Марина Витухновская
РОССИЙСКАЯ КАРЕЛИЯ
И КАРЕЛЫ В ИМПЕРСКОЙ
ПОЛИТИКЕ РОССИИ,
1905-1917
7
1*4

Марина Витухновская
Российская Карелия и карелы
в имперской политике россии,
1905-1917
11111
C046S72
\ ЕГФЬШгау-Библиотека EYCIW
Ц0РМД
Санкт-Петербург
2006

ББК63.3(2)5
В54
Витухновская M .А.
В 54 Российская Карелия и карелы в имперской политике России,
1905-1917. Хельсинки - СПб.. Норма, 2006. - 384 с, илл. 1.
ISBN 5-87857-122-6
Книга посвящена одному из многочисленных национальных конфликтов,
сотрясавших Российскую империю на последнем этапе её существования. Прослежен
процесс возникновения «карельского вопроса» и его тесная связь с
российско-финляндским противостоянием, детально проанализированы методы и формы борьбы
имперской власти с зарождавшимся карельским национальным движением и их
результаты. Особое внимание уделено использованию карельской национальной
проблемы в идеологической борьбе предреволюционного десятилетия. Анализ
послереволюционного развития событий в карельских регионах даёт возможность оценить,
насколько эффективным являлись имперские практики в отношении карел и
Карелии. Монография вводит в научный оборот широкий круг источников из российских
и финских архивов.
ББК63.3(2)5
Художник Ю. Куршева
ия фоторгафии 1899 года «На косьбу. Корея». Автор М.А. Круковский
©Витухновская М., 2006
©Норма, 2006

Посвящается моей маме и памяти папы
Введение
К началу XX века Российская империя подошла
с целым букетом нерешённых проблем. Отстающая
в экономическом развитии от крупных западных
держав, стоящая перед необходимостью
ускорения темпов модернизации, подстёгиваемая гонкой
вооружений, раздираемая социальными
противоречиями и всё углублявшимся дисбалансом между
регионами и экономическими секторами, империя
задыхалась под гнётом вопросов, требовавших
немедленного решения. Именно в это время на
политическую арену вышел ещё один из «проклятых
вопросов» — вопрос национальный. Страна
входила в эпоху «парада национализмов», населявшие её
многочисленные народы включились в процессы
национальной мобилизации. Конечно, все народы
империи находились на разных стадиях
национального становления, однако в той или иной степени
этот процесс был актуален для каждого из них.
«Парад национализмов» имел характер цепной
реакции, когда за народами, переживавшими расцвет
национальной эмансипации, начинали тянуться их
непосредственные соседи и/или этнические
родственники. Империя была вынуждена отвечать и на
эти вызовы, напрягая силы и изыскивая новые или
активизируя старые средства и методы из своего
арсенала.
Можно сказать, что карелы вступили в период
национального становления одними из последних.
В ряду почти ста пятидесяти народов, населявших
Российскую империю, вплоть до последнего её
десятилетия карелы не доставляли имперской адми-
3

нистрации проблем. Этот малочисленный,1 мирный и, что было
особенно важно для властей, — православный народ,
располагавшийся на приграничных с Великим княжеством Финляндским
территориях, а также частично — в Тверской губернии, вплоть до начала
XX века почти не привлекал к себе внимания имперских деятелей.
До конца XIX века в России никакого «карельского вопроса» не
существовало, а сами российские карелы считались одним из наиболее
«беспроблемных» народов империи.
Всплеск интереса к карелам был инициирован процессами,
происходившими в Финляндии и связанными первоначально со
становлением финской нации и формированием финской национальной
идентичности. «Карельский вопрос» возник на имперской повестке
дня прежде всего как результат столкновения сформировавшегося
финского и более молодого русского национальных проектов и стал
одним из важнейших узловых пунктов этого противостояния.
«Беспроблемные» дотоле с имперской точки зрения карелы превратились
в объект разнообразных национальных и имперских притязаний,
националистических деклараций и правительственных действий.
Карелы оказались вписанными в сложную систему координат,
составляющими которой являлись имперский дискурс, а также финляндский и
русский национальные контексты.
«Карельский вопрос» кажется незначительным на фоне других
глобальных национальных вопросов, беспокоивших русскую власть
и общество в начале XX века (например, польского, финляндского,
еврейского). Может ли его изучение стать полезным, способно ли
проникновение в процессы, происходившие в одном из
заброшенных уголков России, помочь в понимании общеимперской ситуации,
дать нам некое новое знание? Чем дольше и глубже автор проникал
в «карельские сюжеты», тем сильнее укреплялась его уверенность в
положительном ответе на этот вопрос. Уверенность эта
подкрепляется следующими соображениями. С одной стороны, «карельский
вопрос» типичен для большинства народов России, он как в капле
воды отражает процессы, происходившие в разных уголках
империи и решавшиеся имперской властью сходными методами. В этом
смысле карельские сюжеты способны дать достаточно полное
представление об имевшемся в руках имперской власти наборе средств
1 По данным переписи населения 1897 года в России насчитывалось более 200 тысяч карел
(всего население страны составляло почти 126 миллионов). Карел было, например, в 2 раза
меньше, чем удмуртов, в 5 раз меньше, чем эстонцев или мордвы, в 6 раз меньше, чем
литовцев или молдаван, почти в 19 раз меньше, чем татар {Брук СИ., Кобузан В.М. Динамика
и этнический состав населения России в эпоху империализма (коней XIX века - 1917 год)
// История СССР, 1980, №3, с. 88-89). При проведении переписи национальность
определялась по языковому принципу.
4

по борьбе с национализмами меньшинств, продемонстрировать
все использованные и неиспользованные империей возможности.
С другой стороны, карельская проблематика добавляет нов^е краски
в понимание российско-финляндского противостояния, ставшего к
началу XX века неразрешимым, позволяет обнажить всю сложность
конфликта между окраиной, переживавшей пик экономической и
национальной мобилизации, и отстающей от неё, погружённой в
трясину неразрешённых проблем метрополией. Весь пафос этого
конфликта даёт возможность высветить реальные возможности,
которыми располагала империя накануне своего заката и гибели, а
также возможные векторы развития национальной ситуации в масштабе
всей страны.
Эта работа писалась более десяти лет, — в большой степени по не
зависящим от автора причинам, но в какой-то мере и потому, что по
мере углубления в материал автор обнаруживал всё новые и новые
повороты темы, сюжеты расширялись и усложнялись,
интерпретации приобретали новые грани. Не давали застаиваться на месте и
коллеги, активно занимающиеся в последние годы карельскими
сюжетами — их работы «подстёгивали» автора, давали ему новый
материал и новую почву для раздумий. Эта работа не могла бы появиться в
её настоящем виде без многих научных дискуссий, приватных и
публичных, происходивших как на семинарах и конференциях, так и в
личных беседах и научной переписке. Автор считает своим приятным
долгом перечислить тех, кто так или иначе имел прикосновение к
написанию этой книги, кто помогал дружеским советом,
предоставлял административную, финансовую, профессиональную или просто
дружескую, человеческую помощь.
Мои представления о бытии и проблемах предреволюционной
России были бы несравненно беднее, если бы не многолетняя
возможность углублённого общения с коллегами из Санкт-Петербургского
Института истории РАН. Автор считает одной из главных удач своей
жизни учёбу в аспирантуре отдела новой истории России института
под руководством профессора АН. Цамутали и дальнейшие
многолетние научные и дружеские контакты с его сотрудниками. Особую
роль в моём научном становлении и развитии сыграли академик
Б.В. Ананьич и профессор А.Н. Цамутали, неизменно делившиеся
своим опытом и оказывавшие как научную, так и моральную
поддержку. Я счастлива выразить на этих страницах свою благодарность
как им, так и всем коллегам и друзьям из Санкт-Петербургского
института истории, чьи «дружеские плечи» я ошущала все эти годы.
Переехав в Финляндию в 1991 году, я обрела здесь
доброжелательных и заинтересованных коллег Хотелось бы сердечно
поблагодарить профессора Осмо Юссила, по чьему совету я выбрала эту тему
для диссертационного исследования, и который следил за моими
5

*
первыми шагами в освоении нового для меня сюжета. Неизменную
поддержку и дружеские советы на протяжении почти пятнадцати лет
я получала от профессора по изучению России Тимо Вихавайнена,
взявшего на себя функции моего руководителя и труд прочесть
окончательный текст диссертации. Большое значение имели для моей
работы ценные замечания профессора Джорджтаунского
университета (Вашингтон D.K.) Ричарда Стайтса, много лет сочувственно
следившего за моей работой. Мне хотелось бы высказать благодарность
участникам проекта «Имперское сознание современной России» под
руководством профессора Елены Хеллберг-Хирн, в рамках
которого я смогла углубить источниковую базу работы и принять участие в
нескольких конференциях. Я выражаю также глубокую
признательность профессору Паули Кеттунену и возглавляемому им семинару
по национализму на факультете политической истории
Хельсинкского университета, где на протяжении нескольких лет глубоко,
заинтересованно и дружески обсуждались основные идеи моей работы.
Моя особая благодарность — коллективу библиотеки
Хельсинкского университета, терпеливо и доброжелательно помогавшему мне в
моих изысканиях, и особенно — сотрудникам Славянской
библиотеки, а среди них Ирине Лукка, не жалевшей ни сил, ни времени на
помощь в информационном обеспечении моих изысканий.
На протяжении всей работы над диссертацией я получала научную
и моральную поддержку от российских коллег и единомышленников.
Мне хотелось бы высказать глубокую благодарность моим
петрозаводским коллегам, сотрудникам Института языка, истории и
литературы Карельского филиала Российской Академии наук, читавшим
некоторые части моей работы по мере их появления и
высказывавшим свои, всегда ценные для меня замечания. В их числе —
Николай Кораблёв, Ольга Илюха, Елена Дубровская. Важную роль в моём
продвижении «в глубь» российских имперских проблем сыграли
дружеские и профессиональные контакты с редакторами журнала
«Ab Imperio» Мариной Могильнер, Ильёй Герасимовым и
Александром Семёновым. Неизменно плодотворными являлись для меня
дискуссии с моим старым другом и однокурсником, петербургским
историком, доцентом Владимиром Ведерниковым. Когда возникала
в том необходимость, я всегда получала помощь от преподавателей
Петрозаводского государственного университета Ирины Такала и
Ильи Соломеша.
Помощь в моей работе оказало Карельское просветительское
общество, давшее мне возможность познакомиться с его архивным
собранием. Я благодарна за поддержку профессору Венского
университета Андреасу Каппелеру, профессору университета Оулу Йо-
уко Вахтола, профессору университета Южного Иллинойса Теодору
Р. Виксу, директору института России и Восточной Европы доктору
6

Сеппо Лаллукка, декану исторического факультета университета
г. Лидса, доктору Саймону Диксону, профессору исторического
факультета университета Йоенсуу Тапио Хямюнену, доктора! ггу
Тартуского университета Индреку Яатсу, докторанту университета Йоенсуу
Юрию Шикалову, настоятелю Хельсинкского православного
прихода отцу Вейкко Пурмонену, исследователю Высшей школы
Министерства обороны доктору Алло Юнтунену, исследователю-эксперту
Министерства иностранных дел доктору Илмари Сусилуото,
адьюнкт-профессору университета Рузвельта (Чикаго), доктору
Крису Чулосу, ассистенту русских программ Ренваял-института
Хельсинкского университета Юлии Азбель и многим другим. Число
людей, поддержавших меня на том или ином этапе моей работы,
помогавших делом или советом огромно, и я не имею возможности
назвать здесь всех поимённо. Я надеюсь, что те из моих коллег и друзей,
которые не найдут своих имён в этом перечне, не останутся на меня в
обиде — я помню и ценю помощь каждого из них!
И наконец, мне хочется от всего сердца поблагодарить моих
друзей и близких, мою семью, тех, от кого я на всех этапах своей работы
получала столь необходимую подчас поддержку, чьё дружеское
расположение вдохновляло, стимулировало, а если нужно — и утешало.
Я бесконечно благодарна моей маме и сестре, а также моему мужу и
главному советчику, специалисту по послереволюционной истории
Карелии и других финно-угорских регионов доктору Пекке Кауппа-
ла, — без его профессиональной и человеческой поддержки эта
работа не могла бы состояться.
Считаю своим приятным долгом выразить искреннюю
благодарность тем фондам и учреждениям, которые выделяли гранты на мою
работу над темой. Среди них — фонды Енни и Антти Вихури и Эллы
и Георга Эрнротов, чьими научными грантами я пользовалась в ходе
работы над диссертацией, а также фонд Эмиля Аалтонена и
Хельсинкский университет, выделившие стипендии для окончания
диссертационной работы.

Глава 1
История, подоплека и историография
«карельского вопроса».
Постановка проблемы
1. Карелы в российской и финляндской
истории и национальной идеологии
1.1. Карелы: исторический очерк
Карелы, как и другие прибалтийские финны
(эстонцы, ливы, водь, ижора, финны и вепсы), относятся
к западной ветви финно-угорских народов. История и
даже время формирования карельского племени долгое
время являлись и продолжают быть предметом
оживлённой научной дискуссии.2 По одним
предположениям карелы как единая общность сформировались лишь
к XI—XII векам, по другим — временем их племенного
объединения является первая половина первого
тысячелетия нашей эры. Исторические, археологические,
фольклорные и лингвистические источники дают
возможность достаточно точно очертить территориальные
границы обитания карел в XII—XIV веках, это был
Карельский перешеек с северо-западными берегами
Ладожского озера до северо-восточных берегов
Финского залива. Этот регион обитания карел, который
административно никак не был выделен, принято
называть Карелией, и центром его являлся город Корела.
К югу от этой территории селилось племя ижора,
которое, как предполагается, сформировалось на основе
южной части карельского этноса. Карелия была
расположена на важных и оживлённых торговых путях
(в частности, торговый путь от Колы до Новгорода) и
превращалась постепенно в экономически и культурно
развитый регион. В русских летописях народность ко-
2 См. об этом: Кочкуркша СИ. Народы Карелии: история и культура.
Петрозаводск, 2004, с. 96-99.

рела упоминается впервые с XII века,3 но гораздо раньше,
приблизительно в X—XI веках, появились древнескандинавские упоминания
о карелах, например в двух древнеисландских географических
сочинениях и «Саге об Одде-Стреле».4 Период подъёма Карелии принято
относить к XIII веку, времени крестовых походов.
В 1323 году в историческом бытии карел наступил
принципиальный перелом - в этом году между Новгородом и Швецией был
заключён Ореховецкий мирный договор,5 в результате которого доселе
цельный этнос оказался разрезанным на две части границей. В
мировой истории насчитывается немало этносов, рассечённых на части
границами и ставших в связи с этим объектами влияния
противоположных национальных проектов, — в их число попали и карелы,
«поделённые» с 1323 года между Новгородом (позже — Московским
царством, Россией) и шведской (с 1809 года. — российской) Финляндией.
Этническая и политическая история карел, как и большинства
приграничных народов, не отличалась стабильностью. На протяжении
всего средневековья карельские земли были ареной постоянных
конфликтов между Востоком и Западом в лице сначала Швеции и
Новгорода/ а позже — Швеции и Московского царства. Можно сказать,
что Карелия была щитом, прикрывавшим от постоянных захватов и
нападений с одной стороны Финляндию, а с другой — прилегавшие к
ней регионы Руси. По подсчётам исследователей, с середины XII по
конец XIV веков между враждующими сторонами прошло не менее
тридцати баталий.7 Каждый раз результатом оказывались запустение
земель, на которых велись военные действия, и передел границ. При
этом, хотя границы на протяжении веков оставались нестабильными,
всё же в целом вплоть до XVI века они соответствовали Ореховецким
3 Первое свидетельство о кореле, воины которой совершили набег по Финскому заливу на
земли еми, встречаем под 1143 годом. Уже в 1187 г. карелы напали на политический и
торговый центр Швеции Сиггуну, сожгли город и вернулись с богатой добычей (см. История
Карелии с древнейших времён до наших дней. Петрозаводск, 2001, с. 87).
4 Кочкуркина СИ. Народы Карелии..., с. 105.
5 Ореховецкий (ореховский) мирный договор был первым мирным соглашением
Новгорода со Швецией и назван по имени крепости Ореховец (Орешек), в которой он был заключён
после тридцатилетних военных действий. По этому договору была впервые официально
установлена граница между Русью и Швецией, которая проходила через Карельский
перешеек от Финского залива по р. Сестре, на север до озера Сайма, а затем на северо-запад до
берегов Ботнического залива.
6 О средневековой истории Карелии и о сражениях на её территории см., например:
Kirkinen Heikki. Karjala idän ja lännen välissä. Часть 1. Venäjän Karjala renessanssiajalla (1478-
1617). Helsinki, 1970 (=Histonallisia tutkimuksia 80); часть 2: Karjala taistelukenttänä. Helsinki,
1976 (=Historiallisia tutkimuksia 99). См. также: Чернякова И. Карелия на переломе эпох.
Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998, с. 9-10.
7 Чернякова И. Карелия на переломе эпох..., с. 9-10.
g

соглашениям.8 На карельские территории, занятые Швецией,
мигрировало население из более западных районов (племена хяме), здесь
распространялось католическое влияние, и результатом этих
процессов стало постепенное стирание этнических границ между карелами
и другими финскими племенами. Центром Шведской, а
впоследствии — Финской Карелии вплоть до Второй мировой войны был
Выборг, основанный как крепость в 1293 году.
В 1478 году Великий Новгород был присоединён к Московской
Руси. Большая часть Русской Карелии после этого вошла в
Новгородский и Корельский уезды, которыми управляли наместники
Новгорода, впоследствии, со времён Ивана Грозного — воеводы.
Карелия продолжала оставаться яблоком раздора, и
одновременно — ареной военных столкновений. Двадцатипятилетняя война,
которая получила в России название Ливонской, носила
особенно ожесточённый характер.9 Военные действия сопровождались
сожжением дотла целых поселений и городов и истреблением
мирного населения. В результате Россия потеряла ряд западных
карельских поселений, которые де-факто уже принадлежали
Швеции, а по Столбовскому мирному договору, подписанному в 1617
году, Швеция получила Корельский уезд и район, населённый
ижорой, получивший под шведским владычеством название Ин-
германландия.
При шведском правлении Корельский уезд стал называться Кекс-
гольмский лен.10 Жёсткая политика шведских властей по отношению
к обитателям этих земель и их активная, зачастую насильственная
лютеранизация привели к резко протестным настроениям карел.
Когда в 1656 году вновь началась война Швеции с Россией,
православное население с ликованием встречало русские войска, однако
Россия проиграла войну и землями опять завладели шведы.
Опасаясь их мести, многие православные, как из Ингерманландии, так и из
Кексгольмского лена, бежали под защиту России. Они осели в
опустошённом поляками районе Твери, образовав тем самым ещё одну
8 Новгородские, а вслед за ними - московские властители постоянно стремились вернуть
утраченные западно-карельские земли. Так, Иван III начал с этой целью в 1495 году
войну со Швецией, однако ему не удалось передвинуть границу на запад. В 1516 году в
соответствии с русско-датским договором были сохранены границы по Орсховсцкому миру
(см. История Карелии..., с. 103).
9 Ливонская воина продолжалась с 1558 по 1583 годы, и со стороны России велась на не-
сколько фронтов —против Ливонии, Польско-Литовского государства и Швеции. В целом
Ливонская война закончилась для России поражением.
10 Название происходит от нового имени города Корела - Кексгольм (с 1611 по 1948 годы.)
После Второй мировой войны, когда территория бывшего Корельского уезда (Кексгольмского
лена) перешла в советское владение, город был назван Приозерском.
I ю

локальную группу карел в России, получившую название «тверские
карелы».
Однако правлению шведов в завоеванных ими районах не
суждено было оставаться долгим. Северная война (1700—1721) закончилась
сокрушительным поражением Швеции, в результате которого она
потеряла значительные территории, в том числе и часть Карелии с
Кексгольмом." Со времени Ништадтского мира район Карельского
перешейка с Выборгом и северо-западное Приладожье стали
частью Российской империи. За этот период границы и
административная принадлежность перешедшей к России Финляндской
Карелии несколько раз изменялись. В 1741-1743 годах произошла новая
русско-шведская война, начавшаяся по инициативе Швеции,
стремившейся отвоевать утраченные земли. Швеция вновь проиграла и
лишилась ещё части территорий — по Абосскому (Turku/Abo)
мирному договору (1743 г.) к уже принадлежавшим России землям,
носившим название «Старая Финляндия», присоединились территории до
реки Кюми, и в состав России вошли города Хамина (Fredrikshamn),
Лаппеенранта (Villmanstrand) и Савонлинна (Nyslott). Эта
территория, заселённая карелами-лютеранами и частично этническими
группами саво, получила название Выборгской губернии, а позже —
Финляндской губернии. В 1809 году Финляндия была присоединена
к России и получила автономию; вскоре после этого, в 1811 году
Старая Финляндия была присоединена к остальной Финляндии и стала
Выборгской губернией Великого княжества.
К этому времени Российская Карелия в административном
отношении вошла в созданный в середине XVII века Олонецкий уезд,
центром которого был город Олонец. Примерно к этому же времени
в Российской Карелии сформировались основные территориальные
группы карел. Продвинувшиеся на север вдоль границы со Швецией
части карельского этноса, смешавшись с саамами, стали основой для
формирования группы северных, или беломорских карел.12 Карелы
из Корельского уезда мигрировали на восток, на территорию,
расположенную между Онежским и Ладожским озёрами, смешиваясь
с издавна проживавшими там вепсами (весью). В восточном
Приладожье, на Олонецкой равнине, где потомки карел имели численное
преимущество, образовалась этническая группа карел-ливвиков.
11 Северная война завершилась Ништадтским миром» подписанным 30 августа 1721 годе
(город Ништадт на шведском языке называется Nystad» а по-фински Uusikaupunki, поэтому
мирный договор в финской историографии называется Uudenkaupungin rauha). Россия
получила по Ништадтскому миру Лифляндию с Ригой» Эстляндию с Ревелем и Нарвой» част*
Карелии с Кексгольмом» Ингерманландию и острова Эзель (Saaremaa) и Даго (Hiiumaa).
12 Об этнической и социальной истории и этнографии Беломорской Карелии XVII -
начала XX веков см. фундаментальный труд: Pöllö Motti. Vienankarjalainen perhelaitos, 1600-1900
Helsinki, 2001 (^Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia 805).
n

В западном Прионежье доминировали вепсы, и здесь сложилась
другая карельская этническая группа — людики, язык которых ближе
к вепсскому Эта этническая картина, — конечно, очерченная нами
весьма схематично, — сохранилась в основном в Российской
Карелии и до наших дней.
В административном отношении территории расселения российских
карел уже в XVIII веке относились к двум губерниям — Олонецкой и
Архангельской.13 Это деление сохранилось вплоть до 1920 года. Западную
часть Олонецкой губернии, вдоль границ с Финляндией, и межозерье
между Онежским и Ладожским озёрами заселяли карелы-ливвики (liwi-
läiset) и карелы-людики (lyydiläiset), иначе называемые соответственно
олонецкими и кондопожскими карелами. В современной историографии
вся заселённая карелами территория Олонецкой губернии носит
название Олонецкая Карелия (по-фински — Aunuksen Karjala).
В северной части этого региона размещались северные карелы (varsi-
naiskaijalaiset), занимая приграничную территорию с Архангельской
губернией и Финляндией и далее распространяясь на запад Кемского
уезда Архангельской губернии. Группа северных карел, заселявшая
запад Архангельской губернии, традиционно носит название кемские
или беломорские карелы (vienankarjalaiset), а заселённый ими регион
в XIX — начале XX века назывался либо Карельским Поморьем, либо
Кемской или Архангельской Карелией. В современной российской
историографии этот район принято называть Беломорской Карелией
(по-фински — Vienan Karjala).
Как явствует из этого небольшого исторического очерка, на
протяжении столетий каждая из «половинок» карельского этноса
существовала не просто в различных политических, социальных, культурных
и конфессиональных реалиях, но и в странах, являвшихся
непримиримыми врагами. Только с начала 1809 года, когда Финляндия была
присоединена к России, ситуация формально изменилась — обе
отделённые прежде друг от друга группы карел оказались по одну сторону
государственной границы. Однако к их сближению это не привело —
пребывание «в лоне» России только ускорило развитие финского
национального проекта и становление финской нации, в формировании
которой участвовали и финские карелы наряду с другими финскими
этническими общностями (хяме, саво, собственно-финны и остро-
ботнийцы). К концу XIX - началу XX веков в орбиту влияния
финских национальных деятелей попала, наконец, и Российская Карелия,
13 Олонецкая губерния в начале XVIII в. называлась Олонецким уездом, с 1719 г. -
Олонецкой провинцией, являвшейся частью Ингерманландской (Петербургской) губернии.
С 1774-1775 гг. эта территория была названа Олонецким наместничеством, и только по указу
1801 г. - Олонецкой губернией. Уже в начале XVIII в. Карельское Поморье входило в состав
Архантелогородской губернии, которая впоследствии стала называться Архангельской.
12

которая в финской историографии называется, в противоположность
финским карельским районам (Южной и Северной Карелия vi), —
Восточной Карелией (Itä-Karjala). Российская Карелия, вновь оказавшаяся
к началу XX века на границе противодействующих национальных
проектов, и станет объектом нашего исследования.
1.2. «Карельский вопрос» в имперском контексте
Как мы уже отмечали, карелы были одним из самых
«благополучных», с точки зрения имперских властей, народов России. Столетиями
империя сталкивалась с разнообразными формами противостояния
«инородцев», но карелы никогда не претендовали на особенное к себе
внимание. Они вошли в состав России (а точнее— Руси) ещё в доим-
перский период, поэтому к XVTI веку, когда рубежи страны стали
стремительно расширяться и она начала один за другим вбирать в себя всё
новые нерусские регионы, как имперские власти, так и карелы обладали
уже значительным опытом «совместного проживания». Имперское
бытие карел на протяжении веков оставалось бесконфликтным.
Оборотной стороной бесконфликтности в отношениях было
почти полное отсутствие взаимного интереса. Находящиеся на
периферии государства, в крае, который принято было называть «под-
столичной Сибирью» (ибо в XIX и начале XX века он являлся одним
из признанных мест ссылки), предоставленные самим себе, карелы
жили своей жизнью, очень слабо связанной с жизнью метрополии.
В этом идеологи имперскости с великим изумлением убедились
позже, когда «карельский вопрос» встал на повестку дня, и появилась
необходимость пристально заняться изучением ситуации в Карелии
(см. гл. 4, раздел 3). На протяжении же всего XVIII и почти всего XIX
веков карелами как отдельным и самобытным народом почти не
интересовались, зачастую даже путая их с соседними вепсами или
лапландцами. Например, академик Н.Я. Озерецковский, который
наиболее пристально из всех учёных XVIII века изучал и описывал
северо-запад России, никак не фиксировал этническую
принадлежность и особенности жителей ни карельских, ни вепсских поселений,
и упомянув единственный раз национальность жителей деревни Кас-
кесручей, перепутал её, «заселив» вепсское селение карелами.14 А гу-
м Озерецковский писал в своём отчёте: «В 10 верстах от села Щелеек на возвышенном
берегу Онежского озера лежит карельская деревня Каскесручей...» (Путешествие по озёрам.
Ладожскому и Онежскому Николая Озерецковского. СПб., 1792, с. 157). Правда, путевые
заметки Озерецковского содержат общий обзор этнической истории края, в котором он
отмечает родство финно-угорских народов севера России.
13

бернатор Олонецкой губернии в 1784—1785 годах поэт Г.Р. Державин
называет описанных им северных карел «лоплянами».'5
Между тем с течением времени росла нужда в «инвентаризации»
империи, её природных богатств и принадлежащих к ней народов.
Немногочисленные учёные и путешественники, посещавшие
Карелию, охотно обращали внимание на быт карел, их материальную
культуру и повседневную жизнь, то есть на то, что бросалось в
глаза — способ постройки жилища, тип одежды, виды пищи.1Ь Сведения
эти никак не претендуют на систематичность — так путешественники
описывают неведомые страны и экзотические народы, которые они
«открывают» миру. Совсем немногие работы содержат более или
менее систематическое исследование духовной и материальной
культуры карел, и принадлежали они, как правило, перу политических
ссыльных, волею судеб попавших в карельские регионы, либо
земской интеллигенции.17 Все остальные заметки о карелах относятся
скорее к жанру путевых впечатлений и отличаются ярко выраженным
дилетантизмом.1* Впрочем, как те, так и другие исследования
оставались почти неизвестными как широкой аудитории, так и «властям
15 Подённая записка, учинённая во время обозрения губернии правителем Олонецкого
наместничества Державиным // Эпштейн ЕМ. Г.Р. Державин в Карелии. Петрозаводск, 1987, с. 113.
16 О русских исследователях Карелии XIX в. см. работы Кайи Хсйккинен: Heikkinen
Kaija. Lönnrotin venäläisiä aikalaisia Karjalassa // Lönnrotin aika. 1984 (=Kalevalaseuran vuosikirja
64), с 80-95; ibid. Russian visitors to Karelia: identity and a critical review of the sources // Eth-
nologia Fennica, 1982-83, с. 75-90; ibid. Venäläinen matkalla Karjalassa- kenen katse? //
Matkakirja: artikkeleita kirjallisista matkoista mieleen ja maailmaan. Joensuu, 1998, c. 198-217.
17 Приведём наиболее значительные из этих исследований: Чубинский П. Статиста ко-эт-
нографический очерк Корелы // Труды Архангельского статистического комитета за 1865 г.,
книга 2, Отдел статистический, 1866, с. 65-134; Ефимеико А.Я. Народные юридические
обычаи лопарей, корелов и самоедов Архангельской губернии. СПб., 1877. Особенно
значительная работа по изучению карел была проделана карелом по национальности учителем
Н.Ф. Лесковым. Ее итогом стала подробная, совершенно уникальная для российской
научной публицистики своего времени фиксация явлений карельской духовной и отчасти -
материальной культуры. Очерки Лескова публиковались на протяжении нескольких лет в
журнале «Живая старина». См.: Лесков Н. О влиянии корельского языка на русский в пределах
Олонецкой губернии//Живая старина, 1892, вып. ТУ, с. 97-103; Лесков Н. Представления
кореляков о нечистой силе //Живая старина. 1893, вып. III, с. 415-419; Лесков И. Загадки
корел Олонецкой губернии//Живая старина, 1893, вып. IV, с. 532-553; Лесков Н. Отчет о
поездке к Олонецким корелам летом 1893 г. //Живая старина, 1894, вып. I, с. 19 36;
Лесков Н. Святки в Кореле// Живая старина, 1894, вып. II, с. 222-232; Лесков И. Корельская
свадьба//Живая старина, 1894, вып. III и IV, с. 499-511; Лесков И. Погребальные
обряды кореляков//Живая старина, 1894, вып. III и IV, с. 511-517; Лесков И. Поездка в Коре-
лу // Живая старина, 1895, вып. III и IV, с. 279-297.
18 Например: Исполатов Е. Страна карелов, ее природа и жители // Естествознание и
география, 1900, №10; Березин Н. Пешком к карельским водопадам. СПб, 1903; Круков-
ский М.А. Олонецкий край. Путевые очерки. СПб., 1904; Оленев И.В. Карельский край и
его будущее в связи с постройкой Мурманской железной дороги. Гельсингфорс, 1917.
14

предержащим», которые обладали на удивление скудными сведения-
ми о карелах даже в начале XX века. Пример тому — многочисленные
публикации о карелах, появившиеся главным образом в местной
архангельской и олонецкой печати уже после революции 1905— 1907 гг. и
начала борьбы с так называемой «панфинской пропагандой».
Основным объектом этих изысканий (как и описаний путешественников
XVIII—XIX веков) была экономическая жизнь края, то есть та сторона
карельской повседневности, которая, так сказать, лежала на
поверхности, не требовала непосредственного соприкосновения с
глубинами духовной жизни и сознания народа. Авторами произведений о
карелах были губернские деятели, которые с завидным постоянством
и на разные лады высказывали мысль о почти полном отсутствии у
этого этноса своего лица и своей культуры.
Так, в самом основательном исследовании о Беломорской Карелии,
изданном архангельским губернским статистическим комитетом в 1908 году,
сообщается: «Народная словесность у кареляков очень бедна. У них есть
сказки, преимущественно мифического содержания, которые
рассказываются на посиделках, есть также причитанья и заклинанья, но нет
песен. Карелы поют финские или русские песни...»'9 И это
удивительное наблюдение сделано более чем через 70 лет после первого выхода в
свет Калевалы, почти целиком основанной на собранных в Российской
Карелии рунах! Близкие по духу характеристики карельской культуры
содержатся и в других изданиях. Например, в обзоре «Кемский уезд»,
появившемся в 1912 году, говорится о карелах так: «Не имеющий своего
исторического прошлого, никакой культуры, народ этот не мог
выработать самостоятельного характера...»20 Этот уничижительный текст
подписан секретарём Губернского статистического комитета Н. Го-
лубповым, однако является плагиатом - он целиком и без отсылок
воспроизводит аналогичное определение, принадлежащее перу
чиновника по крестьянским делам В. Ульяновского, считавшегося в
губернии одним из крупнейших специалистов по карелам.21
Знаменательно, что приведенный текст Голубцова — Ульяновского
воспроизводит в свою очередь замечание о карелах, сделанное за полвека
до того, в «Очерке Архангельской губернии»: «Подобно всем мелким
племенам, подвергающимся влиянию господствующего народа,
карелы далеко не похожи на финнов, ибо, кроме своего языка, они не
19 Архангельская Карелия. Ред. Архангельский губернский статистический комитет,
Архангельск, 1908, с. 13.
20 Голубцов Н. Кемский уезд // Памятная книжка Архангельской губернии на 1912 год.
Архангельск, 1912, с. 93.
21 Ульяновский В. Карелия и Поморье Кемского уезда // Памятная книжка Архангельской
губернии на 1910 год. Архангельск, 1910, с. 4.
15

сохранили ничего больше. В образе жизни и, особенно, в обычаях
карелы ничем не отличаются от русских приморских жителей.»22
Итак, российская власть мало знала о карелах и столь же мало
интересовалась ими вплоть до начала XX века. Однако карельскими
землями и их обитателями нужно было управлять, и эта задача
выводила на повестку дня необходимость хотя бы минимальных контактов
с объектом управления. Контакты без общего языка невозможны — и
здесь империя, как и в случае с другими народами, столкнулась
с необходимостью решать языковую проблему. По утверждению
М. Пулькина, вопрос о карельском языке как важной
управленческой проблеме был поставлен впервые лишь в конце XVIII века.
Исследователь связывает это с губернской реформой Екатерины II,
которая максимально приблизила уездную администрацию к
населению и расширила круг выполняемых ею задач.23 Конечно, наиболее
заметным было отсутствие общего языка в случаях, когда власти
необходимо было контактировать непосредственно с карельской
массой — в судах, в крестьянских органах,24 а также — при организации
церковной жизни. Проще всего было бы, конечно, обучить всех карел
русскому языку — но с этой задачей русские власти не справились.25
Время от времени начинались кампании по обучению чиновников и
священнослужителей карельскому языку — и эти мероприятия рано
или поздно сходили на-нет. Дольше всех продержался курс
карельского языка в Олонецкой духовной семинарии, основанной в 1829
году, но в 1872 году и он был закрыт; по мнению Пулькина,
основной причиной этого было укоренявшееся представление
духовенства о необратимом процессе обрусения карел. Инспектировавший
духовную семинарию синодальный ревизор писал, в частности, что
«задача преподавателя карельского языка заключается вовсе не в его
разработке; осужденный силой истории на уничтожение, без
письменности и задатков на развитие, он должен исчезнуть, и было бы
неразумно и бесцельно поддерживать его искусственно, — это и теперь
язык прошлого.»26
22 Верещагин В. Очерк Архангельской губернии. СПб., 1849, с. 154 155. Под «русскими
приморскими жителями» имеются в виду поморы - русские обитатели побережья Белого
моря, соседствовавшие с карелами.
23Pulkin Maksim. Karjalan kieli virkavaltaa palvelemassa // Carelia, 2U02, № 2, с 134-141.
24 Например, в 1844 г. правление Олонецких заводов сообщало Олонецкой духовной
консистории: «незнание поселянами даже около самого Петрозаводска русского языка
производит в судах и следствиях для самих поселян затруднения, а для следователей препятствия
открывать истину» (Цит. по: Pulkin Maksim. Karjalan kieli..., с. 136.
25 Об этом: Pulkin Maksim. Karjalan kieli Aunuksen ja Sortavalan seminaarissa. - Carelia, 2002,
№8, с 145.
26 Pulkin Maksim. Karjalan kieli Aunuksen ja Sortavalan seminaarissa..., c. 145.
16

Последняя цитата отражает, в целом, отношение имперской
власти к карелам, как к малому народу, самой историей
«приговорённому» к постепенной русификации и слиянию с русскими. И именно
потому, что эта перспектива представлялась властям предержащим
совершенно бесспорной, появление на повестке дня в начале XX
века «карельского вопроса» стало для них громом среди ясного неба.
Более того — формирование карельских национальных амбиций
стало для империи в большой степени симптоматичным и весьма
тревожным явлением - «уж если даже "беспроблемные" карелы подняли
голову... Сложившаяся в стране к началу XX века система иерархий
этносов начала шататься, угрожая обрушиться и погрести империю
под своими обломками.
1.3. Карелы в имперских иерархиях
За последние годы в изучении Российской империи усилиями
многих историков совершён значительный прорыв, картина год от
года становится всё более многомерной, приобретает
дополнительную сложность. Уже мало кого устраивает казавшаяся когда-то
незыблемой парадигма «субъект — объект», в рамках которой нерусские
народы России выступали лишь в качестве объектов тех или иных
практик имперского Центра. Мир империи представляется скорее
многополярным, векторы межнационального взаимодействия
приобретают новые направления и протяжённости. Гораздо глубже
раскрывается природа расцветавших в России на рубеже веков нацио-
нализмов, включая и русский — а также и характеристики понятия
«русификация».
Для введения карельской проблематики в контекст империи
необходимо уточнить место самих карел в сложной иерархии российских
народов и этносов. В современной литературе выделяется несколько
таких иерархических систем, — при этом одни из них воспроизводят
те этнические иерархии, которые — гласно или негласно —
существовали в имперской России, а другие являются конструктами
современных историков. Попытаемся обозначить место карел в
нескольких из этих иерархических схем.
Наиболее существенный вклад в разработку и выявление иерархий
этносов был сделан Андреасом Каппелером (Andreas Kappeler),
посвятившим этому вопросу в том числе и специальную статью.27 «С точки
зрения имперского центра, — утверждает в ней Каппелер — более сотни
27 Каппелер А. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украи!
сийской империи // Россия-Украина: история взаимоо
В.Ф. Репринцев, Б.Н. Флоря. М, 1997, с. 125-144.

этнических групп царской империи, зафиксированных в переписи 1897
года, не обладали равными правами. Они были выстроены по иерархии,
игравшей большую роль в царской политике.»2* Каппелер выделяет три
типа иерархий: одна выстраивалась в соответствии с показателем
политической лояльности, другая — на основе сословно-социальных
факторов, третья — по культурным критериям. Первую иерархическую схему
применить к карелам несложно — на протяжении веков они находились
на самом верху выстроенной Каппелером «пирамиды лояльности»,
демонстрируя почти полное отсутствие видимых национальных и
политических амбиций. Даже в начале XX века, когда возникло карельское
национальное движение, «вина» за его зарождение всецело была
возложена на финнов, игравших, по мнению идеологов имперскости, роль
подстрекателей.29
Вторая, сословная иерархия, ключевым критерием которой являлось
наличие у нерусских этносов собственной элиты и кооптация её в
сословную верхушку империи, также не имеет существенного значения
в применении к «карельскому вопросу» — собственной элиты у карел
было совсем мало, и, как правило, это были «выбившиеся в люди»
богатые купцы. В соответствии с этим показателем в сословной иерархии
карелы принадлежат к последней группе — как крестьянский народ,
покорённый чужой (русской) элитой. Произведенная в начале XX века
финской элитой попытка распространить своё влияние на карел хотя и
взволновала имперские власти и русских националистов, но ничего
принципиально не изменила в позиции, занимаемой карелами в иерархии
этносов, — они как были, так и остались в сознании имперских деятелей
крестьянским народом, лишённым своей элиты и вследствие этого
являющимся предметом манипуляций чужеродных элит.
Гораздо более сложным представляется определение места карел
в третьей из обозначенных Каппелером иерархий— той, которая
выстраивалась в соответствии с культурными критериями. По
наблюдению самого исследователя, это была скорее концентрическая
система, внешние круги которой составляли нехристианские
народы, ближе к центру располагались неправославные христиане, а в три
внутренних круга входили православные этносы империи. Единый
центр этой системы составляли все православные славяне —
великороссы, малороссы и белорусы, чаше всего определявшиеся в
официальных материалах как «русские».34' Как показал Джон Слокум (John
2йТам же, с. 125.
2уСм. об этом: Витухновская М.А. «Свои» карелы и «чужие» финны в идеологической
борьбе в предреволюционное десятилетие // «Своё» и «чужое» в культуре народов
Европейского Севера. [Материалы 4-й международной научной конференции.] Петрозаводск, 2003,
с. 26-31.
^КаппеперА. Мазепинцы, малороссы, хохлы..., с. 131-133.
18

W. Slocum), термин «инородцы», который первоначально относился
к нехристианским этносам восточных регионов России, к началу XX
века стал употребляться для обозначения всех нерусских народов
империи,31 — то есть тех, кто не относился к группе православных славян.
Но и сами «младшие» члены этого «привилегированного»
славянского «союза», — украинцы и белорусы, — не рассматривались при этом
как некие самостоятельные этносы, а принимались в эту «компанию»
как неотъемлемая часть «большого» русского народа, или, по
определению А. Миллера, как составляющая «проекта большой русской
нации».32 Им тоже предстояло русифицироваться — а точнее, отказаться
от претензий на культурное и языковое отличие от русских.
Место карел в этой концентрической схеме, если следовать Кап-
пелеру, находилось во «внутреннем круге» этносов, где располагались
все православные народы империи, но на его периферии, наиболее
отдалённой от центра, в числе других православных неславян.
Несомненно, эта схема нуждается в углублении и детализации, что не
входило в задачу автора статьи, — так же как, впрочем, не входит и
сейчас в нашу задачу. Однако нельзя не отметить, что группа
православных неславян отличается крайней неоднородностью, и в глазах
имперских властей входящие в эту группу осетины принципиально
отличались, скажем, от марийцев, а те, в свою очередь, от карел, и т.д.
При уточнении градаций нельзя не учитывать, например, степень
русифицированное™ народа, глубину национального самосознания и
возраст национальных движений, «стаж» и укоренённость
православия, наконец, даже антропологический тип этноса. Все эти и многие
другие не упомянутые нами здесь признаки делали дифференциацию
православных неславян очень глубокой и позволяли по
совокупности оснований (частично реальных, частично— воображённых
имперскими деятелями) признать карел группой, максимально
приближенной к центральному ядру всей иерархии — православным
славянам. Давняя православность карел (официально исчисляющаяся
с ХШ века, но наверняка имеющая более протяжённую историю),33
причём не замутнённая явным язычеством (в сравнении, например,
31 Slocum John W. Who, and When, Were the Inorodtsy? The Evolution of the Category of
«Aliens» in Imperial Russia // The Russian Review. 1998, т. 57, №2, с. 173-190.
32Миллер А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении']
(вторая половина ХГХ в.). СПб., 2000, с. 37,41, 228-231.
33 Первое свидетельство о крещении карел новгородцами относится к 1227 году, однако их
контакты с христианством в его православной ипостаси начались, вероятно, еще с эпохи
викингов. Первые христианские термины проникли в карельский (и далее - в финский) язык из древ-
неславянского. По захоронениям и материальным находкам влияние христианства в Карелии
прослеживается с XI века (см. Kirkinen Heikki, Nevalainen Pekka, Sihvo Hannes Karjalan kansan
historia. Porvoo - Helsinki - Juva, 1994, с 34, или Киркинен Хейкки, Невалайнен Пекка, Сихво
Ханнес. История карельского народа. Петрозаводск, 1998, с. 26-27).
19

с марийцами),34 давнее сосуществование с русскими и восприятие
ряда элементов северно-русской культуры,35 видимое отсутствие ярко
выраженной национальной идентичности и тем более национальных
движений, наконец, близкий к славянскому антропологический тип —
все эти признаки давали возможность идеологам начала XX века
считать карел ближайшими кандидатами на включение их в перспективе
в «большую русскую нацию», то есть присоединение к семье
православных славянских народов на тех же правах, что украинцы или
белорусы (см. главу 7, раздел 2).
В нескольких работах исследователей национализмов36
предлагается ввести ещё одну иерархию и классифицировать этносы в
соответствии с уровнем их национального и государственного развития,
степенью развитости элит и «высокой» культуры. Исходя из этих
критериев выделяются т.н. «великие», или «старые», и «малые», или
«молодые», нации. По мнению специалистов, к «старым» нациям
относились те, которые обладали собственной элитой и прочными
традициями государственности, общей высокой, в том числе и языковой,
культурой. К их числу А. Каппелер относит русских, поляков, грузин,
крымских татар и, с некоторыми ограничениями — мусульман Азии.
«Молодые», или «малые», нации, в противоположность «старым», не
обладали собственными элитами, имели несовершенную социальную
структуру, не имели традиции средневековой государственности, у
них не было ни литературного языка, ни высокоразвитой
профессиональной культуры. Это были «<крестьянские народы>, над которыми
господствовали иные этнические элиты.»37 К числу «молодых» наций
обычно относят большинство этнических групп на Западе
(украинцев, белорусов, литовцев, эстонцев, финнов, латышей), на Севере и
на Востоке России.
34 Языческий субстрат в духовной культуре карел конечно существовал, но был менее
заметен, чем в культуре марийцев. Однако представители русских властей предпочитали не
замечать более важного обстоятельства - большая часть российских карел принадлежала к
числу старообрядцев, что безусловно ставило под сомнение их принадлежность к
ортодоксальному православию (см. об этом главу 4, раздел 3).
35 См. об этом, например, классическую работу Р.Ф. Тароевой «Материальная культура
карел (Карельская АССР). Этнографический очерк». М.-Л., 1965. В работе Тароева обращает
внимание на то, что русское влияние отчётливо прослеживается в архитектуре и одежде
нескольких этнических групп карел. См. также: Heikkinen Kaija. Venäläinen vaikutus
karjalaisessa kulttuurissa 1800-luvulla//Venäläiset Suomessa 1808 1917. Helsinki, 1985
^Historiallinen arkisto 83), с 67-84.
j 56См., например: Chlebowczyk Jozef. On Small and Young Nations in Europe. Wroclaw 1980;
', , Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение, история, распад. М.,
* 1997, с. 157.
Ъ1 Каппелер А.у с. 157.
20

Понятие «малые народы» необходимо, на наш взгляд, рассматривать
в динамике, в историческом развитии. В XIX веке, когда в
многонациональных государствах Европы возникли и стали активно развиваться
национальные движения, аналогичные процессы начались и в России.
Пройдя через несколько стадий национальной эволюции, «малые»
народы России с большим или меньшим успехом формировали
собственные элиты, литературный язык и культуру, тем самым «вырываясь» из
категории «малых», сначала занимая некое промежуточное положение
в описанной нами шкале, а в конечном итоге, раньше или позже,
переходя в разряд «старых». Наиболее ярким примером в этом смысле были
финны, которые проделали за столетие — с начала XIX по начало XX
века — путь от крестьянского «малого» народа к политической нации.
К тому периоду, о котором мы ведём речь (начало XX века),
существовали и финский литературный язык, и финская профессиональная
культура, и, в рамках очень широкой автономии, собственное политическое
устройство и экономика. Тем же путём, но с некоторым отставанием,
двигались в описанный период, например, эстонцы и латыши.
Процессы формирования национального самосознания, движения к
«национальному самоопределению» заразительны, они имеют свойство
распространяться, как цепная реакция. Неудивительно поэтому, что всё
новые и новые народы России оказывались в той или иной мере
захвачены «вихрем» национализма. Крепнущие «малые» или «старые» нации
увлекали за собой соседние народы, особенно если те были близки им
в культурном или языковом отношении. Подобные процессы
происходили в начале XX века во многих регионах"России, например— в
Поволжье, Прибалтике, украинских и белорусских землях, на Кавказе, в
Российской Карелии.38 Нередко оказывалось, что в результате «малый»
народ становился объектом двух или нескольких разнонаправленных
национально-культурных и конфессиональных влияний: с одной
стороны — русификационной или как минимум интеграционной
политики империи, а с другой — националистических устремлений соседних,
более развитых народов. Национальная политика в отношении «малых»
народов приобрела характер некоего «перетягивания каната», ибо если
«инородец» не мог быть причислен к «лагерю русских», то он
неизбежно, по мысли идеологов имперскости, должен был стать «добычей»
3* «Малые» народы этих регионов рассматривались скорее как жертвы «инородческой»
национальной интриги, чем как самостоятельные ее фигуранты, что часто отражало реальную
ситуацию. В Прибалтийском крае это были эстонцы и латыши, которых немецкий субстрат
готовился «поглотить [...] без остатка», и тогда «эста и латыша будут показывать лишь в
музеях, как редкость...» (Окраины России, 1908, №22, с. 335), на западе - белорусы, «жертвы»
польской национальной экспансии, на севере страны карелы и эстонцы, объект финского
воздействия- на северном Кавказе - мингрельцы, абхазцы, сванеты, осетины - «жертвы»
грузинского национализма, в Поволжье чуваши, мордва и марийцы, которых нужно было
вырвать из-под татарского влияния. Список можно было бы продолжить.
21

какого-либо из национальных движений. В каждом из таких случаев,
по наблюдению А. Миллера, «у властей существовало опасение, что
определённая группа на окраине достаточно сильна в материальном и
культурном отношении, чтобы попытаться реализовать собственный
ассимиляционный проект в отношении более слабых групп. В Западном
крае источником этой угрозы считалось польское влияние, в
остзейских провинциях - немецкое, в Волжско-Камском регионе — татарское.
Во всех случаях власти стремились воспрепятствовать реализации
такого проекта.»39
Ситуация, сложившаяся к началу XX века в регионе, заселённом
карелами, является в этом смысле весьма показательной — приобретшие
статус «старой» нации финны начали распространять своё влияние на
восток, конструируя карельское национальное движение и перетягивая
карел на свою сторону Оформившийся финский национальный проект
втягивал российских карел в орбиту своего влияния, Российская
Карелия воспринималась им как «irredenta», оторванный кусок Великой
Финляндии.
1.4. «Карельский вопрос» в финляндском контексте
Присоединённая в 1809 году к России Финляндия уже в момент
своего слияния с империей получила от метрополии значительные
права, обусловившие её фактическую автономию и давшие толчок
для активизации национального развития. Финнам были даны
гарантии сохранения шведских основных законов, действовавших на
территории Великого княжества, законодательный (Сейм - Säädyt)4"
и исполнительный (Сенат- Senaatti)— органы, решавшие вопросы
экономического и общественного развития. Данная Финляндии
автономия, а также профинская (в противовес влиянию Швеции на
Великое княжество) политика империи стали питательной почвой для
развития финского национализма. На протяжении XIX века
финское национальное движение прошло стремительный путь развития,
перейдя из фазы «А» (по классификации Мирослава Хроха41),
означавшей пробуждение интереса небольшой группы интеллигенции к
языку и культуре народа, в фазу «С», когда национальная идея по-
зу Миллер А. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического
исследования. М. 2006, с. 92.
40 Финляндский сейм в период российского правления был созван впервые в 1809 году, но
далее на протяжении более чем пятидесяти лет не собирался. Он был вновь созван только
при Александре U, в 1863 году.
41 См. Hroch Mirosla\>. Social Preconditions of National Revival in Europe. A Comparative
Analysis of the Social Composition of Patriotic Groups among the Smaller European Nations.
Cambridge, 1985.
22

лучила массовую общественную поддержку42 Такой лавинообразный
рост националистических амбиций был теснейшим образом связан
с поиском национальной идентичности и культурно-ист эрических
корней, что, в свою очередь, вывело на авансцену общественного
внимания «карельский вопрос».
Профессор Ханнес Сихво (Hannes Sihvo), обстоятельно
проанализировавший роль Карелии в формировании финского
национального мифа,43 отмечает, в частности, что растущий в среде финских
учёных с начала XIX века интерес к карелам и их территории был частью
общего стремления финнов узнать больше о своей истории и
культурных корнях. Именно в это время произошло «открытие» древней
Карелии и её идеологическая маркировка как «Золотого века»
финской истории.44 Главную роль в этом сыграло, конечно, обнаружение
карельско-финских эпических рун, которые позже Элиас Лёнрот
(Elias Lönnroth) переработал в знаменитую Калевалу, вышедшую
отдельным изданием впервые в 1835 году. Знаменательно, что полное
название первого издания Калевалы было: «Калевала или Старые
руны Карелии о древних временах финского народа». Название
отнюдь не случайно - основная часть рун Калевалы была собрана на
территории Российской Карелии, и их напели Лёнроту карельские
сказители. Карелы были хранителями эпоса, роль которого в
становлении финского национального мифа оказалась цементирующей.
Так, именно карельский по происхождению эпос дал основу для
создания мифической истории финнов и карел, и именно мифическая
страна обитания героев эпоса — Калевала — была трактована как
общая прародина обоих народов.
В среде финских интеллектуалов бытовало убеждение, что
карелы являются одним из двух племён, образующих финский народ, и
что «воображаемое Отечество» у карел и финнов общее. Эту мысль
ввёл в оборот и по сути дела канонизировал один из выдающихся
национальных деятелей Финляндии, писатель, журналист и
историк Закариас Топелиус (Zachris Topelius). Читая в 1843 году лекцию
по истории Финляндии, он выразил мысль о том, что Финляндия и
Карелия в совокупности представляют собой «Великую Финляндию»
или «Восточную Фенно-Скандию».45 Тот же Топелиус стал и
незаменимым популяризатором этой идеи — в вышедшей на тридцать лет
42См. об этом, например: Jussila Osmo. Maakunnasta valtioksi: Suomen valtion synty. Porvoo.
1987, или: Herää Suomi. Suomalaisuusliikkeen historia. Ред. Päiviö Tommila, Maritta Pohls.
Jyväskylä, 1989.
43 Sihvo Hannes. Karelia: a source of Finnish national history// National history and identity
Approaches to the writing of national history in the North-East Baltic region nineteenth and
twentieth centuries. Ред. Michael Branch. Helsinki, 1999 (= Studia fennica Ethnologia 6).
44 Там же, с 185.
45 Там же, с. 187.

позже книге для чтения «Maamme kirja» («Наша страна»), ставшей
фактически Евангелием финского национализма, он весьма образно
писал: «Финский народ — как дерево, которое уходит своими
корнями в землю. Его самые большие и мощные корни — это две
родственных нации, которые долго были разлучены, а сейчас соединились, а
именно — карелы и хяме.»4* «Maamme kirja» долгие десятилетия — как
до, так и после обретения Финляндией независимости, — была в
числе обязательных книг для изучения финскими школьниками.
Всё вышесказанное объясняет, почему финские националисты
традиционно относились к карелам как к будущей составной части
финской нации. Их отношение к карелам можно сравнить с
отношением тогдашних русских (великорусских) националистов к украинцам
и белорусам — карелы не рассматривались ими как некий
самостоятельный этнос, а воспринимались как неотъемлемая составляющая
часть «большой финской нации». Со второй половины XIX века
начался сознательный и чётко регулируемый процесс финнизации,
или ассимиляции финнами проживавших на территории Великого
княжества и сохранявших ещё свою этническую идентичность карел.
Суть этого процесса сводилась к стремлению вынудить карел
отказаться от претензий на культурное и языковое отличие от финнов.
Эта национальная экспансия частично имела успех. Хотя вплоть до
начала XX века в Финляндии сохранялась достаточно значительная
группа карел, обладавшая ярко выраженной карельской
идентичностью и сохранявшая православную веру,47 — её ассимиляция была, по
мнению финских национальных деятелей, делом времени.
Уже приблизительно с середины XIX века в поле зрения
финляндских национальных активистов попали российские карелы, которые
также воспринимались ими как естественная и непременная часть
«большой финской нации». Тот же Топелиус в одной из своих лекций
утверждал, что «российские карелы, которые если не по имени, то по
духу являются истинными финнами, от которых записана большая
часть Калевалы, будут объединены со своими финскими братьями.»48
Эта мысль всё более укоренялась в среде финских националистов, и
постепенно стала одной из основ национального мифа. Уже в 1874
году известный национальный деятель Аугуст Вильгельм Эрвас-
ти (August Vilhelm Ervasti) писал своему единомышленнику Юрйё
40 Topelius Z. Maamme kirja. Lukukirja alimmaisille oppilaitoksille Suomessa. 16 издание.
Helsinki, 1899, с 171. Первое издание «Maamme kirja» вышло в 1875 г.
47 В Финляндии к началу XX века проживало около 37 тысяч карел (принадлежность к
карельскому народу определялась здесь по конфессиональному признаку, т.е. православности). Они
располагались в Салминском, Сортавальском, Иломанском уездах и в уезде Йоэнсуу. {Киркииеи
Хейкки, Нееапайнен Пекка, СихвоХаннес. История карельского народа..., с. 200).
w Sihvo Hannes. Karelia: a source of Finnish national history..., с 195.
24

Юрйё-Коскинену (Yrjö Yrjö-Koskinen) o беломорских карелах:
«Вернёмся в 1320 год. Земля, расположенная между Ладогой, Онежским
озером и Белым морем, тогда не была Россией, поскольку была ещё
независимой; у неё не было иного имени как Карелия. Но если
Карелия - часть Финляндии, то и финская земля тогда простиралась не
только до Мансельги, а и до Беломорья. Финская земля таким образом,
по праву и первородству, = нынешнее Великое княжество +
Беломорская Карелия, [курсив автора письма. — MR]4' Так манифестировалась
идея «идеального Отечества» — сперва в частной переписке
национальных деятелей и их публичных выступлениях, немного позже — в
реальной культурной и политической деятельности сотен и тысяч
национальных активистов.
Постепенно формировался интерес финских национальных
романтиков к культуре Карелии, которая казалась им неким идеальным
хранилищем финской древней традиции, краем, где надлежит искать
свою национальную идентичность и культурные корни. К концу XIX
века сформировалось явление, получившее в литературе название
«карелианизм», в котором Ханнес Сихво отмечает две
составляющих — культурный карелианизм и политический карелианизм. Сихво
определяет карелианизм таким образом: «Карелианизм — идеология,
основанная на предположении о едином языке и культуре, которая
появилась в середине XIX века как стремление финского
национального движения преобразовать культурную идентичность в
политическую. Она была сконструирована учёными-лингвистами и
этнографами, поэтами и писателями.»50 В течение двух десятилетий карелианизм
развился в полноценное политическое течение, «подкреплённое
чувством моральной обязанности помочь угнетённому родственному
народу» и развить в нём национальное самосознание.51 Именно
карелианизм стал важнейшей основой для формирования идеи Великой
Финляндии, в которой, как и во всяком гипернациональном
проекте, существенное место занимало представление о необходимости
объединения родственных народов под эгидой «старшего» — в
данном случае финского.52 Одним из таких народов, по мнению финских
идеологов, были их этнические «братья» — карелы, которых особенно
сближали с финнами общие национально-исторические корни,
языковое и культурное родство, а главное — острое ощущение финнами
4V Цит. по: Sihvo Hannes: Karjalan kuva. Karelianismin taustaa ja vaiheita autonomian aikana.
Helsinki, 2003, с 181.
511 Sihvo Hannes. Karelia: a source of Finnish national history..., с. 195.
51 Там же, с. 196.
52 О формировании идеи «Великой Финляндии» см.: Jääskeläinen Mauno. Itä-Karjalan
kysymys. Kansallisen laajennusohjelman syntyjä sen toteuttamisyritykset Suomen ulkopolitiikassa
vuosina 1918-1920. Porvoo-Helsinki. 1961, с 21-67.
25

Российской Карелии как «ирреденты» (irredenta), оторванного куска
Великой Финляндии.
Отношение к Российской Карелии как «ирреденте» Финляндии
отнюдь не являлось исключением в тогдашней Европе. Напротив, по
наблюдениям Эрнеста Геллнера (Ernest Gellner), целая эпоха в
истории европейского национализма, с 1815 по 1918 годы может
определяться как «эпоха ирредентизма». Геллнер характеризует её так: «...это
был период ассимиляции и контр-ассимиляции или «пробуждения»,
то есть национальной агитации, призывавшей к созданию новых
государственных культур на базе сырого, неформализованного
материала культур крестьянских...»53
Мы могли бы привести множество примеров того, как идея
Великой Финляндии с непременным включением в неё Карелии
выражалась в финской публицистике и литературе второй половины
XIX века. Бесспорно, один из наиболее энергичных, сжатых и
точных геополитических манифестов сторонников идеи Великой
Финляндии - стихотворение Августа Алквиста (August Ahlqvist),
известного поэта и языковеда, публиковавшего стихи под псевдонимом
А. Оксанен (A. Oksanen). Цитируемое нами произведение
называется «Власть Финляндии» («Suomen valta»); в нём, в частности,
говорится:
«Онежское озеро, Ботнический залив,
Берега Ауры, устье Двины, -
Там финское величие,
Которое не принадлежит никому другому.»54
В первых двух строфах Алквист очерчивает границы будущей
Великой Финляндии. На востоке это — Онежское озеро и Белое море
вплоть до устья реки Двины, на западе — Ботнический залив, на
юго-западе — река Аура, впадающая в Балтийское море. Как видим,
в своё «воображаемое Отечество» Алквист включил Восточную
(Российскую) Карелию и даже те русские районы Олонецкой и
Архангельской губерний, которые к ней примыкали. Конечно, в разное
время разные группы национальных деятелей Финляндии
очерчивали границы Великой Финляндии по-иному, и заселённые русскими
районы не всегда попадали внутрь этих границ — но, самое главное,
Восточная Карелия неизменно оставалась частью этого проекта.
К 1880-м годам интерес к Восточной Карелии перерос границы
университетских кругов и стал массовым явлением. Модными ста-
53 Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм.
М, 2002, с. 168.
54 Oksanen A. Säkeniä. Kokous runoelmia. Helsinki, 1898, с. 6, перевод автора.
26

ли «летние путешествия» по Российской Карелии, целью которых, t
помимо знакомства со «второй родиной», были исследования в
области языка и народной культуры или сбор образцов фольклора.
В Российскую Карелию устремились десятки паломников, это были
учёные — географы, этнографы, фольклористы, искусствоведы, де- *
ятели искусства— литераторы, композиторы, художники, а также
журналисты и просто романтически настроенные, национально
мыслящие деятели. Их восхищённому взору Российская Карелия
представлялась некой ожившей финской историей, — ведь в этом
крае сохранились те традиции народной культуры и быта, которые
уже исчезли в самой Финляндии. Именно здесь, в стране Калевалы,
финские национальные романтики черпали вдохновение, на
основе их карельских впечатлений рождались образы молодой финской
литературы и искусства. Пожалуй, ни один из крупнейших финских
художников, архитекторов или композиторов не избежал поездки
в Карелию. «Открытие Карелии в качестве объекта исследования и
описания, — отмечает Ханнес Сихво, — было самым тесным образом
связано с зарождением науки и национального искусства.»55 Отчёты
о многочисленных карельских путешествиях появлялись в газетах
и журналах, о них публиковались книги и научные исследования.56
Карельско-калевальские сюжеты стали одним из идейных оснований
финского изобразительного искусства.57
Родоначальником жанра «карельских путешествий» стал уже
известный нам писатель из Оулу Аугуст Вильгельм Эрвасти, совершивший в
1879 году поездку в Российскую Карелию. Ещё в годы своей учёбы
Эрвасти усвоил взгляд на этот край как на ирреденту Финляндии, считая, что
Карелия является частью «финского Отечества.»55* Поездка ещё больше
убедила его в этом и вместе с тем вселила опасения — писатель
обнаружил, что русское влияние в Карелии набирает силу и процесс
русификации может стать угрозой для единения двух братских народов. Одним
из первых Эрвасти понял, что для реализации идей Великой Финляндии
требуются не только глубокомысленные рассуждения и романтическое
обожание Карелии, но и, в первую очередь, серьёзная повседневная
работа с целью привлечения российских карел на свою сторону. Он писал:
55 Кирканен Хейкки, Невапагтен Пекка, Сихво Ханнес. История карельского народа..., с. 187.
56См. об этом: Jääskeläinen Mauno ..., с. 51-52.
57 Калевальские сюжеты легли в основу произведений композиторов, художников,
архитекторов. Наиболее ярким выражением карельско-калевальского духа финского искусства
стал финский павильон на Всемирной выставке 1900 года в Париже, построенный в духе
национального романтизма Элиелем Саариненом и оформленный фресками Аксели Гал-
лен-Каллела на калевальскую тематику.
58 Результатом поездки Эрвасти в Российскую Карелию стала его работа «Воспоминания о
поездке в Беломорскую Карелию летом 1879 года»: Ervasti A. W. Muistelmia matkalta Wenajan
Karjalassa kesällä 1879. Oulu, 1880.
• •• 27

«Более широкое знакомство с Карелией и карелами со стороны нашей
интеллигенции было бы всё-таки не только хорошо, но и совершенно
необходимо. В настоящее время глаза наших интеллигентов застит
туман, но если бы они научились понимать жизнь по ту сторону границы,
пелена спала бы с их глаз и они увидели бы то, о чём не могли и
помыслить до сего времени. Они увидели бы, что за границей Финская земля
продолжается в своей третьей части; что там живут совсем не
разбойники, [...] а чистые финны, их собственные соплеменники, которых следует
не унижать, а уважать, и не только уважать, но любить как можно нежнее.
[...] Та помощь, которую наши соплеменники по ту сторону границы
поначалу могут от нас получить, конечно не так велика, как нужно, но её
значение именно в том, чтобы она могла поселить в них смелость и
надежду. Так не будем же медлить и будем делать для них всё, что можем,
помня, что, пытаясь сохранить их, мы пытаемся сохранить себя, f...] если
мы дадим им ту помощь, которую должны, мы можем на полном
основании надеяться, что победа наконец будет склоняться на их, а значит — на
нашу сторону. [...] Мы не были бы больше в глазах карел шведами, а они
в наших глазах — русскими. Единая Финская земля заключила бы в свои
объятья обоих».59 Эрвасти стал одним из идеологов той массовой и
упорной деятельности финских националистов, которая чуть позже получила
в имперских кругах название «панфинская пропаганда». В финале своей
книги Эрвасти вдохновенно писал: «наступит время, когда у финского
отечества будут такие же обширные границы, как в старину, до того, как с
запада — Швеция, а с востока — Россия раскололи её на две части.»60
С лёгкой руки Эрвасти поездки финских активистов в Российскую
Карелию участились, стали приобретать более прагматичный характер.
Важной своей задачей финские путешественники считали общение с
карелами, выявление их настроений и налаживание личных связей.
Начиналась повседневная и систематическая работа по сближению с
«братским народом», приближению ирреденты к метрополии.
Активисты финляндской идеи, попадавшие в Российскую Карелию,
сначала были поражены её непохожестью на Финляндию. «Для наших, кто
приезжает в Карелию, — писал Эрвасти, — поначалу всё кажется
странным. Облик домов и деревень, одежда, язык народа и отчасти даже
манера поведения — всё иначе, чем у нас и кажется чужим.» Однако
путешественники постепенно утверждались в мысли, что это
ощущение чуждости российских карел обманчиво. «Это ощущение чужого,
которое поначалу в нас возникает, понемногу, по мере знакомства с
народом пропадает и укрепляются совершенно иные мысли, когда
замечаешь, что по обе стороны границы больше сходства, чем различий,
59 Ervasti A.W. Muistelmia matkalta Venäjän Karjalassa kesällä 1879- Ред. Pekka Laaksonen,
Helsinki, 2005, с 238-239, 242. Перевод автора.
60 Там же, с. 242.
28

и что под разной внешней оболочкой бьётся совершенно одинаковое
сердце.»61
Постепенно в Великом княжестве стали возникать центры карели-
анизма. Ведущее место здесь занимал город Сортавала (Sortavala,
тогдашнее русское название — Сердоболь), и прежде всего — основанная
здесь в 1880 году учительская семинария, ставшая ядром финской
национальной деятельности. Уже при открытии семинарии было ясно,
какие задачи на неё возлагают активисты панфиннизма. Эрвасти
писал в связи с этим событием в газете «Pohjois-Suomi» («Северная
Финляндия»), что смысл открытия этого учебного заведения заключается
не только в том, что это вторая финская семинария в стране, но и в
том, что она должна нести «искры света» православным финским
карелам и таким образом являться «форпостом национального
просвещения на востоке.» «Будем надеяться, — продолжает Эрвасти, — что
её полезное влияние в какой-то степени будет распространяться на
православных финнов по ту сторону границы.»62 Под православными
финнами имелись в виду, конечно, российские карелы.
Мысль о превращении города Сортавала в форпост карелианиз-
ма гораздо более определённо звучит не в официальных изданиях,
а в частной переписке. Так, например, один из преподавателей
семинарии и одновременно — активистов «финской идеи» Оскар Адольф
Форсстрём (Oskar Adolf Forsström) писал в 1882 году жене: «Нам
нужно было бы кстати попробовать сделать Сортавалу центром духовной
жизни Восточной Карелии.»63 Это пожелание вполне реализовалось —
именно в Сортавальской семинарии воспитывались наиболее
активные панфинские деятели. Имперские власти с ужасом наблюдали,
как заведение, изначальной задачей которого считалось
«распространение среди православного карельского населения русского
образования и теснейшее сближение этого племени с русским народом»,
превращается в «гнездо и рассадник агитаторов антирусского
движения среди православных карел.»64 Уже в десятых годах XX века
российские наблюдатели отмечали, что «за время существования
семинарии г Сердоболь, бывший центром православно-русской Карелии,
сделался центром финноманского в ней движения.»65 Сердобольский
православный епископ Киприан, бывший прежде карельским
миссионером, отмечал, что «на его глазах много юношей карел прошло
61 Там же, с. 229.
62Vuosi 1880//Pohjois-Suomi, 1881, №1, с. I.
63 Цит. по: Sihvo Hannes. Karjalan kuva..., с. 236. Оскар Форсстрём был преподавателем
физкультуры, анатомии и физиологии Сортавальской семинарии (см. Sortavalan seminaari, 1880-
1940. Muistojulkaisu. Ред. Iivo Härkönen, K.H. Pankakoski, Väinö Seppä. Helsinki, 1940, с 34).
64 Православная Карелия. Очерк. Пг., 1914, с. 128, 141.
65 Там же.
29

через семинарию, и ни один из них не сохранил свойственной
карелам преданности православию и братских чувств к русским людям.
Семинария переделала их до неузнаваемости, и они понесли в среду
своего народа, в лучшем случае, проповедь религиозного
безразличия и совершенно чуждый карелам идеал Финляндии как
самостоятельного государства и обетованной земли для отсталых карел.»66
Учительская семинария в Сортавала была одним — хотя и далеко
не единственным — из центров панфинской деятельности. Среди
наиболее активных преподавателей семинарии, проповедников каре-
лианизма, можно назвать и её ректора с 1907 года Оскара Реландера
(Oskar Relander), и лектора Бруно Бокстрёма (Bruno Boxström), и
учителей — уже упоминавшегося Оскара Адольфа Форсстрёма (Хайна-
ри), Юрйё Бломстедта (Yrjö Blomstedt), Биргера Генетца (Birger Ge-
netz), К.Г.С. Суомалайнена (K.G.S. Suomalainen), Матти Варонена
(Matti Varonen) и многих других. Все эти люди не за страх, а за совесть
занимались национальной работой и вырастили целое поколение
учеников, проникнутых идеей «Великой Финляндии». Постепенно
«соблазн» панфинства проник даже в умы финского православного
духовенства — преподававшие в семинарии священники Сергей
Окулов и Александр Садовников считались в церковных рядах
раскольниками, сторонниками «офинения» православия.67
Итак, сформировавшаяся в среде национальных романтиков
мечта о «Великой Финляндии», непременной частью которой должна
была стать Российская Карелия, приобретала всё новых и новых
адептов. Одно поколение финских национальных деятелей сменяло
другое, но представление о Российской Карелии как ирреденте,
непременной части грядущего «идеального Отечества» оставалось
по-прежнему одной из важнейших составляющих национального
мифа. Более того — от чисто теоретических построений сторонники
идеи были готовы перейти к повседневной конкретной работе по
воплощению своих идеалов в действительность. Однако вплоть до
первой русской революции открыто вести «панфинекую пропаганду»
в Карелии было невозможно, поэтому активисты накапливали силы,
дожидаясь своего часа. Только события 1905 года и беспрецедентные
свободы, дарованные гражданам России царским манифестом,
дали возможность финским активистам начать массированное
наступление. Усилившееся со стороны Финляндии национальное
давление на карел вызвало встречное движение со стороны имперских
властей. Именно тогда «карельский вопрос» встал на повестку дня,
06 Там же, с. 142.
67 См. об этом, например: Merikoski KfaarhJ. Taistelua Karjalasta. Piirteitä venäläistämistyöstä
Raja-Karjalassa tsaarinvallan aikoina. Helsinki, 1939; ibid. Okulov Sergei. Palanen Raja-Karjalan
sivistyshistoriaa. Helsinki, 1944.
QH

и «беспроблемные» ранее карелы стали объектом пристального
внимания имперских деятелей.
2. Финская и российская историография
Панфинекая идея и попытки её осуществления привлекли
внимание имперских властей и идеологов лишь начиная с 1905 года, когда
в Российской Карелии началась деятельность финляндских
активистов (см. об этом более подробно в гл. 3, раздел 1). «Панфинская
пропаганда» стала реальностью и вызвала массированную ответную
реакцию со стороны имперской власти. Частью этого контрудара,
которому, собственно, и посвящена наша книга, стали разнообразные
публикации как в прессе, так и в отдельных брошюрах, целиком
посвященных «карельскому вопросу». Эти публикации
историографически можно интерпретировать двояко — с одной стороны, это
исторический источник, документирующий ход политической и идейной
борьбы, а с другой стороны, авторы этих сочинений, собиравшие
воедино, систематизировавшие и обобщавшие данные о «панфинском
походе финляндцев» и имперской реакции на него, были по сути дела
первыми, — правда, весьма ангажированными, — исследователями
событий, и с этой точки зрения их работы могут рассматриваться как
исторические.
Одной из первых вышла брошюра «Панфинская пропаганда»,
целиком посвященная деятельности финляндских активистов в
Карелии.6" Автор издания «открывает глаза» российскому
читателю на особые задачи Финляндии в отношении Карелии, используя
для этого коллаж из отрывков из финской прессы. Здесь впервые
нащупываются многие из «болевых точек» нашего сюжета:
отношение финнов к Карелии как к ирреденте и идея Великой Финляндии
(в брошюре говорится об «объединении финских племён»),
организация и деятельность «Союза беломорских карел» (в брошюре он
называется «Союзом архангельских карел»), наконец — роль карельских
разносных торговцев — коробейников в формировании карельского
национализма. Автор очень точно отмечает также, что «наибольшее
[...| значение в деле офиннения карел и союзом, и финляндским
обществом придаётся экономическому подчинению карел.»69 Брошюра
никак не характеризует ответную деятельность имперских органов
по противодействию «панфинству» (которая к тому времени шла уже
полным ходом) — однако заканчивается призывом «энергично
содействовать [...] обрусению» карел различными средствами.
68 Панфинская пропаганда (по финским источникам). СПб., 1909-
09 Там же, с. 17.
Я1

Наиболее полной для своего времени стала книга
«Панфинско-лютеранский поход финляндцев на православную
Карелию».711 Именно она задала тон всем последующим
предреволюционным публикациям на тему, впервые последовательно изложив
ход событий и обозначив основные этапы деятельности и установки
противодействующих сторон, — конечно, с позиций русского
национализма. Совершенно ясно, что в распоряжении автора брошюры
находились многочисленные властные источники информации, ибо
здесь учтены мельчайшие детали и обстоятельства панфинской
деятельности в Карелии — вплоть до поездок конкретных финских
активистов. В распоряжении автора также был и богатый материал из
финской националистической прессы. Местами повествование
напоминает политический донос, и, несомненно, книга сыграла
печальную роль не в одной карельской судьбе — однако именно поэтому она
остаётся незаменимым источником для исследователя. Кроме того,
«Панфинско-лютеранский поход финляндцев... включает в себя и
изложение мер, предпринятых русскими властями и православной
церковью по борьбе с панфиннизмом: пастырские съезды, учреждение
карельских православных братств, деятельность земства и т.д. В целом
брошюра Алексеева является уникальным по полноте сводом фактов,
что называется, «из первых рук», а значит— базовым источником для
всех последующих исследований «карельского вопроса».
Стоит отдельно упомянуть ещё одно масштабное сочинение на
карельскую тему, посвященное, правда, в большей степени судьбе
Финляндской Карелии.71 И здесь делается попытка понять
карельский вопрос как часть великофинской идеи, разобраться в истории
панфинского движения. Автор книги пишет, в частности: «Панфин-
ская пропаганда в Имперской Карелии свидетельствует о том, что
Финляндия, получившая по великодушному велению российских
самодержцев самостоятельное бытие, ныне в связи с
экономическим благосостоянием достигла чрезвычайной полноты своего
национального самосознания. Финляндцы не довольствуются уже теми
широкими границами, в пределах коих им было предоставлено почти
полное право национального самоопределения, а ищут подчинить
своему культурному воздействию и другие финские народности. [...]
делается даже попытка заронить в финские умы мысль о возможности
в далёком будущем объединения под финляндским главенством всех
финских племён — создания царства от Балтики до Берингова
пролива.»72 Упомянутыми тремя сочинениями отнюдь не исчерпывалась
70 Алексеев В.А. Панфинско-лютеранский поход финляндцев на православную Карелию.
СПб., 1910.
71 Православная Карелия....
72 Там же, с. 90-91.
32

имперская литература о карельском вопросе, периодические издания,
в особенности консервативно-националистического направления
постоянно держали эту проблему «под контролем» и систематически
публиковали о ней материалы (см. главу 7, раздел 1). Однако именно
эти три публикации заложили основу для многочисленных
последующих исследований по карельскому вопросу в начале XX века — как
имперского, так и советского и российского периодов.
Характерная черта историографического поля всей проблемы
заключается в том, что оно с самого начала резко разделилось на
финскую и российскую «половины», которые апеллировали к различным
источникам- Поэтому неудивительно, что финские изыскания,
посвященные «карельскому вопросу», поголовно игнорируют
описанные нами издания. Помимо этого, конечно, в предреволюционный
период цензура и самоцензура не позволяла финским исследователям
высказаться в полный голос — хотя в газетных публикациях и
появлялась нелицеприятная критика имперских русификационных усилий.
При том, что финская сторона пристально и крайне заинтересованно
следила за всем происходящим в Российской Карелии, в изданиях,
посвященных этому краю, мы найдём немного конкретной
фактологии, которая отражала бы практики имперской политики.
Например, в объёмном коллективном труде «Karjalan kirja»
(«Книга о Карелии»)/3 содержащем в себе все возможные сведения о
Карелии — от географических и историко-этнографических до описания
карельского национального характера и рассказов о выдающихся
финляндских деятелях, связанных с Карелией, — хоть и говорится о
плачевном положении в крае с родным языком и просвещённостью
жителей, однако почти вовсе отсутствует изложение тех конкретных
мероприятий, которые предпринимала имперская власть, борясь с
панфиннизмом (и сведения о которых можно было с лёгкостью
получить из российских изданий), а также и информация о реальной
подоплёке событий. Кроме того, сама трактовка проблемы
принимала сильно упрощённый или, лучше сказать, «уплощённый» характер,
поскольку суть противостояния сводилась обычно к борьбе финских
и русских культурных влияний. Один из авторов в главе «О
стремлении к просвещению и прогрессу в Беломорской и Олонецкой Каре-
лиях» писал, например, о том, что в просветительской деятельности
в Российской Карелии он видит две стороны, которые резко
отличаются друг от друга: первая — «стремления, исходящие от
государства и направленные на вовлечение народа в круг русской культуры
и его русифицирование», и вторая — «попытки, исходящие от друзей
народа, или так называемых друзей Карелии, стремящихся к естес-
73 Karjalan kirja. I - II части. Ред. Iivo Härkönen, Porvoo, 1910.
зз.

твенному просвещению в рамках своего языка.»74 Противостояние,
как видим, сводится исключительно к культурно-просветительному
аспекту, а экономическая, политическая и идейная подоплёка
конфликта целиком выводится за скобки. Это «уплощение» проблемы
останется характерным для финской историографии (за некоторым
исключением) в период независимости вплоть до Второй мировой
войны.
В самом конце 1917 года политическая ситуация, как известно,
изменилась коренным образом — империя оказалась на грани
краха, а Финляндия стала независимым государством. Соответственно
принципиально изменились и историографические разработки
«карельского вопроса». Постимперскую Россию имперские проблемы
долгое время мало интересовали, в то же время карельская
национальная республика, да ещё под руководством финских
коммунистов, стала здесь зримой реальностью. Поэтому на всём временном
отрезке от революции до Второй мировой войны «карельский
вопрос» в его имперском измерении не попадал в поле зрения советских
историков. Противоположным оказалось отношение к проблеме в
независимой Финляндии. Тема Великой Финляндии, не скованная
цензурными скрепами, зазвучала здесь в полный голос, и внимание
к ирреденте не ослабевало вплоть до Второй мировой войны.
Постоянно издавались книги, посвященные Восточной Карелии, и, хотя
имперско-финляндское противостояние по-прежнему не занимало в
них ведущего места, тем не менее появилось несколько работ,
остающихся и по сей день классическими. Вместе с тем, на всех финских
работах предвоенного периода пагубно отразился почти полный
отрыв от источников — посещение советских архивов было фактически
делом нереальным, а материалов, содержавшихся в финских
хранилищах, оказывалось явно недостаточно.
Одним из первых трудов о «карельском вопросе» стала книга
«Восточный дозор. Главы о старой Карелии», написанная
непосредственным участником событий с финской стороны, бывшим
секретарём Союза беломорских карел Ииво (Иваном) Хяркёне-
ном (Iivo Härkönen).75 В написанной им с романтических карелиа-
нистских позиций истории Карелии есть разделы, посвященные
интересующим нас сюжетам, например, «Русификация Карелии».
Изложение Хяркёненом событий не претендует на глубину, весь
конфликт переводится им в плоскость противостояния
карельского национального пробуждения и русификационной
деятельности православной церкви, главным и единственным персонажем с
русской стороны объявляется иеромонах Киприан. Фактически,
74Тамже, с. 211.
75 Härkönen Iivo. Itäinen vartio. Lukuja vanhasta Karjalasta. Helsinki, 1920.
34

мы имеем дело с воспоминаниями заинтересованного участника
событий — позиция, весьма характерная для финских сочинений
первого послереволюционного периода.
Из всей совокупности трудов финских историков резко
выделяются две небольшие, но ёмкие статьи активиста «Карельского
просветительского союза» Василия Кейняса (Vassili Keynäs), впрямую
посвященные имперской политике, связанной с российскими
карелами. Сначала, в 1938 г. появилась статья «Русская церковная и
школьная политика в Восточной Карелии», следом за ней — «Кип-
риан как руководитель русификационной работы в Финляндии
и Восточной Карелии».76 Кейняс, пожалуй, первым почувствовал
необходимость ввести проблему в общеимперский контекст. Он
последовательно рассматривает русификационную деятельность
в Карелии как часть общей финляндской политики властей, как
продолжение и одно из проявлений так называемых «периодов
угнетения»,77 а также — как часть общеимперской «инородческой»
политики в целом. Хотя автор не имеет никаких материалов для
конкретизации и уточнения своих тезисов и только глухо
упоминает о том, что «борьбой [против Финляндии и Карелии. — М.В.]
руководили из одного и того же штаба», и что за спиной Киприана
стояли некие «силы»,78 тем не менее сама постановка проблемы в
таком ракурсе была для финской историографии новой. В работе,
посвященной школьной и церковной политике, Кейняс — хотя и
тоже очень бегло - останавливается на методах русификационной
деятельности российских властей. Наряду со стандартным
утверждением о насаждении русского влияния «мечом и крестом»,
Кейняс выдвигает другой существенный тезис, отнюдь не утративший
принципиального значения и сегодня, — он говорит о
преимущественно экономических способах «привязывания» нерусских
народов к империи, применявшихся на первых этапах её
существования.79 Экономическая составляющая имперской политики в
76 Keynäs W. Venäläistä kirkko- ja koulupolitiikkaa Itä-Karjalassa. // Karjalan historiaa. Ред.
Historian ystäväin liitto. Jyväskylä, 1938 (=Historian aitta VIII); ibid. Kyprianus venäläistyttämistyön
johtajana Suomessa ja Itä-Karjalassa. Helsinki, 1940.
77 «Периодами угнетения» (sortokaudet) в финской историографии называют два этапа в
российской истории, ознаменовавшиеся последовательным наступлением на права
финляндской автономии. Первый «период угнетения» (1899-1905 гг.) связан с именем
назначенного Николаем II в 1898 году генерал-губернатора Финляндии Н.И. Бобрикова. В 1904
году Бобриков был убит финским чиновником Э. Шауманом. Второй «период угнетения»
датируется 1908-1917 гг. и связан с деятельностью Третьей думы и лично П.А. Столыпина,
продолжавших наступление на финскую автономию.
78 Keynäs W. Kyprianus..., с. 82-83, 84.
79 Keynäs W. Venäläistä kirkko-ja koulupolitiikkaa..., c. 77-78.

России до сих пор исследована совершенно недостаточно, и в этом
смысле Кейняс намного опередил своё время.
Работы Кейняса вообще выгодно отличаются от сильно
политизированных, пронизанных антирусскими настроениями финских
исторических исследований его времени. Характеризуя, например,
методы работы русской православной церкви среди «инородцев», он
справедливо отмечает её осторожность, отсутствие сильного
идеологического давления на нехристианские народы. «В особенности
далеко заходившая терпимость, — пишет Кейняс, — характеризовала
устремления не только церкви, но и государственной власти».*"
В центре внимания автора постоянно находится одно и то же лицо —
иеромонах Киприан, возглавивший миссионерскую работу в
Финляндской и Российской Карелиях. Кейняс не без основания рассматривает
фигуру Киприана как ключевую в «противопанфинском походе»
российских властей. Действительно, энергичный и целеустремлённый
Киприан сыграл очень важную роль как церковный деятель и активист
и в организации карельских православных братств, и в создании русских
школ в Карелии, да и в целом являлся выдающимся пропагандистом
русской идеи в крае, — однако относить всю имперскую деятельность в
Карелии на счёт Киприана было бы совершенно неправильно. Кейняс,
очевидно, и сам ощущал некоторую односторонность своих
представлений, когда писал, что «детали, связанные с зарождением и развитием
[имперских. — М.В.| мероприятий того времени, направленных на
Карелию, ещё в большей своей части покрыты мраком»,"1 — однако создать
подлинную, полноценную картину происходившего был бессилен,
поскольку опирался на крайне ограниченный круг источников. Тем не
менее нельзя не удивляться тому, как, при такой более чем скромной
источниковой базе, он сумел сделать некоторые очень важные
наблюдения, совершенно прошедшие мимо сознания всех его
предшественников и последователей. Например, для нашей работы оказалось весьма
важным его замечание о том, что, как это ни удивительно, настоящая,
продуманная русификационная деятельность началась лишь тогда,
когда все возможности для «панфинской пропаганды» были в корне
истреблены, да и самой пропаганды уже не существовало. Кейняс
конечно никак не развивает этот сюжет, крайне важный для понимания
сути имперской «инородческой» тактики — однако уже одно то, что он
отметил эту важную деталь, говорит о его недюжинной
исследовательской интуиции.
Важную роль в предвоенной финской историографии сыграла
работа Каарло Мерикоски (Kaarlo Merikoski) «Борьба за Карелию».*2
«° Там же, с 78.
81 Там же, с. 84.
82 Merikoski K[amlo]. Taistelua Karjalasta...
36

Хотя объектом изучения Мерикоски является прежде всего
Финляндская Карелия и происходившие в ней процессы русификации,
ценность этой работы для нашего исследования весьма зн; чительна.
В ней впервые создаётся широкая панорама русификационной
деятельности как в школьном деле, так и в области церковной жизни,
соединённая с углублённой характеристикой роли и характера каж-
дого из основных участников событий. Мерикоски был в 1913—1917
годах одним из тех, кто находился непосредственно в гуще событий
(он являлся секретарём специального общества, учреждённого в
Сортавале для противодействия русским школам), поэтому многое
из происходящего он фиксировал сразу же сам. а о многом узнавал
впоследствии из рассказов участников событий. Его труд богато
документирован.
События, имевшие место в Российской Карелии, затронуты в
книге «по касательной» - только в связи с основными сюжетами.
Но поскольку главные агенты русификации были и в Финской, и в
Российской Карелии, как правило, одни и те же, и действовали они
по обе стороны границы, автор волей-неволей достаточно часто
касается восточно-карельских сюжетов, таких как, например, создание
Карельского православного братства, съезды духовенства в Ухте и
Видлицах и т.д. Особый интерес представляют характеристики таких
важнейших деятелей, как архиепископ Сергий, иеромонах Киприан,
генерал-губернатор Финляндии Ф.А. Зейн, действия которых автор
пытается обосновать как государственными потребностями, так и
индивидуальными свойствами их личностей.
Конечно, основной корень конфликта остаётся за
пределами внимания Мерикоски. Он не углубляется ни в имперскую, ни в
финско-национальную проблематику, снижая уровень
противостояния и сводя его к чисто гуманитарному аспекту При этом широта
охвата и этой проблематики оставляет желать лучшего, т.к. хоть в
распоряжении исследователя и были богатейшие финские источники и
личные наблюдения, но доступа к российским архивам он не имел.
Более того — по какой-то причине он не счёл нужным пользоваться
теми материалами, которые в Финляндии несомненно были, а
именно— газетными публикациями, отражавшими бурную полемику по
вопросу. Всё это лишило Мерикоски возможности отразить всю
многогранность «карельского вопроса».
Зимняя, а следом за ней и Великая отечественная война (в
финской историографии военное противостояние СССР и Финляндии в
1941 — 1944 годах носит название «война-продолжение») стали
кульминацией нараставшего конфликта между Советским Союзом и
Финляндией, а кроме того, крайне обострили «карельский вопрос».
С одной стороны, в результате двух войн Финляндия лишилась
одного из самых развитых своих районов — Ладожской Карелии и Ка-
37

рельского перешейка, населённых в основном карелами. Этот регион
перестал существовать как карельский (всё население края за редким
исключением было эвакуировано в Финляндию и растворилось там),
но виртуально навсегда остался в исторической памяти финнов,
приобретя горький эпитет «отторгнутая Карелия». С другой стороны, в
ходе военных действий 1941—1944 годов большая часть Восточной
Карелии была оккупирована финскими войсками (частично были
заняты даже районы, населённые русскими). Конечно, в стране
имелось немало сторонников «воссоздания» Великой Финляндии на этих
территориях, но поражение в войне заставило финнов проститься и
с этой надеждой. Таким образом, в результате войны мечта о
«воображаемом Отечестве» не только не сбылась, но и сильно померкла,
поскольку реальных предпосылок для её осуществления стало ещё
меньше чем прежде. Вместе с тем, политический климат в
послевоенной Финляндии сильно изменился, и в основу её государственной
политики лёг принцип поддержания дружественных отношений с
Советским Союзом. Постепенно наставало время более отстранённо
проанализировать историю страны периода автономии, пересмотреть
многие прежние, как правило, непримиримо антирусские, установки
и позиции, в том числе и подоплёку «карельского вопроса».
Именно в послевоенный период в Финляндии было издано
значительное количество фундаментальных книг, монографий и статей,
посвященных разным аспектам истории Карелии. Применительно к
нашей проблеме следует прежде всего отметить монографии Стей-
зи Черчилля, Тапио Хямюнена и Раймо Ранта,83 которые, хотя и не
относятся впрямую непосредственно к нашему сюжету, зачастую
касаются той или другой его стороны. Например, монография Стей-
зи Черчилля (Stacy Churchill) посвящена истории Карелии периода
гражданской войны, однако в её первой главе частично
рассматривается и дореволюционная ситуация. Как и в довоенных финских
исследованиях, в работе Черчилля основной упор делается на финскую
национальную работу в Карелии; что же касается имперского
противостояния ей, оно по-прежнему рассматривается исключительно
в парадигме русификации. Ни один из национальных проектов — ни
финский, ни русский, ни тем более имперский, — не раскрываются в
полной мере, и, как следствие этого, сложность конфликта сводится
к борьбе карельского национализма и грубой русификации. Вместе
с тем, в своей работе Черчилль, вслед за Кейнясом, делает попытку
85 Churchill Stacy. Itä-Karjalan kohtalo 1917-1922. Itä-Karjalan itsehallintokysymys Suomen ja
Neuvosto-Venäjän välisissä suhteissa 1917-1922. Helsinki, 1970; Ranta Raimo. Vienan Karjalaisten
liitosta Karjalan sivistysseuraksi v. I906-1922. Tampere, 1997; ibid. Kaupan ja Kaijalan puolesta
1900-luvun alkukymmeninä. Tampere, 1997; Hämynen Tapio: Suomalaistajat, venäläistäjät ja
rajakarjalaiset. Kirkko-ja koulukysymys Raja-Karjalassa 1900-1923. Joensuu, 1995.
38

рассмотреть происходящее в связи с внутренней российской
политикой, — и, прежде всего, неоднократно отмечает роль партийной
борьбы и позиции левых и либеральных партий (в частности, кадетов) в
карельской ситуации.
Работа Тапио Хямюнена (Tapio Hämynen) отражает процессы,
происходившие в Пограничной Карелии (так в финской историографии
называются приграничные уезды Финляндской Карелии — Салми, Суоярви,
Соанлахти и Корписелькя), ожесточённое столкновение в этом регионе
русификаторов и «панфиннистов», особенно в области школьной и
церковной политики. В отличие от работы Мерикоски на ту же тему здесь
гораздо шире рассматривается общая ситуация в финской православной
епархии и школьном деле Финляндии, при этом Хямюнен обильно
использует материалы финских архивов. Однако Российская Карелия
почти целиком оставлена «за бортом» его исследования, а игнорирование
российских архивных материалов сильно обедняет картину, оставляя в
стороне те общероссийские процессы, которые, собственно говоря, и
лежали в основе происходившего в Финляндии.
Книги Раймо Ранта (Raimo Ranta) посвящены истории
Союза беломорских карел и его деятельности, а российская карельская
политика показана постольку, поскольку она противодействовала
карельскому национальному движению. Используя архивы как
самого Союза, так и его активнейших деятелей, Ранта шаг за шагом
прослеживает становление карельского национализма и его связь с
национальными финскими идеями. Одним из первых Ранта
связывает финляндскую деятельность в Карелии с панфинскими
геополитическими конструкциями, утверждая, что её дальней перспективой
было «присоединение Восточной Карелии к Финляндии.»*4 Одним из
первых он, опираясь на переписку членов Союза и газетные
публикации, прослеживает конкретные реакции русских властей на
конкретные шаги финских и карельских активистов.
Однако, как и в предыдущих исследованиях, в работе Ранта есть
некоторые «смещения акцентов», связанные с его трактовкой
карельского национального движения. В финских исследованиях
стало традицией писать о национальном пробуждении русских карел,
не разделяя деятельность собственно финских или базировавшихся
в Финляндии карельских националистов — и настроения самих
обитателей разных регионов Карелии. При этом энергичная
деятельность финляндских активистов в Беломорской Карелии
характеризуется как карельское национальное движение, а крайне непростой
84 Признание экспансионистских планов Финляндии в отношении Российской Карелии
встречается и в более ранних финских исследованиях, например, книга Мауно Ияаскеляй-
нена (Mauno Jääskeläinen) «Восточно-Карельский вопрос» содержит целую главу под
названием «Понимание Восточной Карелии как ирреденты Финляндии».
39

вопрос о настроениях и национальных устремлениях самих
беломорских карел остаётся почти совершенно проигнорированным.
Вопросы самосознания карел рассматриваются в работах другого
финского исследователя — Кайи Хейккинен. И хотя основным
базовым регионом для неё является Пограничная Карелия, основные
выводы исследовательницы могут быть применимы и к ситуации в
Карелии Российской. В своей докторской диссертации «Карелы и их
этническое самосознание»85 Хейккинен, анализируя интервью,
проведенные ею среди карел-мигрантов из Салми, приходит к выводу
о том, что этническое самосознание карел в предреволюционный
период серьёзно отличалось от того «этнизированного», по
определению исследовательницы, образа карел и Карелии, который
был создан финнами. Продолжая мысль Хейккинен, можно
понять, что и российская «картина Карелии» сильно отличалась от
Карелии реальной. Социо-этнографическое исследование Кайи
Хейккинен является одним из тех редких трудов, которые дают
возможность проникнуть в самосознание народа,
соприкоснуться с трудно поддающимися анализу вопросами карельской
идентичности.
В группе послевоенных исследований о «карельском
вопросе» выделяется статья Пертти Лунтинена, дающая краткий очерк
процессов финнизации и русификации карел, главным образом в
Финляндии, но частично и в России.86 Пожалуй, впервые в
финской историографии Лунтинен «легализует» и показывает
имперскую точку зрения на проблему. Автор вводит в оборот— опять же
впервые — материалы генерал-губернаторского архива, связанные с
борьбой с «панфиннизмом». Опираясь на них, Лунтинен
показывает, что российские власти понимали панфинскую деятельность
среди карел не как некую культурную гуманитарную акцию, а как
часть общефинского националистического проекта, внедряемого в
жизнь энергично, целенаправленно и наступательно.
Продемонстрировав, как и какими методами финские активисты добивались
«офинения» карел в Финляндской Карелии, Лунтинен поясняет,
что, по мысли финских националистов, после окончательного
решения «карельского вопроса» в Финляндии им предстояло заняться
распространением своего влияния на российской территории, и не
только в Карелии, но и на иных землях, заселённых финно-уграми.
Статья Лунтинена почти целиком основана на одном типе
источников, а именно — на тех материалах, которые отражают по-
85 Heikkinen Kaija. Karjalaisuus ja etninen itsetajunta. Salmin siirtokarjalaisia koskeva tutkimus.
Joensuu, 1989.
8b Luntinen Pertti. Karjalaiset suomalaisuuden ja venäläisyyden rajalla .7 Venäläiset Suomessa,
1809-1917. Helsinki, 1985 (=Historiallinen arkisto 83), с 125-159.
40

зицию и отчасти действия имперских властей, и прежде всего в
Финляндской Карелии. Как отмечает сам автор, статья
«отражает представления и пожелания русских»"— однако собранных в
генерал-губернаторском фонде Национального архива
Финляндии материалов совершенно недостаточно для показа всех
разнообразных уровней и «узлов» этих «представлений и пожеланий».
Так достоинства работы Лунтинена — введение в научный оборот
новой группы источников, — оборачиваются чрезмерной
односторонностью.
Особняком в финской историографии «карельского вопроса»
стоят работы историка финской православной церкви Йюрки Лойма,88
который уделяет много внимания национальным разломам и
конфликтам в среде православного духовенства Финляндии и борьбе за
«души» карел. И хотя объектом его исследовательского интереса
является прежде всего Финляндская Карелия, его работы представляют
для нас серьёзный интерес, ибо как по ту, так и по другую сторону /
границы действовали зачастую одни и те же силы (Карельское
православное братство, возглавляемое архиепископом Сергием и
иеромонахом Киприаном), использовавшие схожие методы.
После войны активизировался и интерес к проблеме советских
(а позже — российских) историков. Первые работы
принадлежали перу Н.Г. Кучепатова, рассматривавшего борьбу на «карельском
фронте» сквозь призму марксистской схоластики, а именно— как
противостояние социального, экономического и национального
гнёта со стороны государства и церкви и финского «буржуазного
национализма»."9 В результате работы Кучепатова грешат крайне
схематичной трактовкой происходивших в Карелии процессов, хотя к их
достоинствам всё же следует отнести введение в оборот
значительного архивного материала из карельского архива. Однако крайняя
тенденциозность подбора и интерпретации фактов сводит на нет
положительные стороны работ Кучепатова, в которых сложность
происходивших в крае процессов «спрямляется» и подменяется схемой.
Например, автор бездоказательно называет Карельское братство
«монархической черносотенной организацией», с чем мы не можем
вполне согласиться, хотя элементы и того и другого в деятельности
братства присутствовали. Деятельность братства также весьма од-
87Тамже,с. 158.
88 Loima Jyrki. Esipaimen siunaa. Suomen ortodoksiset piispat 1892-1988. Jyväskylä, 1999;
ibid. Nationalism and the Orthodox Church in Finland 1895-1985 //Teuvo Laitila, Jyrki Loima.
Nationalism and Orthodoxy. Two Thematic Studies on National Ideologies and their Interaction
With the Church. Helsinki, 2002, с 93 199.
89Кучепапюв И.Г. Национальный вопрос и школа в Карелии после революции 1905 г./
/Учёные записки Карело-Финского педагогического института, Петрозаводск, 1955, т. 2,
вып. I, с. 35-53; ibid. Школа в дореволюционной Карелии- Петрозаводск. 1956.
41

носторонне характеризуется как «натравливание русских на карел и
финнов», что отнюдь не соответствует действительности.90 Подобных
примеров в работах Кучепатова множество.
После Кучепатова почти тридцать лет тема «панфинско»-имперского
противоборства почти не привлекала внимания исследователей — в ней
было слишком много «острых углов». Только в конце 1980— начале
1990-х годов молчание было прервано, и появилось несколько глубоких
работ Е.Ю. Дубровской.91 Пожалуй, именно эти работы подняли
исследование темы на новый, более высокий уровень. Ведущей среди них мы
можем назвать статью о противоборстве панфиннизма и русского вели-
кодержавия в Карелии, в которой автор, отказавшись от упрощённого
понимания «карельского вопроса» как вызванного к жизни
экономическими противоречиями российской и финляндской буржуазии (Кучепа-
тов), предлагает понимать его как результат панфинских
националистических построений и противоборства лютеранства и православия. Хотя
здесь исследователь, с нашей точки зрения, переоценивает
конфессиональную составляющую конфликта, в целом он делает серьёзный шаг
вперёд в понимании событий, происходивших в Российской Карелии.
Существенным достоинством работ Дубровской является введение в
обиход значительного объёма новых источников — материалов
Архангельского областного архива и публикаций в периодической печати
(газете «Карельские известия» и «Православном финляндском сборнике»).
В отличие от предшествующих советских исследователей, Дубровская
обращается и к финской литературе по теме.
Работы Дубровской положили начало углублённому изучению
карельской проблематики в предреволюционный период. В последние
годы активно осваивается несколько направлений, связанных с
национальной политикой в карельском регионе. Одна из наиболее
важных составляющих «карельского вопроса» разрабатывается в работах
О.П. Илюхи, посвященных школьному делу в Карелии. В её статьях
и книге*2 детально раскрывается финляндско-русское противостоя-
90 Кучепапюе ИГ. Школа в дореволюционной Карелии..., с. 94 95.
91 Дубровская ЕЮ. Журнал «Карельские известия» как источник о состоянии
национального вопроса в Карелии в годы Первой мировой войны // Вопросы истории Европейского
Севера. Петрозаводск, 1989, с. 51 -59; ibid. Противоборство панфиннизма и русского вели-
кодержавия в Карелии (по материалам источников конца 19 - начала 20 века) // Вопросы
истории Европейского Севера. Петрозаводск. 1991, с. 55-64; ibid. Из истории национально-
демократического движения в Карелии в начале XX в. // Новое в изучении истории
Карелии. Петрозаводск, 1994, с. 68-85: Dubrovskaja Jelena. Suomen ja Karjalan raja-alueet 1900-
luvun alussa ortodoksisten ja luterilaisten lähetystyöntekijöiden matkamuistelmissa // Rajamailla
III. Ред. Kyösti Julku. Rovaniemi, 1997, c. 7-19; ibid. Ortodoksisen papiston kertomaa Kaijalasta
1900-luvun alusta // Rajamailla IV. Ред. Kyösti Julku. Rovaniemi, 1998, с 7-15.
^Iljuha Olga. Äidinkielen asema Vienan Karjalan kouluissa 1800-luvun loppupuolella ja 1900-
luvun alussa // Carelia, 2000, №5, с 104-108; Илюха О. Отношение карелов Олонецкой губер-
42

ние в школьной сфере, попытки обеих сторон привлечь карельских
детей в свои учебные заведения, подходы школы к решению
языкового вопроса. Способам решения языковой проблемы в Карелии, в
том числе — деятельности в этом направлении православной церкви,
посвящен и ряд вышедших в последние годы работ М. Пулькина.93
Используя широкий и разнообразный круг источников, Пулькин
показывает, сколь различным был подход к языковой проблеме на
разных этапах истории Карелии и в разных властных и церковных
нии к школе и образованию (конец XIX - начало XX века.) // Гуманитарные исследования в
Карелии. Сборник статей к 70~летию Института языка, литературы и истории. Петрозаводск,
2000, с. 43--48; ibid. Книга и чтение в северно-карельской деревне в конце XIX - начале XX
века // Просвещение на Руси, в России. Исторический опыт. [Материалы Девятнадцатой
Всероссийской заочной научной конференции.] СПб., 2000, с. 151-153; ibid. Укреплять границы
школами (народное образование в Беломорской Карелии во второй половине XIX - начале
XX веков)//Север, 2000, №12, с. 95-109; Iljuha O. Koulutus Aunuksen Karjalassa 1800-Iu-
vun lopulla ja 1900-luvun alussa//Ihmisiä, ilmiöitä ja rakenteita historian viirassa. Joensuu, 2001
(=Studia Carelia Humanistica 16), с 180-192; Илюха О. Школьная политика и проблемы
народного образования в Олонецкой и Архангельской Карелии // Финно-угроведение, 2001, №1,
с. 21-29; ibid. Школа и просвещение в Беломорской Карелии во второй половине XIX -
начале XX века. Петрозаводск, 2002; ibid. Проблемы народного образования в Олонецкой
Карелии в конце XIX - начале XX века // Вопросы истории Европейского Севера. Проблемы
развития культуры: вторая половина XIX-XX веков Петрозаводск, 2002, с. 9-22; Iljuha О.
Die Volksbildung Kareliens im Kontext der Schulpolitik (1860- 1930) // Studia Slavica Finlanden-
sia. Tomus XIX. Boundaries of Earth and Consciousness. Ingrian Finns, Karelians, Estonians in an
Age of Social Transformation. Proceedings of the Sixth ICCEES World Congress Tampere 2000.
Helsinki, 2002, с 24-34; Илюха О. «Фактор границы» в жизни карельской школы в начале XX
века // Россия и страны Северной Европы: из истории приграничных отношений в XVI-XX
веков. Петрозаводск, с. 32-39.
w Пулькин М.В. «Корельские приходы» православной церкви в Кемском уезде (вторая
половина XIX- начало XX века.) // Исторические судьбы Беломорской Карелии.
Петрозаводск, 2000, с. 26-36; ibid. Межэтническое взаимодействие в православных приходах
Олонецкой епархии: пути и формы преодоления языкового барьера (XVIII - начало XX
века.) // Нестор, 2000, №1, с. 275-290; ibid. Православное духовенство и
прихожане-карелы; поиски взаимопонимания (XVIII - первая треть XX в.) // «Свое» и «чужое» в
культуре: Сб. статей. Вып. 2. Петрозаводск, 2001, с. 128-140; ibid. Этнокультурная
специфика религиозной жизни Олонецкой епархии в XVIII - начале XX века // Этнос. Ландшафт.
Культура [Материалы научной конференции]. СПб., 1999, с 88-93; Pulkin Maksim. Karjalan
kieli virkavaltaa palvelemassa // Carelia, 2002, №2, c. 134-141; ibid. Karjalan kieli Aunuksen ja
Sortavalan seminaarissa // Carelia, 2002, № 8, c. 143-147; Пулькин M. Русификация в Карелии:
цели, методы, итоги (XIX - начало XX в.) // »Своё» и «чужое» в культуре народов
европейского Севера. [Материалы 4-й международной научной конференции]. Отв. ред. В.М.
Пивоев. Петрозаводск, 2003, с. 31-33; ibid. Карельский язык в Олонецкой и Сердобольской
семинариях // Приладожье и Русский Север. История, традиции, современность.
[Материалы научно-практической конференции, г -Поденное Поле, 8-12 июля 2002 года]. М., 2003,
с. 159-162; ibid. Языковеды в рясах: православные священники в роли исследователей
языков коренных народов Европейского Севера России (конец XIX - начало XX в.) // http://
www.ethnonet.ai/lib/H06-05.html.
43

структурах края, предлагает рассматривать русификационный проект
российских властей в Карелии как часто спонтанную и, как правило,
малоуспешную деятельность.
Наконец, ряд работ последнего времени посвящен социально-
экономическому аспекту ситуации в Российской Карелии, который
очень важен для понимания движущих сил финско-российского на-
ционального противостояния в крае. Несколько работ современных
карельских и финских историков посвящено общей характеристике
экономики карельского региона.94 Диссертация и статья Дмитрия
Базегского, в которых рассматриваются социально-экономические
связи Российской Карелии и Финляндии, дают представление об
одном из важнейших каналов финляндского влияния — разносной
торговле, и других экономических рычагах финляндского
воздействия.95 Своего рода итогом исследований карельских учёных стала
вышедшая недавно фундаментальная история Карелии, в которой
трактуются и упомянутые нами здесь сюжеты, а также приводят-
ся сведения о карельском национальном движении в крае и
противостоянии местной администрации «панфиннизму».96 Впервые
вышла в свет и фундаментальная «История экономики Карелии»,
обобщившая многолетние изыскания карельских учёных в этой
области.97 «Встречные» исследования предлагают финские историки —
экономика карельских регионов по обе стороны границы подробно
^Дубровская Е.Ю. Социально-экономическое положение карельских уездов в конце XIX -
начале XX веков. Препринт доклада на заседании Учёного совета Института языка,
литературы и истории 26 декабря 1989 года. Петрозаводск, 1989; Korablev Nikolaj. Vienan Karjalan
talonpoikien taloudellinen toiminta 1800-luvun jälkipuoliskolla // Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia
naapurusten elämään. Joensuu, 1997 (=Studia Carelica Humanistica 10), c. 91-102; Hämynen Tapio.
Karjalan yhteiskunta ja talous 1800-luvun lopulta toiseen maailmansotaan // Karjala. Historia, kansa,
kulttuuri. Ред. Pekka Nevalainen, Hannes Sihvo. Helsinki, 1998; Журавлёв Ю.А., Кораблёв И. А.
Макуров ВТ, Пулькии М.В. Ребольский край. Исторический очерк. Петрозаводск. 1999;
Aunuksen Repola. Ред. Heikki Tarina. Joensuu, 2001.
^БазегскийД.В. Экономические связи Беломорской Карелии и Северной Финляндии (Кай-
нуу) во второй половине XIX- начале XX веков. [Автореферат дисс... канд. истор наук.]
Петрозаводск, 1998: Bazegski Dmitri Vienan karjalaisten laukkukauppa. Venäjän ja Suomen
kauppasuhteet 1800-luvulla ja 1900-luvun alussa // Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia
naapurusten elämään. Joensuu, 1997 (^Studia Carelica Humanistica 10), с 77-89; Теме коробейничества
посвящены также и работы финских исследователей: Joustela Kauko. Suomen
Venäjän-kauppa autonomian ajan alkupuoliskolla vv. 1809-65. Lahti, 1963 (=Hist. tutk. LXII);
Naakka-Korhonen Mervi, Keynäs Maiju. Halpa hinta, pitkä matka. Vienan-karjalainen laukkukauppa. Helsinki,
1988 (=Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia 491).
% История Карелии... О «карельском вопросе» и его решении рассказывается в
написанной H.A. Кораблёвым пятой главе, с. 303-305, 308-309.
v7 Баданов ВТ., Кораблёв И.А., Жуков А.Ю. История экономики Карелии. Книга 1.
Экономика Карелии со времени вхождения края в состав единого Русского государства до
Февральской революции, коней XV - начало XX веков. Петрозаводск, 2005.
44

освещается в разделах сводного труда «Карелия. История, народ,
культура»,98 а также в ряде статей об экономических связя>
Российской Карелии и Финляндии*ч Наконец, очень существенн \я для
понимания нашего сюжета проблема — планирование и строительство
в Карелии железной дороги и её роль в национальной политике в
регионе — рассматривается в монографии и статье Алпо Юнтунена
(Alpo Juntunen). ™
Примечательно, что практически ни одна работа, посвященная
экономике Карелии, не затронула всерьёз важнейший вопрос,
лежащий на поверхности, — сравнительный анализ экономического
развития Российской и Финляндской Карелии.101 Между тем два этих
соседних края, идентичные по своим природным условиям, сильно
различались в хозяйственном отношении, что серьёзнейшим
образом сказывалось на развитии национальной интриги. По сути дела
впервые сравнительный анализ регионов был предпринят в статьях
Пекки Кауппала102 (одна из них написана совместно с автором этой
работы), а впоследствии этот сюжет был развит в статье автора, спе-
циально посвященной данной теме.103
98 Karjala. Historia, kansa, kulttuuri. Ред. Pekka Nevalainen, Hannes Sihvo. Helsinki, 1998.
99В качестве примера можно привести подробную статью Раймо Ранта о торговых связях
Беломорской Карелии и Каину (района Каяни) в Финляндии (Ranta Raimo. Vienan ja Kainuun
kaupalliset suhteet menneinä vuosisatoina //Rajamailla III. Ред. Kyösti Julku. Rovaniemi, 1997,
с 125-152), а также статью Аско Саарелайнена о торговой кооперации финского Пиели-
съярви и российских Ребол (Saarelainen Asko. Laukkukaupasta lähialueyhteistyöhön -
Pielisjärven ja Repolan vilkkaat kauppayhteydet// Kahden Karjalan välillä, kahden Riikin riitamaalla.
Tampere, 1994 (=Studia Carelica Humanistica 5), с 135-148).
m Juntunen Alpo. Valta ja rautatiet. Luoteis-Venäjän rautateiden rakentamista keskeisesti
ohjanneet tekijät 1890-luvulta 2. maailmansotaan. Helsinki, 1997; ibid. Aunuksen rata
kansallisuuspolitiikan välineenä//Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia naapurusten elämään. Joensuu, 1997
(=Studia Carelica Humanistica 10), с 103-114.
101 Исключением можно считать небольшую статью: Жербин А.С. О развитии
промышленности в Финляндии и Карелии в XIX веке // Россия и Финляндия: торговля, промыслы, крупная
промышленность. [Материалы V советско-финляндского симпозиума по
социально-экономической истории 9-П. октября 1978 г.]Л., 1981,с. 115-117.
102 Kauppala Pekka, Vititchnovskaja Marina. Ost-Karelien am Vorabend der Grossen Russischen
Revolution. Immobiler Staatsmonopolismus und innere Einmauerung // Aufbmch der Gesell-
schaft im verordneten Staat. Russland in der Spätphase des Zarenreiches. Ред. Heiko Haumann,
Stefan Plaggenborg. Frankfurt am Main и др., 1994. (=Menschen und Strukturen: Historisch-so-
zialwissenschaftliche Studien. Ред. Heiko Haumann. Band 6), с. 42-70; Кауппала Пекка. Уроки
аграрной истории Финляндии в сравнении с Европейским Севером России // Коми деревня
в XX веке: история, современность, перспективы. Тезисы научно-практической
конференции (октябрь 1995 г.). Ред. М.А. Мазук. Сыктывкар, 1995, с. 41-42.
т Витухновская М.А. Карелы на границе конкурирующих национальных проектов: соци-
оэкономические различия Российской и Финляндской Карепии как фактор национальной
политики // Ab Imperio, 2003, №1, с. 113-148.
Л5

Наконец, в последние годы историками весьма активно
разрабатываются сюжеты, связанные с послереволюционной судьбой
«панфинской» идеи и попытками её реального воплощения.
Послереволюционные события в Российской Карелии, связанные с
различными проектами реализации «панфинской» идеи, отражены в
работах нескольких исследователей. Попыткам присоединения
отдельных частей Российской Карелии к Финляндии или их автономиза-
ции посвящены работы Мауно Яаскеляйнена, Стейзи Черчилля, Йо-
уко Вахтола, Тойво Нюгорда, Охто Маннинена, Елены Дубровской и
К.В. Гусева.1и4 Проект, реализованный в Карелии красными финнами,
рассмотрен в диссертациях Пекки Кауппала и Маркку Кангаспуро
и статье Александры Афанасьевой, а также в работе Юрия Килина,
посвященной реакции Центра на этот проект105 Илья Соломещ
вводит карельские сюжеты в мировой контекст, прослеживая истоки
идеи «естественной границы», обнаруживая исторические аналогии
идее «Великой Финляндии» (в частности, в Шлезвиг-Голштинском
вопросе, проблеме Эльзаса и Лотарингии, ситуации с квенами и
саамами в Норвегии).106
104 Jääskeläinen Mauno. Itä-Karjalan kysymys. Kansallisen Iaajennusohjelman synty ja sen
toteuttamisyritykset Suomen ulkopolitiikassa vuosina 1918-1920. Porvoo-Helsinki, \96\\ Nygärd
Toivo. Suur-Suomi vai lähiheimolaisten auttaminen: aatteellinen heimotyö itsenäisessä Suomessa.
Helsinki, 1978; Manninen Ohto. Suur-Suomen ääriviivat. Jyväskylä, 1980; Herää Suomi.
Suomalaisuusliikkeen historia. Ред. Päiviö Tommila, Maritta Pohls. Jyväskylä, 1989; Vahtola Jouko.
«Suomi suureksi - Viena vapaaksi». Valkoisen Suomen pyrkimykset Itä-Karjalan valtaamiseksi
vuonna 1918. Rovaniemi, 1988 (= Studia Historica Septentrional ia 17); ibid. Nuorukaisten sota:
Suomen sotaretki Aunukseen 1919. Helsinki, 1997; Dubrovskaja Jelena. Karjalan volostien
valtuutettujen Uhtuan edustajakokouksen v. 1920 historiaa // Kainuussa ja Vienassa. Joensuu, 1997,
(=Studia Carelica Humanistica 10), с. И 5-125; Гусев КВ. К истории Карельского мятежа (По
материалам Комиссии по реабилитации при Президенте РФ) // Отечественная история, 1996,
№6, с. 71-83.
т Afanasjeva Aleksandra. Karjalan alueellisen tulosvastuun kokemuksia 1920-luvulla // Carelia-Pu-
nalippu, 1990, №7, с 77-85; Kauppala Pekka. Sovvjet-Karelien 1917-1941: Leistung und Schicksal
eines sozialistischen Regionalexperiments [неопубликованная диссертация]. Freiburg, 1992; Kan-
gaspuw Markku. Neuvosto-Kaijalan taistelu itsehallinnosta. Nationalismi ja suomalaiset punaiset
Neuvostoliiton vallankäytössä 1920-1939. Helsinki, 2000 (=Bibliotheca Historica 60), Kuiuh Ю.М.
Карелия в политике Советского государства 1920-1941. Петрозаводск, 1999; Кауппала Пекка.
Формирование и расцвет автономной Советской Карелии, 1918-1929 гт. Забытый успех ранне-
советской национальной политики //Ab Imperio, 2002, №2, с. 309-337.
106 Соломещ И. Панфиннизм и Советская Карелия: была ли «Великая Финляндия» мечтой
«красных финнов»? // Национальная государственность финно-угорских народов Северо-
Западной России 0^17-1940 годы): сборник статей. Сыктывкар, 1996, с. 18-22; ibid. На
рубежах распадающейся империи: «карельский вопрос» конца XIX начала XX веков в
геополитическом контексте // Studia Slavica Finlandensia, T. XIX, Helsinki, 2002, с. 140-159:
Solomeshch Ilja. Karjalan kysymys pohjoismaisessa vertailussa 1860-1940: ulkoinen uhka
keskuksen ja reuna-alueen suhteissa // Hiidenkivi, 1999, № 2, с 22-23.
46

Особую важность для нашей работы представляет сравнение'
методов и приёмов решения «карельского вопроса» с им терскими'
практиками, применявшимися на других окраинах империи.
Только анализируя всю совокупность поведения различных имперских
акторов, сопоставляя различные ассимиляторские проекты власти,
мы сможем получить цельное представление о том, как империя
выстраивала своё противостояние «параду национализмов»,
какими силами она располагала в борьбе за свою сохранность. Между
тем, как справедливо отмечается в литературе, число подобных
исследований невелико, и они как правило, по наблюдению Роберта
Джераси, не готовы дать детальный анализ деятельности
российских акторов во всей её сложности.107 Эта историографическая узость
стала причиной отсутствия в нашей работе широкого
сравнительного спектра, ибо далеко не все выявленные нами процессы отражены
с той же степенью полноты в исторических исследованиях других
национальных ситуаций. Полнее всего разработаны подобные
подходы для Западного края, и именно к этим работам я обращаюсь в
ходе моего исследования.1"8
3. Источниковая база исследования
Решение стоящей перед нами исследовательской задачи было
бы невозможно без использования самого широкого круга
архивных источников и газетно-журнальных публикаций. Наблюдения
имперских деятелей за процессами, происходившими в Карелии,
генерируемые ими планы имперского «наступления», а также
анализ и оценка его успехов и неудач, степень участия в событиях
каждого из действующих лиц — все эти и многие другие свидетельства
отложились в коллекциях нескольких российских и финских
архивов. Наиболее значительный массив материалов сконцентрирован
в фондах центральных ведомств и местных учреждений — таких,
lvl Ccraci Robert P. Window on the East. National and Imperial Identities in the Late Tsarist
Russia. Ithaca-London. 2001, с 7.
108 Weeks Theodore R. Nation and State in Late Imperial Russia. Nationalism and Russification on
the Western Frontier, 1863-1914. DeKalb, 1996; Вике Теодор Р «Мы» или «они»? Белорусы и
официальная Россия, 1863-1914 // Российская империя в зарубежной историографии.
Работы последних лет: антология / Сост. П. Верт, П.С. Кабытов, А.И. Миллер. М., 2005. с. 589-
609; Долбилов M Культурная идиома возрождения России как фактор имперской политики
в Северо-Западном крае в 1863-1865 гг.//Ab Imperio, 2001, №1-2. с. 227-268; Миллер А.
Россия и русификация Украины в XIX веке // Россия - Украина: история взаимоотношений.
Отв. ред. А.И. Миллер, В.Ф. Репринцев, Б.Н. Флоря. М., 1997, с. 145-155; А/нллер А.И.
«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина
XIX века.). СПб., 2000.
47

как Министерство внутренних дел, Синод, Департамент народного
просвещения, канцелярии генерал-губернаторов, канцелярии
епископов и духовные консистории. Архивные материалы этих ведомств
содержат многочисленные материалы по нашей теме —
аналитические записки чиновников, переписку представителей ведомств,
докладные письма, разнообразные проекты и т.д., анализ которых
даёт возможность нащупать основные пружины событий и понять
их логику.
Значительный объём подобных документов содержится,
например, в Российском государственном историческом архиве (РГИА), в
фондах 1284 (Департамент общих дел Министерства внутренних дел),
1288 (Главное управление по делам местного хозяйства), 1276 (Совет
министров), 796 (Канцелярия Синода) и 102 (Департамент полиции).
Последний фонд, как и фонд Департамента полиции (ф. 102)
Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), а также фонд
19 (Олонецкое губернское жандармское управление)
Национального архива Республики Карелия (НА РК) содержат материалы,
относящиеся к силовым методам борьбы с карельским национализмом.
В целом же документы, происходящие из центральных архивов
России, дают возможность проследить взаимодействие самых верхних
эшелонов власти с чиновниками «на местах», процесс зарождения и
осуществления разнообразных властных проектов.
Подобные же материалы, но на региональном уровне,
широко представлены в Государственном архиве Архангельской области
(ГА АО) и Национальном архиве Республики Карелия (НА РК). В
обоих архивах в фондах канцелярий генерал-губернаторов (ф. 1)
содержатся докладные и рапорты местных чиновников о положении дел в
карельских регионах, информация о деятельности «панфиннистов»
в Российской Карелии, а также тщательно подобранные документы,
свидетельствующие о действиях властей, направленных на
«перетягивание» карел на свою сторону, и губернаторские отчёты. Значительную
часть этих сведений составляют экономические проекты губернаторов;
материалы экономического характера содержатся и в фондах 565
(Департамент государственного казначейства) и 1288 (Главное управление
по делам местного хозяйства) РГИА, комплектовавших документы по
различным конкретным проектам властей, в том числе и в самой
отстававшей сфере — сфере дорожного строительства.
Существенную и разнообразную роль церкви в борьбе с «панфин-
низмом» освещают материалы канцелярии Синода (ф. 796 РГИА),
канцелярии епископа Архангельского и Холмогорского (ф. 1025
ГА АО) и Олонецкой духовной консистории (ф. 25 НА РК). Особый
интерес представляют документы из Архива финского
православного духовного управления (Suomen ortodoksinen kirkkohallitus — SOK,
Коллекция Сортавальского епископа), бросающие свет на деятель-
48.

ность православных акторов Финляндии (архиепископа Сергия,
иеромонаха Киприана и других), игравших активную роль и в
Российской Карелии.
В региональных архивах хранятся разнообразные документы,
посвященные деятельности Карельских православных братств. В ГА АО
находится фонд 1741 (Совет Архангельского православного братства),
который содержит протоколы заседаний Совета братства, переписку
и другие материалы, освещающие его деятельность. Национальный
архив Карелии содержит коллекции двух разных отделений
братства — в фонде 180 содержатся материалы Кемского отделения совета
Архангельского православного беломорско-карельского братства, а в
фонде 736 —Пудожского уездного отделения Православного
карельского братства. Значительный массив документов, связанных с
историей создания братств и их последующего объединения, содержится
в упомянутом уже фонде канцелярии Синода в РГИА.
Материалы, связанные с решением «карельского вопроса» в
сферах образования и просветительства, содержатся в Карельском
и Архангельском архивах. Фонд 61 (Директор народных училищ
Архангельской губернии) ГА АО и фонд 17 (Директор народных
училищ Олонецкой губернии) НА РК содержат разнообразные
материалы по школьной политике в карельских районах — планы и
проекты властей, статистика, переписка по школьному вопросу.
Особый интерес представляет фонд 79 (Петрозаводская мужская
учительская семинария) НА РК, содержащий подробные сведения
о введении курса карельского языка и культуры в программу
учительской семинарии.
В отдельных фондах содержатся материалы, освещающие
состояние карельской деревни в описываемый период. Документы
фонда 95 (Олонецкое губернское присутствие) НА РК дают
богатый материал для анализа экономических условий существования
крестьян. Здесь, в частности, содержатся сотни дел, связанных с
ходатайствами крестьян о выдаче им денег из сумм, вырученных
за продажу общинного леса; изучение этих документов даёт
представление о причинах замедленного развития лесного хозяйства в
Российской Карелии.
Наконец, два финских архива содержат материалы,
позволяющие увидеть иные аспекты «карельского вопроса». В
Национальном архиве Финляндии (Suomen Kansallisarkisto — KA) хранится
обширный фонд канцелярии финляндского генерал-губернатора
(KKK). Несколько объёмных дел этого фонда целиком посвящены t
вопросам «панфинской пропаганды» и включают в себя
материалы, свидетельствующие о постоянном интересе российских
властей в Финляндии к очагам «панфиннизма» и об их включённости в
процесс борьбы с карельским национализмом. Здесь и переписка
49

генерал-губернаторов с председателем Совета министров, и их
рапорты, и переводы местной прессы. Особый интерес представляет
сравнение отношения различных генерал-губернаторов (Н.Н. Ге-
рарда, В.А. Бекмана и Ф.А. Зейна) к карельскому вопросу и
средствам его разрешения. Второй из упомянутых архивов — Архив
Карельского просветительского общества (Karjalan sivistysseuran
arkisto — KSS) содержит материалы «Союза беломорских карел» и
его активистов, дающие возможность увидеть деятельность
Союза и позиции главных оппонентов имперских властей «изнутри», а
также проникнуться их отношением к русификационной и
интеграционной политике в Карелии.
Значительный комплекс источников составляют материалы
газетно-журнальных публикаций. На протяжении всего периода
имперско-панфинского противостояния как в финляндской, так
и в российской прессе шла постоянная открытая дискуссия,
втягивавшая в себя самые разнообразные общественные слои. Особенно
богатый материал представляют правые издания, такие как
«Миссионерское обозрение», «Московские ведомости», «Новое время»,
«Окраины России», «Русское знамя», «Свет» и т.д. Среди них
выделяются специально созданные для борьбы с националистическими
движениями окраин «Окраины России», еженедельно и
внимательно отслеживавшие все события на «панфинско-имперском» фронте.
Придерживавшиеся противоположной позиции либеральные
органы («Речь», «Право») вступали в дискуссию, однако обращались к
карельской теме гораздо реже. Наиболее информативными из всех
были региональные издания («Архангельские губернские
ведомости», «Архангельские епархиальные ведомости», «Вестник
Олонецкого губернского земства», «Известия Архангельского общества
изучения Русского Севера», «Известия общества изучения Олонецкой
губернии», «Олонецкие губернские ведомости», «Олонецкие
епархиальные ведомости»), которые аккуратно и последовательно
отслеживали все события, связанные с интересующим нас сюжетом — будь
то хозяйственные проекты земства, собрания Карельского братства
или открытие новой школы или деревенской библиотеки. Например,
«Архангельские епархиальные ведомости» на протяжении
нескольких лет публиковали информацию о состоянии карельских
приходов, начиная со статистических данных и кончая состоянием умов их
жителей. Невозможно переоценить роль этих изданий, без которых
наша работа оказалась бы намного беднее.
Отдельно стоит упомянуть издания Карельских братств —
«Карельские известия» и «Олонецкую неделю», содержащие
значительную информацию по истории и деятельности этих организаций.
И, наконец, особняком стоят финские издания, поддерживавшие
«панфинскую» идею и, со своей стороны, внимательно следившие
50

за событиями в Российской Карелии. Среди них следует прежде
всего упомянуть газеты «Karjalaisten pakinoita», «Karjalan kävijä»,
«Karjalatar», «Kotimaa», «Laatokka», «Omahinen» и «Raja-Karjala».
4. Постановка проблемы
Предпринятый нами историографический обзор показывает, что
на протяжении последнего столетия тема финляндско-российского
противостояния в Карелии привлекала к себе внимание многих
исследователей. За это время накоплен богатый фактический
материал, сделано несколько попыток проанализировать причины и
различные направления конфликта, высказаны некоторые
гипотезы и предположения. Однако тему ни в коей мере нельзя считать
закрытой. Нам кажется, что и поныне карельский сюжет не
раскрыт во всей своей полноте, ибо остаётся оторванным от
общероссийского, а точнее — общеимперского фона, продолжает
рассматриваться в границах региона и в его, так сказать, масштабах.
Между тем Всё, происходившее в Карелии, было лишь частью
того общего, широкого и пёстрого полотна, которое мы называем
имперской политикой России. Империя, насчитывавшая в своём
составе более ста пятидесяти народов, к концу XIX, и особенно в
начале XX века столкнулась с новыми вызовами — начавшейся или
усиливавшейся в разных «инородческих» регионах национальной
мобилизацией. Имперская власть постоянно искала рецепты
решения национального вопроса, в разных ситуациях и в разные
исторические периоды эти рецепты были различными, а подчас и
диаметрально противоположными, и решение карельского
вопроса не является здесь исключением. Власти предержащие исходили
из всероссийского, а подчас и из мирового опыта, искали и
находили аналогичные ситуации и сопоставляли их, пытались выявить
взаимосвязанные явления, например - «финский вопрос»,
неразрывно связанный с карельским, ориентировались на своих
политических союзников и нередко попадали от них в зависимость.
Наконец, «карельский вопрос» невозможно рассматривать в отрыве
от общей политической ситуации в стране, от ужесточавшегося
политического и идейного противостояния правых и либералов, а
также — и от обострявшегося российско-финляндского
конфликта, выражавшегося помимо прочего в экономическом
противостоянии империи и окраины. Эти многообразные аспекты проблемы
И станут определяющими в нашей работе.
К предреволюционному десятилетию Россия подошла со
многими нерешёнными национальными проблемами, и среди них одним из
Первых по значимости был так называемый «финляндский вопрос».
На протяжении второй половины XIX и начала XX веков Финляндия,
51

обладавшая высокой степенью автономии внутри Российской
империи, прошла стремительный путь развития в направлении
формирования демократического буржуазного государства европейского типа,
с либеральной экономикой и выборным самоуправлением.
Экономика Финляндии стремительно модернизировалась, в Великом
княжестве были созданы элементы гражданского общества, достигнуты
заметные успехи в области просвещения. Между тем метрополия
заметно отставала как в экономической, так и в социальной
областях, а также с точки зрения создания демократических и
просветительских институтов. Противоречия между державой и окраиной
нарастали, Финляндия к предреволюционному десятилетию была уже
фактически сформировавшимся государственным образованием, по
многим показателям превосходившим империю, а Россия, отставая,
ощущала себя всё более уязвлённой. Кроме того, сформировавшиеся
национальные амбиции Финляндии всё более входили в
противоречие с нарастающим русским национальным движением и имперским
самолюбием. Все эти обстоятельства вместе взятые обусловили ту
перманентную ситуацию конфликта между империей и окраиной,
которой характеризовался почти весь период правления Николая II.
Российская Карелия оказалась одним из тех регионов,
который в наибольшей степени испытал на себе всю глубину
финляндско-российских противоречий. Карелы оказались в
ситуации выбора между русско-имперским и финским национальными
проектами, и эта новая для них ситуация обусловила развитие их
собственных национальных амбиций. Так родился пресловутый
«карельский вопрос», озаботивший как российские властные круги, так
и русских правых и вызвавший к жизни те разнообразные имперские
практики, которым посвящена наша работа.
В нашу задачу входит детальное исследование причин и
направлений финляндской национальной экспансии в Российской Карелии.
Нам предстоит составить представление о механизмах национальных
процессов, проходивших в Российской Карелии, обнаружить, какие
приводные ремни раскручивали маховик национальной мобилизации
одного из «малых народов» России, и благодаря чему карелы,
немногочисленный и почти лишённый ещё в конце XIX века
националистических амбиций народ, оказались встроенными в сложную систему
внутриимперских национальных конфликтов. При этом мы далеки от
мысли воспринимать карел как некую однородную группу с едиными
культурно-национальными запросами. Нам хочется надеяться, что
наше исследование поможет увидеть более сложную, неодномерную
картину национального бытия предреволюционной Карелии,
обнаружить, что различные части карельского этноса, в зависимости от их
вписанности в разные экономические, географические, исторические,
52

социальные, культурные и т.д. контексты, имели различные и даже
разнонаправленные национальные интересы или не имели их вовсе.
Основной задачей, которую мы ставим перед собой, является
выявление и препарирование тех практик, которые считала
возможным и необходимым применять империя в борьбе с местным
национальным движением, для «защиты» карел от «панфинниз-
ма», в конечном счёте— в сражении с финским национальным
проектом. Нас будет интересовать, какими возможностями
обладали имперские власти, каков был спектр этих возможностей
и каковы были реальные итоги применения этих возможностей
в конкретном национальном противостоянии. Исследование
имперской политики России на местном, региональном уровне, на
«карельском поле» позволит понять, насколько была сильна
империя, располагала ли её власть реальными рычагами воздействия
на местные национальные движения, и сколь действенными были
эти рычаги. Иными словами — карельские сюжеты позволят яснее
увидеть, была ли у властей России в предреволюционный период
реальная возможность сдерживать центробежные силы,
угрожавшие цельности империи.
Рассматриваемый нами сюжет ограничен рамками двух
российских революций — Первой и Февральской. Революция 1905—1907
годов стала тем толчком, который открыл дорогу реальному «пан-
финскому» наступлению на Российскую Карелию, которое, в свою
очередь, спровоцировало российские власти на разработку
ответных стратегий и практик. Противоборство имперского и финского
национальных проектов продолжалось в различных проявлениях
вплоть до Февральской революции, которая совершенно изменила
расстановку внутриполитических сил в России и характер
российской имперской политики.
Населённый карелами регион в масштабах всей России и по
площади, и по количеству населения был крайне незначительным,
однако клубок сконцентрировавшихся внутри и вокруг него
национальных проблем отражал практически все основные
составляющие имперской парадигмы. Предпринятое нами исследование
позволит на микроуровне, в деталях, подробностях и динамике
проследить основные проходившие здесь процессы, обнаружить
механику и основные направления национального
противостояния, увидеть закономерности и специфику в имперской политике
России накануне её краха.
53

Глава 2
Российская Карелия в
«силовом поле Финляндии»
1. Российская и Финляндская Карелии:
экономические и социальные различия
Как уже говорилось в предыдущей главе, со времён
средневековья карелы оказались по обе стороны
границы между Россией и Швецией. Несколько столетий
каждая из «половинок» карельского этноса
существовала не просто в различных политических,
экономических, социальных, культурных и конфессиональных
реалиях, но и в странах, являвшихся непримиримыми
врагами. Только с начала 1809 года, когда Финляндия
была присоединена к России, ситуация формально
изменилась, и обе части карельского этноса оказались по
одну сторону государственной границы, — однако и это
\ не привело к их сближению. Различие социального и
экономического бытия обоих регионов особенно ярко
I проявилось и усилилось в период модернизации. Имен-
I но этот контраст между Быстро развивавшейся, благо-
{ получной Финляндской Карелией и находившейся в
состоянии стагнации Карелией Российской, контраст,
который с течением времени лишь углублялся, стал
одним из важнейших обстоятельств, катализировавших
национальные процессы в регионе.
Местное российское чиновничество прекрасно
отдавало себе отчёт в том, что социоэкономическая
ситуация в обеих Карелиях была по сути дела ядром
всей проблемы. Архангельский губернатор И.В. Со-
сновский одним из первых обратил внимание на
тесную связь плачевного положения карел Кемского
уезда с тем всплеском национального движения, которое
было зафиксировано здесь впервые в ходе революции
1905—1907 годов. В своём всеподданнейшем отчёте за
1908 год, явившемся результатом его инспекторской
поездки по Беломорской Карелии, он писал, что вынес
из личных наблюдений «заключение, что существую-
54,

шее тяготение карелов к Финляндии объясняется исключительно
причинам^экономического^ не политического характер i...»109
Взаимное тяготение и многоуровневая~связь~существовали e
наибольшей степени между двумя регионами — Российской и Финляндской
Карелиями, примыкавшими друг к другу и разделёнными лишь
прозрачной границей. Задача этой главы — проследить, как
исторически складывались социоэкономические структуры и взаимосвязи
этих регионов и какова была их роль в назревшем к началу XX века
«карельском вопросе». "~
До XVTTI века экономическая ситуация по обе стороны границы
была в общих чертах схожей. Подавляющее большинство как
российских, так и финских карел занимались земледелием,110 причём
уровень его развития был весьма низок, техническая вооружённость
прогрессировала медленно, зато большую роль играло подсечное
земледелие, дававшее возможность осваивать новые участки
плодородной земли. И там, и здесь крестьянские хозяйства страдали от
чересполосицы. В Российской Карелии подобная ситуация
оставалась типичной вплоть до революции. Своим хлебом по обе стороны
границы прокормиться было невозможно, в XVIII и первой половине
XIX веков обычным явлением как для Финляндии, так и для русского
Севера были неурожаи, голод, употребление в пищу хлеба с
примесями. На помощь в обеих Карелиях приходили разнообразные
промыслы, из которых важнейшими были охота и рыболовство, кроме
того в Российской Карелии была распространена добыча и обработка
железной руды, а в Финляндии — перегонка смолы.
Принципиальная разница в положении финских и российских карел заключалась в
типе поземельных отношений - российские карелы почти поголовно
были государственными крестьянами,1" повсеместным в крае
являлось общинное владение землёй. В карельских землях,
принадлежавших Швеции, как и в королевстве в целом, крестьяне были лично
свободными, а института общины не существовало.
С XVIII века ситуация в Финской Карелии стала меняться.
Прежде всего, в результате Северной войны и т.н. «войны шляп»112
юго-восточная Финляндия, населённая по большей части карелами
и называемая в финской историографии Старой Финляндией и Юж-
|и9Всеподданнейший отчёт о состоянии Архангельской губернии за 1908 год.- РГИА,
ф. 1284, оп. 194, 1909, д. 82. л. 27
110 Помимо этого, со времён средневековья одним из важнейших занятий кареп была
торговля, которую карельские купцы вели по нескольким направлениям благодаря своему
выгодному положению на пересечении водных торговых путей.
111 Крайне незначительная часть земель и, соответственно, крестьян принадлежала
монастырям или помещикам.
112 Так в шведской и финской историограф иях называется русско-шведская война
1741-1743 годов.
• 55

ной Карелией, вошла в состав России."3 Земли здесь начали
активно раздариваться русской знати,"4 хотя местные крестьяне при этом
законодательно сохраняли личную и экономическую свободу.
Ситуация в Старой Финляндии и Южной Карелии изменилась с
присоединением Финляндии к России в 1809 году: уже в декабре 1811
года Александр I издал указы о соединении Старой и остальной
Финляндии. Постепенно Южная Карелия была вновь интегрирована в
Финляндию, и её экономическая и социальная жизнь вошла в рамки
общефинских установлений. Однако отставание сельского
хозяйства, связанное с донационной системой, ещё долго оставалось бичом
этого региона, и преодолевалось лишь постепенно, по мере решения
вопроса о пожалованных землях.
Между тем другая часть Финской Карелии, остававшаяся в
составе Финляндии и называющаяся традиционно Северной Карелией,
развивалась в общешведской системе координат. В XVIII веке
Швецией был предпринят шаг, который обусловил решительный рывок
в её экономике и социальной сфере — указом от 1757 года был начат
так называемый Большой передел (isojako)."5 Суть этой земельной
реформы сводилась к перераспределению земель в деревнях, в
результате чего чересполосица сменилась отрубами и была создана
хуторская система хозяйств. Крестьяне становились самостоятельными
хозяевами на своей земле и, владея цельным и автономным участком
земли, были независимы в своих земледельческих стратегиях. В
общих чертах Большой передел был схож со столыпинской земельной
реформой, начатой в России на 150 лет позже, — хотя обе реформы
имели и существенные различия, в частности, проблема ликвидации
общины никогда в Швеции не стояла."6 Одним из важнейших резуль-
ИЗВ культурно-религиозном отношении этот регион делился на две части: православную
Приладожскую Карелию и лютеранскую Выборгскую Карелию (См. Киркинен Хейкки, Не-
валайнен Пекка, Сихво Ханнес. История карельского народа..., с . 143).
1,4 Крестьяне, проживавшие в донационных владениях, платили налог, из которого третья
часть шла казне, остальное- владельцу усадьбы. По указу 1798 года крестьяне были
прикреплены к усадьбам, а с 1784 года крестьянкам запретили выходить замуж в другое имение
без согласия хозяина (см. Киркинен Хейкки, Невалайнен Пекка, Сихво Ханнес. История
карельского народа..., с. 156-157).
115 О роли Большого передела в экономике Финляндии см., например: Haataja Kyösti.
Maanjaot ja talojärjestelmä. Helsinki, 1949 (=Suomalaisen lakimiesyhdistyksen julkaisuja,
B-sarja, №37), c. 53-91; Kauppala Pekka. The Russian North. The Rise, Evolution and
Current Condition of State Settlement Policy. Helsinki, 1998 (^Tutkimuksia pohjoisesta
ulottuvuudesta 2). Сравнительный анализ сельскохозяйственных систем Финляндии и
Российской Карелии после Большого передела см.: Kauppala Pekka, Vituchnovskaja Marina,
Ost-Karelien... , с. 42-70.
116 Важной особенностью Большого передела было размежевание лесных угодий: вновь
сформированные хозяйства состояли как из лесных участков, так и из полей. Кроме того, в
отличие от, например, столыпинской реформы, Большой передел радикальнее решал вопрос
56

татов Большого передела стало то обстоятельство, что крестьяне
оказались собственниками значительных лесных наделов.
Большой передел затянулся более чем на сто лет — в Финляндии
его заканчивали уже после вхождения в Россию. Его воздействие на \
развитие сельского хозяйства было экономически исключительно •
благотворным — каждая крестьянская усадьба стала абсолютно неза- j
висимой единицей, её владелец получил возможность разрабатывать '
свою хозяйственную стратегию, продавать свой лес и вырученные
деньги вкладывать в развитие своего хозяйства. Но, пожалуй,
главным итогом Большого передела стало рассредоточение поселений
в соответствии с расположением участков пахотной и сенокосной f
земли и пастбищ. Если раньше, в эпоху чересполосицы, крестьяне j
концентрировались в крупных поселениях, которые обычно
располагались вдалеке от лучших сельскохозяйственных земель (но вблизи
лучших рыболовных угодий), то после Большого передела
концентрация земли одного хозяйства в одном месте предопределила переход
к системе поселений хуторского типа, что в условиях Севера
позволяло вести хозяйство более рационально. Именно в северных условиях,
где разбросанные участки плодородных земель как правило
располагались далеко от поселений, единственным средством эффективного
их использования была возможность создавать хутора. Кроме того,
закрепление земель за каждым хозяином на постоянной основе было
особенно важно именно в условиях Севера, где лишь многолетняя
интенсивная обработка своего участка могла дать реальные плоды (а
до Большого передела в Швеции, как и в русской деревне,
осуществлялись периодические переделы земли).
Между тем в сельском хозяйстве Российской Карелии, как и по
всей империи, никаких принципиальных перемен не происходило,
и в результате к тому времени, когда в России началась
экономическая модернизация, сельское хозяйство стало замедлять общее
развитие страны, усилился перекос в российской экономике.117 Кроме
того, на протяжении всего XIX века население Российской Карелии
в условиях мирного времени росло, и к концу столетия
примитивное хозяйство края уже было неспособно его прокормить. Все эти
процессы ярко выразились в Российской Карелии и проявились
здесь особенно выпукло в сравнении с соседней Финляндией. Ведь
«стартовые позиции» Российской и Финляндской Карелии были
практически идентичными, а кроме того, одинаковыми были и
географические, и природные условия (в обоих регионах главным
объединения в целое земель отдельных хозяев: передел мог производиться на основе
требования каждого отдельного крестьянина.
117 См. об этом, например: Shanin Teodor. Russia as a «Developing Society». The Roots of
Otherness: Russia's Turn of Century. T. 1. Houndmills - Basingstoke - Hampshire - London, 1985.
57

природным богатством был лес). Поэтому не будет преувеличением
сказать, что процессы, происходившие на этих пограничных
территориях, достигших в период модернизации столь различных
успехов при одинаковых изначальных предпосылках, могут служить
уникальным «наглядным пособием» для всех исследователей,
занимающихся теориями развития.
На протяжении XIX века экономические, социальные,
культурные различия между Финляндской и Российской Карелиями
углублялись. Особенно активизировался этот процесс во второй половине
XIX века, когда и Россия и Финляндия начали модернизировать свои
экономики.118 Необходимость модернизации была осознана и в
России, и в Великом княжестве Финляндском практически
одновременно, приблизительно к середине XIX века. Однако модернизационные
процессы в России начались позже и не отличались такой
цельностью и поступательной энергией, как в Финляндии. Именно этот
период — вторая половина XIX века — единодушно характеризуется
специалистами как время стремительного подъёма экономики
Финляндии, который вывел эту сравнительно бедную и экономически
неразвитую автономию на уровень самых развитых стран Европы.
Наиболее глубокий анализ «финляндского чуда» принадлежит
Дитеру Сенгхаазу (Dieter Senghaas), который характеризовал
финляндский путь в XIX и XX веках как наиболее яркий пример
«скандинавского пути развития». По мнению Сенгхааза, именно
скандинавские страны сумели решить проблемы «догоняющего развития» лучше
всех в тогдашней Европе и избежать при этом участи стран третьего
мира. Ядром финляндского «экономического чуда» Сенгхааз считал
удачное соединение лесного и сельского хозяйства — в Финляндии
лесное хозяйство было источником доходов крестьян, давая тем
самым стартовый капитал для модернизации сельского хозяйства,
которое, в свою очередь, стимулировало модернизацию в других
областях экономики."9
Одной из предпосылок модернизации экономики Финляндии
стало системное реформирование её законодательства,
предпринятое в 1860-х годах. В это время была издана целая серия законов,
отменявших прежние меркантилистские предписания и открывавших
шлюзы в развитии промышленности. Политика меркантилизма сме-
1,8 К началу XX века два этих региона, обладавшие практически одинаковыми
природными условиями, резко различались даже в демографическом отношении. В 1897 году в
Восточной Карелии плотность населения составляла 1,4 чел. на кв км, в то время как в
Финляндской Карелии 9,4 чел./кв. км. Демографическая картина являлась прямым
следствием принципиально различных условий существования населения, хотя и тот и другой
регионы были почти целиком крестьянскими.
119 Senghaas Dieter. Von Europa lernen. Entwicklungsgeschichtliche Betrachtungen. Frankfurt
am Main, 1982, с 113-146.
58

нилась политикой либерализации, и это сказалось, прежде всего, на
развитии финской лесопильной промышленности, ставшей
катализатором всей экономической жизни страны. Начался активный
экспорт леса, что дало возможность массированно ввозить в Великое
княжество капиталы и пускать их в оборот. В Финляндии развивалась
железнодорожная и дорожная сеть, умножилось число банков
(первый банк здесь был открыт в 1862 году), была введена собственная
валюта (в 1865 году) и осуществлён переход к золотому денежному
обращению (в 1879 году).120 И всё же нельзя не напомнить, что этот
резкий экономический рывок был бы попросту невозможен, если бы
финский крестьянин не владел большими лесными угодьями и
неограниченным правом распоряжаться ими и продавать лес в любых
желаемых объёмах. Таких возможностей крестьяне, обитавшие в
Российской Карелии, были лишены.
Резкое отставание Российской Карелии от Финляндской
болезненно ощущалось в Олонецкой и Архангельской губерниях.
Особенно пристально ситуация анализировалась олонецкими
земскими деятелями, которые не только констатировали её, но и
стремились доискаться причин отставания. Водной из обобщающих
статистико-экономических работ, почти целиком построенной на
сравнении Олонии с Финляндией и очень ярко показывающей
отсталость первой в сравнении с последней, говорится: «Невольно
является вопрос — в чём же кроется причина такого печального
положения народного хозяйства в Олонецкой губернии? Вопрос, так
сказать, тем более законный, что соседка её Финляндия, в
отношении естественных условий представляющая почти полное тождество
с Олонецкой губернией, стоит неизмеримо выше её в хозяйственном
и вообще культурном отношении. [...] На всей губернии лежит
отпечаток какой-то заброшенности, безжизненности. Особенно резко это
выступает в пограничных с Финляндией местах. Переехали вы
границу и вы точно переселились куда-то далеко, в другую страну. Вместо
бесконечных необитаемых лесных пространств, среди которых там и
сям разбросаны людские поселения, вы видите обработанные поля,
постройки хуторов, а кое где и заводскую трубу Вы едете по хорошей
грунтовой, а иногда и шоссированной дороге, к вашим услугам почти
повсюду имеется телефон [...] Несколько десятков вёрст вглубь
страны и вы пересекаете железную дорогу [...) Ладожское озеро, которое
в пределах Олонецкой губернии поражает своей безжизненностью,
имеет совсем другой вид в пределах Финляндии — оно живёт бойкой
жизнью... »,2i
120 См. об этом, например: Suomen talous- ja sosiaalihistorian kehityslinjoja. Ред. Eino
Jutikkala. Porvoo - Helsinki, 1968, с 211.
121 Материалы по статистико-экономическому описанию Олонецкого края. СПб., 1910, с. 424.
59

Рассуждая о том, почему положение российских карел, и в
целом — соседних регионов России столь плачевно в сравнении с
Финляндией, авторы приводят целый ряд справедливых причин. Среди
них — и малая плотность населения в Российской Карелии, и
недостаток дорог, и недостаточная просвещённость населения, и нехватка
хороших специалистов. Указанные причины более чем
справедливы — однако всё же не исчерпывают всей глубины проблемы,
главным ядром которой было, как мы уже показали, резкое различие в
системе поземельных отношений в России и Финляндии,
включающее в себя и способ владения и пользования главным богатством
обеих территорий — лесом.
1.1. Лесное хозяйство и деревообрабатывающая
промышленность
Лес являлся главным богатством как Финляндии, так и
Российской Карелии. Причём лесистость Олонецкой губернии и Кемско-
го уезда Архангельской губернии была в описываемый период даже
выше, чем Финляндии, где площадь лесов составляла в 1912 году
45,6% всей площади страны.122 По статистике 1913 года в Кемском
уезде Архангельской губернии этот показатель состалял 89%, а в
Олонецкой губернии — 66%.ш Общая площадь лесов Олонецкой
губернии определялась в 8 миллионов десятин, что составляло,
например, две трети лесов всей Германии и половину всех лесов Швеции.124
Кроме того, и гидрографические условия Российской Карелии (как и
Финляндии) были крайне благоприятны для развития лесного дела —
всё пространство края покрывала густая сеть рек и озёр, по которым
можно было сплавлять лес. Удобным был и доступ на мировые
рынки — через Балтийское и Белое моря.
И однако, если для Финляндии интенсивное использование её
лесных утодьев стало основой экономического роста, то в Российс-
122 См.: Фоос В.В. Леса и лесная торговля Финляндии. Отчет по командировке 1912 года.
СПб., 1914, с. 5. Лесистость Выборгской губернии составляла 54,3%.
тФаас Я./?.. Леса Северного района и их эксплуатация. Труды Северной
научно-промысловой экспедиции ВСНХ. Вып. 15. М.-Пг., 1922, с. 5-6. В других источниках можно
встретить несколько иные цифры. Например, в одной из статей лесистость Олонецкой губернии
определяется в 70% (см. Д ко. А. К вопросу о колонизации севера // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1916, №20, с. 6.), а в другой работе тот же показатель приближается
к 78% (см. Кищенко И. Значение лесоохранительного закона для Олонецкой губернии //
Вестник Олонецкого губернского земства, 1913, № 1, с. 6). По сведениям последнего автора,
Олонецкая губерния по лесистости занимала второе место в Европе.
124 Кищенко И. ..., с. 6.
60

кой Карелии этого не произошло. На протяжении второй половины
XIX века экспорт древесины из Финляндии активно увели' швался, и
ко второму десятилетию XX века стоимость экспортирован шх из
Великого княжества продуктов лесного хозяйства составляла 70%
ценности общего экспорта.12' По признанию финских экономистов того
времени, лес являлся основой экономики Финляндии.
Совсем иная картина была в Олонецкой и Архангельской
губерниях, хотя нельзя сказать, что здесь лесное дело совсем не
развивалось. К 1913 году на территории Олонецкой губернии действовало 18
лесопильных предприятий с 65 пилорамами, на них было выпущено
386 тысяч кубометров пиломатериалов,126 общая стоимость
продукции предприятий лесной промышленности составляла 1,3 млн
рублей127 — однако до интенсивности и объёмов Финляндии здесь было
далеко.12* Причин отставания лесной промышленности Российской
Карелии было несколько, и к числу важнейших из них специалисты
относили неразвитость транспортной системы, малые запасы
рабочей силы — т.е. редконаселённость края, недостаток капиталов и
слабую техническую вооружённость.
В Финляндии большая часть лесных запасов страны находилась
в результате Большого передела в собственности крестьян, которые
были вольны использовать их по своему усмотрению. По сведениям
1911 года, из всей лесной площади Финляндии129 казённые леса
составляли 35,1%, а остальная часть лесов находилась в частном
владении. Причём процент лесов, принадлежащих государству, сильно
различался по губерниям, и, например, в заселённой карелами
Выборгской губернии он составлял всего 0,3%.130 Капиталы, получаемые
крестьянами за продажу своих лесов, вкладывались в модернизацию
крестьянских хозяйств, наращивание экстенсивности их
использования. Иными словами, именно лес в большой степени питал финское
сельское хозяйство, — а вместе с тем, стал важнейшим источником
развития промышленности Финляндии.
124В 1886 году это соотношение выражалось цифрой 48,5% (см. Paavonen T.W. Suomen
metsätuotteiden vienti 25-vuotiskaudella 1886- 1910. Helsinki, 1911, с. 83). В 1912 году вывоз
из Финляндии лесоматериалов, изделий из дерева, древесной массы и бумаги принёс стране
в целом 90 млн руб., что было лишь в 1,7 раза меньше общероссийского экспорта (152,5 млн
руб.) {Фаас ВВ. Леса и лесная торговля Финляндии..., с. 104- 105.)
126История Карелии с древнейших времён..., с. 312.
127Рассчитано по: Материалы..., с. 242-244.
128 В Финляндии в 1910 году было произведено 3,6 млн кубометров лесопильной
продукции на 123, 4 млн марок, что составляло 47,5 млн рублей {Корнилов Г.Д. Русско
финляндские таможенные отношения в конце XIX - начале XX века Л., 1971, с. 27).
129 Приблизительно 13 миллионов 900 тысяч десятин (десятина равна 1,092 гектара, т. е.
площадь лесов Финляндии составляла 15 млн 178 тыс. 800 гектаров).
^Фаас В.В. Леса и лесная торговля Финляндии..., с. 7.
i1

В карельских районах Финляндии, — как, впрочем, и на всей
территории Великого княжества, —быстро росла деревообрабатывающая
промышленность. Если в 1885 году в Выборгской губернии было 33
деревообрабатывающих предприятия, то к 1905 году их число
выросло почти втрое.131 Период с 1890 года до начала Первой мировой
войны стал для лесной промышленности Ладожской Карелии временем
неслыханного подъёма. Здесь наращивалось производство бумаги и
целлюлозы. Доля Ладожской Карелии в общефинском бумажном
экспорте составляла в 1913 году более одной четверти (20 миллионов
марок132). Вывозили бумагу главным образом в Россию. Решающую
роль в промышленном росте района сыграл ввод в строй в 1894 году
железной дороги от Выборга до Йоэнсуу через Сортавала. В момент
пуска дороги многие леса, расположенные в непосредственной к ней
близости, были ещё нетронутыми, и наличие транспортной
магистрали упрощало их использование и удешевляло перевозку. Железная
дорога позволила лесному экспорту Финляндской Карелии
приобрести независимость от петербургского рынка.133
Такой размах в развитии лесной промышленности Финляндской
Карелии стал возможным главным образом благодаря масштабу
продаж крестьянских лесов, который, в свою очередь, являлся
следствием права крестьян беспрепятственно пользоваться своими лесными
наделами. Иная ситуация была в Российской Карелии, здесь
преобладала государственная собственность на лесные угодья и
существовали жёсткие ограничения для крестьян в пользовании своим
лесом. Например, в карельских уездах Олонецкой губернии в 1914 году
в государственной собственности находилось 71,8% от всей лесной
площади.134 Ещё выше процент государственного леса был в Кемском
уезде Архангельской губернии — 99,6% (эта цифра превышала даже
средний процент по Архангельской губернии— 95,8%).135
Казённые леса лучше всех охраняли, но и меньше всего
использовали. Из-за этого лес не являлся особенно значительным источником
доходов для государства, — однако основная часть этих небольших
доходов от государственных лесов в Олонецкой губернии передава-
131 К 1905 году в Выборгской губернии было 85 деревообрабатывающих предприятий, из
которых 55 являлись лесопильными фабриками. И если в 1885 году в этом секторе
промышленности было занято 2 158 человек, то в 1905 году - уже 12 639 работающих, т. е. почти в 6
раз больше. В десять раз выросло число работающих в бумажной и целлюлозной
промышленности {Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous... с 189).
132 Двадцать миллионов финских марок равнялось в то время 7 692 000 рублей.
133 Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., c. 197-198.
134 В реальном выражении это было 2 млн 723 тыс. десятин или 2 972 531 гектар леса;
общая площадь лесов карельских уездов Олонецкой губернии составляла 3791641 десятину
или 4140471 гектар (рассчитано по: ФаасВ.В. Леса Северного района..., с. 176).
135 Рассчитано по: Фаас В.В. Леса Северного района..., с. 175).
62

лась земству, так что казённые леса Олонии были источником
пополнения регионального бюджета, и суммы от их продаж не } ходили за
пределы губернии.13* Но главной проблемой было то, что гссударство
ничего не делало, чтобы организовать систематическое
использование всей площади своих лесных богатств. Бессистемность в выборе
делянок, плохая организация работ и отсутствие попыток внести
новые методы и технологии в деятельность частных
лесопромышленных предприятий, арендовавших у государства право использования
леса, единодушно подвергались критике всех авторов.137 Так,
казённые леса, особенно хорошо содержавшиеся, не стали действительно
значительным источником доходов.
Как мы показали, в Российской Карелии в руках крестьян было
сконцентрировано гораздо меньшее (процентно) количество леса,
чем в Финляндии. В карельских уездах Олонецкой губернии
крестьянам принадлежало чуть более миллиона десятин лесных угодь-
ев,'зк что составляло 26,4% от всех лесов региона. В Кемском уезде
крестьянские лесные наделы были и вовсе ничтожны — они
составляли лишь 0,3% от общей лесной площади.139 Однако основная
проблема заключалась для крестьян не только в недостаточности
лесных наделов. По расчётам олонецких земских деятелей, в среднем
на двор приходилось по 39 десятин леса, что было не так уж мало.14"
Даже и такого количества леса могло хватить северным крестьянам
для осуществления достаточных объёмов продаж и получения
необходимых для развития своего хозяйства сумм, как это и происходило
в Финляндии. Однако главной проблемой для крестьян была
невозможность свободно распоряжаться собственными лесными
наделами. Эта особенность российского законодательства объяснялась
справедливой боязнью хищнического истребления лесов, которое,
при архаичном законодательстве и неразвитой банковской системе,
могло привести не к развитию крестьянского хозяйства, а к
проеданию «лесных» денег. Немногочисленные дворяне Олонецкой
губернии, продававшие свои леса лишь для затыкания финансовых дыр,
являются ярким примером подобного «лесопользования»
(вспомним аналогичные проблемы, затронутые в чеховском «Дяде Ване»),
136 Фомин МЛ. Сравнительная таблица оклада губернского земского сбора и имуцдеств
Олонецкой губернии по раскладкам за 1911, 1912 и 1913 годы// Вестник Олонецкого
губернского земства, 1914, №1, с.8. По материалам этой статьи 58,2%, т.е. 349 118 руб. из всех
доходов земства в Олонии в 1913 году были получены от управления казённых лесов.
xv Балагуров Я А. Фабрично заводские рабочие дореволюционной Карелии, 1816-1917.
Петрозаводск, 1968. с. 45.
138 Более точно 1001181 десятина, или 1093289 гектаров.
139 Крестьянам в Кемском уезде принадлежало 12 177 десятин, или 13297 гектаров леса
{ФаасВВ. Леса Северного района..., с. 175).
140Материалы...,с. 307.
£9

Земское издание писало: ...в отличие от прочих местностей, где
крестьяне являются полными хозяевами своих лесов, олонецкие
крестьяне имеют только условное право на лесные материалы из
своего леса. Имея право брать для своих нужд - постройки,
топливо — сколько требуется, имея право продать часть леса на сруб, они
лишены права получения на руки вырученных от продажи леса денег.
Деньги вносят в казначейство и могут быть получены оттуда
крестьянами лишь в том случае, если на это даст согласие присутствие
по крестьянским делам.»14' Здесь утверждалось, что обладание
лесом «в слабой лишь степени отражается на бюджете крестьянина.»142
В отчёте губернатора Олонецкой губернии за 1913 год
высвечивается та же проблема: «продажа крестьянских лесов на сруб поставлена
здесь в зависимость от разрешения губернского присутствия и
вырученные с торгов деньги обращаются в неприкосновенные
мирские капиталы, хранящиеся в Госбанке, причём самим крестьянам на
руки выдаются только проценты с означенных сумм, губернское же
присутствие разрешает эти продажи лишь в необходимых случаях и
на особых условиях.»|4*
О том, каковы были эти особые условия, свидетельствуют сотни
дел, хранящихся в фонде Олонецкого губернского присутствия и
связанных с ходатайствами крестьян различных сельских обществ о
выдаче им денег из сумм, вырученных за продажу общинного леса.
В этих прошениях крестьяне должны были обосновать свою
просьбу и указать цель использования денег; затем земский начальник
подтверждал обоснованность ходатайства— и только после этого
Олонецкое губернское присутствие выносило своё решение о
выдаче денег - или об отказе. Причём, поскольку суммы, полученные за
продажу леса, считались общинными и являлись своего рода
неприкосновенным аварийным фондом, деньги не давались безвозвратно и
должны были быть в течение пяти лет возвращены в банк, — то есть,
фактически, выдавались как беспроцентная ссуда.144 Как видим, при
141 Материалы..., с. 307; Окинчич Ф. Крестьянские леса// Вестник Олонецкого
губернского земства, 1913, №17, с. 13-16; № 18, с. 10-12: № 19, с. 8-10. Деньги, полученные
крестьянами за лес, расходовались как правило на уплату текущих сборов, погашение недоимок,
выкупных платежей, покупку семян и продовольственного хлеба, общественную торговлю,
устройство дорог, осушку болот, и т.п. О хищническом отношении дворян Олонецкой
губернии к лесу см.: Исторические материалы о дворянах Олонецкой губернии // Памятная
книжка Олонецкой губернии на 1907 год. Петрозаводск, 1907, с. 249-
142 Материалы..., с. 421.
143 О представлении Всеподданнейшего отчёта за 1913 год, - HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 120/40, л. 43.
144 См. HA PK, дела фонда 95, оп. 1. В качестве обоснования отказа по одному из ходатайств
объяснялось, например, что «капиталы эти могут быть расходуемы только на
удовлетворение наиболее важных материальных нужд крестьянского общества и в трудные моменты
его жизни и [...] безвозвратная выдача сумм из мирского капитала повлечёт к совершенному
64

таких обстоятельствах крестьяне не имели почти никакой
возможности вкладывать «лесные» деньги в усовершенствование и
модернизацию своих хозяйств.
В отличие от Финляндии, лесное дело в Российской Карелии
имело ярко выраженный сырьевой характер. Во всей Олонецкой
губернии число обрабатывающих предприятий можно было
пересчитать по пальцам.,4S Почти все они были лесопильными заводами, и
только две фабрики вырабатывали древесный картон, — в отличие от
финских предприятий, ориентированных на производство готовой
продукции. Доля стоимости продукции древесно-массных заводов в
общем экспорте материалов лесообработки составляла лишь около
13%.,46 Земские деятели сетовали: «...вместо того, чтобы вести
правильную рубку леса и сортировку выработанного материала, вместе
того, чтобы заботиться об устройстве на местах различных заводоь
по выработке различных продуктов из древесного сырья, местные
промышленники предпочитают сбывать именно сырьё, которое з*
границей перерабатывается и возвращается к нам же в виде
целлюлозы, бумажной массы и др., но уже по дорогой цене.»147 Одним и:
главных импортёров олонецкой лесной продукции являлась
именно Финляндия.
Однако и в таком слаборазвитом состоянии лесная
промышленность Российской Карелии приносила очень существенный доход
крестьянам. Помимо продажи лесов и заполнения выручкой от этих
продаж финансовых «брешей», крестьяне получили особенно
важную для них возможность побочных заработков. Известно, что без
разнообразных дополнительных промыслов северный крестьянин
был бы не в состоянии прокормиться,14* поэтому лесное дело,
требовавшее всё больше крестьянских рук, стало одной из важнейших
статей их дохода. Земское статистическое издание писало: «Как только
наступит осень и лес потеряет листву, крестьяне, закончив молотьбу
хлеба и различные работы по хозяйству, принимаются залесные
заготовки, те. пилку дров, балансов, брёвен и подвозку их к месту сплава,
истошению его, тогда как капитал этот должен служить для обеспечения будущего
поколения населения.» (НА PK, ф. 95, оп. 1, д. 75/3365).
145 Число лесообрабатывающих предприятий в Олонецкой губернии по статистике 1910 года
колебалось «между 10 и 13» (Материалы..., с. 241), а в 1912 году выражалось цифрой 18
(Фаас В.В. Леса Северного района..., с. 105). Почти все предприятия были лесопильными
заводами, и только две фабрики вырабатывали древесный картон (там же). Ср. со статистикой
по Выборгской губернии Финляндии, где в 1905 году было 85 лесопильных и
деревообрабатывающих предприятий (см. Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с 189).
146Рассчитано по: Материалы..., с. 242-243.
147Материалы..., с. 313.
148 По статистике 1910 года, в отхожих промыслах в Повенецком уезде участвовало 95%
семей, а в Петоозаволском уезде - 96.8% семей ^Материалы.... с. 409^
65

а где возможно — к месту погрузки в барки или связки в плоты.
Обыкновенно лесопромышленники заранее нанимают необходимое число
рабочих, обусловив цену и выдав известный задаток.»I4V
В Олонецкой губернии неуклонно росло число крестьян,
занимавшихся лесным промыслом. Если в 1860-х годах на лесозаготовки
и сплавные работы нанималось ежегодно до 6,5% крестьян, то уже к
концу XIX века почти в четыре раза больше. К началу XX века
лесозаготовители составляли примерно две трети всех крестьян-отходников.
В структуре денежных доходов крестьян выручка от лесных
промыслов занимала ведущее место — в 1899 году в Олонецкой губернии эти
суммы составляли 40% от суммарного промыслового дохода, а в Кем-
ском уезде - почти 50%.|5и
Особенно выгодным этот побочный заработок являлся в тех
местах, где была создана инфраструктура для налаженной добычи
леса, — а в местах проживания карел это были районы,
граничившие с Финляндией. Например, Ребольская (Repola) волость,
"расположенная в северо-западной части Повенецкого уезда, на
границе с Финляндией, получила толчок к своему развитию в связи
с постройкой железнодорожной ветки до станции Лиекса в
Финляндии, располагавшейся в 40 верстах от российской границы и в
100 верстах от погоста Реболы, центра волости.'5' Особо выгодным
положение Ребол (как и ещё одной приграничной волости — Поро-
созера /Porajärvi/) делала система рек, соединявшихся с Сайминс-
кой водной системой. Здесь, где ещё недавно «население прозябало
на низкой степени как материального, так и духовного развития»,152
начались активные лесные работы. Шла широкомасштабная
продажа и сплав леса в Финляндию, появилась огромная потребность
в рабочих руках. Местных рабочих не хватало, подённая плата
составляла более полутора рублей. Зимой цены становились для Оло-
нии запредельными — например, два возчика получали в день 8—10
рублей.153 Имели здесь крестьяне более значительную выручку и за
продажу собственных лесов. «Лесные наделы у крестьян большие и
у отдельных крестьянских обществ имеются солидные лесные капи-
149Материалы..., с. 326.
iso История Карелии..., с. 269.
151 Верста равнялась 1,06 километра.
152 Фесвитянинов СМ. На границе Финляндии. (Очерк) // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1911, № 14, с. 10.
153Там же. Высокой была оплата лесозаготовителей и в других частях губернии,
пограничных с Финляндией. В отчете Олонецкого губернатора за 1911 год читаем: «.. .мне известно,
что в Петрозаводском и Повенецком уездах на некоторых местах взрослый рабочий,
рубивший лес, и подросток с лошадью, возивший его, зарабатывали по 7 руб. в день»
(Всеподданнейший отчет Олонецкого губернатора за 1911 год. - НА PK, ф. 1, оп. 66, д. 1/14, л. 2)
66

талы, проценты с которых дают возможность уплачивать не только
все подати, но ещё остаются деньги на руках.»154
Подведём итоги сказанному о лесном хозяйстве Российской и
финляндской Карелии. Оба края, обладавшие одинаковыми
природными условиями, по-разному распоряжались своим главным
природным богатством — лесом. Если для Финляндии лесная
промышленность стала основным источником экономического развития, то
Российская Карелия по целому ряду причин не смогла в должной
мере использовать свои возможности. Отсутствие инфраструктуры,
, консервативные поземельные отношения, недостаток рабочих рук,
^невысокие производственные мощности, — все эти обстоятельства
привели к тому, что значительного подъёма лесной промышленности
в крае не произошло и, что ещё важнее, вырученные крестьянами за
леса деньги не были вложены в интенсификацию их хозяйств.
Лесное хозяйство приносило ощутимые прибыли только как источник
рабочих мест для крестьян, позволяя им пополнять свои бюджеты, но
отрывая от их основного занятия — сельского хозяйства. Лесной
экспорт Российскои~Карел'ии имел в большой степени сырьевой
характер, поэтому прибыль, которую он приносил краю, была во много раз
меньше той, которая могла бы быть при более рациональной
организации хозяйства. Сырьевой характер лесного хозяйства Российской
Карелии обусловил необходимость его экономической кооперации с
Финляндией, особенно с её приграничными районами (см. об этО№
настоящую главу, раздел 2).
1.2. Промышленное развитие
Промышленность Финляндской Карелии, — как, впрочем, и всегс
Великого княжества, — начала развиваться ускоренными темпами вс
второй половине XIX века. Прежде всего это относится к
лесопильной и деревообрабатывающей отраслям, о которых мы уже говорили
Толчком к их развитию стало изменение промышленного
законодательства (например, в 1861 году сенат отменил запрет на создание
паровых лесопильных заводов), а также введение собственной валюты
и переход к золотому денежному обращению. Важную роль в
развитии крупной промышленности сыграло возникновение банков.
Властями Финляндии было предпринято множество
разнообразных мер, помимо законодательных, к развитию промышленности.
Олонецкое земское издание так описывает некоторые из них,
касавшиеся металлургической отрасли: «Финляндским правительством <
было приложено немало усилий обучить крестьян целесообразному
154Там же, л.П.

устройству воздуходувных горнов и вообще искусству плавки. С этой
целью отпускались беспроцентные ссуды со стороны государства;
для открытия завода достаточно было разрешения губернатора, завод
освобождался в течение 20 лет от уплаты пошлин, а затем последние
налагались в размере 1 % и только на продукты фабрикации.»155
Целенаправленная политика индустриализации дала свои плоды — за
десятилетие с 1889 по 1898 год выплавка чугуна увеличилась в 1,8 раза,
выделка железа — в 1,9 раза, а производство стали — в 14 раз. С 1884
по 1906 годы производство гвоздей выросло в 4 раза, а
мануфактурного железа — в 6 раз.'56
Карельские районы Финляндии имели хорошие предпосылки
для развития промышленности, здесь были лес, полезные
ископаемые и удобные транспортные пути: ещё до создания железной дороги
активно использовались водные магистрали— Сайминский канал,
Балтика и Ладожское озеро. В Выборгской губернии наряду с уже
существовавшими металлообрабатывающими и лесопильными
предприятиями стали активно строиться деревообрабатывающие и
машиностроительные заводы, а растущий жизненный уровень населения
и рост городов привели к развитию пищевой и лёгкой
промышленности. О быстром ходе здесь индустриализации говорят следующие
цифры: если в 1885 году в Выборгской губернии существовало 33
лесопильных и деревообрабатывающих предприятия, то в 1905 году их
стало 85, количество предприятий горной и камнеобрабатывающей
промышленности увеличилось с 20 до 36, пищевой
промышленности — с 25 до 48, швейной промышленности с 6 до 38, химической
промышленности с 7 до 15, а всех прочих предприятий — с 15 до 59. Всего
число промышленных предприятий в Выборгской губернии
выросло почти в три раза и составляло в 1905 году 281. Ещё более — в пять
раз — выросло число рабочих.157
Сравнение промышленной статистики Выборгской и Олонецкой
губерний даёт наглядное представление о том, насколько более
развитой была индустрия Финляндской Карелии. В 1908 году население
Выборгской губернии составляло 496 503,,58 а Олонецкой губернии в
1909 году — 364 135 человек,159 при этом в Выборгской губернии число
промышленных предприятий составляло на 1905 год 281 (одно
предприятие на 1770 человек), а в Олонецкой губернии в 1906 году— 43
(одно предприятие на 8 470 человек). В Выборгской губернии число
рабочих только крупных и средних предприятий (с количеством ра-
155Материалы..., с. 226.
156 Там же.
157 Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с 189.
158Tietosanakirja, часть 10, Helsinki, 1909, с 1235.
159Подсчитано по: Материалы..., с. 186.
68

ботников не менее пяти человек) было более 19 000 (3,8% населения),
а весь отряд рабочих Олонецкой губернии насчитывал 6 ОС J человек
(1,6% населения). При этом подавляющее большинство ъз них
составляли русские.Ш] Процент карел среди рабочих Олонецкой
губернии и Кемского уезда вместе был ничтожен - немногим более 200
человек, или 0,25% от всего карельского населения. Это объясняется
лишь крайней промышленной отсталостью карельских регионов.,м
Наиболее давнюю традицию имела в Российской Карелии
металлургическая промышленность. Ещё в середине XVI века на базе
местных залежей болотных и озёрных железных руд был создан первый
в Карелии железоделательный завод — «Железная пустынь». А в
конце XVII века возникли т.н. Олонецкие заводы, представлявшие
собой доменно-молотовые железоделательные мануфактуры. В первые
годы XVIИ века при активном участии Петра I железоделательные
заводы Карелии сыграли важную роль в деле вооружения русской
армии, но позже роль олонецкой металлургии резко снизилась, а в
XIX веке в металлургической промышленности края начался застой,
поскольку конкурировать с модернизированными предприятиями
других регионов страны местные заводы не могли.162
Ведущее место в железоделательной промышленности
Российской Карелии к началу XX века занимали казённые заводы —
крупнейшим из них был Александровский пушечный завод в Петрозаводске,
а вспомогательный Валазминский горный завод, обеспечивавший
его чугуном, располагался в карельской местности. Вспомогательный
Суоярвский завод находился на финской территории. Вновь
возникавшие чугуноплавильные частные предприятия были невелики163 и
часто не выдерживали условий рынка или экономических кризисов и
закрывались. Такая судьба постигла только в карельских районах
несколько предприятий. Например, построенный в 1899 году в
карельской Туломозерской волости Олонецкого уезда металлургический
завод «Северного акционерного общества», проработавший всего
четыре года, закрылся в 1902 году «благодаря бесхозяйственному
ведению дела, [...j затратив громадные капиталы.»164 Закрыт был в 1901
году и Святнаволокский (Пальеозерский) чугуноплавильный завод.
Причиной его закрытия оказалась транспортная дороговизна, делав-
160Подсчитано по: Покровская И.П. Население дореволюционной Карелии по результатам
переписи 1897 г. II Вопросы истории Европейского Севера, Петрозаводск, 1974, с. 93, и
История Карелии..., с. 279.
161 История Карелии..., с. 279
'"История Карелии..., с 152, 153,211,218.
163 В каждом из частных чугуноплавильных заводов было по одной-две
малопроизводительных доменных печи и несколько десятков рабочих (см. История Карелии..., с. 272).
'"Материалы..., с. 221.
69

ша^всё предприятие нерентабельным.'65 Прекратил своё
существование в 1900 году Сеговецкий рудоплавильный завод, в 1906 году закрыт
был старейший казённый Кончезерский завод, пущенный ещё в
начале XVITI века. Видлицкий чугуноплавильный завод, сооружённый
в Олонецком уезде возле устья реки Видлицы в 1896-1897 годах,
работал как на местном (болотная и озёрная руда), так и на привозном
из Финляндии сырье (магнитный железняк). Однако и он был закрыт
после десяти лет работы, поскольку «конкурировать с уральским и
южным чугуном он был не в силах.»166
Как видим, основная часть предприятий Олонецкой Карелии
рано или поздно оказывалась нерентабельной и была закрыта.
Земское издание в 1910 году констатировало: «Нам приходится писать
о горнозаводской промышленности Олонецкого края в
исключительно тяжёлый период: строго говоря, таковой не существует в
настоящее время. Все предприятия по добыче и переработке местных
ископаемых, за исключением нескольких незначительных по добыче
мела и красок, прекратили своё существование.»167 Это было
некоторым преувеличением — оставались казённый Александровский и
Валазминский заводы, а также несколько железоделательных
предприятий, перерабатывавших привозной металлолом на простейшие
инструменты.|6* Однако в целом металлообработка, имевшая в
Карелии многовековую традицию, находилась в тяжелейшем кризисе.'69
Земцы, анализировавшие ситуацию, объясняли промышленный
кризис несколькими причинами - низким качеством местной руды,
трудностью добычи и доставки сырья, техническим несовершенством
оборудования и, что крайне важно, отсутствием удобньщ путей
сообщения. Это последнее обстоятельство было ключевым, — никакое
промышленное развитие в Российской Карелии было невозможно
при существовавшей неудовлетворительной транспортной сети (см.
раздел 1.3 настоящей главы). Положение промышленности края
свидетельствовало о том, что в масштабах всей России её северо-западный
регион считался^ глубокой периферией и не привлекал ни
государственного, ни частного финансирования. Если маленькая Финляндия
упорно и последовательно занималась модерн ЛаТОейс^его
хозяйства и наращивала индустриальные мощности, то развитие
промышленности в Российской < Карелии буксовало. Сравнение этих двух
165История Карелии/.., с. 271-272.
166Материалы..., с. 218.
'"Материалы..., с. 192.
16й Это были, например, в карельских районах железоделательные заводы Воронова на
р. Мегреге и Куйтежский завод Куттуева (см. Материалы..., с. 223).
169 За десять лет с 1897 по 1906 годы выплавка железной руды сократилась в 2,8 раза с
1067790 до 384069 пудов, а производство чугуна- в 2,2 раза с 348189 до 156838 пудов.
(Материалы..., с. 201).
70

регионов тем оолее показательно, что, как писало земское издание;
«физические условия развития её [Финляндии — М.В.\ одн \ и те же с
условиями Олонецкого края: то же богатство и доступность
ископаемых богатств, такая же сеть водных путей сообщения.»170 Как
известно, промышленное развитие России в целом шло крайнелеравнрг
мерно, с явным перевесом в пользу нескольких отдельньгдуэегионов,
и все северные территории оставались в роли пасынков.
Подобная~же картина встаёт перед нами и в других областях
промышленности. В Олонецкой губернии были месторождения меди,
обнаруженные ещё в начале XVT1T века — однако они почти не
разрабатывались, причём и те ничтожные объёмы выработки, которые
существовали в 1901 году, резко упали в течение последующих пяти лет.
Если в 1901 году на семи рудниках (расположенных главным образом
в Повенецком уезде) было добыто 38 тысяч пудов меди, то к 1907 году
остался один рудник, дававший тысячу пудов руды в год. Между тем в
Финляндии, только в Питкяранте действовало в те же годы от пяти до
девяти рудников с выработкой около пятисот тысяч пудов.m
Олонецкая губерния была богата известняками и камнем в той же степени,
как и Финляндия, однако, как писали земцы, «в последней мы видим
правильное развитие каменоломного и камнеобрабатывающего дела,
у нас, наоборот, весь промысел в прошлом.»172 Крупнейший в крае
Тивдийский мраморный завод обветшал и был уничтожен, — между
тем, именно тивдийский мрамор использовался прежде при
строительстве Исаакиевского и Казанского соборов, Зимнего и
Мраморного дворцов в Петербурге. Разработки тивдийского месторождения,
равно как и других каменных ломок края становились к началу XX
века всё более нерентабельными из-за трудностей
транспортировки.173 В начале XX века в Олонецкой губернии действовало всего
несколько каменоломен известняка и песчаников.
Итак, несмотря на хорошие природные предпосылки и давнюю
традицию металлургического, камнедобывающего и некоторых
других производств в крае, ни металлургия, ни каменное дело не стали
здесь основой для индустриального развития. Обнаружив малую
рентабельность металлургии в Карелии, промышленники стали гораздо
охотнее вкладывать капиталы в лесное дело. «Торговля лесоматери-
170Материалы..., с. 227.
171 Материалы..., с. 232-233.
172Материалы..., с. 235.
173 В земском издании об этом пишется так: «Какие трудности приходилось преодолевать
мраморному производству из-за недостатков путей сообщения станет ясно из краткого
описания пути из с. Белой горы: Гиж-озером 1,5 версты, речкой Тивдийкой 2 в.; сухим путём
0,5 в.; озером Сандал 35 в., каналом из озера Сандал в Нигозеро 5 в., Нигозером; гужевая
доставка на 3 версты в с. Кондопоги на Онежском озере. Стоимость доставки до Кондопоги \ 0 коп. с
ггуда, от Кондопоги до Петербурга 30 коп., всего 40 коп. за пуд.» (Материалы..., с. 237).

алами, — отмечает исследователь, — в условиях устойчивого спроса
на древесину в стране и за рубежом обеспечивала гораздо большие
выгоды, нежели металлургическое производство.»174 Однако и здесь,
несмотря на сравнительный размах лесопроизводства и лесообработ-
ки по сравнению с другими промышленными направлениями,
Олонецкая и Беломорская Карелии не смогли добиться того решающего
индустриального прорыва, который характеризует лесное дело и
деревообрабатывающую промышленность Финляндии и Финляндской
Карелии.
1.3. Транспортная сеть
Непременным условием расширения промышленности и
торговых связей Финляндской Карелии стала хорошая дорджнаяхеть. О
ней с восхищением писали олонецкие земцы: «Восточная
Финляндия, примыкающая к Олонецкой губернии, [...] характеризуется [...]
превосходными шоссированными дорогами, соединяющими между
собою самые уединённые её пункты.»175 И именно слабое развитие
транспорта, малое число дорог в Российской Карелии было
важнейшим препятствием для выведения хозяйства этого края из
патриархального состояния. "7
Почти полное бездорожье Беломорской Карелии и очень слабое
развитие транспортной сети в Олонецкой Карелии было для местных
деятелей одним из наиболее тревожных факторов. Во всей Олонец-
чкой губернии около трети селений было совершенно лишено каких
бы то ни было дорог, и их жители пользовались пешеходными или
верховыми лесными тропами.176 Положение в карельских районах
было ещё хуже — в уездах, населённых карелами, лишёнными дорог
оказалось в среднем 54,9% всех селений'77 — причём бездорожье
усиливалось именно в пограничных с Финляндией районах. Отсутствие
проезжих путей приводило к тому, что многие крестьяне,
вынужденные прикупать хлеб в течение большей части года, должны были
тащить мешки с мукой на собственных плечах иногда за многие
десятки вёрст.178 Таким же образом часто переносилась и почта.
Следствием бездорожья оказывалась и непомерная дороговизна самых
174Материалы..., с. 201.
'"Материалы..., с. 144.
176Материалы..., с. 143.
177 Приведём статистику по уездам, населённым карелами: в Повенецком уезде из 402
селений было лишено дорог 252 или 62,9%, в Петрозаводском уезде 370 из 636 или 58,1%, а
в Олонецком уезде на 534 селения приходилось 229, или 43,7% бездорожных (см.
Материалы..., с. 143).
178Материалы..., с. 145.
72

элементарных товаров. Например, Повенецкое земство вынуждено
было закупать хлеб для приграничных районов в Финляндии, так как
если бы оно транспортировало муку прямо из России, нужно было бы
доставлять её за 383 версты (406 км) практически без дорог. Причём
вывозимый из Финляндии хлеб был выращен в России и доставлялся
в Финляндию через Свирь, Ладогу и Петербург. Из-за необходимости
такого кружного пути (из России - в Финляндию, а оттуда обратно в
Россию) цена хлеба для карельских районов становилась непомерно
высокой — мешок хлеба здесь стоил 18 рублей, тогда как в
Центральной России его цена была менее 9 рублей.179
Приведём одно из многочисленных свидетельств о бездорожье в
т.н. «забытых уголках» Карелии: «Про эти деревни местные крестьяне
говорят: кто туда хоть один раз сходит, тому Бог простит половину
грехов f...| Дороги (если только можно употребить в данном случае
этот термин) пролегают сюда самые первобытные (по болотам, пням
и камням), так что, кроме зимнего пути, возможно ехать в эти
деревни со скоростью лишь 3 вёрст в час, верхом на лошади, и то с большой
осторожностью, иначе легко можно упасть с лошади, если последняя
завязнет в болоте или в мостах [...] что осенью и весной не редкость.
[...] Находясь в таких тяжёлых условиях, крестьяне этих деревень не
живут, а поистине бедствуют. В самом деле, нужно мужику купить
необходимую провизию [...] И вот бедняга берёт две жерди, впрягает e
них свою «горемычную» лошадку, полагает свою кладь [...] и тащится
так до дому, не без приключений, конечно. А случись в такой деревне
нездоровый человек [...| как тут быть? |...|»,яо
Однако ещё более плачевной ситуация с путями сообщения былг
в Беломорской Карелии. Вновь назначенный в Архангельскую
губернию в конце 1907 года губернатор Сосновский, совершивший
инспекторскую поездку по всему краю, отмечал, в частности, что здесь
нет ни одной грунтовой дороги.1"1 Описывая тяготы своего путешест-
179 Мероприятия, предпринятые Олонецким губернатором тайным советником Н.В. Прота
сьевым для скорейшего проведения железной дороги от Петрозаводска до Лендер и вообще
для поднятия экономического положения карельского края. - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 106/6f
л. 24об. Цена хлеба в среднерусских районах на 1913 год даётся по: Россия, 1913 год. Ста
тистико-документальный справочник. СПб, 1995, с. 319.
т П[етропавлоеск]ий А. Деревни Карташева Сельга и Палая Ламба, Петрозаводского уез
да// Вестник Олонецкого губернского земства, 1912, №20, с. 19.
181 Сосновский немного ошибался: по Кемской Карелии в начале века проходил северные
участок грунтовой почтовой дороги, ведшей из Повенца в Суму. Дорога была устроена i
1897 году Олонецким земством. Этот участок был протяжённостью 38,5 вёрст и составля;
2% всей линии сообщений в уезде (см/. Архангельская Карелия..., с. 40). Кроме того, по
свидетельству объехавшего Беломорскую Карелию в 1914 году М.И. Бубновского, в южной
части края существовал старый и местами плохо сохранившийся Екатерининский тракт,
начинавшийся, очевидно, от села Ругозеро (Rukajärvi) Олонецкой губернии [Бубновский М.И.
73

вия, губернатор констатировал, что, чтобы добраться от города Кеми
до села Ухты, «пришлось сделать в оба конца 450 вёрст в лодке и
около 60 вёрст пешком и верхом.»182 Сосновский отмечает, что во всей
Беломорской Карелии «сообщение в летнее время между
населёнными пунктами поддерживается либо в лодках по обширным озёрам и
порожистым рекам, нередко с опасностью для жизни, либо пешком
по тропинкам и настланным через болото жердям.»,8J
К началу XX века на экономике как Олонецкой, так и
Архангельской губерний особенно остро сказывалось отсутствие железной
дороги. Единственная в крае Вологодско-Архангельская железная
дорога'"4 далеко обходила западные части губерний и с карельскими
районами не была связана ни в какой мере. Ни промышленность
этих районов, ни лесное дело, ни сельское хозяйство не могли иметь
существенных выходов на общероссийский рынок, а значит - не
имели и стимулов для расширения и развития. Олонецкие земцы
отмечали, что «...развитие края прежде всего требует соединения рельсовым
путём с общерусской сетью, так как только таким способом он может
быть втянут в экономическую жизнь остальной России. Железная
дорога, которая свяжет центр Обонежья с остальной страной,
выведет его из состояния теперешней изолированности, и это-то
обстоятельство не может не послужить могучим толчком к пробуждению его
собственных дремлющих сил.»1"
Первые попытки соединить периферийные районы Олонецкой
и Архангельской губерний с российскими центрами относятся ещё
к 1870-м годам, однако они остались нереализованными.186 Позже, в
1890-х годах неоднократно и в разных инстанциях обсуждался вопрос
о необходимости сооружения дороги из Петербурга на Мурманское
побережье или на побережье Белого моря. В качестве резонов
приводились как экономические, так и стратегические причины. Были
произведены предварительные изыскания, и в 1903 году состоялось
решение правительства о постройке Олонецкой железной дороги
начХосударственный счёт, однако споры об окончательном
направлении дороги ещё продолжались. К началу 1904 года наконец все
инстанции были готовы приступить к работам, однако начавшаяся
русско-японская война изменила планы. Необходимость сократить
Контур Архангельской Карелии // Известия Архангельского общества изучения Русского
Севера, 1914, №14, с. 436.
'"Всеподданнейший отчёт... - РГИА, ф. 1284, оп. 194, 1909, д. 82, л. 27 (Справка автора:
расстояние от Кеми до Ухты 182 км; 1 верста = 1,06 км.)
'"Всеподданнейший отчёт... РГИА, ф. 1284, оп. 194, 1909, д. 82, л. 17
,м Вологодско-Архангельская железная дорога была сооружена в 1898 году (см.: Juntunen
Alpo. Valta ja rautatiet..., с. 30).
'"Материалы..., с. 182
'в6См. об этом Juntunen Alpo. Valta ja rautatiet..., с. 24-26.
74

все государственные расходы надолго привела к замораживанию
работ по сооружению Мурманской железной дороги.107
Между тем Финляндия активно развивала свою дорожную, и пре
жде всего — железнодорожную сеть, большая часть которой концен
трировалась именно в Южной, а позднее — и в Северной Карелии.
Уже начиная с 1870-х годов действовала железнодорожная линия из
Риихимяки в Петербург через Коуволу и Выборг. К 1894 году была
протянута ветка в Северную Карелию, сначала до Сортавала и Йо-
энсуу, а к 1911 году дорога была доведена до более северного Нурме-
са.1** На протяжении 1880 - 1910-х годов к этим основным
железнодорожным линиям присоединялись уже ранее созданные дороги, и
всё вместе взятое в конце концов создало разветвлённую дорожную
сеть, которая сыграла огромную роль в развитии экономики региона,
упрощая вывоз и ввоз полезных ископаемых, удешевляя перевозки и
стимулируя сооружение новых промышленных предприятий.1*9 О
насыщенности края грунтовыми дорогами может дать представление
один пример: в конце XIX века дорожная сеть только Выборгской
губернии составляла более четырёх тысяч километров.190
Аналогичной была ситуация и с водными путями сообщения. Хотя
Российская Карелия, как и Финляндия, обладала богатейшими
природными условиями для развития судоходства (в крае было два крупных
озера — Ладожское и Онежское и тысячи мелких озёр), её водная
транспортная сеть оставалась крайне неразвитой. По определению земского
издания, в плане судоходства Олонецкая губерния представляла собой
«совершенную пустыню».т Сравнивая водные пути Олонецкой
губернии и Финляндии, то же издание предлагало взять в качестве примера
Ладогу. «В то время, как здесь [в российской части озера — М.В.\ рейси-
рует десяток пароходов, которые не каждый день можно видеть на озере,
по финляндскому побережью от самой Олонецкой границы — м. Сал-
мис — ежедневное правильное пароходное сообщение и бойкая судовая
жизнь. От самой границы Ладожское озеро как-то сразу меняет свою
физиономию и его пустынность сменяется оживлением...»192 На Ладоге
с российской стороны было только три товаро-пассажирские линии —
Петербург-Петрозаводск, Петербург-Валаам и Петербург-Сортавала.
w Juntunen Alpo. Valta ja rautatiet ..., c. 26-33.
m См.. Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous... с 184, или: Kauppala Pekka,
Vituchnovskaja Marina ..., c. 42-70. В последней статье обращается внимание на то, что от
Сортавала было бы несложно протянуть железнодорожную ветку до Петрозаводска, а от
Нурмеса - к побережью Белого моря, однако боязнь финского влияния сделала эти проекты
невозможными.
189 См.. Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с 184.
1МТам же.
191 Материалы..., с, 178.
,У2Там же.
75

Число функционировавших на каждой из этих линий пароходов не
выходило «за пределы единиц».193
Похожая ситуация сложилась и с речными водными путями,
которые были особенно важны для сплава леса. Хотя многие реки и озёра
использовались как сплавные пути,154 в целом картина была
неутешительной. Неоднократно упоминаемое здесь земское издание
отмечало, что «...исключительно благоприятные для водного сообщения
условия до сих пор остаются не использованными и в малой степени.
Если не считать Онежского и Ладожского озёр, pp. Свири, Вытегры и
Ковжи, то относительно всех остальных сотен рек и озёр приходится
констатировать тот факт, что они остаются даже не исследованными,
хотя бы самым поверхностным образом. Водная сеть Олонецкой
губернии остаётся пока что в том самом виде, в каком она была от века,
и скрытые в ней могучие силы, способные питать развитую
промышленность, остаются мёртвыми в самом прямом смысле слова.»195
Финляндская транспортная сеть органично включала в себя и
сплавные пути. То же издание приводит в пример вывоз леса в
Финляндию из Ребольской волости, расположенной в северо-западной
части Повенецкого уезда и считавшейся одним из самых глухих углов
Олонии. Сплавной путь по Финляндии был разработан таким
образом, что ребольский лес попадал в города Выборг или Котку,
расположенные на Балтийском море, где и подвергался обработке.196 Таким
образом, глухой угол Олонии благодаря финским путям сообщения
оказывался в более благоприятных условиях, чем даже Петрозаводск,
с закрытием навигации на семь месяцев остававшийся сотнями вёрст
отрезанным от железных дорог, а следовательно, и от сколько-нибудь
интенсивного общения со всем остальным миром.197
Крайне слабая дорожная сеть сочеталась в Российской Карелии
с редкой заселённостью — в 1897 году плотность населения здесь
составляла 1,4 чел. на кв. км, в то время как в Финляндской Карелии —
9,4 чел./кв. км.т Это вызывало тревогу земских деятелей Олонецкое
193 Там же.
194 Основные сплавные пути приводятся в книге: Itä-Karjala ja Kuolan Lappi. Suomalaisten
Juonnon- ja kielentutkijain kuvaamina. Ред. Theodor Homen, Helsinki, 1918, с 252-256,26U-269.
195Материалы..., с. 179.
,у6 Схема сплава леса была такова: из озера Реболы в Лиексу, оттуда на Йоенсуу и через
озёра Пюхявеси, Оривеси и ЗСейнявеси в Салминское озеро, откуда лес попадал в Саймин-
скос озеро, и из него либо по Сайминскому каналу на Выборг, или по реке Кюми до Котки,
(см. Материалы..., с. 180).
197Материалы..., с. 181.
198Вычисления произведены на основе: Hämynen Tapin Karjalan yhteiskunta ja talous...
c. 153. Из цифр, приведенных в статье Хямюнена, видно, что даже в самом
редконаселённом районе Финляндской Карелии, Северной Карелии, плотность населения составляла 5,9
76

губернии,199 которые неоднократно высказывали предложения о
необходимости колонизации края. Однако, как только стало ясно, что
основными кандидатами на переселение в Олонецкую и
Архангельскую губернии должны стать финны (к тому времени в Финляндии
уже было аграрное.перенаселение) или, по аналогии с Новгородской
и Петербургской губерниями, латыши и эстонцы, обладающие
опытом ведения хозяйства на севере, идея была отвергнута властными
структурами.т Между тем, привлечь на Север крестьян из более
южных регионов было значительно сложнее, и, кроме того, это
означало бы по сути дела провалить идею, т.к. северное сельское хозяйство
обладало существенной спецификой по сравнению с другими
регионами страны. n
1А Сельское хозяйство
В предреволюционных периодических изданиях нередко
появлялись заметки, в которых сравнивалось сельскохозяйственное
развитие двух Карелии, причём неизменно отмечалось глубокое отставание
Российской Карелии. Один из корреспондентов Вестника
Олонецкого губернского земства, например, с горечью писал: «Как хорошо
у них [финнов. — М.В.] ведётся сельское хозяйство: обрабатываются
поля, осушаются и засеваются болота, процветает скотоводство, не
говоря уже о ремёслах, постройках и т.д. I...] Войдите теперь к нашим
русским карелам и обратите внимание на то же сельское хозяйство у
них. Насколько плохо и неумело ведётся оно здесь!»20' Автор отмечал
преобладание в Российской Карелии трудоёмкой и
малопродуктивной подсечной системы земледелия, низкий уровень
животноводства, характеризуемый плохими породами скота, неумелым уходом за
ним и недостатком кормов, отсталость края в агрономическом и
техническом отношениях.
Во второй половине XIX века в поземельных отношениях как
Российской, так и Финляндской Карелии происходили значительные
изменения. Для Российской Карелии, как и для всей страны в целом,
решающим событием в крестьянском вопросе стала, несомненно, от-
чел. на кв. км. Плотность населения в Финляндии в целом была в это время 8,2 чел. на кв.
километр (Kauppala Pekka, Vituchnovskaja Marina..., с. 45.).
,9VB Архангельской губернии не было земства.
2иоСм.: Kauppala Pekka, Vituchnovskaja Marina..., с. 59-60; Материалы..., с. 424-426.
Привлечение финнов для колонизации Русского Севера было апробировано в 1860-е годы, когда
началось финское заселение района Печенги, но в 1870-е годы этот процесс был
прекращён.
т Руотси Н. Заметки о русских карелах // Вестник Олонецкого губернского земства, 1908,
№22, с. 21.
77

мена крепостного права. Подавляющее большинство крестьян края
относилось к категории государственных,202 поэтому процесс их
освобождения и наделения землёй отличался от общероссийского. Кроме
того, оформление новых поземельных отношений происходило со
значительной задержкой. Например, в Олонецком уезде Олонецкой
губернии выдача владенных записей завершилась только в 1880 году,
то есть с опозданием почти на 20 лет. Причиной затягивания
процесса были большой объём работ, недостаток землемеров, запутанность
землепользования и отсутствие лесоустройства.203 Ещё хуже была
ситуация в Кемском уезде Архангельской губернии — здесь по указу от
|870 года выдача владенных записей была отложена на
неопределённый срок,и, в конечном итоге, так и не осуществилась.2"4
Результаты землеустройства, как правило, не устраивали крестьян.
Часто у них экспроприировались в пользу казны уже возделанные,
обработанные земли, а взамен в состав наделов включались земли, хоть
W большие по размерам, но непригодные для сельскохозяйственного
использования (вырубки, болота, каменистые пространства и т.д.).
В результате реформы земельная база для развития сельского хозяйства
только сужалась. Например, в Повенецком уезде при общем среднем
наделе на двор в 76,5 десятины в хозяйственных целях (пашни,
сенокос) использовалисьтолько6,4десятины, или 8,4%. В Петрозаводском
уезде эти цифры были соответственно46,5 и 8,9 (19,1 %), а в Олонецком
уезде на 38,9 десятины надела приходилось 6,4 (16,5%) десятины для
хозяйственного использования. Поскольку на двор в среднем прихо-
дилосьдри души мужского пола, можно сделать вывод, что крестьяне
так и не получили положенных по закону 1866 года 15 аршин на душу.203
Но, как всегда, самой худшей была ситуация в Кемском уезде — здесь
к началу XX века на каждый крестьянский двор приходилось 5 десятин
полевых угодий и 0,5 десятины расчисток.206
Особенно усложняло положение беломорских карел полное
запрещение подсечного земледелия уже с середины XIX века. Роль
подсеки в северных районах неоднозначна, но традиционно она имела
302 В Российской Карелии количество помещичьих крепостных было ничтожным - всего
436 душ, или 0,4% всего крестьянского населения края (по данным на 1858 год). Накануне
реформы 1861 года в крае имелось всего девять помещичьих имений. Значительная часть
крестьян была приписана к 'заводам и горным разработкам - всего 53 тыс. душ, или 35% от
обшего числа крестьянского населения. Подавляющее большинство крестьян относилось к
категории государственных 98,3 тыс. человек, или 64% по ревизии 1858 года (см.: История
Карелии.... с. 242-244, 247).
я3См. об этом: История Карелии..., с. 247.
^История Карелии..., с. 249.
»5 Там же.
у* Архангельская Карелия..., с. 25. ;
78

здесь очень большое значение.207 С одной стороны, подсечное
хозяйство обладало тем преимуществом, что оно позволяло увеличивать
площадь запашки без увеличения количества удобрений (в случае
Российской Карелии удобрения могли быть только органическими,
т.е. — навозом, и его объёмы не могли расти из-за невысокого
развития животноводства). С другой стороны, сама процедура поджига
была весьма трудоёмкой, да и урожай в результате мог не оправдать
затрат, вложенных в дело. Все эти обстоятельства в целом приводили
к тому, что подсечное земледелие мало-помалу сокращалось.
Например, если накануне освобождения крестьян в Петрозаводском уезде
Олонецкой губернии на долю подсеки приходилось не менее 25%
посевов, то к концу XIX века — только \4%.ш И всё же полный запрет на
подсеки в Архангельской губернии нанёс сильный удар по — правда,
примитивному, но действующему сельскому хозяйству, причём
никакой более современной замены подсеке создано не было.
Результатом стало общее понижение интереса крестьян к
сельскому хозяйству и замена его менее полезными в народнохозяйственном
отношении подсобными промыслами. Немного исправило
положение, правда, распоряжение от 1873 года, по которому разрешалась
аренда государственного леса для сельскохозяйственной
деятельности, — но и эта возможность крестьянами всё-таки мало
использовалась, очевидно, потому, что и этим указом само подсечное хозяйство
не было разрешено.™
Тормозом в развитии сельского хозяйства в стране была, как
известно, крестьянская община, «мир», сковывавшая хозяйственную
инициативу крестьян. Удар по общинной системе нанесла
столыпинская аграрная реформа, начавшаяся фактически уже с 1906 года.210
Смысл реформы заключался в возможности для крестьян
выделяться из общины и получать землю в наследственное владение. Однако
в силу неразвитости аграрного капитализма и крепости общинных
традиций на Севере столыпинская реформа здесь проходила вяло.
207 См., например: Itä-Karjala ja Kuolan Lappi..., с. 210, 225. Причиной запрета подсечного
земледелия стало положение о том, что при подсеке истреблялся ценный лес, однако когда
в 1920-е годы правительство Советской Карелии разрешило подсечное хозяйство,
оказалось, что оно никак не препятствует подъёму лесного дела в республике. Более того, оно
оказалось полезным, ибо позволило расширить земельные площади крестьян. По мнению
П. Кауппала, запрет подсечного хозяйства является наиболее наглядным примером
ошибочности стратегии имперской власти в хозяйственной деятельности в Российской Карелии
(см.: Kauppala Pekka. Sowjet-Karelien 1917-1941...).
^История Карелии..., с. 259.
20vCm. об этом: Kauppala Pekka, Vituchnovskaja Marina
210 Основные положения реформы содержались в указе Николая II от 9 ноября 1906 года,
однако эти положения обрели статус закона только 14 июня 1910 года, после одобрения их
Ш Государственной думой.
79

К 1 января 1916 года по всей Олонецкой губернии из общины
вышло лишь 13,6% общинных дворов и около 4% площади общинных
земель.211 К тому же 1916 году доля владельцев хуторов в крае
составила всего 1,3% из всей массы крестьян-домохозяев. В населённых
карелами уездах выход из общины шёл ещё медленнее — с 1909 по
1914 годы в Олонецком уезде освободилось 450, в Повенецком
уезде — 176 и в Петрозаводском уезде — всего 8 хозяйств.212 В Кемском
уезде аграрная реформа и вовсе не была осуществлена из-за того, что
землеустройство здесь всё ещё не было проведено.
Описанная нами система поземельных отношений, жёсткий
контроль над крестьянской хозяйственной деятельностью со стороны
государства привели к замедленному развитию сельского хозяйства в
Российской Карелии. По степени обеспеченности хлебом
собственного производства край занимал одно из последних мест по России.213
На каждые десять лет приходилось в среднем по два-три
неурожайных года. В регионе господствовала система трёхполья, с небольшим
присутствием постоянно уменьшавшегося подсечного земледелия
(за исключением Кемского уезда, где, как мы помним, подсека це-
211В цифрах число вышедших из общины составляло 8062 домохозяина, и при них 158,3
тыс. десятин надельных земель. (История Карелии..., с. 310). О проведении столыпинской
реформы в Олонецкой Карелии см.: Никулина ТВ. К вопросу об аграрной политике царизма
в Олонецкой губернии (1906-1917 годы) // Вопросы истории Европейского Севера
(социально-экономические проблемы), Межвузовский сборник. Петрозаводск. 1986, с. 49-62.
Никулина в частности отмечает, что Столыпин в 1907 году выказывал особенное
недовольство ходом реформы в Олонецкой губернии.
2.2 Тапио Хямюнен справедливо отмечает, что разница в цифрах по уездам связана с тем,
что в Олонецком уезде сельское хозяйство было развитым и богатые крестьяне хотели
выделяться из общины, кроме того, здесь влияли торговые связи с Петербургом и Финской
Карелией; в Петрозаводском уезде хозяйства были более бедными и не имели стимула к
выходу из общины. (Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с 165). Кроме того, на
неравномерность темпов осуществления аграрной реформы по уездам повлияла близость
Олонецкого и Повенецкого уездов к Финляндии, поскольку местные крестьяне во многих
своих начинаниях ориентировались на финский опыт. При создании и развитии хуторских
хозяйств в качестве наглядного примера были использованы соседние финские
сельскохозяйственные владения. В обзоре Олонецкой губернии за 1912 год говорилось, например,
так: «Наиболее благоприятную почву для развития землеустройства землеустроительные
комиссии нашли в уездах в Повенецком и Олонецком, где благодаря близости Финляндии с
её мызным хозяйством, крестьяне уже видели на живых примерах все преимущества новых
форм землепользования.» (Обзор Олонецкой губернии за 1912 год. - HA PK, ф.27, оп. 6,
д. 3/23, л. 23 об.).
2.3 В 1890 году среднегодовой сбор зерна в расчёте на душу населения составлял только
53% к минимальной норме потребления (2,25 четверти на едока). При этом в южной части
Российской Карелии (Петрозаводский, Олонецкий уезды) среднегодовой сбор зерна
достигал 63%, в Повенецком уезде - 47%, в Кемском уезде -31%. В среднем же по
нечернозёмной зоне России среднее количество зерна на душу населения превышало норму
потребления на 11% (Об этом: История Карелии..., с. 260).
80

ликом отсутствовала, — за исключением, конечно, случаев пожог в
нарушение закона).214 Обработка земли велась дедовскими орудиями,
почти никаких машин не использовалось. Почва возде л ы вал ас ь
деревянными сохами и боронами-суковатками. Их использование,
правда, объяснялось не только невозможностью купить другие орудия,
но и тем, что они прекрасно подходили к местным почвам.215
Комплект орудий производства дополняли серп, цеп, деревянные вилы
и коса-горбуша.216 Неиспользование усовершенствованных орудий и
машин объяснялось и их нерентабельностью в связи с малыми
размерами крестьянских наделов.
Между тем в поземельных отношениях и сельском хозяйстве
Финляндской Карелии уже со второй половины XIX века происходили
значительные изменения. Как мы уже говорили, на экономику Финляндии
в целом, а особенно — на её сельское хозяйство серьёзное влияние
оказала земельная реформа — Большой передел (см. раздел I данной главы).
Концентрация земельных и лесных участков в одних руках, выделение
хуторов развязывало крестьянину руки, давало ему возможность
совершенно независимо разрабатывать собственную экономическую
стратегию. Кроме того, финляндские власти предприняли существенные
усилия к тому, чтобы предложить крестьянам пути и способы изменения
экономической стратегии (от зернового хозяйства - к скотоводству) и
интенсификации их хозяйств — возникали экономические и молочные
школы, сельскохозяйственные общества, сельские союзы
взаимопомощи и т.д.217 Результаты не замедлили сказаться — сельское хозяйство
Финляндии быстро обновлялось и перестраивалось в поисках новых
214 В 1870 году появился указ, в соответствии с которым запрещалось создание подсек на
новых участках; крестьянам разрешалось только возобновлять подсеки на старых местах
(см.: Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с 163).
215 Самое простое из усовершенствованных орудий - плуг - получил неравномерное
распространение на всём пространстве Карелии именно из-за различий в характере почв. На севере и
северо-западе он не получил распространения (в Олонецком уезде в 1905 году было продано
всего 9 плугов), т.к. здесь в почве встречается множество валунов разных размеров,
почвенный слой часто не толще 2 вершков, а подпочвенный слой изобилует валунами и галькой.
В южных же и восточных районах Олонецкой губернии плуг употреблялся намного активнее
(в Петрозаводском уезде в 1906 году было продано 57 плугов). (Материалы..., с. 383)
2,(5 Материалы..., с. 382, или: Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., c. 171. Ср.:
«По данным первой переписи сельскохозяйственных орудий и машин, проведенной в 1910
году, из имевшихся в пяти уездах края 42 тыс. штук пахотных орудий 94% составляли сохи,
5% - косули и лишь 4% - цельнометаллические и комбинированные бороны» (История
Карелии..., с. 259). Автор монографии о сельском хозяйстве Финляндии Ёста Грутенфельд
в главе, посвященной Российской Карелии, подчёркивает, что здесь используются все те
устаревшие сельскохозяйственные орудия, которые в Финляндии уже вышли из употребления
{Grotenfelt Gösta. Vanhanaikainen suomalainen maitotalous. Helsinki, 1916).
217 Фирсов В. Причины экономических и культурных успехов Финляндии // Мир Божий,
1898, №12, с. 7.
81

путей развития. Остановимся на нескольких, наиболее существенных
чертах новой экономической стратегии в области сельского хозяйства.
К началу XX века в карельских, как и во многих других районах
Финляндии произошла переориентация с земледелия на
животноводство, которое как тип хозяйствования гораздо более
соответствовало природным условиям края. Холодный климат и неплодородные
земли ограничивали возможности земледелия на Севере,
органических удобрений здесь систематически не хватало, что неизменно
сказывалось на урожайности. В XVIII и первой половине XIX веков
обычным явлением как для Финляндии, так и для русского
Севера были неурожаи, голод, употребление в пищу хлеба с примесями.
В Российской Карелии подобная ситуация оставалась типичной
вплоть до революции. В Финляндии же переориентация сельского
хозяйства на молочное животноводство, произошедшая в результате
Большого передела, оказалась весьма продуктивной, т.к.. как
отмечали земские деятели, «условия северного края, не особенно
благоприятные для зернового хозяйства, дают однако возможность получения
значительных количеств различных кормовых продуктов... 218
Крестьяне получили возможность расширять посевные площади и засевать
их кормовыми культурами. Причём расширение поголовья скота
позволяло и улучшать земледелие, т.к. «чем больше скота в хозяйстве,
тем больше навоза; а стало быть тем выше и вернее урожаи хлебов и
трав».2|У С конца XIX века в Финляндии начался быстрый рост
земельных участков — с 1880 до 1900 года общий размер посевных площадей
вырос в среднем на 64%, а с 1900 по 1910 год— на 31%.220 В основном
посевные площади увеличивались за счёт мелиорации. Распаханные
новые поля засевались кормовыми травами и турнепсом. Между тем
в Российской Карелии кормовые культуры почти совершенно не
выращивались — в экономическом обзоре губернии за 1913 год
отмечалось: «Травосеяние в губернии почти совсем не производится,
собираются травы дикорастущие.»221
Новая животйоводческая ориентация обусловила энергичную
работу по разведению племенного скота, увеличению его
продуктивности. Олонецкие крестьяне, посетившие в 1911 году Восточную
Финляндию именно с целью осмотра хуторских хозяйств,
констатировали, что у них в Олонии даже на показательной Повенецкой фер-
2,8Материалы..., с. 422.
2l*lbid.
220 Вычисления произведены на основе: Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous...
с 166. В статье Хямюнена приводятся следующие цифры: в 1880 году в Финской Карелии
было 188 000 гектаров полей, в 1900 году - 306 000 га, а в 1910 году - 445 000 га (там же).
221 Экономико-хозяйственный обзор Олонецкой губернии за 1913 год // Известия общества
изучения Олонецкой губернии. 1914, т. Ill, Петрозаводск, 1914, с. 90.
82

ме удои молока и выработка масла намного меньше, чем в финских
хозяйствах.222 Финский скот в результате тщательной селекционной
работы стал гораздо более продуктивным, чем олонецкий,— хотя по
породе они ничем не различались,223 так что для улучшения породы в
Олонии приобретались неизменно финские быки.224 Олонецкий
земский орган писал: «Пример Восточной Финляндии должен быть для
нас в высшей степени поучительным. Финляндцы [...] за 20 лет
создали свою особую породу скота, а мы бьёмся 50 лет [...] и не достигли
никаких результатов».215
Финский исследователь начала века, посвятивший специальный.
труд молочному хозяйству Финляндии, в отдельной главе о
Российской Карелии отмечал, что, несмотря на предпринимаемые там по-'
пытки улучшения, в целом молочное животноводство региона весьма
патриархально. Значительно отставала в Российской Карелии и
технология животноводства, — как, впрочем, и других
сельскохозяйственных видов деятельности. Кроме того, по свидетельству автора,
производство молока и молочных продуктов не имеет в Олонии
товарного характера — «корову держат, чтобы получить молоко для
детей, простокващ^дяа_взро€лых, масло для жарки, и — что наверное/
наибшТеГ"Бажно -- для навоза».226 Финское издание было не совсем4
справедливо — олончане уже начинали выходить на рынок со своими
молочными продуктами, но пока очень ограниченно. В Российской
Карелии не было ни одного молокозавода и лишь несколько
сепараторов; производства сыра не существовало.227
В отличие от соседских российских регионов, финляндское
молочное животноводство имело ярко выраженный товарный
характер, и особенно было ориентировано на производство и сбыт масла.
Экспорт масла из Финляндии с 1890 по 1913 год вырос в 1,8 раза.22
Особым стимулом для развития молочного животноводства
Финляндской Карелии оказалась близость Петербурга с его огромными
222 Вебер К Осмотр олончанами хуторских хозяйств в Финляндии // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1911, №21, с. 24-25. Автор приводит, например, такие цифры: в
финских хозяйствах коровы на каждые 100 кормовых единиц давали 167, 176, 184 единиц
молока и соответственно 7,6, 8,5, 7,2 ед. масла, а на Повенецкой показательной ферме - 110
ед. молока и 4,9 ед. масла (см. там же, с. 25).
221 Вебер К. Наиболее целесообразный способ закупки восточно-финских быков//
Вестник Олонецкого губернского земства, 1911, № 2, с. 23
224 См., например: Вебер К. Закупка племенных быков в Финляндии в 1912 году// Вестник
Олонецкого губернского земства, 1912, №22, с. 25-28.
225 Beci ник Олонецкого губернского земства, 1912, №6, с. 26.
126Grotenfelt Gösta..., с. 213.
227Kauppala Pekka, Vituchnovskaja Marina ..., с. 48.
228 Если в 1890 году из Финляндии вывозили 7 194.815 кг масла, то к 1913 году экспорт
Достиг 12 640,3 кг {Grotenfelt Gösta..., с. 8).
83

потребностями в мясных и молочных продуктах.229 Между тем
подобные же благоприятные условия, в том числе и близость
столицы, не отразились на молочном производстве олончан. Губернатор
Н.Д. Грязев в своём отчёте за 1911 год писал: «Казалось бы
Олонецкая губерния при обилии земли, вполне пригодной под
культуру, должна была бы утопать в молоке и снабжать столицу массою
молочных продуктов, как это делают соседняя Финляндия и Всь~
логодская губерния; в действительности — наоборот, масло в
Петрозаводск привозят из Петербурга, и это не в виде исключения, а
постоянно.»23"
Энергичное развитие сельского хозяйства в Финляндии привело
к тому, что по своему благосостоянию финские крестьяне намного
обогнали своих восточных соседей. В земском издании приведен
сравнительный анализ бюджетов финских и олонецких крестьян,
дающий яркое представление о сравнительно большей
зажиточности первых. «Если сделать расчёт имущества, — говорится в этом
издании, — то окажется, что в среднем на 1 лицо, в среднем хозяйстве
олонецкого крестьянина, всякого имущества приходится на 230,6
рублей, в финском среднем хозяйстве на 493,7 рублей. Разница,
главным образом, в скоте и рабочем инвентаре. [...] тогда как олонецкий
крестьянин пашет сохой и косит траву косой, финн завёл в своём
хозяйстве плуг и косилку.» Ещё более явственной была разница между
ценностью имуществ зажиточных крестьян— олонецкое
зажиточное хозяйство оценивалось (из расчёта на одну душу) в 303,2 рубля,
а финское — в 914,5 рубля, то есть зажиточный финн был богаче в три
раза.231 Годовой доход в среднем финском хозяйстве также был вдвое
выше, чем в олонецком: доход финна в целом составлял 262 рубля, а
олончанина- 135 рублей.232
В начале XX века земство Олонецкой губернии внимательно
изучало финляндский опыт и многое из него пыталось перенимать,
однако добиться серьёзных изменений, модернизировать сельское
хозяйство ему не удалось (см. главу 5). Всё чаще земцы сетовали на то,
что крестьяне, сокращая сельскохозяйственную деятельность, как
правило обращаются к побочным промыслам как источнику средств
пропитания. «Главнейшие питающие крестьянина отрасли —
продажа лесов, лесные заработки, рыбная ловля и охота— те отрасли, на
которых крестьянин добывает лишь на хлеб...» - отмечалось в той же
статье.
См. Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с. 166, 167
Всеподданнейший отчет Олонецкого губернатора... - НА РК, ф. 1, оп. 66, д. 1/14, л. 2об.
Материалы..., с. 415.
Материалы..., с. 419.
84

1.5. Побочные промыслы населения
Как Финляндская, так и Российская Карелии представляли собой
неоднородные в природном, а следовательно, и хозяйственном
отношении территории. Часть из них имела хорошие предпосылки для
сельскохозяйственного использования, и это были «житницы» обоих
карельских регионов. В Финляндской Карелии интенсивно
использовались крестьянами территории на берегах Выборгского залива и
реки Вуоксы, а также северное и северо-западное побережья
Ладожского озера. В Российской Карелии сельскохозяйственный район
располагался вдоль реки Свирь, между Ладожским и Онежским озёрами,
он составлял три четверти всех сельскохозяйственных угодьев края.2"
Однако даже сельскохозяйственные районы обеих Карелии резко
отличались друг от друга. Финские земледельцы, которые, как мы
показали, наращивали интенсивность своих хозяйств, развивали
товарное производство, были способны прокормиться исключительно
крестьянским трудом. По статистике 1910 года, в структуре годового
дохода финского крестьянина доходы от земледелия составляли 54%,
а доходы от скотоводства — 41,6%. У олончанина картина была
принципиально иной — доходы от земледелия составляли 40,7%, доходы |
от скотоводства — всего 10,7%, но зато доходы от промыслов — 31,7%..
всех его прибылей.234 Таким образом, крестьянское производство не
могло прокормить олонецкого (а тем более — кемского) крестьянина,
ибо совокупный доход от земледелия и скотоводства составлял
только половину доходной статьи его бюджета. На помощь приходили
разнообразные промыслы, и чем менее пригодными к сельскому
хозяйству были земли, тем больший процент крестьян искал источник
дохода вне сельского хозяйства. В начале XX века 95% всех
крестьянских семей Повенецкого уезда и 96,8% семей Петрозаводского уезда
были так или иначе задействованы в побочных промыслах.235
Издревле карелы были хорошими рыболовами, рыба была
главным блюдом их стола и важной статьёй заработка. В Финской
Карелии наиболее продуктивными для рыболовства водоёмами были
Ладога и Финский залив, то есть именно карельские районы. К
концу XIX века здесь выделились целые группы населения, для которых
рыболовство было главной статьёй дохода. В Финляндской Карелии
на побережье Финского залива существовало приблизительно 2000
рыболовецких семейных артелей, а на Ладоге и других внутренних
водоёмах — более 5000 артелей. На рубеже веков в Выборгской губер-
' Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., c. 166.
Материалы..., с. 418 - 419.
Материалы..., с. 409.
85

нии добывали семь миллионов килограммов салаки, два миллиона
килограммов корюшки и два миллиона килограммов других рыб.236
Для многих российских карел рыболовство было жизненно
необходимым прежде всего потому, что рыба была их повседневной пищей.
Финские путешественники, посещавшие Российскую Карелию,
писали, что после хлеба наиболее обычной едой является рыба, особенно
летом, когда её едят сразу, из свежего улова.237 Часто рыба даже
заменяла собой хлеб, которого остро нехватало, и тем спасала население от
голода.238 Промышленное рыболовство было здесь меньше развито, т.к.
на побережьях крупных водоёмов, таких как Белое море и Онежское
озеро, со времён средневековья проживали главным образом русские
(карелы и вепсы занимали небольшую часть на юго-западе
прибрежной территории Онеги), которые традиционно занимались
промышленным рыболовством и вывозили рыбу в Архангельск, Петербург и
Москву Так, промышленная добыча рыбы традиционно была уделом
главным образом русских обитателей Поморья и Мурмана, и лишь в
гораздо меньшей степени — российских карел.
Тем не менее карелы активно занимались промыслом речной и
озёрной рыбы, часть которой пускали на продажу. Население Пове-
нецкого уезда получало от рыболовства в начале XX века 20—25 тыс.
рублей в год, отсюда вывозилось ежегодно от четырёх до почти девяти
тысяч пудов рыбы.239 Население Петрозаводского уезда зарабатывало
рыбной ловлей 50 тыс. рублей, Олонецкого уезда — 10 тыс. рублей в
год.24"1 Население карельских волостей Кемского уезда в 1910 году
добыло 4800 пудов или около 80 тыс. килограммов рыбы на сумму почти
12 тыс. рублей.241 Конечно, этот объём уловов не идёт ни в какое
сравнение с промышленным ловом как в Финляндской Карелии, так и в
Российском Поморье, однако и эти сравнительно скромные суммы
были способны поддержать крестьян. Поэтому, скажем, в Повенец-
ком уезде на каждые 100 семей рыболовством занимались 23 семьи, а
в Петрозаводском уезде — 36 семей.
К началу XX века роль рыболовства как статьи дохода уже не была
существенной, по доходности оно занимало лишь девятое место в
числе других крестьянских промыслов.242 В Повенецком и Петрозаводском
уездах заработки от рыболовства составляли соответственно 5,8% и 5,3%
236Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous.., c. 175.
237 Itä-Karjala ja Kuolan Lappi..., с 286.
238Голубцов H. Кемский уезд..., с. ИЗ.
239Материалы..., с. 353. Пуд равнялся 16,38 кг, то есть улов составлял от 62,5 до 147,5 тыс. кг.
240Материалы..., с. 254. Столь низкий показатель по Олонецкому уезду объясняется-тем,
что здесь располагались самые плодородные в Российской Карелии земли - Олонецкая
равнина, поэтому потребность в побочных промыслах для крестьян была ниже.
241 Рассчитано по: Голубцов И. Кемский уезд..., с. 114.
242Материалы..., с. 407.
86.

от общего дохода крестьянской семьи243 (а доходы от лесного дела
составляли \8,9%). Кроме того, рыбные богатства края истощались вследствие
хищнического способа добычи. Земские издания утверждали, что
рыбный промысел «безусловно близится к полному упадку.» «Рыбу ловят
всевозможными рыболовными снарядами и во всякое время года, —
сетовал земский деятель, — и производят ловлю даже в период метания
рыбою икры. Охранительных законов по рыболовству никаких не
существует. [...] И при такой варварской и хищнической ловле рыбы сами
же рыбаки наивно удивляются упадку рыбного промысла.»244
Подобные же проблемы стояли и перед охотничьим промыслом,
некогда одним из ведущих в Карелии. В Финской Карелии он почти сошёл
на нет, сохранив своё экономическое значение лишь для населения
Пограничной и Северной Карелии. В других регионах Великого княжества
охота перешла скорее в разряд увлечений, спорта.245 В Российской
Карелии ситуация была всё же иной, т.к. слабость сельского хозяйства
толкала крестьян на поиски побочных доходов и видов пропитания, — однако
и здесь доля охоты в занятиях населения неуклонно падала. Если в конце
1850-х — начале 1860-х годов в Олонецкой губернии добывали ежегодно
от 200 до 300 тыс. звериных шкур и не менее 1,4 млн штук дичи, то на
рубеже XIX - XX веков ежегодно добывалось лишь 125 тысяч шкур и 200
тысяч штук дичи. По Кемскому уезду обнаруживаем столь же наглядные
цифры — в середине XIX века добывалось 30,7 тыс. штук шкур и 80 тыс.
штук дичи, а в конце столетия соответственно 11,7 тыс. шкур и 74 тыс.
штук дичи. Уже в конце XIX века олонецкий губернатор М.Д. Демидов
констатировал, что охота как промысел «бесспорно находится на пути к
окончательному упадку.» ш
Помимо того, что хищническое истребление дичи и рубка лесов
приводили к уменьшению добычи, отрицательную роль для
промысла играла удалённость рынков сбыта. Охотники всецело зависели от
скупщиков («обирателей», как называли их местные
корреспонденты), которые, пользуясь своим монопольным положением, занижали
покупные цены, так что торговля становилась просто невыгодной.
Выше были цены в селениях, расположенных ближе к Петербургу,
как крупнейшему рынку сбыта.247 Все указанные проблемы —
уменьшение количества дичи, отдалённость рынков сбыта, грабительское
посредничество скупщиков — приводили к тому, что число крестьян,
243Материалы..., с. 405-406.
2АА Мардаръев Ив. Почему в Олонецкой губернии стало меньше рыбы, дичи и зверья //
Вестник Олонецкого губернского земства, 1914, № 3, с. 10-11.
245 Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., c. 176.
246История Карелии..., с. 265.
247См.. Потапов Бор. Некоторые данные об охоте как промысле крестьянского населения
Олонецкой губернии // Вестник Олонецкого губернского земства, 1914, №9, с. 6-7.
87

занимавшихся охотой как промыслом, постоянно уменьшалось.
Если в 1865 году в Кемской Карелии было 1100 профессиональных
охотников, то к 1904 году их осталось 900.24й К 1910 году охота
занимала тринадцатое место по доходности среди всех промыслов. В трёх
уездах Олонецкой губернии, населённых карелами, —
Петрозаводском, Повенецком и Лодейнопольском — охота вместе со сбором ягод
и грибов составляла лишь 0,7% от общих доходов населения.249
Рыболовство и охота были далеко не единственными побочными
промыслами в Российской Карелии. Население, вынужденное
зарабатывать деньги как для собственного обеспечения, так и для уплаты
податей, искало различные возможности для побочных заработков.
В деревнях существовала кустарная промышленность самых
разнообразных специализаций,250 однако её развитие, хоть и получившее
толчок в пореформенное время, шло крайне медленно. Местные
производства не выдерживали конкуренции с фабричной продукцией,
неразвитость транспорта не давала найти этим изделиям более широкие
рынки сбыта, скромные заработки не позволяли развивать
производство и нанимать рабочую силу. Кроме того, в крае ощущался сильный
недостаток учебных заведений, в которых обучали бы ремёслам.
Выразительным примером деградации кустарных промыслов Российской
Карелии может служить история молодого, но одно время весьма
шедшего в гору и прибыльного ремесла — соломоплетения.
Производство изделий из соломы возникло уже в
пореформенный период в карельских Неккульской и Рыпушкальской волостях
Олонецкого уезда. Зачинателем дела считался М.В. Соколов-Тарасов
из д. Гомаргора Неккульской волости, который в 1867 году впервые
сплёл шляпу по образцу, оставленному пастухом-финном. Промысел
быстро развился, им занимались в 46 селениях региона, к концу XIX
века в Петербург отправлялось до 16 тысяч шляп и до 1,6 миллиона
аршин полуфабриката - плетёнки. На Всемирной выставке в Париже
в 1900 году карельские изделия из соломки получили серебряную
медаль. Однако развитию промысла постоянно препятствовало
отсутствие собственного выхода на рынок, что приводило к зависимости от
248 Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с 176.
24v Материалы..., с. 407.
250 Приведём лишь основные из различных видов кустарных производств Российской
Карелии: столярный, бондарный, экипажный и судостроительный. Для карельских районов
наиболее характерными считались три первых из перечисленных. Например, признанным
центром экипажного промысла являлась Рыпушкальская волость Олонецкого уезда. Здесь
существовало 18 мастерских с 26 семейными рабочими. Тарантасы, кабриолеты и сани
производства рыпушкальцев считались лучшими в губернии. В Олонецком и
Петрозаводском уездах существовали также кожевенный и овчинно-шубный промыслы. Сохранялось
и кузнечное дело, одно из старейших ремёсел Карелии, имевшее ремесленный характер.
(История Карелии..., с. 267).
88

скупщиков, а также конкуренция со стороны петербургских
кустарей. Кроме того, падали цены на изделия из соломы. Промыслу так
и не суждено было развиться в более широкое производство, и если
в 1894 году число работников, участвовавших в промысле, достигало
1,5 тысяч человек, а их совокупный заработок был 2,6 тыс. рублей,
то в 1900 году плетением из соломы было занято только 206 человек,
зарабатывавших в совокупности около тысячи рублей.251
Помимо кустарных промыслов, лесного дела, охоты и рыболовства
важной статьёй дохода населения Российской Карелии были отхожие
промыслы. Причём отход во второй половине XIX века рос
лавинообразно — как, впрочем, и на территории всей России. Если в 1866 году в
четырёх карельских уездах Олонецкой губернии крестьянам было
выдано 9,3 тыс. паспортов на право отлучки, то в 1900 году— 20,6 тыс.
паспортов, или в 2,2 раза больше. В Кемском уезде количество
выданных паспортов за то же время увеличилось почти втрое — с 1,6 до 4,7
тысячи. Причём далеко не всем отходникам требовались паспорта,
т.к. многие занимались лесными работами в своих уездах,2" так что эти
данные не могут отражать всю полноту картины. Отходники находили
себе работу в крупных центрах, в промышленности или на
строительных работах, причём слабое развитие производства в Олонецкой и
Архангельской губерниях заставляло их искать работу вдалеке от родных
краёв, там, где промышленность развивалась более активно.
Отходничество было весьма развито и в Финляндской Карелии,
особенно на Карельском перешейке, где давала себя знать близость
к Петербургу, в котором работа находилась всем желающим. В 1901
году 4% всего населения Выборгской губернии находились на
работах в России. Частью эти отходники оседали и в соседней Российской
Карелии, где они занимались заготовкой леса и лесопилением, рабо- j
тали на заводах и даже служили по найму у богатых земледельцев. По (
статистике конца XIX века, в Олонецком уезде проживало почти три
тысячи лютеран, в основном — выходцев из Выборгской и Северной
Карелии. Для них была даже основана в Олонце лютеранская
община. Всего же в 1901 году в Выборгской губернии было получено 13 700
паспортов для отъезда на заработки в Россию.253
Ситуация в Российской Карелии к началу XIX века
складывалась таким образом, что доля отходничества в структуре заработков
крестьянства стала существенно преобладать над долей кустарных
промыслов. Местное ремесленничество и традиционные промыслы
были хороши при прежнем, традиционном хозяйственном укладе,
но никак не вписывались в обновлявшуюся, капитализировавшуюся
251 История Карелии..., с. 267
252История Карелии..., с. 268.
253 Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous..., с 177.
89

экономику страны. При этом растущая российская промышленность
нуждалась в рабочих руках, и страдавшее от безденежья карельское
крестьянство было готово ответить на этот вызов времени. В 1899
году доход карельских уездов Олонецкой губернии от отхожих
промыслов составлял 71% от всех побочных заработков крестьян;
местные промыслы давали всего 29% дохода.254
В Кемском уезде и нескольких северо-западных волостях
Олонецкой губернии важную роль играл редкий в других регионах страны
отхожий промысел, носивший название коробейничество. Это был вид
разносной торговли, связанный именно с приграничным
положением этих районов. На протяжении многих веков местные карелы вели
разносную торговлю на территории Финляндии, торгуя в разное
время разными товарами,255 а также продавали закупленную в Финляндии
продукцию в российских деревнях и городах. В средние века это были
главным образом холст, грубое сукно и меха, позже — алкогольные
продукты, мелкая галантерея, соль и изделия из железа. В разные времена,
в зависимости от конъюнктуры, пограничных тарифов и отношения
властей, коробейничество то сходило на нет, то переживало пору
расцвета — но никогда не прекращалось совершенно. Пик своего
развития этот промысел переживал в годы Крымской войны, в 1853—1855
годах, когда годовая выручка одного коробейника доходила до 250—280
рублей. В этот период доход от разносной торговли равнялся почти
половине всей выручки от экспорта России в Финляндию.2*
Однако к концу XIX века значение коробейничества в Карелии и
его доходность сильно понизились. Основной причиной была
конкуренция со стороны купцов-лавочников, создававших всё новые и
новые «торговые точки» в приграничных районах Финляндии. В начале
XX века средний годовой доход одного коробейника составил лишь
40—60 рублей. Общий доход от разносной торговли был уже в 145 раз
меньше общей прибыли от российского экспорта в Великое
княжество.257 Казалось, что промысел не сможет возродиться, однако в
начале XX века, несмотря на официальный запрет на коробейничество,
действовавший в Финляндии, неожиданно начался его новый
подъём. Он был связан прежде всего с ростом благосостояния финского
254История Карелии..., с. 268.
255 О коробейничестве и его истории см.: JoustclaKauko. Suomen Venäjän-kauppa...; Naakka-
Korhonen Mervi, Keynäs Maiju. Halpa hinta...; Hämynen Tapio. Raja ei erottanut- karjalaisen
Jaukkukaupan monta vuosisataa // Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia naapurusten elämään
Joensuu, 1997 (=Studia Carelica humanistica 10), с 55-75: Bazegski Dmitri. Vienan karjalaisten
laukkukauppa...; БазегскийД.В.. Экономические связи Беломорской Карелии...
256 Общий доход от российского экспорта в Великое княжество составлял в 1853 1855
годы 2,5 млн руб., а доход от продаж коробейников - 1,3 млн руб. (Bazegski Dmitri. Vienan
karjalaisten laukkukauppa..., с. 79).
257 Bazegski Dmitri. Vienankarjalaisten laukkukauppa..., с 84.
90

крестьянства, которое, в свою очередь, было обусловлено развитием
товарного молочного животноводства. Это сразу же отразилось на
доходах карельских коробейников— если в 1904 году их общая
выручка составляла 120 тысяч рублей, то к 1914 году эта сумма выросла »
в 2,2 раза. Коробейничество стало важнейшим из промыслов, далеко
оставив за собой все остальные по степени доходности и количеству
крестьян, в них задействованных.
Коробейники занимались торговлей как в Финляндии, так и на
территории России, где продавали взятые у финских купцов в долг
товары. В Поморье— Кеми, Сороке, Керети, — коробейники торговали
финскими спичками, табаком, тканями, одеждой, обувью,
предметами обихода, кофе и сахаром. Аналогичная торговля шла в финских
приграничных районах. «Торговля составляет одно из любимейших
занятий карелов. — констатировали современники. — в Южной Карелии
редко можно встретить мужчину, который хотя раз в своей жизни не
попробовал бы торговать в разнос. [...] Многие из карел, начав
торговлю с сумки, приобрели значительное состояние и устроили магазины в
Петербурге и многих городах Финляндии.»25" Разносная торговля, как
ни один другой промысел, ориентировала карел на Финляндию, —
невозможно было бы заниматься ею без знания финского языка,
умения читать и писать по-фински и ориентироваться в реалиях финской
жизни. Коробейничество стало каналом широкого финского
влияния на жизнь российских карел. «Разносная торговля, — отмечалось в
очерке 1912 года, — отражается на мировоззрении карелов в сторону
неблагоприятную для нашего национализма и религии.»259 Недаром
национальное движение карел, тесно связанное с финским влиянием,
зародилось именно в Беломорской Карелии, традиционном крае
коробейников, крае, связанном с Финляндией многими
экономическими, культурными и чисто человеческими узами.
2. Две Карелии: диалог через границу.
Финляндия как важнейший фактор социо-
экономического бытия Российской Карелии
Модернизационные процессы серьёзно углубили различия между
двумя Карелиями, усилив и выведя на первый план их социоэконсь
мическую составляющую. Более развитая, быстро модернизирующая
свое хозяйство Финляндская Карелия стала играть всё более важную
Архангельская Карелия..., с. 35.
1 Голубцов И. ..., с. 123.
91

роль в жизни прилегающих к ней областей Карелии Российской,
влияя главным образом на ситуацию в западной, приграничной
части региона. Именно здесь, в Кемском уезде Архангельской губернии
и прилегающих к границе волостях Олонецкой Карелии «силовое
поле» Финляндии отразилось на эволюции карельского
национализма и развитии национальных взаимоотношений.260
История коробейничества, с его взлётами и падениями, даёт
наглядный пример того, в какой степени приграничные районы
Российской Карелии были ориентированы на Финляндию, зависели
от неё. Можно было бы назвать Финляндию «золотым дном» для
Беломорской Карелии. Экономически более развитая, быстро
модернизирующая своё хозяйство Финляндская Карелия стала для
прилегающих к ней областей Российской Карелии источником
дохода, объектом постоянного пристального наблюдения и образцом
для подражания. Недаром в многочисленных публикациях местных
изданий, в земских пособиях рефреном проходит мысль о
необходимости ориентироваться на Финляндию, учиться у неё. Недаром
именно из-за западной границы ввозились в карельские районы
усовершенствованные орудия труда, сепараторы, скот улучшенной
породы, предметы обихода.
Вообще торговые связи карел с Финляндией стали важным
фактором, усугублявшим их зависимость от западной соседки. Жителям
приграничных районов было намного выгоднее и дешевле
приобретать продукты и товары первой необходимости в соседних финских
сёлах, куда они доставлялись по железнай^ороге, чем переправлять
за многие десятки вёрст те же самые покупки из далёких российских
селений. Олонецкий губернатор Н.В. Протасьев сообщал в
Департамент полиции, что «пограничное с Финляндией карельское население
Олонецкого, Петрозаводского и Повенецкого уездов за отсутствием
на границе кордонов, почти все предметы первой необходимости
получает в Финляндии, где они гораздо дешевле и где их легче
достать. Оттуда вывозят кофе, сахар, гречневую крупу, спички, топоры,
ножи, конскую сбрую, мануфактурный товар и другие предметы, а в
северной части Повенецкого уезда даже и муку.»261 Министерство
финансов так резюмировало многочисленные обращения Протасьева:
...согласно уведомлению олонецкого губернатора, карельское насе-
260 Российская Карелия не была однородным регионом ни в экономическом, ни в культурно-
языковом отношениях. Если кондопожские карелы были в большой степени экономически
ориентированы на Петрозаводск, восточная и южная части Олонецкой Карелии - на Петербург, то
приграничные районы Олонецкой и Архангельской губерний были теснейшим образом связаны
с Финляндией. Именно эти регионы стали колыбелью карельского национализма.
261 О деятельности организации «Союза Архангельских карел».- НА РК, ф. 1, оп. I,
д. (02/1, л. 32об.
92

i
ление [...] поставлено, в виду отсутствия удобных путей сообщения, в
полную экономическую зависимость от Финляндии.»262
Экономическое значение Финляндии для приграниш ых
районов Российской Карелии постояно росло, ибо финская
железнодорожная сеть неуклонно протягивалась к имперской границе и
становилась в приграничных районах Финляндии всё более
разветвлённой. Ещё в 1880-е годы начала создаваться «карельская»
дорога, имевшая своими конечными пунктами сначала Выборг, потом
Сердоболь (Сортавала) и Йоэнсуу. С 1906 года эту ветку начали
тянуть до Нурмеса, располагавшегося почти в 30 километрах от Ребол.
Ветка до станции Нурмес была закончена в 1911 году.
«Финляндская газета» в связи с этим писала: «Олонецкие карелы Ребольского
и соседних с ним приходов этою дорогою отныне более будут
связаны в экономическом отношении с Финляндией), чем с остальными
частями своей губернии; олонецким карелам теперь удобнее будет
везти свои продукты. [...] попутно с этими продуктами ребольским
карелам будут предлагать и финские книжонки, и брошюры, и
всячески внушать им мысли о единстве происхождения карел и
финнов и о благах и преимуществах финляндской жизни и о пользе для
карел от более тесного обшения с финнами, от принятия ими
финской культуры взамен русской.»263
Экономическое, политическое и, так сказать, пропагандистское
значение железной дороги для воздействия на российских карел
вполне осознавалось финскими национальными деятелями. Газета
«Raja-Karjala» (Пограничная Карелия) в 1907 году писала: «Железные
дороги везут не только товары и сельскохозяйственные продукты, но
и понятия и взгляды. Железная дорога принесёт в пограничную
Карелию с запада идеи о национальной общности, свяжет её
железными путами с остальной Финляндией, включит её в тёплые объятия
родины — Финляндии. Из приходов Пограничной Карелии это
чувство панфиннизма распространится и на наших соплеменников по ту
сторону границы - олончан, которые хотя и того же финского
племени, что и мы, однако сами не сознают ещё этого.»364 Расширение
железнодорожной сети в приграничье, задуманное и последовательно
осуществлявшееся в Финляндии, должно было наращивать финское
присутствие в регионе. Сейм Финляндии рассматривал несколько
подобных проектов — о проведении железнодорожной линии от
Сортавала на Койриноя и Суоярви, а также линий от Улеаборга (Оулу)
262Мероприятия, предпринятые Олонецким губернатором... - HA PK, ф. 1, on. 1, д. 106/61, л. 128.
ш1Лексн1М. Финляндские железные дороги по границе с Имперскою Карелиею //
Финляндская газета, 1912, №64, с. 3.0 роли железнодорожного строительства в Финляндии для
национальной экспансии в Карелию см.: Kauppala Pekka, Vituchnovskaja Marina .... с. 60.
264 Цит. по: Шекснин. Финляндские железные дороги..., с. 3.
93

до Суомуссалми и от Нурмеса до Кухмо.265 В случае создания этих
железнодорожных веток было бы ещё легче протянуть железную дорогу
из Суоярви до Петрозаводска через карельские регионы Олонецкой
губернии или из Кухмо через Ухту к побережью Белого моря.
Важнейшую роль в приобщении карел к финскому
«экономическому чуду» играла лесная промышленность. Нами уже отмечалось,
что Финляндия стала к началу XX века одним из главных экспортёров
олонецкого леса. Для ^многих регионов Олонецкой губернии
организовать экспорт леса в Финляндию было, благодаря развитым финским
транспортным сетям, намного проще, чем, скажем, в Петербург, не
говоря уже о более отдалённых промышленных центрах. В особенно
выигрышном положении находились карельские волости,
расположенные вдоль западной границы, которые являли собою некую модель
возможной экономической кооперации российского северо-запада и
Финляндии. Их хозяйство обладало особенностями,
обусловленными сильным влиянием «западного соседа» с его более развитой
экономикой и инфраструктурой. Одним из наиболее ярких примеров
была Ребольская волость, хозяйство которой было ориентировано на
приграничные финляндские районы и «подстёгнуто» близостью
финляндской ветки железной дороги.266 Финский спрос на лес, рыбу, дичь
и пушнину стимулировал их добычу, давал заработок местным
крестьянам, жизненный уровень которых после проведения дорожной
ветки до границы сильно вырос. Сбывали ребольцы в Финляндию кроме
того и кожи, мясо, масло, ягоды, сено, солому. Через карельские
районы шла в Финляндию беломорская рыба. Из Финляндии в Реболь-
скую волость и через неё шли мука, крупы, рис, колониальные товары,
сбруя, железо, мореходные снасти и т.д.267 В финской Лиексе крестьяне
приобретали муку и другие товары, в том числе сепараторы и
усовершенствованные сельскохозяйственные орудия.
«Идущий быстрыми шагами материальный и духовный прогресс»
Ребольской волости, «ещё недавно очень бедной и мало кому
известной», красочно описал очевидец, местный учитель. Приведём
фрагменты из его статьи. «Недалеко ещё ушло то время, когда жители
волости ели хлеб с примесью сосновой коры, когда они массами бежали
«за хлебушком» в более богатые и хлебные места губернии [...]
Заработков тогда почти никаких не было. Даже при деньгах трудно было
достать хлеб. Путей сообщения не существовало. [...] Теперь картина
резко изменилась. По девственным лесам застучал топор, ежегодно валя
тысячи деревьев; угрюмую тишину леса стали нарушать частые выстре-
265Raja-Kaijala, 1907, №5. Цит. по: Шекснин. Финляндские железные дороги..., с. 3.
г(л Истории Ребол целиком посвящено издание: Aunuksen Repola. Ред. Heikki Tarma.
Joensuu, 2001.
267См. Материалы..., с. 358.
94

лы винтовки, в озёрах стала ловиться рыба; болота стали осушать и на
их месте вырастают сенокосные луга. Массами стал сплавляться лес в
Финляндию, возами отправляется дичь и рыба и превосходное
«чухонское» масло карельского производства. Приободрился реболец... Хлеб
вот только плохо родится... Ну, да это ничего! Были бы деньги только (а
они есть, благо заработки на редкость хорошие), а хлеб купить можно и
недорого и недалеко — в соседнем финском селе I...]»268
Ребольская «экономическая модель» выглядела следующим
образом. С 1890-х годов лесозаготовки здесь вела известная финская
фирма «Гутцайт и К1». Лес сплавлялся через систему рек и озёр в
Финляндию. Лесной промысел давал стабильную и хорошо оплачиваемую
работу местным крестьянам, причём рабочих рук не хватало, и в Ре-
болы тянулись лесные рабочие из Финляндии. Тот же автор отмечал:
«Леса [...] продаётся ежегодно так много, что далеко не хватает
местных рабочих рук, и из Финляндии являются и наводняют волость
сотни финнов - возчиков, рубщиков и сплавщиков».269 Финские
промышленники платили рабочим приблизительно в два раза больше,
чем российские, действовавшие в других частях олонецкого края.270
Нетрудно представить, какова была реакция местных карельских
крестьян на такие благодатные перемены в своей жизни, которые они
совершенно справедливо связывали с соседней Финляндией. Реболы
стали как бы опытным полигоном, неким подобием «экономической
зоны», на примере которой карелам было наглядно показано, насколько
полезной была бы хозяйственная кооперация с Финляндской Карелией,
а то и слияние с ней. Экономическое тяготение к Финляндии здесь было
огромным, и оно постепенно охватывало все стороны жизни ребольцев.
Тесное взаимодействие с финским бытом, влияние финской культуры,
осознание высокого уровня экономического развития Финляндии — всё
это приводило к тому, что местные карелы всё более ощущали себя
«этническими братьями» финнов и стремились к сближению с ними. Идея
«Великой Финляндии», подкреплённая естественным стремлением
примкнуть к более богатому и сильному соседу, подспудно проникала
в сознание карел. Весь уклад жизни ребольцев становился постепенно
финским. В волости ходила финская монета, многие крестьяне владе-
ш^фтшекой грамотой при том, что мало кто умел читать по-русски, пс
финским образцам осуществлялась мелиорация земель и создавались
хуторские хозяйства, даже одевались реболыды на финский лад и по
внешнему виду мало отличались «от соседа финна».271
шФесвитяниновС.М. ...,с. 10.
26"Тамже,с. 10-12.
270 Рабочие на лесных и сплавных работах получали от 1,3 до 1,65 руб. вдень.
{ЖуковЮ.А., КораблевН.А., Макуров ВТ.. Пулъкин М.В. Ребольский край... с. 12).
27Чамже,с. 10-14.
95

Аналогичные процессы происходили и в приграничных волостях
Беломорской Карелии, однако почти полное отсутствие
транспортных связей с российской стороны сильно сковывало развитие
обоюдной торговли. То же можно сказать и о приграничных волостях
Олонецкого уезда — здесь «сношения с Финляндией» имели более
скромные размеры. Крестьяне пограничных деревень Поросозерс-
кой волости покупали в приходе Иломанси губернии Куопио
предметы крестьянского обихода, сбывая туда рыбу, дичь, масло. Торговля
не носила столь систематического характера, как в Реболах, и
постепенно шла на убыль.272
В 1908 году губернатор Олонецкой губернии Н.В. Протасьев
совершил поездку через карельские волости Повенецкого уезда с
юго-востока на северо-запад и на всём протяжении пути отмечал
постепенное усиление финского экономического и культурного влияния
на карел. Приведём фрагменты из его рапорта. «За 110 вёрст от гор.
Повенца в селе Паданах, — пишет Протасьев, — впервые встречаются
финляндские товары, ввозимые контрабандой, но, как внешний
облик карел, так и характер построек, домашней утвари, упряжи,
предметов обихода — всё русского типа [...] Постепенно изменяя русский
тип, финская культура уже совершенно ясно выдвигается в характере
построек, во внутреннем обиходе домашней жизни, в платье
женщин, в упряжи и т.д., в селе Ругозере, отстоящем ещё на 115 вёрст на
северо-запад от села Падан, и, затем, уже достигает полного своего
развития в селе Реболах, и к югу вдоль всей финляндской границы,
по которой я проехал.»273
Существуют немногочисленные, но убедительные свидетельства
того, с каким интересом приграничные карельские крестьяне
относились к приметам нового в быту и жизни финских карел, как
близко к сердцу принимали они элементы модернизации в хозяйстве
соседей, свидетельства благоустройства и просвещённости их жизни.
«Финские карелы, — писал некий «русский карел» в 1908 году, —
намного опередили русских, хоть и живут совсем рядом. Хорошо
устроен быт финских карел. Везде школы, библиотеки, благодаря чему
большая часть народа грамотна. У них хорошо ведётся сельское
хозяйство, обрабатываются поля, высушиваются и засеваются болота,
процветает скотоводство, ремёсла, хорошие дороги. Всё это у
финских карел поставлено только потому, что у них распространена фин-
272 В 1910 году земские деятели отмечали: «Лет 20 тому назад в Иломанпы вывозилось
40-50 возов рыбы и 20-30 возов дичи, в настоящее время сбыт сократился больше, чем
наполовину и ограничивается низкими сортами рыбы. Привозится пудов 125 ржаной муки,
около 250 пудов соли.» (Материалы..., с. 359.)
273 Мероприятия, предпринятые Олонецким губернатором... - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 106/61, л. 7.
96

ляндская культура.»274 Житель деревни Паданы Григорьев, призывая
в своей статье усилить роль школы в пропаганде полезных знаний,
в просвещении населения, писал: «За примером далеко ходить не
надо, его можем позаимствовать у нашей соседки — Финляндии.
И правда! Финляндия, некогда бедный край, живёт лучше нас,
умело и бережно пользуясь силами природы... 275
Недосягаемым образцом и предметом восхищения для
российских карел было материальное и бытовое благополучие (сравнительно
с ними) карел Финляндии. Образцом для приграничного населения
Карелии стала даже антиалкогольная политика, проводившаяся в
Финляндии. Женщины села Реболы в своём приговоре против
винной лавки писали: «Спасите Реболы от лавки, "нравственной
смерти" Ведь в Финляндии это сделано и мы женщины гордимся
своими товарками —финками.»276 Олонецкий губернатор, препровождая
это прошение в Департамент полиции, отмечает, что это «один из
примеров того влияния на этот отдалённый край, которое на него
оказывает близлежащая Финляндия, f...] Характерна ссылка на
товарок-финок; из этого можно заключить, что карелы с интересом
следят за ходом общественной жизни финнов и стараются им
подражать».277 в другом месте, обосновывая необходимость проведения
железной дороги, губернатор высказывается ещё более
определённо: «Этот искони русский край [Повенецкий уезд. — М.В.]
несомненно тяготеет к Финляндии — с нами существует только
искусственная связь. Тамошняя культура находится в 40 верстах, а наша
на расстоянии 400 вёрст.»278 Современный исследователь,
проанализировав разнообразные контакты кемских карел с Финляндией,
констатировал, что «в экономическом плане Беломорская Карелия
больше тяготела к западному соседу, чем к русскому Поморью.»279 Ту
же мысль более лаконично выражали сами крестьяне, говорившие
так: «Без Финляндии жить не можем» «Кабы не Финляндия — с
голоду бы пропали».280
274Русский карел. Заметки карела// Олонецкие губернские ведомости, 1908, № 64, с. 1.
Нельзя не отметить в связи с приведенной цитатой, что, хотя эта характеристика и верна
в целом, различия между разными регионами Финляндской Карелии были весьма
значительны.
215Григорьев. Паданское сельско-хозяйственное общество // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1907, № 22, с. 17.
27бНАРК,ф.1,оп. 1,д. 102/2, л. 11 Зоб, 114.
277НАРК,ф.1,оп. 1,д. 102/2, л. 116, 11 боб.
27ЬМероприятия, предпринятые Олонецким губернатором... - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 106/61,
л. 24.
274Вазегский Д.В. Экономические связи..., с. 14.
280Бубноеский М.И. Контур Архангельской Карелии..., 1915, JVg 1, с. 17
97

* * *
Казалось бы, пример Ребольской «экономической зоны» должен
был вдохновить местные власти — ведь им наглядно был показан
путь, следуя которому они могли бы постепенно добиться развития
края. На возможность создания экономической кооперации с
Финляндией указывали и местные деятели. Например, в «Известиях
Архангельского общества изучения Русского Севера», в статье, прямо
посвященной анализу развития Беломорского края и Финляндии,
говорилось: «Промышленное развитие Финляндии, с одной
стороны — даёт нам ценный пример тому, как можем и должны
использовать мы свою "пристоличную пустыню" [автор имеет в виду
Беломорский край. — A/.Ä], а с другой — связано с повышением в Финляндии
покупательской и потребительской способности, в удовлетворении
которой Беломорский край может и должен бы играть не последнюю
роль, приняв меры в виде путей сообщения к экономическому
общению со смежным краем. И едва ли исследование уже наличных
естественных путей сообщения не даст возможности сделать теперь же
первые шаги на пути к возникновению и развитию экономического
общения Финляндии с Беломорьем...»281
Формально кооперация с Финляндией не была бы чревата
политическим отрывом карельских земель от России, поскольку
Финляндия сама тоже была частью империи. Оба региона — и Финляндия и, в
будущем - процветающая Карелия, оставались бы в составе России,
являясь при этом её наиболее развитыми частями. Однако именно
такой поворот событий более всего страшил имперских деятелей. Ведь
по неофициальной классификации российских инородцев,
сложившейся в умах «властей предержащих» (см. главу 1, раздел 1.3), финны
(наряду с поляками) занимали почти маргинальные позиции,
считались признанными «врагами» империи и, более того, угрозой её
целостности.282 В правых изданиях, которые считали своей привилегией
прямо высказывать те суждения по национальному вопросу, которые
т *** Беломорский край и Финляндия // Известия Архангельского общества изучения
Русского Севера, 1910, № 3, с. 5-6. По предположению П. Кауппала, автором этого
исследования был скрывшийся под обозначением *** крупнейший специалист по вопросам
Русского Севера А.В. Журавский (1882-1914) (Kauppala Pekka, Vituchnovskaja Marina ..., с. 63).
Указанные проблемы анализируются и в других работах Журавского: Журавский А.В.
Европейский Север. К вопросу о прошлом и грядущем его быта. Архангельск, 1911; ibid.
Приполярная Россия в связи с разрешением общегосударственного, аграрного и финансового
кризиса. Архангельск, 1908.
282 См. об этом: Витухновская М. Бунтующая окраина или модель для подражания:
Финляндия глазами российских консерваторов и либералов второй половины XIX начала XX
веков // В сб.: Многоликая Финляндия Образ Финляндии и финнов в России. Науч. ред.
A.R Цамутали, О.П. Илюха, Г. М. Коваленко. Великий Новгород, 2004, с. 89-142.
98

не смели открыто озвучивать власти, встречались, например, такие
пассажи: «...такая застарелая болячка, как вопрос финляндский»
угрожает «гангренозным заражением всему нашему северу...».283
Соответственно, благотворное экономическое влияние Финляндии на
приграничные карельские районы отнюдь не радовало, а, наоборот,
тревожило как местных, так и столичных представителей власти.
Об этой опасности неоднократно писал в различные петербургские
инстанции олонецкий губернатор Н.В. Протасьев. Он подчёркивал,
что «преимущество Финляндии даёт отсутствие в Олонецкой
губернии удобных путей сообщения и происходящий от сего застой в
промышленности и дороговизна всех жизненных продуктов»,
которые карелам дешевле и удобнее приобретать за западной границей.
Губернатор считал необходимым экономически переориентировать
карел с Финляндии на Россию, «поднять благосостояние сельского
населения Олонецкой губернии вообще и в частности корельского
и тем устранить зависимость его от Финляндии в экономическом
отношении...», «привязав» карел к центральным областям страны
железной дорогой, которая «закрепила бы этот край к России путём
экономического завоевания...»2»4 Иными словами, Протасьев, как и
многие его единомышленники, включая и горячо интересовавшегося
«карельским вопросом» П.А. Столыпина, предлагал усилить
российскую экономическую экспансию в Карелию в противовес финской.
Тому, как осуществлялись и к каким результатам привели попытки
экономически переориентировать карел на Россию, посвящена
пятая глава нашего исследования.
3. Беломорская и Олонецкая Карелии:
сравнительный анализ
Ни Финская, ни Российская Карелии не являлись в
экономическом отношении однородными регионами. Различия между
уездами и волостями Российской Карелии были связаны как с их
природно-климатическими условиями и особенностями
исторического развития, так и с более частными обстоятельствами — удобством
дорожной сети, близостью или удалённостью крупных
промышленных центров, размерами крестьянских земельных и лесных наделов,
и т.д. Однако особенно отчётливый «водораздел» проходил между
двумя регионами — Беломорской (Архангельской) и Олонецкой Ка-
283По окраинам /7 Московские ведомости, 31.5.1908, с. 1.
284 О деятельности организации «Союза Архангельских карел»... - HA PK, ф. I, on. 1,
Д. 102/1, л. 33.
99

релиями. Архангельским карелам жилось намного тяжелее, чем их
олонецким собратьям, и причин этому было несколько. Обозначим
здесь лишь основные.
Нами уже отмечалось, что Архангельская губерния по площади
была самой большой в Европейской России, и регион, населённый
карелами, располагался на её западной периферии. Карелы составляли
лишь пять процентов всего населения губернии,285 тогда как в
Олонецкой губернии, где населения было меньше в 6,5 раз,286 карелы
составляли по переписи 1897 года более шестнадцати процентов всех
жителей.287 Вполне понятно, что небольшое и, так сказать, беспроблемное
инородческое меньшинство не обращало на себя специального
внимания властей огромной и весьма пёстрой по составу населения
Архангельской губернии. Редкие губернаторы добирались до
карельского медвежьего угла и лично знакомились с ситуацией в этом дальнем
регионе. Бездорожье ещё более препятствовало возможности изучить
этот край. Так, отсутствие интереса к Беломорской Карелии и её труд-
нодоступность привели к тому, что она оказалась одной из наименее
исследованных областей Российского Севера, даже по сравнению с
Олонецкой Карелией. Изданный в 1908 году небольшой справочник,
посвященный Архангельской Карелии, констатировал, что
«существующая на русском языке литература об экономическом положении,
бытовых особенностях и культурном уровне архангельских карел
отличается, в особенности по сравнении с финляндскою литературою о
карелах, крайней скудностью...»288 Архангельский губернатор В.И. Со-
сновский отмечал в своём отчёте за 1908 год, что отсталость
Архангельской губернии в экономическом и культурном отношении
объяснялась тем, что «до сего времени заботы правительства о нашем Севере
страдали отсутствием планомерности, носили по большей части
случайный характер и отличались непостоянством...»289
Между тем проблем в крае хватало, и в большой степени они были
связаны с особенностями поземельных отношений, ибо, как и в
Олонецкой губернии, подавляющую часть населения Беломорской
Карелии составляли крестьяне. Однако даже на фоне отнюдь не
благополучной ситуации в Олонецкой Карелии, положение архангельских
карел было тяжёлым. Здесь царило малоземелье — если в Олонецкой
Карелии на двор приходилось в среднем 7,2 десятины земли, исполь-
285 В Архангельской губернии в 1913 году проживало всегоМ83 500 человек, число карел
было чуть больше 25 тысяч. \
286 Площадь Архангельской губернии в 1913 году составляла у42 ты. кв. вёрст, а площадь
Олонецкой губернии- 112 тыс. кв. вёрст (Россия 1913 год. Статистико-документальный
справочник. СПб., 1995, с. 11-12).
287Покровская И.Л. Население дореволюционной Карелии..., с. 100.
2КЬ Архангельская Карелия...., с. 1.
289Всеподданнейший отчет... - РГИА, ф. 1284, оп. 194, 1909, д. 82, л. 3.
100

зусмой в хозяйственных целях (усадьба, постоянная и подсечная
пашня, сенокос), то в Кемском уезде на крестьянский двор прьходилось
лишь 5 десятин полевых угодий и 0,5 десятины расчисток.390
Поскольку подсечное земледелие в крае было совершенно запрещено,
расчищать новые земли здесь тоже не представлялось возможным.
Малоземелье усугублялось в этом районе неурегулированностью земельного
вопроса. Если в Олонецкой губернии пореформенное межевание
хоть поздно, но было проведено, то в Кемском уезде по указу от 1870
года выдача владенных записей была отложена на неопределённый
срок (см. об этом раздел 1.4 настоящей главы). «Окончательное зе~
мельное устройство, — писалось в обзоре по Кемскому уезду, — здесь,
как и во всей Архангельской губернии, не введено: земли крестьян и
казённые не размежёваны, выгонов нет и пастбищами пользуются в
казённых лесах. Лесными участками население такхсе не наделено,
а пользуется лесом из казённых дач на льготных условиях, за особо
установленный лесной налог»291
Крайнее малоземелье и путаница в поземельных отношениях в со-
четании>сляжёльш.се.верным климатом приводили к тому, что своего
хлеба в этой местности хватало лишь на несколько месяцев в году.
Чиновник по крестьянским делам Кемского уезда констатировал:
«Земледелие в Кемском уезде не развито по недостаточному
количеству для этого культурных надельных земель для разработки и
дороговизны самой разработки таковых. Получаемого местного урожая,
при самых благоприятных условиях, достаточно на продовольствие
населения не более как на 3—4 месяца... ш Кемский уездный
комитет о нуждах сельского хозяйства отмечал: «Земледелие ведётся здесь
без всякой системы. На одном и том же поле сеется 2—3 и более лет
подряд один и тот же хлеб (главным образом ячмень) и затем это поле
оставляется под пар на лето. ...орудия обработки почвы крайне
примитивны... Здешнее бессистемное хозяйство [...] ведёт почву к
быстрому истощению.»293 Даже на фоне весьма неразвитого олонецкого
земледелия Кемский уезд выделялся особенно низкими урожаями.
Если в Петрозаводском и Олонецком уездах среднегодовой сбор
зерна в расчёте на душу населения доходил до 63% по отношению к
минимальной норме потребления, а в.Повенецком уезде он составлял
47%, то в Кемском уезде эта цифра уже понижалась до 31 %.294
По уровню развитости скотоводства Беломорская Карелия не
намного отставала от Олонецкой — оба региона отличались одина-
Подсчитано по: История Карелии..., с. 249.
Голубцов И..., с. 101.
Ульяновский В. Карелия и Поморье..., с. 6.
Цит. по: Голубцов И..., с. 101.
История Карелии..., с. 260.
101

ково невысокими показателями. В обоих случаях причиной
слабого развития скотоводства служил острый недостаток кормов и
невозможность расширить луговые угодья. В Беломорской Карелии
скотоводство почти вовсе не имело товарного характера, — в работе
1908 года по Архангельской Карелии говорится, что «продукты
скотоводства в карельских волостях идут почти исключительно на
местное потребление. Только некоторые из крестьян южной Карелии
занимаются выделкой масла по финскому способу и продают его в
Финляндию...»295 И в этом отношении Олонецкая Карелия
опережала Беломорскую — по данным начала XX века здесь около половины
крестьянских дворов в той или иной мере торговали молоком и
молочными продуктами.296
Конечно, отставание Беломорской Карелии от Олонецкой во
многом объяснялось различными условиями хозяйствования и
чрезвычайно невыгодной для крестьян системой поземельных
отношений. Однако было ещё одно, очень существенное
обстоятельство, усугубившее отсталость Беломорской Карелии — в этом крае
никогда не было введено земское самоуправление. Дискуссия о
возможности и необходимости введения земства в Архангельской
губернии растянулась на пятьдесят лет, вопрос много раз обсуждался в
высших сферах, законопроект о введении земства в Архангельской
губернии в 1913 году даже прошёл через Государственную Думу —
однако был отвергнут Государственным Советом.297 Основные
аргументы против введения земства в кратком перечислении выглядели
следующим образом:
«1. Архангельская губерния слишком малонаселена и бедна
общественно-культурными силами.
2. Крестьяне, обладая, сравнительно с общей площадью, малым
количеством земли, не будут заинтересованы в земском хозяйстве.
3. В Архангельской губернии нет дворянства — основы Земского
Положения 1890 г.; вообще, частное землевладение там незначительно.
4. Весь земский, бюджет ляжет своей тяжестью на казённые земли.
5. Климатические и географические условия являются
препятствием правильному ведению земского хозяйства.»298
295Архангельская Карелия.... с. 28
296История Карелии..., с, 263.
2i>7 истории попыток введения земства в Архангельской губернии посвяшено несколько
публикаций, одна из наиболее подробных - Петров М. Вопрос об Архангельском земстве в
законодательных палатах // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера,
1913, №7, с. 291-304. М. Петров отмечает, что одним из противников введения земства в
Архангельской губернии был К.П. Победоносцев, отзывавшийся о крестьянах
Архангельской губернии как о людях недисциплинированных и склонных к самостоятельным и
самодеятельным выступлениям.
2**Тамже,с.298.
102

Не вдаваясь в суть дискуссии о земстве в Архангельской
губернии, скажем лишь, что сторонники земства находили убедительные
контраргументы, однако так и не смогли переломить консервативно
настроенного большинства Государственного Совета. Один из
участников дискуссии справедливо отмечал, что противниками земства
руководил «просто страх перед мыслью о демократизации
существующего земельного избирательного права», то есть, фактически,
страх перед народным представительством.299 Земство так и не было
введено в Архангельской губернии, и тем самым этот край, в том
числе и карельские регионы, был и в дальнейшем лишён возможности
решать свои проблемы с помощью местного самоуправления.
Губернатор В.И. Сосновский, бывший сторонником земства несмотря
на свои правые взгляды, с горечью отмечал в своём отчёте, что без
земства «всё местное хозяйство ведётся устарелыми
административными учреждениями - губернским и уездным распорядительным
комитетами и приказом общественного призрения с больничными
советами.»300 Проехавший в 1913 году почти всю Карелию учитель
М.И. Бубновский констатировал: «В настоящее время Олонецкая
Карелия, благодаря земству, имеет хорошие трактовые и
просёлочные дороги, больницы, фельдшерские, акушерские и ветеринарные
пункты, много благоустроенных школ, агронома и т.п., одним
словом, Олонецкая Карелия развивается и процветает, между тем
Архангельская Карелия находится в том же болотном состоянии, что и в
седую старину»301
Сравнение двух частей Российской Карелии могло бы служить
наглядной иллюстрацией того, насколько благотворным было
влияние земства и его институтов там, где они существовали.
Олонецкая Карелия многими улучшениями и нововведениями, элементами
благоустройства жизни была обязана активности земских деятелей,
их планомерной и деятельной работе. Финансовая база олонецкого
земства постоянно росла благодаря обложению значительных
казённых земельно-лесных владений. Затраты земств Олонецкой губернии
увеличились с 1875 по 1905 год почти в десять раз. В начале XX века
расходы уездных земств по «производительным» статьям на душу
населения (4 рубля) превышали общероссийский уровень в два раза.3"2
Земства занимались образованием, здравоохранением, помощью
сельскому хозяйству, дорожным делом, статистикой, благотворитель-
299Петров M..., с. 303.
31)0 Всеподданнейший отчёт о состоянии Архангельской губернии... РГИА, ф. 1284.
оп. 194, 1909, д. 82, л. 23.
^Бубновский М.И. Контур Архангельской Карелии..., 1914, № 13, с. 402.
302В 1875 году эта сумма составляла 173,2 тыс. руб., а в 1905 году - 1,7 млн руб. (История
Карелии..., с. 253.)
103

ностью и ещё целым рядом важнейших дел, и во всех этих областях
жизни добивались больших или меньших сдвигов.
Земские агрономы консультировали крестьян, устраивали
показательные участки, проводили курсы, распространяли
усовершенствованные орудия труда, организовывали ознакомительные поездки для
крестьян в Финляндию. Однако попытки земцев помочь крестьянам
развить интенсивное хозяйство упирались во многие объективные
факторы, о которых мы уже говорили (см. раздел 1.4 настоящей
главы). Поэтому наибольших успехов земство добилось в области
народного образования и здравоохранения. Достаточно сказать, что число
народных школ в Олонецкой губернии выросло с конца 1860-х по
конец 1890-х годов почти в три раза, а количество учащихся в них — в
шесть раз. В самом конце XIX века Олонецкое земство одним из
первых в России поставило целью введение всеобщего начального
обучения.303 Земская статистика не выделяла национальные регионы,
поэтому мы не имеем «чистых» данных по карельским волостям, однако
можем пользоваться сведениями о трёх уездах, частично (в большей
или меньшей степени) заселённых карелами.304 По этим данным, в
Петрозаводском уезде в 1907 году одна школа приходилась на 553,5
жителей, в Олонецком уезде— на 588, а в Повенецком уезде— на
376,9 человек305. В 1907— 1909 годах в трёх уездах Олонецкой губернии,
населённых карелами, было открыто 62 новых школы.306
В карельских же волостях Кемского уезда одна школа
приходилась на 964 жителя. Резко различались губернии и по качеству
учебных заведений: из 26 школ Беломорской Карелии девять были
церковно-приходскими и одна — школой грамоты.307 Положение со
школьным делом в этом регионе было даже хуже, чем в русском
Поморье, составлявшем также часть Кемского уезда Архангельской
губернии. Здесь при сравнительно меньшем населении (чуть более 20
тысяч) количество школ было больше (31). Помимо всего прочего, и
в существующих карельских школах были заполнены далеко не все
вакантные места — из-за бездорожья многие потенциальные ученики
не могли добраться до школы, а, кроме того, школьникам нередко
не давала закончить учёбу необходимость помогать родителям по
^Вопрос о всеобщем начальном обучении рассмотрело в 1895 году Олонецкое
губернское земское собрание, которое постановило приступить к разработке плана школьной сети
в губернии, (см. Илюха О.П. Отношение карелов Олонецкой губернии к школе..., с. 43.)
304 По переписи 1897 года в Повенецком уезде карелы составляли 50% населения, в
Петрозаводском - 22% и в Олонецком - 72% всех жителей (Илюха О.П. Проблемы развития
народного образования..., с. 9).
305 Подсчитано по: Отчёт о состоянии народных училищ Олонецкой губернии за 1907 год.
Петрозаводск, 1908.
шИлюха О.П. Проблемы развития народного образования..., с. 16.
307 Архангельская Карелия..., с. 68.
104

хозяйству. Поэтому лишь малая часть поступивших в школы
дотягивала до их окончания. Во всех карельских школах Кемского уезда в
1905 - 1907 годах начало учиться в общей сложности 789 детей,
выбыло за время обучения 457 человек и только 154 ученика закончили
школы.30* В Олонецкой губернии проблема отдалённости школ
решалась с помощью интернатов, которые назывались тогда ночлежными
приютами. Начиная с 1904 года губернское земство приняло на себя
их финансирование на паях с уездными земствами, и к 1907 году в
Петрозаводском, Олонецком и Повенецком уездах было
соответственно 14, 11 и 28 приютов.309
Активно развивало олонецкое земство и здравоохранение— за
всё время его работы число врачей в крае увеличилось в три раза. По
данным на 1909 год только в карельских волостях Петрозаводского
уезда (здесь проживало 17 600 человек) было восемь фельдшерских
пунктов и два приёмных покоя, в карельских волостях Олонецкого
уезда (28 500 человек) - восемь фельдшерских пунктов и три
больницы, и в карельских волостях Повенецкого уезда (13 000) — десять
фельдшерских пунктов и три больницы. То есть в карельских районах
губернии один фельдшерский пункт приходился в среднем на 2300
человек; кроме того, почти 60 000 карел Олонецкой губернии
обслуживало восемь врачей, которые вели приём либо в больницах, либо в
специальных приёмных покоях,110 и 18 повивальных бабок. В
губернии создавалась ветеринарная и агрономическая службы, всего было
восемь ветеринарных участков, а в Олонце, центре Олонецкой
Карелии, даже располагалась ветеринарная лечебница.311
На этом фоне ситуация с врачебным делом в Беломорской
Карелии выглядела ужасающей. На весь край с населением в 25 тысяч
человек имелось только три фельдшера и две повивальные бабки. Если
учесть огромные расстояния между поселениями и бездорожье,
можно понять, что основная часть населения оставалась практически без
медицинской помощи. Ещё хуже обстояло дело с врачами — четыре
карельских волости обслуживал один врач, проживавший в Кеми, а
на остальные девять волостей полагался ещё один врач, который
должен был квартировать в селе Кереть, но к 1908 году и эта должность
была вакантной.
Одним из наиболее ярких примеров земской деятельности в
Олонецкой Карелии было строительство дорог. Конечно, обеспе-
тТам же, с. 72.
309 Участие губернского земства в расходах на народное образование в 1907 г. // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1908, № 24, с. 10.
3,0 Подсчитано по: Памятная книжка Олонецкой губернии на 1909 год Петрозаводск. 1909,
с. 149, 151, 152, 154.
311 Там же, с. 155,157,158.
105

чить все потребности региона в транспортных сообщениях земство
было не в силах, но делало всё, что было в его возможностях.
Например, Повенецкое уездное земство с 1876 по 1902 год
проложило в своём уезде до 700 вёрст новых грунтовых дорог.312 В 1908 году
олонецкий губернатор рапортовал министру внутренних дел о том,
что ещё лет 10—12 назад вся западная часть Повенецкого уезда была
лишена более или менее нормальных колёсных дорог, это были
конные и пешие тропы, население носило на спине даже мешки с
мукой. Повенецкое земство двинуло это дело вперёд, и теперь вполне
удовлетворительные колёсные дороги «кольцом окружили весь уезд
и прорезали его поперёк в главных направлениях.»313
В Беломорской Карелии, между тем, ситуация с путями
сообщения была чудовищной. Если в карельских районах Олонецкой
губернии лишёнными дорог оказалось в среднем 54,9% всех
селений, то в Беломорской Карелии потребность края в дорогах была не
удовлетворена на 88%. «За исключением северного участка
устроенной в 1879 году Олонецким земством грунтовой почтовой дороги
с города Повенца на посад Суму, в Кемском уезде до 1908 года не
было никаких других колёсных летних трактов,» — констатировало
местное издание.314
Сами беломорские карелы отчётливо осознавали тяжесть
своего положения в сравнении с олончанами. В августе 1908 года
новый земский начальник IV участка Повенецкого уезда B.C. Диа-
нов представил губернатору Н.В. Протасьеву подробную справку о
жизни и настроениях населения своего участка. В этой справке, в
частности, сообщается, что её автор расспрашивал карел - жителей
Ребольской и Поросозерской волостей о том, кто населяет
соседний Кемский уезд, хуже или лучше там живёт население и по какой
причине. Земский начальник сообщает, что «о кемских карелах ре-
больские говорили даже с сожалением и участием к их положению.
[...] По словам крестьян кемские карелы живут в крайней бедности,
нищете и невежестве и никто к ним на помощь не приходит.» На
вопрос автора записки о причинах этого ребольцы сообщили, что
«бедность и невежество их происходит от того, что там нет земства и
что нет у них защитников и что земских начальников там нет (надо
сказать, — поясняет автор записки, — что здешние карелы земскими
начальниками считают также [...] доктора, агронома, учителя, члена
управы и т.д.), а есть какие-то крестьянские, которых никто и
никогда не видал и доступ к последним невозможен.» Это объяснение
земский начальник слышал в разное время и от разных лиц, даже
3,2Материалы..., с. 146.
313 Мероприятия, предпринятые Олонецким губернатором... - HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 106/61, л. 9.
3,4 Архангельская Карелия..., с. 40.
106

от паломников в Соловецкий монастырь, которые «сами наблюдали
жизнь кемских карел.»315
Власти предержащие прекрасно понимали, что именно
экономическая ситуация в крае, те тяжёлые условия, в которых оказались
беломорские карелы, жившие «в крайней бедности, нищете и
невежестве» по сравнению не только с финскими, но и с олонецкими
карелами, могли привести к окончательному отчуждению этого края от
России и ориентации его на Финляндию. Тот же земский начальник
писал об этом в своём рапорте: «Вот, кажется, та причина,
вследствие которой замечено [...] тяготение кемских карел к Финляндии и
сравнительная лёгкость пропагандирования среди них панфиннизма
и лютеранства.»316
Итак, в период модернизации, когда Финская Карелия намного
обогнала соседние российские регионы по уровню экономического
развития, активизировался интерес и тяготение российских карел к
Финляндии. На фоне собственного хозяйственного расстройства
Великое княжество и его восточные регионы становились для
российских карел всё привлекательнее. Благоустроенная жизнь их
соплеменников наглядно демонстрировала, каким мог бы стать их собственный
край без мелочной государственной опеки, с другими жизненными
установлениями и законами, а возможно, и под непосредственным
руководством финских властей. «В Финляндии карелы всюду видят
следы благоустройства жизни, — с беспокойством отмечалось в статье
начала века, — а вернувшись домой, в свою Карелию, только терпят
лишения да недостаток, а это, в свою очередь легко приводит к
критике своих порядков и недовольству.»317 Приводило это не только к
критике и недовольству, но и к отторжению карел от русских
властей, неспособных благоустроить их жизнь, и к подспудному желанию
идентифицироваться с «финскими братьями». Так социоэкономи-
ческий «разлом» активизировал сепаратистские настроения, стал
катализатором процесса этно-национальной самоидентификации и в
конце концов стал благоприятным фоном для зарождения
собственного карельского национального движения.
315Мероприятия, предпринятые Олонецким губернатором... -HA PK, ф 1, оп. I, д. 106/61, п. 56.
316 Там же.
317 N. Вокнаволоцкий приход. (К вопросу о современном состоянии карельских
приходов) // Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №5, с. 139.
* 107

Глава 3
Империя перед вызовом
«панфинской пропаганды»
1. Первые шаги карельских национальных
активистов
S Первые проявления «панфинской агитации»
повились в Беломорской Карелии в последней четверо
и XIX в. Именно в это время активисты панфинской
Идеи, относившиеся к Российской Карелии как к «ир-
реденте», отторгнутому куску единой финской земли,
стали всё чаше посещать карельские регионы России,
пытаясь на практике претворить в жизнь свою мечту —
приблизить ирреденту к метрополии. Одновременно
с многосторонним изучением Российской Карелии,
фиксацией народных традиций и фольклора финские
путешественники выясняли уровень благосостояния
и развития карел, их нужды и потребности, а также
нащупывали те каналы, по которым легче всего было
бы распространять среди карел финское культурное и
идеологическое влияние во избежание их
русификации. Основным объектом финских активистов была
Беломорская Карелия, край, слывший заповедником
)финско-карельского фольклора, наиболее близкий
|финнам^о_язь1ку и, кроме того, находившийся на
/далёкой российской периферии (см. об этом: гл. 2,
раздел 3). В уже упоминавшейся книге Аугуста
Вильгельма Эрвасти автор предупреждал финских активистов,
что Российская Карелия нуждается в
незамедлительной помощи, иначе будет слишком поздно. Эрвасти
предлагал выбрать два направления такой помощи:
первое — добиваться узаконения разносной торговли
карел в Финляндии, и второе — развивать и углублять
просветительское влияние финляндцев на карел.318
Финляндские активисты сосредоточились на втором
из этих направлений.
318 Ervasti A. W. Muistelmia matkalta Venäjän Karjalassa..., с. 212-214. :

Одновременно с оформлением ядра финляндских активистов,
готовых вести борьбу за приближение ирреденты к метрополии,
начала формироваться группа националистически мыслящих карел,
имевших отчётливо профинскую ориентацию. Её основу составляли
карельские разносные торговцы-коробейники, являвшиеся живой
связкой между карельскими регионами и Финляндией, впитавшие
в себя как традиции карельской крестьянской культуры, так и
культурные основы финского социума. Путешествуя из одного финского
населённого пункта в другой, коробейники наблюдали за
модернизирующейся Финляндией, сопоставляли уровень жизни финских и
карельских крестьян, — и чаще всего эти сравнения были не в пользу их
родных мест. О жизни и нравах коробейников писал один из местных
священников: «Финский язык сроден им, а так как они по торговым
и промысловым делам подолгу живут в Финляндии, то по
необходимости изучают его, а потому свободно и говорят на нём, знакомятся
с финляндскими обычаями и верованием и во всём почти делаются
финляндцами».31* Однако в массе коробейников не укоренялись
далеко идущие нащонзльнь^проекты, — их потребности были связаны
в основном с нехитрыми задачашни^-бианеса. Коробейники прежде
всего хотели как следует овладеть финской грамотой, от этого
напрямую зависел успех их предпринимательства. Сохранились
высказывания об этом карел, зафиксированные учителем М.И. Бубновским,
совершившим летом 1914 года путешествие по Беломорской
Карелии. Например, крестьяне одной из деревень Кондокской (Kontokki)
приграничной волости (ныне на месте сёл Кондокской волости
находится город Костомукша /Kostamus/) говорили путешественнику:
«Финскую грамоту нам надо. Нас ходит в Финляндию человек
триста. Кто грамоту знает, тот срабатывает больше».31" В другом
источнике так говорилось о жителях Вокнаволока: «Необходимость подолгу
жить в Финляндии приводит карел к тому, что знание финского языка
является для них насущной потребностью, ибо без знания финского
языка карел в Финляндии не может сделать ни шагу, ни заработать
даже ни одного пенни...»321
В 1880-х годах из массы коробейников стали выделяться
карельские купцы, происходившие как правило из деревень Беломорской
Карелии, начинавшие как коробейники, но позже правдами и
неправдами (часто путём женитьбы на финках) перебиравшиеся на
постоянное жительство в Финляндию. Там они зачастую
основывали свои торговые предприятия. Эти люди не прекращали своей
связи с родными местами, где, как правило, у них оставалось мно-
М-вЛ. Секта «Ушковайзет» // Архангельские епархиальные ведомости, 1896, № 11, с. 327..
*Бубноеский М.И Контур Архангельской Карелии..., с. 17. •'
N. Вокнаволоцкий приход..., с. 139.
109

го родни и близких. Их живо волновала судьба родины, положение
которой выглядело особенно несчастливым в сравнении с
процветающей Финляндией. Вместе с тем эти люди ощущали себя частью
финского социума, овладевали финскими культурными
традициями и, таким образом, оказывались людьми с как бы двусторонней,
финско-карельской ментальностью. Именно эти карельские купцы,
жившие в Финляндии, и стали основной пружиной, мотором всей
последующей национальной деятельности на территории Русской
Карелии — той деятельности, которая получила в России название
«панфинская пропаганда».322
Показательна в этом смысле непосредственная связь между
вдохновенными писаниями и деятельностью идеолога панфин-
ской идеи Эрвасти и формированием личности отца
карельского национального движения, ухтинского крестьянина,
впоследствии — коробейника и купца Павла Афанасьева (Пааво Ахавы).
В 1885 году тринадцатилетний Афанасьев в родном селе Ухта (Uhtua;
с 1962 года — Калевала) встретился с двумя купцами,
рассказывавшими о Финляндии и давшими мальчику для прочтения книгу Эрвасти
«Воспоминания о поездке в Русскую Карелию». По воспоминаниям
самого Ахавы, он в это время уже начинал осознавать родство
финнов и беломорских карел, однако^книга Эрвасти дала важный толчок
его идейному формированию как национального деятеля, вселила
страх перед русификацией Карелии. С этих пор началась совместная
работа Эрвасти и Ахавы,323 их поездки по карельским районам,
доставка в Беломорскую Карелию финских книг.324 Очевидно, именно
их усилиями в 1889 году в селе Ухта была основана на средства
отдельных карел (скорее всего, коробейников) финская библиотека.325
Библиотека, правда, смогла продержаться всего одно лето — уже осе-
нью местные власти признали её «опасной» и закрыли.
История зарождения карельского национализма и формирования
его деятелей типична для истории национализмов «молодых наций».
Знакомясь с тем, как шло оформление белорусского, украинского,
питовского, латышского и т.д. национальных движений, мы каждый
раз обнаруживаем, что питательной средой для них являлись
национальные центры и деятели соседних «старых наций», противостояв-
322 История и содержание этого движения изложены в исследовании: Ranta Raimo. Vienan
karjalaisten liitosta....
323 Один из сподвижников Эрвасти, Хьяльмар Базильер вспоминал, как однажды тот
прислал к нему в Петербург Афанасьева с такой запиской: «Позаботься о мальчике. Сделаем-
ка из него ухтинского писаря!» (Basilier Hj. Sananen A.W. Ervastista ja hänen matkoistaan//
В кн.: Ervasti A. W. Muistelmia matkalta..., с. 12).
324 См. об этом: Nygärd Toivo. Itä-Karjalan pakolaiset 1917-1922. (=Studia Historica
Jyväskyläensia 19). Jyväskylä, 1980, с 27.
325 См. об этом: Karjalan kirja. Под ред. Iivo Härkönen. Porvoo - Helsinki, 1932, с 698.
110

ших русскому имперскому центру.326 Так, белорусские национальные
деятели были тесно связаны с Польшей и зачастудЬ являлись
выходцами из польской шляхты; «воображаемым Отечеством» для них
было Великое княжество Литовское. Первые газеты на белорусском
языке выпускались в Вильно.327 История складывания белорусского
национализма вообще, на наш взгляд, наиболее близка аналогичным
карельским сюжетам, как по умедленным темпам развития и
незначительной интенсивности (оба национальных движения достигли
фазы «1Цлиш1Гв1^ачалеХК века), так и по отношению к ним
имперский власти, склонной до поры до времени "целиком игнорировать
соответствующие «вопросы». Петербург, как отмечает Теодор Вике
(Theodore R. Weeks), «не уделял белорусам особенного внимания,
поскольку почти всегда белорусский вопрос заслоняли более жгучий
еврейский и польский вопросы.»328 Так же и «карельский вопрос»
постоянно находился в тел и финского. Оба «малых народа»
рассматривались находившимися в оппозиции друг к другу «старыми нациями»
как объект национального влияния и будущий кандидат на
пополнение своей «большой нации» («большая русская нация», «большая
польская нация», «большая финская нация»).
До первой русской революции деятельность финских и карельских
активистов не могла принести серьёзного результата — все их усилия
наталкивались на отсутствие в России основных гражданских свобод.
Однако некоторые попытки, включая уже упомянутую нами
библиотеку, всё же были предприняты- Так, одним из важных направлений
просветительской работы в Карелии стало создание деревенских
школ, проводивших обучение финской азбуке и письму.
Предпосылкой для создания финских школ являлась прежде всего потребность
самих карел знать финскую грамоту — особенно в приграничных с
Финляндией местностях. Инициатива по созданию в Русской
Карелии финских школ была проявлена коробейниками. Например,
создателем первой из известных нам финских школ в Карелии стал в
1875 году местный крестьянин из деревни Каменное озеро (Kivijärvi)
Алексей Лесоев (или Олексей Юаккони), чьи сыновья были
разносными торговцами, выучили в Финляндии язык и помогали отцу с
организацией обучения. Школа Лесоева, по сообщению дочери
одного из учеников, располагалась в его собственной избе, действовала
326См., например: Кагтелер AHdpegc^ssSMn ~мгадондциональная империя..., с. 166-170.
327 Из неопубликованного доклада А.Д. Тройского «Белорусский национализм начала XX в.:
попытка анализа явления», на Международной научной конференции в Казани «Имперские
национальные модели управления: российский и европейский опыт», 12-13 мая 2006 года.
^Викс Теодор Р. &Мы» или «они»? Белорусы и официальная Россия, 1863-1914//
Российская-империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: антология. Сост.
П. Верт, П.С. Кабытов, А.И. Миллер. М., 2005, с. 590.
111

по воскресным дням, и в ней мальчики и девочки занимались
вместе. Учили финскому алфавиту, учебников не было. Школа закончила
своё существование в 1878 году.32*
Почти через десятилетие в Каменном озере вновь открылась
финская школа, тоже стараниями местных крестьян. Здесь учили уже не
только чтению, но и счёту, письму и пению. Учительницами были
местные грамотные девушки. Как и прежде, была прислана помощь из
Финляндии — из Турку, где торговали каменноозерские коробейники, через
Оулу переслали учебные пособия, однако на подводы со школьными
принадлежностями напали грабители, идо Каменного озера они
недошли. Впрочем, и этой школе не был уготован долгий век - уже через год
tOHa была закрыта российскими властями во избежание усиления
финского влияния. Вместо неё была в том же году открыта русская школа, для
которой даже было построено специальное здание.330
Несмотря на провал всех просветительских начинаний,
совместная работа карельских и финских активистов продолжалась.
В 1896 году заинтересованные лица собрались в финском селе Антреа
(в настоящее время - Каменногорск на территории России) и
разработали план духовного соединения российских карел с
Финляндией. В соответствии с этим планом в приграничных районах
Финляндии следовало начать просветительскую работу, которая постепенно
должна была распространиться по ту сторону границы. Например,
в приграничных волостях следовало создавать пункты раздачи и
продажи финских книг В карельских регионах предполагалось
осторожно распространять финскую культуру и национальное
сознание, приучать молодёжь читать финские книги и газеты, создавать
условия для детей учиться в финских школах.331 Эти планы не могли
быть реализованы вплоть до первой русской революции, ибо каждое
из финских начинаний натыкалось на сопротивление российских
властей и отсутствие законных возможностей их воплощения. Так,
на запрос о возможности организации библиотеки в Олонце власти
ответили отказом. Единственно что удалось карельским и финским
активистам — создание в 1898 году частного почтового сообщения
между карельским Вокнаволоком и финским Суомуссалми.332 Однако
программа, составленная в Антреа, оказалась востребованной чуть
позже — в годы первой русской революции, когда в стране появились
демократические свободы, которые дали финляндцам возможность
действовать более уверенно.
329 Vuoristo Vivi. Vuokkiniemen pitäjän Kivijärven kylän kouluoloista vuodesta 1850 vuoteen
1919 // Karjalan heimo, 1971, №1-2, с 7.
33оТам же, с. 8.
331 Tsaarinvallan isku karjalaisten kansansivistyspyrkimyksiin // Karjalan heimo, 1967, №9-10, с 121.
332 Karjalan kirja (1932), с 698.
112

И всё же в Финляндии была одна миссия, которой удалось не
только проникнуть в Российскую Карелию, но и продержаться там
достаточно долго. Это — религиозное движение, носящее название
лестадианство (в России его последователи назывались хеххулиты
(или хиххулиты) или ушковайзет). Статус лестадианцев внутри
самой Финляндии был довольно сложным, ибо, с одной стороны, они
принадлежали к лютеранской церкви и строго соблюдали все
церковные каноны, а с другой — многие стороны учения лестадианцев
отличались слишком большой самостоятельностью. С точки зрения
лестадианцев, официальное лютеранство всё же было мёртвой
религией, и лишь они и их сторонники могли рассчитывать на
загробное спасение. В России же это движение незамедлительно получило
название секты и в соответствии с этим было подвергнуто суровому
преследованию."3 Особенно настораживало российские власти то,
что лестадианцы не требовали от своих последователей непременной
принадлежности к лютеранской вере — представители любой
христианской конфессии могли примкнуть к этому движению, соблюдая
определённые его требования. В основе лестадианской веры лежало
строгое следование законам христианской морали и нравственности,
и человек, сознательно исполняющий все предписания учения,
считался «истинно верующим».334
Лестадианцы обнаружились в крупнейшем селе Беломорской
Карелии Ухта в середине 1870-х годов. Сначала власти подозревали, что
«сектантскую заразу» занесли финские плотники, но позже
выяснилось, что учение принесли в Ухту карельские коробейники, Григорий
Богданов и Семён Пяллйев, а следом за ними ещё несколько человек,
которое и распространили его достаточно широко. Уже через три
месяца в Ухте насчитывалось до 500 последователей «секты», а село
Бойница (Vuonninen) находилось чуть не целиком под влиянием
нового учения.335 Карельские лестадианцы участвовали в собраниях, на
которых, по свидетельствам местных властей, читалась по-фински
Библия с последующими комментариями по-карельски,336
произносились проповеди, пелись псалмы, а в завершение каялись и в ходе
экзальтированной групповой молитвы впадали в транс.
Лестадианцы, кроме того, — и это особенно настораживало светские и церков-
333 Деятельность лестадианцев в Российской Карелии была основательно изучена lOpHeN
Шикаловым, на материалы которого мы в большой степени опираемся. См. например:
[Пикетов Ю. Карельские хиххулиты - лестадианство в Беломорской Карелии в конце XIX -
начале XX века // Православие в Карелии. [Материалы 2-й международной научной
конференции, посвященной 775-летию крещения карелов]. Петрозаводск, 2003, с. 137-149.
334Шикапов Ю. Карельские хиххулиты..., с, 4.
335Изюмов Василий. Сектанты в с. Ухте Кемского уезда// Архангельские епархиальные
ведомости. 1906, №16, с. 476.
шМ-вЛ. Секта «Ушковайзет»..., с. 328-329.
113

ные власти — не признавали ни икон, ни креста, ни постов, а право
исповедовать признавали за каждым из «истинно верующих».337
Распространение лестадианства встревожило как церковные, так и
светские власти. В 1879 году было проведено судебное расследование, о
котором подробно рассказал в своей книге Аугуст Эрвасти, пребывание
которого в Ухте почти совпало с событиями. Как сообщили Эрвасти
очевидцы, на лестадианцев написал донос местный священник,
указавший в нём, что это — общество, отошедшее от государственной
церкви, провозгласившее православное учение неверным и отказавшееся
от поклонения иконам. Русский судья Некрасов, прибывший в Ухту
в начале февраля, провёл дознание, признав виновными 21 человека,
из которых 15 отказались от «неправильной» веры. Шестеро
упорствующих (три карела и три финна) были арестованы и препровождены
в Кемь. В деревне были уверены, говорит Эрвасти, что они никогда
не вернутся обратно, поскольку будут отправлены в Сибирь навечно.
Однако односельчане ошибались — арестованных продержали в Кеми
два месяца и отослали домой, однако поместили их под полицейский
надзор и отобрали паспорта с тем, чтобы они не могли больше попасть
в Финляндию.338
Тем не менее лестадианство продолжало существовать в
Беломорской Карелии, сначала — в латентном состоянии (по свидетельству
местного священника, в 1980-х годов в Ухте на три с половиной тысяч
прихожан приходилось не более двадцати хиххулитов),339 а начиная
с 1893 года секта вновь пережила подъём, и в ней числилось более
160 человек.340 Столь сильное и длительное влияние лестадианства в
Карелии имело, конечно, свою причину - эта вера с её суровостью,
бескомпромиссностью, ориентацией на традицию (не только в
религиозном, но и в общечеловеческом смысле) была очень близка
старообрядчеству, которое в массе своей исповедовали карелы. Поэтому
именно лестадианские миссионеры, в отличие от лютеранских
проповедников, проникших в Русскую Карелию позже, смогли
завербовать здесь стольких сторонников. Позже Пааво Ахава писал о том,
что только лестадианству удалось преодолеть те высокие стены,
которыми надёжно было ограждено от других миссий карельское
старообрядческое население.341 Сценарий дальнейшего развития событий
был стандартным — вновь донос священника, полицейское
расследование, - и освобождение «сектантов» из-под стражи. Полицей-
337Тамже>№Ц,с.325-326
т Ervasti A. W. Muistelmia..., с. 189-190.
339Л/-в А. Секта «Ушковайзет»..., №10, с. 312.
340 Чирков Я. Ухтинский приход в религиозно-нравственном и бытовом отношении //
Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №7, с. 205-206.
341 Karjalan kirja (1932), с. 215.
114

ские эксперты дали заключение о том, что лестадианство не является
опасным.342
Строго говоря, хотя лестадианство и было занесено в Карелию из
Финляндии, считать его элементом финского просветительского
воздействия можно лишь с большой натяжкой — задачей лестадианцев
было не приобщение своих последователей к финляндской культуре,
а посвящение их в «истинную веру», которую они считали
интернациональной. Однако косвенно лестадианство, конечно, усиливало связи
беломорских карел с Финляндией, ибо, с одной стороны, приучало
карел к лютеранским моральным установкам, доведенным в учении
«ушковайзет» до крайности, а с другой — давало толчок к изучению
финской религиозной, а потом — и светской литературы. Простота и
суровость лестадианского учения, в противовес обрядовой сложности
и мистичности православия, притягивали к себе карел, связывавших
материальное благополучие финляндцев отчасти аморальными
установлениями их веры. В наиболее информативном из существующих
рассказов современников о карельских лестадианцах констатируется,
что строгие нравственные правила «ушковайзет» стали важнейшей
приманкой для карел. Автор приводит в качестве примера
высказывания самих «сектантов», например: «иконы я не почитаю, постов не
блюду; но зато я не говорю лжи, не пьянствую и не распутничаю [...]
с тех пор, как стал «ушковайзет», или: «С тех пор, как принял учение
"ушковайзет", я не пью водки, не обманываю никого и не дерусь, а
между тем всё это делал, когда был православным.»343
Другой существенной причиной распространения лестадианства
среди карел была их глубокая отчужденность от православия.
Основной массе карел, не владевших или владевших с трудом русским
языком, были просто-напросто непонятны церковнославянские тексты
православной церковной службы, — тогда как молитвы лестадианцев
звучали либо на родном карельском, либо на родственном финском.
По причине непреодолимого языкового разрыва (большинство
священников Русской Карелии не знали карельского языка) суть
православного учения оказалась карелам неясна, а то и вовсе неизвестна.
Типично такое, например, высказывание крестьянина: «Я умею лишь
перекреститься перед иконами и больше о вере ничего не знаю.»344
Поэтому один из наблюдавших за эволюцией «секты» местных
священников писал о том, что важной причиной «отпадения» в неё карел
является «чувство религиозного индифферентизма [прихожан], граничащей:
иногда с грубым отрицанием и хулою на обрядовую сторону веры.»345
Шикалов Юрий ..., с. 147-148.
М-в А. Секта «Ушковайзет»..., №13, с .372.
Там же, с. 327.
Изюмов В. Сектанты в с. Ухте..., с. 476.
115

О дальнейшей судьбе лестадианства в Российской Карелии
известно не много. В 1906 году, правда, священник Изюмов отметил
некоторое оживление «сектантов», связанное с объявлением в 1905 году
свободы вероисповеданий. «Во второй половине 1905 года, — писал
священник, — в селении стали составляться более или менее
открытые "собрания", на которых пелись возбуждающие гимны и
произносились горячие проповеди с хулою на господствующую церковь.»
К этому времени, по свидетельству Изюмова, в Ухте было 30
убеждённых лестадианцев и от 100 до 150 колеблющихся.346 Однако
стоило вновь подуть «холодным ветрам» — и движение опять пришло в
упадок. Кроме этого, после первой русской революции властям стало
не до него — появление так называемой «панфинской пропаганды»
в лице Союза беломорских карел, а также сведения о деятельности
здесь лютеранской миссии оттянули на себя их внимание. Именно с
этих событий, относящихся к 1905—1906 годам, и началась та
энергичная борьба с «панфиннизмом» в Русской Карелии, которой и
посвящена наша работа.
Нельзя не заметить, что отмеченные нами первые проявления
карельских национальных практик были инспирированы финским
национализмом, и конечной их целью было не самостоятельное национальное
[развитие карел, а их финнизашя, или, точнее, включение в «большую
финскую нацию» (см. главу I, раздел 1.4). Впрочем, карельские
активисты, ориентировавшиеся на Финляндию, ожидали от неё прежде всего
экономической и цивилизационной помощи в их противостоянии
угрозе обрусения. По сути дела, именно во второй половине XIX века
созревший финский национализм, генерировавший «панфинскую» идею,
перешёл в наступательную фазу и явил собою реальную альтернативу
той мягкой русификационной политике, которую карелы ощущали на
себе уже несколько сотен лет. Соблазн культурного, экономического, а в
будущем — и политического единения со «старшим братом» начал
проникать в ряды карел, вызвав к жизни появившееся уже вскоре при
благоприятном стечении обстоятельств первое карельское национальное
объединение — Союз беломорских карел.347
346 Там же.
347 По классической периодизации национальных движений, предложенной Мирославом
Хрохом, карельское национальное движение, инициированное финнами, к началу XX века
прошло первую фазу А, связанную с пробуждением интереса к национальным культурным
традициям, и находилось в фазе Б - фазе национальной агитации (см. Hroch Miroslav.
Social Preconditions of National Revival in Europe. A Comparative Analysis of the Social
Composition of Patriotic Groups among the Smaller European Nations. Cambridge, 1985.) Причем
застрельщиком национального движения карел стала, как и в случае со многими другими
«молодыми» или «крестьянскими» народами, иноэтничная элита, в данном случае финны.
Нам известен только один пример, когда независимо от финнов исследователь, карел по
национальности занимался углублённым изучением карельской национальной культуры.
116

2. Революция 1905-1907 годов и формирование
карельского национального движения.
Союз беломорских карел
Первая русская революция, давшая значительный импульс многим
национальным движениям в Российской империи, стала рубежным
событием для становления карельского национализма.54* 17 октября
1905 года царём был подписан Манифест, провозгласивший введение в
жизнь России «незыблемых основ гражданской свободы». Дарованные
«высочайшей милостью» свободы совести, слова, собраний и союзов
предоставляли карельским националистам доселе неслыханные
возможности. Этими возможностями воспользовались незамедлительно.
Уже 21 декабря 1905 года в селе Ухта состоялся первый_сьезп бе-
ломорских карел. Ухта была не зря выбрана местом проведения
первого съезда — это было самое большое село Беломорской Карелии
(в 1905 году в самом селе было 1206 жителей, а в волости в целом —
3000), и считалось её столицей. На первом съезде присутствовало
300 делегатов, как из Финляндии, так и из самой Карелии, душой
и ядром всего собрания были карельские купцы, проживавшие в
Финляндии. Так, председателем съезда был Иван (Ииво)
Митрофанов (впоследствии — Каукониеми), уроженец Ухты, постоянно
живший в финском городе Рованиеми, а секретарём — ухтинский
купец Василий Еремеев (впоследствии — Ряйхя). Еремеев и
некоторые другие участники съезда находились под влиянием недавно
созданной в России кадетской партии, и по этой причине решения
съезда носили в большой степени политический характер. Они
сводились к требованию конституционной и демократической формы
правления, гражданских свобод, запрещения торговли крепкими
спиртными напитками, права на приобретение земли и земельной
собственности, улучшения экономического положения крестьян,
строгого разграничения государственных и крестьянских лесов.
Присутствовали и национальные требования — обучения в
школах на финском языке, переход школ в ведение казны, переход
Это был школьный учитель Н.Ф. Лесков, опубликовавший в журнале «Живая старина»
восемь очерков о различных явлениях карельской материальной и духовной культуры и языке
(см. Библиографию). Лесков вплоть до самой революции был чуть ли не единственным
представителем карельской национальной интеллигенции, самостоятельно, без поддержки
и участия финнов, «вступившим» в фазу «А».
348 О роли первой русской революции в развитии национальных движений см., например:
Кагтелер Аидреас. Россия - многонациональная империя..., с. 242-251.
117

церковных служб на финский язык. Кроме того, участники съезда
требовали учитывать интересы местного населения — уничтожить
таможенные притеснения при взаимном обмене между
Финляндией и карелами, перенести место проведения военной службы
местными уроженцами как можно ближе к дому, привлечь
государственное финансирование для исправления плачевного
состояния путей сообщения.349
С 18 по 31 декабря 1905 года в Вокнаволоке, Кестеньге (Kiestinki) и
многих других карельских деревнях состоялись аналогичные собрания,
на которых рассматривались приведенные требования.35<| Эмиссаром
для распространения резолюции ухтинского митинга среди населения
соседних карельских волостей был избран Иван Митрофанов. Эта
резолюция собрала в общей сложности около трёх тысяч подписей.33'
Полицейские власти Ухты были взволнованы активизацией
местного населения, но, в связи с Манифестом 17 октября, ещё не очень
понимали, как им реагировать на события. Ограничивались подробными
донесениями «по начальству», из которых явствует, что и после
декабрьского ухтинского съезда «умиротворения» не происходило.
Например, в рапорте Кемского уездного исправника Д. Е. Шарина губернатору
Н.Н. Качалову сообщается, что 1 января в Ухте состоялось два
митинга — утром и вечером. Утренний (в 11 часов) митинг был, строго говоря,
демонстрацией, основными участниками которой были дети, ученики
церковно-приходской школы. Участники демонстрации несли красные
флаги «наподобие церковной хоругви с буквами "КДП. 1906" и
произносили какие-то слова на финском языке»352. «Вечером в тот же день и с
тем же флагом отправились по селу взрослые кореляки, в числе до 50
человек, постоянно проживающие в Финляндии и вернувшиеся в Ухту на
праздники. Большинство крестьянского (карельского) населения в это
*9Дубровская ЕЮ. Из истории нащ!с«ально-демократического движения в Карелии..., с. 72-73.
350См. более подробно: Rania Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с. 18. Эти требования
были выдвинуты карельскими националистами исключительно для Российской Карелии,
ибо в Финляндии существовало своё законодательство, и свободы, дарованные
Манифестом 17 октября, здесь уже частично существовали. Принципиальные изменения в финскую
политическую систему были внесены не Октябрьским, а т.н. Ноябрьским манифестом,
касавшимся непосредственно Финляндии и обусловившим введение здесь всеобщего
избирательного права (вместо прежнего сословного). По словам исследователя, в результате этих
изменений «под боком у имперской столицы целый народ жил по собственной конституции,
не уступавшей по своей демократичности многим европейским». {Соломещ ИМ.
Финляндская политика царизма в годы первой мировой войны. Петрозаводск, 1992, с. 4).
351 Дубровская Е. Ю. ..., с. 71.
352 Рапорты кемского уездного исправника о проводимой финляндским населением
антирелигиозной пропаганде среди карельского населения Архангельской губернии,
о принятии лютеранской веры и присоединении Карелии к Финляндии, 1906-1912.-
ГА АО, ф. 1. on 4, т. 3. д. 1336. л. 1-2. «КДП» - «Конституционно-демократическая партия»,
за которую активисты карельского движения призывали голосовать.
118

время уже спало [...] В тот же день в одном конце села Ухты был
устроен митинг, на котором были крестьяне соседних деревень и на котором
решались какие-то вопросы на финском языке. Инициаторы этого дела
уезжают в Финля ндию...».353
Русские власти полностью отдавали себе отчёт в том, что
«зачинщиками беспорядков» были карельские купцы, проживавшие в
Финляндии. Однако, поскольку местные приставы не владели ни карельским,
ни финским языками, содержание речей осталось для них
неизвестным. Именно поэтому мимо внимания русской полиции прошёл
немаловажный факт: митинги-демонстрации 1 января были ничем иным
как началом нового, двухнедельного съезда делегатов беломорских
карел в Ухте. Участвовали в работе съезда 200 человек, председателем
в первый день был избран самый богатый из карельских купцов Егор
Андрианов (Йюрки Энонсуу). Съезд в самом начале выразил полную
поддержку кадетской партии (как известно, кадеты были самой левой
партией из участвовавших в выборах в Думу) и решил учредить в Ухте
местный комитет этой партии, куда было избрано 35 человек.
Симптоматично, что в состав выбранного комитета вошли многие из
проживавших в Финляндии купцов — такие, например, активисты движения,
как Павел Афанасьев, К. Ремшуев, Иван Митрофанов, Максим Соф-
ронов (Тимонен), Иван Дорофеев (Ииво Аланко) и другие. Как видим,
и здесь выходцы из финдяндии играли ведущую роль.
Вновь была принята резолюция, обобщившая основные
требования карел: преподавание в учебных заведениях и службы в церквах на
родном языке, независимость школ от церкви, упразднение таможни
на границе между Беломорской Карелией и Финляндией. Был
образован ухтинский комитет для осуществления высказанных
пожеланий — а также рекомендовано, чтобы подобные комитеты были
созданы в других местах Карелии с целью впоследствии объединить их
в единый орган.354
Далеко не случайно на первых собраниях беломорских каре./т_на-
циональные требования тесно переплетались с политическими, и
особенная поддержка выражалась кадетской партии. В России шла ре-
Тюлюция, и, в ожидании серьёзных перемен в государственном строе
страны и введения представительного органа правления — Думы,
карельские националисты возлагали свои упования на партию народной
свободы, готовую защищать права национальных меньшинств. Кроме
того, приверженность карельских националистов кадетской партии
несомненно объяснялась и тесными связями кадетов с финскими
национальными активистами. После того, как вектор революционных
событий повернулся в противоположном направлении, карельский
зйТам же.
354Ranta Raimo. Vienan karjalaisien Hitosta..., с. 20.
щ

национализм потерял свою политическую окраску и не связывал себя
ни с одной из партий российского политического спектра.
Уже в январе 1906 года-карел ьские купцы из Финляндии
организовали сбор средств в помощь беломорским карелам. В начале марта
Павел Афанасьев разослал всем карельским купцам, жившим в
Финляндии, письма с предложением высказать мнение о том, как
улучшить жизнь в Беломорской Карелии, и о возможности объединиться
для этой цели. Наконец, 24—25 апреля 1906 года 20 купцов собрались
в городе Николаистад (с 1917 года Вааса— Vaasa) решать вопрос о
создании Союза.355 Было решено созвать учредительный съезд в
Тампере, а до него издать пробный номер газеты «Karjalaisten pakinoita»
(«Карельские разговоры»). Здесь же было решено организовать в
Беломорской Карелии передвижные финоязычные школы, чтобы
интенсивно распространять грамотность в крае. Для улучшения
почтовой связи между Финляндией и Карелией решили добиться
организации многих почтовых станций в пограничном районе. На
собрании в Николаистаде было избрано временное правление будущего
Союза беломорских карел.
На съезде в Николаистаде была избрана также группа для
передачи наказов беломорских карел выбранным ими думским депутатам.
Этот документ, как мы уже упоминали, был принят на съезде в Ухте
21 декабря 1905 года, и его подписали приблизительно три тысячи
жителей Беломорской Карелии. Восьмого мая адрес был доставлен
в Петербург, и архангельские депутаты И.В. Галецкий и А.Е. Исупов
отнеслись ко всем требованиям карел весьма сочувственно. Но
поскольку, как мы знаем, Дума уже через два месяца (восьмого июля)
была разогнана, никаких последствий этот адрес не имел.
Результатом всех описанных здесь многочисленных инициатив
стало учреждение на съезде, состоявшемся 3—4 августа 1906 года в
Таммерфорсе (ныне употребляется финское название города Тампере —
Tampere), Союза беломорских карел. Съезд, на котором присутствовало
около ста участников, проходил в очень торжественной обстановке,
настроение у всех присутствовавших было взволнованным. Звучали
песни и стихи о Карелии. Участников съезда приветствовали финские
активисты — доктор Реййо Ваара, магистр Илмари Кианто, профессор
Й. Миккола, доктор Ханнес Гебхарт. Как всегда в карельских
национальных мероприятиях, первые роли играли проживающие в
Финляндии карельские купцы и их родственники.356
355Об этих событиях см.: Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с. 22-29.
35(5 Как это часто бывает в зарождающихся национальных движениях, карельских активистов
нередко объединяли родственные отношения. Например, Евдокия Дорофеева была сестрой
Ивана Софронова. а её дочь Анна Дорофеева стала женой Ивана Митрофанова
(впоследствии- Ииво Каукониеми). Брат Анны Дорофеевой Иван Дорофеев (впоследствии- Ииво
120

Один из организаторов съезда доктор О. А. Хайнари (Форсстрём)
произнёс речь, в которой отметил, что финский народ исторически
оказался разделённым и подчинённым двум различным властям, но
теперь карелы, долго пребывавшие в апатии, оживились и принялись
«мостить мост для соединения себя с нами.» Финские активисты,
продолжал Хайнари, двинутся им навстречу и будут считать своей
великой заслугой перед отечеством, если им удастся присоединить к
себе 160—200 тысяч карел.357 Для решения этой задачи, для помощи
российским карелам было решено основать Союз беломорских
карел, в который сразу записалось 50 членов.
Утвердили устав Союза. В нём говорилось: «Целью Союза
беломорских карел является улучшение духовного и материального положения
беломорских карел. Союз стремится для достижения этой цели:
а) основывать и поддерживать в Карелии финские передвижные и
народные школы и народные библиотеки;
в) издавать газету «Карельские разговоры», которая понесёт в
карельские дома знания об экономической деятельности, а также
просвещение и народный дух;
с) способствовать материальному благосостоянию в области
земледелия, скотоводства и других видах хозяйствования».358
«Союз» принял воззвание к финскому народу, опубликованное во
всех финских газетах. В воззвании финнам высказывался упрёк за то,
что они «успели уже забыть карелов, оказавших им такую великую
услугу» (имелось в виду сохранение в карельской среде Калевалы), и
призывали собирать средства на помощь карелам и карельскому движению.
«Помните, — взывали к финнам участники съезда, — что мучимые
голодом и холодом на севере карелы устремляют взоры свои на вас,
единоплеменных братьев и сестёр, поспешите же протянуть им руку помоши
и поделитесь с ними своею духовною и телесною пищею.»359
В год основания Союза беломорских карел число его членов
насчитывало 627; из них 494 человека постоянно проживали в
Финляндии и только 133 — в Карелии. Большинство членов Союза были
купцами (120 человек, или 19,1%); довольно значительный процент
составляла интеллигенция — как карельская, так и финская (97
человек с академическим образованием; писателей, журналистов, ком-
Аланко), также активист движения, был женат на тётке Ивана Митрофанова. В движении
участвовал брат Ивана Дорофеева Сакари. У Ивана Софронова было помимо сестры несколько
братьев - Николай, Владимир, Симон и Максим. В национальном движении, а впоследствии
и в Союзе беломорских карел участвовало одиннадцать представителей семьи Афанасьевых
(Ахава), десять Сергеевых и семеро Ремшуевых. Этот список можно было бы продолжить
(составлено по: Routa Raimo. Vienan karjalaisten liitosta.... с. 27, 34,45).
357 Финны и карелы // Финляндская газета, 2.9.1906, с. 2.
35BKSS, Vienan Karjalaisten Liiton Papereita. 11.1906.
mФинны и карелы..., с. 2.
121

позиторов— 43 человека; учителей— 41). Финских членов в Союзе
было почти в четыре раза больше, чем карел (соответственно 78,8% и
21,2% ). Совсем незначительным было число крестьян — 16 человек,
или 2,5%.360 Как видим, состав Союза свидетельствует о его элитарном
характере — самый широкий слой населения Карелии, крестьянство,
почти не был в него вовлечён. Впрочем, эта особенность, как
утверждает Мирослав Хрох, свойственна всем национальным движениям на
первых двух этапах развития — как созданием национальной идеи,
так и её первоначальным распространением занимается всегда
небольшая группа образованных людей.365 В данном случае во главе
движения стояли представители не только карельского, но и финского
образованного класса.
Сразу после своего образования Союз беломорских карел
приступил к активной деятельности в полном соответствии с принятой
программой. Было выпущено несколько номеров «Карельских
разговоров» (первый 16-страничный номер вышел уже 3 июля 1906 года).
К концу 1907 года подписникрв было уже две тысячи, и
приблизительно 1000—1500 штук-газет-распространялось бесплатно в
Беломорской Карелии— газеты раздавались всем, кто владел финской
грамотой.362 Все материалы газеты можно разделить по тематике на
пять групп: 1) посвященные народному образованию и культуре;
2) статьи националистического характера; 3) публикации с
требованием независимости Карелии; 4) статьи по экономическим
проблемам и 5) материалы, посвященные российско-карельским
проблемам. «Карельские разговоры» обращались непосредственно к
карельскому читателю с пламенными призывами пробудиться, а
также — и к заинтересованным финским читателям с призывами о
помощи. «Неужели финна не трогает, — взывала газета, — что почти
половина его племени утопает в болоте, целиком теряет человеческий
облик — и впрямь отрываясь от своего народа? Неужели он не хотел
бы протянуть руку помощи?»363 Нет ничего удивительного в том, что
публиковавшая подобные материалы газета несколько раз
запрещалась (первый раз самим генерал-губернатором Финляндии, см. главу
5, раздел 1), а потом вынуждена была поменять заглавие: до 1907 года
она называлась «Карельские разговоры», в 1908—09 годах её название
было «Karjalan kävijä» («Карельский путник»). В конце концов с 1909
года из-за запретительных мер с российской стороны выход газеты
вовсе прекратился.
360Сведения о составе «Союза» взяты автором из: Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta...
с. 42-44.
361 См. Hroch Miroslav...
362См. Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с 49-55.
363Цит. по: Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с 53.
122

Уже в 1907 году был издан карельский букварь «Маленький
начальный учитель для беломорских карел».364 Издание букваря было частью
обширной программы Союза по-поддержке карельской школы и,
строго говоря, преследовало цель по превращению её в школу финскую.
В этот период карельской письменности ещё не существовало,365 и
создатели букваря положили в его основу финский язык, совершенно не
ориентируясь на местный диалект карельского. Интересно сравнить
этот букварь с выпущенной в России ещё в 1894 году азбукой для
беломорских карел, предназначенной для церковно-приходских школ. Это
издание было предпринято с целью приучения детей к русскому
алфавиту, однако первый раздел его был посвящен карельскому языку (для
передачи звуков карельского языка использовалась кириллица366).
Второй же раздел включал в себя основы русского алфавита и
параллельные тексты молитв на русском и карельском языках. Хотя российское
издание выглядело намного проще и непрезентабельнее, чем финское,
в его основу всё же был положен родной язык обучаемых детей.
Однако всерьёз обучать карельских детей родному языку ни русские власти
до описываемых событий, ни финны на первых порах существования
Союза беломорских карел, как видим, не собирались.
По плану L906 года, разработанному в Тампере, в Беломорской
Карелии должно было быть открыто несколько, — максимум пять, —
передвижных школ уже к следующему учебному году. Они должны
были быть расположены в Вокнаволоке, Ухте, Кестеньге, Тихтозере
(Pistojärvi) и Юшкозере (Jyskyjärvi), каждая школа должна была быть
рассчитана на 30 учеников минимум. Однако организационные
сложности, и прежде всего — нехватка учителей, не давали всему делу
развернуться. Осенью 1906 года была основана только одна школа— в
д. Поньгагуба (Ponkalahti), в которой обучалось 30 учеников; учителем
был местный крестьянин. Ещё одна передвижная школа существовала
в Тихтозере кой волости. Как сообщали российские источники,
учителем был крестьянин Пётр Терентьевич Фёдоров, находившийся «под
влиянием жены-финки.»367 Кроме того, с начала 1907 года в двух
деревнях Ухтинской волости детей обучал письму, чтению, счёту и
ручному труду Василий Дорофеев (впоследствии — Ваара), закончивший
364Pieni Alku-opastaja Vienan Karjalaisille. Vienan Karjalaisten Liiton toimittama. Porvoo, 1907.
365 Немногочисленные книги на карельском языке, изданные в России в XIX - начале XX
века, использовали кириллицу - хотя латиница больше приспособлена для передачи
особенностей карельского языка. Споры о наиболее подходящем для карельских текстов
алфавите не затихали в России, а позже в Советском Союзе вплоть до последнего времени.
В настоящее время газеты и книги на карельском, издаваемые в Республике Карелия,
используют латиницу.
366 Азбука для корелов, живущих в Кемском уезде Архангельской губернии. Издание
православного миссионерского общества. Архангельск, 1894.
367Рапорты кемского уездного исправника... - ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 69 об.
123

учительские курсы в России.36* С августа 1907 года к учительской
деятельности приступили стипендиаты Союза Дарья Афанасьева в Ухте
и Иисакки Пирхонен в деревне Каменное озеро, — однако они
проработали лишь месяц, т.к. русские власти начали закрывать все финские
передвижные школы.
Важное значение Союз придавал обучению карел ремёслам— это
должно было открыть перед ними новые возможности побочных
заработков. В 1906 году в Ухте действовала столярно-токарная мастерская,
оснащённая хорошими финскими инструментами, приобретенными при
посредстве Павла Афанасьева (Ахава), и руководимая финном
Александром (Сантту) Вепсяляйненом. В мастерской работало до десяти молодых
крестьян разных возрастов — от 12 до 20 лет. По данным местных властей,
Вейпселяйнен получал ежегодно за руководство школой 365 рублей, а
также часть выручки за продукцию. Мастерская служила также и местом для
молодёжных сборищ. В марте 1907 года эта мастерская была закрыта.369
По всей Финляндии шёл сбор книг и газет, и уже в октябре 1906
года начали создаваться библиотеки и избы-читальни. Вскоре их
число достигло двадцати двух, с общим числом годовых комплектов газет
и журналов 286. Книги получали в дар от руководителей издательств,
состоявших членами Союза. Библиотека в Ухте насчитывала
приблизительно тысячу связок книг.370
Помимо чисто просветительской деятельности активисты
Союза развернули экономическую помощь Беломорской Карелии.
Приоритетными задачами на учредительном заседании были определены
строительство дорог и улучшение почтового сообщения. В мае 1907
года решили на средства Союза соорудить дорогу от Вокнаволока до
финской границы. Целевой взнос на планирование работ в объёме
двух с половиной тысяч марок сделал оптовый торговец Иван Соф-
ронов, и всё лето до октября проводились работы по планированию и
прокладке дороги. К октябрю было готово два километра трассы.
Весной 1908 года было выделено ещё четыре тысячи марок на
продолжение работ, однако вскоре российские власти приказали строительство
дороги прекратить.371 В почтовом деле также не удалось добиться
решающего рывка, однако Союз принял на себя финансирование ежеме-
эбн g этих школах было 52 учащихся, в одной из деревень обучение продолжалось
минимально по два месяца, и как минимум по 30 часов в неделю (см. Ranta Raimo: Vienan
karjalaisten liitosta .., с. 62). Василий Павлович Дорофеев был молодым 18-летним
выпускником сначала Ухтинской церковно-приходской школы, а затем- Островлянской
второклассной школы. После окончания школы он некоторое время жил у Павла Афанасьева в
Куусамо, в Финляндии. Ежемесячно за учение детей Дорофеев получал по 20 рублей.
(Рапорты кемского уездного исправника... - ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 69.)
369 Рапорты кемского уездного исправника... - ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 68 об. - 69.
370Ranta Rauno. Vienan karjalaisten liitosta..., с. 72.
371 Там же, с. 73.
124

сячного почтового сообщения между финским Суомуссалми и
карельским Вокнаволоком. Кроме того, по ходатайству Союза финляндское
почтовое ведомство в июле 1907 года учредило четыре новые почтовые
станции в приграничной Финской Карелии, что улучшило почтовые
связи и облегчило доставку российским карелам газет и журналов из
Финляндии.
К середине 1907 года политическая ситуация в России резко
изменилась, утвердилась третьеиюньская система, и это «похолодание»
общественного климата резко отразилось на положении Союза.
Проводить мероприятия стало всё сложнее, почти все инициативы
финских активистов пресекались. Об этом с тревогой говорил в своей речи
на состоявшемся 29 и 30 июня 1907 года в финском городе Каяни
(Kajaani) празднике беломорских карел председатель Союза А.
Митрофанов. «Буря угрожает союзу, — констатировал он, — Государственная
Дума произволом власти распущена. Кровью, огнём и дымом теперь
Россия окутана. |...] Родную нам Карелию ждёт тяжёлое испытание.
[...] На наш союз взваливают тяжёлое обвинение за распространение
им книжной литературы, называют наше дело лютеранской
пропагандой, политиканством и т.д. Весь труд наш хотят задушить.»372
Митрофанов точно предугадал будущие испытания - несмотря
на титанические усилия Союза все легальные формы его
деятельности были в ближайшие же два года в России запрещены (см. об
этом главу 6).
#**
Помимо деятельности Союза беломорских карел, особое
внимание российских властей привлекла к себе и активизировавшаяся
в Российской Карелии лютеранская миссия. Толчком к этому,
прежде всего, явилось провозглашение в России веротерпимости,373
выразившееся, в частности, в том, что стал возможным переход
из православия в лютеранство. Лютеранские проповедники
воспользовались новыми возможностями немедленно и начали
миссионерскую проповедническую деятельность среди карел. В газете
«Kotimaa» («Родина») в октябре 1906 года появилась статья
«Евангелие братьям в России» (под которыми подразумевались карелы),
в которой, в частности, говорилось: «Почему братья в России ещё
живут в стране тени смертной, хотя мы уже сотни лет
наслаждаемся благодатью в лучах Евангелия. Почему они ещё служат неиз-
372 Праздник союза архангельских карелов // Финляндская газета. 1907, №107, с. 2.
373 Имеется в виду временное постановление от 30 апреля 1905 г. н Указ о веротерпимости
от 30 октября 1906 г.
125

вестным языческим богам, хотя мы разослали уже проповедников
Евангелия Иисуса до Африки [...] Зачем границе распространения
Евангелия нужно оставаться всё ещё там, где шведы насадили его
сотни лет назад. Братья, этот грех забвения вопиет к нам, и мы
будем лишены благодати в нашей работе до тех пор, пока даём
нашим братьям молиться кумирам.
1-..J Дадим же любви Иисуса направить нас. Пойдём и понесём
Иисуса братьям в Россию!»374
Публикации подобного содержания стали появляться в «Котимаа»
раз за разом. Одним из постоянных авторов этих статей, организатором
и вдохновителем проповеднической деятельности среди карел был
лектор Сортавальской семинарии Бруно Бокстрём. Он же, несомненно,
добился того, что Сортавальское Евангелическое общество в сентябре
1906 года приняло решение о создании специального миссионерского
фонда «для распространения евангелия в Карелии и России.»375
Правда, сам Бокстрём подчёркивал, что в деятельности общества нет
антиправославной тенденции, оно стремится только пробудить братьев к
духовной жизни376 и отвлечь их от языческих верований.
В результате деятельности Евангелического общества в
Беломорской Карелии начали систематически появляться лютеранские
проповедники. Они проникали в карельские районы небольшими
группами, останавливались в деревнях, проводили с крестьянами
беседы и раздавали им брошюры. Это были, как правило,
представители финской интеллигенции. Как доносили представители местной
власти, в Карелии проповедовали изображающие туристов «студен-
ты и инженеры, учителя и учительницы и др. интеллигенты.»377 Уже с
1907 года вести миссионерскую работу евангелистам стало всё
труднее, а вскоре и совсем невозможно — их преследовали полицейские
власти, арестовывали и высылали из страны (см. главу 6, раздел 1).
3. Финляндская епархия Русской
православной церкви и «карельский вопрос»
3.1. Архиепископ Сергий и иеромонах Киприан
Российские власти, выпустившие в первый год революции джи-
:на национализма из бутылки, были совершенно не готовы к после-
Цит по.: Merikoski KfaarhJ. Taistelua Karjalasta..., с. 135.
Там же, с. 136.
Об этом подробнее в кн. Merikoski K[aarlo]. Taistelua Karjalasta..., с. 137-138.
Там же, л. 70.
126

довавшему развитию событий. Национальные группы, движения,
издания возникали как грибы после дождя, и активность их росла
на протяжении всего 1905 года."8 И местные, и центральные
властные структуры не успевали следить за ходом событий и
фиксировать новые националистические организации. Однако как только
ситуацию в стране удалось взять под контроль и революция пошла
на спад, власть и возникшие с целью защиты монархии и империи
правые партии пристально занялись национальными движениями.
К началу 1906 года в поле зрения как националистов, так и властей
предержащих оказалось и зарождавшееся карельское
националистическое движение. Первый сигнал о нём поступил от представителей
православной епархии Финляндии, незадолго до этого назначенных
на свои новые посты — архиепископа Финляндского Сергия и
иеромонаха Киприана. Оба архипастыря сыграли столь серьёзную роль в
борьбе с «панфиннизмом», что нельзя избежать хотя бы их краткой
персональной характеристики. Особенно заметной фигурой
является, конечно, архиепископ Сергий (Иван Николаевич Страгородский,
1867—1944), будущий (с 1943 года) Святейший Патриарх Московский
и всея Руси.
Хотя Сергий попал на архиепископскую кафедру Финляндии в
1905 году сравнительно молодым, он уже был к тому времени
достаточно значимой фигурой в русской православной иерархии. Его
церковная карьера была стремительной: в 1895 году Сергий стал
магистром богословия, в 1899 году— ректором Петербургской
духовной семинарии, в 1901 году — ректором Петербургской
духовной академии, и чуть позже — епископом. «В 34 года стать
архиереем, — пишет современный историк церкви, — такое в синодальный
период русской церковной истории случалось не часто.»379 К
причинам такого взлёта Сергия несомненно следует отнести и
выдающиеся ум и волю, и тонкое искусство церковного и светского
политика, и гибкость, и административные способности. Сергий, по всей
видимости блестяще овладел искусством компромисса, умением
поддерживать связи с совершенно противоположными в идейном
и политическом смысле фигурами — так, он был одним из немногих
высокопоставленных церковных деятелей, участвовавших в
известных религиозно-философских собраниях; при этом есть смутные
свидетельства о его связях с Григорием Распутиным.380 Сергий имел,
с одной стороны, имидж либерального церковного деятеля, а с дру-
37иСм. об этом, например, в кн.: Каппелер Андреас. Россия- многонациональная
империя..., с. 242-251.
™Ф14рсов СМ. Время в судьбе: Святейший Сергий Патриарх Московский и всея Руси. К
вопросу о генезисе «сергианства» в русской церковной традиции XX века. СПб., 1999, с. 15.
звиТамже,с.16-17.
127

гой — по намёкам либеральной прессы — был близок правому крылу
православной церкви.381 Именно эта амбивалентность образа
архиепископа Сергия стала одной из важнейших предпосылок его
стремительной церковной карьеры, и это же его свойство проявилось в
полной мере в период его деятельности в Финляндской епархии.
Назначение Сергия в Финляндию (13 апреля 1905 года)
почти совпало с возведением его в сан архиепископа (6 октября 1905
года), и можно предполагать, что сам К.П. Победоносцев, тогда ещё
обер-прокурор Синода, сыграл важную роль и в этом назначении,
и в повышении в сане. Но и после отставки Победоносцева карьера
Сергия продолжалась столь же стремительно - он с 1911 года
состоял членом Святейшего Синодами фактически был одним из
руководителей русской православной церкви. Всё это время, вплоть до
революции Сергий оставался архиепископом Финляндской епархии,
которая на первый взгляд могла казаться одной из наиболее
благополучных в России.3*2 Действительно, здесь было намного меньше
прихожан, чем в любой другой российской епархии. — в 1904 году
православных в Финляндии насчитывалось всего 53 с половиной тысячи
включая находившиеся здесь русские войска, и эта паства опекалась
приблизительно сорока священниками. Однако епархия объективно
была одной из сложнейших в стране: здесь церковное руководство на
каждом шагу сталкивалось с особыми установлениями финляндской
автономии, с неприязненным отношением к православию как
представителю русской власти, наконец — с внутрицерковной фрондой,
ибо внутри священства существовала «профинская» партия,
стремившаяся к реформе православия и сближению его с лютеранством.
Принявший епархию Сергий почти сразу столкнулся и с новыми
проблемами: после принятия Указа о веротерпимости начались
отпадения от православия в лютеранство, и при этих условиях смешаные
браки, по его убеждению, грозили лютеранизацией православных и
воспитанием детей в лютеранской вере.383 Поскольку и то и другое
происходило прежде всего в Финляндской Карелии, населённой
по большей части православными, основное его внимание и
тревоги были связаны именно с этим регионом. Финляндская Карелия и
прежде была ареной яростных столкновений между «финнизатора-
381 Например, кадетская «Речь» в заметке, посвященной епископу Феофану (Быстрову).
пользовавшемуся большим авторитетом у «союзников» (членов «Союза русского народа»),
прямо соединяла имена Феофана, черносотенца Антония Волынского и Сергия
Финляндского, которые, писала газета, «задают тон всей церковной жизни» (Речь, 16.7.1909).
382 Финляндская епархия отделилась от Петербургской только в 1892 году.
383 О деятельности Сергия в Финляндской епархии, его решительной борьбе против
отпадения в лютеранство и смешанных браков см. Dixon Simon. Sergii (Stragorodskii) in the
Russian Orthodox Diocese of Finland: Apostasy and Mixed Marriages, 1905-1917 // Slavonic and
East European Review, 2004, vol. 82, №1, с 50-73.
128

ми» и «русификаторами»,3*4 а к весне 1906 года выяснилось, что
«угроза панфинства» перебралась через границу - в Российской Карелии
шёл процесс образования Союза беломорских карел, и одновременно
с этим появились попытки лютеранской миссии. Деятельный Сергий
вёл активную борьбу против отпадения от православия, намеревался
запретить смешаные браки,385 и одним из первых начал
проектировать сценарий борьбы с финским влиянием в Российской Карелии.
Важную роль во всех противолютеранских и «противопанфин-
ских» начинаниях Сергия сыграл его верный и энергичный
помощник иеромонах Киприан (в миру — Алексей Яковлевич Шнитников,
1879—1914). Киприан учился в Петербургской духовной академии как
раз в то время, когда её ректором был Сергий, который явно отличал
способного студента. Когда Сергий в 1905 году стал архиепископом
Финляндским, в октябре того же года Синод, по его представлению,
назначил Киприана в ту же епархию проповедником и противолюте-
ранским миссионером. За девять лет своей деятельности на этом
посту Киприан проявил такую энергию и распорядительность, что
завоевал среди финско-карельских активистов уничижительное прозвище
«карельского Бобрикова»,386 зато единомышленники наградили его
почётным званием «апостола Карелии».387 Старания и энергия
Киприана неоднократно вознаграждались — в 1909 году он был посвящен
в сан архимандрита Валаамского монастыря, в 1913 году получил сан
епископа и специально для него созданное место Сортавальского
викария. Внезапная и безвременная смерть 1 июля 1914 года оборвала
эту стремительную церковную карьеру388
Уже сразу по прибытии в Финляндию вновь назначенные
церковные иерархи — архиепископ Сергий и иеромонах Киприан — развили
бурную деятельность. Они активно вникали в неизвестные им дотоле
быт и нравы края, учили финский (а Киприан — и карельский) языки,
совершали поездки, не обходя и самые глухие поселения. Иерархи
стремились найти пути решения вопросов веры, языка и «русскости»,
нащупать пути воздействия на свою (по большей части карельскую)
паству и способы отражения лютеранской экспансии в Финляндской
Карелии. Борьба за православие и «русскую идею» шла в карельских
зм См., например: Merikoski K[aarlo]. Taistelua Karjalasta...; Merikoski Kaarlo Aukusti. Sergei
Okulov: palanen Raja-Karjalan sivistyshistoriaa. Helsinki, 1944; Hämynen Tapio. Suomalaistajat,
venäläistäjät ja rajakarjalaiset...; Laitila Teuvo. Uskon luotsi: Sergei Okulov Suomen ortodoksien
vaiheissa. [Kuopio], 2004.
3*5Dixon Simon...
386 Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., c. 75.
387 Purmonen Veikko. Piispa Kiprian ja Karjalan Veljeskunta// Doksologia. Juhlajulkaisu
Erkki Elias Piiroiselle hänen täyttäessään 60 vuotta 14.11.1979. Под ред. Irma Hakamies
и др. Joensuu, 1980, с. 118.
mKeynäs W. Kyprianus venäläistyttämistyön johtajana..., c. 80-81.
129

районах Финляндии уже долгие годы, и вновь назначенному в 1905
году архиепископу, а следом за ним епархиальному миссионеру
нужно было выбирать тактику борьбы.
3.2. Система Ильминского
С самого начала своей деятельности и Сергий, и Киприан
проявили себя сторонниками известной в России системы Н.И.
Ильминского, разработанной в 1860-х годах в Казани и предназначенной
для школьного и духовного образования поволжских «инородцев»,
с перспективой их дальнейшей русификации^ Николай Иванович
Ольминский^(1.822—1891), учёный-востоковед и педагог-миссионер,
совершил, можно сказать, переворот в миссионерском деле Русской
православной церкви. Между тем, его деятельность в Поволжье
начиналась как раз тогда, когда многовековые усилия по охристианива-
нию мусульман и язычников этого региона потерпели почти полное
фиаско. Как только во второй половине XIX в. стало смягчаться
законодательство в отношении вероотступничества, начались массовые
отпадения крещёных татар, марийцев, чувашей и мордвы от
православия. В исследовании, посвященном истории братства Св. Гурия,
созданного Ильминским, эта ситуация описана так: «Перед
открытием Братства и в первое время его существования отступничество в
мухаммедианство широкою полосою охватило инородцев здешнего
края. В Казанском уезде из шести крещено-татарских приходов
остался верным церкви Христовой только один (...] в 1866 году в
Казанской епархии уже по официальным документам отступников было
9 тысяч душ, конечно на самом деле их было гораздо больше...»391'
Анализ причин создавшейся ситуации показал, что крещёные
«инородцы» Поволжья восприняли в православии в лучшем случае лишь
389 «Системе Ильминского» посвящена обширная литература. Назовём лишь некоторые из
наиболее важных работ: Geraci Robert. Window on the East. National and Imperial Identities in
Late Tsarist Russia. Ithaca - London, 2001; ibid. The Il'minski's System and the Controversy over
Non Russian Teachers and Priests in the Middle Volga // Казань, Москва, Петербург: Российская
империя взглядом из разных углов. Ред. Б. Гас паров, Е. Евтухова, А. Осповат, М. фон Хаген.
М., 1997, с. 325-348; Dewier Wayne. Classroom and Empire. The Politics of Schooling Russia's
Eastern Nationalities, J 860—J917. Montreal, 2001; Lallukka Seppo. Kazan Teacher's Seminary//
Studia Slavica Finlandensia, 1987, Вып. 4, с. 143-165; Werth Poul. At the Margins of Orthodoxy:
Mission, Governance and Confessional Politics in Russia's Volga-Kama Region, 1827-1905.
Ithaca. 2002; Афанасьев П.О. Ильминский Н.И. и его система школьного просвещения
инородцев Казанского края// Журнал министерства народного просвещения, 1914, ч. 52, №7,
с. 1-31; Очерк просветительской деятельности НИ. Ильминского. СПб.. 1904.
3W ЬАашанов ЬА. Обзор деятельности Братства Св. Гурия за двадцать пять лет его
существования, 1867-1892. Казань, 1892, с. 9.
130

внешнюю, обрядовую сторону. Они совершенно не были знакомы ни
с текстами Священного Писания, ни с православной догматикой, т. к. в
массе своей не знали русского языка, — а, напротив, местные
священники не владели их языками. Впрочем, в церковных библиотеках имелись
старинные переводы Евангелия, Апостола и Катехизиса на татарском
языке, но священники, не зная ни языка, ни арабского алфавита были
неспособны ими пользоваться, а паства, со своей стороны, затруднялась \
читать эти переводы, написанные на «учёном» татарском,
изобиловавшем арабизмами и далёком от разговорного языка.391
Н.И. Ильминский, много ездивший по краю и общавшийся с
местными «инородцами», знавший их языки, изучивший, таким образом,
ситуацию «изнутри», пришёл к выводу, что положение нужно менять
коренным образом. В основу своей так называемой «системы» он
положил следующие идеи. Во-первых, следовало создать новые переводы
священных и богослужебных книг на «инородческие» языки, приблизив
насколько возможно их языкдсразгрворному. Кроме того, — и это было
принципиальным нововведением, — в качестве алфавита для переводов
была предложена кириллица. Таким образом, «убивались», по меньшей
мере, два «зайца»: «инородцы» выучивали русский алфавит, а русские
священники получали возможность читать священные тексты во
время службы на «инородческих» языках. Интересно, что, по предложению,
Ильминского, слова, отсутствовавшие в разговорном языке, заимство- •
вались не из арабского, как раньше, а из русского языка, что тоже
должно было понемногу приучать к нему «инородцев».
Краеугольным камнем системы Ильминского стала новая
организация школьного обучения. По его мнению, следовало прежде
всего озаботиться воспитанием армии миссионеров, священников,
учителей — выходцев из «инородческой» среды. Именно этим
«новобранцам» следовало заниматься просвещением соплеменников
на их родных языках. Так, уже в 1863 году возникла Центральная
крещёно-татарская школа в Казани, которая стала образцом для
создания подобных школ во всём крае. Через двадцать лет после
основания Центральной крещёно-татарской школы только в Казанской
губернии функционировало 128 школ братства, причём это были не
только татарские, но и чувашские, марийские и другие учебные
заведения.392
Мало-помалу система Ильминского была принята на вооружение в
масштабах всей страны. В 1870 году её официально утвердил Совет
министров. Однако споры вокруг неё не утихали. Оказалось, что употреб-
391Тамже. с. 10.
3v2Cm.: Воробьёва Е.И. Христианизация мусульман Поволжья в имперской политике
самодержавия // Имперский строй России в региональном измерении (Х1Х-начало XX века).
Отв.ред. П.И. Савельев. М., 1997, с. 229.
131

ление национальных языков в школе создаёт почву для воспитания не
столько миссионеров, сколько местной, националистически
настроенной интеллигенции. Многим казалось также, что при переводе на
«инородческие» языки священные книги перестают быть таковыми, теряют
что-то главное. Кроме того, в связи с ростом русско-националистическ
их настроений в церкви её консервативно-националистическое крыло
выдвинуло мысль о том, что «инородец» в принципе никогда не сможет
стать полноценным русским — ни обратившись в православие, ни даже
став православным священником. Ожесточённые споры на эти темы
велись в разных регионах страны, в том числе во многих православных
братствах. В качестве типичного примера можно привести разногласия,
возникшие в Рижской епархии и существовавших там Прибалтийском
и Петропавловском братствах.
О позиции «крайней правой» даёт представление письмо члена
Совета Прибалтийского православного Братства Н. Зайончковского к
попечителю Рижского учебного округа П.П. Извольскому (написано
в 1903 году): «Православное духовенство инородческое, очень молодое
и не имеющее за собою ещё никаких исторических традиций, не есть
в то же время духовенство русское [курсив мой. — М.В.]. [... ] Пример
Греции, Румынии, наконец, особенно Болгарии ясно свидетельствует,
что сила чувства единоверия с Россией и в православном
духовенстве может оказываться иногда бездейственной, парализоваться перед
чувствами национальными, которые иногда требуют даже
враждебного с его стороны отношения к нашему отечеству». Зайончковский
сообщает о том, что православное духовенство Рижской епархии решило
преподавать в сельских начальных школах в течение всех лет обучения
Закон Божий «латышам и эстам исключительно на их природных
языках, чем несомненно уже навсегда исключается возможность единения
между ними и русскими в молитве, общение тех и других в одном и том
же храме: у православных инородцев отнимаются "единые" с
русскими "уста", а, следовательно, как свидетельствует исторический опыт, и
возможность образования "единого сердца".»3"
Другие представители духовенства епархии высказывали иное
мнение. Выступая против издания книг религиозно-нравственного
содержания на параллельных языках (русском и латышском, русском
и эстонском), священники объясняли это тем, что издание этих книг
«нисколько не содействует усвоению русской речи и обрусению
инородцев. Да если бы оно даже и содействовало этому, то всё-таки
духовенство такому внешнему обрусению придаёт небольшую цену:
гораздо выше его стоит внутреннее обрусение посредством приобщения
и органического слияния инородцев с жизнью русского народа. Тот
ещё не русский, кто по-русски говорить умеет, а тот русский, кто жи-
3WKA,KKK,Hdl02.
132

f вет русскими идеалами, скорбит русскими печалями и радуется русскими
радостями... [курсив мой — МО.]» «Язык в данном отношении, —
продолжают оппоненты Зайончковского, — имеет второстепенное
значение, и нет никаких оснований выдвигать его на первый план, а тем
более ещё единственный. Необходимо знакомить инородцев с русской
жизнью, с русскими идеалами так, чтобы они на своём языке
полюбили всё русское, православное, чтобы они восприняли в плоть и кровь
русскую государственную идею и Россию считали своим отечеством,
своей родиной».394 Как видим, суждения цитируемых представителей
Рижской епархии созвучны идеям Н.И. Ильминского.
И всё же, под влиянием идей, так сказать,
«грубо-русификаторских», выдвигавших на первый план внешнее обрусение, к началу
XX века к «системе» Ильминского на практике прибегали всё
меньше. Побеждали сторонники мысли, что едва ли можно быть «вполне
русскими по духу», говоря на нерусском языке. Из «Правил»
Министерства народного просвещения 1913 года пункт о религиозном
преподавании на родном языке был выпущен вовсе.
33. Проблема соотношения веры, языка
и «русскости» в Финляндской епархии
Руководство Финляндской епархии столкнулось с обозначенны- Ъ
ми нами проблемами соотношения веры, языка и «русскости» сразу
же по прибытии на новое место назначения. По приезде в
Финляндию Киприан определился как ревностный сторонник «системы»
Ильминского (о которой он никогда не писал, но следы влияния
которой видны во всей его деятельности). С присущей ему энергией
и страстностью он начал изучать финский язык и проводить на нём
церковные службы. Часть служб проводил по-фински и Сергий. В
серии статей «О будущем православия в Финляндии» Киприан пишет
о необходимости скорейшего перевода служб в карельских районах
Финляндии на финский язык, — в противном случае, по его мнению,
«офинённый» народ «толпами побежит от нашей церкви».*95 Паства
должна понимать содержание службы и церковных книг, веровать
сознательно. «Отрицательно относиться к желанию наших прихожан
иметь финскую службу мы не можем: это было бы самой, — правда,
простой, неголоволомной, — но зато и самой недальновидной
политикой, которая в конце концов принесёт только вред православной
3*4Тамже.
ш Киприан. К вопросу о будущем православия в Финляндии // Прибавления к Церковным
ведомостям, 1906, №43, с. 2832.
133

церкви. Славянское богослужение может, пожалуй, быть полезно для
тех карел, которые постепенно делаются русскими и которые и без
того достаточно ограждены от лютеранства полным к нему
отвращением. Для других же, особенно для тех, которые захвачены волной
офинения, отказ в финском богослужении послужит лишь лишним
толчком вон из церкви; славянское богослужение для таких не только
не полезно, но и прямо вредно.»т [курсив мой. — М.В.]
Чрезвычайно критически и даже гневно Киприан говорит о тех
священниках, которые считали себя призванными «служить
собственно русскому населению и русскому делу, а на финнов склонны
были смотреть как на некоторый посторонний придаток и даже как на
лишнюю для них тяготу». Эти люди не только отталкивают от церкви
православных финнов, но и убеждают финнов-лютеран, что
«православие и презрение ко всему финскому- одно и то же». Необходимо
создать «атмосферу взаимного доверия и братского сотрудничества»
в Финляндской епархии — заключает Киприан.
Близкую точку зрения неоднократно выражал и епископ Сергий.
В одном из писем, раздосадованный непонятливостью и
консерватизмом церковных властей Архангельской епархии, пытавшихся
изгнать из школ и храмов финский язык, он писал: «Запрещать
распространение Св. Писания на финском языке в Беломорской
Карелии значит совершенно устраниться от руководства духовным
питанием тамошних карел. [...] Не находя у наших книгонош понятных
им финских книг православных, карелы будут брать финские книги
у лютеранских агитаторов и получат, конечно, книги лютеранские.»
То же и в школах: ...мы финский язык запрещаем и тем неизбежно
способствуем образованию нелегальных финских школ, из которых
дети выходят уже с определённой финской закваской, со враждой к
России и ко всему русскому»397
И в печати Сергий высказывал свои мысли о том, что ни
русский, ни финский языки не могут являться в церковной политике
самоцелью, разменной картой в политических играх. В русском
официозе Финляндии «Финляндской газете» было помещено
довольно объёмное письмо Сергия с разъяснением его позиции по
вопросам языка в школе. В нём он, в частности, писал: «В вопросе
о русском языке в детских школах церковная власть и духовенство
финляндской епархии должны стоять совершенно независимо, в
стороне от всяких политических или националистических
стремлений. [...] наша задача— воспитать подрастающее православное
население в духе церковном. Финская или русская грамоты могут
быть для нас лишь средствами, и мы из них должны выбирать то,
3*Тамжс,с. 2831.
wSOK,Fd6vl/1907.
134

которое в данном случае наиболее пригодно, на какой бы стороне
ни были наши личные симпатии.» И далее Сергий вновь и вновь
возвращается к мысли о том, что требование сохранения русского
языка в школах и храмах «несмотря ни на что» — не просто
бесполезно, но и вредно. Там, где население хочет финской службы
и школьного преподавания — оно должно их получить, ибо «кто
хочет быть финном, пусть и будет им, лишь бы не перестал быть
православным,— в нашей церкви он такой же полноправный,
прирождённый член, как и русский.»398
Однако не всегда Сергию удавалось придерживаться
провозглашённых им же самим принципов. По мере столкновения с
реалиями епархиальной жизни и он, и Киприан вынуждены были
лавировать, ибо ситуация в карельских приходах Финляндии часто
не поддавалась однозначному толкованию. Внутри самой паствы
(и эта ситуация повторится потом в Российской Карелии) были
разногласия — и по поводу языка службы, и по вопросу языка
преподавания в школах. И Сергию, и Киприану следовало каждый раз
выбирать, какую из противоборствующих сторон следует
поддерживать. Одним из «пробных камней» стал перманентный
скандал в Салминском приходе (пограничный приход Финляндской
Карелии), начавшийся в 1905 году Суть конфликта заключалась в
том, что одна часть прихожан (более молодая) требовала введения
постоянной финской службы, а другая, в пику ей — прекратить
финскую и оставить только русскую службу. Взаимное озлобление
дошло до точки кипения. В епархиальном финноязычном
журнале «Aamun koitto» («Утренняя заря») появилась статья местного
учителя Пяйвинена (сторонника финского богослужения) с
насмешками в адрес сторонников русскоязычной службы. Пяйвинен
подчёркивал, что многие из них не понимают в русской службе ни
единого слова и, таким образом, демонстрируют лишь нежелание
понимать суть учения и свою приверженность формальной,
обрядовой стороне православия и традиционным суевериям.
Статья вызвала бурный протест со стороны Киприана,
написавшего резкое письмо редактору журнала, священнику отцу Сергию
Окулову (карелу по национальности). Окулов пожаловался
архиепископу, но тот взял в споре сторону Киприана. В своём письме
Окулову архиепископ поясняет свою позицию, и это объяснение
весьма показательно. Главная ценность и сила православия, по
мнению Сергия, — «православный быт, которым жил народ сотни
лет», то есть традиционный православный уклад жизни, система
верований, обрядов и праздников. Это, по мнению архипастыря,
гораздо важнее сознательного понимания сути учения, или, по
Финляндская газета, 1907, №93, с. 1.
135

слову Сергия, «легковесного, рассудочного христианства».
«Хранение этих традиций, — поясняет свою мысль Сергий, — есть та
несокрушимая связь, которая неразрывно прикрепляет людей к
вере и церкви и о которую могут разбиться всякие посторонние
пропаганды. Наоборот, небрежение церковным бытом есть
первая ступень к безразличию в вере, ктеплопрохладности: примером
этого может служить наша, так называемая, интеллигенция».399
Интересно отметить близость этой позиции взглядам
крупнейшего церковного идеолога К. П. Победоносцева, считавшего, что вера
«простецов», народа— самая истинная и чистая, на ней держится
православие в стране, и разрушать её — гибельно. Поэтому
Победоносцев считал необходимым ограничить образование крестьян
только несколькими классами церковно-приходской школы, ибо
«появление в среде народа детей его, имеющих некоторое понятие о
догматах веры и богослужении [...] ослабит [...] иллюзии
таинственности обрядов и силу первобытной младенческой веры народа».400
Таково же и мнение Сергия: народная, истовая вера — пусть и не
совсем сознательная — ценнее веры «рассудочной». По его мнению,
православие, лишившееся традиционного православного уклада жизни,
остаётся лишь «легковесным, рассудочным христианством», которое
«в сущности является лютеранством». Поэтому сознательное
понимание паствой содержания службы — совсем не главное. «Я
понимаю, — продолжает Сергий, —что привязанность народа к
православному быту и, в частности, к православной обрядности простирается
иногда и на язык богослужения и потому является сильным тормозом
для введения там финского богослужения. Поставив себе целью это
последнее, Пяйвинен и его единомышленники естественно и
борются с этой особенностью салминцев и готовы, ради достижения
своей цели, осмеять и повалить и весь тот православный уклад жизни.
Мы же, церковные деятели, конечно, не можем забывать, что
финское богослужение для нас лишь одно из средств к утверждению
народа в вере. Средство это иногда очень пригодное, но это не панацея и
даже не самое сильное из средств.»™ [курсив мой. — М.В.]
В финале публикуемого нами знаменательного письма Сергия
Окулову он даже пытается убедить священника, что и почти полное
непонимание паствой службы не является серьёзной проблемой.
Поэтому лучше оставить ситуацию в позиции «статус-кво», то есть
продолжать проведение служб на церковно-славянском языке — ибо это
399SOK, FD U/1907.
400См.: Полуянов А.Ю. Под властью обер-прокурора. Государство и церковь в эпоху
Александра Ш. М-, 1996, с. 89.
401 SOK, FD 11/1907.
136

позволит сохранить народное православие в его нетронутом виде и не
даст почвы для «олютеранивания» паствы.
Как видим, ни Сергий, ни Киприан не были способны
последовательно проводить декларированную ими самими политику
«беспартийного» отношения к языку. В ходе различных коллизий в карельских
приходах Финляндии выяснялось, что переход службы на финский
язык может быть сопряжён с видоизменением самого православия,
которое начинает терять ту свою традиционную, веками
охранявшуюся цельность, единство обрядовой и смысловой сторон, которой так
дорожили церковные иерархи. Прихожане, не понимавшие почти ни
слова из церковнославянских текстов, звучавших в церкви,
оказывались, по мнению Сергия, Киприана и их многочисленных
союзников в кругах православного священства, лучшими верующими, чем
те, кто пытался сделать веру осознанной, очистить её от
многовековых обрядовых и бытовых наслоений. Иерархи понимали, что стоит
начать «очищение» православия, его модернизацию — как всё здание
православной церкви начнёт качаться. Именно поэтому в то же самое
время церковь столь активно расправлялась с «обновленческим»
движением и «ересью» Льва Толстого, грозившими постепенно разъесть
всю церковную твердыню, — то, чего так опасались православные
вожди. Вопросы языка, веры и «русскости» оказывались неразрывно
связанными с вопросами цельности и сохранности православия, и,
осознавая это, руководители Финляндской епархии зачастую
проявляли нерешительность и непоследовательность в решении
«карельского вопроса», как в Финляндии, так и в России.
4. Ухтинский съезд духовенства:
первая разработка методов борьбы
с«панфиннизмом»
Оживление «панфинства» в Российской Карелии, и прежде всего f
попытки организовать здесь лютеранскую миссию, было почти сразу
замечено иеромонахом Киприаном и несколькими другими
православными священниками в Финляндии, которые сообщили
архиепископу о публикациях на эту тему в газете «Kotimaa».402 Уже в мае
1906 года по распоряжению Сергия ими было проведено совещание
402 Историк финского православия Каарло Мерикоски, в распоряжении которого был
целый ряд неизвестных нам ныне документов, сообщает, что в составе группы священников,
направивших послание Киприану, были Окулов, Солнцев, Садовников и Зотиков. Merikoski
Kfaarlo]. Taistelua Karjalasta..., с. 137). Впоследствии эти пастыри оказались с Киприаном
137

по поводу этих публикаций, по итогам которого они писали
архиепископу: «Призыв "Kotimaa" наверняка найдёт отклик как среди
духовных, так и политических деятелей, которые считают православие
препятствием для пробуждения финского национального
самосознания. Поэтому есть основание начать действовать против этой
протестантской пропаганды.»4113
Действовать начал именно Киприан. Он опубликовал в русской
прессе статью «Лютеранский поход в Карелию».404 В конце статьи
автор сообщает, что на совещании при архиепископе Финляндском 25
августа 1906 года было решено «устраивать по временам маленькие
съезщь^церковных деятелей Финляндской, Архангельской и
Олонецкой епархии» для выяснения религиозных нужд православных карел и
для обсуждения способов их удовлетворения и борьбы с лютеранской
пропагандой. Так впервые церковные власти декларировали
единство своих целей и действий как в Финляндской, так и в Российской
Карелии, своё понимание общей угрозы для карел со стороны пан-
финской идеи. Для обеих частей карельского этноса следовало
разрабатывать единую систему мероприятий, единую стратегию и
тактику—и грядущие съезды духовенства сыграли в этом смысле далеко не
последнюю роль. Первый съезд был запланирован на 10 декабря 1906
года, местом его проведения должно было стать то самое село Ухта,
которое за год до этого явилось колыбелью Союза беломорских
карел. Решение о проведении съезда было согласовано с архангельским
и олонецким архиепископами, которым Сергий предварительно
направил собранные иеромонахом Киприаном письма и материалы.
Ухтинский съезд депутатов от Архангельской и Финляндской
епархий состоялся 10—13 декабря 1906 года. Хотя депутатов от
Олонецкой епархии на съезде не было, они чуть позже, 20—24
января 1907 года получили возможность участвовать в аналогичном
съезде представителей Финляндской и Олонецкой епархий в с.
Видлицьг (Vitele). Делегатами Ухтинского съезда были
священники из Финляндии и Архангельской губернии, в частности, по
распоряжению архиепископа, иеромонах Киприан и отец Сергий
Солнцев из Сортавала; в съезде принимали участие также и
представители местной карельской_интеллигенции. Время было ещё
смутное, революционная волна не спала окончательно, а, кроме
того, суть такого нового явления, как «панфинская пропаганда»,
не была достаточно выяснена. Поэтому Ухтинский съезд был в
каком-то смысле предварительным, разведывательным мероприя-
по разные стороны баррикад во внутриепархиальном конфликте, составив «профинское»
крыло финской православной епархии.
mK[aarlo] Merikoski: Taistelua Karjalasta..., с. 137.
404 Лютеранский поход в Карелию // Миссионерское обозрение, 1906, №10.
138

тием, на котором силы присматривались друг к другу, пытаясь
разгадать взаимные намерения. Отношение к вопросы языка у Сергия
и Киприана было ещё вполне в духе «системы» Ильминского,
поэтому не удивительно, что финский язык на съезде получил права
гражданства. Например, перед торжественным молебном,
открывавшим съезд, один из его участников, законоучитель Сердо-
больской финской учительской семинарии отец Сергий Солнцев
произнёс речь, адресованную пастве, на финском языке.
«Должно отметить, — сообщает комментатор, — что слово
проповедника было выслушано с напряжённым вниманием.»405 Такая реакция
слушателей совсем не была случайной — ведь паства впервые
слышала церковную проповедь на финском языке! Как мы уже
упоминали, до этого во всех карельских селениях — а в них, как правило,
лишь небольшая часть жителей знала русский, — церковные
службы проходили на церковно-славянском.
Перед началом заседаний участники съезда решили выслушать
заявления прихожан Ухтинского прихода, касавшиеся вопросов языка.
Этот эпизод, свидетельствующий о царившей на съезде либеральной
атмосфере, стоит привести более подробно. «Заявления эти
состояли в том, — пишет наблюдатель, — что общество желает, во-первых,
чтобы богослужение совершалось на понятном для него языке. Для
того, чтобы выяснить, — на каком именно языке — на карельском или
финском, — так как одни в качестве богослужебного языка указывали
"язык матери",406 т.е. карельский, а другие финский, были
прочитаны отрывки из евангелия на обоих языках. Оказалось, что понимают
и карельский, и финский перевод, но финский всё-таки больше»407.
Скорее всего, этот парадоксальный факт свидетельствовал о том, что
местным карелам читали священные тексты в переводе на один из
южно-карельских диалектов, которые северные карелы понимают
плохо. Комментатор сообщает, что присутствующие интеллигентные
карелы давали основательные пояснения, что карельский язык
является одним из говоров финского, поэтому карелы могут пользоваться
финской религиозной литературой. Упоминающиеся
«интеллигентные карелы» — в частности, учитель Пётр Лежев (Пекка Лесоев)408
405 Съезд в с. Ухте Кемского у. депутатов Архангельской и Финляндской епархий //
Архангельские епархиальные ведомости, 1907, №3, с. 68.
406 В финском языке выражение «родной язык» звучит как «äidinkieli» - буквально
«язык матери».
407Съезд в с. Ухте Кемского у..., с. 69.
^"Учитель Ухтинской церковно-приходской ошолы Петр Александрович Лежев, или
Пекка Лесоев был беломорским карелом по рождению и закончил Сортавальскую учительскую
семинарию. По сведениям Каарло Мерикоски, Лежев был весьма активен, читал в Ухте
лекции, сопровождаемые диапозитивами, проводил беседы и насаждал в среде
односельчан финско-национальные идеи. (См.: Merikoski K[aarlo]. Taistelua Karjalasta..., с. 1 43).
139

и его жена-финка, участвовавшие в работе съезда и даже
произносившие там речи, не далее как через год были заклеймлены как пан-
финские активисты и фактически изгнаны из Ухты (см. об этом в
гл. 4, раздел 4). Уже этот небольшой пример показывает, насколько
радикализировалась к концу революции борьба с «панфиннизмом»
в Российской Карелии по сравнению с «мирным сосуществованием»
будущих «русификаторов» и «панфиннистов» ещё в конце 1906 года.
Следующее заявление прихожан состояло в том, чтобы финскому
языку было отведено несколько часов в неделю в школах, так,
чтобы дети, оканчивающие школу, умели писать по-фински. В
качестве причины этого требования были названы необходимость читать
по-фински богослужебные книги и поддерживать постоянные
сношения с Финляндией. Последнее заявление карел касалось
приходских священников и учителей - чтобы те были знакомы с местным
языком и бытом. Как видим, пожелания прихожан, высказанные
ими в адрес русской духовной власти, ничуть не отличались от тех
предложений, которые они за год до этого высказали в качестве
наказов депутатам Первой государственной Думы. Эти пожелания были
переданы съезду через местного священника отца Василия Изюмова
(который, правда, тоже год спустя был обвинён в «панфиннизме»).
Интересный эпизод, связанный с предсъездовским заявлением
ухтинцев и свидетельствующий на сей раз об отношении к
происходящему самого иеромонаха Киприана, приводится в статье
присутствовавшего на съезде отца Сергия Солнцева. Сразу же после заявления
ухтинцев о необходимости финского богослужения слово взял
местный писарь, который заявил, что поскольку мы живём в России, под
охраной царя и русских законов, то и службы нужно вести на русском.
Вслед за ним выступил иеромонах Киприан, объяснивший, что в
России под сенью русских законов живут не только русские, но и другие
народы, и поэтому нужно служить на их языках, чтобы они понимали
службу.409
Как видим, знакомя представителей Архангельской и
Финляндской епархий со своими требованиями, карелы довольно смутно
понимали, каково назначение данного съезда, и уж совсем не
предполагали, что основная задача этого форума — как раз борьба с «пан-
финской пропагандой». Это подтверждается и фрагментом рассказа
самого отца Киприана о начале его поездки в Ухту: «Садясь в вагон
[в Сердоболе (Сортавала) — М.В.], мы чувствовали себя даже героями
дня, в виду того внимания, с которым отнеслись к нашей поездке
некоторые финские газеты, здешняя интеллигенция, особенно учителя
О личности и деятельности Лежева в Ухте см. также: Илюха О.П. Школа и просвещение в
Беломорской Карелии..., с. 31-32.
^ Aamun Koitto, 1907, №3, 4.
140

семинарии, и один из руководителей общества беломорских карел
Афанасьев-Ахава, вопрошавший нас нарочитым письмом о
времени съезда в Ухту и пообещавший лично прибыть туда. Истинные цели
нашей поездки были, конечно, скрыты от этих случайных друзей,
которые иначе не постеснялись бы по своему отрекомендовать нас более
крайним финским национальным и религиозным партиям, если бы
узнали, что мы едем разрушать начатый ими панфинский и
лютеранский поход в Русскую Карелию...»410 [курсив мой — М.В.]
Анализируя итоги Ухтинского съезда, нельзя не заметить, что в
своих решениях он практически солидаризировался с некоторыми,
по сути дела — важнейшими требованиями ухтинцев. Уже в первом
пункте решений съезда говорится: ...съезд признаёт безусловно
необходимым совершать богослужение и требы на карельско-финском
языке, вводя его постепенно и настолько, насколько оно вызывается
действительными нуждами пасомых.»4" Это решение вызвало восторг
и благодарность паствы. Когда 12 декабря в церкви была совершена
первая литургия по-фински, после её окончания «мужчины не
расходились. Они подходили к священникам, принимавшим участие в
богослужении и благодарили. "Сегодня мы слышали голос самого
Бога...», «Сегодня Он Сам обращался к нам с неба..." — в таких
выражениях передавали своё настроение старцы и мужчины, впервые
услышавшие богослужение на понятном языке.»412
Отношение к съезду «интеллигентных ухтян» тоже было весьма
положительным. После окончания съезда ими был устроен приём, в
ходе которого учитель Лежев (Лесоев) и его жена произнесли
благодарственные речи. Жена Лежева даже сравнивала прежнее положение
финского языка с положением прекрасной принцессы,
околдованной злыми чарами волшебника — причём, что удивительно, делегаты
съезда так и не поняли в тот момент, о каком же злом волшебнике
идёт речь. Со своей стороны, «интеллигентные ухтяне» (связанные,
как правило, хотя бы идейно с «Союзом беломорских карел»)
совершенно не уловили антифинской направленности зарождающегося
движения. Между тем и характер речей на съезде, и многие его
решения недвусмысленно давали это понять.
Например, и в докладе иеромонаха Киприана, и в дискуссии
неоднократно звучали слова о необходимости противостоять «пан-
финской и протестантско-сектантской пропаганде». Решения
съезда предусматривали, для усиления миссионерской деятельности в
410 Киприан. Панфинская пропаганда в Русской Карелии. (Протоколы двух съездов и
докладные записки). [Отдельный оттиск из журнала «Миссионерское обозрение», 1907, №2,3]
СПб., 19U7,c.31.
4,1 Съезд в с. Ухте Кемского у..., с. 97.
4,2Тамже,с. 105.
141

крае и улучшения взаимодействия причтов с паствой, необходи-
< мость готовить местные кадры, обучать карельских юношей в рус-
■ ских духовных семинариях. Для первоначальной же духовной
подготовки карельской молодёжи открыть в Ухте второклассную школу
с миссионерским курсом. Кроме того, съезд решил просить власти
об улучшении благосостояния священников карельского края,
увеличении им жалованья, а также решил на традиционных сельских
посиделках «вводить религиозно-нравственные чтения,
собеседования и пение».413
И, наконец, совсем ускользнуло от внимания ухтинской
интеллигенции предложение о скорейшем учреждении в каждом приходе
приходских братств, — предложение, ставшее первым (но не
единственным) толчком к созданию православного Карельского братства.
Правда, для большей точности следует отметить, что Ухтинский съезд
ещё не сформулировал предложения о создании самостоятельного
Карельского братства, и даже, напротив, предлагал пользоваться для
целей борьбы с «протестантской пропагандой» уже существующим в
Финляндии братством св. Сергия и Германа и всем
заинтересованным лицам вступать в его ряды.41*
Как уже отмечалось, в ходе Ухтинского съезда будущие враги —
профински мыслящие карелы и борцы с «панфиннизмом» — ещё не
«раскусили» друг друга, находились ещё в плену взаимных иллюзий.
Однако довольно скоро пелена с их глаз начала спадать. Сохранилось
интересное свидетельство отца Сергия Солнцева о его совместном с
о.Киприаном возвращении со съезда: «Ещё отъезжая из Ухты мы живо
разговаривали с Киприаном о ходе съезда и принятых решениях. Он
выглядел довольным всем, чего к тому времени достигли. Но в Бабьей
Губе (Akonlahti) произошло изменение. Когда, после отъезда оттуда,
на последнем отрезке пути я вновь попытался продолжить разговор
о событиях последних дней, Киприан упрямо молчал, показывая, что
тема его больше не интересует.»415 Солнцев рассказывает далее, что при
встрече со священником Соловьёвым в Йоенсуу Киприан говорил о
достижениях Ухтинского съезда уже совсем равнодушно. «После
остановки в Бабьей Губе, — констатирует отец Сергий, — Киприан стал
другим человеком, чем был перед этим, понемногу всё более и более
становясь русификатором.»416
Солнцев объясняет эту перемену в настроении, а потом — и в
направлении деятельности иеромонаха Киприана тем, что в Бабьей
413 Там же.
4,4Съезд в с.Ухте Кемского у..., с. 104.
4,5Цит. по: Merikoski Kfaarlo]. Taistelua Karjalasta..., с. 141 (перевод автора). Мерикоски
приводит записанный им в ходе личной беседы рассказ отца Сергия.
4<6Там же.
142

Губе Киприан имел возможность прочесть последние русские
газеты и понял из них, что короткое время свобод подходит к концу и
реакиия вновь решительно поднимает голову. «Позднее я понял, что
Киприан — человек, для которого его положение, слава и власть были
почти всем. В Бабьей Губе он заметил, что скоро в России произойдёт
перемена курса, и он решил, что самым умным будет присоединиться
к группе русификаторов Финляндии.»417
Цитируя этот интересный рассказ отца Сергия, Мерикоски
отмечает, что Солнцев знал Киприана очень хорошо, и поэтому следует
обратить внимание на его трактовку описанной ситуации, — хотя,
конечно, вряд ли перемена в Киприане могла произойти так внезапно.
Впрочем, Мерикоски высказывает ещё одно существенное
предположение, которое, с нашей точки зрения, ближе всего к правде. По его
мнению, уже до переезда в Финляндию Киприан был
«панславистом» и поддерживал идею постепенной русификации «инородцев».
Однако это не мешало ему выступить поначалу за введение финского
языка в церковную службу и начальную школу, т.к., в соответствии с
установкой Министерства просвещения России (от 26.3.1870 года),
национальные языки должны были на первых ступенях школы
обеспечить мягкий переход к русскому языку и, таким образом, оказывать
помощь в русификации «инородцев».418 Напомним, что именно на
этом «мягком» варианте русификационной политики основывалась
система Н.И. Ильминского в Поволжье.
Ныне нам, за давностию лет, трудно вынести своё суждение о
причине перелома в настроении иеромонаха Киприана — и был ли,
собственно, этот перелом. Да это и не существенно. Важно другое — уже
возвращаясь с Ухтинского съезда, Киприан, вероятно, стал
осознавать, что решения его половинчаты, что подобная «мягкая» линия
русификации (перевод церковных служб и школьных занятий на
финский язык с целью усиления позиций православия) чревата, в
конечном счёте, полным господством финского языка и культуры в
Карелии. Кроме того, несомненно и то, — и в этом Солнцев прав, — что
общая ситуация в стране менялась быстро, революция отступала, и
всё более усиливалась роль крайне-националистических кругов, с
которыми часто смыкались интересы русской православной церкви.
5. Ужесточение курса на Видлицком съезде
Эти перемены нашли отражение в работе и решениях Видлиц-
кого пастырско-миссионерского съезда представителей Олонецкой
4,7Тамже,с. 142.
418 Там же.
143

и Финляндской епархий, состоявшегося 20—24 января 1907 года/19
Начался съезд так же, как и Ухтинский, торжественным молебном
(но не на карельском, а на церковно-славянском языке) и
«собеседованием» с народом. Вечером к собравшимся местным жителям
обратился с речью на карельском языке священник из Финляндии
А. Якубов. Однако на этом сходство с Ухтинским съездом
заканчивается. Приведём небольшой фрагмент из отчёта о съезде.
Когда Якубов в своей речи рассказал о стремлении финнов
«офинить» карел и подчинить их своей власти, раздались возгласы
слушателей: «Ишь какие! Что задумали! Ну, посмотрим! Как бы не
так!».420 А по окончании беседы присутствовавшие заявили, что «они
крепко будут стоять за свою православную веру, за Русь, за царя, и
не поддадутся никаким проискам пропагаторов», и что они
желают, чтобы церковная служба совершалась на церковно-славянском
языке.421 О школьном обучении на финском или карельском языке,
конечно, не было и речи. Какой-то «ренегат», заявивший о том, что
всё-таки понятнее было бы богослужение на карельском языке,
получил отповедь.
Как видим, картина, представшая перед участниками Видлицко-
го съезда, оказалась совсем иной, чем в Ухте. Вместо национально,
«карело-фински» мыслящих ухтян перед участниками съезда
предстали вполне «прорусски» и законопослушно настроенные жители
Видлиц, — во всяком случае, те из них, которые были отобраны для
участия в съезде. Этот эпизод из обоих съездов наглядно
показывает разницу в отношении беломорских и олонецких карел к «панфин-
ской пропаганде», и в целом— к национальному вопросу. Конечно,
как показывают послереволюционные события в Олонецкой
Карелии (см. Эпилог), эту разницу не стоит абсолютизировать, и часть
олонецких карел была настроена вполне профински, или, во всяком
случае, националистически (например, жители нескольких регионов
вроде Ребольского прихода, расположенных вблизи границы и тесно
связанных с Финляндией экономически и культурно), — однако
влияние здесь Финляндии было, как правило, слабее.
Итак, с самого начала Видлицкий съезд получил гораздо более
«прорусскую» окраску, чем Ухтинский. Резко отличались и его
постановления. Первый пункт решений съезда гласил: «По вопросу о
4,9В работе Видлицкого съезда принимали участие: от Финляндской епархии - иеромонах
Киприан и священник Иломанского прихода А. Якубов, от Олонецкой епархии -
епархиальный противораскольнический миссионер Д. Островский, секретарь Олонецкой духовной
консистории П. Сребрянский, шесть священников из ближайших к Видлицам карельских
приходов, два церковных деятеля и четыре прихожанина.
420 С[ребрянс]кий П. Видлицкий пастырско-миссионерский съезд // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1907, №13. с. 333. •
421 Там же. •»* ч/
144

миссионерском значении богослужебного языка в карельских
приходах съезд принципиально высказывается за ^охранение цепкшмо-
славянского языка в церковном богослужении и при совершении треб во
всех приходах Олонецкой епархии с карельским населением.»422 [курсив
мой. — М.В.]. На этом решении и его обосновании следует
остановиться подробнее.
В отчёте о Видлицком съезде приводится схема рассуждений,
которая обусловила такое решение вопроса о языке. Сперва звучит
признание, что «самое лучшее и естественное разрешение этого вопроса
заключалось бы во введении службы на карельском языке». Однако
это, по мнению собравшихся, невозможно, т .к. не существует
литературного карельского языка, переводов богослужебных книг на него
крайне мало (фактически, только три евангелия) и качество их
оставляет желать лучшего. «Конечно, — говорится далее, - вопрос о
богослужебном языке в карельских приходах мог быть разрешён
введением в богослужение финского языка, как более понятного карелам
[...] Но введение финского языка в употребление, сначала за
богослужением, а затем и в обыденной жизни в Олонецкой и вообще во всей
Русской Карелии является не только нежелательным, но и опасным,
ибо содействовало бы офинению, а затем и олютеранению карел,
против чего собственно съезд и призван был выработать меры.» Как
видим, уже на Видлицком съезде сформировалось отрицательное в
принципе отношение духовных властей Олонецкой губернии к
введению финского языка, и хотя далее оговаривалось, что в северных
приходах— Ребольском, Кимасозерском (Kiimasjärvi), Гимольском
(Himola) и части Туломозерской (Tulemajärvi) волости,
находящихся близ границы с Финляндией, население «успело уже настолько
офиниться, что карельское наречие его мало отличается от
финского языка, что в свою очередь, открывает непосредственный доступ
финляндской лютеранской пропаганде» и поэтому будет полезным
совершать там богослужения на финском языке по переводам,
изданным финляндской переводческой комиссией423 — тем не менее такая
ситуация признавалась временной, «пока школы не распространят в
этих приходах церковно-славянскую грамоту настолько, чтобы
население [... ] могло понимать совершаемые на церковно-славянском
языке богослужение и требы» 424 Такие же временные допущения были
сделаны для приходов, где славянское богослужение было непонятно
для прихожан — там можно было служить на карельском языке, «по
имеющимся в печати изданиям».425
422Тамжетс. 363.
423Тамже,№14,с. 363.
424Тамже,№15,с. 394.
425 Там же.
145

Как видим, Видлицкий съезд сформулировал главную установку
православной церкви в борьбе с панфинской пропагандой в Русской
Карелии — установку на полную и как можно более скорую (в
перспективе) русификацию карел. В пространном отчёте о Видлицком
съезде находим следующее обоснование этой мысли: «Во взглядах не
только простых карел, но и руководителей движения, вера от
национальности не отделяется. Как русский не мыслим иначе, как
православным, так и финн не может быть в их сознании представлен
иначе, как не лютеранином. В Финляндии православная вера иначе и не
называется, как русской верой [... ] Не только русские, но и финские
православные карелы всегда тяготели и тяготеют к единоверной им
России. Отнимите у них православную веру, дайте им лютеранство,
и, наверно, симпатии их будут на стороне финнов. Это хорошо
понимают и на это, наверно, рассчитывают финляндские сепаратисты,
мечтатели о финляндском государстве, поднимая религиозный поход
на Русскую Карелию...»42*
И всё же, если не считать вопроса о языке, многие постановления
Видлицкого съезда были родственны решениям съезда в Ухте. Как
и в Ухте, в Видлицах было рекомендовано назначать в карельские
районы священнослужителей, знающих карельский язык, просить
об увеличении материального благосостояния свяшенно-церковно
служителей и об открытии новых миссионерских вакансий,
выделить из некоторых больших приходов отдельные самостоятельные
приходы. Однако Видлицкий съезд «генерировал» и предусмотрел
намного больше разнообразных средств борьбы с панфинской
пропагандой, чем Ухтинский. Например, для усиления миссионерской
деятельности было предложено ввести (по образцу Финляндии)
институт катехизаторов, которые бы вели постоянную работу в
каждой деревне. Было признано необходимым учредить викариатство в
Олонецкой епархии, присоединить к Олонецкой епархии Салмин-
ский приход Финляндской епархии, устроить библиотеки во всех
приходских школах и увеличить в библиотеках министерских и
земских школ отдел с книгами духовного содержания.
Заслуживает отдельного внимания следующее решение съезда,
принятое явно не без влияния Сергия Финляндского и иеромонаха
Кинриана: «в виду того, что лютеранская пропаганда посредством
смешанных браков проникает в Русскую Карелию из
Финляндской, съезд счёл необходимым просить архиепископа
Финляндского возбудить дело о воспрещении смешанных браков в
Финляндской епархии»421 [курсив мой. — М.В.]
426Тамже,№15, с. 395.
427 Там же, №14, с. 365. Одним из активнейших противников смешанных браков был
архиепископ Сергий (см. Dixon Simon...), хотя вопрос о вреде смешанных браков поднимался
146

Одно из решений Видлицкого съезда касалось деятельности
земства, и в нём содержалось предложение «уступить» ряд земских школ
в приграничных с Финляндией районах под церковно-приходские
школы. Идея участников съезда сводилась к тому, что следовало
создать «щит» из церковно-приходских школ на границе с
Финляндией и для этой цели даже действующие земские и министерские
школы преобразовать в церковно-приходские. Это предложение
вызвало протест со стороны Повенецкого уездного земства,
которого оно в большей степени касалось, и разожгло конфликт между
церковным и светским школьными ведомствами. Повенецкий
уездный училищный совет выступил в печати с резкой критикой этого
и других предложений Видлицкого съезда (например, об усилении
обучения в школах церковно-славянскому языку и увеличении
числа книг духовного содержания в школьных библиотеках). Земцы
утверждали, что усилить следует, напротив, преподавание Закона Бо-
жия в школах — а это не представляется возможным из-за того, что
в карельских районах много плохих священников-законоучителей,
не знающих к тому же карельского языка и не могущих поставить
дело духовного образования на должную высоту. По мнению земцев,
именно улучшением состава священства в Карелии следует
озаботиться церковным иерархам. Кроме того, необходимо заняться
просвещением не только детей, но и взрослых. Что же касается качества
школьной земской сети, то оно, по мнению земских деятелей,
достаточно высоко и не может быть объектом критики церковных
деятелей — напротив, по мнению земцев, следовало увеличить число
школ на границе с Финляндией и заменить церковно-приходские
школы земскими училищами, имея в виду, что те дают более
качественное образование.42*
И, наконец, одним из самых важных, если не важнейшим
решением Видлицкого съезда было постановление об учреждении в
Карелии православного братства «с задачами миссионерско-просвети-
тельными и благотворительными.»424 Составление устава этого
братства и «приведение его в действие» поручалось иеромонаху Киприану.
Предложение о создании братства исходило, однако, не от Кипри-
ана, а от секретаря Олонецкой консистории Петра Сребрянского, в
православными деятелями в этот период неоднократно, и не только в связи с финско-ка-
рельскими проблемами. Этот вопрос обсуждался, в частности, на IV Всероссийском
миссионерском съезде," проходившем в Киеве в июле 1908г.; в результате было выражено желание
о том, чтобы смешанные браки были запрещаемы в принципе, и разрешались бы только в
исключительных случаях (см.: Фирсое СМ Православная Церковь и государство в
последнее десятилетие существования самодержавия в России. М. 1996, с. 310.)
428 К вопросу о панфинской пропаганде. Журнал Повенецкого уездного училищного совета
от 9 сентября 1907 г. // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907, №19, с. 1-5.
4"С[ребрянс]кий 11. Видлицкий пастырско-миссионерский съезд..., №15, с. 365.
147

дальнейшем деятельного организатора Карельского православного
братства.430
Итак, решения Ухтинского и Видлицкого сьезда~6ыли во
многом близки, однако важнейший вопрос,-- вопрос о языке, v-
решался на этих форумах принципиально различно:' Можно "сказать, что
именно здесь со всей ясностью обозначились две тактики духовных
властей в деле борьбы с «панфинской пропагандой». По
контрасту с Ухтинским съездом, предложившим некий «мягкий» вариант
русификационной политики, с опорой на введение в церковную
и школьную практику финского языка, Видлицкий съезд выразил
поддержку «жёсткой линии» — отказ от финского языка,
использование карельского языка только в исключительных случаях, а кроме
того — предложение запретить смешанные браки. Обе эти тактики
были прямым продолжением той амбивалентной политики,
которую проводили в Финляндии деятели русской православной церкви
под руководством епископа Сергия и иеромонаха Киприана и
которая была совершенно в духе национальной политики Русской
православной церкви в целом. Несомненно, каждый раз эта
двойственность церковной политики была прежде всего следствием реальных
обстоятельств, в которых приходилось действовать духовным
властям. Так, в Беломорской Карелии влияние Финляндии было столь
сильно, что использование финского языка в церковной практике
было сочтено желательным, зато в карельских районах Олонецкой
губернии, теснее связанных с Россией, было решено поставить за-
430 Пётр Павлович Сребрянский родился в 1868 году в семье священника Воронежской
епархии. После окончания Петербургской Духовной академии, в 1893 г. он начал служить в
качестве столоначальника Петербургской духовной консистории, потом, с 1896 года был
переведен в Финляндскую духовную консисторию, где и развернулась основная часть его
карьеры. С 1898 по 1905 год. Сребрянский был секретарём Финляндской духовной консистории,
в 1902 году получил звание коллежского асессора. Служа в Финляндии, он выучил финский
язык, так что когда в мае 1905 г. его назначили секретарём Олонецкой духовной
консистории, он оказался здесь человеком весьма ценным, особенно в связи с начавшейся вскоре
борьбой с панфинской пропагандой. Именно в таковом качестве Сребрянский был
направлен на Видлицкий съезд - как писал позже Олонецкий епископ Мисаил, «как знакомый с
положением православия в Финляндской епархии, где он прослужил 9 лет, владеющий
финским языком и осведомлённый о финских притязаниях на Карелию». Именно Сребрянскому
принадлежала инициатива в создании Карельского православного братства им.
Великомученика Георгия. Сребрянский же являлся автором чрезвычайно подробного отчёта о съезде.
Мы, несомненно, услышали бы много больше об участии П. Сребрянского в деятельности
Карельского братства- но в 1909г. он, уже в чине надворного советника, был переведен в
другую епархию (см.: Мисаил Письмо в редакцию // Олонецкие епархиальные ведомости,
1908, №. 6, с. 133; С[ребряис]кий П. Видлицкий пастырско-миссионерский съезд. II
Олонецкие епархиальные ведомости, 1907, №11, с. 286-291; №12, с. 303-309; №13, с. 333-340;
№14, с. 363-365; Сведения о П.П. Сребрянском и его послужной список содержатся в:
НА РК, ф. 25, оп. 2, д. 31/1843.)
148

слон всяческому финскому влиянию. Позже, в практической
деятельности церковных иерархов (главным образом осу иествляв-
шейся в рамках Карельского православного братства), i одходы к
финскому языку и «панфиннизму» в целом видоизменялись, о чём
пойдёт речь в следующей главе нашей работы.
6. «Панфинская пропаганда» в Карелии:
взгляд изнутри
Прежде чем начать кампанию по противостоянию «панфинской
пропаганде» следовало понять, насколько серьёзную опасность она
собой представляет и сколь глубоко она пустила корни в умах и душах
карел. Сложность этой «разведывательной операции» состояла в том,
что ни у церковных, ни у светских деятелей почти не было какой бы
то ни было надёжной агентуры в карельских районах. Источниками
сведений о том, что там происходит, являлись местные священники,
которые были, как правило, весьма далеки от своей паствы, а также
приставы или учителя. Тем не менее выбирать было не из кого.
Поэтому ещё до организации карельских братств, в феврале 1907 года
олонецкий губернатор разослал уездным исправникам тех уездов, где
проживали карелы, запросы о деятельности Союза беломорских карел с
указанием «при отсутствии таковых сведений [...] самым тщательным
образом выяснить, существует ли подобная организация в пределах
[...] уезда.»431 Со своей стороны издательская комиссия г. Кеми 25 мая
1907 года направила во все причты карельских приходов Кемского
уезда требования сообщить в Комиссию сведения «о распространении
среди вверенных им приходов пропаганды панфинства и лютеранства
и вообще о религиознонравственном направлении среди прихожан.»432
С этого времени ответы «с мест» поступали на протяжении нескольких
лет сначала в издательскую комиссию, а потом — в карельское
братство. Помимо этого, кемским исправником Д.Е. Шариным и
чиновником по крестьянским делам В.И. Ульяновским в августе 1907 года
был представлен подробный доклад «По вопросу о
противоправительственной и антирелигиозной пропаганде финляндцев среди населения
Карельских волостей Кемского уезда.»433
431 Дело о деятельности организации «Союза архангельских карел»- HA PK, ф. 1, оп. 1,
д. 102/1, л. 12.
432 Журнал заседания издательской комиссии в г. Кеми, учреждённой на основании указа
Архангельской Духовной консистории от 19-го марта 1907-го года за №2510-м Ч
Архангельские епархиальные ведомости, 1907, №13, с. 2.
433 Рапорты кемского уездного исправника... ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 65-78об.
149

Уездные исправники Олонецкой губернии рапортовали
однотипно — в пределах вверенных им уездов деятельность Союза
беломорских карел не была обнаружена. Поскольку губернатор
требовал дальнейших сведений, исправники ежемесячно сообщали обо
всех подозрительных визитах финнов. Например, петрозаводский
уездный исправник дал подробную информацию о поездке по
нескольким волостям троих финляндцев. Финляндцы
останавливались в нескольких селениях, расспрашивали крестьян о жизни,
раздавали книги и брошюры, а беднейшим давали деньги и обещали
прислать ещё. Это были, как свидетельствуют другие материалы,
энтузиасты-проповедники, деятели финского Евангелического
общества - лектор Сортавальской семинарии Бруно Бокстрём, Мик-
ко (Михаил) Оллонен и их переводчик, те самые, чьи намерения
проповедовать в Карелии так насторожили Киприана (см. об этом
подробнее: гл. 6, раздел 1). Но исправник ничего об этом не знал и
охарактеризовал проезжих положительно: они «никаких разговоров
с крестьянами не вели, ничего предосудительного не высказывали,
вели себя весьма корректно и вообще не подавали никакого повода
к подозрению их в чём-нибудь преступном.»4*4 Уже из этого
эпизода ясно, насколькоч^мутным было представление местных властей о
«панфинской опасности».
Вообще олонецкие материалы показывают, сколь
незначительными были проявления «панфиннизма» в основных селениях
губернии и сведения о «панфинской опасности» у местных властей. Были
конфискованы некоторые газеты и воззвания к народу на финском
языке, однако местное духовенство и русские власти единодушно
утверждали, что сами карелы не распространяют этих листков и
вообще «в панфинской пропаганде участия положительно никакого
не принимают.»435 Петрозаводский исправник уверял, что
«крестьяне нисколько не посвящены в это дело и не имеют об этом
никакого понятия.»436 Олонецкий исправник был убеждён, что даже если
бы фицны и начали проповедовать среди карел, они потерпели бы
полную неудачу, поскольку те очень привязаны к России. Наконец,
инспектор народных училищ приграничных районов Олонецкой
губернии С. Лосев сообщал, что у него «нет фактов, указывающих на
сепаратическое стремление финнов под видом привлечения в
финские школы детей русских карел»» а его коллега из другого
карельского района П. Николаевский уверял, что за всё время пребывания
в Повенецком уезде он ни разу не имел случая услышать о
панфинской пропаганде, а также в течение двух лет не мог отыскать ни одной
434 Дело о деятельности... - HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 102/1, л. 24, 24об.
435Тамже,л. 205, 205об.
43бТам же, л. 35.
150

финской книги у своих подопечных. Финский язык, продолжал
инспектор, знают только те, кто с торговыми целями бывает j
Финляндии. Николаевский приходит к заключению, что «по кра^ ней мере,
до настоящего времени со стороны финнов не делалось никаких
попыток отторгнуть карельское население от единоверной России...»437
Итак, выходило, что в Олонецкой губернии было обнаружено
очень немного свидетельств «панфинской угрозы». Главным
образом это были листовки и брошюры духовного содержания,
свидетельствовавшие о деятельности здесь Евангелического общества.
Немногие свидетельства о появлении финнов в карельских селениях
тоже говорили скорее о попытках «нести Иисуса братьям в Россию»
(см. раздел 2 этой главы), чем о распространении «панфинской
пропаганды». Это и не удивительно — как мы знаем, деятельность Союза
беломорских карел была прежде всего направлена на Беломорскую
Карелию, теснее связанную с Финляндией. Поэтому и материалы
о «панфиннизме» в Кемском уезде включают в себя больше
свидетельств о национальной агитации.
Из всех свидетельств о деятельности «панфиннистов» в
Беломорской Карелии наиболее обстоятелен отчёт Ульяновского и Шари-
на.438, в котором сообщается, что, хотя «никакой правильной
организации Союза по присоединению Карелии к Финляндии в пределах
Кемского уезда не существует», тем не менее созданный в
Финляндии Союз проявляет себя в Кемском уезде различным образом.
Авторы обстоятельно перечисляют некоторых карел-активистов
Союза — Павла Афанасьева, Василия Еремеева, Ивана
Митрофанова, Алексея Митрофанова, Василия Дорофеева и других, и даже
предлагают короткие биографические справки о каждом из них.
Вне всякого сомнения этот материал стал чуть позже основанием
для ареста Еремеева, Дорофеева и нескольких других активистов
(см. главу 6, раздел 2), ибо авторы предлагают выслать «главарей
панфинского движения с места родины» для отрезвляющего
воздействия на население. Присовокупляются некоторые сведения о
деятельности Союза беломорских карел, — но, поскольку прямого
контакта с членами Союза у авторов доклада не было, они каждый
раз ссылаются на слухи. Так. «по слухам» в Финляндии
производится сбор пожертвований в пользу Союза, и также «по слухам» его
общий капитал достиг трёх миллионов марок или одного миллиона
ста тысяч рублей.439
Авторы приводят примеры конкретной деятельности Союза —
сообщают о передвижных финских школах и столярно-токарной мас-
437Там же, л. ббоб., 123, Шоб., 124.
438Рапорты кемского уездного исправника... - ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336.
43*Тамже,л. 68.
451

терской, а также появлении в регионе лютеранских проповедников,
посещающих карельские деревни под видом туристов на протяжении
последних трёх лет. Приводится случай ареста четырёх ящиков с
книгами и письменными принадлежностями для школ, отправленных
приказчиком Павла Афанасьева (Ахава) из Куусамо. Сообщается и
о том, что коробейники приносят издания Союза из Финляндии, а
кроме этого раз в неделю из Финляндии в Ухту доставляется почта.
Дополнительно даётся информация о рассылке и бесплатной раздаче
журнала «Karjalaisten pakinoita».
Деятельность Союза в Беломорской Карелии, по мнению авторов,
была весьма результативной. Местные крестьяне, «благодаря
усиленной агитации, устной и печатной, присоединяются к Союзу», причём
соблазняют их обещания земель, лесов, железных дорог, заводов, школ
и т.д. Поэтому «настроение населения западной Карелии, и особенно
Ухтинской волости, к правительственным органам, да и вообще к
России, заметно, в данное время, весьма приподнятое, и также за
последнее время участились случаи отпадения от православия и переход в
лютеранство (в течение 1,5 лет эти случаи следует считать десятками).»440
О настроениях ухтинских крестьян свидетельствует такой
приведенный в рапорте эпизод: 28 июня 1907 года вечером пристав Башмаков
разбирал задержанные им книги в волостном правлении. Там же
присутствовало несколько членов Союза, в их числе — Павел Афанасьев,
Иван Дорофеев, Василий Еремеев. На улице в это время находилась
«масса крестьян, недопущенная стражниками в волостное правление»,
и, по свидетельству пристава, эта толпа была готова «по первому знаку
Афанасьева (Ахава), опасавшегося личного ареста, оказать ему
содействие и произвести над полицией насилие.»44'
Судя по этому и некоторым другим свидетельствам, воздействие
i «профинских» карельских националистов было наиболее значи-
} тельным именно в Ухте, в которой концентрировались их главные
} силы. Здесь сторонники «пафиннизма» достигли серьёзного
влияния на крестьян, и даже имели возможность воздействовать на
местные дела. Например, они могли организовывать здесь сельские
сходки, на которых решались общие для всего села проблемы. В
рапорте рассказывается, что одна из таких сходок была организована
17 июля 1907 года, на ней присутствовала значительная часть
активистов национального движения.442 «По полученным сведениям, —
440Тамже,л. 68об.
441 Там же, л. 70об.
442 По содержащейся в докладе информации, в сходке принимали участие председатель
Союза Алексей Митрофанов, Павел Афанасьев (Ахава), Тимофей Ремшуев (Маннер), Иван
Дорофеев (Аланко), Василий Еремеев (Ряйхя), а также финская учительница (Рапорты кем-
ского уездного исправника... - ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 71 об.).
1,152

сообщают авторы рапорта, — на собрании этом предполагалось
будто бы обсуждение каких-то вопросов противоправительственного
характера, но, благодаря влиянию некоторых нереволюционно
настроенных крестьян (Егора и Артемия Андроновых и др.), проект
агитаторов [...] был оставлен без исполнения и обсуждался лишь
вопрос об улучшении разносной торговли в Финляндии.» Тем не
менее на этом собрании активисты Союза и их сторонники
попытались сместить с поста волостного писаря Кукшиева, «энергично
восстающего против деятельности членов Союза.»443 Дело не
кончилось ничем, решение по этому вопросу было отсрочено — однако
само по себе событие весьма показательно, т.к. свидетельствует о
влиянии «панфиннистов» на дела Ухты уже на самом исходе
революции и накануне создания Карельского православного братства.
Знаменательно, что другие материалы, освещающие влияние
«панфинской пропаганды» в Беломорской Карелии, рисуют
гораздо более спокойную картину. В ответ на запрос издательской
комиссии Карельского братства целый ряд приходских священников
и благочинных извещали, что никаких проявлений панфинской
пропаганды в своём приходе (благочинии) они не обнаружили.444
Вместе с тем некоторые священники рассказывали о посещении их
приходов финскими агитаторами или проповедниками. Как
правило, в поле их зрения оказывалась небольшая группа, состоявшая
из одного-двух, много — трёх финнов, прибывавших часто — но не
всегда— с пропагандистскими целями. Иногда священники
фиксировали организуемые финскими агитаторами собрания, или
раздачу ими книг (чаще всего азбук или журналов), или просто сбор
этнографических сведений с исследовательской целью. Приведём
характерное свидетельство священника Кондокского прихода
о. Александра Меньшикова. «В моём приходе в начале сего месяца
проходили два финна-проповедника [...] но собраний ни в Воки-
салме, ни в Кондоке они не делали. В последней деревне они были
арестованы полицией и препровождены в Кемь. О причинах ареста
точных сведений не имею.» Как выяснилось в дальнейшем, один из
арестованных был учителем миссионерской школы, и вскоре в
деревне появился ещё один финн — ученик той же школы. «Он шёл на
помощь им же, но узнав об участи своих коллег, повернул
восвояси...» С этим учеником отец Меньшиков— один из немногих
местных священников, владевших карельским языком — даже провёл
4Ц*Рапорты кемского уездного исправника... ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 71 об.
444 Такие вести пришли, например, из Пильдозерского, Кестеньгского, Олангского, Тихто-
зерского, Войницкого, Вокнаволокского, Ладвозерского, Ювалакшинского, Логаваракского
приходов.
153

богословскую беседу и узнал, что миссия пользуется поддержкой
Союза беломорских карел.445
Подобные мирные беседы священников карельских приходов и
агитаторов из Финляндии были редкостью. Обычно незнание
священниками языка, недоверие к ним крестьян, а часто и страх со
стороны финнов (священники часто доносили о появлении агитаторов
в полицию) препятствовали их прямому контакту. Появлявшиеся в
регионе финны вели себя крайне осторожно, избегали встреч с
местными полицейскими властями и священниками, и обычно, при
первом же их появлении, уезжали. Типично такое, например,
свидетельство Ладвозерского священника Гавриила Соколова: в
выселке на Хаповой вараке он крестил детей (это происходило 23
января 1909 года), и в это время «приехали два финских проповедника,
которые остановились для проповеди через дом.» «Узнавши, что мы
находимся тут, — продолжает священник, — они сейчас же, не
покормивши лошадей, уехали обратно в Финляндию.»44*
Если священники и владели некоторой информацией о
деятельности финских активистов, то степень влияния «панфинской
пропаганды» на умы и души карел оставалась для них загадкой. Наиболее
точно суть сложившейся ситуации выразил священник Войницкого
прихода Александр Альтовский, который сообщал о
систематическом появлении в Бойницах финских лютеранских проповедников.
Один из них, пишет он, по рассказам крестьян, целый вечер читал
им евангелие и пел разные псалмы. Но сам отец Александр не был
на собрании из-за незнания карельского языка, «а крестьяне, —
справедливо замечает он, — правды не скажут.»447 Это замечание
священника обнаруживает самую сердцевину проблемы.
Именно из-за незнания того, что происходило в крестьянской
сред&, священники зачастую охотно принимали желаемое за
действительное— как, впрочем, нередко и их оппоненты-агитаторы.
Интересно и показательно, например, как один и тот же случай
по-разному описывается в донесении священника и газетной статье
финского активиста. Речь идёт о посещении Вокнаволока и Ухты
неким проповедником-финном, крестьянином Куккила. Проповедник,
по рассказу Вокнаволокского священника, «собрал крестьян в доме
местного прихожанина Егора Титова, но сборище тотчас же было
разогнано урядником.» (Заметим кстати, что инициатива
приглашения урядника наверняка принадлежала самому священнику, — как
показывают другие материалы о нём.) Потом Куккила направился в
Ухту, но и там «дело не увенчалось успехом, народ отказался слушать,
10 сближении карел с финским народом - HA PK, ф. 180, оп. 1, д. 1/1, л. 2-3.
Там же, л. 23-24.
Там же, л. 39.
154

говоря, что у них есть свой священник.»448 Совсем иную информацию
о тех же событиях встречаем в газете «Kotimaa»: «Весной
путешествовал здесь некто Куккила, о котором народ с радостью
вспоминает, f...] С большим сочувствием и радушием народ всюду относится
к нам.»449
Как же на самом деле относилось местное население к
посещениям и агитации финских активистов? Очевидно, однозначного ответа
на этот вопрос мы не получим, слишком велика разноголосица в
источниках, слишком сильно обе стороны «тянут одеяло на себя».
Кроме того, и отношение местного населения варьировалось в разных
местах в зависимости от конкретной ситуации — близости к финской
границе, наличия или отсутствия родных и близких в Финляндии,
насыщенности экономических и культурных контактов с Финляндией
и т. д. Уже из приведенных нами свидетельств исправника и
чиновника по крестьянским делам видно, как укоренился «финский соблазн»
в Ухте, ставшей сердцем движения и сконцентрировавшей ударные
«панфинские» силы. Между тем далеко не все регионы Карелии
находились в столь тесном контакте с Финляндией и под столь сильным её
идейным влиянием, хотя почти из всех приграничных поселений
ходили за кордон коробейники.
Приходится учитывать, например, уровень приверженности
крестьян старообрядчеству, который, по многочисленным свидетельствам
самих же местных священников, намного превосходил официальные
статистические данные. Старообрядцы особенно стойко
противостояли не только ортодоксальному православию, но и лютеранскому
влиянию. Как свидетельствовал архангельский епископ Иоаннйкий e
письме к архангельскому губернатору от 1908 года, «народонаселение
с. Логоваракского, Кестеньгского, Олангского, Пильдозерского, Кон-
докского и Поньгамского, как издавна заражённое расколом и духом
старообрядчества, не поддаётся влиянию финско-протестантской
пропаганды ...» По утверждению архипастыря, все прихожане указанных
приходов, «строго держась религиозных обрядов старого времени,
питают большое отвращение ко всему финскому и даже считают за грех
иметь у себя не только финский язык при совершении богослужений,
но даже финские школы и обычаи.»450 Знаменательно в этом смысле
свидетельство отца Леонида Шилова, священника северного и
близкого к финской границе Олангского прихода. В его волости финские
проповедники появлялись сравнительно часто, но священник
выражает уверенность, что «по всей вероятности, [...] им здесь ничего не
достигнуть, так как крестьяне хотят составить приговор, что финских
О сближении карел с финским народом... - HA PK, ф. 180, оп. 1, д. 1/1, л. 35.
Я. U. Valoa Venäjän Karjalaan // Kotimaa, 1907, №84, с. 2-3.
'Рапорты кемского уездного исправника... - ГА АО, ф. 1, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 235, 235об.
155

школ им не надобно.» То же самое, по мнению отца Леонида, можно
сказать и относительно опасности для религии со стороны
лютеранских проповедников: «Старшие возрастом и пожилые и особенно
женщины очень тверды в своих религиозных убеждениях, так как большая
часть прихожан склоняется к расколу или вернее тайные раскольники,
хотя они очень хорошо знают о дарованной им свободе религии. [...]
что же касается молодёжи, то она к вопросам религии относится
совершенно равнодушно»451 [курсив мой — М.В.]. Несколько примеров
нечувствительности старообрядцев к финскому влиянию приводятся
в письме епископа. Например, в деревне Кизрека местные крестьяне
отказались от предложенной активистом «панфиннизма» финской
школы. Они, как сообщает епископ, «не согласились посылать к нему
своих детей для обучения финской грамоте, осудили его предложение
и заявили ему все. что "им нечего делать финским языком и финскою
грамотою, а нужна им русская грамота и школа, и русский язык и
русская православная, а не финская, вера, так как они все русские,
православные, а-ые-финны— поганые лютеране." При этом обратились к
местному священнику с просьбою о скорейшем открытии у них
училища, вследствие чего и открылось у них 21-го ноября !907года училище
МНП7 и они очень довольны и благодарны остались за это.» Так же, по
утверждению епископа, реагировали на предложение о финской
школе и жители села Логоварака.457
В заключение можно ещё раз отметить, что на основании
сохранившихся материалов весьма нелегко представить степень влияния
«панфиннизма» в Русской Карелии. Бесспорно, что центром и ядром
этого влияния была столица Беломорской Карелии, село Ухта.
Несомненно также, что активисты карельской национальной идеи
существовали почти во всех приходах, однако далеко не всегда они могли
создать в своей деревне хотя бы небольшую группу поддержки. Жители
Российской Карелии вообще составляли незначительный процент от
всех членов Союза беломорских карел, ещё меньше среди них было
крестьян. Наверняка сочувствующих было больше, чем номинальных
членов Союза — но запуганные и осторожные карельские крестьяне не
проявляли своих политических пристрастий, а после начала
систематических полицейских преследований «панфиннизма» даже активные
приверженцы поспешили уйти в тень.
Приведенные нами материалы свидетельствуют о том, что
масштаб самой «панфинской пропаганды» был сильно преувеличен как в
российских средствах массовой информации, так и в чиновничьей
переписке. Несколько передвижных финских школ, ремесленная школа
га Ухте, передвижные библиотеки и снабжение карел печатной продук-
0 сближении карел с финским народом... - HA PK, ф. 180, оп. 1, д. 1/1, л. 38.
1 Рапорты кемского уездного исправника,.. - ГА АО, ф. I, оп. 4, т. 3, д. 1336, л. 235об, 236,
156

цией — вот собственно весь «размах» «панфинской пропаганда.
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и посещения Российское Карелии
лютеранскими проповедниками и агитаторами Союза — однако и эти
акции были достаточно ограниченными, и довольно скоро были
пресечены полицейскими мерами. Наиболее активно действовала
финская пресса— газеты «Karjalaisten pakinoita», «Laatokka», «Kotimaa» и
некоторые другие публиковали статьи, которые были исполнены
антирусского пафоса и «панфинских» идей.
Тем не менее, когда либеральные издания, а прежде всего газета
«Речь» писали о том что вся проблема «панфинской опасности» по сути
дела высосана из пальца и всё это «борьба с неизвестно какой
опасностью» ,4S? они не были правы. Масштабы «панфинской пропаганды»
действительно были преувеличены, однако имперская власть
правильно предполагала, что даже скромная по масштабам национальная
пропаганда финнов в Карелии может дать обильные плоды. Часть
российских карел, отторгнутых от метрополии, связанных с Финляндией
не только культурно, но, прежде всего, и экономически, являла собою
готовую почву для восприятия «панфинских» идей. Возможно, мы так
никогда и не узнали бы о том, каковы в действительности были
политические и культурные предпочтения карел, ибо их настроения почти
не нашли отражения в письменных источниках — однако революция
1917 года дала уникальную возможность проверить исторические
построения на практике.
В первые послереволюционные годы, когда появилась возможность
свободно объявлять о своих национально-политических
устремлениях, жители приграничных карельских территорий единодушно
декларировали своё стремление уйти из-под российской опеки и в большей
или меньшей степени стремились связать свою судьбу с Финляндией.
Наиболее радикальными из всех карел оказались жители Ребольской и
Поросозерской волостей, которые приняли решение присоединиться
к Финляндии. Другие регионы Карелии вели себя по-разному, но
далеко не всегда демонстрировали ту лояльность по отношению к России,
в которой местные власти были так уверены в предреволюционное
время. Беломорская Карелия, например, приняла решение о
независимости от России, и даже в наиболее обрусевшей Олонецкой Карелии
около тысячи жителей вступило в финские войска (см. об этом
подробнее в Эпилоге). После поражения Карельской армии,
контролировавшей большую часть Беломорской Карелии, в начале 1922 года в
Финляндию бежало из Советской России более 11 200 карел.454
453«Панфинская опасность». Из Олонецкой губернии// Речь, 11.7.1909; Азов Влад.
Маленький фельетон. Отчаяние // Речь, 1910, №145, с. 2.
454 Vahtola Jouko. Nuorukaisten sota: Suomen sotaretki Aunukseen 1919. Helsinki, 1997, c. 254.
157

Послереволюционные события в Карелии ясно
продемонстрировали, в какой степени была здесь подготовлена почва для «пан-
финских» идей, какие «черти» национализма водились в карельском
«тихом омуте». Однако то, что стало ясно после 1917 года, благодаря
революционным событиям, было ещё скрыто от глаз имперских
властей, борцов против «панфиннизма». И тем не менее местные
представители российской власти ощущали, что отчуждённость карел от
метрополии, их замкнутость в своём национальном регионе и
социуме, а также тесные связи приграничных групп карел с Финляндией
способны создать самые благоприятные предпосылки для
национальной мобилизации. Поэтому, сознавая потенциальную опасность
«панфинской пропаганды» для империи, как светские, так и
церковные власти незамедлительно начали действовать. Одним из первых
мероприятий стало создание карельских православных братств, о
которых пойдёт речь в следующей главе.
158
1 ,

Глава 4
Русская православная церковь
и «карельский вопрос»
1. История православных братств в России
Первоначальная история православных братств
восходит к эпохе средневековья, и поначалу это были
корпоративные, односоеловньте объединения,
сосредотачивавшиеся в рамках прихода какого-либо храма. Братства,
главой которых был выборный староста, являлись и
промышленной корпорацией, и неким объединением
братьев по вере, с определёнными формами коллективной
церковной жизни.455 Первые из известных нам братств
возникли в русских православных районах Польши во
второй половине XV века, и вскоре их деятельность
переросла в борьбу с униатством и католичеством за
православие; братства занимались также и защитой гражданских
прав православных, представляя интересы русских перед
польскими властями.456 Православный историк русской
церкви А.В. Карташев отмечает: «Они [братства. - М.В.]
во-время пришли на Русь для консолидации
коллективного сознания православной народной массы и стали ее
подручной естественной опорой в сопротивлении унио-
нальным компромиссам и интригам своей высшей
иерархии.»457 Небольшая часть западных братств сохранилась
до XIX века. Оживление их деятельности, возрождение
старых и создание новых братств началось в 1860-е годы
в связи с усилением «латино-польской пропаганды».
В 1864 году появились «Высочайше утверждённые
основные правила для учреждения православных церковных
братств», значительно содействовавшие восстановлению
^Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А. Брокгауз и И.А Эфрон, т. XXXVIII,
СПб., Т903,сг96-99; Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви, т. 1,
М., 1993, с. 547.
456Энциклопедический словарь..., с. 96. Об истории братств Западного
края см.: Патов А. А. Братства: очерк истории западно русских
православных братств. 1900.
л51 Карташев А.В. ..., с. 547.
159

некоторых старых братств в центральных местностях Западного края
и учреждению повсеместно в России новых церковных братств.458 Под
православными братствами указ 1864 года понимал «общества,
составляющиеся из православных лиц разного звания и состояния, для
служения нуждам и пользам православной церкви, для противодействия
посягательствам на её права со стороны иноверцев и раскольников, для
созидания и украшения православных храмов, для дел христианской
благотворительности, для распространения и утверждения духовного
просвещения.»459 Уже в декабре 1864 года было учреждено ковенское
Свято-Никольское братство, а в августе 1865 года в Вильне возникло
Свято-Духовское братство.460
Распространение братств отнюдь не ограничилось западным
регионом. Уже из текста указа 1864 года видно, что, хотя поводом к
появлению «Правил» и послужила ситуация в Западной России, они
могли быть использованы для оказания поддержки православной
внутренней миссии в целом — т.е. везде, где православие сталкивалось
с иноверием. Так, одним из крупнейших стало Братство св. Гурия,
основанное в Казани 4 октября 1867 года, и поставившее своей задачей
обращение мусульман и язычников Поволжья в православие.461 В
основе деятельности этого братства лежала разработанная незадолго до
этого система Н.И. Ильминского, о которой шла речь в предыдущей
главе нашей работы.
В период первой русской революции мысль о необходимости
создания православных братств зазвучала в русских
националистических кругах с новой силой. В стране стали возникать
многочисленные крайне правые монархические и националистические
организации, получившие вскоре общее название «черносотенных».462
Черносотенцы, считавшие себя последней опорой монархии в
борьбе за «истинно русское» государство, изыскивали всё новые
средства борьбы, и одним из действенных средств, по их мнению, были
православные братства, за создание которых они активно ратовали
и в деятельности которых старались участвовать. Именно
черносотенный Союз русских людей выдвинул новую инициативу по
созданию православных братств для борьбы с «инородцами» и их
национальными движениями.
45В Энциклопедический словарь..., с. 98.
459Там же.
460Качзалова А.А. «Положение хуже севастопольского»: русский ингеллигентный
чиновник в Северо-Западном крае в 1860-е годы // Россия и Балтия. Остзейские губернии и
Северо-Западный край в политике реформ Российской империи. 2-я половина XVIII века-
XX век. М, 2004, с. 127.
461 История братства изложена в книге: Машанов М. Обзор деятельности Братства св. Гурия...
462См. например: Степанов С.А. Чёрная сотня в России (1905-1914 гг.). М. 1992; Laqueur
Walter Black Hundred. The Rise of the Extreme Right in Russia. New York, 1993.
160

В 1906 году появилась в свет брошюра под названием
«Православное братство в борьбе за веру православную и русскую народность».
Издателем брошюры был Союз русских людей, а автором — его
председатель князь Александр Щербатов. Издание открывает воззвание
Союза русских людей к «православным русским людям»,463 в котором,
в характерном для черносотенных публикаций пафосном стиле,
говорится об угрозе, нависшей над Россией и православием. «На
русский народ нашествие иноплеменников и иноверцев, — бьёт тревогу
Щербатов, — не одолели враги России и русский народ в открытом
бою — хотят уничтожить русскую народность обманом, смутой и
крамолой.» Далее автор поясняет, как именно инородцы собираются
уничтожить Россию. «Враги России требуют равноправия всех
народностей, чтобы ослабить русскую народность и усилить польскую,
финляндскую, грузинскую, латышскую, армянскую, еврейскую и
расчленить Россию русскую. Они требуют автономии Польши,
самостоятельности Финляндии, чтоб отнять у России Юго-Западный
край и Белоруссию, Корелию и Мурманский берег.» Как видим,
говоря о стремлении Финляндии отнять у России Карелию, Щербатов
«обыгрывает» и тему панфиннизма, только-только появившуюся в то
время на политическом горизонте.
«Воззвание» не ограничивается констатацией фактов, а
предлагает способы борьбы: «Восстань, свято-русский народ, на защиту
попираемых твоих святынь: на защиту веры православной, царского
самодержавия, русской народности. Объединись по примеру прошлого
в православных братствах: приходских, сельских, городских,
областных, по ремёслам и занятиям.»464 Далее в брошюре даётся целый ряд
практических рекомендаций по организации братств и их
деятельности. В финале автор заключает, что страна находится в кризисе, а
«при таком нестроении перестали правильно действовать, как
правительственные, так и общественные учреждения», и поэтому
«настало время русским людям, по примеру старины, объединяться без
различия сословий и состояний в православные братства и
добиваться, чтобы этим братствам была дана возможность бороться с врагами
православия и русской народности всеми законными средствами.»
[курсив мой. — М.В.].
Иными словами, по идее Союза русских людей, братства должны
были быть наделены правом пользоваться всеми возможными
средствами для борьбы с «врагами», и даже подменять собою
бездействующие правительственные и общественные учреждения. О том, как
это пожелание реализовалось на практике, мы будем говорить далее;
463 Православное братство в борьбе за веру православную и русскую народность.
М„ 1906, с. 1-4.
4,64 Там же, с. 4.
161

сейчас же отметим, что, возможно, описанная нами черносотенная
инициатива стала одним из побуждающих стимулов при создании
карельских православных братств.
2. Учреждение Михайловского и Георгиевского
карельских братств. Конфликт епископов
Постановление об учреждении в Карелии православного братства
«с задачами миссионерско-просветительными и
благотворительными»465 было одним из самых важных, если не важнейшим
решением Видлицкого пастырско-миссионерского съезда представителей
ftaoHe^ow и Финляндской епархий, состоявшегося 20—24 января
907 года. Как мы уже писали, составление устава этого братства и
«приведение его в действие» поручалось иеромонаху Киприану Кип-
риан деятельно принялся задело. Уже 16 февраля Сергий
Финляндский посылает в Синод представление об учреждении братства с
приложенным к нему проектом устава. Синод, в отличие от энтузиастов
из Финляндской епархии, не торопился — лишь полгода спустя,
23 августа им было рассмотрено представление Сергия и решено
утвердить устав Православного карельского братства во имя
Великомученика и Победоносца Георгия. Однако, поскольку ареной
деятельности создаваемой организации должны были стать Финляндская,
Олонецкая и Архангельская епархии, Синод потребовал, чтобы «на
открытие деятельности сего Братства в Архангельской епархии было
получено согласие Архангельского епархиального Начальства.»466
В соответствии с этим распоряжением Синода Сергий запросил
епископа Архангельского и Холмогорского Иоанникия, не
встречается ли с его стороны препятствий к учреждению братства.467 Ответ
'Иоанникия положил начало глухой распре между, с одной стороны,
Финляндской и Олонецкой, а с другой— Архангельской епархиями,
результатом которой стало возникновение и, на протяжении более чем
года, сосуществование двух карельских православных братств.
Перипетии этого конфликта, равно как и сам факт сосуществования двух
братств не нашли отражения в исторической литературе, поэтому нам
кажется небезынтересным остановиться на этих событиях подробнее.
Преосвященный Иоанникий, находя «в высшей степени
желательным» учреждение братства, приводит, однако, многочисленные
возражения против составленного Киприаном устава. Претензии епископа
465 С[ребрянс]кий П. Видлиикий пастырско-миссионерский съезд... №1—4. с. 365.
466 SOK. FD6VI/1907, ипи: РГИА, ф. 796, оп. 190, VI отд., ст. 3, д. 393, 1909-1911, л. 7-7об.
467SOK.FD6VI/1907.
162

сводились к тому, что устав сильно снижает роль епархиальных
архиереев в деятельности братства и не указывает конкретно на источники
денежных средств для его бюджета. Существенным было также
требование, чтобы финские переводы священных книг распространялись
только в пределах Финляндской епархии, а также чтобы в финансовом
отношении губернские отделения братства были абсолютно независимы
друг от друга.4™ В целом же замечания Иоанникия отражают его
стремление поставить братство под неусыпный контроль местных церковных
властей, то есть фактически сделать из него ещё одно епархиальное
учреждение, а также поставить заслон проникновению финской духовной
литературы в Беломорскую Карелию.
Ответ Иоанникия вызвал, с одной стороны, растерянность
синодских властей, уже утвердивших устав, а с другой — сильное
раздражение Сергия Финляндского. Одновременно с попыткой переубедить
Иоанникия он предпринимает контрудар — направляет
полуофициальное письмо в Синод с обвинениями в адрес архангельского
епископа. Сергий считает и не без основания, что замечания Иоанникия
мелочны и малосущественны и тормозят «дело, так настоятельно
вызываемое церковными нуждами всех трёх Карелии.»464 Опровергая по
пунктам каждое из замечаний архангельского епископа, Сергий
утверждает, что мелочный надзор за деятельностью братства лишит его
действенности и мобильности, в конечном итоге лишит всё
начинание смысла. «Требовать, [...] чтобы всякое постановление Совета или
отделений и даже общего собрания приводилось в исполнение
только по утверждении их архиереем, — пишет Сергий, — значит ставить
добрым начинаниям местных деятелей лишние препятствия.
Достаточно представить себе расстояние, например, от Ухту до
Архангельска и все неудобства примитивных путей сообщения, чтобы понять,
какой проволочкой будет сопровождаться предлагаемый порядок.
И это в то время, когда противникам нашим Обществу беломорских
карел стоит только решить и решение тотчас же может быть
приведено в исполнение. Недаром, как выяснилось на съезде в с. Ухту, тот
край уже более 13 лет остаётся без посещения архиерейского, без
знающего местный язык духовенства, без школ и вообще без призора.»
Последней фразой Сергий, несомненно, «бросает камень в огород»
епископа Иоанникия, напрямую обвиняя его в неповоротливости,
небрежении делами своей карельской паствы, непонимании остро-
468 См. письмо епископа Иоанникия Сергию Финляндскому от 26 сент. 1907 года (SOK.
FD6VI/1907) и его же представление в Сенат от 10 сентября 1907 г.: О братствах:
Православном карельском во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия и Архангельском
православном беломорско-карельском во имя св. Архангела Михаила. - РГИА, ф. 796, оп. 190,
VI отд., ст. 3, д. 393, л. 8-9об.
469SOK.FD6Vl/1907, или: О братствах... -РГИА, ф. 796, оп. 190, VI отд., ст. 3, д. 393, л. 14-17.
163

ты проблемы. Особенно это проявляется, по мнению
Финляндского архипастыря, в отношении к одному из самых животрепещущих
вопросов «инородческой» проблематики — вопросу о языке. Здесь
Сергий даёт волю своему негодованию. «Запрещать распространение
Св. Писания на финском языке в Беломорской Карелии, — пишет
он, — значит совершенно устраниться от руководства духовным
питанием тамошних карел. К финскому языку они настолько привыкли
и так его знают, что, когда им в Ухту предложили на выбор финский
и карельский тексты, они выбрали финский.»470 Сергий, полагавший,
что карельский диалект в Беломорской Карелии особенно близок
финскому, не видел беды в том, чтобы внедрить здесь финские
переводы священных текстов.
Пафос послания Сергия вызван, несомненно, разными
подходами архипастырей к «инородческой политике» и, в частности,
к вопросу о языке. Однако уязвлённый ответом Иоанникия
епископ Финляндский, упрекая своего оппонента в бездеятельности,
не был вполне прав. Ещё весной 1907 года, в соответствии с указом
Архангельской Духовной консистории от 19 марта, была
учреждена в Кеми Издательская комиссия. В её задачи входило издание
полемико-апологетической литературы, в том числе и на карель^.,
схом языке. Комиссия начала также сбор сведений о ситуации с
«панфинско-лютеранской пропагандой» в карельских приходах.471
Кроме того, 16—19 сентября 1907 года в Кеми проходил съезд
русских деятелей, в основном Архангельской губернии (но
присутствовал и иеромонах Киприан), на котором обсуждались способы
противодействия панфинской пропаганде. То, как этим съездом был
решён вопрос о языке, окончательно проясняет для нас различие в
позициях Архангельского и Финляндского епископов. Как мы
помним, Сергий выступал за необходимость финского языка для
Беломорской Карелии. Кемский же съезд почти единодушно выступил за
карельский язык как богослужебный в противовес финскому
Финские службы следовало приспосабливать «к местным карельским
говорам.»472 В школах также преподавание финского можно было
допустить только «в качестве необязательного предмета для карельских
детей по окончании ими курса начальной школы на дополнительном
пятом курсе.»473 За это решение голосовало большинство — 11
участников съезда; только трое, и в том числе иеромонах Киприан, выска-
470SOK. FD6VI/1907, л. 27о6.
471 См. опубликованный журнал заседания комиссии в Архангельских епархиальных
ведомостях за 1907 год, №1, с. 1-4.
472 С[ребрянс]кий. Съезд русских деятелей в г. Кеми, Архангельской губернии // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1907, №22, с. 562.
473Тамже,с.563.
164

зались за введение финского языка как обязательного в курс
начальной школы.
Объясняется эта позиция архангельского духовенства прс сто — оно
опасалось, что финский язык «не только получит одинаковое значение
с русским, но и может явиться проводником панфинеких идей.»
Таким образом, ставка на карельский язык являлась для архангельского
духовенства способом борьбы с усиливавшимся финским влиянием.
Напомним, что этот метод борьбы с воздействием конкурирующих
национальных проектов не был в России новым. В разных регионах
страны в целях противодействия сильным культурным влияниям т.н.
«больших» народов делалась опора на развитие языков и культур
народов «малых», расположенных между русским и противостоящими ему
культурными полями. Эта тактика, например, применялась и в самой
Финляндии в период формирования финской национальной
идентичности, причём финский язык поддерживался здесь в противовес
шведскому.474 Сходная ситуация складывалась к началу XX века и с
литовским языком, на который делалась ставка в противовес польскому.
Логика российской власти состояла в том, что «культивирование
родного языка, оформление литовского национального самосознания,
появление литовской интеллигенции могло бы стать промежуточным
этапом на пути интеграции литовцев с Россией...»,475 а также помогло
бы отдалению литовцев от польского воздействия. Подобные
ситуации отметим в украинских и белорусских землях (ставка на их языки
и культуры в противовес польскому влиянию) и в Поволжье (ставка на
чувашский, марийский и пр. языки и культуры в противовес
татарскому влиянию).
Как видим, разные подходы к «инородческой политике» и, в
частности, к вопросу о языке легли в основу конфликта между двумя
архипастырями — архангельским и финляндским. Иоанникий стоял
на той точке зрения, что карельский язык как язык церковной
службы должен противостоять языку финскому и что создаваемое
братство должно избегать «самодеятельности». Позиция Иоанникия по
вопросам языка имела свои резоны — отделение карельского языка от
финского, по его мнению, должно было провести водораздел между
карельской и финской идентичностями, сделать ставку на карельский
национализм в противовес финскому. Сергий же, ориентированный
в вопросах языка на систему Ильминского, а кроме того, считавший
севернокарельский язык одним из диалектов финского, призывал
обеспечить создаваемому братству свободу действий и снять «запрет»
с финского языка для карел. Впрочем, Сергий Финляндский
прекрасно сознавал, что переубедить «закусившего удила» Иоанникия
См. об этом в кн.: Klinge Matti. Keisarin Suomi. Espoo, 1997.
Западные окраины Российской империи. Ред. M Долбилов, А. Миллер. М.„ 2006, с. 386.
165

невозможно, и в конце своего послания в Синод от 10 октября 1907
года просил лишь о том, чтобы наметившийся конфликт не затянул
открытия братства в Олонецкой и Финляндской епархиях. Синод
согласился с аргументами Финляндского архиепископа. 5 ноября 1907
года им было решено не изменять устав, разработанный Киприаном,
«раньше проверки его состоятельности на опыте»; архангельским же
властям было предоставлено право изменить для себя устав
«сообразно потребностям и условиям жизни Архангельской Карелии.»476
Однако на этом конфликт двух епархий не закончился. В
Архангельске, действительно, переделали устав, — но эти переделки, в
свою очередь, вызвали резкое недовольство Сергия Финляндского.
В своём письме обер-прокурору Синода П.П. Извольскому Сергий
излагает свои замечания; наиболее существенное из них —
несогласие с пунктом о том, что членами братства могут быть «лица других
i христианских вероисповеданий». Сергий опасается, что в
таком'случае финны-лютеране смогут захватить всё дело в свои руки и срывать
работу братства. В целом же Сергий выражает категорическое
несогласие считать Кемское отделение братства477 филиалом своей
организации и предлагает или прийти к консенсусу в отношении устава,
или организовать в Архангельской губернии своё, отдельное Кемское
или Беломорское православное братство.
Нетрудно заметить, что на этом этапе конфликт фактически
перерос в борьбу самолюбий двух епископов: замечания Сергия нельзя
считать ни принципиальными, ни трудноустранимыми. Между тем
Синод по-прежнему держал сторону Сергия. В его определении от
31 декабря 1907 года сказано: ...предоставить Преосвященному
Архангельскому организовать для действий в пределах Архангельской
епархии отдельное самостоятельное братство [курсив мой. — М.В.] с
присвоением сему братству особого наименования, и в уставе оного
не помешать дозволения лицам нехристианских и инославных
исповеданий быть членами братства.»478
Определение Синода несколько запоздало: ещё 28 декабря в Кеми
архангельскими православными и светскими деятелями было
открыто отделение Георгиевского православного карельского братства.
Однако, в соответствии с настояниями Сергия Финляндского и
требованием Синода, 17 февраля 1908 года в Архангельске было учреждено
Архангельское православное беломорско-карельское братство во имя
св. Михаила, а Кемское отделение Георгиевского братства было
преобразовано в Кемское отделение Совета Архангельского братства.
47еО братствах... - РГИА, ф. 796, оп. 190, VI отд., ст. 3, д. 393, 19-19о6.
477 Отделение названо Кемским потому, что его центр располагался в Кеми, главном городе
Кемского уезда, на территории которого находились карельские приходы.
478 О братствах... - РГИА, ф. 796, оп. 190, VI отд., ст. 3, д. 393, л. 33.
166

Так сложная смесь принципиальных разногласий и личных
претензий привела к взаимной конфронтации Архангельске! о и
Финляндского епископов, а в итоге— к расколу единого по замыслу
Карельского православного братства. Георгиевское братство
действовало на территории Олонецкой и Финляндской епархий, а
братство Архангела Михаила — в епархии Архангельской. Такая ситуация
сохранялась ровно до того момента, когда в Архангельской епархии
сменился епископ. Только после этого, осенью 1909 года оба братства
соединились в одно (см. раздел 7 этой главы).
Торжества, посвященные открытию обоих братств, прошли
различно. Георгиевское братство учреждалось пышно, в торжественной
обстановке. Местом проведения торжеств было выбрано село Видли-
цы, где, собственно, и зародилась идея его создания. Три дня,
начиная с 25 ноября, при стечении высоких гостей (архиепископа Сергия,
олонецкого губернатора Н.В. Протасьева, председателя олонецкой
земской управы А.А. Николаева, чиновника особых поручений
Синода В.Д. Скворцова и многих других должностных лиц) длились
торжественные мероприятия. При всеобщем душевном подъёме была
отправлена верноподданническая телеграмма царю.479
Процедура же учреждения Михайловского братства прошла
гораздо более скромно. Из-за описанных нами организационных
неувязок братство открывалось, по сути дела, дважды — 28 декабря
1907 года в Кеми как отделение Православного карельского брат-
ства во имя св. Великомученика Георгия Победоносиа и 17
февраля 1908 года в Архангельске— уже как Архангельское православное
беломорско-карельское братство во имя св. Михаила. Особых
торжеств ни в том, ни в другом случае не было организовано, хотя на
втором из открытий присутствовал Архангельский губернатор И.В. Сос-
новский. После скромных вступительных речей и исполнения псалма
Михайловское братство было признано открытым.48"
Итак, вместо одного Православного карельского братства к концу
1907— началу 1908 года сформировалось два. Обстоятельства, в силу
47" Отношение Николая II к организации Карельского православного братства было сугубо
положительным. Это нашло своё отражение, в частности, в ответной телеграмме братству,
где царь писал: «Благодарю Вас [...] за выраженные чувства и за горячее желание
способствовать укреплению среди православных карел [...] русских церковных и народных начал.
Желаю от души полного успеха этому полезному начинанию.» (см.: Отчёт о деятельности
Православного карельского братства во имя Св. Великомученика и Победоносца Георгия за
1 1/2 года существования братства 26 ноября 1907 г. - 1-е июня 1909 года. Петрозаводск,
1909, с. 7). Кроме того, в «Отчёте о состоянии Олонецкой губернии за 1907 год», в том
месте, где шла речь об основании братства, Николай собственноручно отметил: «Похвально»
(см.:РГИА. ф. 1284.оп. 194. 1908, д. 74-76. л. 13).
480 Открытие Архангельского православного беломорско-карельского братства //
Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №4, с. 97-104.
167

которых это произошло, вызвали к жизни более чем годичное
противостояние этих организаций, особый дух соревнования. Во многом
благодаря этому деятельность обоих братств была на первом этапе весьма
активной, — хотя, конечно, главную роль здесь играла начатая в прессе
и властных органах «противопанфинская» кампания. Интересно, что,
несмотря на затянувшиеся споры вокруг устава, которые и
предопределили раскол, — в конечном итоге уставы обоих братств оказались
весьма похожи.4*1 Их различия имеют скорее, так сказать, стилистический
характер — устав Георгиевского братства сдержан и лаконичен, устав
Михайловского — подробен и многословен, в нём видно стремление
учесть все мельчайшие детали. Из принципиальных различий можно
отметить лишь одно: руководство Архангельской епархии вменило в
обязанности всем священнослужителям и учителям школ карельских
приходов вступление в братство, «ввиду существенной пользы, какую
они могут оказать.»4" Так выразилась уже отмеченная нами тяга
архангельских епархиальных властей к предельному администрированию,
их нежелание «пускать» дело «на самотёк»
Как уже сказано, в своей основе оба устава близки. К числу
декларированных в них задач относится укрепление православия в карельских
регионах и борьба с «пропагандой финляндцев». В качестве способов
осуществления этих целей указаны издательская и переводческая
деятельность, строительство новых храмов и благоустройство уже
существующих, благотворительность, особенно торжественное проведение
православных праздников. Одной из своих важнейших задач
церковные власти считали кроме того увеличение жалования духовенству,
служащему в карельских регионах, а также создание условий для
обучения «местных кадров» в духовных учебных заведениях. Георгиевское
братство, кроме того, планировало издание своего печатного органа —
«Известий Карельского братства», на карельском и русском языках.
Приведенные средства борьбы братств с «панфиннизмом» не
отличались новизной, давно и прочно числились в арсенале православной
церкви и широко использовались в «инородческих» окраинах. Так, в
80-х годах XIX века в Рижской епархии, где активизировалась
наступательная церковная политика, священно- и церковнослужителям было
повышено жалование, увеличено число казённых стипендий в
православных семинарии и училище и развёрнуто массовое строительство
и ремонт православных храмов. Активизировалась здесь и переводчес-
т См: Устав Православного карельского братства во имя св. Великомученика и
Победоносца Георгия//Олонецкие епархиальные ведомости, 1907, №22, с. 545-549, и Устав
Архангельского православного беломорско-карельского братства во имя св. архангела
Михаила в г. Архангельске, Архангельской епархии // Архангельские епархиальные ведомости,
1908, №16, Приложение, с. 1-11
482Устав Архангельского православного беломорско-карельского братства....
168

ко-издательская деятельность. Как и их единомышленники из
карельских братств, рижские деятели не рассчитывали целиком на свои силы
и уповали на помощь государства.483
Обозначив общие задачи, братчики должны были перейти к
конкретной работе — однако прежде необходимо было понять специфику
той среды, в которой они собирались действовать. Печальная для них
истина заключалась в том, что реальная ситуация в карельских
регионах, характер и глубина православной веры карел, их отношение к
православной церкви — всё это было более чем приблизительно
известно как церковным, так и светским властям. Начинать следовало
со сбора сведений — и оба братства, каждое по-своему, занялись
выяснением ситуации в карельских регионах.
3. Ситуация в карельских регионах
Борцы с «панфиннизмом» отдавали себе отчёт в том, что, если бы
не «открытие» финнами Российской Карелии, у них не скоро ещё
дошли бы руки до этого уголка России. «К стыду нашему, — говорил на
открытии Георгиевского братства архиепископ Сергий, — нельзя не
признаться, что не по нашей инициативе началось это важное дело;
мы были разбужены народом другой веры, который устремился сюда
чтобы оторвать карел от России...» 4М Российские власти вынуждены
были признать также, что им неизвестно почти ничего о реальной
ситуации в карельских регионах. Всё же уровень знания (а точнее —
незнания) об олонецких и архангельских карелах был различен — в
Олонецкой губернии присутствовало земство, собиравшее информацию
обо всех её уездах. Земская статистика, информация, поступавшая от
земских учителей, врачей, агрономов систематически публиковалась
в выходившем с 1907 года «Вестнике Олонецкого губернского
земства» и других губернских изданиях. Что же касается карел Кемского
уезда Архангельской губернии, сведения о них были предельно
скудны. В предисловии к составленной «по горячим следам», сразу после
создания братств и начала борьбы с «панфинством» книге
«Архангельская Карелия» говорилось: «Архангельская (Беломорская)
Карелия [...] представляет собою одну из наименее исследованных
областей на нашем Севере, даже по сравнению с Олонецкою Карелиею.»485
4ЯЗ См. Гавршгт А.В. Рижская епархия и политика правительства в Прибалтийских губерниях
в 60 -90-х годах XIX века // Россия и Балтия. Остзейские губернии и Северо-Западный край в
политике реформ Российской империи. 2-я половина XVIII века- XX век. М., 2004, с. 109.
4М Отчёт об открытии олонецкого отделения Православного карельского братства.
НА PK, ф. 17, оп. 1, д. 55/797, л. 5.
41,5 Архангельская Карелия..., с. I.
169

Вероятно, именно поэтому оба братства, а в особенности Михай-
ловское, начали свою деятельность с «информационной подготовки».
В Кемском отделении братства была даже разработана программа «для
описания приходов в их религиозно-нравственном, бытовом и других
отношениях», которая была разослана принтам карельских районов.
Слета 1908 года «Архангельские епархиальные ведомости» начали
публикацию развёрнутых описаний карельских приходов, — главным
образом тех, которые были расположены у границы с Финляндией.
Не нужно обладать особой наблюдательностью, чтобы, знакомясь с
этими материалами, обнаружить несколько бьющих в глаза проблем,
связанных с состоянием православия в карельских приходах. Одна из
них — крайняя скудность, почти нищета как местных причтов, так и
храмов и храмовых сооружений. Ветхие, холодные, давно не
ремонтированные церкви (на ремонт не было денег), почти полное отсутствие
утвари и храмового убранства— этими деталями пестрят почти все
описания приходов. В одной из церквей, Ладвозерской, вовсе не было
иконостаса, и всё его убранство составляли три-четыре иконы. Не
было денег даже на церковную утварь и на ограду486 Кроме того,
большинство прихожан проживали вдали от своих приходских церквей, и
путешествие туда превращалось для них зачастую в «нелёгкий подвиг
паломничества». «Неудивительно, — пишется в отчёте о деятельности
братства, — если в народной массе найдутся лишь некоторые
единицы, готовые совершать иногда подобный подвиг Большинство народа
довольствуется посещением местной часовни иногда весьма ветхой и
убогой, установленной облинялыми иконами и всегда холодной.»4*7
Однако более важной проблемой здесь была не бедность и
отдалённость храмов, а отсутствие во многих случаях
взаимопонимания между местным священством~и~ паствой. И эта проблема
касалась не только Архангельской, но и Олонецкой Карелии. В основе
всего лежало.незнание священниками карельского языка и слабое
знание карелами русского. Мы не хотим отнести это утверждение в
равной мере ко всем приходам: степень обрусения карел сильно
варьировалась в зависимости от близости деревни к путям сообщения,
характера экономических связей и многих других обстоятельств.т
AMN. Ладвозерский приход. (К вопросу о современном состоянии карельских приходов) //
Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №20, с. 675-676.
487Отчёт о деятельности Православного карельского братства.... с. 4.
т О том, насколько сильно различались между собой по степени обрусения разные группы
карел, можно получить представление, сравнивая свидетельства нескольких публицистов
начала XX века. Так, H. Березин, пробывший в крас недолго и посетивший карельские
поселения, расположенные вдоль главной магистрали Петербург - Петрозаводск, писал, что «карелы
настолько обрусели, что своим бытом мало отличаются от русских...» {Березин Я..., с. 165).
Более широко ознакомившийся с карельским регионом Е. Исполатов, наоборот, отмечал
различную степень обрусения карел в зависимости от мест их проживания: «Под именем Карелии
170

То же можно сказать и о знании священниками карельского
языка — некоторые из них были «природными кареляками», по
терминологии того времени, другие, живя какое-то время бок о бок с
карелами, выучивали их язык. Но в подавляющем большинстве случаев
эта проблема, так сказать, вставала перед причтами в полный рост, и
сами священники не собирались её скрывать. Например, в 1908 году
в карельских приходах Архангельской епархии два-три священника
были «мало-мальски знакомы» с карельским языком, большинство
же не знало ни карельского, ни финского языка, несмотря на то, что
некоторые священники служили по двадцати и более лет в одном
приходе.489
Так, священник Александр Петропавловский, служивший в Тив-
дийском (Tmdie) приходе Олонецкой губернии, делился своими
наблюдениями: «Жители I-.-I настоящие кореляки; многие изженщин и
детей почти не понимают по-русски. [...] Приезжаю в Великом посту
с диаконом служить в часовню [...] Пред исповедью говорю самым
простым языком наставление, как нужно исповедаться, чтобы
исповедь не была обрядностью, но действительным таинством. Приходит
одна девица, на вид лет 18. Начинаю ей предлагать вопросы, на
которые кающаяся отвечает: "не грешна, батюшка", даже и в таких грехах,
без коих трудно обойтись смертному. Как потом оказалось, моя
духовная дочь по-русски "ни аз ба"...»490 Интересно, что отец Александр,
который в этой статье никак не винит себя в сложившемся
«недопонимании» между ним и его пасомой, а, напротив, возлагает
надежды на скорейшую русификацию карел, через шесть лет, будучи
переведен в другой карельский приход, резко меняет свою точку зрения
и пишет новую статью, которая так и называется: «О
желательности каждому священнику карельского прихода знать наречие свои^
прихожан — карел». Выучивший карельский язык отец Александр с;
гордостью констатирует, что, если раньше в его приходе у священник
ка, не знавшего карельского языка, явились к исповеди на Великий
пост 217 человек из 803, то у него, владеющего языком паствы, из 794
прихожан исповедалось 545. «Причина [прежних «плохих показате-
разумеют обыкновенно всю Олонецкую губернию, населенную карелами, народом финского
племени. Однако в южной половине губернии карелы в значительной степени обрусели, почему
Карелией справедливее будет назвать северную часть (уезды Повенецкий и северные части
Петрозаводского и Пудожского), где карелы сохранили еще свою национальность.» (Иаюлапюв Е.
Страна карелов..., с. 50). От себя добавим, что к категории «сохранивших еще свою
национальность», то есть мало или совсем не обрусевших, следует отнести и карел Кемского района
Архангельской губернии.
АМ Чирков И. Съезд окружного духовенства карельских приходов // Архангельские
епархиальные ведомости, 1908, №19, с. 644.
490 Петропавловский А. Тивдийский приход (описание) ii Олонецкие епархиальные
ведомости, 1908, №9, с. 196.
171

лей». — M.В.] кроется, — отмечает священник, — не в нерадивости
I священника, не в нерадивости и прихожан, а в том, что священник
' йе-знал^яацка своих прихожан - карел».491
Проблему «языковой несовместимости» никак нельзя назвать
новой — ни для Карелии, ни для «инородческих» районов России
вообще. Как показывают работы М. Пулькина (см. Библиография), на
протяжении XIX века в Олонецкой губернии было предпринято
несколько попыток подготовить священников, владеющих карельским
языком, однако, как видим, к началу XX века эта проблема так и не
была решена.
Важной особенностью карельской паствы, особенно в
отдалённых, глухих регионах, было сильное влияние в её среде
старообрядчества, имевшего как в Олонецкой, так и в Архангельской
губерниях давние и глубокие корни. Это неоднократно констатировалось в
обзорах приходов, опубликованных в Архангельских епархиальных
ведомостях, и даже иеромонах Киприан в путевых очерках о своей
поездке на Ухтинский съезд не мог обойти молчанием эту проблему,
называя, например, Кондокский приход «полураскольничьим».442
Приведём некоторые из свидетельств Архангельских епархиальных
новостей. О Маслозерском (Voijärvi) приходе, например, здесь
говорится: «Прихожане [...] большинство придерживаются раскола (из 1097
душ христианский долг исповеди и св. Причащения исполняют не
больше 150 человек)».493 О Логоваракском (Vaarakylä) приходе: «Когда
нужно было начинать всенощное бдение во вновь выстроенной церкви,
никто из жителей Логовараки, из-за приверженности к расколу, не
соглашался не только идти в церковь, но даже и звонить на колокольню,
боясь "измирщиться", а в день освящения храма не нашлось желающих
взять св. Крест и иконы, чтобы идти с крестным ходом...»494 О Шуезер-
ском (Suiku) приходе: «Все жители этого прихода, в особенности
женщины, заражены расколом».495 О самом северном в Карелии Олангском
(Oulanka) приходе: «Почти всё население прихода старообрядцы...»496
Ряд этих свидетельств можно продолжить. Наиболее выразительным в
491 П[етрог\аеповск]ий А. О желательности каждому священнику карельского прихода
знать наречие своих прихожан - карел. (Из наблюдений и опыта священника) // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1914, №14, с. 317.
492Киприан. Панфинская пропаганда в Русской Карелии...
493N. Маслозерский приход Кемского у. (Из путевых впечатлений)// Архангельские
епархиальные ведомости, 1908, №1, с. 9-14.
494 Логоваракский приход. (К вопросу о современном состоянии карельских приходов) //
Архангельские епархиальные ведомости, 1910, №1, с. 17.
495 Чирков И. Шуезерский приход Кемского у. в религиозно-нравственном и бытовом
отношении // Архангельские епархиальные ведомости, 1907, №5, с. 142.
4% Шилов Леонид и N. Олангский приход Кемского уезда (К вопросу о современном
состоянии Карельских приходов) // Архангельские епархиальные ведомости, 1909, №4, с. 109.
172

этом ряду является донесение священника Кестеньгского прихода
Архангельскому братству. В ответ на запрос братства о «панфинской
пропаганде» в подведомственном ему приходе священник констатирует:
«Вообще надо заметить, что едва ли когда может функционировать в
Кестеньгском приходе панфинско-сектантская пропаганда, так как за
немногими исключениями, большинство прихожан более склонны к
>. старообрядчеству» ,497
~КлШние старообрядчества приводило к тому, что карелы
пренебрегали самыми элементарными церковными таинствами,
например таинством венчания или крещения. Сыграв свадьбы
по народному обычаю, они не торопились венчаться в церкви,
и совместная жизнь в невенчанном состоянии затягивалась до
нескольких лет, некоторые же так и умирали невенчанными. Также
и крещение и миропомазание новорожденных детей затягивались, а
иногда и вовсе не осуществлялись. «Внебрачное сожительство среди
кореляков развито довольно сильно и поддерживается раскольника
ми-старообрядцами,» — сообщал местный псаломщик. Он же писал:
«Здесь, в Карелии нередко случается так: пришла пора кореляку
отбывать воинскую повинность, а он нигде, ни в каких книгах вовсе и)
не значится.»498
-.Совокупным итогом отсутствия языка общения между
священниками и паствой и склонности прихожан к расколу явилось крайне плохое
знание карелами даже азов православия. В своём обращении к
пастырям карельских приходов заведующий Олонецким отделением
карельского братства священник Дмитрий Островский призывает их «сказать
по совести» — все ли их пасомые знают «самые главные истины
Христовой веры», помнят ли «какие-либо другие молитвы, кроме Иисусовой»,
могут ли они рассказать, кем был Спаситель, сознательно участвовать в
богослужении, принимать церковные таинства? «Ах, — восклицает
Островский, — мы были бы счастливы, если бы могли сказать, что если и не
все наши пасомые, то большая их часть достаточно просвещены
Христовою верою! Между тем печальная действительность утверждает
противное...»494 Далее отец Дмитрий приводит несколько вопиющих примеров
религиозной неграмотности карел и делает справедливое заключение
о том, что «тёмные, недостаточно просвещённые православною верою
карелы скоро могут поддаться натиску от пропаганды лютеранства,
славящегося всеобщей грамотностью и просвещением...»^
4910 сближении карел с финским народом. - HA PK, ф. 180, оп. 1, д. 1/1, л. 11.
** Ручьёв МЛ. Внебрачность в Карелии // Архангельские епархиальные ведомости, 1914,
№11, с. 264-266.
4W Островский Д. Воззвание к пастырям карельских приходов Олонецкой епархии //
Олонецкие епархиальные ведомости, 1908, №9, с. 192.
500 Там же.
173

Как видим, состояние карельской паствы оставляло желать
лучшего. Чрезвычайно затруднено было и общение пасомых со своими
наставниками — они чаше всего просто не понимали друг друга. Но и
этими факторами дело не ограничивалось — многие из священников,
служивших в карельских приходах, отнюдь не всегда являли собою
образцы нравственности и благочестия, и в ряде случаев просто не
могли пользоваться уважением своей паствы. Некоторые данные
свидетельствуют о том, что назначение священников в карельские
приходы нередко рассматривалось епархиальным начальством как
форма дисциплинарного наказания. Например, одно из постановлений
съезда русских деятелей в Кеми звучит так: ...покорнейше просить
Его Преосвященство не оставлять вакантные места незамещёнными
и не обращать карельские приходы в места наказания для
провинившихся священно-церковнослужителей».501 Архангельский губернатор
Сосновский прямо говорил в своём Всеподданнейшем отчёте царю
о том, что карельское духовенство пополнялось «штрафованными и
непригодными священниками».502 Так же прямо сообщается об этой
практике в докладе Кемского исправника Д.Е. Шарина и чиновника
по крестьянским делам В.И. Ульяновского, рекомендовавших
«прекратить в Карелию высылку духовенства в качестве карательных мер
за проступки, так как поведение в глуши не исправляется, а
ухудшается, и такое духовенство служит соблазном для прихожан и точкою
опоры деятелей лютеранской пропаганды.»403
Оставлял желать лучшего и образовательный уровень
приходских священников. В 1908 году полное семинарское образование
имели три священника, остальные 12 имели низшее образование, а
три места вообще не были заняты.504 К 1912 году ситуация отнюдь не
улучшилась. В журнале Совета Архангельского карельского
православного братства необходимость создания миссионерской школы в
Ухте обосновывалась, в частности, низким образовательным цензом
приходских священников: «В настоящее время, — говорится там, -
только в одном карельском приходе служит священник, окончивший
курс духовной семинарии, в четырёх приходах служат священники,
бывшие в младших классах духовной семинарии, в восьми
приходах — окончившие и не окончившие духовные училища, священник
одного прихода окончил курс второклассной школы и священники
501 С[ребряис]кии. Съезд русских деятелей в г. Кеми..., с. 562.
502 Всеподданнейший отчёт... - РГИА, ф. 1284, оп. 194, 1909, д. 82, л. 29.
503 Рапорты кемского уездного исправника о проводимой финляндским населением
антирелигиозной пропаганде среди карельского населения Архангельской губернии, о
принятии лютеранской веры и присоединении Карелии к Финляндии, 1906-1912. - ГА АО, ф. I,
оп.4,т. З.д. 1326, л. 75.
SM Чирков И. Съезд окружного духовенства карельских приходов...
174

двух приходов окончили курс начальной школы.»50* Однако и архи- /
пастырей можно было понять— условия служения священников {
в карельских приходах зачастую были столь тяжёлыми, что рука не
поднималась посылать в эти «медвежьи углы» ни в чём не
провинившихся, хорошо себя зарекомендовавших священнослужителей.
Известно, что в начале XX века положение приходского
духовенства было весьма тяжёлым в целом по стране. «Средне-нормальные
оклады содержания» составляли для священников 294 рубля в год,
для дьяконов — 147 рублей и для псаломщиков — 98 рублей.506 Оклад в
400 рублей, причитавшийся священникам в карельских районах,
может на этом фоне казаться даже высоким, если не знать, что в других
районах страны пастыри, как правило, имели возможность получать
существенные пожертвования за исполнение треб, в Карелии же этих
заработков священство было почти лишено (в приходских обзорах
говорится о суммах в 10-15 рублей в год). Также, в отличие от при-
чтов других регионов, карельские священнослужители не имели
возможности пользоваться своими пахотными и сенокосными землями
из-за их плохого качества.507 При этом цены на продукты и предметы
первой необходимости в Карелии были выше, чем в среднем по
России из-за сложностей с транспортировкой: мешок ржаной муки
стоил 9 рублей, фунт масла — от 40 до 50 копеек, и т.д. Если учесть, что
каждый священник должен был содержать большую демью,
картина получалась безотрадная. Ещё беспросветнее было существование
псаломщиков, годовое жалование которых было 200 рублей.
Часто дома причтов нуждались в неотложном ремонте, но
прихожане, которые должны были этот ремонт взять на себя, не
были в состоянии его оплатить. Приведём описание жилья причта
Маслозерского прихода: «Причтовый дом, неуклюжий, почерневший
от времени, являет всюду следы безжалостного разрушения: углы
выгнили, зимой на стенах иней, течь от сырости, в одной из комнат
температура —5...»508 На деятельности священников, в обязанности
которых входило окормлять свою паству в самых далёких населённых
пунктах, тяжело отражалось бездорожье. Каждое описание приходов
содержит в себе подробные характеристики сложнейших переходов
причтов из одного селения в другое— по болотам и трясинам,
лесным чащам, рекам и озёрам, без дорог, как правило - лесными
505 Журналы совета Архангельского православного беломорско-карельского братства с
26 июня по 9 октября 1912 года ГА АО. ф. 1025, оп. 7, д. 85, л. 40.40об.
506См.: Фирсов С. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х - 1918 гг.). 2002, с. 27.
507 Чирков И. О земельных наделах церковных причтов из Карелии // Архангельские
епархиальные ведомости, 1909, №21, с. 700 701.
%* N. Маслозерский приход Кемского у. (Из путевых впечатлений) // Архангельские
епархиальные ведомости, 1908, №1, с. 9-14.
175

тропами, по тонким жёрдочкам, перекинутым через топкие болота,
или в карбасах. По подсчётам членов братства, на каждый приход
приходилось в среднем до 1900 прихожан, «живущих в большинстве
случаев на далёких расстояниях от причтов и притом при наличии
крайне плохих путей сообщения.»504 В течение года в иных приходах
священник был обязан сделать не менее 1000 вёрст по бездорожью.
Бывали случаи, когда упавший в ледяную воду священник заболевал
и умирал, оставив семейство в почти полной нищете. Такие
сверхтяжёлые, почти каторжные условия жизни приводили к тому, что
священники категорически не желали служить в карельских приходах, и
если попадали туда — пользовались любой возможностью получить
перевод в другое место.510 В «Архангельских епархиальных
ведомостях» на протяжении нескольких месяцев, а то и лет, объявлялось о
вакансиях в одних и тех же карельских приходах.
Столь сложные условия существования и деятельности вкупе с
небольшим вознаграждением сильно влияли в худшую сторону .на .уро-
|*ень священства в карельских районах. Это часто подмечали
попадавшие в Карелию финские путешественники, наблюдения которых
о встречах с нетрезвыми священниками публиковались потом в
финляндских газетах и путевых очерках. Конечно, это сильно подрывало
авторитет церкви как в среде карел, так и в самой Финляндии.511 Но
хуже всего, что низкий уровень священников в Карелии приводил к
обострению отношений с их карельской паствой. Низкое «качество»
кадров духовенства привело даже к публичному скандал,
разразившемуся на страницах центральной прессы. Некий «Братчик» в статье
«Духовенство, администрация и карелы в Олонецком крае»,
появившейся в «Новом времени», упрекал большинство священников в том,
что они стоят «не только не выше, но зачастую значительно ниже
общего уровня [...] сельского духовенства.» Автор приводил в качестве
примера поведение одного из присланных в Олонецкий край «на
исправление» священников, который «разъезжал по приходу в
нетрезвом виде, лёжа в тарантасе или кибитке», и закончил своё служегТие
509 Отчёт о составе, средствах и деятельности Кемского отделения Совета Архангельского
православного беломорско-карельского братства за 1913-14 год. — ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 91, л. 5об.
5.0 Иногда в случае неудовлетворения просьбы о переводе в другое, более благополучное
место священники самовольно запирали церковь и насовсем покидали приход (см..
Открытие Архангельского православного беломорско-карельского братства..., с. 102.)
5.1 Например, в очерках поэта и национального деятеля Илмари Кианто неоднократно
рассказывается о встречах в Беломорской Карелии с нетрезвыми священниками; в одном из
этих рассказов подвыпивший батюшка, завидев в деревне Корпикуйсма финского
студента, закричал ему вслед в окно: «Финн... проклятый... купы пошёл? Спросить позвольте:
паспорт есть?» Когда хозяин дома объяснил священнику,что финн не понимает по-русски,
тот отреагировал: «Чорт с ним...» - и продолжил возлияния (Ilmari Kiannon Vienan Karjala.
Erään Suur-Suomi unelman vaiheita. Ред. Raija-Liisa Kansi, Helsinki, 1989. c. 61-62.)
1"7C

«побоищем с крестьянами, в котором предводительствовал ссыльньм
ми.»512 Задетым в статье оказался и епископ Мисаил, который
подвергся резкой критике за слабую активность в борьбе с «панфиннизмом».
Епископу пришлось оправдываться «с цифрами и фактами в руках» и
объяснять, сколь энергично он участвовал в противопанфинских
мероприятиях. Мисаилу, впрочем, пришлось признать, что приведенный
в газете случай «бесчинства» священника не единичен, но при этом
большинство священников края стоят «на высоте своего положения».
«Если же, — продолжал епископ, — состав духовенства в отношении
образовательного ценза, в особенности в карельских приходах, не
может быть признан вполне удовлетворительным, то это зависит не от
того, что эти места считались и считаются ссылкой, а оттого, что ввиду
материальной необеспеченности карельских причтов и трудных
условий жизни здесь, в большинстве случаев полноправные кандидаты на
священно-служительские места не идут на службы сюда...»513
Итак, информационное зондирование выявило глубокую
изоляцию, в которой пребывала по крайней мере часть населения
Российской Карелии. Причин этого было множество — географическая
удалённость, языковая и культурная отрешённость, приверженность
старообрядчеству, тесная экономическая связь с Финляндией,
отсутствие глубоких контактов с представителями церкви и властей
на местах. По сути дела, здесь апологеты «русскости» и православия
оказались лицом к лицу с некой замкнутой средой, недоступной во
многом их пониманию и воздействию. Очевидно, именно это — а не
степень влияния «панфинства» — должно было вызывать их
сильнейшие опасения: чужое по духу, почти ничем не связанное с
«метрополией» население казалось ненадёжным, способным переметнуться на
любую «вражескую» сторону. Именно с этой проблемой прежде всего
должны были иметь дело и искать средства её разрешения деятели
как Михайловского, так и Георгиевского братств.
4. Деятельность Михайловского братства
Русская православная церковь располагала ограниченным числом
способов противодействия инославному, и в целом —
«инородческому» влиянию. За столетия существования империи
государственная церковь не смогла создать действенную внутреннюю миссию,
и, как правило, переход «инородцев» в православие, а впоследствии
почти полное отсутствие «отпадений» от него объяснялись скорее
5,2Братчик. Духовенство, администрация и карелы в Олонецком крае// Новое время,
1908, №11447, с. 2.
5,3 Мисаил. Письмо в редакцию // Новое время, 1908, №11478, с. 2.

государственным принуждением, чем идейной убежденностью. Со-
стойЁИГИйся в 1908 году в Киеве IV Всероссийский миссионерский
съезд рекомендовал, например, в борьбе с католичеством
использовать братства, усиливать проповедническую деятельность, проводить
«торжественное истовое богослужение и крестные ходы», устраивать
миссионерские курсы, создавать псаломщицкие, церковные,
ремесленные и сельскохозяйственные школы с общежитиями,
организовывать бесплатные больницы и раздачу лекарств. Те же методы съезд
рекомендовал использовать и при борьбе слютеранством в Карелии.514
Мы упоминали уже о том, что братства планировали кроме того
активизировать строительство и ремонт церквей, направлять карельских
детей на обучение в духовные учебные заведения, а также — путём
повышения жалования священникам в карельских регионах добиваться
их качественного улучшения. Оба братства — и Михайловское, и
Георгиевское — прекрасно осознавали, что почти никаких других
орудий в их руках нет. В дополнение к перечисленным методам братства
использовали некоторые элементы системы Ильминского (см. главу
3, раздел 3.2), главным образом связанные с проектом создания
собственной национальной православно-прорусски воспитанной
интеллигенции. Переводы на карельский и финский языки,
незначительное использование родного языка в школе и обучение нескольких
карельских стипендиатов в русских духовных и учительских школах
и семинариях — вот те генерированные на основе системы
Ильминского методы, которыми пользовались Михайловское и Георгиевское
братства.
Михайловское братство отдавало себе отчёт в том, что оно не
имело возможностей воздействовать на плачевную в целом ситуацию в
карельском регионе. Изменить положение вещей мог бы, очевидно,
резкий рывок в хозяйственной жизни Карелии, экономическая
переориентация её на Россию — но здесь братство было бессильно. Свою
задачу оно видело в другом - «повернуть умы» карел в сторону России
и «русскости». воспитать их «в твёрдой преданности православной
церкви и неразрывном единстве со св. Русью.»515 Сделать это в крае,
находившемся, как Беломорская Карелия, в состоянии стагнации,
в крае без проезжих дорог, почти без медицинской, ветеринарной и
агрономической помощи населению, с недостаточным количеством
школ и малопригодным контингентом духовенства было сложно,
если не практически невозможно — однако Михайловское братство
энергично взялось за дело.
514 О IV Всероссийском миссионерском съезде в Киеве // Архангельские епархиальные
ведомости, 1908. №18, с 602-603.
515 Воззвание (православного карельского братства) // Архангельские епархиальные
ведомости, 1908, №1, с. 4.
178

Братчики прекрасно осознавали сложность стоявшей перед ними
проблемы. Поэтому на каждом заседании Совета братства
неоднократно подчёркивалась его первостепенная задача — поддержание и
усиление православия среди карел. Отдавая себе отчёт в том, что старшее
поколение уже почти недоступно их воздействию, борцы с «панфин-
низмом» обратили преимущественное внимание на детей и молодёжь.
Молодое поколение следовало обучать «в духе православной веры», из
него следовало делать эмиссаров православия и «русскости» в
Беломорской Карелии. Эта задача и стала доминантой деятельности
Михайловского братства в первый год его существования.316
Однако, прежде чем осуществлять конкретные мероприятия,
следовало создать материальную основу существования братства. Согласно
уставу, его капитал должен был складываться из пожертвований
монастырей, членских взносов, кружечного сбора, процентов с капиталов
братства, доходов от продажи литературы и случайных поступлений.
На практике основная часть всех денег поступила именно в результате
пожертвований, причём в момент основания братства основным
жертвователем стал архангельский епископ Иоанникий, внёсший в кассу
пять тысяч рублей четырёхпроцентной рентой. От монастырей
поступило в первый год деятельности братства 928 рублей. Были и
более мелкие пожертвования, причём интересно, что самым именитым
«спонсором» братства стал знаменитый о. Иоанн Кронштадтский,
внесший в кассу 300 рублей.517 Весь бюджет Михайловского братства
в первый год его существования составлял 8242 рубля.5,й Забегая
вперёд, отметим, что на протяжении нескольких лет пожертвования
от монастырей, составлявшие основу бюджета братства,
поступали исправно, но начиная с 1912 года монастыри стали
отказываться вносить деньги, что грозило серьёзно отразиться на финансовой
состоятельности организации. Ежегодно Совет братства обращался с
дополнительными просьбами к настоятелям монастырей не
прекращать поддержку, однако общая сумма монастырских взносов
снизилась до 700 рублей от всех монастырей.519
5|6Первый год своего существования братчики считали с 17 февраля по 1 августа 1908 г., -
то есть, фактически, 5,5 месяцев.
517 Отец Иоанн Кронштадтский часто жертвовал на храмы Архангельской губернии, т.к.
был её уроженцем.
ш Отчёт о первом годе (с 17 февраля 1908 года по 1 августа 1908 года) деятельности
Архангельского православного беломорско-карельского братства во имя св. Архангела
Михаила // Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №19, с. 40-41.
5ivCm.: Ведомость прихода и расхода денежных сумм Совета Архангельского
православного братства за август 1913 - август 1915 года ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 101. Главным
жертвователем был Веркольский монастырь, который ежегодно вносил I 000 рублей, однако
в 1913 году резко сократил свои пожертвования ло 100 рублей (Журналы Совета
Архангельского православного беломорско-карельского братства 2 июня - 19 августа 191 Згода - ГА АО,
17Q

Собранная в первый год сумма кажется значительной, однако
насущные нужды братства были во много раз больше. Приходилось
выбирать, решать, что из запланированного важнее. Главным,
приоритетным направлением, как мы уже сказали^была школа — и система
образования в целом. Необходимо было не только содержать часть
уже существующих церковно-приходских школ, но и создавать
новые братские школы и общежития. Но даже на этом, приоритетном
направлении продвижение братства не могло быть значительным.
На содержание уже существовавших школ в Кондоке, Кестеньге
и Тихтозере требовалось 600 руб. ежегодно.520 В девяти пунктах
приграничной Карелии было признано необходимым создавать новые
школы и ещё в двух приходах — школы передвижные, а также три
общежития для уже существующих школ (с тем, чтобы в них могли
жить во время обучения дети из отдалённых деревень).521 По
подсчётам братства, на организацию всех школ и общежитий (без учёта
передвижных школ) потребовалось бы ассигновать от 4 935 до 6 615
рублей. Поскольку Совет братства справедливо опасался, что в
будущем году бюджет может сильно сократиться, открытие всех или даже
большинства запланированных школ оказалось невозможным.
Приходилось ограничиться открытием только двух школ (в дд. Кентозеро
и Тихтозеро) и двух общежитий.
Открытие и функционирование школ было каждый раз
затруднено не только малыми средствами на их содержание, но и отсутствием
удобного помещения и крайней необеспеченностью учеников.
Например, осенью 1908 году крестьяне д. Тихтозеро даже уже решили
на общем собрании выделить место для будущей школы и ежегодно
оплачивать её отопление, освещение и прислугу, — однако, в связи с
крайней бедностью (а может быть, и нежеланием), они оказались не
в состоянии вырубить и доставить лес для её постройки. Братство
вынуждено было открыть тихтозерскую школу на частной квартире.522
ф. 1025, оп. 7, д. 93, л. 2,2об.) Кроме того, братство получало по 100 или 200 рублей ежегодно
от Николаевско-Карельского, Пертоминского, Сийского, Красногорского и Крестного
Онежского монастырей. (Там же).
520 Прежде эти школы содержало православное Миссионерское общество, однако в
дальнейшем оно давать субсидии отказалось.
521 Предполагалось открыть церковно-приходские школы в следующих пунктах:
деревнях Кентозеро и Чикша Ухтинского прихода, дд. Вокисалма и Тетринаволок Кондокскогс
прихода, дд. Лайдосалма и Тумчезерская Олангского прихода, л. Тирозеро Тихтозерскогс
прихода, дд. Ушково и Афонино Маслозерского прихода. Передвижные школы сочли
необходимым создать в Пильдозерском и Кестеньгском приходах, где небольшие селения с
малым количеством детей были разбросаны на значительные расстояния друг от Друга
Общежитиями предполагали снабдить Бабьегубскую. Кестеньгскую и Тунгудскую школы
(см. Отчёт о первом годе..., №18, с. 8-10).
522 Журналы заседаний братства. - НА РК, ф. 180, оп. 1, д. 1/5, л. 32,об.
180

В протоколах братства постоянно отмечается, что школы и их
ученики плохо обеспечены всем необходимым. В Кесеньгской
школе, находившейся на содержании братства, обучалось десять
мальчиков-карел. В протоколе братства зафиксировано, что они «не
только нуждаются в квартире и столе, но и не имеют обуви и вообще
теплой одежды». Совет братства был вынужден ассигновать 20
рублей на покупку обуви для учеников, а в следующем 1909 году открыть
при школе столовую для нуждающихся школьников. Всего на
содержание общежития при Кестеньгской школе было израсходовано в
1908/09 учебном году 420 py6.«J
С течением времени количество братских школ и тех училищ,
которые братство поддерживало, понемногу росло — но отнюдь не с той
скоростью, на которую рассчитывали его организаторы. В 1912— 1913
годах братство содержало четыре школы и строило ещё одну, пятую в
деревне Вокнаволок, двум школам оно выделяло пособия. Хотя этот
темп роста был совершенно неудовлетворительным при той
огромной нужде в школах, которая была в Беломорской Карелии, тем не
менее на общем удручающем фоне роль братства была очень
заметной. В отчёте за 1913—1914 годах говорилось: «помощь со стороны
братства церковно-школьному делу в Карелии составляет довольно
видную страницу в истории братства. Достаточно сказать, что
помощь из сумм братства получили 11 школ из 14-ти, составляющих
общее число их.»524
Несмотря на усилия Михайловского братства по причине, с одной
стороны, ограниченности средств, а с другой — огромных потребностей
карельского края, оно не смогло добиться перелома ситуации в
области школьного просвещения карельских детей. «Массированного удара»
против «панфиннизма» не получилось, школ, как и прежде, было
недостаточно и обеспечены они были плохо. По-прежнему приходилось
мириться с тем, что Союз беломорских карел продолжал отбирать и
вывозить карельских детей для обучения их в школах Финляндии.
Важнейшей для себя задачей братство считало формирование
группы карельских священников и учителей - людей, которые могли бы,
будучи православными по духу, говорить с паствой на её родном языке.
Для этого братство отбирало и размещало в духовных училищах и
семинариях а также в школах и учительских семинариях, стипендиатов.
В первый год своего существования братство направило трёх
мальчиков «из числа окончивших курс в одноклассных карельских школах или
училищах, лучших по способностям и благонравию (преимущественно
523Тамже,л. 33,43.
524 Отчёт Архангельского православного беломорско-карельского братства за 1913-14гг.
- ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 89, л. 3. Имеется в виду число церковно-приходских и братских
школ в Беломорской Карелии.
181

из бедных семейств), пожелавших по окончании курса за стипендию
отслужить не менее 5 лет в Кемском уезде»525, в Архангельское духовное
училище. Содержание каждого из мальчиков обходилось в 150 рублей.
Братство рассчитывало учить на свой счёт и девочек-карелок в
епархиальном женском училище. Сначала кандидатки не прошли
экзаменов, однако к 1914 году две девочки всё-таки содержались на средства
братства в епархиальном училище, один мальчик учился в духовной
семинарии, а четверо— в Островлянском второклассном училище.
К 1916 году эта система дала некоторые результаты. Один из
стипендиатов братства был назначен на должность наблюдателя школ Кемского
и Александровского уездов, учительницей Тихтозерской школы стала
выпускница епархиального училища Архангельска, в Вартоламбинс-
кой школе Олангского прихода учительствовал выпускник Островлян-
ской второклассной школы, а священником Юшкозерского прихода
тоже был назначен стипендиат братства. Ещё три бывших
стипендиата — два учителя и священник — были призваны на военную службу.526
И всё же описанные успехи можно назвать более чем ск£омньп£и~.
Далеко не все стипендиаты, как видим, заканчивали учение, вТ^аре-
лию возвращались единицы образованных карел, воспитанных «в
русском духе». И здесь масштаб достигнутого далеко не соответствовал
тому, что было задумано предпринять, и ряды «прорусски»
воспитанной карельской интеллигенции пополнялись крайне медленно. Кроме
того, нет оснований считать, что получившие образование молодые
карелы все как один становились адептами «русской идеи» в Карелии.
Напротив, аналогичные ситуации в других «инородческих» регионах
в частности в Поволжье, показывают, что, как правило, обучение в
русских духовных заведениях не приводило к тотальному обрусению
нерусского контингента. Напротив, школы, созданные в соответствии
с «системой Ильминского», выпускали молодую национальную
интеллигенцию, готовую развивать собственные национальные проекты.527
Наконец, братство считало важным прививать карельской
молодёжи ремесленные навыки, поскольку их отсутствие делало карел
целиком зависимыми от ввоза финских товаров. Оптимальным
решением задачи стала бы, по мнению братчиков, организация
ремесленного класса на месте, в сердце Карелии, в селе Ухта, тем более что
в этом же селе Союзом беломорских карел была в своё время открыта
525 Отчёт о первом годе..., №18, с. 14.
526 уездным наблюдателем был назначен священник о. Кюнтиев, учительницей служила
Е. Попова, учителем И. Ремшуев, а священником - П. Дмитриев (Отчёт о составе, средствах
и деятельности Архангельского православного беломорско-карельского братства во имя
св. Архангела Михаила с 1 августа 1914 года до 1 января 1916 года // Архангельские
епархиальные ведомости. 1916, №13, с. 6.)
527См., например: GeraciFnhert. Th** "'-^inski's System..., ibid. Window onJhe East...'.
182

ремесленная школа. Поскольку эта школа была запрещена, братчики
выражали опасение, что карелы будут отдавать своих детег для
изучения ремёсел в ближайшие финские школы, «в которых карельским
детям нередко представляется даровое обучение и возможность
изучить финский язык.»'28
Казалось бы, у братчиков появилась уникальная возможность —
одним махом свести усилия финнов на нет, соединить политику кнута
(запрещение финской ремесленной школы в Ухте) с политикой
пряника и «заманить» детей на ремесленные курсы (благо крестьяне сами
осознавали их необходимость). Однако на организацию ремесленного
класса требовалась тысяча рублей — а этой суммы у Совета братства не
было. В качестве хотя бы частичной компенсации этого упущенного
шанса члены Совета предложили обучать детей в Архангельске, с
трудом добившись двух вакансий для них в ремесленных училищах города.
Вопрос надолго повис в воздухе, т.к. редкие крестьяне могли решиться
отправить своих детей так далеко, по плохим дорогам, в иноязычную
среду. В конце концов, в 1908 году «при спросе мальчиков, из
окончивших курс в Олангской школе, оказалось желающих отправиться в
Архангельск для изучения ремёсел четыре человека», но из-за бедности
их родителей им необходимо было выделить средства на дороту и
приобретение необходимой одежды и обуви.т В 1909 году два стипендиата
братства, панозерские мальчики Попов и Никифоров всё же были
определены в Вознесенскую ремесленную школу Архангельска/30
Как мы видим, Михайловское братство во все годы своего
существования сталкивалось с многочисленными сложностями, из которых
главной была всё же нехватка денег. Из всех инициатив Братства реа-
лизовывались немногие, и, как правило, их воплощение требовало
мучительных усилий. Например, в долгий и тяжёлый процесс вылилась
постройка церкви в селе Оланга, в одном из самых северных
карельских приходов. Собственно говоря, именно на сооружение этой
церкви пожертвовал деньги епископ Иоанникий. В отчёте братства
подробно повествуется обо всех перипетиях этой строительной эпопеи, из-за
которых окончить церковь за один летний период оказалось
невозможно. Не будем останавливаться на деталях, достаточно сказать, что
из-за бездорожья строители оказались не в силах перевезти в Олангу
часть материалов, да и сами проделали весь путь туда из Княжьей Губы
пешком. Само проживание артельщиков в Оланге было затруднено
недостатком, плохим качеством и дороговизной питания, что
приводило к постоянным заболеваниям. Преждевременный отъезд артели
S28OT4eT о первом годе.... №19. с. 11 12.
5И Переписка по вопросу о распространении в Карелии ремесленных знаний. HA PK,
ф. 180,оп. К д. 1/7, л. 7.
530Журналы заседаний братства..., л. 41.
183

из Оланги больше походил на бегство. Строительство церкви с трудом
было закончено только в следующем, 1909 году.531
Оказавшееся фактически один на один с множеством проблем
Беломорской Карелии — начиная от бездорожья и кончая малым
количеством школ и плохим состоянием храмов — братство напрягало
все силы для того, чтобы хоть как-то облегчить ситуацию. Братчи-
кам пришлось взять на себя даже лечебные функции, ибо ситуация
со здравоохранением в Карелии была почти безнадёжной. На свои
деньги братство приобретало аптечки, и к 1911 году их было в крае
17. Аптечки находились в ведении местных священников, которые в
соответствии со своими скудными медицинскими познаниями
выдавали заболевшим лекарства. Даже эта неприхотливая помощь
вызывала у крестьян чувство благодарности. В отчёте о деятельности
братства говорилось: «Из некоторых аптечек помощь была оказана
сотням больных. [...] Что само население ценит эту помощь видно,
например, из такого факта, как отпуск Олангским волостным сходом
крестьян 20 руб. на покупку медикаментов для братской аптеки.»532
Трудности, с которыми столкнулось Михайловское братство,
наглядно показали, что только своими силами, силами церкви
коренным образом переломить ситуацию не удастся. Совет братства
констатировал, что «панфинское и протестантское влияние питается за
счёт низкого уровня Карелии в экономическом, бытовом,
образовательном и др. отношениях»,533 а потому без принципиальных перемен
в этих сферах жизни борьба с «панфиннизмом» невозможна.
Финские же активисты, прекрасно разглядевшие суть проблемы,
действовали именно на этих «фронтах»: создавали передвижные библиотеки,
ремесленные и общеобразовательные школы и
сельскохозяйственные курсы для карельских детей, строили дороги. «Перебить» это
влияние возможно было бы только симметричными мерами с
российской стороны — однако таковых мер не следовало, и на
государственном уровне решение вопроса затягивалось. Поэтому итоговое
собрание братства постановило «возбудить перед Советом
министров ходатайство о скорейшем осуществлении [этих] мероприятий.»534
531 Помимо строительства Олангской церкви братство помогло с благоустройством
нескольких других приходских церквей Беломорской Карелии: построило ограду и
пожертвовало иконы для Ладвозерской церкви, оплатило решётки к окнам Шуезерской церкви,
достроило часовню в д. Шагозеро Шуезерского прихода и колокольню при церкви Войниц-
кого прихода. (См.: Отчёт о составе, средствах и деятельности Архангельского
православного беломорско-карельского братства св. Архангела Михаила за 1908/09г // Архангельские
епархиальные ведомости, 1909, №17, с. 3.)
531 Отчёт Архангельского православного беломорско-карельского братства за 1911 год
ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 81, л. 8об.
533 Отчёт о первом годе..., №21, с. 36.
534Тамже,с. 30.
184

Кроме того, даже собственные, поставленные перед собою проблемы
братство, как мы показали, не было в состоянии решить, — главным
образом, из-за нестабильности своего финансового положения.
Поэтому при подведении итогов деятельности за полгода Совет братства
постановил просить Совет министров о выдаче ему ежегодной
субсидии в сумме двух тысяч рублей — для организации всех намеченных
школ.535 Позже, в 1912 году, братство задумало «просить материальной
помощи из средств государственного казначейства на
удовлетворение неотложных нужд карельского народа в церковно-религиозном и
просветительном отношениях.»336
Братство пыталось хотя бы географически приблизить
церковную власть к карельской пастве — ведь Архангельск, где
располагался епископ, был для карел Кемского уезда недосягаем. В результате
неоднократных просьб Синод в 1910 году «в иелях наилучшего
наблюдения за религиозно-нравственным состоянием православных
карелов и оказания им поддержки в борьбе против натиска
воинствующего лютеранства»537 дал разрешение на учреждение кафедры
викарного епископа в г. Кеми. Епископом был назначен 46-летний
архимандрит Варсонофий, настоятель Веркольского монастыря.
Новый епископ должен был иметь своей резиденцией частью Верколь-
ский монастырь,53* а частью — село Ухту, столицу Беломорской
Карелии, где почти сразу начали строительство монастырского подворья.
Однако епископ не спешил делать Ухту своим местом пребывания,
а здание подворья строилось медленно. В 1913 году общее
собрание братства постановило просить от казны субсидий на достройку
«начатого здания с домовою церковью в с. Ухте для викарного
архиерея», причём архиепископ Сергий высказал мнение, что было бы
гораздо более целесообразно приспособить строящееся здание под
второклассную церковно-приходскую школу «с дополнительным
учительско-миссионерским при ней курсом и несколькими
запасными комнатами на случай приезда преосвященного викария.»53"
Братство выразило полное согласие с Сергием и начало
разрабатывать идею создания в Ухте некоего православного просве-
535 Там же.
536Журналы совета... - ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 85, л. 17.
537 К назначению викария Архангельской епархии // Архангельские епархиальные
ведомости, 1910. №15, с. 509.
538 Веркольский монастырь был самым богатым в епархии и взял викарного епископа
целиком на своё обеспечение - ему выплачивалось-годовое жалование две тысячи рублей и
до трёх тысяч на содержание подворья в Ухте (Учреждение в Архангельской епархии ви-
кариатства и наречение и хиротония викарного епископа // Архангельские епархиальные
ведомости, 1910, №20, с. 663.)
""Журналы совета Архангельского православного беломорско-карельского братства...
ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 93, л. 2, 2об.
185

тительского центра— в противовес сильным здесь «панфинским»
тенденциям. По убеждению братчиков, существовавшей уже здесь
двухклассной министерской школы с ремесленным классом и
общежитием было явно недостаточно, и необходима была уже упомянутая
второклассная церковно-приходская школа. По мнению
епархиального наблюдателя церковных школ Н. Козмина, желающих учиться
в этой школе будет много, ибо «с окраин Карелии все дороги ведут в
с. Ухту.»540 Школа должна была по мысли наблюдателя, готовить кадры
как псаломщиков, роль которых в миссионерской и катехизаторской
работе должна быть высока, но при этом подходящих кадров было
очень мало, так и учителей для школ грамоты. Но главная задача
задуманной двухклассной школы сводилась, конечно, к воспитанию
русски- и православно-мыслящей карельской интеллигенции. Коз-
мин писал, что «школа будет стремиться укреплять своих питомцев в
истинах веры православной и воспитывать их как будущих граждан,
в преданности царю и отечеству.»541
Ещё в 1913 году здание школы было далеко не закончено, —
братство просило у казны необходимые для завершения строительства семь
тысяч рублей. Посетивший в 1914 году Ухту учитель М.И. Бубнов-
ский писал, что на здание подворья «денег затрачено несколько
тысяч, в результате готовы — стены, крыша, кое-где потолки и полы...»542
И лишь к 1915 году двухклассная церковно-приходская школа с
миссионерскими классами в Ухте начала функционировать, — однако
вспыхнувшая вскоре революция прервала её деятельность.
Сам же викарий Варсонофий начал действовать весьма
энергично. В 1911 и 1912 годах он дважды, невзирая на бездорожье, лично
обозрел приходы Кемского уезда, проповедовал там, - правда,
поскольку он не знал карельского языка, его проповеди переводились.
Однако постепенно Варсонофий стал испытывать всё более сильное
недовольство как ситуацией на местах, так и работой братства. В 1912
году он направил раздражённое письмо архангельскому епископу На-
фанаилу, в котором отмечал, что если «братство вначале задавалось
высокими задачами и широкими целями служения благу карельского
народа», то затем «встало на обычный путь для многих
благотворительных учреждений удовлетворения лишь просьб из свободных сумм
механически-бумажным способом.»543 По наблюдению Варсонофия,
братчики за два года никак не интересовались его миссионерской
деятельностью и даже не читали его отчётов с рекомендациями, заранее
540 Журналы совета Архангельского православного белог^орско-карельского братства,
27 февраля 16 октября 1913 г. - ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 92, л. 25об.
541 Там же, л. 26.
542Бубновский М.И. Контур Архангельской Карелии..., 1915, №1, с. 20.
543Журналы совета... - ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 85, л. 31.
186

признав совершенно невозможным оживление церковной жизни
Беломорской Карелии. В большой степени викарий был прав — в
Михайловском братстве, после первых двух лет энергичной
деятельности, воцарилась атмосфера безнадёжности и неверия в свои силы,
источником которой были прежде всего объективные сложности,
такие как непроезжие дороги, экономическая отсталость края и
индифферентность населения. Сами карельские священники не
испытывали никакого энтузиазма в борьбе с «панфиннизмом» —
настолько, что даже к 1910 году далеко не все из них вступили в братство, не
говоря уже об активной работе в нём.5^
Как видим, деятельность Михайловского братства,
лишённого поддержки ца государственном уровне, не отличалась большой
эффективностью "и "размахом. Й однако если те пункты устава,
которые касались организации школ, школьных общежитий,
ремесленного обучения, а также поновления «церковного благолепия»
выполнялись, — пусть медленно и недостаточно интенсивно, — то
с издательской работой дело и вовсе стояло на месте. Между тем
это должна была быть одна из важнейших сторон деятельности
братства. В его уставе было записано, что одна из задач Кемского
отделения — «издание на карельском и вообще понятном для местного
населения наречии священных и богослужебных книг, брошюр и
листков религиозно-нравственного [...] характера.»545 Михайлов-
ское же братство, хоть и имело издательскую комиссию, и
подготавливало переводы целого ряда церковных текстов, издавать их всё
же не спешило. Причин здесь было несколько — и нехватка денег,
и отсутствие опытных переводчиков. Однако главной и
определяющей причиной несомненно являлась неопределённость в вопросе
о языке.
С самого момента основания Михайловского братства крайней
неясностью и запутанностью отличался вопрос о том, на каком
языке вести церковную службу и издавать церковную литературу, какой
язык — русский, финский или карельский — следует использовать в
школьном преподавании. Как мы помним, Ухтинский съезд 1906 года
признал «безусловно необходимым совершать богослужение и требы
на карельско-финском языке», однако прошедший позже в Кеми
съезд русских деятелей почти единодушно выступил за карельский
язык в противовес финскому. Эта позиция архангельского
духовенства объяснялась опасениями, что финский язык «не только получит
одинаковое значение с русским, но и может явиться проводником
панфинских идей... Противоречащие друг другу решения двух съез-
5,14 С.М. Из г. Кеми (корреспонденции)// Архангельские епархиальные ведомости, 1910.
приложение к №20, с. 687.
545 Устав Архангельского православного бетюморско-карельского братства..., с. 8.
187

дов заложили «мину замедленного действия» под всю дальнейшую
деятельность Михайловского братства.
Наиболее ярко это противоречие проявилось в одном из
инцидентов, связанных с деятельностью самого иеромонаха Киприана,
активнейшего борца с «панфинской пропагандой». Киприан, как
уже было сказано, был сторонником финской службы, и даже
специально обосновал её необходимость в двух статьях в журнале
«Миссионерское обозрение». Правда, эти статьи касались Финляндской
Карелии, но и в кемских приходах наезжавший туда Киприан пытался
служить по-фински. Однажды это привело к полуанекдотическому
эпизоду, который, тем не менее, очень ярко отражает общую
ситуацию в Беломорской Карелии. 9 декабря 1908 года Киприан прибыл
в деревню Кондока в качестве миссионера и утром следующего дня
отслужил в местной церкви на русском и финском языках. Местный
священник Н.Г. Одиноков, возмущённый службой на финском,
написал в своём донесении в Карельское братство, что во время
богослужения он «чувствовал себя дураком», т.к. финский язык ему «не
известен». Далее Одиноков свидетельствует: «Между прочим И.
Киприан продавал молитвенники и др. книги на финском языке, что даёт
готовую почву революционерам.»546 Не удовлетворившись кляузой на
Киприана в Карельское братство, отец Одиноков пишет своему
благочинному: «Я обращаюсь к вам как к родному отцу, от которого чаю
удовлетворения. Гг. Ульяновские547 и Киприаны, по моему мнению,
могут только один вред школе дать и больше ничего...
Конечно, Киприан и Ульяновский, защищенные своими постами
и авторитетом борцов с «панфинством», не были уязвимы для
противников финского языка, и никаких последствий кляуза Одинокова
не имела. Однако не все конфликты сходили так легко. Гораздо более
печально закончился инцидент, происшедший в начале того же 1908
года с ухтинским учителем Петром Лежевым.548 На него поступила
жалоба от местного священника о. Иоанна Чиркова; в своём письме
от 3 февраля Кемскому уездному наблюдателю церковно-приходских
школ В. Мелетиеву батюшка писал: «Уведомляю [...] о составлении
27 сего января крестьянами Ухтинского прихода приговора о
необходимости совершения богослужений на финском языке, причём
обращаю должное внимание, что главными инициаторами этого
дела являются священник о. Василий Изюмов и учитель Пётр Ле-
жев, участвовавшие первый в изготовлении черновика, а второй в
^Переписка о переводе слов с русского на карельский язык. - НА PK, ф. 180, оп. 1, д. 1/4, л. 29-
547 Статский советник, чиновник по крестьянским делам Василий Иванович Ульяновский
был товарищем председателя Михайловского братства.
548 Об учителе Петре Александровиче Лежеве, или Пекке Лесоеве см. главу 3, раздел 4,
сноску 404.
188

переписке и агитации к подписи приговора I...] Учитель Лежев как
один из руководителей панфинского движения не должен оставаться
в селе, необходимо немедленно его уволить от учителъско*
деятельности кроме того как человека неспособного преподавать в русской
церковно-приходской школе.»549
Подобное же письмо Чирков отослал и в Кемское отделение
братства, причём здесь в подробностях описывалось, как Лежев
собирал в селе подписи и подчёркивалось, что большинство подписей
он собрал в киза-пирти (избе для гуляний). В этом письме Чирков
присовокупляет, что Л ежева нужно уволить «ввиду незнания русской
речи.»550 Сохранился протокол заседания Совета братства от 27 июня
1908 года, на котором рассматривалось заявление Чиркова.
Окончательное решение не было принято, в протоколе записано: «Принимая
во внимание, что, по смыслу постановлений Ухтинского и Кемского
съездов, православное богослужение на финском языке может быть
допущено в тех местах Карелии, где в этом усматриваются
потребность и польза, поэтому веского основания к тяжёлому обвинению
учителя [...] П. Лежева в руководительстве панфинским движением
по одному и то лишь предполагаемому священником Ухтинского
прихода участию его Лежева (в качестве переписчика) в
составлении прихожанами Ухтинского прихода приговора о совершении f...]
богослужения [...] на финском языке, Совет полагал бы [...] считать
правильным сделанный им запрос священнику Ухтинского прихода
о виновности Лежева.»551 Тем не менее уже к этому времени Лежев
покинул Ухту
Мы никогда, видимо, не узнаем, кем окончательно решался
вопрос Лежева «в инстанциях» и что повлияло на его увольнение в
первую очередь. Скорее всего, это был намёк на его близость
Союзу беломорских карел. Интересно, что финские православные
священники Окулов, Солнцев и Садовников (которых епархиальные
власти относили к числу «финноманов») подозревали, что главным
виновником преследования Лежева является иеромонах Киприан,
и открыто обвинили его в этом. Окулов рассказывал позже Мери-
коски, что Киприан «уверял душой и телом, что он не виновен в не-
счастьи Лесоева.»552 Сам Киприан писал Лежеву: «Я не знаю,
упоминали ли моё имя во время Вашего допроса, но в Вашем ответе Вы его
упомянули. Прошу Вас именем Христа, не верьте этим слухам.»553
544Переписка о переводе слов... - НА РК, ф. 180, оп. I, д. 1/4, л. 1.
550Там же. л. 3.
5SI Журналы заседания совета Архангельского беломорско-карельского братства. - НА РК.
ф. 180,оп. 1,д. 1/9, л. 2-2об.
552Merikoski KfaaHoJ. Taistelua Karjalasta..., с. 144.
553 Там же. Мерикоски ссылается на хранившееся в его архиве письмо Киприана.
189

Как нам кажется, теперь уже вполне ясно, что Киприан
действительно был невиновен. Обнаруженные нами в Национальном
архиве Карелии материалы доказывают, что доносчиком был
заведующий Ухтинской церковно-приходской школой отец Иоанн Чирков.
Кроме того, сам Киприан, как мы уже показали, был сторонником
финской службы и через полгода после описываемых событий служил
по-фински в Кондоке. Тем не менее Лежев был вынужден уволиться
из Ухты и переехать с семьёй в Финляндию. Иоанн Чирков достойно
завершил свою «комбинацию» и обнаружил поразительную
двуличность, дав ему при увольнении сверхположительную
характеристику. «Учитель сей школы Пётр Александрович Лежев, — писал он, —
состоит в сей должности с 10 сентября 1902 года, с аккуратным
знанием преподавания школьных предметов и отлично-безукоризненным
поведением. Удостоверение выдаётся |...] для представления при
прошении об определении учителем в Финляндии...
Характеристика датирована 24 мая 1908 года; Лежев отбыл в Финляндию летом
того же года.
Оба приведенных нами эпизода ясно показывают, как сложно и
противоречиво решался языковой вопрос в Беломорской Карелии.
Братство руководствовалось решениями Кемского съезда о
необходимости совершать богослужения на «карельско-финском языке»
там, где того требуют «местные условия, желание прихожан и пас-
горская рассудительность священника.»5Я Согласимся, что
формулировки эти весьма туманны — начиная с вопроса о том, где же всё-таки
устраивать «карельско-финские» службы, и кончая загадочным
определением «карельско-финский язык». Дело в том, что, как мы уже
упоминали, хотя северно-карельский диалект и близок финскому
языку, но те карелы, которые специально не учили финский, его
понимают плохо. Этим и объяснялись постоянные просьбы со
стороны крестьян ввести у них в школах обучение финскому языку. Так
что братчики стояли перед дилеммой — либо использовать готовые
финские переводы, — с риском, что часть прихожан их не поймёт, —
либо разрабатывать карельский алфавит (пригодный именно для
северно-карельского диалекта) и делать переводы заново.
Хотя первоначально в братстве господствовала идея
модифицировать финские переводы применительно к местным говорам, на
практике, очевидно, из-за боязни финского влияния, всё больше
склонялись в сторону «конструирования» карельского языка. Нескольким
знающим карельский язык учителям и священникам и даже — за их
недостатком — псаломщикам было дано поручение перевести
духовные тексты на карельский язык. Примечательно, что в качестве
основного переводчика был «завербован» благочинный Кондокского
554Журналы заседания совета... - НА РК. ф. 180, оп. 1, д. 1/9, л. 4.
190

прихода (с конца 1908 года он был переведен в Сумский приход Кем-
ского уезда) отец Василий Изюмов, — тот самый, который вместе с
Лежевым собирал подписи в пользу финского богослужения.
Видимо, выбирать братству было не из кого. Изюмовым к лету 1909 года
были переведены сборник «Церковные богослужения» и «Краткая
церковная история», эти тексты были отправлены на рецензию
законоучителю Сердобольской учительской семинарии, священнику
Сергию Солнцеву (тоже, кстати, пользовавшемуся репутацией «фин-
номана»). Рецензия Солнцева прибыла осенью 1909 года
Выражая в целом одобрение работе Изюмова, называя его труд
«почтенным», Солнцев высказывает ряд очень показательных
замечаний. Нам кажется важным процитировать объёмную часть этого
отзыва, потому что здесь, как нигде, пожалуй, уловлена суть
проблемы перевода и соотношения в нём финского и русского субстратов.
«На карельском наречии, — пишет отец Сергий, — нет даже алфавита,
который вполне бы передавал звуки этого языка, а о какой-нибудь
более или менее выработанной грамматике и говорить нечего.
Наречие так разнообразно, что чуть не у каждой деревни свой говор.
Запас слов весьма беден, потому что этим наречием говорят только
в крестьянском житейском быту. При таких условиях переводчик,
которому нужно было передавать на этом наречии церковные
богословские понятия, на каждом шагу встречал громадные трудности.
И должно признать, что переводчик в общем удачно справляется с
этими трудностями. При передаче выражений, выходящих из пределов
обычной разговорной речи, а также и церковно-богословских терминов и
понятий, переводчик часто прибегает к финскому литературному
языку, пользуясь русско-финским словарём и православными изданиями на
финском языке, — он обыкновенно берёт финское выражение или слово и
переделывает его, придавая ему карельское произношение. Этот приём
при разумном пользовании им, — т.е. когда не игнорируются русские
слова и выражения, вошедшие в общее употребление в карельском
наречии, — я считаю вполне правильным. Этим настоящие переводы
выгодно отличаются от некоторых, виденных мною якобы
карельских переводов, где переводчики при малейшем затруднении
прибегают к русским словам и выражениям и получается такая пестрядь,
что её не поймёт ни карел ни русский. Карелу гораздо легче понять
финское слово или выражение, взятые из родственного языка, чем
чуждое русское слово.»555 [курсив мой. — М.В.]
Как нам кажется, здесь отец Сергий выявляет одну из наиболее
существенных проблем перевода — какой язык использовать для
формирования отсутствующих в бытовом карельском наречии
понятий и терминов. Кстати, вопрос о том, из какого словаря пополнять
Переписка о переволе слов... - НА РК, ф. 180, оп. 1, д. 1/4, л. 71, 71 об.
191

недостающую терминологию, стоял перед многими переводчиками
на «инородческие» языки, в частности, перед Н. Ильминским,
когда он переводил духовную литературу на татарский язык (Ильмин-
ский мог брать слова из литературного арабского или русского, он
выбрал русский). Стоит напомнить, что в описываемое время часть
русификаторски настроенных полемистов доказывали, что
«карельское наречие и финский язык представляют огромную разницу» и что
«карельское наречие настолько легко и близко к русскому, насколько
и белорусское»556 (см. главу 7, раздел 2). Изюмов положил в основу
своих переводов противоположную установку — и именно поэтому
его переводы так никогда и не вышли в свет.
Рецензия Солнцева была в целом положительной, однако он
предлагал ещё провести большую работу перед публикацией переводов.
Необходимо было придать переводу и отдельным терминам большее
единообразие, доработать алфавит в направлении более правильной
передачи звуков карельского языка, и т. д. Рецензент присовокупил
подробные замечания на восьми листах. Казалось бы, работа Изю-
мова должна была вступить в завершающую фазу... Однако братство
решило иначе. В протоколе заседания Совета братства от 19 ноября
1909 года читаем: «Признать переводы о. Изюмова в настоящем виде
непригодными для печатания как составленные на финском языке.»*1
[sic! Курсив мой. — М.В.]. Знаменательно: именно то, что о. Сергий
Солнцев отметил как положительное свойство переводов, введение
в них финской терминологии, оказалось совершенно неприемлемым
для братства. Его пугали, оказывается, не только чисто финские
тексты, но и финские примеси к текстам карельским — ведь они тоже
могли навести карела на мысль о родстве их языков, народов и
культур, начать «перетягивать» его на финскую сторону. Карельский язык
следовало «обрусить», максимально сблизить с русским, насытить
русским субстратом. По сути дела, литературный карельский язык,
создаваемый, казалось бы, с чисто утилитарной целью, должен был
стать мостиком, трамплином к языку русскому — а вместе с тем к
русской культуре и русскому самосознанию. При такой постановке
вопроса переводы Изюмова, конечно, никак не могли подойти братству
Братство предприняло ещё несколько попыток разработать
литературные переводы на северно-карельский диалект. В с. Ухта в 1908 году
была даже организована переводческая комиссия под председательством
местного благочинного Александра Меньшикова. В её состав вошли
священник Вокнаволоцкого прихода Стефан Красильников и Ладвозерский
556 Православный мирянин. К вопросу об инородческих наречиях // Окраины России, 1907,
№25-26, с. 393-394.
557 Переписка об учениках-карелах, о зачислении на работу и другое. - HA PK, ф. 180,
on. 1,д. 1/2, л. 3.
192

священник Гавриил Соколов.558 Членами комиссии и привлечёнными к
её деятельности духовными лицами было сделано несколько переводов,
однако рецензирование этих текстов и тем более их публикация
затягивались, с одной стороны, из-за непрофессионализма переводчиков, и с
другой — из-за боязни повторить опыт отца Изюмова.559
Производились попытки даже, в качестве предварительной
подготовки к переводам, составить карельский алфавит и словарь. В ноябре
1909 года во все карельские приходы были разосланы отношения с
просьбой составить алфавит карельского языка с точным указанием звуков.
В некоторых приходах задание было выполнено (примечательно, что
исполнителями были в основном псаломщики, знавшие язык зачастую
лучше священников)560. Не сохранилось никаких сведений о том,
сводились ли кем-то воедино полученные разнокалиберные «алфавиты».
Итак, неопределённость решения языковой проблемы тормозила
переводческую и издательскую деятельность братства, а также
вносила брожение в умы священников. Несмотря на призывы служить
на «местном» языке, даже те из них, кто знал финский и карельский,
опасались это делать. Красноречиво иллюстрирует сложившуюся
ситуацию свидетельство уже знакомого нам анонимного автора очерков
о карельских приходах. Описывая литургию в Кестеньгском храме,
на которой он присутствовал, этот автор свидетельствует:
«Приходский священник на понятном народу наречии пропел в алтаре символ
веры и молитву господню. Было заметно, как возрастало внимание
немногих богомольцев к этим церковным песнопениям. Священник
хорошо знает местное наречие, говорит понятные народу поучения
на родном языке, но от дальнейшего употребления языка, кажется,
на время отказался, "страха ради иудейска", заслышав о тех печальных
последствиях, которыми сопровождалось новаторство в области
богослужебного языка в Ухтинском приходе. Было бы лучше, —
продолжает автор, — если бы установилось нечто определённое к данному
вопросу: если ставить цели обрусения карел и сближения их с
коренным русским населением, что было прежде, тогда нужно побольше
школ и в них тоже держаться одного направления, поскорее
соединить Карелию дорогами с Поморьем, и выработать другие меры для
усиления русского влияния на карел, если совершать богослужение
55НЖурналы заседаний братства... - HA РК, ф. 180, оп. 1, д. 1/5, л. 18 об.
55<* Следует отметить переводы Евангелия от Марка и поучений, сделанные псаломщиком
Кондокского прихода Иваном Никутьевым (позднее Никутьев, как «знакомый с бытом и
языком населения» и «природный карел», был назначен на должность священника в Юва-
лакшский приход, хоть и не имел соответствующего образования), а также переводы
молитвы «Отче наш», проповедей и тропарей, сделанные о. Александром Меньшиковым, а кроме
того, переводы поучений на все воскресные дни, осуществлённые о. Стефаном Красильни-
ковым (См.: Переписка о переводе слов... НА РК, ф. 180, оп. 1, д. 1/4).
560См.: Переписка о переводе слов... - НА РК, ф. 180, оп. I, д. 1/4.
193

по-карельски, то необходимо, волей-неволей, допустить и финский
язык, и литературу на нём, и в школах знакомить с этим языком, а
употребляющих язык и защищающих его употребление не
преследовать.»561
Но в том-то и заключалась сложность ситуации, что церковные, да
и светские власти пытались в вопросах языка «усидеть на двух стуль-
ях». На практике это означало, что они, следуя принципам Ильмин-
ского и его линии мягкой русификации, стремились культивировать
литературный карельский язык, но при этом полностью обходиться
без наиболее близкого и понятного карелам литературного
финского языка. Этот подход к решению языковых, а шире — национальных
проблем был вполне в русле стратегий имперского центра в
отношении «малых» народов: делая ставку на конструирование и
поддержание их культурных идентичностей, имперские стратеги
стремились «отсекать» культурные влияния исторически связанных с ними
«больших наций». В нашем случае деятели православной церкви,
стремясь донести содержание священных текстов до карел,
опасались прибегать к помощи финского языка, и мы уже видели, к каким
результатам это приводило — работа над переводами затягивалась,
перепуганные священники, знающие карельский и финский,
предпочитали служить на церковно-славянском, а паства, не понимавшая
ни текстов службы, ни священных книг, по-прежнему оставалась без
духовной пищи.
5. Деятельность Георгиевского братства
Деятельность Георгиевского братства должна была
разворачиваться на заселённых карелами территориях Великого княжества
Финляндского и Олонецкой губернии. Ситуации в этих двух
регионах отличались друг от друга принципиально, т.к. Финляндия к
описываемому периоду была уже фактически особым государственным
образованием, со своей экономикой, законодательной системой","
национальным языком и, конечно, культурными традициями.
Карельские районы Финляндии в целом были «офинены» в гораздо большей
степени, чем российские. Экономические, социальные, культурные
различия жизни людей по обе стороны границы обусловили и
специфику деятельности братства в каждом из этих регионов. Если в
Финляндской Карелии в задачи братчиков входило отвоёвывать у финнов
уже проигранные здесь русскими позиции и борьба шла «на чужом
поле», то олонецких карел следовало лишь ограждать от «тлетворно-
s61 N. Кестеньгский приход. (К вопросу о современном состоянии карельских приходов.) //
Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №17, с. 631.,^ i
194

го» панфинского влияния и сближать с Россией в целом и
православием в частности. Именно этим и было обусловлено явное
преобладание мероприятий братства на финской территории.
Деятельность Георгиевского братства в Финляндии хорошо
изучена,562 и нам нет нужды специально обращаться к этому сюжету.
В нашу задачу входит проанализировать шаги, предпринимавшиеся
братством в Олонецкой Карелии, и понять, в какой степени и
почему они отличались от описанных уже нами мероприятий
Михайловского братства, и, наоборот, какие направления деятельности обоих
братств оказались идентичными. Условия деятельности
Георгиевского братства были хоть и лучше, чем в Беломорской Карелии,
однако не намного (см. главу 2, раздел 3). Несмотря на активную работу
земства в Олонецкой губернии, решительно преодолеть
экономическую и культурную отсталость края не удавалось. Недаром
Георгиевское братство в начале своей деятельности констатировало: «Крайне
бедственное экономическое положение карел, вследствие неумения
вести продуктивно сельское хозяйство и вообще пользоваться
естественными богатствами родного края, вынуждает их снискивать
пропитание в той же Финляндии, посредством коробейной торговли,
рубки и сплава леса, а подростков своих отправлять целыми массами
в Невскую столицу в ремесленное и торговое ученье...»563
Экономическая и культурная ситуация, с которой столкнулось .
Георгиевское братство в Олонецкой Карелии, не могла вселить опти- 1
мизма, хотя и отличалась в лучшую сторону от обстановки в Карелии |
Беломорской. Однако некоторые задачи, которые в Архангельской I
губернии ложились на плечи братства — такие, например, как
организация школ или обеспечение крестьян лекарствами, —
Георгиевское братство не волновали вовсе, ибо обеспечивались земством. Тем
не менее основная проблема, требовавшая решения, была той же, что
и в Беломорской Карелии — паства была безнадёжно далека от
своих настоятелей и российской власти. Об этом со всей
откровенностью говорил на заседании братства иеромонах Киприан: «Не можем
же мы утешать себя долготерпением своей паствы и тем, что народ у
нас стоит пока в вере и не переходит ни в лютеранство, ни в секты.
Правда, это утешительно, но кому ведомы сокровенные думы народа и
не будет ли это концом всего, когда и среди тёмных карел начнутся
явные отпадения в лютеранство и секты? [курсив мой. — М.В.]»5М Зна-
562См.: MerikoskiKfaarlo].Taistelua Karja]asta...;Hämynen 7ф/о. Suomalaistajat, venäläistäjät
ja rajakarjalaiset....; Loima Jyrki. Nationalism and the Orthodox Church...
563 oT4gT 0 деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия за I 1/2 года существования..., с. 5.
564 Речь председателя совета Православного карельского братства, иеромонаха Киприана на
общем собрании братства // Олонецкие епархиальные ведомости, 1909, №19, с. 413^420.
195

менательна фраза Киприана — «кому ведомы сокровенные думы
народа», которая абсолютно совпадает по смыслу с приведенной нами
ранее печальной формулировкой священника Александра Альтов-
ского: «крестьяне правды не скажут.»565 Да, именно эта иноязычная,
инертная, непонятная крестьянская масса более всего волновала как
церковных, так и светских деятелей Карелии. «Тёмные» карелы,
крещённые много веков назад, но не понимавшие ни сути учения, ни
даже основных молитв и служебных текстов, казалось, принадлежали
к церкви лишь формально и могли стать лёгкой добычей любых
проповедников. Острие усилий Георгиевского братства, как и братства
Михайловского, должно было быть направлено не столько на борьбу
с «панфинством», сколько на то, чтобы «повернуть» карел лицом к
России и «русской вере». Основную часть карел следовало не по
форме, а по сути вновь обращать в православие.
Именно в связи с этим одной из важнейших своих задач братство
считало миссионерскую и катехизаторскую работу. Ещё на первом,
Видлицком собрании братства было решено учредить постоянные
должности братских миссионеров «для ведения живой проповеди в
монастырях и карельских приходах в великие праздники».
Миссионером Олонецкой епархии был назначен о. Виктор Никольский,
Финляндской епархии - о. Александр Якубов. Оба миссионера
получали от братства ежегодно на поездки по 100 руб.566 Позже
определением Синода от 13—20 февраля 1908 года была учреждена
должность синодального противолютеранского карельского миссионера
для Архангельской, Олонецкой и Финляндской епархий, и на неё
был назначен иеромонах Киприан,567 до этого бывший финляндским
противолютеранским миссионером.
Деятельность Киприана отличалась особенной энергичностью.
Не жалея себя, он совершал длительные поездки по отдалённым
карельским деревням как Финляндии, так и Олонецкой и
Архангельской губерний. Сохранились расписанные по дням и часам графики
некоторых из этих поездок, из которых явствует, что в день он
делал подчас по нескольку десятков километров, совмещая утреннюю
литургию в одной деревне с посещением школ в другой и вечерней
службой в третьей.56* Недостаточно хорошо знавший карельский язык
Киприан ездил обычно с иеромонахом Исаакием, карелом по
национальности. Порядок службы был как правило следующий — литургия
565 См.: глава 3, раздел 6, сноска 443.
5f*SOK. FD6VI/1907, л. 3SM1.
567 Киприан был назначен на должность миссионера «с оставлением его причисленным к
Выборгскому кафедральному собору и назначением ему содержания с разъездными 2 400
рублей в год» (см.: «Карельская миссия» // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №26. с. 2).
5(* Графики поездок Киприана хранятся, например, в SOK: Sortavalan piispa. F.a.3/1914.
196

в целом служилась по-русски, по-карельски Киприан произносил
возгласы, Символ веры и Отче наш. Проповедовали либо Исаа-
кий по-карельски, либо Киприан по-русски с переводом Исаакия.
В школах миссионеры служили молебны, проверяли знания
учеников, иной раз присутствовали на уроках. С детьми Киприан говорил
по-карельски.569
Появление Киприана и его служба в отдалённых, заброшенных
карельских деревнях воспринимались как огромное событие —
особенно с 1913 года, когда он получил сан епископа Сердобольского.
Приезд епископа в забытую богом глушь, где и собственный батюшка
подчас появлялся не чаще двух раз в году, вызывал большой интерес
со стороны сельчан. «Служение преосвященного, - писали
епархиальные ведомости, — сопровождалось оживлением и подъёмом
религиозного чувства среди карел. В Вокнаволоке, Ухте, Войнице храмы
были переполнены народом...» Очевидец отмечает, что многие
прихожане были настолько растроганы торжественностью момента, что на
глазах у них появлялись слёзы.т Впрочем, подобную реакцию карел
на проповедь на родном языке отмечали многие наблюдатели — один
из них писал, например: «Заметно, что карелы любят слушать слово'
божие, и при разъяснении оного изредка плачут.»"1 Психологичес-*
ки такая реакция вполне объяснима — карельские прихожане
впервые получали возможность понять смысл церковной службы и
священных книг и ощущали при этом даже некоторое внимание к себе
со стороны метрополии — кто-то наконец озаботился поговорить с
ними на родном языке!
Если церковные и патриотические издания комментировали
деятельность Киприана с симпатией и даже восхищением, то совсем
иная картина рисовалась в либеральной прессе. Газета «Речь»,
периодически и с неизменной иронией освещавшая на своих страницах
усилия борцов с «панфиннизмом», видела в деятельности
Киприана не проповедническую, а фискальную функцию и обвиняла его в
сманивай и и карельских девушек в монастыри. «Речь», которая
выражала более чем критическое отношение либералов к архиепископу
Сергию, характеризовала Киприана и Исаакия как его агентов,
представителей «того стремящегося к архиерейству монашества,
которое единогласно было осуждено на последнем монашеском съезде.»
«Почти не зная местного языка, — продолжала газета, — эти "мисси-
569Z. Церковные торжества в Карелии// Архангельские епархиальные ведомости, 1914,
№3, с. 53-56.
570 Там же.
571 Павловский П. Отчёт о состоянии рас коло-сектантства в Архангельской епархии и о
деятельности противораскольнической и противолютеранской миссии за 1909 год //
Архангельские епархиальные ведомости, 1910, №10, с. 378.
197

онеры" ездят по восточной Финляндии не столько для евангельской
проповеди, сколько для собирания сведений о благонадёжности
местных священнослужителей и учителей, и всё своё миссионерство
сводят к тому, что разными заманчивыми рассказами склоняют молодых
и неопытных девушек к вступлению в монастыри.» «Речь» привела
в статье вопиющий случай гибели одной из этих девушек в Красно-
стокском монастыре. Автор статьи, вероятно один из местных
священников «финноманского» направления, замечает, что оба инока
пользуются у Сергия неограниченным доверием, и поэтому местное
духовенство не смеет протестовать.572
Конечно, Киприан обладал данными Сергием большими
полномочиями, в том числе и в области контроля за священническими
кадрами, но было бы, очевидно, преувеличением говорить о том, что
назначение его поездок было чисто фискальным. Судя по всему,
Киприан был убеждённым борцом с «панфиннизмом», активистом
русского национального наступления в карельских районах Финляндии
и России. Важнейшей составляющей этой деятельности он считал
проповедь, миссионерскую и катехизаторскую работу, личный
контакт с паствой, почему и совершал неоднократные и длительные
поездки по краю. Взяв на вооружение систему Ильминского, он твёрдо
следовал практике проповеди и начала школьного обучения на
родном языке и не только сам реализовывал эту методику, но и требовал
того же от местных миссионеров и катехизаторов.
Особую важность деятельности миссионеров подчёркивало
создание специальных «Руководственных указаний» для них.573
В этом документе обозначено, что основная задача миссии —
содействие «пастырям карельских приходов в поднятии и оживлении
религиозно-нравственной жизни православных карел» и борьба с
панфинско-лютеранской пропагандой. Миссионеры обязаны были в
свободное от основных пастырских обязанностей время совершать
поездки по «медвежьим углам» Карелии, проводить там службы,
участвовать в церковных праздниках, проповедовать, проводить
назидательные беседы с народом, причём часть бесед и проповедей должна была
проводиться на карельском языке. В обязанности миссионеров
входило также инструктировать местных учителей церковно-приходских
школ о «мерах и способах религиозно-нравственного воздействия на
народ» — к их числу относились молитвенные собрания, чтения с
«туманными картинами», организация обществ трезвости, кружков
любителей церковного пения, женских кружков и т. д. Таким образом,
задачи миссионеров сводились к «оживлению» православия в
приходах, доведению основ вероучения до каждого человека. Строго гово-
572Подвиги карельских просветителей // Речь, 22.9.1909, с. 3.
573SOK. FD6VI/1907, л. 42-^3.
198

ря, собственно миссионерской деятельностью, то есть
привлечением иноверцев к православию, братские миссионеры не занимались,
ибо паства уже была православной и иноверцев, кроме
старообрядцев, практически не было; работа миссионеров братства может быть
обозначена скорее, согласно церковной терминологии, как
«церковное окормление верующих».
Олонецкий миссионер Виктор Никольский не был в состоянии ''
много заниматься миссией, однако посещал несколько
пограничных с Финляндией приходов (в одном из них — Векшельском —
неоднократно появлялись лютеранские агитаторы). После служб он
произносил проповеди и поучения на карельском языке, устраивал
внебогослужебные беседы. «Нужно было видеть то внимание, —
писал в своём отчёте о. Виктор, — с которым относились все
присутствующие, чтобы судить о том, насколько такого рода беседы интересны
для народа, удобопонятны и поэтому полезны.»574 Позже для более
интенсивной миссионерской работы отцу Виктору был придан в
помощь в его приходе второй священник.575
И всё же «наезды» братского миссионера, хоть и пробуждавшие
интерес местных жителей, не могли принципиально изменить картину,
сделать веру карел более глубокой и сознательной. Необходимо было
систематически проводить катехизаторскую работу, включавшую в
себя организацию катехизических собеседований и особых
катехизических курсов для юношества, проверку грамотности и знания
основ вероучения среди паствы. Образцом для построения этой работы
стала Финляндская епархия, где катехизаторство было в достаточной
степени налажено. С 1908 года братским катехизатором был назначен
иеродиакон Исаакий, а с 1909 года в звании помощника
катехизатора утвердили послушника того же монастыря Василия Толстухина.576
На практике катехизаторская деятельность принципиально не
отличалась от миссионерской — это были такие же поездки по глухим
деревням и беседы с паствой. С целью увеличить число катехизаторов,
Совет братства «бросил клич» по карельским приходам, предлагая
дьяконам и псаломщикам устраивать в деревнях собеседования с
народом. За небольшое вознаграждение катехизаторской деятельностью
574 Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия за 1 1/2 года существования..., с. 17.
575 Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия по Финляндской и Олонецкой епархиям за второе 1 1/2 летие
существования Братства (1-е июня 1909 г. - 1-е декабря 1910 г.). Гельсингфорс, 1911, с. 21.
576Оба катехизатора были воспитанниками иеромонаха Киприана, он же частично, из
своих средств, оплачивал их деятельность: из 40 марок вознаграждения о. Исаакию 10
вносились Киприаном; кроме того, все поездки катехизаторов оплачивались им же, и за его
деньги Василий Толстухин обучался финскому языку.
199

начали заниматься ещё четыре человека.577 Наконец, с сентября 1908
года при Селецкой второклассной школе в Повенецком уезде был
открыт одногодичный учительско-миссионерский курс, призванный
готовить постоянные кадры миссионеров и катехизаторов. В первый
год обучения на курс поступило вместо запланированных десяти 18
человек.57* Помимо регулярно действовавшего учительско-миссио-
нерского курса организовывались и разовые мероприятия - в конце
1908 года в Петрозаводске был созван миссионерский съезд, а в 1909
году там же работали 10-дневные миссионерские курсы. И в том и в
другом случае активное участие в их организации и проведении
принимал чиновник Синода по особым поручениям В.М. Скворцов.579
Как видим, Георгиевское братство уделяло самое серьёзное
внимание миссионерско-катехизаторской деятельности в карельских
приходах, занималось внедрением в умы карел сознательного
православия, углублением их веры. Знаменательно, что беседы и
проповеди здесь часто проводились на южно-карельском диалекте, который
не вызывал у церковных деятелей такого недоверия, как финский
язык или даже северно-карельский диалект, ибо в гораздо большей
степени воспринял русское влияние. Беседы и чтения на родном
языке неизменно вызывали восторг и умиление паствы. В речи одного
из братчиков рассказывается, например, о реакции карел Уссунско-
го прихода на чтение поучения на день Сретения учительницей на
карельском языке. Сама учительница А.Ф. Пономарёва
рассказывала об этом так: «В начале, как вышла я читать, на лицах слушателей
видела любопытство, затем оно сменилось полным вниманием, а к
концу речи многие утирали слёзы умиления и благодарности [...].
А сколько народу приходило ко мне, чтобы благодарить за слово, при
этом говорили: "начальство-то ведь как заботится о нас" и т. д.»580
Активная миссия выгодно отличала Георгиевское братство от
Михайловского, вовсе не Проводившего миссионерско-катехизаторской
работы за неимением сил, средств и кадров. Именно эта деятельность
могла со'врёме'нем принести некоторые плоды в деле формирования
у карел православно-русского самосознания. Цонимая это, Совет
577 См. о катехизаторской деятельности: Отчёт о деятельности Православного карельского
братства во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия за 1 1/2 года существования...,
с. 17-18; Исаакий. Дневник катихизатора // Олонецкие епархиальные ведомости» 1908,
№19, с. 434-439; №20, с. 457-464; №21, с. 489^94; №22, с. 521-528.
57ЪНа этот курс Синодом ежегодно выделялось 500 руб., и ещё 500 руб. выделяло братство.
579 Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия но Финляндской и Олонецкой епархиям за второе 1 1/2 летие
существования Братства..., с. 21.
580 Островский Д. Задачи, деятельность и значение Православного карельского братства
во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия // Олонецкие епархиальные ведомости,
1910, №5, с. 93-94.
200

братства учредил даже с октября 1908 года особый миссионерский
фонд, призванный «обеспечить будущность карельской миссии.»581
Пожалуй, венцом деятельности местных церковных властей по
углублению и одновременно манифестированию православности
карел стала организация массовых православных торжеств. Особенно
пышно обставлялись грандиозные, многокилометровые крестные
ходы через карельские поселения, — к границе с Финляндией.
Начало этим торжествам было положено в июне 1909 года переносом в
д. Колат-сельгу иконы великомученика Пантелеймона,
пожертвованной Старо-Афонским монастырём карельскому братству. Перенос
иконы сопровождался крестным ходом через Коневецкий и
Валаамский монастыри, главным организатором которого был иеромонах Кип-
риан. На всём пути процессии, сопровождаемой огромными толпами
народа, служились службы. Икона, установленная в Колат-сельгском
храме, была объявлена чудотворной.582
В июне 1912 года проходил семидневный крестный ход из
Петрозаводска в деревню Порос-озеро Повенецкого уезда. Участники
процессии покрыли расстояние в 168 верст, неся икону Иосафа
Белгородского, предназначенную для установки в храме д. Порос-озеро,
«неподалеку от границы с Финляндией, как новый духовный оплот
православия от натиска лютеран финнов.»5" В конце мая 1913 года
состоялся крестный ход из селения Салми Выборгской губернии
через границу в Александро-Свирский монастырь. Инициатором и
главным предводителем крестного хода вновь стал Киприан. Всегс
за четыря дня было пройдено 125 вёрст. Крестный ход по мере
продвижения вбирал в себя всё большие народные толпы — «все
жители в лучших праздничных одеждах выходили навстречу священном>
шествию, молясь и целуя св. иконы...»584 Крестный ход завершился
торжествами в Александро-Свирском монастыре с участием
Олонецкого губернатора и епископа.
Самый грандиозный по протяжённости крестный ход
состоялся в конце мая и начале июня 1914 года. На этот раз было задумано
пронести икону Иосафа Белгородского из Порос-озерской церкви
через карельские приходы Повенецкого уезда, совершая
торжественные службы в каждом храме. Согласие участвовать дал Киприан, в то
5Н1 Отчет о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия за 1 1/2 года существования..., с. 19.
5h2 Островский Д. Паломничество карел в Колат-сельгу // Олонецкие епархиальные
ведомости, 1910, №21, с. 478—480; В.П. Праздников. Великомученика и целителя
Пантелеймона в с. Колат-сельге, Олонецкого уезда // Олонецкие епархиальные ведомости, 1915, №26,
с. 495-499Г
5КЗ Олонецкая неделя, 1913 г., №25, с. 3.
ЪЫП.ВТ Праздник св. Троицы в первоклассном Александро-Свирском монастыре
Олонецкой епархии // Олонецкие епархиальные ведомости, 1913, №19, с. 354.
201

время уже Сердобольский епископ, однако ко дню отправления
шествия он заболел и его заменил епископ Варсонофий. Крестный ход
продолжался более двух недель, весь маршрут составлял 308 вёрст. На
всём протяжении шествия епископ и сопровождавшие его
священнослужители раздавали — а потом и продавали — литографии с иконы
и брошюры православного содержания. Протоиерей Вознесенский,
описывавший событие, сообщал, что, когда крестный ход был
задуман, «маловерующие смеялись [...] называя его пустою затеею,
говорили что некому будет нести икону святителя, придётся нанимать
народ.»5*5 Но, как обычно, крестный ход собрал огромное число
участников — «весь путь был всплошную усеян толпами народа.»5"
В сентябре 1915 года состоялся крестный ход, переносивший
икону Александра Свирского из Петрозаводска в Вешкельский приход,
находившийся у финляндской границы. Процессия, во главе которой
шли, сменяя друг друга, местные священники, покрыла расстояние в
121 километр. Как и всегда, на всем пути следования хода в храмах и
часовнях совершались службы. Газеты традиционно
свидетельствовали о значительном интересе карельской паствы к этому событию:
«Народ массами выходил из сел и деревень с крестным ходом, [...]
присоединялся к шествию, увеличивал его...»587
Крестные ходы были, пожалуй, одним из наиболее действенных
средств привлечения карел к православию. Внушительность и
красота этих процессий, их неторопливый ритм, сопровождавшие их
торжественные песнопения, — всё это производило неизгладимое
впечатление на крестьян, из года в год погружённых в тяжёлый труд и
повседневные тяготы. В крестных ходах особенно проявлялась
притягательная эстетика православия и его мистическое обаяние,
которое не могло не воздействовать на карельскую паству. Церковные
деятели Олонецкой и Финляндской епархий точно нащупали этот
способ аттрактивного воздействия, который использовался
систематически. Кроме того, крестные ходы не требовали больших затрат
и являлись прекрасным пропагандистским орудием. Правда, были
некоторые условия, без которых крестные ходы теряли свой смысл:
наличие дорог и относительная густонаселённость региона.
Основная часть крестных ходов, которые нами описаны, совершались на
Олонецкой равнине, в местности, снабжённой проезжими дорогами
и населённой относительно часто. В противоположность этому в
Беломорской Карелии, где населённые пункты чаще всего соединялись
тропинками и проложенными через болота брёвнами, а сами деревни
располагались в десятках вёрст друг от друга, никакие крестные ходы
585 Вознесенский И. Крестный ход по Карелии // Карельские известия, 1914, №13- 14, с 19.
5в6Тамже.
587 Олонецкая неделя, 1915, №41, с. 12.
202

не были возможны. Так Архангельская Карелия лишалась и этого,
возможно, самого сильного из средств церковного воздействия.
Наряду с крестными ходами церковные власти использовали
различные церемонии и празднества, которые, правда, обладали
меньшим масштабом охвата, но не меньшей пышностью. Например,
необыкновенно торжественно, при стечении самых высоких гостей
проходили церемонии открытия и собрания карельских братств. На
открытие Георгиевского братства, происходившее в далеком
карельском селе Видлицы 26 ноября 1907 года, прибыли самые
высокопоставленные участники— Финляндский архиепископ Сергий,
губернатор Олонецкой губернии Н.В. Протасьев, чиновник особых поручений
Синода В.М. Скворцов, множество должностных лиц и духовенства
из карельских приходов. Сама поездка архиепископа по карельским
землям носила характер публичной церемонии — владыка служил в
храмах, посещал школы, проповедовал. Открытие братства
сопровождалось многими службами при большом стечении народа и огромном
(для сельского храма) числе священников. Газеты так рассказывали
об этом торжестве: «На литию и венчание Владыка выходил с 24
священнослужителями [...] в облачениях золотистого цвета. [...] пели два
хора [...] Торжественная, стройно и истово совершенная служба, сонм
священно-церковнослужителей с архипастырем во главе [...] стройное
и прекрасное пение [...] произвели умилительное и неизгладимое
впечатление на [...] местное население...»^ Недаром само событие
получило название «праздник православной Карелии.»
Подобные торжества более или менее часто организовывались в
приграничных приходах Карелии. Нет смысла перечислять их все —
они были однотипны. Видлицы в Олонецкой губернии — как и Ухта
в Беломорской - были избраны в качестве центра духовной жизни
края. Здесь время от времени и по разным случаям устраивались
церковные празднества с привлечением высокопоставленного
духовенства и большого числа местных и приезжих прихожан.589
Особые торжества были посвящены 200-летию присоединения
так называемой «Старой Финляндии», населенной карелами
(столицей этого края считался Выборг), к России.590 С целью подчеркнуть
принципиальную важность этого события именно для судеб насе-
5К8 Сребряиский /7. Открытие Православного карельского братства во имя св.
Великомученика и Победоносца Георгия // Олонецкие епархиальные ведомости, 1908, №3, с. 59.
589 См., например: Карельский праздник в с. Видлицах, Олонецкого уезда // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1910, №5, с. 16-17; Чуков И. Карельский праздник в с.
Видлицах, Олонецкого уезда // Олонецкие епархиальные ведомости, 1910, №12, с. 238-239.
590 «Старой Финляндией» в финской историографии называют район Карельского
перешейка с Выборгом, северо-западное Приладожье и территорию до р. Кюми, которые по
итогам Ништадского мира (1721), а позже - Абосского мирного договора (1743 год) были
присоединены к России. См. об этом главу 1, раздел 1.
203

лявших этот край карел праздник официально был назван
«Двухсотлетний юбилей присоединения Выборга и Православной Карелии
к России». Празднование проходило в Выборге в июне 1910 года,
при огромном скоплении высшего чиновничества всех рангов и
народа. Присутствовали генерал-губернатор Финляндии, военный
министр, архиепископ Финляндский Сергий и епископы —
Олонецкий Никанор и Архангельский Михей. Празднество было
насыщено различного рода церковными церемониями,
многочисленные крестные ходы сменялись церковными службами, и все вместе
завершилось неким подобием военного парада перед памятником
Петру Первому.59' Этот праздник стал своего рода апофеозом идеи
единения карел с царем, отечеством и православной церковью.
Ещё одним принципиальным отличием деятельности
Георгиевского братства от Михайловского был размах издательской-£>абХ№Ы-
Сразу же в момент его организации была создана издательская
комиссия под председательством энергичного Киприана. Только за
первые полтора года деятельности братства комиссией было
издано шесть двуязычных (на русском и карельском) духовных книг и
две книги на карельском языке.592 Кроме того, из номера в номер
«Олонецкие епархиальные ведомости» печатали литургийные
евангельские чтения на двунадесятые праздники на карельском.
Ведущим переводчиком, сделавшим почти все перечисленные
переводы, был священник и братский миссионер о. Виктор Никольский,
карел по рождению. Братство считало распространение духовных
текстов на карельском языке одним из важнейших средств
пропаганды, более того — русификационного воздействия на карел. Об
этом прямо заявлялось в одном из отчётов братства: «издательская
деятельность Братства на карельском языке финляндскими
националистами считается едва ли не самым важным средством к
обрусению карел, поскольку эти переводы, удовлетворяя пробудившейся
5VI См.. Финляндская газета, 1910, №88, 89, 90
5иБыли изданы: 1. Литургийные евангелия на Рождество Христово и Богоявление (500
экз.); 2. Вопросы при исповеди мирян, разрешительная молитва и молитва перед
причащением (1000 экз.); 3. Двенадцать страстных евангелий, чтомых на утрени в великий пяток
(3000 экз.); 4. Краткая священная история, молитвы и некоторые песнопения всенощной и
литургии (3000 экз.); 5. Житие св. Великомученика Георгия (1000 экз.); 6. Слово о таинстве
крещения (500 экз.); 7. Житие св. Великомученика Пантелеймона ПОООэкз.); 8. Сказание о
чудотворной иконе Божьей Матери путеводительницы (1000 экз.). Кроме того, были
подготовлены к изданию шестопсалмие и евангелие от Матфея (Отчёт о деятельности
Православного карельского братства во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия за 1 1/2 года
существования..., с. 10-11).
204

в карелах любознательности, делают их равнодушными к финскому,
просвещению.»593 Иными словами, именно карельский язык был
избран Георгиевским братством в качестве средства, «разводившего»
карел и финнов, отвлекавшего карел от финского влияния и «пере-,
тягивавшего» их на русскую сторону
Переводчикам пришлось буквально на ходу, экспериментальным
путём «конструировать» литературный карельский язык. Правда,
переводчики Георгиевского братства находились в более простой
ситуации, чем братства Михайловского, т.к. южно-карельский
диалект был намного ближе к русскому языку, чем севернокарельский.
Поэтому введение в него новых русских слов и терминов оказалось
более органичным. Переводы отца Виктора проверялись
многократно в разных приходах Русской и Финляндской Карелии, «по
непосредственным указаниям самого народа.» «За немногими
исключениями, — говорится в отчёте братства, — переводы одинаково
хорошо понимаются и в Финляндии и в Олонии и даже в
Архангельской Карелии.»594 Издания братства (а кроме карелоязычных
появлялись ещё и финноязычные, для Финской Карелии) рассылались
по карельским школам, часовням и церквам, раздавались народу
при миссионерских поездках.595
Важным направлением в издательской деятельности братства
было издание собственного журнала, предназначенного для
распространения среди карел — «Карельских известий», которые
начали выходить с 1913 года. Поначалу «Карельские известия»
издавались православным кружком в Салми и редактировались местным
священником Петром Шмариным, но уже через год официальным
издателем стал Главный совет Карельского братства в Выборге.596
Серьёзным достоинством «Карельских известий» было то, что они
издавались параллельно на русском и карельском языках (использо-
5УЗ Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия по Финляндской и Олонецкой епархиям за второе 1 1/2 летие
существования Братства..., с. 5-6.
5W Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия за 1 1/2 года существования..., с. 11-12.
595 Братством неоднократно отмечалось, что его издательская деятельность вызвала
подражание со стороны финских активистов, которые начали издавать евангельские тексты на
карельском языке с использованием кириллицы (см., например: Островский Д. Задачи,
деятельность и значение Православного карельского братства..., с. 94.)
596Дубровская ЕЮ. Журнал «Карельские известия»..., с. 53. Дубровская отмечает, что в
1913-1914 гг. журнал выходил в свет два раза в месяц, в 1915 году ежемесячно
публиковались три номера (общее число номеров было 27). В 1916 году периодичность вновь
увеличилась, в год вышло 39 номеров журнала. С 1917 года «Карельские известия» должны были
стать еженедельным органом однако после февральской революции журнал прекратил
своё существование (там же, с. 54).
205

вался южнокарельский диалект). Авторами материалов были прежде
всего члены Карельского братства, описывавшие в своих статьях
церковную и школьную жизнь Финской и Российской Карелии,
большая часть статей была наполнена «противопанфинской» и просто
антифинской риторикой.
Хотя журнал был невелик по объёму, выходил сравнительно
нечасто и издавался гектографическим способом, средств на его
издание не хватало. Иеромонах Киприан в 1913 году обратился в
Совет министров с просьбой о финансовой поддержке, отмечая,
что издание началось без всяких средств и ведётся самым
примитивным образом, но «оно уже сделало своё дело: карелы поняли
нашу цель и с интересом выписывают известия.»597 Просьба Кип-
риана была удовлетворена, и журнал получил в 1913 году две
тысячи рублей, что позволило улучшить полиграфическую базу и
начать печатать его типографским способом. На следующий год с
просьбой о субсидии обратился уже архиепископ Сергий
(Киприан к тому времени скончался), и вновь Совет министров выделил
ту же сумму. Позже, в связи с войной накладные расходы журнала
выросли, и в 1916 году ему было выделено три тысячи, а в 1917
году — четыре тысячи рублей. Несмотря на постоянное
субсидирование государством, уровень журнала в течение всего времени его
издания оставался невысоким, и качество публиковавшихся
материалов оставляло желать лучшего.
Важным и наиболее доступным средством просвещения карел
братчики считали устройство библиотек. «Сам народ, — пишется в
отчёте, — просит библиотек и книг. Лютеранские книгоноши
распродают в Карелии целыми коробами библии и псалтыри.»598 К 1910
году братства открыли библиотеки в Петрозаводске и сёлах Видли-
цы, Паданы и Сельги, кроме того, в пограничных с Финляндией
районах Олонецкой Карелии действовало сначала пять, позже —
шесть сумочных (или передвижных) библиотек, созданных
учителем К.И. Дмитриевым и считавшихся «одним из лучших средств к
распространению внешкольного образования среди карельского
населения.»599 Эти братские библиотеки были хорошим дополнени-
597 Переписка председателя Совета министров с разными должностными лицами. - РГИА,
ф. 1276, оп. 18, 1908-1914, д. 81, л. 260.
598 Островский Д. Задачи, деятельность и значение..., с. 14.
599 Чуков И. Съезд членов Православного карельского братства в с. Реболах Повенецкого
уезда // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №17, с. 2.
206

ем к земским библиотекам, которых насчитывалось 15 в карельских
районах к 1910 году.™ И в тех, и в других содержались православные
издания на карельском и русском языках.
Если в издательско-библиотечной деятельности Георгиевское
братство явно опережало Михайловское, то по организации школ
второе явно обошло первое. Объяснение лежит на поверхности —
ситуация в области школьного дела в Беломорской Карелии, как
мы уже показали, была намного хуже, и деятели Михайловского
братства осознавали, что ввиду отсутствия земства их роль в
создании школьной сети должна стать более весомой. В Олонецкой же
губернии в описываемое время за дело энергично взялось земство,
которое только в 1907 году открыло в карельских уездах 58 новых
школ по плану всеобщего обучения (см. подробнее главу 5, раздел
4.1).601 Братские же школы, числом две, были созданы в Финской
Карелии,602 где они должны были стать форпостами православия и
«русское™». Единственным училищем, созданным в Олонецкой
Карелии по инициативе братства, оказалось Рая-Сельгское, но и
оно было открыто на деньги земства. Таким образом, от наиболее
трудоёмкой и дорогой части работы — создания школ —
Георгиевское братство было избавлено земством, и благодаря этому
высвободились деньги и силы на миссионерскую, катехизаторскую и
издательскую деятельность.603
Как Михайловское, так и Олонецкое братства считали своей важней-
шей задачей благоустройство церквей и часовен, прозябавших, как
правило, в бедности. Красивая, тёплая, нарядная церковь должна была бы
привлекать прихожан, являться гордостью прихода — однако таких храмов
в карельских районах почти не было. «Как бедны иконами и другими
священными принадлежностями большинство карельских церквей и
часовен, — писалось в отчете братства, — как мало в Карелии тёплых хороших и
600 Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия по Финляндской и Олонецкой епархиям за второе 1 1/2 летие
существования Братства..., с. 24.
601 Отчёт о состоянии народных училищ Олонецкой губернии за 1907 год. Петрозаводск,
1908, с. 27.
602 В Финляндии братством были созданы детские школы в дд. Лиусваара и Сонкаяранта
(См/. Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св.
Великомученика и Победоносца Георгия за 1 1/2 года существования..., с. 14-15).
603 Вместо организации школ Георгиевское братство взяло на себя устройство в школах
народных чтений. За период 1909-1910 гг. было прочитано, как свидетельствует отчёт
братства, 1263 лекции, которые прослушало 22 854 человека. Некоторые лекции должны были
быть переведены на карельский язык. По возможности лекторы старались испольчовать
«туманные картины» (диапозитивы) - 131 лекция была прочитана с их применением (Отчёт
о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика и
Победоносца Георгия по Финляндской и Олонецкой епархиям за второе 1 1/2 летие существования
Братства...,с. 24).
207

приличных часовен [...] в большинстве случаев это холодные, ветхие и
малопоместительные избы, уставленные по полкам облинялыми иконами.»604
У Михайловского братства, как помним, средств хватило на
постройку храма в с. Оланга, а, кроме того, небольшое благоустройство
нескольких приходских храмов. Ненамного дальше продвинулось
братство Георгиевское, причём основная часть поновлений была
произведена в храмах, расположенных на финской территории.005
И здесь, как и в Беломорской Карелии, не хватало средств. Видя
глубокую пропасть между нуждами приходов и своими возможностями,
братство вознамерилось создать особый фонд «лля благоукрашения
карельских церквей и часовен.»ш
Мы неоднократно отмечали сходства и различия в деятельности
Георгиевского и Михайловского братств. В целом картина сводится
к тому, что Георгиевское братство, получившее мощную поддержку от
земства, имело возможность сконцентрироваться на
церковно-просветительской работе, развивало миссионерскую, катехизаторскую и
издательскую деятельность. Михайловское же братство, не имевшее
такой поддержки, по сути дела подменяло собою1 земство, занимаясь
школьной политикой, ремесленным обучением и даже
здравоохранением. Но не только наличие земства облегчало Георгиевскому
братству выполнение его задач. Различными были отношения к братствам
со стороны местных властей, их статус в губерниях. Архангельское
губернское руководство хоть и считало проблему «панфинской
пропаганды» важной, но не уделяло слишком много внимания
деятельности братства, ибо у него «на руках» была разбросанная и разнородная
губерния со множеством проблем. Напротив, олонецкий губернатор
Протасьев, а после него — Грязев, настроенные крайне
националистически, приняли «панфинско-карельскую» проблематику близко
к сердцу и занимались ею с душой. Их усилия нашли поддержку со
стороны архиепископа Сергия и иеромонаха Киприана, молодых и
энергичных деятелей Финляндской епархии. Результатом этого союза
явилась весьма бурная братская жизнь, в которой принимали
активное участие как церковные, так и светские деятели.
604 Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия за 1 1/2 года существования..., с. 22.
605 Всего помощь была оказана девяти храмам, из них только два (церковь в Клюшиной
Горе Гимольского прихода и церковь в д. Ватчалы Петрозаводского уезда) располагались
в Олонецкой губернии, а остальные - в Финляндии (см.. Отчёт о деятельности
Православного карельского братства во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия за 1 1/2 года
существования..., с. 22-23).
«^Тамже.с.гЗ.
208

6. Карельское православное братство
и русские националисты
С конца 1909 года направление деятельности Георгиевского
отделения братства принципиальным образом изменилось, ибо оно
вступило в тесный контакт с новой националистической партией, Все-
росийским национальным союзом, и прежде всего — с его думской
фракцией. Всероссийский национальный союз (ВНС) был
ближайшим союзником премьер-министра ПА. Столыпина. Сам союз в егс
окончательном виде сформировался не сразу, основу его составили
умеренно-правые группы как внутри, так и вовне Думы, недовольные
линией крайне правых. К возникшему весной-летом 1908 года
первоначальному ядру союза, составленному из умеренно-консервативной
петербургской элиты, 31 января 1910 года присоединилась Партия
умеренно-правых (ПУП), возникшая в марте 1909 года. Объединение
партий произошло после того, как объединились представлявшие их
в III Думе фракции - «умеренно-правые», блокировавшиеся с
октябристами и поддерживавшие в Думе столыпинский курс, и
«национальная группа».607
Как и для всех правых партий и организаций, для
Всероссийского национального союза одной из важнейших была национальная
составляющая программы. При этом национальная установка ВНС
была противоречивой - с одной стороны, признавалось правовое
равноправие граждан, с другой - провозглашался государственный
приоритет русской национальности и Русской православной церкви,
единость и неделимость империи.ш «Вот основной пункт нашей
программы, — писал один из деятелей Союза, —единство и нераздельность
Российской Империи и ограждение во всех частях её господства
русской народности...»609 В свете сказанного понятно, что Союз считал
необходимым бороться с «инородческим сепаратизмом», иными
словами — с национальными движениями окраин, в авангарде которых
в начале XX века было финское национальное движение. Тревогу в
рядах правых вызывал статус Финляндии, обладавшей широчайшей
автономией, своими законодательством, валютой, гражданством,
государственным языком и т.д. Финляндия воспринималась как угроза
дл# целости империи и стала главным объектом наступления правых
607 Об истории ВНС и его идеологии см.: Коцюбинский Д.А. Русский национализм в
начале XX столетия. Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М.т
2001, с. 30-43.
шТамже,с. 34.
шЦт. по: Коцюбинский Д. А. Русский национализм..., с. 218.
209

в союзе с националистами, в частности, в Третьей Думе.610 По мнению
правых, автономные права Великого княжества следовало урезать и,
насколько возможно, уравнять положение Финляндии с прочими
российскими территориями. Объектом рассмотрения в Думе стало
финляндское законодательство, которое следовало, по мнению
правых, подчинить общероссийскому, и именно в этом вопросе
Столыпин и правительство нуждались в поддержке Думы.
Борьба с финской автономией активизировала внимание правых
и правительства к «карельскому вопросу». «Информационная
поддержка» наступления на Финляндию требовала разнообразных
доказательств её «подрывной деятельности», поэтому и ВНС, и сам
Столыпин, увлечённые финляндским вопросом, поневоле обратили свой
взор на проблему «панфиннизма». Многие документы показывают,
что лично Столыпин относился к «карельскому вопросу» с
повышенным вниманием. В 1907 году он, например, писал архангельскому
губернатору Н.Н. Качалову, под чьим председательством в
Архангельске проходило совещание по борьбе с панфинской пропагандой:
«Придавая особое значение этому вопросу, прошу Ваше
Превосходительство сообщить мне сведения как об означенной пропаганде,
так и о работе Совещания» .6И В том же году 22 ноября он обратился
к финляндскому генерал-губернатору Н.Н. Герарду с просьбой «о
совершенном закрытии Союза беломорских карел для ограждения от
его пропаганды Архангельской Карелии».6'2
ВНС, а особенно его думская фракция, как наиболее близкое
Столыпину политическое образование, сочли необходимым
перейти к практическим действиям. Через олонецкого губернатора Про-
тасьева ими были налажены контакты с Георгиевским карельским
православным братством. Протасьев сообщал, что «поскольку в
Петербурге создана Русская национальная партия, Олонецкое
отделение [братства. — МЛ] начало с ней предварительные переговоры о
поддержании связей и взаимной помощи [...] и получило целиком
положительный ответ».613 С конца 1909 года, когда сотрудничество
Союза и братства было налажено, характер братской деятельности
решительно изменился и приобрёл национально-патриотическое
направление. Причём эта национальная работа распространилась
на всю губернию, включая её русские и вепсские регионы, ибо,
по словам Протасьева, имелось в виду «как противодействие
финским национальным стремлениям — подъём русского
национальном, об этом, например: Витухновская МЛ. Бунтующая окраина...
6.1 Дело по вопросу о мерах борьбы с панфинской пропагандой среди карельского
населения Архангельской и Олонецкой губерний. - РГИА, ф. 1276, оп. 18, д. 52, л. 1.
6.2 KA, KKK, 1907,1, л. 36-37.
613Олонецкие губернские ведомости, 1909, №127, с. 1.
210

ного духа среди населения не только карельского края, но и всей^
губернии.»614
На практике это означало, что братство фактически будет
выполнять функции ВНС, который как раз в это время стремился
распространить своё влияние в регионах. Как деликатно сформулировал
Протасьев, «отделение предложило вступить в общение с фракцией,
надеясь через это вступление с одной стороны содействовать
проведению на местах среди населения задач фракции, а с другой — иметь
от фракции поддержку в центре дел и интересов братства и края,
совпадающих с задачами фракции.»615 Иными словами, братство
выполняло для ВНС черновую работу в регионах с тем, чтобы думская
фракция в свою очередь помогала ему. Трудно сказать, в чём могла
заключаться помощь братству от фракции — кроме разве что активной
антифинской кампании, которую националисты вкупе с
октябристами проводили в Думе весной 19L0 года.
Само же братство должно было теперь внедрять национальный дух
не только в карельской среде, но и во всех регионах Олонецкой
губернии, ибо, по наблюдениям Совета братства, «чувство индеферентизма
[...] со всею силою царит в народной душе и проповедь настоящего,
чистого национализма совершенно чужда даже лучшим людям края.»616
Для ведения проповеди национализма использовались следующие
средства. Во всех уездных центрах губернии были организованы
отделы Совета братства (числом восемь), которые должны были привлечь
в свои ряды максимальное количество членов. Преподаватели школ,
например, вошли в братство почти в полном составе.
Активизировалось национально-воспитательное направление в школе — школьные
библиотеки пополнялись изданиями историко-патриотического
содержания, тематика народных чтений также приобрела
соответствующее направление. Вознесенский и Вытегорский отделы братства даже
ввели в школах обучение военному строю и гимнастике.617
Мотором и душой всего дела был губернатор Протасьев,
посещавший уездные отделения братства, где «своим прочувствованным,
живым и могучим словом будил в присутствовавших сознание
патриотического долга и усиленной работы на пользу родины.»61К Протасьев
же сам лично пропагандировал издания Всероссийского
национального клуба, настоятельно прося (а точнее — приказывая) выписывать
614 Журнал общего собрания членов Олонецкого отделения православного карельского
братства. - HA PK, ф. 736, оп. 1, д. 1/1, л. 3.
*,5Там же.
6|Л Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия по Финляндской и Олонецкой епархиям за второе I 1/2 летие
существования Братства..., с. 25.
*17Тамже,с.26-27.
""Там же, с. 27.
211

книги из издаваемой клубом серии «Отечественная библиотека»,
раскрывающие под национальным углом русскую историю.
Губернатор даже не преминул в официальном письме в отделения
братства сообщить финансовые условия высылки книг и их содержание.619
При Совете братства был создан специальный национальный отдел,
выработавший новые планы национально-патриотической работы,
включавшие в себя введение во всех школах преподавания русской
истории, запись народных песен и их пропаганду в народе,
организацию кружков ревнителей православия и трезвости, и главное —
проповедь «здорового национализма» и «высокой, доходящей до
самопожертвования, любви к своей родине» среди взрослого населения,
особенно среди рабочих.620
С целью расширения «проповеди национализма» братство начало
с 1911 года издавать газету «Олонецкая неделя». Инициатором
издания стал тогдашний губернатор Н.Д. Грязев. Издание было
предназначено «для самого широкого распространения среди крестьян»,
было анонсировано как еженедельная газета «православно-русского
направления», и её редактором стал председатель Олонецкого
отделения братства, ректор Олонецкой духовной семинарии Н.К. Чуков.621
В задачи газеты входило воздействие прежде всего на русское
население края с тем, чтобы оживить в нём «идеи православия и русского
национализма». «Это тем необходимее, — пояснялось в решении об
открытии газеты, — что, имея конечною целью видеть карел
совершенно русскими, — необходимо помнить, что инородцы не пожелают
быть русскими, если не будут видеть вокруг себя сознательно крепких
русских людей.» Лишь подъём русского национального самосознания
в русском обществе закрепит окраины, — такова была идея издателей
«Олонецкой недели». О начале издания газеты было доложено
Столыпину, который признал его необходимость и приказал начать его
субсидирование из средств Министерства внутренних дел.622
Первый номер «Олонецкой недели» вышел 5 апреля 1911 года, и
губернатор не замедлил направить Столыпину благодарность за
поддержку «идей православно-русского национализма». Газета рассылалась
вовсенародныебиблиотеки-читальни,земскиеицерковно-приходские
школы, волостные правления, чайные попечительства о народной
трезвости, врачебные и фельдшерские пункты. Почтово-телеграфное
б19Журнал общего собрания..., л. 38, 38об.
*20 Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св. Великомученика
и Победоносца Георгия по Финляндской и Олонецкой епархиям за второе 1 1/2 летие
существования Братства..., с. 27-29.
621 Деятельность Православного карельского братства в пределах Олонецкой губернии в
1911 году // Олонецкая неделя, 1912, №4, с. 4.
622 Об издании Олонецким советом Православного карельского братства еженедельной
газеты «Олонецкая неделя». - НА PK, ф. 1, оп. 1, д. 112/20, л. Зоб, 8.
212

ведомство обеспечивало рассылку газеты по льготному тарифу. Тираж
достигал почти полутора тысяч, и на более чем 250 экземпляров
газеты подписались крестьяне. Выпуск газеты продолжался до 1917 года,
несмотря на то, что после гибели Столыпина получать субсидии стало
всё сложнее, а в 1913 году управление по делам печати и вовсе отказало
в финансировании.623
Как видим, братство стремилось различными способами
распространять национально-патриотические идеи «в глубину народную», то
есть, по сути дела, действовать как одно из отделений Всероссийского
национального союза. Логика развития событий неминуемо привела к
тому, что на Первом съезде ВНС в феврале 1912 года Карельское
православное братство фактически слилось с союзом, хотя и сохранило
при этом организационную автономию.624 За всей бурной
национально-патриотической деятельностью братства собственно-карельская
составляющая стала менее заметна, что, в общем, вполне объяснимо —
деятельность «панфиннистов» в карельских регионах России затихла,
а русский национализм, напротив, набирал силу в стране.
Альянс русско-националистического движения и карельского
братства весьма симптоматичен: правые были идейными
выразителями и вдохновителями того курса постепенной русификации
инородцев, который после революции 1905-1907 годов избрала
российская власть. Тот же курс, приобретавший всё более определённые
формы, лежал в основе деятельности карельских братств. Знакомство
с программными заявлениями братства показывает, что его
установки в отношении перспектив карельского вопроса были близки, чтобы
не сказать идентичны, позициям ВНС, которое стояло за
ненасильственную, мягкую и постепенную русификацию «инородцев». Карелы
вообще воспринимались идеологами ВНС как наиболее слабая
группа «малых народцев, не имеющая ни своей литературы, ни своей даже
письменности, ни азбуки, ни истории, ни культуры»/25 Именно такие
народы, по представлениям правых, подлежали полной ассимиляции
и должны были быть подвергнуты массированной русификационной
политике. На практике осуществлять эти задачи было призвано
Карельское православное братство.
7. Объединение братств
Подведём краткий итог всему сказанному о деятельности
Михайловского и Георгиевского карельских братств. Как мы выяснили,
осотам же, л. 16-16 об, 31.68 68 об.
ш Коцюбинский Д.Л. Русский национализм..., с. 37.
62s Ковалевский П.И. Русский национализм и национальное воспитание. СПб., 1912, с. 175.
213

новной проблемой для их членов стала не столько «панфинская
пропаганда», сколько неблагополучное духовное состояние карельской
паствы и её отчуждённость от метрополии. Поярление «панфинской
пропаганды» и карельского национализма привело к необходимости
вникнуть в реалии карельских регионов, и итог этого
«проникновения» был обескураживающим: карелы оказались в очень малой
степени связанными как с Россией в целом, так и с православной верой
в частности. Край, который много веков считался неотъемлемо
русским и православным, не оказался ни тем, ни другим. Оторванные
бездорожьем от основной России, не знавшие языка метрополии и
не понимавшие сути церковного учения карелы могли стать лёгкой
добычей любой иной культуры и веры, и в первую очередь, конечно,
близкой ям. .финской. Нужно было «повернуть» карел «лицом к
России», по сути дела, заново обратить их в православие, и заняться этим
следовало незамедлительно. Оба братства, по существу, заново
начали православное внедрение в Российскую Карелию. Причём если
более сияьное и поддержанное земством Георгиевское братство могло
сосредоточиться на систематической и повсеместной пропаганде, с
попыткой довести основы учения до каждого человека (через
миссионерство, катехизацию и издательскую деятельность), то слабое и
не имевшее сильных союзников в рядах светской власти Михайлов-
ское братство создавало школы, поддерживало стипендиатов и даже
вникало в задачи здравоохранения. Работа Михайловского братства
осложнялась ещё нерешительностью в области языковой политики,
нерешённостью вопроса о том, какие формы карельского
литературного языка создавать и в какой мере использовать при этом финский
язык. Всё вместе взятое не позволяло достичь серьёзных результатов.
Впрочем, и Георгиевское братство осознавало, сколь мало может
его деятельность повлиять на ситуацию в Карелии. Как и их
архангельские сподвижники, олончане понимали, что без помощи
государства и высшей церковной власти этот воз им с места не сдвинуть.
«Куда бы вы не посмотрели, — констатируется с: горечью в отчёте
братства, — везде нужда — в церквах и часовнях, в пастырях и
учителях, в школах и приютах, в духовном утешении и просто в уходе
и присмотре. В настоящее время без сильной помощи и поддержки со
стороны высшей церковной и гражданской власти удовлетворение и
одной десятой части этих нужд не по силам ни Совету, ни Отделению»™
[курсив мой. — М.В.]. Как видим, независимо друг от друга, оба
братства пришли к неутешительному выводу: если не изменится коренным
образом вся ситуация в крае, их усилия не дадут серьёзного
результата. К делу следовало, и немедля, подключиться государственным ор-
626 Отчёт о деятельности Православного карельского братства во и*мя св. Великомученика
и Победоносца Георгия за I 1/2 года существования..., с. 21

ганам. О том, как это происходило на деле, пойдёт речь в следующих
главах.
Первые полтора года деятельности братств привели к ещё
одному важному обоюдному решению: Георгиевскому и Михайловскому
братствам следовало объединяться. Как мы помним, разделение их
произошло по причинам, скорее, формальным и личным, чем
принципиальным; между тем, к концу 1908 года Архангельский
епископ Иоанникий, не поладивший с Сергием Финляндским, удалился
«на покой», и на кафедру заступил бывший Владимиро-Волынский
епископ Михей.627 Эта кадровая перестановка послужила сигналом к
объединению. 18—19 июня 1909 года в Валаамском монастыре
состоялось общее собрание Георгиевского братства, в котором
участвовали епископы всех трёх заинтересованных епархий (Архангельской,
Олонецкой и Финляндской), а также представители
Михайловского братства. Собрание признало необходимость объединения обоих
братств «для более успешного выполнения ими одной их общей
задачи.»6"
В ходе объединения был изменён устав братства. В соответствии
с новым уставом для каждой из трёх епархий утверждался
самостоятельный Епархиальный совет, ведавший деятельностью братства
в пределах своей епархии. Общую линию советы должны были
вырабатывать на совместных собраниях, созываемых Главным
советом. Таким образом, епархиальные советы получали очень
широкую автономию, что было, несомненно, обусловлено
существенными различиями в жизни каждой епархии. Синод, по
представлению Сергия Финляндского, утвердил объединение братства
в самом конце 1909 года.629 С начала 1910 года единое Карельское
братство продолжило свою деятельность во всех трёх епархиях,
населённых карелами.
8. Духовенство и карельский язык
Как уже говорилось, в ходе своей деятельности в карельских
регионах братства сталкивались с проблемами, решить которые
самостоятельно им было не под силу К этим проблемам относились в
627 Епископ Иоанникий (Казанский) находился на Архангельской и Холмогорской кафедре
с 7 февраля 1901 года по 31 октября 1908 года; епископ Михей (Алексеев) занимал этот пост
с 31 октября 1908 года по 17 апреля 1912 года (См.: Смолич И.К. История русской церкви
1700-1917. Часть первая. М, 1996, с. 673.)
628 Представление епископа Финляндского в правительствующий Синод. - РГИА, ф. 796,
оп. 190, д. 393, л. 76.
62*Тамже,л. 96-97об.

том числе и кадровые вопросы, обучение духовенства карельскому
языку и улучшение его благосостояния. Эти задачи были
поставлены ещё на первых съездах духовенства трёх епархий, и
разрешение их, как справедливо считали церковные руководители, должно
было серьёзно улучшить условия деятельности свяцденно-церковно-
служителей и их связи с карелами. Одно из важнейших решений,
например, Видлицкого съезда гласило: «увеличить казённое
содержание в этих [карельских. — М.В.] приходах до нормы, введённой в
приходах Прибалтийского края, или в крайнем случае до 900
рублей священнику и 400 рублей псаломщику. »63° Подобное же решение
было принято Ухтинским съездом.
Выписки из постановлений съездов были направлены
епископами в Синод незамедлительно, но просьбы пришлось повторять уже в
1909 году — Синод действовал неспешно. Наконец, постановлением,
принятым уже в конце 1909 года, Синод определил повысить
жалование причтам 11 -ти карельских приходов Архангельской епархии
и 48-ми приходов Олонецкой епархии: до 600 рублей священникам,
300 рублей дьяконам и 200 рублей псаломщикам. Однако Синодом
было поставлено условие — право на повышенное пособие получали
только те священники и дьяконы, которые знали карельский язык.
Так церковное начальство создало сильно действующий стимул для
изучения священнослужителями карельского языка. Кроме того, с
1910 года каждый из церковных деятелей карельских регионов
ежегодно получал пособие на разъезды по своему приходу в размере 200
рублей.631
Так, повышенное жалование получили лишь знающие язык
священнослужители.632 При этом олонецкий епископ Никанор разрешил
платить надбавку только в случае активного использования языка, —
«а кто, хотя и знает карельский язык, но не любит, не пользуется им,
не совершенствуется, того можно будет лишать уже и полученного
усиленного оклада», — пригрозил епископ.633 Для определения
уровня знания языка прочих они должны были быть проэкзаменованы,
для чего при Олонецкой епархии была создана специальная комис-
630 С[ребрянс]кий. Видлицкий пастырско-миссионерский съезд // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1907, №14, с. 363.
631 Указ его императорского величества, самодержца всероссийского из святейшего
правительствующего синода преосвященному Никанору епископу Олонецкому и
Петрозаводскому // Олонецкие епархиальные ведомости, 1910, №2, с. 28.
632 По данным, приведенным в статье М. Пулькина, к 1910 году в Олонецкой Карелии
ситуация была следующей: свободно владели карельским языком священники 13-ти приходов
из 47-ми. о которых говорилось в отчетах (см.: Пушкин М.В. Языковеды в рясах..., с. 13).
633 Журнал заседания комиссии по составлению проекта программы для производства
испытаний в знании карельского языка клириками и кандидатами в клир от 12 февраля с.г. за
№1 // Олонецкие епархиальные ведомости, 1910, №9, с. 147.
216

сия, требования которой были подчёркнуто суровыми — испытуемые
должны были свободно объясняться по-карельски, знать наизусть
основные молитвы и символ веры, и даже переводить заданные части
Евангелия.
Обучение карельскому языку «на местах» требовало, конечно,
времени и определённых способностей. Гораздо легче было бы
обучать будущих священнослужителей языку в процессе учёбы в
духовных семинариях или училищах. Впрочем, этот вопрос вставал
перед олонецкими духовными властями не впервые, ибо их уже давно
волновало отсутствие контакта священников с паствой в карельских
регионах. На протяжении длительного времени в Олонецкой
духовной семинарии действовал класс карельского языка. Например,
уже в 1841 году побывавший в Петрозаводске Элиас Лённрот
отметил существование в здешней семинарии карельского класса. В 1872
году в семинарии было 12 учеников, по национальности карел,
занимавшихся карельским языком; другие ученики могли
заниматься им при желании тоже.634 Была выработана специальная методика
обучения — например, учащимся следовало жить в одной комнате и
говорить между собою по-карельски. Ученики занимались, впрочем,
и исследовательской языковой деятельностью, они приводили в
систему знания о говорах и наречиях карельского языка, составляли
словарь, развивали грамматику и делали переводы. Однако вскоре после
резкой критики со стороны проверяющего карельский курс духовной
семинарии был закрыт.635
Идея о необходимости введения преподавания карельского языка
в духовной и учительской семинариях и женском епархиальном
училище Петрозаводска вновь появилась в разработанной олонецким
губернатором Протасьевым докладной записке, представленной им
лично Столыпину. Этот подробный многостраничный документ
содержал в себе список тех необходимых для противостояния «панфин-
низму» мер, которые, по мнению губернатора, не могли быть решены
местными силами и требовали поддержки центральной власти (см.
об этом подробнее гл. 5, раздел 2.2). План губернатора был весной
1908 года совершенно одобрен Столыпиным и переправлен
министру народного просвещения и обер-прокурору Синода,636— однако
курс карельского языка был в 1909 году открыт лишь в учительской
семинарии (см. об этом гл. 5, раздел 4.2). Преподавание карельского
языка в Олонецкой духовной семинарии осталось одним из многих
нереализованных проектов борцов с «панфинской пропагандой».
634Пупькин М.В. Карельский язык в Олонецкой и Сердобольской семинариях..., с. 159-161.
б" Там же.
636 См.: О распространении панфинско-лютеранских идей среди карельского населения
Олонецкой и Архангельской губерний. - РГИА, ф. 733, оп. 201, д. 63, л. 1-3.
01"7

***
Подводя итоги деятельности православных карельских братств в
Олонецкой и Архангельской епархиях, следует отметить, что в их
задачи входила не столько целенаправленная борьба с «панфинским»
влиянием, сколько упрочение духовного влияния русской православной
церкви на карел. Братства ставили перед собой цель воспитать карел
«в твёрдой преданности православной церкви и неразрывном
единстве со св. Русью», и в этом направлении они действовали энергично
и целенаправленно. Однако избранные ими приёмы и методы были
различны — Георгиевское братство ставило во главу угла
катехизаторскую, миссионерскую и издательскую работу, сконцентрировавшись
на «духовном окормлении» своей карельской паствы, а Михайлов-
ское братство вынуждено было восполнять пробелы в гуманитарной
и просветительской деятельности государства в Беломорской
Карелии. Энтузиазм деятелей карельских братств, особенно заметный на
первом этапе после их создания, дал некоторые результаты, однако
никаких принципиальных изменений в «карельском вопросе» не
произошло. Сами братчики констатировали, что они бессильны
изменить ситуацию в Карелии без массированной поддержки
государства, без принципиального изменения экономического и социального
бытия Карелии. Стало ясно, что усилий церкви и братств
недостаточно, что в борьбу должны вступить государственные деятели разных
уровней. О том, как это произошло, как создавались и реализовыва-
лись планы и программы национального наступления в Олонецкой и
Архангельской губерниях, будет рассказано в следующей главе.
218

Глава 5
Архангельские и олонецкие власти
против «панфиннизма»: борьба за
русское влияние в Карелии
1 • Перед лицом «панфинской опасности»
Православная церковь, привыкшая за многовековую
историю России находиться на переднем крае борьбы
с национальными вызовами инородческих групп,
оказалась наиболее мобилизованной и в случае с
зарождающимся карельским национализмом. Светские власти
«вступили в игру» уже после проведения Ухтинского и
Видлицкого съездов духовенства, подстёгнутые к
действию, с одной стороны, инициативами духовных
властей, а с другой — начавшейся шумихой в правой
прессе. Вообще следует отметить, что националистическая
пресса сыграла выдающуюся, если не ведущую роль во
всей «борьбе с панфиннизмом», постоянно подстёгивая
события, нагнетая тревогу и убеждая читателей, а
главное — власти предержащие в серьёзности угрозы «пан-
финства». Однако совсем не последнюю роль сыграла в
нагнетании ситуации и финляндская пресса,
публиковавшая пугавшие российскую сторону статьи о
деятельности финских и карельских активистов. Эти статьи
аккуратно прочитывались в канцелярии финляндского
генерал-губернатора, переводились на русский язык и
отправлялись «наверх» по инстанциям.
Так, в канцелярии генерал-губернатора стало
известно, что 26 января 1907 года главный нарушитель
спокойствия, Союз беломорских карел пышно отметил
годовщину своего основания. Это событие никак не
могло пройти незамеченным. Собственно говоря,
«подогрела» интерес к годовщине Союза обширная статья
в газете «Helsingin Sanomat» («Хельсинкская газета»),
в которой вся церемония была подробно описана.637
Собрание, сообщала газета, происходило в Таммер-
Helsingin Sanomat, 1907, №. 24, 25.
219

форсе и было открыто выступлением знаменитого карельского ру-
нопевца и игрока на кантеле Ивана Шемейки. Далее председатель
Союза купец А. Митрофанов сделал доклад о целях и работе
организации, подчеркнув, что очень затрудняет деятельность
противодействие русской бюрократии и подозрительность священников.
Один из последующих ораторов, купец Пааво Ахава предложил,
помимо прочего, принять проект прошения к высшим властям о
разных улучшениях в Русской Карелии. «Вот в чём задачи, — говорил
Ахава, — но их трудно осуществлять, особенно теперь, когда в дело
вмешались духовенство и полиция.»
Речь Ахавы, пронизанная «профинскими» настроениями,
очевидно, особенно насторожила русские власти. Он говорил о том,
что такие, как он, карельские купцы, живущие в Финляндии,
теперь «понимают, что они принадлежат к Финляндии, что их земля
принадлежит к ней, что они желают присоединения к Финляндии.
Этого желает Союз. Он желает объединения финских племён.»
Своё выступление Ахава завершил словами: «Да здравствует эта
несчастная, горемычная, попранная, осмеиваемая, но наверняка
когда-нибудь в будущем объединённая Финляндия!» «Горячо
законченная речь, — продолжает газета, — вызвала бурное
изъявление чувств и такие клики "eläköön" (виват), что они вызвали слёзы
на глазах у многих.»638
Перевод этой статьи был направлен уже 30 января по
распоряжению самого финляндского генерал-губернатора Н.Н. Герарда
директору Департамента полиции в Петербург.639 Оттуда незамедлительно
информация была распространена в Архангельскую и Олонецкую
губернии. Впоследствии олонецкий губернатор Н.В. Протасьев
писал: «Вопрос о панфинской и лютеранской пропаганде в пределах
Олонецкой Карелии впервые возник из сообщения мне
Департамента полиции, от 6 февраля 1907 года [...] с приложением перевода
статьи из финляндской газеты "Helsingin Sanomat" по поводу
годичного собрания [...] "Союза архангельских карел"».640 Губернатор
немедленно разослал запросы о деятельности Союза и инструкции641
уездным исправникам, те дали распоряжения становым приставам,
и из уездов стали приходить первые сведения. Правда,
отчитываться пока было не в чем: Союз (в документах он назывался «Союзом
архангельских карел») на территории Олонецкой губернии не дей-
638 Там же.
63VKA, KKK, 1907,1з, л. 13-14.
640 Дело о деятельности организации «Союз архангельских карел» - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 102/2, л. 97.
641В частности, губернатор требовал установить наблюдение за книгоношами и пресекать
распространение книг Священного писания (Дело о деятельности организации «Союза
архангельских карел» - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 102/1, л. 5.)
220

ствовал,6"42 но поскольку по начальству нужно было рапортовать,
пришлось раздувать незначительные факты. Например, пристав 1
стана Олонецкого уезда выяснил, что один из членов Союза
финский карел Ииво Хярконен, проживавший неподалёку от
российской границы (с финской стороны), хорошо знаком с управляющим
Туломозерским заводом финном Альфредом Лундгреном,
которому он высылает газету «Karjalaisten pakinoita» («Карельские
разговоры») и даже собирается вместе с ним праздновать лютеранскую
пасху. Пристав высказал предположение (не имея впрочем на то
никаких оснований), что Хярконен приедет не просто так, а с целью
«зондировать почву среди туломозерских карел в отношении
взглядов их на открывшийся союз и его задачи.»643 Уездный исправник,
приукрашивая эту информацию, называет почему-то Хярконена
«директором Союза» и сообщает, что за ним будет вестись
наблюдение, и, наконец, губернатор в своём секретном отчёте в департамент
полиции сообщает уже как об установленном факте, что Хярконен |
приезжает в Туломозеро с целью выяснить настроения местных
крестьян. Так, как снежный ком, формировалась та информация о
деятельности Союза в Олонецкой губернии, которая впоследствии,
попадала на страницы правой прессы.
По материалам мартовского отчёта видно, что губернатор
пребывал ещё в некоторой растерянности. Он не совсем понимал, какие
задачи преследует Союз, как он будет действовать, и вынужден был
в заключение констатировать, что «в данный момент не замечается
никаких признаков, по которым бы можно было судить о тяготении
карельского населения к Финляндии.» Однако Протасьев высказал
и некоторые предположения— нельзя поручиться, говорит он, что
в будущем деятельность Союза не окажет влияния на карел, и тогда
одного полицейского противодействия будет явно недостаточно, т.к.
экономическая зависимость карел от Финляндии весьма серьёзна.
В этом своём письме губернатор делает, по сути дела, первые намётки
к будущей программе борьбы с «панфиннизмом», заявляя, что
«представляется весьма желательным поднять благосостояние сельского
населения Олонецкой губернии вообще и в частности карельского и
тем устранить зависимость его от Финляндии в экономическом
отношении.» В качестве важнейшего средства Протасьев предлагает
создать железнодорожную ветку от Петербурга до Петрозаводска644 —
642В ответном письме в Департамент полиции Протасьев откровенно признаётся: .. .уведомляю
Департамент полиции, что личный состав, цели и задачи, преследуемые "Союзом архангельских
карел", мне достоверно не известны, так как союз этот активной деятельности во вверенной мне
Губернии не проявлял...»(Дело о деятельности... - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 102/1, л. 32.)
643 Дело о деятельности...- HA PK, ф. 1,оп. 1,д. 102/1, л. 29.
644 Там же.
221

эта идея станет на несколько лет одним из важнейших приоритетных
направлений деятельности губернатора в Олонецкой губернии.
С весны 1907 года взаимодействие олонецких светских и
церковных властей и представителей Финляндской епархии становится
регулярным. И губернатор, и олонецкий епископ Мисаил получают
от Киприана брошюры Союза. Кроме того, Киприан постоянно
информирует олонецкие власти о «панфинской опасности» —
посылает им свою брошюру «Панфинская пропаганда в Русской Карелии»,
а также перевод статьи из газеты «Karjalaisten pakinoita», в которой
рассказывается о том, как финские активисты могут организовать
поездку в Российскую Карелию. К началу мая 1907 года Н.В. Прота-
сьев получает полную информацию о «наступлении финнов» и через
голову генерал-губернатора Финляндии обращается к
губернаторам трёх её провинций — Выборгской, Куопиосской и Улеаборгской
(Оулу). Смысл просьбы олонецкого губернатора сводился к тому,
чтобы финские власти «более осмотрительно [...] выдавали
паспорта тем местным уроженцам, которые намерены посетить Олонецкую
губернию.»645 Иными словами, губернатор Протасьев был уверен, что
сдержать поток финских агитаторов можно простейшим образом —
не давая им вида на жительство для въезда в Империю. 18 мая
Протасьев отправляет письмо и самому генерал-губернатору Финляндии
Н.Н. Герарду с просьбой воздействовать на губернаторов. Наконец,
Герард выводит всю переписку на новый виток, вводя в действие
нового адресата, председателя Совета министров и министра
внутренних дел П.А. Столыпина. Так дело о «панфинской пропаганде»
попадает в самые верхи власти.
В своём письме от 22 июня Герард вводит Столыпина в курс дела.
Чтобы показать, что и он не сидит сложа руки, Герард сообщает
Столыпину, что недавно он отклонил ходатайство председателя Союза
беломорских карел А. Митрофанова об издании газеты «Karjalaisten
pakinoita».646 Но это оказалось и единственным, что смог в данной
ситуации предпринять финляндский генерал-губернатор. Кроме того,
вскоре и сам Герард отправился в двухмесячный отпуск.
Оставшийся исполнять его обязанности командир 22-го армейского корпуса
В.А. Бекман вынужден был объяснять в письме товарищу министра
внутренних дел России А.А. Макарову, что дело совсем не так
просто, Финляндия живёт по другим законам, чем Россия, и
немотивированных отказов в поездке в Россию там быть не может. Бекман
объясняет: «Согласно действующим в Финляндии узаконениям отказ в
выдаче вида на жительство для въезда в Империю — каковые виды
выдаются не губернаторами, а полицейскими управлениями, магист-
645 KA, KKK, 1907, Ь, л. 32-35.
^'Тамже.л. 15-20.
222

мотивирован законными причинами как то судимостью,
неплатежом недоимок и т.п., и к этим причинам едва ли может быть
отнесено намерение предпринять поездку по Архангельской и Олонецкой
губерниям, хотя бы и с агитационными целями, доколе означенные
цели не выразились в каком-либо определённом и караемом
местными уголовными законами деянии и притом совершённым в пределах
Финляндии».647
Далее Бекман выражает уверенность в том, что агитаторы не
совершили на территории Финляндии никаких проступков, за которые
их можно было бы судить, и значит «подобное преследование может
быть предпринято лишь со стороны подлежащих властей Олонецкой
и Архангельской губерний»,648 которым и надлежит заниматься этим
делом. Бекман даже иронически замечает, что «названные власти
имеют, казалось бы, достаточную возможность своевременно
удалить из пределов Олонецкой и Архангельской губерний»
пропагандистов. В качестве ещё одной причины невозможности реализовать в
Финляндии предложение олонецкого губернатора Бекман называет
чрезвычайно развитое в местном населении чувство законности, что
в любом случае повлечёт за собой обжалование, а затем — и отмену
финляндским сенатом подобных решений.
Казалось бы, резкая отповедь исполняющего обязанности
генерал-губернатора Финляндии должна была бы положить конец
попыткам российских местных властей «валить с больной головы на
здоровую» и подключать к решению вопроса о панфинской пропаганде
власти Финляндии. Однако была предпринята ещё одна отчаянная
попытка. Её сделал на сей раз архангельский губернатор,
пожаловавшийся уже прямо Столыпину Результатом явилось послание Столыпина
генерал-губернатору Финляндии Герарду от 22 ноября 1907 года.649
Из письма Столыпина явствует, что он узнал о «панфинской и про-
тестантско-сектантской пропаганде» в Карелии только из сообщения
архангельского губернатора. В преамбуле его письма описывается
деятельность Союза беломорских карел и мероприятия, предпринятые
архангельским губернатором по прекращению этой деятельности.
Далее Столыпин пишет: «Донося о вышеизложенном и принимая
во внимание противоправительственный и антиправославный
характер деятельности существующего в Финляндии Союза
беломорских карел, архангельский губернатор, находя проектируемые меры
недостаточными, ходатайствует о совершенном закрытии Союза
беломорских карел для ограждения от его пропаганды Архангельской
Там же, л. 33.
Там же, л. 34.
Там же, л. 36-37.
223

Карелии.»650 В завершение Столыпин предлагает тщательно обсудить
предложенный вопрос, а затем уведомить его, какие меры могут быть
приняты генерал-губернатором «к пресечению вредной и
антиправославной деятельности Союза беломорских карел».651
Обстоятельный ответ Герарда не оставляет никаких сомнений в
том, что русские власти на территории Финляндии, стремившиеся
строго следовать принципам законности, практически были
беспомощны, и закрытие Союза оказалось невозможным. Кроме того,
генерал-губернатор в своём письме выступает в принципе против
полицейских мер в таком тонком вопросе, как национальное
движение. «Одни репрессивные меры и запрещения, — пишет Герард, — не
могут дать в этом случае удовлетворительных результатов, так как
опыт показывает, что такого рода меры в вопросах, затрагивающих
национальные чувства, способны только увеличивать число адептов
и усиливать тайную пропаганду [...]. Такого рода мероприятия
кроме того могут ослабить лишь отдельные явления, не касаясь
существа их и не уничтожая тех причин, которые их породили.»652 И далее
генерал-губернатор пытается представить премьер-министру
трезвый анализ причин появления «панфинской пропаганды» и условий,
благодаря которым она существует и укрепляется. Этот раздел письма
Н.Н. Герарда представляет собой особый интерес. Главной причиной
он называет «крайне низкий уровень материального благосостояния
и духовного развития жителей Русской Карелии». Поэтому, по его
мнению, одним из «действенных средств противодействия
распространению панфинской идеи» должно быть улучшение
материального положения карел и их «духовного развития». «Прежде всего нужны
школы», - выносит своё суждение Герард.
Далее генерал-губернатор отмечает, что «дело русских школ и
общения русского населения с местным находится в крайне плачевном
состоянии» даже в Финской Карелии. Он вынес весьма печальные
впечатления из своей поездки в Сердоболь, где его «крайне поразило
отношение к школьному вопросу и вообще к русскому
национальному вопросу местного православного духовенства».653 Оно делится на
две партии, одна из которых является по духу финноманской, и её
совершенно не волнует судьба русской школы, а другая, русофильская
группа, беспомощна и не может проводить русские идеи.
Говоря о расстановке сил «финской стороны», Герард явно
стремится показать, что опасность панфиннизма русскими властями
сильно преувеличена. Он подчёркивает, что влиятельная шведская
650Там же.
651 Там же.
652 KA, KKK, 1907,1з, л. 38.
653Тамже,л.40.
224

партия и её печать совершенно равнодушны к распространению
панфинской идеи, так что панфиннизм находит поддержку только у
финской партии. «Но из этого, конечно, не следует, — подчёркивает
он, — чтобы в деле борьбы с пропагандой панфинских идей можно
было рассчитывать на содействие финляндской администрации».
В целом же Герард однозначно даёт понять, что ни русские, ни
финские власти в Финляндии не будут заниматься этой проблемой.
Его суждение таково: «Непосредственной опасности от пропаганды
панфинской идеи, по мнению моему, нет основания ожидать, если
только со стороны русского общества и представителей власти будут
приняты надлежащие меры к противодействию такой пропаганде на
■к месте в Архангельской и Олонецкой губерниях.»654 [курсив мой. — М.В.]
^ежду тем, как мы уже говорили, Герард считает, что русское
общество относится к этому вопросу «с полным равнодушием», и поэтому
«при таких условиях и борьба с панфинской пропагандой мерами
административного воздействия будет вполне безрезультатной.»655
Письмо Герарда Столыпину ставит точку в более чем полугодовой
переписке российских духовных и светских властей по поводу «пан-
финнизма». Анализ этого материала показывает, как постепенно
формировалась позиция властей предержащих «на местах» и в центре,
как углублялось понимание причин «профинских» симпатий карел и
выкристаллизовывалась стратегическая линия борьбы с этим
явлением. К тому времени, как революция сошла на нет и власть вновь
ощутила свою силу, и в центре, и на местах появилось ясное
понимание стратегии и тактики противостояния «панфиннизму», и после
периода замешательства администраторы перешли в наступление.
2. Планы и программы национального
наступления
К концу 1907 — началу 1908 годов губернские власти осознали в
полной мере, что проблема «панфинской пропаганды» ложится
всецело на их плечи. Законодательство Финляндии, а главное —
стремление тогдашнего финляндского генерал-губернатора скрупулёзно
следовать этому законодательству не давало возможности пресечь
деятельность финско-карельских активистов на территории Великого
княжества. Фронт борьбы переместился на российскую территорию,
а именно — в Олонецкую и Архангельскую губернии. Оба
губернатора всерьёз взялись за дело.
Там же, л. 38.
КА,ККК, 1907,1з, л. 40.
225

2.1. Беломорская Карелия
В Архангельской губернии вырабатывать программу борьбы с
финляндским влиянием начал вице-губернатор Д.Д. Григорьев и
продолжил назначенный в декабре 1907 года губернатор И.В. Сосновский.
Уже в октябре 1907 года собравшиеся на особое совещание
представители различных губернских ведомств обсудили «меры борьбы
против панфинской и протестантско-сектантской пропаганды» в
Беломорской Карелии. Участники совещания, впрочем, лишь повторили
и конкретизировали те идеи, которые были ясно очерчены на съездах
духовенства: бороться с «панфиннизмом» без коренного улучшения
экономической и культурной ситуации в регионе, без хозяйственной
переориентации карел на Россию невозможно. Поэтому в числе мер,
разработанных совещанием, оказались следующие:
1. Соединить пограничные карельские селения с Ухтой, а
последнюю — с селом Кереть и городом Кемь, а юго-восточную часть
Карелии с селом Сорокой грунтовыми дорогами.
2. Открыть в Карелии 30 школ Министерства народного
просвещения, причём устраивать при школах общежития для детей,
живущих в далёких селениях, и ремесленные классы.
3. Устроить в Ухте больницу.
4. Учредить в Карелии должности агронома и инструкторов
молочного хозяйства.
5. Установить движение почты между Ухтой и Кемью не два раза
в месяц, а еженедельно; помимо этого, вместо частной почты,
действовавшей между Ухтой и Суомуссалми (Финляндия), учредить
государственное почтовое сообщение с целью избежать передачи
нелегальной литературы.
6. Установить беспошлинный ввоз из Финляндии в Карелию ряда
товаров для пользования крестьян (эта мера полагалась временной,
«впредь до надлежащего устройства Архангельской Карелии»).656
Нетрудно заметить, что предложенные меры были призваны
создать противовес финляндскому культурному и экономическому
влиянию. Нужно было построить дороги для создания торгового
взаимодействия Карелии с Россией, школы, которые привлекали
бы карельских детей в противовес приграничным финским школам,
заменить финскую частную почту российской государственной для
контроля почтовых отправлений. Кроме того, разработанные пред-
656 Рапорты кемского уездного исправника о проводимой финляндским населением
антирелигиозной пропаганде среди карельского населения Архангельской губернии, о принятии
лютеранской веры и присоединении Карелии к Финляндии. 1906-1912. - ГА АО, ф. 1, on. 4,
т.3,д. 1326, л. 183-185об.
226

ложения были направлены на хотя бы минимальное улучшение
гуманитарной ситуации в Карелии, где до той поры не было ни единого
врача, не существовала агрономическая служба и на всё 25-тысячное
население было всего 26 школ. Но хотя в проекте были учтены лишь
самые необходимые из всех неотложных мер, перед его создателями
сразу и во весь рост встала проблема финансирования.
Наиболее дорогостоящими из перечисленного были конечно
дороги, — но они были и самым необходимым, связь с Россией без
них была неосуществима. По расчётам губернских деятелей,
постройка всех запланированных дорог должна была обойтись в 438 746
рублей (общая протяжённость дорог составляла бы 518 вёрст). Было
совершенно ясно, что таких денег у губернии нет, и предстояло
просить их у Министерства финансов. Потребное число школ
выражалось цифрой 30, из них разрешено к открытию было 15, а реально
открыть оказалось возможно только девять. Для шести школ не было
помещений, и построить для них здания было возможно только
через два-три года. Медицинскую и ветеринарную части, по мнению
участников совещания, устроить было и вовсе невозможно из-за
отсутствия дорог, сурового климата, особого языка карел и сложностей
с обнаружением подходящего помещения. «Все эти условия, —
говорится в итоговом документе совещания, — представляются настолько
тяжёлыми, что попытка привлечь в Карелию медицинский персонал
будет безрезультатною.» Следовало вновь просить казну о постройке
здания больницы и оплате содержания врача.657
Как видим, реализовать основные пункты программы местная
власть не считала себя способной из-за отсутствия средств.
Ходатайствовать о выделении средств перед правительством пришлось
уже новому архангельскому губернатору И.В. Сосновскому,
энергично включившемуся в «противопанфинскую» кампанию.658 В течение
первого года службы Сосновский успел посетить Беломорскую
Карелию и сделал свои выводы относительно причин столь сильного
влияния в регионе Финляндии. Как сообщает губернатор в годовом
отчёте царю, из контактов с местными деятелями и жителями он
«вынес отрадное заключение, что существующее тяготение карелов
к Финляндии объясняется исключительно причинами
экономического, а не политического характера, и что в массе своей карелы
составляют непоколебимую преданность России, русскому царю и
православной вере...»659 Несмотря на успех некоторых мер полицейско-
657Тамже,л. 184об.
658 Иван Васильевич Сосновский служил в должности архангельского губернатора с
декабря 1907 г. по ноябрь 1911 г.
659 Всеподданнейший отчёт о состоянии Архангельской губернии за 1908 год. - РГИА,
ф. 1284, оп. 194,1909 г., д. 82, л. 27.
227 '

запретительного характера, докладывает губернатор, «панфинская
пропаганда в Карелии не прекратилась, а приняла лишь более
скрытный и осторожный характер. [...] опасность далеко не утратила ещё
своей остроты и требует неослабного внимания к себе со стороны
правительства. Это— дело высокой государственной важности.»660
Далее Сосновский излагает в сжатом виде уже приведенную нами
программу, особенно подчёркивая необходимость создания хотя бы
двух-трёх грунтовых дорог; из них особенно насущной является
дорога между Кемью и Ухтой, «тем более что Финляндия, в заботах об
усилении связи с Карелией, не теряет времени и систематически
развивает в сторону последней свою дорожную сеть, коснувшуюся уже в
нескольких пунктах границы Кемского уезда.»661
По итогам углублённого исследования карельских районов,
предпринятого под руководством Сосновского, была издана книга
«Архангельская Карелия», разработанная губернским статистическим
комитетом и содержавшая в себе как анализ ситуации, так и
развёрнутую программу действий. Из всех приведенных нами позиций
программы борьбы с «панфинством» авторы книги сосредоточились на
двух важнейших — дорожном деле и школьной политике. Каждой из
них была посвящена развёрнутая глава книги. В главе
«Архангельская Карелия в дорожном отношении» предлагалась тщательно
разработанная сеть дорог, которая намного превосходила те
предложения, которые выдвинуло совещание 1907 года и отчёт Сосновского
царю. Проектировалось пять дорог, которые должны были
прочертить Беломорскую Карелию с востока на запад параллельно друг
другу, связав тем самым русское Поморье и карельскую часть Кемского
уезда. Из всех предложенных проектов лишь один имел техническую
разработку — это был проект Кемь-Юшкозерского тракта. Речь шла
уже даже не о дороге от Кеми, столицы русского Поморья, до Ухты,
столицы Беломорской Карелии, а лишь от Кеми до села Юшкозеро,
связанного с Ухтой водным путём через озёра Нижнее и Среднее Куй-
то. Эта дорога должна была быть намного короче и, соответственно,
дешевле — по предварительным расчётам, она должна была обойтись
в 144 с небольшим тысячи рублей.662
Помимо Кемь-Юшкозерского тракта предлагалось провести
дорогу от русского села Сорока (ныне— город Беломорск),
расположенного на побережье Белого моря, до карельской Тунгуды, от
которой лишь небольшой участок пути вёл бы до границы с Повенецким
уездом Олонецкой губернии. Ещё одна дорога должна была связать
находящийся гораздо севернее беломорский порт Кереть и карель-
^'Тамже.л. 28.
ш Там же.
662 Архангельская Карелия..., с. 53.
228

ское село Кестеньга (небольшая часть этого пути — от Логогубы до
Пиньгосалми - была уже построена на средства крестьян). Эта
дорога, по мысли проектировщиков, открыла бы путь товарам,
прибывающим по Белому морю (рыба, пушнина и пр.), в Петербург через
Финляндию. Следующей, ещё более северной магистралью должна
была стать дорога от поморского села Ковда до карельской Оланги,
которая мыслилась как часть пути из Александровского уезда в Улеа-
борг (Оулу) и оттуда по железной дороге в Петербург. И, наконец,
дорога от приморской Княжегубы должна была через самые северные
карельские регионы дотянуться до Оланги.663
Как видим, разработанные губернским статистическим
комитетом дорожные планы в большой степени отличаются от тех, кото-1
рые были предложены губернскими властями. В отличие от борцов
с «панфиннизмом», стремившихся изолировать Русскую Карелию от
Финляндии, создав вдоль границы некую буферную зону, авторы
приведенного проекта стремились сделать карельские территории
транзитными в российско-финской торговле. Этот план обнаруживает
совсем иной угол зрения — хозяйственные связи России и северной
Финляндии следовало в соответствии с ним оживить, создав некую
особую северо-западную экономическую зону, которая включила бы
в себя и Карелию. Борцы с «панфиннизмом» стремились к
искусственной взаимной изоляции территорий, самой геополитической
природой как бы созданных для хозяйственного взаимодействия, — а
создатели дорожного проекта, руководствовавшиеся
экономическими интересами губернии, ратовали за экономическую интеграцию в
региональном масштабе.
Нетрудно понять, что победила первая линия. Ещё до подачи
отчёта царю, в декабре 1908 года Сосновский направил Столыпину
докладную.записку «По вопросу об устройстве Кемь-Юшкозерской
грунтовой дороги»,664 в которой, как видно из названия, речь шла
лишь об'одной дороге, которая доходила бы даже не до Ухты, а до
села Юшкозеро. В дальнейшем генерированная статистическим
комитетом система дорог, призванных пронизывать Карелию и
соединять Поморье с финскими транспортными путями, не упоминалась в
губернских планах.
Приведенный эпизод— лишь одно из свидетельств того, что
империя, как правило, приносила свои экономические интересы
в жертву интересам политическим, готова была расплачиваться за
русификаторскую политику замедлением процессов модернизации.
Сходный, хотя и более масштабный сюжет описан в исследовании
шТамже,с. 60-64.
664 О продолжении устройства Сибирских колёсных дорог и в Архангельской губернии.
РГИА, ф. 565, оп. 5, д. 19584, л. 52-57об.
229

по истории Украины. В 1860-е годы во властных кругах
развернулась дискуссия о маршруте проведения железной дороги из
Одессы в Москву И хотя, с экономической точки зрения, наиболее
оправданным было бы проведение ветки через Харьков (тогда дорога
прошла бы через зарождавшиеся в то время металлургические и
угледобывающие центры юго-востока Украины, и под этот
маршрут было бы легче получить частные инвестиции), победил проект
проведения дороги через Киев. Одним из существенных аргументов
в его пользу была необходимость как можно скорее связать центр
Украины, Киев с Москвой, что содействовало бы сближению
украинцев и великороссов.665
Вторым важнейшим фронтом в битве за карел был признан
школьный вопрос. В книге «Архангельская Карелия» третья глава
посвящена ему целиком и называется «Школьное дело и его
нужды в Архангельской Карелии.» Картина, представленная автором
раздела В.А. Ленгауэром, поражает своей унылостью. В карельских
волостях Кемского уезда одна школа приходилась почти на
тысячу жителей, из 26-ти школ девять были церковно-приходскими,
одна — школой грамоты, а остальные подчинялись Министерству
народного просвещения. В четырёх карельских волостях вообще не
было министерских школ.666
Но дело было не только в необходимости количественного
увеличения школ. Селения Карелии отстояли друг от друга на десятки
вёрст, и дети из отдалённых деревень физически не имели
возможности посещать школу Поэтому на повестке дня стояло не только
создание школ, но и организация при них общежитий — интернатов.
В 1907 году на всю Беломорскую Карелию была только одна школа с
общежитием.667 Из-за отдалённости школ от большинства селений и
отсутствия проезжих дорог и существующие школы не заполнялись
целиком — в них просто было меньше учеников, чем они могли бы
принять. Кроме того, причиной недостаточного заполнения школ
была и малая заинтересованность карел в школе, которая
объяснялась отсутствием в ней практического обучения, столь необходимого
для крестьянских детей — ни ремесленного, ни агрономического
образования в школах не давалось (только в Минском училище
преподавалось сапожное ремесло), чем они невыгодно отличались от
приграничных финских учебных заведений.668 Помимо этого, губернские
аналитики отмечали стремление карел к финской грамоте, которой
665Западные окраины Российской империи..., с. 284.
666 Архангельская Карелия..., с. 68.
667 Речь идёт о Минском училище в Кимасозере, открытом ещё в 1898 году (Архангельская
Карелия..., с. 72).
668 Архангельская Карелия..., с. 82-83.
230

не могла дать им русская школа.669 Таким образом, перед
архангельскими властями стояла задача не просто создать недостающие
количественно школы, а сделать их более привлекательными и
доступными для карельского населения, чем соседние финляндские школы.
Задача эта была не из простых.
В начале 1907 года архангельская дирекция Министерства
народного просвещения составила проект школьной сети, в соответствии
с которым в карельском регионе следовало открыть 38 новых школ
и 43 общежития. Намечалось открытие ремесленных отделений
при Ухтинском и Панозерском училищах. Важное значение
придавалось повышению уровня школ, которое должно было придать
карельским школам особую конкурентоспособность в сравнении с
финскими. И, наконец, авторы плана предложили
переориентировать карел на обучение в русском Поморье, которое издавна играло
большую роль для прилежащих карельских волостей — Тунгудской,
Подужемской, Маслозерской, Панозерской, Кестеньгской и
отчасти Олангской, при этом подчёркивалось значение Керети «как
пункта экономического влияния на Карелию, в противовес такому
же влиянию Финляндии». Но пока план повисал в воздухе —
дороги из Карелии в Кереть не было, а также не существовало в Керети
и школы повышенного типа, которая могла бы привлекать
карельских детей.670
2.2. Олонецкая Карелия
Почти одновременно с архангельским коллегой начал действовать
олонецкий губернатор Н.В. Протасьев.671 Ещё 15 мая 1907 года им
было созвано чрезвычайное олонецкое губернское земское собрание,
на котором прозвучал обширный доклад протоиерея Н.К. Чукова о
«панфинской опасности», проблему обсудили и пришли к выводу
о признании опасности серьёзной и необходимости борьбы с
«панфинской пропагандой» только мерами культурно-экономического
669Тамже,с. 83-84.
670 Там же.
671 Николай Васильевич Протасьев служил олонецким губернатором с 1902 по 1910 гг.
Получил образование в училище правоведения, после чего служил мировым судьёй,
непременным членом Рязанского губернского присутствия, томским вице-губернатором и
последовательно олонецким, самарским и харьковским губернатором. Протасьев был активным
русским национальным деятелем, принимавшим «противопаифиискую» деятельность
близко к сердцу и приложившим много усилий к её расширению. В некрологе
Протасьев характеризуется как «старый русский помещик, просвещённо консервативный в своих
личных убеждениях». (Ушаков В. Николай Васильевич Протасьев. Некролог// Олонецкая
неделя, 1915, 6 декабря, с. 8-9).
231

характера.672 Земское собрание постановило просить уездные земства
«выработать план борьбы с панфинским влиянием и пропагандой».
Был принят и ещё ряд решений - об улучшении постановки дела в
карельских школах, об отпуске средств на введение в губернии
общего образования, о ходатайстве перед правительством о немедленной
постройке железной дороги.673 Эти решения позже легли в основу
общегубернского плана борьбы с «панфинской пропагандой».
Выработка единой школьной политики в карельских
регионах на первом этапе ознаменовалась столкновением позиций
церкви и земства. Как мы помним, Видлицкий съезд 1907 года считал
необходимым открывать на границе с Финляндией не земские, а
церковно-приходские школы, и даже уже действующие земские
училища преобразовывать в церковно-приходские (см. главу 3, раздел 5).
Недоверие духовенства к земской школе, претензии на
доминирующую роль в просвещении и «духовном окормлении» народа вызвали
резко негативную реакцию дирекции народных училищ и Повенец-
кого уездного земства. Конфликт удалось погасить лишь при участии
губернатора,674 а точку в споре земцев и церкви поставил директор
народных училищ Г.А. Попов, опубликовавший специальный труд,
посвященный методам борьбы с «панфинской пропагандой».675
Попов решительно отказался от идеи преобразования земских школ в
церковно-приходские, объясняя свою позицию как чисто
экономическими причинами (нежелание лишиться субсидий
Министерства народного просвещения), так и нецелесообразностью замены.676
Вместе с тем, он предложил целую программу перестройки школьно-
672 Доклад Чукова был опубликован: Чуков И. К Надвигающаяся опасность // Олонецкие
губернские ведомости, 1907, №110, с. 1-2. Николай Кириллович Чуков (1870-1955) с 1895 года
находился в должности олонецкого епархиального наблюдателя церковно-приходских школ
и школ грамоты, с 1911 по 1918 гг. являлся ректором Олонецкой духовной семинарии, с
1911 года- редактор еженедельной газеты Георгиевского карельского братства
«Олонецкая неделя». H.K. Чуков был одной из ключевых фигур в правлении карельского братства.
В 1918 году был выслан из Олонецкой губернии, пережил несколько арестов, заключение и
ссылку В 1942 году принял монашеский сан и имя Григорий, с 1944 г.- архиепископ
Псковский и Порховский, с 1945 по 1955 год митрополит Ленинградский и Новгородский. (Тюкова К.
Э. Судьба Пастыря (по материалам биографии митрополита Григория (Чукова) // Олонецкая
епархия. Страницы истории. Петрозаводск, 2001, с. 161-167).
673 Там же.
674См. об этом: Илюха О.П. Фактор границы..., с. 32-39.
675 Попов Г. О панфинской пропаганде и мерах для борьбы с нею. Петрозаводск, 1907. Труд
Попова был предназначен специально для инспекторов народных училищ.
676 Попов объяснял, в частности, что в земской школе закон божий преподают те же лица,
что и в церковно-приходской, которым, если школа останется земской, можно увеличить
жалование. Кроме того, увеличить объём преподавания церковно-славянского языка для
карел невозможно - это повлечёт за собой резкое сокращение или отмену других предметов.
(Олонецкие губернские ведомости, 1907, №189, с. 2; №190, с. 1.)
232

го дела в карельских регионах, которая впоследствии и была взята на
вооружение губернскими властями и земством.
В частности, он предлагал особое внимание обратить на
приграничные школы, которые должны были стать особенно
конкурентоспособными в сравнении с прекрасно оборудованными финскими школами,
находившимися по соседству и часто привлекавшими карельских детей.
Для этого следовало улучшить материальное положение учителей в
приграничных с Финляндией районах, благоустроить школы, увеличить
количество учителей (иметь не менее двух учителей при четырёх
отделениях и не менее трёх при шести отделениях), увеличить число наглядных
пособий, проводить больше предметных уроков и бесед, устраивать при
школах приюты-общежития, устраивать библиотеки-читальни и
проводить чтения. Попов счёл даже необходимым командировать
школьных инспекторов Петрозаводского, Повенецкого и Олонецкого уездов
в Финляндию для ознакомления с устройством школы и постановкой
школьного дела.677 Следовало, кроме того, знакомить учителей с
карельским языком для общения — но не разрешать им преподавать на
карельском «ни в каком случае». В Петрозаводской учительской семинарии
следовало ввести преподавание карельского языка и методики
преподавания русского языка инородцам.
Итак, с начала 1907 года программа «борьбы с панфиннизмом»
обсуждалась на разных уровнях и в различных инстанциях. Наконец,
в феврале 1908 года олонецкий губернатор направил П.А. Столыпину
докладную записку о панфинской пропаганде и о мерах борьбы с ней
в пределах Олонецкой губернии.678 Типографски отпечатанная
записка Протасьева отличается особой обстоятельностью и стремлением
выделить несколько главных направлений в «противопанфинской»
деятельности. Следуя за автором этого документа, перечислим
предложенные им виды мероприятий:
1. Административные мероприятия. По убеждению Протасьева,
четыре наличествовавших в Повенецком и Петрозаводском уездах
становых пристава не могли обеспечить надёжное
контролирование финской границы, поэтому следовало увеличить число становых
приставов в каждом уезде до трёх; помимо этого, следовало изменить
границы земских участков.
2. Школьные мероприятия. В дополнение к активным мерам по
открытию новых школ в карельских регионах, предпринятым земс-
677Попов Г О панфинской пропаганде..., с. 11.
678 Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором тайным советником H.B.
Протасовым для скорейшего проведения железной дороги от Петрозаводска до Лендер и вообще
для поднятия экономического положения карельского края. - HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 105/61,
л. 2-7. Докладная записка Протасьева стала итогом его консультаций и совещаний с
деятелями земства, инспекторами народных училищ и духовными чинами.
233

твом, губернатор полагал необходимым открыть в карельских
районах шесть школ с повышенным— в шесть отделений— курсом,679
кроме этого, преобразовать все школы грамоты в карельских
регионах в церковно-приходские и добавить в одноклассных школах
четвёртое отделение. Помимо этого повышения уровня существующих
и проектируемых школ Протасьев считал нужным предпринять меры
для повышения уровня и заинтересованности учителей — повысить
их оклад, ввести в духовной и учительской семинариях и женском
епархиальном училище преподавание карельского языка, а также
обеспечить учёбу десяти стипендиатов из карельских регионов в
Петрозаводской учительской семинарии. Предполагалось и открытие
специальных школ для подготовки учителей для разных районов
Карелии с учётом существовавших в них различных диалектов
карельского языка.680
3. Мероприятия по ведомству православного исповедания
повторяют решения Видлицкого съезда духовенства и рассматривались
уже нами в предыдущей главе.
4. Дорожные мероприятия. В этот раздел Протасьев включил
давно задуманный в Олонецкой губернии план проведения железной
дороги, которая связала бы порт Александровск на Мурмане с сетью
русских железных дорог.
5. Переселенческие мероприятия имели своей целью переселение
из внутренних губерний России в малозаселённую Олонецкую
губернию крестьян с целью, во-первых, насытить край русским
населением, которое имело бы определяющее влияние на карел и создало бы
«для России непоборимый и необходимый ей оплот с северо-запада и
с севера», а во-вторых, оживить хозяйственную деятельность края.
6. Агрономические мероприятия. Следовало расширить
агрономическую помощь крестьянству, учредить в губернии должности
сельскохозяйственного инспектора и правительственных уездных
агрономов, организовать продажу сельскохозяйственных орудий,
машин и семян по дешёвым ценам, открыть два сельскохозяйственных
училища в карельских районах (селе Паданы Повенецкого уезда и
селе Видлицы Олонецкого уезда).
Как видим, предложенный Протасьевым план отличается от
программы архангельского губернатора масштабностью и числом
67v Предлагалось открыть эти школы в сёлах Видлицы и Туломозеро Олонецкого уезда, Ся-
мозеро или Вешкелицы Петрозаводского уезда и Поросозеро и Реболы Повенецкого уезда.
680 Губернатор предлагал открыть четырёхклассное городское училище в селе Видлицы,
которое было бы ориентировано и на православных карел Финляндии, проживавших в
соседней волости Салми; кроме того - открыть учительскую семинарию в селе Ругозере или
Паданы для северных карел Повенецкого и Кемского уездов или мужскую иерковно-учи-
тельскую школу в с. Сельги; предлагалось также преобразовать Юргильскую
второклассную школу в женскую церковно-учительскую школу.
ОЯА

мероприятий — но не принципиальными направлениями. Как и в
Архангельской губернии, олонецкие власти стремились усилить
экономическое и культурное российское влияние на карел и отгородить
их от соответствующего финляндского воздействия. Железная дорога
призвана была в этом смысле играть важнейшую роль. Она должна
была связать Петербург с Петрозаводском (позже появился другой
вариант — проведение железной дороги на Тихвин, Череповец или
Москву) с тем, чтобы дать толчок к экономическому развитию края,
связать карельские районы с Россией в хозяйственном отношении
и, — что было особенно близко сердцу Протасьева — заселить край
«чисто русским элементом», который образовал бы «на этой окраине
твёрдый надёжный оплот.»681
Вообще проект железной дороги в Олонецкой и Архангельской
губерниях появился уже давно (см. об этом главу 2, раздел 1.3) и
первоначально никак не был связан с «панфинской угрозой». Ещё
в начале 1890-х годов специальный комитет, учреждённый
министром путей сообщения А.В. Кривошеиным, разрабатывал
различные варианты железных дорог, которые должны были соединить
Архангельскую и Олонецкую губернии с центром России и/или
Финляндией.682 Рассматривались три варианта- проведение
дороги из Казани в Котлас, из Вологды в Архангельск или из Оулу
на Мурман. Рассматривались также направления Йоэнсуу—Кемь
и Сортавала—Петрозаводск— Кемь, которые привлекали
Министерство финансов, заинтересованное в транспортном сопряжении
столицы, финских регионов, Ладожского и Онежского озёр и
Белого моря с побережьем Ледовитого океана. Однако, вопреки
пожеланиям министерства и самого влиятельнейшего министра
финансов СЮ. Витте, эти планы не были поддержаны комитетом,
опасавшимся, что финляндские экономические интересы
перевесят российские. В 1894 году был принят проект проведения дороги
из Вологды в Архангельск. Так, уже в начале 1890-х годов боязнь
финляндского экономического давления привела к искусственной
транспортной изоляции Русского Севера, и в том числе —
карельских регионов от Финляндии.
В дальнейшем эта изоляция только усиливалась. Хотя финские
железные дороги подходили всё ближе к России (в 1910 году
конечной станцией стала Лиекса, расположенная всего в 49 верстах
от русской границы683), навстречу им не было ответного движения.
Чем ближе к границе, тем меньше было дорог с русской стороны
и тем хуже было их качество. Если ранее планировалось создание
Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором... - НА PK, ф. I, оп. 1, д. 105/61, л. 25об.
!См. об этом: Juntunen Alpo. Valta ja rautatiet..., с. 18-23.
1 Русская верста составляла 1,06 км.

финско-русской железнодорожной сети, то к началу XX века об этом
не было и речи (существовала одна ветка, связывавшая Петербург и
Выборг). Хотя в 1903 году было принято наконец решение
правительства о постройке Олонецкой железной дороги, она, во-первых,
не должна была касаться непосредственно карельских регионов, а
во-вторых, не имела никаких выходов к финляндским
железнодорожным веткам. Но и строительство этой дороги не было начато
из-за начавшейся в 1904 году русско-японской войны.684
«Панфинская угроза» обусловила новое обращение губернских
властей и земства к проекту железной дороги из Петербурга в
Петрозаводск. Теперь губернатор Протасьев, зная, какое важное
значение придаёт центральная власть и лично Столыпин
национальному, и в частности — финскому и карельскому вопросам, в своих
докладных записках в центр делает упор именно на эту
проблематику. Дорога выдвигается им как одно из важнейших средств
борьбы с «панфиннизмом». «Только постройка русской железной
дороги, — пишет Протасьев, — на некотором расстоянии параллельно
финляндской границе снабдит население нужными ему товарами
русского производства и оттянет экономическое тяготение с Запада
на Восток.»685 Протасьев отнюдь не был первым, кто осознал
перспективу использования железных дорог для разрешения
национальных проблем, «привязывания» национальных окраин к центру.
М.Н. Катков, один из крупнейших идеологов русификации окраин
ещё в 1865 году писал о том, что наиболее эффективным способом
обрусения Юго-Западного края должно стать соединение бассейнов
Волги и Днепра железнодорожным сообщением.6Н6 Ещё дальше
пошёл флигель-адъютант Александра II барон Корф, писавший в 1863
году в своём рапорте царю о том, что железная дорога есть более
эффективный инструмент обеспечения единства Малороссии и Ве-
ликороссии, чем верность государю.687
Школьные мероприятия, планировавшиеся олонецким
губернатором, также отличались гораздо большим размахом, чем в
Архангельской губернии. Объясняется это слишком неравными
весовыми категориями школьных ведомств обеих губерний, — Олонецкое
губернское земство, начавшее ещё в 1895 году разрабатывать план
введения в губернии всеобщего начального обучения (в чём
опередило почти на десятилетие всю остальную Россию), планомерно и
поступательно его осуществляло. Поэтому если архангельские влас-
684 Juntunen Alpo. Valta ja rautatiet.... с. 26-33.
MS Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором..., - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 105/61, л. 7об.
т Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1865 г. М., 1897»
с. 757. - цит. по: Западные окраины Российской империи..., с. 285.
687См. в книге: МиллерА.И. Украинский вопрос..., с. 136.
236

ти ставили перед собой простую задачу увеличить число школ, то
олонецкие школьные деятели, к 1907 году почти выполнившие в
карельских районах план всеобщего начального обучения, ставили
перед собой другие цели. В карельских районах, по их мнению,
следовало повысить уровень школ и качество учителей, а также
подготовить специальные учительские кадры для карельских учебных
заведений. Школы приграничных районов Олонецкой Карелии,
благоустроенные в соответствии с финскими требованиями,
должны были не только противостоять финским, но и привлекать к себе
финских карел из приграничных деревень. «Устройство таких
училищ, — писал губернатор в своей докладной записке, —удовлетворяя
нужды карел Олонецкой губернии, вместе с тем даст возможность
зарубежным православным карелам и финнам, преданным России,
давать образование своим детям в православной русской школе и
избегнуть гонений, какие испытывают дети в финских школах...»688
Как видим, олонецкие власти готовы были от обороны переходить
к наступлению, распространив радиус своего воздействия на
территорию Финляндской Карелии.
В целом планы мероприятий олонецкого и архангельского губер-»
наторов показывают, что главную ставку они делали на оживление*
хозяйственной жизни карельских регионов и их экономическую!
привязку к России, усиление русского культурного внедрения на
этих территориях и улучшение гуманитарной ситуации в крае.
Причём как тот, так и другой губернатор умело использовали «пугало»
«панфиннизма» для того, чтобы обратить внимание центра на свои
губернии и выхлопотать для них кредиты и возможность
осуществить некоторые давно назревшие реформы, как, например,
введение земства в Архангельской губернии. Поэтому даже несколькими
годами позже, когда «панфинская пропаганда» была фактически
подавлена полицейскими методами, и сам олонецкий губернатор *.
свидетельствовал, что «с 1909 года [...] агитация совершенно пре- >
кратилась»,689 «карта» панфиннизма продолжала разыгрываться \
местными властями. *
*•* Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором..., - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 105/61, л. 4об.
шО представлении всеподданнейшего отчёта за 1913 год. - НА РК, ф.1, оп. 1, д. 120/40, л. 33.
237

3. Дорожный вопрос
3.1. Беломорская Карелия
Нами неоднократно отмечалось, что как архангельские, так и
олонецкие власти ключевым в «противопанфинских»
мероприятиях считали дорожный вопрос. Ни те, ни другие не могли разрешить
его без помощи государственной казны, поэтому оба губернатора
одновременно выступили с соответствующими ходатайствами.
Архангельский губернатор И.В. Сосновский в декабре 1908 года
направил премьер-министру и министру внутренних дел П.А. Столыпину
докладную записку с просьбой о выделении кредитов на постройку
Кемь-Юшкозерской грунтовой дороги. В ней губернатор вновь
повторяет, что «одним только развитием просвещения архангельских
карел в православно-русском духе» успеха в единоборстве с
финским национальным влиянием добиться невозможно и что корень
проблемы, основной рычаг влияния Финляндии на Карелию —
экономические причины. Губернатор подчёркивает также, что хотя и в
Олонецкой губернии сталкиваются с аналогичными проблемами,
однако здесь ситуация гораздо более благоприятна — дороги строит
земство. Несмотря на отсутствие L0—12 лет назад в карельской
части Повенецкого уезда Олонецкой губернии колёсных дорог — теперь
же «вполне удовлетворительные колёсные дороги, как магистрали,
кольцом окружили весь уезд и перерезали его поперёк в главных
направлениях.»690 Таким образом, даёт понять Сосновский, положение
Беломорской Карелии — исключительное по сложности и
безвыходности, и Совет министров просто обязан помочь.
Сосновский не ошибся, посылая докладную записку лично
Столыпину, — премьер-министр относился к национальному вопросу с
повышенным вниманием. Кроме того, Столыпин известен как один
из наиболее активных борцов с «финляндским сепаратизмом», что
проявилось ярче всего в думских сражениях по «финляндскому
вопросу» в 1908, 1910 и 1911 годах. И Столыпин, и его единомышленники
из умеренно-правого крыла понимали «карельский вопрос» как часть
«финляндского вопроса» и поэтому относились к нему с особенным
пристрастием. Как мы уже упоминали, Столыпин лично следил за
ходом дел на «карельском фронте» с самого начала кампании
борьбы с «панфиннизмом». Вняв аргументам архангельского и
олонецкого губернаторов о необходимости экономического противостояния
6Л О продолжении устройства Сибирских колёсных дорог...- РГИА, ф. 565, оп. 5,
д. 19584, л. 53об. ■» «*
238

«панфиннизму», Столыпин в феврале 1909 года обращается к
министру финансов В.Н. Коковцову с просьбой поддержать ходатайство
архангельского губернатора, присовокупив, что устройство
грунтовой дороги стоит «в ряду проектируемых мер борьбы с панфинским
влиянием в Архангельской Карелии».691 Прекрасно сознавая, что всю
сумму получить вряд ли будет возможно, Столыпин просил
Коковцова отпустить «хотя бы 10 тысяч рублей».692
Но Министерство финансов не удовлетворило просьбу премьер-
министра. Коковцов два года подряд отклонял ходатайство
архангельского губернатора о дотациях на строительство дороги, аргументируя
эти отказы тем, что «в Европейской России выработан порядок, при
котором за счёт казённых ассигнований строятся только дороги
общегосударственного значения, а грунтовые, имеющие местное
значение, строятся за счёт местных источников.»693 Иначе говоря, значение
Кемско-Юшкозерской дороги в общегосударственных масштабах не
бьиккючтено важным. Страна акт"ивно~освайвала Сибирь и Дальний
Восток^ на строительство Амурской, Усинской и других дорог
отпускались сотни тысяч рублей, и на этом фоне бездорожье карельских
регионов, пусть даже и приводившее к проникновению туда
финского влияния, не казалось Коковцову серьёзной проблемой.694 После?-
отказа Министерства финансов включить ассигнование на дорогу tf
смету 1910 года вопрос больше не будировался в высоких кабинетах.
К 1909—1910 году стало ясно, что «панфинская пропаганда» в
основном подавлена полицейскими мерами, в сентябре 1911 года был убит
П.А. Столыпин, а в ноябре 1911 года губернатор Сосновский был
переведён на должность одесского градоначальника. Ключевой вопрос
69'Там же, л. 51.
692 Там же.
693 Там же, л. 75.
694 В архивном деле, содержащем переписку по вопросу о постройке Кемь-Юшкозерской
грунтовой дороги, содержится справка от 1909 г. следующего содержания: «На устройство
колёсной дороги от г. Кеми до Юшкозера, Архангельской губернии, предполагалось
испросить кредит в 144 036 руб. 83 к. с занесением его в смету Министерства Внутренних дел
текущего года, однако, в виду затруднительного положения государственного казначейства
сумма эта Советом Министров была исключена из сметы. В письме от 10 февраля с.г.
министр внутренних дел, препроводив докладную записку Архангельского губернатора, [...]
просил согласия на отпуск ныне же из 10-миллионного фонда 10 000 руб. на приступ к
работам по сооружению Кемь-Юшкозерской дороги... Министр финансов в ответном письме
от 24 того же февраля указал на то, что так как вопрос о постройке [...] дороги
подлежит обсуждению в законодательных учреждениях, то впредь до разрешения сего вопроса в
упомянутых учреждениях он находит отпуск какой-либо суммы на указанную надобность
неудобным. Ныне МВД, включив в проект сметы МВД на 1910 г. условный кредит в
размере 144 036р. 83к., просит заключение Министерства финансов по изъяснённому вопросу.»
Коковцов отказался включить просимую сумму и в бюджет на 1910 год. (О продолжении
устройства Сибирских колёсных дорог... - РГИА, ф. 565, оп. 5, д. 19584, л. 61, 61 об).
239

экономической переориентации Беломорской Карелии на Россию
остался нерешённым.
И всё же Сосновскому удалось начать некоторые дорожные
проекты. Например, при его губернаторстве началось строительство тракта
из Сороки (ныне — Беломорск) в карельское село Тунгуда. Однако
строительство сильно затянулось, оно не было закончено и при
преемниках Сосновского. Учитель М.И. Бубновский, побывавший в
Беломорской Карелии летом 1914 года, описал свою беседу с местным
жителем о постройке этой дороги: «Когда начали строить эту дорогу,
мы, старики, плакали от радости. [...] А теперь плачем с горя.
Дорогу строят 6-й год, денег ухлопали столько, что нам, старым людям,
и не сосчитать, а "возу всё нет ходу.»695 В конце концов было начато
строительство и Кемь-Юшкозерского тракта, но к началу войны дело
находилось в зачаточном состоянии: прорубили лишь просеку на
небольшом участке от Панозера до Саповараки.696 Таким образом,
можно сказать, что к 1917 году в Беломорской Карелии не появилось ни
одной цельной грунтовой дороги из тех, что были спроектированы в
1907—1908 годах по программе борьбы с «панфинской пропагандой».
3.2. Олонецкая Карелия
В Олонецкой губернии начиная с 1907 года разворачивался
аналогичный сюжет — здесь хлопотали о начале субсидирования железной
дороги Петербург—Петрозаводск. Как мы упоминали, этот вопрос
имел уже к тому времени длинную историю, и «панфинская угроза»
дала возможность его реанимировать. Аргументация губернатора и
земства теперь сводилась главным образом к необходимости борьбы
с «панфинской угрозой» путём соединения карельских регионов с
центральными губерниями и оживления в них экономической
жизни — однако в 1907 году Совет министров счёл проект железной
дороги недостаточно обоснованным.697 Земцам и губернатору пришлось
перестраиваться.
Второго марта 1908 года Протасьевым было созвано совещание
для обсуждения железнодорожного вопроса. Дискуссию начал сам
губернатор, известив присутствующих, что надежды на постройку
дороги напрасны, он узнал в Петербурге, что очередь до Олонецкой
губернии дойдёт весьма нескоро — дорога не признана
рентабельной.698 Между тем, продолжал Протасьев, «мы стоим перед лицом
тБубновский ЬА.И. Контур Архангельской Карелии..., 1914, №14, с. 431-432.
6*Тамже,№15,с.460.
W1 Juntunen Alpo. Valta ja rautatiet..., c. 34.
6V* Третьей Думой было принято решение не строить бездоходных железных дорог.
240

панфинской пропаганды, которая не настолько опасна в церковном
отношении, насколько в экономическом». Губернатор представил
новый проект— железную дорогу, которая связывала бы
Петрозаводск с селом Лендеры, расположенным в западной части Повенец-
кого уезда, недалеко от финской границы. Эту ветку предлагалось
скомбинировать с Мариинской водной системой, по которой в
Петрозаводск, а потом — в Карелию доставлялись бы хлеб, мануфактура,
керосин и другие товары, которые Карелия получает из Финляндии.
В результате, мечтал губернатор, Карелия будет получать дешёвые
московские товары, хлеб, ткани. «Мы повезём целлулоид, руду,
лесные материалы в обработанном виде. По этой же дороге прибудут
в олонецкий край и русские переселенцы. Наконец, и Финляндия
повернётся к России лицом, ибо финны начнут покупать дешёвые
российские товары.»699
Проект Протасьева был одобрен не всеми участниками
совещания, многие говорили о нерентабельности планируемой дороги, о
том, что Мариинская система работает только шесть месяцев в году,
что грузы, которые пойдут по этой дороге, будут очень
незначительны. Однако большинством голосов он был принят.700 План повезла в
Петербург депутация земцев, которая добилась там встречи с
высшими чиновниками страны.701 Как и следовало ожидать, с наибольшим
теплом и вниманием проект был встречен лично ПА. Столыпиным.
Один из участников поездки вспоминал, что приём депутации
председателем Совета министров длился около часа, что Столыпин
признал «постройку железной дороги вдоль границы с Финляндией J...1
делом, имеющим громадное государственное значение» и обещал
оказать ему всякое содействие. Столыпин сообщил также депутации,
что постройкой железной дороги в Олонецкой губернии весьма
интересуется сам царь.702
После такого тёплого приёма и доверительных разговоров с
ещё тремя министрами, выразившими интерес к делу, земцы,
окрылённые, вернулись домой. Но радость длилась недолго — в мае
председатель губернской управы получил сообщение, что ввиду
нерентабельности дороги Петербург—Петрозаводск, а также
необходимости расходовать значительные суммы на сооружение железных
дорог в Сибири и на Дальнем Востоке, ассигновать на неё деньги
*"* Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором... - H А РК, ф. 1, оп. 1, д. 105/61, л. 24-25.
7041 См. об этом там же, л. 26-29.
701 В состав депутации входило три члена - председатель Повенецкого уездного съезда
Е.А. Богданович, председатель губернской земской управы Н.А. Ратьков и губернский
гласный И.А. Иткин. Депутация встречалась с председателем Совета министров П.А.
Столыпиным, министром финансов В.И. Коковцовым, министром торговли и промышленности
И.П. Шиповым и министром народного просвещения А.Н. Шварцем.
702Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором... - НА РК, ф. I, on. 1, д. 105/61, л .40.
ПАЛ

«не представляется возможным [...] в более или менее близком
будущем». По тем же причинам отвергался и проект дороги
Петрозаводск—Лендеры.703
Однако ни земцы, ни губернатор не опустили руки. Протасьев
вновь 17 сентября 1908 года направил Столыпину письмо о нужности
железной дороги в Олонецкой губернии и, более того, о
необходимости поторопиться с этим решением. В этом документе вновь
муссируется финская тема, которая приобретает всё более угрожающие
очертания. Финляндия, сообщает Протасьев, тянет новую
железнодорожную ветку от Сортавала до Суоярви, и если эта постройка
осуществится, то «все богатства Олонецкого края и выгоды
эксплуатации их перейдут в руки финнов», и тогда железная дорога до Лендер
станет бесполезной. По сведениям губернатора, финны собираются
приобрести земли русского Суоярвского лесничества, и тогда, если
это удастся, «завладев громадным богатством - лесом, и проведя чрез
него железную дорогу, финны будут продолжать богатеть за счёт
своих русских соседей и совершенно обездоливать их.»704
Знаменательно, что в этом пассаже Протасьев использовал ставшую очень
популярной в правоконсервативных кругах мысль о том, что Финляндия
богатеет за счёт России, платя ей чёрной неблагодарностью.705 Так,
финляндское экономическое влияние в Карелии стало жупелом,
которым можно было пугать имперские власти. Ловко используя этот
инструмент и показывая, с одной стороны, успешность Финляндии,
с другой — её растущие аппетиты, олонецкий губернатор пытался
заставить Центр обратить внимание на нужды губернии.706
Однако и это прошение было оставлено без последствий. В
декабре 1908 года Дорожный отдел МВД ещё раз подтвердил в письме
к Протасьеву, что государственным приоритетом является развитие
Сибири и Дальнего Востока и в соответствии с этим прежде всего
финансируется строительство Тюмень-Омской и Амурской железных
дорог и второго пути Сибирской магистрали. «Министерство
финансов, — вновь повторялось в письме, — не будет ассигновать средств на
постройку железной дороги, которая соединила бы Олонецкий край
с общей сетью империи.»707 И земству, и губернатору стало ясно, что
705Тамже,л.41.
704Тамже,л. 65.
705См. об этом: Витухновская М. Бунтующая окраина..., с. 110-113.
706 Симптоматично, что важнейший аргумент Протасьева о покупке финляндцами
Суоярвского лесничества, призванный воздействовать на Столыпина, оказался плодом его
фантазии. В ноябре 1908 г. лесной департамент сообщил Протасьеву, что ему никто не делал
никаких предложений по продаже Суоярвской казённой дачи. (Мероприятия, предпринятые
олонецким губернатором... - HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 105/61, л. 115).
707Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором... - HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 105/61,
л.135,135об.
242

нужно менять тактику и изыскивать на строительство магистрали
частные капиталы.
К 19П году была основана частная компания «Акционерное
общество Олонецкой железной дороги» для постройки пути от
станции Званка (сейчас — Волховстрой) в Петрозаводск через Лодейное
Поле. В 1912 году Николай II утвердил устав общества, чуть позже к
начинанию был частично подключён французский капитал,
финансировать проект начала французская компания «Entreprise Generate».
В 1913 году французские акции составляли большую часть капитала.
Уже в это время местные власти полагали, что проектируемая дорога
станет частью более протяжённой магистрали Петербург—Мурманск.
Строительные работы начались в мае 1914 года. Начавшаяся в
августе 1914 года война резко изменила отношение центральной власти к
строящейся железной дороге, ибо оказалось, что Европейской
России позарез необходим выход в Баренцево море, — Балтийское море
было блокировано Германией, а Дарданеллы— Турцией. В декабре
1914 года Совет министров признал безотлагательным строительство
Мурманской железной дороги, финансирование которой теперь уже
взяла на себя казна. Следовало спешить, и, несмотря на военное
время, работы по сооружению дороги шли полным ходом. Несмотря на
огромные трудности строительства, к концу 1916 года постройка
путей была завершена, — правда, окончательно эксплуатация в полном
объёме стала возможна только после Гражданской войны.708
Итак, Мурманская железная дорога, о необходимости которой с
такой настойчивостью на протяжении многих лет говорили
губернатор и земцы, была построена — однако «панфинская угроза» никак
не фигурировала в числе причин строительства. Акционерное
общество имело своей целью эксплуатацию природных богатств
Олонецкой губернии, а подключившееся в год начала войны правительство
было озабочено выходом в Баренцево море. Конечно, к концу 1916
года, когда по вновь сооружённой дороге двинулись поезда, никто и
не вспоминал о необходимости бороться с «панфиннизмом» и
поворачивать карел лицом к России. Страну волновали более глобальные]
проблемы, на фоне которых национальное проникновение в Каре-1
лию казалось малозначимым.
шСм. о строительстве Мурманской железной дороги: Juntunen Alpo. Valta ja rautatiet..., с.
36-59; История Карелии..., с. 317-319. Строительство самой северной в мире железной дороги,
проходившей по редкозаселённой местности в сложных географических и природных условиях
должно было несмотря ни на что вестись крайне быстро - потребности войны диктовали
экстремальные условия. От Званки до Мурмана было проложено 1250 вёрст путей. В
строительстве на разных этапах принимали участие до 170 тысяч рабочих, среди них около 100 тысяч -
отходники из русских губерний, 40 тысяч - военнопленные, 10 тысяч - китайцы из Манчжурии,
5,5 тысяч финны, около 2 тысяч - солдаты железнодорожных батальонов. 2 тысячи - казахи из
Семипалатинской области, 0,5 тысячи - канадцы (История Карелии..., с. 318).
243

Что же касается соединения железной дорогой Ребольской
Карелии с Онежским озером, проект которого ещё в марте 1908 года был
разработан губернатором Протасьевым и Олонецким земством, оно,
как мы помним, никак не было поддержано центральными
властями. Однако идея создания пути в сердце Карелии не была
оставлена земцами, хоть и приобрела чуть позже иные очертания. Было
решено создать водный сплавной путь от Онежского озера до Ребол
через реку Суну, причём, соединив между собой ряд озёр и понизив
в них уровень воды, предполагалось осушить прилежащие болота и
расширить площади для травосеяния, что, в свою очередь, должно
было привести к развитию маслоделия. Летом 1908 года район был
обследован инженером путей сообщения Быстржинским, который
сообщил губернатору что понижения уровня озёр можно добиться,
но нужны дополнительные изыскания. Однако губернская земская
управа не выделила на дополнительные изыскания денег, и всё дело
не получило никакого продолжения.709 Так ещё одно начинание, на-
правленное на оживление экономических связей карельских
регионов с Россией, не завершилось ничем.
Единственным проектом, который постоянно и поступательно
осуществлялся в дорожном деле Олонецкой губернии, было
строительство грунтовых дорог, — впрочем, земство сооружало дороги и
до объявления «панфинской опасности». Ещё в 1901 году уездное
земское собрание признало необходимым постепенно заменять
пешеходные тропы колёсными дорогами. К 1910 году 26 деревень были
соединены колёсными сообщениями.710 Особенной энергией в этом
смысле отличалось Повенеикое уездное земство, ощущавшее особую
ответственность за отдалённые приграничные карельские районы,
оторванные от остальной губернии. Дороги строились и
ремонтировались ежегодно, что дало основание с гордостью сообщить в
земском органе, что «повенецкое уездное земство заботится
прокладывать дороги между селениями уезда и в этом деле много уже успело
устроить на радость населению...»711 Действительно, отправленный в
МВД отчёт о земском дорожном строительстве свидетельствует, что
дорожная сеть ежегодно расширялась.712
7(*См.: Мероприятия, предпринятые олонецким губернатором... НА РК, ф. оп. 1,
д. 105/61, л. 78,78об.,81об.-83о6., 102-108об., 109-115, ИОоб.-142.
7,0О новых дорогах в Олонецкой губернии. РГИА, ф. 1288, оп. 23, д. 92. л. 1-20.
711 .V. Дорожные нужды в Повенецком уезде // Вестннк Олонецкого губернского земства,
1911.№15,с.20.
7,2 В отчёте приводятся такие факты: в 1910 году были выделены деньги на постройку
Соймарской и Мелосельгской дорог, на дорогу от д. Топорная гора до Евгоры, которые
были закончены в 1912 году. Кроме того, в том же году были построены мост через реку
Кол вас озерку Ребольской волости, тележная дорога от Тагозера до Вол озера, от Юстозера
до Келдосельги и от Лахты до Сямозера, а также отремонтирована новая Тупомозерская
244

Хотя главной заботой земства должно было бы быть улучшение
жизни крестьян, эта задача время от времени входила в противоречие
с необходимостью противостоять «панфинской угрозе». Иной раз
жизнь заставляла решать дилемму — связать ли приграничный район
дорогой с Финляндией, что резко улучшило бы положение населе-„
ния, или пожертвовать выгодами карел в пользу их прорусской
ориентации. Такое столкновение интересов вызывало подчас
противостояние разных отделов земства. Одним из наиболее ярких примеров
стало обсуждение вопроса о выделении повенецкому земству кредита
в 200 рублей на окончание постройки дороги от села Лендеры до
границы с Финляндией. Повенецкие деятели получили неожиданный
отпор со стороны губернской земской управы, раздражённой именно
планами соединить карельское село с Финляндией, — их признали
чуть ли не отступниками и ренегатами. Земский орган возмущённо
писал, что «губернское земство, в противовес панфинской
пропаганде, стремится карельские местности [...] соединить с центром, а
повенецкое земство поступает как раз наоборот.»713 Как мы помним,
планы соединения Лендер с Петрозаводском железной дорогой
действительно были — однако до их реализации было далеко, а между тем
лендерские жители испытывали трудности со снабжением. Но это не
смущало губернских земцев. Председатель губернской земской
управы Н.А. Ратьков заявил, что «хотя дорога от Лендер к Финляндии с
экономической точки зрения и может быть полезна для крестьян, но
нужно иметь в виду и общегосударственные интересы, в особенности
при тех отношениях Финляндии к России, которые имеют место в
последнее время». Конечно же, и Ратьков, и председатель собрания
выразили уверенность, что экономические интересы карел «должны
быть подчинены интересам государственным», и 200 рублей на
постройку дороги не было выделено.7'4 Искусственная изоляция
карельских районов от Финляндии продолжалась.
Как видим, дорожное дело, справедливо считавшееся местными
властями одним из важнейших рычагов экономического развития
края, развивалось крайне медленно и однобоко. Государство не
субсидировало ни одной крупной магистрали, о которой его просили
губернаторы — Беломорская Карелия осталась, как и была, без
фунтовых дорог, а Олонецкая губерния добилась строительства M урман -
дорога в Олонецком уезде (О дорожном строительстве в Олонецкой губернии. - РГИА,
ф. 1288, оп. 23, 1912 г., д. 75, л. 1-36). В 1910 году строились также дороги отд. Карасозеро
До границы Повенецкого уезда, от Ивин до Яшозера (О новых дорогах в Олонецкой
губернии... - РГИА, ф. 1288, оп. 23, д. 92, л. 1-6).
7.3 Очередное губернское земское собрание // Вестник Олонецкого губернского земства,
1910, №10, с. 4.
7.4 Там же.
245

ской железной дороги слишком поздно. В тех же случаях, когда
дороги создавались, они связывали карельские сёла между собой и с боль-
шими трактами, ведущими в российские регионы. Как бы ни было
выгодно для карельского населения иметь дороги, соединявшие его
с Финляндией, этим трассам не суждено было быть проведенными.
Так борьба с «панфиннизмом» приводила карельскую глубинку к
упадку — связь с Россией по-прежнему не осуществлялась, а
Финляндия была под запретом.
4. Образование и просветительство
В деле противостояния «панфинскому влиянию» одним из
важнейших направлений считалось развитие школьного и внешкольного
просвещения, воспитание карельских детей в русском духе и,
конечно, элементарное обучение их русскому языку. В планах,
составленных обоими губернаторами, развитие школьного образования
в Карелии занимало важнейшее место, но ситуации в Беломорской
и Олонецкой Карелиях отличались несоизмеримо. Если олонецкое
земство к 1907 году уже почти добилось выполнения плана всеобщего
образования, то архангельские власти топтались на месте, не имея
материальных ресурсов для осуществления прорыва в школьном деле.
4.1. Беломорская Карелия
Как уже упоминалось, в 1907 году архангельская дирекция Ми-
нистер тва народного просвещения составила план, в соответствии
с которым в карельском регионе следовало открыть 38 новых школ
и 43 общежития. Почти сразу же стало ясно, что ресурсов не
хватает, и быстро построить новые школьные помещения невозможно. За
год было открыто лишь четыре училища.715 Всё же постепенно число
школ росло, и к 1917 году во всём Кемском уезде было вновь
открыто 43 школы.716 М.И. Бубновский свидетельствовал, что «маленьких
деревушек [...] с министерскими училищами в настоящее время в
Карелии не один десяток.» Только в 1913 году, по свидетельству Бубнов-
ского, здесь было вновь открыто 23 училища.717 Качество некоторых
из них Бубновский, сам учитель, оценивал очень высоко. Приведём
такие свидетельства. «Панозерское министерское училище одно из
лучших в Карелии. Здание училища— дворец. Два больших шкафа
1{ЬИлюха О.П. Школа и просвещение..., с. 37.
ll6Keynäs W. Venäläistä kirkko-ja koulupolitiikkaa..., с. 87.
1X1 Бубновский М.И. ..., 1915, №8, с. 274.
246

в классе — «битком набиты» книгами, учебными, наглядными
пособиями. I...J При училище столярная мастерская, обслуживающая за
умеренную плату нужды населения ближайших деревень.»718 Или, о
Юшкозерском училище: «Здание училища— великолепный
особняк.»719 Кроме того, при школах увеличивалось количество насущно
необходимых общежитий - если в 1909 году было всего 18
общежитий, то к 1915 году их стало 38.720
Тем не менее о серьёзном прорыве в деле школьного образования
говорить было рано. Наполняемость школ была по-прежнему
недостаточной, она практически не изменилась за полвека: как в 1865, так и в
1915 году на одну пколу в среднем приходилось 25 человек (по Архан-.
гельской губернии в целом эта цифра составляла 40, по России — 6(г
человек).721 В школах Кемского уезда обучалось всего 43% всех детей
школьного возраста.722 Причём и из этого числа школьников доходили
до окончания школы совсем немногие. Например, с 1905 по 1907 год.
в школы Беломорской Карелии всех типов поступило 789, а закончило
учение лишь 154 человека. За это же время 457 человек выбыло из школ
до окончания срока обучения (всего училось в это время в школах 1899
человек, то есть выбыло 24% всех учащихся).723 В учительских отчётах
приводились такие причины этого явления, как бедность населения
(дети нужны были в качестве помощников по хозяйству) и
«несочувственное отношение населения к русской школе».724
Из сохранившихся сведений о конкретных карельских школах
ясно видно, что родители повсеместно забирали из них
недоучившихся детей. В 1911 году, например, в Кондокской школе обучался 31
школьник, выбыло 11, в Пильдозере из 19 выбыло шесть, в Ладвозере
из 28 - восемь, в Кизреке из 30 - 14, в Бойнице из 30 — 18, в Понь-
гагубе из 28 учеников выбыло 14. Список можно было бы
продолжить. Объяснения ^ каждом случае почти стандартные — в Кондоке:
«полевые и домагш* f e работы и отхожие промыслы в Финляндию»,
в Пильдозере: «были привлечены домашними на вывозку брёвен», в
Кизреке — «бедность, отсутствие в семьях рабочих рук», в Поиьгагу-
бе: «уход на заработки в Финляндию и на домашние работы».725
Примечательно, что «уход в Финляндию» в качестве причины отчисле-
7'"Тамже, 1915, №12, с. 467.
7,9Тамже, 1914, №15, с. 462.
шИлюхо О.П. Школа и просвещение..., с. 49.
721 Там же, с. 29.
722 Покровский В. Народное образование в Архангельской губернии в связи с проектом
всеобщего обучения // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера, 1910, №21, с. 32.
12^Илюха О.П. Школа и просвещение .., с 29.
724 Там же.
72SСтатистические сведения об учебных заведениях Кемского уезда (1911 г.)- ГА АО,
ф.б!,оп.З,д. 13, л. 16-106.
247

ния ученика из школы фигурирует среди учительских комментариев
очень часто. Не спасала от финляндской притягательности даже учёба
в единственном на всю Карелию двухклассном училище в Ухте — из
56 учащихся там детей выбыло до окончания 10, и причинами было
то, что «подростки-мальчики идут в Финляндию для торговли, а
девочки для изучения какого-нибудь мастерства».726
Но и это не было единственной проблемой школ Беломорской
Карелии. Может быть, сложнейшим вопросом здесь оставался
вопрос языковой, ибо подавляющая часть учителей не владела языком
учеников, а программа школы не принимала во внимание
национальную принадлежность учащихся. Ситуация, в которую попадал
школьный учитель, определившийся на службу в Карелию, ярко
описана в статье одного из таких учителей, А. Андронова. Хотя речь идёт
о глухой деревне в Олонецкой губернии, понятно, что здесь
представлена ситуация, типичная и для Беломорской Карелии. «Закинутый в
глухой край, неопытный, со скудными знаниями деревенской
жизни, не зная ни одного карельского слова, я положительно не знал,
что делать. По-русски никто не говорил. [...] В школе [меня] учили
разным мудростям, пичкали психологией, методикой, дидактикой и
т.д., а как карельских ребят учить — о том умолчали. Созвал детей [...]
Показываю рукой сесть за парты. Сели. Показываю рукой на образ,
давая понять что надо встать на молитву. Ребятишки сидят, f...J
Начинаю спрашивать имя и фамилию каждого. Молчат. [...] Что делать?»727
Во многих деревнях Карелии учитель попадал точно в такое же
положение, ощущая_полную свою беспомощность.
Конечно, эта ситуация уже давно тревожила власти обеих губерний.
Было разработано несколько методик постепенного «погружения»
карельскихдетей врусскийязык. На вооружении карельскихшкол были
следующие методы: сначала, с 1870-х годов — система Ильминского (см.
о ней главу 3, раздел 3.2), предполагавшая первоначальное обучение на
родном языке с постепенным переходом на русский; позже, с начала
XX века — т.н. «натуральный метод», совершенно устранявший родной
язык как язык преподавания.728 В любом случае используемая система
(или обучение при отсутствии какой бы то ни было системы) должна
была привести к вытеснению родного языка из школы и — в идеале —
из жизни детей. Но поскольку школа оказывалась неким русским
форпостом в иноязычном и инокультурном окружении, выученный
в школе с грехом пополам русский язык сразу же после выхода из
школы начинал вытесняться карельским, а в районах, связанных с
726Тамже,л. 106.
727 Андропов А. Из учительских воспоминаний // Вестник Олонецкого губернского земства,
1910, №2, с. 26-27
12ЯИлюха О.П. Школа и просвещение..., с. 40.
248

Финляндией, - финским языками. Об этом писал уже знакомый нам
учитель Андронов: «Сунули туда школу и успокоились. Но что школа
может одна сделать с невежественной массой? Что она сделала за
10-летнее своё существование? Разве обучила только десятка 1 1/2 — 2
детей читать, писать и кое-как говорить по-русски? Смело можно
сказать, что под влиянием дикости и невежества окружающей массы
ученики через 3-4 года забудут всё (если не раньше)».729
Тем не менее школа предпринимала разнообразные усилия для
внедрения «русское™» в умы и души карельских детей. Было
замечено, что на элементарное знакомство с русским языком требуется
дополнительное учебное время — и в начале XX века как в
Беломорской, так и в Олонецкой Карелии было решено продлить срок
обучения для карельских детей до четырёх с половиной лет.730 Со второй
половины первого года обучения карельский язык фактически
исключался из образования, более того — учитель должен был следить,
чтобы и между собой дети говорили по-русски. Родной язык имел
право гражданства только на уроках закона божьего.731 И хотя после
революции 1905—07 годов власть несколько изменила отношение к
«инородческой» школе и министерские правила от 1907 года
рекомендовали в качестве орудия первоначального обучения и
постоянного языка преподавания закона божьего родной язык учащихся, это
новшество не коснулосьj^apenbGKouajJколы.732 Конечно, и финский
язык, в котором так нуждались карелы из ориентированных на
Финляндию волостей, не стал частью школьной программы обучения.
В результате этой жёсткой языковой политики русская школа зачас+
тую не только не привлекала карел, но и провоцировала часть роди-j
телей на отправку детей на учёбу в Финляндию; с другой стороны^
дети не успевали в ней как следует овладеть русским языком, и даж^
если доходили до окончания школы, из-за слабого владения русской
речью могли быть не допущены к выпускным экзаменам — в иных
школах таких учащихся было более половины.733 |
И всё же власти пытались использовать другие возможные средства
для того, чтобы сделать школы привлекательными для карел.
Например, карельское население очень нуждалось в обучении ремёслам и
агрономии, что было хорошо известно как российским, так и
финляндским национальным активистам. Уже в 1908 году в финском Куусамо
724Андронов А. Из учительских воспоминаний..., с. 28.
730 Программа занятий в «инородческих» школах Олонецкой губернии изложена в
Олонецких епархиальных ведомостях, см.: План занятий в инородческих школах // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1913, №33, с. 36-38.
731 Плюха О.П. Школа и просвещение..., с. 40-41.
732 Там же
733 Там же, с. 45.
249

Союз беломорских карел открыл агрономические курсы, на которые
привлекалась карельская молодёжь. При ужасающем состоянии
агрономии в Беломорской Карелии эти курсы пользовались огромным
успехом. Архангельские власти тщетно искали возможность создать в
Карелии подобный агрономический центр, — в отличие от них олонецкое
земство смогло организовать несколько сельскохозяйственных курсов.
Единственное, что удалось, хоть и в малой степени, предпринять в
Беломорской Карелии, было обучение ремёслам и рукоделию. Ремесленные
классы по столярно-токарному и сапожному делу открылись в
двухклассном Ухтинском и одноклассном Панозерском училищах, и сапожный
класс — в Кимасозере. Правда, эти классы всё время испытывали
недостаток в средствах и квалифицированных
специалистах-преподавателях, а в годы войны и вовсе перестали работать. Широко
практиковались в школах уроки труда, на которых мальчиков учили плести сети и
выпиливать по дереву, а девочек — шить и вышивать.734
Подводя итог сказанному о школах Беломорской Карелии, следует
отметить, что к развитию здесь школьного дела прилагались огромные
усилия. Стеснённые в средствах и кадровых возможностях, кемские
уездные и архангельские власти смогли, тем не менее, серьёзно
расширить школьную сеть, снабдить её частично общежитиями и
наладить обучение ручному ремеслу Между тем эти усилия не давали тех
результатов, на которые рассчитывали борцы с «панфиннизмом»:
новые школы наполовину пустовали из-за отсутствия дорог и небольшой
привлекательности их для местного населения, значительная часть
учащихся, вынужденных помогать семье или недовольных
обучением, покидала школы недоучившись, а отсутствие родного и финского
языков в программе обучения приводило к отчуждению учеников от
школы и быстрому отвыканию от русского языка после её окончания.
Всё яснее становилось— одна школа, не подкреплённая серьёзным
улучшением экономической жизни карел, их интересом к России и
действительной необходимостью знания русского языка и культуры,
не могла переломить ситуацию в крае. Одинокие бойцы с
«панфиннизмом» на местах, учитель и священник, были не в состоянии нести
на своих плечах всю тяжесть поставленной перед ними задачи.
4.2. Олонецкая Карелия
Как неоднократно упоминалось, Олонецкая Карелия серьёзно
опережала Беломорскую как по экономическим показателям, так и
по уровню охвата карел просветительными мероприятиями.
Особенно активно развивалась здесь школьная сеть, — впрочем, это развитие
Там же, с. 52.
250

началось задолго до того, как была выявлена опасность «панфинской
пропаганды». Ещё в середине 1890-х годов Олонецкое губернское
земство совместно с епархией начало разрабатывать план
всеобщего начального обучения в губернии, в основу которого был заложен
принцип создания необходимого числа школьных мест для всех
детей края. К 1905 году этот план был в целом сформирован, и поуезд-
но начал разрабатываться план школьной сети (в 1905 году этот план
был составлен для Петрозаводского уезда). В соответствии с этим
планом земства получали от Министерства народного просвещения
дополнительные ассигнования (по 400 рублей на школу), и благодаря
этому реализация плана всеобщего начального обучения начала
продвигаться достаточно интенсивно.735
Заметный прорыв в школьном деле был совершён в 1907 году:
с появлением угрозы «панфиннизма» создание в Олонецкой
Карелии новых школ пошло буквально семимильными шагами, —
только в 1907 году земством было открыто в карельских уездах 58 новых
школ.736 Всего в трёх уездах с карельским населением —
Петрозаводском, Олонецком и Повенецком — действовало 112 начальных
школ.737 Помимо этого, в карельских районах функционировали
церковно-приходские школы, число которых неуклонно росло —
в 1909 году в местностях с карельским населением их было 44.738
К 1909 году в Олонецкой Карелии устройство школьной сети было
завершено, — в то время как в губернии в целом условия для
всеобщего начального обучения были созданы только к 1913 году.739
В это время в приграничных уездах имелось 350 училищ
различных ведомств, одна школа здесь приходилась на 45 детей.740
Как мы помним, директор народных училищ Г.А. Попов
предлагал особое внимание обратить на пограничные школы,
призванные конкурировать со школами финскими и даже перетягивать
учеников из пограничной Финляндской Карелии. Такой
школьный «щит» создавался и успешно функционировал в приграничных
районах. Созданные здесь школы не только обеспечивали местами
всех детей школьного возраста, но и «перетягивали» часть учеников
с финской стороны. В 1912 году в ответ на жалобу финляндского
генерал-губернатора о том, что карелы Архангельской и Олонецкой
735 В целом по плану всеобщего обучения было запланировано создать 103 новых школы.
73* Отчёт о состоянии народных училищ Олонецкой губернии за 1907 год. Петрозаводск,
1908. с. 27.
737 Из местной земской жизни. Новая должность // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1907, №22, с. 23.
73и Звероловлев И. Церковно-школьное дело в Олонецкой епархии // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1909, №21, с. 461.
тИлюха О.П. Школьная политика..., с. 24.
шИлюха О.П. Фактор границы..., с. 33.
251

губерний «за отсутствием по близости их местожительства русских
низших училищ, отправляют своих детей в Финляндию, в финские
школы, результатом чего является финнизация карельского
населения означенной окраины»,741 уездные власти Олонецкой губернии
ответили недоумением — им не было известно о таких случаях.
Председатели земских управ всех трёх уездов с карельским
населением были единодушны — они рапортовали, что ни один карельский
ребёнок не учится в Финляндии. «Наоборот, — сообщал председатель
управы Петрозаводского уезда, — дети близ лежащих к границе
финляндских деревень обучались в школах Петрозаводского уезда.»742
Инспектор народных училищ 5-го района информировал: «Вся
пограничная с Финляндией территория Олонецкого уезда покрыта сетью
школ нормального типа».743 Приведенная им таблица приграничных
школ свидетельствует о том, что в Олонецком уезде вдоль границы
было действительно выстроено два «пояса» школ, называвшиеся,
на фронтовой манер, «линиями» — первая и вторая. «Первая линия»
включала в себя восемь школ, в которых в 1911—1912 годах училось в
совокупности 263 ученика. Во «второй линии» было пять школ,
количество учеников было чуть меньше -^ 222.744
Интересным примером «борьбы за души» учеников,
«перетягивания» детей через границу может служить ситуация с Рая-сельгской
школой, которая была, по всё той же фронтовой
терминологии местных деятелей, «на самой передовой позиции в борьбе с
панфинско-лютеранской пропагандой». Эта школа, открытая в 1908
году, находилась в деревне Рая-сельга, через которую проходила
граница с Финляндией, разделяя деревню на две части — финскую
(Выборгской губернии) и российскую (Олонецкого уезда). До открытия
школы на российской стороне все дети обеих деревень посещали
школу в финской части деревни, после же открытия школы в
российской Рая-сельге туда не только сразу же перешли дети из этой
деревни, но постепенно стали перетекать и школьники из финской
школы. Как сообщает епархиальное издание, сама школа была
рассчитана на 15 учеников, но поскольку она «сразу же привлекла
внимание и завладела симпатиями даже финнов», в ней постоянно росло
число учащихся, и к 1912 году оно составило 40 человек, из которых
30 человек приходили в школу с финской стороны. «Успех русской
школы, — говорится в статье, — оказался настолько большим, что
существовавшая по соседству на финской стороне финская школа,
741 По вопросу о положении школьного дела в пограничных с Финляндией местностях
Олонецкой губернии. - HA PK, ф. 1. оп. 1, д. 114а/42, л. 1.
742 Там же, л. 6.
743Тамже,л. 10.
744Тамже,л. 9, 9об.
252

постепенно утрачивая учащихся, привлекаемых русской школой,
вынуждена была закрыться.»745
Но внезапно ситуация изменилась— в январе 1912 года граница
была российскими властями закрыта, в результате чего финские дети
физически не могли попасть в школу и финская школа вновь
открылась. В марте 1912 года границу открыли и финские дети вновь
переместились в российскую школу, но финские власти не готовы были
сдаваться. Инспектор народных училищ рассказывает: «Тогда
финны пустили в ход следующее средство: они стали раздавать ученикам
книжки с картинками, деньги, пищу и одежду. Пищу им готовила
сама учительница [...] а кто из учеников не хотел обедать в училище,
тот получал 10—15 коп.» Но, продолжает инспектор, несмотря на это
большая часть учеников осталась в школе на российской стороне,
где некоторые из них даже жили в приюте-общежитии, «и к концу
1911/12 учебного года в Рая-сельгском земском училище обучалось
15 мальчиков и 13 девочек, а в финской школе — 14 учеников.»746
Этот случай щщщманивания» учеников не был единичным — на
«нечестную игру» с противоположной стороны жаловались время
от времени и российские, и финские газеты. Тем не менее
соперничество самым положительным образом влияло на качество школ с
обеих сторон границы, на уровень их материального обеспечения и
благоустройства. Российская сторона нередко побеждала в этом
соревновании, но причина здесь могла заключаться не только в
благоустроенности школы, бесплатном питании и проживании учеников в
общежитиях, а также, зачастую, и выдаче им одежды, — но и в
тяготении православного карельского населения приграничной
Финляндии к России и близким им по языку и культуре олонецким карелам.
По мысли школьных функционеров Олонецкой губернии, для
борьбы с «панфинской пропагандой» следовало не только
расширять в карельских районах школьную сеть, но и повышать уровень
школ. Некоторые из школ были преобразованы в «двухклассные»
(то есть добавлялась вторая ступень обучения), при других
устраивались ремесленные отделения и классы. Следовало повысить и
качество учителей, а также подготовить специальные учительские кадры
для карельских учебных заведений. Эти задачи выполнялись — хоть
и недостаточно интенсивно. Начали создаваться начальные школы
повышенного типа со сроком обучения в 5—6 лет. К 1914 году в
волостях с карельским населением их насчитывалось 12 (всего по
губернии — 36).747 В 1907 году была учреждена должность специального
745Непонятные распоряжения//Олонецкая неделя, 1912, №4, с. 11.
746По вопросу о положении школьного дела в пограничных с Финляндией местностях...
НАРК,ф. l.on. 1,д. 114а/42,л. Юоб., 11.
747Тамже,с. 327.
253

инспектора для инородческих (карельских) школ. Им был назначен
К.И. Дмитриев, долгое время преподававший в карельской школе и
хорошо знакомый с карельским языком и бытом.748
Серьёзной проблемой для карельской школы Олонецкой
губернии — как и для беломорских карельских школ — была
неподготовленность основной массы учителей к работе с иноязычными детьми
и незнание ими карельского языка.749 Об этом часто писали сами учи-
теля — как выучившие карельский и свободно на нём
объяснявшиеся, так и те, кто языка почти не знал. Учитель М.Д. Георгиевский,
долго живший в Карелии, женатый на карелке и отлично знавший
язык, писал в местной газете о том, как мало знают его русские
священники, учителя, фельдшеры и т.д. Он отмечал: «Не говоря уже о
том, что священник и вообще духовенство должны знать карельский
язык, а в крайнем случае понимать, — это требование должно быть
предъявлено всем.»750 На непременном знании карельского языка
учителем настаивал бывший инспектор народных училищ С. Лосев,
с возмущением писавший о том, что принципиальная позиция
местного чиновничества зачастую сводилась к тому, чтобы «назначать в
карельские училища таких кандидатов на учительство, которые
совершенно не знакомы с карельским языком». Между тем на своём
опыте Лосев убедился в обратном и в качестве примера в своей
публикации на тему приводил знающих карельский и поэтому
особенно уважаемых карелами земских деятелей — врача А.И. Шифа из Ту-
748Из местной земской жизни.... Козьма Иванович Дмитриев (1861-1913) в 20-летнем
возрасте начал учительствовать в карельской деревне Вохтозеро, где проработал 20 лет.
Проявил недюжинные организационные способности, добился создания общежития при своей
школе, организовал разносные сумочные библиотеки, народные чтения, опытный огород
для крестьян. С 1901 года перешёл на службу надзирателем в Петрозаводское ремесленное
училище. Дмитриев был последователем педагогических идей К.Д. Ушинского, разработал
собственную методику и наглядные пособия для обучения карельских детей русскому
языку. (3-е. Памяти Козьмы Ивановича Дмитриева // Вестник Олонецкого губернского земства,
1913, №7, с. 9-16, История Карелии..., с. 331).
749 По данным, приводимым в статье О.П. Илюхи, в 1910 году из всех учителей карельских
школ Олонецкой губернии карельским языком владели около 40% учителей (41 человек)
{Илюха О.П. Фактор границы...,с. 36).
750Георгиевский Ь4Д. Голос из Карелии// Олонецкие губернские ведомости, 1908, №5, с.1.
Михаил Дмитриевич Георгиевский более двадцати лет учительствовал в с. Святозеро
Петрозаводского уезда Олонецкой губернии, на протяжении многих лет занимался исследованиями
народной культуры карел и на их основе публиковал статьи в олонецких изданиях (см., например,
серию статей о рыболовстве в Олонецких губернских ведомостях за 1899-1901 гт., или очерк
«Карелы» в Вестнике Олонецкого губернского земства (1908, №4.6. 10, 13-16,18-20)).

локсы и учительницу А.П. Ялгубцеву из д. Нинисельга.751 Учитель из
Варлоева леса П. Успенский, владевший, судя по всему, лишь азами
языка, отмечал, что «учитель прожив год, два в Кареле, приобретает
некоторый навык в разговоре на этом наречии, но ведь всё это не то,
что надо. Раз нет свободной передачи, нет и ясности объяснений.»752
Казалось бы, необходимость знания учителями карельского языка
была совершенно ясна — однако и здесь, как и в церковной среде, по
этому вопросу не было единодушия.
В 1910 году на страницах «Вестника Олонецкого губернского
земства» развернулась дискуссия о том, следует ли учителям говорить с
учениками, а также со взрослыми слушателями «чтений» по-карельски.
Упоминавшийся уже учитель П. Успенский поделился своими
сомнениями — с одной стороны, конечно, хорошо, что слушатели
понимают, о чём говорит учитель, а с другой — «выходит, что как будто
учитель, вместо того, чтобы развивать население и учить его русскому
языку, сам подделывается под его желания и учится по-карельски.»
Должна ли русская школа говорить по-карельски? — такой вопрос
предложил П. Успенский на рассмотрение своих коллег.753 Один из
его оппонентов был настроен весьма решительно — по его мнению,
карелы обречены на «национальную смерть», их историческая
миссия заключается лишь в том, чтобы «слиться с русскими и f ...| внести
свежий физиологический элемент в кровь русского народа.» Это
предопределено историей, поэтому все, кто не содействуют этому
процессу, будут расстраивать естественный ход вещей. Долг «сельских
деятелей» — содействовать слиянию карел с русскими, а значит — «не
поддерживать карельского языка, так как это значило бы
содействовать их национальной обособленности.» Впрочем, считает автор этой
статьи, в русской школе карельский язык служит целям обрусения,
поэтому им следует пользоваться — но как временным приёмом, в
силу необходимости.754
Последний тезис в сжатой форме отражает преобладавшее в
олонецком школьном деле отношение к карельскому языку — его
рассматривали лишь как инструмент русификационной деятельности
школы, как досадное, но, к счастью, лишь временное явление,
ступенечку к внедрению в сознание учеников русского языка и культуры.
Симптоматично, что даже М.Д. Георгиевский, автор первого и
единственного в то время русско-карельского словаря, писал: «Говорить с
детьми на их языке кроме вреда ничего не приносит».755
Лосев С. По пути // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №102, с. 1.
Успенский 77. Из Карелии //Вестник Олонецкого губернского земства, 1910, №3, с. 15.
Там же, с. 15-16.
1 Тихомиров В.К. О Карелии // Вестник Олонецкого губернского земства, 1910, №7, с. 1-2.
Русско-карельский словарь. Сост. М.Д. Георгиевский. СПб., 1908, с. 4.
ПСЕ

Порой даже земство не было уверено в том, что учителям
необходимо владеть карельским языком — столь незначительным
казалось это препятствие на пути к обрусению школьников. Например,
в 1908 году Повенецкое земское собрание обсуждало возможность
открытия карельской учительской семинарии по ходатайству
крестьян Богоявленской волости. Вопрос был решён отрицательно, в
том числе и потому, что знание карельского языка учителями, по
мнению земцев, было совсем необязательным — «карельский язык
настолько несложен, что учителя при желании скоро усваивают его
и могут пользоваться им, но некоторые не чувствуют даже и этой
необходимости и обходятся одним русским языком.» Важно для
учителя, по мнению земцев, не знание языка, а владение
методиками. Кроме того, земцы утверждали, что «русская речь проникла
во все уголки Карелии», а значит, «звуки русской речи не чужды
карельскому уху, и дети карелы очень скоро научаются понимать и
говорить по-русски.»756
По всей России в отношении к «инородческим» языкам царила
такая же разноголосица, официальный курс школьных властей
испытывал постоянные колебания. В 1907 году Министерство
просвещения, вдохновлённое либеральными переменами, произошедшими в
российской общественной жизни в ходе революции 1905-1907 годов,
внесло в правила о начальных народных училищах уступки
«инородческой» школе. Но в 1913 году вышли в свет Правила начальных
училищ для «инородцев», которыми предписывалось как можно раньше
начинать обучение на русском языке и которые допускали
возможность привлечения к работе учителей, не знающих «инородческого»
языка. При этом в то же самое время на Первом всероссийском
съезде по народному образованию, состоявшемся в Петербурге в декабре
1913— январе 1914 года была выработана резолюция о необходимости
широкого использования родного языка в школе как основы
развития полноценной личности.757
Разброд и шатания в решении проблем «инородческой» школы
несомненно влияли на олонецких школьных деятелей, которые
колебались от полного запрещения карельского языка в стенах школы758
до частичного его использования при чтении молитв и в первый год
обучения. И всё же практика работы в карельских районах показыва-
756Повенец. Уездное земское собрание // Вестник Олонецкого губернского земства, 1908,
№19, с. 19-20.
''-''Плюха О.П. Школьная политика..., с. 25.
758 Например, некоторые учителя церковно-приходских школ с целью «побудить
учеников к скорейшему изучению русского языка» полностью запрещали говорить по-карельски.
(см.: Учебный курс в инородческих школах // Олонецкие епархиальные ведомости, 1916,
№6, с. 21-22.)
256

ла, что знание учителем карельского языка было необходимо —
помимо облегчения процесса обучения (а карельские дети в массе своей не
говорили по-русски)739 оно рождало доверительные отношения
между учеником и учителем, а главное — помогало осуществить плавный
переход к изучению русского языка. Поэтому, что бы ни писалось
по данному поводу в газетах и официальных документах, для
учителя полагалось необходимым знание карельского языка. Понимание
этого было зафиксировано в решениях проходившего в июне 1908
года съезда инспекторов народных училищ, деятелей Олонецкого
губернского земства и представителей Духовного ведомства, где было
признано обязательным знание языка местного населения для
учителя, преподающего в карельской школе.760
Для достижения этой цели было избрано два способа —
повышение жалования учителям, знающим язык, и введение преподавания
карельского языка в учительской семинарии Петрозаводска.
Жалование учителям было повышено не везде, но с 1907 года в
Петрозаводском уезде учителя всех вновь открывавшихся земских
«инородческих» школ стали получать повышенный оклад— 30 руб. в месяц
(остальные учителя первые три года своей работы получали по 20 руб.
в месяц, а потом по 25 руб. в месяц). При этом земская управа
просила инспекцию народных училищ назначать на эти места самых
достойных учителей. Чуть позже, правда, повышенное жалование стали
получать и все учителя уезда.761
24 мая 1909 года был утверждён закон «О введении преподавания
карельского языка в Петрозаводской учительской семинарии».762
Преподавателем был назначен М. Куджиев, карел по
национальности.763 Преподавание было рассчитано на всех учащихся семинарии,
начиналось с первого курса и предполагало один урок в неделю на
первом и втором курсе и два урока— на третьем. Ученики третьего
курса выезжали на практику в школу села Виданы, располагавшегося
в 30 километрах от Петрозаводска.764
159 Об этом, в частности, писал автор русско-карельского словаря М.Д. Георгиевский:
«... огромное большинство взрослых карел и поголовно все дети не знают русского языка.
Последние, дети, положительно не знают по-русски: ни руки, ни носа назвать не умеют.»
(Русско-карельский словарь..., с. 4)
760 Там же.
761 Учитель. Письмо в редакцию// Вестник Олоненкого губернского земства. 1908. №3,
с. 9—10; Лазук И. Письмо в редакцию// Вестник Олонецкого губернского земства, 1908,
Лв4, с. 27-28.
762Полное собрание законов Российской империи, серия 3, т. XXIX, №31924, с. 382-383.
763 М. Куджиев отлично владел карельским и русским языками, около 25 лет прослужил
Учителем начальных школ Олонецкой губернии (Отчёт о деятельности Семинарии за 1909
^Д - НА РК, ф. 79, on. U Д- 8/22, л. 14.).
764 Отчёт о деятельности Семинарии... - НА РК, ф. 79, оп. 1, д. 8/22, л. 8об., 13об., 15.
257

Курс карельского языка в семинарии по сути включал в себя
основы карельской истории и культуры и методику преподавания в
карельских школах (предпочтение было отдано натуральному методу). В
число указанных в программе тем входили, например, такие: «Сведения о
карелах: какого племени, где обитают? Природные условия жизни,
религия, нравы и обычаи карел. [...] Причины замкнутости карел.
Причины, побуждающие их выйти из замкнутости. Необходимость
практического знания русского языка. Особенность карельской школы. [...]
Как следует преподавать Закон божий в карельской школе. [...]
Учебники и руководства для инородческих школ. [...] Общежития-приюты
при карельских училищах, их значение и организация».765 О том, сколь
серьёзно относились авторы этого курса к своему предмету,
свидетельствует специальное создание в семинарии музея карельского языка.766
Школьные деятели были озабочены и созданием учебных
пособий — карельских словарей, грамматики и букварей, которых в начале
описываемого периода просто не существовало. Один из
корреспондентов, поднявших этот вопрос, писал: «Даже при желании
заняться и изучить разговорный язык населения не представляется к тому,
кроме медленной практики, никакой возможности, так как до сих пор
не имеется никаких научных пособий по карельскому языку — ни
словаря, ни даже простейшего букваря.»767 Упоминавшийся уже учитель
М.Д. Георгиевский, проработавший более 20 лет в карельской школе,
констатировал, что за всё это время видел только две карельские
книги — старинное евангелие и инструкцию для полицейских, сотских и
десятских.768 К работе по подготовке словаря подключился
инспектор народных училищ Повенецкого уезда и специалист-языковед
П.П. Николаевский, который планировал привлечь учителей-карел к
составлению картотеки карельских слов. Обещал свою помощь даже
академик Ф.Ф. Фортунатов, который многие годы проводил лето в
карельской деревне Косалма Петрозаводского уезда.769 В 1907 году
олонецкое земство выделило 450 рублей на дело изучения карельского
языка (по 150 рублей на каждый из уездов с карельским населением).
Эти деньги должны были выплачиваться учителям - «природным ко-
релякам», которые создавали картотеки карельских слов.770
765 Экзаменационные списки учеников и программа пройденного по карельскому языку в
III классе Петрозаводской учительской семинарии в 1913/14 учебном году. - HA PK, ф. 79,
оп. 2, д. 1/20, л. 8, 8об.
766 Отчёт о деятельности Семинарии... - НА РК, ф. 79, оп. 1, д. 8/22, л. 6 - боб.
767 Ковальский И. О необходимости составления словаря и элементарного учебника
карельского языка // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907, №15-16, с. 40.
7бярусско-карельский словарь..., с. 3.
76*Тамже, с. 41.
770Из залы заседаний губернского земского собрания. К вопросу о мерах борьбы с панфин-
ской пропагандой // Олонецкие губернские ведомости, 1907, №277, с. 2.
258

Нельзя, однако, сказать, чтобы все эти усилия дали существенные
результаты. Правда, в 1908 году вышел в свет русско-карельский словарь,
составленный учителем M Д. Георгиевским. В основу словаря был
положен олонецкий (ливвиковский) диалект карельского языка, ибо именно
им владел автор. К научному редактированию издания был привлечён
академик Фортунатов, написавший к нему предисловие и отметивший
в нём, с одной стороны, точную выборку слов, проведенную
Георгиевским, но с другой — почти полное отсутствие попыток передачи
карельской фонетики. Словарь оказался небольшим по объёму (22 страницы),
к нему был присовокуплён тематический раздел, небольшой
разговорник и некоторые правила карельской грамматики. Кроме того, намного
позже, в 1915 году вышел в свет нов£Щ_букварь для обучения карельских
детей русской грамоте, автором которого был священник В.М.
Никольский.771 Этот букварь был тоже основан на олонецком (ливвиковском)
диалекте карельского языка, и для написания карельских слов
использовалась кириллица. Букварь был широко разрекламирован в
губернской прессе как «Первый опыт обучению инородцев русской грамоте по
природно-звуковому методу»772
Усилия земства и церковно-приходских школ постепенно давали
свои плоды — в школах карельских районов с каждым годом
увеличивалось число учащихся, прибавлялось количество школьных общежитий,
росла русская грамотность. Соответственно увеличивалось и число
карел, владевших в большей или меньшей степени русским языком. Тем не
менее, как и в Беломорской Карелии, в олонецких карельских регионах
успехи школы были совсем не бесспорны. По-прежнему большая часть
крестьян или не отдавала своих детей в школу, или забирала их после
первого или второго класса. Учителя из различных карельских деревень
сообщали о том, что крестьяне настроены по отношению к школе
индифферентно или даже враждебно.
Уже упоминавшийся П. Успенский из Варлоева леса расспросил
крестьян об их отношении к школе и пришёл к такому выводу:
«...население здесь против грамотности, по-видимому, ничего не имеет,
но— и только. [...] школа считается желательной в сознании
населения в очень слабой степени». Учитель приводит причины, по
которым местные жители отдают детей в школы — это желание, чтобы дети
выучили русский язык, стремление научить детей разбираться в
церковных праздниках, молитвах и постах, а значительная часть крестьян
Признавалась, что для них наиболее важным обстоятельством является
то, что дети получают в школе еду. «Как оказывается, — отмечает
учитель, — многие хотят видеть школу источником пищи чисто хлебной,
771 Никольский В.М. Букварь для обучения русской грамоте карельских детей. Первый опыт
обучения инородцев по природно-звуковому методу русской грамоте. Пг, 1915.
772 Новый букварь // Олонецкие епархиальные ведомости, 1916, №12, с. 220-222.
259

но не духовной.»773 Отношение части карельских крестьян к школе
отражает и такой полуанекдотический случай, описанный инспектором
народных училищ С. Лосевым. Когда в 1902 году в одной из деревень
открывалась земская школа, крестьяне, пишет он, «окружили меня
и просили объявить им, какое будет положено их ребятам жалованье
за посещение школы». В других местах, «и не очень малым числом»,
продолжает Лосев, крестьяне предъявляли ультиматум — «если не
будете кормить и одевать наших ребят, не будем пускать их в школу».774
Как это происходило и в Беломорской Карелии, олонецкие
карелы часто забирали детей из Школы недоучившимися — семьи
нуждались в их помощи. В результате до окончания школы «дотягивали»
совсем немногие учащиеся. Например, хорошо благоустроенную,
расположенную в новом помещении, оснащённую общежитием и
всеми необходимыми пособиями ребольскую школу ежегодно
заканчивали считанные выпускники. В 1911 году из 45 учащихся окончила
курс одна девочка, в 1912 году из 36 учащихся — один мальчик и одна
девочка, в 1913 году из 38 школьников закончили школу два
мальчика, в 1914 году из 44 — четыре мальчика и две девочки, а в 1915 году из
44 учащихся получили аттестаты лишь один мальчик и две девочки.
Хотя с 1910 года училище было преобразовано в двухклассное, второй
класс просуществовал недолго и вскоре был закрыт — учеников для
него не было. «Причина такого прискорбного явления, —
констатирует наблюдатель, — заключается в том, что ребольский крестьянин
пока пище умственной предпочитает пищу материальную...»775
Неудивительно, что уровень грамотности карельских детей
школьного возраста был весьма невысок и сильно отставал от грамотности
русских детей. Статистики по карельскому региону в целом не
существует, но даже показатели по отдельным волостям дают достаточно
ясную картину. Например, по данным учёта грамотности в 1909—1910
годах в Святозерской волости Петрозаводского уезда (которая,
кстати, была одной из самых «русифицированных» карельских волостей)
было около 26,6% грамотных детей школьного возраста (для
сравнения — в Сенногубской волости того же уезда, заселённой русскими,
детская грамотность достигала 67,2%).776 Минимальный процент
грамотности в Петрозаводском уезде в 1910 году приходился на
карельское население Сямозерской волости (10,75%), почти таким же был
773 Успенский П. Несколько слов об отношении крестьян к школе // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1910, №11, с. 20-21.
774Лосев С Следует ли изъять преподавание закона божия из программы начальной
школы? // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907, №22, с. 7.
775 Фаворитский И. К истории народного просвещения в Олонецкой губернии. Реболъское
училище Повенецкого уезда // Вестник Олонецкого губернского земства, 1915,№18,с. 17-19-
776Цифры приводятся по: Кучепатов ИХ. Национальный вопрос и школа..., с. 36.
ллл

уровень грамотности в населённой карелами Коткозерской волости
Олонецкого уезда (10,22%).777
Подводя итог сказанному о школьной политике в Российской
Карелии, следует констатировать, что, хотя школа и являлась одним из
наиболее действенных инструментов русификации карел и борьбы с
«панфинской пропагандой», прорыва на этом фронте в Олонецкой
губернии всё же не произошло. Несмотря на усилия губернских властей
и земства, приводившие к увеличению численности школ и
общежитий и росту числа учителей, знающих карельский язык, преодолеть
общее отчуждение карел от школы было сложно. Крестьяне зачастую не
имели экономической возможности учить своих детей, а, кроме того,
во многих случаях не имели и достаточной мотивации для этого. Не
способствовала успеху школьного дела в Карелии и двойственная
языковая политика, в которой на первый план выходил принцип
отчуждения детей от родного языка. В итоге число учащихся, а особенно —
число закончивших школы детей оставалось сравнительно невысоким,
а выученный в школе русский язык забывался. Процесс обрусения, на
который делали ставку губернские власти и школьная администрация,
если не пробуксовывал, то шёл крайне медленными темпами.
Важную часть деятельности олонецких борцов с «панфиннизмом»
составляла организация внешкольного образования в карельских
регионах. Учителя всех категорий школ, деятели Карельского
православного братства занимались организацией в деревнях лекций и
воскресных школ, созданием библиотек. Все эти мероприятия должны были
играть роль в приобщении карел к русскому слову, русской
письменности и внедрении русского культурного влияния. Например, один из
читателей новой библиотеки-читальни в деревне Вешкелица, которую
он сам назвал «одним из медвежьих уголков Олонии», так писал о
приносимой ею пользе: «Раньше, до возникновения библиотеки, бывшие
ученики местной школы теряли всякую связь с ней, а потому скоро
забывали читать и писать и даже говорить по-русски; теперь в каждый
праздничный день часто приходится видеть бывших учеников,
приходящих за книгами».778 Библиотеки открывались постоянно,779 как
самостоятельные, так и при школах, причём важнейшими «форпостами
777Тамже,с. 37.
778 Читатель. Село Вешкслицы, Петрозаводского уезда. Бесплатная
библиотека-читальня // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907, №15-16, с. 41.
тАльбова А. П. Работа земств Олонецкой губернии в деле внешкольного образования в
1912 году // Вестник Олонецкого губернского земства, 1913, №3, с. 6.
261

русскости» были признаны приграничные школы и их библиотеки,
которыми и земство, и братство занимались с особенной
пристальностью. Например, водном только 1910 году братство постановило
направить книги в библиотеки семи вновь открытых пограничных школ.780
В том же году земством были открыты библиотеки-читальни ещё в
семи сёлах Карелии, а в двух сёлах библиотеки были открыты при
попечительстве о народной трезвости.781
Сложнее обстояло дело с организацией народных чтений, ибо они
были рассчитаны на взрослое население, в массе своей не знавшее
русского языка. И хотя чтения систематически проходили в
различных карельских деревнях, успех их был весьма спорным. Один из
очевидцев так описывает лекцию, на которой он присутствовал.
«Народу собралось полная комната. Началось 'чтение-, если так можно
назвать постоянную смену картин на экране с однословным
объяснением их по-русски, которого почти никто не понял. В какие-нибудь
1/2 часа было показано три серии картин: к повести "Капитанская
дочка", из жизни Иисуса Христа и к басням Крылова. По окончании
показывания картин зрители расходились, видимо, довольные
картинами, но не чтением, которого и не было, и с уважением смотрели
на фонарь.»782
В губернских изданиях публиковались впечатления лекторов,
обескураженных реакцией карел на их лекции, например: «Однажды
веду я чтение с волшебным фонарём... Народу собралось много. [...]
Замечаю, что аудитория, развлекаясь картинами, [...] очень
невнимательна к лекции.» Уценив для себя, что слушатели не понимают ни
слова из того, что он говорит, лектор обратился к учителю-карелу с
просьбой, чтобы он дал пояснения на карельском, и — «точно кто
волшебной палочкой взмахнул, так аудитория сделалась
неузнаваема: сразу всё стихло, интерес и понимание повысились и даже сверх
всякого ожидания... При этом замечательно, что и знающие хорошо
780 Рапорты уездных исправников и полицмейстеров и переписка с ними по вопросу о
пресечении панфинских идей. - НА РК, ф. 1, on. I, д. 106/1, л. 153. Речь шла о школах в
приграничных сёлах Кемского и Повенецкого уездов - Минозере, Лужме, Ногеуксе, Челки-озере,
Соймогоре, Костомукше и Карбозере.
т Отчёт петрозаводского полицмейстера и отчёты уездных исправников о состоянии
уездов за 19Ю год. - HA PK, ф. 27, оп. 2, д. 26/407, л. 35. Библиотеки были открыты в сёлах
Туломозеро, Коткозеро, Важины, Мятусово, Пидьма; две библиотеки были открыты в Олон-
це. Читальни попечительства о народной трезвости были созданы в с. Ведлозеро Ведлозер-
ской волости и д. Кавайне Видлицкой волости. В 1911 году в деревню Муезеро Ребольской
волости была передана сумочная библиотека (О деятельности организации архангельских
карел.-HAPK, ф.1,оп. 1, д. 111/1, л. 14).
ш Слушатель. Сообщения из уездов. С. Сямозеро, Петрозаводского уезда // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1908, №16, с. 19.
262

русский язык охотнее слушали чтение [...] на корельском языке.»783
Эти наблюдения позволили автору статьи, учителю Гимольской
школы В. Трошину с некоторой снисходительностью констатировать:
«И что же поделать против естественной привязанности карела к
своему языку?» И задаться вопросом — не целесообразнее ли было бы
вести чтения «на туземном языке»?784 Того же мнения
придерживалось и Карельское православное братство, отмечавшее, что главный
фактор, «немало мешающий достижению преследующих при
устройстве чтений целей» — незнание основной частью взрослых карел
русского языка.785
Но специалистов, знавших «туземный язык», было совсем
недостаточно, да и не всегда их стремились задействовать на этом
поприще, слишком опасаясь «легализовать» карельский язык. Уже
цитированный нами наблюдатель сообщал о молодой учительнице-карелке,
которая в течение двух с лишним часов вела с крестьянами беседу о
вреде пьянства на карельском, вызвав их неподдельный восторг — к
ним в первый раз в стенах школы обращались на родном языке!
Впоследствии эта учительница была заменена лектором, почти не
знавшим карельский язык.7*6 Правда, «некоторые учителя и
учительницы переводили статьи на карельский язык и вели чтения
параллельно по-русски и по-карельски»,787 — но в массе своей чтения
продолжались по-русски, с соответствующим результатом —
слушатели с интересом разглядывали картинки, но не понимали ни слова
из лекции. Впрочем, даже в тех местах, где крестьяне знали русский,
чтения далеко не всегда вызывали интерес слушателей по причине
ограниченности круга их тем, часто малоинтересных для крестьян.
Тот же Трошин, проводивший чтения и в аудитории, знавшей
русский язык, констатировал: «Приходит мужичок. Дай зайду, благо не
один я... Придёт, почешется, похамкает, откровенно зевнёт и уйдёт,
оставляя всё слышанное тут же, не унося ничего с собой, ибо ничто
это для его жизни не годится».788
Тем не менее просветительская деятельность в карельских
регионах продолжалась, причём в самых различных формах — от
проведения бесед до школьных праздников со спектаклями, поставленными
усилиями учащихся, а также воскресных школ, призванных
распространять грамотность среди взрослого карельского населения. В ка-
783 Трошин В. Народные чтения (в Повенеиком уезде) // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1914, №23. с. 23.
7мТам же, с. 23-24.
785Рапорты уездных исправников и полицмейстеров... - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 106/1, л. 6-7.
186Слушатель. Сообщения из уездов..., с. 19.
7"7Там же, л. 8.
Трошин В. Народные чтения..., №21, с. 9.
263

честве примера можно назвать воскресную школу в деревне Кавайне
Олонецкого уезда, предназначенную для неграмотных и
малограмотных крестьян.789 Школа была создана по инициативе и на средства
Кавайнского образовательного общества в конце 1910 года. Это была
первая в Олонецком уезде школа для взрослых, и её учителя не имели
никакого опыта преподавания русской письменности неграмотным
и не знавшим русского языка взрослым «инородцам». У них имелись
некоторые пособия для русских воскресных школ, которые
совершенно не годились для школы с нерусскими учениками, поэтому в
работе им приходилось основываться только на своём опыте
школьной деятельности и экспериментировать.
Результаты оказались скромными. Из 47 учеников, начинавших
обучение в 1910 году, уже в 1911 году выбыло 26, главным образом
«из-за неуверенности в своих силах», то есть из-за убеждённости, что
им не удастся преодолеть двойную нагрузку: выучить русский язык, да
ещё и обучиться русской грамоте. Кроме того, играла роль
загруженность крестьян (а их было среди учащихся подавляющее
большинство — 45 человек) своими делами. Организаторы школы вынуждены
были констатировать: «Самым существенным тормозом делу
обучения надо признать незнание русского языка большинством
учащихся и неимение у некоторых из них свободного времени...»790 Тем не
менее преподаватели не стремились использовать родной язык
учащихся хотя бы для облегчения «погружения» в русский язык (как это
практиковалось в школах), — а может быть, и не могли этого сделать
из-за его незнания. Так или иначе, исключение карельского языка из
процесса обучения отпугнуло от школы более половины учеников и
вновь — в который уже раз! — оказалось тормозом в русификацион-
ной деятельности среди карел.
Подводя итог всему, сказанному нами о борьбе с «панфинниз-
мом» в области образования и просветительства, следует отметить, что
усилия местных властей в этой сфере были значительными.
Школьная сеть в карельских регионах неуклонно расширялась, качество
школ (особенно в Олонецкой Карелии) повышалось, создавались
приюты-общежития. В Олонецкой губернии помимо этого
развивалась и внешкольная просветительная деятельность. И всё же, хотя
местные власти реализовали почти все свои возможности в этой
области, целый ряд обстоятельств не давал школе вести массированную
русификационную работу. Эти обстоятельства нами уже назывались —
экономическая отсталость карельских регионов и бедность населения,
недостаточное знание «просветителями» карельского языка и боязнь
™v06 этом опыте см.: Отчёт по воскресной школе Кавайнского образовательного общества за
1910-11 учебный год// Вестник Олонецкого губернского земства, 1912, №6, с. 2-5; №7, с. 7-9.
790Тамже,Ж7,с. 8.
264

его массированного использования, а также хозяйственное и
культурное тяготение ряда карельских регионов к Финляндии. Результат был
налицо — школы не были заполнены, до окончания школьного курса
доходили лишь немногие дети, и даже те, кто одолевал курс русской
грамоты, через несколько лет после школы, находясь в отрывемэт
российских регионов, начинали его забывать. Слабость хозяйственных
связей большинства карельских регионов с российскими центрами, их
оторванность от метрополии сводили на нет и мотивацию крестьян к
обучению детей русскому языку — применения этому знанию они всё
равно не находили.
5. Попытки улучшения экономической
и гуманитарной ситуации в карельских районах
Как бы серьёзно ни относились к просветительской и школьной
деятельности борцы с «панфиннизмом», они понимали, что без
экономического подъёма региона и переориентации его на российские
центры существенных сдвигов ожидать не приходится. Конечно,
мотором всего экономического развития должно было стать улучшение
дородной ситуации, а этого как раз добиться не удавалось. Но всё
же активная работа земства Олонецкой губернии «на местах» давала
определённые результаты — усилилась агрономическая служба, стали\
распространяться сельскохозяйственные знания, получили большее у
чем прежде распространение усовершенствованные
сельскохозяйственные орудия.791
Особое внимание земство, учитывая опыт Финляндии,
уделяло молочно-маслодельческому хозяйству. «По характеру почвы,
по климату и по обилию торфяных болот, — отмечалось в
земском периодическом издании, — Повенецкий уезд близко
подходит к соседней Финляндии, где маслоделие так сильно развито.
Это уже само по себе доказывает, что в Повенецком уезде должно
первенствовать болотное хозяйство и культура кормовых трав.»792
В другой статье писалось: «Крестьяне нашей губернии не должны
заниматься хлебопашеством в широких размерах, а им необходи-
791 Например, в 1914 году в Олонецком уезде существовало четыре пункта проката
сельскохозяйственных орудий и машин - в г. Олонце и деревнях Важины, Ведлозеро и Погран-
кондуши, готовились к открытию аналогичные пункты в д. Коткозеро и Туломозеро (все
поселения карельские). (См. Олонецкое уездное земское собрание // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1914, №1, с. 25.)
тГагман А Проект премирования образцовых крестьянских хозяйств // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1911, №9, с. 29.
265

мо обратить главное внимание на кормодобывание, скотоводство
и молочное хозяйство. Все эти отрасли сельского хозяйства
кормят соседние с нами финляндские губернии, в особенности Ку-
опиоскую.»793
Постепенно земство добивалось некоторых успехов в этой
области. «Вестник Олонецкого губернского земства» писал в 1910
году: «Молочное хозяйство в Повенецком уезде в настоящее
время достигло размеров обращающих на себя внимание. Так уже
осенью 1909 года в уезде работало 50 сепараторов, которыми в том
году выработано 300 пудов масла на сумму 4200 руб.»794 Земство
открывало пункты маслоделия, где под руководством агронома и
мастера-маслодела делалось масло, и, писали наблюдатели, «дело
это с каждым годом заметно развивается».795 Однако качество
масла сильно хромало, что отражалось на его цене и рентабельности
всего дела. Для исправления ситуации земство организовывало
курсы по молочному хозяйству, маслоделию и скотоводству, на
которых по нескольку молодых крестьянок обучалось
изготовлению качественного масла. Кроме того, земское издание
систематически публиковало подробные инструкции по развитию
молочного животноводства.
Помимо модернизации технологии обработки молока и
приобретения сепараторов проводилась работа по улучшению пород
скота. Распространённой практикой стало приобретение в
Финляндии быков-производителей. В отчёте петрозаводского уездного
управника за 1910 год, например, говорится: «В целях улучшения
местного скота, с пособием от казны, уездным земством
приобретены производители восточно-финской породы, которые для
бесплатного пользования находятся в с. Ильинском Рыпушкальской
волости, Видлицах Видлицкой волости, в с. Крошнозере Ведлозер-
ской волости и в г. Олонце»796 (все указанные поселения были
карельскими). Крестьяне перенимали финляндский опыт и в области
улучшения кормовой базы животноводства, расширялась
практика осушения болот и спуска озёр, причём значительную роль здесь
играли деньги, вырученные крестьянами за продажу леса («лесные
капиталы»). Например, осушались болота в Поросозерской, Мян-
дусельгской и Богоявленской волостях Повенецкого уезда,797 про-
7УЗГ.Г.Г. К вопросу о колонизации Олонецкой губернии // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1915, №1,с. 6.
79*Вебер К Первые шестинедельные курсы по молочному хозяйству, маслоделию и
скотоводству, при Повенешой ферме // Вестник Олонецкого губернского земства, 1910, №12, с. 25.
795Отчёт петрозаводского полицмейстера... - НА PK, ф. 27, оп. 2, д. 26/407, л. 32об.
79бТамже,л. 32-32об.
797 О деятельности организации Архангельских карел. - НА PK, ф. 1, оп. 1, д. 111 /1, л. 16.
266

изводился спуск озёр в деревнях Ребольской волости, что позволило
крестьянам накашивать во много раз больше сена чем раньше.798
После революции 1905—07 годов на Российском Севере появился и
стал расширяться ещё один элемент экономической модернизации —
кооперативное движение. Основной его формой были
потребительские кооперативы— первый появился в Петрозаводске в 1906 году, а
к 1913 году в губернии функционировало уже 100 кооперативов— 52
потребительных общества, 25 кредитных и ссудо-сберегательных
товариществ и 23 сельскохозяйственных общества.799 Поначалу в год
открывались единицы кооперативных учреждений, но приблизительно
с 1908—1909 годах их число начало быстро увеличиваться. По
инициативе крестьян кооперативы создавались, часто с помощью земства,
и в карельских деревнях, — как правило как форма противостояния
демпинговой политике местных торговцев-монополистов. Так
возникла, например, в 1911 году лавка общества потребителей в Паданах,
в 1913 году в с. Ведлозеро, а в годы войны, в противовес спекуляции
торговцев, в деревнях Мяндусельга, Корзик-озеро, Большая сельга и
Тарас-озеро.800
Однако, несмотря на все усилия и земства, и самих крестьян
экономического прорыва в Олонецкой губернии не происходило, и
виной этому была не только слабость транспортной сети. Развитие
крестьянских хозяйств сдерживали и общинные отношения, которые
не давали крестьянам развивать кормовую базу для молочного
животноводства. Об этом писал, например, в своём отчёте в 1911 году вновь
заступивший на пост губернатор Олонецкой губернии Н.Д. Грязев.
Он отмечал, что, хотя для развития животноводства было бы
необходимо увеличить площади крестьянских лугов и их качество,
крестьяне этого не делают, ибо этому мешает общинный характер
хозяйства. «...При общинном хозяйстве изменить традиционное трёхполье
невозможно, — сетует губернатор, — столь же трудно уговорить
крестьян улучшить или расчистить новые покосы, так как не на свою
собственную, а на общинную землю, которую в любой момент мир
может отнять, они не хотят затрачивать ни труда, ни денег...»801
Однако если Олонецкая Карелия демонстрировала хоть
медленное, но движение вперёд, то Беломорская Карелия находилась в со-
798 Вестник Олонецкого губернского земства писал, например: «Крестьяне деревни Кол-
вас-озера на часть лесного капитала произвели спуск уровня озера, благодаря чему
получились хорошие места для полей и сенокоса. Крестьянин д. Лужмы Григорьев с некоторыми
однодерсвцами по личной инициативе и собственными силами спустил одно лесное озеро,
где теперь накашивается до 200 возов сена.» {Фесвитяншов С.М....Л с. 12.
7V9Вестник Олонецкого губернского земства, 1913, №20. с. 1-2.
тТт же, 1912, №13, с. 8; Там же, 1912, №14, с. 19; Там же, 1916, №6, с. 16.
801 Всеподданнейший отчёт Олонецкого губернатора за 1911-й год. - НА РК, ф. 1, оп. 66,
Д- 1/14, л. 2об.,3.
267

стоянии полной стагнации. Здесь не создавалось ни пунктов проката
инвентаря, ни показательных полей и огородов, ни случных
пунктов. В 1910 году на весь Кемский уезд (включавший в себя и Русское
Поморье) был лишь один ветеринарный врач, что в реальности, при
ужасающих путях сообщения в карельских районах, означало, что
карелы почти поголовно оставались без ветеринарной службы. Не было
в Карелии и ветеринарного фельдшера. Местный чиновник в своей
статье от 1910 года констатировал: «При отсутствии в Кемском уезде
промышленности и некультурности населения, общественная
инициатива, в виде кооперативных учреждений, разного рода артелей,
устройства общественных лавок и т.п., среди населения совершенно
отсутствует. »ш
Итак, неповоротливая, устаревшая система поземельных
отношений, бездорожье, агрономическая неподготовленность населения,
отсутствие у него начальных капиталов и просто инертность сильно
тормозили сельскохозяйственное развитие Российской Карелии, не
давали борцам с «панфиннизмом» вытащить карел из
экономической отсталости, переориентировать на общероссийскую экономику.
Более того, на фоне беспомощности метрополии, её неумения
исправить положение в стране и регионе всё привлекательнее выглядел
близкий финский опыт, к которому всё чаще прибегали крестьяне.
Конечно, были и исключения, и губернские органы время от
времени рассказывали о преуспевающих хозяйствах или — как это было в
случае с Реболами — целой волостью, вырвавшейся вперёд
благодаря кооперации с соседними финскими регионами. Но исключения
только подтверждали правило. Земское издание с сомнением
отмечало: «имеющиеся благие результаты в лице народившихся единиц
передовых хозяйств, может быть, носят случайный характер.»1503
Как уже неоднократно отмечалось, гуманитарные ситуации в
карельских регионах Архангельской и Олонеикой губерний сильно
отличались друг от друга (см. глава 2, раздел 3). Это отличие в
описываемый нами период только углублялось — если олонецкое земство,
воодушевлённое пафосом «борьбы с панфиннизмом», направляло
значительные усилия именно на карельские регионы, то
архангельские власти, на руках которых была крупнейшая в стране и
многонациональная губерния с «букетом» проблем, по-прежнему могли уде-
802 Ульяновский В. Карелия и Поморье..., с. 7.
803 Сельский М. О положении агрономической работы в местном крестьянском хозяйстве //
Вестник Олонецкого губернского земства, 1914, №13, с. 12-13.
268

лять карельскому региону лишь малую толику своего внимания. Это
особенно отражалось на состоянии здравоохранения в карельских
районах— если олонецкое земство постоянно увеличивало число
больниц и фельдшерских пунктов, то власти Кемского уезда
практически топтались на месте.
Уже в начале XX века обеспеченность карельских регионов
Олонецкой губернии врачебным и фельдшерским персоналом и
больничными местами была сравнительно высокой. В 1907 году на все
населённые карелами селения, в которых проживало почти 65 тысяч
человек, приходилось семь врачей, 26 фельдшеров и 19 повивальных
бабок — приблизительно по одной на волость. В этих регионах было
три больницы (не считая городской Петрозаводской) и несколько
приёмных пунктов, в общей сложности больничных коек
числилось 69.804 За три года эти показатели несколько выросли —
количество врачей достигло девяти,805 фельдшерских пунктов стало 29, а
повивальных бабок 20. Увеличилось и число стационарных больничных
мест — их стало 84.т
Если сопоставить эти цифры с общими показателями по
Европейской России, можно заметить, что по обеспеченности врачами
регион несколько отставал (в 1912 году в Европейской России на 10
тысяч человек приходилось 1,5 врача,807 а в Олонецкой Карелии в
1910 году — менее 1,25), но по количеству фельдшеров с лихвой
опережал общие показатели по Европейской России (общие показатели
составляли 1,8 фельдшеров на 10 тысяч человек, а в Олонецкой
Карелии было более четырёх фельдшеров на то же число жителей).
Также число повивальных бабок в Олонецкой Карелии (почти три на 10
тысяч жителей), было в процентном отношении больше, чем по всей
Европейской России (1,7 на 10 тысяч).
Как видим, Олонецкая Карелия с точки зрения медицинского
обслуживания выглядела на общем фоне вполне благополучно,
именно поэтому земство, очевидно, и не видело необходимости резко
активизировать свою деятельность в этой сфере. Тем не менее, для
наиболее близких к Финляндии и находившихся с ней в тесном вза-
ш Подсчитано по: Памятная книжка Олонецкой губернии на 1907 год. Петрозаводск, 1907,
с.208-212.
805 В конце 1907 года губернское земство ассигновало Повенецкому и Олонецкому
уездным земствам соответственно 2 500 и 2 000 рублей на приглашение врачей в с. Реболы и
с. Ведлозеро. До этого там находились фельдшерские пункты, сфера деятельности которых
распространялась и на приграничные районы Финляндии (Олонецкие губернские ведомости,
1907, №277, с. 2).
** Подсчитано по: Памятлая книжка Олонецкой губернии на 1910 год. Петрозаводск, 1910,
с. 142-145, 147-150.
807 Здесь и далее данные по Европейской России приводятся по: Россия 1913 год. Статис-
тико-документальный справочник. СПб., 1995, с. 322.
269

имодействии регионов делалось исключение — например, в январе
1908 года в Реболах в торжественной обстановке, в ходе съезда
членов Карельского братства и при участии самых высокопоставленных
лиц (архиепископа Сергия, олонецкого губернатора и других) был
открыт новый врачебный пункт. Ребольцев оповестили также, что у
них будет построена и больница (до этого больница находилась в 200
верстах от Ребол).808 Однако в целом ситуация в Олонецкой Карелии
менялась очень постепенно — причём с течением времени какие-то
показатели могли даже незначительно ухудшаться. Особенно это
касается периода войны, когда многие губернские деятели, в том числе
и медицинские работники были мобилизованы.
Конечно, относительно благополучная ситуация с медициной в
Олонецкой Карелии была несопоставима с положением Беломорской
Карелии. Несмотря на декларации борцов с «панфиннизмом» и
планы губернского начальства уровень здравоохранения в регионе
оставался удручающим. В 1907 году здесь при численности населения в 28
тысяч человек не было ни одного врача, и всю Беломорскую Карелию
обслуживали лишь три фельдшера и две повивальные бабки.809 К 1914
году мало что изменилось- фельдшеров было по-прежнему три,
вместо одной повивальной бабки появилась фельдшерица-акушерка.
В Ухте правда была открыта вакансия врача — но она годами
оставалась незаполненной.810 При таких условиях, констатировали деятели
Карельского братства, «масса карельских селений, разбросанных на
громадной территории края, остаётся почти без всякой медицинской
помощи.»8"
Кроме того, во всей Архангельской губернии остро не хватало
лекарств — до 1905 года крестьяне из мирских сумм финансировали
их приобретение, но потом перестали. Между тем те медикаменты,
которыми обеспечивались фельдшерские и врачебные пункты были
рассчитаны лишь на ограниченное число больных и никак не
учитывали ситуации эпидемий, которые всё чаще стали распространяться
в губернии.812 Стремясь хоть немного поправить положение,
Карельское братство из своих средств финансировало приобретение аптечек
для карельских деревень.
808 Чуков И. Съезд членов Православного карельского братства в с. Реболах Повенецкого
уезда // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №16, с. 2.
809 Памятная книжка Архангельской губернии на 1907 год. Архангельск, 1907, с. 56-57.
Фельдшеры располагались в Маслозере, Кестеньге и Ухте, а повивальные бабки - в Юшко-
зере и Кестеньге.
8,0Памятная книжка Архангельской губернии на 1914 год. Архангельск, 1914, с. 13.
811 Отчёт Архангельского православного беломорско-карельского братства за 1911/12 г. -
ГА АО, ф. 1025, оп. 7, д. 81, л. 8, 8об.
8,2 О деньгах на содержание медицинского фельдшера и фельдшерского пункта в Масло-
зерской волости, 1908-09. - HA PK, ф. 176, оп. Г, д. 39/711, л. 21 об., 22.
270

***
Подводя итог сказанному в этой главе, мы должны констатировать,
что массированного наступления на «карельском фронте» у борцов
с «панфиннизмома-н^-получалось. Несмотря на активные действия
властей (в особенности губернаторов Н.В. Протасьева и И.В. Сос-
новского), олонецкого земства и школьной дирекции Архангельской
губернии, повернуть Карелию, а особенно её приграничные районы
«лицом к России» не удавалось. Главной проблемой был острый
недостаток финансирования тех проектов, которые местная власть не
могла осуществить своими силами. Россия была огромной империей-,
экономически и социально отстававшей не только от западных
соседей, но и от входившей в её состав Финляндии, при этом напрягавшей
все силы в подготовке к грядущей войне и раздираемой социальными
и национальными противоречиями. В общероссийских масштабах,
на фоне многочисленных и глубоких проблем «карельский вопрос»
jie казался значительным. Поэтому даже поддержанные самим
Столыпиным финансовые заявки оказались отвергнутыми
министерством финансов как маловажные.
Кроме того, местные власти не были склонны развивать
экономическую интеграцию карельских районов и Восточной Финляндии, хотя
этот проект мог бы немало содействовать развитию приграничных
карельских регионов. Сверхзадача всей «противопанфинской» политики
заключалась в том, чтобы отторгнуть карел от Финляндии, свести как
экономические, так и любые другие трансграничные контакты к
минимуму. Если бы было возможно, местные власти наглухо закрыли бы
границу с тем, чтобы не допустить финского влияния на карел. При
этом сводились к минимуму возможности ускорить развитие самих
карельских регионов, ибо Россия не смогла сыграть для них роль
экономического контрагента, а Финляндия искусственно лишалась такой
возможности. Так экономические интересы «малого» народа
приносились в жертву имперским амбициям, за «единость и неделимость»
империи приходилось платить отставанием и замедленными темпами
модернизации. Это отражало общероссийские тенденции. Как отме-^
чает исследовавшая вопрос «цены империи» Е. Правилова, ко второй1
половине ХТХ века произошла резкая политизация дискурса «цены
империи» «Соображения эффективности и полезности, — пишет
исследовательница, — отошли на второй план, уступив место
национальным и политическим императивам.»813 За русификационные проекты
империи власти были готовы платить какую угодно цену.
ш Правшова Е. Финансы империи. Деньги и власть в политике России на национальных
окраинах, 1801-1917. М., 2006, с. 298.
271

Ещё одной существенной проблемой в деятельности борцов с
национальной мобилизацией карел и усилением в регионе
финского влияния стала противоречивость стратегии властей в языковом
вопросе. Как и в деятельности Карельского православного братства,
никакой единой линии в отношении к карельскому (не говоря уже о
финском) языку в работе с карелами не было. С одной стороны,
признавалась необходимость использования в школах и внешкольной
просветительской деятельности карельского языка, но с другой
стороны он признавался лишь как временное средство на пути к
русификации карел. В итоге в языковом вопросе царили разброд и шатания,
результатом чего стал весьма скромный результат просветительных
мероприятий власти. Не желая или боясь говорить с карелами на их
языке, отрывая карельскую школу от почвы родного языка
российские власти сводили к минимуму возможности прямого контакта и
воздействия на умы и души карел. Не удивительно, что такая
политика в худшем случае усугубляла отчуждение между метрополией и
окраиной, а в лучшем — лишь позволяла сохранять «статус-кво»,
никак не обеспечивая русскую культурную интервенцию в карельские
регионы.
В целом приходится признать, что в распоряжении имперской
власти не оставалось сколько-нибудь действенных мер для
«перетягивания» карел на свою сторону. Переломить ситуацию могла бы
только быстрая экономическая модернизация региона, которая дала
бы возможность предложить карелам более привлекательную
экономическую модель, включить их в динамично развивающееся
общество. В начале XX века у империи не хватало на это сил, — и это
касается отнюдь не только карельских регионов. К аналогичным выводам
приходят и исследователи других «инородческих» окрайН, страны.
Например, Алексей Миллер, анаЗгижревавЩий русификационные
усилия империи на Украине, отмечает, что эти усилия не дали
никаких существенных результатов. «Арсенал средств, которыми
российское правительство могло воспользоваться в XIX веке .для
русификации украинцев, — пишет исследователь, — был ограничен из-за
общей отсталости страны, запаздывания модернизационных
процессов и неэффективности административной системы.» В качестве
причин неудач Миллер называет и непоследовательность российской
политики и отсутствие единства в правящих кругах и общественном
мнении, и отторжение граждан России от предлагаемой им модели
социально-политического устройства государства.814 Всё сказанное
можно в полной мере отнести и к карельским сюжетам.
*1ЛМи.1лерЛ. Россия и русификация Украины в XIX веке // Россия Украина: история
взаимоотношений. Отв. ред. А.И. Миллер, В.Ф. Репринцев, Б.Н. Флоря. М., 1997, с. 1£3.
272

Глава б
«Тащить и не пущать». Борьба за
карел силовыми методами
1. Искоренение «панфинской пропаганды»
в Российской Карелии
В «борьбе за карел» империя, как уже говорилось,
задействовала практически весь доступный ей арсенал
средств — экономическое и культурное противодействие
финскому влиянию, православное внедрение,
школьное и внешкольное просвещение. Ширились баталии на
идеологическом фронте, «поход» против «панфиннис-
тов» получил могучее подкрепление на страницах
националистической прессы, была выношена и
тиражирована идея о «прорусскости» карел. Подробно описывая
в предыдущих главах массированное наступление «на
карельском фронте», мы, тем не менее, неоднократно
отмечали незначительную эффективность большей
части приведенных здесь методов — усилия «борцов с пан-
финнизмом» давали несоразмеримо малый результат.
Однако в распоряжении имперской власти существовал
ещё один испытанный путь борьбы с проявлениями
национальной мобилизации — административно-силовой.
Если «переиграть» финнов на гуманитарном и
экономическом поле было сложно, то гораздо легче было физи-i
чески прекратить доступ «ланфинских» идей и их носи-|
телей в Российскую Карелию. ^
На первой стадии конфликта российские власти
рассчитывали на то, что деятельность Союза беломорских
карел и лютеранской миссии можно будет с лёгкостью
«свернуть» на территории самой Финляндии, а
агитаторов достаточно просто не пустить в Россию, не давая им
разрешения на въезд. Однако, как мы уже показали (см.
гл. 5, раздел 1), даже финляндский генерал-губернатор!
в первые послереволюционные годы не был в
состоянии действовать вопреки финским законам и запретить
Союз. Оказалось невозможным и запрещать
потенциальным агитаторам въезд в Россию. В Финляндии дейс-
273

твовало Высочайшее постановление о порядке выдачи финляндским
уроженцам видов на жительство в Империи, согласно которому при
поездке на срок до месяца в соседние с Финляндией уезды России
паспорта не требовались.815 В других случаях отказ финляндцам во
въезде в Россию необходимо было серьёзно мотивировать, и если
затребовавшие вид на жительство не преступали закон, отказать им в
праве на въезд было невозможно.
Постепенно российским властям становилось ясно, что финские
губернаторы и даже генерал-губернатор Великого княжества не окажут
им помощи и рассчитывать нужно только на свои силы. Это осознали
и в Министерстве внутренних дел — товарищ министра А.А.
Макаров сообщал олонецкому губернатору, что признаёт целесообразным,
«чтобы местные власти своевременно входили с соответствующими
представлениями о высылке из пределов [своих] губерний тех лиц,
которые будут изобличены в панфинской агитации».816 В результате
российские власти «на местах» начали сами прибегать к
запретительным и силовым методам в борьбе с «панфиннизмом».
Значительную активность в «карельском вопросе» проявил
олонецкий губернатор Н.В. Протасьев. С начала 1907 года его
энергичная деятельность по пресечению «панфинской пропаганды»
приняла систематический характер. Вначале светские власти, как
и православная церковь, были встревожены по преимуществу
деятельностью финского евангелического общества,
призывавшего нести в Российскую Карелию «свет истинного христианства» и
создавшего с этой целью специальный миссионерский фонд.
Опасаясь появления проповедников-лютеран в карельских районах
своей губернии, Протасьев 13 февраля разослал секретные письма
исправникам тех уездов, где проживали карелы (Петрозаводский,
Повенецкий и Олонецкий), с указанием установить наблюдение за
книгоношами, и «если среди них будут обнаружены финляндские
уроженцы, то не дозволять им в пределах вверенного [...] уезда как
разносной книжной торговли, так и бесплатную раздачу книг
Священного писания...»817 Через несколько дней Протасьев просит тех
же исправников дать ему сведения о деятельности на их территории
Союза Архангельских карел,818 информация о котором была им
получена из Департамента полиции.
81 Ссылка на Высочайшее постановление от 5/18 июня 1903 г. содержится в письме куопи-
осского губернатора Э.В. Стениуса Н.В. Протасьеву. См. дело «О деятельности организации
"Союза Архангельских карел"» - НА PK, ф. 1, оп. 1, д. 102/1, л. 127об.
8,6Тамже,л. 167об., 168.
8,7 О деятельности организации «Союза Архангельских карел»... НА -PK, ф. К оп. 1,
д. 102/1, л. 5.
т О деятельности организации «Союза Архангельских карел»... - НА PK, ф. 1. оп. 1. д. 102/1, л. 12.
274

С этих губернаторских распоряжений в карельских районах
началась тотальная слежка за финскими агитаторами и
проповедниками, — хотя вначале, когда уездные и губернские власти ещё не
освоились с новой ситуацией, они ограничивались лишь фиксацией
деятельности «панфиннистов» и наказанием их российских
помощников. Например, в феврале 1907 года в поле зрения властей попала
группа проповедников в составе лектора Сортавальской
учительской семинарии, члена Сердобольского евангельского общества
Бруно Бокстрёма, Микко (Михаила) Оллонена и их переводчика.
Маршрут их поездки, все контакты и действия тщательнейшим
образом отслеживались и впоследствии даже стали «достоянием
гласности», будучи опубликованы в различных газетах. Финские
проповедники, как докладывали уездные исправники, передвигались
по карельским регионам, останавливаясь в домах местных
жителей, проводя молитвенные собрания, расспрашивая крестьян об их
экономическом положении и даже раздавая деньги некоторым из
беднейших крестьян.819 Раздавать или продавать книги и брошюры
им было запрещено губернатором, несмотря на рекомендательное
письмо от члена Государственного Совета графа К.К. Палена/20 —
это было сделано по совету епископа Мисаила, который опасался,
что под видом распространения книг будет проводиться
лютеранская пропаганда. Запрещение, правда, немного запоздало, и часть
богослужебной литературы и просветительских брошюр были
розданы (позже сам Бокстрём сообщал в газетах, что из-за
плохого знания олончанами финского языка он не смог распространить
8,9 Рапорты петрозаводского и повенецкого уездных исправников, а также переписка
олонецкого губернатора с епископом дают возможность составить точный маршрут группы
евангелистов-проповедников и восстановить их деятельность чуть ли не по дням. Они
начали путешествие с Петрозаводска, где пробыли с 10 по 13 февраля, а потом, передвигаясь на
собственных двух лошадях, направились в с. Соломенное. В Петрозаводске в лютеранской
кирке раздавали с разрешения пастора Нудди брошюры, а жили на квартире домовладельца
Маркова. Из Соломенного евангелисты направились в д. Шую, Западню и Спасопреобра-
женскую, где раздавали учащимся брошюры и книги на финском языке, потом в д. Малое
Вороново Спасопреображенской волости в доме крестьянки П.Т. Алёшиной собрали народ
на молитву и раздавали Евангелия. 15 февраля прибыли в д. Сопоху, потом в Лычный
остров, Белую Гору и Святнаволак Повенецкого уезда. С 22 февраля миссионеры
действовали на территории Кемского уезда Архангельской губернии, где посетили Мяндусельгскую,
Богоявленскую и Ругозерскую волости и село Ухта. (О деятельности организации «Союза
Архангельских карел»... - НА PK, ф. 1, оп. 1, д. 102/1, л. 19. 19об.. 24. 24об., 44-45.).
820 Граф Константин Константинович Пален дал рекомендательное письмо по просьбе
своего шурина барона Павла Николаи, который был на протяжении многих лет близким
другом и сотрудником Бокстрёма по внутренней миссии, они вместе проповедовали в
российских тюрьмах, в студенческой среде (см. об этом: Merikoski Kfaarlo]. Taistelua
Karjalasta..., с. 136; О деятельности организации «Союза Архангельских карел»... - НА PK, ф. I,
оп. 1,д. 102/1, л. 2).
275

большого количества книг — было роздано всего пять экземпляров
Библии и ещё пять — Нового завета).821
Начало 1907 года было, используя определение, введённое Анной
Ахматовой намного позже и по другому поводу, временем ещё
вполне «вегетерианским» по отношению к «панфинской пропаганде».
Силовыми методами пользовались пока робко и неохотно — и
именно поэтому группа активистов Евангелического общества,
объехавшая многие приграничные уезды Российской Карелии, никак не
пострадала и спокойно вернулась домой, когда её программа
оказалась исчерпанной. Сам Бокстрём, руководитель группы, высказывал
своё удовлетворение контактами с местными властями. Он писал в
газете: «Я очень признателен и благодарен за то, что со стороны
административной губернской власти препятствий в моей поездке
никаких не чинилось, напротив, если в иных местах мне приходилось
иметь дело с местными властями, то обращение со мной со стороны
последних было самое вежливое».822 Пострадали лишь — и то
незначительно — российские жители, оказывавшие помощь финнам или
просто дававшие им на время приют.823
Знаменательно, что эта поездка миссионеров вызвала
оживлённую дискуссию в правой прессе, причём объектом нападок и
обвинений националистов стали ни в чём не повинные олонецкий и
архангельский губернаторы, которые, по словам корреспондента «Нового
времени», разрешили «совершенно свободно ездить господину Бокс-
трёму по вверенным им губерниям и даже вероятно снабжают
предписаниями «о содействии» местной полиции».824 Олонецкий
губернатор Протасьев, сам националист и рьяный борец с «панфиннизмом»,
был крайне удручён незаслуженной критикой и выступил в «Новом
времени» с оправданиями — он сообщал, что не имел законных
оснований к задержанию миссионеров, паспорта которых были в полном
порядке, а в свидетельстве на право распространения книг им было
отказано. Протасьев признался также, что миссионеры постоянно
находились под неусыпным наблюдением полиции.825
Но это была последняя экспедиция финских миссионеров,
завершившаяся столь идиллически. Во всех населённых пунктах
Российской Карелии появились объявления о запрещении всякой
политической пропаганды, и уже в августе того же года из Российской
821 Объяснение лектора Сердобольской учительской семинарии Бокстрёма // Финляндская
газета, 8.7. 1907, с. 4.
822Там же.
823 Например, домовладелец Марков, у которого проповедники останавливались в
Петрозаводске, вынужден был заплатить за недоставление о них сведений полиции двухрублёвый
штраф, а пастор Нудди получил предупреждение за распространение лютеранских брошюр.
824 Поход на Русскую Карелию // Новое время, 1907, №11179, с. 4.
825 Протасьев И. Письмо в редакцию // Новое время, 1907, №11186, с. 13.
276

Карелии были высланы, а перед этим арестованы проповедники Ка-
арло Валесма и Пекка Лапу Миссионеры выехали в начале июня из
Каяни и благополучно достигли Ухты, но здесь они были задержаны и
отправлены обратно, при этом им было запрещено проповедовать
карелам. Пока проповедники двигались по Карелии, власти, очевидно,
изменили своё решение, и на пути из Кондоки их ещё раз арестовали
и отправили в Кемь — главный город уезда. Более 14 миль
арестованным пришлось пройти пешком, а 30 миль они проплыли на лодке. Из
Кеми их препроводили на железнодорожную станцию с приказанием
вернуться в Финляндию.826
С этих пор всех финских^евангелистов-миссионеров,
рисковавших направиться в Российскую Карелию, постигала та же участь.
Первого января 1909 года из Ребол были высланы уже знакомый нам
учитель Пекка Латту и ученик методистской семинарии Аксели Пуха-
кайнен,*27 в июле 1909 года из села Лужма Ребольской волости был
выслан проповедник Пекка Кериёйнен,828 а в августе того же года —
Григорий Лаппалайнен.829 Всего с февраля 1907 года по август 1909
года из Олонецкой губернии было выслано 18 финских
проповедников. *30 Наиболее тяжело пришлось миссионерке Лидии Вегелиус и её
спутникам — Пекке Латту, Аксели Пухакайнену и Импи Урпелайнен.
Они были арестованы и вынуждены под стражей проделать 300 вёрст
пешком до Архангельска, а там их заключили в тюрьму.831
Тем из проповедников, кто был замечен в повторном появлении
в Российской Карелии, воспрещалось несколько лет появляться в
приграничных российских районах. Например, неоднократно
упомянутый Пекка Латту вместе с Аксели Пухакайненом были
вторично высланы из Олонецкой губернии в начале 1909 года, потом — в
сентябре 1909 года из Кемского уезда Архангельской губернии,832 —
и в результате стал и здесь персонами «нон грата». В феврале 1910
"*См. об этом: Финляндская газета, 18.8.1907, с. 3.
827О деятельности организации... - НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 102/2, л. 199.
828Тамже,л.237,237об.
82*Там же, л. 246-288.
*w Там же, л. 268, 261-272.
831 См. об этом: Московские ведомости, 17.9.1909, с. 3, или: Yhä uusia vangitsemisia Venäjän
Karjalassa.// Laatokka, 1909, №102, с 3. О судьбе арестованных наводил справки по
ходатайству выборгского инспектора народных училищ выборгский губернатор фон Троиль, но
ему не удалось смягчить их судьбу до рассмотрения их дела департаментом полиции (см.
об этом: Opettajatar Vegeliuksen vangitseminen //Työ. 1909, №208, с. 2, или: Окраины России,
1909, №35 -36, с. 520, или: Новое время, 1909, №12024, с. 4).
832 Подаренные Латту и Пухакайненом книги были у крестьян конфискованы, а сами
миссионеры, как не имеющие разрешения на проповедничество, были высланы в Финляндию
под наблюдением полицейского урядника (О деятельности организации... НА РК, ф. I,
оп. 1,д. 102/2, л. 199, 199об.).
277

года Департамент полиции сообщал олонецкому губернатору, что
группа финляндских уроженцев в составе Пекки Латту, Акселя
Пухакайнена, Импи Урпелайнен, Лидии Вегелиус и Хейкки Карла
Риссанена изобличена в «протестантско-сектантской
пропаганде среди православных карел Кемского уезда» и, постановлением
МВД, лишается права жительства в Санкт-Петербургской,
Архангельской и Олонецкой губерниях сроком на пять лет.833 К этому
времени уже и сами проповедники, наученные горьким опытом
предшественников, не решались рисковать. Например, когда в
марте 1910 года двое миссионеров, появившихся в деревне Ми-
нозеро, расположенной в трёх километрах от границы, услышали
от местных крестьян, что «за проповедь здесь может последовать
арест, как в 1909 году», они изменили свои планы и вернулись
обратно в Финляндию.834
Жёсткое преследование финляндских
миссионеров-проповедников вызывало по ту сторону границы жгучее возмущение.
Ориентированная на карельскую тематику газета «Laatokka» («Ладога»)
писала: «Ненависть к финляндцам в Олонецкой и Архангельской
губерниях возбуждает всё больше внимания. Посев черносотенцев
начинает давать плоды. Все власти Русской Карелии в каждом
перешедшем границу финляндце видят только пропагандиста идеи
панфиннизма. Их за сотни вёрст таскают для допроса.
Справедливо только то, что ни один финляндец не может путешествовать
по Русской Карелии: его всячески притесняют. [...] Этц-ашшется
варварским произволом, который возможен только в Азии»/^
Жертвой тотального недоверия к финским визитёрам пали
учёные и творческие деятели. Если прежде финские путешественники
беспрепятственно посещали Российскую Карелию, собирая здесь
разнообразные научные материалы — фольклорные,
этнографические, биологические, геологические, художественные и т.д. - то
теперь каждый появлявшийся здесь финн воспринимался как
лазутчик. Финских путешественников задерживали, обыскивали и
часто, следуя указаниям Министерства внутренних дел, высылали
обратно в Финляндию. В июне 1907 года в д. Колвас-озеро Реболь-
ской волости был, например, задержан и обыскан известный
финский этнограф Самули Паулахарью, собиравший здесь материал по
юзО воспрещении жительства в Олонецкой губернии финляндским уроженцам Пекка Латту,
Акселю Пухакайнену, Импе Урпелайнен и Лидии Вегелиус и Хейкки Карлову Риссанену. - HA PK,
Ф. 1, оп. 5, д. 38/62, л. 1. Сохранилось и аналогичное дело в ГА АО: ф. 1, оп. 8, т. 2, д. 629.
К34 Рапорты уездных исправников и полицмейстеров и переписка с ними по вопросу о
пресечении панфинских идей в Олонецкой губернии, 1909-1910. - НА PK, ф. 1, оп. 1, д. 106/1,
л. 267-270.
835 Sortavalan kirje // Laatokka, 1909, №98, с. 2.
278

крестьянскому строительному искусству^36 При нём однако не было
обнаружено никаких предосудительных материалов, а лишь два
альбома с рисунками домов, часовен, церквей и предметов быта. Тем не
менее, поскольку разрешение на посещение губернии и открытый
лист задержанного были просрочены, он был выслан в Повенец.
Документы его были изъяты и представлены губернатору.837
Не удивительно, что документы Паулахарью были просрочены —
олонецкий губернатор прекратил выдачу разрешений на пребывание в
губернии каким бы то ни было просителям из Финляндии, от чего
страдали не только проповедники, но и исследователи. Каждое прошение
о посещении Карелии становилось предметом обсуждения на самом
«верху», вплоть до Министерства внутренних дел. Например, когда
консерватор научного общества «Флора и фауна Финляндии» Онни
Сорсакоски обратился весной 1908 года за разрешением на посещение
Архангельской и Олонецкой губерний, к принятию решения по его
запросу были привлечены самые высокие инстанции, включая
олонецкого губернатора и министра внутренних дел. Последний и решил судьбу /
консерватора, известив олонецкого губернатора о том, что «находит эту ••
просьбу неподлежащей удовлетворению».838 На этом основании Прота-
сьев распорядился, в случае появления Сорсакоски, установить за ним
постоянный контроль и выслать за пределы губернии. Интересно, что
только одна из всех высоких инстанций отнеслась к запросу учёного
благожелательно — тогдашний генерал-губернатор Финляндии В.А. Бе-
кман не усмотрел никаких противопоказаний к его поездке.839
Более удачливым оказался кандидат философии Рафаэль Энгель-
берг, в то время — известный журналист, поэт и театральный деятель,
собравшийся в Карелию с научными целями в 1912 году, хотя и его
вопрос решался путём оживлённой переписки самых различных
ведомств включая генерал-губернатора Финляндии, олонецкого
губернатора и Министерство внутренних дел России. В результате этой
переписки было решено, по предложению Министерства внутренних
8:к1Самули Паулахарью (1875-1944) был в этот период учителем в г. Оупу, а в летнее
время путешествовал по Финляндии и прилегающим финноугорским регионам - Российской V
Карелии и Ингерманландии, собирая этнографический материал. С 1908 года Паулахарью
являлся хранителем коллекций музея в Оулу. В 1920-30-е гг. Паулахарью стал одним из
ведущих этнографов Финляндии. По материалам своего путешествия в Российскую Карелию
исследователь через год написал статью: Paulaharju Samuli. Kertomus rakennustutkimusret
keltani Pohjois-ja Itä-Karjalassa kesällä 1907 // Suomi, IV, №6, Helsinki, 1908, с 80-91. Позже
Паулахарью опубликовал монографию о культуре Беломорской Карелии: Syntymä, lapsuus ja
kuolema. Vienan-Karjalan tapoja ja uskomuksia. Helsinki, 1924. (=Kalevalaseuran julkaisuja 2)
837 О деятельности организации «Союза Архангельских карел».. НА РК, ф. 1, оп. 1,
Д. 102/1, л. 130об., 131, 131об., 132.
ю"0 деятельности организации...- НА РК, ф. 1,оп. 1,д. 102/2, л. 158, 159, 159об.)
839KA, KKK. 1907, 13, с. 50-52.
279

дел и финского генерал-губернатора Зейна, пустить Энгельберга в
Карелию, — но установить за ним секретное наблюдение.840
Итак, начиная с 1907 года попытки любого финляндца получить,
разрешение на поездку по Олонецкой или Архангельской губерниям
вызывали переполох в самых высоких инстанциях, оживлённую
переписку между чиновниками и, как правило, заканчивались отказом.
При таком жёстком режиме реальная пропаганда каких бы то ни было
идей в Карелии была, конечно, невозможна, и миссия евангелистов
фактически провалилась. Одновременно в том же духе «решался
вопрос» с передвижными школами и библиотеками, организованными
Союзом беломорских карел - уже к 1907 году все они были закрыты
(см. главу 3, раздел 2.3). Деятельность Союза, выражавшаяся в
собраниях и пропагандистских акциях, находилась под пристальным
контролем, и как только планы проведения подобных акций доходили
до «начальства», они тут же пресекались. Информаторами обычно
являлись местные священники, которые чаще всего сообщали
полицейским властям о «панфинской» опасности. Целый ряд сообщений
об этом появлялся в это время в финских газетах. Неоднократно
отличался в этом смысле, например, священник Вокнаволокского
прихода. Вот одно из свидетельств такого рода: «В Вокнаволоке на
собрание [организованное финнами. — М.В.] явился один из чинов тайной
полиции по доносу священника. Хозяин дома его устранил, но
собрание было сорвано». Далее, рассказывает автор статьи, агитаторы
отправились в Ухту, где проходило собрание Союза беломорских карел,
но по дороге «становой с двумя солдатами их арестовал. Отпустили,
но с требованием немедленно вернуться обратно, иначе в Кемь под
арестом».841 Знаменательно, что столь «активная» деятельность
священника смутила даже руководство Издательской комиссии, о чём
свидетельствует резолюция на переводе процитированной нами
статьи: «Просить священника Вокнаволоцкого прихода не обращаться
к содействию полиции против проповедников лютеранства, а
немедленно доводить о них до сведения местного о. миссионера».842
С 1908 года Союз беломорских карел фактически потерял
возможность действовать на российской территории и продолжал
функционировать лишь в Финляндии. Раздосадованный председатель Союза
Алексей Митрофанов писал в феврале 1908 года своему другу и члену
правления Ивану Софронову: «Теперь, когда обсуждается
присоединение Выборгской губернии, к России, не стоит больше удивляться
тому, что из Союза беломорских карел, ставившего целью скромную
"^Переписка и циркуляры о паломничестве учащихся карельских школ. - НА РК, ф. lt on. 3,
д. 15/673, л. 29-30.
841 В. V. Valoa Venäjän Karjalaan // Kotimaa, 1907, №84, с 2-3.
842 О сближении карел с финским народом. - НА РК, ф. 180, оп. 1, д. 1/1, л. 43.
280

работу по народному просвещению, делают политическое о(^ество
и пытаются его обвинить в распространении революционно0 У4^
ния, в чём он на самом деле совершенно неповинен».843
Потерявшие возможность пропагандировать «на местах», ^ткрьк
вать школы и библиотеки, финские миссионеры и агитаторыСоюз^
беломорских карел пытались распространять в Карелии свои и^аниЯ5
ведя пропаганду так сказать, заочно. Но и здесь российские ВластИ
поставили заслон — они отслеживали все контакты финских
Пропагандистов, выявляя их помощников и единомышленников в £°ссий-
ской Карелии. Местное население было запугано постоянно
Ждущимися репрессиями, развивалось доносительство: священник доносил
на прихожанина, местные чиновники — на крестьян, сосед наСосеДн.
В карельских районах были предприняты максимальные усилив по
созданию системы тотальной слежки. Все, кто так или иначе в^0дил *
контакт с финляндскими активистами, попадаши под негласно
полицейский надзор, и их предполагаемые связи с Финляндией ^Родрп-
жали отслеживаться. Уездные исправники усердно доносили <* свои>
наблюдениях губернатору844 Таким образом, создание мгло-\1глъск^
действующей пропагандистской сети в Российской Карелии ст^0 для
финских агитаторов почти невозможным делом — их российскИе К0Р~
респонденты и единомышленники находились под постоянны^ к°нт~
ролем, так же как и их корреспонденция. Всякий, получивший какУК>
бы то ни было подозрительную литературу или периодические ^3Дания
из Финляндии, должен был давать подробные объяснения при.ставаЧ
подвергался обыскам. Исключений не делалось ни для кого.
Например, помощнику волостного писаря д. Видлицы И. ^°^
катьеву показалось подозрительным письмо, пришедшее на ад*рес ег°
односельчанина, судьи Видлицкого волостного суда Н.И. Ме,ДНИКо~
ва (дело происходило в июле 1907 года). Подозрительность пи*сьма' с
точки зрения Покатьева, заключалась в его толщине, а также" в том>
что Медников никогда прежде не получал писем через волхостное
правление. Письмо вскрыли, и в нём обнаружились две лис1Т0ВКИ с
м,Цит. по: Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с. 100.
844 Например, повенецкиш уездный исправник 8 июля 1907 года сообщал о тог ' Ни
т- *~\ ~ 1 их сноше-
Ьокстрем, ни Оллонен, проходившие по карельским районам в феврале, «никаки
ний с местным крестьянством не имеют, денег никому не посылали, в домах крест
г ,_ молитвы
кина и Романова обеден не служили, а совершали лишь утреннюю и вечернюю г
на которых никто из посторонних не присутствовал.» (О деятельности организаци
Архангельских карел»... — НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 102/1, л. 130).
281

призывами к карелам присоединяться к Финляндии. Медникова
допросили, и он показал, что не знает, от кого пришло письмо, и даже
по почерку и адресу не может определить его отправителей. В
квартире Медникова был произведен обыск, но ничего предосудительного
не нашли.845
Далее рапорты губернатору об обнаружении «панфинских»
воззваний стали следовать один за другим. Особенно богаты на эти
события были июль и август 1907 года— воззвания разными путями
попадали в карельские деревни и часто оказывались в руках местных
полицейских чинов. Получателями их были, как правило,
крестьяне и обыватели — например, в донесениях полицейских
фигурируют олонецкие купцы Куттуевы, крестьянин деревни Большие горы
Видлицкой волости Н.И, Бедников, некие служащие Видлицкого
завода, крестьянин деревни Погран-Кондуши Видлицкой волости
И.Я. Маккоев. 38 листков духовного содержания, изданных
Евангелическим обществом, были обнаружены на Кондушском переходном
пункте у подвыпившего жителя Выборгской губернии А.В. Конано-
ва, причём сам перевозчик листков получил их от неизвестных ему
книгонош. Чуть позже, в ноябре того же года благочинный 2-го
округа Петрозаводского уезда Иоанн Вифлеемский донёс о появлении
в Вешкельском приходе воззваний к карельскому народу.846
Фиксировалась и пересылка пропагандистских материалов в Беломорскую
Карелию — сведения об этом поступали даже в Особый отдел МВД.
Например, в марте 1908 года начальник Архангельского
жандармского управления сообщил о высылке Павлом Афанасьевым (Ахавой)
в карельские волости газет на финском языке. Среди высылаемых
Афанасьевым изданий значатся «Karjalaisten pakinoita», «Karjalaisten
kevätlehti», «Наша цель».847
Объектами конфискации становились разные материалы — от
политических воззваний до газет религиозного содержания. Олонецкие
власти неизменно изымали листовки и допрашивали их получателей,
которые так же неизменно сообщали, что знать ничего не знают и не
могут даже предположить, почему эти листки адресованы именно им.
У нас нет возможности теперь доискаться правды — но можно
предположить, что хотя бы часть из незадачливых получателей «панфинс-
кой литературы» была гораздо больше информирована об источнике
их рассылки, чем хотела показать. Контакты с Финляндией в пригра-
845 О деятельности организации «Союза Архангельских карел»... - HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 102/1,
л. 19 953об.
М6Там же- НА РК, ф. 1, оп. 1, д. 102/1, л. 143а- 146, 148, 150- 152об., 158-160об.,
172-173об., 176, 195.
847 Сведения по губерниям и областям. По Архангельской губернии. - ГАРФ, ф. 102, оп. 238,
Особый отдел, 1908, д. 20 ч. 21, л. 6.
282

ничных регионах Российской Карелии были постоянными, и личные
и даже родственные связи между карелами по обе стороны границы
были достаточно тесными. Однако только в одном случае приставу
1-го стана Олонецкого уезда удалось выяснить, что воззвания,
отправленные из приграничной (с финской стороны) деревни Манси-
ла (Mansila, по-русски Маншила), мог рассылать известный деятель,
секретарь Союза беломорских карел Иван (Ииво) Хярконен, бывший
ранее учителем этой деревни. При этом пресечь деятельность Ииво
Хярконена, неоднократно вызывавшую нарекания как светских,так
и духовных властей, было невозможно — как финляндский
гражданин он находился под охраной финского законодательства.
В конце 1909 — начале 1910 года объектом полицейского
разбирательства стали присланные по почте на имена нескольких крестьян и
учителя Петрозаводского уезда848 экземпляры газеты «Karjalan kävijä»
(«Карельский путешественник») и брошюры «Karjalan kirja» («Книга о
Карелии»). В ходе разбирательства были тщательно проверены
финляндские контакты каждого из получателей изданий, и выяснилось,
что в июле 1909 года в деревнях Пряжа и Виданы побывал финский
исследователь, лингвист и этнограф Куйола,849 который общался с
крестьянами, фотографировал их, и впоследствии посылал им из
Хельсинки почтовые карточки. Куйола и был заподозрен в рассылке «Karjalan
kävijä» — но довести расследование до конца олонецким властям вновь
оказалось не под силу. Для того, чтобы доказать вину Куйолы,
необходимо было получить из Хельсинки образец его почерка — однако
начальник финляндского жандармского управления не смог выполнить
этой просьбы олонецких коллег, т.к. чины корпуса жандармов в
Финляндии не были «облечены правом производства следственных
действий», достать же образцы почерка «негласным путём» оказалось, по
их словам, «положительно невозможно».850 Так вновь подтвердилось,
что финские источники пропаганды находятся вне пределов
досягаемости и юрисдикции России и российских властей.
848 Издания были высланы на имена учителя Пряжинского земского училища А.А.
Филимонова (две пачки по 11 брошюр в каждой) и следующих крестьян - Тимофея Зайцева из
д. Пряжа, Николая Романова из д. Половины, Ивана Дорофеева из д. Чул-наволок и Семёна
Фёдорова из д. Масельга (см.: О высылке из Гельсингфорса в Олонецкую губернию, в
Петрозаводский уезд журнала «Karjalan kävijä» - НА PK, ф. 19, on. 2, д. 48/17, л. 9-10, 23).
849 Йоханнес/Юхо Куйола (до перемены фамилии - Иван Иванович Лазарев) был
финским карелом, родившимся в селе Миинала (волость Салми); Куйола являлся известным
исследователем карельской культуры и языка, в частности, именно он первым зафиксировал
образцы диалекта тихвинских карел (см.: http: // kolumbus.fi/Ieo.mirala/Sukukaaviot/Lasarev.
htm.) Исследовательской работе Куйола посвящена монография академика Виртаранта:
Virtaranta Pertti. Juho Kujola, karjalan ja lyydin tutkija. Helsinki, 1960 (Suomalaisen Kirjallisuuden
Seuran toimituksia, 266).
BS0O высылке из Гельсингфорса... ~ HA PK, ф. 19, on. 2, д. 48/17, л. 37.
OQO

Активное преследование «панфинских» изданий в Российской
Карелии подталкивало финских активистов к поиску новых,
обходных путей для их распространения. Поскольку почтовые отправления
из Финляндии находились под постоянным контролем как полиции,
так и добровольцев-информаторов, для доставки
националистических изданий было учреждено частное почтовое сообщение. По
сообщению начальника Финляндского жандармского управления,
«русские волости Вуокиниеми, Ухтуа и Явялахта [имеются в виду
Вокнаволок (Vuokkiniemi), Ухта и Ювялахти (Jyvöälahti). -M.B.] сами
учредили частное почтовое сообщение для жителей этих приходов
между собою и Финляндией таким образом: письма получаемые из
разных мест Финляндии, адресуемые в эти приходы и Русскую
Карелию, оплаченные финскими марками, отправляются в почтовое
отделение что на территории Финляндии. Сюда явятся постоянные
рассыльные из поименованных приходов, забирают письма и
развозят по адресатам [...].» Одним из таких нелегальных почтальонов
являлся карел Михаил Лесоев из деревни Каменное озеро (Kivijärvi).
«По этому же пути, — сообщалось в донесении, — провозится также и
вся та подпольная литература по панфинской пропаганде, которую
финны распространяют в среде карел.»851
Бороться с подобным способом переправки корреспонденции
было сложно, ибо, как справедливо отмечал посвященный в эту
проблему начальник Главного управления почт и телеграфов,
«подобный способ получения газет и писем из Финляндии практикуется
вследствие неимения прямого сообщения между почтовой
экспедицией в приходе Суомуссалми и русскими почтовыми
учреждениями».852 Главный почтдиректор Финляндии полагал, что эти явления
прекратятся сами собой, если почтовое сообщение между Ухтой и
Суомуссалми будет налажено— однако в 1908 году Архангельский
губернатор И.В. Сосновский отказался от установления этого
почтового пути, опасаясь, что он будет лишь способствовать
«укреплению внутренней экономической связи Карелии с Финляндией».853
Так был вновь декларирован основной принцип имперского
подхода к «карельскому вопросу» — регион следовало изолировать от
Финляндии во что бы то ни стало, даже жертвуя его экономичес-
"кйми интересами. В 1910 году этот вопрос был вновь инициирован,
на сей раз департаментом полиции, счёвшим «установление
движения государственной почты между Ухтой и Суомуссалми своевре-
851 Сведения по губерниям и областям. Финляндия. - ГАРФ, ф. 102, оп. 240, 1910, д. 20
ч. 87 А, Б, л. 10, Юоб.
852 Там же, л. 41,41 об.
853 Дело по вопросу о мерах борьбы с панфинской пропагандой среди карельского
населения Архангельской и Олонецкой губерний. - РГИА, ф. 1276, оп. 18, д. 52, л. 56.
284

менным».854 Однако эта почтовая линия так и не была открыта, хотя
неофициальное почтовое сообщение было прекращено.
Все конфискованные в Российской Карелии издания (среди
них были, например, орган методистской миссии журнал «Мирные
речи», лестадианский орган «Kolkuttaja» («Стучащийся»), а также
карельский букварь «Karjalaisten alku-opas», который был составлен
Латту после его посещений Русской Карелии в 1907 и 1908 годах)
пересылались на экспертизу в Финляндию, ибо ни в олонецких, ни
в архангельских губернских учреждениях не было никого, кто умел
бы читать по-фински. ^Экспертами выступали различные
должностные лица — от служащиэПринляндского жандармского управления
до противолютеранского миссионера, председателя совета
Карельского православного братства иеромонаха Киприана, причём
первые оценивали издания с позиций политической благонадёжности,
а второй — с точки зрения их угрозы православию. Журнал «Karjalan
kävijä» был аттестован как издание, имеющее панфинскую и
антирусскую направленность.855 Киприан, со своей стороны, характеризовал
конфискованные у миссионеров брошюры как «произведения самого
фанатичного в лютеранстве евангелического направления, которое
отрицает не только православие, но и ортодоксальное лютеранство»,
а карельский букварь «Karjalaisen alku-opas», по его мнению, имел
«явно противоправославный характер».856 По мнению экспертов, ни
одно из конфискованных изданий не могло быть допущено к
распространению в Российской Карелии.
Из всех воззваний, полученных в приграничных карельских
деревнях, самым классическим экземпляром националистического
агитационного листка была листовка под названием «Sana Liwin rahvahal»
(«Слово ливвиковскому народу») — та самая, которую обнаружили в
лавке Куттуевых в Олонце. В этой листовке, обращенной
непосредственно к карельскому мужику и написанной на карельском языке с
использованием параллельно латиницы и кириллицы, простыми и
убедительными словами говорится о близости карел и финнов и
необходимости сохранять свой язык. «Как мы любим свою родню, —
написано в листке, — так же следует |...] любить всех тех, кто говорит
нашим языком, так как они все нам родня.» Финны и карелы — ветки
854Сведения по губерниям... ГАРФ, ф. 102, оп. 240, 1910, д. 20 ч. 87 А. Б, л. 42.
855 О высылке из Гельсингфорса... -HA PK, ф. 19, оп. 2, д. 48/17, л. 14-15.
856О деятельности организации «Союза Архангельских карел»... НА PK, ф. оп.
Д- 102/1, л. 285об.
285

одного дерева, только финны — более толстый его сук, их три
миллиона, у них свои законы, свой язык. У карел этого нет — и «оттого
они и не образованы и не разбогатели как финны». Чтобы добиться
того, чего Добились финны, нужно добиться права учиться на своём
языке, «какое сам бог предоставил всем народам». Авторы листовки
убеждали карел, что если те сами «понемногу начнут обучаться на
родном языке, то и начальство разрешит это со временем». «Если так
сделаете, — заключается в воззвании, — то и русское начальство будет
спрашивать у вас совета в ваших делах.»857 (полный текст листовки
см. в Приложениях.)
г Как видим, начиная с 1907 года российские власти «на местах» ис-
(пользовали все возможности для пресечения любых форм контактов
финских агитаторов и миссионеров с российскими карелами. По-
шучив благословение Министерства внутренних дел, архангельский
и олонецкий губернаторы начали прибегать к силовым методам,
арестовывая и выдворяя финских пропагандистов, выявляя и
изымая «панфинские» и миссионерские издания, а главное— насаждая
в карельских районах атмосферу страха и взаимного доносительства.
По приказу архангельского губернатора И.В. Сосновского,
назначение которого в конце 1907 года энергично приветствовали правые
издания,858 «по всей Русской Карелии [были| расклеены объявления,
запрещающие всякую политическую пропаганду».859 В Российской
Карелии стало рискованно не только пропагандировать
национальные идеи, но и просто находиться в контакте с проезжими
финляндцами, получать от финских знакомых письма или бандероли. И хотя
на излёте революционной волны среди российских карел находились
ещё люди, готовые открыто объявлять себя сторонниками
карельского национального движения, на протяжении одного-двух лет с
этими настроениями было покончено — для этого было достаточно
нескольких арестов, показательных наказаний и высылки наиболее
деятельных активистов.
857 О деятельности организации «Союза Архангельских карел»... НА РК, ф. 1, оп. 1,
д. 102/1, л. 145-146.
858 Так, орган «Союза русского народа» газета «Русское знамя», торжествуя, писала о
появлении Сосновского на губернаторском посту: «Теперь у нас губернатор черносотенец и
производит среди чиновников основательную чистку; многие уже вылетели со службы, да и
ещё полетят.» (Русское знамя, 1908, №56. с. 3).
854 Алексеев В. А. Панфинско-лютеранский поход..., с. 52.
286

2. Репрессии против карельских активистов
Базовым регионом и главным объектом деятельности Союза
беломорских карел были населённые карелами волости Кемского уезда
Архангельской губернии, наиболее тесно связанные с Финляндией.
Именно здесь, в «столице» Беломорской Карелии селе Ухта проходили
первые собрания карельских и финских активистов, сюда направлялись
из Финляндии передвижные школы, библиотеки и агитаторы. Как мы
уже показывали, беломорские карелы были теснее всего связаны с
Финляндией — экономически и культурно, а также благодаря родственным,
связям и даже языковой близости, — и поэтому в их среде идеи «панфин-
низма» находили наибольшую поддержку. Это прекрасно сознавали как
борцы с «панфинской опасностью», так и их противники.860
Активизировавшееся в 1905-1906 годах карельское национальное
движение, у истоков которого стояли проживавшие в Финляндии
карельские купцы, нашло своих апологетов в Беломорской Карелии (см.
главу 3, раздел 3.1). Людей, оказывавших активную поддержку
карельскому национальному движению, было немного, и как только в начале
1907 года начался массированный «противопанфинский поход», под
ударом оказались прежде всего те из местных жителей, кто так или
иначе участвовал в акциях Союза беломорских карел. При этом если
тех членов Союза, которые являлись финскими гражданами, власти не
могли преследовать по всей строгости российских законов, то местные
карелы, бывшие российскими подданными, с лихвой расплатились за
свою приверженность национальным идеям. Сама по себе группа
карел, подвергшихся наказанию, была небольшой, но в патриархальной
и традиционно законопослушной карельской среде эти репрессии,
ничтожные на фоне общероссийских, получили большой резонанс.
В начале сентября 1907 года на основании положения о
государственной охране861 были арестованы и препровождены в г. Кемь три
860 Показательны в этом смысле даже названия глав брошюры В.А. Алексеева «Панфинско-
пютеранский поход финляндцев на православную Карелию», обобщившей все успехи и неудачи
«противопанфинского» лагеря. Одна из глав этого труда называется: «Успех панфинской
пропаганды в Беломорской Карелии и его причины», а другая - «Объяснение неуспеха панфинской
пропаганды в Олонецкой Карелии» {Алексеев В.А. Панфинско-лютеранский поход...)
т Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного
спокойствия (Положение об охране) было принято 14 августа 1881 г. (см.: Полное собрание законов
Российской империи. Собрание третье, п. 1. СПб., 1885, с. 261-265). Особое совещание
при министре учреждалось согласно упомянутой в письме ст.34 Положения об охране. Оно
рассматривало ходатайства администрации о высылке политически неблагонадежных лиц
(сначала до пяти, а после принятия законов в 80-90-х годах XIX века - до десяти лет).
Совещание состояло, под председательством одного из товарищей министра внутренних дел, из
четырех членов: по два от МВД и Министерства юстиции. Делопроизводство по Особому
00"7

ухтинских крестьянина — Василий Иванович Еремеев, Федот
Родионович Ремшуев и Василий Павлович Дорофеев.862 Арестованные
обвинялись в противоправительственной и антирелигиозной пропаганде
среди карел Кемского уезда. Они провели под следствием в кемской
тюрьме почти шесть месяцев, дознание велось неспешно, и
подследственные узнали о предъявляемых им обвинениях лишь в ноябре.
Василий Еремеев сообщал об этом в своём письме от 15 ноября:
«Лишь вчера я узнал наверняка, в чём меня обвиняют. Обвинение
зачитывал какой-то полицейский по бумаге, присланной из
Министерства. Мне нужно ответить на следующие пункты обвинения:
I) Подстрекательство народа путём требования на собраниях
преподавания в школе и богослужения на родном языке.
И) Об участии в деятельности Союза Б.К.?
III) О публикациях в "Karjalaisten Pakinoita"
IV) Об изменении имени на Еремеев-Ряйхя?
V) Об участии в летнем празднике в Каяни 29 июня.
VI) О ночлеге у меня дома двух финнов.
VII) О просьбе Лео Трофимова-Панкко представить на
волостном съезде в Ухте прошение о разрешении деятельности
передвижных школ?
VTII) Об учреждении кружка грамоты в Ухте?
IX) Об учреждении ремесленных и других финских
передвижных школ?..
Свои ответы я конечно отправлю в Министерство, и кто знает, как
там решат. Теперь правительство знает обо всей нашей деятельности,
поскольку вероятно "писарь" уже успел это довести до ушей
правительства.»863
совещанию возлагалось на судебный отдел МВД. Являясь учреждением
административным, а не судебным. Особое совещание, действуя в административном порядке, фактически
исполняло судебные функции, на основании упомянутого положения 14 августа 1881 года
(Считаю приятным долгом поблагодарить за сведения, указанные в этой сноске, сотрудницу
Российского государственного исторического архива, кандидата наук Надежду Кореневу).
862 Василий Павлович Дорофеев (Ваара) был 17-летним юношей и происходил из бедной
семьи, отец его был коробейником и почти постоянно находился в Финляндии. Дорофеев
владел как русской, так и финской грамотой. Василий Иванович Еремеев (Ряйхя) был несколько
старше, ему было 23 года, и он был уже женат. Еремеев принадлежал к зажиточному слою.
имел свою мелочную лавку, а до этого служил приказчиком в Финляндии. Федот Родионович
Ремшуев (Мокруся) был самым старшим из арестованных, ему было 32 года, и он, как и
Дорофеев, относился к беднейшему слою ухтинцев, В отличие от своих более молодых товарищей
по несчастью, Ремшуев не владел русским языком и слабо владел финской грамотой (см.:
Дело по обвинению крестьян с. Ухты Василия Еремеева, Федота Ремшуева, Василия
Дорофеева в революционной и антирелигиозной пропаганде среди карел Кемского уезда. - ГА АО,
ф. 1, оп. 4 т. 4, д. 315, л. 1-122). Протоколы допросов подследственных см. ПРИЛОЖЕНИЯ.
863 Цит. по: Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с. 88. Подлинник письма написан
по-фински, перевод автора.
288

Затянувшееся следствие и неизвестность, в которой
пребывали подсудимые, тяжело действовали и на них, и на их односельчан.
Оторванные от родной среды, деморализованные тем, что они
находятся под стражей, измотанные неизвестностью подсудимые писали
прошения на имя губернатора. В прошении от 30 декабря Еремеев
писал (мы сохраняем орфографию и стиль подлинника): «Нахожусь
с 3-го сентября под стражею по обвинению "против
правительственную пан-финскую и антирелигиозную пропаганду среди карельского
населения Кемского уезда" и до сих пор не имею никакого известия в
каком положении моё дело находится. Не нахожу себя даже
несколько виновным в этих обвинениях, так как моё действие среди карелов
[...] было чисто экономическое— улучшить жалкого материального
быта страны, а во-вторых чисто образовательно-просветительное,
просвещать неграмотного люда читать и писать, а никак не против
правительства и религий...» Еремеев просил ускорить рассмотрение
дела или выпустить его до окончания рассмотрения дела из-под
стражи под залог.864
Как явствует из документов, решение по поводу карельских «пан-
финнистов» было принято 5 января 1908 года, но обвиняемым ешё
более месяца о нём не сообщали. Они продолжали томиться
неизвестностью, и 18 января Ремшуев в свою очередь отправил своё
прошение начальнику главного жандармского управления. Выбранная им
стратегия защиты отличалась от линии Еремеева — если последний
пытался доказать, что в его деятельности не было ничего
незаконного, то Ремшуев подчёркивал, что он вообще никогда не вмешивался
в политические дела, поскольку ничего в них не понимал по
необразованности, и что даже пунктов обвинения он не в силах был понять
(в чём нет ничего удивительного — Ремшуев не владел русским
языком). «Дома в течение всей жизни, — писал он, — я занимался
исключительно сельским хозяйством и мастерством, стараясь прокормить
свою многочисленную семью, состоящую из престарелых отца с
матерью, жены и четверых малолетних детей; вдела политические
никогда не вмешивался {...] совершенно не понимая в делах политических
ничего и не касаясь тех вопросов, которые возбуждались в последние
годы в нашей местности среди крестьянства. На собраниях и
митингах 1905 и 1906 годов и на сходках хотя и участвовал, но вредного в
них не признавал ничего, почему от них и не отказывался, что же
касается того обстоятельства, что я выбран был членом К.Д. партии, то
хотя я таковым и был, но не вникал в сущность дела и его интересов.»
Ремшуев добавлял, что, «если чувство справедливости есть у людей»,
то он не должен нести никакой кары.865
Дело по обвинению... - ГА АО, ф. 1, оп. 4 т. 4, д. 315, л. 33-34.
Дело по обвинению... - ГА АО, ф. 1, оп. 4 т. 4, д. 315, л. 42.
93Q

Наконец, в защиту подследственных односельчан выступили ух-
тинцы. В декабре 1907 года на имя архангельского губернатора было
направлено прошение, подписанное 82-мя жителями Ухты, в котором
излагалась их точка зрения на дело. Авторы прошения утверждали, что
«Василий Еремеев ничего между нами не действовал и не агитировал
на почве правительственной и религиозной» и что он заботился только
«об улучшении экономического домашнего быта у нас и просвещении
неграмотного люда». Федот же Ремшуев, утверждали односельчане,
«сам человек мало понимающий и даже неграмотный».866 Ухтинцы
подчёркивали, что их односельчане арестованы по ложному доносу и
стали жертвами мести со стороны волостного писаря Павла Кукшиева
и волостного старшины Григория Афанасьева. Эти должностные лица
были главными свидетелями обвинения, и односельчане доводили до
сведения следствия, что оба свидетеля были лицами, имевшими
«личную злость на Еремеева и Ремшуева», т.к. те обнаружили
злоупотребления писаря и голосовали на крестьянском сходе за его увольнение, а
старшина держал сторону писаря, «с которым у него общие интересы».
В прошении говорится: «Еремеев нами был выбран на волостном
сходе учётчиком Волостного правления за 1906 год и 1907 год и открыл
в учёте некоторые неправильности в правленских делах. Поэтому они
Еремеев и Ремшуев первые подали голос об увольнении писаря
Кукшиева от должности. И как сами подсудимые, как мы думаем, они
могли в отмщение ложно донести на них».867
Несмотря на явную необъективность свидетелей следствие
опиралось именно на их показания. Согласно этим показаниям,
наиболее активным сотрудником Союза беломорских карел был Василий
Еремеев. Кукшиев сообщал, что он состоит членом Союза, активно
общается с приезжающими в Ухту финляндцами, агитировал за ка^
детскую партию на выборах в Первую Думу, а кроме того, заведовал
"финской читальней в Ухте. Помимо этого, Еремеев в апреле 1907
года предлагал крестьянам составить приговор о введении
преподавания в школе и церковных служб на финском языке. Афанасьев
дополнил эти сведения тем, что Еремеев платил жалование учителю
финской школы (им являлся второй подследственный — Дорофеев)
и преподавателю столярной мастерской Вепсяляйнену.868 Вина
Дорофеева состояла, по мнению следствия, как раз в том, что он в
течение пяти месяцев занимал должность учителя в двух передвижных
финских школах Ухтинской волости — в деревнях Алозеро (Alajärvi)
86<5Там же, л. 34.
8б7Тамже,л.34~37.
868 Там же, л. 6-7. По свидетельству Еремеева, он не нанимал учителей, а только выдавал
учителям те деньги, которые присылались из Финляндии - два раза по 300 рублей (там же, л. 17-18)-
290

и Луусалма (Luusalmi).*69 Ремшуеву же в вину не вменялось никаких
конкретных деяний кроме того, что он «при посещениях села Ухты
приезжавшим из Финляндии председателем Союза беломорских
карел Павлом Афанасьевым всегда вращался в компании с ним в
сообществе односельчанина Василия Еремеева», а также
высказывался против российских порядков и ратовал за введение
преподавания и богослужения на финском языке.870 Все подследственные
обвинялись, кроме того, в том, что в июне 1907 года они
участвовали в съезде Союза беломорских карел и большом карельском
празднике, проходившем в Каяни в Финляндии.871
Однако даже крайне предвзятые свидетельства Кукшиева и
Афанасьева не могли служить убедительным доказательством того, что
обвиняемые вели «революционную и антирелигиозную пропаганду».
Ничего революционного и «антирелигиозного» во всех
инкриминированных подсудимым действиях нельзя усмотреть при всём
желании, даже агитация за кадетов являлась вполне законной т.к. партия
была легальной, — однако архангельская администрация шагала «в
ногу со временем». С 1906 года в стране набирали силу карательные
мероприятия, действовало чрезвычайное законодательство, которое
резко ужесточилось после третьеиюньского переворота, и даже
таких обвинений было достаточно для серьёзного наказания. Их дела
рассматривались Особым совещанием при министре внутренних дел
Столыпине,872 и решением министра от 5 января 1908 года двое из
подсудимых — Ремшуев и Еремеев — были приговорены к
административной высылке как изобличённые в революционной агитации.
Обоснование к этому звучало так: «Принимая во внимание, что
упомянутые крестьяне Василий Еремеев и Федот Ремшуев
являются наиболее деятельными и убеждёнными участниками панфинс-
кой пропаганды в Русской Карелии из группы местных жителей,
принадлежащих к Союзу беломорских карел, в виду чего, в случае
оставления их на родине, они несомненно будут продолжать свою
преступную деятельность, конечной целью которой поставлено
присоединение к Финляндии карельских местностей Кемского уезда,
с обращением православного населения в протестантство, с другой
же стороны удаление названных влиятельных агитаторов из края, на
сравнительно продолжительный срок, безусловно, окажет громадное
т По свидетельству самого Дорофеева, он учительствовал с января по 1 июня 1907 г.;
преподавательскую деятельность он прекратил, когда узнал, что передвижные школы
официально не разрешены. В обеих школах у него проходили обучение по 24 ученика. (Дело по
обвинению... - ГА АО, ф. 1, оп. 4 т. 4, д. 315, л. 20).
""Дело по обвинению. ..-ГА АО, ф. 1, оп. 4 т. 4, д. 315, л. 29.
871 Двухдневный праздник Союза архангельских карел с обширной программой состоялся
в г. Каяни 29 и 30 июня 1907 г. по новому стилю.
872 См. сноску 861.
291

значение в смысле ослабления пропаганды». Еремеев был выслан на
три, а Ремшуев — на два года, оба были отправлены по этапу в
Уральскую область и отбывали наказание в г. Темире в Северном
Казахстане (в настоящее время — Актюбинская область Казахстана).873
Василий Дорофеев был освобождён из тюрьмы по причине
молодого возраста. Однако спустя небольшое время после освобождения
он был губернатором Сосновским выслан в Финляндию. Уже
перебравшись туда, Дорофеев продолжил свою преподавательскую
деятельность — в частности, начиная с 1908 года преподавал на курсах
народного училища в Куусамо.874
Финские члены Союза беломорских карел были потрясены
известием об аресте своих карельских сотрудников. Как только это
известие было получено, началась кампания за их освобождение, во главе
которой встал председатель Союза Алексей Митрофанов. В
Министерство внутренних дел была направлена депутация с прошением об
освобождении арестованных, но ответа на прошение не последовало.
Тогда в начале октября карельские активисты обратились с просьбой
о помощи к бывшему министру народного просвещения И.И.
Толстому, известному либералу и защитнику прав национальных
меньшинств. Толстой помог карельским деятелям составить прошение, но
и его усилия ни к чему не привели.875 В Петербург направилась вторая
депутация — но и это предприятие не дало результата. Уже после
оглашения приговора Павел Афанасьев (Ахава) писал Пиво Хярконену:
«В безумном состоянии духа шлю тебе песнь моей печали: уже
увезены богатыри Беломорья, златовласые герои, совсем безвинные...
Братьев увезли на долгие недели, насильно на два года в туманные
земли Урала, на попечение чужих людей».876
Союз беломорских карел не оставлял своих сподвижников и в
ссылке — им высылались деньги, а также выпускавшиеся Союзом издания
и газеты, за судьбой ссыльных пристально следили из Финляндии,
помогали их семьям. Но для Василия Еремеева ссылка закончилась
871 Дело по обвинению... - ГА АО, ф. 1, оп. 4 т. 4, д. 315, л. 37.
874Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с. 98.
H7S В дневнике И.И. Толстого в записях от 2 октября читаем: «Около 4 час. Ко мне пришёл
П.А. Тойкка, приехавший из Гельсингфорса и зашедший ко мне, чтобы поговорить о судьбе
архангельских карелов, которых за то, что они открыли две школы, не дождавшись
разрешения, засадили по тюрьмам. Я дал указания, как действовать, и сам обещал помочь, чем
буду в состоянии». На следующий день, как указано в дневнике, «к завтраку пришёл Тойкка
и рассказал подробности карельского дела.» «Я, — продолжает Толстой, записал для него
несколько пунктов, которые, по моему мнению, карелам следует включить в своё прошение
к Столыпину [...] В 4 1/2 часа пришёл ко мне вторично Тойкка с одним из
карелов-просителей, неким Митрофановым, которому я объяснил, что нужно делать.» (Толстой И.И.
Дневник. 1906-1916. Публикация Л.И. Толстой. СПб., 1997, с 161)
*lh Ranta Raimo. Vienan karjalaisten liitosta..., с 89.
292

трагически - он заболел на Урале чахоткой и скончался в Темире 21
октября 1908 года.877 Его смерть была воспринята активистами Союза
беломорских карел как первая жертва, положенная на алтарь общего
дела. В нескольких газетах Финляндии появились некрологи и статьи
с резкой критикой русских властей и порядков. Год спустя
обстоятельства дела Федота Ремшуева были пересмотрены, и по постановлению
от 15 июля 1909 года он был освобождён от высылки.878
Арест трёх и ссылка двух ухтинцев оказались самой жёсткой из всех
репрессивных мер российских властей в борьбе с «панфиннизмом» в
Карелии. Ни до, ни после этого к карельским активистам не
применялись наказания такого масштаба. Причины этого ясны — ухтинцы были
арестованы именно в тот момент, когда власть решила взять реванш за
потери, понесённые ею во время революции, когда в ходе третьеиюнь-
ского переворота был дан сигнал к ужесточению режима и переходу к
репрессивным методам управления. Кроме того, в стране
активизировались правые и великорусские националисты, постоянно
подталкивавшие правительство к борьбе с набиравшими силу национальными
движениями. Третьеиюньский закон дал сигнал и к новому
национальному наступлению — он лишил представительства в Думе одни
национальные окраины и сократил депутатскую квоту других.879 Стало ясно,
что «парад национализмов» в стране закончен. Власть стремилась дать
острастку и показать, что национальной вольнице положен предел, —
именно поэтому в середине 1907 года развернулись репрессии, в том
числе и против национальных активистов. Карельские деятели стали
одними из многочисленных жертв этой новой политики.
Почти одновременно с Еремеевым, Ремшуевым и Дорофеевым был
арестован ещё один карельский активист — псаломшик Юшкозерского
прихода Кемского уезда Мелетий Синпов. Поводом кего аресту послужил
донос местного священника Павла Лыскова, ещё в марте 1907 года
сообщавшего полиции о том, что Синцов занимается «противоцерковной,
противорелигиозной, противоправительственной и
противогосударственной пропагандой» и тайно принадлежит к социал-демократической
партии. Обвинения Лыскова поначалу выглядели довольно сумбурно,
он не приводил ни одного доказательства противоправительственных
деяний Синцова, но зато сообщал, что тот связан с содержащимися в
Юшкозере политическими ссыльными, что редко посещает церковь и
не ходит со священником с требами, и даже неоднократно угрожал убить
последнего а также пытался стрелять в местного пристава.880 Священник
877Дело по обвинению... - ГА АО, ф. I, on. 4 т. 4, д. 315, л. 118.
87нТамже,л. 122.
87v Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб., 1996, с. 550.
88(1 Дело по обвинению псаломщика Юшкозерского прихода Кемского уезда Мелетия
Синцова в революционной пропаганде, 1907-08. - ГА АО, ф. 1, оп. 4 т.4, д. 897, л. 2, 2об-, а также:
293

завалил Архангельское жандармское управление жалобами на Синцова,
и того в конце концов 12 октября арестовали.
Только после ареста Синцова истинная подноготная дела
прояснилась — в селе готовилось к открытию финское училище, и одним
из его организаторов, по всей видимости, являлся злополучный
псаломщик. После ареста псаломщика два попечителя несостоявшегося
учебного заведения бежали в Финляндию, а за ними отбыли туда и
два активиста Союза беломорских карел, родственники купца
Митрофанова. Однако крестьяне были сильно раздражены ролью в этом
деле священника, который и до этого активно занимался
доносительством,881 и чуть позже жаловался протоиерею Кемского собора:
«ещё один родственник Митрофанова, [...] Николай Тарасов, [...]
возмущает народ против меня и церковного старосты Адриана Яковлева
тем, что будто бы мы раскрыли всё это политическое-панфинское
движение и будто бы по нашему указанию ещё арестуют многих в
Юшкозере, почему народ и волнуется, а так как сторону Тарасова
держит и местный староста Гавкин, то и движение принимает против
нас характер общественного с той целью, чтобы нас совсем удалить
[...] из Юшкозера».ш Перед нами— редкое проявление протестных
настроений карельского населения, открыто взявшего сторону «пан-
финнистов» и выступившего против священника-доносчика.
Подобные свидетельства единичны; после же 1907 года, когда и
преследование «панфиннизма» со стороны государства стало усиливаться, и
ужесточился политический режим в целом, ни о каких
«общественных» движениях в карельских деревнях уже не было речи.
Судьба Синцова сложилась более благополучно, чем Еремеева и
Ремшуева - 10 февраля 1908 года он был освобождён из тюрьмы под
залог, внесённый за него торговавшим в Кеми крестьянином
Степаном Шуттиевым, очевидно, его знакомым или односельчанином.883
Ещё одна жертва доносительства — учитель Пётр Лежев (Лесоев) и
вовсе легко отделался в сравнении с Ремшуевым и Еремеевым, — он
«всего лишь» был вынужден уволиться из Ухты и переехать летом 1908
года с семьёй в Финляндию (см. об этом гл. 4, раздел 4).
Репрессии против карельских активистов достигли своей цели -
население Беломорской Карелии было запугано, а финские
национальные деятели осознали, что их единомышленники-карелы стали
ГААО,ф. 1,оп.4т.2,д. 193, л. 142, 142об., 193.
ш Например, в марте 1907 года Лысков обнаружил в библиотеке для народного чтения при
Юшкозерском училище две предосудительные по его мнению книги - «Партии и
крестьянство в Государственной Думе» и «Гарантии личной свободы в Англии». По этому поводу
местный исправник был вынужден производить дознание, однако оставил книги в
библиотеке (ГА АО, ф. 1. оп. 4 т. 2, д. 193, л. 109, 109об.).
шО сближении карел... - НА РК, ф. 180, оп. 1, д. 1/1, л. 1-3.
ш Дело по обвинению псаломщика... - ГА АО, ф. 1, оп. 4 т. 4, д. 897, л. 29.
294

заложниками их наступательной национальной деятельности. В
результате разнообразных полицейских мероприятий деятельность
национальных активистов в Карелии была свёрнута, и с 1908 года все
мероприятия Союза беломорских карел осуществлялись только по
западную сторону границы. Прекращение деятельности Союза
беломорских карел в Русской Карелии неоднократно фиксировалось в
отчётах генерал-губернаторов. Архангельский губернатор И.В.
Ооновский сообщал в 1908 году в Департамент полиции, что «благодаря
главным образом своевременному закрытию существовавших в некоторых
карельских селениях Кемского уезда нелегальных финских школ и
библиотек-читален, а равно задержанию важнейших членов
финляндского Союза беломорских карел из числа местных крестьян, открытая
панфинская пропаганда в названном уезде, судя по донесению
местной полиции, прекратилась.»884 Олонецкий губернатор М.И.
Зубовский, вступивший в должность в 1913 году, свидетельствовал в своём
отчёте, что с 1909 года «панфинская» агитация «совершенно прекра-'
тилась». «В настоящее время, — сообшал губернатор, — здесь никакого
карельского вопроса, можно сказать, не существует». По мнению
Зубовского, в крае быстрыми темпами шла русификация, под влиянием
русской школы и всеобщей воинской повинности карельский язык
постепенно вытеснялся русским, и «полное слияние олонецких карел
с господствующей народностью» было только вопросом времени.ш
3. Усиление полицейского режима
в карельских регионах
В годы революции, начиная с 1905 года более двух третей
регионов России были переведены на исключительное положение разных
степеней жёсткости. К I марта 1906 года из 87 губерний России (не
считая Финляндии) 60 находились на исключительном положении.
Формы его были различны — военное положение, положение
усиленной охраны и положение о чрезвычайной охране.886 Однако
Архангельская и Олонецкая губернии, как одни из наиболее стабильных,
остались вне этого списка, и лишь 3 июня 1907 года их губернаторам
были предоставлены, — временно, на один год, — особые полномо-
имДело по вопросу о мерах борьбы с панфинской пропагандой-.. - РГИА, ф. 1276, оп. 18,
д. 52, л. 55.
81,5 О представлении всеподданнейшего отчёта за 1913 год. ~ HA PK, ф. 1, оп. 1, д. 120/40,
л. 32-34.
886Таблицы местностей России, находящихся на исключительном положении// Право,
1906, №10, с. 909-916.
295

чия по поддержанию порядка и безопасности. Губернаторы получили
право издавать обязательные постановления «по предметам,
относящимся к предупреждению нарушения государственного порядка
и общественной безопасности».887 Департамент полиции разъяснял,
что этим правом «надо пользоваться с особой осмотрительностью,
отнюдь не злоупотребляя оным, и применять его преимущественно
по отношению к периодической печати».ш Несмотря на то, что
особые права губернаторы получили только на год, ежегодно они
просили продлить срок их полномочий, мотивируя эти просьбы большим
количеством ссыльных. Лишь в 1910 году особые полномочия
губернаторов были прекращены.889
В полицейских отчётах, направлявшихся из Архангельской и
Олонецкой губерний в Министерство внутренних дел, неоднократно
упоминается об угрозе «панфинской пропаганды» и необходимости
борьбы с нею.890 Как мы уже показали, борьба с «панфиннизмом»
велась здесь с 1907 года со всей возможной активностью, однако
обширность территорий, которые следовало держать под контролем,
и редконаселённость края заставляли думать о необходимости
усиления здесь полицейского надзора. Эта мера находилась вне
компетенции губернаторов, и поэтому главы обеих губерний обратились с
симметричными прошениями в Департамент полиции МВД.
Первым, в октябре 1907 года об_усил£ыии полицейского режима
в карельских регионах начал хлопотать и.о. архангельского
губернатора Д.Д. Григорьев. Его предложение сводилось к разделению Кем-
ского уезда вместо трёх существовавших на четыре стана (или
полицейского округа), с тем, чтобы карельские волости были выделены
в особый стан, с учреждением для него новой должности станового
пристава. И.о. губернатора обосновывал свою просьбу тем, что
«благодаря непроходимым болотам, покрывающим большую часть
территории Кемского уезда, а также массе озёр и порожистых речек» для
приставов второго и третьего станов, располагавшихся
соответственно в г. Кеми и с. Керети, добраться до приграничных с Финляндией
районов в летнее время крайне трудно, а весной и осенью —
совершенно невозможно. Поэтому ежегодно в течение двух-трёх месяцев
887 Полное собрание законов Российской империи по воле государя императора Наколая I
издаваемое. Собрание третье. Т. XXVII, СПб., 1910, с. 336.
888 О предоставлении губернаторам 9 губерний: Архангельской, Вологодской,
Новгородской, Олонецкой, Псковской, Рязанской, Смоленской, Тверской, Ярославской права издания
в порядке охраны обязательных для жителей постановлений. - ГАРФ, ф. 102, оп. 64, 2
делопроизводство, 1907, д. 21 ч. 3, л. 16.
88уТамже,л. 52-235.
89СПо Олонецкой губернии. Разные сведения. - ГАРФ, ф. 102, оп. 117,4 делопроизводство,
1908, д. 46 ч. 10, л. 1, 1об.; По Архангельской губернии. Разные сведения. ~ ГАРФ, ф. 102,
оп. П7, делопроизводство 4, 1908, д. 3 ч. 10, л. loö., 2.
296

карельские поселения остаются без полицейского надзора, «и
обстоятельство это, — пояснял Григорьев, — является одним из серьёзных
препятствий для успешности борьбы с проникшей туда из
Финляндии пропагандой.»891
Однако инициатива Григорьева не была поддержана
Министерством финансов. Полгода спустя, в мае 1908 года уже следующий
архангельский губернатор И.В. Сосновский получил отказ в
финансировании этого проекта. Губернатору напоминали, что, по нормам
МВД, на одного станового пристава должно приходиться минимум 40
тысяч подконтрольных ему жителей, но во многих губерниях России
эта цифра значительно превышена, и становой пристав вынужден
обслуживать 60, 80, а то и 100 тысяч душ. В Кемском же уезде ситуация и
так намного лучше, чем во многих регионах России — здесь на
станового пристава приходится в среднем до 13 тысяч жителей, и,
конечно, при таком положении нельзя и думать об увеличении штата
полицейских. Министерство финансов совместно с МВД рекомендовало
губернатору перераспределить имевшиеся кадры и перевести одного
из становых приставов с побережья Белого моря в центр карельского
региона. Сосновский принял рекомендацию — и уже в июле 1908 года
пристав второго стана был из Кеми переведен в Ухту.892
Несколько позже, в 1908 году начал хлопотать об усилении
полицейского надзора в населённых карелами местностях и олонецкий
губернатор. Он просил о разделении Повенецкого и
Петрозаводского уездов вместо существующих двух — на три стана, с
учреждением в каждом из них по одной новой должности станового пристава
и трёх новых должностей урядников уездной полицейской стражи.
Свою просьбу губернатор, так же, как и его коллега из Архангельской
губернии, объяснял разбросанностью населённых пунктов и
отсутствием удобных путей сообщения. «Пристава и урядники, - сообщал
Протасьев, — вынуждены проводить всё время в разъездах и тем не'
менее лишены физической возможности бывать в некоторых
районах так часто, как того требовали бы интересы местного населения
и полицейского надзора.» Пристав второго стана Повенецкого
уезда, например, чтобы объехать свой участок по границе с
Финляндией и возвратиться в пункт своего пребывания должен был проехать
560 вёрст. Поскольку подобные объезды почти невозможны, сетовал
губернатор, «финляндская граница остаётся в сущности совершенно
открытой и без всякого полицейского наблюдения».891
891 Дело о разделении Кемского уезда в административном отношении на 4 стана. - ГА АО,
ф.4, оп. И, д. 932. л. 9-10.
вадТамже,л. 9об., 10,13.
т Об усилении полиции в Петрозаводском и Повенецком уездах Олонецкой губернии. -
РГИА, ф. 1276, оп. 4, д. 67, 1908, л. 1-4.
297

Сначала, как и в случае с Архангельской губернией,
Министерство финансов и Государственный контроль высказались за
отклонение этой просьбы - и тоже по причине небольшого числа жителей,
приходившихся на каждый становой и уряднический участки.
Однако затем, в ходе обсуждения этого вопроса, было признано, что
из-за размеров участков и необходимости «энергического
противодействия панфинской пропаганде в Олонецкой губернии»
ходатайство губернатора следует удовлетворить. Предложение об
учреждении с 1 июля 1909 года в Повенецком и Петрозаводском уездах
Олонецкой губернии по одному новому стану, соответственно — по
новой должности станового пристава и сформировать три новых
уряднических участка было вынесено на обсуждение
Государственной Думы, одобрено ею и утверждено царём 2 июня 1909 года.894
Помимо усиления полицейского надзора был сильно ужесточён
пограничный режим между карельскими районами и Финляндией,
от чего в первую очередь сильно пострадали местные жители. Если
до 1906 года российские пограничники свободно пропускали
приезжавших в российские пределы людей и перевозимые грузы,895 то
с появлением угрозы «панфинской» интервенции ситуация резко
изменилась. С российской стороны были установлены такие же
таможенные строгости и пограничный режим, как и на внешних
границах России. Проезжающих пропускали только через те
пропускные пункты, где находилась пограничная стража, и открыты они
были лишь с шести утра до десяти часов вечера, а не круглосуточно,
как раньше.896 Провозимые товары теперь внимательно досматри-
894 Приложения к стенографическим отчётам Государственной Думы. Третий созыв.
Сессия вторая. 1908-1909 гг. Том И. СПб., 1909, №434. В проекте закона, в частности,
говорилось: «Усиление состава полиции в Петрозаводском и Повенецком уездах Олонецкой
губернии вызывается обширностью названных уездов, разбросанностью имеющихся в
них населённых пунктов, отсутствием удобных путей сообщения [...] и настоятельной
необходимостью усилить [надзор] по границе с Финляндией в видах более успешной
борьбы с проникшей в карельские местности Олонецкой губернии панфинской пропагандой.
Площадь Петрозаводского уезда равна 13 1/2 тысячам квадратных вёрст с населением в
75 тысяч человек, а Повенецкого - 35,238 кв. вёрст с населением в 30 000 человек.»
Государственная Дума обсуждала этот вопрос 19 мая 1909 г. См.: Государственная Дума.
Третий созыв. Стенографические отчеты. 1909 г. Сессия вторая. Часть IV. СПб., 1909, с 1519—
1520. См. также: Об усилении полиции в Петрозаводском и Повенецком уездах... - РГИА,
ф. 1276, оп. 4, д. 67, 1908, л. 15об.
vvs Гораздо строже относилась к ввозимым в Финляндию товарам финская таможенная
стража, которая не пропускала «без обложения большими пошлинами из империи в
Финляндию ни сахару, ни табаку, ни сластей, ни чая, ни вин, не позволяли даже без особого
каждый раз разрешения финляндского сената ввозить из империи ни скота, ни мяса, ни сена.»
(Пограничные стеснения в Карелии // Новое время, 1912, №13 104, с. 5).
к96 «Новое время» отмечало: «Так создалась здесь настоящая государственная граница
между империей и Финляндией) со всеми свойственными ей атрибутами: с разъездами
298

вались, с заграничных изделий бралась таможенная пошлина, так
что для российских карел, привыкших ввозить из Финляндии
многие необходимые им товары, включая даже муку (см. об этом: гл. 2,
раздел 2), этот новый таможенный режим означал не только резкое
понижение уровня жизни, но и, в отдельных случаях, угрозу голо^
да. Опыт с ужесточением пограничного режима показал, что, хотя
механическое разъединение приграничных карельских регионов и
сводило к минимуму угрозу идеологической инверсии, оно не
могло служить надёжным средством отчуждения карел от Финляндии,
ибо лишь ещё более выявляло их экономическую зависимость от
западного соседа. Кроме того, пограничные стеснения, приносившие
жителям Российской Карелии лишь тяготы, показывали карелам,
что российские власти готовы бороться с «панфиннизмом»
любыми средствами — даже за счёт ухудшения жизни столь оберегаемого
ими населения.
***
Как видно из сказанного, силовые методы, использованные
властями в борьбе с лютеранским миссионерством и «панфинской»
деятельностью на территории Российской Карелии, показали свою
эффективность. Пресечение контактов карел с финскими агитаторами
и миссионерами, изъятие всех вызывающих малейшее подозрение
печатных изданий и расследование путей их попадания в карельские
селения, аресты карельских активистов, усиление полицейской
охраны и таможенного режима в карельских регионах — все эти
средства привели к установлению в карельском крае атмосферы страха,
взаимной подозрительности и доносительства. С 1908 года Союз
беломорских карел осуществлял свою деятельность только в пределах
Финляндии,897 которая была защищена особым законодательством
и таким образом выводилась из-под юрисдикции российских
полицейских органов.
Программа этой деятельности — по преимуществу
просветительской — была разработана на собрании, проводившемся в Хельсинки
в ноябре 1907 года, тайно, на квартире активиста Союза беломорски>
карел доктора О. Хайнари. Было решено в приграничной зоне
организовывать школы и курсы, рассчитанные как на местных, так и m
российских карел. Усилиями Союза беломорских карел и универси-
пограничной стражи, с пограничными досмотрами, с промыслом контрабандистов и пр.»
(Пограничные стеснения в Карелии...).
897Ranta Raimo. Vienan karjalaisten Uitosta..., с. 100.
299

тетского Северно-Эстерботнического землячества*98 зимой 1908 года
в Куусамо открылись курсы народного училища. Они были
рассчитаны на 75 слушателей, из которых 37 прибыли из Беломорской
Карелии (из Ухты, Кестеньги и Тихтозера/Pistojärvi/). Обучение и поездку
российским карелам оплачивал Союз.899
Программа курсов представляла собою смесь гуманитарных и
практических дисциплин — изучалась история финских народов,
финская история, фольклор и литература, обществоведение, а
также - народное хозяйство, география, природоведение, сельское
хозяйство и медицина. Получив хорошие отзывы о первом годе
обучения, организаторы курсов решили сделать их ежегодными, и они
действовали вплоть до начала войны.900
Наряду с курсами в Куусамо с 1906 года функционировал
народный университет в Импилахти, куда тоже приезжала для обучения
карельская молодёжь из России. Свидетельства об этом встречаются
в отдельных публикациях. Например, «Финляндская газета» за 1913
год писала: «28 октября проехали через г. Сердоболь две девушки из
Архангельской Карелии, направлявшиеся в Импилахти для
поступления в финский народный университет. Деньги на это дальнее и
утомительное путешествие были собраны их родственниками и
друзьями».90' Отправлялись карельские дети учиться и в приграничные
финские школы.
Итак, деятельность Союза беломорских карел, а чуть позже — и
миссия на территории Русской Карелии были свёрнуты. Местные
власти, казалось бы, могли праздновать победу. Но изгнание «пан-
финской пропаганды» из Российской Карелии не только не означало
решения проблемы, но даже и не приближало его — и это прекрасно
осознавали сами власти предержащие. Болезнь не лечилась, а
загонялась вглубь, ибо не были решены те коренные проблемы края,
которые определяли тягу карел к Финляндии и о которых мы говорили
в предыдущих главах. В приграничных регионах, экономически,
социально и культурно ориентированных на Финляндию, сохранялась
т Северно-Эстерботническое землячество (Pohjois-Pohjalainen osakunta) было одним из
студенческих землячеств Хельсинкского университета, которые принимали участие в «пан-
финской» деятельности. (К Северной Эстерботнии в тот период причислялись волости Ка-
янского региона (Kainuu), пограничные с северной частью Российской Карелии).
т Ranta Raimo Vienan karjalaisien liitosta..., с. 97-98.
"»Там же, с. 95,99.
901 Ловатинский. Отзвуки панфинской пропаганды в Архангельской Карелии //
Финляндская газета, 1913ч№248, с. I.
300

почва для карело-финского национализма, и как только в 1917 году
-политические условия в стране изменились и имперский прессинг
был снят, сразу же вышли из-под спуда потаённые до поры до
времени национальные устремления. Не случайно именно в
Беломорской Карелии организационно оформилось карельское национальное
движение, наиболее ярко проявившееся в требовании
самоопределения Российской Карелии и создании так называемого Временного
комитета Беломорской Карелии (см. об этом в Эпилоге).

Глава 7
«Карельский вопрос»
в идеологических баталиях
предреволюционного десятилетия
Весь комплекс мер, которыми располагали власти и
их союзники в борьбе против национальных движений
и которые были использованы в борьбе с «панфинской
пропагандой», можно было бы разделить на три.
категории. Легкая из них включала в себя конкретные
русификаторские практики, ^шщая —
полицейски-запретительные действия, и, наконец, к третьей можно отнести
различные виды идеологических инверсий, от
единичных «противопанфинских» публикаций в периодической
печати до создания «национальных мифов» и
предъявления их публике в качестве констатации неких
жизненных реалий. В этой главе речь пойдёт о том, как проблема
карельского национализма находила своё отражение в
^общероссийской идеологической борьбе
предреволюционного десятилетия. «Карельский вопрос» в этот период
пришёлся очень кстати — во-первых, потому, что правые
вообще наращивали свои усилия в борьбе против
национальных движений, а во-вторых, страшилка «панфинской
угрозы» использовалась ими в качестве вспомогательного
аргумента в кампании против финляндской автономии,
развернувшейся после первой русской революции.
1. «Карельский вопрос»
в российской печати
В годы революции национальный вопрос вышел на
одно из первых по важности мест в комплексе внутри-
российских проблем. Этот период, к которому Андреас
Каппелер применил известное определение «весна
народов»,902 стал временем развития в России различных
Каппелер Андреас. Россия - многонациональная империя..., с. 242.

национальных движений. Этому способствовали общая революци-
онизация масс, слабость режима и уступки, на которые он был
вынужден пойти.903 Подъём местных национализмов крайне взволновал
I правые круги. «Положение дел всем ясно, — говорил представитель
|правоых Н.Д. Сергеевский на открытии в 1908 году Русского окра-
I инного общества, — непокорённые инородцы и недозавоёванные
[окраины едва не одержали полной победы над ослабевшим русским
I человеком.»904 Решив, что власть не способна справиться с
ситуацией, правые начали объединяться в многочисленные
русско-националистические партии и общества, активно вступившие в борьбу с
национальными движениями, и стали создавать свои органы печати.
Так, в начале 1906 года была создана еженедельная газета,
специально вся целиком посвященная проблемам национальных окраин и
соответственно называвшаяся — «Окраины России».905 Через два года
сотрудники этой газеты вместе с единомышленниками создали т.н.
Русское окраинное общество, призванное выполнять те же задачи.906
Своё предназначение как газета, так и Общество видели в охране
русских государственных интересов на национальных окраинах.
Пробиваясь к сознанию массового читателя, стремясь привлечь его в свой
лагерь, газета в мрачных тонах рисовала угрозу для империи со
стороны «инородцев», создавала поистине фронтовое ощущение,
внушала мысль о необходимости построения массовой обороны. «Что
же! — писал обозреватель газеты. Недалеко время, когда нас и из
дому, пожалуй, погонят...»907
У читателя «Окраин России» и дружественных ей газет
создавалось впечатление, что Россия окружена врагами, как внешними, так
и внутренними. «Враг на окраинах, — цитировала газета речь
Сергеевского, в которой предлагалась концепция национальной
политики, — поднял голову потому, что завёлся враг внутренний».908 Кто
такие «враги на окраинах» становится ясно из той же речи: «Те
инородцы, которые не захотят быть нашими братьями в составе единой
всероссийской семьи, должны считаться нашими врагами,
открытыми и смертельными».909 Внутренние враги — либералы, которые, по
905 См. об этом там же, с. 241 -251.
91,4 Окраины России. 1908, №18. с. 267
^Газета «Окраины России» была создана в Петербурге в начале 1906 г., среди её
организаторов были В.Ф. Дейтрих, ММ. Бородкин, Н.А. Зверев, А.М. Золотарев, Ф.Д. Самарина,
А.А. Ширинский-Шихматов и т.д. По словам самой газеты, она возникла «в самый разгар
смут, охвативших всю Россию», когда «с особою силою проявился сепаратизм окраин.»
{АврехА.Я. Столыпин и Третья Дума. М., 1968, с. 23).
^«Русское окраинное общество» было учреждено 17 февраля 1908 г.
907Лялин А/. Обозрение событий и окраинная жизнь // Окраины России, 1908, №10. с. 149.
908 Окраины России. 1908, №18. с. 266.
^Ibid. с. 267.
303

мнению газеты, проникли во все поры государства, особенно в
печать: «Школа извращена, печать совершенно оевреилась, власть ока-
цетилась».910
Следуя логике националистов, одним из главных врагов России
следовало считать Финляндию — край^тказывавщийся находиться на
равных основаниях «в составе единой всероссийской семьи».
Отношение националистов к Великому княжеству, и раньше далёкое от
идиллического, стало после первой революции прямо враждебным и даже
воинственным. «Окраины России» писали о финляндцах: ...первая
современная их заповедь, очевидно, говорит: пора перестать
церемониться с русскими!»911 Националистической прессой постоянно
подогревалось ощущение угрозы для России со стороны Финляндии: «Пусть
Лео Мехелин продолжает нас дурачить, пусть вооружается "Войма" и
красная, и белая гвардия, пусть идут на Петербург, пусть бьют и режут
верных слуг России и Государя [...]. Авось носители власти проснутся,
а если они не проснутся, то проснётся русский народ».912
Финнам постоянно припоминали укрывательство русских рево-
пюционеров и создание собственных вооружённых отрядов.
«Окраины России» писали: «Близость к столице делает Финляндию
излюбленным местом всяких политических преступников, которые здесь
чувствуют себя превосходно. Недаром же Гапон избрал её местом
своего жительства, а многие политические убийцы выезжали на свои
подвиги прямо из Финляндии. [...] Большая часть прокламаций и
воззваний печатается в Финляндии...»913 Описываемые в правой
публицистике факты действительно имели место, как и участие финских
активистов в приобретении и провозе оружия для российских
революционеров через Финляндию. Кроме того, власть и сочувствующие
ей правые были озабочены тем, что нелояльная Финляндия,
расположенная в жизненно важном регионе империи, в случае войны,
приближение которой было всё более очевидным, может предоставить
свою территорию в качестве плацдарма для враждебных государств.
Именно этот подход к проблеме, а также прогрессирующее
отдаление окраины от метрополии и плохо скрываемая и часто
декларируемая в финской печати и общественной жизни недружественность по
отношению к России стали главной причиной новой антифинской
кампании, которая получила в финской историографии название
шЛялинМ...,с. 148.
911 Окраины России, 1908, №4, с. 51.
*12 Речь Н.Д. Сергеевского на третьем Бобриковском обеде // Окраины России. 1908, №6,
с. 87. Союз «Войма» f по-русски «Сила») был организован финскими национальными
активистами после всеобщей стачки; формально это был спортивный союз, а в
действительности он занимался военной подготовкой.
4,3 Окраины России, 1906, №14, с. 245.
304

ного эгоизма поднялись в России ещё и панлитвинизм, панукраинс-
тво и наконец движение всефиннов...»917 Некий Всеволод В., житель
Финляндии, описывая национальную пропаганду финских агитаторов
в Эстонии, Ингерманландии и Российской Карелии, обращается к
соотечественникам с призывом быть бдительными, не доверять
показной финской смирности и следить за развитием событий. «Никто у нас
не знает, не видит, — пишет автор, — что от них [финнов. — М.В.] дан
импульс окраинному отпадению, что от них исходят и план и
направление дела.»91,8
Нами уже упоминалось, что первой институцией, обратившей
внимание российского общества на «панфинскую» деятельность в
Российской Карелии, стала Финляндская епархия Русской православной
церкви. Первая статья на эту тему, опубликованная в «Миссионерском
обозрении» в 1906 году, принадлежала перу иеромонаха Киприана.919
В статье были обобщены и весьма точно описаны все тревожащие автора
события — образование Союза беломорских карел и возникновение
лютеранского миссионерского движения в Карелии, и, кроме того, был дан
трезвый анализ причин этих явлений и степени подготовленности
почвы для них в Русской Карелии. Автор вполне отдавал себе отчёт в том,
что в Беломорской Карелии «почва для пропаганды [...] самая удобная»:
здесь жители «стоят [...] на самой низкой ступени религиозного
развития», а священники «в большинстве случаев так плохо владеют местным
наречием, что прибегают к толмачу даже в пустяшных делах».920 Кипри-
ан констатировал, что проблема состоит далеко не только в лютеранской
миссии, а пожалуй, даже в большей степени — в финской
экономической, культурной и просветительской экспансии в карельской среде.
Однако отнюдь не выступление Киприана, достаточно отчётливо
обозначившего проблему, дало сигнал к началу «противопанфинской»
кампании в правой прессе. Раскручивание сюжета с «панфинской
угрозой» началось лишь в первые месяцы 1907 года, уже после того, как
церковными деятелями были осуществлены первые мероприятия по
противодействию карельским националистическим и лютеранским
миссионерским акциям (в частности, прошли Ухтинский и Видлиц-
кий съезды духовенства, см. гл. 3, разделы 4 и 5). Толчком к раскрутке
«панфинских» сюжетов стало начало новой антифинской кампании,
когда во властных структурах созрел план сокрушения финской
оппозиции силовыми методами. Именно тогда потребовались новые
аргументы в борьбе с финляндской автономией.
17 Эй *e/ib?wdm Ник.
9.8 Всеволод J _iie г ..с^оду панАиннизма...
9.9 Лютеранский полод в Карелию // Миссионерское обозрение, 1906, №10; см. также
статью: Панфинская пропаганда в Русской Карелии // Миссионерское обозрение, 1907, №2.
^Тамже.
306

Как свидетельствует специалист по предреволюционной истории
Финляндии Антти Куяла, в конце 1906 — начале 1907 года в
Петербургском военном округе был разработан план объявления в
Финляндии военного положения, который обсуждался на специальном
межведомственном совещании под председательством Николая II.921
Хотя этот план под давлением Столыпина, считавшего его
реализацию несвоевременной, не был принят к осуществлению, к нему
вернулись в ноябре того же года, когда Особое совещание по делам
Великого княжества выдвинуло проект введения военного
положения в Выборгской губернии. Только активные экстренные действия
финских властей по розыску, аресту и передаче в руки русского
правительства российских революционеров смогли предотвратить эту
акцию. Однако это отнюдь не означало завершения наступления на
Финляндию — все основные баталии были ещё впереди.
На совпадение по времени и взаимосвязь этих двух явлений —
плана силового воздействия на Финляндию и начала кампании против
«панфинской пропаганды» — справедливо указывала в 1909 году газета
«Речь» в статье «Панфинская опасность». «Это было давно, —
вспоминал автор статьи, — ещё в 1907 году. Как раз в то время, когда
"Московские ведомости", "Новое время" и иже с ними начали особенно
"стараться", доказывая необходимость отторжения от Финляндии Выборгской
губернии. В это-то именно время и объявилась в Олонецкой губернии
"панфинская опасность" Внезапно, поразив обывателей как гром
среди ясного неба, начальство объявило о существовании "опасности11 и о
необходимости принять меры».922 Автор статьи был абсолютно прав —
«панфинская опасность» была вытащена на свет божий тогда, когда
началась новая волна антифинской шумихи. Так сформировалась
закономерность, действовавшая на протяжении всего последовавшего
десятилетия, — каждая новая волна антифинской кампании вызывала к
жизни новую волну публикаций в правой прессе о «панфинском походе
в Русскую Карелию». Сообщения о национальной экспансии финнов
добавляли новые краски к тому крайне негативному портрету финской
автономии, который рисовался русскими правыми.
В результате с начала 1907 года на страницах правых изданий
начали появляться разнообразные статьи о «панфинско-лютеранском
походе» на карел - как финских, так и русских. По количеству
материалов лидировали прежде всего специализировавшаяся на
национальном вопросе газета «Окраины России», а также «Новое время»,
«Московские ведомости», «Колокол» и «Россия». Уже на этом
начальном этапе борьбы с «панфиннизмом» в полной мере проявился один
921 Куяла Антти. Россия и Финляндия в 1907-1914 годах: планы введения военного
положения // Отечественная история, 1998, №2, с. 65-66.
922 «Панфинская опасность». Из Олонецкой ^бернии // Речь, 1909, №187, с. 4.
307

из ведущих методов правой пропаганды — все упомянутые и многие
другие издания использовали одни и те же, в целом
немногочисленные, факты, которые кочевали из одной газеты в другую, подвергаясь
в той или иной степени приукрашиванию и интерпретации.
Как правило, все публикации на карельские сюжеты повествовали
об одних и тех же событиях — о лютеранской миссии финнов в Русской
Карелии, организации и деятельности Союза беломорских карел,
расколе православной церкви в Финляндии и возникновении в ней «пан-
финского» крыла. Правые газеты демонстрировали скрупулёзное
знание событий, почерпнутое обычно из финской прессы и российских
«компетентных», скорее всего властных, источников. Среди обильно
цитируемых фактов первое место по числу упоминаний в разных
изданиях занимала, например, миссионерская поездка по Русской Карелии
Бруно Бокстрёма со спутниками и других финских проповедников,
различные акции Союза беломорских карел, публикации в финских
националистических изданиях, занимавшихся карельской
проблематикой («Karjalaisten pakinoita», «Laatokka» и т.п.).923
На первом этапе в правом лагере ещё не было ясности в том, кого из
представителей местных светских и церковных властей можно считать
союзником, а кого — «предателем» русских национальных интересов,
кто друг, а кто враг. Поэтому нередко под огонь нелицеприятной
критики попадали не «чужие», а «свои» — люди, не только всецело
преданные «русской идее», но и активно включившиеся в борьбу с «пан-
финнизмом» и зарекомендовавшие себя как наиболее деятельные её
участники. В их числе оказались ключевые фигуры «противопанфин-
ского» лагеря — финляндский архиепископ Сергий, олонецкий
епископ Мисаил и олонецкий губернатор Н.В. Протасьев, незаслуженно и
резко раскритикованные в «Окраинах России» и «Новом времени».
Первым под прицел националистической критики попал Сергий;
ирония судьбы состояла в том, что именно его ведомство первым
зафиксировало «панфинскую опасность» и к 1907 году уже предприняло
целый ряд шагов в целях противостояния мероприятиям финляндцев.
Причина, очевидно, заключается в том, что Сергий проводил в
описываемый период в Финляндии гораздо более гибкую русификационную
политику, чем того хотелось представителям
русско-националистического лагеря. Он стремился достичь некоего компромисса между двумя
группами финляндского православного духовенства — их можно
условно назвать «финнофильской» и «русофильской». Либерализм
языковой политики архиепископа доходил до того, что он сам прошёл курс
923См., например: Что делается в Финляндии?// Русская земля, 1907, №292; Мятежные
финны// Колокол, 1907, №319; Островский Д. Финские притязания на Олонецкую
Карелию // Олонецкие губернские ведомости, 23.2; 13.3; 3.4; 5.5. 1907; Б. Об офинении русских
карел // Окраины России, 1907, №25-26, с. 391-393.
308

финского языка и раз в месяц служил в соборе Выборга по-финскЛ ■
Кроме того, Сергий позволял выпускать православный журнал на
финском языке и при решении языкового вопроса стремился к
удовлетворению запросов обеих групп православных. Эта стратегия архипастыря
раздражала рвущихся в бой правых, и в «Окраинах России» появились
две статьи, крайне резко критиковавшие его деятельность. В одной
из них констатируется, что архиепископа полностью подчинили себе
«офинившиеся» священники.925 Автор другой статьи вопрошал: «Что
же делает русская духовная власть в Финляндии для удержания карел
в православии и для противодействия офинению их?» И отвечал сам
себе: «Вероятно, то же, что и светская власть, т.е. содействует падению
русского престижа и вообще всего русского» [здесь имеется в виду раз-
дражавшая правых деятельность финляндского генерал-губернатора
Н.Н. Герарда. — М.В.]. Далее автор статьи выражал надежду, что про-
водимая Сергием политика — недоразумение и архипастырь сможет
«сохранить верными православию и России хотя бы карел русских
губерний».926
Следующими жертвами мнительности правых стали
губернаторы Олонецкой губернии Н.В. Протасьев и Архангельской губернии
Н.И. Качалов, подвергшиеся критике со стороны «Нового времени» за
то, что они якобы попустительствовали миссионерской деятельности
Б. Бокстрёма в Русской Карелии (см. об этом гл. 6, разд.1).
Протасьев был вынужден публично оправдываться с подробным изложением
всех сопутствующих фактов.927 Наконец, годом позже объектом
критики «Нового времени» оказался олонецкий епископ Мисаил. Некий
член Карельского православного братства, скрывшийся под
псевдонимом «Братчик», обвинил епископа в равнодушии к карелам и
неучастии в борьбе с «панфинской пропагандой». Теперь уже
Протасьев и Сергий, ранее обвинявшиеся в попустительстве «панфиннизму»«
были представлены как «люди мысли и дела», а Мисаил, по контрасту
с ними, был уличён в бездеятельности. Он, по сообщению Братчика,
не занимался улучшением состава священства в карельских прихоЛах'
не принимал участия в «противопанфинских» мероприятиях и даже не
присутствовал на Видлицком съезде духовенства.928
Мисаил был вынужден опубликовать пространное опровержение.
В нём он приводил многочисленные данные, свидетельствовавши
924Loima Jyrki. Esipaimen siunaa..., с. 98-99.
425 Православные в Финляндии // Окраины России, 1907, №12, с. 190.
426Б. Об офинении русских карел..., с. 392-393.
И7 Поход на русскую Карелию // Новое время, 1907, №11179, с. 4.; Письмо в редакИ**10
Новое время, 1907, №11186, с. 13.
928 Братчик. Духовенство, администрация и карелы в Олонецком крае // Новое вреМ
1908, №11447.
309

о том, что он подключился к борьбе с «панфиннизмом» ещё в 1906
году — даже раньше, чем олонецкая администрация. Перечисляя
буквально по датам «противопанфинские» мероприятия, в которых он
участвовал, и приводя даже исходящие номера своих писем и
отношений, обиженный Мисаил показывал, что критика его действий (а
вернее — бездействия) была необоснованной.929 Поддержали своего
архипастыря и представители олонецкого духовенства, — депутация
духовных лиц явилась к епископу и огласила благодарственную речь,
впоследствии опубликованную в епархиальной печати.930 В речи
превозносились деловые и личные качества Мисаила и его роль в борьбе
с «панфиннизмом».
Систематические обличения в печати «первых лиц» — как духовных,
так и светских — стали характерной чертой кампании против «панфин-
низма», проводимой правой прессой. О причинах этой волны критики
\ мы можем только догадываться. Скорее всего, несправедливое
осуждение людей, самым прямым образом задействованных в национальных
баталиях на «карельском фронте», призвано было заставить их
доказывать свою приверженность национальным идеалам, активизировать
J свою «противопанфинскую» деятельность, сделать её ещё более
наступательной. Известно, что после газетных обличений и Протасьев,
\ и Сергий, и Мисаил развернули ещё более энергичную кампанию на
\ разных «фронтах» — экономическом, просветительском, церковном и
т.д. Сергий, например, активно участвовал во всех «противопанфинс-
ких» акциях, лично посещал многочисленные мероприятия, начиная
с праздников и съездов карельского братства и кончая крестными
ходами, а главное — решительно перешёл на сторону «русофильского»
духовенства в своей епархии, доказав тем самым правым, что является
их верным союзником.931 О деятельности олонецкого епископа и
губернатора мы достаточно писали в предыдущих главах.
Все последующие публикации по «карельской проблеме» в
центральной правой печати были тесно связаны с разными стадиями
решения правительством и Думой «финляндского вопроса». С
особенной силой финляндская тема раскручивалась в правой прессе с 1908
по 1911 годы, которые ознаменовались последовательным
наступлением правых на Финляндию и подготовкой общественного
мнения к законодательному усечению финляндской автономии. Так, с 5
по 13 мая 1908 года в Третьей Думе проходили расширенные дебаты
в связи с несколькими запросами по Финляндии. Суть этих запросов
п* Мисаил. Письмо в редакцию // Новое время, 1908, №11478.
930 Выражение благодарности его преосвященству, преосвященнейшему Мисаилу,
епископу Олонецкому и Петрозаводскому, депутациею от духовенства г. Петрозаводска //
Олонецкие епархиальные ведомости, 1908, №6, с. 126-129.
V31 Loima Jyrki. Esipaimen siunaa.... с. 107-109. f
310

ft
сводилась к раскрытию антиправительственной деятельности
некоторых финляндских организаций и антироссийской политики финских
властей.932 Второе обсуждение имело место с 21 по 28 мая 1910 года и
было посвящено законопроекту о порядке издания касающихся
Финляндии законов общеимперского значения. Третий раз финские
проблемы стали предметом думской дискуссии с 28 октября по 5 декабря
1911 года — обсуждались законопроекты о финских платежах
государственному казначейству взамен отбывания финляндскими гражданами
воинской повинности и об уравнении русских подданных в правах с
финляндскими гражданами. Думские дебаты предварялись и
сопровождались массированной антифинской кампанией в правой прессе,
составляющей частью которой и стало разоблачение национального
внедрения финнов в сопредельные финно-угорские регионы
(главным образом, Ингерманландию, Эстонию и Карелию).
Например, «Окраины России» из номера в номер печатали
выдержки из статей в финских изданиях с комментариями. При этом
подбирались статьи, в которых финны критиковали обрусительную
политику русских в Карелии и Ингерманландии, выражали ею недовольство.
Из материалов финских газет вычленялась и доводилась до сведения
русского читателя информация о любых мероприятиях финляндцев,
направленных на сопредельные соплеменные народы, прежде всего на
карел - об устройстве народных праздников в Карелии, об
ассигнованиях на железную дорогу до границ Архангельской Карелии, о
пропагандистской работе среди карел, о сборе денег по подписке карельской
корпорацией студентов Хельсинкского университета, и т.д.933 Следуя
своей традиционной методе, газета формировала представление о
многообразной и враждебной по отношению к России
деятельности финляндцев, нагнетала ощущение финской угрозы. «Как видите,
финляндцами всё пущено в ход, — мрачно констатировала газета, — и
материальные и духовные средства, в выборе которых не
церемонятся, лишь бы добиться скорейшего офинения карел.» А вот российская
власть, по утверждению «Окраин России», демонстрирует свою
слабость, «делает слишком мало».934 Между тем, реальная картина, как
мы показали в предыдущих разделах книги, была прямо
противоположной - 1909 год, когда была опубликована статья, стал переломным
932 В числе думских запросов были: запрос о существовании в Финляндии тайных
организаций «Красной гвардии» и «Воймы». запрос о подготавливавшихся в Финляндии
посягательствах на государственный порядок и безопасность и запрос о тенденциозном
направлении законодательной деятельности руководящих финских властей в целях обособления
Финляндии в ущерб Российскому государству (см.: Государственная Дума. Третий созыв.
Стенографические отчёты. 1908 г. Сессия первая. Ч. II. СПб., 1908, с. 2913-2914).
933См., например: Из финляндской печати// Окраины России, 1908, №3, с. 47—48; №14,
с. 224; №19, с. 296; №21, с. 303-304; №29-30, с. 445; №39, с. 559-560.
934 Из финляндской печати // Окраины России, 1909, №21, с. 304.
#
311

в решении карельского вопроса, именно тогда реальная деятельность
«панфиннистов» на территории Российской Карелии была полностью
блокирована, и российская власть торжествовала победу. «Окраины
России» не могли этого не знать — однако потребности политической
борьбы, планы массированного наступления на Финляндию
диктовали необходимость создания атмосферы «осаждённой крепости».
Следовало убедить читателей в неотложности мер по «усмирению
Финляндии».
Приёмы работы правой прессы, как мы уже имели возможность
убедиться, зачастую сводились к «вбрасыванию» некоего материала,
основанного на преувеличенных и искажённых данных, создававших
гипертрофированное представление об опасности. Эти
публикации нередко оказывались весьма действенным рычагом влияния на
власть, неоднократно становились причинами разнообразных
проверок, оправданий со стороны должностных лиц и ужесточения курса.
Механизм действия этого рычага мы уже наблюдали на примере
предпринятой в правой прессе несправедливой критики первых лиц
Финляндской и Олонецкой епархий и олонецкого губернатора. Несмотря
на полную необоснованность критики, построенной по принципу
«слышал звон, да не знаю, где он», должностные лица, оказавшиеся
её объектами, были вынуждены опровергать её с фактами в руках и
I -наращивать усилия по борьбе с «панфиннизмом». Метод оказывался
^весьма действенным, и к нему прибегали вновь и вновь.
Например, в августе 1909 года «Московские ведомости»
опубликовали статью «Финско-протестантская пропаганда в Карелии», в
которой приводились сведения о существовании в Финляндии трёх
лютеранских миссионерских обществ, предназначенных для работы среди
русских карел. Автор публикации ссылается на источник- статью
иеромонаха Киприана в «Олонецких епархиальных ведомостях».935 По
материалам статьи канцелярия финляндского генерал-губернатора
запросила финляндский Сенат о деятельности упоминавшихся в ней
миссий — карельской миссии при Сердобольском (ныне — Сортавала)
евангелическом обществе, методистско-епископальной карельской
миссии в Борго (но-фински — Порвоо) и выборгской карельской
миссии Свободной церкви. Ответ духовной экспедиции Сената гласил,
что никакой карельской миссии при Сердобольском евангелическом
обществе не существует, как не существует ни методистско-еписко-
пального прихода в Борго (а тем самым — и карельской миссии при
нём), ни особой миссии для Карелии при Свободной церкви. Правда,
в Финляндии действительно есть методистско-епископальная
церковная община, при которой состоит специальный посол Карельского
округа. Таким образом, карельская миссия никак организационно не
Московские ведомости, 1909, №189.
312

выделена и является составной частью общей миссионерской
деятельности упомянутых церквей. Эти сведения, однако, не были доведены
до сознания российского читателя, который остался в твёрдом
убеждении, что специальные карельские миссии созданы и активно
действуют в Финляндии.
Авторами «противопанфинских» публикаций применялся
зачастую и другой метод — хронологическая подтасовка, апеллирование к
одним и тем же устаревшим фактам. В своих статьях о «панфинской
опасности», выходивших после 1908 года, правые издания чаще всего
рассказывали о событиях, имевших место ещё в период революции.
Например, весь комплекс данных, приводимых в классической брошюре
1910 года «Панфинско-лютеранский поход финляндцев на
православную Карелию» относится к 1906—1907 годам, однако автор
преподносит их как недавние события. Точно так же автор статьи «Карельский
вопрос», опубликованной в газете «Россия» в 1912 году, в
подтверждение неутомимой проповеди «панфинства» ссылается на публикации
в финской прессе трёхлетней давности.936 Использование устаревших
материалов давало авторам возможность создать впечатление
постоянного присутствия «панфинской угрозы», и хотя ситуация с течением
времени менялась и никаких симптомов «панфинской пропаганды» на
территории Российской Карелии уже с 1909 года фактически не было,
общество должно было постоянно пребывать в уверенности, что ему
противостоит грозный противник. Такова была сверхзадача, которую
выполняли правые органы печати.
Либеральная печать неоднократно подвергала уничижительной
критике «противопанфинскую» истерию правых изданий. Кадетская
«Речь» несколько раз публиковала иронические статьи и фельетоны
о «панфинской опасности», смысл которых сводился к известному
тезису «много шума из ничего». Публицисты «Речи» указывали на то,
что никаких доказательств «панфинской опасности» нет ни у
чиновников, ни у олонецкого губернатора, ибо в своё время ни земцы, ни
члены училищного совета Повенецкого уезда не заметили никаких
её проявлений (здесь следовали ссылки на протоколы собраний
земцев); тем не менее «вот уже более двух лет, — писала «Речь», —
вокруг этого, с нашей обывательской точки зрения, буквально "пустого
места" производится намеренный "шум", ведётся какая-то "борьба",
Неизвестно с какой опасностью.»937 Мысль авторов «Речи» сводилась
Ушкуйник. Карельский вопрос // Россия, 1912, №1961» с. 1-2.
«Панфинская опасность». Из Олонецкой губернии....
Q1Q

к тому, что шумиха вокруг «панфиннизма» связана с общей
антифинской кампанией, проводимой правыми, а кроме того, выгодна
местным властям с целью привлечения к себе внимания, зарабатывания
политического и карьерного капитала.
Герой фельетона Владимира Азова938 «Отчаяние», N-ский
губернатор горюет, что в его губернии нет никаких подрывных элементов, на
которые можно было бы устроить гонения и тем самым
выдвинуться—в губернии нет ни революционеров, ни крамольников, ни евреев,
ни сектантов. С завистью N-ский губернатор думает о том, как
устроился глава Олонецкой губернии: «Господи! Олонецкий губернатор — и
тот нашёл себе дело: бороться с панфиннизмом, учредил для борьбы
с панфинской пропагандой карельское братство, увеличивает силу
исторического тяготения Карелии к Великой России! Из пальца ведь
высосал всё: и панфиннизм, и тяготение Карелии, а между тем делает
карьеру, выдвигается, не даёт забыть о своём существовании...»939
Конечно, либералы, исходившие из собственных политических
задач (защита финляндской автономии, поддержка национальных
[движений, борьба с правыми и т.д.), намеренно «занижали
планку»940— финская национальная экспансия в Российской Карелии
существовала, хотя к 1909 году её проявления были практически
сведены на нет. Однако они были правы в том, что поднятая в правой
прессе кампания по поводу «панфинской опасности» прежде всего
была нацелена на то, чтобы приносить значительные дивиденды как
местным властям, так и правому движению в целом. С одной
стороны, «панфинская» карта разыгрывалась с целью углубления
отрицательного образа Финляндии в глазах как властей и самого царя, так и
общественного мнения, а также для дискредитации местных нацио-
нализмов в целом. С другой стороны, имидж борцов с
«панфиннизмом» прибавлял властям предержащим новые политические очки, а
также давал основание для требования дополнительного
финансирования под разнообразные региональные программы. Раскручивание
в правой прессе сюжетов «панфинской опасности» и борьбы с ней
стало тем оружием, которым с успехом пользовались как различные
политические силы, так и представители властных структур в центре
и на местах.
938 Под псевдонимом «Влад. Азов» публиковал свои статьи журналист, фельетонист и
переводчик Владимир Ашкинази.
939 Азов Влад. Маленький фельетон. Отчаяние // Речь, 1910, №145, с. 2.
940Важно отметить ещё одно обстоятельство -даже если бы либералы признали
существование «панфинской пропаганды» в сколь бы то ни было серьёзных масштабах, она вряд ли
испугала бы их. Для них Финляндия была не опасной угрозой целостности и единства
государства, а образцом для подражания, моделью прогрессивного социально-экономического
развития, которого они желали для всей России. Таким образом, усиление влияния
Финляндии на Карелию должно было бы быть воспринято либералами лишь положительно.
314

**#
Позиция местных региональных органов печати в отношении
«карельского вопроса» во многом отличалась от политически
ангажированных, задействованных в «большой политике» центральных
изданий. Перед региональной прессой стояли свои, конкретные
задачи — нащупать корни и причины национальных процессов,
происходивших в Карелии, разъяснять местному населению суть
конфликта, информировать его о ходе борьбы с «панфинской npo-N
пагандой» и рекрутировать сторонников. И хотя в местных изданиях
также зачастую появлялись политически ангажированные статьи,
всё же «близость к земле» местных авторов, их способность и
желание оперировать конкретными фактами, знание реальной ситуации
в крае придавало основному числу публикаций в губернских
органах более объективный и аналитический характер. Региональная
пресса являлась важнейшим источником для правых изданий,
причём факты, почерпнутые из местных газет, проходили строгий отбор
и максимально приспосабливались для иллюстрирования мысли о
злокозненности финнов и агрессивных намерениях Финляндии.
При этом все публикации, дававшие представление о реальной
ситуации в карельских регионах и причинах, создававших почву для
профинских настроений карел, оставались вне поля зрения
центральных изданий, ибо никак не способствовали реализации их
политических сверхзадач.
Особенно пристально следили за «карельским вопросом» органы
печати Олонецкой и Архангельской губерний, и прежде всего
олонецкий официоз — «Олонецкие губернские ведомости» и
епархиальные издания — Архангельские и Олонецкие епархиальные ведомости.
Кроме того, «карельский вопрос» постоянно освещался на страницах
«Вестника Олонецкого губернского земства», «Известий
Архангельского общества изучения Русского Севера» и органа Карельского
братства «Олонецкой недели». В Финляндии ход развития карельских
сюжетов постоянно отслеживал местный официоз — «Финляндская
газета», а с финской стороны и финско-национальных позиций —
газеты «Laatokka», «Karjalatar» и издания Союза беломорских карел
«Karjalaisten pakinoita» и «Karjalan kävijä».
«Олонецкие губернские ведомости» особенно широко
предоставили свои страницы для обсуждения «карельского вопроса» в
годы правления активного борца с «панфиннизмом» губернатора
Н.В. Протасьева. Именно при нём, начиная с 1907 и по 1910 год
На страницах этого издания появился целый ряд объёмных статей,
посвященных национальным проблемам в Карелии; многие из них,
Не уместившись в одном номере, публиковались в нескольких под-
315

ряд.941 Здесь находилось место и для подробнейших отчётов о
различных мероприятиях (съездах епархиальных и русско-национальных
деятелей, собраниях земских деятелей, торжественных открытиях и
съездах Карельского православного братства и т.д.), и для
развёрнутого фактического материала о поездках финских миссионеров,
деятельности Союза беломорских карел и карельских братств и т.п.
Публикации «Олонецких губернских ведомостей» дают
представление об основных шагах борцов с «панфиннизмом», о разногласиях и
дискуссиях в их рядах по поводу методов и приёмов борьбы, о
принятых ими мерах. Эти исчерпывающе подробные материалы
неоценимы как исторический источник — по ним шаг за шагом можно
проследить стратегии и мероприятия местных властей,
направленные на решение «карельского вопроса».
В отличие от центральных правых изданий, выполнявших
политический заказ, губернские издания нередко пытались нащупать
действительный нерв проблемы, проанализировать причины
оторванности приграничного карельского населения от метрополии и
его тяготения к Финляндии. Нелицеприятный анализ ситуации
давался в публикациях различных авторов, так или иначе вовлечённых
в обсуждение проблемы - учителей карельских школ, чиновников,
земских деятелей и просто местных жителей. Особенно кропотливо
анализировало ситуацию «на местах» земское издание, на страницах
которого постоянно появлялись информационные статьи об
экономических процессах, социальных и культурных мероприятиях в
карельских регионах, о сложностях и успехах в решении разнообразных
проблем. Исчерпывающий материал о церковной жизни карельских
регионов, религиозном сознании карел, взаимоотношении паствы и
священства, народной традиции содержится в епархиальных
ведомостях. «Архангельские епархиальные ведомости» на протяжении
нескольких лет публиковали очерки обо всех карельских приходах,
дающие подробные сведения о повседневной жизни карельской
деревни (см. гл. 4, разд. 3).
Присутствие в местной прессе аналитической составляющей не
исключает того, что в ней публиковались и политически
ангажированные, агитационные статьи, направленные на «мобилизацию»
941 Например: 1). Островский Д. Финские притязания на Олонецкую Карелию //
Олонецкие губернские ведомости, 1907, №45, с. 4; №59, с. 3-4;,№77, с. 3; 2). Чуков И.К
Надвигающаяся опасность // Олонецкие губернские ведомости, 1907, №110, с. 1-2; С[ребрянс]кий.
Видлицкий пастырско-миссионерский съезд // Олонецкие губернские ведомости, 1907,
№116, с. 2; №118, с. 2; №120, с. 2; №126, с. 2; №127, с. 2-3; №129, с. 2; №130, с. 1-2; №132,
с. 3; №138, с 2; №141, с 2; №142, с. 2; №143, с. 2; №146, с. 2; №166, с. 1-2; №167, с. 1-2;
№170, с. 2; №175, с. 1-2; №178, с. 2; №189, с. 2; №190, с. 1; №192, с. 2; 3). Что в настоящее
время делают финны для карел? // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №32, с. 1; №47,
с. 1;№49,с. l.vw^_
316

местного населения. Особенно активно проявляли себя в качестве
пропагандистов и агитаторов деятели Карельского православного
братства, а среди них— его руководитель иеромонах Киприан. ТТа^
пример, в «Олонецких епархиальных ведомостях» была
опубликована его речь, предназначенная для произнесения на общем собрании
братства; почти вся она посвящена «панфинско-лютеранской»
деятельности финнов, экспедициям лютеранских миссионеров и
книгонош в Архангельскую и Олонецкую Карелии.942
Хотя речь Киприана отличается эмоциональностью и пафосом,
мы найдём в ней не много реальных свидетельств «подрывной»
деятельности финнов в Русской Карелии. Упоминается только о трёх
учителях и двух книгоношах евангелического общества, миссионере
Латту и проповеднице Сандре Финняс, действовавших в
пограничных районах летом 1907 года. Остальные свидетельства Киприана
касаются публикаций в финской прессе, брошюр #о помощи Русской
Карелии и т.п., — т.е. изданий, свидетельствующих скорее о
настроениях и намерениях финских активистов, чем об их реальной
деятельности. Нельзя не заметить ещё одну важную особенность: как это
было зачастую принято в правой прессе, все упомянутые им в 1909
году факты относятся к 1906—1907 годам, то есть имеют двухлетний
срок давности. Так, следуя приёмам и методам правой прессы, Кип-
риан оперирует немногочисленными и устаревшими фактами и
создаёт иллюзию активной работы финнов «в тылу» братства. Это
понятно — темпы и напряжённость деятельности братства не должны
были быть снижены, а значит, противник по-прежнему должен был
выглядеть внушительным и действующим.
Настрой местных изданий в отношении к «карельскому вопросу»,
количество статей на эту тему и их тональность напрямую зависели
от позиции главы региона. Так, при Н.В. Протасьеве «Олонецкие
губернские ведомости» пестрели публикациями о «панфинской
пропаганде» и борьбе с ней, а после смены губернатора энтузиазм газеты
в этом вопросе заметно иссяк. Аналогичный процесс, только как
бы «задом-наперёд» произошёл в «Финляндской газете» — если при
генерал-губернаторах Н.Н. Герарде (1905-1908), а потом- В.А. Бе-
кмане (1908—1909) газета держалась очень сдержанного тона в
отношении «карельского вопроса» (например, подробный рапорт об
образовании Союза беломорских карел, опубликованный в августе
1906 года, выдержан в объективном, нейтральном ключе),943 то после
9-12 Речь председателя совета Православного карельского братства, иеромонаха Киприана на
общем собрании братства // Олонецкие епархиальные ведомости, 1909, №19, с. 413-420.
*°Финны и карелы // Финляндская газета, 1906, №132, с. 2; №133, с. 1-2. Во второй части
статьи, например, цитируется материал из газеты «Laatokka», в котором рассказывается о
суровых условиях жизни беломорских карел, отсутствии экономической и политической
#
317

назначения в 1909 году генерал-губернатором верного бобриковца и
образцового русского националиста Ф.А. Зейна направленность
газеты круто меняется. В ней появляются явно «партийные»
публикации с осуждением финского сепаратизма, и карельская тема в первые
же месяцы генерал-губернаторства Зейна выходит на передний план.
Однако поскольку самого генерал-губернатора больше волновала
ситуация в Финляндской, чем в Русской Карелии, основная часть
статей была посвящена именно этому региону.
Подводя итог сказанному, отметим, что «карельский вопрос» был
активно задействован в идеологических баталиях
предреволюционного десятилетия. Правые партии, стоявшие на позициях борьбы с
местными национальными движениями, нуждались в пропагандистском
подкреплении, и в этом отношении финская национальная экспансия
в сопредельные финно-угорские регионы оказалась очень кстати.
Кроме того, феномен «панфинской пропаганды» оказался весьма на руку
как русским националистам, так и властным структурам в их
наступлении на Финляндию, имеющем своей целью сузить, а в идеале — свести
на нет её автономные права. Муссирование «карельского вопроса» в
правой прессе — перепечатывание статей из одного издания в другое,
ссылки друг на друга, многоразовое использование одних и тех же,
часто устаревших, фактов создавали иллюзию необычайной широты и
непреодолимости «панфинского движения» — тогда как в реальности
оно было лишено возможности действовать на территории России уже
в 1909 году. При этом правые издания никак не пытались донести до
читателя истинную подоплёку «карельского вопроса» — оторванность
карельских регионов от Центра, их тяжёлую экономическую и
гуманитарную ситуацию, культурную отчуждённость от России и в большой
степени экономическую зависимость от Финляндии. Причины,
почему карелы приграничных регионов, а особенно в Беломорской
Карелии тяготели к Финляндии, привлекавшей их экономической
развитостью, просвещённостью и культурно'-языковой близостью, не были
секретом для российской власти, земских и общественных деятелей
на местах, однако эти невыигрышные для российских правых
обстоятельства не попадали в их издания. Выполнявшийся ими
политический заказ требовал иного набора аргументов и иного угла зрения — и
поэтому «карельский вопрос» во всей его глубине и неоднозначности
подменялся искусно выстроенной пропагандистской схемой.
свободы, которые и стали причиной их ориентации на Финляндию и финские культурные
ценности. «Финляндская газета» оставляет этот перевод без комментариев.
318

2. Конструирование л/1ифа
о «прорусскости» карел
Борьба правых «за карел» должна была быть идеологически
обоснована — им следовало противопоставить нечто «панфинской» идее,
идеологически подкрепить свои претензии на включение карел в орбиту «рус-
скости». Возникла потребность в^создании концепции об этнической
близости карел и русских. Так появилось идеологическое построение,
которое мы назовём условно «карельским мифом», сущность которого
состояла в идейном обосновании «русско-ориентированности»
карельского народа, его «союзнического» статуса. «Карельский миф»
обслуживал политический заказ и был создан, так сказать, лабораторным путём.
Создававшие «карельский миф» идеологи «русскости»
стояли перед сложной задачей — им необходимо было затушевать
финно-угорскую основу этнической природы карел и обосновать
этническое родство карел и русских. Задача эта была тем сложнее,
что само понятие «русскости» отнюдь не было однозначным в глазах
националистически настроенных деятелей (которым вообще не была
свойственна, а возможно, и нежелательна чёткость определений и
формулировок). Как справедливо отметил специалист по
имперскому вопросу и проблемам русификации Алексей Миллер, в самом
стандарте «русскости» одни отводили ключевую роль православию,
другие — языку и культуре, третьи — расе и крови.944 «Русскость»
могла пониматься как обозначение либо культурной, либо этнической
общности. «В первом случае, — пишет исследователь, — она была
открыта для всех "обрусевших", во втором — нет.»945 Иными словами,
в первом случае владение русским языком как родным, православ-
ность и ощущение родственности русской культуре делало бы любого
«инородца» русским. Во втором же случае, по утрированной, но
точной формуле СЮ. Витте, «чтобы быть верным сыном своей родины»
нужно было «иметь фамилию, оканчивающуюся на "ов", быть
православным и родиться в центре России»946 — то есть следовало быть
русским по рождению. Правда, как замечает Миллер, понятие «русский»
далеко не всегда могло быть равным понятию «великоросс» и часто
понималось гораздо шире — в контексте понятия «большой русской
нации», состоящей, по мнению сторонников этой концепции, из
украинцев, белорусов и великороссов.
^^hlwuiep Л.И. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического
исследования. М., 2006, с. 69.
945Миллер А.И. Украинский вопрос..., с. 35-36.
9«Витте СЮ. Воспоминания. Т. 3. М, I960, с 215-216.
#
319

Итак, создателям мифа о «прорусскости» карел следовало
определиться — на какой из типов «русскости» ориентироваться?
Этнически-великорусский тип, по понятным причинам, не
подходил. Хоть карелы и были православными и фамилии многих
действительно оканчивались на «ов», однако по рождению и языку они
являлись финно-уграми, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Возможность же окончательного обрусения «инородцев» в
культурном смысле уже во второй половине XIX в. вызывала у части
«обрусителей» большие сомнения. Рефреном многих публикаций в прессе
становится в это время мысль о том, что даже обрусевший
«инородец» не может стать полноценным русским (см. об этом главу 3,
раздел 3.2). Однако у творцов национального мифа оставался еще один
путь — доказать, что .клрелы готовы стать частью «большой русской
нации», присоединиться к семье православных славянских народов
на тех же правах, что и украинцы или белорусы. Для этого следовало
затушевать финно-угорские качества карел до такой степени, чтобы
стало ясно, что они_— лочти-сдавяне. Главной помехой при
выполнении этой задачи становились карельский язык, предельно близкий
финскому, а в некоторых северных регионах являющийся по сути дела
одним из диалектов финского языка, а кроме того — этно-культурная
близость карел к финнам. Именно над этими «узловыми моментами»
следовало потрудиться создателям карельского мифа.
По иронии судьбы карельский миф создавался в Финляндии — в
канцелярии генерал-губернатора Великого княжества Ф.А. Зейна.
Одним из его активнейших творцов был чиновник для особых
поручений В. KpoxifH.947 «Базовым» трудом В. Крохина стала «История
карел», опубликованная им в «Русской старине» в 1907—1908 годах.948
Основная мысль этого труда сводилась к тому, что карелы почти
полностью обрусели, все элементы материальной и духовной культуры
заимствованы ими у русских, да и сам язык подвергся сильному
влиянию русского. «Православие, принятое карелами от русских, — пишет
Крохин, — внесло с собою в жизнь карела обряды и обычаи
русского народа, как например похоронные, свадебные; — обряды и
обычаи, связанные с празднованиями православных русских народных
праздников. Приметы, поверья, фамилии, способ постройки жилиш,
одежда: все это заимствовано карелом от русского мужичка. Серьезное
поэтому имеется основание и у финляндского карела, не говорим уже про
947 Священник Виктор Крохин (1871-1949) родился в финско-карельском селе Салми и
долгое время служил епархиальным наблюдателем церковных школ Финляндской епархии.
{Härkönen /ivo. Itäinen vartio. Lukuja vanhasta Karjalasta. Helsinki, 1920, c. 152; Merikoski
KfaarloJ. Taistelua Karjalasta..., с 119-120).
948Крохин В. История карел// Русская старина, 1907, №7-9, т. 131, с. 345-355; №10-12,
т. 132, с. 221-231; 1908, №4-6, т. 134, с. 581-596; №7-9, т. 135, с. 75-87.
320

живущих в пределах Империи, называть себя русскими для отличия себя
от соплеменного ему финна... [Курсив мой. — Л/.Я.]».949
Крохин отнюдь не был одинок в своих мета-исторических
построениях, его исследование о карелах встаёт^~бдин ряд с
изысканиями целого ряда современных ему этнографов. Например, профессор
Казанского университета И.Н. Смирно^ посвятил четыре
монографии финно-угорским народам Среднего Поволжья;950 в этих
работах он утверждает, что изученные им народности заимствовали у
русских большую часть своего жизненного уклада, представлений и
производственных технологий, и, таким образом, именно русские
оказали на них определяющее цивилизационное влияние. Роберт
Джераси, проанализировавший эти работы с точки зрения
имперской идеологии, пришёл к выводу, что в работах Смирнова проявился
характерный для того времени миф о «предначертанной культурной
судьбе» «инородцев» Российской империи. По мнению сторонников
этого мифа (к которым с полным правом следует отнести и Крохина
с его единомышленниками), ассимиляция целого ряда «инородцев»
была неизбежна, и «этот процесс [...J должен был завершиться
полным превращением "инородцев" в русских людей».951 Конечно,
энтузиасты идеи «предначертанной судьбы» стремились доказать, что
процесс обрусения интересующих их народов зашёл уже так далеко,
что фактически стал необратимым. Работы Крохина о карелах, в
которых проводится мысль об их этно-культурной близости к русским,
преследуют ту же задачу При этом Крохин выполнял и несомненный
политический заказ, обеспечивая борцов с «панфиннизмом»
идеологической базой.
Насколько идея об исконной «прорусскости» карел угнездилась в
умах некоторых российских должностных лиц, свидетельствует
фрагмент из письма генерал-губернатора Финляндии Ф.А. Зейна
министру внутренних дел А.А. Макарову: «До конца прошлого [XIX. — М.В.]
века, православные карелы предпочтительно называли себя русски-
94* Крохин В. т. 131, с. 346-347.
950 Смирнов И.И. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань, 1889; ibid. Вотяки.
Казань, 1890; ibid. Пермяки. Казань. 1891: ibid. Мордва. Казань, 1895.
951 Джераси Роберт. Культурная судьба империи под вопросом: мусульманский Восток в
российской этнографии XIX века // Новая имперская история постсоветского пространства.
Ред. и сост. И. Герасимов, С. Глебов, А. Каплуновский, М. Могильнер, А. Семёнов. Казань,
2004, с. 286. Джераси ссылается, в частности, на основополагающую статью Сеймура Бек-
кера «Мусульманский восток в русской популярной историографии XIX в.», в которой автор
утверждает, что большинство образованных русских людей были уверены в грядущей полной
культурной ассимиляции окраин и воспринимали свою страну «вовсе не как
многонациональную империю, состоящую из метрополии и зависимых от неё" колониальных территорий, но
скорее как национальное государство в процессе формирования...»{Becker S. The Muslim East
in Nineteenth-Century Russian Popular Historiography // Central Asian Survey, 1986, т. 5, №3/4).
321

ми, гордились знанием русского языка, на коем говори ГОСУДАРЬ,
и были верными сынами православной церкви. Православные
карелы тяготились даже оторванностью от России и тем тщательнее
следили за выполнением в своей жизни всего того, что ими было
заимствовано от русских, чтобы таким образом ни в чем не отличаться от
русского народа [...] Православное карельское население
преисполнено искренними чувствами непоколебимой верности ГОСУДАРЮ
ИМПЕРАТОРУ, желания слиться воедино с русским народом...»952
Как часто бывает при создании «рукотворных» мифов, и Крохин, и
Зейн игнорируют действительную ситуацию во имя конструирования
желаемой, — ибо в реальности этно-культурная картина Карелии ничем
не напоминала нарисованное ими трогательное полотно. В
действительности существовали различные этнические группы карел с разной
степенью влияния на них русской и финской культур, — но, пожалуй,
среди всего этого разнообразия трудно было бы найти карельский
регион, обрусевший до такой степени, как показывают Зейн и Крохин.
Возможно, в основе этой виртуальной картины лежит наиболее тесно
связанная с русской культурой группа южных и приграничных
финляндских карел, — однако и в этом случае картина «обрусения» сильно
преувеличена. Скорее всего, авторы «мифа» руководствовались своим
собственным, весьма поверхностным опытом общения с карелами —
он сводился к контактам с владеющими русским языком
должностными лицами и посещением наиболее «русифицированных» поселений,
располагавшихся вблизи путей сообщения. Основная же часть
карельского населения, располагавшаяся в непроходимой лесной глуши,
вдали от всяческих дорог, оставалась для высшего чиновничества «terra
incognita».953 Творцы «мифа» создали портрет «умышленной»,
идеальной Карелии, которой никогда не существовало в природе, но которую
так мечтали видеть «обрусители».
Идеальная картина, нарисованная Ф. Зейном и В. Крохиным,
несомненно, нуждалась в детализации, предметном доказательстве
готовности карел обрусеть. Главным камнем преткновения в этом
смысле для творцов этно-культурной мифологии являлся, как мы уже
^КА.кю^НсПог.
953 О том, насколько сильно различались между собой по степени обрусения разные группы
карел, можно прочесть в различных источниках (см. об этом главу 4, сноску 31). Заметим,
однако, что даже наиболее тесно связанные с русскими центрами карелы Петрозаводского
уезда Олонецкой губернии, как правило, плохо владели русским языком. Это, в частности,
засвидетельствовал уже упоминавшийся нами автор русско-карельского словаря учитель
М.Д. Георгиевский, почти 25 лет проживший в карельской деревне Святозеро. Он писал о
карелах: «По-русски понимают плохо, большинство совсем не понимает. [...] Да и овладеть
вполне русским карелу и обращающемуся между русскими мудрено. Дома карелы
решительно не говорят по-русски, да и говорить не желают. [...] Даже служащие разные
пользуются всяким случаем говорить по-карельски.» (Георгиевский М.Д. Карелы...,№16, с. 9).
322

упоминали, карельский язык, от которого его носители никак не
собирались отказываться и который был весьма близок финскому.
Значит, следовало доказать, что карельский язык не так близок
финскому, как это считается в науке, и даже — что он неуклонно сближается с
русским языком. Эту задачу «выполнил» тот же В. Крохин, который,
например, писал в докладной записке министру народного
просвещения, что язык карел в значительной степени заполнен русскими
словами, «слегка переиначенными на карельский лад».954 В своей
«Истории карел» Крохин анализирует словарный состав
приведенной им карельской песни и приходит к выводу, ,тто русские слова в
ней составляют 27%, финские — 64%, а собственно карельские — 9%
(что, вероятно, соответствовало действительности, но ничего не
доказывало). «Таким образом, — продолжает Крохин, - всё
увеличивающееся внедрение русских слов в язык карела облегчает усвоение
русского языка карелом, что и завершит полное превращение карела
в русского.»955
Лингвистический анализ Крохина был намеренно односторонним:
игнорируя структурные особенности языка, он сводил его к
выявлению русских словарных заимствований. Пользуясь этим же методом,
Крохин отмечал, что в языке карел есть «собственно-карельские
слова, незнакомые финнам» (и приводит примеры), а также что
«многие слова, общие финнам и карелам, имеют различные значения у
тех и других».956 По его мнению, это тоже — свидетельство разности
финского и карельского языков. Роднит же, по мнению Крохина,
карельский язык с русским наличие в нем звуков «з», «ж», «ч», «ш»,
которых нет в финском языке. Знаменательно, что, обосновывая в
своей докладной записке необходимость использования кириллицы
для печатания карельских текстов, Крохин замечает: «Печатание
карельского текста русскими буквами тем важнее, что утвердит в детях
карел представление о тождестве своего — карельского с русским.»957
|курсив мой. - М.В.]
У Крохина были единомышленники и последователи. Например,
в уже упомянутом нами журнале «Окраины России» время от
времени появлялись статьи о родстве карел и русских, — в том числе и в
языковом отношении. Один из авторов (выступавший под
псевдонимом «Православный мирянин») «озвучил» идеи Крохина с
наибольшей отчетливостью. Он писал: «карельское наречие и финский язык
454 Докладная записка называлась «О современном состоянии карел, как особой
народности, и о начальных руководствах, которые желательны в школах Карелии для более
успешного усвоения карелами русского языка.» - РГИА, ф. 733, оп. 175, д. 408, 1908г., л. 1об.
955Крохин В. ...,т. 131, с. 346-347.
95fO современном состоянии карел... - РГИА, ф. 733, оп. 175, д. 408, 1908 г., л. 1об.
М7Тамже,л.2.
323

представляют огромную разницу». Приводя параллельный текст
молитвы на русском, южно-карельском и финском языках и обнаружив
в карельском варианте множество русских заимствований, автор
восклицает: «Пусть сам читатель решит, к какому языку карельское
наречие ближе подходит, к русскому или финскому?» И тут же
предлагает ответ: «Карельское наречие настолько легко и близко к русскому,
насколько и,белору^ское».958
Здесь, в этой статье окончательно расставляются точки над «i»,
предельно обнажается цель «мифологизаторов» — доказать, что
карелы так же близки русским (великороссам), как и белорусы, часть
«большой русской нации». По сути дела, происходит
«перемаркировка» карел, — раз они родственны русским по языку, культурной
традиции и вере — значит, они также являются членами семьи
православных славянских народов (или в скором будущем могут
претендовать на членство в ней).
Мы уже показывали ранее, насколько далеки были лингвистические
«выкладки» Крохина и его сподвижников от реальной картины.
Подчеркнем еще раз, что карельский язык по всем основным показателям был
(и остается) очень близок финскому, а в северных регионах фактически
является его диалектом. Неоднократно упоминавшийся нами учитель
М. Георгиевский в своём очерке об олонецких карелах, язык которых
отстоит дальше от финского, чем северно-карельский,
свидетельствует, что «карел и финн обоюдно отлично понимают друг друга».959 Более
того — в районах этно-кульТурных контактов с русскими зачастую
языковые влияния были двусторонними — как русский язык влиял на
карельский, так и наоборот. Об этом писал, в частности, местный краевед
Н. Лесков, карел по национальности: ...русские Олонецкой губернии
употребляют в своей речи множество слов корельского корня. [...] Речь
русского олончанина пересыпается массой корельских слов».960 Тот же
Лесков отмечал, что в заонежском диалекте влияние карельского языка
выражалось особым образом — ударение в большей части слов
переносилось, по карельскому образцу на первый слог.961
Помимо языка, важным и неотъемлемым признаком этничнос-
ти являлась вера.962 Православность карел не вызывала сомнения у
95вПравославный мирянин. К вопросу об инородческих наречиях // Окраины России, 1907,
№25-26, с. 393-394.
95vГеоргиевский М.Д. Карелы,..
960Лесков И. О влиянии корельского языка на русский..., с. 100.
961 Там же. с. 103- Эта особенность и по сей день сохранилась в речи заонежан.
962 Соотношение религии и языка как признаков этничности в разное время было
различным. Если в XVIII и XIX вв. главным критерием отделения русских от нерусских была вера,
то к началу XX века нерусскость стала всё больше ассоциироваться с языком. Как отмечает
Рональд Суни, «в последние годы царизма язык и национальность стали крайне
востребованными обозначениями различий» {Суни Рональд. Империя как она есть Имперская

«обрусителей», напротив, это был главный аргумент в пользу их
«русское™». В различных рапортах и комментариях должностных лиц
подчеркивается полная приверженность карел православной церкви,
соблюдение" ими обрядов и таинств, горячий интерес к церковной
службе и православным праздникам. Причем всякий раз сообщения
о глубокой православности карел сопровождаются заверениями в их
политической лояльности, преданности России и престолу, — в
полном соответствии с национально-монархическим мифом
последнего царствования, по которому народ и царь объединялись прямыми
узами, в основе которых лежала глубокая православность и любовь к
России и всему русскому.963
Например, архангельский губернатор И.В. Сосновский писал в
своем отчете, что из личных наблюдений он «вынес отрадное
заключение, (...) что в массе своей карелы сохраняют непоколебимую
преданность России, Русскому Царю и православной вере...»964 Ему вторил
Ф.А. Зейн, писавший о том, что поездка в июле 1910 года по
Финляндской Карелии «убедила его, что тут чтут еще православие, что карелы
непоколебимы еще в преданности Царю и России». Из этой поездки
Ф. Зейн послал царю телеграмму, в которой говорилось: «Счастлив
всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, что при
совершенном мною нынче объезде Финляндской Карелии
православное карельское население повсюду проявляло чувства непоколебимой
верноподданнической преданности Всероссийскому Самодержцу,
горячо выражало желание слиться воедино с русским народом [...]
Стекаясь к сельским храмам, население возносило усердные молитвы о
здравии и благоденствии Вашего Императорского Величества...»965
Наконец, в воззвании Георгиевского карельского православного братства
так говорилось о приверженности карел к православию: «Видели эти
забытые люди и свою безысходную нужду, чувствовали духовную тьму
и мрак, [...] слышали и обещания от своих прежних иноверных
обладателей разных благ и выгод мира сего, но нет, ни за что не продали
они своего сокровища, не отступили от церкви православной, не
поколебались в своей преданности святой Руси и Царю православному»966
(курсив мой — М.В.]
Россия, «национальное» самосознание и теория империи //Ab Imperio, 2001. №1-2, с. 67).
Однако роль православия как неотъемлемой принадлежности «русскости» до самого конца
существования империи оставалась огромной.
4163 См. об этом: Wortman R.S. Scenarios of Power; Myth and Ceremony in Russian Monarchy,
т. 2. Princeton, 2000.
964 Всеподданнейший отчет о состоянии Архангельской губернии за 1908 год. РГИА,
ф. 1284, оп. 194, 1909 г., д. 82. л. 27.
965 Записка директора канцелярии Финляндского генерал-губернатора Боровитинова «Об
офинении Карелии и о мерах к пресечению сего принятых.» - К A, KKK, Hd 102.
^Окраины России, 1908, JNs4, с. 80.
325

Итак, казалось бы, православность карел была неоспоримо
засвидетельствована. Однако, как и в случае с языком, здесь творцы мифа
были весьма далеки от действительности. Подробные описания
карельских приходов Беломорской Карелии, сделанные по заданию
карельских православных братств именно в целях выяснить реальное
положение дел «на местах», показали весьма неутешительную
картину (см. об этом гл. 4^ разд. 3). Большая часть карел в этом регионе
было старообрядцами, ^причём они относились к одному из
наиболее радикальных старообрядческих направлений— поморскому со-;
гласию. Поэтому прихожане часто проявляли крайнее равнодушие'
по отношению к каноническому православию, церковь посещалась
редко, мало кто бывал у исповеди и причастия, заповеди не
соблюдались, паства плохо знала даже азы учения. К обрядам и таинствам
прихожане, по признанию автора очерков, относились равнодушно,
зачастую крещение детей откладывалось на несколько месяцев, а то и
на годы, в порядке вещей было внебрачное сожительство.
Конечно, в разных карельских регионах степени «православнос-
ти» карел различались, но, тем не менее, совершенно ясно, что
утверждение о всеобщей и поголовной приверженности карел
ортодоксальному православию отнюдь не соответствовало действительности.
Краеугольный камень «карельского мифа» — православность карел -
в реальности оказывался весьма шатким. Тем не менее его
создатели предпочитали не замечать тех сведений и публикаций о карелах,
которые противоречили их установкам. Благостная картина была
нарисована, и отказываться от нее «обрусители» не собирались.
Наоборот — они не уставали подкреплять свою концепцию все новыми и
новыми доводами, привлекая сведения по истории карел и стремясь
доказать их историческую близость с русскими.
В растиражированной Крохиным «Истории карел» делается
акцент на общности их исторической судьбы с русскими и всячески
подчеркивается отдельность исторического существования карел и
финнов. Одна из газетных статей на эту тему так и называется —
«Карелия - древняя Новгородская пятина.»967 В ней вся сложность
истории этого народа, столетиями участвовавшего в пограничных
конфликтах и войнах между Швецией и Россией, многократно и по частям
менявшего свое подданство, разделенного границами и в конечном
итоге — раздробленного на несколько различных в культурном и даже
языковом отношении групп — сводится к извечному союзу с
Россией. И эта публикация, как и многочисленные уже приведенные нами,
свелась к рассуждениям о «русскости» карел. «Веками сложившееся
влияние России, — писал ее автор, — наложило неизгладимую печать
на образование народного духа карел, всего их жизненного строя и
Р-ий. Карелия - древняя Новгородская пятина // Новое время, 1910, №12310, с. 2.
326

языка, поэтому неудивительно, что карелы резко отличаются от
финнов и во многом сходствуют с русскими, в особенности же своими
единоплеменниками карелами, населяющими губернии Ар. нгель-
скую, Олонецкую, Новгородскую, Тверскую и отчасти Ярославскую.
И те и другие говорят совершенно одним наречием, составляющим
смесь русского языка с финским I...] Кровному карелу трудно понять
финна и наоборот, а между тем русского карел понимает легко [...
Сами карелы неохотно называют себя финнами [...]»%8
Итак, «карельский миф» был сконструирован. Карелы были
«маркированы» как «почти» православные славяне и приобрели тем
самым «союзнический статус», получив возможность влиться в союз
православных славян на правах, равных с украинцами и белорусами.
По мысли творцов «мифа», этот православный народ, говорящий на
близком к русскому языке, исторически и культурно близкий
русским, состоящий из верных сынов царя и отечества, и даже, что
немаловажно, обладавший антропологическим типом, неотличимым
от русского, — был идеальным примером успешной русификации,
образцом для других народов России. То, что этот «идеальный» народ
имел мало общего с реально существовавшим, игнорировалось.
Виртуальная картина заместила реальную.
Характерно, что для манифестирования «карельского мифа»
использовались те же приемы, которые были уже апробированы в
общероссийском масштабе для выражения мифа
национально-монархического — церемонии, празднества, шествия, и т.д. (о них подробнее — в
главе 4, разд. 5).
Итак, в придуманной имперскими идеологами двухполярной
картине России («свои» — «чужие») карелы заняли место в рядах «своих».
Особенную контрастность этому «положительному» образу
придавало постоянное сравнение карел с финнами, как с воплощением всех
негативных «инородческих» качеств: нелюбви к русскому и России,
антипатриотичности, предательства, прореволюционности и т.д.
В одном из документов, происходящем из канцелярии
финляндского генерал-губернатора, говорится: «Ведь в то время, как финны
всячески противодействовали и противодействуют введению воинской
повинности на общеимперских началах, карелы готовы в какое
угодно время и куда угодно идти на службу обожаемому ими Царю; в то
время как финны радовались поражениям русских в японскую войну
и пили за здоровье японцев, карелы глубоко скорбели по поводу тех
968 Там же.
327

же самых поражений, детски радуясь всякой малейшей удаче наших
войск; в то время как финны во время смуты 1905 года гнали русских
из Финляндии и рвали имперские флаги, карелы стали готовиться
к защите русских, намереваясь гнать финнов из Карелии и
собираясь для этого под имперским флагом; в то время как финны и теперь
только того и желают, чтобы в России поскорее вспыхнула новая
революция, и на своих собраниях делают постановления о
необходимости помогать революционному движению в России, карелы молят
Бога о мире и благоденствии России и ее Державного Вождя, гордясь
своим подданством Русскому Царю и своими русскими фамилиями,
как внешними проявлениями своих исконных связей с Россией».969
Прием контрастного сопоставления «хороших» и «плохих»,
«своих» и «чужих» народов был не новым в имперской практике. М. Долби-
лов демонстрирует использование аналогичной модели в имперской
политике в Северо-Западном крае в 1863—1865 годах. По его
наблюдениям, «образы и стереотипы "ополяченного7"ополяченности"
использовались для утверждения русскости Северо-Западного края
методом от противного: русскость преподносилась как жизненно
необходимый антипод крайне негативных черт и свойств,
приписываемых носителям "полонизма".»970 Сам этноним «поляк» приобрел,
помимо значения национальной идентичности, иной, негативный
смысл, став скорее синонимом антиимперской мятежности,
космополитизма, необузданного доктринерства и даже подлости.971 Как
мы уже видели, те же свойства к началу XX века приобрели в глазах
ревнителей «имперскости» финны. Официальная и правая пресса не
уставала рисовать черными красками коллективный портрет
финляндцев, создавая из них некое пугало, — неблагодарных, хитрых и
корыстных врагов отечества. В этом смысле российская правая
печать начала XX века972 выступила прямой предшественницей
прессы сталинского времени, — образы «врагов народа» формировались
здесь близкими методами и с тем же мастерством.
Обращает на себя внимание также и то, что характеристики
«плохих» финнов и «хороших» карел почти дословно совпадают с
определениями, даваемыми интеллигенции и народу в рамках
национально-монархического мифа последнего царствования. Свойства
русского народа— «богоносца» (православный, детски-наивный,
969 К вопросу о наделении безземельных финнов землею в пограничных с Импсриею
приходах. - KA, KKK, Hd 102.
™Долбилов M. Культурная идиома возрождения России как фактор имперской политики в
Северо-Западном крае в 1863-1865 гг. // Abjmperio, 2001, №1-2, с. 239.
971 Там же, с. 238.
972 Наиболее активно «лепили» негативный образ финнов и пропагандировали
«карельский миф» всероссийски известные правые издания - газеты «Московские новости»,
«Новое время» и «Окраины России».
328

беззаветно любящий царя, отечество и все русское) переносились
на карел, как бы дополнительно маркируя их положительно и давая
им пропуск в ряды «своих». Финны, наоборот, получали все
отрицательные свойства, обычно приписываемые русской «предательской»
интеллигенции (антипатриотические, прореволюционно
настроенные, разрушающие веру, ненавистники всего русского), что и делало
их антиподом карел. Таким образом, карелы не просто «зачислялись»
в ряды русских, но, более того, — идентифицировались с русским
«простым народом», а точнее, крестьянством, идеализированным в
рамках общероссийского национально-монархического мифа. Как
отмечает Ричард Уортман (Richard Wortman), для Николая II русскую
нацию составляли русские крестьяне, и непосредственная связь с
ними, абсолютная преданность царя народу, а народа — царю стала
одной из основных установок национально-монархического мифа
его царствования.973 Так «карельский миф» «совместился» с
общеимперской мифологией предреволюционной России.
Итак, «карельский вопрос» стал одним из орудий политической
борьбы предреволюционного десятилетия. Зарождение
карельского национального движения, в котором значительную роль играли
финские национальные активисты, было интерпретировано правой
прессой как одно из проявлений финской национальной экспансии,
как доказательство нелояльности и даже прямой враждебности
Финляндии по отношению к России. При этом карелы воспринимались
не как самостоятельный исторический актор, а как объект финского
наступления. Таким образом, сложная картина национальной
мобилизации карел лишалась своей многозначности, уплощалась, и
причины карельско-финского сближения сводились к исконной
антирусской политике Финляндии и связанной с этим её национальной
агрессии на восток.
Такая трактовка событий приносила русским правым
значительные политические дивиденды. Прежде всего, «карельский вопрос»
использовался ими как один из инструментов в массированной
антифинской кампании, начатой в 1908 году и предводительствуемой
самим премьер-министром П.А. Столыпиным. Угроза «панфинско-
го наступления» в Карелии использовалась как один из аргументог
в вылепливании из Финляндии образа врага, одного из наиболее не-
5,73 См.: Wortman R.S. Scenarios of Power..., или: Вортман Ричард. Николай II и
популяризация его образа в 1913 году// Новое литературное обозрение, 1999, №38, с. 78-97, или:
Уорпьман Ричард. Демонстрации набожности //Ab Imperio, 2000, №2, с. 25-59.
329

дружественных регионов империи, который необходимо призвать к
порядку, исключительные автономные права которого необходимо
свести на нет. Кроме того, «карельский вопрос» был призван
пополнить букет разнообразных национальных вопросов, которыми
пестрели страницы правой прессы. Взятые все вместе, эти национальные
вопросы должны были поддерживать у российского обывателя
ощущение угрозы, исходящей от «инородцев», готовых раскроить
империю по национальным границам. В конечном итоге, муссирование
«инородческой» угрозы должно было мобилизовать власть на
ужесточение национальной политики и «завинчивание гаек». «Карельский
вопрос» оказался полезным и для представителей местных властей,
ибо, умело пользуясь этой страшилкой, они стремились добиваться
как карьерных продвижений, так и финансирования разнообразных
местных проектов— от экономических и церковных до
просветительских и культурных.
И, наконец, «карельский вопрос» оказался идеально вписанным
в национально-монархический миф последнего царствования с его
парадигмой единения царя и народа. Одной из центральных идей
этого мифа было создание чёрно-белой картины социального
пространства империи, где идеализированное крестьянство («свои»)
противопоставлялось многочисленным «чужим» (в их числе были
интеллигенция, «инородцы» и т.д.). Путём несложных
идеологических манипуляций карелы были маркированы как члены «большой
русской нации» и идентифицированы с русским «простым народом»,
являвшимся, по мнению как правых, так и самого царя, союзником
власти. Так возник тот далёкий от реальности, идеализированный
образ карел, который, как и идеализированный образ русского
крестьянства, был, по сути, генерирован властью для самой себя. Эти
социальные и национальные группы, которые власть считала или
хотела считать своими союзниками, своей опорой и поддержкой, имели
вполне «умышленный», виртуальный характер, и первые же
революционные испытания развеяли как «карельский», так и национально-
монархический мифы без следа.
330

эпилог
Активное (^единоборство российского и финского
национальных проектов в Карелии продолжалось до
начала Первой мировой войны. Начавшаяся война
сместила акценты и приоритеты, мобилизовала все
силы страны, отвлекла националистов обеих стран
от «карельского вопроса». И хотя Карельское
православное братство продолжало своё существование не
только до, но ещё и после революции, исчезнув лишь в
феврале 1920 года с разгромом Временного
правительства Северной области под руководством Е.К.
Миллера,974 оно действовало скорее по инерции, продолжая|
и завершая те начинания, которые были разработаны
в первые годы его существования. Издавался журнал;
«Карельские известия», действовала открытая в Ухте
в 1915 году двухклассная церковно-приходская школа
с миссионерскими классами, учились на деньги
братства карельские стипендиаты и т.д. Благодаря силовым
стратегиям местных администраций «панфинская
пропаганда» в Российской Карелии после 1909 года
фактически прекратилась, и у властей предержащих начала
возникать иллюзия победы над националистическими
настроениями в карельском регионе.
Источники, дающие возможность судить о
национальном самосознании карел, крайне скудны, и,
возможно, если бы не революция, мы так никогда и не
смогли бы до конца понять, как обстояло дело в
действительности, победили ли и впрямь русификаторы
финско-карельских националистов и каковы были
истинные настроения в карельской среде. Однако история
дала нам уникальную возможность, так сказать, на
практике наблюдать установки и национальные приоритеты,
доминировавшие в различных регионах Российской
Карелии. Процессы, происходившие здесь на протяжении
нескольких послереволюционных лет, обнажили перед
исследователями глубоко скрытые в предыдущий пери-
974 Последние известные нам протоколы Михайловского отдела братства
относятся к январю 1919 года (см.. Журнал заседания Совета братства за
31 мая 1918 года [датировка дела ошибочна - в нём содержится протокол от
января 1919 года].-ГА АО, ф. 1741, oil 1,д. 14.)
331

од устремления разных групп карел, которые лишь благодаря
революционным событиям проявились в их практических действиях.
Различные решения карел о национальном самоопределении
принимались в годы послереволюционной смуты и гражданской
войны (1918—1922 годов) на фоне крайне сложных, быстро
менявшихся событий, в которых участвовали многочисленные
акторы. В ходе этих событий ярко проявилось тяготение части
карел к Финляндии. Правда, первый поход финских добровольцев
в Беломорскую Карелию, состоявшийся в 1918 году, завершился
фиаско, ибо неуправляемые, насильно реквизировавшие у карел
продовольствие белофинские ополченцы по понятным причинам
не нашли поддержки у местного населения. С помощью англичан
местные жители сформировали в противовес финнам так
называемый «карельский отряд». Этот отряд осенью 1918 года изгнал
«освободителей» со своей территории (симптоматично, правда, что и
сам «карельский» отряд, одержавший несколько доблестных побед
на своей земле, в конечном итоге нашёл убежище в Финляндии).975
Неудачей закончился и так называемый Олонецкий поход финнов
в апреле-сентябре 1919 года, в результате которого было
создано Временное олонецкое правительство. Большая часть местных
жителей была настроена против присоединения к Финляндии, но
всё же около тысячи олончан вступило в финские войска.976 Как
видим, даже негативный опыт обоих финских военных походов в
Российскую Карелию не стал препятствием для желания части
карел связать свою судьбу с Финляндией.
В первые послереволюционные годы, когда появилась
возможность свободно объявлять о своих национально-политических
предпочтениях, приграничные территории стали опорными пунктами
карельского национализма. Их представители почти единодушно
декларировали своё стремление уйти из-под российской опеки и
в большей или меньшей степени стремились связать свою судьбу с
Финляндией. Наиболее радикальными из всех карельских
сторонников идеи «Великой Финляндии» оказались жители Ребольской и
Поросозерской волостей, связанные с Финляндией
хозяйственными и географическими узами. В августе 1918 года жители Ребол на
общем собрании приняли решение присоединиться к Финляндии
на условиях самоуправления, и их примеру позже (в 1919 году) пос-
975 См. об этом: Vahtola Jouko. «Suomi suureksi - Viena vapaaksi»... Так же неудачно
закончилась и следующая интервенция в Беломорскую Карелию войска Временного
правительства Северной области, поддерживаемого англичанами, в октябре 1919 года были изгнаны
из Беломорской Карелии.
976См.: Vahtola Jouko. Nuorukaisten sota...
332

ледовала Поросозерская волость.у77 Присоединиться к Финляндии
они решили на условиях самоуправления, — и это стремление
сохранить автономию говорит всё же о попытке спасти карельскую
национальную самобытность, а также предохраниться от
хищнической эксплуатации финнами их лесного фонда.
Другие регионы Карелии выдвигали более сдержанную
программу Наиболее национально и профински настроенная Беломорская
Карелия, приняв решение о независимости своего региона от
России, воздержалась решать вопрос о присоединении к Финляндии
до проведения референдума. В июле 1919 года в Ухте был образован
Временный комитет Беломорской Карелии, лидеры которого
высказались за самоопределение карельского населения к западу от
Мурманской железной дороги. Комитет подготовил Ухтинский съезд
делегатов беломорских карел (21.3.—1.4.1920 года), которым было
принято решение об отделении от России девяти волостей
Беломорской Карелии.978 Причём ухтинские делегаты не приняли решения о
присоединении к Финляндии, напротив, вопрос о присоединении к
той или иной державе был ими отложен на будущее. В качестве
важного условия присоединения куда бы то ни было выдвинуто
автономное положение Карелии.979
Одновременно к идее карельской автономии пришли и красные.
7 июня 1920 года была создана Карельская Трудовая коммуна (КТК)
. (прямым наследником которой является нынешняя Республика
Карелия). Это было первое национальное государственное
образование карел за всю историю "народа. В состав КТК входили карельские
|районы Олонецкой и Архангельской губерний (хотя как статус этого
[нового образования, так и статус девяти волостей Беломорской
Карелии, принявших решение об автономии, оставался
неопределённым). Руководителями КТК стали красные финны, бежавшие после
разгрома их армии из Финляндии, и представители олонецких карел.
Хотя председатель КТК Эдвард Гюллинг, ставший в будущем (до 1935
года) руководителем Карельской АССР, не собирался конфликтовать
с Ухтинским съездом, Красная армия неожиданно в конце июня -
начале июля 1920 года предприняла военный поход в Беломорскую
Карелию. Преимущество красных в военной силе было очевидно, и
471 Кауппала Пекка. Формирование и расцвет автономной Советской Карелии..., с. 317;
о выделении Ребол: Jääskeläinen Mauno. Die ostkarelische Frage. Die Entstehung eines
nationalen Expansionsprogramms und die Versuche zu seiner Verwirklichung in der Aussenpolitik
Finnlands in den Jahren 1918 1920. Helsinki, 1965 (=Studia Historica 6), с 143-145.
^Отделиться от России должны были Ухтинская, Вокнаволокская. Кондокская, Тихтозер-
ская, Юшкозерская, Кимасозерская, Кестеньгская, Вычетайболъская и Олангская волости.
^Дубровская Е. Ухтинские события 1920 г. // Rajamailla II. Ред. Kyösti Julku. Rovaniemi,
1996, с. 11-29.
- 333

как Временный комитет Беломорской Карелии, так и большинство
делегатов съезда были вынуждены бежать в Финляндию.
Гюллинг старался договориться с Временным комитетом, однако
эмигрировавшие карельские представители жаждали реванша, и
осенью 1921 года, когда КТК переживала кризис, они, объединившись с
финскими добровольцами, в ходе быстрого наступления отбили
Беломорскую Карелию у красных.980 Незамедлительно из Петрограда были
направлены сюда красные отряды, и в феврале 1922 года, в страшные
,морозы состоялись тяжёлые и кровопролитные битвы (большая часть,
)пошбщим™герла от обморожения), закончившиеся победой красных.
Треть вГего населения Беломорской Карелии эмигрировала в
Финляндию. Так трагически закончилась попытка беломорских карел
реализовать свои национальные устремления, отделиться от России и
объединить свой край с Финляндией.
Однако «панфинская идея» на территории России не была
исчерпана. Правительство Гюллинга энергично развернуло в КТК,
а потом — Карельской АССР политику карелизации, которая в
реальности являлась политикой финнизации края. К концу правления
красных финнов в Беломорской Карелии русский язык был
действительно практически забыт. Прагматическая экономическая
политика этого правительства позволила реализовать многое из того, что не
удалось в конце имперского периода, и экономическое отставание
от пограничных финских районов реально сократилось. Однако это
было лишь коротким эпизодом в истории Карелии — во второй
половине 1930-х годов прежние имперские приёмы и методы были
реставрированы, и даже в гораздо более брутальной форме.981
Мы далеки от мысли объяснять все события, происходившие
р Российской Карелии в гражданскую войну, характером
национальной самоидентификации карел. Каждое конкретное событие было
мотивировано целой группой разнохарактерных причин, не
сводимых исключительно к национальным процессам — например, бегство
карел в Финляндию наверняка было вызвано прежде всего голодом
и нежеланием сосуществовать с большевистской властью.982 Однако
реальная политика в данном случае позволяет наглядно увидеть, ка-
wo См. об этом: Гусев К.В. К истории Карельского мятежа..., с. 71-83.
Wl См. об этом: Afanasjeva Aleksandra. Karjalan alueellisen tulosvastuun kokemuksia...
c. 77-85; Kauppala Pekka. Sowjet-Karelien...; Кауппала Пекка. Путь экономического
развития Советской Карелии 1920-х годов в сравнении с финским историческим опытом //
Актуальные проблемы политико-правового, социально-экономического и
культурного развития Европейского Севера Российской Федерации (история и современность).
Ред. О.Ю. Кузиванова и др. Сыктывкар, 1995, с. 101-107; ibid. Формирование и расцвет...
W20 событиях в Российской Карелии в период гражданской войны см.: Churchill Stacy. Itä-
Karjalan kohtalo...; Килин Ю.М. Карелия в политике Советского государства...; Dubrovskaja.
Jelena. Karjalan volostien valtuutettujen Uhtuan edustajakokouksen v. 1920 historiaa...
334

кие национальные стратегии были готовы выстраивать российские
карелы, освободившиеся от имперского прессинга и получившие
свободу выбирать свою судьбу. Практика, оказавшаяся и здесь
критерием истины, показывает, что, несмотря на победные реляции
имперских деятелей предреволюционного периода, притягательность
финляндского проекта в нескольких карельских регионах была очень
велика. Полицейские методы имперской власти, не подкреплённые
реальной демонстрацией преимуществ принадлежности к империи,
лишь приводили к отторжению карел от метрополии.
Революционный взрыв вызвал к жизни дотоле потаённые предпочтения и
устремления жителей Российской Карелии.
335

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
К началу XX века маленький карельский этнос
оказался объектом направленного воздействия двух пра_
тивоборствующих национальных проектов — финлянд^
-екого и российского. Переживавшая экономическую
модернизацию Финляндия находилась на пике своег0
национального подъёма. Националистически
мыслящая часть финляндской элиты генерировала фински^
национальный миф, частью которого стала
предложенная выдающимся национальным деятелем Финляндии
Закариасом Топелиусом мысль о том, что Финляндия ц
Карелия в совокупности представляют собой «Великую
Финляндию». Развивая эту идею, националистические
мыслители стали воспринимать Карелию, в том числе
и Российскую Карелию, как ирреденту, часть
общефинляндского «идеального Отечества». Результатов
финской национальной идеи, получившей в российской
прессе название «панфинской», стала сначала
культурная, а потом и пропагандистско-политическая
деятельность финских активистов на территории Российской
Карелии. Эта деятельность поддерживалась некоторым
числом карел, проживавших в Финляндии или
связанных с Финляндией экономически. Возникшее в
Российской Карелии (прежде всего, в её северо-западной
части) карельское национальное движение находилось,
по сути дела, лишь на очень начальной фазе, ибо массы
карел, народа в основном крестьянского и не имевшего
собственной интеллигенции, активного участия в нем
не принимали. По классификации Мирослава Хроха,
национальное движение карел пребывало в переходной
стадии между фазой «А» (интерес небольшой группы
интеллигенции к культуре и истории народа) и фазой
«Б» (национальная агитация).
Активизировавшееся после 1905 года «панфиНс-
кое» проникновение в Российскую Карелию встретило
противостояние со стороны имперских деятелей. Пр0_
веденный ими или по их заказу анализ ситуации
привёл их к выводу, что в основе «панфиннизма» лежи!* в
первую очередь экономическая зависимость больше
группы карел от Финляндии. Динамично развивани*2"
яся Финляндия давала карелам работу в лесном деЛе>
336

привлекала их в качестве разносных торговцев, а кроме того - являла
их взору гораздо более высокий уровень жизни своих граждан, что
магнетически действовало на живших по соседству, но сильно
отстававших от западных соседей карел. Кроме того, выявилась огромная
отчуждённость населения Российской Карелии от остальной России.
Географическая удалённость, языковая и культурная отрешённость,
приверженность старообрядчеству, тесная экономическая связь с
Финляндией, отсутствие глубоких контактов с представителями
церкви и властей на местах привели к тому, что Российская Карелия
оказалась некой замкнутой средой, малодоступной пониманию и
воздействию российской власти.
Поэтому перед имперской властью встала сложная задача —
генерировать комплекс мер, которые могли бы «повернуть» карел лицом
к России, вписать их в общерусскую парадигму, привить им чувству
причастности к «большой русской нации». Изобретать ничего не
пришлось, ибо Российская империя на протяжении столетий выработала
разнообразные способы воздействия на входившие в неё
национальные группы. В различные периоды существования империи эти
методы варьировались - от сотрудничества с национальными элитами
до жёсткого военного подавления, от веротерпимости до
насильственной русификации. К концу XIX- началу XX века арсенал средств
российской имперской политики стал более или менее постоянным,
и все основные его составляющие были использованы в борьбе за
карел. Их можно было бы разделить на три категории. Первая из них
включала в себя конкретные русификаторские практики,
направленные на обрусение карел и укрепление их связи с метрополией,
вторая — полицейски-запретительные действия, и, наконец, к третьей
можно отнести идеологически-пропагандистские приёмы, включая
публикации в прессе и создание конструкций, направленных на
доказательство «прорусскости» карел. Более детально применённые к
карелам имперские практики можно классифицировать следующим
образом:
— экономические, включавшие в себя попытки «переиграть»
финляндцев на экономическом поле: связать Карелию с Россией
дорожной сетью, создать основы для экономической заинтересованности
Карел в связях с Россией, улучшить экономическую и гуманитарную
ситуацию в крае;
— церковно-миссионерские, включавшие в себя создание
православных братств, расширение катехизической и миссионерской
Деятельности, сближение священства с паствой и обучение его
карельскому языку, постройку и реконструкцию культовых зданий,
переводческую работу;
— просветительские, включавшие в себя мероприятия по
русификации школьного образования и охвату возможно большего чис-
337

ла карел русской школьной сетью, распространение библиотечной
сети, развитие внешкольного образования, в том числе курсов для
взрослых;
полицейски-запретительные, направленные на физическую
изоляцию карел от воздействия финляндских активистов и
пресечение активности самих карел: недопущение пропагандистов в
Карелию, изъятие распространяемых ими изданий, репрессии против
карельских национальных активистов, усиление полицейского режима
в карельских регионах;
— идеологические, включавшие в себя систематические
выступления в прессе против «панфиннизма» и создание концепции о
близости карел «большой русской нации».
Массированные усилия имперских властей, выступавших в
союзе с русскими националистами, дали некоторый результат. Наиболее
результативными оказались полицейски-запретительные меры,
которые «загнали проблему внутрь», сведя к минимуму «панфинскую
пропаганду» и насадив в карельском крае атмосферу страха,
взаимной подозрительности и доносительства. Однако силовые меры
могли бы дать долгосрочный результат только в том случае, если
бы одновременно «сработали» экономические, просветительские и
церковно-миссионерские практики. Только при условии создания
почвы для принципиального поворота карел лицом к русскому
национальному и имперскому проектам, их прочной экономической
привязки к метрополии и осознании себя полноценной частью
имперской общности тяга карел к Финляндии могла бы быть ослаблена,
и их русификация стала бы реальностью. Между тем усилия империи
по «перетягиванию» карел на свою сторону дали минимальный
результат. И причиной этому была прежде всего экономическая
несостоятельность России в сравнении с Финляндией.
Рассмотренный нами материал наглядно показывает, что в
процессе решения «карельского вопроса» империя проиграла окраине.
Огромная многонациональная держава, экономически и социально
отстававшая не только от западных соседей, но даже и от входившей
в её состав Финляндии, при этом напрягавшая все силы в
подготовке к грядущей войне и раздираемая социальными и национальными
противоречиями, была неспособна противопоставить финским
экономическим, социальным и культурным достижениям более
привлекательную модель. Ни один из серьёзных экономических проектов
власти в Карелии не был реализован, на подавляющее большинство
культурных и просветительских планов не хватало денег, языковой
вопрос не решался из-за неопределённости позиции русификаторов.
Русские националисты конца XIX— начала XX века не зря относились
к Финляндии как наиболее опасному с точки зрения сохранности
338

империи региону — ушедшая далеко вперёд по пути экономической
модернизации окраина становилась, по словам исследователя,
«живым отрицанием Российской империи».983 Для карел, особенно тех,
кто жил в приграничных регионах, ощушавших особую
родственность с финнами благодаря языку и общности культурных истоков,
экономическая, социальная и культурная притягательность
Финляндии оставалась доминантной, и никакие русификационные или
полицейские методы не были в силах ничего здесь изменить. Случай с
«отщепенством» карел был одним из первых тревожных сигналов для
имперской власти: экономически и социально несостоятельная,
отстающая от собственных национальных регионов империя была
обречена на проигрыш, сдачу позиций и, в перспективе, неминуемый
распад.
Революция и послереволюционный период стали тем
катализатором, который обнажил и ускорил национальные процессы в
Российской Карелии, выявил расстановку сил. Когда система полицейских
запретов в крае была снята, оказалось, что «силовое поле»
Финляндии, притягивая к себе пограничное население, углубляло
отторжение карел от метрополии, однако специфика их национальной
культуры и православность (или принадлежность к старообрядчеству) не
позволяли им ощутить себя в полной мере финнами (в рамках
романтического финского проекта). Таким образом, нараставшие в
карельской среде сепаратистские настроения привели к углублению
собственно карельской самоидентификации. «Ирредента» осознала себя
самостоятельным национальным организмом и готовилась создать
собственную автономию в рамках одного из двух
противодействующих государств. Проект автономизации Карелии не осуществился (а
вернее, осуществился в другом формате, при большевистской власти
и под эгидой финских эмигрантов), но мы вправе анализировать как
нереализовавшиеся тенденции, так и реализованные проекты.
Процессы, происходившие в Российской Карелии с 1918 по 1922
год, дают наглядное представление о том, какими могли бы быть
векторы развития национальной ситуации в крае, если бы
предреволюционная эпоха затянулась ещё на несколько десятилетий, и при этом
имперские практики в регионе получили бы более мягкие очертания.
«Силовое поле» Финляндии, в котором оказалась приграничная
Карелия, медленно, но верно притягивало этот край к себе. Выбор между
разными идентичностями неминуемо склонялся в сторону
идентичности финской. Ещё несколько десятилетий, и — как знать? —
«Великая Финляндия» перестала бы быть просто утопией, умозрительным
Политологическим проектом, а начала бы своё мирное и победное
Шествие на восток.
1Аврех А.Я. Столыпин и Третья Дума. М., 1968, с. 45.
339

Список сокращений
АЕВ Архангельские епархиальные ведомости
ВНС Всероссийский национальный союз
ВОГЗ Вестник Олонецкого губернского земства
ГА АО Государственный архив Архангельской области
ГАРФ Государственный архив Российской Федерации
ИАОИРС Известия Архангельского общества изучения Русского Севера
КТК Карельская Трудовая коммуна
МВД Министерство внутренних дел
МНП Министерство народного просвещения
НА РК Национальный архив Республики Карелия
ОГВ Олонецкие губернские ведомости
ОЕВ Олонецкие епархиальные ведомости
РГИА Российский государственный исторический архив
KA Kansallisarkisto (Национальный архив Финляндии)
KSS Karjalan sivistysseuran arkisto (Архив Карельского просветительного
общества)
SOK" Suomen ortodoksinen kirkkohallitus (Архив Финского православного цер-
0 ковного управления)
Библиография
Архивные источники
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ АРХАНГЕЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ (ГА АО)
Фонд I (Канцелярия архангельского губернатора)
Фонд 4 (Архангельское губернское правление)
Фонд 61 (Директор народных училищ Архангельской губернии)
Фонд 1025 (Канцелярия епископа Архангельского и Холмогорского)
Фонд 1741 (Совет Архангельского православного братства)
340

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (ГАРФ)
Фонд 102 (Департамент полиции)
РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ (РГИА)
Фонд 565 (Департамент государственного казначейства)
Фонд 733 (Департамент народного просвещения)
Фонд 796 (Канцелярия Синода)
Фонд 1276 (Совет министров)
Фонд 1284 (Департамент общих дел Министерства внутренних дел)
Фонд 1288 (Главное управление по делам местного хозяйства)
НАЦИОНАЛЬНЫЙ АРХИВ РЕСПУБЛИКИ КАРЕЛИЯ (НА РК)
Фонд 1 (Канцелярия Олонецкого губернатора)
Фонд 17 (Директор народных училищ Олонецкой губернии)
Фонд 19 (Олонецкое губернское жандармское управление)
Фонд 25 (Олонецкая духовная консистория)
Фонд 27 (Олонецкий губернский статистический комитет)
Фонд 79 (Петрозаводская мужская учительская семинария)
Фонд 95 (Олонецкое губернское присутствие)
Фонд 176 (Маслозерское волостное правление)
Фонд 180 (Кемское отделение совета Архангельского православного беломорско-
карельского братства)
Фонд 736 (Пудожское уездное отделение Православного карельского братства)
НАЦИОНАЛЬНЫЙ АРХИВ ФИНЛЯНДИИ
(Kansallisarkisto - KA)
KKK - Архив канцелярии генерал-губернатора
АРХИВ КАРЕЛЬСКОГО ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОГО ОБЩЕСТВА
(Karjalan sivistysseuran arkisto- KSS)
Коллекция Союза беломорских карел (Vienan Karjalaisten Liiton Papereita)
АРХИВ ФИНСКОГО ПРАВОСЛАВНОГО ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ
(Suomen ortodoksinen kirkkohallitus - SOK)
Коллекция Сортавальского епископа (Sortavalan piispa)
Периодическая печать
Архангельские губернские ведомости (1905-1917)
Архангельские епархиальные ведомости (1905-1917)
Вестник Олонецкого губернского земства (1907-1918)
Естествознание и география (1900)
341

Живая старина (1892-1895)
Известия Архангельского общества изучения Русского Севера (1905-1916)
Известия общества изучения Олонецкой губернии (1913-1917)
Карельские известия (1913-1917).
Миссионерское обозрение (1906-1917)
Московские ведомости (1905-1916)
Новое время (1905-1916)
Окраины России (1906-1912)
Олонецкая неделя (1911-1916)
Олонецкие губернские ведомости (1905-1917)
Олонецкие епархиальные ведомости (1905-1919)
Памятные книжки Архангельской губернии (1906-1917)
Памятные книжки Олонецкой губернии (1906-1917)
Право (1906)
Речь(1906-1916)
Русская старина (1907-1908)
Русское знамя (1906-1909)
Свет(1906-1907)
Финляндская газета (1905-1916)
Aamun Koitto (1905-1917)
Helsingin Sanomat (1905-1917)
Karjalaisten pakinoita (1906-1907)
Karjalan Heimo (1967, 1971)
Karjalan kävijä (1908-1909)
Karjalatar (1905-1917)
Kotimaa (1905-1917)
Laatokka (1905-1914)
Omahinen (1909-1910)
Pohjois-Suomi(1881)
Raja-Karjala (1906-1912)
Työ (1905-1917)
Опубликованные источники и литература
Аврех А.Я. Столыпин и Третья Дума. М., 1968.
Азбука для кореллов, живущих в Кемском уезде Архангельской губернии. Архан
гельск, 1894.
342

Азов В.чад. Маленький фельетон. Отчаяние // Речь, 1910, №145, с. 2.
Алексеев В.А. Панфинско-лютеранский поход финляндцев на православную
Карелию. СПб., 1910.
Альбова А.П. Работа земств Олонецкой губернии в деле внешкольного
образования в 1912 году // Вестник Олонецкого губернского земства, 1913, №3, с. 6-7; №6,
с. 9-11; №7, с. 7-9.
Андронов А. Из учительских воспоминаний // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1910, №2, с. 25-28.
Архангельская Карелия. Ред. Архангельский губернский статистический комитет.
Архангельск, 1908.
Афанасьев П.О. Н.И. Ильминский и его система школьного просвещения
инородцев Казанского края // Журнал Министерства народного просвещения, 1914, №52,
с. 1-31; №53, с. 43-70; №54, с. 125 173; №55, с. 129-145.
Б. Об офинении русских карел // Окраины России, 1907, № 25-26, с. 391-393.
Баданов ВТ., КораблёвН.А., Жуков АЮ. История экономики Карелии. Кн. 1.
Экономика Карелии со времени вхождения края в состав единого Русского государства до
Февральской революции. Конец XV- начало XX веков. Петрозаводск, 2005.
Базегский Д.В. Экономические связи Беломорской Карелии и Северной
Финляндии (Кайнуу)во второй половине XIX- начале XX веков. [Автореф. дис... канд.
истор. наук] Петрозаводск, 1998.
Балагуров Я.А. Фабрично-заводские рабочие дореволюционной Карелии, 1816-
1917. Петрозаводск, 1968.
*** Беломорский край и Финляндия // Известия Архангельского общества
изучения Русского Севера, 1910, №3, с. 1-6.
Березин И. Пешком к карельским водопадам. СПб., 1903.
Братчик. Духовенство, администрация и карелы в Олонецком крае // Новое
время, 1908, №11447, с. 4-5.
Брук СИ., Кобчзан В.М. Динамика и этнический состав населения России в эпоху
империализма'(конец XIX века - 1917 год) // История СССР, 1980, №3, с. 74-93.
Бубновский М.И. Контур Архангельской Карелии // Известия Архангельского
общества изучения Русского Севера, 1914, №13, с. 402-407; №14, с. 427-440; №15,
с. 458-466; 1915, №1, с. 13-23; №6, с. 171-176; №8, с. 270-276; №10, с. 356-361;
№11, с. 417-421; №12, с. 466-472.
Бузип В. История Олонецкого земства. Часть 1. Петрозаводск, 1917.
Вебер К. Закупка племенных быков в Финляндии в 1912 году // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1912, №22, с. 25-28.
Вебер К Наиболее целесообразный способ закупки восточно-финских быков //
Вестник Олонецкого губернского земства, 1911, №2, с. 22-25; №3, с. 31-35.
Вебер К Осмотр олончанами хуторских хозяйств в Финляндии // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1911, №21, с. 14-17; №22, с. 23-26.
Вебер К. Первые шестинедельные курсы по молочному хозяйству, маслоделию и
скотоводству, при Повенецкой ферме // Вестник Олонецкого земства, 1910, №12,
с. 25-27; №13, с. 31-34.
Верещагин В. Очерк Архангельской губернии. СПб., 1849.
343

Верт Пол В. От «сопротивления» к «подрывной деятельности»: власть
империи, противостояние местного населения и их взаимозависимость // Российская
империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Антология. Сост.
П. Верт, П.С. Кабытов, А.И. Миллер. М., 2005, с. 48-82.
Вике Теодор Р «Мы» или «они»? Белорусы и официальная Россия, 1863-1914 //
Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет:
Антология. Сост. П. Верт, П.С. Кабытов, AM. Миллер. М„ 2005, с. 589-609.
Витте СЮ. Воспоминания. Т. 3. М, I960.
Витухновская М.А. Бунтующая окраина или модель для подражания: Финляндия
глазами российских консерваторов и либералов второй половины XIX-
начала XX веков // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России.
Науч. ред. А.Н. Цамутали, О.П. Илюха, Г.М. Коваленко. Великий Новгород, 2004,
с. 89-142.
Витухновская М.А. Карелы и Карелия как яблоко раздора. Русская власть и
православная церковь против карельского национализма // Россия и Финляндия в
XVIII-XX веков. Специфика границы. СПб., 1999, с. 239-253.
Витухновская М.А. Карелы на границе конкурирующих национальных проектов:
социо-экономические различия Российской и Финляндской Карелии как фактор
национальной политики //Ab Imperio, 2003, №1, с. 113-148.
Витухновская М.А. Карельские православные братства: формирование и первые
годы существования // Православие в Карелии. [Материалы республиканской
конференции (24-25 октября 2000 г.)] Петрозаводск, 2000, с. 80-88.
Витухновская М.А. Карельские приходы и «панфинская пропаганда», 1906-1914 //
Православие в Карелии. [Материалы 2-й международной научной конференции,
посвященной 775-летию крещения карелов.] Петрозаводск, 2003, с. 113-129.
Витухновская М.А. Культурная и политическая реакция в Российской Карелии в
19064 907 годах // Клио, 1999, №2, с. 218-231.
Витухновская М.А. Миф «родины» против мифа империи (карелы и Карелия
между финским и русским национализмом) // Диаспоры, 2003, №3, с. 99-124.
Витухновская М.А. «Свои» карелы и «чужие» финны в идеологической борьбе в
предреволюционное десятилетие // «Своё» и «чужое» в культуре народов
Европейского Севера. Отв. ред. В.М. Пивоев. [Материалы 4-й международной
научной конференции.] Петрозаводск, 2003, с. 26-31.
Витухновская М.А. Финляндская епархия и «карельский вопрос» после
революции 1905-1907 годов // Карелия и Финляндия на пороге нового тысячелетия.
Отв. ред. И.Р. Такала. [Тезисы докладов международного симпозиума историков
(21-23 мая 1999 года).] Петрозаводск, 1999, с. 59-65.
Власть и реформы. От самодержавной к советской России. Отв. ред. Б.В. Ананьич.
СПб., 1996.
Воззвание [православного карельского братства] // Архангельские епархиальные
ведомости, 1908, №1, с. 1-4.
Вознесенский И. Крестный ход по Карелии // Карельские известия, 1914, №13-16.
с. 17-19; №17-18, с. 3-5.
Воробьёва Е.И. Христианизация мусульман Поволжья в имперской политике
самодержавия // Имперский строй России в региональном измерении (Х1Х-начало
XX века). Отв.ред. П.И. Савельев. М., 1997, с. 224-245.
Вортман Ричард. Николай II и популяризация его образа в 1913 году // Новое
литературное обозрение, 1999, №38, с. /8-103.
344

Дубровская Е.Ю. Противоборство панфиннизма и русского великодержавия в
Карелии (по материалам источников конца XIX- начала XX века) // Вопросы
истории Европейского Севера. Петрозаводск, 1991, с. 55-64.
Дубровская Е.Ю. Социально-экономическое положение карельских уездов в
конце XIX- начале XX веков. Препринт доклада на заседании Учёного совета
Института языка, литературы и истории 26 декабря 1989 года. Петрозаводск, 1989.
Дубровская Е.Ю. Ухтинские события 1920 г. // Rajamailla II. Ред. Kyösti Julku.
Rovaniemi, 1996, с. 11-28.
Ефименко А.Я. Народные юридические обычаи лопарей, корелов и самоедов
Архангельской губернии. СПб., 1877.
Жербип А.С.О развитии промышленности в Финляндии и Карелии в XIX веке //
Россия и Финляндия: торговля, промыслы, крупная промышленность.
[Материалы V советско-финляндского симпозиума по социально-экономической истории
9-П октября 1978 г.] Л., 1981, с. 115-117.
Журавлёв ЮЛ., Кораблёв Н.А., Макуров В.Г., Пулькин М.В. Ребольский край.
Исторический очерк. Петрозаводск, 1999.
Журавский А.В. Европейский Север. К вопросу о прошлом и грядущем его быта.
Архангельск, 1911.
Журавский А.В Приполярная Россия в связи с разрешением
общегосударственного, аграрного и финансового кризиса. Архангельск, 1908.
Журнал заседания издательской комиссии в г. Кеми, учреждённой на основании
указа Архангельской Духовной консистории от 19 марта 1907 г. за № 2510-м //
Архангельские епархиальные ведомости, 1907, приложение, № 13, с. 1—4.
Журнал заседания комиссии по составлению проекта программы для
производства испытаний в знании карельского языка клириками и кандидатами в клир от 12
февраля с.г. за №1 // Олонецкие епархиальные ведомости, 1910, № 9, с. 14о-148.
Z Церковные торжества в Карелии // Архангельские епархиальные ведомости, 1914,
№3, с. 53-56.
3-е. Памяти Козьмы Ивановича Дмитриева // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1913, № 7, с. 9-16.
Западные окраины Российской империи. Ред. М. Долбилов, А. Миллер. М., 2006.
Звероловлев И. Церковно-школьное дело в Олонецкой епархии // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1909, №21, с. 459-464.
Из залы заседаний губернского земского собрания. К вопросу о мерах борьбы с
панфинской пропагандой // Олонецкие губернские ведомости, 1907, №277, с. 2.
Из местной земской жизни. Новая должность // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1907, №22, с. 23.
Из финляндской печати // Окраины России, 1908, №3, с. 47-48; №14, с. 224; №9,
с. 2Ö6; №29-30, с. 445; №39, с. 558-560.
Изюмов В. Сектанты в с. Ухте Кемского уезда // Архангельские епархиальные
ведомости, 1906, №16, с. 473-480.
Илюха О.П. Книга и чтение в северно-карельской деревне в конце XIX - начале
XX в // Просвещение на Руси, в России. Исторический опыт. [Материалы
девятнадцатой Всероссийской заочной научной конференции.] СПб., 2000, с. 151-153.
Илюха О.П. Отношение карелов Олонецкой губернии к школе и образованию (KOj
нец XIX - начало XX в.) // Гуманитарные исследования в Карелии. Сборник статей
к 70-летию Института языка, литературы и истории. Петрозаводск, 2000, с. 43-48.
04С

Илюха О.П. Проблемы народного образования в Олонецкой Карелии в конце
XIX - начале XX века // Вопросы истории Европейского Севера: Проблемы
развития культуры: вторая половина XIX-XX веков. Петрозаводск, 2002, с. 9-22.
Илюха О.П. Укреплять границы школами (народное образование в
Беломорской Карелии во второй половине XIX- начале XX веков.) // Север, 2000, №12,
с. 95-109.
Илюха О.П. «Фактор границы» в жизни карельской школы в начале XX века //
Россия и страны Северной Европы: из истории приграничных отношений в XVI-
XX вв. [Материалы международной научно-практической конференции (17
августа 2002 г.).] Петрозаводск, 2003, с. 32-39.
Илюха О.П. Школа и просвещение в Беломорской Карелии во второй половине
XIX - начале XX в. Петрозаводск, 2002.
Илюха О.П. Школьная политика и проблемы народного образования в Олонецкой
и Архангельской Карелии // Финно-угроведение, 2001, №1, с. 21-29.
Исааюлй. Дневник катихизатора // Олонецкие епархиальные ведомости, 1908,
№19, с. 434^139; №20, с. 457-464; №21, с. 489-494; №22, с. 521-528.
Исполатов Е. Страна карелов, ее природа и жители // Естествознание и
география, 1900, №10, с. 50-68.
История Карелии с древнейших времён до наших дней. Ред. НА. Кораблёв,
В.Г. макуров, Ю.А. Савватеев, M.R Шумилов. Петрозаводск, 2001.
Каппелер Андреас. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической
иерархии Российской империи // Россия-Украина: история взаимоотношений. Отв. ред.
А.И. Миллер, В.Ф. Репринцев, Б.Н. Флоря. М., 1997, с. 125-144.
Каппелер Андреас. Россия - многонациональная империя. Возникновение,
история, распад. М., 1997.
«Карельская миссия» // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №26, с. 2.
Карельский праздник в с. Видлицах, Олонецкого уезда // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1910, № 5, с. 16.
Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви, т.1, М., 1993.
Кауииала Пекка. Путь экономического развития Советской Карелии 1920-х
годов в сравнении с финским историческим опытом // Актуальные проблемы
политико-правового, социально-экономического и культурного развития
Европейского Севера Российской Федерации (история и современность). Ред. О.Ю. Кузива-
нова и др. Сыктывкар, 1995, с. 101-107.
Kay ппала Пекка. Уроки аграрной истории Финляндии в сравнении с Европейским
Севером России /А Коми деревня в XX веке: история, современность,
перспективы. [Тезисы научно-практической конференции (октябрь 1995 года)]. Под ред.
М.А. Мазук. Сыктывкар, 1995, с. 41-42.
Kay ппала Пекка. Формирование и расцвет автономной Советской
Карелии, 1918-1929 гг. Забытый успех ранне советской национальной политики //
Ab Imperio, 2002, №2, с. 309-337.
К вопросу о панфинской пропаганде. Журнал Повенецкого уездного училищного
совета от 9 сентября 1907 года // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907,
№19, с. 1-5.
К назначению викария Архангельской епархии // Архангельские епархиальные
ведомости, 1910, №15, с. 508-510.
Kwiuh Ю.М. Карелия в политике Советского государства 1920-1941.
Петрозаводск, 1999.

Киприан. К вопросу о будущем православия в Финляндии // Прибавления к
Церковным ведомостям, 1906, №43.
Киприан. Панфинская пропаганда в Русской Карелии. (Протоколы двух съездов
и докладные записки). [Отдельный оттиск из журнала «Миссионерское
обозрение», 1907, №2,3] СПб., 1907.
Киркинен Хейкки, Иевалайнен Пекка, Сихво Хаынес. История карельского народа.
Петрозаводск, 1998.
Кищенко И. Значение лесоохранительного закона для Олонецкой губернии //
Вестник Олонецкого губернского земства, 1913, № 1, с. 6-8.
Ковалевский П.И. Русский национализм и национальное воспитание. СПб., 1912.
Ковальский И. О необходимости составления словаря и элементарного
учебника карельского языка // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907, №15—16,
с. 40-41.
Комзолова А.А. «Положение хуже севастопольского»: русский интеллигентный
чиновник в Северо-Западном крае в 1860-е годы // Россия и Балтия. Остзейские
губернии и Северо-Западный край в политике реформ Российской империи, 2-я
половина XVIII века- XX век. отв. ред. А.О. Чубарьян. М., 2004, с. 117-140.
Корнилов ГЛ. Русско-финляндские таможенные отношения в конце XIX - начале
XX веков. Л/, 1971.
Коцюбинский Д.А. Русский национализм в начале XX столетия. Рождение и
гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001.
Кочкуркина СИ. Народы Карелии: история и культура. Петрозаводск, 2004.
Крохин В. История карел // Русская старина, 1907, №7-9, т. 131, с. 345-362;
№10-12, т. 132, с. 221-231; 1908, №4-6, т. 134, с. 581-596; №7-9, т. 135, с. 75-87.
Круковский Ы.А. Олонецкий край. Путевые очерки. СПб., 1904.
Кузницкий С Финляндия, её население и культура в цифрах (краткий
статистико-экономический очерк сравнительно со Швецией и Русским Севером)
// Известия Архангельского Общества изучения Русского Севера, 1911, №17,
с. 398^*09; №21, с. 731-740; №23, с. 865-876.
Кучепатов Н.Г Национальный вопрос и школа в Карелии после революции 1905
года // Учёные записки Карело-Финского педагогического института,
Петрозаводск, 1955, т. 2., вып. 1, с. 55-53.
Кучепатов Н.Г Школа в дореволюционной Карелии. Петрозаводск, 1956.
Куяла Антти. Россия и Финляндия в 1907-1914 годах: планы введения военного
положения // Отечественная история, 1998, №2, с. 65-74.
Куяла Антти. Финляндия и русская революция 1905 год // 1905 год - начало
революционных потрясений XX века. [Материалы международной конференции.]
М., 1996, с. 211-224.
Лазук И. Письмо в редакцию // Вестник Олонецкого губернского земства, 1908,
№4, с. 27-28.
Лесков И. О влиянии корельского языка на русский в пределах Олонецкой
губернии // Живая старина, 1892, вып. IV, с. 97-103.
Лесков Н. Представления кореляков о нечистой силе // Живая старина, 1893, вып. III,
с. 415^19.
Лесков Н. Загадки корел Олонецкой губернии // Живая старина, 1893, вып. IV,
с. 532-553.
348

Лесков H. Отчет о поездке к Олонецким корелам летом 1893 год // Живая старина,
1894, вып. I, с. 19-36.
Лесков И. Святки в Кореле // Живая старина, 1894, вып. II, с. 222-232.
Лесков И. Корельская свадьба // Живая старина, 1894, вып. III и IV, с. 499-511.
Лесков N. Погребальные обряды кореляков // Живая старина, 1894, вып. Ш и IV,
с. 511-517.
Лесков И. Поездка в Корелу // Живая старина, 1895, вып. III и IV, с. 279-297.
Ловатинский. Отзвуки панфинской пропаганды в Архангельской Карелии //
Финляндская газета, 1913, №248, с. 1.
Логоваракский приход (К вопросу о современном состоянии карельских приходов)
// Архангельские епархиальные ведомости, 1910, №1, с. 15-22; №2, с. 58-64; №3,
с. 92-99; №4, с. 148-154.
Лосев С. По пути // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №102, с. 3.
Лосев С. Следует ли изъять преподавание закона божия из программы начальной
школы? // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907, №22, с. 6-7.
Лютеранский поход в Карелию // Миссионерское обозрение, 1906, №10.
Лялин М. Обозрение событий и окраинная жизнь // Окраины России, 1908, №10,
с. 148-149.
Мардарьев Ив. Почему в Олонецкой губернии стало меньше рыбы, дичи и зверья
//Вестник Олонецкого губернского земства, 1914, № 3, с. 10-12.
Материалы по статистико-экономическому описанию Олонецкого края. СПб.,
Магианов М. Обзор деятельности Братства Св. Гурия за двадцать пять лет его
существования. 1867-1892. Казань, 1892.
М-в А. Секта «Ушковайзет» // Архангельские епархиальные ведомости, 1896,
№10, с. 309-318; №11, с. 325-330; №13, с. 371-375.
Миллер A.M. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном
мнении (вторая половина XIX века). СПб., 2000.
Миллер А. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии
исторического исследования. М., 2006.
Миллер А. Россия и русификация Украины в XIX веке // Россия-Украина: история
взаимоотношений, отв. ред. А.И. Миллер, В.Ф. Репринцев, Б.Н. Флоря. М., 1997,
с. 145-155.
Мисаил. Письмо в редакцию // Новое время, 1908, №11478, с. 2-3 или: Олонецкие
епархиальные ведомости, 1908, №6, с. 132-135.
Мятежные финны // Колокол, 1907, №319.
N. Вокнаволоцкий приход. (К вопросу о современном состоянии карельских
приходов) // Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №5, с. 136-141.
N. Дорожные нужды в Повенецком уезде // Вестник Олонецкого губернского земства,
1911, №15, с. 20-23.
N. Кестеньгский приход. (К вопросу о современном состоянии карельских приходов.)
// Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №17, с. 574-582; №18, с. 624-632.
N. Ладвозерский приход. (К вопросу о современном состоянии карельских
приходов) // Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №20, с. 671-677.
349

N. Маслозерский приход Кемского v. (из путевых заметок) // Архангельские
епархиальные ведомости, 1908, №1, с. 9-14.
Непонятные распоряжения // Олонецкая неделя, 1912, №4.
Никольский В.М. Букварь для обучения русской грамоте карельских детей.
Первый опыт обучения инородцев по природно-звуковому методу русской грамоте.
Пг., 1915.
Никулина Т.В. К вопросу об аграрной политике царизма в Олонецкой губернии
(19(56—1917 годы) // Вопросы истории Европейского Севера
(социально-экономические проблемы), [Межвузовский сборник]. Петрозаводск, 1986, с. 49-62.
Новый букварь // Олонецкие епархиальные ведомости, 1916, № 12, с. 220-222.
Норман А.И. Почему необходимо заселение Архангельской губернии. СПб., 1909.
0 IV Всероссийском миссионерском съезде в Киеве // Архангельские
епархиальные ведомости, 1908, №17, с. 559-574; №18, с. 597-609; №20, с. 662-671.
Обзор деятельности по внешнему образованию земств Олонецкой губернии за
1912-1913 годы. Петрозаводск, 1913.
Объяснение лектора Сердобольской учительской семинарии Бокстрема //
Финляндская газета, 8.7.1907, №99, с. 4.
Окинчич Ф. Крестьянские леса // Вестник Олонецкого губернского земства, 1913,
№17, с. 13- 16; №18, с. 10-12; №19, с. 8-10.
Оленев И.В. Карельский край и его будущее в связи с постройкой Мурманской
железной дороги. Гельсингфорс, 1917.
Олонецкая губерния. Статистический справочник. Петрозаводск, 1913.
Островский Д. Воззвание к пастырям карельских приходов Олонецкой епархии //
Олонецкие епархиальные ведомости, 1908, №9, с. 191-195.
Островский Д. Задачи, деятельность и значение Православного карельского
братства во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1910, №5, с. 89-102.
Островский Д. Паломничество карел в Колат-сельгу // Олонецкие епархиальные
ведомости, 1910, №21, с. 478-480.
Островский Д. Финские притязания на Олонецкую Карелию // Олонецкие
губернские ведомости, 1907, №45, 59, 77.
Открытие Архангельского православного беломорско-карельского братства //
Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №4, с. 97-104.
Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя Св.
Великомученика и Победоносца Георгия за 1 1/2 года существования братства 26 ноября
1907 года- I июня 1909 года. Петрозаводск, 1909.
Отчёт о деятельности Православного карельского братства во имя св.
Великомученика и Победоносца Георгия по Финляндской и Олонецкой епархиям за второе
1 1/2 летие существования Братства (1 июня 1909 года - 1 декабря 1910 года).
Гельсингфорс, 1911.
Отчет о первом годе (17 февраля 1908 года по 1 августа 1908 года) деятельности
Архангельского православного беломорско-карельского братства во имя св.
Архангела Михаила // Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №18,
приложение, с. 1-15; №19, приложение, с. 17-31; №21, приложение, с. 33-54.
Отчёт о составе, средствах и деятельности Архангельского православного
беломорско-карельского братства Св. Архангела Михаила за 1908/09 год //Архан-
350

гельские епархиальные ведомости, 1909, №17, приложение, с. 1-10: №18,
приложение, с. 11—26.
Отчёт о составе, средствах и деятельности Архангельского православного бело-
морско-карельского братства во имя св. Архангела Михаила с 1 августа 1914 год
до 1 января 1916 года // Архангельские епархиальные ведомости, 1916, №13,
приложение, с. 1-2; №14-15, приложение, с. 3-9.
Отчет о состоянии народных училищ Олонецкой губернии за 1907 год.
Петрозаводск, 1908.
Отчёт по воскресной школе Кавайнского образовательного общества за 1910—
1911 учебный год // Вестник Олонецкого губернского земства, 1912, №6, с. 2-5;
№7, с. 7-9.
Очерк просветительской деятельности Н.И. Ильминского. СПб., 1904.
Очерки истории Карелии. Т. I. Ред. В.Н. Вернадский и др. Петрозаводск, 1957.
Павловский П. Отчёт о состоянии рас коло-сектантства в Архангельской
епархии и о деятельности противораскольнической и противолютеранской миссии
за 1909 год // Архангельские епархиальные ведомости, 1910, №8, с. 314-322;
№9, с. 347-352, №10, с. 368-378; №12, с. 407-411; №13-14, с. 474^84.
«Панфинская опасность». Из Олонецкой губернии // Речь, 1909, №187, с. 4.
Панфинская пропаганда (по финским источникам). СПб., 1909.
Папков А.А. Братства: очерк истории западно-русских православных братств.
[Сергиев-Посад], 1900.
П.В.Г. Праздник св. Троицы в первоклассном Александро-Свирском монастыре
Олонецкой епархии // Олонецкие епархиальные ведомости, 1913, №19, с. 353-
356; №20, с. 369-372.
Петров М. Вопрос об Архангельском земстве в законодательных палатах //
Известия Архангельского Общества изучения Русского Севера, 1913, №7, с. 289-304.
Петропавловск]ий А. Деревни Карташева Сельга и Палая Ламба,
Петрозаводского уезда // Вестник Олонецкого губернского земства, 1912, №20, с. 19-20.
Петропавловск] ии А. О желательности каждому священнику карельского
прихода знать наречие своих прихожан — карел ГИз наблюдений и опыта священника) //
Олонецкие епархиальные ведомости, 1914, №14, с. 317-319.
Петропавловский А. Тивдийский приход (описание) // Олонецкие епархиальные
ведомости, 1908, №8, с. 172-173; №9, с. 195-197.
Пименов В., Эпштейн Е. Карелия глазами путешественников и исследователей
XVIII и XIX веков. Петрозаводск, 1969.
План занятий в инородческих школах // Олонецкие епархиальные ведомости,
1913, №33, с. 36-38.
Повенец. Уездное земское собрание // Вестник Олонецкого губернского земства,
1908, № 19, с. 18-22.
Пограничные стеснения в Карелии // Новое время, 1912, №13-14, с. 5.
Подвиги карельских просветителей // Речь, 22.9.1909, №260, с. 3.
Покровская И.П. Население дореволюционной Карелии по результатам
переписи 1897 г. // Вопросы истории Европейского Севера, Петрозаводск, 1974,
с. 91-U8.
351

Покровский В. Народное образование в Архангельской губернии в связи с
проектом всеобщего обучения // Известия Архангельского общества изучения Русского
Севера, 1910, №21, с. 32-^3.
Полуянов Л.Ю. Под властью обер-прокурора. Государство и церковь в эпоху
Александра III. M., 1996.
Попов Г О панфинской пропаганде и мерах для борьбы с нею. Петрозаводск, 1907.
Потапов Бор. Некоторые данные об охоте как промысле крестьянского
населения Олонецкой губернии // Вестник Олонецкого губернского земства, 1914, №8,
с. 10-13; №9, с. 5-7.
Поход на Русскую Карелию // Новое время, 1907, №11179, с. 4.
Правилова Е. Финансы империи. Деньги и власть в политике России на
национальных окраинах, 1801-191/. М, 2006.
Православная Карелия. Очерк. Пг., 1914.
Православное братство в борьбе за веру православную и русскую народность.
M., I906.
Православные в Финляндии // Окраины России, 1907, №12, с. 189-192.
Православный мирянин. К вопросу об инородческих наречиях // Окраины
России, 1907, №25-26, с. 393-394.
Праздник союза архангельских карелов // Финляндская газета, 1907, №107, с. 2.
Пулькин М.В. Карельский язык в Олонецкой и Сердобольской семинариях //
Приладожье и Русский Север. История, традиции, современность. [Материалы
научно-практической конференции, г. Лодейное Поле, б—12 июля 2002 года] М.,
2003, с. 159-162.
Пулькин М.В. «Корельские приходы» православной церкви в Кемском уезде
(вторая половина XIX- начало XX века.) //Исторические судьбы Беломорской
Карелии. Петрозаводск, 2000, с. 26-36.
Пулькин М.В. Межэтническое взаимодействие в православных приходах
Олонецкой епархии: пути и формы преодоления языкового барьера (XVIII- начало XX
века)//Нестор, 2000,№1, с. 275-290.
Пулькин М.В. Православное духовенство и прихожане-карелы: поиски
взаимопонимания (XVIII-первая треть XX в.) // «Свое» и «чужое» в культуре. Отв. ред.
В. М. Пивоев. Вып. 2. Петрозаводск, 2001, с. 128-140.
Пулькин М.В Русификация в Карелии: цели, методы, итоги (XIX - начало XX в.)
// «Своё» и «чужое» в культуре народов европейского Севера. [Материалы 4-й
международной научной конференции.! Отв. ред. В.М. Пивоев. Петрозаводск,
2003, с. 31-33.
Пулькин М.В. Этнокультурная специфика религиозной жизни Олонецкой епархии
в XVIII-начале XX века /7 Этнос. Ландшафт. Культура. [Материалы научной
конференции]. СПб., 1999, с. 88-93.
Пулькин М.В. Языковеды в рясах: православные священники в роли
исследователей языков коренных народов Европейского Севера России (конец XIX - начало
XX века) // http://www.ethnonet.rU/lib/l 106-05.html.
Путешествие по озёрам, Ладожскому и Онежскому Николая Озерецковского.
СПб., 1792.
Работа земств Олонецкой губернии в деле внешкольного образования в 1912 году
// Вестник Олонецкого губернского земства, 1913, №3.
352

Речь Н.Д. Сергеевского на третьем Бобриковском обеде // Окраины России, 1908, №6,
с. 87-88/
Речь председателя совета Православного карельского братства, иеромонаха Кип-
риана на общем собрании братства // Олонецкие епархиальные ведомости, 1909,
№19, с. 413-420.
P..MU. Карелия - древняя Новгородская пятина // Новое время, 1910, №12310,
с. 2.
Россия, 1913 год. Статистика-документальный справочник, СПб., 1995.
Руотси Н. Заметки о русских карелах // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1908, №22, с. 21-22.
Русский карел. Заметки карела // Олонецкие губернские ведомости, 1908, №64, с. 1.
Русско-карельский словарь. Сост. М.Д. Георгиевский. СПб., 1908.
Ручьёв М.П. Внебрачность в Карелии // Архангельские епархиальные ведомости,
1914, №11, с. 264-266.
Рязанский В. Новое торжество в православной Карелии // Олонецкие губернские
ведомости, 1908, №14, с. 1.
Сафонов М. Земство на Севере // Известия Архангельского общества изучения
Русского Севера, 1911, №16, с. 329-337.
Сельский М. О положении агрономической работы в местном крестьянском
хозяйстве // Вестник Олонецкого губернского земства. 1914, №10, с. 10-13; №11.
с. 7-Ю; №13, с. 12-14.
Слушатель. Сообщения из уездов. С. Сямозеро, Петрозаводского уезда // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1908, №16, с. 19.
Смирнов КН. Вотяки. Казань, 1890.
Смирнов КН. Мордва. Казань, 1895.
Смирнов КН. Пермяки. Казань, 1891.
Смирнов КН. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань, 1889.
Смит Энтони. Национализм и модернизм: критический обзор современных
теорий наций и национализма. М., 2004.
СмоличКК. История русской церкви 1700-1917. Ч. I. M., 1996.
Соломещ И. На рубежах распадающейся империи: «карельский вопрос» конца
XIX - начала XX веков в геополитическом контексте // Studia Slavica Finlandensia,
Т. XIX, Helsinki, 2002, с. 140-159.
Соломещ И. Панфиннизм и Советская Карелия: была ли «Великая Финляндия»
мечтой «красных финнов»? // Национальная государственность финно-угорских
народов Северо-Западной России (1917-1940 годов.): сборник статей.
Сыктывкар, 1996, с. 18-22.
Соломещ КМ. Финляндская политика царизма в годы первой мировой войны.
Петрозаводск, 1992.
С[ребрянс]кий Я. Видлицкий пастырско-миссионерский съезд // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1907, №11, с. 286-291; №13, с. 333-340; №14, с. 363-365.
Сребрянский Я. Открытие Православного карельского братства во имя св.
Великомученика и Победоносца Георгия // Олонецкие епархиальные ведомости, 1908,
№2, с. 39^1; №3, с. 58-60; №4, с. 80-84; №5, с. 103-104; №6, с. 123-126.
ЯВД

С[ребряыс]кий. Съезд русских деятелей в г. Кеми, Архангельской губернии //
Олонецкие епархиальные ведомости, 1907, №22, с. 561-565.
Степанов С.А. Чёрная сотня в России (1905-1914 годы). М., 1992.
Суни Рональд. Империя как она есть: имперская Россия, «национальное»
самосознание и теория империи //Ab Imperio, 2001, №1-2, с. 9-72.
Съезд в с. Ухте. Кемского у. депутатов Архангельской и Финляндской епархий //
Архангельские епархиальные ведомости, 1907, №3, с. 68-76; №4, с. 97-106.
Таблицы местностей России, находящихся на исключительном положении //
Право, 1906, №10, с. 909-916.
Tagoeea РФ. Материальная культура карел (Карельская АССР).
Этнографический очерк. М.-Л., 1965.
Тихомиров В.К. О Карелии // Вестник Олонецкого губернского земства, 1910, №7,
с. 1-2.
Толстой И.И. Дневник. 1906-1916. Публикация Л.И. Толстой. СПб., 1997.
Трошин В. Народные чтения (в Повенецком уезде) // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1914, №20, с. 7-10; №21, с. 8-9; №22, с. 22-24; №23, с. 23-26.
Тюкова К.Э. Судьба пастыря (по материалам биографии митрополита Григория
(Чукова) // Олонецкая епархия. Страницы истории. Сост. Н.А. Басова и др.
Петрозаводск, 2001, с. 161-167.
Ульяновский В. Карелия и Поморье Кемского уезда // Памятная книжка
Архангельской губернии на 1910 год. Архангельск, 1910, с. 3-9.
Указ его императорского величества, самодержца всероссийского из святейшего
правительствующего синода преосвященному Никанору епископу Олонецкому и
Петрозаводскому // Олонецкие епархиальные ведомости, 1910, №2, с. 26-33.
Уортман Ричард. Демонстрации набожности // Ab Imperio, 2000, №2, с. 25-59.
Успенский П. Из Карелии // Вестник Олонецкого губернского земства, 1910, №3,
с. 15-16.
Успенский /7. Несколько слов об отношении крестьян к школе // Вестник
Олонецкого губернского земства, 1910, №11, с. 20-21.
Устав Архангельского православного беломорско-карельского братства во имя св.
Архангела Михаила в г. Архангельске, Архангельской епархии // Приложение к
Архангельским епархиальным ведомостям, 1908, №16, с. 1-11.
Устав Православного карельского братства во имя св. Великомученика и
Победоносца Георгия // Олонецкие епархиальные ведомости, 1907, №22, с. 545-549.
Участие губернского земства в расходах на народное образование в 1907 году //
Вестник Олонецкого губернского земства, 1908, №24, с. $-10.
Учебный курс в инородческих школах // Олонецкие епархиальные ведомости,
1916, №6, с. 21-25.
Учитель. Письмо в редакцию // Вестник Олонецкого губернского земства, 1908,
№3, с. 9-10.
Учреждение в Архангельской епархии викариатства и наречение и хиротония
викарного епископа // Архангельские епархиальные ведомости, 1910, №18,
с. 611-615; №19. с. 637-640; №20, с. 663-674.
Ушаков В. Николай Васильевич Протасьев. Некролог // Олонецкая неделя, 1915,
№49, с. 8-9.
354

Ушкуйник. Карельский вопрос // Россия, 1912, №1961, с. 2.
Фаас В.В. Леса и лесная торговля Финляндии. Отчёт по командировке 1912 год.
СПб, 1914.
Фаас В.В. Леса Северного района и их эксплоатация. М.-Пг, 1922 (=Труды
Северной научно-промысловой экспедиции ВСНХ. Вып. 15).
Фаворитский И. Из истории народного просвещения в Олонецкой губернии. Ре-
больское училище Повенецкого уезда // Вестник Олонецкого губернского
земства, 1915, № 18, с. 17-19.
Фесвитянинов СМ. На границе Финляндии. (Очерк) // Вестник Олонецкого
губернского земства, 1911, №14, с. 10-13-
Финны и карелы // Финляндская газета, 1906, №132, с. 2; №133, с. 1-2.
Фирсов В. Причины экономических и культурных успехов Финляндии // Мир
Божий, 1898, №12.
Фирсов С.Л. Время в судьбе: Святейший Сергий Патриарх Московский и всея
Руси. К вопросу о генезисе «сергианства» в русской церковной традиции XX
века. СПб, 1999.
Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие
существования самодержавия в России. М, 1996.
Фирсов С. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х - 1918 годы). 2002.
Фомин М.П. Сравнительная таблица оклада губернского земского сбора и иму-
ществ Олонецкой губернии по раскладкам за 1911, 1912 и 1913 годы II Вестник
Олонецкого губернского земства, 1914, №1 (вкладка).
Чернякова И. Карелия на переломе эпох. Очерки социальной и аграрной истории
XVII века. Петрозаводск, 1998.
Чернякова И.Я. Проблема карельского языка в политике церкви в Олонецкой
губернии в XIX веке // Православие в Карелии. [Материалы 2-й международной
научной конференции, посвященной 77Ь-летию крещения карелов.] Петрозаводск,
2003, с. 96-112.
Чирков И. О земельных наделах церковных причтов из Карелии // Архангельские
епархиальные ведомости, 1909, №zl, с. 700-/01.
Чирков И. Съезд окружного духовенства карельских приходов // Архангельские
епархиальные ведомости, 1908, №19, с. 643-645.
Чирков И. Ухтинский приход в религиозно-нравственном и бытовом отношении //
Архангельские епархиальные ведомости, 1908, №7, с. 204-212
Чирков И. Шуезерский приход Кемского у. в религиозно-нравственном и бытовом
отношении //Архангельские епархиальные ведомости, 1907, №5, с. 140-147.
Читатель. Село Вешкелицы, Петрозаводского уезда. Бесплатная
библиотека-читальня // Вестник Олонецкого губернского земства, 1907, №15-16, с. 41.
Что в настоящее время делают финны для карел? // Олонецкие губернские
ведомости, 1908, №32, с. 1; №47, с. 1; №49, с. 1.
Что делается в Финляндии? // Русская земля, 1907, №292.
Чубинский /7. Статистико-этнографический очерк Корелы // Труцы
Архангельского статистического комитета за 1865 год, книга 2, Отдел статистический, 1866,
с. 65-134.
355

Чуков Н. Карельский праздник в с. Видлицах, Олонецкого уезда // Олонецкие
епархиальные ведомости, 1910, №12. с. 238-239.
Чуков И.К. Надвигающаяся опасность // Олонецкие губернские ведомости, 1907,
№1Ю.
Чуков Н. Съезд членов Православного карельского братства в с. Реболах Повенец-
кого уезда // Олонецкие губернские ведомости, 190с, №16, с. 1—2; №17, с. 1-2.
Шекспин. Финляндские железные дороги по границе с Имперскою Карелиею //
Финляндская газета, 1912, №64, с. 3.
Шикапов Ю. Карельские хиххулиты - лестадианство в Беломорской Карелии в
конце XIX- начале XX веков // Православие в Карелии. [Материалы 2-й
международной научной конференции, посвященной 7/5-летию крещения карелов].
Петрозаводск, 2003, с. 137—149.
Шипов Леонид и N. Олангский приход, Кемского уезда (К вопросу о
современном состоянии карельских приходов.) // Архангельские епархиальные ведомости,
1909. №4, с. 101-113.
Школьная статистика. Очерк о состоянии народного образования в Олонецкой
губернии за 1914-1915 учебный год. Вып. III. Петрозаводск, 1915.
Экономико-хозяйственный обзор Олонецкой губернии за 1913 г. // Известия
общества изучения Олонецкой губернии, т. VIII, за IP 14 г. Петрозаводск, 1914.
Энгепьгардт Ник. Литовская независимость, украинофильство и панфиннизм //
Новое время, 1905, №10685, с. 4.
Эпштейн ЕМ. Г.Р Державин в Карелии. Петрозаводск, 1987.
* * *
Afanasjeva Aleksandra. Karjalan alueellisen tulosvastuun kokemuksia 1920-luvulla //
Carelia-Punalippu, 1990, №7, с 77-85.
Aunuksen Repola. Ред. Heikki Tarma. Joensuu, 2001.
Basilier Hi. Sananen A. W. Ervastista ja hänen matkoistaan // Ervasti A. W. Muistelmia
matkalta Wenäjän Karjalassa kesällä 1879. Helsinki, 1918.
Bazegski Dmitri. Vienan karjalaisten laukkukauppa. Venäjän ja Suomen kauppasuhteet
1800-luvulla ja 1900-luvun alussa If Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia naapurusten
elämään. Joensuu, 1997 (=Studia Carelica Humanistica 10), с 77-89.
Becker S. The Muslim East in Nineteenth-Century Russian Popular Historiography //
Central Asian Survey, 1986, т. 5, №3/4.
В. U. Valoa Venäjän-Karjalaan // Kotimaa, 1907, №84, с. 2-3.
Churchill Stacy Itä-Karjalan kohtalo 1917-1922. Itä-Karjalan itsehallintokysymys
Suomen ja Neuvosto-Venäjän välisissä suhteissa 1917-1922. Helsinki 1970.
Chlebowczyk Jozef. On Small and Young Nations in Europe. Wroclaw, 1980.
Crummey Robert O. The Old Believers and the World of Antichrist. The Vyg Community
and the Russian State 1694-1855. Madison - Milwaukee, 1970.
Dixon Simon. Sergii (Stragorodskii) in the Russian Orthodox Diocese of Finland:
Apostasy and Mixed Marriages, 1905-1917 // Slavonic and East European Review,
2004, vol. 82, №1, a 50-73.
Dowler Wayne. Classroom and Empire. The Politics of Schooling Russia's Eastern
Nationalities, 1860-1917. Montreal, 2001.
356

Dubrovskaja Jelena. Karjalan volostien valtuutettujen Uhtuan edustajakokouksen v.
1920 historiaa // Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia naapurusten elämään. Joensuu,
1997(=StudiaCarelicaHumanistica 10), с 115-125.
Dubrovskaja Jelena. Ortodoksisen papiston kertomaa Karjalasta 1900-luvun alusta //
RajamaiUa IV. Ред. Kyösti Julku. Rovaniemi, 1998, с 7-1$.
Dubrovskaja Jelena. Suomen ja Karjalan raja-alueet 1900-luvun alussa ortodoksisten
ja luterilaisten lähetystyöntekijöiden matkamuistelmissa // Rajamailla III. Ред. Kyösti
Julku. Rovaniemi, 1997, с 7-19.
Ervasti АЖ Muistelmia matkalta Venäjän Karjalassa kesällä 1879. Ред. Pekka
Laaksonen, Helsinki, 2005. (Первое издание: Oulu, 1880).
Geraci Robert. The Il'minski's System and the Controversy over Non-Russian Teachers
and Priests in the Middle Volga // Казань, Москва, Петербург: Российская империя
взглядом из разных углов. Ред. Б. Гаспаров, Е. Евтухова, А. Осповат, М. фон Ха-
ген.М., 1997, с. 325-348.
Geraci Robert P. Window on the East. National and Imperial Identities in the Late
Tsarist Russia. Ithaca - London, 2001.
Grotenfelt Gösta. Vanhanaikainen suomalainen maatalous. Helsinki, 1916.
Haataja Kyösti. Maanjaot ja talojäriestelmä. Helsinki, 1949 (^Suomalaisen
lakimiesyhdistyksen julkaisuja, B-sarja, №37), с 53-91.
Heikkinen Kaija. Karjalaisen identiteetin ongelmallisuus// Suomen antropologi, 1988,
№1, с 52-54.
Heikkinen Kaija. Karjalaisuus ja etninen itsetajunta. Salmin siirtokarjalaisia koskeva
tutkimus. Joensuu, 1989.
Heikkinen Kaija. Lönnrotin venäläisiä aikalaisia Karjalassa // Lönnrotin aika. 1984
(=Kalevalaseuran vuosikirja 64), c. 80-95.
Heikkinen Kaija. Russian Visitors to Karelia: Identity and a critical Review of the
Sources // Ethnologia Fennica, 1982-83, с. 75-90.
Heikkinen Kaija. Venäläinen matkalla Karjalassa kenen katse? // Matkakirja:
artikkeleita kirjallisista matkoista mieleen ja maailmaan. Joensuu, 1998, с 198-217.
Heikkinen Kaija. Venäläinen vaikutus karjalaisessa kulttuurissa 1800-luvulla // Venäläiset
Suomessa 1808-1917. Helsinki, 1985 (^Historiallinen arkisto 83), с 67-84.
Herää Suomi. Suomalaisuusliikkeen historia. Ред. Päiviö Tommila, Maritta Pohls.
Jyväskylä, 1989.
Hroch Miroslav. Social Preconditions of National Revival in Europe. A Comparative
Analysis of the Social Composition of Patriotic Groups among the Smaller European
Nations. Cambridge, 1985.
Hämynen Tapio. Karjalan yhteiskunta ja talous 1800-luvun lopulta toiseen
maailmansotaan // Karjala. Historia, kansa, kulttuuri. Ред. Pekka Nevalainen, Hannes Sihvo. Helsinki,
1998.
Hämynen Tapio. Raia ei erottanut - karjalaisen laukkukaupan monta vuosisataa //
Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia naapurusten elämään. Joensuu, 1997 (=Studia Carelica
Humanistica 10), с 55-75.
Hämynen Tapio. Suomalaista!at, venäläistäjätja rajakarjalaiset. Kirkko-ja
koulukysymys Raja-Karjalassa 1900-1923. Joensuu, 1995.
Härkönen Iivo. Itäinen vartio. Lukuja vanhasta Karjalasta. Helsinki, 1920.
357

lliuha Olga. Die Volksbildung Kareliens im Kontext der Schulpolitik (1860 T 1930) //
Boundaries of Earth and Consciousness. Ingrian Finns, Karelians, Estonians in an Age
of Social Transformation. Proceedings of the Sixth ICCEES World Congress Tampere
2000. Helsinki, 2002 (=Studia Slavica Finlandensia. Tomus XIX), с 24-34.
IljuhaOlga. Koulutus Aunuksen Karjalassa 1800-luvun lopulla ja 1900-luvun
alussa // Ihmisiä, ilmiöitä ja rakenteita historian virrassa. Joensuu, 2001 (=Studia Care-
lia Humanistica 16), с 180-192.
Iljuha Olga. Äidinkielen asema Vienan Karjalan kouluissa 1800-luvun loppupuolella ja
1900-luvun alussa // Carelia, 2000, №5, с 104-108.
Ilmari Kiannon Vienan Karjala. Erään Suur-Suomi unelman vaiheita. Ред. Raija-Liisa
Kansi, Helsinki, 1989.
Itä-Karjala. Esitys Itä-Karjalan maasta ja kansasta, sen vapausliikkeen tähänastisista
vaiheista, nykyisistä taloudellisista, sivistyksellisistä ja valtiollisista oloista sekä
Karjalan kysymyksestä. Ред. Akateeminen Karjala-Seura. Helsinki, 1934.
Itä-Karjala ja Kuolan Lappi. Suomalaisten luonnon- ja kielentutkijain kuvaamina.
Ред. Theodor H omen, Helsinki, 1918.
Joustela Kauko. Suomen Venäjän-kauppa autonomian ajan alkupuoliskolla vv. 1809-65.
Lahti, 1963 (=Hist. Tutk. LXII).
Juntunen Alpo. Valta ia rautatiet. Luoteis-Venäjän rautateiden rakentamista keskeisesti
ohjanneet tekijät 1890-luvulta 2. maailmansotaan. Helsinki, 1997.
Juntunen Alpo. Aunuksen rata kansallisuuspolitiikan välineenä// Kainuussa ja Vienassa.
Näkökulmia naapurusten elämään. Joensuu, 1997 (=Studia Carelica Humanistica 10),
с 103-114.
Jussila Osmo. Maakunnasta valtioksi: Suomen valtion synty. Porvoo, 1987.
Jääskeläinen Mauno. Itä-Karjalan kysymys Kansallisen laajennusohjelman synty
ja sen toteuttamisyritykset Suomen ulkopbhui kassa vuosina 1918-1920. Porvoo-
Helsinki. 1961.
Kangaspuro Markku. Neuvosto-Karjalan taistelu itsehallinnosta. Nationalismi ia
suomalaiset punaiset Neuvostoliiton vallankäytössä 1920-1939. Helsinki, 2000
(=Bibliotheca historica 60).
Karjala. Historia, kansa, kulttuuri. Ред. Pekka Nevalainen, Hannes Sihvo. Helsinki,
1998.
Karjalan kirja. I—TT части. Ред. Iivo Härkönen. Porvoo, 1910.
Karjalan kirja. Ред. Iivo Härkönen. Porvoo - Helsinki, 1932.
Kaukoranta Toivo. Itä-Karjalan vapaudentie. Poliittis-kronologinen yleiskatsaus.
Helsinki, 1944.
Kauppala Pekka. Sovvjet-Karelien 1917-1941: Leistung und Schicksal eines sozialisti-
schen Regionalexperiments. [неопубликованная диссертация], Freiburg, 1992.
Kauppala Pekka I Vituchnovskaja Marina. Ost-Karelien am Vorabend der GroBen
Russischen Revolution. Immobilcr Staatsmonopolismus und innere Einmauerung //
Aufbruch der Gesellschaft im verordneten Staat. RuBland in der Spätphase des 2a-
renreiches. Ред.: Heiko Haumann ja Stefan Plaggenborg. Frankfurt am Main и др.,
1994. (=Menschen und Strukturen. Historisch-sozialwissenschaftliche Studien. Ред.:
Heiko Haumann. Band 6). с. 42-70.
Kauppala Pekka. The Russian North. The Rise, Evolution and Current Condition of
State Settlement Policy. Helsinki, 1998 (=Tutkimuksia pohjoisesta ulottuvuudesta 2).
358

Keynäs W. Kyprianus venäläistyttämistyön johtajana Suomessa ja Itä-Karjalassa.
Helsinki, 1940.
Keynäs W Venäläistä kirkko- ja koulupolitiikkaa Itä-Karjalassa // Karjalan historiaa.
Ред. Historian ystävän liitto. Jyväskylä 1938. (^Historian aitta VIII), с 77-88.
Kirkinen Heikki. Karjala idän ja lännen välissä. Часть 1: Venäjän Karjala
renessanssiajalla (1478-1617). Helsinki, 1970 (=Historiallisia tutkimuksia 80);
часть 2: Karjala taistelukenttänä. Helsinki, 1976 (=Historiallisia tutkimuksia 99).
Klinge Matti. Keisarin Suomi. Espoo, 1997.
Korablev Nikolai. Vienan Karjalan talonpoikien taloudellinen toiminta 1800-luvun
jälkipuoliskolla II Kainuussa ja Vienassa. Näkökulmia naapurusten elämään. Joensuu,
1997 (=Studia Carelica Humanistica 10), с 91-102.
Kujala Antti. The Policy of the Russian Government toward Finland, 1905-1917:
A Case Study of the Nationalities Question in the Last Years of the Russian Empire //
Emerging Democracy in Late Imperial Russia. Case Studies on Local Self-Government
(the 2emstvos), State Duma Elections, the Tsarist Government, and the State
Council before and during World War I. Ред. Mary Schaeffer Conroy. Nivat, 1998,
с. 143-197.
Kujala Antti. Venäjän hallituksen Suomen-politiikka ja hallitsevan eliitin sisäiset
ristiriidat 1908-1914 // Tie tulkintaan. Juhlakirja akatemiaprofessori Heikki
Ylikankaalle 6. marraskuuta 1997. Porvoo, 1997, с 434^455.
Laitila Teuvo. Uskon luotsi: Sergei Okulov ortodoksien vaiheissa. [Kuopio], 2004.
Lallukka Seppo. From Fugitive Peasants to Diaspora. The Eastern Mari in Tsarist and
Federal Russia. Helsinki, 2003, (-Suomalaisen tiedeakatemian toimituksia, Sarja Hu-
maniora 328).
Lallukka Seppo. Kazan Teacher's Seminary // Studia Slavica Finlandensia, 1987, Вып. 4,
с. 143-165.
Laqueur Walter. Black Hundred. The Rise of the Extreme Right in Russia. New York, 1993.
Loima Jyrki. Esipaimen siunaa. Suomen ortodoksiset piispat 1892-1988. Jyväskylä, 1999.
Loima Jyrki. Nationalism and the Orthodox Church in Finland, 1895-1958 //Nationalism
and Orthodoxy. Two Thematic Studies on National Ideologies and their Interaction with
the Church. Helsinki, 2004, с 93-199.
Lukkarinen J. Vienan Karjalassa. Hämeenlinna, 1918.
Luntinen Pertti. Karjalaiset suomalaisuuden ja venäläisyyden rajalla // Venäläiset
Suomessa, 1809-1917. Helsinki, 1985 (=Historiallinen arkisto 83), с 125-159.
Manninen Ohto. Suur-Suomen ääriviivat. Jyväskylä, 1980.
Merikoski Kaarlo Aukusti. Sergei Okulov: palanen Raja-Karjalan sivistyshistoriaa.
Helsinki, 1944.
Merikoski KfaarloJ. Taistelua Karjalasta. Piirteitä venäläistämistyöstä Raja-Karjalassa
tsaarinvallan aikoina. Helsinki, 19i9.
Naakku-Korhonen Mervi, Kevnäs Maiju. Halpa hinta, pitkä matka. Vienan-karjalainen
laukkukauppa. Helsinki, 198& (=Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran toimituksia 491)
Nygärd Toivo. Itä-Karjalan pakolaiset 1917-1922. Jyväskylä, 1980 (=Studia Historica
Jyväskyläensia 19), с 25-51.
Nygärd Toivo. Suur-Suomi vai lähiheimolaisten auttaminen: aatteellinen heimotyö
itsenäisessä Suomessa. Helsinki, 1978.
359

Oksanen A. Säkeniä. Kokous runoelmia. Helsinki, 1898.
Opettajatar Vegeliuksen vangitseminen // Työ, 1909, №208, с 2.
Paavonen T.W. Suomen metsätuotteiden vienti 25-vuotiskaudella 1886-1910.
Helsinki, 1911.
Paulaharju Samuli Kertomus rakennustutkimusretkeltäni Pohjois- ja Itä-Karjalassa
kesällä 1907 // Suomi, IV, X°6, Helsinki, 1908, с 80-91.
Paulaharju Samuli. Syntymä, lapsuus ja kuolema. Vienan-Karjalan tapoja ja
uskomuksia. Helsinki, 1924. (=Kalevalaseuran julkaisuja 2).
Pieni Alku-opastaja Vienan Karjalaisille. Vienan Karjalaisten Liiton toimittama.
Porvoo, 1907.
Pulkin Maksim. Karjalan kieli Aunuksen ja Sortavalan seminaarissa // Carelia, 2002,
№8, с 143-147
Puikin Maksim. Karjalan kieli virkavaltaa palvelemassa // Carelia, 2002, №2, с 134-141.
Pulkin Maxim. The Finlandisation of Karelia and the Russification of Finland as
Reflected in the Russian Press at the Beginning of the 20th Century // Narva und die
Ostseeregion. Beiträge der II. intemationalen Konferenz ilber die politischen und
kulturellen Beziehuneen zwischen Russland und der Ostseeregion (Narva, 1-3 Mai
2003) / Narva and the Baltic Sea Region. Papers Presented at the II International
Conference on Political and Cultural Relations between Russia and the Baltic Region
States (Narva, 1-3 May 2003). Ред. Karsten Bruggemann. Narva, 2004 (Studia
humaniora et paedagogica collegii Narovensis I), c. 217-223.
Purmonen Veikko. Piispa Kiprian ja Karjalan Veljeskunta // Doksologia. Juhlajulkaisu
Erkki Elias Piiroiselle hänen täyttäessään 60 vuotta 14.11.1979. Под ред. Irma
Hakamies и др. Joensuu, 1980.
Polla Matti. Vienankarjalainen perhelaitos, 1600-1900. Helsinki, 2001 (=Suomalaisen
Kirjallisuuden Seuran toimituksia 805).
Ranta Raimo. Kaupan ja Karjalan puolesta 1900-luvun alkukymmeniä. Tampere,
1997.
Ranta Raimo. Vienan ja Kainuun kaupalliset suhteet menneinä vuosisatoina //
Rajamailla III. Ред. Kyösti Julku. Rovaniemi, 1997, с 125-152.
Ranta Raimo. Vienan Karjalaisten liitosta Karjalan sivistysseuraksi v. 1906-1922.
Tampere, 1997.
Russification in the Baltic provinces and Finland, 1855-1914. Ред. Edward C. Thaden.
Princeton, N. J., 1981.
Saarelainen Asko. Laukkukaupasta lähialueyhteistyöhön - Pielisjärven ja Repolan
vilkkaat kauppayhteydet // Kahden Karjalan välillä, kahden Riikin riitamaalla. Tampere,
1994 (= Studia Carelica Humanistica 5), с 135-148.
Senghaas, Dieter. Von Europa lernen. Entwicklungsgeschichtliche Betrachtungen.
Frankfurt am Main, 1982, с 113-146.
Shanin Teodor. Russia as a «Developing Society». The Roots of Otherness: Russia's
Turn of Century. T. 1. Houndmills-Basingstoke-Hampshire-London, 1985.
Sihvo Hannes. Karelia: a source of Finnish national history // National history and
identity - Approaches to the writing of national history in the North-East Baltic region
nineteenth and twentieth centuries. Ред. Michael Branch. Helsinki, 1999 (=Studia fen-
nica Ethnologica 6).
Sihvo Hannes. Karjalan kuva. Karelianismin taustaa ja vaiheita autonomian aikana.
Helsinki 2003.
360

SlocumJohn W. Who, and When. Were the Inorodtsy? The Evolution of the Category of
«Aliens» in Imperial Russia //The Russian Review. 1998, vol. 57, №2, с 173-190.
Solomeshch Ilja. Kaijalan kysymys pohjoismaisessa vertailussa 1860-1940: ulkoinen
uhka keskuksen ja reuna-alueen suhteissa // Hiidenkivi, 1999, №2, c. 22-23.
Sortavalan kirje // Laatokka, 1909, №98, с 2.
Sortavalan seminaari, 1880-1940. Muistojulkaisu. Ред. Iivo Härkönen, K.H. Pankakoski,
Väinö Seppä. Helsinki, 1940.
Suomen talous- ja sosiaalihistorian kehityslinjoja. Ред. Eino Jutikkala. Porvoo - Helsinki,
1968.
Topelius Z. Maamme kirja. Lukukirja alimmaisille oppilaitoksille Suomessa. 16
издание. Helsinki, 1899.
Tsaarinvallan isku karjalaisten kansansivistyspyrkimyksiin // Karjalan heimo, 1967,
№9-10.
Vahtola Jouko. Nuorukaisten sota: Suomen sotaretki Aunukseen 1919. Helsinki, 1997.
Vahtola Jouko. «Suomi suureksi - Viena vapaaksi». Valkoisen Suomen pyrkimykset Itä-
Karjalan valtaamiseksi vuonna 1918. Rovaniemi 1988 (=Studia Historica Septentrionalia
Virtaranta Pertti. Juho Kujola karjalan ja lyydin tutkija. Helsinki, 1960 (=Suomalaisen
Kirjallisuuden Seuran toimituksia 266).
Vituhnovskaja Marina. Cultural and Political Reaction in Russian Karelia in 1906-
1907. State Power, the Orthodox Church, and the «Black Hundreds» against Karelian
Nationalism // Jahrbucher för Geschichte Osteuropas, 48 (2001) №. 1, с 24-44.
Vituhnovskaja Marina. Itä-Karjala Venäjän yleisvaltakunnallisessa politiikassa
1906-17 // Historiallinen aikakauskirja, 2004, №3, с 374-383.
Vituhnovskaja Marina. Karelians in the Context of the Imperial Policy of Russia in the
Pre-Revolutionary Decade // Imperial and National Identities in Pre-Revolutionary,
Soviet and Post-Soviet Russia. Ред. Chris J. Chulos, Johannes Remy. Helsinki, 2002
(^Studia Historica 66). с 199-206.
Vituhnovskaja Marina. Suursuomalainen propaganda ja suurvenäläinen vastaus siihen
Venäjän Karjalassa 1900-1917 // Congressus primus historiae fenno-ugricae. Ред.
Kyösti Julku. Oulu, 1996 (=Historia fenno-ugrica 1:2.), с 607-612.
Vuoristo Vivi. Vuokkiniemen pitäjän Kivijärven kylän kouluoloista vuodesta 1850
vuoteen 1919 // Karjalan Heimo, 1971, №1-2, с 7-9.
Weeks Theodore R. Nation and State in Late Imperial Russia. Nationalism and
Russification on the Western Frontier, 1863-1914. DeKalb, 1996.
Werth Paul. At the Margins of Orthodoxy: Mission, Governance and Confessional
Politics in Russia's Volga-Kama Region, 1827-1905. Ithaca, 2002.
Wort/nan R.S. Scenarios of Power: Myth and Ceremony in Russian Monarchy. T. 2.
Princeton, 2000.
Yhä uusia vangitsemisia Venäjän Karjalassa // Laatokka, 1909, №102, c. 3.
361

Приложения
Приложение I.
Листовка «Слово карельскому народу»,
распространявшаяся в Российской Карелии
Карельский мужичок, выслушай-ка это слово! Надо тебе сказать, о ком ты
больше думаешь, кого ты больше любишь, - своего отца, да мать, да братьев, да сестёр,
свою жену, своих детей да родню! Милы свои семья и родня. Когда родственник
уходит в чужую землю и ты долго не видишь его, как ты радуешься, когда вновь,
встретишься с ним! Также дорога своя деревня: ведь жители своей деревни так же
близки, как родственники. Когда род увеличивается и распространяется, то он не
может жить в одном доме и в одном месте - тогда ему нужно много земли и много
деревень. Как из одной семьи вырастает деревня, так из деревни вырастает целый
народ. Тех, которые таким образом вышли из одного начала и говорят одним языком,
называют одним народом. И как мы любим свою родню, так же нам надо любить тех,
которые говорят одним с нами языком: ведь все они наши родственники. Когда народ
возрастает и распространяется, в языке его образуются особенности тем большие,
чем дальше друг от друга живут представители одного и того же народа.
Так, в Олонецкой губернии карелы говорят одним языком, между карельским
же языком и языком лапландцев есть разница, хотя жители Лапландии вполне
понимают карельский язык. Карелы и лапландцы понимают друг друга, говорят на '
одном языке, они одного родственного корня. Так же карелы понимают разговор
жителя Финляндии, потому что и финны, живущие в Финляндии, - представители
того же самого народа, как и карелы. Русской речи никто из карел не понимает
потому, что русские не одного корня с карельским народом. А эти три
народности - карелы, лапландцы и финны - как бы сучья одного дерева, выросшего из i
одного корня. Им надо бы жить в дружбе, знать друг друга, как свою родню, надо
бы им познакомиться друг с другом, учить и помогать друг другу во всех делах. Кто
из них похитрее и поумнее, тому надо учить других; у кого больше власти, свободы,
и добра, - тому надо растить и любить другой братский народ.
Финнов много -три миллиона, - у них давно имеются школы с преподавателями
на родном языке, священники и господа, говорящие по-фински, писанные на
финском языке законы, поэтому финны это как бы большой и толстый сук родственного
дерева. У карел же и лапландцев нет ни своих школ, ни говорящих на родном языке
священников и господ, потому-то они не так богаты и образованны, как финны.
Карельскому народу, по примеру финнов, надо бы постараться достать книги на
родном языке. Если бы карелы обучались на родном языке, изучение всякой науки и
ремёсел было бы легче. Теперь в школах не учат другому, как только русскому языку,
362

а потому ученье остаётся без пользы. Между тем всякому народу принадлежит право
добиваться обучения на своём языке. Карельскому народу надо бы требовать этого
права, которое Бог дал каждому народу. Пока в школах не позволяют обучение на
родном языке, народу надо самому попробовать тихонько достать родную грамоту.
Так делали жители Лапландии: они наняли учителей в школы, в которых
преподавание поставлено по-лапландски, чтобы таким образом обучить своих детей грамоте.
Когда господа увидят, что народ сильно желает обучения на своём языке, тогда и
господа разрешат обучение на родном языке.
Поэтому, карелы, помните, что я скажу: берегите свой язык, не оставляйте его ни
за какую цену! Язык - это отцов да матерей, дедов да прадедов наследство, его не
надо губить. Надо чтить свой язык и беречь его веки вечные, всегда. Когда так будете
делать, тогда и русские будут спрашивать вашего мнения о всех ваших делах. А если
вам нужна помощь и наставленье, как достать родную грамоту, то вот как: у финнов
добудьте книги и учите своих детей в финских школах до тех пор, пока русские
господа вам и вашему языку не дадут свободу.
(Laatokka, 1907, №49; цитируется в переводе священника Д.В. Островского
по: Алексеев В А Панфинско-лютеранский поход финляндцев на православную
Карелию. СПб., 1910, с. 46-48.).
Приложение II.
Протокол допроса ВА Еремеева
ПРОТОКОЛ:
1907 года, ноября 12 дня, полицейский надзиратель гор. Кеми, вследствие
предписания кемского уездного исправника от 10 сего ноября за № 54, допрашивал
нижепоименованного содержащегося в кемской тюрьме по обвинению в
противоправительственной и антирелигиозной пропаганде среди карел Кемского уезда,
который на вопросы по делу объяснил следующее:
Зовут меня Василий Иванов Еремеев (Ряйка ношу местное карельское уличное
название) крестьянин Архангельской губ. Кемского уезда, Ухтинской волости, села Ухта,
где и родился, 23 лет, православный, грамотный на русском и финском языках, женат
на крестьянской девице Вокнаволоцкой волости Анне Егоровой, урождённой Титова, 19
лет, детей нет. Родных имею: отца Ивана Сергеева Еремеева (он же Рякя) - 75 лет, мать
Агапию Лукину - 48 лет, братьев: Петра -11 лет, Емельяна - 5 лет и сестру Феодору -
18 лет и Анну 13 лет. Феодора летом сего же года вышла замуж за односельчанина
Леонтия Иванова Трофимова и живёт с ним в Ухте, занимаются хозяйством.
Поименованные выше родные тоже живут в Ухте: жена отдельно от других в принадлежащем мне
доме, при котором имеется мелочная лавка, ведёт торговлю отец вместе с остальными,
в принадлежащем ему доме, ведёт хозяйство при помощи остальных и другим ничем
не занимаются. Я лично ранее служил в Финляндии приказчиком в мануфактурной
363

лавке купца из крестьян села Ухты Ивана Васильева Дорофеева, а пять лет тому назад
открыл в Ухте свою мелочную лавку и главным занятием моего существования была
торговля. Ежегодно я отлучался на короткие сроки в Финляндию два-три раза в год
по торговым делам. Имущественное положение моё следующее: я с женой отдельно
от отца имею в Ухте одноэтажный деревянный дом с лавкой, холодными дворовыми
пристройками и амбаром на сумму 1200 руб., в лавке разного мелочного товару на
сумму до 1000 руб., лошадь и две коровы на 200 р. А всего на сумму 2400 руб. Отец,
совместно с другими в Ухте же имеет двухэтажный деревянный дом, хлев, сарай,
конюшню, амбар и одноэтажный и второй двухэтажный, лошадь, три коровы и другое
мелкое хозяйственное имущество, стоимость которого я не знаю; кроме того, отец
владеет крестьянским наделом земли. Как я, так и отец живём не бедно, на собственные
средства. Я, Еремеев, не признаю себя виновным в возведенном на меня обвинении в
противоправительственной и антирелигиозной пропаганде среди карел Кемского
уезда. Образ моих собственно действий в этом деле заключался в следующем: я теперь не
помню, когда именно, но перед первыми выборами членов в Государственную Думу, из
крестьян села Ухты, главным образом, торгующих в Финляндии и возвращавшихся для
побывки на родину, тайно составилась в Ухте конституционно-демократическая
партия, в которую вошёл членом и я и был избран казначеем той партии. Председателем
ея был крестьянин дер. Ёнонши, Ухтинской вол., Егор Никитин Андронов, торгующий
по настоящее время в Ухте. Членами партии были мои односельчане: Канон Лукин,
Ремшуев. Константин Фёдоров Гавриев, Федот Родионов Ремшуев и кр. Д. Алозеро,
Ухтинской вол., Григорий Ефимов Васильев, все затем выбывшие в Финляндию,
-других не помню. От всех вступивших в партию поступали добровольные неопределённые
суммы - взносы денег, так что всего денег поступило до 200 руб. Я записывал
поступившие деньги на приход и вёл им отчёт по тетрадке, которую давно уничтожил. Часть
из тех денег, но не знаю сколько именно, было израсходовано на вывоз из Финляндии
избранного тогда уполномоч. в Государственную Думу от Ухтинской волости кр.
Павла Семёнова Афанасьева (Агава), часть их была израсходована на другие надобности,
мною забытые, а рублей 10 осталось у меня на руках. Точные сведения о приходе и
расходе тех денег были отпечатаны по моему письменному сообщению в начале сего года
в финской газете, издаваемой в Ювяскюле, Вазасской губ. учителем Ив. Хяркюнен, под
названием «Карьялайштен пакинойта», что значит по-русски «Карельские речи».
Второй раз в этой газете публиковались сведения по моему сообщению относительно
дорог в Карелии. В конце декабря месяца 1906 г. не знаю кем из Финляндии были наняты
учителя финской передвижной школы в д. Алозеро, Лусалма, Ухтинской вол., Василий
Павлов Дорофеев, в Ухту столярный учитель Александр Вепсяляйнен и Вокнаволоцкую
вол. Архип Гаврилов. Вслед за тем было прислано два раза по 300 р. из Финляндии,
которые Павел Семёнович Афанасьев (Агава) передал лично мне и сказал, что
велено выдать их названным учителям за занятия по 150 руб. каждому, что я и исполнил,
передав учителям 450 руб., а на остальные 150 руб. были заведены принадлежности и
столярные инструменты для школы в Ухте. Учителей этих я не нанимал и даже не имел
с ними разговора чтобы обучать по-фински. В конце июня с.г. я ездил в Финляндию в
гор. Каяни по торговым делам. Там в это время был съезд союза беломорских карел,
364

состоящий в большинстве из живущих в Финляндии кореляков; председатель
съезда был знакомый мне около 5 лет, финский подданный Алексей Иванов Митрофанов;
я с ним виделся, как знакомый и ходил на устраиваемые съездом собрания просто
послушать из любопытства. На собрании Митрофанов и другие ораторы произносили
речи о том, чтобы в Карелии ввести более широкое финское образование и устроить
новые пути сообщения. Пробыв там двое суток я вернулся в Ухту. Читальни никакой я в
Ухте не устраивал и заведующим в ней не был. Агитацией никогда не занимался и мне
не известно, чтобы зтим занимались в Ухте другие. Вышеизложенное объяснение мне
прочитано вслух, более добавить ничего не имею, в чём и подписуюсь. Забыл сказать,
что членом союза беломорских карел я не состою. Василий Еремеев.
(ГА АО, Ф. 1, оп. 4 тА д. 315, лл. 17-19.)
Приложение III.
Протокол допроса ВЛ. Дорофеева
ПРОТОКОЛ:
1907 года, ноября 12 дня, полицейский надзиратель г. Кеми, вследствие
предписания кемского уездного исправника от 10 сего сентября за № 54, допрашивал
нижепоименованного, содержащегося под стражей в кемской тюрьме по
обвинению в противоправительственной и антирелигиозной пропаганде среди карел
Кемского уезда, который показал в дополнение к объяснению, данному 4 сентября с.г.
приставу 2-го стана Кемского уезда, следующее:
Зовут меня Василий Павлов Дорофеев (Ваара - местное карельское уличное
название), крестьянин села Ухта Ухтинской волости, Кемского уезда, Архангельской губ.,
где и родился, 17 лет, православный, грамотный по-русски и по-фински, холост. Имею
родных: отца Павла Терентьева Дорофеева 60 лет, мать Агафию Дорофееву - 50 лет,
братьев: Ивана - 25 лет и Ники фора - 7 лет. Находятся они: отец в Финляндии, где
занимается торговлей в разнос мелочных товаров, временами возвращается для
побывки на родину и здесь занимается хозяйственными работами, других занятий не имеет;
брат Иван уже 5 лет безызвестно отсутствует из дома, мать в Ухте теперь одна
поддерживает домашнее хозяйство, при ней живёт Никифор. Имущественное положение
отца следующее в с. Ухте: старый одноэтажный деревянный дом, такие же хлев, сарай
и прачешная, скота две коровы и одна овца, - сколько это всё стоит я не знаю; кроме
того, отец владеет крестьянским наделом земли, но в каком размере не знаю, более
ничего нет живёт бедно. Я, Дорофеев лично ничего не имею; до весны 1906 года учился
грамоте в Островлянской церковно-приходской школе на счёт казны; осенью того же
года, месяца и числа не помню, я был приглашён в Финляндию кр. Павлом
Афанасьевым (Ахава) и нанят им учителем передвижной финской школы в д. Алозеро и Луу-
салма на 9 месяцев за 150 руб., но занимался учением только 5 месяцев (с января по
1 июня 1907 года), пока не узнал, что такие школы не разрешены законным порядком.
Остальное время, т.е. с весны до осени 1906 г. и после прекращения учения в названной
365

школе до арестования, - я жил почти безотлучно в Ухте и помогал матери в домашних
хозяйственных работах. Этим единственно я поддерживал своё существование и
отчасти был помощником дому отца. Других занятий я не имел, никакой пропагандой среди
карел никогда не занимался. А потому я не признаю себя виновным в возведенном
на меня обвинении в противоправительственной и антирелигиозной пропаганде среди
карел Кемского уезда. Образ личных моих действий, указывающий на принадлежность
меня к противозаконному союзу беломорских карел (единственно) заключается лишь
в том, что я в прошлом году, для куска хлеба по неведению закона, нанялся от
Афанасьева (Ахава) учителем финской грамоты в Ухтинской волости за льстительную для
меня плату 150 рублей в 9 месяцев. Но учение зто я прекратил, как только узнал, что
оно запрещено, хотя я учил только читать, писать и считать по-фински тех кто
желал, иначе не мог потому что я сам не хорошо грамотный - получил образование в
начальных школах. Училось у меня в дер. Алозеро 24 чел. и в д. Луусалме - 24 чел.
детей в возрасте от 9 до 14 лет. В июне месяце с.г. числа не помню, я хотя был неделю
времени в Финляндии в г. Каяне на происходивших там собраниях съезда союза
беломорских карел, на которых было всего народа более 5 000 человек, но прельстился на
это без всякой цели из одного любопытства посмотреть и послушать происходившее;
там пелись песни и ораторами произносились речи относительно учреждения в
Карелии финских школ, совершения богослужения на финском языке и открытия новых
путей сообщения. Корреспондентом никаких финских газет я не был. Раз в 1906 г.
был случай что в одной финской газете под названием «Карьялайстен пакинойта», что
значит на русском карельские речи за моею фамилией «В.-Д.» была напечатана статья
по поводу намеренного ходатайства перед Министерством Внутренних Дел о выдаче
ссуды на сооружение в Карелии дорог. В действительности, автором зтой статьи был
Павел Афанасьев (Ахава), а я только перевёл написанное им с финского на русский
язык. № той газеты у меня нет и я его не помню. В частности, я писал письма из Ухты
в Финляндию к знакомым: Павлу Афанасьеву (Ахава) раз пять, когда был учителем; в
письмах сообщал, между прочим, и о ходе учения в занимаемой мною в то время
передвижной финской школе, так как того требовал от меня Афанасьев своими письмами
из Финляндии, которые мною уничтожены. Двоюродному брату Ивану Никифорову
Дорофееву раза три сообщал о своём житье-бытье и некоторых домашних мелочах;
второму двоюродному брату Ивану Фаддееву- Потапову- раз десять о том же, а также
отцу - раз десять сообщал о своей и домашней жизни. От них же я получал ответные
письма. Более ни с кем не переписывался. В своих письмах я подписывался к
Афанасьеву фамилией «Дорофеев-Ваара», а к остальным первой - «Дорофеев». Ещё помню
случай зимой сего года, когда Афанасьев потребовал от меня мою фотографическую
карточку, в сказанной выше финской газете под статьёй по поводу учителей финского
языка, была отпечатана моя фотография. Содержания той статьи я не помню. Членом
союза беломорских карел я, Дорофеев, не состоял и не состою. Более объяснить
ничего не имею. [ ]
Василий Павлов Дорофеев.
(ГА АО, Ф. 1, оп. 4 т.4, д. 315, лл. 16, 20-21.)

Приложение IV.
Протокол допроса Ф.Р. Ремшуева
ПРОТОКОЛ
1907 года ноября 14 дня, полицейский надзиратель г. Кеми, вследствие
предписания кемского уездного исправника, от 10 сего ноября за № 54, допрашивал
нижепоименованного, содержащегося под следствием в кемской тюрьме по
обвинению в противоправительственной и антирелигиозной пропаганде среди карел
Кемского уезда, который на вопросы по делу объяснил через переводчика с
карельского на русский язык следующее:
Зовут меня Федот Родионов Ремшуев (ношу местное карельское уличное
название Мокруся), крестьянин Архангельской губернии Кемского уезда, Ухтинской
волости, села Ухты, там и родился, 32 лет, православный, по-русски неграмотный и
языка русского не знаю, по-фински малограмотный - самоучка, женат на
крестьянской девице с. Ухты Татьяне Ивановой урождённой Корнилова, 31 года; имея детей:
сыновей - Ивана 3 лет, Николая -1 года и дочерей: Марью 7 лет и Феодосию - 4
лет. Родных имею: отца Родиона Иванова - 75 лет, мачеху Иринию, отчества и
лет её не знаю, сестру Татьяну - 40 лет, состоящую замужем за односельчанином
Степаном Никитиным Афанасьевым. Находятся они: жена с детьми в Ухте в моём
доме, - занимается домашними работами, отец в Финляндии, занимается
торговлей в разнос мелочными товарами от других лиц, временами возвращается для
побывки на родину в Ухту и здесь занимается случайными поденными заработками
на крестьянских работах, мачеха живёт в Финляндии, откуда и происходит, вместе
с отцом и более 5 лет уже не бывала в Ухте.
Имущественное положение." в с. Ухте нераздельно с отцом я имею старый од-
нозтажный деревянный дом с таким же хлевом, стоящие до 250 рублей, скота одну
корову - на рублей 30, кроме того, владею нераздельно с отцом крестьянской
надельной пахотной землёй в количестве одной десятины. Более нигде ничего не имею,
как я, так и отец живём очень бедно, я до арестования шесть лет безотлучно жил
дома, занимался случайными подёнными заработками, отчасти работал плотником
при постройках домов и этим единственно поддерживал существование своей
семьи. Другим ничем не занимался и ни к какому ремеслу не приспособлен. Сестра
Татьяна находится в Ухте, в общем мужа с другими 4-мя братьями доме, занимаясь
хозяйскими работами, а муж её Степан Афанасьев занимается торговлей вразнос и
находится в Финляндии.
Я, Ремшуев, не признаю себя виновным в взведённом на меня обвинении в
противоправительственной и антирелигиозной пропаганде среди карел Кемского уезда.
Образ моих действий, указывающий на принадлежность меня к противозаконному
союзу беломорских карел, заключается в следующем: 1 января 1906 г, и до того два
раза в декабре 1905 г., числа не помню, когда в Ухте в доме кр. Тимофея Филиппова
367

Тихонова и др. устраивались собрания, составившейся там тогда из местных крестьян
группы какой партии - не знаю я, узнав о собраниях от других, всего три раза ходил
на собрания, но членом той группы не состоял и никакого взноса никому не платил.
На те собрания являлось каждый раз до 300 человек из старых да малых. Собрания
начинались с 4 часов дня и кончались в 6-7 час. вечера, случались в праздничные и
будние дни. На собраниях ничего не читали, а лишь на словах предлагали
собравшимся первыми Егор Никитин Андронов, Павел Афанасьев, затем другие, которых
последовательно теперь не помню, ходатайствовать перед начальством, чтобы в
Карелии было разрешено обучение в школах на финском языке, а также богослужение
в церкви, чтобы улучшить пути сообщения и увеличить земельный надел. Теперь не
помню, когда именно, на сходах в волостном правлении, в числе других односельчан
бывал и я, как и все, я просил о составлении общественного приговора по поводу
вышесказанных ходатайств. Законов российских и ничьих действий должностных лиц
никогда и не думал порицать, но высказывал своё сознание, что всё на русском языке
для нас непонятно. На съезде Союза беломорских карел в г. Кайане в сем году не был
и членом того Союза не состоял и не состою. С Павлом Афанасьевым (Ахава) и
Василием Еремеевым (Ряйка) знаком, как односельчанин. Дружбы никакой ни с кем не
вёл и перепиской не занимался, так как не имел в том надобности и малограмотный.
Показание прочитано вслух. Добавить ничего не имею. [...]
Со слов Федота Ремшуева переводил живущий в г. Кеми крестьянин
Матвей Ремшуев сын Алексеев.
(ГА АО, Ф. 1, оп. 4 т.4, д. 315, лл. 22-24.)
Приложение V.
Перечень карельских волостей Олонецкой
и Архангельской губерний
Название волости
по-русски
Название волости
по-фински
Волостной центр
Население
по данным на 1905 год
Кемский уезд Архангельской губернии.
Вокнаволоцкая вол.
Вычетайбольскан вол.
Керетская вол.
Кестеньгская вол.
Кондокская вол.
Летнеконецкая вол.
Маслозерская вол.
Олангсхая вол.
Погосская вол.
Vuokkmiemi
Vitsataipale
Kieretti
Kfestinki
Kontokki
Suikujärvi
Voijärvi
Oulanka
Paanajärvi
Вокнаволок
Пильдозеро
Кереть
Кестеньга
Кондока
Шуезеро
Маслозеро
Оланга
Погосское
3274
904
1088
3415
1790
1769
1097
1712
1029
(100% карел)
(100% карел)
(50,3% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
368

\

Название волости
| по-русски
Название волости
по-фински
Волостной центр
По данным на 1905 год
Подужемская вол.
Тихтозерская вол.
Тунгудская вол.
Ухтинская вол.
Юшкозерская вол.
Мяндуселыхкая вол.
Богоявленская вол.
Поросозерская вол.
Ребольская вол.
Ругозерская вол.
Кондопожская вол.
Святозерская вол.
Спасопреображенская
вол.
Сямозерская вол.
Шуйская волость
Ведлозерская вол.
Видлицкая вол.
Коткозерская вол.
Неккульская вол.
Рыпушкальская вол.
Тупомозерская вол.
Кемь
Опонец
Повенец
Петрозаводск
Usmana
Pistojärvi
Tunkua
Uhlua
Jyskyjärvi
Подужемье
Тихтозеро
Тунгуда
У)сга
Юшкозеро
605
1249
1917
2960
1800
Повенецкий уезд Олонецкой губернии
Mänty selkä
Paadene
Porajärvi
Repola *~
Rukajärvi
Петрозаводский
Kontupohja
Pyhäjärvi
Munjäi-vi
Säämäjärvi
Suoju
Покровское
Паданы
Поросозеро
Реболы
Ругозеро
4087
4024
2333
2116
2229
уезд Олонецкой губернии
Кондопога
Святозеро
Кончсзсро
Сямозеро
Шуя
8249
3425
6342
7122
7362
Олонецкий уезд Олонецкой губернии
Vicljärvi
Vitele
Kolkatjärvi
Nekkula
Riipuskala
Tulemajärvi
Ведп озеро
Видлицы
Коткозеро
Неккулицы
Рыпушкалицы
Туломозеро
4826
5682
3325
7312
6218
1931
Города с карельским населением:
Kemi
Aunus
Poventsa
Petroskoi
2870
1816
1563
15041
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел) ^
(100% карел) *
(100% карел) *
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(507о карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(20% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(93% карел)
(100% карел)
(100% карел)
(12,7% карел)
(78% карел)
(32% карел)
(43,2% карел и
вепсов)
Перечень основан на следующих изданиях:
Список населённых мест Архангельской губернии к 1905 году. Сост. Н.А.
Голубцов. Архангельск, 1907;
Härkönen Iivo. Itäinen vartio. Lukuja vanhasta Karjalasta. Helsinki, 1920)
369

Именной указатель
Аалтонен Эмиль 7
Азбедь Юлия 7
Азов (Ашкинази) Владимир,
журналист 314
Александр! 56
Александр II 236
Алексеев В.А 32
Алешина П.Т.. крестьянка 275
Алквист (Оксанен) Аугуст, поэт 26-27
Альтовский Александр,
священник 154,196
Ананьич Б.В. 5
Андрианов Егор (Йюрки Энонсуу),
карельский активист 119
Андронов А., учитель 248-249
Андронов Артемий, крестьянин 153
Андронов Егор, крестьянин 153
Антоний, епископ 128
Афанасьев Григорий, волостной
старшина 290-291
Афанасьев Павел (Пааво Ахава),
карельский активист ПО, 114,
119-120,124,141,151,152,220,
282,291-292
Афанасьева Александра 46
Афанасьева Дарья, учительница 124
Базегский Дмитрий 44
Базильер Хьяльмар, финский
национальный деятель 110
Башмаков, пристав 152
Бедников, крестьянин 282
Беккер Сеймур 321
Бекман В.А., финляндский генерал-
губернатор 50,222-223,279, 317
Березин //. 170
Бломстедт Юрйё, учитель 30
Бобриков Н.И., финляндский
генерал-губернатор 35,129
Богданов Григорий, коробейник 113
Богданович Е.А.. земский деятель 241
Бокстрем Бруно, лектор.
миссионер.... 30,126, 150, 275-276,
281,308-309
Бородкин М.М., историк,
общественный деятель 303
Бубновский М.И., учитель.... 73,103,186,
240,246
Быстржинский, инженер 244
Ваара Реййо, доктор 120
Валесма Каарло, миссионер 277
Варонен Матти, учитель 30
Варсонофий, епископ 185-186,202
Вахтола Йоуко 6,46
Вегелиус Лидия, миссионерка... 277-278
Ведерников Владимир 6
Вепсяляйнен Александр (Сантту),
преподаватель ремесла 124,290
ВиксТеодорР. 6,111,305
Витте С.Ю., государственный
деятель 235, 319
Вифлеемский Иоанн,
благочинный 282
Вихавайнен Тимо 6
Вихури ЕннииАнтти 7
Вознесенский, протоиерей 202
Вошкин, крестьянин 281
Гавкин, староста 294
Галецкий И. В.,
депутат Первой Думы 120
Гапон, священник, политический
деятель 304
ГебхартХаннес, доктор 120
Геллнер Эрнест 26
Генетц Биргер, учитель 30
Георгиевский М.Д., учитель 254-255,
258-259, 322, 324
Герард Н.Н., финляндский
генерал-губернатор .49-50,210,220,
222-225,309,317
Герасимов Илья 6
Голубцов Н., статистик 15
370

97
Григорьев, крестьянин (д. Паданы). "
Григорьев, крестьянин (д. Лужма) ...
Григорьев Д Д., и.о. архангельского
губернатора 226,29б""297
ГрязевНД.,
олонецкий губернатор '
208,2lJ»2°J
Гусев КВ. -46
Гюллинг Эдвард,
председатель КТК 333
.303
.87
ДейтрихВ.Ф.
общественный деятель
Демидов M Д.,
олонецкий губернатор
Державин Г.Р.,
олонецкий губернатор, поэт...
Джераси Роберт 41*
Дианов B.C., земский начальник....-"
Диксон Саймон
Дмитриев К.И., инспектор
карельских школ
Дмитриев П., священник...
Долбилов М.
Дорофеев (Ваара) Василий,
карельский активист 123^ '
151, 288, 290-293, 36- ^83
Дорофеев Иван, крестьянин
Дорофеев Иван (Ииво Аланко),
карельский активист.. 119—120»
Дорофеева Анна, карельская
активистка
Дорофеева Евдокия, карельская
активистка - "
Дубровская Елена 6, * '
....16
14
20^,254
..182
.328
120
Екатерина II
Еремеев (Ряйхя) Василий,
,-152,
карельский активист 117,151 -
288-294, Зб^"*365
Зайончковский Н.
член Прибалтийского
братства 132
-133
Зайцев Тимофей,
крестьянин 283
Зверев НА
общественный деятель 303
Зейн Ф. А., финляндский
генерал-губернатор 37,50,280, 318,
320-322,325
Золотарёв A.M.
общественный деятель 303
Зотиков, священник 137
Зубовский М.И., олонецкий
губернатор 295
Извольский П. П., государственный
деятель 132,166
Изюмов Василий, священник... 116,140,
188, 191-193
Ильминский Н.И., миссионер,
просветитель 130-131,133,
139,143,160,165,178,192,194,198
Илюха Ольга 6,42
Иоанн Кронштадский 179
Иоанникий, епископ.... 155,162-165,179,
183,215
Исаакий, иеромонах 196-197, 199
ИсполатовЕ. 170
Исупов А. Е., депутат Первой
государственной Думы 120
Иткин П.А., земский деятель 241
Кангаспуро Маркку 46
Каппелер Андреас 6, 17-20, 302
КарташевА.В. 159
Катков М.Н., публицист 236, 305
Кауппала Пекка 7,46
Качалов Н.Н., архангельский
губернатор 118, 210, 309
Кейняс Василий 35-36, 38
Кериёйнен Пекка, миссионер 277
Кеттунен Паули 6
Кианто Илмари,
финский активист,
поэт 120,176
КилинЮрий 46
371

Киприан (Шнитников),
иеромонах, епископ 29, 34-37,
41, 48, 126-127, 129-130, 133-135,
137-139,140-144,146-148,150,162,
64, 166, 172, 188-190, 195-198, 201,
204,206,208, 222, 285,306,312,317
Козмин Н., епархиальный
наблюдатель 186
Коковцов В.Н.,
министр финансов 239,241
Конанов А.В., крестьянин 282
Кораблёв Николай 6,44
Корф, барон 236
Красильников Стефан,
священник 192-193
Кривошеий А.В.,
министр путей сообщения 235
Крохин Владимир,
священник 320-324,326
Куджиев М., преподаватель
учительской семинарии 257
Куйола Йоханнес/Юхо,
лингвист и этнограф 283
Куккила, миссионер 154-155
Кукшиев, волостной
писарь 153,290-291
Куггуевы, купцы 282, 285
Кучепатов Н.Г. 41-42
КуялаАнтти 307
Лаллукка Сеппо 7
Лаппалайнен Григорий,
миссионер 277
Латту Пекка, миссионер 277-278,
285,317
Лежев Пётр (Пекка Лесоев),
учитель. 139-140, 141,188-190,294
ЛенгауэрВ.А 230
Лёнрот Элиас, фольклорист 23,217
Лесков Н.Ф., учитель, краевед 14,
117,324
Лесоев Алексей (Олексей Юаккони),
крестьянин 111
Лесоев Михаил, крестьянин 284
Лойма Йюрки 41
Лосев С, инспектор народных
училищ 150, 254,260
Лысков Павел, священник 293-294
Лукка Ирина 6
Лундгрен Альфред, управляющий
заводом 221
Лунтинен Пертти 40-41
Макаров А.А., товарищ министра
внутренних дел 222,274,321
Маккоев И.Я., крестьянин 282
Маннинен Охто 46
Марков, домовладелец 275-276
Медников Н. И.,
волостной судья 281-282
Мелетиев В., наблюдатель
церковноприходских школ 188
Меньшиков Александр,
священник 153, 192-193
Мерикоски Каарло 36-37, 39,
137, 139,142,189
Мехелин Лео, финский
политический деятель 304
Миккола Й., профессор 120
Миллер А 18, 22, 272, 319
Миллер Е.К., генерал-лейтенант 331
Мисаил, олонецкий епископ 148,177,
222,275,308-310
Митрофанов (Митро) Алексей,
председатель Союза
беломорских карел 125,
151-152,220,222,280,292,294
Митрофанов Иван (Ииво Каукониеми),
карельский активист 117-121,
151
Михей, епископ 204, 215
Могильнер Марина 6
Нафанаил, епископ 186
Некрасов, судья 114
Никанор, епископ 204, 216
Никифоров, стипендиат братства 183
Николаев А.А., земский деятель 167
372

Николаевский П.П., инспектор
народных училищ 150-151,258
Николаи Павел, барон 275
Николай II 35, 79,167, 243, 307, 329
Никольский Виктор, священник 196,
199, 204-205, 259
Никутьев Иван, псаломщик 193
Нудди, пастор 275-276
Нюгорд Тойво 46
ОдиноковН.Г, священник 188-190
Озерецковский H .Я., академик 13
Окулов Сергей, священник 30,
135-137,189
Оллонен Микко (Михаил),
миссионер 150,275,282
Островский Дмитрий,
священник 144, 173
Пален К.К., граф,
член Гос. совета 275
Паулахарью Самули,
этнограф 278-279
Пётр! 69,204
Петропавловский Александр,
священник 171
Пирхонен Иисакки, учитель 124
Победоносцев К.П.,
государственный деятель... 128,136
Покатьев И Л., помощник
волостного писаря 281
Пономарёва А.Ф., учительница 200
Попов, стипендиат братства 183
Попов ГЛ., директор
народных училищ 232-233, 251
Попова Е., учительница 182
Правилова Е. 271
Протасьев Н.В., олонецкий
губернатор 92, 96, 99, 106,
167, 203, 208, 210-211,217,220-222,
231, 233-234,236, 240-242,244,271,
274, 276, 279, 297, 308-310, 315, 317
Пулькин Л/. 16, 43, 172
Пурмонен Вейкко 7
Пухакайнен Аксели,
миссионер 277-278
Пяйвинен, учитель 135-136
Пяллиев Семён, коробейник 113
Раита Раймо 38-39
Распутин Григорий, 127
Ратьков НА, земский деятель ...241,245
Реландер Оскар, лектор 30
Ремшуев И., учитель 182
Ремшуев К., карельский
активист 119
Ремшуев (Маннер) Тимофей,
карельский активист 152
Ремшуев (Мокруся) Ф. Р.,
карельский активист 288-294,
367-368
Риссанен Хейкки Карл,
миссионер 278
Романов, крестьянин 281
Садовников Александр,
священник 30,137,189
Самарина Ф.Д., общественный
деятель 303
Семёнов Александр 6
Сенгхааз Дитер 58
Сергеевский Н.Д., общественный
деятель 303
Сергий (Страгородский),
архиепископ 37, 41,
48, 126-130, 133-139, 146,148, 162-
167, 169, 185, 197-198, 203-204, 206,
208,215,270,308-310
Синцов Мелетий,
псаломщик 293-294
Сихво Ханнес 22,26-27
Скворцов В.Д.,
чиновник Синода 167,200, 203
СлокумДж. 18
Смирнов И.Н., профессор 321
Соколов Гавриил,
священник 154, 193
373

Соколов-Тарасов М. В.,
крестьянин _.88
Солнцев Сергей, священник.... 137-^140,
142-143, 189, 191-192
Соловьёв, священник 142
СоломещИлъя 6,46
Сорсакоски Онни, консерватор 279
Сосновский И.В., архангельский
губернатор 54, 73-74, 100, 103,
167,174, 238-240,271,284,286,292,
295,297,325
Софронов Иван, карельский
активист 120,124,280
Софронов (Тимонен) Максим,
карельский активист ..119
Сребрянский Пётр, чиновник
консистории 144,147-148
Стайте Ричард 6
Стениус Э.В., куопиосский
губернатор 274
Столыпин П.А 35, 80,99,209-213,
217,222-225,229,233,236,238-239,
241-242,291-292,307,329
Суомалайнен К.Г.С., учитель 30
Сусилуото Илмари 7
Такала Ирина 6
Тарасов Николай, карельский
активист 294
Титов Егор, крестьянин 154
Тойкка ПА, финский деятель 292
Толстой И.И., учёный,
государственный деятель 292
Толстой Лев 137
Толстухин Василий, послушник 199
Тоггелиус Закариас, писатель,
мыслитель 23-24, 336
Троиль фон, выборгский губернатор. 277
Трофимов (Панкко) Лео,
карельский активист 288
Трошин В., учитель 263
Ульяновский В.И., чиновник
по крестьянским делам \5,149,
151,174,188
Уортман Ричард 329
Урпелайнен Импи,
миссионерка 277-278
Успенский П., учитель 255,259
Фёдоров П.Т., крестьянин, учитель... 123
Фёдоров Семён, крестьянин 283
Феофан (Быстров), епископ 128
Филимонов А.А., учитель 283
Финняс Сандра, миссионерка 317
Форсстрём (Хайнари) Оскар Адольф,
финский активист..29-30,12L 299
Фортунатов Ф.Ф., языковед,
академик 258-259
Хайнари О.А. (см. Форсстрём Оскар
Адольф)
Хейккинен Кайя 40
Хеллберг-Хирн Елена 6
Хрох Мирослав 22, 116,122, 336
Хямюнен Tanuo 7, 38-39, 80
Хяркёнен Ииво (Иван), карельский
активист 34,221, 283,292
Цамутапи АН. 5
Черчилль Стейзи 38,46
Чирков, Иоанн, священник Щ-190
Чуков Н.К., священник 212, 231-232
ЧулосКрис 7
ШаринД.Е.,исправник118,149,151,174
Шауман Эуген, чиновник 35
Шварц А.Н., министр народного
просвещения 241
I 374

Шемейка Иван, сказитель 220
Шикалов Юрий 7
Шилов Леонид, священник 155
Шипов И.П., министр торговли
и промышленности 241
Ширинский-Шихматов А.А,
общественный деятель 303
Шиф А.И., врач 254
Шмарин Пётр, священник 205
Шуттиев Степан, крестьянин 294
Щербатов Александр 161
Энгельберг Рафаэль, журналист,
поэт, театральный деятель 279-280
Энгельгардт Н., общественный
деятель 305
Эрвасти Аугуст Вильгельм,
финский национальный деятель24,
27-29,108,110,114
Эрнрот Элла и Георг 7
Юнтунен Алпо 7,45
Юрйё-Коскинен Юрйё, финский
национальный деятель 24-25
Юссила Осмо 5
Яаскеляйнен Мауно 46
ЯатсИндрек 7
Яковлев Адриан, церковный
староста 294
Якубов Александр, священник... 144,196
Ялгубцева А.П., учительница 255
375

Оглавление
Введение 3
Глава 1. История, подоплека и историография «карельского
вопроса». Постановка проблемы
1. Карелы в российской и финляндской истории
и национальной идеологии 8
1.1. Карелы: исторический очерк 8
1.2. «Карельский вопрос» в имперском контексте 13
1.3. Карелы в имперских иерархиях 17
1.4. «Карельский вопрос» в финляндском контексте 22
2. Финская и российская историография 31
3. Источниковая база исследования 47
4. Постановка проблемы 51
Глава 2. Российская Карелия в «силовом поле Финляндии»
1. Российская и Финляндская Карелии:
экономические и социальные различия 54
1.1. Лесное хозяйство и деревообрабатывающая
промышленность 60
1.2. Промышленное развитие 67
1.3. Транспортная сеть 72
1.4. Сельское хозяйство 77
1.5. Побочные промыслы населения 85
2. Две Карелии: диалог через границу.
Финляндия как важнейший фактор социоэкономического
бытия Российской Карелии.. 91
3. Беломорская и Олонецкая Карелии:
сравнительный анализ 99
Глава 3. Империя перед вызовом «панфинской пропаганды»
1. Первые шаги карельских национальных активистов 108
2. Революция 1905—1907 годов и формирование
карельского национального движения.
Союз беломорских карел 117
3. Финляндская епархия Русской православной
церкви и «карельский вопрос» 126
3.1. Архиепископ Сергий и иеромонах Киприан 126
3.2. Система Ильминского 130
377

3.3. Проблема соотношения веры, языка и «русскости»
в Финляндской епархии 133
4. Ухтинский съезд духовенства: первая разработка
методов борьбы с «панфиннизмом» 137
5. Ужесточение курса на Видлицком съезде 143
6. «Панфинская пропаганда» в Карелии:
взгляд изнутри 149
Глава 4. Русская православная церковь и
«карельский вопрос»
1. История православных братств в России 159
2. Учреждение Михайловского и Георгиевского
карельских братств. Конфликт епископов 162
3. Ситуация в карельских регионах 169
4. Деятельность Михайловского братства 177
5. Деятельность Георгиевского братства 194
6. Карельское православное братство
и русские националисты 209
7. Объединение братств 213
8. Духовенство и карельский язык 215
ГлаВд S. Архангельские и олонецкие власти против
«панфиннизма»: борьба за русское влияние в Карелии
1. Перед лицом «панфинской опасности» 219
2. Планы и программы национального наступления 225
2.1. Беломорская Карелия 226
2.2. Олонецкая Карелия 231
3. Дорожный вопрос 238
3.1. Беломорская Карелия 238
3.2. Олонецкая Карелия 240
4. Образование и просветительство 246
4.1. Беломорская Карелия 246
4.2. Олонецкая Карелия 250
5. Попытки улучшения экономической
и гуманитарной ситуации в карельских районах 265
Глава 6. «Тащить и не пущать». Борьба за карел силовыми
методами
1. Искоренение «панфинской пропаганды»
в Российской Карелии 273
2, Репрессии против карельских активистов 287
378 ■

3. Усиление полицейского режима
в карельских регионах 295
Глава 7. «Карельский вопрос» в идеологических баталиях
предреволюционного десятилетия
1. «Карельский вопрос» в российской печати 302
2. Конструирование мифа о «прорусскости» карел 319
Эпилог 331
Заключение 336
Список сокращений 340
Библиогрфия 340
Приложения 362
Именной указатель 370

Russian Karelia in Russian imperial policy 1905-1917
Russian Karelians were one of the small peasant nations of the Russian
Empire that began to identify themselves as nations during the late imperial
period. At that historical moment Russian Karelia fell between an economically
undeveloped empire and the rapidly modernizing borderland of Finland. The
economic and cultural lure of Finland drew Karelians into the Finnish camp.
This attraction was seen as a challenge to Russia and influenced the struggle
between Russia and Finland for the Karelians. This struggle was waged from
1905 to 1917. This work is focused on the beginning stage of the struggle, its
various phases, and their results.
The confrontation extended into different dimensions (economic, political,
ideological, church and cultural politics) and occurred on two levels: central and
regional. Countermeasures against local nationalisms developed much earlier
both in Russia and in other empires for use were also used in the Russian Karelian
case. Economic policies were deployed to try to make relations with Russia
more alluring for Karelians and to improve their economic condition. However,
these efforts produced only minimal results due to the economic weakness
of the empire and a lack of finances. Fear of the economic integration of the
Karelians and Finns, which would have stimulated the economy of the Karelia,
also hindered these attempts. The further development of the Orthodox Church,
the schools and the zemstvos in Karelia yielded fewer results than expected
due to the economic underdevelopment of the region and the avoidance of the
Finnish language. Policizing measures were the most successfull, as all activities
in Russian Karelia by the Finns were entirely halted in practice. However, the
aspiration of Russian Karelians to integrate their home districts with Finland
remained a latent force that just waited for an opportunity to push to the surface
again. Such a chance materialized with the Russian revolution.
The Karelian question was also a part of Russian domestic political
confrontation. At the and of the 1800s, the Russian nationalist right had grown
strong and increasingly gained the favor of the autocracy. The right political
forces exploited the Karelian question in its anti-Finnish ideology and in its
general resistance to the national emancipation of the minority peoples of Russia.
A separate ideology was developed, focusing on the closeness of Karelians to
the «great Russian people.» Simultaneously, this concept fo~nd a place in the
ultramonarchist myth of the particularly close connection between the people
and tsar that was prominent in the era of Nicholas II. This myth assigned the
Karelians a place amongst the «simple people» faithful to the tsar.
380

Itä-Karjala Venäjän imperiaalisessa politiikassa 1905-1917
Itäkarjalaiset olivat yksi monista Venäjän imperiumin pienistä
talonpoikaiskansoista, joiden kansallinen nousu alkoi imperiumin
loppuaikoina. Silloin Itä-Karjala joutui taloudellisesti jälkeenjääneen
imperiumin ja nopeasti modernisoituvan rajamaan, Suomen, väliin. Suomen
taloudellinen ja kulttuurillinen houkuttelevaisuus veti karjalaisia puoleensa
ja se katsottiin haasteeksi Venäjälle. Näin alkoi kamppailu vaikutusvallasta
itäkarjalaisten parissa, jota käytiin Venäjän ja Suomen välillä vuosina
1905-1917. Tämän kamppailun alku, eri vaiheet ja tulokset ovat teoksemme
perusteemana.
Konfrontaatio levisi eri suuntiin (taloudellisiin, poliittisiin, ideologisiin,
kirkollisiin ja sivistyksellisiin) kahdella tasolla: keskus- ja regionaalisella.
Vastatoimina käytettiin jo paljon aiemmin sekä Venäjällä että muissa
imperiumeissa luotuja eri toimenpiteitä paikallisia nationalismeja vastaan.
Otettiin käyttöön taloudelliset keinot, joiden avulla pyrittiin tekemään suhteiden
luominen Venäjän kanssa houkuttelevammaksi karjalaisille ja parantaa heidän
taloudellista tilaansa. Kuitenkin nämä ponnistukset antoivat vain minimaalisia
tuloksia imperiumin taloudellisen heikkouden ja valtion rahapulan takia.
Pyrkimyksiä jarrutti myös pelko karjalaisten ja suomalaisten taloudellisesta
integroinnista, joka antaisi karjalaisalueille taloudellisen kimmokkeen
orientoitua Suomeen. Ortodoksisen kirkon, koululaitoksen ja zemstvon toiminnan
tehostaminen karjalaisalueilla antoi paljon vähemmän tuloksia kuin toivottiin
alueen taloudellisen jälkeenjääneisyyden ja suomen kielen väittelemisen takia.
Eniten tuloksia antoi poliisin toiminta, jonka seurauksena kaikki suomalainen
toiminta Itä-Karjalassa käytännössä kokonaan pysähtyi. Kuitenkin itäkarjalaisten
pyrkimys järjestää kotiseutunsa integrointi Suomen kanssa pysyi latenttina
toiveena ja odotti ensimmäistä mahdollisuutta päästä uudelleen pinnalle, ja
sellainen mahdollisuus ilmeni Venäjän vallankumouksen myötä.
Karjalan kysymys oli myös osa Venäjän sisäpoliittista konfrontaatiota. 1800-
luvun lopulla vahvistunut ja enenevästi autokratian suosioon päässyt
venäläiskansallinen oikeisto käytti sitä hyväkseen sekä suomalaisvastaisessa
ideologiassaan että yleisessä toiminnassaan kansallispoliittista emansipaatiota
vastaan Venäjän vähemmistökansojen parissa. Tämän yhteydessä kehiteltiin
erillinen ideologeema karjalaisten läheisyydestä «suureen venäläiseen
kansaan». Samalla se löysi tiensä Nikolai II ajan ultramonarkistiseen myyttiin
kansan ja tsaarin erityisen läheisestä yhteydestä. Karjalaisille annettiin tässä
myytissä paikka tsaarille uskollisen «yksinkertaisen kansan» parissa.
Г
381