Г. М. ИВАНОВ, А. М. КОРШУНОВ, Ю. В. ПЕТРОВ
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ
ПРОБЛЕМЫ
ИСТОРИЧЕСКОГО
ПОЗНАНИЯ
МОСКВА «ВЫСШАЯ ШКОЛА» 1981


«БК 15.1В
И20
Рекомендовано к изданию Управлением преподавания общественных наук Министерства высшего и среднего специального образования СССР
Рецензенты: кафедра философии Московского энергетического института; профессор Гончарук С. И.
Иванов Г. М., Коршунов А. М., Петров Ю. В.
И 20 Методологические проблемы исторического познания: Моногр.— М.: Высш. школа, 1981. — 296 с.
В пер.: 1 р. 50 к.
Цель настоящей монографии — анализ сложнейших методологических вопросов социально-исторического познания. В ней исследуется специфика взаимодействия субъекта и объекта в историческом развитии и историческом познании. Рассматриваются малоразработанные методологические аспекты теории исторического источника и факта, соотношение эмпирического и теоретического в историческом познании. Значительное внимание уделено особенностям исторической теории, ее структуре и функциям. Дается развернутая критика современных буржуазных концепций исторического познания.
Редактор И. И. Головин. Художник Ю. Д. Федичкин. Художественный редактор С. А. Абелин. Технический редактор 3. В. Нуждина. Корректор Е. К. Штурм
Изд. № ФПН-342. Сдано в набор 11.06.80. Подп. в печать 12.01.81. А-06022. Формат 84ХЮ8Уз*. Бум. тип. № 2. Гарнитура литературная. Печать высокая. Объем 15,54 уел. печ. л. 15,54 уел. кр.-отт. 16,60 уч.-изд. л.
Тираж 5000 экз. Зак. № 690. . Цена 1 р. 50 к. Издательство «Высшая школа», Москва, К-51, Неглинная ул., д. 29/14
Московская типография № 8 Союзполиграфпрома при Государственном по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, Хохловский пер., 7.
0302020200
1М ББК 15.1b
Геннадий Михайлович Иванов, Анатолий Михайлович Коршунов Юрий Владимирович Петров
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
ИБ № 2548
© Издательство «Высшая школа», 1981


ВВЕДЕНИЕ
В настоящей работе анализируются важнейшие методологические вопросы социально-исторического познания. Здесь и проблемы специфики взаимодействия субъекта и объекта в исторической науке, и анализ социальной природы исторических источников и их гносеологической функции, и исследование особенностей исторического факта и уровней научного познания, путей формирования исторической теории. Важнейшим является анализ исторического знания как специфической формы отражения действительности. Об этом следует сказать особо. Речь идет о применении к исторической науке диалектико-материалистического принципа отражения. Задача эта не только важна, но и чрезвычайно трудна. В исторической науке диалектика соотношения объекта и субъекта познания носит особо сложный характер, в силу чего творческие функции историка в ходе мысленной реконструкции прошлого приобретают своеобразные черты. Абсолютизация особенностей творческой познавательной деятельности историка часто приводит многих представителей буржуазной методологии истории и историографии к субъективистским выводам, отрицающим возможность получения объективно истинных знаний о событиях прошлого.
Обоснование объективности науки истории в марксистско-ленинской философии предполагает не только материалистическое* понимание общественного развития как естественноисторического процесса, обусловленного материально-производственной деятельностью людей, но и всесторонний анализ средств и приемов познания социальной реальности, используемых в рамках самой исторической науки. Тем самым становится необходимым рассмотрение вопроса о применении диалектико-материалистического принципа отражения, категории практики в историческом познании. Принцип отражения при исследовании гносеологических вопросов исторической науки, при интерпретации природы исторического источника,
3


исторического факта и теории широко используется советскими историками и философами \ Однако требуется дальнейшая разработка вопроса о специфике отражения в историческом познании. Такой анализ значим не только для истории, но и для конкретизации самого принципа отражения, а также для критики буржуазных концепций.
Трудности исторического познания обусловлены сложностью объекта исследования. История — наука синтетическая, она рассматривает не отдельный аспект общественной жизни, а изучает развитие общества в целом. Она изучает экономическую историю, историю политических учреждений, международных отношений, историю культуры и т. д., а также всю совокупность явлений общественной жизни, все ее стороны в их единстве и взаимообусловленности. Историческая наука в силу своего интегрального характера отличается от таких общественных наук, как политическая экономия, теория государства и права, эстетика, лингвистика и т. д., каждая из которых исследует вполне определенную сторону развития человеческого общества. Вместе с тем история отличается и от социологии, также рассматривающей общество в целом. Если для социологии анализ общества выражается в абстрактно-логическом рассмотрении естественноисторического процесса как смены общественноэкономических формаций, то историки исследуют своеобразие действия законов истории, проявляющееся в виде конкретно-исторических событий и состояний общества.
Вторая особенность состоит в том, что объект истории — это главным образом прошлое, то, что в данный момент времени уже не существует, сошло с исторической арены. Для познающего субъекта возникают особые задачи воспроизведения удаленного от него во времени объекта. Историк в процессе исследования осуществляет реконструкцию прошлого, как бы «переводя» его из глу¬
1 См.: Данилов А. И. Марксистско-ленинская теория отражения и историческая наука. — В кн.: Средние века, вып. XXIV. М., 1963; Иванов Г. М. Исторический источник и историческое познание (методологические аспекты). Томск, 1973; Пушкарев Л. Н. Исторический источник в свете ленинской теории отражения. — В кн.: Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970; Усть- янцев Б. В. Исторический источник как специфическая форма отражения действительности. — В кн.: Ленинская теория познания и современная паука. Саратов, 1970; Уваров А. И. Гносеологический анализ теории в исторической науке. Калинин, 1973.
4


бин веков в настоящее. Так субъект преодолевает отделяющий его от прошлого временной интервал, который может исчисляться несколькими тысячами лет. Историк, как правило, лишен возможности непосредственного наблюдения прошлого (он имеет дело с его остатками), он не может прибегнуть к помощи эксперимента. Опираясь на остатки прошлого, используя их в качестве источников и средств познания, он идеально реконструирует объект исследования, устанавливает разнообразные исторические факты и лишь затем разрабатывает объясняющую теорию 1. Во всем этом процессе ярко проявляются творческие функции исследователя.
В этой связи возникает ряд сложных в методологическом и гносеологическом плане вопросов. Возможна ли идеальная реконструкция объекта, если исследуемые явления отделены интервалами (подчас значительными) времени? Если познание исторического прошлого возможно, то каковы средства проникновения в прошлое? И если объект исторического познания воссоздается историком, реконструируется им, то вообще применим ли к данной сфере принцип отражения?
Сложность исторического объекта, как сказано, абсолютизация особой активности познающего субъекта является источником отрицания объективности прошлого, а тем самым объективности исторического познания, совершаемого многими представителями буржуазной историографии, философии истории. Отрицание объективности исторического процесса неизбежно оказывается связанным с игнорированием принципа отражения в исторической науке. Используя особенности образования исторических понятий, представители неокантианской методологии истории объявили недопустимым рассматривать сам процесс познания как отражение действительности. По мнению Г. Риккерта, на вопрос о том, может ли научное познание приравниваться к отображению, следует дать «категорически отрицательный ответ». Научное познание «не может быть воспроизведением или отображением (Abbild) объектов... оно есть, скорее, преображающее (umbildende) их понимание...» В исторической науке, согласно Риккерту, «знание индивидуальнос¬
1 Это не исключает, однако, того обстоятельства, что историк в самом начале своего исследования руководствуется определенными теоретическими принципами.
5


ти какого-либо объекта тоже отнюдь не является отображением его в смысле познания...» К
Нападки на марксистско-ленинский принцип отражения в исторической науке по-прежнему характерны для трудов многих современных буржуазных историков и методологов. Так, согласно заявлению западногерманского историка Г. Риттера, «история не может быть отражением какой-либо действительности», так как работу историка нельзя сравнить с «фотографической камерой». Историк не создает «механического портрета» действительности, поскольку он должен открывать, оформлять, распределять свой материал, выбирая из него самое главное. Поэтому «написанная история есть придание формы бесформенному материалу», «свободное оформление исторической картины»2. Соглашаясь с Г. Риттером, Э. Ротакер также подчеркивает, что историческое познание нельзя уподоблять «фотографическому отображению», что создаваемые историком реконструкции лучше сравнивать с «мозаикой» или с «картой», на которой белые пятна означают неисследованные области3.
Как видим, Риттер и Ротакер спекулируют на том бесспорном факте, что историческое познание несводимо к простому «фотографическому отображению» действительности. Однако своей критикой примитивного уподобления исторического познания «механическому фотографированию» они пытаются доказать, что понятие отражения вообще несовместимо с пониманием исторического познания как творческой деятельности историка.
Борьба с теорией отражения здесь, как, впрочем, и в других областях интерпретации сути научного познания, ведется путем подмены диалектико-материалистической трактовки грубым механистическим пониманием принципа отражения, характерного для многих материалистов домарксистского периода. Отождествляя отражение с плоским зеркальным отражением, считая его един¬
1 Риккерт Г. Философия истории. М., 1908, с. 16—17, 20.
2 Ritter G. Leistungen, Probleme und Aufgaben der internationalen Geschichtsschreibung zur neuern Geschichte (16—18 Jahrhundert).— In: Sintesi Generale di Orientamento. XXVII. Relazioni del X Congresso Internationale di Scienze Storiche. Firenze, 1955, vol. VI, S. 294.
3 Sieh: Rothakcr E. Die Wirkung der Geschichtsphilosophie auf die neure Geschichtswissenschaften. — In. XI Congres International des Sciences Historiques. Rapports. I. Göteborg — Stockholm — Uppsala, 1960, S. 11—13.
6


ственно возможным, противники ленинской теории отражения направляют свои стрелы в адрес диалектического материализма. Рассуждения Риттера — только один из примеров. Подобная позиция характерна для большинства буржуазных философов, социологов и историков, стоящих на идеалистических позициях. Отрицание объективной реальности, а также объективности исторического познания, нападки на принцип отражения оказываются внутренне связанными. Поэтому рассмотрение проблемы специфики отражения в исторической науке становится крайне необходимым в плане борьбы с представителями буржуазной философии, социологии, историографии. Диалектико-материалистический принцип отражения, внутренне связанный с категорией «практика», исходит из признания объективного существования окружающего мира, а также исторического прошлого; вместе с тем он позволяет учесть активность познающего субъекта вообще, в том числе в исторической науке.


ГЛАВА I
ПРИНЦИП ОТРАЖЕНИЯ И АКТИВНОСТЬ СУБЪЕКТА В ИСТОРИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ
1. 	ДИАЛЕКТИКА СУБЪЕКТА И ОБЪЕКТА В ОБЩЕСТВЕННОМ РАЗВИТИИ
Поскольку особенности любого вида познания в первую очередь определяются объектом, отношением к нему субъекта, постольку наш анализ целесообразно начать с выявления особенностей того объекта, с которым имеют дело общественные науки в целом. В дальнейшем это позволит нам определить специфику исторической науки как особой формы отражения социальной реальности.
В отличие от природы, где действуют объективные естественные законы, общество, его закономерности и отношения формируются в целесообразной, сознательной деятельности людей. История общества, подчеркивали К. Маркс и Ф. Энгельс, есть «не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека» К Историческая реальность выступает как диалектически противоречивый процесс взаимодействия субъективного и объективного. И это важно учитывать при характеристике социального познания, в том числе познания исторического. На этой стороне мы и остановимся специально.
Конечно, противопоставление природного и социального не может быть чрезмерным: социальное, как и
природное, есть естественноисторический процесс; объективны и материальные условия, в которых развертывается деятельность каждого нового поколения, объективны и необходимые им формы деятельности, а также закономерности. Но социальное есть особая форма движения материи, где объективное реализуется через субъективную деятельность людей. Мы говорим «субъективная деятельность людей», имея в виду, что носителем ее
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 102.
8


являются социальные коллективы, группы, общество, т. е. субъект, а также то, что эта деятельность опосредована сознанием, целью, потребностями и т. д.
Поскольку основу развития общества составляет материальное производство, постольку единство объективных и субъективных сторон в общественной жизни реализуется прежде всего в практике. На эту сторону специальное внимание обращает исследователь общества. Правда, динамика объективного и субъективного свое проявление находит не только в области общественного бытия (материальная жизнь общества), но и в сфере общественного сознания (духовная жизнь общества). (Человеческое сознание, является адекватным отражением мира объективного и по содержанию, и по форме. Но оно субъективно, будучи проявлением активной способности человека.)
Сейчас для нас, поскольку речь идет о социальном обществе, важно проследить диалектику объективного и субъективного в той форме деятельности, которая составляет содержание общественного объекта. Это позволяет понять и многие особенности его познания.
В практике, материальном производстве прежде всего осуществляется взаимодействие субъекта и объекта, их взаимное полагание, диалектический переход друг в друга. В силу этого в общественной жизни, в истории трудно отделить субъект от объекта, найти явления только субъективные либо только объективные. Вся общественная жизнь, по существу, является и субъективной, и объективной. В этом состоит характерная особенность практики, как и всей человеческой деятельности.
Во взаимодействии объекта и субъекта объект воздействует на субъект в такой же степени, в какой субъект преобразует объект (0^=*S). Взаимодействие оказывается процессом двустороннего действия, при котором изменяется как субъект, таки объект, выступающий определяющей стороной. Натуралистическое понимание истории, говорит Ф. Энгельс, стоящее «на той точке зрения, что только природа действует на человека и что только природные условия определяют повсюду его историческое развитие, — страдает односторонностью и забывает, что и человек воздействует обратно на природу, изменяет ее, создает себе новые условия существования. От «природы» Германии, какой она была в эпоху переселения в нее германцев, осталось чертовски мало. По¬
9


верхность земли, климат, растительность, животный мир, даже сами люди бесконечно изменились, и все это благодаря человеческой деятельности, между тем как изменения, происшедшие за это время в природе Германии без человеческого содействия, ничтожно малы»1.
В процессе взаимодействия субъекта и объекта осуществляется их переход друг в друга: субъект объективируется, а объект субъективируется. По словам К. Р. Мег- релидзе, труд как процесс, совершающийся между человеком и природой, можно рассматривать как процесс двусторонний. Это, во-первых, процесс объективный, поскольку мы рассматривали изменения, которые испытывает предмет как объект труда, а именно предмет этот приобретает другую форму и другие свойства. Во-вторых, эта деятельность субъекта — процесс субъективный, поскольку мы рассматривали этот процесс со стороны действий, совершаемых субъектом, расхода внутрисубъек- тивной энергии индивида и той субъективной цели, осуществлению которой служит трудовая деятельность. Рассматриваемый со стороны субъекта процесс труда представляет собой овеществление субъективной энергии индивида... Рассматриваемый же с точки зрения объекта труд является преодолением этого объекта и подчинением его человеческой потребности, «очеловечением природы» 2.
«Итак, в процессе труда следует различать две стороны, — подчеркивает Э. В. Безчеревных. — Первая, идущая от объекта, состоит в определении человека внешним миром. Но в этой обусловленности, по существу, опосредствуется вторая сторона процесса труда, идущая от субъекта,— воздействие человека на мир, активность субъекта в трудовом процессе. Труд немыслим без обеих этих сторон. Анализ их взаимодействия позволяет решить проблему соотношения объективных законов мира со свободной деятельностью человека»3.
Таким образом, материальная деятельность, труд есть переход субъекта в область объективную и одновременно включение объекта в сферу субъективно-социальную. Труд тем самым представляет опредмечивание
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 545—546.
2 Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления. Тбилиси, 1965, с. 34.
3 Безчеревных Э. В. Проблема практики в процессе формирования философии марксизма. М., 1972, с. 96—97.
10


субъектом самого себя в мире природы и субъективацию объекта в мире человека.
Эти процессы взаимопроникновения человека в природу, а природы в человека продолжаются далее, выходя из области производства в область потребления. Объект в акте потребления становится частью субъекта, теряет свое качество и бытие как объект, субъект же посредством потребления удовлетворяет свои жизненные потребности и сохраняет себя не только как часть социальной системы, но и как часть природы — объекта.
Производственная деятельность, труд является тем самым основным «каналом», по которому происходит переход субъекта в объект, его последующая объективация. Это своего рода «жизненный поток», устремляющийся во вне и наделяющий мертвую материю душой, интеллектом самого субъекта.
Объективация субъекта осуществляется не только в самом процессе производства, но и в его конечном результате — продукте; это вторая форма объективации субъекта, форма перехода субъективного в объективное. Здесь действия и замыслы субъекта получают предметное воплощение и существуют в качестве отдельных, самостоятельных предметов. К. Маркс в этой связи указывает: «... труд ...переходит из формы деятельности в форму предмета, покоя, фиксируется в предмете, материализуется; совершая изменения в предмете, труд изменяет свой собственный вид и превращается из деятельности в бытие. Концом процесса производства является продукт, в котором сырье оказывается связанным с трудом, а орудие труда... вследствие своего механического или химического отношения к материалу труда само потребляется при этом в своей покоящейся форме» !.
Объективация субъекта осуществляется в деятельности, которая является одновременно и средством связи человека с миром, и способом включенности его в природу. Деятельность оказывается способом существования субъекта в предметном мире, и в этом состоит основа человеческой жизни.
Объективация субъекта в трудовой, материальной деятельности означает, что субъект выносит свою деятельность во вне, превращает ее в нечто отличное от себя посредством акта самой деятельности и созданного с по¬
1 Маркс КЭнгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. I, с. 252.
И


мощью нее объекта. В процессе объективации «происходит отделение от субъекта известной части его субъективной энергии, отчуждение индивидом доли своей индивидуальности, которая оседает в продуктах...
Словом, в процессе труда человек превращает часть своего субъекта в объективно существующий предмет» *.
Взятая со стороны субъекта, трудовая деятельность с ее продуктом предстает вместе с тем в виде такой объективации, где идеальные цели, мотивы приобрели чувственно осязаемую форму. Овеществление труда, превращение его в материальные формы характерно не только для физического труда: этот процесс сопровождается и опредмечиванием умственной деятельности.
Вторая сторона во взаимодействии субъекта и объекта есть субъективация объекта. Взятый со стороны объекта труд предстает как субъективированная деятельность; это значит, что в производстве объект приобретает субъективные свойства, субъективируется. Идеи и замыслы воплощаются в нем посредством действий субъекта, которые изменяют форму предмета, придают ему свойства, превращающие его в потребительную стоимость.
Субъективация объекта — это вычленение из окружающей действительности предмета с помощью действий субъекта в самостоятельный объект и последующее включение его в систему деятельности либо в качестве средства (орудия) деятельности, либо предмета потребления. Субъективация объекта (распредмечивание) «состоит в переходе предмета из своего предметного бытия в форму деятельности человека, иначе говоря, в определении трудового акта со стороны его объекта и опредмеченной в нем предшествующей деятельности...»2. Субъективация объекта — это «проникновение» объекта в субъект, превращение внешней действительности в неотъемлемую часть субъективной деятельности. В процессе субъекти- вации объекта происходит выделение объекта из чисто природной реальности, наделение его человеческими свойствами. Будучи выделен из природы, включен в общество, преобразован, предмет становится носителем общественных отношений, он выражает субъективные
1 Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления, с. 37.
2 Безчеревных Э. В. Проблема практики в процессе формирования философии марксизма, с. 96.
12


свойства. Помимо деятельности субъективация невозможна; лишь с ее помощью субъект наделяет объект такими свойствами, которые отсутствуют у него как продукта природы.
Субъективация объекта связана с потреблением. Если противоположная сторона во взаимодействии субъекта с объектом — объективация субъекта — есть результат производства, то субъективация объекта — результат потребления. Производство и потребление — это две стороны единого экономического процесса (хозяйственной деятельности), лежащего в основе жизни и деятельности людей.
Процесс потребления осуществляется различным образом: от непосредственного взаимодействия субъекта с объектом, при котором происходит обмен веществ между живым организмом и окружающей средой, до субъективного и объективного потребления в производственной деятельности. Поэтому субъективация объекта также возможна в различных формах. Во-первых, субъективация объекта происходит посредством питания, понимаемого не только в физиологическом смысле, а более широко — «как поддержание живого организма неживой средой...» 1 «Потребление есть непосредственно также и производство, подобно тому как в природе потребление химических элементов и веществ есть производство растения. Что, например, в процессе питания, представляющем собой одну из форм потребления, человек производит свое собственное тело, — это совершенно ясно; но это же приложимо и ко всякому другому виду потребления, который с той или другой стороны, каждый в своем роде, производит человека. Это —потребительное производство» 2.
Субъективация объекта, во-вторых, происходит посредством субъективного и объективного потребления в производственной деятельности. Субъективное потребление характеризует деятельность человека: «...индивидуум, который развивает свои способности в процессе производства, в то же время расходует, потребляет их в акте производства...»3 Объективное потребление есть расходование «средств производства, которые используются,
1 Булгаков С. Философия хозяйства. М., 1912, с. 84.
2 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 716.
3 Там же.
13


изнашиваются, а отчасти (как, например, при сжигании) вновь распадаются на основные элементы. Точно так же обстоит дело с потреблением сырого материала, который не сохраняет своего естественного вида и свойств, а наоборот, утрачивает их» К
С появлением человека и развитием форм его практики о природе нельзя говорить безотносительно к истории человеческого общества. Природа, в которой живет человек, перестает быть природой самой по себе. Она не может оставаться девственной природой потому, что в процессе общественно-исторического развития человечество подвергается изменению и преобразованию, становится в известном смысле продуктом этого развития.
Однако природа, даже будучи включенной в общественные отношения, не абсолютно тождественна субъекту — обществу. Их сходство, совпадение всегда относительно, ибо природа приобретает социальные свойства лишь в системе практики. Стоит ей оказаться за рамками социальной практики, как она сразу же лишается всех своих приобретенных свойств.
Свойства, приобретенные объектом посредством трудовой деятельности, качественно отличаются от свойств природных явлений. Если свойства предмета природы присущи ему изначально, то социальные свойства приобретены лишь в системе общественных отношений и деятельности. Свойства эти отвечают тем или иным требованиям субъекта, т. е. они полезны, что делает возможным использование объекта в определенных целях.
В процессе трудовой деятельности происходит метаморфоза объекта, превращение его в потребительную стоимость с утратой природных свойств (всех или частично) и приобретением иных — социальных — признаков, которые дают объекту новые функции и другой смысл. Природный субстрат объекта может оставаться тем же самым, но не он будет определять сущность объекта: его дальнейшее бытие подчиняется иным закономерностям, действующим в системе общественного производства. Отсюда вытекает неизбежное изменение объективного статуса предмета: если первоначально он определялся природным, вещественным содержанием
1 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 716.
14


объекта, то сейчас его бытие состоит в выполнении общественных функций.
Это значит, что, вовлеченные в сферу человеческой деятельности, все предметы выполняют функциональную роль, обладают функциональными свойствами. И это важно учитывать при характеристике социального познания. Функциональные свойства объекта обусловлены исключительно той ролью, которую он выполняет в системе определенной деятельности, свойств, т. е. функциональное бытие такого предмета поглощает, как выражался К. Маркс, его материальное существование.
Общественная роль предмета, его функция может быть обнаружена только через практическую деятельность. В деятельности проявляются «определенность» предмета и функции, обособленные от его вещественного содержания.
Предметы, измененные трудовой деятельностью субъекта, обладают, таким образом, как атрибутивными, так и функциональными свойствами. Последние являются также объективными, как и их природные свойства. Часто предметы могут выполнять общественные функции именно потому, что они обладают соответствующими природными свойствами. Функциональная природа свойственна всем без исключения явлениям и продуктам общественной жизни. В обществе, где производство основано на товарно-денежных отношениях, двойственная природа продуктов обусловлена наличием определенной стоимости, заключенной в них. Продукты труда, превращенные в товар посредством стоимости, обладают свойствами двоякого рода: природными (атрибутивными) и функциональными; всякий предмет труда «превращается в чувственносверхчувственную вещь» *.
Двойственную природу имеют не только товар как конкретное явление, но и все общественные отношения, складывающиеся между людьми в их жизни. Лишь посредством материалистического понимания истории стало возможным заметить субъективные и объективные моменты, представленные в органическом единстве в продуктах исторической деятельности людей. Домарксов- ский материализм не мог понять функциональной природы общественных отношений, поэтому они рассматривались
1 Маркс К.г Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 81.
15


им как оОычные природные свойства. Идеалистическое понимание сводилось к некоторой мистификации, ибо общественные отношения усматривались в самих вещах, как внутренне присущее им. Диалектико-материалистическое решение проблемы сводится к тому, что общественные отношения носят функциональный характер, и поэтому они не принадлежат миру вещей изначально, как и вещи не обладают ими в виде некоей имманентной сущности.
Мы кратко рассмотрели диалектику субъекта и объекта применительно только к сфере материальной деятельности. Разумеется, эти положения только данной сферой не ограничиваются, они опосредствуются и развертываются во всей системе социального бытия, в обществе в целом, характеризуя взаимосвязи общественного бытия и общественного сознания. Обращаясь к материальной деятельности, отвлекались мы и от системы социальных отношений, придающих взаимодействию субъекта и объекта конкретно-исторический характер. На данном этапе исследования для нас было важно отметить, что общество, даже рассматриваемое в плане его взаимодействия с природой, не есть просто субъект (так дело себе представляет идеализм), не есть это только объект. Это одновременено и субъект и объект, слитые в органическом единстве. И только в абстракции можно отделить одного от другого. В действительности же они находятся в органическом единстве, взаимопроникновении.
И еще раз подчеркнем, что данный вывод ни в какой степени не подрывает материалистического понимания истории. Для марксизма определяющим во всей системе общественной жизни является материальное производство. Это значит, что в развитии общества деятельность новых поколений всегда детерминируется созданной в обществе системой материальных условий, объективной средой, общественными законами.
2. 	ОСОБЕННОСТИ ПОЗНАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ЯВЛЕНИЯ
Перейдем к характеристике некоторых особенностей познания социальных явлений. Как и в предшествующем параграфе, в центре внимания будет находиться диалектика субъекта и объекта. Но если ранее речь шла о вза¬
16


имодействии субъекта и объекта в реальном историческом процессе, то теперь имеется в виду познание социальной реальности. Понятно, что два указанных аспекта внутренне связаны, но они отличаются друг от друга. Анализ диалектики субъекта и объекта в социальном познании раскрывает активность субъекта в формировании научного знания, пути и методы исследовательской деятельности, источники науки. Все это имеет существенное значение.
В современных условиях происходит постоянное возрастание роли наук об обществе.
«В противоположность односторонним метафизическим концепциям в области методологии познания,— подчеркивает П. Н. Федосеев, — марксистско-ленинская философия обосновала подлинно научный методологический подход к анализу социальных процессов, соединяющий принцип развития, историзма с всесторонним учетом структуры и функционирования социальных организмов.
Марксистско-ленинское обществоведение, как и всякая наука, имеет дело с объективными законами. Теоретическое обоснование исторического закона как закона не только функционирования, но и развития социального организма составляет исходный пункт и главное содержание методологии социального познания» 1.
Важнейшая черта всякого знания, в том числе социального, его объективность. Объективность познания социальных явлений обусловливается объективностью исторической реальности.
В конечном счете познание общества, его законов, структуры представляет познание предшествующей, а также актуальной человеческой деятельности. При этом в зависимости от предмета познания на один из первых планов в ходе развития науки выдвигается задача исследования труда, отношения человека к природе — как основы всякой иной деятельности. В этом анализе раскрывается единство человека, общества и природы.
Познание трудовой, как и любого другого вида, практики требует анализа ее конкретно-исторических форм, т. е. исследования тех отношений, в которых она реализуется. Тем самым раскрываются смысл деятельности людей, соотношение разных видов деятельности, объек¬
1 Федосеев П. Н. Некоторые методологические вопросы общественных наук. — Вопр. философии, 1979, № 4, с. 3.
17


тивных и субъективных условий, ведущая роль материальной деятельности, выявляется творчески активная роль субъекта, функции его сознания. Эти стороны социального познания свое выражение находят в диалектико-материалистической теории, научной марксистско- ленинской социологии, а также в определенной форме в исторической науке.
Характерная черта заключается и в том, что познание исторического объекта в то же время есть познание самого субъекта. Осознание объективного в этом случае означает самосознание, самопознание. И это понятно, ибо социальная реальность, ее законы и структура в обществе существуют через деятельность людей и их отношение друг к другу. Человек в широком смысле—носитель деятельности и общественных отношений, совокупность которых он представляет. Поэтому общество как объект не может быть познано, если оно перед исследователем не предстает в качестве субъекта.
Здесь мы сталкиваемся с одной из важнейших черт, отличающих социальное познание от естественнонаучного, где природные предметы рассматриваются как противостоящие субъекту, изучаются как объект. Правда, нужно сделать оговорку: познание природы также способствует познанию субъектом самого себя. Выделяя себя из природы, человек осознает свою качественную специфику и в то же время познает природу. Но все-таки, исследуя естественные процессы, человек дело имеет с природными процессами как таковыми. Природа, если этот термин употреблять не в метафорическом, а строгом смысле, субъектом не является. Для человека она — объект его деятельности и познания.
Можно отметить и другое. Природные вещи объектом познания становятся, вовлекаясь в сферу человеческих отношений, деятельности. Вызывая целесообразные изменения, придавая вещи форму, соответствующую потребности человека, люди выражают в ней самих себя, свой труд, опыт, знания. Противостоящая ему вещь теперь уже не является чисто природной — рука человека придала ей форму социального бытия. Она является вещественным элементом общества, носителем социальных, а не только природных свойств. Изучение таких вещественных факторов теперь есть уже познание субъектом и самого себя, социальной деятельности и отношений.
Сказанное выражает специфику, особую сложность
18


социального познания, и это, с учетом классовых позиций, объясняет имеющие широкое хождение в буржуазной философии и социологии субъективистских концепций по вопросам социального познания, лишающих его объективного статуса К Поэтому особенно важно подчеркнуть, что основа объективности социального знания — объективность исторической реальности, но она же есть продукт активности субъекта, его способности адекватного отражения объекта. Объективность знания и активность субъекта не противостоят друг другу. Более того, лишь при наличии активности субъекта возможно объективное познание исторического процесса.
Конечно, не только в социальной, но и в естественнонаучной сфере имеются возрастающие в связи с усложнением объекта исследования трудности его адекватного познания. Но некоторые обстоятельства характерны только для социального познания. Одно из них — опосредованность объективного субъективным в самом реальном историческом развитии. Речь идет не о влиянии личных субъективных качеств исследователя, которые сказываются на поисках истины как в общественных, так и в естественных науках. Имеется в виду, что социальный процесс, в отличие от природы, совершается при ак« тивности сознания.
Выдвигая задачу познания сущности, исследователь с необходимостью за субъективными мотивами, идеями, которые в сознании идеолога нередко выступают в извращенной форме, в виде основы всех исторических изменений, должен усмотреть объективную основу общественного развития— материальное производство. Тем самым становится возможным познание человеческого общества в целом, сознания как высшего продукта материи, выявление роли духовных факторов, играющих активную роль в истории. Только на этом пути достигается историческая реконструкция прошлого, дается научное объяснение конкретно-исторических событий. Сущность социального процесса как для социолога, так и историка не может быть раскрыта при одностороннем подходе, когда он рассматривается либо как только субъективный, либо как только объективный процессы, без учета их внутреннего диалектического единства. Необходимо выявить диалек- тику перехода субъективного в объективное и объектив¬
1 См.: Андреев И. Д. Методологические основы познания социальных явлений. М., 1977.
19


ного в субъективное при определяющей роли объективного. Субъективное по своему основанию и источнику объективно. В свою очередь, в объективном не угасает субъективное, коль скоро этот процесс реализуется в форме человеческой деятельности.
Важно и другое. Познание сущности общества, диалектики объективного и субъективного в историческом процессе зависит не только от совершенства познающего субъекта, наличия определенных средств познания, личной его одаренности, но, как отмечалось, и от степени развитости объекта познания — общества. Конечно, уровень развитости объекта, степень его зрелости — условие более адекватного познания и в области естествознания. Однако здесь объект познания может быть «задан» в зрелой форме, и если его познание не осуществлено, то причина этого заключается в самом субъекте. В самом деле, за период существования человека природа в некоторых своих аспектах, как объект исследования, изменилась незначительно или совсем не изменилась (например, физико-химические закономерности остаются теми же самыми, что и в эпоху первобытнообщинного строя). И если человек до определенного времени не имел знаний о строении атома, свойствах элементарных частиц и т. д., то это зависело именно от незрелости субъекта, общества, а не самой природы. В социальном же познании не только субъект, но и объект до определенного времени не обладает нужной зрелостью. Общество значительный промежуток времени находилось на таком уровне, когда решающая роль объективного — материального производства, деятельности народных масс, борьбы классов— субъектом не могла быть открыта. Конечно, и в этих условиях осуществляется познание социальных явлений, реализуемое с помощью социологических теорий и истории, относящихся к древнейшим формам знания. Поэтому свое историческое значение имеют такие величины, как Платон и Аристотель, Геродот и Фукидит в период античности, Вико, Гоббс, французские материалисты, представители немецкой классической философии в новое время. Но тем не менее до определенной эпохи научной социологии и историографии нет. Господствующим как в социологии, так и в историографии являются идеалистические представления о развитии общества. Одна из причин этого — неразвитость социального объекта.
20


Только при капитализме, в условиях, когда антагонистические противоречия между частной собственностью на средства производства и его общественным характером порождают объективные предпосылки революционного преобразования капитализма в социализм, когда развертывается революционная борьба пролетариата, К. Маркс и Ф. Энгельс создают диалектико-материалистическую науку об обществе, доказывают неизбежность его перехода к коммунизму. Все это предопределяет возникновение научного исторического познания действительности, научной историографии.
Зрелость общества, в первую очередь определяемая способом производства, — предпосылка научного исторического взгляда на его развитие в двояком смысле. Прежде всего это фактор, предопределяющий возникновение научной философской методологии, опираясь на которую историческая наука из описательной превращается в объясняющую. Наряду с этим возникновение зрелых капиталистических отношений явилось предпосылкой научного познания не только существующего общества, но и адекватного познания исторического прошлого, т. е. стадий в развитии общества, которые являлись предшественниками современности. Наличие зрелых объективных отношений, следовательно, является условием познания как настоящего, так и прошлого, и даже будущего.
Характер субъективного фактора в обществе, его действие связано с усложнением социальной системы, а также форм ее отражения. Социальные процессы — качественно новый вид движения материи, связанный с сознательной деятельностью людей, наличием более сложных, чем в природе, систем, большего числа образующих систему элементов. Социальная система, процесс имеют конкретно-событийный характер, выражающий действия больших и малых групп людей, отдельных личностей. Специфика социального события, и это является одной из причин трудностей, встающих перед историком в ходе исследования, состоит в неповторимости его формы.
Событийность, индивидуальная неповторимость социальных явлений создают значительное несовпадение формы и содержания, явления и сущности, превосходящее по своим масштабам природные системы. Это является причиной особой сложности социального познания. Задача не сводится только к тому, чтобы, сняв покров
21


внешности, за исторически неповторимыми событиями усмотреть лежащие в их основе закономерности. На определенных этапах познания не менее важным становится воспроизведение закономерностей в конкретно-исторической, событийной форме. Существенно, и это в первую очередь относится к историческим наукам, воспроизведение исторического времени и исторического пространства, т. е. необходима конкретная, с учетом происходящих событий, характеристика определенных регионов человеческой цивилизации, находящейся на том или ином уровне развития.
Социальное познание (и это опять же выражает эвристические функции исторической науки) не может ограничиться отражением только общего, рассматриваемого в абстрактном виде. Общее в исторической науке обязательно выражается в индивидуальной форме его проявления. В истории изображение исторических событий охватывает не только значительные периоды, исторические закономерности, но нередко сводится к характеристике деятельности отдельных групп людей и даже отдельных исторических персонажей. Объект социального познания — не только деятельность больших общественных групп, но и отдельных людей, сущность личности, выступающей важнейшим элементом общества.
Указанные, а также некоторые другие признаки социального познания являются одной из причин, затрудняющих проникновение в социальные науки методов, апробированных в естествознании: формализации, математического и кибернетического моделирования. Мы далеки от отрицания значения этих методов в социальных науках, в том числе в социологии и в истории К Однако эти методы с учетом особенностей социальной реальности внедряются не в столь широких масштабах, как в естествознании. В социальном познании отчетливо выявляется их подчиненная роль. Ведущее положение социально-исторических методов познания исторических событий здесь не подлежит сомнению.
Мир бесконечен, бесконечно его развитие. Каждый досоциальный уровень материального мира, обладая воз¬
1 См.: Деопик Д. ВДобров С. М., Кахк Ю. Ю., Коварочен- ко И. Д., Палли X. Э., Устинов В. А. Количественные и машинные методы обработки исторической информации. XIII Международный конгресс исторических наук. Москва, 16—23 августа 1970 г. М., 1969.
22


растающими в ходе развития возможностями, тем не менее ограничен. Наступает момент, когда прогресс не может осуществляться на собственной основе, в рамках данной формы движения материи; возникает необходимость перехода к новому, более высокому уровню, если для этого имеются соответствующие условия. Иначе процесс развития для той или иной системы прекращается, происходит ее деградация. Мы не беремся утверждать или отрицать возможности появления во вселенной уровней материи более высоких, чем социальная жизнь в земных условиях. Но возникновение человека выражает появление системы, обладающей возможностями безграничного развития.
Эти возможности формируются и реализуются в целесообразной деятельности. И их познание тем самым приобретает целеполагающую форму. Постановка целей ведет к выявлению тенденций социального развития деятельности людей, в ходе которой осществляется реализация самих целей. Конечно, надо оговорить следующее. Дело в том, что и при исследовании предметов природы субъект выдвигает цели и намечает пути их реализации. Но гносеологическая роль цели здесь имеет иной характер. В познании социальных явлений цель не просто выражает программу деятельности, но и отражает саму социальную реальность. В области естествознания с помощью цели определяются задачи познания природного объекта, условия использования его в человеческой практике. Цель, направляя познание, а также последующую деятельность, будучи связана с природными особенностями, сама не отражая естественных характеристик, является своеобразной программой деятельности и исследования объекта. Это значит, что в этом случае она отражает не сам по себе природный объект, а отношение к нему субъекта, т. е. определенный фрагмент деятельности, социальной реальности в плане практического или познавательного отношения к природе. В социальном же познании целеполагание не только задает программу познания и деятельности, но прямо представляет собой отражение социального объекта в его развитии от этапа выдвижения цели до ее реализации. Здесь выявляется степень соответствия цели и результата, удостоверяется степень адекватности знания субъектом исходных тенденций, последующего развития, конечных результатов социальной деятельности.
23


Целеполагающий характер социального познания означает проявление активности субъекта еще в одном аспекте. Знание, позволяющее сформировать адекватную будущему результату деятельности цель, зависит от сложности изучаемых процессов, активности субъекта, его умения учитывать тенденции развития. Это относится к деятельности как отдельных ученых, так и общества в целом, социальных групп, партий Ч В условиях развитого социализма ярким примером служит деятельность нашей Коммунистической партии во всех областях общественной жизни, и в том числе в области экономики. «Как и всякая стратегия, — отмечал товарищ Л. И. Брежнев, — экономическая стратегия партии начинается с постановки задач, с выдвижения фундаментальных, долговременных целей. Высшей среди них был и остается неуклонный подъем материального и культурного уровня жизни народа. Экономическая стратегия включает в себя и четкое определение средств, тех путей, которые ведут к поставленным целям. Это — динамичное и пропорциональное развитие общественного производства, повышение его эффективности, ускорение научно-технического прогресса, рост производительности труда, всемерное улучшение качества работы во всех звеньях народного хозяйства»2. Выдвинутая партией цель и намеченные средства ее реализации являются условием совершенствования нашего общества, его превращения в коммунизм.
Но деятельность не всегда развертывается в условиях, обеспечивающих возможности реализации выдвинутых целей. Социальная структура общества часто не позволяет реализовать определенные задачи. Так, в классово антагонистическом обществе невозможна экономическая и политическая свобода трудящихся. Для реализации подобных целей, а они выдвигаются задолго до возникновения коммунистической формации, общество должно быть коренным образом преобразовано. В обществе, где господствуют антагонистические противоречия, прогрессивные силы в ходе революционной борьбы изменяют коренным образом условия и обеспечивают осуществление намеченных целей. Капиталистическая система препятствует прогрессу общества, поэтому она должна
1 См.: Гендин А. Н. Предвидение и цель в развитии общества. Красноярск, 1970.
2 Материалы XXV съезда КПСС. М., 1976, с. 39—40.
24


быть устранена. Возникает задача осознания не только необходимости совершенствования системы, но и ее коренного преобразования. Действенная сила марксистско- ленинской теории в том и заключается, что она дает научное обоснование неизбежности самого коренного переворота в истории человеческого общества, его коммунистического переустройства.
Социальное познание, следовательно, не сводится к отражению существующих социальных отношений и тенденций развития в рамках определенной системы. Важнейшая задача — обоснование необходимости коренного преобразования общества. В рамках социального познания формулируются принципы, регулирующие деятельность людей на определенных этапах общественного развития, в том числе в периоды революционной ломки общественных отношений. Социальное познание приобретает нормативный характер, что служит проявлением его активности по отношению к социальной деятельности людей. Свои функции в этом процессе выполняет научная история. Раскрывая исторические закономерности развития прошлого, она позволяет определить тенденции движения к будущему, условия переустройства общества.
Перейдем к более конкретному рассмотрению специфики отражения объективной реальности, теснее связанной с исторической наукой, выявлению творческой активности субъекта исторического познания.
3. 	ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ И КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ
Историческая наука имеет дело преимущественно с прошлым. Это знадат, что существенной особенностью исторического познания является его временная характеристика. Рассмотрение исторического познания в тесной связи с категорией времени значимо в ряде отношений. Прежде всего раскрываются эвристические функции, особенности истории как формы познания действительности, ее роль для познания современности, а также будущего. Выявляется важная сторона активности субъекта, проявление специфического вида отражения действительности. Применение принципа отражения к исторической науке невозможно без решения проблемы отражения развивающегося объекта. Этому служит использование категории
25


времени. Вопрос об отражении действительности в истории тем самым является частью более широкой «проблемы отображения развивающегося объекта. Учитывая это, первоначально рассмотрим проблему в более широком виде, что позволит выразить важные черты исторического познания как важнейшего звена целостного процесса активного научного отражения действительности.
В последние годы философы-марксисты проделали значительную работу по конкретизации и развитию ленинского принципа отражения. Основное внимание было сосредоточено на обосновании активности субъекта в познании, соотношении отражения и творчества, выявлении структуры познавательного процесса и т. д. И тем не менее некоторые аспекты разработаны еще недостаточно. Именно сюда относится вопрос о соотношении отражения и категории времени. Еще мало внимания уделяется характеристике временной структуры познавательного образа, без чего в тени остаются отдельные аспекты активности субъекта, в том числе в ходе познания исторической реальности.
Правда, временная структура отражения получила определенную харатеристику. Это выражается уже при рассмотрении основных ступеней познания — чувственного и логического. Поскольку познавательное отражение интерпретируется как процесс перехода от чувственного к рациональному, предполагается, что оно протекает во времени. Временная характеристика структуры отражения учитывается и при обсуждении вопроса об отображении движения, до настоящего момента не утратившего своей остроты и актуальности.
Однако в целом проблема отображения времени, соотношения в познавательном образе различных временных компонентов (настоящего, прошлого и будущего) в должной степени не рассматривалась. Недостаточной является и концепция опережающего отражения в том варианте, как она была предложена для объяснения приспособительной деятельности организмов. Эта же идея содержится в выдвинутой П. К. Анохиным концепции опережающего отражения как условия приспособительной деятельности организмов1.
1 См.: Ленинская теория отражения и современность. Москва — София, 1969, с. 130—136.
26


То опережающее отражение, о котором идет речь в рамках концепции П. К. Анохина, относится к биологической сфере. Здесь оно имеет, существенное значение для понимания процессов жизнедеятельности, приспособления организмов к окружающей среде. Поэтому совершенно несправедливыми являлись экстраполяция особенностей этого вида отражения на область человеческой деятельности, попытки с его помощью объяснить процесс человеческого предвидения. К тому же опережающее отражение в указанном смысле выражает направленность деятельности не в будущее, а в прошлое: реакции организма, предваряющие то или иное событие, осуществляются в силу повторяемости цепи событий внешнего мира, которые неоднократно имели место в прошлом взаимодействии данного вида или отдельной особи. В этом случае отражение наступающего события, реакция на будущее, по сути, выступает как отношение к прошлому. Будущее здесь не присутствует в виде его образа. И конечно же, не осуществляется моделирование событий, ранее не имевших места вообще, в особенности таких, которые, как у человека, являются результатом деятельности. Поведение животного носит инстинктивный характер, оно лишено осмысленности, целесообразности.
Анализ временной структуры познавательного отражения, столь важный для понимания отражения развивающегося объекта, в том числе для объяснения специфики исторического познания, не сводится только к констатации того, что этот процесс развертывается во времени и в конечном счете означает углубление в сущность объекта. Задача заключается в выяснении того, как возможно отражение движения объекта, его развертывания во времени. Важность постановки вопроса в таком аспекте определяется и тем, что существуют многочисленные концепции, отрицающие всякую возможность временного отражения объекта. В лучшем случае допускается лишь только отражение настоящего, которое к тому же выступает в виде мертвого, зеркального изображения. С таким подходом нельзя согласиться. Для этого небходимо учесть, что сам отражательный процесс включает в себя различные временные компоненты — настоящее, прошлое и будущее. Познавательный образ потому представляет собой аналог объективного процесса, что он сам высту¬
27


пает как процесс, включающий различные временные компоненты.
Объект познавательного отражения есть развивающаяся система, которая опосредуется практической деятельностью человека. Это в конечном счете определяет черты познания как процесса, фиксирующего развитие объекта, а также изменение самой практической деятельности. Отражение не просто воспроизводит отдельный момент, этап существования внешнего предмета, а выражает его в целостности, в динамике. Целостное отражение объекта не сводится только к воспроизведению одновременно существующих компонентов его структуры. Целостность системы, например, той или иной общественно-экономической формации проявляется в том, что это есть процесс, развернутый на определенном временном интервале — он имеет свое настоящее, а также прошлое и будущее. В этом смысле целостность представляет внутреннее в исторически определенных рамках, временное единство всех основных стадий развития предмета — настоящего, прошлого, будущего. Поэтому и познание любой развивающейся системы, в особенности исторической, обязательно требует включения в исследование временного параметра. Игнорирование его, что нередко наблюдается в буржуазной эмпирической социологии, связано с абсолютизацией математических описаний социальных структур и, по существу, закрывает путь к познанию объекта К Поэтому для нас особенно важно подчеркнуть, что допускается крайняя вульгаризация процесса отражения (таким его стремятся представить противники ленинской теории отражения), если отражение связывают лишь с воспроизведением настоящего, ограничивают его узкими временными рамками. Такой подход ведет к огрублению, остановке отражения. Отражение из живого, активного процесса превращается в мертвую копию, мало чем напоминающую реальное событие, воспроизведением которого она призвана являться. С таким взглядом необходимо вести решительную борьбу.
1 Разумеется, мы ни в какой степени не отрицаем значения и необходимости описания объекта в статике. Однако подобный метод плодотворен лчшь при том условии, если учитывается, что статика объекта и статичное описание есть лишь только моменты более широкого исследования объекта, включающего в себя учет его движения, его динамики.
28


В действительности познавательное отражение динамично, и это, как сказано, выражается в наличии у него временной структуры, характеризующейся диалектическим единством в составе образа настоящего, прошлого и будущего. И речь идет не только о том, что в научном познании, безусловно, имеются разные по временной направленности виды отражения. Одни из них нацелены на воспроизведение настоящего, существующей социальной или природной реальности (на уровне чувственности это — восприятие; в науке это есть, например, теория развитого социализма); задача других— познание прошлого (историческая наука); в третьих воспроизводится будущее (например, учение о высшей стадии коммунистического общества). Особенное здесь заключается в том, что каждая форма познания, независимо от ее основной функции, любая теоретическая система, независимо от того, какой временной интервал бытия объекта она призвана отражать, .представляют субъективный образ, научную картину мира, в которых диалектически связаны различные временные компоненты — настоящее, прошлое и будущее. Объективной основой диалектической связи в познании этих моментов является развитие объективной действительности, применительно к обществу — развитие деятельности человека, роль которой следует подчеркнуть особо. Дело в том, что деятельность является фактором, связывающим настоящее, прошлое и будущее: в деятельности отрицается существующее, которое из настоящего превращается в прошлое, в ней же рождается новое, становящееся настоящим, а также появляются новые возможности и тенденции развития. Это значит, что происходит рождение предпосылок будущего.
Но деятельность и в другом отношении определяет диалектику настоящего, прошлого и будущего не только в плане развития объективного социального процесса, но и через структуру интеллекта познавательного процесса. Структура интеллекта свой объективный аналог имеет в системе предметно-практических действий *. Уже в
1 Думается, что именно эту мысль подчеркивает В. И. Ленин, когда он замечает, что «практика человека, миллиарды раз повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами логики» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 198; см. также: Леонтьев А. Н. Сознание. Деятельность. Личность. М., 1975; Пиаже Ж. Роль действия в формировании мышления. — Вопр. психологии, 1965, № 6).
29


ходе деятельности рождается необходимость идеального соотнесения актуальной деятельности с прошлым и будущим. Дело в том, что деятельность представляет сложный процесс, в котором выделяется множество внутренне связанных звеньев. Ее начало возможно лишь постольку, поскольку исходные операции соотнесены с последующими, ведущими к достижению необходимого результата, в конечном счете —с самим результатом. Утрата такой соотнесенности, потеря цели ведет к распаду деятельности, ее деградации или перерождению. Это и предопределяет формирование в структуре знания способности субъекта предвосхищать будущее. В то же время, находясь на определенном уровне преобразования предмета, субъект сопоставляет свои действия с исходными установками, а также операциями, как бы сверяя актуальные действия с прошлым, тем самым приводя их в соответствие с действительностью.
Таким образом, формируясь в деятельности, адекватное отражение субъектом объекта совершается благодаря диалектическому соотношению в идеальном образе разных временных компонентов. Только таким способом достижимо объективное знание. Попытаемся показать это несколько конкретнее. Это, в свою очередь, позволит нам определеннее высказаться об особенностях отражения в исторической науке, выразить ее гносеологический статус.
Отражение настоящего. Настоящее — временная форма бытия объекта, измеряемая определенным интервалом времени. Поскольку развитие есть единство непрерывности и прерывности, настоящее относится как к первому, так и ко второму компонентам. Однако важно учесть, что настоящее не сводится только к бесконечно малому отрезку времени. Если бы это было только так, то это означало бы отсутствие качественной определенности объекта, настоящее стало бы неуловимым для субъекта, в каждый миг времени переставая быть самим собой. Длительность настоящего, наличие у него подчас сравнительно значительного интервала связано с сохранением в известных границах качественной определенности объекта, характеризующейся как его устойчивость. И лишь превращение явления в новое качество или определенная степень изменения в пределах данного качества выражают отрицание настоящего. Так, настоящее современного общества в нашей стране — период разви-
30


того социализма. Поэтому и теория, отражающая его особенности и закономерности, есть научная картина настоящего. Но такая теория в себя обязательно включает воспроизведение предыстории данной стадии, а также содержит характеристику последующих этапов его развития, ближайшие и последующие цели. Воспроизведение особенностей настоящего (периода развитого социализма) обязательно возможно при условии его сопоставления с предшествующим (прошлым), а также с последующим (прошлым), а также с последующими этапами общественного развития (будущим). Такое рассмотрение позволит выявить предпосылки возникновения социализма вообще, развитого социалистического общества в том числе, л также установить его особенности по сравнению с предшествующей, капиталистической формацией. Вместе с тем познание настоящего означает анализ тенденций его развития, перехода из данной формы в другую, более высокую. Социализм, как определенная стадия в развитии коммунистической формации, наиболее полно раскрывается в сопоставлении со зрелым коммунизмом.
Таким образом, образ настоящего не сводится только к воспроизведению существующей в данный момент времени стадии развития объекта, он включает в себя знание прошлого и будущего, хотя ведущую роль в образе играет отражение актуального состояния объекта; прошлое и будущее, занимая как бы подчиненное положение, тем не менее обеспечивают также реализацию основной функции знания. Без соотнесения с прошлым и будущим проникновение в сущность настоящего невозможно; знание в этом случае будет иметь поверхностный характер, не выявляются реальные свойства, функции исследуемого объекта, его роль в естественноисторическом процессе.
Сказанное важно и в том плане, что раскрывается один из аспектов, характеризующих эвристическое значение исторической науки. Познание прошлого — не самоцель, а средство объяснения настоящего. Отображение прошлого проливает свет на настоящее. И это понимают многие буржуазные историки. Так, французский историк Фернан Бродель пишет: «Я сомневаюсь, что современная социологическая фотография более «истинна», чем историческая картина прошлого. Чем больше она
31


уходит от «реконструкций», тем менее истинной она становится»
Хорошо сказано. Действительно, один из существенных недостатков, современной буржуазной социологии состоит в ее антиисторизме, недиалектичности. Выражением этого служит игнорирование временного параметра при исследовании социальных систем.
Отражение будущего. Это одна из наиболее сложных проблем, во многом сходная с вопросом познания исторического прошлого вообще, прошлого в исторической науке — в особенности. Это общее заключается в том, что в этих случаях непосредственно отсутствует объект, он скрыт за настоящим. Но имеется и существенное различие. Прошлое уже было, сохранились следы его бытия, оно существует в «снятом виде», проявляется в системе существующих отношений. Будущее — это то, что еще не существовало. Отсюда возникает особенность его познания. Будущее, несмотря на его непосредственное отсутствие в жизни общества,— временная форма объективной реальности. Можно сказать, что будущее, и в этом его специфика, есть форма становящейся реальности. В исторически настоящем оно существует в виде предпосылок — возможностей, тенденций развития, в которых намечаются контуры формирующегося нового. Разумеется, поскольку объект противоречив, содержит в себе различные, в том числе противоположные, возможности и тенденции, будущее не предопределено настоящим однозначно. В особенности это относится к развитию общества, где противоположные тенденции реализуются в ходе деятельности общественных групп людей, классовой борьбе. Характер активности людей, субъективный фактор в значительной степени будет предопределять переход к будущему, сказываться на реализации возможностей, путях перехода и т. д. Объективная детерминированность будущего настоящим, содержащая в себе его возможности и тенденции, — объективная основа формирования образа будущего, предвидения и целеполагания.
1 Бродель Ф. История и общественные науки; Историческая деятельность. — В кн.; Философия и методология истории. М., 1977, с. 131—132.
32


При рассмотрении предвидения одним из наиболее сложных является вопрос о его связи с отражением. Правомерно ли предвидение интерпретировать как особую форму отражения? Мы имеем дело с тем, что ранее не существовало в истории и не существует в настоящее время. Однако эта трудность опять же преодолевается, если учитывается диалектика настоящего, прошлого и будущего. Познание будущего, предвидение есть отображение становящегося объекта. Одна из отличительных черт этой формы заключается в предваряющей функции возникающего у человека образа. Но эта функция объяснима, если учесть, и об этом уже сказано, что знание настоящего включает в себя отражение возможностей развития объекта, его важнейших тенденций. Предваряющая функция образа тем самым основывается на прочном фундаменте существующих в данный момент времени отношений, а также знаний о них. Отрыв от настоящего, неумение найти действующие закономерности, формирующие тенденции развития, не позволяют заглянуть в будущее. И наоборот, лишь при тщательном анализе современности, ее структуры и возможностей раскрываются контуры будущего, формируется его научная картина. Именно на этом пути была разработана научная теория коммунизма К. Марксом и Ф. Энгельсом, в дальнейшем развитая В. И. Лениным. Лишь только научное исследование капитализма, выявление основных закономерностей развития общества позволило классикам марксизма-ленинизма предвосхитить будущее общество, дать характеристику его основных черт, общей структуры, закономерностей развития. В условиях современности, опираясь на анализ реального социализма, построенного в нашей и некоторых других странах, коммунистические партии конкретизируют, развивают представления о высшей стадии коммунизма.
Таким образом, познание будущего есть отражение объекта в его развитии, становлении новых форм бытия. Его возможность обеспечивается анализом современности. Настоящее внутренне входит в познание будущего. Большое значение в этом (что раскрывает еще один аспект значимости исторической науки) имеет также обращение к прошлому. «История,—отмечает Л. В. Скворцов,— оказывается источником предвидения будущего, когда о событиях настоящего судят не по их внеш¬
2—690
33


нему сходству с прошлым, а исходя из понимания конкретно-исторического характера объективной необходимости» '.
И в данном случае мы соприкасаемся с проявлением эвристической роли исторического познания. Его функции раскрываются не только в плане познания настоящего, выявления движения на уже пройденном этапе, но и в движении вперед, к тому, что еще должно возникнуть. Значимость исторического знания определяется исследованием необходимости развития той или иной системы. Таким образом, общественные, как и естественные, тенденции, закономерности, реализующиеся в определенном временном интервале развития, могут быть познаны при условии обращения не только к настоящему и будущему, но и к прошлому. Поэтому, исследуя прошлое, историк в значительной мере способствует выявлению основных путей движения к будущему.
Отражение прошлого. Мы подошли к той форме познания, которая в большей мере привлекает наше внимание. Историческим является знание, преимущественно обращенное в прошлое. Ясно, что для обоснования возможности такого знания, и это вытекает из сказанного, требуется выявить диалектику прошлого, настоящего и будущего, отметив особенности соотношения указанных временных компонентов в исторической науке. Прежде всего возникает вопрос об объективной реальности исторического прошлого.
Диалектика бытия и небытия, их внутренняя связь и составляет объективную основу возможности познания прошлого. Однако при этом необходимо иметь в виду следующее. Утверждая относительность небытия прошлого и тем самым его бытие, ни в коем случае не следует отождествлять бытие и небытие, существующее и несуществующее, настоящее и прошлое. С точки зрения материалистической диалектики, совпадение бытия и небытия не абсолютно, относительно. Оно не исключает, а, напротив, предполагает качественные различия между ними, различия между тем, что было, и тем, что есть, что существует в настоящее время. Превращение относительного совпадения бытия и небытия в абсолютное тождество означает стирание качественных граней между прошлым и настоящим, сведёние прошлого к настоящему. А
1 Скворцов Л. В. Время и необходимость в истории. М., 1974, с. 41.
34


это, в свою очередь, ведет к ликвидации предмета исторической науки, ибо история в этом случае будет отождествлена с современностью.
Прошлое — это временная характеристика материи, неотделимая от материи и движения. Объективность исторического прошлого основывается на диалектических законах развития материи, существующей в пространстве и времени. С точки зрения диалектики, каждое конкретное явление не вечно, преходяще. Однако в вечном процессе изменения материальных объектов ничто бесследно не исчезает, превращаясь из одного качественного состояния в другое. Поэтому и прошлое как форма бытия материи, хотя оно более не существует, тем не менее не исчезает бесследно, не превращается в абсолютное небытие. Абсолютного небытия, небытия вообще нет. Категория небытия имеет смысл лишь по отношению к категории бытия, в единстве с которой оно и выражает качественные превращения материи. Бытие и небытие — взаимосвязанные и диалектически соотносимые категории, выражающие единство противоположностей в процессе качественного превращения материи, единства вечного, неуничтожимого и временного, преходящего. Небытие есть отрицание бытия, но не бытия вообще, а его конкретной формы. Поэтому небытие означает не абсолютное исчезновение, а лишь переход, качественное превращение одной формы бытия в другую. Небытие тем самым есть лишь момент развития бытия, форма качественного превращения материи из одной формы в другую.
Учитывая, что небытие всегда конкретно и относительно, можно с полным правом утверждать, что прошлое, как природное, так и социальное, не является абсолютным небытием — его небытие является лишь качественно иной, «снятой» формой бытия.
Таким образом, возможность познания прошлого определяется в своей основе наличием внутренней связи настоящего и прошлого. Важно иметь в виду и другое. Настоящее, являясь продолжением прошлого, развивает многие черты, присущие ему, делает их зрелыми. Поэтому, исходя из настоящего, которое, как правило, представляет более развитое явление, легче проникнуть в тайну его прошлого, его истории. К. Маркс отмечал, что «только в условиях богатого конкретного развития, где одно и то же является общим для многих или для всех
2*
35


элементов»1, становится возможным создание действительно научных понятий и категорий, которые, отражая развитое состояние явления, вместе с тем позволяют проникнуть в его прошлое, из которого оно развилось. «Буржуазное общество,— писал Маркс,— есть наиболее развитая и наиболее многосторонняя историческая организация производства. Поэтому категории, выражающие его отношения, понимание его организации, дают вместе с тем возможность проникновения в организацию и производственные отношения всех отживших общественных форм, из обломков и элементов которых оно строится, частью продолжая влачить за собой еще непреодоленные остатки, частью развивая до полного значения то, что прежде имелось лишь в виде намека и т. д. Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны. Наоборот, намеки более высокого у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если само это более высокое уже известно»2.
Но не только настоящее, а также будущее включается в процесс познания прошлого. Глубина познания прошлого зависит не только от уровня развития настоящего и знания о нем, но и от объективной выраженности тенденций будущего, а также от степени их познания. Конечно, в этом случае нельзя недооценивать сложности возникающей перед субъектом познания задачи. Она выражается в том, что само познание будущего — задача не менее простая, чем отображение прошлого. В настоящем могут отсутствовать необходимые условия для формирования достаточно адекватного и развитого знания о будущем. В конечном счете необходимость воспроизведения будущего в ходе исторического исследования определяется практической направленностью человеческого познания, задачами использования знания в различных сферах человеческой деятельности.
Значение будущего для познания прошлого понятно. Оно связано с тем, что, выступая в качестве этапа определенного цикла развития, будущее позволяет в наиболее полной и адекватной форме выразить объективную закономерность развития общества. Будущее, формирующееся в сознании субъекта в виде образа результата
1 Маркс КЭнгельс Ф. Соч 2-е изд., т. 12, с. 730.
2 Там же, с. 731.
36


деятельности людей, развития общества, доводит имеющиеся в настоящем и уходящие корнями в прошлое возможности до степени их превращения в действительность. Это значит, что анатомия не только современного общества, но, образно выражаясь, анатомия будущего общества еще более глубоко раскрывает анатомию прошлого. Другими словами, с высоты будущего открываются более широкие перспективы в познании прошлого.
4. 	ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И ПОЗНАНИЕ ПРОШЛОГО
Предпосылкой всякого познания, как известно, является устанавливающееся в ходе деятельности диалектическое единство объекта и субъекта. В этом взаимодействии объект — источник познания и как таковой он определяет содержание знаний. Субъект играет активную роль. В процессе практики те или другие стороны внешнего мира вовлекаются в сферу человеческих отношений, становятся предметом деятельности и объектом познания. Тем самым деятельность субъекта, его активное отношение к миру, практика выступает основой развития познания. При анализе познания нужно учитывать не только общее, присущее разным формам субъектно-объектного взаимодействия, но и особенное, связанное как с самим объектом познания, так и с характером деятельности. Это необходимо иметь в виду и при рассмотрении исторического познания.
Назовем некоторые специфические признаки взаимоотношения субъекта и объекта в историческом познании. Важнейший из них определяется тем, что объектом познания в истории по преимуществу является прошлое. Как и всякая наука, история стремится проникнуть в суть изучаемых явлений. И на этом пути ей приходится преодолевать значительные трудности, которые связаны не только с тем, чтобы за внешним выявить внутреннее,— задача состоит еще и в том, чтобы за настоящим обнаружить прошлое. В отличие от ряда других наук в истории события и сам акт их познания относятся к разным периодам, они имеют разновременный характер. Историческое познание осуществляется после того, как те или иные события уже совершились. Историк приступает к делу, когда объект его исследования, как прави¬
37


ло, сошел со сцены. Историк и объект его познания находятся в разных исторических эпохах. Между историком и исследуемым периодом существует своеобразная «дистанция» — отрезок истории, в каждом конкретном случае различной величины, который как раз и определяет отличие позиций исследователя от позиций современника изучаемой эпохи. События, на которые обращено его внимание, ушли в прошлое, они отделены от субъекта познания временным (подчас весьма значительным) интервалом. Их познание обязательно требует реконструирующей активности субъекта. Иными словами, историк первоначально обязан реконструировать, воссоздать свой объект, а затем он его познает. В этой связи возникает сложный комплекс вопросов, которые постоянно возникают перед учеными-историками: как возможна точная и полная реконструкция событий давно минувшего, в значительной степени чуждого современности периода? Какие методы и формы познания применяются для этого? Опыт исторического познания убеждает в существовании специфической проблемы реконструкции прошлого, которая сегодня дает знать о себе не только в сфере традиционной истории, но, своеобразно преломляясь, заявляет о своем существовании и в других отраслях, например в истории науки.
Правда, схожая ситуация имеет место и в других науках, исследующих эволюцию естественных систем (космология, геология, биология и т. д.). И здесь приходится обращаться к прошлому, анализируя, например, становление солнечной системы, восходящее развитие животного мира, т. е. преодолевать временной интервал, отделяющий субъект от его объекта. Но имеется одна существенная разница, которая отличает историческое познание от сходного с ним познания 'процесса становления естественных систем. Это различие связано с особенностями самого объекта познания и вытекающего отсюда характера времени. Время, с которым имеет дело историк, это социальное время, выражающее преемственность в развитии различных этапов человеческой деятельности. Формами объективации этой деятельности, а следовательно, выражением временной связи являются продукты материальной и духовной деятельности человечества. Предметы культуры — это га канва, которая соткана человеком, зафиксировавшим в ней свои творческие способности, и которая является внешним материальным
38


выражением временного следования событий. Поэтому метод исторической реконструкции есть воссоздание событий в их временном следовании, выражающем преемственность различных этапов деятельности людей. Субъект тем самым воссоздает историю общества, формы деятельности предшествующих поколений в их конкретно-событийной форме. В то же время реконструкция прошлого природных явлений есть воссоздание именно природы, так как она существовала в своей естественной», «первозданной» форме.
Разновременность деятельности историка по познанию исторических событий и самих событий детерминирует й другую особенность, которая заключается в том, что связь субъекта и объекта в истории носит специфически опосредованный характер. Опосредованность здесь состоит не только в использовании логических средств познания (суждений, умозаключений), позволяющих вскрывать скрытые за внешностью внутренние отношения. В этом аспекте историческая наука не отличается от других сфер научного исследования. Дело также и не в том, что познание исторической реальности требует включения в исследование посредствующего процесса познания материальных систем (приборы, модели). Подобная ситуация имеется в других науках. Опосредованный характер выражается в том, что связь с объектом (прошлое) осуществляется через настоящее. Другими словами, познание прошлого достигается через исследование настоящего.
Правда, необходимо сделать одну оговорку. Отношение историка к прошлому, его познание не только опосредовано, а, как и всякое познание, оно одновременно непосредственно. Все дело состоит в том, что настоящее связано с прошлым, оно даже включает в себя его отдельные элементы. Так, уже исторический источник является неотъемлемой частью реальной действительности, настоящего. Правда, он уже выступает, как правило, в иной роли, являясь репрезентантом тех функций, которые у его предшественника имелись в прошлом. Элементы прошлого не тождественны прошлому полностью, это ее часть, но часть, которая репрезентирует целое. «Исторический источник (в точном значении этого слова),— отмечает историк М. М. Громыко,— сам является для исследователя частицей, уцелевшим осколком изучаемого прошлого состояния общества. Историк опери-
39


рует источником как частью действительности»!. А это и означает, что в познании историка диалектически связаны опосредованное и непосредственное.
Специфична и активность познающего субъекта. В науках, имеющих дело с наличным, существующим в данный момент познания объектом, возможно его экспериментальное видоизменение, играющее существенную роль в его познании. В естествознании широко используется эксперимент. Подобный эксперимент применим и в социальных науках, правда, в особой форме. Историк лишен возможности активного вмешательства в исторические события прошлого. Он имеет дело с остатками прошлого, с ними он может активно взаимодействовать, но вмешаться в то, что произошло, уже невозможно. Поэтому активность субъекта исторического познания главным образом реализуется в духовной сфере, в области идеальной деятельности. Но было бы глубоким заблуждением считать, что это снижает меру активности познающего субъекта, которая теперь концентрируется только в одной области — познавательной реконструирующей деятельности.
Названные особенности взаимодействия субъекта и объекта заставляют детальнее рассмотреть некоторые конкретные формы связи, обеспечивающие возможность адекватного воспроизведения исторической реальности. Ограничиться лишь только общим положением о том, что настоящее, бытие в снятом виде содержит свою противоположность— прошлое, небытие, явно недостаточно. Поскольку субъект познания (историк) и объект находятся в разных исторических эпохах, они разделены временным интервалом и поскольку отношение субъекта к прошлому опосредовано настоящим, постольку целесообразно выявить некоторые основные формы исторической преемственности, что, в свою очередь, послужит конкретизации субъектно-объектных отношений в историческом познании, будет способствовать выявлению различных видов активности историка в познании прошлого.
Важнейшей формой связи прошлого и настоящего являются социальные законы. Любой закон, в том числе
1 Громыко М. М. О «непосредственных» и «косвенных» исторических источниках. Изв. Сибирского отделения АН СССР, сер. общественных наук, № 6, вып. 2, с. 84.
40


и социальный, действует как в определенном пространстве материального мира, так и во времени. Он имеет свою длительность. В зависимости от этого могут быть законы, действующие в сравнительно небольшом интервале времени — они характеризуют развитие общества применительно к одной его ступени (общественно-экономическая формация, ее отдельная стадия, эпоха). Но могут быть законы, интервалы действия которых весьма значительны — за период их действия происходит смена нескольких общественно-экономических формаций (таков, например, закон классовой борьбы). Однако возможны социальные законы — с неограниченным в пределах существования человеческого рода — временным интервалом. Это всеобщие, общесоциологические законы. Примером может служить закон об определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию.
Эвристическая ценность законов в познании прошлого определяется тем, что, действуя в настоящем, закон как бы продолжает прошлое. Особенно в этом отношении велико познавательное значение общесоциологических закономерностей, позволяющих историку реконструировать наиболее существенные черты прошлого даже тогда, когда исследователь испытывает острый дефицит в исторических источниках. Кроме того, следует иметь в виду, что законы, характеризующие развитие общества как естественноисторического процесса, в исторической науке позволяют в громадной массе событий, их сложном переплетении выделить главное, дать научное объяснение развития того или иного народа, страны за вполне определенный период.
Правда, при этом нужно иметь в виду следующее. Во-первых, перед историком стоит задача изучения не только действующих законов, но и тех, которые сошли с исторической арены. И эти законы не могут быть просто логически выведены из действующих законов. В реконструкции таких законов существенную роль играют общесоциологические законы, а также обобщение всего того конкретного материала, которым располагает историк.
Во-вторых, и действующие в настоящем законы, которые были присущи прошлому, не остаются неизменными, они историчны, меняется форма «х проявления. И это понятно, ибо исторические события, а именно через них
41


они реализуются, как правило, неповторимы (повтори- ма лишь тенденция, но не само историческое событие). Так, закон об определяющей роли общественного бытия в социальном развитии в условиях социалистического общества действует иначе, что выражается в возрастании роли субъективного фактора в общественном развитии. Общее положение о первенстве материального бытия не отменяется, но его функция реализуется в условиях постоянно возрастающей роли сознания, творческой активности субъекта. Изменение формы действия закона при его распространении на прошлое ставит исследователю задачу определить сферу его проявления в конкретно-исторических условиях. А это, в свою очередь, требует знания специфики рассматриваемой исторической реальности. Иными словами, использование в историческом познании социологических законов плодотворно тогда, когда одновременно изучается и конкретноисторическая ситуация прошлого. И ее реконструкция только с помощью социологических методов невозможна. В данном пункте мы сталкиваемся с различиями исторической науки и социологии.
Историческая наука не может ограничиться лишь изучением социологических законов; больше того, она не может ограничиться простым «наложением» этих законов на канву исторических событий. Задача исторической науки, и в этом ее существенное отличие от социологии, заключается в том, что познание общества в целом здесь осуществляется в конкретной форме. Для социолога основная задача — раскрыть наиболее глубинные отношения и выразить законы развития как бы в «чистом», свободном от конкретного материала виде. Так, для марксистской социологии задача познания общества — это изображение исторического процесса как смены общественно-экономических формаций. Конечно, и социология не отвлекается полностью от особенного и даже единичного. И это выражается в методологическом требовании, которое вытекает из задач социологического исследования учитывать особые формы действия всеобщих социальных закономерностей в соответствии с конкретно-историческими условиями. И в этом смысле научная социология опирается на данные исторической науки, которая показывает специфичность и неповторимость исторических событий. Но пределы конкретизации общих социологических закономерностей ограничены.
42


Для социологии, образно выражаясь, главное состоит в изображении логики действия законов. Научная социологическая теория есть абстрактная картина общества и общественного развития. В истории дело обстоит несколько иначе. Во-первых, история в качестве своего объекта исследования имеет свои, отличные от социологических, закономерности (правда, с ними внутренне связанные). Во-вторых, изображение общественной жизни здесь осуществляется в конкретно-исторической форме с изображением событийной канвы, в форме которой и осуществляется проявление определенных исторических, в том числе и социологических, закономерностей.
И тем не менее, повторяем, несмотря на различие истории и социологии, значение последней для познания прошлого крайне велико. Общие законы и категории, сформулированные историческим материализмом, служат в данном случае не предметом специального исследования, а теоретико-методологической основой, опираясь на которую историк не просто описывает отдельные конкретные процессы и явления, а проникает в их сущность, раскрывает их внутреннюю структуру, специфические законы их развития. Законы и категории исторического материализма в исторической науке выполняют различные функции. Важнейшая из них — объяснение исторических событий. В историческом объяснении философские положения зачастую играют роль общих посылок. Это прежде всего относится к объяснению исторических фактов, в которых главным действующим лицом является «человек, народные массы, классы, группы людей или даже отдельные личности»1. Через посредство социологических законов историк осуществляет переход от настоящего к прошлому (как, впрочем, и к будущему), реконструирует его ооновные черты, воспроизводя в то же время исторические события (войны, народные движения, революции и т. д.).
Главным и решающим фактором, дающим возможность .перехода к прошлому, является непрерывность деятельности общества, человека, существенная черта кото¬
1 Елсуков А. И. Проблема объяснения в социально-историческом исследовании. — В кн.: Философия, методология, наука. М., 1972, с. 226.
43


рой, как отмечалось, состоит в том, что она находит свое предметное воплощение в мире созданных человечеством предметов культуры, социальных ценностей.
Прошлое в настоящее прежде всего «входит» в виде функционирующих в данном обществе системы производительных сил, материальных и духовных ценностей. «История,— писал К. Маркс,— есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений, каждое из которых использует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями; в силу этого данное поколение, с одной стороны, продолжает унаследованную деятельность при совершенно изменившихся условиях, а с другой — видоизменяет старые условия посредством совершенно измененной деятельности» !.
Понятно, исследуя прошлое важно иметь в виду и те преобразования старых условий, на которые опирается новое. Характер такого видоизменения различен применительно к их разным компонентам. Так, производительные силы, поскольку осуществляется общественный прогресс, получают дальнейшее развитие, в конечном счете приводящее к их качественному видоизменению. Современная техника качественно отличается от техники XIX века. При переходе от одной общественно-экономической формации к другой изменяются и функции производительных сил, ибо теперь они составляют основу качественно нового способа производства. Но как бы то ни было новое общество от старого получает определенные материальные ценности: производительные силы, орудия труда, жилища и т. п. Обращаясь к ним, историк имеет большие возможности для реконструкции прошлой эпохи, тем более если во времени она отстоит от него не так уж далеко.
Что касается духовных ценностей, созданных в период прошлых эпох, то здесь дело обстоит несколько иначе. Например, произведения классики входят в фонд новой культуры, но они не изменяются так, как это происходит с материальными факторами. Меняется лишь их функция, поскольку они начинают обслуживать удовлетворение духовных потребностей людей новой эпохи; содержание же их остается неизменным. Как бы ни из¬
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 44—45.
44


менялась функция произведений великого русского писателя JI. Толстого, содержание его произведений осталось прежним.
Вошедшая в состав нового, более высокого строя функционирующая система материальных и духовных ценностей (язык, произведения науки и искусства) —это точ прошлое, которое, как правило, от нового строя отделено небольшим или значительным отрезком времени. Для историка существуют наиболее благоприятные условия в реконструкции прошлого тогда, когда временной интервал сравнительно невелик. К тому же исследователь-историк нередко сам является участником прошедших событий, которые он изучает. Конечно, нельзя считать, что в этом случае исследование не представляет трудностей и что картина прошлого «открыта» для исследователя полностью. Дело обстоит далеко не так. И в том случае, когда исследователь имеет дело с недалеким прошлым, задача заключается не просто в описании событий, которые нашли непосредственное воплощение в мире функционирующих в данное время материальных и духовных ценностей, но и в их объяснении. Объяснение социальных явлений — это функция познания не только прошлого, но и будущего. Поэтому, опираясь на более развитые отношения, историк стремится проникнуть в суть только что совершившихся событий. Следует иметь в виду сложность не только объекта исследования, но и социальной, идеологической ситуации, которая возникает в случае познания недавнего исторического прошлого, общественной позиции историка. В историческом познании в любом случае интерпретация так или иначе зависит от классовых позиций исследователя. И это не только в случае познания недалекого прошлого, но и при объяснении событий древности. Социальные и методологические установки историка и в этом случае прямо влияют на результаты исследования. Но в современной истории классовый и методологический интерес, как правило, проявляется в большей степени, ибо речь идет об оценке недавно минувших событий. Интерпретация недавнего прошлого в значительно большей мере затрагивает непосредственные интересы классов, социальных групп и отдельных влиятельных лиц. А это создает условия для большого произвола, субъективизма в оценке исторических событий. Достаточно сослаться, например, на многочисленные извращения, совершаемые буржуазными
45


историками, позиции Советского Союза в период, предшествовавший второй мировой войне. Все делается для того, чтобы оправдать двурушническую позицию западных стран, которые фактически подталкивали Гитлера к нападению на СССР, что во многом предопределило ход дальнейших событий, возникновение второй мировой войны, неисчислимые разрушения, гибель миллионов людей.
Далее. Человеческая деятельность выражается не только в виде материальных и духовных ценностей, созданных сравнительно недавно и активно функционирующих в структуре нового общества и тем самым относящихся к недалекому прошлому. Круг продуктов материальной и духовной деятельности, созданных в прошлом и позволяющих историку осуществлять познание, значительно шире. Здесь и останки орудий труда, места стоянок древнего человека, древние жилища, утварь, которые теперь уже в их прямом назначении не используются, погребения, документы и т. д. Было бы неверно считать, что этот круг явлений не имеет ценности в новом обществе. Не говоря уже о том, что исторические памятники представляют ценность в силу того, что они служат источником информации о прошлом, порой о давно исчезнувших цивилизациях. Следует сказать, что исторические памятники, по крайней мере некоторые из них, представляют и эстетическую ценность (произведения искусства первобытного человека, жилищные сооружения, предметы домашней утвари и т. д.). Более того, лишь в настоящем может выявиться их истинная значимость, появиться новые функции, ценности, которые будут «потребляться» людьми данного поколения. Важную группу явлений прошлого, вошедших в современность и ставших важным источником реконструкции исторического прошлого, составляют языково-знаковые средства, которые в данном случае мы понимаем в самом широком смысле слова, относя к ним не только собственно язык (естественный и искусственный), но и предметы священного ритуала, гербы, монеты и т. д.
Поскольку вопрос о реконструкции прошлого, его особенностях нами будет рассмотрен специально, отметим сейчас, что в данном случае историк стоит перед серьезными проблемами воспроизведения прошлого. К числу имеющихся трудностей будут принадлежать, во-первых, неполнота исторических источников, относящихся к срав-
46


нителыю далекому прошлому *, во-вторых, кодовая форма источников информации и, в-третьих, различие стилей мышления современного историка и свидетеля прошлого, составившего документ, который к тому же в силу идеологических, методологических и индивидуальных особенностей автора часто неправильно, искаженно отражает действительность.
Важным условием познания исторической реальности являются сохраняющиеся в рамках современного общества исчезнувшие в передовых странах формы организации жизни. Примером здесь служат племена с первобытнообщинной организацией жизни, которые до недавнего времени существовали (а в ряде мест имеются и сейчас) в Африке, Австралии, Южной Америке. Изучение образа жизни этих племен, безусловно, много дает исторической науке для реконструкции наиболее древнего периода человеческой истории. Исследователь соприкасается с прошлым не через посредство косвенных «свидетелей», а прямо, непосредственно. Разумеется, приходится учитывать влияние современной цивилизации на строй сохранившихся племен, и тем не менее значение подобного контакта весьма велико в ходе исторического познания.
И наконец, можно отметить еще один вид соотношения настоящего и прошлого, учет которого важен при анализе процесса антропогенеза, т. е. периода становления человеческого общества, который является объектом исторической науки и социологии. В современную эпоху существуют не только формы отношений, уже сошедшие в большинстве стран мира с исторической арены, но явления, сходные с теми, которые послужили началом становления человека. Известно, что человек произошел от особой породы обезьян, которая к настоящему времени исчезла. И проследить становление трудовой деятельности, рождение общества в той форме, как это происходило на заре человечества, не представляется возможным. Однако исследователь-историк все-таки не находится в безвыходном положении, коль скоро он может опираться на богатый материал как антропологии, так и
1 Напротив, изучение новейшей истории, как правило, сопряжено с изобилием источников, вследствие чего возникает не менее трудная задача отбора наиболее значимых и репрезентативных для данного исследования исторических источников.
47


зоопсихологии — науки, изучающей поведение современных человекообразных обезьян. Конечно, современные обезьяны отличаются от тех, которые были у истоков человечества, и они не способны в процессе своего развития превратиться в человека, тем не менее в их поведении много общего с поведением тех животных, от которых произошел человек. Наблюдение над их образом жизни проливает свет на многие стороны процесса антропогенеза.
5. 	АКТИВНОСТЬ СУБЪЕКТА В ИСТОРИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ
В любой науке процесс отражения действительности имеет активный характер. Это относится и к исторической науке, которая, как и всякая наука, отражает действительность, но отражает во многом специфически.'В последующих разделах деятельность исторического субъекта по извлечению информации из исторического источника, а затем формированию исторического факта, научной теории будет рассмотрена конкретнее. В данном параграфе мы ограничимся лишь самой общей характеристикой принципов активности исторического отражения. По существу, некоторые из этих принципов нами уже были упомянуты ранее в связи с рассмотрением других вопросов. Попытаемся систематизировать их, представить в целостном виде.
Фактором, определяющим активность субъекта исторического познания, творческий характер исторической науки, является ее внутренняя связь с задачами практической деятельности современного общества. Практика — основа активности познания в любой научной сфере; таковой она является и по отношению к исторической науке. Практическая деятельность людей, развертывающаяся в современных условиях и направленная на преобразование сферы социальных отношений, определяет необходимость исторической науки, которая, как отмечалось, позволяет адекватно отразить сущность законов настоящего и тенденции развития, будущее.
Следует отметить, что поскольку историческое познание подчинено современной исторической практике, внутреннее связано с задачами познания настоящего и определения перспектив будущего, постольку в конечном счете в практической социально преобразующей деятельно¬
48


сти историческое познание так или иначе находит свою проверку на адекватность. Проверка инстинности исторического познания — процесс крайне специфичный, сложный и противоречивый, что определяется сложностью и противоречивостью самого исторического познания. Историк имеет дело с прошлым, порой чрезвычайно удаленным от современности, его задача при объяснении исторических событий состоит в том, чтобы дать их конкретное описание (кстати, в этом одна из особенностей исторической теории, где объяснение не просто связано с описанием, а, так сказать, включает его в себя). Однако существует много факторов, которые могут препятствовать адекватному описанию исторического прошлого — недостаток (а порой их чрезмерное изобилие) исторических источников, социальные и методологические позиции исследователя и т. д. Многие события, имевшие место ранее, могут быть вообще не восстановлены. И тем не менее это не исключает возможности познания прошлого, а следовательно, и проверки степени адекватности исторической науки, выявления истинности ее положений. Проверка исторического знания связана с установлением адекватности изображения наиболее существенных событий, исторических тенденций прошлого, его закономерностей. Такая проверка достигается благодаря апробации тех социальных теорий, в особенности социологических, которые не только используют знания, добытые в исторической науке, но и тех, которые обобщают опыт ее развития, используют ее важнейшие принципы, закономерности и методы. Апробация в процессе социальной практики социальных теорий, обобщающих историческое знание, позволяет раскрыть сущность социальной позиции историка, выяснить, насколько эта позиция, определяемая принадлежностью к определенному классу, соответствует задачам объективно истинного познания действительности.
Социально-практическая обусловленность исторического познания, формируя определенную социальную позицию исследователя, придает специфический характер историческому объяснению. И в этом состоит еще одна из особых черт проявления активности субъекта исторического исследования. Объяснение здесь носит оценочный характер. Оценка не просто сопровождает объяснение, но включается в его структуру. Историческое знание формируется как бы на стыке двух процессов. Один
49


из них состоит в движении от объекта, который для историка непосредственно представлен в виде исторических источников, другой определяется социальными и методологическими установками исследователя. Оценочный характер объясняющей функции связан, по крайней мере, с двумя обстоятельствами. Во-первых, с тем, что историк в конечном счете исследует деятельность людей, а 'также формирующуюся на ее основе структуру общества. Деятельность, поскольку ее результатом является созидание необходимых людям явлений, всегда значима в положительном или отрицательном плане, она, другими словами, обладает положительной или отрицательной ценностью. Поэтому познание деятельности, а следовательно, и структурных компонентов общественной жизни, через которые реализуются функции общественной деятельности людей, обязательно предполагает ценностнооценочный подход. Оценка служит выявлению значимости социальных явлений и тем самым их познанию.
Во-вторых, необходимость оценочного подхода связана и с установлением значимости того или иного этапа в развитии исторической деятельности, в целостном историческом процессе. Историческая наука не может в сферу своего исследования, а следовательно, объяснения включить все события, даже если они в принципе зарегистрированы в источниках. Исследованию подлежат только некоторые из них. И то, какой этап, какие события должны стать объектом исследования, что включается в процесс научного объяснения, зависит от выявления значимости тех или иных процессов в развитии человеческого общества, в конечном счете его значимости для современности, а также для дальнейшего прогрессивного развития общества. Это и достигается через оценку.
Конечно, оценочный характер исторического объяснения порождает свои сложности в историческом познании, нередко ведет к субъективизму и произволу. Представители буржуазной философии истории, историографии нередко верно подмечают активно-оценочный характер исторического исследования. Однако абсолютизируя его они скатываются к субъективизму и историческому агностицизму, релятивизму. С нашей стороны следует подчеркнуть, что осложняющие историческое познание обстоятельства не отменяют того, что оценочное объяснение выступает в виде метода объективного, если оценка служит выявлению действительной значимости исто¬
50


рических явлений, а не выражает условное, произвольное конструирование исторической реальности.
Из сказанного видно, что объект исторической науки не просто общество в целом. Это — наука о развитии общества. Пусть ее объект — по преимуществу прошлое. Но и прошлое не есть вневременное событие, оно имеет свои стадии развития, свою последовательность событий, которые развертывались во времени. Поэтому научная история по своей сущности есть наука диалектическая. А это значит, что ведущим общефилософским методом истории является метод материалистической диалектики. Обычно указывают на внутреннее единство диалектического метода и используемого в истории исторического метода. Вне всякого сомнения, исторический метод, главное требование которого заключается в том, чтобы рассматривать исторические события в процессе развития, может быть формой проявления диалектического метода исследования. Но может и не быть. Диалектика, как известно, не сводится к утверждению принципа развития. Существуют разные концепции развития, в том числе и недиалектические. Идея исторического прогресса содержалась в исследованиях многих теоретиков, представителей восходящей буржуазии (Вико, Руссо, Монтескье, Вольтер). Но идея развития, несмотря на высказанные ценные догадки, не была доведена ими до диалектикоматериалистического понимания социального процесса.
Внедрение диалектико-материалистической методологии в историческую науку, а этот процесс актуальным сейчас является не только для зарубежной, но и для нашей отечественной исторической науки, предполагает, по крайней мере, три условия. Во-первых, диалектическое рассмотрение исторических явлений основывается на материализме. Объяснение общественного развития осуществляется с учетом определяющей роли материального производства. И это в полной мере осознано советскими историками. Материальный базис общества является той ареной, на которой разыгрывается историческая драма. Это значит, что нельзя дать научного объяснения исторических событий, не выявив той материальной основы, которая в конечном счете обусловливает развитие общества. Но если идея об определяющей роли материального производства стала ведущей в марксистской историографии, то далеко не так обстоит дело в буржуазной историографии. Научный исторический
51


метод исторической науки — это метод, доведенный до последовательного материализма.
Во-вторых, научный исторический метод как метод исторического исследования включает в себя принцип диалектического развития, согласно которому развитие понимается в качестве процесса, означающего единство прерывности и непрерывности, рассматривающего развитие как саморазвитие на основе действия закона единства и борьбы противоположностей. Эта идея уже стала составной частью исторического метода, используемого советскими историками. Однако есть некоторые аспекты проблемы применения материалистической диалектики в историческом познании, которые еще в неполной мере осознаются нашими исследователями и которые выражают существенный момент активности научного исследования.
Диалектика, как научный метод, есть логика научного познания. Ведущим принципом мышления здесь выступает принцип диалектического противоречия. Ни в какой мере не нарушая формально-логического закона недопустимости противоречия, диалектика выдвигает требование рассматривать объект в развитии, т. е. мыслить противоположностями. Данное требование -в исследовании реализуется через посредство использования определенных диалектических способов — принципов восхождения от абстрактного к конкретному, единства исторического и логического. Эти способы в первую очередь носят теоретический характер. И это, казалось бы, дает основание для сомнения относительно возможности применения их в исторической науке, поскольку цель последней — не просто познание определенных исторических законов в чисто логическом виде, а воспроизведение богатства конкретного исторического процесса. Однако эти возможные сомнения в действительности неосновательны. Диалектический метод имеет всеобщий характер, он применяется в любой сфере научного познания, в том числе в историческом познании. Использование принципов, способов и законов диалектической логики в историческом исследовании является важнейшим основанием для разработки теоретической истории, средством преодоления узкого эмпиризма, который еще столь живуч в рамках исторической науки.
Конечно, в исторической науке принципы материалистической диалектики применяются специфически, с
52


учетом особенностей предмета. Так, если в социологии логическое является отражением исторического, то в истории историческое отражает внутреннюю объективную логику социального процесса. Диалектико-материалистическое истолкование истории обязательно базируется на признании объективности социальных явлений. Задача исторической науки с этой точки зрения не сводится к созданию условных субъективистски понимаемых конструкций общества. Задача состоит в том, чтобы в форме конкретно-исторической картины воспроизвести лежащие за внешним покровом исторических событий внутренние тенденции, закономерности общества. Тем самым историк, воспроизводя действительность в исторической форме, соблюдает требование единства исторического и логического. Он дает интерпретацию социального, исходя из его сущности, а не просто из внешних случайных обстоятельств.
Современное состояние научного познания требует использования в историческом исследовании некоторых эффективных методов, применяемых в других науках, не являющихся собственно философскими, в частности, системного подхода. Особенность исторической науки состоит в том, что она исследует общество не только, так сказать, в вертикальном, но и в горизонтальном срезе. Это значит, что ее предметом являются не только законы развития, смены исторических событий во времени, но и законы функционирования общества. Структура общества, изучаемая историей, должна быть локализована в определенных, конкретных пространственно-временных координатах. Естественно, что это и ставит задачу широкого использования в исторической науке системноструктурного метода. Было бы неправильно считать, что этот метод вообще не применялся в истории. В принципе в любой области познание объекта обязательно предполагает (и это относится не только к современности, но и к прошлым этапам развития науки) рассмотрение объекта как определенной системы, выявление социальной структуры. Однако в настоящее время речь идет об использовании в различных науках, в том числе и в истории, современного системно-структурного метода, характеризующегося специфическими приемами, широким использованием математики, внутренне связанным с формализацией и моделированием. Думается, что в сочетании с историческим методом, безусловно явля¬
53


ющимся ведущим, применение системно-структурного метода в истории позволит получить новые положительные результаты, даст возможность более глубокого воссоздания исторической реальности.
Одна из наиболее существенных особенностей истории, требующая особой творческой активности субъекта познания, как отмечалось, состоит в том, что это есть наука, по преимуществу исследующая прошлое человеческого общества. Историческая наука преимущественно является формой ретроспективного познания, т. е. познания, где мысль человека от настоящего движется к прошлому, от следствия к причине. Правда, было бы неправильно считать, что историческое познание исключительно является ретроспективным. Можно привести множество примеров, когда мысль исследователя движется от причины к следствию, от прошлого к настоящему. Такая ситуация отчетливо прослеживается, во-первых, в том случае, когда исследователь первоначально анализирует более ранний этап развития общества, переходя затем к более поздним периодам. Конечно, познание исторических периодов, отделенных от ученого небольшим временным интервалом, может являться делом более легким, ибо обычно эти периоды исторического развития оставляют о себе больше следов, памятников. Но было бы крайне упрощенным считать, что история пишется, так сказать, в обратном порядке, т. е. сначала разрабатывается новейшая история, а затем развиваются те ее разделы, которые рассматривают более ранние века, и, наконец, создается древняя история. Если брать современную историческую науку, то можно сказать, что в ней разрабатываются различные дисциплины, одновременно описывающие разные периоды человеческого общества. Правда, под влиянием современной практики, социальных запросов на передний план может выдвигаться исследование того или иного исторического этапа. Но это уже другое дело. Да и в этом случае исследование других разделов истории не прекращается вообще.
Таким образом, поскольку прошлое имеет временное бытие, в нем содержится свое прошлое, настоящее и будущее, постольку, обратившись к прошлому, историк может осуществлять анализ, воспроизводящий развитие общества в обратном направлении. И это движение прослеживается не только в результате, но и в процессе самого исследования.
54


Во-вторых, в ходе исторического анализа (имеются в виду случаи изучения исторических периодов, непосредственно связанные с современностью) историк, рассматривая недалекое прошлое, непосредственно выходит в современность, которая тем самым становится прямым объектом его исследования. Примеры такого рода, когда исследование прошлого перерастает в исследование настоящего, в создание истории современности, чрезвычайно распространены, в особенности в историко-партийной науке. Не случайно поэтому исследователь истории партии оперирует не только документами, которые относятся к прошлым этапам деятельности партии, но и современными партийными документами, воссоздающими особенность партийной деятельности на современном этапе.
И тем не менее историческое познание по преимуществу является ретроспективным, направленным в прошлое. А это неизбежно определяет особые творческие черты исторического познания. Творчество в науке неотделимо от адекватности отражения действительности. Степень глубины проникновения в сущность рассматриваемых явлений, а следовательно, мера адекватности научной картины — показатель уровня активности субъекта, проявление его творческих способностей. Но творческая активность связана и с тем, что в познании осуществляется преобразование образа действительности. Познание обладает целым рядом черт, которые отличают его от реальных материальных процессов, отражением которых оно в конечном счете является. Это выражается в том, что в познавательной деятельности субъект может мысленно конструировать мир явлений, которых нет в действительности, но которые возникают в процессе естественного развития или в ходе практической деятельности людей (образы будущего). Возможны мысленные конструкции явлений, которые вообще неосуществимы в объективной реальности, но которые играют важную роль в процессе познания (идеальные объекты). Проявлением творческой активности служит также способность субъекта в познании двигаться в направлении, обратном тому, которое имеется в объективном мире и в человеческой деятельности. Мир развивается от причины к следствию, от прошлого к настоящему и от него к будущему. Процессы во времени необратимы, они однонаправленны. Однако в познании, а это как раз и со¬
55


ставляет важнейшую черту исторической науки, как сказано, субъект может идти от следствия к причине, воспроизводя прошлое, а также опережая реальные процессы, двигаясь от настоящего к будущему.
Ретроспекция — важнейший показатель творческой активности личности. Но было бы глубоким заблуждением считать, что обратное во времени движение человеческой мысли закрывает для историка всякую возможность воспроизведения реального процесса, реального времени. Как раз наоборот. Исследуя следствие и переходя от него к причине, ученый воссоздает реальный процесс порождения причиной следствия; изучая более поздний этап развития общества, исследуя настоящее и идя от них к прошлому, историк создает реальную картину исторического процесса, так, как он разворачивался в реальной временной последовательности. Сказанное означает, что ретроспекция является условием и предпосылкой той деятельности историка, которая получила название исторической реконструкции.
Реконструкция — важная черта человеческого познания, позволяющая ему в конечном счете адекватно отражать действительность. Реконструкция может рассматриваться как разновидность конструирующей деятельности человеческого сознания. В широком смысле слова мысленное конструирование есть сложный процесс, результатом которого является построение мысленного образа, научной картины мира, адекватно отражающих действительность. Это вместе с тем есть процесс формирования условных конструкций, одни из которых, как, например, идеальные объекты, имеют большое значение в научном познании, другие — вымышленные фантастические образы — бесплодны. В лучшем случае они могут быть использованы в рамках художественного отражения, да и то только при соблюдении законов художественного творчества. Конструирующая деятельность — это деятельность, преобразующая в сфере познания, основная цель которой в рамках науки в конечном счете состоит в наиболее полном и глубоком отражении действительности.
Особенность мысленной реконструкции, как вида конструирующей деятельности, проявления воображения, состоит в том, что здесь, как правило, происходит воссоздание объекта, уже имевшего место в объективной реальности. Реконструкция связана именно с прошлым.
56


Историческая реконструкция связана с воссозданием исторической реальности, прошлой человеческой деятельности. Другая черта реконструкции заключается в том, что ее главным результатом является формирование адекватного образа или, иначе говоря, научной картины мира. Конечно, при этом неизбежны упрощения, схематизация и условность. Так, если иметь в виду реконструкцию в исторической науке, то можно назвать, по крайней мере, три обстоятельства, определяющих в ней осуществление упрощений, схематизации и условности. Во- первых, при мысленном воссоздании исторического объекта субъект неизбежно выдвигает проблемы и предположения, многие из которых заведомо с самого начала неадекватны той действительности, которая воссоздается исследователем. Однако, не имея необходимого материала, историк вполне сознательно идет на вымысел, огрубление, имея в виду в дальнейшем отброоить условную модель, преодолеть схематизм. Во-вторых, схематизм и условность могут служить проявлением субъективизма историка, его неспособности увидеть нужные явления прошлого и дать им адекватную оценку. В-третьих, упрощение и схематизация могут быть определены требованием выделения исторического закона, представления его, так сказать, в «чистом», свободном от случайностей виде. Последнее означает, что реконструкция прошлого не просто воспроизводит прошлое, а сплошь и рядом воспроизводит в преобразованном виде. Преобразующая функция исторической реконструкции может определяться разными причинами. К их числу относятся и социальная позиция исследователя, и потребности современной практики, требующей выделения в историческом прошлом тех или иных аснектов, и историческая перспектива, которая, как отмечалось, активно влияет на познание прошлого, выработку определенной установки исследования.
Однако, как бы ни была велика преобразующая функция исторического познания, существуют определенные закономерности, определяющие ее границы, меру, оставаясь в рамках которой она выполняет свою основную роль — адекватное воссоздание исторической реальности. Нарушение этой меры, а это довольно часто случается в исторических исследования, ведет к субъективизму и релятивизму.
Следует назвать еще одну чрезвычайно важную осо¬
57


бенность исторической реконструкции —ее синтетический характер. Историческое познание по преимуществу носит синтетический характер. И это не случайно. Как отмечалось, история есть наука, исследующая общество как целостный организм — экономические отношения и деятельность людей в сфере производства, политические и идеологические формы деятельности, область культуры и т. д. Все эти аспекты общественной жизни должны быть воспроизведены во внутреннем единстве, без чего не может быть получена научная картина развивающегося общества, общества как живого организма. В такого рода синтезе отчетливо проявляется значение философско-методологических принципов диалектического и истор ического м атер и а л из м а. Недостаточно показать единство различных сфер общественной жизни, единство социальных факторов; главное заключается в том, чтобы это единство обнаружить, исходя из определяющего развитие общества фактора —из материально-производственной деятельности людей.
Далее. История есть наука, которая изображает действительность в форме описания исторических событий, конкретной деятельности тех или других групп людей, учреждений, государств и даже отдельных людей. Основная цель истории, конечно, состоит в том, чтобы раскрыть закономерности исторического процесса. Но собственно исторические закономерности, а вместе с ними и социологические, входящие в состав исторической теории как определенные методологические принципы, воспроизводятся здесь в конкретно-событийной форме. Историческое событие — это фрагмент определенной деятельности людей. Событие — это война или революция, антиправительственный заговор и переворот, это деятельность отдельных исторических персонажей, деятельность трудящихся в том или ином историческом регионе в определенный период времени. События внутренне связаны с историческими условиями или обстоятельствами, составляющими определенный конкретно-исторический фон, в рамках которого они развертываются. Таким образом, задача историка заключается в том, чтобы осуществить своеобразный синтез, который позволил бы (воспроизвести диалектическое единство закономерностей, событий и исторических условий. Только при этом историческая картина будет отвечать требованиям науки.
58


Конечно, на пути данного синтеза историк сталкивается с весьма серьезными трудностями, в особенности тогда, когда ему приходится иметь дело с событиями, относящимися к древним эпохам. Картина в этом случае будет значительно менее конкретной. Историческая характеристика в этом случае касается лишь самых общих особенностей жизни и быта людей. Исторические условия деятельности людей воссоздаются в большей мере, чем событийный фон.
Можно, следовательно, говорить об определенной закономерности исторического познания, исторической реконструкции. Она состоит в том, что по мере движения вглубь веков событийный фон исторической реальности становится более бедным; на первый план выдвигаются реконструкция закономерностей развития (в случае первобытнообщинного строя исследованию этой стороны во многом помогало наблюдение над племенами, сохранившими первобытнообщинные отношения в наше время), а также воссоздание исторических условий и обстоятельств жизни. По мере углубления в древние века историческая теория, оставаясь таковой, приобретает в большей степени социологический характер 1.
Синтетический характер исторической науки проявляется также в интегративных тенденциях, свойственных различным историческим дисциплинам. Эту сторону важно подчеркнуть, ибо интеграция — ведущая тенденция современного научного познания вообще. И проявляется она не только в синтезе научных знаний, относящихся к разным наукам, но также в синтезе разных дисциплин в рамках отдельной науки. При рассмотрении этого аспекта интеграции мы сталкиваемся с серьезными трудностями методологического характера. В самом деле, обратимся к современной физике. Предмет ее настолько многоаспектен, дифференциация физического знания настолько велика, что нередко возникает сомнение в правомерности говорить о физике как о единой науке. Не случайно поэтому высказывается мнение о том, что в современных условиях термин «физика» не обозначает уже отдельной науки, а выражает комплекс научных дисциплин, тесно между собой связанных, но все-таки составляющих различные науки.
1 См.: Уваров А. И. Гносеологический анализ теории в исторической науке. Калинин, 1973.
69


Свои методологические трудности имеются и при объяснении развития исторической науки. Очевидно, наиболее ярким проявлением интегративных тенденций в современной истории служит разработка всемирной истории, которая не должна представлять простую сумму конкретно-исторических дисциплин. Задача всемирной истории заключается в том, чтобы воссоздать единую картину мирового исторического процесса в основных регионах земного шара. В рамках всемирной истории процесс исторического развития человечества должен быть представлен в форме более обобщенной, чем в конкретно-исторических дисциплинах. А это значит, что разработка всемирной истории требует единых методологических принципов, которые должны быть положены в основу интерпретации исторического процесса.
Здесь-то и возникают существенные трудности. Прежде всего (и это несмотря на громадные достижения в области исследования всемирно-исторического процесса) далеко не все разделы исторической науки, характеризующие развитие общества в разных регионах земного шара, оказались разработанными на должном уровне. Включение в единый мировой процесс убыстряющегося развития бывших колониальных и полуколониальных стран, отсталых народностей требует усиления внимания к .истории этих народов. Без подобного анализа не может быть достаточно полной картины исторической реальности. Разработка истории, условно говоря, «забытых» и «полузабытых» народностей обогащает понимание исторических закономерностей, а следовательно, сказывается и на глубине интерпретации исторического прошлого тех народов, которые уже давно привлекали внимание исследователей и описание прошлого которых отличается большой полнотой.
Синтез исторического знания требует не только полноты теоретической картины исторического прошлого, но и единых методологических принципов. Было бы грубым упрощением и большой несправедливостью при этом игнорировать достижения в рамках немарксистской историографии. История — древнейшая наука. И до возникновения марксистской методологи« в ней были накоплены многочисленные исторические факты, имелись значительные достижения как в области описания исторической реальности, так и в разработке методологических проблем исторического исследования. Нельзя игнорировать и
60


то, что и в наши дни многие представители буржуазной историографии дают определенные положительные результаты в исторических исследованиях, хотя в области методологии они не принимают принципов марксистско- ленинской науки. Разумеется, это не может не отражаться на результатах их специальных исследований.
У исторической науки есть лишь один путь создания синтетической всемирной истории, как, впрочем, и разработки специально-научных дисциплин — это путь усвоения методологии диалектического и исторического материализма. Именно только так осуществляется преодоление ненаучной методологии, субъективизма, исторического релятивизма. Таким образом, если в одном случае процесс интеграции выражается в сближении разных исторических дисциплин, описывающих и интерпретирующих развитие тех или иных регионов и периодов человеческого общества, то другим условием интеграции служит усвоение принципов научной методологии — диалектического и исторического материализма.
Следует указать еще на один аспект синтеза исторического знания, который выражается в развитии контактов исторической науки с другими науками, как гуманитарными, так и естественными. Историческая наука испытывает постоянное влияние со стороны ряда специальных наук. Однако было бы глубоким заблуждением считать, что эта связь носит односторонний характер, что только историческая наука испытывает влияние других наук, не оказывая никакого влияния на их развитие. Конечно, при этом следует учитывать особенности исторического знания. Уровень теоретичности и обобщенности исторической науки в ряде случаев ниже, чем во многих естественнонаучных дисциплинах. В истории не получили пока что достаточно широкого распространения те методы и способы исследования, которые характеризуют возросшую абстрактность, а следовательно, и фундаментальность той или иной науки. Сюда относятся системноструктурный метод, формализация, связанная с широким использованием современной математики, метод математической гипотезы и т. д. Все это так. И тем не менее нужно иметь в виду растущий теоретический уровень истории, что связано с усилившимся влиянием на историю со стороны других наук.
Процесс проникновения методов современного научного исследования, широко применяемых в рамках дру¬
61


гих дисциплин, главным образом в естественнонаучных (математике, физике, химии и т. д.), происходящий и в исторической науке, служит положительным фактором. Правда, отмечая прогрессивность данного процесса, следует оговорить, что методы, о которых шла речь и которые пронизывают не одну, а несколько наук, должны в каждой из них применяться не механически, а обязательно с учетом особенностей предмета науки. Примером может служить современная математика, ее роль в исследовании живого. Безусловно, ее значение для современной биологии велико. Однако, несмотря на важные результаты, которые были получены на пути использования математики в биологических исследованиях, они стали возможны лишь с учетом специфики биологического объекта. Важно и другое. Использование в биологии принципов современной математики обнаруживает не только их силу, но и слабость. Живые существа, их поведение и строение оказываются системами неизмеримо более сложными, чем явления неживой природы. Это служит одной из причин ограниченности, например, метода формализации при изучении живого. Не случайно поэтому не только ученые-биологи, но и некоторые математики говорят о необходимости создания и разработки более сложных форм математического исследования, которые позволили бы дать более полное описание поведения живых систем.
Сказанное в еще большей степени относится к области общественной жизни, которая является системой еще более сложной, чем живая природа. Математические методы, формализация, моделирование, в том числе кибернетическое, находя свое приложение в области исследования общественных явлений, здесь должны претерпевать значительные изменения. При этом меняются не только способы их приложения к новой сфере, но и само содержание этих методов. Это отчетливо видно на примере с кибернетикой. Как известно, кибернетика есть наука синтетическая. Ее методы, будучи связаны с анализом функционирования управляющихся систем на основе восприятия и переработки информации, получили чрезвычайно широкое распространение и дают положительные результаты в самых различных научных сферах, в том числе и при исследовании общества. Рассмотрение общества, как системы, функционирующей на основе процессов управления и информации, безусловно усложняет
62


наше понимание социальных явлений, делает их богаче. Однако кибернетический подход к общественным явлениям не может быть абсолютизирован. Принципы кибернетики дают положительные результаты, если они применяются в рамках диалектико-материалистического подхода с учетом специфики социологических и исторических процессов. Более того, выявляется ограниченность современной кибернетики, понятий управления и информации, которые в ней используются при анализе социальных систем. Не случайно в повестку дня поставлен вопрос о создании специальной социальной кибернетики, которая бы позволила учесть специфику функционирования социальных систем. И эта потребность осознается не только представителями гуманитарных наук, социологами, но и теми, кто работает в области самой кибернетики. Подтверждением этого служат растущая среди представителей кибернетики тенденция отхода от чисто количественной интерпретации сущности информации, попытки разработать новую теорию, в рамках которой учитывалась бы качественная особенность информации, ее семантические и ценностные аспекты, связанные с социальной сущностью изучаемых явлений.
Еще раз отметим, что для исторической науки имеется прямая польза от развития ее контактов с другими науками, необходимость использования тех современных методов, которые здесь применяются. Но и в этом случае ведущими для нее остаются собственно исторические методы. Принципы других наук здесь обязательно должны применяться с учетом особенностей исторической реальности. К тому же их наиболее эффективное использование станет возможным тогда, когда они будут совершенствоваться, развиваться. Историческая наука, связанная с событийной формой изображения действительности, объективно в силу особенностей своего предмета в значительно меньшей мере поддается формализации и математизации. И это служит не проявлением ее слабости, а лишь выражением особенности исторического знания.
Как отмечалось, связь истории и иных наук не односторонняя. Нельзя недооценивать значения исторической науки для развития других дисциплин. Нужно, следовательно, иметь в виду обоюдное влияние. И речь идет не только о том, что в истории накапливается значительный материал, который затем обобщается на философ-
63


ско-социологическом уровне. Дело заключается еще и в том, что в рамках исторической науки формируются принципы мышления, которые влияли и будут оказывать возрастающее воздействие на стиль мышления ученого, на его методологические установки. Мы имеем в виду в первую очередь принцип историзма.
И это следует подчеркнуть с особой силой, учитывая, что в настоящее время много пишут о значении системноструктурного метода. Многие авторы вообще считают, что в современной науке диалектика входит в мышление ученого именно через усвоение и применение системноструктурного метода, который интерпретируется как промежуточный между философским, диалектико-материалистическим методом и методами социальных наук. Мы не хотим вступать сейчас в дискуссию по вопросу соотношения диалектики и системно-структурного метода. Конечно, не приходится отрицать, что в рамках системно-структурного метода диалектика находит свое выражение, но она проявляется не только в нем, а в любом научном методе. Вполне допустимо, что ученый к диалектике может прийти именно через системно-структурный метод, который тем самым послужит мостиком между всеобщим и специальными методами познания. Но при этом хотелось бы отметить, что некоторой абсолютизацией является рассуждение об исключительном значении системно-структурного метода как в плане усвоения диалектики, так и в плане ее функционирования. Дело в том, что диалектика в мышлении ученого может функционировать непосредственно, в виде используемых ученым диалектических способов исследования — способа восхождения от абстрактного к конкретному, принципа единства исторического и логического. Но в данном случае важно отметить не только это обстоятельство. Хотелось бы подчеркнуть значительную роль исторического метода в выработке диалектического мышления у исследователя. Принцип историзма в его научном выражении является не только формой проявления диалектического мышления и его сознательного усвоения ученым.
Думается, что значение научного исторического метода в научном исследовании любой области объективного мира будет неуклонно возрастать. И не только при изучении социальных или биологических явлений, где роль принципа историзма подтверждена развитием науки,
64


но и в области других естественных наук К Вклад исторической науки в общенаучные исследования нельзя недооценивать. Будучи построенной на фундаменте строгого исследования, опираясь на марксистско-ленинскую методологию, история оказывает все более возрастающее влияние на современную науку.
6. О РОЛИ ЧУВСТВЕННОГО ОПЫТА В ИСТОРИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ
Несколько слов еще об одной особенности исторического познания, выражающей активность субъекта в познании, и вместе с тем об особенностях исторического синтеза. Речь идет об особенности исторического мышления, связанной с тем, что историческое познание выступает в форме своеобразного синтеза абстрактного мышления и чувственных образов, особое место среди которых занимают художественные образы2. Разумеется, в рамках любой науки мы сталкиваемся с диалектическим единством чувственного и логического. Как бы наука ни была абстрактна, она так или иначе опирается на данные чувственного опыта. Правда, в связи с возрастанием роли и значения теоретических методов возникла тенденция к недооценке роли чувственного опыта, к абсолютизации теории, а тем самым к отрыву ее от чувственного отражения и в конечном счете от объективной действительности. Но, еще раз подчеркиваем, чувственный опыт не может быть элиминирован из науки. Меняется его соотношение с теорией, усложняются его функции, но, как и раньше, его нельзя устранить из науки. В конечном счете и в современных условиях он составляет тот базис, опора на который служит приращению новой информации. Значение чувственного отражения ярко проявляется в процессе интерпретации научной теории. Чувственные образы в рамках науки, например в виде наглядных или воображаемых моделей, являются специфическими носителями абстрактных понятий, служат формой мышления.
1 См.: Жданов Ю. А. Исторический метод в химии. — Вопр. философии, 1977, № 10.
2 К данной проблеме мы вновь вернемся в заключительной главе, но уже в связи с анализом исторической теории, ее структуры и функции. Сейчас же нас интересует вопрос о соотношении отражения и активности субъекта в исторической науке в общем виде.
3-690
65


Что касается исторической науки, то значение роли чувственных образов здесь никак не может быть приуменьшено. Конечно, историк почти полностью лишен возможности проведения реальных экспериментов, в рамках которых в современной науке особо отчетливо раскрывается значение чувственности. Сужены здесь также возможности наблюдения, хотя они не исключены вообще. Мы уже отмечали диалектику опосредованного и непосредственного в историческом познании. Подчеркивалось, что прошлое выступает для историка в виде следов, «осколков», т. е. исторических источников, вполне материальных вещей, которые становятся объектом исследования. Только через чувственный образ памятник, реликт может войти в сферу исторического исследования и стать объектом исторического познания. Наблюдение памятника, разумеется, еще не раскрывает сущность прошлого, информация, заключенная в историческом памятнике, находится, как правило, в закодированном виде. Формы кода такой информации могут быть различными в зависимости от характера источника. В одном случае это материальная вещь, созданная людьми предшествующих поколений, в которой выражен определенный уровень развития прошлого человека, его опыт и знания. Выделение информации из источника в этом случае требует сложной опосредствующей работы интеллекта, связанной с анализом структуры памятника, его сопоставлением с другими памятниками и т. д. Извлечение информации протекает посредством мысленной деятельности. Однако этот процесс обязательно будет сопровождаться течением наглядных образов, деятельностью воображения, которые позволяют исследователю сформировать наглядную картину исследуемых памятников, картину, по которой осуществляется движение мысли исследователя, происходит проникновение в глубь явлений.
Однако источник может быть представлен в виде знаковых систем (документы). В этом случае возможны различные ситуации. В одном случае значение знаков историку известно, в другом оно может быть неизвестно не только ему, но и человечеству в целом. Поэтому если в первом случае интеллектуальная деятельность историка сведется к осмысливанию значения знаковой системы, ее критике, то во втором потребуется еще предварительная работа по расшифровке письменности, деятельность,
66


где большую помощь ему окажет современная вычислительная техника. Значение чувственного опыта наглядного воображения здесь будет чрезвычайно важным. И дело не только в том, что знаковая система как материальное образование должна быть воспринята, чтобы можно было вести исследовательскую работу. Дело заключается еще и в том, что в письменных, как, впрочем, и вещественных, памятниках так или иначе выражены результаты наблюдения прошлых событий, осуществленных автором документа. Автор, очевидец современных ему событий, давая описание, не ограничивается, конечно, внешним воспроизведением собственных наблюдений, а пытается понять их смысл. Так или иначе события прошлого, фиксируемые в документе, сплошь и рядом проходят через его собственное сознание, сферу чувственного наблюдения или наблюдения других людей, опыт которых опять же фиксируется в документе. Историк-исследователь, изучающий документ, должен не только воссоздать смысл событий, но и дать их наглядную картину. Он как бы реконструирует в своем сознании наглядный образ автора, восстанавливает его с помощью осмысления текста, наглядного воображаемого образа. Этот образ в известном смысле схож с тем, который существовал в сознании создателя документа. Тем самым наблюдение прошлого как бы служит целям воссоздания прошлой эпохи, осмысления исторической реальности.
Правда, в некоторых случаях такой «перенос» прошлых чувственных образов из прошлого в настоящее может быть облегчен. Сам историк, описывающий сравнительно недалекое прошлое, мог быть участником прошедших событий или мог письменно их зафиксировать. Задача в этом случае сводится к извлечению из памяти тех образов, которые имеются в сознании историка. Другой случай состоит в том, что исследователь имеет дело с изобразительными документами (фотография, художественная картина, статуя и т. д.). Наблюдение источника здесь более или менее непосредственно служит воссозданию наглядной картины прошлого.
Нетрудно понять, что использование прошлого опыта в историческом исследовании — крайне сложный творческий процесс. Известно, что уже обычное восприятие объекта включает в себя момент творчества, поскольку он протекает под контролем мышления, опосредуется деятельностью субъекта. В еще большей мере творческий
3*
67


момент присутствует в процессе собственного наблюдения, ибо здесь совершенно необходимым становится преобразование содержания образа в связи с новыми задачами деятельности. Но когда речь идет о воспроизведении образов людей, живших в прошлые эпохи, а также событий, в особенности весьма отдаленных, задача деятельности исследователя резко осложняется. Восстанавливаемый образ существовал в сознании другого человека, жившего в эпоху, давно сошедшую со сцены. На характере этого наблюдения отразился особый стиль прошлой эпохи. И историк, осуществляющий восстановление образа, должен учесть, что на этом образе отразились наблюдения других людей, опыт которых создатель документа использует, описывая собственные наблюдения. Далее, описание наглядного события может быть неадекватным либо потому, что наблюдавший их автор ошибался в оценке, либо в силу сознательного искажения действительности. И наконец, сам историк силой своего воображения включает в реконструируемый образ свой опыт, свои знания. Все это может придать наглядному образу черты субъективности, условности, создает предпосылки для произвольного конструирования той картины, которая должна быть восстановлена. И все-таки нельзя не считаться и с тем, что исследователь не лишен полностью возможности сформировать достаточно адекватный образ, соответствующий в большей или меньшей степени тому наблюдению действительности, которое осуществлял в прошлом автор изучаемого документа. Основа такой реконструкции состоит в тщательном и всестороннем изучении исторических источников.
Таким образом, историческая наука в большой мере опирается на данные чувственного опыта при реконструировании исторической реальности. При этом используется не только актуальный чувственный опыт, формирующийся у историка, сталкивающегося с «останками» исторического опыта, но и чувственный опыт прошлых поколений. И дело не ограничивается только тем, что в данных современного чувственного опыта исследователя в «снятом» виде содержится история духовного развития прошлых поколений, но и в том, что данные чувственного опыта, наглядные образы как бы хранятся в общественной памяти человечества, будучи зафиксированы в виде языково-знаковых средств. Этот опыт может быть извлечен из общественной памяти и восстановлен в виде
68


образов, которые соответствуют минувшим событиям.
Существенную роль в сохранении данных чувственного опыта и передаче его будущим поколениям, которые затем используют его для реконструкции прошлого, играют документы, где дается описание наблюдаемых автором событий. Не последнюю роль в этом процессе играют реалистические художественные произведения. Конечно, художественный наглядный образ, запечатленный в литературном произведении, не тождествен историческому образу тех или иных событий. Но это различие не носит абсолютного характера. Реалистические художественные образы, отразившие современную автору эпоху, несмотря на всю условность, наличие преобразующей деятельности, воспроизводят coBpeMeHHV'to эпоху, отражают ее. Художественное произведение с документом, в котором фиксируются одна и та же эпоха, одни и те же события,, будет сближаться в той мере, в какой в художественных произведениях воспроизводятся реальные исторические персонажи и воспроизводятся порой более глубоко, чем в сухом документальном отчете. Воспроизведение действительности художником осуществляется на основе тщательного и глубокого научного исследования современного ему события. Не последнюю роль в этом играют и художественные средства построения образа, которые порой позволяют более рельефно передать весь колорит эпохи, особенности реальных исторических деятелей.
Воссоздание чувственных образов прошлого, их своеобразная реконструкция, осуществляемая с помощью мышления, — задача важная и ответственная в историческом исследовании. Она позволяет ответить не только на вопрос, кйк мыслил и наглядно воспринимал, а также эмоционально оценивал те или иные исторические явления автор документа, хотя и это в процессе оценки документа и выявлении его роли в реконструкции исторической реальности существенно. Восстанавливая данные чувственного опыта, историк получает как прямые, так и косвенные свидетельства о событиях прошлого. Конечно, восстановление данных чувственного опыта автора, создателя документа, еще не означает создания наглядной реальной картины исторических событий минувшего. Такое восстановление есть лишь одно из звеньев в наглядной исторической реконструкции прошлой эпохи. И не более.


Реконструкция исторической реальности требует дальнейшей работы ученого. Дело в том, что историк не просто должен реконструировать в сознании образы, имевшие место в сознании создателей документов, а тем самым построить наглядную картину прошлого, хотя, как мы отмечали, и это чрезвычайно важный и сложный в творческом отношении процесс. Историк, опираясь на свой чувственный опыт, а также на опыт прошлого, должен создать свой собственный наглядный образ прошлого. И ведущую роль в этом процессе играют мысленная программа исследователя, а также воображение, интуиция, формируемые на основе осмысления сущности изучаемых им исторических событий. В данном случае мы имеем дело с типичным проявлением в ходе исследования силы воображения, которое в историческом познании характеризуется теми же признаками, что и в других сферах научного исследования. Сущность научного воображения заключается именно в формировании наглядных образов при ведущей роли мышления, через посредство которых осуществляется познание действительности.
Правда, историческое воображение обладает и своими особенностями. Первая заключается в том, чтобы с его помощью воссоздать прошлое, которое в принципе ранее людьми наблюдалось, но для современников существует в виде останков, памятников. Вторая черта заключается в том, что цель деятельности воображения состоит в создании образа, максимально приближающегося к действительности. Известно, что прямая задача воображения в науке может быть и иной: она может заключаться в создании весьма условных воображаемых (модельных) представлений, в том числе таких, которые не имеют непосредственного объективного аналога. Примером весьма условных наглядных представлений могут служить воображаемые модели квантовомеханических объектов. Такие модели принципиально не тождественны реальным объектам, ибо микрохарактеристики, микроструктура объекта изображаются с помощью качественно иных средств, а именно макросвойств. Как показывает опыт развития науки, и такие условные мысленные конструкции имеют существенное значение в процессе познания.
Задача историка — адекватное воспроизведение истории, максимально приближающееся к исторической реальности. Это весьма сложная и трудная задача. На
70


данном пути возникают препятствия, которые, казалось бы, делают невозможным адекватную передачу исторического прошлого. Историк, как говорилось, к прошлому идет от настоящего, используя современный опыт и знания, подходя к нему с точки зрения современных мерок. В некоторых случаях это может привести его к тому, что воспроизведенное прошлое окажется картиной, по существу, отражающей не прошлое, а современное состояние общества. И такие искажения в историческом исследовании происходят достаточно часто. Следует иметь в виду и другую крайность, которая связана с абсолютизацией различия прошлого и настоящего. Такая абсолютизация ведет к идее о невозможности реконструкции прошлого. Настоящее здесь оказывается препоной на пути исторического познания.
Однако, как уже отмечалось, качественное различие прошлого и настоящего не делает невозможным познание прошлого вообще, наглядного реконструирования событий в частности. Конечно, при этом нужно учитывать сложность и противоречивость такого реконструирования в процессе деятельности воображения. Этот процесс не является разовым, он проходит ряд этапов. Исходным будет являться построение предварительной наглядной схемы, функция которой заключается в том, чтобы направлять поиски исследователя. Схематический характер первоначальной наглядной картины определяется тем, что она строится на уровне выдвижения проблемы. И это должно быть понятно. Как известно, проблема есть узловой момент всякого научного исследования. С постановки и выдвижения проблемы начинается тот или иной этап научного поиска. Всякая проблема есть не только возникший вопрос, но и метод поиска решения выдвинутой задачи, поиска ответа на вопрос. Проблема может рассматриваться с этой точки зрения как особый этап отображения действительности, отражения существующего в виде поискового, еще не оформившегося образа действительности. Именно это обстоятельство и определяет то, что и наглядная реконструкция, к которой историк приступает в процессе воссоздания целостной исторической реальности, носит еще схематический, поисковый характер. Она отличается в большей степени чертами условности, может оказаться вообще неадекватной самой действительности, и поэтому исследователь в дальнейшем отбросит ее. Но тогда он сформирует, исходя из стоящей
71


перед ним проблемы, другую схематическую модель, которая может послужить дальнейшему движению мысли к адекватному воссозданию прошлого.
Переход от проблемы к гипотезе означает созревание знания, образа действительности. На уровне теории этот процесс как бы завершается. Создается научная картина мира. В исторической науке выработка научной теории одновременно предполагает формирование наглядного изображения исторической реальности. Теперь уже создана не просто наглядная схема прошлого, но богатый наглядный образ исторического прошлого.
Сказанное о роли наглядных образов в историческом познании ни в какой степени не имеет своей задачей дискредитацию исторической науки. Как и всякая наука, история предполагает познание определенных закономерностей. Поэтому деятельность историка — оперирование логическими абстракциями, категориями. Но в силу специфики предмета этой науки ее задача, как отмечалось, состоит в отображении закономерностей в конкретно-событийной форме. Именно поэтому наглядный компонент становится необходимой формой мышления историка, участвует в реконструкции исторического объекта. Он выполняет здесь чрезвычайно важные функции.


ГЛАВА II
ПРИРОДА ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА
Объективной предпосылкой исторического познания является наличие сохранившихся от прошлого реликтов («остатков»), называемых обычно историческими источниками. При изучении истории человеческого общества в качестве таких источников познания выступают в первую очередь «остатки» социального происхождения, различные продукты прошлой деятельности людей. Однако прежде чем приобрести «статус» исторического источника, «остаток» прошлого должен стать объектом специального источниковедческого анализа со стороны историка с целью выявления возможностей использования содержащейся в нем информации для познания прошлого. Критика и интерпретация исторических источников является одним из центральных вопросов источниковедения — специальной отрасли исторической науки* призванной вооружать историка знанием как теории, так и методики изучения i использования источников в историческом исследовании. Анализ исторических источников следует рассматривать как необходимое звено в процессе исторического исследования, а теорию источниковедения — как важнейшую составную часть общеметодологической проблематики исторической науки.
Всесторонняя творческая разработка теоретических проблем источниковедения является обязательным условием дальнейшего развития и совершенствования не только самого источниковедения, но и марксистско-ленинской методологии истории и историографии, ее вооруженности в борьбе с различными буржуазными историческими концепциями.
Особенно важное значение в этом плане имеет исследование методологических аспектов теории исторического источника, не случайно привлекающих в последние годы
73


пристальное внимание советских историков и философов
Теорию исторического источника можно рассматривать как совокупность концептуально единых и систематизированных знаний, описывающих и объясняющих происхождение, природу и сущность исторического источника, своеобразие закономерностей воплощения и отражения в нем исторической действительности, а также его гносеологическую функцию в системе исторического познания. «Определение сущности источника, — по справедливому замечанию С. О. Шмидта, — должно стать задачей специального исследования, а точнее — комплекса исследований» 2. Эти исследования должны включить в себя рассмотрение исторического источника в свете марксистской концепции соотношения субъекта и объекта в самой исторической действительности и отражающем ее историческом познании, ленинской теории отражения и гносеологии, основных понятий семиотики и теории информации. При этом следует иметь в виду, что эффективность комплексной разработки теории исторического источника зависит прежде всего от тех или иных философских позиций, выступающих в качестве исходных общеметодо¬
1 См.: Каштанов С. М., Курносов А. А. Некоторые вопросы теории источниковедения. — Исторический архив, 1962, № 4; Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М., 1969; Вар- шавчик М. А. Вопросы логики исторического исследования и исторический источник. — Вопр. истории, 1969, № 10; Устьян- цев В. Б. Исторический источник как специфическая форма отражения действительности. — В кн.: Ленинская теория познания и современная наука. Саратов, 1970; Терешко М. Я. Философские вопросы источниковедения в современной польской методологии истории. Автореф. дис. на соискание ученой степени канд. филос. наук. Томск, 1971; Антипов Г. А. Исторический источник как средство познания и некоторые методологические проблемы источниковедения. Автореф. дис. на соискание ученой степени канд. филос. наук. Новосибирск, 1973; Иванов Г. М. Исторический источник и историческое познание (методологические аспекты). Томск, 1973; Белявский И. Г., Пронштейн А. П. Некоторые психологические аспекты отражения действительности в исторических источниках. — Изв. СКНЦ ВШ, сер. общественных наук, 1974, № 1; Пушкарев JI. Я. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. М., 1975; Медушевская О. М. Теоретические проблемы источниковедения. Автореф. дис. на соискание ученой степени д-ра филос. наук. М., 1975.
2 Шмидт С. О. Современные проблемы источниковедения. — В кн.: Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М., 1969, с. 28.
74


логических принципов изучения природы исторического источника и соответственно построения его теории.
В данном разделе, не претендуя на исчерпывающее решение поставленных в нем вопросов, попытаемся, во- первых, показать идейно-методологическую ограниченность буржуазных концепций исторического источника и, во-вторых, раскрыть те основополагающие принципы марксистско-ленинской теории исторического источника, исходя из которых представляется возможным правильное объяснение и понимание сложной природы исторического источника, его отношения, с одной стороны, к объективной исторической реальности, а с другой — к самому процессу исторического познания.
В так называемом «классическом» буржуазном источниковедении, основные принципы которого были разработаны в первой половине XIX в. немецкими историками Б. Г. Нибуром, Л. Ранке и их последователями, вопрос о природе исторического источника не составлял особой проблемы и решался сравнительно просто. Исходя из наивного исторического реализма в своих теоретикопознавательных взглядах, Ранке рассматривал исторические источники как «остатки жизни», как отражение реальных событий прошлого, нисколько не сомневаясь в объективном характере содержания источников. Для школы, созданной Ранке, исторические источники являлись тем реальным фундаментом, существование которого делало вполне возможным объективное изображение прошедших событий, засвидетельствованных первоисточниками *. Вместе с тем присущее Ранке метафизическое понимание соотношения субъекта и объекта исторического познания привело в конечном счете к недооценке творческой роли мышления историка, к его преклонению перед источниками*, перед эмпирическими фактами, которые историк, согласно требованиям повествовательной истории, не столько исследовал, сколько по возможности точно описывал, следуя обычно за источниками. В соответствии с преимущественным изучением политической и военно-дипломатической истории источниковедческая концепция Ранке ориентировала историков на использование сравнительно узкого круга источников, отдавая
1 Подробно о взглядах Л. Ранке см.: Смоленский Н. И. Леопольд фон Ранке. Методология и методика исторического исследования.— В кн.: Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск, 1966, вып. 4, с. 270—311.
75


предпочтение документам официального происхождения. Исследование познавательных возможностей этих документов также носило ограниченный характер, поскольку оно не выходило за пределы той проблематики, которая определялась интересом к политической истории.
Многие слабые стороны исторического метода Ранке стали особенно очевидными в связи с возникновением марксизма и развитием во второй половине XIX в. так называемой социально-экономической истории, расширившей проблематику исторического исследования и соответственно его источниковедческую базу. Вместе с тем разработанные Нибуром — Ранке принципы научной критики исторических источников явились основой дальнейшего развития буржуазной источниковедческой мысли в трудах не только последователей ранкеанской школы, но и ее противников в лице историков-позитивистов, стремившихся превратить историю в «точную», «позитивную» науку путем создания более совершенной методики источниковедческого анализа. Гносеологические основания позитивизма наряду с характерным для него пренебрежением к философии в определенной мере способствовали тому, что сложившиеся ранее наивно реалистические представления о природе исторического источника и его отношения к историческому мышлению воспринимались большинством историков, несмотря на различия в их методологических позициях, как нечто само собой разумеющееся. В сочетании с идеями исторического идеализма эти представления в той или иной степени повлияли на формирование источниковедческих концепций И. Г. Дрой- зена, Э. Бернгейма, Э. Фримана, Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса \ благодаря трудам которых источниковедение превратилось к концу XIX в. в самостоятельную науку с собственным предметом и специфическими методами исследования. Рассматривая исторические источники преимущественно со стороны их формально-реальной сущности и определяя их в этом плане как «результаты» или как «следы» прошлой человеческой деятельности, основоположники источниковедения, как правило, еще не ставили под сомнение традиционный тезис о том, что исторические источники представляют в
1 Sieh: Droyseti /. G. Grundriss der Historik. Leipzig, 1868; Бернгейм Э. Введение в историческую науку. Спб., 1908; Фриман Э. Методы изучения истории. М., 1893; Ланглуа Ш. ВСеньобос Ш. Введение в изучение истории. Спб., 1899.
76


целом надежную объективную основу исторического познания. Вместе с тем идеалистическое понимание общества, сущности человека и его деятельности неизбежно ограничивало с самого начала попытки буржуазных историков раскрыть как социальную природу, так и гносеологическую функцию исторических источников. Идейнометодологическая ограниченность буржуазной источниковедческой мысли становится очевидной в связи с начавшимся в конце XIX в. общим кризисом буржуазной историографии, обусловленным в конечном итоге социально-экономическими причинами. Усилившееся в этот период распространение идей исторического субъективизма и релятивизма постепенно привело теорию буржуазного источниковедения к глубокому идейному кризису, главным выражением которого явился начатый еще В. Дильтеем и продолженный Б. Кроче и современными идеалистами критический пересмотр традиционных наивно-реалистических представлений о природе исторических источников.
Чтобы понять сущность этой критики и проследить ее наиболее важные методологические аспекты, необходимо хотя бы в общих чертах рассмотреть идейно-теоретические основы позитивистской концепции исторического источника, сложившейся к концу XIX в.
1. 	ПОЗИТИВИСТСКАЯ концепция ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА
Одной из характерных особенностей исторического позитивизма, на которую часто указывают современные буржуазные методологи истории, являлось стремление возвести историческую науку в «почетный ранг» «точных», «положительных» наук, таких, например, как физика, химия, биология. Как заметил французский историк-идеалист Анри-Ирене Марру, «позитивистские теоретики пытались определить те условия, при которых история также могла бы дорасти до почетного ранга положительной науки, превратиться в познание, «обязательное для всех», — короче, достичь объективности. Они стремились создать «точную науку о духе» К Ориентируя
1 Marrou H.-I. De la conaissance historique. Editions de Seuil. Paris, 1955, p. 52. Аналогичную характеристику исторического позитивизма XIX в. дает и американский историк Г. Стюарт Хьюз (see: Stuart Н. History as Art and as Science. Twin Vistas on the Past. N. Y., 1964, p. 9—10).
77


историческое познание на беспристрастное констатирование фактов, извлекаемых из исторических документов с помощью их критического анализа, сторонники исторического позитивизма старались избегать постановки теоретико-методологических вопросов источниковедения и сосредоточивали свои усилия на разработке конкретной методики изучения исторических источников, высказав в этом направлении немало ценных соображений. «Отличным учебником позитивизма» (Марру) в области историографии и источниковедения явился известный и очень популярный для своего времени труд французских историков Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в изучение истории», вышедший в свет в 1898 г.1 В этом труде проблема исторического источника, по существу, рассматривалась в отрыве от философских представлений о природе самого исторического процесса и особенностей его познания в исторической науке. Авторы учебника заявляли, что они считают «метафизические вопросы» источниковедения «лишенными всякого интереса».
Однако пренебрежительное отношение к философии со стороны Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса было в известном смысле декларативным, поскольку оно вовсе не мешало им проводить в своем учении об исторических источниках идеалистические взгляды, облекая их, как правило, в характерные для позитивизма «нейтральные» формулировки и термины, не имеющие, на первый взгляд, ничего общего с тем или иным философским воззрением. Подобного рода «нейтральность» характеризует прежде всего данное Ланглуа и Сеньобосом определение понятия исторического источника.
Вместо емкого немецкого термина «источник» (Quelle) Ланглуа и Сеньобос использовали традиционный для французской историографии термин «документ», употребляя его в значении «источник». Именно в смысле
1 Voir: Langlois V., Seignobos Ch. Introduction aux etudes
historiques. Paris, 1898. На русский язык учебник был переведен в 1899 г. Примечателен тот факт, что указанный учебник, несмотря на резкую критику позитивистских установок его авторов со стороны представителей «критической философии истории», не потерял своей популярности среди буржуазных историков и в настоящее время, оставаясь, по крайней мере во Франции, почти единственным пособием по источниковедению. Интересно, что сравнительно недавно, в 1966 г., он был переведен на английский язык (see: Langlois V., Seignobos Ch. Introduction the study of History. Transi, by G. G. Berry, with a preface by F. Jork Powell. London, 1966).
78


«источника» термин «документ» определялся ими как «след», оставшийся от прошлого. «История, — указывали они, — пишется по документам. Документы — это следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей» К Понимая документы как «следы прошедших событий», Ланглуа и Сеньобос видели в них «единственный источник исторического познания», служивший для историка «точкой отправления» в его изысканиях. Без документов, считали они, историческое познание невозможно. «Ничто не может заменить документов: нет их, нет и истории». Только опираясь на документы, на их критический анализ, историк в состоянии познать исторические факты, являющиеся его «конечной целью исследования». Поэтому главная задача исторической методологии заключается в том, чтобы дать «детальный анализ умозаключений, ведущих от констатирования и отыскания документов к знанию фактов»
Термин «след», через который Ланглуа и Сеньобос определяли документы (источники), в дальнейшем почти не расшифровывался ими и в целом оставался весьма двусмысленным и неопределенным3. Определение источника как «следа» выглядело достаточно «нейтрально», поскольку его идеалистическая основа была завуалирована самой многозначностью термина «след», создавшей, как справедливо указывалось в нашей литературе, широкую возможность для его различных толкований4.
Прежде всего следует отметить, что термин «след», в каком бы значении он ни употреблялся, в той или иной степени несет в себе значение «знака», выполняющего функцию источника определенной информации. В самом деле, и «остаток» чего-либо, и «отпечаток», возникший в результате чего-либо, и «результат» последствий чьей- либо деятельности могут функционировать именно в качестве «знаков», информирующих историка о каком-либо событии прошлого. В любом случае, являясь «частью»
1 Ланглуа Ш. В., Сеньобос Ш. Указ. соч., с. 19, 48—49.
2 Там же, с. 50.
3 На неопределенность этого термина и его неприемлемость для определения понятия исторического источника указывал русский историк-неокантианец А. С. Лаппо-Данилевский (см.: Лаппо-Дани- левский А. С. Методология истории, вып. II. Спб., 1913, с. 369—371).
4 Медушевская О. М. Вопросы теории источниковедения в современной французской буржуазной историографии. — Вопр. истории, 1964, № 8, с. 80,
79


прошлого, исторический документ в том или ином отношении выполняет функцию «знака». Поэтому нам представляется более корректным рассматривать многозначность термина «след» применительно к историческим документам как многозначность в первую очередь термина «знак», не исключая, однако, правомерности рассматривать термин «знак» ® некоторых случаях как одно из значений термина «след».
С точки зрения семиотики, в качестве «знака» вообще могут выступать различного рода вещи и их признаки. Так, рассматривая вещи, созданные человеком и предназначенные для разнообразных целей, мы можем в какой-то мере судить о тех знаниях, которыми пользовался человек при их изготовлении. В данном случае вещи, как указывает советский философ А. И. Ракитов, «попутно выполняют роль знаков, т. е. роль следов знания» !. Точно так же признаки вещей, если они дают нам знания о вещи в целом или о каких-либо* ее сторонах или отсылают к другим предметам, могут выполнять функцию знака. «Признак, как и знак вообще,— пишет А. О. Резников,— это явление, информирующее нас о каком- то другом предмете или его существенных сторонах»2. Именно благодаря тому, что признаки вещи могут функционировать .в качестве знаков, становится возможной реконструкция исчезнувших предметов или иных явлений по сохранившимся от них следам — «остаткам». Такие «остатки» — это реальные «признаки-знаки» тех явлений или процессов, которые некогда имели место в прошлом.
В качестве «знаков» могут выступать также и «отпечатки». В отличие от «знаков-признаков», которые неотделимы от вещи, свойством которой они являются, «знаки-отпечатки» (или «оттиски»), будучи также «следами» вещей, процессов или их признаков, могут существовать и в их отсутствие, когда сами эти вещи или процессы уже исчезли. Следовательно, «отпечатки», как справедливо подчеркивает А. И. Ракитов, это «знаки-следы» особого рода. В данном случае, «следы — это не сторона, не свойство самой вещи, но результат ее взаимодействия с другими вещами — результат, хранящийся иногда тыся¬
1 Ракитов А. И. Анатомия научного знания. М., 1969, с. 29.
2 Резников JI. О. Гносеологические вопросы семиотики. Л., 1964, с. 103.
89


чи и миллионы лет после того, как оставившая их вещь исчезла». Особенность такого рода «знаков-следов» состоит в том, что они «в известной степени дают нам образ, копию, портрет либо вещи в целом, либо одной из ее сторон»Рассматривая «знаки-следы» этого рода, необходимо иметь в виду, что некоторые из них в значительной степени носят условный характер2.
Как видим, термин «след» может употребляться не только в значении различного рода «знака», но и в значении некоторого «образа», «копии». В результате оказывается, что термин «след», применяемый для определения исторического источника, оставляет невыявленным характер самого отношения источника к исторической действительности, допуская известную двусмысленность при ответе на вопрос о том, является ли исторический источник «знаком», лишь условно обозначающим историческую реальность, или же он представляет собой некоторый «образ», отображающий эту реальность. Понятно, что вопрос этот имеет принципиальное методологическое значение не только для характеристики самой природы исторического источника и обусловливаемого им исторического познания, но и для критического анализа тех гносеологических оснований, на которые опираются различные идеалистические концепции исторического источника.
Признание «знаковости» исторического источника само по себе еще не содержит ничего предосудительного, так как употребление термина «след» в значении «знака» вовсе не обязательно «близко» к идеалистической те¬
1 Ракитов А. И. Указ. соч., с. 33.
2 В исследованиях по семиотике такие знаки принято называть «иконическими». Следует, однако, отметить, что не все советские исследователи признают правомерность «знаков-образов» как одного из вида знаков вообще (см., например: Резников Л. О. Указ. соч., с. 94). С другой стороны, имеются работы, в котогЫх термин «след» недвусмысленно связывается с понятием отражения, по крайней мере, на уровне неорганической природы. Образование «следов» рассматривается как основная черта отражения в неорганической природе; отмечается, что «след двойствен и носит черты, свидетельствующие о свойствах и отражающего и отраженного» (Георгиев Ф. И., Коршунов. А. М., Ладоренко О. А., Тимофеева Н. В., Тройное И. В. Проблемы отражения. М., 1969, с. 17, 19, 23, 26—31; см. также: Тимофеева Н. В. Особенности отражения в неживой природе. — Филос. науки, 1965, № 5; ее же. Сохранение следов как свойство отражения. — Вестн. МГУ, сер. VIII, экономика, философия, 1964, № 6).
81


ории символов (знаков). Не всякое признание «знаков» ведет к идеализму. Известно, что В. И. Ленин, критикуя теорию символов за истолкование чувственных восприятий как знаков внешних явлений, вместе с тем указывал, что против символов, знаков «вообще ничего иметь нельзя»1. Будучи по своей гносеологической природе образами внешних явлений, а не знаками, восприятия, так же как и понятия, могут быть, однако, выражены человеком с помощью различного рода знаков, несущих определенную информацию об обозначаемых ими явлениях как внешнего мира, так и сознания. Эта информация выступает как зафиксированное с помощью знаков значение, реализуемое человеком путем соотнесения знака с обозначаемым им явлением. При этом особенно важно подчеркнуть, что с точки зрения диалектического материализма, значение, фиксируемое в знаке, представляет собой отображение объективной реальности, а не только явлений сознания. Напротив, сущность идеалистических теорий знаков состоит в том, что они «игнорируют или даже полностью отрицают роль значения фиксируемого в знаке как специфической форме концептуального отражения объективной действительности» 2.
Если с вышеизложенных позиций подойти к оценке данного Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобосом определения исторического источника как «следа», то очевидно, что одно только употребление термина «след» в значении «знака» не является само по себе ни идеалистическим, ни материалистическим, как, впрочем, и его употребление в значении «образа» 3. Суть дела, таким образом, заключается не столько в том, чтобы выявить то значение, которое вкладывали французские историки в термин «след», сколько в том, чтобы раскрыть их понимание природы как знака, таки образа, поскольку и знак и образ в равной мере могут быть значением термина «след».
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 108.
2 Резников Л. С. Указ. соч., с. 5.
3 Очевидно, этим обстоятельством можно в какой-то степени объяснить тот факт, что термин «след» употребляется иногда и советскими историками при характеристике исторических источников (см., например: Макаров М. К. К вопросу о терминологии в источниковедении истории СССР. — Труды МГИАИ. М., 1963, т. 17, с. 4), что, разумеется, вовсе не доказывает, что подобная характеристика источника близка к идеалистической «теории символов»,
82


Анализируя концепцию Ланглуа и Сеньобоса, нетрудно заметить, что они различали двоякого рода «следы» (документы) : «вещественные» и «психологические». «Вещественный след», но их .мнению, это «памятник или какой-либо вещественный предмет»: здания, машины,
ткацкие станки и другие продукты деятельности людей. Особенность «вещественных следов» состоит в том, что между ними и породившими их причинами существуют определенные отношения, обусловленные «физическими законами». Поэтому «вещественные следы» представляют собой всегда «непосредственные следы» прошлого.
Совсем иное дело — «психологические следы», составляющие большинство оставшихся от прошлого «следов». «Психологические следы», по мнению Ланглуа и Сеньобоса, представляют собой «описание или повествование» посредством «языковых знаков». В отличие от «.вещественных следов» следы «психологического порядка» не находятся в непосредственной причинной связи с породившими их событиями и имеют чисто «символический характер». «Психологический след», разъясняли Ланглуа и Сеньобос, «это не только не сам факт, но даже не непосредственный отпечаток .в уме очевидца, а только условное отражение того впечатления, какое произведено событием на ум очевидца» К Являясь «косвенным средством» постижения исторических фактов 2, «психологичен кие следы» в отличие от «вещественных следов» не имеют ценности сами по себе. Они имеют значение «только как отражение сложных, трудно разъяснимых психологических процессов. Громадное большинство документов, служащих исходной точкой рассуждений историка, является в общем только следами психологических процессов» 3.
Как видим, характеристика Ланглуа и Сеньобоса «психологических следов» не отличалась строго однозначной определенностью в понимании термина «след», который употреблялся то в значении «знака», то в значении «отражения», с подчеркиванием, как правило, его «условности», «символичности». Подобного рода двусмысленность в употреблении термина «след» не может быть объясне¬
1 Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Указ. соч., с. 50.
2 См.: Сеньобос Ш. Исторический метод в применении к социальным наукам. М., 1902, с. 15—16.
3 Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Указ. соч., с. 50.
83


на одними только позитивистскими установками французских историков. Очевидно, корни его значительно глубже, а именно в сложной, двойственной природе самого исторического .источника, соединяющего в себе отображение и обозначение. Можно предполагать, что Ланглуа и Сеньобос интуитивно угадывали эту двойственность в природе письменных источников, характеризуя их то как «знаки» мыслей и чувств, выраженных с помощью языка как особой «системы знаков» *, то как «отражение психологических процессов». Однако понимание ими самой природы как «знака», так и «отражения», равно как и отношений между ними, было в основе своей идеалистическим. В чем же состояла сущность идеалистического толкования этих вопросов?
.Известно, что «отношение знака к обозначаемому предмету опосредовано значением знака, т. е. отражением обозначаемого предмета в сознании субъекта»2. В качестве обозначаемого знаком предмета в .равной мере могут выступать как явления материальной действительности, так и различного рода явления сознания, включая самые фантастические образования человеческой психики. Поэтому, определяя предметное значение знака, исключительно важно установить характер, саму природу обозначаемого знаком предмета, его, так сказать, «принадлежность» к объективной или субъективной реальности, имея при этом в виду, что так называемая «субъективная реальность» не есть какой-то особый, «автономный» мир самостоятельно и независимо от человеческого сознания существующих идей, но представляет собой дериват объективной реальности, ее идеальное отображение в сознании субъекта. В свете этой методологической установки представляется возможным выявить объективно реальное содержание обозначаемых знаками психических явлений. Как бы ни были не похожи сами письменные знаки на ту или иную реальность, которую они обозначают, семантический анализ текстов документов позволяет историку проникать не только в поихологию их составителей, но и в ту объективную историческую действительность, которая обусловила эту психологию и нашла в ней свое отображение.
С иных методологических позиций решали эти воп¬
1 Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Указ. соч., с. 117—118.
2 Резников Л. О. Указ. соч., с. 24.
84


росы Ланглуа и Сеньобос. Понимая письменные документы как «следы психологических процессов», они тем самым ограничивали сферу исторических явлений, обозначаемых «системами языковых знаков», исключая из нее, сознательно или бессознательно, саму объективную историческую реальность. В качестве обозначаемых языковыми знаками исторических явлений у них фигурируют преимущественно мысли, чувства, желания и интересы авторов документов, или же «образы событий прошлого, запечатленных в их сознании и получивших, как правило, «условное» описание с помощью «системы знаков» того или иного языка. Тем самым письменные документы обособлялись, отрывались от самой «породившей» их исторической действительности, а сама ее объективность в той или иной степени ставилась под сомнение. Исторический источник, по существу, превращался в «условный знак», значение которого’не имело прямого отношения к реальным событиям прошлого и не выходило за пределы чисто психических явлений, протекавших в мозгу автора документа. Даже в том случае, когда Ланглуа и Сеньобос говорили о документе как об «условном отражении», «образе», они имели в виду не столько отражение самой исторической действительности, сколько прежде всего и главным образом отражение тех мыслей и чувств, которые получили свое выражение в документе. С их точки зрения, историки, изучающие и расшифровывающие смысл документов, «имеют дело исключительно с внутренней умственной работой автора исторического документа и знакомят только с его мыслями, не касаясь непосредственно внешних фактов»1. Метод историка — «это не объективный метод, заставляющий открывать, а метод субъективный, определяемый самим материалом исторической науки», т. е. характером самих исторических документов. «По самому свойству своих материалов, — писали Ланглуа и Сеньобос, — история есть строго субъективная наука», занимающаяся анализом «субъективных впечатлений». Поэтому было бы незаконно распространять на нее «правила реального анализа реальных вещей»2.
Позитивистские установки Ланглуа и Сеньобоса неизбежно приводили к субъективизму, к отрицанию объ¬
1 Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Указ. соч., с. 124.
2 Там же, с. 173—174.


ективного содержания исторических документов. Согласно Ланглуа и Сеньобосу, все, что сообщают нам документы о так называемых «материальных фактах», об индивидуальных и коллективных человеческих действиях и т. п., — все это для нас уже не является реальностью, а представляет собой «только интеллектуальные явления, видимые через призму авторского воображения или, выражаясь точнее, образы, воспроизводящие впечатления автора, образы, создаваемые нами по аналогии с его образами»1. Так, Иерусалимский храм или удар кинжала, полученный Цезарем, являются не более, чем только «образами, создаваемыми нами по аналогии с теми, которые когда-то имелись у людей прошлого. Историки, таким образом, «сами того не сознавая и думая, что наблюдают реальности, имеют всегда дело только с образами»2.
Понятие образа, которым нередко пользуются Ланглуа и Сеньобос, не должно вводить нас в заблуждение, так как оно имело у них весьма отдаленное сходство с материалистическим пониманием образа как отражения объективной реальности. Понимание Ланглуа и Сеньобо- сом природы образа было крайне противоречивым. С одной стороны, они считали, что содержанием образа являются «субъективные впечатления автора документа», а поэтому «исторический образ», создаваемый историком на основе документов и собственного воображения «по аналогии» с образами имевшихся у авторов документов, представляет собой «образ образа», несущий в себе «значительную долю вымысла», от которого историк никогда не может полностью освободиться. С другой стороны, пытаясь в какой-то мере обосновать возможность получения объективных знаний об исторической реальности, Ланглуа и Сеньобос допускали, что «образ — это не химера, а представление прошедшей реальности»3. Однако подобные высказывания, сделанные в духе так называемого «здравого смысла» и столь характерные для сторонников позитивизма, вряд ли следует переоценивать, поскольку они не оказали и не могли оказать сколько-нибудь значительного влияния на общую субъективистскую тенденцию, присущую концепции исторического источника, созданной Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобосом.
1 Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Указ. соч., с. 173—174.
2 Там же, с. 175.
3 Там же.
86


Представляя историю как «совокупность установленных фактов», позитивисты полагали, что нужные историку факты содержатся (по крайней мере в «полуготовом» виде) в самих исторических документах, главным образом письменных, из которых остается только извлечь их с помощью -методов «исторической критики», или, как иронически выразился английский буржуазный историк Р. Коллингвуд, с помощью «ножниц и клея» К Согласно остроумному замечанию английского историка Э. Карра, позитивисты считали, что «факты, потребные историкам, содержатся в документах, надписях и т. д., подобно рыбам на прилавке у торговца. Историк собирает их, несет домой и готовит из них блюдо в соответствии с собственным вкусом» 2.
Исторические документы, представляемые как некие «кладовые» нужных историку фактов, считались единственной предпосылкой и основой исторического познания, необходимым условием осуществления самой исторической науки. «Нет документов, нет и истории»—эта формула Ш.-В. Ланглуа и III. Сеньобоса, утверждавшая безусловный приоритет источников над историческим -мышлением, разделялась большинством историков. Вместе с тем характерное для позитивистски настроенных историков нигилистическое отношение к теоретическому мышлению привело к тому, что указанная формула стала пользоваться ими для оправдания эмпиризма и связанного с ним фетишизма документов, низводившего роль интеллекта историка в их критике до уровня пассивного регистратора исторических фактов. «Фетишизм фактов» в XIX в., по справедливому замечанию Э. Карра, «находил свое естественное оправдание и дополнение в фетишизме документов. Документы были ковчегом завета в храме фактов. Благоговейный историк подходил к ним со склоненной головой и говорил о них со священным трепетом. Признавалось, только то, что подтверждалось документами»3.
Представление об исторических документах как неких вместилищах «готовых» фактов прочно удерживалось в сознании буржуазных историков до тех пор, пока они в той или иной мере были убеждены в идиографическом
1 Collingwood R. The Idea of History. N. Y., 1956, p. 257.
2 Carr E. H. What is History? London, 1962, p. 3.
3 Carr E. H. Op. cit., p. 10.
87


характере исторических знаний и, следуя этому убеждению, ограничивались преимущественным изучением так называемой событийной истории, понимая под нею главным образом историю политических событий.
Поскольку единичные, однократные события, изучаемые политической историей, обладают сравнительно простой структурой и, следовательно, могут получить более или менее непосредственную констатацию в рамках того или иного отдельно взятого источника, постольку каждый такой источник, подвергшийся предварительной критической проверке, представлялся вполне надежным материальным свидетельством реальности добываемых историком фактов. Поэтому на уровне фактографического исследования историк еще мог сравнительно легко решить проблему отбора существенных для его темы источников. Достаточно было обнаружить в одном или нескольких источниках наличие непосредственного отражения интересующего его события и определить степень его достоверности, чтобы можно было говорить о существенности данного источника как материального свидетельства реальности искомого факта. Поэтому и самый источник еще представлялся историку вполне осязаемым, независимым от его сознания, более или менее строго очерченным, точным и определенным. Понимаемый таким образом источник считался более или менее надежной основой объективности исторического познания, а сами историки, как правило, не сомневались в том, что в своей исследовательской работе они имеют дело с реальными событиями прошлого.
2. 	ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА В СОВРЕМЕННОЙ БУРЖУАЗНОЙ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ
а) 	Кризис! позитивистской концепции исторического источника
Начавшийся в конце XIX—начале XX в. «критический пересмотр» традиционных, в том числе позитивистских, концепций исторического источника был обусловлен в методологическом плане теми существенными изменениями, которые произошли в результате развития самой внутренней логики исторической науки, выявившей новые, более сложные аспекты проблемы отношения историче¬
88


ского источника, с одной стороны, к исторической реальности, а с другой — к самому процессу исторического познания.
Решение проблемы исторического источника существенно усложнилось прежде »сего в связи с развитием социально-экономического направления в буржуазной историографии. Возникнув во ©торой половине XIX в. в значительной степени под влиянием марксизма, социально- экономическая история в начале XX в. превращается в важную отрасль исторического знания. В результате этого происходит качественное изменение самого предмета исторической науки, значительно расширяется круг используемых ею источников и совершенствуются методы их исследования 1. В отличие от примитивной «событийной» истории социально-экономическая история имеет дело с особым видом явлений — с социально-экономическими отношениями и процессами, которые в силу своей сложной структуры, хронологической длительности и широты географических рамок не охватываются непосредственным наблюдением очевидцев и потому не находят целостного отражения в одном или даже нескольких отдельно взятых источниках. Данные, свидетельствующие о наличии в прошлом каких-либо социально-экономических отношений или процессов, оказываются как бы рассредоточенными в массе различных источников. Каждый из .них, являясь свидетельством достаточно определенным по отношению к отдельному элементу социально-экономического процесса, в то же время оказывается весьма неопределенным свидетельством по отношению к данному процессу в целом. Теперь уже отдельно взятый исторический источник, по существу, нельзя было рассматривать как абсолютно адекватный устанавливаемому историческому факту. Отсутствие целостного отражения социально-экономического явления в том или ином источнике заставляет буржуазных историков отказаться от прежнего наивного представления об источнике как вместилище «полуготовых» фактов. Соответственно изменяется и само понятие исторического факта. Становится очевидным, что установление исторического факта в области социально-экономической истории возможно лишь «окольным» путем, путем детального изучения огромной массы источников и их статистической обра¬
1 См.: Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959, с. 39—43.
89


ботки, которая обязательно предполагает синтезирование сведений, разбросанных в многочисленных источниках. Поэтому установление исторического факта оказывается результатом исследования, полученного благодаря изучению массы источников и статистических данных и содержащего в себе определенный уровень обобщения. Начатый в этой связи теоретический анализ понятия исторического факта показал, что так называемые «элементарные факты», которыми оперирует преимущественно «событийная» история, по своей структуре так же неисчерпаемы, как и более сложные факты социально-экономической истории, что они многими нитями связаны с другими прилегающими к ним фактами и что поэтому их установление предполагает определенный синтез сведений, содержащихся в различных исторических источниках, описывающих единичные события.
Выявление исключительно важной роли творческого мышления в установлении «элементарных фактов» и изменение понятия об историческом факте приводит к разрушению устаревшего представления об истории как «собрании и составлении готовых фактов». По признанию самих буржуазных историков, «позитивистское представление о том, что история будто бы является не более чем собранием и составлением готовых «фактов», которые остается только связать «каузальной зависимостью»... оказывается сегодня разрушенным во всем мире» К Переход на более высокий, «синтетический» уровень исследования в области политической истории ставит перед историком и более сложную задачу — выявить по возможности все прилегающие области исследуемого -им элементарного факта, т. е. установить его непосредственные и косвенные причины и следствия, определить его место и значимость в причинной цепи других связанных с ним фактов. Постановка такой задачи вынуждает историка предельно расширять круг возможных источников; причем каждый из них, рассматриваемый отдельно, далеко не всегда может быть определен как существенный для доказательства прилегающей области исследуемого факта. Таким образом, и в области исследования истори¬
1 Ritter G. Leistungen, Probleme und Aufgaben der Internationalen Geschichtsschreibung zur neueren Geschichte (16—18 Jarhhun- dert). «Sintesi Generali di Orientamento» XXXVII. Relazioni del X Congresso Internationale di Scienze Storiche. Firenze, 1955, vol. VI, S. 294—295.
90


ческих событий возникает ситуация, при которой понятие исторического источника усложняется, расширяется и часто становится, по мнению буржуазных историков, таким же «расплывчатым» и «.неопределенным», как и в области исследования социально-экономической истории. «Вполне очевидно,— пишет в этой связи французский буржуазный историк А. И. Марру,— что просто невозможно сказать, где начинается и где кончается документ; постепенно понятие документа расширяется и кончается тем, что охватывает все:,тексты, памятники, всякого рода наблюдения» Однако если для марксистской историографии «неопределенность», а по существу релятивность, относительность источников и фактов, выразившаяся в усложнении понятий о них, ни в коей мере не исключала, а, напротив, предполагала присущий им момент абсолютной истинности, без которого вообще не может быть научно-исторического познания, то для идеалистических направлений буржуазной историографии XX века, решавшей определенные социальные задачи, относительность источников и фактов явилась теоретической основой нигилистического отрицания их объективного содержания под видом критики «культа фактов» и «фетишизма документов».
Благодаря расширению круга исторических источников и совершенствованию методики их изучения выявляются новые, более сложные аспекты проблемы соотношения исторического источника и исторического мышления. В значительной степени этот процесс был связан с более или менее глубоким осознанием буржуазными историками активной творческой роли исторического мышления в обнаружении, отборе и интерпретации исторических источников. Если раньше это мышление было приковано главным образом к так называемой письменной традиции и, как правило, не выходило за пределы той истории, которая охватывалась письменными документами, то теперь, особенно в связи с успехами в области археологии, пространственный горизонт истории значительно расширился, углубилось ее проникновение в прошлое. Вовлечение в оборот исторического исследования новых видов источников, сопоставление археологического материала с данными письменных документов, использование достижений вспомогательных исторических дисциплин (эпиграфики,
1 Marrou H.-I. De la connaissance historique, p. 77—78.
91


нумизматики, сфрагистики и т. п.), а также новых для истории статистических методов обработки массовых данных — все это не только расширило источниковедческую базу исторического исследования, но и существенно изменило самый характер исторического мышления, подход исследователя к источникам, сделав этот подход более интегральным и глубоким.
Вооруженное более точными и эффективными методами исследования историческое мышление оказалось способным превращать бесчисленные и разнообразные остатки прошлого, мимо которых прежде равнодушно проходил историк, в источники и свидетельства достоверности новых исторических знаний. Соответственно и историк получил возможность -извлекать из уже известных и, казалось бы, вполне изученных источников гораздо больше информации, чем раньше. Само накопленное историческое знание становилось, в свою очередь, источником, основой и средством приобретения нового исторического знания. Оказалось, что «чем больше имеется исторических знаний, тем больше сведений можно извлечь из исторического материала» 1. Осознание буржуазными историками такого рода зависимости между имеющимися знаниями и вновь вовлекаемыми в научный оборот документами приводит многих из них к субъективистскому представлению о том, что сами источники полностью зависят от исторического мышления, от накопленных знаний, от изобретательности интеллекта историка и его методической вооруженности. Поэтому, утверждают они, историк не должен делать из документов фетиша2.
Таким образом, возрастание творческой роли исторического мышления в исследовании со всей очевидностью показало ограниченность прежней позитивистской концепции исторического источника, основанной на метафизическом представлении о пассивности исторического мышления, о его рабской зависимости от источников.
Однако начавшаяся в этой связи резкая и во многом справедливая критика методологических установок позитивистской историографии со стороны представителей различных направлений буржуазной исторической мысли не вышла за пределы положенных в ее основание идеалистических посылок и потому с самого начала оказалась
1 Collingwood R. The Idea of History, p. 247.
2 See: Carr E. H. Op. cit., p. 10.
92


'неспособной дать правильное решение »проблемы соотношения исторического источника и исторического мышления.
Критический пересмотр идейного багажа позитивизма, начатый как поход против «фетишизма документов» и «культа фактов», на деле привел многих буржуазных историков к фетишизации мышления историка и тем самым к отрицанию объективного содержания исторических документов.
Выступая против «иллюзий» относительно возможности постижения объективной исторической истины, высмеивая наивные представления о полуготовом историческом знании, содержащемся в документах и добываемом из них с помощью «ножниц и клея», а также всячески спекулируя на специфике исторического познания, буржуазные теоретики пытаются обосновать более «рациональные», а по существу субъективистские, концепции исторического знания, построенные на абсолютизации роли историка и его мышления в познании прошлого и направленные в соответствии с определенными решаемыми ими социальными задачами не столько против позитивизма, сколько главным образом против исторического материализма.
Антипозитивистская, а по существу антиматериалистическая, реакция в буржуазной методологии истории привела в последней четверти XIX в. к возникновению так называемой «критической философии истории», у истоков которой стояли Ф. Г. Брэдли в Англии и В. Диль- тей в Германии1. В отличие от традиционной классической философии истории, которая пыталась понять сущность самого исторического процесса и которая пренебрежительно характеризуется современными буржуазными теоретиками как «спекулятивная», «метафизическая», «догматическая» и т. п., «критическая философия истории», часто называемая еще «неоидеализмом», акцентирует внимание на исследовании логико-гносеологической проблематики исторической науки, т. е. на изучении познавательной, мыслительной деятельности историка. «Це¬
1 О взглядах Ф. Г. Брэдли как одного из основателей школы «критики исторического разума» см.: Киссель М. А. «Критическая философия истории» в Великобритании. — Вопр. истории, 1968, № 5. Характеристику взглядов В. Дильтея см. в работе: Кон И. С. Вильгельм Дильтей и его «критика исторического разума». — В кн.: Критика новейшей буржуазной историографии. Л., 1967, с. 57—90..
95


ли критической философии истории, — пишет американский историк А. Стерн, — ограничиваются исследованием логических, эпистемологических и аксеологических явлений исторического познания»1. Обратившись к изучению мыслительной деятельности историка, наиболее влиятельные представители «критической философии» В. Дильтей и Б. Кроче «стремились рафинировать логику исторического мышления и описать действительные процессы, которые происходили в сознании историка при воссоздании им логически стройной картины прошлого» 2.
Однако содержание «критической философии истории» отнюдь не исчерпывается столь характерной для нее логико-гносеологической проблематикой. Согласно утверждению одного из ведущих лидеров французского «неоидеализма» историка Анри-Ирене Марру, «критическую философию истории» можно считать теорией, утверждающей «решающую роль активного участия историка, его мысли, его личности в процессе исторического познания». Полагая, что «история неотделима от историка», что она «результат творческого усилия историка» 3, неоидеалисты приходят к крайне субъективистским выводам, отрицающим существование объективной исторической реальности. Французский историк Р. Арон, например, утверждает, что «не существует исторической реальности, которая бы предшествовала науке и которую последняя должна была бы воспроизводить»4. Основанная на этих методологических посылках и направленная прежде всего против марксистского понимания источников как независимых от историка материальных продуктов человеческой деятельности, неоидеалистическая концепция исторического источника всячески подчеркивает зависимость содержания источника от исторического мышления, ставя тем самым под сомнение самое возможность получения объективной исторической истины.
1 Stern A. Philosophy of History and Problem of Values. The Haque, 1962, p. 65.
2 Hughes H. S. History as Art and as Science. Twin Vistas on the Past. N. Y., 1964, p. 10.
3 Marrou H.-I. De la connaissance historique, p. 51—55. Подчеркивание зависимости исторического познания от субъекта, указывает американский историк Г. Стюарт Хьюз, составляет «главный тезис неоидеалистов» (Hughes H. S. Op. cit., р. 10).
4 Aron R. Introduction to the Philosophy of History. An essay on the limits of historical objectvity. Boston, 1961, p. 118.
94


В разработке идейно-теоретических основ неоидеали- стической концепции исторического источника видную роль сыграл итальянский философ и историк Бенедетто Кроче, который, по общему признанию буржуазных историков, стал наиболее «модным» в 20-е годы 1 и явился «.вдохновителем исторических исследований на всем Западе» 2.
б) 	Проблема исторического источника в теории историографии Б. Кроче
В своих философско-исторических воззрениях Б. Кроче опирался на гегелевскую «философию духа», исходя из которой он разработал ©нутренне противоречивую концепцию «абсолютного историзма», сочетавшую в себе объективно-идеалистическое понимание исторического процесса и субъективистско-релятивистскую трактовку проблем исторического познания 3.
«Абсолютный историзм» Б. Кроче представляет собой попытку создания последовательной «философии духа», очищенной от «дуализма» Гегеля, допускавшего реальное существование природы в форме «инобытия абсолютной идеи». Отвергая реальное существование природы в какой бы то ни было форме, Б. Кроче, в отличие от Гегеля, считал, что единственной реальностью является сама история, .понимаемая как жизненная активность саморазвивающегося «человеческого духа», бесконечно проявляющего себя в индивидуальных исторических явлениях., «Наша история,— писал он,— является историей
1 See: Carr E. H. Op. cit., p. 15—16.
2 Дюбюк A. История на перекрестке гуманитарных наук. XIII Международный конгресс исторических наук. Москва, 16—23 августа 1970 г. М., 1970, с. 4.
3 Поскольку философские взгляды Б. Кроче интересуют нас не сами по себе, а лишь в связи с их влиянием на решение проблемы исторического источника, мы сочли возможным не останавливаться на их подробной характеристике, тем более, что таковая уже имеется в нашей литературе. См., например, работы: Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959; Чернышев Б. С. Бенедетто Кроче и диалектика. — Вопр. философии, 1958, № 8; Аббате М. Философия Бенедетто Кроче и кризис итальянского общества. Пер. с итал. М., 1959; Эфиров С. А. Итальянская буржуазная философия XX века. М., 1968; Джиоев О. И. Проблемы исторического познания в философии Б. Кроче. — Вопр. философии, 1971, № 5; Лопухов Б. Р. О «тождестве» философии и истории в работах Бенедетто Кроче. — Вопр. философии, 1970, № 1.
95


нашего духа, а история человеческого духа является историей мира»1. Понимание «духа» во всех формах его «активности» как самой истории Кроче рассматривал в качестве исходного методологического принципа исследования процесса исторического познания. «Было бы невозможно понять что-либо в действительном процессе исторического мышления до тех пор,— утверждал он,— пока мы не начнем с принципа, что дух сам является историей, творцом истории на каждом этапе ее существования и одновременно результатом всей предшествующей истории. Таким образом, дух содержит в себе всю свою историю, которая совпадает с ним самим» 2.
Научная несостоятельность объяснения исторического мышления из выдвигаемого Кроче принципа сведёния человеческой истории к истории «духа» становится очевидной в свете исторического материализма, согласно которому вовсе не «дух» содержит в себе действительную историю, а, напротив, сама эта история, представляющая собой объективный процесс материально-производственной деятельности людей, включает в себя в качестве составного элемента их духовную деятельность, являющуюся не чем иным, как отражением в различных формах общественного сознания . их общественного бытия. Такой подход делает возможным научное объяснение всех форм духовного творчества, в том числе и самого исторического мышления.
Тезис о совладении истории и духа явился краеугольным камнем созданной Б. Кроче теории историографии. Понимаемая как саморазвитие «духа» история оказалась у Кроче таким единым жизненным процессом, в котором прошлое и настоящее сливаются друг с другом. «Дух» содержит в себе свое прошлое, но не как нечто чуждое ему мертвое, вещественное, а как живое, духовное. История, лишенная творческой активности «духа», является не более чем «хроникой», «мертвой историей». По мнению Кроче, история противоположна хронике. «История, — писал он, — это живая хроника, хроника — это мертвая история; история — это современная история, хроника — это прошлая история; история — это
1 Croce В. History as the story of Liberty. London, 1941, p. 117.
2 Croce B. Theory and History of Historiography. London, 1921, p. 25.
96


главным образом действие мысли, хроника — это акт воли» К Каждая история становится хроникой, когда она не является больше «действием мысли», превращаясь в обычную запись абстрактных слов, которые в свое время были конкретными и выразительными. В этом смысле история философии, например, является «хроникой», если она пишется или читается человеком, не понимающим философии.
Это противопоставление истории и хроники возникает у Кроче неизбежно, поскольку он сводит историческую реальность к жизненной активности духа, исключающего хронику как чуждый ему вещественный остаток прошлого. Однако такое противопоставление истории и хроники искажало их действительное соотношение. Правильное понимание этого соотношения становится возможным только в том случае, если, следуя марксистской методологии истории, последовательно проводить разграничение между историей как объективной реальностью и историческим сознанием, являющимся отражением этой реальности. По отношению к историческому сознанию хроника, будучи вещественным остатком прошлого, выступает как независимый от него внешний источник познания, свидетельствующий о прошлом. Вместе с тем хроника, будучи продуктом прошлой человеческой деятельности и, следовательно, самой истории как объективной реальности, не только не противоположна этой истории, но, напротив, является внутренне присущим ей элементом, выполнявшим определенную социальную функцию в прошлой жизнедеятельности людей.
В свете противопоставления истории хронике Б. Кроче пытался «отвергнуть весьма обычное предположение о приоритете хроники по отношению к истории». Он считал, что старая формула «Первыми идут анналы (хроники), потом следует история» должна быть заменена новой — «Первой идет история, потом хроника». Первым, пояснял Кроче, идет живое бытие, потом труп, и поэтому представлять историю рожденной от хроники все равно, что представлять живое рожденным от трупа, который является остатком жизни так же, как хроника является остатком истории. «История,— указывал он,— отделенная от живого документа и превращенная в хронику,
1 Croce В. Theory and History of Historiography, p. 19.
4—690 97


н*е является больше духовным актом, а представляет собой вещь, комплекс звуков и других знаков» К
Разъясняя понятие «история», Кроче настойчиво подчеркивал, что прошлое превращается в историю только тогда, когда мы познаем его, думаем о нем, оживляем его в нашем мышлении. Таким образом, история, согласно Кроче, является не более чем духовным актом, действием мысли, превращающей прошлое в историческое познание.
Сведение исторической действительности к историческому сознанию предопределило субъективистские взгляды Кроче на природу исторических источников. В отличие от «классических» теорий источниковедения, которые рассматривали исторические источники в аспекте их связи с прошлой человеческой деятельностью как ее вещественные результаты, Б. Кроче выдвинул на первый план исследование проблемы связи исторических источников с историческим мышлением. Сама по себе постановка этой проблемы была вполне правомерна и имела существенное значение для дальнейшего развития теоретического источниковедения, ориентируя его на исследование гносеологической функции исторического источника, его роли и места в системе исторического познания. Однако методологические установки, которыми руководствовался Кроче, с самого начала исключали возможность правильного решения этой проблемы. Уже само понимание истории как жизненной активности духа, как мыслительной деятельности субъекта было совершенно несовместимо с признанием объективной реальности исторических источников, их первичности по отношению к историческому сознанию.
Согласно интерпретации Кроче, исторические источники не существуют вне и независимо от исторического сознания, «потому что внешние вещи не существуют вне духа». Без оживляющей их мысли историка внешние вещи остаются просто вещами, «мертвыми документами», лишенными исторического смысла. Документ, когда он отделен от жизни, от «духовного акта», является не чем иным, как «вещью», «комплексом звуков и других знаков»2. То, что мы обычно называем историческими ис¬
1 Croce В. Theory and History of Historiography, p. 20—21.
2 Ibid., p. 21.


точниками, документами, например, мемуары, дневники, хроники, портреты, скульптурные и архитектурные произведения и т. т.— все это, ino миению Кроче, «в действительности не является документацией, если они не стимулируют и не сохраняют во мне воспоминания о состояниях моего сознания. Во всех других отношениях они остаются сочетаниями красок, бумагой, .камнем, металлом или резиной т. п., не имеющими психической эффективности» К Если сам историк не испытывает чувства, например, христианского милосердия, или рыцарской чести, или якобинского радикализма, или почитания древних традиций, то он напрасно будет перелистывать страницы евангелия, каролингского эпоса, страницы речей, произнесенных в Национальном конвенте, и т. п. Только по мере того как исторические знания, накапливаясь в нашем сознании, объединяются со способностями, мыслями и чувствами, которые мы сами испытываем, становится возможным, путем «платонического воспоминания», познание того, что произошло в прошлом2.
Решительно выступая против понимания исторических источников как внешних по отношению к историческому мышлению вещей, Б. Кроче объявил «иррациональным» идущее от Дройзена и Бернгейма деление исторических источников на повествования (традицию) и документы (остатки или останки). С его точки зрения, такое расчленение исторических источников не может быть принято в силу его «эмпирических оснований», заставляющих рассматривать повествования и документы только как «вещи», противопоставленные друг другу таким образом, что утверждается «подчиняющее превосходство документов над повествованием». Однако исторические источники, утверждал Кроче, не тождественны «вещам». Отношение документов и повествований — это отношение не противопоставленных друг другу «вещей», как склонны считать «эмпирики», а отношение «духовных актов», выражающих единство жизни и мышления, единство документа и критики в самом историческом мышлении. «И документы и критика, жизнь и мышление,— подчеркивал Кроче,— являются истинными источниками истории, то есть двумя элементами исторического син¬
1 Croce В. History as the Story of Liberty, p. 19.
2 See ibid., p. 114.
99


теза; они не стоят лицом к лицу с историей... но являются частью самой истории, они находятся внутри синтеза, они являются составной частью его и образуются им» *.
Сформулированная здесь идея синтетического единства исторического источника и исторического мышления имела определенный рациональный смысл. Если под историческим синтезом подразумевать обобщенное историческое знание, то оно, безусловно, включает в себя как информацию, извлеченную из исторических источников, так и информацию, идущую от современности. Поскольку информация, содержащаяся в источниках, преобразуется в процессе ее критической обработки в научное историческое знание, постольку содержание последнего совпадает с содержанием источников. Без этого совладения было бы невозможно получение объективного исторического знания, адекватно отражающего прошлое через посредство той информации, которая содержится в источниках. Однако указанное совпадение вовсе не означает, что исторические источники, как утверждал Б. Кроче, существуют лишь в историческом мышлении. Во-первых, всякий исторический источник представляет собой внешнее по отношению к познающему субъекту материальное образование — вещь, знак или действие. Опред- меченное в источнике сознание придает ему общественные свойства, но отнюдь не превращает его в идеальный феномен. Всегда оставаясь материальным образованием, исторический источник существует совершенно независимо от исторического сознания. Во-вторых, содержащаяся в источнике информация о событиях прошлого является объективной в том смысле, что она, будучи запечатленной определенным способом в вещественном субстрате источника, также существует независимо от изучающего его историка. Конечно, процедура извлечения информации историком зависит от его философских взглядов, профессиональной подготовленности, от уменния пользоваться традиционными и новейшими методами источниковедческого анализа. Однако при всем этом историк может извлечь из источника только ту информацию, которая там имеется.
Выступая против теории пассивности исторического мышления и критикуя позитивистское представление о существовании вещей как внешних источников истори¬
1 Croce В. Theory and History of Historiography,, p. 23.
100


ческого познания, Б. Кроче противопоставлял источники вещам, считая, что вещи сами по себе, вне их отношения к историческому мышлению, вообще не существуют и не являются источниками познания. Правильно подметив, что понятие «исторический источник» действительно не тождественно понятию «вещь», он, однако, ошибочно рассматривал их как абсолютно противоположные, отрицая, в сущности, тот очевидный факт, что источник совпадает с вещью постольку, поскольку вещественная форма является единственной формой его существования. Полагая, что исторические источники вообще не существуют -как вещи, независимые от исторического мышления, Кроче тем самым исказил связь источников с мышлением в духе субъективизма. «Понятие истории с ее внешними источниками,— утверждал Б. Кроче, — является фантазией, которая должна быть рассеяна...» По его мнению, история была бы в состоянии «застоя», если бы она, будучи «духом», рождалась от внешних вещей: «...история, возникшая из вещей, была бы вещью, то есть несуществующей историей» 1.
«Наивному», а по существу материалистическому, представлению об исторических 'источниках как внешних вещей Кроче противопоставлял субъективистские взгляды на источники как «элементы» исторического -мышления, как «состояния сознания», подчеркивая, что источники истории «находятся в наших собственных душах», что не «внешние вещи», а именно «настоящее состояние моего сознания составляет материал и, следовательно, документацию для исторического суждения, живущую документацию, которая находится внутри меня»2.
Отстаивая идею «синтетического единства» исторического источника и исторического мышления, Б. Кроче пытался выяснить, почему нам, как он писал, «кажется, будто документы предшествуют истории и являются ее внешними источниками». Все дело в том, объяснял Кроче, что «человеческий дух сохраняет мертвые остатки истории» и «тот же самый дух собирает следы прошедшей жизни». Разумеется, дух вполне может оживить свою собственую историю и без этих внешних вещей, называемых «повествованиями» и «документами». В деятельности духа внешние вещи играют лишь вопомогатель-
1 Croce В. Theory and History of Historiography, p. 23—24.
2 Ibid., p. 20; ejusd. History as the Story of Liberty, 19.
101


ную роль — они являются «инструментами», которые дух создал для себя с целью облегчить свое творчество. В этом плане собирание и хранение «мертвых документов» является «полезной и важной работой», выполняемой архивариусами, археологами, филологами и другими «эрудитами». Однако это занятие порождает у них «наивное убеждение, что они держат историю закрытой на замок и способны открыть «источники», в которых испытывающее жажду человечество может утолить свое желание в области познания». Взлелеянная «эрудитами» наивная вера в то, что они закрыли историю в своих музеях и архивах, привела к возникновению представления об истории, сконструированной на базе вещей, традиций и документов («пустых традиций и мертвых документов»). Примером подобного рода истории, вернее псевдоистории, может служить так называемая компилятивная история. Компиляции часто удобны, так как они облегчают хлопоты при обращении к нескольким книгам, но они тем не менее «не содержат какого-либо исторического мышления». Поскольку такая история составляется из источников как внешних вещей, она оказывается неспособной на что-либо большее, кроме простого переписывания так называемых источников. Но такое переписывание одной или нескольких книг в одну новую книгу относится к хронике, а не к истории. «Хроники, которые переполоты, раскрошены на фрагменты, перекомпанова- ны, пересмотрены, всегда остаются бесполезными хрониками, то есть пустыми повествованиями; документы, которые были восстановлены, воспроизведены, описаны, приведены в какое-то соответствие, остаются документами, то есть молчаливыми вещами»
Конечно, если рассматривать «компилятивную историю» как простое переписывание архивных документов, то нельзя не признать, что подобная история действительно не имеет отношения к научной историографии, поскольку последняя несовместима с компиляцией документов как методом написания истории. Однако для ториков-марксистов неприемлемость компилятивного подхода к документам никогда не означала нигилистического отрицания самих документов как внешних источников исторического познания. Напротив, для Б. Кроче «компилятивная история» неприемлема в силу того, что она,  ж
\ ■
1 Croce В. Theory and History of Historiography, p.27.
102


по его мнению, составляется из источников как внешних вещей. Именно признание внешних источников исторического познания он высмеивал как «наивную веру», как «фетишизм документов», порождающий «компилятивную историю». Тем самым его критика «компилятивной истории» и «фетишизма документов» оказывалась, по существу, критикой материалистического понимания источников как независимых от исторического мышления внешних вещей. Руководствуясь в конечном итоге глубоко враждебными марксизму социально-политическими целями, буржуазно-либеральный историк Кроче пытался под видом критики «фетишизма документов» и «культа фактов» опровергнуть те объективные основания, на которые опирается марксистская историография как наука.
Утверждая, что «история является историей духа» и что поэтому «просто невозможно составить историю по внешним вещам» \ Б. Кроче тем самым отвергал не только «компилятивную историю», но и ставил под сомнение самое возможность создания научной истории, поскольку последняя немыслима без признания объективной реальности исторических источников, в качестве которых всегда выступают внешние вещи. Отрицая какое бы то ни было совпадение, тождество вещей и источников, он полностью противопоставил их друг другу, растворив источники в историческом сознании. По существу, это означало дематериализацию исторических источников как внешних вещей и вело к подмене фетишизма документов фетишизмом мышления.
Современные буржуазные историки оценивают Кроче как теоретика, который учил видеть в истории не просто «накопление фактов», а «упражнение творческой мысли» 2. Действительно, вслед за В. Дильтеем и Г. Зимме- лем, Г. Риккертом и М. Вебером Б. Кроче продолжил в области теории историографии линию гносеологического субъективизма, ставшего характерной чертой «критической философии истории». Как и Кроче, представители последней стремятся дематериализовать исторические источники, поставить их в полную зависимость от исторического мышления как главной предпосылки познания прошлого.
1 Croce В. Theory and History of Historiography, p. 27.
2 Hughes H. S. Op. cit., p. 20.
103


в) 	Проблема исторического источника в «критической философии истории»
Идущее от В. Дильтея и неокантианцев и развитое Б. Кроче субъективно-идеалистическое понимание соотношения объекта и субъекта исторического познания продолжает оставаться той методологической основой, опираясь на которую современные последователи «философии жизни» и неокантианства из лагеря современного немецкого экзистенциализма ведут наступление на ленинскую теорию отражения, являющуюся научной основой понимания природы исторического источника и исторического познания.
Выступая против принципа отражения в историческом познании, западногерманские теоретики неизбежно приходят к отрицанию объективного содержания не только наших знаний о прошлом, но и самих исторических источников как специфических форм отражения прошлого. По мнению Г. Риттера, «не существует возможности проверить объективную истинность исторического представления путем его сопоставления с оригиналом для того, чтобы установить «сходство» или «•несходство» между ними. Нигде в источниках не существует такого «оригинала»...» \ Содержание исторического источника, согласно Риттеру, всецело зависит от целей исследования, которые ставит перед собой историк, от «направления его желаний» и тех вопросов, которые он задает источнику. Историческое исследование начинается с того, что прошлое «переживается историком» по аналогии с его личным опытом. Индивидуальность каждой прошлой эпохи раскрывается благодаря все более глубокому «проникновению в источники», благодаря «погружению» самого историка в чуждый ему мир, благодаря привлечению всей его исторической «фантазии» и определенной интерпретации написанных текстов. Признавая обусловленность исторического познания тем влиянием, которое оказывает на историка современная ему жизнь, Риттер пытается доказать, что субъективные моменты играют решающую роль в историческом познании. «Если каждое историческое представление,— пишет он,— создается благодаря творческим способностям историка, то тогда понятно,
1 Ritter G. Op. cit., S. 325.
104


что субъективные моменты в исторической науке должны играть решающую роль»1. Объективность в исторической науке является, по мнению Г. Риттера, нечем иным, как «стремлением историка к обязательной истине», «неподкупной любовью к истине». Однако, если, как замечает Риттер, «каждый историк... поет свою песню», то как в таком случае отделить истинное от ложного, объективное от субъективного, тенденциозного? Риттер не дает четкого критерия для такого разграничения. Более того, считая, что исторические источники, по причине отсутствия в них «оригинала», сопоставимого с историческим представлением, не могут служить обоснованием объективности исторического знания, Риттер в конечном итоге отстаивает исторический релятивизм, доказывая относительность всех оценок и суждений, формулируемых историком.
Свойственная неоидеализму субъективистская трактовка проблемы соотношения исторического источника и исторического познания получила признание со стороны таких известных представителей французской «критической философии истории», как Р. Арон, А.-И. Марру и П. Рикер, мировоззрение которых сформировалось под влиянием главным образом идей немецкой методологии истории.
Один из крупных идеологов антикоммунизма, философ и социолог Раймон Арон в своей книге «Введение в философию истории» исходит из характерного для немецкой историографии понимания истории как «истории духа» 2. Эта посылка выступает теоретической основой решения всех рассматриваемых им вопросов исторического познания, в том числе и вопросов, связанных с пониманием природы исторических источников и способов их интерпретации.
Арон, как и другие французские историки, вместо понятия «исторический источник» употребляет понятие «документ». Документы рассматриваются им не только и не просто как «.последствия событий» прошлого, т. е. как их «следы», но и как остатки прошлого, как само прошлое, существующее в настоящем в виде различных «человеческих памятников».
1 Ritter G. Op. cit., S. 320.
2 Aron R. Introduction to the Philosophy of History, An essay on the limits of historical objectivity. Boston, 1961, p. 37.
105


«Следы», оставленные природой, например останки исчезнувших животных организмов, не являются «документами» в том же самом смысле слова, как, например, пирамиды. В последнем случае мы имеем дело с «человеческим памятником», который отсылает нас к его творцу — человеку. Все «документы», оставленные человеком, являются его произведением, результатом его физической и духовной активности, вследствие чего они, в отличие от останков природных форм, несут на себе неизгладимую печать сознания человека, его «духа». Все, что человек создал,— книги, статуи, картины и т. п.— представляет собой, с точки зрения Р. Арона, не что иное, как «объективированное сознание», индивидуальное или коллективное. За словами текстов, за красками холстов скрываются «состояния сознания», способы мышления и чувства людей» К
Объективированное в памятнике сознание одновременно и более доступно, и более «двусмысленно». Всякий памятник может быть изучен или как «документ», или как «духовная реальность». Так, Мона Лиза, изучаемая как документ, показывает нам определенный способ мышления или творчества художника, «человеческий дух» в момент или период его творчества. Но как произведение искусства, портрет показывает, как прекрасно запечатленное в нем и увековеченное в своей первоначальной свежести чувство любви. Познание прошлого, таким образом, является «двойственным познанием», которое в одном случае направлено на изучение воплощенного в предметной форме сознания самого художника, а в другом случае—на сознание, чувства изображаемой художником личности.
Конечно, нельзя отрицать, что в качестве предмета изучения историка выступают различные формы индивидуального и общественного сознания, которое действительно «объективируется» в исторических памятниках, в том числе и в произведениях искусства. Однако наряду с общественным сознанием историк изучает также само общественное бытие, исходя из которого только и можно понять «смысл» и «значение» предметных воплощений общественного и индивидуального сознания. Ограничивая область человеческой истории
1 Aron R. Introduction to the Philosophy of History. An essay on the limits of historical objectivity, p. 72—73.
106


лишь историей «духа», объективированного в предметных формах, Р. Арон, по существу, переворачивает действительную историю с ног на голову и в соответствии с этим искаженным представлением истолковывает процесс исторического познания.
Поскольку именно «дух», воплощенный в той или иной предметной форме, составляет, по мнению Арона, истинную реальность «исторического бытия», а само познание прошлого выступает как один из аспектов этой «духовной реальности», постольку в процессе исторического познания объект и субъект неизбежно «сливаются» друг с другом К Интерпретируя исторические памятники, которые, как считает Арон, «существуют лишь в духовном мире и через него»2, историк с помощью метода «понимания» стремится проникнуть в сознание других и постичь «значение, которое было или могло быть мыслимо теми, кто жил и реализовал его»3. «Значение», рассматриваемое в широком смысле слова, всегда так или иначе связано с сознанием, предполагает он. Поэтому «понимание», согласно Арону, «должно быть реконструкцией сознания»4. «Мы говорим о понимании, — объясняет Арон, — когда знание показывает значение, которое, будучи имманентным определенной реальности, мыслилось или могло быть мыслимо теми, кто переживал и создавал его» 5.
Пользуясь методом «понимания», историк как бы «пробуждает дух», заключенный в источнике, делая его частью своего сознания. Тем самым объект, рас-
1 Aron R. Introduction to the Philosophy of History. An essay on the limits of historical objectivity, pp. 44, 49, 82. Как отмечает американский философ А. Стерн, Арон, полагающий, что «ни теория, ни язык не должны раскрывать связь субъекта с объектом», тем самым «доводит критические сомнения до того, что отказывается признать какое бы то ни было лингвистическое разграничение между историей как наукой и историей как реальностью» (Stern А. Philosophy of History and the Problem of Values, p. 25).
2 Aron R. Op. cit., p. 85.
3 Ibid., p. 47.
4 Aron R. Op. cit., p. 85.
5 Ibid., p. 47. Относительно приведенного определения P. Арона американский историк Г. С. Хьюз иронически заметил, что оно «столь же глубоко истинно, сколь и глубоко бесплодно». Хьюз указывает, что «определение деятельности духа как «понимания» ничего не говорит нам о природе самого этого процесса. Здесь неоидеалисты совершенно беспомощны» (Hughes H. S. History as Art and as Science, p. 11).
107


Сматриваемый историей, «достигает существования и изменения только в сознании»
Растворяя историческую реальность в историческом сознании, Р. Арон, таким образом, фактически отрицает существование независимого от историка содержания исторических документов и превращает его в создаваемую историком «концептуальную конструкцию», в которой «исчезают» реальные события прошлого2. Вместе с объективным содержанием документов исчезает и объективная основа исторической истины. Историческое познание, считает Арон, всегда имеет субъективный и относительный характер, поскольку оно изучает «духовное» и «иррациональное». Критикуя источники и устанавливая факты, историк никогда не сможет преодолеть эту относительность и достичь объективности и беспристрастности в оценке изучаемых им событий прошлого, так как он сам есть «частица» прошлого.
Неудивительно, что иррационалистические взгляды Арона вынуждают его в конечном итоге апеллировать к теологии: «Только бог, — заявляет он, — может взвесить значение всех поступков, определить место всех противоречивых событий, объединить характеры людей и их действия»3. Историку, таким образом, следует отказаться от необоснованных «иллюзий» постичь объективную историческую истину и признать принципиальную непознаваемость событий прошлого.
Субъективистская методология истории Р. Арона получила свое дальнейшее развитие в философских работах известного французского историка Анри-Ирене Марру, одного из признанных лидеров современного «неоидеализма»4.
В своей известной работе «Об историческом знании» Марру выступает с критикой методологических основ позитивистской историографии вообще и созданной ею концепции исторического источника в частности.
1 Aron R. Op. cit., p. 289.
2 See ibid., p. 74.
3 Ibid., p. 68—69.
4 Содержательный анализ теоретико-методологических взглядов А. И. Марру дан в работах: Медушевская О. М. Вопросы теории источниковедения в современной французской буржуазной историографии.— Вопр. истории, 1964, № 8; ее же. Некоторые проблемы методологии истории в современной французской историографии. — Вопр. философии, 1965, № 1.
108


Прежде всего Марру пытается развенчать «иллюзии» позитивистов о возможности «адекватного, то есть истинного, познания человеческого прошлого». Представления позитивистских теоретиков о возможностях превращения исторической науки в «объективную», «точную науку о духе» Марру высмеивает как слишком «наивные и элементарные». Их позицию, считает Марру, можно представить в виде следующей формулы:
h = P+p.
Разъясняя смысл этой формулы, Марру указывает, что для позитивистов история (h) была «объективно регистрируемым прошлым (Р) плюс (увы!) некоторым неизбежным вмешательством настоящего в лице историка» (р), вмешательством, которое аналогично ошибке наблюдения в астрономии, т. е. оно было «каким-то паразитарным привеском к данным опыта, величину которого следовало уменьшать до тех пор, пока она не стала бы ничтожно малой, стремящейся к нулю»1. В соответствии с этой концепцией позитивисты считали, что элемент субъективного, привносимый как историком, так и документом, который он использовал, нарушает объективную историческую истину и потому должен быть устранен или, по крайней мере, сведен к минимуму. Тем самым из историка и его информатора (документа) делали «чисто пассивный инструмент, регистрирующий аппарат, который лишь воспроизводит свой объект, прошлое, с механической точностью фотографа...» 2.
Обращаясь к учебнику Ланглуа и Сеньобоса, Марру отмечает, что история представлена в нем как «совокупность фактов», извлеченных из документов. Скрытая, но тем не менее вполне реальная, она уже существовала в них до всякого вмешательства со стороны историка. Прослеживая описанные Ланглуа и Сеньобо- сом основные этапы работы историка с документами (находка документов, их «туалет» — внешняя критика, затем внутренняя критика), Марру указывает, что результатом этого анализа было представление, что ис¬
1 Маггои H.-I. De la connaissance historique. Editions du Seuil. Paris, 1955, p. 53.
2 Ibidem.
109


торик постепенно накапливает «чистые зерна «фактов» в своем блокноте и затем пересказывает их как можно правдивее; одним словом, «он не создает историю, а находит ее в документах» *. Однако такое представление о деятельности историка, по мнению Марру, не имеет ничего общего с тем подлинным процессом, который происходит в сознании историка.
Поставив под сомнение научную ценность выработанных Ланглуа и Сеньобосом приемов источниковедческой критики, ведущих якобы «к вырождению историографии в эрудицию», Марру (противопоставляет их взглядам свою субъективистскую концепцию исторического знания, в основании которой лежит тезис о решающей роли активного участия историка, его мысли, его личности в процессе исторического познания. «История, — утверждает Марру, — результат творческого усилия историка, субъекта познания, устанавливающего связь между прошлым, которое он вспоминает, и настоящим, частью которого он является»2.
Марру критикует формулу Ланглуа и Сеньобоса о том, что «история составляется на основании документов» и что поэтому она есть «не что иное, как обработка документов». На самом деле, указывает Марру, «рассуждая логически, совсем не документ оказывается отправной точкой». Историк не похож на рабочего, который занят переделкой первичного сырья. Историческое познание начинается с «поставленного вопроса», который своими корнями уходит «в свободный выбор, границы и природу субъекта». Конечно, замечает Марру, историческое исследование практически может начинаться и со случайной находки документов (в архиве, библиотеке, при раскопках и т. п.). Однако, считает Марру, это обстоятельство отнюдь ничего не меняет «в логическом приоритете вопроса, который историк ставит всем этим документом»3. В свою очередь выбор документов является «прямой функцией его личности, направленности его мысли, уровня его культуры и, наконец, его общей философии, откуда он черпает логические категории и принципы суждений». Богатство исторического познания, подчеркивает Марру, «прямо за¬
1 Marrou H.-I. Op. cit., р. 54.
2 Ibidem.
3 Ibid., p. 61.
110


висит от искусства и способности постановки начальных вопросов, которые определяют весь ход и ориентацию последующего исследования» К
Казалось бы, что мысли Марру о роли личности историка, направленные против позитивистской теории пассивности исторического мышления, не могут сами по себе вызвать серьезных возражений. Однако весь смысл выдвигаемой им концепции, несмотря на все оговорки, заключается в чрезмерном гипертрофировании роли личности историка в познании прошлого, а это в конечном итоге ставит под сомнение существование самой объективной исторической реальности. Не случайно Марру, например, заявляет, что история как реальность не существует в чистом виде или же, по крайней мере, она совершенно непонятна до тех пор, пока не представлена в форме истории как знания2. Отвергая «иллюзию» абсолютной объективности в истории, Марру подчеркивает, что история «как познание человека человеком» представляет собой «неразрывное единство субъекта и объекта», что в процессе исторического познания объект и субъект «сливаются» друг с другом3. Марру критикует «классическую» теорию исторического источника, которая, по его мнению, не дает достаточно ясного определения понятия документа. Он соглашается с тем, что мы можем постичь прошлое не непосредственно, но только «через посредство следов, которые оно оставило» и понятных для нас в той степени, в какой мы способны их интерпретировать. В этом смысле «история делается документом». Однако, считает Марру, ограничиться этим нельзя, ибо вовсе не документ является отправной точкой исторического познания, но сам историк, который ставит ему вопросы. Поэтому не только глубина понимания документов зависит от личности историка, от его ума, от его техники исследования, его изобретательности и культуры, но и само существование документов зависит от историка, .посколь¬
1 Marrou H.-I. Op. cit., р. 66—67.
2 Voir: Marrou H.-I. Philosophie critique de l’histoire sens de l’histoire. — In: L’homme et L’histoire. Paris, 1952, p. 7. Cp: Marrou H.-I. De la connaissance historique, p. 38—41.
Как отмечает A. Стерн, Марру «не доверяет понятию «объективной исторической реальности» (Stern A. Op. cit., р. 24).
3 Voir: Marrou H.-I. De la connaissance historique, p. 230—232.
Ш


ку оно, по мнению Марру, «начинается с тога момента, когда историк обнаруживает и исследует документы» 1.
Точку зрения Марру разделяет и французкий философ Поль Рикёр, подчеркивающий, что «именно исследование возводит «след» в достоинство значимого документа и придает прошлому достоинство исторического факта. Документ не является документом до тех пор, пока историк не задаст ему вопрос и, тем самым, историк учреждает документ посредством его наблюдения»2.
Марру и Рикёр, таким образом, пытаются интерпретировать документ как «создание» историка, а не как нечто существующее совершенно независимо от его интеллекта. Критикуя в этой связи «классическое» определение документа, Марру указывает, что его ограниченность была обусловлена узостью понимания задач исторической науки, ориентировавшейся на изучение «событийной истории». Совершенно правильно обратив внимание на то обстоятельство, что усложнение задач исторического исследования неизбежно приводит к усложнению проблемы отбора исторических документов, каждый из которых, взятый сам по себе, действительно не может быть достаточно надежной верификацией реальности всех многообразных связей исследуемого факта, и что раскрытие этих связей предполагает использование не одного, но массы документов, позволяющих все-таки достичь более или менее всестороннего знания данного факта, Марру, однако, делает отсюда субъективистские выводы относительно природы исторического источника, ставя его содержание в полную зависимость от мышления историка. Понятие документа, подчеркивает Марру, «оказывается функцией двух различных независимых переменных: так же как от прошлого, представленного всеми материалами, дошедшими до нас, оно зависит и от историка, его инициативы, его изобретательности, его знаний, но прежде всего от того, каков он сам, то есть от его ума, кругозора, уровня его культуры» 3.
Исторический источник, таким образом, рассматри¬
1 Marrou H.-I. Op. cit., р. 75—76.
2 Ricoeur Р. Histoire et vérité. Editions du Seuil. Paris, 1955,
p. 28.
3 Marrou H.-I. Op. cit., p. 79.
112


вается Марру как «функция» мыслительной деятельности историка. Документ, разъясняет Марру, не заключается в «реальном материале», из которого он сделан. Документ является документом только «в той степени, в какой историк может и умеет в нем что-то понять». Вне этого «понимания» нет документа. Поэтому историческое познание с первого своего контакта с документом показывает «фундаментальную» логическую операцию — «понимание». Историческое «понимание» является, по мнению Марру, «интерпретацией знаков», через посредство которых историк получает знания о прошлом. Мысль историка движется от прошлого к документу и обратно — «от документа к прошлому», «от знака к обозначаемому». В этом движении исторической мысли «документ изучается не ради его самого, а с целью познать с его помощью прошлое» 1. Документ, таким образом, является «инструментом познания», используемым историком.
Как видим, Марру пытается рассматривать исторический источник (документ) в «функциональном» аспекте, в аспекте его связи с познавательной деятельностью историка, по отношению к которой документ действительно можно характеризовать как «инструмент познания». Однако документ, определенный «функционально», т. е. как «инструмент познания», является таковым лишь в качестве реального предмета, существующего независимо от сознания и намерения историка. Вне «реального материала» «документ», «инструмент познания» действительно есть не более чем абстракция, «функция» мысли. Однако, абсолютизируя эту сторону в своем определении «документа», Марру пытается игнорировать то существенное обстоятельство, что в качестве реального предмета документ является уже не просто «функцией мысли», но «функцией» именно предмета, определенного через цель познавательной деятельности историка.
Понимание документа как «функции» исторического мышления неизбежно приводит к отрицанию объективного содержания документа и ставит под сомнение самое возможность постижения объективной исторической истины. Понятие научной объективности в истории
1 Marrou Н.-1. Op. cit., р. 83.
ИЗ


П. Рикер, например, истолковывает не как адекватное
исторической реальности знание, а как такой «результат методической активности» интеллекта историка, который глубоко отличен от объективности прошлого и является не более чем «плодом теории»1. Высмеивая «наивную» веру позитивистов в идеал «объективности» исторического знания, Марру подчеркивает, что «истина имеет силу только для меня», что она «обязательно является субъективной»2. В конечном итоге он приходит к выводу, что историческое познание «не является наукой в собственном смысле этого слова, а только знанием веры»3.
Субъективно-идеалистическое понимание природы исторического источника и исторического познания, развиваемое представителями «критической философии истории», оказывает в настоящее время существенное влияние на определенную часть буржуазных историков и философов4. С другой стороны, многие буржуазные историки все более скептически начинают оценивать «субъективную эпистемологию» Б. Кроче и современных неоидеалистов, считая, что она заводит «в зыбучие пески философского релятивизма» и делает историю «чем- то выдуманным». Э. Карр совершенно справедливо замечает, что характерное для неоидеализма «чрезмерное подчеркивание роли историка в создании истории, доведенное до логического конца, вообще исключает объективную историю...»5. Часть самих буржуазных историков вынуждена сегодня признать, что «^ооидеалисты совершенно беспомощны» в решении гносеологических проблем исторической науки6. Однако, выступая против «крайностей» неоидеализма, буржуазные историки остаются на позициях идеалистической методологии, не способной по самому своему существу указать верные пути выхода из того состояния глубокого идейного кри*
1 Ricoeur P. Histoire et vérité, p. 29—30.
2 Marrou H.-l. Op. cit., p. 220—222, 229.
3 Ibid., p. 143.
4 Свидетельством этого влияйия может служить, в частности, книга бельгийского историка и философа Пьера Сальмона «История и критика» (Salmon P. Histoire et critique. Bruxelles, 1969). См. рецензию на эту книгу в журнале «Вопросы истории», 1971, No 10.
5 Carr E. H. Op. cit., p. 20—21.
6 Hughes H. S. Op. cit., p. 11—13.
114


зиса, который переживает современная буржуазная историография.
Анализ методологических основ буржуазного источниковедения показывает, что ни позитивистская концепция исторического источника, опирающаяся на метафизическое противопоставление объекта и субъекта исторического познания и рассматривающая источники в качестве только чувственно данных историку «вещей», внутри которых находятся «полуготовые» факты, ни нео- идеалистическая концепция исторического источника, отождествляющая объект и субъект исторического познания и рассматривающая источники как «состояния» или «функции» сознания, в равной мере не могут быть приняты научной историографией из-за ограниченности их методологических оснований, исключающих правильное решение вопроса о природе исторического источника.
Правильное решение вопроса о социальной природе и основной гносеологической функции исторического источника, о его отношении, с одной стороны, к объективной исторической реальности, а с другой — к самому процессу исторического познания представляется возможным лишь в том случае, если мы будем исходить из диалектико-материалистического понимания соотношения объекта и субъекта как в самой истории, так и в отражающем ее историческом познании.
3. 	СОЦИАЛЬНАЯ ПРИРОДА ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА
Вопрос о социальной природе исторического источ- ка не мог получить правильного освещения в буржуазной историографии прежде всего потому, что присущая ей идеалистическая методология в той или иной форме абсолютизировала роль «психологического фактора» в историческом процессе, сводя тем самым все богатство содержания «социального» к его психологическому элементу. Закономерным следствием этого явился общий для буржуазного источниковедения принцип «психологизма» в подходе к изучению исторического источника, неизбежно приводивший к тому, что первоосновой возникновения исторического источника объявлялась психика человека, а не отображаемая в его сознании объективная историческая реальность.
115


В данном параграфе мы попытаемся раскрыть сущность марксистского понимания социальной природы исторического источника как материального продукта прошлой человеческой деятельности, как общественноисторического явления, детерминированного объективными, прежде всего социальными, условиями, в которых протекает жизнедеятельность людей и которые так или иначе находят свое воплощение и отражение в исторических источниках. Воплощенное в исторических источниках общественное сознание дает полное основание рассматривать их как своеобразные, социальные в своей сущности, исторически обусловленные формы отражения объективной исторической реальности.
Поскольку предметом нашего рассмотрения являются исторические источники, так или иначе связанные с человеческой деятельностью и в большинстве своем представляющие продукты этой деятельности, постольку очевидно, что социальную природу этих источников нужно объяснять из самой деятельности человека. Таким образом, методологически исходными в объяснении природы исторических источников оказываются прежде всего понятия «человеческая деятельность» и «продукт деятельности». Если учесть при этом, что понятия «продукт деятельности» и «исторический источник» в определенном смысле совпадают и что поэтому вполне допустимо в известных границах экстраполировать признаки первого на второе, то можно принять принцип обусловленности источника деятельностью в качестве важнейшего методологического принципа объяснения социальной природы исторического источника. Следует подчеркнуть, что сформулированный нами принцип отнюдь не противоречит положению об обусловленности исторического источника исторической действительностью. Поэтому социальная природа исторического источника может быть выявлена, на наш взгляд, только в том случае, если, исходя из указаний К. Маркса и Ф. Энгельса, мы будем саму обусловливающую источники историческую действительность рассматривать не просто «в форме объекта или в форме созерцания», но также и «субъективно», в форме «субъекта», как предметную деятельность человека *, постоянно имея в виду, что «общественная жизнь является по существу прак¬
1 См.: Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 1.
116


тической»1. Именно понимание исторической действительности как деятельности- и самой деятельности как предметной, практической создает возможность преодолеть как «созерцательное» представление об историческом источнике как «вещи», так и субъективистскую интерпретацию источника как «элемента сознания».
Глубокий анализ основной человеческой деятельности— труда — был впервые дан К. Марксом в «Капитале». Опираясь на идеи, выдвинутые К- Марксом, советские философы и психологи внесли определенный вклад в разработку таких категорий, как «деятельность», «структура деятельности», «предмет» и «средства» деятельности, «цель» и «результат» деятельности и т. п.2 Достижения советской философской мысли в этой области существенно облегчают решение поставленной нами задачи — раскрыть социальную природу исторического источника, т. е. объяснить его как общественный феномен.
Всякий исторический источник есть прежде всего некоторое внешнее по отношению к познающему субъекту материальное образование — вещь, знак или действие. Со стороны своих естественно-природных, вещественно-энергетических свойств, он, по существу, ничем не отличается от явления природы.
Однако если оставить в стороне источники природного происхождения, являющиеся результатом стихийного развития сил природы, и иметь в виду, что историческая наука опирается главным образом на источники социального происхождения, составляющие предмет нашего рассмотрения, то оказывается, что источники такого рода, помимо естественно-природных свойств, обладают еще специфическими, только им присущими общественными свойствами, имеющими для историков первостепенное значение. Эти общественные
1 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 3.
2 См.: Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959; Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1965; Трубников H. Н. О категориях «цель», «средство», «результат». М., 1967; Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления. Тбилиси, 1965; Маркарян Э. С. Очерки теории культуры. Ереван, 1969; Дробницкий О. Г. Мир оживших предметов. М., 1967; Анциферова Л. И. Принцип связи психики и деятельности и методология психологии. — В кн.: Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1969; Шорохов а Е. В. Принцип детерминизма в психологии. — Там же.
117


свойства определяются тем, что указанные исторические источники, в отличие от любого феномена природы, так или иначе связаны с человеком и его деятельностью, и прежде всего те из них, которые являются продуктами сознательной деятельности человека. Эта связь с человеческой деятельностью оказывается настолько важной для характеристики исторических источников, что сразу «переводит» их в особый, отличный от природы мир — мир общественных явлений, в котором даже «под видом чувственных, чужих, полезных предметов» находят свое выражение «опредмеченные сущностные силы человека» х.
Однако понимание исторического источника как продукта человеческой деятельности и, следовательно, как общественного явления может быть как материалистическим, так и идеалистическим — в зависимости от того, какое содержание вкладывается в понятия «человеческая деятельность» и «продукт деятельности».
В отличие от идеалистического понимания человеческой деятельности как «психофизического» процесса, в котором психическое начало рассматривается как определяющий и специфический элемент, выражающий сущность субъекта (общества), марксистско-ленинская философия рассматривает человеческую деятельность как объективный социально-исторический процесс практического взаимодействия людей между собой и окружающей их природой, как процесс, в котором определяющим фактором является материально-производственная деятельность, определяющая психическую деятельность, деятельность сознания. Процессы человеческой деятельности — это «те специфические процессы, которые осуществляют то или иное жизненное, т. е. активное, отношение субъекта к действительности...»2. Продуктивная, созидательная деятельность и труд как ее основная форма представляет собой характерный для человека «способ его жизни, его истинно человеческого бытия»3, наиболее глубокое выражение его сущности как субъекта познания и действия.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 595.
2 Леонтьев A. Н. Проблемы развития психики. М., 1965, с. 39.
3 Анциферова Л. И. Принцип связи психики и деятельности и методология психологии, с. 68.
118


С точки зрения исторического материализма человек становится субъектом только благодаря производству. Именно в процессе производства обнаруживается действительная сущность человека как субъекта, как деятельного, созидательного существа, отличного от животных. «Людей, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс,— можно отличать от животных по сознанию, по религии — вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни...» 1 Эта способность производить средства к жизни, способность употреблять и создавать орудия труда является выражением тех «сущностных сил» человека, которые превращают его в субъект, в творца социальных условий своей жизнедеятельности. Можно сказать, что сущность человека, его жизнедеятельность совпадает с производством, с тем, что и как он производит. «Какова жизнедеятельность индивидов, — указывали К. Маркс и Ф. Энгельс, — таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством — совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят» 2.
Содержащаяся в данном высказывании К. Маркса и Ф. Энгельса идея о совпадении сущности индивидов с тем, что они производят, методологически важна для нас в том отношении, что она позволяет увидеть в продуктах деятельности человека самого человека, выражение его сущности. Проведенный Марксом анализ процесса труда как основной формы человеческой деятельности показывает, что социальная природа продукта деятельности обусловлена сложным диалектическим характером отношений целеполагающей деятельности человека к предмету и результату деятельности. Без выявления диалектики этого отношения невозможно понять действительную социальную природу исторического источника как продукта деятельности человека, как общественного явления.
Процесс человеческой деятельности, рассматриваемый как практическое взаимодействие субъекта с предметами окружающей его природной и социальной реальности, характеризуется двумя противоположными,
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 19.
2 Там же.
119


но неразрывно связанными между собой моментами: субъективизацией предметов реальности и объективизацией человека в продуктах деятельности. Субъекти- визация (субъективация, субъективирование)—это такая сторона процесса человеческой деятельности, в которой находит свое выражение , осуществляемое субъектом выделение из окружающей объективной реальности тех или иных предметов, их включение в сферу его деятельности и тем самым их превращение в предметы (объекты) и средства (орудия) деятельности. Уже в самих понятиях «предмет деятельности» и «средства деятельности» зафиксирован факт субъективации предмета реальности, факт его превращенности в предмет деятельности субъекта, факт его актуальной связи с субъектом. Вовлеченные в сферу деятельности субъекта предметы природы «очеловечиваются», становятся «человеческими предметами», предметами и средствами человеческой деятельности, или «субъективированными предметами» — объектами. Объект как вычлененный субъектом фрагмент реальности всегда есть «субъективированный объект», т. е. «не просто любой предмет природы, а предмет, включенный в сферу деятельности человека» \ опосредованный этой деятельностью.
Конечно, формы опосредования внешнего предмета деятельностью субъекта могут быть самыми разнообразными, и, очевидно, далеко не все предметы природы, ставшие объектом нашего познания, в равной степени «очеловечены» и представляют одинаковый интерес для историка. Но, с другой стороны, не менее очевидно, что субъективированные в той или иной степени и форме предметы природы несут на себе определенную печать, «след» человеческой деятельности, и чем более значимым для историка является этот «след», тем больше у него оснований использовать эти предметы в качестве исторических источников.
История человеческого общества развертывается не в «пустом» пространстве, а в определенных природногеографических условиях, которые далеко не безразличны для жизнедеятельности людей. Испытывая постоянное влияние со стороны природной среды, человек
1 Копнин П. В. Введение в марксистскую гносеологию. Киев, 1966, с. 68.
120


сам активно воздействует на нее, преобразует ее сообразно своим потребностям и по мере развития своих производительных сил. Поэтому природно-географическую среду можно считать «очеловеченной» в той степени, в какой она опосредована присутствием человека и «втянута» в сферу его многообразной, и прежде всего производственной, деятельности. В свете этого можно утверждать, что те предметы природы, которые опосредованы человеческой деятельностью и прямо или косвенно свидетельствуют о каких-то сторонах жизни человека, оставаясь «физическими предметами», произведенными природой, вместе с тем становятся в той или иной степени общественными, «историческими предметами» и, следовательно, потенциальными историческими источниками. Такие предметы интересуют историка не со стороны их природных свойств, а со стороны их связи с человеком, как свидетельства жизни человека, как исторические источники.
Но если в качестве исторических источников могут выступать предметы природы, опосредованные человеческой деятельностью и вместе с тем не являющиеся в обычном смысле «продуктами» этой деятельности, то, очевидно, понятие исторического источника не следует жестко связывать с любым значением понятия «продукт деятельности». То, что эти понятия в определенном смысле совпадают, вовсе не означает, что они тождественны друг другу во всех отношениях. Во-первых, понятие «продукт человеческой деятельности» обозначает не только материальные образования, созданные человеком, но и идеальные продукты духовного производства, которые, как известно, не могут рассматриваться в качестве исторических источников, по крайней мере до тех пор, пока они не материализованы. В указанном значении понятие продукта деятельности не совпадает с понятием исторического источника. Во-вторых, понятие «продукт человеческой деятельности» употребляется для обозначения вещественных продуктов материального производства, созданных рукой и разумом человека и представляющих собой субстанционально преобразованные человеком материалы природы. «Природа,— писал К. Маркс о таких продуктах, — не строит машин, паровозов, железных дорог, электрических телеграфов, сельфакторов и т. д. Все это — продукты человеческой деятельности; природный материал, превра-
121


гценный в органы власти человеческой воли над природой или в органы исполнения этой воли в природе. Все это — созданные человеческой рукой органы человеческого мозга; овеществленная сила знания» К Взятое в данном значении понятие продукта человеческой деятельности оказывается по своему объему уже понятия исторического источника, поскольку последнее обозначает не только вещи, созданные трудом человека, но и предметы природного происхождения, вовлеченные в сферу человеческой деятельности и потому получившие в той или иной степени характер «общественных предметов», сохранивших свою природную форму.
Ясно, что характеристика исторических источников как идеальных продуктов человеческой деятельности вообще не может быть принята из-за ее идеалистического смысла. Что же касается определения исторических источников как материальных продуктов труда человека, то оно, очевидно, не может служить всеобщей, универсальной характеристикой понятия исторического источника, поскольку ограничивает круг источников исключительно теми предметами, создание которых связано с качественным превращением их природного материала в форму продукта труда. Между тем не всякий исторический источник можно рассматривать как форму продукта труда в указанном смысле этого слова.
Процесс субъективизации протекает в различных формах, которые вовсе не обязательно выливаются в предметные формы продуктов труда. Вовлеченные в сферу человеческой деятельности предметы природы первоначально становятся предметами деятельности — объектами практического и теоретического освоения со стороны субъекта. В данном случае предмет деятельности— это еще не продукт деятельности, но это уже и не просто предмет природы, а предмет для человека, «очеловеченный», «субъективированный предмет». Поскольку предмет деятельности становится таковым благодаря деятельности, постольку они в определенном смысле является, конечно, «продуктом», результатом этой деятельности. Именно в сфере деятельности пред¬
1 Из неопубликованных рукописей К. Маркса. — Большевик, 1939, № 11—12, с. 63.
122


мет природы «преобразуется» в предмет деятельности, приобретает, помимо своего природного бытия, бытие социальное, становясь «общественным предметом». Однако это «преобразование» носит не субстанциональный, а функциональный характер, так как оно в данном случае характеризуется не качественными изменениями самой природной формы предмета, а его практическим использованием для удовлетворения той или иной потребности человека. Сущность «функционального преобразования» внешнего предмета достаточно ясно раскрыта В. И. Лениным в его известном примере со стаканом, показывающем, как меняется назначение (функция) стакана в зависимости от его практического использования человеком, в зависимости от того, какую потребность человека он удовлетворяет 1.
Обнаруживающаяся в процессе практического использования предметов внешнего мира их способность удовлетворять определенную потребность человека приобретает характер общественной функции, закрепляемой «словесным наименованием». «Но это словесное наименование, — указывал К. Маркс, — лишь выражает в виде представления то, что повторяющаяся деятельность превратила в опыт, а именно, что людям, уже живущим в определенной общественной связи {это — предположение, необходимо вытекающее из наличия речи}, определенные внешние предметы служат для удовлетворения их потребностей. Люди только дают этим предметам особое (родовое) название, ибо они уже знают способность этих предметов служить удовлетворению их потребностей, ибо они стараются при помощи более или менее часто повторяющейся деятельности овладеть ими и таким образом также сохранить их в своем владении; они, возможно, называют эти предметы «благами» или еще как-либо, что обозначает, что они практически употребляют эти продукты, что последние им полезны; они приписывают предмету характер полезности, как будто присущий самому предмету, хотя овце едва ли представлялось бы одним из ее «полезных» свойств то, что она годится в пищу человеку.
Итак: люди фактически начали с того, что присваивали себе предметы внешнего мира как средства для удовлетворения своих собственных потребностей и т. д.
1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 289—290.
123


и т. д.; позднее они приходят к тому, что и словесно обозначают их как средства удовлетворения своих потребностей, — каковыми они уже служат для них в практическом опыте, — как предметы, которые их «удовлетворяют» 1.
Это указание К. Маркса исключительно важно для понимания функциональной, общественной природы внешних предметов, вовлеченных в сферу человеческой деятельности. Оно позволяет определить функцию предмета как такое его свойство, которое характеризует предмет со стороны его роли, его общественного назначения в деятельности людей2.
«Общественный предмет» функционален постольку, поскольку он играл или играет определенную роль в жизни человека, практически употреблялся или употребляется для удовлетворения каких-либо потребностей человека. Функция предмета — это определенность предмета через его практическое использование в деятельности человека.
Советский в историк В. Ф. Кипарисов в свое время отмечал, что «функция исторически опосредованной вещи состоит в ее полезности для общественного человека», что «полезность вещи, делающая ее потребительной стоимостью, является такой общественной характеристикой исторической вещи, которая имеет место в применении к любому состоянию общества, к любой ступени развития общественного производства»3. Опосредованное деятельностью людей общественное назначение предмета, его функция выступает как объективное свойство предмета, которое, однако, является не природным, а общественным его свойством. Поскольку функциональные свойства являются результатом определенного назначения предметов для материальнопрактической деятельности человека, они объективны. Такие свойства проявляются лишь в процессе употреб¬
1 Маркс КЭнгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19, с. 377—378.
2 Под функцией предмета в данном случае следует понимать «его место и роль в деятельности человека» (Полторацкий А., Швы- рев В. Знак и деятельность. М., 1970, с. 17). О. Г. Дробницкий также считал, что «общественный предмет» — это своеобразная «функция», приданная предмету человеком, его «роль» в жизни людей (см.: Дробницкий О. Г. Мир оживших предметов, с. 318).
3 Кипарисов В. Ф. Вещь — исторический источник. — В кн.: Из истории докапиталистических формаций. М.— Л., 1933, с. 9—10.
124


ления предмета человеком. Таким образом, функциональные свойства являются такими объективно реальными свойствами, которые характеризуют общественное бытие предметов, вовлеченных в сферу человеческой деятельности, выражают их потребительную стоимость, их способность служить для удовлетворения человеческих потребностей, независимо от того, порождаются ли последние, например, «желудком или фантазией» К
Понимание функциональности предмета как опосредованного деятельностью человека общественного бытия предмета, заключающегося в его способности служить удовлетворению какой-либо потребности человека, создает методологическую основу для расширительной трактовки понятия исторического источника. Функциональная характеристика внешних предметов позволяет включить в круг исторических источников не только предметы, созданные трудом человека, но также и те предметы, которые, не будучи продуктом труда человека, тем не менее играли в прошлом определенную общественную роль в жизни людей, служили для удовлетворения какой-либо их потребности. По мнению В. Ф. Кипарисова, «священный» камень, например, не является продуктом человеческого труда, однако, он тем не менее представляет собой «историческую вещь», поскольку его потребительная стоимость была обусловлена в свое время «фантазией», т. е. она была опосредована идеологической деятельностью людей. «Священный» камень, пишет В. Ф. Кипарисов, не отличается от обыкновенного, несвященного камня ни формой, ни материалом, ни отношением к трудовой деятельности человека, какого отношения ни в том, ни в другом нет; его в отличие в том, что на нем общественным процессом запечатлена та или иная семантика, и именно последняя, а не сам предмет, как вещественный памятник, является объектом изучения историка2. «Священный» камень, таким образом, выступает в качестве исторического источника именно потому, что он, хотя и не являлся продуктом труда человека, обладал, однако, в свое время потребительной стоимостью, т. е. был «общественным предметом» («исторической вещью», по
1 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 43.
2 См.: Кипарисов В. Ф. Указ. соч., с. 14—15.
125


терминологии В. Ф. Кипарисова), выполнявшим вполне определенную идеологическую функцию в жизнедеятельности людей. Именно эта его функция, «идеологическая семантика», составляет его сущность, его общественное бытие как «священного» камня, делая возможным рассматривать его в качестве исторического источника.
Конечно, процесс субъективизации не сводится лишь к функциональному преобразованию внешних предметов в формы потребительной стоимости. Поэтому последние, несмотря на их значимость для понимания социальной природы исторического источника, сами по себе, вне их связи с формами продукта труда, не могут служить исчерпывающей характеристикой исторического источника как общественного явления. Так, отходы и отбросы производства, а также бесполезный для человека брак производства, не будучи потребительными стоимостями для своего времени, являются, однако, историческими источниками, поскольку они были результатами, продуктами производства, свидетельствующими о трудовых процессах, совершавшихся в прошлом К Следовательно, в качестве исторических источников могут в равной мере выступать как материальные продукты труда, не являвшиеся потребительными стоимостями, так и потребительные стоимости, не являющиеся продуктами труда. Но если вещь не является ни продуктом труда, ни потребительной стоимостью, то она не является собственно «исторической вещью», «общественным предметом» и, стало быть, не может рассматриваться в качестве исторического источника2. Однако обычно продукты труда являются одновременно и потребительными стоимостями. Поэтому большинство исторических источников представляет собой такие материальные продукты труда, которые в свое время были
1 См.: Кипарисов В. Ф. Указ. соч., с. 12—13.
2 В. Ф. Кипарисов в этой связи правильно отмечал, что, не будучи ни продуктом труда, ни потребительной стоимостью, «вещь не есть историческая вещь, ибо, не входя ни в процесс производства (благодаря которому она становится продуктом труда), ни в процесс потребления (который предопределяет ее как потребительную стоимость), она не имеет никакого отношения к жизненному процессу общественного человека, она является просто физическим предметом, объектом интереса и изучения для естествоиспытателя, а не для историка» (Кипарисов В. Ф. Указ. соч., с. 13—14).
126


также и потребительными стоимостями, удовлетворявшими определенные общественные потребности.
Рассматриваемый ретроспективно как продукт прошлого труда, исторический источник оказывается двойственным по своей природе. С одной стороны, он, будучи произведен человеком, выступает как «внешний предмет, вещь», обладающая определенными естественно-природными свойствами, чувственно воспринимаемыми человеком. С другой стороны, в нем благодаря труду находит свое осуществление заранее поставленная сознательная цель человека, вследствие чего он выступает как целеопределенный предмет, который имеет «чисто общественный характер» и, подобно товару, является «чувственно-сверхъестественной вещью» К
В процессе создания исторического источника, как всякого продукта труда, происходит не только и не просто субъективирование объекта (как природного, так и общественного), но и объективирование (опредмечивание) самого субъекта, его материальной и духовной деятельности. «Осуществление труда,— писал К. Маркс, — есть его опредмечивание» 2.
Исторический источник, рассматриваемый как продукт труда, представляет собой единство объективного и субъективного. Он объективен прежде всего в том смысле, что существует в форме «внешнего предмета, вещи» и независимо от создавшего его человека. Вместе с тем исторический источник, поскольку он является продуктом труда, включает в себя субъективное, выражающее человека, его потребности, его способности, его сознание. Однако это субъективное объективировано, представлено в форме «предметного бытия человека». В историческом источнике как продукте труда человек реализует, объективирует самого себя, свои «сущностные силы», свой опыт, свои способности и знания. Генезис исторического источника неразрывно связан с про¬
1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 43, 46, 56, 81. «Чувственная сторона продуктов человеческой деятельности есть не что иное, как их вещественный (природный) субстрат. «Сверхчувственные» же они постольку, поскольку этот субстрат есть лишь предметное воплощение идеального, т. е. того специфически человеческого, общественного значения, которое они приобрели в процессе преобразования человеческой деятельностью, практикой» (Быч- ко И. В. Познание и свобода. М., 1969, с. 41).
2 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, с. 560—561.
127


цессом опредмечивания человека, его материальной и духовной деятельности. Согласно К. Марксу, осуществление труда, его превращение «в форму бытия» предполагает овеществление не только физической, но и главным образом умственной деятельности.
«Субъективная человеческая деятельность, идеальные формы, цели и стремления превращаются благодаря практической деятельности в объективную, уже от человеческого сознания независимую реальность» К
В историческом источнике идеальные формы, продукты духовного творчества, материализованы, превращены в формы объективной реальности.
Поэтому в историческом источнике нет идей как таковых — они угасли в нем, превратились в иные, материальные формы2. Однако эти материальные формы несут в себе субъективное; они являются объективными формами выражения и существования суъбектив- ного, материализацией идеального.
Таким образом, в историческом источнике как продукте труда объект субъективирован, а субъект объективирован. Объективное и субъективное в историческом источнике образуют неразрывное единство, они взаимопроникают друг в друга, не существуют друг без друга. Нельзя поэтому сказать, что исторический источник есть только «объект» (в смысле «вещь», независимая от человека) или только «субъект», некая «духовная сущ¬
1 Копнин П. В. Введение в марксистскую гносеологию. Киев, 1966, с. 86. «Сущность процесса объективирования состоит... в том, — пишет Л. Живкович, — что духовные общественные явления получают чувственно-конкретный вид явлений объективных, внешних, надындивидуальных, существующих независимо от отдельных людей и поколений» (Живкович JI. Теория социального отражения. М., 1969, с. 212—213).
2 См.: Копнин П. В. Указ. соч., с. 85—87; Мегрелидзе К. Р. Указ. соч., с. 140. Следует в этой связи подчеркнуть, что марксистская методология истории, в отличие от идеалистической, считает, что объективное существование, т. е. существование, независимое от сознания отдельных индивидов, приобретают «не идеи, а материальные предметы, в которых они объективированы. Магические рисунки в пещерах охотников периода верхнего палеолита, созданные несколько десятков тысяч лет назад, картины Леонардо да Винчи и статуи, созданные несколько веков назад, действительно приобрели и сохранили свое объективное существование и после смерти людей, которые их создали, но сами мысли и образы, воплощенные в картинах, были связаны с их мозгом и исчезли как мысли с исчезновением этих людей, то есть перестали существовать как мысли вне сознания их творцов» (Живкович JI. Указ. соч., с. 215).
128


ность». Исторический источник есть всегда диалектическое единство объекта и субъекта; он представляет собой субъективированное объективное, или субъективированный предмет (объект), и объективированное субъективное, или объективированный субъект, опредмечен- ную сущность человека, форму его предметного бытия.
Присущее историческому источнику диалектическое единство объективного й субъективного является наиболее глубоким выражением его социальной природы, делает его общественным явлением, несводимым ни к «вещественному», ни к «психическому», ни к их механическому соединению в форме «психофизического» образования. Социальная природа исторического источника является результатом опредмеченной в нем человеческой деятельности. Поэтому социальность исторического источника представляет собой реальность особого рода. Эта реальность не тождественна ни реальности непосредственно осязаемой вещи, ни мистифицированной реальности «объективного духа». Вещественный субстрат исторического источника является лишь материализованной формой идеального, носителем выполненных сознательных целей человека. Но идеальное, будучи воплощенным в материальную форму, «угасает» в ней, перестает быть психическим феноменом: «На «духе» с самого начала лежит проклятие — быть «отягощенным» материей...»1 Таким образом, реальность социального не может быть понята ни как реальность вещественного субстрата, ни как реальность психического феномена. Реальность социального — это реальность «общественного предмета», т. е. предмета, имеющего определенный способ употребления, который общественно выработан в процессе коллективного труда и который закреплен за ним2. По справедливому замечанию H. Н. Трубникова, реальность этого «общественного предмета» не является поэтому «непосредственной реальностью, реальностью лежащего у дороги камня или растущего в лесу дерева. Реальность предмета, который выступает как «потребительная стоимость в отношениях экономических, обнаруживает себя как реальность идеализированная, как реальность, профильтрованная через мышление и труд в данном тру¬
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 29.
2 См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики, с. 275.
5—690 129


довом акте и через труд и мышление в трудовой деятельности в целом»
Исходя из этих установок, можно утверждать, что реальность социальной природы исторического источника как «общественного предмета» носит не субстанциональный, а функциональный характер, поскольку она заключается не в его вещественном субстрате, а в его целеопределенности, в его общественной, функциональной значимости. Для историка поэтому первостепенное значение имеет не вещественно-энергетическая сторона исторического источника, а его функциональная характеристика как социального явления, как продукта прошлой деятельности людей. Археолог, например, изучая с помощью разнообразных методов естественных и технических наук археологические источники, не должен игнорировать их социальную интерпретацию и превращать свое исследование в «простое эмпирическое вещеведение». Хотя археолог всегда имеет дело с заключительным звеном производственного процесса— его продуктом, его «атрибутом», а не с его производителем, субъектом, он тем не менее на основании этого продукта, этой «вещи» составляет суждения, проникающие в тайны прошлой материальной и духовной жизни общества. «Всестороннее изучение вещественных источников, — пишет в этой связи советский археолог Ю. Н. Захарук, — позволяет не только охарактеризовать самую сущность производственной деятельности прошлых эпох («что» и «как»), но и «образ жизни» самих производителей»2.
Эта возможность изучения прошлого «образа жизни» производителей определяется социальной природой самих вещественных источников как продуктов труда, как предметных воплощений жизнедеятельности человека и его сознания. В историческом источнике, как во всяком продукте целеполагающей деятельности, за материальной, вещественной формой просвечивает его общественное и вместе с тем идеальное содержание, являющиеся выражением и отражением объективных
1 Трубников H. Н. О категориях «цель», «средство», «результат». М., 1968, с. 78; см. также: Ильенков Э. В. Идеальное. — Филос. энциклопедия. М., 1962, т. 2, с. 219—227.
2 Захарук Ю. Н. Ленинское теоретическое наследие и археологическая наука. — В кн.: Ленинские идеи в изучении истории первобытного общества, рабовладения и феодализма. М., 1970, с. 13.
130


социальных отношений. Вещи, созданные человеком, составляют, по выражению К- Р. Мегрелидзе, «предметные свидетельства человеческой деятельности», «документы общественного сознания». Поэтому и археология, если она хочет быть «действительно исторической наукой, а не кропотливым сортировщиком вещей по традиционным классификационным схемам, если она хочет заниматься вещами не ради вещеведения, а ради изучения истории, — она должна научиться читать эти письма вещей, кроющихся большей частью не в виде реальных надписей, а в форме деятельности и образа мыслей людей, оставивших о себе эти памятники» К
Таким образом, исторические памятники, рассматриваемые как продукты целеполагающей деятельности человека, представляют собой явления общественной жизни, формы предметного бытия субъекта. В них оп- редмечены «сущностные силы человека», объективирована, воплощена материальная и духовная деятельность людей прошлого. Именно благодаря объективированной в них сущности человека, его деятельности, исторические источники с самого начала своего возникновения с необходимостью приобретают черты социального явления, становятся «чувственно-сверхчувственными» вещами — «общественными предметами», воплощающими в себе диалектическое единство объективного и субъективного, определяющее их функциональную природу, их общественное содержание.
4. 	ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК В ПРОЦЕССЕ СОЦИАЛЬНОГО ОТРАЖЕНИЯ.
ПРОБЛЕМА КЛАССОВОСТИ ИСТОЧНИКА
Важнейшим методологическим принципом понимания как социальной, так и гносеологической природы исторического источника является ленинская теория отражения2.
1 Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления, с. 137.
2 О ленинской теории отражения как методологической основе марксистского понимания природы исторического источника см.: Пушкарев Л. Н. Исторический источник в свете ленинской теории отражения. — В кн.: Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970; Устьянцев В. Б. Исторический источник как специфическая форма отражения действительности. — В кн.: Ленинская теория познания и современная наука. Саратов, 1970.
5*
131


Еще в 1922 г. советский историк В. И. Пичета определял исторические источники как «все материалы, которые остались от прошлой жизни и в которых отражается какой-либо след старины». Мысль о том, что исторические источники отражают прошлое, последовательно проводилась В. И. Пичетой при характеристике ьсех видов источников. Не только устные и письменные, но и «вещественные источники», предметы археологических раскопок рассматривались им как «остатки», в которых «в той или другой степени отражается прошлая жизнь народа» 1.
Определение В. И. Пичеты было достаточно широким и принципиально важным в том отношении, что позволяло взглянуть на исторические источники не только как на «остатки» прошлого, но и как на «отражение» прошлого. По существу, отражение выступало у него как общее свойство, присущее любому источнику и неотделимое от другого его свойства — быть остатком прошлого2.
Присущее источникам свойство отражения указывает на то, что каждый источник содержит сведения не только о том событии или процессе, «остатком» которого он является, но также сведения о других событиях и процессах, по отношению к которым он не является «остатком». Исходя из того, что оба эти свойства в равной мере присущи любому источнику, советские историки показали несостоятельность бернгеймовского противопоставления друг другу «остатков» и «традиции»3. «Всякий памятник, — отмечает В. И. Стрель- ский, — одновременно является и остатком, и тради¬
1 Пичета В. И. Введение в русскую историю (источники и историография). М., 1922, с. 5.
2 Исторический источник всегда является одновременно «и остатком, и отражением». Нет исторического источника, в котором было бы представлено только одно из вышеуказанных свойств (см.: Пушкарев Л. Н. Вт1лення \ видоброження д1й- ;:hqctc во Историчному джерелк — УкраТнський кггоричний журнал, кГСвО, МгГО; с. 59^65).
/Г /1 Авдеев И: Онаучной обработке источников по истории
•йКЩб) и Октябрьской революции. — Пролетарская революция, 1925, №(fî,l;a. 215. н; ^ -Ч • ь i, ч -
1382


цией, ибо он весьма многогранен и сразу может отражать прошлое и сообщать наблюдение над ним»
Конечно, осознание методологического значения принципа отражения в области источниковедения пришло не сразу, а лишь по мере развития советской историографии на основе марксистской методологии. Сам В. И. Пичета вряд ли вкладывал в понятие отражения тот глубокий смысл, который оно имеет в ленинской теории отражения. Этим, очевидно, объясняется то обстоятельство, что В. И. Пичета еще не рассматривал исторический источник как единство объективного и субъективного. Более того, он явно преувеличивал значение того бесспорного факта, что «всякий письменный источник субъективен по своему характеру»2.
В ходе разработки теории источниковедения • советскими историками методологическое значение принципа отражения получило более глубокое осознание, в силу чего понимание исторического источника как формы отражения прошлого стало само собой разумеющимся в марксистской историографии. Советские историки, обосновывая необходимость принципа отражения в области источниковедения, убедительно показали, что в исторических источниках как остатках прошлого в той или иной форме зафиксированы исторические события, процессы и отношения, в которых субъективировалась материальная и духовная деятельность людей прошлых эпох. Понимание остатков прошлого как воплощения (объективации) человеческой деятельности давало более глубокое основание считать, что исторические источники, будучи объектами нашего познания, в то же время являются своеобразными социальными по своей природе формами отражения объективного исторического прошлого, так как в материальную деятельность людей прошлого вплеталось их собственное сознание, которое, конечно, не могло не находить своего отражения в исторических источниках. Поэтому марксистское источниковедение, подчеркивал известный со¬
1 Стрельский В. И. Теория и методика источниковедения истории СССР.« Киев, 1968, с. 17; ср.: Макаров М. К. К вопросу о терминологий' в исГтбчниковедении истории СССР. — Труды МГИАИ. М., 1963, f.i 17, с/ 8.
2 Пичета В. И. Указ. соч., с. 6.
„ . 133


ветский историк и источниковед Л. В. Черепнин, «должно исходить из определения исторических источников как памятников прошлого, отражающих реальные явления общественной жизни» К «Исторический источник,— считают В. П. Данилов и С. И. Якубовская,— это такой памятник человеческого прошлого, который несет на себе печать своего времени, который отражает действительность через призму социально-экономических, политических, эстетических и других представлений, через призму жизненных интересов людей, создавших этот памятник»2.
То обстоятельство, что в исторических источниках как результатах материальной и духовной деятельности людей выражено историческое сознание прошлой эпохи, вовсе не означает, что это сознание тождественно историческим источникам, объективному историческому прошлому, как это пытается представить современная субъективная буржуазная методология истории. Разоблачая идеалистическое сведёние объективного исторического прошлого, равно как и исторических источников, к историческому сознанию, объективного к субъективному, советские историки исходят из ленинской теории отражения, являющейся надежной методологической основой для признания объективности исторического прошлого, объективного содержания исторических источников. В. И. Ленин считал, что, как нельзя отрывать идеальное от материального, отражение от отображаемого, точно так же нельзя и отождествлять их между собой. Отражение (даже извращенное) недопустимо мыслить без отображаемого. «Изображение,— указывал В. И. Ленин, — необходимо и неизбежно предполагает объективную реальность того, что «отображается»3.
Ясно, что и сознание прошлых поколений, нашедшее свое различное выражение в исторических источни¬
1 Черепнин Л. В. А. С. Лаппо-Данилевский — буржуазный историк и источниковед. — Вопр. истории, 1949, № 8, с. 49.
2 Данилов В. П., Якубовская С. И. Источниковедение и изучение истории советского общества. — Вопр. истории, 1961, № 5, с. 6; ср. также: Пушкарев Л. Н. Источники исторические. — Советская ист. энциклопедия, т. 6, с. 591; Стрельский В. И. Основные принципы научной критики источников по истории КПСС. Киев, 1961, с. 6; его же. Источниковедение истории СССР. М., 1962, с. 10; его же. Теория и методика источниковедения истории СССР, с. 17.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 248.
134


ках, поскольку оно представляет собой не что иное, как отражение, не исключает, а, напротив, предполагает существование объективного исторического прошлого. Как отражёние прошлого, это сознание является субъективным, тогда как отображаемое им прошлое представляется объективным, существующим независимо от всякого сознания. Субъективный образ объективной реальности воплощается в исторических источниках как материальных результатах прошлой человеческой деятельности1. Отражение объективного исторического прошлого, например в письменных и печатных источниках, выступает в материальной оболочке, в языковой, терминологической форме, которая сама по себе является не отражением, а лишь обозначением объективной исторической реальности. Но по этой форме отражения можно и должно судить не только об отражении, т. е. о сознании людей прошлых эпох, но и о самом отражаемом объективном прошлом, без всякого, однако, отождествления их между собой.
Терминологическая форма отражения прошлого в источниках является основой для применения в исторической науке метода терминологического анализа источников, с помощью которого осуществляется научное познание прошедших времен. Работы советских историков Б. Д. Грекова, Л. В. Черепнина, А. И. Не- усыхина, М. Н. Тихомирова, С. М. Каштанова,
А. 	П. Пронштейна и других показывают, что терминология источников имеет определенный смысл и содержание, отражающее реальные исторические события, явления и процессы. Возникновение того или иного термина обусловлено целым рядом различных обстоятельств в развитии самого языка, но в конечном итоге оно связано с возникновением новых явлений в хозяйственном и политическом развитии, которое не могло не находить своего отражения в исторических источниках. Анализ исторических источников показывает, что
1 Л. Н. Пушкарев, отмечая в качестве важнейшей черты источника «то его свойство, что он может быть определен как объект, созданный человеком на основе личных субъективных образов реального, объективного мира», справедливо подчеркивает, что эта особенность источника имеет решающее значение для источниковедения, поскольку она означает, что «исторический источник — это надежное средство для познания действительности» (Пушкарев JI. Н. Исторический источник в свете ленинской теории отражения, с. 69).
135


термины возникают и развиваются прежде всего в связи и на основе развития объективных общественных процессов, вследствие чего содержание терминов отра^ жает объективную реальность, позволяя тем самым познать историю прошлого. «В эволюции словарного состава, — пишет В. И. Стрельский,— в изменении значения тех или иных терминов отражено социально-экономическое, политическое и культурное развитие народа» К
Конечно, возникновение и развитие того или иного термина далеко не всегда можно объяснить как следствие социально-экономических процессов. Здесь приходится учитывать специфические законы развития языка, семантических форм. Но как бы это ни было важно, для историка, в отличие от филолога, необходимо в первую очередь выяснить те социально-экономические -и политические процессы, которые обусловили изменения в терминологии. Поэтому в историческом исследовании терминологический анализ служит важным вспомогательным средством познания объективных общественных процессов, имевших место в прошлом. Исследуя именно эти процессы, историк стремится объяснить возникновение и развитие терминов. Тот факт, что содержание терминов источников отразило действительность, реальность, является ^предпосылкой для образования научных понятий на базе терминов, для отражения прошлого в исторической науке2.
Терминологический анализ, являющийся одним из своеобразных путей раскрытия реального отражения действительности в исторических источниках, должен удовлетворять, по крайней мере, следующим требованиям: во-первых, в процессе его применения необходимо идти не от терминов к выяснению фактов, а сами термины объяснять условиями, в которых они создавались3; во-вторых, терминологический анализ должен быть, по возможности, всесторонним, т. е. он должен не
1 Стрельский В. И. Основные принципы научной критики источников по истории СССР. Киев, 1961, с. 9; см. также: Прон- штейн А. П. Истолкование исторических источников. — Вопр. истории, 1969, № 10.
2 О роли терминологического анализа в образовании исторических понятий см.: Иванов Г. М. К вопросу об образовании социально-экономических понятий. — Учен. зап. Томского государственного университета им. В. В. Куйбышева, 1959, №31.
3 См.: Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. М., 1951, кн. 1, с. 170.
136


ограничиваться рассмотрением отдельных произвольно подобранных источников, а раскрывать путем сравнения и сопоставления многих источников всю многозначность одних и тех же употребляемых в них терминов; в-третьих, к анализу терминов необходимо подходить исторически, т. е. рассматривать термины в развитии, прослеживая изменение их смысла, их содержания в связи с развитием самой исторической действительности; в-четвертых, в процессе терминологического анализа, предполагающего критическую интерпретацию содержания исторических источников, необходимо строго отделять объективное содержание того или иного термина от его возможных субъективных искажений в источниках или в исторических исследованиях.
Рассмотрение исторического источника под углом зрения соотношения субъективного и объективного, отражения и отображаемого имеет существенное значение при выявлении классового содержания тех источников, которые возникали в условиях классового общества и отразили в своем содержании интересы определенных классов. Возникая в определенных условиях места и времени, в конкретной обстановке классового общества, исторические источники в большинстве своем не могут не отражать эти условия и эту обстановку и, следовательно, не могут не носить на себе в той или иной степени отпечаток классовой борьбы. Классовая природа исторических источников с необходимостью предполагает их классовый анализ, являющийся тем методологическим принципом марксистского источниковедения, исходя из которого историки раскрывают происхождение источников, их содержание, назначение и значение для изучения исторического прошлого1.
1 Сказанное, разумеется, не означает, что исключительно все исторические источники имеют классовое содержание и являются «продуктом классовой борьбы» (Покровский М. Н. Борьба классов и русская историческая литература. — В кн.: Историческая наука и борьба классов (историографические очерки, критические статьи и заметки). М. — Л., 1933, вып. 1, с. 11—13). Как показала
О. 	М. Медушевская, формула М. Н. Покровского, возникшая в связи с критикой абстрактного подхода к источнику в буржуазной историографии, не должна рассматриваться в качестве определения источника, поскольку сам М. Н. Покровский такой задачи в данном случае не ставил. Его формула таит в себе опасность упрощенного подхода к источнику, и в этом плане она не может быть принята. Вместе с тем она была шагом вперед в понимании природы истори¬
137


Рассматривая, например, письменные источники русских феодальных архивов XIV—XV веков, советские историки раскрывают прежде всего их классовую направленность, обусловленную теми конкретными социальными условиями, в которых создавались эти источники. Каждый из этих источников, пишет Л. В. Черепнин, возникнув в определенных условиях места и времени, в обстановке классовой и политической борьбы, «носит на себе отпечаток именно этих условий, проникнут классовой направленностью и политической целеустремленностью» 1. Поэтому духовные и договорные грамоты периода феодальной раздробленности Русского государства выступают как «продукт борьбы антагонистических классов и результат внутриклассовых противоречий, как политическое орудие феодальной верхушки»2.
Замечательным образцом классового анализа исторических источников могут служить работы В. И. Ленина. Ленин всегда рассматривал исторические источники, в частности статистические, как документы, отражающие исторически определенные условия объективной действительности со всеми присущими ей экономическими и политическими противоречиями. Он считал, что статистические источники отражают не только объективные процессы экономического и политического развития, но и различные классовые интересы. Весьма показательным
ческого источника (см.: Медушевская О. М. Теоретические проблемы источниковедения в советской историографии 20-х — начала 30-х годов. — В кн.: Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М., 1969, с. 174—175; ср. также: Кабанов В. В. Некоторые вопросы источниковедения в трудах М. Н. Покровского (по работам 1917—1923 гг.). — Труды МГИАИ. М., 1961, т. 16, с. 173, где отмечается, что формула М. Н. Покровского внесла «качественно новое в вопрос происхождения источника»).
Историки ГДР, признавая исключительно важную методологическую роль классового подхода к анализу источников, вместе с тем правильно подчеркивают, что «не все области человеческой деятельности имеют классовый характер и что, следовательно, существуют неклассовые источники», например, в области материального производства, техники, естествознания, хотя при этом нельзя не учитывать, что применение результатов в этих областях вновь связано с
интересами классов (Einführung in das Studium der Geschichte.
Berlin, 1966, S. 268).
1 Черепнин JI. В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. М. —Л., 1948, т. 1, с. 5.
2 Там же, с. 6; см. также: Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в., т. 1, с. 114-121.
138


в этом отношении является данный им в заметке «Объективная статистика» анализ законодательных актов царского правительства. В. И. Ленин разоблачает в ней якобы «объективную» политику русского самодержавия, его якобы беспристрастие. Он пишет: «Попробуем обратиться к статистике. Мы возьмем... не статистику тех или иных фактов общественной жизни: известно, что
факты и регистрируются людьми пристрастными и обобщаются учреждениями иногда решительно «тенденциозными»— вроде земства. Нет, мы возьмем статистику... законов», т. е. простой подсчет «того, что само правительство постановляет» К Беря, далее, цифры из «Собрания узаконений и распоряжений правительства», издаваемого сенатом, В. И. Ленин показывает, что из 91 узаконения и распоряжения за период с 29 декабря 1900 г. до 12 января 1901 г. 60 узаконений, т. е. две трети, «посвящены самому непосредственному удовлетворению различных практических нужд наших капиталистов и (отчасти) охране их от рабочих возмущений» 2. Ленин вскрывает здесь классовую направленность законов самодержавия не только с помощью анализа самого содержания этих законов, но и с помощью цифр, статистики. «Бесстрастный язык цифр свидетельствует,— заключает он,— что по преобладающему характеру своих будничных узаконений и распоряжений наше правительство — верный слуга капиталистов... »3 Поскольку «источники отражают действительность сквозь призму классовых интересов»4, постольку степень их достоверности и фактической ценности может быть различна в зависимости от степени близости источника к отраженному в нем историческому событию. Источники поэтому могут быть более или менее объективно верным отражением прошлого или, наоборот, более или менее искаженным его отражением. Различным типам исторических источников в большей или меньшей степени может быть присуща такая субъективность, которая, словно кривое зеркало, искажает объективное положение вещей, противоречит историческим фактам.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 4, с. 423.
2 Там же, с. 424.
3 Там же, с. 424—425.
4 Стрельский В. И. Основные принципы научной критики источников по истории СССР, с. 40.
139


Многие памятники, относящиеся к историческим остаткам, обладают большей степенью достоверности, объективности и имеют поэтому большее значение для исторического познания по сравнению, например, с некоторыми повествовательными источниками. А. И. Неу- сыхин пишет в связи с этим, что по сравнению с не всегда достоверными свидетельствами римских и греческих писателей III—V веков «варварские правды имеют то огромное преимущество, что... они созданы самими... племенами и что поэтому их данные не являются продуктом впечатлений наблюдателей» К Аналогично расценивают советские историки и такой важный источник по экономической и социальной истории Киевской Руси, как «Русская правда», которая, несомненно, дает более объективное отражение прошлого, чем, например, русские летописи. «Русская правда, как отмечает М. Н. Тихомиров, имеет яркую классовую окраску и направлена в первую очередь в защиту интересов феодального класса»2.
Иначе обстоит дело с «субъективностью восприятия» в повествовательных (нарративных) источниках, являющихся опосредствованным отражением исторических событий. В этих источниках в большей степени, чем в других источниках, события отражены сквозь призму сознания их авторов. «В повествовательных источниках,— пишет А. Д. Люблинская, — в еще большей степени, нежели в документах или в правовых памятниках отражены события сквозь призму их авторов. Поэтому всем источникам этого типа или в большей мере (например, мемуарам), или в меньшей мере (анналам) присуща субъективность восприятия, переходящая порой в сознательное умолчание о тех или иных фактах или даже в искаженное их изображение»3. Характеризуя, например, русские летописи, советские историки отмечают, что в них события прошлого отражаются сквозь призму сознания летописцев, классовые симпатии которых всегда на стороне феодальной верхушки4. Будучи памятниками
1 Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства..., с. 48.
2 Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в., т. 1, с. 70.
3 Люблинская А. Д. Источниковедение истории средних веков. Л., 1955, с. 8.
4 См.: Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в., т. 1, с. 56—58.
140


феодальной идеологии, эти летописи были «далеки от объективного изображения событий (не только фактов классовой борьбы, но и фактов междукняжеских отношений)» 1.
Однако само по себе отнесение источника к тому или иному типу, как бы оно ни было важным, еще не определяет в полной мере степени достоверности источника. Непосредственное свидетельство об исторческом факте, официальный характер документов «нисколько не гарантирует нас от неверной передачи фактов»2. Очень часто, например, в таких официальных документах, как донесения послов иностранных государств, в юбилейных речах, в реляциях полководцев, в отчетах карательных органов царизма о революционной борьбе трудящихся, в уголовных и гражданских делах и т. п., содержались ложные сведения, не имеющие ничего общего с объективной истиной. Поэтому степень достоверности того или иного источника можно определить только с помощью тщательного конкретного анализа данного источника. В каждом отдельном случае марксистская критика источника должна руководствоваться ленинским требованием о том, чтобы «за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов»3, «доискиваться классовой реальности»4.
Естественно, что в процессе исторического познания следует исходить прежде всего, из анализа тех источников, в которых прошлое получило свое непосредственное выражение и данные которых не являются или почти не являются продуктом субъективных впечатлений различных наблюдателей. Это, конечно, не означает, что историк может пренебрегать источниками, относящимися к исторической традиции, без анализа которых вообще невозможно связное изложение истории. Историк должен использовать все возможные источники, относящиеся как к историческим остаткам, так и к исторической традиции 5, помня, что различные источники взаимно дополняют друг друга. Поскольку социально-экономические, по¬
1 Историография истории СССР. М., 1961, с. 29.
2 Стрельский В. И. Основные принципы научной критики источников по истории СССР, с. 45.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 47.
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 293. '
5 См.: Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в., т. 1, с. 7.
141


литические и идеологические отношения людей находятся в определенной связи и взаимообусловленности, в определенном отношении друг к другу, постольку и з самих исторических источниках непосредственное отражение какой-либо одной стороны общественных отношений людей отражает в той или иной степени и другие стороны этих отношений.
Некоторые документальные и правовые источники,— пишет В. И. Стрельский,— помимо своего основного содержания, отражающего историю производительных сил и производственных отношений, содержат также важные сведения и факты политической истории. С другой стороны, в повествовательных источниках, рисующих главным образом политическую историю, содержатся некоторые данные по истории развития производительных сил, экономических отношений» *.
М. Н. Тихомиров считает, например, что русские летописи при всей их односторонности должны быть признаны «основным источником политической, экономической, культурной, а отчасти и социальной истории Киевской Руси»2. В области социально-экономической истории летописи дополняют «Русскую правду», которая является, как пишет М. Н. Тихомиров, «лучшим источником по экономической и социальной истории Киевской Руси, давая материал для суждения как раз о тех сторонах жизни Руси XI—XII вв., которые слабо освещены в летописи»3.
Такой правовой источник, как варварские правды, советские историки рассматривают не только как непосредственное отражение правовой надстройки, как часть надстройки, но и как отражение в то же время социально-экономического строя варварских племен. А. И. Неу- сыхин, например, рассматривая варварские правды как отражение реальных производственных отношений, замечает при этом, что как юридические памятники варварские правды переводят эти отношения «на язык права», выражают их в форме правовых норм. Благодаря этому по варварским правдам можно изучать не только данное право, данную надстройку, которая нашла в них свое
1 Стрельский В. И. Основные принципы научной критики источников по истории СССР, с. 45.
2 Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в., т. 1, с. 58.
3 Там же, с. 70.
142


непосредственное выражение, но и сами производственные отношения, базис, породивший это право. «Право есть вид надстройки, — пишет А. И. Неусыхин, — но по этой надстройке можно и должно судить о породившем ее базисе» К
Историческое исследование, таким образом, должно всегда опираться на всесторонний критический анализ совокупности всех относящихся к данному вопросу источников, всех исторических фактов, нашедших свое непосредственное и опосредствованное отражение в источниках. При изучении общественных явлений, указывал
В. 	И. Ленин, «необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» стряпня для оправдания, может быть, грязного дела» 2.
Привлекая по возможности всю совокупность относящихся (К рассматриваемому вопросу источников, историк должен отдавать себе ясный отчет в том, на какие вопросы те или иные исторические источники могут и на какие они не могут дать ответ и в связи с этим, в связи с особенностями типов и содержания самих источников, ставить соответствующие задачи исследования, применять соответствующие методы критики и интерпретации источников. Рассматривая источники в зависимости от тех конкретных исторических условий, в которых источники были созданы, историк должен раскрыть их идейное содержание, их политическую направленность, отделив в каждом источнике объективно верные сведения от их субъективных искажений под влиянием классовых интересов, отразившихся в источнике.
5. 	ГНОСЕОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА
Выявление гносеологической функции исторического источника предполагает рассмотрение его не только в аспекте его генетической связи с прошлой человеческой
1 Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства..., с. 48.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 351.
143


деятельностью, в процессе которой он формировался как своеобразная форма воплощения и отражения действительности, как материальный носитель информации о событиях прошлого, но и в аспекте его связи с познавательной деятельностью историка, в сфере которой совершается функциональное преобразование реликта как объекта познания в источник исторического познания, в средство познания прошлого.
В противоположность буржуазным идеалистическим теориям источниковедения, которые сознательно и бессознательно отождествляют объективное историческое прошлое, воплощенное и отраженное в источниках, с историческим сознанием и трактуют исторический источник как «реализованный продукт человеческой психики» (А. С. Лаппо-Данилевский, Э. Бернгейм) или как «функцию» современного исторического мышления, в котором объект и субъект «сливаются» друг с другом (Б. Кроче, П. Рикер, А. И. Марру), марксистская теория источниковедения рассматривает исторические источники как такие материальные реликты прошлого, которые, будучи продуктом человеческой деятельности, существуют объективно и информация которых о событиях прошлого не зависит от сознания и намерений историка. Всегда являясь материальным результатом определенной человеческой деятельности, исторический источник выступает перед исследователем «в форме бытия» как некоторая вещь, предмет или действие, реальное существование которого делает возможным познание исторического прошлого. В этом отношении понятие «исторический источник», по существу, ничем не отличается от понятия «реликт» («памятник»), в силу чего данные понятия часто употребляются как равнозначные. Однако эта равнозначность, как будет показано ниже, не абсолютна, а относительна, так как отнюдь не исключает различия между ними.
Марксистское понимание исторического источника как объективно реального продукта материальной и духовной деятельности человека позволяет раскрыть не только его социальную природу, но и выполняемую им в процессе исторического познания основную гносеологическую функцию, обусловленную результатом прошлого взаимодействия субъекта с объектом.
Как отмечалось, взаимодействие субъекта с объектом в ходе исторического развития реализуется в двух раз¬
144


личных, но неразрывно связанных между собой процессах: субъективации объекта, с одной стороны, и объективации субъекта — с другой. Совершающееся в этих процессах определенное взаимопревращение, совпадение субъекта и объекта предполагает также и их взаимо- отражение. Если первый из названных процессов в результативном плане приводит к образованию идеальных форм объекта в сознании субъекта, то второй процесс ведет к возникновению материальных форм отражения как самого субъекта, понимаемого как человеческое общество, в виде единства материальной и духовной деятельности людей, так и объекта, с которым взаимодействует этот субъект. Второй процесс является, по существу, практическим завершением первого процесса, поскольку деятельность субъекта не сводится к деятельности только его сознания. Субъект, взаимодействуя с объектом, сначала как бы «переводит» отражаемое в отражение в своем сознании, а затем уже практически реализует в материальном продукте своей деятельности ранее полученный в сознании идеальный образ объекта. Тем самым осуществляется процесс как бы «двойного перевода», отражаемого в отражение по следующей схеме:
Oi — S — О2.
Из приведенной схемы видно, что процесс «перевода», отражаемого в отражение выступает как единый процесс, идущий от отражаемого объекта Oi к отражающему его субъекту и от субъекта к создаваемому им в практике объекту Ог. Однако этот единый процесс, по существу, включает в себя два прямо противоположных процесса, которые упрощенно можно изобразить следующим образом:
I. S «—(>!,
II. S —о2.
В первом процессе отражение имеет значение «идеализации», субъективации объекта Оь во втором процессе, наоборот, отражение имеет значение «материализации», объективации, овеществления или, как говорил К. Маркс, опредмечивания человеческого сознания. Поскольку отношение Oi—•’S характеризуется взаимоотра- жением, оно является основанием отражения Oi в 02. Су-
145


шествующее между Oi, S и О2 определенное причиннофункциональное отношение позволяет условно выразить отраженное 0\ в 5 в виде формулы S = f\ (Oi), а отражение S в 02 в виде формулы 02 = /2 (S). Подставляя значение S, известное из первой формулы, во вторую, получим формулу Oï=fJ[fi(0\)]y которая выражает сложное функциональное отношение между отражаемым Oi и его отражением в 02. В данном функциональном отношении отражение Oi и 02 опосредовано деятельностью субъекта S, воплощающего в форме создаваемого им материального объекта 02 ранее полученный им субъективный образ объекта Оь Отражение Oi в 02 выступает как «дважды» преобразованное субъектом отражаемое согласно формуле 0i = fdf\(0\)]. Поскольку причинно-функциональное отношение в системе Oi-^S->-02 включает в себя отношение транзитивности, которое выражает возможность «перехода» от следствия к причине на основе относительности тождества их структур, постольку 02 можно интерпретировать как отражение Оь как носитель информации об Оь запечатленной благодаря деятельности субъекта. Именно отношение транзитивности между Oi—►'S 1—►•02 дает основание утверждать, что выведенная нами формула 02 = /2[/i (Oi)] может иметь определенное методологическое значение в том отношении, что выраженная в ней функциональная зависимость 'между Oi и 02 убедительно доказывает, что всякий исторический источник, поскольку он является продуктом взаимодействия субъекта с объектом, необходимо рассматривать не только как выражение исторической мысли, сознания, индивидуальности субъекта, создававшего источник, но и как отражение тех объективных конкретно-исторических условий, которые сами в конечном итоге определяют сознание субъекта и, преломляясь в нем, так или иначе находят свое отражение в историческом источнике.
Отражение исторической действительности в исторических источниках представляет собой своеобразный вид отражения, возникающий лишь на социальном уровне организации материи со всеми вытекающими отсюда особенностями. Своеобразие данного отражения определяется в конечном итоге самой социальной природой исторического источника как продукта прошлой человечеокой деятельности, как общественного явления.
Объективация субъекта в создаваемом им предме¬
146


те наделяет последний теми таинственными общественными свойствами, в которых, как в зеркале, отражаются сами собственные отношения людей. Своеобразие отражения действительности в исторических источниках в том и состоит, что оно представляет собой самоотраже- ние общественного субъекта, т. е. общества на данном этапе его исторического развития. В данном случае отражение субъектом самого себя (самоотражение) представлено не в его сознании, а вне его, вследствие чего оно выражается не в идеальной, а в предметной, материальной форме, которая, будучи создана субъектом, существует уже независимо от него как объективная реальность.
Свойство отражения, присущее всем «общественным предметам», составляет объективную основу возможности их функционирования в качестве исторических источников. Исторический источник — это любой продукт человеческой деятельности, характеризуемый со стороны выполняемой им в процессе ретроспективного познания функции отражения прошлого. В гносеологическом плане функция отражения является основной функцией исторического источника. Без этой функции любой продукт человеческой деятельности — будь то произведение искусства или юридический документ, геральдический символ или религиозный ритуал, орудие производства или философский трактат — является чем угодно, но только не историческим источником в строгом смысле этого слова. Вне отношения к сфере исторического познания продукт прошлой человеческой деятельности остается не более чем «мертвым» реликтом, представляющим собой какое-нибудь вещественноэнергетическое образование — явление, действие, вещь, обладающую определенными пространственными и физико-химическими свойствами, которые сами по себе не являются отражением каких-либо исторических событий или явлений общественной жизни прошлого. Как бы ни были важны в определенном аспекте исследования, например, химические свойства чернил или качество бумаги какой-нибудь древней рукописи, они, однако, в первую очередь характеризуют сам вещественный субстрат этой рукописи, но ничего еще не говорят об отраженных в ней исторических событиях прошлого. Ничего не могут сказать о них и сами словесные знаки рукописи, если мы не знаем их значений. Именно так обстояло дело, напри¬
147


мер, с египетскими иероглифами и с древнеперсидокой клинописью, пока ученые не дешифровали их.
Конечно, поскольку продукт человеческой деятельности возникает как результат такого взаимодействия субъекта с объектом, при котором субъект использует какие-то орудия труда, непосредственно воздействующие (механически, физически, химически) на природное вещество, постольку продукт деятельности запечатлевает на себе следы этого воздействия, являющиеся по своей природе не чем иным, как отражением. В свете этого структуру продукта деятельности можно рассматривать как воспроизведение соответствующей структуры самой деятельности. Как результат непосредственного взаимодействия орудий труда с веществом природы, такое воспроизведение носит субстанциональный характер, является нефункциональным отражением. Необходимым условием нефункционального отражения является наличие более или менее непосредственных причинно-следственных связей между взаимодействующими системами. Рассматриваемые в этом плане следы орудий труда представляют собой отражение физических свойств предметов, участвующих в создании данного продукта деятельности. Ярким примером в этом отношении может служить исследование структуры трудового действия первобытного человека по оставшимся следам от ударов орудиями труда К
В историческом источнике, таким образом, в его вещественно-энергетическом субстрате, преобразованном трудом человека, всегда имеются такие свойства, которые являются нефункциональным отражением, т. е. отражением физических и иных природных свойств непосредственно взаимодействующих предметов, участвующих в создании данного продукта человеческой деятельности. Наличие нефункционального отражения в историческом источнике позволяет не только установить сам факт существования в прошлом определенного орудия труда, участвовавшего в создании сохранившегося продукта человеческой деятельности, но и определить уровень развития производительных сил и соответствующих ему производственных отношений.
1 См.: Семенов А. Первобытная техника. М., 1957, с. 109.
148


Однако как бы ни было важно нефункциональное отражение как объективная основа познания некоторых общественных явлений прошлого, оно тем не менее ограничивает рамки исторического познания выявлением прежде всего результатов причинно-следственных отношений между физическими по своей природе «следами» прошлого отражения и сторонами запечатленного в них объекта. Между тем для исторического познания наибольшее значение имеет выявление не вещественно-энергетической стороны отражения, а того «скрытого», «закодированного» в нем содержания,, которого у него нет как у «рядового» материального явления, но которое вместе с тем обладает свойством представлять содержание тех общественных явлений прошлого, которые далеко не всегда находятся в непосредственных причинно-следственных отношениях с отражающим их социальным реликтом прошлого. Способность реликта представлять, репрезентировать содержание других общественных явлений, не имеющих ничего общего с его вещественным субстратом, может быть охарактеризована как функциональное отражение. Функциональное отражение определяется не физическими или химическими связями между объектами (такие связи могут быть, а могут и не быть), а той ролью, которую одни явления выполняют в отношении других. В качестве таковой и выступает функция объектов представлять, или репрезентировать, содержание других объектов. Понятно, что отношение представительства определяется не особенностями физического или химического взаимодействия предметов, а той ролью, которую оно играет для людей в процессе их деятельности. Отношение объектов, возникающее из их функции представлять содержание других явлений, и лежит в основе того, что одни объекты становятся носителями содержания других.
Функциональное отражение является, по существу, важнейшей гносеологической характеристикой социального реликта как исторического источника. До тех пор, пока социальный реликт не выступает в функции отражения, представляющего содержание объекта, не имеющего ничего общего с вещественным субстратом реликта, он является носителем лишь латентной, потенциальной информации о прошедших событиях и явлениях общественной жизни. В этом смысле социальный реликт можно
149


рассматривать как «потенциальный исторический источник или «предысточник» К
Однако положение меняется, как только социальный реликт приобретает определенное назначение быть средством передачи заключенной в нем информации, т. е. приобретает функцию выступать со стороны содержания чего-то другого, а не того вещественного субстрата, в котором это содержание представлено. Другими словами, потенциальная информация реликта должна быть актуализирована, т. е. вступить в новое взаимодействие с субъектом. Актуализация этой информации обязательно предполагает осуществляемое познающим субъектом функциональное использование реликта в качестве собственно историчеокого источника, отражающего прошлое. Это значит, что реликт становится историческим источником только тогда, когда он вовлекается в сферу ретроспективного познания, т. е. практически используется субъектом в целях получения информации об интересующих его событиях прошлого. Другими словами, историческим источником становится каждая вещь с момента, когда эта вещь подвергается наблюдению с исторической точки зрения, т. е. в целях получения эмпирических данных для познания исторического факта, который мы взяли за предмет исследования. Так, документы русских феодальных архивов начинают функционировать в качестве исторических источников главным образом после того, как они, благодаря усилиям русских и советских историков, становятся объектом исторического изучения с целью познания отраженного в них исторического прошлого. Не только реликт в целом, но та или иная его сторона, часть, элемент, признак также могут выступать в качестве исторического источника, информирующего об определенном явлении прошлого. Такой, например, элемент древнерусских летописей, как миниатюры, являющиеся, по образному выражению А. В. Ар- циховского, «своеобразными окнами, сквозь которые можно смотреть на исчезнувший мир Древней Руси», выступают в качестве исторического источника не только при изучении древнерусской живописи. Как показал А. В. Арциховский, летописные миниатюры, входящие в
1 Шмидт С. О. Современные проблемы источниковедения.— В кн.: Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М., 1969, с. 31.
150


состав Кенигсбергской летописи, являются также ценным источником при изучении материальной культуры (изображения предметов вооружения и орудий труда), политической эмблематики и символики, особенностей общественной организации, классовой борьбы, политической и религиозной идеологии древнерусских княжеств и республик1. Очевидно, каждый более или менее сложный по своей структуре реликт правомерно рассматривать как совокупность разнородной потенциальной информации, каждый элемент которой может быть при определенных условиях реализован в качестве относительно самостоятельного исторического источника. Как продукт прошлой деятельности всякий социальный реликт несет в себе отражение различных сторон, связей и отношений исторической действительности, вследствие чего любой реликт, признак этого реликта может быть функционально преобразован в исторический источник. Поэтому любую вещь, созданную человеком, равно как и ее различные свойства и признаки, можно интерпретировать как исторический источник. В этом смысле можно сказать, например, что хроника не только как вещь (реликт), но и как сущность является историческим источником. В качестве исторического источника можно рассматривать также стиль, орфографию, пунктуацию хроники и т. д. Историческим источником может быть, с одной стороны, форма или рисунки, украшающие посуду, а с другой — состав глины, техника изготовления и т. п.
Таким образом, любой признак реликта в каком-либо отношении всегда потенциально информативен и поэтому может служить источником для познания различных сторон прошлого. Реликт, рассматриваемый как исторический источник, как бы распадается на «части», каждая из которых может быть истолкована как отдельный своеобразный источник. Каждый отдельный исторический источник может «открыть доступ» к очень многим историческим фактам, может служить познанию очень многих сторон и явлений исторического прошлого. В этом смысле можно сказать, что каждый исторический источник как бы соединяет в себе много исторических источников, освещающих (отражающих) различные стороны прошлого.
1 См.: Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944, с. 3—4.
151


При этом, конечно, следует всегда обращать внимание на то весьма важное обстоятельство, что различные составные части реликта находятся в различных как непосредственных, так и опосредствованных связях и отношениях с отражаемыми ими фрагментами и явлениями исторической действительности, вследствие чего они, выступая как исторические источники, почти всегда требуют определенной проверки путем сопоставления содержащейся в нем информации с аналогичной в каком-то отношении информацией других исторических источников.
Таким образом, понятие исторического источника связано с определенным функциональным преобразованием реликта в процессе исторического познания. Однако это преобразование нельзя понимать субъективистски, как акт создания историком самого исторического источника. Исторический источник сохраняет все свойства реликта как определенной вещи, созданной человеком в процессе прошлой деятельности и существующей независимо от познающего ее субъекта (историка). М. К. Макаров правильно в этой связи подчеркивает, что исторический источник — это тот же исторический памятник, но уже определенным образом «препарированный». Различая источник и памятник, М. К. Макаров в то же время не абсолютизирует их различия, указывая, что памятник становится источником в результате определенных процедур, связанных с проведением так называемой внешней критики. «Становление памятника источником,— пишет он,— предусматривает два этапа: 1 ) определение соответствия памятника поставленной теме; 2) выяснение подлинности памятника, т. е. проведение так называемой внешней критики. Таким образом, в дальнейшей работе историк имеет дело уже с историческим источником»1. Работая с историческими памятниками, ставшими после проведения внешней критики источниками, историк обязательно должен учитывать все особенности создания исторического памятника. Исторический памятник, отобранный для освещения того или иного вопроса и ставший после внешней критики источником изучения этого вопроса, не перестает быть историческим памятником. Все особенности памятника, все, что в нем нашло свое отражение, переходят на истори¬
1 Макаров М. К. К вопросу о терминологии в источниковедении истории СССР.— Труды МГИАИ. М., 1963, т. 17, с. 5.
152


ческий источник. Последний, таким образом, является историческим памятником, реликтом, определенной вещью, продуктом человеческой деятельности, который функционально используется в целях познания отраженного в нем исторического прошлого. В этом смысле исторический источник, являющийся материальной формой отражения прошлого, может быть определен как специфическое средство познания прошлого. Сам по себе реликт прошлого не обладает свойством быть средством познания. Свойство это навязывается ему тогда, когда историк начинает применять его с целью познания отраженного в нем прошлого. Поэтому можно утверждать, что социальный реликт становится историческим источником и выступает как средство познания прошлого лишь в связи с постановкой соответствующей познавательной цели. Вне отношения к историку и цели его познания социальный реликт не является средством познания прошлого. Но с другой стороны, вне социального реликта как некоторой реально существующей «вещи» исторический источник, средство познания есть лишь абстракция. Средство есть «определенность предмета через цель». Средство является таковым «лишь в качестве реального предмета, тогда как сам реальный предмет есть средство лишь в качестве абстракции» К
Поскольку субъект, извлекая из реликта потенциальную информацию о тех или иных событиях прошлого, тем самым функционально преобразует его или какую-то часть его в определенном аспекте исследования в исторический источник, постольку последний, очевидно, представляет собой не только и не просто материальный продукт прошлой человеческой деятельности, но и в определенном смысле результат, функцию новой актуальной связи этого продукта с познающим его субъектом, связи, возникающей на основе практического использования реликта в функции отражения прошлого в заданном аспекте исторического исследования. Вероятно, поэтому более правильным было бы рассматривать в качестве исторических источников лишь те реликты или их отдельные элементы, которые уже включены в новую актуальную связь с познающим субъектом и функционально используются им в целях извлечения и анализа заг
1 Трубников H. Н. О категориях «цель», «средство», «результат», с. 73, 83; смего же. Отношение цели, средства и результата деятельности человека. — Вопр. философии, 1964, № 6, е. 63-—64.
153


ключенной в них потенциальной информации о каких- либо событиях прошлого. Таким образом, функциональное преобразование реликта в исторический источник происходит не в системе субъкт->-реликт, а в системе реликт-^субъект. Другими словами, «превращение» реликта в исторический источник совершается тогда, когда образуется новая связь реликта с познающим его субъектом, когда реликт, как продукт прошлой деятельности, включается в процесс деятельности познающего субъекта, использующего его уже в качестве средства познания прошлого, в функции отражения прошлого.
Функциональное использование реликта в качестве исторического источника зависит не только от объема и ценности запечатленной в нем информации, но и от общего уровня развития методики источниковедческого исследования, от степени профессиональной подготовленности историка к извлечению этой информации. Поэтому исторический источник, всегда оставаясь материальным реликтом прошлой эпохи, независимым от познающего его субъекта, в то же время функционально неотделим от исторического познания, а оно, в свою очередь, немыслимо без исторических источников.
Вопрос о функциональной связи исторического источника с историческим познанием является, по существу, гносеологическим вопросом. Как нельзя понять социальную сущность исторического источника вне его отношения к исторической действительности, продуктом которой он является, точно так же невозможно понять гносеологическую природу источника, не рассматривая его функцию в историческом познании.
Обычно в определениях исторического источника вполне правомерно подчеркивается его онтологическая сторона, являющаяся объективной основой получаемых нами исторических знаний. Такой подход методологически важен в том отношении, что позволяет рассматривать исторический источник как определенное общественное явление, возникшее в конкретной обстановке данной исторической эпохи и несущее на себе ее печать. Вместе с тем было бы неправильно абсолютизировать онтологическую сторону исторического источника, забывая о его отношении к самому историческому познанию, в сфере которого он выступает в функции отражения прошлого, являющейся выражением его гносеологической природы. Если в онтологическом плане исторический источник
154


представляет собой материальный продукт прошлого, выступающий перед нами в вещественной форме, в «форме бытия», то в гносеологическом плане его можно рассматривать как специфическое средство ретроспективного познания, используемое в функции отражения прошлого.
Последнее, разумеется, не означает, что исторический источник создается самим современным историческим познанием как результат мыслительной деятельности субъекта. Исторический источник — это не функция мышления, а объективное функциональное свойство самого реликта, проявляющееся в том его назначении, в котором он практически используется в целях познания отраженного им исторического прошлого.
В процессе ретроспективного познания субъект не создает, не «творит» исторический источник, а лишь практически использует объективную возможность реликта как материального носителя потенциальной информации выступать в функции отражения прошлого, т. е. быть историческим источником. Исторический источник, таким образом, не существует вне материальной формы реликта как какая-то особая субстанция или совершенно независимая от него функция. Всякий исторический источник субстанционально является реликтом, но не всякий реликт функционально выступает как исторический источник. Следовательно, между реликтом и историческим источником имеется не субстанциональное, а функциональное различие, определяемое различиями в их назначении, в их практическом использовании для достижения тех или иных целей субъекта. Способность быть историческим источником, функционирующим как отражение прошлого, является объективным свойством реликта, независимым от познающего субъекта. Последний может использовать только те свойства, которые уже имеются у реликта как продукта прошлой человеческой деятельности. Поэтому гносеологическая природа исторического источника, характеризующая его со стороны выполняемой им функции отражения прошлого, отнюдь не исключает того, что в любом случае он остается реликтом, материальным продуктом прошлой деятельности людей, выполнявшим в свое время определенную роль (функцию) в их общественной жизни. Можно сказать, что понятие «исторический источник» характеризует гносеологическую сторону реликта.
155


Понимание исторического источника как формы функционального отражения действительности имеет большое методологическое значение прежде всего в том отношении, что позволяет выявить «объективные предпосылки выделения содержания отражения от содержания того материального субстрата, на базе которого совершается отражение» К Именно благодаря тому, что функциональное отражение репрезентирует содержание другого объекта, который субстанционально не содержится в историческом источнике, оно и является объективным основанием изучения самой исторической действительности. Репрезентативная функция исторического источника определяется в конечном счете той практической деятельностью, которая объективирована в нем. В этом смысле репрезентативная функция является объективной. Вместе с тем без мысленной соотнесенности^ содержания исторического источника с исторической действительностью эта функция не реализуется. Поэтому объясняя отражательную природу исторического источника следует иметь в виду, что исторический источник является отражением действительности лишь постольку, поскольку он генетически и функционально связан с деятельностью субъекта. Лишь будучи поставленным субъектом в отношении к другим объектам — событиям прошлого, — исторический источник становится их отображением. Необходимость мысленного соотнесения выявляемого историком содержания исторического источника с отображенными в нем событиями прошлого затушевывает объективный характер репрезентативной функции исторического источника и создает иллюзию, что исторический источник является «функцией» исключительно исторического мышления. Преодоление этой иллюзии, составляющей наиболее глубокий гносеологический корень субъективистских концепций исторического источника, возможно только в том случае, если, исходя из ленинской теории отражения, рассматривать исторический источник как форму функционального отражения действительности, имея при этом в виду, что репрезентативная функция реликта объективно обусловлена прошлой человеческой деятельностью и потому реализуется историком как функция отражения прошлого.
/ iVqi;
ч,‘ 1 Коршунов А М., Полторацкий А Ф. Знак как фФрмк'1 функционального отражения. — Вести. * МГУ, 1966,;№ 1, .-vj


ГЛАВА iIII ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКТА
Установление объективных исторических фактов средствами источниковедческого анализа является одной из важных задач начального этапа исторического исследования. Успешное выполнение этой задачи зависит не только от профессионального мастерства историка, но и от его философской концепции исторического факта, которая в конечном итоге определяет методику установления, анализа и обобщения изучаемых фактов. В этой связи решение вопроса о том, что представляют собой исторические факты, приобретает для конкретного исторического исследования первостепенное методологическое значение, особенно в обосновании объективности исторических знаний, в преодолении всякого рода субъективизма и мифотворчества в исторической науке, в дальнейшем повышении ее теоретического уровня. Если учесть при этом, что представители различных направлений буржуазной методологии истории используют в целях критики марксистской историографии аргументацию идеалистической концепции исторического факта, в рамках которой иногда встречаются интересные соображения о специфике исторического факта и его месте в логической структуре исторического знания, то совершенно очевидной становится настоятельная необходимость глубокой и всесторонней теоретической разработки проблемы исторического факта с позиций марксистско-ленинской гносеологии.
Вопрос о природе исторического факта становится в 60—70-х годах предметом специального исследования в целом ряде содержательных статей советских историков и философов1.
1 См.: Красавин В. П. От факта к историческому описанию.— . Филос. науки, 1971, № 2; Уваров А. И. Исторический факт как Элемент теории. Учен. зап. Калининского пед. ин-та, 1971, т. 91; Са- лов В. И.^Исторический фак^ к современная буржуазная историо¬
*457


Не ставя перед собой задачи осветить все методологические аспекты, относящиеся к проблеме исторического факта, мы остановимся прежде всего на рассмотрении содержания самого понятия «исторический факт» и попытаемся дать характеристику основных видов научно-исторического факта.
1. 	ПОНЯТИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКТА В БУРЖУАЗНОЙ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ
Первоначальное содержание понятия «исторический факт» сложилось в буржуазной историографии XIX века под влиянием преимущественного изучения истории политических событий. Поскольку исторические источники давали более или менее непосредственное отражение реальности какого-либо единичного, однократного события, изучаемого политической историей, постольку задача установления исторического факта сводилась в основном к максимальной критической проверке истинности тех сведений о данном событии, которые содержались в исторических источниках. В соответствии с этим понятие «исторический факт» употреблялось, как правило, для обозначения твердо установленного, достоверного знания, адекватного реальному единичному событию прошлого, реконструируемого сознанием историка на основе критики исторических источников. Понимаемые таким образом исторические факты считались надежной основой объективности исторической науки, а сами историки не сомневались в том, что в своей исследовательской работе они имеют дело с реальными событиями прошлого. «История как наука,— писал Л. Ранке, — была бы ничем, если бы в ее основе не лежала история как форма бытия в качестве реального объекта» К Следуя Ранке, историки рассматривали процесс установления и описания единичных, отдельных фактов в качестве главной задачи исторического исследования и не придавали особого значения историческим обобщениям.
Девятнадцатое столетие, по выражению Э. Карра,
графия. — Новая и новейшая история, 1973, № 6; Петров Ю. В. Проблема факта в современной буржуазной философии истории. — Филос. науки, 1976, № 3; Барг М. А. Исторический факт: структура, форма, содержание. — История СССР, 1976, № 6.
1 Ranke L. V. Weltgeschichte. IX, 1. Leipzig, 1890, S. 270,
158


было «великой эпохой факта». Когда Ранке в 30-х годах XIX в. заметил, что цель историка состоит в том, чтобы «просто показать, как все было на самом деле», то этот, по мнению Э. Карра, не очень глубокий афоризм имел «потрясающий успех». «Три поколения немецких, британских и французских историков, — пишет он, — шли в бой, провозглашая эти магические слова как заклинание... Позитивисты в своей претензии на то, чтобы превратить историю в точную науку, всем своим авторитетом способствовали утверждению этого культа фактов» 1.
Возникновение марксизма означало качественно иную постановку вопроса об историческом факте и его месте в познании исторических процессов. Для марксистской методологии общее и отдельное не исключают друг друга; общее существует лишь в отдельном, через отдельное, а всякое отдельное так или иначе входит в общее. Диалектическое понимание соотношения отдельного и общего создавало научную основу для правильного решения проблемы соотношения факта и обобщения. В то же время марксизм показал, что действительность и понятие о ней, событие и его описание в каких-то понятиях, терминах отнюдь не тождественны, ибо «действительность соответствует им лишь весьма косвенным, окольным путем, да и то лишь в асимптотическом приближении»2.
Под влиянием марксизма и формирования в буржуазной историографии во второй половине XIX в. так называемой социально-экономической истории, существенно расширившей предмет исторической науки, становилось очевидным, что при изучении социально-экономических процессов и отношений невозможно обойтись без теоретических обобщений. В этой связи перед историками встала проблема соотношения исторического факта и исторического обобщения, по-разному решавшаяся двумя основными направлениями буржуазной историко-философской мысли — позитивизмом и неокантианством.
Историки, исследовавшие преимущественно социально-экономическую историю и находившиеся под влиянием позитивистской «универсальной логики», объ- явили главной задачей исторической науки установле¬
1 Carr Е. N. What is History? London, 1962, p. 3.
2 Маркс K., Энгельс Ф. Избранные письма. М., 1948, с. 482.
159


ние «эмпирических законов» общества, понимаемых как своего рода обобщения «фактов истории». Разработанная Дж. Ст. Миллем логика «нравственных наук», на которую в известной мере опирались историки-позитивисты, не придавала самостоятельного значения историческим фактам и рассматривала их лишь как «материал для исторического обобщения» К Процесс установления исторических фактов оставался, по существу, за пределами логики исторического исследования, смысл которой Милль видел почти исключительно в получении выводного знания, отделяя тем самым «факты истории» от возводимых на их основе исторических обобщений. Понимая под «фактом» (или «фактически существующим») все «доступные называнию вещи», он рассматривал само существование того или иного явления либо как «действительное восприятие этого явления», либо как «наше умозаключение относительно возможности его восприятия». С точки зрения Милля, историческое прошлое существует лишь постольку, поскольку мы исходим из убеждения в том, что оно было бы воспринято нами, если бы мы находились в надлежащих условиях времени и места. «Моя уверенность в прошлом существовании Юлия Цезаря, — писал Милль, — есть уверенность в том, что я видел бы его, если бы я присутствовал при Фарсальской битве или был в известный момент в помещении сената в Риме»2. Таким образом, «последними коренными посылками» в логике Милля оказывались в конечном итоге «только факты нашего субъективного сознания: наши ощущения, духовные волнения, умственные состояния и хотения»3. Милль утверждал, что «мы цожем знать только эти факты», так как «о внешнем мире мы не знаем и не можем знать абсолютно ничего, кроме испытываемых нами от него ощущений»4.
Естественно, что субъективно-идеалистическая в своей основе позитивистская логика «нравственных наук», объяснявшая развитие всех сторон общества исключительно изменениями в «умственной жизни людей» и схематизировавшая исторический процесс, не только не смогла разрешить тех методологических трудностей,
1 Милль Дж. Ст. Система логики. М., 1914, с. 834.
2 Там же, с. 550.
3 Там же, с. 675.
4 Там же, с. 54.
160


с которыми столкнулись историки при обобщении фактов, особенно в области социально-экономической истории, но и свойственным ей пренебрежением к философии во многом способствовала развитию скептического отношения к историческим обобщениям, в которых стали усматриваться лишь субъективные конструкции, произвольно создаваемые мышлением историка. Результатом этого явилось усиление позиций эмпиризма в историческом познании и в самом позитивизме, который, будучи эклектической философией, никогда не исключал эмпиризма. Абсолютизировав исторический факт как единственную основу исторического знания, позитивизм теперь требовал от историков не обобщений, а тщательного и «точного» анализа «чистых фактов», сводя тем самым историческое исследование к фактографии.
С теоретическим обоснованием отказа от исторических обобщений выступила также разработанная Г. Риккертом неокантианская логика исторического исследования, которая, однако, в отличие от «универсальной» позитивистской логики пытались прежде всего исходить из специфики истории как науки, изображающей только единичное, то, что в своем целом индивидуально и неповторимо, имеет ценность само по себе и отбирается из массы материала по принципу «теоретического отнесения к ценности». Общая логическая противоположность естествознания и истории определяет, по мнению Риккерта, отличительные особенности самого исторического факта. Во-первых, исторические факты, в отличие от естественнонаучных, даны историку не прямо, как в естествознании, а опосредствованно, через материалы, представляемые историческими источниками. Поэтому историк в большинстве случаев не может прямо узнавать свои факты и почти всегда должен умозаключать к ним от сохранившихся следов. Обычно в истории, подчеркивал Риккерт, «объект наблюдения и объект исторического изложения, стало быть, источник и факт, не совпадают» х. Поскольку исторический факт, как правило, не является непосредственно данным историку материалом, центральное значение в исторической науке приобретает вопрос о существовании объектов. Если в естествознании «нет надобности специально подчеркивать существование его объектов», то в ис-
1 Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. Спб., 1903—1904, с. 279.
6-690
161


торнческой науке экзистенциальные суждения имеют принципиально иное значение. Для историка, который постоянно говорит: «Это было так, а то было иначе», «суть дела состоит именно в утверждении и обосновании чисто фактической истинности таких суждений» *. Во-вторых, существенная особенность исторического факта заключается, по мнению Г. Риккерта, в том, что он в отличие от естественнонаучного факта, имеющего место во многих местах, имеет место лишь один раз и поэтому содержит в себе только единичное, индивидуальное, неповторимое, благодаря чему он всегда обладает «некоторой ценностью», от которой историк не может отвлечься. Если естествоиспытатель отвлекается от всяких ценностей, то для историка принцип «теоретического отнесения к ценности», который, как считал Риккерт, надо отличать от «практической оценки» факта, является критерием отбора исторических фактов, обязательным для всех историков. Наконец, в-третьих, специфика исторического факта, с точки зрения Риккерта, состоит в том, что его объективная основа представляет собой не материальную, а духовную сущность, так как история, изображая единичное и особенное, изучает главным образом духовную жизнь человека, выраженную в «культурных ценностях».
Совершенно очевидно, что подобное сведёние объективного содержания исторического факта к «духовной сущности», вообще характерное для многих представителей различных идеалистических направлений буржуазной историографии, не могло ориентировать историческую науку на познание самой объективной исторической реальности, существующей независимо от воли и ссГзнания людей. С другой стороны, идиографи- ческий метод Риккерта, основанный на метафизическом противопоставлении единичного и общего, исключал с самого начала всякую возможность понимания диалектической взаимосвязи исторического факта и исторического обобщения.
Между тем в связи с дальнейшим развитием социально-экономической истории старое, традиционное понятие исторического факта, абсолютизировавшее знание о единичном, однократном событии, оказывается
1 Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий, с. 283.
162


недостаточным для изучения процессов и отношений, поскольку они, как уже отмечалось, представляют собой совокупности многих взаимосвязанных элементов, образующих более или менее сложные системы, реальность которых, однако, не находит своего непосредственного отражения и констатации в том или ином историческом источнике из-за неспособности охватить во всей полноте и многообразии развивающиеся процессы и отношения исторической действительности. Изучение историками процессов и отношений со всей очевидностью показывало, что исторический факт выступает не только как предпосылка исследования, но и как его результат, полученный благодаря анализу большой массы источников и статистических данных и содержащий в себе определенный уровень обобщения. Открытие этих новых граней в понимании исторического факта, ранее остававшихся незамеченными, свидетельствовало о том, что зависимость между «фактами» и «обобщениями» следует рассматривать как взаимозависимость, предполагающую, что «не только обобщения невозможны без фактов, но и, наоборот, не существует научных фактов, которые не содержали бы в себе элемент обобщения» К Изменившееся представление об историческом факте оказалось справедливым и по отношению к другим разделам исторической науки, так как теоретический анализ понятия «факт», предпринятый буржуазными историками и философами, обнаружил бесконечность и неисчерпаемость так называемых «элементарных фактов», установление которых также предполагает определенное обобщение информирующего знания, содержащегося в различных исторических источниках, описывающих единичные события. Но если «установление факта достигается в дедукции», то отсюда следует, что «история, которую мы ' читаем, хотя и основана на фактах, является, строго говоря, не фактами, а серией допускаемых суждений, и то, что мы называем историческими обобщениями, является суждениями о суждениях»2. Подобные выводы из бесспорных посылок, извращая действительное соотношение «факта» и «обобщения», не могут не приводить к субъективистскому убеждению, что каждый ис¬
1 Кон И. С. Философским идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959, с. 237.
2 Powicke F. М. Modern Historians and the Study of History. London, 1955, p. 231,
6*
163


торик совершает свое «познание» истории. Так, вместе с идеей о том, что в исторической науке «установление факта достигается в дедукции», в сознание буржуазных историков, придерживающихся различных философских направлений, все более проникают релятивистские взгляды, ставящие под сомнение объективность самого исторического факта и возможность получения достоверных знаний об историческом прошлом. Особенно характерны в этом отношении выводы, сделанные из «критики» понятия исторического факта представителями презентизма и иррационализма, которые в отличие от сторонников идиографизма, считающих исторические факты вполне надежным объективным основанием истинности исторического знания, рассматривают исторические факты исключительно как «продукты исторического мышления», как «конструкции ума» историка, отрицая тем самым объективность исторического познания. Так, американский историк К. Л. Беккер в своей статье «Что такое исторические факты?», высмеивая примитивные представления о так называемых «твердых», «холодных» фактах, подобных «кирпичам», и показывая, что любой «простой» факт включает в себя, по существу, бесконечное множество других, более мелких фактов, о которых историк ничего не знает, приходит к выводу о том, что исторический факт представляет собой «только символ, простую формулировку, которая является обобщением тысячи и одного простейшего факта...»1. Определяя исторический факт как символ, лишенный объективного содержания и не соответствующий реальности, К- Беккер противопоставляет его действительному событию прошлого. Рассматривая в качестве примера убийство Авраама Линкольна 14 апреля 1865 г., Беккер пишет, что оно «было действительным событием, но теперь оно является историческим фактом. Действительное событие и исторический факт, хотя и тесно связаны, являются двумя различными вещами» 2. Поскольку событие прошлого исчезло и его нельзя снова повторить или засвидетельствовать в нашем опыте, оно уже сейчас является для нас не объективной реальностью, а лишь воспоминанием, существующим в чьем-
1 Becker С. L. What are Historical Facts? — The Western Political Quarterly, 1955, vol. 8, № 3, p. 329.
2 Ibidem.
164


либо сознании в форме различных образов или идей, составляющих тот единственный «материал», из которого исходит историк. «Исчезнувшие реальности, — пишет Беккер, — уступили место тусклым отражениям, неосязаемым образам или идеям о себе, и эти тусклые отражения и неосязаемые образы, которые нельзя потрогать или взять в руки, есть все, что осталось от действительного события» К Оживляя эти образы в своем сознании, историк создает исторический факт, который, будучи «символом», не отражает никакой объективной реальности и не соответствует действительному событию прошлого. Исторический факт как научная конструкция лишается, таким образом, своего объективного содержания, а историческая действительность превращается в «неосязаемый мир, мысленно воссоздаваемый и существующий в нашем сознании» 2.
Релятивистские выводы, основанные на полном противопоставлении исторического факта как научной конструкции историческому событию, характерны и для других буржуазных историков. Американский историк
С. 	Хук, например, критикуя историческую терминологию, подчеркивает, что в самой истории, когда она рассматривается как процесс событий в пространстве и времени, не существует «фактов» как таковых. «Факты должны быть установлены в ходе исследования», однако надеяться, что «они приведут к истинам, бесполезно»3. Каждый факт, который историк устанавливает, так или иначе произволен, ибо он «предполагает некоторую теоретическую конструкцию», и поэтому любое историческое исследование представляется более или менее сомнительным.
Французский философ и социолог Р. Арон, придерживающийся иррационалистической концепции истории, рассматривает исторические факты как субъективные по своему содержанию конструкции, выведенные из сознания историка и являющиеся результатом «понятийного перевода». Арон считает, что исторические факты «не существуют сами по себе, но только через сознание и
1 Becker С. L. What are Historical Facts? —The Western Political Quarterly, 1955, vol. 8, № 3, p. 329.
2 Ibid., p. 333.
3 Theory and Practice in Historical Study: a report of the Comit- tee on Historiography. N. Y., 1946, p. 123—124,
165


для сознания». Так, например, «битва, увиденная историком, есть идеальное в том смысле, что она является реальностью только в сознании» 1. Однако данный факт как «идеальная» конструкция, существующая в сознании историка, вовсе не рассматривается Ароном в качестве отражения объективного реального события прошлого, так как с его точки зрения вообще «не существует исторической реальности, независимой от науки и которую наука могла бы достаточно верно воспроизвести»2. «История, — пишет он, — рассматривает объект, который не только прошел (если это событие), не только уже исчез (если это природное или человеческое условие), но который достигает существования и изменения только в сознаниях»3. Историческое познание, по убеждению Арона, всегда будет носить только относительный характер, поскольку «трудно увидеть пределы факта», произвольно конструируемого историком.
А. И. Марру, критикуя позитивистские представления о том, что исторические факты находятся внутри документов и что они тождественны историческим событиям, пытается доказать, что исторические факты являются исключительно умственной конструкцией историка, не имеющей ничего общего с историческим событием. Согласно Марру, чем больше историк удаляется от элементарного события, тем больше реконструируемый им факт основывается на его мыслительной деятельности, становясь все более и более «конструкцией», вырабатываемой посредством умственных операций4.
Неопозитивистская методология истории пытается решить проблему исторического факта, исходя прежде всего из анализа логической структуры исторического знания и способов исторического знания и объяснения. Признавая необходимость эмпирических обобщений в истории5, неопозитивисты рассматривают исторический факт как один из таких элементов общей логической
1 Aron R. Introduction to the Philosophy of History. Boston, 1961, p. 113.
2 Ibid., p. 118.
3 Ibid., p. 289.
4 Voir: Marrou #.-/. Le Metier d’Historien.— In: L’Histoire et
scs Alethodes. Paris, 1961, p. 1494—1500.
5 См.: Кон И С. Неопозитивизм и вопросы логики историче¬
ской науки. — Вопр. истории, 1963, № 9, с. 45-—65.
106


структуры исторического знания, который сам включает в себя абстракцию. В то же время предпринятый П. Гардинером семантический анализ термина «факт» выявил слабые стороны неопозитивистской концепции исторического факта. Правильно отмечая, что сам термин «факт» (от латинского «factum» — сделанное») многозначен и употребляется в различных смыслах, Гардинер указывает на несколько случаев его употребления *. Во-первых, слово «факт» употребляется для обозначения того, что «действительно произошло». Когда мы говорим: «Вторжение Наполеона в Россию в 1812 г. было «фактом», то термин «факт» употребляется здесь как синоним слова «событие», которое имело место в прошлом. Во-вторых, слово «факт» может означать какое-нибудь «свидетельство», «материал». Именно такой смысл придается слову «факт», когда мы говорим: «Этот исторический документ является подлинным фактом», или: «Историк собрал новые факты о французской буржуазной революции». И, наконец, в-третьих, слово «факт может употребляться как синоним логического термина «истинно». Например, когда мы утверждаем: «Данный доклад основан на фактах», то термину «факт» придается значение «истинности», «доказательности».
Однако, рассматривая многозначность термина «факт» с позиций неопозитивизма, П. Гардинер сводит принципиальные различия между материалистическим и субъективно-идеалистическим истолкованием природы исторического факта к чисто терминологическим различиям. Всячески подчеркивая неопределенность, двусмысленность употребления термина «факт», он пытается на этом основании поставить под сомнение объективность исторического факта. По его мнению, именно двусмысленность в употреблении термина «факт» приводит к «заблуждению», что вне нас находятся «таинственные сущности», называемые «фактами», и что «предложения историков, констатирующие факты, подобны зеркалам, в которых факты проживают и в которых можно видеть их собственное отражение»2. Такое «заблуждение», считает Гардинер, поддерживается
1 See: Gardiner P. The Nature of Historical Expiation. London, 1952, p. 73—74.
2 Gardiner P. Op. cit., p. 74.
167


философами и историками, которые, говоря об отношении между описательными предложениями и тем, что они описывают, привыкли употреблять такие выражения, как «сравнимы с фактами», «соответствовать фактам», «знать факты», «владеть фактами». Но подобные выражения неправильны, так как они внушают мысль о том, что предложения должны «соответствовать фактам» таким образом, будто они соответствуют реальности. Однако на самом деле, замечает П. Гардинер, «факты для историка не являются сущностями, данными из вне» К Именно поэтому «мы не можем «знать факты» так, как мы знаем людей, и мы не можем «владеть фактами» так, как мы владеем автомобилем. Выражение «собирание доказательств» еще может иметь смысл, но выражение «собирание фактов» — не может, если только оно не используется в смысле «собирание доказательств»2.
Здесь мы снова встречаемся с уже знакомым нам противопоставлением «фактов» объективной реально- ности. Конечно, факты, понимаемые как объективные события, не могут входить в состав описательных предложений исторической науки, и в этом смысле мы действительно не можем владеть ими так же, как мы владеем вещами. Известно, что предложения исторической науки представляют собой совокупность выраженных в языковой форме определенных знаний, относящихся к событиям прошлого, но не сами эти события, являющиеся предметом изучения историка. Означает ли это, что предложения науки, выражающие знания, не соответствуют объективной реальности? Разумеется, нет. Нельзя отрывать описательные предложения науки от того, что они описывают. Научное описание всегда должно в той или иной степени соответствовать описываемому, быть адекватным ему, иначе оно теряет всякий смысл. Критикуя «привычное» употребление выражения «соответствовать фактам» в смысле «соответствия реальности», Гардинер, по существу, выступает против материалистического понимания исторических фактов, основанного на признании объективной реальности исторического прошлого. Таким образом, решение вопроса о том, что представляют собой исторические факты, выходит за
1 Gardiner P. Op. cit., р. 74.
2 Ibid., р. 76.
168


пределы чисто терминологического анализа, и зависит в конечном итоге от философских взглядов исследователя.
2. 	ПОНЯТИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКТА В МАРКСИСТСКОЙ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ
Марксистская философия рассматривает исторический факт как один из видов «факта» вообще. Анализ самого понятия «факт» в марксистской философской литературе показывает, что данное понятие употребляется в основном в двух наиболее распространенных смыслах: во-первых, для обозначения так называемых «эмпирических фактов», т. е. непосредственно наблюдаемых или изучаемых нами явлений, событий, процессов, относящихся либо к самой объективной реальности («факты действительности»), либо к сфере сознания («факты сознания»), поскольку явления сознания существуют и объективируются в продуктах духовной деятельности людей; и, во-вторых, для обозначения так называемых «научных фактов», представляющих собой элементы логической структуры научного знания, констатирующие и описывающие изучаемые нами явления действительности или сознания. «Эмпирические факты» являются для исследователя лишь сырым материалом и сами по себе не имеют научного значения. Только после соответствующей систематизации, описания, обобщения они могут стать научными фактами, включающими в себя тот или иной уровень абстракции. «Чтобы факт стал научным, он должен быть включен в ту или иную систему научного знания» 1.
Учитывая оба указанных смысла, в которых употребляется понятие «факт», перейдем теперь к характеристике собственно исторического факта.
Прежде всего следует отметить, что понятие «исторический факт» нельзя, на наш взгляд, целиком и полностью отождествлять с понятием «историческое событие». Между «событием» и «фактом» действительно имеется определенное тождество, в силу которого данные понятия используются как равнозначные, однако это тождество не абсолютно, а относительно, так как
1 Косолапое В. В. Факт как основание научного знания. — В кн.: Логика научного исследования. М., 1965, с. 47.
169


отнюдь не исключает различий между ними. Это различие состоит в том, что «факт» представляет собой не просто событие, существующее независимо от нашего сознания, но событие, так или иначе отражаемое или отраженное в нашем сознании и только поэтому являющееся для нас «фактом». В этом плане следует согласиться с утверждением о том, что «любое событие становится для людей фактом только потому, что оно попадает в поле познания»1. Факт возникает как бы на стыке субъекта с объектом. Результатом такой «встречи» является открытие для субъекта в форме факта того или иного события, попавшего в сферу его познания. Установить тот или иной «факт» — значит открыть, констатировать реальность, наличность данного явления или события, его существование в прошлом или настоящем. Древняя культура Хорезма, например, хотя и являлась объективным историческим прошлым, существовавшим тысячи лет назад, становится, однако, для нас фактом в XX в., когда археологические раскопки представили ее реальные памятники. Следовательно, историческое событие только в том случае становится для нас историческим фактом, если его реальность установлена нами на основе анализа исторических источников, отразивших в свое время данное событие постольку, поскольку оно действительно существовало и имело для современников определенное историческое значение. Исторические факты — это констатированные в нашем сознании социально значимые события прошлого, реальность которых становится реальностью для нас только через исторические источники, отразившие эти события.
Различая исторический факт и историческое событие, нельзя, однако, абсолютизировать это различие и противопоставлять исторический факт историческому событию, как это делают некоторые представители буржуазной методологии истории. Если абсолютизация тождества исторического факта и исторического события ведет к примитивному, вульгарному представлению, будто исторические факты берутся историком как события из самой исторической действительности, то абсолютизация различия исторического факта и исторического события приводит к субъективистскому пред-
1 Проблемы мышления в современной науке. М., 1964, с. 205.
170


Ставленйю, будто исторические факты, конструируемые историком, не соответствуют историческим событиям.
Факты, с которыми имеет дело историческая наука, изучающая историю общественного развития во всем ее конкретном многообразии, существенно отличаются от фактов, изучающихся естественными науками, тем, что они социальны по своей природе, являются продуктом общественно-исторического развития, результатом материально-производственной и духовной деятельности людей прошлых эпох. В этом отношении исторический факт, как зафиксированное нами на основе источников событие прошлого, представляет собой диалектическое единство объективного и субъективного, имеющего место как в самой исторической действительности, так и в отражающем ее историческом познании1. Исторический факт, как зафиксированное нами социальное явление, порожденное деятельностью людей, обладающих сознанием и волей, несет на себе известную печать человеческих страстей, желаний и целей, которые в той или иной степени находят в нем свое определенное воплощение, весьма часто далекое от тех целей, которые преследовались людьми. Определенные состояния сознания, по существу, всегда сопутствуют тому или иному
1 Конечно, данное определение несовершенно. Однако вряд ли можно полностью согласиться с утверждением, что в этом определении «смешаны» различные смысловые аспекты анализируемого понятия (факт как событие, факт как сообщение источника и факт как элемент исторического знания) и что определять многообразие фактов «как единство объективного и субъективного крайне неточно» (Барг М. А. Исторический факт: структура, форма, содержание.— История СССР, 1976, № 6, с. 54—55).
Поскольку в нашем определении речь идет об историческом факте вообще, вполне естественно вычленить и подчеркнуть именно то общее, что составляет качественное отличие исторического факта как явления социального от фактов, относящихся к явлениям природы, изучаемым естествознанием. На наш взгляд, таким общим признаком любого социально-исторического факта, в отличие от естественноисторического, является характерное для него единство объективного и субъективного, составляющего, как известно, коренную особенность всех социальных феноменов как результатов материальной и духовной деятельности людей. Но, разумеется, соотношение объективного и субъективного в различных общественных явлениях, процессах и отношениях различно. Поэтому общее, выделенное в понятии, не есть «смешение» различий; оно, по выражению К. Маркса, «само есть нечто, многократно расчлененное, и выражается в различных определениях» (Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 711), в данном случае — в различных смысловых аспектах понятия исторического факта.
171


историческому событию, становящемуся для нас историческим фактом 1.
Связь исторических событий с состоянием сознания данной эпохи, бесспорное влияние этого сознания на процесс исторического творчества дает повод различным представителям идеалистической методологии истории рассматривать социально-исторические факты исключительно как явления «коллективного» или «индивидуального» сознания, как «психические события», как «сгущенные комплексы волевых актов»2.
Ясно, что такое понимание исторического факта, основанное на чрезмерном преувеличении действительной роли сознательного элемента в историческом процессе, на сведёнии исторической действительности к историческому сознанию, резко ограничивает возможности научного объяснения исторических событий как реальных общественных действий, обусловленных в конечном итоге теми объективными причинами, которые лежат в сфере экономических отношений людей. В историческом исследовании необходимо строго отличать реальные психические мотивы, волевые акты людей, способствующие созданию определенного события, от реальных общественных действий, выступающих для нас в качестве объективных социально-исторических фактов. В свое время В. И. Ленин, критикуя субъективный метод Н. К- Михайловского, писал: «...по каким признакам судить нам о реальных «помыслах и чувствах» реальных личностей? Понятно, что такой признак может быть лишь один: действия этих личностей, — а так как речь идет только об общественных «помыслах и чувствах», то следует добавить еще: общественные действия личностей, т. е. социальные факты»3.
Как видим, В. И. Ленин понимал социальные (а значит, и исторические) факты как «общественные действия личностей», считая, что именно из них следу¬
1 Обращая внимание на это обстоятельство, Г. В. Плеханов, например, писал: «Нет ни одного исторического факта, которому не предшествовало бы, которого не сопровождало бы и за которым не следовало бы известное состояние сознания» (Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. М., 1956, т. II, с. 247—248); см. также: Лабриола А. Очерки материалистического понимания истории. М., 1960, с. 92.
2 Voir: Aron R. Op. cit., p. 72—73; Mommsen Я. Historische Methode Geschichte. Frankfurt a. M., 1961, S. 82.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 423—424.
172


ет прежде всего объяснять реальные «помыслы и чувства», которые, будучи вплетенными в детерминацию человеческой деятельности, тоже могут выступать как исторические факты, подлежащие изучению, но отнюдь не тождественные общественным действиям — объективным историческим фактам. В этом смысле мы должны рассматривать понятие «исторический факт» как обозначение объективных общественных и индивидуальных действий людей, тех или иных исторических событий и явлений, действительно происходивших в прошлом и ставших предметом исторического исследования в силу своей общественно-политической значимости.
Конечно, предметом исторического исследования являются не только объективные экономические и политические события, выступающие для историка как исторические факты, но и различные формы общественного сознания в их историческом развитии. Различные философские, религиозные, политические, правовые и т. п. идеи, поскольку они в той или иной форме зафиксированы в разнообразных исторических источниках и стали предметом исторического исследования, также являются для историка историческими фактами. Для историка религии, например, миф о Христе является фактом религиозного сознания и в этом смысле — историческим фактом. Всякое ложное сообщение, содержащее какой-либо вымысел, если оно действительно имело или имеет место, может в определенном аспекте исследования (например, в источниковедческом анализе) выступать для историка как факт, свидетельствующий о тенденциозности или недостоверности данного исторического источника. Не только само историческое событие, но его определенная оценка, поскольку она была высказана в том или ином сочинении и рассматривается в плане историографического исследования, также является для историка фактом. Так, например, неправильное освещение западногерманским историком Г. фон Раухом Октябрьской революции как «путча», как «переворота бонапартистского типа»1 является для историка фактом современной буржуазной историографии.
Таким образом, содержание понятия «исторический
1 Цит. по: Против фальсификации истории КПСС. М., 1964, с. 18.
173


факт» неоднозначно и зависит от того или иного аспекта и предмета исторического исследования. Поэтому оно в равной мере может обозначать не только событие, относящееся к объективной исторической реальности и ставшее предметом нашего познания, но и любое познаваемое нами общественно значимое идеологическое явление, относящееся к сфере общественного сознания, объективированного в продуктах целенаправленной и сознательной деятельности прошлых поколений. Учитывая это обстоятельство, необходимо в каждом конкретном случае исследования строго различать, во-первых, «факты исторической действительности» и «факты исторического сознания» и, во-вторых, в самих «фактах исторического сознания» — их объективное и субъективное содержание.
Однако осуществление этого методологического требования в конкретном историческом исследовании наталкивается на ряд существенных трудностей. Во- первых, сам исторический факт, как уже отмечалось, будучи явлением социальным, представляет собой диалектическое единство объективного и субъективного. Если в «фактах исторической действительности» объективируется в той или иной степени и форме историческое сознание, то в «фактах исторического сознания», поскольку они отражают объективную историческую реальность, имеется определенное объективное содержание. Во-вторых, реальность исторического события, ставшего для нас историческим фактом, относится главным образом к области прошлого, которое, хотя и оставило какие-то следы в настоящем, уже не существует как непосредственно воспринимаемая историком действительность. Как уже отмечалось, прошлое явление общественной жизни может стать для нас историческим фактом лишь в том случае, если его реальность в какой-либо форме отражена в исторических источниках, являющихся, как известно, не только реликтами прошлого, но и своеобразными формами его отражения. Это, конечно, не означает, что, владея историческими источниками, историк тем самым уже владеет и самими историческими фактами К Последние должны быть ре¬
1 Еще В. Ю. Ключевский отмечал, что исторические факты не даны историку прямо, как только он возьмет в руки памятник старины или заглянет в него (см.: Ключевский В. Ю. Собр. соч., т. 6, с. 479).
174


конструированы путем внешней и внутренней критики источников, заключающейся в конечном итоге в том, чтобы определить степень достоверности содержащейся в источниках информации о тех или иных событиях прошлого и тем самым установить, можно ли рассматривать эти события в качестве исторических фактов для нас. При этом важно иметь в виду, что, хотя наличие в источнике сообщения о событии является в определенном смысле фактом для нас, отсюда необязательно следует, что само это событие имело место в исторической действительности. Из реальности сообщения о событии далеко не всегда можно сделать вывод о реальности самого события. Сообщение о событии — это еще не само объективное событие, а его отражение в форме информации, содержание которой может быть как объективным, т. е. соответствовать тому, что было в исторической действительности, так и субъективным, не отражающим эту действительность или отражающим ее в извращенном свете. В первом случае историк вправе сделать вывод о том, что событие, о котором сообщает источник, можно рассматривать как исторический факт, как то, что действительно произошло, имело место в прошлом. Если же в ходе анализа источников выясняется, что события, о котором имеется сообщение, в действительности не было, значит, оно в данном аспекте исследования является для нас не историческим фактом, а всего лишь вымыслом, не соответствующим исторической действительности. Конечно, вымысел, иллюзорные представления людей об истории (например, религиозные) тоже в известном отношении можно рассматривать как факты, поскольку эти представления существовали и существуют в сознании людей и являются предметом исследования, например, в истории религии и атеизма, но совершенно ясно, что содержание подобных «фактов» является либо вымышленным, либо извращенным отражением действительных исторических событий. К историческим источникам, справедливо отмечал академик Б. А. Рыбаков, нельзя подходить формально, рассуждая так: «...написано что-то — значит, так и было в действительности, не написано — значит, не было» К Порочность подобных рассуждений в том и состоит, что «факт сообщения» отождествляется с «фак¬
1 История и социология. М., 1964, с. 61.
175


том действительности». На недопустимость такого рода отождествления неоднократно указывал В. И. Ленин, считавший, что нельзя принимать за факты действительности все то, что содержится в заявлениях и декларациях политических партий и деятелей. «Чтобы разобраться в партийной борьбе, — писал он, — не надо верить на слово, а изучать действительную историю партий, изучать не столько то, что партии о себе говорят, а то, что они делают, как они поступают при решении разных политических вопросов, как они ведут себя в делах, затрагивающих жизненные интересы разных классов общества...» 1
Ленинский подход к источникам, основанный на сопоставлении содержания источников и фактов действительности, является важнейшим методологическим принципом советского источниковедения. Руководствуясь этим принципом в анализе содержания исторических источников, историк обязан отличать исторические факты, понимаемые как объективные события или процессы, получившие отражение в источниках и ставшие предметом нашего изучения, от исторических фактов, понимаемых как изучаемые нами явления общественного сознания, которые могут быть либо более или менее адекватным отражением этих объективных событий и процесов, либо представлять собой субъективные измышления, не соответствующие объективной исторической реальности. Поэтому в конкретном историческом исследовании недопустимо, с одной стороны, сводить «факты исторической действительности» к «фактам исторического сознания», растворяя объективную историческую реальность в историческом сознании, а с другой стороны, не менее ошибочно принимать любое сообщение об историческом событии (поскольку это сообщение имеется в источнике и в этом отношении является для нас фактом) за факт, относящийся к самой объективной действительности. В том и другом случае происходит отождествление качественно различных по своей природе исторических фактов, в результате которого создается возможность подмены объективной исторической истины всякого рода субъективизмом и мифотворчеством.
1 Ленин, В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 276.
176


Таким образом, к содержанию самого понятия «исторический факт» необходимо подходить не абстрактно, а конкретно: то, что является для нас фактом по отношению к содержанию исторического источника, не всегда оказывается для нас фактом по отношению к самой объективной исторической действительности. Поскольку в историческом источнике содержится не само объективное событие прошлого, а только определенного рода информация о нем, постольку наличие информации о событии позволяет рассматривать в качестве факта для нас не само событие, а прежде всего информацию о нем. Подобные «факты» можно определить как «факты информации», содержащейся в источниках. Сами по себе эти факты представляют собой лишь сырье, своеобразный строительный материал, наличие которого позволяет историку воссоздавать в научной форме действительную историческую реальность.
Научная реконструкция исторического события — сложный процесс исследования, имеющего свои методологические трудности. Историк не может, подобно волшебнику, вызвать из глубины прошлого то, что уже не существует. Объективную реальность прошлого нельзя превратить в непосредственно данную реальность. Поэтому, реконструируя историческое событие, историк создает не само это событие, а его идеальную модель, образ, фиксирующий знание о реальности данного события в форме «научного исторического факта», формируемого в результате анализа исторических источников. В исторической науке в качестве основания научного знания выступают не сами события прошлого и не сами «факты информации», содержащиеся в источниках, а только особым образом систематизированные и обобщенные историком «факты информации», т. е. «научные исторические факты», представляющие собой более или менее адекватные историческим событиям реконструкции прошлого, создаваемые в сознании историка. Однако, поскольку «факты информации», обобщаемые историком, являются не самими объективными событиями прошлого, а только их отражением, часто имеющим идеологическую окраску, постольку историк, формируя научный исторический факт, по существу, вынужден исходить из выраженного в источниках исторического сознания, которое как бы заслоняет собой объективную историческую реальность и затушевывает
177


действительную связь научного исторического факта с отражаемым им событием прошлого. Это обстоятельство, на наш взгляд, является наиболее глубокой гносеологической причиной, порождающей иллюзию о том, будто бы конструируемые историком научные факты, в силу идеологической направленности большинства письменных источников, имеют не объективную, а субъективную основу. С другой стороны, научный исторический факт оказывается продуктом современного исторического мышления, так как историк, создавая научный факт, исходит также из современного уровня развития исторических знаний, руководствуется определенной теоретической концепцией, теми или иными общественными интересами эпохи и т. п. Это обстоятельство в свою очередь усиливает представление об исключительной субъективности самих основ образования научного исторического факта.
Марксистская философия, не отрицая известной «субъективности» научного исторического факта, вместе с тем рассматривает его как единство объективного и субъективного, обусловленное в конечном итоге взаимодействием объекта и субъекта в самой исторической действительности, отражением которой является научный исторический факт. Конструируя научный факт, историк стремится с помощью методов источниковедческого анализа «снять», преодолеть «субъективность» самих «фактов информации», выявить в них объективное содержание и таким образом создать максимально адекватную историческому событию реконструкцию прошлого. Процесс образования научного исторического факта выступает как рестроспективное, опосредованное. историческими источниками реконструирование события прошлого. Если изучаемое историком событие прошлого обзначить через Е, очевидцев события через Si, S2, S3, сообщаемые ими «факты информации» через fi» Î2, fs, научный исторический факт через Fs, то опосредствованный характер связи научного исторического факта с отображаемым им событием прошлого можно выразить в следующей схеме:
Sj< f,


Направление стрелок указывает здесь на ретро- спективность процесса образования научного исторического факта, хотя исторически движение отражения идет в обратном порядке (E->S->f->Fs). Из приведенной схемы видно, что научный исторический факт как результат анализа и обобщения «фактов информации», содержащихся в источниках и отразивших прошлое событие, имеет в конечном итоге независимую от историка объективную основу — само историческое событие, опосредованным отражением которого он является. Научный исторический факт, таким образом, формируется историческим мышлением в соответствии с объективной исторической реальностью, существующей независимо от сознания. Как идеальная конструкция, научный исторический факт представляет собой достоверное знание, являющееся отражением объективной реальности. Поэтому научный исторический факт в целом объективен по своему содержанию, по своему источнику. Мышление историка не произвольно «творит» исторические факты, а лишь фиксирует, открывает в форме научного факта то, что было реальным в самой исторической действительности.
В отличие от «факта исторической действительности» «научный исторический факт» выступает как гносеологическое явление, как элемент исторического знания. Само собой разумеется, что исторический факт, понимаемый как объективное историческое событие, ставшее предметом нашего исследования, недопустимо отождествлять с «научным фактом», понимаемым как достоверное знание, фиксирующее и описывающее данное событие в системе предложений исторической науки. Вместе с тем следует иметь в виду, что, поскольку «научные исторические факты» являются отражением «фактов исторической действительности» и по своему содержанию тождественны с ними, постольку противопоставлять «факты исторической науки» и «факты исторической действительности» было бы в равной мере ошибочным. Это обстоятельство нужно обязательно учитывать, когда речь идет о логико-гносеологической природе «научного исторического факта», анализ которой необходимо проводить на основе выявления тех особенностей, которыми характеризуются сами «факты исторической действительности» или «факты исторического сознания».
179


3. ВИДЫ НАУЧНЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ФАКТОВ
Как уже отмечалось, сами исторические события не могут входить в состав исторической науки, поскольку она представляет собой определенную систему предложений, фиксирующих и описывающих данные события, но не сами эти события. Поэтому в процессе исторического исследования историку, по существу, приходится иметь дело с многочисленными и разнообразными по своей объективной основе научными историческими фактами, являющимися реконструкциями событий прошлого. Чтобы правильно реконструировать историческую реальность, историк, в соответствии с целями и аспектами своего исследования, производит своеобразную логическую сортировку научных исторических фактов, размещая их по каким-либо признакам в определенные, отличные друг от друга группы. В этой связи важное методологическое значение приобретает вопрос о видах научного исторического факта.
Практика исторического исследования показывает, что в основу классификации видов научного исторического факта могут быть положены такие их признаки, как содержание, структура и значимость, выбор которых в каждом отдельном случае во многом зависит от изменения конкретных задач и методики на разных стадиях исследования. В соответствии с указанными признаками историк может иметь три разных варианта группировки исторических фактов.
Первый вариант предполагает группировку исторических фактов по их содержанию. В качестве содержания научного факта выступает любое конкретное явление исторического процесса, относящееся к определенной сфере общественного развития. В зависимости от принадлежности исторических явлений к той или иной сфере общественного развития марксистско-ленинская методология истории различает прежде всего три вида научных исторических фактов: 1) факты, реконструирующие события, явления, процессы из истории экономического развития (так называемые «экономические факты»); 2) факты, реконструирующие события, явления, процессы из истории политического развития, классовой борьбы, войн, революций, истории развития и гибели государств и т. п. (так называемые «политические факты»); 3) факты, реконструирующие явления
180


из истории развития форм общественного сознания людей, истории общественной психологии и идеологии, духовной деятельности человека, вплетающейся в ткань экономического и политического развития общества (так называехмые «идеологические факты») !.
Поскольку данная классификация достаточно широко известна, нет необходимости давать ей обоснование. Отметим лишь, что методологическое значение этой классификации для конкретного исторического исследования состоит главным образом в том, что она, будучи основанной на материалистическом понимании истории, позволяет правильно подойти к анализу структуры общества на данном этапе его развития, раскрыть функциональные связи и взаимодействие различных изучаемых общественных явлений, определить их место и роль в историческом процессе и т. д.
Вторым вариантом группировки научных исторических фактов может быть их группировка по структуре, определяемой структурой самого исторического события и его пространственно-временной характеристикой, т. е. его фиксированностью относительно данного места и времени. Взятые в отношении структуры исторические факты делятся на «простые» и «сложные»2. Разумеется, различие между «простыми» и «сложными» фактами является относительным, поскольку оно во многом зависит от различий в аспектах исследования, когда один и тот же исторический факт может рассматриваться в одном отношении как «простой», а в другом отношении как «сложный».
«Простой» (или «элементарный») исторический факт характеризуется, прежде всего, признаком единичности, т. е. в объем его содержания входит только
1 Каждая из указанных совокупностей фактов в свою очередь может быть подвергнута дальнейшему подразделению. Например, факты экономической истории подразделяются на факты аграрной истории, промышленности, истории транспорта, торговли, финансов и т. д. (см.: Барг М. А. Указ. соч., с. 56).
2 На наш взгляд, не лишено основания высказанное в литературе мнение о том, что эти два типа фактов должны быть названы иначе, так как в связи с развитием «социологической» истории, изучающей процессы и отношения, разделение фактов на «простые» и «сложные» действительно не исчерпывает новых потребностей классификации и терминологии.
181


одно вполне определенное историческое событие, констатируемое как индивидуальное, неповторимое. Такие, например, факты, как Бородинское сражение, восстание декабристов на Сенатской площади, крестьянская реформа 19 февраля 1861 г., взятие Зимнего дворца в октябре 1917 г., II Всероссийский съезд Советов, принятие новой Советской конституции и т. п., можно рассматривать как «простые» факты, отражающие неповторимые в своих индивидуальных чертах исторические события.
Однако единичность, фиксированная в «простом» историческом факте, относительна. Во-первых, всякое отдельное, как известно, содержит в себе общее, связано с общим. Уже сама констатация исторического события в форме научного факта, поскольку она производится в системе определенных предложений, включающих, как правило, общие понятия («сражение», «восстание», «реформа», «декрет» и т. п.), позволяет в известной мере выразить тот общий признак, который содержится в отдельном событии, хотя глубокое исследование этого события, выделение мышлением существенно общего, присущего отдельному, совершается только путем анализа совокупности сопоставимых по своему содержанию исторических фактов. Во-вторых, само отдельное поддается дальнейшему делению и обнаруживает связи с другими отдельными событиями, вследствие чего «простой» исторический факт превращается в «сложный» факт, выступающий уже как система, состоящая из целой совокупности составляющих ее элементов, которые в свою очередь оказываются в положении «простых» фактов. Так, например, Бородинское сражение, рассматриваемое относительно всего хода Отечественной войны 1812 года, выступает как одно из ее частных событий, и в этом смысле оно является для историка «простым» историческим фактом, обладающим признаком единичности. Но если историк ставит своей задачей более детальное освещение хода именно этого сражения, то оно уже будет выступать для него в качестве «сложного» исторического факта, включающего в себя совокупность других фактов, отражающих боевые действия обеих армий (бои за Багратионовы флеши, за батарею Раевского и т. п.).
Каждый «элементарный факт», таким образом, оказывается не только частью конкретного целого, но и
182


сам является сложным целым, состоящим из множества более мелких фактов, которые в свою очередь можно разложить на бесконечные составные части. Если для представителей буржуазной методологии истории неисчерпаемость исторического факта служит поводом для построения релятивистских выводов, ставящих под сомнение существование объективной основы исторических фактов и. возможность их достоверного познания, то для историка-марксиста сложность и несчерпаемость «элементарного факта», свидетельствует о том, что нет и не может быть непроходимой, абсолютной грани между «простым» и «сложным» фактами, что различие между ними относительно, что любой исторический факт, рассматриваемый как «единство многообразного», может быть понят только в свете диалектики целого и части, общего и отдельного. Диалектический подход позволяет преодолеть кажущуюся изолированность исторических фактов друг от друга и рассматривать их как более или менее сложные реконструкции исторических событий в развитии единого исторического процесса.
«Простые» и «сложные» исторические факты отличаются друг от друга также тем, что они 'воспроизводят различные пространственно-временные характеристики исторических событий. «Простой» исторический факт, как правило, всегда отражает такое действие или событие, которое характеризуется признаками локализации и относительной кратковременности. Пространственно-временные пределы свершения события, выступающего для нас в форме «простого» факта, сравнительно ограниченны, более или менее точно определены в форме конкретного указания места и времени (даты) свершения события.
В отличие от «простого» факта «сложный» исторический факт описывает более широкие пространственно-временные границы, в пределах которых совершается событие. Действие, констатируемое «сложным» историческим фактам, охватывает, как правило, сравнительно большую территорию и предполагает значительную длительность совершающегося события, хронологические рамки которого часто условны, приблизительны. Достаточно сопоставить в этом отношении такие исторические события, как Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде, с одной стороны, и Октябрьскую революцию, охватившую
183


всю Россию, — с другой, чтобы стали очевидными их пространственно-временные различия.
Хронологическая длительность и широкие географические рамки являются характерными признаками исторических процессов, представляющих собой развивающиеся исторические системы с целым комплексом взаимосвязанных исторических событий. Сами исторические процессы могут выступать для историка в качестве исторических фактов в том случае, если установлена их реальность, если убедительно доказано, что они действительно имели место .в прошлом. При указанном условии историк может считать историческими фактами такие процессы, как генезис феодализма, образование наций, религиозные движения, дифференциацию классов, первоначальное накопление капитала, рабочее и национально- освободительное движение, социальные революции и т. п. Очевидно, что подобные «факты-процессы», как правило, не могут найти цельного отражения в одном или нескольких исторических источниках, поскольку в каждом из них обычно отражаются какие-то отдельные моменты исторического процесса. Поэтому более или менее исчерпывающую информацию об исторических процессах удается получить только благодаря детальному изучению огромной массы исторических источников и статистических данных. Уже сам процесс получения такой информации, поскольку он предполагает синтезирование сведений, содержащихся в многочисленных источниках, заключает в себе известный элемент обобщения, который затем органически включается в создаваемый научный исторический факт, констатирующий реальность непрерывного процесса. Научный исторический факт, на наш взгляд, нельзя всегда и во всех отношениях рассматривать как отражение лишь индивидуального, однократного явления в форме суждения единичности. Степень абстракции научного исторического факта может быть различной в зависимости от особенностей выражаемого в нем исторического объекта.
При реконструкции исторического процесса нет необходимости описывать каждый составляющий его элемент. Для того чтобы воспроизвести, например, процесс дифференциации английского крестьянства в XIII в., вовсе не требуется описание каждого крестьянского хозяйства того времени. Кроме того, неточность и неполнота средневековых источников, как отмечает академик
184


E. A. Кос-минский, заставляют историка избегать суждений, основанных на индивидуальных цифрах, если нет возможности их проверить К Поэтому в данном случае историк вполне правомерно своей целью ставит лишь выявление «господствующих» тенденций, которые основываются не на индивидуальных цифрах, а на массовом материале. «При массовых подсчетах, — указывает Е. А. Кооминский, — ошибки и пропуски в источниках уравновешиваются и стираются»2. Оперирование большими цифрами, полученными из достаточного числа отдельных случаев, позволяет получить, хотя и вероятную, но вполне достоверную картину воспроизводимого историком процесса. Применение статистического метода при разработке массового цифрового материала, содержащегося в источниках, показывает, что реконструкция исторического процесса совершается в форме исторического обобщения, являющегося таким научным историческим фактом, который характеризуется сравнительно высоким уровнем и своеобразным способом абстрагирования. Понятие «научный исторический факт», по существу, приближается здесь к историческому обобщению, к понятию «статистический факт» 3. Статистические факты в исторической науке определяются массовым характером самого изучаемого историком явления и по своей гносеологической природе аналогичны «социально-статистическим фактам», которые рассматриваются как «итог качественно-количественного, статистического обобщения свойств индивидуальных социальных явлений»4. Историко-статистический факт можно было бы назвать «фактом-континуумом», поскольку он, отражая в обобщенной форме существенно общие черты и тенденции развития исторического процесса, воспроизводит непрерывное многообразие изучаемого процесса как единого целого.
Реконструируя исторические процессы, историк составляет не только статистические таблицы, но и различные исторические схемы и карты (археологические, экономические, политические и т. д.), -имеющие важное
1 См.: Косминский Е. А. Исследования по аграрной истории Англии XIII века. М., 1947, с. 93.
2 Там же, с. 27.
3 Термин «статистический факт» употребляется В. И. Лениным в его работе «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии» (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 142).
4 Ядов В. А. Указ. соч., с. 31.
185


познавательное значение. Составление исторических географических карт .можно рассматривать как своеобразное моделирование в форме географической схемы определенного масштаба пространственных границ прошлого исторического процесса. Несмотря на условный характер, историческая географическая карта позволяет конкретизировать в пространстве изучаемый историком материал в форме наглядной схемы, объединяющей отдельные элементы изучаемого процесса в целостную систему и выражающей тем самым определенное историческое событие. Нельзя не согласиться с академиком Б. А. Рыбаковым, который рассматривает «историко-географическую карту «как одну из форм исторического синтеза, позволяющего объединить целый »ряд различных явлений, показать их в пространстве» К Можно, например, используя историкогеографическую карту как одно из средств исторического обобщения, выразить общеизвестный факт многоуклад- ности, имевшейся в России, в виде детально составленных наглядных схем. Историк имеет возможность не только составлять отдельные карты, но и сопоставлять несколько карт на отдельные темы, получая, таким образом, существенные данные по динамике изучаемого исторического процесса.
Третьим вариантом группировки научных исторических фактов может быть их группировка по их значимости (значению).Научный факт является историческим не только потому, что он реконструирует прошлое, но и потому, что он обладает определенной исторической значимостью. Без момента исторической значимости факт, по существу, не является историческим. Вопрос о том, какие факты являются историческими и какие неисторическими, не только не лишен смысла, как считал например, Б. Кроче2, а, напротив, имеет важное методологическое значение для историографии, которая, в зависимости от той или иной философской концепции, по-разному решает этот вопрос. Марксистская историография считает, что нельзя подводить под категорию «исторический факт» все события, которые случились в истории общества или в жизни человека. Историческая наука никогда не изу¬
1 История и социология, с. 60.
2 See: Croce В. Theory and History of Historiography,
p. 110—112.
186


чала и никогда не сможет изучить и описать исключительно все события человеческой истории. В равной мере ошибочно также относить к историческим фактам, как это обычно делала дворянская историография, только события политической истории, так или иначе связанные с жизнью царей, королей, полководцев и т. п., и оставлять без внимания социально-экономические процессы, события из жизни и борьбы масс против эксплуатации, считая эти факты «неисторическими» К
Конечно, подводя то или иное событие прошлого под категорию «исторический факт», необходимо учитывать масштабы и аспект исторического исследования, не говоря уже о его методологических принципах. Тем не менее, ставя вопрос в общем плане, можно предположить, что только те события истории могут классифицироваться как исторические факты, которые обладают внутренне свойственным им признаком конкретной исторической значимости, т. е. сыграли значительную роль в истории и оставили свой отпечаток на ее последующем развитии. Историческая значимость объективно присуща самому историческому событию, и поэтому задача историка состоит не в том, чтобы произвольно приписывать то или иное значение исследуемому событию, искажая тем самым историческую правду, а в том, чтобы, реконструируя данное событие в форме научного исторического факта, установить со всей возможной объективностью его действительное значение. Задача эта далеко не из легких, и успешное ее выполнение зависит от многих условий, среди которых не последнюю роль играет профессиональное мастерство и интуиция историка, который в конечном итоге устанавливает значение изучаемого им события, определяя, во-первых, действительное его место в системе связей с другими событиями и, во-вторых, раскрывая его влияние на последующий ход исторического развития. Выяснение этих важных вопросов показывает, что исторические факты, создаваемые и отбираемые историком в соответствии с темой его исследования, неравнозначны и поэтому должны быть классифицированы с учетом той степени значимости, которой обладали сами исторические события.
1 См.: Килунов А. Ф. Про природу вторичного факта. — Ук- раТнський icTopH4HHH журнал, 1965, № 8, с. 52—53.
187


В зависимости от степени своей значимости исторические факты могут быть разделены на существенные и несущественные. Общим объективным критерием, позволяющим отличить существенные исторические факты от несущественных, является, как известно, понятие общественно-экономической формации, руководствуясь которым, историк устанавливает прежде всего принадлежность реконструируемых им событий к конкретной ступени развития определенной общественно-экономической формации и, исходя из ее структуры, выясняет их место и роль в системе взаимодействия базисных и надстроечных элементов данной исторической эпохи. Вместе с тем при изучении структур «малого» масштаба историк руководствуется и более конкретными критериями, применяя такие понятия, как «историческая эпоха», «экономический уклад», «уровень развития производительных сил», «характер производственных отношений», «надстроечный элемент», «классы», «сословия» и т. д. Каждый конкретный критерий деления исторических фактов на существенные и несущественные историк обосновывает, исходя прежде всего из особенностей предмета и аспекта его исследования. При изучении, например, аграрных отношений средневековой Англии историк отбирает исторические факты с помощью таких понятий, как «манор», «домен», «вилланство», «фригольдерство» и др.
Существенные исторические факты являются, как правило, реконструкциями тех событий, которые наиболее полно и ярко выразили закономерности данной области общественного развития, сконцентрировали в себе своеобразные и типические черты изучаемой эпохи и оказали значительное влияние на ход последующих событий. Наоборот, несущественные исторические факты — это реконструкции сравнительно незначительных событий, сыгравших второстепенную роль в данном историческом процессе и не оставивших глубокого следа в последующем его развитии.
Разумеется, указанные различия между существенными и несущественными историческими фактами весьма приблизительны и носят не абсолютный, а относительный характер. Во-первых, в процессе исторического развития степень значимости того или иного исследуемого историком явления изменяется: не играя первоначально существенной роли, оно может впоследствии оказывать зна¬
188


чительное влияние на ход истории и, наоборот, являясь первоначально существенным моментом в развитии, оно впоследствии может играть лишь второстепенную роль в истории. Это обстоятельство особенно важно иметь в виду при анализе переходных периодов в развитии истории, когда происходит зарождение новых и ломка, отмирание старых общественных отношений. Во-вторых, любой исторический факт, если его рассматривать не изолированно, а с учетом многогранности его связей и отношений с другими, обычно является многозначным, имеющим в той или иной степени существенное или несущественное значение по отношению к различным фактам К Как правило, нет такого исторического факта, который был бы или только существенным, или только несущественным. Это вовсе не означает, что деление исторических фактов на существенные и несущественные лишено объективного основания. Одно из диалектических противоречий факта в том и состоит, что один и тот же факт является и существенным, и несущественным, но в разных отношениях: событие, воспроизводимое в форме научного факта, являясь существенным в каком-то одном определенном отношении, может быть несущественным в каком-то другом отношении. Так, например, освобождение Праги советскими войсками 9 мая 1945 г. имело важнейшее значение для полного освобождения народов Чехословакии от фашистских захватчиков и создания государства народной демократии. Но по отношению ко всему ходу Великой Отечественной войны и разгрому гитлеровской Германии, победа над которой была уже одержана, факт освобождения Праги не имел столь существенного значения.
Признание многозначности исторического факта на основе марксистско-ленинской методологии истории несовместимо с релятивистскими выводами о том, что все аспекты факта одинаково важны и что все точки зрения одинаково правомерны. Диалектико-материалистическое понимание многозначности исторического факта именно потому не имеет ничего общего с релятивистским, что оно
1 О понятии «характерного» (существенного) исторического факта см.: Стефанов Н. Выпроси на методологлята на историческата наука. София, 1962, с. 132—133.


не исключает, а, наоборот, предполагает не абстрактный, но вполне определенный и конкретный ответ на вопрос о том, существен или несуществен данный факт в данном объективном отношении, в данном аспекте и масштабе исследования: Правильное определение степени значимости исторического факта, умение преодолеть кажущуюся изолированность исторических фактсв, относящихся к данному вопросу, зависит не только от глубоких теоретических знаний, мировоззрения историка, но и от его профессионального чутья и опыта.
Вопрос о степени значимости исторического факта неразрывно связан с вопросом его оценки. Не останавливаясь подробно на этом весьма важном для исторического исследования вопросе, следует, однако, отметить, что оценочное знание о факте определяется прежде всего его объективной значимостью, его связями и отношениями с другими фактами, что, разумеется, не исключает полностью известный и в определенном смысле неизбежный элемент субъективного, поскольку оценочное знание не может не выражать также то или иное отношение исследователя к рассматриваемому факту. Оценочное знание представляет собой одну из специфических форм отражения объективного отношения между историческими событиями и содержит в себе в той или иной степени определённый элемент интерпретации события, немыслимый без известного уровня обобщения. Но поскольку уровень абстракции в различных научных исторических фактах, как уже отмечалось выше, различен, постольку оценочное знание вовсе не обязательно входит в каждый научный исторический факт на том основании, что он конструируется с учетом современного историку уровня и техники исторического исследования. Многие научные исторические факты включают в свое содержание не оценку, а констатацию наличности (реальности) того или иного события прошлого и его связи с другими событиями.
Нельзя отождествлять констатирующее знание о событии, обязательно содержащееся в научном факте, с оценкой этого события, которая может быть либо истинной, либо ложной. Констатирующее знание о событии, получаемое путем критической переработки информации, содержащейся в исторических источниках, составляет незыблемый фундамент всякого научного факта и, как правило, не только не зависит от различных интерпретаций,
190


но и всегда предшествует оценочным суждениям о факте. Научные исторические факты, выступающие в форме констатирующих суждений единичности, являются инвариантными относительно последующих оценок. Инвариантность факта относительно всех логических преобразований, совершающихся над ним, является его важнейшим признаком '.
Подводя итоги, можно сформулировать следующие основные выводы: 1) анализ содержания понятия «исторический факт» показывает, что оно употребляется в двух его основных смыслах: а) как обозначение любого социально значимого явления исторической действительности или общественного сознания, явления, которое в прошлом действительно имело место, было реальным и которое теперь, благодаря своему отражению в исторических источниках, стало объектом изучения исторической науки, и б) как обозначение адекватной историческому явлению реконструкции прошлого, создаваемой историком и представляющей собой достоверное знание, констатирующее реальность изучаемого события в системе предложений исторической науки. Как научный исторический факт, реконструкция события прошлого всегда содержит в себе элементы научной абстракции, тот или иной уровень систематизации и обобщения информации, содержащейся в исторических источниках; 2) в зависимости от предмета, аспекта, задач и методики конкретного исторического исследования выделяемые историком разнообразные виды научных исторических фактов могут быть объединены в различные группы по таким характерным для них признакам, как содержание (исторические факты, реконструирующие экономические, политические и идеологические явления), структура (простые и сложные исторические факты) и значимость (существенные и несущественные исторические факты). Все виды исторических фактов так или иначе связаны между собой, а их различия носят относительный, условный характер.
1 См.: Проблемы мышления в современной науке. М., 1964, с. 212.


ГЛАВА IV ТЕОРИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ
1. 	ЭМПИРИЧЕСКИЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ УРОВНИ ПОЗНАНИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Историческое познание осуществляется в форме эмпирического и теоретического исследования. Историческая наука, изучая прошлую и настоящую жизнедеятельность людей, объясняет как отдельные явления социальной действительности (эмпирическое познание), так и закономерные связи между ними (теоретическое познание). Лишь совместное использование различных форм и уровней познания в исследовательской практике историка дает возможность целостного воспроизведения объектин- ной действительности.
Эмпирическое познание в исторической науке имеет целью получение непосредственного опытного знания. Субъект прямо взаимодействует с объектом познания (источником), результатом чего оказываются факты, построенные при непосредственном наблюдении.
Теоретическое познание — это процесс опосредованного получения нового знания. Преобразуя фактические данные с помощью логических операций, субъект получает знание о существенных связях и отношениях между различными сторонами исторической действительности, формулирует законы общественного развития.
Новое знание присуще любой научной деятельности. Отдельные эмпирические факты дают новые сведения о конкретных сторонах общественной жизни, как и познание необходимых связей между ними. Когда же речь идет о новом знании на теоретическом уровне, то это означает, что получить его можно только средствами теоретического исследования. Новое в системе теории качественно отличается от нового в системе эмпирии.
Между эмпирическим и теоретическим уровнями (формами) имеют место как единство, так и различие. Един-
192


ство эмпирического и теоретического познания состоит в их опосредованности практикой.
Непосредственность эмпирического знания нельзя абсолютизировать; всякое познание определяется практикой и развивается вместе с ней. Вплетаясь в практику, познание существует как ее фукциональное свойство, поэтому постановка гносеологической проблемы, выбор объекта исследования, способы воздействия на действительность определяются практическими отношениями субъекта к внешнему миру. Органы чувств человека, с помощью которых субъект непосредственно взаимодействует с предметами и явлениями объективного мира, формируются в процессе практики и обладают способностью отображать не всю действительность, но только такие ее стороны, которые имеют жизненно важное значение для человека.
С помощью практики и познания происходит накопление социального опыта. Способы деятельности с материальными предметами и знания об их свойствах закрепляются в духовной и материальной культуре. Всякое последующее познание отталкивается от предшествующего социального опыта. Способ современного видения действительности определяется накопленным знанием. Эмпирическое познание и в этом смысле оказывается единством непосредственного и опосредованного.
В исторической науке непосредственное знание, как отмечалось, добывается в результате работы исследователя с источником. Однако непосредственные данные источниковедческой информации обусловлены современным уровнем развития общества. Постановка проблемы, обращенной к прошлому, отбор необходимых источников и их последующая обработка с целью получения необходимых фактов определяется теми потребностями общественной жизни, которые характеризуют настоящее. Связь между прошлым и настоящим опосредована многообразными формами деятельности людей, в которой основным ядром является производственно-материальная и классово-политическая. Классовые отношения внутри общества влияют на отбор источников, интерпретацию и оценку фактов прошлого, построение теоретических концепций.
Единство эмпирического и теоретического знания определяется тем, что данные наблюдения выражаются в языке. В действительности нет абсолютно непосредст-
7—690
193


BèHHôrô знаний, так как оно всегда выступает в форме рационального мышления. Так, факт как элемент знания, возникающий при непосредственном обращении субъекта к предметной действительности, представляет собой синтез непосредственного и опосредованного, единство эмпирического и теоретического. В одном случае в факте содержатся элементы знания, несущие первичную информацию о внешнем мире. Это своего рода «инварианты», которые отображают те или иные свойства предметов объективной действительности1. Информация, извлекаемая историком из источника, есть объективное знание, отражающее события самой действительности. Это «фактофиксирующее» знание возникает при непосредственном наблюдении и описании остатков прошлого (письменных или вещественных) и однозначно связано с исторической реальностью. В другом случае факт невозможно получить без теоретических предпосылок. Уже в самом обращении к научным терминам в целях фиксации факта кроется его зависимость от теоретических воззрений. Факты создаются не как самоцель, а с тем, чтобы установить определенную зависимость в объективном мире, выявить закономерные отношения между явлениями материальной действительности.
Связь между эмпирией и теорией продолжает сохраняться и тогда, когда происходит оценка и объяснение фактов. Чтобы обнаружить факт, недостаточно простого наблюдения. Для этого необходимо знание общей идеи, проблемы, показывающей, для чего нужен факт. Поэтому открытие научного факта — не случайное событие, а результат закономерного применения теоретических понятий к области эмпирического опыта. «Для видения новых эмпирических фактов,— отмечает А. Ф. Зотов,— а тем более их связей нужен «угол зрения», основная идея, формируемая в процессе исследования»2.-Ученый, приступая к исследованию, должен сформулировать об¬
1 В эмпирическом знании эти «инварианты» бывают двух типов: «1) абсолютно-непосредственное знание, получаемое от ощущений как источника познания; 2) относительно-непосредственное знание, которое, хотя и опосредовано в строгом смысле слова (языком, категориями познания и т. д.), может считаться непосредственным, так как содержание входящих в него понятий не зависит от других понятии данной науки» (см.: Лекторский В. А. Единство эмпирического и теоретического в научном познании. — В кн.: Проблемы научного метода. М., 1964, с. 98).
2 Зотов А. Ф. Структура научного мышления, с. 43.
194


щее положение (проблему), которая выполняет функцию масштаба при нанесении фактов на карту научного знания. Историк на данном этапе опирается на определенные теоретические знания об объекте исторического исследования. К ним относится, в частности, материалистическое понимание истории (исторический материализм как теория исторического развития и метод познания общественных явлений), логика и методология исторического познания и т. д. На эмпирическом уровне исследования создаются отдельные факты, происходит их группировка и систематизация по определенным признакам. Это достигается за счет анализа источников, разложения их на составные элементы с последующим объединением по определенному логическому основанию. «Результатами эмпирического уровня исследования,— пишет В. В. Косолапое, — являются высказывания об общих свойствах и признаках, присущих определенному классу элементов источников и всем изученным элементам. На этом уровне исследования фиксируется эмпирически общее, которое нашло отражение в исторических источниках» К
В факте как исходной ячейке знания заключены связи и отношения между расположенными в хронологическом порядке событиями прошлого. В нем, кроме того, отражается общее и закономерное через единичное. Поэтому исторический факт нельзя свести к простому описанию; он формируется в результате теоретического осмысления тех связей и зависимостей, которые лежат в основе объективного исторического процесса. Особенность исторического факта — в том, что «информация, содержащаяся в нем, является фактической, однако форма ее выражения обобщающая»2. Если историк, например, изучает археологические находки — предметы быта » в скифских захоронениях — и видит, что они греческого происхождения, он делает вывод обобщающего характера: между скифами и греками в древнее время существовали торговые связи.
Между эмпирическим и теоретическим знанием имеет место не только единство, но и существенные различия. Они обусловлены тем, что в научном познании эмпи-
1 Косолапое В. В. Методология и логика исторического исследования. Киев, 1977, с. 269.
2 Там же, с. 305.
195


рическиеи теоретические знания относятся к различным уровням, выполняют свои задачи — фиксируют особые типы реальных связей; отличие состоит и в формах «данности» объекта, способах получения знания, формах его выражения и т. д.
Эмпирическое и теоретическое знание отличаются друг от друга различной способностью проникновения в сущность, изучаемых явлений. Содержанием эмпирического знания, как правило, бывают отдельные явления, те или иные отношения. Чувственные данные, выраженные с помощью языка, дают сведения об отдельных сторонах действительности, тех или иных состояниях вещи, ее свойствах, количественных характеристиках и т. д. В фактах, описывающих единичные исторические события, фиксируется их хронологическая последовательность, индивидуальная неповторимость и т. д.
В эмпирическом знании могут отображаться не только отдельные явления, но и определенные регулярности, которые формулируются в виде эмпирического закона. Однако в данном случае остается неизвестным механизм действия эмпирических законов; наблюдение фиксирует лишь правильность чередования тех или иных явлений. «Эмпирическое наблюдение само по себе никогда не может доказать достаточным образом необходимость,— отмечал Ф. Энгельс. — Post hoc, но не propter hoc... Это до такой степени верно, что из постоянного восхождения солнца утром вовсе не следует, что оно взойдет и завтра, и действительно, мы теперь знаем, что настанет момент, когда однажды утром солнце не взойдет. Но доказательство необходимости заключается в человеческой деятельности, в эксперименте, в труде: если я могу сделать некоторое post hoc, то оно становится тождественным с propter hoc» К
Теоретическое знание проникает в сущность изучаемых явлений. Оно возникает как результат дальнейшего преобразования эмпирических данных с помощью логических средств. Обобщая посредством логических операций— анализа, синтеза, сравнения, умозаключения и и т. д., субъект получает новое по отношению к эмпирическому знание. Рубежом, отличающим эмпирическое знание от теоретического, является раскрытие сущности.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 544.
196


Необходимость перехода к теоретическому знанию есть закономерный результат в развитии научного знания. «...Задача науки, — отмечает К. Маркс, — заключается в том, чтобы видимое, лишь выступающее в явлении движение свести к действительному внутреннему движению...» 1
Поскольку теоретическое знание раскрывает сущность явлений и предметов, оно используется в качестве основополагающего средства в преобразующей деятельности субъекта. Эмпирическое знание не может осуществлять эту роль в силу того, что оно часто вступает в противоречие с самой действительностью. Деятельность может быть тем успешнее, чем более верно и глубоко знание проникает в содержание объектов. Сообразуя структуру действий со структурой материальных объектов на основе имеющегося теоретического знания, человек преобразует действительность в своих интересах.
В отличие от эмпирического теоретическое знание — это целостное представление о предметах внешнего мира, создающее синтетическую картину мира. Ценность фактического знания имеет свои границы; дальнейшее его увеличение не всегда приносит новое знание. Избежать такого механического накопления фактов возможно только посредством их систематизации, установления связи и зависимости между ними, что совершается на базе теоретических положений.
Отмечая значение материалистического понимания истории для наук об обществе, В. И. Ленин писал: «До- марксовская «социология» и историография в лучшем случае давали накопление сырых фактов, отрывочно набранных, и изображение отдельных сторон исторического процесса. Марксизм указал путь к всеобъемлющему, всестороннему изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических формаций, рассматривая совокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к точно определяемым условиям жизни и производства различных классов общества, устраняя субъективизм и произвол в выборе отдельных «главенствующих» идей или в толковании их, вскрывая корни без исключения всех идей и всех различных тенденций в состоянии материальных производительных сил»2.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 343.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 26, с. 57—58.
7*—690
197


Различие эмпирического и теоретического знания вытекает из методов, применяемых в научном познании. В данном случае объект остается одним и тем же (например, общество), но его изучение и форма изложения материала существенно отличаются друг от друга. Методами эмпирического познания являются наблюдение, эксперимент, описание непосредственных чувственных данных. Эти способы исследования (методы) служат средством получения первичной информации о внешнем мире.
В историческом познании к эмпирическим методам относятся отбор необходимых источников, установление их достоверности, последующий анализ, систематизация, группировка и т. д. Результатом их использования является эмпирическое знание — исторические факты, которые подвергаются процессу их последующего обобщения. Факты есть базис исторической теории; их преобразование средствами логического анализа дает новое знание, построенное на обобщении.
К эмпирическому уровню научного исследования относят, кроме того, все индуктивные методы. Знание, получаемое с их помощью, раскрывает эмпирические зависимости и закономерности, в то время как на уровне теоретического анализа получение нового знания только средствами индукции просто невозможно. При этом методы описания, наблюдения, анализа документов и индуктивные методы в историческом исследовании выполняют различные функции. Если посредством описания и анализа документов получают первичную информацию, то индуктивные методы используются для последующего преобразования исходной или первичной информации в рамках эмпирического исследования \
На теоретическом уровне объект изучается не с помощью простого описания отдельных свойств, а средствами более высокого уровня — отвлечением, обобщением, схематизацией и т. д. Широко используется идеализация и абстрагирование. Идеализация — это особый род абстрагирования, посредством которого мысленно создаются такие объекты, свойства которых в действительности не существуют. «Обычно под идеализацией понимают мысленное конструирование таких объектов,— пи-
1 См.: Хаан Э. Исторический материализм и марксистская социология. М., 1971, с. 158—159.
198


Шет А. Ф. Зотов,— которых в действительности Нет и буквальные аналоги которым не могут быть найдены среди реальных объектов» *. Идеализация как метод познания предполагает мысленное доведение свойств изучаемого объекта до своего предела. Таковы научные законы, формулируемые теорией; здесь они представлены в «чистом виде», в действительности же они всегда затушеваны «возмущающими» обстоятельствами — случайными факторами, конкретными условиями и т. д.
Теоретическое познание в исторической науке характеризуется созданием на основе абстрагирования и идеализации исторических гипотез, теорий, общей картины исторического процесса («исторической картины мира»). На теоретическом уровне от описания единичных событий переходят к их объяснению, созданию целостного представления об общественной жизни. Здесь происходит открытие законов исторического развития, которые используются как в теоретической, так и в практической области. Опираясь на знание необходимых и существенных связей в общественной жизни, можно изменять те или иные стороны исторической действительности. Теоретическим воззрением, способным научно объяснить историю общества, является материалистическое понимание истории; его основные положения успешно претворяются в практике общественной жизни.
Использование тех или иных методов исследования объясняется различием выдвигаемых целей в историческом познании: в одном случае выясняются отдельные связи между фактами посредством сбора информации из источников, в другом—закономерные отношения на основе переработки первичной информации. Все историческое исследование может быть разделено на следующие этапы: 1) методы сбора необходимой первичной информации из источников и построение исторических фактов; 2) методы обработки первичной информации и построение обобщений. На первом этапе — эмпирическом познании — происходит «внутренняя» и «внешняя» критика исторических источников; на втором — теоретическом познании — теоретическая обработка фактов.
На теоретическом уровне устанавливается причинная зависимость между фактами, выясняются закономерные отношения между явлениями прошлого, создаются гипо¬
1 Зотов А. Ф. Структура научного мышления, с. 76.
?**
199


тезы й исторические теории. «На теоретическом уровне исследования на основе эмпирического общего предпринимается поиск системной связи изучаемых фактов. Системная связь охватывает внутренние и необходимые законы существования и функционирования событий в прошлом» х.
Эмпирическое и теоретическое познание отличаются друг от друга формой выражения имеющегося знания. Логической формой эмпирического знания являются отдельные суждения, констатирующие факт. Здесь происходит оформление непосредственных чувственных данных в языке. После приведения элементов опытного знания к теоретическому способу выражения оно приобретает общенаучный характер. Субъективные по своему переживанию элементы чувственного опыта поднимаются с помощью понятийного аппарата до уровня общественного знания и после проверки их на практике приобретают статус объективного знания.
Логической формой теоретического знания служит система суждений, выражающих существенные и необходимые отношения между фактами. Посредством теоретического знания происходит объяснение объекта с помощью абстрактных понятий. Построение теоретического знания рассматривается как заключительный этап научного познания. Для этого полученные данные на эмпирическом уровне подвергаются дальнейшему преобразованию средствами логики. В то же время теоретическое знание не просто обобщение результатов опыта, это — способ получения нового знания. По своему содержанию теория не вмещается в рамки фактического знания; она выходит за границы опытных данных. Система теоретического знания держится на научных законах, область применения которых значительно шире, чем тот эмпирический базис, на котором они сформулированы.
На теоретическом уровне знание приобретает форму всеобщего, а истина излагается во всей своей конкретности и объективности. Это диалектический процесс, о котором Ф. Энгельс писал: «...мы в мыслях поднимаем единичное из единичности в особенность, а из этой последней во всеобщность... мы находим и констатируем бесконечное в конечном, вечное — в преходящем»2.
1 Косолапое В. В. Методология и логика исторического исследования, с. 269.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 548.
200


Ввиду своей конкретности и всеобщности теоретическое знание имеет широкое применение в практической деятельности общества. На основе теоретических положений происходит коренная перестройка всей действительности — природы и общества — в целях удовлетворения потребностей людей. Теория материалистического понимания истории как высшая форма научного познания общества «становится материальной силой, как только она овладевает массами» К
Если содержание эмпирического знания выражается в фактах науки, то содержание теоретического знания — в идее. Идея как форма мышления есть отражение сущности. Посредством идеи предмет познается как единое целое, во всем его многообразии свойств и существенных связей. В логическом плане идея выражает систематизированное знание и характеризует процесс построения теории.
Идея является высшей формой отражения действительности. Законы науки объединяются в единую теорию посредством идеи. Поэтому та или иная теория всегда характеризуется основной идеей, объединяющей в синтетическое единство разнообразное знание, организованное посредством законов. Конспектируя Гегеля, В. И. Ленин выделяет следующую его мысль: «Begriff еще не высшее понятие: еще выше идея = единство Begriff а с реальностью» 2.
Учение о классах и классовой борьбе опирается на множество эмпирических фактов, которые позволили в данном историческом явлении увидеть ряд законов общественной жизни. Однако это ценное учение само по себе нуждалось в дальнейшем развитии, что стало возможным с открытием материалистического понимания истории. Теория классов и классовой борьбы была поставлена на качественно иную основу благодаря привнесению идеи о диктатуре пролетариата. Если буржуазные теоретики, открыв классовую борьбу, лишь констатировали переход феодального общества в буржуазное, то К. Маркс и Ф. Энгельс в этом явлении увидели нечто большее — исторический характер классовых взаимоотношений, а в борьбе пролетариата с буржуазией — высшую форму классовой борьбы.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 422.
2 JJçhuh В. И. Поли. собр. соч., т. 29, С- 151.
201


Особенность идеи как формы мышления заключается в том, что она «отражает не вещь или свойство как они существуют, а развитие вещей во всех их связях и опосредованиях, т. е. действительность не просто в ее существовании, а в необходимости и возможности. Идея схватывает тенденцию развития явлений действительности, поэтому в ней отражено не только существующее, но и долженствующее. Этот момент имеется и в других формах мышления (например, в понятии), но в идее он выражен в наиболее отчетливой и законченной форме» К
Своеобразие идеи как формы теоретического знания в том, что в ней представлен идеализированный объект и способ деятельности с ним. В этом смысле идея есть «отрицание» знания, ибо в ней явно выражена практическая направленность — способ преобразования действительности и получение новых предметов и явлений. В структуре науки идея выполняет синтезирующую функцию; она объединяет знание в некоторую целостную систему— теорию или совокупность теорий.
В идее отражается знание не только о закономерных свойствах объекта, но и о субъекте, его целях, стремлениях, общественных потребностях. Учет этого обстоятельства позволяет найти более эффективные средства и способы практической реализации полученного знания 2.
Эмпирический и теоретический уровни отличаются также способом получения необходимого знания. Способом эмпирического воспроизведения объекта является исторический метод. В процессе его применения объект познается в таких научных формах, при которых система категорий повторяет историю его развития.
Характерная особенность теоретического познания — его абстрактность. Абстрактное знание возникает как результат схематизации многократно повторяющейся практической деятельности, поэтому оно является «практической абстракцией». На теоретическом уровне изучение социального объекта начинается с анализа его развитых форм. В данном случае также воспроизводится процесс развития объекта, но только иными средствами. Логическое — это способ воссоздания истории объекта
1 Копнин П. В. Диалектика как логика и теория познания. М., 1973, с. 274.
2 См.: Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974, с. 247—250.
202


(реального процесса его развития) на теоретическом уровне. Познание начинается с анализа «клеточки» — высшей ступени в развитии объекта, так как в ней в снятом виде содержится вся его предшествующая история. Изучение законов общественной жизни, например, осуществлялось через анализ капиталистического способа производства как высшей ступени в истории развития человечества. Понять античность, эпоху средневековья возможно в том случае, когда известны законы развития капиталистического общества. Логический метод «в сущности является не чем иным, как тем же историческим методом, только освобожденным от исторической формы и от мешающих случайностей»
Это не означает, что выбор и последующий анализ наиболее развитой ступени в развитии общества делает ненужным изучение всей предшествующей истории. Знание теории объекта позволяет более глубоко познать его историю. В свою очередь, конкретно-исторический анализ обогащает теорию, делает ее более содержательной и конкретной. Ф. Энгельс подчеркивал, что «логическое развитие вовсе не обязано держаться только в чисто абстрактной области. Наоборот, оно нуждается в исторических иллюстрациях, в постоянном соприкосновении с действительностью» 2.
Способом воспроизведения объекта на теоретическом уровне является метод восхождения от абстрактного к конкретному. Объективная истина всегда конкретна и существует в форме теоретической системы. Получение конкретного знания — заключительный этап познания. Ему предшествуют сложные логико-гносеологические действия, преодолевающие ту абстрактность и односторонность, которая свойственна теоретическому мышлению.
В абстрагировании происходит выделение только одних сторон объекта. Одностороннее познание теряет ту конкретность и наглядность, которая свойственна эмпирическому знанию, но оказывается способным выйти за пределы чувственного опыта. Задача теоретического познания заключается в том, чтобы, с одной стороны, быть всеобщим, абстрактным, а с другой — конкретным и содержательным. Это достигается не за счет редукции к
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 13, с. 497.
2 Там же, с. 499.
203


чувственному знанию, а с помощью выявления новых связей и отношений в исследуемом объекте. «Конкретное потому конкретно, — указывал К- Маркс, — что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до степени абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления» *.
Таким образом, способом получения эмпирического знания является исторический метод, построенный на описании. Способом получения теоретического знания — методы исторического и логического, абстрактного и конкретного. С их помощью достигается конкретное знание, обогащенное новыми определениями. Воспроизведение объекта осуществляется во всей его полноте, многообразии исторических связей и конкретной обусловленности.
Эмпирическое и теоретическое знание выражается посредством различной категориальной структуры. Средством получения эмпирического знания является категориальный синтез — особая система категорий для описания данных опыта2, т. е. в процессе наблюдения и эксперимента используется логический механизм получения эмпирического знания из элементов чувственного опыта. Категориальная структура эмпирического знания создается для познания отдельных отношений, констатации явлений в пространственных и временных границах. С этой целью используются такие категории, как «явление», «единичное», «общее», «разность», «сходство», «пространство», «время» и т. д.
Важная методологическая роль в исторической науке принадлежит таким категориям, как «пространство», «время», «единичное», «общее». Основная категория, пронизывающая всю историю, — время, так как исторический процесс есть развертывание человеческой деятельности во времени. Исторический мир существует в пространстве; история является местом взаимодействия
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 727.
2 См.: Вахтомин Н. К. Генезис научного знания, с. 195,
204


человека с окружающей средой. Историческое пространство не остается неизменным; история человеческого общества всегда характеризуется определенным распространением пространственной среды К
Исторические события есть единство общего и единичного. Поэтому знание, представленное в историческом факте, несет в своем содержании черты общего и конкретного.
Теоретическое знание, так же как и эмпирическое, возникает посредством подведения имеющегося знания под соответствующую систему категорий (категориальный синтез). Однако за этими общими познавательными действиями имеют место и определенные различия. В одном случае (эмпирическое познание) исходным знанием выступали чувственные данные, в другом (теоретическое знание) —эмпирические данные, факты. Категориальный синтез при возникновении теоретического знания есть преобразование фактов на основе категорий.
Существует различие и в самой категориальной структуре, под которую подводится исходное знание. Категориальная структура эмпирического познания устанавливает отдельные явления, процессы и отношения; категориальная структура теоретического познания направлена на постижение сущности, закономерных отношений между явлениями. Посредством категорий, обращенных на факты, добывается новое знание, не содержащееся в фактическом материале. Категориальный синтез теоретического знания — это способ выхода за пределы эмпирических данных.
К структуре теоретического знания относятся следующие категории: «сущность», «связь», «взаимосвязь», «взаимодействие», «противоположность», «единство», «противоречие», «развитие» и т. д. С их помощью осуществляется переход от абстрактного знания к конкретному, как более глубокому и полному.
Различие эмпирии и теории определяется и способом проверки имеющегося знания. К фактам науки предъявляется одно из важнейших требований — быть достоверными. Достоверность фактов необходима в любом случае: когда описываются единичные явления, когда формулируется общее положение на основе статистических дан¬
1 См,: К^эндзюро Я. Философия истории. М., 1969, с. 104.
205


ных либо при проверке истинности того или иного суждения и т. д. Без фактических данных всякая теория будет носить умозрительный характер, а познание лишается объективного содержания. Факт достоверен потому, что его содержанием является эмпирическая действительность, с которой субъект в своем опыте имеет непосредственное взаимодействие. Наличие восприятий свидетельствует о том, что существует реальность, являющаяся источником чувственных данных субъекта. Суть проверки истинности эмпирического знания, следовательно, сводится к тому, что для его обоснования используются непосредственные данные опыта-наблюдения и эксперимента.
В исторической науке эмпирическое знание проверяется данными источниковедческой информации. Факты получают в результате анализа источников, поэтому проверка достоверности фактического знания осуществляется непосредственным соотнесением высказываний с наблюдаемым предметом (письменным источником, вещественным остатком прошлого и т. д.). Совпадение знания, полученного в результате анализа исторического источника, с самим источником является показателем его истинности и достоверности.
Достоверность эмпирического знания вытекает из характера взаимодействия субъекта с объектом. Его результат не будет полностью зависеть от свойств познающего и познаваемого, но всегда представляет собой синтез особенностей одной системы с особенностями другой, т. е. предметные особенности тех или иных сторон реальности преломляются сквозь призму деятельности познающего субъекта. Достоверность фактов получает свое завершение посредством включения их в систему научного знания. Будучи включенными после их эмпирической проверки в систему теоретического знания, факты получают объективный статус и доводятся до ранга социально значимого знания, т. е. приобретают социальную актуальность и общественное звучание.
Фактическое знание составляет эмпирический уровень научного познания. Его особенность, как отмечалось, состоит в том, что возникает оно при непосредственном взаимодействии субъекта с объектом. В условиях же формирования теоретического знания достаточно иметь «чистое» знание, отделенное от объективной реальности; логическое преобразование элементов «первичного» зна¬
206


ния позволяет получить новое знание, прямо не вытекающее из эмпирической действительности. Поэтому связь теоретического знания с объективной реальностью неоднозначна: она обусловлена рядом переходов с верхних «этажей» знания к нижним, непосредственно соотносимых с чувственно воспринимаемой действительностью. Проверка теории осуществляется опосредованно, через факты, — как звено, соединяющее объективную действительность с логическими конструкциями. Факты относятся к определенной области действительности, поэтому теория через них соотносится с объективной реальностью. В данном случае обнаруживается двусторонняя зависимость факта и теории. С одной стороны, факт корректирует теорию; конкретные теоретические положения строятся на определенном фактическом материале. С другой стороны, сам факт оказывается производным от операции обобщения. Теоретические схемы в значительной мере «порождают» факт, препарируя всю эмпирическую действительность системой понятий и категорий, обусловливающих определенное вйдение действительности. Разная система категорий по-разному воспроизводит действительность, так как изменение понятий равносильно изменению самого предмета, ибо последний дается субъекту всегда в формах знания.
Закономерное развитие исторической науки осуществляется через переход от эмпирического уровня познания к теоретическому. Данный процесс связан с рядом обстоятельств. Во-первых, движение познания от эмпирического к теоретическому уровню наблюдается в силу того, что нет границы между явлением и сущностью. Поскольку в явлениях обнаруживается сущность — становится возможным ее познание, а вследствие этого и само теоретическое знание.
Во-вторых, необходимость перехода от эмпирического к теоретическому уровню определяется потребностями общественно-исторической практики. Под ее непосредственным влиянием возникают новые проблемы, гипотезы, теории, призванные по-новому объяснять исторический процесс. Исследование не может ограничиться описанием отдельных явлений. Чтобы практика была успешной, необходимо познать сущность изучаемых явлений, законы общественной жизни. Развитие практики приводит, таким образом, к развитию познания — движению от эмпирии к теории.
207


В исторической науке переход от эмпирического к теоретическому уровню осуществляется благодаря логическому противоречию, возникающему в процессе познания. Его роль как источника развития исторического познания проявляется в следующих случаях.
Во-первых, когда возникает несоответствие между историческими фактами и объясняющей способностью некоторых законов, появляется необходимость в усовер- шенствовании логики и методологии научного объяснения. В частности, специфические исторические законы трактуются иногда как универсальные, вследствие чего возникает противоречие между теоретическими схемами и конкретным эмпирическим материалом. Например, закономерный характер рабовладения, предшествующего феодализму в ряде европейских государств (Рим, Греция и т. д.), стал рассматриваться историками как универсальный закон, характерный для всех народов. Последующие исследования показали, что некоторые народы при переходе от первобытнообщинного строя к феодализму миновали стадию рабовладения.
Во-вторых, логическое противоречие возникает в том случае, когда классовая позиция историка несовместима с научными фактами. В интересах определенного класса объясняются и оцениваются события прошлого, происходит искусственное подведение исторических фактов под ту или иную теоретическую концепцию. Показательна в этом отношении позиция немецкого историка Леопольда фон Ранке, излагающего причины и ход крестьянской войны в Германии. «Ранке провозглашал объективизм, а сам был крайне субъективным; проповедовал надпар- тийность, а сам занимал крайне партийные позиции как в смысле воинствующего идеализма, так и в смысле реакционной неприязни к народной революции, — пишет
А. 	Шафф. — В его интерпретации формула «иге es eigentlich gewesen» приобрела особое значение: она должна была служить в качестве ширмы крайнему субъективизму в отборе фактов, в качестве завесы для применяемого им идеалистического метода. «Объективизм» и «надпар- тийность» призваны были замаскировать вполне определенную партийность Ранке и его школы» К
^ Шафф А. Объективный характер законов истории. М., 19Ç9, 208


В-третьих, переход от эмпирического уровни к теоретическому осуществляется, когда имеются скудные эмпирические сведения о том или ином периоде прошлого. Необходимость обращения к теоретическому анализу вызывается тем, что посредством ряда умозаключений можно получить новое знание, недостающее при изучении разнородных фактов прошлого.
В-четвертых, когда открываются новые исторические факты, не вмещающиеся в старые теоретические концепции, возникает необходимость в создании новых теорий, более удовлетворительно объясняющих полученный материал. Например, английский исследователь Дж. Мак- Леннан, объясняя систему родства в древнем обществе материнским правом, т. е. родством только по женской линии, выделил эндогамные и экзогамные племена. Мак- Леннан знал три формы брака: многоженство, многомужество и единобрачие. Однако была обнаружена новая форма брака — групповой брак. Было замечено, что новые факты не умещаются в рамках его теории. Результатом данного противоречия явилась новая теория Л. Моргана, согласно которой эндогамия и экзогамия не составляют противоположности: экзогамия рода дополнялась эндогамией племени. Тем самым были опровергнуты искусственные построения Мак-Леннана.
Отмеченные логические, противоречия являются источником процесса исторического познания; они разрешаются путем перехода от фактов к новым теоретическим концепциям, более полно объясняющим исходный эмпирический материал. Однако этим не устраняется противоречивая природа познания: в дальнейшем вновь возникает несоответствие между фактическим и теоретическим знанием, с одной стороны, и внутри теоретического знания— с другой (противоречие между новой и старой теорией). Таким путем движется мышление от незнания к знанию, от неизвестного к известному.
Переход от эмпирического к теоретическому знанию осуществляется по следующей логической схеме К Первым этапом рассматривается наблюдение, понимаемое в широком смысле — как заместитель всех операций по непосредственному получению первичной информации. Его результатом будут фиксированные в предложениях
1 См.: Хаан Э. Исторический материализм и марксистская социология, с. 172—174.
209


чувственные данные (описания, таблицы, чертежи й т. д.). В историческом познании данной операции соответствует анализ источника, результатом которого является исторический факт. В гносеологическом смысле исторический факт есть протокольное предложение (или их совокупность) о тех или иных сторонах прошлой действительности, полученное при непосредственном анализе исторического источника. Исторический факт — это элемент знания о конкретных сторонах исторической действительности, выраженный в знаковой форме.
Следующий этап — анализ протоколов наблюдения и установление эмпирических зависимостей. На данном этапе устанавливается порядок чередования явлений, зависимость между определенными параметрами (количественными, временными и т. д.). Историк, оперируя фактами, производит их отбор, дает определенную классификацию, устанавливает причинную зависимость между ними, отделяет наиболее важные и существенные от второстепенных и т. д.
Предсказание поведения исследуемого объекта на основе первоначального анализа и эмпирических зависимостей есть дальнейшая ступень предложенной схемы. Исследователь описывает свойства доступных ему объектов, после чего делает вывод, что найденная эмпирическая схема может быть использована для тех объектов, которые не вошли в сферу его наблюдения; иными словами, полученные исходные данные позволяют предсказать поведение объекта: по одним его характеристикам можно находить другие.
Нахождение теоретических законов на базе эмпирического знания и построение научной теории свидетельствует о качественно новой ступени познания. Если первые три этапа относились к эмпирическому уровню познания и характеризовались описанием непосредственных опытных данных, то сейчас, на теоретическом уровне, основными способами воспроизведения объекта становятся идеализация, абстрагирование и гипотеза. Познание идет не от описания отдельных явлений, а к установлению отношений между ними. Причем явления рассматриваются в чистом виде, когда их свойства не изменяются привходящими обстоятельствами. Найденные законы приводятся в связь на основе общей идеи, в результате чего формируется новая теория с большей объясняющей силой.
210


Последующее развитие теории осуществляется на основе дедуцирования законов. Материалистическое понимание истории впервые было сформулировано в «Тезисах о Фейербахе» и «Немецкой идеологии». В этих ранних произведениях основные принципы материализма изложены в дедуктивной форме. Спустя сорок лет после их написания Ф. Энгельс отмечал, что в «Немецкой идеологии» «готовую часть составляет изложение материалистического понимания истории; это изложение показывает только, как еще недостаточны были наши тогдашние познания в области экономической истории» К В дальнейшем в процессе развития марксистской философии были сформулированы законы: об определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию, о зависимости производственных отношений от степени развития производительных сил, об общественной природе труда, об исторической необходимости социальных революций, о классовой борьбе и диктатуре пролетариата и т. д.
Объяснение научных фактов на основе теории есть следующий этап при переходе от эмпирического к теоретическому. Его особенность в том, что в зависимости от логических моделей объяснения движения познания может иметь направленность как от эмпирии к теории, так и от теории к эмпирии. Объяснение — одна из важнейших функций теории. Объяснить явление — значит раскрыть его существенные стороны, показать те законы, которые лежат в основе его функционирования и развития, выяснить причины его возникновения, исследовать структуру. Объяснение есть способ получения нового знания на основе логического вывода. Он следует из взаимодействия двух типов высказываний, одно из которых — эмпирического характера (описание исходных данных объясняемого факта), другое — теоретического, в котором сформулированы общие принципы, объясняющие исследуемый факт.
Нахождение новых фактов и эмпирических зависимостей с помощью теории — заключительная стадия в движении познания. Она свидетельствует, что познавательная деятельность не сводится к простой индукции. Процедуре «наблюдение — обобщение» в такой же мере соответствует процедура «обобщение—наблюдение». Ис¬
1 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 371.
211


следование часто осуществляется в дедуктивной форме. Сбор эмпирического материала, построение фактов и установление связи между ними происходит с помощью теории.
Таким образом, в историческом познании существуют два уровня исследования — эмпирический и теоретический. Их связь между собой объясняется единым процессом познания, где эмпирическое и теоретическое суть его составные моменты.
Качественное своеобразие каждого уровня исторического исследования обусловлено различным проникновением в сущность изучаемых явлений, особенностью применяемых методов, формами выражения имеющегося знания, категориальным синтезом, способом проверки полученного знания.
Переход от одного уровня к другому есть закономерный результат познания в исторической науке. Он связан с потребностями практики — необходимостью более полного знания сущности явлений общественной жизни. Его внутренним источником оказывается логическое противоречие, разрешение которого приводит к прогрессу исторического познания.
2. 	СТРУКТУРА ИСТОРИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Теория в исторической науке (как и в познании в целом) есть высшая форма знания и наиболее полное выражение исследуемого объекта. Процесс научного познания может считаться логически завершенным лишь в том случае, когда от эмпирического рписания фактов сделан переход к общим выводам, установлению необходимых и закономерных связей между отдельными явлениями. Историческая теория дает исчерпывающее и целостное знание не об отдельных сторонах жизни людей, но объясняет широкий круг явлений, организует знание о разрозненных фактах прошлого в стройную систему на основе принятых принципов.
Систематизируя знания, историческая теория поднимается над отдельными фактами, в значительной степени схематизирует и упрощает действительность. В этом проявляется ее простота по сравнению с эмпирическим материалом, более громоздким и трудно усваиваемым.
В литературе, посвященной вопросам теоретического знания, отмечаются признаки теории, отличающие ее от
212


остальных видов научного исследования. За основание выделения искомых признаков возьмем абстрактность теоретического знания как его существенное свойство. Научная теория отличается от эмпирического уровня (фактов) тем, что в процессе мышления посредством отвлечения и обобщения выделяются существенные свойства объектов в целях создания концептуальной модели объективной реальности. Исходя из этого, подчеркиваются такие ее характеристики, как достоверность и систематичность. «Теория — форма достоверного научного знания о некоторой совокупности объектов, представляющая собой систему взаимосвязанных утверждений и доказательств и содержащая методы объяснения и предсказания явлений данной предметной области» К
Теория как форма знания отличается от эмпирического уровня исследования своей упорядоченностью материала и экспликативной функцией. «Теорию мы будем считать системой суждений об эмпирически выявленных фактах, — пишет чешский философ И. Лингарт, — имеющих упорядочивающую и экспликативную функцию и и представляющих возможность максимальной предикации» 2.
Теория строится посредством предложений, взаимосвязанных между собой и объединенных отношением выводимости. «Итак, — отмечает А. И. Ракитов, — научная теория состоит из законов различной общности. Они представляют собой предложения, выраженные на языке, которым пользуется данная наука»3.
Научная теория характеризуется проникновением в сущность изучаемых явлений. Знание этого рода отображает глубинные процессы и отношения с помощью основных законов науки. «Научная теория представляет собой отражение глубинных связей, которые присущи области явлений, объединяющей ряд групп. Если сущность каждой из групп, входящих в одну и ту же область явлений, выражается соответствующими эмпирическими законами... то научная теория охватывает все эти законы, отражая их более глубокую сущность (сущность второго порядка). В отличие от эмпирических законов эти законы можно назвать основными (для дан¬
1 Филос. энциклопедия. М., 1971, т. 5, с. 205.
2 Лингарт И. Процесс и структура человеческого познания. М., 1970, с. 88.
3 Ракитов А. И. Анатомия научного знания, с. 122.
213


ной области явлений). Тогда научную теорию следует определить как отражение основных законов»'.
Теоретическое знание строится на основе обобщения данных наблюдения и эксперимента в форме научных законов; с его помощью можно не только объяснять широкий круг явлений, но и предсказывать новые факты. Теория представляет собой «связную систему понятий, призванную в обобщенной форме представить некую совокупность данных эксперимента и наблюдения, установить связь между этими данными в форме научных законов, предсказать по возможности широкий круг новых явлений, которые могут быть обнаружены в наблюдении и эксперименте» 2.
Научная теория есть обширная область знания, сводящая открытые в данной области законы к единому началу. «Теорией называется обширная область знания, описывающая и объясняющая совокупность явлений, дающая знание реальных оснований всех выдвинутых положений и сводящая открытые в данной области законы к единому объединяющему началу» 3.
Теория наряду с отмеченными признаками характеризуется объяснительной и предсказательной функциями.
Перечисленные определения научной теории позволяют выделить следующие признаки, отличающие ее от эмпирической формы знания. Во-первых, теория есть систематическое знание о некотором классе объектов. Во- вторых, это упорядоченное -знание о фактах, выявленных на эмпирическом уровне. В-третьих, все положения научной теории строятся на принципах выводимости. В-четвертых, с помощью теории достигается знание о сущности изучаемых явлений, формулируются основные законы существования и развития явлений природы и общества. В-пятых, теория предсказывает явления, относящиеся к данной предметной области. В-шестых, теория характеризуется центральной идеей, сводящей все основные положения к единому началу. В-седьмых, научная теория объясняет явления на основе сформулированных законов и положений.
1 Мостепаненко М. В. Философия и методы научного познания. Л., 1972, с. 194—195.
2 Зотов А. Ф. Структура научного мышления, с. 152—153.
3 Копнин П. В. Диалектика как логика и теория познания, с. 206.
214


Таким образом, научная теория есть обобщенное и систематизированное знание о классе однородных фактов, выраженное в форме законов.
Данное определение нуждается в дополнительных уточнениях. Во-первых, знание может быть теоретическим лишь в том случае, когда оно относится к определенному предмету (классу однородных объектов или фактов). Во-вторых, теорией может быть не любое знание, но лишь такое, которое достигло относительно высокой ступени развития. Это значит, что теория не просто описывает объекты, но объясняет их с помощью законов. В теорию, входит совокупность законов, которые объединены общим началом, отражающим основные тенденции в существовании класса однородных объектов. Научная теория — это ряд фундаментальных положений, объединенных общим началом (идеей). В-третьих, для научной теории характерно обоснование выдвинутых положений. То или иное положение не просто принимается, а доказывается с помощью правил логики. «В современных философских, математических и естественнонаучных языках,— отмечает М. Бунге,— под теорией понимается не просто случайное мнение, а гипотетико-дедуктивная система, то есть множество формул, порождаемых с помощью логики и математики группой начальных предложений» *.
Многие из отмеченных свойств научной теории присущи также теории в исторической науке. Историческая теория есть наиболее полное и концентрированное выражение знания в исторической науке, она обобщает и систематизирует факты, полученные историком на эмпирическом уровне исследования; с ее помощью осуществляются фунции объяснения и предсказания явлений исторической действительности, отражаются закономерные отношения внутри целостной социальной организации.
Историческая теория уплотняет полученное знание, синтезируя его до формы логического вывода. Примененная в научном познании, она выполняет функцию метода исторического исследования.
Поскольку в исторической науке объект исследования и последующего объяснения требует своего первоначального реконструирования, теории принадлежит и эта важная роль. Названные функции теоретического мышления позволяют дать следующее определение: «Историческая
1 Бунге М. Философия физики. М., 1975, с. 52.
215


теория — такая форма научного мышления, которая позволяет объяснять и воспроизводить социальные события прошлого на уровне объективной истины» 1.
«Историческая теория конкретно-социального процесса,— отмечает В. В. Косолапов,— это форма систематизации достоверного исторического знания, опирающаяся на некоторую совокупность описанных и научно объясненных исторических фактов и отражающая закономерности ряда исторических ситуаций»2.
Теория в исторической науке есть обобщенное и систематизированное знание о совокупности фактов прошлого, объективно отражающее историческую действительность в форме исторических законов. Такое знание характеризуется абстрактной природой, а представленная в нем действительность дана в концептуальной модели. Под концептуальной моделью следует понимать идеализированную схему действительности, полученную с помощью абстрагирования.
Теоретическому мышлению в гуманитарных, в том числе исторических, науках принадлежит важная роль. Посредством абстрактного мышления достигается общенаучная картина исторической действительности. Опираясь на материалистическое понимание истории — теорию исторического процесса — историки создают общую картину исторической действительности, исследуют закономерности развития общества в ту или иную историческую эпоху, объясняют внутреннюю структуру социальных процессов, выясняют роль и значение отдельных фактов на фоне общих закономерностей и т. д.
Материалистическое понимание истории наряду с тем, что оно есть общая картина социальной жизни, является одновременно методом познания исторической реальности. Оно включает в свое содержание общенаучные исторические понятия, принципы партийности, историзма, объективности; в нем содержатся основные идеи исторической науки, выраженные в духе материализма.
До создания исторической теории — материалистического понимания истории — в науках об обществе господствовал идеализм, фактографическое описание отдельных явлений с помощью «индивидуализирующего мето¬
1 Уваров А. И. Гносеологический анализ теории в исторической науке. Калинин, 1973, с. 205.
2 Косолапов В. В. Методология и логика исторического исследования, с. 340.
216


да», концентрация внимания на фактах политической истории и т. д. В. И. Ленин, подчеркивая значение материалистического понимания истории для наук об обществе, писал: «Открытие материалистического понимания истории, или, вернее, последовательное продолжение, распространение материализма на область общественных явлений устранило два главных недостатка прежних исторических теорий. Bo-1-x, они в лучшем случае рассматривали лишь идейные мотивы исторической деятельности людей, не исследуя того, чем вызываются эти мотивы, не улавливая объективной закономерности в развитии системы общественных отношений, не усматривая корней этих отношений в степени развития материального производства; во-2-х, прежние теории не охватывали как раз действий масс населения, тогда как исторический материализм впервые дал возможность с естественноисторической точностью исследовать общественные условия жизни масс и изменения этих условий»1.
«Теоретическая» история выходит за пределы простого описания и классификации фактов прошлого; она вскрывает посредством абстрактных понятий внутреннюю логику исторического процесса, его развитие и направленность, исследует механизм связи отдельных явлений и событий на основе принципа причинности.
Простое наблюдение, «эмпирическое созерцание» не в состоянии установить связь и зависимость между фактами. Для этого необходимы теоретическое мышление, ряд логических операций, посредством которых можно понять существующую связь и объективно воспроизвести историческую действительность. То, что дано в исследовании как исторический факт, на самом деле есть результат абстрактных мыслительных операций; это не готовый продукт эмпирического описания, но следствие теоретического конструирования.
Научное познание, следовательно, не может ограничиваться простой фиксацией фактов прошлого, подобно нарративной истории. Оно должно постоянно выходить за пределы эмпирического созерцания действительности и вскрывать внутреннюю связь и зависимость в социальных структурах.
Применение теоретических построений в исторической науке есть показатель творческой способности субъ¬
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 26, с. 57. 7**—690
217


екта исследования, его активной роли в научном поиске. Разлагая материал на составные части, преломляя его через категориальный аппарат теоретических построений, историк находит такие связи и зависимости между фактами, которые невозможно увидеть при простом описании. Поэтому выход за пределы фактографического знания не произвольная спекуляция абстрактной мысли, но необходимый компонент научного творчества, помогающий воспроизвести скрытые механизмы социальной действительности.
К. Маркс, характеризуя примененный им научный метод при написании «Капитала», отмечает особую роль «абстрактного мышления» при исследовании в общественных науках. Он подчеркивает что «при анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции» К
Исследованию буржуазного общества К- Маркс предваряет теоретические положениям помощью которых можно понять многообразную действительность капиталистического способа производства. В этом заключается сущность метода восхождения от абстрактного к конкретному. По этому поводу он пишет: «Кажется правильным начинать с реального и конкретного, с действительных предпосылок, следовательно, например в политической экономии, с населения, которое есть основа и субъект всего общественного процесса производства. Между тем при ближайшем рассмотрении это оказывается ошибочным. Население — это абстракция, если я оставлю в стороне, например, классы, из которых оно состоит. Эти классы опять-таки пустой звук, если я не знаю основ, на которых они покоятся, например наемного труда, капитала и т. д. Эти последние предполагают обмен, разделение труда, цены и т. д. Капитал, например,— ничто без наемного труда, без стоимости, денег, цены и т. д. Таким образом, если бы я начал с населения, то это было бы хаотическое представление о целом...»2
Предварительно, до конкретного исследования, К- Маркс создает такие абстрактные понятия, как «производительный труд», «товар», «стоимость», «прибавочная стоимость» и т. д. Данные категории отражают отдельные стороны отношений, устанавливающихся между
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 6.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 726.
218


людьми в системе капиталистического производства. «Накладывая» их на эмпирическую действительность, он объясняет затем простейшие механизмы функционирования капиталистической системы хозяйства. Лишь таким образом возможно достигнуть исчерпывающего («конкретного») знания как «синтеза многих определений».
Метод восхождения от абстрактного к конкретному сокращает процесс исследования. Первый путь, по которому политическая экономия исторически следовала в период своего возникновения, предполагал движение познания от конкретной эмпирической действительности «ко все более и более тощим абстракциям». «Отсюда пришлось бы пуститься в обратный путь,— говорит К. Маркс,— пока я не пришел бы, наконец, снова к населению, но на этот раз не как к хаотическому представлению о целом, а как к богатой совокупности, с многочисленными определениями и отношениями» 1.
Изучение объектов на основе теории предполагает движение познания от теоретических абстракций к «эмпирически конкретному», однако последнее предстает не в своем первоначальном виде, но как «духовно конкретное».
Понимаемая таким образом историческая действительность не может быть объектом эмпирического способа изучения. Для ее воспроизведения требуется синтетическая деятельность мышления, система логических операций, способная отобразить причинные и закономерные ряды, не наблюдаемые в «простых» фактах истории.
Историческая теория как форма мышления служит отображению законов общественной жизни, намечает перспективы социального движения, поэтому знание, полученное на ее основе, может не только полнее воссоздать картину прошлой и настоящей жизни людей, но и использоваться в их практической деятельности.
Таким образом, способом построения научной теории является метод восхождения от абстрактного к конкретному. Теория не может возникнуть при анализе конкретного; она должна начинать с абстрактного, с тем чтобы от него идти к конкретному. «Конкретное в созерцании (множество эмпирически данных ситуаций) образует не исходный пункт построения теорий, а постановку задачи,— пишет Л. Б. Баженов. — Опираясь на многообразие
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 726.
у***
219


эмпирического материала, надо уметь вычленить (а вернее, сконструировать) такие исходные абстракции, которые дадут возможность воспроизвести это многообразие в расчлененном, систематизированном, упорядоченном виде. Логического пути, который вел бы от опытного материала к построению теории, просто не существует» К В процессе построения научной теории находят такие исходные абстракции (исходные понятия), двигаясь от которых получают совокупность высказываний, необходимых для объяснения эмпирически конкретного.
Генезис исторической теории определяется предметной практикой. В философии науки до некоторых пор существовал взгляд, согласно которому теоретические построения берут свое начало из фактов, обобщенных индуктивным способом. Предполагалось, что объективность научных представлений заключается в их эмпирической выводимости. Такая позиция была характерна для созерцательного метафизического материализма, длительное время оказывавшего влияние на природу научного познания. Что касается позитивизма, то его позиция сводилась к доказательству конвенциональной природы теоретического знания. В реальном факте невыводимости теоретических положений из эмпирических наблюдений он усматривал подтверждение своих субъективно-идеалистических установок.
Анализ кризиса созерцательно-материалистической и позитивистской интерпретации процесса познания показывает, что вопрос о способах построения научной теории лежит в иной плоскости решения. Методологической основой создания теории является тезис марксизма о практической природе сознания. Отличие марксистской гносеологии от других эпистемологических теорий заключается в том, что в основу познания кладется практика. Отсюда делается вывод, что внутренний механизм и все изменения, связанные с развитием познания, в конечном счете определяются превращениями в социальной практике. Причина перехода от одних форм теоретического знания к другим лежит в изменении и развитии практической деятельности общества. «И в самом деле, — пишет К. Маркс, — низвержение метафизики XVII века может быть объяснено влиянием материалистической теории
1 Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучных теорий, с. 403.
220


XVIII века лишь постольку, поскольку само это теоретическое движение находит себе объяснение в практическом характере тогдашней французской жизни. Жизнь эта была направлена на непосредственную действительность, на мирское наслаждение и мирские интересы, на земной мир. Ее антитеологической, антиметафизической, материалистической практике должны были соответствовать антитеологические, антиметафизические, материалистические теории. Метафизика практически потеряла всякое доверие» 1.
Выводы о практической природе познания имеют непосредственное отношение к вопросу об образовании научных теорий. Теоретические? концепции строятся как отражение структуры практики. Теория всегда является аккумуляцией практики, а «приемы и операции создания теории воспроизводят характерные черты практической деятельности. Именно в этой способности теоретического знания концентрированно изображать существенные черты практики заключена гарантия его объективной ценности» 2.
Существует неразрывная связь научных теорий с жизнью, производством, предметной деятельностью. Научные теории выступают как идеальное воспроизведение общих условий производственной деятельности. «Поэтому невозможно сформулировать понятие теории как формы мышления, отвлекаясь от этой ее реальной связи с действительностью, жизнью. Сущностью теории поэтому является не то абстрактно-общее, что проясняется при теоретическом сравнении одних теорий с другими; сущность и субстанцию теории можно раскрыть лишь в составе более широкого целого, в ее подключенности к человеческой практической и духовной деятельности. Конкретное понятие теории можно дать только учитывая ее связь с предметно-практической деятельностью»3.
Всеобщность теоретического знания покоится на всеобщности и универсальности общественно-исторической практики. Целостный взгляд на природу и общество достигается за счет тотальности и родовой сущности чело¬
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 140—141.
2 Степин В. С., Томильчик JI. М. Практическая природа познания и методологические проблемы современной физики. Минск, 1970, с. 16.
3 Абдильдин Ж. М., Нысанбаев А. Н. Диалектико-логические принципы построения теории. Алма-Ата, 1973, с. 52.
221


веческой деятельности. Теория — это такая замкнутая и целостная форма абстрактного знания, которая выражает всеобщие и существенные черты социальной практики.
Если справедливо положение о практической природе естественнонаучных теорий, то в еще большей степени оно справедливо для наук об обществе. В «Капитале» Маркса дана теория капитализма, вскрывающая всеобщие условия существования и функционирования капиталистического способа производства. В работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» В. И. Ленин, опираясь на практику развития современного ему буржуазного общества, разработал теорию империализма, показал неизбежность пролетарской революции.
В исторической науке те или иные теории строятся как отражение деятельности людей соответствующей эпохи. В теории государства-полиса воспроизводится экономическая и социально-политическая жизнь античного общества, в теории средневекового города показываются наиболее типичные черты, свойственные обществу эпохи феодализма: развитие ремесленного производства, отделение капитала от земельной собственности, борьба бюргеров с лендлордами и т. д. Данные процессы, выраженные в абстрактной и закономерной форме, являются отдельными сторонами общественно-исторической практики общества эпохи рабовладения и феодализма.
В. 	И. Ленин отмечает, что К. Маркс «единственным критерием теории признавал верность ее с действительностью» К В практике происходит изменение окружающей действительности, причем процесс преобразования осуществляется в соответствии с природой самих материальных объектов. Выявленные на основе деятельности закономерные связи между явлениями природной и социальной жизни воспроизводятся затем в формах теоретического знания.
Поскольку через практическое изменение объекта могут быть выявлены основные его характеристики (закономерная связь, существенные свойства, процесс развития и т. д.), моделирование практики равносильно получению знания о нем (его структуре и функциях). Из этого положения следуют важные методологические выводы: «...процесс создания моделей теоретического объяснения должен быть рассмотрен как процесс моделиро¬
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 163.
222


вания той практики, в системе которой определен исследуемый объект»
Моделирование практики в целях получения теоретических концепций показывает, что они создаются не в результате индуктивного обобщения фактов опыта. В основе формирования научных теорий лежит дедукция, с помощью которой происходят схематизация и идеализация структуры практической деятельности. Научные теории накладываются на эмпирическую действительность в виде определенной схемы, которая «просеивает» факты, беря одни и отбрасывая другие.
В то же время следует предостеречь от чрезмерного преувеличения дедуктивного характера исторических теорий. Таковыми в большей степени оказываются социологические теории, которые не являются историческими в узком смысле слова. Что касается собственно исторических теорий, то в них дедуктивный способ построения выражен менее отчетливо. Они скорее относятся к классу генетических эмпирических теорий, построенных на обобщении огромного материала опытных данных (фактов). Эта обработка предполагает широкое использование индуктивных обобщений, выводов по аналогии и т. д. В данном случае исследуется множество фактов определенной предметной области, выделяются необходимые и существенные связи (законы общественной жизни). Однако генетические (недедуктивные) теории не могут полностью исключить дедукцию; в любой исторической теории дедукция оказывается важным способом познавательной деятельности. Индуктивный метод, «безусловно, необходим и хорош, когда речь идет о накоплении материала, — говорит С. Руденко. — Но он оказывается бессильным при создании обобщенной исторической картины, особенно тогда, когда имеющиеся в распоряжении науки источники немногочисленны и разрозненны. В таких случаях индуктивным путем просто невозможно решить задачу»2. В исторических исследованиях теоретического характера становится необходим метод исторической дедукции. Применяя его к накопленному материалу, можно получить новое знание, далеко выходящее за границы установленных эмпирических фактов.
1 Степин В. С., Томильчик Л. М. Практическая природа познания и методологические проблемы современной физики, с. 18.
2 Руденко С. Предисловие к кн.: Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970, с. 6.
223


Структура практики, которая «снимается» в теоретических моделях исторической науки, представляет собой единство двух компонентов: 1) определенных взаимодействий между объектами социальной действительности; 2) целей и задач исторического исследования. Без учета второго компонента невозможно выделить какие- либо связи в объективном мире (общественной жизни); они существуют как «безразличные» по отношению друг к другу. Лишь выделение исследуемого объекта из совокупности остальных превращает тот или иной фрагмент действительности в основной, актуально важный для целей познания. Когда исследуется общественная жизнь, историк сталкивается с огромным количеством разнообразных явлений: одни из них относятся к области экономической жизни, другие к сфере политики, третьи характеризуют состояние науки и искусства и т. д. В историческом процессе, взятом в онтологическом аспекте, все они важны и в совокупности составляют его содержание.
Чтобы ограничить обширную область социальной жизни конкретными рамками исследуемого объекта, необходимо определить цели и задачи познания, а также выбрать соответствующие методы изучения. В таком случае выделенные фрагменты исторической действительности оказываются функционально неотделимыми от познавательной деятельности субъекта: они показывают определенный «срез» социальной жизни — ту ее часть, которая вошла в процесс познания. Например, при исследовании земельных отношений и социального расслоения в Древнем Риме после второй войны с Карфагеном историк выделяет следующие объективные связи: 1) конфискацию земель союзников, отпавших во время войны с Ганнибалом, в пользу Рима; 2) ее раздачу тем, кто был в состоянии ежегодно вносить казне десятину с посевов, пятину с посадок и сбор с числа голов скота, выгоняемого на пастбища; 3) получение земли старыми гражданами Рима и их верными союзниками, перенесшими все тяготы войны: нобилями и всадниками. Предоставление больших аренд (солеварен, дегтярных заводов, лесов и т. д.) лицам торговых профессий, негоциантам, менялам, факторам. Полную невозможность получения надела мелкими арендаторами (пользователями); 4) появление большого отряда безземельных, состоявшего из тех союзников, у которых конфисковали землю. Превращение их в сельскохозяйственный «пролетариат», представлявший
224


дешевую рабочую силу для вновь организованных имений; 5) наступление эпохи рационального хозяйства, превращение раздробленных крестьянских дворов в большие фермы посредством их скупки крупными латифундистами; 6) появление в самом Риме большого класса пролетариев из мелких ремесленников, разносчиков, людей, занятых в извозе и переносе тяжестей, в торговой службе, которые не могли участвовать в эксплуатации Италии и ее угодий. Образование пролетариата, подобно римскому, в деревне из безземельных, пострадавших от конфискации земли, а также из «лишних» детей крестьян, не получивших земельные наделы; 7) процесс объединения Италии с помощью римского капитала. Увеличение территории римского владения, рост новых крепостей, дорог, возрастание влияния центральной общины; 8) появление оппозиции Риму, состоявшей из обиженных экспроприированных союзников и обделенных землей римских граждан (плебеев). Возникновение аграрного вопроса с объединением недовольных.
Отмеченные процессы социальной дифференциации в Древнем Риме (определенные взаимодействия между объектами социальной действительности) выделяются на передний план в акте познания (цели и задачи исторического исследования); они составляют тот теоретический объект, который построен по строго выделенной системе отношений. Эта система отношений («сетка отношений»), функционально заданная в процессе познания исторических процессов, является той объективной структурой практики, которая воспроизводится («снимается») в теоретических моделях.
В том случае, когда в римском обществе исследуются политический строй, форма государственного устройства или законы классовой борьбы, на передний план выдвигаются иные связи и отношения. Говоря о классовой борьбе в период возникновения Римской демократии, историк повествует о следующих процессах1: 1) сосредоточении политико-административной и финансовой власти в руках господствующего класса римских нобилей; 2) дальнейшем увеличении земельных наделов в руках немногих аристократов; 3) росте недовольства римских и союзнических крестьян, связанном с прекращением по-
1 См.: Виппер Р. Ю. Очерки истории Римской империи,
с. 35—84.
225


лучения наделов, потерей заработков, повышением цен на хлеб и т. д.; 4) обнищании городского населения
(римских пролетариев); 5) появлении оппозиции в среде господствующего класса, вызванной невозможностью получения всеми доли в общем дележе колониальных поступлений, а также отсутствием для всех административных должностей (консульских, преторских, квестор- ских); 6) объединении всех оппозиционных слоев в единый лагерь, несмотря на рознь и противоречие интересов (нобили, откупщики, городские ремесленники); 7) демократической направленности революционного движения: борьбе за земельную и финансовую реформу, реорганизации административной власти в метрополии и колониях, усилении роли народных собраний (передаче народному собранию власти распоряжения государственной казной и землей) «общественным полем»; 8) слабости римской демократии: отсутствии политических партий и союзов, четкой программы действий; принадлежности вождей демократического движения («популяров») к господствующему классу.
Новая «сетка отношений» задана другой практической структурой: характером классовых взаимоотношений в римском обществе в середине II в. до н. э. и задачами исторического исследования — изучением причин народных выступлений на фоне социальной неоднородности рабовладельческого общества. Как показывают примеры, одно и то же общество может быть представлено различным образом, в зависимости от тех или иных «практических структур». Те объекты, которые выделены в рамках какой-либо практической структуры и вошли в содержание исторической теории, предстают как объекты с функционально выделенными свойствами.
Первый компонент структуры практики — определенные взаимодействия между объектами социальной действительности — в теоретическом мышлении выступает в функции объекта исследования Это та действительность, которая подлежит изучению с целью нахождения объективных законов в историческом процессе. Однако если объект исследования в естественнонаучном познании мо¬
1 Термины «объект исследования» и «объект оперирования» взяты из работы В. С. Степина и JI. М. Томильчика «Практическая природа познания и методологические проблемы современной физики» и применяются нами с учетом специфики исторического познания.
226


жет быть представлен непосредственно в экспериментальной ситуации (пусть даже не отдельной вещью, а всей структурой отношений, участвующих в эксперименте природных фрагментов), то в историческом познании складывается иная картина.
Прошлая история не существует в виде чувственно воспринимаемой действительности. Прошлое живет в настоящем как социальный опыт предшествующих поколений; оно оставляет о себе многочисленные материальные памятники, которые становятся историческими источниками в процессе их последующего изучения. Поэтому в структуру объектной практики включается не сама историческая действительность (ее уже нет), а те исторические источники, которые остались от нее !. В историческом познании они выполняют роль объектов оперирования. Ставя их в различные познавательные ситуации, историк посредством ряда мыслительных операций извлекает из них информацию, необходимую для построения объекта исследования (в нашем примере такими источниками являются сочинения Катона Старшего, Полибия, Аппиана, Цицерона, Плутарха).
Следует подчеркнуть, что объект исследования и объект оперирования не совпадают друг с другом по своему содержанию. Объект исследования — это те связи и отношения в исторической действительности, знание которых есть цель теоретического уровня познания, а объект оперирования — средство получения этого знания. Историк изучает не источник как таковой, а те действия людей, которые скрываются за ним.
Процесс формирования исторической теории связан с выбором предметной области. Это достигается, с одной стороны, посредством практического отношения к действительности, а с другой,— подготовлено всем ходом развития предшествующей мысли в данной области. «...Человечество ставит себе всегда только такие задачи,— подчеркивает К. Маркс,— которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются на¬
1 «Сколь бы примитивным ни было общество, «когти событий» всегда оставляют на нем свои следы. Не было общества, следы истории которого были бы полностью потеряны» (Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность. — В кн.: Философия и методология истории. М., 1977, с. 130).
227


лицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления» 1.
Историческая действительность, включаясь в практику, становится объектом познания, который постигается, исходя из запросов современности. В основе теории, таким образом, лежит проблема, определяющая границы предметной области. Чтобы понять тот или иной предмет, составить о нем правильное представление, необходимо сформулировать вопрос, поставить задачу, подвергнуть его теоретическому анализу. «Гений великих новаторов в науке состоит в правильной постановке вопросов, — пишет М. Корнфорт. — Когда это сделано, ответы, как правило, очевидны. Теория Маркса возникла в результате постановки им вопроса об обществе» 2.
Историческая теория возникает в результате постановки вопросов и ответов на них. Понять ее сущность и процесс образования можно лишь в том случае, когда уяснены сами вопросы. Научная проблема поэтому является той «клеточкой», анализ которой позволяет раскрыть содержание теории.
Социальная теория К. Маркса возникает как ответ на вопрос «Каковы наиболее общие условия существования всякого общества?». Сформулировав таким образом проблему, Маркс приходит к выводу, что условием существования общества любого типа является производство материальных средств к жизни. Если прежние мыслители все социальные явления объясняли идейными мотивами, то с созданием материалистического понимания истории способ производства материальных благ стал рассматриваться в качестве главной причины общественной жизни. Старые теории были ненаучными, так как оказывались непроверяемыми: любое общественное явление можно объяснить ссылкой на побуждения людей. Теория исторического материализма отвечает всем критериям научности: значение материального производства легко проверяется на практике.
Теория направляет процесс познания; она показывает, какие факты следует искать, а какие не брать во внимание. Если исследователь не выработает для се¬
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 13, с. 7.
2 Корнфорт М. Открытая философия и открытое общество. М., 1972, с. 41.
228


бя общей идеи, не сформулирует проблему — научного поиска в полном смысле слова не произойдет. По этому поводу Л. Н. Гумилев замечает, что «понимание событий и накопление их — вещи разные. Момент озарения не предшествует изучению проблемы и не венчает ее, а лежит где-то в середине, чуть ближе к началу. Если вспышки воссоединения ученого с материалом не произошло, не может быть синтеза. А поиски в собственном смысле слова начинаются потом, ибо искать стоит лишь тогда, когда знаешь, что ищешь» К
В то же время теория не дает ответов до начала исследования. Необходимость эмпирического исследования сохраняется, поскольку установление фактов не может дедуцироваться механическим путем из общей теории. Конкретно исторические явления следует объяснять конкретными методами, опираясь при этом на научную теорию. Возможно, что историк допускает ошибки (пропускает факты, принимает одни события за другие, не находит действительных причин и т. д.), однако обращение к теории помогает найти ему правильный путь.
В гносеологическом содержательном плане научная теория характеризуется такими признаками, как: а) предметность; б) адекватность и полнота описания объективной реальности; в) интерпретируемость; г) проверяемость; д) истинность и достоверность2.
Исторической теории в полной мере присущи отмеченные черты, которые одновременно рассматриваются и как требования, предъявляемые к построению теоретического знания.
Предметность исторической теории означает, что все ее понятия и утверждения относятся к одной и той же предметной области, т. е. объясняют объекты, имеющие одинаковую сущность. Теория государства-полиса объясняет явления социально-экономической и социально-политической жизни греческого общества эпохи рабовладения, теория средневекового города показывает процессы общественного разделения труда, социальной дифференциации общества в эпоху феодальных отношений.
1 Гумилев JI. Н. Поиски вымышленного царства, с. 403.
2 См.: Методологические основы научного познания. М., 1972, с. 154.
229


В то же время признак предметности допускает несколько конкурирующих теорий, служащих для объяснения одних и тех же явлений. Так, в историографии существовали две теории о происхождении древней земельной общины1. Представители одной из них (Ган- нсен, Гакстгаузен, славянофилы, народники) полагали, что община есть изначальная форма владения свободных людей, которая разрушилась с развитием неравенства. Представители другой теории (Фюстель де Куланж, Сибом, Чичерин) видели в общине средство против неравенства, своего рода круговую поруку крепостных крестьян.
В 30-е годы нашего столетия в буржуазной историографии существовали три основные концепции по вопросу о происхождении сеньориального строя в Западной Европе: «...во-первых, классическая вотчинная теория (сочетавшая истолкование генезиса вотчины с Марковой теорией); во-вторых, новая вотчинная теория (исключавшая полностью марковую теорию) и, наконец, допшианст- во, стремившееся «уравновесить крайности» последней
Сложившаяся в эти годы концепция Блока должна была, по замыслу ее создателя, преодолеть односторонность всех ранее существовавших концепций. Отсюда и универсализм и известный эклектизм его воззрений»2.
Конкурирующие теории, как правило, отличаются друг от друга системой понятий, объясняющих одну и ту же предметную область. Однако для исторических теорий это может быть не характерным — каждая из них оперирует не своими терминами, а особыми фактами.
Признак адекватности и полноты описания объективной реальности заключает в себе требование отображения предложениями теории максимально большого числа всех ситуаций, относящихся к определенной предметной области. Выраженные в языке теории, в ее понятиях, идеализациях и принципах, они предстают как факты науки, составляющие эмпирический базис теоретических построений.
Необходимость интерпретируемости теории объясняется особенностями развития этого вида знания. Теория объясняет такие объекты, которые могут непосредст¬
1 См.: Виппер Р. Очерки теории исторического познания. М., 1911, с. 20.
2 Барг М. А. Проблемы социальной истории. М., 1973, с. 72—73.
230


венно не наблюдаться (в виду их малой величины, большой скорости движения, ограниченного времени существования и т. д.). Все объекты исторической теории не наблюдаемы по той причине, что они существовали в прошлом и их нет в настоящем. Истинность теоретических положений доказывается путем логического вывода из них таких следствий, которые можно проверить в наблюдении или эксперименте (например, сравнить полученные следствия с источником в процессе его анализа).
Французский историк Анри Делеаж под влиянием идей М. Блока предпринял попытку создания теории происхождения средневековой сеньории. Вслед за Блоком Делеаж усматривал в сеньории институт, характерный только для средневековья с его определенными условиями. «Обоснование этой концепции Делеаж усмотрел в наличии в Бургундии исторических следов двух типов сельского поселения: северо-восточного (компактные
большие деревни) и юго-западного (малые деревни, приближающиеся по типу к хуторскому населению). Каждому из этих типов соответствовала своя система полей: в первом случае — система открытых полей, с узкими, длинными полосами отдельных владельцев, разбросанных по конам, в другом — огороженные компактные, короткие и приближающиеся по конфигурации к квадратам поля»1. Сеньория, полагал Делеаж, вотчинного происхождения, ибо сложилась на основе совместного пользования угодьями и пахотными наделами.
Различают эмпирическую и семантическую интерпретацию. Посредством эмпирической интерпретации достигается связь между теоретическим языком и терминами непосредственного наблюдения. Например, когда историк оперирует понятием «социальный класс», характеризуя структуру рабовладельческого общества, он соотносит его с терминами «патриций», «всадник», «плебей», полученными при анализе исторических источников.
При эмпирической интерпретации некоторые базовые термины остаются непосредственно неинтерпретируемы- ми. Это связано с тем, что в научные теории вводятся такие понятия, относительно которых невозможно сказать, какие реальные объекты они обозначают. «Разве феодализм когда-либо соответствовал своему понятию?—говорит Ф. Энгельс.— Возникший в Западнофранкском коро¬
1 Барг М. А. Проблемы социальной истории, с. 78.
231


левстве, развитый дальше в Нормандии норвежскими завоевателями, усовершенствованный французскими норманнами в Англии и Южной Италии, он больше всего приблизился к своему понятию в эфемерном Иерусалимском королевстве, которое оставило после себя в «Иерусалимских ассизах» наиболее классическое выражение феодального порядка. Неужели же этот порядок был фикцией, оттого что лишь в Палестине он достиг на короткое время вполне классического выражения, да и то в значительной мере лишь на бумаге?» К
В таком случае возникает необходимость семантической интерпретации терминов. С ее помощью выясняется, какие реальные объекты обозначаются терминами теории, т. е. решается вопрос о их существовании в системе теоретического знания.
Все научные теории подвергаются проверке. Признак проверяемости истинности теоретических обобщений является критерием их научности. Теория может считаться научной лишь в том случае, когда она проверена на опыте. Причем проверка сводится к тому, что в одном случае достигается подтверждаемость ее эмпирическими данными, в другом — ее опровергаемость ими (принцип фальсификации К. Поппера). Лишь совместное применение указанных действий гарантирует истинность тех или иных теоретических положений. «Оказывается, — подчеркивает А. И. Ракитов, — что каждая научная теория, содержащая знания о внешнем мире, непременно должна иметь как поле подтверждения, так и поле опровержения. Если теория имеет только поле опровержения... или только подтверждения... то она не содержит в себе эмпирического знания. В первом случае теория вообще не содержит никакого знания, ибо, не обладая полем подтверждения, она фальсифицируется во всей своей предметной области и, значит, является тождественно-ложной, т. е. внутренне противоречивой. Во втором случае, не имея поля фальсификации, теория оказывается тождественно-истинной, т. е. не зависящей от наблюдения и экспериментов»2.
Подтверждаемость фактическими данными еще не доказывает истинности теории: во-первых, потому что в физической практике те факты, которые противоречат теории, отбрасываются; во-вторых, сами факты и их пос¬
1 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 39, с. 356.
2 Ракитов А. И. Анатомия научного знания, с. 178.
232


ледующая интерпретация во многом зависят от теоретических воззрений; в-третьих, большинство теоретических утверждений относится не к фактам, как таковым, а к их идеализированным объектам; в-четвертых, проверяемые положения теории часто следуют не из нее самой, а вытекают из дополнительных предположений либо содержатся в конъюнкции теории К
В истории науки имеется немало примеров теорий, которые, несмотря на их конфликт с эмпирическими данными, оказывались проверяемыми, а следовательно, истинными («аномалии» в движении планет, измерения, «опровергающие» постоянство скорости света и т. д.). В этой связи М. Бунге предлагает четыре ступени проверки теории: метатеоретическую — с целью обнаружения ее внутренней непротиворечивости; интертеоретическую — для проверки совместимости данной теории с другими, ранее принятыми; философскую — для выявления гносеологических достоинств ключевых понятий и предложений теории; эмпирическую — для подтверждения положений тебрии исходными данными.
Принцип фальсифицируемости также является средством проверки истинности теории. Способность подвергаться испытанию предполагает, что она может быть опровергнута. Однако то обстоятельство, что некоторые теории не были опровергнуты, не означает, что они ненаучны. Закон сохранения энергии (первый закон термодинамики) не был опровергнут, хотя никто не ставит под сомнение его истинность. Законы общественной жизни, сформулированные К. Марксом и нашедшие подтверждение в практической деятельности людей, также неопровержимы. К. Поппер, выдвигая требование фальсифицируемости теории, рассчитывал этим путем, кроме того, опровергнуть исторический материализм. «Общая теория марксизма проверяется, когда она применяется к определенным событиям или к последовательности событий,— иронически замечает по этому поводу М. Корнфорт. — И до сих пор эта теория не была опровергнута, а, наоборот, подтверждалась... это не делает ее неопровержимой. Некоторые явления, несомненно, могли бы ее опровергнуть, однако они не наблюдаются — например, общество каменного века, управляемое парламентарным правительством и проводящее дискуссии о
1 См.: Бунге М. Философия физики, с. 298.
8—690
233


правах человека, или успешно управляемый капитализм» К
Каждая научная теория представляет собой запрещение: она показывает, какого рода явления не могут произойти. Теория исторического материализма в полной мере согласуется с этим требованием. Законы общественного развития «запрещают» случаться некоторым событиям, например между производительными силами и производственными отношениями всегда должно быть определенное соответствие.
С точки зрения «социальной инженерии» следует, различать возможные и невозможные ситуации. Если нет ситуаций, опровергающих основы данной теории, она расценивается как усиленный догматизм. Поэтому каждый ученый, говорит Поппер, должен во что бы то ни стало добиваться опровержения своей теории, чтобы сохранить за ней статус научности. «Такой взгляд на научную работу упускает из виду тот факт, что научная позиция также требует руководства практической работой в соответствии с научными открытиями, — продолжает М. Корн- форт.— Д-р Поппер, по-видимому, считает, что научная позиция в отношении социальных открытий, сделанных Марксом, требует непрерывного испытания всех средств в надежде опровергнуть законы, сформулированные Марксом. Отсюда следует, что научно мыслящий человек должен стараться сохранить капитализм, чтобы увидеть, нельзя ли опровергнуть законы, открытые Марксом. Марксист, который, признавая законы, рекомендует уничтожение капитализма, является-де просто-напросто догматиком и лишен всякого представления о путях развития науки. Но это равносильно тому, чтобы предложить химикам заниматься алхимией в надежде опровергнуть законы химии, а инженерам — посвятить все свои силы конструированию вечных двигателей» 2.
Наряду с логическими способами проверяемости исторической теории существуют и другие. Один из них — сопоставление ее с исторической действительностью в процессе общественной практики. Практика как критерий истины является самым надежным средством уста¬
1 Корнфорт М. Открытая философия и открытое общество..., с. 44.
2 Там же, с. 37.
234


новления достоверности исторического знания. Несмотря на его относительность, он оказывается достаточным, чтобы все знание в исторической науке разделить на два рода: истинное и ложное. Истинным считается то знание, которое соответствует самой исторической действительности, ложным — которое противоречит ей в процессе практики.
Признак истинности и достоверности исторической теории означает, что правильность ее утверждений достоверно установлена. Этим историческая теория отличается от исторической гипотезы, в которой истина устанавливается лишь вероятным способом.
Как система знания, историческая теория характеризуется определенной структурой. Структура исторической теории — это совокупность всех ее элементов, образующих замкнутую сферу данного вида знания. Она может быть построена на разных логических основаниях: содержательно-гносеологическом и формально-логическом. В формально-логическом плане любая научная теория представляет совокупность исходных понятий и положений, из которых выводятся все производные термины и высказывания1. Правила вывода определяются с помощью законов логики, которые вместе с правилами математики (в случае использования математического аппарата) выступают средством развертывания теории.
В содержательно-гносеологическом плане в структуре научных теорий (в частности, физических) выделяют следующие элементы: идеализированный объект, исходные понятия, фундаментальные законы, производные от них понятия и законы2. К отмеченным элементам иногда добавляют научные принципы3, идеи и факты4.
Структура теории в исторической науке в литературе по методологии истории представлена в следующем виде: 1) фактическая часть, 2) объяснительная, 3) методологическая, 4) реконструирующая, 5) вспомогательная, 6) знаковая система5. Некоторые авторы возражают против включения понятийного аппарата (знаковой час¬
1 См.: Методологические основы научного познания, с. 158.
2 См.: Кузнецов И. В. Структура физической теории. — Вопр. философии, 1967, №11.
3 См.: Зотов А. Ф. Структура научного мышления.
4 См.: Логика научного исследования. М., 1965.
5 См.: Уваров А. И. Гносеологический анализ теории в исторической науке.
8*
235


ти) в структуру исторической теории, оставляя первые пять элементов К
Следует сказать, о какого рода фактах может идти речь в том случае, когда они включаются в структуру научной теории. Единичные факты не могут войти в содержание теории. Допущение о их включении было бы равнозначно устранению качественного различия между эмпирическим и теоретическим уровнями исследования. Теория в таком случае превратилась бы в набор фактов, а ее объясняющая функция была бы утрачена: объяснять одни факты посредством других не представляется возможным.
В действительности теория создается в результате преобразования фактических данных, а полученное новое знание позволяет объяснять и предсказывать все факты, относящиеся к одному классу. Поэтому нет надобности исследовать всю область явлений, достаточно изучить лишь такой их круг, который позволяет сформулировать общие положения, применимые к аналогичным ситуациям. В этом проявляется синтезирующая роль теоретического знания, более «емкого» и уплотненного по сравнению с эмпирическим. В том случае, когда факты включаются в структуру теории, остаются неясными критерии их отбора: какие из них следует взять и в каком объеме. Даже при простом описании историк не может использовать всех фактов — он берет один и отбрасывает другие (принцип «селекции»).
Теория опирается на факты; последние составляют ее эмпирический базис. Однако полагать, что факты входят в структуру теории, было бы не совсем правильно. Научный факт является лишь промежуточным звеном, связывающим теорию с объективным миром. О фактах теоретической системы можно говорить не как о единичных, отдельно взятых явлениях, но в смысле абстрактных, обобщенных данных. Эмпирический базис теории, относящихся к определенной предметной области, схематизируется до отвлеченного понятия; в абстрактном факте отображаются лишь характерные черты, присущие многим явлениям этого рода. Например, когда историк исследует генезис средневековой вотчины (сеньории), он многочисленные факты из области социально-экономиче¬
1 См.: Пет ряса К. Д. Вопросы методологии исторической науки. Киев, 1976, с. 102.
236


ских отношений феодального общества схематизирует до обобщенного факта, выражающего сущность этого явления. Средневековая сеньория предстает как: 1) хозяйственная организация крупного землевладения, при которой господский домен обрабатывается руками держателей зависимых наделов; 2) наличие в ней не только экономической зависимости определенной категории лиц (поземельной зависимости держателей), но и внеэкономического их принуждения (зависимость от «господина земли»); 3) наличие в руках сеньора «государственных» функций по отношению к тем жителям сеньории, которые не являются его держателями (зависимыми от него).
В этой связи представляется правильным положение, согласно которому «в фактической части исторической теории в качестве исходного элемента, точнее, даже структурного элемента, лежит, следовательно, не просто факт, а группа, узел фактов, сведенных в частную систему и относящихся к тому или иному событию или стороне его, т. е. за эмпирический или фактический структурный элемент исторической теории следует признать обобщенный факт» К
Поскольку в структуре исторической теории присутствует не просто факт, а его обобщенный, абстрактный аналог, он по своей сути является идеализированным объектом. «Идеализированным объектом теории в этом случае служит сам научный факт,— говорит А. Ф. Зотов,— определенным образом «анатомированный» и собранный затем согласно своей «принципиальной схеме»2.
Совпадение таких элементов исторической теории, как факт и идеализированный объект, позволяет упростить ее структуру, оставив лишь идеализированный объект. Что касается научных принципов и идеи, то они также могут быть сведены к имеющимся элементам — фундаментальным законам и абстрактным идеализированным объектам (законы выполняют роль научных принципов, а идеализированный объект представляет центральную идею теории). Такие части, как объяснительная, методологическая и реконструирующая, рассматриваются нами не в виде элементов исторической теории, а как ее функции в историческом исследовании.
(
1 Уваров А. И. Гносеологический анализ теории в исторической науке, с. 32.
2 Зотов А. Ф. Структура научного мышления..., с. 82.
237


Сказанное позволяет представить структуру теории в исторической науке в следующем виде: 1) идеализированный объект; 2) законы; 3) понятия; 4) производные от них законы и понятия.
Идеализированный объект исторической теории — это ее предметная область, сконструированная исследователем в «чистом» виде. В нем выражаются главные, существенные свойства исследуемых явлений. К. Маркс иллюстрирует это положение следующим образом: «Физик или наблюдает процессы природы там, где они проявляются в наиболее отчетливой форме и наименее затемняются нарушающими их влияниями, или же, если это возможно, производит эксперимент при условиях, обеспечивающих ход процесса в чистом виде. Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена. Классической страной этого способа производства является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов» К
Необходимость идеализации в теоретическом мышлении объясняется сложностью той действительности, с которой приходится иметь дело исследователю. Зависимость явлений от многих переменных, которые невозможно учесть полностью, заставляет ученого огрублять и упрощать изучаемую область. «Поэтому вместо конкретных объектов действительности он вводит идеализированные, абстрактные объекты,— отмечает Г. И. Рузавин,— взаимоотношения между которыми приблизительно верно отображают некоторые существенные связи между реальными предметами и явлениями»2. Научная теория, будучи системой абстрактных понятий, представляет собой идеализированное отображение объективной действительности. Ее понятия и утверждения описывают в строгом смысле слова не сами явления и процессы материального мира, а те свойства, которые получены искусственным путем, т. е. в процессе идеализации.
Несмотря на то, что идеализированный объект не существует в эмпирической действительности, знание, полученное на его основе, имеет первостепенное значение
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 6.
2 Рузавин Г. И. Научная теория. Логико-методологический анализ. М., 1978, с. 46.
238


Для освоения объективной реальности. Идеализация — это особая форма мыслительной деятельности, при которой свойства и признаки объекта исследования доводятся до своего предеда с целью более полного и глубокого проникновения в сущность изучаемых процессов и явлений. В письме А. Н. Потресову от 27 апреля 1899 г.
В. 	И. Ленин отмечает: ««Конкретно невозможна» не только представленная Марксом реализация, но и представленная им поземельная рента, и представленная им средняя прибыль, и равенство заработной платы стоимости рабочей силы, и многое другое. Но невозможность осуществления в чистом виде вовсе не есть возражение» К Эту же мысль В. И. Ленин высказывает в связи с критикой точки зрения «легальных марксистов», согласно которой «совершенная реализация есть идеал капиталистического производства, но отнюдь не его действительность». Полемизируя с ними, Ленин подчеркивал, что не только данный закон, но и «все другие законы капитализма, открытые Марксом, точно так же изображают лишь идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. «Мы имеем целью, — писал Маркс, — представить внутреннюю организацию капиталистического способа производства лишь в его, так сказать, идеально среднем типе»... Теория капитала предполагает, что рабочий получает полную стоимость своей рабочей силы. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория ренты предполагает, что все земледедельческое население вполне раскололось на землевладельцев, капиталистов и наемных рабочих. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория реализации предполагает пропорциональное распределение производства. Это — идеал капитализма, но отнюдь не действительность»2. Законы общественной жизни были сформулированы К. Марксом благодаря исследованию явлений в «чистом» виде, т- е. посредством создания абстрактных идеализированных объектов.
В исторической науке широко используются идеализированные объекты при изучении того или иного периода прошлого. Наиболее распространенным понятием этого ряда является категория общественно-экономической формации. В целях изучения социально-экономи¬
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 46, с. 25.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 4, с. 80.
239


ческого уклада в том или ином регионе (например, франкский, византийский, скандинавский феодализм) историк опирается на основные закономерности, сформулированные в «чистом» виде. Ни одна из отмеченных разновидностей формации не совпадает полностью со своей логической моделью; конкретно-исторический процесс представляет собой модифицированный вариант этой модели. В то же время законы, выявленные на уровне идеализации, помогают понять сущность, скрытую за внешним многообразием форм исторической жизни.
Научные законы составляют важнейший элемент исторической теории. Чтобы ответить на вопрос, какие законы используются в историческом познании, необходимо раскрыть задачи истории как науки.
В историческом исследовании процесс общественной жизни воспроизводится в единстве общего и индивидуального, закономерного и случайного. Историческая действительность рисуется во всем многообразии конкретных форм и общих закономерностей, управляющих ими. «Задача истории как науки, — подчеркивает Н. Ирибаджаков, — состоит в том, чтобы воспроизвести и представить нам реальный процесс исторического развития человеческого общества, или данного общества, или отдельных сторон и процессов общественной жизни— экономики, социальной структуры, искусства, науки, философии, лолитики, религии и т. д. — как взаимосвязанный, причинно-детерминированный и закономерный процесс в его конкретном многообразии» 1.
Действительная роль исторической науки заключается не в том, чтобы иллюстрировать общие выводы социологии и других наук об обществе, а в том, чтобы с помощью этих законов, сформулированных теоретическими науками (социологией, политической экономией и т. д.), дать целостное воспроизведение процесса истории — диалектику необходимого'и случайного, закономерного и индивидуального, общего и конкретного. Историческая наука, описывая индивидуальные и неповторимые события, не может обойтись без теоретических суждений, общих выводов, дополняющих процесс хронологического повествования.
1 Ирибаджаков Н. Клио перед судом буржуазной философии. М., 1972, с. 204.
240


Объясняется это тем, во-первых, что не существует таких понятий, которые бы отображали только неповторимые черты прошедших событий и явлений без элементов общего; во-вторых, в самой реальной действительности нет абсолютно индивидуальных явлений, что обусловливало бы существование «идиографических» наук; в-третьих, исторические процессы, уникальность явлений становятся порой предметами рассмотрения теоретических дисциплин; в-четвертых, невозможно написать историю абсолютно неповторимых событий, исключив из нее явления общего порядка. В противном случае она утратит тот связующий стержень, каким оказываются повторяющиеся процессы материального производства.
Учитывая специфику исторического познания и особое место истории в системе наук, следует отметить, что в структуре ее теории используются законы различной степени общности, относящиеся к разнообразной предметной области. В естественных науках фундаментальные законы составляют ядро теории и относятся к одной предметной области. Как логические принципы, они определяют границы сферы допустимости теоретических высказываний.
Историческая наука, ставя целью воспроизведение прошлой деятельности людей во всей ее полноте и разнообразии, опирается на законы других наук — исторического материализма, политической экономии, социальной психологии и т. д. С их помощью она научно объясняет реальный процесс общественной жизни и его различные стороны — экономическую, политическую, религиозную и т. д. В структуру ее теории входят всеобщие законы (закон об определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию, закон о соответствии производственных отношений уровню развития производительных сил, о материальном производстве как определяющей сфере общественной жизни и т. д.) — «общесоциологические законы».
Второй тип законов в познании истории по степени универсальности несколько уже предыдущих и охватывает ряд общественно-экономических формаций (закон классовой борьбы как движущей силы общества в антагонистических общественно-экономических формациях, необходимость социальной революции и др.).
Поскольку историческую науку интересуют не об¬
241


щие законы как таковые, а их действие в конкретных условиях социальной среды, общее в единстве с индивидуальным (причем под углом зрения развития, изменения и смены форм общественной жизни), главным ее методом оказывается метод не логического, а исторического подхода к анализу явлений. Метод же логического изучения предмета играет в ней подчиненную роль.
В историческом познании в связи с этим возникает необходимость формулирования законов иного уровня абстрагирования, относящихся к функционированию отдельных общественно-экономических формаций («исторические законы»). В. И. Ленин писал: «Более глубокий анализ показывает, что социальные организмы так же глубоко разнятся друг от друга, как и организмы животных и растений. Ставя своей задачей с этой точки зрения исследовать капиталистическую экономическую организацию, Маркс этим самым строго научно формулирует ту цель, которую должно преследовать всякое точное исследование экономической жизни. Научное значение такого исследования состоит в выяснении тех особых (исторических) законов, которые регулируют возникновение, существование, развитие и смерть данного общественного организма и замену его другим, высшим организмом» *.
В структуру исторической теории наряду с общесоциологическими законами входят, таким образом, исторические законы. Их действие распространяется только на отдельную общественно-экономическую формацию и не имеет силы за ее границами.
Необходимость типологии социальных законов связана с тем, что полного объяснения того или иного явления можно достигнуть только посредством привлечения ряда законов. Отдельное событие сложно и много- планово: оно является результатом действия многих причин, пересекающихся в данном месте. Причем природа причинных рядов различна: она включает как экономическую и политическую сферы, так и цели и намерения отдельных личностей. «Конкретные, следовательно уникальные, объекты, такие, например, как исторические события, — подчеркивает М. Бунге, — могут
(
1 Ленин В. Я. Поли. собр. соч., т. 1, с. 167.
242


рассматриваться как пересечения большого (возможно, бесконечного) числа законов» 1.
В последнее время в литературе по методологии истории была предпринята попытка доказать существование так называемых «специфических исторических законов», отличных от общесоциологических законов любого уровня абстрагирования. В этой связи А. Я. Гуревич полагает, что конкретный закон истории возникает на пересечении ряда общественных законов. Он пишет: «Историческая закономерность... вырастает из взаимодействия многих закономерностей, управляющих различными системами: она складывается на основе действия не одних лишь социологических законов, но также и закономерностей чисто хозяйственных, демографических, закономерностей биологической и психической жизни человека, духовной жизни общества, законов природы, во взаимодействие с которой вступают люди. Только совокупность действия всех этих закономерностей (которые и сами по себе не изолированы одни от других) порождает историческое движение. Конкретная историческая закономерность есть результат пересечения, сочетания закономерностей разных систем. Это пересечение происходит на основе ведущей закономерности, каковой для общества неизбежно является социологический закон»2.
В данном определении имеются недостатки следующего порядка. Во-первых, автор отождествляет исторический закон с конкретным историческим событием, где пересекаются множество законов: экономических, социально-политических, демографических, духовных и т. д. Во-вторых, существо специфического закона истории в конечном счете сводится к конкретной форме проявления социологического закона, несмотря на все попытки их противопоставления. Конкретная историческая закономерность «проявляется на протяжении ограниченных отрезков времени, в конкретной обстановке, и формируется она на основе совокупности всех причинных и иных связей общественного развития в данном обществе и в данный момент»3. Любой закон
1 Бунге М. Причинность. М., 1962, с. 309.
2 Гуревич А. Я. Об исторической закономерности. — В кн.: Философские проблемы исторической науки. М., 1969, с. 63.
3 Там же, с. 55.
243


социальной действительности «исторический» в том смысле, что на каждом этапе своего функционирования он имеет специфическую форму проявления, вызванную действием конкретных условий: экономических, социально-классовых, демографических, биологических, природных. Законы истории не тождественны себе в силу преломления их через меняющиеся условия социальной среды.
Аналогичные недостатки встречаются и в других работах. Называя исторические законы «законами исторических ситуаций», Л. Е. Кертман говорит, что они суть «специфические законы исторической науки, выражающие механизм действия общих законов и устанавливающие зависимость между типом ситуаций и возможностью следствия из этой ситуации» 1.
Подчеркивая различие общесоциологических и исторических закономерностей, Е. М. Жуков пишет: «Исторические законы вскрывают механизм действия общесоциологических законов в определенных конкретноисторических условиях. В этом отношении они подчинены общесоциологическим законам»2.
Приведенные формулировки сущности исторического закона опять-таки сводятся к конкретной форме проявления общесоциологического закона, его, так сказать, персонификации, ибо выявление механизма его функционирования есть не что иное, как показ проявления общего закона в условиях определенной среды, б конкретном времени и пространстве.
Сложности с введением в историческую науку нового категориального аппарата («конкретный исторический закон», «закон исторических ситуаций» и т. д.) связаны со следующими обстоятельствами. Во-первых, любой научный закон формулирует определенное отношение в границах той или иной человеческой деятельности (например, экономический закон — отношения в экономической деятельности, социально-политический закон— отношения в классовой деятельности и т. д.). Деятельности исторической как деятельности особого вида не существует; любая человеческая деятельность
1 Кертман JI. Е. Законы исторических ситуаций. — Вопр. истории, 1971, № 1, с. 66.
2 Жуков Е. М. О соотношении общесоциологических и исторических закономерностей. — Вопр. философии, 1977, N° 4, с. 51.
244


является исторической. Из этого следует, что не может быть особых исторических законов, поскольку нет той предметной области, на базе которой они могли бы возникнуть. Эта мысль высказывается болгарским ученым
С. 	Поповым следующим образом: «Общество как специфическая и высшая форма движения материи представляет собой деятельность людей. Объективный исторический процесс — продукт этой деятельности. Категория деятельности является абстракцией, отражающей конкретные виды деятельности. При этом любой из них совершается по определенным общим и специфическим законам« Но объективно не существует какой-нибудь «специфической исторической деятельности». Вся деятельность людей носит исторический характер в том смысле, что возникает на определенном этапе общественного развития, изменяется и развивается. И коль скоро не существует такой «специфической исторической деятельности», то не существует и «специфических исторических законов» К Этот аргумент является весьма убедительным.
Во-вторых, с введением категории «исторический закон» подрывается правомерность проблемы различения исторического и логического методов исследования. Смысл этого вопроса заключается в том, что один и тот же объект (общество) можно изучать двумя способами: формулировать законы в «чистом» виде на уровне логического анализа и излагать их, исходя из конкретных условий, т. е. в форме последовательного развития самого объекта на уровне исторического анализа. Если допустить существование научных законов (логических конструкций), открываемых на уровне исторического метода исследования, то делается ненужным логический способ рассмотрения объекта. Поскольку это противоречит законам мышления, мы вправе полагать, что в исторической науке нет особых «исторических законов». Не следует увеличивать сущности сверх необходимого.
Попытка отрицания специфических законов истории может создать представление, что тем* самым подрываются основы науки. Коль скоро нет законов, значит, все случайно, произвольно и, следовательно, не подда¬
1 Попов С. Существуют ли «специфические исторические законы»?— Филос. науки, 1971, № 6, с. 150—151.
245


ется объяснению. В действительности этого не происходит в силу ряда обстоятельств. Историческая наука изучает законы, как и все другие науки. Однако ее законы не особого рода, а те же самые, с которыми имеет дело исторический материализм. Исследуя единый объект (общество), исторический материализм и историческая наука открывают одни и те же законы.
В то же время процесс их формулирования отличается в той и другой системе знания, что создает представление о якобы различном характере этих законов. Если исторический материализм формулирует их в логически завершенном виде, то история делает это иными средствами — методом исторического исследования, особым категориальным аппаратом. Логические схемы она наполняет «живым» содержанием — деятельностью конкретных личностей, борьбой противостоящих социальных сил.
Из этого следует, что как исторический материализм (социология, философия истории), так и историческая наука открывают и изучают законы общественной жизни. Действительность, преломленная через аппарат логического мышления, предстает в виде теории исторического процесса в социологии; будучи же вовлеченной в аппарат исторического мышления — историей общественной жизни. Деление на науку, открывающую законы общества, и науку, лишь описывающую факты прошлого, оказывается бессмысленным. Преимущества логического метода исследования дополняются достоинствами исторического метода, а их совместное использование приводит к достижению более глубокого и всестороннего знания о законах общественной жизни.
«История не открывает и не формулирует никаких специфических исторических законов, — пишет Н. Ири- баджаков. — Поэтому не случайно, что как буржуазные авторы, так и авторы, стоящие на позициях марксизма, подчеркивают тот факт, что до сих пор история не открыла никаких законов, а авторы, утверждающие обратное, не могут доказать ни одного действительного специфического исторического закона, который не являлся бы предметом какой-то другой общественной науки. Мы, однако, не согласны с утверждением, что историки не могут открывать и не открывают никаких законов общественного развития. Как известно, закон классовой борьбы был открыт задолго до Маркса и
246


Энгельса французскими историками эпохи Реставрации. Историк может открывать те или иные законы общественно-исторической жизни. Вопрос, однако, не в том, кто открывает данный закон, а в том, какой характер этого закона — существуют ли специфические исторические законы, которые являются предметом исторической науки и не входят в предмет других общественных наук? Закон классовой борьбы был найден историками, но это социологический закон. Если бы действительно существовали специфические исторические законы, мы с удовольствием включили бы их в предмет истории. Но до сих пор нам не известно, чтобы кто-либо открыв хотя бы один такой закон. А поскольку историки открывают или могли бы открывать какие-то законы, эти законы оказываются или социологическими, или экономическими, или социально-политическими и другими, и в таком случае историк выходит из сферы своей науки и работает на другие науки» 1.
В структуру исторической теории входят понятия — тот языковой аппарат, посредством которого описывается ее предметная область. Научные понятия являются инструментом, который позволяет историку проникнуть в тайны прошлого, раскрыть и объяснить смысл прошедших событий. С их помощью устанавливаются причины исторических событий, связь фактов друг с другом, место отдельного явления в системе других и т. д. Историк не может совершить никакой исследовательской работы, если он не вооружен определенным аппаратом научных понятий.
По степени обобщения все научные понятия исторических теорий можно разделить на ряд видов. К первому относятся те из них, которые описывают предметную область идеализированного объекта теории- Например, исследуя генезис средневековой вотчины, историк использует такие понятия, как «сеньория»,.«вотчина», «домен», «клиентура» и т. д.
Второй вид понятий отражает отношения, складывающиеся между социальными институтами в обществе, а также между людьми и социальными классами, т. е. между теми элементами, из которых состоит идеализированный объект. Сюда относятся «причина»,
1 Ирибаджаков Н. Клио перед судом буржуазной философии, с. 202—203.
247


«следствие», «необходимость», «случайность», «связь», «отношение», «закон» и т. д. Степень их обобщения иная по сравнению с предыдущими терминами. Они возникают в системе философского знания в результате дальнейшего преобразования первичных эмпирических понятий.
Третий вид понятий характеризуется наивысшей степенью обобщения. Посредством понятий этого рода достигается представление об обществе в целом, его структуре и функциях. Таковы «нация», «народ», «класс», «государство», «общество» и т. д. Историки берут их из философии в качестве таких научных предпосылок, с помощью которых объясняют конкретные состояния того или иного общества. «Производство вообще — это абстракция, но абстракция разумная, — подчеркивает К. Маркс, — поскольку она действительно выделяет общее, фиксирует его и потому избавляет нас от повторений» К
Между выделенными понятиями не существует генетической зависимости. Подходя к исследованию средневекового общества, историк знает, что такое общество вообще, создавая абстрактное понятие об обществе, социолог представляет различные его состояния. Абстракции «низшего» и «высшего» уровней не могут быть оторваны друг от друга: процесс образования одних предполагает создание других. Это итог внутреннего развития обществознания, совершающегося как на основе индуктивного сбора материала, так и посредством теоретического обобщения всей суммы знаний об обществе.
Рассматривая научные понятия, следует обратить внимание, что они являются результатом активной деятельности субъекта, уходящей своими корнями в общественно-историческую практику. Практическая природа исторических понятий (как и всех абстракций науки) есть свидетельство творчества при познании прошлого, преодолевающего простое нанизывание фактов на нить умозаключений исследователя.
Анализируя природу теоретических понятий, К. Маркс указывает на органическую связь практической деятельности с процессом образования научных представлений. В производственной деятельности — ло-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 12, с. 711.
248


стоянно возобновляющемся процессе производства и потребления — происходит выделение в сознании людей таких свойств вещей и предметов, как способность «удовлетворять потребности». Люди начинают «теоретически» отличать внешние предметы, служащие удовлетворению их потребностей, от всех остальных вещей. Затем даются отдельные названия целым классам этих предметов, с тем чтобы противопоставить их внешнему миру, не включенному в процесс производства. Однако это словесное наименование, говорит Маркс, лишь отражает в виде представления то, что возобновляющаяся деятельность превратила в опыт — способность внешних предметов удовлетворять потребности людей*.
Интересный пример, подтверждающий идею практической природы научных понятий, имеется в письме К. Маркса к Ф. Энгельсу. «...Общее [Allgemeine], — писал Маркс, — означает у германцев и скандинавских народов не что иное, как общинную землю, а частное [Sundre, Besondre\ — не что иное, как выделившуюся из этой общинной земли частную собственность [Sondereigen]- Проклятие! Выходит, что логические категории все же прямо вытекают из «наших отношений» [aus «unserem Verkehr»]»2.
Большое место в исторических исследованиях занимает категория причины. Посредством причинно-следственной связи историк пытается объяснить исторический процесс, сформулировать законы общественной науки. Всякая попытка отыскания причин рассматривается поэтому как показатель научности исторического повествования: этим кладется известный предел дальнейшему изучению, свидетельствующий о достаточно полном знании природы исследуемого объекта. Но что собой представляет понятие причины, столь часто используемое в познании прошлого? Оно создается как результат схематизации структуры практической деятельности. «Благодаря этому, благодаря деятельности человека и обосновывается представление о причинностиу представление о том, что одно движение есть причина другого»3. Практика (деятельность) есть не только основа создания нашего представления о причинно-
1 См.: Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 13, с. 377—378.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 32, с. 45.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 545.
249


сти, но и критерий его истинности- («...деятельность человека производит проверку насчет причинности:»)
Положение о практической природе научных понятий получило дальнейшее развитие в работах В. И. Ленина. В частности, отмечая внутреннюю связь практических действий с выработкой мысленных представлений (понятий) о тех или иных сторонах действительности, он писал: «...ПРАКТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬ¬
НОСТЬ ЧЕЛОВЕКА МИЛЛИАРДЫ РАЗ ДОЛЖНА БЫЛА ПРИВОДИТЬ СОЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕКА К ПОВТОРЕНИЮ РАЗНЫХ ЛОГИЧЕСКИХ ФИГУР, ДАБЫ ЭТИ ФИГУРЫ МОГЛИ ПОЛУЧИТЬ ЗНАЧЕНИЕ АКСИОМ»2.
Анализ исторического познания позволяет выделить ряд теорий, отличающихся друг от друга уровнем обобщения структуры практики, задающей объект исследования. В основе классификации теоретических концепций, таким образом, лежит разная степень абстрагирования при изучении объектов прошлого. В методологии научного познания в связи с этим выделяют теоретические модели следующих уровней: 1) эмпирические
схемы, 2) первичные модели теоретического объяснения, 3) схемы, лежащие в фундаменте развитых теорий3.
Эмпирические схемы появляются в результате замещения реальных объектов оперирования эмпирическими объектами. В историческом познании им будут соответствовать факты, полученные посредством анализа объектов оперирования — исторических источников. Это еще не собственно теория, а только ее эмпирический базис.
Теоретические концепции («первичные модели теоретического объяснения») возникают при дальнейшей переработке эмпирического базиса с целью выявления- закономерных отношений между историческими фактами. Историк в данном случае средствами логического анализа устанавливает такие связи между явлениями, которые нельзя наблюдать на эмпирическом уровне познания. К этому виду теорий можно отнести «модели
1 Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 545.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 172.
3 См.: Степин В. С., Томильчик Л. М. Практическая природа познания..., с. 31.
250


малого масштаба» — исследования, посвященные отдельному историческому персонажу (биография), теоретические модели, объясняющие социально-политическую жизнь общества (теория средневекового города, теория общины-марки и т. д.) или экономический уклад, развившийся в определенном регионе (франкский феодализм, византийский феодализм, скандинавский феодализм и т. д.).
Второй вид теорий — фундаментальные теории — строятся на базе первичных теоретических моделей. Это исследования по истории народа в рамках одной или нескольких общественно-экономических формаций либо нескольких народов в пределах одной формации. Теории этого рода тесно соприкасаются с философско-социологическими концепциями и показывают законы развития человечества во всемирной истории.
В основу классификации исторических теорий могут быть положены иные основания. В этом случае их делят на три класса: 1) исследования по всемирной
истории, 2) труды по истории одной страны, 3) исследования по истории одной проблемы *. Классы в свою очередь делятся на группы, проблемы, аспекты.
Степень абстрагирования в каждой теоретической модели будет различной: в одном случае теоретические объекты непосредственно отражают историческую действительность, в другом — косвенно, поскольку создаются посредством обобщения знания, извлеченного из «первичных» объектов исторического исследования. Им трудно найти конкретный аналог в действительности; содержание их терминов лишено образности, ибо прямое назначение этих теоретических моделей состоит в выяснении отношений между явлениями определенного порядка (генезис феодализма, религиозные движения, государство-полис и т. д.).
На эту сторону обратил внимание немецкий историк и философ М. Вебер, считавший, что «идеальнотипические» понятия, формируемые в историческом исследовании, призваны обобщить разнообразный эмпирический материал в единую синтетическую целостность. Однако признавая положительную роль данных абстракций, М. Вебер тем не менее называл их «утопи¬
1 См.: Петряев К. Д. Вопросы методологии исторической науки..., с. 106.
251


ями» ввиду отсутствия сходства с исторической действительностью. Абсолютизация неадекватности отражения, обнаруженная в процессе абстрагирования на теоретическом уровне, привела его к заявлению, что «идеально-типические» понятия вообще нельзя сравнивать с исторической действительностью, и вопрос об их истинности или ложности остается открытым. Отрицая возможность создания объективного представления посредством общих понятий в истории, Вебер вместе с тем придавал большое значение «идеально-типическим» понятиям, рассматривая их как орудия, инструмент поз- ния и оценки фактов прошлого. В зависимости от целей исследования и различных точек зрения могут быть созданы определенные абстракции, которые призваны дать представление об исторической действительности.
Все научные теории разделяются на дедуктивные (а) аксиоматические, б) генетические, в) гипотетико- дедуктивные) и недедуктивные (в зависимости от взаимоотношения опыта и дедукции при их построении), количественные и качественные, формализуемые и не- формализуемые (в зависимости от используемого языка), открытые и закрытые (в зависимости от числа исходных терминов и высказываний) 1.
По другой классификации теории делят на: 1) математические— (а) логико-математические, (б) аксиоматические) и 2) эмпирические в широком смысле—(а) эмпирические в узком смысле, (б) математизированные, (в) гипотетико-дедуктивные (дедуктивизирован- ные) 2.
Исходя из первой классификации, историческая теория относится к числу недедуктивных, качественных, неформализованных теорий. Она строится на базе большого фактического материала с помощью индуктивных обобщений, выводов по аналогии и т. д. В ее создании главную роль играет качественный язык.
Теории исторического материализма, имеющие важную методологическую роль в исследованиях по истории, будут дедуктивными, качественными, неформализованными. Они создаются на базе исходных опытных данных, однако процесс их построения определяется
1 См.: Методологические основы научного познания, с. 160—166.
2 См.: Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории, с. 396.
252


заданными понятиями и суждениями («производительные силы», «производственные отношения», «способ производства», «классы», «социальная революция» и т. д.).
По второй классификации историческая теория будет эмпирической в узком смысле слова, т. е. описательной. Ее основные признаки полностью совпадают с признаками недедуктивной теории.
Что касается социологических теорий (теорий Исторического материализма), то они относятся к разряду гипотетико-дедуктивных. Как все фактуральные теории, они включают эмпирическую интерпретацию, но строятся на принципах логической реконструкции («де* дуктивизации»).
3. 	ФУНКЦИИ ТЕОРИИ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Функции теории — это те задачи, которые она решает в научном познании. Выделяют в связи с этим систематизирующую, информативную, предсказательную, описательную, объяснительную функции1. В исторической науке теория, кроме того, выполняет методологическую и реконструирующую роль.
Не останавливаясь на всех функциях теории, рассмотрим функцию объяснения. Научное объяснение — это «раскрытие сущности объясняемого объекта»2. Поскольку отношение между сущностями выражает закон, объяснение явления сводится к подведению его под некоторый закон (установление того, что объясняемый объект подчиняется определенному закону или их совокупности). Объяснение как функция теории означает включение объясняемого явления в структуру теории. «Объяснения главным образом затрагивают отнесение феномена под теорию»3.
Научное объяснение — это способ перехода от те¬
1 См.: Лингарт Я. Процесс и структура человеческого учения, с. 487; Печенкин А. А. Функции научной теории. — В кн.: Философия, методология, наука. М., 1972, с. 202; Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории, с. 408; Рузавин Г. И. Научная теория. Логико-методологический анализ, с. 18—27.
2 Никитин Е. П. Объяснение — функция науки. М., 1970, с. 14.
3 Suppe F. The Search for philosophie in der Standung of scin- tige theories. — In: The Structure of Scientific Theories/Ed. by. F. Suppe. Chicago — London, 1970, p. 3.
253


оретического знания к эмпирическомуВ общих посылках (теоретическое знание) содержатся сведения о законах, моделях, абстрактных объектах, а в частных суждениях (эмпирическое знание)—сведения о некоторых свойствах, регулярностях, единичных фактах.
Объяснение в исторической науке есть процесс исследования, направленный на получение синтетического знания об объекте, в совокупности раскрывающего сущность и явление, необходимость и случайность. Это связано с тем, что историческая наука объясняет многообразный процесс общественного развития во всей его целостности и конкретности. Синтетичность истории как науки состоит в том, что она исследует объект в единстве индивидуального и общего, случайного и необходимого. Историческое обобщение предполагает воспроизведение реальной действительности не только на теоретическом уровне, но ш на уровне эмпирии — т. е. описание прошлого во всей его полноте и конкретности.
В литературе по методологии научного познания дается классификация гносеологических типов объяснения. Ее основанием является степень проникновения в сущность изучаемых явлений. Поскольку сфера сущности представляет собой целую систему связей, многоступенчатость сущности (сущнность «первого порядка», сущность «второго порядка» и т. д.) определяет многообразие типов научного объяснения. В соответствии с этим выделяют объяснение через закон, причинное, функциональное, генетическое, структурное объяснение 2.
В историческом познании данные гносеологические типы используются для объяснения объективной стороны исторического процесса. Что касается необходимости исследования мотивов, целей, намерений исторических личностей, т. е. субъективной стороны исторического процесса, то для этого используется мотивационное объяснение, не применяемое в других науках.
Общие логические характеристики научного объяснения состоят в том, что оно: 1) двусоставно, 2) построено на отношении логического следования3.
1 См.: Лооне Э. Н. Проблема исторического объяснения. — Фи- лос. науки, 1975, № 6, с. 30.
2 См.: Штофф В. А. Моделирование и философия. М. — Л., 1966, с. 193.
3 См.: Никитин Е. П. Объяснение — функция науки, с. 31—42.
254


Объяснение складывается из двух частей, различающихся по своей роли. К первой части относятся предложения или их совокупность, которые описывают объясняемый объект («экспланандум»). Под эксплананду- мом понимается не само явление, а предложение, описывающее объясняемое явление. Например, историк, объясняя событие, имеет дело не с ним, а с его отражением в письменном источнике, принимающем словесную форму. Анализируя источник, он создает научный факт, который выражен в форме предложения или их совокупности. Реальное явление обозначается термином «объясняемое» и может быть любым историческим событием.
Вторая часть называется «экспланансом» и включает совокупность объясняющих предложений. При отсутствии одной из частей объяснение становится невозможно. В то же время ни одна из них (экспланандум или эксплананс) в отдельности не является объяснением.
Другой основной характеристикой научного объяснения является то, что оно всегда выступает в виде отношения логического следования. Это отношение связывает экспланандум и эксплананс в единое целое.
Из данных логических характеристик следует, что по форме объяснение является умозаключением. Оно не может быть выражено отдельным термином или предложением; в нем всегда содержится вывод экспланандума из эксплананса.
Объяснение через закон сводится к дедуктивному «подведению» того или иного явления под действие закона или совокупности законов, исчерпывающим образом объясняющих данное явление. Логическая схема, получившая в дальнейшем название «теории охватывающего закона», была разработана в 40-х годах английским философом К. Поппером и американским философом К. Гемпелем.
Разрабатывая логику дедуктивного объяснения, Поппер и Гемпель исходили из основных посылок «фи- зикализма» Венского кружка, суть которого сводилась к признанию универсальной природы физической методологии и единственности эмпирического знания. Логический процесс объяснения, по мнению Поппера, одинаков как для естественных, так и для общественных наук. «Причинно объяснить» процесс, — говорит Поппер, — это
255


значит дедуктивно вывести предложение, описывающее процесс, из законов и начальных условий» К
Например, мы можем сказать, поясняет Поппер, что причинно объяснили разрыв нити, если установили, что нить имеет прочность разрыва в один килограмм, а получила нагрузку в два килограмма. Это объяснение содержит несколько составных частей. С одной стороны, перед нами гипотеза, имеющая характер универсального естественнонаучного закона: «Если нить получает определенную максимальную нагрузку, она разрывается». С другой стороны, особые, действительные только для этого случая предложения (начальные условия): «Для этой нити эта величина составляет один килограмм» и «груз, подвешенный к этой нити, равен двум килограммам». Эти два различных вида суждений вместе дают полное каузальное объяснение. Из универсального закона мы можем с помощью начальных условий вывести особое суждение: «Эта нить разорвется, если к ней подвесить груз». Начальные условия называются причиной события (тот факт, что на нити, имеющей прочность на разрыв в один килограмм, подвешивается груз в два килограмма, является причиной ее разрыва), а прогноз или событие, которое мы описывали, называется следствием 2.
По мнению Гемпеля, объяснение действия людей ничем существенно не отличается от причинных объяснений в естественнонаучной области. Логическая форма мотивационного и причинного объяснения остается одной и той же. Правда, Гемпель под влиянием критики противников «теории охватывающего закона» отошел впоследствии от строго номологического объяснения, признав правомерность вероятностно-статистического способа исследования. «Однако имеется и второй, логически совершенно иной тип объяснений, — отмечает Гемпель, — который играет важную роль в различных отделах эмпирического знания и который я также хотел бы назвать «объяснением с помощью охватывающих законов». Отличительной чертой этого второго типа... является то, что некоторые из охватывающих законов в этом случае имеют вероятностно-статистическую форму»3. Гемпель в связи с этим предлагает называть де¬
1 Popper K. Logik der Forschung. Wien, 1935, S. 26.
2 Sieh ibid., S. 27.
3 Гемпель K. Мотивы и «охватывающие» законы в историческом объяснении. — В кн.: Философия и методология истории, с. 73.
256


дуктивно-номологические объяснения полными, а объяснения вероятностного типа — неполными.
Концепция Поппера — Гемпеля, стирающая существенные различия между естественнонаучным и историческим познанием, подвергалась критике как со стороны зарубежных логиков и философов-методологов, так и советских исследователей1. В работах П. Гардинера, И. Берлина, М. Скрайвена, Н. Решера, С. Джойнта, У. Дрея, М. Мандельбаума, С. Бира и других авторов показаны ограниченность предложенной модели объяснения, невозможность на основе простой дедукции исследования сложных исторических событий, включающих «рациональные» поступки людей2.
Объяснение через закон, используемое в исторической науке, является сложным познавательным действием, которое нельзя свести к простой дедукции из общих посылок особенного явления. Оно наряду с формально-логическими операциями несет новое знание, поскольку объясняемый объект вводится в класс аналогичных ему явлений посредством конструктивных, синтетических операций субъекта.
Научное знание невозможно свести к чисто логиче- ческой стороне, так как объясняющие предложения (эксплананс) являются утверждениями о законах, имеющих онтологический статус. В связи с этим следует различать онтологическую основу, логическую структуру и эпистемологическое значение научного объяснения3.
Структура объяснения через закон во всех науках в принципе идентична, и в историческом познании данная логическая модель выполняет ту же функцию, что и в системе других наук. Однако в историческом исследовании имеется определенная специфика, связанная с объектом познания. Во-первых, объясняемое явление, как правило, представляет собой сложное образование, что делает необходимым использование большого количе¬
1 См.: Кон И. С. К спорам о логике исторического объяснения (схема Поппера—Гемпеля и ее критики). — В кн.: Философские проблемы исторической науки. М., 1969; Лооне Э. Н. Проблема исторического объяснения.— Филос. науки, 1975, № 6.
2 См.: Дрей У. Еще раз к вопросу об объяснении действий людей в исторической науке. — В кн.: Философия и методология истории.
3 См.: Бунге М. Причинность, с. 331.
257


ства начальных условий и общих законов. Поэтому ссылки на какой-либо один закон, как это имеет место в приведенном примере Поппера, будет далеко недостаточно для полного объяснения. Во-вторых, не всегда сохраняется строго дедуктивная форма объяснения, так как историки чаще всего ссылаются на законы, не явно сформулированные. В историческом объяснении они подразумеваются, поэтому не присутствуют в «чистом» виде, подобно тому, как в социологических теориях. В-третьих, чтобы раскрыть сущность исторического явления, необходимо применить совокупность моделей объяснения: причинного, функционального, структурного и т. д.
В то же время было бы неверно абсолютизировать специфику исторического познания и на этом основании отрицать значение объяснения через закон. Подобная абсолютизация неизбежно ведет к релятивизму, отрицанию объективности исторического знания. Объяснение в таком случае сводится к описанию единичных событий без установления логической связи между ними.
Функциональное объяснение выясняет связь между элементами внутри целостной социальной системы, а также взаимодействие элементов с самой системой. Процесс объяснения в таком случае сводится к вычленению элементов и нахождению связи между ними в рамках некоего социального целого. Функциональное объяснение позволяет понять, кроме того, иерархию тех или иных образований в обществе и вызванную этим автономию некоторых систем в процессе развития общества. Функционируя на основе общих законов экономической формации, каждая система имеет свою внутреннюю структуру и развивается по особым законам. Поэтому в историческом исследовании наряду с выяснением общей функциональной структуры конкретного общества необходим анализ иерархии систем, имеющих автономию в процессе развития (например, институт рабства в период развития капитализма в Северной Америке).
Генетическое объяснение показывает процесс развития на основе присущих ему причин и законов, превращение объектов из одного состояния в другое, раскрывает последовательность событий в пространстве и времени. «Генетическое объяснение события или положения вещей Ct, имеющего место в момент t, — пишет Е. Нагель, — показывает, что Ct является результатом ряда яв¬
258


лений, начальная точка которого — явление С0, существовавшее до С*» К
Генетическое объяснение создается на основе теоретического понимания процесса развития. Необходимость теории определяется тем, что весь процесс развития наблюдать невозможно — исследователь имеет дело лишь с отдельными явлениями или процессами. Поэтому установление связи между разнородными эмпирическими данными осуществляется на основе логических умозаключений, теоретического мышления.
Теоретическое понимание процесса развития заключается, во-первых, в обособлении его от всех видов изменения. Развитие — это качественно особый процесс самодвижения, протекающий на основе присущих ему внутренних источников (причин). В ходе развития простые исходные состояния переходят в более сложные качественные состояния (процесс преемственности), являющиеся новыми элементами по отношению к предшествующим. Во-вторых, необходимо выделить ряд этапов процесса развития, с тем чтобы определить тип преемственности между ними и найти критерии прогресса. В-третьих, для теоретического понимания процесса развития является существенным нахождение объективных причин, действие которых порождает все его качественные состояния. В-четвертых, исследователь создает теоретическую модель закона, присущую процессу развития2.
В ходе генетического объяснения возникает необходимость нахождения и исследования «клеточки» процесса развития. Причем данный исходный пункт должен быть наиболее развитым этапом среди остальных. В структуре «клеточки» отображается («запечатлевается») вся история предшествующего развития объекта. Поэтому знание структуры помогает воспроизвести основные этапы в истории процесса, его генетическое развитие. В свою очередь, из «клеточки» вырастает целостное явление. Ее анализ, понимание связи части и целого приводит к созданию теории процесса развития.
Генетическое объяснение, таким образом, тесно связано со структурным. По этой причине исторические
I
1 Nagel Е. The Structure of Science. Problems in the Logik of Scientific Explanation. N. Y., 1961, p. 567.
2 См.: Герасимов И. Г. Процесс развития как предмет научного исследования. — В кн.: Проблемы научного метода, с. 216—218.
259


законы часто рассматриваются как генетически-струк- турные. Несмотря на то, что в исторической науке преобладает генетическая точка зрения, а в социологии структурная, говорит немецкий философ марксист П. Болльхаген, исторические законы являются генети- чески-структурными, так как «они не могут абстрагироваться от структурных свойств исследуемого историче- кого явления или процесса» К Сущность исторического закона состоит в том, что последний «определяет, по существу, единичный процесс и одновременно связан с комплексом других общйх законов, содержа последние в себе в качестве моментов и представляя, таким образом, богатое, расчлененное в себе конкретно-общее. Исходя из этого можно сказать, что исторические законы являются одновременно и генетически-структурными и конкретно-общими» 5.
Синтез генетически-структурного объяснения позволяет исследовать не только «вертикальные», но и «горизонтальные» связи, иначе говоря, если генетическое объяснение фиксирует события в их определенной последовательности, то структурно-функциональное объяснение устанавливает связи одновременно существующих явлений. Генетическое объяснение дает представление о временном предшествовании причинно-следственной связи; структурное — показывает характер связи в одной временной плоскости.
По вопросу о логической структуре генетического объяснения нет единой точки зрения. В. Галли, М. Скриви, Э. Нагель полагают, что сложные события, являющиеся результатом действия многих факторов (в биологии — явления эволюции, в истории — коллективные события, такие, как Реформация в Германии в XVI в., Возрождение в Италии в XV в. и т. д.), невозможно объяснить с помощью охватывающего закона. «Почти не представляется возможным объяснить коллективное событие, обладающее значительной степенью сложности, — пишет Э. Нагель, — рассматривая его как отдельный случай какого-то типа событий и демонстрируя затем его зависимость от предшествующих условий в свете каких-то (молчаливых или явных) обобщений
1 Bollhagen P. Sociologie und Geschichte. Berlin, 1966, S. 186.
2 Ibid., S. 194.
260


относительно событий этого типа» К В генетических объяснениях, таким образом, нет ссылки на общий закон в экспланансе и не уточняется характер связи экспланан- са с экспланандумом по типу модели охватывающего закона.
Канадский философ М. Рьюз придерживается иного мнения. Он настаивает на том, что «характерное генетическое объяснение выглядит все-таки более похожим на объяснение с помощью охватывающего закона, ибо исходить из требования дедуктивной связи между экспли- кансом (экспланансом. — Ю. П.) и экспликандумом (экспланандумом.— Ю. Я.) —значит требовать, чтобы экс- пликанс выражал достаточное условие экспликандума»2. Генетическое объяснение, по мнению Рьюза, должно приближаться к полному причинному объяснению, т. е. в экспланансе должны быть отображены все достаточные условия экспланандума.
Нам представляется, что если историк, как и другой исследователь, сумеет при объяснении явления (процесса) ввести столько необходимых условий, что они могут рассматриваться как достаточные, без которых данное явление не может произойти, то в таком случае генетическое объяснение окажется дедуктивным. При этом в экспланансе выражается общий закон, определяющий необходимое и достаточное условия для объясняемого явления и указывающий, кроме того, на временную последовательность предшествующих условий по отношению к явлению, подлежащему объяснению (принцип транзитивности причинно-следственной связи).
В том случае, когда такие требования оказываются невыполнимыми, модель объяснения Э. Нагеля остается справедливой. В историческом процессе имеется множество «масштабных» событий, которые тем не менее не объясняются подведением их под номологи- ческие утверждения. Конечный результат процесса развития не следует однозначно из предшествующих условий, поэтому невозможно дедуктивно свести его к исходному началу. Например, объяснение монополистической стадии капитализма не сводится к простому логическому выводу из данных периода свободной кон¬
1 Nagel Е. The Structure of Science, p. 569.
2 Рьюз М. Философия биологии. М., 1977, с. 112.
261


куренции. Генетическое объяснение этого типа будет иметь индуктивную модель, где эксплананс следует в качестве вывода, а экспланандум оказывается одной из посылок.
Структурное объяснение ставит целью рассмотреть исторический процесс как систему, состоящую из элементов, между которыми устанавливается различная связь: причинная, необходимая, закономерная, случайная и т. д. Исследуя элементы и характер связи между ними, историк воспроизводит структуру данного процесса.
При структурном объяснении необходимо выделить исходный элемент, который формирует всю структуру конкретной социальной организации. «Какой бы сложной мы ни мыслили постройку, — говорит Поль Валери,— многократно воспроизведенная и соответственно уменьшенная в размере, она составит первоэлемент некой системы, чьи свойства будут обусловлены свойствами этого элемента. Таким образом, мы охвачены сетью структур и среди них мы движемся»1. Материалистическое понимание истории в качестве такового рассматривает производственные отношения, характеризующиеся определенной формой собственности. Данный элемент причинно обусловливает многие стороны общественной жизни: характер распределения продуктов, классовую структуру, тип государства, политическую идеологию и т. д.
В экспланансе структурного объяснения должна быть ссылка на соответствующий закон. «Законы структуры,— пишет С. И. Гончарук, — определяют способ организации систем действительности. Можно сказать, что если тот или иной вид связи элементов существен и необходим для данной системы, то он имеет характер закона ее структуры»2. Экономическую структуру общества составляют производственные отношения, закон структуры способа производства выражает единство производительных сил и производственных отношений и т. д.
1 Валери П. Введение в систему Леонардо да Винчи. — В кн.: Об искусстве. М., 1976, с. 61—62.
2 Гончарук С. И. Законы развития и функционирования общества. М., 1977, с. 103.
262


Субъективная сторона исторического процесса, связанная с индивидуальными действиями людей, исследуется посредством мотивационного объяснения. Мотивационное объяснение выясняет цели, намерения, мотивы, побуждающие историческую личность к соответствующей деятельности. Объектом объяснения в данном случае выступает субъективный фактор, оказывающий большое влияние на объективную сторону исторического процесса. Рассматривая объективные моменты истории, исследователь не может проходить мимо целей и намерений исторических деятелей. Для полного объяснения оказываются важными как глубинные, экономические причины происходящих событий, так и намерения исторических личностей, лежащие на поверхности общественной жизни.
Логическая структура мотивационного объяснения является вероятностной. Историк не может дедуктивным путем из общего закона вывести суждение, почему историческое лицо в данной ситуации ведет себя так, а не иначе. Вероятностные умозаключения свидетельствуют о том, что данный тип объяснения сталкивается с такими трудностями, преодолеть которые однозначно не представляется возможным. Прежде всего это касается подлинных намерений исторических персонажей, которых исследователь не может знать. Он лишь с той или иной степенью вероятности может заключить об их истинности, однако всегда сохраняется возможность того, что замыслы были иными. Другая сложность состоит в том, что цели не всегда приводят к ожидаемым результатам. Иногда в процессе осуществления замыслы исторической личности испытывают такие изменения, что по последствиям становится невозможно разгадать первоначальные цели, даже если историк верно установил последствия и выяснил их связь с предшествующими событиями. Поэтому объяснения этого типа, как правило, вероятны, а их посылки (эк- сплананс) строятся на статистическом обобщении человеческого поведения.
Вероятность мотивационного объяснения связана с двумя условиями. Во-первых, никогда не удается получить такие выводы, которые бы следовали с логической неизбежностью из общих посылок, т. е. невозможно точно предсказать человеческие поступки на основании информации, заключенной в предпосылках объяс¬
263


нения. Во-вторых, историк чаще всего указывает лишь на некоторые необходимые условия появления события, но не может установить всех достаточных условий: «Незавершенность предпосылок, если измерять их мерилом дедуктивной аргументации, и формулировка чаще всего необходимых, а не достаточных условий для совершения событий, — говорит Э. Нагель, — вот две общепризнанных особенности, которые до некоторой степени объясняют, в каком смысле исторические объяснения являются «вероятностными»1.
Объяснение через мотив применяется в ограниченных масштабах. Оно пригодно для индивидуальных действий, однако не может быть использовано для событий и процессов, осуществляющихся в широких пространственных и временных границах. Для этих целей историки применяют другие гносеологические модели объяснения, позволяющие находить объективные законы в области экономических отношений.
Таким образом, в исторической науке существуют различные гносеологические типы объяснения. Каждому из них присущи свои функции в историческом познании. Это связано с тем, какие стороны исторической действительности подлежат объяснению. Если исследуется закономерный характер исторического процесса, то требуется генетическое объяснение; если же побуждения отдельной личности — объяснение мотивационное. Историческое объяснение будет научным в том случае, если его гносеологический тип и логическая модель соответствуют явлению, подлежащему объяснению.
Синтезирующая функция теории состоит в объединении огромного эмпирического материала в некоторое единство. Необходимость этой операции вызвана тем, что отдельные факты могут считаться научными лишь в том случае, когда им найдено определенное место в системе теоретических воззрений. Кроме того, посредством синтеза достигается упрощение имеющегося знания, сведёние его к относительно простым логическим принципам. «Эмпирическое естествознание накопило такую необъятную массу положительного материала,— отмечал Ф. Энгельс, — что в каждой отдельной области исследования стала прямо-таки неустранимой необхо¬
1 Nagel Е. The Structure of Science, p. 561.
264


димость упорядочить этот материал систематически и сообразно его внутренней связи. Точно так же становится неустранимой задача приведения в правильную связь между собой отдельных областей знания. Но, занявшись этим, естествознание вступает в теоретическую область, а здесь эмпирические методы оказываются бессильными, здесь может оказать помощь только теоретическое мышление» К Теория, которая была бы столь сложна, как множество эмпирических фактов, потеряла бы свое эвристическое значение. Упорядочивая эмпирический материал, теория концентрирует всю информацию в форму логического вывода, следующего из совокупности законов.
Теория в исторической науке, осуществляя данную роль, выполняет и другую задачу, связанную со спецификой исторического познания, — синтез абстрактного мышления и чувственных образов, среди которых важное значение имеют художественные образы. Несмотря на то, что чувственное отражение в той или иной форме и мере присуще любой отрасли научного познания, оно в большей степени присуще историческому познанию, являющемуся единством абстрактного и конкретного, общего и единичного и т. д. Это вызвано тем, что источник, как важнейшее средство получения первичной информации, оказывается в функции объекта наблюдения. В дальнейшем мы рассмотрим только эту особенность исторического познания — наличие в нем художественных образов, являющихся продуктом творчества историка.
Активность познания на эмпирическом уровне непосредственно связана с проблемой воображения. Воображение есть такая деятельность субъекта, которая приводит к созданию образов на чувственной ступени познания. Особенность воображения заключается* в следующем. Во-первых, преобразование исходного знания осуществляется в наглядной форме. Во-вторых, ведущую роль в процессе воображения играет мышление. Этим и объясняется то обстоятельство, что воображение понимается иногда более широко—как способность мысленного преобразования2. В-третьих, образы воображе¬
1 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 366.
2 См.: Славин А. В. Проблема возникновения нового знания. М., 1976, с. 118.
9—690
265


ния своеобразно связаны с объективной действительностью: их аналоги не встречаются в окружающей среде и в существующей системе знания. В то же время исходные элементы знания, из которых строятся образы воображения, воспроизводят реально существующие объекты и их свойства.
Воображение — показатель творческого, нешаблонного мышления человека. С его помощью преодолеваются те механические процессы мысли, которые порождены памятью. Память всегда действует механически: она воскрешает вещи во всем богатстве их свойств, но ничего не меняет в той совокупности элементов, из которых они состоят. Иное дело, когда к процессам памяти примешивается воображение. «Воображение же, напротив, даже когда оно стремится остаться в определенных рамках опыта, не изменять памяти, везде поступает творчески, везде создает или находит новые сочетания и таким образом обнаруживает тенденцию к освобождению от гнета памяти» *. Воображение не копирует действительность, но организует и синтезирует данные опыта посредством руководящей идеи. Его результатом всегда оказывается особый мир, который совпадает с действительным лишь в своем материальном субстрате. В процессе воображения вещи и предметы постигаются как сугубо личные, становясь неотъемлемой частью внутреннего мира субъекта.
Творческое воображение — необходимый компонент исторического познания. Эстетические, эмоциональные и образные начала, присутствующие в самой исторической действительности, переходят затем в научное повествование. Использование образов, построенных на воображении, способствует большей научности, действенности и убедительности изложения историка.
Предмет исследования историка различен. Изучая экономическую жизнь, он имеет дело с безличными производственными отношениями. Подвергая статистической обработке экономические данные, историк бывает ограничен в возможностях создания чувственно-наглядного образа. Другое дело, когда его интересы сосредоточиваются на деятельности народных масс, политических лидеров, представителей науки и искусства. В
1 Арнаудов М. Психология литературного творчества. М., 1970, с. 222.
266


этом случае имеются широкие возможности для создания исторического образа, позволяющего более глубоко проникнуть в сущность данной эпохи, нарисовать целостную картину исторической действительности. Исходя из конкретных фактов экономической и духовной жизни, историк пытается воспроизвести внутренний механизм поведения личности и предупредить поступки и мысли героя, вытекающие из данной ситуации. «Более того, — отмечает М. Арнаудов, — воображение, насыщенное большим опытом, может вдохнуть жизнь и в образы исторических личностей, лишь бегло очерченные в документах прошлого...»1
Непревзойденным мастером создания исторического образа был русский историк В. О. Ключевский. Яркие картины жизни людей даны им в органическом единстве с живыми портретными характеристиками. Например, рисуя экономическую и политическую жизнь России переломной эпохи, он дает следующую характеристику Петру I как личности: «Петр отлился односторонне, но рельефно, вышел тяжелым и вместе с тем вечно подвижным, холодным, но ежеминуто готовым к шумным взрывам — точь-в-точь как чугунная пушка его петрозаводской отливки»2. Здесь, как и в последующих случаях, Ключевский обнаруживает удивительную способность к творческому воображению, дополнявшуюся высокими профессиональными данными. За множеством отдельных фактов, ярких зарисовок он видит общее и закономерное в истории, что делает его труд глубоким и содержательным.
Исторический образ представляет единство абстрактного и чувственно-конкретного; в нем виден синтез теоретического и эстетического освоения действительности. Наглядный образ в историческом повествовании отличается вместе с тем от художественного образа. Исторический образ всегда реален. Его сила и убедительность заключаются в подлинности. В историческом образе вымысел полностью устранен, а фантазия играет подчиненную роль в качестве средства нахождения и осмысления материала. Поэтому историк вынужден искать свой образ, в то время как художник его создает3.
1 Арнаудов М. Психология литературного творчества, с. 249.
2 Ключевский В. О. Соч. М., 1958, т. 4, с. 28.
3 Подробнее об этом см.: Гулыга А. В. Эстетика истории. М., 1974, с. 63—85.
9*
267


Образы воображения создаются посредством такого познавательного приема, как вживание. Вживание есть специфический способ постижения объекта, который присущ искусству и исторической науке. Его необходимость объясняется следующим обстоятельством. Процесс познания (как и деятельности в целом) не может осуществляться без привлечения субъективных элементов в конечный результат (субъективация объекта). Это явление называется по-разному — в зависимости от области исследования (например, одухотворением мертвой природы, антропоморфизмом, внутренним освобождением и т. д.). В том случае, когда исследователь имеет .дело с жизнью и деятельностью людей (как в прошлом, так и в настоящем), он пользуется вживанием как особым средством постижения внутреннего мира личности, ее чувств, настроений, переживаний, а также способом выражения своего отношения к описываемым событиям. Историческое познание немыслимо поэтому без вживания. Об этом говорят те авторы, которые исследуют особенность исторического познания и специфику творчества в искусстве. Так, М. Арнаудов пишет: «Интенсивное по возможности вживание так же необходимо, как и точное наблюдение» К Говоря об историческом познании, А. В. Гулыга считает, что «история требует сопереживания; бесстрастное историческое повествование — свидетельство духовной бедности автора» 2.
Сущность вживания заключается в том, что автор (историк) стремится понять и пережить те же чувства, что и его герой. Для этого он мысленно ставит себя на место исторической личности и исходя из обстоятельств пытается понять, почему личность поступила именно так, а не иначе. Данную гносеологическую операцию Э. Райдинг навывает «введением закона в силу повторно». Ставя себя на место исторического персонажа, исследователь может понять тот толчок, который побудил данный персонаж к какому-либо действию и, таким образом, находит искомые причины. «В таком случае, — говорит Райдинг,— повторное введение закона в силу должно, грубо говоря, работать в таком направлении, чтобы мы воссоздали со всеми подробностями, насколько возможно, ситуацию предмета повторного введения закона в силу и «чувство¬
1 Арнаудов М. Психология литературного творчества, с. 249.
2 Гулыга А. В. Эстетика истории, с. 63.
268


вать», содержит ли он что-нибудь, что возбуждает в нас порыв действовать так, как он действовал» В этом случае повторное введение закона в силу действует, по мнению Райдинга, как инструмент отбора причин.
Примером вживания может служить объяснение ссоры папы Григория VII с королем Генрихом IV немецким историком Э. Бернгеймом. Как понять, например, тот факт, спрашивал Э. Бернгейм, что «папа Григорий VII лишил в 1080 г. короля Генриха IV его достоинства, главным образом за его гордыню («superbia»)?2. По современным понятиям, разъяснял Бернгейм, надменность не является достаточным основанием для подобного действия. Чтобы понять этот поступок папы, необходимо знать, что «надменность» по средневековым представлениям, выработанным Августином и Григорием Великим, была «первобытным и наследственным грехом дьявола, несомненным признаком товарища дьявола, восстающим против бога и его заповедей, «тирана», который является противоположностью христианской власти, и отвергается богом и людьми». Лишь приняв в соображение указанные вековые воззрения, можно рационально объяснить поступок папы Григория VII. Сущность объяснения с помощью вживания, по Бернгейму, сводится к тому, чтобы правильно понять психологические мотивы поведения личности, проникнуть в «дух» конкретной исторической эпохи, раскрыть значение терминологии исторических источников («изменчивое значение слов»). Следовательно, чтобы познать историческое явление, необходимо исследовать, каким образом оно объясняется своим временем и средой, изучить весь круг воззрений, характерных для того времени, а для этого надо мысленно перенестись в ту эпоху, которую изучает историк.
Вживание не предполагает абсолютного тождества мышления историка с сознанием исторической личности. Полное перевоплощение автора означало бы невозможность познания. Историк не теряет собственного «я», как бы он ни стремился приблизиться к чувствам своего героя. Суть операции вживания заключается в том, что «я ставлю себя на место другого, но только с частью самого себя»3. Райдинг обращает внимание, что при вве¬
1 Ryding Е. The Concept «Cause» as Used in Historical Explanation. N. Y., 1965, 70.
2 Бернгейм Э. Введение в историческую науку. Спб., 1908, с. 65.
3 Ryding Е. Op. cit., р. 64.
269


дении закона в силу повторно историку необходимо помнить о двух моментах: об его оценке и об его концепции (понимании) действительности.
Автор исторического повествования поставлен в сложную ситуацию — он вынужден как бы раздваиваться под влиянием предмета своего исследования. В одном случае он должен перевоплощаться, стремиться проникнуть во внутренний мир своего героя и жить его жизью. Но этого невозможно полностью достигнуть, так как историк поставлен в другие практические структуры. Это значит, что в другом случае он должен вести повествование от лица современности, не принимать призраки за реальность и помнить об основной идее своего произведения, его языке и композиции.
Историческое познание есть сложная логико-гносеологическая деятельность по реконструкции прошлого. Получить правильную картину жизни людей невозможно односторонним способом — простым накоплением источников и фактов, как думали позитивисты. Познание зависит не только от свойств объекта, но в равной степени предполагает включение исследователя в изучаемую действительность. Безусловно, достоверность исторического знания базируется на прочном фундаменте источников. Нет источников, нет и истории. Однако сама интерпретация источников, их исследующий анализ, предполагает субъективные моменты личности исследователя, которые невозможно элиминировать. Без них само познание будет невозможно, так как желаемое знание нельзя получить без напряженной работы мысли.
Активная роль субъекта на эмпирическом уровне исторического познания проявляется с первых шагов — когда он подходит к анализу источников. Приступая к исследованию прошлого, историк имеет предварительные знания (предварительный образ прошлого), которые получены предшествующим развитием науки. Предпосыло- чность познания означает, что исследователь как субъект включен в совокупную общественную культуру и постигает действительность и сквозь призму имеющегося знания. Оно стоит в качестве посредника между ним и объектом его изучения, влияя на весь последующий ход и результаты исторического познания.
Познание в исторической науке не просто созерцание, но активная деятельность историка. Лишь в деятельности формулируются научные факты и устанавли-
270


èaeîcà связь между ними. Построение научных фактов сопровождается работой творческого воображения, помогающего создать исторический образ прошлого. Образное мышление приближает знание к самой действительности, делает его более объективным и научным.
4. 	ДИАЛЕКТИКА ФАКТА И ТЕОРИИ В ИСТОРИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ
Завершая рассмотрение вопроса об исторической теории, вновь вернемся к проблеме исторического факта, стремясь теперь уже более полно раскрыть роль теории в процессе его формирования. Как отмечалось, факт занимает одно из важных мест в теории исторического познания как по своей роли в получении информации об объективной исторической действительности, так и в связи с глубиной вопросов, возникающих при его интерпретации. Это и отношение факта к реальной действительности, к логико-гносеологическим средствам субъекта исследования, и нахождение критериев отбора необходимых фактов при построении научных объектов, и выяснение его структуры, и т. д. К числу наиболее сложных и вместе с тем малоизученных вопросов относится исследование диалектики факта и теории в историческом познании.
Логику научного познания, и мы уже об этом говорили, можно представить в следующем виде: наблюдение (или эксперимент)—фактическое знание — построение теоретических моделей. Понимание процесса познания в таком виде предполагает, что вначале происходит наблюдение над действительностью, результатом которого являются научные факты, затем — их объяснение и выработка определенной теории. Данная логика основана на индуктивном методе и отражает традиционное представление процесса познания, идущее от Ф. Бэкона. Однако было замечено, что процесс получения фактического знания невозможен без общих предпосылок теоретического характера. Сбор необходимого материала предполагает общую идею, проблему, ради решения которой и происходит отбор одних фактов и отбрасывание других, установление той или иной зависимости между ними. Более того, само построение научных фактов и их
271


Дальнейшее осмысление невозможно без теоретической концепции, которая выполняет функцию способа вйде- ния и понимания действительности, подлежащей изучению. Оказалось, таким образом, что существуют как бы две линии исследования: «описание — обобщение» и
«обобщение — описание», взаимоисключающие друг друга.
Антиномичность проблемы фактического и теоретического знания порождала в истории философии различные представления об их взаимосвязи в научном познании, что являлось следствием абсолютизации одной из отмеченных сторон сложного отношения, существующего между фактом и теорией.
В своем дальнейшем анализе поставленной проблемы мы будем опираться в основном на исследовательскую практику в исторической науке, однако полученные выводы в этой области можно рассматривать как общие, характерные для любой другой науки, а также в целом для процесса познания. Кроме того, речь пойдет о факте-знании, поскольку проблема диалектики факта и теории всецело порождена областью гносеологии.
Факт есть элемент знания о конкретном событии или общем явлении, на базе которого строятся суждения, выражающие существенную, необходимую и повторяющуюся связь. Данное определение является предельным (частным) случаем понимания факта и служит для отличения его от других элементов научного знания — законов, гипотез, теорий и т. д. Однако понять сущность факта, как и любого другого элемента знания, можно через выяснение роли, которую выполняет та или иная единица знания в системе научного исследования. Руководствуясь функциональной природой знания, можно дать следующее определение: факт — это знание, определяемое функциональным назначением.
Факт имеет сложную, противоречивую природу. С одной стороны, он дискретен, атомарен, является исходным элементом знания, с другой стороны, о факте нельзя говорить безотносительно к системе научного знания. Научный факт неразрывно связан с системой знания и в определенном смысле не существует помимо нее. Абсолютизация дискретности и атомарности фактов характеризует позитивистскую гносеологию, растворение факта в интерпретации, разрушение его инвариантности оценкой, контекстом, схемой — особенность «философии жиз¬
272


ни», неокантианства, современной «критической философии истории».
В позитивистской философии и историографии факты понимаются в виде готовых сведений, помещенных в документах. Их содержание не зависит от объяснения той или иной концепции; достаточно обратиться к документу, чтобы получить «инвариантные» факты. «Науки, черпающие свои сведения из документов, — писали французские историки Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобос, — получают готовые (курсив мой. — Ю. П.) факты из рук авторов документов...»1
Факт не может быть изменен ни при каких обстоятельствах. Это своего рода кирпич, который следует положить рядом с другим, таким же твердым и четко очерченным предметом чтобы получить определенное здание исторической концепции. Само здание может менять свой фасад и архитектурной стиль, факт же должен быть неизменным, всегда равным самому себе.
В том случае, когда речь идет о внутренней критике (герменевтике) документов, историки-позитивисты предупреждают о недопустимости подходить к ним с установленными до исследования схемами. Подчеркивая эту мысль, Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобос пишут: «...следует принять за правило, сначала понять текст сам по себе, а потом уже задаваться вопросом, что можно извлечь из него для истории»2.
Положение историка, таким образом, сводилось к роли пассивного наблюдателя, который механическим путем воспроизводил бы прошлое с точностью фотографического аппарата. Логика исследования в историографии строилась в основном на принципах эмпирического всеиндук- тивизма и сводилась к обработке документов, сбору фактов, обобощению их и построению целостных объектов. Взгляд на факт как на конкретное событие, оставившее четкий «след» в сохранившихся реликтах, сведёние процесса познания к индуктивной логике всецело обусловлено созерцательным подходом к характеру взаимодействия субъекта с объектом, что полностью соответствовало гносеологии позитивизма.
Второе направление, представленное «философией жизни», неокантианством и современной буржуазной
1 Ланглуа Ul., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории, с. 49.
2 Там же, с. 116.
273


«критической философией истории», рассматривает факт лишь как инструмент в решении той или иной проблемы. В «философии жизни» истина понимается как призрачный мираж, фантом, который следует отбросить за ненужностью и обратиться к другой стороне вопроса — пользе для обеспечения жизни, устремляющейся неодолимым потоком в будущее в виде жизненного порыва. Поскольку познание развивается в целях обеспечения жизни и выступает как орудие власти в борьбе жизни со смертью, оно пронизано смыслом, значением, человеческой телеологией. Ф. Ницше писал: «Против позитивизма, который не идет дальше феноменов, «существуют лишь факты», сказал бы я: нет, именно фактов не существует, а только интерпретации. Мы не можем установить никакого факта «в себе»: быть может прямо бессмысленно хотеть чего-либо подобного» К
Существование вещи как и факта, целиком определяется значением, «мнением» о них. «Не существует совсем «фактов в себе», — продолжает Ф. Ницше, — но для того, чтобы получилось нечто фактически данное, нужно всегда вложить в него сначала некоторый известный смысл»2.
«Философия жизни» строит теорию познания на таком принципе, где не существует различия между субъектом и объектом. Наиболее фундаментальное познание достигается посредством чистой интуиции, которая не является ни деятельностью субъекта, ни деятельностью объекта, а логически предшествует им3. В историческом познании интуиция проявляется в форме «переживания», «понимания», т. е., чтобы понять сущность исторических фактов, исследователь должен поставить себя на место исторического персонажа и понять, почему он поступил таким образом, а не иначе.
В неокантианской философии истории факту было придано особое звучание ввиду того, что он рассматривался в качестве средства преодоления сильных сторон позитивизма. Абсолютному рационализму позитивистской гносеологии неокантианцы противопоставили факт
1 Ницше Ф. Воля к власти. — Поли. собр. соч. М., 1910, т. 9, с. 224.
2 Ницше Ф. Поли. собр. соч., т. 9, с. 262.
3 См.: Хилл Т. И. Современные теории познания. М., 1965, с. 245.
274


как некое иррациональное начало. Факт есть иррациональный остаток, потому что его нельзя полностью подвести под действие закона; всегда окажутся индивидуальные и несводимые черты, свидетельствующие о том, что факт полностью познать невозможно. Посредством иррациональной природы факта неокантианцы пытались обосновать специфику исторического познания и необходимость применения «идиографического метода» в историческом исследовании.
В этих условиях исторический факт рассматривается как элемент знания, имеющий функциональную природу. В исторической действительности совершается множество событий, поэтому всем им не может быть придан статус фактического знания. В. Виндельбанд писал: «Не всякая реальность есть для науки факт, а лишь та, которая — коротко говоря — может нас чему-либо научить. В мире случается многое, что не есть исторический факт» К
Поскольку не все события прошлого относятся к рангу исторических, вопрос, какие из них достойны внимания, определяется концепцией историка; критерий существенного поэтому совпадает с интересами субъекта. В этой связи Г. Риккерт говорит, что имеет место связь объектов с понятием ценности. Посредством принципа «теоретического отнесения к ценностям» исследователь «получает возможность расчленить всю действительность на существенные и несущественные элементы»2. Связывание объектов с ценностями составляет, таким образом, одну из главных сторон неокантианской философии истории.
Распад идеалистической философии на научную (неокантианство) и мировоззренческую («философия жизни») отражал характерную особенность буржуазного общества эпохи империализма — отрыв теории от практики3. Вместе с тем этот распад носил формальный характер, ибо оба направления дополняли друг друга.
Проблема факта и интерпретации продолжает обсуждаться в современной буржуазной методологии истории.
1 Виндельбанд В. История и естествознание. Спб., 1904, с. 327.
2 Риккерт Г. Философия истории. Спб., 1908, с. 56.
3 См.: Кодзаи Е. Современная философия. Заметки о духе Ямато. М., 1974, с. 82.
275


Здесь, как и прежде, можно встретить две точки зрения, противоположные по своему содержанию.
Представитель первой точки зрения западногерманский философ Рудольф Гумппенберг отстаивает идею «инвариантности» исторического факта. В этой связи он полагает, что всякая интерпретация включает в себя три момента: 1) данное положение вещей; 2) изложенную автором концепцию этого положения вещей; 3) изложение и объяснение концепции автора интерпретатором *. Эти моменты — факт — автор — интерпретатор — одновременно разъединены и объединены историчностью. «Историчность — это диссоциация и коммуникация, это излагаемость в смысле пространственно-временной дивергенции и излагаемость в смысле корреспонденции диалога. Историчность — это то, что интересует само себя в качестве истории»2.
Таким образом, факт — автор — интерпретатор находятся в отношении единства и разобщенности. «Факт, автор и интерпретатор должны быть налицо в ходе интерпретации, они должны непосредственно присутствовать друг для друга в качестве структурных моментов интерпретационного диалога, для того чтобы могло состояться изложение. Впрочем, вначале факт, автор и интерпретатор исторически совершенно обособлены. Факт, т. е. какая-то историческая реальность, не имеет отношения к концепции автора, также и текст автора вначале не связан.исторически с попыткой толкования интерпретатором. Это как раз подтверждает историческое разделение, что исторические носители процесса изложения, как и все историческое, разъединены друг с другом, и именно потому, что они являются исторически конкретным, они зафиксированы в пространстве и времени»3.
В научном исследовании автор тематизирует, набрасывает схему и фиксирует текстуально факт. «Этот набросок содержания и текста факта является, в свою очередь, первичным объектом исторически обусловленного толкования интерпретатора... Итак, факт, вопреки своей историчности и вместе с тем благодаря ей, является в
1 Sieh: Gumppenberg R. Sein und Auslegung. Eine Studie zur Interpretation der Ontologie und Ontologie der Interpretation. Bonn, 1971, S. 5.
2 Ibid., S. 6.
3 Ibid., S. 103.
276


некотором роде современным как автору, так и интерпретатору...» 1
Р. Гумппенберг, как видно из изложения, допускает существование единства фактов с интерпретацией в рамках научного исследования. Однако факт, взятый сам по себе, остается неизменным, т. е. инвариантным. «Историк не изменяет отдельный исторический факт. Что однажды имело место в истории остается исторически навсегда тем же самым, в том числе и тогда, когда история движется вперед. Исторический факт является исторически неизменным, главным образом потому, что он является историческим, потому, что был, и потому, что он таковым останется навсегда. Тем самым исторический факт состоит из постоянных величин, образующих фиксированные точки происшедшего...»2
Представители «критической философии истории» (А. Марру), обращаясь к вопросу взаимосвязи факта и интерпретации, приходят к выводу о приоритете мышления над фактом и документом. Например, по мнению французского историка А. Марру, как бы ни менялись гипотетические модели, поставленные в начале исследования, «остается верным, что началом процесса познания оказывается творческое усилие историка, создающего предварительный образ прошлого»3.
В западной «философии науки» идея обусловленности фактов теоретическими положениями получила специальное обоснование у Т. Куна и П. Фейерабенда. Тезис Куна — Фейерабенда направлен против «инструменталистского» принципа неопозитивистской философии, согласно которому эмпирические факты остаются нейтральными по отношению к проверяемым теориям. В частности, Р. Карнап считает, что термины любой теории получают свою интерпретацию посредством связи с «предшествующим» языком наблюдений. Однако в таком случае, полагает Фейерабенд, теоретические термины не могут быть использованы для корректировки интерпретации предложений наблюдения, а это противоречит действительному положению дела в научном исследовании.
«Инструменталистской» точке зрения неопозитивистов Т. Кун и П. Фейерабенд противопоставляют «реали¬
1 Gumppenberg R. Sein und Auslegung..., S. 105.
2 Ibid., S. 106.
3 Marrou H.-J. De la connaissance historique, p. 63.
277


стический» взгляд, согласно которому абстрактные термины теории придают определенный смысл и значение предложениям наблюдения, т. е. в процессе познания обнаруживается зависимость эмпирических данных от проверяемой теории. В этой связи Кун полагает, что парадигма (единица знания в виде новой научной теории) приводит к переосмыслению фактов в период научных революций. Смена парадигм влечет за собой изменение «видения» мира, весь концептуальный и перцептуальный аппарат исследования. Это обстоятельство полностью исключает нейтральность опыта, инвариантность эмпирических фактов, с которыми соотносится та или иная теория. Теория соответствует фактам, считает Кун, но в ином смысле — «только посредством преобразования предварительно полученной информации в факты, которые для предшествующей парадигмы не существовали вообще» 1.
Теория парадигм выступает активным началом, формирующим факты своим языком. В то же время факты зависят от теории — каждой теории соответствуют свои факты. Теория не проверяется эмпирическим материалом в изолированном виде. Для ее верификации используется система теорий, конкурирующих между собой при описании одних и тех же фактов. Таким образом, в истории философии и историографии нет единой точки зрения по вопросу о соотношении факта и теории в научном познании. Взаимоисключающие представления отражают какую-либо одну сторону диалектики факта и теории, происходит метафизическое противопоставление найденного отношения всем остальным, в результате чего действительная связь' эмпирического и теоретического знания упрощается, превращается в безжизненную схему, не способную воспроизвести сложное, противоречивое единство субъекта и объекта в научном познании.
Следует отметить, что и в советской литературе по философии и методологии истории нет единой позиции по вопросу взаимосвязи факта и теории в научном познании. Одни авторы склонны считать, что факт остается неизменным относительно всех операций, совершаемых с ним в процессе познания; он есть некий инвариант, остающийся тождественным самому себе при любом
1 Кун Т. Структура научных революций, с. 180.
278


объяснении. «По отношению к теории факты инвариантны, — пишет Н. К- Вахтомин, — но сами по себе они могут изменяться и уточняться» «Сам по себе исторический факт безотносителен к интерпретации, которую дает ему историк, — отмечает В. В. Косолапое, — то есть он инвариантен»2.
Касаясь исторического факта, М. А. Варшавчик отмечает, будто «и факт-событие, и факт-источник, и факт- знание инвариантны: они объективны и постоянны относительно всех возможных совершаемых с ними логических операций, их содержание не зависит от тех выводов, которые на их основе делает историк, они к ним «безразличны» 3.
Эта мысль проводится и В. П. Красавиным, который полагает, что содержание или информативная функция факта определяет его ценность для историка. «Она сохраняется нередко даже в тех случаях, когда в основе исторического описания лежат ложные концепции: объяснение может быть ошибочным, но факты остаются фактами» 4.
Перечисленные точки зрения свидетельствуют, что взгляд, согласно которому факт инвариантен, получил довольно широкое распространение. В этом есть свои рациональные моменты, отражающие реальное положение вещей.
Другие авторы, признавая инвариантность факта, в то же время допускают его обусловленность интерпретацией, теоретической конструкцией. В частности, по мнению П. В. Копнина, инвариантность факта обусловлена... его достоверностью. Что доказано как объективно истинное, в этом своем содержании остается таковым независимо от того, в какую систему знания его включают. Однако это не означает, что факты вообще существуют вне всякой системы знания. Они опосредованы какой-то определенной теоретической системой, в кото¬
1 Вахтомин Н. К. Генезис научного знания, с. 190.
2 Косолапое В. В. Методология и логика исторического исследования, с. 294; см. также: Логика научного исследования. М., 1965, с. 54—55.
3 Варшавчик М. А. Вопросы логики исторического исследования и исторический источник. — Вопр. истории, 1968, № 10, с. 80.
4 Красавин В. П. От факта к историческому описанию. — Фиделе. науки, 1971, № 2, с. 100.
279


рой они возникли, доказаны. Чистых фактов, не связанных с теоретическими построениями, нет и не может быть.
В современной науке существенно изменилось соотношение чувственного опыта и теории. Если раньше опыт и в самом деле предшествовал теоретическому построению, то теперь он нередко выступает только как звено в процессе проверки теории, возникшей в относительной независимости от опыта. Следствием данного явления оказывается опосредованная связь между теоретическими понятиями и непосредственными фактами.
Кажется очевидным, что теории возникают в результате обобщения опыта, пишет В. С. Степин. Теоретические знания создаются как бы для описания уже известных данных опыта, и задача заключается в том, чтобы раскрыть механизм этого обобщения. «Однако именно здесь и возникают основные трудности, — отмечает В. С. Степин. — Оказывается, что теоретические схемы не могут быть выведены из опыта чисто индуктивным путем. Они вначале конструируются как бы «сверху» по отношению к эмпирии, а затем накладываются на данные опыта и проверяются ими. Эта специфика особенно отчетливо выявилась на современной стадии развития науки, на что неоднократно обращали внимание классики естествознания» К
А. Ф. Зотов полагает, что «научный факт невозможно очистить от теоретического предположения, обусловившего в большой мере механизм его вычленения из эмпирических данных»2.
«Теория вкрадывается в факт уже с первых шагов, с того момента, — говорит А. В. Ахутин, — когда наблюдатель начинает формировать единый объект наблюдения, определенным образом объясняя и синтезируя совокупность наблюдаемых явлений3. «Прежде чем факт начинает убедительно, очевидно, упрямо свидетельствовать, — продолжает автор, — он должен быть понят как «крепкий узел» теоретических отношений. Простой факт
1 Степин В. С. К проблеме структуры и генезиса научной теории.— В кн.: Философия, методология, наука. М., 1972, с. 168.
2 Зотов А. Ф. Структура научного мышления, с. 71.
3 Ахутин А. В. История принципов физического эксперимента. М., 1976, с. 176.
280


должен пройти многообразный искус, в котором он освобождается от подозрений в иллюзорности, в нереальности, в котором строго определяется, о чем, собственно, свидетельствует этот факт. И только после этой работы, исполняемой теоретическим разумом, непосредственное чувственное наблюдение становится объективным, не зависящим от субъективных кажимостей фактом. Парадокс заключается в том, что факт приобретает значение объективности по мере того, как он включается в ту самую теоретическую систему, для подтверждения которой он привлекался, и за борьбой факта и авторитета вскрывается борьба двух теоретических систем. Ведь то, что является доказательным в системе Коперника, может оказаться совершенно бездоказательным в системе Птолемея» К
Факты являются основой научной теории, они указывают на то, какие возможности отвечают реальному миру, пишет Э. М. Чудинов. Но их суверенность и беспристрастность ограничены. «Анализ научных фактов приводит к выводу, что они не исчерпываются «чистой эмпирией». Они включают в себя не только восприятие явлений, но и их теоретическую интерпретацию. Наличие теоретической интерпретации делает факты видом знания, придает им статус научных фактов» 2.
Несмотря на то что теория возникает в результате обобщения фактического материала, процедура подтверждения теории показывает, что подтверждаемая теория является важнейшим интерпретационным элементом самого факта.
Идея обусловленности факта теоретической конструкцией высказывается и в литературе по методологии исторического познания. Так, И. С. Кон говорит, что с развитием исторической науки усложнилось само понятие «исторический факт». Если раньше историку приходилось иметь дело с единичными событиями, то в настоящее время он все больше вынужден исследовать процессы и обобщения. «Зависимость между «фактами» и «обобщениями» оказалась взаимозависимостью, выяснилось, что не только обобщения невозможны без фактов, но и,
1 Ахутин. А. В. История принципов физического эксперимента, с. 178.
2 Чудинов Э. М. Природа научной истины, с. 107.
281


наоборот, не существует научных фактов, которые не содержали бы в себе элемент обобщения» *.
Всякое историческое исследование, подчеркивает А. С. Арсеньев, предполагает: «а) определенную логическую позицию... б) некую общую содержательную схему исторического процесса в целом; в) основанную — явно или неявно — на логике мышления и представлении об историческом процессе в целом гипотезу о характере исследуемого объекта (эпохи, страны, события и т. д.). В сумме эти «а», «б», «в» и представляют собой ту предварительную общую платформу, с которой мы можем исследовать и отбирать факты и критически анализировать источники»'2.
Каждая историческая теория «требует своих фактов, по-своему их конструирует, объясняет и интерпретирует,— пишет А. И. Уваров, — весь вопрос в мере объективности ее построений, в степени приближения их к исторической истине»3. Исторические факты, «взятые вне исторической концепции, без интерпретации представляют собой бессмысленную фактологию, — отмечает В. И. Салов. — Именно через интерпретацию и оценочную призму автора факты получают выход на общеисторическую арену»4.
Вопрос о связи факта с теорией, когда посредством интерпретации и оценки удается понять социальный смысл и масштабы события, является исключительно важным; решить его представляется возможным только при правильном соотношении творчества и отражения в научном исследовании. Общим методологическим положением марксистской философии является понимание познания как отражения; само отражение рассматривается как сложный процесс, включающий активную, пре¬
1 Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли, с. 237.
2 Арсеньев А. С. Историзм и логика в марксистской теории. — В кн.: Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969, с. 343.
3 Уваров А. И. Гносеологический анализ теории в исторической науке. Калинин, 1973, с. 32.
4 Салов В. И. Исторический факт и современная буржуазная историография. — Новая и новейшая история, 1973, № 6, с. 52; см. также: Сафронов Б. Г. Историческое мировоззрение Р. Ю. Виппера и его время. М., 1976, с. 171—175; Бунге М. Интуиция и наука. М., 1967, с. 127; Берталанфи JI. фон. Общая теория систем — критический обзор. — В кн.: Исследования по общей теории систем. М., 1969, с. 67.
292


образующую деятельность субъекта по получению знания в форме объекта. Ни один из этих моментов нельзя предавать забвению или выдвигать на передний план, ибо в таком случае неизбежно скатывание либо на позиции субъективного идеализма, либо наивного реализма.
Поскольку процесс получения знания включает в себя две стороны — активную преобразующую деятельность субъекта и отражение — постольку научный факт невозможно полностью отделить от теории и рассматривать их в качестве обособленных единиц знания. В данном случае обнаруживается взаимная зависимость факта и теории. С одной стороны, научный факт невозможно выделить без теоретических предпосылок (активная деятельность субъекта), с другой — научная теория формируется в процессе описания эмпирических данных, каковыми являются факты (принцип отражения). Рассмотрим две стороны названного отношения.
Первая сторона диалектического взаимодействия сводится к тому, что наблюдается зависимость факта от теории. Это положение, взятое само по себе, кажется парадоксальным. В исторической науке, как и в любой области научного познания, можно найти такие факты, которые инвариантны по отношению к любому объяснению. Каждый историк должен знать, когда происходило то или иное событие и где оно совершалось. Однако знание таких фактов составляет необходимое условие работы исследователя, но далеко не исчерпывает ее сущности. «Атомарные» факты, строго идентифицированные в пространственно-временных координатах и соответствующие какому-либо единичному событию, мало что дают для теоретического знания. Они входят в однородный класс объектов, описание которых уже сформировало научную теорию. Поэтому историческую науку интересуют, как правило, не такого рода факты. За многообразием эмпирических явлений она стремится постичь определенную связь между ними, выяснить их причинную обусловленность и представить исторический процесс в виде закономерного движения. Теоретической основой данного объяснения является материалистическое понимание истории. Задача может быть решена, когда сами факты выделены не столько на эмпирическом, сколько на теоретическом уровне.
Здравый рассудок, способный заметить факты только в виде тождественных себе сущностей, не может выйти
283


за рамки своего ограниченного опыта и понять обусловленность фактического знания теоретической концепцией. «Но здравый человеческий рассудок, — гтисал в этой связи Ф. Энгельс, — весьма почтенный спутник в четырех стенах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования. Метафизический способ понимания, хотя и является правомерным и даже необходимым в известных областях, более или менее обширных, смотря по характеру предмета, рано или поздно достигает каждый раз того предела, за которым он становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях...» 1
Зависимость факта от теории обусловливается тем, что всякое познание основывается на определенных предпосылках. Традиционное понимание процесса познания сводится к тому, что сначала происходит наблюдение над фактами, затем их объяснение и выработка определенной теории. Такой взгляд на научный метод М. Коэн называет «бэконианством». Для развития идей, говорит он, нам не нужно особого гения: если мы собрали достаточно фактов идея явится сама собой. Понимаемая таким образом индукция оказывается вполне демократической идеей.
Однако, говорит Коэн, наука развивается другим путем. Ученый приступает к исследованию, когда он получает минимум знаний и общих положений, заимствованных из опыта, полученного предшествующим развитием науки и практики. Поэтому здравый смысл, усматривающий логику: «факт — объяснение — обобщение», есть
старая схоластическая метафизика, закреплявшаяся веками. «Научный прогресс зависит от рассмотрения только относящихся к делу обстоятельств, — подчеркивает М. Коэн, — а это зависит от накопленных ранее знаний. Поэтому научные открытия делаются не теми, кто начинает с tabula rasa, а теми, кто приобрел полезные идеи из изучения предшествовавших достижений наук» 2.
Применительно к исторической науке приобретенное (готовое) знание, которое используется исследователем при изучении прошлой действительности на основе источников, называется «внеисточниковым знанием». Оно
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 21.
2 Коэн М. Р. Американская мысль. М., 1958, с. 83.
284


включает в себя систему ценностей, ранее полученные сведения о фактах, теоретические положения К Внеисточни- ковое знание занимает ведущую роль при выяснении причинной связи, формулировании законов, синтетическом истолковании результатов исследования, т. е. в тех случаях, когда эту информацию невозможно извлечь из имеющихся источников.
Предпосылочность познания означает, что две линии исследования — «описание материала — общие выводы» — не могут быть оторваны и противопоставлены друг другу. Уже на первом этапе исследователь не столько «собирает» факты, сколько «отбирает» их согласно своей концепции, схеме либо проблеме. Факты не даны непосредственному наблюдению; их следует извлечь либо из экспериментальной ситуации, либо из источников. Чтобы создать научный факт в исторической науке, надо включить те или иные стороны источника в познавательную деятельность исследователя и получить необходимую информацию о прошлой действительности. А это возможно лишь при условии, что теоретические положения пронизывают деятельность историка (как и любого исследователя) уже на первой стадии его работы. Поэтому две линии исследования можно выделить условно — в практике исторического познания они существуют в органическом единстве.
Русский историк Р. Виппер, в трудах которого данные вопросы получили наиболее полное освещение, писал: «На первый взгляд кажется, что путь исторического изучения и обобщения идет от вскрытия, накопления, описания и классификации нового материала к общим суждениям на основании этого материала. Всматриваясь глубже, мы должны признать, что идем в данном случае почти обратным путем: все равно, сознательно или нет, но мы приступаем к делу самого описания или анализу материала с определенным планом действия, который, в конце концов, сводится на целое мировоззрение. Под влиянием этого плана происходит невольный, но определенный подбор фактов, их постановка в известный угол зрения: одни проходят мимо нашего внимания, не отлагаются в наших представлениях как факты; другие выступают на первый план или
1 См.: Топольский Е. О роли внеисточникового знания в историческом исследовании. — Вопр. философии, 1973, № 5.
285


поворачиваются своей определенной стороной. Если выражаться строже, — под влиянием такого плана происходит даже и не подбор, а создание фактов в нашем уме, их формировка по чертежу, по архитектурным линиям известной системы. Но мы замечаем это обстоятельство, мы схватываем систему, которой служат факты, лишь когда стоим вне ее»1.
В этой связи Виппер приводил ряд интересных примеров, говорящих о том, что разным теоретическим системам соответствуют и разные факты. Теория круговращения с ее пониманием движения от некоторого начального состояния вверх и движения вниз, вечным подъемом и падением создавала представление, что целостный исторический процесс распадается в ходе своего развития на отдельные явления, после чего вновь происходит воссоздание некоторого единства. Под влиянием такого представления рассматривались факты истории Рима, христианской церкви, европейских государств нового времени. По этой схеме Рим шел от монархии к аристократии и демократии и вновь к монархии; церковь — от католического единства веры — ереси и анархии сект — к единому мировоззрению; варварство сменяется общественной организацией, которая, утончаясь в процессе развития, вновь ведет к дикости и варварству. «Таким образом, — говорил Р. Виппер,— факты размещались, так сказать, по кривым линиям, концы которых опять встречались на известном протяжении, факты получали своеобразные метки, связанные с понятиями повышения или понижения, цельности и дробления, гармонии и анархии. Наблюдению историка, таким образом, был дан как бы основной руководящий чертеж; у него был в руках определенный тип, образец, с которого он мог копировать все свои картины: это была история Рима» 2.
Теория бесконечного прогресса коренным образом изменила процесс наблюдения фактов. Историки стали руководствоваться представлением о ходе истории не в виде кривой линии, концы которой сходились, а в виде непрерывно восходящей прямой. Исследователи в этих условиях стремились обнаружить те стороны об¬
1 Виппер Р. Две интеллигенции и другие очерки. М., 1912, с. 32—33.
2 Там же, с. 30.
286


щественной жизни, которые подпадали под понятие «улучшение», «усовершенствование» и т. д.
Образцом для наблюдения теперь являлась другая историческая действительность. Рим, совершивший, согласно прежней теории, полный круг, как бы завершил свою историю. В качестве модели была взята история европейских государств в последние 4—6 веков. То, что раньше рассматривалось как возврат к варварству, к первобытному состоянию, теперь понималось иначе — в виде германской свободы, христианской морали, культурно-воспитательной организации церкви и т. д. Вместо падения новая теория видела движение вперед, замену отживших элементов жизнеспособным началом.
Факт «промышленной революции» в Англии в конце XVIII в. в науке был отмечен сравнительно недавно. Однако отдельные стороны данного научного понятия — появление машин, путей сообщения, уход крестьян с земли, расширение колоний и торговых связей Англии, сокращение мелкого ремесла и развитие фабричного производства — были замечены раньше — прежде чем стали говорить о «промышленном перевороте». Дело в том, что, поскольку не существовало теории об определяющей роли экономики в жизни общества, никто не видел связи между этими разрозненными элементами и не мог их свести к единому факту. В свою очередь, факт «влияния на Европу крестовых походов», имевший некогда широкое распространение в исторической науке, утратил свое значение. Сюда включали такие разнообразные явления, как падение папства, рост городов, развитие рыцарства, и объединяли их в одно понятие.
«Факты появляются и исчезают в различных исторических представлениях и картинах, — отмечал в этой связи Р. Виппер. — Факты существуют для одного глаза и отсутствуют для другого»1.
Приоритет теории над фактом свидетельствует, в свою очередь, что в исторической науке нет чисто описательных исследований; всякий сбор материала предполагает некоторые общие положения, выполняющие функцию схемы, концепции и т. д. В качестве примера такого приоритета Виппер взял исследование историка Мейцена о земельном строе германцев, славян, кельтов,
1 Виппер Р. Две интеллигенции и другие очерки, с. 32.
287


финнов и римлян. Мейцен собрал огромный материал, снял и классифицировал планы тысяч деревень и полевых угодий, описал хозяйственные порядки, объяснил места древних писателей и т. д. В результате им были сделаны следующие выводы:
1) «Сельскохозяйственные порядки консервативны; хозяйственный строй страны все еще можно читать по межевым картам, по расположению дворов в деревнях, по размерам, конфигурации участков».
2) «Каждой народности свойствен особый тип поселения: хуторовый или сплошными деревнями. Кельты склонны к первому, германцы — ко второму. Отсюда по типу поселка можно определять расу, национальность».
3) «Земледелие появляется позже скотоводства, по крайней мере в Средней Европе. Оно вначале составляет низший, худший род занятий сравнительно со скотоводством»1.
Полученные выводы, по мнению Виппера, невозможно получить в конце исследования. Без сомнения, говорит он, в процессе работы новые факты могли изменить первоначальные проекты и общие выводы Мей- цена, но невозможно себе представить, чтобы историк приступил к исследованию, к сбору и описанию материала без предварительных задач, схем, установок, которые предрешили его выводы. Собирать карты, чертежи, схемы со всех концов Европы без строго заданной цели — бессмысленное занятие. Необходимо было допустить консерватизм аграрных отношений, т. е. в современных границах, межах, загородках увидеть следы старых разделов и чересполосицы.
Второй вывод также внеэмпирического характера из-за отсутствия точной этнографической карты для Средней Европы нового времени, а также запутанности и спорности вопроса о границе между кельтами и германцами. Скорее, считал Виппер, Мейцен составил этнографическую карту, руководствуясь общей теорией с» расово-национальных основах культуры, нежели в результате описания поселений без мысли о их национальной принадлежности.
Наконец, вывод о возникновении земледелия из социального неравенства германцев также не есть ре¬
1 Виппер Р. Очерки теории исторического познания, с. 25.
288


зультат специального исследования древнего Германского быта. К такому мнению приходят исследователи, наблюдавшие в новое время среднеазиатский хозяйственный уклад, перенося по аналогии полученный результат на экономические отношения древних германцев. «На примере сочинения Мейцена, — писал Р. Виппер,— можно убедиться, как обманчиво представление о «чистом описании», которое будто бы, не предрешая выводов, составляет лишь ряд наблюдений и опытов, накопляемых в качестве безразличного материала. Всякое описание, напротив, предполагает систему, руководящие принципы и в значительной степени является попыткой доказать некоторые общие положения. Общая мысль является не в конце работы, а в ее начале и в ее ходе»1.
Известный физиолог А. А. Ухтомский, выясняя вопрос о соотношении факта и теории, писал: «Факт создан теорией и зависит от теории двояко: или он подтасован под теорию, когда глаза, так сказать, ослеплены теорией и видят все в ее свете. Или тем, что впервые на фоне данной теории данный факт отмечается и узнается во всем своем непреложном значении, противореча ожиданиям. Мы особенно ценим это второе состояние между теорией и фактом, ибо всякий раз, когда таким образом начинает выясняться факт, это знаменует собой начало нового опыта, то есть материалы и содержание расширенных знаний»2. Как видно из сказанного, Ухтомский придерживался того взгляда, что научный факт является производным от теории, которая формирует материал в целостное представление.
Очень ярко в художественной форме высказывает эту мысль Ст. Цвейг в одном из своих исторических романов. Отмечая, что изобилие документов само по себе еще не в состоянии ответить на поставленный вопрос, он пишет: «Но изображения и истолкования жизненной загадки Марии Стюарт столь же противоречивы, сколь многочисленны: вряд ли найдется женщина, которую рисовали бы так по-разному — то убийцей, то неумелой интриганкой, то святой. Однако разноречивость ее образа, как ни странно, вызвана не скудностью
1 Виппер Р. Очерки теории исторического познания, с. 29.
2 Ухтомский А. А. О взаимоотношении фактов и теории в научном познании. — Природа, 1975, № 9, с. 33.
289


ДбшеДшйх сведений, а их смущйющим изобилием. Сохранившиеся протоколы, акты, письма и сообщения исчисляются тысячами — ведь каждый год все новые люди, обуянные новым рвением, судят ее, решая, виновна она или невиновна. Но чем внимательнее изучаешь источники, тем с большей грустью убеждаешься в сомнительности всякого исторического свидетельства вообще (а, стало быть, и изображения). Ибо ни древность документа, ни тщательно удостоверенная его архивная подлинность и рука писавшего еще не гарантируют ни надежности, ни человеческой его правдивости. На примере Марии Стюарт, пожалуй, особенно видно, с какими чудовищными расхождениями попадает одно и то же событие в анналы очевидцев. Каждому документально подтвержденному «да» здесь противостоит документально подтвержденное «Hef», каждому обвинению— извинение. Правда так густо пересыпана ложью, а факты — выдумкой, что можно, в сущности, обосновать любую точку зрения: если вам угодно доказать, что Мария Стюарт была причастна к убийству мужа, к вашим услугам десятки свидетельских показаний, а если вы склонны отстаивать противное, за показаниями— опять-таки дело не станет; краски для любого ее портрета всегда смешиваются наперед»1.
Обусловленность научного факта теорией вытекает из функциональной природы процесса познания. Не составляет исключения в этом отношении и научный факт, который также имеет функциональную природу, в чем обнаруживается одно из важнейших его свойств. Понять сущность факта, процесс его образования можно в том случае, когда выяснена его роль в системе научного знания. Факт может использоваться как аргумент в доказательстве, как эмпирический базис теории. Предельным, частным случаем определения факта является его понимание как элемента знания о тех или иных сторонах действительности, полученного при непосредственном наблюдении. Данный элемент имеет свои особые признаки, что делает необходимым отличать его от других элементов научного знания — законов, гипотез, теорий и т. д. Поэтому, как правило, факт всегда противопоставляется закону (факт — закон), теории (факт — теория).
1 Цвейг Ст. Мария Стюарт. М., 1959, с. 17—13.
290


Однако постоянное противопоставление факта остальным элементам научного знания без указания строго заданного отношения представляется несостоятельным. Такой взгляд основан на понимании всех элементов знания как инвариантов относительно совершаемых с ними логических операций, поэтому факт всегда остается фактом, а теория — теорией. На самом деле, как отмечалось, понять сущность факта, как и любого другого элемента знания, можно только через выяснение роли, которую выполняет этот элемент в системе научного исследования. Так, научный закон противопоставляется факту, однако в иной системе знания, например в теории, он рассматривается уже как один из ее элементов, объединенный с другими центральной идеей. Закон классовой борьбы, как определенное теоретическое знание, возникшее благодаря изучению буржуазных революций в европейских странах, выполняет функцию элемента знания, когда исследуются диалектика общественного развития, движущие силы исторического процесса, теория общественно-экономических формаций.
В свою очередь и теория может рассматриваться п качестве факта, если она включается в теорию более высокого уровня общности. В этой связи представляется правильным положение, что «ощущение, восприятие, представление, понятие, как и научная гипотеза или теория, являются фактами познания» 1.
Научный факт может быть изолирован лишь в воображении, абстракции; в действительности инвариантность факта постоянно «разрушается» системой знания, интерпретацией, оценкой. Поэтому выделение факта в качестве исходного элемента осуществляется через его
1 Ирибаджаков Н. Клио перед судом буржуазной философии, с. 268.
Не случайно поэтому в литературе отмечается, что дать нетавтологическое определение факта невозможно. «Дать нетавтологическое определение «факта вообще» невозможно, — пишет И. С. Нар- ский, — ибо «фактически» все есть факты... в смысле объективно происходящих (происшедших) событий, факты-восприятия, факты- суждения, и фиксирующие их факты-предложения и т. д. Объективные факты — это главная, фундаментальная область фактического, тогда как все факты иного рода — это лишь продукты отражения объективных фактов» (Современная буржуазная философия. М., 1972, с. 366).
291


фукциональную роль в пределах той или иной системы научного знания.
Теоретическое знание в данном случае будет свое- io рода схемой выделения из эмпирического материала определенного элемента знания, который несет на себе «печать» теоретических воззрений. «Действительно,— отмечает А. Ф. Зотов, — если научный факт есть нечто «внешнее» по отношению к теоретической конструкции, то вся совокупность его характеристик должна быть неизменной при переходе от одной теоретической системы к другой или от одного уровня развития знания к другому- Однако на деле все происходило не совсем так. Даже в том случае, когда речь в науке идет всего-навсего о первичной классификации объектов, подлежащих исследованию, на самом деле классифицировались не столько объекты во всем многообразии их признаков, сколько «заготовки» научных фактов» К
В понимании обусловленности факта научной теорией вскрывается несостоятельность неопозитивистского положения об абсолютной нейтральности данных опыта по отношению к проверяемой теории. Факт не есть некий инвариант, а представляет собой сложное познавательное явление, основанное на теоретических предпосылках. Язык теории переформулирует опытные данные в соответствии с ее центральной идеей. «Совершенно ясно, — пишет Э. М. Чудинов, — что для согласования какого-либо факта с некоторой теорией данный факт должен быть переформулирован на языке рассматриваемой теории. Причем эта переформулировка не представляет собой чисто лингвистическую процедуру, а включает в себя концептуализацию эмпирического материала в свете проверяемой теории» й.
Особенно очевидно обнаруживается зависимость факта от теории, когда исследуются явления из области социально-экономической действительности. Эти факты не лежат на поверхности общественной жизни, а само их создание требует определенных логических и теоретических операций. Дифференциацию общественных классов, первоначальное накопление, рост городов, концентрацию земельной собственности и т. д. невозможно
1 Зотсз А. Ф. Структура научного мышления, с. 62—63.
2 Чудинов с*. М. Природа научной истины, с. 109.
292


представить в виде единичных событий; их описание требует определенных теоретических обобщений.
Методологические положения, указывающие на связь факта с теорией, при которой теоретическим конструкциям принадлежит активная роль, имеют место в произведениях классиков марксизма-ленинизма. К- Маркс в письме к Ф. Энгельсу говорит, что лучшими разделами его книги «Капитал» являются исследования о двойственном характере труда и прибавочной стоимости. На этом, по его мнению, основывается все понимание фактов. «После топ> как это было сделано, во время окончательной обработки, посыпались одна за другой Синие книги, и я ликовал, видя, как факты полностью подтверждают мои теоретические выводы» К
По поводу работы К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» Ф. Энгельс писал, что он на основе материалистического понимания истории дал такое объяснение событиям, которое выдержало двукратное испытание, произведенное впоследствии самим Марксом. Дело в том, что Маркс начал свою работу во время революции 1848—1849 годов, поэтому следить за совершавшимися экономическими изменениями было невозможно. Также невозможно было это делать в виду вынужденной эмиграции Маркса в Лондон осенью и зимой 1849—1850 годов. «Первое испытание произведено было в связи с тем, что с весны 1850 г. Маркс снова нашел досуг для экономических занятий и прежде всего принялся за изучение экономической истории последних десяти лет. В результате ему из самих фактов стало совершенно ясно, что до сих пор он выводил наполовину априорно из далеко не полного материала: а именно, что мировой торговый кризис 1847 г. собственно и породил февральскую и мартовскую революции... Второе испытание было еще более суровым. Сразу после государственного переворота, произведенного Луи Бонапартом 2 декабря 1851 г., Маркс заново разработал историю Франции от февраля 1848 г. вплоть до этого события, завершившего на время революционный период («Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта...»)... Сравните это второе изложение, написанное в свете совершившегося через год с лишним решающего события,
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 31, с. 277.
293


с первым изложением, и вы убедитесь, что автору пришлось изменить лишь очень немногое» *.
Отсутствие правильных теоретических воззрений в той или иной области лишает исследовательскую практику прочной основы и порождает хаос и разброд во взглядах на действительность. По словам Ф. Энгельса, так обстояло дело в области изучения электричества в первой половине XIX в. Влияние теории на эмпирию велико: теория помогает сформулировать факты, выяснить их значение, установить связь и зависимость между собой. В том случае, когда теория оказывается ложной, она препятствует научному поиску, изображает факты, не соответствующие действительности. В. И. Ленин в работе «Развитие капитализма в России» отмечал, что известный экономист В. Е. Постников «искусно собрал к тщательно обработал чрезвычайно ценные земско- статистические данные», однако, «не руководимый теорией, совершенно не сумел оценить обработанных им данных...»2.
Научная теория, сформулированная до проверки ее соответствующими фактами, является в большей степени гипотезой. Проверяемая теория предсказывает факты, а затем в процессе их обнаружения (конструирования) она подтверждается ими. Материалистическое понимание истории, открытое К. Марксом и Ф. Энгельсом в качестве гипотезы в 40-х годах XIX в., становится теорией после написания «Капитала». Исследуя капиталистическую общественно-экономическую формацию, Маркс показывает развитие товарного хозяйства, его превращение в капиталистическое, зарождение антагонизма между буржуазией и пролетариатом, возникновение противоречия между трудом и капиталом внутри капиталистической системы хозяйства. «Теперь— со времени появления «Капитала», — пишет Ленин, — материалистическое понимание истории уже не гипотеза, а научно доказанное положение...»3
Материалистическое понимание истории не является теорией, подобной теориям ad hoc. Подтверждае- мость исторического материализма перечисленными
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 530—531.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 75.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 139—140.
294


фактами из историй развитий капитализма йе йосйТ фиктивного, искусственного характера. Наоборот, сами эти факты вытекают из теории материалистического понимания истории в качестве эмпирических следствий.
Таким образом, диалектика «факт — теория», рассмотренная нами со стороны зависимости факта от теории, позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, научное познание не сводится к «чистому описанию», основанному на голой индукции. Невозможно без поставленной задачи пытаться оперировать эмпирическим материалом. Познание всегда исходит из предпосылок общего характера, которые поставлены в начале исследования и определяют весь его дальнейший процесс.
Во-вторых, в зависимости факта от теории прослеживается активная деятельность субъекта в построении фактов и наделении их социальным смыслом. Факты не лежат на поверхности изучаемой действительности, их необходимо обнаружить, установить взаимную связь, выяснить зависимость между собой и т. д. Это возможно лишь при условии руководства со стороны общей идеи, теории, которая предопределяет отбор и расстановку элементов знания в некую целостность, являющуюся научным фактом.


СОДЕРЖАНИЕ
8
Введение 3
Глава I. Принцип отражения и активность субъекта в историческом познании 8
1. Диалектика субъекта и объекта в общественном развитии
2. Особенности познания социальных явлений 16
3. Историческое познание и категория времени .... 25
4. Историческая преемственность и познание прошлого 37
5. Активность субъекта в историческом познании ... 48
6. О роли чувственного опыта в историческом познании 65
Глава И. Природа исторического источника 73
1. Позитивистская концепция исторического источника 77
2. Проблема исторического источника в современной буржуазной методологии истории 88
а) Кризис позитивистской концепции исторического источника 88
б) Проблема исторического источника в теории историографии Б. Кроче 95
в) Проблема исторического источника в «критической философии истории» 104
3. Социальная природа исторического источника . . . ИЗ
4. Исторический источник в процессе социального отражения. Проблема классовости источника 131
5. Гносеологическая функция исторического источника 143
Глава III. Проблема исторического факта 157
1. Понятие исторического факта в буржуазной методологии истории 158
2. Понятие исторического факта в марксистской методологии истории 169
3. Виды научных исторических фактов 180
Глава IV. Теория в исторической науке 192
1. Эмпирический и теоретический уровни познания в исторической науке .... 192
2. Структура исторической теории 212
3. Функции теории в исторической науке 253
4. Диалектика факта и теории в историческом познании 271