Author: Чертон Т.
Tags: философские системы и концепции психология отдельных видов деятельности отраслевая (прикладная) психология социально-психологические проблемы некоторых отраслей психологии биографии
ISBN: 978-5-906897-34-3
Year: 2018
Text
РАЗБИРАЯ
ГУРДЖИЕВА
Биография духовного мага
Tobias Churton
DECONSTRUCTING
GURDJIEFF
Biography of a Spiritual Magician
Тобиас Чертой
РАЗБИРАЯ
ГУРДЖИЕВА
Биография духовного мага
сотая» ® 2018
УДК 141.339
ББК88.4
4-50
Перевод с английского М. Нечаевой
Чертой Тобиас
4-50 Разбирая Гурджиева: Биография духовного мага /
Перев. с англ. — М.: ООО Книжное издательство «Со-
фия», 2018. — 416 с.
ISBN 978-5-906897-34-3
Тобиас Чертой, всемирно признанный авторитет в
области истории западного эзотеризма, биограф Али-
стера Кроули и Уильяма Блейка, автор многих работ о
гностицизме, масонстве и розенкрейцерстве, посвятил
эту книгу подробному разбору биографии Георгия Гур-
джиева с целью «показать правду, которая скрывается за
его самодельной мифологией». Автор подробно анали-
зирует молодые годы Гурджиева, его духовные связи с
езидами, суфиями и масонами, влияние на дореволю-
ционное эзотерическое движение в России, контакты с
реальными и вымышленными «замечательными людь-
ми», предпринимательские таланты и просветительскую
деятельность и многие другие аспекты жизни выдающе-
гося духовного учителя.
УДК 141.339
ББК 88.4
DECONSTRUCTING GURDJIEFF
Biography of a Spiritual Magician
Copyright © 2017 by Tobias Churton
Публикуется с разрешения Inner Traditions International (США)
при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия).
Все права зарезервированы, включая право на полное
или частичное воспроизведение в какой бы то ни было форме.
ISBN 978-5-906897-34-3 © ООО Книжное издательство «София», 2018
СОДЕРЖАНИЕ
Благодарности.................................. 6
Предисловие. Caveat lector...................... 9
Глава 1. Таинственный чужестранец.............. 21
Глава 2. Прояснение обстоятельств рождения .... 42
Глава 3. Дитя войны............................ 54
Глава 4. Протоиерей Борщ и другие энтузиасты.. 77
Глава 5. Духовный вопрос....................... 98
Глава 6. Безумно влюбленный................... 114
Глава 7. Книги............,................... 135
Глава 8. В поисках братства................... 151
Глава 9. Езиды.............................. 173
Глава 10. Гурджиев-предприниматель
и его необъяснимые странствия............ 192
Глава 11. Записки путешественника и пули в ноге... 215
Глава 12. Еще две пули........................ 251
Глава 13. Святая матушка Россия............... 266
Глава 14. Борьба магов........................ 283
Глава 15. Октава и эннеаграмма................ 296
Глава 16. Международное сообщество
идеологических рабочих................... 320
Глава 17. Человек без гражданства............. 328
Глава 18. Учение.............................. 348
Глава 19. Зверь 666 и черный дьявол........... 359
Глава 20. Долгое восхождение.................. 370
Глава 21. Безымянная могила................... 381
Примечания.................................... 387
Библиография.................................. 410
БЛАГОДАРНОСТИ
В первую очередь я хотел бы выразить признатель-
ность Майклу Мэнну, редактору издательства «Уоткинз
паблишинг». Он первый навел меня на мысль о том, что
пора бы написать новую биографию Гурджиева. Имен-
но Майкл был заказчиком предыдущей биографии, «Гур-
джиев: анатомия мифа», написанной Джеймсом Муром,
и он же сделал мне щедрое предложение, результатом
которого стала настоящая книга. Майкл страстно желал
«пробудить» мир от того самоубийственного безумия, в
которое он погрузился. Все, что можно было сделать для
удовлетворения этого желания, — увы, далеко не такого
распространенного, как хотелось бы, — я сделал. Гур-
джиев способен помочь нам понять, как мы оказались в
нынешней ситуации и как нам из нее выйти.
Еще я хотел бы выразить глубокую признательность
Джону Грэхэму, рецензенту издательства «Иннер тра-
дишнз», чья вера в проект и в его автора позволили за-
кончить книгу. Воодушевление и поддержка, оказываемые
Джоном в самой чуткой и дружелюбной манере, уже на
протяжении многих лет являются источником неисчерпа-
емого вдохновения, и данный проект особенно выиграл от
его глубокого понимания материала и ценных замечаний.
Читатели, знакомые с работой Пола Бикмена Тейло-
ра «Г. И. Гурджиев: новая жизнь», в которой исправлены
многочисленные ошибки, допущенные в прошлые годы
биографами этого выдающегося человека, могли обратить
внимание на то, что в своем предисловии Тейлор упо-
требил выражение «в неоценимом долгу» по отношению
к Майклу Бенхаму из Мельбурна и Герт-Яну Блому из
Амстердама. Майкл Бенхам заинтересовался моим про-
ектом создания новой биографии Гурджиева и щедро де-
лился своими поистине энциклопедическими знаниями,
полученными в ходе детальных исследований жизни и
философского наследия Гурджиева.
Он лично бывал в местах, сыгравших ключевую роль
в жизни Гурджиева, — таких как Карс, Ани, Александро-
6
поль (Гюмри), Тбилиси и Ереван. Он внимательно следит
за всеми исследованиями, проводимыми в России и дру-
гих странах. Кроме Пола Бикмена Тейлора, он оказывал
поддержку Джеймсу Муру, Душке Ховарт и Дж. Уолтеру
Дрисколлу в написании их работ, посвященных Гурджие-
ву. Майкл Бенхам не просто редактировал многие извест-
ные сочинения о Гурджиеве, но на протяжении десяти лет
был помощником и редактором Душки Ховарт, доверив-
шей ему черновики своей (написанной в соавторстве с
Джессмин Ховарт) книги «Все зависит от нас самих: мать,
дочь и Гурджиев, совместные мемуары и семейный фотоаль-
бом». Майкл был одним из немногих, кто поддерживал
Душку Ховарт перед лицом противодействия и критики.
Узнав, что я собираюсь добавить свое имя к длинно-
му списку биографов Гурджиева, Майкл Бенхам весьма
любезно связался со мной и предложил свои услуги в
качестве редактора, взяв на себя обязанность проверить
фактический материал, легший в основу этой книги. Это
был невероятно великодушный жест, принятый мною
с огромной радостью и благодарностью. Книга очень и
очень выиграла от пояснений и комментариев Майкла
по целому ряду вопросов. Хотя мне пришлось исправить
множество мелких огрехов, для меня было большим об-
легчением узнать, что, с точки зрения Майкла Бенхама,
я нигде не «сел в лужу», за исключением одного пункта,
в котором опирался на предоставленную Майклом друго-
му биографу информацию, оказавшуюся после недавних
исследований, предпринятых другими людьми, ложной.
Включение этой новой информации (касающейся масон-
ской ложи, якобы основанной Гурджиевым в 1909 году)
в мою книгу стало неоспоримым преимуществом, по-
тому что теперь эта биография, предназначенная для
людей, уже кое-что знающих о Гурджиеве и желающих
лучше узнать и понять его судьбу и философию, с полным
правом может считаться самым современным и точным
исследованием его жизни и наследия на данный момент.
Все биографы и авторы, пишущие о Гурджиеве, бу-
дут в вечном долгу перед работой, проделанной семьей
Гурджиева, которую иногда представлял Валентин Ана-
стасьев, а также Жанной де Зальцман, которая исполнила
7
волю учителя, желавшего, чтобы «все, что он узнал о вну-
треннем мире человека» было разделено с «с подобными
ему сущностями». Мы все должны быть благодарны дру-
зьям, последователям и коллегам Гурджиева за переводы
и распространение его книг «Встречи с замечательными
людьми», «Рассказы Вельзевула своему внуку» и «Жизнь ре-
альна только тогда, когда "Я есть"» ради просвещения
и пробуждения человечества*. И даже если эти книги не
всегда предоставляют нам искомую информацию о жизни
Гурджиева, они совершенно точно остаются весомыми
свидетельствами удивительной природы его ума.
Карта российской Закаспийской области в начале XX века,
на которой показана Закаспийская железная дорога, идущая
от Красноводска на восток через Ашхабад, Мерв, Чарджуй, Бухару,
Самарканд и Черняево до Маргелана. Это важнейшие пункты,
в которых разворачиваются события, описанные Гурджиевым
во «Встречах с замечательными людьми».
* Валентин Анастасьев писал «от имени семьи» во вступительном за-
мечании к переизданию книги «Жизнь реальна только тогда, когда
“Я Есть"» в 2011 году. Жанна де Зальцман написала предисловие,
в котором подчеркнула, что Гурджиев хотел публикации всех трех
книг. — Здесь и далее.прим, автора, если не указано иначе.
8
ПРЕДИСЛОВИЕ. CAVEAT LECTOR*
Биографы Гурджиева неизменно сталкиваются с се-
рьезным затруднением — практически полным отсут-
ствием достоверных и независимых письменных данных,
освещающих жизнь Гурджиева до его приезда в Москву,
в 1912—1913 годах. Информация о последующем пери-
оде, вплоть до революции 1917 года, тоже весьма скудна.
А между тем в 1917 Гурджиеву было не меньше сорока лет.
Это был человек с давно сложившимся мировоззрением,
уверенно идущий по избранному им пути, без колебаний
следующий той судьбе, которую сам же сформулировал и
провозгласил. Все это определялось опытом предыдущих
лет. Но что мы знаем об этих годах? Что касается докумен-
тального, фактического их подкрепления, имя Гурджиева
встречается лишь в немногих официальных бумагах, и те
не слишком достоверны. Рухнувшая Российская империя
многое погребла под своими обломками. Беспокойный
двадцатый век с его бесчисленными конфликтами и свой-
ственным тоталитарным режимам вандализмом оконча-
тельно запутал всякую историческую преемственность,
следы которой, сложись обстоятельства иначе, мы могли
бы отыскать в кавказских и закавказских регионах, где
прошло детство Гурджиева. Сам Гурджиев уничтожил все
свои бумаги в 1930 году во время затянувшегося личного
кризиса. Не осталось ни писем, ни дневников — ничего.
Что же касается воспоминаний современников, то они
зачастую чересчур субъективны и противоречат как друг
другу, так и достоверно известным фактам.
Будучи человеком необычным и обособившимся от
окружающих, эдаким «шпионом» в нашем хаотичном
и столь непростом мире, Гурджиев целенаправленно и
беспрестанно овеществлял всех, кто встречался ему на
жизненном пути; и даже если его поведение с тем или
иным человеком казалось естественным, мы никогда не
сможем сказать достоверно, было ли оно действительно
* Предостережение читателю (лат.)
9
искренним, или это была очередная тонкая манипуляция.
Альфред Ричард Ораж, первый представитель Гурджиева
в Нью-Йорке, придерживался мнения, что о его учителе
нельзя судить так же, как о других людях; последовате-
лям Гурджиева приходилось либо мириться с диктатом
и цветистыми оскорблениями, либо уходить. Первое же
наблюдение Петра Демьяновича Успенского, одного из
самых влиятельных таких последователей, сделанное им
еще в 1915 году в Москве, заключалось в том, что Гурджиев
постоянно'играет какую-то роль. То был не один человек,
а множество людей, являвшихся во множестве образов.
Что он прятал под этими личинами? А может, не прятал,
а прятался сам?
После распада Советского Союза биограф Гурджиева
Пол Бикмен Тейлор сумел не только рассеять множество
давнишних заблуждений и исправить превратно ис-
толкованные факты, касающиеся жизни и деятельности
Гурджиева, но и познакомить последователей великого
мистика с некоторыми церковными и административны-
ми записями из Грузии и Армении, бывших провинций
Российской империи, которые теперь стали независи-
мыми государствами и начали активно контактировать
с внешним миром. Подобные документы зачастую ста-
новятся источником противоречивых свидетельств отно-
сительно близких и дальних родственников Гурджиева.
Ими активно пользуются, чтобы найти подтверждение
историям о жизни и приключениях, поведанным самим
Гурджиевым в интереснейшей книге «Встречи с замеча-
тельными людьми», которая была написана в 1924 году и
опубликована после его смерти. Это вполне естественно и
оправданно. С другой стороны, при работе с такими до-
кументами встает вопрос об исторической достоверности
описанных в книге событий. И здесь мы сталкиваемся с
проблемой, решение которой весьма неоднозначно.
Если мы прибегаем к внешним источникам, чтобы
подтвердить свидетельства самого Гурджиева, это под-
разумевает, что мы доверяем его свидетельствам, а офи-
циальные документы используем в качестве доказатель-
ства их достоверности. Однако и своеобразная манера, в
которой Гурджиев рассказывает о событиях своей жизни,
ю
и цели, которых он стремился таким образом достичь,
попросту не позволяют нам, как привыкли делать биогра-
фы и историки, автоматически поставить знак равенства
между фактами, действительно имевшими место, и их из-
ложением в книге. Вопрос звучит так: можно ли доверять
самому Гурджиеву в том, что касается достоверности его
жизнеописания? Как бы нам ни хотелось ответить утвер-
дительно, мы не можем закрыть глаза на клубок загадок
и противоречий, возникающих при прочтении автоби-
ографии Гурджиева, появлению которых он, вне всяких
сомнений, сам способствовал.
Во введении к «Встречам с замечательными людьми»
[П-1] Гурджиев объясняет, что одна из причин, побу-
дивших его написать эту книгу, — стремление избежать
необходимости отвечать на расспросы о его жизни и,
главное, о его убеждениях. Он сетует, что подобные рас-
спросы становятся досадной помехой, отвлекающей от
куда более важных и интересных тем, и задают эти во-
просы исключительно из «праздного любопытства». Со-
беседников, интересующихся его жизнью, он называет
«бессовестными бездельниками». Тем не менее, чтобы
удовлетворить их любопытство, «просматривая матери-
ал, предназначенный для этой книги», Гурджиев решает
«оформить его в виде отдельных историй, служащих под-
тверждением какой-либо идеи и косвенно отвечающих
на вопросы, задаваемые... наиболее часто». Вот эти во-
просы: с какими замечательными людьми он встречался?
Какие «чудеса» повидал на Востоке? Есть ли у человека
бессмертная душа? Обладает ли человек свободой воли?
В чем причина страданий? Следует ли доверять «оккульт-
ным наукам»? Какова природа гипноза, магнетизма и
телепатии? Как он впервые заинтересовался этими во-
просами? Что привело его к созданию системы, практи-
кующейся в институте, который носит его имя?
Но у Гурджиева были и другие цели, когда он состав-
лял текст под таким любопытным названием, на первый
взгляд кажущийся автобиографичным.
«Встречи с замечательными людьми» никоим образом
не являются автобиографией. Заметьте, режиссер Питер
Брук в 1979 году, взяв за основу эту книгу Гурджиева,
и
снял художественный фильм. В некотором роде «Встречи»
могли бы стать голливудской версией истинной (пусть и
ненаписанной) автобиографии Гурджиева, ибо их автор
следует принципу «не позволяй фактам вставать на пути у
хорошей истории». Вот только если голливудские продю-
серы придерживаются этого принципа в погоне за славой
и деньгами, то Гурджиев, сам утверждающий, что создает
«новый тип» литературы, осознанно придавал событиям
своей жизни, как и плодам своего воображения, ту или
иную форму, используя их в качестве иллюстраций к своей
системе. Он инсценировал идеи. Персонажи его книги
вполне могут быть воплощением тех или иных понятий
или функций психики (например, инстинктивное дей-
ствие); они играют свои роли. И если такие идеи вполне
реальны, то играющие их отдельные персонажи могут
быть и выдуманными, пусть их поведение порой кажется
вполне естественным.
Получившуюся в итоге книгу можно было бы охарак-
теризовать в терминологии драматурга Бертольда Брехта
(1898—1956) как lehrstiicke, «учебную пьесу». Это своего
рода экспериментальное, учебное произведение, в кото-
ром актеры принимают на себя роли, входят в состояния
и демонстрируют поведение, выходящее за рамки при-
вычного разграничения сцены и зрителя, идеи, образа,
события и реальности, факта и вымысла. Брехт провоз-
гласил, что реализм должен не механически воспроизво-
дить действительность, а показывать ее такой, какой она
должна быть. Этот принцип вполне можно отнести к би-
блейским притчам. Притча о добром самарянине куда
больше рассказывает нам о реальности и о человеческом
идеале, чем могло бы рассказать журналистское сообще-
ние о разбойном нападении, произошедшем на дороге
в Иерихон.
В книге Гурджиева автор становится и главным дей-
ствующим лицом, и повествователем, а фрагменты его
жизненного опыта, фантазий, мыслей и вычитанных
идей — а также то, как он интерпретирует фантазии и
ожидания своих читателей, — оживают в лице персона-
жей и начинают играть свои роли. Гурджиев вторит им
на протяжении всей книги. Как мы узнаем позднее, такой
12
метод повествования был почерпнут им из детства. Отец
Гурджиева был ашугом — сказителем-бардом, развлекав-
шим жителей Закавказья исполнением древних легенд.
Благодаря ашугам, владевшим мастерством пения и сти-
хосложения, виртуозам искусства «театра одного актера»,
оживали древние легенды и народные сказания; вековая
мудрость представала перед зрителем в хитросплетени-
ях импровизированных ритмов и мелодий. Иван Ивано-
вич (кажется, так звали отца Гурджиева), как и ставший
впоследствии известным его сын, никогда не испытывал
недостатка в зрителях; он умел увлечь аудиторию. Магия
слова и музыки служили здесь и целью, и средством: ска-
зитель старался дотянуться до самых потаенных уголков
души зрителя, будил его доселе дремавшее воображение,
как индивидуальное, так и коллективное; добивался, что-
бы оно стало и установкой, и обстановкой для оживших
сказаний, которые ашуг черпал из архетипических об-
разов, порожденных тысячелетиями копившегося чело-
веческого опыта. Очевидно, что Гурджиева привлекали
актеры, танцоры, музыканты, художники, антрепренеры
и сказители — все те, кто тонко чувствует силу символа и
знает способы его зашифровки в искусственно созданной
среде. Актеры на лету схватывают дух гурджиевских про-
изведений, в то время как умы более прозаичные, порой
более тревожные, — а именно такие составляли большин-
ство учеников и последователей Гурджиева, — бесплодно,
порой годами, бьются над его загадками. Такие люди вос-
принимают манеру Гурджиева сгущать краски чересчур
серьезно, вечно воспринимая «Черного Дьявола» черес-
чур буквально, возможно — чересчур почтительно.
Науку Гурджиев воспринимал как средневековый маг,
а не как современный ученый. Он едва скрывал свое пре-
зрение к тому, что сегодня называют, подумать только,
высшим образованием! Лично у меня сложилось впе-
чатление, что Гурджиев так вскидывался, едва речь захо-
дила об университетском образовании, потому что сам
диплома так и не получил. В результате в его работах то
и дело встречаются страстные нападки на тех, кого он
называл «умниками», — довольно обидное слово, появ-
ляющееся как в его книгах, так и в устных выступлениях
13
с поразительной, порой утомительной настойчивостью.
Последователи подхватили и распространили это выра-
жение, чтобы с высот самопровозглашенного образова-
ния уничтожать им критиков. Под «умниками» Гурджи-
ев подразумевает тех самовлюбленных всезнаек, которые
умеют заговорить зубы кому угодно, но почти лишены как
здравого смысла, так и каких-либо практических навы-
ков. Они прибегают к софизмам и витиеватым выраже-
ниям с единственной целью произвести впечатление на
легковерного собеседника и завоевать себе фальшивый
авторитет. Отсутствие глубоких знаний такие люди скры-
вают высказыванием истин, которые суть не более чем
очевидные выводы из фактов. Короче говоря, это люди,
не способные к духовному восприятию, подобные тем,
кто исповедует религию внешне, но отрицает ее внутрен-
нюю сущность (см. Второе послание к Тимофею, 3: 5-7).
Зачастую высказывания философа-самоучки куда более
осмысленны и легки для восприятия, чем сомнительные
речи такого умника, «профессионала», вторящего автори-
тетам и ориентирующегося не на истину, а на то, в каком
виде и каким СМИ будут проданы его идеи. Гурджиев был
выпускником «школы жизни»: циником, уничтожавшим
циников. Возможно, для подкрепления своих взглядов
Гурджиев, смешав воедино миф и реальность, и выду-
мал свое Сармунское братство, истинную школу мудро-
сти. Члены этого братства отличались столь кристально
чистыми помыслами, столь выдающимися душевными
качествами и столь феноменальными способностями к
духовному прозрению, что просто не желали мараться,
связываясь с современным образованием, основанным на
письменных работах и бессмысленной зубрежке.
В отличие от ученых мужей, «профессиональных бол-
тунов», получивших официально признанное образова-
ние, разносторонне образованный самоучка-Гурджиев
мог в любой момент обратиться к любой сфере деятель-
ности. Более того, он удивительным образом умел убеж-
дать людей заняться тем, о чем они раньше и помыслить
не могли. Создается впечатление, что с таким человеком
можно было, как говориться, смело отправляться в раз-
ведку. Гурджиев позиционировал себя как человек, чьи
14
слова не расходятся с делом. Вот только, к большому со-
жалению историков и биографов, к «делу» слишком ча-
сто примешивался художественный вымысел. Гурджиев
не хотел, чтобы люди шли по его пути: он хотел, чтобы
каждый нашел свой собственный путь. До сего дня много-
численные последователи Гурджиева рыщут по местам,
описанным во «Встречах с замечательными людьми», и не
встречают ничего похожего на то, что он описал в сво-
ей книге. Либо встречают и проходят мимо, не обратив
внимания. В любом случае, кто бы сегодня ни отправил-
ся в путешествие по Средней Азии, вряд ли ему удаст-
ся избежать приключений и интересных встреч! Кстати,
книга Гурджиева могла бы стать отличным подспорьем
для туристического бизнеса в Средней Азии; не исключе-
но, что прямо в этот момент кто-то пытается повторить
его маршрут. Если бы Гурджиев был не христианином с
весьма оригинальным взглядом на религию, а турецким
мусульманином, Турция точно сумела бы извлечь выгоду
из его автобиографии. И уж во всяком случае Армения
является кандидатом номер один на организацию тури-
стического маршрута «По следам Гурджиева»; это лишь
дело времени.
Впрочем, «Встречи с замечательными людьми» явля-
ются замечательным произведением хотя бы потому, что
подчеркивают: истинная ценность жизни проявляется
лишь тогда, когда в жизнь сознательно вносится мисти-
ческое измерение; когда человек, твердо стоящий ногами
на земле, мысленно охватывает Вселенную и выходит за ее
пределы. Замечательные люди умеют видеть то, что оста-
ется сокрыто от глаз обывателя. Такие люди привлекают
наше внимание. Был ли Гурджиев одним из них?
«Встречи» Гурджиева (так мы впредь будем называть
его «Встречи с замечательными людьми») являются со-
бранием отдельных историй, написанных, как напря-
мую утверждает сам автор, для того, чтобы удовлетворить
любопытство «бессовестных бездельников», то есть наше
с вами любопытство. Эта книга является ответом в том
смысле, в котором притча о добром самарянине является
ответом на заданный Иисусу вопрос: «А кто мой ближ-
ний?» Нелишним будет напомнить, что «Встречи» были
15
написаны сразу после того, что Гурджиев называет сво-
ей первой книгой, — после «Рассказов Вельзевула своему
внуку». В этом еще более необычном, местами нарочито
абсурдном и многословном произведении Гурджиев го-
ворит устами Вельзевула, путешествующего сквозь время
и пространство, Вельзевула, который перешел через «по-
следний рубеж» в том смысле, который придают этому
выражению персонажи «Стартрека». А Вельзевул между
тем рассказывает свои истории, прикидываясь Гурджи-
евым! Разыгрывание ролей, сказания и притчи — таков
«ответ» Гурджиева на заданные ему вопросы.
Увы, биографы то и дело неизбежно попадают в ло-
вушку, слишком легко подменяя факты представлениями
Гурджиева о реальности. Ошибка, неизбежная, когда речь
заходит о магии. Истинная магия напрямую связана с
преобразующей силой воображения, недаром Гурджиев
был мастером гипноза, чего он никогда и не скрывал.
Порой Гурджиев приходил к выводу, что лучшим спо-
собом показать реальность такой, какая она есть, будет ее
точное воспроизведение. И тогда он рассказывает исто-
рию в точности так, как ее запомнил. Приобретя некото-
рый опыт, пользуясь интуицией и здравым смыслом, вы
начинаете различать, где автор предоставляет более или
менее достоверные, хотя и тщательно отобранные сведе-
ния, а где начинаются те части произведения, в которых
Гурджиев, руководствуясь то ли собственной интуицией,
то ли какими-то соображениями, то ли минутной при-
хотью, ставит на первое место свои абстрактные педа-
гогические приоритеты и повествовательные стратегии.
Тогда факты заканчиваются и начинает набирать обороты
чистый вымысел. Однако с полной достоверностью от-
личить одно от другого невозможно: что одному чистая
правда, то другому — бессовестная ложь. Гурджиев был
прирожденным актером, великим знатоком бесчислен-
ных трюков и уловок. Если то или иное действие не вы-
зывало у него никаких угрызений совести, он действовал
без всякой оглядки на ожидания и чувства окружающих
его людей. В духе представлений святого Павла об ис-
тинном христианине, Гурджиев был «сам себе закон» и
руководствовался «любовью». Пожалуй, в нем умер архи-
16
мандрит, ибо он всегда проводил знак равенства между
совестью и верой.
Эпизоды своей жизни Гурджиев воспринимал как
глубоко личный опыт и завесу над ним приоткрывал
лишь тогда, когда чувствовал, что этот опыт имеет вне-
личностную ценность, то есть может сослужить службу
человечеству в целом, хотя большая часть представителей
этого человечества, как прекрасно осознавал маг, далеко
не готова к восприятию «голой» истины. Конечно, были
и другие, куда более прозаичные мотивы. В главе под на-
званием «Материальный вопрос», лишь позже присово-
купленной к «Встречам», Гурджиев откровенно расска-
зывает о том, как перебивался всю свою долгую жизнь,
достигая всего исключительно собственными силами и
стремясь сколотить состояние, не прибегая к чьему-либо
покровительству. Глава эта имела целью убедить потен-
циальных американских спонсоров в том, что он всегда
самостоятельно финансировал свои экспедиции и экспе-
рименты, а любую материальную помощь щедро оплатит
соответствующими энергиями.
Весьма любопытно и очень характерно то, что самые
достоверные сведения, которые Гурджиев приводит в сво-
ей «автобиографии», относятся к его детству. Детство само
по себе является магическим и священным периодом в
жизни каждого человека. Порой бывает так, что имен-
но воспоминания, связанные с детством, до конца дней
остаются нашим самым захватывающим приключением.
Но даже повествуя о первых годах своей жизни, Гурджи-
ев подспудно передает читателю важное послание. Оно
может быть выражено заповедью, полученной Моисеем
от Бога: «Чти отца своего и мать свою». Родители — боги
для своих детей. Жизнь личного бога Гурджиева, его отца,
оборвала пуля, пущенная турецким солдатом в 1918 году.
Как отмечалось выше, как снова и снова подчерки-
вал самый яростный критик биографов Гурджиева Пол
Бикмен Тейлор, исследователи совершенно напрасно пы-
тались свести воедино любопытные «факты», представ-
ленные во «Встречах» и иных работах, и общеизвестные
факты исторические. Тейлор утверждал, что невозмож-
но, прибегая к подобным методам, написать «обычную»
17
биографию столь необычной личности. В своей работе
«Г. И. Гурджиев: новая жизнь», Тейлор скрупулезно, шаг за
шагом, опровергает достоверность личных наблюдений
и иных деталей повествования, описанных магом в сво-
их книгах. Я, в свою очередь, вообще не считаю, что мы
располагаем каким-либо материалом для написания био-
графии в общепринятом смысле слова, и уж тем более не
собираюсь создавать агиографии. До конца Первой миро-
вой войны мы располагаем лишь самым фрагментарным
материалом, которого достаточно лишь для того, чтобы
начать исследование Гурджиева-человека. Но даже там,
где его повествование о вечных поисках вечной истины
окончательно теряет связь с какой-либо исторической ре-
альностью, мы можем узнать много интересного о самом
человеке, его идеях и мотивах. А порой и нечто большее.
Пожалуй, больше всего обескураживает потенциаль-
.ных биографов тот очевидный для большинства факт, что
период, предшествовавший созданию Института гармо-
нического развития человека, как раз и является самым
важным, интригующим и притягательным для исследова-
теля жизни Гурджиева. По крайней мере, в гурджиевском
описании. Если, конечно, допустить, что его описание
этого периода действительно основано на фактах, — до-
пущение, которое остается под большим вопросом. Да,
мы располагаем достаточным количеством материала
о последних тридцати годах жизни Гурджиева. Но его
деятельности в Париже и Соединенных Штатах после
1922 года катастрофически не хватает той «сочности»,
приключенческого духа, свободы, разнообразия, откро-
вения и дерзкой магии, которыми изобилует его жиз-
ненный путь до сорока лет. Даже при условии, что боль-
шую часть рассказанных им историй мы не принимаем
на веру, а воспринимаем как нравоучительные басни.
Человек, к которому так тянулись ученики, был лично-
стью воображаемой, личностью, совершавшей, наподо-
бие классических героев, путешествия в поисках высшей
истины, побывавшей в мистических краях, общавшейся
с удивительными существами. Этот образ ученики про-
ецировали на реального человека, которого видели перед
собой, и все его странные выходки или требования от-
18
носили на счет жизни, посвященной упорным поискам
вечных истин, разумеется, увенчавшимся успехом. То, что
Гурджиев мог узнать о высшей реальности, об абсолюте,
было и остается сокровенной мечтой для его многочис-
ленных последователей.
Во что же нам остается верить? Нам остается верить
лишь в то, что Гурджиев был человеком, который рас-
сказывал свою весьма необычную историю весьма не-
обычным способом. Поняв этот способ, мы, возможно,
сумеем нарисовать более точную картину, прийти к бо-
лее полному пониманию этого человека, чем сделали бы,
просто ознакомившись с достоверными событиями из его
жизни. К тому же, внимательно изучая порой противо-
речивые рассказы Гурджиева о вещах, которым он якобы
стал свидетелем, время от времени мы будем оказывать-
ся в позиции человека, разбирающего Христовы притчи.
Мы знаем, что притчи основаны на событиях, но они не
являются ни историческими, ни биографическими до-
кументами. У них иная, более высокая цель. Они были
написаны для того, чтобы доказать миру истину, в ко-
торую свято верили те, кто составлял эти притчи: Иисус
есть Сын Божий, Спаситель. Эта истина была абсолютно
очевидна авторам, и с их точки зрения была куда более
важна, чем обычные «исторические факты», которые без
понимания их внутренней подоплеки расценивались как
лишенные смысла. Впрочем, стоит отметить, что для ав-
торов притч описываемые в них истины действительно
имели место быть и были засвидетельствованы земными
мужчинами, женщинами и детьми как «Слово, ставшее
плотью». Обычный журналист оставил бы нам основан-
ное на фактах описание Иисуса, распятого на кресте; воз-
можно, даже сделал бы вывод: не стоит слишком рьяно
противопоставлять себя власть имущим, потому что, если
получится, — жди неприятностей.
Иными словами, под повествованием Гурджиева, не-
сомненно, кроются реальные события, которые иногда
даже всплывают на поверхность. Это как текст, написан-
ный поверх другого текста: время от времени даже удается
распознать, что там было написано «внизу», под яркими
чернилами главного повествования. И в поисках этой
19
скрытой, внутренней истории мы будем не столько «до-
казывать истинность» тех или иных фрагментов, сколько
стараться понять, какое влияние оказали различные исто-
рические силы и события на мысли, чувства и поступки
Гурджиева. Ознакомившись с ними внимательнее, мы
сможем лучше понять его непростой, порой противоре-
чивый характер, его истинные намерения, а главное, его
неподражаемый энтузиазм и неутолимую жажду знаний.
Конечно, полной картины составить не удастся. Зато, с
моей точки зрения, она будет куда реалистичнее, чем все
то, что создавалось до сих пор.
Составить биографию, состоящую из достоверных
фактов, в случае Гурджиева на данный момент не пред-
ставляется возможным. По крайней мере, до его встречи
с П. Д. Успенским в Москве в 1915 году. Но мы можем
провести объективное расследование. Ничто не мешает
нам попытаться приблизиться к разгадке тайны Гурджи-
ева. Оговорюсь, что всегда остается риск, что отдельные
части данной работы, или даже вся она в целом, могут
быть расценены как агитация теми, кто интерпретирует
имеющуюся у нас на данный момент информацию иным
образом.
Перед таким биографом, вернее, исследователем фак-
тического материала, встает далеко не самая простая за-
дача. Но именно трудные пути порой приводят нас туда,
куда никогда не попадет менее отважный путешествен-
ник. Нам предстоит не просто рассказать интересную
историю, нам предстоит разложить на составляющие
имеющийся у нас материал и проработать отдельные его
части, интерпретируя их как способы понять существо-
вавшего в реальности человека. Если по окончании этого
путешествия мы будем понимать человека лучше, чем до
его начала, значит, усилия не были потрачены даром.
1. ТАИНСТВЕННЫЙ
ЧУЖЕСТРАНЕЦ
Пирс номер 88 на Манхэттене повидал тысячи эми-
грантов, но не многие из них прибывали по реке Гудзон
первым классом. Впрочем, Георгия Ивановича Гурджиева
вряд ли можно было отнести к обычным беженцам. Да,
он вынужден был оставить свой дом и уже в который
раз искал новое пристанище, но в Соединенные Штаты,
эту Мекку делового мира, он прибыл не как изгнанник,
а как человек, желающий инвестировать свои духовные
богатства.
Перед тем как пассажиры знаменитого французского
лайнера «Париж» могли полной грудью вдохнуть ледя-
ного воздуха свободы, ступив на землю Нью-Йорка, а
вернее, окунуться в Адскую Кухню, как называют мест-
ные жители район между 12-й авеню и Западной 54-й
улицей, сотрудники иммиграционной службы долж-
ны были проинспектировать пассажирские ведомости.
Больные, преступники, а также люди, у которых было
меньше пятидесяти долларов, переправлялись через За-
лив Нью-Йорка с другими иммигрантами третьего клас-
са на остров Эллис, где их ждали инспекции, отчаяние
и возможная депортация. Четыре красные кирпичные
башни в «московском» архитектурном стиле открытого
в 1900 году здания Федеральной миграционной службы
стояли на страже аккуратно напротив Тантала под на-
званием Свобода. Статуя Свободы, подарок Франции, по
сей день царит на своем острове, крепко сжимая факел
и развернувшись спиной к американскому континенту.
Красные лучи сурового зимнего солнца отразились в
окнах вздымавшегося до небес Вулворт-билдинга. Поле-
тели в безоблачную синеву звуки церковных колоколов,
от Гарлема до Гринвич-Виллиджа, возвещая продрогших
жителей о том, что наступил новый воскресный день
13 января 1924 года. Для воспитанного в православии
грека Георгия Гурджиева был канун Нового года.
21
Представитель министерства труда торопливо прошел
через роскошные интерьеры лайнера, оформленные в
стиле ар-нуво и модерн, и запросил документацию на
прибывающих иностранцев. Получив бумаги из рук од-
ного из служащих корабля, чиновник тщательно изучил
машинописные страницы, отметив, что трехтрубный па-
роход, принадлежащий «Компани женераль Трансатлан-
тик», покинул Гавр 5 января 1924 года для совершения
восьмидневного плавания через зимний океан. Пока все
в порядке; все пассажиры на месте; но все ли здесь верно?
В списках пассажиров обнаружился сорокасемилет-
ний Георгий Гурджиев; женат; самопровозглашенный
профессор; проживает по адресу: Париж, улица Коман-
дан-Маршан, дом 9; грамотен; читает на русском, ан-
глийском и греческом; в графе национальности указано
«грек», хотя место рождения, Александрополь, указывает
на российское гражданство. Из всего вышеперечисленно-
го иммиграционные службы мог заинтересовать разве что
тот факт, что Гурджиев был подданным далекой страны,
лидеру которой, Владимиру Ленину, было за что ответить.
Жаль, жить ему оставалось не больше недели.
«Кто оплатил ваше путешествие?» Сам оплатил. «У вас
имеется минимум в пятьдесят долларов?» Да. «Вы анар-
хист?» Нет. «Многоженец?» Нет. «Здоровье и физическое
состояние?» В порядке. «Внешность?» Рост пять футов пять
дюймов, кожа светлая, волосы (по крайней мере те, что
пробивались щетиной на голове) черные, глаза голубые
[1-1]. «Где собираетесь остановиться?» В доме Леона Шу-
матофф, Напанок, округ Олстер, штат Нью-Йорк.
На самом деле Гурджиев не собирался останавливаться
в доме Льва Шуматова, но ему нужно было что-то ука-
зать в декларации. Представителям министерства труда
не нравилось, когда приезжие становились обузой для
американских налогоплательщиков; если иностранца был
готов принять друг или родственник, гражданин США,
это было лучшей гарантией беспрепятственного въезда
в страну. Инженер-механик высшей категории Шума-
тов был братом Ольги Гартман — двадцативосьмилетней
оперной певицы, жены композитора и танцовщицы «са-
кральных танцев», одной из самых заметных участниц
22
труппы Института гармонического развития человека,
основатель которого, атлетически сложенный, наголо
бритый, с огромными усами «профессор» сакральных
танцев, сейчас стоял на палубе лайнера, завернувшись
в тяжелое пальто, и шарил большими светлыми глазами
по заиндевелому нью-йоркскому пирсу в поисках ра-
душного приема.
Возможно, миграционные службы и не отличались ра-
душием, зато оставшиеся благодаря им документы могут
на многое пролить свет.
Учитывая, что в настоящий момент различные оценки
даты рождения Гурджиева разнятся больше чем на десять
лет — между 1866 и 1877 годами, — небезынтересно бу-
дет отметить, что документальные сведения о его жизни
после этой первой поездки в Соединенные Штаты раз-
нятся в этом отношении совсем незначительно. Конечно,
его адрес во Франции вполне ожидаемо сменился, как
и изначально указанное место проживания в США, зато
возраст Гурджиева, который он указывал в последующие
годы в тех или иных документах, соответствовал тому, что
фигурировало в той первой миграционной ведомости:
пятьдесят два в 1929, пятьдесят три в 1930; шестьдесят два в
1939. Любопытно, что в 1929 году его рост уже указывался
как пять футов восемь дюймов (кажется, Гурджиев подрос
на три дюйма), а в 1930 место рождения странным об-
разом переместилось из Александрополя (ныне Гюмри),
города в подконтрольной России Армении, в «Ессентон-
ки» — неверно записанный Ессентуки, курортный город
Северокавказского края [1-2].
Тем не менее уже на протяжении многих лет исследо-
ватели не могут точно определить дату рождения Гурджи-
ева. Она остается тайной, как и многие другие аспекты его
личности. Например, в выданном немецким консульством
в Нью-Йорке Fremdenpass (паспорте иностранца, середина
1930-х годов) значится 1877 год рождения. Кроме того,
несмотря на то, что Гурджиев снова и снова указывает
в официальных документах 28 декабря как день своего
рождения, отмечает он его либо 1 января по старому
православному юлианскому календарю, либо 13 января
по календарю григорианскому (это вплоть до 1899 года;
23
после 1900 года он начинает отмечать его 14 января). А
значит, если следовать логике иммиграционных докумен-
тов, Гурджиев мог родиться и в 1876, и в 1877 году. Хотя
большая часть официальных бумаг убеждает нас в том,
что следует остановиться на 1877 году, сам Гурджиев, в
многочисленных беседах с учениками, добавил к своему
«официальному возрасту» целых одиннадцать лет. Воз-
можно, таким образом он пытался сохранить достоинство
перед лицом неизбежных разрушений, несомых време-
нем?.. В год его смерти, в 1949 году, девятнадцатилетний
Пол Бикмен, частый собеседник Гурджиева, отмечал, что
его учитель выглядит на все восемьдесят, а не на семьде-
сят*, согласно более поздним документам [1-3].
Мы не знаем, почему, будучи в возрасте, Гурджиев
предоставлял одну информацию официальным властям,
а другую — ученикам и близким; домысливать тут беспо-
лезно, хотя трудно закрыть глаза на тот факт, что Гурджиев
мифологизировал и намеренно искажал многие аспекты
своей жизни, искусно манипулируя ими, дабы ни при ка-
ких обстоятельствах не показаться обыденным. Для него,
как для мартинистов, «истина» превалирует над фактом;
те, кто правит материальным миром, ставят нас перед
фактами, но истины не знают. До тех пор пока Гурджиев
мог свободно отправляться туда, куда душа пожелает, он
был равнодушен к фиксации своих приключений на бу-
маге. Поэтому о жизни он писал так же, как прожил ее,
а именно — как того душа пожелает. По мере углубления
в перипетии таинственной жизни Гурджиева мы найдем
еще много подсказок, которые помогут найти ответ на
этот неудобный вопрос.
Итак, наш чужестранец еще не сделал ни шагу с палубы
французского лайнера, чтобы ступить в новый западный
мир и бросить вызов его умам (а вернее, его глупости),
а перед нами уже ребром стоит вопрос по поводу этой
греческой — или все-таки русской? — личности.
* Тейлор подробно описывает сохранившиеся свидетельства о дате
рождения Гурджиева. И хотя многие официальные документы ука-
зывают на 1876—1880 годы, сам Тейлор склоняется к 1866 году, пред-
почитая доверять, во-первых, тому, что говорил сам Гурджиев, во-
вторых, собственной оценке приблизительного возраста учителя, а
в-третьих — тому, что говорили врачи.
24
Кем же на самом деле был Георгий Гурджиев?
Перед английским теософом, обитателем Нью-Йорка
и верным последователем Гурджиева Альфредом Ричар-
дом Оражем (1873—1934) такой вопрос не стоял. Он
прекрасно знал, кто такой Гурджиев и что именно он из
себя представляет. Ораж, общественный деятель и быв-
ший редактор журнала, поднялся на французский лай-
нер, чтобы помочь своему учителю и его труппе прой-
ти таможенные формальности. Он искренне верил в то,
что Гурджиев — тот самый Учитель, в котором западный
мир сейчас так нуждался. 9 января, пока Гурджиев и его
сопровождающие, многие мучаясь от морской болезни,
пересекали зимние воды океана, Ораж организовал семи-
нар в книжном магазине «Санвайз Терн», расположенном
в здании Йельского клуба, на пересечении 44-й улицы и
Вандербилт-авеню, прямо напротив Центрального же-
лезнодорожного вокзала. Речь Оража была сердечной и
вместе с тем изысканной. Он вдохновил впечатленных
слушателей, обрисовав Гурджиева как практикующего
мистика, способного перевернуть с ног на голову и вы-
вернуть наизнанку бессмысленную, полную автоматизма,
неискренности и лживых ценностей жизнь обывателя.
Приобщившись к учению Гурджиева, человек получал
возможность заново выстроить свою жизнь, «настроив»
ее на истинную реальность таким образом, чтобы ничто
не могло воспрепятствовать просвещенной воле обнов-
ленной личности.
Гурджиев задавал один-единственный вопрос:
Многие ли из вас действительно живы?
Гурджиев работал над тем, чтобы пробудить людей от
сна, от состояния «автоматона». Автоматном он называл
ту часть личности, через которую выражается воля других,
а не воля истинного «Я Есмь», подлинной сущности чело-
века. Люди не осознают собственной бессознательности.
Они просто не знают. Что делать?
Пробудиться!
Человек, вспомнивший свою истинную сущность,
полностью трансформирует способы взаимодействия с
25
окружающим миром, ибо видит не иллюзию, а реаль-
ность. Отныне он волен выбирать бодрствование, а не
сон, самосознание, а не механическое подражание и со-
ответствие условностям. Теперь он может идти рука об
руку со скрытыми силами мироздания. Все, что для этого
нужно: работать, работать сознательно, работать над со-
бой, последовательно и неуклонно, как бы мучительно
иногда это ни было. Представлено все было не как суеве-
рие или религия, а с научной точки зрения, по крайней
мере, в полном соответствии с едва зарождавшейся пси-
хологической наукой. И вместе с тем выступление Ора-
жа искусно затронуло мистические струнки, таившиеся
в глубине души каждого американца. Гурджиев, который
вот-вот должен был прибыть в Нью-Йорк и с которым
вскоре можно будет встретиться во плоти, был открове-
нием, Учителем, познавшим скрытую истину; человеком,
лично побывавшим в самых таинственных и романтиче-
ских уголках земли. Приманкой Оража стало пресловутое
истинное «Я», это вечно ускользающее «Я», за встречу с
которым многие готовы были платить.
Сам Ораж был совершенно очарован эксцентричным
учением Гурджиева. До прибытия учителя он органи-
зовал еще несколько встреч, стараясь охватить как мож-
но большую аудиторию. Целью его были влиятельные в
Нью-Йорке деятели культуры, с которыми Ораж старал-
ся разделить собственную веру в необычайные преобра-
зующие способности Гурджиева, этого революционера
духа, который уже был в пути. Его идея о том, что че-
ловек живет во сне, являясь бессознательным проводни-
ком чужой воли и внешних сил, о самонаблюдении, о
вспоминании себя и об осознанном погружении в здесь
и сейчас подразумевали, что любой человек может кру-
то изменить свою жизнь. И мир никогда уже не станет
прежним. Какое облегчение, должно быть, испытывали
слушатели Оража при этой мысли! По крайней мере те из
них, кто мучительно пытался подстроиться под условия
нового двадцатого века, привыкнуть к его индустриаль-
ным, коммерческим, городским и офисным требованиям,
активно вторгавшимся в душу западного человека и вы-
сасывавшим из нее все соки.
26
Идеи Гурджиева в некоторой степени резонировали
с движением Нового Мышления, достаточно давно уко-
ренившимся в экстравагантном религиозном попурри
американских религий XIX века. Новое Мышление ос-
новывалось на принципах «помогай себе сам», «мысли
позитивно» и «Бог внутри и везде»; все это Легко вырож-
далось в банальные светские разговоры, лишенные ка-
кой-либо содержательности. Альтернатива, предлагаемая
Гурджиевым, имела мало общего с религиозной супер-
структурой Нового Мышления. Его учение куда больше
подходило для нового послевоенного поколения, людей
скептичных, обращенных к науке, верящих в структуру.
Эти люди жаждали постичь именно «механику» миро-
здания, получить знания, результатом которых стали бы
не только благочестивые мысли, а практические умения,
которыми можно было бы оперировать в новом мире
амбиций, искусства, образования, психологической те-
рапии и бизнеса.
Не исключено, что для этого придется ненадолго съез-
дить отдохнуть и поучиться в экзотический Париж, где
на тот момент находилось основное отделение Института
Гурджиева. В любом случае, это куда удобнее, чем ехать в
ашрам или просить милостыню на пыльной обочине где-
нибудь в Бенаресе. Приобщившись же к древне-совре-
менному учению Гурджиева, можно было стать и факи-
ром, и йогином, и монахом (тело, ум и преданное сердце),
и при этом щеголять в белоснежной рубашке, фланелевых
брюках и гамашах или в элегантном женском костюме и
жемчугах. У Оража был настоящий талант представлять
запутанное учение своего кумира современным и даже
футуристичным.
Нью-Йорку было не привыкать к гуру, йогам-теосо-
фам и спасителям самого разного калибра. Но то был
гуру особенный. Его мистика удивительным образом со-
четалась с наукой, психологией, научно-фантастически-
ми спекуляциями; все это слегка приправлялось много-
вековой восточной экзотикой с ее обещанием спасения.
Читатель, конечно, обратит внимание на то, что при бли-
жайшем рассмотрении все это выглядит чересчур обоб-
щенным и расплывчатым. Отсюда возникает логичный
27
вопрос: можем ли мы утверждать, что Ораж, уважаемый
редактор лондонского журнала «Нью Эйдж», издания,
симпатизирующего социализму и теософии, действи-
тельно знал, кто такой Гурджиев? Может, и не знал. Зато
ладили они прекрасно. Неутомимый, порой очень терпе-
ливый, всегда преисполненный благих намерений Ораж,
прекрасно умевший формулировать мысли, замечательно
умел заразить окружающих своим жгучим интересом к
учению Гурджиева и даже своей ему преданностью.
Приветственная делегация коллег и доброжелателей,
организованная Оражем, проводила Гурджиева прямо
на восток, миновав Адскую Кухню. Пройдя через дело-
вые районы Манхэттена, скованные зимним холодом, все
вышли на Бродвей.
США только что вступили в период усиленной, хотя
и не совсем добровольной добродетельности. Буквально
за месяц до прибытия Гурджиева Эндрю Волстед, автор
ряда законодательных мер, которые с января 1920 года
запрещали производство, продажу и перевоз алкогольных
напитков, выступил на конференции в Миннесоте, где во
всеуслышание заявил, что американцы успешно адап-
тируются к запрету алкоголя. Оппозиция молчит, закон
не нуждается ни в переработке, ни тем более в отмене:
воистину благая весть для двадцатичетырехлетнего бок-
серского промоутера Аль Капоне, который на тот момент
был правой рукой бутлегера Джона Торрио в Чикаго. За-
преты создавали преступников, а преступники, выжив-
шие в гангстерских разборках, наживали баснословные
состояния на желании американцев пропустить стакан-
чик-другой.
В своем первом обращении к Конгрессу 6 декабря
1923 года президент Джон Калвин Кулидж заявил, что
усилит береговую охрану, чтобы пресечь преступные дей-
ствия, которые может повлечь за собой «сухой закон», но
в остальном перед Америкой стояли проблемы исклю-
чительно локального характера, и чувствовала она себя
вполне уверенно. Мощная экономика, конечно, защитит
ее от последствий экономического кризиса, который все
сильнее ощущался в других частях мира. Кулидж при-
зывал американцев смотреть в будущее «с радостью и на-
28
деждой». Весной прогнозировали новый экономический
рост. В конце концов, вокруг шумели буйные двадцатые,
что могло быть лучше? Такая уверенность американских
политиков, конечно, весьма воодушевляла Гурджиева, ко-
торый был полон решимости откусить немного от этого
большого пирога — как для своей пользы, так и для поль-
зы не бедствующих американцев. Радость прибытия не-
сколько подпортил крайне невыгодный курс, по которому
пришлось обменять франки на доллары. Зато на обратном
пути этот же курс сотворит для Гурджиева маленькое чудо.
В тот день, когда Гурджиев впервые оказался на Брод-
вее, там было довольно тихо. По воскресеньям, когда
театры закрывались, улица пустела. Гурджиев мог лишь
снаружи полюбоваться на афиши гремевших тогда спек-
таклей и шоу: мюзикл Флоренза Зигфелда «Детские са-
пожки» в «Бродвейском театре Эрла Кэрролла» с Эдди
Кантором и Мэри Итон... Новая музыкальная комедия
«Мэри-Джейн Маккейн» Оскара Хаммерстайна и Винсента
Юманса, шедшая в недавно открытом театре «Импери-
ал». Вниманию более взыскательных зрителей Бродвей
предлагал, по крайней мере с понедельника, «Святую
Иоанну» Бернарда Шоу, шедшую на Манхэттене в Театре
Гаррика. Это, разумеется, не могло не быть интересным
для Оража, восхищавшегося Шоу и его интерпретацией
социалистических идей. Более того, Ораж пользовался
финансовой поддержкой великого драматурга, когда соз-
давал свой журнал «Нью Эйдж» в 1907 году. К 1924 году
Ораж, полностью посвятив себя делу Гурджиева, с одобре-
ния последнего продал журнал за сто фунтов стерлингов.
Сегодня странно думать, что когда-то выражение «Нью
Эйдж» ассоциировалось с социалистическими взгляда-
ми среднего класса, слегка «залакированными» теософ-
ским «Иисус на самом деле был коммунистом». Еще более
странно думать, что Ораж искренне верил, будто началось
все это именно с Гурджиева.
Встречи с прессой
Торжество в честь прибытия Гурджиева Ораж орга-
низовал в пышном отеле «Ансония», что располагался
29
по адресу Бродвей, 2109. Это была первая гостиница в
городе, установившая систему кондиционирования воз-
духа; впрочем, в январе она была отключена, холодного
воздуха и так было предостаточно. Роскошная «Ансония»
сдавала меблированные комнаты влиятельным персонам
Нью-Йорка. Благодаря обширным связям Оража Гурджи-
ев немедленно занял среди них главенствующее место, го-
товый с энтузиазмом увенчать данные Оражем обещания
торжественным заявлением об основании нью-йоркского
отделения Института гармонического развития челове-
ка — нового, как он надеялся, плацдарма, с которого мож-
но будет начать завоевывать твердыни западного духа, а
заодно подпитать неиссякаемым источником наличности
страну, даровавшую Нью-Йорку его знаменитую статую
Свободы.
Порой Нью-Йорк бывает благосклонен к своим го-
стям. Через два дня с целью взять у эксцентричного ино-
странца, только что прибывшего из Парижа, интервью
в гостиничные апартаменты Гурджиева вошел двадца-
тишестилетний журналист Наннэлли Джонсон. Позже, в
1932 году, разочарованный низкими доходами, Джонсон
оставит журналистику и отправится попытать счастья в
Голливуд, где напишет сценарий к классическому фильму
Джона Форда «Гроздья гнева» (два Оскара в 1941 году и
номинация на лучший сценарий), после чего сделает бле-
стящую карьеру сценариста. Многие известнейшие кар-
тины, например «Ключи от царства небесного» с Грегори
Пеком (1944), были сняты по его сценариям. Джонсон
плодотворно работал вплоть до шестидесятых годов. Одна
из самых ярких его удач — хит «Грязная дюжина» Роберта
Олдрича 1967 года.
Умный, эрудированный, острый на язык и искушен-
ный в социальной сатире Джонсон мог, при желании,
не оставить камня на камне от туманной мистики Гур-
джиева и его местами откровенно уязвимых теорий. Но
разгромной статьи не последовало. Напротив, вскоре на
страницах популярной газеты «Бруклин игл» появилась
остроумная, но вполне уважительная статья, посвящен-
ная не менее остроумному «греку», который, высказал
предположение Джонсон, «пытался вернуть человека к
зо
его истинной природе». Что ж, начинание благое, да и
кто не пытался?.. Подобные амбиции всегда были частью
греческого философского дискурса и, уж конечно, вызовут
отклик в душе любого образованного американца. Жаль
только, никто не может точно определить, что такое эта
загадочная истинная природа человека. Сейчас модно все
сводить к генам. Допустим. Но что «все»? В любом случае
статья Джонсона подразумевала, что Америка вполне мо-
жет позволить себе этого забавного грека с его безобид-
ной, местами даже весьма интригующей философией.
В то время как Гурджиев и его труппа с энтузиазмом
выступали со своими яркими сакральными танцами в
драматической школе «Нейборхуд Плейхаус» и в Карне-
ги-холле под аккомпанемент мини-оркестра, организо-
ванного мужем Ольги Фомой Гартманом*, Ораж активно
пытался обратить внимание общественности на своего
учителя. Гурджиев настойчиво призывал своих ближай-
ших сподвижников жертвовать деньги на поддержание
существования основанного им института, профессором
которого, не слишком заботясь об академических фор-
мальностях, он себя именовал.
10 февраля Нью-Йорк получил шанс получше узнать
Гурджиева. На странице 12 газеты «Нью-Йорк тайме», в
разделе «Искусство», вышла статья под заголовком «От-
ведать эликсир жизни в Школе Гурджиева», представляю-
щая «подробное описание русского института во Фран-
ции, целью которого является всестороннее гармоничное
развитие человека». То, что автор статьи противоречила
Наннэлли Джонсону, назвавшему Гурджиева греком, нет
ничего удивительного. Ведь статья вышла из-под пера
Мод Хоффман — прекрасно осведомленной в вопросах
эзотерики, игравшей Шекспира американской актрисы,
теософа и владелицы знаменитых «писем Махатм», пере-
шедших к ней по наследству от А. П. (Альфреда Перси)
Синнетта. Эти так называемые «послания» от гималай-
ских учителей, духовных сущностей Кут Хуми и Мории,
якобы освободившихся от всех желаний, кроме стремле-
ния поднять духовный уровень человечества, были пере-
* Известен также как Томас де Гартман и Томас Хартман. — Прим. ред.
31
даны Синнетту и Хьюму с благословения основательницы
Теософского общества мадам Блаватской. Мод Хоффман
также была соавтором Мэйбл Коллинз, теософской рома-
нистки бисексуальной ориентации. Их совместная рабо-
та, описывающая «трагедию души», называлась «Сенса:
мистическая пьеса». Роман Мэйбл Коллинз «Цвет и плод»
входил в учебную программу «Магического Ордена А: .А:.»
Алистера Кроули. Вера Хоффман в «искупительный Дух
внутри», как они с Коллинз называли его в предисловии
к «Сенсе», в Дух, который «принеся последнюю высшую
жертву, достигает апофеоза и изливает свое благослове-
ние на все человечество», несомненно, заставляла ее сим-
патизировать тем идеалам, которые притягивали людей
в Институт Гурджиева, отчаянно пытающийся выжить
в Фонтенбло. И это несмотря на то, что сам Гурджиев
отпускал в адрес теософии в частности и современного
оккультизма вообще весьма нелестные замечания. Тем
не менее, если бы не полувековая история Теософского
общества, у Гурджиева вряд ли возникла бы аудитория,
стремящаяся или хотя бы способная понять его идеи. Бо-
лее того, в молодости Гурджиев сам подпал под обаяние
теософской доктрины, хотя в одной из своих поздних ра-
бот, «Вестнике грядущего добра» (1932), он намекает, что
интерес его был проявлен исключительно в подрывных
целях. Если верить Полу Бикмену Тейлору, в 1923 году
Гурджиев рассказал Оражу, что девять лет путешествовал
по маршрутам, якобы пройденным до него мадам Блават-
ской, пока не оказался в Индии, где Блаватская основала
идеологический центр своего движения. И там Гурджиев
окончательно осознал всю бесплодность своих усилий:
теософия не содержала в себе искомых ответов, а все на-
писанное мадам Блаватской не заслуживало никакого
доверия [1-4].
Что же поведала статья Хоффман о «русском» Гурджи-
еве?
Как это частенько случалось с Гурджиевым, рассма-
тривали его в первую очередь через то учение, которое
он адресовал своим последователям. Являлся он, как пра-
вило, в образе сидящего и руководящего торжественной
церемонией благопристойного учителя, в ярком свете
32
обожания своих учеников. Обожание это было не «зем-
ное», интеллектуальной природы, но «небесное», идущее
от души.
Гурджиев бросил за свою жизнь вызов многим умам,
но мы по-прежнему очень мало знаем о нем.
Мод Хоффман поведала, как летом 1923 года жители
Аво и Фонтенбло приезжали в Шато-дю-Приёрэ-де-Басс-
Лож, чтобы присоединиться к гостиничным постояльцам
и побывать на субботних представлениях Института гар-
моничного развития человека. По субботам в Институте
был День открытых дверей. В бывшем ангаре для само-
летов, переоборудованном в концертный зал, способном
вместить около шестидесяти учеников и несколько со-
тен зрителей, труппа Гурджиева, числом, как правило,
около сорока человек, демонстрировала гимнастические
упражнения и сакральные танцы, иногда объединяемые
названием «движения». На полу и по стенам, окружав-
шим сцену, висели восточные ковры, перемежавшиеся с
написанными в теплых тонах самими учениками карти-
нами и узорами. Под ярким полотняным потолком ви-
сели овечьи шкуры, придававшие интерьеру необычную
азиатскую нотку.
Движения представляли собой синтез эзотерических
жестов, в которых были закодированы древние знания о
связи души с музыкальной гармонией мироздания, а так-
же религиозные церемониальные телодвижения, народ-
ные азиатские пляски и ритуальные танцы христианских
созерцателей и суфийских дервишей. Цепляющие взгляд
и оказывающие гипнотический эффект танцы отличались
геометрической механикой, но и не были лишены эсте-
тики и поэзии, главным образом за счет попыток соответ-
ствовать принципам «космического» движения. Танцоры
старались двигаться синхронно, воплощая на сцене еди-
ную динамическую волю, будто демонстрируя отдельные
части единого органического механизма, в котором все
подчинено единственной цели: показать микрокосм в
макрокосме. Были и намеренные столкновения, симво-
лизирующие разрушительную силу бунтующей, необу-
зданной воли. Столпы вселенской гармонии вздымались
не во внешнем мире, они нисходили сверху. «Как вверху,
зз
так и внизу» — гласит древний герметический принцип
или, как это перефразировали христиане, «на земле, как
на небе».
В качестве символа или представителя небесной воли
стоял сам Гурджиев, либо сбоку от сцены, либо в любом
другом месте, где пожелает находиться воплощенный в
нем deus ex machina. Зрителей нью-йоркских представ-
лений особенно поражали два трюка, придуманных
Гурджиевым именно с целью произвести впечатление
на аудиторию. Первый заключался в том, что в любой
произвольно выбранный момент Гурджиев делал простой
жест рукой и вся труппа мгновенно замирала в совер-
шенной неподвижности, вне зависимости от сложности
выполняемого движения или неудобства и даже болез-
ненности позы. Второй трюк эффектно дополнял первый.
В конце представления танцоры отходили вглубь сцены,
а затем разбегались и подбегали к самому краю. Есте-
ственно, зрители ожидали, что сейчас, в самый последний
момент, будет сделан тот самый «замораживающий» жест
и все замрут у самого края. Но Гурджиев, прирожденный
шоумен, небрежно отворачивался покурить, и вся труппа,
бросая вызов пространству и времени, прыгала в пустоту
и, обрушившись со сцены, замирала уже на полу, в ка-
жущемся хаосе перемешанных тел. О пострадавших не
сообщалось.
Вся эта ритмическая магия движения сопровождалась
«мистической и вдохновляющей» музыкой авторства
Фомы Гартмана, композитора и верного друга Гурджие-
ва. Некоторые мелодии были написаны совместно. Боль-
шая часть этой музыки вызывала четкие ассоциации с
«Гноссиеннами» Эрика Сати; ее восточные мотивы, ярко
выраженные, подобно заклинаниям, ударения и завора-
живающие величественные ритмы — все это было частью
мистико-математической композиции. То была музыка
символическая, истинное дитя и наследник эпохи симво-
лизма, расцвет которого пришелся во Франции на 1880-е
годы, а нежные побеги в России были быстро загублены
революцией большевиков и последовавшим за ней желе-
зобетонным соцреализмом, не терпевшим двойственно-
сти и неясности, какими бы гениальными они ни были.
34
Во время своего пребывания в Фонтенбло Мод Хофф-
ман была удивлена тем, что философия Гурджиева как та-
ковая, его идеи, практически нигде не упоминались; не
было ни лекций, ни семинаров, на которых ученики по-
лучали бы какие-либо абстрактные философские знания
[1-5]. Все сводилось к индивидуальному «обученийдей-
ствием», в основном направленному на то, чтобы сломать
привычные паттерны поведения и комфортные условия
существования. Тем не менее в американских газетах об-
щина, обосновавшаяся в Фонтенбло, получила название
«Лесных философов», вызывавшее у читателей уютные и
приятные ассоциации с чистенькими выходами на при-
роду и чинными сидениями у костра, а также с широко
распространенной молодежной субкультурой, подраз-
умевающей особую манеру одеваться и приближенный
к природе образ жизни. Все это одобрялось обществом,
в отличие от группы «красных индейцев», культивиро-
вавших буйное выплескивание первобытных инстинктов
с целью сбросить внутреннее напряжение, а возможно,
шокировать застегнутый на все пуговки средний класс;
хиппи 1960-х; в свою очередь, тоже будут щеголять в
банданах дона Джеронимо. Танцоры Гурджиева носили
свободные, одинаковые для мужчин и женщин одежды в
«казачьем» стиле: тоже рабочие, но рабочие совсем иного
толка, чем пролетариат, начавший свое победное шествие
по странам Советского Союза.
Хоффман обнаружила, что почти все ученики в ин-
ституте — либо англичане, либо американцы. Немного-
численные русские (которых Гурджиев сначала вывез в
1917 году из Москвы в Грузию, а затем, подобно Мои-
сею, ведущему бежавших от «фараона» большевизма сы-
нов Израилевых, провел через Кавказ в Турцию и далее
в Германию и Францию) принимали пищу в отдельной
столовой, расположенной по другую сторону от кухни,
сразу за сыроварней. Хоффман не отметила специально,
но французских учеников у Гурджиева не было вообще.
Французы, всегда имевшие особое пристрастие к эзоте-
рике, стоявшие у истоков возрождения оккультизма и
символизма в искусстве, имели свои собственные богатые
гностические традиции и отличались равнодушием ко
35
всему иноземному. К тому же момент был выбран неудач-
но: интерес к оккультизму и неогностицизму резко пошел
на убыль с конца 1890-х годов. Первая мировая война
окончательно положила конец этому движению, растоп-
тав последние его угольки задолго до завершения военных
действий. Получается, Гурджиев не просто «ехал в Тулу
со своим самоваром», но и делал это во время, крайне
неудачное для каких-либо начинаний подобного рода.
Писком моды в Париже были дадаизм и сюрреализм, об-
рамленные абстрактным джазом; Ленина восславляли как
героя. У Гурджиева на все это не было времени. Он нена-
видел фокстрот, предпочитая безмолвие вечных азиатских
степей хаотичной западной цивилизации.
Мод Хоффман ассоциировала институт с преддверьем
античной мистической школы, не хватало только зна-
менитой надписи «Познай Себя» на воротах. Работы для
учеников тут было предостаточно, но истинной работой
здесь была Работа над собой, долгая и порой очень бо-
лезненная. Целью ее были изменения, производимые в
психике «работающего». Большое значение приписыва-
лось самонаблюдению. Чрезвычайно важно для Работы
было сломить барьеры привычного поведения и само-
восприятия. В некотором смысле ученикам предлага-
лось полностью разрушить свое знакомое «я», стереть его
очертания и, таким образом, получить доступ к новому
неизведанному потенциалу. Например, Гурджиев мог по-
ручить ученику выкопать траншею для новых труб лишь
затем, чтобы потом попросить закопать ее обратно. «Но-
вые трубы» в данном случае оказывались символическим
обозначением новых проводящих путей для психики.
Чувству удивления и возмущения в подобных ситуациях
приписывались терапевтические свойства. Сегодня все
мы прекрасно знакомы с гурджиевским принципом «не
попотеешь — не заработаешь».
В понимании Хоффман, в основе философии Гур-
джиева лежало утверждение, что современный человек
мучается от дисгармоничной неосознанности. Индивид
становится марионеткой, и хваленая его свобода не более
чем иллюзия. Искать спасение в крайнем индивидуализме
или коллективизме бесполезно, ибо коллективом правят
36
такие же невежественные индивиды, «накачивающие»
людей бесплодными мечтами, которые те называют ре-
альностью.
Хоффман, говорившая от имени среднего и высшего
классов, утверждала, что при современном образе жизни
«большая часть энергии уходит в ментальную активность»,
вследствие чего возникает потребность в уравновеши-
вающей физической активности. Работниками должны
стать все и каждый. Говоря о Работе, Гурджиев, разумеется,
имел в виду позаимствованную им у алхимиков и пере-
деланную под себя идею Великого Делания — психиче-
ского и сущностного преобразования низких состояний
сознания в «золото» состояний высших, — которую он
приправил модным в то время социализмом.
Наряду с физическим трудом широко практиковалось
выражение мыслей и эмоций учеников в искусстве; счи-
талось, что у каждого человека есть что выразить через
творчество. Например, любой мог научиться танцевать,
стоило лишь немного попрактиковаться. Танец, в свою
очередь, высвобождал тело, превращая его в экспрессив-
ное изобразительное средство. Материал, которым поль-
зовался гармонично развивающийся человек искусства,
заключался в сочетании его собственных ментальных,
эмоциональных и инстинктивных энергий.
Здесь мы впервые сталкиваемся с традиционной «тро-
ицей», из которой, по Гурджиеву, формируется мудрость
человеческая. Павший человек тройственен, у него три
мозга: чувства, мысли (или способы мышления) и ин-
стинктивная физическая жизнь. Чтобы вся эта энергия
беспрепятственно протекала по соответствующим кана-
лам, необходимо избавиться от внутренних конфликтов.
Человек обязан спрашивать себя постоянно: «Где я? Кто
я? Почему? Почему я здесь оказался? Кто я? Что я на са-
мом деле делаю? Что я знаю? Действительно ли понимаю
это, или меня захватили чувства? Возможно, я слишком
много думал и слишком мало чувствовал? Подумал ли я о
чувствах другого, когда заботился о собственной выгоде?
Не трус ли я в физическом смысле слова? Способен ли
я любить? Не испугаюсь ли я вступиться за собственное
тело? Не слишком ли лениво мое тело и не слишком ли
37
деятелен ум? Вовлекаясь в круговерть повседневной жиз-
ни, останавливаюсь ли я иногда, чтобы подумать? Слы-
шу ли я свои инстинкты? Знаю ли я, что такое здравый
смысл? Реальна ли моя жизнь? Действительно ли я сво-
боден? Действительно ли «я — это я»?» и т. д. Гурджиев
учил своих последователей «сливаться» с гением и волей
бессознательного движения, которое находило свое вы-
ражение как раз в «движениях» сакральных танцев. Такие
движения, выполненные в одиночестве, в целях развития
и вспоминания себя, были не менее значимы, чем те,
которые выполнялись в группе и в присутствии много-
численных зрителей.
Нельзя сказать, чтобы учение Гурджиева сильно рас-
ходилось с другими философскими течениями в после-
военной Европе. Ницше, вдохновленный «Философией
бессознательного» (1869) Эдуарда фон Гартмана, подго-
товил многие умы к восприятию философской ценности
бессознательного, способного переродиться в «сверхче-
ловека» во время «сумерек богов», то есть конца совре-
менной цивилизации. Ницше считал, что солнечный
Аполлон (западный рационализм) полностью вытеснил
инстинктивного, дикого, иррационального Диониса с
его хтоническим Ид. Догматическая логика прозы пол-
ностью перекрыла «дыхание» поэзии, ту, что произрас-
тает из пророческих истин, а не из фактов. Именуемое
«интеллектом» умаляет и принижает вдохновение; по-
средственный ум убивает гениальность, «даймона», при-
ходящего к нам из других измерений. Среди некоторых
мыслителей была в ходу модная тогда концепция, что
западный мир «задумал себя до смерти» и куда больше
будет пользы от обретения навыков вождения самолета
или восхождения на горную вершину, чем от очередной
прочитанной книжки. Будущее было за движением. В эту
пучину с готовностью кидались люди молодые и ничем не
обремененные. Параллельно с движением «больше жизни
любой ценой» развивалась и тенденция «механического
движения», стремление стать частью чего-то большего,
отдать дань моде. Например, покататься на коньках ис-
ключительно ради остроты ощущений. В рамках этого
последнего движения поверхностность чувства и отсут-
38
ствие глубины, смысла, понимания и сочувствия почти
возводились в культ.
Институт Гурджиева произвел на Хоффман впечатле-
ние в первую очередь тем, что здесь утверждалось, будто
гармоничные движения способны уравновесить и сгла-
дить влияние механистической цивилизации, зажимав-
шей и душившей внутреннюю, скрытую жизнь челове-
ка. Работа была благом. Однако у этой аксиомы имелась
важная оговорка, которую фашисты и коммунисты в свое
время совершенно упустили из виду: работа должна быть
намеренной и добровольной. Ее плоды в первую очередь
повышают качество жизни самого трудящегося, и лишь
во вторую, в качестве бонуса или приятного побочного
эффекта, улучшают жизнь окружающих. Истинная воля
индивида должна быть проявлена и задействована, а не
подавляема. Ее нужно всячески поддерживать открыто-
стью религиозным чувствам либо осознанным образом
жизни.
Работа требовала и умственных усилий. Досуг своих
учеников Гурджиев заполнял изучением иностранных
языков, физическими и умственными упражнениями.
Придумывались новые коды, которые затем становились
частью выступлений. Числа соответствовали словам или
слогам, иногда музыкальным нотам, иногда движениям.
Крайне ценилась и культивировалась ментальная «гиб-
кость», подобная физической гибкости йогов. Но такая
работа была долгой, болезненной, а вознаграждение сле-
довало лишь в самом ее конце, в то время как эффект от
движений достигался мгновенно, за счет почти бессозна-
тельного сочетания инстинкта, мысли и чувства.
Гурджиев тонко уловил, что самая сложная филосо-
фия может быть выражена в осознанных’поступках. Так
христианский святой способен выразить всю бесконеч-
ность божественной мудрости через преисполненные
бескорыстной любви поступки, непонятные для человека,
мыслящего рационально.
Набросав пасторальную идиллию, царившую во фран-
цузском шато (бывший монастырь кармелитов, затем вла-
дения знаменитой семьи Дрейфусов; интерьеры в сти-
ле ампир; изящные, покрытые пятнами солнца и тени
39
лужайки, до которых доносились звуки фортепьяно для
танцующих на свежем воздухе; простая пища; принципы
самопомощи; общая столовая с посменным дежурством),
Мод Хоффман наконец добралась до человека, создавше-
го все это. В шапке и теплом, несмотря на жару, пальто
Гурджиев встречал и приветствовал новых учеников на
кухне, с «улыбкой ласковой и одухотворенной одновре-
менно». Первое впечатление, которое производил Гур-
джиев, было впечатление «безграничной доброты и от-
зывчивости». Позднее к ним добавлялись «сочетание силы
и изысканности, простоты и проницательности». Если
верить Хоффман, то был «самый пробужденный человек
из всех, которых вам когда-либо доведется встретить».
Под «пробужденным», полагаю, имелись в виду духов-
ная осознанность и максимально отточенное внимание
ко всему происходящему, истинное, живое присутствие
человека «здесь и сейчас».
Итог у статьи был недвусмысленный. Совершенство
бытия невозможно ощутить при помощи одного интел-
лекта, или одних религиозных чувств, или развития одной
лишь физической силы. Институт Гурджиева был необхо-
дим для того, чтобы «исправить человеческие недостатки,
скорректировать привычки и дурную наследственность,
уравновесить знания и бытие». Все это является самоце-
лью, но также имеет побочный эффект в виде обновления
энергий в организме, омоложения и достижения «боль-
шей эффективности в повседневной жизни».
Продано!
Культ молодости, гимнастика были в большой моде в
1920-х и 1930-х годах. Так что с маркетингом дела у Гур-
джиева обстояли неплохо. Итог статьи Хоффман, насчет
эффективности в повседневной жизни, явно был нацелен
на аудиторию молодых американцев. Согласно неоспо-
римо господствовавшей в их среде капиталистической
«философии», эффективность, достигаемая научными ме-
тодами, была прямой дорогой к экономической выгоде.
В терминах продвижения продукта Мод Хоффман пре-
красно справилась с возложенной на нее задачей. Любой
заинтересованный в таком экзотическом «продукте» мог
сделать из ее статьи однозначный вывод: чтобы карди-
40
нально изменить свою жизнь к лучшему, достаточно сесть
на трансатлантический лайнер, добраться до утонченной
Франции, постучаться в ворота Приёрэ и (если повезет,
ведь ворота порой бывали заперты) очутиться в шато Гур-
джиева.
Но что мы можем узнать из этой статьи о настоящем
Георгии Гурджиеве, о нем как о личности? За исключе-
нием наблюдения, что он был рад принимать у себя со-
стоятельных гостей и старался им понравиться, — почти
ничего. Гурджиев остается тайной за семью печатями,
личностью загадочной, которой восхищаются, но не по-
нимают.
В данный момент нашего повествования точная дата
рождения Гурджиева не так уж и важна. Важно, что Мод
Хоффман и вся остальная Америка узнали Гурджиева зре-
лым человеком. Но что за жизнь вел учитель сакральных
танцев до этого? Что скрывалось за добродушной улыб-
кой, приветствовавшей вновь прибывших?
Кем на самом деле был Георгий Гурджиев?
2. ПРОЯСНЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
РОЖДЕНИЯ
Рождение
Неудивительно, что у нас снова и снова возникают во-
просы по поводу происхождения Гурджиева и окруже-
ния, в котором он рос. Множество проблем, с которыми
ему пришлось столкнуться в детстве и молодости, связано
с тем, что отец его был греком. Греком, который родил-
ся в Турции, столица которой, Константинополь, лени-
во раскинулась по обе стороны Босфора. То был центр
когда-то великой, теперь клонившейся к своему закату,
но по-прежнему жестокой Оттоманской империи. Будучи
христианами, греки часто подвергались гонениям в Тур-
ции, несмотря на то (а возможно, именно потому) что в
Малой Азии (позднее ставшей Турцией) когда-то говорили
на греческом и исповедовали христианскую религию. Так
продолжалось до одиннадцатого века, когда сюда пришли
завоеватели —турки-сельджуки. Государство было много-
национальным, но с каждой попыткой, предпринимаемой
ее жителями, будь то греки, критяне, армяне, боснийцы,
албанцы, македонцы, болгары, румыны или черногорцы,
сбросить или хотя бы ослабить иго завоевателей, ситуа-
ция лишь ухудшалась. Завоеванные греки получили статус
зимми — им разрешалось свободно проживать на террито-
рии, но перед лицом исламских законов они не считались
равными туркам. Поскольку турецкий суд не признавал
христианские (в отличие от исламских) свидетельские по-
казания, такие преступления, как кража, лжесвидетельство,
мошенничество и убийство, в отношении греков остава-
лись безнаказанными. Зато гонения греков всячески при-
ветствовались исламскими религиозными судами.
Архивные записи
Уильям Сибрук, колумнист в издательском тресте Хер-
ста и старинный друг Алистера Кроули, когда писал о
42
прибытии Гурджиева в Нью-Йорк в 1924 году, записал его
фамилию как Георгиадес. Эта фамилия часто встречалась в
Соединенных Штатах среди греческих иммигрантов. Воз-
можно, таким образом Сибрук пытался «вернуть Гурджи-
ева к истокам» — мы этого не знаем. Греческое имя Георгос
означает «земледелец»; от него и происходит русское Геор-
гий. Георгиадес же означает «сын Георгия», но, насколько
мы знаем, отца Гурджиева звали Иван Иванович. Кстати,
фамилия Иванович широко распространена в Македонии
и Черногории. Имя Ивана Ивановича Гурджиева упоми-
налось в городе Александрополе (российская Армения),
что недалеко от турецкой границы, в 1907 году. Малень-
кая местная газета опубликовала список проживающих
в окрестности семей. В списке значились вышеупомяну-
тый Гурджиев, его супруга Ева, двое сыновей — Георгий
1880 года рождения и Дмитрий 1883 года — и дочь София
[2-1]. Хотя мать Гурджиева звали Евдокией (что означает
«благоволение»), что редко сокращается до Евы, речь, ве-
роятнее всего, идет именно о семье Гурджиева, несмотря
на сомнительные даты. У Гурджиева действительно были
брат Дмитрий и сестра София, но рождены они были в
1895 и 1896 годах соответственно.
Другие архивные записи не вносят в написание фа-
милии отца Гурджиева никакой ясности. Скорее на-
оборот. Если в бумагах, найденных в Александрополе и
относящихся к 1883—1918 годам, фамилия, записанная
кириллицей, выглядит как Гюрджив или Гурджив [2-2],
в грузинских бумагах, согласно Полу Бикмену Тейлору,
утверждается, что Василий Курджогли (тот самый брат Ива-
на, Василий) женился на Политиме Оприкове в сентябре
1867 года. Василий приходился Гурджиеву дядей. Такой
турецкий или, возможно, грузинский вариант написания
фамилии иногда, с небольшими отличиями, встречается и
в Центральном архиве Армении [2-3]. Здесь мы находим
Ивана Ивановича Курчогли, супруга Евдокии Элефтеровны
(рождена в 1852 году); брак зарегистрирован в 1871 году,
когда Ивану было двадцать три года. В тюркских языках
огли (оглу, оглы) —суффикс, означающий «сын такого-то».
Учитывая количество вариантов, теперь уже сложно
установить, откуда взялась фамилия Гурджиев и когда
43
она установилась, собственно, в качестве фамилии. От
самого Гурджиева в этом отношении помощи ждать не
приходится. Но мы знаем, что на турецком полуострове
Армутлу, что на Мраморном море, к югу от Константи-
нополя (ныне Стамбул), располагался не существующей
ныне городок Гурджи. Именно здесь греческая армия
устроила побоище, вырезав сотни турок, во время вспых-
нувшей в Западной Турции в 1920—1921 годах греко-ту-
рецкой войны [2-4]. Во «Встречах» Гурджиев утверждает,
что его семья была византийской до завоевания турками
Константинополя (столицы Византийской империи) в
1453 году. Затем предкам Гурджиева пришлось бежать
от преследований турок в Центральную Анатолию. Веро-
ятно, полуостров на Мраморном море был тем немно-
гим, что оставалось от Византии до падения ее столицы в
1453 году. И, наконец, стоит упомянуть, что гурджи по-
арабски и по-персидски означает «грузинский», хотя,
если бы фамилия происходила от этого слова, вряд ли
в грузинских документальных источниках она была за-
писана как Курджогли, ибо в Грузии местное население
также называет себя гурджи.
Кстати, во «Встречах», в конце главы, посвященной
отцу, Гурджиев пишет, что в последний раз виделся с ним
в 1916 году, когда тому было восемьдесят два года. Это
противоречит вышеупомянутым данным Армянского
архива, в котором записано, что в 1871 году Ивану Ива-
новичу было двадцать три года, что означает, что он был
рожден либо в 1847, либо в 1848 году, в то время как,
если верить Гурджиеву, его отец родился в 1833 или 1834.
Кому же верить?
Единственное, в чем мы можем быть относительно
уверенными, — это в том, что оба родителя Гурджиева
были треками по происхождению. Отчество матери про-
исходит от греческого Элефтериос. Корень этого имени
означает «свобода» — опасное отчество для девушки,
жившей в Турции накануне кровавого критского восста-
ния против турецкого правительства в 1866—1869 годах.
Дед Гурджиева, отец его матери, Элефтериадис (снова гре-
ческое имя), был женат на женщине по имени София.
И хотя ее имя тоже греческого происхождения, называ-
44
ли ее паджи, что на турецком означает «сестра»; такое
прозвище часто давали повивальным бабкам (этим ис-
кусством София владела), оно же указывает на место ее
рождения. Стоит отметить, что греческое слово элеутерия
(«свобода») связано с именем греческой богини Элевтии,
покровительницы беременных женщин и помощницы в
родах. Существуют мифы, в которых эта дочь Зевса и Геры
сама была рождена вне брака. Возможно, мать Евдокии
София («Мудрость») действительно была весьма мудрой и
понимающей «сестрой», даже по отношению к собствен-
ной дочери. В конце концов, Элевтия считалась матерью
Эроса. На Крите существует пещера, посвященная этой
богине, — в Коцране, в девяти километрах от Ираклиона.
Государственный центральный исторический архив
Грузии содержит документы, в которых указывается,
что дядя Гурджиева Василий жил в Экепаде, одной из
многочисленных грузинских деревень, основанных бе-
жавшими из Турции греками, говорившими на родном
языке [2-5]. Архивы Экепада хранятся вместе с архива-
ми прилегающего населенного пункта, ныне носящего
название Велиспири и расположенного неподалеку от
реки Пшани на довольно унылой равнине, раскинув-
шейся между Тбилиси и озером Паравани на юго-западе.
В том же архиве содержится запись, что Василий женился
на Политиме Оприкове в ноябре 1867 года. Дата любо-
пытная. Во-первых, во «Встречах» Гурджиев пишет, что
его отец со своими братьями (мы знаем имя лишь одного
из них) [2-6], будучи родом из Гюмюш-Ханеха — ныне
Гюмюшхана, расположенного в шестидесяти километрах
к югу от Трапезунда, что на северо-восточном побере-
жье Черного моря, на территории Турции, — бежали
от преследований турецкими властями, отправившись
на восток. Они пересекли границу и оказались в Гру-
зии. Гурджиев пишет, что это случилось «незадолго до
последней русско-турецкой войны». Речь может идти
только о русско-турецкой войне 1877—1878 годов — по
любым меркам серьезнейшего вооруженного конфликта.
Если Василий уже находился в Грузии на момент сво-
ей женитьбы в 1867 году, то до драматических событий
1877—1878 годов оставалось еще десять лет. Но подобное
45
легкомысленное обращение с датами в принципе свой-
ственно Гурджиеву, если судить по другим сведениям,
предоставленным им все в той же главе «Встреч». Так,
он пишет, что, когда его отец со своими братьями от-
правились из Грузии на юг, чтобы преодолеть около ста
километров и добраться до Александрополя в российской
Армении, город «только что» сменил свое название, а до
этого назывался по-турецки Гюмри. На самом деле царь
Николай I переименовал этот древнейший город в честь
своей супруги Александры Федоровны в 1837 году. К тому
же Гюмри — название вовсе не турецкого происхожде-
ния. Во времена советской власти город был переимено-
ван в Ленинакан, а затем, после обретения независимости
Арменией, снова в Гюмри. В любом случае, когда отец
Гурджиева прибыл в этот удивительный город церквей
и< колоколов во второй половине XIX века, он уже до-
статочно давно именовался Александрополем.
Учитывая вышеприведенные даты, напрашивается вы-
вод, что Иван и Василий покинули Турцию, чтобы вос-
соединиться со своими соотечественниками в Грузии по-
сле начала Критского восстания 1866—1869 годов, когда
греки, особенно понтийские греки из Трапезундского ’
вилайета, где, по всей вероятности, вырос отец Гурджи-
ева, начали особенно жестоко страдать от преследований
турок. Турки, в свою очередь, опасались, что греки, при-
езжавшие на Крит, едут помочь своим собратьям в борьбе
с турецкими репрессиями. Возмущения начались после
того, как турки отказались выполнить наложенные на себя
обязательства по справедливому обращению с местным
греческим населением. Критское восстание повергло Ев-
ропу в шок. Особенно потрясло публику событие, позже
названное «Холокостом Аркади»: 259 греческих солдат
и около семисот женщин и детей попытались укрыться
в монастыре Аркади, где почти все до единого погибли
при попытке оказать сопротивление оттоманским сол-
датам. Монастырь в конце концов был взят штурмом, в
ходе которого игумен подорвал импровизированный по-
роховой склад в отчаянной попытке остановить резню.
Понтийские греки жили в районе Трапезунда со вре-
мен Гомера. Разумеется, их присутствие раздражало ту-
46
рецких националистов. Говорят, больше всех горячится
тот, кто не прав. Маловероятно, чтобы предки Гурджиева
происходили из среды понтийских греков, прямых на-
следников греков Античности. Во «Встречах» он пишет,
что его далекие предки, происходившие из Византии,
перебрались вместе со своими огромными стадами в
Центральную Турцию, где и процветали на протяжении
многих лет, пока изменившиеся обстоятельства не за-
ставили их переместиться севернее, в Понт, где они по-
встречались с коренным населением одной с ними расы
и схожих традиций [2-7]. Рассказ Гурджиева о последую-
щей и, возможно, весьма непростой миграции его отца из
Гюмюш-Ханеи в Грузию отлично вписывается в события
того времени.
В начале семидесятых годов XIX века члены греческой
ассоциации «Ксенофонт», основанной в Трапезунде в
1872 году, были встревожены количеством понтийских
греков, покидавших сотни эллинских поселений в Пон-
те и бежавших в Россию или Грецию. Данные переписи
указывают, что количество греческих поселенцев в Грузии
возросло с 12 000 в 1865 году до 29 000 в 1886. Большая их
часть прибыла именно из Гюмюш-Ханеи. Первая волна
беженцев была спровоцирована Крымской войной в кон-
це 1850-х годов. Едва она сошла, как критский конфликт
стал новым и очень веским аргументом для того, чтобы
вновь бежать от турецких притеснений и бесчисленных
оставшихся безнаказанными преступлений против греков
и армян. Когда отец Гурджиева покинул Грузию, чтобы
отправиться в Армению, он наверняка встретил понима-
ние у других армян и греков, тоже бежавших от турецких
преследований, хотя почти полвека оставалось до трагич-
ных событий, когда эти преследования, во второй и тре-
тьей декадах XX века, разрослись до масштабов геноцида
и когда Гурджиев, подобно своим предкам, вынужден был
покинуть Константинополь и попытаться обосноваться
в Европе.
Брак Василия в 1867 году на женщине с русской фа-
милией вполне вписывается в историю с бегством из
Турции в начале Критского восстания. Можем ли мы то
же самое сказать об Иване? Возможно, но если верить
47
Гурджиеву, то именно Иван унаследовал семейное со-
стояние в форме больших стад крупного и мелкого рога-
того скота, и мы не знаем, какую роль его брат или братья
играли в этом семейном бизнесе. Возможно, Василий
отправился в Грузию затем, чтобы подготовить пастбища
для сложного и наверняка рискованного предприятия по
перегону скота на столь огромные расстояния. Мы этого
не знаем. Как и не знаем того, встретил ли Иван свою
будущую супругу Евдокию в Понте (Турция) или позднее,
в Грузии, или еще позднее, в Александрополе. Гурджиев
пишет, и архивы это подтверждают, что его отец рас-
стался со своими братьями в Грузии, чтобы отправиться в
Александрополь, не упоминая о том, отправился он туда
один или со своими стадами. Что же касается вступления
в брак, то Майкл Бенхам предоставил информацию, по-
лученную от грузинского ученика Гурджиева, Мананы
Хомерики, проводившего специальные исследования на
эту тему. Согласно этим исследованиям, Иван и Евдокия
поженились в Александрополе в 1871 году. Информация
почерпнута из церковной метрической книги Алексан-
дрополя, которая в данный момент хранится в Централь-
ном архиве Армении. В этой же книге есть запись о рож-
дении у Василия сына. Запись о браке Василия нашлась в
церковной книге местечка Кейван-Булгасон, сейчас она
хранится в грузинских архивах. Вполне вероятно, что
Иван встретил гречанку Евдокию в обширном греческом
квартале Александрополя, известного как Урмонтс, в ко-
тором насчитывалось 363 домохозяйства в тот период,
когда двоюродный брат Гурджиева, он же дед скульпто-
ра Сергея Меркурова, построил в Александрополе дом
(где-то между 1858 и 1869 годами, существуют разные
данные). Семья Меркурова была одной из сотни других
греческих семей, мигрировавших в Западную Армению
(Восточная Турция), в особенности из Трапезундского
вилайета, перед русско-турецкой войной 1877—1878 го-
дов. Дед Меркуров был архитектором и построил в Алек-
сандрополе греческую православную церковь Святого
Георгия (разрушена во время землетрясения 1926 года).
В церковно-приходской книге Александрополя содер-
жится также запись о рождении у Василия и Политимы
48
сына Кириакоса. Вероятно, супружеская пара последо-
вала за Иваном в российскую часть Армении после своей
свадьбы в ноябре 1867 года.
Если Гурджиев действительно родился у Ивана и Евдо-
кии в 1877 году, как это указано во многих официальных
документах, значит, он почти наверняка родился в Алек-
сандрополе, в российской Армении, будучи по проис-
хождению греком. Не исключено, что именно растущее
напряжение между Россией и Турцией в 1877 году в соче-
тании с перспективой родов или с только что родившимся
ребенком стали причиной решения бежать из Турции в
поисках более безопасного места. А это означает, что на
самом деле Гурджиев родился в Турции, о чем он либо
не знал сам, либо не хотел, чтобы знали другие. Если же
Гурджиев в последние годы своей жизни говорил правду
о своем возрасте, притом что родители его не состояли в
официальном браке до 1871, это означает, что рожден он
был вне брака, о чем, опять же, либо не знал сам, либо не
хотел, чтобы узнали другие. Кроме того, если имеющаяся
у нас дата рождения его матери (1852) соответствует исти-
не, ей было на момент появления Гурджиева тринадцать
или четырнадцать лет. Это все при условии, что, несмо-
тря на многочисленные свидетельства, Гурджиев дей-
ствительно родился в незаконном браке в 1866 году. Да,
конечно, если бы Евдокия стала матерью в столь раннем
возрасте, это объяснило бы не только брак, заключенный
сразу по достижении совершеннолетия, но и путаницу в
датах рождения Гурджиева. Возможен ли такой вариант
событий? Бенхам считает его весьма маловероятным, и
не только потому, что 1866 год противоречит большей
части документальных свидетельств, но и потому, что
Евдокия на момент рождения Гурджиева уже потеряла
двоих детей.
Как бы ни было интересно или даже сенсационно
разрешить тайну рождения Гурджиева, не будем забы-
вать, что многое Гурджиев рассказал сам. И хотя к этому
моменту мы уже научились с некоторым скептицизмом
относиться к его свидетельствам, они помогут нам про-
яснить кое-какие детали, связанные с его появлением на
свет.
49
Падеж скота
Во «Встречах» Гурджиев описывает самое тяжелое ис-
пытание из всех, которые пришлось пережить его отцу
[2-8], чье имя он даже не называет, таково было его благо-
говение перед этим человеком. Успешно перебравшись и
обосновавшись в Армении с ее обширными пастбищами,
перевезя туда отца, мать, бабушку и троих детей, Иван до-
бавил к своему немаленькому стаду еще несколько тысяч
голов скота, принадлежавших местным крестьянам. Он
обязывался платить им маслом и сыром, а сам брал на себя
ответственность за их скот, в том числе за любые связан-
ные с ним проблемы. Даже если овцу, например, зади-
рали волки, Иван обязывался возместить ущерб хозяину.
И тут разразилась катастрофа. Из Азии в Армению пришла
чума скота*, вызвавшая массовый падеж парнокопытных.
За какие-то несколько месяцев Иван превратился из вла-
дельца крупнейшего стада в регионе в человека, стоявше-
го на грани нищеты. По взятым на себя обязательствам,
он должен был выплатить крестьянам стоимость всех по-
гибших животных, и делать это приходилось из семейных
сбережений. Чтобы как-то продержаться на плаву, Иван
организовал ломбард и открыл столярную мастерскую, в
которой теперь работали члены его семьи. Падение было
стремительным и неожиданным, оно сильно повлияло на
самовосприятие семьи Гурджиева.
Сам Гурджиев пишет, что ему было около семи лет,
когда разразилась эта катастрофа. Он успел запомнить
многочисленных отцовских пастухов. Он также запом-
нил, что ломбардом отец владел около четырех лет, в те-
чение которых русские активно отстраивали город Карс.
Была создана Карская область, стратегически важный ре-
гион, граничивший с Оттоманской империей.
Карс был старинной, когда-то армянской, крепо-
стью, расположенной в семидесяти километрах западнее
Александрополя, на территории, ранее (как и в наши
дни) принадлежавшей Турции. Хотя основные потери,
* На протяжении многих веков этот вирус убивал парнокопытных жи-
вотных. Окончательно справиться с ним удалось лишь в 2001 году,
когда был зарегистрирован последний случай этого заболевания.
50
если верить историкам русско-турецкой войны 1877—
1878 годов, были понесены на северо-западе Турции, куда
российские войска вторглись из Болгарии, решительно
восставшей против произвола турецких властей, актив-
ные военные действия велись и со стороны Грузии, на
востоке, куда были переброшены 50 000 российских сол-
дат и 202 орудия. Они противостояли стотысячной турец-
кой армии. Карс был осажден русскими в мае 1877 года
и взят русским генералом Иваном Лазаревым 18 ноября
того же года, после чего пять бывших турецких реги-
онов были присоединены к Карской области. Стараясь
укрепить свою власть на вновь завоеванных территориях,
Россия, после окончания войны в 1878 году, начала ак-
тивно отстраивать Карс в качестве христианского города,
каковым он и являлся многие столетия до захвата турка-
ми. К Российской империи были также присоединены
близлежащие области, в частности северная провинция
Батуми на побережье Черного моря, расположенная не-
подалеку от Грузии. К 1881 году более одиннадцати тысяч
мусульман покинули КарсКую область, а экономические
мигранты из Армении и Грузии, как и понтийские греки
из Турции, всячески поощрялись к заселению местно-
сти под защитой российского оружия. Одним из таких
мигрантов и стал дядя Гурджиева, Василий, за которым
последовал, вначале без семьи, его брат Иван. В Карсе он
открыл свою столярную мастерскую, временно оставив
семью в Александрополе, видимо ожидая, пока в городе
не наладится обстановка и не улучшатся условия про-
живания.
В биографии Гурджиева, написанной Джеймсом Му-
ром («Гурджиев: анатомия мифа», 1991), эпизод с паде-
жом скота рассматривается как веский аргумент в пользу
установления даты рождения Гурджиева в 1866 году. Мур
узнал, что в Армении действительно случился массовый
падеж скота в 1873 году, как раз перед Хивинским похо-
дом, организованном против закаспийского Хивинского
ханства, расположенного к югу от Амударьи, на терри-
тории современного Узбекистана, на южной границе с
Туркменистаном. Взятие города Туркменбаши в 1869 году
предоставило в распоряжение русских важнейшие порто-
51
вые средства на западном побережье Каспийского моря.
Простая арифметика подсказывает: если вычесть из 1873
семь лет, как раз получается 1866 год.
Однако не все так просто, в особенности если принять
во внимание утверждение Гурджиева о том, что на про-
тяжении четырех лет после падежа скота русские активно
отстраивали Карс. Это означало бы, что работы в горо-
де начались тут же после тяжелой семимесячной осады.
Что ж, каждый волен по своему усмотрению выбирать те
или иные отрывки из воспоминаний Гурджиева и само-
стоятельно решать, верить им или нет, при необходимо-
сти вычитая-прибавляя год-другой к упомянутым датам.
Но, как мне кажется, это не тот случай.
Периодические вспышки чумы рогатого скота были
вечной головной болью для Европы, в том числе для Бри-
танских островов, на протяжении столетий. В 1865 году
падеж скота начался в Бухаресте, в Южной Румынии, и
распространился до Северной Турции. Говорят, болезнь
разносили российские войска, использовавшие больных
быков в качестве тягловых животных для своих фур во
время военной кампании на Балканах, начатой против
Оттоманской империи. В 1866 году чума рогатого скота
превратилась в настоящую напасть для Новой России, а
именно для Украины, Крыма и побережья Черного моря.
Возможно, именно эта угроза заставила Ивана отвести
свои стада в Грузию, подальше от южных берегов Черного
моря неподалеку от Трапезунда. Но Гурджиев четко ука-
зывает, что та эпидемия, которая уничтожила все состо-
яние его отца, пришла из Азии. Согласно авторитетному
мнению Клайва Спинеджа, автора книги «Чума рогатого
скота» [2-9], ожесточенная борьба европейских госу-
дарств против этого бича сельского хозяйства привела к
тому, что в результате никак не контролируемой торговли
скотом эпидемия хлынула в Россию, где в 1884 году было
зарегистрировано огромное множество случаев заболе-
вания, а также в Кавказский и Закавказский регионы. На-
конец, в 1886 году российские власти признали масштабы
бедствия и организовали два прививочных пункта для об-
ластей, граничивших с Китаем, Монголией и Закавказьем,
включая Армению. Значит, пришедшая из Азии эпидемия
52
действительно могла покончить со стадами Ивана Ивано-
вича в 1883 или 1884 годах. Если Гурджиеву на тот момент
было «около семи лет», его рождение как раз приходится
на 1877 год, что совпадает с официальными данными.
Эта дата также хорошо соотносится с «русификацией» и
застраиванием Карской области, начавшейся после Бер-
линского конгресса, который 13 июля 1878 года положил
конец русско-турецкой войне и определил имперскую
военную и экономическую политику вплоть до девяно-
стых годов XIX века.
Будущее Гурджиева теперь зависело от того, как сло-
жится новая жизнь в Карсе, где имперская политика, осу-
ществлявшаяся в Закавказье и Центральной Азии, предо-
ставляла поселенцам выгодные условия. Надо отметить,
что именно эта российская политика определила первые
сорок лет жизни Гурджиева. Оказавшись во второй по-
ловине своей жизни вне этого контекста, он почувствовал
себя рыбой, выброшенной на берег. Отныне все неазиат-
ские страны будут казаться ему слишком негостеприим-
ными, о чем он регулярно будет писать и высказываться.
3. дитя воины
Учеба в Карсе
Ничто не оказывает более сильного психического влияния
на человеческое окружение, и в особенности на ребенка,
чем жизнь, которую не смогли прожить его родители...
Все, от чего когда-либо пришлось отказаться отцу, об-
речено превратиться в пожирающие сына честолюбивые
замыслы. Сожаления отца, его неполноценность превра-
щают сына в мстителя за отцовские ошибки. И сын
обнажает меч против любых авторитетов, видя в них
личных врагов отца, и будет сражаться со всем, что
, бросает вызов potestas patris'.
Все, что отец потерял или от чего вынужден был
отказаться: успех, слава, свободная от обязательств
жизнь в большом и прекрасном мире — все это сын будет
пытаться завоевать вновь. И, согласно трагичной за-
кономерности, этот человек неизбежно растеряет всех
своих друзей. Таково неизбежное последствие нерушимой
связи с одним-единственным другом, ибо психическая эн-
догамия карается сурово.
Карл Юнг,
«Дух в человеке, искусстве и литературе» [3-1]
Так писал великий швейцарский психолог Карл Юнг
о враче, целителе, алхимике и духовном учителе Пара-
цельсе (1493—1541). Возможно, Юнг согласился бы, что
этот отрывок, хотя бы отчасти, справедлив и для описания
жизни Гурджиева, но пытаться понять и объяснить Гур-
джиева парой расхожих психологических приемов было
бы весьма опрометчиво. И все же нет ничего случайного
в том, что именно своего отца Гурджиев делает героем
первой же главы «Встреч с замечательными людьми», то
есть первым из всех замечательных людей, с которыми его
свела жизнь. Нам остается только догадываться, какое смя-
* Силе отца (лат.). — Прим. ред.
54
тение, скрываемое от всех, царило в душе сдержанного,
спокойного Ивана, когда он наблюдал, до чего довел свою
семью — до ежедневной борьбы за существование в не-
предсказуемом, полном жестокостей мире. Не исключено,
что Иван испытал временное облегчение, всплеск надеж-
ды, когда, после неудачи с ломбардом и нескольких лет
тяжелой работы в качестве слесаря и плотника, он решил
в одиночестве податься на запад, в пограничную крепость
Карс, чтобы попытаться начать там новую жизнь, которая,
в перспективе, могла бы обеспечить его семью.
Можно догадаться, какое влияние эти события оказали
на маленького и гордого Гурджиева, — достаточно про-
честь проникнутые обожанием к отцу строки, написан-
ные уже в зрелом возрасте. Гурджиев поистине возводит
святилище памяти своего отца, человека, который никогда
не ошибался, чье слово было — закон, чья мудрость была
священна, честность несравненна, чей пример сиял перед
сыном на протяжении многих лет. Любовь к прошлому
и мудрость этого человека помогли Гурджиеву, преодо-
лев все пороки своего времени, вернуться прямиком в
«кузницу Гефеста», коей является разум человеческий.
Гурджиев воспринимал отца как человека, имеющего, в
начале своего жизненного пути, глубокую связь с предка-
ми, а затем низвергнутого с небес на землю, и даже ниже.
Кроме того, Иван Иванович прекрасно умел работать и
знал, что такое работа. Своих последователей Гурджиев
заставлял в первую очередь работать, и не случайно то, что
некоторые из них затем обозначили как «Четвертый путь»,
сам он понимал и называл Работой. Что было хорошо
для его отца, было хорошо и д ля него, а значит, для всех.
Своих последователей он посылал работать; отработать
свое прежнее «я», отработать боль, отработать все и стать
свободным! Работа! Говорят, что в работе можно затерять-
ся; но в работе можно и найти себя. Для этого, учил отец
Гурджиева, не следует привязываться к одному лишь виду
деятельности. Необходимо охватывать все новые области,
учиться новому постоянно; нельзя позволить себе скучать;
необходимо расширять сознание, ибо внутренний мир
бесконечен и лишь страх выстраивает в нем преграды и
границы.
55
Отец Гурджиева последовательно избавлял сына от
зависимости от чужого мнения, постоянно подчеркивая
важность индивидуального, практического обучения.
Например, отец предостерегал мальчика от того, чтобы
верить человеку в рясе. Так Гурджиев учился отличать
ложные авторитеты от истинных.
Создается впечатление, будто эта особенная манера
Гурджиева смотреть миру прямо в глаза и как будто го-
ворить с ним сверху вниз, чтобы прочие его обитатели
не слишком заглушали своим гомоном его внутренний
мир, была семейной чертой. В первой же своей книге,
первым детским воспоминанием, которое он приводит,
становится воспоминание о незабываемом совете, данном
его бабушкой, матерью отца, на своем смертном одре.
Бабушке тогда было около ста лет, а Гурджиев был, как
он сам себя называет, «карапузом». Пока он целовал ее
правую руку, бабушка положила левую ему на голову и
тихо, но очень внятно, прошептала: «Самый старший из
моих внуков! Слушай и запомни навсегда мой тебе стро-
гий завет: ты в жизни никогда не делай ничего такого,
что делают другие» [3-2]. «Карапуз» не очень понял, и
тогда она добавила, немного сердито: «Или ты ничего не
делай, ходи только в школу, или делай что-нибудь такое,
чего не делает никто». После чего, преисполненная соб-
ственного достоинства, бабушка, как это сформулировал
Гурджиев, отдала душу «непосредственно в собственные
руки Самого Его Верности Архангела Гавриила». То, что
здесь упоминается именно Гавриил, достойно небольшо-
го отступления. Дело в том, что в иудейских и исламских
традициях Гавриил является ангелом смерти, который
отделяет душу от тела (в исламе эта роль чаще отдается
архангелу Азраилу). То, что Гурджиев останавливает свой
выбор на Гаврииле, отсылает нас к верованиям езидов, в
которых этот архангел предстает с ножом в руке, чтобы
отрезать душу от тела. Как мы увидим далее, Гурджиев,
не слишком афишируя данный факт, часто обращался к
устным традициям езидов.
В «Рассказах Вельзевула своему внуку» (далее просто
«Рассказы») Гурджиев повествует, как совет бабушки во-
зымел мгновенный эффект. Он пишет, что вся эта сцена,
56
комната умирающей, пропитанная популярным тогда
благовонием «Старый Афон» (привезенным из грече-
ского православного горного монастыря), заставила его,
вместо того чтобы отправиться со всеми на кладбище,
спрятаться в яме, в которой хранились овощные очист-
ки для свиней. Когда мать вернулась и, не обнаружив
сына, начала плакать, Гурджиев, расчувствовавшись,
сам выскочил из своего укрытия, ухватился за материн-
скую юбку и начал топать ногами и кричать, подражая
ослу. Когда же отмечали сорок дней по смерти бабушки
и все стояли вокруг ее могилы со скорбными лицами,
маленький Гурджиев принялся скакать вокруг могилы
и распевать: «Со святыми да упокой, человек она была
не простой, ой, ой, ой!» И с тех самых пор он, со всей
изобретательностью, которую только позволяло букваль-
ное понимание данного бабушкой совета, выдумывал
все что угодно, лишь бы не делать так, как другие, Если
брат с сестрой, например, ловили мяч правой рукой, он
сначала делал прыжок с кувырком, подбрасывал мяч и
лишь затем ловил его большим и указательным пальца-
ми левой руки. Такая слепая вера в «гений оригиналь-
ности» вряд ли являлась тем, чего добивалась бабушка,
но, как напоминает нам Блейк, «тот, кто упорствует в
своем безумии, однажды окажется мудрецом». Гурджиев
культивировал энергичную изобретательность в качестве
основного способа бытия. Быть необычным во что бы
то ни стало.
Есть что-то глубоко трогательное в том, как Гурджиев
описывает детские попытки раскрасить мир в свои цвета.
Ребенок рос, превращался, по его собственному выраже-
нию, из карапуза в «мальчишку-сорванца». Его отноше-
ние к жизни мы видим в почти бесконечных рассказах
Вельзевула своему поразительно усидчивому внуку, оно
как скрытый пульс «звучит» на протяжении всей книги.
Этот пульс размеренно, вновь и вновь, напоминает об
истинной природе людей, или, как Вельзевул-Гурджиев
описывает их, заселивших далекую планету Земля «трех-
мозговых существ», которые, как любящий дедушка часто
напоминает внуку, «внезапно, без всякой причины, на-
чинают уничтожать друг друга» [3-3].
57
Неважно, родился Гурджиев в 1866 году, когда вспых-
нуло Критское восстание, или в 1877, когда десятки тысяч
русских и турок дрались за превосходство, и в том и в
другом случае исторические факты красноречиво говорят
сами за себя. Гурджиев рос в мире, полном страшных
неожиданностей, непрекращающихся жестокостей, ско-
рой расправы и под постоянной угрозой смерти, которая
могла прийти откуда угодно и в любой момент. Турецкие
власти натравливали курдов и черкесов на армян, которых
притесняли и убивали; на Понте гибло множество греков;
езидов буквально истребляли, причем безнаказанно, по
всей Оттоманской империи; русские всячески пытались
вытеснить турок из Карской области. Российская империя
так и кипела у восточных границ, вплоть до Китая, готовая
взорваться новым вооруженным конфликтом при каждом
удобном случае. Восток России был хуже, чемТумстоун’
в Аризоне. По крайней мере, нравы там царили не ме-
нее дикие. Человек, решивший прогуляться по степям
Центральной Азии, рисковал отправиться к праотцам, и
довольно быстро. Работы архангелу Гавриилу в Закавказье
хватало.
И пока Вельзевул подыскивает ответы на недоверчивое
«но почему?», возникающее при виде всех этих жестоко-
стей и лицемерия у любого здравомыслящего человека,
Гурджиев описывает свое детство, насыщенное теплом
и любовью, полное игр, шалостей и забав. Если, буду-
чи ребенком, он и задумывался о том, что происходило
там, во внешнем мире, нам он об этом не рассказывает.
Говорят, ребенок воспринимает реальность, в которой
растет, как данность, какой бы она ни была. Но все-таки
до определенных пределов. Дети прекрасно знают, что
такое страх; когда что-то действительно идет не так, они
это чувствуют. Да и родители далеко не все могут объяс-
нить, особенно когда ребенок становится постарше. Как
правило, это происходит, когда мы дорастаем до возраста
под девизом «Тебе пора брать на себя ответственность за
собственные решения!».
* Популярный среди туристов город, в котором сохраняется атмосфера
эпохи завоевания американцами Дикого Запада. — Прим. ред.
58
Гурджиев был мальчиком сложным, «озорником», как
он сам признается. Дума;ется, родители пытались сво-
ей всесторонней поддержкой обеспечить сыну чувство
любви и безопасности, компенсируя отсутствие мате-
риального благополучия. Отец подарил Гурджиеву куда
более ценный подарок — самого себя. Он многому об-
учил сына, общался с ним свободно, честно, открыто,
на равных, иногда помогая и направляя, иногда вместе
нащупывая путь. Гурджиев пишет, что отец всегда был
терпелив и заботлив, на многое закрывал глаза, когда речь
шла об эксцентричных выходках. Зато был непреклонен
в том, что касалось дисциплины. Например, в те утрен-
ние часы, когда другие мальчики смотрели сладкие пред-
рассветные сны, отец вытаскивал Гурджиева из кровати
и отправлял умываться во двор ледяной водой, причем
в любую погоду и в любое время года. В зрелые годы Гур-
джиев от всего сердца благодарил отца за такое суровое
обхождение, признавая, что никогда не смог бы прожить
ту жизнь, которую прожил, — более того, вряд ли вообще
смог бы выжить, — если бы не привитая отцом привыч-
ка пренебрегать личным комфортом ради выживания и
жесткой самодисциплины, прибегая к помощи природ-
ных стихий и непосредственно входя с ними в контакт.
О чем отцу Гурджиева действительно не приходилось
беспокоиться (и он наверняка это чувствовал), так это
о том, что его старший сын последует за каким-нибудь
разодетым фигляром без стыда и совести и опустится до
того, что последует за толпой, вместо того чтобы вести
ее. Да, Гурджиев был борцом, но понятия его о достой-
ном поведении и личном достоинстве определенно от-
личались от отцовских. Вернее, он многое добавил к ним,
ибо высокоморальные качества отца, несмотря на весь его
скептицизм по отношению к религии, немало способ-
ствовали его деловым неудачам. Что и говорить, личная
этика и кристальная честность не всегда помогают вести
успешный бизнес. Гурджиев усвоил непростой урок, вы-
павший на долю его благопристойного отца, и взял от
жизни то, что отец когда-то потерял.
В «Рассказах» Гурджиев вспоминает следующий эпизод
из детства: однажды солнечным днем он и еще несколько
59
таких же озорников устраивали голубиные силки на кры-
ше соседа. Один из мальчишек вспомнил урок по зооло-
гии и принялся доказывать, что у голубей особенно силь-
ный и подвижный средний палец. Соответственно, силки
надо устраивать так, чтобы этот палец не попал в петлю,
иначе он разорвет его. Другой же мальчишка, обильно
брызгая слюной прямо в лицо Гурджиева, немедленно
пустился в длинный, нелепый, полный комических аллю-
зий монолог. Захлебываясь от негодования, он доказывал
специалисту по силкам, что тот «безнадежный выродок
отпрысков готтентотов» и такой же «недоносок», как его
учитель зоологии! Возмущенный циничным всезнайкой
Гурджиев бросился на юного, брызжущего слюной кри-
тика и изо всех сил ударил его головой в солнечное спле-
тение. Мальчик тут же потерял сознание и растянулся на
земле. Когда взрослый Гурджиев, пишущий эту историю
(которую, разумеется, он мог выдумать от начала и до
конца), задает читателю вопрос, какого рода совпадение
привело к тому, что он оказался способен столь быстро и
эффективно справиться с оппонентом, выглядит это как
тот же хитрый и внезапный прием, только примененный
к читателю, на бумаге. Дело в том, объясняет он, что про-
видение привело в их дом греческого священника, бежав-
шего из Турции, где тот подвергался преследованиям за
свои идеи и убеждения. Несмотря на недоверие, которое
Иван питал к священникам любых религий, он нанял
этого человека, чтобы тот обучил его сына современно-
му греческому языку. Любопытный эпизод. Ведь именно
понтийские греки были известны тем, что говорили на
доставшемся им в наследство от античности архаичном
древнегреческом языке, в то время как Иван, разумеется,
хотел бы, чтобы его сын познакомился с универсальной
lingua franca и соответствующей греческой культурой, —
возможно, проча ему жизнь в грекоговорящем универ-
ситете или семинарии. Гурджиев пишет, что его готовили
к карьере священника или врача, а возможно, к тому и
другому вместе (каковым был, например, Парацельс). Не
приходится сомневаться, что греческий священник про-
извел на отца Гурджиева впечатление умного и эрудиро-
ванного человека, коль скоро Иван решился, несмотря на
60
скромные доходы, платить ему за уроки. Не исключено,
что священника просто впустили в дом и, за еду и кров,
попросили обучить старшего сына, надежду всей семьи.
Вспоминая разговоры с греческим священником,
его попытки объяснить своему ученику разницу между
древне- и новогреческими восклицательными словами,
Гурджиев много лет спустя вспоминает, что, хотя он и не
смог проникнуть в суть политических убеждений своего
учителя (типично «гурджиевская» объективная ирония
и отстраненность от свойственных человеку рациона-
лизированных безумств), он отлично запомнил, как тот
страстно жаждал вернуться на Крит и проявить себя «как
подобает истинному патриоту». Священник мечтал, если
можно так выразиться, «дать туркам под дых». Таким вот
специфичным и иносказательным способом Гурджиев
поведал, что именно воинственный греческий право-
славный патриот-священник, мечтавший опрокинуть
турок и освободить Крит, и научил юного Гурджиева
приему головой, уподобившего мальчика одному из
быков, которых изображали на античных вазах, и по-
вергнувшего в неподвижность и молчание его болтливого
оппонента.
На случай, если вы решили, что на этом история за-
кончилась и юный хулиган легко отделался, вынужден
сообщить, что развязка еще впереди. Один из мальчи-
шек, вообразив, что товарищ его умер, в ярости бросился
на Гурджиева и изо всех сил ударил его кулаком в лицо.
Гурджиев удостоился привилегии лицезреть звезды средь
бела дня и одновременно почувствовал, как во рту у него
появился инородный предмет. Запустив пальцы в пере-
полненный кровью рот, Гурджиев извлек зуб. Мальчишки
тут же столпились вокруг, в изумленном молчании раз-
глядывая удивительную реликвию. У зуба было семь кор-
ней, с каждого свисала аккуратная капля крови. Каждая
из семи капель «явно и определенно просвечивала одним
из семи аспектов проявления белого луча», как витиевато
высказался Гурджиев. Имелись в виду, конечно, все цвета
радуги, которые с восхищением разглядывал мальчишка,
засунув язык в кровавую ямку во рту. Все это, вместе с
кровью и преломлением света, так заинтриговало ребя-
61
тишек, что они немедленно отправились к цирюльнику,
который разъяснил, почему этот зуб так непохож на те,
что порой выпадают у них по ночам. Дело в том, что то
был зуб мудрости (явно соотносимый здесь автором с ар-
хетипической значимостью числа семь). Для Гурджиева,
разумеется, вся эта история есть очередная аллегория его
уникального пути, поисков просветления, очередной зов
к пробуждению.
В относительно спокойный период своей жизни, после
1924 года, собравшись с мыслями и анализируя прошлое,
Гурджиев пришел к выводу, что образовавшаяся в резуль-
тате вышеописанного эпизода дыра стала производить
из себя «нечто», что впоследствии обрело символическое
значение, наравне с зубом мудрости, освещенном радуж-
ным светом; то было не дававшее покоя Гурджиеву на-
поминание о том, что он обязан проникать в самую суть
вещей, жгучая потребность «выяснения причин всякого
"реального факта"». Преследуя эту цель, подпитываемый
тем, что он сам называет «неугасаемый очаг» [3-4], Гур-
джиев начинает руководствоваться в жизни весьма легко-
мысленным принципом: «Гулять так гулять, оплатим и
почтовые расходы». Иными словами, он открыл для себя
то, что за столетие до него сформулировал английский
мистик Уильям Блейк, — неистощимую жажду духовного
познания, насыщение которым не наступает до тех пор,
пока не случится перенасыщения. Чтобы попасть в Храм
Мудрости, нужно познать неумеренность. Пройти весь
путь, от начала и до конца, от семи радужных цветов во-
площенной реальности и за их пределы, чтобы достичь
чистого белого света истинного бытия.
В том что касается религии, ученик из Гурджиева по-
лучился сложный. Ведь ему предназначено было создать
свой собственный катехизис, да еще и лично настоять на
том, чтобы Господь под ним подписался.
8 апреля 1924 года Гурджиев открывает в Нью-Йорке
филиал своего Института гармонического развития че-
ловека. Именно по этому поводу было написано, а затем
опубликовано небольшое сочинение, позже названное
им «Материальный вопрос». Вынужденный заняться фи-
нансовым самообразованием, Гурджиев в первую оче-
62
редь вспомнил уроки, полученные от отца: «Моим вос-
питанием в прямом смысле этого слова занимался отец, у
которого был свой особый взгляд на этот предмет» [3-5].
Полученный в детстве опыт развил в нем «непреодолимую
тягу все время пробовать что-то новое». Воспитание его в
этом отношении действительно выглядело несколько не-
обычно. Едва мальчик осваивал какое-нибудь ремесло и
начинал получать от него удовольствие, отец немедлен-
но начинал учить его чему-то новому. Таким образом,
утверждает Гурджиев, в нем целенаправленно развивали
умение преодолевать препятствия и привычку бороться
со слабостью и невежеством. Подобная подготовка, без
сомнения, оказала влияние на то, как он сам работал со
своими учениками и учил их. Его давний друг и последо-
ватель композитор Фома Гартман, несмотря на заработан-
ную долгими годами тяжелого труда репутацию отличного
музыкального эксперта, регулярно получал от Гурджиева,
уже бывшего в летах, хороший нагоняй. Учитель требовал
оставить музыку и заняться чем-нибудь другим. Сказал бы
кто-нибудь такое Пьеру Булезу, Саймону Рэттлу или Лео-
нарду Бернстайну! Для Гурджиева, что бы человек ни де-
лал, это было лишь средством достижения более высокой
цели — расширенного сознания. Ведь человек даже не
подозревает, на сколь многое он, на самом деле, способен.
Работа не только удовлетворяет очевидные нужды. Она
является подспорьем для достижения новых состояний
сознания, открывает новые перспективы. Гурджиев очень
походил на то, что психоделисты 1960—1970-х годов на-
зывали «торчком», хотя и не употреблял психотропных
веществ. То был совершенно особый, остроосознанный
способ восприятия реальности; доведенный до абсолюта,
этот способ позволял взирать на бесконечность с пози-
ций вечности, позволял оказаться в том самом «центре»,
о котором говорили розенкрейцеры, — в точке, от кото-
рой равноудалены любые другие точки на поверхности
шара. В присутствии — в присутствии Бога в сознании и
сознании Бога. В настоящем. Осознанно. Сейчас. Воис-
тину живой. Я есмь.
Тут сказывались детские годы, проведенные в мастер-
ской отца. Отца, терпеливо обрабатывавшего своими зо-
63
лотыми руками упрямую древесину за самую скромную
плату; отца, делавшего новые вещи и возвращавшего к
жизни старые; отца, никогда не извлекавшего выгоду из
глупости или невезения тех, кто к нему обращался. Разве
Иисус не был также сыном плотника, каменщика, боль-
шого мастера своего дела? Возможно, столкнувшись с
преданностью Гартмана музыке, Гурджиев начал проеци-
ровать на него отношение к себе своего отца, обращаясь
с композитором как с сыном, которому давно пора было
измениться. Или же он перенес на него свои собственные
желания и мечты, ибо своим слушателям в Нью-Йорке
в 1924 году Гурджиев поведал, что «испытывает потреб-
ность регулярно менять род деятельности». Вряд ли это
послание было правильным образом услышано и понято
аудиторией, ведь последователи Гурджиева свято верили
в то, что его институт был венцом и вершиной, делом
всей его жизни. Понимали ли они, что на определенном
уровне институт для их выдающегося Учителя был лишь
очередным способом занять и проявить себя, а ученики
его были лишь инструментами? Вряд ли Гурджиев со-
бирался закончить жизнь в роли профессора института
и учителя танцев. Были для него и другие «танцы», и он
знал это. Но он, ни много ни мало, бросил вызов окру-
жающему миру. А мир — противник серьезный.
У отца Гурджиева было свое уникальное мировоззре-
ние, и для Гурджиева оно было очень правильным. Он
вспоминает, как возвращался из муниципальной русской
школы Карса в мастерскую отца и там наблюдал, как его
отношение к жизни «заражало всех окружающих сво-
бодой от пустых треволнений» [3-6]. Иван сумел найти
глубокий смысл в своей работе. Работа становилась для
него способом жить более высокой, осмысленной жиз-
нью, а не просто существовать, будучи наполовину мерт-
вым, как большинство из нас. Здесь Гурджиев прибегает
к идеализированному образу отца — как к притче, как к
образцу для подражания. Но за этой искусственно возве-
денной конструкцией чувствуется наличие очень ценных
и вполне реальных детских воспоминаний. Какими бы
ни были обстоятельства, человек способен познать ис-
тинную свободу. Здесь уместно вспомнить сильную сце-
64
ну из фильма Дэвида Лина «Доктор Живаго», снятого по
сценарию Роберта Болта. Герои едут на восток в грязном
и промерзшем поезде на заре существования Советского
Союза. В том же вагоне едет политический заключенный,
его играет Клаус Кински. Невежественный советский сол-
дат надевает на заключенного наручники, но тот, сверкая
глазами, восклицает, что он — самый свободный человек
в поезде, ибо разум его свободен и он говорит то, что ду-
мает, без всякого страха. Потому и обращаются с ним, как
с диким животным. Вероятно, таковы были первые «зво-
ночки» неминуемого краха коммунистической утопии.
Но самое главное — с детства душа Гурджиева про-
питывалась поэзией, глубоким знатоком которой был его
отец. Именно благодаря поэзии мальчик сумел познако-
миться с миром, раскинувшимся за пределами плотниц-
кой мастерской. Иван был ашугом — бардом, исполни-
телем древних эпосов. Он наизусть знал бесчисленные
предания, переложенные в стихотворную форму. В этих
преданиях говорилось о людях, об их героизме, о жерт-
вах, любви, войнах, потерях и страданиях. Эти истории
будоражили душу, тормошили воображение, привноси-
ли в унылые будни новые краски, ритмы, свет, музыку,
дарили воспоминания, от которых потом трудно было
отделаться. О, сколько мы потеряли, отдав предпочтение
записям искусственной синтетической музыки! Но нет,
ашуги не исчезли... И сегодня их можно встретить холод-
ными ночами в тупиках тускло освещенных улочек Карса.
Они собираются в старых кафе, в руках у них длинношеие
лютни и луноподобные барабаны. Их окружает рабочий
люд. Под неверным светом мигающих ламп дневного
освещения, вдыхая вместе с дымом дешевых сигарет дух
прошлого, люди слушают, как ашуги возвращают к жиз-
ни старинные песни и полузабытые ритмы, и слезы на-
ворачиваются на всё повидавшие глаза вечных работяг
вечно тяжелых времен. Во «Встречах» Гурджиев пишет,
что отцовские песни одухотворили его; он даже записал
на валик фонографа спетые отцом песни, чтобы оставить
его голос грядущим поколениям. Кто знает, возможно,
кому-то еще суждено отыскать это сокровище, брошен-
ное Гурджиевым в Москве в революционные годы, когда
65
«новые люди» топтали тяжелыми сапогами прошлое. Что
сталось с этими записями? [3-7]
Именно отец привил Гурджиеву страсть к путешестви-
ям и вкус к приключениям. Иван брал с собой сына в
Персию и Турцию, показывал ему красоты Кавказа, ве-
ликолепные грузинские водопады и источники, древние
руины, загадочные дольмены, изящные дома. Он пел на
тюрко-татарском языке* и познакомил сына с певцами
из разных регионов Туркестана. А еще были состязания
ашугов, одно из которых проходило в городе Ван, к югу
от Арарата, как раз там, где Бог поместил на небе радугу
в знак примирения с людьми и в напоминание о том,
чтобы они не забывали любить Господа**. Иван Ивано-
вич пел среди искрящихся изумрудных холмов Карабаха
в Восточной Армении и Азербайджане, соревновался со
своими собратьями по ремеслу в Субатане под Карсом.
Благодаря отцу Гурджиев почувствовал, что мир вокруг
него исполнен тайны, ибо отец сумел наделить его осо-
бенной, в чем-то очень практичной внутренней свобо-
дой. Таков был бесценный дар отца сыну — не деньги, но
свобода, жизнь и вкус к жизни.
Гурджиев также приписывает отцу особого рода
понимание, которому впоследствии предстояло стать
краеугольным камнем его собственного учения: ответ
на вопрос «почему определенные вещи не исчезают и
не забываются, тысячелетиями передаваясь из поколения
в поколение?» Как мудрость и ценные знания передаются
сквозь время? Юного Гурджиева очень занимал вопрос
«начала времен»: каким образом человечество пришло
к тому безумию, которое оно сегодня называет реаль-
ностью, как излечиться от этого безумия, пробудиться и
помнить? Помнить так, как отец его помнил песни пред-
ков, которые помнили песни своих предков, и так далее,
и так далее, до самых истоков.
Во «Встречах» Гурджиев пишет, что особенно его
впечатлила одна песня, которую пел отец. То был эпос
о Гильгамеше. Сегодня это широко известная и очень,
очень древняя история. Существует несколько ассирий-
* В настоящее время — азербайджанский. — Прим. ред.
** См. Быт. 9:13-17. — Прим. ред.
66
ских версий, записанных аккадской клинописью, кото-
рые были обнаружены в ходе археологических раскопок
в районе Мосула в Северном Ираке. Хотя найденные та-
блички датированы первым тысячелетием до н. э., от-
дельные фрагменты эпоса и отсылки к нему считаются
намного более древними. Широко распространено мне-
ние, что ассирийский эпос о царе Урука Гильгамеше и
его друге диком Энкиду и об их поисках цветка бес-
смертия относится к шумерам, первой месопотамской
цивилизации. Что для нас особенно интересно и что в
свое время страшно заинтриговало Гурджиева, как он
сам признается во «Встречах», — это тот удивительный
факт, что слова, записанные тысячи лет назад, дошли до
его отца практически в неизменном виде через устные
традиции ашугов. Для Гурджиева эпос о Гильгамеше
стал блестящим примером того, где человечеству сле-
дует искать вечные духовные истины, открытые многие
тысячелетия назад, в те давние времена, когда сознание
человеческое еще не было замутнено, как сегодня; когда
люди не бежали в ужасе от духовного пробуждения, не
в силах выдержать его; когда они не гасили ежедневно
свет в своей душе иллюзиями, ложью и разочарованием
в себе, делая живое осознанное существование невоз-
можным. Символические формы обращения к зрителю,
иными словами искусство — поэзия, движение, визуаль-
ные символы, — стали способами передачи истины через
время. Они впитались в соответствующие архетипы кол-
лективного бессознательного, и их можно вызвать при
помощи повторений или определенных ритуалов, про-
буждающих память. Разумеется, в детстве Гурджиев это
так не формулировал и тем более не прибегал к терминам
едва зарождавшейся тогда психологической науки. Это
одна из многих причин, по которым утверждение о том,
что его отец знал эпос о Гильгамеше исключительно от
своих предшественников-ашугов, не вызывает полного
доверия [3-8].
Хотя для Гурджиева было крайне важно, что знание
его отцом эпоса о Гильгамеше доказывало обращение
древних мифов к тому уровню сознания, которое мы
называем подсознанием (либо, в терминологии Юнга и
67
его последователей, коллективным бессознательным), у
нас возникает несколько проблем. Гурджиев пишет, что
его глубоко поразил тот момент, когда он осознал, что,
помимо его отца и других ашугов, приобщенных к со-
ответствующим устным традициям, никто не знает и не
знал эпоса о Гильгамеше на протяжении тысячелетий,
пока в XIX и XX веках западные археологи не начали
свои раскопки и не извлекли на свет записи аналогичных
историй, прежде захороненные в месопотамских песках.
Очевидно, Гурджиев усмотрел связь между Традицией, за-
фиксированной на физических табличках, обнаруженных
археологами, и погребенной под слоем песка и веков, и
Традицией устной, скрытой под слоем эгоистичного со-
знания, которую можно обнаружить при помощи психи-
ческих исследований, гипноза или психоаналитических
«раскопок». Как мы видим, Гурджиев был неравнодушен
к любым раскопкам, как в буквальном, так и в метафо-
ричном смысле слова, какими бы трудными они ни были.
Без труда не выловишь и рыбку из пруда.
Давайте и мы копнем глубже.
Первый же исследователь, наткнувшийся на исто-
рию о Гильгамеше в хранилищах Британского музея в
Лондоне, был поражен количеством параллелей между
древним эпосом и библейской историей о всемирном
потопе. Разгневанные древние боги, насылающие потоп,
чтобы погубить род человеческий, с одной стороны, и
общеизвестное сказание о Ное и ковчеге — с другой. Если
эпос был древнее Библии, очевидно, она многое у него
позаимствовала. Этим вопросом задается и Гурджиев в
своих «Встречах» [3-9]. Он утверждает, что столько раз
слышал от отца двадцать первую песнь эпоса, что она
«запечатлелась в его памяти на всю жизнь». Вот эта песнь:
Я расскажу тебе, Гильгамеш,
Одну печальную тайну богов:
Как они раз, собравшись вместе,
Решили затопить всю землю Шуриппак.
Светлоокий Эа, не говоря отцу, Ану,
Ни владыке — великому Энлилу,
Ни распространителю счастья — Немуру,
68
Ни даже подземному князю Эную,
Позвав к себе сына Убар-тута,
Сказал ему: «Построй судно,
Возьми с собой своих близких,
Зверей, птиц, каких ты хочешь;
Богами решено бесповоротно
Залить водой всю землю Шуриппак.
Выдающаяся была у ребенка память, если не сказать
больше! Даже аккадские имена собственные предстают
в переиначенном на английский манер виде. Что-то
здесь явно не так, особенно если вспомнить, что «Встре-
чи» были переведены с русского языка на английский.
В английском переводе этот якобы заученный в детстве
отрывок эпоса предстает перед нами в классической сти-
хотворной форме, со всеми thy («твой», уст.), thou wilt («ты
будешь», уст.) и изящными английскими аллитерациями
(mournful mystery— «мрачная тайна»). Но дело здесь не
только в трудностях перевода и не в чересчур утончен-
ных транслитерациях. Далее Гурджиев пишет, что споры,
слышанные им в детстве в мастерской отца в Карсе, споры
между его отцом и протоиереем Борщем (с ним мы еще
встретимся), в которых горячо обсуждался вопрос о том,
что же первично, эпос о Гильгамеше или Книга Бытия,
стали «духовнообразующим фактором», определившим
формирование его личности намного позже, накануне
Первой мировой войны.
Случилось это так. Однажды в журнале Гурджиеву
попалась статья об обнаруженных при археологических
раскопках Древнего Вавилона табличках возрастом около
четырех тысяч лет. Там же приводился перевод текста.
Гурджиев «ощутил такое волнение, как будто это событие
определяло всю его будущую жизнь». Дело в том, что это
был тот самый эпос о Гильгамеше, пришедший из глуби-
ны веков, который столько раз и точно такими же словами
пел его отец. Гурджиев пытается донести до читателя, на-
сколько поразительно было совпадение. Оно полностью
подтверждало его теорию передачи сквозь время древних
истин при помощи устных и символических традиций.
Процесс этот описан в «Вельзевуле».
69
Если только Гурджиев не подогнал обстоятельства под
собственные интересы, речь идет об ассирийской вер-
сии шестой таблицы эпоса о Гильгамеше, обнаруженной
немцами незадолго до июля 1914 года на месте древней
ассирийской столицы — города Ашшура (а не Вавилона).
В этом большом фрагменте ни слова не говорится о по-
топе. Более того, ни одна из частей эпоса, обнаруженных
и переведенных в первые тридцать лет XX века, не пере-
секается с тем самым двадцать первым стихом, который
Гурджиев приводит в столь замечательном переводе во
«Встречах».
На самом деле первым в хранилищах Британского
музея натолкнулся на эпос о Гильгамеше замечательный
востоковед Джордж Смит, и было это в 1872 году, еще до
рождения Гурджиева. Обнародование перевода таблички
номер одиннадцать одновременно и шокировало, и при-
вело в восторг британскую столицу. Лондонские газеты
пестрели сенсационными заголовками о потрясающей
находке; новость широко обсуждалась, и далеко не толь-
ко в научных кругах. Тексты, на которые Джордж Смит
наткнулся случайно, произвели на него неизгладимое
впечатление, и он в полной мере сумел передать свой
восторг общественности. Первый перевод он закончил
в 1873 году. Связанные с древней находкой интерес и
ожидания возросли, когда выяснилось, что Смит полу-
чил финансирование на ведение раскопок в трех очень
перспективных с археологической точки зрения местах в
Северном Ираке с целью обнаружения других фрагментов
эпоса. В период с 1873 по 1876 годы с разрешения и при
поддержке Оттоманской империи Джордж Смит стано-
вится организатором проекта, к которому было прико-
вано внимание мировой интеллектуальной элиты. Отец
Гурджиева вполне мог прочитать о раскопках и соответ-
ствующих находках, причем в бытность свою как в Тур-
ции, так и в Грузии, и в Александрополе. Новость была
сенсационной для всех, кто хоть немного интересовался
религией или историей. Кроме того, из того, что расска-
зывает Гурджиев, можно сделать вывод, что грек Борщ,
настоятель православного собора в Карсе, уже многое знал
об эпосе о Гильгамеше и связанных с ним противоречиях.
70
По крайней мере, достаточно для того, чтобы вести на
эту тему со своим другим Иваном диспуты, свидетелем
которых и стал маленький Гурджиев. Вряд ли Борщ начал
бы строить догадки о том, является или нет эпос о Гиль-
гамеше источником библейской истории о Ное, просто
услышав песню от своего друга. Более того, как пишет
Гурджиев, его отец высказывал предположение, что эпос
возник не в Ассирии или Вавилоне, а в Шумере. Малове-
роятно, что подобный вывод был сделан исключительно
на основе текста услышанной где-то песни, без знаком-
ства с соответствующим историческим контекстом, не-
обычными именами мест и богов и их значениями.
Действительно, тексты, созвучные с эпосом о Гильга-
меше, — хотя сам Гильгамеш там не встречается, — были
найдены среди шумерских памятников письменности,
обнаруженных при раскопках древних городов Ниппу-
ра, Киша и Ура, поэтому не исключено, что зародилась
история именно в Шумере. Это, впрочем, лишь увели-
чило количество связанных с ней загадок и противоре-
чий. Конечно, нет ничего удивительного в том, что сын,
с обожанием и восхищением слушавший песни своего
отца, решил для себя, что тот облад ал ключами к древней
мудрости. Но то, что ашуги на протяжении тысячелетий
в неизменном виде передавали эпос от одного поколе-
ния к другому, кажется настолько же маловероятным,
насколько эта идея могла показаться правдоподобной
восторженным ученикам Гурджиева. Особенно если об-
ратиться непосредственно к тексту эпоса.
На самом деле в первом своем переводе Джордж Смит
передал имя главного героя как «Издубар», и лишь за-
тем, после тщательного анализа клинописных знаков,
оно было исправлено на ставшее общеизвестным «Гиль-
гамеш». Первый дословный перевод отрывка выглядит
следующим образом (цифры соответствуют последова-
тельности строк):
1) И после говорит Издубар далекому Сиситу:
2) «Сисит,
3) расскажи мне предание,
4) расскажи мне предание,
71
5) чтобы сразиться,
6) пришел я к тебе,
7) поведай мне, как ты сделал это и как в кругу богов
жизнь ты обрел».
8) И после говорит Сисит Издубару:
[Далее начинается отрывок, приводимый Гурджие-
вым:]
9) «Я открою тебе, Издубар, скрытую истину,
10) И поведаю мудрость богов тебе.
11) Город Смиппак, в котором ты обосновался,
12) есть город древний, и боги
13) в нем жили; много богов, великих богов:
14) Анн,
15) Бел,
16) Нинип,
17) властитель преисподней.
18) Воля их была мне открыта на
19) совете богов, и сказал он мне вот что:
20) "Шуриппаките, сын Убаратуту,
21) построй им великий корабль,
22) ибо я уничтожу грешников и жизнь"» [3-10].
Крайне важный момент: Гурджиев не упоминает, на
каком языке исполнялась песнь его отцом. Но на каком
бы языке, бывшем тогда в ходу в Закавказье, она ни испол-
нялась, абсолютно невозможно, чтобы в ней содержалась
транслитерация записанных клинописью имен собствен-
ных, над которыми бились лучшие умы того времени,
даже если бы устный эпос был таким же древним, как
обнаруженные таблички. На самом деле текст эпоса, в том
числе приведенный выше отрывок, после сенсационного
открытия и перевода Смита был неоднократно перерабо-
тан западными востоковедами. Появились переводы Пола
Хопта (Лейпциг, 1884—1891), Питера Дженсена (Берлин,
1900), Артура Унгнада и Гуго Грессмана (Гёттинген, 1911),
Эриха Эбелинга (Берлин и Лейпциг, 1926) и, наконец, от-
носительно точный литературный перевод на английский
язык Р. Кэмпбелла Томпсона, опубликованный в Лондо-
72
не в 1928 году, в котором почти все имена собственные
встречаются именно в том виде, как они приведены во
«Встречах» [3-11].
Естественно, при объективном рассмотрении всей
этой истории в том виде, в котором она представлена во
«Встречах» Гурджиева, ничто в ней не вызывает доверия.
Но справедливости ради нужно отметить, что сама мысль,
которую пытается внушить Гурджиев, — то, что извечная
мудрость передается сквозь время при помощи устных
традиций, — разумеется, не лишена здравого зерна, не-
смотря на сомнительные способы ее доказательства. Нет
никакой причины, по которой отец Гурджиева не мог
исполнять традиционный эпос, в котором фигурировали
бы и древние герои, и разгневанные боги, и какой-ни-
будь (а возможно, и тот самый) потоп. Как очевидным
образом следует из феномена эпоса о Гильгамеше, Библия
является далеко не единственным источником, из кото-
рого можно получить представление о далеком прошлом.
Стоит покопаться, и можно найти массу отголосков о тра-
дициях, практиковавшихся-человечеством на заре своего
Существования. Вот уж действительно богатый матери-
ал, чтобы подстегнуть воображение любопытствующих!
Кстати, весьма высока вероятность того, что Гурджиев
действительно знал нечто крайне важное относительно
устных традиций, давших рождение религии езидов, с
которыми он повстречался в Армении, в частности в рай-
оне озера Ван, где когда-то процветало государство Урарту
(истинный Ур халдеев), родина Авраама, куда отец брал с
собой Гурджиева на состязания бардов.
Курдские езиды с большим уважением относятся к пев-
цам-каввали, которые под звуки священных музыкальных
инструментов — дафа (большого бубна) и шибаба (флей-
ты) — исполняют песни духовного содержания. Остин
Генри Лейард (1817—1894), проводивший раскопки
в Ниневии и привезший в Лондон те самые таблички,
на которые затем наткнулся Смит, описывал свои встречи
с езидами и гонения, которым те подвергались в Оттоман-
ской империи. Лейард и его люди относились к езидам С
уважением и призывали к тому же местное правительство.
Лейард лично слушал каввали и выражал восхищение их
73
древней религией. Он обратил внимание на то важное
значение, которое езиды придавали числу семь (позже это
заметит и Гурджиев). Каввали пели древний гимн на сво-
ем языке курманджи. В гимне описывалась их собственная
легенда о корабле, построенном для того, чтобы пережить
потоп. Называлась она «Гимн о сотворении мира» и была
переведена выдающимся современным исследователем
традиций езидов Филипом Крейенбреком. Вот отрывок
из этого гимна:
Господь наш создал корабль;
Людям, животным и всевозможным птицам,
Всех поместил он на корабль по паре.
Господь наш стоит у штурвала,
Ведет он корабль в четырех направленьях.
Корабль дал течь, внутрь хлынули воды,
Змея свернулась над течью и закрыла ее [3-12].
В священных сказаниях езидов есть один эпизод, род-
нящий их религию с верованиями ранних сирийских
христиан и вавилонских иудеев, а также с более поздней
исламской традицией. Все эти религии утверждают, что
пресловутый ковчег пристал к горе Аль-Джуди (а вовсе
не к Арарату; библейское название «Арарат» — это лишь
искаженное «Урарту», название региона, в котором на-
ходился Аль-Джуди) в регионе Кордуена, неподалеку от
нынешней сирийско-турецкой границы. Предполагают,
что слово курд, которым мы сегодня обозначаем народ-
ность, как раз происходит от греческого названия этой
горы — «Гордьен», а «Джуди» является позднейшим его
искажением. Возможно, религия езидов была всеобщей
для курдов до того, как большая их часть была обращена
(часто насильно) в ислам. Существует также вероятность
того, что фамилия Гурджиева произошла от слова курд.
Хотя езиды, помимо гимнов каввали, очень ценят свои
священные книги «Масхафа раш» («Черная летопись»)
и «Ктеба Джелва» («Книга Откровения»), их духовная
жизнь в первую очередь связана с устными преданиями.
Они транслируются от одного сознания к другому при
74
помощи слов и ритмов. Именно поэтому вера езидов со-
хранила духовную целостность. В ней нет места спорам
об авторстве или о толкованиях тех или иных выражений.
Это живая религия духовного откровения и осмысленно-
го образа жизни. Кстати, именно такое значение Гурджиев
приписывает термину «образование». В его понимании
истинное образование должно исходить изнутри, из са-
мых глубин души, и именно эта способность устных пре-
даний сохранять целостность духовных истин лежит в
основе рассказа Гурджиева о спорах по поводу происхож-
дения древнего царя Гильгамеша, тех самых спорах между
отцом Гурджиева и православным, хотя и несколько не-
стандартно мыслившим священником, которые произ-
вели на мальчика такое сильное впечатление. Если верить
Гурджиеву, его отец был приобщен к мудрости древних
цивилизаций, доступа к которой большая часть челове-
чества оказалась лишена вследствие искажения сознания.
Эта мысль лежит в основе его интерпретации мифа об
Атлантиде в «Рассказах Вельзевула своему внуку».
Есть одна странность, бросающаяся в глаза любому,
кто заинтересуется биографией Гурджиева. При всей
важности эпоса о Гильгамеше, при всем том огромном
влиянии, которое древнее сказание оказало на его жизнь,
Гурджиев ни в одной своей книге не говорит о его сю-
жете. Ведь рассказ Угнапишти о потопе — не более чем
короткий эпизод. Сюжет же эпоса заключается в том, что
Гильгамеш и его дикий друг Энкиду отправились на край
мира, чтобы отыскать человека, обладавшего «цветком,
дарующим жизнь». Утнапишти рассказывает, что цветок
пережил потоп и с его же, Утнапишти, помощью Гильга-
меш отыскал волшебное растение и унес с собой, чтобы
даровать его своему народу. Гильгамеша предупреждают,
что он должен все время оставаться начеку и ни на минуту
не выпускать цветка из виду. К сожалению, даже будучи
прославленным героем, Гильгамеш остается человеком.
Он останавливается у пруда, чтобы напиться, и засыпа-
ет на берегу. Пока он спит, из пруда появляется змея и
утаскивает цветок под воду. Поэтому, повествует леген-
да, змея обретает способность омолаживаться, сбрасывая
свою кожу, а несчастный царь Гильгамеш возвращается к
75
своему народу ни с чем, потерпев поражение, зато став
мудрее, печальнее и человечнее. Казалось бы, легенда в
точности содержит в себе самую суть учения Гурджиева,
помещает его в сердце первых, невообразимо древних
мифов, созданных человечеством. В этом мифе человек
теряет свое самое драгоценное сокровище — свой духов-
ный потенциал — просто потому, что уступил желанию
поспать. Если бы Гильгамеш сумел сохранить свою осоз-
нанность, более мудро распорядился собственным созна-
нием, то смог бы жить вечно. Но великая тайна, которую
он буквально держал в своих руках, была украдена суще-
ством более хитрым! Ибо змея не спала.
Возможно, дело в том, что Гурджиев решил просто
указать своим последователям правильное направление.
Ученики должны были сами пройти этот путь и само-
стоятельно получить соответствующий опыт. Какие-то
вещи просто даются нам, как был дан Гильгамешу цветок,
дарующий жизнь. Но для обретения истинной мудрости
необходимо получить собственный, живой опыт, и так
было во веки веков. А у Гурджиева не было привычки
лишать своих последователей, стремившихся к обретению
цветка жизни, возможности поработать самостоятельно.
4. ПРОТОИЕРЕЙ БОРЩ
И ДРУГИЕ ЭНТУЗИАСТЫ
Настало время вновь определиться с датами. Здесь нам
очень поможет работа, недавно проведенная с целью под-
тверждения подлинности существования одного из глав-
ных героев «Встреч». Третья часть этой книги, называюща-
яся «Мой первый наставник», посвящена Борщу — главной
религиозной фигуре Карского региона и настоятелю во-
енного собора в городе-крепости Карс. Биографы, признак
вавшие, что многих персонажей «Встреч» на самом две®
не существовало (по крайней мере, в сугубо историчеавдм
смысле), сделали скоропалительный вывод, что и протои-
ерей Борщ, игравший в личном пантеоне Гурджиева роль
«духовного авторитета», является выдумкой. Музыковед
Джоанна Петч доказала обратное. Она отправилась в Карс
и сумела докопаться до истины, выяснив, какой именно
военный собор описывается в мемуарах, и установив лич-
ность его настоятеля, Демьяна Амвросиевича Борща [4-1].
Аветик Мелик-Саркисян, много лет занимавшийся
исследованиями Гурджиева и организовавший нефор-
мальный «Гурджиевский центр» в Гюмри (Армения), не
только сумел отыскать то, что осталось от дома, где про-
живала семья Гурджиевых в Александрополе, в бывшем
греческом квартале (позднее дом был продан родствен-
никами семьей Меркуровых), но и вычислил ошибку в
биографии Гурджиева, совершенную Джеймсом Муром.
Оказывается, опубликованный им снимок Апостольской
церкви в Карсе вовсе не был фотографией того самого
военного собора, как он думал. Дело в том, что бывший
собор в 1985 году превратился в мечеть Фетхие. Надо ска-
зать, современное здание, в котором расположена мечеть,
представляет собой жалкое зрелище по сравнению с тем,
как оно выглядело в те времена, когда Карс был частью
Российской империи. Тогда оно было увенчано двумя ве-
ликолепными луковичными куполами, придававшими
всему строению сказочный вид. Под одним из куполов
располагалась колокольня, которую Гурджиев упомина-
77
ет во «Встречах». Этот отчетливо русский православный
памятник времени, полному надежд, был заменен стан-
дартными цилиндрическими минаретами, возведенными
чуть поодаль от основного здания и совершенно не со-
четающимися с ним стилистически.
Нет никаких сомнений, что Гурджиев приводит в ав-
тобиографии настоящие воспоминания молодости, ког-
да описывает временное здание колокольни, возведенное
рядом с основным. Купола собора, во всем их велико-
лепии, отстраивались постепенно, по мере поступления
средств. Юный Гурджиев и его товарищи забирались на
бкдки деревянной колокольни, курили, жевали прине-
ШИНЫе с собой вкусности, болтали и наблюдали за со-
седней стройкой. Гурджиев вспоминает, что, когда храм
был наконец достроен и в новой колокольне повесили ко-
локола, деревянное здание было отдано греческой церкви,
несколько лет простоявшей вплотную к русскому собору.
Сейчас этой церкви не существует.
Гурджиев пишет, что он учился в Карской общеоб-
разовательной школе, когда узнал, что новому собору,
посвященном великому Александру Невскому, а также
казакам, внесшим существенный вклад в российское за-
воевание Карса в 1877 году, требуются певчие. Мальчик
решил откликнуться на этот зов восславить Господа пени-
ем и вскоре привлек внимание высокого худого старика,
сочинявшего религиозные гимны и с большой любовью
обращавшегося с детьми, которые их исполняли. Юный
Гурджиев, мальчик из бедной семьи, произвел впечат-
ление на пожилого протоиерея Борща, которому на тот
момент, по его словам, было около семидесяти лет. Ста-
рик взял его под свое крыло. Гурджиев сам пишет, что в
детстве родные прозвали его татах, а потом, в отрочестве,
он получил прозвище «черномазый». Называл ли его так
сам Борщ, остается неизвестным, но протоиерею явно
понравился шаловливый и порой непростой характер ре-
бенка. Будучи истинным учителем, в отличие от многих
других, Борщ сумел разглядеть гениальность и недюжин-
ную волю, которые бурлили в несформировавшейся еще
личности и выплескивались в виде бесконечных, очень
изобретательных и смелых шалостей.
78
Лишь недавно удалось обнаружить свидетельство о
смерти Борща. Из него мы узнаём, что Гурджиев несколько
сократил фамилию учителя, которая в документе значится
как Борщч, и что старик умер восьмидесяти лет от роду, в
1899 году, от пневмонии и был похоронен на территории
собора. Могила не сохранилась. Эта дата позволяет нам
предположить, что протоиерей пришел к отцу Гурджиева,
чтобы обсудить с ним дальнейшее образование сына, при-
близительно в 1889 году. Борщ посоветовал Ивану забрать
мальчика из муниципальной школы и отдать его частным
учителям, которых сам взялся подыскать из числа людей,
обладавших живым ценным опытом.
Итак, как все эти факты и события сообразуются с да-
тами, насчет которых мы определились ранее? Если отец
Гурджиева разорился в Александрополе приблизительно
через четыре года после массового падежа скота в 1883—
1884 годах, когда Гурджиеву было около семи лет, значит,
он открыл свою столярную мастерскую в 1887—1888 го-
дах. К тому времени Гурджиеву должно было исполниться
лет десять-одиннадцать. Он'пишет, что отец его отпра-
вился в Карс сначала один, чтобы наладить работу мастер-
ской и подготовить все к приезду семьи, и лишь потом к
нему присоединились домочадцы. Если предположить,
что это случилось через год, скажем в 1888—1889 годах,
что мы получим? А получим мы приблизительное пред-
ставление о том, когда именно, настоятель недостроенного
собора начал обсуждать с Иваном вопрос образования его
сына и его будущее в Карсе. В 1889 году Борщу было около
семидесяти, а Георгию Гурджиеву около двенадцати лет.
Почти двенадцать, если он родился в декабре 1877, или
почти тринадцать, если он родился в том же году, но под
Новый год. В свете этих расчетов предположения Мура
о том, что Гурджиев родился в 1866 году, окончательно
теряют правдоподобность; приходится признать, что эта
теория развалилась окончательно, и наконец отвергнуть
ее. Не может быть, чтобы Гурджиеву было около двадца-
ти лет, когда его отец с протоиереем решали, забирать
мальчика из школы или нет!
Как мы увидим далее, вычисленные мною даты, не-
смотря на всю свою приблизительность, прекрасно со-
79
относятся с деятельностью, развернутой Гурджиевым в
1890-х годах. Так, Гурджиев пишет, что 1892 год стал для
него решающим для внутреннего развития: именно тогда
он принял решение, что отныне сам будет решать, как и
чему учиться. Предположительно, в этом же году юно-
ша принял на себя ответственность за свою жизнь. В те
времена уголовная ответственность в России наступала
с четырнадцати лет. В этом же возрасте дети, которым
посчастливилось учиться в общеобразовательной школе,
если таковая оказывалась поблизости, заканчивали ее и
либо шли работать, либо переходили в высшие учебные
заведения, либо продолжали свое образование в семина-
риях, военных и военно-морских училищах. Во «Встре-
чах» Гурджиев пишет, что в дискуссии, развернувшей-
ся между его отцом и протоиереем, когда они решали,
забирать ли мальчика из школы, был ребром поставлен
вопрос: не будет ли разумнее, учитывая рано проявивши-
еся неординарные способности ребенка, подобрать ему
соответствующих частных учителей, вместо того чтобы
оставлять его в полном соблазнов классе, где менее опыт-
ные учителя занимаются с менее одаренными детьми?
Любые требуемые экзамены Гурджиев мог сдать в любой
школе в конце обучения. Протоиерей Борщ явно хорошо
разбирался в вопросах образования детей этого возраста,
а отец Гурджиева был не из тех людей, которые станут
придирчиво рассматривать зубы дареного коня. И у на-
стоятеля, и у Ивана Ивановича явно были свои амбиции
относительно одаренного мальчика, кстати старшего в се-
мье. Они понимали, что только он сможет вернуть семье
былое богатство, потерянное отцом.
Помимо всего прочего, Борщ очень сдружился с от-
цом Гурджиева. Они вели долгие споры на религиозные
и исторические темы, и хотя Иван был склонен к теоре-
тизированию, был скептичен и ничего не принимал на
веру, а также отличался крайним любопытством (черта,
которую в полной мере унаследовал его сын), пожилой
протоиерей, сам будучи более консервативным, — так, он
не соглашался, что история Ноя из Ветхого Завета была
основана на эпосе о Гильгамеше, — наверняка получал
огромное удовольствие, общаясь со столь искренне за-
80
интересованным человеком, серьезно относящимся к ду-
ховным вопросам, к тому же умным и вежливым. Кро-
ме того, оба любили музыку, с уважением относились
к традициям, искренне наслаждались чувством юмора
друг друга и были, что называется, родственными душа-
ми. Отец Гурджиева относился к протоиерею с огромным
уважением, а ведь именно он наставлял сына не знаться с
духовными лицами, ибо «чтобы утратить веру, достаточ-
но подружиться со священником». Очевидным образом,
протоиерей Борщ был тем самым исключением, которое
подтверждало правило.
Друзья любили упражняться в любопытной игре, ко-
торую Гурджиев называет «кастусилией». Так, протоие-
рей мог без всяких предисловий спросить в лоб: «А где
сейчас находится Всевышний?», на что Иван Иванович
так же невозмутимо мог ответить нечто вроде: «Он сей-
час как раз в Сарыкамыше» (лесистая местность между
Россией и Турцией, где растут особенно высокие сосны).
Далее завязывался серьезный разговор, в ходе которого
выяснялось, что Господь в Сарыкамыше занят сейчас тем,
что прилаживает к вершинам сосен длинные лестницы,
по которым все желающие могут подняться в рай. Такие
интересные беседы на самые неожиданные темы всег-
да велись в спокойном сосредоточенном тоне и очень
занимали.маленького Гурджиева, которому нравилось
устраиваться в углу мастерской, на куче теплых опилок,
и наслаждаться атмосферой взаимной любви и уважения,
царившей в присутствии этих двух дорогих ему людей.
Еще одной частой темой бесед была Ассирия, очень
интересовавшая пожилого протоиерея. Древняя Асси-
рия также занимала воображение отца Гурджиева, ведь
именно там был обнаружен эпос о Гильгамеше вместе с
библиотекой VIII века до н. э. в Ниневии, принадлежав-
шей ассирийским царям. Это древнее государство вообще
привлекало тогда к себе внимание всей образованной
европейской общественности. Археологи извлекали на
свет то массивные скульптуры, то удивительной красоты
резьбу, то литературные произведения, поражавшие сво-
ей оригинальностью и художественной ценностью. Все
это свидетельствовало, что изучение и понимание этой
81
некогда могущественной державы будет способствовать
гораздо лучшему пониманию истории религии, уни-
версальных мифов, а также политического устройства,
властных структур и общего характера древнего мира.
Рождавшиеся у историков образы были яркими, объем-
ными, полными жизни и страшно интересными. Было
у этого государства одно свойство, которое, если верить
Библии, сделало его самым подходящим инструментом
в руках Божьих, когда Господь судил Израиль. Ассирия
никогда не останавливалась в своем развитии.
Подобные дискуссии в 1880-е годы, хотя и не в столь
утонченных выражениях, велись в многочисленных па-
рижских кафе, студиях и салонах, в среде многочисленных
энтузиастов, участников движения, которое получило на-
звание Возрождение французского оккультизма (см. мою
книгу «Оккультный Париж»). Одним из таких энтузиастов
был импресарио и практикующий маг Жозефен Пела-
дан, взявший себе имя Сар Меродак в честь ассирийского
бога-царя. Он всячески способствовал распространению
«ассирийской» темы в среде художников-символистов и
написал серию романов под общим названием «Закат
латинского мира», в которой фигурирует и проклятый
Вавилон, и древняя магия любви и воли. Как мы увидим
далее, интеллектуальное развитие Гурджиева связано с тем
всплеском интереса к эзотерической мысли и оккультным
наукам, который произошел в Париже в конце 1880-х и
в 1890-х годах и привел к бурному развитию данной об-
ласти. Интеллектуальное и художественное влияние Па-
рижа быстро распространялось не только во Франции, но
и в Российской империи. К 1889 году в Одессе и Каире
сформировались независимые группы, занимавшиеся из-
учением оккультных феноменов и эзотерических практик
и поддерживавшие постоянную связь с Парижем.
Гурджиев особо подчеркивает, что частые визиты про-
тоиерея в греческий квартал, в мастерскую бедного плот-
ника, совершались чуть ли не тайком. Карское общество
косо посмотрело бы на привычку Борща, занимавшего
высокий пост настоятеля, регулярно, да еще и с большой
охотой, оказывать честь своим присутствием неимуще-
му греку. Такое положение вещей, разумеется, заставило
82
чуткого и умного мальчика, каким был Гурджиев, по-
чувствовать, что он соприкоснулся с другой вселенной.
Наверняка это чувство усиливалось, когда после уроков
с протоиереем — главным предметом у них была мате-
матика — Гурджиев задерживался в аскетичной келье не
только для того, чтобы ознакомиться и поупражняться
в пении гимнов, сочиняемых протоиереем, но и чтобы
просто побеседовать с мудрым наставником. Эти долгие
разговоры на самые сложные темы привели к тому, что
через некоторое время протоиерей начал обращаться с
мальчиком как с равным. Гурджиев подчеркивает, что
Борщ был уникальным наставником не только потому,
что имел собственный независимый взгляд на многие
вещи и стремился познать божественную истину, но и
потому, что имел четко сформулированные идеи отно-
сительно образования, которые должны получать моло-
дые люди, в частности относительно весьма практичных
вопросов. Так, он учил Гурджиева, что молодые люди
должны воздерживаться от половых отношений до до-
стижения полной интеллектуальной зрелости, то есть
приблизительно до двадцати пяти лет. Протоиерей был
твердо уверен в том, что, если юноша вступит в интимные
отношения с женщиной, не будучи зрелым внутренне,
интеллектуально, это может сильно помешать его разви-
тию и разрушить всю его дальнейшую жизнь. А основной
задачей достигшего совершеннолетия мужчины является
найти женщину, чей характер верным образом дополнял
бы его собственный. И это самый важный выбор, кото-
рый можно сделать в жизни, если, конечно, мужчина не
принял для себя решение «полюбить собственную ин-
дивидуальность» и дать обет безбрачия. Основой брака
должна быть родственность душ, а не физическое влече-
ние. Связь, удерживающая супругов вместе, должна быть
именно духовной, иначе развитие обоих остановится.
Именно поэтому опыт и мудрость, накапливаемые по-
колениями, нашли свое выражение в цивилизованных
обществах в сложных социальных структурах, выстроен-
ных с целью определения совместимости потенциальных
супругов. Протоиерей признавал, что девочки достига-
ют интеллектуальной зрелости раньше мальчиков, между
83
пятнадцатью и девятнадцатью годами. И это настоящая
проблема для юношей, чье развитие опережает развитие
сверстников. Борщ очень не хотел, чтобы Георгий, с его
ярко выраженным призванием к духовной работе, был
испорчен подобного рода отношениями.
Были у священника и другие оригинальные мысли по
поводу образования. Подобно мудрецу и целителю эпо-
хи Возрождения Марсилио Фичино и последовавшему
за ним Парацельсу, протоиерей Борщ считал, что нельзя
стать истинным целителем души, если не умеешь враче-
вать тело страждущего. Физическое тело участвует, или
могло бы участвовать, в Harmonia Mundi — той гармонии
между мирозданием и человеком, что находится за преде-
лами видимого спектра. Вселенная свидетельствовала о
том, что между внутренним и внешним существуют глу-
бокие связи. Душа и тело тесно переплетены, и не всегда
ясно, где лежит причина болезни — в душе или только в
физическом теле. В человеке присутствуют оба эти изме-
рения: оба нужно лечить, у обоих можно учиться. И хотя
сейчас на Западе большое распространение получила пси-
хосоматика, развивающая эти идеи, западная медицина
до сих пор не признает в полной мере вещи, бывшие
совершенно очевидными как для Борща, так и для гени-
ев Возрождения. Гурджиев принял к сведению эти идеи,
но когда отец и его друг (или даже, пожалуй, духовный
брат) протоиерей начали склонять мальчика к тому, чтобы
тот выбрал медицину либо богословие в качестве своей
будущей карьеры, тот вдруг взбунтовался и заявил, что
чувствует влечение к технике.
Не исключено, что стремление получить техническое
образование отчасти связано с заложенным еще в детстве
чувством неполноценности, которое Гурджиев ощущал
в связи со своим социальным статусом в Карсе и Алек-
сандрополе. Комментируя странную, учитывая его ста-
тус, привычку настоятеля посещать мастерскую, Гурджи-
ев подчеркивает ту пропасть, что разделяла Борща и его
отца, замечанием «в то время как мой отец был простым
плотником» [4-2]. Когда Гурджиев немного подрос, его
прозвище сменилось с «Черномазого» на «Черного Грека».
Много позже, в одном из закавказских городов далеко от
84
дома, знавший его лично полицейский звал его не иначе
как Черным Дьяволом! И это далеко не единственный слу-
чай, когда Гурджиева принимали за приспешника сатаны.
Во второй половине жизни Гурджиев посмеивался, когда
его уважительно величали «господином Гурджиевым». Где
бы он ни находился, он всегда оставался в меньшинстве...
Общение с протоиереем Борщем, несомненно, очень
обогатило кругозор бедного греческого мальчика. Гур-
джиев начал регулярно встречаться и общаться с пред-
ставителями русской интеллигенции. Во «Встречах» он
пишет, что Священному Писанию и русскому языку его
учил некий Крестовский (обратите внимание на крест в
фамилии), выпускник теологической семинарии, гото-
вившийся стать армейским капелланом [4-3]. Хорошее
знание русского языка было единственным способом
вырваться из глухой пограничной зоны с ее этнической
пестротой и безграмотностью и либо пробиться, либо
проскользнуть в мир русской интеллигенции, поступив в
один из университетов «Матушки России». Такая возмож-
ность стать частью иерархии'давалась с целью сплотить
многонациональную империю, обеспечив единство хотя
бы языка. Наверное, изучение русского языка было не-
легким испытанием для Гурджиева, человека, позже при-
знававшего, что всем языкам, даже родному греческому,
он предпочитает армянский. Армянский язык казался ему
удивительно самобытным и оригинальным, не похожим
ни на один другой язык соседних государств. Армянский
язык, как мы увидим далее, был дорогой в иной мир,
способом стать другой личностью. Когда Гурджиев при-
ступил к написанию своей первой книги, «Рассказы Вель-
зевула своему внуку», он отметил в предисловии, что из-
начально хотел написать ее на греческом, но не нашлось
ни одного человека в его окружении, будь то в Париже
или в Фонтенбло, кто понимал бы этот язык [4-4]. К тому
же, добавляет Гурджиев, и это весьма показательно, как
его родной греческий, так и армянский были искажены
и исковерканы теми, кто пытался казаться «русской ин-
теллигенцией».
Отношение Гурджиева к интеллигенции было слож-
ным и противоречивым. Истоки их следует искать в дет-
85
стве, когда даже дома, в самом сердце домашнего очага,
мальчик видел, что на любимого отца смотрят сверху
вниз. Не исключено, что склонность к работе с техникой и
страсть к ее изучению были обусловлены не столько спо-
собностями к этой области и получаемым удовольствием,
но и прямым следствием огромной любви к отцу и ува-
жением к его духовным ценностям. К тому же это была
прямая дорога к быстрому обогащению. В то время как
карьера в медицине или духовенстве неизменно означала
бы примыкание к пресловутой «русской интеллигенции»,
вызывавшей у юноши противоречивые чувства. К тому
же уже тогда чувствовалось, что Гурджиев намеревался
стать хозяином собственной судьбы. Он догадывался, что
машины — это новые боги, знаменовавшие наступление
новых времен. Чума была им не страшна. Было в ма-
шинах что-то неутомимое и неоднозначное, совсем как
в древних ассирийцах. Времена огромных овечьих стад
и пастбищ прошли.
Ради блага старшего сына, которому позже предстоит
оценить этот жест, Иван Иванович позволил протоиерею
ввести мальчика в чуждый для него самого мир, мир со-
циального и интеллектуального превосходства. Из люб-
ви к отцу и любимому учителю, Гурджиев старался изо
всех сил. Он пишет, что ходил к дьякону Пономаренко
(что означает «сын пономаря»), тоже готовившемуся стать
армейским капелланом, и брал у него уроки истории и
географии, а также к доктору Соколову, преподававшему
физиологию и анатомию [4-5]. Уроки с Соколовым да-
вались особенно нелегко, ведь ради этого приходилось
ходить пешком в форт Чакман, располагавшийся в добрых
трех-четырех милях от Карса. Здесь особенно чувствова-
лось присутствие русских и влияние русской культуры.
И здесь же, при военном госпитале, обнаружилась отлич-
ная библиотека, которую Гурджиев тщательно перерыл в
поисках книг, объяснявших работу сознания.
Стараясь изо всех сил, Гурджиев посещал то одного
учителя, подобранного протоиереем, то другого. Все они
жили в разных местах. В частности, мальчику приходилось
бывать в богатых домах русских, напрямую связанных с
российским правительством, намеревавшимся сделать из
86
Карса жемчужину имперской короны. Эти визиты, акты
непосредственного общения с русской интеллигенцией,
были сопряжены с внутренними переживаниями, о кото-
рых он с болью вспоминает во «Встречах». Он напрямую
пишет, что боялся, как бы эти люди не узнали, что отец
его — простой плотник. Мальчик очень стеснялся своей
бедности: «В то время все это глубоко ранило мое самолю-
бие» [4-6]. Гурджиев страстно любил учиться, но за учебу
приходилось платить смешанными чувствами гордости,
вины и стыда. С этими чувствами он и покинул в конце
концов отчий дом.
Езидский круг
Во «Встречах» Гурджиев пишет, что примерно в то
время, когда он брал уроки у частных учителей, он как-
то проводил каникулы в доме у дяди, в Александрополе.
О каком именно дяде идет речь, понять сложно. Возмож-
но, у брата отца, Дмитрия, жившего в Карсе, был второй
дом в Александрополе; возможно, речь идет о каком-то
другом безымянном брате; возможно, о родственниках
Меркуровых. Как бы там ни было, Гурджиев на всю жизнь
запомнил эпизод, которому ему довелось стать свидете-
лем. Как-то раз он сидел в тени тополей, разросшихся
неподалеку от одного пустыря, и вырезал на дощечке
монограмму — подарок на свадьбу племянницы сосе-
да. Кстати, на монограмме значилась дата 1888, которая
вполне совпадает с нашей датировкой. Внезапно внима-
ние Гурджиева привлекли громкие крики, раздававшиеся
со стороны игравших на пустыре армянских, греческих,
курдских и татарских ребятишек. Гурджиев подошел по-
ближе и увидел, что кричал мальчик, тщетно пытавшийся
выбраться из круга, нарисованного вокруг него в пыли.
Мальчик вопил от ужаса, делал всевозможные странные
телодвижения, но, вопреки всякой логике, из круга вы-
браться не мог. Остальные мальчишки хохотали и драз-
нили несчастного. Очевидно, кто-то прослышал об этом
трюке, и все посчитали это отличной шуткой — вот так
позабавиться над товарищем, которого охватывал ужас от
просто круга на земле.
87
Гурджиев поинтересовался, что происходит и почему
обычный круг, пусть и нарисованный явно с недобрыми
намерениями, вызвал такую реакцию. Ребята объяснили,
что запертый в круге мальчик — езид, а всем известно, что
курдские езиды не могут выйти за пределы круга, пока
кто-нибудь его не сотрет. Причем сами они, оказавшись
внутри, круг стереть не могут. Было совершенно очевид-
но, что мальчик испытывает непритворный ужас и боль-
ше всего на свете хочет вырваться из ловушки, какой бы
воображаемой она ни казалась. Но как он ни пытался и
как ни дразнили его товарищи, у него ничего не полу-
чалось. Гурджиев стер круг, и мальчик, тут же сорвавшись
с места, кинулся бежать со всех ног и быстро скрылся.
Все это, пишет Гурджиев во «Встречах», произвело на
него огромное впечатление. Он стоял как вкопанный и
просто не мог сдвинуться с места от удивления. Хотя он
«кое-что слышал о езидах» [4-7], он никогда особенно не
задумывался об этой религии и не верил в то, что про нее
рассказывали. «Только увиденное собственными глазами
заставило меня изменить точку зрения», — пишет Гур-
джиев [4-8]. В контексте основной цели, которую Гурджи-
ев преследовал, взявшись писать свою автобиографию,
он просит читателя внимательно поразмыслить над этим
эпизодом.
Когда Гурджиев рассказал о происшедшем старшим —
преимущественно своим русским друзьям и родственни-
кам, — это породило среди них массу споров о том, какие
потусторонние силы тут были замешаны, и о том, покло-
нялись или нет езиды Сатане, как в то верило местное на-
селение. Собственно, споры эти представляют собой ти-
пичный набор реакций на инциденты, смущающие людей
по причине своей необъяснимости с рациональной точки
зрения и наводящие на мысли о потустороннем. В данном
контексте, возможно, этот эпизод стал решающим, став
первым в цепи многих других, последовавших за ним.
Они-то и побудили Гурджиева отправиться на поиски от-
ветов, объяснявших тайны жизни и сознания. Примером
других таких загадочных феноменов стали предсказания,
сделанные его тете и чудесным образом сбывшиеся, а так-
же необъяснимые исцеления, совершенные на расстоя-
88
нии. У всего этого не было материалистичного, научного
объяснения. Гурджиев заинтересовался измерением, на-
ходящимся как бы по ту сторону пространства: события
связывались друг с другом временем и значимостью, а не
привычной причинно-следственной связью. Здесь были
замешаны гипноз и иные таинственные, но мощные силы
сознания. Гурджиев отмечает, что в некоторой степени
этот интерес был обусловлен той болью, которую он
ощутил при потере любимой младшей сестры. В архи-
вах Александрополя упоминается дочь Ивана Ивановича
с русским именем Лукерья, хотя сам Гурджиев и его брат
Дмитрий вспоминают о сестре Луберье. Возможно, в честь
этой рано умершей девочки Дмитрий назовет свою стар-
шую дочь Любой. Но, если верить Бикмену Тейлору, в тех
же архивах есть запись от 1885 года, в которой значится,
что у Ивана было две дочери, Мария и Анна. В 1875 году,
до рождения Гурджиева, у Ивана и Евдокии родилась еще
одна дочь, возможно старший их ребенок, Меланья, ко-
торая тоже умерла в младенчестве. Возможно, именно эти
смерти побудили Гурджиева заинтересоваться потусто-
ронним миром и тайнами жизни и смерти.
Инцидент с курдским мальчиком стал ярчайшим при-
мером силы внушения — явления, с которым Гурджиев
потом будет много и плодотворно работать. Все эти инте-
ресы и увлечения в полной мере соответствовали интел-
лектуальным и научным изысканиям того времени. Спо-
ры, вспыхнувшие «в семьях, занимавших более высокое
социальное положение, чем моя собственная», свидетель-
ствовали о том, что оккультизм был на пике своей попу-
лярности и вызывал неизменный интерес и восхищение
горожан, по крайней мере русских. Гурджиев с грустью
вспоминает: «В греческом квартале Александрополя, где
когда-то жили мои родители, друзей у меня совсем не
осталось».
Своим безграничным изумлением и отчаянными по-
пытками понять феномен испуганного курдского маль-
чика, попавшего в ловушку круга, Гурджиев поделился со
своими новыми друзьями, детьми офицеров, чиновников
и священнослужителей, с которыми, по собственному
признанию, начинал понемногу выпивать [4-9]. Мнения
89
разделились. Кто-то с порога отвергал самую возмож-
ность подобного происшествия и не проявлял никако-
го интереса, кто-то утверждал, что наука находится на
пороге объяснения подобных явлений. Другие считали
такие особенности поведения езидов прямым следствием
их поклонения дьяволу. Спорили и о гипнозе, и именно
изучению гипноза Гурджиев вскоре станет посвящать все
свое время.
Сложно по одним лишь «Встречам» сделать вывод,
что именно Гурджиев знал или не знал о езидах. Чита-
телям он рассказывает, что езиды, уроженцы Закавказья,
«представляют собою секту» (что само по себе неверно,
ведь секта подразумевает отделившуюся от основной
религиозной общины группу), жившую в основном в
предгорьях Арарата, и их «иногда называют "чертопо-
клонниками"» [4-10]. Довольно уклончивое описание,
мягко говоря. Хотя Гурджиев не опровергает обвинение
в дьяволопоклонничестве напрямую, что он наверняка
бы сделал, будь более близко знаком с верованиями ези-
дов, его позиция все равно представляет собой заметный
прогресс по сравнению с позицией невежественной ма-
дам Блаватской, основательницы Теософского общества,
прямо утверждавшей в своих англоязычных работах того
времени, что езиды практикуют черную магию.
Интересно отметить следующее: то, как именно Гур-
джиев описывает эпизод с курдским мальчиком, позво-
ляет читателю предположить, что на самом деле Гурджиев
был достаточно осведомлен, чтобы объяснить причину
такого странного поведения. И речь здесь не просто о по-
следствиях гипноза, с которыми маленький езид тщетно
пытался справиться. Гурджиев вкладывает в уста капитана
российской армии, участвовавшего в спорах, еще одно
объяснение, предоставляя тому возможность рассказать
читателю, как он сам стал свидетелем схожего эпизода.
Капитан якобы видел, как солдаты нарисовали круг во-
круг своего сослуживца-езида и с хохотом наблюдали,
как бедняга со слезами на глазах пытался его стереть. Ка-
питан придерживался следующего мнения: езиды просто
приносили клятву никогда не покидать пределов круга.
И оказавшись внутри круга, они не выходили не потому,
90
что не могли этого сделать, а потому, что не в силах были
перенести последствий нарушения клятвы.
Такой просвещенный взгляд на проблему переклика-
ется с преданиями пиров (старшин, учителей в общинах
езидов). Если верить комментатору Гурджиева Генри Кор-
ману, беседовавшему с пиром на эту тему, езидов с ран-
него детства учат, что круг является символическим обо-
значением всей общины езидов, ее веры, которая, в свою
очередь, есть доказательство как принадлежности индиви-
да к общине, так и доверия общины к индивиду. Поэтому
если нужно проверить, говорит езид правду или лжет, его
заключают в круг. Это все равно что оказаться «на скамье
подсудимых», под священной присягой говорить только
правду. Освободить из круга могут только шейх (старец)
или пир. Разорвать же круг самому означает добровольно
отлучить себя от жизни в общине, духовной связи с ней и
навсегда предать ее доверие. Солгать внутри круга и по-
кинуть его пределы означает покинуть общину — невы-
носимая мысль для езида, ибо зачастую она означала от-
казаться от собственной личности и, без всякой духовной
защиты, войти в чужой и зачастую смертельно опасный
для езида мир, учитывая, как в нем относились к этой
религии. Не слишком разбиравшиеся в этих тонкостях
«чужаки», чаще всего мусульмане, без зазрения совести
пользовались «магическим» эффектом, который оказывал
на езида круг, запирая несчастных внутри. Совсем моло-
дые езиды или те, кто не понимал глубинного значения
этого символа, просто не в состоянии были по собствен-
ной воле предать древнюю традицию и нарушить клятву,
бывшую неотъемлемой частью их культуры и буквально
встроенную в их личность. Посторонние люди, чуждые их
религии, не понимали, что на кону для запертого в круге
человека стояла его жизнь как езида, иными словами само
его существование. Отсюда и неописуемый ужас [4-11].
Разумеется, Гурджиев признал бы, что, хотя прибегать к
сверхъестественному для объяснения феномена курдского
мальчика необходимости не было, личность езида все же
была подконтрольна некой внешней силе. И этот силь-
нейший внешний авторитет был настолько полно усвоен
психикой езида, что стал неотделим от его личной воли.
91
Иными словами, личность находилась под контролем
даже тогда, когда самого авторитета поблизости не было
и его заменял символ или знак, содержавший в себе намек
на авторитет. Здесь неизбежно возникают ассоциации с
«собакой Павлова». Весьма примечательно, что фамилия
одного из русских комментаторов этого случившегося с
Гурджиевым происшествия как раз Павлов. Знаменитому
Ивану Павлову (1849—1936), известному своими психо-
физиологическими исследованиями условных рефлексов,
предстояло совсем скоро начать свои эксперименты над
собаками в Императорском институте эксперименталь-
ной медицины (1891), основанном принцем Ольденбург-
ским. Не исключено, что позже принц покровительство-
вал и Гурджиеву.
Очевидным образом, описывая эпизод с езидом, Гур-
джиев мысленно сопоставлял его со знаниями по пси-
хофизиологии, которые обрел лишь позднее. Неуди-
вительно, что вся эта история произвела на него такое
впечатление. Ведь здесь речь шла как раз о том вопросе,
который безмерно занимал его в зрелые годы, — автома-
тизации человеческого сознания. Разумеется, не обошлось
тут и без личной воли индивида, не желавшего нарушать
клятву. Вот только эта «сила воли» принадлежала ему лишь
частично. Скорее, это была воля общины или духовного
авторитета, стоявшего высоко над ним. Гурджиев просто
не переносил мысли, что людей контролировали обще-
ство или духовенство, вмешивавшиеся в повседневные
дела. Но все это было далеко впереди. Пока же Гурджиев
лишь увидел, что в мире существуют вещи, которых он
не в силах объяснить и, что еще более важно, которых не
в силах объяснить те новые, едва входившие в его жизнь
авторитетные люди, которым он доверял и на которых
тратил свое время. А найти объяснение очень хотелось.
Учитывая, каким юным был в то время Гурджиев, неуди-
вительно, что он оказался на грани душевного кризиса.
Богачевский и летающие стулья
Большую часть вышеприведенной информации Гур-
джиев размещает в главе «Встреч», посвященной тому
92
влиянию, которое якобы оказал на него Богачевский (об-
ратите внимание на русское слово «Бог», содержащееся в
этой фамилии). В некотором смысле Богачевский симво-
лизирует превалирование объективной морали, которой
должен руководствоваться ученик, над моралью субъек-
тивной. Последняя подвержена изменениям, по мере
того как человек меняет свои представления о добре и зле
согласно новым веяниям или изменившимся условиям.
Субъективной морали недостает универсальности и по-
стоянства во времени (одним из ярких примеров являются
нормы политической корректности, которая полностью
подвержена влиянию момента и зачастую сфабрикована
искусственно). Объективная же мораль, основанная на
опыте всего человечества и прошедшая испытание вре-
менем, является достоянием независимого сознания.
Учитывая, как персонаж Богачевского описывается в
произведении, учитывая его окружение, можно сделать
вывод, что в реальности такого человека не существовало.
Скорее это было идеализированное представление о че-
ловеке или даже о нескольких' реальных людях, чьи иде-
алы и устремления произвели на Гурджиева впечатление.
Первое же знакомство с персонажем вызывает подозрения
у любого образованного человека. Гурджиев пишет, что
Богачевский «жив и здоров и удостоен чести служить по-
мощником аббата в главном монастыре Ессейского брат-
ства, находящемся на берегу Мертвого моря».
В 1880-х годах такого места просто не существовало,
к несомненному сожалению многих. Иудейская секта ес-
сеев исчезла с исторической сцены в 70 году н. э. после
того, как римляне разрушили Иерусалимский храм. О ес-
сеях мы знаем благодаря работам иудейского историка
Иосифа Флавия; философа Филона Иудейского; римско-
го историка Плиния Старшего; и, согласно некоторым
современным исследователям, из так называемых Свит-
ков Мертвого моря. Во времена молодости Гурджиева в
эзотерических кругах активно интересовались ессеями,
особенно те, кого коснулась теософская «волна», заро-
дившаяся в Нью-Йорке и после 1875 года прокатившаяся
сначала по Европе, а потом по Индии и всему миру. Так,
в 1985 году южноавстралийский учитель Эдвард Планта
93
Несбит опубликовал свою работу «Иисус-ессей», а утон-
ченный ирландский поэт Джордж Мур был не одинок,
когда в своем творчестве обращался к теме ессеев, как,
например, в романе «Ручей Керит» (1916) или в пьесе
«Апостол» (1911), в которой Иисус после распятия по-
падает в ессейский монастырь. Еще в 1821 году немецкий
врач К. X. Ф. Краузе опубликовал свои исследования под
заголовком «Три древнейших документа братства франк-
масонов». Он утверждал, будто франкмасоны черпают
истоки своей философии у халдеев и ессеев. Одним сло-
вом, к тому времени, когда Гурджиев начал писать свои
«Встречи», интерес к историческим и воображаемым
ессеям в эзотерических кругах имел давнюю историю.
Не исключено, что для Гурджиева само понятие «ессей»
было эвфемизмом образованных и истинно преданных
своему делу масонов. Кстати, нигде и никогда Гурджиев
не критикует масонов, что само по себе показательно.
Принимая во внимание нарочито обтекаемые выраже-
ния, в которых Гурджиев описывает братство, он был хотя
бы отчасти убежден в том, что оно являлось хранителем
древней духовной традиции, к которой он сам, по его
утверждению, сумел приобщиться: «Согласно преданиям,
это братство возникло за двести лет до Рождества Хри-
стова, и утверждают, что именно в этом братстве Иисус
Христос принял первое причастие» [4-12]. «Согласно
преданиям» — так и написано. Гурджиев также пишет,
что с позволения протоиерея Борща Богачевский заме-
нил Крестовского в качестве учителя; так уж захотелось
Гурджиеву, ведь он уже писал, что очень любит сказки,
а еще любит воспринимать жизнь в некоем магическом
контексте; так, в детстве он был совершенно заворожен
рассказанной отцом сказкой о хромом плотнике Мустафе,
который смастерил себе летающий стул! Когда Гурджи-
еву хотелось дальше продвинуться в своем обучении, он
придумывал себе такой «летающий стул», а Богачевский
и другие подобные ему персонажи из «Встреч» этот «ле-
тающий стул» обеспечивали. Одним словом, «Встречи с
замечательными людьми» — это те же рассказы Вельзевула,
только гораздо лучше написанные по сравнению с чудо-
вищно объемным трудом авторства «повелителя мух», по
94
крайней мере добродушной его версии, созданной зре-
лым Гурджиевым.
Юный Гурджиев, разумеется, жаждал драмы, магии,
небывалого и невероятного и искал яркие примеры
сверхъестественного воздаяния. Рассказывая о молодых
учениках, собиравшихся вокруг его будущего ессея, он
пишет буквально следующее: «Жизнь в нашем провин-
циальном городке была скучна, и, чтобы развеять тоску,
эти люди собирались одной компанией довольно часто»
[4-13]. Вот он, настоящий Гурджиев! Не исключено, что
скука — это первое и самое необходимое условие для
творческого порыва. Дьявол всегда найдет, чем заполнить
свободное время.
Гурджиев вспоминает споры между военными (ин-
женер и офицер артиллерийских войск, специалист по
пиротехническим веществам) и русскими семинаристами
на тему спиритуализма (спиритизма) и столоверчения.
В те дни, верно подмечает он, эта тема «привлекала все-
общий интерес» [4-14]. Приятели Гурджиева предлагали
разные объяснения феномену: магнетизм, самовнушение,
сила притяжения и т. д. Но все сходились на том, что
явление действительно существует, следовательно, тре-
бует объяснения. Это ключ к дальнейшим личным до-
стижениям и открытиям Гурджиева — он пишет «все»,
подразумевая «все, кроме меня самого». Сам он на тот
момент не имел никакого мнения на этот счет. Гурджиев
пишет, что история с курдским мальчиком оказала на
него особенно сильное впечатление, потому что тогда он
еще не совсем оправился от смерти любимой младшей
сестры. Эта смерть заставила его задуматься о загробной
жизни. Как будто споры, которым он стал свидетелем,
являлись ответом на его незаданные вопросы, вопросы
новые, рождавшиеся в душе «бессознательно». Будто сама
жизнь откликалась на его «зов души».
Гурджиев вспоминает эксперимент, на который реши-
лась после спора компания его приятелей, располагавших
столь большим количеством свободного времени. Они
закрыли окна и особым образом положили руки на стол.
Стол начал двигаться и ответил на вопрос о возрасте каж-
дого из присутствующих, отстучав соответствующее число
95
ножкой по полу. Гурджиев пишет, что почувствовал, как
перед ним «открылся целый мир неизведанного, непо-
стижимого». Но когда он спросил своего наставника-
протоиерея о том, что тот думает, Борщ посоветовал ему
«не забивать себе голову подобными глупостями». Мол,
не пристало человеку, ведущему «достойное существо-
вание» заниматься такими вещами. Выражение говорит
само за себя. На этом роль Борща как советчика в пове-
ствовании заканчивается. У него достало мудрости, чтобы
обеспечить себе «достойное существование», и мудрость
эта мирская, человеческая. Она подразумевает отказ от
многих вещей. Гурджиева такой ответ не удовлетворил.
Ответ протоиерея молодой Гурджиев частично припи-
сал его возрасту; возможно, решил он, его учитель полу-
чал образование в то время, когда наука еще не так далеко
продвинулась вперед, отсюда и жесткий рационализм.
Богачевский дал Гурджиеву несколько книг, в которых
затрагивалась интересующая его тема. Какие именно это
были книги, не уточняется. Здесь складывается впечатле-
ние, что фигура Богачевского символизирует появивших-
ся тогда в России вольнонаемных учителей, путешество-
вавших по стране и преподававших дисциплины, порой
выходящие за рамки традиционного обучения. Зачастую
они были протестантами и верили, что «каждый верую-
щий сам себе священник». В этом отношении на границах
империи было гораздо больше возможностей научиться
чему-то новому, чем в сердце крестьянской России.
Время шло. Гурджиев перебрался в Александрополь и
начал изготовлять и чинить вещи. Так он мог покупать
себе одежду и книги и заодно помогать семье, страдав-
шей от бедности. Будучи старшим сыном, он привык
заботиться о родителях и младших братьях и сестрах.
Кроме того, он будет заботиться о своих учениках и по-
следователях, которые в конце Первой мировой войны
переберутся за ним из России в Константинополь, а за-
тем и в Париж. Гурджиеву нужна была семья. Мастером
он был на все руки: мог вышить подушку, починить за-
мок или часы, сложить печь. Он умел работать с метал-
лом, деревом и камнем. В главе «Материальный вопрос»,
где Гурджиев рассказывает американцам о начале сво-
96
ей карьеры в качестве уличного разнорабочего, он под-
черкивает, что, будучи «из бедной семьи и не чувствуя
себя материально защищенным», со временем благодаря
своей энергичности и предприимчивости он научился
«прибегать к различным ухищрениям» и «процесс до-
бывания материальных средств» уже не отнимал у него
столько времени [4-15]. За время каникул в Александро-
поле Гурджиев сумел неплохо заработать. Заработками
он занимался именно в Александрополе, а не в родном
Карсе, потому что не хотел, чтобы его русские знакомые,
как правило много старше его и хорошо обеспеченные,
узнали, что он зарабатывает деньги физическим трудом,
чтобы спасти семью от нищеты. Возможно, такая двойная
жизнь, которую Гурджиев вел в молодости, отразилась на
его зрелых годах и той двойной жизни, которую он вел
во Франции. Имея свой институт в Аво, Гурджиев снимал
квартиру в Париже, где занимался самыми разнообразны-
ми видами предпринимательства, о чем его ученики, как
правило, понятия не имели. С другой стороны, создается
впечатление, что еще в ранней молодости у Гурджиева
сформировался паттерн — паттерн постоянной нехватки
денег, ставший с годами привычным. До тех пор пока ему
удавалось разводить духовную жизнь и материальную,
он мог вести относительно свободную жизнь. О деньгах
можно было думать лишь тогда, когда они становились
нужны; остальное время он мог посвящать поискам и
духовной жизни. И если на каком-то этапе появлялся
«материальный вопрос», с которым он всегда мог об-
ратиться к потенциальным спонсорам, желавшим знать
ответы, с другой стороны всегда был и оставался «вопрос
духовный». Возможно, трагедия случилась после Первой
мировой войны, когда в Париже оба эти вопроса оказа-
лись смешаны и перепутались. Лично я придерживаюсь
мнения, что именно в этот момент и без того непростая
жизнь Гурджиева покатилась под откос.
5. ДУХОВНЫЙ ВОПРОС
Во «Встречах» Гурджиев пишет, что первый вызов его
уютному рационализму, полученному в ходе как тради-
ционного, так и нетрадиционного образования, был бро-
шен ему тетей — возможно, супругой «уважаемого Геор-
гия Меркурова» [5-1]. На Пасху Гурджиев гостил у тети в
Александрополе, и та рассказала, как ходила к «полоум-
ному» предсказателю по имени Иунг Ашох Мадиросс. Тот
предрек несколько событий, имевших прямое отношение
к Гурджиеву. Некоторые из них, уже сбывшиеся, были до-
статочно безобидны, еще двум лишь предстояло сбыться.
Одним из них была неприятная боль в правом боку, а
вторым — несчастный случай с огнестрельным оружием.
Тетя была очень обеспокоена и советовала племяннику
соблюдать крайнюю осторожность.
Предостережение тети пришлось вовремя. Друзья Гур-
джиева как раз пригласили его на охоту. Гурджиев пишет,
что все, с кем он сдружился в Александрополе, жили в
русском квартале и были представителями местной ин-
теллигенции. Один из них, некто Горбакойный, сын ко-
мандира одной из рот Бакинского полка, вместе со своим
товарищем собирался поохотиться у озера Аля-Гез, рас-
положенного у подножия горы с тем же названием, одной
из самых высоких на Кавказе. Гурджиев расценил при-
глашение как шанс приятно провести время и отвлечься
от утомительных занятий по невропатологии. К сожале-
нию, охоту испортил несчастный случай: Горбакойный
низко выстрелил по взлетевшей утке и попал Гурджиеву
прямо в ногу. К счастью, пуля не задела кость, но рана
все равно была нешуточной. Оправившись, Гурджиев по-
сетил старого юродивого предсказателя, и тот предсказал
еще несколько событий, все из которых сбылись [5-2].
Чудеса
Через учителей, рекомендованных ему протоиереем
Борщем, Гурджиев стал вхож в мир армянских духовных
98
семинарий. Его первое посещение процветающей в те
годы семинарии в Эчмиадзине не было, как могло бы
показаться, попыткой примерить на себя жизнь семи-
нариста, будущего священнослужителя, а стало прямым
следствием заинтересованности в сверхъестественных яв-
лениях. Гурджиев пишет в четвертой главе «Встреч», что
именно поиски ответов на оккультные вопросы привели
его в семинарию.
Сегодня Духовная семинария Геворкян — известное
своей утонченностью классическое учебное заведение.
Оно расположено в красивом двухэтажном здании с рим-
скими арками, облицованном квадратными темно-жел-
тыми плитами, с узорчатыми карнизами. В центре зда-
ния высится большая башня, поддерживаемая широкими
арками и увенчанная медным куполом. Все это утопает
в зелени многочисленных деревьев и кустарников. Од-
ним словом, не то заведение, в котором можно было бы
заниматься эзотерическими изысканиями, выходящими
за пределы традиционной религии. Так и получилось.
Ответов Гурджиев не нашел, зато нашел себе товарища,
которого в автобиографии он называет «мистер X, или
капитан Погосьян». Погосьян якобы был армянином, чьи
родители эмигрировали из Турции в Карс, после того как
тот был захвачен русскими в 1877 году. Возможно, суще-
ствуй человек с таким происхождением и образованием
на самом деле, он действительно мог бы подружиться с
Гурджиевым. Но образ Погосьяна, символизирующего
добродетель активного действия, инстинктивной, плодот-
ворной жизни, наверняка частично или даже полностью
выдуман. Что же касается многочисленных приключений,
пережитых Гурджиевым и Погосьяном, тут просто не-
возможно вычислить, какие из них случились на самом
деле, а какие нет.
Во «Встречах» Гурджиев пишет, что его родители дру-
жили с родителями Погосьяна в Карсе, и те, узнав, что
Георгий едет в Эчмиадзин в поиске ответов на мучившие
его вопросы, попросили передать сыну сверток с бельем.
Эчмиадзин, или Вагаршапат, был для армян насто-
ящей Меккой. Впервые отправившись туда, Гурджиев
присоединился к группе паломников. Вещи его ехали в
99
телеге, принадлежавшей молоканам из Александрополя,
христианской секте, поклоняющейся Богу в «духе и ис-
тине». Отношение Гурджиева к религии во «Встречах»
строго экуменическое. Все религии равны, и любая вера
хороша, если способна заставить человека верить.
Хотя Погосьян, по всей вероятности, является вымыш-
ленным персонажем, об Эчмиадзине Гурджиев явно пи-
шет со знанием дела. Они с Погосьяном якобы останови-
лись в доме у архимандрита Суреньяна. Геворг Суреньян
был призван летом 1872 года Католикосом Геворгом IV,
главой Армянской апостольской церкви (1866—1884).
Вместе с архимандритом Ваханом Бастаньяном, Бахра-
мом Манкуни и Аристакесом Седракяном он должен был
возродить богословскую школу, в которой могли бы об-
учаться будущие священнослужители Эчмиадзинского
монастыря. Несмотря на то что учебное заведение было
только что основано, Погосьян был недоволен получа-
емым образованием, считая его устаревшим. Вероятнее
всего, семинария отличалась большой консервативно-
стью, ведь главной ее целью было возродить православ-
ные традиции в Армении. Безусловно, в масштабах всей
страны — цель вполне оправданная и достойная. Но для
юной мятущейся души, ищущей духовного знания в мире
стремительно развивающейся науки, стремящейся к са-
моутверждению, в том числе национальному, в регионе,
где попеременно приходилось подвергаться то гонениям
со стороны турок, то унизительному недоверию со сто-
роны русских, это учебное заведение оказалось слишком
архаичным. Через три недели, проведенных у Суреньяна,
Гурджиев покинул Эчмиадзин с чувством разочарования,
поскольку «не нашел ответа на мучившие его вопросы и
понял, что здесь их ему не найти».
Если поместить эти и другие замечания во «Встречах»
в политический контекст начала 1890-х годов, можно
предположить, что разочарование стало результатом не
только «неверных» ответов на вопросы о сверхъестествен-
ных явлениях. Возможно, семинария в Эчмиадзине была
сочтена недостаточно политически вовлеченной в про-
цесс набиравшего обороты «рождения», вернее, «про-
буждения» армянского национального самосознания. Из
100
Турции поступали тревожные вести. Как и в случае с Кри-
том, становилось очевидным, что обязательства, взятые на
себя Турцией в 1878 году, при подписании Берлинского
трактата, грубо нарушаются. В частности, Турция обещала
неприкосновенность армян, проживавших на ее восточ-
ных территориях. Но армяне, как и греки, всячески при-
теснялись. Разумеется, любые движения в сторону армян-
ской независимости осложняли и без того неоднозначные
отношения между Арменией и Россией, влияние которой
распространялось на большую часть когда-то независи-
мого Армянского царства. Не может быть, чтобы молодой
Гурджиев оставался равнодушен к политическим пери-
петиям своего времени, особенно если учитывать, что
безопасность его семьи напрямую зависела от русских,
защищавших и греков, и армян от тех, кого они имели
все основания опасаться, — турок.
Итак, поиски объяснений сверхъестественных явле-
ний заставили Гурджиева обратиться к религии. Он посе-
щал монастыри, общался с благочестивыми, известными
своей мудростью людьми, искал знаний и вдохновения в
священных писаниях и житиях святых. Он также пишет,
что три месяца прослужил помощником отца Евлампия
в Санаинском монастыре, а также совершал паломни-
чества к многочисленным «святым местам разных вер»
Закавказья..
Безусловно, Санаинский монастырь является идеаль-
ным местом, чтобы пробудить в человеке его внутреннее
«Я». Построенный в X веке у притока реки Дебед в се-
верной армянской провинции Лори, Санаин представ-
ляет собой несколько каменных строений удивительной
красоты. Монастырь, с прилегающими к нему древними
захоронениями, сплошь увит плющом и тонет в пыш-
ной зелени. Ярко выраженный романский стиль, низ-
кие резные арки, необычные конусообразные крыши,
покрытые черепицей, — все это похоже на волшебный
средневековый замок. Магия этого места наверняка про-
извела впечатление на живое воображение Гурджиева, но
знания, с которыми он здесь соприкоснулся, не вызвали
У него доверия и не утолили жажду в познании исти-
ны. Зато он получил возможность убедиться, что чудеса
101
действительно случаются, причем именно в религиозном
контексте. Гурджиев лично стал свидетелем нескольких
таких случаев.
Как-то раз Гурджиев присоединился к группе па-
ломников, которые направлялись из Александрополя к
горе Джаджур на престольный праздник. Среди них был
бывший солдат, паралитик, которому едва исполнилось
тридцать лет. Его везли в арбе друзья и родственники. По
дороге паломники свернули в деревню Дыскянт, чтобы,
по обыкновению, помолиться чудотворной иконе Спа-
сителя, находившейся в доме одной армянской семьи.
Гурджиев помог занести в дом паралитика, очень хотев-
шего прикоснуться к иконе. Через некоторое время груп-
па достигла цели своего путешествия. У подножия горы
Джаджур паломников встречали в небольшой церкви —
здесь можно было оставить свои телеги и вещи. Дальше с
четверть километра нужно было пройти пешком. Кто-то
шел этот путь босиком, кто-то — на коленях, из уваже-
ния перед могилой святого, конечной цели путешествия.
Паралитик вдруг отказался от всякой помощи и заявил,
что попробует самостоятельно добраться до святого места.
Путь ползком занял у него около трех часов. Достигнув
наконец цели, несчастный поцеловал могилу и потерял
сознание. Гурджиев и бывшие тут же священнослужители
начали брызгать ему в лицо водой, пытаясь привести его в
сознание. Наконец тот очнулся. Почувствовавв в теле не-
привычные ощущения, он какое-то время не мог понять,
что происходит, а поняв, вскочил и принялся танцевать,
но быстро спохватился и, заливаясь слезами, упал на ко-
лени и начал молиться. Все присутствующие, вместе со
священником, последовали его примеру.
В другой раз Гурджиев стал свидетелем затяжной засухи
в Карсе и прилегающих к нему регионах. Палящее солн-
це сжигало посевы, над людьми нависла угроза голода.
Случилось так, что в то самое лето приехал архимандрит
из Антиохийского патриархата (Антиохия в настоящее
время носит название Антакьи и расположена на юго-
востоке Турции; сам патриархат находится в Дамаске).
Архимандрит привез чудотворную икону и был особен-
но заинтересован в посещении мест, где проживало как
102
можно больше греческих поселенцев. Речь шла о сборе
денег в помощь грекам, пострадавшим от критской во-
йны; вскоре, в 1896 году, предстояло вспыхнуть еще од-
ному восстанию против турок.
Высокий гость был торжественно принят в Карсе со
всеми причитающимися почестями. Икону начали возить
по местным церквам. Затем распространился слух, что за
городом будет организован особый молебен, чтобы воз-
звать к небесам и попросить их посодействовать с дождем.
Собралось целое шествие, с хоругвями и иконами. В цен-
тре несли ту самую чудодейственную икону, на которую
возлагались основные надежды. Армянские, греческие и
русские христиане — все покинули свои храмы и церкви,
чтобы собраться за городом и поприсутствовать на тор-
жественном богослужении архимандрита. Когда процес-
сия возвращалась, небо внезапно потемнело, и не успели
жители разбежаться по домам, как разразился страшный
ливень, мгновенно напоивший землю живительной вла-
гой. Да, пишет Гурджиев, многими «так называемыми
"думающими людьми"» это Может быть расценено как
совпадение, но никто не стал бы отрицать, что «совпаде-
ние» было «уж слишком невероятным» [5-3].
Далее Гурджиев рассказывает еще одну чудесную исто-
рию, свидетелем которой он стал в Александрополе, куда
его семья ненадолго переехала из Карса, поселившись в
двух шагах от дома его тети. Тетя сдавала комнаты одному
татарину, служившему в местном уездном управлении.
Татарин жил с пожилой матерью и маленькой сестрой
и недавно привел в дом красавицу-жену, татарскую де-
вушку из ближайшего селения Карадах. После свадьбы
прошло совсем немного времени, и его жена заболела.
Несмотря на все усилия городского врача и бывшего во-
енного врача, несмотря на многочисленные уколы, состо-
яние больной только ухудшалось. Фельдшер, заходивший
делать уколы, сильно сомневался в ее выздоровлении —
у несчастной обнаружился туберкулез.
Как-то раз, когда фельдшер был приглашен семьей
Гурджиева за стол и они как раз обсуждали печальные
новости, зашла старушка-мать татарина и вся в слезах
попросила у хозяйки разрешения нарвать в их саду ты-
юз
чинки роз. Она рассказала, что больной явилась во сне
Марьям-Анна, как татары называют Пресвятую Деву, и
велела съесть тычинки роз, вскипяченные в молоке. Фель-
дшер, сидевший тут же, с трудом удержался от смеха, но
мать Гурджиева немедленно повела старушку в сад и сама
помогла ей набрать тычинок. Каково же было изумле-
ние Гурджиева, когда на следующее утро он увидел, как
девушка, еще вчера бывшая при смерти, в сопровожде-
нии старушки, но на своих ногах выходит из армянской
церкви Сев-Жам, где находилась чудотворная икона Бо-
жьей Матери. Городской врач «назвал это случайностью и
вспомнил, что подобное уже встречалось в его врачебной
практике» [5-4].
Итак, религия была щедра на чудеса, но не на их объ-
яснения. Как видим, Гурджиев искал ответы не только
среди духовных авторитетов, но и в светских кругах об-
разованных русских, живших в Карсе. Среди прочих он
упоминает бухгалтера Павлова; дьякона отца Максима;
офицера артиллерии Артемина; капитана Терентьева;
учителя Стольмаха. Еще он рассказывает об одном слу-
чае, который произошел, когда некий Иванов, главный
врач 39-й дивизии и знакомый его дяди, попросил его
поработать переводчиком — он как раз направлялся к од-
ному больному, армянину.. Обращаясь к доктору «Ваше
превосходительство», так как тот был в чине генерала,
Гурджиев рассказал ему историю о мальчике-езиде, за-
пертом в круге, и спросил у него, что он думает по поводу
данного феномена. «А... это вы относительно чертопо-
клонников? Это просто истерия», — ответил врач [5-5].
К тому времени Гурджиев тщательно изучил множество
книг по психологии и невропатологии, хранившихся в
библиотеке при Карском военном госпитале, и был пре-
красно осведомлен о том, что такое «истерия».
То, что Гурджиев был уже тогда знаком по крайней
мере с основами современных на тот момент исследова-
ний гипноза, проводившихся во Франции (либо, возмож-
но, познакомился с ними позднее), следует из монолога,
который он вкладывает в уста учителя Стольмаха. Столь-
мах доверительно сообщает Гурджиеву, что все, что те-
перь воспринимается как чистая метафизика, вскоре будет
104
объяснено физическими причинами, а случай мальчика,
который не мог выйти из круга, — это «одно из тех маг-
нетических явлений, над которыми сейчас светила науки
работают в Нанси» [5-6].
Эти беседы, изложенные во «Встречах», почти в точ-
ности повторяют спор, разразившийся между Ипполи-
том Бернгеймом (1840—1919) из Нанси и Жан-Мартеном
Шарко, работавшим в больнице Сальпетриер в Пари-
же. Бернгейм, опубликовавший свои исследования в
1884 году [5-7], считал, что на обычных людей можно
воздействовать при помощи гипноза. Способность к са-
мовнушению, считал Бернгейм, является врожденной и
совершенно нормальной особенностью человека. Шар-
ко возражал, что подверженность гипнозу является раз-
новидностью психического заболевания и подвергаются
ему люди, страдающие истерией, чаще всего женщины
(сам термин истерия происходит от греческого слова ис-
тера, означающего «матка»). В 1891 году Шарко наконец
признал правоту Бернгейма, и терапевтическая ценность
гипноза была признана официально. Интересно отме-
тить, что учеником Шарко был не только Фрейд (имев-
ший, кстати, весьма неоднозначные методы лечения ис-
терии, которые он применял к своим пациенткам), но и
центральная фигура французского оккультного возрожде-
ния, доктор Жерар Анкосс (1865—1916), более известный
как Папюс.
Папюс наблюдал за феноменом гипноза в той же
больнице Сальпетриер, когда проходил свою врачебную
практику, пытаясь одновременно утолить поистине нена-
сытный голод в том, что касалось эзотерических знаний,
изводивший его ничуть не меньше, чем его современ-
ника Гурджиева. В декларации миссии, которую Папюс
публиковал в начале каждого выпуска своего ежемесяч-
ного журнала «Инисиасьон» («Инициация»), основан-
ного в 1888 году, он писал, что «экспериментальные на-
уки вплотную подвели современных ученых, против их
ожиданий, к области духовных сил, наподобие гипноза
и воздействия на человека на расстоянии». Для Папюса,
как и для Гурджиева, феномен гипноза свидетельствовал
о существовании измерений, которых материалистиче-
105
ская наука еще не успела охватить, но с которыми она
успела соприкоснуться. «Материализм», снова и снова
подчеркивает Папюс в своих декларациях, «себя исчер-
пал». И здесь возникал важнейший вопрос: когда материя
перестает быть таковой? Очевидный, лежащий на по-
верхности ответ — когда материя есть мысль. К этому же
выводу пришел Гурджиев, когда в начале 1900-х годов
заявил, что достиг такого мастерства в том, что касалось
практического применения полученных им знаний, что
мог убить яка на расстоянии десяти миль одной силой
мысли. Как люди вообще могли строить нормальные от-
ношения с Гурджиевым, если знали об этом его заявле-
нии, да еще и верили ему?
То, что Гурджиев многим обязан «Нансийской школе»,
можно увидеть из одного эпизода в главе, посвященной
его отцу. Гурджиев вспоминает, как отец присутствовал
на серии гипнотических опытов, проводившихся им в
Александрополе, в том числе с участием «юродивой ар-
мянки Сандо» [5-8]. Похоже, в тот период своей жизни
Гурджиев посвящал все свое время исследованию парап-
сихологических явлений. Только, в отличие от членов
функционировавшего в то время в Лондоне Общества
психических исследований, Гурджиев не только изучал,
но и активно вовлекал разного рода медиумов в свои
эксперименты, фактически превращая их в подопытных
кроликов. Дабы понять принцип действия гипноза, он
вводил их в транс той или иной глубины и принимал-
ся исследовать феномен, как он выражается, «экстерио-
ризации чувствительности» или «перенесения болевых
ощущений на расстояние». В частности, как раз в при-
сутствии отца, Гурджиев натирал разные части тела ме-
диума смесью оливкового и бамбукового масел, а затем
снимал раствор с тела, наносил его на фигурку медиума,
изготовленную из смеси глины и воска, и слегка колол
фигурку иголкой. Гурджиев с отцом наблюдали, как кожа
медиума, погруженного в транс, дергается в местах укола;
более того, стоило уколоть фигурку посильнее, и на коже
женщины, там же, куда кололи куклу, выступала капелька
крови. Вряд ли такие эксперименты удалось бы безна-
казанно провести в наши дни.
106
Гурджиев утвержд ает, что вводил женщину в состояние
гипноза, обращаясь к «отрасли науки, дошедшей до нас
из очень древних времен»; само явление он называл «по-
терей инициативности». Этим техникам, как мы увидим
далее, он обучился в одном из монастырей, и назывались
они мехенес. В любом случае под свои эксперименты он
подводил научную основу, отмечая, что «по современной
классификации так называемой «Нансийской школы»
такое состояние соответствует третьей степени гипно-
за». Гурджиев уверяет, что, хотя прекрасно осведомлен
о современных ему исследованиях феномена, он также
обладает более глубокими и древними познаниями, всю
значимость которых современные исследователи понять
не в состоянии по причине близорукости своего «кон-
тролируемого» сознания.
Спиритизм и гипноз
Чрезвычайно любопытно, хотя и вряд ли случайно,
что интерес Гурджиева к сверхъестественному совпал
с коротким историческим периодом, в который наука
и изучение паранормальных явлений, пусть не без кон-
фликтов, но как-то сосуществовали друг с другом. Уче-
ные старались не слишком афишировать свое увлечение
оккультизмом, если таковое имелось, в научных кругах,
зато свободно выражали его в области эзотерического
франкмасонства, спиритизма, теософии и магнетизма.
Все эти направления Папюс стремился объединить в
общую дисциплину, чтобы создать оплот, на который
можно было бы опереться в борьбе с губительной для
души бездуховностью — прямым следствием царившего
тогда в Европе материалистического рационализма. Но
всегда оставалась возможность перекинуть мостик из на-
уки в оккультизм и обратно, чем активно пользовались
мыслители той эпохи.
В 1888 году принц Александр Петрович Ольденбург-
ский (1844—1932) получил высочайшее разрешение
на основание в Москве Института экспериментальной
медицины. Институт финансировался лично принцем.
Именно сюда направился Павлов с целью начать свои
107
исследования в области психологии внушения в рамках
зарождавшегося тогда бихевиоризма, науки о поведении.
В «Рассказах Вельзевула своему внуку» Гурджиев весьма не-
двусмысленно намекает на то, что принц Ольденбургский
также покровительствовал его собственным исследова-
ниям [5-9]. Дело в том, что принц инициировал целую
кампанию по борьбе с алкоголизмом в России [5-10],
а Гурджиев как раз активно пользовался гипнозом для
избавления своих пациентов от пристрастия к алкоголю.
Все это еще впереди, а пока просто отметим, что юноше-
ские увлечения Гурджиева невидимым миром вписыва-
лись в общий контекст интересов его эпохи. Эти интересы
определяли направление интеллектуальных и культурных
поисков того времени, особенно в России, испытывавшей
острую необходимость хотя бы немного сблизить тради-
ционные религиозные верования и академическую науку.
Оккультизм можно было увязать с наукой, потому что он
имел дело с силами, но силы эти напрямую соотносились
с религиозным концептом души. Попытки понять приро-
ду сверхъестественного были попытками преодолеть эту
тревожную пропасть, которая разверзлась между двумя
важнейшими областями русской культуры. Разумеется,
православной церкви не нравились ни наука, ни пресло-
вутые оккультные изыскания, которые церковные лидеры,
не слишком разбираясь в тонкостях вопроса, окрестили
франкмасонством или «иллюминизмом» и которые они
воспринимали как общественную псевдорелигию. Зачем
вообще все это понадобилось, — вопрошали священни-
ки, — когда Церковь уже тысяча девятьсот лет как являет
миру чудеса?
В сентябре 1889 года Папюс организовал Спиритиче-
ский и спиритуалистический конгресс в Париже, кото-
рый освещался журналами «Инисиасьон» и «Вуаль д'Изи»
(«Покров Исиды»). На мероприятие прибыло около со-
рока тысяч человек. Все хотели послушать дебаты высту-
пающих, разделившихся на два лагеря: тех, кто верил в
то, что духи действительно существуют и действительно
общаются на сеансах спиритизма с живыми, доказывая
тем самым реальность загробной жизни, и тех, кто счи-
тал, что ответственность за «сверхъестественные явления»
108
полностью лежит на медиумах. Последние называли себя
оккультистами и стремились больше узнать о соответ-
ствующих древних практиках — совсем как Гурджиев,
который писал так, будто является единственным в мире
человеком, который действительно интересуется данным
вопросом.
Пятьсот делегатов из тридцати четырех стран прибы-
ли в Париж на беспрецедентное мероприятие: теософы,
каббалисты, сведенборгиане, магнетизеры, теофилан-
тропы. И хотя мнения оккультистов и спиритуалистов
разошлись, и те и другие, подобно Гурджиеву, говорили
о тройственной природе человека. Для спиритуалистов
человек состоял.из тела, духа и периспирита — особого
флюида, который, как они считали, становится вмести-
лищем духа после смерти физического тела.
Термин периспирит ввел в обращение Аллан Кардек,
впервые употребивший его во введении к своей «Кни-
ге медиумов»: «Связь, или периспирит, между духом и
душой является полуматериальной оболочкой. Смерть
разрушает грубую материю. Дух тогда остается в более
тонкой оболочке, эфирном теле, невидимом для нас при
нормальных обстоятельствах, но становящимся видимым
и даже осязаемым в особых случаях». Оккультисты, со
своей стороны, считали, что человек состоит из мате-
риального тела души, разума — божественного духа и
астрального тела, которое, в отличие от периспирита,
полностью распадалось после смерти. В свойственной
ему миролюбивой манере, без которой вряд ли удалось
бы эффективно сопротивляться нигилизму, захватывав-
шему все новые позиции, Папюс считал, что подобные
противоречия не только вполне могут сосуществовать
друг с другом в рамках одной дисциплины, но и по-
могают исследователям двигаться вперед, расширяя свои
взгляды. Подобная философия лежала в основе Независи-
мой группы эзотерических исследований, филиалы ко-
торой открывались по всему миру. И в Одессе, и в Каире
живо интересовались этой организацией и вели с ней
активную переписку.
Насколько повлияли на развитие взглядов Гурджиева
результаты вышеупомянутого конгресса Папюса очевид-
на
но из того самого отрывка, где Гурджиев обсуждает с от-
цом эксперимент по «перенесению болевых ощущений
на расстоянии», проделанный над армянкой Сандо. Гур-
джиев вспоминает, как через несколько лет после этого
эксперимента он напрямую задал отцу вопрос о том,
верит ли тот в жизнь после смерти. Ответ отца явно ука-
зывает на его осведомленность о споре между Кардеком
и оккультистами, встретившимися в Париже в 1889 году.
Иван Иванович ответил, что верит в душу, вернее, во
«что-то такое, что в течение жизни вырабатывается в
человеке; и это несомненно». Это «что-то» может об-
рести почти независимую от физического тела жизнь, и
оно «гораздо более тонкой материальности». «Чуткость
его восприятий, по-моему, такая, как... помнишь, ког-
да ты [Гурджиев] делал опыты с юродивой армянкой
Сандо?»
Отец Гурджиева верил в то, что это «нечто» пере-
живает физическое тело, но ненамного. Можно сказать,
Иван Иванович занимал в этом отношении промежуточ-
ную позицию между Кардеком и оккультистами. К тому
же такая точка зрения позволяла объяснять и разделять
местные верования в злых духов горнах, которые вселя-
лись в тело недавно умершего человека. Особенно под-
вержены этой напасти были татары, которых, согласно
обычаю, хоронили неглубоко под землей. Во «Встречах»
Гурджиев описывает, как он столкнулся с феноменом
«восставшего из мертвых» и как тщетно пытался най-
ти ему объяснение, расспрашивая местные церковные
авторитеты и представителей рационально мыслящей
интеллигенции.
Чтобы проиллюстрировать независимо от Гурджиева,
насколько живо тогда интересовались этой темой, причем
не только в Париже, достаточно обратиться к периодиче-
скому изданию «Лайт: джорнал оф сайкикал, оккулт анд
мистикал рисёрч» («Свет: журнал психических, оккульт-
ных и мистических исследований»), публиковавшемуся
в Лондоне. В выпуске от 7 сентября 1889 года редактор
журнала, подписывавшийся «М. А. (Охоп.)» (что означа-
ет обладателя почетной оксфордской степени магистра
по
искусств)*, писал: «Для вас Всевышний существует лишь в
Его творениях, ибо дух ваш объективно являет себя лишь
через действие. Не через аскезу, но через активное ис-
полнение долга; не через вечную медитацию, но через
энергичную работу; не через смутные желания, но через
рвение и энтузиазм воплощенный дух обретает новые
знания... Мы не требуем чрезмерного напряжения, но
лишь подчеркиваем, что на данной стадии вашего раз-
вития следует обратиться к религии своего тела и повсед-
невной жизни»**. Этот принцип удивительно сообразуется
с образом жизни, которого позднее будет придерживаться
Гурджиев.
В следующем выпуске журнала «Лайт», от 28 сентя-
бря 1889 года, «М. А. (Охоп.)» публикует свои предва-
рительные впечатления от вышеупомянутого конгресса
в Париже: «Трюизм гласит: "Факты представляют цен-
ность лишь тогда, когда на их фундаменте можно строить
храм истины"»***. Гурджиев, безусловно, активно пользо-
вался этим принципом, когда оперировал исторически-
ми фактами и событиями собственной жизни. Описывая
Парижский конгресс, ред актор «Лайт» ссылается на фран-
цузский «Монитор спирит э маньетик» («Спиритический
и магнетический вестник») от 15 сентября, сообщавший,
что конгресс был объявлен открытым «при самых добрых
предзнаменованиях». Секретарем был выбран Папюс,
президентом — коллега Папюса Жюль Лермина. Тридцать
пять членов комитета были избраны из делегатов Бельгии,
Италии, Испании, Германии, Швеции, Норвегии, Рос-
сии, Соединенных Штатов, Южной Америки, Англии и
других стран.
* Уильям Стейнтон Мозес (1839—1892), английский священник, один
из первых проповедников спиритуализма и сооснователь Общества
психических исследований. Посредством автоматического письма
получал послания от «духов умерших» и опубликовал их в не-
скольких книгах, из которых наиболее известно «Учение духов» (Spirit
Teachings, 1883). — Прим. ред.
** Легко заметить, что этот текст подается как продиктованный духами.
Полный оригинальный текст можно найти здесь: http://www.iapsop.
com/archive/materials/light/light_v9_sep_1889.pdf, сгр. 1. —Прим. pea.
***Там же, стр. 15. — Прим. ред.
111
Как мы отмечали выше, за дискуссию на тему спири-
тических феноменов на парижском конгрессе отвечал, в
основном, французский теоретик Аллан Кардек. Кстати,
Гурджиев прямо упоминает Кардека во введении к «Расска-
зам Вельзевула своему внуку», причем делает это в достаточ-
но циничной манере. Он шутливо пишет о возникнове-
нии «Принципа», выясненного Кардеком на «абсолютно
тайном спиритическом сеансе» [5-11], и принцип этот,
который Гурджиев так любит приводить в своих работах,
формулируется так: «Гулять так гулять, оплатим и почто-
вые расходы».
Настоящее имя Аллана Кардека, человека, объединив-
шего и сформулировавшего основные принципы спири-
тизма XIX века в своей работе «Книга медиумов» 1856 года,
было Ипполит Леон Денизар-Ривай. В тех же «Рассказах»
Гурджиев еще раз намекает на Кардека, когда в шутливой
манере описывает свой приезд в Россию и то, что ему там
пришлось пережить. Об этом периоде своей жизни он
пишет: «Во мне, несчастном, обреченном еще при жиз-
ни испытать прелесть "Ада", начало... происходить нечто
очень странное» [5-12]. Это явно намек на книгу Карде-
ка «Ад и рай» (1865) с подзаголовком «Высшая справедли-
вость с точки зрения спиритизма». Кардек утверждает, что
представления об аде как наказании в загробной жизни
ошибочно; после смерти судьба души не предопределена,
и всегда остается место надежде. Кардек подробно объ-
ясняет, почему «хорошие люди вынуждены страдать».
Очевидно, Гурджиев воспринимал свою жизнь в России
именно с этой точки зрения: эдакий своеобразный ад для
людей, преисполненных добрых намерений. Гурджиев
утверждал, что в 1911 году принес клятву использовать
свои силы лишь с добрыми намерениями.
Стоит также отметить, что неприязнь Гурджиева к
теософам, и в особенности его разочарование в мадам
Блаватской, которое явственно сквозит в его работах, не-
которым образом перекликаются с позицией Папюса по
этому вопросу. Папюс тоже побывал в «аду» России с
особой миссией в начале XX века, за десять лет до этого, в
1890 году, покинув парижскую теософскую ложу. Впро-
чем, связей со своими друзьями-теософами он не терял.
112
Совершенно очевидно, что и фундамент, и большая
часть «здания» гурджиевской философии напрямую свя-
заны с его страстным юношеским увлечением гипнозом,
пришедшимся как раз на эпоху, когда в мире активно
интересовались спиритическими вопросами. Все, чем
Гурджиев занимался потом, было следствием его страст-
ного желания докопаться до первопричин спиритиче-
ских феноменов и понять то, что обыватели называли
«чудесами». Ему самому довелось стать свидетелем чудес,
и их объяснения, предлагавшиеся как священнослужи-
телями, так и учеными, совершенно не удовлетворяли
«червя любознательности» [5-13], вгрызавшегося в него
каждый день и каждый час и уводившего его во все более
и более странные миры.
6. БЕЗУМНО ВЛЮБЛЕННЫЙ,
или Как быстро попасть в Тифлис
Широко известно, что в середине жизни Гурджиев
неоднократно вступал в интимные отношения со сво-
ими ученицами и у некоторых даже были от него дети.
Поэтому читателю может показаться странным, что тема
секса в работах мага практически отсутствует. Интим-
ные отношения упоминаются лишь тогда, когда Гурджиев
напрямую предостерегает от опасностей, которые несут
с собой неискренность и ханжество, либо рассуждает о
моральной деградации индивидуумов, на протяжении
долгого времени не способных сопротивляться греху
прелюбодеяния. И все-таки в девятой главе «Встреч» со-
держится намек на страстность его юношеской натуры.
Правда, намек этот, как обычно, густо заретуширован
рассуждениями о внутреннем развитии и важности ду-
ховной жизни.
Все началось тогда, когда Гурджиев еще пел в церковном
хоре в Карсе, значит, приблизительно в 1890—1892 годах.
В Карсе мальчику было скучно; родители как раз активно
обсуждали возможность возвращения в Александрополь,
и мысль казалась Гурджиеву заманчивой. Тем более что
протоиерей Борщ уехал в отпуск, поправить свое здоровье,
а любимый учитель Богачевский покинул Карс с целью
продолжения духовных поисков, кульминацией кото-
рых станет его чин аббата в Ессейском братстве и жизнь
идеального христианина. Георгий же мечтал попасть в
Тифлис (ныне Тбилиси). Из тифлисского архиерейского
хора ему неоднократно поступали «очень соблазнитель-
ные и лестные для юношеского самолюбия» приглашения.
К тому же уехать из Карса его побуждали муки совести,
связанные с одним происшествием на артиллерийском
полигоне, располагавшемся сразу за городом.
Гурджиев дружил тогда со сверстником по фамилии
Раузов, сыном владельца винокуренного завода. У маль-
чика была сестра двенадцати-тринадцати лет, очень при-
114
влекавшая Гурджиева. Восьмая глава «Встреч» посвящена
Петру Карпенко, сыну артиллерийского офицера. Кар-
пенко тоже симпатизировал сестре Раузова. Имя девушки
не называется; очевидно, Гурджиев не хотел его предавать
огласке. Георгий нравился девушке, потому что хорошо
играл на гитаре, зато семья Карпенко была более обе-
спеченной. Как-то раз Гурджиев, закончив свои дела в
хоре раньше обычного, вознамерился проводить девушку
домой, но на выходе из церкви столкнулся со своим со-
перником, имевшим те же планы. В Гурджиеве вспыхнула
ревность. Провожая девушку, оба «вели себя как рыца-
ри». Но едва предмет их обожания скрылась за дверью
своего дома, Гурджиев тут же затеял ссору с Карпенко и
«задал ему хорошую трепку». Судя по всему, будущий
маг был мальчиком сильным и никогда не упускал слу-
чая подраться, если представлялась такая возможность. На
следующий день Гурджиев отправился в свой «клуб», как
они с друзьями называли место среди балок под крышей
временной деревянной колокольни, где собирались еже-
дневно. В компании был мальчик по фамилии Корха-
ниди, по прозвищу Фехи, живший в греческом квартале
Карса [6-1]. Гурджиев пишет, что в будущем мальчику
предстояло стать автором учебников, что, вероятнее всего,
правда, потому что действительно существовал известный
школьный учебник П. М. Корханиди «Живое слово: пер-
вая книга для чтения в школе и семье», впервые опублико-
ванный в Тифлисе в 1912 году. Тетя Фехи прислала всей
компании халвы, но не успел Гурджиев полакомиться,
как в «клубе» появился перевязанный бинтами Карпенко
в сопровождении двух русских приятелей. Карпенко про-
изнес длинную и высокопарную речь, но едва Гурджиев
собрался броситься на соперника, его остановил один
из друзей, напомнив, что кулаками такие споры решают
только курды; люди цивилизованные либо выясняют все
на словах, либо дерутся на дуэли.
Карпенко тут же заявил, что мир слишком тесен для
них двоих и кто-то один должен умереть. Решение о том,
кто из них будет жить, а кто покинет этот мир, передали
в руки Всевышнего. Дуэлянты решили на следующий же
день пробраться на артиллерийское стрельбище за горо-
115
дом, залечь между мишеней и пролежать там весь день,
испытывая судьбу.
С полигоном, раскинувшимся на холмистой мест-
ности за городом, сорванцы уже были неплохо знако-
мы. Дело в том, что по наущению двух старших русских
мальчиков они неоднократно отправлялись туда по ночам
собирать медные части разорвавшихся снарядов. Затем
мальчишки за неплохую цену продавали медь в горо-
де. Занятие было далеко не безопасным, но подростки,
видимо, еще не очень хорошо разбирались, что к чему,
поэтому продолжали развлекаться таким образом. То же
отсутствие чувства опасности заставило Гурджиева и Кар-
пенко принять абсурдное решение поиграть со смертью
при невольном соучастии российской артиллерии.
На рассвете дуэлянты ползком пробрались на поли-
гон и, отыскав каждый по небольшой канаве ярдах в ста
от мишеней, стали ждать начала учений. «Секунданты»
ждали неподалеку, на берегу реки Карс-чай. Когда рас-
свело и началась стрельба, Гурджиев, по собственному
признанию, пережил ужас, которого никогда не знал пре-
жде. Ему казалось, что смерть его неизбежна. Над голо-
вой пролетали и разрывались снаряды, и все его существо
превратилось в средоточие ужаса, при этом он «испытал
за это время столько, сколько не испытывал за весь про-
шедший год» [6-2].
Этот опыт иллюстрирует читателю ключевой момент
гурджиевской философии, а именно что «ощущение
себя» не есть явление повседневное. Может понадобить-
ся большое потрясение или даже несколько потрясений,
чтобы «встряхнуть» и пробудить человека, заставить его
почувствовать свое истинное «Я». Пока перепуганный до
смерти Георгий трясся от ужаса, сжавшись в своей канаве,
в нем «впервые возникло и начало прогрессивно увели-
чиваться всецельное самоощущение самого себя» [6-3].
Перед лицом неминуемой, как ему казалось, смерти он в
полной мере познал себя и оценил ценность своего суще-
ствования. В тот момент Гурджиев осознал существование
экзистенциальных фактов, которые он впоследствии на-
зовет в «Рассказах» «ужасом ситуации» и «неодолимым
живым ужасом» [6-4]. Именно этот опыт, вспоминает
116
Гурджиев, помог ему обрести бесстрашие мысли, а еще
научил ясно понимать страх другого человека и входить
в его положение. Последнее было немедленно применено
на практике: вечером, когда учения закончились, Гурджи-
ев подполз к своему товарищу по несчастью и обнаружил,
что того ранило в ногу шрапнелью. Карпенко был без
сознания. Хотя впоследствии выяснилось, что рана была
несерьезной, Гурджиева охватили чувства сильной жало-
сти и раскаяния. С этого момента он начал воспринимать
Карпенко как брата. Чувства к девушке, предмету их спо-
ра, испарились у обоих совершенно. После пережитого
обоими ужаса зародились самые крепкие, братские связи.
Гурджиев пишет, что вскоре Карпенко увезли в Россию
для получения дальнейшего образования, но через не-
сколько лет они снова встретились. Повзрослевший Кар-
пенко с энтузиазмом присоединился к Гурджиеву в его
путешествиях и пережил с ним несколько приключений,
описанию которых посвящены следующие главы «Встреч».
Карпенко примкнул к «участникам недавно образован-
ного "Общества искателей истины"» — судя по всему,
идеальной Рабочей Группе в представлении Гурджиева
[6-5]. Следует, однако, иметь в виду, что само название
группы, скорее всего, является эвфемизмом, а членство
в ней, по всей вероятности, было чистейшей выдумкой.
Поэтому не стоит слишком цепляться за даты образования
вымышленной группы, а стоит скорее воспринимать ее
как очередной полезный инструмент, выдуманный Гур-
джиевым для обучения и вдохновения последователей.
Кроме того, «Искатели истины» —название, которое при-
менимо вообще ко всей деятельности Гурджиева, в том
что касается его духовных или околодуховных поисков.
Можно выдвинуть следующее предположение. Несмотря
на то что по Ближнему Востоку Гурджиев предпочитал
путешествовать в одиночку, иногда, под настроение, он
любил собрать вокруг себя кружок зараженных его эн-
тузиазмом людей, так сказать свою «шайку», клуб. Вряд
ли, учитывая окружающие условия, круг этих лиц мог
оставаться постоянным на протяжении многих лет, по-
этому в своих произведениях Гурджиев идеализировал
друзей и коллег, которых когда-то имел в действитель-
117
носги. Можно рассмотреть и другую версию. Не исклю-
чено, что Гурджиев был связан клятвой хранить тайну и
не раскрывать личностей своего ближайшего окружения.
Фигура Гурджиева, особенно если принять во внимание
его осознанный экуменизм и преданность идее о вселен-
ской истине, неизбежно ассоциируется с франкмасон-
ством. А значит, маг был обязан строго соблюдать закон
о неразглашении своего членства в ордене. Многие в то
время скрывали свою принадлежность к масонам, ведь
способность хранить тайну была одним из первых ис-
пытаний на силу характера. С другой стороны, некоторые
люди, про которых достоверно известно, что они имели
отношение к ордену масонов, никогда не упоминали в
этой связи Гурджиева, ни в Европе, ни в Америке. При
желании это можно было бы объяснить тем, что Гурджиев
одновременно жил несколькими параллельными жизня-
ми. Но сейчас в таких объяснениях нет необходимости.
Гурджиев выдумал своих напарников не для того, чтобы
мы поверили, будто это были существовавшие в реаль-
ности люди, а для того, чтобы мы больше узнали о самих
себе в процессе поиска истины.
Фадеев и Блаватская
У всей этой истории с мальчишеской дуэлью в Карсе
есть как минимум одна скрытая сторона. Гурджиев при-
знается, что он не только воровал военное снаряжение, —
пусть и использованное, — но и таскал у дяди папиросы.
Последние уходили на то, чтобы поддерживать хорошие
отношения с военным писарем, тоже певшим в церков-
ном хоре. Именно этот приятель и предупредил Гур-
джиева о подстерегавших его серьезных неприятностях
[6-6]. Прибежав к нему домой рано утром, запыхавшийся
писарь выпалил, что подслушал разговор между комен-
дантом крепости генералом Фадеевым и жандармским
ротмистром, которые обсуждали арест и перекрестный
допрос нескольких лиц в связи с какой-то подозритель-
ной историей на полигоне. Упомянули и фамилию Гур-
джиева. И хотя из рассказов Гурджиева мы уже знаем,
что военным он был не только небезызвестен, но, скорее
118
всего, в соответствующих кругах его прекрасно знали как
развитого не по годам, интересного, даже многообещаю-
щего мальчишку, в этот раз нам интересна прежде всего
фигура генерала Фадеева.
Фамилия Фадеевых была достаточно известной, даже
блестящей, как среди военных, так и среди государствен-
ных деятелей. В особенности она прославилась в Тифлисе
и — обратите внимание — в Карсе. Учитывая, что высокие
должности в армии раздавались по протекции предста-
вителей аристократии, скорее всего, комендант крепости
генерал Фадеев, упомянувший Гурджиева, приходился
родственником генералу Ростиславу Андреевичу Фадееву
(1824—1883), умершему в Тифлисе менее чем за десять лет
до описываемых событий. Тифлис был военно-админи-
стративным центром Карской области. Именно генерал
Р. А. Фадеев одержал победу над турками и положил ко-
нец долгой осаде Карской крепости в 1855 году, во время
Крымской войны. Более того, как пишет в своих мемуарах
великий русский дипломат Сергей Витте (1849—1915),
племянник генерала Р. А. Фадеева, его любимый дядя,
которым он так безмерно восхищался, принял христи-
анство в ночь накануне перед битвой за Карс [6-7]. В то
время как остальные офицеры напивались, генерал Фа-
деев просил Бога о помощи. Выжив в сражении, Фадеев
стал искренним христианином — так, он отказался вести
войска против абиссинцев, потому что они тоже были
христианами, — а также активно интересовался спири-
туализмом, мистицизмом и философией.
Но что может оказаться для нас самым неожиданным,
так это то, что генерал Фадеев приходился дядей Елене Пе-
тровне Блаватской (1831—1891), одной из основательниц
и главных фигур Теософского общества, которое само по
себе выросло из модного на тот момент спиритизма, а
также увлечений русским иллюминизмом, гностической
магией и тем, что мы сегодня называем сравнительным
религиоведением. У мадам многое было связано с Кав-
казом; даже ее фамилия Блаватская досталась ей «в на-
следство» от короткого и неудачного брака с армянским
дипломатом много старше ее, состоявшегося, когда она
с семьей проживала в Тифлисе.
119
Позднее Гурджиев признается Оражу, что провел де-
вять лет, путешествуя по следам Блаватской, но в конце
концов отверг как ее индуистско-буддийский подход к
решению жизненных проблем, так и пристрастие к спи-
ритическим сеансам. У меня сложилось ощущение, что,
несмотря на многочисленные расхождения, выдуманная
фигура учителя Богачевского содержит в себе элементы
образа Блаватской. Он тоже прожил долгую, полную по-
исков жизнь и многое перепробовал перед тем, как, в от-
личие от Блаватской, отыскать внутренний мир и гармо-
нию, пусть й в несуществующем в реальности окружении.
Есть тесная связь между Фадеевым, Блаватской и Витте.
Дипломат Андрей Михайлович Фадеев женился на княж-
не Елене Павловне Долгорукой в 1813 году [6-8]. У них
было четверо детей и одна из дочерей, Елена Ган, вышла
замуж за Петра Алексеевича Гана. Петр и Елена стали ро-
дителями Елены Петровны, в будущем Блаватской. Гене-
рал Ростислав Андреевич был братом Елены Андреевны,
следовательно, дядей Блаватской. Именно он служил ге-
нералом в Карской крепости и стал широко известен тем,
что огнем и мечом выжигал джихадизм на Кавказе и в
Чечне. Именно Фадеевым неприкрыто восхищался Витте.
Дипломат считал генерала идеальным христианином и
идеологом панславизма, верящего в то, что Россия должна
завоевать Константинополь и объединить всех славян под
победным христианским стягом.
Сестра Елены, Екатерина Андреевна, была матерью
Сергея Витте, пожалуй, самого выдающегося диплома-
та времен Николая II. Младшая сестра Елены и Екатери-
ны, Надежда Андреевна, впоследствии станет активным
членом Теософского общества, основанного ее племян-
ницей. Не исключено, что и само Теософское общество
никогда не было бы создано, не будь у дедушки Елены
(по материнский линии) князя Павла Долгорукого (умер
в 1838 году) обширной библиотеки с сотнями книг по
алхимии, магии, масонству и розенкрейцерству.
После смерти Елены в 1842 году Елена Петровна пе-
реехала к бабушке и получила неограниченный доступ
к библиотеке деда. По мнению К. Пола Джонсона, из-
ложенному в «Разоблаченных учителях», именно книги
120
на оккультные темы, которые юная Елена Петровна Ган
запоем читала в дедушкиной библиотеке, знакомство с
концепцией «строго наблюдения» тамплиеров и основ-
ными положениями масонства и неорозенкрейцерства, и
навели ее на мысль о «тайных правителях» человечества.
Этот ранний опыт напрямую повлиял на концепцию
«Учителей» [6—9], сформулированную позднее.
В 1847 году Андрей Михайлович Фадеев получает долж-
ность члена совета главного управления Закавказского
края, и шестнадцатилетняя Елена Петровна переезжает
вместе с семьей в Тифлис. Здесь она знакомится с князем
Голицыным, масоном, магом и провидцем. Князь часто
навещал дом Фадеевых и произвел на Елену огромное
впечатление. Согласно мемуарам мадам Ермоловой, су-
пруги губернатора Тифлиса, князь Голицын очень увлекся
необычной девушкой. Они проводили в беседах долгие
часы и в конце концов попытались бежать вместе. Веро-
ятно, потому семья Фадеевых вынуждена была спешно
заключить 7 июня 1849 года брак юной Елены с Ники-
фором Владимировичем Блаватским, вице-губернатором
Еревана. Блаватский был намного старше жены. Ермолова
предполагает, что именно князь Голицын поведал Елене
о коптском маге Паулосе Метамоне, ставшем для Блават-
ской первым «Учителем» [6-10]. С этого момента жизнь
Блаватской выглядит как предвестник жизненного пути
куда более скромного Гурджиева, а вернее, его алътер эго,
чьи приключения описаны во «Встречах».
Сбежав от мужа через три месяца после свадьбы, Еле-
на сначала вернулась к родственникам в Тифлис, а затем
уехала в Одессу, где села на английский парусник «Ком-
модор» и отправилась сначала в Керчь, а затем в Кон-
стантинополь. В Константинополе она познакомилась с
княгиней Киселевой, с которой путешествовала по Егип-
ту, Греции и Центральной Европе. В 1851 году в Каире
Блаватская знакомится с американским писателем, ху-
дожником, франкмасоном и археологом, Альбертом Лей-
тоном Роусоном (1828—1902). Роусон, активно интере-
совавшийся историей древних религий и эзотерических
традиций, был членом нескольких американских ма-
сонских лож (95-я ступень устава Мемфиса-Мицраима;
121
32-я ступень Древнего и принятого шотландского устава;
«Societas Rosicruciana Americana» и др.). Позднее Роусон
будет вспоминать о своих встречах с Блаватской — они
провели много времени вместе в Париже и Соединенных
Штатах в 1850-х годах. Он пишет, что Блаватская называ-
ла себя освободителем человеческого разума и говорила,
практически цитируя Евангелия, что судьба ее определена
не ею, но «Пославшим ее».
В 1871 году Блаватская, вдохновившись Паулосом Ме-
тамоном, которого впервые повстречала вместе с Роусо-
ном в 1851 году, основывает в Каире спиритуалистическое
и магическое общество с целью исследования ментальных
феноменов. К. Пол Джонсон предполагает, что личность
реально существовавшего Метамона стояла за «Учителем
Сераписом» [6-11].
Читатели, знакомые со «Встречами», конечно, обратят
внимание на совпадение: Гурджиев с Погосьяном тоже
направляются в Константинополь после путешествия по
Армении и Северной Месопотамии, где садятся на ан-
глийский (!) военный корабль, направлявшийся в Египет.
Здесь Гурджиев расстается с Погосьяном — тот решает
остаться инженером на корабле, — и пути друзей рас-
ходятся. В отдельной главе Гурджиев рассказывает, как
встречается с русским князем и археологом, когда рабо-
тает гидом в Каире и пытается разгадать тайну Большо-
го Сфинкса. Где Гурджиев действительно шел по следам
Блаватской, а где прибегал к художественному вымыслу,
сейчас уже установить невозможно.
Блаватская покинула Каир в 1872 году и, через Пале-
стину, Сирию и Константинополь, попала в Одессу, где
и обосновалась, открыв магазин искусственных цветов.
Снова параллель с автобиографией Гурджиева: он пи-
шет, что когда держал мастерскую в Ашхабаде, то в числе
прочего занимался изготовлением искусственных цветов.
Сергей Витте, двоюродный брат Блаватской, вспоминает
о её поразительной способности очень быстро усваивать
любую информацию, а еще что у нее были самые боль-
шие голубые глаза, которые ему когда-либо приходилось
видеть. Разумеется, оба утверждения в полной мере при-
менимы к Гурджиеву.
122
Если верить автобиографии, Гурджиев, услышав, что
его имя было упомянуто генералом Фадеевым в связи
с беспорядками на полигоне, решил покинуть Карс на
следующий же день. Даже если до этого у него имелись
сомнения, уезжать из родного города или нет, судьба ре-
шительно подтолкнула его: мол, уезжай скорее, иначе тебе
не поздоровится! Итак, Гурджиеву представилась удачная
возможность сделать то, о чем он, судя по его предыдущим
высказываниям, давно мечтал — отправиться в Тифлис.
Единственная причина, по которой был выбран имен-
но этот город, заключалась в тщеславных мечтах петь в
местном архиерейском хоре. Не слишком веский мотив,
но, каким бы сомнительным он ни был, это единствен-
ный мотив, который приводит Гурджиев (кроме скуки,
мучавшей его в Карсе, и недовольства прерванным об-
разованием по причине отсутствия любимых учителей:
Богачевский и протоиерей Борщ уехали, последний по
болезни).
Здесь мы можем найти интересные параллели с дата-
ми, которые Гурджиев приводит, рассказывая о любопыт-
ных событиях своей жизни в «Вестнике грядущего добра»
(1932), небольшом произведении, от публикации кото-
рого Ораж почему-то отговорил Гурджиева. Здесь же сто-
ит вспомнить не менее любопытную работу из «третьей
серии книг» [6-12], опубликованную посмертно: «Жизнь
реальна только тогда, когда "Я есть"», от чтения которой,
опять-таки, Гурджиев активно отговаривал своих после-
дователей — не исключено, что тоже с подачи Оража. Но
мы, конечно, не можем себе позволить проигнорировать
столь ценный материал, которым Гурджиев решил по-
делиться в 1932 году.
Рассказ начинается с того, что теперь, спустя двадцать
один год, он завершает этап своей жизни, начало кото-
рому было положено в 1911 году. Гурджиев пишет, что
в 1911 году он принес себе клятву вести «искусственную
жизнь». В частности, он поклялся распространять свои
идеи, а также использовать свои силы исключительно во
благо, ради высокой цели освобождения человечества.
Эти устремления, пишет Гурджиев, превратились в ма-
нию, начало которой было положено в ранней юности,
123
когда он едва начал сам принимать ответственные реше-
ния. Тогда его изводила неодолимая потребность постичь
смысл жизни на Земле, каковую он приписывал не ина-
че как «Велению Судьбы». Затем Гурджиев пишет, что в
1892 году достиг определенного рубежа в своем развитии,
после которого ровесники и учителя детства уже ничем не
могли ему помочь, и был вынужден добровольно изоли-
ровать себя от какого-либо влияния, чтобы разобраться,
в каком направлении двигаться дальше. Эта наложенная
на себя епитимья случилась в Средней Азии, где один его
приятель, «уличный брадобрей», предоставил Гурджиеву
возможность посещать некий неназванный мусульман-
ский монастырь — такие монастыри правильно называ-
ются ханака, но Гурджиев нигде не упоминает такого на-
звания, — где он смог поразмышлять над своим будущим.
Напыщенный слог, которым написано произведение,
подразумевает, что в жизни Гурджиева случилось нечто
гораздо более значимое, чем принятие решения оставить
учителей и следовать своему смутному пока призванию.
На тот момент будущему магу было около четырнадцати
или пятнадцати лет. Среднее образование, как формаль-
ное, так и неформальное, было окончено, и если у него
действительно имелись проблемы с законом в Карсе, это
означало, что он так и не сдал никаких экзаменов, как
и не мог заняться поисками достойной работы. Но тут
Гурджиев как раз решил, что «Судьба» должна решить
за него. Видимо, речь шла не только о том, чтобы найти
руководство в деле постижения сверхъестественного, но
и о руководстве со стороны сверхъестественного. Отныне
Гурджиеву предстояло жить своим умом.
Похожим языком (хоть и не столь высокопарно) все
эти заботы описываются в пятой части «Встреч», где нас
знакомят с «одним из замечательнейших людей» Абрамом
Еловым из Тифлиса, по счастливому стечению обстоя-
тельств оказавшимся библиофилом. Гурджиев познако-
мился с Еловым, когда уже «потерял всякую надежду узнать
у современников ответы на вопросы, которые лишали его
душевного покоя» [6-13]. Ель (от которой происходит фа-
милия Елов) является символом стойкости перед лицом
времени. В этой версии событий ни слова не говорится о
124
монастырях Средней Азии. Во «Встречах» Гурджиев про-
сто пишет о том, что возвращался в Тифлис из Эчмиадзина,
Армении, где остановился со своим другом Погосьяном в
доме архимандрита Суреньяна, а также посвятил много
времени посещению святых мест. Подробный рассказ о
последних содержится в девятой главе, посвященной По-
госьяну [6-14].
Гурджиев, не вдаваясь в подробности о том, как и на
что он жил, рассказывает, что, вернувшись в Тифлис, он
с головой окунулся в изучение древних книг. Тифлис был
для него особенно привлекателен тем, что позволял полу-
чить доступ к любым библиографическим редкостям на
любом языке, будь то армянский, грузинский или араб-
ский (ни слова о желании поступить в архиерейский
хор!). Как и когда Гурджиев успел выучить арабский и
грузинский, не объясняется, хотя с послед ним все более
или менее ясно: если он собирался какое-то время про-
жить в Тифлисе, столице Грузии, естественно, нужно было
познакомиться хотя бы с разговорным языком.
Тифлис
В главе, посвященной Елову, Гурджиев пишет, что,
оказавшись в Тифлисе, сначала поселился в местности,
называемой Дидубе. Оттуда он почти каждый день ходил
на Солдатский базар, располагавшийся на одной из улиц,
прилегавшей к западной стороне Александрийских садов,
которые существуют до сих пор, хотя узкие переулочки в
окрестностях давно снесли. Большинство тифлисских бу-
кинистических магазинов как раз располагались в районе
Солдатского базара, большей их части уже не существует.
Хотя, если спуститься к реке, еще можно отыскать блоши-
ный рынок. Гурджиев вспоминает, что среди книгонош и
мелких торговцев был молодой айсор (ассириец) Абрашка
Елов: «Самый ловкий мошенник из всех, кого я знал, и,
несмотря на это, мой лучший друг» [6-15].
Елов, будучи «ходячим справочником», начал постав-
лять Гурджиеву материал для чтения. По вечерам они
часто встречались в Александровских садах или в Муш-
таиде и вели долгие философские беседы. Речь идет о том
125
самом Муштаиде, где в другой главе Гурджиев прогули-
вался с Погосьяном, предлагая тому устроиться туда же,
где на тот момент работал он сам, — в железнодорожное
депо [6-16].
Упоминание Муштаида мы можем встретить в произ-
ведении англичанина Гарри де Виндта, опубликованном
в Лондоне в 1891 году. Его описание Тифлиса приходится
как раз на то время, когда там жил Гурджиев. Посколь-
ку сам Гуржиев города почти не описывает, обратимся
к увлекательному рассказу де Виндта, застрявшего в свое
время в Тифлисе, так как местные власти тянули с выдачей
разрешения на дальнейшее следование по закаспийской
области. Де Виндт направлялся в Индию. Описание этого
путешествия он затем опубликует в книге «Путь в Индию
через Персию и Белуджистан».
Мы в Европе часто слышим о красоте черкесских и
грузинских женщин. Хотя я прожил в Тифлисе боль-
ше недели, за это время я не увидел там ни одной
хорошенькой женщины из местных. Но в Муштаиде,
тифлисском аналоге Булонского леса, целыми днями,
а у театра и по вечерам, прогуливаются очарователь-
ные девушки русского типа, с темными глазами и
овальными личиками. Новая опера, изящное здание
неподалеку от дворца губернатора, еще не дострое-
на [6-17].
Подозреваю, что де Виндт имел в виду — хотя это мог-
ли быть только его домыслы, — что именно в Муштаид
мужчины отправлялись, чтобы «подцепить» красивых де-
вушек. Булонский лес, разумеется, прославился в первую
очередь своими проститутками [6-18].
Тифлис, столица Кавказа, расположен приблизитель-
но на полпути между Черным и Каспийским морями.
Город обрамляют невысокие, но обрывистые холмы.
Необычайно живописная река Кура, мелкая, но бы-
страя и каменистая, оседланная тремя мостами, делит
город пополам; он, в свою очередь, разделен на три ча-
сти: русский город, европейская колония и азиатский
126
квартал. Население, около ста тысяч человек, весьма
пестро. Основную его часть составляют, конечно, гру-
зины, около четверти — персы, остальные — это рус-
ские, немцы, французы, армяне, греки, татары, черке-
сы, евреи, турки и бог знает кто еще. Название Тифлис
произошло от «Тбилис Калаки», что означает «Горячий
город». Поблизости расположено множество горячих
серных источников.
Тифлис — город контрастов. Главный бульвар с
электрическим освещением, вдоль которого вытяну-
лись каменные дома, магазины и ярко освещенные
кафе, вполне может поспорить с Невским проспектом
в Санкт-Петербурге или с любой другой оживленной
«артерией» в любом европейском городе. И тут же,
буквально в двух шагах, начинается азиатский квартал,
где путешественник чувствует себя столь же оторван-
ным и далеким от западной цивилизации, как чув-
ствовал бы себя в самых отдаленных уголках Персии
или Туркестана. Пожалуй, самые интересные места в
городе — это армянский й персидский базары. Со-
мневаюсь, что в Йезде или Бухаре можно встретить
столь яркое и пестрое зрелище, столько живых красок,
столько движения. Здесь представлены все нации и все
этносы: от румяного здоровяка, русского солдата в бе-
лом картузе и оливково-зеленом мундире, до строгого
и осанистого арабского купца в необъятном тюрбане
и белых одеяниях, только что прибывшего из Багдада
или Буссоры. Грузин и черкесов в пурпурных жакетах
и с серебряными патронташами, турок в фесках и сюр-
туках, греков и албанцев в белоснежных фустанеллах
и черных гамашах, хивинцев в мехах и причудливых
конических шапках из овечьей шерсти, степных татар,
туркмен из Мерва, парсов из Бомбея, африканских не-
гров — всех можно встретить на тифлисском базаре в
оживленное время дня.
«Отель де Лондр» после окончания представления
в театре оставался излюбленным местом встреч. Здесь
собирался и не расходился до предрассветных часов
высший свет, элита европейской части Тифлиса. Рус-
ские и грузинские офицеры в умопомрачительных
127
темно-зеленых мундирах с золотыми галунами и в
каракулевых шапках, французские и немецкие тор-
говцы с женами и дочерьми. Тут и там попадались
дамы полусвета из Одессы или Харькова. Они усажива-
лись за мраморные столики, пили чай или потягивали
кюммель и кахетинское вино и обсуждали последние
светские скандалы... В некоторых частях Грузии также
выращивают табак, из которого делают папиросы. Их
продают в Тифлисе по три копейки за сотню, но это
продукт совсем низкого сорта, курят его лишь крестья-
не и извозчики [6-19].
Интересно отметить, что де Виндт упоминает храни-
лище карт в Тифлисе, куда он обратился, разыскивая более
точные карты Центральной Азии, чем те, которые он мог
бы приобрести в Англии. Гурджиев, со своей стороны,
весьма эмоционально делится впечатлениями от встречи с
русскими военными картографами в Афганистане и от их
попустительского отношения к своему делу. То же самое
пишет Алистер Кроули по поводу некоторых попавших
к нему в руки военных карт Каракорума, составленных
английскими топографами!
В Тифлисе имеется большой и хорошо вооруженный
гарнизон, но отсутствуют какие-либо укрепления.
Гарнизон располагает одним из лучших картохрани-
лищ России, и мне удалось, хотя не без трудностей,
заполучить карты Афганистана и Белуджистана. Эти
карты оказались лучше и куда подробнее, чем что бы
то ни было, что можно раздобыть в Англии. Самые
маленькие деревушки, самые незначительные верблю-
жьи тропы и колодцы обозначены на них удивительно
точно, особенно в окрестностях Келата [6-20].
Через несколько лет Гурджиев мог бы добавить, что
карты, возможно, и были на удивлением подробными,
вот только эти «подробности» могли быть обозначены со-
всем не в тех местах, где они находились на самом деле!
Особенно интересно, как де Виндт описывает тифлис-
ский железнодорожный вокзал, где он ожидал поезд в
128
Баку. Ведь во «Встречах» Гурджиев пишет, что устроился
работать на железную дорогу истопником. В Англии такая
железнодорожная профессия чаще встречается под на-
званием кочегара. Это человек, который закидывает уголь
в котел и стоит в двух шагах от машиниста. Но и до ко-
чегара на тогдашних железных дорогах еще нужно было
дослужиться, и занимало это несколько лет, не меньше.
Поступая работать на поезд, человек начинал с подруч-
ного кочегара. Ведь кочегар был всего на позицию ниже
завидной профессии машиниста.
Открытка с изображением Тифлисского вокзала конца XIX века.
Так как Гурджиев нигде не упоминает долгих путе-
шествий на площадке машиниста, очевидно, имеется
в виду, что он работал истопником непосредственно на
станции вокзала. Либо он мог работать на локомотивах,
предназначенных для маневровых работ на подъездных
путях, хотя последнее маловероятно. Так что, скорее все-
го, Гурджиев просто топил печь на станции вокзала. Учи-
тывая его любовь к технике, он наверняка задумывался о
том, чтобы дослужиться до машиниста. В конце XIX века
профессия машиниста воспринималась примерно как
профессия космонавта в шестидесятых годах XX века —
мальчишки мечтали о ней с детства.
129
Ае Виндт покинул Тифлис на поезде, шедшем на вос-
ток, незадолго до греческого православного Нового года,
12 января, в 11 часов вечера. Поезд задержался по при-
чине сильного шторма. Еще немного, и он сумел бы
погреться у печи, растопленной юным Георгием Гур-
джиевым.
Снова пошел сильный снег. Восточный ветер проду-
вал мою бурку [длинный плащ без рукавов из овечьей
шкуры], будто тонкую льняную рубашку. Укрывшись
от непогоды в душном и переполненном зале ожи-
дания, мы до двух часов ночи пытались убить время
водкой и сигаретами. Наконец подали поезд. И снова
двухчасовая задержка — какие-то неполадки с двигате-
лем. Но вагоны, как почти во всех российских поездах,
отлично отапливались, и мы сладко проспали несколь-
ко часов, не обращая внимания на завывающий ветер
и перекрикивающихся железнодорожников. Когда я
проснулся, мы резво катились через бесконечную од-
нообразную степь, раскинувшуюся между Тифлисом
и Каспийским морем.
С точки зрения европейца, русские могут быть не
слишком цивилизованными, но в том, что касается
поездов и железных дорог, они оставили Европу далеко
позади, за исключением, пожалуй, Франции. Хотя по-
езда здесь не слишком быстрые, все в них продумано
до мелочей, чтобы обеспечить комфортные, если не
сказать роскошные, условия для пассажиров. Причем
это справедливо даже для самых отдаленных уголков
России. Даже здесь, на самой периферии, буфеты за-
служивают высших похвал и не идут ни в какое сравне-
ние с английскими. В Агстафе, например, на станции,
сплошь окруженной безлюдными степями и болотами,
вам подадут услаждающие глаз, прекрасно приготов-
ленные блюда, дичь, пирожные и прочие деликатесы.
Какой контраст с заплесневелыми булками и сухими
сэндвичами, увы, слишком хорошо знакомыми любо-
му, кто хоть раз путешествовал на поездах по Англии!
Но самый роскошный буфет из всех, которые я когда-
либо видел, попался мне в городе Тюмень, на конечной
130
станции Уральской железной дороги, а ведь это вообще
в Сибири [6-21].
Сочетание философских книг и работы на железной
дороге, каким бы экзотичным оно ни казалось, не долж-
но вызывать недоверия у читателя. Один мой знакомый
писатель, бывший чиновник, в шестидесятые годы ехал
через все Соединенные Штаты в будке машиниста, на-
правляясь к своему новому месту работы в Калифор-
нийском университете в Лос-Анджелесе. У машиниста
была полка с книгами, содержание которых тот с удо-
вольствием обсуждал со своим юным английским дру-
гом на протяжении долгого, очень долгого пути на запад!
В том же, что касается Гурджиева, что именно и когда он
говорил, зависит от того, какую главу вы читаете — ту,
что посвящена Погосьяну, или ту, что посвящена Елову.
В последней Гурджиев небезуспешно пытается выманить
секретную формулу у местного торговца, изготовлявше-
го «парижские» гипсовые статуэтки, которые с большим
удовольствием скупало местное население для украшения
своих домов. В данном эпизоде, как и почти во всех своих
торговых делах, Гурджиев ориентировался не на отцов-
скую «субъективную мораль», а на объективную потреб-
ность выжить и зарабатывал деньги с поистине рыцарской
беспринципностью. Так, он сыграл на патриотических
чувствах грека, который нанял Гурджиева в подмасте-
рья, говоря на одном с ним языке, да еще и прикинулся
«полным идиотом», чтобы выманить все его секреты. Эта
роль «глуповатого и безопасного», как мы заметим далее,
вполне подготовила его к последующей жизни, и он будет
прибегать к ней еще не раз [6-22].
Перед тем как мы подробнее остановимся на вопросе
о том, как Гурджиев оказался связан с российскими же-
лезнодорожными проектами, задумаемся, какие именно
книги он скупал по всему Тифлису у книготорговцев, вне
зависимости от того, был ли среди них некий Елов, вы-
ступивший в роли «замечательного человека» в хитро-
сплетениях гурджиевских рассказов.
К какой бы биографии мы ни обратились, если речь
идет о человеке, занимавшемся интеллектуальным тру-
131
дом, мы почти наверняка сможем отыскать или вычис-
лить книги и авторов, которые его вдохновляли. Алистер
Кроули, к примеру, подробнейшим образом объяснял,
что именно он читает, что произвело на него впечатле-
ние, что вдохновило. Он даже составил для учеников и
просто интересующихся длинный библиографический
список, книги в который отбирались тщательнейшим
образом.
Гурджиев ни разу не говорит о том, что именно он
читал. Прямое упоминание Кардека в «Рассказах» является
исключением, подтверждающим правило. Порой, как мы
увидим ниже, можно сделать относительно обоснован-
ные предположения на этот счет. Но сам Гурджиев от-
казывается высказываться положительно о ком бы то ни
было, будь это живой автор или уже почивший. Можно
предположить, что свою систему он выстроил и сформу-
лировал, подпав под обаяние романтичного образа ар-
хетипического гения. Но если верить Бикмену Тейлору,
когда русский интеллектуал и гностик Борис Муравьев
(1890—1966), встретившись с Гурджиевым в Париже, за-
дал тому вопрос о соотношении его системы с христи-
анством, Гурджиев ответил:
— Это азбучные истины. Но они [отцы церкви] не по-
нимают их совсем.
— Но это ваша система? — уточнил Муравьев.
— Нет.
— Где вы нашли ее? У кого ее тогда позаимствовали?
— Возможно, и украл, — ответил Гурджиев.
Почувствовал ли Гурджиев, куда клонит Муравьев?
И потому решил все передернуть и посмеяться над по-
дозрениями скептичного собеседника?.. Гурджиев часто
заявлял, что его озарения имеют своим источником древ-
ние, но никак не связанные с Индией знания!
Действительно, позаимствовать мысли из различных
источников — это еще не кража. Иначе на любого студен-
та можно было бы натравить специалиста по авторским
правам. «Нет ничего нового в этом мире», — любил по-
вторять мой отец, и в том, что касается основных, базовых
идей, он был, конечно, прав. Нельзя украсть философскую
идею, как нельзя украсть материнское молоко. Мы обме-
132
ниваемся этими идеями, и в этом наше общечеловеческое
счастье.
Однако ответная колкость Гурджиева явно содержит
в себе нечто большее, чем простую иронию. Здесь про-
слеживается и застарелая обида, и подавляемый гнев, и
страх оказаться перед лицом беспристрастного анали-
за и критики — явлений, к которым он наверняка был
бы более привычен, сумей он в свое время продраться
сквозь скуку и бесшабашность высшего образования
[6-23]. Так, писатели-любители нервничают куда больше
профессиональных писателей, когда появляется редактор
или критик, вытаскивает красную ручку и начинает чер-
кать направо и.налево, переиначивая многократно про-
думанный и доведенный до совершенства текст. Просто
профессиональные писатели более привычны. Скажу
больше, не исключено, что действительно хороший текст
рождается именно тогда, когда над автором висит угроза
строгой редактуры и он боится, что редактор перечер-
кнет «самое лучшее». И если вы не хотите, чтобы «самое
лучшее» выкинули, оно действительно должно быть луч-
шим из лучших! Гурджиев никогда не рекомендовал в
качестве учебных пособий произведения других авторов,
кроме Библии и других священных текстов, напрямую
соотносившихся с понятием, вечно маячившим на фоне
гурджиевских знаний и теорий, а может, фантазий: пре-
словутой «Традицией».
Гурджиев был ученым-самоучкой и гордился этим.
По этой же самой причине, любые намеки на неполно-
ценность его образования превратились со временем в
вечный источник раздражения. «Рассказы Вельзвула своему
внуку» начинаются с бесконечно длинного, поразительно
многословного пассажа, в котором, приняв агрессивно-
защитную позицию, автор объясняет, почему его книга
так отличается от остальных, в частности почему она не
соответствует общепринятым правилам хорошего тона.
Прекрасно осознавая, какой кошмарный текст он соз-
дал, Гурджиев предлагал всем, кто недоволен, потребовать
свои деньги обратно! Только ни в коем случае не критико-
вать то, чего понять он не в состоянии! Сам себя Гурджиев
описывал как «острое лезвие», энергичного и хваткого
133
уличного дельца, сметающего все препятствия на своем
пути и с этой целью без всяких сомнений прибегающего
к своей харизме и гипнотическим способностям.
Но мы, пытающиеся понять, что за жизнь на самом
деле прожил этот человек, не имеем права так просто
сдаваться. Как мы видели, несмотря на весьма эгоистич-
ный подход Гурджиева в том, что касалось собственных
интересов, в целом он шел проторенными тропками
культуры Западной и Центральной Европы. Что касается
культурной стороны его социальных, экономических и
национальных взглядов, нет никаких сомнений в том, что
его личный опыт сильно отличался от опыта парижско-
го, английского или берлинского интеллектуала. У Гур-
джиева был имидж — то, что мы так высоко ценим (или
утверждаем, что ценим) сегодня. При этом он прекрасно
осознавал, что, в том что касается происхождения и об-
разования, он, так сказать, «вышел из низов» и ему сильно
недоставало академической утонченности, особенно при
обсуждении поверхностных или формальных вопросов.
В сущности, Гурджиев был прав, когда утверждал в «Рас-
сказах», что эти поверхностные и формальные вопросы не
имеют никакого значения, когда речь заходит об истине.
Платона с некоторой натяжкой еще можно было назвать
представителем академической мысли, но пророки точно
таковыми не являлись. И истине не нужны ни смиритель-
ные рубашки, ни накрахмаленные воротнички и пенс-
не, чтобы оставаться истиной. И ученые-аристократы
останутся ни с чем, если не оставят своих уютных и без-
опасных кабинетов и не выйдут в поле, ближе к природе.
Будде пришлось оторваться от маминой юбки и покинуть
отчий дом, причем без кредитки в кармане. И все-таки
Гурджиев, по его утверждению, поглощал интересующую
его литературу в огромных количествах и перечитал все,
что касалось занимавшего его предмета, и даже больше,
чем можно было найти.
Так что же все-таки читал Гурджиев, коль скоро Елов
ничего не говорит нам по этому поводу?
7. КНИГИ
Мебель для ума
Неудивительно, что Гурджиев, отправившийся путе-
шествовать по миру с целью самообразования, в качестве
первой остановки выбрал именно Тифлис. В то время как
в старушке-России шли яростные дебаты о том, стоит ли
предоставлять крестьянским детям возможность получить
двухлетнее начальное образование, на восточных и юж-
ных окраинах империи, к которым относилась и Грузия,
дети поселенцев уже больше века получали среднее обра-
зование с семи до четырнадцати лет, и Гурджиев был од-
ним из них [7-1]. Наряду с относительно развитым сред-
ним образованием у окраин Российской империи были и
другие привилегии, в основном получаемые по причине
отдаленности от основных центров Русской православной
церкви и двора. Так, женщины пользовались большей сво-
бодой — карьера, которую сделала Елена Петровна (мадам
Блаватская), яркое тому доказательство. В целом на грани-
цах царила более либеральная атмосфера, всячески спо-
собствовавшая прогрессивному мышлению. Здесь, если
можно так выразиться, свободнее дышалось. Особенно в
Грузии, где к воздуху свободы примешивались солоно-
ватые запахи минеральных источников, горные ветры, а
также таинственные веяния многочисленных верований
и мистерий Закаспийского региона.
В 1890-е годы парижский издатель Шамюэль (Люсьен
Мотель), публиковавший в основном Папюса, напеча-
тал целый ряд древних и современных ему текстов, осве-
щавших практически все аспекты эзотерической мысли.
Любой энтузиаст, обладающий небольшим количеством
карманных денег и знанием английского и французского
языков, мог объединить их с подробными, порой весьма
достойными статьями в журналах «Инисиасьон» и «Вуаль
д'Изи», а также с внушительным массивом гностических
текстов, публиковавшихся Теософским обществом в Ве-
ликобритании, и получить весьма солидные и внятные
13S
теоретические эзотерические знания. Согласно работе
Марии Карлсон «Нет религии выше истины: история те-
ософского движения в России 1875—1922» [7-2], большая
часть опубликованных во Франции материалов быстро
попала в Россию, в частности к российским франкмасо-
нам. Но далеко не все они были переведены на русский
язык. Работы Папюса, посвященные Парацельсу, Таро,
спиритизму, Каббале, гипнозу и магнетической медици-
не, были опубликованы в России лишь после 1905 года,
после нескольких визитов Папюса в сопровождении
чудотворца месье Филиппа, которого высоко оценили
при дворе и о котором говорили по всей империи, чем
привели в немалое смущение французское правитель-
ство (см. мою книгу «Оккультный Париж»). Парижское
герметическое движение, каким бы незначительным оно
ни было, находило свое выражение в регулярной публи-
кации статей, выходивших в России в переводе Бальмонта
(1867—1942), Брюсова (1873—1924) и других символи-
стов и публиковавшихся в русских литературных жур-
налах. «Золотой век» русского оккультизма (точнее, его
возрождение) как раз пришелся на десятилетие, последо-
вавшее за прибытием Гаджиева в Тифлис. Это движение
начало особенно быстро развиваться после ослабления
цензуры законом от 17 октября 1905 г. Более восьмисот
книг на оккультные темы было опубликовано в России в
промежуток между 1881 и 1918 годами [7-3].
Владимир Запрягаев, очень интересный русский из-
датель эзотерической литературы, в том числе работ по
астрологии и Таро, перевел книгу, написанную другом
Папюса, Анри Сельва (под этим псевдонимом работал
Артур Влес; его основной труд «Теоретический и практи-
ческий трактат по гороскопической астрологии» был издан
в Париже в 1900 году). Идеи Сельва о том, что астральное
воздействие на человека происходит путем обрабатывания
нервной системой сверхтонких форм материи при по-
мощи ритмических световых пульсаций, наверняка при-
влекли бы внимание Гурджиева, попадись ему эта книга в
руки. В 1907 году Запрягаев опубликовал третье издание
«Магических зеркал» Поля Седира, тоже коллеги Папюса.
Первое издание вышло в России в 1897 году [7-4]. Если
136
Гурджиев знал об этой работе, то ознакомился с ней почти
наверняка. Но с уверенностью мы можем утверждать лишь
то, что теоретически он имел к ней доступ.
Поскольку Гурджиев снова и снова подчеркивает, что
интересовался в первую очередь книгами старинными,
через него наверняка прошли многочисленные публи-
кации московских масонских розенкрейцеров, изданные
Николаем Новиковым и Иваном Лопухиным в Москов-
ской университетской типографии и Московской типо-
графской компании во время царствования Екатерины
Великой. Позже это дело было закрыто, а Новиков аре-
стован по личному приказу царицы, по настоянию лиде-
ров Русской православной церкви и иных политических
советников. Они опасались, что пришедшее из Герма-
нии масонство может пагубным образом отразиться на
патриотических чувствах. С 1783 по 1785 год Новиков и
Лопухин опубликовали переведенные на русский язык
«Химическую псалтирь» Парацельса, «Новый химический
свет» Михаила Сендивогия, а также германские алхими-
ческие сказания «Хризомандр» и «Колыбель камня мудрых»
и множество других иллюминистских работ.
Неутомимый исследователь розенкрейцерства Кар-
лос Гилли в 1990-е годы разыскал в Санкт-Петербурге,
в масонских хранилищах бывшей Императорской би-
блиотеки, переведенный на русский язык «Герметический
корпус», вышедший под названием «Пэмандр» и основан-
ный на немецком переводе 1781 года, как и «Lux lucens»
Коменского на русском, и многое другое. В Российской
государственной библиотеке в Москве, в «Коллекции
В. С. Арсеньева», хранится семьдесят четыре рукописных
копий работ Якоба Бёме, переведенных преимуществен-
но Семеном Ивановичем Гамалеей (1743—1822), а также
два экземпляра полностью переведенного на русский и
немецкий языки «Герметического корпуса». Здесь же можно
найти множество работ Роберта Фладда и других гно-
стиков, вдохновленных Парацельсом. Скажу больше: вы
вряд ли сможете отыскать среди представителей западных
эзотерических движений, включая неоплатоников, имя,
которое так или иначе не было бы представлено в коллек-
циях Российской государственной библиотеки.
137
Традиция
Гурджиевская концепция Традиции является крае-
угольной для его философии и сыграла важнейшую роль
в его просветлении, которого он, по собственному ут-
верждению, достиг, перебираясь из одного монастыря в
другой. Традиции эти, если судить по многочисленным
отсылкам к дервишам во «Встречах», являются преиму-
щественно суфийскими либо испытали на себе влияние
суфизма. Не исключено, что гурджиевское представле-
ние о непрерывной и аутентичной Традиции родилось
под прямым или косвенным влиянием работ француз-
ского эзотериста Антуана Фабра д'Оливе (1767—1825),
чьи представления о Традиции, в свою очередь, оказали
сильнейшее влияние на современников Гурджиева, зани-
мавшихся оккультными науками, например Александра
Сент-Ив д'Альвейдра (1842—1909), парижских мартини-
стов во главе с Папюсом (Жераром Анкоссом, 1865—1916)
и автора известнейшей работы «Великие посвященные»
(1889) Эдуарда Шюре. В то время как езиды восприни-
мают себя как наследников и хранителей того, что они
также называют Традицией (сунна), гурджиевское экуме-
ническое и универсалистское видение исконных духов-
ных знаний, присутствующих во всех религиях и пере-
дававшихся тысячелетиями при помощи психологически
созвучных символов и нравственных учений, очевидным
образом перекликается с влиятельными работами о раз-
витии человеческой цивилизации Фабра д'Оливе. Фабр
д'Оливе является ключевой — хотя и физически отсутству-
ющей — фигурой французского эзотерического возрож-
дения 1880-х и 1890-х годов. В Российской государствен-
ной библиотеке есть только одна его работа, «Космогония
Моисея», в переводе В. Н. Запрягаева (Вязьма, 1911) [7-5].
Что эта ключевая фигура может поведать нам о Тра-
диции?
Между 1800 и 1805 годами, будучи под большим впе-
чатлением от работ Пифагора и его последователей, Фабр
д'Оливе переживал внутренний кризис. Идеи Пифагора
о том, что числа связаны с абстрактными истинами об
устройстве мироздания, о природе души и о месте души
138
в этом мироздании, полностью перевернули мировоз-
зрение д'Оливе, стали великим откровением о всеобщем
единстве, кроющемся за видимым разнообразием вещей,
единством, которое есть альфа и омега, причина и след-
ствие всего. Д'Оливе подчеркивал, что жизнь, которую
мы проживаем, есть процесс переработки разнообразия
и двойственности в единство. И спасение кроется в воз-
ращении к Единому. Затем д'Оливе сформулировал идею,
которая впоследствии оказала огромное влияние на ста-
новление мартинизма. Мартинизм пришел в Россию еще
во времена Новикова, а во времена Гурджиева, как раз в
те годы, когда он путешествовал в поисках истины, пере-
живал свое возрождение.
Признавая, что его духовный опыт вовсе не является
уникальным, и пытаясь описать его, д'Оливе обраща-
ется к тому, что он называет Традицией. Для Сент-Ива
д'Альвейдра Традиция становится некой исторической
силой, которой противостоит анархия, причем анархия
определяется просто как жизнь вне Традиции. В понима-
нии Гурджиева, анархический распад выражается в дис-
гармонии, справиться с которой как раз и помогал его
Институт гармонического развития человека.
Как д'Оливе определял Традицию?
Его понимание тесно связано с розенкрейцерско-
герметической концепцией Достоинства человеческо-
го: возрождением первобытного, а точнее, изначального
человеческого миропонимания. Д'Оливе заключил, что
Традиция должна на некоем уровне содержаться в психи-
ке любого человека. Ведь сам он познал ее в процессе от-
кровения, которое получил от себя и по отношению к себе
же. Он также заключил, что Традиция существует очень
давно, ведь следы ее можно отыскать во всех древних ци-
вилизациях. Для д'Оливе слово «первобытное» вовсе не
означало «невежественное». Напротив, оно относилось к
райской гармонии, чистой, подлинной и в своей простоте
чрезвычайно глубокой.
Д'Оливе считал, что Традицйя предшествовала самым
древним цивилизациям (первая из которых датируется
4500 г. до н. э.). Ведь само появление цивилизации стало
возможно исключительно благодаря влиянию Традиции,
139
а там, где от нее отклонялись, неизбежно приходили упа-
док и гибель. Применимо к XIX веку, эта теория объяс-
няла упадок европейской цивилизации тем, что Европа
ушла от Традиции. Искусство остается ее последним при-
станищем.
Согласно д'Оливе, примером передачи Традиции мо-
жет служить ее унаследование Моисеем от египтян или
Иисусом от Пифагора и Орфея. Эта идея легла в основу
«Великих посвященных» Шюре, который увидел во фран-
цузском декадансе живительную почву для возобновле-
ния духовного понимания. Идеи Шюре, как он сам смог
в этом убедиться, оказались созвучны идеям о передаче
эзотерического знания, распространяемым мадам Блават-
ской. Как утверждал Фабр д'Оливе, вышеназванные вели-
кие учители оказались способны воспринять Традицию
в полной мере, что и позволило Иисусу произнести сло-
ва: «Ибо если бы вы верили Моисею, то поверили бы и
Мне, потому что он писал о Мне» (Евангелие от Иоанна,
5:46). Сумев в полной мере реализовать Традицию, эти
люди смогли выполнить высшую задачу человека: слить
воедино Волю и Провидение. Под «Провидением» под-
разумевается высшее божественное знание, высший раз-
ум, способный видеть то, к чему мы слепы, выражение
божественной воли, действующей во имя Добра.
У д'Оливе были ответы на вопросы Гурджиева о при-
роде чудес. В некотором роде предвосхитив теорию Эли-
фаса Леви, выдвинувшего в середине XIX века предполо-
жение о том, что любому чуду можно найти объяснение,
достаточно должным образом освоить магическую науку,
д'Оливе исцелил глухонемого пятнадцатилетнего маль-
чика Рудольфа Гривеля, погрузив его в «магнетический
сон» (согласно гипнотическим теориям Месмера). Затем
д'Оливе пробудил в глухонемом волеизъявительную спо-
собность, или просто «волю», сумев войти с ней в контакт
при помощи симпатического метода, то есть умением
взаимодействовать с «универсальным жизненным флю-
идом», о котором писал Месмер. Исцеление произошло
в январе 1811 года, и когда новость облетела все газеты,
Наполеон Бонапарт лично запретил д'Оливе повторять
140
подобные эксперименты, так как его вйдение месмеризма
кардинально отличалось от общепринятого в медицине.
Если судить по манере Гурджиева излагать события
собственной жизни, создается впечатление, что он хотя
бы отчасти разделял подход д'Оливе к общепринятому
представлению об истории как к глухонемому, неспо-
собному поделиться чем-либо ценным, если только не
«магнетизировать» его симпатическим пониманием.
Д'Оливе утверждал, что обладает таким пониманием. Так,
он применял его к современным ему философским про-
блемам. В то время как Иммануил Кант настаивал на том,
что философия не обладает нужными инструментами для
постижения истинного значения высказанного утвержде-
ния, тем самым проводя различие между доводами веры и
разума, д'Оливе утверждал, что Кант был оторван от Тра-
диции, согласно которой человек есть триединство тела,
души и разума. Иными словами, Кант путал разум с ра-
циональностью. Рациональность берет свое начало в душе
(процесс мышления); разуме же, согласно д'Оливе, берет
свое начало в духе. С его точки зрения, разум лучше все-
го определить как «интеллект, информируемый духом»,
иными словами, духовный интеллект, эквивалентный
греческому нус, высшему разуму, царю всех наук, как на-
зывал его Плотин. Этот высший разум, согласно д'Оливе,
черпает свою духовную силу в разумности мироздания.
Разум человека является зеркалом рая, отражением бо-
жественного разума. Это способ, которым человечество
получает высшие знания. Рациональным умозаключе-
ниям, оторванным от этой области знаний, не хватает
универсальности. Они даже могут казаться логичными
и внутренне непротиворечивыми, но, как только заходит
речь о том, чтобы применить их на практике, сразу воз-
никают проблемы, ведь они основаны исключительно на
чувственном опыте. Здесь душа понимается как челове-
ческие чувства и эмоции, а дух является частью чего-то
большего, превосходя обычное понимание. Духовные
учения имеют дело именно с этой областью знаний. Раз-
ум принимает, а то, что принимает в себя высший разум,
как раз и является Традицией.
141
Кант, как и многие его последователи, пытается, если
верить Фабру д'Оливе, подчинить высшую реальность
низшей. Истины, полученные при помощи души, но не
просветленные духом, не могут помочь в том, что касается
самых важных суждений о мире и жизни. Таким образом,
д'Оливе вручил поколениям художников, пришедшим
после него, оружие для борьбы с бетонным научным ра-
ционализмом, который был и остается причиной полного
забвения духовного измерения нашей культуры. А между
тем церкви продолжают осуждать либо выказывать пол-
ное равнодушие к эзотерике!
В своей книге «Каин, драматическая мистерия Лорда
Байрона» (1823), по сути являющейся критическим разбо-
ром известной пьесы Байрона «Каин», которая, как считал
д'Оливе, должна будет лишь способствовать дальнейшей
потере веры в Англии, в то время как Англия более всего
нуждалась именно в вере, д'Оливе представляет Каина
как «Волю», а Авеля как «Провидение». Разделение Воли
и Провидения губительно для человечества, порождая
вечный циклический конфликт между людьми Воли, по-
лагающимися исключительно на собственную волю, и
людьми Провидения, полагающимися на любовь Господа
к человечеству. В этом контексте убийство Авеля можно
воспринимать как победу, не без участия Люцифера, Воли
над Провидением. Оно является знаковым для истории
человечества. То, куда повернет история, зависит от того,
как человек будет взаимодействовать с Волей, Провидени-
ем и Роком. В «Каине» реакцией Адама и Евы на убийство
Авеля становится рождение еще одного сына, Сета. Сет
символизирует слепой Рок, и отныне вся история чело-
вечества сводится к конфликту между потомками Сета,
подчиняющихся необходимости и взаимодействующих с
природой посредством науки, и потомками Каина, кото-
рые всегда будут на стороне анархической свободы. Кон-
фликт этот бесконечен, и хотя человек страстно жаждет
Провидения, «ниспосланных Провидением» больше нет
на этой планете. Все, что у нас есть, — это скудные знания
о нескольких таких людях, живших на Земле: Моисее,
Орфее, Будде. Провидение может действовать лишь опос-
редованным образом, направляя человеческое своеволие
142
к апокатастасису — восстановлению целостности Адама
и установлению Идеала. Потенциал заложен в душе каж-
дого человека, подобно зародышу растения в семени, но,
чтобы этот зародыш пророс, необходимо участие актив-
ной, направляемой Воли.
Такая теория хорошо совместима с «просветленной»
медициной. Обычный врач видит лишь несовершенное
человеческое существо (отпечаток), но хороший врач ви-
дит картину в целом, видит не только человека, но и его
потенциал. Следовательно, он способен извлечь скрытую
волю, «магнетизируя» способности немого.
Вполне очевидна взаимосвязь между этой влиятель-
ной теорией и гурджиевским интересом к пробуждению
скрытых сил подсознания путем применения на прак-
тике концепции о тройственной структуре человека.
Восприятие человека как существа тройственного было
подробно рассмотрено одним из лидеров гностической
церкви Жюлем Дюанелем, который проследил историю
данной концепции вплоть до ее истоков в своей весьма
эмоциональной статье, опубликованной в «Инисиасьон»
в августе 1892 года. Дюанель пишет о гнозисе офитов,
или наасенов, следующее: «В качестве первоначального
принципа они утверждают ИДЕАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА, а
сын этого человека... мистический Адам... становится ро-
доначальником Эонов... небесных Жителей! Это Люди по
сути своей (Люди, достойные звания Человека)!» Мысль о
том, что человек является только потенциальным челове-
ком, часто сквозит у Гурджиева с его едкими замечаниями
о «трехмозговых существах», которые даже близко не-
способны приблизиться к пониманию собственной при-
роды по причине случившейся блокировки восприятия,
затормозившей развитие всех их способностей.
В статье Дюанеля описывается, как «гомотипы» про-
являют себя на Земле в качестве тройственных существ:
«они разумны, одушевлены и телесны», иными словами,
обладают духом, душой и землей (телом). «Начало со-
вершенствования, — пишет Дюанель, возведенный в сан
епископа Монсегюра после сеанса в парижском доме
подруги мадам Блаватской, леди Кейтнесс, — заключается
в том, чтобы познать ЧЕЛОВЕКА. Познать БОГА — значит
143
достичь вершин совершенства». Эту мудрость он при-
писывал гностикам-наасенам. Дюанель также сообщает,
что, опираясь на тройственную природу человека, на-
асены выделили три типа людей, в зависимости от того,
какое из трех начал преобладает в человеке. Соответствен-
но, были образованы три церкви: Избранные (духовные),
Призванные (осознающие свою душу) и Плененные (ве-
щественные или материальные). Когда Гурджиев взялся за
реорганизацию сообществ своих учеников в Нью-Йорке
в 1931 году, он ввел три типа членства: экзотерическое,
мезотерическое и эзотерическое. Это «правило трех», к
которому он часто прибегал на протяжении своей жизни,
хорошо знакомо масонам.
Гностическая концепция тела, души и духа, на кото-
рую опирается Фабр д'Оливе, очевидным образом ста-
новится основой для Гурджиева в том, что касается его
терапевтических интересов по регармонизации телесных
инстинктов, чувств (души) и мышления или умственных
процессов (разума) с целью пробуждения человека от сна
повседневной жизни, когда сознание его направлено пре-
имущественно вовне. После пробуждения человек дости-
гает высшего состояния сознания. Цитируя гностического
Иисуса: «Я говорю с теми, кто пробужден» («Премудрость
Иисуса Христа», библиотека Наг-Хаммади).
Через всю историю западного эзотеризма красной
нитью проходит мысль о падении, утрате изначальных
способностей. В этом контексте эзотерика рассматрива-
ется как искупление, заключающееся в восстановлении или
возрождении утраченных способностей до возвращения
им их изначального статуса (апокатаапасиса). Гурджиев
знал, что подобные традиции можно отыскать в древних
литературных источниках и сохранившихся народных
верованиях и обычаях, но почему-то совершенно отка-
зывал в доверии своим современникам, работавшим в том
же направлении и со схожими целями.
Братство Розы и Креста
Исследователь розенкрейцерства Кристофер Макин-
тош неоднократно отмечал очевидные параллели меж-
144
ду неуловимым гурджиевским Сармунским братством,
многократно упоминаемым во «Встречах», и таким же
неуловимым Орденом Розы и Креста, существование ко-
торого было зафиксировано в учредительном докумен-
те розенкрейцеров «Fama Fratemitatis» и опубликовано в
1614 году в Касселе. В этом манифесте распространение
знаний, поощряемое тайным сообществом иницииро-
ванных братьев, имеет своей целью «восстановление че-
ловеком своего истинного достоинства», что возможно
лишь при содействии Мудрости («Софии»), «столь щедро
изливаемой» на человечество «единственным мудрым и
милостивым Господом». Признаками такой мудрости
являются обновление и воссоединение «всех искусств
совершенствования» с последующим восстановлением
способностей Человека во всей их божественной полноте
и единстве. Русский масон и розенкрейцер Иван Петро-
вич Тургенев, друг Новикова, замечательно перевел на
русский язык «Fama Fratemitatis». В Российских государ-
ственных архивах древних актов в Москве Карлос Гилли
изучил рукопись «Fama», а также классический труд «Тай-
ные символы розенкрейцеров», оба документа на русском
языке [7-6].
В документе «Fama Fratemitatis» (или «Откровение
Братства»), впервые появившемся в виде манускрипта в
Германиив 1610 году, в аллегорической форме повеству-
ется об обнаружении могилы Христиана Розенкрейца,
который, как утверждается в документе, в молодости разо-
чаровался в западно-христианской монашеской жизни
и, совсем как Гурджиев и его, вероятно, воображаемые
друзья Погосьян и Богачевский, отправился путешество-
вать в поисках трансцендентной истины. Отправившись
на Аравийский полуостров, в город Дамар, Розенкрейц
сумел приобщиться к древней мудрости, исконной магии,
хранившейся арабскими мудрецами не только в Дамаре,
но и в марокканском городе Фес. Вернувшись в Европу
и столкнувшись с полным непониманием современных
ему ученых, X. Р. основывает собственное братство Розы и
Креста. Братья регулярно встречаются в невидимом «Доме
Святого Духа», где работают над исцелением и просве-
щением человечества и делятся своими открытиями. Все
145
это было частью подготовки к «последним временам»,
которым должно было предшествовать всеобщее про-
светление — результат полного переворота во всем, что
касается обучения и кардинальных изменений в душе
человека. Все это должно было происходить при помо-
щи вдохновения свыше. Возможно ли, что Гурджиев в
некотором смысле излагал свою версию этой истории,
когда описывал во «Встречах», как он и его «выдающи-
еся» друзья мистическим образом вышли на монастырь
Сармунского братства?
Еще более созвучно рассказам Гурджиева о его путеше-
ствиях предисловие Томаса Вогана к первому английско-
му изданию «Fama Fratemitatis» и «Confessio Fratemitatis»
(1653). Томас Воган, житель Лондона, восхищается спо-
собностью розенкрейцерского «Сферического Искусства»
являть столь гармоничную внутреннюю непротиворечи-
вость, что оно становится способным примирить между
собой самые разные направления и школы древней му-
дрости. Воган сравнивает работы Филострата, посвящен-
ные натурфилософии мага Аполлония Тианского, с фило-
софией Братства Розы и Креста, подмечая, что Аполлоний
(ок. 15—100 гг. н. э.) с уважением отзывается о брахманах,
живущих на берегу реки Ганг (Индия). Воган рассказывает
поразительную историю о тайных обществах брахманов.
Дело в том, что их концепции удивительным образом
перекликаются с многосложной системой еврейской Каб-
балы. Речь идет о братстве, которое Воган называет «Сфи-
ристическйм Орденом», имея в виду сфирот («сферы»)
каббалистического Древа Жизни и одновременно намекая
на «Сферическое Искусство» Ордена Розы и Креста.
Затем Воган пишет, что Александр Великий так ни-
когда и не достиг святых тайных мест в Индии, где жили
брахманы. Их твердыня располагалась на холме между
рекой Ганг и рекой Випаша (или Биас), исток которой
находится в Гималаях. Из уважения к мудрым брахманам
Александр отказался от осады крепости, хотя не исключе-
но, что уважение стало прямым следствием страха. Воган
пишет, что брахманы разработали — судя по всему, при-
бегнув к помощи алхимии, — защитное оружие для сво-
его укрепленного укрытия. Оружие это могло поражать
146
врагов «громом и молнией». Воган, конечно, обращает
внимание читателя на то, что, хотя эксперименты с поро-
хом могли показаться Аполлонию настоящим чудом, для
европейца его времени они были совершенно естествен-
ны, особенно благодаря многочисленным гражданским
войнам в Англии. Кроме того, отмечает Воган, огонь и
прочие ужасы, нисходящие с неба, вряд ли удивили бы
естествоиспытателя XIII века Роджера Бэкона.
Воган отмечает, что Роджер Бэкон, рассказывая о «раз-
личных чудесных экспериментах», в частности, упоми-
нает о существовании «секретного состава, который,
будучи спрессован в пилюли, или маленькие шарики, и
затем подброшен в воздух, начинает греметь и сверкать,
производя эффект более страшный и ужасный, чем сама
Природа». Воган цитирует Бэкона, утверждавшего, что
лишь «пригоршня» такого состава «может издать страш-
ный треск и яркую вспышку, и сделать это можно мно-
жеством способов, поразив целую вражескую армию или
разрушив вражеский город».
Образ тайной цитадели где-то в Центральной Азии,
хранительницы древнейшей Традиции, был весьма по-
пулярен в теософских кругах. Гурджиев не мог не знать о
нем. Сент-Ив д'Альвейдр многое позаимствовал из трудов
Фабра д'Оливе, затем выдав это за собственные изыскания.
Но есть у него концепция, которая не имеет никакого от-
ношения к д'Оливе, — Агартха. Само это название пришло
от Харджи Шарифа, обучавшего д'Альвейдра санскриту.
Д'Альвейдр подробно описывает легенды индусов и ти-
бетских буддистов о Шамбале — чистой и святой земле,
откуда, словно побег из семени, вырастет и охватит все че-
ловечество Золотой Век. В версии д'Альвейдра та же самая
святая земля называется Агартха, и расположена она где-
то под тибетскими Гималаями. В этом месте Традиция ле-
гендарного вождя Рама, предполагаемого родоначальника
просвещенного религиозного сознания, и по сей день
не теряет актуальности, находя свое выражение в «Царе
Мира», весьма знакомой неорозенкрейцерам концепции
о Тайных Правителях, осуществляющих правление чело-
вечеством, а также созвучной суфийскому понятию Кутба
(«Оси») — совершенного существа, который возглавляет
147
иерархию святых и дает каждому следующему поколению
знание о Боге, которого так жаждет человек. Обратив-
шись к Агартхё, восточной версии Атлантиды — только не
проклятой, как в древнегреческой легенде, пересказанной
Гурджиевым в «Рассказах», — современный анархичный
индустриализованный муравейник еще мог бы спастись,
прими он тройственную синархию Сент-Ива д'Альвейдра
в качестве способа исцеления и обновления.
Сформулировав таким образом свою миссию,
д'Альвейдр пришел к заключению, что так же должны
сформулировать ее отдельные профессиональные груп-
пы, к которым он обращался в серии своих влиятельных
книг под названием «Миссии». В 1882 году была опу-
бликована «Миссия суверенов». Год спустя свою «Миссию»
получили рабочие, еще год спустя — евреи. Подробнее
всего Агартха рассматривается в книге «Миссия Индии»,
увидевшей свет лишь в 1910 году. В Российской государ-
ственной библиотеке есть перевод этой книги на русский:
Сент-Ив д'Альвейдр, «Миссия Индии», Санкт-Петербург,
1915. Здесь же хранятся копии мартинистского журнала
«Вуаль д'Изи», судя по всему переведенного на русский в
1913 году и значащегося в каталоге под названием «Изида».
Что же касается публикаций по спиритуализму (спи-
ритизму), весенний номер русского периодического из-
дания «Вестник Европы» от 1875 года публикует первое
заявление о вере в медиумизм от лица представителя на-
учного сообщества [7-7]. Автором статьи стал Николай
Вагнер, преподаватель зоологии Санкт-Петербургского
университета. Несколько месяцев спустя в «Русском вест-
нике» выходит статья схожего содержания авторства Алек-
сандра М. Бутлерова. Возможно, в подсознании Гурджиева
отложились эти названия, ведь в 1932 году он публикует
свое заявление, озаглавив его «Вестник грядущего добра».
После выхода статей Вагнера и Бутлерова Дмитрий Мен-
делеев и члены Русского физико-химического общества
сформировали «Комиссию по изучению медиумизма» с
целью исследования спиритических феноменов. После
проведения восьми сеансов комиссия пришла к выво-
ду, что спиритизм является не более чем предрассудком.
Получив опровержение, отныне все публикации на эту
148
тему в России были официально запрещены. Что, конеч-
но, лишь подогрело интерес молодого и бесстрашного
Гурджиева.
Не испугался и Александр Николаевич Аксаков,
ученый, очень заинтересовавшийся спиритизмом в
1855 году. Свои мысли Аксаков начал публиковать в не-
мецком журнале «Психише штудиен», после 1874 года.
Аксакову понадобилось несколько лет, чтобы сформули-
ровать и опубликовать внятное (по крайней мере, он так
надеялся) изложение заинтересовавшего его предмета в
работе «Анимизм и спиритуализм» (1893). Аксаков счи-
тал, что телепатия и телекинез являются психическими
феноменами, причем внешними по отношению к телу:
«Душа есть не индивидуальное "Я".. .но обволакивающий
покров, флюид, астральное тело этого "Я"» [7-8]. Он счи-
тал, что манифестации являются внешними не только для
медиума, но вообще находятся «вне сферы нашего суще-
ствования».
Аксаков начал приглашать медиумов в Россию и фи-
нансировать их. В 1881 году он основал журнал «Ребус»,
подвергавшийся жесткой цензуре. Хотя ничего экстра-
ординарного в журнале не публиковалось, цензоры даже
не разрешали печатать в нем биографии авторов. Любые
публикации сопровождались бесчисленными трудностя-
ми. Однако.к середине 1880-х «Ребус» регулярно печатал
материалы по русскому фольклору, перемежая их с от-
четами о спиритических сеансах и статьями, посвящен-
ными исследованию психе в Америке и Европе в рамках
спиритического движения. На протяжении 1895 года в
«Ребусе» частями публиковалось оккультное сочинение
барона Карла Дюпреля «Философия мистики».
Мадам Блаватскую «Ребус» впервые упоминает в кон-
це 1880-х годов. В 1893 году Всеволод Соловьев, извест-
ный писатель, публично выразил свое разочарование
в мадам Блаватской в одной из своих книг, на что по-
лучил гневное опровержение сестры Блаватской, Веры
Петровны Желиховской, именовавшей сестру не иначе
как «современным пророком истины» (опубликовано в
Санкт-Петербурге в 1893 году). В результате разгоревшей-
ся полемики последователей у Блаватской только приба-
149
вилось. Не исключено, что среди них оказался и Гурджиев.
А серия статей, публиковавшихся в 1883 году в журнале
«Русский вестник» десятилетие спустя, была объедине-
на в сборнике под названием «Загадочные племена». Все
это широко обсуждалось в 1890-е годы, поэтому вполне
вероятно, что путешествия Гурджиева на восток или на
юг, или в обоих направлениях, были прямым следствием
этих дебатов. И хотя многие книги Блаватской готовились
к публикации после основания Теософского общества в
Санкт-Петербурге, с приходом советской власти все пере-
менилось. Так, «Тайная доктрина» была полностью изъята
из продажи.
Одним словом, в 1880-е и 1890-е в России и на Западе
выходило огромное количество литературы на эзотери-
ческие темы, которая могла забить голову молодого Гур-
джиева всевозможными мыслями, здравыми и не очень.
Странно представлять себе, как этот впечатлительный
юноша закидывает дрова или уголь в печь на тифлис-
ском вокзале, а в голове его роятся названия наподобие
«Спиритизм в Индии: факиры-очарователи» Луи Жаколио,
1883; «Сомнамбулизм, демонизм и яды интеллекта» Шарля
Рише, 1885; «Статьи по медиумизму» Бутлерова, 1889;
«Свет Азии» Арнольда Эдвина, 1893; «Из пещер и дебрей
Индостана: загадочные племена на "Голубых горах"» Елены
Петровны Блаватской, 1893; а также «Прижизненные при-
зраки и другие телепатические явления» Фрэнка Подмора,
Эдмунда Гёрнея и Фредерика Майерса, тоже опублико-
ванные в 1893 году [7-9].
Легко представить себе, как в голове умного и впе-
чатлительного юноши зарождалась концепция человека,
опирающегося лишь на свой внутренний потенциал и на
развитие своего нового тела, а не на социальные услов-
ности, которые люди принимают просто по привычке,
подражая окружающим. Наверное, от таких мыслей у
Гурджиева вырастали крылья и все в нем пело и пред-
вкушало удивительное новое будущее [7-10].
8. В ПОИСКАХ БРАТСТВА
В то время как голова юного Гурджиева полнилась
донкихотскими амбициями, которые он якобы разделял
со своими друзьями, нужно еще было на что-то жить.
Пытаться отделить его внутреннюю жизнь от внешней
деятельности — задача для биографа практически непо-
сильная, если речь идет о последнем десятилетии XIX века.
Слишком много невыясненных вопросов, фрагментар-
ных рассказов, обрывчатых фактов, перемешанных как с
откровенной выдумкой и фантазиями, так и с нравоучи-
тельным «учебным материалом». Например, что касается
деятельности Гурджиева в Тифлисе, она странным обра-
зом разделена на две части: начинается все с приключений
в обществе интересных друзей Погосьяна и Елова, но в
конце глав, посвященных этим персонажам, они каким-
то образом преобразуются в два начала — дух и волю. По-
госьян оттачивает волю, Еловй тянет экспериментировать
с мистикой. А когда эти два начала чувствуют внутреннее
сродство и притягиваются друг к другу, читатель начинает
догадываться, на что намекает Гурджиев: мол, работа и
дух, объединенные волевым и порой весьма болезнен-
ным усилием, превращаются в «двух любящих братьев»,
открывая безграничные перспективы духовного роста и
давая человеку возможность вкусить немного Царства Не-
бесного здесь, на Земле.
Если верить «Встречам», перед тем как устроиться ра-
ботать на железную дорогу, Гурджиев зарабатывал тем,
что изготовлял «парижские» гипсовые статуэтки. В главе о
Елове ничего не говорится о работе Гурджиева истопни-
ком. Зато в ней говорится, что после выгодной продажи
своей мастерской по изготовлению фигурок двум евре-
ям Гурджиеву пришлось освободить комнату и переехать
на Молоканскую улицу, поближе к элегантному бело-
му зданию железнодорожного вокзала, построенного в
1872 году [8-1].
У молокан, секты «духовных христиан»-пацифистов,
на Молоканской улице была молельня, расположенная
151
на первом этаже двухэтажного здания. Кстати, когда Гур-
джиев описывает свои путешествия по святым местам, он
говорит, что оставлял свои вещи в телеге у молокан. Не
исключено, что познакомился он с ними еще в Тифлисе,
ведь они были независимой духовной группой из тех, что
как раз очень интересовали его в тот период. В районе
Кукия у них было собственное кладбище. В 1860-х годах
молокане открыли свой рынок, названный Молокан-
ским и ставший очень популярным. Он просуществовал
до 1960-х годов. Молокане торговали рыбой, овощами,
солью и молочными продуктами. Кроме того, они ра-
ботали извозчиками и имели лучшие фаэтоны в городе.
Будучи опорой российской администрации в Карской об-
ласти, молокане, в частности, предоставляли транспорт-
ные услуги российской армии во время войны с Турцией
1877—1878 годов, а также служили на железных дорогах.
Не исключено, что и свое место истопника Гурджиев по-
лучил благодаря знакомству с молоканами.
Во «Встречах» Гурджиев пишет, что на железной дороге
познакомился с инженером по фамилии Ярослев [8-2].
Под «инженером» как здесь, так и в других его книгах
могут подразумеваться различные профессии: либо ма-
шинист локомотива, либо инженер, отвечающий за тех-
ническое содержание путей, туннелей и железнодорож-
ных насыпей, — скорее всего, последнее. Ярослев якобы
написал рекомендательное письмо железнодорожному
слесарю и таким образом помог Погосьяну получить ме-
сто помощника слесаря. И здесь нам попадается в тексте
весьма лакомый кусочек исторически достоверной ин-
формации, которая с высокой долей вероятности поможет
восстановить правильную хронологию событий.
Гурджиев пишет, что Ярослев познакомил его с ин-
женером Васильевым, только что приехавшим на Кавказ,
чтобы провести разведывательные работы на маршру-
те проектируемой железной дороги между Тифлисом и
Карсом. Хотя Гурджиев этого не пишет, но строительство
той ветки было важным стратегическим решением для
российской имперской политики. Дорога планировалась
военными в качестве способа объединения и консолида-
ции Карской области, завоеванной в 1878 году, на слу-
152
чай новых столкновений с Турцией — чтобы можно было
оперативно перебросить войска к границе. Кроме того,
считалось, что железная дорога будет способствовать как
экономическому процветанию в регионе, так и заселе-
нию его русскими. Хотя, как выяснилось впоследствии,
русские мигранты плохо приживались в местном суровом
климате. Недавно была опубликована весьма интересная
работа на эту тему, «Строительство железной дороги Тиф-
лис — Александрополь — Карс (1895—1899)» Сони Мир-
зоян и Джандана Бадема [8-3]. Эта книга поможет нам
соприкоснуться с увлекательнейшим, поистине эпичным
историческим срезом, которого Гурджиев касается столь
поверхностно.и не проявляя к нему ни малейшего инте-
реса, как и к любым другим стремлениям и начинаниям
простых смертных («незамечательных людей»), если они
были мотивированы исключительно интересами мате-
риального мира. По поводу объективности Гурджиева в
тот период, когда он работал на железной дороге (объ-
ективности, которой в высшей мере обладал Вельзевул),
возникают серьезные сомнения.
После нескольких встреч с Васильевым Гурджиев, судя
по всему, сумел произвести на него самое благоприятное
впечатление. Не будем забывать, что речь шла об оценке
местности под строительство государственной железной
дороги, а зцачит, все связанные с ней административные
должности оплачивались государством. Русский инженер
предложил молодому человеку подле себя место десятни-
ка и переводчика. Не слишком ли ответственная долж-
ность для такого молодого человека? Сколько же лет было
Гурджиеву?
11 марта 1894 года специальная комиссия под пред-
седательством российского военного министра пришла
к решению относительно строительства железных дорог
на Кавказе: «В 1894 году [мы намереваемся] провести окон-
чательную оценку местности с целью дальнейшего стро-
ительства железной дороги, соединяющей Тифлис, Карс и
Ереван. В1895 мы начнем строительство вышеупомянутой
дороги». Император Александр III одобрил проект [8-4].
На тот момент уже была проведена некоторая подго-
товительная работа. Так, 19 сентября 1892 года начальник
1S3
Закавказской железной дороги подал прошение мини-
стру связи с просьбой внести изменения в существующее
законодательство и позволить иностранцам работать на
железных дорогах в качестве как работодателей, так и под-
чиненных. Разрешение было дано «ввиду чрезвычайных
обстоятельств». В 1892 и 1893 годах иностранные под-
данные (персы, турки, итальянцы и бельгийцы) получили
возможность работать в качестве подрядчиков, субподряд-
чиков, механиков и рабочих на железных дорогах.
Очевидным образом, Гурджиева наняли за знание не-
скольких языков, а также за отличное знание местности,
на которой он мог помочь вновь прибывшему русско-
му инженеру почувствовать себя более уверенно и без-
опасно. Переводчик инженеру понадобился в первую
очередь потому, что он предвидел, что придется иметь
дело с незнакомыми языками. Энергичный и молодой
мастер на все руки, полиглот Гурджиев, помимо всего
прочего, отличался исключительной толерантностью ко
всем культурам, например к тем же молоканам, потенци-
ально ценным работникам, расселившимся вдоль дороги
из Александрополя в Карс; в перспективе им предстояло
устроиться на работу на железную дорогу. Большую часть
деревень населяли армяне, а мы помним, как Гурджиев
любил армянский язык. Помимо хорошо оплачиваемых
административных работников, на стройке задейству-
ют — порой на весьма невыгодных и тяжелых услови-
ях — турок, армян и курдов, проживавших за пределами
контролируемых Россией территорий. Одним словом, не-
обычное прошлое Гурджиева, в сочетании с его умением
общаться с русскими чиновниками и (почти) хорошими
отношениями с русскими военными, делало его незаме-
нимым помощником. Возможно, он был слишком молод,
но вместе с тем он был настойчив, при необходимости
вежлив, энергичен и опытен. Можно предположить, что
Гурджиеву было лет пятнадцать-шестнадцать, максимум
семнадцать, когда он ухватился за возможность порабо-
тать на правительство. Сметливый парень, да еще и с хо-
рошими рекомендациями, — вряд ли наниматель стал
тщательно копаться в его прошлом.
154
Гурджиев напрямую пишет, что на новой службе по-
лучал в четыре раза больше, чем за работу истопником;
к тому же последняя уже начинала «стеснять» его «в ос-
новных работах» [8-5]. Да и как было отказаться? Но-
вая служба обещала уйму свободного времени. Согласно
Мирзоян и Бадему, оклады на железной дороге «Алек-
сандрополь — Карс» варьировались от 18 рублей в месяц
до 2700 рублей в год. К тому же выплачивались щедрые
премии за хорошо проделанную работу. На тот момент
рубль стоил около 77 американских центов, в то время как
один фунт стерлингов стоил 4 доллара 86 центов.
Гурджиев пишет, что три месяца путешествовал с
инженером по ущельям между Тифлисом и Караклисом.
Правдоподобный маршрут, учитывая, что существуют до-
кументы, подтверждающие, что, когда началась стройка, в
Караклисе поселилось семьдесят пять иностранных рабо-
чих. Гурджиев заработал приличную сумму денег, причем
большую часть — не совсем законным путем. Он упоми-
нает «несколько побочных источников дохода довольно
предосудительного свойства» [8-6]. Поскольку он заранее
знал, через какие местечки и деревни пройдет железная
дорога, он «подсылал кого-нибудь» к местным власть
имущим и фактически вымогал деньги за то, чтобы в со-
ответствующей деревне или городе построили станцию.
От такой выгоды сложно было отказаться, и Гурджиев из-
рядно набил себе карманы на этих сделках. Видимо, он
считал, что, коль скоро играешь с миром один на один,
играть нужно жестко.
На самом деле все строительство было сплошь сопря-
жено с мелкой коррупцией, зачастую пагубно отражав-
шейся на безопасности работников. Так, консул Отто-
манской империи в Карсе в своем отчете министерству
иностранных дел в мае 1898 года писал, что русские чи-
новники не чисты на руку, берут взятки, в то время как
алчные подрядчики используют для насыпей известняк,
быстро размываемый дождями. И в то время как ожесто-
ченные рабочие объединялись и пытались бороться за
лучшие условия работы, строительство железной дороги
оставалась отличной кормушкой для тех, кто умел потя-
1S5
нуть за нужные ниточки. Гурджиев мог бы «нагреть руки»
еще больше, особенно учитывая, что он стоял у самых
истоков проекта, но, верный себе, как только он понял,
что накопил сумму, достаточную, чтобы не работать, он
оставил железную дорогу и сосредоточился на главном
интересе своей жизни: попытках найти «что-то такое»,
о чем когда-то знали люди, но теперь забыли [8-7].
Между тем 12 мая 1895 года совместное постановле-
ние Комитета министров и департамента экономии Го-
сударственного совета получило высочайшее одобрение,
и началась активная фаза строительства железной ветки
«Тифлис — Александрополь — Карс».
Армянский вопрос
Пожалуй, мы можем вывести одну закономерность:
если Гурджиев в своих текстах приводит название какой-
либо книги, такой книги почти наверняка не существует.
Во «Встречах» он пишет, что когда они с Погосьяном от-
чаялись найти ответы на свои вопросы в современной
им литературе или науке, то обратились за вдохновени-
ем к литературе древней, ибо на тот момент уже было
очевидно, что искомое осталось захоронено в глубоком
прошлом. Значит, нужно было копать глубже.
Он упоминает книгу под названием «Меркават». Ранее
Гурджиев писал, что они с Погосьяном сосредоточились
исключительно на старинной армянской литературе, по-
этому можно заключить, что и эта книга была армянской
[8-8]. Людям, изучающим Каббалу, ее название может
показаться вариантом транслитерации «Меркавы», или
«Меркабы», — каббалистических рассуждений на тему
трона или колесницы Бога, фигурирующих в первой гла-
ве Книги Иезекииля, а затем подробнее рассмотренных
в книге XIII века «Зоар» и других трудах, посвященных
Каббале. Цель Меркабы, или мистицизма Божественной
Колесницы, — подняться и приблизиться к высшей сущ-
ности, вначале через образ Бога, воплощенного в фор-
ме совершенного Человека. За пределами этого образа
совершенство утрачивает какую-либо форму. Легким
движением пера Гурджиев придает тексту коварную
156
двусмысленность, так как за упоминанием книги «Мер-
кават» немедленно следует слово «Сармунг», якобы со-
держащееся в этой книге и обозначающее некое древнее
братство, обладающее огромными познаниями и клю-
чами ко многим тайнам природы. Не уточняя, о каком
именно слове идет речь — «Сармунг» или «Меркават», —
Гурджиев пишет: «Это, оказывается, название известной
эзотерической школы, которая, согласно историческим
источникам, была образована в Вавилоне не менее чем
за 2500 лет до Рождества Христова, а также процветала
где-то в Месопотамии в шестом-седьмом веках нашей
эры. Больше никаких сведений о ней не существует» [8-9].
Что за искусная игра словами! Дело в том, что мистицизм
Меркабы восходит к видению того, что гностики позже
называли Анпгропосом, — состояния, пережитого «при
реках Вавилона»* около 500 г. до н. э. и изучавшегося
иудейскими мистиками в Вавилоне и в других местах как
минимум с I века до н. э. и вплоть до средневековья; кроме
того, этими практиками интересовались авторы свитков
Мертвого моря. Что же до Сармунского братства, то, вне
всяких сомнений, оно является обобщающим термином,
обозначающим идеальное объединение людей, не утра-
тивших связи с выжившими фрагментами «Традиции».
Увлечение Погосьяна армянской литературой являет-
ся важной зацепкой для изучения этого периода жизни
Гурджиева, особенно в свете следующего предпринятого
им шага на пути к обретению высшей мудрости. Ведь не
случайно, едва накопив нужную сумму, Гурджиев отправ-
ляется на поиски тихого места подальше от Тифлиса, где
он мог бы заняться изучением интересующих его книг,
и тем более не случайно, что этим местом оказываются
древние развалины города Ани.
Ани
Ани — плато, расположенное в тридцати милях к западу
от Александрополя, сплошь покрытое древними руинами,
оказывающими на путешественника поистине гипноти-
* См. Псалом 136. — Прим. ред.
157
ческое действие. Ани была столицей Армении в те дале-
кие времена, когда эта страна была могучим и сказочным
царством поразительной красоты, первым христианским
царством в мире. Здесь внимательный читатель может за-
метить, что за основной линией сюжета, состряпанного
Гурджиевым, кроется его настойчивая мысль о том, что
армянам следует вернуться к своему национальному со-
знанию во всей его полноте. Разумеется, Гурджиев нигде
ни словом не упоминает того, что ему самому хотелось бы
обрести национальную идентичность, — с его-то стрем-
лением, наоборот, избавиться от всего, хотя бы отдаленно
ее напоминающее, особенно если судить по его претензи-
ям на знание огромного количества языков. Например, в
одном месте он упоминает, что говорит на восемнадцати
языках! А еще были беспрестанные заигрывания с рус-
скими, любовь к переодеваниям, «универсальная внеш-
ность» и в конце концов литературное перевоплощение
в «Рассказах» в пусть и сомнительного, но архангела. Нет,
свои ощущения по поводу Армении, где говорили на его
любимом языке, он проецирует на Погосьяна, и именно
Погосьян становится средоточием всей скорби армянского
народа. Сам он за Армению страдать не собирался. Более
того, Гурд жиев старательно формирует у читателя впечат-
ление, что национальными вопросами он не интересует-
ся, у него есть дела и поважнее.
Здесь нам придется сделать небольшое отступление
и обратиться к мрачным страницам истории. Человек,
прочитавший «Встречи» безотносительно к историческо-
му контексту, возможно, испытает шок. Сосредоточив-
шись на этом контексте, мы можем уверенно установить
те даты, в рамках которых Гурджиев разворачивает свое
повествование и которые соотносятся с последней оцен-
кой местности перед началом строительства железнодо-
рожной ветки Тифлис-Карс. Это был совершенно точно
1894 год, и год этот был для Армении трагичным.
Берлинский трактат, подписанный в 1878 году и фор-
мально положивший конец войне между Россией и Тур-
цией, вынес армянский вопрос на международный уро-
вень. Вопрос заключался в том, что множество армян
проживало на территории Турции, множество армян про-
158
живало на территории России, а Армении как таковой не
существовало. Великая Армения давно канула в лету, но
армяне оставались. Они помнили, что они армяне, пом-
нили свою страну, а еще помнили, что их некогда пре-
красную столицу последовательно разрушали турецкие
сельджуки, грузины, монголы и землетрясения. Турция
тоже об этом не забыла, поэтому после Первой мировой
войны камня на камне не оставила от величественных
дворцовых руин и тысяч церквей некогда поразительно
красивого города. В наши дни удивительные красновато-
коричневые развалины Ани, тихого города-призрака, на
восходе и закате отблескивающие бордовым, будто зату-
хающие угли, опекаются государством не слишком ста-
рательно, поэтому страдают от регулярных набегов мест-
ных вандалов и охотников за сокровищами, без зазрения
совести оскверняющих могилы. В Турции многие хотят
забыть — а еще лучше, уничтожить — всякую память о
христианском прошлом этой части страны, и политика
охраны исторических памятников этому соответствует,
особенно если отъехать от Стамбула подальше.
Следуя условиям Берлинского трактата 1878 года, сул-
тан Абдул-Хамид II обязывался перед Великобританией
реформировать самоуправление в областях, населенных
армянами, а также оградить армян от преследований со
стороны курдов и черкесов. Несмотря на все гарантии
Великобритании, обещания выполнены не были. Патри-
отичные армяне буквально вынуждены были организо-
вывать секретные политические партии и группировки.
Удивительно, насколько равнодушен ко всем этим пе-
рипетиям Гурджиев в своих «Встречах»: «В то время, —
пишет Гурджиев, — среди местных армян набирало
силу политическое движение на национальной основе»
[8-10]. Не исключено, что во всех этих конфликтах Гур-
джиев принимал сторону русских. Исторические архивы
как Оттоманской, так и Российской империй содержат
многочисленные упоминания о незаконном пересече-
нии армянскими группировками российско-турецкой
границы [8-11].
С начала 1890-х годов революционные армянские
группы стали переправлять из России в Турцию оружие,
159
с целью добиться автономии Армении. В 1891 году, про-
должая игнорировать все призывы к соблюдению условий
Берлинского трактата, султан Абдул-Хамид дал согла-
сие на создание нерегулярных курдских кавалерийских
формирований, получивших название Хамидие. Войска
Хамидие обладали абсолютным иммунитетом против
какого-либо преследования. Оказать им сопротивление
значило восстать против государства и султана. Хамидие
немедленно принялись грабить и всячески притеснять
армян. Более того, султан предоставил их формированиям
пастбища на российской границе, чтобы создать своео-
бразный исламский барьер между русскими и армянами.
В 1894 году, как раз когда Гурджиев сбежал из Тиф-
лиса, чтобы спокойно углубиться в свои эзотерические
исследования в развалинах Ани, армян массово истре-
бляли в Сасоне. В следующем году подобное повторилось
в Трабзоне, Эрзуруме, Марате, Себастии (Сивасе), Ване,
Багеше (Битлисе), Харпуте, Диярбакыре и многих других
городах. Эта массовая резня привела к тому, что тысячи
армян устремились в самые разные страны. Ближе всех,
разумеется, оказались закавказские области. Большая часть
беженцев осела в Карской области и Ереванской губернии.
С 1890 по 1896 год войсками Кавказского военного
округа командовал генерал Сергей Алексеевич Шереметев.
Затем его сменил генерал Григорий Сергеевич Голицын
(1838—1907). Голицын, известный реакционер, открыто
проводил антиармянскую политику. Его администрация
всячески препятствовала армянам, пытавшимся бежать
в Россию. Будучи совершенно нетерпимым к армянской
патриотической деятельности, развернутой на закавказ-
ских территориях, контролируемых Россией, Голицын
закрыл многие армянские негосударственные объедине-
ния, ввел жесткую цензуру на армянские периодические
издания и всячески преследовал культурных лидеров ар-
мянского движения, боровшихся за автономию и незави-
симость. Вышел закон, конфискующий всю собственность
Армянской церкви, Голицын даже пытался лишить эч-
миадзинского католикоса титула «католикос всех армян».
Отчитываясь перед руководством, Голицын всячески
преувеличивал опасность, которую несли с собой бе-
160
женцы, и даже пытался переправлять их обратно через
границу. Правда заключалась в том, что имперское пра-
вительство не хотело заселять Карскую область армянами,
для которых, как считалось, помимо всего прочего, здесь
просто не хватило бы места. Предпочтение отдавалось
русским и анатолийским грекам. Нетрудно догадаться,
что такое положение вещей породило множество вопро-
сов в голове молодого Гурджиева, а возможно, и прямо
подействовало на его совесть.
С 1894 по 1902 год между турецкими и российски-
ми дипломатами шли ожесточенные споры по поводу
несчастных армянских беженцев. Султан Абдул-Хамид
не желал принимать их обратно, называя «источником
всяких беспорядков и неповиновения». Поэтому-де, если
они вернутся на территорию Турции и столкнутся с со-
ответствующими последствиями, да остаются эти послед-
ствия на совести русских. Вместе со своими министрами
султан Абдул-Хамид подвергался обвинениям в том, что
позволил администрации на местах полностью утратить
контроль над курдскими военными формированиями.
Так, в Константинополе официально признавали, что
местное армянское население мирно и совершенно без-
опасно, зато сильно опасались радикальных армянских
националистов, прибывавших из Лондона. Но, как бы там
ни было, Блистательная Порта никогда не пошла бы ни на
какие уступки, пока оставалась возможность, что Россия
навсегда оставит армянских беженцев на своей террито-
рии. Лишь в 1900 году Николай II дал на это окончатель-
ное согласие. Еще через четыре года Голицына отозвали
в Санкт-Петербург.
Попытка вернуться к истории Гурджиева в столь тра-
гичном историческом контексте теперь может показаться
чуть ли не проявлением неуважения. Между тем Гурджи-
ев, в столь непростой для Армении период, с большим
интересом проводил время в ее древней столице, Ани,
городе-призраке, каких мало на земле. Не исключено, что
именно в тот период призраков в городе прибавилось. Во
«Встречах» ни слова не говорится о крайне болезненном,
буквально кровоточащем политическом значении Ани —
того, что мертвый город символизировал собой в истори-
161
ческом контексте конца XIX века. Вместо этого Гурджиев
рассказывает нам весьма сомнительную историю о том,
как он со своим (вымышленным) другом Погосьяном
читает и учится в самодельной хижине, а «для отдыха»
занимается импровизированными археологическими
раскопками. Следует помнить, что придумывались и за-
писывались эти байки в 1922 году, когда еще не успела
утихнуть шумиха вокруг обнаружения гробницы Тутан-
хамона. В это время Гурджиев и его последователи как раз
готовились к первой зиме на новом месте, в Приёрэ-де-
Басс-Лож (Аво, Франция). Все тогда с увлечением рассуж-
дали о том, что еще могло скрываться под толщей земли.
Интересно, что в рассказе Гурджиева о «раскопках»
в Ани в главе, посвященной Погосьяну, совершенно не
упоминаются другие его раскопки, на том же месте, но
описываемые в другой главе, посвященной Петру Кар-
пенко [8-12]. Ни Карпенко, ни кто-либо еще из «недавно
образованной группы Искателей Истины», по выражению
Гурджиева, оказавшихся в Ани, не упоминаются в клю-
чевом и определяющем отрывке о городе-призраке, где
фигурирует Погосьян. Причина очевидна: когда Гурджи-
ев мечтал о волшебной сказке в Ани, в которой древняя
столица открывает ему свои тайны, он просто не думал,
что позднее «приведет сюда» Карпенко и своих, скорее
всего, тоже воображаемых Искателей Истины. Эта мысль
пришла ему позднее.
Короткое упоминание об Ани в главе про Карпенко
начинается с того, что Карпенко, по пути в Карс, куда
он ехал на каникулы, задерживается в Александрополе и
отыскивает Гурджиева, работавшего там «в одиночестве»
[8-13]. Побывав в конюшне, которую Гурджиев переделал
в (разумеется) «своеобразную» лабораторию, Карпенко
очень заинтересовался проводимыми Гурджиевым экспе-
риментами, целью которых было «помочь выяснить, как
влияют звуковые волны на людей и животных», предвос-
хитившими «Доктора Кто» и эксперименты с акустикой
конца 1960-х. Как бы там ни было, интересы Карпенко
привели его к знакомству с остальными членами группы,
а затем он присоединился к раскопкам развалин Ани. По-
сле этой экспедиции Карпенко уехал на три года, но затем
162
вернулся и стал полноценным участником сообщества и
«принимал участие во многих наших путешествиях по
Азии и Африке» [8-14]. Кто знает, возможно, с этой экс-
педиции и началась Тропа хиппи*.
В отличие от этого второго путешествия в Ани, яв-
ной выдумки от начала и до конца, об опытах на людях
Гурджиев упоминает регулярно и в разных местах. Если
верить его утверждениям, подобной деятельностью он за-
нимался около полутора десятка лет (приблизительно с
1895 по 1911 год). Что же касается замечания о трехлет-
ием отсутствии Карпенко с последующим его принятием
в члены общества, тут неизбежно возникает ассоциация
с традиционной масонской практикой, а именно от-
даления на первые три степени инициации неофита от
Ордена. Фундаментом группы Искателей истины, даже
если она была воображаемой, могла служить масон-
ская ложа, скорее всего нерегулярного типа. Например,
Древний и изначальный устав Мемфиса-Мицраима, в
те времена очень привлекавший французских, итальян-
ских, немецких, швейцарских и британских теософов и
эзотериков. Само название «Искатели Истины» вызывает
ассоциации с франкмасонством, будучи эвфемизмом его
трех основных принципов: Братства, Истины и Благотво-
рительности. Возможно, Гурджиев в те времена пытался
отыскать источник франкмасонства. Это объяснило бы его
интерес к Сфинксу и дервишам. Бекташи давно заметили
свое сходство с первыми европейскими масонами в Кон-
стантинополе (см. мою книгу «Франкмасонство как реаль-
ность»). В конце 1860-х годов британский масон Чарльз
Уоррен вел раскопки у Храмовой горы в окрестностях
Иерусалима; масоны известны своим давним интересом
к археологии, с тех самых пор, как оказались тесно свя-
заны с антикварианизмом, то есть как минимум с сере-
дины XVII века, когда «вольный каменщик» Элиас Эш-
мол (1617—1692) впервые начал использовать гончарные
изделия для датировки мест археологических раскопок.
* Название сети наземных дорог для путешествий представителей суб-
культуры хиппи в период с середины 1960-х годов до конца 1970-х
между Европой и Южной Азией; целью путешествий были в первую
очередь Пакистан, Индия и Непал.— Прим. пер.
163
Можно отметить, что масонский «центр круга», место,
где «Мастер не может ошибиться», может служить сим-
волом бессознательного, а также божественного присут-
ствия.
К тому же именно в этот период в Армении начали
во множестве образовываться секретные общества, хотя,
какую роль в этом сыграло масонство, до сих пор не из-
вестно. «Великий Восток», масонская организация, из-
начально возникшая во Франции и Италии, всячески
симпатизировала политическому равноправию, пропо-
ведуя универсалистскую философию в конце XIX века; не
слишком афишируя себя, организация продвигала оба эти
принципа в закавказских и закаспийских регионах. Кста-
ти, необходимо помнить, что масонство как таковое офи-
циально находилось в России под запретом с 1822 года
и пережило короткое, но очень интересное возрождение
после того, как запрет был снят в 1906 году. Поэтому рос-
сийским подданным, желавшим быть инициированными
в масоны, приходилось отправляться за границу, а за-
тем держать свое членство в строгом секрете. Во времена
Гурджиева британские, итальянские и французские ма-
сонские ритуалы активно практиковались в Египте. Если
Гурджиев был масоном, будь то в молодости или позднее,
крайне маловероятно, чтобы он поведал об этом непосвя-
щенным. То, что с точки зрения масонов в 1894—1896 го-
дах Гурджиев еще был несовершеннолетним, ничего не
значит; он мог легко солгать, прибавив себе несколько
лет, как многие делали в его время. Считалось, что вам
столько лет, на сколько вы себя чувствуете. Инициацию
можно было тайно пройти в Константинополе, относи-
тельно легко можно было стать масоном в Каире. Гур-
джиев утверждает, что во времена его молодости, когда он
много путешествовал, он побывал в обоих этих городах.
Если у него и были друзья-масоны, во «Встречах» он их,
конечно, не упоминает. И хотя спекулировать на тему
связи Гурджиева с континентальным масонством может
показаться не совсем разумным, это была бы одна из тех
ценных спекуляций, которые на самом деле помогают
распутать тайну, в данном случае тайну развития Гур-
джиева, а не запутать все еще больше.
164
Итак, вернемся к отрывку, где Гурджиев и Погосьян,
удалившись от цивилизации, проводят раскопки в Ани.
Гурджиев пишет, что во время исследования одного из
подземных ходов они наткнулись (ни много ни мало) на
почти нетронутую монашескую келью. Пол был усыпан
глиняными черепками. Здесь кроется миф — если нам
дозволено будет употребить это слово, — напоминающий
«подземные» масонские ритуалы, в процессе которых
инициируемые находят тексты с откровениями в склепах
глубоко под землей. Гурджиев пишет, что в келье также
нашлись обломки давно сгнившей мебели, а в стенной
нише — древние свитки. Какие-то превратились в пыль,
а какие-то сохранились и были в достаточно хорошем
состоянии, чтобы отнести их обратно в хижину. Хотя с
первого взгляда все это кажется совершенной фантасти-
кой, лаконичный рассказ Гурджиева странным образом
перекликается с раскопками в Ани, начатыми в 1915 году.
Конечно, Гурджиев мог почерпнуть вдохновение в этих
и последующих, проведенных итальянцами раскопках,
открывших многие чудеса Анй [8-15], но его история не
лишена некоторой фактической основы. Свитки, под-
дразнивает нас Гурджиев, были написаны на древнем ар-
мянском наречии, но при помощи удивительно ловкого
специалиста из Александрополя удалось выяснить, что
они обнаружили древнюю переписку между монахами.
Один из них подписывался как «отец Арем». Напоминает
ложную этимологию названия «Армения», приписывае-
мую основателю рода по имени Арам, что любопытным
образом перекликается с вождем Рамом, о котором пишет
д'Альвейдр, якобы прообразом Рамы и Аврама (в брах-
манской и иудейской традициях соответственно). В лю-
бом случае свитки, вдруг ставшие прекрасно читаемыми
(!), сообщают нам, что «отец Тельвент» узнал правду о
«Сармунских братьях». Как удачно, что речь идет как раз
о том братстве, которое упоминается в якобы армянской
книге «Меркават», о которой, разумеется, никто и ничего
больше не слышал!
Из письма наши два бесстрашных исследователя уз-
нают, что братство переместилось из «Сирануша» (Си-
рии?) в ущелье «Изрумин», находившееся в трех днях
165
пути от «Нивсии» (Ниневии?). Затем друзья выясняют,
что сегодня Нивсия называется Мосулом. Территория
древней Ниневии прилегает к Мосулу, где прямо сейчас,
когда я пишу эти строки, фанатиками ИГ безжалостно
уничтожаются бесценные артефакты. Наши исследовате-
ли приходят к выводу, что миграция братства стала след-
ствием преследований айсоров (ассирийцев) со стороны
византийцев, вытесненных из Месопотамии в Персию
«в шестом-седьмом веках» [8-16]. Гурджиев считает, что
братство было именно айсорским, и располагалось оно
в трех днях пути от Мосула, между Урмией (в Персии) и
Курдистаном. Упоминание айсоров связывает Погосья-
на с Еловым, который описывается как дальний потомок
древних айсорских царей по материнской линии [8-17].
Далее Гурджиев описывает современных ему айсоров, от-
мечая, что большинство из них исповедуют несториан-
ство, то есть не признают божественность Иисуса Христа.
Кроме того, среди них встречаются марониты, католики,
григорианцы, а еще «езиды-чертопоклонники, которых,
однако, не много» [8-18]. Гурджиев сожалеет, что айсо-
ры стали пешками в политических играх России и Ан-
глии, «в результате половина их погибла от мести курдов
и персов», а вторая половина спаслась только благодаря
вмешательству американского консула.
Далее в повествовании говорится, что планам отпра-
виться на поиски братства внезапно помешало «сильное
национальное движение» среди армян, когда все вокруг
только и говорили о героях вроде «молодого Андроника».
Гурджиев справедливо отмечает, что везде среди турец-
ких, персидских и русских армян «образовывались раз-
ные партии и комитеты». Все они пытались объединяться,
но не могли справиться с «междупартийными дрязгами».
Сразу возникает вопрос: а что именно знал Гурджиев об
этих дрязгах? Тут же, в тексте, мы получаем любопытную
и весьма многозначительную подсказку на тему удачно
совпавших интересов.
Как-то раз, пишет Гурджиев, когда он жил в Алек-
сандрой оле, он пошел на реку Арпачай купаться. И как
раз дошел до местности «Кара-Кули», когда его догнал
запыхавшийся Погосьян и сообщил, что из разговора
166
со священником X. узнал, что «Армянский комитет» —
а священник, вероятно, был членом этого комитета —
собирается выбрать из «членов партии» добровольцев и
отправить их с каким-то поручением в Муш. Нельзя ли
эту оказию использовать для розыска местонахождения
братства «Сармунг», коль скоро все расходы, связанные с
путешествием, будут оплачены? Не будучи членом пар-
тии, Гурджиев сначала усомнился. Но Погосьян принял-
ся убеждать его в том, что все можно устроить, главное,
чтобы Гурджиев был согласен. На это Гурджиев ответил,
что хочет «во что бы то ни стало попасть в район ущелья,
когда-то носившего название "Изрумин"», и неважно,
каким образом. Если нужно, он поедет «хоть у черта на
спине». Кстати, тоже замечательная подсказка.
За этим эпизодом кроются вполне реальные истори-
ческие события, которые легко восстановить. Армянская
революционная федерация (АРФ, или «Дашнакцутюн»),
основанная в Тифлисе в 1890 году, занималась воору-
жением группировок, целью которых было защитить
армян от преследований со стороны Оттоманской им-
перии. Кроме того, организация подготавливала почву
для долгосрочных реформ, которые должны были в пер-
спективе привести к автономии. Революционные плакаты
и разрозненные случаи мелкого саботажа — например,
перерезка телеграфных проводов или нанесение ущерба
государственным зданиям — вызвали жесткую реакцию.
В 1892 году Андраник Озанян (1865—1927), о котором
Гурджиев упоминает как о «молодом Андронике», при-
соединился к АРФ и вместе с Арамом (обратите внимание
на имя!) Манукяном и другими решительными армянами
возглавил сопротивление.
В августе 1894 года четвертая турецкая армия повела
наступление на Сасун. Параллельно начались массовые
избиения армян в Эрзуруме, Битлисе, Зейтуне, Киликии
и... Муше — предполагаемом местонахождении Монасты-
ря Святых Апостолов и конечной цели хваленой тайной
миссии Погосьяна. Курды активно помогали туркам напа-
дать на армян; до 1896 года погибло предположительно от
80 000 до 300 000 армянских жителей. В1899 году Андра-
ник возглавил армянские вооруженные силы, объединив
167
около тридцати восьми деревень в регионе Сасуна и Муша
в Западной Армении. В ноябре 1901 года Андраник провел
блестящую боевую операцию, защищая Монастырь Свя-
тых Апостолов в Муше. Возможно, воспоминания об этом
славном эпизоде побудили Гурджиева придумать тайную
миссию, целью которой стал именно Муш.
Этот город, расположенной в Западной Армении (Тур-
ция), находится в трехстах километрах от Александропо-
ля, к западу от озера Ван. Но состоялось ли путешествие
вообще?.. Мы не можем знать, действительно ли прошел
Гурджиев этот путь, если да, то когда именно он его про-
шел и ради кого он вообще отправился в путешествие.
Участвовал ли он каким-то образом в движении армян-
ского сопротивления? Возможно, шпионил на Россию?
В любом случае, если он и поучаствовал в сопротивлении,
никаких особых заслуг он себе не приписывает. Просто
пишет, что с удовольствием взял русские, турецкие и ар-
мянские деньги, предоставленные ему организацией, и
был очень рад, что сможет использовать их в своих целях.
Кстати, именно так он и обращался с деньгами, начиная
с подросткового возраста и до конца дней своих. Когда
речь шла о преследовании личных целей, Гурджиев мог
наняться куда угодно и кем угодно. В зрелом возрасте он
подчеркивал, что люди, поддавшиеся «военной лихорад-
ке», страдают от массового психоза, следовательно, легко
поддаются манипуляциям. Самоидентификация же Гур-
джиева была явлением «текучим» и легко менялась под
влиянием обстоятельств. Он был готов отправиться куда
угодно «у черта на спине». Все это привело к тому, что
после Первой мировой войны Гурджиев действительно
стал «человеком без гражданства».
Гурджиев признается, что взял на себя определенные
обязательства и, по мере возможности, старался их вы-
полнять. Вместе с тем он особенно подчеркивает, что ни
на секунду не забывал, что «имеет собственную цель путе-
шествия», маршрут которого не всегда совпадал с местами,
куда ему были даны поручения. И когда маршруты рас-
ходились, он, не задумываясь, оставлял некоторые поруче-
ния невыполненными, что, по собственному признанию,
не вызывало у него «больших угрызений совести» [8-19].
168
К югу от Александрополя Гурджиев якобы перепра-
вился через естественную российско-турецкую границу,
проходящую вдоль реки Араке, причем переправляться
ему помогали специально присланные курды, что до-
вольно странно. Ведь курды с армянами на тот момент
были заклятыми врагами. Возможно, речь шла о курдах-
езидах? Спекулировать на эту тему бесполезно; скорее
всего, никаких курдов не было вовсе.
Переправившись через границу, пишет Гурджиев,
они с Погосьяном вынуждены были свернуть на вос-
ток и перевалить через гору Агри-Даги, то есть Арарат,
расположенную в двухстах пятидесяти километрах от
Муша. Крюк немаленький, и сделан он был якобы для
того, чтобы избежать встречи с враждебно настроенны-
ми курдами и турками, преследовавшими армян. Затем,
будучи на севере от Мосула, в Северной Месопотамии,
друзья повернули на юго-запад, к озеру Ван. Им было чего
опасаться. Ходили слухи, что шайка айсор содрала кожу
с нескольких англичан, пытавшихся снимать копии с
каких-то надписей. Кто бы мог подумать, что безобидная
археология сопряжена с опасностью для жизни! Гурджиев
пишет, что они с Погосьяном переоделись кавказскими
татарами.
С этого момента повествование несколько теряет связ-
ность, начиная перескакивать с одной темы на другую.
Обе цели, поставленные в начале путешествия, как будто
теряются из виду: как поручения, данные представителя-
ми армянского сопротивления, так и поиски Сармунско-
го братства, затерянного в горах тайной айсорской шко-
лы. Возможно, Гурджиев намеренно рассеивает внимание
читателя. Возникает гипнотизирующий эффект, исчеза-
ют ощущения времени и места. Через два месяца после
переправы через реку Араке друзья прибывают в город 3.,
откуда через некое неназванное ущелье пролегал путь в
Сирию (расположенную, кстати, на западе). Пройдя этим
путем, но не доходя до водопада К., путешественники
свернули к Курдистану, где надеялись отыскать место, к
которому изначально и стремились.
Тут несколько предсказуемо вмешивается судьба, и
друзья оказываются вынуждены свернуть с намеченного
169
пути и отправиться в город Н., где проживал армянский
священник, для которого у них имелось письмо от сопро-
тивленцев: крюк, которого они сначала хотели избежать,
потому что город лежал в стороне от намеченного марш-
рута (что и говорить, запутанная история!). Неожиданное
обилие сокращений, когда вместо названия фигурирует
одна заглавная буква, перекликается с манифестами ро-
зенкрейцеров и создает ощущение таинственности. По-
госьяна кусает желтая фаланга — паук, похожий на таран-
тула. Укус мог оказаться смертельным, поэтому, временно
отложив свои планы, Гурджиев сосредоточился на том,
как помочь другу. В городе Н. путешественники останав-
ливаются в доме у того самого священника, к которому
имели поручение, а дальше начинаются уже откровенные
фантазии. Создается впечатление, что близость Братства
свела на нет какие-либо исторические реалии и сбила
с толку компас повествования, окутав все исходящей от
«школы» таинственной дымкой, призрачным миражом:
будто шатры, возникшие из ниоткуда в дрожащем мареве
мертвой пустыни.
Температура у Погосьяна начинает спадать «на третий
день». Гурджиев неоднократно прибегает к этому почерп-
нутому из Библии изречению: «И в третий день воскрес-
нет». Как и подобает хорошему масону, Гурджиев верил в
«правило трех», символ создания, развития и примирения
противоположностей.
Друзья прожили у священника около месяца. Как-то
раз гостеприимный хозяин показал Гурджиеву древний
пергамент, который передавался в его семье по наследству.
Каким-то образом оказалось, что это было как раз «то, над
чем думая, он долгие месяцы не спал ночами! Это была
карта так называемого "Допесчаного Египта"» [8-20].
Образ Допесчаного Египта, древнейшей цивилизации,
процветавшей среди зеленеющих полей до того, как тьма
времен поглотила ее, еще появится во «Встречах». Ка-
жется, он сильно волновал Гурджиева, мечтавшего о том,
что под толщей песков скрываются останки другого мира,
протоцивилизации, полной неизведанных богатств. Воз-
можно, таким образом Гурджиев интерпретировал для
себя призвание древних пророков уйти в пустыню, куда
170
многие из них удалялись, чтобы найти Бога или быть
найденными Им.
В любом случае Гурджиев не устоял перед любопыт-
ством и, не слишком любезно отплатив хозяину за госте-
приимство, вскрыл его старинный сундук и снял копию с
карты, при этом прекрасно осознавая, что поступает не-
хорошо. Но дело прежде всего. После этого эпизода Сар-
мунское братство отступает на второй план. Через четыре
месяца — срок немаленький — мы обнаруживаем наших
друзей в Смирне. Зачем вообще понадобилось идти через
Турцию на запад, в сторону Эгейского моря? Каким-то
образом содержащаяся в карте информация, вместе со
случайным эпизодом, во время которого Гурджиев и По-
госьян заводят дружбу с английскими моряками, приво-
дит путешественников на палубу английского военного
корабля, направляющегося в Александрию. Тут Погосьян
вдруг находит свое предназначение и отправляется в Ан-
глию получать образование морского инженера (возмож-
но, тайная мечта самого Гурджиева?), тем самым оправдав
свои добровольные внутренние страдания — принцип
для Гурджиева очень важный. Затем следует небольшая
проповедь на тему ценности осознанной работы. Пого-
сьян предстает воплощением осознанной работы, всех ее
достоинств и добродетелей. Возможно, между строк Гур-
джиев имел в виду, что «Братство работает всегда», хотя
деятельность его порой оборачивается неожиданной сто-
роной, и для того чтобы найти Братство, следует лишь
искать его. А искать означает работать. Даже в праздные
минуты Погосьян либо маршировал на месте, либо делал
какие-то манипуляции руками: преддверие знаменитых
гурджиевских «движений» и показательных выступлений.
Погосьян говорит, что любит работать «не своей натурой»,
а умом, здравым смыслом. Затем он добавляет еще не-
сколько типичных для Гурджиева высказываний. То «Я»,
о котором рассказывает Погосьян и которое в нем любит
работать, не совпадает с тем «Я», которое есть лишь часть
его (эгоистичным, неполным, поверхностным, сознатель-
ным «Я»). Здесь речь не просто о том, чтобы сосредоточить
свое сознание на работе; нет, речь о том, чтобы как раз
приучить всю свою «ленивую натуру» работать, что изна-
171
чально для нее не свойственно. Погосьян, таким образом,
предстает перед нами как гармонизировавшая себя лич-
ность. Никакая сознательная деятельность не пропадает;
рано или поздно за нее кто-нибудь заплатит. Именно со-
знательная и добровольная работа находит свое возна-
граждение; карабахский осел тоже работает с утра до ночи,
но никакого вознаграждения за свои усилия не получает.
А что же с Сармунским братством?
Что ж, если бы не укус фаланги, возможно, мы бы
поняли, что изначально заданное направление действи-
тельно могло нас привести в реально существующее ме-
сто. Указанные ориентиры не просто реальны, они более
чем реальны. Было сказано, что древняя школа, хранящая
ключи к мудрости, находится в трех днях пешего пути от
Мосула, между Урмией в Персии и Курдистаном.
Приблизительно в Пятидесяти километрах к северо-
востоку от Мосула располагается область под названием
Шейхан, где находится священное для езидов место, доли-
на Лалеш, о которой поется в песнях каввали. По легенде,
Лалеш целиком снизошел с небес на землю. В самом его
центре, неподалеку от могилы суфийского учителя Шейха
Али, расположен «рынок мистических знаний».
Хотя последующие рассказы во «Встречах» знакомят
нас с другими тайными монастырями и святыми людь-
ми, обладающими сокровенной мудростью, для автора
этой книги совершенно очевидно, что, если Гурджиев и
не идентифицирует свое тайное братство с езидами на-
прямую, он снова и снова намекает, что именно у ези-
дов следует искать подсказки и указатели, которые могут
привести к великой Традиции, способной исцелить ис-
коверканную душу современного человека, вновь приведя
ее к гармонии.
Поэтому давайте подробнее остановимся на веровани-
ях этой одной из самых преследуемых религий и одной
из самых вдохновляющих духовных традиций на Земле.
Без такой попытки мы вряд ли сумеем приблизиться к
пониманию личности Гурджиева.
9. ЕЗИДЫ
При настойчивых смертных всегда есть ангелы-хра-
нители, готовые помочь.
Заратустра
Нет ничего необычного в том, что Гурджиев ассо-
циирует езидов с ассирийцами. Именно так и должно
было казаться любознательному армяноговорящему
греку в последнее десятилетие XIX века. Сегодня асси-
рийцы являются частью арамейскоязычного населения
Северного Ирака. Правительство курдского автономного
района называет ассирийцев «курдскими христианами»
и не слишком-то их жалует. Многие из них живут бок о
бок с езидами, тоже подвергающимися преследованиям.
Ассирийцами также называют любых адептов Ассирий-
ской церкви Востока, древнейшей христианской церкви
Месопотамии, основанной апостолом Фомой; предста-
вители данной религии до сих пор проживают в Персии.
Не следует путать их с адептами Халдейской католической
церкви.
Как у большинства курдов, у езидов, вероятно, имеются
персидские, ассирийские, армянские и арабские предки.
На данный момент езидов насчитывается около двухсот
пятидесяти тысяч. Община их — немногочисленная, ты-
сячелетия преследований дают о себе знать. Проживают,
а вернее, выживают они в Шейхане, к северу и востоку
от Мосула, в Джебер-Синджаре, к западу от Мосула, на
юго-востоке Турции и в Грузинской Армении". По при-
чине неспокойной обстановки в Ираке, Сирии и Турции,
в том числе регулярно обостряющихся этнических и ре-
лигиозных конфликтов, выплескивающихся в массовые
убийства, геноцид и другие страшные преступления, со-
вершаемые джихадистами во имя Бога, некоторые езиды
бежали в Германию и другие страны.
* Грузинская Армения (Самцхе-Джавахети) — регион на юге Грузии,
в котором преобладает армянское население. — Прим. ред.
173
Когда Гурджиев взялся за написание «Встреч» в 1920-х
годах, тема езидов на Востоке широко обсуждалась среди
студентов. В то время как Гурджиев во «Встречах» просто
пишет, что их «иногда называют "чертопоклонниками"»,
не имея в виду ничего плохого или безнравственного и не
подразумевая никаких негативных коннотаций, многие
другие принимали самые дикие выдумки про езидов за
чистую монету и, подогреваемые пропагандой и чудо-
вищно неуместным энтузиазмом, решались на худшие
из преступлений, в частности на убийства, порабощения
и пытки.
То, что Гурджиев употребил слово «чертопоклонни-
ки», может свидетельствовать о его знакомстве с работой
Иси Юсефа, опубликованной в 1919 году: «Поклонение
дьяволу: священные книги и предания езидов» [9-1].
Юсеф (Ися Мукси Юсеф) опровергал предположения о
том, что «секта» езидов была наследницей древней месо-
потамской цивилизации. Складывается устойчивое впе-
чатление, что Гурджиев считал именно так, как и верил в
то, что ассирийцы происходят от первой восточной ци-
вилизации, шумеров. Гурджиев также верил, что именно
шумеры были авторами эпоса о Гильгамеше. Юсеф, буду-
чи христианином и протестантом, придерживался иной
точки зрения. Он считал, что езиды были в большинстве
своем представителями еретической секты, отколовшейся
от ислама, а ангел, которому они поклонялись, — дьяво-
лом. Гурджиев предположительно воспринимал тради-
цию езидов скорее как связанную с «элитной» компанией
архангелов, правящих судьбами мира. Такая концепция
замечательно согласуется с пантеоном ангелов этой ре-
лигии.
Бог езидов
На курманджи, языке, на котором, как правило, гово-
рят езиды, Бога называют Хуаде. Если верить английскому
культурологу Этель Стефане, леди Дровер (1879—1972),
это слово было на устах у всех набожных езидов, которых
ей довелось повстречать в Северном Ираке в 1940 го-
ДУ [9-2].
174
Другие названия Бога связаны с названием езиды как
таковым, впервые упомянутым в документах XI века н. э.
Существует несколько версий происхождения этого слова.
Одна из них, настойчиво отрицаемая самими езидами,
опирается на странную и, для противников езидизма,
весьма постыдную ассоциацию с Халифом Язидом ибн
Муавием, которого особенно презирают шииты за роль,
сыгранную им в убийстве внука Пророка, Хусейна.
Само слово езид имеет более древние корни. Некото-
рые считают, что оно происходит от изед («ангел», «Бог»)
или язата («достойный поклонения») — слов, встреча-
ющихся в Авесте, священных писаниях зороастрийцев.
Другие, родственные им слова имеют схожие значения.
Варианты персидского изд или изед включают в себя азиди,
изиди, изди, а также язата или язд на пехлеви или яджа-
та на санскрите. Все эти слова, как правило, означают
именно «достойный поклонения». Чаще всего речь идет
об ангеле, который вступается за род человеческий перед
Богом и присматривает за людьми, созданиями божьи-
ми. В разговорном же языке слово близко по значению к
«благочестивый».
Многие термины, употребляемые езидами для обо-
значения высших сущностей, произошли из персидско-
го языка и употребляются по сей день. Так, само слово
езид, возможно, происходит от Яздан, что на персидском
означает «Бог» [9-3]. Султан-Ези и Езид — титулы прави-
теля мира, Тавуси-Малака, архангела, стоящего во главе
семи ангелов, сотворенных Богом. Эти имена также могут
употребляться по отношению к Шейху Ади, суфию и ос-
нователю одного из первых сообществ езидов в Лалеше,
к северу от Мосула.
Удивительно в религии езидов то, что имена и сущ-
ности, называемые этими именами, легко меняются
местами. Нам, сформированным в среде письменной
культуры и письменных традиций, даже представить себе
такое сложно. Исторические персонажи езидов легко ста-
новятся ангелами. Так, Иисус воспринимается именно
как ангел. У езидов существует общепринятое представ-
ление о том, что выдающиеся люди, посвятившие свою
жизнь Богу и добру, не просто отпрыски человеческих
175
родителей; они связаны родственными узами с высши-
ми сущностями как вверху, так и внутри них самих, что,
впрочем, не мешает им заводить детей. Эта удивительная
осознанность собственной природы делает духовность
езидов почти осязаемой и «естественной», в отличие от
духовности умозрительной, «надуманной», сведенной до
логических рассуждений.
Имена меняются, ценности остаются. Бог есть высшая
сила природы; имена его, в некотором смысле, и есть за-
коны природы. Следовательно, как и Бог, законы природы
вечны, всемогущи, вездесущи и так далее и «воля» их не-
изменна и абсолютна. Знающий законы природы мудр,
ибо они исходят от Господа. Езид способен действительно
поверить в то, что Шейх является проводником высшей
воли; главное, быть убежденным, что таковая воля дей-
ствительно воплощена в этом конкретном человеке.
В религиозном дискурсе езидов Бог частично, ступен-
чато проявляет себя в людях и природе, в местах и рас-
сказах, в повседневной жизни и в жизни грядущей. Таким
«ступеням» даются имена, но эти имена не утверждают-
ся в качестве догм и не являются окончательными. Здесь
всегда царствует именно устная традиция. Говорят, езиды
обладают на удивление тонким и точным духовным вос-
приятием; пожалуй, их можно отнести к последователям
пантеизма, с той лишь оговоркой, что, хотя Бог встречает-
ся везде в природе, он не ограничен природой и выходит
далеко за ее пределы.
Леди Дровер посещала самые святые места езидов в
Лалеше в 1940 году и с волнением описывает свой опыт:
Еще я очень рада, что проснулась пораньше и увидела
святилище в самые святые часы, на рассвете. Именно в
тот момент я окончательно убедилась, что некоторые
езиды, как бы бессвязно и сбивчиво они ни выражали
свои догмы и убеждения, обладают редчайшим даром
чувствительности к нематериальному; подобно усикам
насекомых, они способны нащупывать вещи, которые
мы воспринять не способны. А еще они обладают ин-
стинктивным умением находиться в покое и прекло-
няться, что лежит в основе и есть суть любой религии.
176
Из всех святых мест, которые я посетила за последние
шестьдесят лет как на Востоке, так и на Западе, долина
Шейх-Ади, эта Мекка для самых жестоко преследуемых
и самых превратно понятых людей на Земле, кажется
мне самым удивительным и самым святым. Здесь та-
ится дух Святого Грааля, а вернее, святая набожность
святых из Ассизи. Что-то буквально висит здесь в воз-
духе, незатронутое, вечное, прекрасное: что-то тихое,
как душа, и проницательное, как дух [9-4].
Подобное восприятие указывает на то, что измен-
чивость устной традиции ни в коем случае не вносит
путаницу в верования езидов; напротив, осознанный и
настойчивый отказ от фиксации традиции при помощи
письменности, передача ее от сознания к сознанию и от
сердца к сердцу помогает сохранить живым дух веры.
Подразумевается, что, хотя законы материального
мира, с которыми мы знакомы, происходят из мира ду-
ховного, мир необязательно должен им подчиняться. Если
верить езидам, чему действительно подчиняется наш мир,
так это повелениям архангела, известного как Ангел-Пав-
лин или Мелек (господин, царь) Таус (Тавуси-Малак).
Мелек Таус
Согласно верованиям езидов, Господь препоручил
свое творение заботам семи ангелов, семи сущностей,
созданных в «Жемчужине», первом творении Господа.
Имена их меняются в зависимости от источника. В версии
«Масхафе Раш» («Черной книги»), полученной монахом-
кармелитом, отцом Анастасием, от езида («темный дьявол
с большими черными глазами и длинными волосами»)
в мае 1904 года, приводятся следующие имена ангелов
[9-5]. Кстати, считается, что большая часть Семерых была
воплощена в тех или иных персонажах, сыгравших важ-
ную роль в истории езидов:
Азраил — Мелек Таус (Ангел-Павлин);
Дардаил — Шейх Хасан;
Иерафил — Шейх Шаме (божественная сила Солнца);
177
Михаил — Шейх Абу-Бакр;
Джабраил — Сыджадин;
Шамнаил — Насырдин;
Тураил — Фахрадин.
Этот список не всегда согласуется с устной традицией
езидов, но является неплохой ее иллюстрацией. Обратите
внимание на значимость числа семь. В «Рассказах» Гур-
джиев снова и снова обращается к тому, что он высоко-
парно называет «Гептапарапаршинох», или к семерич-
ному принципу творения.
В центре личности езида находится верховный храни-
тель, Мелек Таус; символ его — павлин. Его другое имя —
Эзазиль [9-6].
Возможно, существует связь между ангелом езидов
Эзазилем и ангелом Азазелем, упомянутым в знамени-
той Книге Еноха (9:6). Говорится, что он открыл людям
«сокровенные тайны, которые знали лишь на небесах и
которые люди жаждали постичь», и был осужден за это.
Около 180 года н. э. Ириней Лионский гневно выступил
против гностика Маркуса, мага и последователя «велико-
го падшего ангела» [9-7] Азазеля. Образ ангела Эзаэиля в
некоторых своих аспектах напоминает эту гностическую
сущность, но не стоит настаивать на подобных сравне-
ниях, потому что в данном случае слишком многое за-
висит от интерпретации. В традиции езидов Мелек Таус
остается далеким от какого бы то ни было раскаяния,
непреклонным благодетелем человечества, посланным
Богом править судьбами человеческих цивилизаций. Он
не наслаждается злом и не пытается каким-либо образом
совратить людей.
В «Черной книге» описывается, как Гавриил приводит
Адама в рай и говорит, что тот может есть любые райские
плоды, кроме пшеницы. Адам живет в раю сто лет, после
чего к нему приходит Мелек Таус и интересуется, как Адам
собирается завести потомство, не отведав пшеницы. Затем
Мелек Таус обучает Адама сельскому хозяйству.
Далее пишется, что Адам поел зерна, от чего живот у
него опух. Тогда Мелек Таус вывел его из рая и покинул.
178
Адам остался в одиночестве... и с опухшим животом. Бог
послал птицу, которая проклевала отверстие в Адаме, соз-
дав анус, и произошло немедленное облегчение [9-8]. Так
человек получил ценный опыт. И способность пускать
ветры.
Очень по-гурджиевски.
Происхождение «Черной книги» до сих пор неясно.
Она не является абсолютной догмой и не определяет
целиком и полностью верования езидов. У Мелека Тауса
иногда возникают вопросы к Богу, но его никуда не из-
гоняют; он не падший ангел. Более того, Бог ценит его
безупречную верность и позволяет ему руководить де-
лами человеческими. Мелек Таус дарит людям знания и
свободу. У езидов даже существует народная сказка о том,
как слезы ангела погасили пламя в аду, — очень трога-
тельный миф.
«Знания и свобода». Таково грозное и величествен-
ное наставление Мелека Тауса, зафиксированное в «Кте-
6а Джелва», или «Книге откровений», иногда называемой
«Лучезарность» и приписываемой Шейху Ади, вдохнов-
ленному непосредственно Мелеком Таусом.
Концепция подобной сущности не слишком согласу-
ется с монотеистической философией ортодоксального
христианства, иудаизма и ислама. Противникам езидизма
показалось мало, что они окрестили их могучего архан-
гела дьяволом; некоторые даже стали называть его шай-
таном'. И это ошибочное мнение на протяжении мно-
гих лет использовалось и продолжает использоваться как
предлог для геноцида. Чудовищное искажение истины.
В 1940 году исполнитель каввали сокрушался в разговоре
с леди Дровер: «Они говорят о нас неправду, будто мы
поклоняемся дьяволу». Выводы леди Дровер, к которым
она пришла после этого разговора, достойны того, чтобы
привести их здесь полностью:
После этого разговора мне показалось вероятным, что
Ангел-Павлин в некотором смысле является симво-
* Слово шайтан (эквивалент «Сатаны»), как правило, применяется на
Востоке по отношению к умным, ловким, дерзким людям.
179
лом Человека как такового, божественным светом,
проживающим опыт трехмерного воплощения во
тьме материи, в материальном мире. Зло исходит от
самого человека, а вернее, от его ошибок, запинок,
упрямой привычки закрывать глаза и бродить в по-
темках вместо того, чтобы взбираться крутым путем,
но в правильном направлении, указанным истинной
сущностью. Проживая одну инкарнацию за другой, он
либо избавляется от зла и приземленности, либо, без-
надежно увязнув в материальном, окончательно по-
гибает и превращается в прах и иллюзию, каковыми
и является [9-9].
Будучи глубоко оскорбленными искажениями и пре-
вратными толкованиями своей религии, езиды запрещают
произносить само слово шайтан и даже слова, похожие на
него. В 1840-х годах англичанин Остин Генри Лейард по-
сещал Шейхан (земли езидов в Северной Месопотамии).
Он оставил интереснейшее описание жизни и верований
езидов, как и трудностей, с которыми они сталкивались.
В частности, он описал ужас, который охватил езидов,
когда он случайно произнес запретное слово:
Один из озорников... вскарабкавшийся на дерево,
ухитрился забраться на самый конец тонкой ветки и
очутился как раз у меня над головой. Ветка угрожа-
юще гнулась и трещала, постреленок мог свалиться в
любую секунду. Я поднял голову, оценил опасность
и попытался привлечь внимание главы словами: «Если
этот маленький щайт...», чуть не произнеся то самое
слово, которым на Востоке, как правило, называют та-
ких непосед [9-10]. В последней момент я спохватил-
ся и замолчал; но было поздно; половина слова уже
была произнесена. Эффект последовал мгновенный;
ужас отразился в глазах взрослых, тех, кто стоял до-
статочно близко, чтобы меня услышать; люди быстро
зашептались, передавая случившееся тем, кто находил-
ся поодаль.... Прошло некоторое время, прежде чем к
людям вернулось самообладание и прежнее хорошее
расположение духа [9-11].
180
Так что же сами езиды говорят о Мелеке Таусе? Сегодня
в нашем распоряжении имеются переводы каввали, сде-
ланные ведущим специалистом по езидизму Филипом
Крейенбреком. В этих гимнах Мелек Таус предстает как
древняя, вечная сущность. Он никогда не рождался, он
никого не рождает; он повелитель мира, как и повелитель
людей и джиннов — последнее особенно важно, так как
указывает на то, что сам он не джинн. Побудив Адама
отведать запретный плод, Мелек Таус ввел его в мир. Он
спустился на землю, чтобы помочь езидам. Он — Ангел
Трона; правитель небесного свода, луны и солнца; Судья;
лекарство; целитель; вечно живой; вечно славный. Ниже
приводятся отрывки из «Гимна Мелеку Таусу», состоящему
из двадцати одного стиха:
О Господь мой, ты велик, ты возвышен, ты владыка,
О Господь мой, ты великодушен и милосерден,
О Господь мой, ты Бог навсегда,
Хвала тебе и слава, коих ты вечно достоин...
О Господь мой, ты ангел, правящий миром,
О Господь мой, ты ангел и царь милосердный,
Ты ангел великого Трона.
О Господь мой, с вековечных времен ты был
древним всегда...
Ты вечен, ты жил в источнике света.
Ты вечен, ты жив, ты славен.
Ты единственный, хвала тебе и слава...
О Господь мой, ты судья над всем миром,
О Господь мой, ты дал покаяние человеку,
О Господь мой, ты заступник наш и судья...
Ты мудр, а мы чужестранцы,
О Господь мой, ты всегда знаешь, где наше лекарство,
О Господь мой, ты близкий друг всем чужим...
О Господь мой, ты создатель, мы — создания,
Ты желанный, мы — желания [9-12].
181
Насколько мы знаем, сам Гурджиев нигде не упо-
минает имени Мелека Тауса, хотя к середине 1920-х,
то есть как раз тогда, когда были написаны два главных
его сочинения, у него было множество возможностей
познакомиться с этим персонажем. К началу XX века
минимум полдюжины рукописей езидских священных
текстов были переведены и опубликованы [9-13]. Отец
Анастасий сделал копии этих текстов в Джебер-Синджаре
в 1904 году, что вызвало огромный резонанс в востокове-
дении. Возникло предположение, что верования езидов
древнее, чем Моисеевы заповеди. Гурджиеву могло тогда
показаться, что он уже достаточно знает. Бывал ли он в
святых местах езидов, приходилось ли ему видеть храмы
Лалеша? Не исключено, что он действительно побывал у
порога знаменитых каменных врат во внутреннем дворе
(называемом «рынок мистического знания»), ведущим в
святилище Шейха Дди. Резной орнамент на вратах изо-
бражает гребень (для распутывания или запутывания
Судьбы?), посох религиозного лидера общины, перепле-
тенные треугольники (печать Соломона?), звезды, солнце
и льва. Но самое удивительное изображение здесь — это
черная змея в человеческий рост, которая время от вре-
мени подкрашивается местной краской по разрешению
хранителей святилища.
Возможно, Гурджиев слишком любил Лалеш, чтобы
осквернять его литературным вниманием. Для людей, об-
ладающих чувствительностью, Лалеш представляет имен-
но то единение материи и духа, к которому стремился
Гурджиев. Вот впечатления леди Дровер от выступления
избранных исполнителей каввали на третий день Весен-
него фестиваля Лалеша, шестой день нисана (19 апреля)
1940 года:
Что за языческие духи воцарились в этом святилище?
Всенощное бдение, верующие в тюрбанах, песнопения
и молитвы — все это действительно походило на ре-
лигиозный обряд секты суфиев, пусть мистический и
эклектичный, но внешне все-таки походящий именно
на мусульманский обряд. Сегодня маска была сбро-
шена, и я будто увидела выглядывающее из-под нее
182
веселое лицо. Это был веселый бог, древний бог, юный
бог, он танцевал долго и самозабвенно, и на нем не
было никакой одежды, и он не испытывал никакого
стыда [9-14].
Верования езидов
Леди Дровер описывала религию езидов как «мисти-
ческий пантеизм». Сами езиды называют ее «Традицией»
и воспринимают себя как суннитов. В центр системы по-
мещается Мелек Таус, правящий миром с благословения
Хуаде, Бога-Абсолюта. «Океан его глубок» [9-15] —таковы
совершенство.и безграничность Господа. У езидов дей-
ствительно крепкая вера, коль скоро они готовы терпеть
из-за нее столько страданий. До недавнего времени езиды
получали представления о своей религии и культуре ис-
ключительно в рамках устных традиций. Лишь немно-
гие езиды, исключительно мюриды, то есть миряне, были
грамотными, и на них в общине смотрели косо. Теперь
все изменилось. Многие религиозные гимны езидов
были опубликованы, как и «Джелва», небольшой текст,
созданный под влиянием дарованного Мелеком Таусом
озарения; авторство приписывается Ади ибн Мусафиру
(1073—1161).
Суфий Шейх Ади происходил из ветви Омейядов и
учился у самых выдающихся представителей суфизма.
Оставив в молодости долину Бекаа в Сирии, где он ро-
дился, Шейх Ади отправился сначала в Багдад, учиться
теологии, а потом в горы Хяккари. Его появление в Ла-
леше полностью изменило религиозные практики, суще-
ствовавшие здесь ранее. Суфизм преобразовал древнюю
религию, но и древняя религия оказала на суфизм сильное
влияние.
Родиться езидом — все равно что родиться евреем; это
синтез религиозной, этнической и клановой принадлеж-
ности. Езиды верят, что Мелек Таус особенно заботится
именно об их народе. Ангел-Павлин может общаться с
людьми через кочеков, ясновидящих и провидцев, пред-
сказывающих судьбу. Над кочеками стоят шейхи, как пра-
вило прибывающие из отдаленных кланов. Было заме-
183
чено, что внешне шейхи не похожи на своих прихожан.
Кочеками правит Баба Шейх.
За помощью в религиозных вопросах езиды обра-
щаются к факирам, шейхам и пирам. У каждого езида
должен быть свой пир для осуществления духовного
руководства. Главой шейхов является Баба (Отец) Шейх,
который всегда происходит из рода Шамсани, ветвь Фахр
аль-Дина [9-16].
Существует три династии шейхов: Шамсани, Катани и
Адани. Считается, что дом правителей Чол связан с ветвью
Катани. В данный момент обязанности мира (правите-
ля) исполняет Тахсин Бег. Это светский лидер езидов, его
резиденция по традиции расположена в замке Баадр, в
Шейхане. Считается, что мир воплощает в себе божествен-
ную сущность; он занимается финансами и вопросами
управления.
В местностях, отдаленных от Шейхана, езиды тради-
ционно приобщаются к своей религии и культуре через
странствующих певцов-каввали. В их песнях и музыке,
исполняемой на флейтах и небольших барабанах (ше-
баб и деф), воплощается мистическая суть веры. Каввали
также приносят отдаленным езидским общинам саньяки.
Если верить Филипу Крейенбреку, посещавшему Лалеш в
1992 году, эта система сейчас приходит в упадок.
Саньяки — это маленькие бронзовые изображения
Ангела-Павлина, многое пережившие на своем веку;
каввали получают деньги за их демонстрацию. Кроме
того, прихожане оплачивают труд хранителей святилищ
в Лалеше. Хранители собирают пыль, оседающую в свя-
тилище, смешивают ее с водой из священного источника
Лалеша Канья Сипи и скатывают в шарики. Эти шарики,
называемые берат, затем раздаются верующим, ибо счи-
тается, что они излечивают все болезни.
Религиозному езиду полагается почитать Бога, быть
правдивым, соблюдать чистоту, уважать правителя, по-
могать бедным и поддерживать Традицию. Последнее
подразумевает посещение Лалеша во время ежегодных
фестивалей. Брачные законы у езидов строгие; в преде-
лах ветви Шейхли соблюдается эндогамия. Многие езиды
184
проходят через обряд крещения в Лалеше, в частности
омываются в специальных резервуарах, но это не явля-
ется обязательным. Они не принимают в пищу опре-
деленные продукты, например салат латук. Езидов учат
уважать другие религии, но никогда не забывать о своей
собственной. Исполнение кавл требует глубоких знаний
и истинного вдохновения.
Езиды верят в рай, а вот в ад — не обязательно*. Они не
верят в дуалистический конфликт между Богом и некой
темной силой. Зло происходит из человеческих сердец, и
лишь человек несет ответственность за то, что он думает
и делает. Тот, кто прожил плохую жизнь, будет нести за
нее ответственность в следующей жизни. Как-то недавно у
одного езида спросили, какая будущая жизнь, по его мне-
нию, ждет Саддама Хусейна. Езид предположил, что тот
переродится в теле осла и вынужден будет целую жизнь
таскать на своем горбу тяжелый груз других людей [9-17].
Священной обязанностью езида является уход за моги-
лами и святилищами-мезярлмм. Среда считается священ-
ным днем, причем начинается она накануне, во вторник
вечером.
Езиды питают особенное уважение к солнцу, живому
символу Бога. У них существует традиция целовать
землю там, где ее впервые коснулся луч восходящего
солнца. Кроме того, иногда читаются молитвы в пол-
день и на закате. Возможно, отражение этой традиции
мы находим в седьмой главе «Рассказов Велъзвевула сво-
ему внуку», там, где речь идет о главных обязанностях.
Дед наставляет внука никогда не забывать об одной
важной вещи: каждый день, на восходе, наблюдая за
великолепием огромного светила, следует мысленно
соединить в себе сознание и все бессознательные части
своего присутствия. Следует научиться задерживаться в
* Хотя понятие ада может использоваться для сравнения. Так, долина
Лалеша, истинный рай и «Место Истины», как ее называют, сравни-
вается с адом обычного мира за ее пределами. В обычном мире мы
несем на себе последствия собственных поступков, иногда сравнимых
с наказанием.
185
этом состоянии и попытаться убедить свои бессозна-
тельные части — так, будто они являются частью со-
знания, — в том, что, если они будут препятствовать
общему развитию личности, они не только не смогут,
когда будет достигнут возраст ответственности, испол-
нить то добро, которое пойдет им на пользу, но и всё
присутствие в целом, частью которого они являются,
не сможет стать хорошим служителем ОБЩЕГО БЕС-
КОНЕЧНОГО ТВОРЦА, а значит, само это присутствие
будет бессмысленным и неоправданным [9-18].
Древние обычаи езидов буквально завораживают тех,
кто интересуется традициями Ближнего Востока. Так, в
святилище Шейха Шамса в Лалеше приносят в жертву
быка. Шейх Шаме является и историческим персонажем,
и одновременно воплощением божественной сущности,
соотносящейся с солнцем. Само имя Шаме ассоциируется
с месопотамским богом Шамашем, широко известным
на Востоке.
Мистицизм и гностицизм суфиев важен для шейхов,
но он гармонично сочетается с восприятием природы
как носительницы божественного духа, с одухотворени-
ем всех ее аспектов. Воде придается большое значение;
пещеры и горы, деревья, долины — все обретает рели-
гиозный смысл. Езиды верят в духов природы, подчиня-
ющихся Мелеку Таусу; Лалеш — это место Истины, со-
шедшее прямо с небес.
Воля Господа выражается через его творение; если че-
ловек близок к природе и хорошо понимает ее законы,
значит, он должным образом соучаствует в правлении
Мелека Тауса. Вдохновение всегда исходит от Бога. Лишь
один Бог знает все; его знания многократно превосходят
любые человеческие знания. Все, что мы знаем, мы знаем
лишь благодаря Богу.
Езидам не возбраняется употреблять алкоголь; воз-
можно, поэтому на протяжении долгих веков их про-
должают ассоциировать с халифом Язидом, критикуемым
шиитами не только за его участие в убийстве Хусейна,
но и за его известное пристрастие ко всем жизненным
удовольствиям.
186
Езидов учат, что религии евреев, христиан и мусульман
появились много позже их собственной религии. Поэтому
там, где все эти верования согласуются и не противоречат
их собственным, все в порядке. Там же, где начинаются
расхождения, езидам предписывается придерживаться
собственных верований.
Свои истоки езиды возводят к самому Адаму. Согласно
некоторым версиям «Черной книги», Адам и Ева поспорили
о том, от кого из них должен произойти человеческий
род. Каждый поместил свое семя в кувшин и запечатал его.
Через девять месяцев Ева открыла свой кувшин и обнару-
жила там сгнивших червей; Адам открыл свой кувшин и
увидел там двоих детей, мальчика и девочку: «И от этих
двоих людей произошли езиды... После этого Адам по-
знал Еву, и она принесла двух детей, мужского и женского
пола; от них произошли евреи, христиане, мусульмане и
другие нации и секты. Но наши первые отцы: Сиф, Ной
и Енох — истинные праотцы, которые произошли только
от Адама» [9-19].
Такая генеалогия согласуется с «общепринятой» генеа-
логией, приведенной в Книге Бытия (5:1-30): Адам, Сиф,
Енос, Каинан, Малелеил, Иаред, Енох, Мафусал, Ламех,
Ной. Можно также вспомнить генеалогию Каина в Кни-
ге Бытия (4: 17-18): Адам, Каин, Енох, Ирад, Мехиаель,
Мафусал, Ламех [9-20].
Сиф с его ролью провозвестника и прародителя нового
типа людей, появившихся на сцене мировой истории по-
сле падения Каина, стал героем множества мифов. Иосиф
Флавий в I веке н. э. писал о том, каким Сиф был «добро-
детельным человеком», как он оставил после себя детей с
«замечательным характером», тех самых, которые «при-
думали эту замечательную мудрость о небесных телах и
их иерархии». Интересно, что изобретение астрологии
приписывают именно халдеям из Урарту — местности в
районе горы Арарат в Южной Армении.
Истоки
Антрополог Сами Саид Ахмед поведал интересную
историю о том, как один его друг, езид, предоставил ему
187
два текста, посвященных религиозным верованиям его
соотечественников [9-21]. В этих документах легенды
рассматривались как реально происходившие события;
при этом один текст противоречил другому. Через не-
которое время Ахмед пришел к выводу, что документы
действительно, пусть и в завуалированной форме, содер-
жат в себе реальные исторические факты и догматы веры
езидов. Когда антрополог поделился своим наблюдением
с другом-езидом, тот ответил: «В книге, которую я тебе
дал, содержится лишь один (факт) из тысяч (фактов) ези-
дизма». А затем добавил: «Езидизм — прародитель всех
восточных религий».
Очевидным образом, современный езидизм является
продуктом многолетней борьбы с соседствующими ре-
лигиями, что привело к использованию общих, хотя и
переосмысленных религиозных терминов. Иисус, на-
пример, воспринимается некоторыми езидами как во-
площение Шейха Шамса. Более того, появление Шейха
Ади в Лалеше тоже произвело революцию в иерархии
местных верований, хотя, судя по свидетельствам, сам
Шейх и члены его семьи испытали не меньшее влияние
со стороны традиций езидов. После смерти реформатора
недоброжелатели отмечали, что некоторые последователи
Шейха зашли куда дальше, чем сам Ади, особенно в том,
что касалось всестороннего его обожествления.
Тарикат («Путь» духовного возвышения суфиев) Шей-
ха Ади рассматривался как мусульманский, хотя многие
средневековые исламские комментаторы были не соглас-
ны с таким подходом [9-22]. Этот путь распространился
в Сирии и Египте [9-23]. Его проявление в Лалеше силь-
но отличалось от версий, позднее распространившихся
в другие регионы.
Из рукописей, обнаруженных в Синджаре и припи-
сываемых авторству Шейха Ади, явственно следует, что
он верил в собственную божественность: «Как смеете вы
отрицать, что я есмь истинный Бог, и что я стираю с лица
земли, и что я творю [судьбу]... Как смеете вы отрицать
меня ... когда Я, Древнейший, сотворил мир? А вы спра-
шиваете меня о моей низшей обители. Говорю вам, моя
обитель воздвигнута на камне».
188
И далее: «Я есмь единственный Шейх; и Я сотворил
все вещи. И Я получил книгу, книгу добрых празднеств.
Она пришла ко мне от Бога, что крушит горы. Ко мне
приходят все люди. Они приходят поклониться мне и
целуют мне ноги» [9-24]. Неудивительно, что езиды вос-
принимали Шейха как воплощенного Бога.
Связей между езидизмом и древней шумерской ре-
лигией установлено так и не было, и вряд ли это ког-
да-нибудь случится. Когда речь идет об исключительно
устной традиции, сложно сказать, верили в нее триста
лет назад или тысячу триста. Более того, практически не-
возможно вычислить, когда именно зародился езидизм,
так как в письменных источниках он впервые упоми-
нается именно-противниками этой религии, в XI веке.
Крейенбрек считает, что черты езидизма встречаются как
в зороастрийских иранских традициях, так и в суфизме
XIII века [9-25].
Почему Гурджиев употребляет по отношению к езидам
слово «чертопоклонники»? Сам Гурджиев никак не про-
ясняет свою позицию по этому вопросу, за исключением
встречающихся в его работах замечаний о том, что про-
писные истины не всегда совпадают с доводами здравого
смысла. Необходимо обладать отменным чувством юмора,
чтобы понять и оценить отсылку к дьяволу в данном кон-
тексте. И Христа обвиняли в том, что сила его от дьявола.
Из какого бы источника ни черпалась сила, в ней всегда
есть что-то «дьявольское», ибо она может быть употре-
блена как во благо, так и во зло. Причем понятия о добре
и зле тоже субъективны и подвержены влиянию времени,
кроме тех случаев, отмечает Гурджиев, когда речь идет об
объективной морали, опирающейся на веру и совесть,
упроченной временем и традицией в формулировках на-
подобие: «не делай другому того, что не хочешь, чтобы
сделали тебе» или «возлюби ближнего своего как самого
себя». Если воспринимать религии с этой точки зрения,
тем более невежественными представляются британские
миссионеры, воспринимавшие всех богов индуистско-
го пантеона как демонов, поскольку поклонявшиеся им
местные жители отказывались принимать Иисуса как
единственного спасителя.
189
Неслучайно в первой своей работе, предназначенной
для учеников, Гурджиев предстал в образе Вельзевула, де-
мона, если не самого дьявола, изображенного невозмути-
мым и остроумным хвостатым архангелом, рассекающим
просторы Вселенной на межпланетном корабле «Карнак».
Возможно, именно так Гурджиев воспринимал функции
древних святилищ. Вельзевул, как и Мелек Таус, наблюдал
за человечеством с самого его возникновения, время от
времени оказывая посильную помощь его эволюции, на
пути которой снова и снова вставало присущее человече-
ской природе сопротивление истине, опыту и здравому
смыслу. Гурджиева совершенно не беспокоит, что один
дальний родственник и служитель полиции прозвал его
«черным дьяволом»! Позиция его по этому вопросу впол-
не прозрачна.
Просветление может показаться обывателю дьяволь-
скими происками. Плотная материя неспособна понять
дух. «Люцифер» несет с собой свет далеких звезд, и чтобы
в полной мере воспользоваться этим светом, необходимо
обладать твердостью, изобретательностью, решительно-
стью и уметь много и тяжело работать, а не страдать от
невротической сверхчувствительности и панически бо-
яться оскорблений. Живущие в темноте боятся света и
проецируют в этот свет тени собственных страхов. Такие
тени проявляют себя как панические реакции, наводя-
щие ужас на тех, кто живет во тьме. Те, кто отвергают
знания, боятся истины. Непросветленный отвергает осоз-
нание своего истинного «Я», ибо непросветленное эго не
в силах вынести зрелища собственного одиночества. Оно
распинает несущего свет на кресте, высмеивает его или
ее, пытается уничтожить «дьявола», заодно уничтожая и
самого себя. Те, кто громче всех кричит «Сатана!», те, кто
с ненавистью показывает на него пальцами, — они-то и
есть истинное порождение тьмы, хитрые, кровожадные,
жестокие в самом приземленном смысле слова, разоб-
щенные по причине неосознаваемости собственной не-
осознанности. Тот, кто приходит на Землю учить, стано-
вится «дьяволом», и ему либо слепо поклоняются, либо
ненавидят, либо и то и другое. Легендарный Люцифер
190
стал павшим ангелом, потому что он пришел на Землю
«утренней звездой», провозвестником зари: несущим
свет. Противники света всегда будут пытаться уничто-
жить тех, кто несет свет. «Есть свет в человеке света, и
он освещает весь мир» (Евангелие от Фомы, библиотека
Наг-Хаммади).
Гурджиев пытался спасти мужчин и женщин от за-
клятия тьмы, от гипноза, под чары которого подпадают
боязливые; он стремился, чтобы люди узнали о себе ис-
тину и обнаружили, вспомнив ее, свет, похороненный в
толще океана человеческого забытья.
10. ГУРДЖИЕВ-ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ
И ЕГО НЕОБЪЯСНИМЫЕ
СТРАНСТВИЯ
Я ясно увидел, что самое необычное в них [суфиях]
невозможно понять из книг, но можно лишь постичь
внезапным экстазом и внутренними переменами.
Абу Хамид аль-Газали [10-1]
Совершенно невозможно установить точную последо-
вательность событий в том, что касается многочисленных
и противоречивых гурджиевских отчетов о путешествиях
за пределами российской Армении, будь то в Грузию на
севере, в Турцию и Константинополь на западе, в Египет
на дальнем юге или на Крит, в Палестину, Сирию или
Центральную Азию между Каспийским морем и грани-
цами Афганистана и Китая. Подробности путешествий,
даты, места, имена спутников — все это либо противо-
речит одно другому, либо обходится молчанием. Три
главные автобиографические работы, оставленные нам
Гурджиевым, — «Жизнь реальна только тогда, когда
Я есть"», «Материальный вопрос» и «Вестник грядущего
добра» — часто дают разные версии одних и тех же со-
бытий, вплетая в них те или иные фантазии из «Рассказов»
и «Встреч». Тексты Гурджиева почти всегда отличаются
стилем и манерой самовыражения, поистине приво-
дящими читателя в отчаяние, особенно если читатель
англоязычный и вынужден иметь дело с переводами. Не
считая «Встреч», чтение которых почти приносит эсте-
тическое удовольствие, привычный дискурс Гурджиева
переполнен псевдообъективностью, при которой самые
простые высказывания облекаются в квазинаучные тер-
мины, достигая, в особенности в «Рассказах», фантасти-
ческого количества повторений, выдуманных терминов
и архипретенциозности. Элементарные темы и объекты
часто преобразуются в сложнейшие понятия и выража-
ются таким образом, будто автор обращается к педан-
192
тичному ученому с какой-то другой планеты. Создается
впечатление, что одной из целей подобного изложения
было сделать привычные понятия чужими и необычны-
ми, а заодно, разумеется, выставить человеческую приро-
ду в самом смешном и неприглядном свете. Рассматривая
людей будто подопытных кроликов, Гурджиев пытается
продемонстрировать, как выглядит поведение человека
со стороны для истинного инопланетянина, каковым он
себя («Вельзевула») и считает. Человечество же сводится
к научному объекту, коль скоро в поисках истины оно
ограничивается наукой. Самое печальное то, что Гурджи-
ев, как я считаю, действительно отличался поэтическим,
творческим и весьма необычными мировоззрением и во-
ображением.
Но все это совершенно пропало, когда Гурджиев на-
чал обращаться к западному читателю в столь напыщен-
ной, неуклюжей и саркастической манере. В результате
квазиакадемический стиль многократно усложняет вос-
приятие, а врожденное чувство юмора переходит в ед-
кую горечь. Объявляя войну «всезнайкам», Гурджиев сам
иногда становится худшим из всезнаек. Несомненно, это
первая причина, по которой его книги не обрели ши-
рокой известности. Мы видели, что сам Гурджиев был
совсем не против, когда скучные люди начинали ин-
тересоваться его идеями, ведь неизбежно возникающее
сопротивление было частью естественного процесса по
преодолению привычных реакций. И тем не менее в его
текстах то и дело сквозит застарелая обида на весь мир, за-
маскированная под шутки («не является ли большая часть
академического дискурса псевдообъективной пустой бол-
товней?»). Очень жаль, ведь, если проявить чудеса терпе-
ния и докопаться до сути текста, часто оказывается, что
высказанные в нем мысли глубоки, весьма своевременны
и познавательны.
К этим мыслям мы обратимся позднее. А пока перед
биографом встает вопрос: как мы можем описать жизнь
Гурджиева с середины 1890-х годов до начала XX века?
В попытке заставить американские «денежные меш-
ки» раскошелиться на его нужды, Гурджиев представил
свои путешествия, описанные в «Материальном вопросе»
193
(1924), в первую очередь как приключения прожженного
дельца и удачливого предпринимателя. Он заявил, что
«много раз занимался коммерческими и другими дела-
ми, и всеми, кто имел с ним дело в этой сфере, считался
большим дельцом». Так, он участвовал в частных и госу-
дарственных предприятиях, связанных с обеспечением
и строительством железных дорог. Здесь у него опреде-
ленно имелся некоторый опыт. Гурджиев утверждал, что
в особенно активные периоды своей жизни он открывал
магазины, рестораны и даже кинотеатры, чтобы затем
продать и получить прибыль. Все это он делал, следуя
* наставлениям отца и не забывая последних бабушкиных
слов: всегда пробовать что-то новое и ничего не делать так,
как делают другие. Гурджиев также утверждал, что зани-
мался сельским хозяйством, а именно перегонял скот в
Россию — здесь ему наверняка пригодился опыт отца —
в основном из Кашгара в Западном Китае. Столь при-
земленные занятия никак не фигурируют во «Встречах»,
где он описывает свое путешествие в Кашгар. Нефтяные
скважины, рыболовство, сочетание всех вышеописанных
занятий, а сверх того — истинная страсть к старинным
коврам и антиквариату — вот что занимало Гурджиева
до его приезда в Москву, до того как он вложил большую
часть своих доходов в институт, бывший на тот момент
скорее идеей, чем реально существующим местом [10-2].
Такова апология деловой жизни Гурджиева, которую он
представил на суд американского капиталистического
общества в 1924 году.
Перед тем как заняться крупными сделками, Гур-
джиев употреблял свою деловую смекалку на починку
иностранной техники — например, пишущих маши-
нок, использовавшихся военными. Один из самых тро-
гательных эпизодов, относящихся к периоду его жизни,
проходившему под лозунгом «Я возьмусь за любую ра-
боту, лишь бы заработать», связан с корсетами. Молодой
Гурджиев обвел вокруг пальца продавцов этого предмета
нижнего женского белья, переделывая уже существующие
корсеты по новой моде и затем продавая их втридорога.
«Представьте себе: таким образом мною было куплено и
продано корсетов в городах Красноводск, Кизил-Арват,
194
Асхабад, Мере, Чарджуй, Бухара, Самарканд и Ташкенд
более шести тысяч» [10-3]. Вы только вообразите коли-
чество женщин в Средней Азии, чей бюст поддерживал
фирменный «корсет от Гурджиева»! Странная мысль для
тех, кто сохраняет романтические представления о та-
инственном и мистическом Востоке — о том же Мерве,
к примеру, бывшем городе розовых садов и жемчужине
великой Персидской империи до того, как она подвер-
глась варварскому нашествию Чингисхана... А между
тем таинственные восточные женщины толпами пошли
к Георгию Гурджиеву, сделавшему чуть ли не целое со-
стояние на продаже переделанного предмета дамского
нижнего белья.
Обращаясь бог весть к какой аудитории в своем не
слишком связном обращении к человечеству, «Вестни-
ке грядущего добра», и в «Дополнительном объявлении»
1932 года — манифесте, который Ораж настоятельно ре-
комендовал ему не публиковать, — Гурджиев представ-
ляет нам свой жизненный путь после 1892 года, то есть
после того, как он отказался учиться у современников, в
совсем ином свете. В этом любопытном изложении его
внутреннего развития преследуются три цели: первая —
монашеская дисциплина; вторая — гипнотизм; третья —
спиритизм, или спиритуализм. Никакой торговли не
упоминается в принципе. Человек, симпатизирующий
Гурджиеву, мог бы заметить, что здесь мы просто имеем
дело с «двойной жизнью» этой выдающейся личности.
С одной стороны, он активно занимается торговлей и
ведет насыщенную деловую жизнь, с тем чтобы профи-
нансировать свои исследования сознательной и бессозна-
тельной жизни, которыми он занимается более или менее
параллельно со всей остальной своей деятельностью. Не
то чтобы я считал такой сценарий невозможным, но мне
кажется несколько проблематичным представить себе че-
ловека, сочетающего монашеский образ жизни и высшее
сосредоточение сознания с распарыванием корсетов и
починкой пишущих машинок. Существует и альтерна-
тивный вариант. Возможно, Гурджиев чередовал два этих
образа жизни. Например, затевал очередное дело, чтобы
заработать деньги, а затем продавал ставший успешным
195
бизнес, чтобы вновь пуститься в путешествия, имевшие
целью духовный рост и развитие. Но нам придется иметь
дело с еще одним элементом этого сценария, подробнее
который мы рассмотрим в следующей главе: активным
участием либо личным наблюдением за военными кон-
фликтами, неким подобием пагубной привычки к опас-
ности, не слишком убедительно выдаваемой за исследо-
вания человеческой природы.
Дальнейшее изложение основано на «Вестнике гряду-
щего добра» и экспериментах Гурджиева с психикой.
Отказавшись от учений современников, Гурджи-
ев принимает решение удалиться от «внешнего мира».
Благодаря протекции уличного брадобрея родом из Цен-
тральной Азии, Гурджиева принимают в исламский мо-
настырь, где он, стараясь понять, где находится и куда
направляется, входит в состояние глубокой медитации.
Выйдя из медитации, Гурджиев решает придерживаться
зародившейся в глубинах его подсознания линии пове-
дения, не имея пока никакого конкретно плана. Кстати,
это достаточно распространенное явление для молодых
людей, не нашедших себя в какой-либо профессии.
Он «ликвидирует» — одно из любимых его выраже-
ний — все свои дела и бросает все силы и средства на
собирание устной и письменной информации, «сохра-
нившейся среди некоторых азиатских народов» в области
знаний, весьма развитых и распространенных в древние
времена, которую он называет Мехкенес, что означает
«снятие ответственности». Если верить Гурджиеву, со-
временный «гипнотизм» остается последним незначи-
тельным отголоском существовавшей некогда науки по
снятию сознательных запретов и работе с сознанием как
таковым.
Собрав всю возможную информацию, Гурджиев «от-
правился в дервишский монастырь». Танцующие дерви-
ши — мусульманские монахи и приверженцы суфизма —
сегодня широко известны. Их удивительные мистические
танцы и по сей день можно наблюдать в Стамбуле или
Конье. Монастыри суфиев в Центральной Азии и Афга-
нистане называют ханка. Часто при них имеются при-
юты и больницы для путешественников, необязательно
196
мусульман, но обязательно представителей персидской
культуры. Гурджиев не уточняет, о каком именно мона-
стыре идет речь. Он просто пишет, что уже бывал в нем
раньше. Возможно, речь идет об окрестностях Констан-
тинополя, так как во «Встречах» есть упоминание о том,
что в молодости он недолго гостил у дервишей именно
в Константинополе. В Оттоманской империи и Боснии
монастыри суфиев назывались такидже.
Гурджиев пишет, что обосновался в монастыре и при-
нялся за изучение теоретической части Мехкенеса. Через
два года изысканий он почувствовал потребность про-
верить «механизмы функционирования подсознательной
сферы человека» на практике. Выдавая себя за «лекаря»,
Гурджиев принялся практиковать полученные знания, за-
нимаясь разными болезнями и пороками. Таким образом
он не только приобрел обширные практические навы-
ки, но и сумел облегчить страдания многих страждущих.
Работал он, как следует из более поздних комментариев,
преимущественно с алкоголизмом и иными наркотиче-
скими зависимостями, исцеляя пациентов при помощи
гипноза.
Затем Гурджиев упоминает некую клятву, которая за-
ключалась в оказании «добросовестной помощи страж-
дущим»; клятвы этой он придерживался четыре или пять
лет. Мы не знаем, была ли дана эта клятва тем, у кого он
проходил обучение, — в «Вестнике» есть такие намеки —
или самому себе. Следует отметить, что в этот четырех-
пятилетний период исследование собственных сил и воз-
можностей оставались его «исключительным занятием»;
никаких крупных сделок, наподобие ресторанного дела
или открытия новых кинотеатров, не упоминается. Гур-
джиев поклялся, что не будет использовать свои знания в
личных, эгоистичных целях. Его исследования, благодаря
практическому применению, продвинулись так далеко,
что он заявляет, будто достиг «беспрецедентных прак-
тических результатов, не имеющих себе равных в наши
дни». Возможно, вышеупомянутое возвращение в Карс,
где его отец стал свидетелем эксперимента с армянской
женщиной Сандо, как раз пришлось на этот период ис-
ключительно практического применения эзотерических
197
знаний. Гурджиев также пришел к убеждению, что для
разрешения проблем, связанных с психикой человека,
наблюдение за его сознательным поведением не менее
важно, чем наблюдение за «подсознательными процесса-
ми мышления». Такой перенос акцента с одного на другое
знаменует переход от гипноза как такового к наблюдению
за спиритическими сеансами.
Затем Гурджиев пишет о двухлетних странствиях по
Азии, Европе и Африке. Возможно, это те же два года,
упомянутые ранее, когда он осваивался с теоретической
частью Мехкенеса. В таком случае он повторяется, и это
странно, ибо в «Вестнике» он пишет, что его «размыш-
ления, периодически возобновлявшиеся в течение двух
лет странствий...» закончились решением применить
его «исключительное... знание так называемых "свер-
хъестественных наук"» в «псевдонаучных областях» в
качестве «профессора-инструктора». Все эти выражения
сам Гурджиев помещает в кавычки, тем самым указывая
на собственное иронично-критичное отношение к дан-
ным областям знания, столь проигрывающим, с его точ-
ки зрения, истинной древней мудрости. Итак, Гурджиев
либо двумя разными способами говорит об одном и том
же (а именно: два года обучения и дальнейшая практика
целительства — это и есть два года путешествий, завер-
шившихся его превращением в «профессора-инструк-
тора»), либо речь идет все-таки о двух разных периодах
(то есть два года обучения, затем целительская практика,
потом еще два года путешествий и, наконец, деятельность
в «псевдонаучных областях»). Сложно поверить, что эта
путаница случайна и непреднамеренна. Впрочем, можно
и предположить, что сознание Гурджиева на тот момент
действительно было спутанным и непоследовательным.
К сожалению, подобная непоследовательность в изло-
жении хронологии событий свойственна сочинениям
Гурджиева в принципе. Большая часть людей, которые
пытаются их читать, скорее всего, бросают все силы на то,
чтобы преодолеть вязкую трясину гурджиевского стиля
изложения в попытке добраться до сути; беда в том, что
суть-то постоянно ускользает.
198
В любом случае, мы имеем двухлетний период путе-
шествий по разным странам, в конце которого Гурджиев
приходит к выводу, что будет использовать свои знания не
только в области «так называемых наук», но и явит всем
свое искусство, исполняя различные «трюки».
Главным мотивом демонстрации своих способностей
в роли «профессора-инструктора» было то, что сам же
Гурджиев называл «широко распространенным специ-
фическим психозом». Гурджиев пишет, что периодиче-
ски такой психоз заставляет людей отдаваться всевозмож-
ным «проклятым идеям в областях ложночеловеческого
знания», носившего в разные эпохи разные названия.
В настоящее время эти провоцирующие психоз квази-
научные знания называются оккультизмом, теософией
и спиритизмом. Позднее в «Вестнике» будет упомянута
«антропософия» Рудольфа Штайнера, которая возникла
как система лишь после 1912 года, после того как Штай-
нер разошелся с одной из теософских лидеров Анни Бе-
зант. Гурджиевское общеизвестное неприятие теософии в
1890-х, отношение, которое вряд ли изменилось к 1930-м
годам, интересно перекликается с критикой, которую вы-
сказывал Алистер Кроули приблизительно в то же время,
когда окрестил теософию «тошнософией» и всячески об-
личал спиритизм как жестокий обман понесших утрату
и потому уязвимых людей. Важный момент: Гурджиев
никогда не принижал франкмасонства, розенкрейцерства
или мартинизма и не упражнялся в остроумии по их
поводу.
Учитывая, сколько всего нелицеприятного было сказа-
но Гурджиевым в адрес реакции на материализм в 1890-е
годы, когда в качестве альтернативы он предлагал якобы
древние знания, странно думать, что следующим шагом
на пути своего духовного развития он видел сближение с
людьми, «принадлежащими к одной из обширных орга-
низаций», занимавшихся вышеупомянутыми «науками»,
а именно теософией, оккультизмом и спиритуализмом,
причем на сближение это употребил все свои силы.
Сложно отделаться от мысли, что этот период заяв-
ленного сближения с существующими организациями
199
пришелся как раз на время проживания Гурджиева в
Тифлисе, Грузии или в Ессентукской станице кавказских
казаков, находящейся в Ессентуках, "в семидесяти кило-
метрах от северной грузинской границы, а также, воз-
можно, в других частях старой и новой России или даже
в Каире. Вероятно, речь о том периоде, когда в России,
после неудавшегося социалистического и демократиче-
ского переворота в 1905 году, цензура была практически
сведена на нет. Теософы, собиравшиеся тогда для обсуж-
дения эзотерических вопросов, называли свои собрания
«ложами», подражая масонам.
В «Вестнике» Гурджиев пишет, что через полгода после
принятия им решения войти в контакт с существующими
эзотерическими организациями ему удалось не только
связаться с большим количеством таких людей, но и за-
служить себе славу широко известного «специалиста»,
«руководителя в вызывании так называемых "потусторон-
них явлений"». Явно подразумевается, что речь об инс-
ценировках, которые воспринимались «в очень высоких
кругах» как явления духов умерших или далеко уехавших
людей. Слово «круг» здесь относится к собраниям спири-
тов. Кстати, теософы и спириты часто взаимодействовали,
а один и тот же человек вполне мог быть и тем, и другим
одновременно.
Очевидно, Гурджиев ввязался в кампанию, которая в
итоге привела его к разочарованию в человеческой при-
роде. С помощью различных трюков, возможно отвлекая
внимание гипнозом или иными способами, он созда-
вал впечатляющие иллюзии спиритических феноменов,
с целью, как он утверждал, изучения реакций участни-
ков сеансов. Получал ли он за эти представления день-
ги — об этом в его работах не говорится, а значит, для
нас с вами остается неизвестным. Гурджиев описывает
спиритические сеансы в самом неприглядном свете. Он
называет их «мастерскими для совершенствования пси-
хопатии». Участники эти групп и члены их семей пре-
возносили Гурджиева как «маэстро» во всем, что касалось
«потусторонних явлений». Он совершал «так называемые
"манипуляции" в царстве потустороннего» в присут-
ствии представителей спиритизма, испытывавших к нему
200
большое уважение. Для Гурджиева все эти люди, ставшие
жертвой его ловкости, были отличным материалом для
наблюдения и изучения, он считал, что «проявления их
психики» посланы ему судьбой; они были «обученные и
свободно передвигавшиеся "подопытные кролики"». Все
это якобы продлилось три года, период, за который Гур-
джиев основал три собственные «мастерские» в разных
городах и за счет значительных финансовых затрат. Все
ради того, чтобы продолжать наблюдать за сознательным
человеческим поведением. Разумеется, любая деятельность
могла быть оправдана до тех пор, пока она предоставляла
возможность объективного наблюдения за человеческим
поведением.
Данный период упоминается и в «Рассказах», когда
Вельзевул в шестой раз спускается на Землю и превра-
щается во «врача-гипнотизера» (от которого и пошли
многочисленные «пифии», «прорицательницы» и «ме-
диумы»), чтобы изучать человеческое «бессознательное»
[10-4]. Как раз в этот период в мировом сообществе
активно интересовались медиумами и тем, насколько
правдивы их заявления. Вопрос был злободневный. Бри-
танское общество психических исследований проводи-
ло многочисленные эксперименты. Возможно, именно
на него ссылается Гурджиев в «Рассказах», когда Вельзе-
вул упоминает исследования «Макария Крохбернкцио-
на» [10-5].
Когда Гурджиев почувствовал, что обладает достаточ-
ными теоретическими и практическими знаниями чело-
веческого сознания и подсознания, он начал подумывать
об открытии собственного института и размышлял над
этим около года, с 1911 по 1912. В «Вестнике» он пи-
шет, что долго не мог определиться с местом, где следо-
вало открыть институт, и в конце концов остановился
на России, которая накануне Первой мировой войны
представлялась ему как «мирная, спокойная и богатая»
страна. Приняв решение, он немедленно принялся «лик-
видировать» (опять это слово) свои дела по всей Азии с
целью перевести все свое состояние в деньги и перепра-
вить их в Москву «за два года до так называемой "Вели-
кой-Мировой- Войны"». Последняя сама по себе была
201
яркой демонстрацией той степени дисгармонии, которой
достигла человеческая психика, а значит, неопровержи-
мым доказательством того, что гурджиевский Институт
гармонического развития человека был очень важным,
прямо-таки жизненно необходимым начинанием.
Разные приключения
Хотя Богачевский, ставший для Гурджиева учителем
«объективной морали», по всей вероятности, был пер-
сонажем воображаемым, некоторые связанные с ним
подробности наводят на мысль, что в жизни мага дей-
ствительно существовал человек, который вдохновил его
на создание скептичного, много путешествовавшего свя-
щенника с чрезвычайно богатым внутренним миром, и с
человеком этим молодой Гурджиев действительно встре-
чался (возможно, речь идет о нем самом?).
Гурджиев пишет, что вскоре после того, как Богачев-
ский покинул Карс, он, в свою очередь, отправился в Тиф-
лис (около 1892 года). Но им еще предстояло встретиться
«через много лет» [10-6]. Местом встречи стал Иверский
монастырь, величественные красные башни которого до
сего дня украшают Самару, в тысяче километрах к севе-
ру от Грузии, на берегах Волги. Закрытый при советской
власти, монастырь был возвращен Русской православной
церкви в 1992 году. Маловероятно, что Гурджиев выдумал
поездку в Самару. Он также отмечает, что священник в
первые минуты не узнал своего бывшего подопечного,
который вырос и «сильно изменился» за время их разлуки.
Гурджиев пишет, что впервые услышал после долгого пе-
рерыва о Богачевском, когда был в Бурсе, на Мраморном
море, в восьмидесяти километрах от Константинополя,
где жил один его приятель, турецкий дервиш. Когда-то
в Бурсе процветала большая армянская община; это был
центр армянской торговли в Оттоманской империи, как
и центр армяно-григорианской церкви. Сложно сказать,
что именно привело Гурджиева в Бурсу, тот самый при-
ятель дервиш или тот факт, что в близлежащем Армаше
округа Измит располагалась грузинская теологическая
семинария. Возможно, знакомство с Бурсой, как и с дер-
202
вишем, состоялось во время другого путешествия в Кон-
стантинополь, предпринятого Гурджиевым в молодости
и о котором он пишет в главе, посвященной другому «за-
мечательному человеку» Эким-Бею.
Гурджиев пишет, что от дервиша в Бурсе он узнал о
приключениях Богачевского в Палестине. Не исключено,
что подробности о том, как священник стал ессеем, по-
черпнуты из собственного жизненного опыта. В книге
«Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"» Гурджи-
ев утверждает, что после того, как его ранили во время
критского восстания против Турции, греки отвезли его в
Иерусалим в 1896 году. Упоминание ессеев в этом кон-
тексте весьма любопытно и, возможно, происходит из
следующего источника.
От дервиша Гурджиев узнал, что Богачевский от-
правился на гору Афон, но затем вдруг снял с себя рясу
священника и уехал в Иерусалим, где, рядом с «Храмом
Господним» — который, к слову, перестал существовать
в 70 году н. э. (приблизительно тогда же, когда исчезли
с исторической сцены и ессеи), — повстречался с про-
давцом четок. Тот оказался ессейским монахом, который
постепенно ввел бывшего священника в братство, где Бо-
гачевский очень продвинулся и в итоге стал помощником
аббата в главном ессейском монастыре. Не исключено,
что под «Храмом Господним» просто имеется в виду храм
Купол Скалы, либо Храмовая гора вообще. Но даже при
таком раскладе Богачевский совершил прыжок во време-
ни, так как Гурджиев любопытным образом совмещает
ессеев первого века н. э. с православным монастырем.
Подсказку мы можем найти в письме, полученном при
содействии дяди Гурджиева. В письмо была вложена
фотография Богачевского, одетого как греческий монах, а
также виды священных мест «в окрестностях Иерусали-
ма» [10-7]. Облачение греческого монаха в данном случае
становится очень важной подсказкой.
В работе Лины Кансдейл «Кумран и ессеи: переоценка
документальных свидетельств» цитируется французский
исследователь Ф. де Сольси, который в книге «Рассказ о пу-
тешествии вокруг Мертвого моря и по библейским землям»
(предпринятом в 1850 и 1851 годах) описывает, как он
203
оказался поблизости от удивительного греческого право-
славного монастыря Мар-Саба. Спускаясь по Кедронской
долине, де Сольси был поражен видом «стен, высеченных
в скале, с множеством пещер, в данный момент недо-
ступных. Входы завалены камнями без каких-либо следов
цементирующего раствора, а значит, в них жили. Но кто?
Напрашивается ответ, что перед нами многочисленные
обители древних ессеев, населявших эти земли много лет
назад» [10-8].
Мар-Саба расположен всего в десяти километрах от
побережья, между Иерусалимом и Мертвым морем, и се-
годня находится под юрисдикцией Вифлеема. Кансдейл
справедливо указывает на то, что здесь, возможно, рас-
полагалась еще одна ессейская община (помимо кумран-
ской), оставшаяся неисследованной историками. Созда-
ется впечатление, что Георгий Гурджиев очень серьезно
отнесся к этому предположению!
Гурджиев как будто всеми силами пытается доказать,
что первые христиане и были ессеями, аллегорически ука-
зывая посредством фигуры Богачевского на «истинное
знание», присутствовавшее в прошлом. То же относится
и к сильно недооцененным езидам с их вечно ускольза-
ющей религией, описывая которую Гурджиев доказывает,
что вовсе не пытался идти по следам Блаватской: ока-
завшись в Индии, он понял, что зашел в тупик, но при-
слушивался к собственной выдающейся интуиции. Бога-
чевский представляет собой человека, который не только
нашел Путь, но и сумел на этом Пути обеспечить себя
материально. То, что молодой Гурджиев действительно
мог побывать в Константинополе до своего переезда в
Тифлис в 1892 году, следует из главы «Встреч», посвящен-
ной Эким-Бею [10-9]. Гурджиев пишет, что еще до своей
поездки в Эчмиадзин он отправился в административ-
ный центр Оттоманской империи. Тогда он искал ответы
на вопросы, не дававшие ему покоя. Столь страстными
были его поиски, что «большинство современных лю-
дей» посчитали его мозг «заболевшим "психопатизмом"»,
о чем он нигде больше не упоминает. Иными словами,
окружавшие Гурджиева люди считали, что он сошел с
ума, слишком увлекшись поисками недостижимых ис-
204
тин. Беспокоился ли он сам по этому поводу? Был ли
действительно болен шизофренией? Или просто страдал
от чрезмерной рефлексии?
Константинополь привлек Гурджиева в первую оче-
редь чудесами, которые рассказывали про местных дер-
вишей. Поселившись в местности под названием Пера,
Гурджиев начал посещать разные монастыри дервишей.
Возможно, именно тогда он и познакомился с тем самым
турецким дервишем из Бурсы. Так он прожил некоторое
время, размышляя над всякой «дервишской белибердой»,
как вдруг понял, что скоро останется совсем без средств
к существованию. Тогда Гурджиев затянул пояс потуже
и, следуя примеру местных мальчишек, отправился вы-
лавливать монеты, которые бросали в воду пассажиры
пароходов, проходивших под мостом между Перой и
Стамбулом и причаливавших к пристани Галата. До того
как ему пришла в голову мысль заработать себе на жизнь
таким непростым путем, он стоял на мосту и размышлял
над «долгим движением» вертящихся дервишей, которое
стороннему взгляду могло показаться бессознательным и
автоматическим, без какого бы то ни было участия со-
знания; затем более приземленные мысли отвлекли его от
тайн мистического танца. Когда Гурджиев повел Успен-
ского смотреть на танцующих дервишей в Константи-
нополе в 1920 году, он поведал, к большому удивлению
Успенского, что дервиши во время танца мысленно ведут
счет; в этом Гурджиев действительно неплохо разбирался
(как и исполнители бальных танцев).
Пока молодой Гурджиев ныряет, стараясь раздобыть
немного того «презренного нечто, которое является для
современного человека почти единственным стимулом
его жизни», мы сделаем своевременное отступление и
рассмотрим поближе бессмертное искусство суфиев.
Суфии
Название суфии впервые появляется в конце X века в
Месопотамии. Вероятно, оно произошло от арабского та-
саввуф, что означает «носящие шерсть»; одеяния из чистой
шерсти (суф) как раз носили аскеты.
205
Орден, или братство, суфиев называется тарика
(«путь»), во множественном числе — турук. Путь заклю-
чается в постижении хакиката, внутренней реальности.
Философия суфиев обращена к внутреннему взору, ум-
ственным способностям человека, духу, что проявляет
себя через ум и способен интуитивно постигать высшую
реальность. Один из первых туруков был основан Шиха-
буддином ас-Сухраварди (ок. 1144—1234). Он признавал,
что единый Бог ислама мог происходить из более древ-
ней герметической доктрины монизма, имеющей уни-
версалистское гностическое содержание. Суфии изучали
эзотерическую составляющую Корана, стремясь пережить
мистический опыт пророка Мухаммеда, что включало в
себя такое понятие, как марифа, то есть гнозис, духовное
знание, побеждающее невежество.
Суфии стремятся к тому, что называют бака, — чистому
бытию, выходящему за рамки любых форм. Чтобы до-
стичь этого состояния, сначала нужно уничтожить (аль
фана) эго, обыденное представление о своем «я».
Философские изыскания суфиев подарили нам драма-
тичную картину противоборства духа и души. Дух (рух)
и душа (нафс) вечно борются за величайший дар — калб,
сердце, их общее «дитя». Подобно демиургическому эго
гностиков, душа-нафс ошибочно принимает себя за ав-
тономную целостную сущность и, таким образом, засло-
няет собой сердце. Душа остается пособницей мира, она
подвержена мирским страстям, в то время как дух стоит
выше их. Суфии надеются на победу духа над душой и
превращение сердца в духовную субстанцию. После этого
и душа будет преобразована в духовный свет. Лишь тогда
сердце сможет в полной мере проявить себя и стать тем,
чем оно и должно быть: обителью (мишкат) божествен-
ной тайны (сирр), заключенной в человеке. Чтобы достичь
этого, необходимо инициировать постепенное, ступен-
чатое пробуждение.
Здесь мы ясно видим параллель с концепцией Гур-
джиева и его тремя борющимися братьями: телесными
инстинктами, чувствами и мыслями. «Три мозга», вечно
противопоставляющие себя друг другу, пытающиеся за-
хватить власть и, таким образом, создающие дисгармо-
206
нию. Но интерес Гурджиева к едва зарождавшейся тогда
психологии, методам внушения и гипноза, психологи-
зировали духовные процессы, втиснув их в рамки бихе-
виористского (поведенческого) сценария. Гурджиев под-
черкивает мысль о двух «я»: эго как полная противоречий
личность и истинное «Я Есмь» со своими целями и на-
мерениями. Это «Я Есмь» есть Бог, или внутренний Бог,
который формируется, иногда бессознательно, а иногда
и намеренно, на протяжении всей жизни. Гурджиевская
идея об «удалении эго» заключается в изъятии сознания из
ума, чтобы выделить аутентичное, ничем не замутненное
подсознание. Мехкенесс, что бы это для него ни значило,
научил его «снимать ответственность», то есть снимать
сознательные запреты. Эго намеренно изолируется и по-
мещается под наблюдение, будто опасный и не подда-
ющийся контролю преступник; в крайнем случае — как
идиот, заслуживающий наказания во имя психологиче-
ского спасения (гармонии). Можно возразить, что это
никакой не духовный рост, а просто психологическая
игра, в которую играть можно лишь посредством того
самого объективного процесса мышления, от которого
Гурджиев пытается избавиться. Возможно, этот процесс
именно психологический, а вовсе не духовный? Вся кон-
цепция подразумевает довольно агрессивное воздействие
на человеческую психику, включая применение шока для
выявления недостатков личности, тормозящих процесс
развития. Но суфизм — не психология. Мне кажется, Гур-
джиев либо перепутал духовное и психическое, исклю-
чив духовное, либо просто рассматривал духовность как
обладание особыми возможностями, проявляющимися
по мере того, как достигается психическая и телесная
гармония.
Суфизм, как и христианство, говорит о пути любви
(махабба), добавляя к нему путь гнозиса (марифа). Для
Гурджиева любовь тоже была важна. Он так никогда и не
сумел расстаться с семьей, как и с православными добро-
детелями — верой, надеждой и любовью; то были жиз-
ненно важные для него понятия, они снова и снова упо-
минаются в «Рассказах». Это цветы активного сознания,
питаемые тем, что он называет «объективной моралью»
207
и что суфии признают в качестве шарьи (закона), то есть
внешнего подчинения.
Главным органом познания суфии считают сердце, а
не мозг. Сердце есть престол духа и разума Господня, оно
превосходит ментальные и рациональные формы созна-
ния, следовательно, не может быть сведено к мудрствова-
ниям, как и к какой-либо конкретной философской или
религиозной системе.
Как и западный эзотеризм в целом, суфизм видит глав-
ную трагедию человечества в том, что люди утратили свои
способности, что они пали; эго, одержимое видимым,
осязаемым и якобы реальным миром, отвлекает сердце
от истинного центра, истоки которого — в вечности. По-
этому говорят, что обыденное сознание будто заперто,
страдает от некой амнезии, забывчивости (гхавла) и не в
силах пробудиться. «Проснитесь!» — таков вечный клич
пророков-гностиков. Эта доктрина очевидным образом
оказала на Гурджиева большое влияние, только была про-
фильтрована его увлечением гипнозом и сосредоточени-
ем на гипнотических особенностях жизни, проживаемой
«бессознательно».
Лекарством, которым суфии предлагают исцелить
«спящее» сознание человека, является дхикр', что означа-
ет «вспоминание», «осознание себя», «созерцание», «мо-
литва». Одним словом, осознанность. Начинается дхикр
с повторения имени Аллаха, затем приходят очищение
и просветление, склоняющие душу к постижению гно-
зиса, определяемого как знание атрибутов божественного
единства, свойственного святым, в чьих сердцах живет
Господь. Кружение дервишей во время их удивительного
танца символизирует вспоминание возвышающей жизни
вечного Бога. Гурджиев считал, что вдохновляющий танец
является способом передачи исконной мудрости. Пойдя
иным путем, он, основываясь на том, что принимал за
древние принципы, то есть принципы, бывшие частью
Традиции, придумал собственный танец.
Разумеется, суфийское понятие дхикра сродни гурджи-
евскому сосредоточению на «вспоминании себя»: это по-
* Другое распространенное написание — зикр. — Прим. ред.
208
пытка изолировать эго-сознание от «настоящей жизни»,
ощущаемой лишь в настоящем, когда «Я Есмь».
«Я Есмь Сущий» — таково значение имени Бога, от-
крытого Моисею, на древнееврейском языке звучащего
как «Яхве», и такова же главная цель гурджиевской прак-
тики, апофеоз Бытия. Следует отметить, что употребление
настоящего времени в божественном имени не означа-
ет навязчивой привязанности к жизни «здесь и сейчас»,
без всяких мыслей о прошлом или будущем; оно лишь
означает выражение мысли «Бог есть всегда» при помо-
щи грамматики. Он и внутри времени, так, как мы его
понимаем, и за его пределами: не больше и не меньше
в настоящем,, чем в том, что мы считаем прошлым или
будущим. Бог вечен, он принадлежит «эонам», а время,
как напоминает нам Платон, «есть подвижный образ
вечности». К тому же здравый смысл подсказывает, что у
«сейчас» нет реального пространственного содержания,
ведь настоящее не сводится к «сейчас» по причине от-
сутствия статики. «Сейчас», произносимое в настоящем,
становится прошлым, пока Мы его произносим. Оно не
является настоящим в том смысле, в котором мы воспри-
нимаем его, скорее вечно-настоящим. «Сейчас» — это
одновременно настоящее, прошлое и будущее загадки,
или, если хотите, «иллюзии», времени. Вечность стано-
вится постижимой лишь тогда, когда удается полностью
растворить чувство хода времени.
Существуют и другие проблемы в проведении парал-
лелей между суфийском вспоминанием и гурджиевским
вспоминанием себя. По причине психологизма и неза-
висимости гурджиевского ученика в процессе вспоми-
нания себя появляется опасность экзистенциализации
божественного. Учитывая довольно своеобразный путь
развития, который прошел западный ум (и итогом ко-
торого стало самовосприятие «мое эго — это я»), подоб-
ная медитация таит в себе две опасности, две крайности.
Либо эго раздувается до масштабов воображаемого Бога
(в психологии это называется психозом или психическим
заболеванием), либо эго полностью утрачивается, рас-
творяется, а вместе с ним исчезает и личность человека,
и наступает чудовищный нервный срыв. Изводить себя
209
мыслями «я плохой, потому что я эго» еще никому не
помогало. Добавьте к этому состоянию ЛСД (например)
либо сильный стресс, и вы получите опыт «пустоты», ди-
онисийское расчленение, страшную травму ума и созна-
ния, которое удерживается от дальнейшего распада лишь
медикаментозно либо изводящими воспоминаниями о
том, каково это было, иметь сознание здоровое. Все-таки,
чтобы проявлять волю, нужен человек, который мог бы
инициировать данный процесс.
Суфизм — процесс именно духовный. Человек добро-
вольно и смиренно склоняет голову перед высшей сущ-
ностью, не нанося никаких ран своему сердцу. За пре-
вращение религии в психологию приходится платить
чудовищную цену. Бойтесь бихевиоризма!
Персидский суфий Абу Язид Бистам развил концепцию
фамы — смерти фальшивого «я» (эго), которая — обратите
внимание!—сопровождается полным слиянием «хороше-
го двойника» эго, сердца (бака) с Богом. «Объединенную с
Богом жизнь» не следует сводить к подсознанию, которое
есть не более чем термин, употребляемый в психологии.
Среди прочих высказываний, приписываемых Абу Язи-
ду, есть такое: «Творения подвержены "состояниям", но
у гностика нет "состояния", ибо следы его пребывания
стираются, а суть его сводится к сути Иного и черты его
теряются в чертах Иного». И такое: «Я говорю себе, что
я сам себе зеркало, ибо Господь говорит моим языком
и я исчезаю» [10-10]. Конечно, всегда можно спросить:
кто это «я», которое произносит, что оно исчезло? Некое
новое «я» или просто самообман?
Мыслителю-суфию Мавлане (что означает «Господин»;
на турецком — Мевлана) Джалаледдину Руми (1207—
1273), о котором Гурджиев нигде не упоминает, достичь
состояния дхикр помог кружащийся танец посвящения
себя Богу. Последователей Руми называют фукара (мно-
жественное число от факир, то есть «бедный», «нищий
духом»; так же переводится и слово дервиш с персидско-
го языка). Они танцуют, чтобы поддержать свой дхикр.
В этом их обращение к Богу, квинтэссенция их молитвы.
Смысл «вспоминания» не в психологическом самоана-
лизе, а во вручении себя в руки Господу, в смирении в
210
молитве. Работу на самом деле совершает Бог: Он воз-
вышает сердце.
Существует расхожее представление об учении Гур-
джиева как о «четвертом пути», притом что первые три —
это пути факира, йогина и монаха. Эта троица, естествен-
но, ассоциируется со знакомой нам уже карикатурной
фигурой «трехмозгового существа». Речь о тренировке
тела (факир), ума (йогин) и чувств (монах, посвящающий
свою жизнь Богу). Предполагается, что четвертый путь
гармонично сочетает в себе первые три, причем прак-
тикуется он в миру, без необходимости окружать себя
какими-либо священными объектами и отказываться от
мирских амбиций. При этом человек обладает тем пре-
имуществом, что состоит в группе единомышленников и
участвует в групповой работе и взаимном наблюдении.
В этом отношении концепция напоминает сообщество
Анонимных Алкоголиков. Для начала отметим, что раз-
деление путей на пути монаха, факира и йогина само
по себе является искусственным, так как традиционно
считается, что, если человек решил посвятить себя Богу,
он посвящает всего себя, всю свою сущность: «И возлюби
Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою
твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию тво-
ею» (Евангелие от Марка, 12:30). Не существует никакого
четвертого пути, и Гурджиев совершенно точно знал это.
Из «Рассказов» очевидно, что он целиком и полностью
принял учение Иисуса и откровения пророков. И по-
хоронен он был, кстати, по всем канонам православной
традиции.
Здесь необходимо отметить, что Гурджиев вовсе не
навязывал суфизм своим последователям. Да, его учение
определенно испытало на себе влияние философии дер-
вишей, но прямую связь между Гурджиевым и суфиями
установил один из его последователей, Джон Годолфин
Беннетт (1897—1974), британский математик и техно-
лог. Особенную активность в этом направлении он начал
развивать после смерти Гурджиева в 1949 году. Поэтому
последователи Беннетта зачастую вообще не проводят
различия между системами Гурджиева и суфиев. Беннетт
был убежден в том, что его учитель черпает вдохнове-
211
ние в «тайном» источнике некоего утонченного суфизма.
Интересно, что познакомился Гурджиев с этим молодым
офицером британской разведки в Константинополе, в
1920 году, как раз тогда, когда делился с Успенским своим
пониманием тайны кружащихся дервишей.
И еще одно высказывание суфийского учителя, Руми:
как и любой экзистенциалист, Руми признавал пленение
души и ее муки. Но он также знал, что весь мир — тем-
ница и из нее есть выход: «Прекрасно, что дух заключен
в темницу и что ключ от темницы он (все время) держит
в руках» [10-11]. Человеку, нашедшему свое предназна-
чение, Руми просто говорит:
Если доверился ты Богу, доверься (Ему) и в том, что ка-
сается (твоей) работы: посей (семена), а затем положись
ца Всемогущего... Он (Бог) сказал: «Я есмь скрытые со-
кровища»: прислушайся! Не растрачивай даром свою
(духовную) сущность: прояви себя! [10-12].
Да будет так. Духовную работу надлежит оставить Богу,
ибо ему доступно то, что недоступно нам. Гипнос, от
которого произошло «гипноз», был греческим богом сна,
и сны были его детьми.
Возвращаясь к Гурджиеву
Если верить Гурджиеву, с Эким-Беем он познакомился
как раз в ту свою первую поездку в Константинополь, ког-
да вынужден был нырять за монетами у пристани Галата,
а встретился с ним во второй раз «четыре года спустя», то
есть примерно в 1895 году. Встреча произошла в довольно
интересном месте. Гурджиев утверждает, что взбирался
на Сурамский перевал, что в восьмидесяти километрах к
северу от Тифлиса. Такой подъем сложно назвать увесе-
лительной прогулкой. Речь о горном перевале Лихкского
хребта, разделяющего Восточный и Западный Кавказ на
территории Грузии (высота 949 метров). Перевал усыпан
острыми камнями, подъемы и спуски здесь очень кру-
тые. Если принять во внимание утверждения Гурджиева,
что он работал на стройках железных дорог и нефтяных
212
скважинах, а также бывал в Баку, Азербайджане, бога-
том своими залежами нефти в Каспийском море, можно
предположить, что он каким-то образом был связан со
строительством очень выгодной для Грузии железной до-
роги.
В конце 1870-х годов Альфонс Ротшильд из француз-
ской ветви банкиров Ротшильдов решил проложить от
Баку к Черному морю «нефтяную дорогу», чтобы потом
можно было переправлять бакинский керосин через
Босфор на рынки всего мира. Кавказ охватила поистине
грандиозная стройка: насыпи, туннели, мосты.... Все это
превратило регион в индустриальное сердце Российской
империи. Ротшильд достраивал железную дорогу «Баку —
Батуми». В 1895 году на ней был открыт Сурамский тун-
нель, чтобы ускорить доставку ценных грузов. Открытие
туннеля отметили большой ярмаркой. Возможно ли, что
встреча Гурджиева с Экимом, о которой он пишет, со-
впала с этим праздничным мероприятием — флагами,
шатрами, уличными выступлениями?..
Гурджиев пишет, что все лето он и его друзья бродили
по окрестностям, исследуя прекрасный горный курорт
Боржоми, где Михаил Романов открыл в 1894 году фа-
брику минеральной воды. Фабрика располагалась в ста
километрах от Тифлиса, что весьма поспособствовало
развитию города и прилегающих к нему оздоровитель-
ных курортов.
Гурджиев пишет, что они с Эким-Беем с удовольстви-
ем знакомились с местными жителями, «не подвергши-
мися еще воздействию современной цивилизации». Затем
они посетили знаменитую Хевсурию, «сводившую с ума
всех ученых по этнографии» [10-13]. Интересно, что Хев-
сурия упоминается в других работах Гурджиева (а именно
в книге «Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"»), на
этот раз в связи с его ранением в ногу, которое он якобы
получил во время восстания на Кавказе в конце 1904 года.
Жители Хевсурии выглядели как рыцари-крестонос-
цы, они одевались в кольчуги и украшали свое боевое
обмундирование крестами. Их традиционно связывали с
осевшими в горах крестоносцами, и они действительно
веками яростно отстаивали свою независимость. Будучи
213
христианами, они проводили тайные обряды в священ-
ных горных обителях. В книге «Жизнь реальна» Гурджиев
утверждает, что как-то присутствовал на «тайном собра-
нии» его «бессмертных друзей» [10-14].
Во «Встречах» Гурджиев пишет, что Эким-Бей, как и
Погосьян, Елов и Карпенко, был втянут в общий «психо-
патизм» и «донкихотские стремления». Будучи неутоми-
мыми романтиками, Гурджиев и его «друзья» (вспомним,
что Дон Кихот и Санчо Панса были выдуманными персо-
нажами, причем Дон Кихот был подвержен галлюцина-
циям) присоединились к группе путешественников, от-
правившихся исследовать Персию из Нахичевана —тогда
части Российской империи, сегодня эксклава Азербайд-
жана. Руководил группой еще один вымышленый пер-
сонаж, князь Юрий Любоведский [10-15].
11. ЗАПИСКИ ПУТЕШЕСТВЕННИКА
И ПУЛИ В НОГЕ
Князь Любоведский был персонажем вымышленным.
А экспедиция? Кто знает?.. Помимо рассказа Гурджиева,
нет никаких других свидетельств, подтверждающих ее
реальность. Он пишет, что «выход из Нахичевана состо-
ялся первого января следующего года». Если Сурамский
туннель был открыт в 1895 году, значит, путешествие на-
чалось в 1896.
В своем повествовании маг заводит читателя в Тавриз,
город на северо-западе Персии, где он встречает пер-
сидского дервиша. Мудрец отвергает все, чему Гурджи-
ев успел научиться в области хатха-йоги и гимнастики
(обратите внимание, что обе эти практики санкциони-
рованы теософией); создается впечатление, что длинная
речь дервиша и есть цель всего изложения. Гурджиев даже
претендует на знание одного из персидских диалектов,
что позволяет ему внимать словам мудреца, творящего,
как гласила молва, настоящие чудеса. В этой части по-
вествования он пользуется моментом, чтобы подпустить
пару шпилек в адрес теософии и йогических практик.
Последние, кстати, вошли в большую моду: например,
тщательное пережевывание пищи мудрецом не рекомен-
дуется, ибо это отучает желудок иметь дело с естественной,
более твердой пищей. Пранаяма, управление дыханием,
тоже оказывается не в чести как опасная для легких, серд-
ца и других органов практика. Дело в том, что все эти
органы являются частью единой системы, регулируемой
тонкими бессознательными процессами. Такие процессы
протекают при помощи, по выражению Гурджиева, «вто-
рого хлеба» (воздуха), регулируются ритмами в крови и
крайне важны для поддержания здоровья. Вмешиваться
в естественные ритмы и потоки не следует, они должны
оставаться бессознательными. Возможно лишь их из-
учение и понимание их природы (там, где она доступна
человеческому пониманию). Природе нужно доверять,
215
не следует пытаться навязывать ей свою волю. Все части
тела работают вместе для изготовления «хлеба жизни».
Гурджиев обещает, что ценнейшая информация, полу-
ченная им от дервиша относительно функционирования
физического тела, а также гипнотизма, будет изложена в
его третьей серии книг*. Этого так и не произошло. Наво-
дит на подозрения, что сказать больше было нечего. Затем
путешественники отправляются в Багдад, причем попа-
дают они туда на удивление быстро. Учитывая, что Багдад
находится в 550 километрах, а один из членов группы
болен, такое путешествие представляется маловероятным.
Поделившись своим видением хатха-йоги и гимна-
стики, Гурджиев посвящает читателя в некоторые экспе-
рименты Эким-Бея над людьми, связанные с гипнозом,
после которых тот прослыл «грозным магом и чародеем»
[11-1]. Он пишет, что люди, встречавшиеся с Эким-Беем
или даже просто слышавшие о нем, начали бояться его, а
некоторые, проникшись чрезмерным восхищением, даже.
«стали лизать ему пятки». Возможно, таким же образом
Гурджиев воспринимал отношение к нему людей в Па-
риже, а затем в Нью-Йорке; частично он приписывает та-
кое поведение «раболепной человеческой природе». Как
сформулировал это Кроули, «рабы будут служить» (Liber
AL vel Legis, или «Книга Закона», 2: 58).
Затем Гурджиев делится с нами некоторыми своими
трюками: например, во время сеанса медиуму следует
брать клиента за руку. Почему? Дело в том, что, когда
человек думает об определенном предмете, вместе с мыс-
лями «сокращаются и его мышцы и, так сказать, "вибри-
руют" в том направлении, где находится предмет». Весьма
полезный навык для человека, разоблачающего медиумов
и спиритов! Такие мелкие движения мышц неизбежны,
утверждает Гурджиев, так как бессознательны по природе
своей [11-2]. Мышцы тела реагируют на мысль быстрее,
чем голос. Следовательно, мышцы указывают на истин-
ное намерение человека. Незамысловатое руководство
по взаимосвязи между бессознательными намерениями
и нервной системой, конечно, объясняет многие «чу-
* См. прим. 6-12. — Прим. ред.
216
деса». Мышцы «больше подвержены подсознанию, чем
сознанию».
Эким-Бей проводит эксперименты с целью «выявить
причину гипнотических воздействий»..В качестве при-
мера приводится вождение руки над листом с буквами и
цифрами: довольно распространенная в те времена те-
ософско-спиритическая практика. Обычные люди свято
верили в то, что медиум получает информацию от выс-
ших сил, в то время как Гурджиев и его друзья «до упаду
хохотали над наивностью и дуростью людей» [11-3].
Путешествие продолжается, причем по весьма замыс-
ловатому маршруту. То ли тут не обошлось без летающего
стула хромого плотника Мустафы, то ли Гурджиев дей-
ствительно занимался перегоном скота из Китая и других
областей, потому что, не дав читателю опомниться, он за-
водит его в Янгишар, уезд округа Кашгар, расположенно-
го на границе Таджикистана и Киргизстана. (Янгишар —
также один из вариантов названия города Кашгар, через
который проходит Шелковый путь.) Затем, как по мано-
вению волшебной палочки; мы попадаем в Гиндукуш!
[11-4] Через Эркештам Гурджиев следует в направлении
России. В Эркештаме проходит граница между Киргизией
и китайской провинцией Синьцзян.
Наконец, «после многих приключений», избегая
обычных дорог из Кашгара, которые все ведут в Ош —
второй по величине город Киргизстана, расположенный
в Ферганской долине, — путешественники прибывают в
Андижан. Сегодня Андижан находится на территории Уз-
бекистана, в тридцати километрах к юго-западу от Оша и
на юго-западной оконечности Ферганской долины. Если
посмотреть на карту, мы увидим, что Ош расположен как
раз на прямой между Кашгаром и Андижаном, поэтому
выбор обходных путей кажется совершенно бессмыслен-
ным. Пытался Гурджиев по каким-то неизвестным нам
причинам избежать города Ош или память просто из-
менила ему?
В Маргилане Гурджиев и его предполагаемые спут-
ники якобы покупают билеты на поезд. Станция здесь
заработала только в 1898 году. Создается впечатление, что
маг научился чудесным образом перемещаться не только
217
в пространстве, но и во времени. Маргилан расположен к
запалу от Оша и к юго-западу от Андижана. Непонятно,
зачем надо было добираться до Маргилана через Анди-
жан, а не Ош. Предполагалось, что путешественники до-
берутся на поезде до Красноводска (ныне Туркменбаши),
расположенного на восточном побережье Каспийского
моря, откуда в Баку ходил паром. Учитывая, что у группы
закончились средства и денег не хватало даже на еду и
одежду, доехали путешественники только до Черняево,
где они пересели на железнодорожную ветку — кстати,
только что открытую в 1898 году, — ведущую на север, в
Ташкент (ныне столица Узбекистана). Там они надеялись
по телеграфу запросить перевод денег.
Гурджиев пишет, что они с Эким-Беем, с разрешения
местных властей, начали расклеивать по Старому Таш-
кенту афиши, где возвещалось о приезде индийского фа-
кира. Факира разыгрывал Эким-Бей, взяв себе прозвище
то ли «Ганез», то ли «Ганзин», а ассистировал ему по-
мощник «Салакан» (Гурджиев). Без малейших угрызений
совести пишет Гурджиев о двух безработных, которых
они, намереваясь выручить деньги за свои гипнотические
умения, наняли в качестве подопытных и которых «при-
вели в такое состояние гипноза, что можно было втыкать
им под кожу грудной клетки громадные булавки» [11-5].
Возможно, эта информация не слишком поможет нам
узнать, чем на самом деле занимался Гурджиев в 1896 (или
1898) году, зато она прекрасно иллюстрирует его отно-
шение к научной методологии.
Гурджиев хвалится, что на этих представлениях сумел
заработать куда больше денег, чем ему требовалось.
Затем следует строгая отповедь на тему того, что Европе
следует учиться у Азии. Рассказывается, как у азиатских
народов, «например, медицина, астрология, естествове-
дение и т. д. достигли на практике, без мудрежки, без
гипотетических объяснений, такого совершенства, до
которого европейская цивилизация дойдет, может быть,
только через несколько веков» [11-6].
В книге «Жизнь реальна» переплетены три сюжета о
трех пулях: все три шальные, все три попали в ногу (ка-
кую?), все три повлияли на судьбу Гурджиева. Выглядит
218
не слишком правдоподобно, особенно учитывая, что Гур-
джиев забыл про четвертую пулю, случайно пущенную
ему в ногу русским другом на охоте в окрестностях Карса.
Пуля была ружейная, но каким-то чудодейственным об-
разом не задела кость: событие невероятное, зато в точ-
ности соответствующее предупреждению предсказателя.
И все-таки, чтобы ружейная пуля не задела не только
кости, но и важных артерий... Гурджиев, разумеется, ве-
рил в божий промысел, и три пули, попавшие в ногу,
становятся прекрасной иллюстрацией такого промысла.
Наверное, четыре пули подпортили бы символизм кар-
тины, ведь маг придавал большое значению числу три.
История первой пули начинается за год до греко-ту-
рецкой войны за остров Крит. 4 февраля 1897 года Греция
заявила свои права на остров. Туркам это, естественно,
не понравилось. Что Гурджиев делал на Крите накануне
войны, как он туда попал — никому, кроме него самого,
неизвестно. Единственное объяснение, которое он при-
водит: у него была страсть к посещению мест, где напря-
жение в человеческой психике достигает своего макси-
мума. Подразумевается, что он испытывал болезненную
страсть к чувству опасности, или, по крайней мере, его
исследования человеческой природы требовали наблю-
дения за людьми, находящимися в опасности. Никаких
героических поступков он себе не приписывает, види-
мо за их отсутствием, но здесь нельзя быть совершенно
уверенным; иногда создается впечатление, что в своем
безрассудстве Гурджиев мог пойти на что угодно. Многие
греки поддались тогда патриотическому порыву и под-
держали своих критских братьев в их выступлении против
турецкого гнета. Учитывая, что в свое время Гурджиев
оказался не прочь подсобить армянскому сопротивлению,
нет ничего удивительного в том, что он тоже оказался на
стороне критян.
Как бы там ни было, Гурджиеву не довелось поучаство-
вать в самом вооруженном столкновении, так как, после
ранения шальной пулей в ногу, он теряет сознание и в
таком бессознательном состоянии — само по себе собы-
тие маловероятное — его вывозят «какие-то неизвестные
греки в Иерусалим». Почему Иерусалим? Возможно, по-
219
тому что там находился иерусалимский греческий право-
славный патриархат, определенно сыгравший свою роль
в восстании. Но даже если так... Гурджиев пишет, что он
был в компании таких же, как он, «искателей жемчуга в
навозе». То ли это циничная реакция на войну, то ли на
устройство мира в целом. Затем он пишет, что отпра-
вился из Иерусалима в Россию. Пешком. Поистине вы-
дающийся поступок для человека с пулевым ранением в
ногу. О том, чтобы навестить старого друга Богачевского
в ессейском монастыре речи не идет; возможно, потому
что «Жизньреальна» предполагает изложение... как бы это
сказать... реальных событий. На то, чтобы добраться до
дома, у Гурджиева ушло-четыре месяца, которые «должны
были сильно укоротить» его жизнь, но ему повезло. Тем
не менее он приводит список болезней, которые якобы
перенес и которые должны были составить представ-
ление у читателя о тех физических страданиях, что ему
пришлось пережить: «курдистанская цинга», «армянская
дизентерия», инфлюэнца. Возможно, он побывал и в Ла-
леше, к северу от Мосула, который как раз находился у
него на пути?
Затем Гурджиев был вынужден несколько месяцев про-
жить дома, в Закавказье (судя по всему, был 1897 год, если
вся эта история вообще имеет какое-либо отношение к
реальности), а затем вновь отправился в путешествия че-
рез всякого рода «целинные земли и джунгли».
Чего стоили Гурджиеву эти новые странствия, можно
понять из шутливого перечисления местных, как он их
называет, «деликатесов», а именно болезней: «ашхабад-
ская бединка», «бухарская малярия», «тибетская водянка»
и «многие другие». Можно предположить, что Гурджиев
отправился сначала в Ашхабад, столицу Туркменистана,
затем в город, куда ему еще предстояло вернуться и не-
плохо там заработать, Бухару, древний и поразительно
красивый, сегодня находящийся на территории Узбеки-
стана, с множеством базаров, где Гурджиев мог наладить
торговлю любимыми им старинными коврами, антиква-
риатом и чем угодно, что могло принести прибыль; затем
он побывал на Тибете (кто знает зачем, да и побывал ли
вообще); наконец, в Белуджистане, что к югу от Афгани-
220
стана. Сегодня это провинция Пакистана. Упоминание
Белуджистана любопытно, а указанные даты тем более.
В июле-августе 1897 года осада Малаканда принесла
облегчение британским войскам, которых на северо-за-
падной границе изводили пуштуны. Беспокойные пле-
мена, то и дело начинавшие бунтовать на границах бри-
танской Индии, под пристальным наблюдением России,
пробудили в юном Черчилле вкус к сражениям (и военной
журналистике). В сентябре 1897 года шестой бенгальский
кавалерийский отряд британцев перешел через перевал
Кохат в Белуджистане, чтобы сразиться с племенем из
Оракзая, возглавляемого белуджистанскими главарями.
Один из них, Хадда Мулла, надеялся атаковать Дир, так
как там проживали племена, поддерживающие британ-
цев. Белуджистан на севере граничил с неспокойным се-
веро-западным фронтом. С захватывающей сцены этой
военной кампании начинается фильм Ричарда Аттенборо
«Молодой Уинстон» (1972).
Разрозненные свидетельства о том, что Гурджиев пере-
секал британскую границу и действительно бывал в Ин-
дии, могут указывать на то, что в Белуджистан его привело
пагубное пристрастие к опасностям военного времени.
Есть и другая версия. Возможно, российское правитель-
ство платило Гурджиеву деньги за шпионаж. Все, кто не-
много знает историю Большой игры, осведомлены, что
российская и британская разведки не спускали друг с
друга глаз, о каких бы граничащих территориях, пред-
ставляющих интерес для обеих империй, ни шла речь.
Упоминания Тибета и Белуджистана в 1897 году русско-
говорящим независимым дельцом и путешественником
наверняка должны были привлечь внимание британской
разведки. Увы, имя Гурджиева так и не всплыло ни в ка-
ких документах той эпохи. С другой стороны, если ему
удалось сохранить свою свободу и свою тайну, они и не
должны были всплыть.
Соловьев и Кушкинская линия
Создается впечатление, что в сюжете о знакомстве с
персонажем, которого Гурджиев, возможно из уважения
221
к своему современнику, мистику и философу Соловьеву,
называет той же фамилией, скрыто фигурирует какая-то
история, связанная с военными. Все разворачивается на
фоне начатого военными в ноябре 1897 года и замалчи-
ваемого в прессе строительства железнодорожной ветки
между Мервом и Кушкой, располагавшейся на очень не-
спокойной афганской границе.
Во всей истории с почти наверняка выдуманным Соло-
вьевым, которому предстояло погибнуть от укуса верблю-
да в пустыне Гоби, большую роль сыграл гипноз. Соловьев
страдал от алкоголизма, и причиной тому было чувство
вины. Гурджиев отмечал, что именно чувство вины при-
суще многим алкоголикам. Соловьев мучился от того, что
не оправдал ожиданий отца и уклонился от возложенных
на него семьей обязанностей, а когда поддался пагубной
страсти к алкоголю, испортил все окончательно. Гурджиев
напоминает, что к тому времени он «довольно много знал
о гипнозе и умел, приведя человека в гипнотическое со-
стояние, дать ему установку избавиться от нежелательного
пристрастия» [11-7].
Все это, конечно, очень интересно, но еще интереснее
одно обстоятельство, которое Гурджиев упоминает в свя-
зи с биографией Соловьева. Рассказывается, что Соловьев
якобы был телеграфистом в железнодорожном батальоне
на Закаспийской железной дороге, на тот момент отдан-
ной под нужды военных, озабоченных в 1897—1898 годах
строительством ветки от Среднеазиатской железной до-
роги к Мерву на афганской границе.
Совсем еще новая Среднеазиатская железная дорога
начиналась в Красноводске, шла по восточному побере-
жью Каспийского моря, затем на юго-восток через Тур-
кменистан («Закаспийский обвод») в Ашхабад, опять на
восток в Мерв, на северо-восток в Бухару в Бухарском
эмирате, затем снова на восток в Самарканд в Туркеста-
не — дорога была достроена в 1888 году — и дальше на
восток, до Ферганы, где она и завершалась в Андижане,
неподалеку от Оша. Окончательно ветка была достроена
в 1898 году. Крайне важно, что рассказы Гурджиева о его
путешествиях, которые привели к встрече с Соловьевым,
222
касаются главным образом станций Среднеазиатской же-
лезной дороги, на тот момент превращенных в военные
базы.
Гурджиев пишет, что отправился в Бухару (где эмир
построил собственную железнодорожную ветку, от-
ходившую от основной и ведущую за пределы города),
чтобы соприкоснуться с самой сутью религии Мухам-
меда и «пообщаться со знакомыми дервишами, предста-
вителями разных сект», включая своего «старого друга
Богга-Эддина» [11-8]. Из Новой Бухары Гурджиев едет в
Самарканд, еще одну военную базу на старом Шелковом
пути, в четырех станциях на восток по железной дороге.
В Самарканде Гурджиев, нарушая заветы отца, честного,
но бедного торговца, принимается перекрашивать во-
робьев, выдавая их за канареек, и зарабатывает на этом
немало денег. Здесь упоминается его овчарка Филос, сим-
волизирующая инстинкт любви [11-9]. Затем мы снова
встречаем Гурджиева в Новой Бухаре, где он общается с
Богга-Эддином и другими приятелями-дервишами, од-
новременно занимаясь изготовлением бумажных цветов,
совсем как мадам Блаватская в Одессе [11-10]. Именно
в Бухаре Гурджиев, по его словам, знакомится с Соло-
вьевым. Тот, будучи уволенным из армии по состоянию
здоровья после жёлтухи, работает на железной дороге и
одновременно промышляет изготовлением фальшивых
купюр, дожидаясь своего подельника из Польши, который
так и не появится [11-11].
Создается впечатление, что Гурджиев кочевал от одной
военной базы к другой, предлагая свои услуги там, где они
могли пригодиться на строительстве масштабного про-
екта —железной дороги, тянувшейся и ветвящейся, будто
вены на теле Российской империи, в обе стороны, по на-
правлению к территориям, контролируемым британца-
ми. Богатый опыт, способность к языкам, бесстрашие и
знакомство с исламскими трад ициями наверняка делали
его ценным работником, которого с радостью нанима-
ли на те или иные должности. Одним словом, Гурджиев
периодически помогал военным в строительстве, не за-
бывая, конечно, и о себе.
223
Дорога Мерв — Кушка тянулась на 293 версты (313 ки-
лометров) вдоль долин рек Мургаб и Кушка и завершалась
в Кушкинском посту, основанном в 1890 году в качестве
южного аванпоста Российской империи. Позднее здесь
появился город Кушка (ныне Серхетабад). Работы над же-
лезной дорогой начались 15 ноября 1897 года; ветка была
открыта 4 декабря 1898 года. Если бы дорога прошла по
территории Афганистана, Британская империя воспри-
няла бы это как прямую провокацию. В любом случае,
строительство этой ветки было делом первостепенной
важности. В 1900 году российский министр военных дел
организовал эксперимент, в ходе которого перебросил
войсковые части по железной дороге из Тифлиса в Баку,
затем через Каспийское море в Красноводск и затем до
Кушки. Эксперимент доказал, что российские войска
могли быть переброшены из Кавказа в Афганистан за во-
семь дней.
Новости о «тайной железной дороге» русских длиной
в 220 километров, угрожающей Герату и Афганистану,
взорвали британскую прессу в 1899 году. Журнали-
сты были поражены, что в век газет и телеграфа такую
масштабную стройку сумели сохранить в тайне; Санкт-
Петербург вообще отрицал существование железной до-
роги. Великобритания опасалась, что дорога протянется
до Герата и российская армия сможет без всяких помех
атаковать британскую Индию или перекрыть доступ бри-
танским ресурсам, тем самым предоставив русским на
Западе огромное преимущество.
В Лондоне Генри Норман требовал от парламента не-
медленно заняться расширением существующих в Ин-
дии железных дорог, с целью охватить Афганистан. На
тот момент железные дороги имели огромную страте-
гическую и политическую значимость. У России были
как веские мотивы, так и средства для инвестирования в
железнодорожное строительство, и Гурджиев, разумеется,
не упускал возможности поучаствовать. Как выяснилось
впоследствии, Афганистану на его территории не нужны
были ни российские, ни британские железные дороги,
но это, конечно, не могло помешать активной разведке с
обеих сторон. Оно и не помешало.
224
К Сармунскому монастырю
После встречи с Соловьевым повествование Гурджиева
переносит нас на триста километров к юго-востоку от
Бухары, к великой реке Амударье, естественной границе
между подконтрольным России Бухарским эмиратом и
Афганистаном. При содействии Богга-Эддина, Гурджиев
наконец-то попадает в монастырь Сармунского братства.
Кстати, имя Богга-Эддина может быть намеком на стан-
цию Шиа-Эддин, что в двух станциях к востоку от Буха-
ры; «Богга», вполне возможно, намекает на Бухару: на-
звание города раньше произносилось как «Бохара». Есть
и другая версия. Имя Богга-Эддин является намеком на
суфийского учителя XIV века Бахауддина Накшбанда по
прозвищу «Чеканщик», рожденного в Бухаре и погребен-
ном тут же. Не исключено, что суфийский учитель Гур-
джиева звался Бахауддином в честь Накшбанда, учению
которого он следовал. Исследователь масонства Тьерри
Заркон отмечал, что в Оттоманской империи словосо-
четание «масонский устав» переводится как «суфийский
путь», а ьеръиши-бекташи в Турции нашли множество
параллелей между своим учением и западным масон-
ством, которое в конце концов они приняли. Ложа стала
называться на турецком языке тарикатом (от слова тари-
ка), а Древний и принятый устав превратился в «Древний
и принятый суфийский путь». Поэт Ахмед Рифки (умер
в 1935 году), бекташи и член тайного Добродетельного
ордена (Тарикат-и-Салахие), основанного оттоманскими
масонами и бекташи в 1890-х годах, отмечал связь между
европейским герметизмом Возрождения и масонским и
исламским герметизмом у бекташи, разделяемого брат-
ствами Мелами, Хулуфи и Батини. Все они открыто инте-
ресовались эзотерикой и связывали себя клятвой хранить
тайну. В июле 1892 года в журнале Папюса «Инисиасьон»
была опубликована заметка о том, что в Константинополе
вскоре будет открыта представляющая Орден мартинистов
Папюса «Независимая группа эзотерических исследова-
ний», чтобы способствовать духовному эзотерическому
универсализму (см. мою книгу «Франкмасонство как ре-
альность»).
225
Богга-Эддин знакомит Гурджиева с одним из членов
Сармунского братства, «главный монастырь которого рас-
положен где-то в самом сердце Средней Азии» [11-12].
Обратите внимание: «в самом сердце». Как Бог; как сердце
суфийского мистицизма; как сердце, к которому символи-
чески обращаются во время ритуала Посвящения в при-
нятые ученики масонской ложи.
Подобно легендарным мудрецам из Дамкара в «Fama
Fratemitatis», приветствовавшим брата X. Р. так, будто
они давно ждали его, «этот удивительный человек» из
Сармунского братства знает о Гурджиеве все. Гурджиев
пишет, что Богга-Эддин остановился в кишлаке непо-
далеку от Новой Бухары. Кишлак — это место зимовки у
полукочевых народов. Затем маг описывает встречу «на
развалинах Ени-гисар» на берегу Амударьи [11-13]. Мне
не удалось установить, о каком «Ени-гисаре» идет речь.
Гисар означает крепость; существует городок Гиссар в ста
пятидесяти километрах к югу от Самарканда и тридца-
ти километрах к юго-западу от Душанбе (современной
столицы Таджикистана). Он стоит у берегов северного
притока Амударьи, поэтому сложно сказать, что город
находится прямо «на берегу» основного русла великой
реки.
Всего в четырех километрах от Гиссара расположено
место, которое наверняка должно было заинтересовать
Гурджиева. Гиссарский исторический заповедник сегодня
является одним из самых известных в Таджикистане. Он
состоит из величественного серо-коричневого каменно-
го форта XVI века, двух медресе, караван-сарая, моги-
лы Ходжи Мухаммада, мавзолея Махмуди Абзама (тоже
XVI век) и, самое интересное, мечети Сангин («камен-
ной»). Внутри стен, возведенных в XII веке и поддержива-
ющих купола, находятся конструкции, которые не могли
не привлечь внимание Гурджиева, если он там когда-ни-
будь бывал: четыре резонатора, некое подобие кувшинов
без дна, предназначенные для многократного усиления
звуков молитвы и проповеди, — по сути, средневековые
аналоги современных усилителей звука.
Гурджиев пишет, что у берегов реки его и Соловьева
встретили четверо каракиргизов, которым они поклялись
226
хранить тайну о монастыре, куда их вели, — возможно,
отголосок клятвы хранить тайну, связанную с масонскими
степенями; обратите также внимание на надетые на глаза
искателей истины башлыки. «По характеру местности»
Гурджиев заключает, что они находятся в районе течения
реки Пяндж (на русских картах 1903 года иногда попа-
дается название Пандз). Сегодня вдоль этой реки про-
ходит большая часть границы между Таджикистаном и
Афганистаном. Чтобы запутать читателя еще больше, Гур-
джиев тут же упоминает реку Зарявшан («Разбрасыватель
золота» по-персидски). Между тем Зарявшан находится
в трехстах километрах к северу от Пянджа и течет на за-
пад через Пенджикент, по направлению к Самарканду в
Узбекистане.
После этого и без того противоречивого замечания
рассказ Гурджиева о местностях, через которые они про-
ходили, становится до того запутанным, что, если бы не
отсылка к неким «памятникам»1 любой, кто решился бы
проделать тот же путь, заплутал бы наверняка. Интересно,
что масоны тоже упоминают «вехи» или «краеугольные
камни» Ремесла, которые помогают не сбиться с пути.
А еще интересно, что в районе Вахана на многих вер-
шинах воздвигнуты любопытные монументы. Конечно,
можно предположить, что речь идет об аллегорическом
путешествии и «монументы» — это символы веры, надеж-
ды и любви, основополагающих принципов, которые мы
встречаем в символическом путешествии рыцарей-масо-
нов XVIII степени Древнего и принятого устава — к кото-
рым Гурджиев добавил свои «вехи», чувство и инстинкт.
Упоминание смены «лошадей и ослов» также может быть
символическим: подразумевается смена «тел» в процессе
очищения души; у мистиков осел является распростра-
ненным символом физического тела [11-14].
Переход через висячие мосты требовал от путеше-
ственников большого мужества и развитого чувства рав-
новесия. Гурджиев пишет, что у европейцев, проход ящих
по этим мостам, «душа уходит не в пятки, а куда-то еще
дальше». Один из первых вопросов, который масоны за-
дают принятому ученику: «Ты что-нибудь чувствуешь?»;
одновременно к груди его, к самому сердцу, прислоняют
227
циркуль. У монументов лежали подношения. Щедрость —
это знак. Еще одно духовное послание, выраженное в ал-
легорической форме: у принятых учеников спрашивают,
есть ли им что отдать.
Гурджиев намеренно обходит все подробности в том,
что касается маршрута их путешествия, но если друзья
действительно придерживались того направления, на
которое он намекает — разумеется, на восток (там, где
для масонов находится источник света), — они должны
были приблизиться к Памирским горам, возвышающимся
в 300-400 километрах от Оша: «Справа от нас и впереди,
немного влево, виделись снежные вершины гор». Вскоре
Гурджиев, на берегу то ли Амударьи, то ли Пянджа, за-
приметил крепостные сооружения. Человек, вышедший
путешественникам навстречу из монастыря, говорил на
языке пшензис. Возможно, этот язык как-то связан с го-
родом Калай-Пендз на берегу реки Пендз в памирском
районе Вахан, тогда относившемся к Бухарской области.
К своему огромному удивлению, Гурджиев встречает в
монастыре князя Любоведского, уже проживавшего здесь
некоторое время. Любоведский поздравляет Гурджиева с
тем, что тот попал в монастырь сам, без посторонней
помощи: «доказывает мне, что за это время ты не спал»
[11-15], говорит он. И это несмотря на башлык, одетый на
глаза на время почти всего путешествия, — намек слиш-
ком очевидный! Затем князь произносит длинную речь о
том, как оказался на самом дне и как, в результате долгой
и трудной борьбы с самим собой, он почувствовал, что
должен объединить желания своего ума и желания своего
сердца; о том, что он решился порвать с внешним миром;
что он должен осознанно умереть для той жизни, которой
жил до сих пор; что мудрый человек посоветовал ему
«ликвидировать» все свои дела [11-16]. Гурджиев регуляр-
но проделывает это как на протяжении всего повествова-
ния во «Встречах», так и в реальной жизни. То же самое
он рекомендует делать всем своим последователям, в част-
ности Фоме Гартману. Гурджиев был профессиональным
«ликвидатором», настоящим алхимиком мирских благ.
Возникают ассоциации с рекомендацией гностиков: будь-
те в этой жизни просто прохожим. Князь последовал их
228
совету и оказался в обществе мудрых монахов, готовый
принять Гурджиева и помочь ему сориентироваться в хи-
тросплетениях древнего учения. Речь князя, без всяких
сомнений, является зашифрованным изложением симво-
лики инициации в третью масонскую степень, во время
которой соискатель должен спуститься на дно могилы и
сразиться с Повелителем Ужаса (смертью), отнимающим
все. Лишь затем, уже как мастер-масон, он сможет, пе-
решагнув через доводы рационального разума, взойти к
самому престолу Всемогущего Господа.
В рассказе Гурджиева о Сармунском братстве аналогии
между масонством и суфизмом продолжаются, становясь
все более очевидными. После нескольких «дней», на про-
тяжении которых друзья привыкали к укладу в монастыре,
их «позвали на третий двор к шейху обители» [11-17].
Здесь имеется явный намек на масонство, так как тре-
тья часть Храма ассоциируется с завершением третьей
степени, ознаменованной преодолением рационально-
го разума и шагом в направлении Божьего престола (см.
Первую Книгу царств, 6:8). Весь рассказ Гурджиева может
служить иллюстрацией знаменитого определения, кото-
рое дал масонству Уильям Престон: «Особенная система
морали, завуалированная аллегориями и иллюстриро-
ванная символами». В середине третьего двора находится
«большое строение в виде храма». Храм царя Соломона,
разумеется, является одним из главных символов франк-
масонства, и это нужно помнить, особенно в связи со
встречей Гурджиева и Богачевского «у храма Господня»,
когда Богачевский представлен служителем Ессейского
братства (ессеи и их практики неоднократно сравни-
вались с франкмасонами и, вполне логичным образом,
связываются с истоками масонства).
Затем Гурджиев наблюдает, как молодые жрицы слу-
шают священную музыку, готовясь в будущем, созрев пси-
хологически и достигнув мастерства в движениях, под нее
танцевать. Раз речь идет о жрицах, значит, монастырь не
суфийский и не исламский. И не православный. Скорее
всего, речь о некоем идеализированном месте, и жрицы
в данном контексте ассоциируются с музами, как и с ду-
хами семи вольных искусств (обязательные для изучения
229
ученика масона), но больше всего, конечно, с девятью му-
зами, в частности с Терпсихорой («Наслаждение танцем»),
богиней танца и хора. Вне всяких сомнений, Гурджиев
здесь обрисовывает идеальное видение своего будущего
института. Далее он пишет: «Князь, зная очень хорошо
мой большой интерес к увлекавшим меня в тот период
законам движения человеческого тела и психики» и т. д.
А ведь для читателей «Встреч» этот интерес упоминается
впервые!
Теперь нас познакомили с глубинным гурджиевским
озарением о природе священного танца: танец есть сред-
ство передачи тончайшей гармонии и духовных истин.
Здесь иллюстрируется странный термин, выдуманный им
для «Рассказов» и относящийся к семеричным паттернам
творения, — Гептапарапаршинох. В храме имелась кон-
струкция для объяснения «азбуки этих поз», чтобы «по
этим танцам братья читали о той или другой истине, о
которых люди писали много тысяч лет тому назад». Эту
концепцию в «Рассказах» Гурджиев обозначаает терми-
ном легоменизм; передача истины через искусство и время;
ключи к таким истинам эзотеричны.
Когда ему наконец удается своими глазами увидеть
танец старших жриц, его невольно поражает «та внеш-
няя отчетливость и точность, с которой исполнялись эти
танцы» [11-18]. Можно сказать, что танцы казались па-
радоксальным образом механизированными, или, при-
бегая к другой аналогии, напоминали движение слож-
ного астрономического прибора времен Возрождения.
Гурджиева всегда привлекало автоматическое движение:
как автоматы в машинах, так и бессознательные движения
человека и, конечно, он сам в качестве deus ex machina,
своеобразного духовного импресарио.
Несмотря на то что Гурджиев приводит точную дату
смерти Соловьева, 1898 — год завершения строительства
Кушкинской линии, — повествование вскоре вновь теряет
всякую связь с реальностью. История пересечения пусты-
ни Гоби, следующая за сюжетом Сармунского монастыря,
напоминает историю, которую мог бы написать немно-
го выпивший Жюль Верн. Почти никакой конкретики,
сплошные аллегории. Продолжая работать над своим
230
«личным самоусовершенствованием» (рыцари-масоны
XVIII степени Древнего й принятого устава тоже «со-
вершенствуются»), Соловьев присоединяется к «Искате-
лям истины», которые больше напоминают окутанных
облаком святости гностиков, (почти) покинувших этот
мир, или же просто группу преисполненных энтузиаз-
мом масонов, практикующих принципы братства, любви
и истины [11-19].
Соловьев погибает от укуса дикого верблюда в пустыне
Гоби, месте, где Гурджиев вновь упоминает о Допесчаной
цивилизации, на этот раз в связи с идеей о том, что вся
группа может выжить в пустыне, питаясь морскими рако-
винами. Ведь то, что сейчас пустыня, когда-то было мор-
ским дном. Идея интересная, научно обоснованная, но...
выжить, питаясь сухими ракушками? Семь верблюдов, ко-
торых путешественники нагружают этим необычным по
составу песком, ассоциируются с семью корзинами еды,
которые остались после того, как Иисус накормил пять
тысяч людей. Думаю, здесь Гурджиев хочет сказать, что под
толщей песка в пустыне имеется предостаточно «пищи»,
когда речь идет о суровых условиях, царивших на Земле
в доисторические времена. Это действительно так, как
подтвердит вам любой профессиональный геолог, если
вам повезет с таким встретиться.
Как бы там ни было, Соловьев был похоронен «в сердце
песков», после чего путешественники покинули это «про-
клятое место»; между строк читается, что не так надолго,
как хотелось бы того Гурджиеву.
В написанной в 1924 году апологии финансирования
института, позже озаглавленной «Материальный вопрос»,
Гурджиев утверждает, что он хотел бы, чтобы последова-
тели его системы действительно верили в существование
некоего «Общества искателей истины», регулярно соби-
равшегося и совершавшего длительные путешествия. То
была не художественная выдумка, необходимая для на-
писания «Встреч»; по крайней мере, в этом ему хотелось
убедить своих учеников, а еще лучше, спонсоров.
Гурджиев как будто обращается к одному из своих
воспоминаний, когда описывает, как договаривается
встретиться с членами группы в закаспийском Чарджуе
231
(сегодня Туркменабад) 2 января 1900 года, чтобы затем
отправиться вверх по Амударье в регион Памира и в не-
исследованные земли Индии, хотя конкретная цель этого
путешествия остается за рамками повествования. Однако
до этого события, то есть предположительно в 1899 году,
Гурджиев проводил время между домом своих родителей
в Александрополе и Баку (сегодня столица Азербайджана),
что расположен в двухстах километрах от Тифлиса, на
западном побережье Каспийского моря. В Баку, по его
утверждению, он ездил не в связи с нефтяными делами,
а потому что там находилось общество, состоящее в ос-
новном из персов, которые изучали древнюю магию, и
членом которого Гурджиев был уже продолжительное
время. Я бы предположил, что это «общество, изучающее
древнюю магию» было своего рода эвфемизмом, хотя сама
по себе формулировка наверняка произвела впечатление
на тех, кто хотел впечатлиться.
Возможно, речь шла о регулярной масонской ложе,
хотя официально масонство появилось в Персии лишь в
1906 году, с основанием филиала Великого востока Фран-
ции. В России масонство также в то время находилось
под официальным запретом, но персы продолжали вы-
казывать активный интерес к франкмасонству, чему не-
мало способствовали многочисленные дипломатические
и торговые связи с Индией, Англией, Францией, Россией
и Турцией.
Самые ранние свидетельства о контакте персов с
франкмасонством мы находим в индийских мемуарах
«Тухфат ал-алам», написанных купцом Миром Абд-
ал-Латифом Сустари (умер в 1805 году). В них франк-
масонство описывается как открытая для неевропейцев
организация, куда людей принимают безотносительно
к религиозной принадлежности: «У индусов и жителей
Индии, говорящих на персидском, [это называется] фа-
рамуси ("забвение"), что является вполне подходящим
термином, ведь на любой вопрос (в том числе по поводу
франкмасонства) автоматически дается ответ: "Я не могу
вспомнить"». Ложа в Индии и Персии называлась фара-
мус-кана («дом забвения»), иногда джадугхар («волшебный
дом»). Просвещенный бухарский государственный дея-
232
тель, реформатор и писатель Ахмад Данес (1826—1897),
работавший во время правления бухарского эмира Абду-
ла-Ахад-хана (правившего с 1885 по 1910), также поль-
зовался термином фарамуси для обозначения франкма-
сонства и термином фарамус-кана для обозначения как
новопосвященного, так и Ложи [11-20]. Посвятивший
себя науке, поэзии и служению своей стране, Данес так-
же организовал в Бухаре литературный и музыкальный
салон. Я подозреваю наличие некой скрытой связи между
гурджиевским Мехкенесом («снятием ответственности»)
и несколько ироничным персидским эвфемизмом для
франкмасонства, фарамуси («забвение»).
Гурджиев рассказал своей аудитории в 1924 году, что
жил в караван-сарае в Баку, испытывая острую необхо-
димость в деньгах, когда на рынке ему попался старый
фонограф Эдисона, на который он потратил почти все
остававшиеся у него сбережения. Слегка усовершенство-
вав аппарат и «ликвидировав все свои дела», он сел на
первый же отходивший корабль и, совершив по морю
путь в двести километров, через пять дней оказался в
Красноводске. Отыскав текинца, уличного певца и му-
зыканта, Гурджиев записал несколько любимых местных
песен на валики фонографа. Рассудив, что фонограф по
другую, восточную сторону Каспийского моря пока оста-
ется большой редкостью, Гурджиев отправился на базар со
своим аппаратом и четырьмя слуховыми трубками и при-
нялся брать за прослушивание валиков по пять копеек.
Если верить «Встречам», маг воспользовался хитроумным
изобретением для зарабатывания денег и в другой раз,
причем с не меньшим успехом: чтобы завлечь клиентов,
когда работал чистильщиком обуви в Риме. Все четыре
трубки были почти все время заняты, и фонограф по-
дарил множество улыбок как посетителям ярмарки, так
и самому Гурджиеву. В целом, он неплохо показал себя
в музыкальной индустрии, как и в едва зарождавшейся
тогда киноиндустрии, на которой, оказавшись у ее ис-
токов, он тоже сумел заработать.
Из Красноводска Гурджиев отправился в Кизил-Арват,
переместившись на шесть станций, то есть на триста ки-
лометров, на юго-восток по Среднеазиатской железной
233
дороге. Вместе с фонографом его охотно приняли в не-
скольких аулах богатых туркменов, где он получил много
денег и даже два хороших текинских ковра. Следующая
остановка — Ашхабад, еще триста километров по дороге.
В поезде Гурджиев случайно встречает бесстрашную Вит-
вицкую, замечательного женского персонажа «Встреч».
Говорится, что Витвицкая всегда носила мужскую одежду,
но не объясняется почему. Впрочем, несложно догадаться:
когда Блаватская отправилась в Египет с княгиней Ки-
селевой, та попросила свою привлекательную спутни-
цу одеться в мужское платье и выдавать себя за студента.
В Индии мадам Блаватская тоже переодевалась в мужчину.
Делайте выводы.
Витвицкая якобы побывала в экспедициях в Азии,
Африке и даже Австралии и соседних с ней островах.
Создается дпечатление, что она была типичной предста-
вительницей неустрашимых женщин-исследователей
нового поколения, идеальный гурджиевский тип жен-
щин. Имея в распоряжении свободное время, она решила
отправиться из Варшавы в Андижан, повидать сестру. Ее
муж, представитель текстильной фирмы «Познанский»
(филиал этой фирмы в Закаспийском крае, в одном из
портов Амударьи, упоминается во «Встречах») обладал то
ли завидным пониманием, то ли завидным безразличием.
Витвицкая собиралась погостить в Андижане, перед тем
как присоединиться к остальным «Искателям истины» в
Чарджуе. С этого момента сюжет становится странным.
В поезде у Гурджиева и Витвицкой случается спор, затем
они заключают пари, после чего Гурджиев отказывается
от первоначального замысла зарабатывать в Ашхабаде на
фонографе. Да и Витвицкая, вместо того чтобы ехать до
Андижана, сходит с поезда в Ашхабаде.
Здесь Гурджиев заказывает большое объявление «ПЕ-
РЕДВИЖНАЯ УНИВЕРСАЛЬНАЯ МАСТЕРСКАЯ», предла-
гая починку любых вышедших из строя вещей [11-21].
Получив в полиции разрешение на раздачу объявлений,
Гурджиев снимает помещение в самом центре города.
Возможно, он вспомнил один из принципов Ремесла,
согласно которому «в центре круга мастер-масон оши-
биться не может», а также не хотел распыляться на две
234
четко разделенные части города, русскую и азиатскую.
Тут Гурджиев, не удержавшись, упоминает «честность еще
не испорченного современной цивилизацией местного
населения» [11-22]. Он сокрушается о том, как в зака-
спийском крае западные журналисты активно реклами-
руют западный образ жизни и всевозможные машины и
устройства, его непременные атрибуты; поэтому местное
население с большим удовольствием выписывало себе
всевозможные механизмы, даже если точно не знало, для
чего они предназначались. Тем более люди не умели та-
кие механизмы чинить. Местные нувориши, как водится,
были очень падки на все, что «модно». Гурджиеву это
было только наруку. Приобретения неизменно ломались,
и на следующий же день, едва открылась мастерская, люди
толпами понесли в нее горы мусора, сплошь результа-
ты попыткам подражать механизированному западному
обществу. Одним словом, «по дурости» (как невежливо!)
люди покупали машины для всего! [11-23]. Наблюдая за
глупостью и наивностью своих клиентов, которых так
легко было обмануть, Гурджйев все-таки предпочитал
наживаться за счет тех, кто был несправедлив к окружа-
ющим. В качестве примера он выбирает «одного богатого
толстого армянина», притащившего на починку швейную
машинку. С машинкой все было в полном порядке, про-
сто армянин не умел ею пользоваться. Гурджиев заявил,
что на ремонт потребуется три дня, в конце которых он
взял двенадцать рублей пятьдесят копеек, и пальцем не
шевельнув [11-24].
Следующими под суд Гурджиева попали русские офи-
церы: «Тогда русские офицеры иначе как приказывая ни
с кем не говорили». Один такой «экземпляр» как раз и
зашел в мастерскую, поинтересоваться, насколько мастер
знаком с современными пишущими машинками. «Задол-
го до этого, — признается Гурджиев, — я уже успел съесть
собаку в искусстве играть роль. И вот, «сделав на лице вы-
ражение, которое настоящие актеры зовут "почтительное
смирение и робкое благоговение" в высокопарных тех-
нических выражениях» и пообщавшись с офицером, он
отправляется работать в русскую канцелярию. Осмотрев
посмевшую поломаться пишущую машинку (первую из
235
нескольких других, оказавшихся неисправными по той
же причине), Гурджиев быстро понял, что речь идет про-
сто о том, чтобы вновь завести пружинный механизм,
приводящий в действие ленточную катушку. С этим мог
справиться любой дурак, и Гурджиев не преминул оста-
вить в дураках русских офицеров, причем совершен-
но безнаказанно! Действуя, подобно ангелу возмездия,
Гурджиев умел «очень ядовито... наказывать нахалов, и
всегда под личиной наивности и невинности» [11-25].
Восемнадцать рублей за починку каждой машинки! Вот
это успех!
Тут-то и происходит упомянутая история, когда Гур-
джиев сколотил целое состояние, скупая за бесценок сот-
ни вышедших из моды корсетов и отдавая их на передел-
ку Витвицкой и нанятым девушкам. При минимальных
затратах, просто вынув лишний китовый ус и немного
подрезав и подшив верхний край, получались новые уко-
роченные корсеты «миньон» по последней парижской
моде! Видя, с какой выгодой продает Гурджиев переде-
ланные корсеты, владельцы магазинов, продавшие их за
символическую цену в двадцать-тридцать копеек, вынуж-
дены были выкупать их обратно уже за три с половиной
рубля за штуку. Когда читаешь, с каким смаком Гурджиев
описывает этот эпизод, становится очевидно, что это был
один из лучших моментов в его жизни.
Скупка и перепродажа переделанных корсетов ве-
лась вдоль Среднеазиатской железной дороги: Красно-
водск, Кизил-Арват, Ашхабад, Мерв, Чарджуй, Бухара,
Самарканд, Ташкент. Было продано больше шести ты-
сяч корсетов! Перед Гурджиевым открылось заманчивое
будущее. Прошло всего три с половиной месяца после
того, как он «напал на золотую жилу» с корсетами, а
его мастерская — кстати, нанимавшая дочерей местных
патриархальных семей — и ее хозяин, бедный мальчик
из Александрополя, заработали около 7500 рублей в то
время, как средний заработок российского чиновника,
на который он кормил всю семью, составлял «33 рубля
33 копейки» в месяц! Невольно думаешь, что, если Вит-
вицкая действительно существовала, чувство юмора у нее
было отменное. Хотя, учитывая, что она предпочитала
236
носить мужскую одежду, ей самой корсеты были нужны
не больше, чем Гурджиеву. За этой историей с корсетами
таится нечто большее, чем просто умение хорошо и бы-
стро заработать. Невероятный доход стал результатом, как
гордо пишет Гурджиев, его «безжалостного отношения к
этим слабостям, присутствующим во мне как в каждом,
которые, через повторение, образуют в человеке то, что
называется ленью». Вот яркое подтверждение юнговской
идеи о том, что наибольшее влияние на жизнь человека
оказывает та жизнь, которую не прожил его отец. С пси-
хологической точки зрения очень интересно, что именно
в этот период, когда Гурджиев с маниакальной страстью
скупает, переделывает и перепродает корсеты, он чувству-
ет огромный прилив энергии. Он пишет, что в эти месяцы
почти не нуждался во сне. Гурджиев буквально становится
воплощением энергичности. Возможно, сумев справиться
с бедностью, с которой столкнулся его отец, он каким-
то образом снял внутренние блоки и высвободил массу
внутренних ресурсов, наткнулся на внутреннюю «золо-
тую жилу». Для человека, считавшего себя выдающимся
психологом, странно, что Гурджиев нигде не пришел к
столь очевидному выводу.
Своим слушателям в Нью-Йорке Гурджиев говорил,
что собирается когда-нибудь написать книгу об этом и
других похожих периодах его жизни, когда в нем про-
сыпалась «коммерческая жилка». Книга так никогда и не
была написана. Очень жаль.
Почему последователи этого не понимали? Гурджиев
в первую очередь был деловым человеком, продавцом;
у него всегда было что продать. Он умел нащупать сла-
бость и сделать эту слабость источником дохода.
Если верить гурджиевским рассказам о его путеше-
ствиях на слово, можно прийти к выводу, что было три
отдельных экспедиции, связанных с Чарджуем и Амуда-
рьей. В «Материальном вопросе» описывается, как «Иска-
тели истины» собираются в Чарджуе 2 января 1900 года,
чтобы отправиться на Памир и затем в Индию. В главе
«Встреч», посвященной Карпенко, упоминается «одно
наше [Карпенко и Гурджиева] большое путешествие, во
время которого мы намеревались от Памира пересечь
237
Гималаи и попасть в Индию» [11-26]. И, наконец, в гла-
ве, посвященной вымышленному археологу профессору
Скридлову, дается красочное описание экспедиции к от-
даленным уголкам Кафиристана (именно там разворачи-
вается действие «Человека, который хотел стать королем»
Киплинга), начавшейся с того, что Гурджиев и Скридлов
покидают развалины древнего Мерва, садятся на поезд
до Чарджуя, а затем отплывают по Амударье, которая на
востоке переходит в Пяндж, реку, упомянутую в связи
с монастырем Сармунского братства [11-27].
Довольно сложно отделить в этом повествовании кру-
пицы фактов от огромного количества вымысла, но, со-
брав вместе разрозненные свидетельства, можно прийти к
выводу, что была осуществлена как минимум одна экспе-
диция, вышедшая из Чарджуя и направившаяся на Памир
и Гиндукуш, стартовав в январе 1900 года.
Не будем исключать, что описание всех этих экспеди-
ций было основано на опыте других людей, а также на
активном интересе, который Гурджиев питал к разного
рода географическим картам. Если развить эту мысль,
можно вспомнить введение к главе о Карпенко, где Гур-
джиев со знанием дела жалуется на абсолютную беспо-
лезность «специальных военно-топографических карт
многих государств», с которыми ему приходилось иметь
дело. Он утверждает, что такие карты незаселенных об-
ластей настолько ужасно не соответствуют истине, что
лучше бы их не существовало вовсе. Хотя в некоторых
случаях, возможно, так оно и есть (кстати, то же самое и
примерно в то же время пишет Кроули о картах Карако-
рума в своей «Исповеди»), но в целом плохо составленные
карты оставляют открытыми все пути как для самых безу-
держных фантазий, так и для путешествий, совершенных
в реальности! [11-28]. Гурджиев как будто подначивает
читателя: «Составьте свою собственную карту!» Разуме-
ется, можно использовать это упоминание военных карт
в качестве доказательства, что Гурджиев имел доступ к
секретным картам и проводил разведывательные работы,
либо просто шпионил на военных.
В главе, посвященной Карпенко, Гурджиев описывает,
как составлялись карты для Туркестанского военно-то-
238
пографического отдела на Памире, в районе пика Алек-
сандра III (Мере был захвачен русскими в 1884 году, и
Александр III до самой своей смерти в 1894 году всячески
способствовал закреплению за Россией этой области):
«Начальником съемщиков [карт] был один полковник,
хороший знакомый одного шедшего со мною товарища,
и мы, узнав об этом, специально завернули в эту долину,
где в военных палатках разместилась штаб-квартира».
Офицеры встретили путешественников «очень радо-
стно».
Затем, когда «Искатели истины» отправились дальше,
вместе с ними, в сопровождении двух солдат, пошел офи-
цер, которому нужно было сделать разбивку местности
для карты. В пути офицер, стараясь получить нужную ему
информацию, расспрашивает встретившихся каракирги-
зов, после чего заносит услышанное на карту. Гурджиев
называет офицера «недурным художником», но, несмо-
тря на свои способности к рисованию, бедняга перепу-
тал слова «за» и «перед», звучавшие на местном наречии
почти одинаково, и на карте все изобразил с точностью
до наоборот! Когда же Гурджиев указал ему на ошибку,
офицер, рисовавший больше двух часов, с досадой вос-
кликнул «ну и черт с ним!» и захлопнул тетрадь [11-29].
Возможно, вся эта история была выдумана, чтобы объ-
яснить ошибки в картах, но не следует совсем исключать,
что такое могло случиться на самом деле.
Есть еще одно объяснение, могущее объяснить некото-
рые аспекты гурджиевского повествования: это попытка
затмить широко освещавшуюся экспедицию в Среднюю
Азию Елены и Николая Рерихов, профинансированную
Соединенными Штатами и получившую поддержку от
Советского Союза. Экспедиция началась в 1^24 году, как
раз когда Ораж представил Гурджиева нью-йоркской пу-
блике. Страстные теософы, Рерихи отправились на по-
иски Шамбалы и любой другой информации о древних
духовных цивилизациях, которую надеялись отыскать в
Гималаях. Гурджиев наверняка тяжело переживал, что
не попал туда первым. Возможно, этим объясняется его
саркастическое замечание во «Встречах», где он язви-
тельно сравнивает свою скромную, организованную на
239
собственные средства, зато успешную экспедицию в ком-
пании с Карпенко с грандиозным, широко освещаемым
прессой, почти официальным мероприятием, затеянным
Рерихами: «Конечно, для тех путешествий, которые про-
изводятся за счет какого-нибудь правительства ради ка-
кой-либо политической цели и на которые отпускаются
большие деньги — или на деньги, отпускаемые вдовой
банкира, увлекающейся теософией, — можно нанять
сколько угодно людей, которые будут делать все: и упа-
ковывать, и распаковывать» [11-30]. Экспедиция Рери-
хов, во время которой пришлось неоднократно менять
маршруты и постоянно задерживаться в пути, фактически
обернулась неудачей. Шамбалу Рерихи не нашли, зато
в полной мере оценили, какое количество препятствий
способно при желании учинить китайское правитель-
ство. Мы уже знаем, как Гурджиев относился к теософии.
К тому же он наверняка знал об участии советских спец-
служб в экспедиции. Алистер Кроули также своеобразным
образом прокомментировал экспедицию своей сатири-
ческой картиной «Четыре красных монаха несут черного
козла сквозь снега в никуда» (об отношении Кроули к
экспедиции Рерихов см. в моей книге «Алистер Кроули:
биография»).
Если соединить вместе все описания гурджиевских
путешествий, мы получим не что иное, как масштабное
географическое обрамление целой череды проповедей,
большая часть которых вызывает больше вопросов, чем
дает ответов.
Начинается все в регионе, получившем название «кры-
ша мира». Будучи одними из самых высоких в мире, Па-
мирские горы в определенном смысле примыкают к Ги-
малаям через горные системы Тянь-Шаня, Каракорума,
Куньлуня и Гиндукуша. В экспедиции с Карпенко трудный
подъем по северо-западным склонам Гималаев оказался
смертельным для некоего барона Ф. «Страстный оккуль-
тист» барон Ф. и его проводник погибли во время схода
лавины. Можно предположить, что так Гурджиев выразил
свое отношение к ценности оккультистов, когда речь идет
о получении собственного реального опыта; это его спо-
240
соб сказать, что следует больше полагаться на собственные
инстинкты, чем на внешние авторитеты.
Вскоре нам предстоит встретить выдающегося челове-
ка, фахра, что на тюркском, иронично отмечает Гурджи-
ев, означает «бедный». Бедняк, действительно (!) одетый в
лохмотья, оказывается ез-езунавураном, термин, который
Гурджиев объясняет как «человек, работающий над собой
для спасения души, или, как назвали бы такого типа евро-
пейцы, факир». Далее подпускается ставшая уже привыч-
ной шпилька европейскому менталитету. Европейцы не
так понимают слово факир: под фахром азиатские народы
понимают мошенников, хитростью извлекающих пользу
из людей, пользуясь их религиозностью; под лури же по-
нимается мошенник, пользующийся людской глупостью.
Лури также называют цыган. Для обозначения тех, кого
европейцы ошибочно называют «факирами», тюрки как
раз используют термин ез-езунавуран, «сам себя бьющий».
Создается впечатление, что Гурджиев подтрунивает над
читателем. Общеизвестно, что факр на арабском языке
означает «бедный» и тоже относится к суфиям [11-31].
Ез-езунавуран оказывается прекрасным целителем и
излечивает зоб на шее, мучивший Витвицкую. У стари-
ка оказалось любопытное прошлое: в молодости он был
топ-ваши, то есть командующим артиллерийским взво-
дом, и служил афганскому эмиру. После ранения, полу-
ченного в бою против каких-то европейцев, он вернулся
в Хорасан — историческую область, включающую ча-
сти современного Ирана, Афганистана и Туркменистана
[11-32]. Затем он поступил в один монастырь персидских
дервишей в окрестностях Кабула, и даже успел побывать
баптистом.
Карпенко спросил мудреца: как прожить свою жизнь
«согласно Всевышним начертаниям» и какую жизнь мож-
но назвать достойной человека? Гурджиев пишет, что
ответ старика он поместит в отдельную книгу, которую
озаглавит «Астральное тело человека и его закономерные
потребности и возможности». Книга написана так и не
была, зато Папюс опубликовал свои медицинские откры-
тия на эту же тему после путешествия по Европе и России
241
в 1894—1895 годах (докторскую диссертацию он защитил
в 1894 году). Папюс пришел к выводу, что существует три
типа болезней: физические, астральные (связанные с жиз-
ненной энергией) и ментальные, болезни ума.
Все близкие друзья Гурджиева оказываются исцеле-
ны мудрым старцем от своих болезней, без какого-ли-
бо обращения к западной медицине. Кстати, такое со-
бытие вполне могло случиться в реальности, ведь в то
время российская экспериментальная медицина очень
интересовалась методами гималайских целителей, как и
другими тайными целительскими практиками, встреча-
ющимися в отдаленных уголках огромной империи. Не
исключено, что все это активно изучалось Гурджиевым, и
он, не говоря прямо, как бы подразумевает, что «и видел,
и делал» это.
На случай, если кому-то придет в голову разыскать
Карпенко, Гурджиев отмечает, что того тяжело ранили в
перестрелке на берегу реки, и он очень кстати умер два
года спустя где-то в Центральной России. Большая часть
вымышленных товарищей Гурджиева исчезает примерно
таким же образом. Так, профессор Скридлов пропадает
без вести «во время самого большого волнения умов в
России». Подразумевается революция [11-33].
У Скридлова весьма яркое прошлое. Встретились они,
когда Гурджиев работал «проводником» в окрестностях
Каира. Случайная встреча переросла в совместное путе-
шествие вверх по течению Нила с целью отыскать его ис-
токи — несколько запоздалая экспедиция, учитывая, что
истоки Нила (озеро Виктория) были обнаружены Джо-
ном Хеннингом Спиком в 1859 году. Гурджиев пишет,
что Скридлов разделял его любовь к старинным коврам
(которые Гурджиев действительно очень любил). Но все
эти подробности не так важны, так как сюжеты, в ко-
торых фигурирует Скридлов, имеют своей целью про-
демонстрировать, какую выгоду может получить чело-
век, гармонично интегрировавший разные части своей
психики. Например, во время одного из путешествий у
Скридлова случается «"перелом" его общей внутренней
психики в том смысле, что в ней стали иметься результаты,
исходящие не от одних только его мыслей, но также и от
242
его чувствований и инстинкта» [11-34]. Единство этих
трех начал выражается в том, что инстинкты «даже ста-
ли первенствовать или, так сказать, "инициатировать"».
В результате мы получаем формулу: чувство + инстинкт
= инициатива.
Затем Гурджиев пишет, что хотел бы отправиться в
Мекку в надежде «проникнуть в то, что имеется в этой
религии скрытым» и «найти ответы на некоторые во-
просы», которые он считал «имеющими большое значе-
ние». Снова сложно назвать Гурджиева пионером в этой
области, так как бывший друг Хеннинга Спика, сэр Ри-
чард Бёртон, не будучи мусульманином, сумел попасть
на Хадж, побывав в Мекке в 1853 году. В любом случае,
искомого Гурджиев не отыскал. Он так и пишет: «я там
ничего не нашел». А нашел он «это» в Бухаре, очень удач-
но расположенной на Среднеазиатской железной дороге,
«где с самого начала и было сконцентрировано все со-
кровенное, на котором базируется эта религия [ислам],
и какое место стало являться центром и источником ее»
[11-35]. И Гурджиев решает отйравиться в Бухару вместе с
группой сартов, с которыми он свел знакомство на Хадже.
Тут выясняется, что Скридлов тоже давно восхищается
Бухарой и собирается побывать как в самом городе, так
и в Самаркандской области с целью разрешить какую-
то археологическую проблему. Все это выглядит полной
небылицей!
Целью этой воображаемой археологической экспе-
диции была отдаленная часть Кафиристана на северо-
востоке Афганистана; сегодня эта территория граничит
с самой западной оконечностью Пакистана. Имеет ли
эта вымышленная археологическая экспедиция какое-то
отношение к путешествию на Памир и в Индию, якобы
совершенном в 1900 году, неизвестно, но, даже если все
это выдумка, мы можем почерпнуть кое-какую инфор-
мацию если не о реальных событиях, то о верованиях
Гурджиева.
Кафиристан (названный так из-за населявших его
кафиров, то есть с точки зрения мусульман неверных)
был переименован в Нуристан («Земля просвещенных»)
и стал афганской провинцией после того, как в 1890-х
243
его население было насильно обращено в ислам. То есть
вскоре после того, как сэр Джордж Скотт Робертсон ис-
следовал эти земли в 1895—1896 годах, эмир Абдур-Рах-
ман напал на провинцию и обратил кафиров в ислам,
подчинив их централизованному афганскому правитель-
ству. До Робертсона считалось, что европеец в принци-
пе не может попасть на земли Кафиристана по причине
их удаленности и труднодоступности. Это, конечно, не
остановило Гурджиева — по крайней мере, в его фан-
тазиях.
Последовав примеру сэра Ричарда Бертона, Гурджиев и
Скридлов переоделись: первый в «сеида», прямого потом-
ка пророка, а второй в персидского дервиша. Гурджиев
пишет, что они готовились к путешествию около года,
что само по себе абсурдно; якобы разучивали персидские
псалмы и отращивали волосы. Затем они сели на поезд из
Старого Мерва (сегодня город называется Мары) в Чар-
джуй (ныне Чарджоу, Туркменистан), а оттуда на пароходе
отправились вверх по течению реки Амударьи (раньше
называвшейся «Оксос») навстречу приключениям.
С этого момента расстояния и время в повествовании
постоянно соотносятся с числом три, поэтому к Кирки
(сегодня Атамурат, Туркменистан) они прибывают «через
девять дней» (3 * 3) после отплытия из Чарджуя — это око-
ло двухсот километров по реке, — притом что на третий
день путешествия пароход садится на мель. Затем снова:
«вот уже третий день, как пароход стоит», а еще через
тридцать шесть часов (3 х 12) мель размывает и пароход
трогается в путь. Так и ждешь, что в тексте вот-вот про-
мелькнет: «И в третий день восстал из мертвых...» Гур-
джиев красочно описывает пестрое общество, собравше-
еся на пароходе, отдельно отмечая, что в первый же день
путешествия вся эта публика гармонично «рассортиро-
валась» согласно занимаемому социальному положению,
включая и «армянина, едущего покупать на месте "кир-
гизские ковры"», и «закаспийских стрелков и саперов,
возвращающихся из отпусков и командировок» [11-36].
Последнее исторически достоверно. Барон Александр
Гернгросс (1851—1925), генерал российской имперской
армии, служил в Туркестане с 1891 по 1897 года, будучи
244
председателем комиссии по проверке имущества Зака-
спийской железной дороги. В августе 1897 года он был
назначен командиром 4-го Закаспийского стрелкового
батальона и, получив звание шефа пограничной стражи,
состоял на службе у министра финансов Российской им-
перии вплоть до 1901 года.
У города Кирки Гурджиев и Скридлов пересаживаются
с парохода на кобзыръ, особый плот, деревянная основа
которого закреплена на надутых бурдюках. Путешествен-
ники отплывают еще на сто шестьдесят километров до
Термеза, где происходит драматичный эпизод, когда их
догоняет сарт и по ошибке возвращает им несколько меш-
ков с деньгами, решив, что они забыли их на пароходе.
Гурджиев и Скридлов честно отдают деньги на ближай-
шем посту российской пограничной стражи, с тем чтобы
их вернули законному владельцу; невольно задаешься во-
просом, а слышал ли генерал Гернгросс о таинственных
и, скорее всего, выдуманных мешках с деньгами. Мораль
истории вполне очевидна.
Путешественники сходят с плота у некоего афганского
форта, гарнизон которого, видимо, был лишен каких-
либо предубеждений, в том самом месте, где когда-то
Александр Македонский переправлялся через Оксос в по-
пытке напасть на Индию. Возможно, речь идет о городе
Ай-Ханум (или «Госпожа Луна»), хотя он отстоит по реке
гораздо дальше от Термеза, чем пишет Гурджиев. В этом
месте, где река больше похожа на серый, с множеством
ответвлений, ручей, окруженный каменистой равниной
в обрамлении горных вершин и крутых склонов, меня-
ющих свой цвет в зависимости от времени дня, — тре-
вожный марсианский пейзаж, наводящий на неуютные
мысли о бесконечности, — были найдены многие элли-
нистические артефакты и совершены другие интересные
археологические находки.
Затем Гурджиев и Скридлов направляются на юг и
вскоре прибывают к центральному поселению афридиев
(пуштунское племя карлани) в местности, считающейся
сердцем Кафиристана — этого затерянного в горах мира
легенд об Александре Македонском, побывавшем здесь
в 327 году до н. э. Одна из таких легенд говорит о бело-
245
кожих, внешне напоминающих европейцев поселенцев
из Гиндукуша. Такое племя, калаши, действительно про-
живало и до сих пор проживает в этих районах, но ис-
следование ДНК не обнаружило какой-либо связи с по-
томками солдат Александра Македонского.
Выйдя из поселения афридиев, Гурджиев и Скрид-
лов направляются в Читрал, который сейчас находится
прямо у афганско-пакистанской границы, а в 1900 году
был стратегически важным пунктом для британцев и их
северо-восточной индийской границы. Знаменитое ос-
вобождение Читрала состоялось в 1895 году, то есть по
отношению к повествованию совсем недавно. Гурджиев
пишет, что к ним подошел старик и обратился к ним
по-гречески. Вот вам и год подготовки и тщательной ма-
скировки — умудриться обратить на себя внимание как на
грека в самом сердце Кафиристана!
На следующий день другой человек, «в одежде монаха
одного очень известного в Центральной Азии монастыря»,
отдает Гурджиеву записку на греческом с приглашени-
ем посетить монастырь. Выяснилось, что старик относит
себя к «освободившимся» монастыря, где «уважают лю-
дей, хотя бы и другой народности, но тоже стремящихся к
Единому Богу, являющемуся создателем всех без различия
народностей и племен». Невольно возникают ассоциации
с масонством, «семьей всего рода человеческого».
Когда-то старик был христианским миссионером;
мать его была гречанкой. Он отправился нести слово Бо-
жье в Афганистан, где и был схвачен афридиями во время
перехода через «один перевал» — почти наверняка Хибер
[11-37]. Если это только не очередная гурджиевская игра
слов. Дело в том, что в «Рассказах» Вельзевул использует
для обозначения времени слово «Геропас», так что, го-
воря об «одном перевале», Гурджиев, возможно, имеет в
виду время. А значит, вышеупомянутый старик (герой?)
прошел сквозь время; тогда, не исключено, что под «мате-
рью-1речанкой» имеется в виду родина армии Александра
Македонского. Но это все догадки.
Старик заслужил себе славу «беспристрастного че- •
ловека». «Беспристрастным» Гурджиев также называет
изучение Вельзевулом человеческой природы. Теперь
246
Гурджиеву предстоит познакомиться с некими адептами
«Мирового Братства», живущими в монастыре. Это на-
верняка покажется удивительно знакомым поклонникам
фильма 1975 года Джона Хьюстона по рассказу Киплин-
га «Человек, который хотел быть королем», написанной в
1888 году. Там масонские символы производят огромное
впечатление на кафиристанцев, поклоняющихся таин-
ственному (для них) англичанину. Создается впечатление,
что такие ассоциации о взаимообогащении культур по-
сетили и Гурджиева.
Итак, путешественники знакомятся с, возможно, од-
ной из ключевых фигур «Встреч»: отцом Джованни,
итальянцем, когда-то бывшим католическим священни-
ком. Джованни — это «Иоанн» на итальянский манер, а
Иоанн — важнейшее для древних масонов и гностиков
имя. 24 июня, день святого Иоанна Крестителя, является
ключевой датой для масонов: это середина лета, когда во
время ежегодного масонского праздника могут быть из-
браны новые мастера.
Еще одно небольшое замечание: когда Гурджиев узнает
из записки старика о Мировом Братстве, где уважают всех,
стремящихся к Единому Богу, происходит это в асхане, где
он и Скридлов имели обыкновение «обедать». Возможно,
читатель обратил внимание на созвучие с персидским
названием масонской ложи, фарамус-кана. Как упомина-
лось ранее, на турецком «ложа» звучит как тара кат, от
тарика, суфийского «пути». Общая трапеза также имеет
для масонов особое значение.
Джованни предлагает путешественникам свою по-
мощь, причем происходит это сразу после того, как они
называют свои истинные имена и истинную цель своего
путешествия: как будто у путешественников спросили
пароль, заодно выяснив, к чему, как считает Гурджиев,
должен стремиться каждый человек. После этого дру-
зьям предоставляют право жить в монастыре и посещать
любые его части, кроме одного строения, где проживал
шейх, куда могли попасть только адепты, уже достигшие
«предварительного освобождения» (какая-то ступень
в иерархии братства или имеется в виду традиционная
буддийская концепция?).
247
Безотносительно к религиозной принадлежности до-
ступ к Мировому Братству имелся у всякого, «к какой бы
религии он раньше ни принадлежал». «Их всех здесь со-
единял "Бог-Истина"» [11-38]. Это совершенно точно ал-
легория к идеальному масонству, и остается только удив-
ляться, почему никто не видит этой аналогии. С другой
стороны, слишком много предубеждений ассоциируется
с Ремеслом. Представьте, что было бы, если бы масонство
обнаружили только в горах Кафиристана, и нигде боль-
ше, и практиковали бы его лишь люди, принадлежащие
к плохо изученным и таинственным этносам; разве не
восхитился бы мир подобному «древнему откровению»,
религии, в рамках которой люди, вне зависимости от на-
ции и верований, могли вступить в единое всемирное
братство? Сразу появились бы адепты, заявляющие свою
причастность к такому братству; начали бы снимать до-
кументальные и художественные фильмы, писать книги...
Конечно, такую «благую весть» следовало бы схоронить
далеко в горах. Ведь многие правительства, прослышав
о такой организации, особенно впервые, наверняка по-
пытались бы подавить или извратить древнюю веру, по-
зволив ей существовать свободно и в полной мере лишь
в художественных произведениях! Возможно, именно
такова точка зрения Гурджиева, ибо есть цинизм в му-
дрости, которая сама по себе совсем не цинична.
Речи Джованни оказывают огромное впечатление на
Скридлова: какое благо могло быть оказано всему миру,
если бы хоть одна тысячная часть «той всюду проникаю-
щей веры», которая так его вдохновила, была ему дарова-
на! На это Джованни отвечает Скридлову, что тот гораз-
до лучше разбирается в археологии, чем в человеческой
психике: «передать людям веру нельзя». Она возникает
не от органов чувств. Ее нельзя получить посредством од-
них лишь размышлений; она является следствием лич-
ного опыта, «понимания». «Понимание — это эссенция,
получающаяся от намеренно узнанных сведений и лич-
но испытанных всяких переживаний». Похоже на Гур-
джиева, только несколько неуклюже сформулировано по
сравнению с другими вдохновенными высказывания-
ми, которые он вложил в уста патера Джованни. Я бы
248
перефразировал это следующим образом: осознанности
научить невозможно. Гурджиев пишет, что передать веру
словами — «это все равно что желать насытить хлебом
другого только глядением на него». Воистину, таков бич
всех истинных учителей. Знания, которые остаются лишь
в памяти и не имеют никакого отношения к личному
опыту, хуже, чем просто бесполезны. Весь эпизод ста-
новится намеком на освобождающий гнозис, потому и
«Встречи» с этого момента постепенно начинают дви-
гаться к своему завершению. Гурджиев как бы говорит:
«теперь ваша очередь».
Но перед развязкой мы еще встречаем братьев Ахл и
Сез, в чьи задачи входит обязанность периодически посе-
щать все монастыри братства и объяснять разные аспекты
Сущности Божества. Они рассказывают, что у братства
есть четыре монастыря: по одному в Кафиристане, на
Памире, в Тибете и в Индии. Братья переходят из одного
монастыря в другой, и когда они прибывают в кафири-
станский монастырь, «у каждого из нас душа переживает
чисто райские наслаждениями умиления», рассказывает
Джованни [11-39].
Затем следует еще один экскурс в гурджиевскую фило-
софию о том, что жить надо целостно, всем своим суще-
ством. И снова Гурджиев обещает написать отдельную
книгу под заглавием «Божественное тело человека», и сно-
ва книга так и не была написана. Но ведь он уже отме-
чал, что невозможно передать «понимание» при помощи
слов. Об истине говорят каждый день и во всем мире, но
живут ли ею?
После встречи Гурджиев и Скридлов расстаются.
Гурджиев едет в Тифлис и Александрополь, повидаться
с семьей. Снова они встретятся лишь в 1916 году, в ку-
рортном городе Пятигорске на Северном Кавказе. В по-
следний раз они говорили на вершине горы Бештау, когда
Гурджиев жил в Ессентуках. Скридлов тогда страдал от
приступов паники и, утратив контроль над бессознатель-
ным, не мог ничего поделать с истерическими припадка-
ми, случавшимися с ним время от времени. Каждый раз,
когда на глаза ему попадалось что-то, свидетельствующее
о величии Создателя, он начинал безудержно плакать.
249
Встреча с Джованни стала причиной «как бы переоценки
всех ценностей» [11-40]. Раньше все «проявления и пере-
живания» Скридлова «вытекали из тщеславия». Встреча
с патером «все это убила», и с тех пор в нем возникло и
росло «нечто» — нечто, что «привело всего меня к тому
несомненному убеждению, что кроме житейской суеты
есть "что-то другое", что, во-первых, и должно являться
целью и идеалом всякого более или менее мыслящего
человека, а во-вторых — что именно только это "дру-
гое" может сделать человека действительно счастливым
и дать ему что-либо реальное, а не то фантастическое,
каким "добром" он в обычной жизни всегда и во всём
заполнен».
Здесь Гурджиев утверждает, что это «нечто» необхо-
димо каждому из нас. Ему оно тоже было нужно; и он
отправился на его поиски.
12. ЕЩЕ ДВЕ ПУЛИ
Пытаться понять, чем занимался Георгий Гурджиев
между 1900 годом и своим приездом в Москву в 1912, не
многим проще, чем пытаться из разрозненных и проти-
воречивых фактов создать правдивый и связный рассказ о
первом двадцати одном годе его жизни при допущении,
что он родился в 1877 году.
В предисловии к книге «Жизнь реальна только тогда,
когда "Я есть"», которая, возможно, задумывалась как
последняя и была начата 6 ноября 1934 года, читателю
обещаются ни много ни мало как «почти все прежде не-
известные тайны внутреннего мира человека, которые
мне удалось случайно узнать» [12-1]. Очевидно, что за-
мысел исполнить не удалось. Гурджиев перестал писать
2 августа 1935 года. Книга так и осталась незаконченной.
Написанного оказалось достаточно, чтобы скомпоновать
небольшую брошюру, хотя из содержания ее никаким
образом не следует, что автор намеревался открыть все
тайны внутреннего мира человека.
На страницах книги есть, помимо прочего, стран-
ное повествование о трех шальных пулях, попавших в
ногу, — тех же, которые упоминались ранее в других ра-
ботах. Первая пуля была выпущена на Крите и стала при-
чиной, по которой Гурджиева без сознания перевезли в
Иерусалим; а что с двумя другими, датированными 1902
и 1904 годами?
Проблемы в Тибете
Гурджиев пишет, что был в Тибетских горах. Случи-
лось это за год до короткой англо-тибетской войны, когда
британская армия под предводительством подполковни-
ка Фрэнсиса Янгхазбенда (прославившегося своим пере-
ходом через пустыню Гоби) ярко продемонстрировала,
насколько Британская империя действительно опасалась
сближения Тибета с Россией. От британских ружей и стан-
ковых пулеметов погибло около тысячи тибетцев, пытав-
251
шихся перекрыть дорогу к священному городу Лхасе. Не
самый красивый жест со стороны Британской империи,
но, несмотря на то что этому трудно найти оправдание,
причины у нее были.
Что же делал — или не делал — Гурджиев в этой горя-
чей точке? Существует общеизвестная легенда, будто бы
он помогал Далай-Ламе собирать налоги с монастырей.
Зачем было молодому духовному лидеру Тибета прибе-
гать к помощи «русского» Гурджиева — непонятно. Раз-
ве он не Мог довериться своим? Единственное разумное
объяснение в том, что просьба от помощи с налогами
поступила от какого-то посредника, имевшего связи с
русскими.
Гурджиева часто путают с Агваном (или Авангом) До-
ржиевым (1853—1938), монголом, служившим доверен-
ным посредником между Далай-Ламой XIII и российским
имперским правительством, но пока не существует ни-
каких доказательств, которые указывали бы на прямые
или косвенные связи между Гурджиевым и Доржиевым.
Британское правительство считало Доржиева шпионом.
Что же искал Гурджиев на Тибете? Возможно, какие-то
тибетские лекарства?
Если верить содержанию книги «Жизнь реальна», ис-
кал он опасности [12-2]. В рамках изучения человеческой
психики, Гурджиев целенаправленно становился свиде-
телем таких «резких, энергичных событий», как револю-
ции и гражданские войны, с целью лично наблюдать за
состоянием сознания людей, оказавшихся, будучи втя-
нутыми в вооруженный конфликт, в экстраординарных
условиях. Он пишет, что на протяжении нескольких лет
искал и общался с революционерами, сначала в Италии,
затем в Швейцарии. Почти наверняка речь идет о «Монте
Верита» («Горё Истины»), анархистской общине, осно-
ванной в Асконе в 1900 году и «еще совсем недавно» в
Закавказье (восстание большевиков и армянских наци-
оналистов). Гурджиев не пишет, была ли его активность
в зонах конфликта связана со сбором разведданных или
просто стала следствием потребности пощекотать себе
нервы. Он говорит, что весь этот опыт «кристаллизовал»
в нем одну «неукротимую цель»: «Я должен найти, лю-
252
бой ценой, некий способ или средство для того, чтобы
разрушить в людях склонность к внушаемости, которая
заставляет их легко подпадать под влияние "массового
гипноза"». А! Так вот в чем, оказывается, дело! Он хотел
помочь людям освободиться от массового гипноза и тем
самым предотвратить войны. Прекрасно! Вот он, достой-
ный конкурент Джиму Моррисону с его вопросом: «Вы
знаете, что всеми вами правит телевидение?» Кажется,
наконец-то мы добрались до сути рассказов о шальных
пулях. Гурджиев просто задался вопросом, что способ-
но привести людей в такое возбужденное состояние, что
они отметают какие-либо доводы разума и начинают ра-
достно маршировать под бой чужих барабанов (искренне
веря, что барабаны их собственные). Осознание, если оно
действительно было таковым, Гурджиев связывает с вну-
тренним откровением, посетившим его на краю пустыни
Гоби, куда он попал после своего ранения в Тибете. Затем
в своем повествовании он резко переходит от «спасения
людей от массового гипноза» к осознанию необходимости
основания института, который готовил бы «помощни-
ков-инструкторов», чтобы ввести в жизнь людей то, чему
научился он сам. Гурджиев выбирает Россию в качестве
будущей штаб-квартиры своего института, после чего
читатель книги «Жизнь реальна» мгновенно оказывается
в Москве 1912 года.
Это все очень интересно, но остается непонятным,
почему именно Тибет накануне британского вторжения
был выбран в качестве «горячей точки». Да, конечно, по-
литическое напряжение там присутствовало; особенно
тщательно британцы следили за российскими шпиона-
ми и провокаторами. Возможно, мы найдем подсказку к
деятельности Гурджиева в Тибете, если обратим внима-
ние на его сопровождающих. Гурджиев пишет, что после
ранения шальной пулей за ним ухаживали «пять хоро-
ших врачей — трое с европейским образованием и два
специалиста по тибетской медицине» [12-3]. Все пятеро,
как он пишет, были искренне ему преданны. Не каждый
путешественник, попавший в передрягу в Тибете, может
похвастаться такой компанией. Напрашивается вывод, что
речь шла о медицинской экспедиции.
253
Момент для налаживания контактов был подходящим.
Далай-Лама XIII обрел умелого посредника с имперской
Россией в лице Агвана Доржиева (или Наванга Лобсан-
га Доржи), бурятского монаха, учившегося в монастыре
Дрепунг и получившего положение цэншапа (партнера по
философскому д испуту) и представителя Далай-Ламы XIII
при дворе Николая II. Доржиев наладил связь между Лха-
сой и Санкт-Петербургом, результатом которых стало от-
крытие первого в Европе тибетского храма Дацан Гунзэ-
чойнэй, возведенного в Петербурге в 1909—1915 годах.
Строительство финансировалось преимущественно Да-
лай-Ламой.
На самом деле знакомство российского императорско-
го двора с тибетской медициной произошло еще в 1850-х
годах, когда бурятский лама Сультим Бада (умер в 1873),
принявший православное имя Александра Александро-
вича Бадмаева, прибыл в Санкт-Петербург в 1857 году.
Будучи принят в Николаевский военный госпиталь, Бад-
маев получил официальное разрешение лечить пациен-
тов при помощи целебных трав, основываясь на системе
трех гуморов человеческого тела, которой пользовались
южно-бурятские целители, имевшие давние связи с ти-
бетцами. Крестным отцом Бадмаева во время его креще-
ния в 1861 году стал не кто иной, как царь Александр II.
Бадмаев открыл тибетскую аптеку — первую в Европе —
на улице Суворова в Санкт-Петербурге, куда пригласил
работать своего младшего брата Жамсарана.
Приняв в крещении имя Петра Александровича Бадма-
ева, Жамсаран стал ведущим врачом тибетской медицины
в России, открыв свою клинику на Поклонной горе рядом
с Петербургом. Он первым перевел на русский язык трак-
тат «Чжуд-ши» («О четырех основах [медицинских знаний]»)
и опубликовал его в Санкт-Петербурге в 1898 году. Кузен
Блаватской, министр финансов граф Витте был одним из
пациентов Бадмаева [12-4]. Тибетско-буддийское движе-
ние было созвучно с растущим интересом к мистицизму:
естественная реакция на материалистический атеизм и
его опасный революционный потенциал.
У Бадмаева были огромные политические амбиции:
он считал, что Россия должна присоединить к себе Тибет,
254
Монголию и Маньчжурию., В 1895 году агенты Бадмаева,
переодетые паломниками, проникли в запретный город
Лхасу и встретились с Агваном Доржиевым, учителем
Далай-Ламы XIII, тогда еще ребенка. За помощь агентам
царь подарил Доржиеву часы с монограммой в 1896 году.
В 1898 видная при дворе фигура, князь Эспер Эсперович
Ухтомский (1861—1921), при поддержке графа Витте, вос-
токовед, поэт и покровитель бадмаевской «медицинской
школы», будучи приближенным к императору, предста-
вил Доржиева Николаю II в Крыму, в Ливадийском двор-
це [12-5]. Создается впечатление, что князь Ухтомский,
издатель работ своего университетского учителя, фило-
софа Владимира Соловьева, отстаивавший политические
интересы молоканов, евреев и армян, а также любитель
теософии, послужил прототипом для гурджиевского кня-
зя Юрия Любоведского*. Как и Гурджиев, Ухтомский был
страстным собирателем предметов китайского и тибет-
ского искусства. С 1899 года князь пытался организовать
совместную российско-германскую экспедицию к Тур-
фанскому оазису в туркестанской части Китая с целью
провести археологические раскопки в поисках предметов
буддийского греко-индийского искусства. Но так как двор
в известность об экспедиции поставлен не был, против-
ники немедленно воспользовались этим, чтобы обвинить
Ухтомского в немецком шпионаже в области, представ-
ляющей для России особый интерес. К значимости этого
оазиса мы еще вернемся.
К сожалению, второй визит Доржиева в Россию в
1901 году привлек слишком много внимания, наведя на
подозрение о том, что Тибет может подпасть под про-
текторат Российской империи; Англия встревожилась.
«Санкт-Петербургские ведомости», издаваемые кня-
зем Ухтомским, попытались исправить ситуацию, опу-
бликовав официально опровержение. Но в сочетании с
возникшей «из ниоткуда» Кушкинской линией все это,
вполне естественно, очень обеспокоило британцев. Янг-
* Майкл Бенхам категорически не согласен с этим предположением.
В электронном письме от S октября 2016 он сообщил мне: «После
тщательной проверки я пришел к выводу, что Гурджиев всегда был
очень правдив в том, что касалось имен его друзей и спутников».
255
хазбенд правильно рассудил, что на Доржиева оказывал
большое влияние Бадмаев. Император не рассматривал
идею протектората всерьез. Но когда британцы, в свою
очередь, попытались войти в контакт с Далай-Ламой и
посланники вице-короля Индии были проигнорирова-
ны, это подготовило почву для вторжения Янгхазбенда
зимой 1903—1904 годов. Князь Ухтомский напишет книгу
о кампании Янгхазбенда и назовет ее «Из области лама-
изма. К походу англичан на Тибет».
Таковы исторические реалии, в которые мы можем
поместить повествование Гурджиева. Российские «гео-
графические экспедиции» и им подобные предприятия
вне всяких сомнений занимались сбором разведданных,
и если рассказ Гурджиева о пяти врачах, сопровождавших
его в Тибете, соответствует истине, вполне вероятно, что
и они занимались тем же, что, разумеется, должно было
держаться в секрете. Как мы увидим вскоре, с развед-
службами Гурджиев мог войти в контакт вследствие сво-
его знакомства приблизительно в тот же период с одним
российским аристократом или «власть имущим», как он
называет видных людей в попытке принизить их заслуги.
Учитывая секретный характер подобных операций,
возникает логичное предположение, что, если Гурджи-
ев действительно участвовал в экспедиции, прикрывав-
шейся медицинскими целями, но занимавшейся сбо-
ром разведданных, он знал и о Доржиеве, и о Бадмаеве.
Подобные связи, как и другие, которые мы рассмотрим
в следующей главе, могли серьезно повлиять на его от-
ношения со старой Россией и бурно развивавшейся в те
годы российской эзотерикой, что и привело к его реше-
нию обосноваться в Москве в 1911—1912 годах. Инте-
ресно отметить, что, когда британский разведчик Джон
Годолфин Беннетт наблюдал за Гурджиевым в Констан-
тинополе в 1920—1921 годах, он сначала отождествил, а
может, перепутал Гурджиева и Доржиева, хотя внешне
они не были похожи совершенно. Разве что фамилии их
(особенно учитывая, как Гурджиев произносил собствен-
ную, «Джорджиефф») были созвучны. Но связь, суще-
ствовавшая между этими двумя персонажами, наводила
на подозрения.
256
Есть в «Рассказах» любопытный эпизод, где Гурджиев
обвиняет англо-тибетскую войну в том, что она каким-то
образом пресекла возможность распространения так на-
зываемого «пятого учения», то есть религиозного учения
«Святого Ламы», которое могло бы принести миру про-
светление, если бы не было извращено временем. Вельзе-
вул говорит, что знает об этом, потому что ему «случайно
довелось быть свидетелем тех прискорбных событий там»
[12-6]. Это «случайно» ясности, конечно, не добавляет.
Дальше в «Рассказах» Вельзевул рассказывает о том, как
ученик Святого Ламы и глава «Семерки», то есть семерых
просветленных существ, посланных тибетскому прави-
тельству, очень, советовал не убивать непрошеных го-
стей (британцев). У этого будущего Святого было крайне
важное духовное предназначение, что не помешало ему
погибнуть от «шальной пули», когда он разговаривал с
населением одной из тибетских деревень, уговаривая их
не оказывать сопротивления чужеземцам: «величайшее
бедствие», говорит Вельзевул, ибо шесть «почти совер-
шенных братьев», оставшись без руководства, оказались
абсолютно беспомощны. Англо-тибетская война пред-
ставлена как грубое вмешательство слепых в своем не-
вежестве людей в тонкие духовные (или, с чем можно
поспорить, дипломатические) процессы, которых они
понять не способны. В конечном счете слепота приводит
их к погибели. После этого ничего из того, что пишет Гур-
джиев, уже не поможет нам разобраться в исторической
подоплеке его присутствия в Тибете, хотя странно видеть
снова и снова повторяющийся мотив о шальной пуле,
поражающей ключевого, пусть и воображаемого, духов-
ного персонажа. Все это очень сбивает с толку биографа,
пытающегося понять, что происходило с Гурджиевым на
самом деле [12-7].
В книге «Жизнь реальна» Гурджиев пишет, что его пуле-
вое ранение стало причиной «трех или четырех месяцев
бессознательной жизни», за которыми «начался еще один
год постоянного физического напряжения и необычных
психологических изысканий», что бы это ни значило
[12-8]. К повествованию, касающемуся тибетского ране-
ния, Гурджиев, как ни странно, возвращается лишь после
257
рассказа о следующей пуле, поразившей его на Кавказе в
конце 1904 года. После этого второго ранения он и ока-
зывается в том месте, куда попал после первой шальной
пули, ранившей его в Тибете! Воистину, ничто не просто
у Гурджиева!
Странным образом сюжет переносится на окраину пу-
стыни Гоби, где Гурджиев выздоравливает после ранения
в городе Янгихисар (провинция Синьцзян) в китайском
Туркестане, в местечке, где воздух, по описанию Гурджи-
ева, не похож ни на что другое на Земле: «Если рай и ад
существуют в реальности и если они испускают какое-то
излучение, то воздух в пространстве между этими двумя
источниками был бы, наверное, именно таким».
Проблема в том, что Янигисар (как он теперь назы-
вается) расположен в добрых восьмистах километрах от
пустыни Гоби. А вот Турфанский оазис, где покровитель
Доржиева князь Ухтомский собирался провести раскопки,
странным образом оказывается гораздо ближе к месту, где
выздоравливал Гурджиев, как раз на прямой между Яни-
гисаром и пустыней Гоби на северо-востоке. Тут уместно
вспомнить, что как раз в этой области Гурджиев занимал-
ся перегонкой скота.
Гурджиев пишет, что по мере того, как он шел на
поправку, пять врачей, сопровождавших его, уехали и
он остался с одним тибетцем и одним очень молодым
каракиргизом. Затем следует эпизод, слишком напоми-
нающий экспедицию на Памир и в Индию в сопрово-
ждении Карпенко, вплоть до мельчайших подробностей.
Гурджиев намеревается, дождавшись верблюдов отца мо-
лодого каракиргиза, отправиться к пику Александра III.
Дело в том, что «у него были сведения», будто в долине
этой горы «находились в то время несколько российских
офицеров, топографов Туркестанского топографическо-
го управления, среди которых был один из моих очень
хороших друзей» [12-9]. Сначала Гурджиев намеревался
«зайти к ним» (каким образом?), а затем присоединиться
к какому-нибудь большому каравану, идущему в Анди-
жан (туда, кстати, направлялась Витвицкая в «Материаль-
ном вопросе», перед тем как присоединиться к «Искателям
истины» в Чарджуе, в январе 1900 года), откуда он хотел
258
на поезде добраться до Закавказья, к своим родственни-
кам.
С момента ранения проходит шесть недель. В одну
ночь, когда на небе светит полная луна, Гурджиев начи-
нает размышлять. Он вспоминает свои прошлые ошиб-
ки и понимает, как именно нужно было действовать в
том или ином случае. Размышляет он все более и более
напряженно, достигая такой степени напряжения, что в
какой-то момент чуть не теряет сознание.
Затем он восстанавливает ход своих мыслей. Тогда он
подумал, что достиг всего, что в пределах человеческих
возможностей, а в некоторых областях достиг даже тако-
го, на что никто и никогда не был способен. Например,
«развитие силы мысли» в нем было таково, что после не-
скольких часов «самоподготовки» он мог убить яка на
расстоянии нескольких десятков миль. За двадцать четыре
часа он мог скопить столько сил, что способен был за
пять минут погрузить в сон слона. Между тем он не мог
достичь «состояния самовоспоминания» в конкретный
момент времени, стать истинным собой, не испытывая
влияния своей природы или обстоятельств. Подвергаясь
влиянию своих аппетитов, он не в состоянии был «со-
брать воедино» свою сущность и в полной мере выразить
свою волю. /
Тогда Гурджиев решает, что ему нужен некий отдель-
но стоящий, «никогда не спящий управляющий фактор»,
чтобы поддерживать в нем «бодрствующее» состояние,
сосредоточенность на своем истинном «Я». Он не пони-
мает, почему такая простая мысль никогда не приходила
ему прежде. Но он должен быть способен отыскать такой
фактор, ведь он был создан по образу и подобию Божьему,
а Бог везде и с Ним все связано. Значит, он имеет в себе
все возможности и невозможности, которые имеет Он. Раз-
ница между ним и Богом заключается только в масштабе.
Существует Бог всего мира, Он же Бог внешнего по от-
ношению к Гурджиеву мира. Значит, и Гурджиев тоже
Бог, только своего внутреннего мира: «Он Бог, и Я Бог!»
[12-10]. Это похоже на откровение «Ана-л-хакк (Я Есмь
Истина)», посетившее суфийского святого аль-Халладжа
(казненного за него в 922 году в Багдаде).
259
Чувствуя, как у него перехватывает дыхание, Гурджи-
ев размышляет дальше. Отношение Бога к мирозданию
должно отражаться в его (Гурджиевском) отношении ко
всему, над чем он властен. Как он не видел этого раньше?
Мы тоже можем задаться этим вопросом, ведь речь идет
о базовой гностической концепции, где говорится о том,
что лишь истинно освобожденные и просветленные люди
могут по-настоящему осознавать последствия произне-
сенных ими слов, ибо сами по себе слова лишь опьяняют
глупцов и приводят в ярость неуравновешенных.
Все говорит ему, Гурджиеву, о том, что Бог — вселюбя-
щий и всепрощающий, воплощающая в себе абсолютную
доброту. Как, зачем будет Он прогонять от себя ближай-
шего своего сына только за «путь гордости», свойственный
любой молодой ^сформировавшейся душе? Здесь Гур-
джиев говорит о «Дьяволе» и подразумевает, что то, что
люди называют Дьяволом, на самом деле является живым
проявлением развертывающегося вселенского замысла
Создателя. Подобно Ангелу-Павлину езидов, гордый дух,
чье присутствие так явственно в Человеке, лишь служит
архангельским замыслам Бога здесь, на Земле.
Далее Гурджиев осознает, что нуждается в «напомина-
ющем факторе». Именно по этой причине Бог поставил
одного из своих сыновей в столь необычное, фактически
«унизительное», положение. Это часть божественной са-
мореализации. И тогда Гурджиев решает, что в рамках его
маленького внутреннего мира он тоже должен отдалить
от себя любимую часть своего «я», чтобы она стала неис-
сякаемым источником. Как же выделить в себе и изъять
из себя часть, чтобы она стала вечным напоминанием
о главном? Он приходит к выводу, что должен добро-
вольно перестать использовать свои силы: имеются в виду
гипнотизм и телепатия, или, как он их называет, «хан-
бледзойн» (одному Богу известно почему). Постоянно
используя эти силы, пишет Гурджиев, за последние два
года он был «испорчен и развращен до самой глубины» —
серьезное признание. Лишить себя всего этого, лишить
себя- силы для «удовлетворения большинства своих по-
роков», жить с другими людьми, постоянно имея перед
260
глазами то, от чего пришлось отказаться, вот что будет
напоминать ему о самом себе [12-11].
Одним словом, Гурджиев решил отдать свое любимое
детище, богоподобную силу, которую он развивал в себе
годами, в качестве искупления; отныне он добровольно
будет уязвим и посвятит свою жизнь служению. По сути,
здесь Гурджиев предлагает весьма оригинальную и стран-
ным образом сформулированную разновидность кеноти-
ческого христианского мистицизма, основная формула
которого заключается в опустошении себя. С таким же
успехом это может быть и суфийский мистицизм, и любая
другая, более универсальная философия. Смотря с какой
стороны подойти к вопросу.
Гурджиев пишет, что когда он принес себе эту клят-
ву, то ощутил такую свободу, что вскочил и начал бегать
вокруг источника как молодой теленок. Все же он оста-
вил себе небольшую лазейку, оговорив, что клятва его
не будет распространяться на применение силы «в на-
учных целях». В качестве примера он приводил много-
кратное повышение видимости космических объектов
посредством использования медиума и излечение рака
«силой самовнушения». Все это произошло за два года до
его возвращения в пустыню Гоби, в благословенное место
между двумя такими разными ландшафтами, один по-
крытый буйной растительностью, другой — божествен-
но пустынный. К моменту своего второго пребывания на
краю пустыни Гурджиев уже чувствовал себя полностью
избавленным от «автоматического влияния» других лю-
дей на его сознание. До этого времени, пишет он, вся
его жизнь была посвящена исследованиям смысла и цели
жизни человека. Теперь же у него появилась новая цель —
освободить человека от массового гипноза, заставляющего
его действовать варварски, забывая о любви, или просто
жить бессмысленной и глупой автоматической жизнью.
Все эти мысли в итоге и привели Гурджиева в Москву в
1912 или 1913 году.
Но, погодите, как он все-таки оказался в этом месте,
где на него снизошло откровение свыше?
Об этом как раз повествует история о третьей пуле.
261
Чиатурский тоннель
Как раз в тот период, когда Алистер Кроули размыш-
лял, что ему делать с его откровением, изложенным в зна-
менитой «Книге Закона», которую он написал в съемной
квартире в Каире в апреле 1904 года, Гурджиев пишет,
что он находился неподалеку от Чиатурского тоннеля на
Кавказе, где его и ранила в ногу третья пуля. Что он делал у
Чиатурского тоннеля? Вся обстановка сильно напоминает
историю с Эким-Беем во «Встречах», когда Гурджиев пе-
реходит через Сурамский перевал, где шло строительство
Сурамского тоннеля для ускорения процесса переправки
нефти из Баку к Черному морю. На самом деле, Чиатура
расположена приблизительно в сорока километрах к се-
веру от Сурамского перевала, хотя ландшафт здесь почти
такой же: острые скалы, открытые горные склоны и за-
полненные туманом ущелья. А еще Чиатура находится в
шестидесяти километрах к северо-западу от Гори, места
рождения Иосифа Сталина. Гурийцы, а вернее, бунтов-
щики из Гори, на тот момент с оружием в руках оказывали
сопротивление активному имперскому вторжению на их
территорию, восставая против вопиющего игнорирова-
ния требований рабочих о более приемлемых условиях
работы и повышении заработка. Это был один из многих
конфликтов, приведших в результате к чрезвычайному
положению 1905 года, когда царь Николай II дал согласие
на жесткие контрмеры, чтобы предотвратить революцию.
Беспорядки в тоннеле наверняка были связаны с Чиа-
турскими рудниками, где на тот момент добывалась поло-
вина потреблявшегося в мире марганца. Около трех тысяч
семисот работников, покрытых вечной копотью, работа-
ли сменами по восемнадцать часов, причем спали прямо
в шахтах, не имея даже возможности помыться. Немецкая
компания Круппа была крупнейшим инвестором в до-
бычу полезных ископаемых, поэтому вполне вероятно,
что беспорядки, в которых оказался замешан Гурджиев,
были как-то связаны с возмущением в ответ на пода-
вляющие меры, предпринятые правительством с целью
поощрить иностранные инвестиции. Через год, в 1905,
Чиатура окажется единственным форпостом болыпеви-
262
ков в меньшевистской Грузии. Сталин старался всячески
расшевелить рабочих, основав типографию, участвуя в
стачках, организовывая «красные боевые отряды». Шахты,
отказывавшиеся платить, разрушались; рабочие вооружа-
лись. Очевидно, в конце 1904 года все эти процессы шли
полным ходом, подготавливая события 1905. И Гурджиев
оказался в самой гуще этих событий.
Он очутился меж двух огней: казаков, поддерживаемых
царем, с одной стороны и гурийцев — с другой. Что под
этим подразумевается, понять сложно. Можно выдвинуть
массу правдоподобных и не очень предположений, но
по тому, как развивались события, да и по самому по-
вествованию Гурджиева, можно догадаться, что что-то
тут было нечисто. И все-таки Гурджиев утверждает, будто
бы пуля была именно шальной. Действительно, кто стал
бы намеренно стрелять в Гурджиева, преисполненного
добрых намерений? Приходится задуматься...
Пытались ли гурийцы саботировать строительство
тоннеля? Может быть, устроили блокаду, пикет?..
После ранения, пишет ГурДжиев, его погрузили на
осла и отвезли в какую-то пещеру [12-12]. Некий «ле-
карь-цирюльник» приводит двух хевсуров, этих удиви-
тельных горных воинов, облаченных в кольчуги, кото-
рых мы уже встречали в истории с Эким-Беем. Слабый
молодой хевсур взялся ухаживать за Гурджиевым. Через
некоторое время, когда раненый уже мог ходить, опира-
ясь на палку, он посетил «тайную встречу» хевсуров. Со-
бытие беспрецедентное. Возможно, это отсылка к тайным
ритуалам хевсуров, которые они проводили в священных
местах, далеко в горах.
Гурджиев пишет, что бежал от людей, охваченных
«революционным психозом». Гурджиев никогда не от-
личался мстительностью, но это суждение хорошо ил-
люстрирует его отношение к большевикам. Причем ход
истории показал, что суждение оказалось верным, хотя,
конечно, в начале XX века, Гурджиев мог придерживаться
совсем другого мнения о большевиках. К тому же он до-
статочно беспристрастен, потому что пишет, что бежал
не только от «революционного психоза», но и от «нацио-
нального психоза», вероятно имея в виду казаков. Психоз
263
в этом контексте просто означал, что люди лишались воз-
можности думать и действовать независимо, оказываясь
полностью подчиненными неким чуждым их психике
элементам. Проще говоря, все вокруг сошли с ума! Нуж-
но было уносить ноги, и побыстрее.
Со свойственной ему иронией Гурджиев пишет, что,
«учитывая мои личные планы на будущее» — то есть учи-
тывая его намерение выбраться живым из передряги, в
которую он попал, — он делает выбор в пользу Закав-
казья, несмотря на риск быть пойманным той или иной
группировкой или вообще неизвестными людьми. В пути
Гурджиев «испытывал неимоверные страдания», главным
образом потому, что вынужден был «сохранять вид, не
вызывающий подозрений». Среди татар и армян наби-
рали обороты националистические движения, а гурджи-
евская «универсальная внешность» могла вызвать подо-
зрения и у тех, и у других, особенно в условиях, когда
подозрительность и паранойя распространялись в реги-
оне с пугающей скоростью.
Стараясь выбраться из неспокойного места, Гурджиев,
в сопровождении своего приятеля, выхаживавшего его
после ранения, направляется на восток, в закаспийский
Ашхабад. Здесь приятель исчезает. Гурджиев отправляет-
ся в центр города, надеясь встретиться «с кем-нибудь из
знакомых». В конце концов, если верить «Материальному
вопросу», здесь он провернул незабываемую сделку с кор-
сетами и многие другие, а значит, действительно имел в
городе много знакомых.
Он видит высокого человека с длинной бородой и в ев-
ропейской одежде, проходящего мимо чайханы (чайной).
Человек по-армянски окликает его: «А! Черный дьявол!»
Гурджиев немедленно узнает его: дальний родственник,
бывший переводчик полицейского суда, которого вы-
гнали со службы за связь с любовницей шефа полиции.
Оказалось, что бывший полицейский в курсе произошед-
шего. Пропавший приятель, объясняет он Гурджиеву, был
арестован, но «несерьезно», а по причине наплыва на
город «опасных революционеров». Хуже того, фамилия
Гурджиева фигурировала в списках нарушителей спо-
койствия. Возможно, он к тому времени сумел заслужить
264
репутацию непредсказуемого чудака? В любом случае,
несмотря на стесненность в средствах, Гурджиев решает
немедленно оставить город.
Он снова направляется на восток. А значит, почти на-
верняка садится в поезд и по Среднеазиатской железной
дороге отправляется в Андижан и дальше, на территории,
граничащие с китайской провинцией Синьцзян. От же-
лезной дороги он направляется в Янигисар в китайском
Туркестане, и все повторяется снова. Здесь, «с помощью
старых друзей», как он выражается, Гурджиев добывает
кое-какие средства и отыскивает то место, где излечился
от ранения второй пулей, той, что поразила его в Тибете,
и той, после которой, как описывается в книге «Жизнь
реальна», он пережил настоящее второе рождение и при-
нес клятву употреблять свои силы исключительно во имя
знаний, которые могли бы помочь человечеству.
Все это подразумевает, что Гурджиев, во-первых, пред-
/ видел будущее — три пули символизируют три глубоких
внутренних конфликта, — а во-вторых, верил в свою
миссию. Он видел себя тем, кому предстоит пробудить
людей, обратить их внимание на собственную способ-
ность увидеть бессознательную игру, в которую играет че-
ловечество (наивно полагающее, что живет осознанной
жизнью), и понять, чем является эта игра на самом деле;
пробудить от всеобщего сна, так часто оборачивающегося
кошмаром, и спасти людей, обучив их практикам само-
познания и самопробуждения.
И тут, как обычно, встал вопрос, как именно это сделать.
13. СВЯТАЯ МАТУШКА РОССИЯ
Во «Встречах» содержатся многочисленные намеки
на то, что Гурджиев побывал у египетских пирамид.
Деятельность его в Египте отличалась разнообразием:
от работы проводником по древним местам (еще один
повод похвалиться пресловутым знанием многочислен-
ных языков — арабского, греческого и итальянского) до
помощи Скридлову в поисках истоков Нила и других
археологических начинаний; упоминаются даже личные
попытки разгадать тайну Сфинкса. Здесь сыграла свою
роль некая карта «Допесчаного Египта», которую Гур-
джиев видел у армянского священника и втайне скопи-
ровал. Теперь, когда мы знаем результаты геологического
обследования частей основания Сфинкса в Гизе, в ходе
которого обнаружилось, что оно подвергалось воздей-
ствиям влажной погоды, причем на протяжении неверо-
ятно длинных отрезков времени, естественным образом
возникает вопрос, не был ли гурджиевский Допесча-
ный Египет ключом к разгадке древней цивилизации,
существовавшей до установленных египетских династий
(то есть до 3500 гг. до н. э.) и свидетельством которой
является пусть не голова Сфинкса, то тело монумента.
Сфинкс никогда не упустит случая загадать очередную
загадку очередному энтузиасту, а Гурджиев явно был
одним из них.
Ни одна из египетских историй не может быть датиро-
вана даже с приблизительной точностью, так как все они
могут быть выдуманы и искусно вплетены в гурджиевские
замысловатые сюжеты. Ничто в них не указывает на дей-
ствительное знакомство со страной и местностью, хотя
симпатизирующий Гурджиеву читатель вполне может
предположить, что хотя бы однажды маг посетил Еги-
пет: во-первых, так как в его произведениях этот регион
упоминается неоднократно, а во-вторых, и это более ве-
ский аргумент, в «Рассказах» есть эпизод, который вполне
можно соотнести с реальным историческим, а не выду-
манным персонажем.
266
Во «Встречах» Гурджиев утверждает, что именно у
пирамид познакомился со страстным и вечно ищущим
духом, которого окрестил князем Юрием Любоведским
и которого привело сюда «изучение оккультных наук»
[13-1]. Здесь возникает предположение, уже упомяну-
тое в предыдущей главе: на образ князя, встреченного у
пирамид, Гурджиева вдохновил князь Эспер Ухтомский,
сопровождавший к пирамидам его императорское высо-
чество, Николая, наследника престола Российской импе^
рии, в 1890 году; также Ухтомский включил во второй том
объемного сочинения, посвященного этому путешествию
по востоку, цветную карту Египта.
Можно провести интересную параллель между встре-
чей с князем, описанной во «Встречах», и очень похожим
событием в «Рассказах», в главе 34, посвященной России,
когда к Вельзевулу, прогуливающемуся утром у пира-
мид, вдруг подходит пожилой человек и обращается к
нему не «Черный дьявол», а «доктор» [13-2]. Вельзевул
находит «вибрации» старика дружелюбными, а беседы с
ним приятными. Новый знакомый оказывается «важным
власть имущим», термин, которым Гурджиев обозначает
представителей аристократии, которых то и дело пытается
свести до объектов социологического изучения и даже до
экспериментальных объектов; вспомним, что Вельзевул
действительно представляет собой суперэго Гурджиева,
мощную психическую сущность, перед лицом которой
умаляется все человечество.
Речь заходит о пороках в России, и старик рассказы-
вает Вельзевулу о пьянстве на своей родине, масштабы
которого достигли столь угрожающих размеров, что даже
было создано «Попечительство о народной трезвости»,
главой которого он и был назначен. Затем он предлагает
доктору Вельзевулу, прекрасно разбиравшемуся в пси-
хологической подоплеке пагубных привычек, посетить
Санкт-Петербург и помочь делу Попечительства. Это за-
мечательно согласовалось с планами самого Вельзевула,
который как раз собирался досконально уяснить себе все
детали проявлений человеческой психеи индивидуумов,
существующих как отдельно, так и группами. Россия пре-
красно подходила для этой цели, особенно учитывая, что
267
теперь ее достижение можно было совмещать с работой
на благо общества.
Одна деталь в «Рассказах» позволяет нам установить
связь с историческими фактами и реальным историче-
ским персонажем. Прибыв в Санкт-Петербург, Вельзе-
вул, к своему отчаянию, сталкивается с таким количеством
всевозможных препятствий и бюрократических прово-
лочек во время попыток организовать там химическую
лабораторию, что отказывается от своего первоначаль-
ного замысла и решает уехать. Это его решение очень
огорчило нескольких «важных российских существ»,
которые попытались его отговорить. В конце концов к
Вельзевулу приходит его приятель, тот самый «важный
власть имущий», и уговаривает его остаться до открытия
нового оплота в борьбе против алкоголизма, «Народного
дома императора Николая И» [13-3].
9 декабря 1900 года в газете «Нью-Йорк тайме» вы-
шла статья под заголовком «19 декабря открывается новый
"Народный дом" Санкт-Петербурга: огромное здание для
общественного пользования, столовая на 2000 человек,
концертный зал, оперный зал, многое другое — результат
работы Попечительства о трезвости». В статье сообщалось,
что его высочество принц Ольденбургский назначается
председателем Санкт-Петербургского Попечитальства о
трезвости. Новость о торжественном открытии Народного
дома принцем Ольденбургским, фактически состоявшем-
ся 25 декабря, была опубликована на следующий день на
первой странице «Ныр-Йорк трибьюн»:
Сегодня в полдень принц Ольденбургский, президент
Государственного Попечительства о трезвости, объявил
Народный дом открытым. После церемонии инаугу-
рации принц и еще двадцать высших офицеров, в том
числе генералы, а также высокопоставленные санов-
ники, представители аристократии и дамы отужинали
бок о бок с крестьянами и семьями рабочих.
Гурджиев был в числе приглашенных на мероприятие
(что, как мы видим, само по себе не было признаком
каких-то особых заслуг), но после получил аудиенцию
268
у царя. Этот скорее неловкий эпизод встречи с монар-
хом описан в «Рассказах»'. Если верить Бенхаму, в ран-
них черновиках «Рассказов» есть фрагмент, который был
исключен из опубликованной версии. В нем Гурджиев
утверждает, что «власть имущее существо» (принц Оль-
денбургский?) прослышало о нем и искало с ним встречи.
В статье «Нью-Йорк тайме» от 2 октября 1904 года
писалось, что принц Ольденбургский, шурин царя, ин-
тересовался нестандартными медицинскими методами
[13-4]. То, что принц интересовался как медициной, так
и вопросами пьянства, не должно удивлять читателя.
Герой русско-турецкой войны 1877—1878 годов принц
Александр Петрович Ольденбургский (1844—1932) на
свои деньги основал Императорский институт экспе-
риментальной медицины, получивший одобрение царя
Александра III в ноябре 1888 и открытый на Аптекарском
острове 8 декабря 1890 года. Институт упоминается в гла-
ве «Проблема старения» в третьей гурджиевской «серии»
(«Жизньреальна»). Девизом принца Ольденбургского было
«Нужный человек в нужном месте». Был ли Гурджиев та-
ким нужным человеком? Институт был прикреплен к Об-
щине медсестер Святой Троицы, опекуном которой тоже
был принц Ольденбургский. И это лишь одна из многих
благотворительных организаций, которыми он активно
интересовался и в которых принимал участие. В 1897 году
принц состоял председателем Противочумной комиссии,
в то время как в его институте экспериментальной ме-
дицины проводились бактериологические исследования,
целью которых было победить холеру.
Создается впечатление, что если Ольденбургский и не
стоит за образом князя Юрия Любоведского из «Встреч»,
то уж точно вдохновил на создание аристократического
персонажа из «Рассказов». В «Рассказах» именно он ста-
новится организатором вполне успешной, хотя и неле-
по инсценированной до мельчайших деталей аудиенции
* События, происходившие при дворе, также освещались «Санкт-
Петербургскими ведомостями», издаваемыми князем Ухтомским.
Майкл Бенхам обратился к нескольким русским с просьбой отыскать
в газете заметку об этой встрече, но пока не получил никакого ответа
(из его электронного письма нам от 5 октября 2016 г.).
269
Гурджиева-Вельзевула у царя: событие, описываемое как
до крайности неловкое и неестественное. Доржиева, судя
по всему, принимали совсем по-другому. Несмотря на
бессмысленность этой встречи с царем, после нее все бю-
рократические проблемы Вельзевула, связанные с откры-
тием лаборатории, испарились как по волшебству [13-5].
Несмотря на это, Гурджиева сильно покоробило отноше-
ние к нему полного предубеждений адъютанта, которого
он охарактеризовал как «маменькин сынок». Молодой че-
ловек, видя, что Гурджиев не русский и что лицо его имеет
азиатские черты, начал относиться к нему чуть ли не как к
дикарю. Действительно, тут любой бы оскорбился [13-6].
Причем до такой степени, что, оставив идею об открытии
лаборатории, Вельзевул, после «высочайшего представле-
ния» царю, чью человеческую природу он видел слишком
ясцо, принимает решение покинуть Петербург и отпра-
виться в Европу и на другие континенты. Вельзевул рас-
сказывает, что еще много раз возвращался в Россию «по
другим делам», а затем наблюдал, как большевики до ос-
нования разрушили все то хорошее и полезное, что было
достигнуто в обществе за многие годы [13-7].
Есть еще две вещи, которые хотелось бы упомянуть в
связи с именем Александра Петровича Ольденбургско-
го. После окончания русско-турецкой войны он сыграл
важную роль в создании и обустройстве высококлассно-
го курорта в Гагре, на грузинском северном побережье
Черного моря, где был выстроен дворец и создан тропи-
ческий парк. Существует большая вероятность, что Гур-
джиев, испытывавший пристрастие к курортным местам,
особенно в Грузии и в районе Ессентуков, мог познако-
миться с принцем именно в Гагре — хотя сам Гурджиев
это место нигде не упоминает, — а не на фоне египетских
пирамид, что было бы, конечно, романтичнее.
Когда императорская семья была помещена под стражу
и посажена на солдатский паек осенью 1917 года, принц
Ольденбургский эмигрировал во Францию, в Биарриц,
где и прожил до самой смерти. Гурджиев побывал в Би-
аррице в июле 1926, это событие было особенно отме-
чено женой Оража, обвинявшей Гурджиева в том, что
он отравил ее мужа несвежей икрой. Возникает вопрос,
270
какова была истинная цель визита: обычный отдых или
имелись иные, замалчиваемые цели, как это часто бывало
у Гурджиева.
Папюс в России
Создается впечатление, что переезд Гурджиева в Санкт-
Петербург в конце 1900-х годов был несколько прежде-
временным. Зато посещение тех же мест другим эзотери-
ком в то же самое время оказалось очень плодотворным,
по крайней мере в краткосрочной перспективе. Если мы
коротко остановимся на опыте доктора Жерара Анкос-
са (Папюса), полученного им в России и сильно отли-
чавшегося от опыта Гурджиева, мы сумеем восстановить
картину российского эзотерического сообщества первого
десятилетия XX века.
После организации парижского Спиритического и
спиритуалистического конгресса в 1889 году Папюс за-
нялся своей Независимой группой эзотерических иссле-
дований, в чьи цели входило собрание любых доступных
оккультных знаний, преподавание оккультных наук на
самом высоком уровне, лекции и семинары по всем на-
правлениям эзотерики, изучение спиритизма, магнетиз-
ма и магии в теории и на практике. Одним словом, Папюс
создавал благотворную среду для всех, интересующихся
эзотерикой, искал активных людей, которые могли бы
взять на себя руководство тем или иным подразделени-
ем его быстро растущей организации, а также продвигал
свои идеи при помощи, выражаясь современным язы-
ком, эффективных маркетинговых технологий. Пожалуй,
больше всего внимания он уделял французскому Ордену
мартинистов. Не исключено, что именно это направле-
ние деятельности натолкнуло Папюса на мысль посетить
Россию, к которой он давно испытывал интерес.
Между 1806 и 1816 годами французский контррево-
люционер и противник рационалистического движения
в философии Жозеф де Местр (1753—1821) жил в Санкт-
Петербурге, где написал сочинение «Санкт-Петербургские
вечера», теодицею на тему таинства принесения в жертву
невинного и его роли в приведении человека к Богу через
271
исторический процесс. Папюс знал, что Жозеф ле Местр
вернул Петербургу статус одного из центров мартинист-
ского движения. Влияние его чувствовалось даже век
спустя. В 1900 году великий князь Николай, мартинист,
представил Папюса своему племяннику, царю Николаю
II. Последний царь России, как и один из его предше-
ственников, Александр I, был инициирован в мартини-
сты. Регулярные сеансы были частью жизни мартинистов.
Папюс хорошо подготовил почву для своего приезда
в Россию. С 13 по 21 августа 1892 года Папюсом и его
коллегами был организован франко-русский фестиваль с
большой лотереей в садах Тюильри. Доходы должны были
пойти на поддержание бедных русских семей, в особен-
ности пострадавших от холеры, а также бедных француз-
ских семей. В лотерейном комитете заседали: мадемуазель
А. де Вольска, Папюс, его издатель Самюэль, господин
Карин-Каринский, российский капитан артиллерии, ме-
сье Леонард из санкт-петербургского журнала «Ви рюсс»
(«Русская жизнь») и сербский художник, критик и автор
путевых очерков в «Ревю де Пари», князь Божидар Кара-
георгевич (1862—1908).
Первые страницы октябрьского выпуска «Инисиасьон»
от 1896 года были посвящены «Посланию французских
спиритуалистов» Папюса к «Е. И. В. Николаю II, импе-
ратору России», только что прибывшему в Париж с го-
сударственным визитом:
Минуя все политические разногласия, выходя за преде-
лы любых религиозных сообществ (хотя ко всем мы
относимся с равным уважением), мы, в тишине и без-
вестности, продолжаем наши исследования с целью
освятить Науку Верой, и с позиций этой обновленной
науки мы ищем неоспоримых доказательств существо-
вания Бога и бессмертия человеческой души...
Завеса тайны над великим историческим законом
была приоткрыта одним из наших мастеров Фабром
д'Оливе в его работе «Философская история человеческого
рода» и развита другим нашим мастером, Сент-Ивом
д'Альвейдром, в его «Миссиях». Этот закон, который
знали древние египтяне уже за 1600 лет до н. э., учит
272
нас, что ходом истории правят три великих Принци-
па, а именно: божественное Провидение, Воля и Рок...
Империя, которая руководствуется максимой «Прав
тот, кто сильнее», тем самым сводит на нет влияние
божественного Провидения и вручает себя Року, возла-
гая надежды свои не на Бога, а на террор, применение
силы и дипломатические уловки; все это неизбежно
заканчивается полным крахом, и Империя рушится
под тяжестью собственных ошибок...
Да соблаговолит Ваше Величество принять наше
Приветствие и да обессмертит Она [Божественная
Воля] его Империю через полное единение с Прови-
дением; таково дражайшее желание тех, кто смиренно
просит Его Величество принять уверения в своем наи-
глубочайшем почтении.
Жерар Анкосс (Папюс) [13-8]
Апрельский выпуск «Инисиасьон»1900 года на первых
страницах сообщал о недавно предпринятой поездке Па-
пюса в Петербург:
Во время своего пребывания в Санкт-Петербурге мы
прожили несколько недель в доме наших друзей, вос-
поминания об удивительном гостеприимстве которых
до сих согревают нашу душу. Мы изучали медиума,
и наблюдения за его опытами навели нас на мысли,
которые, возможно, смогут заинтересовать нашего чи-
тателя. Этот медиум по имени Самбор [что означает
«одинокий воин»] — еще достаточно молодой человек,
нервического темперамента, слабого телосложения,
светловолосый, успел прекрасно показать себя на не-
скольких сеансах [13-9].
Далее подробно описываются достижения Самбора —
например, умение без видимых усилий выпутываться из
металлических кандалов, воспроизведение голоса умер-
шего ребенка, способность при помощи фосфоресци-
рующего сияния поднимать предметы и переносить их
в соседнюю комнату, самолевитация. Папюс не пишет,
кем именно были эти гостеприимные друзья и чем еще
273
он занимался в России помимо наблюдения за спирити-
ческими сеансами.
Самбор интересен нам тем, что почти наверняка Гур-
джиев либо слышал о нем, либо даже имел дело с ним
лично. Вспомним его утверждение о том, как в 1900-х
он специально разыскивал и входил в контакт со всеми
мало-мальски значимыми организациями, занимающи-
мися теософией и спиритизмом, и сам неоднократно де-
монстрировал «явления из потустороннего мира».
Русский телеграфист Стефан Фомич «Самбор» (умер
в 1902 году) приобрел широкую известность в качестве
сильного медиума, умевшего материализовывать и пе-
редвигать предметы при помощи телекинеза. В журнале
«Ребус» описывались сессии, которые медиум проводил
с 1896 года по 1902. Граф Перовский-Петрово-Солово-
во из Британского общества психических исследований
изучил феномен Самбора и пришел к выводу, что тот
мошенничал. Нам бы, конечно, очень повезло, займись
граф спиритической деятельностью Гурджиева, но соз-
дается впечатление, что кроме самого Гурджиева об этой
деятельности никто не знал. Много позже Гурджиев будет
утверждать, что все его эксперименты совершались ис-
ключительно в научных целях и он, не менее графа, был
заинтересован в выведении мошенников на чистую воду.
Кстати, Соловово был очень впечатлен сеансами Самбора
до тех пор, пока один из сообщников медиума, которому
полагалось держать того за руку, специально не отпу-
стил ее [13-10]. Мы помним, что Гурджиев рассказывал
о трюках, связанных с держанием рук на сеансах; он-то,
конечно, сразу бы обо всем догадался!
Папюс все принял за чистую монету, хотя справедли-
вости ради необходимо отметить, что граф не смог до-
казать фальшивость всех чудес, демонстрируемых Самбо-
ром. Конечно, всегда остается вероятность, что Гурджиев
просто почуял, куда ветер дует, и предвидел, что век ув-
лечения спиритизмом и веры в спиритические феномены
подошел к концу, а значит, нужно было подстраховаться
и найти себе новое занятие. Учитывая, как мало мы на
самом деле знаем о занятиях Гурджиева, трудно строить
какие-то предположения на этот счет. Принимая во вни-
274 -
мание опубликованные работы мага и его собственные
признания, я не вижу никаких причин лишать его права
на сомнения. Гурджиев постоянно находился под влия-
нием противоречивых побуждений, как каждый из нас.
Основав в России несколько мартинистских лож в
1897 году и Орден мартинистов в 1899, Папюс познако-
мил венценосную чету, Николая и Александру, со своим
духовным учителем, месье Филиппом, простым чело-
веком из Лиона, чьи молитвы обладали поразительным
целительным эффектом. Во время первой аудиенции,
данной Филиппу в Компьене, в 50 километрах к северо-
востоку от Парижа в 1901 году, святой целитель произ-
вел неизгладимое впечатление на императора с супругой.
Согласно Жану-Франсуа Вару, «до самой своей смерти,
несмотря на многочисленные козни и интриги, с Филип-
пом, предсказавшим Николаю и Александре появление
долгожданного наследника [Алексея Николаевича, родив-
шегося 12 августа 1904 года], обращались как с другом и
доверенным лицом» [13-11].
Как писал французский мартинист и коллега Папюса
Виктор-Эмиль Мишле, «ничто в российской политике не
решалось Николаем II и его супругой без одобрения Фи-
липпа» [13-12]. Самые недалекие противники распускали
слухи, что свое огромное влияние на царя Филипп обрел
при помощи некромантии и вульгарного спиритизма.
Мишле пишет, что отношение к Филиппу при дворе хо-
рошо видно из следующего высказывания одной из фрей-
лин, которая радостно делилась: «Я слышала, как царица
отзывалась о месье Филиппе так: "Месье Филиппа увидеть
нельзя, ибо он чистый дух!"» [13-13].
Папюс снова посетил Россию в 1905 году. Французский
посол в России Морис Палеолог (1859—1944) оставил нам
в своих «Мемуарах» следующий случай. Едва Папюс при-
был в Санкт-Петербург, к нему устремилось множество
влиятельных лиц, жаждавших получить совет в связи с
кризисом, разразившимся в России: в Москве и по стране
в целом прокатилась волна восстаний и всеобщих заба-
стовок, положение ухудшалось с каждым днем. Папюса
немедленно вызвали в Царское Село, где в тот момент
находились император с императрицей, и на следующий
275
же день после первой встречей с царской четой Папюсом
был организован и проведен длинный сеанс, на котором
он продемонстрировал свои способности некроманта.
Помимо Николая II и Александры, на тайной литургии
присутствовал адъютант Его Величества капитан Мандры-
ка, позднее переведенный в Главный штаб и назначенный
губернатором Тифлиса. Прибегнув к «интенсивному со-
средоточению воли, то есть к многократному увеличению
флюидов своего психического динамизма», духовный ма-
стер Папюс сумел вызвать призрак благочестивого царя
Александра III; Палеолог пишет, что безошибочные знаки
указывали на его присутствие. Несмотря на боль, сжав-
шую его сердце при виде отца, Николай спокойно спро-
сил явившийся дух, как ему следует реагировать на волну
либерализма, охватившую Россию. Призрак ответил: «Ты
должен, употребив все свои силы, задавить начавшуюся
революцию; но пройдет время, и однажды она возро-
дится, и будет так страшна и жестока, что ты пожалеешь
о том, что сегодня не прибегнул к более жестким мерам.
Пусть! Мужайся, сын мой! Не переставай бороться!» Пока
пораженные до глубины души Николай и Александра пы-
тались осознать полученную информацию, Папюс заявил,
что может употребить свои силы на то, чтобы создать ма-
гическую защиту от революции, но действовать она будет
лишь до тех пор, пока он жив на физическом плане. Затем
он торжественно провел необходимые ритуалы. Папюс
умер 15 октября 1916 года, и защита перестала действо-
вать. Через год...
Опасения французского правительства, воспринимав-
шего Папюса как человека непредсказуемого и способ-
ного выкинуть что угодно, вполне разделялись Русской
православной церковью, которой решительно не нра-
вилось растущее влияние Папюса и месье Филиппа на
царственную чету. Даже после того, как Папюс и Филипп
официально отбыли во Францию, они активно перепи-
сывались с Николаем II и его супругой до тех пор, пока на
сцену не вышел Распутин — птица совсем иного полета...
Интересно, как в подобной ситуации поступил бы
Гурджиев. После короткой аудиенции в 1900 году Гур-
джиев никогда больше не встречался, с царем. Но ведь,
276
если верить книге «Жизнь реальна», маг поклялся себе ни-
когда больше не прибегать к своим сверхъестественным
способностям, если только этого не требовали научные
интересы. Так что вряд ли он сумел бы продемонстри-
ровать что-то убедительное. Зато создается впечатление,
что Гурджиев действительно помогал обратившимся к
нему достичь определенного внутреннего освобожде-
ния. Наверное, с точки зрения Николая и его супруги,
такой подход был скорее революционным, чем сакраль-
ным. Гурджиев не слишком интересовался социальным
устройством как таковым. Да и что он получил от этого
социального устройства?..
Нам следует-признать: установить практически невоз-
можно, чем занимался Гурджиев между 1904 и 1912-13 го-
дами, когда он прибыл в Москву с намерением основать
свой собственный институт, возможно почерпнув саму
идею института у принца Ольденбургского с его Инсти-
тутом экспериментальной медицины. В своем Институте
гармонического развития человека Гурджиев сам был бы
и царь, и бог. В конце концов, ни один царь не приходил
к Вельзевулу за советом после Охозия, царя Израиля (4
Книга Царств, 1: 2), да и тот заплатил дорогую цену.
Единое Трудовое Братство
Если бы не мстительная жестокость Сталина, мы бы,
возможно, никогда не узнали, что в плотной тьме, окру-
жающей Гурджиева в означенный период, все-таки име-
ется небольшой просвет. В 1937-38 годах Сталин устроил
массовую зачистку среди руководящей верхушки Совет-
ского Союза. Среди жертв сталинской паранойи оказался
талантливый Глеб Иванович Бокий (1879—1937).
Бокий, личность действительно выдающаяся, ро-
дился в Тифлисе, в украинской семье, вырос в Санкт-
Петербурге, окончил Петербургский горный университет
в 1896 году. Революционная деятельность его началась
рано. С 1900 года убежденный марксист, Бокий вступил
в Российскую социал-демократическую рабочую партию,
во главе которой стоял Ленин. После революции, в 1918,
Бокий возглавил наводившую ужас тайную полицию
277
ЧК, хотя сам он, как в этом году, так и в последующие,
воздерживался от крайних мер и излишней жестокости.
В 1921 году шифровальные способности привели его в
спецотдел ОГПУ СССР. Бокий делился своими мисти-
ческими идеями с Александром Варченко (1881—1938),
мартинистом и франкмасоном, верившим в Шамбалу и
Агартху. На самом деле Варченко считал, что просвет-
ленные личности и были первыми «коммунистами». Он
верил, что коммунизм стал проявлением эзотерической
тайны на социальном уровне и старался повлиять на пар-
тийное руководство, внушая идею, будто в коммунизме
содержится нераскрытый духовный потенциал. Бывший
«имперский» Институт экспериментальной медицины
Варченко и его сторонники теперь использовали для про-
ведения расследований в области телекинеза и контроля
над мыслями на расстоянии.
В двадцатых годах именно Бокий и Барченко стояли за
сотрудничеством Объединенного государственного по-
литического управления, ОГПУ, с теософом, мистиком,
художником и исследователем Николаем Рерихом и его
женой Еленой. Но об этом позже.
16 мая 1937 Бокия арестовали по обвинению в пре-
дательстве. 15 ноября 1937 он предстал перед Военной
коллегией Верховного суда СССР, где был признан вино-
вным и приговорен к расстрелу. Приговор был приведен
в исполнение в тот же день. Барченко был расстрелян
позже, 25 апреля 1938 года. Допрос Бокия, запротоколи-
рованный и оставленный для служебного пользования,
содержит следующие признания:
Допрашиваемый признался, что стал масоном в
1909 году. Ложа, членом которой он стал, была основана
хорошо известным мистиком Гурджиевым, бежавшим
после революции на Запад. Преемником его стал доктор
Барченко. Кроме того, Бокий признался, что стоял во
главе антисоветского спиритического кружка, участни-
ки которого занимались предсказанием будущего.
В показаниях сотрудников СПЕКО [спецотдел, за-
нимавшийся перехватыванием и расшифровкой ино-
странных шифров], арестованных вслед за своим ру-
278
ководителем, упоминается коммуна, организованная
Бокием в дачном доме. Во время регулярных сборищ
коммуны как мужчины, так и женщины напивались,
устраивали совместные купания, распевали непотреб-
ные песни. Одним словом, вели себя во внерабочее
время неподобающим образом. Как это хорошо из-
вестно, Гурджиев организовал в эмиграции «Институт
гармонического развития человека»; члены институ-
та стараются достичь глубин «своего истинного "Я"»,
проводят регулярные «сессии», переходящие в пьяные
оргии. Возможно, именно с этой целью в коммуне Бо-
кия, известного последователя Гурджиева, практикова-
лось употребление алкоголя, снимающего внутренние
психические барьеры [13-14].
Бокий назвал много фамилий, связанных с деятель-
ностью «ложи»: Николай Рерих и его жена Елена, доктор
К. Н. Рябинин (сподвижник Рериха, путешествовавший с
ним на Тибет в 1927 году), Б. Стомоняков, И. М. Москвин
и Сергей Меркуров — приверженец партии и уважаемый
скульптор из Александрополя, двоюродный брат Гурджи-
ева. Ложа носила название «Единое Трудовое Братство»,
имевшее явный политический подтекст.
Конечно, мы не можем знать, насколько условия до-
проса повлияли на сказанное Бокием, как и не знаем, что
именно из его признания было «приукрашено» следова-
телями. Зато сегодня мы знаем, что сама идея о создании
Гурджиевым масонской ложи в 1909 году стала следстви-
ем ошибки.
О пресловутой ложе Гурджиева 1909 года вспомнили,
когда Николай Терещенко в конце своего жизненного
пути предоставил Майклу Бенхаму несколько переве-
денных страниц из книги Татьяны Грековой «Тибетская
медицина в России: история в судьбах и лицах» (Санкт-
Петербург, 1998). В этой работе как раз и содержатся от-
рывки из протокола тайного допроса Глеба Бокия, про-
цитированные выше.
Бенхам не только тщательно изучил биографии всех
предполагаемых членов ложи и не нашел никаких упо-
минаний о Гурджиеве, но и отыскал в недавно опублико-
279
ванных российских документах доказательства того, что
советские обвинения в адрес гурджиевской масонской
ложи были сфабрикованы [13-15].
После появления новых биографий Бокия и Варченко
мы сумели узнать о них много нового. Полная расшиф-
ровка протокола допросов Бокия показала, что следова-
тели сильно подправили «признания» допрашиваемого,
чтобы согласовать их с официальной партийной линией
коммунистической партии, ищущей антисоветские ма-
сонские заговоры. На самом деле все, сказанное Бокием,
указывает на то, что ни Гурджиев, ни Рерихи не имели
никакого отношения к его коммуне.
Единое Трудовое Братство было буддийско-коммуни-
стической коммуной, основанной Варченко в Москве в
1923 году, и с масонством оно никаких связей не имело.
Последователи Варченко, сохранившие его письменные на-
ставления членам коммуны, указывают на их явное созвучие
с идеями Блаватской и Сент-Ива д'Альвейдра, не находя
никаких следов идей, характерных для Гурджиева [13-16].
На самом деле связь между Гурджиевым и Барченко
все-таки имеется, хотя и не прямая, и возникла она го-
раздо позже, чем несуществующая ложа 1909 года. Зна-
менский пишет в «Красной Шамбале»: «Образцом для
Единого Трудового Братства послужило Единое Трудовое
Содружество Г. И. Гурджиева, о котором Барченко узнал
от своего близкого друга, Петра Шандаровского, бывшего
члена гурджиевского кружка, решившего остаться в Рос-
сии» [13-17]. Бенхам предполагает, что эта отсылка к Гур-
джиеву объясняет, почему по Москве, уже после того, как
он покинул Россию, ходили упорные слухи, будто в конце
Первой мировой войны Гурджиев выступал в Ессентуках*.
* Существует также связь между Барченко и последователем Гурджиева
П. Д. Успенским. До 1923, еще проживая в Петербурге, Барченко на-
писал два романа, «Доктор Черный», 1913, и «Из мрака», 1914. Соглас-
но Леониду Геллеру, «его [Барченко] многотомный роман «Доктор
Черный» был опубликован лишь в 1991 году» [13-18]. Это еще следует
проверить, но, по предположению Геллера, прототипом главного ге-
роя романа стал «учитель и наставник Барченко в области эзотерики
Петр Успенский». Бенхам (в электронном письме автору от 5 октября
2016) высказывает мнение, что в этой книге Успенский показан как
«позиционирующий себя в качестве учителя (наставника) еще до его
встречи с Гурджиевым».
280
Что же касается остальных лет, вплоть до разразившейся
в 1914 году Первой мировой войны, мы с уверенностью
можем утверждать лишь то, что масонство вновь было уза-
конено в России после 1906, а также что в его рамках по-
явилось новое, прогрессивное направление, дозволявшее
участие женщин в ложах. Впрочем, и об этом мы знаем
очень немногое. Есть несколько разрозненных замеча-
ний самого Гурджиева об этом периоде, но они ничего
не проясняют, а лишь запутывают все еще больше. Так, в
«Материальном вопросе», целью которого было заставить
раскошелиться американские «денежные мешки», Гур-
джиев создает впечатление, что в эти годы он занимался
в основном сроим материальным благосостоянием. Он
пишет, что «его главным предпочтительным делом была
торговля коврами и антикварными вещами», которая была
не только прибыльной, но и «оставляла свободу выбирать
место жительства и часы работы» [13-19]. После четырех-
пяти лет «горячей работы», пишет Гурджиев, он «ликви-
дировал» все свои дела и «в конце 1913 года» приехал в
Москву, чтобы на практике осуществить то, что «считал
своей священной задачей». С вполне естественной гордо-
стью Гурджиев заявляет слушателям, что «имел наличными
деньгами около полутора миллиона рублей, не считая двух
бесценных коллекций, состоявших одна из редких ковров,
а другая — из фарфора и китайской эмали клуазоне» (укра-
шенный эмалированным рисунком фарфор). Целью его
было воплотить на практике идеи, которые должны были
лечь в основу нового института, а именно: «создать вокруг
себя условия, которые бы постоянно, через неизбежное
трение между совестью и автоматическими проявлениями
натуры человека, напоминали ему о смысле и цели его су-
ществования» [13-20]. Подобная формулировка его modus
operandi подразумевает скорее самогипноз и выбивающую
из колеи психическую двусмысленность.
С материальной точки зрения Гурджиев наконец-то
достиг того, чего не смог достичь его отец, — вернул се-
мейное благосостояние «приблизительно за год до миро-
вой войны».
Если верить его рассказу, идея института была опробо-
вана сначала в Москве, в 1913 году: «В Москве и несколь-
281
ко позднее в Петрограде ряд прочитанных мною лекций
привлек большое число представителей интеллигенции
и науки, и круг лиц, заинтересовавшихся моими идеями,
стал быстро расти». Гурджиев снова торговал, но на этот
раз несколько иным товаром, чем тот, которым он про-
мышлял в Средней Азии.
Вполне вероятно, что накануне мировой войны Россия
действительно оказалась тем самым местом, где Гурджиев
чувствовал себя как рыба в воде; пребывание его здесь
имело смысл, положение его соответствовало тому, к чему
он всегда стремился.
Согласно книге «Жизнь реальна», его работа в Москве,
начатая в 1912 году, как раз близилась к завершению, ког-
да разразилась война. Означало это, что он пресытился
своей деятельностью и как раз собирался заняться чем-то
новым, или, напротив, у него были далеко идущие планы
и намерения? Этого мы так никогда и не узнаем, потому
что вмешалась История и, наподобие карающей судьбы,
вдребезги разбила почти все гурджиевские планы.
В книге «Жизнь реальна» Гурджиев пишет, что едва он
начал приспосабливаться к условиям, созданным войной,
как на сцену вышла Мадам Русская Революция и стала
«наносить... такие раны и повреждения», что дальнейшая
работа в Москве стала невозможной [13-21].
14. «БОРЬБА МАГОВ»
Во вторник 13 сентября 1932 года в парижском «Кафе
де ля Пэ» Гурджиев начал писать свою брошюру «Вестник
грядущего добра. Первое обращение к современному человече-
ству». Во введении Гурджиев отметил, что вышеупомя-
нутая дата отмечает ровно двадцать один год с того дня,
когда он принес себе клятву «вести в известной степени
искусственную жизнь, оформленную по программе, ко-
торая была спланирована в соответствии с определен-
ными принципами». Эту жизнь Гурджиев характеризует
как тягостную и для него «совершенно неестественную»,
к тому же она окончательно перестала согласовываться
с некоторыми чертами, которые он приобрел в зрело-
сти. Он пишет, что хотел бы, во-первых, чтобы люди не
противопоставляли себя ему автоматически, а во-вторых,
чтобы они не чувствовали себя порабощенными его лич-
ностью и не утрачивали собственной инициативы. Нет,
это не странно. Просто типично «по-гурджиевски».
Любопытно, что Гурджиев употребил слово «искус-
ственный», потому что именно этим словом Алистер Кро-
ули охарактеризовал весь проект Гурджиева после того,
как посетил его институт в Авоне в феврале 1924 года
[14-1]. Возможно, Гурджиев знал об этой критике и чув-
ствовал себя уязвленным. Если отнять двадцать один год
от 1932, мы окажемся в 1911. К сожалению, помимо этой
клятвы, если она действительно была принесена, мы ни-
чего не знаем о том, чем занимался Гурджиев в сентябре
1911 года. Зато мы знаем, чем занимались другие выда-
ющиеся личности.
Согласно кандидату искусствоведческих наук Левану
Хетагури, изучавшему культурную жизнь Тифлиса (Тби-
лиси) в начале XX века, в городе тогда образовалось мно-
жество эзотерических школ: сюда стекались последователи
Блаватской, Рудольфа Штайнера, Эмиля Жак-Далькроза;
жил здесь и норвежский националист, яркий предста-
витель символизма в литературе Кнут Гамсун [14-2].
Известный тифлисский аристократ и член Конституци-
283
онно-демократической партии князь Давид Иосифович
Бебутов, ученый-масон, поддерживавший тесные связи с
московской элитой, основал ложу на своей петербургской
квартире, по адресу Дмитровский переулок, 8.
После событий 1905 года появился новый вид ма-
сонства. Новое направление подразумевало сокращение
количества церемоний, допускало участие женщин в ло-
жах, настаивало на строжайшей секретности и главной
своей целью видело преодоление политических разно-
гласий и объединение России согласно всеобщим все-
ленским принципам [14-3]. Возможно, Гурджиев был
как-то связан с этим видом масонства. То, что влияние
Рудольфа Штайнера достигло Тифлиса, — событие значи-
мое. В сентябре 2011 года (как раз когда Гурджиев якобы
принес себе пресловутую клятву), духовный учитель и
ученый Штайнер произнес речь в Невшателе (Швейца-
рия) и говорил о том, что личность начинает слышать зов
духовной сущности, Христиана Розенкрейца, во время
тяжелых внутренних кризисов, например когда жизнь ее
подвергается реальной опасности или когда ее мучают
мысли о самоубийстве; именно в такие моменты адепт
получает шанс начать новую жизнь, посвященную слу-
жению духу Христиана Розенкрейца. Все это удивительно
созвучно с позицией Гурджиева и его потребностью вновь
сменить жизненный курс. С 1910 по 1913 в Мюнхене ис-
полнялись «Драмы-мистерии» Штайнера. Одновременно
совместно с Марией фон Сиверс он разрабатывал новое
искусство движения, названное им эвритмией и впервые
представленное публике в 1912 году. Исключенный из
Теософского общества Анни Безант в 1913, Штайнер ос-
новал собственное Антропософское общество, у которого
быстро нашлось большое число последователей.
В обществе как раз резко повысился интерес к эзоте-
рическому пути духовного развития. В 1912 году Алистер
Кроули стал руководителем британского филиала «Ordo
Templi Orientis» («Ордена Восточного Храма») Теодора
Ройсса, штаб-квартира которого располагалась в Берли-
не, и весьма преуспел на этом поприще. В следующем
году Кроули посетил Москву, где поставил популярное
музыкальное шоу «Ragged Ragtime Girls» и написал «Гно-
284
стическую мессу» для своего Ордена. Возможно, он также
собирал сведения для английских спецслужб, сотрудничая
с британским консулом в Москве.
У Гурджиева тоже были творческие планы, хотя, на-
сколько хорошо они были сформулированы на тот мо-
мент, не очень ясно. Его приезд в Москву в 1912 или
1913 году был отмечен публикациями в местной прессе,
объявившей о постановке балета «Борьба магов», автором
которого был «известный ориенталист». Это означало, что
сама идея балета уже была сформулирована, пусть пока
только у Гурджиева в голове. Мы можем предположить,
что эта идея была живой и красочной, хотя и существо-
вала только в роображении постановщика и ждала сво-
его претворения в жизнь. Следующие замечания были
опубликованы в конце одной русской статьи, писавшей
о «Борьбе магов»:
Сначала И. Г. Г. планировал сам ставить балет от начала
и до конца, не скупясь ни на какие расходы. Но друзья
отговорили его от этой затеи и предложили предста-
вить «Борьбу магов» в Большой театр, который, как мы
все знаем, переживает сейчас затяжной «балетный»
кризис [14-4].
Одним из актеров, оказавшихся в эпицентре «балет-
ного кризиса» Большого театра, был Василий Гельцер.
Интересно, что «Борьба магов» была посвящена именно
Гельцеру. Как отметил Бенхам, это единственное посвя-
щение другому человеку, которое Гурджиев сделал за всю
свою жизнь, — факт, на который никто до сегодняшне-
го дня не обратил внимания. Выдающийся мимический
актер, один из «замечательных людей», Гельцер работал
над либретто к «Лебединому озеру». Поскольку Гельцер был
известным специалистом по русскому фольклору, а Гур-
джиев в тот период как раз активно им интересовался,
можно предположить, что они сошлись на этой почве,
хотя никаких прямых свидетельств тому не сохранилось.
Гурджиев начал раздавать брошюры об открытии
центра эзотерических знаний. Похоже, это был умелый
маркетинговый трюк, чтобы раззадорить потенциального
285
покупателя, подстегнуть его воображение, а заодно обра-
титься напрямую к подсознательному, оставаясь при этом
в тени, а значит, не вызывая прямой критики. Первый шаг
для мага — это всегда создать желаемое в воображении.
Вероятно, Гурджиев нервничал, боялся, что его не при-
мут, особенно учитывая, что он не был русским и при-
ехал «с багажом». К тому же, если бы он вздумал лично
заняться постановкой на такой большой, влиятельной,
известной во всем мире сцене, его богатство могло быть
воспринято как недостаток, а не как достоинство. Богатым
полагалось быть зрителями и меценатами своих спек-
таклей, искусства в целом или какой-либо конкретной
системы, если у них таковая имелась, но никак не антре-
пренёрами и постановщиками. Одновременно Гурджиев
торговал старинными коврами, скупая их в Москве и с
выгодой перепродавая в Петербурге, как обычно умело
играя на слабых местах своих потенциальных клиентов.
За рекламой балета последовала небольшая повесть,
которую Гурджиев начал распространять среди своих по-
следователей. Что именно означало «быть последовате-
лем Гурджиева» на тот момент — не совсем ясно. Скорее
всего, это означало знать о нем, быть наслышанным о его
историях и быть готовым оказать ему ту или иную услугу.
К тому времени он разработал узнаваемую стратегию: сам
предпочитал оставаться в тени, позволяя ученикам и по-
следователям рассказывать о своей персоне; сарафанное
радио всегда было и оставалось прекрасным средством
продвижения. Ему нужен был лишь человек, который бы
запустил этот механизм. Повесть называлась «Проблески
истины», и в 1915 году Гурджиев искал кого-то, кто сумел
бы рассказать о нем московской публике, основываясь на
информации из этой повести.
Сама повесть написана от лица умного человека, уви-
девшего в «Голосе Москвы» анонс балета и узнавшего,
что автор много лет провел на Востоке, а теперь работает
учителем танцев в Москве и Санкт-Петербурге. Таким
образом, объявление о балете становится первой ступе-
нью в развитии мистического сюжета. Но чего-то не хва-
тает. Чего же? Заинтригованный герой, которого зовут
«А», бросает вызов снегам и морозам и, покинув Москву,
286
отправляется на дальнюю дачу, где, как он слышал, Гур-
джиев дает пространные объяснения «Изумрудной скри-
жали» Гермеса Трисмегисга, лаконичной алхимической
формулы времен поздней античности, ставшей знамени-
той своим изречением: «То, что внизу, аналогично тому,
что вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что внизу,
чтобы осуществить чудеса единой вещи».
Гурджиев расширяет классическую теорию макрокос-
ма-микрокосма, ассоциировавшуюся с розенкрейцер-
ством и герметическим масонством; в ней рассказывается,
как индивиды соотносятся с человечеством, а человече-
ство с мирозданием, притом мироздание отражается в
каждом отдельном индивиде. Сюда Гурджиев добавляет
элементы философии Пифагора, указывая на то, что за-
коны, поддерживающие функционирование мироздания,
выражают музыкальную гармонию, учитывая, что октава
состоит из семи нот, разделенных двумя промежутками
(7 + 2 = 9), и в соотношении между этими цифрами лежит
ключ ко всему, а главное, к Единству, лежащему в основе
творения. Как и в случае с октавой, восьмерка воплощает
в себе новое начало. И это знание, утверждает Гурджи-
ев, содержится в каждом человеке. Роль Гурджиева лишь
в том, чтобы ученик или ученица поняли это для себя и
в себе: воссоединить знание и познающего. Познай себя:
познай всё. .
В «Проблесках» Гурджиев пишет, что в его балете со-
держатся элементы тайных танцев, которые он видел на
Востоке и которые заключают в себе живительные знания,
основу «хорошего искусства», противопоставляемого ис-
кусству «плохому», то есть основанному на плохом, не-
полном знании. Вторя идеям французского эзотерисга
Жозефена Пеладана относительно «Традиции», Гурджиев
провозглашает объективное искусство: не просто мнение
или смутное отражение эмоций отдельного человека, но
искусство повелевающее, искусство Сфинкса и Орфея,
повергающего вопрошающего в молчание и открываю-
щего его душу, если душа действительно готова принять в
себя ответ. Скрытый смысл вполне ясен: дайте Гурджиеву
возможность и он познакомит вас с объективным искус-
ством.
287
«Проблески истины» оканчиваются характерным для
Гурджиева приемом. Друг путешественника спраши-
вает, сколько сейчас времени, и тут «А» понимает, что
времени-то с начала речи Гурджиева никакого не про-
шло. Намек прозрачный: в трансцендентном мире времени
не существует, гурджиевское трансцендентное послание
может быть воспринято мгновенно; для современного
мира просто-таки идеально. Итак, Гурджиев подготовил
свой выход. Товар — «Великое Знание». Его «соль» (ско-
рее всего) — в танце, по крайней мере когда он будет
воплощен из абстрактной идеи в реальность. Гурджиев
был умен и хитер. Он начал не со своего присутствия, а
со своего отсутствия. Остальное он оставил воображению
того, кто что-то утратил.
Вашему воображению.
И люди действительно потянулись к воздвигнутому им
майскому столбу. Не сразу и не слишком много, но для
начала вполне достаточно. Так, двоюродный брат Гур-
джиева, скульптор и коммунист Сергей Меркуров, фак-
тически стал его близким другом.
Общепринято считать, что самым значимым учени-
ком и последователем Гурджиева стал Петр Демьянович
Успенский (1878—1947), познакомившийся с «актером»
Гурджиевым в непростой обстановке 1915 года. Успен-
ский был под впечатлением. Математик, эзотерик, журна-
лист, он не привык быть на вторых ролях. К тому времени
он успел опубликовать свои «Четвертое измерение» (1909)
и «Tertium Organum». Последняя работа заинтересовала
как Гурджиева, так и Казимира Малевича своей выра-
женной мистической динамикой в качестве потенциала
для научного развития, и наоборот. Успенский сам умел
производить впечатление. А еще из него получился от-
личный «глашатай», ведь он мог рассказать многим своим
знакомым в Москве и Санкт-Петербурге, что на Гурджи-
ева действительно стоит обратить внимание. В феврале и
марте 1915 года Успенский читал лекции о своих путе-
шествиях на Восток, особенно в Индию. Циклы лекций
«В поисках чудесного» и «Проблемы смерти», прочитанные
в Александровском зале собраний городской думы в Пе-
тербурге, привлекли более тысячи слушателей. Это была
288
действительно хорошая возможность обратить внимание
большого количества людей на Гурджиева, который будто
содержал в себе как раз то, что Успенский искал в Индии.
Эмоционально открытый, чувствительный интеллек-
туал Успенский был поражен нестандартной манерой
Гурджиева выражать свои мысли. Его речь не была похожа
ни на речи индийских йогов, ни на высказывания запад-
ных ученых; в этом отношении создавалось впечатление,
будто его идеи происходят из нового, до сих пор неиз-
вестного источника. Так, он как будто полностью игнори-
ровал привычные и давно обоснованные научно факты.
Например, в то время как большинство людей воспри-
нимало нашу Солнечную систему в качестве некой дан-
ности, не меняющейся константы, Гурджиев видел ее как
огромную эволюционирующую систему и утверждал, что
Луна — это будущая Земля, находящаяся в зачаточном со-
стоянии, что Солнце когда-нибудь исчезнет, а Земля, если
будет развиваться должным образом, займет его место и
сама станет Солнцем, уступив свое место Луне. При этом
быть Солнцем означало быть разумной сущностью. Как
сотни лет учили алхимики, небесные тела обладают соб-
ственной разумной жизнью. И если человек не способен
этого увидеть, значит, что-то в его сознании не включено,
а вернее, «не подключено». Небесные тела были не просто
«объектами познания». Действительно, когда Успенский
указывал на то, что человек способен мыслить и позна-
вать, Гурджиев снова и снова возражал, что машины не
могут мыслить и тем более действовать. И он, и все его
знакомые — машины, а нести ответственность способны
только люди. И далеко не каждый может стать человеком.
Большая часть того, что обществом воспринимается как
искусство и культура, есть не более чем механическая ре-
акция, итогом которой, как правило, являются жестокость
и разрушение. Люди не способны на «объективность»,
потому что ими руководят желания, отождествляемые с
эмоциями, желания, которые могут «дернуть» человека
в любом направлении. Поэтому человека так легко от-
влечь от цели (если таковая у него вообще имелась), ведь
он постоянно находится под влиянием ранее заложенных
в него программ, не совпадающих с его «невольной» во-
289
лей. Человек не просто не свободен. Он машина на кон-
вейере, один из многих, порядковый номер, и он даже не
способен помыслить себя как отдельную личность, ведь
он и не подозревает о своей ничтожности. А вот Гурджиев
определенным образом что-то из себя представлял.
Первая встреча состоялась сразу после завершения
цикла лекций Успенского в Петербурге, когда он приехал
с ними в Москву, после Пасхи 1915 года. Здесь Успен-
ский встретился со скульптором, который рассказал ему
про одного «кавказского грека», Гурджиева, собравше-
го вокруг себя группу с целью проведения оккультных
исследований и экспериментов. Успенский сумел свя-
зать этого человека и мнимого «индуса», объявившего
о постановке балета «Борьба магов» (черным по белому)
в конце 1914 года. Скульптором, скорее всего, был ку-
зен Гурджиева Меркуров. С огромным трудом Меркуров
уговорил Успенского встретиться с человеком, который
якобы умел помещать произвольные образы перед мыс-
ленным взором других людей, порабощать их волю и
утолять человеческую жажду в чудесах. Успенский дей-
ствительно искал чудесное, но с крайним скептицизмом
относился к такого рода людям, за которого изначально
принял Гурджиева. Он был рационалистом, ищущим
иррациональное, а вернее, внерациональное. И тут он
обратился по адресу.
Первая их встреча, писал Успенский, состоялась в не-
большом кафе, где встречались мелкие дельцы и агенты-
комиссионеры; одним словом, не место собрания твор-
ческой элиты. Глазами Успенский увидел «уже немолодого
человека» в черном пальто с бархатным воротником и в
черном котелке, с пронзительными глазами и большими
усами; но в воображении своем он увидел Гурджиева об-
лаченным в белый бурнус и тюрбан с золотым шитьем, с
лицом индийского раджи или арабского шейха. Больше
всего Успенского удивило то, что Гурджиев производил
впечатление переодетого человека, причем плохо пере-
одетого, слишком очевидно выдающего себя не за того,
кто он есть на самом деле. Говорил он неправильно, с
сильным кавказским акцентом: «акцент, с которым мы
привыкли связывать все что угодно, кроме философских
290
идей». Тем не менее Успенского сразу покорила гурджи-
евская лаконичность. Он говорил только по делу, четко
выражая свои мысли, и из той первой встречи Успенский
понял, что работа Гурджиева связана с человеческой пси-
хологией и еще каким-то образом с химией. Концепция
напомнила Успенскому учение браминов, считавших, что
можно улучшить или, по крайней мере, изменить психо-
логическое состояние человека и его мораль, изъяв опре-
деленные химические соединения из его организма, о чем
он и заявил новому знакомому. На это Гурджиев заметил,
что сходство, может, и существует, но это не означает,
что разные школы и направления подразумевают одно
и то же. Сходство идей и методов «ничего не доказыва-
ет». Здесь Гурджиев явно прибег к своему излюбленному
приему по расшатыванию убеждений того, с кем у него
завязалась серьезная беседа. Его типичными инструмен-
тами было приведение в замешательство: он опровергал
логичные предположения, сбивал с толку, опрокидывал
собеседника, при этом говорил такими сухими и обе-
зличенными интонациями, Что умел удержать внимание
человека, даже если тот начинал сомневаться в собствен-
ном здравом смысле. Интересно, что Успенский перевел
разговор на употребление наркотических веществ. Ока-
залось, что Гурджиев очень сведущ в вопросе. Но он сразу
дал понять, что люди, должным образом употребляющие
психоактивные вещества, обладают глубоким понимани-
ем «человеческого механизма» и способны правильно,
подчиняясь строгой дисциплине, управлять воздействием
того или иного вещества на организм, чтобы улучшить
функционирование сознания, а не навредить ему.
Затем Гурджиев и Успенский наняли экипаж и отпра-
вились в Сокольники. По дороге Гурджиев пожаловался на
огромные затраты на квартиру, поэтому Успенский уди-
вился, оказавшись в скромной, почти лишенной мебели
квартире, расположенной над школой городской управы,
где к тому времени их ожидало три-четыре молодых че-
ловека и две девушки, по виду школьные учительницы.
Где же «известные москвичи, профессора и художники»,
заинтересовавшиеся системой Гурджиева, о которых он
рассказывал в экипаже?
291
Собравшиеся начали обсуждать упомянутые выше
«Проблески истины», причем употребляя странную и не-
понятную Успенскому терминологию и не говоря ничего
определенного о доктрине, последователями которой ста-
ли. Успенский чувствовал, что ответы у них искусствен-
ные, будто специально заученные для этого случая. Всех
присутствовавших он отнес к слою бедной московской
интеллигенции: милые, порядочные, но не представля-
ющие из себя ничего особенного люди. Гурджиев по-
интересовался у журналиста Успенского, могут ли «Про-
блески истины», которые были полностью прочитаны на
том вечере, быть напечатаны в газете. На это Успенский
сказал, что это невозможно, ведь у повести нет ни начала,
ни конца, к тому же она слишком длинна для газетного
фельетона.
Успенский покинул квартиру Гурджиева, сел в трам-
вай и поехал в сторону центра с твердым намерением
еще раз встретиться с заинтриговавшим его человеком.
На протяжении всей следующей недели они встречались
каждый день до отъезда Успенского в Петербург. В ту пер-
вую встречу он ощутил желание смеяться, петь, кричать,
словно вырвался из школьного заточения.
Последующие встречи не слишком добавили ясно-
сти. Когда Успенский попытался понять, где именно на
Востоке загадочный учитель получил свое посвящение в
«чудесное», оказалось совершенно невозможно выяснить,
где Гурджиев бывал на самом деле, а где нет. Гурджиев
рассказал, что у него есть две независимые друг от друга
группы, занятые работой на различном уровне. За член-
ство в этих группах люди платили по тысяче рублей в год,
при этом продолжая вести свой обычный образ жизни.
Когда Успенский заметил, что для человека, не имеющего
собственных средств, эта сумма великовата, Гурджиев от-
ветил, что приходится устанавливать высокие расценки,
так как в силу своей природы его работа не подразуме-
вает большого количества учеников, и что он не считает
нужным и должным тратить собственные средства на ор-
ганизацию работы групп. Это не благотворительность; к
тому же, по его наблюдениям, те, кто проявляет слабость
в жизни, проявляют слабость и в работе. Тот факт, что
292
его ученики сами искали места и средства для встреч и
проведения экспериментов, Делали их более достойными
для того, чего они стремились достичь.
Здесь, конечно, можно возразить, что такой подход ха-
рактерен для дельцов, обдирающих «неинициированных»
адептов. С другой стороны, самопомощь действительно
является альтернативой благотворительности, и лишь те,
кто способны помочь себе сами, могут помочь другим; это
масонский принцип. Чтобы заниматься работой, человек
должен быть свободен. Тот, кому помогают, не свободен
по определению. И все-таки тысяча рублей — это очень
много...
Гурджиев сказал, что у него слишком мало времени,
чтобы тратить его на тех, кто, скорее всего, не сумеет
извлечь пользы из его учения. Ему нужны были люди,
соответствующие требованиям, предъявляемым самим
характером работы. Например, если от ученика вдруг по-
требовалось бы посетить Каир, у него должны были быть
на это средства. К тому же, добавил Гурджиев, «люди не
ценят вещь, за которую не заплатили».
Успенский усомнился в том, что люди, с которыми
он познакомился на квартире у Гурджиева, способны за-
платить тысячу рублей в год, и задумался о том, смог бы
он сам на месте Гурджиева обеспечить финансирование
изысканий, как того требуют любые исследования, — на-
пример, археологические раскопки или научные экспе-
рименты. Успенскому очень понравилось, что Гурджиев
говорил без сентиментализма и приторного человеко-
любия. Когда Успенский поинтересовался, подразумевает
ли работа в группе принесение каких-либо клятв, на-
пример, хранения тайны или несения обязательств по
отношению к Гурджиеву лично, тот ответил, что человек
не может дать такой клятвы в принципе, ведь он меняется
каждый день и того, кто клялся вчера, сегодня уже просто
не существует. Так называемое «я» — не более чем иллю-
зия. Адептам учения дозволялось приходить и уходить,
когда вздумается. Когда Успенский спросил, где теперь
находятся товарищи Гурджиева, эксперты в различных
областях эзотерического знания, которые периодически
встречались и делились своими находками (как это делали
293
ранние розенкрейцеры), Гурджиев помолчал, потом по-
смотрел куда-то вдаль и медленно произнес: «Некоторые
умерли, другие работают, третьи удалились от мира».
Успенский ощутил, будто Гурджиев играет в какую-то
«игру», будто специально подбрасывая ему определенные
слова, чтобы перевести разговор в нужное русло. В том же
духе ответил Гурджиев и на вопрос о том, что он на самом
деле знает и где этому научился (возможно, Успенский
задумал взять у Гурджиева интервью). Заметки Успенско-
го о его путешествии в Индию публиковались в газетах,
и Гурджиев дал почитать эти газеты своим ученикам в
качестве упражнения, чтобы ученики сами составили
себе представление об авторе и поняли, какая его ждет
Конечная станция, каков будет итог его исканий. Если я
правильно интерпретирую этот хитрый и несколько ма-
нипулятивный поворот беседы, я бы предположил, что
Гурджиев здесь подразумевает следующее: единственное,
ради чего стоит отправляться на поиски новых мест, —
это тот итог, к которому человек придет в конце путе-
шествия. «Итогом» Успенского стало фундаментальное
бессознательное намерение, которое лишь смутным и
опосредованным образом проявляло себя в характере его
поисков и случавшихся с ним событий. Но в местах, где
он побывал, самих по себе, не было никакого смысла.
Смысл содержался в том, к чему могли бы привести эти
поиски (в «итоге»). Гурджиев подразумевал, что к Итогу,
к цели, можно прийти и без экзотических путешествий,
оставаясь у себя дома. Можно путешествовать ради здо-
ровья или развлечений, это сколько угодно, но не надо
себя обманывать. Гурджиев как бы говорил: «Не задавайте
мне этих вопросов, ответы вас не удовлетворят», а еще
подразумевал: «И так всем понятно, что вашим итогом
стану я». Каким бы умным ни был Успенский, чувству-
ется, что ловкий Гурджиев при желании мог бы вить из
него веревки. В любом случае, создается впечатление, что
Успенский встретил человека, превосходившего его по
силе духа. И очень скоро он был твердо убежден в том,
что в Гурджиеве присутствует «нечто», которым ему очень
хотелось обладать самому.
294
Математик Андрей Захаров познакомил Гурджиева с
видной фигурой Петербургской сцены, Фомой Алексан-
дровичем де Гартманом (1885—1956). Его балет «Аленький
цветочек» (1907) с Вацлавом Нижинским, поставленный
в Оперном доме, привел царя в такой восторг, что де
Гартман был освобожден от военной службы. Супруга де
Гартмана Ольга (1885—1979), знаменитая оперная певи-
ца, присоединилась к теософскому приключению, в итоге
приведшему ее с мужем к Гурджиеву и к непредсказуе-
мой, полной приключений жизни, которую вел загадоч-
ный учитель танцев.
В 1915 году рожденный в Москве врач и психолог Ле-
онид де Стьернваль (1872—1938) и его жена Елизавета
присоединились к Гурджиеву и начали регулярно встре-
чаться с ним в кафе «Филиппов» в Петербурге, где он
работал. Спокойная и уверенная манера де Стьернваля
могла очень пригодиться на переговорах, учитывая, что
ситуация в России ухудшалась, а после поражения России
Германией и отречения царя от престола 2 марта 1917
стала совсем серьезной. Гурджиев, вместе с женой, петер-
бурженкой Юлией Осиповной Островской (1889—1926),
покинул Санкт-Петербург буквально накануне револю-
ции, в феврале 1917. Погодите, Гурджиев уже женат? Да.
Где-то между 1912 годом и началом войны он повстречал
очаровательную польку, Юлию, и женился на ней. Она
танцевала жрицу в его постановках. Гурджиев хотел, что-
бы танцевали все, но история шла своим чередом. Для
Гурджиева все эти политические и социальные потрясе-
ния были не более чем массовым психозом, и он не хотел,
чтобы его последователи оказались в нем замешаны.
15. ОКТАВА И ЭННЕАГРАММА
Больше всего Гурджиев хотел передать своим после-
дователем волю к спасению. Чтобы сбежать, для начала
вы должны осознать, что находитесь в тюрьме. Ведь если
считаешь себя свободным, то уже точно не выкарабка-
ешься. А выкарабкиваться лучше всего, работая в груп-
пе. Успенский был прекрасным способом расширить
эту группу, а значит, и получаемые от нее доходы. Хотя,
справедливости ради, надо отметить, что Гурджиев соз-
дал массу препятствий для тех, кто хотел поучаствовать в
их с Успенским встречах в Санкт-Петербурге. О встречах
сообщалось в самую последнюю минуту, будто Гурджи-
ев хотел убедиться в том, что те, кому это действительно
нужно и интересно, всегда наготове. Тем же, кому просто
было прийти, будет так же просто уйти, и жить они всег-
да будут стараться попроще. А работа — непроста. Побег
из тюрьмы — не увеселительная прогулка. Частично гур-
джиевские техники для достижения внутренней свободы
изложены в книге П. Д. Успенского, посвященной учению
Гурджиева во время Первой мировой войны, — «В поисках
чудесного: фрагменты неизвестного учения».
Наверное, странно было Успенскому и его единомыш-
ленникам слышать об «Октаве», о «законе трех», о «четы-
рех элементах» и о «луче творения» в те самые дни, когда
Россия проигрывала войну, а экономика ее терпела крах,
дававший о себе знать растущим дефицитом и набирав-
шими обороты стачками и забастовками. После битвы при
Танненберге, фактически уничтожившей Вторую русскую
армию в конце 1914 года, немцы, опираясь на свое техни-
ческое превосходство, продолжили наступать. Успенский
вспоминает, как однажды увидел посреди улицы телегу,
наполненную ножными протезами, и осознал, что про-
тезы предназначаются для будущих калек. Солдаты еще
были на фронте, с целыми, еще не оторванными немец-
кими снарядами ногами, но протезы для них уже были
готовы. Вот прекрасная иллюстрация к тому, что пытался
донести до своих учеников Гурджиев. Как вообще могла
296
случиться война? Что заставляло людей совершать друг с
другом такие страшные вещи? Почему так происходит?
Почему люди не могут просто-остановиться, очнуться,
осознать бессмысленность происходящего? Почему все
катилось — причем совершенно явным и очевидным об-
разом — в пропасть? Можно ли в принципе остановить
или предотвратить то, что казалось неумолимым Роком,
страшной волной, утаскивавшей людей прочь, прочь от
них самих? От слова «рок» сформировано прилагательное
«роковой». В России эта массовая бойня была выгодна
лишь роковым внутренним, паразитическим, разлага-
ющим силам хаоса и разрушения: большевикам, с их
обещаниями пролетарской утопии (да производителям
протезов, конечно).
Казалось, Гурджиев был готов объяснить, почему люди
так легко поддаются контролю, почему так слепо под-
чиняются, как так получается, что их изначальные на-
мерения легко искажаются, а затраченная на достижение
этих намерений энергия просто исчезает в никуда. Каким
бы бестолковым ни было руководство большевиков, оно
обладало волей и полным безразличием к чувствам. Как
сказали бы мартинисты, воля была, но не было веры в
провидение или желания познать Бога.
Гурджиев считал, что с мирозданием как раз все в по-
рядке, но оно требует понимания, именно внутренне-
го понимания, а не простого набора знаний. При этом
люди, даже получая доступ к такого рода глубинному
знанию, просто не могут усвоить его по природе своей.
Возвращаясь к расхожему эзотерическому понятию об
«утраченных способностях», можно сказать, что чело-
век — сущность разобщенная и левая его рука не знает,
что делает правая. Вот человек идентифицирует себя со
своими чувствами, в следующую секунду он уже слива-
ется с мыслями, затем — с телом, а еще через секунду
он уже растворился в собственных мечтах. При этом над
процессом идентификации с теми или иными своими
составляющими человек не обладает никаким контро-
лем. Ему нужно научиться дистанцироваться, наблюдать
за всем со стороны. Истинное «Я Есмь», по природе своей
стоящее «в стороне», ибо не задействованное в повсе-
297
дневной деятельности, не имеет отношения к временно-
му «я», относительному ощущению себя, завязанному на
действие и связанному с ним. Если обычный человек, к
примеру, оказывается в толпе, поющей патриотические
песни, и вследствие соответствующих манипуляций на-
чинает испытывать неодолимое желание присоединиться
к поющим и начать драть глотку или, поверив угрозам и
обещаниям, идет записываться в армию, то гурджиев-
ский человек, «настоящий человек», отстранится от своих
эмоций, внимательнее изучит свой характер, вычислит ту
субличность, которой хочется радостно маршировать со
всеми в ногу и распевать патриотические песни, а затем
поставит ее на место. Такой человек объективен. Чем бы
он ни занимался, результаты его будут лучше, чем резуль-
таты окружающих, потому что это человек, совладавший
с собой. Если бы только такой человек оказался во главе
России! Гурджиев мечтал, что с него начнется новое по-
коление людей; и первые члены этого нового общества
должны будут вернуться к базовым принципам.
Базовые принципы Гурджиева заключались в характер-
ном для него сплаве разрозненных эзотерических знаний,
почерпнутых из зарекомендовавших себя гностических
традиций и структурированных согласно его собствен-
ным схемам. Например, гурджиевский «луч творения»,
исходящий из Абсолюта и создающий «великую цепь
миров», которая проходит через семь уровней: Абсолют,
все миры, все солнца, наше Солнце, все планеты, Земля
и Луна, — все это Успенский воспринимал как свежий и
оригинальный взгляд на современные космологические
теории. Картина мира Гурджиева подразумевала внутрен-
нюю органическую инволюцию и эволюцию сознания в
условиях постоянно меняющегося внешнего мира, созна-
ния, подчиненного божественной воле. Проблески этой
воли содержатся в каждой душе, но человек утратил к ним
доступ и просто не знает, как взаимодействовать с ней.
Научившись такому взаимодействию, человек переходит
на сторону «светлых магов», ибо сам становится таковым;
оставаясь в неведении, он служит «темным магам». Систе-
ма в целом может показаться очень знакомой любому, кто
хоть как-то соприкасался с неоплатониками, гностиками,
298
герметическими текстами древнего мира, Средних веков
и Возрождения. Просто случилось так, что так называе-
мый Век рационализма, начало которому было положено
в XVIII и XIX веках, отправил великую Традицию на свал-
ку истории и запер человека в тюрьме ложного и очень
вредного мировоззрения, имеющего разрушительную
силу. К тому же Гурджиев никогда не утверждал, что учит
чему-то принципиально новому. Да, манера формули-
ровать мысли у него была новаторская, но он считал, что
истина всегда, если можно так выразиться, висела в воз-
духе (или внутри, в душе) —только руку протяни. Просто
ее нужно снова «активизировать», претворить в реальные
факты. То, что всячески затемнялось на Востоке, должно
было возродиться на Западе. Человек оказался заперт в
собственном кошмарном сновидении, ему нужно было
проснуться и абстрагироваться от самого себя, причем
исключительно ценой собственных усилий. Нельзя до-
верять так называемому «неотвратимому прогрессу» или
автоматической эволюции сознания к Добру. Более того,
нельзя слепо делегировать «йсё духовное» организован-
ным религиозным институтам, потому что организован-
ная религия фактически утратила связь с сутью Традиции.
«Слово» сказано, а воплощения нет.
Все пророки и духовные учители начинали с пони-
мания древнейшей духовной истины и с воплощения ее
в жизнь. Они не просто верили в нее, они проживали
ее на собственном опыте. Но потом пророк умирал, и
на этом все заканчивалось. Так, христианская церковь,
начинавшаяся с освобождения духа, постепенно пре-
вратилась в монолитный бетон неоспоримых доктрин,
который затем начал колоться на куски. Да, и здесь можно
найти обломки истины, но не более. Примерно так же
Гурджиев относился к пророку Мухаммеду: он считал,
что тот обладал самобытным и оригинальным видением
божественного источника всей жизни, но его последо-
ватели начали ссориться из-за малозначимых подроб-
ностей, преследовать друг друга, утратили дух учения,
надругались над ним в ходе разрушительных войн и
вечных конфликтов, лишивших разумы, сердца и жизни
«обычных людей» божественной любви и света. Все это
299
в обмен на систему «страхования души», основанную на
системе сомнительных ритуалов, предписываемых вою-
ющими друг с другом кастами жрецов. Одним словом,
везде одно и то же: ни одну религию нельзя назвать не-
винной. Сплошные добрые намерения, извращенные
склонной к манипуляциям разобщенной человеческой
психикой. Сами по себе идеалы бесполезны. Именно
индивид, а не лишенная души толпа был той единицей,
тем семенем, из которого должно было произрасти но-
вое творение. А индивиды лучше и быстрее развиваются,
когда работают сообща.
Если вы хотите подробнее ознакомиться с тем, чем
Гурджиев поделился с Успенским в военные годы, мо-
жете обратиться к книге «В поисках чудесного». Следует,
однако, не упускать из виду тот факт, что Успенский об-
ладал логичным, последовательным умом, поэтому пы-
тался придать «системе» Гурджиева научную или хотя
бы наукообразную форму. Он считал, что в таком виде у
идей его учителя будет больше шансов оказать влияние
на будущие поколения, чем если бы они оставались ис-
ключительно эзотерическим путем духовного познания,
доступного лишь немногим. Гурджиев признавал, что в
этом есть смысл, хотя сам он с большим пренебрежени-
ем относился к методам, получившим распространение
в современной ему науке и технологиях. Сложно отде-
латься от впечатления, что Гурджиев пытался преподать
материал Успенскому с учетом стремлений последнего,
хотя, с другой стороны, возникает ощущение, что это не
то чтобы не входило в его намерения, а было лишь не-
большой частью, элементом этого намерения, какими
бы вескими ни казались доводы Успенского. Успенский
в некотором смысле оказался невосприимчив к юмору
своего учителя, к его творческим аналогиям. Гурджиев
учил яркими иллюстрациями, историями, аналогиями
и притчами, а еще при помощи удивления и даже шока.
Понять характерный метод Гурджиева нам поможет
история с объявлением будущего балета «Борьба магов».
Вот есть концепция. Гурджиев «забрасывает» ее семечко
в общественное сознание и наблюдает за реакцией. Смо-
трит, что вырастет. Может быть, действительно балетная
зоо
постановка, а может, что-то другое. Все возможно. Ве-
ликим даром Гурджиева была его способность заставить
людей поверить в возможность изменить себя. А затем
он импровизировал, как с практиками, так и с идеями,
целью которых было вывести сознание из его обычного
состояния и инициировать динамику безусловно болез-
ненных перемен. Недостаток метода заключался в том, что
последователи быстро подпадали под влияние харизмы
учителя и сосредоточивались на его личности, вместо того
чтобы обучаться и проживать собственный опыт. Гурджи-
ев стремился к тому, чтобы (в идеале) люди сами начали
себя обучать. Он хотел быть лишь «спусковым крючком».
Планировалось, что он соберет людей, запустит соответ-
ствующие процессы, а потом группа будет сама по себе
расти и развиваться, а он лишь изредка будет посещать
адептов, при необходимости что-то корректировать или
расшевеливать, если что-то застопорилось. Гурджиев ис-
кренне надеялся, что со временем появятся другие учи-
тели, лучшие, чем он. Но, как это часто бывает в истории
эзотерики, харизма отдельного индивида стала причиной
застоя среди его последователей в отсутствие лидера, а
значит, на место лидера начали претендовать другие, что
естественным образом повлекло за собой раздоры, вза-
имные обвинения и раскол. Все это случилось еще при
жизни Гурджиева и продолжилось после его смерти. Зада-
чей автора этой биографии было по возможности близко
придерживаться личности именно Гурджиева, как бы ни
были искажены его идеи последователями. Необходимо
понимать, что Успенский несколько переиначил идеи
учителя, чтобы они соответствовали его рационалисти-
ческим приоритетам. Конечно, всегда можно возразить,
что такая фильтрация идей есть лишь легитимное разви-
тие изначальной концепции, но рассмотрение таковых
в задачи этой биографии не входит.
Три базовые концепции продолжают влиять на гур-
джиевское мировоззрение и практику, и впервые мы
слышим о них в беседах Гурджиева с Успенским и его
последователями в Москве и Санкт-Петербурге, во время
Первой мировой войны. Первую мы уже упомянули, это
луч творения. Хотя у этой концепции есть исторические
301
предшественники, она содержит в себе любопытные и
как будто совершенно новые, оригинальные элементы.
В неоплатонизме объясняется, как в «великой цепи бы-
тия» чистый дух первичного Единства ступенчато спу-
скается по направлению к тяжелой темной и смертной
материальности, в мире которой живет человек. Полу-
чается, что сущность Единого проходит, постепенно рас-
творяясь, через разные уровни бытия: архангелы, ангелы,
разум звезд, планет, и так до самой Земли, до органиче-
ской формы жизни, и дальше, ниже, до еще более при-
митивных форм. В этом нисходящем процессе духовной
составляющей становится все меньше, поэтому грубая
материя есть лишь слабый отблеск от изначально яркого
духовного света, который, постепенно отдаляясь от сво-
его источника, все больше тускнеет. Так пакетик чая по-
степенно теряет вкус, если заваривать его снова и снова.
В неоплатонической теургии все это не так плохо, потому
что человек обладает nous, разумом, осколком божествен-
ного сознания. И активизировав этот разум, человек спо-
собен преобразовать инертную субстанцию своего «я» и,
при помощи ритуала и молитвы, вознести ее до уровня
святости. Как бы ни был материальный человек далек от
Единого, его разум может слиться с Единым через ряд
инициаций, и то, что с первого взгляда может показаться
нисхождением во тьму, в перспективе оказывается ис-
купительным освобождением, когда человеческий раз-
ум взлетает, устремляясь к Единому и покидая пределы
творения. Прекрасно.
Гурджиевская космология просит нас присмотреться
к Луне. Гурджиев признает, что Луна на самом фунда-
ментальном уровне связана с выживанием человека на
Земле: регулируя приливы и отливы, она задает ритм,
которому подчиняется все живое. Не мертвый осколок,
подходящий к концу своего космического жизненно-
го цикла (как наука тогда воспринимала Луну), но за-
родыш будущей жизни на самых ранних этапах своего
развития — вот как Гурджиев воспринимает это небесное
тело; будто эмбрион, кормящийся от Матери Земли. Ор-
ганическая жизнь на Земле посылает Луне пропущенную
через себя, переваренную и очищенную пищу, и со вре-
302
менем это питание приведет к образованию атмосферы,
а за нею и к появлению живых существ. Пугающий об-
раз: человечество, вскармливающее Луну. Нереализован-
ный потенциал человека, самое тонкое из его тел, если
оно не обретет истинной осознанной воли, независимой
от воли смертного «астрального» тела, будет просто по-
глощено системой, вскармливающей Луну, так же как
человек поглощает различные вещества, те же кислород
и азот, свободно поступающие к нему из окружающего
мира. В этом отношении, если верить Гурджиеву, Луна
играет двоякую роль. С одной стороны, она есть обеща-
ние новой жизни, ибо в ее рождении (или перерожде-
нии) будет отражена воля Абсолюта, стоящего у истоков
луча творения, а значит, будет замкнут цикл творения; но
она же является и пугающим предостережением. Стоит
упустить, не увидеть и не прожить на собственном опыте
божественное знание, которое заключено в человеке, и
человеческая жизнь, даже в самых тонких духовных сво-
их проявлениях, просто станет пищей для Луны. Все это
напоминает двойственное восприятие этого небесного
тела в образе богини, в гностическом контексте. Луна
становится образом относительного Создателя, знако-
мого радикальным гностикам, которые воспринимали
демиурга, «рабочего» творца, в качестве бога низшего
порядка, не.знающего Абсолюта и стремящегося высо-
сать из человеческой души таинственную божественную
пн ев му, дух, случайно вшитый в его суть, искру высшей
Сущности, которая всегда будет стремиться вернуться к
своим истокам.
Здесь мы сталкиваемся с крайне циничным отношени-
ем Гурджиева к человеческой природе в ее естественном,
неразвитом состоянии. Если человек стремится выжить и
выйти за пределы этого естественного состояния, кото-
рое для каждого индивида является глубоко безнадежным,
причем именно эта безнадежность толкает его на самые
страшные вещи, в первую очередь ему предстоит сломить
естественные тенденции, присущие любым формам жиз-
ни во вселенной.
Так что, если кому-то вздумается воспринимать Гур-
джиева как предвестника движения «зеленых» с их фило-
зоз
Софией органического образа жизни, поисками гармонии
между Человеком и Природой, которую нужно уважать и
беречь за счет собственного комфорта, придется вспом-
нить, что такой подход самим Гурджиевым воспринимал-
ся как полная глупость. Капитулировать перед природой
означало бы для человека полное поражение, ибо тогда он
будет просто переварен в лунном «желудке», а духовный
потенциал его испарится космической отрыжкой. Да,
Природу нужно уважать, но лишь до тех пор, пока это не
войдет в противоречие с реализацией высшего духовного
человеческого потенциала. Природе доверять не следует.
Будто плотоядная венерина мухоловка, она изливает из
себя тонны мутной сладкой слизи, грязной и вонючей, и
пережевывает, переваривает в себе человечество, одно по-
коление за другим, одно за другим... Пробудись, спящий!
Ты идешь в никуда.
Почему именно, несмотря на твердую решимость
достичь поставленных целей, человек уходит в никуда,
объясняет гурджиевская концепция «Октавы». Все мы
сталкивались с такой ситуацией: с самыми благими на-
мерениями мы пускаемся в какое-либо начинание, и
вдруг всевозможные проволочки и препятствия застав-
ляют нас раздражаться и разбрасываться на несколько
дел сразу, пока эта круговерть не начнет поглощать всю
нашу энергию; проходит немного времени, и мы уже
не помним, к чему стремились, или же приходим к со-
всем не тем результатам, к которым стремились, порой
оказываясь в ситуации еще худшей, чем та, в которой
мы находились изначально. Все это напоминает сати-
ру итальянского писателя Траяно Боккалини «Известия
Парнаса» (1612). Самые выдающиеся умы собираются на
Парнасе, чтобы обсудить судьбу человечества и измыс-
лить способ спасти людей от их собственного безумия.
То одним, то другим участником собрания предлагаются
хитроумные и оригинальные решения, но на каждое из
них немедленно находится опровержение. В результа-
те итогом блестящего собрания представителей лучших
умов человечества стал вынесенный вердикт — снизить
цены на овощи. И толпы людей, собравшиеся у подножия
горы и с нетерпением ожидавшие решения просветлен-
304
ных, радостно и неистово приветствует нелепый указ!
Так и закончилась попытка изменить мир к лучшему!
В тот самый момент, когда я пишу эти строки, так же
нелепо и теми же методами пытаются реформировать
Евросоюз. Результат, скорее всего, будет соответствовать
сатире Боккалини.
Гурджиев считает, что, если мы будем лучше понимать
ритмы и вибрации жизни относительно космического
порядка вещей, мы меньше будем совершать подобного
рода ошибки.
Потенциальную силу человека, его способность выйти
за пределы ограничений, Гурджиев называл «осознанно-
стью» или «четвертым телом». Это тело обладает потенци-
альной силой по отношению к ментальному телу (мыс-
ли), в свою очередь контролирующему астральное тело
(чувства), в свою очередь контролирующему физическое
тело, питающееся элементами (стихиями). Гурджиев при-
бегает к образу повозки, где кучер (ум) должен проснуться
и услышать голос «хозяина» (четвертого тела), чтобы, в
свою очередь, направить лошадей, правильно вскормив
их, чтобы они могли тащить повозку (тело) в нужном на-
правлении. Как именно связаны между собой все эти тела
(упряжь, поводья и пр.), требует отдельного изучения. За
десять лет до описываемых событий Папюс опубликовал в
журнале «Инисиасьон» целую серию забавных карикатур
как раз на эту тему, и последовательность остроумных
картинок (о том, как извозчик последовательно роняет
вожжи и т. д., утрачивая всякий контроль над повозкой)
могла вдохновить Гурджиева на эту аналогию, которую
Успенский принял за оригинальную мысль учителя. Итак,
раз осознанность была единственной надеждой на до-
стижение бессмертия в пределах Солнечной системы —
астральное тело переживало физическое, но без «хозяина»
постепенно растворялось, в то время как реинкарнацию
Гурджиев считал явлением крайне редким, — главным
вопросом становилось, как достичь этой осознанности и
сохранить ее в условиях нисходящей природы луча тво-
рения и перед лицом трудностей, создаваемых для ин-
дивидуальной души ее внутренними циклами. В отличие
от обещанного в большинстве религий, выживание после
305
смерти вовсе не было данностью; Луна, так сказать, зовет.
Более того, несмотря на всю любовь Абсолюта к своему
творению, Абсолют создал законы, по которым функци-
онировало мироздание, и в законы эти не вмешивался.
Двойка ни при каких условиях не побьет козырный туз.
Бог не жульничает. Два плюс два всегда будет четыре. Че-
ловеку нужно пользоваться тем, что у него есть, или тем,
что он может отыскать (кстати, очень созвучно с практи-
ческой логикой езидизма). Те, кто ясно видят Абсолют,
держат ключи от темницы в своих руках, но нужно еще
ими воспользоваться, прийти к самореализации. Поло-
жение человека на Земле поистине трудно и полно опас-
ностей.
Иисус знал, что ему суждено умереть, но, согласно
Гурджиеву, нашел лазейку и сумел сохранить живую
связь со своими последователями, дав им отведать своей
плоти и крови. Тайная Вечеря была магической церемо-
нией, на которой последователи Иисуса стали «кровными
братьями», ибо, не пролив крови, нельзя достичь спасе-
ния, учат библейские писания. В этих словах заключен
глубокий смысл. Апостолам надо было вкусить от Христа
в буквальном, не символическом (хлеб и вино) смысле
слова. От жизни, от ее событий нельзя убежать, можно
лишь принять их, опираясь на духовную осознанность,
поддерживаемую правильной «пищей» и взаимодействи-
ем с Учителем. Это Гурджиев называл «эзотерическим
христианством». «Я Есмь» с вами всегда. Познайте себя.
То, что человек принимает за «осознанность», тако-
вой на самом деле не является. Гурджиев утверждает, что
будничное сознание меняет свой облик и характер по-
стоянно. Человек относительно осознает в каждый от-
дельно взятый момент времени ту или иную вещь, но он
не осознает, что не является полностью осознанным; он
думает, что сознает, и его сознание сводится к этой мысли,
а значит, мысль оказывается ограниченной. Та осознан-
ность, которая действительно важна, «хозяин», требу-
ет большой работы, требует справиться с путаницей в
мыслях. Человек должен помнить себя, воспринимая свои
мысли и действия как вторичные проявления истинного
«Я». Это не так просто, как кажется, но это действительно
306
необходимый этап в самопознании. Возможно, придется
получить пулю в ногу, чтобы встряхнуться и вспомнить
себя. Идея шока была в гурджиевской практике одной из
центральных, поэтому так много людей находили и про-
должают находить его практику для себя неприемлемой.
Людям хочется, чтобы было помягче и полегче, не все
готовы прошибать лбом каменные стены. Бегать, конечно,
весело, вот только упряжь натирает.
Процесс осознания Гурджиев рассматривает не столь-
ко как необходимую практику, сколько как аналогию к
функционированию мироздания в целом, будь проис-
ходящее в нем к лучшему или к худшему. Нет в приро-
де линейных процессов. Не существует в органическом
мире идеально прямых линий. Нужно проснуться, ины-
ми словами «прийти к...». Лучшим опытом становится
тот, о котором мы потом вспоминаем, что в тот момент
чувствовали себя по-настоящему живыми; когда мы спо-
собны вспомнить не только происходившие события, но
и ощущение «жизни», ощущение некоего «я», о котором
мы не знали или о котором забыли. Подобные моменты,
как правило, находятся вне времени, принадлежат веч-
ности; благодаря им продолжает жить знание о том, что
что-то произошло, не во внешнем мире, но в самой серд-
цевине нашего «я», там, где вечно горит куст, из которого
слышен Глас Божий.
От семерки к восьмерке
Согласно Успенскому, следующему за Гурджиевым,
«гамма семи тонов есть формула космического закона,
полученная древними школами и примененная к музы-
ке» [15-1]. Гурджиев использовал диатоническую гамму’
(«диатоника» означает «через тоны») и как иллюстрацию
к семеричности луча творения, и как иллюстрацию его
внутренней структуры, которую можно применить на
практике. Он выбрал гамму до мажор: до, ре, ми, фа, соль,
ля, си и снова до. В гамме семь нот, которые находят свое
завершение и новое начало в восьмой ноте. Все вместе
образует октаву. Следует отметить, что в такой октаве есть
два интервала полутона, между ми и фа (нет ми диеза или
307
фа бемоля) и между си и вторым до (нет си диеза или до
бемоля). Гурджиев видел в этом глубокий смысл. В диа-
тоническом звукоряде между любыми двумя полутонами
всегда будет хотя бы два полных тона. Поскольку музыка,
подобно многим другим явлениям в системе Гурджиева,
есть система колебаний, он воспринимал это свойство
диатонического звукоряда как демонстрацию того прин-
ципа, что любые естественные процессы, в том числе в
человеческой психике, характеризуются внутренними
«узлами», свойственными самой природе инволюции ис-
ходящего из Абсолюта луча творения. Любая фаза, любой
цикл какого-либо развития содержит в себе две «точки
разрыва». В этих точках поступательное движение оста-
навливается.! Для Успенского все это было ново.
Идею о «прерывистости» Гурджиев использовал в
качестве аналогии, объясняя, что любое развитие будет
прервано минимум дважды, причем в «точках разрыва»
процесс даже может пойти вспять, если в этой критичной
точке и в определенный момент времени будет приме-
нено недостаточное количество энергии. В таких точках
аккумулируется «негативная» энергия, энергия обратно-
го движения. Возникает мощное сопротивление, которое
человек, по природе своей «не настроенный» на космиче-
ские вибрации, не в состоянии преодолеть самостоятель-
но. Поэтому в такие моменты возникает необходимость
в «шоковой терапии», будь то воздействие извне, или
изнутри — результат строгой самодисциплины. В такие
моменты возникает невольное ощущение «неправиль-
ности» изначальной схемы мироздания, но ощущение
это ложное. Если разглядеть объективность всей системы,
становится ясно, что все в ней служит общей гармонии.
Гармония — ключевое понятие всей концепции; отсюда
и Институт гармонического развития человека.
Здесь философия Гурджиева пересекается с платониче-
скими и неоплатоническими идеями, хорошо знакомыми
мыслителям Возрождения и последователям герметизма,
говорившим о гармонии сфер и о вселенной как об ис-
полинском музыкальном инструменте, услышать музыку
которого можно лишь с помощью усиленной медитации
и вдохновенного полета воображения.
308
Продолжая аналогию, Гурджиев утверждал, что шок,
необходимый для перехода от си к до должен быть силь-
нее, чем предыдущий шок (от ми к фа), по причине
повышения звука, а значит, интенсивности колебаний.
Представьте себе струну. Требуется больше энергии,
чтобы заставить колебаться туго натянутую струну, чем
ослабленную: чем выше звук, тем выше сопротивление.
Поэтому человек, живущий в пределах луча творения,
должен затратить больше усилий, «восходя» по этому
лучу, чем требуется для «нисхождения» по нему в про-
цессе божественной инволюции; нисхождение от Абсо-
люта использует накопленную энергию, позволяя мягко
переходить вниз, от до к си и от фа к ми. Здесь также при-
водится аналогия с пением: чтобы взять более высокую
ноту, требуется сделать более глубокий вдох, чем когда
идет понижение голоса от высоких нот к более низким.
Полагаю, демонстрация сего на практике составляла для
Гурджиева «эксперимент».
Эксперт в области эзотерической музыки Джоселин
Годвин и другие исследователи отмечали, что Гурджи-
ев мог бы подыскать для своих целей более подходящую
гамму или даже обратиться к гаммам других культур,
получив при этом совсем другие результаты. Например,
начни он гамму с ре, он получил бы два внутренних ин-
тервала полутона, придающих всему звукоряду в преде-
лах семи нот внутреннюю гармоничность. Более того, эта
гамма якобы является первичной по отношению к до ма-
жор, так как именно дорийский (называвшийся в Древней
Греции фригийским) лад использовался средневековыми
музыкантами. Можно пойти еще дальше и вспомнить, что
в «Тимее» Платона этим ладом воспользовался демиург
для сотворения мира! Создается впечатление, что выбор
гаммы до мажор был сделан произвольно, и, возможно,
это не лучший способ проиллюстрировать функциони-
рование космических законов, знание о которых пришло
к нам из древней философии.
Возможно, Гурджиев остановил свой выбор на гамме
до мажор, потому что прямо или косвенно она ассоци-
ировалась с работами Роберта Фладда (1574—1637), по-
следователя Парацельса, неоплатоника и герметиста.
309
«Вселенский Монохорд» в «Анатомическом амфитеатре»
(1623) Роберта Фладда, где показаны соответствия между
диатоническим звуковым рядом и самовыражением Бога
посредством ангельской иерархии и материального мира.
Мы знаем, что труды Роберта Фладда были переведе-
ны на русский язык. Если присмотреться к «Вселенскому
Монохорду», опубликованному в его «Анатомическом
амфитеатре» (1623), мы увидим в основе его великую
струну, протянутую от Светлого Алефа к Темному Алефу,
представляющих собой два идентичных облика Абсолюта
на противоположных концах континуума. Весьма напо-
минает более сложную версию упрощенной Успенским
диаграммы гурджиевской космической октавы [15-2]:
До — Абсолют как ВСЁ
| Полутон: шок («искра»), энергия для которой
исходит из творческой воли Абсолюта
Си — все сотворенные миры
Ля — Галактика Млечный Путь
Соль — Солнечная система — Солнце
Фа — Планеты
| Полутон, заполненный органической жизнью
на Земле, подчиненной влиянию планеты
зю
Ми — Земля
Ре — Луна
До — Абсолют как НИЧТО.
Следует отметить, что древние гностики ассоциирова-
ли состоящий из семи тонов звуковой ряд с семью ионий-
скими гласными, А, Е, Н, I, О, У, Q. Это помогает понять
любопытные состоящие из одних гласных песнопения в
древних гностических текстах. Проницательный читатель
заметит, что гностическое имя Бога, IAQ, можно увидеть
точно по центру и по краям семеричной шкалы (от лат.
scalae — «лестница»): гармоничные гласные звуки-полу-
тона по обе стороны от плеромического, сияющего, I.
«Он» есть Альфа и Омега, начало и конец.
Такая схема не идентична Монохорду Фладда. Фладд
хотел, чтобы его великая струна включила в себя три
мира, знакомых герметическим оккультистам: земной
мир, эфирный (небесный) и занебесный (иерархия ан-
гелов). Как и Гурджиев, Фладд подгонял свои схемы под
свои потребности. Такие диаграммы есть не более чем
аналогии, выражающие определенные принципы, они
подразумевают самое различное применение. Напри-
мер, когда Фладд создавал образ воплощения Бога в фор-
ме вселенского человека (основанного на знаменитом
видении Иезекииля), традиционная девятиступенчатая
ангельская иерархия просто не поместилась, поэтому на
высшей октаве Фладд объединил Святую Троицу (Отца,
Сына и Святого Духа) с высшими проявлениями челове-
ческой психики: интеллектом, рацио и волей. Таким же
образом на нижней октаве традиционные четыре сти-
хии оказались «растянуты» на семь: земля, соленая вода,
пресная вода, воздух, средний воздух, высший воздух и
огонь. Схемы не абсолютны; такие системы можно рас-
сматривать в динамике, в качестве взаимопроникающих
множественных вселенных [15-3].
Тройственный принцип Гурджиева активного, пас-
сивного и примиряющего (нейтрализующего) начал
можно сравнить с обращением Фладда к каббалистиче-
ской концепции двойственной силы Бога, силы деяния
и недеяния.
зп
К принципу октавы Фладд прибегает многократно, объ-
ясняя гармонию созидающей вселенной по отношению к
человеческому телу и, кстати, к процессам пищеварения.
Гурджиев занимается примерно тем же самым, разве что
без помощи превосходных художников-граверов. Сложно
представить, что Гурджиев не был знаком с работами Флад-
да и что маг не воспользовался его подробным синтезом
октавы в процессе разработки собственных концепций о
взаимоотношении макрокосма и микрокосма, а также тео-
рии о том, что музыка есть отражение реальности.
Диаграмма, изображающая две переплетенные «пирамиды»,
из книги Фладда «Священная философия» (Франкфурт, 1626).
На ней показано, каким образом высшие небесные миры
и низшие материальные содержат в себе свойства высшего
и низшего творения.
То, что Гурджиев, подобно масонам, называет «пра-
вилом трех», совершенно явно прослеживается в трудах
Фладда, причем настолько явно — особенно когда оно
схематически изображено в виде пирамиды, — что не-
вольно возникают подозрения: когда Гурджиев пишет во
«Встречах», что показывал приезжим «пирамиды», воз-
можно, он просто имел в виду геометрические пирамиды
Фладда, которые тот использовал для выражения идеи о
двух противоположных точках на континууме творения,
возносящихся к единой вершине. Идеи Фладда о космиче-
312
ской двойственности света и тьмы он изображает графи-
чески на диаграмме, при помощи двух переплетающихся
треугольников, или «пирамид», как он их называет.
Гравюра, приведенная во «Втором томе сверхъестественной,
естественной, неестественной и противоестественной истории
микрокосма» (1619) Роберта Фладда, где показан Мировой
Дух (Spiritus Mundi), изображенный в виде струны (монохорда),
гармонизирующей пищу, принадлежащую материальным стихиям,
и душу, несмотря на полярные различия в их природе. Струна
указывает на три мира, три вида рая, Небесный, Эфирный и
Природный (изображенные в виде концентрических окружностей),
через которые должна пройти человеческая душа как спускаясь
на землю, так и возвращаясь на небо. Эти «ступени» также
выражены в терминах «музыки сфер», где Монохорд представляет
собой Гармонию Микрокосма (Человека).
313
По крайней мере, сам Фладд точно знал, что его идея
о монохорде, строго говоря, его идеей не является. Му-
зыкальный инструмент с одной струной использовался в
качестве аналогии «великой цепи бытия» при обучении
адептов еще со времен античности. Кроме того, египет-
ские пирамиды стали «наглядным обучающим матери-
алом» для герметистов Возрождения, не знакомых с ие-
роглификой. Во втором томе своей «Технической истории
микрокосма» (ок. 1620) Роберт Фладд описывает пирамиды
как истинный ключ к вратам любой философии и науки.
Пирамиды Фладд использует, чтобы показать, как соотно-
сятся нисходящая душа и разные стихии. Стихии посту-
пают в человеческое тело вместе с пищей, и комментарии
Фладда по поводу пищи удивительно созвучны с тем, что
говорил Гурджиев по тому же поводу: «тело состоит из
пищи, то есть из четырех стихий. Удивительная гармония
этих двух противоположностей [символизируемая дву-
мя переплетенными пирамидами] обеспечивается Spiritus
Mundi («Мировым Духом»), чистым духом, изображенным
здесь в идее струны. Струна протягивается от Бога к Земле
и действует на всем своем протяжении, от одного конца
к другому. На ней отмечены стадии, которые проходит
душа, сначала спускаясь в тело, а затем, покинув его, воз-
вращаясь обратно на небо» [15-4]. Отсюда Гурджиев мог
заключить, что для создания «астрального тела» (подчи-
ненного звездам), нужно совершить усилие и, полностью
осознавая свое высшее «Я», потреблять лишь определен-
ные, правильные виды пищи.
Девятка в круге
Не исключено, что числовой герметизм Фладда также
натолкнул Гурджиева на концепцию, которую тот, если
верить Успенскому, представил на своих московских и
петербургских встречах. Речь о самом известном гур-
джиевском динамическом символе, известном как энне-
аграмма. Это довольно простая геометрическая фигура.
Конечно, при желании окружность можно разделить на
любое количество частей, но самые интересные результа-
ты получаются, если на окружности разместить от двух до
314
девяти точек. То, как именно будут соединены эти точки,
определяет, какой узор будет получен. Люди давно до-
гадывались, что у получающихся в результате подобных
манипуляций фигур имеется глубокий смысл. Разделите
окружность на пять частей, и вы получите основу для
пентаграммы (с ее многочисленными и поразительным
образом соотносящимися углами); поиграйте с линиями
еще, и вы легко получите фигуру с большим магическим
или символическим потенциалом, в зависимости от того,
какое именно значение вы вложите в соответствующие
числа. Так, маг Джон Ди считал, что семеричный круг
с вписанными в него семиугольными фигурами крайне
практичен в деле вызывания ангелов; Алистер Кроули,
кстати, с ним соглашался. Он даже разработал свою ше-
стиугольную сигиллу, которую назвал «уникурсальной
гексаграммой» (то есть шестиконечной звездой, которая
чертится уникурсалъно, без отрывания карандаша от бу-
маги).
Гурджиев знал, что геометрические проекции тесно
связаны с проекциями алхимическими, и рассказывал
своим ученикам, что в эннеаграмме содержится тайна
философского камня (полученного путем проекции),
обращаясь к теме, давно и подробно освещенной в гер-
метических трудах Михаэля Майера, публиковавшихся
приблизительно в одно время с книгами Фладда, и с та-
кими же прекрасными гравюрами. Знаменитый «камень»
традиционно считается способом перехода от низших
состояний материи (свинец) к золотому, духовному со-
стоянию; замечательная аналогия к процессу обретения
утраченных способностей под руководством Учителя.
В эннеаграмме ключевым становится число девять,
традиционно ассоциируемое с божественной духовной
сферой, располагающейся за пределами восьми фиксиро-
ванных сфер неподвижных звезд. «Вселенский человек» в
герметизме растет от низших сфер к высшим, в итоге «до-
растая» до предельного в небесных сферах числа девять.
Вселенский человек — это «Я Есмь» в системе Гурджиева.
У Фладд а можно заметить, что три порядка бытия сводятся
к трем в квадрате: девять ангельских чинов в Эмпиреях;
девять сфер эфирного (небесного) рая; девять областей в
31S
мире стихий. Девять ангельских чинов Фладд соотносит
с четырьмя нотами диатессарона (кварты) и с пятью но-
тами диапенты (квинты), так что аналогия с музыкальной
гармонией распространяется на самую «вершину» бытия.
Заинтересовавшись поисками графического выраже-
ния девяти ангельских чинов в Эмпиреях, герметист и
иезуит XVII века Афанасий Кирхер (1602—1680) создал
девятиугольную фигуру. Она была изображена на фрон-
тисписе его «Аритмологии» (Рим, 1665).
Бог здесь представлен глазом внутри трех пересекаю-
щихся треугольников, получившихся посредством раз-
деления окружности на девять частей. Из этой фигуры,
от девяти ангельских чинов, расположенных по верши-
нам трех треугольников, во все стороны расходятся лучи,
омывающие небесные сферы семи планет, окруженных
неподвижными звездами. Поразительно, что Кирхер здесь
использует элементы египетской иероглифики, а имен-
но крылья, растущие по обе стороны от шара, в данном
случае символизирующего эволюцию во времени, кото-
рому подчинено все, что расположено ниже ангельских
иерархий. Очень интересно сравнить этот образ с тем, что
Гурджиев показывал и объяснял Успенскому, настаивая
на том, что речь именно о его разработке: эннеаграмме
как динамичном, движущимся символе. Эннеаграмма
символизировала многомерную динамичную систему, это
был живой символ. Внизу на гравюре Кирхера мы видим
еврейского мыслителя с открытой книгой на коленях, от-
крывающего для себя значение звезд Соломона и Давида
(образованных из разделения окружности на пять и шесть
частей соответственно), а напротив него — Пифагора, вы-
водящего свою знаменитую теорему.
Еще интереснее то, что в той части «В поисках чудес-
ного», где Успенский объясняет значение эннеаграммы,
начинает он с рассмотрения четырех фигур, получаемых
в результате разделения окружности на три, четыре, пять
и шесть частей.
Все это мы можем видеть на гравюре Кирхера под
«эннеаграмматическим» изображением лучей творения.
В книге Успенского треугольник, квадрат, пентаграмма и
гексаграмма интерпретируются как фигуры египетско-
316
го, индуистского, персидского и древнееврейского про-
исхождения соответственно. Поэтому странно читать те
отрывки, где Успенский пишет, что верит Гурджиеву на
слово и, цитируя учителя, утверждает, что вся его кон-
цепция не имеет никакого отношения к теософии или
«западному оккультизму», «совершенно автономна и не-
зависима от других направлений» и оставалась «абсолют-
но неизвестной до сегодняшнего дня». Далее мы видим
изображение гурджиевской эннеаграммы. Хотя пред-
ставители суфизма утверждают, что изображение было
позаимствовано именно из их древних источников, я не
вижу здесь повода для споров.
Возможная предшественница эннеаграммы на фронтисписе
«Аритмологии» Афанасия Кирхера
317
Иллюстрации из книги Успенского
Сама фигура достаточно проста. Если, например, взять
за основу фигуру, которую мы видим на гравюре Кирхера,
и слегка переместить основания двух треугольников, одно
чуть вправо, другое чуть влево, мы получим эннеаграмму
Гурджиева. Вспомним, как сам Гурджиев настаивал на
том, что всю жизнь он менял привычное на свой лад, сле-
дуя бабушкиному завету ничего не делать так, как делают
другие. Гурджиев говорит Успенскому, что «этот символ
невозможно встретить при изучении "оккультизма" — ни
в книгах, ни в устной передаче. Знающие придавали ему
такое значение, что сочли необходимым сохранить его
познание в тайне». Затем нам рассказывается, что символ
выражает соотношение закона семи и закона трех. Тройку
мы видим в треугольнике с горизонтальным основанием,
а семерка — это семь нот октавы с двумя «прыжками»,
то есть с двумя отсутствующими полутонами, которые,
будучи выражены с помощью чисел, добавляются к семи.
Успенский придавал эннеаграмме большое значение,
ведь, как это часто бывает с подобными символами, в ней
можно отыскать все что угодно, ибо «просите, и дано
будет вам»; стоит начать приписывать числам глубокое
символическое значение, и любая геометрическая фигура
немедленно преисполняется огромной значимости. Вы-
искивание таких смыслов может оказаться на удивление
благодарным занятием. Например, если довести гурджи-
евскую эннеаграмму до логического конца, то есть све-
сти ее к трем пересекающимся треугольникам (получив в
318
итоге фигуру Кирхера), мы увидим три равносторонних
треугольника, с углами по 60 градусов, что в сумме дает
180 градусов; далее можно заметить, что сумма 8 и 1 рав-
няется 9. Отсюда можно сделать далеко идущие выводы —
например, что мы пришли к октаве (восьмерка) и тонике
(единица), главному опорному звуку ряда.
Успенский утверждает, что Гурджиев начал применять
эннеаграмму в качестве элемента хореографии в своих
танцах в 1922 году. На сцене концертного зала в Приёрэ
он нарисовал огромную эннеаграмму, по углам которой
расставлял танцоров, продумывая хореографию таким
образом, чтобы их движения соотносились друг с другом
в соответствии с фигурой. Разумеется, такие движения не
могли не быть преисполнены глубочайшего смысла и не
завораживать зрителя, ведь они имели прямое отношение
к основополагающим законам бытия. Увы, здесь невольно
вспоминается афоризм Блейка: «Бог — это не духовная
диаграмма».
К своим изначальным концепциям Гурджиев по-
степенно добавлял соображения, которые рождались
из общения с новыми людьми, встречавшимися ему на
жизненном пути. Чувствуется, что в этом отношении он
был на подъеме, и его начинания как раз стали набирать
обороты, обретая все более отчетливые очертания, когда
трагически обрушилась внутренняя геометрия, ни много
ни мало, всей Российской империи.
16. МЕЖДУНАРОДНОЕ СООБЩЕСТВО
ИДЕОЛОГИЧЕСКИХ РАБОЧИХ
То, что у Гурджиева действительно появились после-
дователи, никогда не было столь очевидно, как в феврале
1917 года, когда пораженный Успенский увидел своего,
по его словам, преобразившегося Учителя, сходящего с
поезда на Николаевском вокзале в Санкт-Петербурге.
С этого момента биографы сосредоточивают свое вни-
мание не столько на самом Гурджиеве, сколько на широко
известных (в узких кругах) фамилиях его сподвижников:
Гартмана, Гинзенберга, Стьернваля, де Зальцман, Успен-
ского, позднее Оража, Тумера, Хипа, Ховарт, Тейлора и
других. Все эти люди нуждались в Гурджиеве, а он, как
ни странно, нуждался в них.
В июне Гурджиев телеграфировал из Александрополя
Успенскому, предлагая тому «отдохнуть». В сентябре муж
Елизаветы де Стьернваль показал ей письмо, в котором
Гурджиев фактически требовал, чтобы тот свернул все
свои дела, бросил все движимое имущество и немедлен-
но присоединился к нему в этом же месяце [16-1]. Снова
ликвидация! Учитывая неумолимо надвигавшуюся ок-
тябрьскую революцию, после которой вся собственность
окажется в руках у не идущих ни на какие компромиссы
большевиков, Гурджиев наверняка напоминал эдакого
усатого Моисея, простирающего свой посох страждущим
оттуда, из земли обетованной.
Учитывая обстоятельства, предложение Гурджиева
можно было счесть заманчивым. У мага была потряса-
ющая харизма, сила воли, физическое здоровье, его не-
возможно было сбить с толку никакой сложной полити-
ческой ситуацией; более того, в сложных политических
ситуациях он чувствовал себя как рыба в воде. Последова-
тели были для Гурджиева подобием цветных вкраплений
геометрических фигур на полотнах Кандинского. Такими
же свойствами обладал его танец-гимнастика: абстракт-
ное движение небесных тел; жизненные силы, вибрирую-
щие и перемещающиеся по определенным законам, будто
320
железные опилки, «танцующие» вокруг магнита. Гурджи-
ев хотел, чтобы его «спутники» заняли свои орбиты; он
устраивал им проверки. Таким образом он собирался
превратить страшную гражданскую войну, набиравшую
обороты в России, в событие для него позитивное, маги-
ческое. Он намеревался написать собственную «картину»
и держал «кисть» наготове. Как, впрочем, и револьвер.
После знакомства с супругами де Гартман и де Стьерн-
валь, а также со многими другими на побережье Черно-
го моря, на курортах Сочи и Уч-Дере (что в пятидесяти
километрах к северу от замка принца Ольденбургского в
Гагре) Гурджиев начал все сильнее ощущать большевист-
скую угрозу. В. этих условиях он привычно предпочел
переместиться восточнее, поближе к знакомым местам
между Минеральными водами и Кисловодском. В сим-
патичном городке Ессентуки Гурджиев снял большой
дом, подходящий для размещения нескольких семей, и
принялся составлять списки домашних и рабочих обя-
занностей, одновременно занявшись тем, что Успенский
пренебрежительно называет «странными плясками», —
ритмическими движениями под музыку и танцами, на-
поминающими упражнения дервишей. На дверях обще-
жития был вывешен знак «Международное сообщество
идеологических рабочих».
В это самое время, когда Гурджиев уже испытывал
большие стеснения в средствах в связи с тем, что взял на
себя заботу о своих последователях, к нему в Ессенту-
ки прибывают члены его семьи, бежавшие от наступле-
ния турок в Александрополе, — до предела измученные,
больные и голодные, в лохмотьях, больше похожие на
скелетов, чем на людей: мать, брат Дмитрий с семьей и
дочерьми Анной и Любой; сестра Анна со своим мужем
Федором и детьми; младшая сестра София с женихом. Им
пришлось пройти пешком от Александрополя до Тбили-
си, где они сумели нанять две повозки. Отец Гурджиева
отказался уезжать из родного дома. Теперь на попечении
у его старшего сына оказалось около восьмидесяти пяти
человек. Всех, кто имел какую-то профессию, Гурджиев
отправил на поиски работы, одновременно организовав
открытые вечера своей «Философской рабочей коммуны»,
321
где велись публичные диспуты и проводились демонстра-
ции танцев. Последователи размещались «по полочкам»,
каждый на свое место. Слабости отсекались, Гурджиев
настаивал, чтобы его ученики боролись со своими недо-
статками, порой идя против собственной природы. Он
сравнивает себя с кучером; если лошадь тянет влево, ее
направляют вправо. Это больно.
Вернувшись с мужем Федором в Александрополь в фев-
рале 1918, сестра Гурджиева Анна узнает, что их отец погиб
26 июня от пули, пущенной турецким солдатом; через не-
которое время она с детьми переезжает в дом семьи Федо-
ра, почти к подножию горы Арарат. Под д авлением обсто-
ятельств Гурджиев начинает придерживаться жизненного
принципа, который упоминает в «Материальном вопросе»:
«Во всех житейских обстоятельствах всегда стремись со-
единить приятное с полезным» [16-2]. Невероятный план
по продолжению работы в условиях, когда близлежащие
города и деревни каждый день переходили от белых к
красным, потом обратно, а потом к казакам, включал в себя
организацию археологической экспедиции по изучению
удивительных доисторических дольменов на Кавказе.
Именно. Дольмены. Наука. Объективность. Намеченный
маршрут должен был сначала привести группу в Туапсе
(где к ним снова должен был присоединиться Успенский)
и в Сочи на Черном море, а затем на юго-восток, в Тби-
лиси, где на тот момент еще было относительно спокойно.
Убедительные аргументы Гурджиева, а также помощь очень
кстати работавшего в большевистской администрации
одного из его учеников, Петра Шандаровского, обеспе-
чили группе паспорта, оборудование и финансирование
[16-3]. Всем желавшим участвовать в экспедиции Гурджиев
заявил, что его слово на протяжении всего путешествия
становится непререкаемым законом; это заявление очень
красноречиво подкрепил револьвер, положенный им на
стол во время обращения к собравшимся.
Media vita in labore sumus. Подобно Ларе из «Доктора
Живаго», Успенский работает на красных в местной би-
* «Среди жизни мы окружены работой» (лат.), переиначенная извест-
ная строка средневековой песни, в оригинале — media vita in morte
sumus («среди жизни мы окружены смертью»). — Прим. пер.
322
блиотеке; Дмитрий остается, чтобы спрятать все ценное,
и 7 августа 1918 года экспедиционная группа, в сопрово-
ждении лошадей, запряженных в повозки, покинула Ес-
сентуки во имя науки. Дольмены действительно оказались
на своих местах, где они простояли 4-5 тысяч лет, стоят
и по сей день. Большая их часть напоминает огромные
каменные печи с мегалитической кладкой сверху, ино-
гда с «крыльцом», часто покрытые круговыми узорами.
Как правило, в стене имеется круглое отверстие. Местные
крестьяне используют дольмены в качестве курятников.
Кто знает, для чего их строили?..
Экспедиция выдалась чрезвычайно сложной; ча-
сто группа оказывалась на волосок от гибели, лишения
были в норме вещей. Главным образом Гурджиев пытался
спасти молодых людей, бывших среди его учеников, от
мобилизации красными; белые одерживали одну победу
за другой. Среди прочих документов у него имелись раз-
решения на ношение оружия, одно выданное красны-
ми властями, другое белыми; ирония заключалась в том,
что оба разрешения были напечатаны на двух сторонах
одного листа. Раз за разом Гурджиеву удавалось отвести
опасность от своей группы, даже когда пришлось стол-
кнуться с бандитами, отнявшими у них ружья. К ним по-
доброму отнеслись казак, армянин и поляк по фамилии
Филиппович в Солохове, неподалеку 6т Сочи. Инженер
Филиппович страдал от обмороков, начавшихся с ним
после неудачного гипнотического сеанса. Когда Гурджиев
полностью исцелил его от этого недуга, «пан», как его
прозвали в группе, настолько обрадовался и проникся
благодарностью, что присоединился к путешествующим
и затем последовал с Гурджиевым до самого Парижа. Не-
удивительно, что несколько лет спустя маг рассказывал
своим слушателям в Нью-Йорке, что во время той экс-
педиции «творились чудеса». Он и его люди чувствова-
ли, будто «находятся под сверхъестественным покровом»;
пять раз им приходилось пересекать границу между крас-
ными и белыми.
Отношение к гурджиевской экспедиции было ней-
тральным с обеих сторон, «как будто мы были не от мира
сего». Несмотря на то что они были окружены «озверев-
323
шими от ярости людьми», и красные, и белые относи-
лись к ним благожелательно, хотя отношение это было
«несознательное и чисто инстинктивное». Вопреки тому,
что люди в то время находились «во власти психического
состояния, в котором исчезают последние остатки раз-
умности», они, по утверждению Гурджиева, сохранили
базовый инстинкт, присущий любому человеку и помо-
гающий ему отличать добро от зла в объективном смысле.
Он считал, что бойцы обеих армий инстинктивно чув-
ствовали в его деятельности «живой зачаток этого священ-
ного импульса, который один способен дать настоящее
счастье человечеству», и инстинкт этот сохранялся, не-
смотря на тяжелые условия [16-4]. Благодаря этому свой-
ству человеческой психики члены экспедиции живыми
и невредимыми выбрались из «кромешного ада», хотя не
в последнюю очередь это произошло еще и потому, что
Гурджиев обладал «хорошо развитой способностью раз-
личать и использовать малейшие перемены в слабостях
психики людей, одержимых психозом подобного рода».
Одним словом, вокруг царил хаос, но экспедиция ока-
залась успешной.
В январе 1919 года Ессентуки были захвачены белой
армией генерала Деникина, пришедшего сюда из Сочи.
Измученные члены гурджиевской экспедиции сели на
корабль, плывущий в Поти, а оттуда на поезде, с много-
численными проволочками, добрались до Тбилиси, где на
тот момент правила грузинская меньшевистская партия.
Именно тогда, в недолго просуществовавшей независи-
мой Грузии (русское название «Тифлис» уступило место
«Тбилиси»), увидел свет первый настоящий, а вернее,
знакомый вариант Института гармонического развития
человека.
Тбилиси
Поскольку обе ценные коллекции ковров были остав-
лены в Москве и Петрограде, Гурджиев вынужден был
изыскивать средства для существования в Тифлисе. Стра-
дая от ангины, с сорокаградусной температурой, Гурджи-
ев бегал по городу, пытаясь продать последнее брилли-
324
антовое кольцо, пожертвованное женой его друга, чтобы
купить еды для всей коммуйы. Но вскоре выяснилось, что,
несмотря на кризис, торговля коврами в Тифлисе процве-
тает, и вскоре дела Гурджиева пошли на поправку. Через
некоторое время он уже обладал достаточными средства-
ми, чтобы обратиться к местному Министерству образо-
вания с просьбой о разрешении на открытие Института.
6 октября 1919 года разрешение было выдано. Правда,
обещания министерства помочь с помещением оказались
пустыми, поэтому магу пришлось удовлетвориться вре-
менным помещением. Здесь и начало собираться новое
«ядро» гурджиевских последователей.
Томас де Гартман, преподававший композицию в го-
родской консерватории, познакомился в Мюнхене с те-
атральным художником Александром де Зальцманом
(родился в 1874) и его супругой, Жанной, обучавшей
эвритмике — не путать с эвритмией Штайнера — в зале
Военной школы. Де Зальцман познакомился с девятнад-
цатилетней Жанной Матиньон Аллеман в Эллерау, в Се-
верной Германии. Здесь она обучала танцам по методу
Эмиля Жак-Далькроза, которому сама обучилась в своем
родном городе Женеве. Заинтригованная гурджиевской
«священной гимнастикой», де Зальцман позволила ему
предводительствовать на ее уроках.
Ольга Ивановна Лазович (Ольгиванна), дочь генерала
из Черногории, супруга партнера де Зальцман в мест-
ном кабаре латвийца Вальдемара Гейзенберга по про-
звищу Павлиний Хвост, тоже заинтересовалась методом
Гурджиева, когда увидела танец учеников де Зальцман.
Когда Ольгиванна попросилась к Гурджиеву в труппу, тот
спросил, чего она хочет. «Бессмертия», — ответила она.
Мог ли он с этим помочь? Вполне.
Женщины, успевшие крепко сдружиться во время
походов по кавказским горам, не сразу приняли Ольги-
ванну. А вот еще одна танцовщица, Елизавета Голубян
(Лили), которую, как многих других, привлекли ставшие
популярными уроки, пришлась ко двору.
Весной 1919 года Гурджиев узнает от брата Дмитрия о
смерти отца, а также о том, что Белая армия обнаружи-
ла тайник в Ессентуках, где была спрятана петербургская
325
коллекция фарфора, и почти полностью уничтожила ее.
Дмитрий подал жалобу, пытаясь вернуть то немногое, что
уцелело, на что ему ответили, что хозяин должен заявить
свои права лично. Гурд жиев, не слишком галантно, бро-
сает на опасную миссию Ольгу де Гартман, вручив ей «на
дорожку» пилюлю со смертельным ядом «на случай край-
ней необходимости» [16-5]. Оказалось, что привозить не-
чего. Ольга вернулась с двумя коврами, после чего ей было
поручено вместе с мужем отправляться в Армению и вы-
ступать там — все это в рамках «работы над собой». Ког-
да супруги вернулись, вся группа Гурджиева проводила
лето на курортах Боржоми. Потом коммуна перебралась
обратно в Тбилиси, где продолжились «репетиции» для
балета «Борьба магов». Бикмен Тейлор считает, что это
скорее были «учебные задания», чем серьезные попыт-
ки воплотить в жизнь довольно-таки размытую и неяс-
ную концепцию балета [16-6]. Высокоинтеллектуальный
Фрэнк Пиндер из «Британской экономической миссии»
в Белой армии присутствовал на этих репетициях. Он
уже был знаком с Успенским и свел того с А. Р. Оражем.
Отсюда и «Письма в Россию» Успенского, опубликован-
ные в журнале Оража «Нью Эйдж», отсюда и зарождение,
пожалуй, самого плодотворного сотрудничества, которое
выпало на долю Гурджиева [16-7].
Горе вернулось в коммуну, когда в январе 1920 года
дошли вести о том, что турки изнасиловали и убили се-
стру Гурджиева Анну, зверски замучили ее мужа Федора
и их детей, а затем сровняли с землей деревню Байтор, где
они жили. Сбежать сумел только один из их мальчиков,
Валя. Ребенок сумел спрятаться, а затем каким-то нево-
образимым образом, пешком и на поездах, преодолел
240 километров и добрался до Тбилиси.
Летом Гурджиев приходит к выводу, что настала пора
собирать вещи и перебираться в Константинополь. Зна-
менательное решение, учитывая то, что только что случи-
лось с его близкими. Из застроенного нефтеперегонными
заводами Ротшильда Батуми основная часть группы Гур-
джиева (не считая Лили и Ольгиванны) уехала в начале
июля, буквально за несколько дней до появления здесь
Красной армии. «Так называемый Грузинский особый от-
326
ряд» оставляет беженцам лишь два ковра и два маленьких
бриллианта из всего того, <iro они везли из Тбилиси. Все
остальные ковры, которые Гурджиев распределил среди
членов группы, оказались конфискованы. Попытки вер-
нуть то, что они вывезли из Батуми, не принесли ничего.
Лишь два ковра, вывезенных финляндским подданным в
дипломатическом чемодане, достигли Константинопо-
ля: их переслал финляндский консул Стьернвалям [16-8].
И все-таки Гурджиев надеялся, что, продав в Тбилиси все
свое имущество, пусть и за бесценок, его группа будет
обеспечена хотя бы на первое время. Надежды не оправ-
дались, так как грузинские деньги в Турции практически
не имели цены.
17. ЧЕЛОВЕК БЕЗ ГРАЖДАНСТВА
Гурджиеву много раз приходилось переезжать с места
на место. Но рано или поздно он всегда возвращался до-
мой. Теперь дома больше не было. Ему недавно испол-
нилось сорок.
Зачастую люди, изучающие биографию Гурджиева,
удивляются тому, что он то и дело отдалял от себя са-
мых верных своих последователей. Хотя логично было бы
поставить вопрос по-другому: зачем он вообще с ними
сближался? Конечно, он мог сколько угодно мечтать об
идеальном сообществе «искателей истины», но ни один
из его реальных последователей не дотягивал до уровня
«замечательных людей»; кстати, женщин среди этих по-
следователей было больше, чем мужчин, но и они не со-
ответствовали романтизированному образу загадочной
Витвицкой.
Судя по поведению Гурджиева, он почти наверняка,
в разное время, завязывал отношения с большей частью
своих учениц. Ни один из учеников Гурджиева, кроме,
разве что, Успенского, так и не обрел известности. Да,
Томас де Гартман учился у Римского-Корсакова, но все
знают Римского-Корсакова, а не Гартмана. Все последо-
ватели Гурджиева начинали сильно сомневаться в своих
силах в его присутствии. Он всячески придирался к ним,
это было частью его обучающего метода. Действительно
ли этот метод всегда применялся с благими намерениями?
Я подозреваю, что Гурджиев был разочарован. Гурджиев
умел ладить со своим эго, хотя с таким эго ладить навер-
няка было нелегко.
Может, оно и не требовало себе всего Гурджиева, но
уделять ему внимание приходилось при любых жизнен-
ных обстоятельствах, от такого эго сложно было просто
отмахнуться; как и сложно, будучи им обремененным,
найти себе настоящего друга. Была ли жена ему утеше-
нием? Неизвестно. Мы только знаем, что он любил ее;
детей у них не было.
328
Константинополь
Итак, Гурджиеву нужно было срочно изыскивать сред-
ства к существованию для своей группы; хорошо, что он
уже бывал и зарабатывал в Константинополе раньше; он
знал, куда идти и что делать. Многообещающим показался
ему район Пера в европейской части города, где он снял
квартиру на улице Кумбарачи. Затем он перебрался в рай-
он Галата (заодно поближе к дому знакомого дервиша из
суфийского ордена Мевлеви, последователей Руми) и стал
проживать по адресу «Абдуллатиф Йеменичи Сокак, дом
13». Здесь, у ворот Ханен, только что приехавший Успен-
ский присоединился к Фоме Гартману на церемонии сема,
где воочию увидел кружащихся дервишей. Успенскому, с
его математическим складом ума, Гурджиев объяснил, что
танец основан на счете, который дервиши ведут про себя.
В «Материальном вопросе» Гурджиев пишет, что в Кон-
стантинополе ему повезло и он сумел быстро заработать:
перепродал большую партию икры, продал пароход. Од-
ним словом, быстро сориентировался. «Офис» он обу-
строил в кафе «Черная роза», где собирались русские офи-
церы Белой армии. В свободное от деловых встреч время
он «руководил классами движения»; по субботам дава-
лись представления, на которые собирались турки и гре-
ки, глубоко проникшиеся, как утверждает Гурджиев, его
музыкой, написанной совместно с Гартманом [17-1]. Пы-
таясь заработать деньги «любым возможным способом»,
он начал составлять планы серий лекций, посвященных
движениям, музыке и изобразительному искусству. Вре-
мя для этого находилось лишь в трамвае или на пароме,
курсировавшем между Константинополем и Кадыкеем,
куда Гурджиев ездил почти каждый день, чтобы занимать-
ся целительством, преимущественно при помощи гип-
ноза. Часики тикали. Националистические настроения
в партии младотурков набирали обороты; раздражение
обращалось преимущественно против греков и армян.
Вскоре после прибытия Успенского — он исправно
поставлял Гурджиеву учеников — приехала Ольгиван-
на с дочерью Светланой. Гурджиев пытался выехать из
329
Константинополя, но возникли проблемы с визами. Союз
Турции с Германией, как и опыт проживания в этой стра-
не супругов де Зальцман и де Гартман, делали именно ее
привлекательной в качестве следующего пункта прожи-
вания. Итак, Гурджиев обратил свой взор на Запад.
Если верить Бикмену Тейлору, какие-то сведения о
Гурджиеве, поступившие из Индии, заставили британско-
го разведчика Джона Годолфина Беннетта (1897—1974),
жившего тогда в Константинополе, обратить на мага свое
пристальное внимание. Позднее выяснилось, что сведе-
ния были вовсе не о Гурджиеве, а о бурятском «шпи-
оне» Доржиеве. Во всю эту историю верится с трудом.
Доржиев, чьи фотографии публиковались в российских
газетах, был совсем не похож на Гурджиева; да и со вре-
мен англо-тибетской войны прошло много времени. Но
и в разведке часто бывают осечки. Если верить специали-
сту по разведке Ричарду Б. Спенсу, Беннетт находился в
Константинополе «со специальными поручениями», но
на кого именно он работал, «на военных, Шенгенскую
информационную систему или какие-то другие службы,
остается неизвестным» [17-2]. Поразительный успех, ко-
торый имел молодой Беннетт в деле снискания доверия
главного реформатора, принца Сабахеддина Фракийского
(1879—1948), и других видных турецких политических
деятелей, наводил сотрудников британской контрразвед-
ки и Министерства иностранных дел на подозрения, что
он играл двойную игру. В июле 1921 года двадцатитрех-
летний ориенталист «случайно» лично познакомился с
Гурджиевым во время обеда с принцем Мехмедом Са-
бахеддином. Гурджиев произвел на Беннетта огромное
впечатление, тот якобы сразу увидел связь своего нового
знакомого с высшими сущностями. Впрочем, это не сразу
избавило Гурджиева от подозрений.
Джон Годолфин Беннетт,
принц Сабахеддин и Гурджиев
Принц Сабахеддин приходился племянником по ма-
тери султанам Абдулу Хамиду II (умер в 1918), Мехмеду
V и Мехмеду VI, следовательно, пользовался привилегией
ззо
посещения дворца султана. Тем не менее он был предан
делу коренных реформ в Турции — в частности, засту-
пался за права армян и греков. Хотя принц был против
сепаратизма, он считал, что экономический успех Турции
целиком зависит от кардинального изменения социаль-
ного положения христианской части ее населения, века-
ми жившего в унизительном статусе зимми. Такое видение
сблизило его с турецкими масонами. Либеральная партия
Сабахеддина и ее ассоциация с политикой младотурков
привели к тому, что принца изгоняли из страны дважды
(во время одного из изгнаний он посещал Великобрита-
нию). Личность принца, в 1919 вернувшегося на родину,
произвела сильное впечатление на британского развед-
чика, офицера Джона Беннетта. В следующем году Сатвет
Лутви Бей (Сатвет, Лютфи Тозан) познакомил Беннетта со
стамбульским принцем.
Беннетт прошел интенсивный курс обучения турецко-
му языку в лондонской Школе восточных и африканских
исследований. Зарекомендовав себя в разведке превос-
ходным лингвистом, Беннетт был отправлен в Констан-
тинополь после того, как британские и арабские военные
силы вытеснили турок из старой Восточной империи и
положили конец войне. Беннетт получил позицию офи-
цера связи при оттоманском министерстве военных
дел — очень важную с точки зрения государственной
безопасности должность.
В своей книге «Гурджиев: неизвестный учитель» британ-
ский разведчик Беннетт красочно описывает, чем имен-
но привлекли его принц и друг, которым тот безмерно
восхищался, Гурджиев. Беннетт пишет, что не встречал
другого места, где Восток и Запад сливались бы в столь со-
вершенной гармонии, как во дворце принца Сабахеддина
под названием Курон-Чешма (Куручемше) в Константи-
нополе. Здесь Сабахеддин познакомил Беннетта с миром
универсалистской духовности, одолжив ему книгу Эдуар-
да Шюре «Великие посвященные» (оказавшую на разведчика
огромное влияние), в которой утверждалось, что пионеры
любых религий были связаны некой общей универсаль-
ной духовностью и духовность эта извращалась и преда-
валась последователями великих учителей, создававших
331
религии после смерти своих гуру. Сабахеддин был глубо-
ко предан как христианской, так и исламской духовным
традициям. Принц также познакомил Беннетта с Уиниф-
ред «Полли» Бомон, тоже жившей в Турции и ставшей
впоследствии женой Беннетта. Но главное — принц по-
знакомил его с человеком, которому суждено было оказать
глубочайшее влияние на всю его жизнь.
В 1921 году принц Сабахеддин позвонил Беннетту и
сказал, что пригласил к ужину гостя, знакомство с кото-
рым может оказаться британскому офицеру очень по-
лезным. Принц сообщил, что с этим гостем он не ви-
делся с 1912 года, но что время нисколько не изменило
интригующую личность, по-прежнему представлявшую
огромный интерес. Беннетт тогда не смог расслышать
фамилию загадочного гостя по телефону, только понял,
что тот недавно прибыл из Каспийского региона. Даль-
нейшие попытки собрать больше информации дали лишь
базарные сплетни: о том, что человек этот был великим
путешественником и полиглотом, говорил чуть ли не на
всех восточных языках; мусульмане свято верили, что он
является последователем их веры, а христиане считали его
адептом какого-то темного несторианского братства. От
принца Беннетт узнал, что тот случайно познакомился
с Гурджиевым, когда возвращался из Европы в Турцию
после революции младотурков в 1908 году. Они виде-
лись всего три-четыре раза. Принц считал, что Гурджиев
принадлежит к группе оккультистов и путешественников,
с которыми объехал полмира. Принц также верил, что
Гурджиев сумел вступить в контакт с тайными братствами
Средней Азии, что объясняло, почему беседы с ним каза-
лись такими поучительными. Дальше речь принца стала,
как показалось Беннетту, расплывчатой и уклончивой.
А потом они встретились. Беннетт был сражен. Даже
много лет спустя, вспоминая об этой первой встрече, он
не мог сдержать эмоции. В Гурджиеве не просто гармо-
нично сливались Восток и Запад; подобного рода раз-
граничения в нем просто отсутствовали. Никакого раз-
личия в расах и верах Гурджиев не делал. Больше всего
поразило Беннетта то, что перед ним стоял человек, ко-
торый, несмотря на поверхностное знание европейских
332
языков, сочетал глубокое понимание восточной фило-
софии с прекрасным практичным пониманием физики,
химии, биологии и современной астрономии. Гурджиев
чувствовал себя в своей тарелке даже тогда, когда отпу-
скал глубокие замечания по поводу новомодной теории
относительности Эйнштейна или фрейдовской пси-
хологии. Конечно, можно было бы поинтересоваться у
Беннетта: «А что, по-вашему, читают в Москве и Санкт-
Петербурге?» Разумеется, в силу возраста Беннетт судил
по Гурджиеву в первую очередь по его манере говорить,
внешнему виду и лингвистическим навыкам.
Беннетт признавал, что Гурджиев владел только языка-
ми каспийского региона, хотя немного умел изъясняться
на азербайджанском, татарском и оттоманском турецком
наречиях. Турецкий у Гурджиева был неожиданно чи-
стый, что при Оттоманском императорском дворе было,
конечно, очень кстати.
Гурджиев не старался соответствовать образу вос-
точного мудреца. Несмотря на средний рост, мощная, в
складках, шея и крепкое телосложение внушали уважение.
А еще эти пронзительные глаза и чудовищных размеров
усы под куполом гладко выбритой головы... И, конечно,
окружавшая его тайна... Почти ничего не было известно
о его жизни до приезда в Россию в 1914 году. Как будто
он пришел из другого мира.
Хотя Беннетту суждено было позже навлечь на себя
гнев Гурджиева, как и враждебность Успенского, обви-
нившего британского подданного в том, что тот украл
его идеи, пока вел гурджиевские группы в Англии, на-
стоящая жизнь Беннетта, конечно, началась после встречи
с таинственным учителем. Не одно десятилетие Беннетт
потратит, пытаясь понять, «откуда все это взялось» у Гур-
джиева; поиски заставят его выдвинуть на передний план
поствоенного духовного дискурса во второй половине
1940-х годов суфийский мистицизм, что приведет его к
довольно странным выводам и массе противоречий.
Неприкрытая симпатия Беннетта к принцу Сабахедди-
ну стала причиной проблем и непонимания с прямым ру-
ководством британца. Сабахеддин был фигурой противо-
речивой во всех отношениях: последователь французского
ззз
социолога Эмиля Дюркгейма (1858—1917), имевшего
левые взгляды на вопросы прогресса, принц фактически
познакомил Турцию с социологией. К 1924 году британ-
ская разведка уже характеризовала Беннетта как человека
«жестких антибританских взглядов», водившего знаком-
ство с множеством коммунистов [17-3].
И еще один момент. В 1921 и 1922 годах, еще работая
военным атташе в Британском посольстве в Константи-
нополе, Беннетт представлял интересы двадцати двух на-
следников позднего султана Абдула Хамида, заявивших
свои права на месопотамские нефтяные месторождения,
стоившие многие миллиарды. Здесь были замешаны и
британские интересы: Англия тоже претендовала на не-
которые месторождения, хотя позже, на Лозаннской кон-
ференции 1922 года, она отказалась от этих притязаний,
в то время как американская компания «Стандарт ойл»
заявила, что, раз Ирак обрел независимость, теперь пра-
ва на эксплуатацию месторождений открыты — для них,
американцев, разумеется [17-4]. Наверное, вся эта исто-
рия не лучшим образом повлияла на репутацию Беннетта
как представителя разведслужб. Кроме того, она частично
объясняет, почему позднее Гурджиев заявлял, что зарабо-
тал, инвестируя в нефтяной бизнес. Возможно, именно
по этому поводу Гурджиев и Беннетт встречались через
принца Сабахеддина.
Сложная политическая ситуация в Константинополе,
явственная угроза, нависшая над греками и армянами,
означали, что дольше Гурджиеву оставаться в Турции
было невозможно. Ему надо было, заручившись помо-
щью стремительно ширившейся сети новых знакомых,
ехать на Запад.
В августе 1921 года Гурджиев сел в поезд до Берлина.
Сняв комнаты в Шмаргендорфе, на западе столицы, он с
головой окунулся в работу. Жанна де Зальцман отвезла
учителя в Эллерау, что неподалеку от Дрездена, в дом, где
ее учили танцевать по системе Жак-Далькроза, описанной
в предисловии к его книге «Ритм, музыка и образование».
Жак-Далькроз считал танец «связью между инстинктив-
ной потребностью в неподвижности и движении... вза-
имосвязи времени и энергии, динамики и пространства,
334
музыки и темперамента, [и], наконец, искусства музыки
и искусства танца» [17-5]. Эвритмика объединяла разум
и тело. Сохранилась фотография Гурджиева в Эллерау:
гибкий, худощавый, донельзя элегантный, в костюме,
туфлях и с тростью, выбритая голова так и светится, од-
ним словом, весьма привлекательный сорокапятилетний
мужчина. Но гипнотические способности не помогли
ему договориться с хозяином, помещение ему так и не
уступили; впрочем, у Гурджиева были и другие возмож-
ности. Несмотря на опубликованный Отто Хельвингом
памфлет на немецком, посвященный «Методу» институ-
та (памфлет был почему-то подписан «G. J. Giidschijew-
Georgiadis»), Гурджиев принял приглашение в Лондон,
бросив свою штаб-квартиру в кафе «Кристалл». Кстати,
именно в этом кафе произошла история, оставленная нам
последователем Чеславом Чеховичем — на тот момент не-
давно вызволенным Гурджиевым из застенок в Будапеште,
куда он попал по подозрению в шпионаже, — история,
подтверждающая, что Гурджиев вовсе не был готов на
все ради быстрого заработка, какими бы стесненными ни
были его обстоятельства. К нему подошла скромно одетая
женщина, ведущая за руку умственно отсталого мальчи-
ка, и попросила ей помочь. Гурджиев предложил свою
помощь за скромную плату, но узнав от хозяина кафе,
что женщина на самом деле была богатой вдовой, вос-
принимавшей сына как обузу, велел ей оставить себе ее
50 000 марок — а женщина быстро подняла цену, когда
узнала, что ее хитрость раскрыта, — потому что она была
«блудница-мать», а не любящая мать. Мне нравится эта
история; Алистер Кроули поступил бы так же. Известное
зло лучше неизвестного.
Гурджиев прибыл в Лондон 12 февраля 1922 года, по-
следовав за Успенским, жившим здесь с октября. В Ан-
глию Успенского пригласила теософ леди Беатрис Ро-
термер, попросив того перевести его «Tertium Organum».
Гурджиева пригласили обратиться к группе Успенского
в Кенсингтоне. Оплошность, допущенная Успенским у
леди Ротермер, привела к тому, что очень скоро Гур-
джиев вернулся в Берлин, где купил электронное обо-
рудование, чтобы произвести на пациентов впечатление,
335
что он «идет в ногу с современностью»; вот они, отзвуки
Ашхабада!
В Англию Гурджиев вернулся в марте, чтобы провести
еще две лекции, после чего снова последовала короткая
стычка с Успенским. Тут Гурджиев, несмотря на пред-
ложение основать институт в Англии, решает, что Па-
риж для этой цели подходит лучше. Он чувствовал, что
здесь, на туманном Альбионе, он затеряется: атмосфера
островной культуры, прохладной и отстраненной, плохо
подходила для его целей. Совсем другое дело — Париж,
средоточие и водоворот мировых идей. Он только что
побывал там с Ольгой Гартман, навещал ее кузена. В Ан-
глию Гурджиев обещал присылать своих инструкторов и
сделать все возможное, чтобы в полной мере воспользо-
ваться щедростью леди Ротермер [17-6]. А вот Германия,
с ее нестабильной экономикой, растущим социальным
недовольством и, возможно, неподходящей моральной
атмосферой, Гурджиева больше не устраивала; Париж со
всех сторон смотрелся выгоднее. К тому же на тот момент
там проживало, по разным оценкам, от 45 000 до 100 000
русских, бежавших от революции; это явно можно было
обратить в свою пользу.
Супруги де Зальцман приняли своего учителя в Пари-
же в День взятия Бастилии, в 1922 году. В «Материальном
вопросе» Гурджиев пишет, что у него оставалось всего
100 000 франков. Успенский привлек в помощь леди Ро-
термер и йоркширского промышленника Ральфа Филип-
сона. С целью финансирования краткосрочных проектов
был заключен договор. Фунт был крепок, франк слаб, ры-
ночный курс падал; Гурджиев чувствовал, что у него в
Париже открываются большие возможности, ведь приток
фунтов стерлингов обещал быть стабильным. Фунты при-
бывали во Францию в лице английских учеников, среди
которых суровый и требовательный Успенский отбирал
кандидатов в секретари своему учителю [17-7].
Гурджиеву нужно было помещение. Тут на сцену
выходит «инструктор движений» по системе эвритмии
Жак-Далькроза, хореограф Парижской оперы Джессмин
Ховарт, с которой познакомились Александр и Жанна де
336
Зальцман. Студия Жак-Далькроза на Монпарнасе летом
простаивала. Гурджиев снял ее.
Между тем редактор журнала «Нью Эйдж» А. Р. Ораж,
которого Успенский уговорил послушать Гурджиева, ког-
да тот выступал в Лондоне, ехал в Париж. С одобрения
и содействия Гурджиева, так любившего ликвидировать
свои дела, Ораж продал свой журнал за сто фунтов и все
вырученные деньги потратил на годовое обучение у сво-
его нового кумира. Друзьям он сказал, что едет искать
Бога. Странно, что к сорока девяти годам он его еще не
нашел; в конце концов, Ораж был теософом. Кроме того,
учеников Гурджиеву поставлял английский юнгианский
психоаналитик Д жеймс Каррутерс Янг, на которого про-
извела впечатление система «движений» мага. К тому же
источником дохода всегда оставались семьи страдающих
от алкогольной и наркотической зависимости, готовые,
как и «блудница-мать» из Берлина, хорошо заплатить.
Гурджиев считал, что, если человек нашел тот путь, на
который он указывал, жизнь его перестает подвергаться
случайностям — ведь такой Человек находится в гармонии
со скрытыми законами мироздания. В конце концов, если
человек слеп, его вероятность споткнуться гораздо выше,
чем у зрячего. Поэтому странно, что, когда Ольга де Гар-
тман предложила вариант Приёрэ-де-Басс-Лож, шато в
Авоне, в лесу Фонтенбло, которое могло вместить до сотни
учеников, Гурджиев не вздрогнул. Шато было бывшим до-
мом религиозного ордена, затем какое-то время дом на-
ходился в собственности у семьи Дрейфус. Он был выстав-
лен на продажу за 700 000 франков, что приблизительно
равнялось 40 000 долларов. Как, должно быть, Гурджиеву
сейчас не хватало того миллиона рублей, с которым он
приехал в Москву десятью годами ранее! В книге «Жизнь
реальна» он сокрушается: «Если через три месяца у меня
не будет по крайней мере одного "кругленького" милли-
она франков, то я вылечу в трубу, тоже навсегда» [17-8].
Он также жалеет о том, что «не говорит ни на одном из
западноевропейских языков», и пишет о том огромном
«количестве нервной энергии, которую затратил в течение
первых двух лет во Франции, особенно в те мгновения,
337
когда чувствовал, что сказанное мной переводится неточ-
но» [17-9]. При таких начальных условиях ввязываться в
крупнейшую сделку было как минимум неразумно.
Гурджиев решил снять шато за 65 000 франков в год,
с тем чтобы принять решение о покупке в следующие
полгода. Интерес заключался в том, чтобы в условиях
падающего франка максимально отстрочить покупку, в
полной мере воспользовавшись растущим курсом фунта
стерлингов. Заняв огромные суммы у нескольких дру-
зей, Гурджиев и ученики переехали в шато 30 сентября
1922 года. С одной стороны, конечно, он должен был
чувствовать себя эдаким пашой в собственном султанате,
окруженный восхищенными им женщинами, — если бы
только отец мог его сейчас видеть! С другой стороны, он
наверняка серьезно задавался вопросом, во что же ввя-
зался.
Чтобы выплатить огромные долги — в Лондоне удалось
взять большой кредит, — Гурджиеву приходилось ездить
между Парижем и Авоном ежедневно: «Это был первый
случай, когда я отступил от одного из своих основных
принципов, которым неукоснительно следовал в течение
пятнадцати лет [1907]». До того времени он якобы «не
занял ни единого цента». Доктору Луи Берману в Нью-
Йорке, в 1924 году, отвечая на «материальный вопрос»,
Гурджиев рассказал, что ему приходилось работать порой
по 24 часа в сутки, что «казалось выше человеческих сил»
[17-10]. Количество врагов росло так же, как и количество
друзей, — недоброжелатели почувствовали уязвимое по-
ложение, в которое попал Гурджиев. Здоровье его оказа-
лось серьезно подорвано. И все-таки ему удалось свести
все счета и даже частично выплатить кредит в первые
шесть месяцев.
Он пишет, что связался с одним деловым человеком и
выгодно перепродал оптом акции нефтяных компаний.
Кроме того, он открыл два ресторана на Монмартре, а
затем, когда они начали приносить прибыль, продал их
за хорошую цену. Учитывая, что все эти сделки соверша-
лись без carte d'identite, то есть удостоверения личности,
они фактически были незаконными. Гурджиев пишет, что
участие в таких сделках требовало от него огромных за-
338
трат физической и душевной энергии. Особенно тяжело
давались ночи на Монмартре, где он пытался излечить
от алкогольной зависимости человека, который не хотел
лечиться, вместе с тем сталкиваясь с завистью или осуж-
дением окружающих. Хотя многие считали, что Гурджиев
по ночам отлично проводит время в барах и клубах, сам
он утверждает, что «таких "пирушек" не пожелал бы сво-
ему злейшему врагу».
В «Рассказах» Гурджиев дает пуританскую, полную ед-
кости и горечи картину Монмартра 1922 года, его при-
творства и сексуальных извращений. Он заметил, что
все проститутки здесь приезжие; репутация французов
как сексуально распущенной нации была незаслуженна.
Развращенность приходила извне и предназначалась для
иностранцев. Он описывает «круг почета», включавший
обязательное посещение борделей и прочих заведений
«дна жизни» с целью повидать известных аристократов,
плутократов и демократов. С точки зрения Гурджиева,
Монмартр был ужасен. Он, конечно, видел «Адское каба-
ре» непод алеку от «Мулен-Руж», с его распахнутой крас-
ной пастью вместо входа, и воспринимал это заведение,
как и ему подобные, в буквальном смысле. Да, это была
не Бухара [17-11].
Гурджиев продолжал бороться за выживание Инсти-
тута, продолжая «трудиться в сверхнапряженном темпе,
что в итоге сказалось на физическом состоянии» [17-12].
Наконец он достиг предела своих сил. Как-то ночью в лесу
Фонтенбло он заснул прямо за рулем машины. Раньше,
говорит Гурджиев, он никогда вот так, против своей воли,
не засыпал. Ночью он подхватил простуду, которая ока-
залась серьезной и никак не хотела проходить. Все дела
пришлось бросить, а счета между тем продолжали прихо-
дить. Все, чего Гурджиев пытался достичь, снова оказалось
под угрозой. Всесторонне обдумав ситуацию в «Гранд-
кафе», он решился на рискованную поездку в Америку.
В то время как Гурджиев выбивался из сил, пытаясь рас-
платиться с долгами, жизнь в Приёрэ казалась тамошним
жителям размеренной и спокойной. В середине октября
1922 года сюда перебрались Ораж и модернистская ново-
зеландская автор новелл Кэтрин Мэнсфилд (1888—1923).
339
Гурджиев постоянно испытывал не только внутреннее,
но и внешнее давление — полиция взяла его под наблю-
дение, считая масоном, обладавшим мощными гипно-
тическими техниками. Невольно задаешься вопросом,
а не находил ли Гурджиев облегчения в своих обучаю-
щих практиках «хождения по мозолям», то есть шокируя
учеников с целью начала процесса разрушения их эго и
погружения в состояние интенсивного самонаблюдения.
Данный подход снова и снова упоминается учениками и
последователями мага. Все они прошли через это. Никто
не мог спрятаться от его пронзительного, будто у сфинкса,
взгляда. Если человек не выдерживал, он уходил. Жур-
налисты начали проявлять интерес к Приёрэ. Сначала
парижский «Эксельсиор» опубликовал статью о «мисти-
ческом храме в дебрях леса Фонтенбло», затем, 23 февраля
1923, газета «Лондон дэйли ньюз» напечатала первую из
четырех частей эссе Оража, в котором тот описывал идеи
Гурджиева. Ораж писал, что Гурджиев предоставляет же-
лающим «средства для медитации». Статья появилась на
первой странице, вместе с сенсационной новостью о на-
ходке Тутанхамона, очень выгодное соседство и удачное
совпадение. В том же году «Нью-Йорк уорлд» посвятил
организации в Приёрэ целый разворот. Поползли слухи:
Гурджиев — сильный гипнотизер. Он заставляет своих
последователей делать очень странные вещи. Другие счи-
тали, что он знает секрет жизненного счастья. Одна аме-
риканка утверждала, что слышала от знакомого, что тот
видел Гурджиева в Тбилиси; он был просто оборванным
армянским торговцем, «обслуживавшим» изголодавших-
ся старых дев и отбросы общества.
Гурджиев действительно занимался странными веща-
ми. Некоторым приходилось видеть и слышать его «тосты
за идиотов», за основу которых были взяты масонские
тосты. Гурджиев в своих высказываниях, по духу очень
напоминающих «Книгу снобов» Уильяма Теккерея, утверж-
дал, что в иерархии идиотов существует двадцать один
уровень (3 х 7). Помню, как один немецкий философ, мой
приятель, рассказывал мне о «законе сохранения идио-
тизма», согласно которому чем больше человек убежден
в собственной правоте, тем большим идиотом, скорее
340
всего, он является. При таком подходе уверенность при-
равнивается к худшему из ipexoB. Диктаторы, например,
всегда точно знают, куда ведут страну и народ, верно? На
это и намекал Гурджиев своими тостами. Человек — без-
вольный идиот, едва держащийся на собственных ногах,
не способный ясно мыслить по природе своей. Поэтому
нет ничего естественнее, чем поднять тост за идиотов.
Гурджиев был «уникальным идиотом». Ораж— «сверх-
идиотом». Дети были «кандидатами в идиоты». Если вду-
маться, все очень логично.
Нацелившись на Америку как на место, где «стричь
овец» будет легче и быстрее (возможно, даже имея ее в
виду как альтернативное, более дешевое место, где можно
будет обосноваться), Гурджиев в 1923 году отобрал труппу
и начал репетировать спектакли для выступлений в США.
Из своей новой квартиры на Рю де Коммандан-Маршан,
соединяющей площадь Звезды и Булонский лес, Гурджиев
ездил в Приёрэ: следить за тем, как музыка накладывается
на движения, обучать танцующих мнемотехникам. Слова
заменялись числами: например, сорок два означало «спа-
сибо». Кстати, число сорок два действительно является
распространенным ответом на вопрос о смысле жизни!
Но числа могли также означать и ноты. А слова — заме-
нять числа. Ученики запоминали азбуку Морзе. Таким
образом человек, стоящий вне сцены, мог при помощи
простого кода управлять тем, что происходит на сцене.
Коды, переплетающиеся с движением и музыкой, дей-
ствительно гипнотизировали зрителя, и спектакли, пред-
ставленные нью-йоркским зрителям в 1924 году, произ-
водили мощное впечатление.
Треволнения продолжались, давление не ослабевало.
Леди Ротермер помогать больше не могла; теперь она фи-
нансировала Кришнамурти, Т. С. Элиота и Успенского,
оставшегося в Англии. Гурджиеву не терпелось вывести
своих учеников на такой уровень, чтобы они сами на-
чали организовывать собственные лекции и представле-
ния. Или хотя бы самостоятельно оплатить свою поездку
в Америку!
Именно в этот непростой период он решился поста-
вить свое шоу в Театре на Елисейских полях, известном
341
своими танцевальными спектаклями. Одним долгом боль-
ше, одним меньше... Постановка должна была обойтись
в 300 000 франков; Гурджиев верил, что «Высшие Силы»
будут действовать в соответствии с законом — если упор-
но, не прогибаясь под обстоятельства, добиваться опре-
деленной духовной цели, успех придет обязательно. Как
раз тогда, когда он оказался на самом краю пропасти, к
нему пришла его мать и принесла нечто, что он отдал ей
на хранение еще в Ессентуках: брошь, когда-то принад-
лежавшую одной герцогине. Каким-то чудом мать, не-
смотря на все лишения, так и не решилась продать эту
вещицу, и теперь с большим облегчением вернула ее сыну.
Брошь, конечно, спасла положение, но к чему было
тратить как с неба свалившиеся деньги на поездку в Аме-
рику? Почему было не вложить их В Приёрэ, отменив по-
ездку? Возможно, он решил, что такова воля Провидения?
К чему Провидению скупиться?.. В любом случае история
с брошью только подстегнула решимость Гурджиева. Аме-
рика наверняка склонит весы судьбы в его пользу. Гур-
джиев действительно рисковал. Но шансы на успех были
высоки. Дружелюбно настроенный Жак Эберто положил
начало спектаклям в Приёрэ в дни открытых дверей, и он
же заключил договор об аренде сцены в Театре на Ели-
сейских полях.
Между 13 декабря и рождественскими праздниками в
дорогом театре прошло два утренних спектакля, а также
вечерние представления, в сопровождении «урезанно-
го» оркестра из тридцати пяти музыкантов вместо сот-
ни, на которую рассчитывал Гартман. Солировала Жан-
на де Зальцман на предпоследнем месяце беременности.
Программка обещала демонстрацию трех (из ста) частей
«Искусства Древнего Востока». В первой части артисты
демонстрировали то самое внезапное замирание, кото-
рое оба раза произвело такое впечатление как на нью-
йоркскую публику, так и на художественного деятеля,
антрепренера и основателя «Русского балета» Сергея
Дягилева (1872—1929). После первого спектакля Ольга
де Гартман спросила у Гурджиева, как, по его мнению,
все прошло. Он ответил: «Никогда не думай о результате;
просто делай» [17-13]. В газетах появилось несколько по-
342
ложительных отзывов. Теперь Институт казался чем-то
большим, нежели сборище чудаков: «дерево познается по
плодам». В представлении была хорошая музыка, дис-
циплина, следование четко определенной концепции
и, конечно, оригинальность. И тем не менее оно оста-
валось странным: либо интриговало, либо откровенно
отталкивало. Кстати, точно такую же реакцию вызывает
демонстрация «движений» по сей день. Гурджиев под-
держивал свой авторитет, неизменно опираясь на восточ-
ные монастырские практики, неизвестные и недоступные
западному миру; многие готовы были поверить ему на
слово; многие верят до сих пор.
Ораж взял ца себя обязанность по отбору учеников,
до сих пор исполнявшуюся Успенским, а затем перенес
свою деятельность в США, куда он уехал подготавливать
приезд Гурджиева. Успенский, со своей стороны, в конце
1923 года пришел к выводу, что не может больше общать-
ся с Гурджиевым. Он пишет, что окончательно перестал
понимать своего учителя. Возможно, тот резко сменил
сферу своей деятельности, взяв совсем другое направле-
ние? Такое допущение подразумевает постоянство в де-
ятельности предыдущей, а Гурджиев любил сюрпризы.
Успенский всегда жаждал получить от Гурджиева внятные
ответы и всегда разочаровывался, когда учитель отвечал
расплывчато либо начинал применять личные санкции.
Они и раньше расходились после серьезных разногласий.
Возможно, Успенский не справился с новым образом Гур-
джиева-шоумена; возможно, настоящих чудес оказалось
слишком мало, как и слишком мало оказалось чувства
самореализации. Но после Гурджиева сложно было найти
себе кого-то или что-то; Успенскому теперь предстояло
извлечь хоть какую-то пользу из того, чему он научился, и
тешить себя надеждой, что ему еще осталось чему учиться
в этом мире.
Как бы там ни было, парижские спектакли оказались
убыточными. Теперь у Гурджиева оставалась последняя
надежда — Америка. Либо ему удастся заставить амери-
канцев раскошелиться, либо его ждал полный крах.
С этого момента мы начали наше повествование. 5 ян-
варя 1924 года Гурджиев и его труппа отплыли из Гавра в
343
Америку. 8 апреля, после ликера и закусок, предложенных
Гурджиеву и его спутникам Джульет Рабли в ее квартире
на Манхэттене, доктор Луи Берман поинтересовался, как
именно финансируется Институт гармонического раз-
вития человека. Здесь Гурджиев и пускается в длинный
монолог, восхваляющий его деловые качества, который
вылился в «Материальный вопрос», целью которого было
выпросить денег у присутствующих. Он подробно опи-
сывает, как многие годы крутился сам, без какой-либо
помощи со стороны, и лишь теперь, задолжав огромные
суммы, вынужден искать помощи, так как тратит на вы-
плату долга все здоровье и даже жизнь.
Что мог поделать добрый доктор Берман, выслушав
такую исповедь? Конечно, он сказал, что для него будет
честью «облегчить бремя ваших забот, взяв часть из них на
себя». И выписал чек. Гурджиев поблагодарил его и ска-
зал, что с сегодняшнего дня тот ему «как брат». Затем речь
произнесла некая леди Л. Она тоже пожертвовала деньги
на «Великое дело». Гурджиев обещал вернуть всю сумму
через восемь лет. Он не вернул, просто не мог [17-14].
В Приёрэ Гурджиев вернулся в июне. Фрэнк Пиндер,
сотрудник разведки, в отсутствие учителя основательно
покопался в его бумагах, надеясь в чем-то изобличить
Гурджиева, но ничего не нашел*. Полную стоимость шато
он выплатить по-прежнему не мог, но у него была за-
кладная. Имелось несколько крупных не обналиченных
чеков из Америки. Гурджиев сразу же с головой погру-
зился в работу, переехав в новую квартиру по адресу
«бульвар Перер, 47». Ораж нашел не слишком много же-
лающих заплатить за членство в Институте. За вводный
курс в Нью-Йорке он брал 120 долларов. За свои услуги
в Приёрэ Гурджиев взимал плату, пропорциональную
доходу обратившегося. С одной стороны, справедливо,
* Пиндеру еще предстояло вернуться к учителю в 1937 и даже стать
частью его окружения; Гурджиев его простил. Рассказ о том, поче-
му именно Пиндер рылся в бумагах, пока Гурджиев был в Америке,
перед тем как бежать обратно в Приёрэ, что он надеялся там найти,
что побудило его десять лет спустя вернуться к Гурджиеву, можно
найти в книге Чеслава Чеховича «Гурджиев. Учитель жизни» (глава
под названием «Справедливость Учителя: прощение»). Я благодарю
Майкла Бенхама за предоставленную информацию.
344
с другой, некоторыми такой подход был расценен как
эксплуататорский. Требовалось немало изобретательно-
сти и смелости, чтобы привлечь богачей к такому делу;
к тому же, по большому счету, как убедился Гурджиев,
людям богатым духовное просветление было не нужно,
и уж тем более они не собирались за него платить. Они
ждали, что просветление само постучится к ним в дверь
и представится с легким поклоном. Гурджиев, конечно,
с огромным удовольствием сбил бы с богачей спесь, но
шанс ему так и не представился. Богачи — люди обо-
собленные, они будто золотые слитки, схороненные в
сейфе.
Для Гурджиева наступили тяжелые времена. Натан
Джин Тумер, искренний, преисполненный самых бла-
гих намерений, хотя и богатый (приятное исключение из
правил), как раз решился поехать во Францию, в Приёрэ,
когда Гурджиев уже готов был закрыть двери Института
для новых учеников.
А потом, 5 июля 1924 года, Гурджиев на своем «ситро-
ене» (максимальная скорость 65 км/ч) врезался в дерево.
Похоже, перед этим он слишком много съел и выпил во
время застольной сессии в армянском ресторане, но такое
случалось регулярно. Версий о причине аварии существу-
ет множество. Кто-то утверждает, что Гурджиев пытался
избежать столкновения с выехавшим на перекресток ав-
томобилем и вылетел с дороги. Одному ученику Гурджиев
рассказывал, что заело рулевое колесо и он выскочил из
автомобиля, мчавшегося на дерево, иначе его проткнуло
бы веткой. Есть версия, что из машины Гурджиева вы-
тащил полицейский: тот был без сознания, с серьезным
ранением на голове. Говорят, что после аварии Гурджиев
несколько дней пролежал в коме; другие утверждают, что
он просто спал два дня, а потом сразу же смог встать и
даже ходить, опираясь на трость. Одно мы знаем точно.
Он еще долго не мог стать прежним; кто-то считает, что
после аварии он так и не оправился. Успенский, напри-
мер, говорил, что повреждение передних лобных долей
серьезно повлияло на умственные способности учителя,
которые в полной мере так и не восстановились. В книге
«Жизнь реальна» Гурджиев пишет: «Каким-то чудом мой
345
череп не лопнул» [17-15]. Значит, сам он не считал, что
повредился в уме.
Мы никогда не узнаем, не было ли это бессознательной
попыткой уйти от чудовищного напряжения, копивше-
гося годами. Жена Юлия была больна; Гурджиев вечно
был окружен ученицами. Постоянный соблазн. Разве сам
он не писал, что сознательно вел «искусственную жизнь»?
Можно ли было с уверенностью сказать, что эта жизнь
привела его к цели? Да, у него были последователи в Аме-
рике. Были последователи в Европе. Он делал все от него
зависящее, а между тем давление не снижалось и про-
блемы не заканчивались. Все становилось только хуже.
К тому же он был далеко от дома, окруженный людьми,
с которыми у него так и не получилось сблизиться. Да,
с моральной точки зрения он их понимал. Он мог их
классифицировать. Мог провести психоаналитическое
исследование, в своем понимании этого термина. Но
здесь нельзя было, как это возможно только в Закаспий-
ском регионе, свести дружбу с подозрительным полицей-
ским, которому, по большому счету, все равно, будешь
ты жить или умрешь, но который знает и понимает, что
ты за человек.
Гурджиеву было одиноко. Одиночество тормозит раз-
витие. Он хандрил; затем собрался с силами и поднялся
выше мирских проблем. Затем опять обратился внутрь
себя, заперся в своей комнате. А потом случилась эта ава-
рия. Теперь он был болен, а может быть, и умственно
неуравновешен. Своим последователям в Лондоне Успен-
ский говорил, что после аварии Гурджиев никогда не стал
прежним: «Ум его потерял свою остроту, оставив его во
власти бредовых идей и иллюзий» [17-16]. Невеста Оража
Джесси Дуайт, американка, недолюбливавшая Гурджие-
ва и советовавшая жениху оставить учителя, описывала
Приёрэ как место, полностью оторванное от жизни: «Все
были охвачены каким-то безумием... человек пятьдесят,
которые так странно себя ведут... Гурджиев восстановился
после аварии, и это почти заставило меня поверить, что
он сверхчеловек» [17-17]. Почти заставило поверить...
Джесси никогда не понимала Гурджиева, тем более что он
стоял между нею и любимым мужчиной. Ораж говорил,
346
что Гурджиева нельзя судить как обычного человека. А как
тогда было его судить?
Однажды Гурджиев организовал в Приёрэ грандиоз-
ный фейерверк. Он сумел донести свое изувеченное тело
до стула, поставленного на поляне, и оттуда смотрел на
яркие огни, символы духа, облачение феникса, всегда
воскресающего из пепла. Ольга де Гартман верила, что в
огне он черпал какую-то особую силу. Конечно, черпал;
что может быть естественнее, чем обратиться к силе огня,
чтобы вспомнить об извечных истинах; то же самое могут
сделать океан, или горы, или воздух — правильный воз-
дух, тот, что между пустыней Гоби и Турфанским оазисом.
Но это было далеко и очень давно.
Как дотянуться до прошлого? Как вернуться в столь да-
лекие места? Гурджиев решил, что если тело его утратило
силу и гибкость и не способно больше стремиться вперед,
то ум еще способен на многое. А значит, он будет писать.
С помощью пера он сбежит от давящего чувства вечного
разочарования, от вала непрекращающейся и как будто
не приносящей удовлетворения работы...
Он думал, что напишет шедевр, в котором изложит все.
Слово свыше, слово божьего человека, архислово Вельзе-
вула, сошедшего на Землю, желая людям лишь добра, и
получившего в ответ неверие, враждебность, ненависть
или, хуже того, слепое обожание. Обратно, в ад, и оттуда
он будет рассказывать сказки, плести сюжеты, которые
будут виться и взмывать ввысь вместе с праздничными
огнями в Приёрэ, в осенне-зимний период смерти и
обещанного возрождения. Гурджиев закопался, зарыл-
ся в почву собственных воспоминаний и фантазий. Ему
предстояло перекопать тонны грязи и глины, чтобы затем
вылить все это на головы человечеству, самой убогой и
подлой расы, которую когда-либо видел мир.
18. УЧЕНИЕ
Объективно-беспристрастная
критика жизни человека
В августе 1924 года Гурджиев собрал учеников на лу-
жайке перед Приёрэ и объявил им о закрытии Институ-
та. Им предстояло освободить помещение в течение двух
дней. Затем он зачитал список тех, кто может остаться.
Когда Лили Галумнян поняла, что в списке остающихся ее
нет, она начала умолять Гурджиева позволить ей остаться.
Это не помогло. Лили пришлось устроиться работать в
общественном туалете, пока она не скопила достаточно
денег, чтобы уехать из Франции. Ольгиванна Гинзенберг
уехала в Америку, где влюбилась в еще одного обладателя
раздутого эго, Фрэнка Ллойда Райта. Райт через некоторое
время тоже заинтересовался Гурджиевым, он относился
к нему с уважением и даже немного побаивался, но так
и не подпал под его чары.
Гурджиев стал писателем. Это был его способ вос-
становиться, в некотором смысле защититься от мира.
Отныне всю ответственность будет нести на себе книга,
решил он. Немногие оставшиеся помогут ему расшиф-
ровать и напечатать ее, со слов или с рукописей — тут
мнения расходятся, — а также перевести ее с русского, с
армянского или с обоих языков. Не все стилистические
недостатки книги, которая в будущем будет озаглавлена
«Рассказы Вельзевула своему внуку», следует приписывать
плохому переводу. Так, Ораж заявил, что первая версия
книги для обычного человека была просто не читаема;
возможно, когда текст был пересмотрен и исправлен, ему
просто не хватило смелости объявить учителю, что даже
пересмотренный вариант опубликовать невозможно, раз-
ве что за это возьмутся ярые приверженцы Гурджиева, и
исключительно для собственного пользования. Наверное,
Ораж понимал, какой терапевтический эффект оказывает
на учителя писательство. Главным аргументом Гурджиева
была и оставалась уверенность в том, что истинное значе-
348
ние изложенных в книге мыслей просто несопоставимо с
претензиями к стилю. Важность книги в том, что для тех,
кто действительно хочет, для тех, кто должным образом
оснащен, чтобы прорваться сквозь такой текст, она из-
лагает суть гурджиевской философии и характерное для
него отношение к миру и его обитателям, и именно в этом
ее ценность, и только на это следует обращать внимание.
Возможно, вы помните наблюдение, которое сдела-
ла Мод Хоффман в своей статье 1924 года, о том, что в
Приёрэ не было никаких философских лекций, по край-
ней мере, на момент ее пребывания там. В некотором
отношении книга была призвана восполнить этот про-
бел —достаточно остроумная, хотя и чудовищно раздутая
сатирическая проза, странным образом напоминающая
по духу гениального автора «Путешествий Гулливера».
Так какие же доктрины излагает Гурджиев в этой «объ-
ективно-беспристрастной критике жизни человека»? Мо-
жем ли мы извлечь из многословной руды конкретные
мысли и выковать из них четкие утверждения и постулаты?
Мне кажется, можем.
За всем стоит бесконечный творец. На восходе солн-
ца каждый человек должен приветствовать светило как
символ этого творца и молиться — или, как Гурджиев
выражает свое понимание молитвы, сознательно обра-
щаться к своему подсознанию так, будто оно сознатель-
но, — молиться о том, чтобы бессознательные факторы не
воспрепятствовали исполнению его предназначения как
целостной сущности, которое заключается в том, чтобы
пробудиться и познать нашего «ОБЩЕГО БЕСКОНЕЧНО-
ГО ТВОРЦА» [18-1].
Большая часть весьма оригинальных идей Гурджиева
по сути является его ироничным ответом на распростра-
ненные теории биологической эволюции в том виде, в
котором они преподносятся системой современного «об-
разования». Если бы человек понимал, частью какой на-
учной эволюции он на самом деле является, он потерял
бы всякую веру в жизнь. Вельзевул рассказывает, что душа
обычного человека после смерти становится пищей для
Луны, чтобы когда-нибудь Луна могла, подобно нынеш-
ней Земле, воспроизвести органическую жизнь. В этом
349
фактически и заключается биологический смысл челове-
ческого бытия в органической структуре вселенной. Но
знание это шокирует, это «больная» мысль, и человечество
нужно держать в неведении, иначе оно впадет в депрес-
сию и перестанет служить природе. (Обратите внимание:
в египетской философии Луна ассоциируется с Исидой,
богиней плодородия.)
Чтобы не позволить человеку отказаться от своего пред-
назначения, чтобы он не перестал производить нужные
Луне вещества, давным-давно высшие силы поместили в
него орган под названием «Кундабуфер». Функция этого
воображаемого органа заключается в том, чтобы создавать
буфер в восприятии, то есть препятствовать осознанно-
сти, искажая вйдение реальности. Побочным эффектом
появления такого органа стало то, что, в отличие от всех
остальных «трехмозговых» существ во Вселенной, чело-
век потерял способность естественным образом развивать
объективный ум. Населяющие Землю существа «нечело-
вечны»: дисгармоничны, зомбированы непрерывно по-
ступающей от органов чувств информацией, полностью
зависимы от внешних впечатлений, а значит, вечно стре-
мятся к получению удовольствия и наслаждений; такое же
легко поддающееся внушению и управлению существо,
как собаки Павлова или та полубезумная армянка Сандо,
которую Гурджиев гипнотизировал в Карсе. Таков подход
Гурджиева к эмпиризму, кстати весьма близкий к подходу
Фабра д'Оливе.
Основной миф, который лег в основу книги Гурджи-
ева, сродни космоборческому или экстремальному гно-
стицизму, который учит, что Создатель материальной
вселенной, не знающий «никого выше себя» — подобно
Луне, не знающей, что ее свет есть отсвет солнечного све-
та, — кормится тонкими энергиями человека, оставляя
того в неведении об истинной природе реальности. Че-
ловек поглощается природой, и природа устроена так, что
его пробуждение не задумано вовсе. Этот Бог-создатель,
или демиург, есть фальшивый Абсолют. Если хотите, это
отделенное Эго мироздания. Ментальность этого Бога от-
ражается в менталитете эгоиста на Земле, создающего в
своем воображении именно такого Бога и воображаю-
350
щего, что всё и вся в мире вертится вокруг него или нее,
ради удовлетворения его или ее прихотей; такой человек
питается за счет других, разрушая окружающих; паразит,
одним словом.
Святой человеческий дух чувствует себя чужим в этом
бездуховном мире, вернее, в мире, воспринимаемом как
бездуховный, потому что именно таким он представляется
будущему чистому духу. Кундабуфер никогда не позволит
человеку понять и познать, что такое истинный Человек,
«замечательный человек», кем такой Человек является
на самом деле. Поэтому люди боятся и ненавидят все,
что приходит свыше, и проводят свои предопределен-
ные судьбой дни самым иррациональным образом, либо
убивая себе подобных, либо возводя империи из песка,
часто во имя Бога, их Бога [18-2].
Таков психоз: болезнь психе, или ума.
Причина, по которой Луна в этом повествовании пи-
тается душами человеческими, заключается в том, что
Луна управляет приливами на Земле и представляет собой
женственно-пассивный аспект в эзотерическом симво-
лизме: соблазнительница, отравляющая глупца-возды-
хателя пагубным безумием вечно пульсирующей, соча-
щейся зеленой слизью, бездумной, стремящейся лишь к
размножению природой. Какая гадость!
Человека губит гордыня. Его эго не выносит и мыс-
ли о том, что его оскорбят. Трезвая оценка человеческой
природы неизменно воспринимается как возмутительная
недооценка, как оскорбление. Обычные люди уважаются
только обычными людьми — да и то далеко не всегда!
Истина человечеству незнакома, ведь человек чужд «объ-
ективному разуму», который есть истина [18-3]. Законы
человеческие произрастают не из объективной морали,
они создаются для того, чтобы защищать много о себе воз-
омнивших сильных мира сего, ревностно оберегающих
свою власть от других, но не способных управлять даже
самими собой.
Единственным лекарством от этого становится по-
стоянное напоминание себе о смерти, о смерти эго и о
непростительной растрате жизни, которую мы на самом
деле не проживаем. Уж лучше умертвить эго добровольно
351
и возродиться к новой вечной жизни, пробудив в себе дух,
единственную часть человека, способную подняться над
материальным миром.
В современном искусстве и литературе, пишет Гур-
джиев, отсутствуют даже намеки на высшие миры, они
есть продукт человеческого безумия и слабости, и к ним
же они обращаются. Это уже не искусство Сфинкса и
древних пророков, это продукт, который тешит малень-
кие эго и подстегивает человеческую гордыню. Любое
знание, способное пробудить людей к истинной жиз-
ни, рассматривается как ересь, оно либо замалчивается
и игнорируется, либо жестко подавляется, а люди, рас-
пространяющие его, становятся изгоями. Большая часть
людей служит «власть имущим», осознают они это или
нет. Они не действуют; их воля подчинена властям, дей-
ствующим через них. Они не живут; живут за них. Они
думают, что обладают властью. На самом деле власть над
ними имеют другие, которым они служат. Культура ка-
питализма, особенно если она переходит в тоталитаризм,
становится культурой корыстных автоматонов. Больше-
визм совершенно отрицает истину Человека и из-за этого
превращается в тиранию.
Людей усмиряют, навязывают им ложную «славу» по-
средственностей, чья гордыня держит мужчин и женщин
в бессознательном состоянии, заставляя их зацикливать-
ся на вещах чудовищной мелочности и незначимое™.
Спорт — наркотик, призванный отвлечь человеческую
сознательность. Людей развлекают в буквальном смысле
до смерти. При взгляде «сверху» та серьезность, с которой
люди одержимо занимаются банальнейшими и совер-
шенно неважными делами, кажется смешной и трагич-
ной одновременно. Скажите людям, что некий X «зна-
менит» или что он получил какую-то премию, — и его
сразу начинают внимательно слушать, даже если (особенно
если) он идиот высшей категории. Средства массовой ин-
формации — убийцы.
Общая объективная концепция «власть имущих» Гур-
джиева родственна гностической концепции «архонтов»,
невидимых правителей мироздания, которые плетут за-
говоры против человеческой осознанности, — это они
352
шепчут «распни его!», которое быстро превращается в рев
толпы, в выражение всеобщей демократической воли —
с целью сокрытия истины. Но, как говорят гностики, они
пригвождают их человека к их дереву. И они не видят того,
кто еще выше и кто смеется над их заговорами. Воля, если
ею управляют, не может быть свободной волей. Если один
человек прав, а сто ошибаются, демократия превращается
в тиранию. Чтобы покончить с тиранией, нужно свергнуть
лишь одного человека; но как быть, если ошибаются все?
Человек вообразил, будто знает, что такое реальность.
В результате он живет в фальшивом мире фальшивых цен-
ностей [18-4].
Первой жертвой Кундабуфера становится здравый
смысл. Люди действуют не потому, что так хорошо и
правильно, а потому, что они боятся. Кундабуфер блоки-
рует добровольные действия; работа совершается только
из страха. Люди работают за деньги, потому что боятся
нищеты. Хорощее и справедливое правительство будет
пользоваться уважением только тогда, когда люди его
боятся. Необязательно увидеТь бомбу своими глазами,
достаточно внушить страх перед ней. Негативные мыс-
ли могущественнее, чем тюремное заключение, и ранят
больнее, чем хлысты.
Здравый смысл заключается в адекватном отношении
к обстоятельствам и умении подстраиваться под них —
таков дар Мелек Тавуса, который он приносит людям в
езидизме; разумная инициатива. Гурджиевская система
нацелена на то, чтобы избавиться от остаточного влияния
органа Кундабуфер, ибо, как утверждает Гурджиев, сам
орган давно был изъят из человека, но его губительное
влияние на всю систему продолжает давать о себе знать
и искажать восприятие реальности.
В пятнадцатой главе «Рассказов» Вельзевул спускается
на Землю и наблюдает, как юный интеллектуал и зачин-
щик пробирается к власти: у него полностью отсутствует
здравый смысл, он не способен воспринимать реальность
в принципе. Мысли, чувства, телесные ощущения — все
в нем рассинхронизировано и противоречит друг другу,
но Бог ты мой, как же он умен! За несколько месяцев он
способен до основания разрушить цивилизацию, возво-
353
лившуюся веками! Таков предостерегающий урок, кото-
рый Гурджиев извлекает из легенды об Атлантиде. А ка-
ким же доводом пользуется юный интеллектуал, чтобы
добраться до власти? Она несправедлива! Я, обещает он,
дам вам настоящие «права человека». Как часто нам при-
ходится слышать подобные глупости из уст пронырливых
политиков? [18-5]
Подводя итог — Кундабуфер, мешающий восприятию
истины, провоцирует психоз, болезнь ума: всемирное умо-
помешательство. В таком мире человек, избавившийся от
остаточного влияния Кундабуфера, начинает восприни-
маться остальными как личность подозрительная [18-6].
Он становится «врагом рода человеческого». Цитируя свя-
того Павла, «они распяли Господа славы» (истину).
Время субъективно; наше чувство времени не абсолют-
но. Время — это образ вечности, «растяжимая» характери-
стика творения, ощущаемая как движение, а значит, под-
дающаяся измерению, но измерить что-то можно лишь по
отношению к чему-то другому и только в определенной
точке. За пределы времени можно выйти, лишь отыскав
гармонию с творческим началом времени [18-7]. Это по-
ходит на платонизм, хотя сам Платон считал, что основы,
на которые он опирался в своей философии, возникли
задолго до рождения греческой цивилизации, и Гурджиев
с ним соглашался. Вечные идеи, идеи о вечности, сами
вечны и были с Человеком всегда. Тысячелетия, которые
для нас являются невообразимо длинным отрезком вре-
мени, для вечности меньше чем секунда. Следовательно,
времени как такового не существует.
Все, что когда-либо было создано, будет разрушено,
кроме того, в чем присутствует «объективная реальность»
[18-8]. Единственной надеждой человека остается един-
ственно его надежда.
Наблюдение, на которое мы снова и снова, почти
мучительно, натыкаемся в «Рассказах», касается «ненор-
мальных условий бытийного существования». Это жизнь,
обусловленная дисгармонией искаженного восприятия,
которой человек живет в силу привычки и которую он по
ошибке принимает за «реальность». В главе семнадцатой,
где речь идет об «архинелепости», мы видим, насколько
354
на философию Гурджиева повлияла базовая эзотериче-
ская концепция об утрате йзначальных способностей. Он
пишет, что «инстинктивное ощущение реальности» в че-
ловеке отсутствует, особенно в тех, кто рожден недавно.
Люди отпали от реальности, они не в силах увидеть ее;
линзы их искажены, если не разбиты вдребезги, и они не
видят больше Единого, стоящего за всем существующим.
Обычное эго не имеет никакого отношения к божествен-
ной сущности, свойственной Человеку в норме. Человек
практически не осознает, что он жив. По этой причине
он не способен увидеть простые числовые законы, на ко-
торых строится внутренняя жизнь космоса: например,
священный закон «Гептапарапаршинох».
Число три тоже имеет большое значение. На Гурджиева
глубоко повлиял догмат Святой Троицы в православии
и христианстве вообще, но он считал, что догмат этот
понимается людьми превратно. Вера, Надежда и Лю-
бовь — три базовых принципа, которые можно отыскать
на любом уровне бытия и представленные в христианстве
как «Отец, Сын и Святой Дух». Вера порождает надежду;
дух, возникающий в атмосфере семейной гармонии, есть
Любовь. Гурджиев идентифицирует осознанность и веру.
Пробуждение к осознанности открывает дверь для веры.
Гностики ассоциировали Веру и Мудрость.
Гурджиев считал, что истинная суть христианства име-
ет очень, очень древние корни, возникшие даже раньше,
чем египетская цивилизация; возможно, это совпадение,
но такой же точки зрения придерживался один из отцов
Церкви Климент Александрийский (ок. 200 гг. н. э.). В «Рас-
сказах» Гурджиев настаивает на том, что к тем первым,
древним мастерам, сформулировавшим эти принципы и
практиковавшим их в повседневной жизни, а не просто
бездумно разглагольствовавшим о них, мы должны питать
чувство искреннего и глубочайшего уважения. Те мастера
указывали на изначальную гармонию бытия; более того,
на бесконечное количество переплетающихся гармоний.
Человечество оказалось разделено на враждующие расы,
когда оно перестало видеть то, что когда-то объединяло
нас всех. Возможно, единственная задача, стоящая сегодня
перед людьми, — вернуться к былому единству.
355
Закон трех также отвечает за динамические силы ут-
верждения, отрицания и примирения, символизируемые
треугольником. Еще он соотносится с верой (утвержде-
ние), надеждой (отрицание отчаяния), любовью (прими-
рение) и целым спектром феноменов, причем позитивное
и негативное переходит на высшие планы, как физиче-
ские (а именно притяжение, отталкивание, сопротив-
ление, слияние; квантовая физика), так и философские
(гегелевские тезис, антитезис и синтез).
В главе пятнадцатой мы уже рассматривали закон трех
в применении к эннеаграмме, где он стал гипнотизи-
рующим знаком, связанным с динамическим потоком
энергии, или движением. Движения Гурджиева призва-
ны обуздать вечные, энергии внутри и снаружи, вверху и
внизу, заключив их в вечное «сейчас», выраженное кругом.
В классической астрологии девятка представляет собой
божественный духовный мир, который расположен за
пределами семи планетных сфер и «восьмерки» непод-
вижных звезд. Девятка есть и «цель», и «Конец». Нахож-
дение цели и умение ее придерживаться — центральная
идея всей философии Гурджиева. Если у вас нет цели, не-
возможно даже определить, в правильном направлении вы
движетесь или нет. Без цели человек превращается в ма-
шину. А за пределами девятки — Единое, источник бытия.
Творение разворачивается и проявляет себя в процессе
«инволюции» из Единого и может в него вернуться при
помощи «эволюции» через гурджиевский луч творения.
Да, Гурджиев «украл» свои идеи — зато к каким велико-
лепным источникам он для этого обратился!
Эти и другие гармонии, утверждает Гурджиев, пре-
красно видели наши предки, и фрагменты того знания
они сумели передать через время. Кундабуфер не смог
подчинить себе всё и вся! В некотором смысле Гурджиев
вторит эзотерикам, которые жили после Возрождения.
Для них XVIII век, так называемый Век просвещения,
какйм бы рационалистским, материалистическим и ос-
нованном на внешних органах чувств он ни был, оста-
вался «провалом», породившим холодное, изолированное
мышление, не способное выйти за рамки, накладываемые
органами чувств и относительными намерениями. Тем
356
не менее история указывает на то, что глобальная утрата
Традиции произошла гораздо раньше, когда-то на заре
истории человечества как таковой; впрочем, Гурджиев
считает, что в той истории, которую мы знаем и изуча-
ем, такое событие, как «заря человечества», отсутствует в
принципе. В этом вся суть «карты Допесчаного Египта».
Это указатель, призывающий нас смотреть глубже, ис-
следовать внимательнее. Человек утратил какие-то знания
и приобрел другие. Проблема в том, что, чтобы мудро
использовать приобретенные знания, он нуждается в тех,
утраченных. Мы стоим на распутье.
Еще осталась надежда вернуть утраченное знание. Гур-
джиев придумывает термин «легомонизм», один из наи-
менее нелепых из многочисленных неологизмов в «Рас-
сказах». Он обозначает передачу давних озарений или
информацию о событиях. Одним из классических при-
меров становится «Потоп», история о том, как всеобщая
деградация и психическое разложение стали причиной
уничтожения исконной цивилизации. Вот почему исто-
рия о Гильгамеше оказалась так важна для «Ветрен» и для
Гурджиева. Конечно, Блейк уже «плавал в этих водах», ведь
он тоже писал об «объективном разуме», о «трех дарах
человека, что позволяют ему общаться с раем, который
не был смыт Потопом». Под Потопом Блейк имел в виду
потоп времени и пространства. А три дара, позволяющие
общаться с раем — царствием небесным внутри, — это
поэзия, живопись и музыка; все они способны выразить
единство изначальных человеческих способностей, и все
они могут быть объединены в танце. Вот почему Гурджи-
ев придавал такое значение танцу как священнодействию.
Кто-то может возразить, что место для сакральных танцев
в храме или другом подобном месте; что ж, такое вполне
еще может случиться. Суть в том, что человек может узнать
величайшие истины через жест и искусство, одновременно
используя свое тело, чтобы раскрыть свой дух, и наоборот,
использовать дух, чтобы раскрепостить тело.
В «Рассказах» приводится еще множество интересных
мыслей и наблюдений, хотя, чтобы до них докопаться,
требовалось бы выкинуть минимум одну пятую от все-
го объема и переписать оставшееся внятными фразами,
357
сохранив духовное понимание мудрого и в то же время
полного тонкого юмора содержания; тогда, без сомне-
ния, у «Рассказов» появилось бы куда больше поклонни-
ков. Увы, в качестве редактора Ораж потерпел полный
крах, так и не сумев справиться с этой задачей, решить
которую он так хотел. В любом случае, он ввязался в дело
с публикацией книги и имел перед собой четкую цель.
Гурджиев, понимая, что не всем под силу постичь за-
шифрованное в книге послание, начал устраивать встречи,
на которых «Рассказы» читались вслух. Не всем это понрави-
лось; одна дама, например, была вне себя, когда поняла, что
заплатила деньги просто за то, чтобы слушать, как кто-то
читает книгу. «И это все?!» — воскликнула она. Ее мож-
но понять. Но самому Гурджиеву страшно нравились эти
чтения, и он находил их очень забавными, хотя никто не
мог понять, почему он смеется. На самом деле книга дей-
ствительно смешная, ибо «Рассказы» вполне могут быть той
банановой шкуркой, на которой когда-нибудь поскольз-
нётся человечество. Кто знает, возможно, придет день, когда
все поймут, в чем заключался Юмор с большой буквы.
Вельзевул говорит своему внуку:
должен сказать тебе, что, когда я существовал среди
твоих любимцев [людей], мне всегда было трудно удер-
жаться, как говорят твои любимцы, от «смеха», когда
какое-нибудь ученое существо там читало «лекцию»
или рассказывало мне лично о каких-нибудь прошлых
событиях, очевидцем которых я сам был.
Эти лекции или «рассказы» там полны таких не-
лепых выдумок, что, даже если бы наш Архихитрый
Люцифер или его помощники попытались придумать
такое, им бы этого не удалось [18-9].
Человечество должно много и упорно работать, чтобы
пробудиться от своего безумия. Дух, в том виде, в котором
мы его имеем, должен быть превращен в сущность путем
сознательных усилий, это процесс не автоматический. Мы
должны инициировать его при помощи волевого усилия.
Первый шаг, он же последний: «Познай Себя». Или вы
хотите, чтобы вас поглотила Луна?..
358
19. ЗВЕРЬ 666 И ЧЕРНЫЙ ДЬЯВОЛ
Первая половина XX века создала среду и условия для
появления двух выдающихся магов, почти ровесников,
каждый из которых окружил себя большим количеством
последователей. На протяжении многих лет я общался с
людьми, лично знавшими Гурджиева, и пришел к выводу,
что, хотя Гурджиев буквально выгнал Кроули из Приёрэ
как личность «нечистую и недостойную», последовате-
ли Кроули относятся к Гурджиеву либо со спокойным
интересом, либо с безразличием. Странно, потому что
со всем уважением к учениям, созданным каждым из
них, сходства в этих учениях было гораздо больше, чем
противоречащих моментов. Кроули обладал многими
чертами и качествами, высоко ценимыми Гурджиевым,
высказал множество родственных гурджиевской фило-
софии мыслей, как-то: любовь как объединитель про-
тивоположностей; важность вбли, идея о том, что миро-
здание начинает приспосабливаться к должным образом
настроенной и выраженной воле. Это у них определенно
было общее. Гурджиевское истинное «Я Есмь» является
психологическим аналогом «Истинной Воли» и «Святого
Ангела-Хранителя» Кроули; необходимость совладать с
эго; желание сбить с людей спесь, выбить почву из-под
ног у гордыни — все это было свойственно им обоим,
они очень похоже подходили к вопросу о выстраивании
отношений с внешним миром. Оба считали, что сексу-
альное воспитание должно быть честным и открытым,
хотя в остальном их позиции по отношению к сексу вряд
ли совместимы. Оба, несмотря на различную культурную
принадлежность, откровенно наслаждались, взирая на че-
ловечество «сверху», с Олимпа; и тот, и другой отличались
превосходным чувством юмора.
Даже приключения, пережитые на Востоке, в чем-то
перекликаются. Гурджиев утверждает, что посетил Тибет
в 1903 году. Кроули побывал в соседнем Каракоруме всего
годом ранее. Когда Гурджиев начал активно внедряться в
спиритические сообщества, хороший друг Кроули, Эве-
359
рард Филдинг, работал секретарем в лондонском Обще-
стве психических исследований. И Гурджиев, и Кроули
интересовались езидами. И оба мага, испытывая схожий
интерес к масонству, сфокусировались на Москве именно
в 1913 году (кстати, и тот, и другой в одинаковых вы-
ражениях отзывались о «зоркой» российской полиции).
Более того, Кроули даже рассматривал Фонтенбло в каче-
стве возможной штаб-квартиры в новом, 1920 году, за три
года до Гурджиева, а с 1924 по 1929 они жили в Париже
практически бок о бок.
Не исключено, что именно по причине этой «близо-
сти» они и не смогли сойтись. Как Граучо Маркс, ни один
из них не захотел вступить в клуб, который принял бы
их в качестве своих членов. В любом случае, нравилось
им это или нет, оба претендовали на лидерство в обла-
сти эзотерики, и в этом они были конкурентами. Мне
это напоминает конкуренцию между «Битлз» и «Роллинг
Стоунз»: у обеих групп находилось время друг на друга,
хотя их поклонники часто друг друга ненавидели.
Действительно ли Гурджиев и Кроули находились в
конфронтации?
Кроули попал в Приёрэ 10 февраля 1924 года. Ег,о
встретил майор Фрэнк Пиндер (1882—1962), «просто от-
личный малый», как отозвался о нем маг. Бывший со-
трудник разведки, Пиндер познакомился с Гурджиевым
в Тбилиси и, как и бывший сотрудник разведки Джон
Беннетт, очень привязался к нему. Сам Гурджиев, когда
приехал Кроули, находился в Штатах. Кроули вспоми-
нает:
Кажется, Гурджиев, их пророк, — человек что надо.
Услышал больше интересного и проницательного, чем
за все последние годы. Пиндер ужинает в 7:30. Пред-
сказание на мой визит было: «Мало людей: этого доста-
точно». Позднее, отличный вечер в компании Пинде-
ра. Гурджиев очень развитый, далеко продвинувшийся
адепт, это очевидно. Главное расхождение касается
секса (кажется, Пиндер не понимает, чем руководству-
ется Г-в в системе их наказаний: например, оставление
виновного без ужина или стояние по полчаса с под-
360
пятыми руками. Несерьезное ребячество, совершенно
бесполезное с моральной точки зрения) [19-1].
Да, в тот раз они так и не встретились, но великодушие
и чуткость Кроули очевидны. Даже «оракул» поддержал
его точку зрения о том, что Телема («Твори свою Волю,
таков да будет весь Закон; Любовь есть Закон, Любовь в
соответствии с Волей; каждый мужчина и каждая жен-
щина — это звезда») могла распространяться и посред-
ством других людей, как это неоднократно происходило
в истории человечества. К сексу Кроули относился сво-
боднее, чем Гурджиев; действительно, для Кроули секс
являлся способом духовного поклонения, он мог исполь-
зоваться адептами в качестве элементарной священной
магии. Гурджиев нигде отдельно не формулировал свое
отношение к сексу, но в целом связывал его в первую
очередь с физическим здоровьем и с размножением, хотя
его личные практики и самокритика указывают на то, что
занятия сексом он рассматривал либо как свидетельство
собственных неумеренных аппетитов, либо в связи с фун-
даментальным понятием семьи в самом консервативном
смысле; при этом женщину вне семейных уз Гурджиев
не уважал так, как это пытался делать Кроули. Гурджиев
относился к женщинам самым традиционным образом,
что, впрочем, не мешало ему фантазировать о свободном
идеале в лице Витвицкой-Блаватской.
Бикмен Тейлор пришел к выводу, что отношение Гур-
джиева к женщинам могло бы значительно охлад ить отно-
шение к нему потенциальных современных поклонников,
которым остальные его идеи могли бы показаться «клевы-
ми» [19-2]. Я не нашел никаких других подтверждений,
кроме рассказа Пиндера Кроули, о существовании системы
наказаний в Приёрэ, как и не знаю, за какие именно про-
винности наказывались адепты; в любом случае, существо-
вание такой системы исключать нельзя. И у Кроули было
весьма спорное с моральной точки зрения наказание за
произнесение вслух слова «я» в определенные периоды
обучения; за каждое «я» ученик должен был порезать себе
руку бритвой. Вероятно, такой метод заставлял учеников
нервничать и терять уверенность в себе, а не чувствовать
361
себя победителями своего эго. Интересно, что таким же
образом, теряя уверенность в себе, реагировали некоторые
ученики Гурджиева на его крики, как и на прочие психо-
логические и физические испытания, в ходе которых маг
применял свою «шоковую терапию». Кто-то перед лицом
гурджиевских талантов к унижению получал временную,
но очень болезненную травму; сохранилось несколько сви-
детельств о случаях, когда Гурджиев явно ошибся с «точ-
кой приложения» шока, «надавив» не туда. Правда, уче-
ник мог уйти в любой момент; кто-то уходил с чувством,
что и приходить-то не следовало. Часто так ощущает себя
человек, побывавший в плохой больнице с устаревшим
оборудованием. Что до Кроули, его методы постепенно
становились мягче. В1924 году он как раз восстанавливался
после серьезного физического и психологического срыва,
и взгляды его менялись, особенно по отношению к не-
духовным интерпретациям его доктрины. Он становился
более приятным и более толерантным человеком.
Интересно влияние Гурджиева на подсознание Кроули.
В феврале и марте 1924 года Кроули, укрывшись от всего
мира в гостиничном номере на улице Вавен в Париже и
проводя большую часть дня в постели, мучаясь от героино-
вой ломки (к наркотику он прибегал как к единственному
эффективному лекарству от хронических приступов аст-
мы), видел очень яркие сны. Так, во второй половине фев-
раля Кроули записывает в своем дневнике, что видел «сон,
в котором Гурджиев проводит лезвием кинжала (моего
скинду) по раскрытой ладони толстой женщины-адепта.
Речь об обретении силы святого человека с целью избавить
адепта от жира, срезать большими кусками... остальное
все, или почти все, забылось, и попытка вытащить это из
памяти обрывает нить основного сюжета» [19-3].
Скинду (гэльск. Sgiandubh) — это маленький нож с
односторонним клинком, предмет национального шот-
ландского костюма. Он имеет преимущественно утили-
тарное назначение и носится за подвязкой гольфа, так,
что торчит только рукоять. Конечно, такой сон можно
интерпретировать по-разному. Возможно, толстая жен-
щина является проекцией внутреннего мира самого Кро-
ули, ведь он никогда не отгораживался от женственной
362
стороны своей натуры? Скорее всего, причиной такого
сна послужили два события. Первое, это соревнование
между Гурджиевым и Кроули в деле реабилитации людей
с наркотической и алкогольной зависимостью, подробнее
о котором ниже. Ведь Кроули претендовал на звание луч-
шего психолога из всех живущих. Этот конфликт нашел
свое выражение в «срезании жира» с женщины. Второе —
желание Гурджиева «стрясти» с американцев побольше
денег. Тогда клинок может символизировать острую как
клинок волю Гурджиева, который на тот момент сосре-
доточенно и активно продвигал себя в Нью-Йорке и Чи-
каго; не исключено, что нож представляет собой угрозу,
какое-то предательство, которого Кроули втайне боялся
или предчувствовал. Ведь раньше скинду носился скрыто,
под одеждой, и во сне он резал открыто, добровольно
протянутую (или просящую?) руку.
В воскресенье, 22 марта 1924, в 21:20 Кроули пишет
следующее:
Вместо этого пошел ужинать; говорил о 93 [законе Те-
лемы*] с Хоупом Джонстоном [Чарльз Хоуп Джонстон
(1883—1970), фотограф]. Мы удивительно во многом
сошлись, иногда вплоть до малейших деталей, — на-
пример, почти одинаково пошутили насчет женских
суфражисток и демократии. В какой-то момент речь
зашла о Гурджиеве, тут мы тоже соТплись. Он начал:
«А что вы думаете...». Я парировал: «А с чего вы реши-
ли, что я вообще об этом что-то знаю?» Для него как
будто само собой разумеющимся было, что я в курсе.
Нет никакого сомнения в том, что Боги послали меня
туда [в Приёрэ] — в те единственные три дня, когда
здоровье мне это позволило. Следовательно, это важно.
Вопрос: смогу ли я в принципе с ними работать, допол-
нить их, как я об этом думал, взять к себе всех тех, кто не
вписывается в ту слишком искусственную схему [19-4].
* Считается, что суть философии Телемы выражают две фразы из «Кни-
ги Закона» Кроули: «Делай, что изволишь, — таков да будет весь За-
кон» и «Любовь есть Закон, Любовь в соответствии с Волей». Гема-
трическое значение каждого из слов «Воля» и «Любовь» в греческом
языке (телема и агапе соответственно) — 93. — Прим. ред.
363
Очевидным образом, Кроули серьезно рассматривал
вариант сотрудничества с Приёрэ. Он считал, что сможет
«дополнить» их, интересная мысль, подразумевающая,
что он считал, что у Гурджиева чего-то не хватало, —
возможно, полноценного признания «Богов» или четкого
и недвусмысленного понимания Телемы и литературы.
Поскольку достоверно известно, что некоторые учени-
ки уходили сами либо их выгоняли (одного, например,
за чрезмерное пристрастие к флирту), Кроули хотел бы,
чтобы Гурджиев передавал таких учеников ему, чтобы он
мог попытаться сделать для них то, чего не смог сделать
Гурджиев, возможно, даже завершить их эзотерическое
обучение. Можно даже предположить, что люди, которых
Гурджиев так и не смог излечить от наркотической или
алкогольной зависимости, могли бы излечиться у Кроули,
пользовавшегося гипнозом не так активно. Хотя, учиты-
вая состояние его здоровья, это все было в будущем! Он
уже успел попробовать себя в этом деле, и даже добился
каких-то успехов, но, как и Гурджиев, убедился, что для
полного излечения человек должен сознательно хотеть
избавиться от зависимости, иначе помогать бесполезно.
Это касалось и его лично.
Упоминание «Богов», пославших его в заведение Гур-
джиева, очень интересно. Не исключено, что это скрытый
намек на заинтересованность секретных служб в деятель-
ности Беннетта, или даже самого Гурджиева, которого
подозревали в связях с Николаем Рерихом и Доржиевым.
Беннетт провел три месяца в Приёрэ летом 1923 года. За
это время Беннетт окончательно убедился, что Гурджиев
действительно обладает знаниями и умениями для пере-
вода человека на более высокий уровень развития. Гур-
джиев уговаривал Беннетта остаться, но тот чувствовал
себя стесненным в финансовом отношении и вернулся в
Англию зарабатывать деньги. Хотя он собирался вскоре
вернуться, с Гурджиевым они вновь встретились только в
1948 году. Кажется, Успенский как-то поучаствовал в том,
что Гурджиев начал относиться к Беннетту с подозрением.
Не исключено, что Кроули, посещая конкурентный
ему гурджиевский институт по саморазвитию, разом уби-
вал двух зайцев: он намеревался собрать информацию о
364
Беннетте для разведки, а заодно предложить забрать тех
учеников, которые «не вписывались» в «искусственную
схему». Между тем Кроули не упоминает Беннетта, хотя
в личной беседе с Пиндером он вполне мог раздобыть
минимальные сведения «по служебной необходимости».
Предположительное предложение забрать не пришед-
шихся ко двору учеников прекрасно демонстрирует, на-
сколько Кроули был дерзок: он ни в коем случае не питал
к Гурджиеву того благоговения, которым отличались его
ученики. Для них малейшая критика немедленно по-
падала в разряд «мудрствований», довольно неуклюжего
термина, встречающегося в работах Гурджиева. Интерес-
но, какой термин использовал Кроули для обозначения
бессодержательного интеллектуализма...
Один из мифов, созданных о Гурджиеве его последо-
вателями, гласит о том, что Кроули был с позором изгнан
из Фонтенбло. Эта история приведена в книге Джеймса
Уэбба «Гармонический круг»:
Кроули приехал на выходные и провел время в При-
ёрэ, как провел бы его любой другой гость; ему по-
казали замок и окрестности, занятия, дали послушать
гурджиевскую музыку, позволили присутствовать на
его беседах, приобщиться к его мудрости. Не считая
некоторой напряженности, Гурджиев обращался с ним
как с любым другим гостем до салюго вечера отъезда.
В воскресенье вечером, после ужина, Гурджиев напра-
вился к выходу из столовой в сопровождении Кроули.
За ними следовала толпа учеников, тоже бывших на
ужине. Кроули направился к двери и повернулся, что-
бы попрощаться с Гурджиевым, который успел под-
няться на несколько ступеней по лестнице, ведущей на
второй этаж. «Уезжаете, мистер?» — поинтересовался
Гурджиев. Кроули ответил утвердительно. «Вы были
здесь гостем?» Этот очевидный факт было трудно от-
рицать. «Теперь, когда вы уезжаете, можно считать, что
вы больше не гость?» Кроули, который к тому време-
ни начал подозревать, что его гостеприимный хозяин
утратил связь с реальностью и заблудился в семанти-
ческих дебрях, добродушно ответил, что возвращается
365
в Париж. Но Гурджиев, подчеркнув таким образом для
всех присутствующих, что не нарушает правил госте-
приимства, мгновенно превратился в воплощение
праведного гнева. «Ты отвратителен! — гремел он. —
Ты грязная душа! Чтобы никогда больше ноги твоей
не было в моем доме!» Стоя на лестнице и возвыша-
ясь над всеми, Гурджиев ввел себя в такую ярость, что
ученики его стояли будто громом пораженные. Кроули
заклеймили, назвав сточными водами творения, его
буквально разобрали по косточкам и предали анафеме.
Наконец, в духе романа «Ист-Линн», Гурджиев теа-
трально изгнал Кроули. Бледный и трясущийся, Зверь
уполз в Париж, поджав хвост [19-5].
Уэбб утверждает, что эта встреча произошла в июле
1926 года, то есть через два года после посещения, упо-
мянутого самим Кроули. Но дело в том, что в дневниках
Кроули указано, что он выехал во Францию из Туниса
только 19 июля, «собираясь быть в Париже» 2 августа, но
добрался туда только пять дней спустя, где его вышвыр-
нули из отеля Вильмон на Елисейских полях, предпо-
ложительно по причине отсутствия средств [19-6]. Более
того, Уэбб не приводит никаких иных подтверждений
своей истории*, как и не сохранилось ни одного свиде-
тельства других адептов института об этом эпизоде. Если
Уэбб действительно один располагал этой уникальной
информацией и событие имело место быть, мы можем
предположить, что Гурджиев был не совсем в себе после
недавней смерти своей жены Юлии, умершей в июне по-
сле долгой и тяжелой борьбы с раком. Маг винил себя,
* Майкл Бенхам любезно указал мне, что существует неопубликованная
рукопись одной из учениц Гурджиева Этель Мерстон под названием
«Обрывки и лохмотья», хранящаяся в лондонском городском архи-
ве Вестминстера, в которой упоминается некоторая враждебность
Гурджиева по отношению к Кроули, действительно высказанная им
в Приёрэ, который Мерстон посещала с 1922 по 1927 годы. В кра-
тком изложении мемуаров Мерстон, опубликованном в «Гурджиефф
джорнал» Паттерсона (том 8, выпуск 2), мы находим следующее: «Те-
перь приезжают толпы американцев, и среди них Алистер Кроули,
единственный человек, которого она [Мерстон] видела, как Гурджиев
выгнал всего через пару дней пребывания в Приёрэ». В контексте
остальной информации, приведенной в этой главе, я считаю, что не
стоит слишком доверять этому обрывку.
366
ибо чувствовал, что, будь он в лучшей форме, обладай
прежними силой и здоровьем, он мог бы сделать боль-
шее, чтобы спасти жену. Мать Гурджиева тоже умерла в
Приёрэ годом ранее.
Существует еще одно свидетельство о том, что Гурджиев
недолюбливал Кроули. Писатель и издатель Чарльз Стэн-
ли Нотт утверждает, что Кроули видели в окрестностях
Приёрэ в 1926 году. Он беседовал с каким-то мальчиком,
рассказывал ему что-то «о своем сыне, которого учил быть
дьяволом». Нотт пишет, что Гурджиев потом поговорил с
этим мальчиком и затем внимательно следил, чтобы тот
больше с Кроули не виделся и не общался [19-7]. К тому
времени сам Нотт составил четкое и весьма нелестное
мнение о Кроули,и, вероятно, был страшно раздосадован,
увидев, как близко тот подошел к его идолу, Гурджиеву.
Но, обратите внимание, Нотт (1887—1978) ничего не
пишет о позорном изгнании Кроули. А ведь если бы знал
о таком, то написал бы обязательно. Глубоко преданный
своему учителю, Нотт категорически отверг Кроули, с
которым встречался в Париже по вопросу публикации
книги, сделав окончательный выбор в пользу Гурджиева.
В 1926 году у Кроули не было никакого сына, но, возмож-
но, он подшучивал, имея в виду сына Леи Хирсинг, маль-
чика Ганси, который был очень привязан к Кроули, писал
ему письма,, называя его Зверем, и иногда действительно
вел себя как «маленький дьявол». У Гурджиева в Приёрэ
тоже воскресных школ для детишек не имелось! Создается
впечатление, что настороженное отношение Гурджиева к
Кроули не было следствием ужасной и во многом неза-
служенной репутации последнего. Возможно, Гурджиеву
просто не нравились феноменальная интуиция Кроули
либо его связи со спецслужбами — скорее всего, его му-
чили подозрения насчет Пиндера и Беннетта, отсюда и
недоверие и настороженность.
Итак, помимо воспоминаний Уэбба, писавшего в
2000 году, никаких серьезных свидетельств об открытой
вражде между магами мы не встречаем. Кроули никогда
публично не проявлял ни враждебности, ни мститель-
ности по отношению к Гурджиеву. И наоборот, насколько
мы знаем. Хотя биограф Пол Бикмен Тейлор почему-то
367
называет Кроули «ведьмаком», членом какого-то «кове-
на», хотя ни то, ни другое не имеет никакого отношения к
реальности. Кроме того, Тейлор в своей книге «Тени небес:
Гурджиев и Тумер» вспоминает совершенно безобидный, в
чем-то даже дружеский визит Кроули, посетившего При-
ёрэ летом 1926 года. Он описывает официальный обед в
«Параду» (резиденция на территории Приёрэ), на кото-
ром Гурджиев развлекал свою племянницу Люсю, дру-
желюбно общался с братом Дмитрием, сестрой Софией,
«Кампаначи», Николаем Стьернвалем, Жанной де Зальц-
ман, Джином Тумером, Торнтоном Уайлдером, «Блэкму-
ром» и Алистером Кроули. Бикмен Тейлор вспоминает,
что кто-то пригласил Кроули, надеясь на «магический
поединок, но Гурджиев и Кроули повели себя паиньками»
[19-8]. Здесь мы имеем чуть ли не диаметрально противо-
положное воспоминание о пресловутом визите Кроули
1926 года.
29 декабря 1927 года, после встречи в отеле Фойо, что
напротив Люксембургского дворца, было положено на-
чало долгому сотрудничеству между Джеральдом Вин-
сентом Йорком и Алистером Кроули. Йорк стал един-
ственным свидетелем получасовой беседы, состоявшейся
между Кроули и Гурджиевым, которую он же и органи-
зовал, пригласив обоих магов в одно парижское кафе.
Маги внимательно и настороженно изучали друг друга.
Как позднее вспоминал Йорк, обращаясь к Джеральду
Састеру, фыркая от смеха, «они обнюхивали друг друга
как собаки, понимаешь, да? Вот прямо как собаки при-
нюхивались» [19-9]. Интересное свидетельство, потому
что такая встреча могла произойти не раньше 1928 года,
как и не позднее весны 1929, когда Кроули закрыл свою
официальную резиденцию в Париже. Если бы воспоми-
нания Уэбба имели отношение к действительности, эта
вторая встреча просто бы не состоялась.
И последнее замечание, от удивительно умной жен-
щины, талантливого поэта, политической активистки, по-
кровительницы искусств, издателя и иконы стиля, Нэнси
Кунард (1896—1965), переехавшей в Париж в 1920 году и
остававшейся во Франции вплоть до войны. С 1933 года
Кунард была другом и большой почитательницей Алистера
368
Кроули, которого она считала художником и выдающимся
«умом». Когда Джон Саймондс писал биографию Кроули
(опубликованную в 1951), Нэнси написала Саймондсу о
своем старом друге следующее: «Он [Кроули в 1943] тогда
рассказал мне очаровательный анекдот про жуткого Гур-
джиева. Готова побиться об заклад, анекдот правдивый.
Он тогда здорово взъелся на Гурджиева» [19-10].
Очевидно, Нэнси успела составить собственное пред-
ставление о Гурджиеве («жуткий»). Но если Кроули ис-
пытывал к кому-то неприязнь, как правило, на то были
причины. Можно предположить (и это всего лишь пред-
положение), что в какой-то момент Гурджиев оскорбил
чувство собственного достоинства Кроули. Тогда сон Кро-
ули оказался бы пророческим: протянутая и, возможно,
отвергнутая рука. Что же до Нэнси и ее чувств по отно-
шению к «жуткому» Гурджиеву, то уместно вспомнить,
что она долгие годы была близкой подругой и доверен-
ным лицом американской поэтессы и писательницы
Солиты Солано (1888—1975), чьи подруги-лесбиянки в
1935-38 годах сформировали вокруг Гурджиева группу
последовательниц, называвших себя, по его же совету,
«Связкой» (сама Нэнси не была лесбиянкой и оставалась
равнодушна к харизме Гурджиева). Гурджиев считал, что
лесбийский секс указывает на дисбаланс в определенных
частях психики, но когда он попытался указать на это
Солите, та напрямую заявила, что не собирается с ним
это обсуждать. Хотя «Связка» распалась в 1938 году, Со-
лита еще несколько лет тесно общалась с Гурджиевым и
была его секретарем. Если и было в Гурджиеве что-то,
что независимая женщина могла охарактеризовать как
«жуткое», кому было не знать об этом, как Солите Солано.
С другой стороны, Нэнси обладала огромными связями
и отличной осведомленностью, а вокруг экстремальных
психологических методов, выставлявших напоказ чело-
веческие слабости, которыми славился Гурджиев по от-
ношению к своим ученикам, ходило множество слухов.
Возможно, Гурджиев просто попытался применить свои
не самые гуманные методики по отношению к Кроули.
Возможно, Кроули просто отказался в этом участвовать.
369
20. ДОЛГОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ
И были, конечно, женщины. Есть особый тип женщин,
которых притягивают «ясновидящие», есть те, которым
нравятся мужчины, смущающие их покой, будоражащие
эмоции. Есть женщины, которые чувствуют, что получают
что-то, отдавая себя именитым гуру. Гурджиев и брал, и
отдавал. Он «поедал Луну».
Жанна де Зальцман и Елизавета де Стьернваль, обе ро-
дили от Гурджиева сыновей, хотя их мужья в то же самое
время сотрудничали с Гурджиевым (Леонид де Стьерн-
валь, который не мог иметь детей, очень радовался рож-
дению «сына» Николая в Тбилиси, в 1919 году). Джессмин
Ховарт родила от Гурджиева дочь в 1924 году (Синтию,
получившую прозвище Душка); жена Гурджиева тогда
еще была жива. В 1927 году Лили Галумнян родила от
Гурджиева сына, а Эдит Тейлор — дочь, в 1928. Если ве-
рить Бикмену Тейлору, «существуют свидетельства», что
и Ольга де Гартман, и Джесси Ораж отвергли сексуальные
домогательства Гурджиева в 1930 году. Когда Джесси при-
шла к мужу с жалобами на его учителя, тот парировал, что
Гурджиев не был «человеком» [20-1]. Предположительно,
Ораж имел в виду, что тот не был обычным человеком, к
которому применимы обычные понятия о морали, но
был великим человеком. Право первой ночи в действии.
Самого Гурджиева не особо беспокоил тот факт, что он
постоянно вмешивался в семейную жизнь других людей,
либо представляя собой сексуальный интерес для чужих
жен, либо своими вечными советами, которые действи-
тельно зачастую рушили отношения в парах. Гурджиев
обладал властью; он считал, что власть эта благотворно
воздействует на окружающих, и окружающие часто согла-
шались. Он заявлял, что сам дошел до предела и вернулся
«оттуда» лучше, чем был; когда дело касалось других лю-
дей, он точно знал, в какой момент нужно остановиться:
сначала шок, затем боль, потом приходит награда. Подоб-
ные отношения требовали веры от окружающих, крепкой
веры. Почему люди готовы были столько от него вытер-
370
петь? Возможно, такая вера сама по себе была наградой?
Но где же полчища просветленных, которые должны были
выйти из института Гурджиева? Где чудеса, объяснений
которых так жадно искал сам Гурджиев в молодости? Где
все эти люди, обретшие гармонию с собой и мирозда-
нием? Можно лишь предположить, что они работали в
этом направлении. Много и тяжело работали, потому что
альтернатива — быть поглощенным Луной.
Подозреваю, что проблема заключалась в самой при-
роде «психического», с которым работали ученики. По-
сле автомобильной аварии 1924 года жизнь Гурджиева
постепенно пошла на спад; но он продолжал вызывать
симпатию, как и осуждение, он все еще умел получать
удовольствие от жизни и делить его с близкими ему людь-
ми. Самые преданные ему ученики хотели защитить его,
хотя и сами искали у него защиты. Но дело все в том,
что Гурджиев пытался сочетать религию (священное) со
своим специфическим методом шоковой психотерапии
(пробуждение людей) и в упор не видел возникающего
тут противоречия. Все говорит о том, что понимание свя-
щенного у Гурджиева оказалось слишком тесно связано
с гипнозом и спиритуализмом и с тем, как эти области
могут увеличить его силу. Был ли он одержим собствен-
ными силами и властью? Чем была вся эта затея с Приёрэ,
как не манией величия?
Главным ограничением здесь, насколько я •его пони-
маю, становится путаница, которая возникает у Гурджи-
ева, когда он смешивает триединую природу человека
(старую как мир концепцию гностиков) со свойствами
психики. В гностицизме присутствует центральная мысль
о том, что существует три типа людей: гилики (земной
тип, осознающий лишь свое тело), психики (осознающие
«душу», обладающие способностями, но нуждающие-
ся в спасении) и пневматики, то есть «духовный» тип.
Духовные люди уже пробуждены, живут осознанно и
«спасены» по определению. С самого начала появилась
тенденция по интернализации этих трех типов; и у этой
тенденции были последствия. Человек оказался разде-
лен на три части. Гурджиев так никогда и не отступил
от своей гипотезы «трехмозгового существа». Недавно
371
опубликованные свидетельства Солиты Солано, Кэтрин
Халм, их друзей, поведавших о беседах с Гурджиевым,
доказывают, что этой концепции он держался до кон-
ца: она стала для него твердым убеждением, фактиче-
ски аксиомой [20-2]. Гилик (земное) превращается для
Гурджиева в инстинкты; психик становится чувствами, а
пневматик (духовное) — процессами мышления. Таким
образом духовное включается в психику, то есть Гурджиев
практически ставит знак равенства между духовным и
психикой, вобравшей в себя дух. Это то, что он называет
«объективным разумом» (вспомните «ноус» Плотина).
Бога, или даже гурджиевское сущностное «Я Есмь» — его
«внутреннего ,Бога», — теперь можно эффективно искать
и находить в рамках мысленных экспериментов. Так, мо-
литва для Гурджиева — это обращение сознания к под-
сознанию. Подобное положение вещей держит психику
в неимоверном напряжении.
В традиционной гностической психологии дух нельзя
отыскать внутри человеческой психики. До определен-
ного предела гурджиевская философия это принимает;
человек должен быть открыт «высшим силам». Но Работа
рассматривается именно в психологических терминах.
Гностический и неоплатонический «демон» или «Свя-
той Ангел-Хранитель» не есть явление психики («Царство
мое не от мира сего», Евангелие от Иоанна, 18:36). На-
пример, Кроули считал разумным относиться к Святому
Ангелу-Хранителю как к независимой сущности из дру-
гого измерения именно для того, чтобы не спутать его с
проявлениями собственного «я».
К тому же в том, что касается психических явлений,
и Блейк, и Юнг рассматривали четверичную, а не трой-
ственную структуру психики. Четыре функции психики
формулируются как логика (мышление), этика (чувство),
сенсорика (ощущения) и интуиция. Три «мозга» Гурджи-
ева вполне соотносятся с первыми тремя функциями,
но как же быть с интуицией? В концепции Гурджиева
интуиция становится квазидуховным опытом, или пре-
имуществом, являющимся прямым следствием гармони-
зации трех базовых функций. Поэтому опыт интуиции
легко приравнивается к духовному опыту. Такой подход
372
находит отклик в гурджиевском убеждении о том, что
человек должен фактически «создать» себе тело, которое
не сможет потом поглотить «Луна». Здесь возникают ас-
социации чуть ли не с эктоплазмой, создается ощущение,
что Гурд жиев относился к духу как к тончайшей субстан-
ции. По сути Гурджиев был рационалистом, а это всегда
многих привлекало.
Возможно, все вышеизложенное может показаться
слишком абстрактным, но развитие этих концепций, по
большому счету, определяло всю деятельность Гурджиева
после автомобильной катастрофы. Да, он оставался вы-
дающейся, состоявшейся, тонкой личностью, добившейся
очень многого, но он перестал искать. Отныне Гурджиеву
было достаточно, чтобы другие верили в то, что он уже
нашел.
Разрыв со старыми друзьями
Когда идти становится слишком тяжело, может воз-
никнуть ощущение, что мы «катимся под гору». На самом
деле все наоборот: если все идет как по маслу, события
ускоряются, создавая ощущение, что все в полном поряд-
ке, — именно тогда, скорее всего, и началось движение
вниз по наклонной плоскости.
Состоялось еще семь поездок в Соединенные Штаты
(1929, дважды в 1930,1931,1934,1939, 1949)*. Такое впе-
чатление, что место бесконечных поездок по Закаспий-
ской железной дороге (многие ли задумываются о том,
* Гурджиев также невольно побывал в Нью-Йорке в 1935 году. Дело
в том, что по прибытии в Нью-Йорк 25 апреля 1934 года он поте-
рял свой паспорт. Начиная с 12 июня 1934 года он на протяжении
трех дней публиковал объявления об утрате бумажника и паспорта
в «Нью-Йорк тайме». Виза истекала 23 апреля 1935, и Гурджиеври-
сковал быть депортированным. Подав заявку на получение особого
американского гражданства через сенатора Каттинга и на получение
советского гражданства через Советское посольство в Вашингтоне,
Гурджиев в результате получил немецкий «Fremdenpass» (паспорт
иностранца) 14 апреля 1935 года. В печати, проставленной в этом
паспорте, значится, что Гурджиев прибыл в Бремеравен 4 июня
1935 года. Майкл Бенхам воспользовался этой информацией, чтобы
опровергнуть утверждение Беннетта о том, что якобы в это самое
время Гурджиев совершил тайную поездку в Среднюю Азию. (Майкл
Бенхам, электронное письмо автору от 7 октября 2016).
373
сколько времени Гурджиев провел в поездах во время сво-
их путешествий по Средней Азии, перемещаясь из Кисло-
водска в Ашхабад и Мерв, Чарджуй и Бухару, Самарканд,
Ташкент и Андижан?) заняли трансатлантические путе-
шествия на пароходах. Теперь он направил свои взоры
на Запад, но он уже ничего не искал, не открывал ничего
нового, не испытывал озарений; все, что он получил от
этих путешествий, — постепенно оскудевающий доход от
Оража и Джина Тумера, некогда неустанно добывавших
средства на институт, ставший тяжелым, обременитель-
ным и, возможно, бесполезным делом.
В январе 1926 года состоятельная владелица ранчо
Таос в Нью-Мексико, покровительница искусства Додж
Мэйбл (1879—1962) поддалась уговорам Тумера и пред-
ложила свое ранчо в качестве нового помещения для
института Гурджиева. Тумер, от лица Гурджиева, взял у
Мэйбл 14 000 долларов, но Гурджиев не собирался ис-
чезать в Нью-Мексико. Странно, что в свое время он за-
являл о привлекательности монастырей на востоке, куда
менее доступных, чем ранчо в Нью-Мексико. Странно,
что он взял деньги, не удосужившись объяснить Мэйбл,
что институту нужны были только наличные, но не по-
мещение. Денег все равно не хватило, а Мэйбл, поняв,
что ее обвели вокруг пальца, отказалась финансировать
институт дальше. В июне того же года миссис Гурджиева,
Юлия Осиповна Островская, умерла от рака. Гурджиев
считал, что, если бы автомобильная авария так сильно
не подорвала его здоровье, он мог бы спасти жену одной
силой своей воли.
В 1927 году Ораж, к большому неудовольствию свое-
го учителя, женился на Джесси Дуайт. А затем сообщил
Гурджиеву, что его «Рассказы» опубликовать невозможно,
читатель такую книгу просто не примет. То, что Гурджиев
находился в депрессии, очевидно из его спутанных за-
мечаний, которые он приводит в незаконченной книге
«Жизнь реальна», начатой в ноябре. Его изводили «черные
мысли», он чувствовал себя постоянно усталым, ночи на-
пролет не спал, проводя их в кафе на Монмартре [20-3].
Недавно законченные «Встречи», отмечал в то время Гур-
джиев, указывали на «новые способы восприятия реаль-
374
ности», в то время как в «третьей серии»* его книг он хотел
«поделиться открытыми им способами прикосновения
к реальности и, при большом желании, даже слияния с
нею» [20-4]. Из отрывков неоконченной книги «Жизнь
реальна» становится очевидным, что Гурджиев почти
перестал бывать в Приёрэ. Все время он проводил либо
в Париже, либо в Нью-Йорке, преимущественно зани-
маясь антиквариатом. Написанное в тот период порой
кажется совсем безумным, как минимум невротичным;
ни разу Гурджиев не упоминает ни единого парижского
культурного или политического события.
6 мая 1928 года, запершись в своей комнате, Гурджиев
приносит себе обет аскетизма, в частности обещая «уда-
лять прочь от своих глаз всех тех, кто так или иначе делает
его жизнь слишком комфортабельной» [20-5]. Хотя Гур-
джиев часто шокировал своими выходками тех, кто ста-
новился слишком от него зависимым, стараясь пробудить
их, либо отдалял от себя близких ради их общего блага,
принесение себе клятв с целью структурировать внутрен-
нюю жизнь, даже если речь шла о прошедших событи-
ях, стало привычным для него способом вновь обрести
контроль над событиями в те моменты, когда рушилось
очередное его начинание. Так, однажды он торжественно
принял решение разделить свой день на три части: одну
он намеревался посвятить эгоистичным, «телесным» по-
требностям, другую зарабатыванию денег, третью — «на-
уке» и служению человечеству. Гурджиеву часто приходи-
лось испытывать разочарование, становиться свидетелем
краха своих надежд, но затем он неизменно удивлял при-
током свежей энергии и личной магии.
Последний визит Оража в Приёрэ состоялся в 1928 году,
когда он закончил переработку «Рассказов». Гурджиев в
тот момент шлифовал куда более читаемые «Встречи с
замечательными людьми». А потом наступил год 1929 и
крах фондовой биржи. С началом Великой депрессии
количество американцев в Приёрэ фактически сошло на
нет. А Гурджиев хотел только американцев; он открывал
письма от незнакомых людей только тогда, когда был уве-
* См. прим. 6-12. — Прим. ред.
375
рен, что найдет внутри чек. Предполагалось, что институт
выйдет на самоокупаемость; что после того, как он все
тут обустроит, он будет лишь изредка наезжать сюда, на-
значать новых инструкторов и администраторов, а затем
свободно уезжать. Этого так и не произошло, и неудача
прямо-таки изводила мага.
В намерения Гурджиева никогда не входило тащить
за собой последователей всю жизнь, поэтому нет ничего
удивительного в том, что он одного за другим стал от-
далять от себя старых друзей. Строго говоря, не такие уж
они были и «старые». Да и что такое «друг», если мыслить
обобщенно?.. Ольга де Гартман столкнулась с холодно-
стью и отчуждением учителя в 1930. В 1931 Гурджиев
принялся наказывать тех, кто слишком близко сошелся с
группами Оража в Нью-Йорке. Гурджиев считал, что они
исказили его учение, воспринимая Работу исключительно
как самонаблюдение. Отныне он собирался основывать
отдельные клубы. При этом новые члены должны были
доказывать, что не имеют никакого отношения к Оражу,
и делились на три группы: экзотерическую, мезотериче-
скую и эзотерическую. Ораж, похоже, пообещал принять
к сведению рекомендацию учителя, вернулся в Англию и
умер в 1934 году, перед смертью заявив, что ему нечему
больше научиться у Гурджиева.
В 1933 Приёрэ было восстановлено в правах собствен-
ности. Тумер, решив, что с него хватит, уходит из чи-
кагской группы. В 1934 году Гурджиев возвращается в
Штаты, где гостит у Фрэнка Ллойда Райта и преданной
Работе Ольгиванны, чья дочь, Светлана, быстро устала от
пребывания мага в их доме в Талиесине, Висконсине. Ее
раздражала манера мага наблюдать за людьми и общаться
с ними «как с подопытными кроликами» — старая при-
вычка [20-6].
Вернувшись во Францию, Гурджиев привлек внима-
ние весьма интересной группы иностранок, наслаждав-
шихся относительной свободой, которой пользовались в
Париже лесбиянки. Толерантность к однополым отноше-
ниям была наследием Tie слишком афишируемой сим-
патии к андрогинии, характерной для Парижа XIX века:
тема, которой Гурджиев не особенно касался и не очень
376
любил. Солита Солано, Элизабет Гордон, Луиза Дэвидсон,
Элис Рорер, Кэтрин Халм, Джорджетта Леблан и Марга-
рет Андерсон, к которым иногда присоединялась Джейн
Хип, знакомая им еще по английским группам, зани-
мавшимся Работой, время от времени собирались вме-
сте, чтобы поднять бокалы за идиотов и попрактиковать
упражнения, позволяющие осознать свою «трехмозговую
сущность». Гурджиев порекомендовал им взбираться на
кручину осознанности в одной связке; он брался осу-
ществлять руководство, и группа назвала себя «Связкой».
Девушки считали Гурджиева любящим, талантливым,
при необходимости настойчивым учителем, истинным
мудрецом, чьи речи обладали терапевтическим эффектом
и были удивительно спонтанны. Для Гурджиева группа
стала большим облегчением; скорее всего, он восхищался
ими куда больше, чем показывал. Он говорил, что их
общие эманации убивали его, причем в прямом смысле
слова. Однажды он отвел Кэтрин Халм в частный клуб на
Монпарнасе, полный мужчин и обнаженных девушек,
танцевавших вместе, но разделенных тонкой шелковой
тканью. Гурджиев попросил ее выбрать какую-нибудь
девушку, или, сказал он, она могла тоже раздеться, чтобы
он мог выбрать ее; Кэтрин не знала, как к этому отнестись,
но весь эпизод глубоко тронул ее и вызвал смятение в
душе [20-7].
Перед своей смертью в 1934 году, Александр де Зальц-
ман познакомил Гурджиева со своим другом, поэтом-
парасюрреалистом Рене Домалем (1906—1944). Домаль и
Гурджиев плодотворно пообщались в ту первую встречу
и продолжали время от времени встречаться до самой
преждевременной кончины Домаля в 1944 году. После
смерти Домаль оставил поклонникам незавершенную
книгу «Гора Аналог: роман об альпинистских приключени-
ях, неевклидовых и символически достоверных», который те
до сих пор читают с большим удовольствием. В 1994 году,
мы вместе с Каламбией Пауэлл, вдохновившись «горой,
которой не существует» Домаля, написали сценарий под
названием «Незваные гости». Любопытные исследователи
Домаля, отправляющиеся на поиски горы, в существо-
вание которой никто не верит, отдаленно напоминают
377
гурджиевских «Искателей Истины». Последней в фильме
должна была прозвучать песня Ду Рида «There is по Time».
Гурджиев учил, что люди становятся автоматами, когда
позволяют внешним силам контролировать свое поведе-
ние, говорить через себя, жить вместо себя. Адольф Гитлер
потребовал подчинения миллионов людей, и миллионы
людей, не зная, в чем заключается их собственная воля,
добровольно отдали ее диктатору. Гитлер мог стать бы
очень любопытным персонажем, попади он в «Рассказы
Вельзевула своему внуку», — еще одним уроком на тему
того, какую высокую цену приходится платить за жизнь,
проведенную во сне.
Война
14 июня 1940 года армия Гитлера вошла в Париж.
Валя Анастасьев, племянник Гурджиева, присоединился
к Сопротивлению; а что было делать Гурджиеву, с его
немецким Fremdenpass и статусом лица без гражданства?
Поскольку последнее в Штатах не принималось, Гурджиев
какое-то время рассматривал Кубу как возможное при-
станище, но вынужден был отказаться от этих планов по
причине невозможности получить визу на выезд и высо-
кой стоимости переезда.
Накануне Рождества 1942 года Гурджиеву выдали
французско-немецкий Certificat d'identite del'Officedes
Emigres Caucasiensen France («Удостоверение личности
Управления по делам кавказских эмигрантов во Фран-
ции») — очень своевременный подарок. Учитывая, что
Германия начинала проигрывать войну, немецкое удо-
стоверение личности могло сослужить Гурджиеву пло-
хую службу. Благодаря связям, теперь статус кавказского
иммигранта Гурджиеву был гарантирован. Тем временем
Жанна де Зальцман регулярно ездила из Женевы в Париж,
чтобы навестить Гурджиева в его квартире на улице Ко-
лонель-Ренар и посетить уроки движений в концертном
зале Плейель, которые вел Чеслав Чехович. Из танцо-
ров это был последний человек в окружении Гурджиева,
оставшийся с ним со времен Константинополя; бедняга
был слишком стар и болен, чтобы представлять для нем-
378
цев интерес в качестве рабочей силы для концентраци-
онных лагерей.
В дни войны Гурджиев имел немаленький запас са-
мых разных деликатесов — в частности, мясо, табак и
крепкий алкоголь. Создается впечатление, что он сумел
через какие-то свои контакты выйти на черный рынок
и договориться с немцами, чья администрация запре-
щала продажу мяса четыре рабочих дня в неделю, и это
в городе, наводненном крысами, потому что жители
съели всех котов. Гурджиева никогда не обвиняли в со-
трудничестве с оккупантами, напротив, он прославился
как старожил, подкармливавший местных бедняков, раз-
дававший угощения детишкам, поддерживающий мате-
риально умирающих с голоду художников, скупая у них
картины, которыми вскоре оказалась заставлена вся его
квартира. Роскошь, в которой жил Гурджиев в военные
годы, долгое время оставалась тайной, порождая слухи
о ссудах под нефтяные акции, пока Пол Бикмен Тейлор
в своей книге «Как Гурджиев изобрел Америку» (2008) не
открыл правду [20-8].
Заводчик скаковых лошадей Франсуа Дюпре владел
роскошными отелями «Plaza Athenee» и «George V». В на-
чале 1939 года его супруга Анна Стефанна (Анси) была
смертельно больна. Врачи не решались оперировать опу-
холь в районе печени, приносившую больной сильные
страдания. Гурджиева призвали от отчаяния, потому что
больше надеяться было не на что. Маг пальпировал грудь
и живот пациентки, после чего возложил свою правую
руку на место опухоли. Через день боли прошли. С тех
пор Анси стала всей душой предана чудотворцу и, по
совету Жанны де Зальцман, уговорила мужа поддержать
Гурджиева материально. Сам Дюпре не хотел иметь с
Гурджиевым ничего общего, но шел на уступки вплоть
до 31 декабря 1942 года, когда Анси заявила ему, что бе-
ременна. На это Дюпре ответил пораженной жене, что
не может иметь детей. Выяснилось, что отцом ребенка
был друг Рене Домаля, Люк Дитрих, отказавшийся при-
знавать ребенка.
Благодаря связям Дюпре с вермахтом Анси удалось по-
лучить «Aussweiss», чтобы в обществе Жанны де Зальцман
379
посетить Швейцарию, где она сделала аборт. Когда Анси
вернулась в Париж, она заключила с мужем мировое со-
глашение, по которому тот, пользуясь связями с немца-
ми и оказываемой ему вермахтом помощью, обязывался
поддерживать Гурджиева до конца войны. Одним словом,
совершенное магом чудо неплохо послужило ему в во-
енные годы.
После освобождения Парижа 25 августа 1944 года
парижская администрация арестовала Дюпре за сотруд-
ничество с немцами, но быстро отпустила после уплаты
баснословного штрафа. Гурджиева задержали на день или
полтора в связи с обнаруженными у него под матрацем
долларами, но тоже отпустили, придя к выводу, что ста-
рик просто не понимает, в чем заключается преступле-
ние. Теперь Гурджиев снова мог принимать во Франции
иностранцев, которые очень радовались, что их пожилой
учитель пережил сложные военные годы.
21. БЕЗЫМЯННАЯ МОГИЛА
В 1944 году Роберт Сесиль, сотрудник министерства
иностранных дел, работал секретарем у сэра Стюарта
Мензиса — главы Секретной разведывательной службы
Великобритании. Сесиль был одним из любимых учени-
ков Алистера Кроули, тот даже прочил его себе в преем-
ники. Но потом Сесилю на глаза попалась «Новая модель
Вселенной» Успенского, и он вступил на новый путь по-
иска внутренней} счастья. Общий друг Сесиля и Кроули,
леди Харрис, известная как Фрида, сообщила Сесилю, что
Успенский на тот момент находился в Америке. Предста-
витель Успенского, доктор Кеннетт Уолкер с Харли-стрит,
заявил Сесилю, что до возвращения Успенского новых
членов в его группу не принимали. А пока Сесилю строго
возбранялось общаться с Джоном Беннеттом, которого
Успенский обвинял в краже своих идей.
Удачное назначение на дипломатический пост в го-
род Вашингтон в 1945 году позволило Сесилю навестить
Успенского в его доме во Фрэнклин-Фармс (штат Вир-
джиния). Здесь он подвергся сухому и строгому допросу.
Учение было тайным; любые контакты с Джейн Хипс в
Лондоне запрещались. Успенский, писал Сесиль, «был от
природы робким и застенчивым человеком; кажется, если
и были в его душе источники человеческой симпатии, они
высохли, возможно вследствие слишком долгих и мучи-
тельных попыток "вспомнить себя"» [21-1]. Воскресные
собрания во Фрэнклин-Фармс, на которых последователи
занимались Работой, показались англичанину мрачными
мероприятиями.
Успенский умер 2 октября 1947 года. Его вдова, ре-
шив поручить учеников покойного мужа Гурджиеву, по-
ручила Сесилю дипломатическую задачу «подсластить»
эту пилюлю. Она передала с ним 500 долларов лично
для Гурджиева, в качестве подарка, и целую стопку ве-
ликолепных шелковых тканей для мадам де Зальцман.
В 1948 году Сесиль пришел в маленькую квартиру Гур-
джиева, располагавшуюся на втором этаже дома номер б
381
на улице Колонель-Ренар. За входной дверью — темный
коридор; две комнаты по правую руку, окна выходят на
улицу. Первая для чтения и встреч, вторая — столовая.
Здесь, за длинным столом, сидел Гурджиев. Подарки он
счел несоразмерными «долгим годам добровольного са-
моизгнания». Сесиль спросил, какой ответ он должен
телеграфировать мадам Успенской. Гурджиев усмехнулся:
<\ Делаешь из мухи слона!»
Сесиль ушел, но вернулся к ужину; его поразил голос
Гурджиева, «грубый, но проникновенный; массивный
мужчина, совершенным образом контролирующий ма-
лейшие движения своего тела... все это, конечно, создавало
определенный образ. И вместе с тем в присутствии этого
человека возникало ощущение, что стоишь перед лицом
мощной скрытой силы, благожелательно изливающейся
на присутствующих даже в моменты притворного гнева»
[21-2]. Получив гурджиевскую бакару, или благословение,
Сесиль решил приобщиться этого «живительного присут-
ствия» и вскоре уже разучивал Движения под фортепьян-
ный аккомпанемент мадам де Зальцман в большом пустом
зале Плейель. «Задействованы были все три «центра», ин-
теллектуальный, умственный и эмоциональный, причем
на последний, при помощи определенных движений и
время от времени повторяемого речитатива, наподобие
«Господи, помилуй!», делался особый упор» [21-3].
Гурджиев давал новые упражнения, настаивал на том,
чтобы его французские Рабочие Группы четко определяли
свою цель: Упражнения были разнообразны и сложны:
«Если оно хочет сахара, дайте ему соль», — настаивал Гур-
джиев. Аскетизм следовало практиковать не просто «из
любви к искусству». «Интенсивная внутренняя работа и
добровольное страдание» могли «создавать субстанции,
которые пойдут на создание второго тела, того, которое
переживет физическую смерть» [21-4]. Однажды Гурджи-
ев так ответил на заданный ему вопрос: «Ничему нельзя
верить на слово. Все нужно рассматривать критически».
Сесиль сопровождал Гурджиева во многих автомо-
бильных поездках, которые тот очень любил, в частности
в Виши. Как-то раз, хотя поездка планировалась на два
дня, Сесиль уехал раньше после одного эпизода, совер-
382
шенно выбившего его из колеи: одну из учениц, которую
прозвали «блондинкой номер пять», посреди ночи вызва-
ли к Гурджиеву, чтобы она «перед ним разделась». Сесиль
был шокирован; его приятель, тоже ученик Гурджиева,
граф Бобби де Померё, пожал плечами и процитиро-
вал: «Если вы ищете во мне Бога, то потеряете и Бога, и
меня» [21-5]. Позднее Сесиль узнал о практике суфийских
учителей под названием маламати, что означает «навле-
кать на себя презрение». Суть ее в том, чтобы избавить
учеников и последователей от отравляющей привычки
боготворить своего учителя. К этой истории следует от-
нестись критично.
Интересно, что Сесиль, которому сложно было совме-
щать работу с семейными обязательствами, последовал
совету Гурджиева: «Ни один путь не может начаться с
уровня ниже уровня обывателя». Это означало, что адепты
прежде всего должны были научиться свободно справ-
ляться с обязанностями, возлагаемыми .семьей и обще-
ством. Кстати, такое же требование предъявляют масоны
ко всем, кто хочет к ним присоединиться. Духовное раз-
витие невозможно без прочного основания в виде умения
исполнять элементарные обывательские обязанности.
Отношение Гурджиева к общению быстро менялось.
Весной 1943 года встречи проходили только по четвергам;
к началу 1944 образовалась еще одна группа, собирав-
шаяся по вторникам (в общей сложности до полусотни
человек). В 1948 году Сесилю уже казалось, что Гурджиев
широко распахнул свои двери.
Однажды Жанна де Зальцман пригласила Сесиля в
свою квартиру на улице Дю Бак. Зная, что Сесиль под-
держивает связь с английской группой Беннетта, она хо-
тела выяснить, есть ли у той какие-то средства. В августе
Беннетт помирился с мадам Успенской, после чего ми-
стер и миссис Беннетт посетили Гурджиева, обещав ему
в дальнейшем финансовую поддержку; Гурджиев начал
принимать у себя учеников Беннетта, «порциями, про-
пуская их через очистительное пламя, поглощавшее го-
стей за столом Учителя» [21-6]. Беннетт приехал в Париж
и старался встречаться с Гурджиевым как можно чаще,
стараясь наверстать упущенное время и возможности.
383
Сесиль чувствительно относился к тому, что он назы-
вал «французским столпотворением». Люди приходили
без всякой подготовки, Гурджиев многих вводил в сту-
пор. Кто-то оказывался совсем не готов к его грубоватому
юмору, парадоксально мешавшемуся с религией. Когда
очередной несчастный, перед лицом Гурджиева просто
не находил, что сказать, тот подначивал: «Что смотришь,
как баран на новые ворота?» Эзотерическая традиция
была забыта. Сесиль недоумевал почему. Возможно, Гур-
джиев пытался перед смертью создать открытую, космо-
политическую организацию? Вряд ли. Сесиль замечал,
что Гурджиев скорее был специалистом по разложению
сложившихся групп, он был мастер создавать сложные,
приводящие в отчаяние препятствия. Он не искал себе
преемника, не создавал никаких иерархий. Отдельным
личностям он поручал задания, связанные с публикаци-
ями, главным образом «Рассказов» (или «Всё и вся»). Если
эта новая политика не была реакцией на нависшую тень
ядерной катастрофы, Сесиль воспринимал ее как «спазм»,
подобный тому что случился в 1933 и породил «Вестник
грядущего добра» с последующим отказом от его публи-
кации.
Памела Трэверс (1899—1996), автор всемирно извест-
ных книг про Мэри Поппинс, вобравших в себя столько
гурджиевской мудрости, придерживалась иного мнения.
Впервые она встретилась с Гурджиевым в тридцатых го-
дах, не исключено, что через А. Р. Оража, опубликовавше-
го одну из ее поэм в своем журнале «Нью Эйдж». Трэверс
воспринимала чрезмерную общительность Гурджиева в
последние годы его жизни иначе, чем Сесиль. В своем
эссе, посвященном Гурджиеву, она писала: «период, ко-
торый для всех, знавших Гурджиева раньше, был очевид-
ным образом самым плодотворным во всей его жизни.
Всего за три года с небольшим появилось огромное коли-
чество учеников, а старые ученики приводили новых, и
своих детей, и все они набивались в небольшую комнату,
чтобы почитать вслух какую-нибудь из рукописей — «Всё
и вся», «Встречи с замечательными людьми», «Жизнь реаль-
на только тогда, когда "Я есть"» — или послушать, как
Гурджиев наигрывает на небольшом аккордеоне музы-
384
ку собственного сочинения, специально придуманную
для той или иной главы, или просто посидеть за столом
и приобщиться к щедро изливаемой на всех мудрости
его учения, в какой бы форме оно ни преподносилось.
«Если берешь — бери!» — таков был один из любимых
его афоризмов. Никаких «я только попробую», никаких
заигрываний. И для многих это «особое блюдо», подава-
емое вместе с вкуснейшими закусками, оказывалось не-
съедобным» [21-7]. По крайней мере, в этом Трэверс была
согласна с Сесилем: за столом у учителя часто стали появ-
ляться люди, недостойные находиться в его присутствии.
Но вспомним, что для Гурджиева, когда речь заходила о
просветлении, все без исключения были идиотами, про-
сто идиотами разных категорий.
Трэверс, которая всю оставшуюся жизнь посвятила
служению Обществу Гурджиева, неустанно проводя по-
дробные и объективные исследования наследия учителя,
писала, что Гурджиев нещадно срывал с людей маски.
Если верить Трэверс, в те последние годы с самого Гур-
джиева тоже упала маска, явив миру человека, полного
боли и сострадания. «Я Есть» действительно было важно,
но не менее важным оказались и «Ты Есть», и «Он Есть».
«Гурджиев, — заключает Трэверс, — теперь, на совсем ко-
роткое время, которое ему еще оставалось, принадлежал
миру» [21-8].
Возможно, маг чувствовал, что конец его близок.
В конце 1948 года, при поддержке лорда Пентленда, члена
Рабочей Группы Успенского из Вирджинии, он отправ-
ляется в поездку по Соединенным Штатам — активную,
насыщенную различными мероприятиями. Это было по-
следнее его путешествие, и он выложился полностью: вел
уроки Движения с шестью десятками учеников в Карне-
ги-холле, устраивал приемы в ресторане «Чайлд», про-
износил речи, поддерживал Работу в Группах. Когда он
вернулся во Францию в 1949 году, начались разговоры
о расширении его деятельности. Для оценки Шато-де-
Вуазен в Рамбулье прибыл молодой архитектор из Лон-
дона. Шли переговоры о том, чтобы сделать здесь новый
Приёрэ. «Нулей», как Гурджиев называл доллары, было
предостаточно, но здоровье Гурджиева оказалось явно
385
подорвано: он стал сильно отекать, движения его были
затруднены. Но он оставался ходячим воплощением соб-
ственного принципа: нужно жить, жить полной жизнью
до самой смерти. Пенсиями пусть наслаждаются старые
клячи да страховые компании.
Последняя встреча Сесиля с Гурджиевым состоялась
летом 1949 года, в святая святых мага, его кабинете —
в окружении коробок с греческой халвой, турецким
рахат-лукумом, сырами, инжиром, фисташками (но не
книгами). Гурджиев курил папиросы через деревянный
мундштук и пил турецкий кофе. «Ну? — сказал он. — Ка-
кой вопрос?» Сесиль спросил, как он, Сесиль, мог бы убе-
дить себя в том, что сейчас он находится в реальном мире.
Или все-таки реален тот, другой, мир бюрократического
Лондона, в котором он жил? Гурджиев улыбнулся: «Бог
тебе в помощь... И Дьявол тоже».
27 октября Американский госпиталь в Париже принял
месье Гурджиева в качестве пациента. Мучаясь от страш-
ных болей, Гурджиев скончался утром 29 октября от рака
поджелудочной железы. 2 ноября на общем собрании
университета Купер-Юнион в Нью-Йорке архитектору
Фрэнку Ллойду Райту вручали медаль Питера Купера за
достижения в искусстве. Покончив с официальной ча-
стью, Райт попросил у председателя разрешения сделать
заявление: «Умер самый выдающийся человек на Земле.
Его звали Гурджиев». Почти никто из присутствующих не
знал, о ком идет речь.
На могиле Гурджиева в Авоне по разные стороны от
ровно подстриженной прямоугольной лужайки стоят
два овальных каменных валуна, один чуть выше другого.
В дальнем правом углу — каменная скамья с идеально
ровными углами (масоны сразу заметят скрытую симво-
лику: стоящие в ряд два «диких камня» и один идеально
обработанный «кубический камень»).
На могиле нет ни имени, ни дат.
ПРИМЕЧАНИЯ
От редактора:
При переводе примечаний мы для удобства читателя
перевели и названия источников, на которые ссылается
автор. Возможно, существуют русские издания некоторых
источников, нам не известные; их названия могут отли-
чаться. Номера страниц в ссылках на источники относят-
ся к оригинальным изданиям, выходные данные которых
указаны в Библиографии.
Предисловие
П-1. Гурджиев, «Встречи с замечательными людьми» (далее
просто «Встречи»), с. 29-30.
Глава 1. Таинственный чужестранец
1-1. Списки пассажиров, судовые манифесты, списки го-
сударственных сотрудников иммиграционной службы,
находящиеся во владении Корпоративного фонда Статуи
Свободы и острова Эллис, www.Iibertyellisfoundation.org
(ссылка проверена 12 декабря 2016 г.).
1-2. Сначала Гурджиев путешествовал по паспорту, выдан-
ному еще в Российской империи. Когда срок действия
его истек, неизменно находчивый Гурджиев дважды вос-
пользовался внутренним советским паспортом, выдан-
ным ему юристом Петром Шандаровским в Ессентуках в
1918 году. Тот факт, что США до 1933 года не признавали
СССР, судя по всему, был Гурджиеву только на руку.
Не исключено, что Шандаровский имел право выдавать
паспорта только местным жителям. Этим объясняет-
ся, почему в иммиграционных документах в феврале
1930 года его место рождения указано как Ессентуки.
Свой армянский паспорт Гурджиев получил в Батуми.
Выражаю свою благодарность Майклу Бенхаму за эту
информацию (в электронном письме автору от 4 октября
2014 года).
387
1-3. Тейлор, «Г. И. Гурджиев. Новая жизнь» (далее просто
«Новая жизнь»), с. 15-18.
Гурджиев упоминается в восьми записях иммигра-
ционных служб США. Возраст в них указан такой: 13 ян-
варя 1924 — 47 лет; 23 января 1929 — 52 года; 18 февра-
ля 1930 — 53 года; 11 ноября 1930 — 53 года; 6 ноября
1931 — 54 года; 25 апреля 1934 — 56 лет; 8 марта 1939 —
62 года; 17 декабря 1948 — 71 год. Лишь в февральской
записи 1930 года местом рождения указаны Ессентуки.
Как полагает Бенхам, в тот раз Гурджиев просто восполь-
зовался советским паспортом, выданным Шандаровским
в 1918 году.
Что касается вероятности более раннего рождения,
в начале 1870-х годов, Майкл Бенхам возражает, ци-
тируя информацию, предоставленную Полу Бикмену
Тейлору Георгием Кюрдзидисом, правнуком Василия,
дяди Гурджиева по отцовской линии. У Василия было
садово-огородное хозяйство неподалеку от Карса. Геор-
гий Кюрдзидис вспоминал, что его дед Александр, рож-
денный в 1875 году, говорил, что Гурджиев был его года
на три старше.
1 апреля 1930 года Гурджиев участвовал в переписи
населения. Тогда он жил в Нью-Йорке, по адресу Запад-
ная 59-я улица, дом 204. Поскольку никаких подтверж-
дающих документов у него не потребовали, он указал в
анкете, что ему 57 лет, и тогда получается, что родился
он 28 декабря 1872 года.
Во «Встречах» Гурджиев четко указывает возраст сво-
их друзей молодости, Саркиса Погосьяна и Эким-Бея,
как и возраст Петра Карпенко, о котором говорится, что
они с Гурджиевым ровесники. Если начинать с 28 дека-
бря 1877 года, то невозможно составить сколько-нибудь
правдоподобную хронологию, которая не противоречи-
ла бы возрастам всех указанных персонажей, учитывая,
что Погосьян окончил семинарию, а Гурджиев школу в
Ани до того, как Николай Марр начал там археологиче-
ские раскопки в 1892 году.
В качестве последнего аргумента, подтверждающего,
что Гурджиев родился раньше 1878 года, Бенхам при-
водит воспоминание самого Гурджиева о том, что в
388
1892 году он удалился в монастырь, чтобы поразмыслить
над сложившейся в его жизни ситуацией. Как пишет
Бенхам, «сложно себе представить, чтобы юноша сде-
лал это в четырнадцать лет (пятнадцать ему исполнилось
бы лишь в конце 1892 года). Тем не менее мы можем
выстроить относительно правдоподобную хронологию
(местами немного ужав временные интервалы, приво-
димые самим Гурджиевым), начиная с даты рождения
28 декабря 1872 года и опираясь главным образом на
«Встречи» и другие источники, подкрепленные иной
исторической информацией» (электронное письмо ав-
тору от 4 октября 2016 года).
В том же письме Майкл Бенхам предоставил еще не-
которую Информацию относительно времени и места
рождения Гурджиева. Проведя целый ряд исследований,
прекрасно дополняющих работы Пола Бикмена Тейлора
некоторыми грузинскими и армянскими документами,
единственное, что Майкл Бенхам берется утверждать с
полной уверенностью, — это то, что Гурджиев не мог
родиться в 1866 году. Бенхам ссылается на целый ряд
официальных документов, в которых указывается, что
Гурджиев родился в Александрополе в 1877 году. Чаще
всего попадается дата 28 декабря 1877 года. Эта же
дата указана в немецком Fremdenpass («паспорте ино-
странца»). В армянском паспорте, выданном 29 июня
1920 года, указано, что его обладателю 43 года. Во фран-
цузских правах, выданных в 1936 году, дата рождения —
все то же 28 декабря 1877 года. Бенхам также цитирует
весьма интересный документ № 2274, датированный
20 мая 1918 года и выданный тифлисским отделением
Национального совета Закавказья. Согласно этому до-
кументу, «обладатель сего, Г. И. ГУРДЖИЕВ, беженец Из
Александрополя, сорока лет, путешествует по разным
областям России в сопровождении двух человек». Бен-
хам сообщает, что эти документы в данный момент на-
ходятся в собственности Сержа Труда.
1-4. Тейлор, «Новая жизнь», с. 32.
1-5. Майкл Бенхам (в электронном письме автору от 4 ок-
тября 2016 года) обращает внимание на многочисленные
записи Бернарда Меца, в которых законспектированы
389
«философские беседы Гурджиева в Приёрэ и в 1923, и
во все последующие годы». Они цитируются Дж. Уол-
тером Дрисколлом в «Записях бесед с Г. И. Гурджиевым в
1918—1946 гг.» под названием «Записи Бернарда Меца
о встречах с Г. И. Гурджиевым и А. Р. Оражем в Лондо-
не, Фонтенбло и Нью-Йорке, ноябрь 1921 — февраль
1924». Мец утверждает: «Эти записи хранятся в той
последовательности, в которой были мною получены,
встреча за встречей. Почти все они являются стеногра-
фическими конспектами высказываний г-на О[ража]
или г-на Г[урджиева], сделанные либо непосредствен-
но во время встречи, либо сразу после нее. За полную
достоверность ручаться не могу. Если не указано иное,
речь идет о встречах с г-ном О[ражем]». Эти тексты мож-
но скачать по адресу www.gurdjieff-bibliography.com/
Current/1504_a_insert_notes-8-talks-by-G_pg 18_2004-
07-06-go-to-press.pdf (ссылка проверена 21 апре-
ля 2018 г).
Согласно Бенхаму, «настоящим секретарем Гурджие-
ва» был Бернард Мец (а не Ольга де Гартман, как она по-
лагала). Мец сопровождал Гурджиева в Америку в январе
1924, январе 1929, феврале 1930, ноябре 1930 и ноябре
1931; иногда они путешествовали на разных судах.
Глава 2. Прояснение обстоятельств рождения
2-1. Тейлор, «Новая жизнь», с. 13.
2-2. Там же, с. 14.
2-3. Файл 47, описание 2, номер 25, цитируется у Тейлора,
«Новая жизнь», с. 13.
2-4. Ихсан, «Греческие бесчинства в Турции», том 2, с. 144.
2-5. Файл 489, Описание 6, номер 2036 1807, цитируется
у Тейлора, «Новая жизнь», с. 12. Бикмен Тейлор также
опирается на коллективную монографию под редакцией
Гордезиани «Греки в Грузии», с. 5-8, где приведены вы-
писки из архивов Экипада, подтверждающие турецкое
происхождение поселившихся там понтийских греков.
2-6. Гурджиев, «Встречи», с. 40.
2-7. Там же.
2-8. Там же.
2-9. Спинедж, «Чума рогатого скота», с. 210.
390
Глава 3. Дитя войны. Учеба в Карсе
3-1. Карл Юнг, «Дул в человеке, искусстве и литературе»,
с. 4-5.
3-2. Гурджиев, «Рассказы Вельзевула своему внуку» (далее про-
сто «Рассказы»), с. 21.
3-3. Там же, с. 61.
3-4. Там же, с. 26.
3-5. Гурджиев, «Встречи», с. 250.
3-6. Там же, с. 42.
3-7. Согласно Майклу Бенхаму (электронное письмо авто-
ру от 4 октября 2016 г.), Аветик Мелик-Саркисян, глава
«Центра Гурджиева» в Гюмри (Армения), отыскал эти
записи в Москве, но они еще не были опубликованы.
3-8. Майкл Бенхам (электронное письмо автору от 4 ок-
тября 2016 г.):
Этот вопрос до сих пор вызывает жаркие споры.
В 2005 году я [Бенхам] был в переписке с археологом
Стефани Далли по поводу одной сноски на с. 173 ее
книги «Наследие Месопотамии» [«Оксфорд Юниверси-
ти Пресс», 2006]. В этой пометке Далли утверждает, что
Гурджиев совершил путешествие в Месопотамию вместе
с группой советских археологов где-то в период между
первой и второй мировыми войнами. Ни она, ни ее на-
учный руководитель не смогли по моей просьбе отыскать
каких-либо документальных подтверждений этой ин-
формации. Все, что у нее сохранилось, — это собствен-
ные воспоминания о том, что она где-то об этом читала.
Стефани Далли написала мне следующее: «У меня сохра-
нились смутные воспоминания, что Гурджиев посещал
Месопотамию именно тогда, когда Торкильд Якобсен и
Генри Франкфорт проводили там раскопки; но, возмож-
но, я ошибаюсь. В одном я уверена: именно неверный
перевод Якобсена, интерпретировавшего эпитет бога Эа
как "светлоокий", был позаимствован Гурджиевым, ког-
да тот приписал своему отцу знание якобы непрерывной
традиции устного исполнения эпоса о Гильгамеше. Эта
ошибка в переводе является главным доказательством
того, что Гурджиев говорил неправду». Об этом также
писал Джозеф Азиз. С целью прояснить вопрос он за-
просил рукопись «Встреч», но ему было отказано.
391
3-9. Гурджиев, «Встречи», с. 34-36.
3-10. Смит, «Халдейские предания о потопе», с. 219 (перевод
таблицы 11).
3-11. Хайдель, «Эпос о Гильгамеше и его параллели с Ветхим
Заветом», с. 2-4.
3-12. Крейенбрек, «Езидизм: предпосылки, наблюдения и тек-
сты», с. 185.
Глава 4. Протоиерей Борщ и другие энтузиасты
4-1. Петч, «Гурджиев и музыка», с. 43-45.
4-2. Гурджиев, «Встречи», с. 52.
4-3. Там же, с. 53.
4-4. Гурджиев, «Рассказы», с. 12-13.
4-5. Гурджиев, «Встречи», с. 53.
4-6. Там же, с. 62.
4-7. Там же, с. 61.
4-8. Там же, с. 65.
4-9. Там же, с. 67.
4-10. Там же, с. 66.
4-11. Генри Корман получил эту информацию от Пира Хи-
дира и опубликовал ее в своем эссе «Гурджиев и езидизм»
в «Гурджиефф джорнал», вып. 17-18.
4-12. Гурджиев, «Встречи», с. 58.
4-13. Там же, с. 59.
4-14. Там же.
4-15. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 252.
Глава 5. Духовный вопрос
5-1. Гурджиев, «Встречи», с. 71.
5-2. Там же, с. 64.
5-3. Там же, с. 82.
5-4. Там же, с. 83.
5-5. Там же, с. 69-70.
5-6. Там же, с. 69.
5-7. См. статьи Беркхайма «Суггестия в гипнотическом со-
стоянии и в состоянии бодрствования» и «Скрытые вос-
поминания и долгосрочная суггестия».
5-8. Гурджиев, «Встречи», с. 43-44.
392
5-9. Гурджиев, «Гипнотизм», глава 32 в «Рассказах», с. 341;
«Вельзевул как профессиональный гипнотизер», глава 33
в «Рассказах», с. 354.
5-10. Майкл Бенхам (электронное письмо автору от 5 ок-
тября 2016 г.): «Верно. Мне понадобились годы, чтобы
разобраться в этом, начав с одной подсказки в черновике
"Рассказов Вельзевула"».
5-11. Гурджиев, «Рассказы», с. 26.
5-12. Там же, с. 27.
5-13? Гурджиев, «Встречи», с. 70.
Глава 6. Безумно влюбленный;
или как быстро попасть в Тифлис
6-1. Гурджиев, «Встречи», с. 201-2.
6-2. Там же, с. 203.
6-3. Там же, с. 205.
6-4. Там же.
6-5. Согласно Бенхаму (электронное письмо автору от 5 ок-
тября 2016), «все свидетельствует о 1895 годе».
6-6. Гурджиев, «Встречи», с. 200.
6-7. Усислоу, «Рассказы об императорской России», с. 26.
6-8. Роджерс, «Эзотерический кодекс», с. 145.
6-9. Джонсон, «Разоблаченные Учителя», с. 19-22.
6-10. Там же, с. 23.
6-11. Там же, с. 32.
6-12. Книга, Гурджиева «Жизнь реальна только тогда, когда
"Я есть"» начинается следующим анонсом:
ВСЕ И ВСЯ.
Десять книг в трех сериях.
ПЕРВАЯ СЕРИЯ: Три книги под общим названием «Рас-
сказы Вельзевула своему внуку, или Объективная беспри-
страстная критика человеческой жизни».
ВТОРАЯ СЕРИЯ: Три книги под общим названием «Встре-
чи с замечательными людьми».
ТРЕТЬЯ СЕРИЯ: Четыре книги под общим названием
«Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"».
Все написано на основе совершенно новых принци-
пов логического обоснования и направлено непосред-
ственно на разрешение следующих трех кардинальных
проблем.
393
ПЕРВАЯ СЕРИЯ: Разрушить безжалостно, без какого-
либо компромисса, в мышлении и чувствах читателя
взгляды и убеждения обо всем существующем в мире, за
период многих столетий укоренившиеся в него.
ВТОРАЯ СЕРИЯ: Познакомить читателя с материалом,
требуемым для нового творения, и показать его разум-
ность и доброкачественность.
ТРЕТЬЯ СЕРИЯ: Содействовать созданию в мышле-
нии и чувствах читателя истинного, нефантастического
представления о мире, существующем в реальности, а не
о том мире, который он воспринимает теперь.
Из всех, кто заинтересуется моими писаниями, никто
никогда не должен даже пытаться читать их иначе чем
в указанном порядке; другими словами, он не должен
никогда читать ничего из написанного мной прежде,
чем хорошо ознакомится с более ранними работами.
Г. И. Гурджиев
Таким образом, то, что мы называем тремя основными
книгами Гурджиева, сам он воспринимал как три серии
книг. — Прим. ред.
6-13. Гурджиев, «Встречи», с. 109.
6-14. Там же, с. 84.
6-15. Там же, с. 110.
6-16. Там же, с. 86.
6-17. Де Виндт, «Путь в Индию через Персию и Белуджистан»,
с. 11-12.
6-18. Много лет спустя Гурджиев вернется в пышные сады
Муштаида. Его труппа даст здесь последнее представле-
ние «движений», перед тем как Гурджиев навсегда поки-
нет Грузию в 1920 году. (Майкл Бенхам, из электронного
письма автору от 5 октября 2016 г.)
6-19. Де Виндт, «Путь в Индию через Персию и Белуджистан»,
с. 5-7, с. 12.
6-20. Там же, с. 13.
6-21. Де Виндт, «Тифлис» в «Пути в Индию».
6-22. Гурджиев, «Встречи», с. 111.
6-23. Майкл Бенхам воздерживается от окончательного
вердикта, который бы гласил, что Гурджиев никогда не
посещал высших учебных заведений и не пытался полу-
394
чить высшего образования. Для начала Бенхам цитирует
два интервью, взятых у А; Р. Оража в Бостоне, в феврале
1924 года, непосредственно перед приездом Гурджиева.
В первом Ораж утверждает, что Гурджиев учился в Афин-
ском университете, во втором — что даже окончил его:
«Наша цель — познакомить Запад с восточной пси-
хологией, причем в понятной Западу форме», — заявил
вчера днем г-н А. Р. Ораж, пятнадцать лет занимавший
должность редактора журнала «Нью Эйдж» (Лондон)
в интервью журналу «КРИМСОН». Г-н Ораж — автор
нескольких книг по экономике, литературной критике
и психологии. Он также является одним из создателей
революционной теории социального кредита. Кроме
того, он представляет Институт гармонического разви-
тия человека, основанный два года назад в Фонтенбло
(неподалеку от Парижа) русским Георгием Иванови-
чем Гурджиевым.
«Гурджиев, — сообщил нам Ораж, — окончив
Афинский университет, тридцать лет путешествовал
по Востоку, по крупицам собирая бесценные знания
о древних восточных традициях».
«Институт Гурджиева, — продолжает Ораж, — по-
мимо прочих занятий, обучает особому упражнению,
которое мы называем "движением", но которое выгля-
дит как танец. Г-н Гурджиев не является автором этих
танцев, он обнаружил их на Востоке. Они являются
синтезом древнейших телесных практик греческого,
египетского, буддийского и раннехристианского про-
исхождения. История всего этого насчитывает не менее
4000 лет».
В настоящий момент Институт гастролирует по
Соединенным Штатам, демонстрируя эти «движе-
ния». В Бостон г-н Ораж приехал главным образом
для того, чтобы подготовить выступление. Вероятно,
оно состоится 5 марта.
(Источник: «Танец как способ передачи западной цивилиза-
ции древней восточной философии. А. Р. Ораж утверждает,
что русский институт Гурджиева помогает достичь
идеального равновесия между телом и разумом».
Газета «Гарвард кримсон», 27 февраля 1924 г.)
395
В качестве еще одного довода в пользу того, что Гурджиев
все-таки получил высшее образование, Бенхам цитирует
следующий отрывок из бесед с Гурджиевым, записанных
писателем, издателем, иногда личным секретарем Гурджи-
ева Солитой Солано (1888—1975), которую сам Гурджиев
окрестил Канарейкой.
Запись бесед во время путешествия в Америку, 1939:
Пятый день путешествия. Он [Гурджиев] замечает:
«Время течет медленно». Я выразила свое восхищение
тремя прекрасными русско-греческими анатомиче-
скими книгами, которые он одолжил мне для работы
в больнице Сент-Луиса. «Как раз по этим учебни-
кам, — заметил Гурджиев, — я готовил диссертацию
на соискание степени. Тут есть старинные немецкие
иллюстрации, редчайшие диаграммы. Правда, в одном
. китайском монастыре мне доводилось видеть куда бо-
лее интересные изображения. Столь подробные, что
такого и во сне не увидишь. Только разбирать их было
сложно и непривычно, потому что, в отличие от любых
других книг по анатомии, внутренние органы были
изображены не в негативе, а в позитиве. Большинство
из нас изучает анатомию вроде бы в позитиве, но перед
мысленным взором мы все равно держим негативную
картинку. Ни один из вас, западных ученых, и предста-
вить себе не может, что такое вообще существует. А еще
в этой книге изображены функции органов. Еще одна
вещь, которую ни один из ваших идиотов-докторов
понять не в состоянии». (Майкл Бенхам в электронном
письме к автору от 5 октября 2016 г.)
Автор этой книги считает, что данный отрывок не до-
казывает наличия у Гурджиева высшего образования. Ясно
лишь то, что он писал какую-то научную работу. Подо-
зреваю, что так называемый «Афинский университет» оз-
начает для Гурджиева его приверженность диалектическому
методу Сократа, не более того. У слова «степень» имеется
эзотерический, связанный с инициацией подтекст, навева-
ющий ассоциации не столько с формальным высшим об-
разованием, сколько с франкмасонством. Вторая ступень
масонства связана с изучением «Семи вольных искусств»,
396
являющихся основой традиционного западного универ-
ситетского образования. Вторая ступень также побуждала
масонов изучать «скрытые тайны природы и науки». Ораж
никоим образом не мог иметь доступа к историческому
контексту ранней молодости Гурджиева.
Глава 7. Книги. Мебель для ума
7-1. Росс, «Авторитарный стиль управления в регионах Рос-
сии», с. 46-47.
7-2. Карлсон, «Нет религии выше истины», с. 21.
7-3. Там же, с. 21-23. Для более широкого контекста см.
также статью Марии Карлсон «Светский оккультизм: спи-
ритуализм, теософия, франкмасонство и герметизм конца
XIX века в России» в сборнике «Оккультное в российской и
советской культуре» под ред. Розенталя.
7-4. Лейтон, «Эзотерическая традиция в русской романтиче-
ской литературе», с. 27.
7-5. Выражаю свою признательность Франку ван Ламоену,
куратору Городского музея Амстердама, за оказанную
мне помощь в поиске эзотерических работ в архивах
Российской государственной библиотеки, а также за
общие советы относительно русских публикаций эзо-
терической тематики.
7-6. Каталог Российской государственной библиотеки ма-
сонских рукописей 1918 (коллекция В. С. Арсеньева),
составленный К. А. Майковой, 1974. См. Carlos Gilly,
"Iter Gnostico-Russicum," in 500 Years of Gnosis in Europe.
Exhibition catalog, Bibliotheca Philosophica Hermetica
Publications (Amsterdam: In de Pelikaan, 2002), c. 54.
В Российской государственной библиотеке хранятся
и другие коллекции, в которых широко представлена
классика эзотерической мысли, — например, коллекции
Д. Попова и С. С. Ланского.
7-7. Казинек и Кердимун, «Оккультная литература в Рос-
сии», с. 361.
7-8. Аксаков, «Анимизм и спиритизм», с. 3.
7-9. Что касается Гурджиева и книг: Майкл Бенхам (в элек-
тронном письме от 6 октября 2016 г.) обратил мое вни-
мание на высказывание Гурджиева, записанное Солитой
Солано, сделанное за столом, за которым также находи-
397
лись «англичанин Пиндар [майор Франк Пиндер 1882—
1962], мисс Г. [Элизабет Гордон, 1876—1945], Сардин
[актриса и антрепренер Луиза Дэвидсон], К. [«Крокодил»
Кэтрин Халм (1900—1981), член гурджиевской группы
«Связка», состоявшей из женщин-последовательниц и
существовавшей с 1935 по 1939 гг.]». Все происходило в
Париже, в то время, когда брат Гурджиева Дмитрий «был
очень болен». В пятницу 13 апреля 1937 года Гурджи-
ев заявил за столом: «Я абсолютно уникальный человек
в том, что касается прочитанных книг. Сколько книг
я перечитал за свою жизнь, на скольких языках — не
счесть. Когда язык был мне незнаком, я просил кого-ни-
будь мне перевести. Я читал по пять-шесть книг в день,
часто перед сном. Теперь я уж больше ничего не читаю».
Накануне Гурджиев говорил мадам де Зальцман, мисс
Гордон, врачу Дмитрию, Сардин и американцу Нику
Патмэну: «Остальные люди читают книги, я же про-
веряю на практике». Очевидно, имелось в виду, что в то
время как другие просто читают или пересказывают то,
что прочитали, Гурджиев ставил под вопрос прочитан-
ное и подвергал его испытанию, тем самым добираясь
до истинного значения книги. Это также подразумевает,
что Гурджиев никогда не цитировал авторов в качестве
авторитетов, но лично на себе испытывал то, что авто-
ры излагали в книгах: таким образом, он приходил к
собственным, уникальным выводам. Он также сетовал,
что ленивые ученые, как и обычные читатели, бездумно,
будто попугаи, повторяют прочитанное, не подвергая
мнимые авторитеты никакой проверке.
7-10. Статьи ДжэнетФланнер и Солиты Солано, Библиотека
Конгресса США. См. http://hdl.loc.gov/loc.mss/eadmss.
ms003029 (ссылка проверена 21 апреля 2018).
Глава 8. В поисках Братства
8-1. Гурджиев, «Встречи», с. 112.
8-2. Там же, с. 86.
8-3. Мирзоян и Бадем, «Строительство железной дороги
Тифлис — Александрополь — Карс».
8-4. Там же, с. 20.
8-5. Гурджиев, «Встречи», с. 86.
398
8-6. Там же, с. 86-87.
8-7. Там же, с. 87.
8-8. Там же, с. 90.
8-9. Там же.
8-10. Там же, с. 92.
8-11. Доклад о ситуации в Карской области за 1890—1905
годы, цитируется у Мирзояна и Бадема в «Строитель-
стве железной дороги Тифлис — Александрополь — Карс»,
с. 13.
8-12. Гурджиев, «Встречи», с. 208.
8-13. Там же.
8-14. Там же, с. 209.
8-15. См. «Руины Ани открывают исследователям свои
подземные тайны», «Туркис хурриет дейли ньюз КАРС»,
26 августа 2014, http://www.hurriyetdailynews.com/
ani-ruins-reveal-hidden-secrets-from-below.aspx?Page
ID=238&NID=70875&NewsCatID= (ссылка проверена
12 ноября 2016):
В руинах древнего города Ани, одного из самых
удивительных исторических мест на территории Тур-
ции, обнаружены неизвестные ранее подземные поме-
щения. Историк Сезаи Языджи призывает продолжить
расследования в подземном городе.
Раскрыта тайна древнейшего армянского города,
возраст которого оценивается в пять тысяч лет, рас-
положенного на турецко-армянской границе в вос-
точной провинции Карс.
Во время своего выступления на «Международном
симпозиуме Ани-Карс» историк Сезаи Языджи пере-
числил лишь некоторые из подземных помещений,
обнаруженных в ходе недавних раскопок: спрятанные
каналы для воды, тайные монашеские кельи и комнаты
для медитаций, огромные коридоры, запутанные тон-
нели, невероятные ловушки и повороты, построенные
специально для того, чтобы человек потерял всякую
ориентацию в пространстве.
Языджи рассказал, что симпозиум в Карсе, прошед-
ший в Кавказском университете с 14 по 16 августа,
посетило множество экспертов, академиков и иссле-
дователей. Доклад Языджи под названием «Подземные
399
тайны Ани» вызвал огромный интерес, так как ни в
одной из предыдущих публикаций не упоминались
подобные подземные постройки.
«В 2011 году, работая над проектом ООН с целью
продвижения Карса и его исторического и культур-
ного наследия, я наткнулся на очень интересную
информацию. Один из известнейших персонажей
первой половины XX века, Георгий Иванович Гур-
джиев, проведший детство и большую часть юности
в Карсе, выбрал уединенное место в Ани, где неко-
торое время работал со своим другом Погосьяном в
1880-х годах. Однажды, проводя раскопки в одном из
подземных туннелей в Ани, Гурджиев и его друг об-
ратили внимание на изменившийся характер почвы.
Они продолжили копать и наткнулись на узкий ход.
В конце ход оказался завален камнями. Разобрав завал,
друзья нашли комнату. В комнате была сгнившая от
времени мебель и глиняные черепки бывшей посуды.
В нише лежала груда свитков. Хотя Гурджиев прекрас-
но говорил на армянском, он не смог разобрать, что
было написано в свитках, хотя речь шла именно об
армянском языке. Очевидно, это было очень древнее
наречие. Через некоторое время друзьям удалось вы-
яснить, что свитки были письмами от одного монаха
к другому», — рассказывает Языджи, делясь воспоми-
наниями о том, как он заинтересовался подземными
постройками в Ани.
«Наконец [Гурджиев и его друг] смогли узнать со-
держание свитков. Из них Гурджиев выяснил, что в
месте, где были обнаружены письма, существовала
знаменитая месопотамская эзотерическая школа, пик
активности которой приходился на VI и VII века н. э.,
и что в этом месте располагался монастырь», — до-
бавляет он.
Языджи утверждает, что Гурджиев первым упомя-
нул монастырь, спрятанный под руинами Ани.
«Открытие Гурджиева, сделанное почти 135 лет
назад, никто не мог подтвердить вплоть до раскопок
1915 года. Несколько лет спустя итальянские археологи
400
подтвердили наличие подземного монастыря. Еще до
Гурджиева многие путешественники обращали вни-
мание, что в пещерах и каменных домах Ани прожи-
вает множество людей», — продолжает он.
«Туннели в Ани занимают площадь протяженно-
стью в 500 метров. Большая часть подземных соору-
жений и пещер использовалась как жилища. Почти
все они были тщательно измерены, для большинства
были составлены карты», — рассказывает исследова-
тель, добавляя, что на данный момент в Ани обнару-
жено 823 подземных помещения.
В числе самых значительных открытий Языджи
перечисляет туннель «Гиден Гелмез», «Йералти Ани-
си» («Подземный Ани») и «Гизли Капилар» («Тайные
двери»).
«Кроме того, в Ани имеется еще четыре сложно
структурированные подземные постройки. До неко-
торых из них добраться затруднительно. Настало время
заговорить об этих находках, чтобы мир узнал об Ани.
Министерство культуры и туризма должно озаботить-
ся установкой знаков, указывающих на расположение
подземных построек, выстроить пешеходные дорожки.
Подземные города представляют огромный интерес
для мирового сообщества», — заключает Языджи.
Недостатком этой статьи с точки зрения историка явля-
ется даже не откровенная туристическая реклама, а то, что
Языджи принимает на веру слова Гурджиева, называя их
«открытием Гурджиева». Статью сопровождают впечатляю-
щие фотографии, специально подобранные так, чтобы под-
твердить гурджиевский рассказ о своих находках. Напри-
мер, под заголовком «молельная монастыря» изображена
просто пустая подземная комната, где ничто не указывает
на ее предназначение.
8-16. «Встречи», с. 90.
8-17. Там же, с. 113.
8-18. Там же, с. 91.
8-19. Там же, с 93.
8-20. Там же, с. 99.
401
Глава 9. Езиды
9-1. Ися Мукси Юсеф родился в 1872 году в деревне, рас-
положенной в пятнадцати милях к югу от Диярбакыра,
неподалеку от гор Хаккяри (сегодня — юго-восточная
Турция), и происходил из образованной семьи; не-
сколько ее представителей были епископами Асси-
рийской церкви. Окончив школу под руководством
американских миссионеров, Юсеф поселился в Мосуле
в 1892 году, где ему пришлось стать свидетелем пре-
следований езидов. В конце 1890-х особенно жестоко
преследовались адепты Сиро-яковитской православной
церкви и протестанты. В ходе очередной волны был убит
тесть Юсефа; протестанты и яковиты бежали за границу.
Юсеф прибыл в Нью-Йорк в 1898 году. В 1907 году он
получил диплом магистра философии в Нью-йоркской
объединенной теологической семинарии. Для ознаком-
ления с эссе Юсефа «Поклонение дьяволу: священные книги
и традиции езидов» см. Гест, «Езиды: исследование их вы-
живания», с. 151-152.
9-2. Дровер, «Ангел-Павлин: Хроника приверженцев тайного
культа и их святилищ».
9-3. Крейенбрек, «Езидизм», с. 92.
9-4. Дровер, «Ангел-Павлин», с. 171.
9-5. Крейенбрек, «Езидизм», с. 99.
9-6. Гест, «Езиды: исследование их выживания», с. 202.
9-7. Ириней, «Против ересей», 1.13.
9-8. Юсеф, «Поклонение дьяволу: священные книги и традиции
езидов», с. 38.
9-9. Дровер, «Ангел-Павлин», с. 7.
9-10. Лейард, «Ниневия и что от нее осталось», с. 188.
9-11. Лейард, «Находки среди руин Ниневии и Вавилона»,
с. 188-189.
9-12. Крейенбрек, «Езидизм», с. 244-247.
9-13. Например, в 1895 году Освальд Парри включил в свою
монографию «Шесть месяцев в сирийском монастыре»
переводы книг «Джелва» и «Мешеф Реш», выполненные
кембриджским востоковедом Э. Г. Брауном. В сентябре
1891 года Национальная библиотека Франции приоб-
ретает манускрипт (BN Syr. MS. 306) обеих этих работ,
скопированный неким Абдул Азизом, прихожанином
402
Сирийской православной церкви, проживавшим в пре-
имущественно езидской деревне Башик.
9-14. Дровер, «Ангел-Павлин», с. 126.
9-15. Крейенбрек, «Езидизм», с. 92.
9-16. Там же, с. 127.
9-17. Газета «Сент-Питерсберг тайме» от 26 апреля 2004
г. напечатала статью «В Ираке, исповедуя свою веру,
мирно проживает древняя секта». Журналистка Сьюзен
Мартин берет интервью у учителя-езида Хамеда, кото-
рый говорит: «Мы уважаем другие религии — любого,
кто уважает Бога, мы тоже уважаем. Почему они не мо-
гут уважать нас?» http://www.sptimes.com/2004/04/26/
World and nation/lnjraq______ancient_sect.shtml (ссылка
проверена 13 декабря 2016).
9-18. Гурджиев, «Рассказы Вельзевула своему внуку», с. 53.
9-19. Юсеф, «Поклонение Дьяволу», с. 39-40.
9-20. Хук, «Мифология Ближнего Востока», с. 127.
9-21. «Гурджиев и езидизм, часть первая», http://www.
gurdjiefflegacy.org/40articles/yezidism.htm (ссылка про-
верена 21 апреля 2018), прим. 4, ссылка на: Сами Саид
Ахмед, «Езиды: их жизнь и верования» под ред. Генри Фил-
да (Майами, 1975).
9-22. Крейенбрек, «Езидизм», с. 29-31, 50-52.
9-23. Джон Гест сфотографировал надпись на мавзолее
Зейна ад-Дина Юсуфа в Каире — реликвию Адавийи-
тарики в Каире. Гест, «Езиды», табличка 24.
9-24. Фрайха, «Новые тексты езидов из Белед-Синджара
(Ирак)», с. 38-39.
9-25. Обратите внимание: «Следовательно, единственное,
что мы можем утверждать с полной уверенностью, —
это то, что религии езидизма и язданизма возникли
вследствие активного взаимодействия ислама и некоего
культа иранского происхождения, содержащего в себе
как элементы зороастризма, так и черты, которые невоз-
можно увязать с основными положениями зороастриз-
ма». И далее: «Культурная среда, в которой возникли эти
верования, как будто обладала особенной способностью
вбирать в себя элементы чуждых культур и гармонично
интегрировать их в свои традиции. Поэтому в рамках
езидизма и Ахл-е Хакка встречаются культурные вкра-
403
пления самого неожиданного происхождения. Впрочем,
все это не слишком помогает понять, как именно раз-
вивались обе эти религии на ранних этапах своего ста-
новления» (Крейенбрек, «Езидизм», с. 57-61).
Глава 10. Гурджиев-предприниматель
и его необъяснимые странствия
10-1. Николсон, «Наследие ислама», с. 221.
10-2. Гурджиев, «Встречи», с. 270.
10-3. Там же, с. 264.
10-4. Гурджиев, «Рассказы», с. 686.
10-5. Там же, с. 687.
10-6. Гурджиев, «Встречи», с. 72.
10-7. Там же, с. 72-73.
10-8. Кэнсдейл «Кумран и ессеи», с. 27; цитата де Сольси,
«Рассказ о путешествии вокруг Мертвого моря и по библей-
ским землям», с. 146-147.
10-9. Гурджиев, «Встречи», с. 178-179.
10-10. Николсон, «Наследие ислама», с. 215.
10-11. Руми, цитируется в книге Икбала «Жизнь и труды
Джалаледдина Руми», 4.2034.
10-12. Там же, 4.3000-3029.
10-13. Гурджиев, «Встречи», с. 182.
10-14. Гурджиев, «Жизнь реальна», с. 12.
10-15. Гурджиев, «Встречи», с. 183.
Глава 11. Записки путешественника и пули в ноге
11-1. Гурджиев, «Встречи», с. 192.
11-2. Там же, с. 193.
11-3. Там же, с. 195.
11-4. Там же, с. 196.
11-5. Там же, с. 197.
11-6. Там же, с. 198.
11-7. Там же, с. 147.
11-8. Там же, с. 135.
11-9. Там же, с. 136-137.
11-10. Там же, с. 141.
11-11. Там же, с. 142.
11-12. Там же, с. 148.
11-13. Там же, с. 149.
404
11-14. Там же, с. 152.
11-15. Там же, с. 154.
11-16. Там же, с. 160.
11-17. Там же, с. 161.
11-18. Там же, с. 163.
11-19. Там же,- с. 165.
11-20. Шуштари, цитируется в статье «Масонство в пери-
од правления Каджаров», www.iranicaonline.org/articles/
freemasonry-li-in-the-qajar-period (ссылка проверена
21 апреля 2018).
11-21. Гурджиев, «Встречи», с. 255-256.
11-22. Там же, с. 257.
11-23. Там же,.с. 259.
11-24. Там же, с. 259-260.
11-25. Там же, с. 261.
11-26. Там же, с. 209.
11-27. Там же, с. 230-231.
11-28. Там же, с. 210.
11-29. Там же, с. 212.
11-30. Там же, с. 211.
11-31. Там же, с. 214-215.
11-32. Там же, с. 222.
11-33. Там же, с. 225.
11-34. Там же, с. 226.
11-35. Там же, с. 227.
11-36. Там же, с. 233.
11-37. Там же, с. 238.
11-38. Там же, с. 239-240.
11-39. Там же, с. 242.
11-40. Там же, с. 245.
Глава 12. Еще две пули
12-1. Гурджиев, «Жизнь реальна», с. 5.
12-2. Там же, с. 20.
12-3. Там же, с. 11.
12-4. Саксер, «Путешествия с тибетской медициной»,
с. 25-29.
12-5. Там же, с. 35-38.
12-6. Гурджиев, «Рассказы», с. 431.
12-7. Там же, с. 439-40.
405
12-8. Гурджиев, «Жизнь реальна», с. 11.
12-9. Там же, с. 15.
12-10. Там же, с. 18.
12-11. Там же, с. 19.
12-12. Там же, с. 12.
Глава 13. Святая Матушка Россия
13-1. Гурджиев, «Встречи», с. 119.
13-2. Гурджиев, «Рассказы», с. 362-363.
13-3. Там же, с. 374.
13-4. Тейлор, «Новая жизнь», с. 35.
13-5. Гурджиев, «Рассказы», с. 378.
13-6. Там же, с. 376.
13-7. Там же, с. 379.
13-8. Папюс (Д-р Жерар Экосс), «Инисиасьон» том 33, №1
(октябрь 1896), с. 1-3.
13-9. Папюс, «Инисиасьон», том 47, №7 (апрель 1900), с. 1.
13-10. Перовский-Петрово-Соловово, «Мои эксперименты
с С. Ф. Самбором», «Журнал Общества психических ис-
следований», 30 (1937); «О поддельности потусторон-
них стуков», «Журнал Общества психических исследо-
ваний», 6 (1893).
13-11. Вар, «Филипп, Низье Антельм» в «Энциклопедии гно-
зиса и западного эзотеризма», с. 948.
13-12. Мишле, «Марк Авен и месье Филипп» в «Спутниках
Иерофании», с. 102.
13-13. Там же.
13-14. Тейлор, «Новая жизнь», с. 39.
13-15. «Красная Шамбала» Знаменского; «Оккультист Алек-
сандр Барченко и советская тайная полиция (1932—1938)»
в книге «Русский Нью Эйдж: оккультные и эзотерические
измерения» Шишкина.
13-16. Шишкин, «Оккультист Александр Барченко и совет-
ская тайная полиция (1932—1938)», с. 84.
13-17. Знаменский, «Красная Шамбала», с. 60.
13-18. Геллер, «Нью Эйдж в России», с. 203, см. прим. 15.
13-19. Гурджиев, «Встречи», с. 270.
13-20. Там же.
13-21. Гурджиев, «Жизнь реальна», с. 20-21.
406
Глава 14. Борьба магов
14-1. «Дневник» Кроули, 22 марта 1924, 21:50.
14-2. Хетагури, «Гурджиев и культура двадцатого века» (речь,
произнесенная в Тбилисском государственном универ-
ситете Джавахишвили при поддержке посольства Италии
7 марта 2007 г.)
14-3. Хоскинг, «Российский конституционный эксперимент»,
с. 196-197.
14-4. На эту статью, ее перевод, а также информацию,
касающуюся Василия Гельцера, мое внимание обра-
тил Майкл Бенхам (в электронном письме от 7 октя-
бря 2016).
Глава 15. Октава и эннеаграмма
15-1. Успенский, «В поисках чудесного», с. 180.
15-2. Там же, с. 132.
15-3. Годвин, «Роберт Фладд», с. 42-43.
15-4. Фладд, «Второй том сверхъестественной, естествен-
ной, неестественной и противоестественной истории
микрокосма», с. 274-275.
Глава 16. Международное сообщество
идеологических рабочих
16-1. Стьернваль, «Папочка Гурджиев», с. 98.
16-2. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 272.
16-3. Тейлор, «Новая жизнь», с. 58.
16-4. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 274-275.
16-5. Ольга и Томас де Гартманн, «Наша жизнь с господином
Гурджиевым», с. 81.
16-6. Тейлор, «Новая жизнь», с. 69.'
16-7. Там же, с. 70.
16-8. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 282.
Глава 17. Человек без гражданства
17-1. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 283.
17-2. Спенс, «Секретный агент 666», с. 192.
407
17-3. Национальный архив Великобритании, № 339/21087,
капитан Дж. Г. Беннетт, и Министерство иностранных
дел, 371/15232, цитируется в «Секретном агенте 666»
Спенса, с. 192, 202.
17-4. См. «Нью-Йорк тайме» от 2 декабря 1922, статья
«Бороться за миллионы и за богатые залежи нефти для
наследников султана: Альвин Антермайер рассказыва-
ет о требования двадцати двух принцев и принцесс.
ЛОЗАННСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ: Богатейшие нефтяные
залежи в Месопотамии становятся объектом мировой
дипломатии».
17-5. https://fragmentsofragments.wordpress. сот/2012/04/
19/a-man-named-gurdjieff (ссылка проверена 21 апре-
ля 2018).
17-6. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 284.
17-7. Там же, с. 285.
17-8. Гурджиев, «Жизнь реальна», с. 22.
17-9. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 285-287.
17-10. Там же, с. 287-288.
17-11. Гурджиев, «Рассказы», с. 408.
17-12. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 289.
17-13. Ольга и Томас де Гартманн, «Наша жизнь с господином
Гурджиевым», с. 111.
17-14. Гурджиев, «Материальный вопрос» во «Встречах»,
с. 296.
17-15. Гурджиев, «Жизнь реальна, с. 22.
17-16. Тейлор, «Новая жизнь», с. 122.
17-17. Там же.
Глава 18. Учение. Объективно-беспристрастная
критика жизни человека
18-1. Гурджиев, «Рассказы», с. 53.
18-2. Там же, с. 59-61.
18-3. Там же, с. 63-64.
18-4. Там же, с. 66-68.
18-5. Там же, с. 76.
18-6. Там же, с. 78.
408
18-7. Там же, с. 80-81.
18-8. Там же, с. 82.
18-9. Там же, с. 217.
Глава 19. Зверь 666 и Черный Дьявол
19-1. Бриз, «Дневники АК», 10 февраля 1924.
19-2. Тейлор, «Гурджиев и женщины» в «Новой жизни», с. 231.
19-3. Бриз, «Дневники АК», февраль 1924, с. 7.
19-4. Там же, с. 55.
19-5. Уэбб, «Гармонический круг», с. 315.
19-6. Бриз, «Дневники АК», июль-август 1926.
19-7. Нотт, «Учение Гурджиева», с. 121-22.
19-8. Тейлор, «Тени небес».
19-9. Састер, «Наследие Зверя», с. 92-93.
19-10. Саймондс, альбом с письмами Джону Саймондсу во
время написания «Великого Зверя», папка № 96.
Глава 20. Долгое восхождение
20-1. Тейлор, «Новая жизнь», с. 233.
20-2. Солано и Халм, «Гурджиев и женщины из Связки», с. 10.
20-3. Гурджиев, «Жизнь реальна», с. 7.
20-4. Там же, с. 8.
20-5. Там же, с. 30.
20-6. Тейлор, «Новая жизнь», с. 240-241.
20-7. Бейкер, «Не гарем: Гурджиев и женщины из Связки»,
абзац 3.
20-8. Тейлор, «Как Гурджиев изобрел Америку», с. 264-268.
Глава 21. Безымянная могила
21-1. Сесиль, «Воля и Путь», с. 20.
21-2. Там же, с. 26.
21-3. Там же, с. 27.
21-4. Там же, с. 28.
21-5. Там же, с. 30.
21-6. Там же, с. 33.
21-7. Трэверс, «Георгий Иванович Гурджиев (1877—1949)».
21-8. Там же.
БИБЛИОГРАФИЯ
Аксаков, Александр Николаевич. Анимизм и спиритизм.
Санкт-Петербург, типография В. Демакова, 1893.
Ahmed, Sami Said. The Yazidis: Their Life and Beliefs. Edited by
Henry Field. Miami: Field Research Projects, 1975.
Algar, Hamid. "Freemasonry ii. In the Qajar Period." In En-
cyclopaedia Iranica, 2012. www.iranicaonline.org/articles/
freemasonry-ii-in-the-qajar-period (accessed November
12, 2016).
Baker, Rob. Review: "No Harem: Gurdjieff and the Women
of the Rope." 1997. www.gurdjieff.org/rope.htm (accessed
November 12, 2016).
Bernheim, Hippolyte. "De la suggestion dans 1'etat hypnotique
et dans 1'etat de veille". Paris: Revue Medicale de 1'Est, 1883;
published 1884: Octave Doin, Paris; editions Harmattan
(2004).
------. Souvenirs latents et suggestions a longue echeance. Paris:
Revue Medicale de 1'Est, 17, 1886.
Breeze, William, ed. AC Diaries. Unpublished manuscript.
Yorke Collection. Warburg Institute, University of London.
Cansdale, Lena. Qumran and the Essenes: A Re-evaluation of the
Evidence. Tubingen: JCB Mohr, 1997.
Carlson, Maria. No Religion Higher Than Truth: A History of the
Theosophical Movement in Russia 1875-1922. Princeton, NJ.:
Princeton Legacy Library, 1993.
Cecil, Robert. The Will and the Way (unpublished manuscript).
Crowley, Aleister. Diary. Unpublished manuscript. Yorke Col-
lection. Warburg Institute, University of London.
De Hartmann, Thomas, and Olga de Hartmann. Our Life with
Mr. Gurdjieff. rev. ed. San Francisco: Arkana, 1992. (Cm.
русский перевод: www.touching.ru/files/books/gartman_
nashajizn _gurdjiev.doc.)
De Saulcy, Felicien. Narrative of a journey Round the Dead Sea and
in the Bible Lands; 1850 and 1851, including an Account of the
Discovery of the Sites of Sodom and Gomorrah. 2 vols. Edited
by Count Edward de Warren. London: R. Bentley, 1854.
410
De Windt, Harry. A Ride to India across Persia and Baluchistan.
London: Chapman and Hall, 1891. Available at www.black-
mask.com (accessed September 2, 2016).
Drower, E. S. (Ethel Stefana). Peacock Angel: Being Some Account
of Votaries of a Secret Cult and Their Sanctuaries. London:
John Murray, 1941.
Fludd, Robert. Tomus secundus de supematurali, naturali, praeter-
naturali et contranaturali microcosmi historia, in tractatus tres
distributa. Oppenheim: Theodore de Bry, 1619.
Frayha, Anis. "New Yezidi Texts from beled Sinjar, 'Iraq.'"
Journal of the American Oriental Society 66 (1946): 18-43.
Godwin, Joscelyn. Robert Fludd. London: Thames & Hudson,
1979.
Gordeziani, Rismag, ed. The Greeks in Georgia. Tbilisi: Tbilisi
State University, 1990.
Guest, John S. The Yezidis—A Study in Survival. New York: Rout-
ledge, Kegan and Paul, 1987.
Gurdjieff, Georges I. Meetings with Remarkable Men. New York:
EP Dutton, 1963.
------. Beelzebub's Tales to His Grandson. Milton Keynes, U.K.:
Aziloth Books, 2011.
------. The Herald of Coming Good. Lynnwood, Wash.: Holmes
Publishing Group, 1987.
------. Life Is Real Only Then, When "I Am". London: Penguin
Books, L999. Reprinted with prefatory note by Valemtin
Anastasieff, Aziloth Books, 2011.
Heidel, Alexander. The Gilgamesh Epic and Old Testament Paral-
lels. Chicago: University of Chicago Press, 1949.
Heller, Leonid. The New Age of Russia: Occult and Esoteric Dimen-
sions. Edited by Birgit Menzel, Michael Hagemeister, and
Bernice Glatzer Rosenthal. Munich: Kubon & Sagner, 2011.
Hooke, Samuel Henry. Middle Eastern Mythology.
Harmondsworth, U.K.: Pelican, 1978.
Hosking, Geoffrey A. The Russian Constitutional Experiment:
Government and Duma 1907-1914. London: Cambridge,
1993.
Howarth, Jessmin, and Dushka Howarth. It's Up to Ourselves:
A Mother, a Daughter, and Gurdjieff—a Shared Memoir and
Family Photo Album. New York: Gurdjieff Heritage Society,
2009.
411
Ihsan, Ahmed. Atrocites Grecques en Turquie. Vol. 2. Constan-
tinople: Imprimerie Ahmed Ihsan & Cie, 1921.
Iqbal, Afzal. The Life and Work ofjalaluddin Rumi. Oxford: Ox-
ford University Press, 1999.
Irenaeus. Adversus. Haereses. 1.13. In The Ante-Nicene Fathers.
Edited and translated by Alexander Roberts and James Don-
aldson. Grand Rapids, Mich.: William B. Eerdmans, 1981.
Johnson, K. Paul. The Masters Revealed: Madame Blavatsky and
the Myth of the Great White Lodge. New York: SUNY, 1994.
Jung, Carl. The Spirit in Art, Man, and Literature. London: Ark,
Routledge, 1989.
Kasinec, Edward, and Boris Kerdimun. "Occult Literature in
Russia." In The Spiritual in Art: Abstract Painting 1890-198S.
New York: Abbeville Press, 1986.
Korman, Henry. "Gurdjieff and Yezidism." The GurdjieffJournal,
yols. 17-18.
Kreyenbroek, Philip G. Yezidism: Its Background, Observances
and Textual Tradition. Texts and Studies in Religion 62. Lew-
iston, N.Y.: Edwin Mellen Press, 1995.
Layard, Austen Henry. Nineveh and its Remains, A Narrative of
an Expedition to Assyria. London: John Murray, 1867.
Leighton, Lauren. Esoteric Tradition in Russian Romantic Litera-
ture. University Park: Pennsylvania State University Press,
1994.
Merston, Ethel. "Miss Merston at the Prieure." The Gurdjieff
Journal. Vol. 8, no. 2.
Michelet, Victor-Emile. Les Compagnons de la Hierophanie, Sou-
venirs du movement hermetiste a la fin du XIX siecle. Paris:
Dorbon-Aine, n.d.
Mirzoyan, Sonya, and Candan Badem. The Construction of the
Tiflis-Aleksandropol-Kars Railway (189S—1899). Leiden: His-
torical Justice and Reconciliation, 2013.
Moore, James. Gurdjieff: The Anatomy of a Myth. Boston: Ele-
ment, 1991.
Nicholson, R. A. The Legacy of Islam. Oxford: Oxford University
Press, 1931.
Nott, Charles Stanley. Teachings of Gurdjieff: A Pupil's Journal.
London: Penguin Arkana, 1990.
Ouspensky, Pyotr Demianovich. In Search of the Miraculous.
New York: Harcourt Brace & World, 1949.
412
Papus (Gerald Encausse). L'Initiation 33 (October 1896).
Petsche, Johanna. Gurdjieff and Music: The Gurdjieff/de Hart-
mann Piano Music and its Esoteric Significance. Leiden: E. J.
Brill, 2014.
Perovsky-Petrovo-Solovovo, Count. "My Experiments with S.
F. Sambor." Journal of the Society for Psychical Research 30
(1937).
------. "On the Production of Spurious 'Spirit Raps.'" Journal
of the Society for Psychical Research 6 (1893).
Rogers, Mark. The Esoteric Codex: Theosophy; Alchemy I. Raleigh,
N.C.: lulu.com, 2013.
Rosenthal, Bernice Glatzer, ed. The Occult in Russian and Soviet
Culture. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1997.
Ross, Cameron. The Politics of Sub-National Authoritarianism in
Russia. Edited by Vladimir Gel'man. Surrey, U.K.: Ashgate
Publishing, 2010.
Saxer, Martin. "Journeys with Tibetan Medicine: How Tibetan
Medicine Came to the West. The Story of the Badmayev
Family." Master's thesis, Institute of Social and Cultural
Anthropology, University of Zurich, 2004.
Shauman, T. Tibet: The Great Game and Tsarist Russia. Oxford:
Oxford University Press, 2000.
Shishkin, Oleg. "The Occultist Aleksadr Barchenko and the So-
viet Secret Police (1923-1938)." In The New Age of Russia:
Occult and Esoteric Dimensions. Edited by Birgit Menzel, Mi-
chael Hagemeister, Bernice Glatzer Rosenthal. Translated by
Josephine von Zitzewitz. Munchen: Kubon &Sagner, 2012.
Smith, George. "The Chaldaean Account of the Deluge." In
Transactions of the Society of Biblical Archaeology 2: 213-34.
London: Longmans, Green, Reader & Dyer, 1873.
Solano, Solita, and Kathryn C. Hulme. Gurdjieff and the Women
of the Rope: Notes of Meetings in Paris and New York, 1935—
1939, and 1948-1949. London: Book Studio, 2012.
Spence, Richard B. Secret Agent 666, Aleister Crowley: British
Intelligence and the Occult. Port Townsend, Wash.: Feral
House, 2008.
Spinage, Clive A. Cattle Pldgue: A History. New York: Kluwer
Academia, 2003.
Stjernvall, Nikolai de "Vai." Daddy Gurdjieff. Geneva: Georg,
1997.
413
Suster, Gerald. The Legacy of the Beast: The Life, Work, and Influ-
ence ofAleister Crowley. York Beach, Maine: Samuel Weiser,
1990.
Symonds, John. Scrapbook of letters to John Symonds when
writing "The Great Beast." Folder No. 96. Yorke Collection.
Warburg Institute, University of London.
Taylor, Paul Beekman. G.I. Gurdjieff, A New Life. Utrecht, Neth-
erlands: Eureka Editions, 2008.
------. Gurdjieff's Invention of America. Utrecht, Netherlands:
Eureka Editions, 2007.
------. Shadows of Heaven: Gurdjieff and Toomer. Newburyport,
Mass.: Red Wheel, Weiser, 1998.
Travers, Pamela L. George Ivanovitch Gurdjieff (1877-1949). To-
ronto: Traditional Studies Press, 1973. Previously issued as
"Gurdjieff " in Man, Myth and Magic: Encyclopedia of the
Supernatural. London: Purnell, 1970-1971, serialized in 111
issues, bound as 12 volumes.
Tschekhovitch, Tcheslaw. Gurdjieff: A Master in Life. Toronto:
Dolmen Meadow Editions, 1990.
Var, Jean-Francois. "Philippe, Anthelme-Nizier." In Dictionary
of Gnosis & Western Esotericism. Edited by Wouter J. Hane-
graaff. Leiden: Brill, 2006.
Wcislo, Francis W. Tales of Imperial Russia: The Life and Times of
Sergei Witte (1849-191S). Oxford: Oxford University Press,
2011.
Webb, James. The Harmonious Circle: The Lives and Work of G.I.
Gurdjieff, P.D. Ouspensky and Their Followers. New York: G.P.
Putnam's Sons, 1980.
Yusef Ooseph), Isya Muksy. Devil Worship: The Sacred Books
and Traditions of the Yezidis. White Fish, Mont.: Kessinger
Publishing, 2005.
Znamenski, Andrei. Red Shambhala: Magic, Prophecy, and Geo-
politics in the Heart of Asia. Wheaton, Ill.: Quest Books, 2011.
16+
Литературно-художественное издание
Тобиас Чертой
РАЗБИРАЯ ГУРДЖИЕВА
Биография духовного мага
Перевод М. Нечаева
Редактор А. Костенко
Консультант Т. Ткаченко
Корректоры Е. Яковенко, Т. Селезнева
Оригинал-макет Г. Булавке
Обложка И. Дерий
ООО Книжное издательство «София»
115191, г. Москва, пер. Духовской,
д. 17, стр. 15, этаж 2, ком. И, оф. 26
Подписано в печать 30.05.2018 г.
Формат 84x108/32. Усл. печ. л. 21,84.
Тираж 4000 экз. Зак. № 4926.
Вся дополнительная информация на сайте:
www.sophia.ru
Мы в соцсетях
facebook.com/SophiaBooks
vk.com/sophia_publishing
instagram: sophia_publisher
ООО «Имидж Принт»
300041, г. Тула, ул. Ф. Энгельса, д. 70, оф. 129.
Отпечатано в ООО «Тульская типография».
300026, г. Тула, пр. Ленина, 109.
Тобиас Чертой, всемирно признанный
авторитет в области истории западного
эзотеризма, биограф Алистера Кроули
и Уильяма Блейка, автор многих работ
о гностицизме, масонстве и розенкрей-
церстве, посвятил эту книгу подробно-
му разбору биографии Георгия Гурджи-
ева с целью «показать правду, которая
скрывается за его самодельной мифологией». Автор подроб-
но анализирует молодые годы Гурджиева, его духовные связи
с езидами, суфиями и масонами, влияние на дореволюцион-
ное эзотерическое движение в России, контакты с реальными
и вымышленными «замечательными людьми», предпринима-
тельские таланты и просветительскую деятельность и многие
другие аспекты жизни выдающегося духовного учителя.
В поисках скрытой, внутренней истории мы будем не столько
«доказывать истинность» тех или иных фрагментов, сколь-
ко стараться понять, какое влияние оказали различные
исторические силы и события на мысли, чувства и поступки
Гурджиева. Ознакомившись с ними внимательнее, мы сможем
лучше понять его непростой, порой противоречивый харак-
тер, его истинные намерения, а главное — его неподражаемый
энтузиазм и неутолимую жажду знаний. Конечно, полной
картины составить не удастся. Зато, с моей точки зрения,
картина будет куда реалистичнее, чем все то, что создава-
1228572/21'
16+
п facebook.com/SophiaBooks
fej instagram com/sophla_publisher
□ vk uom/bophla_publlshlng