Челобитная нищих. ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 136

Н.Б. ГОЛИКОВА
Астраханское
восстание
^Й>
ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
19 7 5

Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Московского университета
10604—021
077 (02)—75 ?1~~74
@ Издательство Московского университета, 1975 г.
НИНА БОРИСОВНА ГОЛИКОВА
АСТРАХАНСКОЕ ВОССТАНИЕ
1705—1706 гг.
Тематический план 1974 г. № 71
Редактор М. Л. Будниченко
Художник Е. А. Михельсон
Художественный редактор М. Ф. Евстафьева
Технический редактор Е. Д. Захарова
Корректоры М. И. Эльмус, С. Ф. Будаева
Сдано в набор 15/Х 1974 г. Подписано к печати 27/У 1975 г„.
Л-21752 Формат 60X90716 Бумага тип. № 2 Физ. печ. л. 20,5$
Уч.-изд. л. 24,44 Изд. № 2545 Зак. 675 Тираж 2000 экз. Цена 1 р. 58 к.
Издательство Московского университета.
Москва, К-9, ул. Герцена, 5/7.
Типография Издательства МГУ. Москва, Ленинские горы

ВВЕДЕНИЕ
<)дшш..из .самвд^до.кшь, сложных,, важных и интересных со-
пытий первой четверти-XVIII в.- в России было Астраханские вос-
гглпис 1705—1706 гг. В...этом.-восстании, чрезвычайно реакопро-
иииж'н протест городских масс против растущего .феодально-
крепостнического гнета государства^ одновременно в среде
Иосгглшиих четко проступили социальные противоречия,
обусловившие особенностями классовой и сословной структуры город-
« кого поселения России, которые определялись спецификой ее
1мтонического и социально-экономического развития.
1^'стлнпс произошло в наиболее сложный период.правления
11г |ри 'Г. Хотя'"'ТГерслом"вдвойне со Швецией-уже начался, военные
усиохи России осуществлялись при максимальном напряжении сил
• 11>/1 и 1*1. ]2иД]1И| постройки заводов, реформа армии и другие,
мероприятии Петра требовали огромных средств и большого коли-
мч'ТВй рпбочнх рук. Ростбюджета порождал^дрвые^ налоги, рче-
форма армии соировождшаась Ж только "наборами но
и сложной перестройкой военного аппарата, приводившей к изме-
ненимм и уелоииях службы стрельцов и солдат жилых полков.
Но иеей прлпе ро:и<о ухудшилось положение народных масс. Оно
И уГДфМДОСЬ ростом помещичьей эксплуатации в деревне* и ти-
нИММЛ ф№ЛМ.'1М1ЫМ Крон нюлом администрации в городах.
Внутренний Ирогииоречич и городе особенно обострялись из-за
растущею имущестпенпого перлиепстиа и покровительственной полити-
м! прлиителитнл и отношении крупного купечества. \ В таких
\«'.чопиих обострение классовой борьбы было неизбежно и первые
• оды XVIII и. характеризовались недовольством и брожением,
• •миниишим различные слои города и деревни. В это время резко
тмросло число побегов не только,^крестьян, но и посадских и
служилых людей. В центр со всех концов страны шли челобитные
• жллоблми на трудности, произвол воевод и «прибыльщиков».
Пиоду остро критиковали Петра I и его. политику. В
значительной и сигни усиливали недовольство и его мероприятия в области
оытл, алденлвшие национальные и религиозные чувства народа.
II городах Нижнего Поволжья брожение оказалось особенно
« н.п.пым, так как их население в силу специфики своей экономй-
чегкой деятельности стало объектом особенно сильной
эксплуатации. Характериауя - обстановку.. в городах Астраханского края, сло-
/кишпуюся перед восстанием, подавлявший его фельдмаршал
I» II. Шереметев писал, что там «все было переоброчено: конские
площадки и мосты, и перевозы, и торговые бани и ледокольни, и
млдкп»1. К тому же при снижении жалования резко возросли
1 Переписка фельдмаршалов Ф. А. Головина и Б. П. Шереметева в 1705—
1/00 гг. М., 1851, № XXVII.
3

служебные обязанности местных стрельцов и солдат. Отдаленности
Астрахани и окружавших ее городов от центра создавала благо!
приятные условия для бесконтрольных действий местной админи!
страции и в крае господствовал безудержный произвол властей!
«А которыя обретались в Астрахани стрелецкие головы и астра!
ханским стрельцам и всяких чинов жителем обиды превелики!
чинили; а иные головы с стрельцов спуски брали, а также которы!
богатые люди — беспрестанно в торгах, а убогия — в караулах ш
в работах; а которыя откупы и подряды и рыбныя ловли, все зщ
себя брали, а посторонних никого не припускали, а уже по взятии!
своему от себя отдавали, но какой цене хочет», — отмечал участ!
ник похода на Астрахань сержант М. Щепотев 2. 1
Воеводское управление, привилегии дворян и офицеров, кото!
рые использовали свое положение для эксплуатации подчиненных!
захвата наиболее выгодных отраслей экономики и таких доходным
дел, как откупа, вызывали в крае всеобщее недовольство. Оно!
охватило не только наиболее эксплуатируемые слои городской!
населения (работные люди, посадские и солдатско-стрелецкие ни|
зы), но и посадско-стрелецкую верхушку. Возмущаясь новыми на!
логами, она была недовольна также и системой, при которой луч!
шие промысловые угодья сдавались на откуп в Москве, а особен!
но тем, что местное дворянство при прямом покровительстве и со!
действии воеводы оттеснило ее 1 а второй план. I
Вспыхнув в Астрахани, в^сстадке. 1705—170&-гг^бщщю рас!
гфостегшИс^^ и^ Красный Яры, Турь!
.Ш^Х&^ш^и их окдугу^с пестрьш Шк1(^со1Ыалън6щу так и па
национальтому'составу населением. Оно продолжалось более 6 ме!
СЯЩ^..и_вызвало сильнейшую тревогу правительства. История вое!
стания свидетельствует о большой остроте классовых противоре-1
чий в первой четверти XVIII в.: ожесточенном сопротивлении на|
родных масс наступлению эксплуатации и насилия, а также упорЗ
ной и жестокой борьбе феодального государства за сохранения
существующих порядков. 1
Как и Другие восстания эпохи феодализма, Астраханское вое!
стание. 17Ц5^Г7й^"гг. испытывало сильное влищие^времеди, кото]
рое оказало огромное воздействие на мировоззрение" и ^деятель!
ность восставших, предопределило ход событий и обусловило свой!
ственное восстанию своеобразие. Активная ненависть угнетенны!
к угнетателям сочеталась в нем с отсутствием четкой программы
и призывами к защите «православной веры», враждебность к цар|
ской политике и администрации с наивным доверием к царю!)
Пестрый социальный состав участников восстания породил разлив
чия в их взглядах и стремлениях, сталкивал их не только с пра-]
вительством, но и между собой. Эти внутренние противоречия так-|
же оказывали свое воздействие на события и усложняли дви^
жение. ]
2 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2. СПб., 1900, стр. 771— 77Ц
4

Цсч'п.ю дашюг^^
<||11/к мо болс^ по^
(ТОО ГГ. В связи сГ"этой задачей рассматривается весь комплекс
• Мишиных I1 историей восстания проблем. Но основное внимание
у/иммртсм деятельности повстанцев и жизни района восстания,
м ИН1МОП1 ношениям восставших городов, их борьбе за свои права.
^ЫЧМШЫЮС местлзд5ДёЭР~1
4 10(I ППИ!.. I, его мщ)^Д№Г1 тактике ^^^
МО ИЦ^Цк^епнс восстания. В основу исследования положено
изучишь разнообразных источников!|*Г^,п{^и^
•ЦН'ШДис ЛШТСКИады мож1Ш^аз.ДЯш^.Щ акты, вышед-
ИНН' и I ср'оды восставших, административно-правительственная
нгцпшскп и судебно-следственные материалы, отложившиеся д
тип судебных процессов над участниками восстания.
Наиболее ценный источник — акты, возникшие в процессе
/М'мнчмымк'ти самих восставших. Уже в силу этого они
максимально но/шо, глубоко и непосредственно отразили причины, цели и
чфммср носстшши, мировоззрение восставших и специфические
мснЛншостм моего движения, а также течение событий в районе
1ММГШ1ММ, Волыипя часть из них отложилась в канцелярии астра-
М1ПКОЙ стиршймы, центрального органа, созданного восставшими
И осущеП'ИЛММШею мм охмаченпой восстанием территории все функ-
ИИИ уПРМЛФМММ. Но имдмм и содержанию акты восставших весьма
|М4Н0Гш|)№НМ среди них решения круга, обращения к жителям
/||»УГММ Городом И рмйонон, переписка восставших городов,
донесении руководителей поенных операций, челобитные от населения и
•мм 1и дейтрон июдетиеииые материалы. Всего удалось выявить
По-нм' ,400 тмких документов, из которых ранее было известно лишь
• мимо 20",
III документом, исходивших от круга или от старшин, особенно
мпжны: «Сонетное письмо», составленное в дополнение к данной
мни ииннпмп присяге (скреплено их подписями и печатью), «Дого-
иориое письмо», открытое В. И. Лебедевым, где записано решение
иг ечлмать Астрахань правительственным войскам, повинные че-
юомшые восставших, сохранившиеся в изложении подьячих Пре-
оП|п1Жемского приказа, которые, впрочем, передали их содержание
мопмточпо точно, наказ атаману А. Хохлачу, возглавлявшему
мюрои поход под Царицын, и другие документы.
• Письмо восставших на Дон и отрывок повинной челобитной опубликованы
миг С. ДА. Соловьевым (История России с древнейших времен, кн. VIII. М.,
Гн»Л стр. 113—114) и Н. Г. Устряловым (История царствования Петра Великого,
• IV. СПб., 1863, приложение 2, № 324), 14 актов, в том числе несколько
укати с-г.чршин, изданы В. И. Лебедевым («Историк-марксист», 1935, № 4;
N 1Ч1ПИ, т. II, вып. I. М., 1941). Повинные челобитные в составе выписки
11|1п)Г)|),')женского приказа опубликованы мною (см. Н. Б. Голикова.
Политические процессы при Петре I. М., 1957, приложение 2).
5

Не меньшее значение имеют отписки и донесения в Астрахань
с мест. Так, удалось обнаружить 26 отписок из Красного Яра,
12—из Черного Яра, 15—из Терок, 9—из Гурьева, 13—от старшин
учугов и застав, 10— от «походных атаманов» и 5—от лиц,
проводивших переговоры с калмыцкими феодалами о мире. К ним
можно отнести и письма черкасского князя Алдигирея, калмыцкого
хана Аюки и кубанских князей. Ценность этих документов
определяется тем, что они позволяют достаточно полно восстановить
ход событий на охваченной восстанием территории. Большинство
отписок сохранилось в беловых вариантах и заверено подписями
или печатями. Письма черкасского и кубанских князей сохранились
в копиях и в переводе астраханских и московских толмачей.
Для утошшния характера социальной политики восставших
ценный материал дают 20 челобитных астраханских жителей.
Кроме того, о просьбах, обращенных к старшинам, можно судить по
составлявшимся для них докладам. Они позволяют выяснить те
вопросы, которые приходилось решать старшинам, и социальный
состав, апеллировавших к старшине и кругу людей. Для
выяснения организационных и административно-хозяйственных
мероприятий астраханского круга и старшины незаменимым источником
является внутренняя документация самой старшинской
канцелярии, которая охватывает примерно половину вновь выявленных
актов. Особый интерес представляют разного вида учетные
материалы, доклады, составлявшиеся по донесениям, просьбам и
требованиям должностных и частных лиц, росписи имущества,
разграбленного калмыками и др. Все акты из архива старшинской
канцелярии беловые и черновые, сохранившиеся целиком и в
отрывках, подлинники и копии следует отнести к числу актов
уникального характера, так как по другим восстаниям и даже
Крестьянским войнам эпохи феодализма в России подобного
собрания документов не сохранилось. В настоящее время они
хранятся в Москве, в Центральном государственном архиве древних
актов (ЦГАДА), в составе фонда Преображенского приказа
(№ 371), частично в делах Кабинета Петра I (№ 9) и VI разряда
бывшего Государственного архива Российской империи (№ 6).
Другая дажная для изучения истории Астраханского
восстания группа источников слагается из документов, возникших в
ходе деятельности правительства Петра I и его низового аппарата.
Наиболее ценный материал в этой группе источников содержит
переписка Петра, в которой затрагивались вопросы, связанные с
восстанием или его участниками. Сохранилось более 60 писем
Петра: 17 за 1,705 г., 40 за 1706 г. и несколько за 1707 г. К
некоторым письмам были приложены «статьи», то есть инструкции
царя, определявшие основную политическую линию правительства
и его тактику в отношении восставших городов. Большинство
писем Петра носило секретный характер, предназначаясь наиболее
близким к нему доверенным лицам — судьям Посольского приказа
Ф. А. Головину, Разрядного приказа Т. Н. Стрешневу, приказа
6

Казанского Дворца Б. А. Голицыну, Преображенского приказа
Ф. Ю. Ромодановскому, фельдмаршалу Б. П. Шереметеву, «адми-
ралтейцу» Ф. М. Апраксину, которым он писал прямо и
откровенно. Поэтому в письмах Петра гораздо сильнее, чем в
официальных правительственных актах, виден страх перед восстанием и
стремление всеми средствами добиться его ликвидации.
Лицам, не принимавшим участия в подавлении восстания,
как Репнин, Кирхен, Боур и другим, Петр чаще всего сообщал
благоприятные для правительства известия, которые считал
нужным придать широкой огласке. Но и в них, хотя и в меньшей
степени, прорывалось отношение царя к восставшим. В целом
письма Петра содержат ценный фактический материал,
позволяющий раскрыть сущность правительственной политики и роль Петра
в руководстве борьбой с восставшими.
Не^меньщее значение для исследования истории
Астраханского1_во&станиа имеют и письма корреспондентов Петра. Они
представляют в большинстве случаев краткие отчеты о проведенных
мерах по подготовке к борьбе с восставшими, о ходе отдельных
операций, возникавших трудностях, стратегии и тактике
правительства. Для ранней истории восстания наиболее интересны
письма Ф. М. Апраксина и Б. А. Голицына, которые прежде других
узнали о событиях в Астрахани. Для последующих этапов
восстания большее значение имеют письма Ф. А. Головина и Б. П.
Шереметева. Письма Головина Петру содержат не только отчеты, но
в ряде случаев и конкретные рекомендации, так как именно к нему
стекались все сведения о ходе событий. Особенно важны письма
Головина, относящиеся к зиме 1706 г., когда он вел переговоры
с представителями восставших, готовил текст «милостивой
грамоты» и инструкции Шереметеву. Шереметев регулярно писал
Петру о всех своих действиях с момента выхода в поход под
Астрахань до отъезда оттуда летом 1706 г.
Петр тдебшаЛг-ятобн ему писали, .кратко.41 тРлько самое
главноеГ Поэтому существенным дополнением к адресованным ему
письмам является переписка его «министров» между собой.
Особенно интересны приложения к письмам Головину от
фельдмаршала Шереметева. Среди них копии показаний приезжавших из
района восстания, донесения тайных сторонников правительства
из Астрахани и др. В приложениях сообщались весьма важные
и нигде более не встречающиеся сведения о внутреннем положении
в районе восстания. Письма Петра I и его «министров» к нему
и друг другу, касающиеся Астраханского восстания, в основном
опубликованы, иногда полностью, иногда в отрывках4. Но
приложения за очень редким исключением не публиковались и в лите-
4 И. И. Голиков. Деяния Петра Великого, мудрейшего преобразователя
России, тт. X—XI. М., 1874; Письма Петра Великого фельдмаршалу Шеремете-
пу, изданные Г.-Ф. Миллером. М., 1774; Н. Г. Устрялов. Ук. соч., т. IV,
ч. 2; Письма и бумаги Петра Великого, тт. III, IV, чч. I—II. СПб., 1893, 1900;
11ереписка фельдмаршалов...
7

ратуре не использовались. Часть приложений была обнаружена
мной в ЦГАДА, в разделе фонда Посольского приказа
«Сношения России с Персией» (№ 77) и в VI разряде Госархива.
Несколько писем Б. П. Шереметева А. Д. Меншикову, к которому
фельдмаршал обращался с просьбами тогда, когда не решался
написать прямо Петру, оказались в составе фонда «Походной
канцелярии А. Д. Меншикова» (№ 83), хранящегося в архиве
Ленинградского отделения института истории Академии наук СССР
(ЛОИИ).
Значительный интерес представляет также переписка
должностных лиц, действовавших в местах, непосредственно
прилегающих к району восстания. По их донесениям в центр и отпискам к
друг другу отчетливо вырисовывается деятельность местных
властей, которые задолго до получения инструкций из центра начали
борьбу с восставшими. Они дают возможность получить также
представление об отношении к восстанию верхушки донского
казачества и калмыцких феодалов. Из источников такого характера
особо следует выделить отписки царицынского воеводы А.
Турчанинова, донских старшин Л. Максимова и Л. Познеева,
калмыцких тайшей, воевод Саратова, Дмитриевска, Нижнего Ломова и
др. К ним примыкают донесения П. И. Хованского и стольника
М. Заманова. Все документы этой группы обнаружены в составе
фондов ЦГАДА: Разрядного приказа (№ 210, раздел
«Разрядные вязки»), Посольского приказа («Приказные дела новой
разборки», № 158, «Калмыцкие дела», № 119, «Кабардинские дела»,
№ 115, «Донские дела», № 111) и Арзамасской приказной избы
(№ 1103).
В целом правительственная переписка дает множество данных,
позволяющих в деталях проследить ход борьбы государственной
власти с восстанием. Предельно ярко вырисовывается по ней
классовый характер политики правительства и демагогичность
некоторых его действий. В исторической литературе правительственная
переписка использовалась недостаточно полно, поэтому многие
стороны процесса борьбы феодального государства с восставшими
городами Астраханского края оставались неизученными.
Из материалов, не входящих в состав правительственной
переписки, но исходящих от лиц, вращавшихся в придворных
кругах, использованы донесения некоторых иностранных резидентов
при русском дворе. Источник этот специфический: информация
резидентов далеко не всегда была точной, часто основывалась на
слухах. Но резиденты чутко улавливали настроение придворных
кругов и их отношение к восстанию, а также вносили свои
интересные поправки к официальной версии относительно причин
восстания.
Третья группа источников по истории Астраханского
восстания — судебно-следственные материалы. Они включают протоколы
допросов обвиняемых и свидетелей, запросы и справки, заметки
подьячих о спорных или противоречивых показаниях, списки
8

арестованных или подлежащих аресту и т. д. К ним примыкают
выписки, составлявшиеся в Преображенском приказе о процессе
в целом и его отдельных участниках. Кроме того, существует
несколько тесно связанных с восстанием, но разбиравшихся
отдельно от основного процесса дел. Иногда они шли параллельно с ним,
а иногда после его окончания. И наконец, часть документов
относится к периоду предварительного следствия, начавшегося еще до
подавления восстания. Использование судебных документов
затрудняется тем, что единого, цельного по структуре и
отражающего все этапы следствия «Астраханского дела» не сохранилось, до
нас дошли лишь разрозненные остатки когда-то огромного дела,
которые разбросаны по разным частям фонда Преображенского
приказа, не всегда датированы, часто не имеют начала, конца или
середины. Не исключено, что некоторые части дела еще будут
обнаружены. Об этом говорит опыт автора, интересовавшегося
первоначально процессом участников восстания. После
тщательного просмотра «секретных» столбцов и других дел
Преображенского приказа, казалось, что возможности сбора материала о
процессе исчерпаны. А спустя несколько лет после опубликования
исследования о процессе5 в делах того же фонда мной была
обнаружена книга, объемом более 700 страниц, содержащая, в
частности, протоколы допросов Я. Носова и Е. Зиновьева,
считавшиеся бесследно исчезнувшими, показания участников терского
восстания и других лиц. Там же оказались документы,
представленные следствию бурмистрами Астраханской таможни и
Кружечного двора, которые составили полный письменный отчет о
денежных суммах, израсходованных во время восстания и данные по
проверке этого отчета, полученные путем допросов. Все эти
документы позволяют во многом дополнить сведения других
источников. Кроме того, показания многих обвиняемых настолько
красочны, образны и убедительны, что затмевают по силе и
достоверности официальные источники.
С другой стороны, в «Астраханском деле», как и в других
аналогичных материалах, встречаются типичные для судебно-след-
ственных дел преувеличения, отрицание некоторых фактов и
ложные показания. В качестве такого примера можно назвать
показания стрельца С. Московитина 6. Но число таких документов не
иелпко. Основная масса показаний сомнений не вызывает потому,
что они совпадают у десятков людей. Кроме того, их достоверность
подтверждается сопоставлением их данных с данными других
источников. Следственные материалы — ценный источник и для
изучения психологии и характера отдельных участников восстания
1705—1706 гг.
Основная масса судебно-следственных материалов хранится в
ЦГАДА, в фондах Преображенского приказа и VI разряде Гос-
5 Н. Б. Голикова. У к. соч., гл. 5.
6 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 51—57.
»

архива. Опубликована только незначительная часть этих
документов7.
В качестве дополнения к основным группам источников в
данном исследовании использованы материалы, рисующие
особенности социально-экономического развития района восстания, состав
и занятия его населения, положение разных категорий населения
и их взаимоотношения, а также материалы, содержащие сведения
об отдельных участниках восстания.
Основная масса источников, позволивших затронуть эти
вопросы, обнаружена в фондах Астраханской приказной палаты,
основного органа, управляющего Астраханским краем до организации
губерний, Астраханской таможни, крепостной конторы и других
местных учреждений. Они хранятся в ЦГАДА (№ 1104, 615, 1361),
ЛОИИ (№ 178) и архиве Астраханской области (ААО, № 394,
1010). Кроме того, привлекались материалы, находящиеся в
фондах Патриаршего казенного (№ 235) и Монастырского (№ 237)
приказов. «
Обнаруженные архивные материалы в сочетании с
известными ранее создали качественно иную источниковедческую базу,
позволившую глубже исследовать восстание и разрешить те вопросы,
которые при старой источниковедческой базе приходилось
оставлять без ответа или решать предположительно.
7 Несколько протоколов попало в состав «Писем и бумаг Петра Великого»
(т. V, ч. II. СПб., 1907, стр. 764; т. VI, 1912, стр. 305—307): показания сызранца
Д. Бородулина и запись одной из очных ставок Я. Носова. Г. Есипов
опубликовал выписку о С. Московитине (Раскольничьи дела XVIII столетия, т. 2. СПб.,
1863, стр. 100—107), мной опубликована выписка о восстании, составленная
в Преображенском приказе в 1722 г. по требованию кабинет-секретаря Петра I
А. В. Макарова (ук. соч., приложение 2). Несколько отрывков протоколов
следствия опубликованы В. И. Лебедевым (Астраханское восстание 1705—1706 гг.
УЗМГПИ, т. II, вып. I. М., 1941). Публикация Лебедева содержит много
искажений и ошибок. Ряд искажений возник из-за неудачной разбивки документа
на отдельные куски и вклинивания между ними помет, расположенных на полях.
При этом в состав помет попала часть основного текста, и смысл отдельных
фраз стал неясным. Поэтому использовать данную публикацию нельзя.
Исключение приходится делать только для отрывка из столбца Преображенского
приказа за № 1164, который после эвакуации материалов в 1941 г. не найден.

ГЛАВА I
АСТРАХАНСКОЕ ВОССТАНИЕ
В ДОСОВЕТСКОЙ И СОВЕТСКОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ
ервая попытка дать оценку астраханским событиям
1705—1706 гг. была сделана уже ^ конце первой
■четверти.XVIII в., когда по инициативе и под
контролем Петра I писалась «Гистория Свейской
войны», куда был включен и рассказ об.Астраханском
восстании. Отдельные места этого рассказа могли
бы использоваться в качестве источника, но
поскольку существуют подлинные акты, относящиеся
ко времени восстания, то источниковедческая ценность его
теряется, а допущенные в нем искажения могут лишь дезориентировать
исследователя. Гораздо больший интерес рассказ «Гистории»
представляет с историографической стороны как самая ранняя
концепция относительно Астраханского восстания.
Один из списков «Гистории Свейской войны» впервые издал
в 1770—1772 гг. М. М. Щербатов1. В предисловии он высказал
мнение, что Петр, зная как «нередко дела государей
поврежденные потомству в память предаются», «счел за благо и повелел при
себе журнал своей истории во все время продолжения шведской
войны сочинить»2. Однако согласиться с ним трудно. Петр
стремился не столько донести до потомков неискаженную истину,
сколько оправдать свои действия и политику, затушевав трудности
в глазах общественного мнения как России, так и Западной
Европы. Добиваясь этой цели, Петр вовсе не был беспристрастен и
следил, чтобы «Гистория» способствовала распространению взглядов,
выражавших и утверждавших его политическую линию.
Примером этого служит и рассказ об Астраханском восстании, история
создания которого позволяет воочию увидеть, как Петр стремился,
г го представить.
Первоначально описание астраханских событий должно было
пойти в состав «Гистории» как ее органическая часть, так как
1 Журнал или поденная записка блаженныя и вечнодостойныя памяти го-
гударя императора Петра Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштат-
гкого мира, чч. 1—2. СПб., 1770—1772.
2 Журнал или поденная записка.., ч. 1, предисловие, стр. 3—4.
и

предполагалось осветить в ней не только военные действия, но и
другие важные события царствования Петра I. В связи с этим в
Кабинете царя организовали тщательный сбор материала:
затребовали туда копии донесений лиц, причастных к борьбе с
восстанием, выписки по следственному делу и другие документы.
Подборки эти сохранились3. Просмотр их показывает, что в
Кабинете сосредоточился богатый и всесторонний фактический
материал, который позволял с большой точностью восстановить
историю восстания. Однако практическое осуществление «Гистории»
отошло от начального замысла. Все внимание в ней отдано
Северной войне, а другие события упоминаются вскользь или совсем
не упоминаются.
Первая рукопись «Гистории», как выяснено Н. Г. Устряловым,
вызвала ряд поправок со стороны Петра, что привело к
появлению второго, а затем и третьего варианта, изданного
Щербатовым. Из поправок Петра Астраханского восстания касались две,
но обе имели принципиальный характер. Это были собственно не
поправки, а вставки, в которых он давал четкую оценку восстанию
и его движущим силам. Первая вставка относилась к тексту, где
говорилось о причинах возвращения Петра из Западной Европы
в 1698 г. Она гласила: «Оная пехота (стрельцы) устроена была
образом янычар турецких, которые правда и воздали по
янычарски и всегда были заодно: что потом и явилось, ибо один
стрелецкой сын Стенька Московитин, лет 13, когда его отца и дядю
за бунт казнили, ушел в Астрахань и там через 4 года возмущал,
и напоследи намерения своего достиг, еже явно при казни своей
сказал»4. Просматривая второй вариант «Гистории», Петр
изменил концовку, поставив вместо слов «при казни своей сказал»,
фразу «как-то последи в сей гистории об астраханском бунте в
1705 году ясно покажется»5. Другая вставка внесена в текст,
относящийся к сентябрю 1705 г.: «Между тем же получена
ведомость с Москвы, чрез письма боярина князя Бориса Голицына,
что в Астрахани стрельцы забунтовали». Далее шел рассказ об
убийстве воеводы и других знатных лиц, а затем сообщалось, что
против восставших был послан фельдмаршал Б. П. Шереметев,
который «Астрахань от бунтовщиков достал» 6.
Вставки Петра говорят, что он настойчиво возвращался к
мысли осветить астраханские события, но в конечном счете это было
решено сделать в приложениях к «Гистории». Об этом
свидетельствует заключительная фраза текста о восстании, обещающая
рассказать, как оно было подавлено, в особом «экстракте». Его
3 ЦГЛДА, ф.(6, д. 17; ф. 9, отд. II, кн. 18.
4 Н. Г. Устрялов. История царствования Петра Великого, т. IV, ч. 2.
СПб., 1863, приложение III, № 1.
5 М. Д. Рабинович. Стрельцы в первой четверти XVIII в. ИЗ, кн. 58,
М., 1956, стр. 295.
6 Н. Г. Устрялов. Ук. соч., т. IV, ч. 2, приложение III, № 15; Журнал
или поденная записка.., ч. 1, стр. 115.
12

издал тот же М. М. Щербатов в приложениях к «Журналу», под
названием «Выписка об астраханском бунте из архивы
кабинетской» 7.
В экстракте история восстания изложена значительно
подробнее, но отдельные этапы его освещены неравномерно. Так, о
начале восстания, походах восставших под Царицын, событиях
в Терках сообщается кратко, а конец восстания и действия
фельдмаршала описаны гораздо обстоятельнее. Такого рода прием, как
ясно по собранным в Кабинете материалам, вызван не отсутствием
источников, а стремлением выдвинуть на первое место
правительственную деятельность. Но особенно ярко стремление утвердить
определенную трактовку событий сказалось при описании причин,
движущих сил и руководителей восстания. Сравнивая текст
экстракта с кабинетскими подборками, легко убедиться, что при
изложении этих вопросов было отброшено все, что шло в разрез
с принятыми исходными положениями.
Основное, направление в освещении Астраханского восстания
дал сам Петр I. Вставки в текст «Гистории» не оставляют
сомнений ^в его желании показать, что оно было чисто стрелецким и
имело одинаковую природу и связь со стрелецким мятежом
1698 г. Трактовка Петра определялась прежде всего тем, что он
не мог простить стрельцам выступлений в 1682 и 1698 гг. и был
склонен возлагать на них всю ответственность за события в
Астрахани, ибо стрельцы действительно являлись одной из
активнейших сил восстания 1705—1706 гг. Петру необходимо было
дискредитировать восстание, чтобы оправдать некоторые аспекты своей
политики,| а также потому, что в свое время оно вызвало
пристальное внимание иностранных послов. Для Петра не оставалось
секретом, что они сообщали своим правительствам все, что им
удавалось узнать об Астраханском восстании. Австрийский
резидент О. Плейер и английский резидент Ч. Витворт связывали
восстание с ростом прямого и косвенного обложения, повышением
цен на соль, введением государственных монополий и
насильственным насаждением нового в быту8. Знал Петр и о том, что
Преображенский приказ не прекращал преследования тех, кто выражал
недовольство теми же сторонами его политики, что и астраханцы.
Поэтому ему было необходимо доказать, что восстание 1705—
1706 гг. не было следствием действий правительства и его
администрации, а возникло лишь в силу присущей «мятежному семени
Милославских», стрельцам, склонности к бунтам, беспорядкам и
грабежам.
Точка зрения Петра утверждалась неоднократным
подчеркиванием того, что бунтовщиками были только стрельцы. Об
участии в восстании солдат, купечества, дасадских, работных людей
7 Журнал или поденная записка.., ч. 1, стр. 116; ч. 2, стр. 193—204.
8 Н. Г. У с т р я л о в. Ук. соч., т. IV, ч. 2, приложение IV, стр. 648—649;
Сборник РИО, т. 39. СПб., 1884, стр. 247—248.
13

и других категорий населения не упоминалось. Лишь в одном
месте мимоходом говорилось, что стрельцы «подсылали
подговаривать» бурлаков, да иногда употребляется неясный термин «иных
чинов люди». Сообщая о причинах восстания, составитель
экстракта отбросил богатый и яркий материал повинной челобитной
восставших, своеобразного обвинительного акта, предъявленного
ими правительству, в котором они выражали возмущение
непомерным ростом налогов, тяжестью служб, произволом
должностных лип. Единственной причиной «бунта» объявлялись нежелание
подчиниться указам о ношении немецкого платья и брадобритии,
а также ходившие по городу нелепые слухи. Особенно
подчеркивался слух, что скоро запретят «играть свадьбы» 7 лет и прикажут
выдавать девушек замуж за немцев. «Сыграв сто свадеб», —
сообщалось в экстракте, — стрельцы и иных чинов люди, напився на
тех свадьбах пьяны, тот бунт и учинили» 9. Таким образом,
составитель экстракта сознательно игнорировал документ,
утвержденный астраханским кругом, и выдвинул на первое место
второстепенные факты, чтобы умолчать об основных причинах восстания.
Утверждение, что «бунт» вспыхнул неожиданно и был начат
пьяными, заставило избежать и упоминания о предшествовавшем
восстанию солдатско-стрелецком заговоре, хотя в выписке
Преображенского приказа, присланной в Кабинет, о нем говорилось
достаточно подробно. Вдохновителем и руководителем восстания
был объявлен выдвинутый Петром 17-летний стрелец С. Моско-
витин, который якобы был сыном стрельца, казненного за участие
в мятеже 1698 г., и сам являлся беглым стрельцом московского
Кобыльского полка. Но, как видно из выписки Преображенского
приказа, отец Московитина участия в мятеже не принимал, он
умер на службе в Киеве. Сам Московитип в Кобыльском полку
никогда не служил, так как был еще слишком мал и поступил на
службу только в Астрахани. За участие в мятеже казнили лишь
его дядю. Ложность показаний Московитина па следствии, когда
он заявил, что еще мальчиком получил от бывшего стрельца
И. Сугоняя письмо с призывом к бунту и потом подбросил его
в Астрахани, была доказана, и в выписке Преображенского
приказа для Кабинета говорилось, что С. Московитин «то все
говорил сам на себя напрасно, избывая пыток и чтобы не быть вскоре
казнену» 10. Кроме того, Ф. Ю. Ромодановский, производивший по
приказу Петра I специальное расследование о связях
астраханских стрельцов с Москвой, 23 мая 1707 г. писал ему, что стрельцы
«винятца в бунте», но «писем к ним возмутительных с Москвы
ни от какова чину и из иных государств не присылывали» п.
9 Журнал или поденная записка.., стр. 201—203.
10 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 51—57.
11 Подробнее о деле С. Московитина см. Н. Б. Голикова.
Политические процессы при Петре I. М., 1957, стр. 285; Письма и бумаги Петра
Великого, т. V. СПб., 1907, стр. 698—699.
14

Главной виной Московитина, за которую его казнили, как следует
из выписки Преображенского приказа, было распространение
слуха, что в Москве царствует не настоящий, а «подменный» царь.
То, что Петр I, прекрасно зная о ложности показаний Московитина,
все же их использовал, свидетельствует о сознательном
искажении фактов. Так подчеркивалась связь событий 1705 г. с
событиями 1698 г. и показывалось, что они были вызваны если не теми
же людьми, то их родичами. Это в свою очередь вынудило
составителя экстракта умолчать или ограничиться крайне беглыми
замечаниями о действительных вождях восстания: П. Жегало,
И. Шелудяке и др. Даже о такой крупной фигуре, как избранный
атаманом купец Я. Носов, говорилось вскользь. Кабинетские
подборки и переписка Петра I показывают, что царь был
великолепно осведомлен о событиях в Астрахани, а повинные
челобитные он получил от представителей восставших в свое время
собственноручно 12. Таким образом, в экстракте, как и в тексте
«Гистории», определенная интерпретация обусловила подбор
материала, а иногда и прямые искажения фактов в нужном и
утвержденном Петром I направлении.
В экстракте об астраханском «бунте» проявилось не только
субъективное, предвзятое и откровенно тенденциозное отношение
к событиям современника и политического деятеля. В нем
отразилась и классовая направленность взглядов представителей
господствующего класса. Всякое народное выступление против
государственной власти рисовалось им бунтом злонамеренных темных
сил; протест народных масс против гнета и произвола властей
Пыл в их глазах тягчайшим преступлением, а деятельность,
направленная на защиту существующего порядка, единственно
правильной и разумной. Эта система взглядов проявилась в отборе и
расположении материала, в применении к восставшим и их делу
отрицательных эпитетов, в похвалах правительственным агентам
и тщательном описании их деятельности. Отдельные части
экстракта (отчет о действиях правительственных войск, изложение
царской грамоты и ее приема в Астрахани, описание последнего боя)
даны в соответствии с действительными событиями. В этих
разделах подлинные документы широко использовались и не
искажались, что лишний раз подчеркивает тенденциозность всего
сочинения.
Точка зрения Петра I на причины, движущие силы и
характер восстания 1705—1706 гг. положила начало определению его
как движения чисто стрелецкого и оказала очень большое
влияние не только на дворянскую, но и позднейшую историографию.
Следующими по времени работами, касавшимися Астрахан-
< кого восстания, были предпосланная публикации писем Петра I
12 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV. СПб., 1900, ч. 1, № 1097, 1099;
•| :). стр. 647—648.
15

к фельдмаршалу Б. П. Шереметеву статья Г.-Ф. Миллера и^ труд
И. И. Голикова'"'13.
Публикация Миллера вышла в 1774 г. Поскольку в ее состав
вошли" письма Петра к Шереметеву, посланные ему во время
похода против восставших, Миллер счел нужным дать восстанию
краткую оценку. Не останавливаясь на изложении хода событий,
он ограничился сообщением, что «30 июля 1705 г. учинился в
Астрахани кровопролитный бунт от тутошних стрельцов,
побужденных духом отмщения за истребление стрельцов московских и
объявляющих к тому причиною ношение немецкого платья, бритье
бород и якобы от того настает пременение христианской веры на
язычество и погибель Российского государства» 14. Таким образом,
Миллер подчеркнул как достоверное и не требующее доказательств
положение, что восстание было стрелецким бунтом и имело
прямую связь с событиями 1698 г., то есть полностью повторил
тенденциозную концепцию Петра I.
Труд И. И. Голикова вышел первым изданием в 1788 г.
Восторженный почитатель Петра, Голиков называл себя
«собирателем воедино дел Петровых и благодарным повествователем оных».
Кроме того, Голиков ставил задачу опровергнуть сочинение шведа
Страленберга 15, которое называл не иначе, как «Страленберговы-
ми клеветами, коварно возведенными на Петра»16. Преклонение
Голикова перед Петром привело его к сильнейшей идеализации
не только личности, но и деятельности царя. Он изображает
Петра монархом, действовавшим исключительно в интересах народа,
справедливым, великодушным и оправдывает буквально все его
поступки. Прославляя своего «Ироя», Голиков одновременно
доказывал, что выступления против политики Петра I порождались
консерватизмом, суевериями, темнотой, злобой или завистью. С
таких позиций все народные движения первой четверти XVIII в.
представлялись ему не иначе, как «лютые», «злобные», «яростные
бунты». «До такого-то ослепления доводит суеверие, — восклицал
он, — и толико то сильно вооружалось изуверство на вводимое
монархом просвещение» 17.
Доказывая несправедливость «Страленберговых клевет»,
Голиков выдвинул положение, что введенные при Петре налоги и
повинности не были тягостными для населения; он утверждал, что
Петр действовал с помощью мягких увещаний и легких штрафов,
13 Письма Петра Великого, писанные к генерал-фельдмаршалу, тайному
советнику, Мальтийскому, св. апостола Андрея, Белого орла и прусского ордена
кавалеру, графу Борису Петровичу Шереметеву. М., 1874; И. И. Голиков.
Деяния Петра Великого, мудрейшего преобразователя России, тт. I—XII. М.,
1788—1789.
14 Письма Петра Великого... Шереметеву, стр. XXIV—XXV.
15 Шведский офицер Страленберг, взятый в плен под Полтавой,
вернувшись на родину, написал сочинение, где имелись критические высказывания в
адрес Петра I.
16 И. И. Г о л и к о в. Ук. соч., т. I, стр. VII—IX.
17 И. И. Голиков. Ук. соч., т. II, стр. 193.
16

а поэтому его нововведения не принимались только «явными
начинщиками возмущений» 18. Приняв такую точку зрения, Голиков
естественно не понял причину восстания 1705—1706 гг. и увидел
в нем только «злодейское ожесточение бунтующих стрельцов». Об
участии в восстании других категорий населения он не упоминал.
Как видно из данного Голиковым перечня использованных
материалов, рукопись «Гистории Свейской войны» и публикация
Щербатова не были ему известны. Основным источником при
описании восстания ему служила переписка Петра I, из которой он
воспринял общую оценку восстания, но полностью воспроизвести
литературную концепцию Петра не смог. Так, не зная версии о
Московитине, Голиков не упоминает о нем вообще. Не пытается
он найти и связь восстания 1| Астрахани с событиями 1698 г., хотя
беглое упоминание о стремлении стрельцов отомстить за казнь
московских собратий у него встречается. Ход восстания Голиков
излагал кратко, целиком подчиняя рассказ стремлению показать,
как «лютой тот бунт раздирал сердце его величества», мягкость
Петра и вынужденность крутых мер против «злодеев» 19. Главное
внимание он уделял характеристике правительственной политики
и откровенно выступал как ее апологет. Поэтому его труд, а также
опубликованная им переписка царя, ярко иллюстрирующая
правительственную точку зрения на восстание, способствовали
распространению в русской историографии концепции Петра. В этом
отношении курский купец И. И. Голиков, носитель взглядов
зарождающейся буржуазной историографии, полностью
солидаризировался с представителями дворянской историографии.
В начале XIX в. в связи с повышением интереса к истории
отдельных областей Русского государства Астраханского
восстания 1705—1706 гг. начинают касаться краеведы. Наиболее ранним
сочинением такого рода была «Ключаревская летопись»,
составленная ключарем астраханского Успенского собора К.
Васильевым 20. Свою задачу он видел в том, чтобы проследить историю
астраханской епархии. Историю самого края он привлекал лишь
тогда, когда она помогала показать правление того или иного
архиепископа или митрополита. Но на некоторых событиях он
останавливался довольно подробно. Издатель «Ключаревской
летописи» рекомендовал ее как ценный исторический источник,
сообщая, что Васильев широко использовал архив местной духовной
консистории, Успенского собора и неизвестную рукопись XVII в.21.
Подобную оценку можно встретить не один раз22. Однако про-
18 И. И. Голиков. Ук. соч., т. II, стр. 32, 60—61.
19 Там же, стр. 188—193.
20 Датировать ее появление можно лишь приблизительно первой третью
XIX в., так как известно, что Васильев умер в 1837 г. Печатать «Ключаревскую
чпопись» начали впервые в 1887 г. в «Астраханских епархиальных ведомостях»
(№ 1—11). В том же году она вышла в Астрахани отдельным изданием.
21 «Астраханские епархиальные ведомости», 1887, № 1.
22 Так, в заметке, сообщающей, что «Петровское общество исследователей
Астраханского края» получило в дар портрет Васильева, написано: «Интере-
* II. Б. Голикова
17

верка данных «Ключаревской летописи» заставляет отнестись к
ней с большим сомнением, она изобилует фактическими
ошибками и наряду с правильными содержит явно недостоверные
сообщения. А ее версия, рисующая Астраханское восстание как
результат заговора недовольного духовенства, может быть отнесена
только к числу грубых фальсификаций.
Начиная повествование о событиях 1705—1706 гг., Васильев
сообщает, что они были результатом интриг архимандрита
астраханского Вознесенского монастыря Рувима, недовольного тем, что
митрополит Самсон передал водные угодья Вознесенского
монастыря Спасскому монастырю. С помощью двух стрельцов он
«начал внушать подчиненным непослушание против начальства,
якобы за излишнее притеснение сих последних» — и добился успеха.
Когда «все начальники были выгнаны из Астрахани», пишет
Васильев, «прикрытый смирением злобный зверь» Рувим, несмотря
на призывающую к примирению царскую грамоту, «тайными про-
нырствами» стал склонять «воинство» к захвату митрополита. На
митрополит бежал и нашел убежище у живших под Астраханью
кочевников. Далее главным героем Васильева становится
митрополит Самсон. Так, согласно его версии митрополит добивается
от Петра I присылки войск, а когда они терпят неудачи и сам
фельдмаршал едва не попадает в плен, идет к восставшим и силой
своего красноречия убеждает их сдать город. Все горожане, за
исключением двух стрельцов, сообщников Рувима, получают
прощение, а Рувим исчезает «неведомо куда» 23.
Рассказ «Ключаревской летописи» показывает, что Васильев
имел весьма смутное представление о действительных событиях
в Астрахани и большая часть его сведений была прямым
вымыслом. Хорошо известно, что митрополит в течение всего восстания
не покидал Астрахани. Ни 3-месячной осады, ни сражений с
войсками Б. П. Шереметева 4 февраля, 25 апреля и 3 мая не было.
Не соответствует истине и рассказ о Рувиме, который упоминается
в источниках лишь как один из посланцев, отправленных из
Астрахани навстречу правительственным войскам24. После поражения
восстания Рувим оставался в Астрахани и в 1711 —1712 гг. был
архимандритом Спасо-Преображенского монастыря, с которым
слился Вознесенский монастырь. Имя его упоминается в деле о
найме работных людей на монастырский учуг и позже в делах
за 1713—1715 гг.25.
сующиеся астраханским прошлым должны быть глубоко признательны о.
Кириллу за его труд, служивший несколько десятков лет единственным в своем роде
источником сведений о прошлом Астрахани» (Отчет Петровского общества
исследователей Астраханского края за 1893 г. Астрахань, 1894, стр. 14).
23 «Астраханские епархиальные ведомости», 1887, № б, стр. 195—200.
24 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 59—61.
25 Описание дел, хранящихся в Астраханской духовной консистории, со-
ставленное особо учрежденной по указу св. Синода комиссиею, напечатанное
в «Астраханских епархиальных ведомостях» в 1887 г., приложения, стр. 195,
220—221; И. Саввинский. Историческая записка об Астраханской епархии
за 300 лет ее существования. Астрахань, 1903, стр. 61.
18

Васильев не говорит о таких событиях, как убийство воеводы
Т. Ржевского, походы восставших под Царицын, присоединение к
Астрахани других городов, дает неверную хронологию и путает
имена (не указывает начальной даты восстания, связывает его
с именем воеводы Мусина-Пушкина, занимавшего этот пост в
1695—1700 гг., сообщает, что Ржевского назначили воеводой в
Астрахань в 1706 г., неверно датирует действия Шереметева
и т. д.). Это убеждает в том, что при описании восстания
Васильев не только не использовал архивный материал, но даже
литературу и те публикации, которые существовали в его время,
что свидетельствует о низком культурном уровне автора.
Концепция Васильева определялась стремлением возвеличить весьма
чтимого в астраханских церковных кругах митрополита Самсона, с
именем которого было связано строительство астраханского
Успенского собора. О митрополите рассказывалось много легенд,
которые и были, очевидно, восприняты Васильевым без критической
проверки. Тенденция связывать восстания с недовольством
непокорного духовенства вообще типична для Васильева. Так, он
пишет о враждебной правительству деятельности монахов в период
пребывания в Астрахани повстанцев Заруцкого, а также Разина.
Становится очевидным, что одной из задач ключаря являлась
идеологическая обработка низшего духовенства, чтобы внушить
ему смирение и повиновение высшим властям, показывая на
исторических примерах, куда ведут такие выступления. Тем не менее
сведения «Ключаревской летописи» получили широкое
распространение, особенно в краеведческой литературе XIX в.
Первым принял версию Васильева о причинах и ходе
Астраханского восстания 1705—1706 гг. директор астраханских училищ
М. С. Рыбушкин26. Скорее любитель-краевед, чем ученый, он был
знаком с исторической литературой, но не владел методикой
критики источника. В свою основную монографию «Записки об
Астрахани» он включал все, что, по его мнению, представляло интерес,
не подвергая собранные данные проверке и анализу. Поэтому
наряду с интересными и достоверными сведениями в его книге
можно столкнуться с вымыслом, хронологическими смещениями,
путаницей в именах и т. д. Одним из его основных источников,
хотя сносок на нее он не приводит, несомненно, была «Длючарев-
ская летопись». При описании Астраханского '-восстания
Рыбушкин полностью заимствовал оттуд& и хронологию и изложение хода
событий, сохранив имеющиеся там искажения и вымыслы. Из
известного ему «Журнала», изданного Щербатовым, он взял лишь
некоторые данные, включив их в текст чисто механически, не
нарушая общей структуры изложения Васильева. Этим он не только
не исправлял его ошибок, но и усугублял их. Вставка Рыбушкина
26 В 1838 и 1841 гг. он написал об Астраханском восстании 2 статьи
(«Астраханские губернские ведомости», 1838, № 47—48; 1841, № 15). В 1847 г. вышла
(мо книга «Записки об Астрахани», где имелась глава, посвященная
Астраханскому восстанию.
19

об убийстве воеводы Ржевского и 300 должностных лиц
следовала, например, за рассказом о получении восставшими царской
грамоты в январе 1706 г. и получалось, что убийства произошли
не в июле 1705 г., а в январе 1706 г. Называя участников заговора
'Рувима, Рыбушкин добавил к упомянутым Васильевым стрельцам
Журавлеву и Илларионову Я. Носова, который из-за такого
присоединения превратился из купца в «стрелецкого начальника».
Главу «Записок об Астрахани», где шла речь о восстании,
Рыбушкин назвал «Возмущение стрельцов», но, подчеркивая, что
вдохновителем восстания был Рувим, считал стрельцов лишь
послушным орудием в его руках. Версию о С. Московитине он
отбросил, только в подстрочном примечании к тексту о заговоре
Рувима упомянул, что Московитин был главным
распространителем слухов о нововведениях Петра. Там же Рыбушкин использует
и молву, что русских девушек собирались выдавать замуж за
немцев 27. Принял Рыбушкин и объяснение причин восстания, данное
Васильевым, хотя он знал указ 1704 г. о передаче рыбных угодий
и учугов в ведение Ижерской канцелярии, после которого
монастыри могли только брать их оттуда на откуп, а следовательно,
никакой возможности передавать угодья из монастыря в
монастырь у митрополита не было 28. Основным доказательством
правильности легенды о Рувиме Рыбушкин считал упразднение Воз*
несенского монастыря, полагая, что оно вызвано виновностью
монахов29. Между тем слияние монастырей никакого отношения к
восстанию не имело. Оно было продиктовано их оскудением,
которое наступило в результате потери старых привилегий,
выражавшихся в освобождении от уплаты пошлин за добычу рыбы
и соли и в праве владения учугами и промыслами. В связи с
переводом монахов на денежную «ругу» монастырям стало крайне
трудно осуществлять широкие промысловые операции, не хватало
средств и на наем рабочей силы. Слияние монастырей диктовалось
стремлением укрепить их пошатнувшееся положение. О чисто
административном характере слияния говорит и то, что, хотя оно
производилось на базе более крупного и состоятельного Спасо-
Преображенского монастыря, возглавил его архимандрит
Вознесенского монастыря Рувим.
Появление книги Рыбушкина стало событием в жизни
местного общества. Попытка воссоздать историю Астрахани была
встречена с большим интересом. Книга пользовалась широкой
популярностью и переиздавалась. Это способствовало тому, что
антиисторическую версию К. Васильева неоднократно
воспроизводили30. Даже после выхода в 1864 г. 15-го тома «Истории России
* М. С. Рыбушкин. Записки об Астрахани. Астрахань, 1847, стр. 105.
28 Там же, стр. 189.
29 Там же, стр. 111.
30 В качестве примера можно назвать книгу А. П. Соколова «Астрахань
в ее прошлом и настоящем» (ЖМВД, 1845, № 10—12). Автор, хотя и отмечает,
что книгой Рыбушкина следует пользоваться осторожно, из-за множества
ошибок, все же при описании восстания 1705—1706 гг. целиком основывается на ней.
20

с древнейших времен» С. М. ^Соловьева она продолжала жить.
В изданном в 1903 г. труде И. Саввинского, который базировался
на источниках актового характера и современной научной
литературе, в изложение событий Астраханского восстания, данного
по Соловьеву, вставлены сведения о кознях Рувима и
похождениях митрополита Самсона 31. Распространение концепции «Клю-
чаревской летописи» среди астраханских краеведов в
значительной степени объяснялось труднодоступностью для них
материалов центральных архивов, а зачастую и отсутствием научной
литературы.
Даже в 1956 г., посетив астраханский краеведческий музей, я
была удивлена отсутствием там стенда, посвященного
Астраханскому восстанию 1705—1706 гг. На вопрос, чем это объясняется,
один из сотрудников музея ответил, что восстание было,
по-видимому (!), реакционным, так как его главной движущей силой
было духовенство, а поэтому акцентировать на нем внимание вряд
ли целесообразно, и сослался на книгу Рыбушкина. Его доводы
сводились к тому, что концепция Рыбушкина никогда не
подвергалась критике в литературе.
Дальнейшая разработка истории Астраханского восстания в
XIX в. связана с именами С. М. Соловьева и Н. Г. Устрялова.
Оба они работали в одно время, но труд Устрялова появился
годом раньше, то есть в 1863 г. Устрялов — типичный
представитель официального направления русской исторической науки
середины XIX в., проявлял интерес главным образом к
политической истории. В посвященном Петру I исследовании он не
стремился прокомментировать его деятельность, а хотел дать лишь ее
описание32. Направление работы Устрялова вызвало резкую
критику Н. А. Добролюбова, который обвинил его в «летописности»,
считая, что в этом труде «истинной истории, во всей обширности
ее философского и прагматического значения нельзя видеть»33.
Однако при всей узости замысла Устрялов собрал ценный
фактический материал, значительную часть которого впервые ввел в
научный оборот. Но убеждение, что наибольший интерес
представляет деятельность правительства, способствовало сужению
круга его источников. Он ограничился в основном работой над
перепиской Петра I, законодательными актами, донесениями
должностных лиц, а документы другого типа привлекал значительно
реже.
Общее направление работы определило подход Устрялова и
к астраханским событиям, при описании которых он отводит пер-
31 И. Саввинский. Ук. соч., стр. 120—122.
32 Н. Г. Устрялов. История царствования Петра Великого, тт. I—IV.
СПб., 1858—1863.
33 Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений, т. III. М., 1936,
стр. 121.
21

вое место правительственной деятельности, направленной на
подавление восстания. В основу изложения автор положил «Гисто-
рию Свейской войны» и «Экстракт об Астраханском бунте»,
безоговорочно приняв данную в них концепцию. Восстание он рисует
стихийным бессмысленным бунтом, повторяя версию о С. Моско-
витине, ста свадьбах и пьяных стрельцах. Но при описании
восстания он привел отсутствующие в экстракте подробности, в
частности сообщил о задачах и судьбе делегации восставших на Дон,
об одной из царских грамот и ее приеме в Астрахани, о
деятельности Б. П. Шереметева и падении Астрахани. Ему удалось
уточнить хронологию похода Шереметева и показать отношение Петра
к восстанию 34. Но он не дал почти никаких сведений о событиях
в самой Астрахани и присоединившихся к ней городах.
Главной движущей силой восстания Устрялов считал
стрельцов. Но в одном из писем Ф. М. Апраксина Петру он обнаружил
копию послания астраханцев к донским казакам, где названы
имена и звания некоторых участников восстания. Это вынудило его
констатировать, что в движении принимали участие солдаты,
купцы и городская «чернь». Однако никаких выводов в связи с этим
Устрялов не сделал. Не прокомментировал он и сообщение
Плейера о том, что восстание было вызвано ростом налогов 35.
Некоторое своеобразие его позиции заключалось в том, что восстание, по
его мнению, поддержали «староверы-раскольники, которые
стекались в Астрахань, так точно как на Белое море, на западную
границу и в южные степи» 36. Доказательство этого Устрялов видел
в выступлении астраханцев против бритья бород и иноземной
одежды. Других аргументов он не приводит; это заставляет
считать, что он пришел к своему выводу чисто умозрительно. Однако
заключение Устрялова безоговорочно восприняли другие историки.
В целом рассказ Устрялова об Астраханском восстании
свидетельствует, что автор не понимал сущности этого столкновения
классовых сил, не смог разобраться в его причинах и характере,
оставшись по существу на позициях Петра I.
Виднейший буржуазный ихггбрик XIX в. С. М. Соловьев
считал определяющим фактором русской истории государство,
олицетворявшее разумное начало, с развитием которого связывался
прогресс русского общества. Рассматривая правление Петра I и
его реформы, Соловьев писал, что они носили прогрессивный,
революционный характер и обусловили становление новой,
цивилизованной России. Считая, что «переворот сопровождался
страшною борьбою», так как «преобразователь встретил сильное
сопротивление в народе», Соловьев подчеркивал, что «дело
преобразования было делом насилия со стороны верховной власти»37.
34 Н. Г. Устрялов. Ук. соч., т. IV, ч. I, гл. XVIII, стр. 487—509.
35 Там же, стр. 491.
36 Там же, стр. 486.
37 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. VIII..
М., 1962, стр. 441.
22

Идеализируя государство, он преуменьшал роль народных масс в
истории. Эти ведущие положения его концепции и определили
оценку, данную им Астраханскому восстанию.
Для Соловьева астраханские события 1705—1706 гг. были
прежде всего «восстанием за старину», направленным против
прогрессивных реформ Петра I. Он видел в нем не грозный эпизод
обострившейся в первой четверти XVIII в. классовой борьбы, а
конфликт двух идеологий: передовой, носителем которой считал
Петра и его соратников, и консервативной, свойственной темным
народным массам. Выдвигая на первое место вопросы идеологии,
Соловьев отмечал протест восставших против налоговой политики
правительства, произвола властей "и бесправия, но не придавал
ему значения. Такая постановка вопроса лишила его возможности
правильно определить причины и характер восстания, отразилась
на отборе и изложении материала. Вместе с тем он значительно
расширил круг источников и дал более широкую и яркую картину
движения, чем это было сделано до него. Большая заслуга
Соловьева — использование не только правительственной переписки,
но и некоторых материалов следствия по делу восставших. Это
позволило ему подробнее осветить начало восстания, расправу
с офицерами и воеводой, выбор старшин, первый поход
восставших под Царицын. Впервые дал он и некоторые сведения о
событиях в Красном Яру и Терках38. Однако о внутренней
деятельности астраханской старшины он почти ничего не говорит, а
повинную челобитную астраханцев не анализирует, хотя и включает
небольшой отрывок из нее в свое повествование 39. Остались
невыясненными и многие подробности хода событий как в Астрахани,
так и ее округе.
Касаясь вопроса о движущих силах восстания, Соловьев не
отводил ведущей роли стрельцам, отходя от принятой Устряловым
концепции Петра I. По его мнению, в Астрахани выступили
представители различных слоев населения, объединенные
приверженностью к старым порядкам." Утверждая, что «бунт» подняли
«ревнители старины», Соловьев не пытался более четко показать
социальный состав его участников. Он ограничился лишь беглыми,
разбросанными по тексту упоминаниями об участии в движении
крупного купечества, посадских людей, солдат, стрельцов,
«стариков-раскольников» и просто «горожан». Таким образом, состав
восставших представлялся ему пестрым, но'чёткой и полной его ха-,
рактеристики он не дал..
Развивая свою концепцию, Соловьев выдвинул положение, что
астраханский «бунт» не носил местного характера, так как в нем
принимали участие приезжие из других городов. Он даже
высказал мнение, что Астрахань была сборным пунктом недовольных
38 С. М. Соловьев. Ук. соч., стр. 107—111.
39 Там же, стр. 113—115.
23

реформами, выбранным ими из-за отдаленности от центра,
близостью к поселениям казаков, на поддержку которых они
надеялись, а также и потому, что произвол администрации на окраинах
был сильнее и вызывал общее недовольство40. Основанием для
такого утверждения Соловьеву служило послание восставших на
Дон, где упоминались не только коренные жители Астрахани.
Других данных, подтверждающих это мнение, он привести не смог,
и его предположение не вышло за рамки научной гипотезы. В
настоящее время оно полностью опровергается совокупностью
многих источников.
Нельзя не отметить и некоторых фактических ошибок
Соловьева. Без проверки воспринято им известие о сыгранных в
Астрахани свадьбах. Он повторил и неверные сведения
«экстракта» о привезенном Московитиным письме, хотя и не причисляет
его к «заводчикам бунта» 41.
Из буржуазных историков, писавших об Астраханском
восстании после Соловьева, следует выделить
историка-популяризатора А. Г. Брикнера. Говоря об Астраханском восстании в книге
о Петре I, Брикнер опирался на труды и публикации Соловьева
и Устрялова, не приводя ни новых фактов, ни новых подробностей.
Но, говоря о причинах восстания, Брикнер в отличие от Соловьева
подчеркнул, что оно вызвано более глубокими причинами, чем
нововведения в быту. Он указал на «имущественные интересы
местного приволжского населения, которое было подавлено без меры
возраставшими финансовыми налогами правительства». Он отметил
также большое влияние на рост недовольства населения
злоупотреблений воеводы и офицеров, особенно иноземцев, которые
«позволяли себе разные надругания над русскими» 42.
Мысль Брикнера была новой для дворянской и буржуазной
историографии, но он не обосновал ее тщательным анализом
фактов. Не подхватили эту мысль и другие буржуазные историки, так
как Астраханское восстание после оценки его Соловьевым вообще
перестало их интересовать; в учебных курсах или монографиях они
лишь бегло упоминали о нем и не только не добавляли к тому,
что сделал Соловьев, ничего нового, но даже шли назад.
В. О. Ключевский, например, посвятил Астраханскому восстанию
всего одну фразу, в которой повторил концепцию Петра I. «Летом
1705 г., — писал он, — вспыхнул астраханский бунт, дальний
отзвук стрелецких мятежей, отвлекший с театра войны целую
дивизию» 43. Весьма поверхностную оценку дал восстанию и
С. Ф. Платонов.
Следуя за Соловьевым, Платонов делил русское общество на-
40 С. М. Соловьев. Ук. соч., стр. 107.
41 Там же, стр. 107—108.
42 А. Г. Брикнер. Иллюстрированная история Петра Великого. СПб,,.
1902, стр. 335—337.
43 В. О. Ключевский. Курс русской истории, т. IV. М.—Пг., 1923,.
стр. 67.
24

чала XVIII в. на сторонников и противников нововведений. Но если
Соловьев пытался представить их борьбу как борьбу носителей
противоположных идей, то Платонов вообще считал протест
против реформ лишенным смысла. «В 1705 году произошел бунт в
Астрахани, — отмечал он, — не имевший ни твердой организации,
ни ясно сознанной цели. Бунтовщики объявили, что стали за веру,
но не против Петра, а против бояр, воевод и немцев, утеснителен
веры и народа. Перед бунтом в Астрахани ходили самые нелепые
слухи о положении дел в государстве: так, астраханцы спешили
выдать замуж своих дочерей, боясь, что будут присланы казенные
женихи-немцы из Казани»44. В такой лаконичной характеристике
одного из крупнейших народных движений начала XVIII в. весьма
ярко проявилось отношение автора к самому событию. Фактически
он утверждал, что восстание против «утеснителей веры и народа»
не больше как беспомощный, бесполезный и даже глупый бунт.
Если такие примитивные и явно тенденциозные оценки
Астраханского восстания можно встретить в работах видных ученых, то
не удивительно, что в изложении других исследователей русской
истории полные трагизма астраханские события превращались
просто в фарс. Именно так выглядит Астраханское восстание в
монографии И. Д. Попко о терском казачестве. В частности, там
говорится: «В 1705 году староверы со своим узким миросозерцанием
взволновали астраханских стрельцов и других чинов людей
тревожными слухами о немецком платье, о табаке и о предстоявшей
будто бы выдаче всех русских девчат за немцев. Не замечая в
перепуге нелепости последнего слуха, астраханцы в один день
сыграли сто свадеб, чтоб немцам не досталось ни одной, а потом
уходили воеводу, немецких и русских офицеров, разграбили казну
и весь порядок опрокинули. ...Настряпавши таких дел, принялись
они соображать, что не мешало бы им заручиться сторонними
сообщниками, потому де, что у мира шея толста — не перерубишь,
и отправили возмутительные письма, прежде всего, разумеется, к
«великому» войску Донскому, а потом к терским стрельцам, к
терским и гребенским атаманам и казакам, чтобы были с ними
заодно»45. Подобные оценки характерны и для справочников. Так,
в словаре «Гранат» написано: «В 1705 г. произошел знаменитый
«свадебный бунт», вызванный слухами, что царь насильно хочет
повыдать русских девушек замуж за немцев»46. \
Хдщм образом, разработка истории Астраханского восстания
м дворянской и буржуазной историографии показывает, что Хаже
и лице своих наиболее талантливых представителей она в силу
ограниченности свойственного ей мировоззрения не могла ни
понять, ни вскрыть сущности этого народного движения. Классовые
44 С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории. СПб., 1915, стр. 532.
45 И. Попко. Терские казаки с стародавних времен, вып. 1. СПб., 1880,
стр. 90—91.
46 Энциклопедический словарь «Гранат», статья «Астрахань», т. 4, изд. 7Г
стр. 188.
25*

позиции, которыми определялись взгляды дворянских и
буржуазных историков, приводили их к идеализации дворянского
государства и его значения в развитии русского общества, порождали в
их среде пренебрежительное отношение к роли народных масс в
истории. И какие бы концепции они не выдвигали, народные
восстания всегда трактовались ими как выступления, мешающие
прогрессу, порожденные народной темнотой и косностью. Предвзятый
подход к фактам, тенденциозность в подборе материала,
характерные для дворянской и буржуазной историографии, лишили ее
возможности не только показать предпосылки и характер, но и
выяснить многие особенности, а также подробности развития
Астраханского восстания.
Советская историческая наука подошла к истории народных
движений с принципиально иных позиций. Учение классиков
марксизма-ленинизма об общественно-экономических формациях, о
классах, классовой борьбе и ее влиянии на развитие общества, о
роли народных масс в истории, о взаимозависимости базиса и
надстройки заставило по-новому взглянуть на многие события
русской истории и вызвало у советских историков живой интерес
к самым различным проблемам, особенно к движениям народных
масс, наиболее искаженно освещавшимися дворянской и
буржуазной историографией.
В советской исторической науке пересмотр истории
Астраханского восстания 1705—1706 гг. был начат В. И. Лебедевым в
1934 г. Изучив уже известные и некоторые новые архивные
материалы, он пришел к выводу, что Астраханское восстание носило
антифеодальный характер и было вызвано усилением феодально-
крепостнического гнета в первой четверти XVIII в. Лебедев
отметил также, что в состав движущих сил восстания входили разные
слои городского населения и подчеркнул, что из-за различия
интересов единство их не было прочным. Однако наряду с
правильными положениями и наблюдениями В. И. Лебедев выдвинул
спорные утверждения. Так, он преувеличивал «революционность»
Астраханского восстания, бездоказательно писал об участии в нем
старообрядцев, не привел убедительных доводов в пользу мнения,
что главную роль в восстании играли работные люди. Явно
преувеличивая роль бурлаков и работных людей, он считал их
главной движущей и руководящей силой восстания. Сообщаемые им
факты о некоторых работных людях не раскрывают значения и
места этой социальной группы в восстании 47.
С другой стороны, роль стрельцов снижена, а об участии в
47 Подробнее о критике предположений Лебедева относительно движущих
сил восстания см. Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 288.
:26

восстании солдат и некоторых других групп городского населения
не упоминается. Ошибочно пишет Лебедев, что к восстанию
присоединились «войска» гребенских и яицких казаков. В его статьях
можно встретить механическое перенесение условий и черт,
характерных для народных движений Западной Европы, на народные
движения в России, что типично для ранней марксистской
историографии. Не достаточно критически воспринял он и некоторые
положения досоветской историографии, в частности о том, что «связи
сосланных стрельцов с Москвою были сильны и опасны»,
повторяет он и версию о письме, якобы привезенном в Астрахань Мос-
ковитиным.
Очень мало места уделяется в статьях Лебедева событиям в
примкнувших к Астрахани городах. О восстании в Терках
говорится скупее, чем у Соловьева, а о Гурьеве не упоминается
вообще. Это создает неверное впечатление о размахе и силе восстания.
Много в его работах и чисто фактических ошибок. Так, Лебедев
считал, что поход под Царицын был один и состоялся во второй
половине сентября 1705 г., в действительности их было два: в
августе и конце сентября 1705 г. Он пишет также, что сначала в
Астрахани состоялся указ о вывозе оборудования селитренного
завода, а затем туда отправился отряд стрельца И. Шапошникова.
На самом деле отряд Ф. Иванова — И. Шапошникова овладел
заводом сразу после захвата восставшими власти в городе, то
есть в августе 1705 г., а указ, о котором упоминает Лебедев, был
отдан в январе 1706 г. Кроме того, он допускает искажения имен
(стрелец Черношапкин именуется Фернотяпкиным, терский
старшина С. Тимофеев — Тимоокой, воевода Вашутин — Пашутиным и
т. д.), приводит непроверенные цифры48.
В дальнейшем в советской историографии высказывались две
точки зрения на Астраханское восстание. Так, автор данного
исследования подверг специальному изучению основной судебный
процесс участников Астраханского восстания и, базируясь на
материалах следственного дела, уточнил предпосылки восстания,
состав его движущих сил и частично ход событий. Это позволило
прийти к выводу, что в Астраханском восстании принимали
участие широкие слои населения русского города и оно было
направлено против растущего гнета феодального государства и его
администрации 49.
К этой точке зрения присоединился и А. В. Чернов. Но одно-
пременно он выдвинул спорный тезис о реакционности
требований восставших, якобы не отражавших интересы народных масс.
Реакционность этих требований Чернов видел в том, что
восставшие хотели сохранения русского платья, отмены брадобрития и
ч.чпрета табака. Замечая, что они «порожают своей аполитич-
48 В. И. Лебедев. Астраханское восстание 1705—1706 гг. ПИДО, 1934,
Л".1 9—10; его же статьи под таким же названием см.: «Историк-марксист», 1935,
№ 4; «История в средней школе», 1935, № 3; УЗМГПИ, т. II, вып. I. М., 1941.
49 Н. Б. Г о л и к о в а. Ук. соч., стр. 221—289.
27

ностью и бедностью содержания», Чернов приходил к выводу, что
эти требования народным массам навязало астраханское
правительство, выражавшее взгляды посадско-стрелецкой верхушки и
старообрядцев50.
Мнение Чернова в значительной степени определялось тем,
что он основывался только на обращении восставших к казакам
и не анализировал их деятельность, сужая тем самым возможность
судить о требованиях восставших по всей совокупности
источников. А в этом случае их «программа» оказывается несравненна
более широкой, чем она представлялась Чернову. Кроме того,
протест против немецкой одежды и брадобрития нельзя
рассматривать вне условий, в которых он возник. Утверждая, что
требования восставших могли удовлетворить и реакционное боярство,
Чернов по существу возвращался на позиции Соловьева и не
видел, что корни протеста народных масс и бояр против
нововведений Петра были совершенно различными. Вызывает сомнения и
оценка Черновым астраханской .старшины, социальный состав
которой он восстановил лишь частично. Недостаточно точно
определял он и удельный вес разных социальных групп,
участвовавших в восстании. В частности, им преуменьшалась численность
астраханского посада, не учитывались записные ремесленники
и население рыбных промыслов, нерусские жители восставших
городов, снижалась роль солдат и стрельцов местных полков,
преувеличивалась роль стрельцов «Московского» полка.
Другую точку зрения о характере восстания 1705—1706 гг.
высказал М. Д. Рабинович. Считая стрельцов одной из самых
реакционных групп русского общества, он выразил мнение, что
Астраханское восстание — одно из крупнейших военных восстаний
в России, было идейно связано со стрелецким мятежом 1698 г. и
направлено против прогрессивных реформ Петра 151. По существу
Рабинович вернулся к концепции Петра, сделав по сравнению с
В. И. Лебедевым большой шаг назад. (Касаясь истории восстания
попутно, в связи с изучением судеб стрелецкого войска в первой
четверти XVIII в., М. Д. Рабинович обосновывал свою позицию
замечаниями Петра I на «Гисторию Свейской войны» и его версией
о С. Московитине. Высокая оценка этих замечаний определила
отношение Рабиновича к источникам, из которых он отдал пальму
первенства документам, выражающим правительственный взгляд
на восстание. Так, используя обвинительный акт суда, он прошел
мимо астраханской повинной челобитной, хотя оба документа
сохранились в составе одной выписки Преображенского приказа.
Особенность концепции Рабиновича состоит также в том, что
он рассматривает стрельцов только как представителей
устаревшей и обреченной на исчезновение военной организации, которые
50 А. В. Чернов. Астраханское восстание 1705—1706 гг. ИЗ, кн. 64,
М. 1959.
51 М. Д. Р а б и н о в и ч. Ук. соч., стр. 287—305.
28

боролись исключительно за узкосословные права. Такого рода
характеристика стрелецкого движения представляется весьма
односторонней и упрощенной. Стрелецкая масса никогда не была
однородной. Рабинович не только не учитывает различий в
положении стрельцов столичных и городовых полков, но, что наиболее
важно, не придает значения и особенностям
социально-экономической природы стрельцов. Так, он не видит, что их занятия и
положение обусловливали общность их интересов с интересами
других категорий городского населения. Стрельцы не случайно были
непременными участниками не только волнений начала XVIII в.,
но и городских восстаний середины XVII в., Крестьянской войны
под руководством С. Т. Разина и восстаний в Сибири, когда их
сословные права еще сохранялись. Рабинович не видит также, что
сословно-классовая структура вооруженных сил Русского
государства полностью отдавала стрельцов, как и солдат, во власть их
офицеров-дворян, которые, пользуясь этим, жестоко их
эксплуатировали, превращая в одну из самых бесправных сословных групп
русского общества. Все эти особенности в положении стрельцов
не могли не наложить отпечатка и на их требования и на формы
их протеста. Попытка Рабиновича рассматривать движение
стрельцов изолированно от движения других городских сословий
и сословных групп, в том числе солдат, также оказала на его
оценку Астраханского восстания значительное влияние.
Различия в трактовке характера Астраханского восстания
1705—1706 гг. сделали необходимой еще более детальную
разработку его истории. Предпринятые мной архивные поиски позволили
убедиться, что эта история значительно лучше обеспечена
источниками, чем предполагалось. В результате изучения вновь
найденных материалов написаны две статьи, в одной из которых
анализируются редакции обращений восставших в близлежащие города
и районы, в другой — создание органов управления и внутренняя
политика восставших52. Однако появление этих статей не
исключает необходимости полного пересмотра всех имеющихся
материалов.
62 Н< Б. Голикова. История составления обращений участниками
Астраханского восстания 1705—1706 гг. «История СССР», № б, 1971; ее же.
К истории Астраханского восстания 1705—1706 гг. (социальная политика и
органы управления восставших). В кн.: «Россия в период реформ Петра I».
М, 1973.

ГЛАВА II
ТЕРРИТОРИЯ, НАСЕЛЕНИЕ
И ГОРОДА РАЙОНА
ВОССТАНИЯ
1705 - 1706 гг.
осстание 1705—1706 гг., охватившее ряд
юго-восточных русских городов, вспыхнуло в районе,
составлявшем в XVII—начале XVIII в. в
административном отношении единое целое, центром которого
была Астрахань., По терминологии того времени,
вся эта область называлась «астраханскими
городами». В ее состав входила территория Волго-Ахту-
бинской поймы с тяготевшими к ней степными
районами, простиравшимися к востоку и юго-западу в
Прикаспийскую и Терско-Кумскую низменности. Естественными границами
области на востоке было нижнее течение Яика, позднее названного
Уралом, на юго-западе нижнее течение Терека, а также Терский
и Сунженский горные хребты, называвшиеся тогда Гребенями. Эта
обширная область, по отношению к которой иногда употребляется
условное название Астраханский край, резко отличалась от
центральных областей России как по природным условиям, так и па
национальному составу населения. Своеобразие края обусловило
многие особенности его социально-экономического развития,
которые, рассматривая историю восстания 1705—1706 гг., нельзя не
учитывать.
Первое, что обычно отмечали путешественники и писатели
XVII—начала XVIII в., побывавшие в низовьях Волги, это обилие
там диких степных пространств и отсутствие пашенного земледелия,,
столь характерного для Центральной России. Исключение составлял
только район Терека, где население имело пашни, впрочем очень
малых размеров. Поэтому население края нуждалось в привозном
хлебе. В пойме Волги благодаря мягкому климату, плодородию
почв и обилию воды хорошо росли виноград, садовые и бахчевые
культуры, а степи между Волгой и Яиком в отличие от сухих и
бесплодных земель Правобережья представляли собой прекрасные
луговые угодья, что создавало условия для развития скотоводства.
В заросших камышом протоках и на островах дельты водилось
30

множество дичи К Но главным богатством края были рыба и соль.
Обилие рыбы поражало всех приезжавших в Астрахань
иностранцев и не раз отмечалось русскими источниками2. Изобиловал
рыбой и Яик. Самосадочная соль (хорошего качества) имелась
во многих степных озерах. Добыча ее была проста. Соль кололи
ломами, гребли лопатами и везли на продажу 3. Наличие дешевой
соли создавало исключительные возможности для развития и
соляного и рыбного промыслов.
Через Волгу и ее притоки астраханские города были связаны
с остальным Поволжьем, Центром, Уралом и другими районами
России, а через Каспийское море входили в тесное
соприкосновение со странами Востока. Удобные водные пути способствовали
втягиванию населения в активную торговую деятельность, поэтому
Астрахань относилась к числу наиболее развитых торговых
городов России. Там закупались для «верховых городов» соль и
рыбопродукты, садовые и бахчевые культуры, а также предметы
восточного импорта: шелк, шелковые и бумажные ткани, хлопок,
сафьян, рис, пряности. Из Центральной России в Астрахань
поступали хлеб, дерево, деревянные и металлические изделия, холст,
меха, сукно и другие продукты русского ремесла и
западноевропейского производства. Кочевники в изобилии пригоняли на
продажу табуны коней и рогатый скот, привозили кожр, мерлушки,,
меха степных зверей, войлоки и кошмы.
Географическое расположение и природные особенности
Астраханского края определили направление хозяйственной
деятельности его населения и своеобразие процесса колонизации.
Отсутствие условий для развития пашенного земледелия привело к тому,
что как в XVII в., так и в первой четверти XVIII в. крестьянского
населения там не было. В декабре 1720 г. Астраханская
губернская канцелярия на запрос «канцелярии приема сказок о душах
м. п.» сообщила относительно Астрахани, Красного и Черного Яров,
Гурьева и Терок, что «уездов при тех городех ничего нет, а кочуют
около их калмыки и татара, и черкаса и иные кочевые люди»4.
Отсутствие пашенных земель и крестьянского населения
обусловило в свою очередь отсутствие в крае поместного и вотчинного
землевладения. В том же донесении губернской канцелярии ука-
1 А. Олеарий. Подробное описание путешествия голштинского
посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 гг. М., 1870, стр. 451—454;
Я. С т рей с. Три путешествия. М., 1935, стр. 194—195; К. Д е-Б руин.
Путешествие через Московию. М., 1873, стр. 192—201; И. К. Кирилов. Цветущее
состояние Всероссийского государства, в каковое начал, привел и оставил
неизреченными трудами Петр Великий, отец отечествия, император и самодержец
всероссийский... М., 1731, кн. 2, стр. 27, 30, 32.
2 А. Олеарий. Ук. соч., стр. 451—454; Я. С т р е й с. Ук. соч., стр. 194—
195; К. Д е - Б р у и н. Ук. соч., стр. 192—201; Ф. Соймонов. Описание
Каспийского моря. СПб., 1763, стр. 447.
3 И. В. Степанов. Организация соляных промыслов в низовьях реки.
Волги в XVII в. УЗ ЛГУ, серия исторических наук, вып. 8. Л., 1941, стр. 146..
4 ЦГАДА, ф. «Ревизские сказки», № 350, оп. 1, д. 5454, лл. 264—265.
31

зывалось, что местные «дворяне и новокрещены, пешие и конные
стрельцы и переведенцы, петровские солдаты, служат из
жалования, а поместий и вотчин и пашенные земли под собой ничего не
имеют». Русское население края сосредоточивалось исключитель-
Схематическая карта расположения городов и населенных пунктов,
подведомственных Астрахани в XVII — начале XVIII в.
но в городах и их ближайших окрестностях, где располагались
небольшие промысловые поселки. Главную роль в его занятиях
играли рыбный и соляной промыслы, торговля, ремесло, садоводство и
бахчеводство. Особую группу русского населения составляли
терские, или гребенские, казаки, жившие в нескольких станицах по
32

правому берегу Терека и Сунжи, в Гребенях5. Они имели
небольшие пашни, занимались коневодством и торговлей, а в качестве
подсобных занятий — охотой, рыбной ловлей и добычей корней
красителя марены. В начале XVIII в. жители гребенских станиц
были реестровыми казаками и подчинялись в военном отношении
терскому воеводе, но сохраняли круговое управление,
возглавляемое выборными атаманами и старшинами.
Степные пространства края населяли кочевники. Наиболее
многочисленным и сильным народом среди них были калмыки,
управлявшиеся ханом и подвластными ему тайшами. Приняв в
XVII в. русское подданство, к началу XVIII в. они прочно заняли
земли между Яиком и Волгой, почти совсем вытеснив оттуда
ногайских татар, основная масса которых переселилась в Придонье
или Крым. Оставшиеся в крае татары делились на несколько
групп. Непосредственно под Астраханью располагались кочевья
юртовских татар, восточнее жили едисанские татары, а за ними,
в бассейне Эмбы, так называемые енбулуки. Часть едисанских и
енбулуцких татар находилась под властью калмыцкого хана.
Основным занятием кочевников было разведение коней, крупного и
мелкого рогатого скота. Лишь юртовские татары, часть которых
жила в городах, занимались огородничеством, ремеслом и
торговлей. Под Терками жили кабардинцы и ногайские татары. Часть
кабардинцев, принявших русское подданство, еще в XVII в.
образовала вассальное «Черкасское княжество», которое сохранялось и
в начале XVIII в. Под Терками жили также выходцы из
Дагестана, называвшиеся окочанами, и многочисленные новокрещены из
разных районов Северного Кавказа. Наиболее распространенными
видами их занятий были коневодство, примитивное земледелие,
охота, пчеловодство, домашнее ремесло, связанное с обработкой
железа, цветных металлов, шерсти и кожи. Пестрота
национального состава населения края возрастала за счет селившихся в
городах выходцев из стран Востока. В Астрахани к началу XVIII в.
сложились большие колонии армян* индийцев, бухарцев и
уроженцев Шемахи, Дербента, Гиляна. Встречались там также
хивинцы, грузины, греки.
Взаимоотношения многонационального населения края были
сложными. В городах многолетнее общение представителей
разных национальностей несмотря на различия в их правовом
положении и соперничество в области торговли способствовало
возникновению между ними тесных экономических и культурных
связей. Объединяло их и недовольство гнетом
феодально-крепостнического государства, который проявлялся в налоговом
обложении, законодательстве, суде и системе воеводского управления.
5 И. К. Кирилов называет Курдюков, Гладский, Щадринский и Червлёный
городки (ук. соч., кн. 2, стр. 31—32). В рукописи неизвестного автора середины
XVIII в., хранящейся среди бумаг Г.-Ф. Миллера, указывается еще станица
((овогладская (М. О. Косвен. Описание гребенских казаков XVIII в. ИА,
1957, №5).
•' Н. Б. Голикова
33

Особенно сближал городское население произвол местной
администрации, притеснявшей все основные городские сословия и
национальные группы.
В степных районах, где определяющим фактором в жизни
кочевого населения было обладание пастбищами, в течение всего
XVII в. шла незатухающая борьба за земли, усугублявшаяся
национальной рознью и распрями внутри отдельных национальных
сообществ. Напряженные отношения в степи с 30-х годов XVII в.
создавали калмыки, подданство которых Русскому государству
долго носило номинальный характер. Несмотря на свои «шертные
грамоты», они постоянно теснили татар, нападали на русские
городки, промыслы и торговые караваны, добирались и до
кабардинских селений 6. Лишь после договора, заключенного с
калмыцким ханом Аюкой в 1697 г.7, обстановка стабилизировалась.
Но последствия многолетней вражды продолжали сказываться, и
в отношениях калмыков с другими жителями края сохранялись
натянутость и недоверие.
В 1697 г., например, узнав о появлении калмыков в
окрестностях учуга Басарги, его жители и охрана боялись выходить за
пределы городка и считали, что промыслу грозит разорение. В
том же году происходили вооруженные стычки и под Астраханью 8.
Отношения между русским населением, татарами и
кабардинцами, принявшими русское подданство уже давно, складывались
мирно. Между ними шла налаженная торговля, они совместно
несли охрану городов и промыслов, вместе участвовали в военных
действиях русской армии против Турции и Крыма. Но на
Северном Кавказе обстановка часто осложнялась из-за вмешательства
в дела татар и кабардинцев соседних с Россией государств,
особенно Турции, которая стремилась восстановить против нее
местных князей и мурз, а также тех кабардинцев и татар, которые не
были русскими подданными и часто меняли политическую
ориентацию, колеблясь между Турцией, Персией и Россией. Поэтому
вторжения кумыков, кубанских и ногайских татар на земли^Фус-
ского государства оставались частым явлением и приносили их
жителям значительный ущерб.
О тревожной обстановке в районе Терека в конце XVII —
первой четверти XVIII в. говорят многие документы, в частности наказ
воеводе М. А. Волконскому от 1697 г., некоторые пункты которого
посвящены охране и обороне города при военной опасности 9. В
1701 — 1702 гг. татарский князь Амырхан сжег и разграбил ряд
6 А. А. Новосельский. Борьба Московского государства с татарами
в XVII в. М.—Л., 1948, стр. 360; Н. П а л ь м о в. Очерки истории калмыцкого
народа. Астрахань, 1922, стр. 17—24; Материалы по истории Башкирской АССР,
ч. 1. М.—Л., 1936, № 67, 71; Очерки истории Калмыцкой АССР. М., 1967,
стр. 140—142.
7 ПСЗ, т. 3, № 1591.
8 ЛОИИ, ф. 178, картон 100, д. 63, л. 1; карт. 102, д. 66, л. 1.
9 ПСЗ, т. 3, № 1585.
34

станиц гребенских казаков. В 1703 г. у русских отрядов вновь
были стычки с татарами, а в 1704 г. татары пытались овладеть
Терками10. В 1705 г. кубанские татары нападали на окрестности
Азова и. Вторгались кубанцы и в район Нижнего Поволжья.
Большое влияние на взаимоотношения и жизнь населения
Астраханского края и Северного Кавказа оказывала национальная
политика русского правительства. В этом районе она определялась
стремлением обеспечить безопасность русских границ и Волжского
торгового пути. Поэтому русское правительство упорно добивалось
укрепления своего влияния на нерусские народы, осуществляя по
отношению к ним гибкую и тонкую политику. Сущность ее
состояла в том, что за народами, вошедшими в состав России,
сохранялось право на самоуправление, собственные правовые
институты, обычаи и религию. Единственной обязанностью их в пользу
Русского государства было несение военной службы. Управление
местным нерусским населением русское правительство оставляло
в руках национальной знати, которая получала от него разные
льготы и поддержку. В то же время русское правительство
старалось поставить эту знать в условия, которые заставляли бы ее
искать тесного союза с Россией. С этой целью использовались
внутренние распри князей, тайшей и мурз, а также система
неодинаковых льгот, которая позволяла вносить в их ряды раскол и
одновременно крепче привязывала к Ррссии, так как, добиваясь
привилегий для себя, они были вынуждены идти навстречу ее
требованиям.
Аналогичная тактика осуществлялась и по отношению к
непосредственным соседям России на Северном Кавказе, дагестанским,
кумыкским княжествам, самыми сильными из которых были Тар-
ковское шамхальство и владение Эндери, «дальним» кабардинским
князьям и кубанцам. Ее целью, как позднее выразился
астраханский губернатор А. П. Волынский, было достичь положения, при
котором они станут «искать у его царского величества протекции
и невредительны будут» 12. Выделение одних сильнее, чем других,
поддерживало и усиливало внутренние трения в их среде.
Постепенно такая политика приносила плоды. К ее наиболее
ощутимым результатам внутри страны в начале XVIII в.
относились: установление фактического подданства калмыков,
систематическое использование контингентов национальных военных сил
в военных операциях, осуществление более тесных контактов
между правительственной администрацией и местной знатью.
Благодаря постоянной поддержке русского правительства значительно
укрепилась власть местных феодалов над их собственными
народами, эксплуатация которых облегчалась возможностью опираться
на мощный государственный аппарат Русского государства.
10 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 203—205.
11 Н. Г. Устрялов. История царствования Петра Великого, т. IV, ч. 2.
СПб., 1863, приложение 2, № 293, 296, 299.
12 ЦГАДА, ф. 115, д. 3, 1719 г., лл. 2—3 об.
:\*
35

Города Астраханского края как по величине, так и по
значимости были неодинаковы. Главный из них — Астрахань
принадлежала в начале XVIII в. к числу крупнейших русских городов.
Расцвету города как важнейшего торгово-промыслового и военно-
административного центра способствовало не только то, что он со
времени своего основания в 1558 г. был главными воротами
России на Восток, но и развитие рыбных и соляных промыслов,
продукция которых имела широкий сбыт, и где находили себе работу
сотни людей. Люди, побывавшие в Астрахани в XVII и начале
XVIII в., сообщают, что это был огромный по тем временам,
живописный город, окруженный множеством садов, с оживленной
речной гаванью, несколькими базарами и множеством торговых
и ремесленных заведений 13.
Выросшая, как и многие русские города, из военной крепости,
Астрахань состояла из трех частей: Кремля, Белого и Земляного
городов, окруженных обширным предместьем. Древнейшая часть
Астрахани, Кремль, еще в начале XVI в. была окружена каменной
стеной, высотой от 7 до 11 м, толщиной от 2,8 до 5,2 м, с 7 трех-,
четырех- и пятиярусными башнями от 12,7 до 17 м высоты 14. Это
было мощное военно-оборонительное сооружение с большим
количеством бойниц подошвенного, среднего и навесного боя. Три
башни были глухими, одна имела выход в пристроенный к
Кремлю Житный двор, а три являлись проезжими. Никольские и
Красные ворота вели к Волге, а Пречистенские выходили в Белый
город. На ночь ворота запирались массивными створами, обитыми
железом. Территория Кремля, по современным обмерам,
равнялась 11 га.
В начале XVIII в. в Кремле располагались воеводские и
митрополичьи хоромы, дом дьяков, Приказная палата, Зелейный двор,
Троицкий мужской монастырь, строящийся Успенский собор,
несколько церквей и торговая баня. Пространство между ними
занимали жилые дворы, тесно примыкавшие друг к другу и городской
стене. По росписному списку 1707 г. их насчитывалось 155.
Принадлежали они представителям самых различных
социальных кругов15. По купчим крепостям 1707—1710 гг. удалось
установить 66 владельцев дворов в Кремле. Среди них: дворян и
офицеров 5, священников и монахов 8, конных стрельцов 7, пеших
стрельцов 4, пушкарей 2, посадских людей 9, вдов 4, подьячих 5,
певчих 4, монастырских и митрополичьих служителей 6,
патриарших крестьян 2 и по двору принадлежало: «часовнику», селитрен-
ному мастеру, записному кузнецу, звонарю, записному садовнику,
сторожу, сапожнику, индийскому купцу, работному человеку и
«астраханскому жителю» 16.
13 Я. С т рейс. Ук. соч., стр. 193; К. Де- Б руин. Ук. соч.; Панорама
Астрахани.
14 А. В. Воробьев. Астраханский Кремль. Астрахань, 1960, стр. 8—14.
15 К. Де-Бруин. Ук. соч., стр. 188; ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, лл. 2, 49—56.
16 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521—523.
36

Схематический план Астрахани
(по росписному списку 1707 г.) Кремль: 1 — Красные ворота, 2 —
Никольские ворота, 3 — Пыточная (Артиллерийская) башня, 4 — Пречистенские
ворота, 5 — Архиерейская башня, 6 — Житная башня, 7 — Крымская
башня, 8 — Житный двор; Белый город: 9 — Кабацкие ворота, 10 — Га-
рянские ворота, 11—Глухая башня, 12 —Исадные (Косые) ворота, 13 —
Спасские ворота, 14 — Глухая башня, 15 — Вознесенские ворота, 16 —
Глухая башня; 17 — Глухая башня, 18 — Решотчатые ворота, 19 — Глухая
башня; 20 — Мочаговские ворота, 21 — башня; Земляной город: 22 —
Водяные ворота, 23 — Архангельские ворота, 24 — Старомочаговские
ворота, 25 — Уржумские ворота, 26 — Садовые ворота, 27 — Глухая
башня, 28 — Глухая башня, 29 — Глухая башня, 30 — Арбузные ворота!
31 — Глухая башня, 32 — Святые ворота, 33 — Глухая башня, 34 —
Мечетные ворота, 35 — Трухменские ворота; 36 — Ивановский монастырь.

Примыкавший к Кремлю с востока Белый город, территория
которого превышала кремлевскую примерно в 3 раза, также был
окружен каменными стенами с 12 башнями, построенными в
начале второй четверти XVII в.; 7 башен были проезжими. Гарян-
ские, Кабацкие, Косые, Спасские ворота Белого города выходили
на Волгу и ее судоходный рукав Кутум, а Вознесенские, Мочагов-
ские и Решотчатые ворота вели в Земляной город. В начале
XVIII в. в Белом городе помещались административные здания и
учреждения: двор товарища воеводы и второго дьяка, Посольский,
Житный, Табачный, Питейный и Кружечный дворы, таможня и
Земская изба. Центр города занимали каменные гостиные дворы:
Русский (с 75 лавками), Индийский (с 70 лавками) и Армянский.
К ним примыкали 9 торговых рядов: Большой, Рыбный, Мясной,
Медовый, Калашный, Ветошный, Шапошный, Сапожный, и Гарян-
ский. По росписному списку 1707 г. в них насчитывалось 303
лавки. Кроме рядов в Белом городе имелись группы по 5—6 лавок
и отдельные домовые лавки, разбросанные по разным улицам. За
торговыми рядами, против кремлевской Пыточной башни, стояли
пивной «государев амбар» и харчевни. Таким образом, Белый
город как основной торговый центр Астрахани отличался большим
оживлением 17.
За торговыми рядами и гостиными дворами в восточной части
Белого города располагались монастыри мужской Спасо-Преобра-
женский и женский Благовещенский (Пречистенский), приходские
церкви и жилые кварталы. В XVII в. там имелись особые слободы
конных стрельцов и приписанных к казенным промыслам рыбных
ловцов, но в начале XVIII в. существование обособленных слобод
уже не было характерным для Белого города.
На большинстве улиц вперемежку располагались дворы
разных по социальной принадлежности людей. По купчим крепостям
1707—1710 гг. удалось установить 421 владельца дворов в Белом
городе. Среди них: конных стрельцов 110, пеших стрельцов 70,
пушкарей 6, солдат 4, посадских людей 51, записных садовников
18, кормщиков 5, рыбных ловцов 6, работных людей 5, лиц «без
чинов» 9, вдов 42, дворян 23, духовенства 24, подьячих 15,
монастырских служителей 20, приказчиков 5, дворовых людей 2,
крестьян 3, новокрещен 1, иноземцев 2. Кроме того, дворы часто
делились между двумя владельцами, в иных дворах имелись
«подсоседники» и снимавшие помещения жильцы 18. По
росписному списку 1707 г. в Белом городе насчитывалось 1160 жилых
дворов 19.
На юго-запад, юг и юго-восток от Кремля и Белого города,
охватывая их широким полукольцом, лежали слободы самой
17 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, л. 72; ф. 615, кн. 522, лл. 23, 122, 133, кн. 523,
лл. 100—100 об.; ААО, ф. 394, оп. 1, д. 20.
18 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, лл. 4, 71 об. —73, 104—106, 117—118 и др.,
кн. 522, лл. 126—127 и др.
19 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, л. 72 об.
38

большой части Астрахани — Земляного города. Он начинался у
Волги, примыкая к стенам Кремля у Крымской башни, и шел,
загибаясь к югу до р. Кривуши и по ней до Кутума, служившего
его естественной границей. По Кутуму Земляной город
поворачивал к северу и примыкал к стене Белого города. Для укрепления
обороноспособности и защиты от весенних вод Земляной город
был обнесен валом и деревянными стенами с 5 глухими и 9
проезжими башнями. К Волге выходили «Трухменские» и Мечетные
ворота, в степь — Святые и Арбузные, к Кутуму — Садовые,
Уржумские, Старомочаговские, Архангельские, Водяные.
Протяженность стен Земляного города согласно росписным спискам 1707 и
1708 гг. равнялась 2070,5 саженям20. Общая протяженность стен
Кремля по тем же источникам равнялась 706 саженям, а стен
Белого города — 991 сажени.
В начале XVIII в. в состав Земляного города входило не менее
9 русских слобод (Долбилова, Сьянова, Змеева, Шепилова,
Пушкарская, Садовая, Вознесенская, Симбирская и Балахонская),
населенных пешими и конными стрельцами, солдатами, записными
ремесленниками, посадскими и работными людьми. В
юго-восточной части лежала особая Армянская слобода, где селились
армяне, грузины, греки и другие иноземцы христианского
вероисповедания. В юго-западной части Земляного города, южнее русских
слобод, располагалась Татарская слобода, где жили юртовские
татары и выходцы из магометанских стран. Внутри Татарской
слободы выделялись Гилянский, Бухарский и Агрыжанский
«дворы», которые по существу были слободами, состоящими из
отдельных дворов, окруженных общей оградой. В Татарской слободе
имелись мечети и особый Татарский базар 21.
Из административных зданий в Земляном городе находились
полковые избы и склады, Рыбная и Садовая конторы, торговые
бани и несколько кабаков 22. Имелись там и торговые места:
старый Армянский гостиный двор, Мучной ряд и др. Но особенно
много было в Земляном городе ремесленных заведений, которые
располагались иногда целыми рядами в отведенных для них
местах: горшечные сараи за солдатскими Симбирской и Балахонской
слободами, кирпичные сараи и кожевни за Садовой слободой,
кузницы вдоль стен Белого города. Другие ремесленные мастерские
были разбросаны по всем слободам: В Земляном городе
находилось довольно много приходских церквей и монастыри Долбилов
и Вознесенский 23.
Точных сведений о числе дворов в Земляном городе нет. В
росписном списке 1707 г. указывается, что там было 1590 дворов.
20 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, лл. 72—74 об., д. 6, л. 60. Сажень —русская мера
длины, равная 3 аршинам, или 2,13 м.
21 ЦГАДА, ф. 615, кн. 528, лл. 34 об., 82 об., 112, 187 об.; К. Д е - Б р у и н.
Ук. соч., стр. 189—193.
22 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, лл. 123—124 и др.
23 Там же, лл. 6 об., 99—101, 123—124, кн. 522, лл. 113, 140—141, кн. 523,
лл. 25 об. и др.; ААО, ф. 394, оп. 1, д. 20, лл. 62—75.
39

Но эти данные требуют серьезных уточнений, так как не
согласуются с величиной Земляного города, который не менее чем в 5 раз
превышал Белый город. Если в Белом городе, где значительное
место занимали гостиные дворы, торговые ряды и учреждения,
разместилось 1160 дворов, то в Земляном городе их не могло
быть только на 430 дворов больше. Пришлось бы допустить, что
около 2/з Земляного города пустовало. Но известно, что в начале
XVIII в. там было очень тесно. По данным об отводе дворов
видно, что в большинстве случаев земли давали за его пределами, в
предместье. В Земляном городе пустые места имелись только
в самых неудобных местах. Так, в 1707 г. армяне Фомин и Исаев
получили под дворы «место топлое солончак», а армянину
Иванову отвели узкий переулок, выяснив, что по нему не ездят. На
крохотный участок в Сьяновой слободе претендовали сразу 3
человека и в связи с этим даже возникло судебное дело24. Пре-
уменьшенность цифры 1707 г. объясняется тем, что росписной
список составлялся вскоре после подавления восстания 1705—1706 гг.,
когда множество дворов из-за арестов, конфискаций и вывода
мятежных полков пустовали или занимали семьи, предназначенные
к высылке. Такие дворы как «жилые» не учитывались. О большом
числе пустых дворов в Астрахани писал в 1707 г. астраханский
воевода П. М. Апраксин, сообщая Петру I, что если их не заселить,
то они «огниют». Петр распорядился передать их солдатам
карательной армии, оставленным в Астрахани вместо высланных
полков. Из позднейших актов видно, что из 3000 солдат, размещенных
ранее на постой, большинство получили дворы в Земляном городе
и лишь немногие — в Белом городе. Не хватило дворов только на
300 с небольшим человек, которых поселили за пределами
Земляного города, в новой Казанской слободе25. Кроме того, в число
1590 не входили жители нерусских слобод26. Поэтому общее число
дворов в Земляном городе перед восстанием было не менее 4000—
4500.
К началу XVIII в. стены Кремля, Белого и Земляного
городов уже не являлись границей Астрахани. Жилые и
хозяйственные постройки были разбросаны за ними по всему берегу Волги и
Кутума, а местами перебрасывались и на их противоположную
сторону. Из «загородных» районов Астрахани наиболее
оживленной была прибрежная полоса, шедшая вдоль стен Белого города.
Там располагались Деловой двор, ведавший казенными морскими
и речными судами и доками, хозяйственные дворы церковного
ведомства и монастырей, тянулись причалы и амбары купцов и
24 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, лл. 29, 124—125, 153, 155—158 об., кн. 522,
лл. 169—171 об., кн. 523, лл. 42—43, 80—81 об.
25 Письма и бумаги Петра Великого, т. VI. СПб., 1912, № 2087; Отчет
Петровского общества исследователей Астраханского края за 1893 год.
Астрахань, 1894, стр. 29.
26 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4.
40

промышленников. У рыбных исад был большой продуктовый
рынок с рыбным, мясным, хлебным, фруктовым и овощным рядами.
Далее, вдоль стен Белого города шли кожевни, горшечные сараи,
хлебопекарни и харчевни. У Никольских ворот Кремля был лесной
рынок, где продавали бревна, тес, доски, щепу, луб, дрова. Там
же находились патриарший загородный двор и двор Троицкого
монастыря. Вдоль стен Земляного города, по обе стороны Кутума,
Кривуши и р. Луковки, лежали многочисленные казенные,
монастырские и частные виноградники, сады и огороды. Часть из них
подходила к стенам загородного мужского Ивановского
монастыря. Около монастыря имелась небольшая слободка, а недалеко
от нее, на Луковке, местные плотники строили торговые и
промысловые суда 27.
Число жилых дворов, разбросанных по всему берегу и садам,
полностью выяснить не удалось. В росписном списке 1707 г.
значится, что «за Земляным городом у реки Кутумовой» находилось
58 дворов. Но до восстания их было гораздо больше: в 1707 г.
учитывались лишь дворы, уцелевшие или отстроившиеся после
того, как восставшие, готовясь к обороне, сожгли предместья28. О
том, что только в садах имелось несколько десятков дворов,
позволяют судить материалы 1702 г., когда проводилась проверка
прав владения на недвижимую собственность. Те, кто не имели
соответствующих документов, давали устные показания, которые
записывали в Приказной палате. Таких сказок, относящихся к
расположенным за Кутумом садам, удалось найти 40. Фактически их
было больше, так как часть садовладельцев имела купчие
крепости и другие документы. Известно также, что между Кривушей
и Кутумом находилась приходская церковь 29.
Неотъемлемыми частями Астрахани были также калмыцкий
базар, лежащий против Кремля, на противоположном берегу
Волги, где были устроены площадки для торговли скотом, лавки,
шалаши и полки, и Караузякская пристань, располагавшаяся на
берегу Волги, вниз по течению, у Царевой протоки. Там вели учет
и продажу соли, добытой на озерах30.
Описание одного только внешнего облика Астрахани
показывает, что этот многонаселенный город с оживленной
хозяйственной деятельностью не случайно включали в официальных
документах XVII и первой четверти XVIII в. в число крупнейших
городов России 31. Общее количество дворов там в конце XVII—
27 К. Д е - Б р у и н. Ук. соч., стр. 186, 193; А. П. Соколов. Начало
Астраханского порта. «Морской сборник», 1849, № 2, стр. ПО; ЦГАДА, ф. 1104,
д. 4, лл. 74, 141—144; ф. 615, кн. 521—523; ф. 235, оп. 2, д. 84, лл. 357—358;
ДАО, ф. 394, оп. 1, д. 20.
28 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, л. 76.
29 ЛОИИ, ф. 178, карт. 107; дд. 37—72; И. Саввинский. Ук. соч.,
стр. 96.
30 Я. С т р е й с. Ук. соч., стр. 133; Панорама Астрахани.
31 ПСЗ, т. VI, № 3708; Я. Е. В о д а р с к и и. Список городов России с
указанием примерного количества посадских дворов. ИА, 1961, № 6, стр. 235—236.
41

начале XVIII в. достигало не менее 6500—7000. Одновременно
Астрахань была центром обширной округи, которая складывалась
из довольно большого количества мелких русских и татарских
поселений как постоянных, так и временного характера.
Постоянные поселки имелись у таможенных застав, главными из
которых были Круглинская, расположенная между Астраханью и
Черным Яром, и Урустобская, лежавшая в 60 верстах ниже
Астрахани. На этих заставах производили таможенный осмотр всех
торговых судов, а поэтому там находились постоянный штат
таможенников и стрелецкая охрана, а также хозяйственные и жилые
постройки, окруженные деревянной стеной32. Кроме главных
застав имелись сторожевые посты на протоках Бектемир, Увара,
Бузан, на Долгом острове, в урочищах Икчибур и Китчеур,
выявлявшие суда, которые пытались обойти главные заставы.
Постоянные жители были и в промысловых поселках-учугах, где
систематически производили лов и обработку рыбы. Учуги
располагались на волжских протоках, до самого морского берега. Их
штат, не считая сменного караула, достигал 25—40 человек, часто
живших там с семьями33. Имелся поселок и при выстроенном в
1703 г. в 8 верстах от Астрахани селитренном заводе, где
работали наемные работники, пленные шведы и отряды служилых
людей, присылавшиеся попеременно из Астрахани и Петровска34.
К постоянным поселениям в сезон ловли рыбы и добычи соли
присоединялось множество временных поселений, разбросанных
по всей волжской дельте и соляным озерам. Число работников на
рыбных станах колебалось от нескольких человек до больших
ватаг (от 25 до 100 и более людей). Станы возникали и на островах
Каспийского моря, где били тюленей. На соляных озерах кроме
солепромышленников и их работников находились служители
Соляной конторы, отводившие места для гребли соли, и караулы,
несшие охрану промыслов 35. Округа Астрахани, особенно в летнее
время, когда там скоплялось множество не только местных, но
и приезжих людей, а по Волге непрерывно двигались речные суда,
была весьма оживленной. Это накладывало свой отпечаток и на
город, придавая ему особое своеобразие.
Ближайшим к Астрахани городом был Красный Яр,
расположённый от нее всего в 30 верстах. Фактически он входил в
состав астраханской округи, хотя и имел самостоятельное
воеводское управление. В первой четверти XVIII в. это был небольшой,
обнесенный деревянной стеной с 7 башнями городок, вокруг
которого лежали сады, огороды и обширные пастбища. В крепости
32 ЛОИИ, ф. 178, карт. 60, д. 29, л. 3; д. 6677, лл. 1—5; ЦГАДА, ф. 1104,
кн. 1, лл. 53—56.
33 И. В. С т е п а н о в. Ук. соч., стр. 95—107, 129—132; Н. Пальмов.
К истории рыбной промышленности в первой половине XVIII в. «Наш край»,
1924, №4, стр. 116—118; А. В. Пруссак. Рабочие на рыбных промыслах
Астрахани в XVII в. «Исторический сборник»,* № 2. Л., 1934.
54 ААО, ф. Астраханской воеводской канцелярии, оп. 1, д. 1.
35 И. В. С т е п а н о в. Ук. соч.
42

03
со
н
о
Си
а>
Н
а
к
Я
к
■ё.
оз
м
к
X
Он
ей
О
и
О
я-
к
<и.
Й1
Н 1
О
Он
03
*=(
>>
гос
о (
Рн<
О'
«
о .
И 1
о
Моек
к
а
О)
н
о
к
ч
\о
к
\о
ч'
о
^
о
»к
к
м
о
0)
1*
к
граф
о
н
л
л
^
^
„
<
п
<
и
!=Г
4—'
к
я
оз
X
оз
Он
н
а
<
К
а,
И
оз
Сн
>»
я*
>^
*=с
к
сп
Он
X
13
а)
^1
3>
-01
ерии,
с
3
к
»я
о
«
о
»к
к
о
о
о
рц
дел
й
з
я
я
оз
си
н
иное

помещались Приказная изба, таможня, Кружечный и Житный
дворы, зелейный погреб, церковь и около 500 жилых дворов.
Черный Яр, основанный на правой стороне Волги, примерно
в 260' верстах выше Астрахани, также защищали деревянные
укрепления: стена с 8 башнями и 4 сторожевые башни,
выдвинутые вперед по сторонам крепости. По размерам он немного
превышал Красный Яр (около 600 дворов). Как и в Красном Яру,
здесь было воеводское управление и имелись такие же
учреждения. В отличие от Красного Яра, где основными занятиями
жителей были не только рыбный промысел, но и скотоводство,
огородничество и торговля, черноярцы занимались только торговлей
и рыбным промыслом, так как город окружали сухие и
малоплодородные степи. Развитию торговли в Черном Яру способствовала
организация под городом переправы для калмыков, которые в
период перекочевок закупали там различные товары 36.
Четвертый из принимавших участие в восстании 1705—1706 гг.
городов Гурьев, йЛйЯйцкий Гурьев городок, как его именовали
в XVII — начале XVIII в., дежал в устье Яика, в 3 верстах от
Каспийского моря. Между ним и Красным Яром никаких
поселений не было, лишь временами к городу прикочевывали калмыки.
От Астрахани Гурьев отстоял на 500 верст и был связан с ней
морским и сухопутным путем, на преодоление которого уходило
от 12 до 15 дней37. В 1647 г. там построили первоклассную
каменную крепость с 4 глухими и 3 проезжими башнями. Основание
Гурьева было связано с развитием яицких рыбных промыслов;
поэтому его основное население состояло из наемных работников,
людей, приписанных к дворцовым промыслам, и ссыльных. По
сведениям И. В. Степанова, в 1693 г. там жили 20 семей
переведенцев, 18 семей ссыльных, весь мужской состав которых
работал на учугах. Всего на Яицком учуге, включая наемных
работников, числилось 93 человека38. Вместо постоянного гарнизона
охрану несли «годовалыцики» — астраханские и красноярские
служилые люди (около 300 человек), сменявшиеся каждый год. Эта
цифра свидетельствует, что правительство придавало Гурьеву
важное значение не только как промыслу, но и как военному
форпосту, выдвинутому на восток и в земли яицких казаков (станицы
яицких казаков находились в среднем течении Урала, но они
претендовали на все земли по Уралу).
Пятый из, восставших городов — Терки, по величине и
значимости занимал второе после Астрахани место. В конце XVII —
начале XVIII в. он переживал период расцвета и был довольно
36 О Красном и Черном Ярах см. ПСЗ, т. V, № 3380; И. К. Кирилов.
Ук. соч., кн. 2, стр. 28—29; ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, лл. 152—153.
37 И. К. Кирилов. Ук. соч., кн. 2, стр. 33; ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144),
лл. 95—97.
38 И. В. Степанов. Хозяйственная деятельность Московского
правительства в Нижнем Поволжье в XVII веке. УЗ ЛГУ, серия исторических наук,
вып. 5. Л., 1939, стр. 134—135.
44

оживленным городом с посадом и большим гарнизоном (в 1708 г.
его разругШШ! татары и в прежнем объеме он не был
восстановлен). Административным центром города был небольшой, но
хорошо укрепленный деревянный Кремль, или Малый город. Там
находились воеводский двор, Приказная изба, пороховой погреб,
житница, аманатные избы, собор и 149 жилых дворов. К Кремлю
примыкал Земляной, или Большой, город, окруженный земляными
укреплениями с 8 башнями и 2 роскатами, вокруг которых
проходил ров. В Большом городе, куда вело 5 ворот, имелись торговые
ряды, 3 гостиных двора и харчевни, 2 приходские церкви, а из
учреждений — таможня, Кружечный двор и полковые избы. В
жилых слободах города было тесно и часть дворов, ремесленных
и торговых заведений уже вышла за вал39. Непосредственно у
города выстроилось несколько нерусских слобод: Черкасская, где
числилось 175 дворов, Окотская, населенная потомками 160 семей
окочан, переселившихся в Терки из Дагестана, Татарская и
Новокрещенская. За слободами, местами примыкая прямо к городу,
располагались сады, виноградники и небольшие поливные пашни,
а за ними мужской Богоявленский монастырь и загородные
резиденции черкасских князей. В нескольких верстах от города, на
взморье, находилась терская гавань, так как из-за мелководья
подходить к городу морские суда не могли. Там строились суда,
стояли казенные и частные амбары, а по побережью были
разбросаны рыбные станы. С самого основания Терки были довольно
оживленным торговым центром, куда приезжали русские и
восточные купцы, кабардинцы, гребенские казаки, кумыки и татары.
Морской путь от Терок до Астрахани определялся в 300 верст
и шел вдоль Каспийского побережья. Имелась и караванная
дорога, но она шла безводными степями, по безлюдным местам, и
путники часто подвергались там нападениям кочевников. Поэтому
морской путь считался более удобным и безопасным40. Зимой
сообщение с Терками прерывалось и временами город оказывался
полностью отрезанным от Астрахани.
В военно-административном отношении все названные города
зависели от Астрахани. Астраханский воевода распоряжался
вооруженными силами городов, ведал снабжением их оружием,
боеприпасами, хлебом и деньгами. Он мог пересматривать решения
местных воевод и решать неотложные внешнеполитические дела,
не дожидаясь санкции из Москвы. Он же осуществлял связи с
национальной знатью. При такой организации управления
астраханский воевода фактически пользовался очень большой властью
как полный и почти неограниченный правитель огромного края.
Экономические и военно-административные связи
способствовали возникновению между городами края И.Астраханью тесных
уз. Располагаясь в пограничном районе, среди заселенных кочев-
39 Кабардино-русские отношения в XVI—XVIII вв., т. 1. М., 1957, № 248;
Акты исторические, т. 5. СПб., 1842, № 180/1; ЦГАДА, ф. 371, д. 458.
40 Ф. С о й м о н о в. Ук. соч., стр. 345.
45

никами степей, небольшие русские городки являлись
своеобразными островками, само существование которых зависело от
помощи и поддержки Астрахани. Она была для них и главным
связующим звеном с центром. Все это придавало Астрахани
исключительную роль не только в экономике, но и в политической
жизни края.
* *
Одной из характерных особенностей русских городов эпохи
феодализма была пестрота их населения, которое складывалось
из представителей различных групп, отличавшихся не только по
имущественному положению, но и по правовому статусу. Это
определялось структурой феодального общества, строившегося по
сословному принципу, с дальнейшим разделением сословий на
внутрисословные группировки. Большое значение имело и то, что
города были не только торгово-ремесленными, но и
военно-административными центрами, в которых сосредоточивалось
управление городом и тяготеющей к нему округой. Значительное влияние
на формирование населения городов оказывала и сложившаяся
в России система, согласно которой несение государственного
тягла и служба организовывались по территориальному принципу.
Вследствие этой системы в городах скапливалось не только
естественно складывавшееся в силу разделения труда торгово-ремес-
ленное население, в условиях господства
феодально-крепостнических отношений прикрепленное к городу, но и другие
категории. Так, в городах кроме посадских людей и городовых бобылей
жили стрельцы, пушкари, записные ремесленники и другие
обслуживавшие городское хозяйство люди. Были расписаны по городам
и дворяне, служившие в местных полках и городских учреждениях.
С дворянами жили их дворовые люди и кабальные холопы. В
каждом городе имелось духовенство и мелкие
церковнослужители. Кроме того, там всегда встречались разночинцы, то есть
выходцы из разных сословных групп. В крупных городах число их
было довольно значительно.
Все эти категории населения, имелись и в городах
Астраханского края, хотя соотношение их в разных городах было
различным. Но, говоря об этих городах, констатировать присутствие там
названных социальных групп недостаточно. Знакомство с
источниками показывает, что кроме официально приписанных жителей
и местных разночинцев в городах Астраханского края постоянно
жили и люди, к ним не приписанные, но тесно связанные с ними
по роду деятельности. Основная масса людей, не приписанных к
городам края, но постоянно там живущих, состояла из крестьян и
посадских людей других городов, среди которых было много
беглых, успешно скрывавшихся в низовьях Волги. Большинство из
них жили работой по найму, часть занималась ремеслом и мелкой
торговлей. В официальной переписке того времени их называли
46

«пришлыми», или «сходцами». Систематически, подолгу, но
временно жили в Астрахани также купцы и торговые крестьяне,
участвовавшие в астраханской торговле и разработке природных
богатств края, крестьяне-отходники, приходившие на заработки, и
бурлаки, часто остававшиеся там зимовать. Не приписанные к
городам края люди значительно увеличивали численность их
населения и усиливали его пестроту, придавая городам особый колорит.
Научных работ, посвященных исследованию русского
населения городов Астраханского края в целом, нет. Внимание
историков привлекали в связи с проблемой наемного труда только
работные люди, занятые на местных промыслах, речных судах и
в торгово-ремесленных заведениях41. В связи с этим на
характеристике численности, занятий и положения городского населения
следует остановиться.
Одной из самых значительных по численности категорий
русского населения Астраханского края были служилые люди,
составлявшие большинство во всех городах, кроме Астрахани. Их
численность определялась порубежным положением края,
сложными взаимоотношениями его многонационального населения и
обилием административно-хозяйственных задач, при решении
которых широко использовались служилые люди. До восстания
1705—1706 гг. основную массу вооруженных сил края составляли
конные и пешие стрельцы. Солдаты, хотя и появились там в
середине XVII в., вытеснили их только в 1707—1709 гг. Поэтому
стрельцы долго играли в жизни городов заметную роль и
оказывали большое влияние на их развитие.
В XVII в. в городах Астраханского края было
расквартировано несколько стрелецких полков. Самый большой гарнизон стоял
в Астрахани. После Крестьянской войны под руководством С.
Разина там имелось 5 стрелецких полков по 300 человек, к
которым присоединялся солдатский Тысячный полк42. Но этого числа
служилых людей для местных нужд было недостаточно и до
середины 90-х годов XVII в. в дополнение к ним присылали
сменные полки из Казани и Москвы. В 1694 г. в Астрахань из
Симбирска отправили переведенный туда после восстания 1682 г.
«Московский выписной» полк П. Козлова, такой же полк И. Спеш-
нева и казанский полк Т. Бордовика43. Но с этого времени оба
41 А. А. Гер а к лито в. К истории волжского транспорта в конце XVII в.
«Труды Нижне-Волжского областного научного общества краеведения», вып. 4,
ч. 2. Саратов, 1924; И. В. Степанов. Гулящие работные люди в Поволжье
в XVII в. ИЗ, кн. 39. М., 1951; его же. Работные люди в Поволжье в XVII в.
В кн.: «Вопросы генезиса капитализма в России». Л., 1960; А. В. Пруссак.
Ук. соч.; Н. Б. Голикова. Наемный труд в городах Поволжья в первой
четверти XVIII в. М., 1965; Н. А. Бакланова. Торгово-промышленная
деятельность Калмыковых во второй половине XVII в. М., 1959.
42 С. Г. Т о м с и н с к и й. Очерки истории феодально-крепостной России.
М.—Л., 1934, стр. 206; А. В. Чернов. Астраханское восстание 1705—1706 гг.
ИЗ, кн. 64. М., 1959, стр. 190.
43 ЛОИИ, ф. 178, карт. 60, д. 30, л. 1, карт. 94, д. 115, л. 1, д. 118, лл. 1—4,
карт. 95, д. 2, л. 1, д. 18, л. 1.
47

бывших «Московских» полка стали постоянной частью гарнизонов
Астраханского края, так как после событий 1698 г. правительство
решило оставить их «на вечное житье» в «астраханских городах»:
Полк Козлова перевели в Терки, а полк Спешнева остался в
Астрахани. К стрельцам были перевезены и их семьи. Сведения об
этом имеются во многих источниках. В частности, бывший
московский стрелец, участник восстания Н. Киреев (Барабанщик) на
следствии говорил, что был «после смутного времени 7190 г.
сослан на вечное житье в Синбирск... а из Синбирска тот их полк
и он, Назар, переведены были в Астрахань». Такие же показания
дал стрелец Я. Брага 44. Аналогичные сведения содержатся в
ревизских сказках бывших московских стрельцов М. Матусова,
Н. Кружельца, А. Чепрунова, В. Свешникова, И. Прасолова,
Хромова и других, вернувшихся в Астрахань после отставки из
действующей армии45. Эта мера ликвидировала надобность в
сменных частях, и штатный состав стрелецкого гарнизона в Астрахани
вплоть до восстания 1705—1706 гг. стал стабильным. Число
солдат там увеличилось в 1699 г., когда была организована флотилия
военных яхт, для обслуживания которых создали особый Яхтин-
ский полк 46.
Величина астраханских полков была различна. В 3 пеших
стрелецких полках насчитывалось по 300, в бывшем «Московском»
650, в конных по 400 штатных мест. В Яхтинском полку имелось
250, в Тысячном 1000 солдатских мест. Кроме того, в Астрахани
было 50 пушкарей 47. Общее число штатных мест достигало, таким
образом, 3650, не считая офицеров. Но фактически от штатной
цифры могли быть отклонения. Перед восстанием, например, в
Астрахани было только 2566 солдат и стрельцов, так как в 1704 г.
там сформировали сводный полк из 882 человек, отправленный
в район военных действий со шведами. Кроме того, в 1705 г. в
полках имелись вакантные места. В «Московском» полку,
например, не хватало 122 человек, а в другом пешем полку 80
человек 48. В Терках, гарнизон которых состоял из 3 пеших и конного
полков, в начале 90-х годов страшно пострадавших от чумы,
количество стрельцов, несмотря на пополнения 1692—1697 гг., резко
отличалось от штатного. В 1705 г. там в 2 пеших полках было
только 270 человек, в «Московском» 430, а в конном 200 человек,
20 пушкарей и 50 новокрещен49. В Красном Яре было 400, а в
Черном Яру — 450 стрельцов50. Таким образом, всего в городах
района восстания, в его канун, находилось 4386 служилых людей 51.
44 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 153, 167.
45 ЦГАДА, ф. 350, д. 5549, лл. 871, 882, 1097, 1105, 1136, 1144 и др.
46 ААО, ф. 1010, д. 46, л. 6, д. 66, л. 1.
47 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 301—311.
48 Там же.
49 ЦГАДА, ф. 371, д. 468, л. 202 об., стб. 394 (1144).
50 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV. СПб., 1893, № 2087.
51 Приведенная В. И. Лебедевым и повторенная М. Д. Рабиновичем цифра
10 000 человек» имеется в письме Петра I к А. Д. Меншикову от 23 апреля
48

В Астрахани стрелецкие дворы относились к числу весьма
населенных, так как со стрельцами жили не только их жены и
дети, но и другие родственники. К тому же в стрелецких слободах
всегда имелись дворы отставных служилых людей. При подсчете
населения для XVII в. Я. Е. Водарский пользовался
коэффициентами 2,8 для посадских и 2,1 для стрелецких дворов52. Принимая
коэффициент 2,1 и беря за основу штатное число служилых,
можно определить, что население дворов астраханских служилых
людей достигало примерно 7760 человек. Но для Астрахани эта
цифра мала. Дело в том, что в 1706 г., после восстания и вывода
мятежных полков, там проводили учет стрелецких сыновей и тех
их жен, которых предполагалось выслать. В общей сложности
их оказалось 3035 человек. Но этот учет был не полным и данную
цифру надо увеличить, прибавив к ней других родственников
восставших, а также семьи, высылке не подлежащие, и семьи
отставных. Таких людей было больше, чем разница между цифрой,
полученной с помощью коэффициента 2,1, и числом служилых людей
и членов их семей. Даже если пользоваться этим коэффициентом,
то число членов семей только 882 стрельцов, включенных в
сводный полк в 1704 г., составит 970 человек. Поэтому представляется
более правильным при подсчете населения дворов астраханских
служилых людей пользоваться коэффициентом 2,8, предложенным
Водарским для посадских дворов. Таким образом, для конца
XVII — начала XVIII в. число жителей стрелецких и солдатских
дворов в Астрахани можно определить примерно 10 000—11 000
человек. Всего в городах края насчитывалось до 12 000—13 000
служилых людей и членов их семей.
Социальное происхождение стрельцов было весьма пестрым.
Комплектование полков шло не столько за счет потомственных
кадров, сколько путем набора «вольницы», даточных и переводов
стрельцов и солдат из других приволжских гарнизонов. Эти три
источника были главными, поскольку систематическая убыль в
полках (не только из-за службы в пограничном районе, но
вследствие часто повторявшихся опустошительных эпидемий чумы) не
могла быть пополнена членами стрелецких семей. По подсчетам
С. Г. Томсинского, с 1629 по 1699 г. через астраханские стрелецкие
полки прошли 59 920 человек, причем 43 953 за время с 1662 по
1699 г. Особенно много попадало в полки «вольницы», которая
в течение всего XVII в. и начала XVIII в. была основным
резервом, откуда воеводы могли наиболее легко черпать недостающие
1706 г. Но в этом письме царь имел в виду не только служилых людей, а и
других участников восстания. М. Д. Рабинович, кроме того, неверно определяет
число восставших полков. Так, он называет несуществующий полк Ржевского
и ошибочно полагает, что в Терках стояли 2 полка: Козлова и Некрасова, тогда
как Некрасов был подполковником в полку Козлова и после отъезда Козлова
занял его место.
52 Я. Е. Водарский. Численность и размещение посадского населения
в России во второй половине XVII в. В кн.: «Города феодальной России». М.,
1966, стр. 276.
4 Н. Б. Голикова
49

им силы. Как сообщает Томсинский, из 59 920 стрельцов в
Астрахань направили 917 стрельцов из Москвы, из других городов
2759 человек, а все остальные были набраны в районе Нижнего
Поволжья53. В документах 1670—1700 гг. имеется много сведений,
что в стрельцы зачисляли сыновей местных посадских людей,
записных ремесленников, работавших по найму работных людей,
среди которых было много беглых крестьян, посадских тяглецов и
холопов, выходцев из татарского и калмыцкого плена,
называвшихся «болдырями» и др. Из них можно назвать устюжанина
Тихонова, который прибыл в Астрахань «на стругах в работе»,
крестьянина И. Иванова, сначала работника рыбных промыслов,
костромича Михайлова, симбирянина Дмитриева, казанца С.
Кузьмина и других «кормившихся работой» «гулящих людей» 54.
Основную массу «вольницы» верстали в пешие полки, поскольку пешая
служба не требовала особой обеспеченности. Конные полки
пополнялись путем перевода туда наиболее зажиточных стрельцов
из пеших полков.
В период, предшествовавший восстанию, самое значительное
пополнение стрелецких полков происходило в 1692—1698 гг., после
эпидемии чумы, унесшей в Астрахани более 16 000 жителей55.
В полки сначала взяли всех местных, годных к службе работных
людей, а затем был проведен набор «вольницы» и перевод
стрельцов и солдат из других районов Поволжья. Так, осенью 1692 г.
прислали 60 человек из Симбирска, 172 из Керенска, 19 из Сви-
яжска, 18 из Царево-Санчурска. В 1693 г. в Астрахани опять
собирали «вольницу». В 1696 г. после нового набора в ряде городов
оттуда прислали 593 человека с семьями, а в 1697 г. перевели
людей из Казани, Козьмодемьянска, Курмыша, Инсара и
Саранска. В самой Астрахани были взяты в полки и частично в посад
закладчики местных монастырей и митрополита. В 1698 г. в
Астрахань прибыли 28 солдат из Симбирска и 80 стрельцов из Уржума.
Часть этих сил отправили в Терки 56. Позднее пополнение шло
более медленно, но поступало из тех же источников. В частности,
много новых людей влилось в бывшие «Московские» полки,
которые начали доукомплектовывать еще в Симбирске и Казани57.
Аналогичным образом формировались и солдатские полки. Касаясь
набора «вольницы» в Саратове в 1699—1700гг., Е. Н. Кушева
приводит данные о происхождении 484 новых солдат, основная масса
которых была раньше крестьянами, посадскими и дворовыми
53 С. Г. Томсинский. Ук. соч., стр. 207.
54 ЛОИИ, ф. 178, карт. 60, д. 18, лл. 1, 5, д. 20, л. 2, д. 30, л. 1, д. 6719,
л. 2, д. 6970, л. 2 и др.
55 Астраханский сборник, издаваемый Петровским обществом
исследователей Астраханского края, вып. 1. Астрахань, 1896, стр. 48—49.
56 ЛОИИ, ф. 178, карт. 91, д. 116, карт. 94, д. 22, карт. 97, д. 20, лл. 1—5,
карт. 98, дд. 19, 22, 28, 29, 44 и др., карт. 99, д. 98, карт. 101, дд. 200, 201; ААО,
ф. 1010, д. 31, л. 1.
57 ЦГАДА, ф. 350, д. 5549.
50

людьми, детьми служилых по прибору, захребетниками и т. д.58.
Хотя сведения эти относятся к набору в действующую армию,
они очень характерны (набор шел по типичной для Поволжья
системе) и полностью согласуются со сведениями источников,
рисующих процесс пополнения стрелецких и солдатских полков
Нижнего Поволжья. Таким образом, и стрельцы и солдаты гар-
низонов астраханских городов, включая «Московские» полки,
были тесно связаны и по происхождению и родственными
отношениями с широкими кругами городских посадов, крестьянством и
разными категориями приборных людей. Эта особенность была
одной из основных черт стрелецко-солдатского войска
Астраханского края.
Как и все стрелецкие части, полки низовых городов строились
по десятичной системе, делясь на сотни, полусотни, десятки,
возглавлявшиеся десятниками, пятидесятниками, сотниками и
полковником. Но в основе их организации лежал типичный для
феодального государства сословно-классовый принцип, согласно
которому офицерские должности для стрельцов были закрыты. Каким
бы опытом не обладал стрелец, он не мог, как правило, подняться
по служебной лестнице выше пятидесятника. В 1675 г. это было
закреплено указом, гласившим, чтобы стрельцы «к дворяном и
к детям боярским ни для каких своих прихотей не
привёрстывались, детьми боярскими не назывались и в поместную службу
не верстались»59. В астраханских городах все полковники и
сотники относились к числу волжских городовых дворян. Перед
восстанием астраханскими конными полками ведали симбирские
дворяне, полковники отец и сын Н. и М. Зажарские, пешими
полками командовали астраханские дворяне Д. Галачалов, братья
Б. и М. Кореитовы и Е. Армянинов, сменивший полковника Спе-
шнева. В Терках полки возглавляли Я. Пехов, Ф. Киреев и
сменивший П. Козлова подполковник И. Некрасов. В Красном и
Черном Ярах стрельцами командовали через сотников сами воеводы.
Солдатские полки в зависимости от их величины делились на
батальоны и роты или только роты. Их офицерский состав
состоял из дворян или приглашенных на русскую службу иностран-
цев. Солдатским Тысячным полком командовал швейцарец,
полковник Девинь, а Яхтинский полк возглавлял немец, капитан
Мейер.
Обязанности стрельцов в Астраханском крае были весьма
разнообразными. Кроме участия в военных походах и экспедициях
внутри края и за его пределами, гарнизонной, караульной и
курьерской службы их использовали на самых различных работах.
Правительство и местная администрация рассматривали стрель-
58 Е. Н. Кушева. Сказки Генерального двора как источник по истории
городов Поволжья на рубеже XVII—XVIII вв. В кн.: «Города феодальной
России», стр. 423.
59 Е. Д. С т а ш е в с к и й. Служилое сословие. В кн.: «Русская история
в очерках и статьях», т. 3. Киев, 1912, стр. 7.
4*
51

цов не только как военную, но и как рабочую силу. Поэтому они
работали на строительстве и ремонте укреплений казенных
зданий, выполняли ремесленные работы на Деловом дворе,
заготовляли сено, уголь и дрова, пасли казенных лошадей, укрепляли
волжские берега, использовались в качестве кормщиков и
гребцов на казенных стругах, на погрузочных и разгрузочных работах,
несли таможенную службу, помогали соляным целовальникам,
сопровождали торговые караваны и выполняли еще множество
самых различных поручений60. Многие поручения были связаны
с отъездом за пределы города и даже края на длительное время.
В 1705 г., например, в «дальних посылках», вне края, находились
130 человек61. Практически круг обязанностей стрельцов был
неограниченным. По наказам воеводам видно, что им и полковому
начальству возбранялось лишь использовать стрельцов в
собственном хозяйстве. Относительно казенных надобностей воеводам
предписывалось следить только за тем, чтобы службы стрельцы
отбывали поочередно62. Это позволяло воеводам предъявлять
стрельцам любые требования, не считаясь с их временем,
жалобами и традициями. Так в стрелецкой среде возникали сильное
недовольство и ропот. Аналогичные настроения порождались
среди солдат, которых как и стрельцов, тоже привлекали к
разным работам.
В первой четверти XVIII в. в связи с общим ростом
государственных заданий, распространявшихся и на Астраханский край,
количество работ, выполнявшихся служилыми людьми, по
сравнению с XVII в. весьма заметно увеличилось. Но особенно
тяжелыми стали для них работы на селитренном заводе. Сначала их
привлекали к его строительству, затем к варке селитры, а когда
завод стали обслуживать пленные шведы и солдаты из города
Петровска, на местных служилых людей легла заготовка дров для
26 котлов завода. Из-за отсутствия лесов в Астраханском крае
заготовка дров там представляла большие трудности. В поисках
леса приходилось отправляться далеко вверх по Волге и оттуда
сплавлять плоты, а если они разбивались, то повторять всю
работу заново.
Число служилых людей, занятых заготовкой дров, было весьма
велико. В 1704 г., в мае, под Царицын и Саратов послали
стрельцов из полка Кореитова, в июне — 478 астраханских и ПО крас-
60 Материалы из фондов ЛОИИ и Астраханской приказной палаты
позволяют проследить обязанности стрельцов с большой полнотой. Подробнее см.
Н. Б. Голикова. Очерки по истории населения городов Нижнего Поволжья
в конце XVII— первой четверти XVIII в. (докт. дисс. МГУ, 1970), где
стрельцам посвящен особый очерк.
61 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 301—311.
62 ЦГАДА, ф. 1104, д. 1, лл. 39—39 об., д. 3, л. 47; ПСЗ, т. IV, № 1792.
В ПСЗ в примечании к № 1792 указано, что наказ был дан воеводе И. А.
Мусину-Пушкину. Но это—ошибка, так как в тексте предписано отпустить Мусина-
Пушкина «к Москве». Следовательно, наказ был адресован сменившему его
в 1700 г. воеводе Д. Бахметеву.
52

ноярских и черноярских стрельцов, в июле — солдат Тысячного
полка. В сентябре 1704 г. состоялся общий указ о том, чтобы
посылать на заготовки по половине каждого полка попеременно.
Была установлена и норма: 89 саженей двухполенных дров на 100
человек, которые должны были не только их нарубить, но и
доставить. Заготовку дров стали производить и зимой63. В общей
сложности эти работы отрывали одновременно по 600—700
человек и остальные служилые люди должны были выполнять за них
все виды служб, отдавая им гораздо больше своего времени.
Рост служебных обязанностей стрельцов в начале XVIII в.
был связан не только с увеличением потребностей государства в
рабочей силе в данном районе. Он в значительной степени
определялся тем новым отношением правительства к служилым
людям, которое стало особенно рельефно проявляться при Петре I.
Старая организация стрелецкого войска с его полурегулярной
службой не удовлетворяла требованиям времени. Необходимость
перестройки армии к началу XVIII в. уже назрела и стрельцы
самим ходом исторического развития были обречены на
исчезновение. Но в первые годы правления Петра четкой системы в
проведении военной реформы еще не наметилось. Поэтому вместо
планомерной замены стрельцов и старых солдатских «жилых»
полков полками нового строя правительство на первых порах
пыталось приспособить старые городовые полки к новым
требованиям. В своей политике по отношению к стрельцам правительство
стало попросту игнорировать давно сложившиеся порядки и
традиции, а также урезать права стрельцов. Если в Москве это
проявилось во введении обязательного и регулярного военного
обучения, а затем и в частой переброске стрельцов из Москвы в
другие места, то в Астраханском крае оно выразилось в более
интенсивном использовании их на разных государственных
работах, так что все их время должно было быть отдано службе.
Объективно прогрессивная военная реформа в силу особенностей
ее проведения оказалась для стрельцов весьма болезненным
процессом, сопровождавшимся не столько ломкой привычных
представлений, не столько потерей в общем-то весьма незначительных
по сравнению с другими категориями городского населения
привилегий, которые они еще сохраняли, сколько сильным ростом их
эксплуатации.
К этому следует добавить, что воеводы и офицеры совершенно
не считались с запретом использовать солдат и стрельцов в своих
хозяйствах и широко эксплуатировали их труд. В их кругах
бытовало представление: «Воевода де сидит в городе, хочет с города
сыт быть, а я де, полку полковник, завсегда хочу с полку сыт
быть и покуду поживу в полку, буду сыт и стану брать» 64. Осо-
63 ААО, ф. Астраханской воеводской канцелярии, оп. 1, д. 1, лл. 135, 162,
168, 260—260 об.
64 Н. Б. Г о л и к о в а. Из истории классовых противоречий в русской
армии. В кн.: «Полтава». М., 1959, стр. 53.
53

бенно безудержный произвол в Астраханском крае развился при
воеводе Т. Ржевском, назначенном туда в 1704 г. Человек
недалекий и алчный, он в короткий срок вызвал всеобщую ненависть.
В челобитной с изложением причин восстания, посланной астра-
ханцами Петру I в 1706 г., не малое место занимало описание его
злоупотреблений. Ржевский брал взятки, посылал стрельцов «про
домашний свой обиход для дров и сена и травы», «лошадей
имал с них безденежно», заставлял ловить для себя рыбу,
выполнять работы за подрядчиков, присваивая полагавшуюся им за это
плату, не давал «прогонных денег», задерживал жалование,
вместо хорошей ржи отпускал «гнилую и топлую муку», а рожь
продавал на сторону, допускал произвол в суде и т. д. Не отставал
от него и красноярский воевода С. Долгорукий, который в течение
8 лет своего правления непрерывно «чинил красноярцом великое
разорение»: «з дворов, которые построены вновь, имал носиль-
ством рубли по 3 и по 4, а кто поедет на рыбную ловлю, — по
полтине да по белуге... У него ж были годовых денщиков со ста по
7 человек. И с них брал по 13 рублев с человека за отставку с
престарелых и кого на их место приверстывал... И на ево ж они
дрова возили, сено косили. Он же у калмык скупал лошади,
верблюды, скотину... а сеном кормил их. Он же убил стрельцов двух
человек... на него ж ломали соль». При потворстве воевод
допускали множество всевозможных злоупотреблений и офицеры.
Полковник Зажарский «имал себе на всякой год с обоих конных
полков в спуск человек по 10 и 20 и больши, а брал с них по 10 и 20
и 30 рублев с человека и больши, а вместо их в службы и в
посылки в караулы посылал маломочных». Он изымал у стрельцов
лошадей, сено, дрова, стрельцов-ремесленников заставлял шить
своей семье и слугам одежду, сапоги и т. д. То же самое делали
полковники Кореитовы и Галачалов. Галачалов, коренной астра-
ханец, отец которого был убит во время восстания Разина,
активно занимался торговлей, промыслами и откупами. Стрельцы
ловили для него рыбу, строили амбары, сопровождали его обозы
с товарами. При выдаче жалования он всегда удерживал у них
часть. В Терках особую ненависть стрельцов вызывал
подполковник И. Некрасов. Жестокие наказания, применявшиеся им к
подчиненным, не раз были причиной их смерти. Не лучше были
порядки и в солдатских полках. Офицеры-иностранцы посылали
солдат «по воду и с платьем, и конюшни и отходы чистить застав-
ливали, и постели под них стлали, и разували, и детей их
пестовали, бани топили... гусей и уток пасли, а которой гусенок или
утенок умрет, правили деньгами». Даже за мелкие провинности
офицеры и их жены били солдат по щекам и палками. Они также
брали сено, дрова, рыбу, требовали подарков, брали взятки65. В таких
обстоятельствах работа на воевод и офицеров становилась весьма
65 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I. М., 1957,
приложение 2, стр. 301—310.
54

существенным дополнением к многочисленным обязанностям
служилых людей, а поборы, которые с них взыскивались, были
достаточно тяжелыми. Произвол «начальных людей» усугублялся
еще и их жестокостью. В полках процветали грубость, насилие,
жестокие телесные наказания. Капитан Мейер, например, за
ошибки, допущенные во время морских учений, избивал и морил людей
голодом. По его приказу солдат «в осеннее время по снастям на
блоках на дерево подымали и в воду бросали, и под шмаки, и под
яхты протаскивали, и в бочках в воду метали, и от того многие
померли»66. Вследствие подобных порядков в полках развился
сильнейший классовый антагонизм.
Поэтому, хотя стрельцы являлись опорой правительства как
основная военная и полицейская сила, они одновременно были
и одной из наиболее угнетенных категорий местного населения.
Это двойственное положение не могло не наложить отпечатка на
настроения стрельцов, которые, служа правительству и завися от
него, в то же время испытывали сильнейшее недовольство его
политикой и администрацией.
Все служилые люди Астраханского края несли службу за
денежное и хлебное жалование. Земельных наделов у них не было.
Они получали только места под дворы, сенокосные участки,
отводившиеся сразу на весь полк, и небольшие водные угодья, где
имели право беспошлинно ловить рыбу. В год конные стрельцы
получали 10 рублей, пешие 5—6 рублей, пушкари от 4 до 7
рублей. Хлебное жалование в 90-х годах XVII в. колебалось от 8 до
12 четвертей ржи и овса, но в начале XVIII в. было уравнено и
убавлено до 5 четвертей ржи и 1,5 четвертей овса67. Жалование
и до этой убавки было низким и не обеспечивало исправной
службы и прожиточного минимума стрелецких семей. К тому же его
постоянно задерживали68. Поэтому стрельцы широко
пользовались правом, данным им еще при организации стрелецкого
войска, заниматься в свободное от службы время разными
побочными промыслами. Такие занятия обеспечивали их гораздо лучше,
чем жалование, и это право они считали своей главной
привилегией. Деятельность астраханских стрельцов в разных областях
городской экономики была активной и многосторонней. Среди них
встречались крупные, средние и мелкие рыбопромышленники,
солепромышленники, садовники и огородники, ремесленники
различных специальностей, купцы, которые вели оптовую торговлю или
владели лавками в рядах, а также мелкие торгаши, имевшие
шалаши и полки на базарах или промышлявшие «походячим
торгом», то есть торговлей с рук.
66 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, стр. 306.
67 ЛОИИ, ф. 178, карт. 100, д. 43, л. 3, карт. 103, д. 5, л. 2, карт. 104,
д. 58, лл. 1—2, д. 91, л. 2, д. 103, л. 1; ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 72;
ф. 1104, д. 4, лл. 139—140, 146.
68 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, лл. 139, 140, 146.
55

Крупные рыбопромышленники имели по несколько
рыболовецких лодок, использовали наемный труд и изготовляли вяленую,
соленую и копченую рыбу, икру, вязигу и рыбий клей. В участках
поймы, взятых на откуп, у них были постоянные станы,
оборудование которых требовало известных капиталовложений.
Некоторое представление о них дают росписи имущества таких станов,
разграбленных в 1705 г. едисанскими татарами и калмыками. У
стрельца «Московского» полка Ф. Дикого, имевшего 13 работных
людей, кочевники захватили рыболовецкий инвентарь на сумму
45 рублей 89 копеек. Так как лодки и часть оборудования
сохранились, то общая цена его приближалась к 100 рублям. У
пушкаря Изотова, имевшего 4 лодки, татары захватили только
мелкий инвентарь, но и он оценивался в 7 рублей 57 копеек, то есть
суммой, превышавшей годовое жалование пешего стрельца.
Стрельцы-рыбопромышленники ловили рыбу не только на продажу, но
и по подрядам, которые брали в дворцовом ведомстве и у
митрополичьего дома69.
Рыбопромышленники среднего уровня имели по 2—3 лодки и
вели лов силами семьи, лишь иногда .нанимая 1—2 работников.
Они часто объединялись в артели, составлявшиеся стрельцами,
владевшими равным числом лодок. Так, известны артели
стрельцов Г. Дементьева и Г. Назарова, располагавшие 5 лодками,
Н. Филиппова, объединявшей 4 лодки, Алексеева из 6 лодок и др.
Встречались артели и из 13—15 лодок. В артелях стрельцы иногда
объединялись и с представителями других социальных категорий.
Р. Дмитриев, например, возглавлял артель из 7 конных и 1
пешего стрельца, 3 посадских людей, 2 приезжих крестьян и 2
«гулящих людей». Число таких примеров можно увеличить 70.
Довольно много было среди стрельцов и таких, которые, не имея
собственного снаряжения, были вынуждены брать деньги на его
покупку у крупных промышленников, казны или у монастырей,
обязуясь отдавать за это улов или обработанную рыбу по заранее
установленной, обычно низкой цене71. Помимо промышленников
многие стрельцы ловили рыбу для собственного употребления, так
как рыба была в Астраханском крае одним из основных
продуктов питания. Для неимущей части стрельцов такой лов был
значительным подспорьем в хозяйстве и поэтому они очень ценили
право на беспошлинный лов рыбы в угодьях, отведенных
стрелецким полкам.
Стрельцов-солепромышленников также можно разбить на
несколько групп. Так, выделялись солепромышленники,
встречавшиеся в основном среди конных стрельцов, которые владели
крупными стругами и паузками, имели на Караузякской пристани соля-
69 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 57, 134; ЛОИИ, ф. 178, д. 5649,
лл. 1—4, д. 6180, лл. (1—2, д. 6193, лл. 14—18.
70 ЛОИИ, ф. 178, д. 5649, лл. 1—4, д. 5663, лл. 7—8, д. 5863, л. 5, д. 6193,
лл. 14—18.
71 ЛОИИ, ф. 178, д. 6180, лл. 1—2.
56

ные бугры и нанимали на добычу соли несколько десятков
работных людей. В одну поездку они привозили с озер до 20 000
пудов соли. Солепромышленники, не имевшие капиталов для
приобретения крупных судов и найма работников, объединялись в
компании и вели добычу, деля расходы и прибыль по внесенным
паям. Соль они возили в 5—10-саженных паузках и нанимали
10—20 работников. Их добыча за поездку достигала 2000—
7000 пудов. Мелкие солепромышленники возили соль в лодках и
имели от 2 до 7 работников. Их добыча за поездку равнялась
300—500 пудам. Соль стрельцы продавали крупным
купцам-перекупщикам, монастырским приказчикам и подрядчикам,
поставлявшим соль казне. Некоторые из добывавших соль стрельцов
занимались одновременно и рыбным промыслом 72.
Садами-огородами и бахчами владели и конные и пешие
стрельцы. Величина и цена их огородов была различной (от 15
до 20 рублей). Владельцы больших огородов вели хозяйство
промыслового типа, поставляя овощи и фрукты на рынок и даже
отправляли партии арбузов от 800 до 3000 штук вверх по Волге.
Занимались они и виноградарством. Но основная масса
огородников продавала небольшие партии овощей и фруктов на местных
базарах 73.
Ремесленники встречались среди стрельцов еще в начале
XVII в. За 1616 г. И. И. Смирнов насчитал среди них
представителей 25 специальностей, в числе которых были мастера по
обработке металлов и кожи, изготовлению одежды и продуктов
питания 74. С. Г. Томсинскому удалось выявить за 1614—1699 гг.
упоминания о 2283 стрельцах-ремесленниках, в том числе о 310
сапожниках, 230 кузнецах, 203 портных, 197 плотниках, 138 шапош-
никах, 168 хлебниках, 113 свечниках, ПО мясниках, 89 квасниках,
52 каменщиках и 52 пирожниках. Специальностей остальных он
не называет75. Стрельцы работали как на заказ, так и на рынок.
Столяры, кровельщики, печники брали подряды от казны и
частных лиц. Многие держали учеников 76. Большинство стрельцов
имели мелкие ремесленные заведения, но некоторые владели
несколькими мастерскими. У конного стрельца Обросимова было 2
кузницы, у стрельца Маркова 5 хлебопекарных куреней. Другие
имели мастерскую и лавку. У таких стрельцов было от 2 до 3 наемных
работников. Встречались среди них и владельцы кирпичных
«заводов» 77.
72 ЛОИИ, ф. 178, дд. 6132, 6432, 6433, 6436, 6438, 6439, 6443, 6444, 6450—
6452, 6476, 6478, 6498, 6500, 6505, 6831 и др.
73 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, лл. 8—9, 45 об. — 49 об., кн. 522, лл. 25—26,
кн. 523, лл. Зоб. — 5 об., кн. 525, лл. 3 об.—5; ф. Астраханской таможни,
№ 1361, д. 2; ЛОИИ, ф. 178, дд. 6826, 6в27, 6830 и др.
74 И. И. Смирнов. Восстание Болотникова. М., 1951, стр. 233.
75 С. Г. Т о м с и н с к и й. Ук. соч., стр. 207.
76 ЛОИИ, ф. 178, карт. 96, д. 82, л. 1, карт. 97, дд. 4, 43, карт. 100, дд. 21,
31, карт. 101, дд. 21, 106, 107, лл. 73—81.
77 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521—522.
57

Из стрельцов, занимавшихся «отъезжим торгом», одни
совмещали это занятие с рыбным и соляным промыслами или
огородничеством и отправляли в «верховые города» продукты этих
промыслов, другие торговали товарами восточного экспорта,
приобретал их у восточных купцов. Их явки встречались даже в
Москве78. На вырученные деньги они закупали хлеб, предметы
русского ремесла и западноевропейские товары, которые
доставляли в Астрахань и другие города края.. Очень многие конные
и пешие стрельцы и пушкари имели лавки. В 1695—1710 гг. конные
стрельцы Т. Горшков, В. Иванов, К. Мякишев и пеший стрелец
Я. Ростопчин имели скобяные лавки, конные стрельцы В. Волдырь,
Ф. Ордин, И. Горшков — москательные, пешие стрельцы Горютин
и Л. Палилов — рыбные лавки, пушкарь Ермолаев продавал
бумагу, конный стрелец Я. Банщиков — «струговые припасы»,
пеший стрелец П. Решетов имел сапожную лавку, стрелец
Федоров — мучной ларь. Некоторые стрельцы занимались продажей
скота, заготовкой и продажей дров и сена. Размеры и цены
стрелецких лавок были различными. Самые дешевые стоили от 2 до
4 рублей, среднего качества оценивались в 10—15 рублей, но были
и лавки, стоившие 25—30 рублей79. Отдельные купцы и
промышленники из стрелецкой среды занимались откупами, беря на
откуп разные сборы, торговые бани, бойни и т. д.80.
Часть стрельцов, не имея собственных средств производства,
работала по найму. Это были в основном недавно поверстанные
в полки работные люди. Стрелец И. Москва, например, «от
скудости работал в юртах у астраханских татар и кормился наймом в
разных местах». Стрельцы «Московского» полка И. Дементьев
«с товарищи три человека» нанимались носить сырые и
обожженные кирпичи, заработав за переноску 39 200 штук 2 рубля 58
копеек. Стрельцы и их сыновья встречались среди работников
рыбных и соляных промыслов, огородов и косцов сена, приказчиков
и поденщиков 81.
Материалы, рисующие занятия стрельцов, показывают, что в
их среде имелось сильное имущественное неравенство. По
ревизским сказкам бывших стрельцов, оказавшихся в составе
астраханского посада, выясняется, что 18,75% из них вошли в посадскую
верхушку, 36,42%—в число людей среднего достатка, а 44,83%
пополнили посадские низы. Капиталы их колебались весьма резко:
от 5—10, 20—80 до 100—300 и даже 1000 рублей82. Имуществен-
78 Книги Московской Большой таможни 1693/1694 гг. Труды ГИМ, вып. 38.
М., 1961, стр. 70.
79 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, лл. 61 об. —64, 123 об., кн. 522, лл. 35, 149 об.,
150 и др.; ААО, ф. 394, оп. 1, д. 20; ф. 1010, оп. 1, д. 45; ЛОИИ, ф. 178, карт. 96,
дд. 30, 84, 91, 94—96, 98—100, 105—111, карт. 97, дд. 36, 38, 39, 41, 42, 44—49,
51—61, 100, карт. 101, дд. 43, 44, 46.
80 ЛОИИ, ф. 178, дд. 5877, 6295, 6297, 6514 и др.
81 ЛОИИ, ф. 178, карт. 96, д. 11 и др.; С. Г. Том си некий. Ук. соч.,
стр. 207; И. В. С т е п а н о в. Ук. соч. ИЗ, кн. 39, стр. 148.
82 ЦГАДА, ф. 350, д. 5465, лл. 3—5, 16, 18, 26, 30, 34, 40—48, 51, 69,
100 и др.
58

ное неравенство не могло не оказывать влияния и на
взаимоотношения стрельцов. Более бедные попадали в зависимость от
богатых однополчан, нанимаясь к ним на работу, занимая у них деньги
или получая заказы на изготовление ремесленных изделий. Об
имущественном неравенстве стрельцов позволяют судить и другие
данные. Получая при расквартировании полков одинаковые
дворовые места, далеко не все стрельцы их сохраняли. Многие из
них, испытывая материальные трудности, продавали или
закладывали половину или весь двор, а затем не могли их выкупить.
Сведений о закладе дворов сохранилось много и за разные годы.
В 1681 г., например, заложили дворы за 2 рубля стрельцы
Клепиков, Самара и Жерноков, за 3 рубля — М. Самарин. Стрельцы
Ф. Игнатьев, В. Черемисинов, Беспалов и Т. Дементьев, не вернув
долгов в 8—10 и 11 рублей, дворы потеряли. В 1693 г. такая же
судьба постигла стрельца С. Андреева из-за долга в 5 рублей,
а в 1698 г. — П. Орлова. Число подобных примеров легко
увеличить 83. Имущественное неравенство в стрелецкой среде особенно
подчеркивалось тем, что дворы обедневших стрельцов попадали
в руки их более зажиточных товарищей, выступавших в роли
кредиторов. Так, дворы Клепикова и Самары перешли к стрельцам
Г. Кощею и Г. Волдырю. Дворы Игнатьева, Черемисина, Жерно-
кова и Дементьева оказались у конных стрельцов Утятникова,
Вязмитинова, Исаева и пешего стрельца Воронова.
Надворные постройки в стрелецких дворах тоже были
разными. Одни строили у себя просторные брусчатые дома, каменные
погреба, конюшни и амбары, другие жили в землянках или
полуземляных избах. Цена домов колебалась от 2—3 до 20—30
рублей. Так же резко различались стрелецкие лавки и ремесленные
заведения. В купчих крепостях упоминаются их лавки от 10—
12 до 100 кв. м84.
Эксплуатация стрелецких низов стрелецкой верхушкой
способствовала развитию в полках социального антагонизма,
принимавшего острые формы. Противоречия усугублялись еще и тем, что
богатые стрельцы, давая взятки, откупались от многих служб,
на которые офицеры назначали вместо них их неимущих
однополчан — «не в очередь». Для офицеров эта практика становилась
постоянной статьей дохода и они охотно шли навстречу богатым
стрельцам. Во время следствия, давая показания о причинах
восстания, стрельцы отметили эти факты как одно из проявлений
произвола, результатом которого было увеличение их служебных
поручений. Они говорили, что «начальные люди с них же
служилых людей имали себе великие взятки, годовые спуски рублев по
15 и по 20 с человека, с промышленных людей, и за те взятки
обходили их в караулах и в работах и в посылках, а те караулы и
работы и посылки обслуживали они ж, маломочные люди»85. Не-
83 ЛОИИ, ф. 178, карт. 59, д. 72, лл. 1, % 7, карт. 60, д. 50, л. 1, д. 66,
лл. 7, 8, 29, 62, карт. 93, д. 83, карт. 102, д. 6, л. 1, карт. 107, д. 35.
84 ЦГАДА, ф. 615, кн. 521—523 и др.; ААО, ф. 394, оп. 1, д. 20.
85 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, стр. 314.
59

имущих стрельцов подобная практика лишала и без того
недостаточного свободного времени, которое они могли бы затрачивать
на свое хозяйство. В таких условиях стрелецкая масса не могла
быть единой и монолитной. Социальные противоречия разъедали
ее изнутри, порождая в ней разные течения и настроения.
Сведения о занятиях стрельцов Астраханского края
свидетельствуют, что несмотря на особенности служебного положения,
они являлись типично городской категорией населения и
содействовали своей деятельностью формированию поселений
городского типа так же, как и посадские люди.
Не возбраняя стрельцам заниматься их побочными делами,
правительство тем не менее стало весьма заметно урезать их
былые возможности в этом отношении уже с середины XVII в. Так,
в 40-х годах XVII в. относительно их торговли стало действовать
установление, чтобы они «покупали не в скуп что носяще, не от
велика, от полтины или от рубля бестаможно и беспошлинно», но
«которые стрельцы учнут торговать больше рубля или учнут в
лавках сидеть, и тем стрельцом тамгу и полавочное и пошлины
всякие давать в государеву казну, как и торговые люди»86.
Соборное Уложение 1649 г. обязало стрельцов платить таможенные
пошлины и оброк с лавок, уравняв их в этом отношении с
посадскими людьми. Освобождались они только от посадского тягла
и посадских служб87. Но поскольку стрельцы систематически
выполняли всевозможные работы, не имеющие отношения к воинским
обязанностям, то это трудно рассматривать как льготу, ибо их
дополнительные служебные обязанности были тяжелее посадских
служб. Позднее стрельцы стали платить со своих лавок,
промыслов и ремесленных заведений все введенные в начале XVIII в.
налоги, в том числе «мелочные» и «канцелярские сборы». К тому
же правительство лишило стрельцов прежнего резерва времени,
урезало у них хлебное жалование и отняло право беспошлинного
лова рыбы даже в тех небольших водных угодьях, которые раньше
отводили на полки. В таких условиях необходимость
дополнительных занятий, дававших основные средства к существованию, не
только не исчезла, но и возросла. Стрельцы были вынуждены
совмещать свою деятельность со службой, несмотря на растущие
обязанности и бремя налогов. Но поддерживать свое хозяйство на
прежнем уровне им становилось все труднее, многие из них
вообще оказывались на грани разорения и в начале XVIII в. это
своеобразное сословие оказалось в жестоком тупике.
Трудности, связанные с ухудшением экономического
положения, тяжелой службой и бесправием, усиливали брожение среди
стрельцов Астраханского края, заставляя их искать выхода из
создавшегося положения. Их история завершилась трагедией
1705—1706 гг. В этом крупнейшем классовом столкновении начала
86 Дополнения к Актам историческим.., т. 3. СПб., 1848, К? 16.
87 Соборное Уложение 1649 г. М., 1961, стр. 230—231.
60

XVIII в. стрельцы выступили против дворянского государства и его
политики, гнета и насилий его администрации вместе с
посадскими и работными людьми, оказавшись одной из самых активных
сил восстания.
Взаимоотношения стрельцов с посадским населением городов
Астраханского края складывались под влиянием разных
факторов. С одной стороны, стрельцы были конкурентами посадских
людей. Посадская община рассматривала их как своеобразных
беломестцев и периодически пыталась перетянуть наиболее
зажиточных в посад или перенести на них часть своих служб. В 1693 г.,
например, в ответ на требование воеводы выбрать целовальников
для казенных и дворцовых промыслов астраханская посадская
община, ссылаясь на «моровое поветрие» выдвинула требование
пополнить число ее членов. К челобитной прилагался список лиц,
пригодных к записи в посад, среди которых перечислялись 18
конных и 4 пеших стрельца. Обосновывая просьбу, посадские
люди ссылались на то, что «в прошлых годех» такие переводы
бывали88. С другой стороны, в условиях Астраханского края,
когда процесс освоения местных природных богатств еще не
закончился, а торговля с Востоком сохраняла возможности развития,
сфера приложения капиталов практически не ограничивалась.
Гораздо сложнее было найти капиталы, необходимые для
организации промыслов или торговли. Поэтому конкурентная борьба
между стрельцами и посадскими людьми не носила острых форм.
Гораздо чаще они объединялись в торгово-промысловые компании
и вели дела совместно.
Кроме деловых связей между посадом и стрельцами
существовали тесные семейные связи, возникавшие как путем брачных
союзов, так и благодаря переходам членов посадских семей в
стрельцы, и наоборот. Перелив людей из одной сословной группы в
другую был для городов Астраханского края явлением обычным,
так как воеводы, постоянно нуждаясь в служилых людях,
включали в стрелецкую службу всех годных к ней людей из посада,
за исключением основных тяглецов, а отставных служилых людей
переводили в посад. Деловые и родственные связи, а также
постоянное соседское общение (к концу XVII в. ни стрелецкие ни
посадские слободы не сохранили своей замкнутости)
способствовали тесному сближению этих категорий. Соединяла стрельцов,
примыкавших по роду своих занятий и имущественному
положению к разным слоям посада, с посадскими людьми и социальная
близость. Общий круг интересов и стремлений, одинаковое
отношение к людям, стоящим выше или ниже их на социальной
лестнице, сходные трудности, встречавшиеся в жизни, все это
способствовало тому, что стрелецкие и посадские низы или верхи были
гораздо ближе друг к другу, чем к представителям других
социальных слоев своего собственного сословия. Особенно тесно
88 ЛОИИ, ф. 178, карт. 92, д. 21, лл. 1—2.
61

связывало стрельцов и посадских людей в начале XVIII в. их
общее недовольство налоговой политикой правительства и
действиями его администрации. Эти факторы обеспечили их союз в
антифеодальной борьбе 1705—1706 гг. — последней классовой битве
городского населения, участниками которой были уходящие с
исторической арены стрельцы. В то же время было бы ошибкой
отрицать роль сословных интересов и их влияние на жизнь этих
сословий. Защита сословных прав сближала входивших в состав
одного сословия людей. Таким образом, в противоположность
социальному неравенству, подрывающему сословия, борьба за
сословные интересы укрепляла их и мешала объединению
группировок, возникавших в результате имущественных различий. В этом
состояла специфика феодального общества, которая не могла не
отражаться и в области классовой борьбы.
Выяснение численности других категорий русского и
нерусского населения городов Астраханского края представляет большие
трудности. Гибель архива приказа Казанского Дворца и плохая
сохранность материалов 1-й ревизии крайне осложняют эту
задачу. Приходится использовать разрозненные упоминания самых
различных источников и воссоздавать общую картину, суммируя
данные об отдельных лицах. Полной уверенности в точности
полученных результатов при такой работе быть не может, но
другого выхода нет. Из всех категорий населения Астрахани более или
менее точные сведения имеются только о местной посадской
общине, которая была одной из самых крупных в России. При
составлении регламента Главного магистрата в 1721 г. и реестра
городов в 1723 г. Астрахань была отнесена в разряд городов с
числом от 1000 до 2000 посадских дворов89. По данным 1-й ревизии
там насчитывалось 1660 м. п. душ. Встречающееся в литературе
мнение о незначительности астраханского посада основано на
недоразумении, обусловленном исправлениями, внесенными в
Генеральную табель 1-й ревизии после прошедшей в 1728—1729 гг.
эпидемии чумы. Тогда в посаде осталось всего 877 м. п. душ, и
Астраханский магистрат направил в Главный магистрат
донесение, на основании которого цифра 1660 была исправлена. Так Ь
Генеральную табель попала цифра 877. А. А. Кизеветтер,
обнаруживший обе цифры, оперировал однако во всех подсчетах и
выкладках числом 877. Поэтому он поставил Астрахань в один ряд
с такими небольшими городами, как Кинешма, Тихвин, Севск,
Лальск, не обратив внимания на то, что подобное сопоставление
противоречит классификации Главного магистрата и
свидетельствам современников 90.
Цифра 1660 м. п. душ, полученная при переписи до эпидемии
1728—1729 гг., несомненно, рисует астраханский посад гораздо
89 ПСЗ, т. VI, № 3708; Я. Е. Во дарений. Ук. соч. ИА, 1961, № 6.
90 А. А. Кизеветтер. Посадская община в России XVIII столетия. М.,
1909, стр. 94.
62

точнее. Источники показывают, что, как бы резко не падала
численность населения края из-за эпидемий, оно довольно быстро
восстанавливалось. В 1693 г., например, после очередной эпидемии
посад не мог выделить даже 7 целовальников, а в начале 20-х
годов XVIII в. насчитывал уже более 1500 м. п. душ. То же самое
произошло и после эпидемии 1728—1729 гг., так как по данным
2-й ревизии, то есть примерно через 15 лет, численность мужского
населения астраханского посада достигла 1891 человека91.
Быстрое восстановление населения было связано с большим притоком
людей в Астрахань и с политикой правительства, которое,
получая от местного посада большие доходы, испытывало
заинтересованность в том, чтобы город не запустел. После каждой эпидемии
местные власти начинали срочно пополнять посад, используя «сход-
цев» и переведенцев. Производилась запись в посад и всех
желающих 92.
В других городах края посады были небольшие. Так, Красный
и Черный Яры считались в Главном магистрате городами 4-й
категории, к которой относились города с 250—500 посадских
дворов 93. Число посадских людей увеличивалось там за счет
особой разновидности тяглого населения — городовых бобылей. В
их число зачислялась наименее обеспеченная часть тяглого
населения, которая не могла исправно нести посадского тягла. Бо-
быльское тягло отличалось от посадского особыми бобыльскими
повинностями, которые они несли вместо посадских служб. Число
бобылей в городах Астраханского края выяснить не удалось, но
упоминания о них в источниках встречаются94. Происхождение
астраханских посадских людей и бобылей было пестрым, так как
посад пополнялся не только за счет их детей, но и за счет
оседавших в городах «пришлых людей». Первое место среди источников
пополнения посадов занимали выходцы из посадов других
городов, второе — крестьяне всех разрядов. В числе 460 посадских
людей, чье происхождение удалось установить, детей местных
посадских людей было 47, бывших стрельцов и их детей 50,
выходцев из посадов других городов 144, крестьян ЮЗ95.
О правовом положении посадских людей и повинностях,
входивших в состав посадского тягла в XVII и первой четверти
XVIII в., писали и буржуазные и советские историки96. Посадские
общины астраханских городов не составляли исключения и
подробно останавливаться на этом вопросе нет необходимости. Они
платили все налагавшиеся на посады налоги, главным из которых
была/<десятая деньга»; платили всевозможные оброки за торговые
91 А. А. Кизеветтер. Ук. соч., стр. 104; ЛОИИ, ф. 178, карт. 92,
д. 21, л. 1.
92 ЛОИИ, ф. 178, карт. 94, .д. 22, л. 1; ААО, ф. 1010, д. 31, л. 1.
93 ПСЗ, т. VI, № 3708; Я. Е. В о д а р с к и й. Ук. соч. ИА, 1961, № 6.
94 ЦГАДА, ф. 350, д. 2095, лл. 537, 539—541.
95 ЦГАДА, ф. 350, кн. 5465, 5549; ААО, ф. 394, оп. 1, д. 62, лл. 1—.191.
96 А. А. Кизеветтер. Ук. соч.; История Москвы, т. I. М., 1952; Очерки
истории СССР. XVIII век первая четверть. М., 1954, гл. 1, § 7 и др.
63

и ремесленные заведения, таможенные пошлины и все новые
поборы, введенные при Петре I. Помимо денежных налогов посадские
люди несли разные повинности и посадские службы, количество
которых в первой четверти XVIII в. постепенно росло в связи с
увеличением числа учреждений, которые они обслуживали.
Тяжесть посадского тягла усугублялась распространением откупной
системы сбора налогов, открывавшей простор для
злоупотреблений. Тяжело ложилось на посадское население и воеводское
управление с сопутствующим ему взяточничеством и другими
проявлениями произвола. В качестве примера подобных действий
астраханского воеводы Т. Ржевского можно привести
распоряжения, отданные им летом 1704 г. Не позаботившись о
своевременной подготовке судов для перевозки селитры в Москву, он
приказал конфисковать все подходящие суда, находившиеся в то
время в Астрахани. Всего было конфисковано 34 судна: 2 у
стрельцов, 9 у местных посадских людей, 17 у приезжих купцов и
торговых крестьян и 6 у астраханцев, относящихся к другим
категориям населения. Среди них были будущие участники восстания
1705—1706 гг., как Г. Ганчиков, ярославец А. Плешков,
нижегородец И. Константинов и др. Никакой компенсации за свои струги
они не получили. В другой раз Ржевский приказал «осмотреть и
записать, что есть ныне в привозе в Астрахань дров, каких и у
кого имянем», затем все обнаруженные на берегу и в судах дрова
отправил на селитренный завод, хотя часть из них была продана.
Деньги за дрова ни их владельцам ни покупателям он не
вернул 97. В повинной челобитной посадские люди жаловались, что
воевода отбирал в их лавках товары, которые затем продавал сам,
как «кремни и серу», установил повышенную плату за
регистрацию частных сделок, беря «сверх указу лишних денег: с малой
крепости по 6 денег, а с больших по полтине и больши, и те
деньги имал себе». Он же у всех «служилых и у всех грацких
жителей дворам спрашивал купчих и которые дворы построены на
данных местех, а иные купленные и в моровое поветрие крепости
потерялись, и в пожар сгорели, и с тех крепостей брал пошлины
вдвое и втрое». Назначенные воеводой должностные лица, как
табачный голова А. Евреинов, «всяких чинов людей подметывали
табаком, а он, Ржевской для своих взятков тех людей пытал и
взятки с них брал, и многих из Астрахани в иные городы безвинно
ссылал» 98. Такие действия были типичны для поведения
Ржевского и не удивительно, что он и его окружение вызывали ненависть
и у посадского населения.
Из других категорий жителей Астрахани следует отметить
записных ремесленников (плотников, каменщиков, кузнецов и др.),
морских и речных кормщиков Делового двора, садовников, рыб-
97 ААО, ф. Астраханской воеводской канцелярии, оп. 1, д. 1, лл. 27, 68—69,
74—79.
98 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, приложение 2,
стр. 302—305.
64

ных ловцов и других приписанных к государственному и
дворцовому хозяйству людей. В начале XVIII в. число их в Астрахани
достигало более 300 человек, не считая приписанных к дворцовым
рыбным промыслам Гурьева и учугов. Все эти люди получали
денежное и хлебное жалование. Денежные оклады им, за
исключением работников рыбных промыслов и садовых мастеров, были
установлены по 5 рублей в год. На рыбных промыслах оклады в
зависимости от специальности колебались от 4 до 10 рублей.
Мастера, руководившие садовыми работами и изготовлением вина,
получали 8 рублей в год. Хлебные оклады отличались большой
пестротой (от 4 до 10 четвертей ржи и овса) в течение всего
XVII в. В начале XVIII в. хлебное жалование всем приписным
людям было уравнено и снижено так же, как и стрельцам. Они
стали получать по 5 четвертей, 1 осьмине, 1 четверику ржи и овса,
а морские кормщики даже меньше на одну четверть ".
Как и служилым людям, жалование записным ремесленникам
часто выдавали с запозданием, а сама выдача сопровождалась
теми же злоупотреблениями, так что и категории приписных
людей испытывали сильное недовольство воеводским режимом.
Низкие оклады вынуждали приписных людей, как и стрельцов,
прибегать к разным приработкам. В других городах Астраханского
края число приписных ремесленников было незначительно
(несколько человек).
Особую группу астраханского/населения составляли люди,
подведомственные церковным властям. Среди них различались
патриаршие, митрополичьи и монастырские служители, общее
число которых, не считая белого и черного духовенства, достигало
примерно 300 человек. К ним примыкали мелкие
церковнослужители приходских церквей. Все они получали жалование, но оно
было низким, а после 1704 г., когда монастыри, патриарший дом
и митрополит потеряли право на беспошлинный лов рыбы и добычу
соли, еще снижено. Но, получая даже по 1 рублю в год, люди,
подведомственные церковным властям, цепко держались за свое
положение, так как оно делало их беломестцами и освобождало
от посадского тягла и служб. Беломестцы, как и другие жители
Астрахани, широко занимались разными видами городской
деятельности. В одном из актов того времени сохранилось известие,
что «те церковники кормятца ремесленною и другою своею
работою, займуючи у русских людей и у иноземцев деньги и покупая,
и в долг до испродажи с поруками имая, по ватагам и на рыбных
исадех рыбу и иные недорогие товары продают, из малых при-
бытков,^для прокормления своего» 10°.
Духовенства в Астрахани было довольно много. В одном
только Троицком монастыре числилось до 170 монахов. Приходское
духовенство состояло из нескольких десятков человек. Дворян к
99 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 36 об., стб. 394 (1144), лл. 28, 170, 312 и др.;
ЛОИИ, ф. 178, карт. 100, дд. 1—2, 4—6 и др.
100 И. Саввинский. Ук. соч., стр. 88.
5 Н. Б. Голикова
65

Астрахани было приписано немного. Даже в конце первой
четверти XVIII в. их насчитывалось там около 60 человек. Но в их
дворах имелось много дворовых людей и кабальных холопов.
Имелись они и у духовенства, а также у видных представителей
посадской и стрелецкой верхушки.
Распространение кабального холопства в астраханских
городах было тесно связано с большой потребностью в рабочей силе.
Широкий спрос на работных людей привлекал туда множество
людей, не имевших квалификации, часть которых, соглашаясь на
низкий заработок, очень скоро оказывалась в долгах. Для
предпринимателей кабальное холопство стало одним из способов
получить наиболее дешевую и постоянную рабочую силу. Год рабо-*
ты должника, даже в конце первой четверти XVIII в., когда плата
наемного работника колебалась от 5 до 20 рублей, оценивался
в 1—3 рубля. Примеров закабаления людей в Астрахани можно
привести много, но общее числе холопов там не поддается учету
даже приблизительно, так как никаких суммарных данных в
источниках нет.
Астраханское дворянство несмотря на свою малочисленность
играло в жизни ас^ЖанскизГгородов видную роль. Это
происходило не только потому, что дворяне занимали все руководящие
административные должности, но и потому, что они, не имея
сколько-нибудь значительных земельных наделов, из-за отсутствия
в крае пашенных земель широко занимались городской
деятельностью и при содействии воевод успешно захватывали ее
наиболее выгодные отрасли, оттирая в сторону посадскую верхушку.
Особенно заметно это стало проявляться в воеводство Ржевского,
который сам, входя в компании дворян, получал большую долю
прибылей. В повинной челобитной астраханцев подробно
рассказывалось, как дворяне захватывали откупа, посылали товары в
Караганскую пристань, куда ежегодно могло отправляться лишь
ограниченное число купцов (из-за отсутствия мест на ходивших
туда казенных судах), откупали даже городские татарский и
калмыцкий базары, где продавали муку и разные продукты, не
допуская туда других продавцов101.
Помимо перечисленных основных категорий постоянного
русского населения астраханских городов нельзя не отметить местных
разночинцев, число которых в Астрахани достигало нескольких
сотен человек, а в других городах — около нескольких десятков.
Особенно много было среди них выходцев из татарского и
калмыцкого плена, которым русское правительство разрешало селиться в
пограничных городах на правах вольных людей.
Особое своеобразие городам Астраханского края придавали
«пришлые люди». Часть их занималась мелким ремеслом и
торговлей, большинство жили работой по найму, находя ее на речных и
101 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, приложение 2,
стр. 302—304.
66

морских судах, рыбных промыслах, в садово-огородных хозяйствах,
у купцов и ремесленников. Значительная часть их «кормилась»
поденной работой. В начале XVIII в. число работных людей
достигло в Астрахани почти 2000 человек. Имелись они и во всех других
городах. Даже в Красном Яру их насчитывалось более 100
человек. Положение, условия найма, характер работы этой категории
людей изучены достаточно подробно 102. В частности, выяснено, что
наибольший процент работных людей состоял из крестьян разных
уездов, за которыми шли посадские люди разных городов; среди
работных людей встречались также представители различных
других социальных категорий того времени, а их национальный состав
был пестрым, так как рядом с русскими крестьянами работали
представители «ясашных волостей». Годовой заработок работных
людей колебался от 5 до 10 рублей, но встречались и получавшие
больше — от 13 до 20 рублей. Обычно это были лица, имевшие
высокую квалификацию (кормщики, морские лоцманы и т. п.).
Вместе с тем встречались и работавшие только «за хлеб и одежду» 103.
Резкие колебания в оплате труда порождали и значительные
различия в положении работных людей: некоторые из них даже
имели денежные излишки, а другие с трудом сводили концы с
концами, третьи превращались в кабальных должников. Наем на
работу сопровождался множеством типичных для феодального
найма условий, направленных на защиту интересов и расширение прав
работодателя. В состав этих условий входило беспрекословное
повиновение хозяину и членам его семьи, признавалось право
хозяина подвергать работника наказаниям, устанавливались правила
поведения работника. Уход до окончания срока найма
рассматривался как побег, за пропуск рабочих дней взыскивались штрафы и
т. д.104. Степень эксплуатации работных людей практически не
ограничивалась. Это порождало сильный антагонизм между
работными людьми и их хозяевами. Но хотя работные люди были во
время найма близки к положению феодально зависимых лиц, вольный
наем все-таки оставлял им известную иллюзию свободы. В момент
найма работник выступал как равное хозяину лицо, а при большом
спросе на рабочую силу мог добиться некоторых улучшений
условий труда. В Астрахани, где заработки были выше, чем в других
русских городах, работные люди часто оседали, обзаводились
дворами и превращались в постоянное население, хотя юридически
продолжали считаться «пришлыми». Особенно много среди них
было беглых крестьян, легко скрывавшихся в массе работников
промыслов от своих господ.
Не менее типичным для Астрахани в первой четверти XVIII в.
102 А. В. Пруссак. Ук. соч.; И. В. Степанов. Ук. соч. ИЗ, кн. 39;
его же. Работные люди в Поволжье в XVII в. В кн.: «Вопросы генезиса
капитализма в России». Л., 1960; Н. Б. Голикова. Наемный труд в городах
Поволжья в первой четверти XVIII в.
103 Н. Б. Голикова. Наемный труд.., стр. 21, 27—41, 42, 134.
104 Там же, стр. 137—145.
5*
67

было приезжее купечество. Одних только русских купцов там
бывало ежегодно до 200 человек. Многие из них имели в Астрахани
собственные амбары, причалы, лавки и дворы, брали там на откуп
рыбные промыслы и соляные участки. Эти купцы весьма органично
входили в жизнь Астрахани и были связаны с ней многими
нитями. Как и местные посадские люди, они испытывали все
особенности местной обстановки, им были свойственны те же настроения и
то же отношение к местным властям.
Органической частью населения Астрахани и Терок были их
нерусские жители. Возникшие там колонии делились на две
категории: колонии, где жили люди, имевшие русское подданство, и
колонии с иностранными подданными. К первой категории
относились Черкасская и Окоченская слободы в Терках и Татарская
колония в Астрахани. Ко второй категории можно отнести Армянскую,
Индийскую, Бухарскую и Гилянскую астраханские колонии.
В терских и астраханской Татарской колониях жили в
основном лица, специализировавшиеся в области ремесла и торговли,
полностью оторвавшиеся от прежних скотоводческих занятий и
перешедшие к оседлому образу жизни, а также часть национальной
знати, которая имела в городах дворы с челядью, и духовенство
городских мечетей. Татарская колония в Астрахани была
образована юртовскими и казанскими татарами. Юртовские татары
продолжали тем не менее входить в состав своих прежних улусов и
находились в подчинении у своих князей — табунных голов.
Казанские татары считались ясаншыми людьми и вносили в
астраханскую Приказную избу ясашный сбор. В 1702 г. в Астрахани жили
260 ясашных татар, а юртовских было еще больше 105. Жители
терских нерусских слобод, как и юртовские татары, подчинялись
местным князьям.
Армянская, Индийская, Бухарская и Гилянская колонии
Астрахани представляли собой своеобразные самоуправляющиеся
купеческие общины, имеющие особый правовой статус. По составу
населения они делились на постоянно живущих в Астрахани
купцов и приезжих, срок пребывания которых там определялся их
торговыми делами. К концу первой четверти XVIII в. число
постоянных жителей колоний было довольно значительным. В Армянской
колонии их насчитывалось 400 человек, в Индийской, по неполным
данным, немногим более 200 человек, на Бухарском дворе жили
150 человек, а на Гилянском—около 40 человек. К ним примыкал
Агрыжанский двор, где жили люди, родившиеся от смешанных
браков индийцев и татарок; там обитало, по неполным данным,
около 100 человек106. В начале XVIII в. колонии были такими же
или немногим меньше, за исключением Армянской, которая начала
очень быстро расти уже после Астраханского восстания. Основным
занятием жителей колоний была торговля восточными и русскими
105 ЦГАДА, ф. 77, д. 1, 1706 г., лл. 1—3.
106 ЦГАДА, ф, 615, кн. 525—529; ф. 1361, д. 2 и др.; ф. 350, дд. 147, 5549.
68

товарами, причем армянские и особенно индийские купцы
считались самыми богатыми. Параллельно с торговлей индийские купцы
широко занимались ростовщичеством и снабжали деньгами
купцов всех национальностей, не исключая русских, а также широкие
массы астраханского населения, давая ссуды от нескольких
рублей до нескольких сотен и даже тысяч 107. С русскими купцами
восточные купцы установили тесные деловые связи. Они обменивались
товарами, отпускали их друг другу в кредит, составляли торговые
компании. Наиболее крупные индийские купцы вкладывали в
торговые операции от 1000 до 10 000 рублей, а в ростовщические—
от 1000 до 4000 рублей в год.
Как иностранные подданные, восточные купцы имели право
самостоятельно решать внутренние дела колоний и пользовались
свободой вероисповедания, ими управляли выборные лица. В
пользу России они не несли никаких повинностей, но платили не
только таможенные, но и некоторые особые сборы: «пожилое» (за
право жить в Астрахани), «поамбарщину» (за склады) и оброки с
лавок и дворовых мест. Однако совершенно независимыми от
астраханской администрации жители колоний не были. Они полностью
подчинялись ей в таких вопросах, как передвижение по России,
оценка товаров и определение суммы пошлин, получение лавок в
гостиных дворах и дворовых мест. Они обязаны были также
оформлять в местных органах и частные сделки: займы, подряды,
торговые договоры, наем работников и т. п. Они подлежали и суду
русской администрации в случае конфликтов с русскими людьми
или жителями других колоний 108. Зависимость от местной
администрации приводила к тому, что и жители колоний становились
жертвами произвола, хотя и в меньшей степени, чем другие. Не
избежали они столкновений и с воеводой Ржевским. В повинной
челобитной, где нашли место и их требования, упоминалось, что
воевода «со всякой привозной овчинки да со всякого верблюда, с
отпуску из Астрахани в Хиву и в Бухару и с привозу, имал по гривне,
да с копыт по 8 денег, да водопойного 6 денег». С уезжавших в
Персию он брал «по рублю и по сафьяну и по пуду пшена соро-
чинского» 109.
Особенно бесцеремонно Ржевский обращался с жителями
Татарской колонии, совершенно не считаясь ни с местной знатью, ни
с официально данными татарам правами. Так, он игнорировал
жалованную грамоту, освобождавшую их от поборов с мечетей и
свадеб, взыскивая с них «деньгами и ясыри» и «коньми». Он запретил
татарам возить на лошадях и верблюдах и даже носить ведрами
воду из реки, заставив их покупать ее бочками у откупщиков,
которым отдал на откуп подвоз воды в Татарскую слободу. Татар,
107 Н. Б. Голикова. Ростовщичество в России начала XVIII в. и его
некоторые особенности. В кн.: «Проблемы генезиса капитализма». М., 1970,
стр. 242—290.
108 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4.
109 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, стр. 308—309.
69

бежавших из калмыцкого или кубанского плена, Ржевский
возвращал назад, получая от калмыков взятки. С казанских ясаш-
ных татар он требовал кроме их обычного сбора еще «по 8 гривен
и по 30 алтын» в свою пользу, заставлял их возить себе сено и
дрова. Даже у «кормовых иноземцев», то есть представителей
татарской знати, состоявших на жаловании, он удерживал треть
этого жалования; а если «о каких нуждах приходили бить челом,
отказывал для взятков»110. Таким образом, и нерусское население
Астрахани не избежало общей участи.
* *
Объем данной работы не позволяет даже кратко
остановиться на конкретной деятельности разных категорий населения
городов Астраханского края, чтобы показать их удельный вес и
роль в развитии городской экономики. Это вынуждает
ограничиться лишь самыми общими сведениями о занятиях и особенностях
их хозяйств, так как в принципе практическая деятельность
представителей разных категорий местного населения, несмотря на
различия в правовом положении, не отличалась. Одним из основных
видов их занятий была торговля. Купечество независимо от его
сословной принадлежности делилось на 2 группы: занимавшиеся
«отъезжим торгом», то есть осуществлявшие торговые операции в
разных городах, и купцы, которые вели розничную торговлю в
городских торговых заведениях. Характер операций внутри групп
был сходным, но объем капиталовложений в торговлю отличался
весьма существенно. Крупные купцы, владевшие стругами и
штатом приказчиков, вкладывали в отдельные торговые операции от
500 до 1000 рублей, а индийцы — и несколько тысяч рублей.
Другие оперировали суммами в несколько сотен рублей, а третьи
пускали в оборот от 50 до 100 рублей. Среди купцов-рознич-
ников редко кто имел в торговых операциях более 100
рублей. Основная масса владела капиталами от 20 до 70 рублей
и, наконец, было множество мелких торговцев, имевших всего 3—
15 рублей.
Из промыслов наиболее массовым был рыбный, которым
занималось большинство местных жителей. Среди
рыбопромышленников известны те же категории, что и среди занимавшихся этим
промыслом стрельцов, то есть встречались крупные
промышленники, бравшие на откуп целые участки поймы,и создававшие ватаги
из наемных работников, средней руки ловцы и мелкие
промышленники, ловившие рыбу в одиночку или объединяясь в артели.
Ремесло получило в городах Астраханского края меньшее
развитие, хотя ремесленников там было много. Среди них выделялись
ремесленники, связанные с производством продуктов питания, и
ремесленники, занятые обработкой металлов, дерева, животного и
другого сырья. Основная масса ремесленников осуществляла про-
110 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, стр. 308—309.
70

изводство силами собственной семьи, капиталы большинства из
них колебались от 4 до 20 рублей даже в 20-е годы XVIII в. Лица,
имевшие 30—50 рублей, пользовались наемным трудом, но в узких
масштабах, нанимая 1—2 человека111. Неравенство было и среди
тех, кто занимался огородничеством, «струговым промыслом», то
есть перевозкой товаров и людей на речных судах, и среди лиц
других специальностей. Представители городской верхушки часто
совмещали торговлю и промысел рыбы с добычей соли,
подрядами и откупами. Среди них выделялась группа крупных дельцов,
хозяйство которых включало широкие торговые операции не
только в России, но и в странах Востока, эксплуатацию рыбных и
соляных богатств края, подряды, откупа, промысел тюленей и
производство предметов в мелких мастерских разного профиля.
Однако в количественном отношении во всех городах края
преобладали мелкие и средние хозяйства, не поднимавшиеся выше
уровня мелкотоварного производства. Крупные торгово-промысло-
вые предприятия выделялись на их фоне весьма заметно. Средние
и мелкие хозяйства были типичными для всех категорий населения
городов края, причем многие из них были обременены долгами.
Поэтому налоговая политика, проводившаяся в начале XVIII в.,
оказалась для них непосильно тяжелой.
Введение массы новых налогов в начале XVIII в., которые
вызывали повсеместные жалобы, оказались особенно тяжелыми
именно для жителей Астраханского края. Чрезвычайно сильно
ударили по ним указы 1704 г. относительно рыбных промыслов. До
1704 г. доходы казны от рыбных промыслов складывались из
откупных платежей за угодья, отдававшиеся на откуп частным
лицам, и оброков, которые платили рыбопромышленники, ловившие
рыбу в неоткупных водах. Величина откупов колебалась от 10 до
80 рублей в год, а с ловивших рыбу в неоткупных водах оброк
брали с числа лодок или видов снастей. Так, с вязки брали по 50
копеек, а с остальных снастей по 3 копейки с сажени в месяц. Оброк
с лодок равнялся 25 копейкам в месяц112. При таких условиях
ловец-одиночка должен был внести за сезон 1 рубль 50
копеек, если он платил со снастей, и еще 7,5 копейки пошлин со
связки или 2 рубля 25 копеек с лодки. Для большинства внести
такую сумму сразу было трудно и они «оброчились» помесячной
даже понедельно. О том, насколько тяжел был этот оброк, говорят
многочисленные случаи контрабандного лова и попыток скрыть
действительное число лодок113. Мелких ловцов из стрелецкой
среды очень выручало право беспошлинной ловли рыбы.
В 1704 г. положение ловцов рыбы резко ухудшилось, так как в
январе вышел указ о передаче в казну всех находящихся в
безоброчном пользовании рыболовецких угодий и отводе их в
дальнейшем на откуп и оброк «с торгу из наддачи, людем добрым и
111 Н. Б. Голикова. Наемный труд.., стр. 109—122.
112 ЛОИИ, ф. 178, д. 6010, лл. 1—4, д. 6011, лл. 1—2.
113 ЛОИИ, ф. 178, д. 5863, лл. 4—5, д. 5663, л. 8 и др.
71

пожиточным и с добрыми поруками, тому, кто больше даст».
Таким образом, старый порядок оплаты права лова был отменен, а
стрельцы потеряли свои угодья. Кроме-того, в том же указе
говорилось, что «с наддачи на обротчиков к откупу прикладывать
откупных пошлин по 10 денег на рубль; да со всего откупа и с
наддачи имать на них печатных пошлин по полуосьмы деньги с рубля
на год, да с челобитья по 8 алтын по 2 деньги с человека». Писать
челобитные предписывалось только на гербовой бумаге по 4 деньги
за лист. За лов рыбы без оформления откупа или оброка
устанавливался штраф «за половленную рыбу править в десятеро», а за
недонесение о таких фактах вводилось наказание кнутом. При
отсутствии откупщиков угодья передавались тем, кто ловил там
раньше, но с условием отдавать рыбу «на государя». Это лишало
ловцов свободного распоряжения уловом 1И.
За январским указом последовали указы, устанавливавшие
еще более стеснительные правила, из которых особенно сильно бил
по астраханцам указ от 11 октября с распоряжением пересмотреть
все оброки, «смотря по водам и по рыбе», то есть вместо единого
оброка со снастей и лодок вводились дифференцированные
платежи. Крупных промышленников особенно задел приказ отдавать
самые богатые угодья с торгов в Москве, и только если там не
находилось желающих, переносить их на места. К тому же деньги
за откуп предлагалось вносить только в Москве. В 1704 г. был
издан указ о введении «причальных и отвальных» пошлин,
установленные в зависимости от размера стругов: по 1—5 рублей с
крупных стругов, по 50 копеек с 'мелких стружков и по 10 копеек
с лодок независимо от количества и цены привезенной рыбы115.
В повинной челобитной астраханцы особо отмечали как одну из
причин недовольства, что с каждой рыболовецкой лодки, за
каждое прибытие в город, приходилось платить по 10 копеек
привального, даже если рыбы привезено на 6 денег, то есть 3 копейки. О
тяжести новых налогов свидетельствует и челобитная черноярцев,
писавших, что за отобранные у них воды, данные им «из давних
лет» для беспошлинного лова рыбы, им пришлось теперь заплатить
оброк в 70 рублей П6.
Повысились пошлины и на соль, так как
солепромышленникам тоже пришлось платить причальные и отвальные сборы,
гербовый сбор и повышенные откупные платежи за право получения
соляных участков. С января 1705 г. продажа соли была объявлена
государственной монополией. Изданный по этому поводу указ
предписывал всю соль переписать и продавать «ис казны» выборным
соляным головам и целовальникам. Солепромышленникам
предлагалось поставлять соль государству по заранее заключенным
подрядам, причем закупочные цены устанавливались по местным
низким ценам, а продажная государственная цена увеличивалась
114 ПСЗ, т. IV, № 1956.
115 ПСЗ, т. IV, № 1958, 1959, 1972, 1994, 1995.
116 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, стр. 302, 310.
72

вдвое117. Эта мера больно ударила по солепромышленникам,
лишавшимся прибылей, которые они получали от перепродажи соли,
и по рыбопромышленникам, вынужденным покупать соль по
дорогой цене. Кроме того, было введено множество новых налогов на
ремесленников и торговцев, а также на некоторые строения. В
повинной челобитной астраханцы отмечали, что им приходилось
платить: «С бань по рублю и по 5 алтын, с погребов с сажени по
гривне, подымных по 2 деньги с дыму, валешных по 2 деньги, от точенья
топоров по 4 деньги, с ножа по 2 деньги, от битья бумаги по 4
деньги с фунта, с варенья пив и браг с конных по 5 алтын, с солдат
и с пеших стрельцов по гривне... Да поземельного брали с лошади
и с коровы по 4 деньги, з барана, свиньи, с овцы, с лисиц по 2
деньги, с конских и с коровьих кож по 10 денег...». За лошадей,
купленных для перепродажи, взыскивалось по 10 денег с рубля и «с
шерстей потомуж». Деньги брали не только при систематической
торговле, но и с единичных операций и даже тогда, когда операция
не осуществилась. Положение осложнялось тем, что большинство
сборов отдавалось на откуп, а откупщики произвольно увеличивали
сумму поборов. Мелкие торговцы платили «с рубленных шалашей,
с скамей, где торговали платенным, и ветошным, и щепетинным, и
всяким мелочным товаром по рублю с места в год, опричь
оброчных денег», а «с телеги и з саней и с пешего человека, опричь
пошлин, по две деньги»118. Насколько выросли платежи говорит и то,
что в 1704 г. только с 1022 бань было собрано 1120 рублей, но
осталась недоимка, которую собирали в 1705 г.119. По подсчетам
Н. А. Баклановой, питание одного человека в конце XVII в. стоило
в день немногим более 1 копейки 120. Таким образом, минимальный
сбор в 2 деньги был лишь немногим меньше среднего дневного
рациона. Поэтому для мелких торговцев и ремесленников даже
эта сумма была заметной. Тех, «кому вскоре заплатить будет
нечем, бивали на правеже». Правеж приводил к необходимости
продавать имущество, залезать в долги и многие «дворишки
продавали и детей закладывали», отмечалось в повинной челобитной.
Налоговая политика правительства в разной степени, но в
равной мере задевала все слои населения городов Астраханского
края. В соединении с воеводским произволом и бесправием
обстановка там сложилась настолько тяжелая, что достаточно было
небольшого толчка, чтобы восстание стало неизбежным.
117 ПСЗ, т. IV, № 2009.
118 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, стр. 302.
119 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 290—291.
120 Н. А. Бакланова. Ук. соч., стр. 157.

ГЛАВА III
НАЧАЛО ВОССТАНИЯ
бстановка, сложившаяся....в,_,мачале XVI11 в. в
Астрахани и бдижайших к ней городах, вызывала
сильнейшее лаедо^ол^сх?^
населения. Осабш?110^,с1^ьно он<о^ охватывало служилых
людей, стрельцов и солдат....""которые, тцуща^тя-
жесть общего рост^^шл^огов и повинностей не
меньше, чем посадские люди, кроме того, остро
реагировали на изменения в сзоем положении, а также
на произвол полкового начальства и городовых воевод.«^связи с
этим именно в солдатско-стрелецкой среде, к тому же более
организованной, возникли первые попытки ттрптргт^ против гнета и
самоуправства местной администрации. Сначала эти попытки не
выходили за рамки закона и сводились к подаче коллективных жалоб
на произвол офицеров х.
За 2,5 года до восстания с челобитной на подполковника
И. Некрасова обратились терские стрельцы из бывшего
«Московского» полка. Они жаловались, что Некрасов при выдаче
жалования «вычитал у них, стрельцов, у четырех дач собою, без указу,
сперва 8 алтын 2 деньги, вдругоряд по 10 алтын, в третий ряд по
20 алтын, в четвертых по 16 алтын 2 деньги у человека».
Полковые челобитчики Я. Юрасов и С. Семенов, привезшие челобитную
в Астрахань, были посажены под арест, а затем биты кнутом.
После наказания Юрасова сослали в Гурьев, где он оставался вплоть
до восстания 1705 г. Красноярские стрельцы также обвиняли
воеводу С. Долгорукого во введении незаконных поборов,
взяточничестве и использовании их труда в своем хозяйстве. 1${%рпба ос^тя-
лась безрезультатной: Т. Ржевский не только не принял по ней
никаких мер, но и сам допустил в отношении красноярцев множество
злоупотреблений 2.
1 Официально подача коллективных жалоб была запрещена служилым
людям лишь в 1706 г. См. Военные уставы Петра Великого. М., 1946, стр. 64.
2 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163), д. 458, лл. 359—359 об.; Н. Б.
Голикова. Политические процессы при Петре I. М., 1957, приложение 2,
стр. 309—310.,
74

Неоднократно подавали челобитные и астраханские служилые
люди. Так, пытались найти управу на капитана Л. Мейера
солдаты Ялтинского полка. Поводом к недовольству послужило то, что
Мейер заставил солдат занять деньги в долг, затем взял их,
вернул ростовщику, а получив от него расписку, вычел сумму, якобы
заплаченного за них долга, из жалования солдат. Уже тогда
солдаты испытывали сильнейшую ненависть к Мейеру, но надеялись
найти правосудие у недавно назначенного в Астрахань воеводы
Т. Ржевского. «Мы де к тебе на двор не пойдем и делать нам у
тебя нечего, разве нам идти на смерть, — заявили они Мейеру,—
прежде мы станем милости просить на тебя у великого государя».
Однако Мейер и Ржевский быстро нашли общий язык: 10 солдат
были арестованы и биты за жалобу кнутом «безвинно». Ржевский
и в других подобных случаях бросал челобитчиков в тюрьму, где
они подвергались жестоким телесным наказаниям. Так же вели
себя и другие должностные лица. Полковник Девинь, например, за
жалобы солдат на офицеров, «челобитчиков бил и увечил на
смерть»3. ■.>,-..,
Отчяядтпцгк ^айти справедливость на месте, служилые люди [
были вынужденьРоВрата"ться с челобитными в Казань и Москву.4
Цобр^тьг.я тупя Г7ЫЛ0 трудно Ня просьбы отпустить ид Астрахани |
воевода отвечал отказом, приход™п^ль ^уятъ_т^1121^^7тугтя^^пг>им" \
ки челобитчиков ожидали тюрьма и ссылка. Но они шли на рис^р
и снова безрезультатно. Как с горечью писали впоследствии в
челобитной Петру I астраханцы, «к Москве и в Казань посылали они
челобитчиков, а указу о том не учинено»4.
/ Зимой 170Р> г, добиваясь расследования злоупотреблений
Мейера и Ржевского, солдаты послали в Москву писаря С. Калачнико-
ва. При этом они решили, что он не просто подаст жалобу, а
заявит «слово и дело»—страшную формулу, означавшую, что речь идет
о важном политическом преступлении. Т^гтр.тщп.Р Кзлг^ников
обратился в Земский приказт откупа 9Я мяртя 1705 г. его отправили
в Преображенский приказ, имевший исключительное право
расследования доносов по «слову и делу». В челобитной и на допросе
Калачникова раскрылась широкая картина злоупотреблений
Л.Мей&оас 1700 г. Помимо взяточничества, поборов, экт.плуатяттии
и жестокости в отношении солдат, ^з-за чего «многия бежали и
домов своих отстали». Калачников обвинил Мейера в действиях,
прямо нарушавших распоряжения правительства. Так, игнорируя
указ поддерживать мирные отношения с калмыками, Мейер^посы-
лал солдат в набеги на них, забирая себе добычу и ясырь.
Обнаружив во время плавания по Каспийскому морю русскую яхту,
ограбленную персами, он, получив взятку, оставил этот факт без
последствий. Присвоил Мейер и подарки шемахинского хана, которые
тот поднес охране, сопровождавшей его в Шемаху. Все действия
3 ЦГАДА, ф. 371, д. 335; Н. Б. Голикова. Ук. соч., приложение 2,
стр. 305.
4 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 304.
75

Мейера покрывались воеводой. Грек, вскрывший дело о яхте, был,
по словам Калачникова, брошен в тюрьму и сидит там уже около
4 лет, а его письмо в Москву перехвачено и скрыто.
Несмотря на такие серьезные обвинения судья
Преображенского приказа Ф. Ю. Ромодановский не усмотрел в них
политического преступления. Дальнейшую судьбу С. Калачникова и его
челобитной выяснить не удалось. Можно лишь предполагать, что
Ф. Ю. Ромодановский отослал его по инстанции, в приказ
Казанского Дворца, где глава приказа князь Б. А. Голицын,
назначавший всю местную администрацию и тесно с ней связанный,
никакого хода делу не дал. Неудача Калачникова не могла не
принести астраханским служилым людям нового разочарования,
окончательно лишая их надежды добиться «правды» и подрывая их
доверие к стоящим у власти «бояром» не только в Астрахани, но и
в Москве.
Между тем обстановка продолжала накаляться.
Самоуправство всесильного и наглого в своей безнаказанности воеводы, поборы
и произвол офицеров не прекращались. С^зимы 1705 г. по
Астрахани поползли тревожные слухи, показывающие, как насторожен-
■ но, остро и болезненно реагировало население города на
мероприятия правительства и местных властей.) В начале 1705 г. был дан
указ о снижении хлебного жалования стрельцам.» Поскольку
спекулировавший (хлебом Ржевский систематически затягивал выдачу
хлеба служилым людям и приписным ремесленникам, указ
правительства был воспринят как новая «обида» воеводы. В городе
и за его пределами стал упорно передаваться слух, что «воевода
хотел у них убавить и денежного жалования». Назначение
пленных шведов, работавших на селитренном заводе, на
административные посты и «матрозами» (для обучения солдат морскому
делу) породило разговоры об измене воеводы. Ему приписывали
также инициативу введения некоторых новых налогов, в частности
больно задевшего астраханцев указа о взыскании причальных и
отвальных пошлин. «Худо де в Астрахани делается, от воеводы и
начальных людей стали великие обиды, завели де причальные да
отвальные, хотя де хворосту на 6 денег в лотке привези, а
привального дай гривну. Быть де томаше, а даром не пройдет!» —
возмущался один из стрельцов Конного полка5.
с Волнующие слухи ходили по городу всю весну и особенно
усилились в начале лета, когда Ржевский начал проводить в жизнь
указы о немецком платье и брадобритии, которые из-за его
тактики оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения
ч населения Астрахани.Л
В исторической литературе преследование русского платья,
предпринятое Ржевским, обычно рассматривается как результат
грамоты о введении немецкой одежды, из Земского приказа полу-
5 Н. Б. Голикова. Ук. соч., приложение 2, стр. 314; ЦГАДА, ф. 6,
д. 17, л. 52.
76

ченной им в июле 1705 г.6. Как выяснилось, это положение
нуждается в уточнении, так как на суде астраханцы утверждали, что «с
русского де платья и з бород, воевода пошлину велел имать до
присылки к нему с Москвы из Земского приказу грамоты о том, за
многое время», рри проверке этого показания удалось установить,
что грамота Земского приказа была получена в Астрахани перед
самым восстанием, начавшемся в ночь на 30 июлУ. Повода для
спешного введения немецкой одежды она не давала. В ней лишь
напоминали воеводе, что «велено... астраханским жителем всяких
чинов и торговым людям... сказать... указ, чтобы носили платье
верхнее и исподнее немецкое, зимою саксонское, а летом француж-
ское, и штаны, и сапоги, и башмаки немецкие ж, и ездить на
седлах немецких ж. Так же женска полу носить платье верхнее —
кунтыши, а вместо треухов — шапки, а исподнее бостроги и юпки,
и башмаки немецкие ж», и о том, что за нарушение указа
вводятся штрафы. Заканчивалась грамота распоряжением, чтобы «всяких
чинов людем, платье зимнее и летнее, муское и женское, и сапоги,
и башмаки, и седла немецкие велели готовить. А до тех мест, как
они платье и обувь, и седла изготовят, пошлин с ник не имать»7.
Таким образом, грамота должна была скорее предотвратить, чем
породить произвол воеводы.
Отсюда ясно, что в своих действиях Ржевский опирался не
на эту грамоту, а на зимние указы, полученные им гораздо
раньше. Поэтому преследование бород и русского платья он проводил
в течение довольно длительного периода. Так, еще весной по всем
городским воротам в Астрахани и Красном Яру были прибиты
указы, а затем поставлены целовальники, которые взыскивали
пошлины с тех, «кого в русском платье поймают»8.
Действия воеводы вызвали новую волну слухов. «Перед
бунтом за месяц и больши, — рассказывали участники восстания,—
6 ЦГАДА, ф. 111, д. 13а, 1705 г., лл. 25—26.
7 Указы об изменении русской одежды на иностранный образец издавались
Петром I неоднократно. Первый указ последовал еще 4 января 1700 г., когда
было предложено носить венгерские кафтаны. В 1701 г. он был повторен, но
платье предписывалось носить саксонское и французское. За нарушение указа
вводился штраф: с пеших по 13 алтын 2 деньги, а с конных по 2 рубля.
Однако эти указы осуществлялись медленно и до конца 1704 г. основная масса
населения продолжала носить одежду старого образца. В декабре 1704 г.
введение новой одежды началось вновь. Сначала был повторен указ 1701 г., а
16 января 1705 г. издан знаменитый указ, разрешавший сохранять усы и бороду
только лицам, уплатившим пошлины. Они устанавливались в размере: 60 рублей
с царедворцев, служилых и приказных людей, 100 рублей с гостей и гостиной
сотни, 60 рублей с посадских людей «средней и меньшей статьи», 30 рублей
с посадских «третьей статьи», ямщиков, церковных причетников (кроме попов
и дьяконов), а также по 2 деньги с крестьян при каждом посещении ими
города. Указ был именным и предписывал высшей администрации строго
требовать исполнения с воевод и бурмистров, карая их «за поноровку». Контроль за
сбором пошлин был передан Земскому приказу (ПСЗ, т. IV, № 1741, 1887,
1999, 2015).
8 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 210 об. —211; ф. 111, д. 13а, 1705 г., лл. 25—
26; Н. Б. Голикова. Ук. соч., приложение 2, стр. 313.
77

прошла базарная молва, бутто государя не стало, и для того де
воевода Тимофей Ржевский и начальные люди стали делать
неподобно: веру христианскую покинули и делают по бусурмански,
сами у себя бороды и усы бреют и в немецком платье ходят, да и
их де, астраханских жителей, то ж делать заставляют». Говорили
также, что страной правит «подменный царь». Среди
распространявших этот слух был 17-летний стрелец полка Д. Галачалова
С. Московитин, происходивший из семьи московских стрельцов.
Детство он провел в столице и вспомнил, что 6 лет назад,
11-летним мальчиком, слышал, как дворня боярина Ф. Лопухина
говорила: «Всех де разорили, разослали с Москвы, а в мире де стали
тягости, пришли де службы, велят де носить немецкое платье, а
при прежних де царях того ничего не бывало. Для того де
стрельцов разорили и платье переменили и тягости в мире стали, — на
Москве де подменной царь. Как де царица Наталья Кирилловна
родила царевну, а в то де время боярыня или боярышня... родила
сына и того де сына взяли к царице, вместо царевны подменили».
Рассказ этот показался ему теперь весьма правдоподобным и,
ссылаясь, что слышал в Москве от «неложного человека»,
Московитин «говорил про царское величество, что он подменной, а не
прямой царь, старую веру переменил и ввел все латынское, платье
велел носить немецкое, бороды и усы брить»9.
Слухи создавали в городе неустойчивое настроение,
порождали тревогу, страх, недоумение, возмущение и ожидание новых,
несущих дополнительные тяготы перемен. В обстановке всеобщего
брожения и возникла в солдатско-стрелецкой среде мысль о
восстании как единственном выходе из создавшегося положения.
Постепенно она окрепла и вылилась в заговор 10, который оказал
большое влияние на организацию1 и ход восстания.
Одним из первых стал думать о восстании стрелец
«Московского» полка Г. Артемьев, признавшийся на следствии, что «учал
умышлять до зачину бунта за месяц, собою». Те же мысли
появились у стрельца полка Д. Галачалова И. Шелудяка, который «учал
умышлять до бунта недели за две, собою», и «перед Ильиным днем
(20 июля ст. ст. — //. Г.) незадолго» у пушкаря Тысячного полка
Г. Агеева. Они начали искать единомышленников и повели среди
однополчан и знакомых разговоры о тяжелой жизни, бесправии,
возмутительном поведении воеводы, жестокости полковников,
ненужных новшествах и «свою братью к бунту призывали». Вскоре
И. Шелудяк обрел союзника в лице пятидесятника своего полка
В. Быкова, а Г. Агеев обсуждал возможность восстания со
стрельцом из полка Кореитова Я. Ростопчиным. Ростопчин привлек в
9 ЦГАДА, ф. 6, д. 16, л. 52; Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 273—275
и приложение 2, стр. 312.
10 История возникновения солдатско-стрелецкого заговора мной уже
рассматривалась (ук. соч., гл. V, стр. 254—255, 262—263), касался ее и М.
Д.-Рабинович (Стрельцы в первой четверти XVIII в. ИЗ, кн. 58. М., 1956). Но в силу
особенностей тем названных работ это было сделано кратко.
78

группу Агеева своего близкого друга, стрельца полка Д. Галача-
лова П. Носова, человека энергичного и смелого, сразу ставшего
одним из самых активных участников заговора. Он свел с Агеевым
пятидесятника своего полка Н. Колоса и конного стрельца Д.
Казанца, а после его разговора с В. Быковым произошло
объединение групп Агеева и Шелудяка. Затем к заговору была привлечена
и группа Артемьева. После этого в полках были созданы тайные
центры, которые повели подготовку к восстанию п.
Между тем произвол воеводы перешел всякие границы. Не
довольствуясь деятельностью целовальников, Ржевский стал
дополнительно посылать по воскресеньям и праздникам капитана
Глазунова и откупщика А. Л. Евреинова по проезжим улицам,
перекресткам и церквам ловить не исполнивших указ людей.
Выслуживаясь перед воеводой, они насильно обрезали бороды и одежду,
ловили и оскорбляли женщин, а сопротивлявшихся тащили в
Приказную избу. Проведение указа о немецком платье и брадобритии
приняло насильственный и издевательский характер. Особенно
запомнился астраханцам Ильин день, когда произвол достиг высшей
точки и преследование горожан приняло массовый характер.
Позднее в челобитной Петру I астраханцы: писали, что по приказу
воеводы «у мужска и женска полу русское платье обрезывали не по
подобию и обнажали перед народом, и всякое ругательство над
ними и женским и над девичьим полом чинили, и от церквей
отбивали, и их били, и усы и бороды ругаючи обрезывали с мясом».
Астраханцы жаловались, что их «отогнали» не только от церквей,
но и «от торгу», невозможно стало ходить на реку «по воду и
платья мыть». В слободах «учинился от того многой плач».
Положение осложнилось еще и тем, что воевода «не дал им сроку в деле
немецкого платья, для своей корысти», а немногих портных
заставил шить новую одежду для своих людей. Большинству астрахан-
цев «вскоре платья поспешить делать было невозможно» 12.
После Ильина дня возбуждение уже не спадало. Возмущенные
происходящим, мужчины и юноши, собираясь кучками,
взволнованно обсуждали события, и не только служилые, но и посадские и
работные люди были внутренне готовы к восстанию. Рассказывая
о настроении в канун восстания, Московитин, не знавший о
существовании заговора, говорил, что он, «как велено в Астрахани
носить немецкое платье и усы и бороды брить, и збирать новые
сборы, и в народе почали от того стонать, что преж сего того ничего
не бывало, а иные кто не упомнит, передавали, что на Москве
государя в живе нет... мыслил сам с собою о бунте». Он сообщил
также, что в разговорах с товарищами «о том бунте приговаривал
же, с такою своею мыслью, чтоб тот бунт кто учинил», ругал
начальство и хвастался, что «как томаша станет и начальных людей
всех побьют... он первой поспеет». Были вспышки и открытого
11 Н. Б. Голикова. Ук. соч., приложение 2, стр. 316—317.
12 Там же, стр. 302—312.
79

протеста против действий городских властей. Так, целовальник
Г. Ефтифеев «с платья пошлин збирать не стал и бороды у себя
не выбрил», а когда воевода призвал его к ответу, заявил, что
«хотя умрет, а пошлин збирать и бороды брить не будет». По
приказу воеводы его немедленно арестовали и бросили в «колод-
ничью палату» |:}.
Заговорщики усилили работу в полках и широко использовали
ходившие слухи. Стрелец «Московского» полка П. Тихонов,
рассказывая, как его привлекали к участию в восстании, сообщил, что
«после праздника Ильина дни на третей день приходили к нему,
Петру, на двор стрельцы Галачалова полка Прохор Купреянов Нос
да Кореитова полку Яким Иванов сын Казанец и говорили ему,
Петру, чтоб постоять за веру и за правду, чтоб им бород и усов
не брить и платья немецкого не носить», а потом добавили, что
«сверху идет в Астрахань немцев тысяч с шесть для карабельного
и яхтинского дела и есть ли де они в Астрахань приедут подлинно»,
то русским людям придется работать «токмо под ногами и в
отходах». «Хорошо б де им за то постоять, чтоб тех немцев в город
не пустить, — сказали заговорщики, — и тех которые были в
Астрахани в начальных людях и в работе у Селитренного городка
перевесть». Шелудяк «в народ для возмущения, чтоб к бунту
пристали», говорил, слыша из народной молвы, «бутто государь не
прямой, потому затеяно де, чего при прежних государях не бывало».
Передавался и слух, что «государь в Стекольном, закладен в
столбе, а на Москве управляют бояря, Бутурлин да Головин» м.
За неделю до восстания на базарах заговорили, «бутто свадеб
им не играть семь лет, а дочерей и сестер выдавать за немцев,
которые будут ис Казани в Астрахань две тысячи человек, а им
мужескому полу, женитца на немках». Многие, поверив известию,
стали спешно жениться, а сестер и дочерей «отдавали замуж
безвременно, убоясь, чтоб не быть им за немцами» 15.
В обстановке общего возбуждения число заговорщиков
быстро росло. После Ильина дня в группы вошли стрельцы
«Московского» полка Т. Корешило, С. и П. Тихоновы, полка Галачалова
А. Камышников, солдат Тысячного полка А. Портной и другие. В
этот же период к заговору примкнул сержант Тысячного полка
П. Жегало, скоро ставший одним из выдающихся организаторов
восстания 16. Всего удалось выявить имена 38 участников
заговора, среди которых оказалось 10 стрельцов «Московского» полка,
13 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 313; ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 53.
14 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167), д. 458, лл. 234 об. —235.
15 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 314.
16 Сведения источников о времени присоединения П. Жегало к заговору
расходятся. В выписке Преображенского приказа говорится, что он «к бунту
пристал в зачин того бунту» (Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 318). Из
выписки, составленной в походной канцелярии Б. П. Шереметева по показаниям
восставших, данных в Астрахани, он значится в числе 7 руководителей заговора
(ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 111). Последний вариант представляется более
правильным.
80

18 стрельцов из местных полков, главным образом полка Галача-
лова, и 10 солдат. Список этот не полон, так как сохранились
весьма отрывочные данные.
Отдельные заговорщики принимали в подготовке заговора
самое деятельное участие. Камышников, например, «учал умышлять
с Ильина дни и с своей братьею, чтоб тот бунт учинить говаривал».
Некоторые ограничивались тем, что давали согласие поддержать
восстание, когда оно начнется. Так, С. Тихонов «учал умышлять с
Ильина дни и ждал, кто б тот бунт зачал и к тому бунту был
готов» 17. Действовали заговорщики осторожно: больших совещаний
не устраивали, связь между возникшими в полках группами
осуществляли через организаторов, которые были связаны с 7
руководителями заговора. Заговорщики Г. Артемьев, Г. Агеев, И. Ше-
лудяк, П. Носов, Я. Ростопчин, П. Жегало, Н. Колос «до бунту
за неделю сходясь меж собою друг другу в домы и к лавкам, и к
церкве Николая Чудотворца, меж собою о том чтоб учинить бунт,
воеводу и начальных людей побить и за веру и за правду постоять,
и усов и бород не брить и немецкого платья не носить говорили и
советовали, и что'у них в полках о том совет есть и к тому делу
люди готовы, меж собою друг другу сказывали» 18.
Сведений об участии в заговоре представителей других
категорий населения документы не содержат. Но возможно, что
отдельные лица знали о нем и сочувствовали ему. Заговорщики
собирались в Шепиловой слободе у церкви Николая Чудотворца,
пономарь которой В. Беседин, как показали на допросах П. Носов,
И. Шелудяк и другие, читал им книгу, осуждавшую' брадобритие,
и говорил: «Хорошо де за это постоять, хотя и умереть» 19.
Сочувственно относились к заговору и другие мелкие церковнослужители.
П. Носов накануне восстания, «опасаясь смерти от тех людей,
которые вхожи были к начальным людям», решил исповедаться и
причаститься. Он пошел к своему духовнику, «соборному попу»
В. Колмогору и сказал, что «стрельцы хотят за бороды постоять».
Священник «ему того не похулил», дал отпущение грехов и о
заговоре никому не донес20. Лавки, в которых встречались
заговорщики, могли принадлежать не только служилым, но и посадским
людям.
Своей основной задачей заговорщики считали захват власти
и установление порядка, который обеспечил бы «правду и веру».
Таким порядком они считали выборное круговое управление,
существовавшее у казачества. План операции по захвату города
обсуждался ими тщательно и, как показали события, был достаточно
продуман. Заговорщики понимали также, что с захватом
Астрахани они не смогут полностью достичь своих целей. Пятидесятник
«Московского» полка А. Афанасьев, человек уже довольно по-
17 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 317.
18 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 111.
19 Там же.
20 Письма и бумаги Петра Великого, т. V. СПб., 1907, № 1840.
^ Н. Б. Голикова
81

жилой и опытный, разговаривая с П. Тихоновым, привлекшим его
к заговору, сразу сказал: «Если де то учинить в Астрахани и
побить начальных людей, то де итить будет и вверх». Аналогичные
мысли высказал Шелудяк, считавший, что надо идти в Москву
и «буде бы бояре на разговор с ними не пошли, их побить»21.
Планируя поход вверх по Волге, заговорщики полагали, что
найдут поддержку и помощь у донских казаков, городских жителей
и крестьян. Но поход представлялся им делом еще весьма
далеким и в деталях не продумывался. Позднее один из активных
заговорщиков Т. Корешило говорил, что, овладев Астраханью, они
хотели поднять донских казаков и, взяв Царицын, «итти до
Москвы и по дороге имать города, а противников побивать до смерти,
для того, в Астрахани была молва, государь в Стекольном, за-
кладен в столбе, а на Москве управляют бояре... и пришед к
Москве проведать о том было подлинно. А проведав, что было
делать, о том в переговорке не было». Осуществить захват
Астрахани казалось заговорщикам не очень сложным. На следствии,
когда их спросили: «Понеже все единогласно говорят, что их
немного было в заговоре, то с какой надежды зачали, когда протчие
не ведали», то П. Носов, И. Шелудяк, Н. Колос и В. Быков
ответили, что пошли, «надеясь на народ, потому что все к тому были
готовы стоять за бороды, и за платье, и за новые тяготы»22.
В конце июля по Астрахани пронесся новый тревожный слух,
что воевода «неведома для какова вымыслу у них у всех хочет
обрать ружье». Слух имел вполне реальную основу, и позднее,
когда восставшие судили воеводу, дьяк приказной палаты С.
Васильев письменно подтвердил, что «Тимофей Ржевской, велел
обрать ружье, собою, без указу»23. Видимо, Ржевский слышал о
недовольстве служилых людей и намеревался их обезоружить, но
не успел. Узнав о намерении воеводы «обрать ружье»,
заговорщики поняли, что медлить нельзя. Кроме того, о заговоре знали уже
столько людей, что задержка становилась опасной. 29 июля
солдат Ф. Воробьев, утверждая, что «есть ли того вечера для убив-
ства воеводы они не пойдут и их всех перехватают», предлагал
«хотя б десяти человеком пошед, воеводу убить». В тот же вечер
к И. Шелудяку от В. Быкова и Н. Колоса явились стрельцы
Е. Аристов и П. Минаев. Они передали просьбу Быкова, чтобы
он «был к нему для убивства воеводы», и сообщили, что «люди у
них в готовности, а есть ли де они бунту не учинят, а кто мимо
их известит и им будет хуже»24.
Решение действовать было принято окончательно. Провели
последние приготовления, оповестили всех участников заговора,
распределили поручения, назначили время и место сбора. В по-
21 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 235; Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 317.
22 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167); Письма и бумаги Петра Великого,
т. V, № 1840.
23 ЦГАДА, ф. 371, стб. 396 (1146).
24 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
82

следний момент Артемьев привлек к заговору солдата Яхтинского
полка А. Сапожникова и стрельца Г. Шапошникова, а П. Носов —
стрельцов «Московского» полка Т. Сиповщика, С. Калмыка и
X. Зимина. Узнав о готовящемся восстании «перед зачином
ввечеру», присоединились к заговорщикам стрелец И. Баран, солдаты
С. Орлов, В. Панов и другие. Начать восстание решили на
рассвете, когда город еще спит. Ночью П. Носов и И. Шелудяк в
последний раз проверили готовность заговорщиков. Вспоминая на
допросе начало восстания, Е. Аристов говорил, что «до зачатия
бунту и до набату часа за два пришел к конному стрельцу к Иг-
натью Акинфову их полку стрелец Иван Шелудяк и говорил ему,
Емельяну, да конному стрельцу Игнатью: в Астрахани де
учинится бунт, — и велел им слушать набату и бежать в Кремль с ружьи
и копьи». П. Тихонов рассказывал, что среди ночи к нему явился
П. Носов спросить, как обстоят дела, и заверил его, что «в
Тысячном полку сержант Петр Жегало с товарыщи и все солдаты к тому
делу готовы». Затем он пошел «в Кареитов полк, к пятидесятнику,
к Ивану Буйлу, о том же совете». Заходил П. Носов и к своему
однополчанину Е. Лукьянову, а также к конным стрельцам.
Вскоре после этого, показывал Лукьянов,—«вышли в Белой город
служилые люди, в Решетчатые ворота, с ружьи и копьи...». К
солдатам Яхтинского полка «накануне де бунту вечером пришед...
на яхты и на шмаки» их урядник, заговорщик Н. Симаков, и
сказал, «чтобы они были в готовности». Последнее собрание
заговорщики «учинили без назначенья дня, ночью». По согласованному
плану, «июля против 30 числа, в понедельник, часу в четвертом
ночи, собрався они у Никольской церкви, человек с тристо...»25.
Главной задачей заговорщики ставили захват Кремля. Для
этой цели выделили особый отряд, который возглавили П. Носов
и Т. Корешило. Они же должны были арестовать воеводу. Группе
Артемьева поручили обезвредить капитана Мейера, а группе
солдат— полковника Девиня. Решили также арестовать товарища
^воеводы, дьяка, подьячих, офицеров и дворян. Отряду П. Жегало
\и Д. Казанца поручили поднимать работных людей.
У кремлевских Пречистенских ворот имелась охрана, но часть
людей находилась в караульной избе. Сержант Т. Вятчанин и
капрал В. Степанов спали. У ворот, которые были «задвинуты
засовом да замком заперты», стоял солдат Н. Терентьев. Увидев
вооруженный отряд «человек с шездесят», он бросился будить
капрала. Тем временем Т. Корешило «подлез под щиты и у ворот
замок сломил», а П. Носов «ухватя капитана, прозвищем Малую
Землю, ударил о землю, да иноземца, от шмаков матроза,
порубал саблею». Брошенный Носовым на землю капитан Малая
Земля был заколот, убили также капитана Греченина и-двух
матросов-иноземцев. Вернувшемуся Терентьеву и разбуженному им кап-
25 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 235 об., 355—356 об., 350—351; Письма и
бумаги Петра Великого, т. V, № 1840; Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 315.
6*
83

ралу заговорщики сказали, «чтоб они ничего не боялись», и вошли
в Кремль26.
В Кремле часть заговорщиков, пробежав мимо стоявшего на
карауле у соборной церкви солдата Т. Оконишникова и
мимоходом сообщив ему, что «стали они за веру», отправились на
воеводский двор. Часть отряда двинулась на Житный и Зелейный дворы.
Проснувшийся от шума сержант Т. Вятчанин, узнав, что
вооруженные солдаты и стрельцы вошли в Кремль, а караульные убиты
или разбежались, хотел ударить в набат, но, направившись к
колокольне, услышал удары в колокол. Тут же кто-то объяснил ему,
так же как и Оконишникову, что «всем градом стали за веру, за
бродо и усо бритие и немецкое платье». Он сразу же
присоединился к восставшим и ему поручили караулить арестованных. Вскоре
к Вятчанину привели подьячего П. Рычкова «в рубашке и
портках», а затем и других. Чтобы усилить охрану, он снял с поста
у собора Оконишникова и «велел ему быть на карауле у Каменной
бутки», куда отвел арестантов. Не оказали никакого
сопротивления восставшим и солдаты, стоявшие на карауле внутри Кремля.
Солдат М. Никитин, «часовой караульщик, которой стоял у
набату», спокойно пропустил на колокольню «неведомо каких людей»,
а сержант М. Котов, солдаты В. Лапшин, Ф. Власов и П. Ракитин
пропустили заговорщиков на воеводский двор27.
Искать воеводу кинулись С. Тихонов, Т. Корешило, А.
Портной и Т. Сиповщик. Одновременно в Кремле и других частях
города началась расправа с офицерами и дворянами. В эту ночь были
убиты полковники Девинь и Н. Зажарский, капитаны Мейер,
Глазунов и Бодман, жена Мейера, подьячий Кучуков, вытащенный
восставшими из кельи митрополита, где он пытался найти
убежище, лекарь Отт и другие. Товарищ воеводы Н. Апухтин,
полковник Е. Армянинов, дьяк С. Васильев, подьячие П. Рычков, А.
Иванов с сыном и многие дворяне были арестованы. Вспоминая об
аресте, Рычков рассказывал: «Спал он, Петр, дома пьян, и часу
в четвертом ночи пришед к нему на двор неведома какова чину
люди, человек с семьдесят, и отбили у него двери. И он, вскоча
на истопок, кричал разбой, чаял, что пришли к нему разбойники.
И его с того наистопка стащили за волосы и приведчи в Кремль,
к Пречистенским воротам, отдали в Каменную бутку за караул.
В той же бутке были астраханской Приказной палаты подьячие:
с приписью Яков Ломаков, старой Иван Щетинин, да астраханцов
дворян и начальных людей человек дватцать»28. Под домашний
арест взяли и митрополита Самсона.
Расправляясь с ненавистными офицерами, солдаты и
стрельцы попутно сводили счеты и с теми, кого подозревали в
приверженности к ним. Солдат Яхтинского полка К. Толмачев едва не
26 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 345 об.; Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 315.
27 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 344—347.
28 Там же, л. 268 об.
84

зарубил саблей солдата Ф. Пелюгу, обвиняя его, что он
«капитану на них, солдат, наговаривал». Солдат В. Иванов и конный
стрелец Н. Уфимец с 30 людьми ворвались во двор к конному
стрельцу Я. Добрыне и ранили его в обе руки, предполагая, что
он прячет сотника Званского29.
Полностью расправиться с «начальными людьми» восставшим
не удалось. Полковник Д. Галачалов бежал в степь. Братьев Ко-
реитовых воевода еще до восстания послал к калмыцкому хану
Аюке. Не нашли сначала и воеводу, хотя заговорщики искали его
«на воеводском дворе и в хоромах, на дворе у митрополита и в
митрополичьих кельях».
Число принявших участие в расправе с «начальными людьми»
было весьма велико, потому что по набату в центр города
бросились ждавшие этого сигнала в слободах стрельцы и солдаты, а
затем и другие жители города./Что набат должен был стать
сигналом к всеобщему восстанию подтверждается как
распоряжением Шелудяка, приказавшего стрельцам «слушать набату», а
затем бежать в Кремль с оружием, так и показаниями стрельцов
А. Тарарыки, И. Гаврилова, Т. Уткина, солдат К. Барашова,
И. Клочкова и др. Впоследствии среди казненных за участие в
восстании оказалось 190 человек, которые «к бунту пристали по
набату». О том, как вооруженные люди бежали к Кремлю по
набату, рассказывали и очевидцы событий. Москвич И. Турчанинов,
отбывавший посадскую службу на астраханском Кружечном
дворе (он жил в Белом городе у подьячего А. Иванова), проснулся
ночью оттого, что били в соборный колокол и в колокол на
караульне у Вознесенских ворот. Думая, что случился пожар, он влез
на крышу посмотреть, где горит, но вместо пожара увидел, что
«мимо двора... по улице бежали в город с ружьи, с копьи...
стрельцы и солдаты, великим многолюдством». Били в набат довольно
долго. П. Рычков, вспоминая, как его вели в Кремль, говорил, что
тогда все еще били в колокола, а по улицам бежали вооруженные
люди и «кричали, что стали за веру, за усы и за бороды и за
немецкое платье»30.
Кому заговорщики поручили ударить в набат, установить не
удалось. В обвинительном заключении по делу восставших
значилось, что били в набат «неведомо кто»31. Но не подлежит
сомнению, что это был кто-то из передового отряда заговорщиков,
возможно, даже специально выделенные лица. И. Шелудяк, П. Носов
и В. Быков на вопрос о набате, заданный им на следствии, не
29 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167).
30 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1169), д. 458, лл. 68 об., 268 об.; Н. Б.
Голикова. Ук. соч., приложение 2, стр. 312.
31 Ч. Витворт, не раз сообщавший в Англию об Астраханском восстании,
писал, что во время допроса кто-то из обвиняемых «сознался, что он ударил
в набат для призыва к оружию» (Сборник РИО, т. 39. СПб., 1884, стр. 399).
Если бы это было так, в обвинительном заключении сведения имелись бы
непременно.
85

отрицали, что идея ударить в колокол принадлежала им, но кому
это поручили, не сказали. Они подтвердили только, что «как де
вступили в город, учали бить в набат, надеючись на народ, что
уже все к тому были готовы и с Ильина дни всем народом о том
говорили»32.
Однако набат внес в действия восставших некоторую
сумятицу и беспорядок: люди, не осведомленные о плане восстания,
начали действовать по собственному усмотрению. Предвидя такую
возможность, заговорщики, чтобы обеспечить порядок, тут же
ночью ставили караулы около учреждений, складов и во дворах
«начальных людей». Так, Г. Артемьев после убийства Л. Мейера
«поставил на том дворе, на карауле у животов» сержанта Н.
Баскакова. «После убивства Тысячного полку полковника, на дворе
у его животов, с разных полков стрельцами, стоял стрелец Гала-
чалова полка Михайло Белый», а солдат Т. Кривочуров собирал
разбросанное по двору имущество Девиня, относил его в дом, и
«собрав, запечатал своею печатью». Е. Аристов, «услыша набат,
взяв ружье, прибежал в Кремль и стал на карауле у Зелейного
двора»33. Таким образом, заговорщики стремились не допустить
стихийного разграбления материальных ценностей и документов.
Но полностью обеспечить порядок не удалось. Некоторые дворы
подверглись настоящему разгрому. И. Турчанинов утверждал, что
при аресте подьячего А. Иванова «на дворе ево всякие ево
пожитки все без остатку разграбили». Когда восставшие ворвались в дом'
Иванова, Турчанинов в страхе, «боясь от них себе смертного
убивства, покиня жену и детей своих, из чердака в окно ушел на со-
сецкой вдовин двор и на том дворе, ухоронясь, пробыл до утра».
Вернувшись, он обнаружил, что «в доме ево, всякие ево Ивановы,
и людские поставленные пожитки и деньги и товары, все было
пограблено без остатку»34.
К утру город полностью перешел в руки восставших, и
заговорщики приступили к созданию нового аппарата управления.! По
городским слободам, пригородным поселкам и станам были посланы
люди созывать жителей на общую сходку — круг. Работный
человек К. Бедрин, работавший за городом в «государеве зимовье»,
рассказывал на следствии, что утром к ним явился конный стрелец
Д. Казанец «с саблею наголо и кричал на него, Кирсана, и на
товарыщев ево, которые в том зимовье были, всего на девять
человек, чтоб они шли в город, стали де за веру... и по тем ево,
Дмитриевым, словам они все в город пришли». Солдат В. Мантуров,
косивший сено в 7 верстах от Астрахани, говорил, что за ним и
другими бывшими там людьми, приезжали 4 конных стрельца35.
32 Письма и бумаги Петра Великого, т. V, № 1840.
33 В. И. Лебедев. Астраханское восстание 1705—1706 гг. УЗМГПИ, т. II,
вып. 1. М., 1941, стр. 23; ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167), д. 458, лл. 355—355об.
34 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 69—69 об.
35 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
86

Первое заседание круга, начавшееся утром 30 июля, было
многолюдным, бурным и продолжалось несколько часов. В нем
участвовала вся основная масса жителей города, включая русское
и нерусское население. По словам Рычкова, «с четыре тысячи
человек стояли с ружьями»36. Пришло на круг и приезжее
купечество. Только работных людей было мало, так как удалось собрать
лишь тех, которые находились в городе и его ближайших
окрестностях. Большинство пришло на круг добровольно. Но к
некоторым, желавшим остаться в стороне от восстания, применяли
угрозы. Стрелец В. Саратовец, давая показания, сообщил, что «по
слободам ходили слободчики и высылали в круги неволею, и
говорили, буде кто из них стрельцов в круги не пойдет, и им быть в
смертной казни». Аналогичные показания дал и стрелец А.
Сыромятников, утверждавший, что слободчики «кричали, чтоб все шли
с ружьями в Кремль, а ково застанут дома, тех станут рубить и
колоть». Отдельных лиц приводили на круг силой. Так, стрелец
конного полка Б. Корова «по приказу бунтовщиков, взяв астра-
ханца, посадского человека А. Ермолаева из двора», привел в
круг. Так же доставили на круг подьячего И. Халтурина. Отряд
служилых людей привел на круг и будущего главу астраханской
старшины купца Я. Носова. «И тое де ночи, — рассказывал он,—
за час до дни, пришли к нему, Якову... служилые люди з знамены
ж и с ружьи, и с копьи... и из двора ево, Якова, взяли и привели
в город, в Кремль»37. Отсиживаться дома удавалось только
единицам.
Собрание круга происходило на Соборной площади в Кремле.
Руководил им Шелудяк. Прежде всего он объяснил собравшимся
причины переворота и призвал всех поддержать восстание.
Стрелец Р. Кукара, вспоминая об этом, рассказывал, что «в кругу
Иван Шелудяк в сабле, ходя говорил во весь круг: холопи де
государевы! Хорошо де нам постоять за веру, за усы и за бороды,
и за немецкое платье. Великого де государя в живе нет, от того
де нам стали налоги великие»38. Речь Шелудяка вызвала общее
одобрение и круг единодушно принял решение поддержать
восставших. Тут же предложили обратиться с призывом примкнуть
к восстанию в Красный Яр, Гурьев, Черный Яр и Терки, а также
к донскому, яицкому и гребенскому казачеству. К. Бедрин
запомнил, что собравшиеся «кричали, чтоб выбирать на Терек и в
Гребени с воровскими письмами, чтоб на Терках и в Гребенях
учинить такой же бунт и за веру с ними заодно б постояли». Он
показал также, что круг принял решение «под Царицын учинить
посылку, для того, что всем же войском говорили, что бутто
государя на Москве в живе нет, и чтоб про него государя под Цари-
36 ЦГАДА. ф. 371, д. 458, л. 269.
37 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163) и стб. 416 (1167); д. 458, лл. 231—231 об.
38 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163). Аналогичные показания дали на
следствии стрельщя и солдаты разных полков: Т. Уткин, Ф. Бирюк, Т. Заяц, А.
Сыромятников, В. Мурзицкой и др.
87

цыном проведать, а от Царицына итти верховыми городами до
Москвы»39. Убедившись в поддержке круга, Шелудяк приступил
к выборам старшины.
Точных данных о числе лиц, вошедших в состав старшины, не
сохранилось. По разбросанным в источниках отрывочным
упоминаниям удалось выявить им'ёна 23 человек, но этот список не
полон. Посланный в Астрахань Б. П. Шереметевым «с уговорным
письмом, а более для проведывания у бунтовщиков воровского их
намерения», сызранец Д. Бородулин, отчитываясь о поездке,
говорил, что атаман Я. Носов принимал его «с товарищи, с старшины,
человек с сорок»40. Однако в это число могли входить полковые
старшины и походные атаманы, из которых в состав главной
старшины включались не все. Среди старшин, чьи имена установлены,
были 2 представителя гостиной сотни, 5 посадских и 16 служилых
людей. Среди служилых людей были 10 стрельцов из пеших
полков, 3 из конных полков, 2 солдата из Тысячного полка. Полковую
принадлежность старшины Ф. Иванова установить не удалось. Из
активных заговорщиков в состав старшины попали: И. Шелудяк,
П. Носов, П. Тихонов, И. Баран, П. Жегало. Главой старшины,
или атаманом, круг назначил ярославца гостиной сотни Я. Носова,
а его «товарищем» (помощником)—астраханского бурмистра
Г. Ганчикова 41.
Сведений о самой процедуре выборов сохранилось мало. Так,
известно, что выбрать Я. Носова и Г. Ганчикова предложили
стрельцы конного полка М. Тенютин и И. Яковлев, говорившие
«пуще всех», что «они де люди умные и все войско управят и'всем
народом». И. Шелудяка выдвинули его однополчане Г. Чентуков
«с товарыщи». Сам Шелудяк предложил выбрать бурмистра
А. Ермолаева. Согласия выдвинутых в старшины круг не
спрашивал. И. Турчанинов рассказывал, что ларешный Кружечного двора
И. Яцкой был избран «поневоле», а таможенного бурмистра
О. Твердышева «те ж воры к себе ж в круги в старшины взяли
в неволю, за побоями». Я. Носов и А. Ермолаев также
утверждали, что их выбрали против воли42.
Люди, вошедшие в состав старшины, значительно отличались
друг от друга и по положению, и по образу мыслей, и по
характеру. Различной оказалась и их роль в восстании.
Одной из самых интересных и колоритных фигур, вошедших
в состав астраханской старшины, был, несомненно, Я. Носов.
В литературе о Я. Носове обычно пишется кратко: что он был
бурмистром «государевых рыбных промыслов» и раскольником.
Источники позволяют узнать о нем гораздо больше.
39 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
40 Письма и бумаги Петра Великого, т. VI. СПб., 1912, стр. 305.
41 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 61—66, 70, 107—110, 224, 227, 237, 287, 335;
стб. 412 (1163) и др.
42 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1167); д. 458, лл. 70—70 об., 110 об., 231 об.
88

Уроженец Ярославля Яков Носов имел там «в Скорняшном
ряду полторы лавки, в Солодяном ряду лавка и с рундуком, в
Харчевенном ряду полтретьи лавки», за которые платил оброк и
«десятую пошлину» по 4 рубля 21 алтыну в год. Главным
занятием Я. Носова был «отъезжий торг». Лавки мало интересовали
его, и в 1704—1705 гг., как выразился старший сын Я. Носова,
Григорий, — «стоят те вотчины все впусте»43. Употребление по
отношению к лавкам определения «вотчины» показывает, что они
достались Я. Носову еще от его отца, а может быть, и деда. Таким
образом, он был потомственным посадским человеком,
перешедшим в состав гостиной сотни. «Отъезжий торг» Носова включал
поездки в Москву, Архангельск и Астрахань. В Архангельске и
Москве он закупал товары западноевропейского и русского
производства, а в Астрахани — восточные товары. Связь его с
Астраханью сложилась задолго до того, как он стал одним из
астраханских бурмистров. Я. Носов постоянно привозил в Астрахань сукна.
Так, весной 1698 г. он привез туда 1090 аршин сукна, купленного
в Москве, и 3 партии голландских сукон по 900, 308 и 249 аршин.
Среди его товаров бывал и металл. В том же году он доставил
в Астрахань 20 пудов «прутового аглинского» олова 44.
В 1701 г. Я. Носов был послан «к астраханскому и яицкому
рыбному промыслу бурмистром». Зная, что это надолго, он
оставил в Ярославле сына Григория, а жену, дочь и младшего сына
Егора взял с собой. В Астрахани с^емья поселилась на
собственном дворе. В 1704 г., когда собирали сведения об имущественном
положении гостиной сотни, Я. Носов показал, что управляя
промыслами, продолжал вести и собственные дела. В 1701 —1704 гг.
Григорий регулярно отправлял ему из Ярославля партии товаров,
которые были «в Астрахани все в продаже и в мене на заморские
товары в отдаче, и на деньги в продаже». Затем «те заморские
товары высылал он, в тех же годех, к сыну своему Григорию в
Ярославль». В Астрахани Я. Носов был известен достатком,
умением вести дела, точностью расчетов с контрагентами и хорошим
управлением промыслами. С местными и приезжими купцами его
связывали совместные торговые дела. В 1704 г., например, он
принял участие в купеческой компании, снаряжавшей бусу в Кара-
ганскую пристань, вложив в «посылку» на 300 рублей товаров.
После отъезда Караганской бусы у него еще остался запас сукон
и хрусталя. Торговые операции Я. и Г. Носовы осуществляли на
наличные деньги и в кредит, беря и давая товары в долг. Г. Носов,
дававший основную сказку о их хозяйстве, заявил, что «торговый
промысел на Москве и у города Архангельского и в Астрахани,
и в иных городех, был на свои деньги и на должные». Всего, как
показал Г. Носов, «своих пожитков у отца моего и у меня в про-
43 ЦГАДА, ф. 237, д. 1070, л. 43 об.
44 ЛОИИ, ф. 178, д. 14 033, лл. 4—6. Документы о явках Я. Носова в
Астрахань в 1698 г. любезно указаны мне М. Я. Волковым.
89

мыслу ходит и что нам в долгах взять на русских людех, 2050
Рублев. А лежачих денег и золотых ефимков нет, а серебряной
посуды про домашнюю нужду, в Ярославле 2 фунта 35
золотников». 3 фунта серебряной посуды было у Я. Носова и в
Астрахани45. Для ведения операций Носовы нанимали нескольких
приказчиков. Были у них и дворовые люди. Все эти сведения
позволяют отнести Я. Носова к богатой городской верхушке.
На астраханских промыслах у Носова было много разных,
требующих опыта дел. В 1704 г., опоздав и не очень точно
представив сказку о себе, он объяснял это тем, что «за многими
суетами и за многоделием у государева Астраханского и Яицкого
рыбного промыслу... и за ловом на астраханских учугах ямной
матерой рыбы, и за строением армянской икры и за всяким учужным
управлением» часть своих дел «запамятовал»46.
Я. Носов был неграмотным, но сыновей заставил учиться и
они умели читать и писать. В Астрахани документы за Я. Носова
часто подписывал его сын Егор. О возрасте Я. Носова в
источниках не упоминается. Судя по тому, что он имел трех взрослых
детей, и сам ссылался «за старостию» на забывчивость, ему было
не менее 50 лет.
Я. Носов придерживался старых традиций и раскола. В
вопросах религии он был тверд и неуступчив. Перед смертью, после
тяжелых пыток в Преображенском приказе, он отказался
исповедоваться, «явился расколом и отца духовного не приняв, умре»47.
К нововведениям Петра I в области быта Носов относился
неодобрительно. Сызранец Д. Бородулин обвинял его в том, что во время
восстания он резко и непочтительно отзывался о царе. «Здесь де
стали за правду и за христианскую веру,—якобы говорил он,—
коли де нибудь нам всем умереть будет, да не вовся бы и не
всякому так, как ныне нареченной царь, которой называется царем,
а христианскую веру порудил. Он де уже умер душою и телом,
не всякому бы де так умереть». Как утверждал Бородулин,
Я. Носов отказался пить за здоровье Петра, сказав: «Я про ево
государево здоровье пить не стану, как нам пить про такова
православных христиан ругателя,—и добавил, — полно вы не обра-
зумитеся, ведь вы и все пропали, обольстили вас начальные люди
милостию, пропали вы душою и телом». Возможно, что в
показаниях Бородулина есть преувеличения. Как правительственный
агент, он мог сгустить краски. Но доля истины в его словах
имеется, что подтверждается показаниями работного человека А.
Александрова, слышавшего речи Я. Носова против нововведений
Петра I на круге48.
45 ЦГАДА, ф. 237, д. 1070, лл. 30—43 об.
46 Там же.
47 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 253.
48 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2. СПб., 1900, стр. 305—307;
ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
90

Вместе с тем Я. Носов не принадлежал к числу лиц,
помышлявших открыто выступить против правительства. Выбранный
атаманом против воли и вынужденный возглавить управление
Астраханью, а затем и всем районом восстания, он не относил себя ни
к числу вдохновителей и организаторов восстания, ни к числу
инициаторов проводившихся в его правление мер. «Те де астраханцы,
всяких чинов люди, которые приходили в круг, всякие дела делали
своею волею», — подчеркивал он, и это утверждение было
лейтмотивом всех его показаний. Носов упорно заявлял, что в походы
на Царицын и на калмыков «астраханцы ходили своею волею, а
не по ево, Яковлеву, велению», что «старшин в те походы
выбирали они ж, астраханцы, по своей воле», что жалование солдатам,
стрельцам и записным ремесленникам выдавалось «по их,
служилых людей, велению» и т. д.49. Весьма вероятно, что он искренне
считал себя только исполнителем воли круга, доверившего ему
бразды правления, и даже пытался, хотя и безуспешно, оправдать
себя этим в глазах судей. Но что бы ни говорил Я. Носов на
следствии, его деятельность показывает, что он не был просто
послушным орудием круга, а энергично осуществлял и решения круга и
те меры, которые сам считал необходимыми. По натуре Я. Носов
был честен, справедлив, умен; это был уравновешенный,
рассудительный и осторожный человек. Став атаманом, он не мог
употребить оказанное ему доверие во зло и стать предателем. Пойдя
с восставшими, он остался верен им до конца. К этому можно
добавить, что руководство таким крайне возбужденным, склонным
к неожиданным решениям и вспышкам необузданного гнева
собранием, как круг, являлось весьма сложным делом. Оно требовало
незаурядного организаторского таланта, сильного характера,
умения воздействовать на людей силой авторитета и своеобразного
обаяния. Я. Носов справлялся с такой задачей успешно. В
Астрахани он пользовался всеобщим уважением. Фельдмаршал
Б. П. Шереметев, столкнувшись с Я. Носовым и называя его
«великим вором и раскольником», не мог не отметить, каким
огромным авторитетом он пользовался даже после подавления
восстания. «Все его боятся и в шапке с ним говорить нихто не может»,—
написал он в одном из писем к Ф. А. Головину50.
Оправившись от нервного потрясения, пережитого в первый
день восстания, когда восставшие ворвались к нему в дом и
повели на круг, из-за чего он, по его выражению, «от страха был в
беспамятстве»51, Я. Носов показал себя способным правителем.
Исполняя эти обязанности, он проявил практический ум и
хозяйственный опыт, смело решал задачи внутреннего управления.
Линия его поведения определялась несколькими чертами. Во-первых,
49 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 45, 232—232 об.
50 Н. Г. У с т р я л о в. История царствования Петра Великого, т. IV, ч. 2.
СПб., 1863, приложение 2, № 380.
51 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 231 об.
91

воспитанный в традициях посадской общины, он не представлял,
что может отказаться от мирского поручения или выполнить его
недобросовестно. Во-вторых, осуждая отдельные мероприятия
Петра I и возмущаясь произволом администрации, Я. Носов
считал протест астраханцев справедливым. Будучи противником
крайних мер, он все же принимал до определенных границ борьбу с
властью как борьбу за восстановление законности и
традиционных устоев. Но как.крупный купец и управитель промыслов, Носов
инстинктивно боялся размаха восстания. Он не доверял
«голытьбе», особенно массе работавших на рыбных промыслах людей,
значительная часть которых состояла из беглых. Он опасался
ситуации, в которой они могли бы захватить инициативу, и «взяв
волю», стали бы распоряжаться, как хотели. Он не очень уважал
с трудом тянувших посадское тягло ремесленников и мелких,
погрязших в долгах, торгашей, весь капитал которых определялся
5—20 рублями. Его пугали и солдатско-стрелецкие низы,
навербованные из крестьян и «гулящих людей», жившие на скудное
жалование и случайные заработки, озлобленные произволом
офицеров и готовые на самые крайние меры. Поэтому он считал
главным, оказывая сдерживающее влияние на восставших, обеспечить
спокойствие и справедливый порядок, не допустив тем самым «до
разорения». Наилучшим выходом он находил компромисс с
правительством, если оно согласится на некоторые уступки. Внутри
старшины и круга Я. Носову была гораздо ближе умеренная
часть, состоявшая из представителей посадской и стрелецкой
верхушки, родственная ему и по положению и по духу. В этой среде
он видел главную опору, ей отдавал предпочтение и доверял.
В дальнейшем, хотя Носов, сохраняя реалистический подход к
фактическому положению вещей, часто шел на уступки
радикальному большинству круга, при его содействии именно умеренная
часть приобрела большой вес.
Совершенно другим человеком был выбранный в состав
старшины второй представитель гостиной сотни, таможенный
бурмистр О. Твердышев, принадлежавший к богатой семье известных
симбирских предпринимателей и купцов. В 1705 г. он отбывал в
Астрахани посадскую службу, но его связи с астраханским
посадом, как и у Я. Носова, были значительно шире и глубже. Имя
«симбирянина гостиной сотни» О. Твердышева постоянно
мелькает в различных актах конца XVII и начала XVIII в. как
крупного купца, винного и хлебного подрядчика. Струги и паузки
О. Твердышева постоянно курсировали между Астраханью и
Симбирском. В Астрахани он имел не только собственный двор, но и
торговые склады, там работали и его приказчики52.
52 ААО, ф. 394, оп. 1, д. 62; ЦГАДА, ф. 615, кн. 522, лл. 169-170;
Н. А. Бакланова. Торгово-промышленная деятельность Калмыковых во
второй половине XVII в. М., 1959, стр. 241—242.
92

. Наиболее полное представление о деятельности Твердышева
дает его сказка, данная в августе 1704 г. Из нее видно, что
главным занятием Твердышева были винные подряды, которые он
ежегодно брал в Московской ратуше. В 1701 г. он подрядился
поставить 5000 ведер вина в Саратов, Царицын и Дмитриевск,
6000 ведер в Симбирск — всего на сумму 2320 рублей. В
следующем году он взял подряд на доставку 3000 ведер вина в
Астрахань, 4000 ведер в Саратов и 2000 ведер в Самару, на сумму
1620 рублей. Кроме того, Твердышев торговал хлебом и
выделанными кожами, которые возил в Астрахань и Саратов. Из
Астрахани он отправлял в Симбирск рыбу и соль, скупая их у местных
промышленников. В 1704 г. Твердышев привез в Астрахань одних
только «хлебных запасов» весной на 769 рублей 50 копеек и в
августе на 614 рублей 20 копеек. Юфть он эпизодически посылал
и в Архангельск. Так, в 1701 г. он отправил туда 323 тюка
красных кож (по 6 штук в тюке) и 270 кож «мостовья»53. В
Симбирске у Твердышева имелись: лавка «в Москотильном ряду» с
товарами на 85 рублей, где сидел его «лавочный сиделец», 2 лавки
в Мясном ряду, «амбарец» в Соляном ряду, которые он сдавал
в наем, и 3 соляных амбара. Всего Твердышев имел 33 сажени
«оброчных мест» и платил за них оброк 5 рублей 14 копеек в
год. В Симбирске у него был еще «кожевенный двор», где
обрабатывали покупные сырые кожи. Вино Твердышев производил на
двух винокуренных заводах, построенных в Симбирском уезде.
Их оборудование, включая скот, дрова, хлеб и «всякие припасы»,
он оценивал в 550 рублей. До 1704 г. Твердышеву принадлежали
7 мельниц в Симбирском и Казанском уездах (одну из них
построил еще его отец). В 1704 г. мельницы, кроме одной, стоявшей
на помещичьей земле, были по указу «отписаны на государя».
Твердышеву пришлось брать их на оброк с торгов и 2 мельницы
у него перебили. Таким образом, он сохранил 4 мельницы, за
которые должен был платить оброк (71 рубль 92 копейки в год),
и мельницу на Майне, за которую платил, кроме 2 рублей
помещику, еще 6 рублей 85 копеек в год в казну54.
Со своим многоотраслевым хозяйством Твердышев
справлялся с помощью сына и нескольких приказчиков. На его кожевне,
винокурнях, мельницах и стругах работали наемные работники
и «дворовые люди». Как делец он был холоден и расчетлив.
Деньги и товары давать в кредит избегал. В 1704 г. у него было всего
3 должника, задолжавшие ему все вместе 15 рублей. Сам же он
не упускал случая получить отсрочку в платеже, брал в кредит
соль и задолжал солидную сумму в 912 рублей астраханскому
патриаршему служебнику С. Костыле.
В Астрахани Твердышев имел самые различные деловые
связи. У промышленников он закупал рыбу и соль, хлеботорговцев
53 ЦГАДА, ф. 237, оп. 1, ч. 2, д. 1111, лл. 7 об. —10.
54 Там же.
93

снабжал мукой, крупами и зерном, пивовары покупали у него
солод и хмель. С бурмистрами Кружечного двора он был связан
поставками вина. Когда Твердышев стал еще и таможенным
бурмистром, то есть человеком, без визы которого не мог обойтись
ни один из занимавшихся «отъезжим торгом» купцов, его стали
знать не только русские купцы, но и армяне, индийцы и другие
представители нерусского населения Астрахани. В этих кругах он
имел влияние и пользовался авторитетом преуспевающего
человека.
По характеру Твердышев был типичным стяжателем.
Превыше всего он ставил собственные интересы, но был трусоват и
пасовал перед силой. Конфискация мельниц, которые он строил
«своими харчами», и струга, отнятого у него Т. Ржевским, когда
понадобились суда для селитры, не могли не вызвать ропота с его
стороны. Тем более, что он не знал, «за строение по оценке деньги
укажут ли из казны великого государя выдать или на
перекупщиках взять», или они совсем пропадут, поскольку «того в указе
великого государя из Семеновской канцелярии не написано»55.
Однако поскольку Твердышев имел казенные заказы и деньги «на
курение того вина и на постройку заводов, на хлеб и на дрова и
на дачу работным людем, и на провоз до городов» получал в
Ратуше или «по указам в городех», причем «все сполна», то
вынужден был мириться с произволом администрации, от которой во
многом зависел успех его дел. Если он и высказызал свое
недовольство, то только в узком кругу, предпочитая не ссориться ни
с центральными ни с местными властями. Ни о каком серьезном
протесте против правительства он никогда и не помышлял.
К организации восстания Твердышев отношения не имел, ему
не сочувствовал и его боялся. В число старшин он вошел только
потому, что не видел в данный момент иного выхода, и потому,
что это положение давало ему возможность не опасаться за свою
жизнь и имущество. В старшине он представлял интересы
купечества, стремившегося сдержать восстание в определенных рамках
и достичь примирения с правительством. Посадско-стрелецкая
верхушка, видевшая в нем своего человека, неизменно поддерживала
его и проталкивала, добившись того, что он стал первым
помощником Я. Носова. Во время восстания Твердышев вел себя
сдержанно, Петра I не критиковал, но и против решений круга не
высказывался. Впоследствии Твердышев в противоположность
Я. Носову перешел в лагерь фельдмаршала Б. П. Шереметева,
открыто изменив делу восстания. Не исключено, что и во время
восстания он тайно действовал в пользу правительства, входя в
кружок лиц, стремившихся посеять раскол среди восставших.
После подавления восстания Твердышева привлекали к суду только
как свидетеля. Он выступил в основном против Я. Носова, обвиняя
его в растрате государственных средств, взятых из таможенных
55 ЦГАДА, ф. 237, д. 1111, лл. 7 об. — 10.
94

сборов. Позднее он вернулся в Симбирск и продолжал свою
прежнюю деятельность.
О старшине И. Яцком, московском посадском человеке из
Больших Лужников, удалось выяснить, что он был послан в
Астрахань Московской ратушей по выбору слободских старост «к збору
питейной прибыли» в октябре 1700 г. В январе 1705 г. ему
прислали смену, но он не уехал, так как дожидался прибытия вина,
заказанного им подрядчикам. Как и все, отбывавшие в Астрахани
посадскую службу, И. Яцкой совмещал ее с собственными
делами, в частности входил в одну компанию с Я. Носовым по отправке
товаров в Караганскую пристань. Среди купцов он пользовался
доверием: компаньоны поручили именно ему вести «складные
книги», куда записывались паи и расходы каждого компанейщика
и по которым производились окончательные расчеты56. Возможно,
что кто-то из этой компании и предложил выбрать Ядкого в
состав старшины. Его связи с Астраханью не были столь прочными,
как у Я. Носова и О. Твердышева. Семья оставалась в Москве,
жил он в наемном дворе и обосновываться в Нижнем Поволжье
не собирался. Однако за 4 года службы ларешным Кружечного
двора Яцкой, несомненно, стал хорошо известен широким слоям
местного населения и его кандидатура получила поддержку круга.
Большой роли во время восстания Яцкой не сыграл и задолго до
его конца уехал в Москву. Какие показания он дал там,
неизвестно, но можно предполагать, что подозрений не вызвал, так как
следов привлечения его к ответственности не сохранилось.
Из местных посадских людей в состав старшины вошли
Г. Ганчиков, И. Монастырский и А. Ермолаев.
Коренной астраханец Г. Ганчиков, избранный кругом в
помощники атамана, не имел крупных капиталов. Его деятельность
ограничивалась Астраханью и редко выходила за пределы ее
округи. Однако в своем родном городе он был человеком заметным,
так как занимался разнообразной торгово-ремесленной
деятельностью: имел кузницу, кирпичные сараи и лавку. Был у него и
речной струг, на котором он перевозил товары и пассажиров57.
В 1697 г., например, Ганчиков отвез на Макарьевскую ярмарку
938 пудов товаров армянских купцов, взяв с них за это 93
рубля 67 копеек. В 1700 г. он перевозил казенные грузы по договору
с Астраханской приказной палатой, получая по 5 алтын за пуд.
Кирпичи Ганчиков заготовлял не только в собственных сараях,
но и покупал для перепродажи, заказывая другим. В 1702 г. он
сделал заказ на 100 000 кирпичей астраханскому дьякону и
дельцу Н. Леонтьеву. Оборотных средств ему временами не хватало
и он прибегал к услугам индийских ростовщиков. В Астрахани
Ганчиков часто нес посадские службы: в 1697 г. был одним из
целовальников Житного двора, в 1704 г. стал таможенным цело-
56 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 68; ф. 237, д. 1070, л. 39 об.
57 ЛОИИ, ф. 178, карт. 100, д. 80; ААО, ф. 1010, стб. 40; ЦГАДА, ф. 615,
кн. 521, л. 6; Русско-индийские отношения в XVIII веке. М., 1965, № 4.
95

вальником, а в 1705 г. его избрали земским бурмистром. Как и
Я. Носов, Г. Ганчиков был неграмотен. Расписывался за него
обычно внук.
В практической деятельности Ганчиков больше всего
заботился о собственных интересах: не упускал случая использовать
положение бурмистра в личных целях, мог взять и брал взятки
(за это впоследствии его исключили из состава старшины и
арестовали). По он был достаточно обходителен и приветлив, что
позволяло ему ладить с людьми и иметь хорошую репутацию.
Избранию в старшины Ганчиков не противился. Во всяком случае
никто из очевидцев событий об этом не упоминал. На воеводу
Ржевского он был в большой обиде, так как по его приказу у
Ганчикова безвозмездно конфисковали струг под селитру. Но это,
конечно, не значит, что Ганчиков был активным участником
восстания. Вместе с тем нет оснований предполагать и обратное.
Скорее всего, он относился к числу посадских людей, которые
поддерживали на определенном этапе движения действия восставших
служилых людей.
К той же категории посадских людей принадлежал и И.
Монастырский. Занимался он типичным для Астрахани рыбным
промыслом и торговлей. К восстанию Монастырский относился
сочувственно, проявлял известную активность и выполнял важные
поручения круга. Но после многих трудностей, испытанных
восставшими, он стал сторонником компромисса с правительством и даже
одним из инициаторов изготовления серебряного ковчега для
царской грамоты, привезенной в Астрахань в январе 1706 г.58.
А. Ермолаев относился к людям среднего достатка, капиталы
которых не позволяли брать подряды, откупать рыболовецкие или
соляные участки, вести широкую оптовую торговлю или
использовать наемный труд. Он был, очевидно, средней руки торговцем,
но с достаточно хорошо поставленной лавкой, которая приносила
ему твердый доход. В Астрахани Ермолаева часто выдвигали на
разные посадские службы. В 1696 г. он был целовальником
Житного двора, позднее стал земским бурмистром. Это звание говорит,
что он пользовался известностью и влиянием в местной посадской
общине. Посадская служба постоянно сталкивала Ермолаева с
представителями посадской верхушки и он привык работать под
ее руководством, был исполнителен и трудолюбив, но предпочитал
не брать на себя большой ответственности. Когда восставшие
предложили ему возглавить управление Гурьевым, он сумел избежать
этой должности. Во время следствия Ермолаев утверждал, что в
состав старшины вошел против воли, но до конца оставался
вместе с восставшими.
Из служилых людей, вошедших в состав старшины, наиболее
яркими и талантливыми людьми были пешие стрельцы И. Шелу-
58 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 318; стб. 398 (1148); ф. 6, д. 17,
лл. 170—172 об.
96

дяк, П. Носов и сержант П. Жегало. К сожалению, сведения о
них крайне отрывочны и случайны. Если судить по прозвищу, то
И. Шелудяк происходил из низов, как и носивший ту же кличку
соратник С. Т. Разина Федор Шелудяк. Фамилия П. Жегало
(то есть каленое, железо, которым прожигали дыры) позволяет
связать его с ремесленной средой. Каким образом оба они
попали в число служилых людей и когда, каково их семейное
положение и побочные занятия, установить не удалось.
П. Носов, однофамилец Я. Носова, происходил из местной
потомственной стрелецкой семьи. Его старший брат Иван носил
звание пятисотного, а другой брат Федор служил в одном из конных
полков. Семья была зажиточной. Все 3 брата имели дворы и жили
раздельно. И. Носов, к имени которого добавлялось прозвище
Калашник, имел пекарню и калачную лавку. У Ф. Носова были
бахчи и сад. Оставшись непричастным к восстанию, Ф. Носов и
после бурных событий 1705—1706 гг. жил в Астрахани. В 1723 г.
он прикупил к своему старому саду за Кутумом соседний огород
дворянина М. П. Смирнова «с овощьми, деревьи и виноградными
кустьи» 70 на 40 саженей, заплатив за него 200 рублей59. Чем
кроме службы занимался П. Носов, упоминаний не встретилось.
В период подготовки к захвату города и позднее И. Шелудяк,
II. Носов и П. Жегало проявили себя как незаурядные
организаторы и сторонники активных действий против правительства.
Несмотря па молодость они были весьма популярны в солдатско-
стрелецких низах и последовательно отстаивали их интересы. По
особенностям своих характеров они хороню дополняли друг друга.
И. Шелудяк был прирожденным оратором и руководителем.
Умный и решительный, он умел увлечь и повести за собой круг, не
боялся ответственности, не боялся и публично выступить с
критикой любых лиц, проявляя в таких случаях твердость и
принципиальность. Именно он часто брал на себя роль общественного
обвинителя, выступая против воеводы Ржевского, митрополита
Самсона и др.
Прохор Носов был одним из самых молодых старшин.
Подвижной, быстрый и находчивый, он стал прекрасным
исполнителем наиболее рискованных и смелых заданий. Легко объединяя
вокруг себя отчаянных, как и он сам или его приятель Т. Коре-
шило, молодых стрельцов и солдат, он шел навстречу любой
опасности и ему удавалось то, перед чем другой мог бы спасовать.
В ночь восстания его не остановили ни необходимость первым
обнажить саблю против дежурного офицера, ни тяжелые засовы
воеводских хором, ни сан престарелого митрополита, в покоях
которого он искал воеводу. В то же время П. Носов был еще
настолько наивен, что пошел перед решающим событием на исповедь
к священнику за отпущением грехов.
59 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 41, стб. 398 (1148), л. 1; стб. 412 (1163),
ф. 615, д. 527, лл. 6—7, 29.
7 н. Б. Голикова
97

П. Жегало не менее смелый, но не столь темпераментный, как
П. Носов, был спокойнее и серьезнее, что облегчало ему контакт
с людьми более старшего поколения. Настойчивый, он умел
убеждать в своей правоте, но мог и пригрозить, если видел, что
убедить не удается. Уступая И. Шелудяку в уме и П. Носову в
находчивости, он однако пользовался у однополчан не меньшим
авторитетом: они не только выдвинули его в состав главной старшины,
но избрали еще и полковым старшиной. В справедливость и
необходимость восстания все трое верили, на примирение с
правительством не рассчитывали, были готовы к борьбе, но им не хватало
опыта. Возглавляя радикальную часть круга и старшины, они
были доверчивее, чем следовало, не замечали ограниченности
стремлений значительной части старшины и не предвидели
возможности раскола и измен. Поэтому они временами легко шли на
поводу у властного Я. Носова и окружавшей его посадской и
стрелецкой верхушки.
Из других служилых людей, также относившихся к
радикальному крылу старшины, следует назвать И. Ф. Астраханца, И. Лу-
ковникова, И. Барана, П. Тихонова и И. Буйло. Местный уроженец
И. Астраханец был человеком средних лет. Сын его работал на
речных судах и впоследствии стал лоцманом. Особого достатка в
семье не было, а после восстания, во время которого И. Ф.
Астраханец умер, она вообще с трудом сводила концы с концами.
В 1725 г. вдова Астраханца, отдавая внука «в наученье
серебряному мастерству», не могла заплатить за его обучение.
Проучившись 5 лет, мальчик должен был выплатить мастеру 6 рублей или
жить у него «еще впредь пять лет же и дать в том на себя жилую
запись»60. До восстания Астраханец имел двор, но его побочные
занятия выявить не удалось. Он был десятником пешего полка.
В правительственной переписке И. Астраханца иногда путали
с его тезкой И. Шелудяком, так как они служили в одном
полку.
Рядовой стрелец И. Луковников был «плешив собой, борода
руса, ростом середний». Д. Бородулин, давший описание его
внешности, сообщил также, что он: «Говорил про государя всем
вслух — какой он государь благочестивый, он неочесливый, пола-
тынил всю нашу христианскую веру, — и говоря, припердывал
языком». По словам Я. Носова, переданным Бородулиным,
Луковников был «мужик простой, что видит, то и бредит»61. Помимо
службы он занимался огородничеством и виноградарством62.
П. Тихонов, И. Баран и И. Буйло были пятидесятниками.
П. Тихонов, человек спокойный и уравновешенный, славился среди
однополчан справедливостью и был избран ими не только в состав
главной старшины, но и полковым старшиной. И. Буйло неодно-
60 ЦГАДА, ф. 615, д. 528, л. 64 об.
61 ЦГАДА, ф. 9, отд. 1, кн. 18, лл. 41—47.
62 ЦГАДА, ф. 371, кн. 458, л. 237.
98

кратно упоминался в правительственной переписке как один из
наиболее активных противников правительства. И. Луковников
и И. Буйло умерли или погибли в конце восстания.
Старшины Б. Торопчанин, И. Палкин и И. Горшков были
конными стрельцами. Особенно выделялся среди них И. Палкин.
Это был весьма состоятельный человек, он оставил своему сыну
не только двор, но и лавку в Большом ряду Белого города,
загородный двор, несколько шалашей с прилавками и 11 амбаров.
У него имелись также речные струги63. Видимо, он занимался не
только торговлей, но и рыбным промыслом: его шалаши и амбары
располагались на берегу Кутума, у рыбных причалов. В
хозяйстве Палкина, несомненно, применялся наемный труд. Он вполне
мог бы обойтись без стрелецкого жалования, но продолжал нести
службу в силу традиций, свойственных потомственным стрельцам.
Среди однополчан Палкин выделялся спокойным,
уравновешенным характером, честностью, умением держать себя с
большим достоинством и тактом, что определило характер поручений,
которые давали ему круг и старшина. Все они были либо
дипломатического порядка, либо связывались с описанием и хранением
конфискованного имущества. Когда восставшие послали Петру I
повинную челобитную, И. Палкин вошел в число отвозивших
ее людей, о которых Ф. А. Головин писал Петру: «Все кажутца
верны и мужики добры»64. О политических симпатиях Палкина
сказать трудно, так как о высказываниях его ничего неизвестно.
Но судя по тому, что он добросовестно выполнял возложенные на
него поручения, не уехал, как мог бы, из стана хана Аюки в
Москву, а вернулся в мятежную Астрахань, ему было свойственно
чувство солидарности с большинством стрельцов. Рост стрелецких
обязанностей тяготил его, как и других, хотя он мог откупиться от
них или нанять за себя работника. Произвол и грубость воеводы
не могли не оскорблять чувства собственного достоинства этого
уважаемого в стрелецкой среде человека. Поэтому нет никаких
оснований считать, что И. Палкин присоединился к восставшим
не добровольно. В то же время он не сочувствовал радикальным
мерам и, как и Я. Носов, стоял за поиски компромисса с
правительством, поддерживая умеренное крыло старшины.
Б. Торопчанин и И. Горшков также входили в состав
стрелецкой верхушки. У Б. Торопчанина были лавка и амбар на берегу
Кутума. И. Горшков имел москательную лавку. По своим
взглядам они примыкали к Палкину и выступали за умеренную
политику и договор с правительством.
Пятидесятники полка Б. Кореитова старшины Г. Кочнев и
Р. Грехов с самого начала были настроены против восстания, хотя
открыто в этом не признавались. Оба они входили в тайный кру-
63 ЦГАДА, ф. 615, кн. 525, лл. 130, 166, кн. 526, л. 44, кн. 528, лл. 57 об,
115 об.
в4 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стрл 623.
7*
99

жок, организованный игуменом Троицкого монастыря Г.
Дашковым, и помогали ему в его интригах против восставших.
Сколько-нибудь подробных сведений об остальных людях,
избранных в число старшин, собрать не удалось.
При рассмотрении избранной астраханским кругом старшины
нельзя не заметить, что состав ее оказался довольно пестрым.
Наряду с активными заговорщиками из солдатско-стрелецкой среды
туда вошли представители посадской и стрелецкой верхушки и
средних слоев посада. Это объясняется тем, что в первом
собрании круга приняли участие все слои городского населения,
которые и выдвинули своих представителей в верховный орган
управления. При этом не случайно, что Я. Носова и Г. Ганчикова
выдвинули именно конные стрельцы, представлявшие наиболее
богатую стрелецкую прослойку, тесно связанную с верхушкой посада.
О. Твердышева могли предложить приезжие купцы, хорошо
знавшие его по торговым операциям и работе в таможне. И. Шелудяк,
П. Носов, П. Жегало, И. Луковников и другие пешие стрельцы
и солдаты были представителями основной солдатско-стрелецкой
массы. Но не исключено, что заговорщики и сами стремились
ввести в состав старшины популярных представителей посада, чтобы
обеспечить восстанию поддержку посадских людей и укрепить
союз с ними. Поэтому Шелудяк и предложил кругу кандидатуру
А. Ермолаева. Что касается работных людей, то из-за
разобщенности и неорганизованности, они вряд ли могли сразу же выделить
из своей среды вожаков и организаторов, которые получили бы
поддержку круга. Кроме того, на первом собрании круга их
вообще было немного, поскольку основная масса работных людей
находилась на промыслах.
Окончив выбор старшин, круг приступил к решению судьбы
арестованных. Особый гнев вызывал воевода,' но его нашли не
сразу, и круг начал допросы с подьячего П. Р'ычкова.
Перепуганный подьячий, в одном нижнем белье, был доставлен в круг и тут
же услышал крики, «чтоб ево Петра изрубить за то, что указы о
бородах и платье целовальником давал и из розных канцелярий
всякие государевы указы управлял он»65. В этот момент П. Носов
и помогавшие ему солдаты обнаружили Ржевского, прятавшегося
«на воеводском дворе, за поварнею в курятнике», и привели в круг.
Появление воеводы в растерзанной одежде, выпачканного
куриным пометом, отвлекло внимание присутствовавших от Рычкова,
и это спасло ему жизнь.
Суд над воеводой длился более часа. Сначала, как
рассказывал Рычков, «кричали на него воеводу, для чего он заставливает
носить немецкое платье и бороды и усы брить, и по церквам велит
обрезывать у женска полу русское платье». Пытаясь оправдаться,
Ржевский отвечал, что действовал по государеву указу, «а по
церквам женска полу рускова платья обрезывать не веливал».
65 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 269.
100

Круг не поверил в существование «государева указа» и Рычкова
в сопровождении провожатых послали в Приказную палату. Он
принес полученную накануне восстания грамоту Земского
приказа, а конный стрелец С. Федоров прочел ее вслух. Текст
грамоты говорил против воеводы и возмущение усилилось. Рычкова с
грамотой снова отослали в канцелярию, а затем отправили под
дрест в Каменную будку, взяв оттуда в круг подьячего А.
Иванова. «Спустя час, — рассказывал далее Рычков, — воеводу Тимофея
Ржевского да приказной палаты подьячих Ариста Иванова с
сыном Иваном побили до смерти»66. Кроме обвинений по поводу
немецкого платья и бритья бород воеводе предъявили множество
претензий, позднее изложенных восставшими в их повинной
челобитной Петру I. По мере допроса, который вел Шелудяк,
возбуждение росло. Многие, вспоминая незаслуженные обиды и
оскорбления, бросали в лицо воеводе свои упреки. «Ты де меня за
три обруча кнутом бил», — кричал солдат Тысячного полка
Е. Обручник. Ответы воеводы только раздражали восставших и
в конце концов они «скололи» воеводу копьями. На следствии
некоторые участники восстания утверждали, что это сделал конный
С1 релец Т. Уткин г,?.
Па круге также допрашивали товарища воеводы Н. Апухтина
и дьяка С. Васильева. Но им удалось уверить восставших, что
Ржевский «всякие дела делал собою, товарыща и дьяка застав-
ливал помечать в неволю». Их помиловали, но посадили под арест
в митрополичьи хоромы. Туда же перевели и полковника Армя-
нинова. Часть арестованных была освобождена. В час дня на круг
снова доставили П. Рычкова и подьячих И. Татаринова, Ф. Сал-
танова, С. Часовникова, С. Миткеева, Ф. Судовикова, которым
приказали «быть у них в кругу для письма»68.
В тот же день круг принял решение о конфискации имущества
убитых и арестованных «начальных людей», а затем выбрали лиц,
которые должны были ее осуществить. Одновременно круг принял
решение о захвате селитренного завода.
Показания некоторых участников этой операции позволяют
восстановить ее только в самых общих чертах. Так, судя по
словам работного человека К. Бедрина, показавшего, что
«астраханские стрельцы и солдаты многолюдством из кругу ходили в Сели-
тренной городок», можно предположить, что отряд отправился на
завод прямо с собрания круга. Поскольку в отряд входил и сам
Бедрин, вооруженный немецкой шпагой, найденной им «у
Пречистенских ворот, поутру рано», выясняется, что в операции по
захвату завода приняли участие не только служилые люди, но и
присоединившиеся к ним добровольцы. Отряд возглавлял
старшина Ф. Иванов. Из заговорщиков с ним отправился И. Шапошни-
66 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 269.
67 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167).
68 ЦГАДА, ф. 371, стб. 398 (1148), л. 3, д. 458. л. 269 об.
101

ков. Всего, по словам стрельца Е. Григорьева, их было «человек
с 300»69. Из служилых людей, принимавших участие в этой
операции, в источниках упоминаются конные стрельцы: И. Скоробога-
тый, Р. Кукара, II. Уфимец, стрельцы Галачалова полка А.
Худяков, Е. Григорьев, Г. Миколчанин, С. Московитин, Ворона,
«Московского» полка Г. Вергун.
Отряд отправился на лодках, беспрепятственно высадился на
берег и, оставив у лодок караул, чтобы «нихто их не отбил»,
пошел к городку. Охрана, русское и татарское население городка,
сразу поддержали восставших, так как ни о каком сопротивлении
с их стороны не упоминается. Войдя в городок, астраханцы
быстро и беспощадно расправились с работавшими там пленными
шведами. Вспоминая об этом, Бедрин говорил, что один из
шведов кричал и просил, «чтоб ево не колоть, он де скажет им про
государя, где он государь, только де тогонемчина,невыпроша у
него о государе подлинно, скололи». Московитин также
упоминал, что, когда «в бунт же ходил из Астрахани со своею братьею
в Селитреной городок рубить шведов», то «одного человека
сколол до смерти, да и ево братья тех шведов рубили ж и кололи».
В поисках спасения многие шведы бежали к реке, «метались в
воду» и тонули. И. Турчанинов считал, что на селитренном заводе
убили «человек з двести» шведов. Имущество их было
разграблено. Стрелец Г. Вергун, «мертвых вытаскав из воды, здирал с
них рубахи». Много «немецких» вещей участники операции потом
продавали. Бедрин приобрел, например, «серебряной немецкой
ароматничек з духами, на цепочке»70.
Заводу восставшие никаких повреждений не причинили.
Только зимой 1706 г. часть заводского оборудования вывезли в
Астрахань. Остался целым даже двор бежавшего управителя завода
Г. Мансурова, где находились его жена и дворовые люди. Как
показывал на следствии стрелец Е. Григорьев, восставшие «вошед
в хоромы» Мансурова, «пожитки печатали, вино и пиво...
печатали тож»71. Закончив операцию и оставив в городке охрану, отряд
вернулся в Астрахань.
К вечеру улицы Астрахани были приведены в порядок. Как
рассказывал И. Турчанинов, трупы складывали на телеги и
вывозили на кладбище. Мимо его дома проехало 7 или 8 таких
повозок. Раненых разнесли по домам. У ворот, по стенам Кремля и
Белого города, по улицам, площадям, а также около
конфискованных дворов и учреждений стояли караулы. Круг разошелся.
Было тихо и спокойно.
События ночи и первого дня восстания в Астрахани
свидетельствуют, что тщательно продуманная заговорщиками операция
69 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 357; стб. 412 (1163) и стб. 416 (1167); ф. 6,
д. 17. лл. 51 —57.
70 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163) и стб. 416 (1167), д. 458, л. 69 об.;
<Ь. 6, д. 17, лл. 51—57.
71 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 357.
102

по захвату власти, а также создание нового верховного органа
управления были проведены четко и организованно. Полностью
оправдался и расчет заговорщиков на поддержку городского
населения. О том, что заговорщики полагались на эту поддержку,
кроме их показаний, говорит и то, что они, обдумывая свои
действия, намечали аресты только городской администрации,
офицерства и дворян. Ни посадские люди, ни жители нерусских слобод
города никаких опасений у них не вызывали. И действительно,
как показало первое собрание круга, заговорщики нашли у
основной массы астраханцев полное понимание и сочувствие. В первый
день восстания астраханцы были объединены общим порывом
возмущения против царившего в Астрахани произвола
правительственной администрации, против порожденного самой
феодальной системой бесправия, гнета и насилия. Общее возбуждение и
напряженность обстановки в предшествующие восстанию недели
объединили астраханцев, несмотря на разницу в их положении и
благосостоянии, несмотря на существовавшие в их среде
противоречия и различия. Восстание объединило русских и татар,
местных жителей и приезжих, крупное купечество и мелких
ремесленников, промышленников и работных людей. Оно приняло
всеобщий характер и хотя, как показали последующие события, это
единство оказалось непрочным, оно во многом определило
особенности и характер движения.

ГЛАВА IV
РАСШИРЕНИЕ РАЙОНА
ВОССТАНИЯ
озбуждение, охватившее Астрахань,
продолжалось несколько дней. Люди не расставались с
оружием и город напоминал военный лагерь.
Постепенно восстание охватило всю астраханскую
округу. В показаниях на следствии многие
участники событий 1705—1706 гг. говорили, что они
«пристали к бунту» на второй, третий или
четвертый день1. Среди них были не только люди,
находившиеся в городе, но и работники промыслов. Так, за первыми
работными людьми из «государева зимовья» в Астрахань явился
приписной ловец А. Топега «с товарыщи, с косными караульщики,
16 человек», работавшими на промысле «в косах». На третий
день восстания пришли люди из более отдаленных мест. Среди
них были «гулящий человек» А. Александров с промысла,
расположенного в 30 верстах от Астрахани, работные люди
патриаршего учуга Камызяк и других учугов2.
Собрания круга, такие же шумные, как и в первый день, но
еще более многолюдные, происходили ежедневно и длились
часами. Стрелец И. Серебряк, пославший как-то утром сынишку в
Кремль «проведать нет ли какова сбору», услышал от него, что
«людей в собрании много и все в ружье, а говорят де многими
голосами». Одной из волновавших всех проблем было «поругание»
веры. Об этом говорили И. Шелудяк, Я. Носов и др. На следствии
А. Александров показывал, что, поговорив с Я. Носовым, он и
сам призывал «за веру, за платье и брадобритие постоять»3. На
одном из собраний обсудили поведение митрополита: «Для чего,
он, митрополит, воеводе Тимофею Ржевскому не претил и не
говорил, как тот Тимофей был жив, чтоб брадобритию не быть и
немецкого платья не носить. Есть ли б де он, митрополит, ему>
Тимофею, в том воспретил, и того бы кровопролития не было, для
1 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
2 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 339, стб. 412 (1163).
3 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 213 об., 233 об.
104

того, что бороды и усы брить противно номоканонам и кормчей
книге и служебникам, по которым служат обедни. Напечатано д
тех книгах именно, что бород и усов не брить, а он, митрополит,
ни за что не стоял». Я. Носов, по словам Александрова, называл
митрополита льстецом, а попов из его окружения — волками.
Передать митрополиту резкую критику от круга послали Шелудяка
и Александрова. Однако ни митрополита, ни его служителей
восставшие не тронули, ограничившись домашним арестом4.
Восставшие обсуждали на круге и свои дальнейшие действия.
В этой связи сразу же возникали разговоры о государе, который
«неведомо жив, неведомо нет». чСолдат Д. Гладков, по прозвищу
Железко, вернувшийся со шведского фронта, утверждал, что царь
в плену «в Стекольном». Другие добавляли, что он там «закла-
ден в столбе». Третьи уверяли, что царствует «подменный царь».
Особенно активно выступал Шелудяк, отстаивая решительные
действия. О его выступлениях не только в первый, но и в
последующие дни восстания вспоминали многие участники этих
событий. «Никак де государя нашего в живе нет, потому что нам
почали быть налоги великие! От церквей жен и детей, дочерей-девок
отбивали и на портомойне ругали, обрезывали русское платье по
пояс...», — передавал одну из речей Шелудяка его однополчанин
В. Саратовец5.
Наиболее радикальная часть круга, которую возглавляли
участники заговора, опираясь на слова Шелудяка, предлагала
немедленно поднять соседние города и «учинить посылку под
Царицын». Работник одного из речных судов, И. Дедов, который «в
круги с теми бунтовщиками ходил», впоследствии показал, что
слышал, как обсуждали поход «на Царицын и в верховые горо-
ды, и до Москвы»6.
Организаторы восстания обдумывали, как прочнее объединить
астраханское население и обеспечить единство действий. Поэтому
они все время следили, чтобы на круге присутствовало как можно
больше людей. В связи с подозрением, что некоторые служилые
люди пытаются уклониться от участия в восстании, круг
обсуждал, как поступать с ними. Сын И. Серебряка, сообщил отцу, что
на круге говорят: «Буде которого полку стрельцы выходить из
домов своих в город не станут, и у тех людей имать пожитки на
войско, а их убивать до смерти». Однако такое предложение не
прошло. По словам Серебряка, приняли решение: «Буде хто не
пойдет в круги, и на тех править по 8 алтын по 2 деньги за всякие
неты, и бить плетьми»7. С целью объединения всех слоев
населения на третий день восстания была проведена общая присяга,
подтвержденная крестным целованием. Чтобы обеспечить торже-
4 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
5 Там же.
6 Там же и стб. 418 (1171).
7 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 314—314 об.
105

<ггвенность и законность процедуры, Шелудяк «для приводу о
воровстве их ко кресту, взял у митрополита попа». Присягу
приносили все присутствующие, начиная со старшин. Текст присяги не
сохранился и судить о нем можно только по отрывочным
показаниям очевидцев и участников церемонии. Так, П. Рычков
сообщил, что восставшие давали клятву «за христианскую веру
стоять и немецкого платья не носить, и бород и усов не брить, и
меж себя кровопролития не чинить». Стрелец И. Гаврилов
показал, что он «крест целовал на том, что стоять заодно, и бород и
усов не брить, и немецкого платья не носить и умереть друг за
друга». Аналогичное показание дал и Дедов. Солдат С.
Шапошников говорил, что он «крест целовал напрасной крови не
пролить»8. Соединяя все эти показания, можно предполагать, что
текст присяги состоял из 3 пунктов: 1—охранять веру и не
принимать брадобрития и немецкой одежды; 2 — сохранять единство
и совместно отстаивать дело восстания; 3 — не допускать
решения внутренних споров силой оружия. Из этих пунктов
наибольший интерес представляет последний, сформулированный как
условие «меж себя кровопролития не чинить». В нем можно
увидеть намек, что среди восставших, даже в начале восстания,
имелись разногласия. Размах восстания и роль, которую играли в
нем широкие слои городского населения, уже тогда, вероятно,
настораживали посадскую и стрелецкую верхушку, которая имела
основания опасаться вражды своих работных людей, кабальных
должников, беднейшей части посада и рядовой стрелецкой массы.
Весьма важной темой, тщательно обсуждавшейся на круге,
было содержание писем-обращений в близлежащие города, а
также к донским, яицким и гребенским казакам, составление
которых началось на второй день восстания. Рассказывая об этом,
П. Рычков сообщил, что «старшины и всем кругом дни по четыри
их, подьячих, всех вопче, заставливали писать и в кругу прочесть
воровские письма на Дон, на Яик и к гребенским казакам, на
Терек, к терским и московским, и на Черной, и на Красной Яр, и в
Яицкий Гурьев городок к стрельцам... И те речи все те ж
старшины, Яков Носов с товарыщи, и всем кругом сказывали им
словесно... Сперва те письма они писали начерно и по словам тех
старшин и всего кругу приписывали всякие прибавочные речи
меж строк и, поставя на месте, переписали в разные руки
набело» 9.
История составления писем-обращений и их особенности
подробно рассмотрены мной в особом исследовании, где путем
анализа известных и вновь найденных, черновых и беловых
вариантов обращений 10 показано, как складывался их текст и как они
в ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 269 об., стб. 412 (1163) и стб. 418 (1171);
ф. 6, д. 17, л. 23 об.
9 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 270—270 об.
10 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 231—233, 245—247, 280—281, 448—
448 об., стб. 396 (1146), л л. 1—8; стб. 398 (1148), лл. 1—8.
106

оформлялись11. В частности, было установлено, что текст
обращений сложился не сразу. Его обработка велась по линии
уточнения причин восстания, и если в первых набросках говорилось
только о необходимости «постоять за веру обще», причем
довольно сумбурно и невнятно, то в окончательной редакции акцент
перенесли на рост налогового гнета и произвол, сопровождавший
проведение указов о брадобритии и немецком платье. В текст
были внесены жалобы на снижение жалования, новые налоги и
«великие тягости», а невнятные фразы о преследовании «веры»
превратились в яркий и связный рассказ о насилиях и
издевательствах, которым подвергалось население, носившее бороды и
русскую одежду. «Ведомо вам чиним, что у нас в Астрахани
учинилось за веру христианскую и за брадобритие, и за немецкое
платье, и за табак, и что к церквам божиим нас и жен наших, и
детей в старом русском платье не пущали, а которые в церковь
божию войдут, и у тех, у нашего мужского и женского полу,
платье обрезывали, и от церквей божиих отлучали и выбивали
вон, и всякое ругательство нам и женам нашим, и детем чинили,
и болваном, кумирским богам, велели поклоняться», — писали
восставшие12. Так, положение о необходимости защитить «веру»
получило реальное и понятное обоснование.
В обращении к черноярцам им рекомендовали свергнуть
воеводу, захватить власть, укрепить город и подступы к нему, а
также принять меры к задержке астраханских перебежчиков и
уведомить о восстании жителей Царицына и других «верховых
городов», что было продиктовано надеждой на их поддержку.
Обращение к черноярцам свидетельствует также и о том, что
восставшие полностью сознавали, что их действия могут вызвать
карательные меры правительства. Это определило просьбу к
черноярцам оповестить, если будут «отпуски войсковые» 13.
В обращениях к казачеству восставшие не считали себя
вправе давать какие-либо рекомендации. Но, понимая, что казаки
окажут им поддержку только, если убедятся в правильности их
действий, они привели в обращениях к ним дополнительные
аргументы в доказательство необходимости восстания. К так^м доводам
относились подробности о самоуправстве воеводы Ржевского,
который «делал всякие дела собою, без товарыща», «велел ружье
обрать собою, без указу», дьяка заставлял «помечать в неволю»,
а служилых людей обременял излишними поручениями и
использовал на разных работах «для своих прихотей и корыстей».
Передавался и слух, которому верили сами астраханцы, что в
Казани «поставлены немцы, по два и по три человека на дворы», а
также, что «тамошним жителем... чинили утеснение и ругательст-
11 Н. Б. Голикова. История составления обращений участниками
Астраханского восстания 1705—1706 гг. «История СССР», 1971, № 6.
12 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 231—232, 245—256, 280—281;
стб. 398 (1148).
13 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 448.
107

во по вышеписанному, как и нам было в Астрахани, от них
тягость и убивство служилым людем до смерти». Заканчивались
обращения сообщением, что астраханцы посылают к казакам
«добрых людей», которым они могут доверять, и указывались
имена яицких казаков, очевидцев астраханских событий, могущих
подтвердить правильность этих сведений 14.
Составлялись обращения от имени всего астраханского
«войска», под которым восставшие понимали совокупность всего
местного населения, восприняв этот казачий термин так же, как и
казачью систему кругового управления. Но желая подчеркнуть,
что обращения исходят от всех находившихся в Астрахани
людей, восставшие начинали с указания имен представителей
разных сословий. Всего называлось 38—39 человек, в том числе 15
пятидесятников (А. Потапьев, М. Петров, П. Носов, Б. Торопча-
нин, И. Крылов, И. Балахна, А. Афанасьев, Д. Алексеев,
А. Никитин, И. Молоток, Ф. Куприянов, И. Буйло, А.
Волков, Г. Кочнев, Р. Грехов), 6 сержантов (П. Крашенинников
(Красильников), С. Исаев, М. Котов, М. Афанасьев, Н. Баскаков,
А. Скорняков), 16 человек из гостиной сотни и посадских людей
(ярославец Я. Носов, москвич А. Анциферов, симбиряне О. Твер-
дышев, П. Духов, И. Капранов, нижегородцы Б. Докукин, П. Ску-
рихин, К. Иванов, угличанин Ф. Калистратов, астраханцы И.
Артемьев, А. Ермолаев, А. Банщиков, В. Яковлев, Г. Ганчиков,
И. Севрин, упоминался еще бурмистр М. Назаров,
принадлежность которого к какому-либо городу не указывалась), 2
торговых крестьянина (И. и В. Басиловы).
С. М. Соловьев и Н. Г. Устрялов высказали мнение, что в
списке перечислены имена организаторов и главарей восстания;
но это мнение ошибочно. В список попали только те заговорщики,
которые имели звание пятидесятников; более того,, в него вошли
пятидесятники, восстанию не сочувствовавшие, как Г. Кочнев» Что
касается представителей гостиной сотни и посада, то в литературе
внимание обращалось лишь на то, что только 5 из них были аст-
раханцами. Исходя из этого С. М. Соловьев считал, что
восстание готовили недовольные из разных городов. Но тут следует
учитывать, что 13 из 16 названных лиц несли в Астрахани бурмис-
терскую службу (Ф. Калистратов и М. Назаров были
бурмистрами Делового двора, А. Анциферов и П. Духов — Кружечного
двора, О. Твердышев и П. Скурихин—таможни, Я. Носов,
И.(Капранов—бурмистрами рыбных промыслов, 5 астраханцев—земскими
бурмистрами), а остальные были видными в Поволжье купцами
и владельцами промыслов. Никто из них никакого отношения к
солдатско-стрелецкому заговору не имел. Как выяснилось в ходе
восстания, большинство из них вообще не сочувствовали движе-.
нию и принимали участие в собраниях круга только из-за боязни
навлечь на себя гнев восставших.
" ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 231—232, 245 — 246, 280 — 281;
стб. 398 (1148).
108

Таким образом, круг включил в список или достаточно
известных служилых людей, или представителей земской посадской
администрации, или широко известных в городе лиц, занимавших
там выборные посадские должности, или видных представителей
посадской верхушки, имевших влияние не только в Астрахани, но
и за ее пределами, в разных городах Поволжья и центра России.
Это, очевидно, объяснялось тем, что в момент составления
обращений главным в глазах круга были авторитетность, известность
и представительность, которые скорее могли обеспечить восстанию
поддержку жителей других городов, чем перечисление имен
активных, но мало кому известных участников заговора. Известную
роль сыграло, конечно, и то влияние, которое имели эти люди в
самой Астрахани.
Одновременно с письмами-обращениями на круге
составлялось «Советное письмо», один из самых своеобразных актов,
созданных восставшими. Этот документ должен был оправдать их
действия, как совершавшиеся «по общему совету», и связать с
делом восстания различные слои населения, возложив на них
равную долю ответственности. Кому персонально принадлежала
инициатива составления «Советного письма»,* сказать трудно, но, судя
по замыслу, оно исходило от руководителей заговора, так как
подобная идея могла появиться только при длительном
обдумывании плана восстания. По содержанию «Советное письмо» близко
к тексту писем-обращений, отличаясь Ът них в основном
разночтениями, определявшимися самим характером документов, а
также отсутствием предложений, вносившихся в обращения в
зависимости от особенностей адресата.
Обсуждение текста обращений и «Советного письма»
вызывало среди восставших споры и разногласия. Прежде всего
спорили о том, с чьих имен должны начинаться документы:
посадских или служилых людей. После споров в письме на Дон на
.первое место были поставлены служилые люди, а на
второе—представители гостиной сотни и посада, включая старшин, хотя в
предшествующих вариантах порядок иной. В «Советном письме»
список начинался именами Я. Носова и Г. Ганчикова, за
которыми перечислялись служилые, а затем посадские люди 15. Такое
перемещение не случайно. В первом случае большинство круга,
очевидно, считало, что обращение к казакам должны возглавить
служилые люди. Перестановка в «Советном письме» могла быть
вызвана стремлением части круга выдвинуть на первое место
старшин, подчеркнув тем самым их влияние и власть.
Интересный спор разыгрался и относительно одной из фраз
о злоупотреблениях воеводы. Так, в обращениях написано, что
он «во многие посылки ив частые работы служилых людей и за
море посылал, угожаючи (в черновиках «угождаючи»—Н. Г.)
торговым людем, для' своих прихотей и корыстей, и мы от того разо-
16 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 162—163.
109

рились». В «Советном письме» это место звучит иначе: «И во?
многие посылки и частые работы служилых людей, и за моря
посылал торговых людей, для своих прихотей и корыстей, и мы от
того разорились» 16. Эти варианты, несомненно, отражают две
точки зрения, высказывавшиеся на круге. В первом из них явно
звучит стремление рядовых стрельцов обвинить не только воеводу,
но и крупных дельцов, действовавших в контакте с ним и
использовавших по соглашению с воеводой стрельцов и солдат как
охрану и рабочую силу на своих судах. При обсуждении писем к
казакам эта точка зрения получила поддержку круга и нашла
отражение в тексте. Вариант «Советного письма», обсуждение
которого закончилось позже письма на Дон, свидетельствует об
изменении настроения круга. На этот раз принятая ранее
формулировка вызвала, вероятно, более активный протест торговых
людей, для которых она была явно неприемлемой. Можно
предполагать, что они получили поддержку со стороны части старшины,
представлявшей крупное купечество. Другая часть старшины,
опасаясь отказа посадских людей подписать «Советное письмо»
и желая сохранить единство, могла пойти на компромисс.
Поэтому упоминание о том, что воевода действовал «угождаючи
торговым людям», сняли.
И обращения и «Советное письмо» заканчивались словами:
«У сего нашего, вышеписанных чинов людей и всех астраханских
жителей, и приезжих московских и разных верховых городов
торговых и всяких людей... письма... печать приложена». При
последнем чтении «Советного письма» круг обнаружил в этой фразе
пробел и над строкой, после слов «и всяких людей», другими,
более светлыми чернилами, но тщательно было вставлено «и
мусульман». Это дополнение очень важно, так как исключает
попытку рассматривать восстание в Астрахани как движение
чисто русское, чуждое интересам других национальностей края.
Поскольку обработка писем продолжалась довольно
длительное время, можно предположить, что одним из источников
исправлений и дополнений были речи наиболее активных
участников восстания. В частности, прослеживается влияние живых и
доступных речей Шелудяка, которые оказали воздействие не
только на содержание, но и на литературную форму писем,
близкую к напевному стилю его речей.
При анализе подписей, скреплявших письма на Дон и
«Советное письмо», выяснилось, что они не идентичны, разнотипны и
число их не одинаково 17. Несовпадение подписей и текст
«Советного письма», где говорится об отправке обращений в
прошедшем времени, показывают, что подписывались документы
неодновременно. Все подписи под письмом на Дон и под «Советным
письмом» можно отнести к 4 типам (таблица 1).
16 ЦГАДА, ф. 371, стб. 398 (1148) и стб. 396 (1146).
17 Подробнее см. Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 164.
110

Та блиц и 1
Тип подписи
Русские коллективные рукопрн-
Русские личные подписи
Русские подписи за других . . .
Подписи на восточных языках . .
Всего . . .
Число подписи) [
Письмо
на Дон
7
100
ЗГ)
6
148
«Советшн-
письмо»
11
103
24
30
108
Таблица 2
Территориальная
принадлежность
Крестьяне с. Дунилово
(Суздальский уезд). .
Крестьяне
Благовещенской слободы (Ниже-
. городский уезд) . . .
Крестьяне с. Павлово
(Нижегородский уезд)
Не установлено - . . . •
Число
русских
подписей
под
письмом на
Дон
14
5
9
12
34
2
21
1
1
15
1
2
2
4
1
2
5
4
135
Число русских подписей под
«Советным письмом»
те же
лица
5
5
7
17
2
12
1
7
1
1
1
3
1
3
1
67
новые
лица
38
3
3
1
3
1
4
3
4
60
итого
43
5
10
20
2
12
1
1
10
1
1
5
1
6
1
3
5
127
III

Коллективные рукоприкладства принадлежали служилым
людям, за которых подписывались выбранные от полков лица,
записным ремесленникам, выступавшим своими корпорациями, и
работным людям учуга Камызяк. Личные подписи ставили
представители самых различных социальных слоев. Русские подписи
обычно сопровождались указаниями официальной
территориальной принадлежности подписавшихся (таблица 2).
Поскольку определения москвитин, симбирянин и другие
могли употребляться не только посадскими людьми, но и
представителями других социальных категорий, сведения, приведенные в
таблице 2, интересны лишь тем, что показывают, какое участие
приняли в восстании не только лица, официально приписанные к
Астрахани, а все население этого города, характеризующееся
большим числом «сходцев».
При анализе социальной принадлежности лиц, назвавших
себя астраханцами, удалось выяснить, что среди 52 человек,
подписавших письмо на Дон и «Советное письмо», оказалось:
гостиной сотни—1, посадских людей—14, подьячих—17, дворян—11,
митрополичьих и патриарших людей — 4, записных
ремесленников— 2, разночинцев — 2 и лекарь. Такой состав астраханцев
вряд ли можно, не впадая в ошибки, объяснить активностью
разных слоев населения в восстании, так как большинство дворян и
подьячих, как В. Блинов, Д. Кучуков и другие, находились
вначале под арестом. Судя по расположению подписей (они идут
вперемешку и только подписи дворян и подьячих следуют подряд,
несколькими группами), круг заставил подьячих и дворян
подписать «Советное письмо», выстроив их очередями. Наивно веря в
силу подписи, круг надеялся обезвредить таким образом своих
потенциальных врагов.
Из 143 человек, не называвших себя астраханцами,
подписавших письмо на Дон и «Советное письмо», бесспорные данные
найдены только относительно 63 человек18. Среди них оказалось:
7 членов гостиной сотни, 32 посадских, 8 торговых крестьян, 9
приказчиков, 6 работных людей и сын московского гостя Филатье-
ва, ехавший в Персию; 2 из гостиной сотни и 7 посадских
отбывали в Астрахани посадские службы. Из 47 посадских людей,
торговых крестьян и гостиной сотни 18 человек, то есть более
трети, имели в Астрахани дворы, лавки, амбары. Остальные,
занимавшиеся «отъезжим торгом», постоянно поставляли в Астрахань
разные товары из «верховых городов» и закупали там восточные
товары и рыбу. Среди приказчиков и работных людей также
были или постоянно живущие или часто приезжавшие в Астрахань
лица. Эти данные, несмотря на их неполноту, характерны и
подтверждают мнение, что основная масса восставших была тесно
связана с Астраханью, фактически входя в состав ее населения,
хотя многие и не считались официально членами местной посадской
общины.
18 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 167.
112

Восточные подписи принадлежали армянам, индийцам,
татарам и купцам из Гиляна и Бухары. Среди них, как и среди
русских подписей, имелись коллективные и личные. Всего, судя по
беловым и черновым документам, обращения и «Советное
письмо» подписали более 30 человек разных национальностей.
Большинство из них были жителями астраханских купеческих
колоний, но встречались и приезжие купцы 19. Таким образом,
нерусское население Астрахани не осталось чуждо восстанию. Это в
свою очередь ясно указывает на то, что его причины гораздо
глубже, чем недовольство изменениями в области русского быта, а
требования восставших не ограничивались только защитой
«христианской веры», что и определило участие нерусского
населения в восстании.
Из писем-обращений первым было подписано письмо на Дон.
Письмо в Терки пришлось оформить немного позднее из-за
сделанной при его последнем чтении вставки. Сведения об этом
сохранились в показаниях П. Рычкова, сообщившего, что «на Терек
ж, в вышеписанном письме написали, чтоб Терское войско
прислали к ним астраханцам, терского войска, а сколько числом не
писали, потому что итти им с астраханским войском под Царицын».
К .4 августа все обращения были подписаны и 4 августа
посланцы круга с ними уехали. Для этих поездок круг сначала избрал
12 человек, но потом число их увеличил. Кроме того, решили, что
к казакам, в Терки и Гурьев посланцы поедут в сопровождении
небольшой охраны, а в Красный и Черный Яры с вооруженными
отрядами, способными подавить сопротивление воевод и их
сторонников. В Мерный Яр послали отряд из 60 человек. Численность
красноярского отряда выяснить не удалось20.
Первым отбыл отряд, который должен был организовать
переворот в Красном Яру, так как существование в тылу у
восставшей Астрахани вооруженных сил во главе с воеводой
представляло для нее известную опасность. Воевода мог отправить гонца в
Москву, вызвать на помощь калмыков и помешать расширению
района восстания. Руководство красноярской операцией
поручили заговорщику Т. Корешиле. Не обладавший большим умом,
достаточно простодушный и наивный, чтобы верить будто бы
«государь в Стекольном, закладен в столбе», он был тем не менее
смелым, решительным и надежным исполнителем. Астраханцы знали,
что Т. Корешило вместе с П. Носовым вторгся в Кремль,
бесстрашно «подлез под щиты и у ворот замок сломил», а затем
убил ненавистного всем капитана Глазунова. В помощь
Корешиле назначили его однополчанина стрельца Ф. Полетая. К отряду
присоединились оказавшиеся в момент восстания в Астрахани
красноярские стрельцы Г. Хортик и И. Одоленов. Они
сочувствовали восстанию и стали активными участниками красноярских
событий.
19 Подробнее см. Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 168.
20 ЦГАДА, ф. 371, д. 468, лл. 270 об.—271.
8 Н. Б. Голикова
113

Отряд действовал весьма быстро и решительно. На следствии
Хортик рассказывал, что он и Одоленов «для того бунту, чтоб
учинить, на Красный Яр из Астрахани с бунтовщики ж, с
московскими стрельцами с Терентием Корешилой, с Федором Полетаем,
прибежали на лошадех верхами нарочно и красноярского
воеводу сковали»21. Обезвредив его, они «ударили в набат», собрали на
площади всех местных жителей, объяснили, чем вызван приезд
отряда, предложили присоединиться к восстанию и выбрать
старшин. Речи и действия астраханцев встретили активную
поддержку населения, которая обеспечила успех переворота. На
следствии красноярский посадский человек Г. Баев назвал имена 22
стрельцов, которые первыми высказались в пользу восстания и
«бунтовали, с астраханцы заодно, всем городом».
Собрание красноярского круга прошло шумно. За восстание
высказывалось большинство, но часть, опасаясь последствий,
выступила против. Завязался спор. Наиболее возбужденные
сторонники восстания прибегли к угрозам: «Выняв у себя сабли
наголо, красноярцом же говорили: есть ли де старшин не выберете,
на нас де не пеняйте». Больше всех, по словам Хортика,
говорил стрелец И. Кузнечик, утверждая: «Либо де мы пропадем,
либо де вы пропадете, есть ли де старшин не выберете и вам де
сабли не миновать». На круг привели воеводу С. Долгорукого, и
стрельцы Порун, Ветошник, Мельник и Баландин на него «за
его обиды кричали». Кто-то предложил отправить воеводу на суд
в Астрахань. В конце собрания круг приступил к выбору старшин
и по рекомендации стрельцов Синепупова, Тутаринова выбрали
«красноярцев же Ивана Кочерженка да Мартына Мелетина, а
воеводу отдали вышеписанным астраханским бунтовщикам в
Астрахань»22.
Выполнив задание, Корешило с отрядом, старшина М. Меле-
тин и 15 местных стрельцов увезли скованного Долгорукого. Они
взяли и адресованную астраханским старшинам и кругу
челобитную, в которой, по свидетельству Г. Баева, просили «воеводу, бут-
то за ево к ним налоги, чтоб его убить до смерти». На убийстве
воеводы, как впоследствии говорил Мелетин, особенно
настаивали стрельцы И. Одоленов и Д. Жировой, которые не без
основания опасались: «Есть ли де ево до смерти не убьют и будет он
по прежнему у них в городе, и он де у нас в городе всех выест,
не оставит де ни кожи, ни топора». В Астрахани Мелетин «в кругу
старшинам и войску о том и бил челом». Круг, выслушав
челобитную и допросив воеводу, признал его виновным в разных
злоупотреблениях и вынес смертный приговор. Получив санкцию
круга, красноярцы тут же убили Долгорукого саблями и берды-
21 Н. Б, Голикова. Политические процессы при Петре I. М., 1957»
стр. 269—270.
22 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167).
114

шами. Принимал участие в расправе с воеводой и Корсшило23.
Таким образом, красноярская операция завершилась полным
успехом.
Посланцы круга в Гурьев выехали из Астрахани вместе с
отрядом Корешило и после переворота в Красном Яру добрались
туда без всяких затруднений. В Гурьеве они также встретили
поддержку гарнизона, переведенцев и работных людей местного
учуга. Воеводу Ф. Дмитриева отстранили от управления и взяли
под домашний арест. Старшиной был избран командовавший
гарнизоном сотник С. Колтовский.
В Черном Яру события разыгрались иначе. Возглавлявший
отряд заговорщик И. Баран, не желая рисковать людьми,
остановился недалеко от города и послал туда лазутчиков, черноярских
стрельцов И. К. Казаркина, И. Г. Лоскутова и В. Я. Мякишева,
которые были в момент восстания в Астрахани и вошли в отряд
Барана. Не привлекая к себе внимания, они проникли в крепость
и собрали на тайное совещание людей, которым доверяли. В
росписи, поданной впоследствии фельдмаршалу Б. П. Шереметеву
черноярским воеводой Вашутиным, указывалось, что «совет был
в дому у Василья Петрова сына Пономарева».
Единомышленников восставших среди черноярцев нашлось немало. В той же
росписи воевода отметил как «пущих заводчиков» еще 19 стрельцов,
которые «пристали к астраханцам и астраханцев в город
пустили». Получив от лазутчиков известие, что стрелецкая охрана не
окажет им сопротивления, Баран с отрядом неожиданно для
воеводы проник за крепостные стены и восставшие тотчас
захватили инициативу. Ватутина арестовали, а затем стрельцы ударили
в набат и собрали круг. Далее события развернулись так же,
как в Красном Яру. Часть черноярцев была против восстания, но
оказалась в меньшинстве и оказать противодействие его
сторонникам не смогла. Стрельцы А. Волокушин и Г. Кормильцев,
рассказывая в Преображенском приказе о позиции меньшинства,
говорили, что они «к тем астраханским бунтовщикам пристали
поневоле, потому что была от них, из Астрахани, к ним на Черный
Яр нечаянная присылка немалым собранием и те де их присыль-
щики к соединению своему привели их, черноярских жителей, из-
за смертного страху. А противитца де было с ними некому,
потому что в тот час, как те воры приехали, служилые люди, едва ли
не все были в розсылках и для промыслов»24.
Стрельцов, выступавших за восстание, охотно поддержали
работные люди. Гулящий человек Е. Григорьев, вспоминая о
перевороте, признавался, что «как на Черном Яру забунтовали, и в
то время про тот бунт уведав, ...к тем ворам пристать хотел и
23 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167); Н. Б. Голикова. Политические
процессы при Петре I, стр. 271.
* ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 22 об.—25; ф. 371, стб. 400 (1150), лл. 14—17.
8* П5

товарыщев своих, к тому воровству и бунту призывал». Приняв
решение присоединиться к Астрахани, черноярцы выбрали
старшин: местного дворянина К. Н. Калентьева, стрельцов В.
Пономарева и С. Иноземцева, затем провели всеобщую присягу.
Проводилась она по инициативе и в присутствии «астраханских при-
сылыциков». Хотя сторонников восстания оказалось в Черном Яру
большинство, часть жителей целовала крест «поневоле».
Отсутствие единства проявилось и в отношении к воеводе, у которого
нашлось много защитников, поэтому его и оставили в Черном Яру
под домашним арестом. Влияние умеренной части черноярцев
проявилось и в избрании старшиной дворянина Калентьева.
Точной даты переворота в Черном Яру в наших источниках нет, но
к 9 августа черноярская старшина уже обладала всей полнотой
власти,!о чем говорит ее отписка в Астрахань, где сообщались
разные местные новости25.
Убедившись в прочности переворота, астраханский отряд
отправился в обратный путь. С ним поехали старшина В.
Пономарев и стрелец М. Безногов. Как упоминается в «росписи»
Ватутина, они отправились в Астрахань просить «большего войска».
Подобная просьба была закономерна, так как черноярские
старшины понимали, что в случае прихода царских войск они не смогут
удержать Черный Яр своими силами. Присоединение Черного
Яра к восстанию стало второй крупной удачей астраханцев,
потому что этот город прикрывал путь к Астрахани с севера.
Группу представителей, посланных в Терки и к гребенским
казакам, состоящую из 10 человек, возглавили конный стрелец
И. Емельянов и старшина Ф. Иванов. Вместе с ними поехал
работный человек К. Бедрин, по происхождению гребенской казак.
Отправить их решили морем, выбрав в качестве провожатых
терских стрельцов А. Князева и М. Самару. Оба они приехали за
хлебным жалованием и в ожидании выдачи его жили в
Астрахани. Найдя их бусу, П. Жегало «объявил» стрельцов старшинам
и те приказали им сопровождать астраханских посланцев в
Терки. Кроме писем к терским жителям, гребенским казакам и
черкасским князьям посланцы повезли с собой, как доказательство,
что «начальные люди» «кланялись кумирским богам»,
деревянный манекен, служивший кому-то из убитых офицеров для
накладки парика. Манекен был сделан в виде мужского бюста:
«Вырезана личина и выписана, на ней были положены накладные
волоса». Немного не доезжая Терок, И. Емельянов высадил у Ба-
клакова устья Князева и Самару, которые отправились оттуда в
город. Это позволило им опередить приход судна в Терки на 4
часа и заранее оповестить терчан о приближении астраханцев26.
Терскому воеводе Д. Молостеву о событиях в Астрахани
стало известно еще 3 августа, из сообщения, приехавшего оттуда та-
25 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 334; стб. 412 (1163).
26 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 117, 154, 174, 175, 269; стб. 412 (1163).
116

тарина. Он рассказал, что «был де он в Астрахани для своих
нужд и при нем де в Астрахани учинился бунт, побили до смерти
астраханского воеводу и начальных людей, и для извету де о том,
он, татарин, из Астрахани прибежал на Терек наскоро». Новость
насторожила воеводу и он в тот же день пригласил к себе
черкасских князей Дивея и Алдигирея, всех мурз, терских дворян,
детей боярских и офицеров «на совет о том, чтоб астраханских
воров к Тереку не припустить и терчанам никому к ним не
приставать». Но, очевидно, не ожидая удара изнутри, воевода
действенных мер не принял. 5 августа денщик воеводы, стрелец по
прозвищу Лапша, донес ему, что в Терки возвратились Князев и
Самара, которые «терских жителей, всяких чинов русских людей
возмущают к бунту, а говорят де, что в Астрахани стали за
веру» и что вслед за ними едут астраханские посланцы с письмами.
По словам Лапши, «терские жители всяких чинов люди к тем
двум человекам стали приставать и собрався ходят кругами».
Воевода приказал доставить стрельцов в Приказную избу для
допроса, а когда они все подтвердили, послал сотника полка Ф. Ки-
реева И. Коровникова и пятидесятников конного полка С.
Горбунова и И. Васильева с 10 стрельцами астраханцам навстречу.
Стрельцы «обещались к тем астраханским ворам не приставать»
,и должны были .«тех астраханских воров переловить». Замысел
воеводы потерпел крах. Князев и Самара уже успели собрать
людей и рассказать, что астраханцы выступили против новых
налогов, введения немецкой одежды и насильственного брадобрития.
В городе началось брожение. Как рассказывал впоследствии
стрелец Я. Брага, увидев, что воевода посылает вооруженный
отряд встречать астраханцев «за тем Коровниковым к тем же
астраханцам навстречу те их выписные и терские стрельцы и иных
чинов люди пошли великим многолюдством». Терчане не дали
арестовать астраханцев, привели их в городские слободы и «вскоре
учинился в слободах великий шум и крик»27.
На стихийно возникшей сходке астраханцы подтвердили все,
что рассказывали Князев и Самара, показали «резного болвана»
и прочли обращение. Основная масса терчан отнеслась к призыву
присоединиться к Астрахани с большим сочувствием, так как
произвол местной администрации и рост налогов ощущали все.
Особенно сильное возбуждение охватило стрельцов терского
«Московского» полка. Часть из них «великим многолюдством
прибежали в Большой город на двор того же выписного полку к
подполковнику Илье Некрасову и хотели ево, Илью, убить». Но он,
увидев движущуюся с копьями толпу, бросился бежать и успел
скрыться в воеводских хоромах, в Малом городе. Вслед за ним туда
ворвался стрелец Я. Брага и воеводе «говорил с невежеством,
чтоб он того Илью Некрасова им отдал», но воевода отказал и
«на того Якова кричал с великой бранью»28.
27 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 116—117 об., 154.
28 Там же, лл. 117 об.— 118.
117

Между тем терчане организовали сбор всего населения и
вечером, войдя в Малый город, открыли на площади у таможни
собрание круга. Кроме стрельцов всех терских полков на нем
присутствовали дворяне и «всяких чинов жители, все до одного
человека, потому что но иных, которые было из дворов не пошли,
посылали нарочно». На следствии терский житель новокрещен
С. Казак рассказывал, что на круге вновь читали обращение аст-
рахапцев. Я. Брага уточнил, что «сперва те письма прочитал
терским таможенный подьячий.., а после того подьячего то ж
письмо давали прочитать и иным грамотным людям».
Рассматривали и «болвана». Затем И. Емельянов выступил с речью,
говоря, «бутто великого государя в живе нет и облатынили де веру
немцы, и велят молитца болваном». По словам С. Казака, он
призвал терчан стоять за веру и просил: «Есть ли де вы за веру
станете, и вы де нам пришлите на помощь людей». Возбуждение
росло. Собравшиеся «закричали всем кругом, что они с астрахан-
цы за веру стоять заодно готовы», хотя кое-кто согласился на это
из страха, полагая, что иначе «не отпустят из Астрахани к ним на
Терек бусы с хлебными запасы»; затем предложили выяснить, как
относится к происходящему воевода и всей толпой отправились
на воеводский двор29. В своих отписках в Москву, а позднее и
устно, Д. Молостев рассказывал, что к нему «в. хоромы пришли
терских всех полков стрельцы, человек семьдесят без ружья, а
на двор пришли всех полков стрельцы великим многолюдством
с копьи». Возглавлял их пятидесятник терского «Московского»
полка С. Курочкин. Не решаясь выйти во двор, воевода подошел
к окну второго этажа, и Курочкин предложил ему прочесть
послание астраханцев. Сначала он категорически отказался и
«кричал с великим криком и з бранью, чтоб они тем письмам и
болваном не верили, потому что те письма воровские». Затем все-
таки взял письмо, которое ему протянули на острие копья,
прочел его и, выбросив обратно, стал «на них, воров, и больше
кричать». Стрельцы потребовали от воеводы выдачи Некрасова, но
получили отказ. Как утверждал Молостев, «все многолюдством»
пробыли на его дворе «с вечерних благовестев во всю ночь до
утренней зори». Когда двор опустел, воевода предложил
Некрасову бежать и спрятаться в загородной резиденции одного из
черкасских князей или у гребенских казаков. Но он «в те слободы
итти от тех бунтовщиков убоялся» и просил инсценировать его
арест, надеясь, что спасется «за караулом» от преследований.
Воевода согласился и переправил Некрасова в Приказную избу30.
На следующий день «поутру»,— рассказывал С. Казак,—
стрельцы снова пришли к воеводе «на двор под окошко».
Московский стрелец Н. Киреев, по прозвищу Барабанщик, уточнил, что
их было «человек с тридцать». Воевода, стоя у окна, «им говари-
29 ЦГАДА, ф. 371, д. 468, лл. 130—130 об., 154—154 об., стб. 395 (1145).
30 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 118—119.
118

вал ис хором, чтоб астраханцом веры не имать и не мутитца, а
естьли бы государя в живе не было и о том бы де ему воеводе
ведомость была б преж их. И чтоб им не мутитца и воровским
письмам и смутным речам веры не имать, а на ково есть досады, и
вы де принесите челобитье и тем будет указ». Но стрельцы «почали
кричать несугласно», настойчиво требуя выдачи Некрасова.
Воевода, по словам Казака, повторил: «Буде кому им, стрельцом, до
него Ильи есть дело и они б де принесли челобитную, и он де
по той челобитной указ учинит». По показаниям участников
переговоров видно, что между стрельцами и воеводой произошел еще
один интересный диалог. Н. Киреев излагал его содержание
довольно неясно, утверждая, что стрельцы просили воеводу судить
их по-прежнему, но он якобы им отказал и предложил выбрать
в судьи тех, кому они верят. Более точно передал этот разговор
Я. Брага. Он показал, что воевода предложил: «Коли де у вас
так... и вы де выберете ко мне дву человек, и как де я вас стану
судить, и они де будут при мне». Но стрельцы не согласились и
ответили: «Тебе де нас не ведать, мы де выберем меж себя
атамана, а будет... астраханцы писали к ним ложно, и они де, будет
время, великому государю вину свою принесут»31.
Таким образом, все попытки воеводы успокоить стрельцов
оказались тщетными. Уйдя с его двора, они отправились к
Приказной избе, где собиралось новое собрание круга и на площади
уже находились «их выписного и терских конного и пешего
полкой стрельцы, всеми полками, и терские жители, всяких чинов
люди... п вышешк/сшные астраханские присланные стрельцы, десять
человек, были ж». Па круге присутствовали также черкасские
князья Дивей и Алдигирей, и их «уздени, окоченя и кочевые
татары». Князьям письмо из Астрахани вручили еще накануне,
сразу же после выступления И. Емельянова перед терчанами.
Относили его князьям стрельцы В. Патрушев, Г. Торопкин и «терских
же жителей человек з десять». На заседании круга терчане
приступили к выбору старшин. Атаманом был избран московский
посадский человек В. Авдеев, который вел в Терках торговые дела,
имел там -двор и лавку. Сначала он отказывался, но затем
уступил при условии, чтобы «к нему в товарыщи дали ему выбрать
добрых людей, ково он знает, для того что де ему одному меж
ими суда не управить». Кроме того, он заявил, что «есть ли де
они, терчаня, меж себя друг друга станут побивать и воеводу и
начальных людей побьют и домы их и животы станут грабить, и
он де, Василий, начальным их не будет, хотя де они, терчаня, ему
голову отрубят». Речь эта, сохранившаяся в передаче С. Казака,
показывает, что Авдеев не был сторонником восстания.
Вынужденный возглавить его, он сразу попытался ввести действия тер-
чан в более спокойное русло. Вскоре Авдеев проявил себя и как
прямой предатель. По словам воеводы, он не только «будучи в
31 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 119, 132, 155 об., 169 об.; стб. 395 (П45).
119

атаманах их, воров, от всякого их воровства унимал, а с ним,
Дмитрием, о их воровских всяких замыслах пересылался тайно».
Однако терчане, у которых В. Авдеев пользовался авторитетом и
доверием, не предвидели предательства и выдвинутые им условия
приняли. Как заявил Казак, они «всем кругом, такое слово тому
Василью дали, что им друг друга не побивать и воеводу и
начальных людей не убить, и домов их и животов не грабить, и то-
варыщев ему, Василью, выбрать велели, кто ему, Василью
надобен» 32.
В состав терской старшины было избрано 25 человек. Среди
них кроме В. Авдеева оказались новокрещен С. Казак, 4 стрельца
из терских пеших полков (К. Степанов, Г. Плотников и К. и Г. Пи-
галевы), 5 конных стрельцов (И. и М. Васильевы, С. Горбунов,
Ф. Лукьянов и Ф. Солдат), 8 стрельцов «Московского» полка
(В. Патрушев, Г. Барабанщиков, С. Курочкин, Ф. Якимов,
Ф. Корнеев, Г. Иванов, А. Буйло, С. Хлебников), 3 пушкаря
(Г. Постников, Д. Потапов, Г. Жуков) и 2 дворянина (Ф.
Молчанов и И. Протасов). Для ведения дел в состав старшины
включили писаря «Московского» полка М. Страхова33. Часть
старшины, несомненно, была избрана по рекомендации Авдеева и
составила вместе с ним ее умеренное ядро. Но полностью окружить
себя такими людьми ему не удалось. Известно, что С. Курочкин,
В. Патрушев, С. Хлебников, М. Страхов стали активными
сторонниками восстания и образовали внутри старшины сильную
оппозицию Авдееву. Старшина взяла на себя управление русским
населением Терок. Управление татарами, окоченами и черкасами
осталось за черкасскими князьями, которые заверили восставших,
что будут заодно с ними.
После выборов круг снова выслушал письмо астраханцев.
Затем, как говорил читавший письмо Страхов, Авдеев приказал
есаулам Солдату и Хлебникову «терских жителей всех, кто в том
кругу был, спросить во весь круг, велят ли они всем кругом
против того астраханского письма им, терским старшинам, в
Астрахань войску писать». В ответ «закричали всем кругом, чтоб они,
терские старшины, против того астраханского письма в Астрахань
к войску о всем писали, а они де, терские жители, с ними астра-
ханцы за веру стоять готовы»34.
На следующий день старшины привели все население к
присяге, причем русские «целовали святое евангелие и животворящий
крест», а мусульмане «куран целовали». Текст присяги включал
обязательство «с астраханцы стоять за веру заодно», а также «на
Терке досмерти никого не побивать и меж себя никакого дурна
не чинить, и на воеводу, и ни на кого зла не мыслить». Было
принято также решение, что если «станут кто кого побивать досмер-
32 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 121 об., 132 об., 169 об., 178.
53 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 133, 156, 170.
34 ЦГАДА, ф. 371, стб. 395 (1145).
120

ти или на воеводу и начальных людей начнет мыслить какое зло,
или меж себя учинять какое дурно, и тех казнить смертью»35.
Текст присяги свидетельствует, что политика Авдеева
получила на первых порах поддержку большинства. Молостеву и его
окружению была сохранена жизнь.
После присяги круг начал обсуждение ответа в Астрахань,
вариант которого, как признавался писарь Страхов, он написал
в то же утро «у вышеписанного их атамана в лавке, при нем
атамане, да при старшинах, при Семене Курочкине, при Иване
Васильеве, да при есауле Степане Хлебникове». Там сначала
было написано, что терчане «с ними астраханцы стоять и умирать
ради вопще», а затем добавлено, что «естьли б де не то их, аст-
раханцев о том о всем стоянье, об вере и брадобритстве, и о
платье, и о тягостях, то бы де и у них на Терке о вере так же
было быть, бороды брить и усы терзать, и платье немецкое носить
и тягостям быть». При чтении текста на круге, показал Страхов,
«ис терских их старшин Степан Тимофеев тое отписку оспорил»,
говоря, что преследования бород и русского платья в Терках не
было и писать об этом не надо. На это «старшины и всем кругом
закричали», что соответствующий указ из Москвы в Терки
пришел и «тому всему было быть». Отписку переписали набело,
подписали и отправили в Астрахань36.
Затем старшины пошли к воеводе и взяли у него
«государеву печать, городовые и пороховой казны ключи»37.
После что го астраханцы сочли свою миссию оконченной и,
послав сообщение в Астрахань, попросили Авдеева дать им
охрану и проводников до станиц гребенских казаков. Затем И.
Емельянов, К. Бедрин и другие, за исключением И. Федорова, который
остался в Терках, отправились в Гребени. В Гребенях
астраханцы явились к атаману К. Федорову, отдали ему письмо, «болван
объявили» и, как вспоминал Бедрин, «такие слова, что в
Астрахани воевода и начальные люди астраханских жителей заставлива-
ли кланятца кумиру — таким болваном, а государя на Москве в
живе нет, а Москвою и боярами и князьями овладели немцы,
осталось всего бояр три человека и те в бегах... говорили». Но гре-
бенские казаки прореагировали сдержанно. По мнению Бедрина,
«тому воровскому письму и их воровским словам гребенские
атаманы и старшины и гребенские жители не поверили, и к тому
воровству не пристали». Известие о восстании сочувственно
встретила только часть казаков, а поехать в Астрахань «на помочь»
выразили желание всего 18 «бездомовных и гулящих людей»38.
35 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 133, 156 об., 170—170 об.
36 ЦГАДА, ф. 371, стб. 395 (1145). Обнаружить эту отписку в бумагах
астраханской старшинской канцелярии не удалось. Но в перечне терских
отписок, переданном в Преображенский приказ Б. П. Шереметевым, она значится
как письмо, где сообщается, что терчане согласны стоять с восставшими за
веру и умереть «единодушно» (ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 65).
37 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 134, 170 об.
38 ЦГАДА, ф. 371, стб. 395 (1145).
121

Однако, проявляя осторожность, гребенская старшина
боялась ответить астраханцам категорическим отказом. Большое
влияние на ее поведение оказывало, с одной стороны, опасение
потерять поддержку русского правительства, без которой нельзя
было удержаться в этом районе. С другой стороны, она учитывала,
что в случае осложнений на границе быструю и действенную
помощь казакам могла оказать только Астрахань, всегда
обеспечивавшая их военной помощью и всем необходимым. Поэтому
гребенская старшина вручила И. Емельянову ответ, в котором
ее колеблющаяся позиция отразилась весьма ярко. Отписка
«гребенского войска» начиналась с пожелания атаману Я. Носову
и всем астраханцам «множество лет здравствовать и в вере
христовой пребывать неотступно». Далее сообщалось, что казаки
стоять за веру рады, но помощи астраханцам послать не могут.
Отказ гребенская старшина мотивировала тем, что число казаков
невелико, «а с ордою со всею не в миру», и они боятся, как бы
им «от орды жен и детей не потерять», а князь Большой Кабарды
«Каюрка» и «вся орда» «присылают к нам и грозят, и хотят его
великого государя отчины разорить, и иные у нас в казачьих
городках казаки пропадают». Отказ смягчался заверениями:
«Живым богом клянемся, что невозможно нам войска к вам
прислать», хотя «ради бы мы всею душою и всем сердцем вкупе с
вами за веру христианскую стоять и умереть». Подчеркивалось
также, что «охотников» ехать в Астрахань они не задержат. По
поручению старшин письмо подписал поп М. Карпов, а затем к
письму приложили войсковую печать39. Как видно из текста, это
была умело составленная бумага, которая не давала повода
подозревать казаков в отрицательном отношении к астраханским
событиям и в то же время освобождала их от обязательств в
отношении астраханцев. Написав ответ, гребенская старшина решила
съездить в Терки, чтобы получить более точные сведения о
положении в городе и узнать нет ли известий из центра.
На поездку в Гребени и обратно у И. Емельянова ушло 2
недели. За это время в ТерКах произошли важные события,
которые показали, что обстановка там складывалась весьма сложная.
После проведения присяги вшшения в городе не улеглись.
Умеренная политика Авдеева многих не удовлетворяла. Особенно
недовольны были «московские» стрельцы, которые жестоко страдали
от произвола подполковника Некрасова и требовали
справедливого возмездия. На собраниях круга, происходивших почти
ежедневно, между ними и сторонниками Авдеева постоянно
возникали столкновения. Стрельцы требовали суда над Некрасовым, а
Авдеев, как показывал С. Казак, и «он, Степан, и иные
старшины, и всем кругом на них стрельцов за то кричали и унимали,
чтоб они того подполковника не убили, для того что все они
целовали крест на том, что никого до смерти не убивать». Другая
39 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 26—27.
122

часть старшины поддерживала стрельцов, и когда стрелец В.
Артамонов и старшина В. Патрушев официально обратились к
кругу от имени своего полка и «во весь круг били челом их же
полку на подполковника, на Илью Некрасова, что он, Илья, будучи
у них в полку отцов их и братьев безвинно побил до смерти, и
чтоб они старшины его, Илью, в том во всем велели распросить»,
старшины Г. Абрамов, С. Хлебников, С. Курочкин и другие
вынудили Авдеева уступить40. После этого, как видно из показаний
Браги, «тот атаман и старшины, и всеми полками стрельцы по
того Илью к приказу приходили и водили ево, Илью, в застенок
и роспрашивали, и пытали». Допрос в присутствии старшин и
многих стрельцов вел писарь Страхов, показания подполковника
записывал подьячий А. Петров, а пытал его терский заплечный
мастер. Очевидец пытки, стрелец И. Голый, давая показания,
уточнил, что подполковника «на пытке спрашивали, чево он вычитал
деньги из их годового жалования по полтине и по 20 и по 23
алтына 2 деньги у человека, и по какому указу, и где он те вычет-
иые деньги дел... И он де, Иван с своею братьею, стрельцами ему,
Илье, голову отсечь приговаривал и кричал, что ево жива не
пускать :1«1 то, что он, Илья, будучи в их полку, после полковника
Петра Козлова, побил многих стрельцов до смерти. А имяно, убил
Ивана Короткова за то, что он, Иван, будучи у него на карауле,
у журавля ево переломил ногу». Обвиняли Некрасова и в том,
что «снасти и порох, и свинец продавал в орду». Пытали
подполковника жестоко: подвесив на дыбу, «бревно меж ног ему, Илье,
те стрельцы клали, и, становясь на то бревно, человека по два...
ево, Илью, тянули». Закончив допросы, круг вынес Некрасову
смертный приговор. Его вывели на площадь и там при огромном
(течении народа обезглавили41. Вместе с ним казнили пятидесят-
пмка «Московского» полка Кочета42.
40 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 134 об., 135, 156 об.
41 Дата казни Некрасова не была точно установлена. В литературе
держалось мнение, что в самом начале восстания его схватили стрельцы в доме
воеводы, а затем пытали и казнили. Оно основывалось на показаниях стрельца Г.
Ветошника, утверждавшего, что стрельцы после отказа воеводы выдать Некрасова
«многолюдством с ружьем, вломясь к нему в хоромы, взяли ево, Илью, сильно
и отвезли в приказ за караул, и ис приказу, взяв и пытав, убили всем полком
до смерти» (С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. VIII.
М., 1962, стр. ПО; Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I,
стр. 234). Вновь найденные протоколы допросов, а также показания Д. Молосте-
па позволили теперь уточнить, что И. Некрасова казнили позднее, между 15 и
20 августа. Это доказывается, во-первых, словами Молостева, который заявил,
что Некрасов, после того как он отправил его «за караул» в Приказную избу,
находился там «дней з десять». Во-вторых, в показаниях стрельцов Браги и
Киреева сохранились упоминания, что челобитную о суде над Некрасовым
стрельцы подали через несколько дней после присяги, а казнь состоялась
примерно за неделю до приезда в Терки гребенских казаков. Кроме того, Брага
показал, что его через 3—4 дня после казни Некрасова послали в Астрахань
со старшинами, которые повезли туда отписку с просьбой о выдаче жалования.
Отписка эта сохранилась. Датирована она 23 августа 1705 г. ЦГАДА, ф. 371,
д. 458, лл. 18 об., 156—157, 171; стб. 394 (1144), л. 147.
42 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 135 об., 156 об., 179; стб. 412 (1163).
123

Сведения о причинах казни Кочета сохранились в показаниях
Н. Киреева и Я. Браги. Киреев заявил, что Кочета казнили за
наушничество, а Брага добавил, что он вызвал гнев терчан еще и
тем, что пытался бежать; его поймали, когда он перебирался за
городскую стену. Показания стрельцов подтверждаются и
объяснениями, которые дал в Преображенском приказе Молостев. Он
заявил, что Кочета убили за то, что «ему Дмитрию на них же
воров, в их же разных воровствах к бунту ж, извещал преж того
бунту не по одно время и по тому ево пятидесятничью извету тот
Мишка (писарь Страхов. — Н. Г.) и иные ево товарыщи по
розыску, вместо кнута, биты, сняв рубахи батогом»43. Как видно из
слов воеводы, у стрельцов были достаточно веские основания для
расправы с доносчиком.
Казнь Некрасова и Кочета чрезвычайно испугала В.
Авдеева и воеводу. Д. Молостев запасся порохом, оружием, свинцом
и с верными ему людьми заперся в своих хоромах, превратив их
в крепость, способную выдержать осаду. Авдеев, человек хитрый
и изворотливый, решил проявить осторожность и выждать, а
пока принялся устанавливать тесные связи с астраханской
старшиной, чтобы получить от нее хлеб на жалование служилым
людям. Он надеялся, что, обеспечив город хлебом, уменьшит
недовольство местного гранизона и ослабит зависимость Терок от
Астрахани.
В отписке от 23 августа астраханской старшине сообщили,
что за истекшие месяцы 1705 г. привоза хлеба в Терки было мало
и житницы пусты. Жалование служилым людям выдавалось
неполностью, а черкасские князья, мурзы и уздени, а также
окочены и новокрещены вообще ничего не получали. Авдеев
напоминал также, что терские кормщики давно ждут выдачи хлеба в
Астрахани. Заканчивалась отписка просьбой «об отпуске тех
кормщиков с хлебным запасом и о даче им стругов для привозу.., чтоб
нам на Терке хлебом скудости не было»44. Круг поддержал
просьбу Авдеева. Из-за важности просьбы в Астрахань решили
отправить кого-нибудь из старшин; воспользовавшись этой
возможностью, Авдеев послал туда С. Курочкина и В. Патрушева.
Видимо, он ожидал задержки стрельцов, стоявших во главе
оппозиционной ему части старшины, в Астрахани, что сократило бы
число его влиятельных противников. Со старшинами послали 6
стрельцов.
Тактическим ходом Авдеева было и согласие на отправку в
Астрахань военной помощи. Не мешая кругу принять это
решение, выдвинутое сторонниками восстания, он ловко использовал
его, чтобы выслать из Терок побольше стрельцов «Московского»
полка, которых считал основными зачинщиками волнений.
Формирование отряда, численность которого определили в 90 человек,
43 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 120 об., 157, 171 об.
44 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 147.
124

состоялось вскоре после казни И. Некрасова. В его состав
вошли 50 стрельцов «Московского» полка, 20 из терского пешего
полка и 20 конных стрельцов. На подъем им выдали по 1 рублю.
Кроме того, они получили по фунту пороха и свинца. «Походным
атаманом» выбрали конного стрельца А. П. Хохлача,
старшинами стрельцов И. Семенова и И. Алексеева, а есаулом стрельца
С. К. Донского. С ними отправили и писаря Я. Юрьева. В
Астрахани им разрешили включить в отряд стрельцов, посланных из
Терок с отписками45.
Через неделю после казни Некрасова в Терки вернулся
И. Емельянов. Письмо, данное ему гребенской старшиной, он тер-
чанам не показал, сказав, что оно «послано в Астрахань, к
атаману Якову Носову, к Гаврилу Ганчикову»46. Днем позже в
Терки приехали гребенские казаки. Их возглавлял «атаман Ки-
рил Федоров с товарыщи, с атаманы ж, человек десять». Часть
казаков остановилась «за рекою... войском». К. Федоров
встретился сначала с терскими старшинами и только потом явился в круг.
Кто из старшин присутствовал на встрече с гребенским атаманом
п каково было содержание их переговоров неизвестно. Но, судя
по ноиедепию и пыступлепию гребенского атамана на круге, можно
предполагать, что он быстро нашел общий язык с Авдеевым и
они договорились о совместных действиях. На собрании круга
Федоров заявил, что казаки получили из Астрахани письмо такого
же содержания, как и терчане, но «у них де в Гребенях казаки
против того письма сказали, что им до того убивства дела нет, а
о немецком платье и о брадобритии — воля государева». Впрочем,
он тут же добавил, что если царя действительно нет в живых и
«веру переменяют», то гребенские казаки «с ними астраханцы и
с ними терчаны стоять готовы и умереть ради». Затем Федоров,
как отмечено в показании Н. Киреева, выразил терчанам
недовольство тем, что они допустили «не дождався их... у себя такое
же убивство, как и в Астрахани»,, и гребенские казаки им «в том
убивстве не товарыщи»47. \
Приезд гребенских казаков дал повод к организации новой
присяги и терская старшина вмест^ с гребенским атаманом и
черкасскими князьями провели ее. Сведения об этом имеются во
многих показаниях участников терского восстания. Текст
присяги был близок к прежнему. Так, С. Т. Казак показал, что
«стоять за веру обче те гребенские казаки, атаман с товарыщи,
будучи у них на Терке крест целовали и все терские жители, все в
том же слове при них, гребенских казаках, крест же целовали
вдругоряд». Вторично были приведены к присяге окочены,
терские татары и черкасы. Затем составили и подписали новое сов-
45 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 138, 171 об.—172, 180; стб. 395 (1145)
и стб. 394 (1144), лл. 211—212.
46 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 179 об.
47 Там же, лл. 136 об. — 137.
125

местное письмо в Астрахань, вручить которое поручили терскому
пешему стрельцу А. Котельникову48. Через 4 дня посланцы
Астрахани отправились восвояси. Вместе с ними покинул Терки и
отряд Хохлача, к которому присоединились 26 «охотников» из Гре-
беней и «вольных гулящих людей». Оружия, боеприпасов и денег
им не дали. В грамотах, которыми снабдил их Авдеев,
говорилось, что они «преж сего у них жили и работой кормились», а
теперь едут «к вашей милости на помочь» и «ничем они в Терке не
пожалованы, потому что на Терке казны нет, жаловать нечем»49.
Таким образом, несмотря на отсутствие единства в рядах
терчан, Терки тоже присоединились к восставшей Астрахани.
Делегация на Дон выехала из Астрахани вслед за отрядом,
посланным в Черный Яр. Кроме письма к донским казакам
старшина снабдила их двумя проезжими письмами. Одно было
адресовано в Черный Яр и Царицын, а другое—«на реку на Дон, во все
донские городки». В них от имени старшин и «всего
Астраханского войска» кратко сообщалось, что посланцы Астрахани едут
в Черкасск «с ведомостью» об астраханских событиях.
Завершались они просьбой не задерживать посланных в пути. В письме,
адресованном в Черный Яр и Царицын, содержалась также^
просьба дать посланцам «по два коня добрых», провожатых до
донских городков и охрану, «чтоб их по дороге какие люди не
изхитрили и до смерти не убили». К грамотам были приложены
черные сургучные печати «царства Астраханского». Проезжая
грамота на Дон датирована 2 августа, а в Черный Яр и
Царицын— 3 августа. Следовательно, делегация выехала не ранее 3,
а вернее 4 августа50.
Группа посланцев на Дон состояла из конных стрельцов
И. Кисельникова, Я. Якимова, М. Скорнякова, заговорщика Г.
Артемьева и подьячего И. Ермакова. Снаряжали их весьма
тщательно. При этом большое внимание уделили внешнему виду
посланцев. Всех их снабдили турецкими пищалями, украшенными
серебряными бляхами и богато отделанными саблями: у
Скорнякова была «булатная сабля исфаганского дела с серебряным
поясом», у Кисельникова «булатная сабля насечена золотом и
ножны оправлены медью, серебряный пояс». Серебряные бляшки
украшали конскую сбрую и седла. Среди отобранных у посланцев
в Черкасске вещей упоминались также нарядные пороховые
«натруски», сделанные из рога, оправленного серебром, «черкасского
дела», «черкасские ножи»-кинжалы в красивых ножнах и другие
вещи. Особенно наряден был глава делегации И. Кисельников,
одетый в «кафтан китайчатый с вызолоченными кляпушками»,
синий зипун «суконный новый», лисью шапку и новые желтые са-
48 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 137 об.
49 Там же, л. 179 об.; стб. 394 (1144), лл. 9, 210.
50 ЦГАДА, ф. 371, стб. 397 (1147) и стб. 405 (1155), л. 1.
126

поги. Имелся у него и золотой темляк. Часть этих вещей была
взята из конфискованного имущества астраханских офицеров51.
Благополучно добравшись до Черного Яра и узнав, что город
присоединился к восстанию, Кисельников и его спутники
двинулись к Царицыну. 13 августа они достигли Сарпинского острова
и Боброва ерика, где заночевали, намереваясь отправиться в
город на следующий день. Но получилось иначе. Отойдя от Волги
в сторону Царицына версты на две, астраханцы встретили в
степи двух отставных царицынских стрельцов. Они сообщили им,
что на Царицыне все было спокойно, но перед их уходом из
города туда явился гонец от сына хана Аюки. Какое известие он
привез воеводе А. Турчанинову, стрельцы толком не знали, но
рассказали, что после прибытия гонца он, «собрав всех грацких
жителей, сказывал им, чтоб немецкого платья не носить и бород
н усов не брить», заявил, что в Астрахани «учинилась заваруха,
а за что, того де он не знает» и приказал поставить «на Волге
реке по обе стороны» и в степи заставы52. Из этого сообщения
Кисельникову и его спутникам стало ясно, что Турчанинов не
даст им выступить перед царицынскими жителями, а, вероятнее
всего, задержит их и отберет письмо. Посоветовавшись, они не
рискнули идти в город, а повернули обратно в Черный Яр,
захватив с собой царицынских стрельцов «для подлинной ведомости».
В Черном Яру они оставались до 16 августа, пока не прибыл
туда астраханский отряд, сформированный для похода вверх по
Волге, под командованием конного стрельца И. Д. Дериглаза. К
этому времени данные царицынских стрельцов пополнились
сведениями, что бежавших из Астрахани полковника Д. Галачалова,
управителя селитренного завода Г.Мансурова и откупщика А.
Мещеряка, нашедших убежище у калмыков, переправили в
Саратов, откуда они отправились в Москву53. Сомнений в том, что
царская администрация ближайших волжских городов знает о
событиях в Астрахани, не оставалось. В таких условиях
поддержка донских казаков казалась восставшим особенно необходимой.
Кисельникова и его спутников с представителями от Черного Яра
стрельцами Волокушиным и Кормильцевым решили отправить
степью, минуя Царицын. Им дали хороших коней, охрану из 20
человек, и 16 августа они снова покинули Черный Яр.
Задержка группы Кисельникова оказала на ее дальнейшую
судьбу большое влияние. 23 августа, за 2 дня до ее прибытия в
Черкасск, туда явился гонец из Паншина, который привез
донскому атаману Л. Максимову отписку от А. Турчанинова, где он,
сообщая о восстании в Астрахани, просил помощи. Обсудив это
известие, донская старшина приняла решение сохранить верность
правительству. Максимов быстро созвал собрание круга и казаки
51 ЦГАДА, ф. 111, д. 11, 1705 г., стр. 14—16.
52 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 366—367.
18 Там же.
127

под влиянием старшины «приговорили учинить промеж себя
крестное целование, чтоб тебе великому государю из нас, войска
Донского, нихто не изменял». После проведения присяги из Чер-
касска в донские городки послали гонцов к станичным атаманам
с приказом «учинить так же крестное целование»54.
Между тем ничего не подозревавшая группа Кисельникова
достигла станицы Пятиизбянской, а затем Нижнего Чира. Там о
решении донского круга еще не знали, так как гонцы к ним пока
не прибыли. Поэтому местные казаки не пытались задержать
посланцев Астрахани. Считая, что все благополучно, Кисельников
отпустил черноярскую охрану, нанял судно и делегация
отправилась дальше речным путем. В Черкасск она прибыла 25 августа.
Смело сойдя на берег, Кисельников и его товарищи отправились
прямо к предшественнику Л. Максимова, бывшему донскому
атаману Я. Филипьеву, на имя которого было адресовано письмо.
Созванные им донские старшины хотели отобрать у астраханцев
письмо, но они воспротивились и потребовали сбора круга. Как
позднее писал Петру I Ф. М. Апраксин, старшины согласились,
собрали круг и послание прочитали, но казаки, выслушав,
«единогласно закричали, чтоб тех воров взять»55. Посланцев
мятежной Астрахани обезоружили и заковали в кандалы.
Донской казак С. Кочет, поставленный во главе отряда
казаков, повезшего колодников в Москву, сообщил там об их аресте
более подробно. По его словам, прежде чем читать письмо,
войсковой атаман «в том кругу при казаках собранных тех посыль-
щиков спрашивал, с каким делом они присланы». Посланцы
рассказали о насильственном введении немецкого платья,
злоупотреблениях воеводы и налогах, & затем «подали письмо». Читал
его вслух войсковой писарь. После чтения «атаман и все казаки
единогласно закричали, что они к такому злому делу не
пристанут и приставать не будут, потому что они казаки ему, великому
государю, служат всегда верно и неизменно, и за воров и
изменников не стоят». После ареста астраханцев из Черкасска
послали гонцов в Воронеж к Ф. М. Апраксину и в Азов к И. Толстому.
Из Азова «для распросу тех подсыльщиков» прислали дьяка
К. Рудеева. Рассказ Кочета о поведении, единодушии и верности
казаков, несомненно, приукрашивал действительность. Войсковые
атаманы вовсе не были так уверены в их верноподданнических
настроениях. Иначе им незачем было бы проводить в Черкасске
предварительную присягу и грозить «жестоким смертным
страхом» тем, кто рискнет стать на сторону восставших. О такого
рода угрозах писал в отписке, которую привез в Москву Кочет,
войсковой атаман Л. Максимов: «Во все казачьи верховые
городки свои войсковые письма послали под жестоким страхом и смер-
54 ЦГАДА, ф. 111, д. 13, 1705 г., лл. 3—5; Письма и бумаги Петра
Великого, т. III. СПб., 1893, стр. 977—978.
55 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 977—978.
128

тною казнью, чтобы учинить также крестное целование».
Ф. М. Апраксин в письме к Петру I также отметил, что
донская старшина, проводя присягу, включила в нее пункт:
«Конечно быть твердым, а кто качнетца, сажать в воду»56.
Акцент, который делали астраханцы на указах о брадобри-
тии и немецком платье, а также воеводских злоупотреблениях,
не вызывал у казаков активной реакции, так как на Дон указы
не распространялись. Это, в частности, подчеркнул Кочет,
сказавший, что на Дон «по се число о бородах и о платье его великого
государя указу не прислано и платье де они носят по древнему
своему обычаю, как кому из них которое понравитца. Иные де
любят носить платье и обувь по черкески и по калмыцки, а иные
обыкли ходить в русских стародревнего' обычая в платье, и что
кому лучше похочетца, тот тако и* творит и в том между ними,
казаками, распри и никакого посмеяния друг над другом нет. А
немецкого ж платья нихто из них казаков у них на Дону не носит
и мастеров, то есть портных, которые бы немецкое платье могли
делать, в городах их казачьих не живут». Не затрагивали казаков
и налоги, введенные указами 1704 г. о рыбных и соляных
промыслах, причальных и отвальных сборах, столь тяжело воспринятые
в Астрахани, а также откупная система сбора налогов, судебный
произвол и другие особенности воеводского управления.
Противоречия, существовавшие на Дону, носили иной характер и несвязы- <
вались казаками с тем, что происходило в других местах.ГЭто
тоже весьма четко выразил Кочет, заявив, что «им, казакам, от
великого государя никакого утеснения, кроме того, что им изюм-
ский полковник Федор Шидлонский обиды чинит во всем многие,
ист и в том де во всем, так же и в рыбных промыслах, и в
лесных угодьях, как у них бывало владение исстари, полагаются они,
казаки, на его государскую милость». Кочет принес жалобу еще
только на валуйского воеводу Б. Дубенского, который «брал с
казаков за отпуск подвод по гривне с человека»57.
Следовательно, особого обострения противоречий во время астраханского
восстания в землях войска Донского не наблюдалось, а поэтому
донской старшине удалось сравнительно легко удержать казаков от
вмешательства в «чужие» дела. Немалое значение имело и то, что
старшину предупредили о возможном появлении посланцев
восставшей Астрахани. Отказ казаков поддержать восстание лишил
его огромного резерва сил, участие которых могло бы придать
начатому движению гораздо более широкий размах.
Астраханцев отправили из Чёркасска 30 августа и привезли
в Москву 16 сентября. Из Посольского приказа их перевели в
Преображенский приказ, где началось предварительное следствие
56 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 162—169 об.; ф. 111, д. 13, 1705 г., лл. 3—7;
ф. 371, стб. 410 (1150), лл. 1—5; Письма и бумаги Петра Великого, т. III,
стр. 977—978.
57 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 162—169 об.
9 н. Б. Голикова
129

по «Астраханскому делу». Первый допрос производился в
присутствии съехавшихся в приказ бояр. Держались астраханцы
сдержанно, говорили главным образом о себе и пытались убедить
бояр в том, что посланы на Дон «неволею». Все они, включая
заговорщика Артемьева, показали, что имен «заводчиков бунту» не
знают. Артемьев, пытаясь отмежеваться от стрельцов, заявил,
что он «стрелецкой службы не нес», а «имел торговый промысел
и вместо себя на караулы наймовал». Более подробные
показания дал лишь М. Скорняков, рассказавший о брожении,
охватившем Астрахань в связи с насильственным бритьем бород и
обрезыванием платья. Он же назвал имена старшин Я. Носова,
Г. Ганчикова, А. Ермолаева, И. Шелудяка, сказав, что они
«всеми де астраханскими жительми возмутили и ныне возмущают».
От черноярских стрельцов в Москве узнали о присоединении к
Астрахани Черного Яра, аресте воеводы Вашутина и избрании
старшиной Калентьева58.
Спустя несколько дней в Преображенский приказ из приказа
Казанского Дворца доставили письмо, посланное И. Кисельнико-
вым в Астрахань, где он писал, что благополучно миновал
Верхний Чир, Нижний Чир и Пятиизбянскую, читал там посланное с
ним обращение и дальше решил ехать без охраны, а потому
отпустил черноярский отряд домой. Письмо это, перехваченное в
степи калмыками, которые захватили отпущенных Кисельниковым
стрельцов, опровергало показания арестованных, утверждавших,
что они ехали на Дон «неволею». Поэтому их взяли на пытку, но
новых показаний они не дали. После серии допросов Ф. Ю. Ромо-
дановский, выполняя требование Петра I прислать астраханцев
к нему в ставку, отослал их «к царскому величеству в поход, в
польские городы»59.
В начале августа из Астрахани выехали еще 3 делегации:
к тайше Чапдержапу, к хану Аюке и к яицким казакам.
«Нарочных посылыциков» отправили к калмыкам потому, что
они начали совершать налеты на окрестности Астрахани,
Красного Яра и Гурьева. Первыми жертвами калмыцких нападений в
начале августа стали рыболовецкие ватаги. Так, недалеко от
Круглинской заставы была ограблена ватага астраханского
посадского человека В. Прянишникова. Нападавшие причинили ему
очень большой ущерб, захватив 3 невода, струг, 2 лодки, 20
челнов, самую разнообразную утварь, продукты и скот. Владелец
ватаги определял убытки в 121 рубль 35 алтын. 2 августа
калмыки и едисаны ограбили ватагу посадского человека Т. Натарье-
ва на р. Чурке; они захватили ружье и борошень, инструменты,
различную утварь и одежду. Одновременно произошли
нападения на работных людей, косивших сено. К 5 августа в
старшинскую канцелярию, где составляли акты об убытках, сообщили о
58 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I, стр. 228—229,
59 Там же, стр. 230.
130

нападениях на работников конных стрельцов А. Иноземца и
В. Решетова, кормщика И. Голого, посадского Кожина и др. У
них отобрали косы, деньги, пологи и одежду. На Кучуковой
пожне кроме имущества исчез человек, о котором его товарищи
могли сказать только: «Не вед жив, не вед нет»60.
У красноярских жителей калмыки вызывали опасения с
первого дня восстания. Сначала они боялись, что нападение на
город организуют полковники Б. и М. Кореитовы, использовав
людей кочевавшего под Красным Яром тайши Чапдержапа.
Поэтому, присоединившись к Астрахани, красноярцы сразу обратились
туда с просьбой прислать боеприпасы: порох, свинец и кремни.
Мотивировка просьбы показалась астраханской старшине
убедительной и она тут же послала в Красный Яр требуемое «с
довольными провожатыми». Одновременно красноярский круг
изложил вторую просьбу: «Аюкину сыну Чапдержапу писать, чтоб
они с нами и вами торговали и по прежнему к нам и к вам
ездили и всего вашего войску не опасались»61.
3 августа под Красным Яром появились калмыки и
«многолюдством били на конный табун, по городу из ружья стреляли»,
подтвердив, таким образом, опасения красноярцев. Правда, как
удалось вскоре уточнить, это не были люди Чапдержапа, а
«калмыки Маргашева да Дондукова владенья, человек 50». Им
удалось угнать 100 лошадей юртовских татар, а также 6 лошадей
и корову у красноярцев. Отправившись в погоню, красноярские
жители «учинили бой», одного калмыка убили, а другого ранили
и взяли в плен. Но им удалось вернуть только 11 лошадей. В
погоне красноярцев приняли участие и приехавшие в город
накануне налета послы Чапдержапа, которые хотели выяснить
положение дел в восставших городах. Кроме нападения на табун
калмыки совершили несколько налетов на вышедших за стены крепости
красноярских жителей. В отписке от 6 августа старшины
жаловались в Астрахань, что «августа в розных числех калмыки у
красноярских жителей, у рыбных ловцов и дровосеков, сети и
рыбу, и лотки, и котлы и топоры отымают, и платье снимают и
всячески грабят»62.
Под Гурьевым калмыки напали на расположенный в устье
Яика казенный учуг. Там они «икру армянскую до пошвы
побрали, 4 закоренка и хоромное строение розтащили». Старшине
С. Колтовскому со стрельцами удалось захватить 3 калмыков
вместе с их имуществом и скотом. От них он узнал, что на учуг
напали улусные люди владельцев Агуя, Бонбоя, Даржи и Милая.
Выло совершено нападение и на рыбных ловцов В. Кудряка «с
товарыщи». У них калмыки взяли 12 лодок, 24 морских охана,
(> оханов «плавных» и «весь стан пограбили, котлы и топоры ПО-
ет ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 60—61, 63.
61 Там же, л. 278.
62 Там же, лл. 241, 269, 361.
<)*
131

брали». Одновременно попали в плен к калмыкам 2 работных
человека, заготовлявших в пойме реки дрова63.
Восставшие не восприняли нападения калмыков на
окрестности Астрахани, Красного Яра и Гурьева как выступления в
помочь правительству. Они решили и в этом их, в частности,
убеждало поведение послов Чапдержапа в Красном Яру, что
инициаторами набегов были мелкие калмыцкие феодалы. Такие набеги
эпизодически продолжались в Астраханском крае несмотря на
договоры хана Аюки с царским правительством; калмыцкие
феодалы иногда не подчинялись хану, иногда пользовались тем, что он
кочевал в дальних местах, иногда просто надеялись, что мелкий
грабеж сойдет безнаказанно. Разрешались такого рода конфликты
обычно путем переговоров между астраханской администрацией
и ханом Аюкой или его советниками, а иногда и непосредственно
с отдельными тайшами. Именно так решила урегулировать
отношения и астраханская старшина, заинтересованная в том, чтобы
нормализовать обстановку в крае. Кроме того, восставших
интересовало, где скрывались полковники, стольник Г. Мансуров,
откупщик А. Мещеряк и другие лица, по слухам нашедшие
убежище у калмыков. Им хотелось также выяснить отношение хана
Аюки к астраханским событиям. С этой целью круг и решил
послать к калмыкам послов, но основной задачей он ставил
прекращение калмыцких набегов на округу восставших городов и
возмещение убытков.
Для достижения этой сложной цели были избраны старшина
И. Палкин и стрелец А. Тихонов. Вместе с ними выехали конный
стрелец Т. Дмитриев и посадский человек С. Татаринов,
назначенные кругом в поездку к яицким казакам. Одновременно
решили послать старшин Б. Торопчанина и И. Монастырского к
Чапдержапу. Старшины приехали к Чапдержапу 5 августа. В тот
же день они сообщили в Астрахань, что «лист» подали,
«поздравления отдали» и «все доброе от Чапдержапа тайши мы
слышали». Из отписки видно, что переговоры прошли мирно.
Укрыв и переправив дальше в степь бежавших из Астрахани
полковника Галачалова и других лиц, Чапдержап, однако, оказал
посланцам восставших радушный прием, и, поверив в его
доброжелательность, Торопчанин и Монастырский уехали успокоенными.
Палкин, Тихонов и посланцы на Яик выехали из Красного
Яра, где им дали проводника, снабдили лошадьми и
верблюдами, тоже 5 августа вместе с верблюжьим караваном местных
купцов. Ехали они медленно. «Езда наша вельми тупа», — писали с
дороги в Красный Яр Т. Дмитриев и И. Палкин, — так как «ко-
зачьи верблюды, со вьюками идут». В пути, нанятый для
обслуживания посланцев, работник М. Минеев бежал, украв у них
лошадь, кафтан и другие вещи. Добрались они в ставку хана Аюки
только 13 августа64.
« ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 175—176.
64 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 239, 268, 368.
132

Подробностей относительно переговоров посланцев
восставших с Аюкой найти не удалось. Но, судя по сохранившемуся
отрывку отписки Палкина и Дмитриева в Красный Яр, хан встретил
их хорошо. О мирном характере переговоров свидетельствует
выраженная в ней Палкиным надежда скоро вернуться в Астрахань.
Ехать назад он собирался через Черный Яр, по Волге. В отписке
передавалось также обещание Дмитриева и Татаринова: «Как
ни есть до Яика доберемся» и «после сего письма подымемся
вскоре». И. Палкин действительно довольно скоро вернулся в
Астрахань, где уверил круг, что хан Аюка согласен на мир65.
Что касается переговоров с яицкими казаками, то удар
восставшим неожиданно нанесли их собственные представители.
Дождавшись в стане Аюки отъезда И. Палкина и А. Тихонова,
Т. Дмитриев и С. Татаринов через полковников Кореитовых
заявили хану, что на Яик ехать не хотят, а поедут в Москву с
доносом и попросили проводников. Хан немедленно исполнил их
просьбу, снабдил лошадьми, охраной и послал через степь «в
перховые города». 5 сентября они были уже в Арзамасе. В
челобитной о предоставлении подвод, чтобы «к Москве ехать с поспе-
шением», они написали: «Державнейший царь, государь
милостивейший! В нынешнем государь 705 году в июле месяце, в
последних числех, в Астрахани учинилось от воровских людей бунтовое
время и мы, нижайшие твои рабы, из Астрахани, о том бунтовом
времени ушли для извету к тебе, великому государю...»66. Д_Мр-
сквс предатели явились в приказ Казанского Дворца и отдали
письмо, адресованное яицким казакам, Б. А. Голицыну.
Конный стрелец Дмитриев и посадский Татаринов были
первыми изменниками из среды восставших. Из-за них яицкие казаки
не получили письма астраханцев. Весть о восстании дошла до
них гораздо позднее и не от восставших. -
В результате неудачных попыток связаться с донскими и
яицкими казаками, двойственной политики калмыцких ханов и
задержки в Черном Яру к началу сентября восстание перестало
распространяться вширь. Ограниченное пределами Астраханского
края, где антифеодальное движение не имело питательной среды
в лице угнетенного крепостного крестьянства, оно тем самым
было обречено на скорую гибель. И вся его дальнейшая
трагическая история, свидетельствуя о силе ненависти народных масс к
угнетению и эксплуататорам, стала одновременно показателем
той стихийности, разрозненности и идеологической незрелости,
которые типичны для народных движений эпохи феодализма.
е5 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 239, 268, 368.
се ЦГАДА, ф. 1103, д. 707, л. 2 об.

ГЛАВА V
ОРГАНИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ
И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВОССТАВШИХ
В АВГУСТЕ - ДЕКАБРЕ
1705 г.
дним из самых интересных вопросов истории
народных восстаний эпохи феодализма является
вопрос о жизни охваченной движением территории.
Однако восстановить историю внутренней
деятельности восставших обычно очень трудно, что
связано прежде всего с отсутствием источников. Даже
в тех случаях, когда функционировал созданный
восставшими аппарат управления, письменные
следы его деятельности сохранялись крайне редко. Астраханское
восстание 1705—1706 гг., как уже говорилось, представляет в этом
отношении исключение: до нас дошло довольно много документов,
отложившихся в астраханской старшинской канцелярии.
Жизнь района восстания складывалась под воздействием
многих факторов. На разных этапах движения их влияние было
различным. Поэтому рассматривать ее необходимо параллельно
с ходом событий, оказавших на повстанцев прямое давление. В
августе—декабре 1705 г. активность масс проявилась наиболее
сильно, так как, захватив власть, восставшие были полны
решимости установить порядки, казавшиеся им справедливыми.
Принимая деятельное участие в заседаниях круга, широкие слои
городского населения, добивались проведения самых разнообразных
мер организационного и социального плана, в которых ярко
отразилась общая направленность восстания.
В истории астраханских событий 1705—1706 гг. большое
значение имеет изучение организации управления охваченной
восстанием территории, так как без создания достаточно авторитетных
и сильных органов власти нельзя было обеспечить внутренний
порядок и координацию действий восставших.
Выше уже говорилось, что восставшие взяли за образец
систему кругового управления, существовавшую у казачества и уже
применявшуюся в Астрахани в период Крестьянской войны 1670—
1671 гг. Факт этот констатировался в литературе неоднократно.
Тем более интересно детально выяснить, что представляла собой
вся система, как она действовала, ее особенности.
134

Документы астраханской старшинской канцелярии позволяют
установить, что на территории, охваченной восстанием, сложился
своеобразный союз городов. Условия, на которых он возник, ясно
сформулировали посланцы Терок на круге, собранном по случаю
их приезда в Астрахань 3 октября 1705 г. «Сказка» терчан была
записана и скреплена их подписями, превратившись в
официальный документ. В нем, передавая слова терчан, подьячий А. Олфе-
ров записал, что они согласны присоединиться к восстанию и
быть с астраханцами «во всякой думе вопче», а «буде вам какая
нужда починитца и нам людей вам на помочь давать, а буде нам
на Терке понадобитца также какая нужда, и вам пожаловать,
людей на помочь нам из Астрахани присылать на выручку,
будет нашей мочи не будет»1. Как видно из текста, обязательства
были равными и взаимными. Равенство городов проявилось и в
том, что их жители составили самостоятельные «Астраханское»,
«Красноярское», «Черноярское» и «Терское» войска, каждое со
своим кругом и выборными старшинами, то есть организовали
самоуправляющиеся общины. Только Гурьев несмотря на его
отдаленность рассматривали как составную часть «Астраханского
войска», поскольку его население состояло в основном из
астраханских годовалыциков и сосланных астраханских жителей.
Старшина туда избирался астраханским кругом. Сначала на эту
должность избрали А. Ермолаева, но затем это решение отменили
и избрали старшиной стрельца «Московского» полка М. Иванова
(Коноплина) 2.
Верховным и полновластным органом каждой общины стал
круг, обсуждавший и решавший важнейшие вопросы внешнего и
внутреннего порядка. Отменить принятое решение мог только сам
круг. Он был также высшей судебной инстанцией. Старшина
являлась исполнительным органом и должна была обеспечивать
выполнение решений круга, осуществлять
административно-финансовые функции и организовывать оборону города и его
округи. Один из старшин считался главным и носил звание атамана.
Полномочия старшин были весьма широкими. Они распоряжались
войском и финансами, принимали челобитные от населения,
рассматривали спорные дела, вели переговоры друг с другом, царской
администрацией и соседними государствами. Но о всех своих
действиях они обязаны были информировать круг, который
утверждал или отклонял их решения. В случае недовольства
деятельностью старшин круг мог отставить любого из них и выбрать на
(то место нового. Считаясь равными, городские старшины
«ссылались письмами» и применяли друг к другу одинаковую форму
обращения: «Господам нашим, Астраханского (Терского, Чернояр-
ского, Красноярского) войска старшинам... и всему... войску...
челом бьем»3.
1 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 201.
2 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167).
3 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 148, 229, 333 и др.
135

При рассмотрении местных дел городские общины
пользовались полной свободой. Астраханская старшина, дорожа их
поддержкой, вела себя весьма корректно и осторожно, без просьбы
во внутренние дела общин не вмешивалась, а приказы городам
формулировала как просьбы. Так, направляя посланцев на Дон,
она писала в Черный Яр: «Наших вышеписанных посланных
пропустите и им, пожалуйте, дайте по два коня добрых и для
обережи их, пожалуйте, дайте людей, сколько человек пригоже».
Подобные примеры можно найти и в письмах астраханских
старшин в Красный Яр4. Даже в таком важном деле, как вопрос
о воеводах, никакого давления на городские общины не
производилось. Когда черноярцы решили держать воеводу под домашним
арестом, а терчане оставили воеводу на свободе, астраханская
старшина не протестовала. В отдельных случаях городские
старшины держали себя весьма независимо. «Вам бы наших посыль-
щиков у себя не держать, — писали в Астрахань из Терок, —
а которые кони у них взяты в Астрахань в войско, и вам бы
тех коней прислать на Терек, для того, что те кони даны
стрелецкие». Уведомляя астраханских старшин об отправке к ним
бусы за хлебом, те же терские старшины требовали «с хлебными
запасы бус не задерживайтя, и в вольницу терских служилых
людей не беритя...»5.
В то же время городские общины признавали
главенствующую роль Астрахани и ее старшин. Это объяснялось и тем, что
Астрахань начала и возглавила восстание против ненавистного
режима гнета и насилия, и ее положением столицы края. Немалое
значение имело также и то, что Астрахань всегда снабжала
города своей округи всем необходимым для жизни и военной
помощью. Поэтому за астраханской старшиной признавалось право
распоряжения делами, касавшимися края в целом. Она
командовала соединенными войсками восставших, ведала снабжением
городов деньгами, хлебом и боеприпасами. К ней обращались по
поводу отмены царских указов, поскольку местные старшины не
всегда на это решались. «Мы чрез указ великого государя
преступить не смеем без ваших отписок, — писали из Терок, —
обо всяких откупах, которые вновь по ево великого государя
указу... что у вас божиим промыслом чинитца, а о том к нам
пишите». В Астрахань городские старшины обращались и по
административно-хозяйственным вопросам. Так, терский старшина
В. Авдеев просил сообщить, «как у милости вашей порядок в
таможне и в приказной полате дела чинятца, и о даче великого
государя денежной казны роздача и всякой порядок, и хлебное
жалование — против прежних порядков или как...»0.
Поскольку денежными ресурсами распоряжалась
астраханская старшина, то городские старшины не решались самостоятель-
4 ЦГАДА, ф. 371, стб. 405 (1155), л. 1; стб. 394 (1144), л. 2.
5 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 148—150.
6 Там же, лл. 149—150.
136

но увеличивать штат городских гарнизонов и обращались за
разрешением к Я. Носову. И черноярские и красноярские старшины
писали ему, что «без милости вашей... людей в службу
приверстать не смеем»7. За астраханской старшиной сохранялось и
право распоряжения материальными ценностями, захваченными во
время восстания. Это хорошо видно из красноярских отписок, где
затрагивается вопрос об имуществе воеводы С. Долгорукого.
В частности, выясняется, что после убийства воеводы красноярцам
был дан приказ описать его деньги и вещи. Однако они
обнаружили, что имущество опечатано кем-то из вожаков астраханского
отряда, приезжавшего в Красный Яр для организации переворота.
Старшины не рискнули сломать печати и просили прислать из
Астрахани человека, перстнем которого «тот пожиток запечатан».
Одновременно они просили разрешения вернуть красноярцам
70 рублей, которые воевода собрал с них на дрова для себя.
Позднее, получив приказ вскрыть печать и произведя опись,
красноярские старшины сообщили в Астрахань, что по их «досмотру»
«денег явилось 508 рублев да медные и оловянные посуды небольшое
дело, да серебреной посуды 3 стакана да 2 чарки, да платье». Они
писали также, что «дровяные деньги, 70 рублев, мы по приказу
вашему взяли и розделили по себе», а относительно остальных
денег и вещей просили разрешения раздать их «не в жалование».
Разрешение было им дано и только тогда имущество поделили8.
Признавая руководство Астрахани, городские старшины
считали своим долгом писать туда о сложившемся положении и
отдельных событиях в жизни города. «Известно Вам, господам, чиним,
Чапдержапова владенья калмыки под город все подкочевали, —
сообщали из Красного Яра, — а сам Чапдержап сидит с
калмыками на Черном или меж... А калмыки к нам на Красный Яр для
покупки харчевного, арбузов и дынь приезжают». Из Терок в
Астрахань писали о произошедшем там землетрясении и о том, что
они «от сего земельного труса молебны пели и со образы кругом
града ходили»9. Обращались старшины в Астрахань и с самыми
разнообразными просьбами. Так, когда черноярские стрельцы
попали в плен к калмыкам, черноярские старшины просили: «О
выручке тех черноярских служилых людей учинить бы вам, великому
войску, спомогательство». Терские старшины жаловались, что «на
Терке игумен пьет безобразно и всякие негодные слова говорит
про наше войско» и просили добиться, чтобы астраханский
митрополит Самсон принял меры «о смирении его за непостоянство и за
неугодные слова» 10.
В результате таких взаимоотношений астраханская старшина
была ""хорошо осведомлена о всех местных делах и по просьбам
старшин принимала в них участие, что превращало ее в орган
7 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 227; стб. 410 (1161), л. 14.
8 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 265, 379; стб. 416 (1167).
9 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 333, 148.
10 Там же, лл. 81, 150.
137

центрального верховного управления всего края, а городские
старшины оказывались в известной степени в положении местных
властей.
Опираясь в своей деятельности на местных старшин,
астраханский атаман Я. Носов установил порядок, по которому
документы, исходившие от них, скреплялись печатями или их личными
подписями. Что порядок этот был введен по инициативе
астраханской старшины, говорит пример Красного Яра. В одной из
первых отписок оттуда писарь М. Козлов от имени старшин
просил: «Пожалуйте, отпишите, как к милости вашей писать и
письма посылать, запечатав или нет, потому что нам дело незаобыч-
ное». Ответ не сохранился, но явно содержал указание на
необходимость приложения печати, так как в следующем письме
красноярские старшины просили прислать им печать, изготовить
которую на месте не могли из-за отсутствия серебренников и
обещали «как изволите прислать печать, и мы к милости вашей
печатать письма будем тою печатью». Следующее письмо из Красного
Яра уже скреплялось сургучной печатью11. Заверялись печатью и
терские отписки. Черноярские старшины, не отобравшие печать
у воеводы, поручали расписываться за себя атаману К. Каленть-
еву. За неграмотного гурьевского старшину М. Иванова
расписывался местный священник П. Никитин 12.
Постепенно выборная система управления распространилась
и на поселки, существовавшие при учугах. Предложения избрать
старшин послали туда в середине декабря 1705 г., а затем сразу
же были проведены выборы. Сообщения об этом пришли в
Астрахань из учугов Камызяк и Иванчуг в том же месяце 13. В Камы-
зяке старшиной стал пеший стрелец из полка Д. Галачалова
Е. А. Самара, а в Иванчуге старшиной избрали стрельца
«Московского» полка Н. Григорьева. Особого вознаграждения за свои
обязанности старшины не получали. Среди многочисленных
списков лиц, получавших в период восстания жалование, специального
перечня старшин нет.
Принцип выборности последовательно распространялся во
время восстания и вглубь. Вследствие этого во главе всех
сохраненных восставшими сословно-корпоративных групп также
оказались выборные лица. Там, где выборная администрация
существовала и раньше, она была сохранена. Так, посадской общиной
продолжали ведать сидевшие в Земской избе бурмистры,
перевыборов которых не проводили, а записными ремесленниками и
другими состоявшими на службе людьми, как кормщики, садовники и
прочие, ведали их старосты, которые и раньше были у каждой
категории приписных лиц одной специальности. Сохранился
прежний порядок и в колониях восточных купцов, которыми управляли
11 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 265, 269; 233.
12 Там же, лл. 3, 9, 26, 32, 81, 105, 147, 149, 155 и др.
13 Там же, лл. 107, 111.
138

выборные люди, имевшие право разбора всех внутренних дел
колонии, что вполне соответствовало принципам организации власти
восставшими.
Наиболее значительные организационные перемены восставшие
произвели в войске: сохранив в неприкосновенности его старую
структуру и число полков, но, введя выборность офицеров, они
коренным образом изменили сам принцип управления полками.
Все командные должности в полках стали замещать теперь не
путем назначения сверху, а по выбору самих служилых людей,
объединенных в полковые круги. Вся инициатива выдвижения и
утверждения кандидатов была, таким образом, предоставлена
рядовым стрельцам и солдатам. Избранные вместо полковников
командиры получили назван-ие полковых старшин. В их функции
входили не только организационно-хозяйственные дела и
военное командование, но и разбор возникавших между служилыми
людьми конфликтов. Рассказывая на следствии, как он стал
полковым старшиной, П. Тихонов отметил интересную деталь: избрав
его, стрельцы составили «за руками запись о том, что им во
всяких делах... ево слушать, а ему меж их чинить расправа» 14. В
помощь полковым старшинам избирались есаулы, пятисотники и
сотники. Пятидесятники и десятники, если их не передвинули на
более высокие посты, остались в основном прежние. Новая
полковая администрация подчинялась общегородской старшине, но
одновременно была подотчетна чц избиравшим ее полковым кругам,
которые периодически собирались для обсуждения полковых дел
и оказывали на жизнь полка активное воздействие.
Как видно из списка астраханских полковых старшин (в
Тысячном полку — П. Жегало, в Яхтинском — А. Сапожников,
в полку Галачалова — И. Неклек, в полку Б. Кореитова — И. Буй-
ло, в полку М. Кореитова — М. Волков, в «Московском» полку —
П. Тихонов, в конных полках И. Яковлев и И. Фадеев), в 5
полках ими стали участники солдатско-стрелецкого заговора 15. Это
показывает, что они пользовались там авторитетом и их
поддерживало большинство. Исключение не случайно составили конные
полки и примыкавший к ним полк М. Кореитова. В конных
полках, пополнявшихся представителями стрелецкой верхушки,
влияние заговорщиков было слабее. Большинство конных
стрельцов-старожилов относилось к ним настороженно, держались
конные стрельцы более обособленно и гораздо теснее смыкались с
верхушкой посада, чем с массой рядовых пеших стрельцов и
солдат.
Принцип выборности применялся и при организации сводных
военных отрядов, направлявшихся в военные экспедиции или на
помощь гарнизонам других городов. «Походных атаманов» крупных
отрядов выбирал общегородской круг, а наказы они получали от го-
" ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 236.
15 ЦГАДА, ф. 371, стб. 399 (1149), лл. 1—2.
139

родских старшин и «всего великого войска». Во время похода
атаманы обязаны были действовать в тесном контакте со своим
отрядом, воины которого составляли круг «походного войска». В
мелких отрядах атаманов выбирал отрядный круг.
Перестройка системы управления полками имела огромный
социальный смысл: в результате выборов все дворяне лишились
командных должностей. Тем из них, кто хотел продолжать службу,
предложили стать рядовыми. Таким образом, их прежние
привилегии полностью ликвидировали. Интересно, что отдельные
дворяне на это предложение соглашались. В частности, в перечне лиц,
получавших во время восстания жалование, встретилась запись:
«Сентября в 20 день Московского полку капитаном, которые в том
же полку в бунтовое время были в стрельцах, Савелью Бахтея-
рову с товарыщи, четырем человекам», жалование дано по 5
рублей как рядовым стрельцам 16.
Принцип выборности управления не распространился только на
национальные общины коренного нерусского населения Астрахани
и Терок. Это было связано с позицией местной национальной знати,
которая высказалась за поддержку восстания. Причины ее
поведения отчасти определялись недовольством местных феодалов
хозяйничанием городских воевод и их окружения. Но главным
образом ее действиями, несомненно, руководило сознание собственной
слабости и страх за свою судьбу, вызванный размахом восстания.
Страх заставлял национальную знать до поры до времени
заискивать перед восставшими, уверяя их в своей дружбе и
приверженности. «Мы из слова вашего николи не выступим», «вы отцы
наши, что прикажете, так мы ради делать», — писал, например,
в Астрахань черкасский князь Алдигирей 17. Такое поведение
феодалов привело к тому, что восставшие оставили за ними
административную и судебную власть в отношении нерусского
населения. Отступая в данном случае от принципа выборности властей,
восставшие руководствовались желанием сохранить спокойствие
в крае, стараясь придать своим отношениям с национальной
знатью союзнический характер, чтобы не обострять обстановку
вмешательством во внутренние дела национальных общин. Поэтому
местные феодалы: голова юртовских татар И. Кашкарин и
кабардинские князья Алдигирей и Дивей Черкасские сохранили свое
прежнее положение. Оставшись в сильной зависимости от
феодалов, нерусское население получило в ходе восстания меньше, чем
русское население. В этом одна из специфических особенностей
восстания, свидетельствующая о характерной для всех народных
движений феодальной эпохи незрелости и половинчатости.
Но нерусское население всегда привлекали на собрания
общегородских кругов, где оно принимало участие в обсуждении общих
дел, могло высказывать свои требования и оказывать таким обра-
16 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 41.
17 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 65-68 об.
140

зом давление на национальную знать. Это было большим
социальным сдвигом в его жизни. Поэтому нерусское население городов
Астраханского края и их ближайшей округи сочувствовало делу
восстания, принимало активное участие в борьбе и вместе с
русскими отражало штурм царских войск и калмыцких отрядов.
Для управления государственным хозяйством восставшие
частично сохранили существовавшие ранее учреждения, оставив за
ними прежние функции. В Астрахани были сохранены таможня,
Кружечный, Житный, Деловой, Зелейный дворы, Садовая
контора, торговые бани. Функционировали также таможенные заставы,
селитренный завод, казенные промыслы. Руководство ими
поручили выборным целовальникам, из которых часть назначили вновь, а
часть сохранили прежних. В таможне и на Кружечном дворе,
например, оставили тех же бурмистров: гостиной сотни О. Тверды-
шева и А. Анциферова. Торговые бани поручили 5 целовальникам
из посада. Зелейный двор вверили посадским людям: Н.
Калашникову, В. Прянишникову и пушкарскому старосте А.
Семисаженному. К казенным виноградникам определили «для продажи и
досмотру винограду» стрельца И. Самоделкина. Для «приему
хлебных запасов» от подрядчиков был назначен солдат Яхтинского
полка Капустин; Житным двором ведали несколько целовальников,
выбранных в стрелецких и солдатских полках. На селитренный
завод послали целовальников из стрельцов и посадских людей18.
Управители таможенных застав, должности которых замещали
дворяне, были смещены. На Урустобской заставе управителя
В. Блинова отстранили сами караульные стрельцы. Узнав
о восстании, они арестовали его и отослали в Астрахань. На Круг-
линской заставе события развернулись иначе. Там охрана уехала с
заставы, оставив с управителем, дворянином Н. Касимовым, всего
8 человек. Вести таможенную службу с таким числом людей
Касимов не мог и сам обратился к астраханскому кругу с вопросом,
как ему быть. «Я без ведомости Вашей и всего войска не смею
съехать, — писал он, — а быть мне на Круглинской заставе не с
кем, служилых людей у меня малое число». Обсудив донесение,
круг послал на смену Касимову стрельца А. Иванова с отрядом,
поручив ему принять заставу и продолжать таможенную службу.
Прием оборудования Иванов провел по всем правилам. Сообщая об
:>том, он отмечал, что «на государевом стругу не явилось, по
приему моему, якоря, а снасти ветхий... А стругу без якоря никоим делы
быть не возможно, надобно якорь и снасти новые». Высказывая
опасение, что иначе можно струг «потерять», он просил «о том
учинить милостиво» 19.
В процессе работы все должностные лица подчинялись
непосредственно старшинам. При надобности старшины назначали им в
18 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 25, 38 и др.; стб. 304 (1144), лл. 143, 179,
*221, 225, 253, 282—298, 358, 361 и др.; В. И. Лебедев. Астраханское
восстание 1705—1706 гг. УЗМГПИ, т. II, вып. 1. М., 1941, стр. 23—25.
19 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 251, 266, 335.
141

помощь разных людей, определяя, кого назначить в зависимости
от характера дела. В первые месяцы восстания все учреждения
работали без перебоев. В таможне и на заставах шел осмотр
товаров и взыскание пошлин. На Житном дворе продолжался прием
хлеба от подрядчиков. Кружечный двор вел обычную продажу
вин. Осуществлялись и работы в казенных садах. Часть из них
в августе сдали на откуп компании из 20 человек, в которую
входили конные и пешие стрельцы, солдаты, посадские люди,
приписные садовники и воротники. Передаче садов предшествовали
открытые торги. Согласившись заплатить за откуп 1500 рублей
в рассрочку, компания получила право продавать виноград и
вино на базарах, где ей отвели особые места. Платежи в
старшинскую канцелярию компания вносила исправно. Сообщая о ее
деятельности, Б. П. Шереметев писал: «Чихирь отдан был в бунт на
откуп... и на откупщиках доправлено по откупу в бунт 400 рублев
и те в расходе...». Остальные деньги компания внесла после
подавления восстания, но виноградники у нее отобрали20.
Систематически функционировали торговые бани. Банные
целовальники закупали для бань дрова, нанимали для рубки их
работников и даже производили ремонт некоторых строений.
На казенных учугах под Астраханью и Гурьевым продолжалась
добыча рыбы, водолазы вели осмотр учужных сооружений, а
целовальники нанимали людей для их ремонта. В «росписи
работным людям, которые нанелись учуг заделать», упоминались 13
работников, получивших по 1 рублю 27 копеек задатка и 17
работников, получивших по 1 рублю 25 копеек задатка. В первые
месяцы восстания действовал и селитренный завод, который
закрыли лишь в конце января 1706 г. из-за опасности калмыцких
налетов. Об этом говорит челобитная 6 работных людей, просивших
заплатить им за работу в Селитренном городке, и память
стрельцам Галачалова полка от 24 декабря, из которой видно, что
производился сбор дров для варки селитры21. Интересно, что
восставшие даже отправили струг с 10 000 пудов селитры в Москву, зная,
что порох необходим для войны со шведами. Об отпуске этого
струга упоминается в письме Б. А. Голицына Петру I 22.
Многочисленные функции, которые легли на астраханскую
старшину, заставляют предполагать, что между старшинами
имелось определенное распределение обязанностей. Хотя прямых
сведений нет, но по некоторым косвенным данным можно считать,
что атаман Я. Носов вел собрания круга, принимал посланцев
царского правительства и соседних народов, вел допрос
прибывавших в Астрахань людей, распоряжался казной и вопросами
снабжения, руководил работой старшинской канцелярии, принимал
донесения и челобитные. Г. Ганчикову были поручены дела приез-
20 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 45—46, 66.
21 Там же, лл. 76, 116, 219, 253, 317, 337, 358.
22 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 120—120 об.
142

жего купечества и он выдавал разрешения на выезд из Астрахани.
И. Шелудяк, П. Жегало и другие старшины из числа служилых
людей занимались подготовкой военных операций, назначением
караулов, разверсткой поручений по полкам и другими делами
гарнизонной службы. Наиболее важные и срочные дела решались
при участии всех старшин, а затем утверждались кругом. Также
было организовано управление и в других городах. Терский
старшина С. Казак позднее показывал, что «бывали у них на Терке
войсковые круги по вся дни, во всяких мирских делех и о наряде
городовых караулов»23. Таким образом, восставшие создали на
охваченной восстанием территории довольно стройную,
централизованную и достаточно широко разветвленную систему управления.
Выборность должностных лиц и их подотчетность кругу
обеспечивали участие в управлении широких слоев городского населения.
О тех мероприятиях, которые осуществлялись во время
восстания, помогают судить сохранившиеся в архиве старшинской
канцелярии доклады, памяти, реестры и другие документы, а также
переписка старшин. В известной степени их данные пополняются
показаниями, которые давали участники и очевидцы событий на
следствии.
Первая серия мероприятий, руководить которыми пришлось
старшине, была связана с решением круга о походе вверх по
Волге. Военно-организационная часть подготовки к походу
проводилась вошедшими в состав старшины служилыми людьми и
полковыми старшинами. Вопросы снабжения легли на Я. Носова.
Непосредственное участие в подготовке «походного войска»
принимали также походный атаман, конный стрелец И. Д. Дериглаз, его
помощник, называвшийся полковником, И. Лебедянец и 3
походных старшины: Г. Кочнев, Р. Грехов и Я. Фролов (Ситников).
Формирование «походного войска» шло не стихийно, а по
принципу разверстки; на это указывает совпадение числа
участников похода из разных полков. Так, из конных и Яхтинского
полков в состав «походного войска» включили по 100 человек, из
«Московского» и Тысячного — по 200 человек, 2 пеших полка дали
по 67, а третий—66 человек. Помимо стрельцов и солдат в отряд
включили 100 человек из числа посадских, работных людей и
других городских жителей. Это составило абсолютно ровное число —
1000 человек. Из них создали 3 сводных полка, в каждый из
которых назначили по гранатометчику из пушкарей24.
В поход из полков выделяли совершенно определенных лиц,
имена которых заносили в особые списки. Как шло назначение
людей, с помощью жеребьевки или выбора, выяснить не удалось, но не
подлежит сомнению, что участие в этом процессе принимали
полковые круги. Организация была проведена хорошо. При проверке,
устроенной Дериглазом в Селитренном городке, где собиралось
23 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 134 об.
24 Там же, л. 224 об.; стб. 394 (1144), лл. 301—311.
143

войско, отклонения от установленных цифр оказались
незначительными. По сведениям Дериглаза, с ним в поход отправилось:
из «Московского» полка 203 человека, из Тысячного 209 человек
и 198 конных стрельцов. В остальных полках установленная
норма изменений не претерпела. После проверки по распоряжению
старшин в Селитренном городке составили новые списки личного
состава «походного войска», которые были переданы в Астрахань
«для ведома служилых людей»25.
Из отписки Дериглаза выясняется, что назначенным в поход
запрещалось меняться и нанимать вместо себя других лиц. Всякая
мена рассматривалась как нарушение полковой дисциплины и
пресекалась. Эта мера была теснейшим образом связана с
недовольством рядовых служилых людей прежними полковыми
порядками, когда мена разрешалась, что вело к различным
злоупотреблениям. Можно предполагать, что круг принял по этому
поводу специальное решение, иначе Дериглаз не стал бы сообщать о
случаях замены и подчеркивать, что они вызвали в его отряде
бурную реакцию. «Милости Вашей доносим, — писал он, —
Московского полку стрельцы нарочитые, многие люди, менялись, а иные
вместо себя пущали гулящих людей. И о том в войском нам
многое челобитье, меж себя крик». Чтобы успокоить недовольство,
Дериглаз просил старшин: «И Вы, пожалуйте, тех меновщиков,
собрав в Астрахани, к нам в походное войско пришлите, а кто имя-
ны, и тому мы послали в Астрахань роспись»26. О запрещении
меняться свидетельствует и другой факт, сведения о котором
оказались в сказке пятисотника Конного полка Т. Гвоздева. Его
допрашивали на круге в связи с жалобой стрельца А. Ситникова
о том, что ему не выдали жалование. Гвоздев, который получал
деньги на весь полк и раздавал их, ответил, что в то время: «Имя
ево, Артемьево, в стрелецком списку было не написано, для того,
что менялся он, Артемей, в первой поход с пешим стрельцом»27.
Таким образом, в августе 1705 г. Ситникова за его обмен
вычеркнули из полкового списка. Не принимались во внимание и просьбы
освободить от похода. Конного стрельца И. Серебряка, который,
не желая идти с отрядом Дериглаза, отказался от жалования,
послали с ним в принудительном порядке28.
Параллельно с формированием войска старшины провели
проверку полковых стругов и выяснили, что не хватает весел, ведер,
якоря и другого снаряжения. По приказу Я. Носова, как видно из
платежных росписей старшинской канцелярии, оно было куплено
в астраханских лавках. Занимался Носов и снабжением отряда
оружием. Так, он распорядился передать в «походное войско» медную
пушку из полка М. Кореитова й дать к ней 15 ядер, полпуда
пороху, 5 фунтов дроби и 3 фунта фитиля. Включенным в состав
25 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 282—298.
26 Там же, л. 284.
27 Там же, л. ПО.
28 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 215.
144

«походного войска» работным людям покупали оружие. В
частности, крестьянину В. Шалыге были куплены «турка», сабля и боро-
шень. Я. Носову приходилось решать и другие вопросы, так как
требования к нему поступали со всех сторон. «Надобно на
пластыри и на увивки холста 100 аршин тонкова, да 100 аршин потолще,
полпуда воску, пуд серы елевой, полпуда масла коровья, 10
ведер уксусу...», — заявлял лекарь, назначенный в поход с
отрядом. «Пожалуйтя, пришлите ризы, два налоя», — требовал Де-
риглаз, обнаружив, что у шедшего с ним священника не
оказалось необходимых для богослужения предметов. Носов решал
откуда взять требуемое, посылал людей с записками и устными
приказами в таможню, Кружечный двор, в лавки, к
митрополиту. Все мероприятия, связанные с подготовкой похода,
осуществлялись быстро и, как сообщает очевидец событий, подьячий П. Рыч-
ков, примерно через 12 дней после начала восстания войско уже
отплыло в Черный Яр 29.
В отряд Дериглаза в качестве гребцов на стругах включили
дворян и офицеров, ранее находившихся под арестом: в том
числе капитана Тысячного полка Д. Малчевского и брата убитого
капитана, прапорщика В. Малая Земля30. Эта своеобразная мера,
так же как и предложение офицерам послужить рядовыми, весьма
интересна. Очевидно, восставшим хотелось, чтобы их бывшие
начальники и тираны испытали теперь всю тяжесть службы на себе.
Вскоре после отправки «походного войска» старшина провела
полный учет всех солдат и стрельцов астраханского гарнизона.
Об этом свидетельствует обстоятельный доклад, составленный по
росписям полковых писарей, содержащим сведения о занятости и
личном составе полков. В докладе приводились данные о
штатном и наличном числе служилых людей в полках и сколько «из
того числа в расходе», то есть какими поручениями они заняты31.
По материалам этого доклада вырисовывается как общая
картина, сложившаяся в гарнизоне, так и организационная работа
старшин по обеспечению охраны города и его округи. Так, при учете
выяснилось, что много солдат и стрельцов в полках отсутствует.
Кроме 882 человек, отосланных в 1704 г. на шведский фронт, 203
человека находились в дальних командировках (в Низовой
пристани, Гиляне, Москве, Казани и других городах). Некоторые
сопровождали ордобазарную станицу или находились на заготовке
дров. 18 конных и 25 пеших стрельцов из полков братьев Кореи-
товых уехали вместе с бежавшими полковниками к калмыкам.
Таким образом, в распоряжении старшин из 3520 человек
оказалось только 2392. Значительная часть из них вошла в состав «по-
29 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 73, 75, 271 об, 279, 332; д. 458,
лл. 224, 271. .
30 Н. Б. Голикова. К истории Астраханского восстания 1705—1706 гг.
(социальная политика и органы управления восставших). В кн.: «Россия в
период реформ Петра I». М., 1973, стр. 261.
31 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 301—311, 220 и др.
М Н. Б. Голикова
145

ходного войска», другие находились в Гурьеве, на заставах и
учугах, в Селитренном городке и в разъездах, в качестве
посланцев круга и курьеров. Всего стрельцов и солдат, занятых
различными поручениями внутри края, но за пределами города,
оказалось 1207 человек.
Данные относительно использования 1185 человек,
остававшихся в Астрахани, обработаны в докладе менее тщательно и с
неравной степенью полноты. В разделе, где речь шла о Яхтинс-
ком полку, например, указывалось только, что в Астрахани
«налицо и по караулом 118 человек», а о стрельцах
«Московского» полка вообще не упоминалось. Но несмотря на отсутствие
сведений по этим полкам и некоторые другие неточности, данные
доклада позволяют выяснить, что более трети стрельцов и солдат
несли караульную службу. Из 6 полков, данные по которым
приводятся, на караулы назначали 324 человека. Эти люди
обслуживали более 40 постов. Пропорциональное число караульных,
несомненно, выделяли и из Яхтинского и «Московского» полков.
Из других внутригородских поручений в докладе упоминалось
прикрепление к Житному двору для приема, погрузки и выгрузки
хлеба. От каждого полка на эту работу выделяли по 1—2
человека. Особую группу составляли полковые плотники, отвечавшие
за исправность полковых стругов и яхт. Общее число их
превышало 50 человек. Остальные стрельцы и солдаты (около 700
человек) числились в резерве и использовались для смены караула.
В их число входили также лица, избранные на разные должности32.
После проведенного учета в Астрахани был устроен смотр полков,
на котором дополнительно выявили 25 «нетчиков» из разных
полков33.
Проверка личного состава астраханского гарнизона показала,
что оказавшихся в распоряжении старшины служилых людей для
нормального и бесперебойного несения службы недостаточно.
Поэтому вскоре круг принял решение заполнить вакантные места
и добрать в полки столько людей, сколько в 1704 г. отправили
на шведский фронт. В увеличении личного состава полков были
заинтересованы все солдатско-стрелецкие слои, так как
распределение служебных заданий между большим числом людей делало
службу менее напряженной. Поэтому, как только круг принял это
решение, началась приверстка в полки. К началу сентября в один
только полк Галачалова приняли 74 человека. В Яхтинский полк,
откуда солдат на шведский фронт не посылали, тем не менее, как
упоминалось в одном из поданных старшине докладов, были «на
упалые и на беглые места 38 человек приверстаны, да 100 человек
сверх указанного числа, по вашему приказу, вместо походных».
Зачисленным в полки выдали оружие из полковых запасов и с
Зелейного двора: в частности, получили 30 мушкетов новоприбор-
32 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 301—311,
33 Там же, л. 190.
146

ные стрельцы Галачалова полка и 50 ружей новоприборные
солдаты Яхтинского полка34.
Главным резервом для пополнения полков помимо пригодных
к службе стрелецких «недорослей» и добровольцев из посада
стали работные люди и кабальные должники. Так, в полки были
зачислены: гулящий человек, струговой работник И. Дедов, которого
«приверстали в Московской полк в стрельцы и выдали ему в два
пойма денег по 5 рублев», крестьянин Пензенского уезда И.
Алексеев, кабальные люди И. Кружников, Я. Смирнов и др.35. Но
зачисление в полки работных людей и лиц, давших на себя ранее
жилые записи, оказалось мерой, которая вызвала среди
восставших существенные разногласия. Посадская и стрелецкая
верхушка, широко использовавшая наемый труд и труд должников,
стала терять работников, поэтому она попыталась пресечь их уход
в полки. Одним из первых обратился по этому поводу к Я.
Носову «походный атаман» И. Дёриглаз. Он написал ему из Черного
Яра, что если «всяких чинов людей, их рыбных и всяких
промыслов работные люди, не похотя у них работать, учнут отходить и
промыслы останавливать», то старшине следует «чинить указ по
своему и всего войска рассмотрению, чтоб от таких работных
людей промыслом остановки и грацким жителем разорения не
было»36. Затем к старшинам стали поступать челобитные от
посадских людей с просьбами вернуть должников, ушедших в полки,
не отработав долга.
Просьбы эти вызвали у Я. Носова, Г. Ганчикова, О. Твер-
дышева и других близких к городской верхушке старшин
сочувствие. Они сразу же стали на сторону промышленников и,
стремясь защитить их интересы, не обращаясь к кругу, послали в Ях-
тинский полк указ вернуть 6 кабальных должников их хозяевам.
Однако результат оказался для старшин неожиданным. Круг
Яхтинского полка с указом не согласился и, обратившись к
общегородскому кругу, потребовал отмены решения старшин и
принятия твердого запрета выдавать кабальных должников из полков.
«В нынешнем 1705 г., августа в 24 день, — написали яхтинцы в
докладе кругу, — прислали старшины Яков Иванович, Гаврило
Ларионович две именные росписи о новоприборных солдатех
Иване Кружникове с товарыщи, шти человеком. А по тем росписям
велели они, старшины, тех солдат выдать... А выдать тех новопри-
иерстанных солдат не доведетца, потому что хлебное жалование
им выдано и к денежному жалованию в белые книги имена их
написаны, да и потому, что служилых людей за долги ис полков
отдавать не надлежит... А естьли выдать, помешательство будет во
исех полках и учинитца денежному жалованию остановка. А над-
34 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 69, 223, 225, 254.
35 ЦГАДА, ф. 371, стб. 393 (1143), л. 159; стб. 394 (1144), лл. 87, 135,
178; стб. 418 (1171).
36 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 367.
10*
147

лежит укрепление о том во всех полках положить, чтоб новопри-
верстанных солдат и стрельцов отнюдь они, старшины, без
войскового приговору не выдавали»37. Круг решил дело в пользу солдат
и установил правило, что кабальные должники, вступившие в полк,
немедленно освобождаются от необходимости отрабатывать
долги, а крепости за них подлежат уничтожению. Это решение круга
весьма знаменательно. Оно показывает, что, хотя во главе
астраханской старшины стояли представители посадской верхушки,
ведущую роль играли не они, а солдатско-стрелецкие и посадские
низы. Мнение и влияние их на первом этапе восстания было
решающим, что накладывало отпечаток на действия круга.
Разрешение не отрабатывать долги, а выплачивать их
деньгами при выдаче жалования, значительно облегчило положение
кабальных должников, так как возвращало им свободу действий
и независимость. Что касается городской верхушки, то, получив
отпор круга, она была вынуждена согласиться с таким решением
вопроса. Жалобы на уход работников прекратились, но
появились челобитные с просьбами взыскать с ушедших работных
людей полученные ими задатки или долги. Так, 1 сентября в
Астрахань пришла просьба красноярских промышленников. Сообщая,
что их работники бегут в Астрахань, где «становятца в стрельцы
и в солдаты», они просили: «Прикажите им с нами по записям
платитца...»38. Внешне примирившись с решением круга, многие
купцы и промышленники тем не менее испытывали недовольство
мерами, лишавшими их работников, особенно такой дешевой
силы, как кабальные должники. Не рискуя выступать открыто,
некоторые из них выливали злобу, предъявляя своим бывшим
холопам различные претензии и задерживая процедуру уничтожения
крепостей. Весьма показательно в этом отношении дело яхтинского
солдата Я. Т. Смирнова, разбиравшееся в сентябре 1705 г.
Перед восстанием Смирнов «жил по крепости у певчего Ларио-
на Албы пять лет и живучи у него великую нужду, и с женишкою
своею, терпел и бой принимал». После восстания, собрав
поручные записи, он попросил принять его в солдаты, и его зачислили в
Яхтинский полк. Но так как двора у него не было, он остался
жить в доме Албы на правах жильца. Возмущенный потерей
холопа, Алба всячески притеснял солдата и однажды жестоко избил.
Когда избиение повторилось, Смирнов обратился к кругу, прося
допросить Албу, его жену и свидетелей, а затем «по допросу... свое
милостивое рассмотрение учинить, чтобы мне, бедному, живучи
у него... от всяких напрасных великих побоев з женою своею
безвинно не умереть и в конечной погибели не быть, и... от службы не
отбыть». Спустя некоторое время Смирнов подал в круг вторую
челобитную. Из нее выясняется, что суд по его первой просьбе
лишил Албу прав на солдата и обязал представить крепость на
37 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 87.
38 Там же, л. 5.
148

него в круг. Алба этого требования не выполнил, отговорившись
тем, что крепость «утерялась». Это очень обеспокоило Смирнова.
Он был убежден, что Алба лжет и «впредки по той крепости
хочет меня у себя удержать или посторонним людем продать». Во
второй челобитной солдат просил вновь вызвать Албу в круг и
если он опять не отдаст крепости, то «против той крепости дать мне
противное письмо, чтоб ему, Лариону, впредь по той крепости
никому посторонним людем тое крепости не выдать, чтоб ему не
верить»39. Конца у дела не сохранилось, но можно предполагать, что
оно было решено в пользу солдата.
Приток работных людей в полки продолжался в период всего
восстания. Работные люди прибывали не только из астраханской
округи, но и издалека, из Терок, гребенских станиц и даже не
присоединившегося к восставшим городам Царицына. Благодаря
этому численность астраханского гарнизона увеличилась на несколько
сотен человек. Была проведена приверстка стрельцов и в Черном
и в Красном Ярах. Среди взятых в полки были дети стрельцов,
которые «в службу поспели», а также городские жители40.
Увеличение численности гарнизонов позволило Я. Носову
провести в сентябре смену гурьевских годовальщиков. Просьбу о
перемене они прислали в августе. Сообщая, что в Гурьеве все обстоит
благополучно, годовалыцики объясняли необходимость смены тем,
что «помирают з голоду, хлеба ничего нет, денежного и хлебного
жалования Петровского сроку к ним, служилым людям, на Яик
не прислано. Наги, босы, а приходит время зимнее». Вместе со
сменой в Гурьев прибыл старшина М. Иванов, который
принял у сотника С. Колтовского «город и городовые ключи, и по
городу пушечной заряд, зелье, порох и свинец, и фитиль, и ядра,
и дробь»41.
Пополнение полков позволило также регулярно сменять
караулы на заставах и учугах, куда они посылались помесячно.
Однако недостаток служилых людей в Астрахани продолжал
ощущаться. Поэтому и полковые и общегородской круги отказывали
лицам, добивавшимся отставки 42.
Весьма важным мероприятием, проведенным в интересах
служилых людей и приписных ремесленников, была выдача
жалования. Решение об этом приняли на одном из первых собраний круга,
так как ни денег ни хлеба при воеводе Т. Ржевском им не давали,
хотя «Петровский срок» (день Петра и Павла отмечался 29
июня ст. ст. — Н. Г.), когда его следовало выдавать, давно
прошел. Выполнить решение круга было не так просто. Во-первых,
требовалось большое количество наличных денег, а во-вторых,
аккуратный и бережливый Я. Носов хотел, чтобы предварительно
39 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 135, 178.
40 Там же, лл. 9, 210, 227; стб. 410 (1161), л. 14.
41 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 160, 180—182.
42 Там же, л. 218.
149

были заготовлены сметные списки. Первоначально, не зная еще
какие денежные запасы найдутся в Астрахани, Носов предполагал
использовать при выдаче жалования имущество воеводы и убитых
или бежавших полковников. Но его мнение вызвало протест круга,
так как основная масса восставших, не забывшая незаконных
поборов воеводы и офицеров, считала, что их имущество надо
разделить «не в жалование». Поэтому старшинам предложили
использовать денежные ресурсы Приказной палаты, таможни и
Кружечного двора.
После подавления восстания бурмистры Твердышев и
Анциферов утверждали, что деньги у них, «угрожая смертью, брали в
неволю», причем являлись за ними «служилые и иных чинов люди,
многолюдством». Однако сохранившиеся именные сметные
списки, расписки получавших деньги сотников и писарей, показания
участников восстания и, наконец, отчеты тех же бурмистров
позволяют установить, что выдача жалования шла весьма
организованно, по той же системе, которая существовала при воеводском
управлении. Так, Я. Носов рассказал, что он, выполняя решение
круга, составлял письменные распоряжения о выдаче жалования,
которые заверялись печатью; затем «те письма» выдавали
определенным лицам, получавшим у бурмистров деньги на весь полк или
корпорацию ремесленников под расписку. Число выданных им
документов Носов не помнил, но заявил, что все они были
записаны «в книги». Да и сами бурмистры, составляя отчеты, не смогли
отрицать, что за деньгами к ним приходили «от старшин Якова
Носова и Гаврилы Ганчикова в розных месяцах и числех с письмами,
за воровской печатью». Кроме того, они совершенно точно
сообщили, кому персонально выдавали деньги, на сколько человек и
какие суммы. В отчете Кружечного двора бурмистра А.
Анциферова указаны даже числа каждой выдачи. Такая точность вряд ли
была бы возможна, если бы деньги изымались так, как пытались
уверить судей бурмистры, то есть толпами людей и с применением
силы. Я. Носов на вопрос, угрожали ли бурмистрам астраханцы,
коротко заметил, что «которые пьяницы — угрожали», по
существу отвергнув тем самым версию о приходе «служилых людей и иных
чинов многолюдством»43.
Первым получило жалование уходившее под Царицын
«походное войско». Деньги для него брали на Кружечном дворе у
старшины бурмистра И. Яцкого, из сбора 1704 г. Получали и
раздавали деньги стрелецкие сотники и писари солдатских полков (об этом
упоминали на следствии несколько участников похода). Кроме
того, сохранились расписки получавших деньги на уходивших в
поход стрельцов и солдат сотника Е. Немчинова и других лиц.
Как видно из расписок, все участники похода, независимо от рода
войск, получили по 10 рублей44.
43 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 27—30 об., 38—45 об.
44 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167) и стб. 394 (1144), лл. 241—243.
150

Выдача денежного жалования остававшимся в Астрахани
стрельцам и солдатам, приписанным к Деловому двору кормщикам,
плотникам, каменщикам, кузнецам, а также сторожам и
приписным садовникам началась после учета служилых людей. На этот
раз деньги черпались на Кружечном дворе не только из сбора
1704 г., но и из сбора 1705 г. бурмистра А. Анциферова и в
таможне. Судя по отчету таможенного бурмистра О. Твердышева, из
таможни были отпущены суммы, необходимые для 3 стрелецких
и частично Тысячного солдатского полков, а также записных
ремесленников. Начало выплаты жалования оставшимся в
Астрахани датируется серединой августа, закончилась она в сентябре.
К этому времени началась подготовка отряда, который решили
отправить на помощь войску Дериглаза. Включенным в него лицам
тоже выдали по 10 рублей, а оставшимся в городе по 5 рублей.
Позднее, тем из них, кого назначили в новые отряды, в помощь
гарнизонам других городов или на службу в Гурьев, при отъезде
выдавали дополнительно по 5 рублей, «против походного войска».
Таким образом, был установлен строгий порядок, согласно
которому деньги выплачивали в зависимости от характера службы. По
5 рублей получили и новоприборные стрельцы и солдаты.
Записным ремесленникам, судя по августовским сметным спискам,
предполагалось выдать' по 2 рубля 50 копеек, но в сентябре они
подали списки вторично и получили еще столько же. Сторожам
выдали по 2 рубля 45.
Бурмистр Анциферов, давая сведения о последней массовой
выплате денег в марте 1706 г., когда выдавали жалование за
1706 г., упомянул, что для подсчета и подготовки денег старшины
на время закрывали Кружечный двор, а «для щету денежной
казны» привлекали торговых людей и представил именную роспись
купцов, в которой перечислены 17 человек (среди них были
симбирские купцы А. и Н. Дементьевы, К. Еремеев, нижегородцы
К. Докукин, Ф. Михалев, москвичи М. Матвеев, С. Сергеев,
казанец Н. Константинов, ярославец И. Никитин и др.) 46. Подобная
практика, очевидно, применялась и в августе 1705 г.
Одновременно была организована выдача хлебного
жалования. Ее проводили по той же системе, что и выдачу денег. В
архиве старшинской канцелярии сохранилось несколько сметных
списков, отличавшихся от списков, составлявшихся для выдачи
денежного жалования, только заголовками, в которых
указывалось, что они составлены для получения хлеба. В частности,
идентичные списки сохранились на пушкарей, садовников и
кормщиков 47.
Жалование, полагавшееся стрельцам и солдатам,
находившимся в дальних командировках, получили их семьи. Когда они выеха-
45 ЦГАДА, д. 458, лл. 27об. —29, 56 об., стб. 394 (1144), лл. 21, 29, 127,
351—354.
46 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 37 об. —38, 44 об.
47 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 72, 373, 378.
151

ли из Астрахани, до или после восстания, значения не имело.
Стрелец С. Замысла, уехавший в Персию «для обережи морского
струга до бунту недели за три», вернувшись, узнал, что «в бунт
деньги, 10 рублев даны падчерице его». Судя по сохранившемуся
обрывку списка жен дворян, отправленных в 1704 г. в «свейский
поход», хлебное жалование получили и их семьи48. Таким образом,
восставшие приняли во внимание положение семей, главы которых
находились на войне.
Выплата денежного и хлебного жалования благодаря четкой
организации прошла гладко, хотя совсем без жалоб не обошлось.
Некоторые из них вызывались пропусками в списках. Староста
волжских кормщиков Ф. Григорьев, например, не включил в
список 3 человек, ушедших в рейсы на торговых судах, что вызвало
жалобу их жен49. Подавал челобитную о хлебном жаловании и
«кормовой иноземец» Е. Давыдов, участвовавший в походе под
Царицын. Он писал: «Моей братье... которые были в походе...
хлебное жалование выдано женам.., а мне ничего не дано»50.
Возможно, что он не был женат, а потому получить хлеб своевременно,
при его отсутствии, было некому.
В конце августа о начавшейся в Астрахани выдаче жалования
стало известно в других городах, это вызвало просьбы дать его
и остальным городским гарнизонам. Из Черного Яра в Астрахань
специально приехали старшина В. Пономарев и стрелец М.
Безногое. В привезенном ими письме говорилось, что черноярцы «ныне
нужны и бедны», а поэтому просят «по чему вы изволите давать в
Астрахани денежное и хлебное жалование астраханскому войску,
також пожалуйте и нас..., а мы в том на милость вашу надежны».
Я. Носов, очевидно, потребовал составления сметного списка, в
связи с чем Пономарев и Безногов вернулись в Черный Яр, а спустя
некоторое время прислали за деньгами пятисотника П. Степанова.
Ему, согласно отчета бурмистра О. Твердышева, выдали из
таможни на 250 человек 1250 рублей, то есть по 5 рублей каждому.
12 октября 1705 г. такое же жалование получили красноярцы.
Деньги для них выдали из астраханского Кружечного двора
писарю Козлову51.
Терчане проявляли особую заинтересованность в получении
хлеба, так как лето кончилось, а возить хлеб осенью на стругах
через Каспийское море было сложно и опасно. Поэтому 23 августа они
послали в Астрахань старшин С. Курочкина и В. Патрушева с
сообщением, что при воеводе Ржевском ржи к ним было послано
мало и служилые люди получили незначительную долю
полагающегося хлеба, а «князьям, мурзам и их узденям, и новокрещенам,
и окоченам дачи не было». Но еще до этого с такой просьбой
обратились к астраханской старшине терские кормщики, которые при-
48 ЦГАДА, ф. 371, стб. 400 (1150), лл. 20—21, стб. 394 (1144), л. 226.
49 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 372.
50 Там же, л. 186.
51 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 29 об., 42; стб. 394 (1144), л. 228.
152

были в Астрахань за хлебом до восстания. Понимая, что
медлить нельзя, Я. Носов распорядился выяснить, доставили ли
подрядчики хлеб для Терок в Астрахань и сколько ржи и овса в
Терки не дослали. Оказалось, что подрядчик С. Михайлов хлеб
привез, но не додал «против окладу всего 19 210 четей с осьминою».
Тогда от имени старшин и войска приказчику Михайлова Д. Ав-
рамову дали указ, «сочтясь с прежнею отдачею, терченину Илье
Макарову в отдачу хлебных запасы, рожь и овес, в оклад
терских всяких чинов служилым людям, отдавать безо всякого мот-
чания». Указ был выполнен и к концу сентября суда с зерном
достигли Терок. Одновременно в Терки послали деньги на
жалование- стрельцам терского «Московского» полка52. В письме от
6 октября полковой круг терского «Московского» полка изъявил
астраханским старшинам и кругу свою благодарность. «Челом
бьем вам, господам, и всему великому Астраханскому войску за
ваше к нам убогим заочное приятство и явили к нам
неизреченную милость, — писали они, — пожаловали вы... нас, убогих,
великого государя денежным и хлебным жалованием довольно. И
мы, за ваше приятство и за милосердие должны бога молить за
все великое Астраханское войско» 53.
27 сентября в старшинской канцелярии была составлена «смета
терским служилым всякого чину людем... к денежному жалованию».
В ней учли все остальное'русское служилое население Терок,
включая детей боярских, а также новокрещен и определили
необходимую для выплаты жалования сумму из расчета 5 рублей
человеку, что составило 2820 рублей54. Через несколько дней
выслали им и деньги. Интересно, что Я. Носов отправил их, не
дожидаясь просьбы терчан, которую они высказали только 2 октября.
Везшие ее гонцы разошлись в пути с астраханскими нарочными и
прибыли в Астрахань, когда деньги были уже отправлены.
Следовательно, всем стрельцам, солдатам и записным ремесленникам края
жалование выплатили без особых задержек, примерно в течение
6—7 недель.
В отчете Анциферова имеется также интересное упоминание о
выдаче по 10 рублей 6 патриаршим служебникам, в числе которых
был видный впоследствии астраханский делец Т. Демидов, и 30
посадским людям 55. По-видимому, они выполняли какие-то поручения
старшины или принимали участие в военных операциях
восставших.
Несколько позже в старшинскую канцелярию поступила
челобитная от «кремлевских богадельных нищих». Они писали, что
ранее им давался «корм», а теперь «корму и подаяния нет третей
месяц, а по миру ходить не можем, все дряхлы и скорбны».
Нищие просили «на зимнее время, для прокормления дать запасцу
52 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 42, 58, 147.
53 Там же, л. 137.
54 Там же, л. 158.
55 Там же, д. 458, лл. 39—39 об.
153

на 10 человек»56. Какой ответ они получили, неизвестно, но
оснований предполагать, что нищим отказали, нет.
Одним из важных дел, занимавших старшину с первых дней
восстания, было приведение в порядок конфискованного имущества.
Первые мероприятия в этом направлении осуществили еще в ночь
восстания, когда его руководители, стараясь не допустить
стихийного разгрома домов воеводы и полковников, ставили около них
караулы. В одних дворах удалось предотвратить такого рода
попытки полностью, в других частично. Но сколько имущества
попало в руки восставших и какова его ценность было неизвестно.
Поэтому круг распорядился собрать его в определенных местах.
На дворы убитых послали выборных людей, которые стали свозить
вещи в Кремль. На следствии упоминалось, что «для взятья
животов» Ржевского ходили солдат В. Дедов и пятидесятник Г. Коч-
нев, имуществом полковника Девиня ведал солдат П. Кривочуров,
а вещи других полковников свозил пятидесятник И. Балахна «с
товарыщи»57. Часть вещей и денег сложили в Приказной палате,
часть в кладовых Троицкого монастыря. Затем круг принял
решение о конфискации имущества не только убитых, но и
арестованных, а также бежавших из города должностных лиц. Из-за этого
количество конфискованных вещей возросло.
Единого мнения о том, как поступить с конфискованным, на
первых собраниях круга не было. Основная масса настаивала на
разделе, но раздавались и другие голоса, в том числе Я. Носова,
видевшего в захваченных ценностях резерв, который может
пригодиться в будущем. Однако сторонников раздела оказалось больше и
имущество решили разделить. Но так как часть служилых людей
готовилась к походу вверх по Волге, то раздел отложили до их
возвращения, а пока Носов задумал произвести учет и оценку
конфискованных вещей. В письме к атаману И. Дериглазу он
писал: «Которые де взятые воевоцкие и начальных людей пожитки
и всякой бутор, положены в полате и в иных местах, и деньги...
досмотрим и зделаем приходные книги и запечатаем».
Одновременно Носов заверял атамана, что в отсутствие «походного
войска» денег тратить не позволит и «без выборных людей и без
себя» в места хранения вещей никого не пустит, да и сами старшины
тоже «без них ходить и в расход держать не станут»58.
Для переписи выделили несколько человек, которых разделили
попарно. В архиве старшинской канцелярии следы их работы
остались в виде нескольких обрывков составленных ими перечней.
В частности, сохранилась роспись икон, взятых у полковника
Н. Зажарского, с описанием их окладов, роспись взятых в доме
дьяка С. Васильева 14 икон, украшенных серебряными
окладами и жемчугом, а также духовных, светских и «приказных» книг.
Кроме того, указывался «подголовник», то есть шкатулка для хра-
56 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 136.
57 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167).
58 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 282.
154

нения ценных бумаг, денег и драгоценностей, где лежали
«крепости». В одной из росписей, не имеющей начала, что не
позволяет определить, чьи вещи в ней перечислялись, описывались
золотые и серебряные перстни, кресты, чарки и др. «Есаулы» П. Носов и
А. Андреев, которые переписывали имущество полковника Д. Га-
лачалова, указывали в росписи оловянную посуду, ковры, перины,
калмыцкие тулупы, мужскую и женскую одежду, хомуты. Было
переписано имущество и полковника Армянинова. Об этом
свидетельствует челобитная, поданная старшинам вдовой Бахтияро-
вой, которая «от пожарного страху поставила у полковника
Ефрема Армянинова сундучишко с платьем». Вдова писала, что
«ныне, по указу вашему, тот мой сундучишко у него за караулом» и
просила отдать ей вещи59. Когда перепись закончилась,
имущество опечатали и ко всем местам хранения поставили стражу.
Усиленная охрана конфискованных вещей вызывалась
опасениями, которыми Я. Носов делился с И. Дериглазом, что если
«будет в жалование дать нечего», то раздел может произойти
стихийно. К тому же выяснилось, что наличие одних печатей не всегда
является надежной гарантией. Так, в Селитренном городке, где
опечатали вещи управителя завода, стольника Г. Мансурова, а
также вино, стрелец В.. Пирожников, выбранный в целовальники, «тое
войсковую печать сорвал и пойло многое выпил и ростащил».
Обнаруживший это Дериглаз изъял у него «книгу латынскую, флягу
вотки, кадку масла, берестяник меду»60.
Впоследствии из конфискованного имущества раздали по
полкам только 684 рубля «мешечных денег», то есть деньги, которые
воевода незаконно взыскивал со служилых людей при выдаче им
муки, вместо ржи, за помол и мешки. Их возвратили не только
астраханским, но и терским и красноярским стрельцам. Остальные
ценности в неприкосновенности сохранились до конца восстания, и
фельдмаршал Шереметев раздал их прежним владельцам61.
Кроме вещей восставшие конфисковали скот и земли. О
конфискации скота свидетельствует отрывок росписи, в котором
перечислялись кони дьяка С. Васильева, подьячего И. Ерофеева,
полковника Д. Галачалова, капитана Л. Мейера, откупщиков
А. Л. Евреинова и А. Мещеряка, взятые в войсковой табун.
Факт конфискации скота подтверждается также челобитной 5
солдат Яхтинского полка, просивших отдать им из войскового
табуна лошадь и двух верблюдов, забранных из огорода
капитана Мейера. Мотивируя просьбу, солдаты писали, что 5 лет
работали на огороде капитана, а когда там пропали лошадь и два
верблюда, он лишил их жалования и вынудил купить такое же
количество скота. Достать на это деньги они смогли, только «зало-
жа дворишки свои и распродав крашенки». Поэтому солдаты счи-
59 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 17—18, 31, 244, 341, 348.
60 Там же, лл. 282—285.
61 Там же, л. 347; Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 272.
155

тали, что имеют право получить скот, который они купили «на свои,
а не на капитанские деньги»62.
Читая указанную выше роспись конфискованных коней, нельзя
не заметить, что в ней упоминаются не только представители
городовой администрации, но и откупщики. Один из них А. Лукьянов
(Евреинов) был посадским человеком, второй — А. Мещеряк,
городовым воротником. Занимаясь рыбным и соляным промыслами,
Евреинов был еще табачным откупщиком и «служилых и всяких
чинов людей подметывал табаком», а затем арестовывал. Воевода,
к которому доставляли обвиняемых в тайной продаже табака,
использовал это как предлог вымогать деньги. Евреинов был при-
частен и к сбору пошлин с бород и русского платья, являясь одним
из тех, кто насильно обрезал бороды и укорачивал женское платье.
Во время восстания у Евреинова кроме скота отобрали и передали
для хранения в амбар купца Докукина «1100 сазанов соленых
вялых, судаков вялых 400, 40 тин лещей вялых, 200 коренных
сомов», а также 193 кади соли, весом 2835,75 пудов 63.
Мещеряк был одним из самых видных астраханских дельцов.
Он занимался оптовой торговлей хлебом, снабжая им не только
Астрахань, но и другие города края. Его струги курсировали по
Волге, а морской стружок ходил в Гурьев и Терки. В Астрахани
Мещеряку принадлежало несколько лавок, амбаров, хлебопекарня
и постоялый двор. Он брал подряды и в компании с воеводой
Ржевским и полковниками, занимался откупами. Кроме
«привальных и отвальных» сборов, брал на откуп сборы с торговли скотом, с
торговых шалашей, с «походячего торга» и др. Пользуясь
покровительством царской администрации, Мещеряк допускал
различные злоупотребления и вызывал не менее сильную ненависть
населения, чем другие лица из воеводского окружения. Во время
восстания у Мещеряка конфисковали не только скот, но и хлебные
амбары с запасами зерна и струги. Опись имущества Мещеряка
произвели и в Гурьеве. Таким образом, конфискации подвергалось
имущество и отдельных представителей торгово-промышленной
верхушки 64.
Земельные владения дворян в районе Астрахани были
ограничены и сводились лишь к садово-огородным участкам. Но их
участки были больше участков основной массы городских
жителей, располагались в лучших местах и представляли (в местном
масштабе) большую ценность. У лиц, чье имущество описывали,
восставшие конфисковывали и огороды. Их решили разделить
на мелкие участки и раздать. Об этом факте упоминается в
одном из интереснейших актов архива старшинской канцелярии —
челобитной вдовы Анны Гавриловой. Из ее текста видно, что
челобитная была подана, как только по Астрахани распространилось
известие, что старшина приступила к разделу огородов, начав с
62 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 205, 362—365.
63 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 272.
64 Там же, стр. 272—273.
156

участков полковников Кореитовых и подьячего И. Кучукова.
Написанная на маленьком клочке бумаги, в явной спешке, без
даты и подписи, эта челобитная гласит: «Государям милостивым,
господам Якову Ивановичу, Гавриле Ларионовичу, Антипе Ер-
молаевичу и продчим старшинам и всему войску бьет челом
бедная вдова, Анна Гаврилова дочь, об огородишке, об капусте и об
перцу. Изволили вы, господа, пожаловать Кареитовым и Кучуко-
вым огороды. Також де и мне, бедной снахой, пожалуйтя, на
прокормление, для своего здравия и поминовения праведных
родителей. Государи, смилуйтеся, пожалуйте»65. Ответ на просьбу
Гавриловой неизвестен, но это не лишает челобитную ценности,
так как она бесспорное свидетельство осуществления восставшими
такого важнейшего акта, как раздел земли наиболее видных в крае
представителей господствующего класса. Не имея прецедента,
Гаврилова не пришла бы к старшинам с подобной просьбой.
Челобитная Гавриловой привлекает внимание и по другим
причинам. Бесхитростный и наивный тон человеческого документа
необычайно живо рисует образ простой астраханской женщины с ее
скромным желанием иметь клочок земли, на котором можно
выращивать овощи. Челобитная интересна и тем, что отражает
доверие и надежды широких слоев населения, вызванные новым
образом управления.
Крепостным и холопам лиц, имущество которых
конфисковывали, восставшие предоставляли право выбора: оставаться «во
дворе» или уходить. О таком решении вопроса говорит, в частности,
не имеющий конца перечень лиц под названием: «роспись людем,
которым нет дела во дворе и не похотели жить»66. Крепости на
уходивших уничтожали или аннулировали путем выдачи
«отпускных писем», которые заставляли писать жен и вдов бывших
владельцев. Такой возможностью пользовались не только крепостные
лиц, чье имущество конфисковывали, но и дворовые люди других
астраханских дворян или богатых горожан. Об уходе крепостных
и уничтожении крепостей упоминается в разных источниках. К
ним относится, например, челобитная 6 дворовых людей
подьячего Кучукова, в которой они просили у старшин разрешения пожить
в конфискованном загородном дворе их прежнего владельца,
«покамест свои дворы у нас будут». Попутно дворовые сообщали, что
жена Кучукова «по указу» их «от себя отпустила и отпускные
дала»67. Слова «по указу», употребленные в челобитной, заставляют
предположить, что круг или принял общее решение о крепостных
или, что более вероятно, рассматривал конкретные дела, подобные
упоминавшемуся делу солдата Я. Смирнова.
Другой источник, подтверждающий факт уничтожения
крепостей— росписной список Астрахани за 1707 г., который содержит
перечень судебных дел, возникших после восстания. Среди них
65 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 222,
66 Там же, л. 263.
67 Там же, л. 68.
157

упоминается дело, возбужденное в 1706 г. полковником Д. Галача-
ловым против его дворовых, которых он обвинял в уничтожении
принадлежавших ему крепостей. В том же году дворянин* И. Боль-
шой-Баженов привлекал к суду «дворовую женку» М. Павлову,
также обвиняя ее в причастности к пропаже его крепостей68.
Интересная запись оказалась и в описи дел астраханской духовной
консистории, где отмечено дело крепостной «женки» садовника С. Та-
таринова А. Максимовой. Как доказывал ее владелец, А.
Максимова «в бунтовое время... отошла с дочерью от него со двора» и
с помощью активного участника восстания Хохлача вынудила
его жену дать ей отпускную грамоту69.
Судя по челобитной дворовых людей Кучукова, круг и
старшина не только разрешали дворовым людям покидать дворы
господ, но и давали им некоторые вещи из господского имущества.
Дворовым Кучукова, например, дали «седла да узды, потники,
да мне ж Трофиму, да Петру, да Якову по хомуту лошединому».
Поскольку дворовые люди не имели хозяйства, а получали
месячину, им выдавали запас хлеба на месяц, по 5—6 четвериков или
по осьмине в зависимости от состава семьи. В «росписи людем...
которым давана месяшное», сохранившейся в бумагах
старшинской канцелярии, поименно перечисляли «холостых, служилых и
поваренных 18 человек, вдов и девок 16 человек, малых робят
5 человек». К сожалению, начало списка испорчено и выяснить,
чья это была «челядь», не удается. Отдельные дворовые люди,
пользовавшиеся доверием восставших, оставались в домах своих
владельцев как хранители конфискованного имущества. Так,
после проступка целовальника В. Пирожникова вещи и запасы
стольника Г. Мансурова поручили стеречь «человеку его» К.
Алексееву. Позднее, получив приказ старшин, он выдавал из этих
запасов продукты служилым людям, охранявшим Селитренный
городок 70.
Члены семей убитых, бежавших или арестованных
«начальных людей» преследованиям не подвергались. Старшина
старалась только сосредоточить их в Астрахани, рассматривая как
своеобразных заложников'. Так, туда привезли жену стольника
Мансурова из Селитренного городка, жену и племянника красноярского
воеводы Долгорукого, а также гурьевского воеводу Ф- Дмитриева
с женой и детьми. Жили они в Астрахани под домашним
арестом71.
Большое внимание старшина уделяла организации охраны
порядка в городе. Из доклада, составленного при учете служилых
людей, в котором приводился список мест, где стояли караулы,
видно, что их размещение достаточно продумано. Часть караульных
несла сторожевую службу, часть охраняла учреждения и ценности,
68 ЦГАДА, ф. Астраханской приказной избы, № 1104, кн. 4, лл. 15—15 об.:
69 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 275.
70 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 49, 68, 261.
71 Там же, лл. 180, 234, 236.
158

часть обеспечивала внутренний порядок. Караульные стояли у всех
ворот, по башням и стенам. У ворот, выходивших к Волге, протоку
Кутум и в степь, находилось по 4—5 человек. У Пречистенских
ворот, кроме того, дежурили 16 конных стрельцов, которые в случае
опасности должны были оповестить о ней город. Особые караулы
стояли за городской стеной на косе, образовавшейся при
ответвлении одного из волжских протоков, и у спущенных на воду полковых
стругов72.
Внутри города посты стояли у Приказной палаты, у полковых
изб, Аманатного, Житного, Делового и Зелейного дворов, у винных
погребов, хлебных житниц. Особая охрана имелась у Я. Носова.
Значительное число стрельцов и солдат охраняли арестованных и
места хранения конфискованного имущества, 68 конных стрельцов
стерегли пасшийся под городом конский табун. Для охраны
порядка в городе и обеспечения нормальных условий торговли Я.
Носов установил посты у Индийского и Русского гостиных дворов и
на базарах. Караулы имелись также у Кружечного двора и
питейных заведений, чтобы предотвращать возможность пьяных споров и
драк. В дни заседаний круга Я. Носов распорядился вообще
закрывать Кружечный двор и кабаки. Впоследствии, когда бурмистры
обвиняли его в том, что из-за этого «учинился государевой денежной
казне в питейной продаже недобор», он объяснил свои действия
опасением, что если бы «в те времена были люди пьяны, и
оттого б де было в народе разорение»73. Ночью по городским
улицам ходили дозоры и дежурили сторожа.
Позаботилась старшина и о ремонте городских стен.
Нижегородский бобыль Л. Садовников, находившийся в Астрахани с
20 августа по 1 ноября 1705 г., рассказывал, что астраханцы «в
бытность ево, у Гарянских ворот починили стены и зубцов по
каменному городу камением, сажен на 10, которая развалилась
наперед сего»74.
Благодаря этим мерам торгово-ремесленная деятельность в
городе не нарушалась. Лавки были открыты, базары
функционировали, стоявшие у причалов торговые струги разгружались и
нагружались. Бобыль Садовников отмечал, что «ныне в Астрахани
разных промышленников суда строятца и торги имеют против
прежнего»75. Замечание Садовникова несмотря на его краткость
является ценнейшим наблюдением очевидца, которое позволяет
установить, что пока последствия блокады Астраханского края,
организованной царским правительством, не ощущались, торговля
там велась весьма оживленно. Причиной этого была совершенно
иная, чем до восстания, обстановка, созданная кругом и
старшиной. Во-первых, новые налоги, введенные Петром I, восставшие
отменили, взыскивая только таможенные пошлины и некоторые ста-
72 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 301—311.
73 Там же, лл. 301—311, д. 458, лл. 61, 63 об. — 64.
74 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, л. 7.
75 Там же.
159

рые налоги, как «рожешная пошлина», бравшаяся при забое скота.
Во-вторых, перестали существовать торговые преимущества для
«начальных людей» и откупная система сбора налогов. Такие
меры сократили издержки купцов, а мешавшие свободной продаже
товаров препятствия исчезли. Это не могло не стимулировать
торговой деятельности.
Значительно оживились и базары, так как условия для мелких
сделок тоже стали более приемлемыми и число мелких торговцев
возросло. Это видно хотя бы на примере Красного Яра, откуда
старшины прислали в Астрахань список лиц, с которых
взыскивали рожечную пошлину. Красноярцы всегда били рогатый скот,
поставляя в Астрахань мясо и сало, вывозившееся оттуда в страны
Востока. Среди них были мясники, забивавшие партии скота,
мелкие торговцы, продававшие мясо 1—2 голов скота,-и лица,
продававшие мясо тогда, когда в их хозяйстве появлялись излишние
коровы, телята или овцы. Перед восстанием, когда за убой скота,
кроме рожечной пошлины, стали взыскивать по 10 денег с
коровьей кожи и столько же «с шерстей», да еще брали за «привоз» и
«базарное», прибыль от битья одной коровы, при общей
дешевизне мяса в Астрахани, резко снизилась. Мелким торговцам и
лицам, продававшим скот эпизодически, выгоднее стало продавать его
живым, так как уплачиваемый в этом случае «поземельный»
(базарный) сбор равнялся 4 деньгам с коровы и 2 деньгам с барана.
Даже если корову не удавалось продать в тот же день и
«поземельный» сбор приходилось платить вторично76, затраты были меньше,
чем при продаже битого скота. Естественно, что в таких условиях
мелкие торговцы старались сбыть своих коров живыми и обходя
базар. После восстания, когда новые сборы отменили, мелкие
торговцы опять стали бить скот, так как продавать мясо стало
выгоднее и легче, чем живых коров. По красноярскому списку
выявляется, что из 29 мелких торговцев только 5 продали живых коров77.
Оживлению торговли способствовало и то, что старшина
положила предел произволу, допускавшемуся в отношении купечества
при воеводе, когда, беря из лавок и складов посадских людей
товары для учреждений, за них часто не платили или затягивали
выплату. Старшина расплачивалась регулярно, причем по рыночным
ценам. Выдача денег производилась, как только должностные лица
сообщали в старшинскую канцелярию у кого, что и на какую
сумму взято, и там оформляли памяти для таможни или Кружечного
двора. В качестве примера можно привести «роспись, что взято к
баням дров», составленную банными целовальниками, где
перечислялись закупки у разных купцов на сумму 69 рублей. Сведения о
выплате денег купцам встречаются и в отчетах бурмистров. Так,
козьмодемьянец В. Пичугин получил за поставку дров в Селитрен-
76 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 277.
77 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 204.
160

ный городок 130 рублей из таможни и 300 рублей из Кружечного
двора78.
Старшина не препятствовала выездам купцов ни за границу ни
вверх по Волге. Сын гостя А. Филатьева, находившийся в
Астрахани в момент восстания, уже через несколько дней отплыл в
Персию. В конце сентября туда же была отпущена буса дербентского
купца Нуры79. Отправлявшиеся вверх по Волге суда сначала
уезжали совершенно бесконтрольно, затем Дериглаз, опасаясь, что
под видом купцов могут выехать лица, которые донесут царской
администрации о его движении к Царицыну, попросил снабжать
купцов проезжими грамотами80. Выдача этих грамот
производилась без задержек, а если выяснялось, что причастные к ней лица
допускали злоупотребления, их сурово карали. Особенно ярко
отношение круга к взяточничеству проявилось в истории старшины
Ганчикова.
Порученное ему дело — выдачу купцам проезжих грамот, Ган-
чиков сначала выполнял добросовестно, но видимо, не смог
противиться соблазну и стал брать с купцов за оформление отъезда
деньги. Это вызвало настолько сильное негодование среди
восставших, что Ганчикова немедленно исключили из состава старшины
и отдали под суд. Суд вершился на собрании круга, с
применением пыток. Очевидцы, московский купец И. Турчанинов и
донской казак Сысоев, впоследствии рассказывали, что
«астраханские жители учинили в Кремле круг и у атамана де, у Гаврилы
Ганчикова, двор и животы перепечатали, а ево, взяв, пытали и
огнем жгли...» за то, что он «с торговых людей, которых отпустил
из Астрахани в первом караване, имал взятки». Пытки,
применявшиеся к Ганчикову, были жестокими. «Ганщиков внезапу
богомерзкой своей славы отпал и жестокую заплату воспринял. Раны,
стряски, огнем и водою — всем удовольствован»,—злорадно писал
фельдмаршалу Шереметеву в декабре 1705 г. игумен Троицкого
монастыря Г. Дашков81.
Дело Ганчикова, человека еще столь недавно пользовавшегося
высоким авторитетом и популярностью, указывает на твердое
намерение восставших не допускать таких явлений, как
взяточничество, в своей среде. По окончании суда Ганчикова заключили в
тюрьму, где он оставался в течение всего восстания.
Выезд купцов из Астрахани продолжался все время. Летом и
осенью они уезжали на судах, зимой на подводах. Старшинская
канцелярия систематически вела учет уезжавших, фиксируя в
«росписях», кто, куда и зачем отправился, а также сколько отбыло
с купцами работных людей. Не возбранялся выезд по торговым
делам и астраханцам. Выезжали купцы и из Терок. 5 октября
78 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 29, 38.
79 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 153—156; стб. 400 (1150), лл. 20—21.
80 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 366—367.
81 ЦГАДА, ф. 111, д. 7, 1706 г., лл. 20-21; ф. 371, д. 458, лл. 69 об., 159;
ф. 77, д. 3, лл. 42—43, 111—111 об.
11 Н. Б. Голикова
161

1705 г. оттуда выехали 2 армянских купца, а 20 октября
«аульные татары Байгельды с товарыщи 7 человек, для своей нужды и
покупки товаров». С торговыми караванами и отдельными
судами старшина посылала охрану, обеспечивая купечеству
возможность свободного и безопасного продвижения. Так, струг армян
С. Власова «с товарыщи» сопровождали от Астрахани до Черного
Яра 10 служилых людей, а затем их сменили черноярцы, как это
делалось до восстания, и судно благополучно достигло Царицына 82.
Пыталась старшина создать условия и для нормальной работы
промыслов. На учугах значительно усилили охрану. Если во время
учета личного состава астраханского гарнизона там имелось
всего 36 человек, то позднее, судя по отпискам, только на учугах
Чурке, Камызяк, Иванчуг, Урустоба, Уваринском и Спасо-Чиркитском
находились более 130 человек83.
Мелкие промыслы, разбросанные по всей дельте Волги,
охранять было значительно труднее, так как уже в августе на них
начали совершать нападения калмыки и едисанские татары.
Старшина, принимая челобитные пострадавших, заставляла писцов
делать описи захваченного оборудования станов и, определяя
размеры убытков, обращалась к хану Аюке, требуя наказания виновных
и возмещения ущерба. Как упоминалось в отписке, посланной
восставшими в конце восстания фельдмаршалу Шереметеву, старшины
«к Аюке и к сыну ево о управе и о сыску писали и листы посылали
многажды», но калмыцкие феодалы, надеясь на безнаказанность,
«по тем листам никакого порядку и управы не чинили»84.
Пытаясь наладить отношения с калмыцкими феодалами и добиться
прекращения набегов, старшина одновременно старалась обеспечить
возможность работы на мелких промыслах с помощью
вооруженных сил. В районы промыслов посылались отряды, которые
должны были отгонять калмыков, а также забирать у них скот и людей*
для обмена на захваченное калмыками имущество и пленных85.
Однако полностью обеспечить местному населению нормальные
условия для торгово-промышленной деятельности в обстановке
восстания было невозможно. Специализированная астраханская
торговля и промыслы, даже если бы они не подвергались нападениям
кочевников, не могли долго и успешно развиваться в условиях
изоляции, в которых оказался Астраханский край. Возможности
старшины были поэтому весьма ограничены. Но нельзя не отдать ей
должное, она делала все от нее зависящее, чтобы справиться с
растущими трудностями и последовательно осуществляла меры,
направленные на защиту интересов торгово-промыслового населения
городов.
82 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 32, 161, 221, 377; д. 458, лл. 67—
67 об.
83 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 107, 111, 123, 214, 286; стб. 410
(1161), л. 5.
84 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 4, 6—8, 12—14, 30, 36, 54—84, 134,
142, 164—165, 189, 236; ф. 77, д. 3, лл. 69—72.
85 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 317.
162

Рассматривая деятельность восставших и созданного ими
аппарата власти, нельзя не коснуться такой ее важной стороны,
как судопроизводство. Частично о ней упоминалось в связи с
другими вопросами, но судебных конфликтов, разбиравшихся во время
восстания, было гораздо больше. Кроме того, восставшие посте
пенно выработали организационные формы, которым свойственно
определенное своеобразие. Главное, что твердо установилось и
превратилось в норму, — это публичность всей судебно-следствеп
ной процедуры. Она достигалась тем, что дела рассматривали
и решали на собраниях круга, где каждый мог принять участие
как в разборе дела, так и в вынесении приговора. Это исключало
возможность произвола и злоупотреблений со стороны судей: нее
их действия тут же контролировали.
Первым судебным актом восставших можно считать собрание
круга, на котором решали судьбу воеводы Ржевского и его блп
жайшего окружения. После предъявления им серии обвинении
круг допрашивал не только обвиняемых, но и свидетелей. В ходе
разбора привлекали и документы, в частности грамоту Земского
приказа о немецком платье. Всеобщее возбуждение и пеиаииеп.
к воеводе проявились лишь на заключительном этапе суда, когда
смертный приговор круга был приведен в исполнение тут же на
месте и с такой быстротой, что восставшие даже не заметили, кю
же непосредственно «сколол» воеводу и подьячего А. Иваном;! с
сыном. Из других, судившихся тогда же лиц, некоторых прию
ворили к аресту и конфискации имущества, некоторых только к
аресту, а некоторых освободили после обязательства не выступли.
против восставших. Некоторые же были оправданы8". Таким
образом, даже в момент наивысшего возбуждения, восставшие не
просто пользовались силой, а проводили судебное расследование,
определяли степень виновности обвиняемых и в соответствии г
этим решали, как поступить с ними. Позже астраханский кр\ч
так же судил красноярского воеводу С. Долгорукого, с опиши-
ниями против которого выступили красноярцы, а терский круч • \
дил подполковника И. Некрасова. Оба они также были примчи»
рены к смертной казни87. Общность приговоров определялась п'м,
что вина их была одинакова и вызывала одинаковое о1 ношение
восставших.
Все эти приговоры показывают, что к числу иапГюлее « урони
караемых преступлений восставшие относили млоутпрепмчмы
властью, взяточничество, вымогательство, судебный ироп пин и 1р\
гие проявления насилия. За взяточничество, как мы мидели т» -и 1\
Ганчикова, понес наказание даже виднейший старшина, чт ■ ми и
тельствует о нелицеприятности, суровости и спрамед/ииимч и по
родного суда.
86 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л л. 269—269 об.; стб. 41<; (11(17) и сто лчм
(1148) и др.
87 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167), д. 458, лл. 134—1,ЧГ> об.; 150 об., 17!».
11*
к;:!

Тягчайшим преступлением, заслуживающим смертного
приговора, восставшие считали также измену. Об этом говорит суд
над стольником С. Обернибесовым, происходивший при большом
скоплении народа и занявший не одно собрание круга. Обернибё-
сов принадлежал к числу московских стольников, которые не
сделали при Петре I большой карьеры. В 1705 г. он был
управителем астраханского учуга Камызяк, где жил с женой и
несколькими дворовыми людьми. Стольнику эта должность не открывала
пути к богатству и быстрому служебному продвижению. Поэтому
Обернибесов напряженно искал случая выдвинуться. Такую
возможность, как ему казалось, могла принести успешная борьба
против восстания. Осенью 1705 г., после того как восставшие
отстранили его от дел, он решил организовать заговор, пытаясь
привлечь на свою сторону приказчика Д. Горютина и
водолаза Л. Федорова, а также завязал переговоры с головой юртов-
ских татар И. Кашкариным. Горютин и Федоров, приглашенные
Обернибесовым на свидание с человеком Кашкарина, услышав,
что стольник говорит: «Как бы де Ишей Кашкарин собрался с юр-
товскими татарами астраханских воров и бунтовщиков всех
вырубил, и ево де великий государь за то б пожаловал», — пришли в
негодование. Они сообщили о переговорах местным плотникам
И. Долгому и В. Шишкину, а те — посадским людям А.
Пантелееву и Г. Шешунову, присланным на учуг в качестве
целовальников, и стрельцам Степану и Никите. Посоветовавшись, они
отправились в Астрахань с донесением. После ареста и длительного
следствия круг приговорил Обернибесова к смертной казни.
Имущество его было конфисковано88.
Наряду с крупными делами, как дело Ганчикова или
Обернибесова, во время восстания в Астрахани разбирались и более
мелкие дела. Целая группа таких дел возникла в связи с просьбами
о пересмотре дел, несправедливо решенных ранее
представителями царской администрации. Одну из таких челобитных подала
вдова В. Климонтова, которая просила вернуть из Гурьева дочь,
сосланную туда по ложному навету подьячего И. Ерофеева.
Другая челобитная принадлежала посадскому человеку Л. Сергееву,
ставшему одной из жертв этого подьячего. Челобитчик жаловался,
что Ерофеев «нападал и разорял меня и увечил напрасно», а затем
по соглашению с черноярским воеводой Вашутиным посадил под
арест, во время которого у него отобрали вещи. Впоследствии эти
вещи были опечатаны в Черном Яру вместе с вещами воеводы, и
Сергеев просил: «Учините о посылке письма на Черный Яр к
воеводе, об отдаче мне того моего бутору, что есть за печатью, свое
88 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 187—192, 362—363 об.; стб. 412 (1163),
лл 1—4. Подробнее о деле С. Обернибесова см. Н. Б. Голиков а. Очерки по
истории населения городов Нижнего Поволжья в конце XVII — первой четверти
XVIII в., т. II. Астраханское восстание 1705—1706 гг., гл. IV. Докт. дисс.
МГУ, 1970.
164

милостивое рассмотрительство... А про бутор, что мой... ведают
многие астраханские жители»89.
Обе челобитные, исходившие от посадских людей, не только
свидетельствуют о признании нового правительства посадом, но и
об уверенности его населения, что старшина в состоянии исправить
ошибки и несправедливости, допущенные в прошлом. Данные о том,
какое решение вынесли по просьбам Климонтовой и Сергеева, не
сохранились, но известно, что имущество подьячего конфисковали.
Сам Ерофеев еще в начале восстания бежал. О доверии посадского
населения к старшине говорит и челобитная посадского человека
М. Калинина, которому власти Троицкого монастыря не отдавали
икону, завещанную ему «архиерейским домовым строителем Фео-
досием». Описывая икону и ее оклад, челобитчик жаловался:
«...хотят тем моим богомолием завладеть священники напрасно»
и просил вернуть «деда моего благословение»90.
В сентябре 1705 г. в Астрахани разбиралось дело,
возбужденное терскими стрельцами против их бывших однополчан О. Чичи
и Я. Таршина, которые вместе с подполковником Некрасовым
«пили-ели с единой ложки и обогатели, а нас разоряли». Когда
стрельцы попытались пожаловаться на них воеводе Ржевскому,
Чича и Таршин, как рассказал на пытке подполковник Некрасов,
дали Ржевскому взятку в 400 рублей, воспользовавшись деньгами
из полковой казны. Ржевский приказал бить челобитчиков
кнутом и сослал их в Гурьев, а «иных нашу братью в то число били в
приказной палате, снем рубаху, батоги безвинно». Теперь
стрельцы просили привлечь Чичу и Таршина к ответственности и
взыскать с них 400 рублей. Следствие вели в Астрахани потому, что
Чича и Таршин перевелись из Терок в один из астраханских полков.
Вскоре после подачи челобитной астраханский круг затребовал из
Терок «против оговору стрельца Осипа Чичи» пятидесятника
С. Соколова, но больше сведений об этом деле найти не удалось91.
В дела, касавшиеся служилых людей, обычно вмешивались
полковые круги. Так, когда гурьевский старшина М. Иванов
хотел отослать для суда в Астрахань стрельца А. Колосова, упустив-
щего пленного, то «стрельцы и солдаты и все войско сказали, что
де того стрельца посылать не для чего, мы де по нем поручное
письмо дадим» и его оставили на месте. Впрочем, круг гурьевского
гарнизона обещал старшине, что если потребуют его в
Астрахань, то они его «поставят»92.
Приходилось кругу разбирать и жалобы горожан друг на
друга. Выше мы видели примеры тяжб между посадскими людьми и
их холопами. Разбирались и дела уголовного порядка. Отставной
стрелец Я. Трава, например, жаловался на отставного же стрель-
89 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1Н4), лл. 51, 343.
90 Там же, л. 44.
91 Там же, лл. 158, 162.
92 Там же, лл. 183—185.
165

ца И. Ветошникова, который его «бил и удавил было за горло
до смерти», а потом угрожал «избенку мою по бревну разметать,"
а меня з женою моею до смерти убить». Трава назвал
свидетелей и просил его «оборонить», потому что он болен и «проти-
витца» Ветошникову не может. Жена стрельца Макарова,
находившегося на шведском фронте, просила рассудить ее с
посадским человеком И. Пустило, который отнял у нее пасынка
«несовершенных лет» и требует всякой «рухляди»93.
Некоторые поступавшие к старшинам челобитные содержали
просьбы об изменении приговоров круга. Примером такого рода
может служить челобитная В. Алмазовой. Ее муж был, очевидно,
одним из местных дворян, подьячих или офицеров, так как
встретилось упоминание о принадлежавшем ему «поле», где для него
косили сено стрельцы. Известно также, что имущество Алмазова
конфисковали. Кроме того, по челобитной его жены можно также
предположить, что при столкновении в ночь восстания он был
ранен. Алмазова не требовала отмены решения о конфискации
имущества, но просила принять во внимание ее трудное положение,
надеясь, вероятно, на смягчение приговора. «Пожалуйте, государи,
умилостивитесь ради Спаса и пресвятой богородицы, пожалуйте
мне на пропитание, што вам, государям, бог по сердцу
положит,— писала она, — а муж мой ныне лежит при смерти, а
если умрет и схоронить ево будет нечем. И мне с дочерью пить-
есть нечего, помираю голодной смертью». С просьбами смягчить
приговор обращались к старшинам и колодники, содержавшиеся
за свои провинности в тюрьме. Из их жалоб сохранилась
челобитная неизвестного арестанта, который еще при воеводе был «бит
кнутом нещадно за свою винность». Он просил разрешить ему
постричься в один из местных монастырей. Аналогичный случай
известен и в Терках. О нем упомянул в своих показаниях терский
старшина С. Казак, сказав, что «однова в кругу им, терчаном всем,
о свободе бил челом», колодник. Сперва ему отказали, но затем
решили освободить94.
Особую группу дел составляли конфликты, возникавшие у
работных людей учугов или учужной охраны с приказчиками.
Среди документов старшинской канцелярии сохранились следы трех
таких дел. Два из них возбудили приказчики учугов Иванчуг и Ка-
мызяк, которые жаловались, что охрана стала брать на еду
коренную рыбу из стоп. Иванчужский приказчик, кроме того, обвинял
охрану в том, что она пьянствует, играет в зернь и карты.
Старшина первоначально приняла сторону приказчиков и послала на
учуги приказ коренную рыбу не трогать. Но учужные
старшины ответили протестом, утверждая, что обвинения ложны. Оба
дела пришлось передать на круг и там выяснилось, что приказчики
очень плохо кормят охрану, которую обязаны были содержать на
93 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 47, 65.
94 Там же, лл. 264, 338; д. 458, л. 142 об.
166

всем готовом. Круг вынес решение в пользу служилых людей.
На учуг Иванчуг, который принадлежал одному из местных
монастырей, послали приказ кормить охрану «такою же пищею,
какую братия пьют и едят». Приказчики не подчинились и
тогда служилые люди, опираясь на решение круга, стали требовать
«новоприказного харчу». 14 января 1706 г. в ответ на действия
приказчика, который им «грозил всякими нападками и называл
озорниками», они сами послали жалобу в Астрахань. Ответа на
нее найти не удалось95.
Что круг, как правило, принимал сторону служилых и
работных людей, а не приказчиков, косвенно свидетельствует и остаток
третьего дела. От него сохранилась только жалоба приказчика,
которая, однако, очень хорошо рисует ситуацию. Из нее видно,
что на одном из учугов обстановка настолько обострилась, что
приказчик бежал оттуда и, боясь вернуться, просил поддержки
старшин. Сообщая, что работные люди «мне докучают
непрестанно», приказчик заявлял, что «им указу учинить без вашей
милости не могу, потому, чтоб на меня чего не затеяли». Это
пояснение свидетельствует, что приказчик не надеялся добиться
положительного решения круга, если его спор с работными людьми
будет перенесен туда. Не менее откровенно проявилось его
желание обезопасить себя при столкновении с работными людьми и в
следующей фразе жалобы, где он писал, что назад в учуг
«одному мне ехать никоторыми делы не возможно» и просил послать с
ним кого-нибудь от старшин96.
Конфликты, возникавшие на учугах, и отношение к ним круга
показывают, что работные люди и охрана учугов, находившиеся
ранее в полной власти приказчиков, добивались в период
восстания известного улучшения своего положения, а приказчики,
привыкшие к безнаказанности, вынуждены были менять свое
поведение, так как не имели более влиятельных покровителей.
Столкновения на учугах свидетельствуют также об обострении классовых
противоречий на промыслах.
Среди дел, которые разбирал круг, были дела о
дисциплинарных проступках служилых людей. К ним относились самовольные
отлучки или неявки на место назначения, о которых доносили
старшинам должностные лица. Так, жаловались на отлучки
служилых людей старшина Уваринского учуга С. Широкий,
приказчик Спассо-Черкитского учуга, походный атаман Дериглаз,
есаул С. Кондратьев, командовавший астраханским отрядом,
посланным в помощь Черному Яру, и др.97. Однако на круг такие
дела попадали редко: старшины обычно передавали их для
решения полковым кругам. Они же чаще всего отправляли виновных
назад на службу, заставив их предварительно найти себе
поручителей.
95 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 107, 111; стб. 410 (1161), л. 5.
96 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 87.
97 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 108, 214 и др.
167

В Астрахани разбор судебных дел происходил в Кремле, на
Соборной площади, где всегда собирался круг. Для старшин туда
выносили стол и лавки, а остальные располагались, сидя на земле
или стоя, по обе стороны от стола, образуя кольцо, в середине
которого оставалась пустая площадка, куда ставили обвиняемых и
где давали показания истцы и свидетели. Число присутствующих
определялось характером дела. О разборе наиболее важных дел
горожан оповещали заранее. Исполнение приговоров поручали
служилым людям. Если обвиняемого приходилось водить в
застенок, то при пытке всегда присутствовало много людей.
Из мероприятий астраханской старшины интересно еще
отметить попытку вернуть на родину жителей Астраханского края,
оказавшихся в плену в Крыму или на Кубани. Число таких лиц
было весьма значительно. Многие из них попадали в плен не в
результате военных столкновений, а во время мелких налетов
кубанских и крымских татар на рыбные станы, соляные озера, на
косцов сена и т. д.98. Захваченных продавали в рабство. Подобные
налеты повторялись в низовьях Волги из года в год и служили
некоторым кубанским и крымским татарам постоянным
источником дохода. Для населения Астраханского края вопрос о пленных
был одним из самых животрепещущих. Беспокойство о судьбах
уведенных сыновей, мужей и братьев постоянно терзало семьи
пострадавших, тщетно пытавшихся что-то узнать о них и чем-то
помочь. Не удивительно поэтому, что, когда в октябре 1705 г. в
Астрахань явились кубанские послы, одним из предметов переговоров
с ними старшины стал вопрос о возврате пленных.
С какой целью приезжали в Астрахань кубанские послы и как
развивались их переговоры со старшиной, выяснить трудно, так
как данных об этом сохранилось мало. Но не подлежит сомнению,
что астраханцы договорились с ними о сохранении мирных
добрососедских отношений. Это ясно видно из присланного позднее
старшинам письма «салтана» Менгли Гирея, в котором он
ссылался на «нынешние мирные лета». Характерна и фраза из концовки
письма: «А другу твоему буду друг, а недругу твоему буду
недругом, а друг мой ты» ".
Если одной из тем переговоров был мир, то вторым
обсуждавшимся вопросом стало освобождение пленных, причем старшине
удалось достичь определенной1 договоренности. Затем началась
подготовка ответного посольства и сбор сведений о людях,
находившихся в кубанском и крымском плену. Следы этой работы
сохранились в виде нескольких докладов, составленных на основании
поступавших в старшинскую канцелярию от населения
челобитных, памятных записок и росписей. Судя по докладам,
относительно пленных выясняли: когда и при каких обстоятельствах человек
попал в пле"н, есть ли о нем какие-нибудь известия, кто может
9^ ЦГАДА, ф. 371, стб. 394,(1144), лл. 35, 193—199, 206—207.
99 Там же, лл. 159—159 об.
168

подтвердить, что он действительно на Кубани или в Крыму, а
также его приметы 10°. Тщательность, с которой записывали эти
сведения, показывает, что материал для посольства готовили очень
серьезно и обстоятельно.
Послами к Менгли Гирею были избраны юртовский татарин
Темирша-мурза и родственник И. Кашкарина Тубачей. Выбор юр-
товских татар полномочными послами и поручение им такого
сложного дела, как освобождение пленных, показывает, что
астраханский круг вполне доверял им и никаких сомнений в их способности
выполнить поручение не испытывал. Ответственные поручения
юртовским татарам давали часто. Так, они принимали участие в
переговорах астраханцев с калмыками, их привлекали в
качестве переводчиков, им поручали доставку важных сообщений в
Черный и Красный Яры 101. Выбор послов из среды татар
определялся тем, что они, свободно владея языком, могли без посредников
общаться и с Менгли Гиреем и его подданными, а поэтому им
было легче узнать о судьбе пленных на месте. Кроме того,
представители знатных татарских родов сохраняли с кубанскими,
ногайскими и крымскими татарами тесные связи, что также могло
облегчить им их миссию.
Порученное дело Темирша-мурза и Тубачей выполнили
успешно. Из письма Менгли Гирея, которое привез, вернувшись, Те-
мирша, видно, что им удалось освободить 30, человек. Кроме
.того, Менгли Гирей обещал, что поиски русских «невольников»
будут продолжаться и всех найденных он пришлет позже с
оставшимся при его дворе Тубачеем102.
То немногое, что известно о дипломатической деятельности
астраханской старшины, однако, добавляет еще один штрих,
раскрывающий жизнь района восстания, и позволяет судить о
характере политики восставших, которые употребили
представившиеся им возможности на то, чтобы помочь вернуться на
родину своим землякам.
Сохранность архива старшинской канцелярии не дает
возможности полностью осветить все мероприятия восставших и
рассмотреть их во всех деталях. Не-и- те сведения, которые удалось
собрать, убедительно показывают, что их политика диктовалась
интересами самых широких слоев городского населения. Главное
острие политики восставших было направлено против наиболее
тяжелых проявлений гнета государства и его городской
администрации. Замена воеводского управления выборными органами,
ликвидация преимуществ для дворян, облегчение налогового
бремени, попытки упорядочить организацию службы, уничтожение
судебного произвола и другие мероприятия восставших
преследовали в сущности одну цель — положить предел безудержной экс-
100 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 34, 193—199, 206—207.
101 Там же, лл. 124, 213; стб. 410 (1161), лл. 12—13, д. 458, л. 259 об.
102 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 259—259 об.
169

плуатации и бесправию городского населения, внеэкономическому
принуждению и привилегиям дворянства.
В некоторых вопросах восставшие шли довольно далеко,
практически осуществляя меры, колебавшие
феодально-крепостнические порядки. К ним относится создание такой системы органов
управления, которая обеспечивала участие в управлении народных
масс, ликвидация сословных привилегий дворянства, ставившая
дворян в равное положение с другими категориями населения, а
также частичная экспроприация дворянской собственности и, что
особенно интересно, такого вида этой собственности, как земля.
Были затронуты основы и одного из самых старых институтов
феодальной формации — холопства. Таким образом,
антифеодальные тенденции в действиях астраханского круга и старшины
прослеживаются достаточно отчетливо, а сфера их деятельности
охватывала широкий и актуальный для того времени круг вопросов.
Вместе с тем нельзя не заметить, что большинство изменений
осуществлялось не по заранее выработанной программе, а
стихийно, под непосредственным влиянием и давлением народных
масс. Отдельные мероприятия проводили в результате чисто
практических соображений или по необходимости. Это стало одной из
причин того, что практическая деятельность восставших, не
предусмотренная заранее, никак ими не декларировалась и нашла
весьма слабое отражение в их обращениях к жителям других
городов и районов.
Другой особенностью деятельности восставших было широкое
применение привычных методов приказного управления. Это
проявилось в использовании отдельных старых учреждений,
сохранении некоторых налогов, методов ведения следствия, оформлении
дел и т. д. Сохранялись ими и многие законодательные нормы.
Так, мотивируя освобождение кабальных должников, принятых в
полки, восставшие ссылались на Соборное Уложение 1649 г.
Таким образом, выступая против феодальных порядков,
восставшие не могли полностью освободиться от привычных
организационных форм управления. Им казалась порочной не сама
система, а ее отдельные недостатки, так же, как представлялось, что
если вместо плохого придет хороший царь, а вместо жестоких
и алчных воевод честные и справедливые правители, то жизнь
станет иной. Это — признак незрелости движения и в этом
трагедия народа, еще не видевшего верных путей к достижению цели,
ищущего и ошибающегося.

ГЛАВА VI
НАЧАЛО БОРЬБЫ
ПРАВИТЕЛЬСТВА ПЕТРА I
ПРОТИВ ВОССТАВШИХ ГОРОДОВ
АСТРАХАНСКОГО КРАЯ
историю Астраханского восстания август—декабрь
1705 г. вошли не только как период проведения
разных внутренних мероприятий, но и как время
серьезных испытаний и трудностей, возникавших
перед восставшими из-за деятельности
правительства и его низового аппарата, направленной на
подавление опасного очага народного недовольства.
В Москве первым узнал о восстании глава
приказа Казанского Дворца Б. А. Голицын, получивший письмо
Д. Галачалова и Г. Мансурова из Саратова, куда они добрались
при содействии хана Аюки. Затем достигли Москвы и сами
беглецы1. Получив письмо, Голицын чрезвычайно встревожился. В тот
же день он отправил сообщение Петру I, находившемуся при
действующей армии, под Митавой, и известил о случившемся
судей Разрядного приказа Т. Н. Стрешнева и Посольского
приказа Ф. А. Головина, которым царь поручил управление страной на
время своего отсутствия. 28 августа они собрали на чрезвычайное
совещание находившихся в Москве приказных судей и бояр.
Совещание квалифицировало астраханские события как «опасный
1 В источниках сведения о дате получения письма и приезде Галачалова
с Мансуровым в Москву расходятся. В памяти приказа Казанского Дворца
в Посольский приказ и других, относящихся к концу августа — началу
сентября 1705 г., документах говорится, что письмо пришло 27 августа. В выписке,
составленной в 1722 г. в Преображенском приказе, указывается, что полковник
Д. Галачалов и стольник Г. Мансуров явились в приказ Казанского Дворца
уже 10 августа (ЦГАДА, ф. 111, д. 10, 1705 г., лл. 1—4 об.; ф. 210,
«Разрядные вязки», вяз. 35, д. 137, лл. 1—2; Н. Б. Голикова. Политические
процессы при Петре I. М., 1957, приложение 2, стр. 299). Из
названных дат вернее дата 27 августа, так как она употребляется в актах,
появившихся в связи с письмом, и именно с этого момента в Москве начинается
подготовка мероприятий, направленных против восстания. Кроме того, из донесений
в Царицын известно, что калмыки сначала считали Галачалова погибшим и
исправили ошибку лишь в письме, доставленном туда 13 августа (ЦГАДА, ф. 210,
«Разрядные вязки», вяз. 35, д. 137, л. 17). Следовательно, учитывая время на
доставку письма, Галачалов достиг стана хана Аюки и отправился в Саратов
не ранее 8—10 августа.
171

бунт» и приняло решение о формировании и отправке в «низовые
города» войска. Воеводой был избран князь П. И. Хованский,
занимавший ранее должность астраханского воеводы и хорошо
знавший местные особенности и людей. В тот же день из
Разрядного приказа в 21 город (Владимир, Муром, Гороховец, Тулу,
Каширу, Переяславль-Рязанский, Коломну, Ряжск, Пронск,
Михайлов, Касимов, Нижний Новгород, Арзамас, Курмыш, Симбирск,
Алатырь, Пензу, Темников, Саранск, Шацк и Кадом) послали
грамоты с предписанием собирать дворянское ополчение. В его
состав должны были войти московские, а также городовые
дворяне и дети боярские, которые «по прежним нарядам в Великий
Новгород из домов своих не поехали, а иные и поехали, а
обретаются в пути». Собраться предлагалось в Симбирске, «бессрочно
в сентябре, а последний срок октября 1 числа... неотложно». Туда
же должен был прибыть и Хованский, в помощь которому
назначили стольника Есипова и дьяка Г. Молчанова. В распоряжение
Хованского решили дать также «ратных людей пешего строю, и
пушки, и иных артилерных припасов». Подготовить их и выдать
деньги «на полковые припасы» обязали приказ Казанского
Дворца2.
Большие опасения вызывали в Москве донские казаки, так
как никаких сведений о их поведении в это время не имелось.
Поэтому в последних числах августа из Посольского приказа
послали грамоту в Черкасск, где сообщалось, что в Астрахань «для
унятия тех воров и бунтовщиков» посланы Хованский «с ратными
людьми, да ис Казани ратные же люди». Донскому атаману
предлагалось разослать гонцов в казачьи городки и «учинить заказ
крепкой», чтоб казаки к восставшим «в соединение не приставали»
и «служили во всякой верности, не смотря ни на какие тех воров
прелестные письма». Астраханских «присылыциков или тайных
лазутчиков» грамота предписывала арестовывать и отсылать в
Москву3.
Одновременно боярское совещание решило попытаться
воздействовать на восставших дипломатическим путем, отправив в
Астрахань специальную грамоту, составить которую от царского
имени поручили Голицыну. К 30 августа она была готова. В ней
говорилось, что государю стало известно об астраханском
«междоусобии», убийстве Т. Ржевского и других лиц, а также о
намерении восставших идти в «верховые города», «а для чего и за что у
вас такое междоусобие учинилось, о том великому государю
неведомо». Грамота порицала образ действия астраханцев,
подчеркивая, что «буде от воеводы были к вам обиды и налоги или наши
великого государя наложены на вас какие поборы, и вам то стало
быть не сносно, и вам было о том бить челом, а так не чинить».
Восставшим предлагалось, как только грамота достигнет Астра-
2 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 35, д. 137, лл. 1—2.
3 ЦГАДА, ф. 111, д. 10, 1705 г., ллч3—4.
172

хани, написать «за что и отчего у вас то междоусобие учинилось»
и «от сего намерения отстать, а напамятовать обещание и крестное
целование и свои верные службы, и прислать нам, великому
государю, челобитную». Кончалась грамота угрозой, что «за
ослушание и упорство, не попредит бог, и неповинные крови взыщутца,
и посланы будут на вас ратные люди». В случае присылки
повинной грамота обещала прощение4. Одновременно Голицын
приказал составить грамоты в Терки, гребенским казакам,
черкасскому князю Алдигирею и в Эндери, а также собственноручно
написал голове астраханских юртовских татар И. Кашкарину. 6
сентября все грамоты были отправлены с астраханским дворянином
И. Михайловым, который выехал вместе с юртовскими татарами,
приезжавшими в Москву продавать лошадей5.
Петр I получил депешу Б. А. Голицына 9 или 10 сентября6.
Новость оказалась настолько неожиданной и ошеломляющей, что
он написал Ф. А. Головину: «Князь Борис сумазбродным письмом
зело нас в сумнение привел, а что пишет, сам не знает»7. Однако
весть была так важна, что царь не усомнился в ее достоверности.
Учитывая, что с начала восстания прошло уже более месяца и
предполагая, что восставшие могли продвинуться далеко вперед,
Петр со свойственной ему оперативностью послал распоряжение
фельдмаршалу Б. П. Шереметеву взять полки из действующей
армии и двинуться на подавление восстания. Одновременно он
приказал идти из Новгорода в Москву П. М. Апраксину со всеми
подчиненными ему силами. Назначение Б. П. Шереметева —
одного из лучших полководцев русской армии, показывает, что
восстание вызвало у Петра серьезную тревогу. Он опасался, что оно
не только отвлечет значительные военные силы, но и нарушит
нормальную хозяйственную и финансовую деятельность страны,
распространится по Волге, Дону и станет опаснейшей угрозой
существованию правительства. В письме от 12 сентября
Т. Н. Стрешневу, выражая надежду, что Шереметев «с конницею
к вам будет в две недели», Петр все же советовал, «чтоб деньги
из приказов, собрав, вывезли из Москвы, или б с верными тайно
где положили или закопали, ради всякого случая, також и ружье
лучше б чтоб не на Москве было». Как видно из письма, Петр
4 ЦГАДА, ф. 371, стб. 399 (1149), лл. 1—2.
6 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 20, 117.
6 Определить точнее трудно, поскольку датировку запутал сам Петр.
В письме Стрешневу от 12 сентября он писал, что получил известие от
Голицына «вчера», то есть 11 сентября. Но в письме к Головину, датированном
10 сентября, о получении депеши тоже упоминалось (Письма и бумаги Петра
Великого, т. III. СПб., 1893, № 920 и 927). В «Выписке об Астраханском бунте»
написано, что Петр I получил депешу Голицына 3 сентября (Журнал или
поденная записка блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра
Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштатского мира, ч. 2. СПб.,
1772, стр. 193). Но, как видно из писем Петра к Стрешневу и Головину, это
ошибка.
7 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, № 920.
173

допускал даже возможность взятия восставшими Москвы. В тот
же день он отправил письмо в Воронеж к Ф. М. Апраксину, где
писал: «Извольте охранять Азов, также и Таганрог и донских
казаков ведать, как вас бог вразумит»8.
О впечатлении, которое произвело на правящие круги
известие о восстании, можно судить также по сентябрьскому донесению
австрийского посла Плейера в Вену. Оно носит как яркие следы
слухов, сильно преувеличивавших размах движения, так и страха,
который испытывали придворные. Плейер писал, что из
Астрахани восстание быстро распространяется и приближается к
Казани. Высказывая надежду, что его подавят с помощью
нескольких тысяч казаков, он тем не менее заканчивал восклицанием:
«Боже, спаси Москву!»9.
Но несмотря на стремление царя и его сановников скорее
подавить восстание правительственный механизм развертывался
весьма медленно. Эта его особенность была хорошо известна
местным властям, и царицынский воевода А. Турчанинов, который
должен был первым принять удар восставших, не надеялся, что
сможет быстро получить помощь из Москвы. Это заставило его
принять ряд оборонительных мер, причем он проявил большую
активность, сообразительность и гибкость.
Как выясняется по воеводской переписке, Турчанинов узнал о
восстании в Астрахани 9 августа от сына хана Аюки Чемета.
13 августа он получил от него второе письмо, где сообщалось, что
астраханцы готовят войско и «быть им на Царицыне, а с
Царицына быть в Азове и на Таган Роге, и побить немцев, а лотки де
у них готовы»10. Не в пример терскому воеводе Турчанинов
понимал, что положение во многом зависит от поведения царицынского
гарнизона и местных жителей. Стремясь обеспечить спокойствие
в городе, он, как мы видели выше, приостановил действие указа о
немецком платье и брадобритии, привел население к присяге,
перестал пропускать вниз по Волге торговые суда и начал
готовиться к осаде. По правой стороне Волги и в степи Турчанинов
поставил стрелецкие заставы, чтобы круглосуточно следить за
движением по реке и в окрестностях Царицына. Попытался он
произвести и более глубокую разведку, послав сотника Р. Обман-
щикова с 20 стрельцами в Черный Яр. Когда отряд не вернулся,
воевода понял, что Черный Яр в руках восставших11. Наибольшие
опасения у Турчанинова вызывала малочисленность гарнизона.
«А на Царицыне де служилых людей малое число, города беречь
и чтоб тех воров не пропустить, не с кем», — писал он в
Саратов12. К тому же воевода имел основания думать, что среди цари-
8 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, № 927, 928 и стр. 965.
9 Н. Г. Устрялов. История царствования Петра Великого, т. IV, ч. 2.
СПб., 1863, стр. 646.
10 ЦГАДА, ф. 1103, д. 705, 1705 г., л. 1; ф. 210, «Разрядные вязки», д. 137,
л. 17.
11 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 239.
12 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 35, д. 137, 1705 г., лл. 17—18.
174

цынцев найдутся сочувствующие восстанию и считал, что их
необходимо обезвредить. Эти соображения заставили его немедленно
просить помощи ближайших соседей. Сразу же после первого
послания Чемета Турчанинов отправил гонцов в донскую станицу
Паншин, в Черкасск и Саратов, а когда пришло второе письмо,
туда помчались новые гонцы. Обратился Турчанинов и к хану
Аюке.
О событиях в Астрахани калмыки были осведомлены лучше
других. Сведения о них поступали к хану из улусов, кочевавших
поблизости от восставших городов, от искавших у калмыцких
тайшей убежища бежавших из Астрахани и, наконец, от самих
восставших, приславших к Аюке и Чапдержапу своих послов. Хан
Аюка сразу принял сторону правительства, с которым
сравнительно недавно подписал выгодное соглашение и успешно
сотрудничал. Он дал приют беглецам и помог желающим добраться до
Саратова. Полковники Кореитовы, оставшиеся в его стане, стали
его постоянными советниками. Хан систематически посылал в
Астрахань и другие города лазутчиков и регулярно сносился с
черкасскими князьями, получая от них известия о положении
в Терках. Однако на первых порах Аюка не желал раскрывать
своих карт восставшим и повел дипломатическую игру, заверяя их
в стремлении к сотрудничеству и миру. Такой же линии поведения
держался и Чапдержап. При переговорах с астраханскими
посланцами калмыцким феодалам, как уже говорилось, удалось
убедить их в своей доброжелательности.
Считая необходимым удовлетворить просьбу Турчанинова о
помощи, Аюка и его тайши не сомневались, что тем самым
оказывают большую услугу правительству и могут надеяться на
получение наград, льгот и пушек, снабдить их которыми
правительство под благовидными предлогами до сих пор отказывалось. Под
Царицын решено было отправить несколько крупных отрядов.
Но одновременно, не желая открыто порывать с Астраханью, ни
Аюка ни Чапдержап сами с отрядами не пошли, отправив их с
тайшами Мункотемиром, Черкесом, Чеметом, Сономом и Четером.
Таким образом, хан сохранил возможность оправдаться перед
восставшими, утверждая, что калмыцкие феодалы «сами себе
владельцы» и действуют по собственной инициативе13.
Внимательно следя за происходящим в Астрахани, особенно
за подготовкой «походного войска», калмыки выступили к
Царицыну, как только убедились, что оно погрузилось в струги. Часть
отрядов, опередив восставших, подошла к Царицыну раньше них,
другие одновременно с ними, а основная масса несколько позже.
Прибытие первых отрядов калмыков сразу улучшило положение
Турчанинова. Он расположил их по обеим берегам Волги и
снабдил пушками, а 600 калмыков ввел в город. Сочувствующие вос-
13 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 269; ф. 6, д. 17, лл. 112—116,
142—146.
175

станию оказались в меньшинстве. Те из них, которым позднее
удалось связаться с восставшими, говорили, что Турчанинов
«калмык для опасения от нас приговорил многое число и им,
грацким жителям он, воевода, з дворяны и с калмыки ни в чем
воли не дает» и.
На Дону первым получил отписку Турчанинова атаман Пан-
шинской станицы С. Чекунов. Характеризуя его в письме к
Петру I, Ф. М. Апраксин писал, что он человек «доброй и знатной
и ко мне знаком гораздо». Судя по этому отзыву, Чекунов был
тесно связан с дравительственной администрацией. Он сразу
выступил как ее сторонник и, не дожидаясь распоряжения из Чер-
касска, что впоследствии ставил ему в заслугу Апраксин, начал
собирать казаков из ближайших городков15.
В Черкасске войсковой атаман Л. Максимов, г проведя после
получения писем от Турчанинова и Чекунова присягу и арестовав
астраханских посланцев, тоже начал готовить помощь Царицыну.
В отписке от 30 августа в Москву и в сказке казака С. Кочета
сообщалось, что в Черкасске решили сформировать 2 отряда.
Один должен был двигаться к Царицыну на конях, степью, второй
на судах до Паншина и далее сухим путем. Первый отряд
возглавляли старшины М. Фролов, В. Большой-Познеев и Е. Петров,
а второй — Ф. Фролов, С. Терентьев и С. Васильев. Кочет
уточнил, что в Черкасске собрали 2000 человек, но в пути к ним
должны были присоединяться по 2 из 10 казаков, из городков,
лежавших ниже Паншина, и половина казаков, обитавших в городках
выше Паншина. Всего «по смете» в походе должны были
участвовать более 10 000 человек. По словам Кочета, казаки хотели,
если «бунтовщики под Царицыном не обрящутся и пойдут вверх»,
отправиться за ними в погоню, а если они отступят к Астрахани,
то остановиться у Царицына. На подготовку к походу у казаков
ушло несколько дней и их основные силы смогли двинуться из
Черкасска только 28 августа 16. Но донские казаки проделали то,
что им предлагалось августовской грамотой Посольского
приказа, и даже больше, задолго до ее получения. Поведение донских
казаков и быстрота их выступления были большой удачей
правительства.
Какие серьезные опасения внушало правительству
казачество, хорошо видно из переписки Ф. М. Апраксина с Петром I.
Узнав о восстании и отослав Турчанинову просьбу сообщить ему,
«в коих местех те бунтовщики обретаются и ис каких чинов, и не
чинят ли где... всякого чину людем какова разорения, и сколько их
в таком воровском собрании счисляется, водным путем или сухим,
и нет ли при них каких присовокупляющихся от иноверных наро-
14 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 85.
15 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 977—979.
10 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 162—169; ф. 111, д. 12—13, 1705 г.; ф. 371,
стб. 410 (1150), лл. 1—5.
176

дов», Апраксин отправил несколько грамот в Черкасск и другие
казачьи городки. Призывая казаков сохранять преданность
правительству, он заверил их, что «служба ваша и верность будет
ему, великому государю, известна и удовольствована...
жалованием». Одновременно он предложил старшине, «выбрав добрых
казаков человека по 2 или по 3», отправить их в городки
«смотреть накрепко и подкреплять, чтоб к тем ворам и бунтовщикам
не приставали и где явятца, ловили и присылали на Воронеж».
Полагая, однако, эту меру недостаточной, Апраксин считал
полезным попугать их и поэтому «пустил эха, чтоб их привесть тем в
размышление», будто бы «иду к ним с солдатскими полками
водою, а наперед себя посылаю казацкие слободские полки», хотя
таких распоряжений и не давал, боясь оголить южные границы.
В письме Апраксина от 7 сентября, когда выяснилось, что
осложнений на Дону не будет, звучало откровенное изумление: «Казаки
так бодро поступили, что, я чаю, никогда они так не делали» 17.
В Саратове отписки Турчанинова вызвали большую тревогу.
Город был совершенно не готов к сопротивлению и его воевода
Ф. Змеев немедленно разослал «посылыциков» в Петровск,
Нижний Ломов и Пензу. Из Пензы гонцы поскакали в Саранск, из
Саранска в Арзамас, а оттуда в Москву, Нижний Новгород и
Муром. Распространилась новость и по городам Среднего
Поволжья 18. В последующие дни тревога продолжала нарастать.
Прибыли в Саратов Д. Галачалов и Г. Мансуров, а затем
Т. Дмитриев и С. Татаринов. Пришла тревожная отписка из
Дмитриевска, где сообщалось, что «перелезли из-за Волги 3
калмыка» и известили: «Под Царицын идут Волгою-рекою тех
воровских людей 20 стругов и в городах бы де быть опасным. А всех
де воровских людей поднелись 60 стругов и идут вверх Волгою-
рекою по государевы городы» 19.
Из последовавшей затем переписки городовых воевод
выясняется, что большинство из них оказалось в весьма трудном
положении. Крепостные сооружения давно не ремонтировали, запасы
боеприпасов были ничтожны, а гарнизоны, из которых черпали
пополнения в действующую армию, слабы. «В Саратове де
служилых людей и пушек и пороху самое малое число, а свинцу нет,
и есть ли де те воровские люди к Саратову придут, и удержать де
их и города оберечь не с кем и нечем», — писал Ф. Змеев.
«А в Арзамасе, государь, — доносил в свою очередь воевода
Г. Юсупов, — служилого чину людей, стрельцов и пушкарей и
солдат, самое малое число... Пушки и затинные пищали и кора-
бины и пистолеты перержавели и многие испорчены, и к стрельбе
17 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 975—978; ЦГАДА, ф. 9,
кн. 18, лл. 48—52 об.
18 ЦГАДА, ф. 1103, д. 705, 1705 г., л. 1; ф. 158, л. 126, 1705 г., л. 1; ф. 210;
«Разрядные вязки», вяз. 35, д. 137, лл. 17—19 об.
19 ЦГАДА, ф. 1103, д. 707, 1705 г., л. 1.
12 н. Б. Голикова
177

не годятца... Порох весь слегся... а перекрутить того пороху в
Арзамасе некому, таких умеющих мастеров нет...». В другой отписке
Юсупов сообщал, что «па городе и на башнях кровля во многих
местех сгнила п обвалилась, а в одном месте городовые стены из
пазов разошлись, а в иных местех городовые стены подмыло и от
того городовая стена пошатнулась». Не в лучшем состоянии были
и стены острога, которые во многих местах подгнили и упали.
Из 675 саженей стены стояло только 450, но и «тот стоячей
острог гнил». Построенные на случай осады колодец и тайник
сгнили, обвалились и были засыпаны землей. Нижнеломовский
воевода писал, что служилые люди из местного гарнизона взяты
в Казань или на сплав леса по Хопру и в городе людей мало, к
тому же «иные старые, увечные и малолетние». «А мелково
ружья... ничего нет»20.
Однако, посылая в Москву свои жалобы, воеводы проводили
мобилизацию внутренних ресурсов. Юсупов распорядился «в
Арзамасе в рядах у торговых людей порох и кремни пищальные
переписать.., а переписав сказать, чтоб они, торговые люди, того
пороху и кремней до указу не продавали». Змеев, прося Москву
прислать ему солдат, пушек и боеприпасов, одновременно, не
дожидаясь санкции центра, разослал в соседние уезды указы о
немедленном сборе всех испомещенных там дворян и татарских
мурз, включая отставных. Он требовал, чтобы они ехали в
Саратов «днем и ночью, с великим поспешением, без всякого
отлагательства. И всеконечно поспевали б сентября к 1 числу, а досталь-
ные к 6 и кончая к 7 числу». Сбор дворян производился в Нижне-
ломовском, Симбирском, Пензенском, Арзамасском и других
уездах «со всею их службою и с полными запасы по росписи, а
которые явятся и сверх росписи»21.
Страх воевод перед выступлением народа подстегивал их
лучше, чем любые указы центра. Наиболее четко выразил их
отношение к восстанию воевода Нижнего Ломова: «А что они воры
положили такую прелесть, будто им рубить немцев, и то они
положили для знаку, а мысли их воровские не к тому, но такого же
продчего их злу начальника и богоотступника Стеньки Разина»22.
Таким образом, подготовка к борьбе с восставшими развернулась
не только в центре, но и на местах, причем на местах раньше,
чем в центре. Однако помощь Царицыну из городов пришла
только к концу сентября. 20 августа, когда астраханское «походное
войско» во главе с И. Дериглазом подошло к Царицыну, в
распоряжении Турчанинова был только городской гарнизон и первые
калмыцкие отряды. Однако события приняли такой оборот, что
он смог оказать сопротивление и удержать Царицын.
20 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 35, д. 137, лл. 17—19; ф. 1103,.
д. 707, лл. 1—3, 12—13.
21 Там же; ф. 1103, д. 707, лл. 5—10.
22 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 35, д. 137, лл. 17—19 об.
178

*
Решение о походе вверх по Волге астраханский круг принял
в первый день восстания. Но пока шли подготовка и обсуждение
плана похода, выявилось несколько точек зрения относительно
его задач и вопроса о союзниках. Часть восставших, главным
образом неопытная и экспансивная молодежь, мнение которой на
следствии выразил 17-летний стрелец С. Московитин, о союзниках
не заботилась, думая, что они найдутся всюду. Она требовала
немедленного взятия Царицына и выступления к Москве,
предлагая «всех призывать к себе, а кто б не пристал, и тех было всех
побивать до смерти». В Москве они хотели «немцев всех, кто б
где попался, мужеска и женска полу, побить до смерти и сыскать
государя, и бить челом, чтоб старой вере быть по-прежнему, а
немецкого платья бы не носить и бороды и усов не брить». А если
он не согласится, то «и его, государя, за то убить до смерти, чая...
что он государь подлинно подменной»23.
Основная масса стрельцов, солдат, посадских и работных
людей, которую возглавляли заговорщики, считала, как видно из
показаний И. Шелудяка, что надо овладев Царицыном, двигаться
к Казани. Далее, «есть ли б к ним пристали, итти до Москвы и
спрашивать про государя бояр, и будя бояря на разговор с ними
не пошли б, и их побить»24. Эта группа лучше представляла себе
основных врагов и отдавала отчет в сложности задачи овладения
столицей. Исходя из ее стремления достичь Казани, можно
заключить, что главным резервом, на который рассчитывала эта
группа, являлось крестьянство, составлявшее, начиная от Казани,
абсолютное большинство населения. Район Казани — Симбирска
был, кроме того, родиной многих астраханских служилых и
работных людей, сохранявших с ним живые связи. Знание местных
условий и настроений позволяло им надеяться найти там
сочувственное отношение и поддержку.
Третья группировка восставших считала возможным
осуществить поход только при условии совместных операций с донскими
казаками, в которых они видели главную силу, гарантирующую
успех. В случае отказа казаков они полагали, что следует уйти из
России на «вольную» реку Аграхань. Эта группа объединяла
людей, работавших за низкую плату или за хлеб и одежду,
кабальных должников, холопов и другие категории дворовых людей,
а также разного типа беглых, мечтавших слиться с «вольным
казачеством» Дона или основать новые казачьи сообщества на
свободных землях.
Четвертая группа состояла из наиболее нерешительно и
осторожно настроенных; их больше привлекала мысль о компромиссе
23 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 54-54 об.
24 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 317.
12*
179

с правительством, чем идея похода против столицы. В эту
группировку входили посадская и стрелецкая верхушка, богатое
приезжее купечество и частично шедшие за ними средние слои посада.
В то же время они не решались идти в разрез с большинством
круга. Колебания мешали им предложить твердое решение и они
считали разумным оттянуть его хотя бы до выяснения позиций
казачества с тем, чтобы переложить на него бремя военных
действий и военной инициативы. Мнение этой группировки разделяли
умеренное крыло старшины, а также атаман «походного войска»
Дериглаз и его ближайшие помощники.
Хотя разные группировки восставших относились к походу
неодинаково, нельзя не заметить, что в отношении к царю и царской
власти все они занимали сходные позиции. Испытывая в той или
иной степени недовольство существующими порядками,
восставшие, как показывают источники, направляли свой гнев главным
образом на «бояр, начальных людей и немцев», с произволом
которых ежедневно сталкивались. Они считали их ответственными
за сложившееся положение и видели в них виновников гнета,
произвола и насилий. Ярко выраженный классовый антагонизм по
отношению к боярам и дворянству не распространялся на
царскую власть. И если бояр восставшие считали возможным
«порубить», то, когда речь заходила о царе, даже наиболее
непримиримо настроенные заговорщики определенных предложений
выдвинуть не могли. Чаще всего они высказывали предположения, что
царь «неведомо жив, неведомо нет», и считали, что «пришед к
Москве», следует «проведать о том подлинно»25. Не содержалось
выпадов против царя вообще и в критических высказываниях по
адресу Петра I, связанных с легендой о «подменном царе»,
которая была лишь попыткой объяснить его непонятное народным
массам поведение и политику. В конечном счете критика
сводилась к утверждению, что Петр I не царь, а отсюда вытекал вывод,
что надо вручить власть настоящему государю. Таким образом,
восставшие фактически продолжали сохранять веру в
справедливость царской власти. В этом сказывалось влияние феодальной
идеологии: освободиться от царистских иллюзий было
чрезвычайно трудно и участники астраханских событий 1705—1706 гг. не
являлись исключением.
Поскольку восставшие не ставили проблемы ликвидации
царской власти, практически это привело к тому, что круг,
обсуждая поход на Москву, не смог четко сформулировать его целей.
После выступления многих ораторов он принял в конце концов
версию И. Шелудяка, что «государя в живе нет», а столицу
захватили «бояре да немцы» и провозгласил поход «за христианскую
веру и за государя», но против иноземцев и бояр. Именно так
объясняли на суде цель похода многие участники восстания:
П. Жегало, И. Шелудяк, Т. Корешило, В. Саратовец и др.26.
25 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167).
28 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 275.
180

Другим общим для всех группировок положением была
уверенность в поддержке донских казаков. Споров по этому поводу
не возникало и круг не составил никаких планов действий на
случай их отказа. Надежда на казаков оказалась немаловажным
фактором, повлиявшим на поведение участников похода и его
судьбу.
Нечеткость решений круга еще более усилилась в наказе Де-
риглазу, составлявшемся под руководством Я. Носова и ярко
отразившем позиции умеренного крыла старшины27. Начинался
наказ распоряжением идти «вверх Волгою-рекою до Черного Яра
и до Царицына, и до Камышенки и до Саратова, и до иных
городов, куды путь надлежит», чтобы «посоветовав с служилыми и
всяких чинов людьми за веру христианскую стоять». Конкретно
о походе на Москву и борьбе против бояр не говорилось. Под
Царицыном Дериглазу предлагалось вступить с жителями
города в переговоры, узнать о судьбе царя и призвать их «в
соединение», не прибегая к силе оружия. В случае неудачи он должен
был ждать прибытия казаков и только «естьли донские казаки
к ним пристанут; и им Царицын взять боем», «а буде они похотят
Царицын взять, и они б в Астрахань писали о присылке силы на
помочь»28. Таким образом, решение круга о походе было облечено
в довольно неопределенную форму и существенно видоизменено.
Пояснения к нему по существу лишали «походное войско» права
на самостоятельную инициативу, так как ставили его действия в
зависимость от поведения царицынцев и казачества, а поэтому
вся экспедиция под Царицын получала не столько
наступательный, сколько разведывательный характер. Задача похода была
также сформулирована Я. Носовым и в его речи, обращенной к
атаману терского отряда А. Хохлачу при его прибытии в
Астрахань. Носов заявил: «Государь де в живе или нет, того не ведаем,
а ныне де говорят бутто он, государь, в Стекольном в заточенье.
И мы де послали до Царицына проведать, жив ли государь»29.
На круге наказ Дериглазу не обсуждали, а он не ознакомил
с ним не только свой отряд, но и походных старшин. Давая
показания на следствии, Г. Кочнев заявил, что «тот их атаман Дери-
глаз, тех писем не показывал»30. Поэтому основная масса
восставших как остававшихся, так и уходивших в поход, знакомых
только с решением круга, была уверена, что «войско» идет на
Москву. Что касается самого Дериглаза, то он наказом был
доволен; узкая задача «проведывания про государя» устраивала его
гораздо больше, чем сложный и дальний поход на столицу.
27 Наказ этот утеряли еще во время восстания и поиски его во время
следствия успеха не имели. Но представление о его содержании дают отписки
Дериглаза Я. Носову и показания участников похода.
28 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 79; стб. 416 (1167).
29 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
30 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 238 об.
181

Конного стрельца Дериглаза, как упоминает в показаниях
П. Рычков, избрали атаманом «походного войска» на собрании
круга. По материальному положению он принадлежал к богатой
стрелецкой верхушке, занимаясь в свободное от службы время
рыбным и соляным промыслами. С заговорщиками Дериглаз
связан не был и участия в подготовке восстания не принимал.
Кандидатуру его, вероятно, выдвинули конные стрельцы при
поддержке посадской верхушки во главе с Я. Носовым. В пользу этого
предположения говорит то, что Носов, как видно из его переписки
с Дериглазом, хорошо знал будущего атамана, доверял ему и
считался с его мнением. Связи между ними возникли, очевидно,
давно, так как Дериглаз по роду занятий не мог не сталкиваться
с бурмистром рыбных промыслов. О связях Дериглаза с посадско-
стрелецкой верхушкой свидетельствует также его выступление в
защиту интересов промышленников, когда он предложил Носову
воспрепятствовать уходу работных людей с промыслов из-за того,
что это несет «грацким жителем» разорение31.
Письма Дериглаза, написанные вскоре после его назначения
атаманом, рисуют его человеком властным, самоуверенным и
претендующим на руководящее положение. Занимаясь организацией
отряда и требуя от подчиненных безоговорочного исполнения
приказов, он одновременно активно вмешивался и в другие
административно-хозяйственные дела, давая советы Я. Носову в
довольно настойчивой форме. Особенно интересовало Дериглаза
конфискованное имущество и он приложил все усилия к тому,
чтобы его раздел отложили до возвращения «походного войска».
По его настоянию опись конфискованного производили не только
выборные городского круга, но и представители его отряда, а на
посты хранителей наиболее ценного имущества он упорно
выдвигал своих богатых однополчан. Эта тактика свидетельствует о
недоверии Дериглаза к заговорщикам, пешим стрельцам и
городской голытьбе, верховодившим на круге. Поэтому он пытался
противодействовать их влиянию, используя связи с конными
стрельцами и посадской верхушкой.
Не без влияния Дериглаза избрали и руководство «походного
войска». Все непосредственные помощники атамана были
пятидесятниками наименее активных стрелецких полков, где влияние
заговорщиков было минимальным. Некоторые заговорщики
попали только в число есаулов Дериглаза (их выбирали по 2 человека
от полка). Среди них оказались П. Жегало, П. Тихонов, И. Баран
и А. Пескарев, но они были в явном меньшинстве. Из других
есаулов Дериглаза в источниках упоминаются конные стрельцы:
Ф. Леонтьев, Г. Домнин, И. Горшков, стрельцы полка Б. Кореи-
това: Т. Сергеев, А. Артемьев, сержант П. Крашенинников,
стрелец И. Лебедев, посадский человек Ф. Клементьев, принадлежа-
31 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 367,
182

щий к посадской верхушке, и таможенный.подьячий А.Соловьев32.
К цели похода Дериглаз относился равнодушно и гораздо больше
думал о том, как быстрее вернуться в Астрахань, чем об
успешном завершении операции. В-своих отписках он все время
подчеркивал, что брать Царицын боем ему не предписывали, и, как
показали события, не проявил в сложившейся обстановке никакой
инициативы, сорвав своей инертностью всю операцию. Возглавить
поход он согласился, очевидно, только потому, что должность
походного атамана позволяла ему играть видную роль в
Астрахани и влиять на местные дела.
Однако непригодность Дериглаза к руководству таким
сложным делом, как поход вверх по Волге, выявилась не сразу. Ни
Я. Носов, ни другие лица, выдвинувшие его на этот пост, не
предполагали, что атаман потерпит столь жестокое фиаско. Из
Астрахани он отбыл внешне уверенный в себе и самодовольный, но
в Черном Яру настроение атамана начало меняться. Он узнал, что
астраханские посланцы на Дон еще не уехали, что в Царицыне
известно, какая в Астрахани «учинилась заваруха» и что хан
Аюка не выдал восставшим беглецов, а отправил некоторых из
них в Москву33.
Черноярские новости показали Дериглазу, что его задача
осложняется, так как ему придется действовать, пока опираясь
только на собственные силы, в то время как Царицын может
получить поддержку. Несколько успокаивала атамана надежда,
что помощь «сверху» до Царицына еще не дошла. Калмыки его
не беспокоили. Судя по приему, который оказал Аюка посланцам
восставших, Дериглаз считал, что они настроены мирно и
сохранят нейтралитет. Решив не задерживаться в Черном Яру,
Дериглаз ускорил отъезд на Дон И. Кисельникова, отправив его
группу под охраной черноярских стрельцов, которым выдал по 10
рублей, взяв деньги под расписку на местном Кружечном дворе.
Затем, чтобы укрепить тыл, Дериглаз провел новую присягу, во
время которой черноярцы подтвердили, что «в совокупление стали
воедино». На черноярском кругу Дериглаз вел себя с большим
апломбом. По словам участника похода В. Шалыги, он спрашивал
черноярцев, «не чинил ли им каких налог и обид» воевода
Ватутин, а затем отдал его им «на руки». Здесь же Дериглаз «черно-
ярцам, которые останутся в городе, сулил по 5 рублев», обещая
написать в Астрахань, чтобы им прислали жалование34.
17 августа «походное войско» двинулось в путь.! К нему
присоединились черноярские «охотники». Дериглаз захватил с собой
и царицынского дворянина Р. Обманщикова с его стрельцами,
32 ЦГАДА, ф. 371, стб,. 394 (1144), лл. 79, 173, 276, 340; В. И. Лебедев.
Астраханское восстание 1705—1706 гг. УЗМГПИ, т. II, вып. 1. М., 1941,
стр. 24—25.
33 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 357, 366—367.
34 Там же, лл. 336—337; стб. 404 (1154), л. 1; д. 458, л. 225.
183

которых прислал в Черный Яр А. Турчанинов «для проведывания
о бунте». Первые дни пути прошли без волнений и помех, но,
немного не доехав до города, «против верхнеизголовья Сарпин-
ского острова», отряд внезапно подвергся нападению калмыков.
Появившись на Луговой стороне Волги, они хотели «взять людей
для языка». Силы калмыков были невелики и, несмотря на
неожиданность нападения, астраханцы с ними «управились», часть
«побили, а иных ранели». После короткой стычки «походное
войско» пошло дальше. Подойдя к Царицыну, отряд Дериглаза
начал высадку на Нагорной стороне в непосредственной близости
к городу35.
Положение царицынского воеводы в этот момент было весьма
шатким, в городе шло брожение, а калмыков подошло еще мало.
Немедленный штурм крепости мог бы принести восставшим удачу,
но Дериглаз остановился, решив ждать донских казаков. Этим
немедленно воспользовался Турчанинов и «был бой, и от калмык
били по них ис пушек, и из города Царицына по них стрельба
была». Астраханцы отогнали калмыков от берега, но плодами
победы атаман не воспользовался. Дождавшись ночи, он
приказал отступить и стать лагерем на расположенном против
Царицына Сарпинском острове36. Для обороны это место было
выбрано сравнительно удачно; широкие рукава Волги хорошо
защищали остров от калмыцких налетов, но как плацдарм для
наступательных операций имело недостатки. Низкий остров хорошо
просматривался с Нагорной стороны Волги и подготовка к
передвижению при наблюдении с берега не могла остаться
незамеченной. Эта особенность позиции исключала возможность
быстрого и неожиданного нападения на Царицын, так как даже ночью
движение судов по Волге не могло пройти незамеченным. Кроме
того, остров служил хорошей мишенью для артиллерии. Но
поскольку Дериглаз до прихода казаков идти на вооруженные
столкновения не собирался, то недостатки позиции оставил без
внимания. Главной задачей в этот момент он считал переговоры
с царицынцами и тем фактически обрек свое войско на
бездействие.
Наиболее подробно история дальнейших событий
вырисовывается из отписок Дериглаза, посланных в Астрахань с 24 по
30 августа, а также из показаний старшины «походного войска»
Г. Кочнева. В частности, выясняется, что сначала Дериглаз
отправил в Царицын заготовленное еще в Астрахани письмо,
содержание которого было идентично другим посланиям астраханцев.
Ответа не последовало. Та же участь постигла и два следующих
письма, а время шло и удобный момент для приступа к городу
был упущен. К Царицыну продолжали подходить калмыки и
число их быстро увеличивалось, подоспел и первый казачий отряд во
35 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 84, д. 458, л. 239.
36 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 325.
184

главе с С. Чекуновым. Появление под Царицыном хотя и
небольшого казачьего отряда значительно усилило позиции воеводы..
Как писал Петру I Ф. М. Апраксин, «тем их приходом царицынцы
утвердились»37. Надеждам же астраханцев был нанесен
сокрушительный удар.
После прибытия казаков Турчанинов решил ответить на
послания Дериглаза и на Сарпинский остров от него поехали
2 пятидесятника, 3 казака и священник. Дериглаз сообщил о
переговорах с ними в Астрахань всего в нескольких словах: «И мы
им обо всем говорили». Рассказ Кочнева гораздо полнее и
содержит интересные детали. Он сообщил, что атаман рассказал
посланцам о причинах восстания, а затем призвал их поддержать
борьбу. Посланцы Царицына ответили, что «у нас де вера по-
прежнему, не отнета, и царицынской де воевода их и все жители
к ним не пристанут, и мимо Царицына вверх их не пропустят, и
чтоб они шли в Астрахань по-прежнему». Донские же казаки
«астраханцев бранили... и говорили, вы де в прошлых годех наших
отцов и братьев побрали на Аграхане и в Астрахани перевешали...
как вы затеяли, так и ведайтесь»38.
Сообщение Кочнева об упреках казаков весьма любопытно.
Оно показывает, что донская старшина, стремясь настроить
рядовое казачество против восстания, старалась разжечь в них вражду
к низовым стрельцам и солдатам, вынужденным по долгу службы
выступать против отрядов «воровских казаков» с Дона. Это был
весьма ловкий тактический ход, не случайно примененный именно
в «верховых городках»: масса скоплявшейся там «голытьбы»
скорее других слоев казачества могла пойти на союз с восставшими.
В то же время «верховые городки»: являлись основной
питательной средой «воровских отрядов» и их жители не раз
непосредственно сталкивались с низовыми служилыми людьми. Обвинения,
о которых упоминал Кочнев, падали в «верховых городках» на
реальную почву, и донская старшина весьма точно рассчитала*
что сыграв на этом, она сможет помешать союзу восставших с
казачьей вольницей.
Переговоры с посланцами Турчанинова вызвали у
астраханцев недоверие, и Дериглаз отправил в город 3 членов отряда.
Вернувшись, они заявили, что царицынский воевода: «Все войско
бранил и ругал, и душегубцами и бунтовщиками называл, и в
город де вас не пущу, и мимо города тако ж де не пропущу, а есть
ли де вы мимо городу поедетя, я де по вас буду бить из всего
пушешного снаряду». Этот ответ привел «походное войско» в.
сильнейшее негодование, а атамана в полную растерянность.
Вместо того чтобы действовать, он всячески сдерживал
участников похода, ограничиваясь тем, что снова и снова писал в
Царицын, но никаких изменений не происходило. Сообщая об этом
37 Письма и бумаги Петра Великого, т. III. стр. 977—978.
38 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 84—85; стб. 394 (1144), л. 84.
185

В Астрахани разбор судебных дел происходил в Кремле, на
Соборной площади, где всегда собирался круг. Для старшин туда
выносили стол и лавки, а остальные располагались, сидя на земле
или стоя, по обе стороны от стола, образуя кольцо, в середине
которого оставалась пустая площадка, куда ставили обвиняемых и
где давали показания истцы и свидетели. Число присутствующих
определялось характером дела. О разборе наиболее важных дел
горожан оповещали заранее. Исполнение приговоров поручали
служилым людям. Если обвиняемого приходилось водить в
застенок, то при пытке всегда присутствовало много людей.
Из мероприятий астраханской старшины интересно еще
отметить попытку вернуть на родину жителей Астраханского края,
оказавшихся в плену в Крыму или на Кубани. Число таких лиц
было весьма значительно. Многие из них попадали в плен не в
результате военных столкновений, а во время мелких налетов
кубанских и крымских татар на рыбные станы, соляные озера, на
косцов сена и т. д.98. Захваченных продавали в рабство. Подобные
налеты повторялись в низовьях Волги из года в год и служили
некоторым кубанским и крымским татарам постоянным
источником дохода. Для населения Астраханского края вопрос о пленных
был одним из самых животрепещущих. Беспокойство о судьбах
уведенных сыновей, мужей и братьев постоянно терзало семьи
пострадавших, тщетно пытавшихся что-то узнать о них и чем-то
помочь. Не удивительно поэтому, что, когда в октябре 1705 г. в
Астрахань явились кубанские послы, одним из предметов переговоров
с ними старшины стал вопрос о возврате пленных.
С какой целью приезжали в Астрахань кубанские послы и как
развивались их переговоры со старшиной, выяснить трудно, так
как данных об этом сохранилось мало. Но не подлежит сомнению,
что астраханцы договорились с ними о сохранении мирных
добрососедских отношений. Это ясно видно из присланного позднее
старшинам письма «салтана» Менгли Гирея, в котором он
ссылался на «нынешние мирные лета». Характерна и фраза из концовки
письма: «А другу твоему буду друг, а недругу твоему буду
недругом, а друг мой ты» ".
Если одной из тем переговоров был мир, то вторым
обсуждавшимся вопросом стало освобождение пленных, причем старшине
удалось достичь определенной договоренности. Затем началась
подготовка ответного посольства и сбор сведений о людях,
находившихся в кубанском и крымском плену. Следы этой работы
сохранились в виде нескольких докладов, составленных на основании
поступавших в старшинскую канцелярию от населения
челобитных, памятных записок и росписей. Судя по докладам,
относительно пленных выясняли: когда и при каких обстоятельствах человек
попал в плен, есть ли о нем какие-нибудь известия, кто может
98 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 35, 193—199, 206—207.
99 Там же, лл. 159—159 об.
168

подтвердить, что он действительно на Кубани или в Крыму, а
также его приметы 10°. Тщательность, с которой записывали эти
сведения, показывает, что материал для посольства готовили очень
серьезно и обстоятельно.
Послами к Менгли Гирею были избраны юртовский татарин
Темирша-мурза и родственник И. Кашкарина Тубачей. Выбор юр-
товских татар полномочными послами и поручение им такого
сложного дела, как освобождение пленных, показывает, что
астраханский круг вполне доверял им и никаких сомнений в их способности
выполнить поручение не испытывал. Ответственные поручения
юртовским татарам давали часто. Так, они принимали участие в
переговорах астраханцев с калмыками, их привлекали в
качестве переводчиков, им поручали доставку важных сообщений в
Черный и Красный Яры 101. Выбор послов из среды татар
определялся тем, что они, свободно владея языком, могли без посредников
общаться и с Менгли Гиреем и его подданными, а поэтому им
было легче узнать о судьбе пленных на месте. Кроме того,
представители знатных татарских родов сохраняли с кубанскими,
ногайскими и крымскими татарами тесные связи, что также могло
облегчить им их миссию.
' Порученное дело Темирша-мурза и Тубачей выполнили
успешно. Из письма Менгли Гирея, которое привез, вернувшись, Те-
мирша, видно, что им удалось освободить 30 человек. Кроме
того, Менгли Гирей обещал, что поиски русских «невольников»
будут продолжаться и всех найденных он пришлет позже с
оставшимся при его дворе Тубачеем 102.
То немногое, что известно о дипломатической деятельности
астраханской старшины, однако, добавляет еще один штрих,
раскрывающий жизнь района восстания, и позволяет судить о
характере политики восставших, которые употребили
представившиеся им возможности на то, чтобы помочь вернуться на
родину своим землякам.
Сохранность архива старшинской канцелярии не дает
возможности полностью осветить все мероприятия восставших и
рассмотреть их во всех деталях. Но и те сведения, которые удалось
собрать, убедительно показывают, что их политика диктовалась
интересами самых широких слоев городского населения. Главное
острие политики восставших было направлено против наиболее
тяжелых проявлений гнета государства и его городской
администрации. Замена воеводского управления выборными органами,
ликвидация-преимуществ для дворян, облегчение налогового
бремени, попытки упорядочить организацию службы, уничтожение
судебного произвола и другие мероприятия восставших
преследовали в сущности одну цель — положить предел безудержной экс-
100 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 34, 193—199, 206—207.
101 Там же, лл. 124, 213; стб. 410 (1161), лл. 12—13, д. 458, л. 259 об.
102 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 259—259 об.
169

ъ Астрахань, Дериглаз был вынужден констатировать, что на его
письма «он, воевода, нам отповеди никакой не прислал». Пытаясь
оправдать топтание на месте и объяснить, почему он не применяет
силу, Дериглаз снова ссылался на то, что по наказу брать
Царицын без донских казаков ему не предписано39.
В Астрахани после отплытия отряда Дериглаза обстановка
была спокойной и старшины без особых помех занимались
внутренними делами. Благодаря переговорам, проведенным с ханом
Аюкой и Чапдержапом в начале августа, в районе Красного Яра
стало тихо. Хотя старшины продолжали просить увеличить
запасы вооружения, ссылаясь на то, что «нас в городе малолюдство,
пушек малое число, також де и мелкова ружья», эта просьба не
вызывалась непосредственной опасностью. В отписке от 13 августа,
где она излагалась, старшины писали, что «калмыки к нам на
Красной Яр для покупки харчевного, арбузов и дынь приезжают».
И если они отмечали далее, что «иного у нас с ними калмыки
торгу и мены нет», то тут же объясняли это не поведением
калмыков, а тем, что «ныне де нам стало не до того, только своим
войском живем». Под Астраханью крупных скоплений калмыков
тоже не наблюдалось, хотя время от времени приходили с
жалобами ограбленные рыбаки. 12 августа, например, посадский
человек Д. В. Часовников известил, что 4 дня назад калмыки
приехали на Бирючьи воды, где захватили 4 человек и «две лотки с
ловецкими снастьми и со всяким бутором»; 15 августа у армянина
И. Иванисова пропали две верблюдихи, но, кто их похитил,
осталось невыясненным40. Жалобы взяли на учет, но значения им не
придали. Поэтому причин к волнению у астраханцев не было и
им казалось, что все идет гладко. Такому настроению
способствовали и слухи, привозившиеся приезжими. Так, работный человек
Е. Иванов, побывавший в Азове и Царицыне, сообщил кругу, что
в Азове, как и в Астрахани, «бороды и усы бреют и платья
носят... немцев многое число и ругаются русским», а «на Царицыне
про астраханское изволение вестей нет». Аналогичные сведения
привез и донской казак В. Смирнов, рассказавший, что в казачьи
городки из Воронежа пришли указы о брадобритии и немецком
платье, но казаки «бород и усов не брили и немецкого платья по
се время не носят и хотят стоять за веру христианскую»41.
Новости вселяли в астраханцев уверенность, что их призыв к восстанию
найдет широкий отклик.
Отписки Дериглаза оказались для восставших полной
неожиданностью и реакция круга на них была весьма бурной. Стояние
на Сарпинском острове, жалобы и ссылки атамана на наказ
вызвали резкую критику и поведения Дериглаза и составлявших
наказ старшин. Чтобы исправить положение, круг решил отпра-
39 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 84—85.
40 Там же, лл. 13, 54, 333.
41 Там же, лл. 235, 349. "
186

вить к Дериглазу пополнение в 500 человек с приказом овладеть
Царицыном. В этот момент в Астрахань возвратились посланцы
круга в Терки, с которыми прибыл отряд А. Хохлача. Круг
предложил терчанам участвовать в походе, на что Хохлач ответил:
«Мы де за християнскую веру и за государя стоять готовы». Ответ
так понравился астраханцам, что Хохлача избрали атаманом
формирующегося отряда. В помощь ему назначили записного
кормщика И.* Голого42, гулящего человека Е. Тимофеева и
есаулов: астраханского стрельца И. Матвеева и есаула терского
отряда С. Кондратьева43.
Сведения о численности отряда Хохлача расходятся. Одни
участники похода определяли его в 600, другие в 700 человек.
Более вероятной представляется последняя цифра, которую
называли Хохлач и подьячий старшинской канцелярии Рычков.
Последний даже расшифровал эту цифру, указав, что в отряд
входили 120 терчан и 580 астраханцев. Всем им выдали жалование:
астраханцам в дополнение к уже полученным 5 рублям еще по
5 рублей, а терчанам, денег не получавшим, по 10 рублей. Отряду
было придано несколько пушкарей с пушками, снабженными
большим количеством снарядов. Как видно по докладу пушкаря
И. Трофимова, он получил: «100 ядер пушешных, 20 ядер ручных
чиненых, два забойника, два пальника, пыжевни из подпенка,
крышка на тоя пушку какая пригожа, две рогожи рядные». С
отрядом Хохлача отправился и лекарь С. Родионов, который взял
под расписку сундук с лекарствами44.
В период подготовки отряда Дериглазу послали письмо, где
сообщалось, что к нему скоро придет подкрепление, а затем
гонец К. Грахов привез атаману приказ «брать Царицын
боем».
Между тем, Дериглаз, стоя на месте, ограничивался тем, что
отбивал ежедневные атаки калмыков. В один из таких дней он
снова послал письмо в Царицын, отправив с ним сотника Р. Об-
манщикова с его стрельцами. Но и это не дало никакого эффекта.
Упорство царицынского воеводы, нападения калмыков, приход
в Царицын первой казачьей станицы, неудача переговоров и
бездействие атамана не могли не вызвать в «походном войске»
сильного брожения. Оно увеличивалось благодаря слухам, что скоро
42 Кормщика Ивана Голого не следует путать с его однофамильцем
терским стрельцом Иваном Голым. До сих пор их принимали за одно лицо.
Их путали еще во время следствия, предъявляя им одинаковые обвинения
и соединяя вместе их показания. В столбце 412 (1163) показания стрельца
И. Голого, у которых не сохранилось начала, были приложены к показаниям
кормщика И. Голого. Как теперь удалось уточнить, стрелец И. Голый —
активный участник терского восстания, был причастен к расправе с подполковником
И. Некрасовым, но в походе под Царицын участия не принимал. Кормщик
И. Голый жил и работал в Астрахани, был старшиной в отряде Хохлача.
ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 312; стб. 412 (1163).
43 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 158, 182 и др.; стб. 412 (1163).
44 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 158, 272; стб. 394 (1144), лл. 172, 191.
187

придут на помощь воеводе казаки из Черкасска, а сверху
движутся «государевы ратные люди». В конце недели, истекавшей
со времени остановки на Сарпинском острове, Дериглаз был
вынужден собрать войсковой круг. Собрание оказалось весьма
бурным и среди присутствующих выявилось много разногласий.
Одни, возглавляемые находившимися в отряде Дериглаза
заговорщиками, настаивали на немедленном штурме Царицына.
Стрелец В. Усов уговаривал «итти мимо Царицына и с царицынцы
битца». Другие считали, что так как помощи от донских казаков
нет, то следует вернуться в Астрахань и «сесть в осаде накрепко,
а круг города все выжечь». Третьи утверждали, что нужно «идти
на Кубань или на Аграхань, взяв лутчее ружье и снаряд и порох,
и денежную казну и хлебные запасы для того, естьли де присланы
будут государевы ратные люди, и им в Астрахани не отсидетца».
Некоторые, как крестьянин В. Шалыга, молчали, думая только о
том, как бы выбраться с Сарпинского острова и бежать.
Некоторые просто хотели вернуться домой45.
Когда атаман, как вспоминал Шалыга, «дал войску своему
бочку вина в 40 ведер», то шум усилился. Объясняя свое
поведение, Дериглаз был вынужден обнародовать старшинский наказ,
которым непременно брать Царицын силой ему не предписывалось.
Это несколько обескуражило членов отряда, но, подумав, войско-
вой круг решил запросить в Астрахани помощь и начать
активную борьбу. Избранные тут же «лутчие люди» (4 человека) сразу
отправились в Астрахань с просьбой: «Прислать к ним в прибавку
человек тысячу или полторы с ружьем, а снаряда взять полку
Ефрема Армянинова». Таким образом, верх одержали сторонники
штурма Царицына. Но многие, по словам Шалыги, говорили, что-
«если людей к ним вскорости не пришлют», то «они и атамана не
послушают, и в Астрахань пойдут, для того, чтоб им не наждать
государевых ратных людей»46.
Тем временем задача взятия Царицына осложнялась. Число
калмыков по берегам Волги росло. Из донесений тайшей в приказ
Казанского Дворца видно, что только Мункотемир и Черкес
привели с собой 5000 человек47. Даже если они и преувеличивали
свои заслуги, то и тогда калмыков стало значительно больше, чем
астраханцев. В отписке, написанной после 27 августа, Дериглаз
сообщал Я. Носову, что «орды по обеим сторонам стоит многое
число и пройти нам невозможно». Поэтому, несмотря на бурное
собрание круга, атаман продолжал медлить. Смятение и
растерянность этого казавшегося прежде властным и твердым
человека росли. Смертельно боясь сражения, больше всего желая
отступить, он одновременно опасался и собственного войска, которое-
требовало действий, и гнева астраханского круга. Недатированная
45 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 225—226.
46 Там же, лл. 225—225 об.
47 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 112—116, 142—146.
188

отписка из-под Царицына, написанная после 27 августа, которое
стало решающим днем в истории похода, беспомощная и
сумбурная, показывает, что атаман был совершенно не в состоянии
проявить даже малую инициативу. Хотя в этой отписке он согласно
решению войска требовал подкреплений, ее пронизывало
стремление оправдать необходимость отступления. Чувствуется, что в тот
момент, когда он ее писал, Дериглаз с величайшим трудом
сдерживал желание все бросить и бежать. Он снова и снова пишет о
трудностях, о неудаче переговоров, о скоплении калмыков, о
поведении донских казаков и о том, что к воеводе идут подкрепления.
Прося войска, пушкарей, «пушечного снаряду и зелья, и свинцу»,
Дериглаз тут же напоминал, что «в наказе вашем, который вы
нам дали, что к городам з боем итти, того не написано».
Стремление отступить проявилось и в многочисленных разбросанных по
тексту отписки вопросительных фразах: «В город нам з боем
итить ли или нет...» «и будя итти... и если изволите войско
прислать...», а затем уж более прямо и откровенно: «Будя вы
поволите, что нам вверх не ехать, а ехать в Астрахань». Кончалась
отписка сообщением, что 27 августа из Царицына привезли ответ,
составленный от имени городских жителей, на все послания Дери-
глаза и прилагалась его копия48.
В письме, явно написанном Турчаниновым, стояло следующее:
«Забыв страх божий и крестное целование и верное свое
обещание, как служить ему, государю, ты, Иван Дорофеевич, пишешь
нам, грацким всяких чинов жителем, чтоб пристать к вашему
совету. И мы к вашему совету пристать не хотим, с кем вы
думали в Астрахани, там себе и делайте». Далее опровергалось
утверждение о преследовании православной веры: «Никакова
расколу не имеем и кумирским богам не поклоняемся», а также
дошедший до астраханцев слух, будто бы «приезжают в город
калмыки, многое число, и бутто в городе отымают хлеб и колачи
и харч безденежно». В письме подчеркивалось, что больше
ответов астраханцам не будет ни от горожан, ни от казаков, которые
«к вашему приобщению приставать не хотят», а Дериглазу грубо
напоминали «наперед сего к вам присылали выборных людей,
чтоб вы поехали прочь, а вы стоите по всякой час...» и угрожали,
что если он с войском не уйдет, то станут «над ним воинской
промысел чинить». В заключение астраханцам делались упреки,
что они, захватывая царицынский скот, поступают
«непорядочно» 49.
Письмо показалось Дериглазу достаточно веским
оправданием для астраханского круга. Получив его, он не стал ждать
подкреплений и решил отступить. Его намерение поддержали стрель-
цы-старожильцы. Один из них, конный стрелец И. Серебряк,
впоследствии рассказал, что «о том, чтоб от Царицына отойти
48 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 79—83.
49 Там же.
189

Прежде всего отрицательное влияние на течение похода
оказала недостаточная ясность планов восставших и существовавшие
между ними разногласия. Это проявилось в туманной
формулировке целей похода и особенно в слабой разработке конкретных
тактических задач. Отправляясь в поход, восставшие по существу
не имели никаких вариантов плана действий. Еще более усилил
неясность старшинский наказ, отразивший боязнь умеренного
руководства углубить конфликт с правительством и действовать
на свой страх и риск. Этот серьезный недочет был к тому же
усугублен слабостью и нерешительностью самого военачальника.
Апломб и властность Дериглаза, обманувшие круг, который
доверил ему столь ответственный пост, не смогли заменить атаману
ни опыта руководства военными операциями, ни воинского
таланта. Сильно повлияло и нежелание значительной части
повстанцев оторваться от своей базы, бросить хозяйство и дела ради
далекого и трудного похода.
Несмотря на старания старшин хорошо подготовить поход,
всего учесть они не смогли. Пушек «походному войску» дали
мало. Конных стрельцов, чтобы оказать отпор калмыцкой коннице,
оказалось недостаточно. Были затруднения и с продовольствием,
так что участникам похода пришлось раздобывать себе питание
путями, которые восстанавливали против них местных жителей.
Способ передвижения на стругах лишил «походное войско»
гибкости и возможности маневрировать, привязав его основные силы
к Волге и ограничив сферу деятельности только ее берегами.
Особенно большое влияние на судьбу похода, несомненно, оказало
поведение калмыцких феодалов. Атаки и численное превосходство
калмыков, подвижность их конницы, почти неуязвимой для
восставших, чрезвычайно усложнили положение отряда.
Такого оборота событий астраханцы предвидеть не смогли.
Готовясь в поход, они исходили из предположения, в котором
укрепились благодаря переговорам, что хан Аюка и его тайши
останутся нейтральными. Чтобы понять их вероломство,
неискушенным в дипломатии, верившим в силу слова, восставшим
требовалось время. Блок местной администрации, калмыцких феодалов и
донской старшины оказался достаточно сильным. Он не только
сохранил свое влияние и власть, но, проявив оперативность, сумел
поставить перед восставшими достаточно сильный заслон и не
допустить их общения с сочувствующими слоями населения.
Следует также рассмотреть мотивы, заставившие астраханский
круг отправить своих посланцев именно в Черкасск. При этом
прежде всего надо иметь в виду, что восстание произошло в
районе, отрезанном от «верховых казачьих городков» очень большим
расстоянием. В обычное время связь Астрахани с землями Войска
Донского осуществлялась через Царицын, откуда добирались
степью до станицы Паншинской, а затем вниз по Дону в
Черкасск. Дорогой этой систематически пользовались и купцы, и
курьеры, и служилые люди, ходившие в походы против крымских
192

и ногайских татар. В «верховые городки» от Паншина надо было
идти вверх по Дону, а затем по его притокам. Поток
двигавшихся этим путем людей был незначителен, пользовались им в
основном сами казаки, ездившие по делам в Царицын и Черкасск.
Другой путь на Дон шел от Черного Яра степью до станиц Пяти-
избянской и Нижнего Чира, лежавших ниже Паншина. Безводная
степная дорога удлинялась в 4 раза, а путь по Дону до Черкасска
сокращался незначительно. Этой дорогой пользовались редко и
только тогда, когда идти через Царицын было почему-либо нельзя.
Но если дорога до Черкасска по этому пути все-таки несколько
сокращалась, то до «верховых городков» она значительно
усложнялась, так как идти вверх по течению Дона приходилось дольше.
Таким образом, путь из Астрахани до Черкасска в обоих случаях
был легче и короче, чем в «верховые городки»; это хорошо знали
астраханцы. Поскольку они стремились скорее связаться с
казаками, то естественно могл^ выбрать только наиболее короткий
путь.
Не менее важным было соображение, что Черкасск являлся
столицей донских казаков, местом пребывания их атамана и сбора
донского круга; оттуда шли распоряжения всему казачеству и
позиция Черкасска могла оказать решающее влияние на казаков.
Другого подобного центра на Дону не было и ни один из
«верховых городков» заменить в этом отношении Черкасск не мог.
Астраханцы хотели получить поддержку всего казачества, верили,
что дела на Дону решает круг, а поэтому полагали, что самым
разумным и действенным будет обращение к донскому кругу. Такая
точка зрения, несомненно, складывалась иод влиянием широко
распространенной идеализации «вольного Дона» и донских порядков,
бывших в глазах множества людей примером свободной жизни.
К этому следует добавить, что у жителей Астраханского края
отношения с казачеством складывались своеобразно. Низовое
казачество они знали лучше и оно было им значительно ближе.
Астраханские и черноярские купцы ездили в Черкасск по торговым
делам. Астраханские стрельцы и солдаты стояли вместе с
низовыми казаками на заставах и сражались против татар и турок.
Астраханцы хорошо знали уклад жизни, материальный достаток,
независимость низовых казаков и именно они стали для них
образцом настоящего казачества. В них они видели союзников.
Жители «верховых городков» вызывали у восставших отрицательные
ассоциации. Купцы и промышленники постоянно подвергались
нападениям «воровских казаков» из «верховых городков», тратили
из-за них лишние средства на вооружение своих работных людей,
терпели крупные убытки, а некоторые полностью разорялись. Для
них «верховые городки» были не чем иным, как своеобразными
«разбойничьими вертепами», от которых лучше держаться
подальше. Для служилых людей Астрахани «воровские казаки»
являлись частыми и довольно назойливыми нарушителями
спокойствия края, за которыми им приходилось гоняться по бесчисленным
13 н. Б. Голикова
193

волжским протокам и островам, иногда бесплодно тратя множество
времени и сил. И для тех и для других казаки «верховых
городков» не были поэтому «настоящими» казаками и не представлялись
им надежными союзниками. Таким образом, обращение в Чер-
касск — вполне последовательный и логичный шаг астраханского
круга, оправданный достаточно вескими аргументами.
Если все же допустить, что И. Кисельников получил бы
задание пробраться в «верховые городки», то и тогда ничто бы не
изменилось. Ведь даже в Черкасск астраханцы прибыли позже
гонца из Царицына. Следовательно, за время их пути в верховья
Дона донская старшина легко осуществила бы те же мероприятия,
а станичные атаманы приготовились бы к прибытию «воров» и
арестовали их так же, как это сделали в Черкасске.
Успех миссии Кисельникова мог быть обеспечен только в том
случае, если бы астраханское восстание совпало с волнениями на
Дону. Но этого не произошло. Сами же астраханские события,
разразившиеся далеко от донских станиц и в связи с такими
мерами правительства и его администрации, которые
непосредственно донских казаков не задевали, отклика у них не нашли.
В этом проявилась типичная для феодальной эпохи разрозненность
народных масс, вспышки протеста которых возникали стихийно,
несогласованно и охватывали лишь определенные районы. Гораздо
лучше организованный господствующий класс неизменно
пользовался этим, употребляя все свое влияние, чтобы затруднить
объединение угнетенных.
При рассмотрении народных движений периода феодализма
можно подметить и еще одну историческую закономерность. Союз
казачества и крестьянства с городским населением,
существовавший во всех Крестьянских войнах, возникал как следствие
присоединения городского населения к восстаниям иных социальных
слоев, а не наоборот. Это объяснялось тем, что эксплуатируемое
население городов, особенно городские низы, гораздо легче и
быстрее откликались на различные антиправительственные
выступления, чем относительно свободное казачество,
поднимавшееся только тогда, когда инициатива исходила от него, или
отделенное друг от друга и от города множеством средневековых
перегородок крепостное крестьянство. Городские движения поэтому-
труднее выходили за городские стены и только там, где
границы города и сельской округи соприкасались достаточно тесно.
В Астраханском крае таких условий не оказалось, поэтому
приобрести союзников участникам восстания было особенно трудно.
* *
*
Известие о неудачах «походного войска» быстро разнеслось по
калмыцкой степи. Когда Дериглаз еще бесцельно стоял на Сар-
пинском острове, обстановка под Астраханью и Красным Яром
194

уже изменилась. Первые тревожные новости поступили в
Астрахань с Круглинской заставы, откуда старшина А. Иванов написал,
что против Круглого острова появилось подозрительно много
калмыков и едисанских татар. Намерений их он выяснить не мог,
так как людей, знавших их язык, на заставе не оказалось. Иванов
просил срочно прислать толмача и добавлял, что «мы от них зело
опасны». 4 сентября Иванов прислал вторую отписку, сообщая,
что «выше Круглинской заставы орды много и рыбные станы
разоряют и с станов рыбаки съезжают в Астрахань», торговых
судов ни снизу, ни сверху больше не приходит, а людей у него
мало. Явно опасаясь захвата заставы, он спрашивал как быть56.
Одновременно тревожные сведения начали поступать из
Красного Яра. О первых признаках изменения обстановки красноярские
старшины написали в Астрахань 1 сентября. Сообщая, что Чап-
держап «сидит от города версты з две и приезжая торгуют», они
сочли, однако, нужным отметить, что число калмыков под городом
резко увеличилось и они готовятся к походу, а «куды хотят итти,
того неведомо». 3 сентября из Красного Яра прибыл гонец с
известием, что по слухам «плавятца енбулуки через Вяцкую
перекопь и чрез Кривой Бузан, тысячи з две, и слышно хотят они под
Астраханью воровать». Местные калмыки стали ездить с оружием
и пытались узнать, когда красноярцы выйдут за стены крепости
косить сено. Из-за этого красноярцы стали бояться «сена косить
и рыбу ловить»57.
Еще не зная об отступлении отряда Дериглаза, астраханская
старшина не связала передвижения калмыков и татар с
неудачами «походного войска». Она еще вполне доверяла сведениям
И. Палкина. К тому же он по пути заезжал в стан Чапдержапа и
тот убедил его, что «идут к вам и к нам для воровства Ивак-Мур-
за с своими владельцы и с улусными людьми. И он, Чапдержап,
для уему их собрал своих ближних татар, чтоб их, поворотить, а
естьли буде они не поворотятца, и он де, Чапдержап, хочет итти
на них з ближними своими людьми для нашего оберегательства».
Поэтому красноярцев известили, что Чапдержап будет охранять
город и опасаться нечего, но тревога красноярских старшин не
уменьшилась. В тот же день они ответили, что «калмыки копятца от
города ниже Югар-рек... а которые калмыки сидели у города
по 3 и по 4 и по 5 лет, и те отошли прочь». Уход давно живших
у Красного Яра людей казался особенно подозрительным и не мог
не насторожить красноярских жителей. Пытаясь выяснить причины
передвижения, они узнали от калмык, «кои дружные», что их
феодалы действительно замышляют поход, но «на татар или на
русских людей, того неведомо». Поэтому красноярцы отнеслись к
заверениям Чапдержапа критически и послали в Астрахань просьбу
обеспечить их «на обережу людьми и снарядом со всеми пушешны-
56 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 14, 380.
57 Там же, лл. 5, 10.
13*
195

ми припасы» и добавили: «А мы теперь денно и нощно по городу во
всякой осторожности, чтоб нам государевой вотчины не потерять»58.
Как узнали в Астрахани позднее, снова обострилось
положение и у Гурьева. 2 сентября «владельца Даржагая, улусные ево
люди Нохой, Басун и Менколик с товарыщи» напали на стадо
гурьевских переведенцев и отогнали 75 голов скота, переправив
их за Яик. Переведенцы и стрельцы-годовалыцики провели с
калмыками переговоры и добились возврата 3 лошадей и 58 коров,
но остальной скот они отдать отказались, заявив, что угнали их
в отместку за невод, отобранный у них после первых нападений на
гурьевский учуг. В произошедшем затем столкновении стрельцы
захватили у калмыков 20 коров, но калмыки увезли переведенца
И. Богаченка. Через несколько дней стрельцы, вновь
отправившиеся на калмыков, освободили Богаченка, а Нохоя, Басуна и
Менколика взяли в плен. Тогда калмыки налетели на нижний учуг
и там «пограбили икру». Одного из них с тремя нагруженными
верблюдами удалось задержать59.
Отчаянные отписки Дериглаза, сообщения Красного Яра, Круг-
линской заставы и Гурьева заставили астраханскую старшину
серьезно задуматься об опасности нападений калмыков. Однако,
продолжая верить хану Аюке и Чапдержапу, они решили пока
нанести удары только тайшам, которые угрожали войску Дериглаза
и Круглинской заставе. В связи с этим подготовку отряда Хохлача
ускорили, и 5 сентября он отплыл из Астрахани. Перед отъездом
атаману дали наказ, текст которого позволяет внести в освещение
хода событий, имеющиеся в литературе, важные уточнения.
В исторической литературе сложилось мнение, что Хохлач, идя на
помощь Дериглазу, задания брать Царицын не получил60. Оно
основывалось на опубликованных В. И. Лебедевым протоколе
допроса Хохлача, где он утверждал, что должен был только провести
переговоры о пропуске в Астрахань судов с хлебом, и
обращенного к нему наказа, текст которого полностью согласовывался с
этими показаниями61. Теперь благодаря вновь найденным
документам выяснилось, что показания и наказ относились к более
позднему времени, когда был организован второй поход под Царицын.
В начале же сентября Хохлач получил наказ, содержание
которого было иным. Наказ этот, полностью согласованный с указом,
привезенным Дериглазу К. Граховым, предписывал отряду
Хохлача: «С астраханским войском соединясь, быть тому походному
войску вам послушным во всем и соединясь, прося у господа
бога милости, учинить к Царицыну приступ», то есть ясно
предлагал сделать попытку взять Царицын силой. Отплывая, Хохлач
отправил письмо черкасским князьям, из которого тоже видно,
58 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (П44), лл. 10, 177.
59 Там же, лл. 175—176.
60 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 279.
61 В. И. Лебедев. Астраханское восстание 1705—1706 гг. «Историк-
марксист», 1935, № 4; его же. Ук. соч. УЗМГПИ, т. II, вып. 1. М., 1941.
196

что задачу свою он определял как участие в походе на «верховые
города»62. О необходимости согласовывать действия с казаками
в наказе Хохлачу не говорилось. Но из текста видно, что в
Астрахани продолжали ждать известий от Кисельникова, а сообщению
Дериглаза об отказе присоединиться к восстанию нескольких
станичных атаманов решающего значения не придавали. Поэтому
наказ обязывал: «Обо всяком случае, что у вас чинитца станет, и з
Дону какие вести от наших посыльщиков к вам будут, и о всяких
тамошних вестях к нам извольте писать непрестанно, чтоб нам
вести были ведомы». В отношении калмыков указания он получил
совершенно точные: «Дорогою ниже и выше Черного Яру какие
калмыки попадутца владельцев Чаметя и Мункотемиря и Черкасова
владенья, и енбулуки, и едисанцы,—а миру у вас с ними никакого
не будет, — и на них бить и грабить и разорять. А калмыцких
владельцев Аюкаевых и Чапдержаповых калмык отнюдь не трогать,
потому что они с нами в миру»63.
В отличие от Дериглаза Хохлач решил ознакомить с наказом
весь отряд и «будучи на Болде то письмо чтено всем в кругу».
Двигался отряд быстро и без помех, так как калмыки при виде его
отошли в степь, и уже 12 сентября в урочище Казыяр, лежащем в
80 верстах ниже Черного Яра, встретился с отрядом Дериглаза.
Давая показания, Хохлач высказался о встрече весьма лаконично,
заявив, что «меж войска де у них замялось. И Иван де Дериглаз
велел ему, Андрею, с войском, которое послано было с ним,
Андреем, плыть в Астрахань по-прежнему». Более подробно сообщил
о ней стрелец Ссрсбряк, рассказавший, что люди из отряда
Хохлача назад идти не хотели и настаивали на движении к Царицыну, а
Дериглаз и его сторонники категорически протестовали. После
чтения наказа, данного Хохлачу, между противниками «за то, чтоб
они возвратились в Астрахань, была драка». Есаула С.
Кондратьева, ставшего одним из самых стойких деятелей восстания и
активно выступившего против Дериглаза, «тот атаман их, Иван
Ерофеев, — по словам Серебряка, — в кругу бил, и в неволю
возвратил их с собою в Астрахань»64.
Между тем обстановка под Астраханью продолжала
осложняться. Вскоре по отплытии отряда Хохлача к старшинам
неожиданно прибыл гонец от хана Аюки. Он привез короткое,
скрепленное красной тисненой ханской печатью письмо, написанное по-
русски яицким казаком Я. Федоровым. Это значило, что хан не
доверял чужому переводу и хотел довести свои слова до астра-
ханцев через своего толмача. Письмо это — достаточно тонко
составленный дипломатический документ, внешне носило мирный
характер. Но сквозь формально дружелюбные предложения
просачивались такие интонации, что все его содержание казалось
62 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 224.
63 Там же, л. 167; стб. 412 (1163).
64 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 215 об.; стб. 412 (1163).
197

сомнительным и говорило не о миролюбии, а о скрытых угрозах
хана. Так, после обычных поздравлений Аюка писал: «Слышно мне
починилось, что у ваших под Царицыном был бой с Чеметом и с
Картемиром. И вы сами знаете, что они о себе владельцы. И вы
мне отпишите, хотите ли со мною быть в миру. Буде хотите быть в
миру и вы пришлите ко мне своих посылыциков для договору. А
буде не хотите быть в миру и я с теми владельцами соединюсь. И о
том мне давайте от себя отповедь»65.
Дипломатический ход хана был задуман весьма хитро.
Показывая, что знает об отступлении восставших от Царицына и
внешне отмежевываясь от тайшей, проявивших к ним враждебность, он
одновременно освобождался от необходимости брать на себя
ответственность за тайшей и получал возможность свободно
использовать их против восставших, сохраняя видимость лояльных
отношений.
Спрашивая астраханцев, намерены ли они иметь с ним мир,
хан фактически зачеркивал результаты переговоров, только что
проведенных с ним Палкиным, но делал это так, будто вся
ответственность за решение вопроса лежала на восставших.
Следующей фразой, намекая на возможность выступить против них,
Аюка по существу ставил им ультиматум, условия которого
должны были узнать новые астраханские «посыльщики».
Письмо хана Аюки заставило старшин иначе воспринять
сообщение Дериглаза, которому они ранее особого значения не
придали, что «ево Аюкин толмач Асанка Малеев и казак
Василий Мордвинкин с Мамакотемирем и с Чеметом и с
Черкесом вместе. От него ли, от Юки, они присланы того мы не
ведаем, и били на нас с калмыками вместе»66.
С 6 сентября в Астрахань начали прибывать рыбаки, косари,
артарщики, садовники, снимавшие урожай с дальних бахчей, и
другие, подвергшиеся нападениям и ограблению люди. В росписях
причиненного им ущерба, которые составлялись в старшинской
канцелярии, упомянуты названия местностей, непосредственно
прилегающих к Астрахани и Красному Яру. Таким образом,
нормальная трудовая деятельность была нарушена даже в ближайшей
городской округе. Старшина установила, что нападение совершали
калмыки или подчиненные Аюке едисанские и енбулуцкие татары.
Как и в августе, они захватывали рыболовецкое снаряжение, лодки,
телеги, коней, верблюдов, возы с арбузами, оружие, инструменты,
одежду, продукты и другое имущество. Иногда налеты
сопровождались жестокими стычками. Работнику вдовы М. Ивановой в одной
такой стычке «левую руку изрубили, искололи в трех местах, да
голову порубили». Только в течение нескольких дней в плен попали
50 астраханцев67. Из-за натиска калмыков и татар, принимавшего
65 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 269.
66 Там же, лл. 79—83.
67 Там же, лл. 4, 6—8, 11—12, 14, 36, 38—39, 55—59, 62, 64, 134, 142,
164-165, 236.
198

все более широкие размеры, лицемерие хана Аюки стало
вырисовываться еще яснее. Чапдержап перенес свою ставку подальше от
Красного Яра и хранил молчание. Позиция его оставалась неясной.
Обсудив создавшееся положение, круг решил сделать еще
одну попытку добиться возмещения убытков и урегулировать
конфликты миром. Для этого постановили связаться с Чапдержапом.
Проведение переговоров возложили на Б. Торопчанина, И. Нек-
лека и И. Монастырского, уже имевших с ним дело, и сотника
юртовских татар Атепу. 8 сентября для них составили наказ,
из которого видно, что доверие астраханцев калмыцкие
феодалы утратили. Наказ предлагал соблюдать крайнюю
осторожность, сразу в стан Чапдержапа не ехать. Сначала
рекомендовалось отправить к нему из Красного Яра гонца с толмачом в
сопровождении 2—3 «знатных людей» из кочующих под Красным
Яром калмыков и передать, чтобы «Чапдержап для всякого
совету и соединения и для мирного договору, против писем своих,
ехал в ближние места, к городу Красному Яру». Затем посланцам
рекомендовали взять у него аманатов, чтобы «Чапдержап над
вами никакой худобы не учинил» и только тогда ехать к нему на
свидание. Во время встречи посланцы должны были договориться,
чтобы быть «во всяком соединении и в дружбе и в любви, и от его
б калмык и от наших русских промеж нами б воровства и
разоренья русским и татаром нашим и калмыком ничего б не было» и
предложить, чтобы за нарушение этих условий стороны «чинили
управу» и по приговору «казнили смертью». Наказ предлагал
добиться возврата пленных, похищенного имущества и уплаты за
вещи, которые пропали. Договор калмыки должны были закрепить
црисягой «по своей вере и шерти», а одновременно посланцам
разрешалось привести к присяге жителей Красного Яра. В наказе
говорилось также, что посланцам следует заверить Чапдержапа,
что ни с ним, ни с ханом Аюкой у них «ссор и задоров не будет».
Предусматривалось, что если Чапдержап «похочет к вере идти в
Астрахань», то согласиться68.
Пока послы готовились к поездке, из Красного Яра пришли
новые тревожные сведения. Так, 10 сентября, прося не брать у
них людей для Гурьева, старшины писали, что обстановка
заставляет их держать на караулах по 60 человек, а косить сено и
ловить рыбу они не могут. В тот же день прибыл второй гонец со
сведениями о переправе через Кривой Бузан 2000 енбулуков,
которую наблюдали красноярские объездчики69. Сообщения
заставили Торопчанина и его спутников поторопиться, и 11 сентября
они приехали в Красный Яр. Одновременно туда отправили
«зелье и свинец и пушечные припасы». В тот же день сотник Атеп
и толмач Мамут съездили к Чапдержапу и привезли от него ответ,
что «обо всем договариватца ехать к нему в улусы, а сам он, Чап-
68 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 38—39.
в9 Там же, лл. 69, 74.
199

держап, на Красной Яр не будет». Аманатов он не дал. Кроме того
Атеп узнал, что Чапдержап жалеет, что не задержал И. Палкина
и «знатно, есть у него некая прозебь и недоброе на уме». Сообщая
это в Астрахань, посланцы высказывали опасение, что, даже
согласившись прислать аманатов, Чапдержап «добрых людей не
даст», и спрашивали, как быть70.
Вскоре после возвращения Атепа «калмыки и татара били на
красноярской табун и отогнали 30 верблюдов да 50 лошадей, да
10 коров». Караульщик был тяжело ранен. Красноярцы тоже
бросились на калмыков и захватили в плен 11 человек. Троих они
отпустили, чтобы те сообщили о случившемся, а 8 «мужиков
добрых» увезли в Красный Яр. Среди них оказались влиятельные лица
и через некоторое время от калмыков пришло предложение
вернуть отогнанный скот в обмен на пленных. Этот случай
восставшие использовали и для того, чтобы оказать давление на Чап-
держапа. Подробностей о ходе дальнейших переговоров с ним
найти не удалось, но в одной из позднейших красноярских отписок
упоминалось, что 4 его мурз были в Красном Яру и «шертовали».
Таким образом, восставшие добились некоторых успехов и
налеты на округу Астрахани и Красного Яра временно прекратились.
Красноярские отписки от 16 и 23 сентября говорят, что все было
спокойно. Красноярцы интересовались новостями и сообщали: «А
мы ныне косим сена»71.
Тихо было и в районе Круглинской заставы. В середине
сентября А. Иванов писал, что на заставе «дал бог все здорово»,
только рыбаки уехали в Астрахань. О калмыках он не упоминал,
а причиной отписки было стремление стрельцов смениться, они
стояли без перемены уже пять недель и «запасом испроелись»72.
Однако все понимали, что положение снова может измениться.
Поэтому астраханская старшина, используя передышку, срочно
принимала меры к укреплению городских гарнизонов. Именно в
это время осуществляется смена гарнизона в Гурьеве, усиливается
охрана учугов и застав, а в Красном Яру проводится запись в
стрельцы стрелецких сыновей, бобылей и посадских людей. Меры
эти были весьма своевременны, ибо дальнейшие события показали,
что передышка оказалась очень короткой.
Наиболее выдающимся событием середины сентября было для
восставших возвращение «походного войска». Многие еще при
чтении отписок рассматривали поведение Дериглаза как измену и
требовали применения к нему действенных мер. Поэтому, когда
оказалось, что войско, несмотря на указ биться за Царицын и
отправку подкреплений, все-таки возвращается, астраханцев охватило
сильнейшее возмущение. Оно особенно возросло, когда в городе
узнали о стычке в урочище Казыяр. Увидев подходившие к
причалам струги Дериглаза, астраханцы заперли ворота и отказались
70 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 243.
71 Там же, лл. 188, 215, 227, 252, 260.
72 Там же, л. 255.
200

впустить в город атамана и его людей. Вход разрешили только*
тем, кто был в отряде Хохлача. Отряд Дериглаза простоял под
стенами Астрахани 2 суток. Посланцев атамана, которых
пропустили к старшинам, арестовали. Войско волновалось. Между
приходившими на берег астраханцами и сторонниками Дериглаза возникали
резкие споры и перебранки. Понимая ненормальность этого
положения и испытывая двусторонний нажим, Дериглаз отправил
старшинам и кругу письмо, где спрашивал: «Чего ради так вы изволите
нас в город не пущать и для какова намерения? Мы к вам
приехали не иноверцы и не из иных земель, ездили мы от вас и от
всего кошевого войска, к вам и приехали». Пытаясь сохранить
достоинство, Дериглаз упрекал старшин в том, что они слушают
враждебно настроенных к нему и неверно осведомляющих их лиц, а
затем выражал желание сам донести кругу о всех перипетиях
похода. «А которые наша братья милости вашей всякие неистовые
слова, чего у нас и в помышлении не было, доносят, — писал
Дериглаз, — и тех людей и слушать было не для чего, потому
многие люди и от вас к нам в войское приходят и всякие речи
говорят, мы того ничего у них не слушали, а желаем милости
вашей и обо всем переговорить. А которые между нами ссорят, и тех
людей своя совесть осудит». Атаман высказывал также
подозрение, что приходившие от старшин люди не передают им его
оправданий, и просил: «По милости своей, разрушите вражду, для чего
нам меж собою так делать и ссоритца...». В конце отписки он
сетовал, что доверенных лиц, посланных им в город, «вы изволите
сажать в тюрьму и за караулы, а для какова намерения, мы не
знаем» и заключал уверением, что «вины нашей нет»73. Получив
письмо Дериглаза и решив, что они достаточно проучили
самовольных участников похода, старшины организовали новое
«крестное целование, чтоб им меж себя никакова зла не чинить», и
ворота открыли. Затем отряд был распущен, а Дериглаза предали
суду круга. Как выясняется по показаниям Рычкова, оправдаться
Дериглазу не удалось. Выслушав его речь, «старшины Яков
Носов с товарыщи и все войско» на атамана «за то, что он к
Царицыну не приступил и атамана Андрея Прокофьева с войском
с дороги поворотил, кричали»74. Круг назвал поведение Дериглаза
близким к измене, его лишили всех полномочий и звания. Веко*
ре после пережитого позора Дериглаз умер75.
73 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 256; стб. 412 (1163).
74 ЦГАДА, ф. 111, д. 21, 1705 г., лл. 1—2; ф. 210, «Разрядные вязки»,
низ. 36, д. 78, лл. 1—2; ф. 371, д. 458, лл. 272 об., 277 об.
75 Подробностей о смерти Дериглаза выяснить не удалось. Упоминание о
ней сохранилось только в одном из показаний П. Жегало, которое он давал по
поводу исчезновения данного Дериглазу наказа старшин. Жегало показал, что
указ взять Царицын «в то время взял к себе атаман их Иван Дериглаз, а в
Астрахани, перед смертью, то письмо о той же их царицынской посылке у того
Дериглаза взяли к себе Родион Кочнев, Григорий Кочнев, а где дели не знает...
Л достальные ж войсковые письма, по которым посланы были они под Царицын
сперва, у того Дериглаза взяты все в Астрахани в круг» (В. И. Лебедев. Ук.
соч. УЗМГПИ, т. II, вып. 1. 1941, стр. 23—25).,
201

*
В правительственном лагере отступление восставших от
Царицына вызвало большое облегчение. Однако А. Турчанинов
понимал, что борьба еще не закончилась и преследовать отряд не
стал, решив не рисковать своими силами. Но вскоре к Царицыну
подошел казачий отряд из 1700 человек, которым командовали
В. Познеев и М. Фролов. Казаки соединились с отрядом С. Чеку-
нова и через несколько дней провели переговоры о совместных
действиях против восставших с калмыцкими феодалами. Как
писал в Посольский приказ донской атаман Л. Максимов, они
достигли соглашения «великому государю вопче служить и задоров
и ссор промеж себя никаких не чинить». Затем часть казаков
отправилась под Черный Яр и приняла участие в начатых там
калмыками операциях: «Боем били и языки взяли». От захваченных
пленных удалось узнать, что на помощь Дериглазу был послан
второй отряд, но «куды свое намерение управят, подлинно
проведать не могли»76.
Сначала в Царицыне ждали, что восставшие вернутся, но к
концу месяца тревога улеглась настолько, что Турчанинов
отпустил отряд Познеева и Фролова, а также часть верховых
казаков, оставив «для обережи города Царицына» только казаков
«от Есаулова городка, вверх по Дону и по Хопру и по Медведице
и по Бузулуку, изо всех наших... верховых казачьих городков,
переверстався с десятку по два человека». Ф. М. Апраксин в
письме к Петру I уточнял, что всего в Царицыне оставалось
800 казаков. Командование ими возложили на присланных из
Черкасска старшин Л. Познеева и Т. Пирожникова. Кроме
казаков Турчанинов задержал в Царицыне служилых людей,
прибывших из Саратова и Дмитриевска. Основная масса казаков и
служилых людей расположилась в самом городе и у его стен.
Была также поставлена застава на Сарпинском острове77.
В Москву донесения шли медленно, а поэтому большую часть
сентября в столице знали лишь то, что сообщили первые
астраханские беглецы, а также С. Кочет и привезенные им астраханские
посланцы на Дон. Когда стало известно, что казаки выступили на
стороне правительства, в Черкасск была послана поощрительная
грамота, составленная еще 28 августа, но задержанная до
выяснения позиции казачества. Начиная с перечисления казачьих
заслуг, она призывала казаков и далее служить «со всяким
усердием и над теми ворами астраханскими у Царицына и в иных
местех, где случай позовет, по верной своей к нам великому
государю службе, чинить воинской промысел, чтоб их воров усми-
78 ЦГАДА, ф. 111, д. 14, 1705 г., лл. 9 об.— 10; Письма и бумаги Петра
Великого, т. III, стр. 978—979.
77 Там же; Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 966—967.
202

рить и к дальнейшему кровопролитию неповинных душ
христианских не допустить», обещая им, что «государя милость к вам
будет»78.
Позднее сведения с мест стали поступать в Москву довольно
тревожные. Во многих донесениях сообщалось, что слухи о
восстании вызывают брожение. В Арзамасском уезде, например, где
воевода пытался привлечь к защите города местное население, его
гонцы получили отпор. В селе Гуленки, куда приехал арзамасец
Б. Савельев с указом к крестьянам, чтобы они от «воровских
людей и бунтовщиков были во всяком опасении и для обережи
города Арзамаса ехали в скорых числах», население подчиниться
отказалось. Указ крестьяне назвали «воровским», а Савельева
избили. Когда воевода послал в Гуленки арестовать приказчика,
крестьяне его взять не позволили79. Опасение, что пример астра-
ханцев вызовет подражание, заставило правительство издать
строгий указ, который рассылали приказы Разрядный, Посольский и
Казанского Дворца с 11 сентября по 2 октября. Он гласил, что
жители городов и уездов обязаны: «Буде из Астрахани или из иных
низовых городов воры и бунтовщики станут писать, или кого
присылать для возмущения к злому намерению, или збежав в уезд
станут жить тайно, и тех воров имать и объявлять». За
невыполнение указа устанавливалась смертная казнь. Из одного только
Разрядного приказа указ разослали более чем в 40 городов.
Воеводы приказывали указ «кликать биричем по многим торгам», а
в уезд, в станы, села и деревни посылали для его объявления
нарочных посыльных80.
К концу сентября сведения о положении в районе восстания
стали пополняться в результате опроса прибывавших очевидцев
событий, в число которых входили офицеры Малчевский и Малая
Земля, крестьянин Шалыга и отпущенные из Астрахани купцы,
подрядчики, приказчики. После допроса Б. А. Голицын согласно
решению боярского совета тех, у кого находились поручители,
отпускал, а тех, у кого их не было, оставлял в приказе. От них в
Москве стало известно о неудачном походе Дериглаза и
подробности обороны Царицына. 27 сентября в приказ Казанского
Дворца прибыли послы калмыцких тайшей, которые привезли
Голицыну письма от Мункотемира, Черкеса, Чемета, Даржи и Четера-
мурзы. Все они писали о своих заслугах в борьбе с восставшими,
сообщали об отходе «воров» и прямо или с помощью намеков
просили вознаграждения. Голицын отправил «письма» Петру I,
а пока обещал им «милость», когда «окончится сие дело»81.
Одновременно в Москве шла подготовка военного снаряжения
78 ЦГАДА, ф. 111, д. И, 1705 г., лл. 1—4 об., д. 14, 1705 г., лл. 3—7.
79 ЦГАДА, ф. 1103, д. 706, лл. 1—8 об.
80 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 34, д. 69, лл. 4—5, вяз. 35,
д. И, лл. 11—12, 20 об., 20-А, 21, вяз. 36, д. 78, лл. 5—11, вяз. 39, д. 48, л. 1;
ф. 158, д. 133, 1705 г., л. 1.
81 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 112—116, 142—146.
203

и стругов для полков Б. П. Шереметева, сообщавшего, что
«поход его с Москвы будет вскоре и надобно ему 20 стругов»82.
Петр I узнал об отходе восставших от Царицына из депеши
Ф. М. Апраксина от 7 сентября, которую получил 19 сентября.
Это известие его очень обрадовало. «Всемилостивейший господь
не в конце гнев свой пролити, и оным уже чрез 25 лет губительным
псам волю и в невинных кровях утеху подати изволил и чудным
образом огнь затушити изволил», — написал он в ответе
Апраксину и согласился, что казаки заслуживают вознаграждения83.
Однако Петр понимал, что до полной ликвидации восстания еще
далеко. Поэтому 21 сентября он отправил Шереметеву,
находившемуся в пути к Москве, письмо, настаивая: «Для Бога не мешкай,
как обещался тотчас пойди в Казань». В тот же день он отослал
письмо и Ф. Ю. Ромодановскому, поручая ему проследить, «как
прибудет господин фельтмаршал к Москве, чтоб немедленно ево с
удовольством отправить в Казань», и потребовал, чтобы
арестованных в Черкасске астраханцев немедленно переслали к нему84.
В сентябре Петр послал второе письмо к Апраксину, где
определял вознаграждение казакам. Текст его не сохранился, но
упоминание о нем есть в письме Апраксина Петру от 22 октября 1705 г.
Там он писал, что «грамоту милостивую» казакам не послал, так
как «деньги, которые по твоей милостилш дать велено, с Москвы
ко мне не присланы, а у меня на Воронеже толикого числа не было,
а послал к ним для объявления твоей милости немедленно, чтоб их
утвердить»85.
Широкой огласке все эти распоряжения не предавались.
И Петр и его соратники были гораздо более заинтересованы в том,
чтобы скрыть или хотя бы преуменьшить в глазах общества,
особенно иностранцев, серьезность внутренних осложнений в стране.
Поэтому они старались распространять наиболее оптимальные,
хотя и недостаточно точные сведения. В результате такой тактики в
конце сентября и начале октября как в окружении Петра, так и в
Москве упорно передавали, что астраханский мятеж подавлен.
Наиболее яркое отражение эти слухи получили в донесениях
иностранных резидентов. В Москве в связи с приездом калмыцких послов
главную роль в подавлении восстания отводили калмыкам. Эту
версию передал в Вену О. Плейер, сообщивший, что хан Аюка по
собственной инициативе уничтожил большинство восставших, а
остальных взял в плен или рассеял. Кроме того, слыша о идущих
в Москве допросах астраханских посланцев на Дон и купцов, он
писал, что в столицу доставлено много пленных и идет следствие,
итогом которого будут, вероятно, массовые казни86. Ч. Витворт,
82 ЦГАДА, ф. 111, д. 15, 1706 г., лл. 1—2; Письма и бумаги Петра
Великого, т. III, стр. 1021.
83 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, № 931 и стр. 977—978.
84 Там же, № 933, 934 и стр. 965.
85 Там же, стр. 978—979.
86 Н. Г. У с т р я л о в. Ук. соч., т. IV, ч. 2, стр. 447.
204

находившийся в Гродно, передавал версию о подавлении
восстания донскими казаками. В его донесении в Лондон от 26
сентября сообщалось, что казаки «неожиданно напали на мятежников,
перебили большую часть их, а главных зачинщиков захватили и
препроводили в Москву». 6 октября Витворт передавал, что «дней
через 8 или 10 главных зачинщиков из Москвы ожидают сюда, а
казакам за их услугу отправлено 20 000 рублей». Впрочем,
осторожный и умный Витворт не доверял слухам. Поэтому он ставил
под сомнение известия о быстром и легком подавлении
восстания: «Да еще и не вполне достоверно, чтобы действительно все
так успокоилось, как уверяют здесь. Недаром фельдмаршал
Шереметев на почтовых отправился из Курляндии в Москву, и сам
царь, кажется, возвратится туда на зиму, хотя до сих пор
полагали, что он проведет зиму в Литве»87.
В середине октября Петр получил от Апраксина письмо, из
которого узнал, что попытка местных сил овладеть Черным Яром
окончилась неудачно: «Черноярцы сели в осаду и их к себе не
пустили и по них ис пушек и из мелково ружья стреляли»88.
Сопротивление черноярцев показало Петру I, что сломить
восставших местными силами не удастся. Регулярные полки
Шереметева, которые по его расчетам должны были достичь Москвы
через 2 недели, не добрались туда, хотя прошел месяц. Не
известно было также, дошла ли до восставших грамота от 30
августа с предложением принести повинную и как она была
принята. Судя по поведению черноярцев, Петр мог предположить,
что астраханцы ответят на нее отрицательно. При таких
обстоятельствах сравнительно мягкое содержание этой грамоты
показалось Петру недостаточно внушительным, и он приказал составить
другой, более жесткий и суровый текст89.
В противоположность грамоте приказа Казанского Дворца,
обращенной не только к служилым, но и к торговым людям,
грамота Петра I была адресована только «солдатом и всех полков
конным и пешим стрельцом». В ней говорилось, что царю стало
известно о «смятении», возникшем «от некоторых бездельных
людей и возмутителей, которые возмутя Вас, забыв страх божий и
крестное целование, побили воеводу нашего Тимофея Ржевского
и своих начальных людей и потом посылали от себя к Царицыну
л на Дон к казаком для возмущения». Отмечая верность казаков и
неудачу повстанцев под Царицыном, восставшим заявляли, что
против них посылаются драгунские и солдатские полки,
царедворцы и дворяне, а хану Аюке, юртовским татарам и черкасским
князьям отправлен указ присоединиться к царским войскам. Далее
и грамоте говорилось, что посылается она, «памятуя прежние Ваши
87 Сборник РИО, т. 39. СПб., 1884 г., стр. 172—173, 175.
88 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 966—967.
89 Подлинник грамоты, составленной 11 октября 1705 г., считается
утраченным. Однако удалось найти ее черновик, датированный тем же числом, и, что
особенно интересно, с собственноручными поправками Петра I.
205

службы к отцу нашему... и к нам государю». После этих слов Петр 1
сделал вставку: «И что многие в том приневолены к тому делу из
вас и чтоб вам игмпипо с теми ворами не пострадать». Вторая
половина грамоты содержала призыв: «Напомня страх божий и
крестное к нлм цлрю целование, от тех возмутителей отстали и их
перелови к нам, великому государю, прислали и тою своею вер-
ностшо ту нпиу свою заслужили, и были в прежней своей к нам...
верности, не опасаясь впредь к себе от нас, великого государя,
гневу». Заканчивалась грамота предупреждением, что если
восстание не прекратится, то все будут «войсками нашими наказаны
смертию бес пощады и з безвинными вашими женами и детьми».
Последняя фраза, приписанная Петром, гласила: «Ради же того,
дабы вышереченные возмутители нашей грамоты от вас не
утаили, указали мы многие такие же грамоты за нашею государевою
печатью чрез разных посылыциков к вам послать, которые
писаны против сего же слово в слово»90.
Как видно из текста грамоты, составлявшейся под
руководством Петра I, она была явно рассчитана на то, чтобы расколоть
восставших. Во-первых, сама постановка вопроса о разной
степени их виновности неминуемо, должна была вызвать среди них
споры и трения. Во-вторых, возлагая вину за случившееся на
каких-то отдельных лиц, каких, Петр в то время и сам еще не знал,
грамота давала возможность колеблющимся, сомневающимся или
просто страшившимся борьбы людям отойти от восстания, став
в позу обманутых. И в-третьих, она прямо толкала наиболее
неустойчивую часть восставших на путь предательства и облегчала
сторонникам правительства возможность выступления против
наиболее стойких участников борьбы. Грамота интересна и своей
откровенной классовой направленностью, в ней царедворцы и
дворяне, так же как и местная национальная знать, резко
противопоставлены стрельцам и солдатам. В отличие от грамоты приказа
Казанского Дворца в грамоте Петра I нет и речи о том, что у
восставших мог быть повод к восстанию. Если там говорилось о
воеводских обидах и налогах, упоминалось о тяжелых
государственных поборах и даже признавалось за восставшими право бить
челом, то в грамоте Петра восстание подчеркнуто
квалифицировалось как действие «бездельных людей».
В тот же день, 11 октября 1705 г., грамота была отослана
Б. А. Голицыну. В письме к нему Петр пояснял, что по этому
образцу «многое число написав, надлежит послать в Астрахань и на
Черный Яр, когда фельдмаршал вступит в низовые города». В том
же письме Петр распорядился послать калмыцким феодалам «мях-
кой рухледи... что прилично» и просил Голицына ввести Б. П.
Шереметева в курс местных дел и посоветовать ему, «что способнее
делать и на Царицын кого послать». Получив приказание,
Голицын тотчас оформил грамоты и отправил их в Царицын, не дожи-
90 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 69-70 об.
206

даясь прибытия фельдмаршала. Объясняя это Петру, 23
октября 1705 г. Голицын писал, что «грамоту обрасцовую», которую
«изволил ко мне прислать и указал послать как господин фельтмар-
шал вступит в низовые городы», он послал раньше «усмотря
нескорый отъезд» Шереметева. Таким образом, грамота Петра I
ушла в Астрахань еще до 23 октября 1705 г.91.
Шереметев прибыл в Москву 20 октября с батальоном солдат,
эскадроном конницы. Там он намеревался пробыть недолго, но,
узнав, что «от Астрахани злово ничего не подновляется», торопиться
не стал. 2 ноября он писал А. Д. Меншикову, что «путь застал
злой, ни саньми, ни телегами итить нельзя», и лишь обещал «мало,
что обождав, с великим трудом поеду». Частично причиной его
задержки было отставание назначенных с ним в поход полков.
Полк Абрама к 30 октября достиг только Твери, а полк Билса
не дошел еще и туда. К тому же выяснилось, что идти от Твери
водным путем уже нельзя и они должны были добираться до
Нижнего Новгорода на подводах, а это крайне осложняло и замедляло
движение92. Немало затруднений вызывало и решение других
организационных вопросов. Шереметев стремился использовать
пребывание в Москве, чтобы получить там не только снаряжение, но
и жалование для солдат93. Поэтому он выехал из Москвы лишь в
середине ноября и 30 ноября достиг Нижнего Новгорода, где под
его командованием, наконец, соединились батальон, эскадрон,
полки Абрама и Билса.
Проведя смотр, Шереметев выяснил, что в полках не хватает
1898 шпаг, сумок, лядунок, трубок для фитиля, 1027 штыков,
патронных сумок и других вещей. Абрам не захватил из-за
недостатка подвод сшитые для солдат кафтаны, а Биле —
выданного на солдатскую одежду сукна. Все это пришлось затребовать, что
снова вызвало задержку. Жалуясь Меншикову, Шереметев писал:
«Люде зело добры и новыя учения принимают, только не одеты».
Используя обстановку, фельдмаршал провел в Нижнем Новгороде
полковые учения по стрельбе и метанию гранат. В начале декабря
его полки двинулись дальше94.
Таким образом, правительство постепенно готовило на борьбу
с восстанием крупные силы, намереваясь использовать не только
местные резервы, донских казаков, калмыцкие отряды, но и
регулярные части и дворянское ополчение. Одно только перечисление
этих сил показывает, какое большое значение придавалось подав-
91 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, № 946; ЦГАДА, ф. 6, д. 17,
л. 122. •
92 Л ОНИ, ф. Походной канцелярии А. Д. Меншикова, карт. 4, д. 204, л. 1,
д. 210, лл. 1—2; Н. Г. Устрялов. Ук. соч., т. IV, ч. 2, приложение II, № 334.
93 ЛОИИ, ф. Походной канцелярии А. Д. Меншикова, карт. 4, д. 210,
лл. 1—2.
94 Там же, д. 245, л. 1 и др., д. 246, лл. 1—2; Н. Г. Устрялов.
Ук. соч., т. IV, ч. 2, № 334.
207

лению восстания и какой сильный страх испытывало правительство
при мысли о его расширении.
Основной опорой правительства в борьбе с восставшими на
первом этапе восстания были местная администрация, калмыцкие
феодалы и верхушка казачества, которые обеспечили мобилизацию
местных резервов, сумели предотвратить возможность
распространения восстания на подвластное им население, проявив
достаточную сплоченность. В этом сказались результаты процесса
консолидации господствующего класса, в состав которого втягивались
благодаря общности классовых интересов новые эксплуататорские
группы.
Наиболее действенным средством борьбы с восставшими
правительство считало насилие и надеялось главным образом на
применение вооруженных сил. Но одновременно оно пыталось
действовать и с помощью дипломатических мер, которые могли, по его
мнению, содействовать ослаблению и расколу рядов восставших.
В арсенал дипломатических средств входили и демагогические обе-
щания и прямое запугивание. Третьим способом повлиять на
восставших являлась экономическая блокада, призванная
содействовать развитию внутренних экономических трудностей. Ко всем
этим действиям прибавлялись тайные интриги верных
правительству лиц, находившихся среди восставших и способствовавших
распространению там разных слухов, паники, а также царистских
иллюзий и настроений. Разнообразие тактических приемов
правительства указывает на обоюдную остроту развернувшейся борьбы.
Готовность господствующего класса использовать при защите своих
классовых позиций и интересов любые средства, а также
сплоченность его представителей проявились в астраханском конфликте
с предельной ясностью уже на первом этапе восстания.
Дальнейшая его история подтвердила это положение еще не один раз.

ГЛАВА VII
РАЙОН ВОССТАНИЯ
В КОНЦЕ^СЕНТЯБРЯ - ДЕКАБРЕ
1705 г.
читая виновником неудач Дериглаза,
восставшие не восприняли отступления от Царицына как
крах надежд на союз с казачеством и считали
возможным повторить поход. В словах стрельца
Я. Браги, что хотя «старшинам про все та тысяча
человек сказала, старшины в том им не
поверили»,— была доля правды1. Вместе с тем стало
ясно, что отряд столкнулся с гораздо более
сильным сопротивлением, чем полагали. Если утверждение
Дериглаза об отказе казаков поддержать восстание не встретило доверия,
то враждебность калмыцких феодалов сомнений не вызывала,
так же как и то, что Царицын получит подкрепление из других
городов. Не приходилось рассчитывать и на успешность
внезапного нападения, так как было ясно, что Л. Турчанинов не
ослабит контроля за движением по Волге. Таким образом, восставшие
понимали, что борьба предстоит тяжелая и сложная. В
такой обстановке вопрос о поддержке казаков обретал особую
остроту. Тревожили и затруднения со снабжением хлебом,
потому что приближался конец навигации, а с середины августа
торговые суда и хлебные насады перестали приходить в Астрахань.
Отсутствие подвоза хлеба грозило многими осложнениями.
Хотя после выдачи жалования запасы в житницах еще
оставались, обеспечить все население городов было трудно. Уже
началась спекуляция хлебом и стали расти цены, что вызывало
недовольство городских низов. Пополнить запасы зерна, муки и
круп можно было только двумя способами: захватить Царицын,
где выгружались задержанные Турчаниновым суда, или пойти
на компромисс и добиться от воеводы снятия блокады, не
прибегая к вооруженной силе. Обсуждая это положение, круг решил
послать к Царицыну новый отряд. Действовать ему предложили
в зависимости от обстановки, или заключив союз с казаками,
взять город, или договориться с Турчаниновым о пропуске хлеба.
1 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 158 об.
14 н. Б. Голикова
209

Окончательное решение должен был принять на месте походный
атаман, которым утвердили А. Хохлача. Походные старшины и
есаулы у него остались прежние, а отряд увеличили до 1000
человек2.
Подготовку ускорили известия из Черного Яра, откуда почти
сразу за отплытием войска Дериглаза, пришло сообщение, что
на сенокосе схвачены и увезены местные жители. Старшины
подозревали, что их взяли калмыки или «потсылка с Царицына»,,
а поэтому считали необходимым подготовиться к нападению и
просили прислать порох и свинец. Затем астраханцы получили
известие, что «калмыки затворили Волгу, не дают проезду ни
вверх, ни на низ и ловцов побрали многих, и с лотками».
Продолжали исчезать люди с сенокосов. Старшины со дня на день
ждали нападения и, опасаясь, что сдержать натиск будет трудно,
просили: «Не дайте государеву городу пропасть от орды и нам
бы в конец не погибнуть»3. Отписки не датированы, но, судя по
тексту, относятся к первой декаде сентября.
13 сентября калмыки осуществили уже серьезный налет на
окрестности Черного Яра. 14 сентября они его повторили и
горожане были вынуждены сесть в осаду. Сообщая об этом и снова
прося помощи, черноярские старшины подробно описали все
произошедшие за эти дни события. По их письму видно, что калмыки
действовали по определенному плану. Один из их отрядов,
подойдя к Черному Яру с Луговой стороны, предложил провести
переговоры о мире. Черноярцы согласились и отправили
посланцев сказать главе отряда Мункотемиру, что «у нас с ним и с ево
улусными людьми никакой ссоры и бою не бывало». Во время
переговоров калмыки второго отряда «ударились боем по Нагорной
стороне на рыбных ловцов и одного человека убили до смерти
и многие лотки и сети побрали». 14 сентября «били на Черный Яр
боем ево ж Манготемировы калмыки в другом часу дни, и бой...
был долгое время». Потерь людьми черноярцы не понесли, но
потеряли 7 лодок. После перерыва калмыки вторично напали на
рыбаков (3 убили, 3 взяли в плен и угнали 3 лошадей) и плотна
окружили город, совсем лишив жителей возможности выходить
за стены4.
17 сентября к крепостным надолбам вместе с калмыками
приезжали царицынские стрельцы и донские казаки. Они
предложили, чтобы черноярцы «с ними соединились вопче а от
Астрахани бы отстать» и обещали, что станут отстаивать вместе с
ними православную веру. Однако маневр успеха не имел. Черноярцы,
«видя их пронырство», потребовали гарантий: «государева указа
и грамот», а также возврата взятых в плен рыбаков. Царицынцы
обещали одного из них вернуть, но вместо этого, соединясь с
калмыками, «против города на песку у рыбных ловцов у лоток
2 ЦГАДА, ф. 371, стб. 410 (1161), лл. 2—4.
3 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 228—229.
4 Там же, л. 230.
210

рыбу пограбили и неводы и сети, изрезав, увезли». Черноярцы
открыли по ним стрельбу из пушек. Отъехав от города на 3 — 4
версты, калмыки стали станами. С этого времени черноярцы были
вынуждены биться с ними и днем и ночью. Сообщая об этом в
Астрахань, старшины писали: «Не дайте государеву городу разо-
ритца и нам в конец всем не погибнуть. Пришлите, пожалуйте,
людей на помочь, не помешкав сотню-другую. А нас из города
не выпускают, ни скотины и скотина помирает голодною
смертью» 5.
Отписки из Черного Яра, обрисовывая сложившуюся
обстановку, свидетельствуют, что жители городка проявили мужество
и стойкость. Позднее черноярцы доказывали, что их
присоединение к Астрахани произошло под давлением сильного
астраханского отряда, но их поведение в ходе восстания убеждает, что
дело обстояло не так. Имея возможность уже в сентябре перейти
на сторону правительства, они этого не сделали, а вступили с его
силами в открытую и упорную борьбу. Это доказывает, что их
присоединение к восстанию произошло добровольно. Показания
на следствии, когда восстание было проиграно, диктовались
надеждой избежать кары или облегчить свою участь.
Тяжелое положение Черного Яра заставляло астраханскую
старшину торопить отправку отряда. Точной даты его отплытия
из Астрахани в источниках не встретилось. Но в показаниях
А. Хохлача говорится, что во второй поход он двинулся через
неделю после того, как отряд Дериглаза впустили в город.
Аналогичные сведения дал участник похода, стрелец А. Князев.
Наказ, данный Хохлачу старшиной перед его отправкой, датирован
24 сентября. Таким образом, отплытие состоялось около этого
числа. Двинулось «войско» на 60 легких стружках и лодках. По
словам казака А. Сысоева, позднее взятого восставшими в плен,
было «в струшках и лотках человек по 20 и по 15»6.
Наказ предписывал отряду идти в Черный Яр «для обережи
того города» и только, когда он будет избавлен от опасности,
двигаться дальше, «до Царицына и до Саратова». Часть людей
атаман должен был использовать для разъездов вниз от Черного
Яра, «посколько человек пригоже, смотря по тамошнему и по
вестям». В Царицыне Хохлачу предлагалось «учинить переговорку»
и выяснить, почему Турчанинов «торговых людей не пропущает
с товары и с хлебными запасы к нам в Астрахань», подчеркнув,
что «мы из Астрахани всяких чинов русских людей и иноземцов
отпущаем во все верховые городы и к Москве, тако ж и за море,
с товары и без товаров, а задержки не чиним никакой». Он
должен был также передать, что митрополит Самсон, товарищ вое-
5 В. И. Лебедев. Астраханское восстание 1705—1706 гг. «Историк-
марксист», 1935, № 4.
6 ЦГАДА, ф. 371, стб. 410 (1161), лл. 2—4; стб. 412 (1163), д. 458,
л. 181 об.; ф. 111, д. 7, 1706 г., лл. 20—21; ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 40,
д. 38, лл. 1, 4.
14*
211

воды Н. Апухтин, полковник Е. Армянииов и дьяк С. Васильев
«в живе и никакой худобы им от нас нет». Этими доводами
восставшие хотели показать, что не причинили ущерба купечеству,
и убедить Турчанинова, что их гнев направлен лишь против
отдельных представителей администрации, надеясь таким образом
смягчить позиции воеводы. Далее в наказе говорилось, что
Хохлач может «над калмыцкими владельцы, над Чеметом и над Мун-
котемирем, и над Черкесом, и над их улусными людьми и над
едисаны, и над енбулуки чинить воинской промысел, сколько
милостивый бог помощи подаст»7.
Относительно переговоров о союзе с казаками в наказе не
упоминалось. Но, давая в Преображенском приказе показания,
Хохлач сделал интересное признание о полученном им устном
приказе старшин. Так, он заявил, что старшины «велели ему
проведать про государя, жив ли он, и спросить про то ж донских
казаков. И буде донские казаки будут с ними заодно и пойдут выше
Царицына, и ему, Андрею, велели итти с ними ж, и что будут
донские казаки делать, то и ему приказывали делать»8.
Между тем Черный Яр продолжал стойко отбивать атаки.
2 октября в город как-то проскочил из Царицына астраханский
конный стрелец А. Семенов, возвращавшийся из дальней
командировки. Узнав о восстании, он не захотел оставаться в
Царицыне и, разведав положение, уехал. Черноярцам Семенов привез
известие, что А. Турчанинов пойдет на них «в скорех числах».
Задерживаться в городе он не стал и старшины успели послать
с ним в Астрахань только короткую записку, где снова просили
помощи и заверяли, что «стоять будем, буде мочь наша будет».
Отряд Хохлача Семенов встретил в 60 верстах от Черного Яра.
Послав с ним сообщение, что в отряде «все в добром здравии»,
Хохлач заверил Я- Носова: «Поспешаем мы на Черный Яр со
всяким поспешением»9. Калмыки на отряд не нападали, а когда
он подошел к Черному Яру, отступили в степь. Осаде города был
положен конец и там восстановилась нормальная жизнь.
7 октября в Черный Яр прибыл приказчик О. Твердышева
Ф. Разумов, ехавший сообщить хозяину, что «плыл с Саратова
на сплавной с хлебными запасы», — но в Царицыне воевода «той
сплавной в Астрахань не пропустил и ис той сплавной те
запасы выгрузил». На вопрос Хохлача о количестве находящихся
в Царицыне вооруженных сил он ответил, что там кроме местного
гарнизона «в собрании донских казаков з 200 человек, да камы-
шенцов 100 человек, саратовцев 200 человек, а из иных городов
никакова собрания войску, нет». Выяснив обстановку, Хохлач
решил отправиться к Царицыну и 9 октября отплыл из Черного Яра.
Предварительно он послал Турчанинову заготовленное еще в Аст-
7 В. И. Лебедев. Ук. соч., стр. 80.
8 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
9 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 202—203.
212

рахани письмо с требованием пропустить вниз струги с хлебом 10.
Между тем обстановка под Астраханью снова осложнилась.
Узнав об уходе оттуда большого военного отряда, калмыцкие
феодалы возобновили налеты в районах Красного Яра, Гурьева и
самой Астрахани. В ночь на 26 сентября группа юртовских
татар, которая проводила в калмыцких улусах переговоры о
возмещении убытков, неожиданно вернулась в Красный Яр. Татары
привезли тревожную весть, что калмыки готовят нападение, говоря:
«Мы де возьмем Красный Яр огнем», и Чапдержап послал к
владельцу Назару гонца с требованием прислать вооруженных людей.
Татарский сотник Атеп выяснил также, что мурз Чапдержапа,
которые приезжали в Красный Яр и «шертовали» восставшим,
затребовал к себе хан Аюка. Он же рассказал, что калмыки
уговаривали татар присоединиться к ним, угрожая: «Буде вы не
пойдете, и мы де вас всех от Астрахани отворотим»11. Известие
оказалось правильным: калмыки вскоре начали действовать в
окрестностях Красного Яра и Астрахани крупными силами.
Опасность заставила астраханскую старшину немедленно
увеличить гарнизон Красного Яра на 50 человек и создать 3
разъездных отряда, во главе с конными стрельцами А. Матвеевым,
Л. Зелениным и А. Жированьевым, которые должны были
преследовать скопления калмыков и не допускать их к городам и
промыслам. Первый отряд послали ниже Астрахани в дельту Волги,
где располагались учуги. Второй отправили на взморье, охранять
побережье от р. Бузан до Гурьева, а третий — в район, лежащий
между Астраханью и Красным Яром. Все атаманы получили от
старшин особые наказы. О их содержании можно судить по наказу
Зеленину, изложенному в отписке гурьевского старшины М. Ива-
иова^ В нем значилось, что Зеленин посылается «для обережи того
Гурьева городка и учугов, и рыбных всяких заводов, от воровских
людей калмык», чтобы они «городу никакова дурна не учинили и
и учугах рыбы не ловили, а заводов не разоряли». Наказ
предписывал ему, «посоветовав с яицким старшиною и с яицкими жители,
на тех калмыков бить и разорять и в полон брать, сколько где бог
милости положит», а также «в разъезд по рекам для осмотру и
обережи разъезжать»12. Отправка отрядов показывает, что
никаких иллюзий у восставших относительно намерений калмыцких
феодалов больше не оставалось. Единственно возможным видом
взаимоотношений с ними была война. Ибо иначе старшина не
могла обеспечить нормальных условий для работы промыслов,
торговли, скотоводства и огородничества, а также связь городов
друг с другом. Небольшие оперативные отряды, которые можно
быстро перебрасывать с места на место, должны были, по мнению
восставших, лучше противостоять летучим калмыцким отрядам, чем
большое «походное войско».
10 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 19.
11 Там же, л. 188. \*
12 Там же, л. 22.
213

В октябре 1705 г. столкновения с калмыками в округе
Красного Яра носили постоянный и ожесточенный характер. Некоторое
представление о них дают относящиеся к этому времени отписки
А. Жированьева и красноярских старшин. Из отписки Жированьева
видно, что он выступил из Астрахани спешно, не дождавшись
окончания формирования отряда, численность которого
определялась в 400 человек, с частью людей на 4 лодках. Остальные
должны были догнать его в пути. Двигаясь по р. Болде, он
обнаружил значительный калмыцкий отряд, идущий под Астрахань.
Решив не медлить, Жированьев «с ними съехался в быстрай» и
напал первым. Калмыки, только что безнаказанно ограбившие
рыбаков, не ожидали натиска, смешались и отступили. В
результате этой стычки Жированьев не только оттеснил их от
Астрахани, но и отбил 11 рыболовецких лодок. Далее, перейдя на
р. Бузан, в местечке Толмачево, отряд вновь натолкнулся на
калмыков и «много у них людей побил, а двоих живьем взял»13.
В это же время сын Чапдержапа Досан действовал под
Красным Яром. Сначала с отрядом в 500 человек он напал на табуны
красноярцев и юртовских татар, а затем, увеличив свои силы до
1000 человек, сделал попытку овладеть крепостью. Эту атаку
красноярцы отбили. Вынудив Досана отступить, часть
красноярского гарнизона отправилась «на низ по Бузану, на залогу», где
была одна из калмыцких переправ. Обнаружив там значительные
силы, которые «плавились на салах», красноярцы пошли в
наступление. В бою 3 калмыков убили, 1 взяли в плен, а остальных
заставили прекратить переправу и они, собрав раненых, отошли.
На Бузане красноярцы встретились с отрядом Жированьева,
который действовал уже в полном составе. Соединившись, они
отправились к Красному Яру и по пути «разбили калмыцкий улус»,
взяв в плен 9 мужчин и женщин. В последующие дни они снова
ездили по Бузану и во время одной из стычек «калмыков побили
десятка четыре, а живьем взяли пятерых, да 13 лошадей и седлы
и бутор побрали». Но затем под натиском большого числа
калмыков им пришлось укрыться за стенами крепости. Сообщая в
Астрахань, что «нынешние дни жили за тем, что мы сидели в
осаде от калмык», красноярские старшины упоминали, что с ними
сидят и те 400 человек, что присланы «на помочь». Однако и эта
атака калмыков была отбита. Во время короткой передышки,
вызванной временным отходом калмыков, отряд Жированьева ушел
в поход по Волге, а в Красный Яр прислали новых людей из
Астрахани. Затем борьба возобновилась н.
Одновременно с атаками на Красный Яр калмыки начали
операции против Гурьева. Это говорит о том, что хан Аюка по
советам полковников Кореитовых подготовил единый план наступления
на восставших.
13 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 16, 125—126.
14 Там же.
214

Против Гурьева, как и раньше, выступили калмыцкие
владельцы Агуй, Бонбой и Милай. В отписке от 27 сентября М.
Иванов писал в Астрахань, что они появились у стен крепости 25
сентября. Сначала показались всего 6 человек, и гурьевские
караульные решили, что они приехали «для переговорки каких слов». Но
калмыки поймали пасшуюся у стен лошадь и скрылись. Как
оказалось, это была разведка, ибо спустя некоторое время у
Гурьева появился отряд «человек с 30 и больши». Калмыки
применили тот же прием, что и под Черным Яром: выслали к городским
воротам парламентеров, которые начали переговоры об обмене
пленных, а одновременно другой отряд напал на стадо,
пасшееся с противоположной стороны города. Караульные открыли
стрельбу, и калмыки отогнали только лошадь и несколько коров.
Парламентеры, услышав стрельбу, переговоры прервали. На
следующий день калмыки «собрався многим собранием, приехали на
середний учуг и на том учуге багрили рыбу», а на нижнем учуге
захватили лодку и 6 работных людей, ехавших в Гурьев со
стоявшего на взморье паузка промышленника Я. Епанчина.
Однако натиск калмыков несколько сдерживало их
стремление выручить захваченных еще при сотнике С. Колтовском
пленных, среди которых были знатные и влиятельные люди. Поэтому
они вновь предложили произвести обмен пленными, давая за 3
калмыков 8 работных людей и угнанный скот. Но М. Иванов
после совета с местными жителями отказался от обмена.
Объясняя этот поступок, он писал в Астрахань, что обещания
калмыков вызвали недоверие потому, что переговоры вели не мурзы, а
неизвестные «худые люди». Настораживало и то, что калмыки
сопровождали предложение угрозами. «Естьли де вы с нами в скорых
числах не разменяетеся, и мы к вам приедем... с мурзами и со
всеми улусными людьми на учуги многим собранием и сядем по обе
стороны Яику реки, и никого де с моря на Яик и с Яику на море
не пропустим». При выполнении этой угрозы Гурьев мог оказаться
в весьма тяжелом положении. Поэтому жители крепости считали,
что преимущество обладания знатными заложниками следует
использовать с максимальной выгодой. Но угроза калмыков весьма
беспокоила Иванова, потому что охрана крепости и учугов при
нарушении связи с Астраханью осложнялась во много раз. Людей
для сторожевой службы не хватало, запасы пороха и свинца были
ничтожны, часть пушек не имела станов, а материала для их
изготовления не имелось. Замки у ворот оказались плохие или
отсутствовали совсем. Промедление увеличивало опасность, поэтому
28 сентября Иванов отправил в Астрахань 4 стрельцов во
главе с А. Даниловым за помощью. В отписке, которую он заготовил,
пришлось добавить, что ночью из-за недосмотра караульного
стрельца А. Колосова бежал один из пленных калмыков.
Бросившимся на поиски удалось найти только пустые колодки15.
15 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 22.
215

Однако вскоре Иванов несколько успокоился, так как 30
сентября в Гурьев прибыл отряд А. Зеленина. Конный стрелец
Зеленин — один из активных участников восстания,
поддерживал его радикальное крыло. На следствии он в противоположность
многим не пытался отрицать свое сочувствие восстанию и даже
признался, что «громить калмык напросился сам, волею своею»,
считая правильным преследовать их «за то, что те калмыки под
Царицыном били на товарыщев их, на астраханских
бунтовщиков» 16. В наказе Зеленину упоминалось, что его отряд должен
состоять из 100 человек, но в Гурьев с ним приехали всего 40
человек. Очевидно, он, как и Жированьев, выехал, не дождавшись
конца формирования отряда. Приехавшие с ним сплошь состояли из
«охотников»: Зеленин предпочитал брать добровольцев и «вольницу
к себе призывал». Этим его отряд отличался от других, куда
входили только служилые люди.
По приезде отряда Иванов собрал круг, где «грацкие жители
сказали, что де они, калмыки, великого государя учуги разоряли
и наших грацких жителей в полон брали, и скотину и коней, и
верблюдов непрестанно отгоняли и ныне от них, калмык, из города
в степь и по рекам, и в иные места выходу нет для того, что в
полон берут. И велели на тех калмык итти з боем и бить, и в
полон брать». Получив согласие круга, Зеленин «стал вольницу
кликать с собою и набралось с ним сверх тех его сорока человек,
вольницы яицких служилых людей и переведенцов и тяглых
работных людей 66 человек». В течение нескольких дней они «вверх по
Яику реке ходили и в лотках разъезжали и на тех калмык били и
в полон брали». Чтобы поощрить «вольницу», Зеленин все
захваченные трофеи и пленных делил между ними. После нескольких
рейдов, думая, что достаточно напугал и наказал калмыков,
Зеленин решил ехать в другие места. Иванов, справедливо полагая,
что, как «впредь будет, того нам от них, калмык, не ведомо»,
уговаривал его остаться, но атаман категорически отверг просьбу и
5 октября уехал. Дальнейшая деятельность «вольницы»
развернулась «по Бузану, около моря» 17.
Калмыки появились под Гурьевым на другой же день после
ухода отряда. Сначала они только возобновили переговоры об
обмене пленными, причем повели их сами мурзы. Это показало
Иванову, что его пленные действительно интересуют тайшей, и
он «упросил сроку», так как отправил в Астрахань гонца за
указаниями.
Между тем к Гурьеву подошли 3 паузка, привезшие «хлебные
припасы» и другие товары. Они остановились на взморье и их
Ч ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163), лл. 41—42.
17 Когда отряд вернулся в Астрахань, Зеленин передал калмыков,
доставшихся ему при разделе добычи, в руки старшин. Этот поступок показывает, что,
допуская в отряде раздел пленных и трофеев, сам он на них не претендовал*
Возможно, что раздел добычи вызывался тем, что в отряд входили люди, не
получавшие жалования. ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 22^-23; стб. 412
(1163), лл. 42—42 об.
216

надо было срочно разгружать. Опасаясь нападения на грузчиков,.
Иванов отправил к устью Яика 15 служилых людей с 2 пушками
и ружьями. Это позволило провести выгрузку спокойно, но из-за
неосторожности стрельца, выстрелившего из испорченного ружья,
взорвался порох и 8 человек получили сильные ожоги.
8 октября прошло спокойно, а 9 октября вновь появились
калмыки. Они отпустили в Гурьев кормщика А. И. Сусору,
взятого в плен при захвате лодки с людьми Я. Епанчина, и через него
вновь предложили за калмыков всех русских пленных. Иванов
ответил, что время для ответа еще не наступило. Тогда они, «не
дождався сроку о розмене и о миру, отогнали с поля у яицких
грацких жителей у переведенцов стадо животинное коровье».
Погоня вернуть его не смогла,. так как «их, калмык, многолюдство
было».
С этого момента налеты на окрестности Гурьева стали
систематическими. Калмыцкие владельцы получили, очевидно,
категорический приказ хана усилить нажим на Гурьев и продолжать
переговоры о пленных дольше не могли. Основной удар они направили
на гурьсвские учуги, ибо овладеть первоклассной каменной
крепостью иг надеялись. Учуги они тревожили все время, ломая
строения и увозя лес. Защитить их М. Иванов не смог. В Астрахань он
писал, что ему «на те учуги для караулов и обережи послать за
малолюдством некого»18. Успехи, достигнутые отрядом А.
Зеленина, были, таким образом, сведены к нулю.
Узнав о положении Гурьева, в Астрахани решили увеличить
его гарнизон на 100 человек, выделив для этого солдат и
стрельцов из разных полков. Отправить их решили морем, на 10
парусных лодках. Поскольку плавание предстояло трудное (осенью
Каспийское море бывает бурным, а лодки из-за ночных холодов
сильно обмерзают), то нагрузить их решили минимально. Старшина
распорядилась отправить порох, свинец, фитиль и другие припасы
степью с гурьевским гонцом А. Даниловым, которому дали охрану,
а мукой приказала снабдить отряд на месте из конфискованного
в Гурьеве «запаса» откупщика А. Мещеряка, написав Иванову,
чтобы он дал вновь прибывшим «по мешку муки, в зачет, в
государево жалование». К 14 октября все было готово. Атаманом
стрельцы и солдаты выбрали «меж себя, будучи на реке Болде»,
Ф. Болдырева, а есаулом К. Соколова 19. Данилов довез
боеприпасы благополучно, а лодки попали в шторм, нанесший им
немалый ущерб. Прибыв в Гурьев, астраханцы рассказали, что «как
де выгребли из Кабузанского устья на море и бежали де парусом
два дни, и волею божиею все те лотки полосою разметало врознь».
Затем 7 лодок «прибило к берегу в ракушках», 2 лодки ушли
вперед, а одна отстала. Дожидаясь отставшей лодки, заночевали
«и в тое ночь был мороз и они в том месте обмерзли». Ожидание
18 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 1—3.
19 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 29, 95—100, 127.
217

результатов не дало, хотя «выжидали де они долгое время». На
пропавшей лодке находились 10 солдат Тысячного полка и сними
пушка. Кроме того, одну из 7 лодок «на море на ракушках
разбило льдом, запас весь потонул», а люди «по иным лоткам
убрались по нужде». Всего до Гурьева добрались 85 человек.
Приехали они туда 28 октября, пробыв в пути 2 недели. Не
удалось найти десятую лодку и позднее, хотя «из города стрельцы
и солдаты на море ездили». Лишь в конце ноября выяснилось,
что она вмерзла в лед «на Баксае». Солдаты пытались
добраться до Гурьева пешком, но в пути подверглись нападению
калмыков и после короткой стычки попали в плен. Одного из них
убили20.
В трудном положении находились в сентябре—октябре 1705 г.
и волжские учуги. «Нас теперя в городке малолюдна, а нам теперя
жить опасна, для того, что ездят многия калмыки по степям.
Прикажите, государи, к нам людей прибавить...», — писали в
Астрахань стрельцы, несшие охрану учуга Чурки21. Отряд атамана
А. Матвеева, разъезжавший от учуга к учугу, был не
настолько силен, чтобы полностью очистить дельту Волги от калмыков.
Как только он отходил на новое место, они появлялись вновь и
работники промыслов снова не могли выходить за стены городков.
Усилению напряженности на некоторых учугах способствовала
неудачная попытка А. Матвеева арестовать тех калмыков, которые
жили среди работников промыслов. Калмыки эти, жившие на
учугах с семьями и оторвавшиеся от своих улусов, не принимали
никакого участия в военных операциях и не высказывали
враждебности к восставшим. Но когда Матвеев стал брать их под
стражу, некоторые, спасаясь от ареста, бежали в степь. Хорошо
зная условия жизни учугов, их устройство, вооруженность, число
жителей и охраны, они могли значительно облегчить захват
городков. Поэтому в учугах бегство калмыков вызвало опасения
и многие их обитатели уходили в Астрахань, уменьшая число
защитников городков.
Возросшая активность калмыцких феодалов и их действия в
сентябре и октябре 1705 г. показали, что они чрезвычайно
опасный и коварный враг восставших. Сложность борьбы с ними
заключалась в том, что они действовали сразу, во многих местах
и, постоянно меняя местопребывание, избегали открытых боев с
крупными силами. Отряды, гонявшиеся за ними в разных
направлениях, достигали в общем весьма скромных и кратковременных
результатов, потому что свои стада, семьи и имущество калмыки
предварительно отправляли в другой район степи. Применяя такую
тактику, они изматывали силы восставших, нарушили нормальную
хозяйственную деятельность населения и поддерживали в городах
и поселках состояние постоянной тревоги.
20 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 95—105.
21 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 128.
218

Астраханских старшин со всех сторон осаждали просьбами о
помощи. Им непрерывно приходилось заниматься формированием
военных отрядов, думать о их снабжении, выискивать резервы для
усиления местных гарнизонов, посылать им смену, составлять
наказы для военачальников, принимать жалобы пострадавших,
заботиться о лечении раненых и содержании пленных. Старшины
Красного Яра, Гурьева и учугов особенно заботились об
организации караульной службы, которую приходилось нести и днем и
ночью.
Частые нападения калмыков на рыбные станы привели к
свертыванию рыбных промыслов. Ловцы выходили на промысел
вооруженными, собирались в отряды, иногда под охраной стрельцов.
Отдельные рыбопромышленники, особенно мелкие и средние,
лишились лодок и снаряжения и за неимением достаточных оборотных
средств восстановить свои потери не могли. Многие из них
залезали в долги, попадали в зависимость от ростовщиков. Другие
увольняли работников, которым становилось все труднее и
труднее найти работу. Блокада района восстания из-за перекрытия
Волги у Царицына усугублялась теперь и внутренним
блокированием отдельных городов. Связь между ними становилась все
более затруднительной, временами прерываясь совсем.
Последствия такого положения с каждым днем сказывались на восставших
все сильнее и чувствительнее. Торговля с населением степей
полностью прекратилась. Юртовские татары жались к стенам
Астрахани, так как калмыки систематически нападали на их табуны и
стада. На многие виды товаров и сырье для ремесленного
производства стали расти цены. Хотя острого недостатка в них еще не
было, потому что в мае—июле в Астрахань успело прийти
достаточно много торговых судов, купцы чтобы поднять цены, начинали
придерживать отдельные товары.
На восставших трудности оказывали разное воздействие.
Главным виновником бед большинству рисовались в этот момент
калмыки, и население активно объединялось на борьбу с ними,
стойко перенося ее последствия. Поддерживая меры старшины,
горожане часто непосредственно вступали в стычки с калмыками как
собственными «артелями», так и примыкая к служилым людям.
Но трудности постепенно обостряли противоречия между
городскими низами и верхушкой. Беднейшее население стало чаще и резче
выражать недовольство действиями отдельных купцов, которые
исподволь спекулировали хлебом и другими товарами,
увеличивали ростовщические проценты, снижали цены на продукты
местного ремесла и, ссылаясь на трудности, уменьшали плату
работникам. В посадских низах упорнее стали разговоры об уходе «на
вольную реку Аграхань». Многие предлагали при этом разграбить
ненавистное гнездо ростовщиков — Индийский двор, где по слухам
хранились огромные богатства.
Городскую верхушку эти настроения пугали и ее наиболее
деятельные представители лавировали, пытаясь придать восста-
219

нию более спокойное течение. Чтобы успокоить купечество, Я.
Носов велел усилить городские караулы и охрану гостиных дворов,
но у купцов особого доверия охрана не вызывала. Зажиточные
посадские люди и стрельцы, особенно из конных полков, старались
теперь отстраниться от участия в собраниях круга, где шумели
низы, справиться с которыми становилось все труднее. Приезжие
купцы торопились быстрее закончить дела и под этим предлогом,
пока путь еще свободен от льда, покинуть опасный район. С ними
уезжали работные люди, потерявшие работу на промыслах, так
как только на судах еще можно было найти заработок. Если
посадские низы строили планы ухода из Астрахани, то основное ядро
местной посадской и стрелецкой верхушки, восточное купечество,
татарские головы и мурзы обсуждали пути компромисса с
правительством. Опасаясь говорить об этом открыто и внешне продолжая
проявлять лояльность, внутренне они уже были готовы к
капитуляции. Средние слои городского населения и основная масса
служилых людей оставались на прежних позициях. Но среди них стало
расти число колеблющихся, которые сомневались, что удастся
самостоятельно справиться с трудностями. Наиболее неустойчивые
из них легко попадали под влияние проправительственно
настроенных лиц и тоже начинали склоняться к идее примирения с
правительством. Таким образом, прежнего единства, характерного для
первых дней восстания, уже не было, хотя возникшие трения еще
не переходили в открытую вражду. Большинство круга продолжало
идти за сторонниками восстания, но различие между его крайними
группировками стало глубже.
12 октября в Астрахани произошло примечательное событие.
Вернулись из Москвы юртовские татары, попутчики дворянина
И. Михайлова, который вез восставшим грамоту приказа
Казанского Дворца от 30 августа 1705 г. Явившись в круг, как было
установлено для всех прибывающих в город людей, татары
рассказали, что Михайлов встретился в пути с полковником М. Коре-
итовым и дальше не поехал. А их Кореитов отпустил, приказав»
передать в Астрахань, чтобы оттуда прислали за царской
грамотой и для переговоров «на урочище верхнее изголовье Переузяка
добрых и знатных людей». О содержании грамоты татары не знали.
Сообщение весьма заинтересовало круг, но вмешательство М. Ко-
реитова вызывало опасения, что он хочет использовать царскую*
грамоту как предлог для ареста видных руководителей
восставших. Поэтому решили отправить ему только письмо, доставку
которого поручили юртовскому мурзе К. Урусову. В нем от имени
старшин и «Астраханского войска» восставшие заявляли, что
послать к нему людей не могут из-за калмыцких владельцев, которые
обязались не трогать астраханских городов, а сами «шерть свою
нарушили и всякое руганье и грабление и убивство астраханским
служилым и всяких чинов людем чинят, и юртовских татар
разграбили, и у красноярских жителей скот отогнали». Поэтому они
приглашали М. Кореитова в Астрахань, заверяя, что им до него-
220

и его брата «дела нет» и что «домы ваши все в целости». В
противном случае астраханцы предлагали или прислать к ним И.
Михайлова или отдать грамоту К. Урусову, сообщив с ним, «какая
переговорка у тебя есть» 22.
Между тем вслед за татарами прибыл гонец, который привез
письмо Б. А. Голицына голове юртовских татар И. Кашкарину и
письмо от М. Кореитова. При чтении их на собрании круга
выяснилось, что письмо Б. А. Голицына состоит из нескольких строк.
Оно явно рассматривалось князем как дополнение к устному
сообщению, которое должен был сделать Кашкарину И. Михайлов,
и сводилось к извещению, что юртовские татары отпущены из
Москвы домой. Но в нем была своеобразная фраза: «Учини на
старость славу и службу, начало собе и детем, но и мне, как
знаешь, сам или с кем советуя»23. Эта фраза-призыв делала письмо
Б. А. Голицына подозрительным, так как в ней содержался намек,
чтобы Кашкарин оказал содействие правительству и что за это
его ждет вознаграждение. Обращение к Кашкарину видного
сановника, сила и влияние которого были известны всему Поволжью,
являлось тонко рассчитанным маневром. Показывая старому
татарскому князю, что его выделяют, что ему выражают особое
доверие, Б. А. Голицын, несомненно, рассчитывал отколоть с его
помощью юртовских татар от союза с восставшими. Но он явно
не учел, что письмо может попасть в круг, где его прочтут вслух.
А круг, высказав Кашкарину свои подозрения, естественно, не
отпустил его за грамотой и тем самым воспрепятствовал его
встрече с правительственными агентами.
М. Кореитов писал, что к нему прислали из приказа
Казанского Дворца 5 грамот, 4 из которых адресованы в Терки, гребенским
казакам и черкасским князьям, а пятая в Астрахань. О ее
содержании он сообщал кратко: «Упоминает о вашей междоусобной бра-,
ни и о том вам есть милость и рассмотрительный государев указ».
Он предлагал установить место встречи и прислать за грамотой
людей, персонально указывая И. Кашкарина, что еще более
усилило недоверие к нему круга, так как об остальных написано в
общей форме: «Служилых и торговых людей, всяких чинов, и армян».
Подробностей переговоров с Кореитовым выяснить не удалось, но
по письму старшин А. Хохлачу устанавливается, что встреча
состоялась на Переузяке, принимали грамоту юртовские мурзы
К. Урусов и Булат24.
В Астрахани грамоту приказа Казанского Дворца,
составленную от имени царя, прочитали при огромном стечении народа.
Очевидец события, бобыль Л. Садовников, позднее рассказывал, что
«тое грамоту приняли Яков Носов с товарыщи и для того собрав
круг всяких жителей, посылали к митрополиту, чтоб он шел к ним
22 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 117—124.
23 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 20.
24 Там же; стб. 410 (1161), лл. 12—13.
221

же. И пришед митрополит в круг, тое грамоту распечатал и чте-
на всём вслух»25. Содержание грамоты оказалось для восставших
полной неожиданностью, ибо никто на прощение не надеялся.
Поэтому первыми чувствами, охватившими слушавших ее людей, были
облегчение и радость. Ведь прощение означало, что сразу отпадут
многие трудности, не надо воевать с калмыками и жизнь войдет в
нормальную колею. Кроме того, поскольку в грамоте имелась
фраза, что если «наложены на вас какие поборы и вам то стало быть
несносно, и вам было о том бить челом...», то появилась надежда,
что жалобы по поводу налогов и злоупотреблений может быть
будут рассмотрены самим царем. Радость была так велика, что «как
прочли государя милость, благодарили и грамоту целовали».
Решили даже отслужить торжественный молебен и все отправились «в
соборную церковь», где его отслужил сам митрополит. Затем астра-
ханцы устроили салют: «Стреляли ис пушек по всему городу и
у приказу». Чтобы отметить торжество, Я. Носов распорядился
составить сметные списки «к жалованию, к винному погребу» из
расчета по 6 ведер вина на 200 человек, и всем выдали вино26.
Судя по торжеству, которым восставшие отметили чтение
«грамоты», можно было бы подумать, что круг един в своем
порыве и решил принести повинную немедленно. Но это было вовсе
не так. Лиц, согласных просто склонить голову перед
правительством, как выяснилось в последующие дни, оказалось
немного. Да и имелись они среди тех, кто всегда был против восстания
или, оказавшись в гуще событий, стал больше бояться народного
возмущения, чем повинностей и воеводских злоупотреблений.
Большинство, обрадовавшись возможности мирно разрешить конфликт
с правительством, вовсе не раскаивалось в своих поступках и
считало их правильными. «Государеву грамоту» они восприняли не
как требование капитуляции, а как согласие царя выслушать их
объяснения и жалобы. В соединении с наивной верой в мудрость
25 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 1 — 1 об., 6—7.
26 ЦГАДА, ф. 371, стб. 410 (1161), лл. 12—13, стб. 394 (1144), лл. 129—
132, 138—140; ф. 77, д. 3, д. 458, лл. 63—64. В исторической литературе вопрос а
царской грамоте, времени ее составления и получения в Астрахани освещался
до сего времени совершенно одинаково. Все историки, в том числе и автор
данной работы, повторяли сведения С. М. Соловьева. Считалось, что грамота
исходила от самого Петра I, была составлена им 11 октября 1705 г. и привезена
в Астрахань 3 января 1706 г. И. Киселышковым (С. М. Соловьев. История
России с древнейших времен, кн. VIII. М., 1962, стр. 113). Теперь благодаря
найденному архиву старшинской канцелярии и тщательному изучению переписки
Петра I стало ясно, что изложение последовательности событий нуждается в
существенных поправках. Дело в том, что всего в Астрахань от царского имени
было послано 3 грамоты: 30 августа из приказа Казанского Дворца, полученная
там в середине октября, вторая, составленная самим Петром в Гродно,
отправленная из Москвы в 20-х числах октября и полученная в Астрахани в начале
декабря, третья, составленная в конце ноября и привезенная Кисельниковым
в Астрахань в январе 1706 г. Таким образом, предложение о принесении
повинной впервые было поставлено перед восставшими не октябрьской грамотой
Петра I и не в январе 1706 г., а гораздо раньше — уже в середине октября
грамотой приказа Казанского Дворца.
222

и беспристрастность государя, который оказался «в живе»,
такой оборот событий в известной степени возродил доверчивость
восставших и надежду на справедливое рассмотрение их
претензий. Поэтому, как правильно подметил Садовников, он «злых
никаких слов в то число в Астрахани не слыхал». Но астраханцы
все-таки не были настолько наивными, чтобы просто сложить
оружие. Соглашаясь послать Петру I объяснение причин
восстания, они в то же время не хотели рисковать своим независимым
положением. Наиболее разумным им казалось пока сохранить
существующую ситуацию € тем, чтобы принять окончательное решение
и определить свое поведение в зависимости от царского ответа на
их послание. Кроме того, астраханцы не считали себя вправе
принимать столь важное решение, не согласовав его с другими
городами, и полагали, что, прежде чем посылать царю какой-либо
документ, надо, снестись со всеми городскими общинами.
Настораживала их и отправка особых грамот в Терки, к гребенским
казакам и черкасским князьям, содержание которых оставалось им
неизвестным. Круг решил действовать осторожно, не спешить.
Поэтому в дни, последовавшие за получением «милостивой грамоты»,
в старшинской канцелярии занялись снятием копий с нее для
отправки в другие города и в «походное войско». Заверялись они
подписями доверенных лиц главных старшин и выборными
рукоприкладчиками от полков27. Посылая такую копию в Терки,
старшины просили выслать им копии грамот, посланных туда из
Москвы, объясняя, что они нужны для сверки: «Каковы к ним
великого государя грамоты присланы, таковы же что к нам
прислана великого государя грамота или иным обрасцом»28.
Из отписок, посланных старшиной при рассылке копий
грамоты, сохранилась только адресованная А. Хохлачу. Поэтому она
единственный пример тех рекомендаций, которые давались в
связи с грамотой из Астрахани, позволяющий выяснить их характер.
Начиналась отписка с извещения об обстоятельствах получения
грамоты, ее чтении в кругу, молебне и салюте. Но тут же, как бы
желая подчеркнуть ограниченную цель молебна и не дать повода
к расширительным толкованиям, старшины упоминали, что
молебствовали астраханцы «о здоровье» царя. А самое интересное
шло дальше. Предложив Хохлачу «учинить также молебное
пение», старшины писали: «И извольте вы тое великого государя
грамоту выслушав, подумать. И буде у вас чинитца под
Царицыном воинской промысел и с вами есть пребылое войско и вы,
выслушав великого государя грамоту, извольте подумать в войску,
как лутче»29. Таким образом, молебен за здоровье или в честь
царя старшины вовсе не связывали с какими-то обязательствами
в отношении правительства. Наоборот, как видно из приведенного
27 ЦГАДА, ф. 371, стб. 399 (1149), лл. 1—2 об.
28 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 33—34; стб. 410 (1161), лл. 12—13.
29 ЦГАДА, ф. 371, стб. 410 (1161), лл. 12—13.
223

текста, они давали атаману понять, что решать вопрос о
повинной следует сообразуясь с конкретными обстоятельствами. И если
^его операции шли успешно и у него появилось «пребылое войско»,
под которым старшины могли подразумевать только донских
казаков или царицынских стрельцов, он должен был подумать «как
-лутче», то есть рациональнее и выгоднее для восставших,
принести повинную или продолжать борьбу.
Это место отписки показывает, что 22 октября (спустя неделю
после получения грамоты) круг еще ни к каким твердым решениям
в отношении московских предложений не пришел. В связи с этим
.дальнейшее содержание отписки старшин носило прежний
характер. Они осведомлялись, как обстоят дела, что ответил
царицынский воевода о хлебе, и сетовали, что атаман давно не пишет.
Новых распоряжений старшины Хохлачу не прислали, старых не
отменили, а относительно калмыков даже настаивали на военных
действиях. Так, они писали: «Извольте Аюки хана и сына ево
и владельцов их над калмыки, прося у господ бога милости,
чинить воинской промысел». Последняя часть отписки содержала
информацию о действиях отрядов против калмыков в районе
Бузана и Яика, а также об отправке копий грамот всем
восставшим городам. Старшины объясняли тут же, что не послали Хох-
,стачу подлинной грамоты потому, что опасались, как бы «на
Волге реке в пути от каких воровских людей над посланными нашими
.людьми какова дурна не учинили и грамоты великого государя не
^похитили». Ввиду важности известия к отряду А. Хохлача поехал
один из активных деятелей восстания П. Кривочуров30.
Судя по ответам, приходившим в Астрахань из городов,
отписки, посланные городским старшинам, отличались от письма
Хохлачу не очень значительно. Им, очевидно, также предлагали
гпрочесть грамоту, отслужить молебен и обсудить, что делать
дальше. Срока для ответа не устанавливали и городские старшины
с ответом не торопились. Из Терок, например, ответили только
16 ноября, причем написали, что гребенские казаки и черкасские
князья копий посланных к ним царских грамот не дают, а
относительно повинной сообщили, что «прямой отповеди» дать не могут,
так как у них «войско не в .собрании» и лишь обещали ответить,
когда состоится круг с участием гребенских казаков и
черкасских князей. Впрочем, сделать это скоро они не предполагали,
потому что «с казаками в дальнем расстоянии», а князья свой
приезд в Терки часто откладывают. Из Гур]ьева ответили еще
позднее, только 1 декабря. Подробно сообщая свои новости,
М. Иванов посвятил грамоте лишь несколько строк, отметив, что
после ее получения они «на Яике з Гурьеве городке, по вашему
приказу о здравии государя... здравствовали и молебствовали»31.
30 ЦГАДА, ф. 371, стб. 410 (1161), лл. 12—13.
31 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 33—34, 98.
224

Отписок из Черного и Красного Яров с ответами на запрос
астраханских старшин по поводу царской грамоты в архиве
старшинской канцелярии не оказалось.
Астраханский круг в ожидании ответов 'окончательного
решения не принимал и правительственные агенты в стане Аюки начали
волноваться.
* *
Пока в Астрахани знакомились с царской грамотой и
отправляли ее копии, «второе походное войско» приближалось к
Царицыну. Октябрь выдался холодный, погода стояла хмурая.
Дул северный ветер и плыть вверх по Волге становилось с
каждым днем труднее.. Отряд Хохлача был вынужден часто
останавливаться и на дорогу от Черного Яра до царицынской округи
ушло 10 дней.
Известие о новом приближении восставших Турчанинову
привез приказчик стольника Н. Кудрявцева Г. Михайлов, который был
в Астрахани «для отдачи подрядного вина». Закончив с
бурмистрами дела по подряду, он выехал назад через 3 дня после отплытия
отряда, у Черного Яра перегнал его и 9 октября прибыл в
Царицын. Там он рассказал, как встретили, ,вАстрахани, .отряд Де-
риглаза и о сформировании нового «походного войска», которому
дали «пушешный снаряд и зелье и свинец», добавив, что отряд
стоит у Черного Яра и, как он слышал, «быть им под Царицыном».
Вслед за Г. Михайловым приехали гонцы от Аюки и Чемета,
которые сообщили Турчанинову о прибытии в Астрахань кубанских
послов и о движении Хохлача к Царицыну. Однако следующая
неделя прошла спокойно и бдительность защитников Царицына
ослабла. На Сарпинском острове стояло всего 70 донских казаков
и 20 саратовцев, причем весь заслон сосредоточили в одном месте,
«на нижнем ухвостье» острова32.
Обстановка, в какой пришлось действовать Хохлачу, значи-.
тельно отличалась от условий, в которых находился отряд Дери-
глаза. Объединенные силы царицынских, саратовских, петровских
и Дмитриевских стрельцов и солдат, донских казаков и
калмыцких отрядов превышали численность астраханского войска и
надежно защищали Царицын. Обойти город степью и взять в осаду
не представлялось теперь возможным. Единственный путь, который
позволял максимально приблизиться к городу, лежал через Сар-
пинский остров, хотя недостатки этой позиции оставались
прежними. Хохлач вел свой отряд вверх от Черного Яра медленно и
осторожно. Обдумав со своим штабом план действий, он остановил
основные силы ниже Сарпииского острова, а туда послал неболь-
32 ЦГАДА, ф. 111, д. 21, лл. 1—2; ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 38,
д. 78; ф. 158, д. 141, 1705 г., лл. 1—3. „,.. .*.,.,,
15 Н. Б. Голикова
225

шой отряд во главе с есаулом С. Кондратьевым. Участник похода
Я. Брага определял его численность в 300 человек, а стрелец
А. Князев — в 200 человек33.
Терский стрелец С. Кондратьев, по происхождению донской
казак, чем объясняется его прозвище Донской, был человек
незаурядный, храбрый, стойкий и сообразительный. К тому же он
хорошо знал местность и являлся прекрасным лазутчиком.
Проведя разведку, и выяснив, сколько человек стоит на острове, он решил
окружить заставу и послал часть отряда в обход. Им удалось
незаметно высадиться, и ночью восставшие «те караулы скрали»,
захватив заставу в плен. Один из пленных, казак А. Сысоев, позднее
рассказывал, что астраханцы «обошли их в круг займищем и
пришли з тылу тайным обычаем». Удалось бежать только нескольким
казакам, но пока они добирались до Царицына, от которого
застава находилась примерно в 15 верстах, Кондратьев успел известить
об успехе операции Хохлача. Атаман ночью же поднял основные
силы и они заняли остров. Турчанинов, сообщая тревожную
новость в Саратов, писал, что это произошло «октября 20 числа в
седьмом часу ночи»34. О* \
Донские старшины Т. Федоров и Л. Познеев, объясняя позже
быстрый захват острова восставшими, писали в Москву, что
астраханцы, «не доходя города Царицына и Сарпинского острова,
поймали, на рыбных ловлях царицынских стрельцов для того, чтобы
обвели сухим путем, ериками и затонами и указали б им казачью
заставу. И они, ловцы, обведя тайным обычаем, нашу казачью
заставу указали, и они, воры и бунтовщики, астраханские стрельцы,
ночною порою нашу казачью заставу взяли за боем, человек 70 с
войсковым бунчуком»35. Известие о помощи восставшим
царицынских стрельцов весьма интересно. Но участники похода о такой
помощи нигде не упоминают, а поэтому сказать, насколько
достоверны сведения донских старшин, трудно.
Утром, узнав, что застава разбита и остров захвачен, в
Царицыне объявили тревогу. Донские атаманы А. Ильин и С. Чекунов
немедленно отправили на Дон гонцов, чтобы казаки из всех
городков «ехали пополам, ни часу не мешкая, ради приходу воров...
для обережи города Царицына». Астраханцы тем временем
перетащили свою артиллерию «на приверх» Сарпинского острова и
начали обстреливать город36.
Первые 2 дня, как видно из отписок Турчанинова и донских
старшин, между обеими сторонами шла упорная перестрелка.
Восставшие «по Царицыну ис пушек и из мелкова ружья били и бомбы
бросали». Им отвечали тем же, но добиться перевеса никому из
33 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 159 об., 181 об.
34 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 34, д. 69, л. 1, вяз. 36, д. 1\г
лл. 12—13, вяз. 40, д. 38, лл. 1 и 4; ф. 111, д. 7, 1706 г., лл. 20—21.
35 ЦГАДА, ф. 111, д. 27, 1705 г., лл. 1—2.
36 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 36, д. 78, лл. 12—13; Письма
и бумаги Петра Великого, т. III. СПб., 1893, стр. 979—981.
226

противников не удавалось. Видя это, Турчанинов срочно отправил
письмо в Саратов, пришедшее туда 29 октября, где просил
прислать «ратных людей». Саратовский воевода, уже отославший в
Царицын часть стрельцов, послал депешу в Симбирск, где
формировалось дворянское ополчение, князю П. И. Хованскому.
Уведомляя его о приходе восставших под Царицын, он писал, что «на
Саратове ратных людей самое малое число»37.
Через 2 суток Хохлач решил провести переговоры с донскими
казаками и послал к ним взятого на заставе сотника И. Качкина,
«кой был за войсковым бунчуком», с предложением о встрече.
Чтобы обеспечить переговорам спокойную обстановку, Хохлач
согласился обменяться с казаками заложниками. Казаки не
протестовали и «обрався войским выходили ниже города Царицына
и Царицы реки на яр и с того яру послали к ним на переговорку,
на верхнюю изголовь Сарпинского острова есаула Ермолая
Михайлова, Елисея Чиркова». С ними поехал посланец
Турчанинова царицынский конный стрелец и 3 сопровождающих.
Явившись на Сарпинский остров, представители казаков и воеводы
предложили астраханцам прислать от себя для переговоров
«добрых люден». Они согласились и выбрали походных старшин:
кормщика И. Голого, гулящего человека Е. Тимофеева, есаула
С. Кондратьева, терского стрельца И. Петрова и других, всего
«человек з 20». Но потом это число показалось восставшим
слишком большим и они его сократили. С. Чекунов в письме к
Ф. М. Апраксину писал, что к казакам приехали от астраханцев
9 человек. Отправляя парламентеров, Хохлач задержал в
качестве заложников Е. Михайлова (Арапа) и Е. Зиновьева
(Чиркова) 38.
Казаки приняли представителей восставших «кругом». Как
сообщал Ф. М. Апраксину тот же Чекунов, «те де присланные у
них в кругу им говорили, чтоб они, казаки, к ним пристали и
прельщали их многими богатствами», но казаки ответили, что «к
нашему воровству не пристанем и будем с вами битца и за него
государя умирать». Тогда восставшие якобы сказали, что «коли
к нам вы не пристанете, мы принесем повинные»39. Но Чекунов
явно передавал содержание переговоров весьма вольно. Так,
вызывает сомнение, что восставшие соблазняли казаков «многими
богатствами», потому что они такого рода аргументами никогда
не оперировали, и в других источниках об этом не упоминается.
Не точно переданы и слова относительно принесения повинной.
Когда отряд Хохлача уходил из Астрахани, грамота туда еще
не дошла и такого оборота событий никто не предвидел. Отряд
Хохлача, не потерпевший к моменту переговоров никаких неудач,
37 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 34, д. 69, л. 1.
38 ЦГАДА, ф. 111, д. 27, 1705 г., лл. 1—2, 5; ф. 371, д. 458, лл. 159, 181—
182; Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 979—981.
39 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 979—981.
1Г>*
227

был настроен бодро и воинственно. К отказу казаков поддержать
восстание астраханцы тоже были в известной мере подготовлены
Дериглазом. Поэтому сильного впечатления, которое заставило
бы их заговорить о повинной, отказ казаков произвести не мог.
Бесспорно также, что, если бы речь о повинной действительно
исходила от восставших, участники встречи непременно упомянули
бы об этом на следствии, так как подобное обстоятельство
смягчало их вину. Гораздо вероятнее, что речь о принесении повинной
подняла противная сторона. Ведь и Турчанинову и донским
старшинам было известно о том, какую грамоту повез в Астрахань
И. Михайлов, а потому они вполне могли сообщить о ней
парламентерам Хохлача и предложить им принести повинную. Это
подтверждается показаниями Браги, который отмечал, что,
рассказывая о ходе переговоров и отказе Турчанинова пропустить в
Астрахань суда с хлебом, Кондратьев и его спутники привели
такие слова: «Покамест де они не пришлют к великому государю
повинной, до тех мест никаких хлебных запасов он к ним не
пропустит». Таким образом, из показаний Браги выясняется, что во
время переговоров правительственная сторона пыталась оказать
на восставших давление, связав вопрос о снятии блокады с
принесением повинной. Это подтверждается и письмом Ф. М.
Апраксина Петру I, в котором передавались слова Турчанинова, что
восставшие «милости твоей государевы зело ради и в великое их
подтверждение привело»40. Сообщение это может быть и
преувеличено, но даже в этом случае Турчанинов мог написать так'
только если его посланцы видели реакцию восставших на известие
о царской грамоте. Отпуская парламентеров Хохлача, казаки
задержали Е. Тимофеева и стрельца И. Калмыка как
заложников за Е. Арапа и Е. Зиновьева.
После переговоров Хохлач пробыл под Царицыном немногим
более суток. 24 октября он отдал распоряжение погрузиться в
струги и отплыл к Черному Яру, захватив с собой пленных,
взятых на Сарпинском острове и заложников Арапа и Зиновьева.
Причины отступления второго отряда от Царицына рисуются в
источниках различно. Турчанинов писал, что астраханцы отступили
потому, что он «с ратными людьми, с царицынскими и с
петровскими и с Дмитриевскими солдаты и з донскими казаки в
стругах ходили и тех воров и бунтовщиков с Сарпинского острова
збили». Он сообщал также, что в это время были взяты двое
пленных, якобы находившихся у донских казаков. Со слов Турчанинова
эти известия повторял П. И. Хованский. Близко к этой версии
держался и Чекунов, сообщая, что после переговоров «мы,
посоветовав с воеводою Афонасьем Турчанином, против тех воров
ходили и ис пушек по них и из мелкова ружья стреляли». В ходе
операции казаки «тех воров от Царицына отбили и прогнали
40 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 159 об.; Письма и бумаги Петра Великого,
т. III, стр. 979—981.
228

Волгою вниз по-прежнему, на воровские их жилища». Однако в
версии Чекунова можно отметить нюансы, отличающие ее от
версии Турчанинова. Так, по его рассказу выходило, что операцию
провели казаки, а воевода был только советчиком и не сам, ни
его стрельцы и солдаты участия в вылазке не принимали41.
Совершенно иную причину отступления астраханцев указывали
донские старшины Т. Федоров и Л. Познеев. Свое мнение они
изложили в отписке в Посольский приказ, когда к ним приехал
подьячий приказа Казанского Дворца И. Арефьев с требованием
передать ему пленных астраханцев для отправки в Москву.
Старшины отказались, пояснив, что пленных у них нет, а есть только
заложники, отдать которых они не могут, так как это поставит
под угрозу судьбу казаков, увезенных Хохлачом. Далее старшины
писали: «В великого государя грамоте написано... октября в 24 числе
бутто царицынский воевода Афонасей Турчанин, убрався со
своими, с царицынскими ратными людьми, в струги на тех воров ходил
и их збил. И ис тех бунтовщиков бутто взял двух человек. А те
астраханцы два человека взяты на переговорке, за нашими
войсковыми душами во оманаты». Следовательно, донские старшины
полностью отвергали претензии Турчанинова на пленных, а своим
«бутто» ставили под вопрос и его вылазку на Сарпинский остров.
Это подчеркивалось ими и при объяснении причин отхода
астраханцев. По мнению старшин, они отступили потому, что узнали от
них о скором прибытии к Царицыну новых казачьих подкреплений
и «убоись побежали в Астрахань». Ни о каких столкновениях на
Сарпинском острове они не упоминали. Судья Посольского
приказа Ф. А. Головин, ознакомившись с аргументами донских
старшин, признал их отказ отдать заложников правильным и разрешил
им держать их у себя42. Попытка Турчанинова объявить
заложников пленными потерпела фиаско, причем выявилось, что он
допустил искажение действительности. Сомнения относительно
данных Турчанинова испытывал и Б. А. Голицын. 9 ноября 1705 г.
он сообщил их Петру I без всяких комментариев, но 14 ноября счел
нужным сделать оговорку, написав, что в отписке Турчанинова
сказано, что была между ними пушечная пальба, «а бой у них
был или нет, того не написано»43.
Из показаний А. Хохлача можно заключить, что выяснив
позицию казаков, получив от воеводы категорический отказ
пропустить суда с хлебом и узнав, что государь «в живе», он счел
задание выполненным. Задержавшись на некоторое время только
из-за заложников, но видя, что «посыльных ево Андреевых, к ним
не присылали долго», он решил не ждать и «поплыл на низ по-
прежнему». Ни о каких стычках с силами воеводы и казаков он
41 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 36, д. 78, лл. 12—13; ф. 111,
л. 23, 1705 г., лл. 1—1 об.; Письма и бумаги Петра Великого, т. III,
«тр. 979—981.
42 ЦГАДА, ф. 111, д. 27, лл. 9—9 об., д. 29, 1705 г., лл. 1—2.
43 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 118.
229

не упоминал. Не рассказывали о них и другие участники похода,
в том числе Я. Брага и А. Князев, показания которых наиболее
подробны44.
Как же обстояло дело в действительности? Представляется,
что полностью отрицать правильность сведений Турчанинова и
Чекунова, было бы неверно. Они могли погрешить в отношении
деталей, чтобы показать себя с лучшей стороны, но совершенно
заменить действительность вымыслом вряд ли были способны.
Наиболее вероятным представляется вариант, пользуясь словами
Б. А. Голицына: «Пальба была, а боя не было». Видимо, 24
октября до отплытия отряда Хохлача защитники Царицына
возобновили обстрел острова. Но высадиться и схватиться с
восставшими в прямом бою не решились. Такая операция, если бы воевода
на нее пошел, не могла бы пройти без жертв. Восставшие,
несомненно, попытались бы потопить хоть часть воеводских стругов и
лодок, на острове произошел бы рукопашный бой, с обеих сторон
имелись бы убитые и раненые, утонувшие и пленные. Подобные
факты в то время всегда отмечались в донесениях, даже в том
случае, когда число убитых и раненых не превышало нескольких
человек. Но ни в одной отписке таких сведений нет; более того,
Турчанинов явно пытался использовать заложников, выдав их за
пленных. Все это убеждает, что никакого столкновения не
произошло.
Хохлач и его штаб приняли решение отступить сразу же после
отчета парламентеров. Другого выхода у них не было, ибо стало
ясно, что добиться перевеса в свою пользу их сравнительно
небольшому отряду не удастся, а продолжать стоять на Сарпинс-
ком острове бессмысленно. Кроме того, осень в 1705 г. наступила
раньше, чем обычно. К концу октября резко похолодало и
задержка могла окончиться для отряда непредвиденными осложнениями
и даже вынужденной зимовкой. (Сведения об этом есть в письме
Б. А. Голицына к Петру I от 14 ноября. — Я. Г.) 45. Отряд
Хохлача, ждавший обмена заложников, когда начался обстрел
острова, отошел, решив не терять зря ни людей ни боеприпасы.
После ухода восставших Турчанинов со своими силами и казаки,
«убрався в струги», беспрепятственно заняли остров, что
послужило воеводе и Чекунову поводом для некоторого
приукрашивания своих заслуг.
Каковы были дальнейшие планы Хохлача после отступления от
Царицына, из его показаний не видно. Сохранилось только
интересное свидетельство одного из донских казаков, который был в
плену у восставших, но бежал и вернулся в Царицын. Он сообщил
Турчанинову, что «те воры хотят остатца зимовать на Черном Яру,
а в Астрахань де хотят послать из того их воровского собрания
есаула и взять у них подлинную ведомость, в каком они намере-
44 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163), д. 458, лл. 159—159 об., 181—182.
45 ЦГАДА, ф. 7, д. 17, л. 118.
230

нии будут стоять»46. Это показание говорит, что отступление
отряда Хохлача не свидетельствовало о намерении его участников
сложить оружие. Наоборот, они предполагали, что им придется
продолжать борьбу, защищая Черный Яр. Таким образом, отход
от Царицына, поскольку он не был вызван поражением, являлся
чисто тактическим шагом, продиктованным стремлением сохранить
силы для дальнейшего сопротивления. Показания казака лишний
раз подтверждают и предположение, что на переговорах под
Царицыном вопрос о принесении повинной поднял именно воевода,
который сообщил посланцам Хохлача о грамоте с обещанием милости.
Но восставшие сомневались и поэтому хотели получить из
Астрахани «подлинную ведомость».
Главным, определяющим поведение Хохлача и его отряда, было
решение зазимовать в Черном Яру. Однако события развернулись
иначе. Походное войско пробыло там всего 6 дней, так как вскоре
после его прибытия приехал из Астрахани П. Кривочуров с
письмом старшин и копией царской грамоты. Кроме того, незадолго до
приезда Кривочурова в Черный Яр было доставлено письмо хана
Аюки. Он ставил восставших в известность, что к нему приехали
из Москвы стольники М. Заманов и Л. Воейков с указом начать с
астраханцами войну. Явно преувеличивая, он сообщал, что против
них послано 20 000 войска, не считая сил, которые есть в «низовых
городах». Далее хан уведомлял их о царской грамоте и писал, что
из-за нее «войной на вас ныне не пошел, не взяв от вас отповеди
н не хотя пролить вашей крови». Хан предлагал Хохлачу и его
отряду немедленно вернуться в Астрахань и подписать там повинную,
обещая тогда заступиться за них перед царем, а в противном
случае угрожал войной47.
Обсудив положение, отряд Хохлача решил вернуться в
Астрахань. Причин было несколько. Во-первых, из письма хана
следовало, что калмыки военные действия пока приостановят, а
следовательно, опасности для Черного Яра нет. Во-вторых,
выяснилось, что зимовать в Черном Яру большому отряду негде и
запасов продовольствия в городе не так много. Но главное, отряд нр
знал, ^что собственно делать здесь дальше. (Старшина по существу
предписывала в своем последнем письме только одно: громить
калмыков. Но после письма Аюки действовать против них, до
выяснения вопроса о повинной челобитной, было неразумно. В такой
запутанной ситуации следовало обсудить все вместе «со своей
братьей».. Но оставить Черный Яр с его прежним небольшим
гарнизоном все же было опасно, поэтому в конце концов приняли
решение оставить там 100 человек с С. Кондратьевым во главе.
В Астрахань «походное войско» прибыло в начале ноября и
сто приняли без всяких эксцессов. Привезенных пленных
допросили: «Зачем они на заставе были и хто их посылал», а затем ка-
46 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, стр. 979—981.
47 ЦГАДА, ф. 371, стб. 409 (1159), л. 1.
23!

заков посадили под арест в конфискованном дворе А. Мещеряка,
а саратовцев, разместили по другим дворам48.
Между тем в стане хана Аюки тщетно ждали ответа на
грамоту. Наконец, потеряв терпение, решили предпринять разведку,
возложив эту задачу на стольника Заманова. Коренной астра-
ханец, имевший в городе богатый дом с огромным садом, князь
М. Заманов принадлежал к числу известных и видных в Астрахани
людей. У него были широкие связи не только в русских кругах, но
и среди местной национальной знати. Воеводы, а также Б. А.
Голицын постоянно использовали его как советника по сложным
местным проблемам. Неоднократно Заманов выполнял и
различные поручения дипломатического характера, выступая посредником
между царской администрацией и местными феодалами. Когда
началось восстание, он находился в отъезде, случайно избежав
участи, постигшей других местных дворян. Для Голицына,
подбиравшего человека, который мог бы, находясь при дворе хана
Аюки, незаметно контролировать и направлять деятельность
калмыцкого правителя, а также помогать ему в организации борьбы с
восставшими, Заманов оказался наиболее подходящей
кандидатурой. Одновременно он должен был собирать сведения о
положении в районе восстания и, используя свои связи,
способствовать подрыву восстания изнутри.
Под Астрахань Заманов отправился 20 октября, но сам в город
ехать не рискнул. Остановившись в 20 верстах от него в глухом
урочище, он отправил туда 2 агентов, которым приказал тайна
проникнуть в Астрахань и, пробыв там несколько дней, собрать
информацию. Лазутчиками Заманов избрал «человека своего»
Г. Полякова и ногайского татарина Аласа. Они присоединились
к возвращавшимся в Астрахань татарским купцам и
благополучно проникли в Татарскую слободу, где переночевали в доме
Кашкарина. На другой день Поляков отправился в Кремль, но
там его узнали, задержали и привели в круг. Пытаясь
выпутаться, он заявил, что приехал за ответом на грамоту. Но астраханцам»
выяснившим, что он ночевал в доме Кашкарина, его поведение
показалось подозрительным. В кругу «закричали, для чего ты
заезжал к Ишею, а к нам наперед не заехал». Поляков ответил,
что «в юрты де завезли ево татара, которые с ним приехали к себе
в домы, а в город приехать было невозможно, потому что пора
ночная, а у Ишея де он не был». Ему не поверили, арестовали и
поручили стеречь крепостным Заманова. Алас остался
незамеченным, но, испугавшись ареста, выбрался из Астрахани и сообщил
стольнику о неудаче49.
Надеясь, что Полякову удастся освободится, Заманов
прождал его еще 10 дней, но все оказалось тщетно. Не оправдалась
48 ЦГАДА, ф. 111, д. 7, 1706 г, лл. 20—21; ф. 77, д. 3, лл. 42—43; ф. 210,
«Разрядные вязки», вяз. 40, д. 38, лл. 1 и 4.
49 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 156.
232

надежда и на то, что пришлет какие-нибудь сведения Кашкарин.
Уже достаточно скомпрометированный в глазах восставших
письмом Голицына, татарский голова не рискнул вступать в
тайные связи. Тогда, не желая уезжать ни с чем, Заманов попросил
хана Аюку срочно послать в Астрахань своего посла, «чтоб из
Астрахани взять хоть малую какую ведомость». Хан согласился
и отправил туда калмыка Дакея. Инструктируя его перед
поездкой, стольник «велел взять против грамоты великого государя
ведомость» и узнать, что «у них строитца». Добравшись до
Астрахани в начале ноября, Дакей пробыл там 7 дней. Затем
старшины, «дав ему лист за печатью», отпустили посла, и он вместе
с Замановым вернулся ко двору Аюки.
Судя по донесению Заманова Голицыну, послание астрахан-
цев было кратким. Они писали, что грамоту приняли «с честию»
и заготовили «заручную челобитную», но самой челобитной не
прислали. Только «с тем же Дакеем наказывали они словесно
чтоб Аюка-хан прислал к ним знатных своих людей в
Астрахань, а им бы де астраханцам послать от себя с тою отпискою
и с челобитпою к великому государю, к Москве, своих посылыци-
ков, через оно Люку хана с теми его посылыцики». Одновременно
с письмом от старшин Дакей привез «написанное бусурманским
письмом» послание к Аюке от И. Кашкарина, К. Урусова и «всех
вкупе» юртовских татар. Оно содержало ту же Просьбу, но в нем
пояснялось, что без знатных калмыков астраханцы посылать
людей с челобитной не смеют, так как «опасаютца его Аюки хана
чтоб он не учинил им какова задержания»50. Из этих просьб
видно, что восставшие не хотели вести переговоры с царем через
посредничество, соглашаясь отправить ему ответ только через
своих доверенных лиц. К Аюке они обращались потому, что
гарантировать безопасность проезда их представителей через
калмыцкие степи мог только он. Знатных калмыков они намеревались
очевидно, задержать как заложников. Однако хан Аюка не рискнул
послать в Астрахань видных советников или тайшей. Поэтому туда
снова был отправлен Дакей. Поездка Заманова под Астрахань
длилась в общей сложности более 20 дней и вторично Дакей
прибыл под Астрахань к концу ноября. Но в город он не поехал.
Вернувшись ко двору хана Аюки около 30 ноября, Дакей
объяснил это весьма интересно. Так, он заявил, что, не доезжая до
Астрахани, встретил сына И. Кашкарина Тарыбердея, который
остановив его, сказал: «Зачем ты едешь в Астрахань.' Побегай
поскорея к хану и скажи, что в Астрахани учинилось все доброе,
вначале по поступлению архиерейскому и астраханских дворян'
50 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 155—157. О какой отписке и заручной
челобитной писали восставшие в начале ноября сказать трудно, так как никаких следов
подготовки этих документов в источниках не сохранилось. Наиболее вероятным
поэтому представляется, что их у восставших тогда и не было. Видимо,
старшины писали в надежде протянуть время до получения ответов из Терок'и Гуоье-
ип. Но само решение составить их и «заручить» уже состоялось.
233,

м приказных и купецких людей. К тому же доброму делу
пристали и из иноземцев и астраханские конные стрельцы и ис пеших
старожилые люди. Атамана Якова Носова да Гаврилу
Ганчикова, да пущих бунтовщиков человек с 30, перехватав, заковали
в кандалы и посадили в тюрьму и хотят послать их к великому
государю к Москве... А в Астрахани де все ныне управляет
архиерей». Тарыбердей добавил, что он послан архиереем передать
хану Аюке: пусть пришлет своего «лутчего калмыченина Шарасеп-
теня для приему тех воров.., которые закованы» и переправит их
в Москву51.
Рассказ этот совершенно не соответствовал действительности.
Ни Я. Носова, ни других активных деятелей восстания в ноябре
1705 г. никто не арестовывал. Взяли и осудили только Г. Ганчикова
за взяточничество. Вместе с тем рассказ Дакея, несомненно,
основан на каких-то действительных фактах. Во-первых, Дакей не
вернулся бы ко двору хана без серьезных оснований, так как был
послан с важным, ответственным поручением. Во-вторых,
некоторые детали его рассказа весьма реалистичны. Так, он не мог бы
придумать и столь точно определить состав сил, из которых
сложилась группировка, действительно начавшая после получения
грамоты активно выступать в пользу правительства. Вряд ли
придумал он и встречу с Тарыбердеем. Остается предположить, что
сторонники правительства, возглавляемые местным духовенством
и дворянами, намеревались осуществить переворот и заранее
послали известить о нем Тарыбердея. Но он не состоялся, и
Тарыбердей, сам того не желая, выдал предполагаемое за
действительное.
Весьма возможно, что не все одобряли арест Ганчикова. Эта
мера обострила отношения между наиболее радикальной и
умеренной группировками восставших. Разногласия могли стать поводом
для сторонников правительства предпринять попытку объединить
вокруг себя богатое русское и восточное купечество, а также
стрелецкую верхушку. Но они не рискнули, очевидно, осуществить
переворот, потому что процесс Ганчикова наглядно
продемонстрировал силу и чувства большинства круга. Вполне вероятно
также, что именно в это время произошел и арест стольника
С. Обернибесова, который, действуя по собственному почину,
-столь неосторожно выдал свои планы. Взрыв гнева, вызванный
его замыслами, не мог не насторожить противников восстания и
заставил их отложить свои намерения до более удобного момента.
Так или иначе, но Дакей был дезориентирован и неожиданно
привез хану Аюке совершенно неверные сведения. Аюка в свою
очередь отправил их к стольнику Заманову, уехавшему под Черный
Яр, а тот в Москву, Б. А. Голицыну. Голицын переслал донесение
дарю. Обрадованный Петр 23 декабря 1705 г. написал по этому
случаю А. Д. Меншикову: «Вчерашнего дни какия изрядныя ве-
51 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 158—159.
.234

домости получили от князь Михаила Заманова из Астрахани, с
которых список посылаю при сем же, где можно видеть, что сие
дело, с божиею помощью, вскоре окончается»52.
Радость царя оказалась преждевременной. Более того,
настроение в Астрахани снова резко изменилось, причиной чего
послужила его собственная грамота от 11 октября 1705 г. Случилось
так, что о вторичном приезде Дакея в Астрахани не узнали.
Вернувшийся после встречи с ним Тарыбердей хранил молчание.
Восставшие же, тщетно прождав калмыцких послов, решили, что их
отсутствие свидетельствует об отказе хана выполнить их
требование. В начале декабря вместо калмыков в Астрахань приехали
царицынские стрельцы, которым А. Турчанинов поручил доставить
туда размноженную грамоту Петра I от И октября. Выехали они
из Царицына в конце ноября (Заманов писал Голицыну, что
встретил их в 20 верстах от Черного Яра 1 декабря 1705 г.)53. Эта
грамота, написанная, как уже говорилось, в более суровых тонах,
чем грамота приказа Казанского Дворца, произвела на астраханцев
совершенно противоположный, чем полагал Петр, эффект.
Выслушав ее, как обычно, на собрании круга, восставшие возмутились
и решили, что она поддельная. Царицынских стрельцов, привезших
.грамоту, тут же арестовали. Пленный донской казак А. Сысоев
позднее рассказывал, что «они де слышали от астраханцев, как
приехали в Астрахань з грамотами великого государя
царицынские стрельцы, и они де их посадили за караул и говорят, что
те де грамоты не подлинные и присылаютца с Царицына».
Велись также разговоры о том, что если царские указы привезут
знатные люди из самой Москвы или донские старшины, то они
повинную принесут, а для таких грамот, как привезенная из
Царицына, «у них де в Астрахани ящиков много, есть де где им
лежать»54. Отправка представителей к царю не состоялась.
* *
Во второй половине октября калмыки в ожидании ответа на
царскую грамоту ослабили нажим на восставшие города. М.
Иванов, получивший от Я. Носова разрешение произвести обмен
пленных, осуществить его не смог. Калмыки, как он писал, вдруг
исчезли и «о той розмене к нам... никого от себя не присылы-
иали»55. Отошли они и от Красного Яра. Но передышка
оказалась недолгой и первым это почувствовал Черный Яр.
Сразу после отхода восставших от Царицына А.
Турчанинов устроил совещание, на котором присутствовали донские
52 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, № 1005.
53 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 159.
54 ЦГАДА, ф. 111, д. 6, 1706 г., лл. 20—21; ф. 210, «Разрядные вязки»,
и и.ч. 40, д. 38, лл. 1 и 4; ф. 77, д. 3, лл. 42—43.
55 ЦГАДА, ф. 371, стб. 304 (1144), лл. 95—105.
235

старшины, калмыцкие тайши, стольник Л. Воейков и полковник
Б. Кореитов, где они договорились предпринять совместное
наступление на Черный Яр с тем, чтобы в ноябре овладеть им. Главной
ударной силой должны были стать калмыки, которых Турчанинов
обещал снабжать боеприпасами. Но некоторое время решили
выждать, чтобы дать силам А. Хохлача уйти в Астрахань. После
совещания Воейков и Кореитов отправились в ставку Мункотеми-
ра и Чемета, чтобы непосредственно наблюдать за ходом
операций.
Черноярские старшины узнали о планах правительственных
агентов 3 ноября от донского казака Вешенского городка Ф.
Самойлова. По невыясненным обстоятельствам, он бежал из
Царицына и явился «на Черный Яр степью, пеш». Рассказав старшинам
о готовящемся на город наступлении, он добавил, что «под
Астрахань де велено им приступать зимою»56. Известие вызвало
общее негодование. Ведь всего несколько дней назад читали на
кругу привезенную П. Кривочуровым «милостивую грамоту» и
письмо Аюки, где хан писал, что пока на них войной не пойдет.
Круг только что в надежде на мирный исход конфликта согласился
на отход войска Хохлача в Астрахань, а теперь выяснилось, что им
снова угрожают, даже не дав ответить ни на грамоту, ни хану.
Видя в этом новые происки «бояр», черноярцы решили
предупредить Астрахань о намерениях царицынских властей и продолжать
сопротивление. Но проблема защиты города снова встала перед
его жителями во всей сложности.
Еще до прихода Самойлова, когда Кондратьев провел
проверку оставленных с ним людей, их оказалось вместо 100 всего
63 человека. В связи с этим 31 октября черноярские старшины
К. Калентьев и В. Пономарев отправили в Астрахань просьбу
разрешить им увеличить местный гарнизон, зачислив в службу
желающих. Но их нашлось всего 16 человек57. Таким образом, число
защитников Черного Яра увеличилось менее чем на 100 человек.
Невелик был и запас боеприпасов. Взвесив свои возможности,
черноярские старшины опять оказались перед необходимостью
требовать помощи у Астрахани. Отправляя туда Самойлова
«для подлинной ведомости» и одновременно посылая просьбу
прислать «ратных людей, зелье и свинец», они сочли своим долгом
написать: «Станем стоять, а устоим или мочь наша не сяжет, про
то бог ведает»58. Примерно через неделю Черный Яр был окружен.
Но, благодаря упорству и стойкости его защитников, все атаки
были отбиты и началась затянувшаяся на много недель осада.
23 ноября под Черный Яр приехал М. Заманов, который
узнав о безуспешной осаде города, решил, пока Дакей поедет
в Астрахань, «с черноярцы свидетца и с ними переговорить». Во
56 В. И. Лебедев. Ук. соч. «Историк-марксист», 1935, № 4, стр. 83.
57 Там же, стр. 82.
58 ЦГАДА, ф. 371, стб. 410 (1161), л. 9.
236

время переговоров он надеялся склонить их принести повинную
независимо от Астрахани.
Под Черным Яром Заманов застал калмыцких тайшей: «Стоят
великим собранием и хотят над Черным Яром чинить воинской
промысел». Тут же находились Воейков и Кореитов.
Договорившись с черноярцами о встрече, Заманов поехал на переговоры
вместе «с Львом и с Борисом» в сопровождении 100 калмыков.
Но потом, оставив охрану поодаль, он «приезжал к ним, к самым
надолбам», один. Защитники города вышли на встречу «с тремя
знамены, в трех стаях». «И одна стая с атаманом и ясаулом
пришли ко мне, — писал Заманов Б. А. Голицыну, —а другие стали
одаль, круг города. И поклонясь, со мною стали переговаривать».
Затем в течение недели состоялись еще 2 встречи, во время
которых Заманов «им говорил, чтоб они от шатостн унялись и
возвратились бы на истинной путь и принесли бы ему, великому
государю, повинную». Старшина К. Калентьев отметил, что «перед
богом и перед ним, великим государем, вина их есть и повинную
де принести ему, великому государю ради», но «ныне дс они без
астраханского войска, собою, написать не смеют». Участвовал в
переговорах и С. Кондратьев. Заманову он сказал, что был в
походе под Царицын есаулом, а на уговоры принести повинную
ответил: «От двух де смертельных бед он спасся, а ныне дс, воля
божия, а без астраханского войска ничего они не учинят и ожить
им или умереть, всем заедино». Ответы защитников Черного Яра
дали ясно понять, что оторвать их от Астрахани не удастся. Но у
Заманова сложилось мнение, что у черноярцев «намерок добрый,
чтоб им придти с повинною и есть их только одерживают аетра-
ханцы, человек с полтораста, а атаманом у них оставлен на
Черном Яру Семен Кондратьев»59.
Из каких соображений исходил Заманов, определяя число
сторонников сопротивления, точно неизвестно. Вероятнее всего, он
получил сведения от толмача Е. Исаева, сопровождавшего Ка-
лентьева. Толмач этот был связан с наиболее умеренной
группировкой черноярцев и черноярским воеводой Вашутиным. Позднее,
совершив предательство, он бежал из Черного Яра в Царицын.
Но, каким бы ни был источник сведений Заманова, его сообщение
важно, как свидетельство того, что 63 астраханца, находившиеся
в Черном Яру, встретили у местного населения поддержку. И эта
поддержка была настолько сильна, что умеренная часть и
сторонники правительства, даже в тяжелых условиях осады, не рискнули
пойти против приверженцев Астрахани.
Поскольку переговоры результатов не дали и дальше вести их
было бесполезно, М. Заманов, Л. Воейков и Б. Кореитов решили
возобновить военные действия. Калмыцкие тайши получили приказ
и уже на следующий день после последней встречи «Чемет с
улусными своими людьми, конницею и пехотою, ударил на них боем
56 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 156—159.
237

с верхние стороны от реки, ис под горы, под самыми надолбами,
под огорожи, ноября в 30 день, в полуденную пору. И бились
оружейные люди, человек з двести часа з два, и черноярцы де по
калмыком ис пушек стреляли». Калмыцкая конница стояла
наготове, ожидая вылазки черноярцев за надолбы, чтобы окружить
их в открытом поле. Но они не вышли за стены города и натиск
Чемета постепенно ослабел. Калмыки отошли потому, что, как
писал Б. А. Голицыну М'. Заманов, «с конницею никакова бою нет,
а у оружейных не стало пороху и свинцу». После отступления
отряда Чемета в бой сразу же вступили люди Мункотемира. Они
«ударили на них, черноярцев, боем же и бою у них ружейного было
во всю ночь до свету и палили по них, чериоярцах, из дву пушек
медных. И перестал бой за тем же, что не стало пороху и свинцу и
ядер»60.
Описание боя за Черный Яр, сохранившееся благодаря
донесению Заманова, показывает, что натиск калмыков носил упорный
и длительный характер. Однако оборона Черного Яра, несомненно,
была организована со знанием дела и построена так, что
сравнительно небольшое число защитников крепости могло выдержать
непрерывный, почти суточный бой. Учитывая особенности
калмыцкой тактики и силу их конницы, осажденные не шли на
вылазки и сохраняли благодаря этому свой личный состав. Во время
боя 30 ноября 1705 г. калмыкам удалось пленить лишь одного чер-
ноярца. Оборону города облегчало и неумение калмыков брать
крепостные сооружения штурмом. Эту их слабость особо отмечал
Заманов в донесении Голицыну: «Бой чинить они, калмыки, все
усердно ради, только приступов и иных градоимских промыслов,
не имеют и города жечь нечем, снарядных составов никаких нет»61.
Кроме того, сказывалось отсутствие у калмыков достаточных
запасов пороха и свинца. Расстреляв полученные в Царицыне
боеприпасы, которыми Турчанинов снабжал их довольно скупо, так
как сам имел ограниченные возможности, калмыцкие феодалы
были вынуждены снова посылать за ними в Царицын. В ожидании
им приходилось ограничиваться пассивной осадой и нападать
только на людей, рискнувших выйти за городские стены.
Восставшие же получали временную передышку.
В дальнейшем возникло еще одно обстоятельство, которое
упорно державшиеся черноярцы не могли не учитывать. Дело в-
том, что калмыки, принимавшие участие, в операциях против
Черного Яра, пасли в его окрестностях свои стада. Но луга
постепенно вытаптывались, кроме того, пасти скот в этом районе
можно было только до определенного времени. Зимой, когда
выпадал снег, корма для скота под Черным Яром не было, и
калмыки всегда откочевывали к югу. Этот момент приближался, а
так как рисковать скотом они не могли, то у осажденных появи-
«• ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 156—159.
61 Там же.
238

лась надежда, что калмыки будут вынуждены отойти. Это была
ясно и русским советникам тайшей, которым становилось все
труднее удерживать их на месте. В начале декабря Заманов, который
после 30 ноября уехал в Царицын, уведомлял Голицына, что
перекочевка начинается. Уже ушли на юг «в мочаги» едисанские и
енбулуцкие татары. Хан Аюка, хотя и стоял еще в 120 верстах от
Астрахани, но готовился к уходу — «з домом и улусными своими
людьми перелез на Нагорную сторону». Заманов подчеркивал, что-
остающиеся у Черного Яра тайши «ожидают государевых ратных
людей», но «естьли падет снег и им кочевать будет в тех местах
невозможно, хотят итти в мочаги ж, в прежние свои места на
зимовье»62.
Но войска задерживались. П. И. Хованский с собранным им
дворянским ополчением подошел еще только к Саратову, а
фельдмаршал Б. П. Шереметев находился на подступах к Казани, куда
прибыл 18 декабря63. В начале декабря калмыки начали
откочевку. Но часть из них Л. Воейкову и Б. Кореитову удалось удержать,
а поэтому осада Черного Яра продолжалась.
В декабре в Царицыне едва не произошло событие, которое
могло бы повлиять на ход восстания и соотношение сил. Как
оказалось, контакты жителей Царицына с восставшими не прошли
даром. В городе хорошо знали теперь о причинах восстания, о новой
системе управления и проведенных в Астрахани мероприятиях..
У многих царицынцев восстание вызывало сочувствие и число его
сторонников постепенно росло. Но открыто выразить это они не
решались: сначала в городе стояли впущенные туда
Турчаниновым калмыки, а затем казаки. Теперь, когда калмыки ушли, а
казаки частично передвинулись к Черному Яру, в Царицыне возник
заговор. Организаторами его стали солдаты, присланные в
распоряжение Турчанинова из Петровска. Значительная часть этих
солдат в 1704—1705 гг. попеременно работала на астраханском се-
литренном заводе и хорошо знала тяжесть режима Т. Ржевского.
Часть солдат находилась на заводе во время восстания и вернулась
домой осенью. Вынужденные выступать против астраханцев, они
решили перейти на их сторону, произведя в Царицыне переворот.
К сожалению, сведений об этом заговоре мало. О нем упоминается
исего в 2 отписках донского атамана Л. Максимова и старшин
Т. Федорова и Л. Познеева в Посольский приказ. Из этих
отписок видно, что в декабре солдаты решили захватить город, но
заговор окончился неудачей. Сообщая об этом в Москву уже в
конце января, Максимов писал: «Учинился на Царицыне бунт и злое
иачинанье от петровских солдат, и их, тех бунтовщиков, на
Царицыне походное наше, холопей твоих, войско, служа тебе, великому
государю и радея, человек со сто поймали и пытаны. А с пытки
сказали, что де их, воров, было в думе человек с двести».
62 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 159.
63 Там же, лл. 91—92, 105—196; ф. 111, д. 13, 1706 г., лл. 2—3.
239

Максимов, получив это известие от старшин Федорова и Поз-
неева 2 января 1706 г., дал им право, «буде приличитца к тем
петровским бунтовщикам из наших казаков, не обсылаясь к ним...
в Черкасской, чинили б таким ворам и бунтовщикам на Царицыне
смертную казнь, по нашей... обыкности, вешали б за ноги, чтоб
смотря на тех воров впредь таких бунтовщиков не было б». В
дальнейшем «с пытки и по язычной змолке» выяснилось, что с
солдатами заодно был казак из Черногайской станицы, лежавшей на
р. Медведица. В январе 8 солдат, признанных зачинщиками,
казнили. Тогда и донские старшины «во своем зборном кругу
приговорили вышеупомянутого казака... казнить его смертною ж
казнью, где петровских солдат казнили, на том же месте». Имена
казненных в отписках не названы64.
Из отписки Федорова и Познеева можно догадаться еще о
том, что переворот солдаты хотели осуществить ночью. Но
«казаки, кои были на карауле, не допустили, велели сказать
царицынскому воеводе Афонасью Турчанину, чтоб до таковаго злаго
начинания не допустить». Таким образом, попытка поднять
восстание в Царицыне была подавлена в самом начале и положение
Черного Яра не облегчила.
В промежутках между боями, в которых кроме калмыков
принимали участие и казаки, и царицынцы, черноярцев склоняли
сдаться еще дважды. Б. Кореитов, решил расколоть их ряды
предложением, чтобы черноярцы «отдали на Черном Яру астраханцев-
бунтовщиков старших». Ему ответили, «что де мы все разве
помрем, то де их и отдадим». Вторую попытку произвели
парламентеры донских казаков, предложившие черноярцам принести
повинную, но им снова отказали, заявив, что без Астрахани, они
«повинную принести не хотят, хотят помереть все вопче, единодушно»65.
Однако силы защитников Черного Яра таяли. Связь с
Астраханью нарушилась и только один гонец сумел проскочить туда в
конце декабря с отпиской С. Кондратьева. Написанная убежденным
сторонником сопротивления, энергия и стойкость которого немало
способствовали сплочению осажденных, она свидетельствует, что
положение их было исключительно тяжелым. «...Не выдайте, чтоб
нам напрасной смертью с черноярскими жительми не умереть,—
писал Кондратьев, — с калмыками и с царицынцы битца мочи
нашей не становитца... мы бьемся с ними боем семая неделя,
денно и нощно, и у нас на Черном Яру свинцу и пороху не становитца».
Кондратьев напоминал, что людей с ним «малое число... писано
100 человек, а 37... не явилось». Сообщив о предложениях
осажденным и их ответах, он просил: «Пришлите к нам войска и свинцу
и пороху, не помешкав. Вам город Черный Яр застава не бедная
и нас не покиньте, не дайте нам в конец разоритца». «А буде не
пришлете, — заканчивал он с горечью, — на нас не покручини-
64 ЦГАДА, ф. 111, д. 12, 1706 г., лл. 2—3, д. 13, 1706 г., лл. 2—3 об.
« ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 13.
240

теся, мочи нашей не становитца». Кондратьев просил также
прислать им вторую половину жалования, и «преподобному воску да
ладану», а относительно хлеба, запасы которого черноярцы учли,
сообщал: «Хлеба будет, хотя на тысячу, только де нет круп и
толокна» 66.
В ноябре возобновились столкновения с калмыками и под
Гурьевым. Сначала там появились разведчики, которые пытались
проникнуть в город под видом разоренных каракалпаками эмбен-
ских калмыков и «передовщиков» хивинского каравана. Первым
М. Иванов не поверил и арестовал их, а вторым удалось
переночевать в городе одну ночь. Посещение Гурьева «хивинцами»,
каравана которых горожане тщетно «ожидали долгое время»,
совпало с первым после перерыва налетом калмыков, пытавшихся
сломать мост между учугами. Их заметили караульные, которые
подняли стрельбу, и хотя на учугах находилось всего 20 человек,
им удалось продержаться до прихода подкреплений. Нападение
калмыков было отбито. Возвращаясь в город, стрельцы, увидев
в степи стадо, захватили 10 коров и 137 овец и коз, которых
разделили между жителями города и служилыми людьми67. 17
ноября в Гурьев явились 10 человек, назвавшиеся «трухменцами»,
едущими к хану Аюкс, а затем в Астрахань и Москву. Иванов
устроил им проверку, спросив, есть ли в степи у Гурьева калмыки.
Они ответили отрицательно, хотя на самом деле «было на степи
близ города калмык многое число», и их арестовали.
На следующий день калмыки вновь напали на учуг, где
работали 17 человек, и взяли их в плен. Охране учуга из 20 солдат,
которая вступила с калмыками в бой, 7 работников удалось
отбить, а остальных и работавшего «в найме за тяглого» стрельца
(1. Сотникова калмыки увезли в степь. Бросившиеся в погоню
стрельцы, солдаты и переведенцы (более 100 человек) были
вынуждены отстать, так как «в то время был поутру великой туман
и вдаль за ними гнатца было невозможно». С ними вернулась в
юрод и охрана учуга, потому что «их калмык в то время было
многолюдство и дратца с ними было не в мочь». На следующий
1лч1ь калмыки захватили учуг и ночью «то учужное строение
сожгли все без остатку, и с вышками»68.
20 ноября около 250 калмыков напали на работных людей, ло-
штших рыбу под охраной 50 человек на Раковой косе. Сначала
калмыцкому отряду, который подъехал к ним на конях и
верблюдах с двумя белыми знаменами, удалось окружить гурьевцев. Но,
-увидя с вышки караульщики и услыша у них стрельбу, стали бить
ипюлох и бегали на выручку из города стрельцы и солдаты и пе-
ргнеденцы с пушки и с ружьем, человек ста с полтора и их
выручили». Бой продолжался до вечера, причем из Гурьева «з башни ис
йб ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 113.
В7 Там же, лл. 95—105.
,,й Там же.
',| II Г>. Голикова
241

пушек по них калмык в толпу били». Калмыки не выдержали и
отступили вниз по Яику. Ночью защитники Гурьева отправились за
ними, «чтоб их отогнать от Яику реки и чтоб они калмыки рыбу
не ловили и не багрили». Им удалось взять в плен 4 караульных,
но калмыки заметили преследователей и «розбежались все
врознь». Пленные рассказали, что в нападениях на учуги
принимали участие люди 4 мурз, отправившиеся теперь на р. Баксай.
Спустя несколько дней в Гурьев вернулся убежавший от
калмыков работник А. Шадра. Он сообщил, что видел у них солдат
Тысячного полка с потерпевшей крушение лодки и 10
промышленников, охотившихся на тюленей и захваченных в плен на взморье.
27 ноября калмыки прислали к Гурьеву гонцов с предложением
обменять русских работных людей на пленный калмыцкий караул.
Иванов согласился, предложив произвести обмен и другими
пленными, надеясь выручить солдат и промышленников. Однако
калмыки отказались, заявив, что повезут их в Астрахань, обменять на
людей, которых «астраханские стрельцы многих в полон побрали».
Выручить работных людей также не удалось, так как калмыки для
обмена не явились69.
Как развивались события под Гурьевым в последующие месяцы
восстания не известно, потому что последнюю отписку в Астрахань
Иванов отправил 1 декабря. Всякая связь между городами
полностью прервалась: степную дорогу захватили калмыки, а
морской путь стал недоступен из-за наступившей зимы. Из Гурьева
не смогли уехать даже 25 красноярских стрельцов и пушкарь,
которых Иванов должен был отпустить после прибытия в Гурьев
сменного отряда Ф. Болдырева. Как сообщал в последней отписке
Иванов, они «не поехали за льдом и за морозами и ныне живут на
Яике, в Гурьеве городке, ожидают весны». О сложности связи
Гурьева с Астраханью свидетельствует также и то, что в
отписке Иванова от 1 декабря излагались сведения о событиях целого
месяца. Это значит, что уже в ноябре Иванов не мог
поддерживать нормальную связь с Астраханью. Отписку от 1 декабря он
отправил с двумя пленными «трухменцами», которых отпустил,
поставив условие, что они доставят ее в Астрахань70. Однако
известно, что овладеть Гурьевым калмыкам не удалось, и можно
предполагать, что калмыки время от времени совершали набеги
на город, а защитники Гурьева им противостояли. Впрочем, в
зимних условиях калмыки неминуемо должны были откочевать к
югу, а поэтому натиск их мог ослабеть.
Под Красным Яром в ноябре было спокойно, но в начале
декабря, когда в стане Аюки выяснилось, что сведения Дакея не
соответствуют действительности, люди Чапдержапа возобновили
атаки, и Астрахани опять пришлось посылать туда помощь. На
этот раз во главе астраханцев был поставлен солдат- Тысячного
69 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 95—105.
70 Там же.
242

полка Т. Оконишников. Его отряд прибыл в Красный Яр 13
декабря. Из 100 человек при проверке налицо оказалось 93, и том
числе 30 солдат Тысячного полка, 12 из Яхтинского полка и Г>1
человек из разных стрелецких полков. Этот пример показывает, что
все назначения на службу, как и раньше, продолжали разверсты
ваться по полкам71.
В последующие недели калмыки все время тревожили город,
причем натиск их постепенно нарастал. 23 декабря они подошли
к самым стенам крепости «в ночи в осьмом часу», привезя с собой
множество Камышевых снопов. Затем они «ров завалили и к
городовой стене снопы камышенные привалили и огнем город зажгли
в четырех местех и к городу приступали». Защитники крепости
открыли стрельбу «ис пушек и из мелкого ружья», отогнали
наступавших и огонь затушили. Потерпев неудачу, калмыки
отодвинулись на небольшое расстояние в степь и остановились: с
городовых стен были хорошо видны их огни72.
Значительное численное превосходство калмыков не позволило
Оконишникову отважиться на вылазку, хотя опасная атака
ежеминутно могла повториться, что вызывало в городе большую
тревогу. Чтобы облегчить оборону, Т. Оконишников предложил
сломать примыкавшие к крепостным стенам загородные дворы,
которые упрощали калмыкам подход к городским укреплениям.
Однако эта мера вызвала протесты владельцев дворов. Их
поддержали и старшины. В ответ Оконишников пожаловался в Астрахань.
«...Те дворы стоят подле самого города и в приступное время мы
опасны, також де и в пожар, — писал он, — мы ж говорили, и все
красноярские жители, что загородные дворы сломать, а они
старшины отговаривают, чтоб не ломать». Старшины со своей стороны
послали объяснение, утверждая, что хозяева дворов «наняли
караульщиков и караул у них денно и нощно есть и около дворов
загородных рвы покопаны. А от стены дворы отломаны»73.
Возник у Оконишникова и другой спор с красноярскими
старшинами. Он интересен тем, что позволяет несколько уточнить
характер взаимоотношений восставших с калмыками. Спор возник
в связи4 с поджогом городских стен во время калмыцкого
наступления. Оконишников заподозрил, что его осуществили с помощью
калмыков, семьи которых жили у самого города, а во время
осады переселились в крепость. Свои подозрения атаман
обосновывал тем, что 3 мужчин из этих семей бежали. Поэтому он
предложил: «Чтоб еще какова бедства не учинили... калмык достальных
вырубить». Красноярские старшины от такой меры категорически
отказались и красноярский круг поддержал их решение.
Оконишникову заявили: «Вырубите вы юрты, то де мы вырубим калмык».
Таким образом, красноярцы приравняли своих подгородных кал-
71 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 109.
72 Там же, л. 115.
73 Там же, лл. 112, 115.
243

мыков к юртовским татарам, восставшим вместе с жителями
Астрахани. Донося о своих подозрениях в Астрахань, Оконишников
искренне удивлялся отношению к этим калмыкам красноярцев.
Особенно недопустимым ему казалось то, что они «калмык
посадили с кибитками в углу, подле башни, в городе, а на той башне
снаряд стоит, а караулу нет».
Факт, о котором сообщал Оконишников, весьма знаменателен.
Он показывает, что красноярцы действительно вполне доверяли
«своим» калмыкам, возможности их участия в поджоге не
допускали и защищали от подобных обвинений весьма активно. В
Астрахань красноярские старшины написали, что они «юртовские» и
«с ними к неводу и в походы ходили», а также «преж сего нам
сказывали, что хотят калмыки воровские бить на сенокосах и к
городу приступать». Относительно бежавших старшины заявляли,
что «они безродные и без жен». Уступая нажиму Оконишникова,
они согласились лишь посадить «до времени мужской пол в
колоду», но женщин и детей оставили на свободе74.
Объяснения красноярских старшин показывают, что даже в
самые напряженные периоды часть калмыков продолжала
сохранять хорошие отношения с восставшими и оказывала им
некоторую помощь. Как видно из слов старшин, это была та
калмыцкая прослойка, которая не имея больших стад, переходила
постепенно к оседлому образу жизни, втягивалась в работу на
рыбных промыслах, нанималась на огороды и другие работы.
У таких калмыков связь с феодалами постепенно слабела, а с
населением городов и промыслов крепла. Этот фактор и определил
их поведение в момент восстания. Но число таких калмыков было
незначительным. Основная масса калмыцкого народа оставалась
в зависимости от феодалов не только из-за экономического
принуждения, но и из-за патриархально-родовых пережитков.
Положение под Красным Яром не изменилось в течение всего
декабря.
Участились налеты калмыков и в районе волжской дельты.
В связи с этим астраханская старшина отправила против них в
декабре 1705 г. крупный отряд из 500 человек во главе с А.
Хохлачом. В данном ему наказе отряду предписывали ехать «на низ
Волгою рекою по розным рекам для обережи и досмотру воровских
людей и калмык, и еникульских и едисанских татар. И где тех
воровских людей вы съедете, и на них и на улусы их бить, и
разорять и в полон брать»75.
Таким образом, и осень и декабрь 1705 г. были для восставших
тяжелыми. Защита городов потребовала от них большого
напряжения и материальных затрат. Особенно трудно приходилось Черному
Яру. Тем не менее ни Черный Яр, ни Красный Яр, ни Гурьев не
сдались, хотя их связь с Астраханью прерывалась. Другое
положение сложилось только в Терках.
74 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 112, 115.
75 В. И. Лебедев. Ук. соч. «Историк-марксист», 1935, №4, стр. 83.
244

* *
*
События в Терках, отрезанных от Астрахани Каспийским
морем и труднопроходимыми степями, развертывались иным путем.
Калмыки, силы которых сосредоточивались в районе Волги —
Яика, туда не ходили. Не угрожали городу ни кубанцы, ни
ногайские татары. Основное влияние на ход событий оказало там
отсутствие единства среди самих восставших, а также тактика вое-
йоды Д. Молостева и его сторонников.
Разногласия среди терчан, имевшиеся даже в первые дни
восстания, привели, как мы видели, к тому, что в состав старшины
пошли проправительственно настроенные лица. Сохранив жизнь
иоеводе, они действовали в тесном контакте с ним и делали все,
чтобы привести восстание к поражению. Сообщая о своих
сторонниках в Москву, Д. Молостев кроме главного старшины
В. Авдеева называл еще старшин И. Васильева и С. Горбунова.
За него были конные стрельцы Я. Афанасьев, Л. Несудимый,
пушкарский староста Г. Сергеев, «да ис пеших стрельцов 3 человека».
Постепенно им удалось перетянуть к себе 6 стрельцов
«Московского» полка, которые, по выражению Молостева, полностью «пре-
обратились». Эти лица Проявляли себя весьма активно:
«Великому государю прямили страдая и умирая, во всех вышеписанных
.1лых делах изменником спорили и Дивея мурзу и нас, холопей
твоих, от них изменников оберегали»76. Старшины осведомляли
Молостева о всех делах восставших. Через них и священника
приходской церкви Стрелецкой слободы воевода способствовал
усилению разброда и разногласий среди терчан, а также вербо-
мал себе сторонников. Конные стрельцы, среди которых было
много зажиточных старожилов, не обманули ожиданий воеводы и
мскоре он насчитывал до 60 человек, на которых мог положиться.
Другим сторонником воеводы стал черкасский князь Дивей
Канбулатович. До восстания Молостев вел себя с князьями
высокомерно, с их желаниями и претензиями не считался и отношения
между ними складывались неприязненные. После восстания он
круто изменил поведение, понимая, что без союзников ему не
обойтись. Изменение отношения воеводы было столь заметным, что
черкесский князь Алдигирей 12 августа 1705 г. написал об этом
голове юртовских татар И. Кашкарину: «Преж сего у нас с терским
иосводою было немирно, а теперь он нам уступает во всем»77.
Письмо это отчасти объясняет причины выступления черкасских
князей против воеводы вместе с другими терскими жителями.
Но сила восстания очень скоро отпугнула их и если Алдигирей еще
колебался и вел переписку с астраханской старшиной, уверяя ее в
сиоих симпатиях78, то Дивей сразу же перешел на сторону вое-
76 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 136—137; ф. 371, д. 458, лл. 118—128 об.
77 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 106.
78 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 65—68.
245

воды. По совету Молостева он удалился в свою загородную
резиденцию и начал собирать кабардинцев, чтобы при удобном случае
оказать воеводе военную поддержку. Аналогичное задание получил
от Молостева атаман гребенских казаков К. Федоров, также
входивший в число сторонников правительства. Кроме того, Молос-
тев отправил гонцов к кумыкским князьям, в Эндерй и к
Тарковскому шамхалу с просьбой о содействии. Призыв Молостева,
пославшего князьям подарки, не остался без ответа. Тарковский
шамхал Гирей и кумыкский князь Чепан обещали поддержку,
и действительно, позднее «с тарковским Гиреем шевкалом он,
Чепан шовкал, со своими ратными людьми на Аграхане стояли и
на Терек с грозами писали»79. Для руководства подготовкой к
борьбе с восставшими Молостев отправил к Дивею своего
старшего сына Андрея, занимавшего в Терках пост товарища воеводы;
младшего сына Михаила он послал в Гребени к К. Федорову.
Задача, стоявшая перед воеводой и его сторонниками,
требовала времени и тщательной подготовки. Готовиться следовало
осторожно, и воевода старался вести все приготовления тайно.
Но в небольшом городе это было трудно. Отъезд Дивея и сыновей
воеводы привлек внимание и в слободах заговорили, что воевода
«переписывается с князьями и разослал детей своих».
Настораживало терчан и то, что после отъезда Дивея «с гор к ним не
ездят».
Первыми забили тревогу «московские» стрельцы. Но В.
Авдеев на их просьбу обратить внимание на деятельность воеводы
не реагировал. Тогда в конце августа они послали в Астрахань
отписку, где, сообщая о своих опасениях, просили, «чтобы из
Астрахани на Терек об нем, воеводе, и о детях ево отписали, что
им над ними чинить». О письме донесли воеводе, и он, взял при
содействии Авдеева «ис казны пороху и свинцу и сел в хоромах
в осаде». Узнав о приготовлениях Молостева, «московские»
стрельцы взволновались еще сильнее и обратились к кругу с
требованием немедленно арестовать воеводу. Но его сторонники во главе
с Авдеевым запротестовали, напоминая о данной терчанами
присяге, и сумели повести за собой круг. Не получив поддержки,
стрельцы обратились к гребенским казакам, но и это не дало
результатов. Пытаясь найти выход, они отправили в Астрахань
новую отписку, где писали, что были бы рады воеводе и его детям
«так же указ учинить, как и они в Астрахани зделали над
начальными людьми», но «терские конные стрельцы и гребенские
казаки с ними не тянут». Стрельцы просили прислать помощь,
заверяя, что тогда «они бы со всеми управились, как в Астрахани,
так бы и они на Терках»80. Письмо это они обсудили на полковом
круге и послали в Астрахань тайно. Гонец должен был также
сообщить о положении в Терках старшинам С. Курочкину и
79 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 136—137.
80 Там же, лл. 65—66.
246

В. Патрушеву, которых терский круг отправил в Астрахань за
хлебным жалованием. Но так как среди «московских» стрельцов
имелись сторонники воеводы, то содержание письма тут же стало
известно и ему и Авдееву. Чтобы нейтрализовать его, Авдеев тоже
срочно отправил гонца к Я. Носову.
Гонец Авдеева повез отписку от имени всего терского круга.
В ней говорилось, что «непослушны чинятца нашим старшинам и
всему войску Гребенскому и Терскому Московского выписного
полку стрельцы... иные у них лутчие люди х крестному целованию в
правде не ходят и умышляют особно, вышед от нас ис круга, и
отпущают собою лотки неведомо куды и тайные письма пишут, а
в кругу не объявляют». Отписка призывала астраханцев тайным
письмам не верить и убеждала, что все написанное «московскими»
стрельцами ложно, а они, «терские жители и гребенские казаки и
черкасские князья за ним, воеводою, никаких худых дел» не знают.
В отписке указано также, чтобы старшины верили только
документам «за руками терских жителей и гребенских казаков и
черкасских владельцев». Доказывая, что виновники ссоры —
«московские» стрельцы, Авдеев напоминал, что круг всегда шел им
навстречу и даже согласился на казнь Некрасова. Под отпиской
имелись подписи не только за старшину, но и за гребенского
атамана и терских стрельцов. Имелись под ней и 3 восточные
подписи81. Отписка была оформлена так, как будто исходила от круга.
Но действительно ли ее там обсуждали вызывает сомнения. Во-
первых, ее чтение в кругу не могло бы не вызвать протеста
«московских» стрельцов, что привело бы к стычке на круге. Во-вторых,
об обсуждении такой отписки непременно упомянул бы кто-нибудь
из участников терского восстания во время следствия. Эти
соображения позволяют предположить, что она исходила только от
сторонников воеводы, оформивших ее, благодаря Авдееву, по
правилам оформления круговых документов.
В Астрахани отписка никаких сомнений не вызвала, но, с
другой стороны, астраханский круг вполне доверял стрельцам
«Московского» полка, так как многие стрельцы астраханского
«Московского» полка раньше служили с ними вместе и многих из них
шали. Поэтому на жалобу Авдеева круг ответил призывом жить
с «московскими стрельцами в любви и совете»82. Кроме того, в
Астрахани ускорили отправку денежного и хлебного жалования
стрельцам терского «Московского» полка, не дожидаясь, пока
будет получена смета и приготовлены хлеб и деньги на остальные
терские полки.
Между тем в ожидании ответа из Астрахани стрельцы терского
«Московского» полка продолжали убеждать терчан в
необходимости обезвредить воеводу. Особую активность проявлял писарь
М. Страхов, человек незаурядный, хорошо грамотный и пользо-
81 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 145—146.
82 Там же, лл. 154—155.
247

вавшийся влиянием не только у однополчан, но и вне полка. К
восстанию Страхов отнесся сочувственно с самого начала, так
как сам помышлял поднять стрельцов против полковой
администрации еще до приезда >астраханцев. «Если бы де вы не
поспешили астраханцы на Терек, и у нас быть было де такому делу,
что и у вас в Астрахани, побить воеводу и начальных людей», —
писал он в одном из писем в Астрахань 83.
Сталкиваясь на собраниях круга, на улицах, в харчевнях и
других местах скопления людей со сторонниками правительства,
колеблющимися посадскими людьми и стрельцами, Страхов
понимал, что достичь единства можно, лишь изолировав воеводу.
Поэтому он настойчиво выступал за штурм воеводских хором.
Стрелец С. Иванов на допросе рассказывал, что Страхов «за
городом в харчевне» говорил, что на «конных стрельцов надеятца де
не для чего, они де стоят за воеводу». А потом убеждал: «Станем
де мы своим полком промышлять, выбрав своих пушкарей, станем
стрелять из всех пушек по тем хоромам, где отсиживаетца
запершись воевода. А убьем болыпова воеводу, и Меньшова убьем».
Страхов, сначала отрицавший это, затем признал показания
Иванова правильными и сознался, что «он де Михайло, всеми
возмущал, но все паче на приступ пытались к воеводе приходить, чтоб
ево убить» 84.
Страхова поддержали другие стрельцы и настроение круга
постепенно менялось. Неожиданную помощь им оказал стрелец
В.Воинов, которого Молостев посылал в Москву с отписками.
Вернувшись, он сообщил, что «в Нижнем и ниже во всех городех
ждут терского и астраханского войска» и «астраханского архиерея
поносил». Ему вторил приехавший сверху же «гребенской казак
Захарка»85. Слушая их, терчане снова стали волноваться, и
влияние сторонников воеводы упало. На сторону стрельцов
«Московского» полка склонился и старшина С. Казак. Как-то вечером
придя «с саблею к терскому конному стрельцу, к Ивану
Васильеву», у которого застал Авдеева, он спросил: «Долго ль де этому
делу длитца»? Васильев стал убеждать его, что «дума де у вас
Степан, худая», но Степан ответил: «Одному де тебе не устоять
же и почал ево... бранить. А говорил де он те слова к убивству
воеводы».
Страхову и его сторонникам удалось организовать несколько
попыток взять воеводские хоромы, но они успехом не увенчались.
Молостев позднее рассказывал, что когда «воры Мишка Страхов
с товарыщи, приходя к нему Дмитрею на двор многолюдством,
с пищалями и с копья и знамены, по многие времена днем и ночь-
ми, хотели ево убить до смерти... и к хоромам ево приступали»,
он «взять себя им не дал и, запершись с людьми своими, человек
83 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре 1. М., 1957,
стр. 236.
84 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 237.
85 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 152.
248

з двадцать и болыыи, у себя в хоромах и поделав бойницы, сидел
от них с огненным ружьем в осаде»86. После попыток взять
хоромы терчане решили поставить вокруг воеводского двора
круглосуточный караул и следить, чтобы никто оттуда не выходил и
туда не входил.
Сторонники воеводы, видя рост влияния радикальной части
круга, решили выждать. В таких условиях казалось, что
соотношение сил на круге изменилось, и это обмануло многих терчан,
которым запертый в хоромах воевода перестал казаться опасным.
В конце сентября в Терки вернулись С. Курочкин и В.
Патрушев. Они привезли с собой деньги и хлеб для «московских»
стрельцов, и это сразу подняло престиж астраханской старшины. Многие
из колеблющихся успокоились и влияние сторонников воеводы
упало еще больше. Определенные сдвиги произошли и в
настроении гребенских казаков. Приезд в станицы сына Молостева вызвал
там недовольство, и К. Федоров едва его «от убивства уберег».
Конфликт кончился тем, что на стороне Федорова осталось лишь
небольшое число представителей казачьей верхушки, и он, как
выразился Молостсв, «несмога здержать, атаманство здал». Сын
Молостева был вынужден уехать к князю Дивею87.
Таким образом, в сентябре в Терках наметился определенный
перевес в пользу восстания, внутренние распри ослабели и
прежней напряженности не чувствовалось. 2 октября Авдеев, который,
тщательно скрывая свое истинное лицо, играл роль заботливого
и внимательного правителя, отвечая на призыв астраханцев
сохранять единство, был вынужден написать: «Да что вы, господа,
изволили к нам на Терек писать о совете и о любви между со-
Г)ою, грацким жителем и Московскому выписному полку, и ныне
мы по отпискам вашим и по приказу вас, старшин, и всего
Астраханского войска божиею милостию живем в любви и в совете с
московскими стрельцами и ссоры меж нами никакие нет»88.
Однако Авдеев продолжал делать все, чтобы изменить
перенес сил. Прежде всего он решил упрочить свое пошатнувшееся
положение и влияние. Достичь этой цели легче всего было,
прошит заботу о нуждах терчан. Поэтому Авдеев ускорил
составление сметы на жалование служилым людям и отправил в
Астрахань стрельцов В. Лощилина и К. Пигалева с заданием «бить
чглом о даче денежного жалования, против нынешнего примеру,
что дано... Московского выписного полку стрельцом... а конные
и пешие и всякого чину служилые люди не пожалованы». Одно-
ицоменно Авдеев не отказался от мысли посеять в Астрахани
недоверие к сторонникам восстания и добиться возможности
принимать к ним репрессивные меры. С этой целью он писал: «Да
после сего нашего войскового писания какия явятца к вам в вой-
ко ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 121—121 об.
Н7 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 136—137; ф. 371, стб. 395 (1145).
нн ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 153—154.
249

ско от нас с Терку письма тайные, от грацких жителей и от
московских стрельцов или без печати великого государя, а ныне мы
всякие войсковые письма станем к вам, господам, присылать за
государевою печатью, а за иными ни за какими печатьми
присылать не станем, а которые люди от нас с Терку станут у вас
войску доносить всякие недельные слова, и вам господам, не верить
и тех людей к нам на Терек присылать и отписывать именно. И
мы о тех людях и о недельных их словах станем розыскивать,
и указ им чинить станем» 89. Согласие астраханских старшин на
это предложение должно было, по мнению Авдеева, привести к
изоляции «московских» стрельцов и сочувствующих им «грацких
жителей», а сторонникам воеводы облегчить борьбу с ними,
опираясь на авторитет Астрахани.
Авдеев старался также передать в Астрахань сложные дела,
решение которых ставило его в трудное положение. К числу
таких дел относилось, в частности, дело дербентского купца Нуры.
Буса Нуры, на которую положили свои товары многие восточные
купцы, шла из Астрахани в Низовую пристань, но недалеко от
Терок, у Чеченской косы, села на мель и ее разграбили люди
черкасских князей. Купцы явились с жалобой, и Авдеев был
вынужден послать на взморье 30 стрельцов во главе со старшиной
И. Васильевым. Однако он ничего не сделал, и товары купцам
не вернули. Давая объяснение в Астрахань, Авдеев сообщал, что
грабители «нам в разговор не далися и принялись за ружье, и
хотели с нами битца. И мы, видя свое безмочество, прочь
отъехали». Князья, по его словам, заявили, что «и наперед де сего бусы
грабливали и того грабленого товару им, торговым людем,
никогда не отдавывали»90. Разочарованных купцов Авдеев отослал
в Астрахань, заведомо зная, что астраханская старшина ничем
им помочь не сможет, так как ссориться в существующих
обстоятельствах с князьями не захочет. Он рассчитывал, что из-за этого
авторитету старшин будет нанесен известный урон. Сам же он
оставался в стороне и, более того, выглядел как человек,
сделавший для купцов все, что мог. Впрочем, расчет его оправдался
не полностью. Фрондировавший в это время князь Алдигирей и
подчиненный ему Батырша-мурза, получив отписку от Носова,
своих людей, участвовавших в грабеже, отдали и товары
вернули. Поступок Алдигирея вызвал сильное негодование в лагере
воеводы и ссору Дивея с Алдигиреем. Ссора оказалась
настолько сильной, что Алдигирей пожаловался в Астрахань, написав,
что его «от себя отставливают» и к себе «не приняли для того,
ты де для чего астраханского атамана слушал и что было у тебя
в руках отдал»? Алдигирей написал также, что его обманом
заставили подписать какое-то письмо к астраханским старшинам 91.
89 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 154—155.:
90 Там же, лл. 155—156.
91 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 65—68.
250

Можно предполагать, что это была составленная Авдеевым от
имени круга отписка по поводу «московских» стрельцов,
посланная вслед за их августовской жалобой.
Первая половина октября прошла в Терках спокойно. Все
стрельцы получили жалование. Правда, терская смета пришла в
Астрахань после того, как там составили собственную смету на
Терки; из-за этого в Терки не дослали 1200 рублей. Но, узнав об
этом, астраханская старшина обещала быстро исправить ошибку.
Без задержки отплыли в- Астрахань лодки торговых армян и
терских татар. Авдеев, всячески подчеркивая свою
доброжелательность к «московским» стрельцам, отправил по их просьбе в
Астрахань пятидесятника С. Соколова, причастного к взяточничеству
подполковника Некрасова92. Воевода по-прежнему сидел в
хоромах, вокруг которых стояли караульные.
Больших кругов Авдеев не собирал, отговариваясь то тем,
что гребенские казаки живут далеко, то тем, что не едут
черкасские князья. Он не собрал круг даже, когда из Астрахани
привезли копию грамоты приказа Казанского Дворца 93.
Нежелание Авдеева собирать круг объяснялось прежде всего боязнью
возникновения союза восставших с гребенскими казаками. Боялся он
также поставить под удар князя Дивея и его узденей, которые
стали наиболее реальной опорой воеводы. В Астрахань Авдеев
писал теперь редко, так как хлеб прислали, деньги обещали
дослать и больше ждать оттуда ему было нечего. Наоборот, он был
заинтересован в том, чтобы сделать связь с центром восстания
менее регулярной и ослабить его влияние на терчан.
Но спокойствие было только кажущимся. Воевода и его
сторонники просто ждали осени, чтобы нанести удар в тот момент,
когда Астрахань будет не в состоянии оказать терчанам
быстрой помощи из-за осенних штормов. Все усилия они направили
поэтому на то, чтобы, не возбуждая подозрений, осторожно
вербовать людей, способных оказать им поддержку.
О жизни в Терках в конце октября и ноября известно мало,
главным образом из следственного дела. Но в отличие от
показаний астраханцев протоколы допросов терчан содержат массу
противоречий и выяснить по ним истину не всегда удается.
Однако, несомненно, что к концу октября обстановка в
городе снова накалилась. Обострение было связано с тем, что
кумыкские князья, пришедшие на Аграханский полуостров, стали
посылать в Терки угрожающие послания. Их угрозы терчане
восприняли как результат происков воеводы и вновь начались разговоры
о необходимости убить его. Это вынудило Авдеева и
поддерживавших его конных стрельцов выступить в защиту Молостева, и
начались ожесточенные споры. С. Казак, вспоминая это время,
показал, что он «видячи несугласие отстал и нанимался у тезика,
у Мурмаламета струги делать и многое время был на море».
92 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 32, 158, 161—162.
93 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 33—34.
251

В конце октября стрельцы «Московского» полка вновь
собрали тайный полковой круг; там они решили немедленно послать в
Астрахань за помощью, так как можно было ожидать нападения
кумыков, да и конные стрельцы снова вызвали опасения. Везти
письмо в Астрахань выбрали стрельцов Н. Киреева и В. Косого.
Киреев, показания которого сохранились в двух вариантах, в
одном случае говорил, что стрельцы послали его просить вернуть
отряд А. Хохлача или прислать «сто-другое, для обережи города
от бусурманских людей». В другом варианте он признавал, что
ехал просить войска, чтобы «побить воеводу и противников тех,
которые непослушны». В Астрахань гонцы не попали: «лед их не
допустил» и спустя 4 недели вернулись. Восстание к этому
времени было уже подавлено94.
В ноябре между сторонниками и противниками воеводы стали
происходить открытые столкновения. Но взять верх сторонникам
Молостева не удавалось, так как большинство круга продолжало
стоять за союз с Астраханью. Некоторых, наиболее откровенных
заступников воеводы «хотели побить» и тогда многие из них «из
города разбежались». Не выдавал себя только Авдеев.
Возрастающая опасность заставила подумать о бегстве и воеводу. После
15-недельного сидения взаперти он решил выбраться в водовозной
бочке, в которой восставшие разрешали его слугам возить воду.
Для бочки было изготовлено третье днище и Молостев «велел
себя в той бочке другим дном заделать и на телеге вывесть,
бутто с тою бочкою ехали по воду». Он предполагал «соединитца
с Гиреем шавкалом да с Чапаном шавкалом и с иными
владельцы и учинить бы над теми ворами воинско.й промысел и город бы
очистить»95. Затея удалась. Слуги вывезли воеводу в камыши,
откуда он бежал в степь и-добрался к барагунскому владельцу
Кучуку, который переправил его к князю Дивею.
В городе бегство воеводы вызвало переполох, но было поздно.
Пока искали, куда он бежал, Молостев с помощью людей Дивея
захватил астраханцев, привезших 1200 рублей на выплату терча-
нам задержанной части жалования. Как писал и рассказывал
воевода, захват денег привел к тому, что в Терках «учинилась
великая тревога и с великим пристрастием ту казну просили»,
а вожаки восставших «грозили за то бить по ним ис пушек и всех
порубить». Воевода приказал ответить, что хочет «ту казну
раздать кумыкским владельцам и над ними чинить воинской
промысел», но обещал, если они «изменников искоренят» и дадут
присягу, что станут служить государю верно, отдать деньги им «в
полугодовое жалование». Когда Молостев послал с этим призывом
в Терки старшину И. Васильева и других своих сторонников, «ис
тех воров к великому государю вины свои принесли человек с
полтораста». Они «вышли за город к сыну ево, Дмитриеву,
Андрею в Богоявленской монастырь» и там их привели к присяге.
м ЦГАДА, ф. 371, стб. 395 (1145), л. 20, д. 458, л. 173.
95 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 123 об.
252

Узнав об этом «и на тех людей смотря и достальные воры стали
розделятца надвое». На сторону воеводы перешли многие
жители Новокрещенской слободы и «из московских тайно стали
приходить» 96. Тем не менее идти на штурм города воевода и его
сторонники все еще опасались, а поэтому решили заманить
главарей восстания в ловушку.
Воевода сделал вид, что согласен пойти на переговоры, и
Авдеев уговорил круг послать на встречу с ним выборных. Круг
избрал писаря М. Страхова, стрельца Т. Сопегу и других,
которые, как было известно, на сговор с воеводой не пойдут и станут
отстаивать общие интересы. Встречу назначили за городом, в
Заречной слободе, в сарае князя Дивея. Но когда «тот вор Мишка
с товарыщи и с тем атаманом Васильем» туда пришли, то были
схвачены 97.
Узнав об этом, терчане «сели в малом городе в осаде». Но
силы были уже неравны. К тому же осажденные лишились
руководителей. Ночью Молостев послал отряд во главе со своим
родственником Ф. Кресниковым на приступ. Осажденные ночного боя
не ожидали, и отряду удалось проникнуть в город. Когда они «на
город взошли, изменников стали' ловить, а они розбежались и
смешались с теми, которые были у веры». Кто-то из изменников
отпер ворота Малого города, и Терки оказались в руках воеводы 98.
На утро Молостев «тех пущих воров всех... са'№ переловил, а
достальных, которые к тем ворам приставали, привел х кресному
целованию». Начались допросы и пытки: 10 человек казнили,
нескольких отправили в Москву, а часть приговорили к различным
наказаниям, после которых их привели к присяге~и воевода им
«велел жить на Терке по-прежнему до указу». Кроме того, чтобы
обезопасить себя от возможных рецидивов, Молостев, «выбрав 10
добрых людей, ис тех, которые от них, воров, страдали, приказал
над ними денно и нощно смотреть и, подслушав воровских слов,
извещать. И по таким изветам тех воров за их злоумышленные
розные слова многих казнил смертью ж и тем тот бунт удержал»99.
Во время следствия Молостев выдвинул против терчан
множество ложных обвинений. Так, он утверждал, что они хотели
бежать на Аграхань, хотя там в это время стояли им же
призванные отряды кумыкских феодалов. Он приписывал им намерение
сдать Терки крымскому хану и перейти в его подданство. С.
Казака он обвинял в попытке взыскать с него взятку и т. д. Проводя
следствие, он допустил множество искажений в протоколах,
вкладывая в уста обвиняемых признания, которых они не делали и
от которых в Москве категорически отказывались. В Преображен-
96 ЦГАДА, ф. 371, стб. 395 (1145), д. 458, лл. 124—124 об.; ф. 6, д. 17,
лл. 136—137.
97 Там же.
98 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 137.
99 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 125—125 об.; стб. 395 ''(1145), лл. 1—3.
253

ском приказе, пытаясь распутать этот узел, их подвергали
тяжелым пыткам, которых многие не выдерживали и вновь меняли
свои показания 10°.
Точной даты подавления восстания в Терках в наших
источниках не встретилось. Ноябрьская отписка Молостева в Москву,
содержащая рассказ о подавлении восстания, дневной даты не
имеет. По косвенным данным устанавливается лишь, что это
произошло после 16 ноября, так как этим числом датирована
последняя отписка Авдеева в Астрахань.
В Астрахани о подавлении восстания в Терках узнали в
декабре. Привезли это известие В. Патрушев и татарин Кубек.
Новость произвела тяжелое впечатление. Те из астраханцев, которые
стояли за уход на Аграхань, заявили, что зайдут в Терки и
разорят город, чтобы отомстить за гибель «своей братьи». Особенно
остро реагировали на это терские стрельцы из отряда А. Хохлача.
Б. Лопаткин, Гостев и П. Буйло, узнав, что их однополчан
казнили, обрушились на Патрушева, который был «старшиной и в
заводе первой», а теперь остался в живых. Они обвинили его в
измене и били челом астраханскому кругу, чтоб «его пытать и пытав
посадить в воду». Спасло Патрушева только заступничество
других терчан101. Однако сделать что-либо для восстановления
положения в Терках астраханцы не могли. У них не было для этого
ни сил, ни возможностей.
100 ЦГАДА, ф. 371, стб. 395 (1145), лл. 1—20, д. 458, лл. 116—152.
101 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 160—161.

ГЛАВА VIII
ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП ВОССТАНИЯ
(ЯНВАРЬ —МАРТ 1706 г.)
исельников и другие арестованные на Дону астра-
ханцы прибыли в ставку Петра I в ноябре.
«Медведь белой, воры астраханские и станки вчерась
все дошло в целости», — писал Ф. Ю. Ромоданов-
скому 25 ноября Петр, Царь уже знал о
вторичном отходе восставших от Царицына и о том, что
опасности их возврата нет, так как «лед
превеликой по Волге идет». Но ему было известно также,
что фельдмаршал Шереметев* еще далеко от района восстания и
иступить в борьбу скоро не сможет1. Поэтому-он решил послать
и Астрахань еще одну грамоту с призывом принести повинную.
I декабря она была готова и вручена И. Кисельникову,
выбранному царем в качестве парламентера. Петр точно рассчитал, что
приезд Кисельникова в Астрахань и его рассказ о разговоре с
самим государем произведет на восставших сильное впечатление
и, скорее, вызовет доверие, чем слова любого другого посланца.
Грамота, полученная Кисельниковым из первых рук, должна была
стать бесспорной гарантией добрых намерений царя. Текст ее не
н шестен, но можно предполагать, что она была составлена в более
спокойных и мягких тонах, чем грамота от 11 октября. Поговорив
с посланцами Астрахани, Петр не мог не понять, что немалая
/юля вины за восстание ложилась на его политику и аппарат. Это
доказывается указом, посланным вскоре казанскому воеводе
II. А. Кудрявцеву, которому дали право не только собирать
подати, но и «сымать оные, ради нынешнего там смятения
Астраханского... смотря по времени, месту и людем и всячески тщиться,
чтоб утишать». Это распоряжение Петр распространил на все «ни-
ижые города», которые «ведомы в Казанском приказе», и
разрешил Кудрявцеву «ниоткуды для сборов податей указу ничьего
1 Письма и бумаги Петра Великого, т. III. СПб., 1893, № 983, стр. 979—
чм|; ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 118.
255

не слушать: а что невозможно ему будет сделать, об указе
писать» 2.
Отправляя Кисельникова, Петр одновременно послал приказ
Ю. Ф. Ромодановскому проследить, чтобы астраханцы «в дороге
нигде не мешкали». В окружении Петра отправка Кисельникова
вызвала волну слухов, в которых достоверность переплеталась с
вымыслом. Так, сообщая новости в Лондон, Ч. Витворт писал:
«Государь получил добрую весть, что мятежники, еще не
положившие оружия, молят о пощаде и просят архиепископа
астраханского ходатайствовать перед царем об общем помиловании. При
амнистии они обещают покориться, иначе решились предпочесть
смерть с оружием в руках смерти от руки палача. Я слышал, что
царь расположен согласиться на их просьбу, что при настоящих
обстоятельствах ему и выгодно. Говорят, одного из бунтовщиков
отправят в Астрахань с грамотой о царской милости»3. Далее
Витворт писал, что Б. П. Шереметев возвращается в Москву.
Возникновение этой версии было, очевидно, связано и со сведениями
Дакея, которые как раз в это время достигли ставки Петра.
Придавая миссии Кисельникова большое значение и боясь,
что его замысел могут испортить, Петр подчеркивал, что у астра-
ханцев не должно возникнуть сомнений в правдивости царских
обещаний. Поэтому он приказал дать им «добрых провожатых»,
но «только, чтоб те провожатые их* не как колодников, но как
свободных провожали, понеже оные посланы ради уговору»4. Ро-
модановский выполнил этот приказ с максимальной скоростью.
Астраханцы, прибывшие в Москву 10 декабря, были отправлены
дальше на другой же день. По пути их следования послали
распоряжения давать им «вожей самых знающих и заобычных к тому
делу людей, чтоб им в дороге ни малой мешкоты и остановки
не было» 5.
Однако отправка Кисельникова не привела к отмене военных
приготовлений. Шереметев продолжал двигаться впереди и 18
декабря достиг Казани. Но там его ждали сплошные неприятности.
Обещанных в Москве денег на жалование солдатам не прислали.
Разборщик А. Сергеев, который должен был к его приходу
сформировать из местных дворян конницу, вручил фельдмаршалу
только список отобранных в полк людей, из которых в Казани
находились лишь 70 человек, а остальных следовало собирать по
городам. При этом все они были «убогие и бесконные»; откуда
брать для них лошадей, никто не знал, а оружие имели не все и
разное. Провиант собирали с трудом, так как «ясашные люди
чинятца во всем противны, и во что положены, давать не хотят» 6.
2 ЦГАДА, ф. 158, д. 12, 1706 г., л. 1; Письма и бумаги Петра Великого,
т. IV, ч. I. СПб., 1893, № 1056.
3 Сборник РИО, т. 39. СПб., 1884, стр. 195.
4 Письма и бумаги Петра Великого, т. III, № 992.
5 ЦГАДА, ф. «Кабинет Петра I», № 9, кн. 28, л. 55; ф. 158, д. 149,
1705 г., л. 1.
6 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 91—92, 105—106.
256

Но особенно испугали Шереметева известия о том, что башкиры,
которые летом 1705 г. «смуту и мятеж чинили и стояли в
Уфимском уезде в собрании многолюдством», готовятся к новым
выступлениям. Особенно тревожным было письмо капитана Рера,
служившего в Уфе. Он писал, что там «будет вскоре так же пре-
деление, как в Астрахани. Нет никово, хто б имел страх какой
в себе». Солдаты совершенно не надежны, «нет доброй команды
во всей Уфе», да и в Мензелинске «у них доброй мысли нет». Рер
просил отозвать его и писал, что согласен лучше служить без
жалования, чем остаться в Уфе7.
Разрешение всех этих вопросов требовало времени и энергии.
Нечеткость работы местных властей, плохое снабжение, отсутствие
подготовленных офицеров и другие трудности раздражали старого
фельдмаршала. К тому же его мучили подагра и ревматизм, он
плохо переносил дорожные неудобства и ему очень хотелось
избавиться от трудного поручения. 29 декабря, перечислив все
неполадки, Б. П. Шереметев отправил Петру I просьбу отозвать его
назад, обратившись одновременно за содействием к А. Д. Менши-
кову и Ф. А. Головину 8.
Но в ожидании ответа он приказал своему брату полковнику
В. П. Шереметеву начать формирование 2 драгунских полков,
полк Билса отправил из Пензы в Саратов, куда распорядился
возить и провиант «зимним путем из каких городов ближе и
способнее». Он распорядился также взять на учет все речные суда
от Нижнего Новгорода до Саратова и готовить их к сплаву.
Таким образом, он постепенно готовился продолжать путь, хотя, судя
по его распоряжениям, собирался спуститься к Астрахани по
воде только весной 9. О том, что делается в Астрахани, фельдмаршал
знал мало: посланные им в Царицын гонцы еще не вернулись. Не
было известий и от его денщика С. Бехтеева, которого он отправил
с письмами к восставшим и митрополиту Самсону прямо в
Астрахань. В задачи Бехтеева входило выяснение местной ситуации, и
сто донесение должно было окончательно уточнить решения
фельдмаршала. Но к началу января все планы Б. П. Шереметева
изменились. Причиной этого был приезд Петра I в конце декабря
и Москву. Приведя в полное изумление Ч. Витворта, царь «с
невероятной скоростью», как писал посол в Лондон, ехал день и
ночь лежа в санях и истратил на'путь от Гродно до Москвы всего
Г) суток 10. Выслушав доклады своих «министров» о «низовом
деле», Петр остался недоволен их плохой осведомленностью и
медлительностью. Последние сведения, полученные в Москве, были
более чем месячной давности: Б. А. Голицын даже не знал,
какова реакция астраханцев на грамоту от 11 октября, П. И. Хован-
7 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 138—138 об.
8 Переписка фельдмаршалов Ф. А. Головина и Б, П. Шереметева в 1705—
1706 гг. М., 1851, № IV.
9 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 105—106.
10 Сборник РИО, т. 39, стр. 207.
I' II. Б. Голикова
257

ский и Б. П. Шереметев все еще были далеко от района
восстания, а местные силы не смогли овладеть даже крошечной
крепостью Черный Яр.
1 января 1706 г. Петр отправил Шереметеву указ, чтобы
войска «не медля пошли и стали сим зимним путем на Камышенке,
в Дмитревском и на Саратове», а затем составил и 10 января
выслал ему статьи, где детализировал это предписание. Согласно
плану Петра ранней весной Шереметев должен был сосредоточить
все свои силы в Царицыне, «чтоб за довольное время
предварить воровской замысел». Одновременно Петр уведомлял
фельдмаршала, что прикомандировывает к нему сержанта М. Щепо-
тева и «что он вам будет доносить, извольте чинить» и.
Назначение Щепотева, получившего от Петра статьи аналогичного
содержания с добавлением, что он должен «смотреть, чтоб все по указу
исправлено было, и буде за какими своими прихоти не станут
делать, или станут, да медленно, — говорить; а буде не послушают,
сказать, что о том писать будешь ко мне», показывает, что Петр I
при всем уважении к заслугам фельдмаршала считал нужным
приставить к нему особого толкача и контролера.
В Москве Петр пробыл недолго. Уезжая назад в действующую
армию, он поручил все дела, связанные с Астраханским
восстанием, Ф. А. Головину, помогать которому должны были
Т. Н. Стрешнев, Ф. М. Апраксин и все, кого он захочет взять.
Принимать решения и приводить их в исполнение они должны
были сами, не обращаясь к царю, чтобы не терять дорогого
времени 12. На просьбу фельдмаршала отозвать его Петр не
ответил.
Между тем Б. П. Шереметев продолжал испытывать
множество организационных трудностей и не переставал засыпать
Москву жалобами и требованиями. Он писал, что из необходимого
для драгунских полков снаряжения в Казани удалось изготовить
только знамена, а указ от 24 декабря 1705 г. о сборе с крестьян
И прилежащих к Казани уездов по осьмине муки с двора не
выполняется, приказчики и старосты «чинятся ослушны»,
«провианту в указанные места не высылают» и т. д.13. На письмо Петра
он ответил обиженно, что сам со своим полком к походу готов,
но в казанских полках нет ни достаточного вооружения ни
офицеров: «Приказано казанцам-дворянам и те самые плохие». К ответу
он приложил «статьи», где снова изложил все свои жалобы на
местную администрацию и московские приказы, не выполняющие
его требований. С письмом и статьями он отправил к Петру
своего денщика Елку И января 1706 г. Аналогичное послание он
отправил и А. Д. Меншикову 14.
11 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1013, 1019, 1021, 1022.
12 Там же, № 1042, 1051.
13 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 82 об. —85.
14 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2. СПб., 1900, стр. 523—524;
Л ОНИ, ф. Походной канцелярии А. Д. Меншикова, карт. 5, д. 8, л. 1.
258

16 января в Казань прибыл Щепотев. На привезенные им
распоряжения Шереметев ответил царю, что выедет 18 января, хотя
выяснил, что в Царицыне, Петровске и Дмитриевске «хлебом
великая скудность и мала что есть, калмыки выкупили и приба-
вошные полки поели, а конских кормов ничего нет, все калмыки
отравили, и казаки донския живут пешие, а лошади их в горот-
ках.донских за скудостью кормов». В том же письме он писал,
что ополчение П. И. Хованского и полк Билса по его расчетам
уже в Саратове 15.
Елка догнал Петра 21 января 1706 г. в Дубровне. Царь
внимательно прочел статьи фельдмаршала, написал против каждого
пункта ответ и отправил их с тем же Елкой к Ф. А. Головину.
Б. П. Шереметеву он написал, что просит его в дальнейшем
обращаться в Москву, так как «мне из Польши делать ничего
невозможно, токмо к ним же посылать, а из того кроме медления
ничего не будет» 16.
Ответы Петра I на статьи Шереметева сводились к тому,
что «много тамошнего народа вооружать не для чего», а драгунам
«мочно им и самим иметь, понеже за всеми деревни есть», но
обещал, что из Москвы вышлют снаряжение для 500 человек и
офицеров, сколько смогут. Об артиллеристах Петр заметил: «Сам
ты известен, что никого нет на Москве, а все в походе», дополнив,
что пушкарей вполне м'ожно научить на месте. Жалование
новоприборным солдатам он распорядился давать из расчета 5 рублей
в год, а если мало, разрешил фельдмаршалу поступить «по
своему рассмотрению», впрочем, добавив, что «по алтыну в день,
против старых солдат, много, для того, что им к тому же даетца
хлеб и службы не так трудные». Относительно подвоза
продовольствия Петр ответил, что грамоты в города, «чтобы во всем
были послушны», будут посланы с Елкой. Подробнее ответить
Шереметеву Петр поручил Головину, повторив, что все вопросы,
связанные с Астраханским восстанием, следует решать в Москве,
как договорились, не обращаясь к нему. «Мне, — писал Петр, —
будучи в сем аде не точию довольно, но чаю и чрез мощь мою
сей горести» 17.
Адмирал Ф. А. Головин, управлявший Посольским приказом,
был одним из самых умных, знающих и энергичных
администраторов Петра I. Человек уже пожилой, он обладал большим
опытом, прекрасно знал особенности и недостатки государственного
аппарата, имел достаточный авторитет в своей среде и умел
заставить слушаться строптивых судей других приказов. Подготовка
к решающему удару по восставшим пошла быстрее, аппарат начал
работать четче, а связь между Москвой — Царицыном и Моек-
15 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 523—524; ЦГАДА,
ф. 77, д. 3, лл. 159—161 об.; ф. 6, д. 17, лл. 107—108.
16 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1043.
17 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 159—161 об.; Письма и бумаги Петра Великого,
т. IV, ч. 1, № Ю42.
17*
259

вой — фельдмаршалом Б. П. Шереметевым стала действовать
аккуратно и регулярно. Однако на первых порах добиться
оперативности, быстрого выполнения приказов и пресечь
межведомственные трения было трудно и Головину. Чтобы скорее
справиться с помехами, 26 января 1706 г. он просил Петра I прислать
письмо «обще к нам всем... дабы делали что к тому господина
фельдмаршалка делу принадлежит и иные дела, что велено,
согласно и с поспешением, без своих к тому вымыслов и прихотей,
помня указ твой, а не так, что будто скользь приказано, а не
им». Кого имел в виду адмирал, он прямо не писал, ограничиваясь
замечанием, что знает, кому надо такое письмо показать 18.
Фельдмаршалу Головин вскоре написал, что в Казань
посылается «полк тысячный», а в его распоряжение Смоленский и
Холмогорский (Двинский). Полки московских «царедворцев»,
которые предполагалось прислать в Саратов к 1 марта, Головин
решил использовать пока в более близких городах. Послание он
кончал советом не медля идти в Саратов, чтобы «его величество
не раздражать» 19.
22 января, получив в Смоленске еще одно письмо от
Б. П. Шереметева, Петр опять отослал его в Москву. При этом
он довольно сердито выговаривал Ф. А. Головину, что уже
достаточно писал ему с Елкой и впредь бы к нему «ради решения
низовых дел не писали и делали б и вершили там, ибо мне
довольно здешнево, тако же и времени будет продолжение». Петр
разрешил ему в дальнейшем распечатывать письма фельдмаршала
на царское имя и «делать так, как вам дать ответ в день
судной»20. Впрочем, выполнить свое решение не отвлекаться на
«низовые дела» Петр I не мог. Продолжая думать, как легче и
быстрее ликвидировать восстание, 31 января он сам написал
длинное письмо Головину. В нем Петр предлагал послать к
Царицыну «по взломании льду» 5 вооруженных пушками судов,
считая, что они «лучше 10 000 войска могут воров наверх не
пропустить». Солдат на судно «человек по 40 и больше» он считал
возможным взять у Шереметева, а для управления ими
предлагал вызвать из Петербурга капитана Рейса и дать ему офицеров
и матросов: 25 немцев и 70 русских. Офицеров он предлагал
подобрать так, чтобы половина из них знала русский язык. Головин
немедленно начал приводить этот план в исполнение, но события
развернулись так, что он не был осуществлен21. Однако январские
распоряжения Петра I и его советников интересны тем, что,
придавая известное значение миссии И. Кисельникова, они все же
не очень верили в ее успех и больше полагались на вооруженные
силы, готовясь нанести основной удар восставшим весной.
18 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 551.
19 Переписка фельдмаршалов.., № VIII.
20 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1051.
21 Там же, № 1057; ч. 2, стр. 578—579; ЦГАДА, ф. 111, д. 11, 1706 г.,
лл. 1—2.
260

Из писем Петра I видно также, что он продолжал опасаться
расширения восстания и мятежных вспышек в других городах.
Особенно тревожило его состояние волжских жилых полков,
которым он совершенно не доверял, о чем говорит его фраза, что
«много тамошнего народа вооружать нечего». В письме от 31
января он не забыл напомнить Головину о решении, принятом во
время его пребывания в Москве: «С Саратова жилых половину,
и пришлых всех выслать в Польшу; половина симбирян, сызран-
цев, дмитровцев выслать и поставить на станцы по замосковным
городам», а в Казань послать 500 рекрутов из замосковных
городов. Но особенно откровенно недоверие к «низовым» прозвучало
в его пометах на доклад Головина, посланный в царскую ставку
в конце января, где перечислялись оружие и снаряжение, которое
он намеревался послать Шереметеву. Петр ответил: «Драгуном
дать, а солдатом разве тем, кои не низовых городоф; а низофцом
отнюдь не давать, а Борису их прибирать не для чего». Он снова
вернулся к этому вопросу и в другом замечании на доклад:
«Извольте гораздо Борису подтверждать, чтоб отнюдь больше трети
(против присланных полков) низофцов у него не было, а хотя б
и меньши не хуже и для Бога не давайте ему в том воли» 22.
Известное отражение планы правительства на весеннюю кампанию
против восставших нашли в донесениях Витворта, вынужденного
внести в прежнюю информацию существенные поправки. Он
писал теперь, что мятежники не усмирены, но «здесь надеются, что
они покорятся при приближении фельдмаршала Шереметева,
который не возвращался с дороги, как говорили, но подвигается к
Астрахани» 23.
Б. П. Шереметев вышел из Казани 22 января, о чем послал
краткое извещение Петру I и А. Д. Меншикову24. Настойчивость
Петра заставила его отправить в Саратов новоприборных драгун,
не дожидаясь прибытия оружия и коней.
П. И. Хованский, значительно опередивший в своем движении
Б. П. Шереметева, после довольно длительного пребывания в
Саратове тоже двинулся дальше. 14 января он прибыл «на Камышен-
ку», а 16 января пошел в Царицын. О событиях под Царицыном
и Астраханью, а также о миссии Кисельникова он знал лучше
Шереметева, так как был ближе к району восстания. Поэтому он
считал себя вправе принимать решения, не согласуя их с
фельдмаршалом, и в Саратове остановил донского атамана Л. Познеева,
который по просьбе Шереметева вез в Казань астраханского
заложника Е. Тимофеева. Считая, что в сложившейся обстановке
следует всячески добиваться мирной капитуляции восставших, Хо-
нанский приказал Познееву вернуться и ехать в Черный Яр и
22 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1058.
23 Сборник РИО, т. 39, стр. 215.
24 ЛОИИ, ф. Походной канцелярии А. Д. Меншикова, карт. 5, д. 18, л. 1;
Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 530.
261

Астрахань для обмена заложниками, использовав этот предлог
для переговоров о принесении повинной 25.
На Камышенке Хованский получил известие, что через
несколько дней после отъезда Кисельникова из Царицына туда
явились 36 казаков, взятых в плен на Сарпинском острове.
Продержав их 7 недель под арестом, восставшие решили оставить у
себя 12 человек, а остальных отпустили, обязав передать, что ждут
от донских старшин возврата заложников и обещают по их
возвращении отпустить остальных пленных и вернуть «войсковой
бунчук». От казаков стало известно о смещении Г. Ганчикова и о
том, что грамота Петра от 11 октября 1705 г. признана астрахан-
цами подложной. Но казаки передали, что если к ним пришлют
влиятельных лиц, то они с повинной «идти ради» 26.
Донские старшины согласились на обмен заложниками, но во
время возвращения казаков одного из них увез Познеев. Когда он
после встречи с Хованским вернулся и хотел ехать в Черный Яр
и Астрахань, этому резко воспротивился Турчанинов. По словам
Л. Познеева, он «вышел из города, собрався с ратными людьми,
ево Левонтья Познеева к Черному Яру и в Астрахань не
пропустил и всячески ругал и есаулов за караул сажал». Свое
поведение он объяснял получением приказа взять Черный Яр
штурмом, но предъявить его отказался 27. Штурмовать Черный Яр, когда
восставшим только что отправили с Кисельниковым «милостивую
грамоту», было явно неразумно. Позиция Турчанинова
расходилась и с распоряжениями, полученными Познеевым от Хованского.
Поэтому стороны пошли на компромисс: Познеев не поехал менять
заложников, а Турчанинов отказался от штурма до прихода
Хованского, которого отделяло от Царицына несколько дней пути.
Договорились также, что пока донские казаки пошлют в Черный
Яр парламентеров, чтобы они еще раз попытались уговорить чер-
ноярцев сдать город.
Последние сведения относительно настроения черноярцев,
которые имелись в Царицыне, относились к концу декабря. Они
исходили от местных стрельцов, сопровождавших до Черного
Яра Кисельникова, приставленного к нему в Царицыне
дворянина И. Корсакова и денщика Б. П. Шереметева С. Бехтеева,
встретившегося с Кисельниковым в Царицыне. До Черного Яра они
добрались 28 декабря. Из крепости, как показывали стрельцы, им
навстречу выехали около 30 верховых, «а иные выбегали пешие,
с ружьями и копьи». Увидев Кисельникова, они впустили
кавалькаду и, узнав «с чем они едут», разрешили им переночевать в
городе. Утром «учинили они, черноярцы, об отпуске их в Астрахань
круг и, дав им подводы, отпустили в Астрахань декабря 29 дня».
25 ЦГАДА, ф. 210, «Разрядные вязки», вяз. 40, д. 38, лл. 1, 4; ф. 111,
д. 13, 1706 г., лл. 2—3.
26 Там же, лл. 1—4; ф. 111, д. 7, 1706 г., лл. 20—21; ф. 77, д. 3, лл. 42—43.
27 ЦГАДА, ф. 111, д. 13, 1706 г., лл. 2—3.
262

Сопровождать Кисёльникова дальше были выделены черноярцы и
толмач Е. Исаев. Царицынская охрана вернулась в Царицын
4 января 1706 г. По мнению вернувшихся, на собрании чернояр-
ского круга присутствовало до 1000 человек. «А как бывает
собрание, бьют в набатный колокол», — рассказывали они 28. Какая
обстановка сложилась в Черном Яре после этой поездки, в
Царицыне не знали.
Парламентеры донских казаков вернулись 20 января и
рассказали, что сначала их допустили только к надолбам, но потом,
так как их было всего несколько человек, разрешили войти в
город. Там они присутствовали на молебне в честь «здравия
государя» и узнали, что черноярцы «в грубости своей вину
приносят». Однако тут же восставшие добавили, что город отдадут
только если царь «укажет в винах их простить»29.
Пришедший в Царицын 22 января Хованский, ознакомившись
с положением дел, решил выждать до возвращения Кисёльникова.
Приезда его ждали со дня на день, так как пришло известие от
хана Аюки, что астраханцы прислали к нему посыльных с
просьбой оградить лиц, везущих повинную челобитную, от нападений
калмыков 30.
Кисельников и его спутники достигли астраханской округи
и ночь под 3 января. Как рассказывал Бехтеев, «часа за три до
дня» они увидели Селитренный городок, и Кисельников закричал
караульщикам, чтобы их впустили туда ночевать. Вооруженные
караульщики ввели их за ограду, а утром отпустили с
провожатыми в Астрахань. У Астрахани с ними встретились 30 конных
стрельцов, которые довели их до Кабацких ворот Белого города,
откуда поехали предупредить о приезжих старшин. Спустя час
их провели в Кремль, на площадь между собором и Приказной
палатой, где уже собирались «грацкие жители в круг». Были
приглашены также митрополит, Н. Апухтин и дьяк С. Васильев.
Когда есаул объявил о приезжих, Кисельников положил
привезенную им грамоту, а Бехтеев—письмо фельдмаршала на стол перед
старшинами. Грамоту передали митрополиту, который,
распечатав, прочитал ее про себя и вернул старшинам. Затем вызвали
подьячего, которого заставили читать ее вслух. Примерно также
рассказывал о прибытии Кисёльникова в Астрахань и И.
Корсаков. Но он отметил одну упущенную Бехтеевым деталь, что после
чтения грамоты восставшие стали расспрашивать Кисёльникова,
и он сказал, что «послан от самого великого государя и грамоту
дс отдал ему, Ивану, государь сам из своих рук» 31.
Как и предвидел Петр I, показания Кисёльникова не вызвали
у восставших никаких подозрений. Число сторонников повинной
28 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 44—44 об.
29 ЦГАДА, ф. 111, д. 8, 1706 г., лл. 1—2 об.
30 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 184 об.— 185.
31 ЦГАДА, ф. 158, д. 47, 1706 г., лл. 1—7; ф. 6, д. 17, лл. 170—172 об.
263

сразу возросло и прямо с круга восставшие, как и при получении
грамоты приказа Казанского Дворца, двинулись в собор, где
«пели молебное пение за здравие великого государя», а затем
салютовали из пушек. После молебна круг собрался снова и началось
копирование грамоты, списки с которой раздали по полкам. Бех-
теева и Корсакова отправили на постоялый двор, дав им охрану,
а Кисельникова и его товарищей-астраханцев отпустили по домам 32.
Аналогичное описание встречи грамоты, только несколько
более витиеватое, дал в своей отписке в Москву и митрополит
Самсон. Он писал, что «как те служилые и всяких чинов люди увидев
ту великого государя милостивую грамоту за красною печатью
и за подписанием великого государя собственныя руки, слушали
с великим прилежанием и со слезами» 33.
Однако дело обстояло не так просто. И. Корсаков отметил,
что через 2 дня после их приезда в Астрахань «астраханцы,
которые воры, хотели ево, Ивана Кисельникова, убить и они,
астраханцы, которые добрые люди, приставили к нему, Ивану, караул
с ружьем, 10 человек, и его берегли, чтоб кто ево, Ивана
Кисельникова, не убил»34. Обратил внимание на разногласия среди
восставших и С. Бехтеев. Рассказывая об этом, он подчеркнул, что
в течение 2 недель «для совету были у них многие круги, с чем
Кисельникова и его, Семена, отпустить». Кисельников не раз
тщетно «кричал, чтоб ево к великому государю отпускали, не
мешкав», но только «по многим меж себя распрям» восставшие
«приговорили великому государю вины свои принести». Бехтеев
считал, что в Астрахани «всякого служилого чину, кроме татар
и купецких людей, с 4000 человек есть, и все меж себя в
несогласии. А чает он, что больше добрых нежели злых, токмо за
страхом добрые злым спорить не смеют» 35.
Вопрос о принесении повинной, как ясно из слов Бехтеева и
Корсакова, наткнулся на ряд трудностей. Часть круга, главным
образом скрывавшие до сих пор свои симпатии к правительству
люди, настаивала на немедленной капитуляции. Другие,
высказываясь за компромисс с правительством, считали возможным
предъявить ему в повинной челобитной свои претензии. Третья часть
круга, соглашаясь на повинную, считала, что окончательное
решение о примирении с правительством можно принять только после
получения на нее царского ответа. И наконец, часть круга
выступала против принесения повинной, предлагала дождаться
весны, а затем, «пограбя индейской и бухарской дворы», взяв
оружие и боеприпасы, уйти на судах за море. Большинство
высказывалось все же за принесение повинной. Но составить единый
документ оказалось трудно, так как претензий у разных корпораций
было очень много. Поэтому решили писать повинные порознь.
32 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 170—172 об.; ф. 158, д. 47, 1706 г., лл. 1—7.
33 ЦГАДА, ф. 158, д. 50, 1706 г.
34 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 170—172 об.
35 ЦГАДА, ф. 158, д. 47, 1706 г., лл. 1—7.
264

Время ушло и на получение повинных из Красного и Черного
Яров. Наконец, 13 января астраханцы отслужили торжественный
молебен и «целовали крест что им служить ему, великому
государю, верно, по-прежнему, и положили, что буде от кого впредь
с того числа какая будет шатость и их, имая приводить в приказ
и чинить им указ по ево государеву указу и по Соборному
Уложению». Затем круг принял решение «к архиерею... и к воеводе
и друг к другу ходить повольно», то есть домашний арест, под
которым находились с начала восстания митрополит, товарищ
воеводы и другие лица, снимался.
Грамоту круг решил передать на хранение в соборную
ризницу и поместить в серебряный вызолоченный ковчег 36. В тот же
день провели и выборы доверенных лиц, которые должны были
ехать в Москву вместе с И. Кисельниковым. Всего избрали 12
человек: от конных полков И. Кисельников и И. Палкин, от полков
Кореитовых П. Бухаров и Т. Сергеев, от полка Д. Галачалова
О. Немытышев, от «Московского» полка Н. Киреев (Темрюков),
от солдат И. Шпынев и Д. Рукавишников; посадские люди
выбрали бурмистра А. В. Банщикова, татары—А. Илимбаева, а
восточные купцы—Ю. Карбаева; из подьячих был назначен И.
Ермаков. К ним присоединились представитель Красного Яра пушкарь
В. Корюкорцов и 2 представителя Черного Яра старшина В.
Пономарев и Ф. Шулепин. Таким образом, вся делегация состояла из
15 человек. «На подъем» им выдали по 20 рублей каждому37.
Отъезд был назначен на 14 января, но его пришлось
отложить. В этот день «пригнал с Терку почтарь» от Д. Молостева,
который, подавив восстание в Терках, призвал теперь
астраханское население «переловя посадить бы до указу государева за
караул» тех, «которые воры и бунтовщики пущие к тому злому
делу есть». Это вызвало возмущение и кто-то из стрельцов,
взбежав на колокольню, ударил «всполох». Но «конные стрельцы,
оболокшись в пансыри и седчи на коня от того их бунтовства
уняли»38. Факт этот, о котором сообщает Корсаков, весьма
интересен. Он показывает, что в стрелецкой среде произошел явный
раскол, который зашел достаточно далеко.
Из-за этого происшествия отъезд с повинной задержался на
несколько дней, но более в Астрахани «никакого смятения не
было», и выборных, наконец, отпустили. С ними выехал и С. Бех-
теев, с которым астраханцы направили к Б. П. Шереметеву
стрельца Я. Иванова (Казанца) и солдата Ф. Лаптева «объявить», что
они «государю служить по-прежнему верно будут» 39. В Царицын
они прибыли 26 января.
36 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 170—172 об.; ЛОИИ, ф. Походной канцелярии
Л. Д. Меншикова, карт. 5, д. 89-а, лл. 1—6.
37 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 131—133 об., 170—172.
38 Там же, лл. 170—172 об.
39 ЛОИИ, ф. Походной канцелярии А. Д. Меншикова, карт. 5, д. 79-а,
лл. 1—6.
265

Судя по выписке Преображенского приказа, выборные
повезли с собой 2 отписки и 14 челобитных. В одной отписке,
принадлежавшей митрополиту, рассказывалось о приеме последней
царской грамоты. Во второй отписке, исходившей от круга,
излагалась история получения всех трех грамот, причем астраханцы
признавались, что по поводу второй «иные из них усомневаясь
чинили разврат, будто та грамота прислана без его государева
указу» (относительно второй грамоты в выписке Преображенского
приказа ошибочно говорится, что ее привез Кисельников, поэтому
допущена путаница). Кончалась отписка заверением, что отныне
они «ради служить по-прежнему правдою. А естьли ныне и впредь
станут служить неправдою, хотя что малое, и им за то от господа
бога на оном веце вечно мучитеся во огни неугасимом, а на соборе
быть в проклятии и от его, великого государя, меча казнь
приять» 40. Эта концовка показывает, что отписку составляли при
участии духовенства. Весь ее стиль совершенно не похож на
другие, исходившие от восставших, документы, написанные гораздо
более простым и ясным разговорным языком. Конечная фраза
отписки входила, очевидно, в текст присяги, которую проводил
митрополит.
Содержание 14 челобитных изложено в выписке
Преображенского приказа 1722 г. суммарно, причем общие претензии,
встречавшиеся в разных челобитных, объединены. Поэтому расчленить
текст и выделить содержание каждой из них нельзя. Но по тем
обвинениям, которые персонально предъявлены полковникам,
ясно, что 7 из 14 челобитных принадлежали служилым людям. Более
или менее ясно выделяются челобитные красноярцев и черноярцев,
расположенные в конце изложения. Из остальных челобитных одна
исходила от посада, одна от татар и две от восточных купцов. В
челобитных астраханцы, как мы видели выше, подробно и
тщательно изложили причины восстания, составив по существу
тяжелейший обвинительный акт воеводе, полковникам, старшим
офицерам и другим лицам из воеводского окружения41.
Необходимо только подчеркнуть, что вопрос о немецкой одежде и бра-
добритии занимал в них гораздо более скромное место, чем в
первых обращениях астраханцев, упоминаясь как один из многих
случаев произвола властей.
При чтении челобитных, даже в урезанном подьячими
Преображенского приказа виде, нельзя не заметить, что, несмотря на
разногласия восставших, они продемонстрировали в них
удивительное единство. Ни служилые люди, ни посад, ни жители
нерусских слобод не отказались от вЪзможности доказать
правомерность восстания. В челобитных не было признания вины и просьб о
снисхождении. Называя их «повинными», восставшие в сущности
40 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I. М., 1957,
стр. 301.
41 Н. Б. Голикова. Ук. соч., приложение 2.
266

не винились, а объясняли царю причины своего поведения и
доказывали, что поступить иначе было невозможно. Это
определялось тем, что основная масса продолжала идти за руководителями
радикального крыла. Кисельников, рассказывая о пребывании в
Астрахани, говорил, что челобитные «читали в кругу», а потом
сложили в ящик и запечатали городской печатью 42. Таким
образом, они прошли через контроль круга и он не допустил в них ни
одной фальшивой ноты. О силе влияния радикального крыла
говорил и игумен Г. Дашков. Скрытый враг восстания,
ненавидевший его главарей, он долго носил маску человека, сочувствующего
их делу. Поэтому Дашков пользовался доверием и именно в его
монастырь положили на хранение часть конфискованного
восставшими имущества. В отличие от других сторонников правительства
Дашков не был пассивен. Действуя в глубокой тайне и очень
осторожно, он с начала восстания группировал вокруг себя
единомышленников, а среди восставших сеял сомнения и неверие в
собственные силы. Впоследствии характеризуя этого человека,
Б. П. Шереметев писал: «Троецкого монастыря соборный старец
Дашков сколько в той бунт народу укрощал и проходил такими
мудрыми факциями, что нихто дела ево из бунтовщиков не мог
знать. Дивлюсь, откуда такое ево мудрое происхождение явилось».
Фельдмаршал считал даже, что если бы не его «радетельное
происхождение», то Астрахань была бы полностью разорена
восставшими 43. Эта характеристика, показывает, что игумен не только
пользовался доверием, но имел и некоторое влияние на старшину
и круг. Его считали своим, поэтому он был хорошо осведомлен
о городских делах и знал сторонников восстания.
Во время пребывания Бехтеева в Астрахани Дашков сумел
передать ему письмо для Шереметева, в котором весьма точно
оценил настроения восставших. Письмо это очень интересно. С
одной стороны, оно рисует начавшийся в рядах восставших
раскол, с другой стороны, показывает настроение и прогнозы
правительственного агента, находившегося в самом центре восстания.
Дашков начал письмо с выражения радости, что фельдмаршал
движется к Астрахани. «Узнав это, — писал он, — мы от облежа-
щих нас скорбей и болезней малую ослабу восприняли и многия
в добром намерении пребывают». Но далее он считал необходимым
предупредить, что «некоторыя в своем развратном заблуждении
злой мысли не оставляют и ежели ясновельможный до полой
воды к нам прибудет, то избавление будет, а ежели умедлит, то
не без вопливости нашей будет». Как видно из текста письма,
Дашков был убежден, что, как только Волга вскроется,
восставшие уйдут к морю. «Всему злу начальниками» были, по его
мнению, заговорщики П. Жегало, И. Шелудяк, П. Носов, П. Тихонов,
И. Баран, А. Пескарев, И. Буйло, Я. Ростопчин, к которым он
ЛОИИ, ф. Походной канцелярии Меншикова, карт. 2, д. 893, лл. 1—6.
Переписка фельдмаршалов... № XXVII.
267

добавил старшину И. Федорова и писаря Яхтинского полка,
фамилии которого не назвал. *
Давая характеристику полкам, Дашков писал, что «конныя
аще и в первом злом намерении не были, однако ж все во всем
смятении с теми пребывали, а ныне якобы в чувство приходят».
Надеяться на них он все же не решался и считал, что «только и
есть твердо Михаила Кореитова полк, совершенно в доброй и
твердой мысли стоит». Особенно отмечал он стрельцов этого
полка С. Семенова, Г. Кочнева, Р. Грехова и Я. Максимова, а также
полка Б. Кореитова М. Евдокимова и И. Северьянова. Дашков
сожалел, что они пока «без мочи», хотя к ним «пристают и из
иных полков», а также посадские люди, «которые добрые», но
все они пока веса имеют мало, «только с молчанием сверху
помощи ожидают». О царской грамоте и повинной челобитной
Дашков не упомянул, явно опасаясь, что будущее чревато
осложнениями и в окончательность решения принести повинную не верил.
В конце письма он говорил о «немилосердии и суровости тех
богомерзких человеко-убийцов», о страданиях вдов и сирот, глядя на
которых «кто и каменной сердцем был, и тот не мог бы слез не
испустить» и просил: «Безо всякого отлагательства на збавление
наше поспешите, да не найдут на град и на живущих в нем и на
нас бедных горшия напасти»44.
Страх Дашкова и его мнение, что приверженцы правительства
слабы и малочисленны, полностью разделял голова юртовских
татар И. Кашкарин. Потеряв после злополучного письма Б. А.
Голицына доверие восставших, он жил, постоянно опасаясь не только
за свое благополучие, но и за жизнь. При отъезде выборных
старик поручил входившим в их число восточным купцам А. Илим-
баеву и Ю. Карбаеву передать кому-нибудь из царских
сановников, что положение в Астрахани вовсе не такое благоприятное. Они
выполнили его просьбу в Царицыне, где встретились с П. И.
Хованским. Сообщая об этом тайном свидании в Москву, Хованский
писал: «Приказывал с ними ко мне с плачем Ишей, чтоб итить
с войском в Астрахань нынешним зимним путем не испустя
времени, для того, что ныне в Астрахани разделились надвое.
Конные стрельцы да пеших два полка Кореитовых обещались по-
прежнему тебе, великому государю, верно служить, а иных
полков хотят идти за море, а их, юртовских татар и бухарцов хотят
порубить и разорить без остатку». Что касается стрельцов
«Московского» полка, то, по словам купцов, они «отстали, ни к тем, ни
к другим не пристают и в круг не ходят» 45.
Тем не менее для Кашкарина так же, как и для Дашкова,
изменение позиции конных и пассивность «московских» стрельцов не
казались решающими. Оба гораздо больше опасались того, что
внутренние разногласия приведут к развитию восстания и широ-
44 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 111—111 об.
45 ЦГАДА, ф. 158, д. 10, 1706 г., лл. 1—4; ф. 6, д. 17, лл. 131—133 об.
268

кие слои солдат, стрельцов, посада и работных людей сметут по-
садско-стрелецкую верхушку так же, как Т. Ржевского и его
окружение. В этом случае принесение повинной оказалось бы не
больше, чем эпизодом. Поэтому Кашкарин, как и Дашков, просил
ускорить движение царских войск к Астрахани. «А буде де в
нынешних скорых числех в Астрахань приход замедлитца, и их де
юртовских татар и бухарцев никого в Астрахани не застанут»,—
сказали Хованскому его посланцы. В этих словах выразился страх
перед восставшими не только головы юртовских татар, но и
верхушки восточного купечества.
Предупреждение Кашкарина показалось Хованскому весьма
серьезным. Отписку, адресованную Т. Н. Стрешневу, он отправил
не почтой, а с князем П. Барятинским, «чтоб где отписка не
утерялась». Через 3 дня ему показалось, что посланной отписки
недостаточно и 29 января он отправил вторую, особо секретную.
«Грамотку мою, пожалуй, никому не кажи, — просил он
Стрешнева, — я про то ведаю только один, да кто сию грамотку писал».
Хованский просил также, чтобы «отписка в приказ вскоре отдана
не была, чтоб никто про нее не ведал, для того, чтоб им кто не
сказал, а если они уведают, и им живым не бывать, всех
перерубят и до конца разорят». Даже Петру I он просил доложить,
когда около него будет «людей мало». Во второй отписке,
повторив прежние сведения, Хованский добавил, что «Тысячный полк
да Яхтинский полк, да Дмитрия Голачарова полк, да
новоприборные стрельцы, которые набраны в нынешнее время, держут
заодно, а московские стрельцы ни к тем, ни к другим не
пристают». Он называл возмущающих «на злое дело»: П. Жегало, И. Ше-
лудяка и др.46. Судя по этим данным, сторонников примирения
с правительством среди служилых людей насчитывалось около
1200 человек, а против них выступали до 2000 человек. Впрочем,
деление по полкам вряд ли могло быть таким уже точным. В
каждом полку имелись люди, настроенные различно. Дашков и
Кашкарин судили по поведению большинства, которое руководило в
отдельных полках.
Размежевание в среде служилых людей не было случайным.
Оно явно имело социальную основу: наиболее богатые стрельцы,
как правило, служили в конных полках и в полках с большим
числом старожильцев, владевших налаженным хозяйством. По своим
интересам они смыкались с посадской верхушкой и вместе с ней
боялись дальнейшего размаха восстания. Другую партию
составляли стрельцы пеших полков с меньшим числом потомственных
стрельцов, солдаты и все те работные люди, холопы и
представители посадских низов, которых включили в состав полков во
время восстания. Известное значение имели и условия,
существовавшие в отдельных полках. Полковник Д. Галачалов, имя которого
и «повинных челобитных» упоминалось значительно чаще других,
ЦГАДА, ф. 158, д. 10, 1706 г., лл. 1—7; ф. 6, д. 17, лл. 131—133 об.
269

выделялся среди полковников и своим поведением и своим
произволом. Что касается «московских» стрельцов, то они
действительно могли, когда начался раскол, переживать период сомнений
и раздумий. По своим социальным интересам «московские»
стрельцы в массе были ближе к средним и низшим стрелецким слоям,
так как после перебросок с места на место и пополнений полка
среди них осталось мало людей с достатком. Коренные москвичи
вряд ли верили в царскую милость, они помнили осень 1682 г.,
когда им пришлось лежать лицом вниз на пыльной московской
дороге, сдаваясь на милость царевне Софье. В то же время мысль
о новой расплате за восстание, о новых мытарствах могла
удерживать их от активных действий.
Другое важное сообщение П. И. Хованского было посвящено
настроениям солдат правительственных частей. Так, он написал, что
среди «новонаборных солдат, которые теперь в Царицыне»,
много «нижегородцов» и «иных верховых городов ярышки». Как ему
доносили, в их среде ходили разговоры, что астраханцы правильно
«стали за веру», что теперь действительно «не так крестимся и в
церквах будто обедни и заутрени по новым книгам служат не так»
и «сем бы приложить огонь к огню». Эти настроения очень
беспокоили Хованского и он считал нужным принимать срочные меры.
Тревожила его и возможность общения едущих в Москву
посланцев Астрахани с населением тех районов, через которые лежал их
путь. Поэтому, отпуская их из Царицына, он приказал
провожатым «за ними смотреть накрепко, чтоб они не гуляли и ни с кем
не говорили». Хованский высказывал мнение, что если Петр I
отпустит челобитчиков в Астрахань, то следует послать туда только
И. Кисельникова и И. Палкина, представителей полков Кореито-
вых, татарина и бухарца. Остальных же «поудержать на Москве
и сказать им государев указ, что они будут отпущены с Москвы
вскоре». Он советовал также «как бы ни есть, приметатца к чер-
ноярцу, к Ваське Пономареву, чтоб ево с Москвы не отпустить»,
так как он тесно связан с астраханскими «заводчиками». Впрочем,
Хованский полагал, что сторонники примирения с правительством
возьмут верх и ждал «ведомости, в скорых числех, что без дела
у них не будет». Движение войск фельдмаршала он считал
нужным ускорить, потому что сам двигаться в Астрахань затруднялся:
«Только у меня осталось денег 5 рублев», — писал он, — не
только что мне в Астрахань итти, на Царицыне купить не на что» 47.
Известие о принесении восставшими повинной, которую везет
Кисельников с выборными людьми, получили в Москве от
полковника Б. Кореитова. Находясь «в похоронках в калмыцких
улусах», он ранее других узнал о выезде астраханцев и встретил
их в урочище Енаевское. Там Кореитов выяснил, что везут
«повинные», но посланы они «за печатью» и ознакомиться с их
содержанием не смог. Тем не менее он, не теряя времени, помчался
47 ЦГАДА, ф. 158, д. 10, 1706 г., лл. 5-7,
270

в Царицын и сумел прибыть туда на 3 дня раньше группы Кисель-
никова. 24 января Хованский, не дожидаясь прибытия астрахан-
цев, отправил Кореитова с радостной вестью в Москву, куда он
прибыл 6 февраля. В тот же день Ф. А. Головин и Т. Н. Стрешнев
сообщили об этом Петру I, а спустя 3 дня Головин подробно
написал ему о встрече Б. Кореитова с Кисельниковым. В рассказе
Кореитова имелась одна подробность, которая сразу насторожила
Головина. Так, Кисельников сказал Кореитову «будто жил в
Астрахани с немалым страхом от шатких из воров воров».
Предположив, что такие люди могут оказаться и среди выборных лиц,
Головин сразу же послал навстречу им 2 подьячих, которые
должны были обеспечить, «чтоб их провесть к Москве скорее и
безопаснее и нихто б в городех от них не остался в дороге для всяких
причин»48.
Стремясь предотвратить возможность контактов и влияния
восставших на население центральных районов, Головин считал в
то же время необходимым как можно скорее использовать
ситуацию, которая привела к составлению повинной. В связи с этим
он предложил Петру подписать 2 чистых листа, в которые можно
будет вставить текст ответной грамоты. Поясняя замысел, Головин
писал, что изготовленную таким способом грамоту можно
отправить в Астрахань, не дожидаясь встречи выборных с царем, что
даст экономию во времени. А чтобы у них не возникло сомнений
в ее подлинности, он предлагал отправить грамоту: «Будто
посылкою промедля некоторое время, чтоб мочно б бутто возвратитца
от тебя» 49.
Петр I узнал новости 12 февраля и на радостях устроил
салют. Предложил он отметить принесение астраханцами повинной
и в других местах. «Вели из пушек и из ружья палить трижды,
что и здесь учинено», — писал он М. Б. Кирхену. Известие о
радостном событии Петр послал и польскому королю Августу, где
он даже несколько приукрасил факты, написав, что астраханцы
не только повинились, но и сдали Астрахань «нашему командиру
над войском, пребывающему на Царицыне» 50.
Предложение Ф. А. Головина Петр отклонил и потребовал,
чтобы выборных прислали к нему, дабы «лутчее уверение им
было». Но Петр просил прислать ему заранее копию повинной и
«простительную грамоту, написаф и печать приложа, маниров на
пять; однако ж сия б сила в каждой (инде крепче, а инде лехче)
грамоте написана была, чтоб они те вины заслужили». Вариант
грамоты он хотел выбрать в зависимости от впечатления, которое
48 ЦГАДА, ф. 158, д. 10, 1706 г., л. 1; ф. 111, д. 12, 1706 г., л. 2; Письма
и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 611—612, 617—618.
* 49 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 617—618. Это письмо
Ф. А. Головина не датировано. Но судя по тому, что он упоминает о приезде
Б. Кореитова в Москву «третьего дня», его можно отнести к 8—9 февраля
1706 г.
50 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1076, 1083.
271

произведут на него посланцы восставших. В том же письме Петр
писал, что получил отписку от П. И. Хованского, который просил
указ «принять Астрахань» и спрашивал, «сколькими людьми вой-
тить и что там делать». По этому поводу Петр высказал мнение,
что было бы хорошо, если бы Хованский вошел в Астрахань с
2—3 полками, но только не с низовыми 51.
С 10 февраля в Москву стали приходить тревожные сведения
о распрях среди восставших. Но и до них, как видно из писем
Головина Шереметеву, военные приготовления не прекращались.
Головин писал фельдмаршалу: сколько он посылает ему оружия
и снаряжения, где он может взять лошадей для драгун, давал
советы «осмотреть места у Ахтубы близ Царицына и сделать
шанцы, дабы могли возбранить если пойдут»; знакомил его с
проектом Петра перекрыть Волгу вооруженными судами и т. п. Свои
рекомендации он сопровождал требованиями: «А в приуготовле-
нии изволить чинить неоплошно» и пояснял: «Нечего надеяться,
чтоб они не обманули нас... и мы б не провели времени попусту».
Предполагая, что группа Кисельникова проедет мимо
Шереметева, Головин просил его обеспечить им провожатого, который «бы
по городам развирать им не дал». Он хотел также, чтобы в
канцелярии фельдмаршала скопировали и срочно прислали в Москву
челобитную, составили список едущих с Кисельниковым
торговых людей, не относящихся к числу выборных, и взяли с них
подписку, что они явятся в Посольский приказ. Если среди таких
лиц окажутся стрельцы или солдаты, Головин просил взять их
под арест 52.
Представители восставших городов прибыли в Москву 12
февраля 53. К изумлению Головина с Шереметевым они не виделись,
а встретили М. Щепотева, который отпустил их, не доложив
фельдмаршалу54. На другой день, 13 февраля, астраханцев привели
в Столовую палату, где собрались «бояре» и торжественно
приняли у них отписки и челобитные. Затем начались допросы. Из
протокола, датированного 13 февраля, видно, что астраханцев
спрашивали «порознь», но они дали одинаковые показания о
радостном приеме царской грамоты и решении принести повинную.
О разногласиях среди восставших никто не упомянул. Все
согласно заявили также, что посланных царем воевод примут и города
им отдадут. Однако эти показания не удовлетворили бояр, и
допросы продолжались. «Граф Головин и прочие министры вполне
поглощены допросами и толками по астраханскому делу», — до-
51 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1082.
52 Там же, ч. 2, стр,. 603; Переписка фельдмаршалов.., № I, XII.
53 В выписке Преображенского приказа, составлявшейся для
кабинет-секретаря Макарова в 1722 г., ошибочно указано 21 февраля. Мы берем более
точную дату из письма Ф. А. Головина к Б. П. Шереметеву, написанного в день
прибытия астраханцев.
54 Переписка фельдмаршалов.., № II.
272

носил в Лондон Витворт. Постепенно сведения уточнялись. В
письме^ Петру I, посланном между 13 и 17 февраля, Головин
писал, что «по ведомости от астраханцев кажетца прислали с
истинною и что вверх итти не думают, а есть мысль у яхтинских
солдат и прочих, которые бездомовники, бежать за море». Но далее
он добавлял, что побег за море другие не допустят. Вместе с тем
Головин полагал, что поход в Астрахань отменять нельзя,
наоборот, «приуготовление с поспешением воистинно чинити
принадлежит» 55.
Информация, собранная благодаря неоднократным
разговорам с выборными, отпискам Хованского и Турчанинова,
дополненными показаниями Бехтеева, приехавшего 15 февраля в Москву,
казалась исчерпывающей, и к 17 февраля допросы окончились.
«По их словам и по другим ведомостям кажетца, с помощию Бо-
жию, пришли в страх и твоей великого государя милости желают
и вины свои узнали, к чему, дай вышний, окончание
благополучно», — написал в этот день Петру Головин 5(3.
Однако существование разногласий Головин не мог не
учитывать. Хотя у него сложилось впечатление, что противники
повинной составляли меньшинство, известные опасения у него
оставались. В таких обстоятельствах самым разумным ему
представлялось немедленно, пока сложившееся соотношение сил
благоприятно для правительства, за'нять города войсками. Но это значило,
что^план весенней кампании не годится. Медлить было нельзя
и если до сих пор шла подготовка главных сил к борьбе, то
теперь надо быстро действовать, чтобы занять Астрахань до
вскрытия Волги.
19 февраля 1706 г. Ф. А. Головин представил «совету бояр»
предложения, которые были ими одобрены и посланы Петру. Они
сводились к следующему: заранее предупредив митрополита
Самсона, отправить в Астрахань, не дожидаясь возвращения выборных
из царской ставки, указ, что их повинная принята и они должны
передать власть митрополиту. В грамоте митрополиту, черновик
которой сохранился, ему предлагалось до прибытия нового
воеводы провести учет ценностей и организовать управление по
прежним порядкам с помощью Н. Апухтина и С. Васильева.
Относительно управления отмечалось, что таможенные и другие сборы
собирать по старым указам «без новоокладиых», в чем астраханцы
могли увидеть определенную уступку в ответ на их требования.
Кончался указ распоряжением писать обо всех делах в Посольский
приказ и сообщить Хованскому и Шереметеву, передадут ли
восставшие ему власть57. Чтобы указ не вызвал сомнений, Головин
предлагал отправить его с кем-нибудь из выборных астраханцев.
55 ЛОИИ, ф. Походной канцелярии А. Д. Меншикова, карт. 5, д. 89-а,
лл. 1—6; Сборник РИО, т. 39, стр. 247; Письма и бумаги Петра Великого, т. IV,
ч. 2, стр. 578—579.
56 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 618—619.
57 ЦГАДА, ф. 158, д. 50, 1706 г., лл. 1—8.
181/2 Н. Б. Голмкова
273

Одновременно он предлагал послать указы, чтобы Хованский
немедленно шел в Астрахань, а Шереметев — в Царицын58.
Узнав от С. Бехтеева, что Шереметев находится еще в 100
верстах от Саратова, а посланные к нему на подкрепление полки
его еще не догнали, Головин полагал, что первым в Астрахань
войдет Хованский. Поэтому основная инструкция из 11 пунктов
была составлена на его имя. Но учитывая, что пока указы будут
в пути, в расстановке правительственных сил могут произойти
изменения, второй ее экземпляр приготовили для Шереметева с
примечанием, что если в Астрахань направится Хованский, то
инструкция посылается ему «для ведома», а если он пойдет туда
сам, то ему «чинить по сим статьям».
Хованскому инструкция предписывала, выяснив, как примут
восставшие указ о передаче власти митрополиту и «отдают ли
ему послушание астраханские жители», немедленно идти в
Астрахань. Придя к городу, Хованский должен был подождать, чтобы
«астраханские служилые люди ево встретили и отдали ему честь,
как наперед сего воевод встречали», а затем войти в город. В
Астрахани ему предлагалось «никаких обид и поносных слов
никому астраханским жителем отнюдь говорить не велеть и не
вспоминать, под опасением себе великого государя жестокого
гнева». После торжественного молебна и ритуала, связанного с
вручением ключей, воеводе рекомендовалось войти в Приказную
палату и сообщить горожанам, что государь «милосердуя о народе
христианском, дабы кровопролития не было... вины их отпустить
повелит и предать беспамятству, а они б, астраханские всяких
чинов жители, видя... милость, служили ему великому государю
верно». В остальных 7 статьях излагались мероприятия, которые
воевода должен был провести после подавления восстания 59. Везти
грамоту астраханцам и указ митрополиту решили поручить
выборному И. Шпыневу, которого рекомендовал Кисельников,
сказав, что он «мужик добр и верен, и может многое добро сделать».
К нему присоединили М. Скорнякова и Я. Якимова (арестованные
на Дону они содержались в Москве под охраной) и 2 стрельцов
из числа выборных 60.
Отправить Шпынева Головин хотел через Шереметева,
поэтому для него составили еще одну инструкцию. Она знакомила
его с целью посылки Шпынева и предлагала, если Хованский еще
не ушел в Астрахань, идти туда самому. В ней содержались
советы: «Во всяком походе своем осторожну быть... к Астрахани идти
осведомясь подлинно, чтоб астраханские жители какие
противности и обману не показали», провианта взять, чтоб хватило и на
обратную дорогу; в Царицыне и Саратове оставить «людей
добрых» и те полки, которые его еще не догнали, оставив им указ,
58 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 620—622.
69 Там же, стр. 762—766.
60 Там же, стр. 618—619.
274

чтобы были готовы выступить, «если дело позовет» и др.01. Имеете
с инструкциями и Б. П. Шереметеву и П. И. Хованскому послали
копии челобитных астраханцев для сведения и сообщение, чп>
калмыкам отдан указ оказывать им содействие.
Некоторые пункты инструкции Головин уточнял в письма \.
Так, он писал, что фельдмаршал может широко исполь.нжа и.
казаков, просил послать курьеров навстречу Смоленскому и
Холмогорскому полкам и т. д. Особенно настойчиво Головин
рекомендовал не оставлять «за хвостом» Черного Яра и непременно занято
его надежными солдатами во главе с опытными офицерами °2.
Одновременно Головин готовил выборных для поездки к Пет
ру. Предварительно он отправил ему копии повинных
челобитных, варианты «простительной грамоты» и заверенные печатью
чистые листы на случай, если тексты Петру не понравятся 6\ И
письме, написанном Головиным Петру 19 февраля, отмечалось, что
астраханцы «все кажутца верны и мужики добры», причем
особенно он выделял Кисельникова (о котором еще и раньше писал,
что он «работал всею душою тебе государь, по показанной к нему
милости и освобождении») и Палкина. В заключение Головин
просил: «Изволь милостивый государь, хотя себя понудить, и
показать к ним милость». Жест царя должен был содействовать
тому, что «гораздо вернее уверятца и во всяком страхе и
послушании будут». Как человек умный и проницательный, Головин знал,
какую ненависть вызывают в народе воеводы, а потому и считал
необходимым подкрепить переговоры в Москве авторитетом царя.
Выражая эту мысль, он написал Петру знаменательную фразу:
«А нам лучшие воры не много верят; только и в нас не без ворои
бывало» б4.
Отослав выборных к Петру, Головин занялся донскими
казаками, решив, что пора выполнить данное им обещание о
вознаграждении. Для них изготовили богато оформленную грамоту «на
пергамине з заставицы и с фигуры с большими и со всеми
гербами», с большой государственной печатью, в серебряном
вызолоченном ковчеге. Для грамоты была сделана нарядная шкатулка,
а для атамана изготовили «пернач серебряной с каменьем,
золочен, бунчук с яблоком и з доскою и с трубкою серебреною, золо
чен», а также знамя, «писанное золотом на камке». Казаки
получили и 6 станичных знамен. Подписана грамота была 21
февраля 1706 г.65.
Хотя в грамоте говорилось, что она дана казакам «за многие
верные службы» во время крымских, азовских и других походом,
за преследование «возмутителей» раскольников, «особливо» пыде-
61 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 760—762.
62 Переписка фельдмаршалов.., № XVII—XVIII.
63 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 618—622, (НО
64 Там же, стр. 623.
65 ЦГАДА, ф. 111, д. 8, 1706 г., лл. 1—2 об., д. 12, 1706 г., лл 2—.4 я М
1706 г., л. 1—3.
181/2*
•//&

лялись их действия в 1705 г. Заканчивалась грамота призывом и
впредь служить «верно и радетельно», а за. это обещалась
царская милость «всегда с приращением»66. Вручали грамоту и клей-
ноты весьма торжественно, вызванной в Москву черкасской
старшине и станичным атаманам, приехавшим с большой свитой.
После церемонии, как сообщил в Лондон Ч. Витворт, «граф Головин
давал блистательный обед полутораста казачьим офицерам»67.
Астраханцы встретились с Петром 22 февраля.
«Простительная грамота» для них была уже готова и царь сразу отпустил их
назад. Одновременно он написал Головину, чтобы Шереметев,
войдя в Астрахань, задержался там до получения указа, а
Шереметеву: «Не извольте мешкать в приеме Астрахани». 1 марта Ки-
сельников и его спутники покинули Москву. Провожая их,
Головин приказал им ехать, так же как и Шпыневу, сначала к
Шереметеву, а затем дальше68.
Между тем Шереметев, продолжая приближаться к
Астрахани, прибыл в Саратов 8 февраля. В пути его догнал Елка с
ответами Петра на статьи и письмом Головина. Но ни обещанного
оружия, ни офицеров не было, а полки, посланные на усиление его
армии, очень отстали. Провиант подвозили медленно. Поэтому
целиком занятый прежними заботами, Шереметев с пути к
Саратову продолжал писать Головину о различных организационных
делах и неполадках, составив по этому поводу еще одни
статьи69. Однако узнав от Бехтеева и из письма Дашкова о
положении в Астрахани, фельдмаршал решил поторопиться, так как
склонялся к мнению, что верх в мятежном городе могут взять
противники примирения. Его предположение укрепили
прибывшие 10 февраля в Саратов М. Бирец, Б. Улин и Саратовец,
посланные им в свое время в Астрахань. Они передали Шереметеву
письма от круга и митрополита, но, как он выразился в письме к
Головину, в них «дела ничего не написано». Посланцы
рассказали, что после отъезда выборных в городе снова начались «круги
частыя». Их на эти круги не допускали и держали под арестом,
но впечатление у них сложилось такое, что у «воров, есть такая
намерения: проволыжают до воды и как вода вскроетца, хотят ра-
зоря Астрахань и пограбя пушки и как разольетца, бежать на
Аграхань. А другия, мелочь, гольтепа, явно кричат: посмотрим, де
тех немцев, сколько их... и управимся де мы с ними», имея в виду
царские войска70. Известия эти привели Шереметева к решению
достичь Астрахани до вскрытия Волги. «Только несносная мне
печаль о подводах, не могу собрать и подводчиков удержать...»,—
писал он Головину, сообщая свои новости. Поскольку точных ин-
6в ЦГАДА, ф. 111, д. 11, 1705 г., лл. 23—27.
67 Сборник РИО, т. 39, стр. 252.
68 Письма и бумаги Петра Великого, т, IV, ч. 1, № 1097, 1099; ч. 2,
стр. 647—648.
69 Переписка фельдмаршалов.., № X.
70 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 51—52.
276

струкций у Шереметева в это время не было, он по собственной
инициативе решил составить к астраханцам статьи, чтобы
ободрить сторонников правительства и предотвратить разграбление
города. Подлинного текста этих статей найти не удалось, но о
их содержании кратко упоминается в ответной отписке астрахан-
цев,. относящейся к концу февраля. Из нее видно, что они были
составлены в виде ультимативных предписаний, весьма безаппе-
ляционно, и не содержали никаких упоминаний о том, что вины
восставших прощены. В частности, фельдмаршал писал, что к 20
февраля прибудет в Царицын и сразу двинется «принимать»
Астрахань, чтобы ее жителям «от плача показать полезное свобож-
дение». Он требовал явки 2—3 старшин с изъявлением покорности
в Царицын или не далее, чем за 100 верст севернее Черного Яра.
Они должны были привезти «ведомость перечневую, что в
Астрахани служилых и купецких людей и иноземцев, по чинам порознь,
и хлебных запасов, и конских кормов, которые есть около
Астрахани». Эти запасы, а также другие ценности, предупреждал
Шереметев, должны быть к его приходу «в целости и напрасно не
потеряны». Фельдмаршал сообщал также, что с ним идет
большое число полков, намекая, что сопротивление ему грозит
тяжелыми последствиями. Хотел того фельдмаршал или нет, но его
статьи носили категорический характер, а выраженные в них
скрытые угрозы и недоверие проглядывали достаточно ясно71.
Отвезти статьи в Астрахань Шереметев послал дворянина
В. Антонова, саратовца М. Захарова и присланного к нему с
С. Бехтеевым астраханца Я. Казанца.
Спустя 4 дня фельдмаршал двинулся в Царицын, послав
приказ Холмогорскому и Московскому новоприборному полкам
быстрее идти в Саратов. 24 февраля фельдмаршал прибыл в
Царицын. С ним находились его эскадрон и батальон, догнавшие их
в пути полки Билса и Абрама, казанский жилой полк Т. Бор-
довика, петровский полк Корта и новоприборный полк Обухова,
сформированный из рекрутов, набранных в приволжских уездах;
500 человек из них шли без оружия 72. В Царицыне было
спокойно. Хованского Шереметев нашел совершенно больным, а его
отряд, состоявший из 550 человек, показался фельдмаршалу
таким незначительным, что даже если бы воевода был здоров,
идти с ним к Астрахани казалось рискованно. «Разве было ему
самому в Астра-хани быть в аманатех», — писал по этому поводу
Шереметев73.
Донских казаков в Царицыне стояло 850 человек, но все они
были без коней. Кроме того, Шереметеву донесли, будто бы они
ведут разговоры, что «дратца де нам, не за что» и фельдмаршал
71 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 67—70.
72 Переписка фельдмаршалов.., № XV, XVI—XX.
73 Там же.., № XXII; Письма и бу*маги Петра Великого, т. IV, ч. 2,
стр. 620—622, 758—759.
18 Н. Б. Голикова
277

счел за лучшее отпустить их по домам. Но самым важным для
Шереметева было то, что одновременно с ним в Царицын
приехал черноярский атаман К. Калентьев с известием, что Черный Яр
готов открыть царским войскам свои ворота. Поговорив с Ка-
лентьевым, Шереметев отпустил его, «чтоб другим их братье
было в надеяние, так же и астраханцам каких вестей не дали».
Казалось, что все складывается благополучно и Шереметев послал
3 одинаковых письма Петру I, Головину и Меншикову; сообщая
о том, что идет к Черному Яру, он просил прислать ему
распоряжение, что делать в Астрахани, когда «тамошние жители
принесут повинную»74.
В Москве после отъезда выборных внимание к астраханским,
событиям ослабело. Вопрос считали решенным и ждали только
донесений Шереметева о сдаче Астрахани. Лишь судья
Преображенского приказа Ф. Ю. Ромодановский настойчиво и упорно
продолжал требовать копии всех поступивших в разное время и
в разные приказы донесений, методически прикладывая их к
начатому им допросом астраханских посланцев на Дон
«Астраханскому делу».
В Астрахани и ее округе за январь и февраль 1706 г.
положение не улучшилось. Хотя из-за наступившей зимы калмыки
несколько ослабили натиск на города и учуги, напряженная
обстановка там сохранилась. Даже после приезда И. Кисельникова
калмыки продолжали время от времени совершать набеги на
городские окрестности, на рыбаков и юртовских татар, ибо никаких
указов, которые меняли бы характер их заданий в связи с
миссией Кисельникова, они не получили. 7 января 1706 г. на запрос
астраханской старшины из Красного Яра ответили, что калмыки
«сидят близко, да и огни у них горят, а нам нощми видно» и
просили прислать «войско», чтобы «вкупе... на них бить, сколько
бог помощи подаст»75.
Спустя некоторое время .находившийся еще в Красном Яру
Т. Оконишников просил прислать порох и свинец, так как «иная
наша братья по караулам стоит без пороху». Красноярские
старшины порох экономили й «без войскового указу» не давали,
отпуская его только в моменты приступов. Заканчивалась отписка
сообщением, что живут в Красном Яру «в великом осторожестве».
В конце января красноярские объездчики обнаружили, что Бузан
перешли «неведомо какие люди», оставившие «тележный и
скотский шляхи», а 10 февраля калмыки напали на рыбаков, ловив-
74 Переписка фельдмаршалов.., № XX; ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 109; ЛОМИ,
ф. Походной канцелярии А. Д. Меншикова, карт. 5, д. 133.
75 ЦГАДА, ф. 371, стб. 403 (1153), л. 1.
278

ших там рыбу в 2 верстах от города. Они взяли в плен 7
стрельцов и 4 работных людей, а одного стрельца и 2 работников убили
и «груди спороли». Сообщая об этом, красноярские старшины
просили вернуть в Красный Яр отряд Оконишникова и краснояр-
цев, уехавших в середине января в Астрахань для участия в
обсуждении повинных челобитных76.
Тревожное положение сохранялось и на учугах. В середине
декабря из Камызяка писали, что старшина учуга Чаган просил
их прислать для охраны городка 10 человек, но они вынуждены
были отказать, так как уменьшить свой караул до 20 человек
не решаются. На учуге Иванчуг 27 караульных несли
круглосуточное дежурство и даже днем стояли по 2 человека на башне.
13 января 1706 г. 6 служилых и 2 работных людей,
отправившихся из Иванчуга в камыши на охоту, схватили калмыки.
Прибежавшие к ним на выручку люди, поднятые караульными, отбить
их не смогли. После этого случая татары, работавшие на учуге
по найму «из городка на побег побежали», а оставшиеся
служилые люди просили срочно прислать порох и свинец, так как «орда
округ городка, что воронье, бесперечь разъезжает»77.
В январе, за несколько дней до отъезда Кисельникова с
повинными челобитными, старшина сочла за лучшее вывезти из
Селитренного городка в Астрахань оборудование завода.
Согласно росписям старшины "Г. Сергеева, руководившего работой,
оттуда вывезли более 400 пудов плавленой и неплавленой меди,
меха, наковальни, гвоздильни, котлы и самые различные
инструменты: молоты, клещи, ножницы, кочерги, секачи, топоры,
точильные веретена, буравы, скобели и т. д., а также 3 чугунные и 1
медную пушки, да 2 затинные пищали. Работу эту проводили
спешно, так что часть меди была «за скоростью не взвешена». Все
оборудование Сергеев вместе с целовальником селитренных заводов
сдали на хранение в Зелейный двор 78.
Сильно страдали от калмыцких набегов юртовские татары.
В феврале, хвастаясь успехами, Чемет писал в Царицын, что
только во время одного набега его люди отогнали у татар 100
лошадей и взяли в плен и частично перебили более 50 человек.
Люди из улусов Чапдержапа и Назара, действовавшие в
астраханской округе отогнали у юртовских татар 1000 коров и 200
лошадей. Более 10 татар, в том числе брат И. Кашкарина Каратай,
были убиты79.
Под Черным Яром военные действия в январе прекратились.
Но город продолжал жить тревожно и настороженно: черноярцы,
отвечая отказами парламентерам, предлагавшим им сдать город,
76 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 114; стб. 410 (1161), лл. 6, 8а.
77 В. И. Лебедев. Астраханское восстание 1705—1706 гг. «Историк-
марксист», 1935, № 4, стр. 83—84.
78 ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), лл. 337, 358; стб. 410 (1161), л. 1.
79 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 186; ф. 119, д. 3, 1708 г., лл. 1—2.
18*
279

ждали новых штурмов. Жители Черного Яра по-прежнему редко
выходили за стены крепости, гарнизон нес круглосуточное
дежурство и держал наготове пушки. К тому же в городе начались
разногласия: после отправки повинной сторонники компромисса с
правительством стали предлагать сдаться. 29 января, на другой
день после отъезда выборных из Царицына в Москву, П. И.
Хованский отправил в Черный Яр «для проведования, что у них есть
намерок» М. Заманова, который затем должен был поехать в стан
хана Аюки передать, чтобы калмыки находились «в ближних
местах под Астраханью у Волги», а кто-нибудь из тайшей шел к
Черному Яру. В это время Хованский, встревоженный известием
Кашкарина, еще не зная, что заболеет, собирался, не дожидаясь
Шереметева, идти к Астрахани.
Заманов в сопровождении царицынских стрельцов и возов
с необходимыми для зимней дороги вещами и продуктами
подъехал к Черному Яру 1 февраля. У надолб его встретил старшина
К. Калентьев в окружении довольно большого числа черноярцев
и разрешил стольнику войти в крепость. Там его поместили на
подворье у пушкаря Г. О. Квакина. По приказанию Хованского
Заманов объявил, что воевода прибыл в Царицын с ратными
людьми и в «скорых числех» во главе 2000 человек намерен идти
на Черный Яр и Астрахань. Многие из присутствующих, как
доносил Заманов, «старые люди, которые коренные черноярские
жители, обрадовались зело, богу молились, чтоб ево боярский
приход с войском поспешил вскоре и говорили так, чтоб ево
встретить с хлебом да с солью». На свидание с Замановым привели «за
караулом» воеводу И. А. Вашутина. Но, когда спустя 1,5 часа
собрался круг, картина изменилась.
На круг во главе с С. Кондратьевым и И. Бараном явились,
как писал Заманов, «с копьями и с ружьями и з бердышами,
которые называютца астраханцами, и все гулящие», а к ним
«пристали и от черноярцев, которые молодые и старики», и «стали
кричать в кругу, чтоб меня убить или за караул посадить в земляную
тюрьму: а толмача и людей моих перепытать, а боярина в город
не пущать и сесть в осаду и дать бой». Затем участники круга
двинулись к подворью, где находился Заманов. Он приказал
накрепко запереть ворота, а черноярцы «стали кричать, вопить и
бранить». Одни предлагали поднять стольника на копья, другие
отправить в тюрьму, третьи взять в застенок. Все они были
вооружены, и Заманов «сел было в избе на смерть, запершись с
хозяином и своими людьми с ружьями, для того, что не хотел жив дат-
ца в руки». Выручили его «добрые, которые черноярские
старики». Узнав о намерениях осаждавших, они начали их уговаривать
оставить Заманова в покое. На улице завязался спор. «От него
де к нам, что есть худова?» — спрашивали защитники. Но им
резонно отвечали, что «он де ездил в орде, на нас орды напущает,
и ныне едет де за тем же». В конце концов решили обыскать
возы Заманова и выяснить, нет ли там «писем», «чиненных ядер или
280

зажигательнова какова зелья». Ничего не найдя, постепенно
успокоились и разошлись. Когда все затихло, Заманов и его
сторонники стали «думать о том, чтоб им всем, которым добрым,
собравшись в ночи тех пущих воров переловить и иных переколоть,
иных к Москве везти, а воеводу посадить по-прежнему на
воеводство». Так и решили, но, когда в 3 часа ночи сын Квакина пошел
по просьбе Заманова собирать «добрых», они идти отказались.
Причиной отказа, как объяснили утром Заманову, стало
опасение, что вдруг в Черный Яр придет из Астрахани «подмога»,
которая опередит Хованского, а тогда «нас всех порубят и в воду
посажают». 2 февраля после нового препирательства Заманова все-
таки выпустили из города. «Бог помиловал, не дал меня убогова
на поруганье», — заканчивал он свой рассказ о поездке в Черный
Яр80.
Как ясно из донесения Заманова, в Черном Яру, так же как
и в Астрахани, сложились две противоборствующие группировки,
образованные представителями тех же социальных слоев. За
примирение с правительством, как подчеркивал Заманов, стояли
«добрые, которые старики», то есть зажиточные посадские люди и
стрельцы-старожилы, предпочитавшие теперь «бояр» круговому
управлению. Но, как и в Астрахани, они были в меньшинстве и
несмотря на желание покончить с восстанием, боялись открыто
выступать против основной массы городского населения. Такое
совпадение нельзя объяснить случайностью. Наоборот, оно
говорит об определенной закономерности развития восстания в
разных городах, проявлявшейся несмотря на то, что связь между
ними постоянно нарушалась и слабела.
Привезенное Замановым известие о прибытии в Царицын
Хованского с большим войском вызвало в Черном Яру сильное
замешательство. Не имея точных данных о численности отряда
воеводы, там поверили словам стольника и тотчас после его отъезда
собрали круг. Соглашавшихся открыть воеводе ворота города
оказалось немного. Гораздо больше людей опасалось, что с приходом
Хованского начнутся репрессии и «будет от него великое
разорение». Стояли за сопротивление и астраханцы. Но противостоять
2-тысячному отряду, которому, как было ясно по опыту, окажут
поддержку казаки и калмыки, имелось мало надежд. Решили все
же сопротивляться и не теряя времени отправить гонца в
Астрахань просить совета и помощи, чтобы прислали хотя бы «человек
с 300». Тут же заставили К. Калентьева написать письмо.
Написал письмо в Астрахань и С. Кондратьев. Сообщая о посещении
Черного Яра Замановым и его угрозах, он дополнял эту весть,
рассказывая, что часть черноярцев хочет «боярина в город с силой
пустить», а старшины не только астраханцев, но и «своих черно-
ярских служилых людей не слушают, которые с ним, Семеном, за
единодушие стоят». Он писал, что против отряда Хованского ус-
80 ЦГАДА, ф. 119, д. 3, 1708 г., лл. 1—2.
281

тоять без помощи из Астрахани невозможно, а захватив Черный
Яр, воевода пойдет дальше81.
Письма отослали в тот же день с жившим в Черном Яру
калмыком Беком, которому восставшие доверяли. Чтобы ускорить
его отъезд, Кондратьев купил гонцу на собственные деньги
лошадь, заплатив за нее непомерно дорогую цену—5 рублей 50
копеек. Он просил также астраханских старшин вознаградить
калмыка за его труды. Бек действительно доставил письма очень-
быстро. Но решение черноярского круга вызвало сильнейшее
недовольство черноярской верхушки. Чтобы нейтрализовать его,
в Астрахань тайно отправили хитрого и изворотливого толмача
Е. Исаева, которому поручили выяснить, что предпримет
астраханская старшина, и, если удастся, помешать присылке
подкреплений в Черный Яр.
В Астрахани после отправки повинных было неспокойно.
Дашков, пославший позднее второе письмо Шереметеву,
охарактеризовал февральскую обстановку в городе кратко, но
выразительно, как «великое нестроение и разврат»82. После вспышки,
вызванной отпиской Д. Молостева, единство не восстановилось.
Стрельцы и солдаты ходили вооруженными, на круге вспыхивали
бурные стычки, на улицах—драки. Яхтинские солдаты, полк
которых после августовского набора увеличился более чем на треть,
требовали, чтобы их полностью обеспечили оружием. Еще в
декабре они просили вернуть им 250 «пистолей немецкого дела»,
присланных в свое время на их полк, но переданные при
Ржевском на Зелейный двор, и выдать ружья для 138 «новоприборных
солдат». Теперь они снова напоминали о ружьях, так как «без
ружей им, новоприверстаным солдатам по караулам стоять не
возможно, потому, что ныне великие тумоши чинятца непрестанно.
И чтоб выдать им ис казны ружья для опасения в скорости, без
остановки»83. Я. Носову, несмотря на его авторитет, с трудом
удалось поддерживать порядок.
Письма К. Калентьева и С. Кондратьева вызвали у
большинства круга сильное негодование. Восставшие не могли понять,
почему теперь, когда они послали повинную, в Царицыне
появились царские войска, которые угрожают им. Это казалось
настолько несправедливым, что представлялось проявлением новых
происков бояр, противящихся царской воле. Попытки
сторонников правительства, старавшихся убедить круг, что после отправки
повинной и принесения присяги они не должны более
противиться, успехом не увенчались. Было единодушно решено
сформировать 2-тысячный отряд и послать его на помощь Черному Яру.
Бек, которому дали в вознаграждение купленную Кондратьевым
лошадь и 1 рубль, повез в Черный Яр приказ не пускать в город
81 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 11—15.
82 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 101—102.
83 ЦГАДА, ф. 371, стб. Э94 (1144), лл. 69, 179.
282

Хованского и «чинить ему противство». Помощь должна была
прийти следом.
Но она не пришла. Сразу же, как только уехал Бек, в
Астрахань явился толмач Исаев, где-то пережидавший пока гонец не
покинул город. Как выясняется из отписки Я. Носова в Черный
Яр, посланной вслед Беку, 7 февраля Исаев явился на круг от
имени черноярских старшин и «бил челом словесно, чтоб войска...
на Черный Яр не посылать, а у нас де все смирно и ни от кого не
опасно»84.
К заявлению толмача и круг и старшины отнеслись с
полным доверием. Исаева они знали, потому что он и раньше бывал
в Астрахани, а в последний раз приезжал, возглавляя группу
черноярцев, присланных получить копию «царской грамоты».
Обмана никто не заподозрил. Возможно, что Исаев сообщил
дополнительно какие-нибудь вымышленные новости, а может быть, ас-
траханцы решили, что «боярский поход» запрещен царем. Так или
иначе приказ формировать отряд в помощь Черному Яру
отменили и Исаев спокойно уехал 85.
Отписка Я. Носова в Черный Яр от 7 февраля посвящалась
главным образом разногласиям между черноярской старшиной и
отрядом Кондратьева. Носов призывал черноярских старшин «с
посланным нашим есаулом Семеном Кондратьевым и с войском
нашим, которое ныне у вас, быть во всяких делех союзным и в
любви, и писать вам о всяких делех именно, вопче с ним есаулом
Семеном...». О словесном челобитье Исаева упоминалось в
отписке лишь мельком. Гораздо больше внимания уделялось разным
мелочам: сколько заплатили Беку, почему Кондратьеву
задержали деньги, отданные за лошадь, что Бек, ночуя у Я. Носова, увез
его тулуп и подушку86. Спокойный тон отписки свидетельствует,
что никаких сомнений по поводу заявления Исаева у Носова не
возникало и за судьбу Черного Яра в Астрахани не опасались.
Тем временем черноярцы, получив через Бека приказ не
впускать Хованского, готовились к осаде. Они усилили караул,
доведя его до 6 человек на башне и, держа заряженными пушки,
ждали.
Первыми под городом появились калмыки, во главе которых
стоял сын хана Аюки Санжеп. Появление его отрядов было
результатом просьбы Хованского, переданной Аюке Замановым,
достигшим ханского стана 6 февраля. Назад он ехать не собирался,
ибо, как жаловался Б. А. Голицыну, житье его в Царицыне было
самое «убогое». У хана же стольник пользовался почетом и
привилегиями, которые давало положение полномочного советника.
Отправив под Черный Яр Санжепа, хан послал гонцов к Чемету,
чтобы он тоже «с ратью своей был готов под Черный Яр»87.
84 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 15.
85 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, л. 67; ф. 371, д. 458, лл. 11—13.
86 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 14—15 об.
87 Там же, лл. 16—16 об.
283

12 февраля ко двору хана Аюки приехал дворянин А. Змеев»
Он привез ткани, меха, кожи и другие подарки хану и тайшам,.
а также благодарственную грамоту за помощь от имени царя и
письма от Голицына и Шереметева. По мнению Заманова, хан
остался очень доволен и обещал быть «любовен ко всем».
Сведений об Астрахани в стан хана Аюки приходило мало.
Из донесений Заманова выясняется, что стольник договорился с
Аюкой отправить на разведку хивинца Сатлыка, якобы
посланного для переговоров о мире, чтобы «с обманом взять бы у них, аст-
раханцев, каких ведомостей». Хивинец быстро вернулся с ответом,
что «астраханцы сказали, мы де миритца с вами не хотим, а
хотим дратца». Судя по ответу, отношения астраханцев с
калмыками настолько обострились, что ни о каких переговорах речи идти
уже не могло. Тогда хан отправил послание к юртовским
татарам, где писал, что если они «хотят быть под государевою
рукою», то должны в ближайшее время «из Астрахани отъехать
прочь к нему, хану, в улусы»88. Но татары не ответили.
Появление Санжепа под Черным Яром усилило тревогу
горожан и они решили поторопить обещанную Астраханью помощь,
так как отписки Я. Носова от 7 февраля еще не получили. На
вернувшийся в Черный Яр Исаев, знавший калмыцкий язык,
предупредил калмыцких лазутчиков, и 5 стрельцов, направлявшихся
в Астрахань, были схвачены. В отобранном у них письме, как
сообщил хан Аюка в Царицын, черноярцы, давая обещание
сопротивляться Хованскому, настаивали на присылке помощи89.
Однако Санжеп со своими воинами на город пока не нападал. Зная„
что взять его не просто, он ограничивался разъездами в
окрестностях, довольствуясь задачей наблюдателя и поджидая войска
Хованского, но боярин лежал больной и поход оттягивался.
Длительное ожидание тяготило и черноярцев. 13 февраля
караульный стрелец, увидевший с башни небольшую кавалькаду
людей в русской одежде, «ударил в сполох», и атаман К. Ка-
лентьев выслал за ними погоню. «Для проведования какого
чину люди едут и откуда» стрельцы гнались за группой всадников
10 верст, но не догнали. Этим случаем воспользовались для
бегства толмач Исаев и стрелец Ф. Куликов. Сделав вид, что
продолжают погоню, они уехали в Царицын. От них там стало известно,
что Черный Яр готовится к сопротивлению, а Астрахань может
прислать подмогу. Оба перебежчика сказали, что бежали по
совету черноярского пятисотника П. Степанова и назвали властям
наиболее активных деятелей черноярского восстания90.
Мучиться неизвестностью черноярцам оставалось недолго. За
несколько дней до прибытия в Царицын фельдмаршала Б. П.
Шереметева туда прибыл его авангард, с которым находился М. Ще-
88 ЦГАДА, ф. 119, д. 3, 1708 г., лл. 1—2; ф. 371, д. 458, лл. 16—16 об.
89 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 16—16 об.
90 Там же, лл. 11—13.
284

потев. Молодой сержант, не отличавшийся тактом, самоуверенный
и наглый, смертельно надоедал старому фельдмаршалу своей
назойливостью и вмешательством в его дела. Шереметев, скрепя
сердце, терпел, стараясь только, если представлялась
возможность, услать его куда-нибудь подальше от себя. Поэтому он с
облегчением отправил Щепотева в авангард, чтобы отдохнуть от
него хотя бы несколько дней. Щепотев мечтал о славе, был
склонен к авантюризму и любил привлекать внимание. Он с
удовольствием разыгрывал облеченное властью лицо, намекая всем о
своих особых полномочиях. В Царицыне, пользуясь отсутствием
фельдмаршала и болезнью Хованского, он решил проявить
инициативу и заявил Турчанинову, что должен послать в Черный Яр
указ. Содержание «указа», переданное из Черного Яра в
Астрахань, сохранилось в последней отписке оттуда в Черный Яр. Он
гласил: «По именному де великого государя указу послан с
Москвы Преображенского полку бонбандирской роты уандер офицер
Михайло Иванович Щепотев от его царского пресветлого
величества х ковалеру Борису Петровичу Шереметеву да х князю Петру
Ивановичу Хованскому, а с ним, уандер офицером послано сол-
дацких пехотных полков двенадцать и велено, соединясь с ним,
ковалером итти на низ до Астрахани. А ныне де за утеснением
тем вышеписанным солдацким полкам на Царицыне стоять
невозможно». Указ предлагал черноярцам сообщить, сколько в
городе дворов, «чтоб мочно уставитца тем вышеписанным полкам»,
и выслать навстречу «уандер офицеру» 20 или 30 человек91. С
«указом» Щепотев направил стольника С. Сухарева и царицынского
дворянина И. Бакулина.
Получив «указ», черноярцы посовещались и решили
сопротивляться. К этому времени они уже получили отписку Я. Носова и
знали, что из-за предательства Исаева помощь к ним не идет.
Поэтому, хотя их последние гонцы были схвачены, они попытались
еще раз связаться с Астраханью. Гонцом снова избрали Бека. В
отписке, сообщая содержание полученного «указа» и прося
прислать на помощь «человек с 1000 и больше» черноярцы написали,
чтобы впредь от них писем в Астрахани не ждали, так как они,
«нечаются быть живы и посылать де писем не с кем». Они
просили прислать им денег, чтобы заплатить за купленных для гонца-
и его спутника двух лошадей, взятых в долг, а гонца
вознаградить и снабдить едой на дорогу. Последняя просьба состояла в
том, чтобы ответить «не мешкав». (Щепотеву черноярцы послали
извещение, чтобы он «на Черный Яр с войским не ездил»92.
Одновременно черноярцы решили проверить сведения «указа». Так
как не было уверенности, что гонцы, которые повезли Щепотеву
их отказ, смогут что-то узнать, то пришлось рискнуть послать в,
Царицын лазутчика. Выбор пал на черноярского стрельца И. Крас-
91 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 65 об. — 66.
92 Там же.
285»

никова, активного участника восстания, которого позднее
воевода И. А. Ватутин назвал в числе примкнувших к астра-
ханцам в августе 1705 г. и поддерживавших линию С.
Кондратьева. Пройдя в Царицын, Красников сумел повидать заложника
Е. Тимофеева, который содержался во дворе у донского атамана
Л. Познеева. Благополучно вернувшись в Черный Яр, он доложил
кругу, что, по словам Тимофеева, с Щепотевым «пехотных
служилых людей не будет дву тысяч человек, а что де он, Михайло...
сказывает, идет де с Борисом Петровичем служилых людей 40
тысяч и то де он, Михайло, все обманывает». Тимофеев посоветовал
написать в Астрахань, что «Михайло пришел с малыми людьми»,
и с помощью астраханцев не пускать его в Черный Яр. Он
добавил также, чтобы Красников передал восставшим, что «донские
де казаки верховых городков хотят с нами ж заодно в согласии
быть и бунт учинить и пойдут к вам до Черного Яру на помочь»93.
Слова Тимофеева о донских казаках весьма интересны. К
сожалению, других данных, которые позволили бы проследить, с
чем были связаны изменения в их настроениях, не встретилось. Но
вполне можно считать, что общение с восставшими не прошло
для них даром. Казаки, побывавшие в плену у астраханцев,
парламентеры, ездившие в Черный Яр, или встречавшиеся с залож-
Биками люди не могли не узнать о причинах восстания гораздо
больше, чем было написано в первом воззвании астраханцев. Не
могли они не ознакомиться и с порядками, установленными в
восставших городах. Кроме того, они общались и с петровскими
солдатами и с жителями Царицына, также страдавшими от новых
налогов и воеводского управления и потому сочувствующими аст-
раханцам. И наконец, казаки, непосредственно столкнувшись с
Турчаниновым н другими царскими администраторами, стали
гораздо лучше представлять себе воеводское управление. Не могло
не разочаровать их и двухрублевое жалование, присланное из
Москвы. Донесение, полученное Шереметевым, которое
заставило его отпустить казаков по домам, как подтверждается
показанием Красникова, имело реальную основу. Но момент был
упущен и объединения казаков с астраханцами произойти уже не
могло.
Результаты поездки Красникова весьма ободрили чернояр-
цев и, как он говорил на допросе, «по тем де ево, Ивановым
словам, черноярцы и астраханцы в Астрахань писали». Но Бек
привез плохие известия. Разногласия внутри астраханского круга
сделались острее и принимать единые решения становилось все
труднее. Сторонники примирения с правительством, ссылаясь на
царскую грамоту и повинную, отказывались идти на помощь Черному
Яру, а сторонники сопротивления царским войскам, выступая
против сдачи Черного Яра, не рисковали теперь покинуть Астрахань,
оставив позади ненадежный тыл. В конце концов круг решил по-
93 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 95-96 об.
286

мощь не посыдать, но сделать попытку оттянуть сдачу Черного
Яра до возвращения выборных от Петра. Это решение и
отразилось в привезенной Беком отписке. Отказывая черноярцам в
помощи на том основании, что после повинной они «без ево,
великого государя, указу... служилых людей послать никуда не смеют»,
астраханский круг писал, что и «боярские войска» в Черный Яр
«без его, великого государя, указу и без грамот принять не смеем
и опасны». Поэтому черноярцам предлагали послать в Царицын
парламентеров и договориться, - чтобы бояре подождали
возвращения выборных. Предполагая, что бояре действуют самовольно,
астраханцы предлагали послать им копию царской грамоты,
чтобы они «увидя к нам ево, великого государя, премногую милость,
до его... подлинново указу и до наших челобитчиков к вам на
Черный Яр и к нам в Астрахань с полками идти не поспешали».
В конце отписки астраханский круг просил немедленно сообщить
в Астрахань о результатах переговоров94.
Отказ Астрахани прислать помощь поставил черноярцев в
безвыходное положение: им было ясно, что они одни
противостоять правительственным силам не смогут. 24 февраля 1706 г.
К. Калентьев с двумя спутниками отправился в Царицын.
Собирался ли он там выполнить рекомендацию Астрахани и провести
переговоры или нет неизвестно. Когда он туда приехал, то узнал,
что в тот же день в город вошел фельдмаршал Б. П. Шереметев
с действительно крупными силами. Сопротивление могло повлечь
за собой только гибель и Калентьев заявил фельдмаршалу, что
откроет ему ворота Черного Яра. Шереметев, как уже говорилось,
отпустил Калентьева обратно, обещав прощение. Когда
старшина вернулся в Черный Яр и сообщил об этом, черноярский круг
утвердил его решение. Не дожидаясь прихода царских войск,
отряд С. Кондратьева вернулся в Астрахань, а черноярцы
сопротивление прекратили.
«Пришел я на Черный Яр марта 2 дня с полками и
черноярцы вышли навстречу с иконами и вынесли плаху и топор, и
просили милосердия. И я ничего не учинил и вшол в город и привел
ко кресту и всех учинил до указу свободных», — написал
Ф.А.Головину 4 марта Шереметев95. Двухдневное пребывание в Черном
Яру он использовал, чтобы собрать сведения о намерениях астра-
ханцев. От Вашутина и других и из отписок астраханского круга,
отобранных у Калентьева, фельдмаршал узнал о последних
событиях. Кроме того, Вашутин принес ему список наиболее активных
черноярцев и лиц, входивших в отряд Кондратьева. Главные
сведения об обстановке в Астрахани привез фельдмаршалу его
гонец В. Антонов. Они были тревожными. Так, Антонов заявил, что
«ни малой склонности у них нет, в великой противности паче
прежнего». Сначала, рассказывал он,—«хотели его убить, а иные
ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 66 об. — 67 об.
Переписка фельдмаршалов.., № XXI.
287

и воду посадить», но затем «посадили на Яхтинской съезжий двор
и пить и есть не давали». Лишь спустя 2 дня он стал ходить под
охраной на базар купить хлеба и квасу. Через 5 дней его
отпустили, а гонца М. Захарова задержали. Я. Казанца хотели убить,
обвиняя, что он «взял скуп»96.
Причиной такого отношения к посланцам были статьи
Шереметева. Резкий тон, категоричность и оскорбляющая
недоверчивость статей, присланных после отправки повинной, не могли не
обидеть и не насторожить восставших. Реакция круга оказалась
обратной той, на которую рассчитывал фельдмаршал.
Внимательно следивший за сменой настроений круга, Дашков отметил, что,
прочитав их, астраханцы «в пущее развращение и злобу
вступили... у многих выростает корень горести ко всякой злобе и
кровопролитию... а из добрых, многия начали колебатися»97. По
городу снова поползли тревожные слухи, что заложников хотят
казнить, что войска Шереметева составлены сплошь из немцев.
Статьи фельдмаршала поставили перед восставшими
альтернативу: или бояре идут вразрез с волей царя, или они
обмануты и прощения не будет. Не удивительно, что «добрых»
охватили колебания и страх, а скептически относившиеся к повинной
увидели выход только в борьбе или бегстве. Однако у
большинства доверие к царской грамоте и рассказу Кисельникова
сохранилось. Поэтому преобладало мнение, что или бояре
самовольничают или происходит недоразумение. Может, фельдмаршал не
знает о царской милости, а посланной ими копии не поверил?
Развязать узел противоречий могло лишь возвращение выборных,
которые скажут, подтвердил царь свою грамоту после повинной
или нет. Пока же рисковать свободой не следует, а поэтому
открывать ворота Астрахани нельзя. Эти рассуждения снова в
известной мере сплотили восставших, и против требований
фельдмаршала высказалось значительное большинство. «А добрых перед
злыми зело мало и противятца против зла с великою нуждою»,—
сказали позднее фельдмаршалу первые перебежчики98.
Однако ответная отписка круга от 27 февраля была
составлена в спокойных и вежливых тонах. Отметив, что Антонова они
приняли «честно», астраханцы откровенно признавались, что
движение фельдмаршала вызывает у них «великое сумнение». Они
напоминали, что дважды просили его подождать возвращения
выборных и заверяли, что, получив ответ царя, встретят его «с че-
стню». Астраханцы довольно тонко намекали, что их
осторожность является результатом действий самой царской
администрации. Так, они выражали удивление, что их гонцов и
заложников «неведомо для чего» задерживают и даже подвод, повезших
выборных, не отпустили, хотя они всех, кто к ним приезжал, от-
96 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, л. 98.
97 Там же.
98 Там же, лл. 69—72.
288

пускали беспрепятственно. Далее восставшие писали, что
перечневую ведомости и старшин к фельдмаршалу послать не могут из-
за быстрого отъезда Антонова, что кормов для лошадей у них
мало и с хлебом плохо: калмыки «сенные покосы и покошенное
сено пожгли», а струги с хлебом задержал Турчанинов.
Астраханские житницы опустели еще при Ржевском, который продал
много хлеба. Восставшие сообщили фельдмаршалу и о том, что в
таможне «учинился недобор», потому что купцов в Астрахань не
пропускают. Все это, подчеркивали восставшие, происходит не по
их вине. Они пытались добиться мира с калмыками, а казне
«остановки не чинили и торговых людей вверх Волгою рекою и за
моря отпущали и никаких промыслов не остановили». Таким
образом, отказу выполнить ультимативные предписания
фельдмаршала они постарались не придавать категорической формы и
объяснить его объективными причинами".
Шереметев увидел в просьбе восставших задержаться в
Царицыне только признак «шатости». Больше доверяя Антонову, он
полагал, что они тянут до вскрытия Волги и намерены,
разграбив город, скрыться. Поэтому он решил идти к Астрахани
«наскоро», бросив в случае распутицы обозы, с одними «котомками». За
положение в Черном Яру фельдмаршал не беспокоился. Вручив
власть Вашутину, который показался ему «добр», так как
«многих их уговорил», он оставлял там на всякий случай полк
Обухова в 500 человек, чтобы «заводчиков не росиустить до указу».
Кроме того, черноярцев по его приказу разоружили. Поэтому 5
марта он двинулся к Астрахани. Вместе с его полками или
несколько опережая их, пошли отряды калмыцких тайшей 10°.
В ожидании ответа от фельдмаршала астраханская старшина
решила в конце февраля провести очередную выдачу жалования,
так как подходил мартовский срок. 28 февраля 17 опытных
купцов произвели на Кружечном дворе подсчет наличных денег, а
затем двор временно опечатали и к нему поставили караул.
Выдача началась 2 марта и производилась так же, как и в августе.
2 марта выдали деньги на пеших стрельцов и солдат, 3 марта —
конным стрельцам, а 9 марта — красноярцам. Жалование
выдавалось в соответствии с окладами, за полугодие, то есть по 2
рубля 50 копеек, по 3 рубля и по 5 рублей. Всего с Кружечного
двора было взято 10 565 рублей 76 копеек101. Выдача прошла без
всяких эксцессов. Но Дашков не замедлил использовать это
мероприятие, чтобы поторопить фельдмаршала. Не упоминая о
выдаче жалования, он написал ему, что к нему приходили бурмистры
и «слезно извещали», что старшины «казну всю осмотрели и
перечли и хотят побрать всю и караул приставили». Сочетание этого
известия с утверждением, что «развращение» растет и «подкреп-
99 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 69—72.
100 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 757—758.
101 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 43 об. —44 об.
289

.'■ик»|<-,1 полою подою ко всякой злости», создавало впечатление,
что расхищение ценностей уже начинается 102.
* *
Всю первую неделю марта круги в Астрахани были такими
же бурными, как и в начале восстания. Напряжение достигло
высшей точки, когда стало известно, что черноярцы решили сдать
город, а следовательно, никакого заслона между восставшими и
правительственными войсками больше нет. Момент, когда надо
было принимать окончательное решение приближался, а пока
спорили. Наконец, пришли к выводу, что фельдмаршал идет «без
указу», и договорились, «буде придет к Астрахани, в город не
пустить, разве с малыми людьми, с 50 человек или менше».
Начали готовить пушки и снаряды. Наиболее непримиримые на
кругах кричали: «Есть де у нас яблок много, мы де. и попов поставим
по городу и какова пора будет, мочно де отобратца человек с
тысячу и больше и выйтить на выласку». Загородные дворы и
слободы решили сжечь, а людей с учугов, из Красного Яра и Селит-
ренного городка перевести в Астрахань и сесть в осаду. В
дальнейшем предполагали «большой снаряд, которой будет им не в
мочь, затопить в воду и итить на Аграхань». Деловому двору
дали распоряжение готовить струги. Митрополита Самсона снова
посадили под домашний арест. Караулы у ворот увеличили.
Конные стрельцы, вновь пошедшие за радикальными слоями, несли
разъездную службу за городскими стенами и никого не выпуска-
ли. Решили вооружить и работных людей. К 8 марта город был
приведен в полную боевую готовность 103.
9 марта в урочище Икчибурский Яр к фельдмаршалу явились
ушедшие из города «тайным обычаем» перебежчики: архимандрит
Преображенского монастыря Антоний, подьячий Щетинин,
купец Ф. Клементьев и 2 татарина. Они привезли письма от
митрополита, Дашкова, Кашкарина и подтвердили их сведения, что в
Астрахани «чинитца великое возмущение и несугласие. Которые
де люди, напамятуя кресное свое целование государю, стоят в
великой своей твердости, а которые злоначальники с
единомышленники своими крепятца в прежнем своем помрачении и злой
мысли не отстают, и оттого между добрыми и злыми чинитца
распря великая» 104. В письме Дашкова приводились также данные о
численности гарнизона и других категорий населения. За
исключением данных о количестве посадских людей они примерно
совпадали с действительностью. Расхождение числа посадских людей
с фактической численностью объясняется, вероятно, тем, что
Дашков указывал лишь тех, кого считал активными привержен-
102 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 101—102.
103 Там же, лл. 112—113.
104 Там же, лл. 99—110.
290

цами сопротивления. Число работных людей, определявшееся им
в 500—600 человек, было близко к реальному, так как
значительная часть их перешла в состав полков, часть отбыла на
купеческих стругах, часть оставалась на учугах, поскольку собрать их в
Астрахань не успели, а многие попали в плен. Фельдмаршала
перебежчики просили поспешить, подчеркивая, что «добрых перед
злыми зело мало».
Спустя несколько часов, у Круглого острова, возок
фельдмаршала догнали солдат Шпынев и его спутники, выехавшие из
Москвы 19 февраля. Сопровождавший их дворянин С. Бессонов
вручил Шереметеву инструкции и письма Головина о принятии
города и прощении горожан. В письмах Шереметева Петру I и
Головину сообщалось, что он тут же отправил двух выборных в
Астрахань, снабдив их письмом с призывом возвратиться «на
истинный путь». Но это известие вызывает сомнения, так как в
выписках Посольского приказа, составлявшихся по донесениям «о
низовых делах», говорится, что фельдмаршал «присланных с
Москвы астраханских челобитчиков по тем вестям в Астрахань не
отпустил», и все они вошли в город вместе с ним 105. Нет
упоминаний о возвращении выборных в Астрахань и в показаниях
участников восстания. Поскольку такой факт не мог пройти
незамеченным, приходится предполагать, что фельдмаршал намеревался
это сделать и послал соответствующие извещения, но затем
изменил решение и ему пришлось вносить в свои донесения
коррективы.
Между тем при известии, полученном от дозорных, что
авангард фельдмаршала приближается к Круглинской заставе,
восставших охватили страх и растерянность. Этим не замедлили
воспользоваться сторонники правительства, к которым примкнула
посадская и стрелецкая верхушка во главе с Я. Носовым,
татарские мурзы, купцы восточных колоний и представители средних
слоев городского населения, не собиравшиеся бросать свои дома
и хозяйство ради Аграхани. Как показывал позднее Г. Кочнев,.
«как в Астрахани прошел слух, что фельдмаршал к Астрахани
пришел блиско, астраханские жители все приговорили ево фельт-
маршала в город пустить и встретить с хлебом да с солью»106.
Круг согласился выполнить его требование выслать навстречу
выборных лиц. Тут же их выбрали, составили короткую отписку и
обратились к митрополиту с просьбой подтвердить их решение.
Он согласился и написал фельдмаршалу письмо. На другой день
утром 22 человека (Г. Дашков, архимандрит Рувим, купцы
В. Яковлев, А. Иванов, индиец А. Мулин, бухарцы Р. Бакеев и
К. Сеитов, армяне О. Афанасьев и И. Иванисов, И. Кашкарин с
сыном, мурза К. Урусов, промышленник Я. Епанчин, подьячий
П. Рычков, пятидесятники пеших полков Р. Грехов, И. Северья-
105 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 58—63, 212—216.
106 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 241.
291

нов, пятидесятники конных полков Б. Торопчанин, Н. Колос, сло-
бодчик С. Марков, стрелец В. Калинин, сержант Красильников
и солдат Филиппов) выехали встречать войска 107. Ни одного
представителя радикальной части восставших среди них не было.
Торжествуя победу, Дашков и его окружение не придали значения
этому факту, рассматривая его как свой успех. Но все наиболее
активные и энергичные деятели восстания остались в городе.
С фельдмаршалом посланцы круга вместе с освобожденным
ют ареста гонцом Шереметева М. Захаровым встретились 10 марта
ниже Круглого острова, в урочище Коровьи Луки, представ перед
ним «с животворящим крестом», и вручили привезенные отписки.
Б. П. Шереметев был приятно изумлен, но ни состав выборных ни
отписка митрополита не вызвали недоверия, и он объявил им, что
царь «шатости их предал вечному забвению», а они должны
«вины заслужить» и быть «во всяком послушании». Далее
двинулись вместе, но вскоре встретили бурмистров О. Твердышева,
А. Анциферова, сотника С. Блинова и 2 подьячих, которые
заявили, что «в Астрахани забунтовали по-прежнему и ево, боярина, в
город пустить не хотят». После небольшой заминки
фельдмаршал послал в Астрахань архимандрита Рувима, а затем и
других посланцев во главе с Дашковым, отправив с ними
привезенную Шпыневым грамоту и письмо с призывом встретить его «за
городом с подобающей честью» 108.
Изменение обстановки в Астрахани началось сразу же после
отъезда посланных встречать фельдмаршала. Донской казак
Е. Зиновьев на следствии показал, что сомнение в правильности
решения круга высказывали многие и пошли разговоры, что
посылать к фельдмаршалу было незачем. Оправившись от первого
потрясения, часть восставших снова вернулась к мысли, что до
возвращения челобитчиков впустить войска в город нельзя и надо
защищаться. Особенно настойчиво говорили об этом писарь
Тысячного полка Чарыков, есаул А. Пескарев и др. Эта группа
решила собрать круг и пошла по слободам. Среди них был и
есаул С. Кондратьев 109.
На собрании круга сторонники сопротивления, которых
особенно активно поддерживали новоприборные солдаты Яхтинского
и Тысячного полков, а также часть стрельцов, пришли
вооруженными и возбужденными. Первым за оборону Астрахани
высказался А. Пескарев, не отрицавший на следствии, что «в кругу о
том выкликал он», затем Новосильцев и др. Солдат Яхтинского
полка В. Мантуров показал, что «всякие возмущательные слова,
107 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 161—161 об.
108 Краткие донесения Б. П. Шереметева дополняются показаниями П. Рыч-
кова, более подробно и последовательно изложившего ход событий. ЦГАДА,
ф. 6, д. 17, лл. 58—63, 160—161 об., 204—204 об.; ф. 371, д. 458, лл. 274—274 об.;
ф. 77, д. 3, лл. 107.
109 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 233 об.; стб. 416 (1167); Письма и бумаги
Петра Великого, т. V, ч. 2, стр. 764.
292

также чтоб генерала фельдмаршалка в город не пустить он
говорил же... и яхтинские солдаты все о том кричали». Представители
посада во главе с Я. Носовым, часть стрельцов, татарские мурзы
выступили против. Но, когда Носов стал настаивать, чтобы
город сдали, «служилые люди ево, Якова, за те слова били и бив
посадили в тюрьму»110. Испуганные таким оборотом событий,
представители умеренной части умолкли. Многие, пользуясь
шумом и неразберихой, покинули круг, а некоторые и город.
Оставшиеся на площади избрали новым атаманом донского казака
Е. Зиновьева.
Сведений о Зиновьеве сохранилось мало. Судя по тому, что
его вместе с есаулом Е. Арапом дали отряду Хохлача в
заложники, он не был простым казаком. В отписках донской старшины,
где упоминались заложники, его имя стояло вторым. В
Астрахани Зиновьева сначала держали под арестом, потом освободили, но
он не считал себя вправе уехать, пока его не обменяют. Общаясь
с восставшими, он стал сочувственно относиться к ним и выражал
это так ясно, что приобрел доверие и популярность. От
предложения стать атаманом Зиновьев не отказался и решил возглавить
оборону, объединив наиболее активных деятелей восстания. На
следствии он этого не отрицал, заявив, что «в той его вине волен
великий государь» П1..
Избрав атамана, участники круга, совершившие своеобразный
переворот, одобрили и подписали предложенный им писарем Ча-
рыковым документ, названный «договорным письмом». Оно
начиналось с перечня полков и завершалось кратким текстом,
содержание которого сводилось к 3 пунктам. Так, напоминая, что в
1705 г. полки выступили против всяких надругательств «за веру»,
говорилось, что и теперь они «решили стоять единодушно и
никаких злоб друг на друга не мыслить». Затем устанавливалось, что
если кто-нибудь «против сего нашего любовного письма в чем не
устоит и ему учинена будет за то войсковая смертная казнь, по
войсковому приговору». И наконец, приводилось решение не
впускать царские войска в город до возвращения выборных, а «кто
из города к нему, боярину, в полки или куды побежит и где
пойман будет, тут ево и смертью казнить»112.
Приведенный текст показывает, что сторонники
сопротивления хорошо представляли, что успех им обеспечит только
единство, и пытались положить конец спорам и разногласиям. Им
было ясно и то, что преодолеть сопротивление сторонников
капитуляции можно только с помощью угроз и не останавливаясь перед
репрессиями. Одновременно «договорное письмо» показывает, что
в массе ни стрельцы, ни солдаты уходить из Астрахани не хотели.
Иначе в нем не появилось бы упоминания о борьбе до возврата
110 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 232 об. —233, 349 об.
111 Там же, л. 234.
112 В. И. Лебедев. Ук. соч., стр. 85—86.
293

выборных, которое свидетельствует, что они надеялись еще на
прощение и обещанную «милость».
Подписей под письмом стояло 15. Из них 10 были
коллективными полковыми рукоприкладствами, а 5 личных, но оформлены
они небрежно и в явной спешке. Солдат Гаврилов, например,
«своего полку у урядников и у рядовых солдат побрал руки», а
затем, «не приложа к тому приговору руки, ушел» из. Это могло
произойти только при отсутствии должного порядка. Да и сам
круг собрался далеко не в полном составе. Хотя его участники
потом утверждали, что решили не пускать фельдмаршала в город
«всеми полками», «всем миром» или «всем народом», из
показаний других становится ясно, что очень многие жители города, в
том числе и служилые люди, там не присутствовали и знали о
решении только понаслышке114.
Таким образом, единство, свойственное первому этапу
восстания, не восстанавливалось и восстановиться уже не могло. Посад-
ско-стрелецкая верхушка, напуганная течением восстания и
убытками, которые терпела, окончательно от него отошла. Основные
средние посадско-стрелецкие и солдатские слои, связанные с
небольшим, но собственным хозяйством, сильно страдавшие от
роста цен на сырье, падения спроса на продукты ремесла и
нарушения нормальной работы промыслов, склонялись к компромиссу
и только «бездомовники, гольтепа», как презрительно называл
Шереметев посадско-стрелецкие низы, работных людей и
холопов, свободные от бремени собственности, не хотели
компромисса. Примирение с правительством не несло им ничего, кроме
тяжелого труда на других и бесправия. Поэтому они предпочитали
борьбу и в случае неудачи бегство. Но оказать решающего
влияния на ход событий в условиях феодального города с
характерным для него господством мелкой собственности в экономике и
мелких собственников-ремесленников они не могли. Восстание
было обречено, но известный подъем и порыв к борьбе «договорное
письмо» все-таки вызвало. И кто из убежденности, кто из страха
перед возмездием, кто из чувства солидарности с однополчанами,,
кто просто в силу привычки подчиняться полковой дисциплине,,
но готовились к отражению войск Шереметева довольно дружно.
Зиновьев начал свою деятельность с выяснения готовности
города к обороне. Вместе с полковыми старшинами он осмотрел
все караулы и проверил оружие. Затем отправился по полковым
избам выявлять резервы и проследить, чтобы «пушки и ружья
были заправлены». Часть пушек он распорядился переставить на
земляной вал и в сады. Одновременно он послал людей очищать-
подступавшие к городским стенам дворы, которые на следующий
день сожгли. Чтобы увеличить число защитников Астрахани,
Зиновьев распорядился собрать работных людей, отставных служи-
113 ЦГАДА, ф. 371, сто. 410 (1161), лл. 10—11; стб. 412 (1163).
114 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163), д. 458, лл. 340, 349 об. и др. )
294

лых людей и всех желающих принять участие в борьбе и раздать
им оружие. Целовальник Зелейного двора посадский человек
Н. Калашников открыл склады и в течение всего дня выдавал
оружие, порох, бомбы. 11 марта все ворота города были
закрыты 115.
Шереметев провел ночь на острове Долгом, в 10 верстах от
города, а утром 11 марта двинулся на расположенный в 2 верстах
от Астрахани Болдинский остров. По пути он занял Селитренный
городок, охрана которого (50 человек) сопротивления не оказала.
Без боя он занял и Болдинский остров, но когда войска
фельдмаршала оказались так близко, в Астрахани забили в набат и
подожгли загородные дворы.
В пути отрядам Шереметева продолжали встречаться
перебежчики. Они приходили и группами и поодиночке. Последняя
группа, пробравшаяся на Болдинский остров, во главе с
дворянином А. Лапшинским сообщила, что астраханцы «в городе
заперлись и пушки по городу поставили и зарядили, и ружье и
порох роздали». Рассказали они и о содержании «договорного
письма»116. Списки перебежчиков, составлявшиеся в походной
канцелярии фельдмаршала, весьма ярко рисуют картину бегства из
охваченного восстанием города представителей 3 социальных групп:
городовых дворян и офицеррв, приказных служителей и крупных
купцов разных национальностей. Две первые категории всегда
были врагами восстания, а крупное купечество, выступив,
сначала вместе со своим сословием против гнета феодального
государства, скоро, в силу процесса развития внутрисословных
противоречий, перешло в стан врагов восставших.
Последним событием дня была новая выходка Щепотева.
Взяв с собой 5. человек, он отправился прямо в Астрахань,
подъехал к Кабацким воротам и стал говорить с караульными. Они
ответили: «Нам де с тобой говорить нечево», и отправили сержанта
к Зиновьеву. Атаман арестовал и Щепотева и его спутников.
Шереметев узнал об этом от перебежчика, но сделать уже ничего не
мог. Фельдмаршал объяснял поступок Щепотева тем, что он был
«гораздо пьян»117.
День кончался. В сумерках за замерзшей рекой продолжали
гореть слободы. «И в набат бьют непрестанно», — отметил
фельдмаршал в письме Головину от 11 марта.
Вечером, анализируя обстановку, фельдмаршал решил, что
осада может затянуться. Заканчивая письмо Петру, он написал,
что завтра «осмотрев места, стану шанцоватца», а Головина
просил прислать под Астрахань продуктов и ускорить движение
полков, которые его еще не догнали. Перед сном Шереметев сделал
еще одно распоряжение: «В ночи послал под город в Ивановский
115 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 274 об.; ф. 77, д. 3, л. 107.
116 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, лл. 107—108; ф. 6, д. 17, лл. 68-68 об.
117 ЦГАДА, ф. 158, д. 10, 1706 г., л. 8; ф. 6, д. 17, лл. 194, 204—
204 об., 209.
295

монастырь, которой на берегу реки Кутумовы, еолдацкий полк
Абрамова, чтоб они того монастыря не выжгли»118.
Архимандрит Рувим, а за ним Дашков с другими выборными
астраханцами, приезжавшими в стан фельдмаршала, вернулись
в Астрахань, когда возбуждение сторонников сопротивления
достигло наивысшей точки и передалось другим. Поэтому, когда
митрополит, прочитавший присланный ему указ взять власть в
свои руки, и сторонники правительства стали призывать к сдаче
города, их речи успеха не имели. Как сообщал в Москву
митрополит, он «увещевал их многажды, чтоб они погибшее помрачение
свое отвергли и вину принесли», но восставшие, «пребывая в той
своей противности, ниже слышать того имели и посланных к ним
всячески ругали»119. Никакого впечатления не произвела на них
и бравада Щепотева. Его заверения, что он готов заступиться за
них перед государем и не даст в обиду фельдмаршалу,
восприняли как пустое бахвальство. Приезд Щепотева изменил и
положение Дашкова, так как в сумке у него обнаружили письмо
игумена к Шереметеву, раскрывавшее его истинное лицо. Позднее
Шереметев писал Головину, что «тому монаху и живу бы ему не
быть, естьли б взять не поспешили» 120.
Однако сторонники Дашкова продолжали пытаться ослабить
сопротивление восставших. Г. Кочнев и Р. Грехов решили
испортить полковые пушки. Кочнев «три пушки набил мокрых тряпиц
без пороху, для того, чтоб их порохом и ядрами заряжать и по
фельдмаршале с полками стрелять было нельзя». Когда пушки
стали передвигать на вал, это обнаружили. Е. Зиновьев,
ходивший «с товарыщи, человек с 50» по валу, вызвал Кочнева, и «взяв
его перед себя, на него кричали и спрашивали, для чего у них в
войску чинит измену». Затем возмущенный Зиновьев «ударил
[его] по спине дважды дубиною и сшиб с ног и велел посадить
в тюрьму». Поступок Грехова, нарушившего приказ держать
пушки заряженными, также заметили, и Зиновьев, обругав его и
стрельцов его полка изменниками, посадил Грехова на цепь 121.
День 11 марта прошел для Астрахани весьма напряженно.
После набата, возвестившего о прибытии войск фельдмаршала
на Болдинский остров, они в течение многих часов ждали
штурма, но его так и не последовало.
12 марта караульные, стоявшие на башнях, выходивших к
Кутуму, сквозь серый мартовский рассвет заметили, что солдаты
фельдмаршала заняли Ивановский монастырь. Одновременно со
стороны степи, за митрополичьим садом, появились калмыки.
Таким образом, расстояние между противниками резко
сократилось. Старшины стали собирать круг, а пока послали П. Носова
118 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. ПО, 204—204 об., 58—63.
119 Там же, л. 134 об.
120 Н. П. В о л ы н с к и й. Постепенное развитие русской регулярной
конницы в эпоху Петра Великого, кн. 3. СПб., 1912, приложение XXXIX, № 73.
121 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 241 об., 237.
296

проверить караулы на валу и он, «усмотри, что в Ивановском
монастыре стали делать бойницы, поставил против того монастыря
пушку»122. Круг собрался быстро. Царицынский толмач Г.
Калмык, арестованный со Щепотевым и сидевший в Кремле «в бут-
ке», слышал, как «астраханские жители меж собою советовали,
хотели итти под Ивановский монастырь и городьбу
монастырскую, столбы хотели порубить и идти в монастырь проломом и
рубить тот тысячный полк, которой был в Ивановском
монастыре». Калмык обратил внимание, что «с ними воры астраханскими,
были в том же воровстве в соединеньи» юртовские татары 123.
Так было принято решение о вылазке.
Задача, стоявшая перед восставшими, была нелегкой.
Пожертвовав загородными дворами, принадлежавшими в основном
казне, монастырям и посадской верхушке, не защищать
Земляного города, где жила большая часть городского населения, они
не могли. Но его оборона вынуждала их растянуть силы по всей
длине стен, так как войска фельдмаршала шли от Кутума, а
калмыки—от степи. Укрепления Земляного города были гораздо
уязвимее каменных стен. Кроме того, часть сил следовало оставить
на стенах Кремля и Белого города, а часть сохранить в резерве,
чтобы защитники стен имели смену. Осложняло оборону и
намерение Зиновьева защищать подступы к Земляному городу,
выдвинув пушки и людей в сады. В общей сложности линия обороны
простиралась на несколько километров. К тому же после решения
о вылазке приходилось отвлекать силы и для этой операции. В
таких условиях разумнее было сосредоточить артиллерию в
городе и только обороняться. Пример Черного Яра показывает, что
даже маленькие крепости с небольшим числом защитников
успешно выдерживали осаду. Но восставшие явно переоценили свои
возможности и не отказались дать бой в открытом поле.
Недостаточно хорошо продумала старшина и чисто
организационную сторону обороны. Вместо того чтобы, разделив линию на
участки, поручить защиту их отдельным полкам, она сохранила
систему разверстки нарядов по полкам. Таким образом,
осуществляли защиту города не сложившиеся коллективы полков^ а
сводные отряды, в которых соединялись люди, не привыкшие к
совместным действиям и не всегда знавшие друг друга. Не знал
людей и руководитель такого отряда. По показаниям участников
восстания видно, что солдаты Тысячного полка, например,
входили в отряды, стоявшие на стенах Белого города и Кремля, на
валу Земляного города; они занимались и внутригородской
службой. Также разбросаны были солдаты Яхтинского полка,
стрельцы «Московского» и других полков124. Приемлемая в мирное и
относительно мирное время система нарядов по полкам в
условиях сложной вооруженной борьбы имела и другие недостатки. Так,
122 Н. Б. Голикова. Ук. соч., приложение 2, стр. 316.
123 ЦГАДА, ф. 158, д. 10, 1706 г., лл. 8—9.
124 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 335—361; стб. 412 (1163) и стб. 416 (1167).
19 н. Б. Голикова
297

поскольку полк как организационная единица в боевых
операциях не участвовал, то и ответственности за оборону полковые
старшины не несли. Их функции сводились лишь к выделению людей
по нарядам. Составление сводных отрядов усложняло систему
связи и затрудняло контроль. Полковым старшинам в боевой
обстановке было трудно учесть, где их люди, чем заняты и как
выполняют задание. Атаманы сводных отрядов, со своей стороны,
выявляя случаи неявки, не. знали, где искать людей. Такое
положение облегчало возможность уклоняться от выполнения
заданий, а в условиях разброда и разногласий, когда дисциплина
вообще упала, число «нетчиков» достигало значительной цифры.
Система нарядов лишала полковых старшин всякой инициативы, а
рядовые, не получившие в данный момент поручения, считали
себя свободными 125. Таким образом, система нарядов
способствовала росту беспорядка и ослабляла боеспособность восставших.
Для участия в вылазке круг вызвал добровольцев. Их
нашлось много, в том числе ветераны восстания И. Шелудяк, А.
Зеленин, А. Хохлач. Но основную массу отряда составили, как
показал старшина П. Тихонов, «всех полков стрельцы и гулящие
люди, которые прибраны во время бунту», то есть не кадровые
бойцы. Так, получилось, что круг послал против регулярных войск
Шереметева наименее опытных необстрелянных людей.
Подготовка к вылазке, которой руководили Зиновьев и Шелудяк, заняла
все утро. Идти решили с пушками 126.
Между тем Б. П. Шереметев пошел осматривать местность и
прибыл в Ивановский монастырь. Сидевшие в засаде в садах и
на валу астраханцы не удержались, открыли стрельбу и пошли в
атаку. «Увидя меня, почали к тому монастырю приступать и
стрелять из пушек и кинули три бомбы»,—рассказывал Головину
Шереметев. Но никто не поддержал, так как подготовка отряда к
вылазке еще не кончилась, и полк Абрама легко отбил атаку.
Но, опасаясь повторения, фельдмаршал подтянул к Кутуму
эскадрон, батальон и полк Билса. Теперь отряду восставших
предстояло столкнуться с отборными частями регулярной армии 127.
Шереметев писал в Москву, что астраханцы вышли против
него «с пушки и знамены» всеми своими силами. Это было не
так. По показаниям восставших видно, что основная масса за-
125 Солдат Я. Мрязев, например, во время боя отправился с женой и
детьми к стрельчихе Авдотье. Так же поступил активный участник обороны
Красного Яра Т. Оконишников. Есаул Жегулев сидел во время штурма города дома»,
солдат Тиючин «был под Пытошною башнею в ухоронках», а стрелец Першин,
пользуясь суматохой, залез в чужой дом и украл серебряный складень, часы,,
натруску и жемчуг. Терский стрелец Патрушев находился у Вознесенских ворот
без оружия, и «гуляя... выходил, где приступ был посмотреть, а сам не бился».
ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 343, 346, 349—350,-355 об. —356, 360 об. —361.
126 В показаниях некоторых участников восстания говорится, что людей
на вылазку наряжали Я. Носов и И. Шелудяк. Это ошибка. Из показаний
самого Я. Носова видно, что он сидел еще под арестом, его освободили толька
вечером этого дня. ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 233.
127 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 184 об.— 185.
298

щитников города осталась на стенах. Проявив осторожность,
старшины оставили там и часть пушек, обслуживать которые были
собраны все умеющие с ними обращаться. Подняли с постели
даже отставного пушкаря В. Вавилова, доставив егонаМочаговскую
башню, под которой «копились» калмыки, так как выяснилось,
что заменивший его пушкарь «стрелять не звычен» 128. Ворота, за
исключением выходивших к Ивановскому монастырю, заперли, а
ведущие к ним мосты разломали. Когда отряд был, наконец,
составлен, его возглавил сам Зиновьев. Развернув знамена, люди
вышли за ворота Земляного города, прошли сады, спустились к
Кутуму и, перейдя реку, начали атаку. Но, столкнувшись с
регулярными полками, неопытные добровольцы дрогнули и побежали
обратно. Ни Зиновьев, ни Шелудяк, ни другие кадровые солдаты и
стрельцы удержать их не смогли, а одни противостоять
превосходившему их по силам противнику они были не в состоянии. Все
это произошло очень быстро. А. Зеленин на следствии говорил,
что «была у него турка заряжена и стрелять по них, ратных
людях, хотел», но пока примеривался как лучше выстрелить, «все
испужались и побежали» 129.
Видя бегущих, не выдержали и люди, сидевшие в садах.
Бросив пушки, они тоже побежали к воротам. Только защитники
стен, которыми руководил П. Носов, подняли стрельбу и,
остановив солдат Шереметева, помогли беглецам войти в ворота и
запереть их. Неудачу восставших фельдмаршал немедленно
использовал и отдал приказ штурмовать Земляной город.
О дальнейшем ходе боя Б. П. Шереметев писал позднее:
«Изменников побили и в Земляной город вогнали и пушки и
знамена побрали, и они на Земляной город стали с ружьем и с ко-
иьи и ис пушек и из мартиров стреляли и бились в другой ряд. И
наши Земляной город взяли приступом и гнали за ними даже до
Белова города к самым Вознесенским воротам и побрали дорогою
пушки и мартиры»130. Краткость фельдмаршала создает
обманчивое представление о краткости боя. Из отписки митрополита в
Москву видно, что бой непрерывно длился 6 часов. Как отметил
п Г. Калмык, восставшие защищались упорно, «стреляли ис пушек
и ис пищалей и бомбы метали беспрестанно». Многие защитники
города были ранены или убиты131.
После нескольких часов боя астраханцы стали уставать, так
как многие из них стояли без смены. Уверенность, что удастся
удержаться, таяла. Начиная думать об отступлении, старшины
приказали возить из Земляного в Белый город хлеб. Туда же
потянулись женщины и дети. Возбуждение сменила подавленность.
Гулящий человек И. Черный «с образом Сергея Чудотворца бе-
128 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163); ф. 6, д. 17, лл. 58—63 об.
129 ЦГАДА, ф. 371, стб. 412 (1163).
130 Н. П. Волынский. Ук. соч., кн. 3, приложение XXXIX, № 73.
131 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 134 об. —135; ф. 158, д. 10, 1706 г., лл. 8—9;
ф :171, д. 458, лл. 348—348 об.
!<)♦
299

гал и молитца велел». Пытаясь поднять настроение, Зиновьев
пошел на хитрость. Подозвав работного человека Д. Потапова, он
дал ему икону и велел «в народе возмущение чинить, бутто...
богородица ему явилась и сказала, что генерал фелтьмаршал
града Астрахани не возьмет, чтоб астраханские жители стояли за
веру...». Но впечатления это не произвело 132.
Ряды защитников редели. Особенно тяжело приходилось
отряду, отражавшему натиск калмыков, которым командовал
стрелец Туменок. Против его 200 человек и юртовских татар
действовали люди 4 тайшей и хана Аюки. «Оюка и Чапдержап и Чемет
и Мункотемир и Черкес со всеми своими ратными людьми были
все под Астраханью и служба их вельми добра, и Борису
Петровичу от них способ немалой был», —писал Б. А. Голицыну
полковник Д. Галачалов, находившийся при штабе фельдмаршала 133.
На исходе 6-го часа боя оборона астраханцев была прорвана.
Оставив на валу пушки и мортиры, восставшие начали отступать к
Белому городу. Бой продолжался на улицах. В ход пошли копья,
мечи, пистолеты и просто дубины. Солдаты Шереметева «до са-
мово Белого города рубили», а драгуны и калмыцкая конница
топтали людей лошадьми. Восставших спасало только знание
города, которое помогало им, используя проулки, проходные
дворы, сады и огороды, быстрее пробираться к Белому городу.
Постепенно растекшиеся по улицам солдаты и калмыки отстали
и с хода ворваться в Белый город не смогли 134. У некоторых
ворот возникали опасные схватки. Стрелец Е. Дьяков «у
Решетчатых ворот был и с ратными людьми бился и на бою его
ранили пулей в ногу» 135.
Однако и в этот момент восставшие не намеревались
сдаваться. Войдя в Белый город и заперев ворота, они возобновили
борьбу, начав стрелять со стен и башен, где сохранились пушки.
Тогда фельдмаршал, чтобы не терять людей, приказал «от ворот
отступить и поставил те полки по улицам». Затем он велел
установить батарею, чтобы «метать в город бомбы». Но прежде чем
бросать их, фельдмаршал отправил восставшим еще одно
письмо, «чтоб они, напамятуя страх божий уразумели за что
христианская кровь многая льетца». Ответа не последовали и он
приказал начать обстрел. Калмыки тем временем рыскали в
слободах, ловя разбежавшихся по домам людей, и, как позже был
вынужден признать Шереметев, разграбили множество домов 136.
Петру I фельдмаршал писал, что он бросил 3 бомбы, и
восставшие тут же прислали «бить челом». В более пространном
письме Головину он числа бомб не указывал, но сообщал, что «от
132 В. И. Лебедев. Астраханское восстание 1705—1706 гг. ПИДО, 1934,
№ 9—10, стр. 11.
133 ЦГАДА, ф. 371, стб. 416 (1167); ф. 158, д. 10, 1706 г., лл. 8—9.
134 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, л. 103; Письма и бумаги Петра Великого, т. IV,
ч. 2, стр. 822.
135 ЦГАДА, ф. 371, д. 458, л. 361.
186 ЦГАДА, ф. 77, д. 3, л. 170; Переписка фельдмаршалов.., № XXIX.
300

тех бомбов почало быть в городе разорение». Эта фраза
заставляет предполагать, что обстрел города был гораздо серьезнее.
Намек на сильный и страшный обстрел есть и в отписке митрополита в
Москву. Так, он писал, что астраханцы «видя над собой
неукротимый смертоносный меч... с великим воплем ко мне...
прибежали со многим плачем и просиша вместо смерти живота» 137.
После страшного и жестокого боя за Земляной город 3 бомбы вряд
ли могли произвести такое уж сильное впечатление.
Да и вообще дело было не только в обстреле. Гораздо
больше влияния оказали на астраханцев их собственные
противоречия. Они привели к тому, что пока сторонники сопротивления
бились за Земляной город, сторонники капитуляции, используя
неудачи и просчеты нового атамана, упорно доказывали, что спасти
город можно, лишь прекратив борьбу. Число прислушивавшихся
к ним постепенно росло. Сдача Земляного города решила все.
Для астраханцев это был непереносимо тяжелый удар.
Множество людей лишились не только лавок и ремесленных заведений,
но и домов и всего имущества, у многих там остались семьи, и,
какова была их судьба, они не знали. Из слобод, где хозяйничали
калмыки, доносились крики. Кое-где вспыхнули пожары.
Промедление могло повлечь полное разорение и русских и татарских
слобод. Поэтому, когда в Белый город с трудом пробрались бойцы,
их встретило тяжелое и всеобщее осуждение, а их намерение
продолжать борьбу не встретило поддержки. Последний, стихийно
собравшийся, круг освободил из тюрьмы Я. Носова и вернул ему
прежние полномочия. Призвали на совет митрополита. Оба
высказались за капитуляцию. Но все же круг еще колебался, тогда-
то и начался, очевидно, обстрел, и на Белый город посыпались
бомбы. Каждая минута промедления уменьшала шансы на
приемлемые условия сдачи, и круг принял свое последнее решение.
Сразу же Я. Носов и Е. Зиновьев отправились к Щепотеву,
который посоветовал им послать к Шереметеву кого-нибудь из
«тутошних жителей». Тогда они «того ж числа ввечеру выслали
из города конных и пехотных полков пятидесятников с повинною»
и те заявили, что астраханцы «от того кровопролития перестали
и чтоб он, генерал фелтьмаршал показал над ними милость и шел
в город» 138.
Безмерно обрадованный удачей, Б. П. Шереметев, довольно
долго продержав парламентеров, «вины им отдал», потребовал
выдачи старшин, освобождения Щепотева и сказал, что в город
войдет завтра. Утром 13 марта астраханцы выпустили Щепотева,
а затем из ворот Белого города вышли старшины и «всех полков
урядники и рядовые». Фельдмаршал приказал им стать у полко-
137 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 882; Н. П. Волы н-
ский. Ук. соч., кн. 3, приложение XXXIX, № 73; ЦГАДА, ф. 6, д. 17.
лл. 134—135. Т
138 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 194—196; Н. П. Волынский. Ук. соч.,
приложение XXXIX, № 73.
301

вых изб, затем «ружье положить и выйтить из ружья вон». В
знак покорности астраханцы вынесли к Вознесенским воротам'
топор и плаху.
Построив свои полки, фельдмаршал медленно двинулся к
Кремлю. На всем пути шествия, от Вознесенских до
Пречистенских ворот, «по обе стороны улицы, астраханцы все лежали на
земле», а у Кремля встречал фельдмаршала окруженный
духовенством митрополит. Приняв у него печать и городовые ключи,
фельдмаршал отправился в Приказную палату и с ее высокого
крыльца объявил «служилым и купецким людем», что по указу
Петра I вины их предаются забвению и отныне они должны
служить «верно по-прежнему». Затем он назначил лиц, которым
поручил переписать население города и привести его к присяге. Так,
закончилось одно из самых крупных народных восстаний в России
начала XVIII в.
Число раненых и убитых астраханцев неизвестно. Б. П.
Шереметев определял свои потери в 73 человека, из которых 20 были
убиты, а остальные ранены. Тех, кто получил легкие ранения и
остался в строю, он, вероятно, не учел. Сами участники
штурма не считали бой легким и в сказках о службе приравнивали
его к боям Северной войны 139. После падения Астрахани многие
офицеры и рядовые получили повышения. Б. П. Шереметев
получил в награду целую Юхотскую волость Ярославского уезда и
село Вощажниково в Ростовском уезде, а также жалованную
грамоту, где особенно подчеркивалось, что он покорил Астрахань.
Были вознаграждены и помогавшие правительству астраханцы 14°.
Однако история Астраханского восстания 1705—1706 гг. все
же окажется неполной, если не коснуться последовавших за
капитуляцией Астрахани административных и судебных мер, так как
именно ими завершилась по существу борьба правительства
Петра I против восставших.
Капитуляция Астрахани оказалась концом восстания только
для астраханцев. Для правительства одной сдачи города было
недостаточно. Оставленные на свободе участники восстания
представлялись ему слишком опасным врагом и действительно
простить их правительству не позволяла его классовая природа.
Поэтому дарованная повстанцам «милость» распространилась не на
всех и за ней последовала серия репрессий.
Вопрос о том, как быть с «заводчиками бунту», возникал в
переписке Петра I, Ф. А. Головина и Б. П. Шереметева не раз.
Когда в центре еще не знали, что астраханцы оказали
фельдмаршалу сопротивление, то и Петр и Головин склонялись к мысли,
что лучше проявить осторожность и действовать «лаской», чтобы
не вызвать нового взрыва, и не разделяли опасений Шереметева,
139 Н. П. Волынский. Ук. соч., кн. 4. СПб., 1912, приложение ЬХ, № 4,
5, 7, 18, 19, 21, 22, 40, 43 и др.
140 Там же, № 12, 13, 16—18, 27, 39, 44, 46—49, 53, 55—57; Архив села
Вощажникова, вып. 1. М, 1901, стр. IV—VI; ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 22—63.
302

что наиболее активные повстанцы разбегутся. «Если побегут, не
о чем плакать, в два года все пропадут,—писал Шереметеву
Головин. Но когда в Москву пришло известие, что фельдмаршал
«город силою овладел и воров многих побил», тактические
разногласия в правительстве кончились. Головин, лишь слегка
посетовав, что «великую безделицу сделали и конечно знатно, что ост-
растили чем довольно», стал думать как быстрее и лучше
расправиться с мятежниками 141. В апреле он разработал для
Шереметева новую инструкцию, в которой предлагал ему тайно собрать
сведения о главарях восстания и арестовать их. Часть служилых
людей он считал необходимым вывести из Астрахани в другие
места. Петр, которому Головин послал проект своей инструкции,
уточнил ее, приказав вывести из Астрахани и других городов всех
служилых людей и отправить их на шведский фронт. При этом
он разработал подробный план, как их везти и каким путем. С
ними он приказал вывести и всех «гулящих людей», годных взяв
в полки, а не годных отправить в «московские городы»,
«перекрепя в колодки» или «иным каким образом» 142.
Новая инструкция пришла в Астрахань, когда поставленные
в ней задачи были в основном решены фельдмаршалом, который
действовал там по собственному усмотрению. Инструкция
интересна тем, что позволяет воочию убедиться, насколько эфемерной
оказалась царская «милость». Ни Петр, ни Головин не пытались
вникнуть в причины, вызвавшие столкновение астраханцев с
войсками Шереметева, а сразу же и безоговорочно возложили всю
вину на них, хотя Головин прекрасно понимал, что значительная
доля вины за нарушение мирного течения переговоров ложится на
Шереметева. Но это было и для Петра и его советника не
стоящей внимания мелочью. Гораздо больше значения они
придавали тому, что астраханцы вновь посмели предъявлять какие-то
требования представителю правительства. Характерно, что теперь,
когда мятежные города сдались правительству, Петр и Головин
совершенно хладнокровно составляли план репрессий, фактически
лишив права на данную царем амнистию всех служилых людей,
всех «гулящих», то есть работных людей и тех посадских,
которых относили к «заводчикам бунту». Даже на стрелецкую
верхушку, хотя она выступала на последнем этапе восстания за
примирение с правительством и активно действовала в его пользу,
«милость» была распространена только частично. В этом проявилось
настойчивое стремление Петра ликвидировать стрелецкие полки,
заменив их полками регулярной армии — гораздо более
надежного орудия в руках господствующего класса, чем слишком тесно
связанные с широкими слоями городского населения стрельцы и
солдаты жилых полков.
141 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1183; ч. 2, стр. 767—
770; Н. П. Волы иски и. У к. соч., кн. 3, приложение XXXIX, № 73.
М2« Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 830—833; ч. 1,
№ 1220; Переписка фельдмаршалов.., № XXVI; ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 71—75.
303

Пока Петр и Голошш разрабатывали свои инструкции,
Шереметев через зппм.чдыиающую почту получал от них явно
устаревшие и непригодные для него советы. Поэтому, совершенно не
доверяя астраханцам и опасаясь враждебных действий с их
стороны, он реши/1 принять свои меры, которые исключили бы
возможность эксцессов. Но действовал он осторожно, стараясь не
вызвать негодования. Так, калмыков он счел за лучшее отпустить по
домам, всех полковников и лиц из окружения Т. Ржевского
отставил, но во все мятежные города отправил полки из своей
армии и, став полным хозяином положения, начал исподволь
производить аресты. Список «заводчиков бунту» он составил довольно
точно, так как митрополит Самсон, Дашков и другие «добрые
люди» снабдили его достаточно полными сведениями, а главное
в его руках оказался архив старшинской канцелярии, в
документах которой в изобилии имелись все необходимые данные.
Однако открыто вести следствие Шереметев сначала не решался и
первых арестованных держал «бутто в иных делах» из.
22 марта в Москву отправили первых колодников из Красного
и Черного Яров. Всех их взяли тайно, а так как это было явным
нарушением амнистии, то Шереметев боялся держать их в
Астрахани. Из астраханцев первыми арестовали Я. Носова, Г. Ганчи-
кова, Е. Зиновьева и еще 12 человек. Поводом к аресту
некоторых из них послужили изветные челобитные. Первую из них
принес конный стрелец Денщиков «с товарыщи», которые передали
в руки Шереметева Д. Казанца и Т. Уткина, заявив, что они при-
частны к убийству Ржевского и «в бунтовое время были в совете
к злому делу». Челобитная Денщикова подтолкнула сторонников
правительства в других полках. В конце марта аналогичный донос
подали пятисотник «с товарыщи» из «Московского» полка. Они
писали, что их однополчане «в зачин бунта и в бунт в многих
кругах разврат чинили, а они их унимали и за то сажали их за
караулы и наказанье чинили и смертною казнью уграживали и в
домы их для разоренья прихаживали». Далее следовал список,
начинавшийся с .П. Тихонова, где перечислялись 76 человек 144.
Постепенно число арестов возрастало и скрывать их стало
уже невозможно. Среди астраханцев нарастало недовольство, и
тогда Шереметев решился на открытые карательные меры.
Поводом ему послужил донос, поданный в начале мая 1706 г. на
стрельца Галачалова полка Т. Иванова. При допросах арестованных
в связи с этим доносом выяснилось, что астраханцы «почали
было собираться тайно в скрытых местех и советовать, чтоб солдат
подавить ночью». Иванова сразу же казнили, а два его товарища
умерли от пыток. К 7 мая под арестом содержались уже около
200 человек. Следствие по их делу фельдмаршал поручил дьяку
143 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, лл. 58—63; ф. 77, д. 3, л. 103; ф. 111, д. 22, 1706 г.,
л. 1; Переписка фельдмаршалов.., № XXVII.
144 Переписка фельдмаршалов.., № XXXVI; ЦГАДА, ф. 371, д. 458»
лл. 107 об.—108.
304

Алексееву и подполковнику Карташеву. Шло оно в обстановке
полной секретности 145.
19 мая Шереметев получил, наконец, апрельскую инструкцию
Петра, которая официально предписала ему то, что он уже делал.
К 24 мая Шереметев арестовал 240 человек, а к концу мая число
их достигло 273, не считая отправленных ранее в Москву и
умерших во время следствия. В это число, кроме старшин, входили
55 солдат Тысячного и 16 солдат Яхтинского полков, 20 конных и.
147 пеших стрельцов, 5 пушкарей, 20 работных людей, 3 гребен-
ских казака и 3 подьячих. Дворы арестованных и все их
имущество конфисковывалось 146.
Аресты вызвали волну массовых побегов участников
восстания. С бежавшими и пойманными расправлялись сурово. Сообщая
о случаях побегов, Шереметев писал, что он «переловя, учал
вешать», а Щепотев сообщил Петру, что из 10 беглых конных
стрельцов, которые были задержаны, «повешено двое, а достальныена
каторгу». Но суровые меры не помогали и побеги продолжались.
Беглецов ловили в течение всего 1706 г., но и в росписном списке
1707 г. числилось 26 незавершенных дел о побегах участников
восстания и упоминались 80 бежавших.
Среди них были астраханские, красноярские, черноярские
стрельцы, солдаты, работные й посадские люди 147. Поиски беглых
продолжались и в последующие годы. Участие в них принимали
калмыцкие владельцы, люди которых ловили беглецов по
волжским протокам и в степи. Летом 1707 г. М. Кореитов послал
разыскивать беглых даже «за море», откуда привез несколько человек.
Конного стрельца И. Увака удалось взять только в 1708 г.148.
В начале июля 1706 г., сдав все дела П. И. Хованскому,
Б. П. Шереметев покинул Астрахань. С ним уходили все конные
стрельцы, солдаты и пешие стрельцы, за исключением полков Ко-
реитовых, а также все работные люди, которых ему удалось
собрать. Одновременно вывозили в Москву и «колодников». Везли их
с большими предосторожностями, несколькими партиями, под
охраной полка И. Абрама из 985 человек. 27 августа 1706 г. они
были доставлены в Преображенский приказ. Всего поступило
туда 273 человека: 100 из них отправили в тюрьму Новоспасского,
173 — в тюрьму Симонова монастырей. Для охраны их
выделили 176 солдат Преображенского и других полков149. Полки Ко-
реитовых были выведены из Астрахани несколько позже.
Процесс участников Астраханского восстания, проходивший
в Преображенском приказе, подробно освещен мной ранее
(восстановлен ход следствия, основные линии его развития, круг инте-
145 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 2, стр. 771—775.
146 Там же, стр. 823; ЦГАДА, ф. 371, д. 458, лл. 108 об. — 110.
147 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, лл. 14—21.
148 ЦГАДА, ф. «Кабинет Петра Ь, № 9, д. 18, л. 253; ф. 1104, д. 5, л. 15 об,
149 ЦГАДА, ф. 6, д. 17, л. 100; ф. 371, д. 458, лл. 79—96.
305

ресовавших суд вопросов и особенности дела) 150. Поэтому
приведем лишь те сведения, которые позволяют получить законченное
представление о карательных мерах правительства.
Следствие началось в сентябре 1705 г. допросом
арестованных на Дону астраханцев и с этого времени в приказ стали
передавать все донесения и показания очевидцев, поступавшие в
разные учреждения. Зимой 1705/1706 г. Ф. Ю. Ромодановский провел
следствие по делу участников восстания в Терках, откуда доставил
обвиняемых Д. Молостев. Но основной розыск начался летом
1706 г., когда в приказ поступили все материалы из походной
канцелярии Б. П. Шереметева, а также арестованные
фельдмаршалом люди. Продолжался он более двух лет и стал одним из
самых крупных политических процессов начала XVIII в. в России.
Точных данных о числе привлеченных к суду не сохранилось.
Но благодаря вновь найденным материалам удалось установить
504 имени (ранее при поименном учете удалось выявить лишь
293 человека). Помимо них в процессе принимало участие много
свидетелей (П. Рычков, О. Твердышев, В. Шалыга и др.)- По
социальной принадлежности обвиняемые делились так: солдат 120,
конных стрельцов 42, пеших стрельцов 185 из Астрахани, 28 — из
Красного Яра, 38 — из Терок, 8 — из Черного Яра, пушкарей 6,
посадских людей 18, работных людей 45, казаков 2, подьячих 4,
митрополичий служитель, черкасский князь Алдигирей с
узденем и 5 московских и коломенских посадских людей, ложно
оговоренных стрельцом С. Московитиным. Выявление лиц,
подлежащих суду, шло длительное время; их доставляли в
Преображенский приказ из Астрахани, Терок и из действующей армии, где
находились бывшие астраханские и терские полки. Новые
аресты производились с санкции Петра, специально полученной Ромо-
дановским в 1707 г.151.
В ходе следствия применялись допросы, очные ставки,
пытки; использовались документы старшинской канцелярии и
другие материалы. Пытки были жестокими и повторялись много раз,
временами приводя к смертельному исходу. Одним из первых
умер П. Тихонов, затем Я. Носов. В выписке Преображенского
приказа умерших во время следствия значилось 45 человек, но
эти сведения не полны. Главной задачей следствия было
определение состава преступления отдельных лиц, выявление их связей
и установление наказаний. Смягчающие вину обстоятельства во
внимание не принимались, что наложило сильнейший отпечаток
на весь процесс. Суд превратился в расправу и выполнял чисто
карательную функцию, чрезвычайно наглядно обнаружив свою
классовую природу.
В зависимости от степени вины восставшие были
колесованы, казнены отсечением головы или повешены. В число первых
150 Н. Б. Голикова. Ук. соч., гл. V.
151 Письма и бумаги Петра Великого, г. V, № 1790, стр. 698—699.
306

вошли И. Шелудяк, П. Носов, Т. Корешило, П. Жегало, Г.
Артемьев и Г. Агеев. Головы были отсечены 72 человекам и повешено, но
неполным данным, 242 человека. Виселицы стояли вдоль многих
ведущих в Москву дорог.
Среди казненных были не только выдающиеся деятели
восстания, но и рядовые жители Астрахани, принимавшие участие в
собраниях круга, военных экспедициях и обороне Астрахани,
получавшие жалование из рук старшин и др. Среди них был и
С. Московитин, основная вина которого состояла в
распространении слухов и легенды о подменном царе. Приговаривали к
смертной казни и тех, кто бежал из высланных полков по пути на
фронт. Из 18 арестованных, доставленных в Преображенский
приказ, казнили 17. Многих приговаривали к каторге и ссылке.
Ссылались и семьи казненных. Дворы и имущество их
конфисковывались и продавались разным должностным лицам 152.
Число людей, судимых в Преображенском приказе, было
огромно. Но общее число участников восстания, подвергнутых
наказаниям, было еще больше. Во-первых, часть восставших
казнили или замучили пытками раньше: Молостев в Терках,
Хованский в Царицыне, Шереметев в Астрахани. Во-вторых,
преследование причастных к восстанию продолжалось и после окончания
основного процесса. Так, целую серию дел продолжал разбирать
Преображенский приказ153. Одного подозрения в участии в
восстании было достаточно, чтобы людей годами держали в тюрьме,
.подвергали пыткам и ссылали. Даже князь Алдигирей, за
которого хлопотал хан Аюка, трижды обращавшийся к Петру I с
просьбой отдать его на поруки, не был освобожден и в 1712 г.154.
Помимо процессов, шедших в Преображенском приказе,
несколько лет разбирались дела в самой Астрахани. Так,
продолжали судить и ссылать на каторгу бежавших после
капитуляции. Много процессов возникало по жалобам местных дворян,
требовавших возвращения сбросивших ярмо холопов и
кабальных должников. Разбирались жалобы откупщиков, имущество
которых конфисковали и частично использовали восставшие.
Разбирали здесь также иски посадских людей к работным людям,
ушедшим от них, не отработав задатки, и др.155. Постоянно
расследовали в Приказной палате и доносы на лиц, выражавших
недовольство политикой правительства или просто вспоминавших
о восстании. Так, были наказаны «за лишние слова» поп И.
Иванов, стрелец С. Дмитриев, гулящий человек А. Федоров. Повеси-
152 Н. Б. Голикова. Ук. соч., стр. 283—284, 287; ЦГАДА, ф. 371,
стб. 400 (1150), лл. 20—21; ф. 1104, д. 4, лл. 34 об, 37 об. — 38, д. 5, л. 17 об.
153 ЦГАДА, ф. 371, стб. 400 (1150), лл. 19—21; д. 458, лл. 73—78, 193—201.
154 ЦГАДА, ф. 119, д. 7, 1710 г., лл. 37—38; д. 5, 1712 г., лл. 5, 9, 19; д. 8,
1712 г., лл. 23, 33, 62 об, 78.
155 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, лл. 9—15, 25—26, д. 5, лл. 16—20, 36—37.
Подробнее см. Н. Б. Голикова. Очерки по истории населения городов Нижнего
Поволжья в конце XVII — первой четверти XVIII в, т. II. Астраханское
восстание 1705—1706 гг., гл. VI. Докт. дисс. МГУ, 1970.
307

ли «за неистовые слова» крестьянина села Павлова Гаврилова, а
его товарищу А. Андрееву вырезали ноздри 156. Решались дела,
как правило, в пользу челобитчиков. Холопов и кабальных
должников отдавали «в зажив головой», работников приговаривали к
разным телесным наказаниям, .с посадских людей «правили
государевы деньги» и убытки откупщиков. Проводилось
преследование лиц, сочувственно относившихся к восстанию, и в других
городах 157. В мае 1708 г., когда в Нижнем Новгороде появились
надписи, что «быть бунту, что и в Астрахани», собиралось
совещание бояр в Ближней канцелярии, которое вынесло решение
немедленно начать «в Нижнем» тайное следствие и розыски.
Подписали его И. Мусин-Пушкин, Л. Долгорукий, М. Гагарин и др.
Большое число астраханцев подверглось наказаниям
непосредственно в действующей армии. Поводом для них были
побеги, число которых очень возросло, так как никто из астраханских
служилых людей не верил больше в царскую милость. Майор
Глебов, принимавший от Шереметева астраханские полки, при
проверке обнаружил, что бежали 336 человек. После этого он
снова доносил, что «бегут солдаты и стрельцы непрестанно». В ответ
на это Петр приказал ввести круговую поруку, объявив: «Еже кто
уйдет, то всем быть в казни», а пойманных велел «при всех в
строю перед полками астраханскими казнить». «А не хуже и же-
сточая зделать, — добавил он, — четвертовать или колесовать,,
чтоб на то смотря другие так не чинили» 158.
Таким образом, правительство Петра I развернуло
систематическое и массовое преследование участников восстания,
используя для этой цели политические обвинения, проступки
дисциплинарного характера, доносы и претензии частных лиц.
Политика террора: запугивание, физическое уничтожение, каторга,
ссылка и разорение семей повстанцев, — завершила победу
дворянского государства. Значение, которое придавало правительство»
подавлению восстания, лучше всего выразил сам Петр, который
еще в феврале 1706 г., узнав о принесении повинной и отмечая это»
событие салютом, писал: «Сие дело лутчей виктории равнятися
может» 159.
«* ЦГАДА, ф. 1104, д. 4, лл. 10—11, 35—36.
157 ЦГАДА, ф. 9, отд. 1, кн. 18, лл. 259—260.
158 Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, № 1353, ч. 2, стр. 1037—
1038.
159 Там же, т. IV, ч. 1, № 1094.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Астраханское восстание 1705—1706 гг. — лишь один из
эпизодов Классовой борьбы, развернувшейся в годы правления
Петра I. Оно не вышло за пределы определенного района. Но все
рисующие восстание и борьбу с ним правительственных сил
источники говорят о глубине конфликта и свидетельствуют, что
причины обострения классовой борьбы, характерные для первых лет
правления Петра I, проявились в нем весьма отчетливо.
По своему размаху Астраханское восстание, которое
принято называть городским, оставило позади многие известные
восстания середины и конца XVII в., потрясавшие города России. Оно
отличалось от них в первую очередь тем, что охватило не один,
а несколько городов и их округу, в состав которой входили
промысловые поселки — учуги и улусы юртовских татар. В восстании
приняли участие разные городские сословия и социальные
группы. В нем объединились стрельцы и солдаты, местные посадские
люди, приезжие купцы и торговые крестьяне, записные
ремесленники, кабальные холопы и работные люди с речных судов и
промыслов, состоящие в основном из крестьян и посадских людей
разных уездов, а также жители восточных колоний и татары.
Причиной их совместного выступления было широкое общее
недовольство ростом налогов, введением государственных монополий,
распространением откупной системы, увеличением тяжести
службы и другими проявлениями гнета феодального
государства,;которые сопровождались мерами внеэкономического принуждения и
переплетались с типично феодальным произволом местной
администрации и засилием дворянства.
Ярче всего характер Астраханского восстания проявился в
практической деятельности восставших, которая была направлена
против наиболее тяжелых форм угнетения со стороны
государства и его городского аппарата. Замена воеводского
управления выборными органами, ликвидация преимуществ для дворян,
облегчение налогового пресса, попытки упорядочить организацию
службы, уничтожение судебного произвола, отмена бытовых
новшеств и другие мероприятия восставших преследовали в
сущности одну цель — положить предел безудержной эксплуатации и
бесправию городского населения, внеэкономическому
принуждению и привилегиям дворянства. Те же цели преследовал и план
похода на Москву. Целеустремленность и смелость восставших,
их настойчивость в проведении определенных мер и
организованность показывают, что они хорошо представляли, против каких
явлений восстали. Антифеодальный характер движения четко про-
309

шш.'к-и и II пошитых челобитных восставших, где они детально
мотивировали причины своего выступления.
Астраханское восстание было более организованным, чем
предшествующие ему городские восстания XVII в. Восставшие су*
мели создать четко работавшую систему государственных
органов, которая длительное время успешно справлялась с
функциями управления, обеспечивая внутренний порядок и защиту
контролируемой ими территории. Правительство восставших
пользовалось доверием и поддержкой широких кругов населения/
обращавшегося к нему за разрешением самых различных вопросов.
Серия мероприятий, осуществленных во время восстания, и*
четкая организация управления доказывают, что опыт, накопленный
городскими массами в процессе классовой борьбы в XVII в.,
принес определенные результаты.
Одновременно Астраханское восстание дает не менее яркий
пример незрелости народных движений эпохи феодализма, не
отличаясь в данном случае от восстаний более раннего времени.
Наиболее рельефно эта незрелость проявилась в области идеологии,,
которая оказала большое влияние на ход восстания. Отчетлива
видя конкретные проявления гнета и произвола, борясь с нимиг
восставшие совершенно не связывали их с самой феодальной
системой, наиболее концентрированным выражением которой
была царская власть. Направляя свой гнев против «бояр»,
являвшихся для них олицетворением зла, восставшие не посягали на
власть царя и не ставили перед собой задачу ее ликвидации.
Более того, масса восставших сохраняла наивную веру в
справедливость и милость царя. Корни этой веры уходили далеко в глубь
веков. Огромное значение имело и влияние на народные массы
феодальной идеологии, распространению которой способствовала
вся государственная система: церковь, законодательство,
морально-этические представления, искусство и другие мощные
средства воздействия на человеческое сознание и воображение,
находившиеся в руках господствующего класса. Царистская
идеология передавалась от поколения к поколению, внушалась с детских
лет и преодолеть ее влияние было крайне трудно.
Непосредственные результаты наивной веры в царя
сказались не только в требованиях астраханцев, заостренных против
«бояр». Эта вера в сущности лишила восстание перспективы, так
как возможность вступить в переговоры с царем внушила
восставшим обманчивую надежду добиться улучшения своего
положения при содействии милостивой царской власти. Кроме того,
она ускорила отход от восстания колеблющихся и дала сильный
козырь сторонникам примирения с правительством. Царистская
идеология, преодолеть которую восставшие оказались не в силах,
ослабила восстание и облегчила победу господствующему классу.
Тем самым она выполнила роль защитницы существующего строя.
Участникам восстания и его очевидцам история дала в данном
случае наглядный урок. Но, как показало дальнейшее развитие
310

классовой борьбы, этого урока для народных масс было далеко
не достаточно. Вера в царя незыблемо продержалась в России еще
200 лет, несмотря на огромные исторические сдвиги, которые
произошли за это время.
Влияние феодальной идеологии проявилось и в том, что
восставшие выдвинули в качестве одной из задач своего движение
защиту веры. Наиболее сильно этот призыв отразился в
обращениях восставших к населению других городов и районов. Но
одной из особенностей астраханского движения было то, что под
защитой веры восставшие понимали защиту национальной
самобытности и национальных устоев. Астраханского митрополита они:
критиковали только за то, что он «не претил» Ржевскому, то есть
не выступил против насилий при введении немецкого платья и
брадобрития. Они протестовали также против произвола
иноземных офицеров, которые «чинили им налоги горше иных
начальных людей» и совершенно не уважали русских обычаев. Таким
образом, они фактически выступали против тех проявлений гнета
и насилия, которые казались им несовместимыми с православной
верой. Следовательно, религиозный налет на их требованиях не
соединялся с подлинным религиозным фанатизмом и защитой
каких-то философских теологических догм.
Изучение источников подтвердило, что мнение,
высказывавшееся в исторической -литературе о сильном влиянии
раскольников на Астраханское восстание, ошибочно. Ни со
старообрядческим движением, ни с какими-либо ересями оно не связано. Среди
восставших не встретилось ни одного старообрядческого
проповедника, а когда им требовались услуги духовенства (на церемониях
проведения присяги, в собраниях круга, для служения
торжественных молебнов и т. п.), они обращались к служителям
официальной церкви. Характерно и то, что, применяя к восставшим
разные отрицательные эпитеты в донесениях правительству или
его представителям, ни митрополит, ни игумен Дашков не
обвиняли их в вероотступничестве и расколе. В литературе, как
убеждают источники, мнение о влиянии раскольников на Астраханское
восстание сложилось не в связи с анализом документов, а в ре*
зультате чисто механического сравнения высказываний
раскольников, которые стали типичны только для них в более позднее
время, с высказываниями астраханцев. Хотя в первые годы
XVIII в. протест против нововведений в быту, табакокурения,
роста влияния иностранцев охватил значительно более широкие
круги населения, чем раскольники, эти факты историки почему-
то не учитывали.
Не обращали внимания и на то, что, несмотря на
отрицательное отношение старообрядцев к иностранцам и западной
культуре, в начале XVIII в. они не проявляли большой
активности в борьбе с нововведениями. Это хорошо видно по тем
политическим процессам, которые рассматривались тогда в
Преображенском приказе. Число сторонников раскола, попадавших туда
311

за критику Петра I и его политики, было гораздо меньше, чем
представителей официальной церкви1. Положение изменилось
только во втором десятилетии XVIII в., когда правительство
ввело новые налоги и ограничения для раскольников2. Это не
значит, впрочем, что среди восставших не было ни одного
сторонника раскола. Они встречались, о чем говорит пример Я. Носова,
но ведущей роли в восстании не играли. Число их не могло быть
значительным хотя бы потому, что Астрахань и ее округа не
принадлежали к районам скопления старообрядцев. Позднее, когда
'Сенат запрашивал, почему оттуда нет сведений о денежных
поступлениях с раскольников, астраханский губернатор Менгден
ответил, что «в Астрахани и в Астраханской провинции, в Терке,
в Яицком Гурьеве городке, в Красном и Черном Ярах и в
Царицыне раскольников и окладного с них збору не имеетца»3. Все
это позволяет прийти к выводу, что Астраханское восстание
вспыхнуло и развивалось вне связи с движением раскольников.
Призыв к защите веры родился у восставших самостоятельно,
под влиянием сложившейся в крае обстановки.
Неубедительно звучит и утверждение, что призыв астрахан-
цев к защите веры определил узость их требований и лишил
возможных союзников. Влияние феодальной идеологии, заставившей
восставших облечь свой протест против конкретных проявлений
гнета и произвола в форму выступления за веру, несомненно,
придал их призывам менее ясные очертания. Но видеть в
отразивших незрелость движения документах доказательство
ограниченности или реакционности их требований совершенно неверно.
Призыв астраханцев, как показывают источники, был вполне понятен
:их современникам. Прихода астраханцев ждали в других городах
Поволжья; «поделом астраханцы встали за веру», — говорили
и в центре России.
Для народных масс указы о немецкой одежде и брадобри-
тии были частью общей налоговой политики правительства,
наиболее ярким олицетворением гнета, насилия и бесправия.
Реформа вводилась насильственно. Безразличие и пренебрежение влас-
-тей к чувствам и интересам народа проявлялись при этом грубо
и откровенно, поэтому нововведения остро задевали не только
благосостояние, не только религиозные и национальные чувства,
но и достоинство человека. Недовольство названными указами
было повсеместным. Наиболее сильно проявляли его не
представители боярства, быстро примирившиеся с прихотью своего царя,
и не представители посадской верхушки, которые относительно
легко могли купить себе право на бороду, а народные массы. В
1 Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I. М., 1957,
гл. 3—4.
2 Исследователь раскола П. С. Смирнов относит появление первого
сочинения раскольников, в котором была критика политики Петра I, к 1710 г. См.
П. С. Смирнов. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти
XVIII в. СПб., 1909, гл. I.
3 ААО, ф. 394, оп. 4, д. 16, л. 124.
.312

Астрахани, где проведение указов приняло особенно
оскорбительный и издевательский характер, борьба за их отмену стала
выражением борьбы за чувство собственного достоинства, за
национальную и религиозную самобытность. А поэтому и в обращениях
восставших это требование получило сильное звучание. Народные
массы вкладывали в этот призыв широкие представления и
видели в нем не только борьбу за право носить бороду и русскую
одежду, но и борьбу за человеческое достоинство, против всякой
несправедливости, насилия и тягот своего времени.
Исследование астраханских событий 1705—1706 гг.
показывает, что единство сил, сложившееся в начале восстания, которое
свидетельствовало о недовольстве широких слоев населения,
оказалось непрочным. Среди восставших сложились группировки, роль
и поведение которых во время восстания были различными.
Главной, наиболее активной и организованной стала
группировка, в состав которой вошла основная масса солдат и
стрельцов, примыкавших по материальному положению к средним и
низшим слоям посада. Составляя сплоченный, привыкший к
совместным действиям, коллектив, они выделили из своей среды
незаурядных организаторов, принимали участие во всех наиболее
сложных и ответственных операциях и в течение всего восстания
занимали наиболее радикальные позиции, отстаивая
необходимость борьбы против «бояр». Действенную поддержку этой
группировке оказали работные люди и кабальные холопы, а также
беднейшие и частично средние слои посада, в число которых входили не
только русские, но и нерусские жители городов края.
Сложившийся между ними союз определил силу, размах и характер всего
движения. Основой для объединения всех этих социальных слоев
оказались их угнетенное состояние, бесправие, ненависть к
угнетателям и стремление добиться изменений в своем положении.
Вторая группировка сложилась из представителей верхушки
местного посада, крупных соле- и рыбопромышленников,
богатого приезжего купечества, а также восточных купцов и местной
национальной знати. Испытывая недовольство отдельными
мероприятиями правительства, поведением городской администрации
и вторжением местного дворянства в сферу ее деятельности, эта
группировка стремилась добиться уступок в свою пользу. Но,
прибегая к эксплуатации чужого труда или присасываясь к нему
с помощью ростовщических операций, она боялась развития
восстания, а поэтому и прилагала все усилия, чтобы сдержать его
и направить в определенные не опасные для себя
райки./Впоследствии, когда выяснилось, что достичь такой цели трудно, эта
группировка не только отошла от восстания, но и пошла на
прямой сговор с правительством. К ней примыкали и некоторые
представители стрелецкой верхушки.
Основная часть стрелецкой верхушки, в состав которой
входили многие конные стрельцы и часть стрельцов-старожильцев из
пеших полков, занимала промежуточные позиции. Лучше обеспе-
20 И. Б. Голикова
313

ченные, а иногда и просто богатые стрельцы, примыкавшие па
своему благосостоянию к посадским верхам, не столь сильно
ощущали тяжесть налогов и службы, от которой откупались. Однако
на произвол офицеров, неравноправие, отсутствие возможности
продвигаться по службе, бытовые новшества и потерю некоторых
стрелецких привилегий они реагировали весьма остро. Это
сближало их с остальной массой стрельцов и солдат, поэтому они и
приняли в восстании деятельное участие. Но, выступая вместе со
своими однополчанами, они составляли более умеренную часть
восставших и были сторонниками компромисса с
правительством. Их позиции в значительной степени определялись тем, что,
имея налаженное хозяйство, они были тесно связаны с
Астраханью. Поэтому их вовсе не прельщала перспектива покинуть
город в случае неудачи восстания и искать счастья где-то в иных
землях. Выход из создавшегося положения они видели только в
примирении с правительством. В то же время они относились к
правительству с большой недоверчивостью, боялись расплаты за
восстание и хотели достичь компромисса, который сопровождался
бы достаточно твердыми гарантиями для восставших. Такая
позиция обусловила неустойчивость их поведения, колебания и
непоследовательность. Аналогичные настроения и колебания
испытывали и многие представители средних слоев посада. В
конечном итоге часть таких людей окончательно отошла от восстания,
часть пыталась занять нейтральное положение, а часть, несмотря
на свои сомнения, продолжала борьбу.
Размежевание в рядах восставших произошло в ходе
восстания. Немалое влияние на этот процесс оказали внутренние
противоречия среди самих восставших, порожденные социальным
неравенством. Сложные взаимоотношения купцов и промышленников
с их работными людьми и кабальными холопами, ростовщиков
с их клиентами из числа мелких ремесленников и торговцев,
богатых стрельцов-старожильцев со стрельцами неимущими или но-
воприборными и другие переплетения человеческих судеб не
могли не проявиться. Еще не настолько сильные, чтобы
предотвратить самую возможность совместного выступления разных
социальных слоев городского населения, противоречия между ними
оказались все же достаточно глубокими, чтобы существенно
ослабить и расколоть ряды восставших.
Говоря о классовой борьбе, нельзя забывать, что она идет
обоюдоостро. Пример астраханских событий 1705—1706 гг.
доказывает это весьма убедительно. Правительство Петра I
мобилизовало на борьбу с народным движением значительные силы и вся
его деятельность свидетельствует, что восстание представлялось
ему очень опасным. Особенно боялось правительство расширения
района восстания, так как в этом случае оно могло перерасти в
Крестьянскую войну. Чтобы не допустить такой возможности,
правительство использовало и военные силы и дипломатию,
играло на трудностях, ошибках и доверчивости восставших. В ходе
314

борьбы правительству удалось достичь значительных упюхои:
блокировать район восстания и лишить его возможных ргзериои.
Успехом правительства и его местной администрации было тюке
использование местных возможностей, в частности сил калмыцких
феодалов, которые в свою очередь заставили свой народ биться чл
чуждые ему цели. Такую же услугу оказала правительству и
донская старшина. Это имело весьма существенное влияние на ход
восстания и облегчило его подавление.
Для правительства Петра I в его борьбе с восставшими была
характерна тонкая и гибкая политика. Используя против
восставших крупные военные силы, оно одновременно воздействовало на
них изнутри, точно рассчитав, на какие силы в лагере
восставших может опереться. Восставшим пришлось иметь дело не
только с более сильным, но и с более опытным, хитрым врагом. Это
во много раз усложнило их положение и ослабило их силы.
Если борьба восставших была направлена против гнета
феодального государства и засилия дворянства, то вся политика
правительства преследовала цель защиты интересов
господствующего класса и его государственного аппарата. Это особенно
откровенно проявилось в переписке его ведущих деятелей, из
которой ясно, что, как бы не менялась тактика правительства,
восставшие всегда оставались для него только «ворами»,
посягнувшими на незыблемость установленных порядков.
Классовый характер политики правительства проявлялся во
всей его деятельности. Он сказался в его отношении к просьбам
восставших, на которые правительство не обратило никакого
внимания, хотя восставшие раскрыли множество незаконных
действий его администрации. Он отразился на всех его тактических
приемах и карательных мерах.
Астраханское восстание 1705—1706 гг. было последним
крупным городским восстанием в России периода феодализма.
Дальнейшее развитие абсолютизма, с одной стороны, и углубление
внутренних противоречий в городе, с другой стороны, затруднили,
а затем и окончательно исключили возможность совместных
выступлений разных социальных слоев городского населения.
Немалую роль при этом сыграли особенности развития русской
буржуазии, формировавшейся в условиях господства крепостничества.
Среди других классовых битв периода феодализма
Астраханское восстание 1705—1706 гг. занимает видное место. Его
участники, упорно не желавшие мириться с эксплуатацией и
бесправием, отдавшие борьбе не только все силы, но и жизни, по праву
входят в ряды людей, которые, говоря словами В. И. Ленина,
«боролись, как умели и как могли»4.
4 В. И. Л е н и н. К деревенской бедноте. Поли. собр. соч., т. 7, стр. 194.
20*

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абрам Иов, подполковник 207, 277,
296, 298, 305
Абрамов Григорий, пеший стрелец,
старшина 123
Август II, польский король 271
Авдеев Василий, посадский
человек, старшина 119—126, 136,
245—254
Авдотья, стрельчиха 298
Аврамов Дмитрий, приказчик 153
Агеев Гурий, пушкарь 78—79, 81,
307
Агуй, калмыцкий феодал 131, 215
Акинфов Игнатий, конный стрелец
83
Алас, ногайский татарин 232
Алба Ларион Игнатьевич, певчий
148—149
Алдигирей Канбулатович,
черкасский князь 6, 117, 119, 140, 173,
245, 250, 306, 307
Александров Артемий, работный
человек 90, 104—105
Алексеев Дмитрий, пятидесятник 108
Алексеев И., крестьянин 147
Алексеев И., пеший стрелец 56
Алексеев Иван, дьяк 305
Алексеев Иван, стрелец, полковой
старшина 125
Алексеев Куприян, дворовый
человек 158
Алмазова Вера, дворянка (?) 166
Амырхан, татарский князь 34
Андреев Абросим, крестьянин 308
Андреев Алексей, пеший стрелец,
есаул 155
Андреев С, стрелец 59
Антоний, архимандрит 290
Антонов Василий, дворянин 277,
287—289
Анциферов Артемий, посадский
человек, бурмистр 108, 141, 150, 151,
153, 292
Апраксин Петр Матвеевич,
астраханский воевода 40, 173
Апраксин Федор Матвеевич, «адмп-
ралтеец» 7, 22, 128—129, 173, 174,
176, 177, 185, 202, 204—205, 227,
228, 258
Апухтин Никита, товарищ воеводы
84, 101, 212, 263, 273
Арап Ермолай Михайлович, есаул
донских казаков 227, 228, 293
Арефьев Иван, подьячий 229
Аристов Емельян, пеший стрелец
82, 83, 86
Армянинов Ефрем Борисович,
полковник 51, 84, 101, 155, 188, 212
Артамонов Василий, пеший стрелец
123
Артемьев Андрей, пеший стрелец
182
Артемьев Григорий, пеший стрелец
78, 79, 81, 83, 86, 126, 130, 307
Артемьев Иван, купец гостиной
сотни, бурмистр 108
Астраханец Иван Федорович,
десятник, старшина 98, 121, 268
Атеп, татарский сотник 199, 200,213
Афанасьев Алексей, пятидесятник
81, 108
Афанасьев Матвей, сержант 108
Афанасьев Осип, армянский купец 291
Афанасьев Яков, конный стрелец 245
Аюка, калмыцкий хан 6, 34, 85, 99,
127, 130—133, 162, 171, 174,
175, 183, 186, 192, 196—199, 204,
205, 213, 214, 224, 225, 231-234,
236, 239, 241, 242, 263, 280, 283,
284, 300, 307
316

Баев Григорий, посадский человек
114
Баженов (Большой) Иван,
дворянин 158
Байгельды, терский татарин 162
Бакеев Раим, бухарский купец 291
Бакланова Наталья Аполлинарьев-
на, историк 47, 73, 92
Бакулин Иван, дворянин 285
Баландин Иван, пеший стрелец 114
Балахна Иван, пятидесятник 108,
154
Банщиков Алексей Васильевич,
посадский человек, бурмистр 108,
265
Банщиков Я., конный стрелец 58
Барабанщиков Г., пеший стрелец 120
Баран Иван Дмитриевич,
пятидесятник, старшина 83, 88, 98, 115,
182, 267, 280
Барашов Козьма, солдат 85
Барятинский Петр, князь 269
Басилов Василий, торговый
крестьянин 108
Басилов Илья, торговый крестьянин
108
Баскаков Никита, сержант 86, 108
Басун, калмык 196
Батырша, кабардинец 250
Бахметев Д., астраханский
воевода 52
Бахтеяров Савелий, капитан 140
Бахтеярова, вдова 155
Бедрин Кирсан Емельянович,
работный человек 86, 87, 101, 102,
116, 121
Безногов Матвей Михайлович,
пешни стрелец 116, 152
Бек, калмык 282, 283, 285—287
Белый Михаил, пеший стрелец 86
Бесе дин Василий, пономарь 81
Беспалов, стрелец 59
Бессонов Семен, дворянин 291
Бехтеев Семен, денщик Б. П.
Шереметева 257, 262—265, 267, 273,
274, 276, 277
Биле Илья, полковник 207, 257,
259, 277, 298
Бирец Максим, гонец Б. П.
Шереметева 276
Бирюк Федор, пеший стрелец 87
Блинов Василий Афанасьевич,
дворянин 112, 141
Блинов Семен, сотник 292
Богаченок Иван, житель Гурьева 196
Бодман, капитан 84
Болдырев Федор Алексеевич,
служилый человек, походный атаман
217, 242
Болдырь В., конный стрелец 58
Волдырь Г., стрелец 59
Болотников Иван Исаевич, вождь
Крестьянской войны 1606—1607 гг.
57
Бонбой, калмыцкий феодал 131, 215
Бордовик Тимофей, полковник 47,
277
Бородулин Данила, посадский
человек 10, 88, 90, 98
Боур Родион-Христиан, генерал-
майор 7
Брага Яков Кузьмич, пеший
стрелец 48, 117—119, 123, 124, 209,
226, 228, 230
Брикнер Александр Густавович,
историк 24
Буйло Андрей, пеший стрелец,
старшина 120
Буйло Иван, пятидесятник,
старшина 83, 98, 99, 108, 139, 267
Буйло П., пеший стрелец 254
Булат, татарский феодал 221
Бутурлин, боярин 80
Бухаров Петр Калинович, пеший
стрелец 265
Быков Василий, пятидесятник 78,
79, 82, 85
Вавилов Василий, отставной
пушкарь 299
Васильев Иван, сотник, старшина
117, 120—121, 245, 248, 250, 252
Васильев Кирилл, автор «Ключа-
ревской летописи» 17—20
Васильев Максим, конный стрелец,
старшина 120
Васильев Семен, дьяк 82, 84, 101,
154, 155, 212, 263, 273
Васильев Семен, донской старшина
176
Вашутин Иван Афанасьевич, черно-
ярский воевода 27, 115, 116, 130,
164, 183, 237, 280, 286, 287, 289
Вергун Григорий, пеший стрелец 102
Ветошник Григорий, пеший стрелец
114, 123
Ветошников Иван Иванович,
отставной стрелец 166
Витворт Чарльз, английский посол
13, 85, 204, 205, 256, 257, 261,
273, 276
Власов Савелий, армянский купец
162
Власов Фадей, солдат 84
Водарский Ярослав Евгеньевич,
историк 41, 49, 62, 63
Воейков Лев Кондратьевич,
стольник 231, 236, 237, 239
317

Воинов Василий, стрелец 248
Волков Артемий, пятидесятник 108
Волков Максим, пеший стрелец,
полковой старшина 139
Волков Михаил Яковлевич,
историк 89
Волконский Михаил Андреевич,
терский воевода 34
Волокушин Афанасий Федорович,
конный стрелец 115, 127
Волынский Артемий Петрович,
астраханский губернатор 35
Волынский Николай Павлович,
историк 296, 299, 301—303
Воробьев Алексей Васильевич,
архитектор 36
Воробьев Федор, солдат 82
Ворона, стрелец 102
Воронов, пеший стрелец 59
Вязмитинов, конный стрелец 59
Вятчанин Трофим, сержант 83, 84
Гаврилов, крестьянин 308
Гаврилов Борис, солдат 294
Гаврилов Иван, пеший стрелец 85,
106
Гаврилова Анна, вдова 156, 157
Гагарин Матвей Петрович, князь,
боярин 308
Галачалов Дмитрий Герасимович,
полковник 51, 54, 78—81, 85, 86,
102, 127, 132, 138, 139, 142, 146,
147, 155, 158, 171, 177, 265, 269,
300, 304
Ганчиков Гаврила Ларионович,
посадский человек, бурмистр,
старшина 64, 88, 95, 96, 100, 108, 109,
125, 130, 142, 147, 150, 157, 161,
163, 164, 234, 262, 304
Гвоздев Терентий, пятисотник 144
Гераклитов Александр
Александрович, историк 47
Гирей, тарковский шамхал 246, 252
Гладков (Железко) Дмитрий
Павлович, солдат 105
Глазунов, капитан 79, 84, ИЗ
Глебов Федор Никитич, майор 308
Голиков Иван Иванович, историк 7,
16, 17,
Голикова Нина Борисовна, историк
5, 9, 14, 26, 27, 29, 47, 52—55,
59, 64, 66, 67, 69—85, 90, 107, 109,
НО, 112—115, 123, 130, 145, 155,
156, 158, 160, 164, 171, 179, 180,
196, 248, 266, 297, 306, 307, 312
Голицын Борис Алексеевич, боярин,
судья приказа Казанского
Дворца 7, 12, 76, 133, 142, 171—173,
203, 206, 207, 221, 229, 230, 232—
235, 237—239, 257, 268, 283, 284,
300
Головин Федор Алексеевич, боярин,
судья Посольского приказа 3, 6,
7, 80, 91, 99, 171, 173, 229, 257—
261, 271—276, 278, 287, 291, 295,
296, 298, 300, 302-304
Голый Иван Федорович, кормщик,
походный старшина 131, 187, 227
Голый Иван, пеший стрелец 123, 187
Горбунов Степан, пятидесятник,
старшина 117, 120, 245
Горшков Илья, конный стрелец,
старшина 58, 99, 182
Горшков Т., конный стрелец 58
Горютин, пеший стрелец 58
Горютин Данило, учужный
приказчик 164
Гостев, пеший стрелец 254
Грахов Константин, конный стрелец
187, 191, 196
Грехов Родион Логинович,
пятидесятник, старшина 99, 108, 143, 268,
291, 296
Греченин, капитан 83
Григорьев Егуп, стрелец 102
Григорьев Елисей, работный
человек 115
Григорьев Никифор, пеший стрелец,
учужный старшина 138
Григорьев Фрол, староста
волжских кормщиков 152
Давыдов Егор, кормовой иноземец
152
Дакей, калмык 233—236, 242, 256
Данилов Алексей, конный стрелец
215, 217
Даржи (Даржагай), калмыцкий
феодал 131, 196, 203
Дашков Георгий, игумен 100, 161,
267-269, 276, 282, 288-292, 296,
304, 311
Де-Бруин Корнелий, голландский
путешественник 31, 36, 39, 41
Девинь Лаврентий-Александр,
полковник 51, 75, 83, 84, 86, 154
Дедов Василий, солдат, есаул 154
Дедов Иван, работный человек 105,
106, 147
Дементьев Афанасий, купец,
посадский человек 151
Дементьев Григорий^ стрелец 56
Дементьев И., пеший стрелец 58
Дементьев Никита, купец,
посадский человек 151
Дементьев Т., стрелец 59
Демидов Тихон, патриарший
крестьянин 153
318

Денщиков, конный стрелец 304
Дериглаз Иван Дорофеевич,
конный стрелец, походный атаман
127, 143—145, 147, 151, 154, 155,
161, 167, 178, 180—192, 194—198,
200—203, 209—211, 225, 228
Дивей Канбулатович, черкасский
князь 117, 119, 140, 245, 246,
249—253
Дикий Федор Никифорович, пеший
стрелец 56
Дмитриев В., работный человек 50
Дмитриев Р., стрелец 56
Дмитриев Савелий, стрелец 307
Дмитриев Тихон, конный стрелец
132, 133, 177
Дмитриев Федор, гурьевский
воевода 115, 158
Добролюбов Николай Александро-
* вич, литературный критик 21
Добрыня Яков, конный стрелец 85
Докукин Борис, купец, посадский
человек 108, 156
Докукин Константин, купец,
посадский человек 151
Долгий Иван, плотник 164
Долгорукий Лука, боярин 308
Долгорукий Степан, красноярский
воевода 54, 74, 114, 137, 158, 163
Домнин Гаврила, конный стрелец
182
Дондук, калмыцкий феодал 131
Донской Семен Кондратьевич см.
Кондратьев Семен
Дорофеев Иван см. Дериглаз Иван
Дорофеевич
Досан, калмыцкий феодал 214
Дубенский Богдан, валуйский
воевода 129
Духов Петр, посадский человек,
бурмистр 108
Дьяков Егор, стрелец 300
Евдокимов Михаил, пеший стрелец
268
Евреинов Андрей Лукьянович,
откупщик 64, 79, 155, 156
Елка, денщик Б. П. Шереметева
25&-260, 276
Емельянов Иван, конный стрелец
116, 118, 119, 121, 122, 125
Епанчин Яков, дворянин,
рыбопромышленник 215, 217, 291
Еремеев Кирилл, купец, посадский
человек 151
Ермаков Иван Семенович, подьячий
126, 265
Ермолаев, пушкарь 58
Ермолаев Антипа, посадский
человек, бурмистр, старшина 87, 88, 95,
96, 100, 108, 130, 135, 157
Ерофеев Иван, подьячий 1">Г), 164,
165
Есипов Григорий Васильевич,
историк 10
Есипов Федор Михайлович,
стольник 172
Ефтифеев Григорий, пеший
стрелец 80
Жегало Петр Алексеевич, сержант,
старшина 15, 80, 81, 83, 88, 97,
98, 100, 116, 139, 143, 180, 182,
191, 201, 267, 269, 307
Жегулев Иван, солдат, есаул 298
Жерноков, конный стрелец 59
Жированьев Андрей Остафьевич,
конный стрелец, походный атаман
213, 214, 216
Жировой Дмитрий, пеший стрелец
114
Жуков Григорий, пушкарь,
старшина 120
Журавлев, стрелец 20
Зажарский Михаил Никитич,
полковник 51, 54
Зажарский Никита, полковник 51,
84, 154
Заманов Михаил Борисович,
стольник 8, 231—239, 280, 281, 283,284
Замысла Степан, пеший стрелец 152
Заруцкий Иван Мартынович,
донской атаман в начале XVII в. 19
Захарка, гребенской казак 248
Захаров Мартемьян, дворянин 277,
288, 292
Заяц Терентий, пеший стрелец 87
Званский Иван, сотник 85
Зеленин Ануфрйй Степанович,
конный стрелец, походный атаман
213, 216, 217, 298, 299
Зимин Харитон, пеший стрелец 83
Зиновьев Елисей, донской казак 9,
227, 228, 292—301, 304
Змеев Андрей, дворянин 284
Змеев Федор, саратовский воевода
177, 178
Ивак-мурза, татарский феодал 195
Иванисов Ивас, армянский купец,
186, 291
Иванов, армянин 40
Иванов Аким, служилый человек,
старшина на заставе 141, 195, 200
Иванов Арист, подьячий 84—86, 101,
163
319

Иванов Афанасий, купец 2Э1
Иванов Василий, солдат 85
Иванов В., конный стрелец 58
Иванов Герасим, пеший стрелец,
старшина 120
Иванов Ермолай, работный человек
186
Иванов Иван Аристович, подьячий
101
Иванов Иван, крестьянин 50
Иванов Иван, священник 307
Иванов Константин, купец,
посадский человек 108
Иванов (Коноплин) Макар, пеший
стрелец, старшина 135, 138, 149,
165, 213, 215—217, 224, 235, 241,
242
Иванов Сергей, стрелец 248
Иванов Терентий, пеший стрелец 304
Иванов Федор, служилый человек,
старшина 27, 88, 101, 116
Иванова Мария, вдова 198
Игнатьев Ф., стрелец 59
Изотов, пушкарь 56
Илимбаев Атеп, юртовской
татарин 265, 268
Илларионов, стрелец 20
Ильин Антон, донской старшина 226
Иноземец Артемий Петрович,
конный стрелец 131
Иноземцев Сергей, стрелец,
старшина 116
Исаев Елисей, толмач 237, 263,
282—285
Исаев Семен, сержант 108
Исаев Я., армянин 40
Исаев, конный стрелец 59
Казак Степан Тимофеевич,
работный человек, старшина 27, 118—
122, 125, 143, 166, 248, 251, 253
Казанец Дмитрий, конный стрелец
79, 83, 86, 304
Казанец Яким Иванович, пеший
стрелец 80, 265, 277, 288
Казаркин Игнатий Куприянович,
пеший стрелец 115
Калачников Семен, писарь 75, 76
Калашников Никита, посадский
человек 141, 295
Калентьев Кузьма Никитич,
дворянин, старшина 116, 130, 138, 236,
237, 278, 280—282, 284, 287
Калинин Василий, пеший стрелец
292
Калинин Микула, посадский
человек 165
Калистратов Филипп, посадский
человек, бурмистр 108
Калмык Григорий Григорьевич,
толмач 297, 299
Калмык Иван, стрелец 228
Калмык Степан Демьянович, пеший
стрелец 83
Калмыковы, купцы гостиной сотни
47, 92
Камышников Андрей, пеший стрелец
80, 81
«Капранов Илья Иванович, купец
гостиной сотни 108
Капустин Моисей, солдат, есаул 141
Каратай, юртовской татарин 279
Карбаев Юсуп, бухарский купец
265, 268
Карпов Михаил, священник 122
Карташев Григорий, подполковник
305
Картемир, калмыцкий феодал 198
Касимов Никита, дворянин 141
Качкин Иван, сотник донских
казаков 227
Кашкарин Ишей, голова юртовских
татар 140, 164, 169, 173, 221, 232;
233, 245, 268, 269, 279, 280, 290,
291
Каюр, кабардинский феодал 122
Квакин Гаврило Остафьевич,
пушкарь 280, 281
Кизеветтер Александр
Александрович, историк 62, 63
Киреев Назар (Барабанщик),
пеший стрелец 48, 118, 119, 123—
125, 252
Киреев Назар (Темрюков), пеший
стрелец 265
Киреев Федор, полковник 51, 117
Кирилов Иван Кирилович, обер-сек-
ретарь Сената, географ 31, 33, 44
Кирхен Марк Богданович,
подполковник 7, 271
Кисельников Иван Григорьевич,
конный стрелец 126—128, 130, 183,
194, 197, 222, 255, 256, 260—267,
270—272, 274—276, 278, 279, 288
Клементьев Федор, купец,
посадский человек 182, 290
Клепиков Фома Лаврентьевич,
пеший стрелец 59
Климонтова Васса, вдова 164, 165
Клочков Иван, солдат 85
Ключевский Василий Осипович,
историк 24
Князев Андрей, пеший стрелец 116,
117, 211, 226, 230
Кожин, посадский человек 131
Козлов Михаил, писарь 138, 152
Козлов Петр, полковник 47—49, 51,
123
320

Козьмин С, работный человек 50
Колмогор В., священник 81
Колос (Колосов) Никита,
пятидесятник 79, 81, 82, 292
Колосов Андрей Прокофьевич,
стрелец 165, 215
Колтовский Степан, сотник 115, 131,
149, 215
Кондратьев Семен, пеший стрелец,
есаул 125, 167, 187, 197, 226—228,
231, 236, 237, 240, 241, 280—283,
286, 287, 292
Константинов Иван, купец,
посадский человек 64
Константинов Никифор, купец,
посадский человек 151
Кореитов Борис Федотович,
полковник 51, 52, 54, 83, 85, 99, 131, 133,
139, 145, 157, 175, 182, 214, 236,
237, 239, 240, 265, 268, 270, 271,
305
Кореитов Михаил Федотович,
полковник 51, 54, 78, 80, 85, 131, 133,
139, 144, 145, 157, 175, 214, 220,
221, 265, 268, 270, 305
Корешило Терентий, пеший стрелец
80, 82-84, 97, 113—115, 180, 307
Кормильцев Григорий Алексеевич',
конный стрелец 115, 127
Корнеев Фадей, пеший стрелец,
старшина 120
Корова Борис, конный стрелец 87
Коровников Иван, сотник 117
Короткое Иван, пеший стрелец 123
Корсаков Иван Филиппович,
дворянин 262—265
Корт Федор, подполковник 277
Коркжорцев Василий Васильевич,
пушкарь 265
Косвен Марк Осипович, этнограф 33
Косой Василий Андреевич, пеший
стрелец 252
Костыля Степан, патриарший
служитель 93
Котельников Андрей, пеший стрелец
126
Котов Михаил, сержант 84, 108
Кочерженок Иван Евдокимович,
пеший стрелец, старшина 114
Кочет Антипа, пятидесятник 123,124
Кочет Савелий (Сава) Павлович,
донской казак 128, 129, 176, 202
Кочнев Григорий Афанасьевич,
пятидесятник, старшина 99, 108, 143,
154, 181, 184, 185, 201, 268, 291,
296
Кочнев Родион Афанасьевич, пеший
стрелец 201
Кощей Гаврила Иванович, пеший-
стрелец 59
Красников Иван Константинович,
пеший стрелец 285, 286
Крашенинников (Красильников)
Петр Алексеевич, сержант 108;
182, 292
Кресников Федор, дворянин 253
Кривочуров Петр, солдат 154, 224,.
231, 236
Кривочуров Тихон, солдат 86
Кружелец Н., бывший стрелец 48
Кружников Иван, кабальный холоп,.
солдат 147
Крылов Иван, пятидесятник 108
Кубек, терский татарин 254
Кудряк Василий, рыбный ловец 131
Кудрявцев Никита Алферьевич,
стольник, казанский воевода 225,.
255
Кузнечик Иван, пеший стрелец 114
Кукара Родион, конный стрелец 87,
102
Куликов Федор, стрелец 284
Куприянов Федор, пятидесятник 10$
Курочкин Семен, пятидесятник,
старшина 118, 120, 121, 123, 124,
152, 246, 249
Кучук Ишей, барагунский феодал
252
Кучуков Дмитрий Васильевич,
подьячий 112
Кучуков Иван Васильевич,
подьячий 84, 157, 158
Кушева Екатерина Николаевна,
историк 50, 51
Лаптев Федор Кузьмич, солдат 265-
Лапша Григорий, денщик 117
Лапшин Василий, солдат 84
Лапшинский Алексей Федорович,
дворянин 295
Ларионов Таврило см. Ганчиков
Гаврила Ларионович
Лебедев Владимир Иванович,
историк 5, 10, 26—28, 48, 86, 141, 183,
191, 196, 201, 211, 212, 236,
244, 279, 293, 300
Лебедев Иван Григорьевич, конный.
стрелец 182
Лебедянец Илья Исаевич,
«полковник» походного войска 143
Ленин Владимир Ильич 316
Леонтьев Н., дьякон 95
Леонтьев Федор, конный стрелец 182
Ломаков Яков, подьячий 84
Лопаткин Борис, пеший стрелец 254
Лопухин Федор, боярин 78
321

Лоскутов Иван Григорьевич, пеший
стрелец 115
Лощилин В., стрелец 249
Луковников Иван, пеший стрелец,
старшина 98—100
Лукьянов Е., пеший стрелец 83
Лукьянов Федор, конный стрелец,
старшина 120
Макаров, стрелец 166
Макаров Алексей Васильевич,
кабинет-секретарь Петра I 10, 272
Макаров Илья, кормщик 153
Максимов Лукьян, атаман Войска
Донского 8, 127, 128, 176, 202, 239,
240
Максимов Яков, пеший стрелец 268
Максимова Анисья, крепостная 158
Малая Земля, капитан 83
Малая Земля Василий Степанович,
прапорщик 145, 190, 203
Малеев Асан, толмач 198
Малчевский Дмитрий Иванович,
капитан 145, 190, 203
Мамут, толмач 199
Мансуров Герасим Алексеевич,
стольник 102, 127, 132, 155, 158,
171, 177
Мантуров Василий, солдат 86, 292
Маргаш, калмыцкий феодал 131
Марков Степан, стрелецкий слобод-
чик 57, 292
Матвеев Алексей, конный стрелец,
походный атаман 213, 218
Матвеев Иван, стрелец 187
Матвеев Матвей, купец, посадский
человек 151
Матусов М., бывший стрелец 48
Мейер Ларион-Еремей, капитан 51,
55, 75, 76, 83, 84, 86, 155
Мелетин Мартын Федотович,
посадский человек, старшина 114
Мельник Еремей, стрелец 114
Менгден, астраханский губернатор
312
Менгли-Гирей, «салтан» 168, 169
Менколик, калмык 196
Меншиков Александр Данилович,
генерал 8, 48, 207, 234, 257, 258,
261, 265, 267, 273, 278
Мещеряк Афанасий, откупщик 127,
132, 155, 156, 217, 232
Миколчанин Григорий, пеший
стрелец 102
Милай, калмыцкий феодал 131, 215
Миллер Герхард-Фридрих, историк
7, 16, 33
Милославские, князья 13
Минаев Петр, стрелец 82
Минеев Мартын, работный человек
132
Миткеев Семен, подьячий 101
Михайлов Григорий, приказчик 225
Михайлов Ермолай см. Арап Ермо-
лай Михайлович
Михайлов И., дворянин 173, 220,
221, 228
Михайлов И., работный человек 50
Михайлов Сидор, купец, посадский
человек 153
Михалев Федор Иванович, купец,
посадский человек 151
Молостев Андрей Дмитриевич, сын
терского воеводы 246, 252
Молостев Дмитрий Иванович,
терский воевода 116, 118, 120, 121,
123, 124, 245, 246, 248, 249, 251 —
254, 265, 282, 306, 307
Молостев Михаил Дмитриевич, сын
терского воеводы 246
Молоток Иван, пятидесятник 108
Молчанов Григорий, дьяк 172
Молчанов Федор, дворянин,
старшина 120
Монастырский Иван Васильевич,
посадский человек, старшина 95,
96, 132, 199
Мордвинкин Василий, яицкий казак
198
Москва Иван, стрелец 58
Московитин Степан, пеший стрелец,
9, 10, 12, 14, 15, 17, 20, 22, 24,
27, 28, 78, 79, 102, 179, 306, 307
Мрязев Яков, солдат 298
Мулин Анбуран, индийский купец
291
Мункотемир, калмыцкий феодал 175,
188, 197, 198, 203, 210, 212, 236,
238, 300
Мурзицкой Василий, солдат 87
Мурмаламет, терский тезик (купец)
251
Мусин-Пушкин Иван Алексеевич,
боярин, судья Монастырского
приказа 19, 52, 308
Мякишев Василий Якимович,
пеший стрелец 115
Мякишев К., конный стрелец 58
Назар, калмыцкий феодал 213, 279
Назаров Григорий, пеший стрелец
56
Назаров Михаил, посадский
человек, бурмистр 108
Наталья Кирилловна, царица, мать
Петра I 78
Натарьев Тит, посадский человек 130
322

Неклек Иван, пеший стрелец,
полковой старшина 139, 1#99
Некрасов Илья, подполковник 49,
51, 54, 74, 117—119, 122—125, 163,
165, 187, 247, 251
Немчинов Емельян, сотник 150
Немытышев О., стрелец 265
Несудимый Логин, конный стрелец
245
Никита, конный стрелец 164
Никитин Аггей, пятидесятник 108
Никитин Иван, купец, посадский
человек 151
Никитин Михаил, солдат 84
Никитин Петр, священник 138
Новосельский Алексей Андреевич,
историк 34
Новосильцев Осип, солдат 292
Носов Григорий Яковлевич, сын
Якова Носова 89
Носов Егор Яковлевич, сын Якова
Носова 89, 90
Носов Иван Куприянович, пятисот-
ник 97
Носов Прохор Куприянович, пеший
стрелец, старшина 79—83, 85, 88,
57, 98, 100, 108, 113, 155, 267, 296,
299, 307
Носов Федор Куприянович, конный
стрелец 97
Носов Яков Иванович, купец
гостиной сотни, глава астраханской
старшины 9, 10, 15, 20, 87—92,
94—100, 104—106, 108, 109, 122,
125, 130, 137, 138, 142—145, 147,
149, 150, 152—155, 157, 159, 181—
183, 188, 201, 212, 220-222, 234,
235, 247, 250, 282—285, 291, 293,
298, 301, 304, 306, 312
Нохой, калмык 196
Нура, дербентский купец 161, 250
Обернибесов Сергей Федорович,
стольник 164, 234
Обманщиков Родион Савельевич,
сотник 174, 183, 187
Обросимов, конный стрелец 57
Обручник Ермолай, солдат 101
Обухов Иван Петрович, полковник
277, 289
Одоленов Иван, пеший стрелец ИЗ,
114
Оконишников Тимофей Семенович,
солдат, походный атаман 84, 243,
244, 278, 279, 298
Олеарий Адам, член голштинского
посольства, ученый 31
Олферов Аврам, подьячий 135
Ордин Ф., конный стрелец 58
Орлов Потап Иванович, стрелец 59
Орлов Семен, солдат 83
Отт, лекарь 84
Павлова Мария, крепостная 158
Палилов Леонтий, пеший стрелец 58
Палкин Иван Григорьевич, конным
стрелец, старшина 99, 132, 133,
195, 198, 200, 265, 270, 275
Пальмов Н. Н., историк 34, 42
Панов Василий, солдат 83
Пантелеев Алексей, посадский
человек 164
Патрушев Василий Прокофьевич,
пеший стрелец, старшина 119, 120,
124, 152, 247, 249, 254, 298
Пел юга Федор, солдат 85
Першин Семен, стрелец 298
Пескарев Афанасий Григорьевич,
пеший стрелец, есаул 182, 267,292
Петр I Алексеевич, царь 3—8, 10—
18, 20—25, 28, 29, 31, 35, 40, 48,
53-55, 59, 64, 66, 69, 70, 72-75,
77, 79, 81—83, 86, 88, 90—92, 94,
99, 101, 114, 115, 123, 128—130,
142, 145, 159, 164, 171, 173, 174,
176, 177, 180, 185, 202—207, 222,
223, 226—231, 234, 235, 248, 255—
263, 266, 269—278, 287, 289, 291,
292, 295, 296, 300-309, 312,314,315
Петгр, дворовый человек 158
Петров Аврам, подьячий 123
Петров Ефрем, донской старшина
176
Петров Иван, стрелец 227
Петров Макар, пятидесятник 108
Пехов Яков, полковник 51
Пигалев Григорий, пеший стрелец,
старшина 120
Пигалев Кирилл, пеший стрелец,
старшина 120, 249
Пирожников Василий, пеший
стрелец 155, 158
Пирожников Тимофей Федорович,
донской старшина 202, 226, 229,
239, 240
Пичугин Василий Иванович, купец,
посадский человек 160
Платонов Сергей Федорович,
историк 24, 25
Плейер Отто-Антонин, австрийский
посол 13, 22, 174, 204
Плешков Алексей, купец, посадский
человек 64
Плотников Григорий, пеший
стрелец, старшина 120
Познеев Василий (Большой),
донской старшина 176, 202
Познеев Леонтий, донской старшина
323

8, 202, 226, 229, 239, 240, 261, 262,
286
Полетай Федор, пеший стрелец 113,
114
Поляков Гаврила, служитель
стольника Заманова 232
Пономарев Василий Петрович,
пеший стрелец, старшина 115, 116,
152, 236, 265, 270
Попко Иван Диомидович, историк
25
Портной Авдей, солдат 80, 84
Порун Савва, пеший стрелец 114
Постников Григорий Сергеевич,
пушкарь, старшина 120
Потапов Данила, пушкарь,
старшина 120
Потапов Данила, работный человек
300
Потапьев Алексей, пятидесятник 108
Прасолов И., бывший стрелец 48
Протасов Иван, дворянин,
старшина 120
Пруссак А. В., историк 42, 47, 67
Прянишников Василий, посадский
человек 130, 141
Пустило Никита Осипович,
посадский человек 166
Рабинович Моисей Давыдозич,
историк 12, 28, 29, 48, 49, 78
Разин Степан Тимофеевич, вождь
Крестьянской войны 1670—1671 гг.
19, 29, 47, 54, 97, 178
Разумов Федор Васильевич,
приказчик 212
Ракитин Павел, солдат 84
Рейс, капитан 260
Репнин Никита Иванович, князь,
генерал-фельдмаршал 7
Рер, капитан 257
Решетов Василий, конный стрелец
131
Решетов П., пеший стрелец 58
Ржевский Тимофей Иванович,
астраханский воевода 19, 20, 49, 54,
64, 66, 69, 70, 74—79, 82, 94, 96,
97, 100, 101, 104, 107, 149, 152,
154, 156, 163, 165, 172, 205, 239,
269, 282, 289, 304, 311
Родионов Степан, лекарь 187
Ромодановский Федор Юрьевич,
стольник, судья Преображенского
приказа 7, 14, 76, 130, 204, 255,
256, 278, 306
Ростопчин Яким Иванович, пеший
стрелец 58, 78, 81, 267
Рувим, архимандрит 18, 20, 21, 291,
292, 296
Рудеев Козьма, подьячий 128
Рукавишников Дмитрий Васильевич,
солдат 265
Рыбушкин Михаил Самсонович,
краевед 19—21
Рычков Петр, подьячий 84, 85, 87,
100, 101, 106, 113, 145, 182, 187,
201, 291, 292, 306
Саввинский И., историк 18, 21, 41,
65
Савельев Борис, дворянин 203
Садовников Логин, бобыль 159,221,
223
Салтанов Федор, подьячий 101
Самара Д., стрелец 59
Самара Еремей Алексеевич, пеший
стрелец, учужный старшина 138
Самара Михаил, пеший стрелец 116,
117
Самарин М., стрелец 59
Самоделкин Иван Григорьевич,
пеший стрелец 141
Самойлов Филипп, донской казак
236
Самсон, митрополит астраханский
18, 19, 21, 84, 97, 137, 211, 257,
264, 273, 290, 304
Санжеп, калмыцкий феодал 283,284
Сапожников Андрей Васильевич,
солдат, полковой старшина 83, 139
Саратовец, гонец Б. П. Шереметева
276
Саратовец (Булычев) Василий
Борисович, конный стрелец 87, 105,
180
Сатлык, хивинец 284
Свешников В., бывший стрелец 48
Северьянов Иван, пятидесятник 268,
291
Севрин Иван, посадский человек,
бурмистр 108
Сеитов Кожек, бухарский купец 291
Семенов Алексей, конный стрелец
212
Семенов Иван, стрелец 125
Семенов Семен, терский стрелец
74
Семенов Семен, стрелец 268
Семисаженный Алексей Федорович,
пушкарь 141
Сергеев Александр, дворянин 256
Сергеев Григорий, пушкарь 245
Сергеев Лука, посадский человек
164, 165
Сергеев Семен, купец, посадский
человек 151
Сергеев Трофим, пеший стрелец,
старшина 182, 265, 279
324

Серебряк Иван Матвеевич, конный
стрелец 104, 105, 144, 1.89, 190,197
Симаков Никита, солдат 83
Синепупов Савва, пеший стрелец 114
Сиповщик Тарас, пеший стрелец 83,
84
Ситников Артемий Григорьевич,
конный стрелец 144
Скорняков Артемий, сержант 108
Скорняков Михаил, конный
стрелец 126, 130, 274
Скоробогатый Иван, конный стрелец
102
Скурихин Петр, посадский человек,
бурмистр 108
Смирнов Василий, донской казак
186
Смирнов Иван Иванович, историк 57
Смирнов Михаил Петрович,
дворянин 97
Смирнов П. С, историк 312
Смирнов Яким Терентьевич,
кабальный холоп, солдат 147—149, 157
Соймонов Федор Иванович,
капитан-поручик, навигатор, гидрограф
31, 45
Соколов Александр Петрович,
историк 20, 41
Соколов Кирилл, служилый
человек, есаул 217
Соколов Степан, пятидесятник 165,
251
Солдат Федор, конный стрелец,
старшина 120
Соловьев Абрам, подьячий 183
Соловьев Сергей Михайлович,
историк 5, 21—25, 27, 28, 108, 123,
191, 222
Соном, калмыцкий феодал 175
Сопега Тимофей, пеший стрелец 253
Сотников С, стрелец 241
Софья Алексеевна, царевна 270
Спешнев Иван Емельянович,
полковник 47, 48, 51,
Сташевский Евгений Дмитриевич,
историк 51
Степан, стрелец 164
Степанов Василий, капрал 83
Степанов Иван Васильевич, историк
31, 42, 44, 47, 58, 67
Степанов Кузьма, пеший стрелец 120
Степанов Петр, пятисотник 152, 284
Страленберг Иоганн-Филипп,
шведский офицер 16
Страхов Михаил, писарь 120, 121,
123, 124, 247, 248, 253
Стрейс Яган, голландский
путешественник 31, 36, 41
Стрешнев Тихон Никитич, боярин,
судья Разрядного приказа 6, 171,
173, 258, 269, 271
Сугоняй Иван, бывший стрелец 14
Судовиков Федор, подьячий 101
Сусора Андрей Иванович, кормщик
217
Сухарев Савва Мартемьянович,
стольник 285
Сыромятников Алексей, солдат 87
Сысоев Аникей, донской казак 161,
211, 226, 235
Тарыбердей, сын Ишея Кашкарина
233—235
Тарарыка Андрей, пеший стрелец 85
Таршин Яков, пеший стрелец 165
Татаринов Иван, подьячий 101
Татаринов Степан, посадский
человек 132, 133, 177
Татаринов Степан, садовник 158
Твердышев Осип Степанович, купец
гостиной сотни, бурмистр,
старшина 88, 92—95, 100, 108, 141, 147,
150—152, 212, 292, 306
Темирша-мурза, юртовской татарин
169
Тенютин Мелентий, конный стрелец
88
Терентьев Никита, солдат 83
Терентьев Семен, донской старшина
176
Тимофеев Ермолай, гулящий
человек 187, 227, 228, 261, 286
Тимофеев Степан см. Казак Степан
Тимофеевич
Тихонов Алексей, стрелец 132, 133
Тихонов Иван, работный человек 50
Тихонов Петр, пятидесятник,
полковой старшина 80, 82, 83, 88, 98,
139, 182, 267, 298, 304, 306
Тихонов Сергей, пеший стрелец 80,
81, 84
Тиючин Федор, солдат 298
Толмачев Кузьма, солдат 84
Толстой Иван Андреевич, азовский
воевода 128
Томсинский С. Г., историк 47, 49,
50, 57, 58
Топега Алексей Матвеевич,
работный человек 104
Торопкин Г., стрелец 119
Торопчанин Борис Васильевич,
пятидесятник, старшина 99, 108, 132,
199, 292
Трава Яким Васильевич, оставной
стрелец 165, 166
Трофим, дворовый человек 158
Трофимов Иван, пушкарь 187
325

Тубачей, юртовской татарин 169
Туменок Михаил, пеший стрелец 300
Турчанинов Афанасий Васильевич,
царицынский воевода 8, 127, 174—
178, 184, 185, 189, 202, 209, 211,
212, 225—230, 235, 236, 238—240,
262, 273, 285, 286, 289
Турчанинов Иван, посадский
человек 85, 86, 88, 102, 161
Тутаринов Никита, пеший стрелец
114
Увак Иван Федорович, конный
стрелец 305
Улин Борис, гонец Б. П.
Шереметева 276
Урусов Каспулат, татарский
феодал 220, 221, 233, 291
Усов Василий, пеший стрелец 188
Устрялов Николай Герасимович,
историк 5, 7, 12, 13, 21—24, 35, 91,
108, 174, 204, 207
Уткин Терентий, конный стрелец 85,
87, 101, 304
Утятников Григорий, конный
стрелец 59
Уфимец Никифор, конный стрелец
85, 102
Фадеев Иван, конный стрелец,
полковой старшина 139
Федоров, стрелец 58
Федоров Афанасий, гулящий человек
307
Федоров Иван см. Астраханец Иван
Федорович
Федоров Кирилл, атаман гребенских
казаков 121, 125, 246, 249
Федоров Леонтий, водолаз 164
Федоров Степан, конный стрелец 101
Федоров Тимофей см. Пирожников
Тимофей Федорович
Федоров Яков, яицкий казак 197
Феодосии, архиерейский служитель
165
Филатьев Алексей, купец, гость 112,
161
Филиппов Иван, солдат 292
Филиппов Никита, пеший стрелец 56
Филипьев Яким, бывший атаман
Войска Донского 128
Фомин Я., армянин 40
Фролов Максим, донской старшина
176, 202
Фролов Федор, донской старшина
176
Фролов (Ситников) Яким Фролович,
конный стрелец, походный
старшина 143
Халтурин Илья, подьячий 87
Хлебников Степан, пеший стрелец,,
есаул 120, 121, 123
Хованский Петр Иванович, бояринг
воевода 8, 172, 227, 228, 239, 257,
259, 261—263, 268—275, 277, 280,
281, 283-285, 305, 307
Хортик Григорий, пеший стрелец.
ИЗ, 114
Хохлач Андрей Прокофьевич,
конный стрелец, походный атаман 5,
125, 126, 158, 181, 187, 196, 197,
201, 210-212, 221, 223—231, 236,.
244, 252, 254, 293, 298
Хромов, бывший стрелец 48
Худяков А., пеший стрелец 102
Чапдержап, калмыцкий феодал
130—132, 137, 175, 186, 195—197,
199, 200, 213, 214, 242, 279, 300
Чарыков Иван, солдат, полковой
писарь 292, 293
Часовников Дмитрий Васильевич,.
посадский человек 186
Часовников Степан, подьячий 101
Чекунов Степан Савельевич,
атаман донской станицы Паншин-
ской 176, 185, 202, 226—230
Чемет, калмыцкий феодал 174, 175,
197, 198, 203, 212, 225, 236-238,
279, 283, 300
Чентуков Гаврила, пеший стрелец 88-
Чепан, кумыкский князь 246, 252
Чепрунов А., бывший стрелец 48
Черемисинов В., стрелец 59
Черкес, калмыцкий феодал 175, 188,
197, 198, 203, 212, 300
Чернов Анатолий Васильевич,
историк 27, 28, 47
Черношапкин Алексей, пеший
стрелец 27
Черный Иван, гулящий человек 299
Четер, калмыцкий феодал 175, 203
Чирков Елисей Зиновьевич см.
Зиновьев Елисей
Чича Осип, пеший стрелец 165
Шадра Андрей, работный человек
242
Шалыга Василий Семенович,
крестьянин 145, 183, 188, 190, 203, 306
Шапошников Гаврила, пеший
стрелец 83
Шапошников Иван, стрелец 27, 101
Шапошников Сергей, солдат 106
Шарасептень, калмык 234
Шелудяк Иван Васильевич, пеший
стрелец, старшина 15, 78—83, 85,
87, 88, 96—98, 100, 101, 104—106,
326

ПО, 130, 143, 179, 180, 267, 269,
298, 299, 307 . .
Шелудяк Федор, соратник С.
Разина 97
Шереметев Борис Петрович, боярин,
фельдмаршал 3, 7, 8, 12, 16, 18,
19, 22, 80, 88, 91, 94, 115, 121,
142, 155, 161, 162, 173, 204-207,
239, 255—262, 265, 267, 272—278,
280, 282, 284—289, 291, 292, 294—
296, 298—308
Шереметев Василий Петрович,
полковник 257
Шешунов Гаврила, посадский
человек 164
Шидловский "Федор Владимирович,
полковник 129
Широкий Семен Архипович,
учужный старшина 167
Шишкин Василий, плотник 164
Шпынев Иван Григорьевич, солдат
265, 274, 276, 291, 292
Шулепин Федор Григорьевич, пеший
стрелец 265
Щепотев Михаил Иванович,
сержант 4, 258, 259, 272, 284—286г
295—297, 301, 305
Щербатов Михаил Михайлович,
историк 11—13, 17, 19
Щетинин Иван, подьячий 84, 290
Юрасов Яков Егорович, пеший
стрелец 74
Юрьев Яков, писарь 125
Юсупов Гаврила Семенович,
арзамасский воевода 177, 178
Якимов Фрол, пеший стрелец,
старшина 120
Якимов Яков, конный стрелец 126,.
274
Яков, дворовый человек 158
Яковлев Василий, посадский
человек, бурмистр 108, 291
Яковлев Иван, конный стрелец 88,
139
Яцкой Иван, посадский человек,
бурмистр, старшина 88, 95, 150
СПИСОК СОКРАЩЕНИИ
ААО — Архив Астраханской области
ГИМ — Государственный Исторический музей
ЖМВД — Журнал Министерства внутренних дел
ИА — Исторический архив
ИЗ — Исторические записки
ЛОИИ — Ленинградское отделение Института
истории Академии наук СССР
ПИДО — Проблемы истории докапиталистических
обществ
ПСЗ — Полное собрание законов Российской
империи
РИО — Русское историческое общество
УЗ Л ГУ — Ученые записки Ленинградского
государственного университета
УЗМГПИ— Ученые записки Московского
государственного педагогического института
ЦГАДА — Центральный государственный архив
древних актов

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение л . .3
Глава I.
Астраханское восстание в досоветской и советской
историографии И
Глава II.
Территория, население и города района восстания 1705—
1706 гг 30
Глава III.
Начало восстания . .... 74
Глава IV.
Расширение района восстания . * . . 104
Глава V.
Организация управления и деятельность восставших в
августе — декабре 1705 г 134
Глава VI.
Начало борьбы правительства Петра I против
восставших городов Астраханского края 171
Глава VII.
Район восстания в конце сентября—декабре 1705 г. 209
Глава VIII.
Последний этап восстания (январь—март 1706 г.) 255
Заключение 316
Именной указатель 316
Список сокращений 327