Text
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ РАН THE INSTITUTE OF ORIENTAL STUDIES OF RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES ФОНД «ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ» CMUZATIONS INTERACTION FOUNDATION
хазары
Амиф и история
THE INSTITUTE OF ORIENTAL STUDIES OF RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES CMUZAT1ONSINTBMCRON FOUNDATION
THE KHAZARIAN PROJECT
khazars:
myth and history
Edited by
A. Alikberov, T. Kalinina, T. Mastyugina, V. Naumkin, E. Nosenko-Stein, V. Petkukhin, V. Flyorov, R. Emanuilov
Gesharim / Jerusalem
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ РАН ФОНД «ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ»
ХАЗАРСКИЙ ПРОЕКТ
хазары:
Амиф и история
Редакционная коллегия
А.К. Аликберов, Т.М. Калинина,
Т.М. Мастюгина, В.В. Наумкин,
Е.Э. Носенко-Штейн (редактор-составитель),
В.Я. Петрухин (редактор-составитель),
В.С. Флёров, P-Я. Эмануилов
МОСТЫ КУЛЬТУРЫ GESHARIM
МОСКВА ИЕРУСАЛИМ
ХАЗАРЫ
Миф и история
KHAZARS:
Myth and History
Фотография на обложке - С.А. Орлов
Редакционная коллегия
А.К Аликберов, ТМ Калинина, Т.М Мастюгина, В.В. Наумкин, Е.Э. Носенко-Штейн (редактор-составитель), В.Я. Петрухин (редактор-составитель), В.С. Флёров, РЯ. Эмануилов
Рецензенты:
д.и.н. А.Ш. Кадыров (Ин-т востоковедения РАН)
к.и.н. Д.Е. Мишин (Ин-т востоковедения РАН)
Издатель М. Гринберг
Зав. редакцией И Аблина
Издательский редактор А. Литвина Художественное оформление Г, Златогоров Компьютерная верстка И Пичугин Корректор Л. Коссовская
Мосты культуры, Москва Тел./факс: (499)241-6871
e-mail: office@gesharim-msk.ru
Gesharim, Jerusalem TeL/fax: (9721-2-624-2527 Fax: (97i)-2-624-25O5 e-mail: house@gesharim.org
www.gesharim.01g
ISBN 978-5-93273-325-X
© Институт востоковедения РАН, 2010
© Фонд «Взаимодействие цивилизаций», 2010
© «МОСТЫ КУЛЬТУРЫ/ГЕШАРИМ», 2010
Содержание
Вместо предисловия.«Неразумны» ли хазары... Р. Эмануилов, Э. Миригили....................................9
Введение. Хазарский «миф» и хазарская история. В. Петрухин.....13
Часть i Проблемы хазарской истории
Т.М. Калинина (Москва). Три стадии существования и падение Хазарского каганата.........................................25
А.К. Аликберов (Москва). Ранние хазары (до 652/3 г.), тюрки и Хазарский каганат.........................................42
И.Г. Семёнов (Махачкала). К реконструкции военно-политической и этнической структуры раннего Хазарского каганата..........66
Б.Е. Рашковский (Москва). Хазария и хазары в библейских комментариях Саадьи Гаона (882-942).........................77
А.Ю. Виноградов (Москва), А.В. Комар (Киев). Строительная надпись хагана и тудуна из Горного Крыма. Republicatio et reconsideratio . . 90
Часть 2 Проблемы хазарской археологии
В. С. Флёров (Москва). «ГЪрода», «замки», «феодализм» в Хазарском каганате. Проблемы исследований............................113
В. В. Колода (Харьков). Неотложная задача в деле изучения салтово-маяцкой археологической культуры и хазароведения.............137
К.И. Красильников, Л.И. Красильникова (Луганск). Идентифицирующие признаки населения Степного Подонцовья в структуре Хазарского каганата........................................153
А.З. Винников (Воронеж). Донские славяне и алано-болгарский мир: мирное сосуществование или противостояние..................189
В. Н. Зинъко (Керчь). Восточный Крым в эпоху Хазарского каганата . 217
А. А. Иванов (Ростов-на-Дону). Крымский археологический комплекс (исследования 2006-2009 гг.)...............................249
Часть з
Иудаизм в Хазарии
Э.£. Кравченко, |В.К. Кулъбака\(Донецк). Погребение хазарского времени из Мариуполя................................................275
Н.В. Кашовская, С.В. Кашаев (Санкт-Петербург). Иудаизм на Бое-поре: археологический контекст......................................283
Часть 4
Хазарское наследие: ХАЗАРСКИЙ ЯЗЫК И ХАЗАРСКИЙ «МИФ»
М. КизиловЧоиоюпл «Хазария» в источниках позднесредневекового и раннего нового времени (об инерционности исторического мышления) ......................................307
ВЛ. Шнирелъман (Москва). Хазария в зеркале националистического дискурса: истоки символической конфронтации........316
Л. Фиалкова (Хайфа). «Хазарский код» в современной прозе: Олег Юрьев, Денис Соболев, Дмитрий Быков................333
А. Бейдер (Париж). Язык, имена и фамилии евреев Восточной Европы: существует ли хазарский след? .................35<>
О.А. Мудрак (Москва). Ранние Хазары с точки зрения этимологии . . 374
А.А. Турилов (Москва). Дечанский отрывок «Повести о царе казарине»: к истории византийско-хазарского сюжета на славянской почве........................................390
Сведения об авторах........................................399
Summaries of the articles..................................401
Contents
Preface. Were the Khazars unwise? (R ЕтапиПоц E. MirishU)............9
Introduction. Khazarian myth and Khazarian history (V. Petrukhin) ... .13
Part 1 Problems of Khazarian history
T.M. Kalinina, The Three Stages of Existence and Fall of the Khazar Khaganate........................................................25
A.K Alikbmu The Early Khazars (before 652/3 AD), Turks and Khazar Khaganate........................................................42
LG. Semyonov On the Reconstruction of the Military, Political and Ethnic Structure of the Early Khazar Khaganate...................66
B.E. Rashkovskiy Khazaria and the Khazars in the biblical commentaries of Saadiah Gaon (882-842)....................................77
A. Yu. Vinogradov, A. V. Komar. A Construction Inscription of a Khagan and Tudun from the Mountainous Crimea. Republicato et Reconsideration..................................................90
Part 2 Problems of Khazarian archaeology
V.S. Flyorov. “Towns”, “Castles”, “Feudalism” in the Khazar Khaganate. The Problems of Studies.........................................113
V. V. Koloda. The Task at Hand in the Problem of the Research of
Saltovo-Mayats archeological culture and Khazarian study........137
L.I. Krasilnikova, KI. Krasilnikov The Identifying Signs of the
Population of the Steppe Lands of the Donets River Area in the Structure of the Khazar Khaganate........................153
A.Z. Vinnikov. The Don Slavs and the Alan-Bolgar World: a Peaceful Coexistence or Confrontation....................................189
V.N. Zinko. The Eastern Crimea in the Epoch of the Khazar Khaganate . 217 A.A. Ivanov The Krymskoje Archaeological Complex. (The
Explorations of the Expeditions of 2006-2009)...................249
Part з JUDAIZM IN KHAZARIA
Ed.E. Kravtshenko^V.K. Kulbaka\About the container’s discovery with graffiti in Mariupol..........................................275
S. V. Kashaev, N.V. Kashauskaya. The Followers of Judaism on the Shores of the Bosporus (According to the Materials of Archaeological Explorations).................................................283
Part 4 Khazarian heritage: Khazarian language and Khazarian «myth»
Mikhail Kizilou Toponym “Khazaria” in Late Medieval and Early Modem Sources.................................................307
V.A. Shnirelman. Khazaria in the Mirror of the Nationalist Discourse: the Roots of the Symbolic Confrontation.......................316
Larisa Fialkova. The “Khazarian Code” in Contemporary Russian Prose . 333
Alexander Beider. Language, Given Names and Surnames of the Jews from Eastern Europe: Can We Discern the Traces of Khazars?....350
0.A. Mudrak. Early Khazars through etymology.....................374
A. A. Turilou Dechan excerpt of “The King Kazarin tale”: to the history of the Byzantine-Khazarian plot in the Slavonic tradition {publication) 390
Summaries........................................................401
«НЕРАЗУМНЫ» ЛИ ХАЗАРЫ...
Межцивилизационное согласие в условиях глобализации - актуальная проблема современности. От решения этой проблемы зависит будущее, а возможно, и само существование человечества. Осознание этого факта привело к созданию Фонда «Взаимодействие цивилизаций». В поисках путей налаживания механизмов бесконфликтного и конструктивного взаимодействия народов значимым является рассмотрение исторического опыта.
Можно привести множество примеров сосуществования разных культур в эпоху средневековья. Это и Иерусалим, который в разные времена делили в различных сочетаниях иудеи, христиане и мусульмане, и Испания в период Кордовского халифата. Однако сосуществование культур и религий не было изначально добровольным и равноправным.
Уникальным для средневековья явлением был Хазарский каганат. Правящая элита этого государства приняла иудаизм. По другой версии, хазары вернулись к религии своих предков. При этом иудаизм не распространился по всему государству: его исповедовали только правитель и часть знати. Одновременно в Хазарском каганате жили христиане, мусульмане, а среди части кочевников сохранялась приверженность язычеству. Представители разных культур жили по соседству в городах Хазарии.
Хазарский каганат играл ключевую роль в истории раннего средневековья. За три столетия своего существования это государство оказало огромное влияние на ход развития истории Евразии. Оно определяло региональную геополитическую картину наравне с Византией, Сасанидским Ираном, а позднее - Арабским халифатом и Киевской Русью. Хазарское государство почти век соперничало с мусульманами за контроль над Закавказьем, тем самым оттягивая на себя значительные силы Арабского халифата, которые были задействованы в византийском и испанском направлениях.
При этом и до настоящего времени хазары остаются самым загадочным феноменом этой эпохи. В науке нет единого мнения ни о происхождении хазар, ни об этимологии их имени, ни об их судьбе после падения Хазарского каганата.
Среди исторических источников еврейско-хазарского происхождения есть только два письма. Сведения о хазарах дошли до нас из русских летописей, латинских и греческих источников, византийской житийной литературы, сирийских хроник, древнеармянских и древнегрузинских
исторических сочинений, трудов арабских и персидских историков и географов, китайских исторических трудов. Такое разнообразие источников на разных языках, естественно, отражалось на качестве исследований по истории хазар.
Изучение истории Хазарского каганата началось сравнительно недавно. В 1932 г. российский гебраист П.К. Коковцов в Ленинграде издал «Еврейско-хазарскую переписку». Американский востоковед Д.М. Данлоп в 1954 г. систематизировал материалы всего не слишком продолжительного (немногим более 100 лет) периода исследований хазарских древностей в книге «История иудейских хазар». В 1962 г. была издана фундаментальная работа М.И. Артамонова «История хазар», основанная на многолетних археологических раскопках, проводимых под руководством автора. В 1976 г. С.А. Плетнёва берет «на себя смелость написать новую работу о хазарах» в свете новых открытий и раскопок, отмечая, что труд Артамонова не лишен некоторых гипотез, не подкрепленных достаточным количеством источников.
Темные пятна в истории являются причиной спекуляций, используемых в политических и националистических целях. Разногласия научных и околонаучных кругов по многим вопросам истории Хазарского каганата носят порой острый характер. Еще в 1951 г. в газете «Правда» выходит статья, критикующая ранние работы М.И. Артамонова как завышающие роль иудейского государства. Возведение в 2005 г. в городе Белгороде 13-метрового памятника князю Святославу, пронзающему копьем хазарского воина, на щите у которого изображена звезда Давида, с новой силой спровоцировало ожесточенную полемику о древних взаимоотношениях русских и хазар, о том, чтб за народом были хазары на самом деле, о роли Хазарского каганата в регионе.
События, происходившие даже в недавнем прошлом, через призму времени могут выглядеть по-иному. Мы не знаем и вряд ли узнаем, как развивались события более чем тысячелетней давности. Но мы знаем, что происходит сегодня. На маленькой планете рождаются люди и независимо от их воли оказываются в той или иной культурной, религиозной, национальной, социальной среде. Если люди, причисленные фактом своего рождения к разным цивилизациям, не найдут способа договориться между собой, то будут бесследно исчезать государства, даже более могущественные, чем Хазарский каганат.
История Хазарского каганата являет собой пример сосуществования и взаимодействия различных цивилизационных пластов. Феномен Хазарин позволяет лучше понять природу многих исторических процессов, а теория цикличности истории дает нам возможность перебросить мост ко многим процессам, протекающим сегодня в многонациональных государствах. К сожалению, в современной историографии встречается не так много работ, посвященных этой интереснейшей тематике.
Фонд «Взаимодействие цивилизаций» надеется с помощью публикации данного сборника интенсифицировать внимание научного сообщества, а также широкой читательской аудитории к хазарской проблематике и продемонстрировать ряд современных межцивилизационных проблем в исторической ретроспективе.
Президент Фонда «Взаимодействие цивилизаций», кандидат исторических наук Рахамим Эмануилов
Заместитель исполнительного директора Фонда «Взаимодействие цивилизаций» Эмин Миришли
Хазарский «миф»
И ХАЗАРСКАЯ ИСТОРИЯ
На рубеже 2-го и 3-го тысячелетий, как и тысячу лет назад - в эпоху выбора веры на Руси, возобновился международный интерес к хазарской проблематике: в 1999 г. состоялся Первый международный коллоквиум по хазарам в Иерусалиме (Иерусалимском университете), в 2002 - Второй коллоквиум в Москве1. Тогда же стали активно возрождаться исследования в области иудаики в России, Еврейский университет в Москве стал посылать студентов-историков на археологическую и эпиграфическую практику (на алано-хазарскую крепость Горное эхо под Кисловодском, городище Само-сделка в дельте Волги, средневековый иудейский некрополь в Чуфут-Кале). На этой основе был создан «Хазарский проект» (И.А. Аржанцева, В.Я. Петрухин, В.С. Флёров), поддержанный в те годы Российским еврейским конгрессом по инициативе Е.Я. Сатановского и А.Н. Рапопорта. Усилия участников проекта были сосредоточены на исследовании поселений хазарского времени - Горное эхо, Самосделка (в этом городище давно видели возможные остатки хазарской столицы Итиль), Правобережное Цимлянское городище; ни одно из многочисленных хазарских поселений (их известно не менее 1000) не было исследовано целиком (включая знаменитый Саркел). Работы велись по разным направлениям в зависимости от степени исследованности памятников: на практически раскопанном Горном эхе продолжались работы по консервации и музеефикации крепости (И.А. Аржанцева), на Самосделке были начаты планомерные раскопки (Э.Д. Зиливинская, Д.В. Васильев), на Правобережном Цимлянском пришлось сосредоточиться на спасательных работах (В.С. Флёров) - крепость размывалась волнами «Цимлянского моря». В рамках проекта была завершена работа по каталогизации и описанию всех надгробий некрополя Чуфут-Кале (А.М. Федорчук), продолжены поиски иудейского некрополя позднеантичного времени на Тамани (см. статью Н.В. Кашовской, С.В. Кашаева в данном сборнике), отреставрирована, получила атрибуцию и выставлялась в Государственном Историческом музее коллекция предметов хазарского времени (И.А. Аржанцева, В.В. Мурашова и др.)2.
Проект получил существенную поддержку в регионах и научных центрах, важных для исследования хазарских древностей,- в Международном центре хазароведения в Харькове (В.К. Михеев), в Ростове-на-Дону3; благодаря этой поддержке и организационным усилиям В.С. Флёрова (по части археологии) удалось собрать и этот сборник. Инициатором издания выступила Е.Э. Носенко-Штейн, идея была поддержана В.В. Наумкиным и президентом Фонда «Взаимодействие цивилизаций» РЛ. Эмануиловым4. Издательская деятельность, связанная с трудами «Хазарского проекта», продолжилась - настоящий сборник возобновляет работу, начатую книгой «Хазары», выпущенной в 2005 г. издательством «Гешарим/Мосты культуры».
Не столь успешно продвигались собственно хазарские исследования в важнейшей их составляющей - археологии, ибо финансирование раскопок было неожиданно прекращено в 2010 г. Перерыв в полевых работах самым негативным образом сказывается на исследовании хазарских памятников: на Правобережном Цимлянском городище и Самосделке успели поработать геофизики, но археологи не могут толком использовать результаты, полученные при применении современных методов исследования. Цимлянское городище остается под угрозой разрушения, погиб для исследователей анонимный памятник хазарской - салтово-маяцкой - культуры городище Верхний Салтов на Северском Донце, разрушенный современной застройкой. Не описанным в научной литературе и не до конца исследованным остается (после смерти руководителя раскопок О.В. Сухобокова) городище Битица на р. Псёл - центральный пункт для понимания отношения славян и хазар, вместе живших на этом поселении. Исследователи хазарских памятников собирались осенью 2008 г. в Харькове и в феврале 2010 г. в Москве (на XVII конференции центра «Сэфер»), чтобы обсудить перспективы; актуальным представляется создание систематического свода хазарских поселений по основным регионам, где ведутся раскопки (этим планам посвящена статья В.В. Колоды в сборнике). Археологический раздел - самый обширный в сборнике, что естественно: именно археология регулярно поставляет новые материалы для изучения истории тех периодов, которые освещены ограниченным корпусом письменных источников.
Первый раздел посвящен проблемам хазарской истории и представлен преимущественно работами востоковедов - арабские (и персидские) сочинения составляют основу Источниковой базы по истории хазар. Статья Т.М. Калининой посвящена периодизации хазарской истории с учетом сравнительно-исторических разработок в области истории кочевых обществ (сравнительным анализом в отечественной историографии продуктивно занимается С.Г. Кляшторный с соавторами - [Кляшторный, Савинов, 2005]).
Две последующие статьи посвящены ранним историческим судьбам хазар на Кавказе. Начало всякого исторического явления, в том числе начало истории народа, всегда оказывается сложной проблемой: история сорев
нуется здесь с «мифом». Статья А.К. Аликберова, посвященная этногенезу хазар и истокам хазарского иудаизма, основывается на новом прочтении восточных источников с учетом данных лингвистики и археологии: этногенез хазар увязывается с историей «гуннского» объединения гунно-савиров на Северном Кавказе (ср. о кавказских «гуннах» статью О.А. Мудрака в предлагаемом сборнике), упоминаемого в середине VI в. Захарией Ритором и отличающегося от собственно тюркоязычных тюркютов5. В списке гуннских народов Захарии при этом впервые упоминаются и собственно хазары (см. в статье Т.М. Калининой). Все авторы сознают гипотетичность этногенетических реконструкций, хотя построение А.К. Аликберова, указывающее, в частности, на связь этнонима хазары с обозначением военного подразделения - иранское «тысяча» (таково же происхождение названия народа хазарейцы, хазара в Афганистане)6, соответствует наблюдениям современной историографии о «военном», «дружинном» происхождении названия элиты, которое становилось именем всего народа. Интересна и гипотеза о двух этапах иудаизации хазар в Кавказской и «Великой» Хазарии: первый связан с активностью кавказских евреев, переселенных на Северный Кавказ армянским правителем Тиграном Великим еще в I в. до н.э. (в «доталму-дический период»), второй - с бегством евреев из Византии в середине X в. от преследований Романа Лакапина. Сложность гипотезы заключается в отсутствии источников, свидетельствующих о евреях на Кавказе в хазарский период (кроме хронологически неопределенных свидетельств Кембриджского документа о евреях - беженцах из Армении). Статья И.Г. Семенова посвящена эпохе первого арабо-хазарского конфликта, борьбе за хазарский «город» Баланджар: хазары отстояли город, что способствовало консолидации вокруг них населения Северного Кавказа; затрагивается проблема титулования и власти первых хазарских правителей при различении титулов хазар-эльтебер и каган.
Статья Б.Е. Рашковского возвращает в науку практически не используемые в историографии уникальные свидетельства о хазарах знаменитого Саадьи (Саадии) Гаона, основоположника раббанитской литературы и главы Вавилонской академии в первой трети X в. Принципиально важным для истории хазар представляется его свидетельство о тождественности титулов малик и каган, о распростанении иудаизма в раббанитской форме и др.
К циклу историко-источниковедческих статей примыкает эпиграфическое исследование уникальной строительной надписи кагана и тудуна из горного Крыма (А.Ю. Виноградов, А.В. Комар). Надпись рубежа VIII и IX вв. свидетельствует о парадоксальной конфессиональной ситуации -хазарские правители (тудун мог быть наместником кагана в Крыму, видимо оказавшемся под византийско-хазарским соправительством) участвовали в строительстве церкви, не будучи христианами. Очевидно, хазары уже были иудеями, но должны были учитывать потребности христианских поддан
ных - с этими проблемами была связана миссия Константина Философа к кагану (в начале 860-х гт.) [Петрухин, 2008].
Археологический раздел связан с актуальными проблемами хазарской археологии. Систематизация накопленного материала не менее важна, чем новые раскопки (сосредоточенные преимущественно на спасении гибнущих памятников), чему посвящена статья В.В. Колоды. Концептуальные проблемы хазарской археологии остаются дискуссионными: является ли салтово-маяцкая культура государственной культурой Хазарского каганата; [Афанасьев, 2001] можно ли хазарские поселения и крепости считать городами и традиционно предполагать, что хазарская государственность была «феодальной»7, (статья В.С. Флёрова в сборнике).
Последующие статьи посвящены региональным, но принципиальным проблемам хазарской археологии. Статья К.И. и Л.И. Красильниковых соотносит археологические материалы степного Подонцовья с судьбами прабол-гар, оказавшихся под властью хазар: видимо, в Повести временных лет они именуются «черными» болгарами; особой проблемой этноконфессиональ-ной истории хазарской степи остается наличие погребений, совершенных по мусульманскому обряду (ср. [Кравченко, 2005]) и оставленных выходцами из Средней Азии (огузами?). А.З. Винников подчеркивает аспекты взаимодействия соседей - донских славян и алано-болгар, их отношения на границах Хазарии не сводились к противостоянию8. В.Н.Зинько анализирует феномен заселения Восточного Крыма хазарским оседлым населением в VIII в. Статья А.А.Иванова посвящена систематической характеристике новейших исследований на крупном Крымском археологическом комплексе (два городища, четыре селища и могильник) - ключевом для понимания хазарской истории степей Нижнего Дона. Археология дает все больше свидетельств об оседлой земледельческой культуре Хазарии, ее ремесле - центром оседлости был и Крымский комплекс. Впрочем, без теснейшего взаимодействия с оседлыми центрами не обходилась ни одна «кочевая империя».
Едва ли не самой сложной и запутанной проблемой хазарской истории и археологии остается этноконфессиональная ситуация, в том числе вопрос о времени и степени распространения иудаизма в Хазарии (этой проблемы касаются практически все авторы, специально ей посвящены две статьи, выделенные в третью часть сборника). Свидетельства иудаизма у хазар единичны, при том что свидетельства о распространении христианства9 и ислама, в том числе в степном регионе, значительно превышают лапидарные известия источников о присутствии христиан и мусульман в хазарских городах - Итиле и Семендере. Наиболее яркое свидетельство иудаизма у элиты хазар дала нумизматика: в 1999 г. в местечке Спиллингс на Готланде среди тысяч дирхемов VIII-X вв. было обнаружено несколько куфических монет с арабской легендой: «Муса - посланник Всевышнего» [Ostergren, 2009: 30-31]. Подражание «Моисеевых дирхемов» арабскому чекану напоминает
о благочестивой хитрости, к которой прибег обратившийся в иудаизм хазарский правитель Булан, проведший сепаратные переговоры с мусульманским и христианским послами и выяснивший, что оба они почитают библейских пророков. Правитель Хазарии нашел в 830-е гг. безопасный способ заявить о своем иудаизме выпуском монет с легендой, против которой не могли возразить последователи Мухаммада, ибо «Муса» почитался пророком в Коране. Обзор археологических источников по проблеме иудаизма в Хазарии см. [Петрухин, Флёров, 2010]; там же упоминается уникальная находка рисунка семисвечника - меноры (?) на кухонном горшке из разрушенного погребения хазарского времени в Мариуполе, публикация которого предлагается в данном сборнике (статья Э.Е.Кравченко и В.К. Кульбака). Схожие символы встречаются в культуре Хазарии - за менору иногда принимают, в частности, изображение «мирового дерева» о семи ветвях на перстне из Дмитриевского могильника [Афанасьев, 2001] (менора, близкая по символике мировому древу, могла быть «понятна» тюркам).
Семисвечник - традиционный для иудейских надгробий символ, широко распространившийся в погребальном культе античного времени (в хазарское время эти надгробия обнаружены лишь во вторичном использовании, в конструкциях жилищ). Впрочем, и в античную эпоху эти надгробия ни разу не были обнаружены in situ - археологам не известно ни одно еврейское кладбище античной эпохи. Именно это обстоятельство заставляло участников «Хазарского проекта» послеживать исследования на таманском поселении римского времени - Вышестеблиевская-1 (см. статью С.В. Кашаева и Н.В. Кашовской): обломки иудейских надгробий возле поселения свидетельствуют о близости некрополя. Таманский полуостров оказался одним из крупных центров иудейской диаспоры в античную эпоху - обнаружено свыше двух сотен иудейских надгробий (место ссылки после восстания Бар-Кохбы?). Присутствие евреев на Тамани в раннем средневековье (679/680) отмечается византийским автором Феофаном [Чичуров, 1980, с. 60]: таманские иудейские общины, привычные к столетнему общению с «варварами» (в том числе в Великой Болгарии), скорее всего, принимали участие в иудаизации хазар.
Четвертая часть сборника посвящена хазарскому наследию как в исторической традиции, так и в языке и современном литературном творчестве. Собственно историческую традицию («инерционность» исторического мышления) характеризует М. Кизилов в статье о топониме «Хазария» в источниках позднесредневекового и раннего нового времени. Автор вводит в науку известия о Хазарии из сочинения Гершона бен Элиэзера из Праги (XVII в.). Гершона судьба забросила в Крым, который долго именовался Хазарией и после того, как хазары оставили полуостров (ср. свидетельства более ранних сочинений, в частности у ал-Идриси, XII в. [Коновалова, 2006, с. 177 и сл.]). Проблема хазарского наследия в наибольшей мере подверже
на «мифологизации», как сознательной, при создании литературных произведении вроде знаменитого «Хазарского словаря» Милорада Павича (см. статью Л. Фиалковой о литературном дискурсе - «хазарском коде» в современной литературе), так и национально-романтической, связанной с представлениями о древнем хазарском происхождении современных народов. В основу таких построений бывает заложена, как правило, народная этимология, усматривающая в созвучиях лексем современных и древних языков их непосредственную связь (так, увязываются алтайский титул каган и обозначение иудейского жреческого сословия коген). Такого рода построения (в том числе конструкции П. Векслера и О. Прицака) рассматриваются в статье А. Бейдера, демонстрирующего отсутствие свидетельств о прямых связях хазар и ашкеназов в области ономастики. Этот анализ представляется актуальным, поскольку в современной науке (и особенно в околонаучном пространстве) продолжают тиражироваться концепции, далекие от благородных устремлений Артура Кестлера, стремившегося в своей саге о хазарах как «тринадцатом колене» Израилевом - предках ашкеназов продемонстрировать в послевоенный период безосновательность нацистского мифа о вредоносности семитов, ибо ашкеназы имели не семитское, а тюркско-хазарское происхождение10. В недавно изданной как «мировой бестселлер» книге тель-авивского профессора Шломо Занда «Кто и как изобрел еврейский народ» (М., 2010), одной из задач которой, как декларирует сам автор, было «избавить историю от ее мифологической пыли», в очередной раз публике является «тайна происхождения восточноевропейского еврейства» от хазар (с. 419 и сл.). Кестлер представляется Занду «наивным», ибо тот «не оспаривал право на существование государства Израиль», хотя в гораздо большей мере «наивными» и даже анекдотическими оказываются рассуждения самого Занда об архитектуре польских синагог, напоминающих ему «пагоды», и штраймлах хасидов, которые у него ассоциируются с кавказскими папахами. Уже к конспирологии примыкает утверждение Занда о том, что исследования в области иудаики и хазарские раскопки тормозятся сионистами, ибо они страшатся обнаружить отсутствие прав на репатриацию у ашкеназов хазарского происхождения (с. 433). Подобные изыски, характеризующие отнюдь не только «хазароведческую» часть объемистой книги, камуфлируются ссылками на достижения европейской науки в области этногенеза: вполне адекватные рассуждения о том, что представления о нациях есть ученый конструкт («миф») XIX в., а французы или немцы этого столетия не схожи с франками Карла Великого или германцами эпохи Цезаря, позволяют вывести максиму о том, что различные этнические группы евреев, в том числе сефарды и ашкеназы, не имеют отношения к евреям «мифической» библейской истории. Вопрос о том, почему еврейская идентичность сохранялась не только внутри этих групп, но и поддерживалась извне антисемитскими настроениями, сводится к активности миссионер
ской деятельности иудеев (евангельских «фарисеев и книжников») и ригоризму христианских проповедников; хазары нужны этой конструкции для того, чтобы убедить читателя в прозелитском характере иудаизма, при том что свидетельства прозелитизма, особенно в средние века, единичны11 - для евреев он был запрещен не только собственной традицией, но также христианством и исламом, за «совращение» иноверца была полажена смертная казнь [Чейзен, 2002, с. 161 и сл.]. Феномену еврейской идентичности, уникальному во всемирной истории, посвящено немало научных трудов (ср. из изданных в России - [Йерушалми, 2004; История и коллективная память, 2008], среди которых и книга А.Ю. Милитарева [Милитарев, 2003] с парадоксальным названием «Воплощенный миф»: воплощению «мифа» - действенности библейской традиции - способствовали не столько фольклорная (мифологизирующая) память, сколько книжность и система образования (изучение Торы). На трансконтинентальное значение книжного (священного) языка указывает, в частности, еврейско-хазарская переписка и письмо заброшенной на периферию диаспоры киевской еврейско-хазарской общины (славяно-иудейские имена ее членов специально разбираются в статье Бейдера: ср.[Голб, Прицак 2003]).
Формированию хазарского «мифа» в русской и еврейской дореволюционной историографии посвящена статья В .А. Шнирельмана; давно сформировавшиеся идеи и даже прямые фальсификаты продолжают тиражироваться12 в современной (преимущественно популярной или националистической) литературе, как правило, без ссылок на предшественников.
Лингвистическая статья О.А. Мудрака анализирует этимологию нескольких ключевых для хазарской истории слов: наименование столицы Итиль, области Берзилия, откуда источники выводят хазар, этнонимы - ка-вары и собственно хазары, затрагивается и сложный вопрос о собственно кавказском происхождении кавказских «гуннов».
А.А. Турилов публикует дечанский отрывок «Повести о царе казари-не», удревняющий до XII в. бытование этого памятника в славянском (восточноевропейском и балканском) мире.
Междисциплинарный сборник, продолжающий «хазарскую» серию издательства «Гешарим/Мосты культуры», обнаруживает перспективы для дальнейшего сотрудничества историков, археологов, лингвистов и представителей других специальностей в области решения комплексных проблем хазарской истории и истории взаимодействия разных народов и цивилизаций Евразии.
Примечания
1 Труды коллоквиумов были опубликованы: Хазары: Хазарский проект / Евреи и славяне. Т. 16 / Отв. ред. В. Петрухин, В. Московия. Иерусалим - Москва: Гешарим/
Мосты культуры 2005; The World of the Khazars. New perspectives. Selected Papers from the Jerusalem 1999 International Khazar Colloquium / Ed. Peter B. Golden, Haggai Ben-Shammai & AndrAs R6na-Tas. Leiden - Boston. Brill. 2007.
2 О «Хазарском проекте» см. подборку материалов в журнале «Восточная коллекция», 2006 (лето); Петрухин В.Я., Аржанцева И. А., Зиливинская Э.Д., Флёров В.С. «Хазарский проект»: новые исследования на юге Восточной Европы // Дивногорский сборник. Труды музея-заповедника Дивногорье. Выл. 1. Археология / Отв. ред. А.З. Винников, М.И. Лылова. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 2009. С. 90-105. Петрухин В.Я. О работах в рамках «Хазарского проекта» в 2006 г. // Проблемы еврейской истории. Ч. 1. М.: Центр научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэ-фер», 2008; Аржанцева И.А., Петрухин В.Я., Флёров В.С. К итогам и перспективам работы «Хазарского проекта» (2000-2008) И «Евроазиатский еврейский ежегодник» 5769 (2008/2009). Тверь. С. 1-13. Публикацию артефактов хазарской коллекции см. в кн.: История мировой культуры. Сокровища ойкумены: Великое переселение. М.: Бук Хаус, 2005.
3 При поддержке ростовского археолога и бизнесмена В.В. Ключникова в рамках серии изданий «Хазарский проект» выпущен сб. «Средневековые древности Дона» / Отв. ред. Ю.К. Гугуев. Москва-Иерусалим: Гешарим/Мосты культуры, 2007.
4 Авторская и редакторская работа (В.Я. Петрухин, Т.М. Калинина, В.С. Флёров) проводилась при поддержке Программы ОИФН РАН «Аланы, хазары и Русь: этнокультурные взаимосвязи народов Восточной Европы в раннем средневековье».
5 Сам этникон условен- форма, производная от китайского обозначения тюрков [Кляшторный, 2003:90-91].
6 Впрочем, согласно лингвистическим реконструкциям, здесь мы имеем дело с народной этимологией: см. статью О.А. Мудрака в предлагаемом сборнике.
7 Ср. недавнюю дискуссию о содержании понятия «феодализм» в современной исторической науке: Одиссей 2006. М., 2006.
8 Ср. постановку проблемы в статье Т.М. Калининой [Калинина, 2005].
9 См. о находках вероятных христианских символов в хазарской лесостепи [Аксенов, 2004]
10 См. дискуссию о национально-романтических концепциях в истории евреев: [Петрухин, 2003].
11 Уникальные фигуры прозелитов до сих пор привлекают внимание международной научной общественности [Giovanni-Ovadiah da Oppido, 2005].
12 В частности, в объемистой и оснащенной научным аппаратом книге А. Глашева [Глашев, 2009] вслед за Д. Хвольсоном (1884) публикуются «раннесредневековые» еврейские надгробия из Чуфут-Кале (их даты - результат поздней подделки [Федорчук, 2006]), со ссылкой на Люценко даются хазарские датировки античным надгробиям на Тамани и т.п.
Библиография
Аксенов В.С. Крестовидные подвески и проблема распространения христианства среди населения салтовской культуры бассейна Северского Донца И Хазарский альманах. Вып. 2. Харьков, 2004. С. 136-144.
Афанасьев Г.Е. Где же археологические свидетельства существования Хазарского государства?// Российская археология. 2001. №2. С. 43-55.
Глашев А. Очерки истории хазар. М., 2009.
Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века. Изд. 2-е, дополненное и исправленное. Москва-Иерусалим: Гешарим, 2003.
История и коллективная память. Сборник статей по еврейской историографии. М.: Гешарим, 2008.
Йерушалми Й.Х. Захор: Еврейская история и еврейская память. М.: Гешарим, 2004.
Калинина Т.М. Ал-Хазар и ас-сакалиба: контакты. Конфликты? // Хазары: Хазарский проект / Евреи и славяне. Т. 16: Еврейский университет в Иерусалиме, Ин-т славяноведения РАН. Москва-Иерусалим: Гешарим/Мосты культуры, 2005.
Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003.
Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи Евразии. СПб., 2005.
Коновалова Г.Е. Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы // Древнейшие источники по истории Восточной Европы. М., 2006.
Кравченко Э.Е. Мусульманское поселение среднего течения Северского Донца и распространение ислама в Восточной Европе в хазарское время // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 4. Донецк, 2005.
Петрухин В.Я. К дискуссии о евреях в Древней Руси: национальный романтизм и «улыбка чеширского кота» // “Ab Imperio”. Казань. 2003. №4. С. 653-658.
Петрухин В.Я. Прения с иудеями в Хазарии: победил ли Константин Философ? // Церковь в общественной жизни славянских народов в эпоху Средневековья и раннего Нового времени. Славяне и их соседи XXIV конференция. Материалы конференции / Отв. ред. Б.Н. Флоря. М., 2008. С. 86-89.
Петрухин В.Я., Флёров В.С. Иудаизм в Хазарии по данным археологии И История еврейского народа в России. Т. 1. От древности до раннего нового времени: под редакцией А. Кулика. Иерусалим-Москва, Гешарим/Мосты культуры, 2010. С. 151-161.
Федорчук А. Находки и загадки Авраама Фирковича // Восточная коллекция. Лето 2006. С. 77-88.
Чейзен Р. История евреев в Средние века И От Авраама до современности / Под ред. Д. Фишмана. Б. Высоцки. М.: РГГУ, 2002. С. 161-190.
Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. М., 1980.
Giovanni-Ovadiah da Oppido, proselito, viaggiatore e musicista dell’etA normanna (a cura di Antonio De Rosa e Mauro Perani), Giuntina, 2005.
Ostergren M. Spillings -the largest Viking Age Silver Hoard in the World. Lund, 2009.
В.Я. Петрухин
ЧАСТЫ
ПРОБЛЕМЫ ХАЗАРСКОЙ ИСТОРИИ
Т.М. Калинина
Три стадии существования и падение Хазарского каганата*
Американский историк Т. Барфилд, анализируя отношения кочевнических империи и Китая в средние века, привел тезис известного исследователя кочевых обществ О. Латтимора. Он описал «цикл власти кочевников, согласно которому, как он считал, продолжительность существования кочевых государств составляла лишь три или четыре поколения, и ссылался при этом на пример сюнну. «На первой стадии новое государство включало в себя только кочевников, на второй стадии кочевники учреждали государство смешанного типа, взимающее дань со своих оседлых подданных. Государство смешанного типа переходило в третью стадию, на которой гарнизонные войска, состоявшие из перешедших к оседлости кочевников, в конце концов получали львиную долю доходов за счет своих менее цивилизованных соплеменников, остававшихся в степи. Такие условия создавали четвертую, и последнюю, стадию, на которой происходило падение государства, потому что «различия между реальным благосостоянием и номинальной властью, с одной стороны, и реальной или потенциальной властью и относительной бедностью - с другой, становились невыносимыми, [открывая дорогу] к развалу государства смешанного типа и “возврату к кочевничеству” - в политическом отношении - у отдаленных и обособленных групп кочевников» [Lattimore, 1940, р. 521-523 - цит. по: Барфилд, 2009, с. 22]. Т. Барфилд не согласился с вышеуказанным положением О. Латтимора: «На деле империя сюнну не обнаруживает подобной закономерности. Сюннуские лидеры утвердили и удерживали свою власть над кочевниками безо всякого завоевания оседлых регионов, которое требовало создания гарнизонных войск. Это было государство, чья правящая династия существовала непрерывно в течение не четырех поколений, а 400 лет» [Барфилд, 2009, с. 22].
Схему, предложенную О. Латтимором, тем не менее можно попробовать рассмотреть на примере других государств, основанных кочевниками.
* Работа выполнена в рамках программы ОИФН РАН «Аланы, хазары и Русь: этнокультурные взаимосвязи народов Восточной Европы в раннем средневековье» и при финансовой поддержке РГНФ, грант № 09-01-0058a/U.
В частности, предложенному О. Латтимором циклу могут соответствовать этапы существования Хазарии. Схема может быть рассмотрена на основании обычно привлекаемых известий арабо-персидских писателей Ибн Хор-дадбеха (IX в.), Ибн Русте (X в.), Ибн Фадлана (X в.), ал-Мас‘уди (X в.), ал-Истахри (X в.), Ибн Хаукала (X в.), Гардизи (XI в.), ал-Бакри (XI в.), ал-Бируни (XI в.) (ал-Марвази (XII в.) и ряда историков X-XIII вв.; еврейских источников X в. (еврейско-хазарская переписка, письмо царя Иосифа), византийских - книги «Об управлении империей» византийского императора Константина Багрянородного (X в.), Феофана (X в.), армянского автора Мовсеса Каланкатваци (X в). Сведения о хазарах арабо-персидских авторов Ибн Русте, Гардизи, ал-Бакри, ал-Марвази и ряда других, более поздних, имеют единый первоисточник, восходят к так называемой Анонимной записке, или просто Описанию неизвестного автора, собравшего известия о народах Восточной Европы, и датируются, вероятнее всего, 70-ми гт. IX в. [Marquart, 1903, S. XXVIII-XXXV; Miquel, 1967, р. XXIII-XXV]. Часть их повторяется, однако есть и измененные материалы, и данные, независимые от первоисточника.
Первый цикл - кочевание и завоевание соседей, второй - создание кочевниками государства смешанного типа, взимающего дань со своих оседлых подданных, третий - взимание дани центральной властью и военным контингентом с перешедших к оседлости соплеменников и оставшихся в степи кочевников. Последняя стадия характеризуется обогащением верхушки общества, но минимизацией ее власти, которая становится номинальной, и одновременно обнищанием населения, что в совокупности ведет к развалу государства и возврату к кочевничеству, особенно у отдаленных и обособленных групп. В случае с Хазарией последняя стадия - падение государства - становится особенно наглядной в связи с принятием иудаизма как государственной религии и обособлением правящей верхушки как от кочевнической, так и от оседлой части населения.
Первая стадия - кочевание и завоевание соседей. Хазары были народом, отколовшимся, среди прочих, от Западнотюркского каганата и появившимся в Восточной Европе в VI в. Сирийский автор Захария Ритор под 555 г. перечислил 13 варварских народов, обитавших «за Каспийскими воротами», т.е. за Дербентским горным проходом: «Эти 13 народов живут в палатках, существуют мясом скота и рыб, дикими зверьми и оружием» [Пи-гулевская, 2000, с. 283-287]. Среди них указаны хазары. В данном случае не разбирается многократно обсуждавшийся вопрос о происхождении хазар и их связи с оногурами, савирами, акацирами и проч. Исследователи считают, что у этих кочевнических племен не было каких-то особых отличительных признаков [Артамонов, 2001, с. 106-107; Буданова и др., 1999, с. 257]. Армянский автор Мовсес Каланкатваци, описывая хазирских (т.е. хазарских) воинов в Закавказье в 20-х гг. VII в., отмечал, что они были прирожден
ными всадниками, длинноволосыми и широкоскулыми, питались мясом, кобыльим и верблюжьим молоком [Каланкатваци, 1984, с. 78, 81, 89], т.е. обладали внешними признаками кочевников. Эти племена явились как завоеватели и поработители народов, обитавших в степях Восточной Европы, в землях близ Кавказа.
Для первой стадии существования Хазарии, характеризующейся периодом завоеваний, имеются, хотя и скудные, сведения о государственном строе этого общества завоевателей. Известны предводители и руководители войск- Чорпан-Тархан, Хазар-Тархан, более мелкие тарханы-военачальники [Новосельцев, 1990, с. 118]. Мовсесом Каланкатваци назван Алп-Илутвер (элътебер), получивший титул от хакана хазар [Новосельцев, 1990, с. 239-240, прим. 369].
Главнокомандующим в раннее время был хакан. Ибн Хордадбех (IX в.) писал, что «все владыки тюрок, тибетцев и хазар - хаканы» [Kitab al-Masa-lik wa’l-Mamalik..., 1889, p. 16; Ибн Хордадбех, 1986, с. 60]. Ал-Мас‘уди отмечал, что некогда верховный хакан (хакан ал-хавакин) был главой всех тюрок и считался самым главным среди тюркских владык, однако это продолжалось лишь до тех пор, пока не распалась тюркская общность; никаких временных или иных признаков автор не приводит [Kitab at-tanbih wa’l-ischraf..., 1894, р. 313]. Ал-Бируни считал, что титул «хакан» принадлежал верховному владыке тюрок, хазар и токузогузов [Chronologic ori-entalischer VOlker..., 1878, S. 101; Ал-Бируни, 1957, с. 112]. Ал-Балазури, арабский историк IX в., называл хазарского хакана ‘озим ал-хазар, т.е. «великий [владыка] хазар» [Liber expugnationis regionum..., 1866, р. 207]. В VIII в. хазарский хакан выступал как верховный властитель во время арабо-хазарских войн, как о том свидетельствуют историки IX-X вв. - ал-Йа‘куби, ал-Балазури, ат-Табари и др. [Ibn Wadhih..., 1883, II, р. 194, 375, etc.; Liber expugnationis regionum..., 1866, p. 207-208, etc.; Armales..., II, 1879, p. 895-896, 992,1560,1562; Ибн А‘сам ал-Куфи, 1974, с. 63-74,114, etc.; Халифа ибн Хайат, 1386/1967, с. 364, etc.].
На последующих этапах роль хакана изменилась, и это весьма существенно отразилось на развитии общественного строя, о чем речь пойдет ДаЛЫПС.
О хозяйстве завоевателей раннего периода в письменных источниках данных почти не имеется. Можно только предполагать, что экономическая основа жизни хазар периода завоевания немногим отличалась от бытия в Восточной Европе их предшественников гуннов - кочевых скотоводов, о которых писали Аммиан Марцеллин, Приск Паннийский и другие поздние римские авторы [Буданова и др., 1999, с. 229-231]. Это обстоятельство подтверждается приведенными выше данными Мовсеса Каланкатваци.
В период подчинения окружающих территорий постоянное ведение войны, и иной раз вполне победоносной, было обычным состоянием обще
ства. По данным Феофана (ок. 760-818), хазары подчинили своей власти и заставили платить себе дань булгар, живших в Приазовье [Чичуров, 1980, с. 61,118, прим. 284]. В 70-80-х гг. VII в. земли Приазовья, Причерноморья, Днепро-Донского междуречья оказались под властью Хазарии [Плетнёва, 1999]. В начале 80-х гг. VII в. хазары частично подчинили Закавказье [Новосельцев, 1990, с. 175-176]. Все эти передвижения и завоевания соответствовали первому периоду существования Хазарского каганата.
Вторая стадия - образования государства смешанного типа, взимающего дань со своих оседлых подданных. Даннические отношения с соседями требовали постоянного контроля и нового подчинения в случае неповиновения. В начале VIII в. арабы отвоевали Закавказье и захватили Дербент, бывший оплотом хазар на Кавказе [Новосельцев, 1990, с. 178— 192; Кривов, 2002, с. 124-129]. После серии походов хазар и ответных ударов арабов в 30-х гг. VIII в. ситуация на Кавказе несколько стабилизировалась, хотя хазарские войска появлялись в кавказских землях и в 60-е, и в 90-е гг. VIII в.
Политическая система этого периода известна по письменным памятникам. Если хазарский хакан был главнокомандующим в период арабохазарских войн, как было сказано выше, то, по сведениям других арабоперсидских письменных памятников, на каком-то этапе политического развития в Хазарии власть перешла от хакана к шаду или беку: со временем большую роль, чем хакан, стал играть шад, затем бек. Ибн Русте сообщил о том, что среди жителей, обязанных поставлять всадников в войско шада, были люди более и менее зажиточные. Сам шад первым выбирал себе часть военной добычи при возвращении из похода [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 140]. Эти сведения показывают наличие общественного неравенства среди населения. Ибн Русте и другие авторы, в частности ал-Мас‘уди и Гардизи, пользовавшиеся «Анонимной запиской о народах Восточной Европы», писали, что властитель Хазарии, великий царь (ал-малик ал-а‘зам), называется «хазар-хакан»; у него уже не было реальной власти, он носил лишь титул верховного владыки, тогда как власть и военная сила находились в руках его заместителя (халифа) [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 139-140; Бартольд, 1973, с. 39, 57]. В еврейско-хазарской переписке X в. (Тексте Шехтера) тоже отмечено, что некогда «не было царя в стране Казарин; но того, кто мог бы одерживать победы, они ставили над собой главнокомандующим войска» [Голб, Прицак, 1997, с. 138].
Большинство ученых полагает, что различные искажения титула заместителя хакана в арабо-персидских памятниках: иша (возможен вариант айша) у Ибн Русте, анса (или инса) в «Худуд ал-*Алам», абшад (или ишад - у Гардизи) восходят к тюркскому титулу «шад» [Zaj^czkowski, 1947, S. 29, примеч. 3, 4; Dunlop, 1954, р. 106; Minorsky, 1958, р. 133; Заходер, 1962, с. 209; Lewicki, 1977, S. 57-58, note. 66; Ludwig, 1982, р. 170-176; Но
восельцев, 2000, с. 371]. Варианты этого титула представляют собой либо искажение, либо разновидности среднеазиатского титула иранского происхождения «шад», «ихшид»; в тюркских государствах человек, носивший этот титул, был вторым по значимости после кагана [Голден, 1993, с. 231, примеч. 28].
В Орхонских надписях шадом назывался верховный владыка [Thomsen, 1896, S. 146]. В Западнотюркском каганате шад из правящего рода, не связанный с местной племенной знатью, назначался верховным правителем [Кляшторный, Султанов, 2004, с. 102]. В Тюркском каганате, существовавшем с 551 по 744 г., затем в Уйгурском каганате (745-840), который воспринял традиции Тюркского, шадом именовался верховный главнокомандующий [Кляшторный, 2003, с. 99, 106, 307, passim]. Шада как главнокомандующего у хазар упоминал арабский историк IX в. ат-Табари [Annales..., II, 1879, р. 1206,1224]. По сведениям Ибн Русте, шад первым забирал добычу, полученную в битвах [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., .1892, р. 140]. По данным Ибн Русте, Гардизи, ал-Марвази, в государстве хазар шад обязывал знатных и богатых людей поставлять всадников и содержать их в соответствии с имущественным положением. Шад выходил на войну со своими воинами, у которых был красивый внешний вид. Они выступали в поход в полном вооружении, со знаменами, копьями, в крепкой броне. Шада сопровождали десять тысяч всадников: те, которым он сам выдавал регулярное содержание, и те, кого выставляла знать. Впереди войска ехал сам шад [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, p. 140; Бартольд, 1973, с. 36, 57; Sharaf al-Zaman Tahir Marvazi..., 1942, p. *21,33].
Некоторые исследователи связывали этот титул с именем правителя рода - Ашина [Togan, 1939, S. 270; Артамонов, 2001, с. 240-241].
Недавно в литературе было высказано предположение, что титул заместителя царя следует исправить не на слово шад, а на термин иная - тюркское звание лица, который был «ниже» хакана и исполнял функции главнокомандующего [Гараева, 2006, с. 701; Большаков, 2009, с. 305]. Однако давно признанная концепция наименования и значения титула заместителя хакана как «шад», разработанная многими историками, не может быть опровергнута предложением сомнительного изменения букв в термине.
Известия о переходе власти хакана к его заместителю, возможно, знаменуют переход к третьей стадии: ослабление власти хакана способствовало прекращению интенсивных завоевательных походов. Управление государством не хаканом, а его заместителем содействовало уменьшению внешней экспансии и более активному процессу взимания дани, часто на добровольной основе, с зависимых соседних народами.
Если в IX в., а возможно, и ранее роль правителя исполнял шад, то источники X в. именуют его беком. В X в., по данным ал-Истахри, Ибн Хаука-ля и ал-Мас‘уди, вместо шада выступает лицо с титулом «бек» {бак, б.к), ко
торый выполняет те же функции главнокомандующего и основного властителя, что ранее шад, причем в ряде случаев он именуется царем (маликом) [Viaeregnorum..., 1870,р. 224; Opus geographicum..., 1938-1939,р. 389-390, 395; Kitab at-tanbih wa’l-ischraf, 1894, p. 13]. Выявлением причины такой замены занимались многие ученые [Григорьев, 1876, с. 279-295; Marquart, 1903, S. 27, passim; Togan, 1939, S. 257; Артамонов, 2001, с. 382-383, 555; Zajqczkowski, 1947, S. 20-42; Заходер, 1962, с. 204, 212-226; Dunlop, 1954, р. 104-116; Golden, 1980, р. 98-104,162-165; 470; Ludwig, 1982, S. 110-200; Новосельцев, 1990, с. 134-144; Новосельцев, 2000, с. 370-377; Голден, 1993, с. 223-227; Петрухин, 2001, с. 76; Цукерман, 2002, с. 521-534]. Пожалуй, одна из наиболее рациональных точек зрения была высказана М.И. Артамоновым: шад для усиления своей власти принял титул «бек» [Артамонов, 2001, с. 382-383]. Высокое положение бека помогало преодолеть бывшую власть хакана и завладеть его полномочиями как верховного владыки.
П. Голден, впрочем, отмечал, что, в сущности, причины явления остаются неясными, тем более что в тюркской иерархии шад занимал более высокое положение, чем бек [Golden, 1980, р. 99]. В древнетюркских письменных памятниках бег - «вождь, правитель, князь» [Древнетюркский словарь, 1969, с. 91]. По данным Орхонских надписей УШ в., бег (бек) должен был быть верным кагану, как и весь простой народ, что было непременным условием процветания империи (эля) [Кляшторный, 2003, с. 243].
Византийский император Константин Багрянородный в книге «Об управлении империей» упоминал о том, что хагай и пех Хазарии отправили к императору Феофилу послов с просьбой о помощи в постройке крепости Саркел [Константин Багрянородный, 1991, с. 170/171, 172/173], однако в этой краткой информации нельзя определить, кто играл главенствующую роль в таком политическом акте.
По сведениям Ибн Фадлана, побывавшего в Волжской Булгарии в 922 г., у хазар имелось два властителя: хакан ал-кабир, т.е. «великий хакан», и хакан-бех, его заместитель. Ибн Фадлан описывал образ жизни великого хакана: он показывается людям один раз в четыре месяца, но ни с кем не общается, кроме заместителей; при его выезде окружающие падают ниц. Его заместитель хакан-бех командует войском, управляет, руководит делами государства, в его подчинении находятся соседние владыки. Реальная власть, таким образом, находится у хакан-беха, а хакан находится в резиденции, куда к нему имеет доступ лишь его заместитель (халифа) [Ковалевский, 1956, с. 146-147]. Почести, которые оказывает хакан-бех большому хакану, заканчиваются тем, что хакан-бех садится на престол вместе с царем, т.е. в конечном счете становится как бы равным ему, по мнению А.П. Новосельцева [Новосельцев, 1990, с. 141]. По данным ал-Истахри, который работал в 30-х гг. X в., царя (малика) хазар именовали бек, верховный же правитель назывался хакан-хазар, который был могущественнее малика (т.е. бека). Тем
не менее хакан-хазар не имел права что-либо приказывать или запрещать, ему лишь оказывали почет и кланялись [Viae regnorum..., 1870, р. 220-221, 224]. Ибн Хаукал, положивший в основу своей книги материалы ал-Истахри, повторил эти сведения [Opus geographicum..., 1938-1939, р. 390, 395]. Ал-Мас‘уди также отмечал, что хакан ничего не приказывает, не выходит из своей резиденции и не показывается народу [Kitab at-tanbih wa’l-ischraf. 1894, р. 13-14]. Еврейско-хазарская переписка Хв. (Текст Шехтера) говорит, что каган, называвшийся так «на языке хазар», был мудрецом и судьей, в то время как главнокомандующий стал царем [Голб, Прицак, 1997, с. 140]. Статус священного лица помогал хакану быть олицетворением государственного процветания; неудачи его карались смертью. Само явление было характерно для многих тюркских обществ [Голден, 1993, с. 220-224]. Таким образом, налицо постепенный процесс сакрализации верховного владыки, хакана, что, по-видимому, все же способствовало уменьшению его влияния на основную массу населения.
Что касается даннических отношений, то о них имеются разнообразные известия. По сведениям ат-Табари и Ибн ал-Асира, хазары в 20-х гг. VIIIв. подчиняли алан [Annales..., П, 1879, р. 1437; Ibn-el-Athiri..., 1871, р. 79]. Они нападали на Армению, захватили Восточное Закавказье и Грузию [Новосельцев, 1990, с. 179], однако эти завоевания не были прочными, арабским войскам удавалось выгонять хазар из завоеванных территорий. Поэтому отношения хазарских властителей с ненадолго завоеванными народами Закавказья в целом не известны, хотя властитель Кавказской Албании Вараз-Трдат выплачивал в конце VIII в. дань и византийцам, и арабам, и хазарам [Гадло, 1979, с. 154]. В причерноморских городах, отвоеванных хазарами у Византии (за исключением Херсонеса), правили, кажется, хазарские наместники - архонты, они же тудуны, которых упоминает Феофан [Чичуров, 1980, с. 129-130, прим. 344; Сорочан, 2007, с. 201-222]. В зависимости от Хазарии к концу VIII в. оказалось княжество Готия [Васильев, 1927, с. 186,194-196,199]. О захвате хазарами Крыма писали многие историки [Кулаковский, 2002, с. 142-158; Якобсон, 1964, с. 28-35; Плетнева, 1999, с. 151-170; Айбабин, 1999, с. 185-189, 226]. Впрочем, зависимость крымских территорий от хазар рядом исследователей оспаривается [Баранов, 1990, с. 148; Сорочан, 2005, с. 325-395]. Как бы то ни было, набеги хазар на крымские владения Византии сомнению не подлежат, хотя степень зависимости этих земель от хазарских властей остается под вопросом.
Ибн Русте писал, что хазары ежегодно совершали набеги на печенегов; в подчинении царя хазар находились буртасы, которые выставляли царю хазар 10 000 всадников [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 140-141]. Ибн Фадлан указывал, что «на царе ас-сакалиба - дань, которую он платит царю хазар: от каждого в его государстве - шкура соболя»; «ас-сакалиба и все, кто соседят с ними, [находятся] в покорности, и он обращается с ними, как с
находящимися в рабстве, и они повинуются ему с покорностью» [Ковалевский, 1956, с. 146]. Повесть временных лет говорит, что поляне, северяне, вятичи и, возможно, радимичи платили дань хазарам, а археологические исследования подтверждают власть хазар над ними [Артамонов, 2001, с. 398-399; Винников, Синюк, 2003. с. 186-193; Петрухин, 2005, с. 169-171]. По данным Ибн Фадлана, сын царя булгар был заложником у царя хазар, а дочь была захвачена хазарским отрядом силой [Ковалевский, 1956, с. 142]. Алмуш, царь булгар, признавал, что находится в зависимости «от иудеев», т.е. владыки хазар, потому и просит возвести крепость от их набегов [Ковалевский, 1956, с. 142,146]. Ибн Фадлан рассказывал, что хазарский царь имеет 25 жен, и все они были дочерьми соседних царей [Ковалевский, 1956, с. 147], т.е. данников хазарского властителя. В краткой и пространной редакциях письма царя Иосифа говорится о дани с «многочисленных народов» [Коковцов, 1932, с. 81-83; 98-102]. Говоря о подвластных племенах, исследователи предлагают цифры 28 и даже 40 [Dunlop, 1954, р. 141; Noonan, 2007, р. 208]. Можно предполагать, что здесь имеет место некоторое преувеличение их численности. Как писал Т. Нунан, для того чтобы понять экономику Хазарского каганата, необходимо выявить хозяйство каждого региона, входившего в его состав [Noonan, 2007, р. 208-209].
Для второй и третьей стадий существования Хазарии имеются свидетельства письменных источников о хозяйстве и образе жизни хазар разных областей.
По сведениям Ибн Русте и Гардизи, хазары жили зимой в двух «городах» - Саксин и Ханбалыг, теплое время года они проводили в степи [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 140; Бартольд, 1973, с. 36, 57]. Гардизи, ал-Истахри и Ибн Хаукал указывали на многочисленные стада, а также сады и пашни [Бартольд, 1973, с. 36,57; Viae regnorum..., 1870, р. 221; Opus geo-graphicum..., 1938-1939, p. 393]. Из письма царя Иосифа также известно, что в Хазарии существовали сады с фруктовыми деревьями, виноградники и пашни [Коковцов, 1932, с. 87,103]. Неизвестный автор Худуд ал-‘Алам писал о существовании многочисленных овец и рогатого скота у хазар [Hudud al-‘Alam, 1937, р. 161], а ал-Бакри отмечал, что хазарская овца настолько плодовита, что ягнится два раза в год [Kitab al-Masalik wa-l-Mamalik d’Abu Ubaid al-Bakri, 1992, p. 446; Куник, Розен, 1878, с. 60].
По данным ал-Истахри и Ибн Хаукала, вокруг столицы Хазарии Итиль не было деревень или областей (рустаков); поля отстояли на 20 фарсахов от города. Весной жители уезжали в поля для проведения сельскохозяйственных работ, а осенью, сняв урожай, возвращались в город; возделывали пшеницу [Viae regnorum..., 1870, р. 220; Opus geographicum..., 1938-1939, р. 392]. Еврейско-хазарская переписка свидетельствует о том же, уточняя, что жители города Итиль отправлялись в поля весной, примерно в апреле-мае (месяце нисан) [Коковцов, 1932, с. 85-86].
Отмечено, что арабские авторы по отношению к занятиям населения Хазарии применяли обычную аграрную терминологию: «поля», «урожай», «пахать» [Заходер, 1962, с. 140]. То обстоятельство, что основной пищей хазар в X в. арабо-персидские географы называли рис и рыбу [Viae reg-norum..., 1870, р. 221; Opus geographicum..., 1938-1939, p. 392; Descriptio Imperii Moslemici..., 1877, p. 361; Ал-Мукаддаси, 1994, c. 289], также ясно свидетельствует об оседлости и земледельческом характере части населения Хазарии. Ал-Мукаддаси писал, что в Итиле нет фруктов, но имеется очень хороший хлеб; население обитает в палатках из дерева и войлока и каркасных палатках (в переводе Н.А. Караулова - «в шатрах»), часть жилищ была сделана из глины. В Самандаре люди жили в каркасных палатках и жилищах из плетеных веток или камыша [Viae regnorum..., 1870, р. 222; Opus geographicum..., 1938-1939, р. 394; Descriptio Imperii Moslemici..., 1877, p. 361; Ал-Мукаддаси, 1994, c. 288-289].
Если судить по указанным, довольно-таки отрывочным, сведениям источников, население Хазарии занималось достаточно разными отраслями хозяйства, что было обусловлено спецификой районов, входивших в состав Хазарии. Например, ал-Мукаддаси описывал обширный округ хазар как очень грязный и отличающийся обилием овец и меда; о столице Итиль писал как о месте хоть и с наличием деревьев, но сухом, суровом, неприятном, с отсутствием фруктов, зато с хорошим хлебом, а о Самандаре - как о городе (балад), где много садов и виноградников [Descriptio Imperii Moslemici..., 1877, р. 355,360-361,362; Ал-Мукаддаси,1994, с. 282,288-289].
Как считал Т. Нунан, экономика Хазарии, если рассматривать в отдельности ее разные регионы (столица Итиль, области Нижней Волги, степи между Волгой и Днепром, Крым, земли буртасов) и отрасли (международная и внутрирегиональная торговля, нумизматические свидетельства) развивалась динамично и интенсивно в период 775-900 гг. Однако изменение направления торговых путей после 900 г. - от исламского мира к европейской России через Волжскую Булгарию - резко ухудшило экономическое положение Хазарии, чем воспользовались ее враждебные соседи, стремившиеся к дестабилизации государства [Noonan, 2007, р. 207-244].
Отношения скотоводческого и земледельческого населения на протяжении существования Хазарии были неоднородны. В процессе завоевания хазарами степей Восточной Европы жившие там кочевники («протоболгары») лишались скота и пастбищ и переходили к оседлому или полуосед-лому образу жизни [Науменко, 2004, с. 64-70; Тортика, 2006, с. 35-36, 83-101]. Такое положение дед рассматривалось как закономерное поступательное движение от таборного кочевания к полуоседлости, а затем и полной оседлости населения [Плетнёва, 1982, с. 17-20]. При этом само хозяйство кочевников включало в себя и земледельческие, и торговые, и ремесленные элементы, на разных стадиях мог превалировать тот или иной тип хозяйства
[Марков, 2010, с. 9-10]. Тем не менее у кочевников образ жизни и способы ведения хозяйства воспроизводятся на протяжении веков, хотя народы в степях бывают различны [Тортика, 2006, с. 102-104]. О хозяйстве населения Хазарии этого сказать нельзя, во всяком случае по письменным источникам. В них нет прямых свидетельств о кочевании хазарского населения или подвластных народов за исключением печенегов, которые подчинялись хазарам, видимо, очень недолгое время и отнюдь не составляли большинства населения.
Печенеги были кочевниками, буртасы и булгары - оседлыми земледельцами и скотоводами, славяне были народом земледельческим. Таким образом, верхушка хазар собирала дань как с оседлого, так и кочевого окрестного населения, что вполне ложится в схему О. Лэттимора о второй и третьей стадии существования государства.
По сведениям ал-Истахри и Ибн Хаукала, доходы царя хазар состояли из обязательной доли с жителей кварталов и округов, снабжавших царя предметами первой необходимости - водой и питьем [Viae regnorum..., 1870, р. 220; Opus geographicum..., 1938-1939, р. 390]. Ибн Хаукал рассказывал, что хакану полагались «налоги натурой (джарийат) и налоги (каванин), которые поступают к нему согласно установлениям» [Opus geographicum..., 1938-1939, р. 396; Большаков, 2006, с. 751]. Известно, что властитель волжских булгар собирал со своих подданных шкурки соболей, чтобы уплатить дань царю хазар [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 141; Бартольд, 1973, с. 39,60; Ибн Фадлан, 136,140,141]. О десятине, которую приезжие еврейские торговцы-разанийа платили на Каспии хазарскому властителю города Хамлидж, известно из «Книги путей и царств» Ибн Хордадбеха [Kitab al-Masalik wa’l-Mamalik..., 1889, p. 154; Ибн Хордадбех, 1986, с. 124]. В пользу царя шли пошлины и торговые сборы (‘ушур) с поступаемых с каждой дороги товаров, в частности десятая часть товаров торговцев-русов, приезжавших в Хазаран (как считают исследователи, часть Итиля) [Viae regnorum..., 1870, р. 221; Opus geographicum..., 1938-1939, р. 392]. Ал-Джахиз, ал-Истахри, Ибн Хаукал сообщают о развитии транзитной торговли в Хазарии. Как говорят источники, единственным собственно хазарским предметом вывоза был рыбий клей [Viae regnorum..., 1870, р. 223; Opus geographicum..., 1938-1939, р. 394). Ввозились же невольники, мед, воск, меха, одежда и прочие товары, чтобы они шли далее. Шкурки бобров, лис, белок, соболей и горностаев развозились из Хазарии по всему свету [Viae regnorum..., 1870, р. 222; Opus geographicum..., 1938-1939,р. 395-396; Калинина 2001, с. 194]. Из Хазарии также вывозились рабы, кольчуги и шлемы [Халидов, 2001, с. 190]. Есть сведения о торговле овцами и рогатым скотом [Hudud al-‘Alam, 1937, р. 161].
Доход от транзитной торговли принадлежал, естественно, верхушке общества. Усиливающееся обособление верховного владыки от военного
контингента и общей массы народа имело пагубные последствия для Хазарии. Эта ситуация создавала условия для последней стадии существования смешанного государства (по О. Лэтгимору), на которой верхушка общества хотя и концентрировала у себя богатства, но утрачивала реальную власть. В целом наблюдались общие процессы, характерные для развития и последующего увядания государства (империи), созданного кочевниками: постепенная утрата (с вхождением в состав населения оседлых земледельцев) значимости кочевой экономики, обогащение и обособление правящей верхушки, ослабление военной мощи и - как следствие - натиск соседей [Dunlop, 1954, р. 233-234; Плетнёва, 1982; Михеев, 1985].
Таким образом, для первого этапа существования Хазарии были характерны набеги и завоевания, для второй и третьей стадий - постепенное снижение военной агрессии, уменьшение конфликтов с халифатом и Византией, переход к данническим отношениям с соседями.
Последняя стадия характеризуется системным кризисом государства. По данным источников, она ознаменовалась сильным давлением со стороны нескольких сил: нового противника хазар - Древней Руси, Хорезма, тюрок-огузов, Ширвана [Новосельцев, 1990, с. 219-248; Коновалова, 2001]. Однако помимо внешних обстоятельств, повлекших падение Хазарии, четвертая стадия существования Хазарского государства отличалась от достаточно характерных для любой кочевнической империи процессов упадка принятием монотеистической религии.
Арабо-персидские и еврейские источники зафиксировали иудаизм в качестве государственной религии Хазарии. Согласно Ибн Русте и Гардизи, в Хазарии исповедовали иудаизм «высший глава», т. е. хакан, его заместитель, а также вожди и знать [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 130; Бартольд, 1973, с. 36,57]. Эти сведения подтверждаются и авторами X в. [Viae regnorum..., 1870, р. 220; Opus geographicum..., 1938-1939, р. 390; Kitab at-tanbih wa’l-ischraf..., 1894,p. 8-9; Коковцов, 1939].
На территориях, вошедших в состав Хазарии, и соседних (на Таманском п-ве, в Фанагории, в Крыму) с давних пор обитали евреи; там много памятников иудейского культа первых веков нашей эры и более поздних [Кашовская, Кашаев, 2004, ч. 1, с. 13-23]. В Дагестане издавна существовали еврейские общины [Артамонов, 2001, с. 362,379].
В IX в. еврейские купцы активно содействовали транзитной торговле между Европой и Азией. Как писал Ибн Хордадбех, еврейские торговцы, говорившие на разных языках - арабском, персидском, греческом, «франкском», испанском, славянском, - были хорошо известны на мировых торговых путях [Kitab al-Masalik wa’l-Mamalik..., 1889, р. 153-155; Ибн Хордадбех, 1986, с. 123-124]. Один из них, пролегая через Чехию, Венгрию, Русь и Волжскую Булгарию, через Поволжье проходил в пределы Хазарского каганата [Назаренко, 2001, с. 98-101]. Еврейские колонии появ-
лились в разных районах Восточной Европы также вследствие возникавших в Византийской империи гонений на общины иудеев [Новосельцев, 1990, с. 152]. Преследование евреев византийскими императорами Ираклием в 20-х гг. VII в., затем, через столетие, Львом III Исавром (717-741) вызвало переселение евреев в Хазарию [Артамонов, 2001, с. 362]. Ал-Мас‘уди писал, что во времена византийского императора Романа Лакапина (919-944) в Византии были гонения на евреев, которые бежали в Хазарию [Kitab at-tan-bih wa’l-ischraf..., 1894, p. 8-9]. Ад-Димашки co ссылкой на Ибн ал-Асира (хотя текст сочинения Ибн ал-Асира не содержит такой информации) сообщал, что ко времени правления Харуна ар-Рашида византийский император изгнал из своего государства евреев, которые бежали в Хазарию, и там они обратили хазар в свою веру [Cosmographie..., 1866, р. 263]. Таким образом, иудейская религия не была новостью для властей Хазарии.
Ряд исследователей напрямую связывал падение государства с принятием иудаизма правящей верхушкой [Артамонов, 2001, с. 362-363; Плетнёва, 1986, с. 60-88; Новосельцев, 1990, с. 153]. Основная масса населения была языческой, часть перешла в ислам, правители же стали исповедовать замкнутую, оторванную от большинства подданных религию. Однако другие ученые отмечали, что слабость и падение бывшей кочевой империи -явление традиционное, характерное для большинства кочевнических государственных образований. Эти процессы стояли вне зависимости от наличия или отсутствия монотеистической религии [Голден, 1993, с. 226-227; Михеев, Тортика, 2005, с. 181].
Ритуалы, принятые и исполняемые при дворе правителей Хазарии, сочетали как тюркские, так и иудейские традиции.
По данным источников, хакан сидел на троне в золотом шатре, который должен был быть выше шатра заместителя. Он выезжал из своей резиденции только раз в четыре месяца, все встречные падали ниц и не смели смотреть на него. Выбирали его раз в сорок лет или, по другим данным, тогда, когда кончался срок, который он сам назначил себе для царствования. По окончании срока правления хакана убивали (он подвергался церемонии удушения шелковым шнуром), полагая, что он более не дееспособен. Если народ настигало бедствие, хакан тоже должен был быть убит, но казнь мог предотвратить его заместитель. Несмотря на свои полномочия, «младший» правитель мог войти к старшему только босиком и лишь после ряда церемониальных действий, в частности, он зажигал перед собой очищающий огонь, что означало признание величия хакана и очищение перед его персоной [Ковалевский, 1956, с. 146-147; Ma?oudi, vol. Ill, 1864, р. 7-8; Viae regnorum..., 1870, p. 223; Opus geographicum..., 1938-1939, p. 395-396].
Выше неоднократно была отмечена двойственность верховной власти в Хазарии. Арабо-персидские источники отмечали, что иудаизм был принят лишь правителями, прочий же народ придерживался веры тюрков [Kitab
al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 139], по Гардизи- тюрков-огузов [Бартольд, 1973, с. 57]. Такое положение дел отражало традиционную двойственность власти, которая существовала у праболгар, мадьяр, уйгуров, тюркютов и в целом была характерна для обществ тюрков [Golden, 1983, р. 127-156; Голден, 1993, с. 220-227; Golden, 2007, р. 134-135]. Однако иные исследователи полагали на основании версии Кембриджского документа, что это произошло в результате перехода власти от хакана к его заместителю после принятия иудаизма или как результат смены правящей династии [Коковцов, 1932, с. 75-80; 92-97; Артамонов, 2001, с. 384-385; Плетнёва, 1967, с. 180].
Сакральный статус хакана, выраженный в ряде описанных выше церемоний, означал божественное происхождение его власти и обладание им куту. т.е. дарованного небом счастья, которое через хакана нисходило на его подданных. Этот обычай восходит к тюркским традициям [Голден, 1993, с. 223-224; Кляшторный, 2003, с. 243]. Им же принадлежит ритуал, сопровождавший выезд шада. Ибн Русте рассказал, что при выступлении в поход перед шадом ехал всадник, который под звуки бубна вез щит от солнца (или в виде солнца), напоминающий барабан - символ царской власти [Kitab al-A‘lak an-nafisa..., 1892, р. 140]. Гардизи изменил текст Ибн Русте: по его сведениям, перед шадом ехал авангард, несущий свечи из воска и светильники [Бартольд, 1973, с. 36, 57]. В первом случае отмечены явные тюркские традиции, во втором же ритуал более напоминает иудейские церемонии. Изменения произошли, очевидно, после принятия иудаизма верхушкой Хазарии, что и отразилось в информации Гардизи [Петрухин, 2001, с. 78, примеч. 20].
Представляется, что двойственность традиций верхушки Хазарии не способствовала укреплению ее власти. Слабость верхов выразилась и в том, что при дворе на каком-то этапе важную роль стала играть мусульманская гвардия выходцев из Хорезма- ал-арсийа или ларисийа [Kitab at-tanbih wa’l-ischraf..., 1894, р. 11-12; Заходер, 1962, с. 153-155].
Роковое сочетание внутренних и внешних событий стало причиной неизбежного окончания четвертой стадии существования Хазарии - ее падения.
Предложенная О. Лэттимором схема, таким образом, до известной степени может работать на примере истории Хазарии, хотя и с оговорками. Вторая и третья стадии, кажется, не слишком отличаются друг от друга; или у нас недостаточно письменных источников для более точного анализа. Возможно, привлечение обобщенного археологического материала, который пока не существует (хотя есть много исследований разных районов каганата), сможет более точно наметить периоды развития Хазарии. Три с половиной столетия существования каганата, как и государства сюнну, не укладываются в сроки действия трех-четырех поколений правителей, как об этом свидетельствуют еврейские источники. Как всякая схема, периода-
зация О. Лэттимора лишь до известной степени проясняет картину, однако с ней легче проследить этапы истории Хазарского каганата.
Список источников
Бартольд В.В. <Извлечение из сочинения Гардизи «Зайн ал-ахбар»> И Бартольд В.В. Сочинения. Т. VIII. М., 1973.
Ал-Бируни Абу-р-Райхан Мухаммад ибн Ахмад. Памятники минувших поколений // Ал-Бируни. Избранные произведения. М., 1957.
Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы Хвека. Москва-Иерусалим, 1997.
Ибн А‘сам ал-Куфи. Китаб ал-футух. Ч. VIII. Хайдерабад, 1974.
Большаков О.Г. Арабские географы и путешественники о Волжской Булгарии. Истахри-Ибн Хаукаль И История татар с древнейших времен в семи томах. Т. II. Волжская Булгария и Великая Степь. Казань, 2006.
Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Пер. с арабского, комментарии, исследование, указатели и карты Наили Велихановой. Баку, 1986.
Каланкатваци Мовсес. История агван. Ереван, 1984.
Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956.
Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка. Л., 1932.
Константин Багрянородный. Об управлении империей. 2-е изд. М., 1991.
Куник А.А., Розен В.Р. Известия аль-Бекри и других арабских авторов о Руси и славянах. Ч. I. СПб., 1878.
Ал-Мукаддаси. «Ахсан ат-такасим фи ма‘рифат ал-акалим» («Лучшее разделение для познания климатов»). Ад-Дайлам и ар-Рихаб / Пер. с арабского (под ред. В.М. Бейлиса), введение, комментарий, указатели, карты, таблица Н.И. Серикова // Восточное историческое источниковедение и специальные исторические дисциплины. Сб. статей. Вып. 2. Приложение. М., 1994.
Халифа ибн Хаййат. Та’рих. Ан-Наджаф, 1386/1967.
Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: “Хронография Феофана, “Бревиарий” Никифора. Тексты, перевод, комментарий. М., 1980.
Annales quos scripsit Abu Djafar Mohammed ibn Djarir at-Tabari cum aliis edidit M.J. de Goeje. Leiden, 1879.
Chronologic orientalischer VOlker von Alberuni I Dr. E. Sachau. Leipzig, 1878.
Cosmographie de Chems ed-din Abou Abdallah Mohammed ed-Dimichki / Texte arabe publid d’aprds I’ddition commentd par M. Fraehn et d’aprds les manuscripts de St.-Petersbourg, de Paris, de Leyde et de Copenhague par A.W.F. Mehren. SPb., 1866.
Descriptio Imperii Moslemici auctore... Schamso’d-din АЬй ‘Abdollah Mohammed ibn Ahmed ibn Abi Bekr al-Banna’ al-Bashschari al-Mokaddasi I M.J. de Goeje. Lugduni Bata-vorum, 1877.
Hudud al-‘Alam. “The Regions of the World”. A Persian Geography 372 A.H.-982 A.D. I Transl. and explained by V. Minorsky. With the preface by V.V. Barthold transl. from the Russian. London, 1937.
Ibn-el-Athiri Chronicon quod perfectissimum inscribitur / C. Tomberg. Upsaliae et Lug-duni Batavorum. Vol. V. 1871.
Ibn Wadhih qui dicitur al-Ja‘qubi. Historiae I M.Th. Houtsma. T. I, П. Leiden, 1883.
Kitab al-A‘lak an-nafisa VII auctore Abu Ali Ahmed ibn Omar Ibn Rosteh... IM.J. de Goe-je. Lugduni Batavorum, 1892.
Kitab at-tanbih wa’l-ischraf auctore al-Masudi... I M.J. de Goeje. Lugduni Batavorum, 1894.
Kitab al-Masalik wa’l-Mamalik (Liber viarum et regnorum) auctore Abu’l-Kasim ‘Obaid-allah ibn ‘Abdallah Ibn Khordidhbeh... I de Goeje M.J. Lugduni Batavorum, 1889.
Kitab al-Masalik wa-l-Mamalik d’ Abu Ubaid al-Bakri I Edition critique avec introduction et indices A.P. Van Leeuween et A. Ferre. Tunis, 1992. T. I.
Liber expugnationis regionum, auctore Inrimo Ahmed ibn Jahja ibn DjAbir al-Beladsori, quern e codice leidensi et codice Musei Brittannici I M.J. de Goeje. Lugduni Batavorum, 1866.
Mapoudi. Les Prairies d’or/ Texte et traduction par C. Barbier de Meynard et Pavet de Courteille. Vol. II, III. Paris, 1863-1864.
Opus geographicum auctore Ibn Haukal (Abu’l-Kasim ibn Haukal al-Nasibi)... «Liber imaginis terrae» I J.H. Kramers. Lugduni Batavorum, 1938-1939.
Sharaf al-Zaman Tahir Marvazi on China, the Turks and India. Arabic text (circa A.D. 1120) with an English translation and commentary by V. Minorsky. London, 1942.
Togan Zeki Validi A. Ibn Fadlan’s Reisebericht. Leipzig. 1939.
Viae regnorum... Descriptio ditionis moslemicae auctore Abu Ishdk al-F&risi al-Istakhri I M. de Goeje. Leiden, 1870.
Список литературы
Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симферополь, 1999.
Артамонов М.И. История хазар. Изд. 2-е. СПб., 2001.
Баранов И.А. Таврика в эпоху раннего Средневековья. Киев, 1990.
Барфилд Т.Дж. Опасная граница: кочевые империи и Китай (221г. дон.э. -1757 г. н.э.) / Пер. Д.В. Рухлядева, В.Б. Кузнецова. СПб., 2009.
Большаков О.Б. Некоторые замечания к сведениям арабских авторов о Восточной Европе // Христианский Восток. 2009. № 5(11).
Буданова В.П., Горский А.А., Ермолова И.Е. Великое переселение народов: Этнополитические и социальные аспекты. М., 1999.
Васильев А.А. Готы в Крыму И Известия ГАИМК. Л., 1927. Ч. 5.
Винников А.З., Синюк А.Т. Дорогами тысячелетий: Археологи о древней истории Воронежского края. Воронеж, 2003.
Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа. Л., 1979.
Гараева Н.Г. Арабские географы и путешественники о Волжской Булгарии // История татар с древнейших времен в семи томах. Т. II. Волжская Булгария и Великая Степь. Казань, 2006.
Голден П.Б. Государство и государственность у хазар: власть хазарских каганов И Феномен восточного деспотизма: Структура управления и власти. М., 1993.
Григорьев В.В. О двойственности верховной власти у хазаров И ЖМНП. СПб., 1834. Ч. III.
Древнетюркский словарь. Л., 1969.
Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Ч. I. М., 1962.
Калинина Т.М. Меховая торговля в Приволжском бассейне по данным арабских ученых IX-X вв. И Великий Волжский путь. Материалы круглого стола и международного научного семинара. Казань, 28-29 августа 2000 г. Казань, 2001.
Кашовская Н., Кашаев С. Иудаизм на Боспоре - археологический контекст // Материалы XI Ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. Ч. 1. М., 2004.
Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003.
Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы евразийских степей. Древность и средневековье. СПб., 2004.
Коновалова И.Г. Падение Хазарии в исторической памяти разных народов // Древнейшие государства Восточной Европы. 2001 год. Историческая память и формы ее воплощения. М., 2001.
Кривов М.В. Византия и арабы в раннем средневековье. СПб., 2002.
Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. 2-е изд. Киев, 2002.
Марков Г.Е. Кочевники Азии: Структура хозяйства и общественной организации. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2010.
Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков, 1985.
Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001.
Науменко В.Е. К вопросу об образовании Хазарского каганата И Хазарский альманах. Т. 2. Харьков, 2004.
Новосельцев А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя // Древнейшие государства Восточной Европы / Памяти члена-корреспондента РАН А.П. Новосельцева. М., 2000.
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
Петрухин В.Я. К вопросу о сакральном статусе хазарского кагана: традиция и реальность // Славяне и их соседи: Славяне и кочевой мир. Вып. 10. М., 2001.
Петрухин В.Я. Хазарская дань и славяне: к истории тюрко-славянских отношений в Восточной Европе IX в. // Тюркологический сборник. 2003-2004: Тюркские народы в древности и средневековье. М., 2005.
Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР И Пигулевская Н.В. Сирийская средневековая историография. Исследования и переводы. СПб., 2000.
Плетнёва С.М. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура. М., 1967.
Плетнёва С.А. Кочевники средневековья: поиск исторических закономерностей. М., 1982.
Плетнёва С.А. Очерки хазарской археологии. Москва-Иерусалим, 1999.
Сорочан С.Б. Византийский Херсонес. Очерки истории и культуры. Ч. 1. Харьков, 2005.
Сорочан С.Б. Еще раз о тудуне Херсона и статуса Боспора и Фанагории в начале VIII в. // Хазарский альманах. Т. 6. Киев-Харыюв, 2007.
Тортика А. А. Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII - третья четверть X в.). Харьков, 2006.
Халидов А.Б. Перечни товаров Волжского пути в арабских источниках IX - начала XIII в. И Великий Волжский путь. Материалы круглого стола и международного научного семинара. Казань, 28-29 августа 2000 г. Казань, 2001.
Цукерман К. О происхождении двоевластия у хазар и обстоятельства их обращения в иудаизм И Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. 9. Симферополь, 2002.
Якобсон А.Л. Средневековый Крым. М.-Л., 1964.
Dunlop D.M. The History of the Jewish Khazars. Prmston, 1954.
Golden P. B. Khazaria and Judaism I I Archivum Eurasiae Medii Aevi. 1983. Vol. III.
Golden P. Khazar Studies. An historic-philological inquiry into the origins of the Khazars. Vol. I. Budapest, 1980.
Golden P.B. The Convertion of the Khazars to Judaism // The World of the Khazars. New Perspectives. Selected Papers from the Jerusalem 1999 International Khazars Colloquium hosted by the Ben Zvi Institute. Leiden; Boston, 2007.
Lattimore O. Inner Asian Frontiers of China. N.Y., 1940.
Lewicki T. 2r6dla arabskie do dziej6w slowianszczyzny. T. II. Cz. 2. Wroclaw-Warszawa-Krakdw-Gdansk, 1977.
Ludwig D. Struktur und Gesellschaft des Chazaren-Reiches im Licht den schriftlischen Quellen. MOnster, 1982.
Marquart J. Osteuropaische und ostasiatische Streifzftge. Leipzig, 1903.
Minorsky V.F. A new Book of the Khazars // Oriens. 1958. T. XI. № 1-2.
Miquel A. La gdographie humaine du monde musulman jusqu’4 milieu du XI sidcle. Paris, 1967.
Noonan Th.S. Some Observations on the Economy of the Khazar Khaganate // The World of the Khazars. Leiden-Boston, 2007. P. 207-244.
Thomsen V. Inscriptions de 1’Orchon. Helsingfors, 1896.
Zajqczkowski A. Ze studi6w nad zagadnieniem chazarskim. Krak6w, 1947.
А.К. Аликберов
Ранние хазары (до 652/653 г.), тюрки и Хазарский каганат1
В истории Центральной Евразии вряд ли найдется другой народ, который был бы в такой же степени окутан мифами и легендами, как хазары. В поэзии, художественной прозе и публицистике хазарские образы появляются с завидным постоянством. Нет недостатка и в научных публикациях на эту тему, в том числе и с элементами мифотворчества, особенно когда источники прямо противоречат друг другу или сообщаемые ими факты кажутся исследователям анахронизмами. Время от времени отдельные аспекты хазарской истории становятся предметом злободневных дискуссий, особенно в связи с попытками увязать их с всемирной историей еврейства, а также в случае использования их для политических спекуляций. Тем не менее среди исследователей до сих пор нет однозначного ответа на вопрос о том, что именно понимать под хазарами. В современной исторической науке существуют как минимум пять версий о происхождении хазар, большинство из которых в той или иной степени связывает их с одним из гунно-савирских племен, обитавших в «Стране гуннов» на Северном Кавказе [Golden, 20076, р. 52-53]. После падения Западнотюркского каганата от внутренних неурядиц этот небольшой народ, как утверждается, неожиданно возвысился среди гунно-савирских племен и в дальнейшем распространил свою власть на обширные территории от Дербента до Крыма, от Киева до пределов Великой Булгарии2. При этом никого не смущало то, каким образом победоносное шествие арабо-мусульманских войск, покоривших весь Иран всего за несколько десятилетий (632—661) [см.: Колесников, 1982], могло быть надежно остановлено небольшим племенем, все еще находившимся на службе у того же Ирана. Более того, в течение 300 лет ожесточенных арабо-хазарских войн арабы не смогли продвинуться в глубь хазарской территории ни на километр: долгое время границей Арабского халифата и Хазарского каганата оставалась северная крепостная стена Дербента с вратами Баб ал-джихад.
Для изучения взаимоотношений разноплеменных тюрков на территории, которую большинство исследователей считают прародиной хазар, т.е. в зоне обитания гунно-савиров к северу от Дербента, большое значение имеют сасанидские источники, сохранившиеся в арабо-мусульманских исторических и географических сочинениях в переработанном виде. Интересная публикация А.И. Колесникова [Колесников, 1998, с. 78-83] заставила меня обратить внимание на выводы Марио Гриньяски [Grignaschi, 1966, р. 1-45], к которым он пришел на основе изучения Таджариб ал-умам Ибн Мискавайха и ряда других источников [The Tajarib..., 1909]. Будучи высокопоставленным чиновником у Бундов, иранской династии султанов, правивших в Халифате, Ибн Мискавайх составил объемный труд по всеобщей истории, в котором с большой скрупулезностью восстановил основные события сасанидской истории, не обойдя вниманием соседние с Ираном народы. При этом он, по мнению М. Гриньяски, использовал отрывок, посвященный «Ануширвану и его правлению», который представляет собой не что иное, как перевод на арабский язык среднеперсидского Кар-намак («[Книга деяний] Ануширвана»).
Кар-намак состоит из 12 рассказов, первый из которых начинается с описания покушения на Хосрова. Далее приводится просьба тюрков, обитавших в «Северном крае», которых «постигла нужда». Они сообщали, что готовы служить, если их обеспечат довольствием, а также дадут им земли в районе Баланджара для кормления. В ответ на это обращение Хоеров I Ануширван (531-579) во главе войска прибыл в район Дербента, где дал местным правителям указание укрепить границы, одарил их и только после этого встретился с хазарским (!) хаканом [Колесников, 1998, с. 79]. Тюрки заселились в ту область, им было назначено довольствие (ар-ризк), и Ануширван приказал построить там зороастрийский храм.
Текст второго рассказа Кар-намак содержит важную информацию: «В начале 37 года нашего царствования (июль 567 г.) четыре подразделения тюрков из хазарской области (!!!), каждое во главе со своим царем, написали нам о том, что они терпят нужду, и из письма следует, что они желают служить нам» [там же, с. 80-81]. Чтобы тюрки не укрепили военное могущество Византии (ибо «в прошлом кесарь нанимал их за деньги для войны с царя нашей земли»), Хоеров дает указание марзпану Дербента пропустить их через границу (!!!), делит их на районы со своими марзпанами Барджан, Аллан и Азербайджан и всех их вместе подчиняет марзпану северных территорий. По Колесникову [там же, с. 81], Барджан - это не Варачан, он находится южнее Дербента, однако привязка топонима Аллан к Алании мне представляется недостаточно аргументированной. В сасанидском источнике Ибн Мискавайха скорее всего фигурировал Арран (Кавказская Албания), граничивший с Азербайджаном, а не Алания: в среднеперсидской графике Аллан (с удвоенным «л») и Арран пишутся одинаково. Поэтому местные
арабоязычные источники часто пугали Албанские врата (Баб Арран) близ Каспия с Аланскими вратами в Дарьяльском ущелье. Впрочем, в данном случае это уточнение не имеет существенного значения.
Третий рассказ Кар-намак повествует о письме «великого хакана», где он просит прощения за вероломство. Ануширван отказывается от сотрудничества с тюрками, начинает укреплять пограничные города в Хорасане (возможно, в Хирсане, поскольку речь все время шла о дербентском проходе), посылает войскам продовольствие и фураж. М. Гриньяски считает, что эти события могли иметь место в 571-572 гг., вслед за заключением в 569 г. договора Византии с западными тюрками; в «великом хакане» он видит Ис-теми [Колесников, 1998, с. 82].
Гриньяски утверждал, что во всех случаях речь идет о тюркютах Истоми. Однако это противоречит историческим данным. Уже в первом рассказе Кар-намак подразумеваются различные «тюрки»: в начальных рассказах -гунны, которые действительно служили Византии, а в более поздних - собственно тюрки. Родовое имя тюрки распространялось только на тюркютов из рода Ашина. Автор Кар-намак не мог путать тюркютов с гуннами, поскольку должен был хорошо знать и тех и других: первые при Ануширване находились на службе у Сасанидов, а для защиты от тюркютов Ануширва-ну пришлось потратить огромные средства, обустраивая северную границу. Следовательно, путаница произошла уже при компиляции Ибн Мискавайха. Только что пришедшие с Востока тюркюты не служили и не могли «раньше служить» Византии, а в тексте Ибн Мискавайха определенно говорится о том, что этот народ раньше находился на службе у Византии. Следовательно, в первой части источника определенно имеются в виду гунны, которые действительно «служили» Византии. Далее, победоносные тюркюты Ашина, завоевавшие обширные территории, включая Северный Кавказ, и угрожавшие границам Ирана, не могли выступать в качестве «нуждающегося» народа и обращаться к иранцам за помощью, в то время как в такой ситуации оказались сами кавказские гунны.
Первый рассказ Кар-намак следует датировать временем до тюркют-ского нашествия, т.е. между 531 и 566 г. Ат-Табари упоминает о кагане Син-джибу (Истоми), который между 566 и 571 г., после победы над эфталита-ми, «когда между тюркютами и Ираном был заключен мир» [Артамонов, 2001, с. 193], привлек к себе (истамала) б-н-дж-р (булгар?), беленджеров и хазаров. Последние сообщили тюркютскому кагану, что иранские шахи платили им деньги с условием, чтобы они не нападали на их земли (!) [Annales..., 1879, р. 895-896].
Взаимоотношения гунно-савиров и тюркютов непосредственно в период тюркютского нашествия вряд ли можно назвать мирными3, особенно в свете вынужденного ухода части кочевников в горы и образования ими совместных с горским населением конгломератов, таких как Сарир/Филан.
Правитель Сарира, владетель «золотого престола» (сахиб ас-сарир\ принявший титул варазан-шах, через некоторое время присоединил к своему имени и титул филан-шах. Кавказские тюрки (гунно-савиры) называли эту горную страну Тавйак («Горная сторона»). Пестрый в родоплеменном отношении гунно-савирский массив частично уходит через араканский перевал в сторону Хунзаха, который становится их зимней резиденцией и столицей Сарира. Войска правителя Сарира состояли, по утверждению Ибн Са‘ида, из разноплеменных тюрок, а его военачальники, согласно местной хронике «Та’рих ал-Баб», назывались тарханами; ал-Балазури зафиксировал титул самого правителя в форме хакан ал-джабал [Liber expugnationis regionum..., 1966, р. 197], т.е. «хакан гор»4. В похожей ситуации оказались и аланы, уход которых в горы подтверждается также и на археологическом материале [Кузнецов, 1992, с. 85-99].
Факт продвижения гуннов в глубь гор подтверждается различными источниками. Как сообщает византийский историк VI в. Прокопий Кесарийский, «когда римляне разбили абхазов, они ушли за хребет к гуннам, живущим в горах» [Прокопий Кесарийский, 2001], - скорее всего, через Кодорское ущелье. В сочинении грузинского автора X в. Леонги Мровели упоминается о миграции хундзов в горы под напором «скифов» (собирательное название кочевников, в данном случае имеются в виду тюркюты). В старейшей древнеармянской версии этого источника утверждается, что «венценосный Хазрац дал сыну своего отца (очевидно, брату. - А,А.) часть [владений] Лекана, к востоку от Дарубанда до реки Гумека (Гумика/Куму-ха. - Л.Л.) на западе, после чего «некий Хузуних (некий гунн? - Л.Л.) <.. .> вступил в горные теснины и построил собственный город, названный им собственным именем Хузуних» [Мровели, 1979, с. 25-26]. По сведениям Халифы б. Хаййата, правитель Сарира жил в Гумаске (Гумике/Кумухе), а свой золотой престол держал в Хунзадже (Хунзахе) [Та’рих... 1386/1967, с. 367]. В последующем Тавйак распадается на Аварское ханство с центром в Хунзахе и Казикумухское шамхальство, в административном центре которого - Кумухе - сохранилось родовое кладбище тарковских шамхалов, кумыкского происхождения, именующихся в письменных источниках почетным титулом «вали Дагестан» (владетель Дагестана). Наконец, факт массовой миграции части гуннов в горы подтверждается также новейшим археологическим материалом. Раскопки на территории нагорной Балкарии, проводившиеся в начале 2000-х гг., выявили множество погребений с материальными следами гуннского типа5.
Следующий этап взаимоотношений гунно-савиров и тюркютов связан с письменным обращением гунно-савиров в адрес Сасанидов с жалобой на тяготы и нужду, в котором они просят Ануширвана взять их к себе на службу. Поскольку Ибн Мискавайх приводит точную датировку этого события -июль 567 г., совершенно ясно, что упоминавшиеся тяготы связаны именно с
приходом тюркютов. Под «четырьмя подразделениями тюрков из хазарской области, каждое во главе со своим царем», можно понимать основные группы племен, составлявшие костяк гунно-савирского объединения. Географически на территории исторической «Страны гуннов» из числа тюркских народов сохранились кумыки, карачаевцы и балкарцы, из которых последние два народа практически говорят на одном языке. Еще один народ, по происхождению угро-финский, но к тому времени в значительной степени тюркизированный, - это савиры, которых часть исследователей связывает с чувашами.
В числе племен гунно-савирского круга находились и другие народы. Сирийский автор Захария Ритор (или Псевдозахария) размещал в пределах «Страны гуннов» аланов и эфталитов [Пигулевская, 1941, с. 165]. Прокопий Кесарийский отмечал, что «эфталиты являются гуннским племенем и называются гуннами, однако они не смешиваются и не общаются с теми гуннами, о которых мы знаем, поскольку не граничат с ними и не расположены поблизости от них, но соседствуют они с персами у северных их пределов» [Прокопий Кесарийский, 2001, с. 11-12]. Тот же Ритор выделил среди жителей этой территории представителей различных групп огуров. Топонимика Дербента (в частности, название ворот Баб Арса) сохранила память об ар-сийа, которых Минорский отождествлял с финно-угорским народом эрзя, ныне населяющим Мордовию. Ал-Мас‘уди называл ал-арсийа/ал-ларисийа основой хазарского войска, не преминув отметить их мусульманскую принадлежность, однако связь этих названий друг с другом считается неустановленной.
Гунно-савиры были разноплеменны, но их объединял общий язык. О близости языков этих племен сообщает Махмуд ал-Кашгари: «Что касается наречия Булгар, Сувар, Бажанак и далее, до предместий Рума, - это тюркский с усеченными окончаниями, одного вида» [Ал-Кашгари, 2005, с. 70].
Для понимания природы гунно-савирского конгломерата важно отметить исторический контекст, который объединяет кумыков, карачаевцев и балкарцев - прежде всего те тюркские народы, которые до сих пор сохранились на этой территории. В этногенезе указанных народов помимо разнородных тюркских и савирских наслоений участвовал и местный кавказский субстрат, особенно после ухода части гунно-савиров в горы Дагестана и сопредельной части Чечни и образования там новой разноплеменной конфедерации Тавйак («Горная страна», букв.: «Горная сторона»)6. Дело в том, что тав/тпау - слово из лексикона кипчакской группы языков, но топоним Тавйак зафиксирован для обозначения территории нагорного и предгорного Дагестана в двух наиболее значительных местных источниках, созданных задолго до прихода в регион кипчаков. Речь идет об одноименном протографе «Дербенд-наме» Мухаммада ал-Акташи, написанном Абу Йа'кубом Йусуфом ал-Баби в последней четверти XI в., и хронике «Та’рих ал-Баб ва-
Ширван» Маммуса ал-Лакзи, завершенной в 500/1106 г. [Аликберов, 2003, с. 134-137]. Кроме того, со ссылкой на ал-Мас‘уди указанный топоним приводит и Джамал ад-дин ал-Карабудаги [Оразаев, 2001, с. 45]. Не так давно О.А. Мудрак на лингвистическом материале подтвердил предложенную нами на основе анализа топонима Тавйак историческую реконструкцию. В частности, он пришел к выводу о том, что кумыкский, карачаевский и балкарский языки являются особой ветвью внутри кипчакской группы, которая отделилась от остальных кипчакских языков на рубеже I и II тыс. н.э., т.е. есть между X-XI вв. [Мудрак, 2009, с. 175]. По мнению А.В. Дыбо, эти три языка составляют единую группу, которая близка к западнокараимским диалектам - тракайскому и галицкому [Дыбо, 2006].
После заключения хаканом Истеми мирного договора с Ануширваном наступил относительно мирный период во взаимоотношениях между «четырьмя группами» гунно-савиров из хазарской области и тюркютами. Чтобы скрепить союз с Ираном, Истеми даже взял себе в жены одну из дочерей Ануширвана, а иранский шах женился на дочери Истеми. Вероятно, именно в этот период стали возникать первые альянсы и союзы между различными группами ранних хазар и тюркютами, направленные против тех, кто нарушал установленный в этом регионе порядок. Как сообщает Кембриджский документ, «во дни царя Аарона воевал царь аланский против казар, потому что подстрекнул его греческий царь. Но Аарон нанял против него царя турок, так как тот был [с ним дружен]» [Коковцов, 1932, с. 76].
Историю ранних хазар во многом предопределили три фактора - взаимоотношения племен внутри гунно-савирского круга на Северном Кавказе, их взаимодействие с разнокультурными иранскими военными колонистами на Восточном Кавказе после заключения союза с Ираном и тесные связи северокавказских тюрок с кавказскими племенами. Некоторые источники, в том числе «Дербенд-наме», называли эту страну Сувар по имени второго по значимости племенного субстрата разнородного гунно-савирского объединения - савиров. Именно поэтому, очевидно, небезосновательно определение Прокопия Кесарийского, называвшего северокавказских гуннов «так называемыми савирами» [Прокопий Кесарийский, 2001, с. 40]. Ал-Мас‘уци идет еще дальше, ставя знак равенства между гунно-савирами и хазарами. Он также заявляет о том, что тюрки называли хазар савирами [Kitab at-tanbih..., 1967, р. 83]. Как любезно подсказал мне этнограф М.Д. Каракетов, карачаевцев их соседи до сих пор называют савйарами - вероятно, в силу значительного влияния савирского элемента на все гунно-савирское объединение.
Реконструкция среднеперсидского названия «Страны гуннов» на Северном Кавказе как Хунзан [Аликберов, 2003, с. 151-155] позволяет по-новому воспринимать и использовать сведения о Джидане, Хайдане/Хайза-не и других графически идентичных ему названиях «царств» по отношению к истории хазар. Эта реконструкция основана не только на изучении всех
доступных рукописных списков арабских источников, которые допускают такое чтение, но и на других, более существенных данных.
В основе всех вариантов топонимов, которые в источниках обозначают район обитания гунно-савиров, угадывается лексема хон/хун. Формы Х.ндан/Х.нзан, а также ее искажения - Джидан, Хайзан и др. - обозначали на среднеперсидском языке Хунзан, т.е. «Страну гуннов», где -з является иранским суффиксом происхождения, а -ан - иранским суффиксом множественного числа. Рукопись D 175 Мурудж аз-захаб ал-Мас‘уди сохранила форму Хизан \Ал-Мас‘уди. Рук. D 175], которая легко переправляется на Хунзан (через за \ а не зал). По своей конструкции топоним Хунзан полностью повторяет структуру названия другого крупного владения Восточного Кавказа - Лакза/Лакзана (лак+з+ан), населенного лоюами (леками грекоримских источников).
Форма хунз зафиксирована в географическом сочинении Бустан Зайн ал-4Абидина Ширвани. Древнеармянское название этого царства соответствует его пехлевийскому названию - Ашхар Хон-к («Страна гуннов»), где -к является топонимообразующим суффиксом в армянском языке. Ашхар* Хон-к засвидетельствован с V в. (Египппе, Хоренаци, Каланкатуаци). Сообщение грузинского историка Леонги Мровели о племени хунзов, которое переместилось в горы «под напором скифов», делает подобную постановку вопроса вполне правомерной. Во введении к «Матиане Картлиса» упоминаются «хунзы», которые сохранились в районах Цукети, т.е. в Закавказье [Летопись Картли, 1982, с. 40].
Одним из ключевых моментов в истории хазар был факт принятия ими иудаизма. По этой проблеме также существует множество разногласий и точек зрения, однако никогда не ставился вопрос о том, что принятие иудаизма хазарской верхушкой нельзя датировать какой-то одной определенной датой. Судя по данным источников, сначала иудаизм приняла часть племенной знати «четырех подразделений» ранних хазар, а затем, спустя довольно долгое время - верхушка Великой Хазарии во главе с Обадием. В Кембриджском документе прямо сказано, что «только царь алан был подмогою [для казар, так как] часть их (тоже) соблюдала иудейский закон». Похоже, что аланский племенной союз действительно был одним из «четырех подразделений» хазар. Оторванные от прародины и окруженные тюрками, иранцы могли воспринимать их как тюрок, язык которых не похож на тюркский. Тем более что в этом союзе могли участвовать и тюркские племена. Однако эта проблема требует отдельного изучения.
Второй важный вопрос, связанный с предыдущим, заключается в том, какой именно племенной субстрат был источником распространения иудаизма уже в Великой Хазарии. После заключения союза Ирана с гунно-савирами последние начинают заселять территории Восточного Кавказа, прежде всего Кавказской Албании, вступают в тесное взаимодействие с
иранскими военными колонистами, обитавшими на обширной территории Южного Дагестана и Северного Азербайджана, в специально отстроенных оборонительных укреплениях. В первую очередь, как говорится в Кар-намак, Ануширван укрепляет границы, а это значит - усиливает дополнительными отрядами гунно-савиров гарнизоны Дербента, укрепления Горной стены, а также оборонительную систему Дарпуш на территории Та-барсарана. Однако родоплеменной состав этих колонистов и их религиозная принадлежность - проблема, также требующая отдельного изучения.
Согласно ал-Исфахани, в каждый из конечных пунктов (араб, тараф «конец», «край», «окраина», «крайний пункт») «пограничья» назначался предводитель (ка W), по другим источникам - cap, сар-ханг/сар-хайл и сар-лашкар\ каждый предводитель командовал частью войска, т.е. собственным гарнизоном из числа «служилых людей». Район наибольшего сосредоточения укрепленных опорных пунктов, в которых военные колонисты могли жить с семьями, известен как Табарсаран - это была обширная территория, которая примыкала к Дербенту со стороны гор. Гарнизоны из этих «конечных пунктов» (ахл ал-атраф), согласно местной хронике «Та’рих ал-Баб» (§ 42), выступали на стороне дербентских амиров даже в мусульманский период. Военная сила ахл ал-атраф была вполне сопоставима с могуществом «царей гор» (мулук ал-джибал).
Табарсаран- одно из ключевых для данного исследования названий,- впервые упоминается в числе персидских титулов, которые Хоеров I Ануширван дал местным владетелям: (филан-шах, табарсаран-шах и др.), а также названий ворот, «которые являются входами в ущелья горы ал-Кабк», контролируемыми различными племенами (Баб филан-шах, Баб табарсаран-шах и др.) [Ибн Хордадбех, 1986, с. 109]. Йакут, подтверждая сведения ал-Балазури, ал-Йа‘куби и других своих предшественников, приводит идентичный материал, но со ссылкой на «книги персов» [Yacut’s geographisches..., 1866, р. 201]. Табарсараном этот край называл и житель Баб ал-абваба Маммус ал-Лакзи, составивший хронику «Та’рих ал-Баб». Существующие версии происхождения этого племенного и географического названия, в том числе и учитывающие его иранскую этимологию, малоубедительны, поскольку они отталкиваются от его современной формы написания - Табасаран, считая ее исходной7. А между тем во всех источниках, созданных до монгольского нашествия, зафиксирована лишь одна форма этого топонима, а именно - , Табарсаран.
При анализе сложносоставного образования табар-сар-ан невозможно игнорировать многочисленные сведения источников, связывающих этот топоним с иудеями. Побывавший в первой половине XVII в. в Дагестане Адам Олеарий отмечал, что в Табасаране «много-много живет иудеев» [Олеарий, 1906, с. 488]. В дагестанском историческом сочинении «Асар-и Дагестан» Хасана Алкадари утверждается, что Табасаран «раньше был
иудейским»; «табасараны называют себя гум-гум и говорят, что происходят от евреев» [Алкадари, 1929]. Об иудейском происхождении предков обитателей многих дагестанских селений повествуют предания, до сих пор бытующие у лезгин, табасаранцев, даргинцев, кумыков и аварцев.
Сообщения источников позднего средневековья и нового времени, а также большого числа местных преданий об иудейском прошлом «табасаранцев», точнее, табарсаранов, могут быть объяснены на основе анализа сведений гораздо более ранних авторов. Так, Фавстос Бузанд пишет о том, что впервые на Кавказе евреи появились благодаря армянскому царю Тиграну, который привел их из Палестины и поселил в горных ущельях [История Армении Фавстоса Бузанда, 1953, с. 134]. Мовсес Хоренаци детализирует события похода Тиграна в Палестину8, поэтому становится ясно, что у Бузанда имеется в виду Тигран II Великий (96-55 гг. до н.э.), правивший обширной страной, раскинувшейся от Средиземного моря до Каспия; впоследствии арабские авторы будут делить эту страну на четыре Армении. В период своего царствования Тигран переселил тысячи евреев из Палестины в различные части своей державы, в том числе и на Восточный Кавказ. Схожим образом объясняют свое появление на Кавказе и предания горских евреев; утверждается, что их далекие предки, оказавшись в местности Джгут-Гатта (букв. «Еврейское ущелье») на границе владений Хайдака и Табарсарана, «заботились не столько о хлебопашестве, сколько о защите от нападений» [Сборник материалов для описания местностей..., 1882, отд. 2, с. 138]. Иудейские колонисты оставались влиятельной военной силой на Кавказе в течение многих столетий, вплоть до завоевания Армении Шапуром II (309-379). Мовсес Каланкатуаци поясняет, что другой армянский царь Тигран (338-345), правивший во времена Шапура II, поначалу «заключил мир с персами и, помогая Шапуру, освободил его от нападения северных народов» [Каланкатуаци, 1984, с. 22]. Позже обстоятельства изменились, и сасанидский правитель, заподозрив Тиграна в ориентации на Византию, осуществил опустошительный поход в Армению [там же]. Чтобы ослабить вероятного военно-политического союзника Византии у своих северо-западных границ, Шапур увел из Армении десятки тысяч еврейских колонистов, для которых военное дело было основным ремеслом, и поселил их в Иране9. В Табаристане еврейские колонисты могли появиться еще раньше, в парфянскую эпоху. Намек на армянский след ранних иудеев Кавказа содержится и в самом начале Кембриджского документа.
Примечательно, что арабо-персидские источники подразумевали под Табарсараном именно «войско», указывая на то, что Табарсаран - «лучшее войско Баб ал-абваба», т.е Дербента. В «Дербенд-наме» утверждается, что «прежде войско Дербенда [набиралось] из Табарсарана» [Дербенд-наме, 1992, с. 45]. В переводе с персидского саран (мн. от cap) означает «предводители войска», «военачальники».
Абу Хамид ал-Гарнати, который лично посетил Дербент и Табарсаран в первой половине XII в., сообщает о том, что «Табарсаран» состоит из 24 рустаков, каждый из которых «управляется сар-хангом наподобие амира» [Ал-Гарнати, 1971, с. 49]. При этом табарсаран назван еще и народом, жившим в «стране Дарбанд Баб ал-абваб». Число рустакт Табарсарана совпадает, с одной стороны, с численностью военных укреплений Дарпуша, расположенных между Рубасом и Уллучаем, а с другой - с населенными пунктами этой части Дагестана, жители которых говорят на азербайджанском и татском языках10. Во главе каждого рустака стоял свой «предводитель» (cap, сар-ханг или сар-хайл).
Сархангп, управлявшие рустаками Табарсарана, о которых говорил ал-Гарнати, выступают в качестве синонима саров, «военачальников». В местных источниках данные ал-Гарнати полностью подтверждаются. В «Дербенд-наме», например, термины cap и сарханг заменены еще одним персидским синонимом - сар-лашкар. Источник дает редкую в таких случаях возможность проследить изменение реального содержания термина в процессе развития общественно-политической ситуации в регионе. В первый раз он использован в единственном числе, хотя это не исключает вероятности использования его в более ранний период во множественном числе. Халиф ар-Рашид, назначая Хафса б.‘Умара в 180/796 г. правителем (хакимом) Дербента, поручает надзирать (назира) над ним сар-лашкару ‘Абд ал-Малику б. Аглаба [The Derbend-Nameh..., 1851, р. 135]. Не совсем похоже на то, чтобы сар-лашкар означал главнокомандующего, как толкует этот термин В.Ф. Минорский [Минорский, 1963, с. 165]: во-первых, главнокомандующий войсками Халифата на Кавказе не носил персидских титулов, а во-вторых, ‘Абд ал-Малик б. Аглаб - фигура местного, а не регионального масштаба. Все становится на свои места, если исходить из реального статуса сар-лашкару - военного руководителя системы пограничных крепостей Табарсарана, который действительно мог удерживать правителя Дербента от непродуманных действий. Современное лексическое значение лашкар подразумевает войско, но применительно к средневековью необходимо учитывать родоплеменной характер военных поселений Сасанидов и мусульман на Кавказе: в Афганистане термин лашкара до сих пор обозначает племенные ополчения. В крепостях Табарсарана колонисты жили вместе с семьями и селились по родоплеменному признаку. Таким образом, речь идет об отрядах, состоявших из мужских обитателей крепостей, подвластных местному руководителю, сару, или сар-лашкару. При арабах старые сасанидские названия и титулы сохранились, поскольку они имели живую традицию в лице татских колонистов, принявших ислам, с которыми арабы активно взаимодействовали. С введением в Османской империи регулярной армии термин сар-лашкар был заменен тождественными ему титулами cap- *аскар и сардар; в частности, под этими терминами Ибрахим
Мутафаррика подразумевал главнокомандующего во время похода [Каменев, 1984. Арабский текст, с. 96].
Термин cap упоминается также и в пространной редакции письма хазарского царя Иосифа. П.К. Коковцов, издавший древнееврейский текст памятника, перевел его как «глава», «начальник», усмотрев в этом факт существования хакана в ранней Хазарии [Коковцов, 1932, с. 76]. Разделяя эту точку зрения, А.П. Новосельцев приводит факт упоминания термина cap в переписке Иосифа в качестве аргумента в пользу ее подлинности [Новосельцев, 1990, с. 136], которая в некоторых исследованиях ставится под сомнение. Тот факт, что документ содержит исторический материал, подтверждающийся синхронными и более поздними источниками на других языках, а главное, полностью соответствующий хронологии реальных событий, является сильным аргументом в пользу подлинности переписки, что не исключает, однако, вероятности ее редакций и искажений. Что касается мнения П.К. Коковцова, которое разделяют многие исследователи, то этот вопрос вряд ли решается столь однолинейно, путем соотнесения друг с другом двух ключевых в данном контексте терминов: cap и хакан.
В хазарской переписке слово cap упомянуто и в форме множественного числа, что исключает прямые параллели его с титулом хакан. Обозначение сарим, представляющее собой древнееврейскую форму от слова cap, является точным лексическим эквивалентом персидского саран. «Большой начальник» (ха-сар ха-гадол), который фигурирует в краткой редакции письма с определенным артиклем ха, вероятно, мог обозначать титул, который в сасанидской иерархии соответствовал титулу табарсаран-шахъ.
Когда у хазар не было еще царя, говорится в письме Иосифа, военачальником над собой они ставили тех, кто одерживал победы в войнах. Однажды иудеи вышли на войну вместе с хазарами, и один из иудеев, Булан, «выказал в тот день необычайную силу мечом и обратил в бегство врагов, напавших на казар. И поставили его люди козарские, согласно исконному своему обычаю, над собой военачальником» [там же, с. 114]. Кембриджский документ прямо указывает на то, что хазары сделали своим царем (мэлэх) «большого сарл» (ха-сар ха-гадал), и от него происходил царь Иосиф. Далее отмечается, что остальные сары выразили иудею Булану свою поддержку.
Имя Булан - тюркского происхождения, не говоря уже о том, что он носил тюркский титул шад, однако источник называет Булана иудеем. Исходя из этого обстоятельства, можно было бы предположить, что текст Кембриджского документа служит косвенным свидетельством начала процесса иудаизации части гунно-савиров. В «Истории Албании» Мовсеса Ка-ланкатуаци достаточно подробно описана христианская миссия албанских епископов в «Страну гуннов», состоявшаяся в 681 г. [Каланкатуаци, 1984, с. 128]. Но уже к началу IX в. к процессам распространения христианства и иудаизма в «Стране гуннов» присоединяется и ислам - не случайно сре
ди жителей Хунзана оказываются не только иудеи и христиане, но и мусульмане. Эти религиозные общины совсем не обязательно следует считать представителями различных племенных групп, хотя один тезис совершенно очевиден: иудаизация гунно-савиров не могла происходить без участия самих евреев, которых не могли не затронуть процессы некоторой языковой ассимиляции, поскольку они тесно взаимодействовали с иранцами.
При изучении проблемы участия евреев в истории хазар, так же как и проблемы принятия хазарами иудаизма, следует выделить два периода: раннехазарский (кавказско-хазарский) и великохазарский (тюркютско-хазарский). История ранних хазар в большей степени связана именно с кавказскими и, вероятно, иранскими (прежде всего табаристанскими) евреями и татами, судя по интенсивности человеческих связей в этой контактной зоне до и после «дейлемской интерлюдии». Первые из них, переселившиеся на Кавказ еще в доталмудский период11, были носителями арамейского языка - языка внешних сношений в Кавказской Албании и Армении. Согласно сведениям армянского автора Бузанда, евреи принимали участие в охране границ Ирана на Кавказе еще при Шапуре [История Армении Фавстоса Бузанда, 1953, с. 134]. Поэтому процесс иудаизации неевреев гипотетически мог начаться и до тюркютского нашествия, но после активного привлечения гунно-савиров на сасанидскую службу процессы межплеменного взаимодействия, обусловленные общими целями и интересами, значительно усиливаются, о чем свидетельствуют не только еврейские документы. Отголоском процессов распространения иудаизма среди гунно-савиров может служить иудейский по происхождению обряд скорбных песнопений замире, который до сих пор сохранился у кумыков, условный запрет на работу в субботние дни, зафиксированный в фольклоре карачаевцев12, другие косвенные данные. Карачаевско-балкарский нартовский эпос содержит многочисленные ветхозаветные сюжеты, связанные с царем Давидом [Каракетов, 1997, с. ЮЗ-110]. Как отмечал А.Н. Самойлович, «название дней недели у карачаевцев и балкаров частично обнаруживает знаменательную связь с названиями дней недели у крымчаков и караимов, с одной стороны, и у чувашей с башкирцами, с другой, как далекий отзвук культурных (а не языковых) отношений в эпоху хазарского царства» [Самойлович, 1926, с. 6].
Что касается Великой Хазарии, то евреи из Византии, связанные с торговлей в колониях-поселениях в Юго-Восточном Причерноморье, и прежде жили на этой территории. Источники связывают усиление процессов их миграции в Хазарию с гонениями, которым евреи подвергались в Византии в период правления императора Романа! Лакапина (919-944) [Ал-Мас‘уди, с. 193]. Испанские евреи также установили связи с Великой Хазарией, которая в их глазах была могучей, а главное - независимой иудейской страной, которой у евреев давно уже не было. О характере этих связей мы узнаем из переписки Хасдая б. Шафрута с хазарским царем [Коковцов, 1932].
Союз гунно-савиров и иранских колонистов сложился на территории Восточного Кавказа, центром которой стал обширный район от стены Беш-Бармак в Ширване до Горной стены (Даг-бары) около Баб ал-абваба. По-видимому, это был не столько союз, сколько вынужденный акт консолидации разнородных сил, после того как сасанидские гарнизоны во главе с сарами были усилены гунно-савирами. Объединенные силы требовали и общего руководства - таким руководителем, согласно хазарской переписке, и стал Булан. Источник намекает на сравнительную самостоятельность военных колонистов Сасанидов: в выборе своих предводителей они не зависели от Ирана. Впрочем, эта традиция сохранялась и после арабского завоевания: газии, заселявшие крепость Баб ал-абваба (кал ‘ат ал-Баб), его башни (бурудж), форты Даг-бары и укрепленные поселения (рустаки) Табарсара-на, оставались независимыми от власти дербентского амира. По решению халифа ар-Рашида, они содержались за счет определенной части доходов от нефтяных приисков Ширвана. Преемственность традиций пограничной зоны во многом сохранялась и в том, что касалось прежних персидских названий военной номенклатуры: руководители отрядов газиев, например, продолжали называться сар-хангами.
Попытки связать название «хазары» с определенным племенным субстратом не случайно оказываются безрезультатными. Сопоставление его с древнееврейским ха-сар представляется малоубедительным, поскольку оно основано только на созвучии. Обращают на себя внимание обозначения, связанные с десятичной системой военной организации, которая использовалась не только тюркскими, но и другими народами, в том числе и иранцами. Речь идет о наиболее оптимальной для горных условий военной единице - тысяче: примерно такой же численный состав представляли племенные ополчения (лашкары), возглавляемые сарами в Афганистане - другой горной окраине иранского мира. У некоторых горских народов Кавказа для обозначения общины, подразумевавшей всех взрослых мужчин родового сообщества, а также войска, которое община могла выставить в случае необходимости, употреблялся один и тот же термин (ср. с аварским бо). Название военной организации племени легко превращалось в его самоназвание, как, например, это произошло с тюркоязычными мингами (букв, «тысяча») из Центральной Азии, или ираноязычными хазарейцами из Центрального Афганистана. В Иране и Турции титул минбаши (мингбаши) давался тысячнику, т.е. начальнику «тысячи» воинов, а также предводителю племени кочевников, составлявших в одно и то же время и иррегулярное войско. В случае войны минбаши - предводитель племени должен был выставить тысячу воинов.
На территории гунно-савиров и после монголов название хазар продолжало использоваться в его численном значении. В «Вассаф-и хазрет» Шихаб ад-дина аш-Ширази сообщается о том, что охрана дербентского про
хода и прилегающей территории была поручена монгольскому амиру Та-рамтазу. Когда в 718 (1318/1319) г. войска Узбека двинулись через Дербент в Арран, их на пути встретил амир Тарамтаз с личной тысячей (хазаре-и хассе) [Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды..., 1941, с. 86-87]. Архивные источники зафиксировали тот факт, что у тюркских народов Кавказа, прежде всего карачаевцев и балкарцев, число воинов исчислялось в тысячах [Социально-экономическое..., 1985, с. 34,45]. Судя по этнографическим данным, у кавказских тюрков число «тысяча» являлось сакральным, более того, даже название Эльбруса они связывали с этим числом: «Черный ворон охраняет родник со святой водой (мингин суу), что находится на вершине горы Минги-тау (Эльбрус)» [Карекетов, 1999, с. 68].
Согласно Х.С. Нюбергу, в переводе со среднеперсидского языка слово hazar переводится как «тысяча» [Nyberg, 1931, р. 106]. По мнению И.М. Оранского, некоторые буквы пехлевийского письма, такие как х и h, с самого начала получили двоякое звуковое выражение [Оранский, 1988, с. 178]. Кроме того, в период перехода с пехлевийской графики на арабскую получила некоторое распространение практика, когда для нового значения слова в арабском письме в этом слове менялась одна буква, обычно первая, но не обязательно. Это позволяло отделять лексическое значение слова от топонима или этнонима. Поэтому для того, чтобы различать этноним хазар в арабской графике (J_А) от новоперсидского числительного «тысяча» (J», вполне могла быть использована замена буквы ® на совершенно другую, но фонетически схожую с ней букву £.
После тюркютского завоевания Северного Кавказа на месте «Страны гуннов» источники упоминают владения туман-шаха. В источниках важные по своим последствиям арабские походы против хазар в первой половине VIII в. также неизменно сопряжены с походами арабов против туман-шахъ. Так, экспедиция 117/735 г., предпринятая в период ожесточенных столкновений в «землях тюрков», была направлена против туман-шаха [Та’рих..., 1386/1967, с. 42]. Этот титул определенно указывает на то, что единица войска туман-шаха составляла 10 тысяч человек, что в тот период было под силу только тюркютам. Тем более что Абу-л-Гази прямо называет туман-хан титулом правителя огузов [Кононов, 1958, с. 58-60]. Более поздний персидский термин тумандар («командир 10-тысячного войска»), как и титул туман-шах, восходит к древнетюркскому, а затем и тюрко-монгольскому тумэн, обозначающему и войсковую единицу, и округ, который мог выставить 10 000 воинов. По тому же типу могло быть образовано и название хазар — обозначение военных округов, которым вменялось в обязанность выставлять в случае необходимости 1000 человек с определенным вооружением и амуницией13.
Завоевание арабами Сасанидского Ирана не могло не сказаться на положении гунно-савиров Кавказа. Ранее такая их роль вполне устраивала и
тюркютов, поскольку они заключили мирные договоры не только с Византией, но и с Ираном. Однако вскоре после падения государства Сасанидов ситуация кардинально изменилась. Тюркам нужно было принимать решительные превентивные меры, чтобы надежно защититься от чрезвычайно серьезной мусульманской угрозы с юга. Надо полагать, они прекрасно осознавали, что небольшая конфедерация гунно-савиров не в силах удержать мощный натиск мусульман, который сметал все вокруг в самом начале мусульманской эры. Именно поэтому в конце 630-х гг. тюркюты занимают Дербент и всю оборонительную систему Дарпуш, сохранив в укреплениях иранские гарнизоны и гунно-савиров, ранее служивших Сасанидам: как известно, обороной Дербента во время осады города арабами руководил Шахрбараз/Шахрийар - судя по имени, иранец по происхождению.
Первая же арабская экспедиция 643/644 г.х. под предводительством Салмана б. Раби‘а и ‘Абд ар-Рахмана б. Раби‘а ал-Бахили показала гунно-савирам, что им необходимо искать нового покровителя. Тюркюты также поняли, что к угрозе с юга следует относиться со всей серьезностью и основательностью. Так союз между ними стал жизненно необходимой потребностью не только для тюркютов, но и - в еще большей степени - гунно-савиров. Письменные источники должны были зафиксировать такой союз, имевший большое значение для дальнейшей истории хазар. И он должен был состояться в ходе военной кампании, начавшейся в 643/644 г., когда гипотетическая арабская угроза переросла в полномасштабные военные действия с серьезными потерями. Поиск сведений в источниках под этим углом зрения привел к ожидаемому результату: под 32 (652/653) г. Ибн ал-Асир прямо сообщает о союзе тюрков с хазарами. И если до этого момента хазары и тюрки упоминаются в арабо-мусульманских источниках раздельно, то после указанной даты их называют либо хазарами, либо тюрками:
«В этом, 32 (652/3), году хазары и тюрки одержали победу над мусульманами. Дело в том, что когда участились походы против них, хазары стали совещаться и говорить: “Раньше никто не мог противостоять нам, пока не появился этот немногочисленный народ, а теперь мы не можем устоять против него”.
“Эти люди не подвержены смерти”, - говорили некоторые из хазар, ибо никто из них не пострадал во время их походов.
Действительно, хотя до этого похода мусульмане совершали еще несколько походов (против хазар), однако никто из них не был убит, и поэтому они (хазары) подумали, что они (мусульмане) не умирают. “Не попытаться ли нам (убить их)”, - сказали некоторые из них, и они устроили им (мусульманам) засаду в лесу <...>.
Тем временем тюрки объединились с хазарами и вступили с мусульманами в кровопролитную войну, в которой был убит ‘Абд ар-Рахман, носивший прозвище Зу-н-Нун, название его меча <...>» [Ibn-El-Athiri, 1869,
р. 102-103; см. также: Ибн ал-Асир. Китаб ал-камил фи-т-та’рих, III, с. 54]. Ключевыми моментами в приведенном фрагменте текста источника являются указание на объединение тюрков с хазарами, обстоятельства объединения и датировка этого события.
Арабское завоевание Дербента не привело к установлению мира на этой территории. Арабо-хазарские войны с перерывами продолжались три столетия с переменным успехом, пока граница не установилась между Дербентом и Таргу (Каякентский район Дагестана). В ходе этой войны военнополитическая ситуация многократно менялась. Хазары возвращались, поддерживаемые дагестанскими владетелями, не желавшими подчиняться арабской власти. Тюркюты заняли крепость Дербента (кал ‘ат ал-Баб). однако после того, как арабы в очередной раз осадили город, были вынуждены уйти из крепости через западные врата, впоследствии получившие название Баб ал-мухаджирин.
Хазарское население было изгнано и из Самого города (шахрастанъ) Баб ал-абваба и его окрестностей: источники упоминают о нескольких тысячах человек. На их место в середине VIII в. Маслама переселил десятки тысяч мусульман из различных районов Халифата. Только после этого события Дербент становится крупнейшим центром мусульманской религии и культуры на Северном Кавказе. «Страна гуннов» вместе со своей столицей в Семендере становится частью Великой Хазарии, хакан которой перенес столицу в Итиль на Волге.
О взаимоотношениях гунно-савиров Кавказа и тюркютов лучше всего были осведомлены армянские авторы. В «Истории албан» Каланкатуа-ци, относящейся к VIII в., князь гуннов Алп-Илитвер назван вассалом хазарского кагана, который был «царем севера». Тем самым источник однозначно говорит о зависимом положении гуннов в хазарском объединении. Более поздние мусульманские авторы также подтверждают эту информацию: ал-Мас‘уди сообщает, что «народ ал-Баба (т.е. Дербента. -А.А.) терпит много ущерба от царства Хунзан, народ которого входит в состав земель хазарских царей» [Ал-Мас‘уди, с. 192].
Если исходить из логики описываемых событий, то рассуждения о том, что Семендер был первой столицей хазар и потерял этот статус, как только была основана новая столица - Итиль, соответствуют действительности лишь отчасти. На самом деле Семендер оставался столицей кавказских тюрок, но гунно-савиры вошли в состав тюркютского государства на правах вассалов. Примечательно, что ал-Мас‘уди не только называл Семендер столицей Хунзана (Хизана/Джидана), но и зафиксировал факт существования в нем мечети, синагоги и храма. Информация обоих авторов полностью совпадает и относится к одной и той же территории. Оба города продолжали функционировать как столицы, их сближали не только общий язык, наличие в обоих значительных еврейских общин, но и большое этнокон-
фессиональное многообразие. Ибн Руста приводит колоритное сообщение о правителе Хунзана (Х.ндана), который «придерживается трех религий: по пятницам он молится с мусульманами, по субботам - с евреями, а по воскресеньям - с христианами». Всем, кто посещал его, он объяснял, что «каждая из этих религий зовет в свою веру и утверждает, что истина в ней и что всякая другая религия, кроме их собственной, несостоятельна, поэтому я и придерживаюсь их всех, для того чтобы достигнуть истины всех религий» [Kitab al-a‘lak..., 1967, р. 220]. Гардизи, точнее, переписчик его сочинения Зайн ал-ахбар заменяет Хунзан на графически идентичный (без учета диакритических точек) Дж.ндан: «Справа от Сарира находится область, называемая Дж.ндан, и ее население исповедует три религии»; название топонима представляет собой еще одну версию чтения той же самой графической основы Хунзан. Ибн Фадлан описывает конфессиональное многообразие в Итиле, столице Великой Хазарии, где иудеи, христиане и мусульмане мирно уживались в одном городе.
Таким образом, совершенно очевидно, что не гунно-савиры противостояли мощному мусульманскому напору с юга, и тем более не одна из племенных групп гунно-савиров, а объединенные силы тюркютов вместе с их союзниками, среди которых упоминаются не только хазары, но также аланы, кашаки (касоги) и другие народы. Наш материал не подтверждает также сложившееся в научной литературе представление о том, что тюркютская династия была пресечена в результате междоусобиц, а сами тюркюты попали в зависимость от возвысившегося гуннского рода - хазар. Более того, нет ни единого достоверного исторического свидетельства, которое подкрепляло бы эту точку зрения. В то же самое время Ибн ал-Асир недвусмысленно говорит о том, что именно тюркюты остановили продвижение арабов на север. Как и русы, тюркюты сделали своими данниками различные племена, создав им взамен условия для относительно безопасного существования и стабильного развития.
Сложные процессы племенного размежевания происходят и в Западнотюркском каганате в связи с выделением из его состава булгар. Арабы знали их страну как Булгар, а остальную часть Западнотюркского каганата стали называть Хазарским, поскольку знали пограничных с Ираном тюрков на Северном Кавказе именно как хазар. Именно поэтому ал-Мас‘уди отличает хазар не только от тюрков, но и от булгар [Ал-Мас‘уди, D 175, л. 49а].
-Приведенные факты во многом объясняют многочисленные противоречия и нестыковки источников, многие из которых исследователи считали ошибочными или, по крайней мере, появившимися ad libita librarii. т.е. по произволу переписчика. На самом деле в письменных источниках нет такого скопления противоречий и анахронизмов, какое встречается во многих исследованиях. Странно, что все эти неясности касаются главным образом хазар. Когда речь заходит о других народах, те же самые источни
ки оказываются удивительно точными. Мне представляется, что причина большинства нестыковок заключается в игнорировании исторического контекста информации источников, отсутствии семантической конкретизации собирательных названий для каждого отдельного события. В этом смысле считаю полезной работу по ревизии сообщений о тюрках и хазарах в письменных источниках, прежде всего арабо-мусульманских, в рамках единого корпуса сведений о хазарах. В результате многие сложные для понимания фрагменты текстов оказываются совершенно очевидными. Вот, например, объяснение наиболее известных противоречий:
1. «Худуд ал-‘алам» содержит информацию, указывающую на то, что хазарский каган происходил из семьи Ашина (в тексте - Ansa) [Minorsky, 1937, р. 161]. Это совершенно точное определение происхождения хазарских каганов, поскольку речь идет о 372/982 г. Как известно, из этого рода происходили каганы как Восточнотюркского, так и Западнотюркского каганата. Ранее информация «Худуд ал-‘алам» прямо противоречила представлениям о хазарах как одном из племен «Страны гуннов» на Северном Кавказе. Сейчас уже ясно, что речь идет о разных хазарах - после 32 (652/653) г. название хазар благодаря арабам распространилось на большую часть тюркютов, которые действительно были из рода Ашина.
2. Сведения мусульманского автора X в. Ибн Хаукала о том, что хазарский язык отличается от тюркского [Kitab surat al-ard..., 1939, р. 393], относятся к ранним хазарам, т.е. гунно-савирам. Ряд исследователей, в том числе и А.П. Новосельцев, под савирами понимают финно-угорские племена юга Сибири, которые вместе с гуннами или позже перешли в Восточную Европу14. Данное предположение, однако, не находит прямого, однозначно толкуемого подтверждения в источниках, хотя теоретически ранние савиры вполне могли выступать в качестве дотюркского субстрата гуннского союза. Ал-Бируни в своем сочинении «Ал-Асар ал-бакийа» приводит сведения о смешении языков среди жителей Булгара и Сувара: «Они не говорят по-арабски, но их язык - смесь тюркского и хазарского» [Binmi, The Chronology of Ancient Nations, 1879, p. 42].
3. В другом фрагменте того же самого сочинения, который следует за предыдущим, буквально через несколько страниц, Ибн Хаукал отмечал, что язык булгар подобен языку хазар [Kitab surat al-ard, 1939, р. 396]. Об этом же писал и ал-Истахри. Это кажущееся противоречие объясняется тем, что во втором случае под хазарами оба источника имели в виду тюркютов, правивших Великой Хазарией.
4. Ал-Мас‘уди в одном месте подчеркивал, что хазары - это не тюрки, хотя и понимают язык тюрков, однако в другом фрагменте текста объяснял, что хазары являются тюрками. Дело в том, что этноним «тюрк» являлся родовым обозначением тюркютов, и другие тюркские племена использовали названия племенных объединений, а не это родовое обозначение. В
этом смысле хазары, т.е. гунны, не были тюрками, т.е. тюркютами, но они относятся к числу тюркских племен. Возможно также, что в первом случае ал-Мас‘уди намекал на сложный родоплеменной состав ранних хазар, среди которых были и иудеи.
5. Теперь в достаточной степени становится понятной и информация ал-Мас‘уди о двух каганах Хазарии, один из которых был существенно ограничен в своих действиях, причем так, что не мог без разрешения выходить за пределы собственной резиденции. Исследователи находили ответ на эту необычную политическую конструкцию Хазарии в том, что один из каганов был сакральным главой, а другой - политическим [см. также: Golden, 2007а, с. 161-194]. Однако кроме каганов у хазар также был царь, «которого они называют иша» (по Ибн Руста) или шахид (по Ибн Хурдад-биху). Установлено, что ишад восходит к тюркскому титулу шад, который встречается и в еврейских документах как титул местного правителя, помимо титула царя - малика/мэлэха. Какие именно силы стояли за каждым из приведенных титулов, еще предстоит выяснить. Пока у нас нет достаточных фактических данных для каких-либо выводов и умозаключений, за исключением того, что вся полнота реальной власти в Хазарии была сосредоточена в руках тюркютского правителя.
6. Ал-Истахри описывал обряд, касающийся продолжительности правления хазарского кагана, - этот обряд идентичен тому, что происходило в Западнотюркском каганате. Ибн Фадлан, описывая Великую Хазарию, сообщал: «[Еще] обычай царя хазар [тот], что у него двадцать пять жен, [причем] каждая из этих жен - дочь кого-либо из царей, соседящих с ним, которую он берет [себе] волей или неволей». Это также был не гуннский, а тюркютский обычай.
7. Исходя из гунно-савирской и сасанидской прелюдии в истории тюркюто-хазар, становится вполне объясним и религиозный выбор тюркю-тов в пользу иудаизма. Он был обусловлен различными обстоятельствами, в том числе двумя решающими. Первое - достаточно широкое распространение иудаизма среди племен Северного Кавказа, прежде всего гунно-савиров и аланов, активное участие в этом процессе кавказских евреев. Второе обстоятельство заключается в том, что тюркюты вели тяжелые войны на двух фронтах - с Арабским халифатом, оплотом ислама, и одновременно с Византией, крупнейшим центром христианства для большей части Восточной Европы. В этих условиях выбор третьей, но первой по времени появления монотеистической религии оказался единственно верным решением.
Чрезвычайно важно археологическое подтверждение сведений письменных источников, особенно синхронных. Археологи действительно не находят особых изменений в материальной культуре на территории двух каганатов - Западнотюркского и Хазарского. Если считать хазар одним из гунно-савирских племен, это выглядит не совсем логичным, особенно
учитывая то обстоятельство, что гуннские захоронения существенно отличаются от тюркютских. Теперь мы находим разумное объяснение и этому странному феномену.
Примечания
1 Основные идеи данной публикации впервые были озвучены в качестве рабочей гипотезы на Хазарском коллоквиуме, который состоялся в 2003 г. в рамках IV Иудейского конгресса (г. Королев), а в мае 2010 г. апробированы на семинаре Центра изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья Института востоковедения РАН «Хазары в истории и легендах».
2 В основе такого представления лежит мифическая генеалогия хазар, приведенная в ответном письме хазарского царя Иосифа к Хасдаю б. Шафруту: «Мы (происходим) от сынов Иафета, от сынов его сына, Тогармы. Мы нашли в родословных книгах наших предков, что у Тогармы было десять сыновей, и вот их имена: первый - Агийор, (затем) Тирас, Авар, Угин, Биз-л, Т-р-на, Хазар, 3-нур, Б-л-г-д, Савир. Мы происходим от сыновей Хазара; это седьмой (из сыновей) [Коковцов, 1932, с. 74].
3 В сочинении Акам ал-марджан Исхака б. ал-Хусайна содержится прямое указание на то, что хазары воевали с тюрками [см.: The Khazars and Фе Turks..1937, р. 142].
4 Букв.: «хакан горы». В средневековой арабской историографии имя в единственном числе нередко использовалось для передачи множественного числа.
5 Информация археолога Б.Х. Атабиева. См. также: Рунин, 1976, с. 256-266; Бетрозов, 1980, с. 113-122.
6 Даг-и стан - практически полная огузо-персидская калька гунно-савирского названия Тавйак.
7 Все эти версии приведены в специальной статье М.Р. Гасанова [см.: Гасанов, 1998, с. 64-76].
8 Тигран «идет в страну Палестинскую отомстить Клеопатре в Птолемаиде за поступок ея сына, Дионисия, против своего отца; берет в плен множество евреев и осаждает город Птолемаиду. Но царица еврейская, Александра, она же Мессалина, супруга Александра, сына Иоанна, сына Симеона, брата Иуды Маккавея, которая в то время управляла царством иудейским, [лишь] большими дарами могла уговорить его снять осаду» [см.: История Армении Моисея Корейского, 1893, кн. II, разд. 14].
9 Во времена сасанидского царя Шапура II иранцы увели в плен из города Арташа-та 9 тысяч еврейских семейств, из Ервандашата - 20 тысяч семейств армянских и 30 тысяч еврейских, из Зарехавана - 5 тысяч семейств армянских и 8 тысяч еврейских, из Заришата - 14 тысяч семейств еврейских и 10 тысяч армянских, из города Ван, что в гаваре Тосп, - 5 тысяч семейств армянских и 18 тысяч еврейских. Здесь обращают на себя внимание два обстоятельства: во-первых, указанные события разворачивались в период тяжелого конфликта между Ираном и Византией, в который оказалась вовлеченной и Армения, так что под евреями и армянами, взятыми в плен, следует, очевидно, понимать военнопленных - обученных военному делу мужчин с их семьями; во-вторых, среди плененных, независимо от города или гавара Армении, самих армян существенно меньше, чем евреев, что может свидетельствовать об определенной политике Сасанидов в этом регионе, направленной на использование обученных наемников в собственных целях. В Нахичевани (в тексте: Нахчаван).
«который был средоточием их (т.е. сасанидских. - А.А.) войск», это соотношение еще более разительно: 2 тысячи армянских семейств и 16 тысяч еврейских. «Все это множество евреев, которое увели в плен из армянской страны, — объясняет далее Бузанд, - великий армянский царь Тигран привел из Палестинской страны в давние времена» [см.: История Армении Фавстоса Бузанда, 1953, с. 134].
10 Этнический состав населенных пунктов современных Табасаранского и Дербентского районов может рассматриваться в данном случае в источниковедческом аспекте с целью локализации средневековых военных поселений: дело в том, что тюркизации подверглись главным образом этнические меньшинства, предки которых составляли военные гарнизоны Дарпуша, иначе говоря, «рустаки Табарсарана». По данным официальной статистики [Дагестанская АССР..., 1980], азербайджанцами населены села в Табасаранском районе: Дарвак, Ерси, Арак, Цанак, Зиль, Марата, Хели, Пен-джи и Якрах, а Хучни - лишь частично; в Дербентском районе: Джалган, Зидйан, Митаги, Мугарты, Нюгди, Бильгади, Падар, Рукель, Сабнова, Салик, Кала и Татляр. Именно с этими населенными пунктами, которые чаще всего фигурируют в источниках в качестве рустаков во главе с сарами, связаны легенды об иудейском прошлом их обитателей.
11 Этнограф И.Н. Анисимов пришел к такому выводу на основе изучения религиозных верований горских евреев [см.: Анисимов, 2002].
12 В карачаевском фольклоре зафиксирована поговорка, согласно которой по субботам бесполезно работать: Шабат-кюн адамлагъа ишни кьызгъанган этеди («В субботний день работа не приносит людям плоды»). Палевой материал М.Д. Каракетова, 1990 г.
13 Ср. с контекстом упоминания в источниках титулов хазарпет и хазр патгос. Известно, что хазарпет возглавлял иранскую армию в ее походе против Византии.
14 А.П. Новосельцев не исключал, что к этим сабирам/савирам может восходить и самоназвание Сибири [см.: Новосельцев, 1990, с. 82].
Список литературы
Аликберов А.К. Эпоха классического ислама на Кавказе. Абу Бакр ад-Дарбанди и его суфийская энциклопедия «Райхан ал-хака’ик» (XI-XII вв.). М., 2003.
Алкадари Г.-Э. Асари Дагестан / Пер. и коммент. Али Гасанова. Махачкала, 1929.
Анисимов И.Ш. Кавказские евреи-горцы. 2-е изд. М., 2002.
Артамонов М.И. История хазар. 2-е изд. СПб., 2001.
Бетрозов Р.Ж. Захоронение вождя гуннского времени у селения Кишпек в Кабардино-Балкарии // Северный Кавказ в древности и средние века. М., 1980.
Бируни Абу Райхан. Избранные произведения. Т. 1: Памятники минувших поколений. Ташкент: Изд. АН УзССР, 1957.
Ал-Гарнати. Тухфат ал-албаб ва нухбат ал-а‘джаб (Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу) (1131-1153 гг.)/ Публ. О.Г. Большакова и А.Л. Монгайта. М., 1971.
Гасанов М.Р. К вопросу о происхождении Табасаран // Дагестан в эпоху Великого переселения народов. Этногенетические исследования. Махачкала, 1998.
Дагестанская АССР Административно-территориальное деление по состоянию на 1 мая 1979 года. Махачкала, 1980.
Дербенд-наме / Пер. с тюрк. Г.М.-Р. Оразаева текста С.-Петербургского списка Дербенд-наме, переписанного в 1225/1810 г. - Мухаммед Аваби Акташи. Дербент-наме / Пер. с тюрк, и араб, списков, предисл. и библ. Г.М.-Р. Оразаева и А.Р. Шихсаидова. Коммент. Г.М.-Р. Оразаева. Махачкала, 1992.
Дыбо А.В. Хронология тюркских языков И Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Т. 6. М., 2006.
Ибн ал-Асир. Китаб ал-камил фи-т-та’рих. I-XIV. Бейрут, 1386/1966.
Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Пер. с араб., коммент., исслед., указах, и карты Наили Велихановой. Баку, 1986.
История Армении Моисея Хоренского / Новый перевод Н.О. Эмина. М., 1893.
История Армении Фавстоса Бузанда / Пер. М.А. Геворгяна. Ереван, 1953.
Каланкатуаци Мовсес. История страны Алуанк / Пер. с древнеарм., предисл. и коммент. Ш.В. Смбатяна. Ереван, 1984.
Каменев Ю.А. Ибрахим Мутеферрика и его сочинение «Усул ал-хикам фи низам ал-умам» // Письменные памятники Востока 1976-1977. М., 1984.
Каракетов М.Д. Хазарско-иудейское наследие в традиционной культуре карачаевцев // Вестник Еврейского университета в Москве. Москва-Иерусалим, 1997. № 1(14).
Каракетов М.Д. Миф и функционирование религиозного культа в договорно-заклинательном ритуале карачаевцев и балкарцев. М., 1999.
Ал-Кашгари Махмуд. Диван Лугат ат-тюрк / Пер. и предисл. 3.-А.М. Ауэзовой. Алматы, 2005.
Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л., 1932.
Колесников А.И. Завоевание Ирана арабами. М., 1982.
Колесников А.И. Новые данные по ранней истории хазар в Кавказской Албании // Палестинский сборник. М., 1998.
Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази, хана хивинского. М.-Л., 1958.
Кузнецов В.А. Очерки истории алан. 2-е изд., доп. Владикавказ, 1992.
Летопись Картли / Пер., введ. и примеч. Г.В. Цулая. Тбилиси, 1982.
Ал-Мас‘уди. Мурудж аз-захаб ва-ма‘адин ал-джаухар. Рук. D 175 из коллекции СПбФИВРАН.
Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X-XI веков. М., 1963.
Мровели Леонги. Жизнь картлийских царей. Извлечение сведений об абхазах, народах Северного Кавказа и Дагестана / Пер. с древнегруз., предисл. и коммент. Г.В. Цулая. М., 1979.
Мудрак О.А. Классификация тюркских языков и диалектов (с помощью методов глоттохронологии на основе вопросов по морфологии и исторической фонетики). Orien-talia & Classica. XXIII. М., 2009.
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
Олеарий Адам. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906.
Оразаев Г.М.-Р. «История Кавказа и селения Карабудахкент» Джамалутдина-Хаджи Карабудахкентского (Публикация текста и комментарии с приложениями). Махачкала, 2001.
Оранский И.М. Введение в иранскую филологию. Изд. 2-е, доп. М., 1988.
Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. Хроника Захарии Ритора. М.-Л., 1941.
Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. 2-е изд., испр. и доп. / Пер. с греч., вступит, статья, коммент. А.А. Чекаловой. СПб., 2001.
Рунин А.П. Захоронение вождя эпохи раннего средневековья из Кисловодской котловины И Советская археология. 1976. № 3.
Самойлович А.Н. К вопросу о наследниках хазар и их культуры И Еврейская старина. Т. 11. Л., 1924.
Самойлович А.Н. Кавказ и турецкий мир. Баку, 1926.
Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. П. Отд. 2. Тифлис, 1882.
Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из перс, соч., собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработ. А. А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. Т. II. М.-Л., 1941.
Социально-экономическое, политическое и культурное развитие народов Карачаево-Черкесии (1790-1917). Сборник документов / Под ред. Т.А. Шацкого, С.П. Шацкой; сост. В.П. Невская, И.М. Шаманов, С.П. Несмачная. Ростов-на-Дону, 1985.
Та’рих Халифа б. Хаййат ал-‘Усфури. Изд. А.Д. ал-‘Умари. Ан-Наджаф, 1386/1967.
Annales quos scripsit Abu Djafar Mohammed ibn Djarir at-Tabari / Ed. M.J. de Goeje. I. Leiden, 1879.
Biruni, Abu Rayhan Muhammad ibn Ahmad. The Chronology of Ancient Nations: An English Version of the Arabic Text of the Athar-ul-Bakiya of Albiruni or Vestiges of the Past / Transl. C. Edward Sachau. London, 1879.
Golden P.B. Irano-turcica: The khazar sacral kingship revisited И Acta Orientalia. Aca-demiae scientiarum Hungaricae. Vol. 60. № 2.2007a.
Golden P.B. Khazar Studies: Achievements and Perspectives 11 The World of the Khazars. Brill: Leiden-Boston, 20076.
Grignaschi M. Quelques sp&iments de la litterature sassanide conservds dans les biblio-theques d’Istanbul I I Journal Asiatique. T. CCLIV. Paris, 1966.
Ibn-El-Athiri. Chronicon quod perfectissimum inscribitur. Volumn tertium. Annos H. 21-59 continens, ad fidem codicum Londinensium et Parisinorum I Edidit Carlos Johannes Tomberg. Lughuni Batavorum, E.J. Brill, 1869.
KitAb al-a‘lak an-nafisa auctore Abfi All Ahmed ibn Omar Ibn Rusteh / Ed. M.J. de Goeje. Leiden, 1967 (BGA VII).
Kitab at-tanbih wa’l-ischraf auctore al-Mas0di / Ed. M.J. de Goeje. Leiden, 1967 (BGA VIII).
Kitab sdrat al-ard. Secondum textum et imagines codicis Constantinopolitani edidit J.H. Kramers. Vol. 2. Fasc. I-П. Leiden, 1939.
Liber expugnationis regionum auctore Imamo Ahmed ibn Jahja ibn.Djabir al-Beladsori, quern edidit M.J. de Goeje. Leiden, 1966.
Minorsky V. Hudud al-‘Alam: The regions of the World, a Persian geography 372 AH-982 AD. London, 1937.
Nyberg H.S. Hilfsbuch des Pehlevi. II. Glossar. Uppsala, 1931.
The Derbend-Nameh, or the history of Derbend, translated from a select turkish version and published with the text and with notes, illustrative of the history, geography, antiquities ect. occuring throughout the work by Mirza Kazem-Beg. SPb., 1851.
The Khazars and the Turks in the Akam al-Marjan I By V. Minorsky // Bulletin of the School of Oriental and African Studies.Vol. IX. Pt. I. L., 1937.
The Tajarib al-umam or History of Ibn Miskawayh (Abu ‘Ali Ahmad b.Muhammad) ob. A.H. 4211 Reproduced im facsimile from the MS at Constantinople // Aya Sufiyya Library. With a preface and summary by Leone Caetani. Vol. 1. Leyden, 1909.
Yacut’s geographisches Wdrterbuch aus den Handschriften zu Berlin, St. Petersburg, Paris, London und Oxford / Hrsg. von F. WOstenfeld. I. Lpz., 1866.
И. Г. Семёнов
К РЕКОНСТРУКЦИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ЭТНИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ РАННЕГО Хазарского каганата
Хазарский каганат образовался на периферии разваливавшегося Западного Тюркского каганата. Наиболее хорошо аргументированная гипотеза относительно времени и обстоятельств образования нового государства принадлежит М.И. Артамонову. Согласно ей наиболее вероятным основателем этого государства стал свергнутый правитель Западного Тюркского каганата Иби Шегуй, который около 651 г. бежал из Средней Азии в Юго-Восточную Европу и там получил поддержку со стороны хазар [Артамонов, 1962, с. 170-171]1. Данная гипотеза получила поддержку целого ряда исследователей [Гумилев, 1967, с. 238; Фёдоров Я.А., Фёдоров Г.С., 1978, с. 202; Гадло, 1979, с. 136; Golden, 1980, р. 59, 219-221; Голден, 1993, с. 219].
Важное значение для реконструкции военно-политической структуры Хазарского каганата во второй половине VII-VIII в. имеет интерпретация названия упоминающегося в сочинении армянского историка Левонда (Г'евонд, VIII в.) хазарского рода хат 'ирлит ’бер [Гевонд, 1862, с. 92]. Этот термин мною предложено реконструировать как титул *хазар-элыпебер «эльтебер хазар» [Семёнов, 2009а, с. 161]2. В Хазарском каганате, как и в Тюркском каганате, эльтеберами титуловались правители важнейших этнополитических объединений, находившихся в вассальной зависимости от кагана [см., например: Бернштам, 1946, с. 111, 112, 114; The History of the Caucasian Albanians..., 1961, p. 150, note 2; Golden, 1980, p. 151-152; Степанов, 2003, c. 225; Семёнов, 2008, c. 123; Семёнов, 2009a, с. 161]3. Между тем существование титула *хазар-элыпебер свидетельствует о том, что в Хазарском каганате политический статус правителя собственно хазар de jure был таким же, что и у правителя «Страны гуннов» и правителя волжско-камских болгар, так как последние также титуловались эльтеберами. Этот вывод диссонирует со сведениями других источников, из которых следует, что хазары занимали в Хазарском каганате доминирующее положение. Так, в связи с событиями середины VII в. в сочинениях ал-Йа‘куби и ал-Куфи о правителе Хазарского каганата говорится как о «хакане, царе (или владыке)
хазар» [Al Ja‘qubi, 1883, р. 194; Ал-Куфи, 1981, с. 10]. Такое же впечатление производят и сведения краткой редакции «Армянской географии» VII в. (Asxarhac 'оус *): «Царь Севера называется Хаган. Он владыка Хазар» [Армянская география..., 1877, с. 38; см. также: Патканов, 1883, с. 28]. Ввиду этого во всех исследованиях, так или иначе связанных с историей Хазарского каганата, принимается за непреложный факт безусловное доминирование хазар в данном государстве. Между тем свидетельство Левонда о роде (=династии, то есть речь идет уже о давней традиции) хазар-эльтеберов неизбежно ломает сложившийся стереотип о значительных преференциях хазар в том государстве, которое в литературе привычно именуется Хазарским каганатом. Но как же в таком случае следует относиться к данным тех источников, которые связывают кагана именно с хазарами?
В контексте приведенных выше фактов ответ на данный вопрос может состоять в том, что de facto хазары являлись наиболее могущественной этнополитической конфедерацией каганата, а также и в том, что хазары изначально оказали поддержку хазарским каганам и проявили себя наиболее последовательными сторонниками той ветви династии Ашина, которая около 651 г. обосновалась в Юго-Восточной Европе.
Существование титула «хазар-эльтебер» позволяет также выявить очень важный элемент доктрины власти хазарского кагана: поскольку каган не рассматривал себя в качестве правителя именно хазар, то можно говорить не столько о том, что хазарские каганы сохраняли традиции Тюркского каганата с его претензиями на господство над всем кочевым миром [Артамонов, 1962, с. 171], сколько о претензиях хазарских каганов на преемственность Западному Тюркскому каганату [Семёнов, 2009а, с. 162]. В данном ракурсе такие сочетания, как «Хазарский каганат» и «хазарский каган», становятся в значительной степени условными; правда, они все же необходимы, так как позволяют четко отличать эпоху Западного Тюркского каганата от эпохи «Хазарского каганата». Правомерность использования указанных сочетаний обусловлена еще и тем, что в реальности хазары играли важнейшую роль в военно-политической жизни каганата, и именно поэтому иноземные авторы нередко именовали правителя этого государства «каганом хазар».
Таким образом, можно утверждать, что предположение о том, что в период существования Хазарского каганата имела место консолидация различных кочевых групп Предкавказья вокруг хазар, не вполне соответствует действительности; правильнее было бы говорить о том, что такая консолидация происходила вокруг трона кагана, главной опорой которого являлись собственно хазары, причем говорить в данном случае следует не об этнической консолидации, а о политической.
Важное значение для реконструкции этнической структуры Хазарского каганата в ранний период его существования имеет исследование вопроса о первых арабских походах в пределы Хазарского каганата, и в частности
о событиях, имевших место под г. Баланджаром в 653 г. По данным средневековых арабо-персидских историографов, продвижение арабов на Восточный Кавказ началось еще в 22 г.х. (642/643 г.) [Al Ja‘qubi, 1883, р. 194; At-Tabari, 1879, р. 2663-2667]4. Под этой датой ат-Табари (839-923) сообщает о том, что арабский военачальник Сурака ибн ‘Амр, выслав вперед авангард во главе с ‘Абд ар-Рахманом ибн Раби‘а, направился к Дербенту. Правитель города Шахрбараз5 сдал город арабам на условии, что жители будут освобождены от уплаты налогов (джизйа). После этого Сурака послал войска в Мукан, Тифлис и в горную часть Алании, но эти походы оказались неудачными. Вскоре Сурака умер, и его преемником стал ‘Абд арРахман [At-Tabari, 1879, р. 2663-2667]. Как рассказывает ат-Табари, ‘Абд ар-Рахман стал совершать набеги в сторону Баланджара и даже достиг города ал-Байда’ [At-Tabari, 1879, р. 2667-2668; см. также: Ибн ал-Асир, 1934, с. 14-15] (ал-Байда’- вероятно, ставка хазарского кагана6). Позднее, уже в период правления халифа ‘Усмана (644-656), во время походов ‘Абд ар-Рахмана против тюрок его «настигла беда» [At-Tabari, 1879, р. 2668; цит. пер.: Шихсаидов, 1986а, с. 74].
М.И. Артамонов полагал, что в 642/643 г. атаки арабов на Баланджар были невозможны [Артамонов, 1962, с. 179], однако если учесть, что действия арабских войск в этот период отличались невероятной дерзостью, то вполне допустимо, что они могли направить войска и в сторону Баланджара, и даже к ал-Байда’, но эти рейды носили скорее разведывательный, чем завоевательный характер. Что же касается города ал-Байда’, то речь в данном случае может идти не о ставке кагана, так как Хазарского каганата в этот период еще не существовало, а о хазарском городе, который спустя несколько лет и стал резиденцией правителя нового государства.
О вторжениях в этот период арабов на Кавказ сообщают не только арабо-персидские авторы, но и армянский историк Себэос (VII в.). Поскольку он писал спустя приблизительно два десятилетия после этих событий, то его данные можно считать очень надежными. По его сообщению, на втором году правления императора Константа II (годы правления - 641-668), т.е. в 642/643 г, арабское войско прибыло в Атрпатакан (ср.-перс. Адурбадаган; южный Азербайджан - на северо-западе современного Ирана). Там арабы разделились на три отряда, два из которых вторглись в Армению, а один - в Албанию [История императора Иракла..., 1862, раздел 3, гл. 32; История епископа Себэоса, 1939, гл. 34]. Никаких подробностей о ходе военной кампании арабов в Албании Себэос не приводит, но поскольку указанная им дата подчинения арабами этой страны совпадает с той, которую называют арабо-персидские авторы, то можно достаточно уверенно говорить о захвате арабами в 642/643 г. Дербента. Этот факт подтверждается также приводимым ат-Табари текстом охранной грамоты, врученной Суракой правителю Дербента Шахрбаразу7. Что же касается арабских вторжений в этот же
период на территорию будущего Хазарского каганата - на Баланджар и тем более на ал-Байда’, то соответствующие сообщения нельзя считать столь же надежными, так как они не подкрепляются данными параллельных источников.
После первого покорения Дербента арабы так и не смогли удержать его [Новосельцев, 1990, с. 174], и спустя несколько лет им пришлось подчинять его вторично. В 651 г. арабы развернули крупное наступление на Армению [см.: Большаков, 1993, с. 167-168], причем тогда же Салман ибн Раби‘а начал наступление на территорию Албании [там же, с. 167-168; с. 252, прим. 57]. По мнению О.Г. Большакова, захват арабами Дербента может быть отнесен только к более позднему времени [там же, с. 168], а именно к 653 г. [там же, с. 170-171; с. 252, прим. 65; с. 254, прим. 81]. Однако хотелось бы отметить, что в сочинении ат-Табари сохранилось предание о захвате арабами Дербента в 30 г.х. (650/651 г.). В нем сообщается следующее: арабские полководцы Хузайфа ибн Усайд ал-Гифари и Са‘ид ибн ал-Ас были направлены в помощь ‘Абд ар-Рахману для участия в походе на ал-Баб (Дербент). Те, по словам ат-Табари, «оказали помощь и вернулись» [At-Tabari, 1879, р. 2856; цит. пер.: Шихсаидов, 1986а, с. 75]. Как мне представляется, этот рейд действительно мог иметь место, так как в это же время, в 651 г., Салман ибн Раби‘а возглавил наступление арабов на Албанию (см. выше), а поход его брата ‘Абд ар-Рахмана на Дербент мог явиться одним из эпизодов данной кампании. Необходимо также отметить, что достоверность сообщению о взятии арабами Дербента в 30 г.х. придает еще одно предание, которым располагал ат-Табари. В нем под тем же 30 г.х. упоминается об ‘Абд арРахмане как о наместнике ал-Баба [At-Tabari, 1879, р. 2844]. Надежность этих сведений подтверждается также приводимыми ат-Табари сведениями о производимых ‘Абд ар-Рахманом в этот период набегах в сторону Балан-джара и на город ал-Байда’ [At-Tabari, 1879, р. 2667-2668; см. также: Ибн ал-Асир, 1934, с. 14—15]. По всей видимости, эти рейды последовали сразу же за захватом ‘Абд ар-Рахманом Дербента. Как предполагал А.П. Новосельцев, эти набеги ограничивались лишь территорией «Страны гуннов» в Дагестане [Новосельцев, 1990, с. 174], но вполне возможно, что они действительно были нацелены на ставку первого хазарского кагана.
По данным того же ат-Табари, в следующем, 31 г.х. (651/652 г.) наместником Армении был назначен Салман, а его брат ‘Абд ар-Рахман спустя два года - на девятом году правления халифа Османа (644-656), т.е. в 653 г. -достиг Баланджара. Он стал обстреливать город из катапульт, но «тюрки», подоспевшие на помощь баланджарцам, разбили арабов. ‘Абд ар-Рахман погиб, но часть его отряда сумела добраться до Дербента [At-Tabari, 1879, р. 2668,2871,2889-2891; см. также: ал-Куфи, 1981, с. 11; Al-Beladsori, 1866, р. 204]. По данным некоторых средневековых арабо-персидских авторов, Салман также участвовал в этом походе и погиб «за рекой Баланджар» [Ал-
Куфи, 1981, с. 11; Al-Beladsori, р. 203-204; Ибн ал-Факих, с. 293; Al Ja‘qubi, р. 194; Ибн ал-Асир, 1934, с. 66], но, по другим известиям, ему удалось спастись [At-Tabari, 1879, р. 2890; Ибн ал-Асир, 1934, с. 66].
Ярость, с которой арабы штурмовали Баланджар, характеризует следующее сообщение ат-Табари: «Сказал Ми‘дад ‘Алкаме: “Отдай мне свой плащ и обвяжи им мою голову”. Он так и сделал. Затем он (Ми‘дад) подошел к башне, в которой испытывал свою судьбу (т.е. погиб) Йазид, забросал /стрелами/ их (баланджарцев) и убил /несколько человек/ из них. Затем /в него/ был пущен из метательной машины камень, который рассек ему голову. Сподвижники взяли его и похоронили рядом с Йазидом. * Амр ибн ‘Утба получил рану, увидел свой плащ таким, каким желал его увидеть (красным от крови), и умер. Когда наступил день сражения, то ал-Курса‘ сражался до тех пор, пока не был продырявлен копьями. Одежда его стала белой внизу и красной в разводах. И не переставали люди (т.е. мусульмане) твердо сражаться, пока не погибали. С его смертью (смертью Курса4) наступило поражение людей (мусульман)» [At-Tabari, 1879, р. 2892; цит. пер.: Шихсаидов, 1986а, с. 77].
До настоящего времени к реконструкции хода этой кампании не привлекались данные Себэоса, а между тем они проливают свет на целый ряд фактов, связанных как с самим сражением, так и с этническим составом войск, силами которых арабам было нанесено поражение. По сообщению этого автора, арабское войско, направленное на подчинение «Страны мидийской», то есть Адурбадагана, выступило затем «на север против народа, жившего у Каспийских ворот» [История императора Иракла..., 1862,с. 164]. Пройдя через «ущелье Джора», то есть через Дербент, арабы «опустошили всю страну при подошве гор и разбили многочисленное войско, вышедшее из врат гуннских и составлявшее гарнизон той страны. Из стран тетальских выступило против них войско. Грянули друг на друга со страшной силой, и войско Исмаильтян понесло поражение от войск тетальских, которые разбили их и умертвили лезвием меча. Спасшиеся бегством не могли прорваться через ущелье, потому что другое войско шло на них с тылу. Поэтому они устремились в ущелья Кавказских гор и едва выползли по склонам их. И многие, спасшиеся от смерти, нагие и босые, пешие и раненые пришли в страны тисбонские (то есть в Ктесифон, бывшую резиденцию сасанидских шаханшахов. - Я.С.), на родину свою (имеется в виду город Басра в Ираке. -Я. С.)» [История императора Иракла..., 1862, с. 164].
Автор датирует эти события тринадцатым годом правления византийского императора Константина II, т.е. 653/654 г. Сопоставление этой даты с той, которую приводят арабо-персидские историографы - 32 г.х., т.е. 652/653 г., позволяет уточнить ее - 653 г. [Большаков, 1993, с. 167-168; с. 252, прим. 57].
Можно полагать несомненным, что в цитировавшемся сообщении Себэоса «врата гуннские» соответствуют Баланджару. Надо также полагать,
что под указанными «вратами» подразумевался горный проход, то есть ущелье, вход в которое и контролировали фортификации Баланджара. О том, что военные действия проходили в гористой местности, свидетельствуют и последующие слова Себэоса о том, что «спасшиеся бегством не могли прорваться через ущелье». Кстати, у ал-Балазури в связи с поражением арабов у стен Баланджара также упоминается об ущелье [Al-Beladsori, 1866, р. 204], на что уже обращала внимание Л.Б. Гмыря [Гмыря, 1995, с. 80]. Ею же к исследованию данного вопроса было привлечено сообщение ат-Табари о назначении Салмана ибн Раби‘а в 32 г.х. (652/653 г.) правителем «проходов Баланджара» [At-Tabari, 1879, р. 2889; Шихсаидов, 1986а, с. 75] (это назначение предполагало предстоящее подчинение Салманом этих проходов). Здесь, несомненно, подразумеваются «горные проходы». По мнению Л.Б. Гмыри, речь может идти «о перевальных путях, на пути к которым стоял г. Баланджар» [Гмыря, 1995, с. 78]8. Это предположение, на мой взгляд, является наиболее вероятным, хотя вполне возможно, что под ними могли пониматься устья нескольких горных ущелий, выходящих на равнину. Нельзя также не согласиться с мнением Л.Б. Гмыри о том, что «Баланджар... по всей вероятности, находился в стороне от Прикаспийской трассы, в предгорьях, на пути к кавказским перевальным путям» [Гмыря, 1995, с. 78-79]9.
Что касается хода военных действий у стен Баланджара, то из сообщения Себэоса следует, что баланджарцы («гарнизон той страны»; у ат-Табари в данном случае говорится о «жителях Баланджара» [At-Tabari, 1879, р. 2890]) вначале попытались самостоятельно отбить арабов и вступили с ними в открытое сражение, однако, потерпев неудачу, по всей видимости, отошли под защиту крепостных стен. Надо полагать, что именно после этого арабы и поставили перед стенами Баланджара метательные машины и под их прикрытием ринулись на штурм городских укреплений, о чем сообщается у ат-Табари (см. выше).
По данным Себэоса, следующий этап сражения открылся подходом «тетальского войска» (западные тюрки; см. ниже). Оно ударило арабам в тыл, после чего те и обратились в бегство. У ат-Табари об этом же говорится следующее: «И однажды сговорились тюрки выступить. Вышли жители Баланджара, и присоединились к ним тюрки. И вступили они /вместе/ в схватку /с мусульманами/. ‘Абд ар-Рахмана... постигло несчастье. Мусульмане обратились в бегство...» [At-Tabari, 1879, р. 2890; цит. пер.: Шихсаидов, 1986а, с. 76].
С привлечением данных Себэоса указанное сообщение ат-Табари можно интерпретировать следующим образом: подступившее войско «тюрков» («тетальское войско») ринулось в атаку на арабов, а «жители Баланджара» тут же предприняли вылазку. Под ударами с двух сторон арабы обратились в бегство. Те, кто смог прорваться через строй «тюрков», столкнулись с их
арьергардным полком, заблокировавшим выход из горного ущелья. Спаслись только те, кому удалось вскарабкаться по склонам гор, окаймляющих ущелье. Далее арабам предстоял отход через труднопроходимые горные районы («они устремились в ущелья Кавказских гор и едва выползли по склонам их»), так как равнинный путь, пролегающий вдоль берега Каспийского моря, скорее всего, был перекрыт войсками «тюрков».
Необходимо также отметить, что тетальцами, то есть эфталитами, в сочинении Себэоса именуются обитатели Средней Азии: в главе 1 - это кушаны (до эфталитов политическое доминирование в Средней Азии принадлежало кушанам); в главе 2 - западные тюрки, союзники византийского императора Ираклия, выступившие совместно с ним против Сасанидского Ирана в 627-628 гг., причем в данном случае правитель западных тюрков фигурирует у Себэоса как «тетальский царь»; в главе 4 западные тюрки, разбитые иранским полководцем Варахраном (Бахрам Чубин), дважды названы тета-лами; в главе 5 правитель Западного Тюркского каганата упоминается как «хаган, великий царь тетальский»10. Себэос имел смутные представления о народах Средней Азии, а в данном случае допускает еще и архаизацию среднеазиатской ономастики - эфталиты в 563-567 гг. были окончательно разгромлены тюрками в союзе с сасанидским шаханшахом Хосровом I Ану-ширваном (531-579), а территория Эфталитского царства была разделена между союзниками [см., например: Кляшторный, 2003, с. 93].
Можно полагать несомненным, что в эпизоде, связанном с разгромом арабского войска у «врат гуннских» (= Баланджар), под «странами теталь-скими» также подразумевается Среднеазиатский регион. Для интерпретации же сообщения Себэоса о том, что «из стран тетальских выступило против них войско», необходимо привлечь гипотезу М.И. Артамонова относительно времени и обстоятельств образования Хазарского каганата: «тетальцы» представляли собой западных тюрков из конфедерации нуши-би, которые бежали в северо-западные районы Прикаспия вместе со свергнутым каганом Иби Шегуем, но произошло это не в 653 г., как это может следовать из сообщения Себэоса, а двумя годами раньше. Себэос явно не знал о причинах их появления на Кавказе; ему было известно лишь, что арабы были разгромлены с помощью западных тюрков, прибывших из Средней Азии. С другой стороны, упоминание Себэосом «тетальцев» свидетельствует о том, что военно-политической опорой первого хазарского кагана являлись прежде всего тюрки-нушиби, мигрировавшие вместе с ним в Северо-Западный Прикаспий. Вероятнее всего, их было сравнительно немного, во всяком случае, несопоставимо меньше, чем хазар, так как несколько позднее источники начинают именовать правителя нового каганата «хазарским каганом», о чем уже говорилось выше.
Из сообщения Себэоса остается неясным, принимали ли участие в сражении под Баланджаром собственно хазары. Именование в цитировав
шемся сообщении ат-Табари войска кагана «тюрками» также не позволяет пролить свет на этот вопрос, так как у него, как и у других средневековых арабо-персидских историографов, без какой-либо логики «тюрками» именуются то собственно тюрки, то хазары [см., например: Артамонов, 1962, с. 179-180]11. Однако в переводе сочинения ат-Табари на персидский, выполненном Бал'ами (X в.), говорится об участии в разгроме арабского войска под Баланджаром хазар, алан и присоединившихся к ним тюрков [Дорн, 1844, с. 14]. Это сообщение М.И. Артамонов расценивал как свидетельство того, что первый хазарский каган располагал дружиной, представленной западными тюрками [Артамонов, 1962, с. 179-180]. Упоминание же Себэосом «тетальцев» М.И. Артамонов к исследованию данного вопроса не привлек, а между тем оно в этом отношении является более надежным, так как фиксация этого сообщения имела место спустя чуть более десятилетия после событий под Баланджаром.
Судя по всему, ко времени арабского рейда на Баланджар этот город (Баланджар фигурирует в сочинении ал-Куфи также как «страна Баланджар» [Ал-Куфи, 1981, с. 10-11, 19, 20, 41, 47-48; см. также: Гмыря, 1995, с. 76]) уже был включен в состав Хазарского каганата. Об этом свидетельствует тот факт, что баланджарцы при подходе войска кагана и предпринятой им атаке на арабов сами совершили вылазку из крепости и ударили на арабов с противоположной стороны, то есть они воспринимали кагана как союзника.
По всей видимости, при подготовке похода на Баланджар арабы рассчитывали на легкую победу: вероятно, они полагали, что после падения Западного Тюркского каганата к северу от Дербента уже не существует той монолитной силы, которая могла бы оказать им достойный отпор. Но совершенно неожиданно для арабов такая сила нашлась. Это был молодой Хазарский каганат, представленный тогда в основном хазарами и какими-то другими небольшими этнополитическими группами Дагестана и Нижнего Поволжья, а также и мигрировавшими в Северо-Западный Прикаспий в 651 г. западными тюрками.
Потерпев поражение у стен Баланджара, арабы после этого более полувека не предпринимали новых нападений на Хазарский каганат. Тем не менее гибель арабских воинов у Баланджара имела для мусульманского мира далеко идущие последствия, обозначив одно из направлений будущей экспансии Арабского халифата. Со своей стороны, Хазарский каганат в этот период еще не мог обрушиться на арабов, так как находился в стадии своего становления.
По мнению М.И. Артамонова, разгром арабов под Баланджаром являлся «малозначительным эпизодом, так сказать, первым знакомством между будущими упорными противниками» [Артамонов, 1962, с. 180]. Противоположной точки зрения придерживается А.Р. Шихсаидов [Гаджиев, Давудов,
Шихсаидов, 1996, с. 202]. События под Баланджаром не могли не сыграть консолидирующей роли для потенциальных вассалов Хазарского каганата на Северном Кавказе и в Дагестане. Все они были поставлены перед необходимостью восстановления в степи могущественной центральной власти, которая одна только и могла служить гарантией отражения новых вторжений арабов12.
По всей видимости, после разгрома арабского отряда у Баланджара в 653 г. Дербент перешел под контроль хазар или дагестанских гуннов [Новосельцев, 1990, с. 102]. Об этом может говорить тот факт, что в последующий период те и другие беспрепятственно вторгались в Албанию.
Таким образом, первые атаки арабов на территорию Хазарского каганата могли иметь место уже в 651 г., однако уверенно можно говорить только о том, что около 653 г. арабы напали на Баланджар и пришедший на помощь баланджарцам хазарский каган разгромил арабское войско. На этом первая хазаро-арабская война завершилась, и военные действия между двумя государствами не возобновлялись вплоть до 706 г.13
Примечания
1 Обзор других точек зрения см.: [Семёнов, 2008, с. 118-127].
2 Другие точки зрения см.: [Dunlop, 1954, р. 180, note 43; Czegledy, 1960, р. 85; Артамонов, 1962, с. 338; Минорский, 1963, с. 157, прим. 157; Golden, 1980, р. 125, 149,197, 198].
3 По мнению Г. Дёрфера, титул элътебер имеет жуань-жуаньское происхождение [Do-erfer, 1965, S. 203].
4 Без указания даты об этих же событиях рассказывают и другие арабо-персидские авторы: [Ал-Куфи, 1981, с. 11; Al-Beladsori, 1866, р. 203-204; Ибн ал-Факих, 1885, с. 293; Ибн ал-Асир, 1934, с. 66].
5 В персидском переводе Баллами и у Ибн ал-Асира - Шахрийар. То же и в «Дербенд-наме» [Шихсаидов, 1986а, с. 72, прим, а; Новосельцев, 1990, с. 101-102]. По всей видимости, правильная форма этого имени - Шахрбараз, которая нередко встречается среди имен сасанидской знати, тогда как форма Шахрийар представляет собой более поздний, новоперсидский титул со значением «правитель шахра (области)» [Новосельцев, 1990, с. 101-102].
6 Предполагается, что араб. ал-Байда ’ ‘Белый* является калькой с соответствующего тюркского названия [Minorsky, 1937, р. 453]. О. Прицак сопоставляет данный термин с названием *Сарыгчин, под которым в ряде арабо-персидских источников X в. фигурирует одна из частей г. Итиля, столицы хазар [Голб, Прицак, 1997, с. 182,183; с. 191, прим. 46]. Обзор других точек зрения см.: [Новосельцев, 1990, с. 125-128].
7 Текст охранной грамоты см.: [Буниятов, 1965, с. 81; Шихсаидов, 1986а, с. 73].
8 Иначе выражение «проходы Баланджара» интерпретируется А.Р. Шихсаидовым: «проходы, ведущие на Баланджар» [Шихсаидов, 19866, с. 15].
9 Другие точки зрения относительно локализации Баланджара см.: [Гмыря, 1995, с. 82].
10 Здесь: нумерация глав - по переводу Ст. Малхасянца - см.: [История епископа Се-беоса..., 1939].
11 Подробное исследование данного вопроса см.: [Калинина, 2005, с. 251-258].
12 О важной роли хазаро-арабских войн для цементации населения Хазарского каганата см.: [Гадло, 1979, с. 169-170; Голден, 1993, с. 213,218].
13 Относительно даты см.: [Семёнов, 20096, с. 40-48,49; Семёнов, 2009в, с. 13-19,20, 21].
Список литературы
Армянская География VII в. по Р.Х. (приписывавшаяся Моисею Корейскому) / Текст и пер. с присовокуплением карт и объяснительных примечаний издал К.П. Патканов. СПб., 1877.
Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962.
Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхонских тюрок VI-VII вв. М -Л., 1946.
Большаков О.Г. История халифата. Т. 2. Эпоха великих завоеваний (633-656). М., 1993.
Буниятов 3. Азербайджан в VII-IX вв. Баку, 1965.
Гаджиев М.Г., Давудов О.М., Шихсаидов А.Р. История Дагестана с древнейших времен до конца XV в. Махачкала, 1996.
Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. Л., 1979.
Гевонд. История халифов / Пер. К. Патканьяна. СПб., 1862. IX.
Гмыря Л.Б. Страна гуннов у Каспийских ворот. Махачкала, 1995.
Голб Н. и Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века / Пер. с англ.; научн. ред., послесловие и коммент. В.Я. Петрухина. Москва-Иерусалим, 1997 (5757).
Голден П.Б. Государство и государственность у хазар: власть хазарских каганов // Феномен восточного деспотизма: Структура управления и власти. М., 1993.
Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967.
Дорн Б. Известия о хазарах восточного историка Табари / Пер. П. Тяжелова И ЖМНП. 1844. Ч. 43. №7, 8.
Ибн ал-Асир. Ал-камиль фи-т-тарих. Т. III. Каир, 1934 (на араб. яз.).
Ибн ал-Факих. Китаб ал-булдан. Лейден, 1885 (на араб. яз.).
История епископа Себэоса / Пер. с 4-го исправленного армянского издания, предисл. и коммент. Ст. Малхасянца. Ереван, 1939.
История императора Иракла: Сочинение епископа Себэоса, писателя VII века / Пер. с арм. К. Патканьяна. СПб., 1862.
Калинина Т.М. Ал-хазар и ат-тюрк в произведениях средневековых арабоперсидских ученых // Евреи и славяне. Т. 16. Хазары. Иерусалим-Москва, 2005.
Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003.
Ал-Куфи, Абу Мухаммад Ахмад ибн А’сам. Книга завоеваний (Извлечения по истории Азербайджана VII-IXbb.) / Пер. с араб. З.М. Буниятова. Баку, 1981.
Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X-XI вв. М., 1963.
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
Патканов К. Из нового списка Географии, приписываемой Моисею Корейскому // ЖМНП. 1883. Март.
Семёнов И.Г. Образование Хазарского каганата // ВИ. 2008. № 8. С. 118-127.
Семёнов И.Г. Происхождение и значение титула «хазар-эльтебер» И ВИ. 2009а. №9.
Семёнов И.Г. Хазаро-арабские военно-политические взаимоотношения во второй половине VII - начале VIII в. И Вопросы истории Дагестана. Вып. V. Махачкала, 20096.
Семёнов И.Г. Хазаро-византийские политические взаимоотношения в периоды правления императора Юстиниана II (685-695, 705-711) // Шестнадцатая международная междисциплинарная научная конференция по иудаике. Москва, 3-5 февраля 2009 г. Ч. 3. Еврейская культура и ее контексты. М., 2009в.
Степанов Ц. Развитие на концепцията за сакралния цар у хазарите и българите през ранного средновековие И Българи и хазари през ранного средновековие. София, 2003.
Федоров Я.А., Федоров Г.С. Ранние тюркские племена на Северном Кавказе. М., 1978.
Шихсаидов А.Р. Книга ат-Табари «История посланников и царей» о народах Северного Кавказа // Памятники истории и литературы Востока. М., 1986а.
Шихсаидов А.Р. Освободительная борьбы народов Дагестана против халифата VII-VIII вв. (в трудах арабских авторов) И Освободительная борьбы народов Дагестана в эпоху средневековья. Махачкала, 19866.
Al-Beladsori. Liber expugnationis regionum, auctore... al-Beladsori I Ed. M.J. de Goeje. Lugduni Batavorum, 1866.
Czegl^dy K. Khazar Raids in Transcaucasia in 762-764 A.D. //Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae. T. XI. Fasc. 1-3.1960.
Doerfer G. Tiirkische und Mongolische Elemente im Neupersischen. Bd. II. Wiesbaden, 1965.
Dunlop D.M. The History of the Jewish Khazars. Pnncenton (N.Y.), 1954 (Princenton Oriental Studies. Vol. 16).
Golden P.B. Khazar Studies: An Historico-philological Inquiry into the Origins of the Khazars. Vol. 1. Budapest, 1980.
The History of the Caucasian Albanians by Movses Dasxuranci I Transl. by C.J.F. Dow-sett. London-New York-Toronto, 1961.
Al Ja‘qubt Ibn Wadhih qui dicitur al Ja'qubT. Historiae I Ed. M.Th. Houtsma. Lugduni Batavorum, 1883. T IL
Minorsky V. Hudiid al-‘Alam: The Regions of the World, a Persian geography 372 AH-982 AD. London, 1937.
At-Tabari. Annales quos scripsit Abu Djafar Mohammed ibn Djarir at-Tabari cum aliis I Ed. M.J. de Goeje. Lugduni Batavorum, 1879. Ser. I.
Список сокращений
ВИ - Вопросы истории (М.)
ЖМНП - Журнал Министерства народного просвещения (СПб.)
Б.Е. Рашковский
Хазария и хазары в библейских комментариях Саадьи Гаона (882-942 гг.)
Корпус известий о хазарах, отложившихся в средневековой еврейской экзегетической литературе, является одним из важнейших (хотя и незаслуженно обойденных вниманием в историографии) пластов первичной источниковедческой информации о странах и народах раннесредневековой Восточной Европы. Отсутствие заметного внимания и интереса к нему со стороны большей части исследователей, изучающих те или иные аспекты истории Хазарского каганата, казалось бы, объяснимо. Действительно, на первый взгляд представленные в нем фрагменты не могут дать ничего нового для понимания культурной или этнорелигиозной истории Хазарии. В них не содержится новых сенсационных сведений о датировке хазарского «обращения» в иудаизм, отсутствуют какие бы то ни было данные о роли еврейского элемента или иудейской религии в жизни Хазарского государства. Даже о самом факте исповедания иудаизма немногочисленным слоем хазарской правящей элиты в этих источниках часто говорится иносказательно. Поэтому исследователю для реконструкции мнений этих авторов о хазарах порой необходимо бывает приложить целый ряд усилий, чтобы понять систему ассоциаций, посредством которых образ Хазарии и хазар выстраивался в их сознании.
Важность свидетельств о хазарах из средневековой еврейской экзегетической литературы обусловлена тем, что памятник экзегезы - библейский комментарий- литературное произведение, ориентированное на самый широкий круг читателей. Только благодаря анализу свидетельств о хазарах в источниках такого рода можно понять, как существование государства, правящая элита которого была иудаизирована, воспринималось иудейской религиозной мыслью того времени.
Библейский комментарий как тип иудейской религиозной литературы как раз и сформировался в период существования Хазарского каганата и господства в нем правящей иудаизированной династии. До того религиозная культура еврейства не нуждалась в создании специальных сочинений.
толкующих текст Писания слово за словом или же стих за стихом. Более ранние типы библейской экзегезы, существовавшие в античный или позднеантичный период, были ориентированы либо только на перевод текста с библейского иврита на разговорный язык той или иной общины (Сеп-туагинта, Таргумы), исследование философского смысла Писания (Филон) или же создание углубленного герменевтического толкования (ивр. midraS). Ориентация в первую очередь на передачу буквального смысла библейского текста (ивр. peSaf) становится одной из главных тенденций иудейской экзегетики в раннесредневековый период под властью ислама.
В значительной степени исламским влиянием было обусловлено формирование караимского движения - самостоятельного течения в иудаизме, не признающего законодательного авторитета Устной Торы (т.е. совокупности текстов талмудической литературы) и рассматривающего только еврейский текст Библии в качестве единственного источника права и ритуальной практики. В этом караимы следовали принципам, восходившим к Анану бен Давиду, которого позднейшая караимская традиция считает основателем этого направления в иудаизме1, приписывая ему высказывание: «Тщательно исследуйте Писание, не полагаясь на мое мнение».
Большая часть свидетельств о хазарах, сохранившихся в еврейской экзегетической литературе Х-ХП вв., известна из библейских комментариев караимов2, так как именно для них Хазарское государство своим существованием представляло некое подобие интеллектуального вызова. Эта тенденция заметна у авторов X в. Йакуба ал-Киркисани и Йефета бен Эли, у пользовавшегося их материалами компилятора XII в. Яакова бен Реувена и, возможно, также других, не известных по имени авторов. Не случайно большинство ярких антихазарских высказываний в средневековой еврейской литературе приходится именно на библейские комментарии караимов [Ankori, 1959, р. 74-76]. Негативное отношение к хазарам в средневековой караимской литературе, скорее всего, было связано с тем, что по крайней мере на позднем этапе существования «иудейской Хазарии» правящей верхушкой этого государства был принят иудаизм в его раббанитской версии, о чем сохранились упоминания, в частности, и в письме Иосифа [Коковцов, 1932, с. 23-24, 30-31, 80, 97]3. Позднее и в раббанитских источниках свидетельства о хазарах стали активно привлекаться для нужд антикараимской полемики [The Book of Tradition..., 1967, p. 67-68].
Свидетельства о хазарах в раббанитской экзегезе Писания не столь многочисленны и заметны. На сегодняшний день можно утверждать, что лишь один раббанитский комментатор Библии использовал в своих трудах реалии, связанные с Хазарским каганатом. Однако его свидетельства о хазарах представляют большой интерес в связи с тем, что они, по всей видимости, являются самыми ранними атрибутированными свидетельствами о хазарах в средневековой еврейской литературе. Этот автор - Саадья Гаон.
Саадья Гаон, или Сайид ал-Файюми, происходил, как показывает его нисба, из области Файюм в Верхнем Египте. Благодаря своей необычной учености, весьма широким интересам в области философии, филологии, грамматики и поэтики, хорошему знакомству с доктринами различных еврейских сект, включая, конечно, и караимов, он сумел завоевать огромный авторитет в кругах ученой элиты раббанитов в Вавилонии и несмотря на то, что был для нее явно «человеком со стороны», добиться своего назначения на должность главы талмудической Академии Суры в 928 г. Именно после этого он получил почетный титул гаона4.
Как уже было отмечено выше, Саадья является автором, возможно, наиболее ранних атрибутируемых свидетельств о хазарах в средневековой еврейской литературе. Точка зрения М. Ландау о том, что таким автором был ал-Киркисани [Landau, 1942, р. 96], на мой взгляд, сомнительна, так как работа ал-Киркисани, содержащая в себе упоминание о хазарах, была написана в 937 г., а Саадья умер в 942 г. Таким образом, можно предполагать, что хотя бы часть известий Саадьи о хазарах датируется периодом более ранним, чем 937-942 гг.
Саадья дважды упоминает о хазарах в своем комментарии к библейской книге «Исход» (ивр. Semot). Фрагменты о хазарах из этого комментария были изданы первый раз А.Я. Гаркави [Harkavy, 1897, р. 244-246] и идентифицированы им как отрывки комментария к недельным главам (кускам из Пятикнижия, читаемым каждую субботу в синагоге) «Терума» (Исх. 25:1-27:19) и «Ки вер» (Исх. 30:11-34:35) [Harkavy, 1897, р. 244-245]. Однако до сих пор использование и введение их в научный оборот затруднялось тем, что в упомянутой публикации А.Я. Гаркави не указал шифр использованной им рукописи.
Спустя столетие после публикации А.Я. Гаркави полный текст комментария Саадьи на книгу «Исход» был издан израильским исследователем Й. Рацаби. В состав этой публикации вошли и два места о хазарах [Razabi, 1998, р. 369, 372]. Рацаби правильно идентифицировал текст данного комментария с рукописью Евр-Араб I № 129II Собрания А.С. Фирковича. Он также показал, что оба фрагмента о хазарах принадлежат к комментарию на текст только одной недельной главы - «Ки тисса» [Razabi, 1998, р. 369, 372]. Тем не менее в издании Й. Рацаби, как и у А.Я. Гаркави, имеется ряд расхождений с оригинальным текстом рукописи. Кроме того, в ней неправильно указано местоположение данных фрагментов в тексте. Указания на те или иные места в рукописи представляют собой номера страниц, а не листов, как это принято.
Публикуемые ниже фрагменты о хазарах из комментария Саадьи на книгу «Исход» были сверены мною с текстом рукописи № 129II Собрания Фирковича. Первый из них5 относится к толкованию Саадьи на Исх. 31:2-3, представляющие собой обращение Бога к Моисею: «Смотри, я избрал -Бе-
цалеля, сына Ури, сынаХура, из колена Иуды и наполнил его духом Божьим, дав ему мудрость и разумение и знание во всяком деле».
/Л. 33а/... Этими тремя (свойствами) охарактеризован Хирам, который сделал многие из сосудов для Храма Соломона, как сказано: «(и был он) исполнен мудростью, разумением и знанием» (1 Цар. 7:14) и проч. История Хирама вызывает некоторые вопросы, (такие как) почему его звали Хирам, так же как и тирского царя звали Хирам? Так как написано также: «и сейчас посылаю (тебе) человека мудрого, имеющего знания, (человека) отца моего Хирама» (2Хр. 2:12). И тогда скажем, что, возможно, (имя) царя Тира было Хирам, сын Хирама, как называют людей и в наше время, (например), Иегуда, сын Иегуды. Или здесь есть другое (явление), встречающееся также в наше время. Так же как и всякий царь у арабов называется халифом /л. ЗЗЪ/, а у хазар - хаканом, так же всякий царь Египта называется фараоном, и каждый царь филистимлян зовется Авимелех, а у амалекитян - Агаг, как написано во времена Моисея: «и превзойдет Агага царь его» (Числ. 24:7). И всякий царь Хацора зовется Явин, так как мы видели, что под этим именем обозначен тот, кто был во времена Иегошуа (Ис. Нав 11:1), и тот, кто был во времена Деворы (Суд. 4:17), и всякий царь Тира зовется Хирам. Потому и говорится: Хираму, царю Тира (2 Сам. 5:11 или 1 Цар. 9:11,1 Хр. 14:10), отцу моему Хираму (2 Хр. 2:12).
Внимание Гаона в этом стихе привлекают три качества, которыми охарактеризован Бецалель: мудрость (hokhmah), разумение (tebunah) и знание (daat). После нескольких примеров, поясняющих эти строки, Саадья переходит к тому, что теми же самыми свойствами, что и Бецалель, охарактеризован еще один известный библейский храмостроитель - Хирам из Тира. Про этого Хирама в Библии (1 Цар. 7:14) сообщается, что «он был сыном вдовы из колена Нафтали, а отец его, тирянин, был медником. И был он (т.е. Хирам) исполнен мудростью (hokhmah), разумением (tebunah), и знанием (daat)». Но тогда возникает вопрос: каким образом этот Хирам, сын вдовы из Тира, связан с тирским царем Хирамом, поставлявшим Соломону кедры для строительства Первого Храма (1 Цар. 5:15-26)? И еще один: как царь Тира мог носить то же имя, что и простой ремесленник из колена Нафтали, да еще и не израильтянин по отцу?
На основании того, что целый ряд библейских персонажей, связанных обстоятельствами своего рождения с Тиром, носили имя Хирам, и при этом некоторые из них были царями этого финикийского города, Саадья Гаон приходит к выводу о том, что слово «Хирам» представляет собой не личное имя тирского царя, а его титул, подобно тому, как титул египетского царя -фараон, а хазарского царя - хакан.
Этот комментарий Саадьи- хороший пример того, как логическая конструкция, внешне безупречно выстроенная с точки зрения формальной логики, может быть основана на полностью неверной логической посыл
ке, так как в действительности Хирам - не титул, а личное имя тирского царя [Gray, 1970, р. 182-183]. Но такова была авторская интенция Саадьи, комментарий которого соединяет методику толкования текста, характерную для еврейского мидраша, с принципами толкования, свойственными мусульманскому тафсиру. Поэтому он мог примирить несколько различных библейских традиций написания названия города Тир, происхождения Хирама - царя и Хирама - простого ремесленника, а также две формы написания имени Хирам (с буквами «вав» и «йод»).
Наиболее интересное место в этом комментарии - выражение wa-kull malik li-l-khazar yusamma khaqan (т.е. арабск. «и всякий царь у хазар называется хаканом»)6. Еще А.Я. Гаркави обратил внимание на то, что в иудео-арабском7 тексте комментария титул каган или хакан (]КрЮ) представляет собой транслитерацию обычного для арабов написания встречающегося у целого ряда средневековых мусульманских историков и географов: Ибн Хордадбеха, ал-Масуди, Ибн Фадлана и ал-Бируни [Harkavy, 1897, р. 245]. Бросается в глаза ясно выраженное у Саадьи представление о синонимичности арабского слова малик и тюрко-хазарского титула хакан. В этом плане его точка зрения ближе к трудам более ранних арабских авторов IX в., чем к взглядам арабских географов классической школы, которые словом «малик» обычно именуют бека - реального правителя Хазарского каганата на последнем этапе его существования [Новосельцев, 1990, с. 134—142; Петрухин, 2001].
Несколькими страницами ниже в рукописи того же комментария Саадья вновь обращается к реалиям, связанным с хазарами8:
/Л. 35b/... Некоторые места я находил трудными (для понимания) в нашем Писании, пока не удостоверился, что примеры подобных (им) вещей встречаются и в наше время. Из-за этого я много времени потратил на то, чтобы понять, почему в обычае Моисея было сохранять ответ на обращения к нему Господа в своей памяти до тех пор, пока он не получал от Того новое повеление. И если Моисей не сразу отвечает на первое, то (он делает это) по необходимости, пока (не должен будет отвечать) на второе повеление Бога. И всякий, кто читает Тору, видит ответ (Моисея) только на первое повеление (Бога). А ответ на второе повеление Моисей дает после того, как (получает) третье. Как учили мы из (слов): «И донес Моисей слова народа Господу» (Исх. 19:8), [и в то же время сказано:] «И сказал Господь Моисею: Я спущусь к тебе в грозовом облаке» (Исх. 19:9). [И в то же время сказано:] «и сообщил Моисей Господу слова народа» (Исх. 19:9). И в то же время сказал Бог Моисею: «выйди и подтверди народу и проч»». (Исх 19:21). И это ответ на вопрос, почему сначала говорится: «отдели народ, который был вокруг» (Исх. 19:12), как мы и пояснили это в комментарии на (недельную) главу «И услышал /л. Зба/Йитро». И я не знал, есть ли такой обычай у кого-либо из царей, пока не узнал, что это в
обычае в Хазарском царстве [и это у них в обычае]9: когда обращается царь к князю или военачальнику [с поручением]10, и тот, исполнив (его повеление), возвращается и становится перед ним, он не говорит «О господин, исполнил я твое поручение». И поэтому он ждет, пока не потребует царь исполнить другое приказание. А после того, как он выполнит это приказание, говорит: «Исполнил я и первое твое повеленье». Итак стало ясно мне, что это обычай царский.
Контекст этого комментария Саадьи несколько иной. Он представляет собой общее рассуждение о различных «трудных местах» Библии. Несмотря на то, что в нем разбирается фрагмент из другой недельной главы (Йитро - Исх. 18-20), он, тем не менее, был включен Гаоном в состав комментария к Исх. 32. Разбирая здесь такой библейский фрагмент, как Исх. 19:8-9п, Саадья пытается дать рационалистическое истолкование противоречия, возникающего в результате автоматического соединения в библейском тексте двух разных традиций. В Исх. 19:8 Моисей передает Богу ответ народа на требование к нему, изложенное в Исх. 19:3-7. В девятом же стихе вновь говорится о том, что Моисей сообщает Богу слова народа. При этом сам народ в иных контекстах в этих двух стихах не упоминается. Объяснение этого места действительно дается Саадьей в той части комментария на Книгу Исход, где разбирается фрагмент Исх. 19:8-9 [Razabi, 1998, р. 79-80,297-298].
Наиболее интересен в этом фрагменте экскурс Гаона об обычае (араб. sira) хазарского царя. Насколько мне известно, подобные мотивы не встречаются в других письменных источниках о хазарах. Обращает на себя внимание и наименование хазарского государства. Арабское mamlakat al-khazar у Саадьи Гаона вызывает ассоциации со словами хорасанских торговцев, приводимыми в письме Хасдая ибн Шапрута хазарскому правителю Иосифу: «Есть царство у иудеев, называемых по имени ал-хазар» (ивр. yeS mamlakat le-yehudim nikraim be-Sem al-khazar) [Коковцов, 1932, c. 14, 63]. Слово mamlaka («царство») записывается одинаковым образом - ПЭ1?»» на иврите и на иудео-арабском языке. Кроме того, Хасдай во всех связанных с его деятельностью документах (письмах к Иосифу и византийской императрице Елене) всегда использует только арабскую (или иудео-арабскую) форму написания этникона «хазары» - ал-хазар [Голб, Прицак, 2003, с. 108-109,120-121].
В приведенных выше фрагментах комментариев Саадьи на Книгу Исход не содержится прямых упоминаний об иудаизме в Хазарии. Тем не менее на этом основании вряд ли можно утверждать, что подобные сведения не были ему известны. Скорее наоборот: поскольку об иудаизме в Хазарии знали его основные литературные оппоненты из числа караимов - Йефет бен Эли и Йакуб ал-Киркисани, можно предположить, что отсутствие упоминания означает не неизвестность, а, наоборот, широкую известность по
добного феномена для аудитории комментариев - образованного раввини-стического еврейства Ирака первой половины X в.
Другой вопрос: можно ли видеть хотя бы в одном из этих фрагментов скрытый намек на существование в каганате иудейской религии? Возможно, в этом ключе стоит рассматривать текст комментария к Исх. 31:2-3. Действительно, имитация древнеизраильской Скинии иудаизированными правителями хазар, описанная в Послании Иосифа [Коковцов, 1932, с. 22, 29, 77, 94], и участие языческого царя Хирама в строительстве иудейского Храма, в принципе, могли быть поводом для такого сопоставления. Тем более что у и караимских комментаторов Писания Х-ХП вв. хазары помещены в тот же историко-мифологический контекст, в котором в книге Исайи (Ис. 48:14) действует персидский царь Кир - так же, как и Хирам, языческий правитель, известный в иудейской традиции в качестве одного из строителей Иерусалимского Храма [Ankori, 1959 р. 77-78]12.
С Саадьей может быть связано еще одно раннее еврейское свидетельства о хазарах, дважды опубликованное А.Я. Гаркави [Harkavy, 1887, S. 278; Harkavy, 1897, р. 246]. Оно представляет собой одиночный фрагмент респонса (т.е. ответа раввина на вопросы по еврейскому религиозному законодательству) с текстом следующего содержания:
Мы сообщаем Главе Академии об одном человеке из вашей местности, и действительно, говорят, что был в вашем городе один человек именем Исаак, сын Авраама, который отправился к хазарам.
Из всех фрагментов Саадьи Гаона, имеющих отношение к хазарам, этот наиболее ценен, так как он может считаться единственным в еврейских письменных источниках аутентичным указанием на существование связей между Хазарским каганатом и иудейскими общинами Ближнего Востока. До сих пор единственным свидетельством в пользу реальности подобных отношений был короткий пассаж из письма Иосифа, сохранившийся только в его краткой редакции: «Глаза наши обращены... к мудрецам израильским, к Академии в Иерусалиме и к Академии в Вавилоне» [Коковцов, 1932, с. 25, 88-89]13.
После А.Я. Гаркави в исследовательской литературе был предпринят ряд попыток интерпретировать это сообщение. Так, А. Поляк предложил датировать его 929 г., не приведя при этом никаких доказательств [Poliak, 1951, р. 130]. Д. Шапира, как и А. Поляк, основывавшийся на публикации А.Я. Гаркави, также принял эту датировку, одновременно предположив, что упомянутый Исаак бен Авраам отправился в Хазарию «учительствовать» [Шапира, 2010, с. 173], что никак не следует из приведенного фрагмента. Кроме того, само имя «Исаак бен Авраам» относится не к определенному индивиду, а представляет собой некое условное упоминание человека.
В респонсах имена библейских патриархов Авраама, Исаака, Реувена, Шимона (или, если речь идет о женщинах, Рахили или Лии), как правило, значат просто «некто» [Мапл, 1917, р. 460]. Таким образом, наш «Исаак бен Авраам» просто некий еврей, отправившийся в страну хазар, прочие биографические данные которого неизвестны. Притом атрибуция этого фрагмента именно к Саадье не безусловна, что признавал и сам А.Я. Гаркави. Ситуация с этим свидетельством Саадьи усложняется и тем, что его пока не удалось идентифицировать среди рукописных документов наследия Гаона. Именно это мешает окончательно решить вопрос о его подлинности и возможности использовать его в качестве источника по иудейско-хазарским отношениям.
Четвертое свидетельство Саадьи не было сохранено еврейской письменностью и дошло до нашего времени в цитате, приведенной в «Китаб ал-‘Ибар» Ибн Халдуна. Оно представляет собой большой интерес, так как, подобно мусульманским историкам и географам, а также составителю письма хазарского правителя Иосифа и автору еврейского исторического сочинения X в., книги «Иосиппон» [Калинина, 2002, Коковцов, 1932, с. 20, 27,72,74, 89,91-92; Петрухин, 1995, с. 25-40], Саадья разделял точку зрения на происхождение хазар от библейского патриарха-эпонима Тогармы, сына Яфета и внука Ноя (Быт. 10:1-3):
...Продолжим историю мира упоминанием о туркменах, а они из детей Яфета - сына Ноя, (и они - те его потомки, которые) от Тогармы, сына Кумара, сына Яфета, как об этом говорится в Торе14. И упоминает из ученых сынов Израиля ал-Фаюми, что их происхождение - от Тогармы. И это хазары, а хазары - туркмены...
[Китаб ал-‘Ибар, 1284 г.х., т. 5, с. 561].
Итак, как показывают сохранившиеся фрагменты о Хазарии из произведений Саадьи Гаона, сведения о Хазарском государстве, о титуле его правителя и о происхождении хазар были известны и доступны еврейским ученым и комментаторам Библии, жившим в X в. на востоке арабского мира - в Ираке и Палестине. Однако остается открытым вопрос о путях их дальнейшего распространения внутри еврейской диаспоры Средиземноморья. Очевидно, эти свидетельства должны были быть известны не только авторам библейских комментариев, но и их ученикам, съезжавшимся из диаспоры для обучения в талмудических академиях Вавилонии. Ведь именно ученики мудрецов должны были быть первоначальной аудиторией написанных ими комментариев, как у караимов, так и у раббанитов. Возникает также вопрос о том, могла ли информация подобного рода быть известной главам еврейских общин в странах Западного Средиземноморья, в том числе Хасдаю ибн Шапруту - сановнику при дворе кордовского халифа Абд ал-Рахмана Ш.
Хасдай вряд ли мог быть знаком с трудами караимских авторов из-за конфессионального барьера между раббанитами и караимами. Тем не менее представляется вероятной возможность его знакомства со сведениями о хазарах и Хазарском государстве путем личных контактов ученой элиты евреев-раббанитов ал-Андалуса с их вавилонскими собратьями. То, что информация о существовании Хазарского государства и об иудаизме как его государственной религии могла дойти до мусульманской Испании в результате личных контактов между ученой элитой ал-Андалуса и Вавилонии, выглядит весьма вероятным, так как слой наиболее значительных религиозных деятелей, поэтов и писателей среди евреев-раббанитов X в. был все еще достаточно тонок, и большинство его представителей знали друг о друге и находились между собой в эпистолярном общении. Показательно, что историк и географ ал-Масуди упоминает и об учителе Саадьи - Абу Касире ибн Яхье ал-Катибе из Тверии, оппонентом которого он был в религиозном диспуте [Kitab at-tanbih..., 1894, р. 113]. В ближайшее окружение Хасдая ибн Шапрута также входили евреи-раббаниты из Ирака и других ближневосточных еврейских общин. А один из них - Дунаш ибн Лабрат, уроженец магрибинского города Феса, поэт и противник Менахема ибн Сарука15 в теории литературы и борьбе за милости Хасдая как мецената, - учился в Багдаде у Саадьи Гаона [Shirman, 1960, р. 31]. Упоминания о Дунаше ибн Лабрате и о полемике с ним сохранились в стихах Менахема ибн Сарука [Louzatto, 1852, р. 70].
О связях Хасдая с вавилонской еврейской элитой известно и из других, независимых друг от друга еврейских и мусульманских источников. Авраам ибн Дауц в своей «Книге Предания», кроме переписки между Хасдаем и хазарским царем, упоминает о послании р. Досы, сына Саадьи Гаона, адресованном Хасдаю: «.. .Прочие же делар. Саадьи Гаона и благодеяния, совершенные им для Израиля, записаны в книге Сефер га-Галуй и в послании, которое написал его сын Доса р. Хасдаю сыну Исаака га-Наси...»[The Book of Tradition..., 1967, p. 42].
Похожего рода информация о Хасдае сохранилась и в арабском трактате по истории медицины (Хасдай для своего времени был весьма известным врачом) Ибн Аби Усайбийи - сирийского автора начала XIII в. Ибн Аби Усайбийа пишет, что Хасдай способствовал утверждению и распространению среди евреев ал-Андалуса знаний еврейского религиозного закона, ранее более характерных для евреев Багдада. От них же, по его словам, Хасдай получал информацию по календарным расчетам, находившуюся в распоряжении иракских евреев [Louzatto, 1852, р. 8]!6.
Культурные, литературные и экономические связи между испанским еврейством и вавилонским культурным центром, который во времена Хасдая все еще оставался для иудеев Испании своеобразной «культурной метрополией», существовали со времен завоевания Иберийского полуострова
Тариком ибн Зийадом и были весьма интенсивными [Ashtor, 1973, р. 119— 120]. Еврейские общины Кордовы и Багдада во времена Хасдая ибн Ща-прута все еще находились в рамках одного и того же единого культурного, экономического и информационного пространства.
С.Д. Гойтейн, крупнейший исследователь документов Каирской гени-зы, подчеркивает легкость торговых, дипломатических и академических контактов между еврейскими общинами Средиземноморья в этот период. Путешествия купцов и ученых между разными концами Средиземноморья могли носить даже сезонный характер. Достаточно свободно мог происходить обмен новой информацией, новыми книгами и идеями [Goitein, 1961, р. 42, 59].
Интересный материал дают и исламские параллели. Историк мусульманской Испании Д.Е. Мишин отмечает факт свободного и многократного путешествия ученых богословов - факихов из ал-Андалуса на восток исламского мира - в Хиджаз, Ирак и Иран, вплоть до Центральной Азии и Индии. Путешественники из Испании, совершавшие хадж к важнейшим мусульманским святыням, оставались в Машрике на долгие годы для того, чтобы пополнить свое религиозное образование. Многие из них учились у самого основателя маликитского мазхаба - Малика ибн Анаса, его учеников и последователей. Значение этих путешествий было так велико, что мазхаб (правовая школа) мусульман-маликитов восторжествовал над другими в мусульманской Испании [Мишин, 2000, с. 163-165]. Д.Е. Мишин, как и С.Д. Гойтейн, отмечает безусловную свободу путешествий, которой пользовались ученые. На свободе их передвижения не сказывались даже политические конфликты между державами испанских Омейядов, египетских Фатимидов и иракских Аббасидов [Мишин, 2000, с. 168].
В чем же значение четырех приведенных выше свидетельств о Хазарии в трудах средневекового еврейского комментатора Библии Саадьи Гаона ал-Файюми? Несмотря на то что в них отсутствуют прямые указания на существование иудаизма на территории Хазарского каганата или свидетельства о роли иудеев в жизни этого государства, они, тем не менее, важны для понимания свидетельств о хазарах в других еврейских источниках X в. Употребление арабского слова al-khazar в качестве реалии, поясняющей те или иные места в Библии, предполагает достаточно широкий уровень ознакомления со значением этой реалии у аудитории, которой адресован данный библейский комментарий. А это, в свою очередь, означает, что образованным евреям-раббанитам в Ираке первой половины X в. были широко известны сведения о Хазарском государстве, титулатуре его правителей и (насколько можно судить по цитате из несохранившегося произведения Саадьи, дошедшей до нашего времени в передаче Ибн Халдуна) об этническом происхождении хазар. Если же сопоставить эти сведения с имеющимися в других источниках упоминаниями о контактах между окружением
Саадьи и окружением его младшего современника Хасдая ибн Шапрута, то можно предположить, что существование Хазарского каганата с иудаизмом в качестве государственной религии не было столь сногсшибательной и сенсационной новостью для образованных еврейских жителей Кордовы середины X в., как это описано в письме Хасдая Иосифу. Что, если Хасдай мог впервые узнать о хазарах не от торговцев из Хорасана [Коковцов, 1932, с. 14,63], а от представителей своего ближайшего окружения?
Примечания
1 Аман бен Давид (VIII в.) - безусловно, историческая фигура, хотя в строгом смысле слова основателем караимства он не был. Им была основана секта Ананийа, отвергнувшая авторитет раввинистической традиции. Само караимское движение оформилось несколько позднее, в IX в.
2 Основные публикации этих текстов см.: [Ankori, 1959, р. 64-79; Harkavy, 1877, р. 357].
3 Стоит отметить, что в караимских источниках X в. существовали и примеры подчеркнуто позитивного отношения к Хазарии, существование которой рассматривалось в качестве одного из признаков грядущего эсхатологического избавления еврейского народа [Ankori, 1959, р. 76-78].
4 Это слово представляет собой сокращение от ивритского выражения roS yesivat gaon yaakov, т.е. «Глава Академии Гордости Иакова».
5 ОР РНБ Евр-Араб. I. № 129, л. ЗЗа-b. См. также: [Harkavy, 1897, р. 244-245; Razabi, 1998, р. 368-369].
6 В рукописи арабское слово malik, предлог / и артикль al при слове khazar в нынешнем виде не сохранились из-за того, что оторван верхний угол оборотной стороны л. 33. Таким образом, текст в нынешнем состоянии рукописи начинается со слова khazar на л. 33b.
7 Иудео-арабский (или еврейско-арабский) - литературный и разговорный язык евреев в странах арабского мира в средние века и новое время (до середины XX в.). Главная его отличительная особенность - использование для передачи арабской речи букв еврейского алфавита.
8 ОР РНБ Евр-Араб. I. № 129, л. 35Ь-36а.
9 Здесь в рукописи лакуна. Восстановление текста предложено А.Я. Гаркавн.
10 Здесь в рукописи лакуна. Восстановление текста предложено А.Я. Гаркави.
11 И весь народ отвечал единогласно, говоря: «Все, что сказал Господь, исполним». И донес Моисей слова народа Господу. И сказал Господь Моисею: «Вот, Я приду к тебе в густом облаке, дабы слышал народ, как Я буду говорить с тобою, и поверил тебе навсегда». И Моисей объявил слова народа Господу.
12 В еврейской традиции персидский царь Кир Великий (558-530 гг. до н.э.) известен своим разрешением иудеям вернуться в Иерусалим из Вавилонского плена и восстановить там Храм.
13 «Академия в Вавилоне» - как раз та самая академия, которую Саадья возглавлял в 928-942 гг.
14 В соответствии с Быт. 10:1-3, Тогарма действительно был сыном Гомера (который в арабском тексте Ибн Халдуна обозначен как Кумар).
15 Секретаря Хасдая и составителя его известного письма к Иосифу.
16 К сожалению, мне не был доступен арабский оригинал сочинения Ибн Аби Усай-бийи в той части, где помещена биография Хасдая, и потому мне пришлось воспользоваться переводом Ф. Луцатто. О своем интересе к календарным вопросам Хасдай говорит и в письме к Иосифу, спрашивая у своего хазарского корреспондента, нет ли у него каких-либо новых сведений относительно подсчета даты «конца чудес», т.е. наступления эсхатологической эпохи [Коковцов, 1932, с. 18-19,70-71].
Список источников и литературы
Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X в. Москва-Иерусалим, 2003.
Ибн Халдун. Китаб ал-‘Ибар. Т. 5. Каир; Булак, 1284 г.х.
Мишин Д.Е. Андалузские факихи на Востоке (VIII - начало XI в.) // ДГ. 1998 г. М., 2000.
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
Петрухин В.Я. К вопросу о сакральном статусе хазарского кагана: традиция и реальность И Славяне и их соседи. Вып. 10. М., 2001.
Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI вв. Москва-Смоленск, 1995.
Саадья Гаон. Комментарий на Книгу Исход. ОР РНБ Ф. 946. II собрание Фирковича. Оп. 4. Еврейско-арабские рукописи. Первая серия. (Евр.-Араб. I). № 129.
Шапира Д. Хазарское наследие в Восточной Европе И История еврейского народа в России. Т. 1. От древности до раннего Нового времени. Москва-Иерусалим, 2010.
Ankori Z. Karaites in Byzantium. The Formative Years, 970-1100. New York-Jerusalem, 1959.
Ashtor E. The Jews of Moslem Spain. Philadelphia, 1973.
Goitein S.D. A Mediterranean Society. Vol. 1. Los Angeles-London, 1961.
Gray J. I & II Kings. A Commentary. The Old Testament Library. Philadelphia, 1970.
Harkavy A. Studien und Mittheilungen Aus der Kaiserlichen Offentlichen Bibliothek zu St.-Petersburg. T. 4. St.-Petersburg, 1887.
Harkavy А. Диврей Аврагам (иврит) // Maggid. 1877. № 39.
Harkavy А. Рав Саадья Гаон о хазарах (иврит) // Semitic studies in Memory of Rev. Dr. Alexander Kohut. Berlin, 1897. (Repr.: Jerusalem, 1972).
Kitab at-tanbih wa’l-ischraf auctore al-Mas0di... I M.J. de Goeje. Lugduni Batavorum, 1894.
Landau M. Нынешнее состояние хазарской проблемы И Zion. Vol. 8.1943.
Luzzatto Ph. Notice sur Abou-Iuosouf Hasdai ibn Shaprout. Mddecin Juif du Dixidme Sidcle, Ministre des Khalifes Omeyyades d’Espagne Abd al-Rahman III et al-Hakem II et Pro-moteur de la Lit6rature Juive en Europe. Paris, 1852.
Mann J. The Responsa of the Babylonian Geonim as a Source of Jewish History // JQR. Vol. 7. №4(1917).
Poliak А. Хазария. История еврейского государства в Европе. Tel Aviv, 1951 (на иврит).
Razabi Y. Комментарии р. Саадьи Гаона на книгу Шемот / Источник и перевод, (иврит). Jerusalem, 1998.
Shirman Н. Еврейская поэзия Испании и Прованса (иврит). Tel Aviv, 1960 (на иврит).
The Book of Tradition (Sefer ha-Qabbalah) by Abraham ibn Daud. Philadelphia: Cohen G.D., 1967.
Список сокращений
OP РНБ Отдел рукописей Российской национальной библиотеки
Быт. Книга Бытия
Исх. Книга Исход
Ис. Нав. Книга Иисуса Навина
Суд. Книга Судей
Хр. 1-2 Книги Хроник (В синодальном издании - Паралипоменон)
Ис. Книга Исайи
А.Ю. Виноградов, А.В. Комар
Строительная надпись хагана и тудуна из Горного Крыма.
Republicatio et reconsideratio
История Крыма VIII-IX вв. не балует исследователей обилием письменных источников. Появление каждого нового памятника становится настоящим событием, и именно таковым стало открытие надписи из довоенных фондов Бахчисарайского музея [Виноградов, Комар 2005а; 20056].
Как и любой сложный источник, надпись сразу же после предварительной публикации привлекла пристальное критическое внимание специалистов. Специальному разбору ее «темных» мест уделил внимание К. Цукерман, предложив несколько альтернативных вариантов чтения слов и, в частности, допустив возможность датировки надписи началом VIII в.1 Обсуждение доклада на коллоквиуме вызвало оживленную дискуссию по деталям, но в целом оставило в силе принципиальные моменты нашего прочтения. Некоторые уточнения как эпиграфического, так и историографического характера удалось сделать и нам самим, отчасти благодаря дальнейшему развитию программ цифровой обработки фотографий, - потому републикация этого важнейшего источника по истории хазар и Крыма нам кажется сегодня небесполезной.
Комены Разновидность: Плита. Материал: Известняк. Описание и состояние документа: На лицевой стороне заглубленные вертикальные полосы слева и справа и углубление в центре. Обломан сверху, разбит на 2 части. Размеры: Неизвестны. Автопсия: non vidimus.
Место находки: Юго-Западный Крым.
Условия находки: до 1940 г. Контекст находки: Неизвестен.
Место хранения: Неизвестно.
Надпись 1. Эпиграфическое поле: Код фаса: fl. Местоположение: Слева и справа от углубления на половине высоты. Стиль письма: см. ниже. Высота букв: Неизвестна.
Текст: Происхождение текста: Дорос(?). Характер документа: Демонстративная надпись. Датировка текста: VIII-IX вв. Обоснование датировки: Исторический контекст.
Издания: L1. Виноградов, Комар, 2005а, с. 128-132; 1.1. Виноградов, Комар, 20056.
<’I(i]oo6Xr> X(pior6)g vt|kql
Orig.:l:EI.
Перевод: Иисус Христос побеждает.
Надпись 2. Эпиграфическое пале: Код фаса: fl. Местоположение: На левом поле. Стиль письма: Лапидарный; буквы неравной высоты, вырезаны местами небрежно. Альфа с петлей, дельта сложной формы, эпсилон лунарный, тега круглая и овальная, каппа с отставленной вертикалью, лямбда минускульная с удлинением диагонали влево и вверх, мю с приподнятыми центральными гостами, пи с удлиненной горизонталью, сигма лунарная и минускульная, ипсилон минускульный лунарный, хи минускульное с изогнутой диагональю лево-верх - право-низ; надстрочное тау, лигатура омикрон-ипсилон.
Текст: Происхождение текста: Дорос (?). Характер документа: Строительная надпись. Датировка текста: VIII-IX вв. Обоснование датировки: Исторический контекст.
Издания: L1. Виноградов, Комар, 2005а, с. 128-132; 1.1. Виноградов, Комар, 20056.
ГЕтйр-]
[асяХп-]
<*[<;(?)--
OD0OD
Хауа-
v,X(?)ov
тообоб-v dv-
ЕХПРП-
O0l6
va6q
тои 0(co)d
pivA
’Алрт|-
Хцо
пдтй
i5'.
Критич. аппарат: 16: т<а> Виноградов, Комар 2005.
Перевод: [В царствован]и[е] (?) ..ута хагана, Иза(?) тудуна, воздвигнут храм Божий 14 апреля.
Надпись 3. Эпиграфическое поле: Код фаса: fl. Местоположение: На правом поле над надписью 1.
Текст: Происхождение текста: Дорос(?). Характер документа: Инвокагивная(?) надпись. Датировка текста: УШ-ГХ вв. Обоснование датировки: Исторический контекст.
Издания: L1. Виноградов, Комар, 2005а, с. 128-132; 1.1. Виноградов, Комар, 20056. [...] W [...] [...]. .].ат-,.]q бои-[Х?]ср К(ор(о)-и.
Критич. аппарат: 4-8: ..оо &[гаке]уо6[т]£ кё Виноградов, Комар 2005.
Перевод:...ат..., рабу Господню.
Надпись 4. Эпиграфическое поле: Код фаса: fl. Местоположение: На правом поле под надписью 2.
Текст: Происхождение текста: Дорос(?). Характер документа: Инвокативная надпись. Датировка текста: VIII-IX вв. Обоснование датировки: Исторический контекст.
Издания: L1. Виноградов, Комар, 2005а, с. 128-132; 1.1. Виноградов, Комар, 20056. + "Н-<?)б, е-(е)ё, болта т-&$ар-а +
Критич. аппарат: 1-2: *Н6(?)е Виноградов, Комар 2005.
Перевод:
Посети (?), Боже, четыре дома.
Надпись 5. Эпиграфическое поле: Код фаса: fl. Местоположение: Над и под углублением.
Текст: Происхождение текста: Дорос (?). Характер документа: Строительная (?) надпись. Датировка текста: VIII-IX вв. Обоснование датировки: Исторический контекст.
Издания: L1. Виноградов, Комар, 2005а, с. 128-132; 1.1. Виноградов, Комар, 2005 . [...] [...] [страт-?] tjot(6v ?) Savyou too (resp. SavyoDTou) Х(?).Т +.
Критич. аппарат: Критич. аппарат: 1-2: т|<; t(6v) Виноградов, Комар 2005; 5-6: LauyqTOV%qTE(?) Виноградов, Комар 2005.
Перевод: [... воинов (?)] Савгу, сына (или: Савгута)...
Обстоятельства находки камня неизвестны. В фотоархиве ИИМК РАН (0.1529.81-82) сохранились лишь две фотографии 1940 г. с подписями: «Обл-к камня с надписью в Бахчис. музее пещ. городов» (рис. 1). В отчете Репникова за 1940 г. надпись отдельно не упомянута [рукописный архив ИИМК РАН, ф. 35, 1940, № 175]. Ситуацию не прояснили и наши поиски в фондах Бахчисарайского музея-заповедника: инвентарные книги за 1940 г. не обнаружились. Судя по описи фотографий Крымской экспедиции ИИМК 1940 г. [ФА ИИМК РАН, ф. 47, колл. 1099, с. 10], к этому времени камень уже хранился в Бахчисарайском музее. Если исходить из бывшего места хранения надписи, она, несомненно, относится к Горному Крыму. Довоенные эпиграфические находки в Бахчисарайский музей, согласно инвентарным описям, поступали лишь с Эски-Кермена и Мангупа. Поскольку среди материалов Эски-Керменской экспедиции никакого упоминания о данном камне не имеется [см.: Харитонов, 2004], то наиболее вероятно его происхождение с Мангупа (см. также ниже).
Рис.1. Фотография камня, сделанная в Музее пещерных городов
Памятник представляет собой два фрагмента камня подпрямоугольной формы, разбитого по диагонали с утратой верхней части. Точные размеры камня неизвестны: на фотографии его вертикальная часть шире деревянной скамьи, составленной из двух досок. Таким образом, и его первоначальная высота, и ширина превышали 35-Л0 см. Камень разделен по вертикали на три близкие по ширине части. Вдоль правого и левого краев оставлен неширокий бортик, далее же по всей длине камня прошлифованы два равных
по ширине и глубине углубления. Центральная часть оформлена иначе-здесь вырезано более глубокое углубление, но уже и короче. На фотографии в левой части камня, сохранившейся на большую высоту, заметны остатки верхнего угла этого углубления. Полученное соотношение длины и ширины центрального углубления оказалось равным точно 1:3. Допустив, что камень первоначально был симметричным, получаем следующую его реконструкцию (рис. 2), соотношение же длины и ширины камня определяется как 1:1,2 (ок. 40x48 см).
Рис. 2. Реконструкция первоначального вида камня
Реконструкция размеров камня в нашем случае важна для оценки потери строк текста. Обратим внимание также на то обстоятельство, что по центру реконструированной высоты камня в левой колонке пунктирно отбита ось, намеченная еще до нанесения надписи, поскольку резчику пришлось перекрыть ее буквой N слова TOYAOYN в надписи 2. Сохранность правой колонки на этом уровне хуже, но в сохранившейся ее части слева заметна черта, обрывающаяся на сколе, которая, возможно, также принадлежит к разметке центральной оси камня. Рельеф камня важен при оценке состояния надписи. Так, две вертикальные полосы, прошлифованные специально для нанесения надписи, видимых дефектов первоначально не имели - все повреждения в этих частях, несомненно, позднейшего происхождения. Нижний центральный возвышенный участок имеет уже заметный естественный микрорельеф - шлифовка этой части камня менее интенсивна, известковая патина сильнее; наименее же обработаны и более всего пострадали узкие вертикальные бортики - здесь первоначально текста не предусматривалось.
Точное предназначение камня не совсем ясно. Его центральная часть намеренно сделана с углублением, позволяющим поместить туда предмет размерами ок. 27x9 см и толщиной до 10 см. Более всего таким параметрам соответствуют икона, ларец для мощей или крест с обрамлением. Сам камень, вероятно, также предназначался для вставки в стену.
Структура носителя (со значимым углублением в центре) предопределила «круговую» схему расположения основного текста (как, например, на рамах ставротек), сочетающуюся с «крестообразной». Основными принципами в разделении текста на отдельные части служат их формульность и выделение их концов крестиками. Порядок следования текста мы склонны реконструировать следующим образом, несколько отлично от первоизда-ния [Виноградов, Комар, 2005 а и б]; к этому нас подтолкнула цифровая обработка фотографий, а также замечания К. Цукермана: вначале было нанесено по одной строке слева и справа от половины высоты центрального углубления (1), затем основной текст по всему краю слева, а справа под надписью 1 до крестика (2); он не мог перейти с середины левого края на правый, так как конец его верхней половины находится в той же строке, что и начало нижней; в конце на оставшихся свободными полях вырезаны ин-вокации справа над надписью 1 (3) и справа под надписью 2 (4). Надпись 5, располагающаяся внизу по центру, в силу своей синтаксической структуры может быть лишь продолжением другой: поскольку ближайшие к ней надписи 2 и 4 заканчиваются крестами, то единственным вариантом остается утраченная надпись по центру над углублением. На правой рамке внизу видны следы неровных букв меньшей высоты; на левой - лигатура (?). От интерпретации этих двух последних мы пока воздерживаемся.
Надпись 1
Разметка камня с выделением центра указывает на то, что справа и слева от углубления может располагаться симметричная формула, в нашем случае традиционная: «Иисус Христос побеждает» (см.: IV.3.C.e). Ошибочное сокращение EI ХР заставило К. Цукермана предполагать в нем имя тудуна или некий коптский (!) глагол, однако оно находит аналогии в надгробии из Керменчика [Латышев 1898, с. 243, № 64з; см. также: Виноградов, Комар, 2005а]. Вполне возможно, что надпись 1 первоначально была единственной на камне и сопровождала предмет в центральном углублении.
Нетрудно заметить, что симметрия расположения двух частей надписи нарушена. Формула Е XP|NHKA, нанесенная раньше основной надписи, обычно заставляла резчиков при ограниченном пространстве очень плотно «обтекать» ее текстом (ср. золотой реликварий из Cleveland Museum of Art -инв. № 1972.92). В нашем случае основной текст не просто «обтекает» формулу, но и подвигает ее и даже находит на нее. Это, несомненно, следствие плохого расчета малоопытным резчиком размера основной надписи.
Надпись 2
1-3. Начало надписи утрачено. Согласно нашей реконструкции высоты камня в левой колонке полностью утрачены две строки. В третьей строке, попавшей по диагонали на слом, на небольшом уступе, отслоившемся на глубину прорезания букв, сохранились лишь начальная альфа и нижняя часть второй буквы - о или о. Далее просматриваются следы косой линии -возможно, от прописных S или К (для других букв слишком короткое расстояние до предыдущей буквы), но линия опускается и ниже, на скол, поэтому вероятнее, что это поздняя царапина. Вторая буква строки опущена чуть ниже предыдущей, что, как показывает надпись, маркирует использование в верхнем ряду буквы более крупного размера. Реконструкция начала текста гипотетична. Дальнейшее упоминание хагана и тудуна, скорее всего, дано в датировочном контексте, а следовательно, нам представляется вероятной формула типа ’Ejd PaoiXeiag.
4-6. Хаган - это, несомненно, правитель Хазарского каганата. Учитывая, что в древнетюркской традиции титул лица всегда стоит на втором месте после имени, а в поле 2 после слова «тудун» имени нет, буквы OY0OY следует считать окончанием имени кагана. Следуя реконструкции начала текста как ’Елг РаслХца^, для имени кагана в третьей строке остается место для двух букв. Конечные буквы -он могут как относиться к корню, так и представлять собой обычное греческое окончание генетива. В последнем случае имя было построено по модели (C)VC-ov0. Утрата начальных букв - критическая для реконструкции имени, единственный же момент, привлекающий внимание, это использование резчиком буквы 0 для передачи «хазарского» звука или же, корректнее, его аналога в произношении местного населения. Исторические источники сообщают крайне небольшое число имен хазарских каганов VIII-IX вв. Кагана начала VIII в. Patna Constantinopoleos (37, 5-15) называет HPov^p[og] rZiapdvfoq] или просто ГХшРОДо^]. Его наследника - кагана, выдавшего в 732-733 гг. свою дочь за сына императора Льва III, проживавшего в 40-50-х гг. VIII в. в Керчи, звали Вирхор (возможно, это византийский вариант, а исходный - Бирхор/ Биркор [Le synaxaire armenien..., 1930, р. 871-872]. Сын Вирхора известен в арабских источниках под именем Барджиль (в персидских - Барсбек), а каган периода 759-763 гг. именовался Багатур [Артамонов, 2002, с. 253-255]. Это датирует время правления хагана, упомянутого в надписи, не ранее 60-х гг. VIII в. Верхней границей же является отсутствие упоминания в надписи бега, судя по данным Константина Багрянородного, уже в 839-841 гг. обязательно фигурировавшего в официальных документах наряду с каганом: xotyavot; ка16 лех Ха^арСа^ [Константин Багрянородный, 1991, с. 170].
6-8. Имя тудуна, хазарского чиновника [Moravcsik, 1958, S. 317], ’Щ(?)ог> передано в виде двух лигатур: сложной и традиционной омикрон-ипсилон. Первая лигатура нестандартна, состоит из эты и знака, определен-
ного нами как минускульная По-видимому, в нашем случае дзета просто присоединена к эте посредством продолжения горизонтали последней. Греческая дзета в произведениях VII-X вв. обычно использовалась для передачи тюркских звуков «з» (Xa^apia) и «дж» Форма ’Щ в этом звучании
ближе всего к тюрк. Y§, Ys- ‘дым9, зафиксированной среди древнетюркских имен, или же к тюрк, jiz - ‘след, путь9; форма ’Щои может восходить к тюрк. jizft-/jeza- ‘осматривать9 (ср. jizHk - ‘дозор’) со значением «дозорный» [Древнетюркский словарь 1969, с. 260,264; СИГТЯЛ, 2001, с. 370,371,564, 565, 612, 704; Севортян, 1974, с. 646, 647]. Лигатура ои в конце греческих имен обычно означает форму генетива, хотя следует заметить, что в нашем случае титулы «хаган» и «тудун» стоят без падежного окончания.
Судя по всему, наличие имен хагана и тудуна казалось автору надписи совершенно достаточным для ее датировки. Как параллель к отсутствию года в строительной надписи приведем близкий к нашему памятник из Херсона [Виноградов, Комар, 2005a; 20056]. Вообще датировка по году от сотворения мира фиксируется в Северном Причерноморье только после 912 г. Исключение - ряд надписей с датировкой «от Адама» (691-906 гг.), но она имеет чисто локальное, боспорское распространение [см.: Виноградов, 2008].
8-10. Глагол avax£ipi^o|iai до этого встречался лишь однажды, у Диона Кассия (38, 13): исходя из контекста и этимологии («действовать руками») его понимают то как «мешать», то как «распоряжаться». Правоту второго толкования доказывает родственная форма avaxeipot, которую Гесихий (s.v.) объясняет как огкеюбтаг, т.е. «приспосабливается». В нашем случае он оказывается синонимичен другим глаголам со смыслом «воздвигнут». Упоминание о «храме Божьем» без дальнейшего уточнения указывает, очевидно, на посвящение церкви Христу.
16-17. Число месяца апреля введено формулой ng ти- искаженным вариантом формулы eig xnv. Надпись 2, завершающаяся крестом, - явно основная, поскольку сообщает о важном событии - освящении храма, в котором, несомненно, и размещался наш камень.
Надпись 3
Полностью утрачены четыре или пять строк надписи. В конце первой из сохранившихся строк заметен опущенный в нижний ряд низ округлой литеры (о, 0, о?). Судя по плотности следующей строки, утеряны в ней 2 буквы; в строке ниже утрачены две буквы средних размеров или же одна крупная. В следующей строке скол повредил две начальные буквы. Наконец, в нижней строке плохо читается первая буква, от которой сохранился только низ: она больше всего похожа на кси, однако по контексту здесь следовало бы ожидать скорее лямбду, вырезанную почему-то в сплющенном виде (из-за каверны выше?). Остальные буквы читаются четко при компьютерной обработке изображения.
В связи с утерей четырех или пяти строк и повреждением остальных текст колонки полностью не восстанавливается, однако можно с осторожностью предположить, что это инвокация, призывающая Бога или святого помочь «.. .ат..у, рабу Господню», вероятно, ктитору храма, - возможно, это негреческое имя, что понятно, учитывая датировку надписи по хазарским правителям.
Надпись 4
1-2. Эта надпись начинается йотой, за которой следует лигатура, состоящая из непонятной буквы и эпсилона. На фотографии присутствует небольшой теневой эффект, заставивший нас первоначально видеть в этом странном знаке дельту [Виноградов, Комар 2005а и б]. Но компьютерная обработка участка показала совершенно четко, что замыкающей «дельту» линии на самом деле нет. Лигатура вырезана в три приема: сначала длинная горизонтальная черта, затем левая черта, центральная и полукруг от буквы е. Характерно отогнутая влево петелька первого знака в надписи встречается только у ипсилона, но желание резчика неожиданно усложнить его начертание вызывает вопросы, которые усугубляются невозможным последовательным написанием трех гласных. Последняя проблема возникает и в случае с омегой, и в случае с альфой, с которой схожий знак был идентифицирован на кипрских византийских печатях. Наконец, вариант «пси» сомнителен из-за отсутствия «ножки», а также похожей лигатуры или сокращения вообще. В имеющейся у нас таблице образцов букв надписи отсутствуют всего несколько: Р, £, у, т.е. резчик, очевидно, изменил начертание одной из букв (ср. вариации дельты, сигмы, ипсилона и хи). Специфический способ соединения двух букв центральной чертой характерен для минускульного письма IX-X вв., а в подобном начертании встречаются каппа и бета (реже). Поскольку чтение цРе ничего не проясняет, не остается ничего другого, как считать знак минускульной каппой, бытовавшей уже в VIII в.
3-4. «Четыре дома» - скорее всего, четыре знатные семьи города, спонсировавшие постройку храма (вряд ли слово употреблено в значении «ни-щепитательница»). Примером подобной посвятительной надписи может быть упоминание «славных домов» в соборе Св. Дмитрия Солунского в Фессалонике.
Надпись 5
1. Верх первой строки нижнего поля надписи выщерблен справа. Несмотря на утрату верха, начальная буква «Н» хорошо идентифицируется, поскольку пи надписи довольно специфична. Вторая буква также слегка надколота сверху, но ее контур по сравнению с сигмой и ипсилоном надписи не оставляет сомнений в том, что это омикрон. После тау стоит знак сокращения в виде двух косых линий, обычно означающий t6v.
2. Конечный ипсилон выбит слабой линией, так же как и буквы нижнего ряда, и позже был поврежден двумя насечками.
3. Омикрон уменьшен в размерах и слит с поперечной чертой тау, а ипсилон в 2-3 раза меньше стандартной величины букв надписи. Такое написание характерно для рукописей в конце слов. Все знаки выбиты слабыми линиями, которые становятся четкими лишь при компьютерной обработке изображения. Хи и тау уменьшены в размерах, что объясняется желанием резчика полностью вместить надпись. Пятый знак строки интерпретирован нами первоначально как альфа; К. Цукерман предложил видеть в нем бету. Детальная цифровая обработка данного участка показала, что знак имеет скорее 3- или S-образную форму.
В данном случае мы предпочтем воздержаться от трактовки последних трех букв надписи.
Для верхней строки следует предложить другую реконструкцию, учитывающую прочтение омикрона вместо сигмы: единственный подходящий вариант - сттрат]т|от(бу). Ниже идет негреческое имя, для точного толкования которого необходима идентификация по меньшей мере языковой группы. «Тюркская» версия прочтения надписи 5 рассмотрена ранее [см.: Виноградов, Комар, 2005а]. Уточнение графики знаков позволяет лишь установить форму номинатива как Savyog или Zauyouxoq. Уточнение же места находки камня, скорее всего происходящего из центра Крымской Готии, заставляет обратить более пристальное внимание на часть yovxovg. Форма Гоитоид, Гоитю<; зафиксирована письменными и эпиграфическими (1002 г.) источниками как часть имени Василия Гута- высокопоставленного чиновника императора Василия II во Фракии. Гоитоид трактуется исследователями как форма от ГоитОоид- «Гот, Готский» (ср.: др. швед. Gut - «гот, житель о. Готланд»), указывающая на его происхождение [Asdracha, 2003, р. 306-308]. В таком случае, имя надписи 5 приобретает вид Sai) Гоитоод (Sau Gut). Вспомним о вероятном готском имени (Хвитан) дедиканта ман-гупской надписи XIV в.
Вся надпись 5 в такой трактовке представляла собой, как и надписи 3 и 4, по всей видимости, обращение к Богу о помощи воинам Савга, или Сав-гута, который мог возглавлять местный гарнизон.
Техника исполнения бахчисарайской надписи демонстрирует отсутствие устойчивой эпиграфической традиции: ближайшая аналогия ей-другая надпись с негреческими именами дедикантов храма из Херсона [Виноградов, Комар, 2005а; 20056]. Ее шрифт (курсивно-минускульные формы дзеты, лямбды, сигмы, ипсилона и хи, минускульная каппа, использование минускульных сокращений) указывает на заметное минускульное влияние - к ее исполнению был привлечен писец, а не профессиональный резчик. С. Манго обратил внимание на тот факт, что византийские граффити IX-XI вв. в основном еще унциальные [Mango, 1977, р. 176]. В мона
стырском документе X в. из 31 монашеской подписи (в основном игуменов и пресвитеров) 10 носят характер унциальных, 6- большими литерами, 11 - курсивных и лишь 4 - минускульных [Guillou, 1977, р. 530,531, fig. 3]. Близкое бахчисарайской надписи использование унциальных, курсивных и курсивно-минускульных литер, лигатур и сокращений наблюдаем на резной коронационной табличке Оттона и Феофана (982-983 гг.) [Byzanz, 1998, abb. 125]. На этом фоне исполнитель нашей «варварской» надписи хотя и не блистает знанием орфографии, но представляется человеком, владеющим навыками переписки и использующим уже минускульный шрифт, т.е. он находится в русле основных тенденций развития почерка в Византии. Начав надпись на камне крайне неуверенно, большими геометризированными фигурами, к концу правой колонки он уже перешел к курсивным и минускульным знакам, а закончил надпись в центральной колонке уже своим обычным рукописным почерком. Появление минускульных элементов в эпиграфических памятниках трудно представить себе ранее IX в., впрочем, как и в рукописях ранее 80-х гг. VIII в. [Mango, 1977, р. 177-178].
Предположение о принадлежности бахчисарайской надписи к небольшому салтовскому поселению юго-западной части Крыма с христианским храмом, типа исследованного археологически Поворотного [Виноградов, Комар, 2005а], похоже, не подтверждается - в свете наших последних архивных изысканий речь идет скорее о строительстве хазарского времени на Мангупе (см. выше). Привязка места находки камня к Мангупу или его окрестностям существенно усложняет историческую интерпретацию надписи, которая выглядела ранее вполне приемлемой для скромного салтов-ского поселения Юго-Западного Крыма.
Во-первых, освящение храма под патронатом хазарских кагана и тудуна, но без упоминания христианских правителей Готии - «кира» и его «архонтов», для Мангупа или другого заметного центра Готии - явление странное, которому трудно подобрать объяснение даже в модели установления жесткого прямого правления тудуна в Доросе. С другой стороны, делать на основании этого факта какие-либо выводы невозможно, учитывая состояние надписи, в которой полностью утрачено верхнее центральное поле и практически полностью - верхнее правое. В этих частях есть место и для возможного упоминания кира Готии, а Савгут, или Савг, вполне может оказаться и готским «архонтом» - ктитором храма, ведь объективно мы не имеем ровным счетом никакой информации о системе личных имен крымских готов, которые только предположительно ожидаются к VIII-IX вв. уже христианскими.
Во-вторых, сама уникальность подобного эпиграфического памятника для Крыма VIII-IX вв. говорит в пользу происхождения надписи из более или менее значительного центра. В этой связи встает вопрос о роли Мангупа в средневизантийское время и проблеме локализации Дороса. Ведь очевид
но, что именно Дорос, как центр Готской епархии [см.: Пиоро, 1990, р. 63-65], - первый претендент на место редкого строительства храма под патронатом хазарских хагана и тудуна. Не входя подробно в сложную дискуссию относительно мангупской локализации Дороса, отметим лишь, что наша недавняя републикация строительной надписи Цулы-бега [Виноградов, 2009] показала, что в конце X в. Мангуп был центром византийской политической активности, где действовал топотирит - заместитель начальника фемы, который был, возможно, и командующим местным гарнизоном. Более того, если местонахождение камня с надписью Цулы-бега оригинально, то в X в. была, как оказалось, построена самая дальняя линия мангупской обороны.
Между тем у нас есть еще одно, недооцененное свидетельство строительной активности жителей Дороса в X в. Это надпись монаха (?) Нила о строительстве храма, найденная неподалеку от современного с. Соколиного [Латышев 1918, с. 42-44, № 12]. Храм был построен им при содействии «благочестивых жителей города... роод»: его имя Латышев восстанавливал как «Феодоро». Однако для имени такой длины просто не хватает места: ширина надписи уверенно реконструируется по 4-й строке, и для начала имени города остается не более 2-3 букв. Кроме того, имя Феодоро появляется в источниках не ранее рубежа XIII-XIV вв., а надпись Нила по своей палеографии относится скорее к X в.: альфа с ломаной перекладиной в датированных надписях Крыма последний раз встречается в 915 г. [Латышев 1908, с. 29-30, № 23], но при этом йота с диерезой встречается в Крыму лишь начиная с X в. [ср.: Латышев, 1896, № 10], и, равным образом, для этого времени характерна суженная тега (ср. вышеупомянутую надпись Цулы-бега).
Впрочем, к вопросу о Доросе нам придется вернуться, поскольку он связан еще с одной проблемой бахчисарайской надписи - вопросом о ее хронологическом контексте. Как было показано выше, по палеографии надпись не может датироваться временем раньше самого конца VIII - начала IX в. С другой стороны, наличие имен хагана и тудуна указывает на господство хазар, которые доминировали в Северном Причерноморье до середины X в., однако их присутствие в Юго-Западном Крыму ослабевает после создания византийской фемы в 830-е гг. Таким образом, наиболее подходящие хронологические рамки для нашей надписи - конец VIII - первая треть IX в. Это как раз период, последовавший за готско-хазарским конфликтом, описанном в Житии св. Иоанна Готского (BHG 891). С учетом этого следует еще раз обратиться к контексту событий, повлекших за собой появление хазарских войск в Доросе, после чего, вероятнее всего, и была выполнена бахчисарайская надпись.
Хронология конфликта Иоанна Готского с хазарами не совсем ясна, что связано с темнотой текста и разночтениями в нем. По предположению К. Цукермана [Zuckerman, 2006, р. 215-218], поскольку Иоанн не участвовал в Соборе 787 г. [см.: Lamberz, 2004, S. 31), то эти события следует да
тировать временем после его посещения Константинополя, т.е. после 784 г. Однако этот аргумент не имеет решающей силы: дело в том, что последнее упомянутое перед этим в Житии событие - именно Собор 787 г., что не позволяет решить однозначно вопрос о датировке антихазарского восстания.
Автор Жития, обитавший на другом берегу Понта и не являвшийся, по-видимому, очевидцем описываемых событий, а знавший их, вероятно, со слов Иоанна, рассказывает о готско-хазарском конфликте в довольно путаной манере, не всегда в хронологической последовательности. Житие (тл. 4) описывает события так: «Преподобный епископ Иоанн после этого своим собственным народом был выдан хазарским архонтам, потому что объединился он с господином Гогин, его архонтами и всем народом для того, чтобы не владели (или: не овладели) их страной упомянутые хазары: ведь, послав (или: послав же) войско, хаган захватил их крепость под названием Дорос, поставив в ней сторожевой гарнизон, который упомянутый преподобный епископ и изгнал со своими людьми, и овладел ущельями. Тогда, зная, что архиерей предан одним местечком, они [т.е. люди Иоанна] прибегли к хагану; и господина Готии тот пощадил, а семнадцать рабов хаган обезглавил без вины. Преподобный же, заключенный под стражу, сумел убежать и переправиться на противоположный берег в христолюбивый город Амастриду».
Ключевыми для понимания причинно-следственной связи, а значит, и настоящего порядка событий являются два момента. Первый - это перевод слов лрод то pf] катакиршиоаг: ‘чтобы не владели’ или “чтобы не овладели’. От понимания этого места зависит то, захватил ли хаган всю Готию («чтобы не владели их страной») или лишь ее часть и только собирался захватить остальную (что маловероятно, учитывая военную мощь хазар), либо вообще еще только намеревался покорить Готию («чтобы не овладели их страной»).
Второй - это разночтение на месте связки между вторым и третьим членом первой фразы. Если, вслед за Acta Sanctorum и В.Г. Васильевским (Васильевский, 1912), принять чтение рукописи A алоотеИад уе - «послав же», то последовательность событий будет выглядеть следующим образом: хазары грозили захватить Готию - готы объединились против них - в ответ на это («послав же») хаган захватил Дорос - свт. Иоанн изгнал хазарский гарнизон из Дороса - хаган наказал готов. Однако такая реконструкция наталкивается на одно препятствие: в этом случае уточняющий союз «и» в характеристике гарнизона Дороса, «который и изгнал преподобный епископ (оид ка! e^eSuo^ev)», является излишним, ибо не отсылает ни к какому упомянутому выше факту, ведь при перечислении следующих друг за другом и провоцирующих одно другое событий ожидалось бы следующее: «Он объединился... чтобы не овладели... хазары - послав же войско, хаган захватил... Дорос, поставив... гарнизон, который [затем] изгнал... епископ».
Однако это «и» окажется уместным, если будет уточнять какие-то вышеупомянутые действия свт. Иоанна, а именно его союз с господином и архонтами Готии против хазар. Такому критерию соответствует принятое Озепи чтение рукописей В и С doroareiXag yap - «ведь, послав». Тогда сюжет разворачивается иначе: хаган захватил Дорос - готы объединились против хазар - свт. Иоанн изгнал хазарский гарнизон из Дороса - хаган наказал готов; при таком варианте также исчезает необходимость реконструировать еще не реализованную угрозу хазарского порабощения Готии. В этом случае выше следует переводить «чтобы не владели».
Вероятно, события развивались следующим образом. Хазары не вводили прежде войска, однако где-то вскоре после 784 или 787 г. хаган поставил свой гарнизон в столице готов Доросе, причем это описывается как нововведение, вызванное захватом Готии. В ответ готы объединяются против хазар, причем, видимо, Иоанн был инициатором этого, так как лично изгнал хазарский гарнизон из Дороса.
Проходы в ущельях (клисуры) Крымских гор были перегорожены оборонительными стенами при Юстиниане I ок. 548 г. и служили для отражения нападений кочевников на Херсон (кстати, стена, перегораживающая ущелье Табана-Дере, где находится вышеупомянутая надпись Цулы-бега, тоже могла считаться клисурой). При этом из текста неясно, кто захватил ущелья: Иоанн или хаган - и то и другое было бы логично в ходе вооруженного конфликта.
Народ (Xaog; другой возможный вариант перевода ‘войско9) Иоанна упоминается и далее в гл. 4: он изгоняет хазар из Дороса. По всей видимости, он идентичен «всему народу [Готии]», с которым объединился Иоанн: последний не был родом из горной Готии (родился в «земле тавро-скифов», т.е. на южном берегу Крыма, от отца, происходившего из Малой Азии), но автор Жития называет готов «его собственным народом», так как святитель был «епископом готов». Определенное отчуждение здесь могло породить и то, что он не был готом по рождению. Очевидно, что «одно местечко», предавшее Иоанна, и «его собственный народ», выдавший его (см. начало гл. 4), не идентичны. По мысли автора Жития, народ «выдал хазарам» Иоанна тем, что сдался на милость хагана, в то время как собственно «предало» его (т.е., по всей вероятности, дало арестовать) какое-то «одно местечко». В среде готов явно существовали разные позиции в отношении этого конфликта, и епископ впоследствии подвергался обвинениям в напрасной гибели людей (см. ниже). Под хазарскими архонтами имеются в виду либо наместники хагана в Крыму, либо хазарские власти вообще (ср. существование двоевластия хана и бега у хазар). Из других источников «господин (кир) Готии» неизвестен. По всей видимости, под «архонтами Готии» имеются в виду правители отдельных частей Готии, подчинявшиеся «господину Готии».
Активное участие Иоанна в событиях выглядит чисто личной инициативой: по крайней мере, в Житии за этим не видно руки империи, да и не известно, выгоден ли ей был конфликт с хазарами, грозивший опасностью византийскому Херсону (вопреки: [Golden, 1980, р. 66])2. Как было замечено (PmbZ 3118), такая активность епископа может объясняться его происхождением из военной семьи.
Наиболее заинтересованной в отношении Готии стороной традиционно выступал Херсон (епархия которого в 692 г. еще включала в себя земли Дороса, т.е. Крымскую Готию). А в 841 г., с созданием фемы Херсона, в сферу его влияния вновь вернулась и Крымская Готия [Цукерман 1998, с. 672, 678; Науменко, 1998]. На этом фоне попытка обставить отложение Готии от Хазарии только как инициативу местного епископа обеспечивала алиби Херсона, с одной стороны, в глазах хазар, а с другой - перед лицом Константинополя, несомненно не санкционировавшего подобной самодеятельности.
В отместку хаган хазар наказывает готов, однако те избегают массовых репрессий, видимо, потому, что согласились выдать Иоанна как зачинщика сопротивления, а также (в русле гипотезы А.И. Семенова) благодаря приличной контрибуции золотом. Глагол Екоираос можно понять также (в первом значении этого слова) как «забрил», а весь пассаж перевести: «семнадцать человек забрил в рабы». Однако то, что в данном случае правильным значением глагола следует считать «обезглавил», известное византийской литературе (Theophanes Confessor, Chronographia 462), подтверждает гл. 8 Жития, где Иоанна несправедливо обвиняют именно в «смерти» невинных людей.
Важно отметить, что события описанного в Житии готско-хазарского конфликта разворачиваются именно вокруг Дороса. Как кажется, это не случайно. Дорос был, по всей видимости, столицей готов: в пользу этого говорит в том числе и определение то morpov avrcov ‘их [т.е. готов] крепость’ (а не ‘одна из крепостей готов’), и наличие здесь епископской кафедры (см. выше). Последнее обстоятельство весьма существенно: Иоанн поднимает мятеж там же, где находится его резиденция. Действительно, изгнание хазарских сил имело больше шансов на успех в случае нападения на гарнизон внутри крупного готского поселения, чем при атаке на отдельно стоящую крепость. Все это, равно как и эпиграфическое свидетельство о строительной деятельности дороссцев в X в. (см. выше), указывает на то, что Дорос был достаточно крупным и мощным поселением и также, что важно для нас, церковным центром Готии.
Как уже говорилось выше, бахчисарайская надпись - явление исключительное для Горного Крыма VIII-IX вв.: содержащая несколько изображений крестов и сама «обтекавшая», вероятно, некую культовую святыню, она начинается с упоминания нехристианских хазарских правителей. Освящение христианского храма в таком крупном населенном пункте, как Мангуп, с их
согласия в ситуации конца VIII - начала IX в. не может не выглядеть шагом, имеющим политическое значение. В контексте готско-хазарского конфликта 780-х гг. оно должно было восприниматься как знак компромисса между нехристианами-хазарами и христианами-готами (степень христианизации готов к IX в. точно оценить нелегко, однако характерно, что во главе восстания за их независимость встает именно епископ). Восстание готов, сопровождавшееся прямой военной акцией против Хазарской империи - изгнанием ее гарнизона, должно было бы повлечь за собой мощнейший ответ, который бы надолго отучил готов от попыток противостоять хазарам. Однако, напротив, масштабы хазарских репрессий оказываются весьма умеренны: казнь всего лишь 17 человек - явно небольшая плата за содеянное.
Важно и то, что бахчисарайская надпись упоминает не только о верховном правителе - хагане, но и о младшем - тудуне. Тудун как временный хазарский наместник Херсона упоминается уже в начале VIII в. {Theophanes Confessor Chronographia 379). Аналогичный чиновник вполне мог управлять хазарскими территориями в Крыму, в том числе Мангупом, и в конце VIII в. Отметим также сведения Жития (гл. 8) о том, что к еп. Иоанну принес своего некрещеного ребенка «владетель Фулл», - по всей видимости, и сам этот правитель крепости, куда хаган заключил мятежного епископа, был некрещеным хазарином: согласно Житию Константина Философа, население Фулл еще до 862 г. оставалось языческим и поклонялось священному дубу, срубленному Константином [Бодянский, 1863, с. 21-22]. Учитывая случай уважительного отношения представителя хазарской администрации Фулл к православному иерарху даже несмотря на политический конфликт, представляется очевидным и в целом лояльное отношение хазар к христианству в Крыму (это великолепно подтверждается археологическими находками храмов на крымских салтовских поселениях).
Не исключено, что в ситуации с нашей надписью речь идет о восстановлении храма, пострадавшего от военных действий: в рамках событий вышеописанного готско-хазарского конфликта это разрушение церкви могло произойти либо при первом, либо при втором занятии хазарами Дороса. Ввиду отсутствия археологического контекста место нахождения храма установить невозможно: из раскопанных незадолго до 1940 г. памятников на эту роль лучше всего подходит Мангупская базилика, но камень с надписью, по всей вероятности, происходит не из раскопок, а из сборов.
Пропажа оригинала камня не позволяет нам решить отдельные мелкие загадки в прочтении надписи, которые вызывают оживленную дискуссию даже между авторами настоящей статьи. Все эти обстоятельства не позволяют нам дать однозначного ответа на многие вопросы, являющиеся актуальнейшими и для интерпретации текста бахчисарайской надписи, и для понимания общей политической ситуации в Горном Крыму в конце VIII -начале IX в.: стоял ли описанный в надписи храм на Мангупе? Тождествен
ли Мантуи Доросу? Связано ли строительство церкви с готско-хазарским конфликтом? Однако любые попытки взять от источника больше, чем он может дать, чреваты подменой реального исторического содержания памятника гипотезой. Поэтому от предположений о содержании утраченных частей памятника, какими бы привлекательными они ни были, мы воздержимся.
Примечания
1 К. Цукерман посвятил этой теме свой доклад на коллоквиуме “La Crimee entre Byzance et le Khaganat Khazar”, состоявшемся в Париже 28-29 ноября 2005 г. См.: [Zuckerman, 2006].
2 Вопрос причастности властей Византии к конфликту частично приоткрывает археологическая нумизматика. В VI-VII вв. в степи Восточной Европы время от времени поступали выплаты Византии специально отчеканенными «легкими», неполновесными солидами, дистанцировавшими кочевническую зону оборота золотой византийской монеты от собственно византийской. Ситуация меняется с начала VIII в., после брака Юстиниана II с сестрой хазарского кагана Ибузира Глиавана, когда соли-ды из выплат кочевникам уже не отличаются ни весом, ни маркировкой. Регулярные политические выплаты-«дары» Византии хазарам продолжаются до 50-х гг. VIII в. Выпуск солидов Константина V 751-757 гг. в степных погребениях и салтовских памятниках Подонья - наиболее поздний из поступивших, что коррелирует с политическим разрывом хазар с Византией в 760-761 гг. после брака дочери хазарского кагана и арабского наместника Закавказья Язида ас-Сулами [Комар, 2006, с. 49-55].
После этого византийская монета VIII в. на территории Хазарского каганата известна только по обрезанным версиям из крымских памятников и Таматархи [Гу-рулева 2004, с. 430-440; Чхаидзе, 2008, с. 234-239], а также по уникальному Славянскому кладу. Обрезание монеты в Византии, как справедливо отметила В.В. Гурулева, считалось уголовным преступлением, на фоне чего предположение исследовательницы о том, что таким образом была сознательно создана разменная монета номинала семисса или тремисса самими византийскими подданными [Гурулева, 2004, с. 439-441], выглядит несколько экстравагантно. Области Крыма вне округи Херсона в VIII - первой половине IX в. действительно демонстрируют полное отсутствие медной и серебряной византийской монеты, вполне естественно объясняющееся их принадлежностью к экономическому пространству другого государства. Что же касается причин появления обрезанных, полностью выведенных из византийского оборота золотых монет, то их изготовление могло диктоваться потребностями Херсона в торговле (в первую очередь продуктами земледелия и скотоводства) с подданными «златолюбивого народа косоносцев».
В уникальном кладе 1989 г. из-под Славянска-на-Кубани, вошедшем в научный оборот под названием «Славянский», содержалось свыше 200 солидов диапазона от Льва III (720-741) до Константина VI (780-797) и два арабских динара. Больше половины экземпляров маркированы при помощи граффити (греческие буквы, крестики и т.п.), часть, подобно крымским, обрезаны [Анфимов, 1990, с. 76-77; Гурулева, 2004, с. 439]. Учитывая, что в степных погребениях хазарской знати не известны византийские монеты 760-797 гг., поступление солидов этого периода произошло не обычными дипломатическими каналами и не через вертикаль хазарской власти. Изучивший состав клада А.И. Семенов предположил, что его происхождение связано с подавлением восстания в Крымской Готии, а клад представляет собой часть военной добычи
хазарских войск, участвовавших в операции [Semenov, 1994, р. 83-87]. Клад в полном виде пока не опубликован, но даже по отрывочной информации ясно, что он не содержит однородных партий новых солидов Константина VI (780-797) или Льва IV Хазара (775-780), чеканенных всего несколькими штемпельными парами, как это наблюдается, например, в сравнимом по количеству монет знаменитом Перещепинском комплексе. Подавляющая его часть (198 монет) представлена солидами Константина V и Льва IV 751-775 гг. чеканки. Иными словами, Славянский клад - не дипломатическая выплата, компактно пришедшая из Константинополя в 780-790-х гг., а случайная комбинация монет, изъятых из оборота. В применении к Готии клад скорее можно считать частью денежного выкупа, при помощи которого готам и их правителю удалось умилостивить хазар и избежать более тяжелого наказания.
Независимо от того, согласимся ли мы с гипотезой А.И. Семенова или же предпочтем какую-либо другую версию происхождения клада (например, «купеческая казна», сбор дани и т.п.), приходится констатировать, что какая-то из областей Крыма, подконтрольных хазарам, поддерживала тесные отношения с Византией как минимум до 780-х гг., т.е. после официального политического разрыва, но - что показательно - только до готско-хазарского конфликта. Большая часть монет Славянского клада «меченые» или неполновесные, что заставляет вспомнить о таможенной политике Византии по отношению к кочевникам VI-VII вв. [см.: Комар, 2006, с. 196]. Но если в последнем случае чеканкой неполновесной специально маркированной монеты занимался константинопольский двор, крымская ситуация напоминает локальную попытку решить проблему внешней торговли на местном уровне доступными «кустарными» средствами и, что особенно важно, в нарушение имперских законов (вывоз золотой монеты за границу, обрезание, порча монет), что, скорее всего, говорит о наличии острой экономической потребности.
Список литературы
Анфимов И.Н. Клад византийских монет VIII в. н.э. из г. Славянска-на-Кубани (Нижнее Прикубанье) // XVI Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа (тезисы докладов). Ставрополь, 1990.
Артамонов М.И. История хазар. СПб., 2002.
Бодянский О. Кирилл и Мефодий // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете. Кн. 2. М., 1863.
Васильевский В. Г. Житие Иоанна Готского // Он же. Труды. Т. II. Вып. 2. СПб., 1912.
Виноградов А.Ю. Первый эпиграфист, «год от Адама» и воспорский Апостолейон. История феодосийской колонны // Образ Византии. Сб. статей в честь О.С. Поповой. М., 2008.
Виноградов А.Ю. Надпись из Табана-Дере: пятьсот лет спустя// АДСВ. 2009. №39.
Виноградов А.Ю., Комар А.В. Две «хазарские» надписи из Юго-Западного Крыма И РА. 2005а. № 3.
Виноградов А.Ю., Комар А.В. Институт тудуна и хазары в Юго-Западном Крыму VIII - начала IX в. в контексте новых данных эпиграфики // Сугдейский сборник. Киев-Судак, 20056. №2.
Гурулева В.В. Золотые монеты Константина V (741-775), найденные в Судаке // Сугдейский сборник. Киев-Судак, 2004. № 1.
Древнетюркский словарь. М.-Л., 1969.
Комар А.В. Перещепинский комплекс в контексте основных проблем истории и культуры кочевников Восточной Европы VII - начала VIII в. // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 5. Донецк, 2006.
Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под. ред. Г.Г. Литаврина, А.П. Новосельцева. М., 1991.
Латышев В.В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896.
Латышев В.В. Заметки к христианским надписям из Крыма, II // ЗООИД, 21, 1898. С. 225-243,251-254.
Латышев В.В. Эпиграфические новости из Южной России // ИАК. Вып. 27.1908.
Латышев В.В. Новые христианские греческие надписи из Крыма И ИТУАК. Вып. 54. 1918.
Науменко В.Е. К вопросу о названии и времени учреждения византийской фемы в Таврике // МАИЭТ. Т. 6.1998.
Пиоро И. Крымская Готия. Киев, 1990.
Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков (общетюркские и межтюркские основы на гласные). М., 1974.
Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Лексика (СИГТЯЛ). М., 2001.
Харитонов С.В. Древний город Эски-Кермен. Археология, история, гипотезы. СПб., 2004.
Чхаидзе В.Н. Таматарха. Раннесредневековый город на Таманском полуострове. М., 2008.
Цукерман К. Венгры в стране Леведии: новая держава на границах Византии и Хазарии ок. 839-889 г. // МАИЭТ. 1998. № 6.
Asdracha С. Inscriptions protobyzantines et byzantines de la Thrace orientate et... (Hie— XVe sidcles). Athenes, 2003.
Byzanz. Die Macht der Bilder. Hildesheim, 1998.
Golden P.B. Khazar Studies (Bibliotheca orientalis Hungarica, 25). Budapest, 1980.
Guillou A. Table ronde // Le paleographic Grecque et Byzantine. Paris, 1977.
Lamberz E. Die Bischofslisten des VII. Okumenischen Konzils (Nicaenum II) // Abhandlungen der Bayrischen Akademie der Wissenschaften, phil.-hist. Klasse, NF. 2004. Heft 124.
Mango C. L’origine de la minuscule // Le pateographie Grecque et Byzantine. Paris, 1977.
Moravcsik G. Byzantinoturcica. T. II. Berlin, 1958.
Semenov A.I. New Evidence on the Slavyansk (Anastasiyevka) Hoard of 8-th Century A.D. Byzantine and Arab Gold Coins // New Archaeological Discoveries in Asiatic Russia and Central Asia. Sankt-Petersburg, 1994.
Le synaxaire armenien de Ter Israel // Patrologia orientalis. T. 21.1930.
Zuckerman C. Byzantiums Pontic policy in the Notitiae episcopatuum (La Crintee entre Byzance et le Khaganat kazar / Ed. par C. Zuckerman. Paris, 2006.
Список сокращений
АДСВ ЗООИД ИАК ИТУАК Античная древность и средние века (Екатеринбург) Записки Одесского общества истории и древностей (Одесса) Известия Императорской археологической комиссии (СПб.) Известия Таврической ученой археографической комиссии (Симферополь)
МАИЭТ РА ИИМК РАН сигтял Материалы по истории и археологии Таврии (Симферополь) Российская археология (М.) Институт истории материальной культуры (М.-Л.) Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Лексика.
ЧАСТЬ 2
ПРОБЛЕМЫ ХАЗАРСКОЙ АРХЕОЛОГИИ
«Города», «замки», «феодализм» В ХАЗАРСКОМ КАГАНАТЕ Проблемы исследований
На сегодняшний день в бассейне Дона и Центральном Предкавказье из археологически известных крепостей эпохи Хазарского каганата ни одна не может быть определена как город - ни в архитектурно-планировочном отношении, судя по данным археологии, ни в социально-экономическом, о котором мы вообще знаем мало. Далека от разрешения ситуация с городищами Дагестана. С точки зрения археолога вполне допустимо и даже предпочтительно, к примеру, вместо «город Итиль» употреблять просто название «Итиль», избегая до времени любых социологических определений. Неприменим термин «город» и к памятникам, которые сами исследователи пытаются такими «сделать», хотя они не раскапывались, раскапывались в ограниченных масштабах или даже еще не найдены. Последнее относится, в частности, к Семендеру.
Есть иная проблема. Какие вербальные возможности в обиходе хазар (другого населения каганата) существовали для обозначения поселения, крепости и города, пусть даже не своего, а византийского? Что подразумевало само население каганата под своим «городам», если идентичное понятие имелось в его языковом обиходе? Несомненно, что защищенность поселения, особенно наличие каменных и кирпичных стен, должны были отражаться в лексике, так как это имело практическое значение. Что касается градации в современном социологическом понимании населенных мест, то это вряд ли занимало население каганата и его верхи, как это имело место в Византии. Жилища и планировка поселений мало различались. Занятия же сельским хозяйством, скотоводством или/и земледелием были непременным условием существования любого поселения.
Обратимся в поисках параллелей к иным эпохам, рассматривая приводимые примеры в порядке хронологии.
Пример первый: «В шумерской и аккадской терминологии не делается никакого различия в словах, определяющих поселения различного размера; селение и город называются одинаково (иги - по-шумерски и alu - по-аккадски). Эти термины применялись к любому постоянному поселению,
состоящему из домов, построенных из необожженного кирпича, даже и к скоплению хижин и других видов жилищ, образующих административную единицу... Окружающая стена, как правило, существовала, но не была обязательной. В этом иги имел сходство с полисом, который тоже не обязательно окружался стеной» [Оппенхейм, 1980, с. 115].
Второй пример можно назвать общезначимым, классическим. Греческий библиист Н. Василиадис обратил внимание на известное место из Ветхого Завета о Каине: «И построил он город', и назвал город по имени своего сына Енох» (Быт. 4,17) - и дал к нему следующий комментарий: «Под словом “город”, конечно, не следует понимать то, что называется сегодня. Оно означает место постоянного пребывания Каина и его семьи. Каин обитал по большей части в хижинах, а не кочевал с места на место» [Василиадис, 2003, с. 14]. Примечательна беспристрастность этого замечания Василиади-са, так как он не занимался собственно проблемой города.
Более исторично описание Нижней Галилеи Иосифом Флавием: «...очень плодородна, изобилует пастбищами, богато насаждена разного рода деревьями и своим богатством поощряет на труд самого ленивого пахаря. Немудрено поэтому, что вся страна сильно заселена; ни одна частица не остается незанятой; скорее она чересчур даже пестрит городами, и население в деревнях, вследствие изумительного плодородия почвы, также везде до того многочисленно, что в самой незначительной деревне числится свыше 15 000 жителей» (Иудейская война, кн. 3: гл. 3: 2) [см.: Иосиф Флавий, 1991]. Нетрудно заметить, что выражение «пестрит городами» связано у него исключительно с сельским хозяйством. Что касается «пятнадцати тысяч» в «незначительной деревне», то это лишь указывает на то, что он, как и его современники, не видел различия между деревнями и городами современной Палестины. Учтем, конечно, что Иосиф Флавий был весьма склонен к преувеличениям в числах, но разделить 240 (по его данным) городов и деревень Галилеи на те и другие при занятии жителей преимущественно сельским хозяйством было действительно трудно. Полагаю, что к городам должны были причисляться поселения с укреплениями, но и их население жило сельским хозяйством. Основание к такому заключению дает следующий фрагмент, посвященный Гисхале (Галилея), которую Иосиф Флавий называет то «городком», то «городом», имевшим оборонительную стену. Тем не менее: «Население ее... большей частью состояло из земледельцев, все помыслы которых сосредотачивались постоянно на урожае...» (Кн. 4, гл. 2: 1) [там же].
Иная картина рисуется из византийской истории VI в., уже современной началу истории хазарской. Описывая строительную деятельность Юстиниана I, Прокопий Кесарийский в труде «О постройках» [Прокопий Кесарийский, 1996] успешно для своего времени решает проблему «город/ не-город».
— «18. В этой Евфратесии (Месопотамия. - В.Ф.) лежали и некоторые другие местечки, например Зевгма и Неокесария; они могли называться городками только по имени, будучи окружены стенами вроде какой-то колючки.... 20. Так вот император Юстиниан окружил эти города настоящими стенами, имеющими достаточную высоту и толщину; укрепил их и другими приспособлениями. Таким образом, он сделал то, что они по справедливости могли теперь называться городами...» (Кн. II: IX, 18,20). Усиление обороноспособности подняло в глазах современника терминологический статус крепости. Вот другие аналогичные примеры.
— Область Родопы. «7. Среди страны был поселок Беллур, в силу своего богатства и по многочисленности населения равный городу; но вследствие того, что он был совершенно лишен укреплений, он всегда представлял легкую и завидную добычу для варваров, испытывая одинаковую судьбу с многочисленными полями, лежавшими вокруг него. 8. Наш император обращает его в город, окружает стенами...» (Кн. IV: XI, 7, 8). История та же, появление укреплений делает в глазах современников поселок городом, но перестали ли жители распахивать соседние поля?
— «1.Есть город в Вифании, носящий имя Елены, матери императора Константина. ...Вначале это был ничтожный поселок. 2. Воздавая ей славу, Константин одарил это местечко и именем матери, и достоинством города, но не создал никаких великолепных памятников, достойных императорского имени: по своему внешнему виду продолжал оставаться все тем же, украшаясь только названием города...». Далее идет перечисление того, что построено в поселке Юстинианом, после чего последний стал городом: водопровод, общественные бани, храмы, дворец, галереи, присутственные места, мост через реку (Кн. V: II).
— О Карфагене, отстроенном Юстинианом I и переименованном в Юсти-нианию: «самый большой и самый замечательный из здешних городов». Таким он стал после того, как: выстроены оборонительные стены, выкопан ров; построены два храма и монастырь-крепость, галереи на центральной площади, замечательные общественные бани (Кн. V: 1-8).
Из приведенных описаний хорошо видно, что Прокопий из Кесарии прекрасно для своего времени понимал, что «город» должен не только званием отличаться от не-города, местечка, городка. В простейшем случае город должен иметь укрепления (стена, валы и др.), при этом Прокопий не отличает собственно город от крепости. Безусловными признаками города были для него здания присутственных мест, дворцы, системы водоснабжения, бани. В этом с ним нельзя не согласиться. Однако вершиной его со
циального определения стала характеристика отстроенного Юстинианом I в Северной Африке местечка Капутдава. При строительстве укреплений был открыт источник, судя по описанию, артезианский. «13. Желая отметить этот дар божий... император Юстиниан... тотчас решил это местечко преобразовать в город, дать ему крепкие стены, всеми другими сооружениями придать ему важность, украсив, сделать его богатым городам... 14. Воздвигалась... городская стена, и внезапно изменилась вся судьба округи. 15. Земледельцы, покинув свои плуги, живут как граждане, применяя уже не деревенские обычаи, но городской образ жизни. 16. Они ежедневно посещают городскую площадь, ведут собрания и споры о собственных нуждах, для общих нужд у страивают рынок и совершают все остальное, что служит достоинством для города» (Кн. 6: VI, 13-16) (выделено мною. -В.Ф.).
Полагаю, текст не требует детальных комментариев. А вот данными, что жители Хазарии покидали плуги, мы как раз и не располагаем. Археология на сегодня показывает другое, равно как и то, что облик всех крупных поселений Хазарского каганата никак не свидетельствует о городском образе жизни.
Закончу обращение к Византии, упомянув зафиксированный современными нам историками обратный процесс в следующие за Юстинианом века: с конца VIII в. начинается спад в экономике, выразившийся в аграризации городов, сокращении денежного обращения и торговли [Чичуров, 1980, с. 10]. Удивительно, как историки, разделенные более чем тысячелетием, определяют в системе одних признаков различия города и деревни.
Я не случайно столь подробно остановился на сведениях Прокопия Кесарийского. Из его текстов видно, что в византийском обществе, в структурах гражданского и военного управления, а также у образованных его представителей, каким был сам автор, сложилось определенное и отвечающее текущим нуждам представление о том, чтб есть город и чем он отличается от крепостей, сел, просто «местечек», «городков», т.е. не-городов. Подчеркну: в Византии в это время возникла практическая потребность в понятии «город» - не только на бытовом, но и на государственном уровне.
Лексика, определяющая тип населенного пункта, города, - постоянная тема в исследованиях урбанизации. Дело не в лингвистике, а в адекватном понимании источников, в том числе в сопряжении их с данными раскопок. Так, Н.В. Пигулевская обобщила достижения современной ей иранистики по серии терминов, включая «шахристан»=город. Обращу внимание на «рустак»=деревня как противополагающийся «городу», «кап1а»=стена (Самарканд=Мараканда) [Пигулевская, 1956, с. 169-172].
Арабская лексика рассмотрена О.Г. Большаковым: «В сведениях о событиях VII в. (время Хазарского каганата. - В.Ф.) употребляются два термина: мадина и карйа, первое, безусловно, “город”, второе географы X в. употребляли в смысле “селение”. Но в VII в., видимо, такого четкого раз
граничения не существовало. В некоторых случаях словом карйа обозначались несомненно города... Этот разнобой в употреблении терминов, обозначающих различные типы поселений, прекрасно иллюстрирует Коран. В нем встречаются три термина: мадина, карйа и балад... особенно неясно значение слово балад» [Большаков, 2001, с. 48]. Из приведенного обратим внимание на «разнобой».
Терминологическая проблема в византийской лексике стоит в отношении укрепленных поседений Болгарии периода ее вхождения в состав империи, что близко к проблематике «хазарских городов» [Миланова, 2004]. Византийская терминология населенных пунктов и укреплений была очень развита, вариабельна, но (!) не всегда напрямую сопоставима с нынешними понятиями «город» и «крепость». Она отражала те особенности и качества объекта, которые были наиболее важны современникам в практическом отношении, что далеко не всетда понятно нынешнему исследователю, работающему в иной системе понятий.
Непосредственно на археологических объектах укрепленные селища ранневизантийского времени на территории Болгарии исследовал В. Дин-чев, отличая последние от городов. Обратим внимание и на бытование такой терминологии, как «полугородские селища» и «укрепленные села». Укрепленные селища автор четко отделяет от городов и центров городского типа [Динчев, 2006, с. 5, 9]. Наряду с различного рода признаками (площадь, строительные материалы, фортификация и др.) автор учитывает и степень изученности, которая не может не влиять на однозначность выводов [там же, с. 82]. На последнее я обращаю внимание в связи с тем, что в российском и украинском археологическом хазароведении сплошь и рядом встречаются выводы, никак не соответствующие изученности тех или иных городищ (в частности, городища Самосделка, о котором будет сказано ниже).
Укрепления того же периода Северо-Восточной Болгарии изучал С. Тор-батов, предваривший свое исследование анализом функционального и типологического содержания греческой и латинской терминологии [Торбатов, с. 2002]. Этот ученый пишет: «В тех ситуациях, когда отсутствуют точные письменные указания, источники, опыты типологического определения укрепленных объектов неизбежно носят отпечаток известной условности и неточности. Выбор наиболее подходящего термина для обозначения всякого конкретного объекта требует внимательного анализа его конструктивно-строительных особенностей, хронологии и функционального предназначения, которые строго соответствуют местным традициям» [там же, с. 85]. Мне остается констатировать, что именно с таким положением мы имеем дело при исследовании поселенческой сети Хазарского каганата. Отсутствие в нашем распоряжении местной исторической терминологии толкает нас к условности и неточности в использовании современных терминов, преодолеть которые до некоторой степени возможно при учете всей инфор
мации, добываемой в ходе раскопок. Дело многократно осложняется тем, что в хазарской (салтово-маяцкой) археологии еще очень далеко до определения функций каждой крепости, что зависит и от состояния памятника, и от степени его изученности (соотношения вскрытых и невскрытых раскопками площадей).
Учтем и то, что на ближайшей к каганату территории - Таврии «предпосылки к образованию городских поселений складываются только к рубежу IX-X вв., до этого времени единственным подлинным городским центром Юго-Западной и Южной Таврии оставался Херсон» [Иванов, 2001, с. 97]. Так обстояло дело на северной окраине Византийской империи. Для Византии это было едва ли не захолустье, а для Хазарского каганата - земли более развитой во всех отношениях державы.
Я не случайно коснулся опыта исследования терминологии укреплений и городов сопредельных с Хазарским каганатом государств, близких и более отдаленных территорий. Учитывая его, надо крайне осторожно использовать в наших исследованиях не только чужую, иноязычную, терминологию (арабскую, греческую и пр.) для обозначения поселений и городищ каганата, но и нынешнюю русскоязычную, в частности, присваивая тем или иным объектам в каганате наименование «город».
♦ ♦ ♦
Первой реакцией на мои предшествующие выступления и публикации по проблеме городов в Хазарском каганате была статья харьковского археолога В.В. Колоды [Колода, 20096]. Признавая дискуссионность выделения городов Хазарского каганата, он, по сути, согласился со мною в том, что городов в каганате обнаружить не удается [там же, с. 35]. Моя позиция в перспективах поиска городов была оценена им как «весьма пессимистическая», хотя сам я назвал бы ее констатирующей.
Статья В.В. Колоды в целом носит характер предположений и некоторого присущего автору теоретизирования, отправной точкой для которого служит предложенная им типология городов Восточной Европы конца 1-го тыс. н.э.: 1) антично-византийский (причерноморский) - полисный; 2) северокавказский - крепость; 3) восточный (степной) - ремесленноторговый, с крепостью и обширной сельскохозяйственной округой; 4) древнерусский (изначально родоплеменной центр) - многофункциональный, с кремлем и посадом. Признаюсь, разобраться, из чего исходил автор в этой градации, я не в состоянии. Уверен, что такие же трудности испытывают и другие читатели статьи.
Идея статьи состоит в следующем: если города в Хазарском каганате не обнаружены, то попробуем выделить «протогород, как городище, обладающее некоторыми чертами и средневекового города». Вводятся два дополнительных показателя: «общая площадь прилегающих к нему поселений
селищного (? - В. Ф.) типа и зоны ремесленно-торговой деятельности» [там же, с. 36]. На их основе из 37 городищ (27 из них не названы) к протогородам В.В. Колода причисляет 10: Волчанское, Верхний Салтов, Чугуевское, Мохнач, Коробовы Хутора, Сухая Гомолыпа, Сидоровское, Маяки, Ютановское, Маяцкое. Кроме того, к перспективным в смысле присвоения им статуса «протогорода» отнесено «практически неисследованное» Кировское городище. Чтобы прокомментировать весь список, потребуется отдельная статья. Сам же автор отвел для каждого городища 3-5 строк. Часть из поименованных памятников известна только внешне, на других вскрыты очень небольшие площади. Достаточно полно раскапывался лишь Маяцкий комплекс. Таким образом, источниковая база для обсуждения неполноценна.
Что, на мой взгляд, имманентно присуще идее В.В. Колоды - это попытка в иной форме все-таки «внедрить» в Хазарский каганат несколько, пусть и не городов, но находящихся близко к ним «больших населенных мест», в которых, как минимум, должны находиться гончарные мастерские и кузницы. Но без них не могло обойтись ни одно более или менее значительное сельское поселение! Скопление в округе Ютановского городища небольших гончарных горнов тоже не делало «Ютановку» ни городом, ни протогородом. Подмена одного термина (город) другим (протогород) никак не приближает нас к уточнению и конкретизации социально-экономической характеристики Хазарского каганата.
Что же касается самого термина «протогород», то он в последнее время стал модным в нашей археологической литературе. Забывается при этом, что так первоначально называли открываемые большие древнейшие поселения Востока с фортификационными сооружениями, с четкой планировкой, системой улиц. Термин подчеркивает тот факт, что урбанизация многих обществ началась много раньше, чем предполагалось во второй половине XIX и даже в начале XX в., раньше, чем появились античные города, не говоря уже о европейских средневековых. Термин рожден эпохой великих археологических открытий, прежде всего в Месопотамии, затем в Индии. Термин «протогород» призван обозначать первые города в истории человечества, в самых ранних центрах цивилизации. Внесение его в медиевистику не оправдано. Но и в исследованиях по древнейшему восточному протогороду в целом по проблематике возникновения городов однозначных решений нет. В качестве примера укажу на исследование С.В. Бондарь [Бондарь, 2008], с выводами которой можно спорить.
Мне трудно судить, насколько верно относить к остаткам «протогородов» некоторые упоминаемые В.В. Колодой славянские памятники, но следующее положение в его статье наверняка подвергнется обсуждению специалистами: «в рамках волынцевской культуры можно говорить о формировании государственнообразующего микрорегиона (курсив мой. - В.Ф.) с центром на городище Битица-I [там же, с. 36].
В каганате нет ни одного поселения, которое хоть в какой-то мере можно было сравнить даже с провинциальным византийским городом. Это заставляет еще более осторожно относиться к термину «города Хазарии». Однако вряд ли можно сомневаться в том, что в Хазарском каганате существовала определенная традиция и повседневная практика в обозначении особенностей каждого долговременного поселения, а тем более крепости.
До накопления новых археологических данных, равно как и нарративных, новых лингвистических исследований и открытий, мы можем (должны) отказаться от термина «город» в приложении к памятникам Хазарского каганата.
По имеющимся на сегодня чрезвычайно скудным археологическим данным, ни одно городище, или конгломераты открытых поселений салтово-маяцкой культуры, не позволяют определять их как «город» ни по одному из проявлений материальной культуры. Четко различимой дифференциации города и села в каганате археология не фиксирует.
Не найдя среди поселений салтово-маяцкой культуры тех, которые с уверенностью можно было бы признать городами [Флёров, 2005], я задался вопросом, чем мотивировала свои построения о городах Хазарского каганата автор идеи о них С. А. Плетнёва. Однако исследовательница сама дала четкий и несколько неожиданный по своей простоте ответ: «Соображения относительно существования степных городов и торгово-таможенных крепостей появились у меня в результате невероятности отсутствия (выделено мною. - В.Ф.) в такой обширной торговой державе, какой была Хазария, пунктов, организующих и объединяющих это громадное степное многоземелье» [Плетнёва, 2002, с. 123]. Так надежда на существование хазарских городов подменила археологическую действительность (о термине «степные города» см. ниже).
Городская цивилизация, сам процесс урбанизации уже по определению предполагают существование многих городов. Для Хазарского каганата можно говорить, весьма предположительно, лишь об одном - Итиле. Каганат не наследовал культуру города и не создал, точнее - не успел создать собственную, и даже в полной мере не освоил чужой опыт фортификации при строительстве крепостей.
Мне остается констатировать, что перехода «от кочевий к городам» в Хазарском каганате не произошло. Он лишь начал движение, шел по этому пути, но и это движение надо зафиксировать данными археологии.
* ♦ ♦
Затрону два вопроса, освещения которых в современной хазароведче-ской литературе найти не удалось.
1) Возможно ли сравнивать городища и большие неукрепленные поселения Хазарского каганата с настоящими в полном смысле этого понятия
городами средневековых Балкан, Малой Азии, Ближнего и Среднего Востока? Думаю, не только возможно, но необходимо - для того чтобы опираться на определенные критерии в хазароведческих исследованиях. С сожалением отмечу, что в работах хазароведов-археологов ссылки на исследования городов Востока и Византии редки. Было бы очень продуктивно посмотреть на Хазарию «со стен восточных городов».
2) Об общей теории и методологии изучения города. Я не намеревался затрагивать эту бездонную проблему. Толчком послужило Введение О.Г. Большакова к своей книге, из которого придется сделать большую выписку: «Автор настоящей работы предложил вместе с В.А. Якобсоном определять город как населенный пункт, основной функцией которого является концентрация и перераспределение прибавочного продукта. Преимущество этого определения перед остальными состоит в том, что оно основывается на важнейшем понятии марксистской политэкономии, определяющем характер социально-экономических отношений всех классовых обществ, а следовательно, и всех сторон жизни города. В понятие “концентрация прибавочного продукта” входит сбор налогов, получение земельной ренты и излишка продукта, образующегося вследствие неэквивалентности товарообмена между городом и деревней...» [Большаков, 2001, с. 10]. Да, вероятно, город можно рассматривать как центр сосредоточения прибавочного продукта и последующего его перераспределения. О.Г. Большаков не декларирует политэкономическую категорию К. Маркса, но в полной мере использует в своей книге1. С позицией О.Г. Большакова можно спорить (в частности, о том, что прибавочный продукт производил и сам город, а этот же продукт концентрировался не только в городе, но и в руках крупных землевладельцев и скотоводов), но нас интересует другое. Приложим ли данный подход к большим поселениям Хазарского каганата? Ответ содержится в примечании автора на с. 10: «Это определение (города. -В.Ф.) исключает возможность называть городами крупные укрепленные поселения доклассовых обществ, в которых еще отсутствовало отчуждение прибавочного продукта». Круг замкнулся. Мы возвращаемся к вопросу о формационной ступени хазарского общества. Данных о собственности на землю и скот у нас нет, но при раскопках городищ с каменными и кирпичными крепостями не обнаружено каких-либо артефактов, специфических для слоя феодалов.
Земельная рента? Сбор налогов или все-таки полюдье? То, что можно было бы назвать «прибавочным продуктом», могло собираться лишь эпизодически для постройки этих же крепостей, но не как замков феодалов, а необходимых всему населению пунктов обороны, прежде всего в межплеменных столкновениях.
Вспомним, что М.И. Артамонов дал каганату расплывчатое определение: «примитивное феодальное образование». Он даже не решился назвать
его раннефеодальным. Характерно, что «богатство» племенной верхушки (вождей) этого примитивного образования состояло в большей степени из незначительных драгоценностей, чем из звонкой монеты. Стратификация хазарского общества, по данным археологии, маловыразительна. Я не разделяю взгляды исследователей, которые на основе находки сабли в катакомбе относят погребенного к особому слою воинов, т.е. людей, уже не занятых в сфере производства. Вряд ли социальная граница между погребенными с саблей и без нее была устойчивой, а главное - закреплялась нормами права, пусть обычного.
О.Г. Большаков продолжает: «Предлагаемое определение снимает также старый спор о примате политико-административного или торговоремесленного начала в городе: оба они, будучи соотнесены с такими важными понятиями политической экономии, как прибавочный продукт, предстают двумя сторонами неразделимого диалектического единства... Все характерные проявления цивилизации (как бы разнообразно ни трактовалось это понятие) рождены появлением прибавочного продукта, концентрацией и трансформацией которого занимается город» [Большаков, 2001, с. 11]. Но основанных хазарами городов археология, как я пытался показать, в каганате не обнаруживает.
Этот мой основной вывод заставляет вернуться к построениям С.А. Плетнёвой, сформулированным ею в книге «Кочевники средневековья» [Плетнёва, 1982], в которой она в обобщенном виде изложила свою теорию «от кочевий - к городам» в приложении ко всем каганатам, не только к Хазарскому. Автор, оставляя за скобками важные особенности каждого из них, писала: «Все явления экономической, этнической, культурной жизни кочевых объединений связываются в прочные цепочки, или социально-экономические модели» [там же, с. 146]. Третья модель, помимо прочих, характеризуется ею следующими признаками: третья стадия кочевания, феодализм, города. Приходится отметить противоречивость объединения в одну модель третьей стадии кочевания и городов. Вероятно, по этой причине С.А. Плетнёва ввела и многократно использовала в книге термин «степные города». Расшифровка содержания термина не предложена, но по контексту можно догадываться, что подразумевается некий специфический тип города, сложившийся в кочевой среде2, каких непосредственно в Хазарском каганате пока не обнаружено. По всей видимости, понимая это, Плетнёва применила и иной термин - «поселение городского типа» [там же, с. 100]. Поскольку речь шла о Дагестане, подразумеваются, скорее всего, Семендер и Баланджар. Археология их не выявила, об их типе можно только гадать. И все-таки тогда Плетнёва не решилась назвать их более определенно -«городами», остановившись на нейтральном - «поселения».
Сегодня становится все очевиднее, что каганат не был кочевым «степным государством» (сама форма его государственности еще не определена).
Основной массив его населения от Среднего Дона до его низовий был исключительно оседлым. Кочевание имело место только в степях левобережья Нижнего Дона, но именно здесь городищ, если угодно - «степных городов», как раз и нет. Считаю необходимым отметить: как ни парадоксально, если учесть множество работ с упоминанием кочевничества в Хазарском каганате, именно стадия кочевничества в нем изучена хуже всего. Если в степях левобережья Нижнего Дона, кроме собственно долины Дона и восточнее - вплоть до Нижней Волги, вопрос о кочевничестве можно ставить хотя бы в силу отсутствия развитой сети поселений, то в лесостепи о кочевании говорить не приходится. И вообще, существовало ли здесь кочевание как форма хозяйства, начиная с момента появления Хазарского каганата, а в археологическом аспекте - салтово-маяцкой культуры? Если же ставить вопрос о кратковременном периоде оседания после переселения на новую территорию, то он в полной мере зафиксирован сегодня только на единственном памятнике - Правобережном Цимлянском городище, причем в самой ярко выраженной форме сочетания примитивных юртообразных жилищ с самой совершенной в каганате белокаменной фортификацией. Создается впечатление, что группа кочевников была приглашена (поселена) в уже построенную крепость.
Необходимо также учесть, что среди тех памятников, которые С.А. Плетнёва называла кочевьями (а это в реальности - сборы подъемного материала в количестве нескольких фрагментов керамики, часто и амфор), могли быть стоянки пастухов отгонных стад оседлого населения, следы передвижения военных отрядов и пр.
В лесостепи юртообразные жилища встречаются эпизодически и никак не могут служить доказательством процесса массового перехода от неустановленного здесь кочевания к оседлости. Попытки решить эту проблему предпринимает В.В. Колода [см., в частности: Колода, 2005]. Не имею возможности разбирать здесь его построения (мне они не представляются убедительными из-за превалирования «теории» над скудной базой археологических источников, на которых она строится). Это же впечатление остается, замечу попутно, и от его версий «этнического синкретизма» в салтово-маяцкой культуре [Колода, 2008] и ее формирования [Колода, 2009а; см. статью А.З. Винникова в настоящем сборнике].
Вопрос о кочевничестве и его продолжительности в каганате требует в целом коренного пересмотра.
♦ ♦ *
Вернемся к теме городов. Что касается Дона и Нижней Волги, то, по С.А. Плетнёвой, здесь «помимо неукрепленных поселений и замков... было несколько более или менее крупных городов (курсив - мой, так как названы только два пункта. - В.Ф.). Из крупных - ненайденный Итиль, «выросший
из ставки кагана и во все время жизни этого государства [Хазарского каганата] остававшийся зимовищем хазарской знати, продолжавшей кочевать в течение семи месяцев в году» [Плетнёва, 1982, с. 102,103]. Характеристика Итиля противоречива. Я понимаю ее как большое поселение, так и не ставшее городом. Но чем же все-таки занималось остальное - не аристократическое - население Итиля? Часть ответа содержится в письме кагана Иосифа в известной фразе: «весною уходило к своим полям».
Мне реконструировать облик Итиля не удалось, да и свою попытку я предпринимал исключительно с одной целью - выяснить, возможна ли убедительная реконструкция Итиля в принципе [Флёров, 2009а, 20096, 2009г]. Судить о социально-экономической структуре Итиля в той мере, в какой она отразилась в облике архитектуры и планировки, до широкомасштабных раскопок опрометчиво3. Соотношение разных групп населения в Итиле -занятых сельским хозяйством, ремеслом и непроизводящих (администрация, служители религий, «гвардия», торговцы и пр.) - неизвестно.
Из «менее крупных» назван только «город Саркел», с уточнением «не очень большой город» [Плетнёва, 1982, с. 102]. Впоследствии сама С.А. Плетнёва отказалась от определения «город», выдвинув на первое место функцию «караван-сарая» [Плетнёва, 1996, с. 35]. Такие колебания симптоматичны. О неубедительности версии «караван-сарая» уже говорилось [Флёров, 2005, с. 318,319].
На этом перечисление «нескольких городов» закончено. За ним следует напоминание о «принадлежавших хазарскому правительству» нескольких «древних портах» (курсив снова мой. - 5.Ф.). Но принадлежали ли они хазарам? В поисках ответа целесообразно обратиться к трудам С.Б. Сорочана, который ставит вопрос гораздо шире: принадлежал ли когда-либо хазарам Крым? Ответ дан отрицательный [Сорочан, 2007].
В связи с проблемой «городов» всех каганатов Евразии хочу отметить, что ни один их столичный центр, ни одно крупное поселение не пережили эти каганаты. Укажу для примера на столицу Уйгурского каганата Хаара-Балгас (Карабалгасун), который действительно мог быть назван городом, хотя бы по сложности планировки (социальную характеристику оставим в стороне). Ни один из каганатов не положил начало и новым государствам. Не составляют исключения и столичные центры Первого Болгарского царства - Плиска и Великий Преслав, даже при том, что это царство стало основой Болгарского государства, существующего по настоящее время. Впрочем, Болгария, как и Венгрия, создавались в русле европейской, а не азиатской истории. Феномен Болгарии заключается еще и в том, что она выжила даже в условиях турецкой оккупации и насаждения ислама.
Недолгое существование городов в степях заметил и Г.С. Марков. Полностью разделяю его тезис: «города, ремесленные центры возникали только при прочной оседлости, что противоречит самой сути кочевничества»
(выделено мною. - В.Ф.). Выше я уже писал, что город и кочевничество -несовместимы. Если и начинают появляться большие населенные пункты, «столицы», то они исчезают вместе с каганатами и империями кочевников.
* * *
Проблема феодализма в Хазарии - с ней, несомненно, связан вопрос о социальном статусе крепостей и «столичного» поселения Итиль - проблема города в целом. Во введении к уже упоминавшейся книге С.А. Плетнёва категорично заявляет: «Материалы по истории населения европейских степей VII-IX вв. позволили, как мне кажется, установить, что сложение классовых отношений и соответственно феодальное владение землей началось на второй стадии кочевания (курсив мой. - В.Ф.), когда произошло разделение пастбищ на отдельные участки кочевания» [Плетнёва, 1982, с. 10]. Мало-мальски знакомый с проблемами становления феодализма у кочевых народов мгновенно заметит в этой фразе смешение двух понятий: распределение пастбищ совсем не означает феодального владения землей и не ведет к нему. Это совершенно разные вещи. Владение же землей вообще не могло возникнуть на второй стадии кочевания. Если уж говорить о стадиальности, то можно было бы ставить вопрос о завершении третьей стадии, но еще М.И. Артамонов отметил, что «об условном землевладении у хазар, связанном с определенными обязательствами по отношению к сюзерену, ничего не известно» [Артамонов, 1962, с. 401]. В этом я вижу прежде всего констатацию отсутствия источников, но последнее могло быть обусловлено именно отсутствием феодального землевладения. О правовых актах говорить вообще не приходится за полным отсутствием сведений. В целом же М.И. Артамонов признавал, что о «формах социально-экономических отношений в Хазарии мало известно» [там же, с. 400], и лишь предположил (не более), что «по всей видимости, внеэкономическая и экономическая зависимость соплеменников облекалась у хазар, как и у болгар, в формы патриархально-родового строя» [там же, с. 402]. Должен подчеркнуть, что моя ссылка на авторитет выдающегося хазароведа никак не может заменить источников. Проблематика собственности на скот, пастбища и землю и так называемого «кочевого феодализма» детально рассмотрена в книге Г.Е. Маркова [Марков, 1976, с. 278 и сл.], к которой и отсылаю читателя во избежание пересказа известных положений и дискуссий по ним.
Особо отмечу, что первые поползновения на захват земель в феодальное владение надо искать не в степи (не в связи со стадиями кочевания), а там, где есть оседлое земледельческое (не кочевое скотоводческое!) хозяйство, где земля (не пастбища и скот на них) в сочетании с оседлым, работающим на ней населением начинают представлять непосредственную ценность, объект эксплуатации,—т.е. в лесостепных районах и в узких пределах долины Нижнего Дона. Но как определить начало этого процесса?
Раскопки поселений и городищ ответа дать не могут. «Замки», пользуясь термином С.А. Плетнёвой, один из которых она исследовала сама - Маяц-кое городище, ничего общего по происхождению не имеют с собственно замками Западной Европы. Там замок часто являлся опорой феодала в сопротивлении королевской власти и наоборот, опорой короля в подавлении феодальной экономической и военной самостоятельности (это, в частности, характерно для раннесредневековой Англии; литература о месте замков в системе феодальных отношений обширна). На землях Болгарии, с которой я изредка провожу сравнения, замки появляются в период византийского владычества не ранее начала XII в. [Попов, 2009], но и их сравнивать без оговорок с западноевропейскими, возникающими с начала XI в., было бы неправильно. Однако история возникновения западноевропейского замка и его архитектурно-фортификационных типов, безусловно, должна привлекаться в качестве сравнительного материала при изучении болгарских и хазарских крепостей.
Надо подчеркнуть, что историю болгарских «замков», а точнее - «укрепленных владетельских резиденций» Ст. Попов вполне правомерно связывает со становлением феодальной «вотчины» и тенденцией аристократии к независимости от Константинополя.
Причина появления «замков», по С.А. Плетнёвой: «у богачей появилась необходимость отделиться от рядового населения... Так появились в степях своеобразные кочевые замки» [Плетнева, 1982, с. 78].
Наш источник сведений о каменных крепостях каганата - раскопки, но по их результатам (других источников нет) невозможно судить, действительно ли в строительстве «замков» знать реализовала отделение от прочего населения. О неприемлемости самого определения «кочевой замок» повторять не буду. Его приходится понимать как «замок кочевника».
Должен отметить, что на территории Хазарского каганата пока не обнаружено ни одной постройки, которую можно было бы определить как жилище «богачей», если угодно, «феодальных». Менее всего на такие могут претендовать полуземлянки в Маяцкой крепости и юртообразные жилища Правобережной Цимлянской. В последней вообще была сплошная застройка, что никак не соответствует предположению С.А. Плетнёвой. Вряд ли на роль жилища феодала может претендовать известная юртообразная постройка № 12 [Плетнёва, 1964], почти не отличающаяся от прочих размерами и интерьером и совершенно не изолированная от них территориально. Кстати и сама реконструкция этого жилища, до крайности примитивного, по С.А. Плетнёвой оказалась неверной [Флёров, 1996, с. 14,15].
Особое место среди крепостей Хазарского каганата занимает Семикара-корская, бывшая, вероятно, местом пребывания «представителя» центральной власти или же ставкой каганов на Нижнем Дону. По сравнению с общей территорией городища вскрытая площадь невелика. Главной особенностью
крепости является расположенная внутри нее цитадель, в которой находились постройки из обожженного кирпича с кровлей из черепицы, керамид и калиптеров [Флёров, 2009в, с. 521, рис. 6]. Сохранились они плохо, и судить об их назначении сегодня совершенно невозможно. Важен сам факт их открытия, но я принципиально воздерживаюсь не только от определения их назначения без археологического исследования, но даже от предположений («мнений») по этому поводу, особенно о возможности видеть в них какие-либо «палаты», тем более дворец. На данной стадии исследованности любое предположение не будет иметь оснований4.
Да, в археологическом отношении можно провести комплексное сравнение западноевропейских укреплений с хазарскими, типа Маяцкой или Правобережной крепостей, но это позволит сравнить лишь уровень строительных технологий и фортификации, типы жилищ. Можно сопоставить их и с «замками» Средней Азии. Все это не подменит исследование проблемы на материалах самого каганата, а лишь с неизбежностью вызовет очередные бесплодные дискуссии.
Декларировав существование феодализма в Хазарском каганате, С.А. Плетнёва не могла не конкретизировать его стадию. И здесь вновь необъяснимое противоречие в позиции автора. На с. 103 [Плетнёва,1982] читаем: «Несмотря на своеобразную, характерную для кочевников «вуаль» патриархальных отношений, наброшенную на все стороны жизни населения каганата, его социальный строй мы вполне можем считать развитым феодальным». Однако на с. 106 читаем иное: «Все выросшие на обломках тюркских каганатов степные государства характеризуются общими чертами», их строй «раннефеодальный с многочисленными патриархальными пережитками». Может быть, подразумевается, что Хазарский каганат среди прочих был исключением? Нет, С.А. Плетнёва специально подчеркнула, что «закономерности развития, которые были прослежены на узком отрезке времени - в Хазарском каганате, распространяются на все кочевое население» [там же, с. 10].
Разброд с определением стадиального положения каганата не позволяет, в свою очередь, принять тезис С.А.Плетнёвой о «вполне устоявшихся классовых отношениях» в Хазарском каганате [там же, с. 80,102]. Попытки стратификации хазарского общества на основе раскопок могильников не привели к таким выводам ни одного исследователя. Пользуясь случаем, отмечу, что методика выделения «всадников» и «простых» воинов по составу оружия (сабли, топорики) выглядит довольно примитивно. Исследованный мною Маяцкий могильник дал картину не то что классового, но слабого имущественного расслоения. Никак не назовешь классово определяемыми и несколько погребений в катакомбах и хозяйственных ямах непосредственно на Маяцком поселении [Винников, Афанасьев, 1991]5. Это захоронения обычных воинов. Не поражают особым богатством и курганы с ровиками, в
том числе «соколовского типа». Но дело не в наборе приношений, поскольку они напрямую отражают погребальные обычаи и лишь косвенно — социальный статус.
Читатель вправе спросить, каково же мое мнение о возможности появления признаков феодализма в Хазарском каганате? Письменные источники (восточные, византийские) ничего не сообщают о формах пользования пастбищами, владении землей, внеэкономическом принуждении. Разумеется, можно попытаться что-то извлечь из трех пассажей в письме кагана Иосифа: 1) «С месяца Нисана мы выходим из города и идем каждый к своему винограднику и своему полю и к своей [полевой] работе».
2) «Каждый из [наших] родов имеет еще [наследственное] владение [, полученное] от своих предков, место, где они располагаются; они отправляются [туда] и располагаются в его пределах».
Работа с письменными источниками - не моя специальность, но, на мой взгляд, желательно еще и еще раз уточнить перевод этих фраз П.К. Коковцовым, прежде всего курсивом выделенных мною слов. «Имеет еще» - означает ли это «еще», что есть свои (на каких правах?) и есть наследственные, или же в обеих фразах говорится только о наследственных землях рода? Кроме того, упоминание «рода» означает ли именно род, т.е. большую группу родственников, большую неразделенную семью? Если так, то вопрос об обособленном землевладении малой семьи снимается? В плане характеристики социальных отношений в Хазарском каганате приведенные сообщения не рассматривались. Я обращаю на них внимание едва ли не впервые. Как известно, чем короче древний источник, тем больше разногласий он вызывает у историков. Наверняка так случится с земледельческими эпизодами из письма Иосифа. Тем более необходимы уточнения перевода и новые комментарии к ним гебраистов. Подождем.
3) В полугодовом движении каганов, описанном Иосифом, можно видеть полюдье, как заметил ВЛ. Петрухин, напоминающее архаическое полюдье Руси [Древняя Русь..., 2009, с. 206, сноска69]. Подчеркну, именно архаическое, свойственное очень многим сообществам разного уровня развития, но не времени развитого феодализма [Полюдье..., 2009]. Об архаике свидетельствуют и упоминаемые Иосифом рабы.
И еще одно замечание по маршруту движения каганов. В хазарской историографии давно укоренилась традиция - посещаемые каганами в ходе полюдья территории называть доменом. Домен ли это в западноевропейском понимании, т.е. земли, находящиеся под юрисдикцией короля? Стоит задуматься. Если «да», то придется предположить существование таких же доменов местных вождей, а по сути речь может идти о территориях племён. С неизбежностью встает вопрос о взаимоотношениях кагана с вождями, например, Северского Донца с его этнически неоднородным населением.
Надо также иметь в виду, что территории сбора полюдья и постоя каганов, соответственно и маршруты, не могли быть постоянными. Зависеть они могли от разных условий, в частности - от урожайности года. Первоочередное значение имела и внутренняя ситуация в каганате в конкретное время - от нее зависели и размеры территории, несущей повинность, и ее объем. A priori неизменными эти условия оставаться не могли.
Конечно, говорить о «домене» западноевропейского типа в совершенно иных условиях Юго-Восточной Европы не приходится, не говоря уже о том, что домен, скажем, во Франции складывается позднее, не имеет постоянных границ и может состоять из разобщенных территорий [Пти-Дютайи, 1938].
♦ ♦ ♦
Вождество - этой темы я коснусь очень кратко в качестве некоторого отступления в связи с книгой А.А. Тортики [Тортика, 2006]6. Автор полностью отрицает хазарский феодализм и предполагает с различными оговорками существование в каганате системы «вождество - сложное вождество -суперсложное вождество», наличие наместников-туцунов, а «среди его населения господство племенного строя» [Тортика, 2006, с. 33,134-140,503]. Проблема состоит в том, что мы сегодня не в состоянии сколько-нибудь детально на основе источников, письменных и археологических, подтвердить предложенную А.А. Тортикой реконструкцию. Пока она таковой и остается. Но примечательно в связи с этим другое - вольно или невольно автор напомнил, что мы почти ничего не знаем о самой структуре власти в каганате, степени ее централизации, прерогативах каганов и беков, с одной стороны, и местных вождей, с другой; ничего не известно и о поземельных отношениях. Постоянно обсуждаемая в хазароведении тема, связанная с системой власти в каганате, - «двоевластие», повседневная практика которого далеко не ясна. Говорить о феодальной монархии, конечно, не приходится. Наместничество, о котором говорит А. А. Тортика, не вяжется с постулируемым им племенным строем. Да и в какой мере хазарский племенной строй отличался от скифского, сарматского и эпохи праболгарской Старой Великой Болгарии? Насколько обоснованно в отношения хазар и болгар вводить термин «эксплуатация», о которой пишет А.А. Тортика [там же, с. 501]? Само понятие «эксплуатация» предполагает появление некоторых постоянных повинностей, даже фиксированных письменно, но нам известно только о полюдье, но не его объемах. Истахри и Ибн Хаукал пишут о налогах шаду или кагану, но опять же не известно, на каких условиях (см. статью Т.М. Калининой в настоящем сборнике). Речь в их сообщениях идет в целом о населении. Гораздо важнее то, каковы были экономические и поземельные отношения кагана, а позднее шада (бека) как носителя верховной власти с вождями племен.
* ♦ *
Итак, начав с довольно узкого археологического вопроса о городах и замках, с неизбежностью пришлось перейти к более обширным и сложным проблемам оценки стадиального, если угодно - формационного, состояния Хазарского каганата.
В итоге моя позиция сводится к следующему. На сегодня проблема социально-экономических отношений в каганате остается открытой, и нет ни малейшей необходимости спешить с ее решением. Надо наконец признать, что ни историки, ни археологи не в состоянии воссоздать четкую и бесспорную картину. От громадной и многоцветной мозаики внутренней жизни Хазарии до нас дошли лишь отдельные разрозненные кусочки. Неопределенность в характеристике социально-экономических отношений в Хазарском каганате имеет полное право на существование. Я формулирую это так: отсутствие источников непреодолимо. Однако есть реальные надежды на непрерывно пополняющиеся результаты археологических исследований. Их не заменить введением распространенных штампов, в данном случае «феодализм», «феодальный», «город», «сюзерен», «домен». Эти термины вводились в процессе изучения истории средневековой Европы7. Должен обратить внимание на вековой дисбаланс между социально-экономическими отношениями, включая формы собственности и эксплуатации, и государственно-политическими системами в степях Евразии (да и не только здесь) в эпоху средневековья. Углубляться в тему нет возможности, поэтому приведу один яркий пример: и в эпоху империи Чингисхана, и в современной республике Монголия основой сельского хозяйства было полукочевое скотоводство. До нашего времени мало изменилась даже оснастка скотоводческого хозяйства, а соответственно - и производительность, сами скотоводы продолжают жить в юртах.
Считаю уместным привести здесь слова О.Г. Большакова, сказанные в связи с изучением городов, современных Хазарии: «Мы проследили в самых общих чертах ту материальную основу, на которой стоял средневековый город Ближнего Востока, умышленно не прилагая к нему определение «феодальный», чтобы не применять его формально, только на том основании, что в средние века он не может быть иным, хотя мысль о том, что в феодальном обществе и город может быть феодальным, кажется сама собой разумеющейся» [Большаков, 2001, с. 262]. Что же говорить о Хазарском каганате, источники по которому, по сравнению с источниками по средневековому Востоку, более чем ничтожны - мизерны. Весьма любопытно примечание О.Г. Большакова к приведенной фразе: «Показательно, что И.М. Сми-лянская, подробно рассматривая экономику и социальную структуру Сирии XVII-XVIII вв., ни разу не назвала город этого времени феодальным» [Смилянская, 1979]. Мне остается констатировать, что в своем отказе от определенности я не одинок.
Создается впечатление, что С.А. Плетнёва в своих теоретических разработках оказалась в плену у некогда выбранного запоминающегося названия для другой известной книги - «От кочевий к городам» [1967]. Что же касается общего значения этого труда для археологии Хазарского каганата, то я по-прежнему оцениваю его очень высоко. С.А. Плетнёва в этой книге продолжила исследования, успешно начатые М.И. Артамоновым и И.И. Ляпушкиным. Книга сыграла более чем заметную роль в систематизации накопленных ко второй половине XX в. археологических источников по материальной культуре Хазарского каганата. Не менее значим для археолога и подзаголовок книги, может быть, не столь броский, как основное название, - «салтово-маяцкая культура». Вклад С.А. Плетнёвой в археологическое хазароведение не следует умалять.
* * *
Чего же в целом не хватает для решения проблем стадиального уровня Хазарского каганата, включая и вопрос о городе? На сегодня разработана и постоянно уточняется политическая история каганата, как и археологическая хронология (оставим в стороне бесплодные дискуссии по частным вопросам). Наступило время приступить к созданию социально-экономической истории. Какой бы невероятно сложной ни казалась поставленная задача, без ее решения не обойтись. Для начала же надо наладить методику отбора источников и работы с ними. Не подходить к ним с заранее установленными критериями - важнейшее требование. Источники остаются прежними - постоянно пополняемые археологические. Информация по социально-экономической истории хазарского общества, большей частью косвенная, содержится и в письменных памятниках, но на открытие новых рассчитывать особенно не приходится. В плане социально-экономической истории я, не умаляя достижений в области нумизматики, все же ставлю вопрос шире: проследить трансформацию на протяжении VII-X вв. в различных сферах экономики и образе жизни. Программа исследований должна включать изменения (равно - развитие, консервативность, застой, регресс) минимум: сети поселений и городищ, жилищ; сельского хозяйства, ремесла и технологий; использования местонахождений рудных запасов; движения товаров (ремесленной продукции) внутри каганата; импорта и экспорта; отражения социально-экономических показателей в погребальном обряде. Составление самой программы также потребует значительных усилий и времени. Особая задача - попытаться выявить границы племен по археологическим данным, ведь до настоящего времени в ходу только варианты салтово-маяцкой культуры, из которых дагестанский и крымский уже выпадают, а различия между приазовским и нижнедонским неясны.
Примечания
1 Обращение О.Г. Большакова к теории К. Маркса, на мой взгляд, в полной мере оправданно. С тем, насколько удачно в данном конкретном случае применена теория прибавочного продукта, можно спорить. Однако К. Маркс был выдающимся политэкономом, и воспринимать его следует как ученого, исследователя, но не в его искаженном в годы коммунистического режима образе. Тогда ссылки на основателей «марксизма-ленинизма» были обязательны в работах ученых всех отраслей знания, но в первую очередь для историков бывшего СССР [Пигулевская, 1969]. Творческий подход к трудам Маркса не допускался и расценивался как ревизия его наследия. Советский «марксизм» был профанацией научных изысканий К. Маркса. Ссылки на Маркса к месту и не к месту были не просто правилом «хорошего тона», но изъявлением верности коммунистической идеологии и опорой в борьбе с идеологией буржуазной.
2 В.Г. Блохин и Л.В. Яворская к степным относят города другого времени и другого общества - золотоордынские Нижнего Поволжья, «возникшие и функционировавшие в кочевническом окружении степной зоны» [Блохин, Яворская, 2006, с. 34], в свою очередь ссылаясь на еще более поздний пример (Пищулина К.А. Присырда-рьинские города и их значение в истории казахских ханств XV-XVII вв. // Казахстан в XV-XVII вв. Вопросы социально-экономической истории. Алма-Ата, 1969). Таким образом, термин «степные города» оказывается вневременным, не указывающим на особенности конкретного общества.
3 Я уже имел возможность высказаться о публикациях Э.Д. Зиливинской о ходе раскопок городища Самосделка и ее предположении о существовании на его месте Итиля [Флёров, 20096]. В 2010 г., в ходе обсуждения доклада Э.Д. Зиливинской «Самосдельское городище. К вопросу о датировке нижних слоев» на очередной VII Московской конференции «Восточные древности в истории России» я имел возможность задать вопросы и по ее новой публикации [Зиливинская, Васильев, 2009, с. 103,104]. В совокупности с выступлениями других участников дискуссии картина получилась следующая. Предложенная дата возникновения городища - не позднее начала IX в. - может быть принята к сведению только как мнение автора. Ссылка на среднеазиатские сферические котлы, представленные на городище, дату которых Э.Д. Зиливинская указала в рамках VI-VIII вв., делу пока не помогает. В ходе дискуссии выяснилось, что сама хронология этих котлов требует уточнений. П.В. Попов, специально изучавший котлы из нижних слоев городища, датирует их IX-X вв. {Попов, 2009, с. 163]. Докладчик затруднилась ответить на вопрос, какую «болгарскую» керамику приазовского происхождения, упомянутую в публикации, она имела в виду. Выяснилось также, что неоднократно упоминаемые ею среди находок на городище пять «классических салтовских» кувшинов найдены совсем не на городище, а принесены местными жителями из неустановленного места. Судя по сохранности, они происходят из неизвестного могильника. Отмечу, что кувшины далеко не «классические».
Категорически не могу принять мнение Э.Д. Зиливинской об отнесении части самосдельского населения к савирам. В качестве аргумента выдвинуто сходство «некоторых гончарных форм» с керамикой из раннесредневековых памятников Дагестана, но памятник указан один - Андрей-аульское городище. Сходство с керамикой Андрей-аула не проиллюстрировано и очень сомнительно. Этническая материальная культура савиров, в том числе керамика, вообще не выделяется в Дагестане. И никак не может быть принято как указание на связь с Дагестаном появление на городище не совсем понятных «остатков комбинированных кладок, состоящих из известняка, обожженного кирпича и речной гальки». О каких аналогиях в Дагестане идет речь - не указано.
Новейшая на сегодня публикация Э.Д. Зиливинской [Зиливинская, 2010] почти дословно повторяет упомянутую, комментировать ее нет смысла, кроме одного положения. Приведенные в ней радиоуглеродные даты, позволившие автору утверждать, что «жизнь на Самосдельском городище началась в интервале с середины VIII в. до второй половины IX в.» оказались, как выяснилось еще в ходе московской дискуссии, сомнительны! Это означает, что говорить о VIII в. для городища Самосделка пока нет оснований.
В условиях еще очень слабой исследованности (о «масштабности» раскопок говорить преждевременно) вопрос об идентификации Самосделок с остатками Ити-ля уходит на второй план, на первый же выдвигается задача методически выверенного изучения материальной культуры нижнего горизонта городища, создание для него типо-хронологической колонки распределения керамики, а проще говоря - керамической стратиграфии, хотя бы по образцу саркельской. Разумеется, со статистическими выкладками. Весьма корректными и доказательными должны быть и керамические аналогии, подтверждать которые должны сравнительные таблицы рисунков сосудов. Сегодня мы имеем иное: на «Болгарском форуме» (г. Болгар, 19-21 июня 2010 г.) изложенная одним из руководителей раскопок городища Д.В. Васильевым программа статистической обработки самосдельской керамики была подвергнута резкой критике. Сама программа предполагает устаревшую «поштыковую» статистику вместо послойной, соответствующей стратиграфии раскопов.
4 Небольшое отступление. Археологические исследования, в том числе с историческим уклоном, начинаются с источниковедения, первая и самая ответственная стадия которых - раскопки. Я уже писал [Флёров, 2009в, с. 486, прим. 7] о перспективах раскопок Семикаракорского городища и готов повторять снова и снова, что значение его для изучения истории Хазарского каганата - не меньшее, чем Саркела. В археологическом отношении оно еще более сложное, требующее предельно тонкой и неспешной работы. Стратиграфическая ситуация на нем неясна, возможность существования на его месте предшествующего крепости поселения мною не установлена. Необходима буквально поштучная фиксация на чертежах каждого обломка кирпича, черепицы и других строительных материалов для восстановления хотя бы приблизительного плана кирпичных строений, от чего и зависят последующие выводы о их назначении.
Вскрытие крепостных стен, сложенных из сырцового кирпича, хотя и соблазнительно, но должно быть полностью исключено без наличия финансирования последующих консервационных работ и четкого плана действий по консервации. Как известно, консервация сырцовых сооружений еще несовершенна.
Неосторожные и поспешные раскопки Семикаракорского городища поведут к утрате и искажению большого объема информации, не только археологической, но и исторической. Мне это известно более, чем кому-либо, - по собственному опыту раскопок памятника и совершенным в их ходе ошибкам, о которых предстоит еще написать. До раскопок необходимо также тщательно изучить опыт не всегда совершенных раскопок Саркела и Правобережного Цимлянского городища.
5 Эти авторы обычные хозяйственные ямы, в стенках которых позднее были вырублены погребальные камеры, почему-то называют «колоколовидными шахтами» [Винников, Афанасьев, 1991, с. 45].
6 Основное содержание книги - авторские реконструкции этнических и политических процессов в Хазарском каганате, в большинстве случаев не подкрепленные археологическим материалом. Со многими положениями книги я не могу согласиться, но в равной степени не разделяю резко отрицательную оценку, данную ей Г.Е. Афанасьевым [Афанасьев, 2008]. Ряд разделов книги заслуживает внимания.
7 Не только эти, но и другие стереотипы привычно укоренились в нашей исторической литературе о неславянских народах Восточной Европы 1-го тыс. н.э. Один из самых последних примеров связан с термином «король» в применении к эпохе, в которую он по определению не мог существовать. В весьма интересной статье М.М. Казанского и А.В. Мастыковой в соответствии с традицией авторы упоминают антского короля Боза, готских коралей, хотя наряду с этим пишут о готских правителях, остготском вожде Винитации, предводителе причерноморских грейтунгов Гезимун-де, а затем вновь о готском королевском роде Амалов. И уж совсем неприемлемо следующее: «О существовании жесткой королевской власти у готов уже в I в. н.э. пишет Тацит» [Казанский, Мастыкова, 2009, с. 227, 228]. В издании Тацита 1969 г. дан следующий перевод: «44. За легиями живут готовы, которыми правят цари, и уже несколько жестче» [Тацит, 1969, с. 371]. Вариант «цари» столь же неудачен, как «короли», но обратим внимание на иное: власть предводителя одного племени сравнительно жестче, чем в другом. Не более того. В целом же мы видим, что нет определенного понятия о форме власти у варварских племен. Отсюда и неустойчивость, неуверенность в терминологии: вождь, предводитель, король, царь, В исторической литературе она присутствует очень давно. Так, у Д.М. Петрушевского в пределах одной страницы мы встречаем не только термины варварские племенные группы, вожди, но и такую конструкцию, как «государственно-племенная организация во главе с королем» [Петрушевский, 1903, с. 4]. Проблема подбора терминов, адекватных геродотовым, давно известна в скифологии [Хазанов, 1975, с. 112].
Список литературы
Афанасьев Г.Е. [Рец. на:] Тортика А.А. Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII - первая четверть X в). Харьков: ХГАК, 2006//РА. 2008. №3.
Блохин В.Г., Яворская Л.В. Археология золотоордынских городов Нижнего Поволжья. Волгоград, 2006.
Большаков О.Г. Средневековый город Ближнего Востока VII-XII вв. Изд. 2-е, доп. М., 2001.
Бондарь С.В. Город и человек (Апппур Ш - 1 тыс. до н.э.). М.: Древнехранилище, 2008.
Василиадис Н. Библия и археология. Изд-во Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2003.
Винников А.З., Афанасьев Г.Е. Культовые комплексы Маяцкого селища. Воронеж, 1991.
Динчев В. Ранновизантийските крепости в България и съседните земи (в диоцезите Thracia и Dacia) И Разкопки и проучвания. Кн. XXXV. София, 2006.
Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. Т. III. Восточные источники. М., 2009.
Зиливинская Э.Д. О связях Нижнего Поволжья и Северного Кавказа в хазарское время И Проблемы хронологии и периодизации археологических памятников и культур Северного Кавказа. XXVI «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Тез. докл. Магас, 2010.
Зиливинская Э.Д., Васильев Д.В. Население Нижнего Поволжья в хазарское время по материалам раскопок Самосдельского городища // Форум «Идель-Алтай». Мат. научн.-практ. конф. Тез. докл. Казань, 2009.
Иванов А.В. Образование ранних городских поселений и этнические процессы в Юго-Западной и Южной Таврике Х-ХШ вв. //Проблемы истории и археологии Украины. Материалы конференции. Харьков, 2001.
Иосиф Флавий. Иудейская война. СПб.: Типо-литография А.Е.Ландау/ Пер. Я.Л. Чертка (репринт: СПб.: Орёл, 1991).
Казанский М.М., Мастыкова А.В. Кочевые и оседлые варвары в Восточной Европе в гуннскую эпоху // Дивногорский сборник. Вып. 1. Археология. Воронеж, 2009.
Колода В.В. Новые материалы к проблеме оседания средневековых кочевников: критерии выделения и подходы к решению (на примере исследования городища Мохнач) И Хазарский альманах. Т. 4. Харьков, 2005.
Колода В.В. О проявлении этнического синкретизма в среде лесостепного салтов-ского населения (на примере материалов раскопа-4 селища Коробовы Хутора) И Древности. 2006-2008. Харьков, 2008.
Колода В.В. Гончарная керамика волынцевской культуры: историческая судьба ранних северян и межэтнические контакты И Дивногорский сборник. Вып. 1. Археология. Воронеж, 2009а.
Колода В.В. Проблемы градообразования в раннесредневековых контактных зонах (на примере лесостепного региона Северского Донца)// Средневековый город Юго-Востока Руси: предпосылки возникновения, эволюция, материальная культура. Курск, 20095.
Марков Г.Е. Кочевники Азии. М.: Изд. МГУ, 1976.
Миланова А. Типология на укрепени селища в България под византийска власт (спо-ред лексика на византийски антори) // CIVITAS DIVINO-HUMANA в чест на професор Георги Бакалов. София, 2004.
Оппенхейм А. Лео. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации. М.: Наука, 1980.
Петрушевский Д.М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. Ч. 1. СПб., 1903.
Пигулевская Н.В. Города Ирана в раннем средневековье. М.-Л., 1956.
Пигулевская Н.В. Города Ближнего Востока в раннем средневековье // ВДИ. 1969. №1.
Плетнёва С.А. О построении кочевнического лагеря-вежи И СА. 1964. № 3.
Плетнёва С.А. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура. МИА. 1967. № 142.
Плетнёва С.А. Кочевники средневековья. М.: Наука, 1982.
Плетнёва С.А. Саркел и «шёлковый путь». Воронеж, 1996.
Плетнёва С.А. Города в Хазарском каганате (доклад к постановке проблемы) // Хазарский альманах. Т. 1. Харьков: Каравелла, 2002.
Полюдье: всемирно-историческое явление. М.: РОССПЭН, 2009.
Попов Ст. Укрепена владетелска резиденция в средновековния град от днешните български земи (XII-XIV в.) - възникване и развитие И Приноси към българската археология. София, 2009.
Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках / Пер. С.П. Кондратьев. М.: ВИКА-пресс, 1996.
Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии Х-ХШ веков. М.: Соцэкгиз, 1938.
Сорочан С.Б. Еще раз о тудуне Херсона и статусе Боспора и Фанагории в начале VIII в. И Хазарский альманах. Т. 6. Киев-Харьков, 2007.
Тацит Корнелий. Сочинения в 2-х томах. Т. 1. (Сер. «Литературные памятники»). Л.: Наука, 1969.
Торбатов С. Укрепителна система на провинция Скития (края на III—VII в). В. Търно-во: Faber, 2002.
Тортика А.А. Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII - первая четверть X в). Харьков: ХГАК, 2006.
Флёров В.С. Раннесредневековые юртообразные жилища Восточной Европы. М.: 1996.
Флёров В.С. Были ли в Хазарском каганате города? Археологический аспект проблемы И Тюркологический сборник. 2003-2004. М.: Восточная литература, 2005.
Флёров В.С. Итиль: возможности реконструкции И EURIKA. In honorem Ludmilae Donchevae-Petkovae / Под ред. В. Григоров, М. Даскалов, Е. Коматарова. София, 2009а. С.315-332.
Флёров В.С. Итиль: что может ждать археолога на месте столицы Хазарского каганата И Дивногорский сборник. Вып. 1. Археология. Воронеж, 20096.
Флёров В.С. Семикаракорская крепость Хазарского каганата: строительство из сырцового кирпича, технология, сроки // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 7. Хазарское время. Донецк, 2009в.
Флёров В.С. Итиль: возможности реконструкции И EURIKA. In honorem Ludmilae Donchevae-Petkovae. София, 2009г.
Хазанов А.М. Социальная история скифов. М.: Наука, 1975.
Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения. М., 1980.
Список сокращений
ВДИ Вестник древней истории (М.)
МГУ Московский государственный университет
МИА Материалы и исследования по археологии СССР (М.)
РА Российская археология (М.)
СА Советская археология (М.)
Неотложная задача в деле изучения САЛТОВО-МАЯЦКОЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ И ХАЗАРОВЕДЕНИЯ
Вот уже более века, начиная с открытия Маяцкого городища и первых исследованных катакомб на Верхнем Салтове, в археологической науке известен такой феномен, как салтовская (салтово-маяцкая) археологическая культура. В понимании историков и археологов эта культура неразрывно связана с таким сложным и многокомпонентным явлением, как Хазарский каганат, оставивший заметный след в истории народов Восточной Европы.
Хазария, возникшая в середине VII в., довольно скоро (уже через полстолетия) являла собою одно из наиболее сильных в военном отношении европейских раннефеодальных государств, сумевшее под властью хазарских правителей из тюркского рода Ашина объединить население, различающееся по своему этническому составу, основам ведения хозяйства и быта. В эпоху расцвета каганат занимал обширные территории от Северного Кавказа - на юге до верхнего течения Северского Донца и Оскола - на севере, от низовий Волги - на востоке до степного Поднепровья и Крыма - на западе (рис. 1). Значительное даже по современным меркам пространство включало в себя различные природно-климатические зоны (с севера на юг: лесостепь, степь, предгорья Крыма и Северного Кавказа), что обусловливало своеобразие хозяйственных моделей и социальных структур у различных народов Хазарии. Достигнув условий для успешного развития традиционного хозяйства, разнообразного по формам и направлениям, обогатившись достижениями в области ремесел от алан Северного Кавказа и мастеров византийских провинций, население каганата сумело к середине VIII в. создать высокоразвитую материальную и разнообразную в своих проявлениях духовную культуру.
Высокий для своего времени уровень материального производства, подкрепленный централизованной властью и воинским искусством, обеспечил продолжительное военно-политическое господство Хазарского каганата над своими соседями, а также заметное влияние на ход политического развития государств циркумпонтийского региона, где Хазария на равных соперничала с Византийской империей и Арабским халифатом.
Рис. 1. Хазария на карте юга Восточной Европы в момент ее расцвета
Современным воплощением высокого уровня материального и духовного развития упомянутого государства являются древности салтово-маяцкой археологической культуры (середина VIII - середина X в.), впитавшей в себя достижения многих народов, объединенных под властью хазарских каганов. В рамках в целом единого культурного круга салтово-маяцких древностей, которые получили в науке название «государственной культуры» Хазарского каганата, современная наука выделяет несколько регионов, памятники которых имеют свои региональные особенности: Донская лесостепь, Донская степь, степное Приазовье, Крым, Северный Кавказ [Плетнёва, 1999, с. 7-23, 206-221]. Представляя собою многоэтничное образование, Хазария довольно умело вела внутреннюю межэтническую политику, направленную на создание внутриполитического равновесия и обеспечение господства этнических хазар. Используя опыт межэтнических взаимодействий внутри страны и довольно высокий уровень духовной культуры, основанной на толерантном отношении к проявлениям всевозможных верований - от язычества до различных проявлений монотеизма (иудаизм, ислам, христианство), - Хазарский каганат умело строил внешние этнополитические и экономические отношения как со своими непосредственными соседями, так и с более удаленными странами и народами1.
Рис. 2. Городища Хазарии и синхронные им городища восточных славян (Руси). Список городищ см.: Колода В.В. Планиграфия городищ контактной зоны Днепра -Северского Донца как отражение этапов славяно-кочевнических взаимоотношений
Одним из проявлении таких непростых и многосложных межэтнических взаимодействий являются отношения Хазарии (как государства, так и отдельных этносов, его составляющих) со своими северо-западными соседями - славянскими племенами на предгосударственном и раннегосударственном этапе их развития. Особенно важным для изучения роли и степени влияния Хазарии на соседние славянские племена представляется изучение контактной зоны двух соседних этнополитических массивов - славян (Киевской Руси) и полиэтничного (с этническим доминированием северо-кавказских алан) населения северо-западных территорий Хазарии. Именно здесь можно выявить наиболее тесные контакты и взаимодействия различных этносов в материальной и духовной культуре, которые проявляются в поселенческих и погребальных древностях салтовской культуры [Колода, 2009; 2009а; Аксьонов, 2003; Аксёнов, Лаптев, 2009 и др.].
Археологические исследования последних двух десятилетий практически опровергают сложившееся представление о перманентном конфликтном состоянии славян с населением Хазарии (равно как и с остальными юго-восточными соседями в средневековье), с XIX в. господствовавшее в
Рис. 3. Зоны заселения и отдельные памятники салтово-маяцкой археологической культуры в Харьковской области
российской, а затем и в советской историографии [Ключевский, 1956, с. 57; Костомаров, 1990, с. 19,52; Нассонов, 1951, с. 28-46; Рыбаков, 1953, с. 128-150; Толочко, 1999, с. 34-53 и др.]. Полевые исследования на памятниках контактных зон северо-западной территории каганата (Северский Донец, верховья Дона), равно как и на соседних славянских памятниках, говорят о тесных контактах, которые в большинстве своем носили мирный, комплиментарный характер. Процесс взаимовлияния был многовекторный и разносторонний. Он нашел свои проявления в керамическом производстве, домостроительстве и интерьере, в земледелии и фортификации [Плетнёва, 1962, с. 83-94; Винников, 1990, с. 124-137; Колода, Горбаненко, 2004, с. 68-77; Колода, 2005, с. 338-345; 2007, с. 9-15]. Все это крайне важно для объективного понимания исторического процесса во всех его составляющих (военно-политической, экономической, этнокультурной, конфессиональной и иных), что невозможно без планомерной поисковой, стационарной полевой и аналитической работы.
Несмотря на то что границы Хазарии и славян (Руси) уже давно определены в общих чертах и практически хорошо маркируются городищами (рис. 2), открытие новых поселений продолжается. Этому способствуют масштабные археологические разведки, что связано со значительным пополнением научных кадров и современным процессом землеотведения для жилищно-хозяйственных нужд. Выясняется, что поселения с салтовскими
Рис. 4. Карта салтовской лесостепи в Днепре-Донском междуречье
культурными отложениями достаточно далеко (иногда на несколько десятков километров) проникают в славянскую среду. Особенно это заметно в лесостепной части бассейна Северского Донца (рис. 3).
Исходя из сказанного выше, исследование лесостепных памятников салтово-маяцкой культуры представляется весьма важным для уточнения глубины и степени взаимопроникновения населения в этнические массивы своих соседей, а также выявление форм и степени взаимовлияния материальных и духовных культур славян и полиэтничного населения Хазарии. Помимо этой важной проблемы, полевые стационарные исследования памятников салтовской лесостепи (рис. 4) дают обильный материал для изучения практически всех аспектов салтовской археологической тематики: социально-экономического, этнокультурного, религиозно-обрядового и т.д. Прекрасно понимая важность письменных источников по истории Хазарского каганата и населявших его народов, следует признать, что их число увеличивается крайне медленными темпами, а сведения в них весьма скудны. Такое положение дел выводит на первое место археологические материалы, которые множатся качественно, количественно и территориально, объективно отражая положение дел в большинстве сфер деятельности населения Хазарии.
Все это требует поднятия изучения салтовской (по сути хазароведче-ской) тематики на качественно новый уровень исследования. А это, в свою
очередь, ведет к необходимости трезвого взгляда на современное положение дел в исследованиях салтовской культуры и принципиально нового подхода к организации процесса изучения археологических древностей Хазарского каганата.
Подведение общих итогов исследованию салтовских памятников и их роли для изучения истории народов юга Восточной Европы в раннем средневековье посвящены две обобщающие работы С. А. Плетнёвой [Плетнёва, 1990, с. 77-91; Плетнёва, 1999]. Они фиксируют состояние дел на конец 80-х- середину 90-х гг. прошлого столетия. Времени прошло вроде бы и немного, но ситуация с организацией исследований существенно изменилась. В связи с общей либерализацией экономики земля постепенно становится товаром (если не юридически, то фактически), а археологические артефакты стали предметами практически легального коллекционирования, что стимулирует так называемую «черную археологию». В связи с этим изменился подход к охране археологического наследия. В России и на Украине2 принят ряд законов, призванных улучшить положение дел с охраной и использованием археологического наследия, которые, в своем большинстве (по крайней мере, на Украине), мало препятствуют все усиливающемуся разграблению древностей, и не только салтовских. Охранные службы и мероприятия практически не эффективны.
Уже фактически два десятилетия нет СССР и единого руководства наукой. Хазароведческие исследования рассредоточены по отдельным центрам и персоналиям. В данной работе автор считает необходимым осветить положение дел с изучением памятников салтово-маяцкой археологической культуры на Харьковщине, территория которой совпадает с северо-западными территориями Хазарского каганата. Здесь же, а также на территории соседней Белгородской области России расположено большинство памятников лесостепного варианта салтовской культуры.
Салтововедческие исследования начаты на территории Харьковской губернии еще на рубеже XIX и XX вв. в связи с открытием катакомбного могильника в с. Верхний Салтов [Багалей, 1905, с. 25-26; Покровский, 1905, с. 465-491]. В течение прошлого века салтовские памятники неоднократно были предметом поисков и стационарных исследований, проводимых прежде всего учеными Харьковского национального университета им. В.Н. Каразина. Неудивительно, что при наличии значительного количества ценных разнообразных памятников и устойчивого интереса к ним Харьков довольно скоро стал центром изучения салтовских древностей. Однако лишь в 1960-е гг. В.К. Михееву удалось поставить их исследование на плановую научную основу, что нашло отражение в его кандидатской (1968) и докторской (1986) диссертациях, а также в монографии [Михеев, 1985]. Им же в последнее десятилетие минувшего века были заложены основы хазаро-ведческой школы Харькова, результатом деятельности которой стали зна-
читальное увеличение внимания к древностям салтовской археологической культуры и истории Хазарского каганата, а также защита нескольких кандидатских и одной докторской диссертации по проблемам указанного круга древностей. Им же был создан и Центр хазароведения, который на данный момент функционирует в рамках Харьковского филиала Международного Соломонова университета.
Сейчас на территории Харьковской области ежегодно работают 4—5 самостоятельных археологических экспедиций, охватывая практически все категории и виды салтовских памятников: городища, открытые поселения, грунтовые и катакомбные могильники. Это в определенной степени положительно отличает ситуацию в Харьковском регионе по сравнению с соседними территориями, где количество исследователей и соответственно масштабы исследований памятников меньше3. Вхождение в хазаро-ведческую науку новых исследователей, а также работа археологических инспекционных служб значительно увеличили численность памятников салтовской культуры региона. По нашим, еще неполным подсчетам, таких объектов на Харьковщине уже насчитывается более 250, что практически вдвое больше, чем в последнем своде археологических памятников по области за 1977 г., где их значится около 150 [Шрамко, Михеев, Грубник-Буйнова, 1977]. Еще более впечатляюща разница по Донецкой и Луганской областям Украины. Судя по косвенным данным, такая же тенденция к значительному численному увеличению памятников Хазарии наблюдается и у российских коллег.
За последние годы научные и охранные исследования проводились на различных памятниках. Прежде всего, следует в очередной раз обратить внимание на состояние эпонимного памятника в с. Верхний Салтов. На рубеже XX-XXI вв. исследования проводились на всех его структурных составляющих: городище (Н.В. Чернигова, Г.Е. Свистун), обширное селище (В.В. Колода), катакомбный могильник (В.Г. Бородулин, В.В. Колода, В.С. Аксёнов). К настоящему времени эти работы значительно сокращены, и не по вине исследователей. Несмотря на то что раннесредневековый археологический комплекс в Верхнем Салтове объявлен государственным историко-археологическим музеем-заповедником, памятник практически разрушен и мало доступен для изучения. Территория городища и большая часть селища находятся под современной застройкой последних 20-25 лет. Причем отведение участков под дачи и их нивелировка практически уничтожили большинство культурных отложений. В некоторых случаях можно говорить даже об изменении исторического ландшафта. Созданный в середине 1980-х гг. силами энтузиаста В.Г. Бородулина местный археологический музей к настоящему времени лишился подавляющей части своих археологических экспонатов и практически прекратил свое существование как таковой.
Несмотря на то что за последние 10-15 лет (а если учесть историю дачного строительства, то, по сути, с 1970-х гг.) археологи и более широкая научно-культурная общественность неоднократно обращались в органы охраны и надзора, вопреки неоднократно создаваемым комиссиям, актам, публикациям в прессе, телесюжетам и письменным обращениям, разрушение всемирно известного археологического памятника остановить так и не удалось. Печально, но в данный момент научный интерес с точки зрения хазароведения представляет лишь катакомбный могильник № 4, исследование которого продолжается силами экспедиции областного исторического музея под руководством В.С. Аксёнова.
В последние два десятилетия значительные по исследованным площадям работы на салтовских поселениях Харьковщины проводила Средневековая археологическая экспедиция Харьковского национального педунивер-ситета под руководством автора. Кроме упомянутых выше работ на Верх-несалтовском комплексе, были проведены раскопки на городище и селище в Волчанске (1994—1995), на городище и селищах в с. Мохнач (1999—2001, 2005-2009), на салтовском комплексе Коробовы Хутора - городище и селище (2003-2007); исследован отдельный ремесленный центр, связанный с производством железа и керамики, в урочище Роганина (1988-1991, 1993). В результате работ на Северском городище в с. Меловая (1987) было опровергнуто мнение о том, что оно относится к раннему железному веку. Исследование оборонительных сооружений, внутреннего двора и окрестностей позволило отнести это городище к салтовскому времени. Кроме того, выяснилось, что к нему прилегают два синхронных открытых поселения [Колода, 2005а, с. 187-195].
Разведки по берегам Северского Донца, проводимые Г.Е. Свистуном, позволили выявить и идентифицировать с данными по «Книге Большому Чертежу» ряд неизвестных ранее или временно утраченных городищ. В процессе его раскопок в историческом центре г. Чугуева была неопровержимо установлена салтовская принадлежность первого, наиболее раннего, городища на месте современного города [Бучастая, Свистун, Шевченко, 2005-2009, с. 621; Свистун, 2009, с. 269-285]4.
Обширное салтовское селище близ с. Пятницкое неоднократно привлекало внимание харьковских исследователей (А.В. Крыганов-1988,1991 гг.; В.К. Михеев - 1978,2005 гг.). Теперь же, с 2008 г., этот памятник имеет постоянного исследователя - В.И. Квитковского.
В настоящий момент в среде харьковских исследователей салтовской культуры и истории Хазарского каганата разрабатывается значительное количество направлений, отдельных вопросов и тем в русле единой хазаро-ведческой проблематики. Чтобы подробно рассказать обо всех, нужна отдельная историографическая работа. Поэтому здесь я остановлюсь лишь на основных направлениях и упомяну наиболее значительные, на мой взгляд, публикации.
По теме славяно-хазарских отношений (в широком смысле понятия термина «хазарских») следует привести довольно обширный, особенно в последние 10 лет, перечень работ автора данной статьи [Колода, 2005, с. 338-345; 2005в, с. 14-36; 2008, с. 106-112; 2008а, с. 311-323; 2009, с. 61-98; 2009а, с. 232-240]. Весьма успешно разрабатываются вопросы строительства фортификационных сооружений и организации обороны лесостепных салтовских городищ [Колода, 2004а, с. 265-271; Свистун, 2007, с. 40-58; 2007а, с. 403-416; Свистун, 2008, с. 3-16; Свистун, 2009а, с. 459-478]. Ряд работ посвящен исследованию сельского хозяйства [Колода, Горбаненко, 2001-2002, с. 448-465; 2009, с. 161-180; Горбаненко, Колода, Пашкевич, 2009, с. 82-92], а также ремесла [Колода, 2001, с. 219-232; Колода, 2002, с. 69-78]. Населению салтовской лесостепи, а также проблемам домостроительства посвящены работы: [Колода, 2000, с. 40-54; Квитковский, 2008, с. 100-105; Квитковский, 2009, с. 44—51]. Продуктивно изучается этносоциальная проблематика [Тортика, 2005, с. 90-106; Тортика, 2006; Тортика, 2007, с. 333-354]. Плодотворно ведутся исследования погребального обряда и связанных с ним вопросов [Колода, 2004, с. 213-241; Аксьонов, 2000; Аксёнов, 2002, с. 98-114; Аксёнов, 2005, с. 219-230; Аксёнов, 2006, с. 51-63; Аксёнов, Михеев, 2006].
Такие масштабные полевые и целенаправленные аналитические исследования салтовских памятников на Харьковщине подняли к ним интерес средств массовой информации, материалы о них стали появляться на страницах местных, республиканских и зарубежных изданий. Постепенно изменяется, становится более полным понимание такого феномена, как лесостепной вариант салтовской археологической культуры. Исследования выявили, что салтовские памятники (поселения и могильники) густой сетью покрывают лесостепные территории северо-западной части каганата, тяготея к долинам рек Северский Донец, Оскол, Тихая Сосна. В настоящий момент в указанном регионе каганата известно более 40 городищ, полтора десятка могильников и более 300 открытых поселений. Чаще всего они объединены в микрорегионы, которых лишь по Северскому Донцу насчитывается около двух десятков. Эти микрорегионы характеризуются, как правило, значительной площадью заселения и обширной зоной хозяйствования (рис. 5).
Однако несмотря на успехи в исследовании этих памятников и значительное количество публикаций полученный в результате раскопок материал, весьма значительный по объему, медленно вводится в научный оборот. После монографии В.К. Михеева по хозяйству населения Подонья, проживавшего в пределах каганата [Михеев, 1985], не создано ни одного обобщающего исследования, отражающего материальную и духовную культуру их населения. Практически каждый исследователь-хазаровед сталкивается с проблемами информационного характера. Трудности обмена информаци-
Рис. 5. Микрорегионы лесостепной части Хазарии в бассейне Северского Донца (по работе: Свистун, 2006): 1 - Дмитриевское, 2 - Архангельское, 3 - Волчанское, 4 - Графское, 5 - Верхнесалтовское, 6 - Старо-салтовское, 7 - Хотомельское, 8 -Мартовское, 9 - Кочетковское, 10 -Кабановское, 11 - Мохначанское, 12 - Короповохуторское, 13 - Су-хогомольшанское, 14-Чугуевское. Условные обозначения: I - городища, П - селища, III - граница степи и лесостепи.
ей зиждутся еще и на том, что в современном научном мире выросло число сборников и публикаций местного, зачастую малотиражного, характера. Кроме того, крайне редко проводятся чисто хазароведческие научные форумы5. Все это распыляет силы специалистов по изучению истории и культуры Хазарского государства, мешает аккумулировать информацию о проведенных в разных регионах полевых исследованиях по указанной тематике.
Проблем у современных археологов, изучающих салтово-маяцкие древности, много. Не все в их разрешении зависит от них. Но если говорить о том, что можно и необходимо сделать силами ученых, то следует обратить внимание на необходимость создания постоянно пополняемой информационной базы учета и обработки данных по памятникам Хазарского каганата (салтовской археологической культуры). Причем информация эта должна отражать практически все этапы работы с памятниками:
• археологические разведки- поиск, выявление, картографирование, постановка на учет новых памятников салтово-маяцкой культуры, организация охраны и разумного научно-культурного использования памятника;
• стационарные полевые исследования (раскопки);
• максимально полная публикация материалов исследований (составление различных карт, таблиц и сводов памятников);
• проведение регулярных (желательно ежегодных) тематических научных
форумов - конференций, коллоквиумов, полевых семинаров - с публикацией материалов по салтовской и хазарской проблематике;
• организовать единый электронный каталог по проблемам хазароведения и изучения салтовской культуры;
• желательно увеличить число регулярных специализированных изданий и сборников (периодические донецкие сборники «Степи Европы в эпоху средневековья» и харьковский «Хазарский альманах» не могут справиться с растущим объемом информации).
Возникает вопрос: с чего начать? Что определить как неотложную задачу в деле изучения салтово-маяцкой археологической культуры и Хазарского каганата в целом? Представляется, что следует начинать с главного - с создания единой базы для изучения древностей салтовской археологической культуры как широкого и действительного отражения материальной и духовной жизни населения Хазарии.
В настоящий момент назрела необходимость организации совместного российско-украинского проекта по созданию общего Свода археологических памятников салтовской культуры, который бы охватил все территории Хазарии. Безусловно, это большая научная задача, требующая многолетней полевой и, главным образом, квалифицированной архивной работы. Вполне возможно, что ее воплощение затормозит реализацию некоторых иных научных хазароведческих проектов. Однако эта задача представляется крайне необходимой для современного видения хазарских проблем, для планирования дальнейшего изучения древностей салтовской культуры. Без этого проблематичными видятся перспективы изучения истории Хазарского каганата. Для достижения этой цели есть все объективные предпосылки: значительная полнота исследования территории Хазарии; более чем столетний срок изучения археологических памятников; достаточное количество квалифицированных специалистов (практически в каждой области России и Украины), способных выполнить настоящую работу. Этому благоприятствует и наличие центров хазароведения, таких как Москва, Харьков, Донецк, Луганск, которым по силам взять на себя работу по организации этого проекта. Зная проблему изнутри, могу сказать, что в каждой области России и Украины есть специалисты, способные провести такую работу.
В прошлом попытки создания территориально-региональных сводов памятников уже осуществлялись для отдельных территорий: для Дона [Ля-пушкин, 1958, с. 85-150; Плетнёва, 1967]; для Северского Донца [Михеев, 1985, с. 5-24; 109-110]; для лесостепи [Афанасьев, 1987, с. 168-184]. С момента создания последнего свода прошло уже более 20 лет. За это время
новое поколение ученых пополнило науку, внеся свою лепту в историю разведок и раскопок древностей Хазарии. В настоящий момент по землеотве-дению активно работают службы ИА НАНУ, ведется определенная работа по составлению свода археологических памятников в России и на Украине. Все это значительно увеличило общее число памятников. Рост числа памятников, помноженный на увеличение стационарных полевых исследований с применением новых методик (позаимствованных прежде всего у естественных наук), - все это ведет к качественному изменению знаний о культуре и истории народов Хазарии. Дальнейшее исследование салтовских древностей и истории Хазарии в широком понимании слова требует новой информационной базы, в основе которой должен лежать свод памятников салтово-маяцкой культуры (СМК), дополненный их картографированием.
Принципиальную поддержку данная идея получила и во время заседания секции «Иудеи и хазары. Археология» в рамках XVII Международной конференции по иудаике (Москва, 2-4 февраля 2010 г.), на которой свою готовность принять участие в составлении свода высказали ученые Харькова, Луганска, Ростова, Москвы. Предварительное согласие на участие в составлении свода памятников дали представители Донецкой области и Крыма.
Для осуществления проекта, по моему мнению, необходимо:
1. Выработать единые критерии подачи материала. В определенной мере это было достигнуто в рамках работы XVII конференции «Сэфер».
2. Подобрать состав авторов, которые смогли бы взять на себя работу по подготовке отдельных томов по областям, где имеются памятники Хазарии. Практически в каждом регионе Украины и России есть квалифицированные кадры, способные это сделать.
3. Необходимо наметить этапы работы, очередность подготовки и выхода томов свода, определить тираж (чтобы обеспечить доступ к информации не только специалистов-хазароведов, но и широкой научной и вузовской общественности). Это, в свою очередь, зависит от финансирования проекта, без чего идея ОБЩЕГО свода памятников салтово-маяцкой культуры превратится, в лучшем случае, в ряд местных (областных) проектов или же в составление очередных списков памятников.
Проблемы составления рассматриваемого свода заключаются не только в финансировании (хотя эта проблема остается, по сути, наиболее существенной). Начало работы над сводом в Харьковской области (Украина) вскрыло ряд дополнительных проблемных моментов, которые усложняют работу. В их числе следующие:
• Необходимы современные географические привязки памятников, так как многие населенные пункты, к которым привязаны памятники рубежа XIX-XX вв., существовавшие еще в советское время, к настоящему моменту исчезли. Некоторые изменили свои названия (иногда и не один раз) или же слились друг с другом в сплошную линию заселения.
Для преодоления этих трудностей необходима перепроверка данных на основании архивов институтов археологии в Академиях наук России и Украины.
• Материал, освещаемый даже в, специальной литературе, порой противоречив (разные авторы оценивают памятники неодинаково, относя их порой даже к разным археологическим культурам).
• Памятники крайне неравноценны по степени информативности. Большинство из них (судя по работам над харьковским томом) известно лишь по подъемному материалу. Лишь единичные поселенческие памятники раскопаны существенными для получения однозначных выводов площадями.
Мы надеемся, что мысли и предложения, высказанные в данной статье, станут предметом обсуждения самых широких кругов исследователей-хазароведов и археологов-практиков, изучающих древности Хазарского каганата (салтово-маяцкую археологическую культуру). Надеемся, что настоящая статья даст толчок к объединению ученых, исследующих материальную и духовную культуру народов Хазарии, а также меценатов и издателей, желающих поддержать проект создания ЕДИНОГО СВОДА ПАМЯТНИКОВ салтово-маяцкой археологической культуры. Реализация данного проекта даст новый толчок в развитии хазароведения, выведя его на новый информативный и методический уровень.
Примечания
1 Примером может служить участие в трансевропейской торговле по Волге и евразийской торговле по Великому шелковому пути [Плетнёва, 1996].
2 Именно в пределах территорий этих стран находятся памятники салтовской археологической культуры.
3 В соседней к северу Белгородской области (Россия) регулярными исследованиями салтово-маяцких древностей занимается В.А. Сарапулкин, на Луганщине, к юго-востоку от Харьковщины, - К.И. и Л.И. Красильниковы.
4 До недавнего времени в научной литературе господствовала точка зрения о наличии здесь славяно-русского городища.
5 Исключением являлись лишь два хазароведческих конгресса (Иерусалим, 1998 г. и Москва, 2002 г.) и симпозиум в Харькове (2003 г.), в которых участвовали практически все ведущие мировые специалисты по салтовской культуре и истории Хазарии.
Список литературы
Аксьонов В.С. Поховання з конем друго!* половини VIII-IXct. верхньо! течи р. СЛверський Донець (за матер!алами салпвських грунтових могильниюв). Автореф. дис.... канд. icT. наук. Киш, 2000.
Аксёнов В.С. Обряд обезвреживания погребенных в Верхнесалтовском и Рубежан-ском катакомбных могильниках салтово-маяцкой культуры // РА. 2002. № 3.
Аксьонов В.С. Сидяче поховання з аланського катакомбного могильника б!ля с. Верхшй салпв // Археолопчний лггопис Л!вобережно! УкраТни. 2003. Ч. 2. С. 95-102.
Аксёнов В.С. К вопросу о существовании памятников этнических хазар в верхнем течении Северского Донца И Хазары. Евреи и славяне. Т. 16. М., 2005.
Аксёнов В.С. Погребальный обряд Нетайловского могильника (VIII-IX вв.) И РА. 2006. №2.
Аксёнов В.С., Лаптев А.А. К вопросу о славяно-салтовских контактах на примере катакомбы № 93 могильника у с. Верхний Салтов // Древности 2009. Харьков, 2009. С. 242-258.
Аксёнов В.С., Михеев В.К. Население Хазарского каганата в памятниках истории и культуры. Сухогомолыпанский могильник VIII-X вв. // Хазарский альманах. Т. 5. Киев-Харьков, 2006.
Афанасьев Г.Е. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в V1II-X вв. (аланский вариант салтово-маяцкой культуры) // Археологические открытия на новостройках. Вып. 2. М., 1987.
Багалей Д.И. Объяснительный текст к археологической карте Харьковской губернии // Труды XII Археологического съезда. Т. I. М., 1905.
Бучастая С.И., Свистун Г.Е., Шевченко О.А. Планировка и конструкция Чугуевской крепости: сравнительный анализ археологических письменных источников// Stratum plus. 2005-2009. № 5.
Винников А.З. Контакты донских славян с алано-болгарским миром И СА. 1990. №3.
Горбаненко С.А., Колода В.В., Пашкевич Г.О. Землеробство жител!в салпвського селища Коробов! Хутори // Археологи. 2009. № 3.
Квитковский В.И. К проблеме изучения и реконструкции салтовских жилищ лесостепной зоны (на примере селища Коробовы хутора Харьковской обл.) И Славянорусские древности Днепровского левобережья. Курск, 2008.
Квитковский В.И. Отопительные сооружения на поселениях салтовской культуры в лесостепной зоне бассейна Северского Донца // Дивногорский сборник: труды музея-заповедника «Дивногорье». Вып. 1. Археология. Воронеж, 2009.
Ключевский В.О. Краткий курс российской истории. Т. 1. Ч. 1. М., 1956.
Книга Большому Чертежу. М.-Л., 1950.
Колода В.В. Житла раннього середньов!ччя у Верхньому Салтов! // Археологи. 2000. №4.
Колода В.В. Салтовское гончарное производство (по материалам ремесленного центра в урочище Роганина) // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 2. Донецк, 2001.
Колода В.В. Усадьба средневекового кузнеца на Мохначанском городище И Хазарский альманах. Т. I. Харьков, 2002.
Колода В.В. Исследование раннесредневековых катакомбных погребений близ с. Верхний Салтов в 1996 г. // Хазарский альманах. Т. 3. Киев-Харьков, 2004.
Колода В.В. Исследования Волчанского городища// Древности 2004. Харьков, 2004а.
Колода В.В. К вопросу о наследии Хазарского каганата и его роли в истории восточных славян // Хазары. Евреи и славяне. Т. 16. М., 2005.
Колода В.В. Культурно-хронологическая интерпретация Северского городища близ с. Меловая на Донце // Древности 2005. Харьков, 2005а.
Колода В.В. Розвитокслов’яно-хозарськихстосунк1внаДншровськомул1вобережж1 // Культурна спадщина Слобожанщини. Icropia, археолопя, красзнавство. Ч. 5. Харюв, 2005в.
Колода В.В. Створення оборонних споруд Мохначанського городища та динамжа заселения його округи И Археолопя. 2007. № 2.
Колода В.В. Взаимовлияние северянской и алано-болгарской керамической традиций конца 1 тысячелетия в Днепровском лесостепном Левобережье // Славяно-русские древности Днепровского левобережья. Курск, 2008.
Колода В.В. Техника создания славянских оборонительных линий на городище Мохнач как отражение межэтнических контактов в раннем средневековье // Древности Юга России. Памяти А.Г. Атавина. М., 2008а.
Колода В.В. Влияние традиций салтовского гончарного производства на керамический комплекс боршевской культуры Подонья // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 7. Хазарское время. Донецк, 2009. С. 61-98.
Колода В.В. Влияние хазаро-арабо-византийских отношений на контакты славян Руси с населением Хазарии // Международные отношения в бассейне Черного моря в скифо-античное и хазарское время. Ростов-на-Дону, 2009. С. 232-240.
Колода В.В. Планиграфия городищ контактной зоны Днепра - Северского Донца как отражение этапов славяно-кочевнических взаимоотношений (готовится к печати в сб. «Древности 2010». Харьков, 2010).
Колода В.В., Горбаненко С.А. К вопросу о средневековом земледелии (по материалам Верхнесалтовского археологического комплекса) // Stratum plus. 2001-2002. № 5.
Колода В.В., Горбаненко С.А. Про землеробство жител!в городища Водяне на Харювщиш // Археолопя. 2004. № 3.
Колода В.В., Горбаненко С.А. Землеробство салтзвсько! культури (за матер!алами Мохначанського городища И Vita antiqua. Ки!в: Кишський ушверситет, 2009. № 7-8.
Костомаров Н.И. Черты народной южнорусской истории // Исторические исследования. Киев, 1990.
Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р. Дона И МИА. 1958. № 62.
Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков, 1985.
Нассонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: Историко-географическое исследование. М., 1951.
Плетнёва С.А. О связях алано-болгарских племен Подонья со славянами в VIII-IX вв.//СА. 1962. № 1.
Плетнёва С.А. От кочевий к городам: салтово-маяцкая культура// МИА. 1967. № 142.
Плетнёва С.А. Хазарские проблемы в археологии // СА. 1990. № 2.
Плетнёва С.А. Саркел и «шёлковый» путь. Воронеж, 1996.
Плетнёва С.А. Очерки хазарской археологии. Москва-Иерусалим, 1999.
Покровский А.М. Верхне-Салтовский могильник// Труды XIIАрхеологического съезда. Т. I. М., 1905.
Рыбаков Б.А. К вопросу о роли Хазарского каганата в истории Руси// СА. 1953. Т. XVIII.
Свистун Г.Е. Чугуевское «гнездо поселений» салтово-маяцкой культуры И Археологическое изучение Центральной России. Липецк, 2006.
Свистун Г.Е. К вопросу о строительном материале и архитектуре салтовских лесостепных городищ бассейна Северского Донца // Харьковский археологический сборник. Вып. 2. Харьков, 2007.
Свистун Г.Е. Строительный материал и типология городищ салтовской лесостепи И Проблеми прабьлгарската история и култура. Вып. 4-1. София, 2007а.
Свистун Г.Е. Фортификация Кабанова городища// Харьковский археологический сборник. Вып. 3. Харьков, 2008.
Свистун Г.Е. Раннесредневековые жилища на Чугуевском городище (по материалам исследований 2006 и 2007 годов // Древности 2009. Харьков, 2009.
Свистун Г.Е. Фортификация городища Верхний Салтов// Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 7. Хазарское время. Донецк, 2009а.
Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Киев, 1999.
Тортика А.А. Династические браки как элемент внешней и внутренней политики Хазарского государства И Схщний cbit. 2005. № 1.
Тортика А.А. Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VIII - третья четверть X в.). Харьков, 2006.
Торика А.А. Особенности этносоциальной организации алано-болгарского населения Подонья-Придонечья в хазарское время (VIII-X вв.) И Проблеми прабьлгарската история и култура. Вып. 4-1. София, 2007а.
Шрамко Б.А., Михеев В.К., Грубник-Буйнова Л.П. Справочник по археологии Украины. Харьковская область. Киев, 1977.
Список сокращений
РА Российская археология (М.)
СА Советская археология (М.)
МИА Материалы и исследования по археологии СССР (М.-Л.)
ИА НАНУ Институт археологии Национальной академии наук Украины
К. И. Красильников, Л. И. Красильникова
Идентифицирующие признаки населения СТЕПНОГО ПОДОНЦОВЬЯ В СТРУКТУРЕ ХАЗАРСКОГО КАГАНАТА
Предлагаемый материал - первый опыт презентации археологических данных памятников салтово-маяцкой культуры Степного Подонцовья (далее - СМК), входившего в западную периферию Хазарского каганата. Как известно, в структуре СМК бассейнов Северского Донца и Среднего По-донья сложились две локальные этнокультурные традиции: аланская лесостепная и степная праболгарская. Каждую из них маркируют свои, им характерные, признаки. Население лесостепных массивов идентифицировано совершенно определенно и предметно, о чем свидетельствует обширная литература (М.И. Артамонов, С.А. Плетнёва, А.З. Винников, Г.Е. Афанасьев, В.С. Флёров, В.Е. Флёрова, В.К. Михеев, В.В. Колода, В.С. Аксёнов и др.), образ обитателей степной части СМК, за исключением Нижнего Дона, остается все еще неизвестным. Между тем белое пятно «земли незнаемой» под названием Степное Подонцовье - это пространство площадью около 40 тыс. кв. м(рис. 1,1), что составляет примерно 1/5 всего Степного Подо-нья [Плетнёва, 1999, с. 65, 84].
I. Поиски ИНДИКАТОРОВ ИДЕНТИФИКАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ СТЕПЕЙ
Единственный памятник Степного Подонцовья, на который более чем столетие (с 1905 г.) и теперь еще ссылаются археологи-медиевисты - могильник у Чернецкого озера близ бывшего хутора Зливки, так называемый зливкинский комплекс [Городцов, 1905], в дальнейшем ставший эталоном для всех ямных захоронений, определяемых как «погребения зливкинского типа» [Плетнёва, 1967, с. 91 и сл.].
Повторно к зливкинскому комплексу вернулись спустя полвека [Плетнёва, 1956], но наиболее результативными оказались раскопки, проводимые здесь же в 80-х гг. XX столетия [Швецов, 1983, с. 241-242]. Помимо
37 ранее раскрытых захоронений было исследовано еще 50, и теперь суммарно могильник насчитывает около 90 погребений, причем культурно-хронологический диапазон ингумированных определяют языческими традициями праболгар IX в. и христианскими обрядами XI-XIII вв. [Швецов, 1991, с. 121]. Несмотря на очевидный этноконфессиональный биритуализм захоронений, Зливки и в дальнейшем сохраняют статус «эталона» ямных захоронений СМК [Плетнёва, 1999, с. 77; Плетнёва, Николаенко, 1976, с. 297]. Однако допустимо ли без учета природно-ландшафтной специфики степного массива Среднедонечья с его этнокультурными контингентами в чистом виде маркировать степные комплексы эталонами археологических памятников из смежных территорий? Думаем, что нет - уже хотя бы потому, что известные памятники СМК, в первую очередь ямные могильники (Зливки, Шейковка, Дроновка, Сидорово, Маяки и другие), находятся в «природнодемаркационной» (термин наш. - К.К., К.Л.) зоне бассейна Северского Донца между степью и началом лесостепи. Определенные несоответствия выяснились в содержании салтовской культуры смежных территорий.
Внимание к поиску памятников СМК на территории Степного Подон-цовья было обращено лишь в 1960-е, а более предметно - в 1970-1990-е гг. Этот отрезок времени заполнен разведками, которые вначале носили эпизодический и локальный характер [Плетнёва, 1967, с. 194, рис. 3], позднее определились как регулярные с целью выявления памятников СМК во всех ландшафтных зонах Степного Подонцовья и северного склона Донецкого кряжа, в пространстве от р. Жеребец на западе до р. Большая Каменка на востоке. По их результатам к настоящему времени на археологической карте массива, обозначенного нами географическим понятием «Степное Подонцовье», зафиксировано около 450 местонахождений СМК, в том числе около 400 бытовых поселений (стойбища, кочевья, селища) и более 40 пунктов могильников либо их признаков [Красильников, 1981, с. 112-113, рис. 1, 10]. Суждения И.И. Ляпушкина о позитивных перспективах поисков памятников СМК по берегам степных рек подтвердились [Ляпушкин, 1958, с. 90].
На четырех поселениях (рис. 1,2) проведены раскопки широкими площадями. Например, на селище Рогалик (160 тыс. кв. м) площадь раскрытия составила почти 1/10 его части, около 15 тыс. кв. м (рис. 1,7), Новоли-маревка (рис. 1,6) - около 3 тыс. кв. м, Подгаевка (рис. 1,4) - 6 тыс. кв. м, Давыдо-Никольское - пока что 1,1 тыс. кв. м, на Вергулёвском кочевье-около 1,6 тыс. кв. м (рис. 1,3).
Раскрытия территорий поселений широкими площадями позволяют проследить внутренние обустройства - дворы или даже подворья, которые включали наборы различных построек жилого, хозяйственно-бытового, ремесленно-производственного назначения, хозяйственные ямы, погреба, амбары, незастроенные участки внутри дворов. Появление подворий явля
ется свидетельством сложившегося индивидуального хозяйства, в котором вместе с тем прослеживаются строения коллективного назначения: амбары, гончарные мастерские, закрытые навесами участки, на которых отстроены десятки ям хозяйственного предназначения.
Обязательной атрибуцией построек являются отопительные приборы. По устройству они соответствуют практически всем известным в евразийском пространстве типам обогревательных и бытовых очагов и печей. В связи с этим отдавать приоритет и предпочтение одному из этносов как носителю-«информатору» опыта и навыков строительства печей восточноевропейского типа (каменки, глинобитные), на наш взгляд, было бы несправедливо. Вместе с тем отопительные приборы очажного вида, которые находятся в каждой, независимо от ее предназначения, стационарной постройке, свидетельствуют об устойчивых традициях, сохранившихся с периода кочевничества [Красильников, 1981, с. 122-125].
Принято считать, что отопительные приборы, как и керамика, являются одним из надежных и массовых идентификаторов этносов. В связи с этим обратим внимание на тандыры из салтовских построек Степного Подонцовья [Красильников, 1986, с. 48-60]. Присутствие в Подонцовье традиционной бытовой культуры оседлых этносов азиатского массива - свидетельство проникновения и расселения в среде степного населения праболгар, мигрантов из числа народов Кавказа, Закавказья, Азии. Вместе с захоронениями с исламской обрядностью тандыры, как и находки дирхемов, -свидетельства того, что в хазарское время в географическом пространстве степей правобережного Подонья жили переселенцы [Красильников, Красильникова, 2005, с. 212-215].
Материальная культура населения Степного Подонцовья в целом идентифицируется с традициями праболгар, что более всего наблюдаем в керамических комплексах: лепных и подправленных на ручном круге горшков кухонного типа, корчажных емкостей тарного назначения, отчасти столовой лощеной посуды. Местный характер производства посуды подтверждают не только традиционные округлобокие приземистые формы ее тулов [Красильников, 1999, с. 170-177], но раскрытые здесь же гончарные мастерские, в которых их изготовляли [Красильников, 1976; 1980].
Заметный пласт материальной культуры фиксирует керамика столового типа лощеного вида, в том числе кубышки, формы специального назначения [Красильников, 2009, с. 115-116]. Изделия, оформленные лощением, по ряду параметров могут быть отнесены к посуде аланского происхождения, что не должно вызывать недоумений, ведь аланы совместно с праболгарами формируют этнический образ СМК.
Признаками местного производства лощеных кувшинов, кружек, мисок, кубышек являются раскопанные на селищах Степного Подонцовья гончарные мастерские [Красильников, 19786, с. 3-5].
Факты пребывания ираноязычного этноса фиксируют захоронения, оставленные ими в могилах катакомбного вида. В одном случае две катакомбы находились в системе могильника с комплексом ямных захоронений праболгар (с. Жёлтое), в другом - на могильнике с катакомбами (пос. Станично-Луганское). Следовательно, ираноязычные аланы идентифицируют свое присутствие погребениями в катакомбах.
Таким образом, население рассматриваемой нами территории СМК нельзя определять как этнически замкнутое, напротив, его неоднородный состав, при очевидном преобладании тюркоязычных праболгар, не вызывает возражений. К таким же выводам приходим, рассмотрев более 270 погребений, исследованных на пяти могильниках.
Наиболее удачными для идентификации являлись памятники, на которых сочетались исследования бытовых, хозяйственно-производственных комплексов с некрополями (Новолимаревка).
Материалы, полученные из захоронений могильников (Жёлтое, Новолимаревка, Новодачное, Серебряное, Лысогоровка), ориентируют на необходимость переосмысления содержания зливкинских «эталонов» ингумации, а также обоснования условий возникновения биритуализма, вызванного не столько неоднородностью населения, сколько его этноконфессионально-стью [Кравченко, 2005; Красильников, Красильникова, 2005, с. 213-215].
В результате обобщения информации всей серии погребений ямного типа могильников Степного Подонцовья наметились выводы о существовании здесь как минимум двух крупных этноконфессиональных групп населения. Одной из них соответствуют погребения с языческими традициями (с. Жёлтое, с. Новолимаревка М1, М2 пос. Новодачное, с. Серебрянское); другой - внешне такие же погребения в грунтовых ямах, но с признаками исламской обрядности (с. Лысогоровка). Есть и третья группа захоронений - с обрядами смешанного биритуального характера. В данном случае речь идет не только о сосуществовании двух близких по уровню культуры народов на общей территории, но и об их взаимовлиянии.
Сложными и трудноуловимыми археологическими материалами следует назвать вопросы, касающиеся статуса населения Степного Подонцовья в структуре Хазарского каганата. Инвентарные комплексы из погребений, которые, как известно, представлены в основном бытовыми изделиями, совершенно незначительными наборами военной атрибуции и амуниции, вполне обоснованно определяют существенную зависимость населения Степного Подонцовья от каганата. Правовая свобода «черных болгар» могла распространяться не более чем на выбор и направление хозяйственной деятельности, при этом определенная часть продукции земледелия, скотоводства, возможно - производств, сконцентрированной в крупных центрах-селищах, таких как Рогалик, уходила в форме дани хазарам, составляя часть их экономики. У нас нет никаких оснований рассматривать вероят
ность привлечения здешнего населения к исполнению военных функций, как это имело место с аланами в условиях славяно-хазарского пограничья, напротив - ни о какой вооруженности, тем более о военных контингентах, фортификации, здесь речи быть не может. Лишенный систем собственной защиты в виде фортификаций, арсенала вооружения, военных организаций и структур, такой народ в ситуации внешней агрессии был обречен на разгром и исчезновение, что и произошло в финале исторического пути населения СМК степей Подонцовья.
Краткий экскурс в историю социума населения, жившего в степной периферии каганата, свидетельствует о том, что здесь, в целом в рамках общего культурно-исторического пространства СМК, наметились характерные и приемлемые для него черты, с помощью которых удается идентифицировать образ народа Среднедонечья на временном отрезке VIII - начала X в.
Предлагаемые ниже предметные построения базируются на изученных археологическими методами памятниках, отображенных в отчетах, хранящихся в архиве Института археологии НАН Украины. Лишь часть этих материалов опубликована, в то время как Среднее Подонцовье - одно из исследованных участков СМК Донских степей [Плетнёва, 1999, с. 73].
II. Планиграфия поселений и их классификация
В качестве источников о планиграфии бытовых памятников нами приведены данные 350 поселений. Все они обнаружены и учтены в процессе тотальных разведок на пространстве степной части и плоскогорий Донецкого кряжа, в бассейнах рек - притоков левобережья и правобережья Северского Донца. Естественно, сведения о них в большинстве случаев в основном визуального характера, но построены на комплексе данных, включающих: условия местонахождения поселений, их размеры, контуры выявленных пятен, интенсивность находок и анализ подъемных материалов, в первую очередь керамики в местах ее скопления. С целью определения культурного слоя выборочно осуществляли шурфовку.
Классификацию поселений СМК в Подонье с учетом топографии, месторасположения осуществил И.И. Ляпушкин [Ляпушкин, 1958], позднее эту тему продолжила С.А. Плетнёва [Плетнёва, 1960, с. 3-20; Плетнёва, 1967, с. 13-22]. Планиграфия поселений Степного Подонцовья в целом совпадает со схемами С.А. Плетнёвой [Красильников, 1981, с. 110 и сл.].
С учетом ландшафтной топографии размещения поселений на местности, их можно подразделить на три группы.
Поселения первой группы расположены в поймах рек, в долинах древних балок, занимают правый и левый берега, они же сосредотачиваются на пологих склонах при переходе поймы к первой террасе, на плоских дюнах
стариц рек с хорошо разработанными долинами. Местность совершенно открытая и уже этим малопригодна для длительного и систематического пребывания здесь населения. Находки, в основном обломки фрагментов керамики, встречаются на поверхности на незначительном пространстве вдоль берегов, плотность их неинтенсивная - 1-2 фрагмента на 10 кв. м. Шурфы так называемых пойменных поселений убеждают в отсутствии культурного слоя. Видимо, здесь находились временные летние стойбища скотоводов с использованием растительности, обычно изобилующей по низким долинам пойм мелководных рек. Эти же места пригодны для различных промыслов: охоты, рыболовства, собирательства.
К стойбищам, видимо, следует отнести те поселения, которые, если сравнивать их с предыдущими, не отличаются ни размерами, ни наполняемостью находок. Однако они обустроены в местах, предусматривающих естественную защищенность от регрессивных климатических условий. Значительная часть таких стойбищ обнаружена в плоскогорьях Донецкого кряжа. Их, видимо, следует рассматривать как зимники [Плетнёва, 1967, с. 18-19] с сохранением при этом таборного уклада кочевания [Руденко, 1961]. Отдельные из них могли трансформироваться в кочевья - вторую группу памятников, которую рассматриваем как более систематические с оседлым укладом поселения. Для кочевий характерны топографические условия, при которых учитывались незатопляемость и укрытость высокими террасами коренных берегов, но местность по-прежнему оставалась открытой. Площади кочевий, как правило, соответствуют пространствам небольших мысов и площадкам террас. Культурный слой залегает близко к поверхности, среди находок преобладают обломки лепных либо подправленных на круге кухонных горшков, заметную часть составляют фрагменты амфор грубой формовки с толщиной стенок порой до 1 см, серые лощеные кувшины. Следует отметить небольшой процент (до 3%) обломков емкостей тарного назначения - корчаг и пифосов. Постройкам кочевий характерны два признака: во-первых, они размещены по кругу (рис. 1,3, 4, 6) (Вергулёвка, Подгаевка и Новолимаревка, два последних со временем преобразуются в селища); во-вторых, основными типами жилищ на кочевьях еще остаются юртовидные, округлые постройки, углубленные от 0,5 до 1 м (рис. 2,1-2) [Бровендер и др., 1995]. В Новолимаревке, например, округлая постройка реконструирована в полуземлянку подквадратной формы (рис. 2,3). Кочевья в целом можно отождествить с аилами, в которых население ведет заметно оседлый образ жизни, и уже благодаря этому их можно считать переходной формой к появлению селищ. В этой части вопроса, касающегося типологии поселений, с позицией С.А. Плетнёвой нельзя не согласиться [Плетнёва, 1962, с. 39-44; Плетнёва, 1964а, с. 133-139; Плетнёва, 1967, с. 18-19].
Процесс перехода от кочевого уклада (стойбища) к полукочевому (кочевья), а затем оседлости подтверждает третья группа поселений - сели
ща. Топография степных селищ во многом близкая, но не одинаковая. В большинстве они расположены на мысах-площадках первой и второй террас, занимают площадь от 3 до 10 га. Формировались как на базе кочевий (Новолимаревка, Подгаевка), так и на ранее необжитых местах (Рогалик, Давыдо-Никольское). В Степном Подонцовье зафиксировано около десяти селищ, расположенных на высоких террасах, как бы господствующих над определенной местностью. В этом отношении примером является Рогалик, селище площадью 165-170 тыс. кв. мна высокой террасе р. Евсуг, здесь же долины р. Ковсуг, Тёплая и Айдар - все по левому берегу впадают в Северский Донец, - что придает селищу стратегическое значение. Однако признаков фортификации не прослеживаем. Культурные горизонты на таких памятниках выразительные, на Рогалике, например, раскрыто не только все многообразие известных в салтовской культуре построек, но обозначена система планировки поселка, включающего жилые, хозяйственные, бытовые и производственные структуры, обустроенные как комплексы в виде улиц (рис. 1,7). Аналогичным Рогалику поселением можно считать селище у с. Новолимаревка. Раскопанная южная часть предоставила данные о постройках практически всей хозяйственной инфраструктуры населения СМК, пятна на поверхности почвы, полученные аэрофотосъемкой, визуально определили параметры селища в пределах около 170-175 тыс. кв. м и одновременно количество предполагаемых более 60 построек, причем они обозначены в линейно-уличной системе (рис. 1,5). Аналогичная ситуация выявлена в Подгаевке. Поселок возник на высокой дюновидной площадке около 10 тыс. кв. м в пойме р. Деркул. Ландшафт ограничивал возможности в расширении, и тогда часть строений вынесли на небольшие незатопляе-мые всхолмления, в первую очередь - гончарную мастерскую [Красильников, 1976, с. 267-278]. В целом же поселок, подобно Новолимаревке, обозначил динамику развития в направлении от кочевья к селищу. В данном случае из 19 раскопанных построек 7 обустроены полукругом, относятся к раннему периоду, 12 выстроены позднее в две линии, они и ориентируют на планировку в виде улицы шириной 15-20 м.
На селище Давыдо-Никольское, раскопки которого начались в 2007 г., а площадь исследования составила не более 1100 кв. м, пока сложно определить внутренний порядок строений, однако значимость этого поселения в вопросах хозяйственного содержания очевидна. Здесь раскрыты подворья с наборами построек и приспособлений жилищно-хозяйственного назначения (рис. 3,6-7).
Итак, топографическая специфика степных поселений, их размеры, внутренняя планировка, состояние культурных горизонтов в целом определяют направления возникновения и развития оседлости населения степного массива СМК. Каждому типу поселений (стойбищам, кочевьям, селищам) соответствует время жизнедеятельности в пределах от второй полови
ны VIII до середины Хв. Поселения, площадь которых составляет 150— 200 тыс. кв. м, вполне могли бы войти в категорию городищ, однако ни о каких признаках укреплений, как, например, о земляных валах, а тем более каменных стенах, речь идти не может, так как их просто не существует. Отсутствие фортификаций, свидетельствующих об оборонительно-защитных системах степных поселений, является характерным им признаком.
III. Постройки степных поселений
Первые представления о степных салтовских поселениях появились в 1930-х гг. [Артамонов, 1935; 1940], продолжили тему построек СМК И.И. Ляпушкин и С.А. Плетнёва. И.И. Ляпушкин, в частности, выделив два варианта памятников салтовской культуры (северный - аланский и южный - болгарский), в каждом варианте обозначил характерные им постройки: аланские- квадратные и прямоугольные, болгарские- юртовидные, круглые или округлые. Идеи подобной архитектурно-этнической классификации получили продолжение во взглядах Л.Г. Нечаевой [Нечаева, 1975, с. 22-32]. Даже когда В.Д. Белецкий обобщил материалы всех изученных на городищах Подонья жилых построек, ситуация в оценках их этнической принадлежности не изменилась. В этой теме явно недоставало информации о жилищах из степной части СМК [Белецкий, 1959, с. 40-134].
На поселениях Степного Подонцовья к настоящему времени изучено более 100 построек, которые представлены такими категориями: жилища, хозяйственно-бытовые, ремесленно-производственные и сакральные сооружения, выявлены комплексные строения, включающие в себя две, три и больше функций.
Жилища. В литературе наметились порой неадекватные подходы в архитектурно-типологическом содержании понятия «жилище» СМК (В.Д. Белецкий, С.А. Плетнёва, Г.Е. Артамонов, А.З. Винников). Анализ жилищ из Степного Подонцовья и их типология уточняют ряд спорных позиций в оценках этого вида сооружений. Вся серия жилых построек, раскрытых в степной зоне, в плане различаются по четырем группам (рис. 2,1-7): круглые (рис. 2,1), подокруглые (рис. 2,2-3), квадратные (рис. 2,4-5), прямоугольные (рис. 2,6-7). Интересен факт переоборудования жилища из округлой формы в подквадратную (рис. 2,3). Типы построек обозначаем по степени углубленности: наземные^ неглубокие полуземлянки (до -1 м), полуземлянки (-1-1,5 м), землянки (-1,6-2 м). По статистике 75% жилищ являются сооружениями углубленного типа, опущенными в почву от-1 до 1,6 м. Размеры жилищ являются критериями трех подтипов: малые до 15 кв. м, средние до 30 кв. м, большие до 40-45 кв. м. Принимая во внимание конструкции стен и перекрытий, выделяем четыре вида строе-
ний: опорно-столбовые (их до 80%), каркасно-плетенчатые, дощато-плаховые и земляные стены, иногда с обмазкой. Все типологические признаки прослеживаются отчасти на кочевьях, но в основном на селищах и свидетельствуют о том, что усовершенствования конструкций и обустройства жилищ были направлены на решение задач долгосрочности и удобства пребывания в них людей в специфических природно-климатических условиях степной зоны. Немаловажное значение в архитектурно-строительном прогрессе занимали хозяйственная стабильность, появление производств, обеспечивающих оседлый уклад жизни. Показательно в этом отношении возникновение комплексов, включающих в себя жилище, из него проход в хозяйственную пристройку (рис. 2,7,9) или здесь же мастерскую-кузницу (рис. 2,8), зимнее стойло для скота (рис. 3,1) и другие хозяйственнобытовые места, в том числе с хозяйственными ямами (рис. 2,9; рис. 3,2), пекарнями с печью тандыром (рис. 2,7-8). Некоторые постройки состоят из двух жилых помещений (рис. 3,3-5).
Подворья. Процесс перехода от кочевого уклада к оседлому в условиях стабильных хозяйств, сопровождался возникновением подворий. Первые наблюдения о салтовских дворах в виде комплексов жилых и рядом с ними хозяйственных построек, зольников, описаны И.И. Ляпушки-ным [Ляпушкин, 1958, с. 314]. Затем длительное время в салтоведении к этой теме не возвращались. Раскопки селищ Степного Подонцовья, проводимые с 1970-х гг., дополнили имеющиеся представления об индивидуальных дворах и подворьях. Под этим термином подразумеваем соединение в единую систему строений, с помощью которых обеспечивалась хозяйственно-бытовая самостоятельность семей. Под понятием «двор», кроме жилища, подразумеваем здесь же летнюю и зимнюю кухни, хозяйственные ямы. «Подворье» - комплекс, в который помимо жилища входят: стойла для скота, погреба, пекарни, ремесленные мастерские, естественно - площадь самого двора с очагами, изгородью (рис. 3,1). Наиболее показательно выглядят подворья на селище Давыдо-Никольское (рис. 3,6-7). Точные очертания индивидуального подворья определить сложно, но наборы построек и плотность их размещения ориентируют на их размеры. К примеру, среднестатистически площадь жилых построек составляет от 20 до 35 кв. м, летние кухни - 10-13 кв. м, стойла- 15-25 кв. м, мастерские гончаров - 15-35 кв. м, необходимо также учитывать хозяйственные ямы, погреба, площадки, навесы, очаги и очажные места и, наконец, территорию, не занятую строениями. Например, на селище Давыдо-Никольское площадь двух подворий составила 270 и 500 кв. м. Для селища Новолима-ревка, а тем более Рогалика - оба поселения с высокой плотностью строений - площади дворов не превышают 150-200 кв. м.
Подворья, как и постройки в них, по-своему идентифицируют население, так как они олицетворяют не только хозяйственные системы, но и фор
мы собственности, появление права семьи на определенную часть территории селища. Словом, формируется институт собственности. В одном случае наблюдаем «простые» дворы, состоящие из жилища с небольшим пространством вокруг него, здесь же хозяйственная яма; в другом, напоминающем «усадьбы», помимо жилища находятся хозяйственные помещения: кухни, стойла, хозяйственные ямы, погреба, все они обустроены отдельно от жилой части, в третьем - «подворья», на которых помимо жилищно-хозяйственных сооружений находятся помещения производственно-ремесленного назначения и, естественно, внутренняя дворовая площадка. Два таких подворья исследованы в Новолимаревке (рис. 3,1), три на Рогалике, два на селище Давыдо-Никольское (рис. 3,7). Во всех случаях подворья свидетельствуют об имевшем место сравнительном равенстве членов сельских общин, в котором пребывает население Степного Подонцовья. Социальная дифференциация не находит подтверждений и в погребальной практике, однако особый статус отдельных людей очевиден [Красильников, Руженко, 1981, с. 288-289]. Принимая во внимание площади жилищ [Красильникова, 2001, с. 323-332; Красильников, 2002, с. 90-104], можно допустить, что подворья принадлежали семьям, которые насчитывали в среднем 4-7, максимум 10 особей, что не противоречит имеющимся данным о демографии раннего средневековья в среде народов Восточной Европы [Кузнецов, 1971, с. 114; Афанасьев, 1984, с. 70-72; Афанасьев, 1993, с. 66-67].
IV. ХОЗЯЙСТВО И РЕМЕСЛА
Идентификационная характеристика населения Степного Подонцовья в структуре каганата была бы половинчатой при отсутствии сведений из области хозяйственного уклада (земледелие и скотоводство) и ремесленничества. Функционально хозяйственно-бытовые постройки подразделяют на пять групп: стойла для скота, бытовые кухни, кладовые и хозяйственные ямы при жилище, подвалы-погреба, комплексы зерновых ям (от 3—4 до 20 ям), амбары-зернохранилища. Из 101 постройки, раскрытой на поселениях СМК Среднедонечья, 35 (34,6%) использовались в хозяйственных целях, обеспечивая экономический потенциал как отдельной семьи, так и группы семей или даже сельской общины.
Стойла (рис. 4,1-2) - помещения (15-20 кв. м) для содержания молодняка в холодный период года, в среднем рассчитаны на 10-15 животных. Стойла раскрыты на всех нами изучаемых селищах, обустроены как непосредственно рядом с жилищами, порой между собой соединенными проходами, так и в удалении от жилья, но, видимо, на территории подворий. Больших строений либо загонов, рассчитанных на коллективное содержание скота, не прослеживаем.
В стойлах, судя по размерам, могли содержать скот, принадлежавший нескольким соседним семьям, являвшимся вместе с тем частью индивидуального хозяйства.
Амбары. Зернопроизводящая отрасль находит подтверждение в сооружениях, предназначенных как для временного складирования, так и для длительного хранения зерна. Значение данных строений тем очевидней, что приходится учитывать практически полное отсутствие металлических орудий земледелия, но при этом наличие сушильных жаровен, большого числа жерновов, более 20 ед. специальных печей-тандыров, предназначенных для выпечки хлебопродуктов и, конечно же, зернохранилищ. Зерновики выглядят как колоколовидной формы ямы, глубиной от 1,5 до 3,5 м, выкопанные в очень плотных заизвесткованных суглинках или таком же лёссе. Их стены и теперь, спустя 11-12 веков, без очевидных признаков обрушений. В отдельных случаях стены ям носят следы обмазки и даже термической обработки. Вдоль стен очень глубоких ям (- 2,5-3,5 м) по периметру прослежены ямки кольев плетня, с помощью которого обрамляли земляные стены, предохраняя от осыпей. На днищах ям сохранилась полова, а иногда и непосредственно злак, которыми они были заполнены. Важно отметить и то, что ямы, видимо, были рассчитаны на различные сроки хранения зерна. Многие ямы находились вне помещений, то есть как бы на открытых площадках. Не исключено, что каждая из них имела автономное накрытие в виде шалаша. Ямы крупных объемов сосредоточивались в специальных, над ними отстроенных навесах типа амбаров. Амбарные конструкции обеспечивали надежное укрытие от проникновения осадочной влаги в постройки, связанные с длительным хранением зерна. Такой способ складирования выявлен только на селищах, отличающихся наиболее крупными размерами, как, например, селища Новолимаревка (рис. 4,3-5), Рогалик (рис. 4,6). В связи с этим есть основания полагать, что селища такого типа являлись центрами хранения взимаемых каганатом с местного населения зернопродуктов, их временного складирования на период до отправки дани в хазарские города, каким мог быть Саркел. Амбарный способ хранения зерна, рассчитанный на объемы, исчисляемые десятками тонн, - свидетельство хозяйственной занятости и зависимости населения сельских общин. В них, видимо посредством круговой поруки, осуществляли сбор и хранение продуктов земледелия, создаваемых хозяйствами семейных структур. Естественно, определенная часть выращенного зерна как необходимый продукт оставалась в семье. Его хранили в аналогичных ямах, но значительно меньших размеров, глубиной -1-1,5 м и диаметрами до 1,5 м, обустроенных либо непосредственно в жилом помещении (рис. 2,4), либо рядом, в пристройке к нему (рис. 2,9; рис. 3,2), либо на территории подворья (рис. 3,6). Количество зерна в таких ямах в пределах 1000-1300 кг обеспечивало допустимые потребности семьи из 5-7 человек в течение года до нового урожая.
Гончарство, металлопроизводство. Материалы селищ Степного Подонцовья дают основания говорить о двух отраслях производства: гончарстве и металлообработке. Наиболее полно представлена здесь гончарная отрасль, прослеженная в десяти производственных помещениях, в них расчищено от одной до пяти печей, предназначенных для обжига посуды. С учетом технологических процессов изготовления посуды, наметилось два типа мастерских: в одних происходил полный технологический цикл изготовления керамики (рис. 5,1-3), в других выполняли лишь ее обжиг (рис. 5,5-6). Мастерские первого типа - их большинство - сопровождались находками приспособлений и сырья, необходимых при формовках (ямы для отмучивания глины, емкости технологической воды, следы ямок осей ручных гончарных кругов, площадки для просушки горшков). Здесь же -инструментарий орнаментального предназначения (костяные, галечные лощила), печи обжига, число которых в отдельных мастерских достигает пяти единиц (рис. 5,3,4). Производственная деятельность гончаров была направлена не только на изготовление горшков бытового кухонного назначения [Красильников, 1999, с. 170-177], но и специальной столовой лощеной посуды - кувшинов, кружек, кубышек. Их одинаково изготовляли местные гончары [Красильников, 2009, с. 116-120]. Здесь же, на каждом селище, производили емкости тарного назначения - корчаги [Красильников, 1980, с. 68, рис. 6; Красильников, 1999, с. 172-173]. Керамическая отрасль была ориентирована на потребности в посуде населения конкретного селища, неслучайно на каждом из изученных поселений раскрыты гончарные мастерские примерно с одинаковыми производственными возможностями, однако не исключено, что часть продукции гончаров могла служить данью.
Гончарное дело населения не следует рассматривать как самостоятельную отрасль производства, продукция которой была связана с рынком. У нас нет возможности подробно проследить режим работы и объемы выпускаемой продукции, однако некоторые ориентиры в этих направлениях все же удалось наметить [Красильников, 1976, с. 269-270,276-278; Красильников, 1980, с. 61, 64—65,68]. В целом гончарство не вышло за пределы внутрисе-лищного спроса и, видимо, являлось не более чем промыслом части мужского населения в системе хозяйственной деятельности отдельных семей. Не случаен поэтому принцип рассредоточение гончарных мастерских по территории поселений, они либо примыкают к жилищам, либо входят в комплекс строений подворий (рис. 3,1). Вместе с тем в некоторых случаях гончарные мастерские сооружались за пределами поселений (сел. Подгаев-ка) (рис. 1,4) или на их окраинах (сел. Рогалик, Новолимаревка) (рис. 1,6).
Металлообрабатывающая отрасль в Степном Подонцовье изучена недостаточно, хотя первые представления о производстве металла здесь наметились еще в 50-х гг. прошлого столетия [Шрамко, 1962, с. 72-77]. Серия сыродутных горнов раскрыта у с. Круглое [Красильников, 1992, с. 183-185]
и там же, на р. Миус, у пос. Фащевка [Колода, 2007, с. 278, 280-285]. На бытовых поселениях железоделательное производство пока не прослежено, хотя в их горизонтах немало признаков металлопроизводства (шлаки, древесный уголь, стенки горнов), и только в одном случае зафиксировано кузнечное дело (сел. Подгаевка) (рис. 2,8). Незначительные находки орудий и оружия из железа не только на селищах, но и в погребениях степных некрополей СМК пока не позволяют объективно определить потенциал металлургической отрасли, ее значимость в системе хозяйства населения Степного Подонцовья.
V. Этнические идентификаторы
Этнический состав населения СМК Степного Подонцовья по письменным данным можно обозначить лишь фрагментарно [Коковцов, 1932, с. 63-64], частично - по антропологическим данным, путем обработки черепов из погребений могильников [Андреева, Виноградов и др., 2002, с. 10-12; Чередникова, Виноградов, и др., 2007, с. 66-70], отчасти - по археологическим источникам. Степные поселения без сомнений связаны с тюркскими этносами, традиции которых прослеживаются в постройках юртообразного вида, в интерьер всех без исключения жилищ входят очаги (рис. 6,1-4), с которыми сосуществуют печи. Учитывая материалы, технику строительства, их функциональность, печи подразделяем на две этнокультурные группы. Первая группа - 25 ед. (53%) - так называемые восточноевропейские печи (рис. 6, 5-9) - каменки, глинобитные, останцовые; вторая группа - 22 ед. (47%)- азиатские печи-тандыры (рис. 6,10-17), построенные ленточным приемом из полос глины, соединенных между собой. Тандыры находятся непосредственно в жилищах (14 ед.) (рис. 2,3-5; 3, 4), в специальных пристройках (рис. 2,7-8), иногда в хозяйственных помещениях. Каждая из групп печей несет определенную этническую нагрузку. В данном случае нас интересуют печи, условно называемые «славяноидные», сложенные из камня, вылепленные из глины, достаточно известные в жилищах населения СМК. Как этнографические артефакты их идентифицируют со славянами, так как они являются неотъемлемым элементом их бытовой культуры [Русанова, 1976; Баран, 1988 и др.].
В материалах салтовской культуры Степного Подонцовья пока не обнаруживается иных признаков помимо печей-каменок, которые можно было бы связать с населением из восточноевропейского массива. Погребения, исполненные по христианскому обряду, как факты, характерные славянам, выявлены только на могильнике у с. Ильичевка в предлесосте-пье Северского Донца [Швецов, 1991, с. 117-121], однако они удалены по времени от СМК. Если присутствие славян в тюркоязычной среде прабол-
гар и имело место, то объяснить причины симбиоза и определить статус ираноязычного населения в сообществе тюркоязычных бурджан пока что нет возможности. Тем не менее в украинской, а отчасти и в российской археологии и истории вопросы взаимоотношения культур двух соседних этносов как бы сняты, влияние славян на быт степных народов обозначено [Березовец, 1965, с. 47-67; Приходнюк, 2003, с. 127-134; Колода, 2000, с. 52 и др.]. В нашем представлении идентификация восточнославянского этноса - славян, в сравнении с другими группами населения Степного Подонцовья, практически неуловима. К числу этносов, реально здесь просматриваемых, относим ираноязычных алан, тюркоязычных праболгар, отчасти хазар, угров, в том числе народы исламского мира. Например, присутствие в степях Восточной Европы населения азиатского происхождения обосновано наличием тандыров в постройках СМК [Красильников, 1986, с. 48-60], захоронений с исламской обрядностью, находками в могилах дирхемов [Кравченко, 2005, с. 155-186]. Появление в восточноевропейских степях азиатских печей не следует рассматривать как исключительное явление уже хотя бы потому, что в каждом четвертом жилище и каждой пятой хозяйственной постройке был один, а иногда два тандыра. Часть из них носит следы неоднократных ремонтов и реконструкций, направленных на техническое усовершенствование.
Аргументированными в направлении темы азиатского этноса в восточноевропейских степях оказались данные некрополей, на которых прослеживаются признаки этноконфессионального биритуализма под влиянием погребальных систем ислама [Копыл, Татаринов, 1990, с. 52-58; Кравченко, Гусев и др., 1998, с. 113-149; Кравченко, 2005, с. 153 и сл., 347; Красильников, Красильникова, 2005, с. 187-244 и др.].
VI. Биритуализм погребений
В вопросе этноконфессиональной идентификации погребенных на некрополях Степного Подонцовья для нас первостепенное значение имеют материалы могильника у с. Лысогоровка на р. Айдар. Раскопки его проводились в 2001-2005 гг., на площади 2500 кв. м, раскрыто 146 ям, в 134 расчищены захоронения в системе ингумации в различных вариантах форм могил, инвентаря, поз, обрядов при трупоположении (рис. 7). Например, формы могил здесь представлены несколькими типами: простые, узкие, почти щелевидные с вертикальными стенками; ямы с одним заплечиком; с заплечиками вдоль двух сторон; сложные конструкции ям с двумя горизонтами заплечиков с использованием древесины в виде плах, гробовищ, ящиков-табутов, досок и бревен, уложенных продольно (рис. 7,14-17). Погребальный обряд могильника представлен несколькими вариантами. При
сравнительно устойчивой ориентировке головы на запад (ЗСЗ до 40°) позы ингумированных различные: до 50% - умершие уложены на спину, 35% - на правый бок, 15% - в этом же виде, но полубоком (рис. 7,2-4,9,13). Все уложенные на бок или полубоком ориентированы к западу с «сезонным отклонением» к ЗСЗ до 25°, им же характерен поворот лиц, а зачастую и стоп ног к югу. Интересно отметить, что в 24 случаях на черепах этих же умерших прослеживаются головные уборы в виде войлочных тюбетеек восточного типа. В четырех могилах найдены фрагменты дирхемов, составляющие 1/4 и 1/2 части монет. Погребения такого вида практически безынвентарные, к тому же они сконцентрированы по южному склону террасы.
К западу от могил с исламизированными признаками выявлена значительная часть захоронений биритуального содержания. Суть биритуализма в сочетании погребальных признаков исламской обрядности с очевидными традициями степных язычников. Здесь, в частности, расчищены ямы с заплечиками, с использованием древесины (в первую очередь плах), разнообразными позами, придаваемыми умершим во время ингумации, сопроводительным инвентарем, жертвенной пищей (рис. 7,5-13). На этом пространстве могильника имеют место смешанные погребения - языческие с элементами исламского погребального обряда.
По-другому выглядят захоронения третьей части некрополя, к северу от двух уже упомянутых. Здесь следует обратить внимание на искусственный ров глубиной 1 м и шириной 2 м, посредством которого могильник как бы территориально разделен на две части - биритуальную и исключительно языческую. Протяженность исследованной части рва составила около 30 м, в его заполнении, состоящем из деллювия, находок не прослеживаем. Севернее рва расчищены захоронения, выполненные в ямах сложных конструкций с обязательным использованием древесины (рис. 7,14-17). В каждом погребении от 5 до 10 ед. предметов инвентаря, изделия быта, отчасти вооружения, жертвенники. На этой же территории обнаружены ямы-тризны и кенотафы. Обряд захоронений этнически чистый, идентифицируемый с язычеством, свойственным праболгарам, но вместе с тем нет ни одного случая «обезвреживания» умерших [Плетнева, 1967, с. 92 и сл.].
Итак, на могильнике прослежено сочетание захоронений, идентифицируемых с различными этносами и конфессиями. Одни из них оставлены праболгарами, другие - пришедшим из южных регионов населением, которое приняло ислам. Ими могли быть обычные мигранты, они проживали на общем с праболгарами селище, зафиксированном здесь же, на первой террасе в долине р. Айдар. Шурфы на территории поселения выявили интенсивный слой, здесь же обнаружен тандыр.
Биритуальные захоронения имеют место на могильнике у с. Новоли-маревка (рис. 8,1-10), например, погребения в гробах-колодах (рис. 8,2). В погребениях у пос. Новодачное преобладает зливкинский тип ингумации
(рис. 8,12-13), но вместе с тем захоронение в подбое, с кониной, напоминает хазарский обряд (рис. 8,14).
Краниометрические параметры сохранившихся черепов из разных могильников показали, что в большинстве своем (45-50%) это брахицефалы, 27-30% - мезоцефалы и до 20-25% - долихоцефалы [Андреева, Виноградов и др., 2002, с. 11; Чередникова, Виноградов и др., 2007, с. 70]. Следовательно, среди населения Степного Подонцовья значительную часть (до 45%), кроме тюрко-болгар (в среднем их более 55%), составляли смешанные группы, в том числе ираноязычные аланы, признаки которых прослеживаются по материалам могильника пос. Станично-Луганское и захоронениям с. Жёлтое (рис. 9,1). В Жёлтом, кстати, изучены закрытые комплексы погребений, выполненных в катакомбах, отстроенных на могильнике праболгар (рис. 9,2-3) [Красильников, 1991, с. 74-76]. Входы в камеры, как и в катакомбах Маяцко-го могильника, заставлены плитами, в одной из катакомб совершено постпогребальное «обезвреживание» [Флёров, 2007, с. 181-182].
На этом же могильнике расчищено погребение воина (рис. 9,4) с тяжелой черепно-мозговой травмой и последующей за ней трепанацией черепной коробки, здесь же раскрыто захоронение хирурга (рис. 9, 5) с набором инструментария, имевшего прямое отношение к трепанации [Красильников, Руженко, 1981, с. 283-288]. К числу редких моментов в погребальной практике праболгар относим парность захоронений (рис. 9,6).
VII. Керамические комплексы
При идентификации населения заметную роль отводим керамическим комплексам, призванным быть «одеждой культуры», что в одинаковой степени применимо к салтовским материалам Степного Подонцовья. Керамика достаточно полно презентует салтовские поселения и могильники, значительная ее часть происходит непосредственно из гончарных мастерских, даже с применением печей для обжига посуды [Красильников, 1976, с. 267-278; 1980, с. 60-69]. До 60% керамического комплекса здесь составляют горшки кухонного назначения. Стандартность изделий убеждает в том, что начиная с VIII в. в среде степного населения разрабатываются собственные варианты пропорций и технологий изготовления этого типа бытовой посуды. В основе ее формы - шаровидность тулов, низкие венчики, широкие днища, они и придают горшкам специфический приземистый, устойчивый, округлобокий вид. Их объемы - от 1,5 до 5 литров. Практически вся посуда изготовлена методом лепки, но в большинстве своем подправлена на ручном круге. Все вместе взятые признаки определяют критерий посуды праболгар, обитавших в степной части СМК (рис. 10,1-12) [Красильников, 1999, с. 170-177].
Среди бытовой посуды около 1,5% составляют исключительно лепные небольшие, даже миниатюрные, горшочки. Одни из них одутловатые, другие, напротив, удлиненные. Изготовлены они из обычной глины с добавлением шамота, обжиг некачественный, структура стенок рыхлая (рис. 10,13-18). Такой посуды в захоронениях до 10% и совсем мало (до 1%)- на поселениях. Исключением является селище Давыдо-Никольское, на котором число фрагментов лепной посуды, без учета корчаг, возрастает до 16%. Малые формы лепных горшочков напоминают «славяноидную» посуду, и она оставлена либо в ямных захоронениях праболгар, либо в тризнах этих же могильников.
На поселениях Степного Подонцовья чрезвычайно мало (0,2-0,3%) попадается обломков лепных котлов с внутренними ушками, к тому же формы посуды, если судить по сохранившимся обломкам, невыразительные. Исключением в этом отношении является селище Батырь по правобережью р. Северский Донец на северном склоне Донецкого кряжа. Здесь, среди прочих керамических фрагментов, котлы составляют 13-15% (рис. 10,19-22). «Батырьский феномен» в Степном Подонцовье - повод к дальнейшему рассмотрению вопроса о котлах, о времени и этнических традициях этого типа посуды в условиях степного массива СМК.
Второй керамический культурный горизонт СМК Среднедонечья связан с посудой, оформленной лощением. На поселениях ее в виде фрагментов до 14%, в погребениях, в основном в целых формах, - до 55-60%. Известно, что лощеную посуду идентифицируют с аланами [Плетнёва, 1963, с. 37; Плетнёва, 1967, с. 134; Ковалевская, 1984, с. 124-131], но в том, что она широко распространена и у праболгар, сомнений нет. Это становится очевидным при изучении многообразных форм кувшинов, кружек, кубышек (рис. 11,1-28). В связи с этим возникают вопросы, касающиеся производства лощеной посуды в местных гончарных мастерских праболгар. Нельзя исключить и ситуаций проникновения лощеной парадной и специальной посуды из центров данной отрасли [Плетнёва, Красильников, 1990, с. 110-115]. Например, в погребениях Степного Подонцовья иногда находят серо- и красноглиняные энохоевидные кувшины, фляги (рис. 12,1-5). Естественно, они, в первую очередь кувшины, происходят из приазовско-причерноморских центров Крыма [Талис, 1982, с. 59-60] и как импорт в ограниченном режиме проникают на Северский Донец [Кравченко, Давыденко, 2001, с. 244; Аксёнов, Михеев, 2003, с. 191]. Наряду с изделиями мелких форм в Степное Подонцовье с юга проникают объемные кувшины тарного назначения, отличающиеся высокими технологиями формовки, лощения, обжига (рис. 12,6-9). Не идентифицированными остаются сосуды-кубки шаровидной формы, найденные в ямах без признаков ингумации на могильнике у пос. Новодачное. Пока лишь условно их можно отнести к числу керамических традиций позднесарматского времени, или Черняховской культуре (рис. 12,10-12).
Контакты населения Донецких степей, в первую очередь на этапе VIII в. - времени начала формирования «степного варианта СМК», с приазовско-крымскими керамическими центрами подтверждают амфоры северопричерноморского типа (рис. 12,13-16). На ранних поселениях-кочевьях они в виде фрагментов составляют 25-30% от общего числа керамического лома, в слоях селищ IX в. их число сокращается до 12-13%, на поселениях рубежа IX - начала X в. амфоры как тип тарной посуды почти исчезают, на некоторых поселениях их не более 1% (Давыдо-Никольское), максимум 2,5% (Рогалик) от всей керамики. Причины отрицательной динамики притока амфор, как, впрочем, импорта в целом, мы усматриваем в усилившемся контроле или даже монополии каганата над торгово-обменными процессами населения степей с югом. Упадок связей Степного Подонцовья со смежными территориями мог быть также вызван заметным сокращением хозяйственного потенциала здешнего населения и его обеднением как следствием исполнения повинностей в форме дани Хазарскому каганату. По этому поводу затронем вопросы о статусе населения.
VIII. Статус населения
Хозяйственно-правовой статус населения Степного Подонцовья предопределен хазарским присутствием на пространствах, подчиненных ими. В число территорий, вошедших в сферу геополитических и хозяйственных интересов хазар, входили Приазовье, отчасти Подонье и практически все пространство Северского Донца. В данном случае остановимся на судьбе тюрко-болгар, известных как «булгары», «бурджаны» или «черные булгары», включенных в результате войн в состав каганата [Артамонов, 1962, с. 171-172]. В пространствах компактного проживания алан, расселившихся, видимо, не без воли каганата в основном в лесостепных массивах Среднего Дона и Северского Донца, словом, на северо-западном пограничье Хазарии, наблюдаем специфический уклад жизни и статус населения [Винников, Плетнёва, 1998, с. 27-43]. Здесь были отстроены укрепленные городища и даже возведены крепости [Афанасьев, 1987], захоронения воинов из этого массива сопровождались оружием, боевой экипировкой всадников [Мерперт, 1955, с. 132-143; Крыганов, 1989, с. 98-114; Комар, Сухо-боков, 2000, с. 1-19]. В системе степных племен этого же времени нет ни одного поселения, на котором можно проследить признаки какой бы то ни было фортификации, напротив, открытость предусматривала доступность и беспрепятственность проходов на их территории. В связи с этим поселения степной части СМК мы идентифицируем как бытовые, исключительно хозяйственные селища, занятость населения которых определялась природными возможностями конкретной местности.
Исключительно гражданский состав населения прослеживаем и по захоронениям. Арсенал военной атрибутики во всех нам известных погребениях СМК Донецких степей составляет только до 35 предметов, обнаруженных в 12 могилах из почти 280 раскрытых на исследованных нами могильниках Степного Подонцовья. Изделия, относящиеся к вооружению и амуниции воина, классифицируются на несколько типов: боевые топоры (рис. 13,1-4), кистени (рис. 13,5-19), клинковое колющее оружие (рис. 13,20-23), детали упряжки (рис. 13,24-27), комплекты поясных наборов (рис. 13,28-30). Из обозначенных предметов вооружения заслуживают внимания кистени, так как только 5 из 17 ед. можно отнести к боевым [Крыганов, 1987, с. 63-67]. Их гирьки изготовлены из металлов - железа, бронзы, свинца и из кости с железным сердечником [Сорокин, 1959, с. 144, 148, 150, 188; Комар, Пюро, 1999, с. 153; Флёров, 2001, с. 58-59; Комар, Сухобоков, 2000, с. 10-11], остальные из камня, глины, керамики, кости - не более чем бытовые само-делы, изготовленные из подручных материалов. Причем они в основном найдены в заполнении построек среди бытовых находок.
В целом же следует отметить, что здешнее оружие отличают заметная упрощенность, единичность экземпляров, отсутствие наступательных средств, например, сабель, луков, совсем мало предметов, относящихся к упряжке всадников. Все эти признаки, вместе взятые, свидетельствуют о том, что население степной части СМК не знало кавалерии, не имело на вооружении ни наступательных средств, ни средств индивидуальной защиты. Его безучастность в военном деле объясняет отсутствие военных контингентов и мест их дислокации в специальных инженерных фортификационных сооружениях. Видимо, населению, находившемуся в хозяйственной зависимости от хазарской администрации, не предписывалось иметь внутренние военные организации, оружие и системы защиты. Поэтому, лишенное возможности себя защитить, оно было обречено. Этим объясняется внезапная и одновременная гибель не только поселений, но и салтовской культуры в целом на пространстве Степного Подонцовья.
Есть основания полагать, что трагедия, произошедшая в середине X в., связана с походом Святослава на хазар и гибелью Саркела, который мог быть в то время военно-административным центром управления степными территориями и их населением в системе периферии каганата. Непосредственными участниками событий, повлекших гибель народа, могли оказаться хазары. Упреждая ход событий в условиях нависшей над ними угрозы, они, зная об антихазарских настроениях «черных булгар», способных в сложной для хазар ситуации оказать сопротивление, выйти из-под контроля каганата и даже примкнуть к враждебным по отношению к хазарам контингентам, могли устроить погромы. Гибель поселков, жилищ, прочих построек была скоротечной, со следами бегства, брошенного имущества, зерна, инвентаря, даже оружия. Часть строений погибла в огне пожаров, но большая часть на
селения, забрав имущество, заблаговременно покинула поселки. Признаков погибших на территории селищ не обнаружено, как нет данных и о возврате населения к своим жилищам. Котлованы брошенных жилищ со временем заплыли стерильными эрозированными почвами.
Таким образом, почти 200-летний промежуток истории степей Подонцовья (вторая половина VIII - середина X в.), протекавший в относительном затишье, вероятнее всего, следует связывать с хозяйственноправовым подчинением его Хазарскому каганату, а возможно, и с прямым управлением хазарами этими территориями. Сформировавшийся в степях праболгарский этнокультурный уклад едва ли нарушало население Пеньковской культуры, признаки которой хорошо прослеживаются на среднем и верхнем Осколе, более заметны здесь культурные традиции алан, но несомненное влияние оказали мигранты из Азии. Присутствие последних накладывало отпечаток на традиционную культуру праболгар, что более всего просматривается в элементах быта и погребальных обрядах. В целом же материальная культура оставалась праболгарской, в которой и поселения, и постройки на них, и обряды захоронений соответствовали хозяйственным, религиозным и социальным критериям жизни сельских степных общин раннего средневековья.
Список литературы
Аксёнов В.С, Михеев В.К. Погребения с крымской посудой могильника салтовской культуры Красная горка И Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 2. Донецк, 2001.
Андреева И.В., Виноградов А.А. Красильников К.И. и др. Сравнительная краниометрия чешуй и лобной кости людей, живущих в VIII и XX вв. на географическом пространстве Луганской области // УМА Т. 5.4—1.2002. № 5 (95).
Артамонов М.И. Средневековые поселения на Нижнем Дону// ИГАИМК. 1935. Вып. 131.
Артамонов М.И. Саркел и некоторые другие укрепления в северо-западной Хазарии//СА. 1940. № IV.
Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962.
Афанасьев Г.Е. Большая семья у алан И СА. 1984. №3.
Афанасьев Г.Е. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв. (аланский вариант салтово-маяцкой культуры) // Археологические открытия на новостройках. М., 1987.
Афанасьев Г.Е. Донские аланы. М., 1993.
Баран В.Д. Пражская культура Поднестровья. Киев, 1988.
Белецкий В.Д. Жилища Саркела-Белой Вежи // МИА. 1959. № 75. Т. II.
Березовець Д.Т. Слов’яни й племена салттвськоТ культури // Археолопя. 1965. № 19.
Березовець Д.Т. По 1м’я носпв салттвсько! культури И Археолопя. Кшв, 1970. Т. 24.
Бровендер Ю.М., Ключнев М.Н., Ключнева И.Н. и др. Отчет о работе Центрально-Донецкой археологической экспедиции на многослойном поселении у с. Вергулёвка
Перевальского р-на Луганской области в 1994 г. // Наук. арх. IA НАН Украши. Луганск-Передельск, 1995.
Винников А.З., Плетнёва С.А. На северных рубежах Хазарского каганата. Маяцкое поселение. Воронеж, 1998.
Городцов В.А. Материалы археологических исследований на берегах Донца Изюм-ского уезда Харьковской губернии в 1901 г. // Тр. XII АС. Т. 1. М., 1905.
Ковалевская В.Б. Кавказ и аланы. М., 1984.
Колода В.В. Слов’янське житло на Верхньому Салтов! И Науковий вгсник ХДУ. Вип. 2. Харюв, 1999.
Колода В.В. Житла раннього середньовйччя у Верхньому Салтов! // Археолопя. 2000. №4.
Колода Владимир. Железопроизводство болгарских племен Северного Причерноморья И История на прабългарската история и култура. Т. 4-1. София, 2007.
Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932.
Комар О.В., Пюро B.I. Кургани хазарського часу на Луганщиш // Vita Antigua. Киев, 1999. № 2.
Комар А.В., Сухобоков О.В. Вооружение и военное дело Хазарского каганата // Восточноевропейский археологический журнал. Киев, 2000. № 2(3), март-апрель.
Копыл А.Г., Татаринов С.И. Мусульманские элементы в погребальном обряде праболгар Среднедонечья // Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань, 1990.
Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В. Ранние мусульмане в среднем течении Северского Донца // Археологический альманах. Донецк, 1998. № 7.
Кравченко Э.Е., Давыденко В.В. Сидоровское городище // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 2. Донецк, 2001.
Кравченко Э.Е. Мусульманское поселение среднего течения Северского Донца и распространение ислама в Восточной Европе в хазарское время // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 4. Донецк, 2005.
Красильников К.И. Гончарная мастерская салтово-маяцкой культуры// СА. 1976. №3.
Красильников К.И. Исследования в Ворошиловградской области И АО. 1977; 1978а.
Красильников К.И. Отчет об археологических работах в 1976-1977 годах на поселении салтово-маяцкой культуры у села Новолимаревка, Беловодский р-н, Ворошиловградской области, река Деркул. Ворошиловград 19786 // Наук. арх. IA НАН Украши 1977-78/141. Од. зб. 8984-85.
Красильников К.И. Новые данные о гончарном производстве в салтовское время на Северском Донце//КСИА. 1980. Вып. 160.
Красильников К.И. Возникновение оседлости // СА. 1981. № 4.
Красильников К.И. Тандыры в салтовских жилищах Подонья И СА. 1986. № 3.
Красильников К.И. О некоторых вопросах погребального обряда праболгар Среднедонечья // Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань, 1990.
Красильников Константин. Могильник древних болгар у с. Желтое на Северском Донце // История на прабългарската история и култура. Т. 2. София, 1991.
Красильников К.И. Металлургический комплекс салтово-маяцкий культуры на р. Миус И Теория и методика исследования археологических памятников лесостепной зоны. Липецк, 1992.
Красильшков K.I. Кухонна керамАка та керакпчш вироби спещального призначення салтово-маяцько! культури Середньодонеччя // Vita Antigua. Киев, 1999. № 2.
Красильников К.И. Лощеная керамика из степного массива салтово-маяцкой культуры И Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 9. Донецк, 2009.
Красильников К.И., Руженко А.А. Погребение хирурга на древнеболгарском могильнике у с.Желтое // СА. 1981. № 2.
Красильников К.И., Тельнова Л.И. Отчет о проведении аварийно-спасательных работ грунтового могильника салтово-маяцкой культуры у с. Новодачное Славяносербского района Луганской области. Луганск, 1992 // Наук. арх. IA НАН Украши. 1992/88. Од. зб. 25033-34.
Красильников К.И., Тельнова Л.И. Грунтовый могильник у пос. Новодачное // Древности Подонцовья. Луганск, 1997.
Красильников К.И., Красильникова Л.И. Могильник у с. Лысогоровка - новый источник по этноистории степей Подонцовья раннего средневековья // Степи Европы в эпоху средневековья. Хазарское время. Т. 4. Донецк, 2005.
Красильникова Л.И. Конструктивные признаки построек и их типология на поселениях степного Среднедонечья VIII - нач. X в. // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 2. Донецк, 2001.
Красильникова Л.И. Жилые постройки на поселениях степного Среднедонечья И Вкник ЛНПУ iM. Тараса Шевченка. Луганськ. 2002. № 5(49).
Красильнпсова Л.1. Буд1вл1 салтово-маяцько! культури Стенового Наддшщв’я / Авто-реф. канд. icr. наук. КиТв, 2005.
Крыганов А.В. Кистени салтово-маяцкой культуры Подонья // СА. 1987. № 2.
Крыганов А. В. Вооружение и войско населения салтово-маяцкой культуры // Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск, 1989.
Кузнецов В.А. Алания в X-XIII вв. Орджоникидзе, 1971.
Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне реки Дона // МИА. 1958. № 62.
Мерперт Н.Я. Из истории оружия племен Восточной Европы в раннем средневековье//СА. 1955. № XXIII.
Нечаева Л.Г. О жилище кочевников юга Восточной Европы в железном веке (1 тыс. до н. эры - пер. пол. 2 тыс. до н. эры) // Древние жилища народов Восточной Европы. М., 1975.
Плетнёва С.А. Отчет о работе Северо-Донецкого отряда совместной Советско-Болгарской экспедиции в 1956 г. // Архив ИА СССР. Ф. 1. 1957/1230.
Плетнёва С.А. Средневековые поселения верховьев Северского Донца // КСИИМК. 1960. № 70.
Плетнёва С.А. Средневековые поселения на Белой Калитве // КСИА. 1962. № 90.
Плетнёва С.А. Средневековая керамика Таманского городища // Керамика и стекло древней Тмутаракани. М., 1963.
Плетнёва С.А. О построении кочевнического лагеря вежи // СА. 1964. № 3.
Плетнёва С.А. Отчет о работах Северо-Донецкого отряда совместной южно-русской экспедиции за 1964 г. // Архив ИА АН СССР. Р-1.1964/2989-6.
Плетнёва С.А. От кочевий к городам И МИА. 1967. № 142.
Плетнёва С.А. Очерки хазарской археологии. Москва-Иерусалим, 1999.
Плетнёва С.А., Николаенко А.Г. Волоконовский древнеболгарский могильник // СА. 1976. № 3.
Плетнёва С.А., Красильников К.И. Гончарные мастерские Маяцкого комплекса // Маяцкий археологический комплекс. М., 1990.
Приходнюк О.М. Вщносини схцщих слов’ян i3 тюркомовним свпом // Старожитност! 1 тис. н. ери на територй Украши. 36. наук, праць. Кшв, 2003.
Руденко С.И. К вопросу о формах скотоводческого хозяйства и о кочевниках // Материалы по этнографии. Вып. 1. Л., 1961.
Русанова И.П. Славянские древности VI-VII вв. М., 1976.
Сибилёв Н.В. Древности Изюмщины. Вып. II. Изюм, 1926.
Сорокин С.С. Железные изделия Саркела-Белой Вежи // МИА. 1959. № 75. Т. II.
Талис Д.Л. Керамический комплекс Баклинского городища как источник по этнической истории горного Крыма в IV-IX вв. И Археологические исследования на юге Восточной Европы. М., 1982.
Чередникова М.А., Виноградов А.А., Красильников К.И. и др. Краниометрические характеристики чешуй затылочной части у людей VIII-IX вв., живущих на территории нынешней Луганской области И Вюник ЛИПУ (бюлопчш науки). Луганськ, 2007. № 19(135).
Швецов М.Л. Работы на Зливкинском могильнике И АО. 1982.1983.
Швецов Михаил. Могильник «Зливки» // Проблеми на прабългарската история и култура. Т. 2. София, 1991.
Шрамко Б.А. Новые данные о добыче железа в Скифии // КСИА. 1962. № 91.
Список сокращений
АО ИГАИМК Археологические открытия (М.) Известия Государственной академии истории материальной культуры имени И.Я. Марра (Л.)
КСИА КСИИМК ЛНПУ МИА СА УМА Краткие сообщения института археологии (М.) Краткие сообщения института истории материальной культуры (М.-Л.) Луганский национальный педагогический университет (Луганск) Материалы и исследования по археологии СССР (М.-Л.) Советская археология (М.) Украшський медичний альманах (Кшв)
7. Исследования на селище Рогалик.
Рис.1,1-7. Памятники СМК Среднедонечья.
Рис.2,1-9. Постройки СМК Степного Подонцовья.
1-2. Юртообразные углубленные постройки кочевья у с.Вергулевка.
3. Круглое и подквадратное жилища-полуземлянки.
4-5. Квадратные полуземлянки селища Рогалик.
6-7. Прямоугольные полуземлянки селища Подгаевка.
8-9. Сложные постройки селища Подгаевка.
Рис.4,1-6. Хозяйственные постройки.
1-2. Зимние стойла селДавыдо-Никпльсюое, сел.Рогалик.
3-5. Амбары сел.Новолимаревка.
6. Комплекс хозям и амбар сел .Рогалик.
Рис.5,1-6. Гончарные мастерские.
1-3. Мастерские с полным производственным циклом:
1-сел.Новолимаревка, 2-3-сел.Рогалик.
4-6. Мастерские обжига посуды: 4-сел.Подгаевка, 5-6-сел.Новолимаревка.
Рис.6,1-17. Очаги и печи в постройках Степного Подонцовья. 1-4. Открытые очаги. 5-7. Печи-каменки. 8-9. Глинобитные и останцовые. 10-17. Печи-тандыры наземные (15,16,17), углубленные (10,14),земляные (12,13).
Рис.7,1-17. План могильника Лысогоровка и биритуальные погребения.
Рис. 8,1-14. Погребения зливкинского и биритуального типов. 1-10. Могильник Новолимаревка. 12-14. Могильник Новодачное.
Рис.9,1-6. Погребения могильника у с.Жёлтое.
О 6см
22
Рис. 10,1-22. Кухонная круговая и лепная керамика.
иХЧ’х-Р'^а^ф
2S 0 fol
Рис. 11,1-28. Посуда, оформленная лощением и клейма на ней.
Рис. 12,1-15. Керамический импорт Степного Подонцовья.
1-5. Одиночные изделия импорта. 6-9. Тарные кувшины.
10-12. Посуда из могильника у пос.Новодачное.
13-16. Амфоры северопричерноморского типа.
Рис.13,1-30. Наборы оружия, амуниции, гарнитуры из погребений Степного Подонцовья.
1-4. Боевые топоры. 5-19. Кистени. 20-23. Копьё, кинжалы, наконечники стрел. 24-25. Стремена. 26. Удила. 27. Пряжки. 28-30. Поясные наборы.
Донские славяне и алано-болгарский мир:
МИРНОЕ СОСУЩЕСТВОВАНИЕ ИЛИ ПРОТИВОСТОЯНИЕ?
Проблема контактов восточных славян и населения северо-западного пограничья Хазарского каганата не является новой в отечественной, и не только, историографии. Ей посвящено значительное число статей, разделов в монографиях как в общих работах, посвященных хазарской проблеме в широком смысле, так и в более частных, рассматривающих историю населения салтово-маяцкой культуры, ее лесостепного варианта. Нет смысла останавливаться на историографии этих сюжетов, она освещена в недавно вышедшей монографии Э.Д. Ващенко (2006), хотя взгляды и концепции ряда исследователей в этой работе получили далеко не адекватную оценку, а некоторые принципиально важные для понимания данной темы работы, в основном археологов, вообще выпали из поля зрения автора. Среди них работа С.А. Плетнёвой (1962) и Д.Т. Березовца (1965) и ряд других.
Необходимо напомнить некоторые концептуальные моменты, изложенные С.А. Плетнёвой еще в 60-х гг. прошлого века. Рассматривая материалы раскопок поселений салтово-маяцкой культуры в верховьях Северского Донца, она подчеркнула, что керамические комплексы свидетельствуют «о близком сожительстве и вероятном смешении в этом районе двух народов и двух культур» [Плетнёва, 1960, с. 19].
В специальной статье, посвященной проблеме славяно-алано-болгарских контактов, С.А. Плетнёва отмечает ряд черт в салтово-маяцкой культуре и у славян, возникших в результате взаимодействия двух этносов. И самое главное - в этой статье отмечается, что некоторая часть салтовцев в начале X в. вынуждена была под давлением печенегов отступить к северу, в район расселения славян [Плетнёва, 1962].
Значительный интерес представляет и статья Д.Т. Березовца (1965), в которой он заостряет внимание на следующих моментах взаимоотношений славян и населения салтово-маяцкой культуры: во-первых, те и другие очень различны в социальном, политическом и экономическом отношении; во-вторых, Хазарский каганат, в состав которого входила и территория, занятая памятниками салтово-маяцкой культуры, обложил данью ряд восточно-
славянских племен, в связи с чем автор выдвинул предположение, что в глубине славянского мира существовали своеобразные административные центры Хазарского каганата; в-третьих, в отличие от С.А. Плетнёвой, он отрицал возможность какого-либо взаимовлияния и смешения алано-болгар и славян в районе Среднего Поднепровья, в том числе и в его левобережье, но в то же время отмечал, что в тех районах, где славяне и население салтово-маяцкой культуры вступали в контакты, эти процессы протекали по-разному.
Эти работы С.А. Плетнёвой и Д.Т. Березовца стали своеобразными программными документами для археологов-славистов, с одной стороны, и для специалистов по салтово-маяцкой культуре, занимающихся проблемами славяно-алано-болгарских контактов, с другой. Вольно или невольно, они в своих исследованиях движутся в русле путей, намеченных в вышеназванных статьях, даже не всегда на это указывая. Это отнюдь не означает, что обозначенные выше вопросы не поднимались в литературе и ранее [Ляпушкин, 1958а, с. 222,223; 19586, с. 136,148] (а также другие работы И.И. Ля-пушкина). Не рассматривая детально проблему славяно-алано-болгарских контактов, И.И. Ляпушкин писал, что это важный вопрос для понимания истории юго-востока Европы в раннем средневековье [Ляпушкин, 19586, с. 148].
Как известно, памятники салтово-маяцкой культуры, занимая южные рубежи Днепро-Донской лесостепи, представляли северо-западное пограничье Хазарского каганата, подходя непосредственно к юго-восточным рубежам славянского мира [Плетнёва, 1999, с. 7-23]. Это по существу окраинные районы Хазарского каганата. Б.А. Рыбаков, однако, придерживался совершенно иного мнения по данному вопросу. Он писал, что население лесостепного варианта салтовской культуры в первой половине IX в., живя в условиях постоянной угрозы со стороны угорских племен, искало опоры в Киевской Руси и, может быть, даже «на какое-то время вошло в состав (или было союзником) этого формировавшегося государства». Он считал, что эта группа салтовцев «.. .не могла в это время ни входить в состав Хазарии, ни получать от нее какой-либо помощи» [Рыбаков, 1982, с. 232-233]. Правда, эта точка зрения Б. А. Рыбакова не получила поддержки у исследователей.
Вопросы, касающиеся характера и формы вхождения данного региона в состав Хазарского каганата, его места в нем, довольно обстоятельно рассмотрены в работе А.А. Тортики [Тортика, 2006]. Он отмечает, что «место Северо-Западной Хазарии в военно-политической системе каганата пережило определенную эволюцию... от практически полного подчинения центральной власти в момент переселения алан с Северного Кавказа в Подо-нье (во второй половине VIII в.) до формирования относительно самостоятельной военно-племенной структуры (к середине - концу IX в.) [Тортика, 2006, с. 505]. Как нам представляется, удаленность на сотни километров
от центральных районов Хазарии, от хазарского домена, при достаточно сильной аморфности самого государства, многообразии его этнических составляющих - все это предопределило и политическую и экономическую самостоятельность, и специфику отдельных районов хазарского мира. Это в первую очередь относится к северо-западным районам Хазарии - соседям восточных славян и в известной степени предопределило формы, способы и, соответственно, результаты взаимоотношений с соседними народами, в частности со славянами, в том числе и донскими. Импульсы этих взаимоотношений исходили, конечно, не от центральных властей каганата, а диктовались порой хозяйственно-бытовыми нуждами, физико-географическими условиями проживания и некими общими историческими обстоятельствами, связывавшими эти народы. Подобного рода взаимоотношения, во всяком случае многие из них, вряд ли могут найти отражение в каких-либо письменных источниках. Однако данные археологических исследований, может быть, и не в полной мере, но все же достаточно обстоятельно и объективно (что немаловажно) могут ответить на многие вопросы и тем самым восполнить недостающее звено в истории двух соседствующих этнических образований.
Историки, занимающиеся проблемами истории Древней Руси и Хазарского каганата, их взаимоотношениями, анализируют прежде всего сообщения письменных источников, свидетельствующие главным образом об их противоречиях, противостоянии на межгосударственном уровне, о борьбе за сферы влияния, торговые пути. Письменно были зафиксированы значительные события в истории того или иного государства, например, наложение хазарской дани на ряд восточнославянских племен. Но в этих источниках нет событий, фактов, явлений, связанных с повседневной жизнью народов, которая, как известно, зачастую не зависит от межгосударственных отношений и государственной политики, особенно в пограничных зонах у соседствующих народов. И осветить эти вопросы можно, как подчеркивалось выше, только опираясь на материалы археологических исследований - прежде всего поселений, но и погребальных комплексов тоже. При этом нужно помнить тезис Д.Т. Березовца, упомянутый ранее, что процессы взаимодействия славян и алано-болгарского населения в разных районах протекали по-разному. Собственно, этим и были продиктованы поиски материалов для освещения проблемы взаимодействия двух соседних народов - алано-болгар и донских славян - в отдельных категориях археологических источников.
Именно в этом направлении шло изучение данного вопроса в работах А.Н. Москаленко. Ею зафиксированы некоторые типы керамики, содержащие черты славянской и салтово-маяцкой традиций. Она говорит о наличии отдельных переселенцев с территории салтово-маяцкой культуры, объясняя этот факт семейно-брачными связями [Москаленко, 1965, с. 158-161]. Эти
же мысли она развивает в следующей своей работе, отмечая, что в данном случае «можно говорить скорее о добрососедских, чем о враждебных отношениях этих двух этносов» [Москаленко, 1981, с. 141].
Последующие исследования памятников донских славян, масштабные раскопки Маяцкого селища в рамках советско-болгаро-венгерской экспедиции на Маяцком комплексе памятников (руководитель С.А. Плетнёва), позволили более широко с точки зрения возможностей археологического материала посмотреть на эту проблему, наметить наиболее важные формы контактов между донскими славянами и населением салтово-маяцкой культуры, на что мы попытались обратить внимание исследователей в ряде своих работ [Винников, 1977, 1979, 1984а, 19845, 1990, 1995, 1998]. Было отмечено, что донские славяне платили дань Хазарскому каганату, но это не исключало наличия торговых отношений и взаимного обогащения славян и алано-болгар некоторыми элементами материальной культуры, а также их совместного проживания на некоторых славянских поселениях в определенные периоды времени. В целом контакты двух этносов определялись как «тесные и разнообразные» и в определенном смысле «дружественные» [Винников, 1995, с. 148].
В 2002 г. в «Хазарском альманахе» появилась статья А.А. Тортики, в которой подвергалась сомнению сама мысль о возможности каких-либо паритетных отношений между двумя соседними народами [Тортика, 2002]. Затем это было повторено в монографии, посвященной истории населения салтово-маяцкой культуры [Тортика, 2006]. Автор пишет: «Близкое соседство славянских и салтовских поселений также было замечено археологами. Никто из них не доказал их единовременности, но тем не менее делаются выводы о наличии паритетных, мирных, если вообще не добрососедских отношений» [Тортика, 2002, с. 141]. По меньшей мере странное заявление, если учесть, что по хронологии славянских памятников ромейского и бор-шевского круга и салтово-маяцких существует огромная литература в виде специальных работ и разделов в монография^, из которой для специалистов давно стала очевидной одновременность существования тех и других памятников, во всяком случае на достаточно длительном отрезке времени.
Археологам, которые пишут о наличии между славянами и алано-болгарами лояльных, во многом паритетных отношений, проявившихся в наличии торговли, во взаимном обогащении отдельными производственными навыками и т.д., А.А. Тортика противопоставляет «реалистические точки зрения на ход и форму взаимоотношений между славянами и носителями салтово-маяцкой культуры» [Тортика, 2002, с. 141]. К этой группе реалистически мыслящих исследователей он относит Д.Т. Березовца, который полагал, что алано-болгары, осуществляя политику хазарского правительства, принуждали соседних славян выплачивать дань, и для ее получения использовалась военная сила. Далее он приводит мнение В.К. Михеева о том,
что отношения между славянами и аланами, поселившимися в Подонье-Придонечье, могли строиться только на принуждении и использовании военной силы, приводит цитату из И.И. Ляпушкина об установлении даннической зависимости славян от хазар [Тортика, 2002, с. 141]. Но необходимо напомнить, что Д.Т. Березовец, полемизируя с С.А. Плетнёвой и относясь скептически к возможности славяно-алано-болгарских контактов, их смешения и взаимовлияний, в то же время не отрицал, что кое-где эти процессы все-таки происходили, и протекали они в разных местах по-разному. Он писал, и на это выше обращалось внимание, что в глубине славянской территории существовали административные центры Хазарского каганата со смешанной культурой - славянской и алано-болгарской. В качестве примера он приводит Битицкое городище [Березовец, 1965]. В.К. Михеев в статье, на которую ссылается А.А. Тортика, говорит о разнообразных контактах сал-товского населения со славянами-земледельцами, которые «...с течением времени усиливались». Далее он пишет о «инфильтрации кочевнического населения в славянскую среду». В.К. Михеев подчеркивает, что «земледельческие навыки славян были в какой-то степени восприняты оседающими степняками, во всяком случае, служили примером для подражания, а поэтому культурное воздействие славянского населения на процесс седентариза-ции нельзя преуменьшать [Михеев, 1991, с. 44]. Вероятно, В.К. Михеев имел в виду болгар. Далее он писал: «Именно то, что аланы пришли в восточноевропейскую лесостепь уже со стойкими земледельческими традициями, помогло сравнительно быстро усвоить лучшее, что имелось в земледельческой технике и технологии славян» [Михеев, 1991, с. 45]. Разве это не взаимодействие двух народов в экономической сфере? В.К. Михеев отмечает при этом, что «славянское население Подонья и сопредельных территорий находилось в зависимости от каганата» [Михеев, 1991. с. 44]. Под «сопредельными» территориями им понимаются районы, заселенные аланами и болгарами - носителями салтово-маяцкой культуры, о даннической зависимости которых от хазар он пишет в этой же статье: «...Едва ли будет чрезмерно смелым предположение, что и население Подонья-Приазовья по отношению к господствующему классу Хазарии преимущественно находилось в даннической зависимости» [Михеев, 1991, с. 48].
А.А. Тортика обозначает свое методическое и методологическое кредо, считая, что археологи, их выводы и методы исследования в изучении обозначенных проблем исчерпали свои возможности. Он пишет: «По сути даже работы последних десятилетий, вводящие в оборот новый археологический материал, остаются на уровне исторических представлений 50-60-х гт. XX в. Все это свидетельствует о необходимости разработки новых подходов, поиска новых способов решения проблемы» [Тортика, 2002, с. 142]. Не говоря об этической стороне данного заявления, фактически нельзя отрицать, что именно в 1950-1970-х гт. ведущие исследователи
истории хазар и славян подняли многие проблемы на археологическом и историческом уровне, в их работах были высказаны гипотезы, обозначены определенные концепции, намечены пути дальнейшего изучения памятников этих крупных этнических массивов. О некоторых из них упоминалось в начале статьи. В последние десятилетия XX - начале XXI в. в славянской и салтово-маяцкой археологии появилось значительное число работ, в которых идеи по проблемам славяно-алано-болгарских контактов, выдвинутые в предшествующие годы, получили развитие на новом материале, а старый в ряде случаев зазвучал по-новому.
Основополагающей посылкой для решения славяно-алано-болгарских контактов у А.А. Тортики является тезис о довольно низком уровне социально-экономического и политического развития славян региона (северян, вятичей), в том числе и донского славянского населения [Тортика, 2002, с. 143-144]. Безусловно, в сравнении с алано-болгарами уровень развития славян был ниже. Ремесла, особенно ювелирное, гончарное, металлургия, металлообработка, развитые у алано-болгар достаточно высоко, у славян находились на уровне домашних производств, направленных на обеспечение внутриобщинных потребностей. Изделия этих отраслей хозяйства у славян вряд ли были предметом торговли или даже обмена. Салтовское население характеризуется четкой структурой социальной организации и достаточно сложной иерархией военного сословия [Тортика, 2002, с. 144], чего, конечно, не скажешь о славянском мире этого времени. Но в то же время А.А. Тортика, противореча своему прежнему заявлению, отмечает, что процесс социально-экономического развития славянских племен был, с одной стороны, неравномерным в различных регионах, с другой - достаточно динамичным. Если в начальный период хазарского господства, в конце VII - начале VIII в., славяне Днепровского левобережья находились на достаточно низкой ступени развития, то к X в. они выходят на один уровень с салтовской культурой [Тортика, 2002, с. 144, сноска 7]. О каких славянах конца VII - начала VIII в. идет речь, не ясно. Но ведь сама салтовская культура формируется не ранее середины VIII в. Наложение хазарской дани на славянское население датируется примерно этим же временем, может быть, чуть раньше. Так что проблема отсталости славян выглядит у А.А. Тортики как-то неубедительно. Хотя нужно признать, что имевшееся отставание славян от алано-болгар по ряду признаков отнюдь не мешало, а, наоборот, способствовало в определенной степени их сближению. Для полноты картины добавлю, что донские славяне жили в основном в крупных, хорошо укрепленных поселках. На Титчихинском городище имеется более 100 западин - остатки жилищ, на I Белогорском (р. Воронеж) - не менее 200, на Михайловском кордоне (р. Воронеж) - более 600, на Животинном городище (р. Воронеж) - около 150, Лысогорский могильник (р. Воронеж) насчитывает более 200 курганных насыпей, II Белогорский могильник - более 600 на
сыпей. Конечно, не все постройки на поселениях функционировали одновременно, но и не 10-15, как пишет А.А. Тортика, а несколько десятков. На Титчихинском городище не менее 30-35 построек сосуществовало.
У донских славян почти не известны открытые поселения - селища. Социальная организация этой группы славян имела далеко не простую структуру. Уровень домашнего ремесла практически полностью обеспечивал все необходимые потребности населения. Земледелие, животноводство, охота, рыбная ловля находились на уровне, не уступающем южным соседям. Техника строительства полуземлянок, хозяйственных сооружений, погребов, оборонительных конструкций также была достаточно высокой, основанной на многовековом славянском опыте, который в известной степени был заимствован и алано-болгарами [Винников, 1984а].
Взяв за основу тезис об отсталости восточных славян в экономическом и социальном развитии, А.А. Тортика предлагает новую модель славяно-алано-болгарских взаимоотношений. Он пишет, что уплата дани славянами хазарам и работорговля, «которую организовали кочевники (угры, печенеги)... на славянских территориях... и другие факты позволяют представить модель и характер славяно-алано-болгарских взаимоотношений на границах Северо-Западной Хазарии...» [Тортика, 2002, с. 144]. И далее он уточняет, что под хазарами, которым платили дань славяне, следует понимать алано-болгар Подонья-Приазовья [Тортика, 2002, с. 145].
Наложение дани в середине VIII в. на славянские племена, о чем сообщают летописи, во-первых, не означает подчинения славянских племенных союзов алано-болгарами, это всего лишь определенная форма экономической зависимости, и не более того. Ни о какой другой зависимости и подчинении летописи или другие источники не сообщают. Во-вторых, установление даннических отношений не свидетельствует о каком-то низком экономическом уровне славянских племен, скорее наоборот - значит, было что брать: зерно, мед, пушнину, воск, а возможно, и арабские дирхемы. Установление дани действительно может свидетельствовать о недостаточно высоком социальном и политическом статусе славян этого времени и неспособности военного противостояния организованной и хорошо вооруженной силе.
То, что ряд славянских племен (поляне, вятичи, северяне, родими-чи) платили дань хазарам - это факт, хорошо известный в отечественной историографии со времени написания Повести временных лет (если ее рассматривать не только как источник, но и как историческое произведение своей эпохи), и никто этого не оспаривает [Плетнёва, 1979; Петрухин, 2008]. Безусловно, данниками были и донские славяне - вятичи, обитавшие в последних веках 1-го тыс. н.э. на Среднем Дону, и племена, заселявшие р. Воронеж с конца VIII - рубежа VIII-IX вв. На это уже неоднократно обращалось внимание. Весь вопрос - что собой представляла эта дань, сколь она была обременительна и оставляла ли она шансы и возможности для
какой-либо иной формы экономических отношений со своими соседями. И конечно, сбор дани сопровождался какими-то военными отрядами, хотя бы для ее охраны.
Интересна с этой точки зрения широко известная благодаря публикации А.Л. Монгайта «могила всадника» у с. Арцибашево в бывшем Ско-пинском уезде Рязанской губернии, в которой обнаружено захоронение человека с конем и инвентарем: сосуды салтово-маяцкой культуры, сабля, удила, наконечники стрел, детали поясного набора. Погребение датируется А.Л. Монгайтом VII в. А.Л. Монгайт отмечает, что данное погребение «примыкает к памятникам салтовской культуры (территориально)» и вместе с аналогичными вещами, обнаруженными в рязанских могильниках, может свидетельствовать о внешних сношениях народов, и нельзя приписать его какому-то случайному явлению [Монгайт, 1961, с. 81-84]. Вполне можно предположить, что данное погребение является отражением проникновения в северные глубинные районы лесостепи представителей кочевнических групп в самом начальном этапе формирования северо-западного пограничья Хазарского каганата. Функции этих ранних представителей кочевого хазарского мира в данном регионе могли быть самыми разными, в том числе и фискальными, - сбор податей, сопровождение торговцев, в целом отражающими власть степняков в этом районе лесостепи [Петрухин, 2008, с. 55]. Схожие явления, но только на более позднем этапе развития салтово-маяцкой культуры, отражает и болгарское погребение, обнаруженное на р. Воронеже А.П. Медведевым во время раскопок городища раннего железного века [Винников, 1995, с. 144; Медведев, 2008]. Обычное болгарское захоронение в прямоугольной яме с гончарными горшками, с незначительным инвентарем, среди которого имелся арабский дирхем, обозначивший дату погребения - начало-середина IX в. А.П. Медведев как один из вариантов предложил связать это погребение с нахождением болгар в славянской среде с целью сбора дани. Такой вариант не исключается.
Как полагают многие исследователи, дань, собираемая хазарами, не была обременительна для славян. А.В. Григорьев считает, что это был «фиксированный государственный налог, а отнюдь не дань в прямом значении этого слова», и далее он вполне справедливо отмечает, что для уплаты этого налога необходимо было продать товар и с «выручки» заплатить налог, что «подчеркивает важную роль торговли в подвластных каганату землях» [Григорьев, 2000, с. 182-183]. При этом дань-налог устанавливалась в разных районах славянского мира, естественно, не одновременно и, возможно, несколько различалась по форме. Начало обложения данью славян хазарами было связано, как считает С.А. Плетнёва, с движением славян на запад к Днепру и переселением алано-болгар в 30-40-х гг. VIII в. в степи Подонья. «Серединой VIII века можно, видимо, датировать нападение хазар на полян и получение от них первой грозной дани мечами», - пишет С.А. Плетнёва
[Плетнёва, 1979, с. 29]. О.А. Щеглова, сопоставляя летописные сообщения с археологическими материалами, отметила, что именно волынцевские памятники, нижняя граница которых относится, по ее мнению, к середине VIII в., отражают активизацию алано-болгар в Среднем Поднепровье, проникновение их в славянскую среду в этом регионе, а также в Днепровское левобережье. Она пришла к выводу, что к этому же времени - середина VIII в. - можно отнести и летописное сообщение о наложении хазарской дани на славян (полян) [Щеглова, 1987, с. 82].
Что касается бассейна Дона, то славяне осваивали этот регион из различных районов восточнославянского мира: средний Дон заселялся верхнеокскими вятичами, р. Воронеж - выходцами из среднего Поднепровья и Днепровского левобережья (северянами) [Винников, 1995, с. 105-128]. Установление дани над этими группами славян шло по мере их появления в этом регионе. А скорее всего, эта данническая (налоговая) политика хазар для донских славян не была чем-то новым и неожиданным, ибо они переселялись из районов, в которых она уже была обычным и не очень обременительным явлением.
В глубине территории славян, обложенных данью, вероятно, имелись алано-болгарские фактории, возможно, какие-то административные центры, выполнявшие функции координации по сбору этой дани, где размещались временно какие-то небольшие военные отряды. Эти поселения могли быть и ремесленными центрами. Среди подобного рода поселений, безусловно, выделяется Битицкое городище, расположенное в Сумской области на р. Псёл. Оно раскапывалось рядом исследователей, но, к сожалению, его материалы опубликованы весьма фрагментарно и не дают полного представления о памятнике. Напомним, что еще Д.Т. Березовец в статье 1965 г. предположил, что в глубине славянского мира могут быть опорные пункты Хазарского каганата. Одним из таких, по его мнению, и было Битицкое городище [Березовец, 1965, с. 55-56]. Несколько иначе подошел к оценке этого памятника А.В. Григорьев, считающий, что это был крупный ремесленный и административный центр или один из административных центров Северской земли. Он же пишет о полиэтничности населения этого памятника, где помимо славян были и представители иного этноса - салтово-маяцкой культуры, и родственные им какие-то степные элементы, с которыми этот автор связывает происхождение волынцевской культуры [Григорьев, 2000, с. 175]. А.В. Григорьев подкрепляет свои выводы ссылкой на М.И. Артамонова [Артамонов, 1970, с. 29-30]. Но М.И. Артамонов акцентировал внимание на включении болгарского этноса в славянскую среду и на его ассимиляции ею. В этот ранний период - первая половина VIII - начало IX в. - время волынцевской культуры, А.В. Григорьев считает, что северяне входили в состав Хазарского каганата, и «немногочисленное племя во главе с князем или наместником - туцуном составляло основу власти над оседлым земле
дельческим населением» [Григорьев, 2000, с. 176]. В первой половине IX в. городище Битица прекращает свое функционирование как хазарский центр или один из центров, осуществлявших свои функции управления в северян-ской земле [Григорьев, 2000, с. 179].
Ни один письменный источник не говорит о вхождении каких-либо славянских племен в состав Хазарского каганата. Речь идет об обложении данью, и только. Археологический материал волынцевской культуры даже в достаточно широком наборе элементов лишь сближает эту культуру с южными соседями, но ни о каком включении в состав каганата не свидетельствует. Наличие такого памятника, как Битицкое городище, дает возможность поставить вопрос о его роли и месте в славянском мире Днепровского левобережья.
Интересно по своему статусу и в известной степени по содержанию городище Супруты, расположенное на р. Упа в Тульской области (бассейн Оки) [Григорьев, 2005, с. 155-164, 182-185]. Городище обследовалось и раскапывалось многими археологами, но наибольший вклад в его изучение внесли С.А. Изюмова и А.В. Григорьев. К сожалению, полной публикации памятника нет, но то, что опубликовано в ряде статей С.А. Изюмовой, а также обработано и опубликовано А.В. Григорьевым, дает достаточно четкое представление о памятнике. Городище датируется рубежом VIII-IX - первым десятилетием X в. Поселение характеризуется высоким уровнем развития ремесла, в том числе и ювелирного. А.В. Григорьев отмечает: «Судя по богатству и характеру материала, именно на Супрутском городище происходили основные торговые операции» [Григорьев, 2005, с. 156]. И при этом он отмечает, что материалы салтовского круга на городище представлены достаточно широко, считая, что все они являются предметом импорта, «следов пребывания на памятнике населения, родственному салтовскому, не фиксировалось» [Григорьев, 2005, с. 158]. Он подчеркивает, что основную часть населения на всех памятниках бассейна Упы составляют славяне. С точки зрения социальных отношений А.В. Григорьев подчеркивает, что материалы Супрутского городища дают возможность говорить, что какая-то часть мужского населения была вооружена и на Супрутском городище проживала небольшая группа дружинников с семьями [Григорьев, 2005, с. 157]. Можно соглашаться или не соглашаться с этим предположением автора, но то, что Супрутское поселение, судя по выявленному материалу, выделяется из числа синхронных памятников не только в бассейне Упы, Оки, но, вероятно, и на более широких пространствах славянского мира Днепровского левобережья и памятниках на реках Дон и Воронеж, факт бессп