Author: Добиаш-Рождественская О.А.
Tags: феодализм мемуары духовная культура научное наследие издательство наука средневековое искусство воспоминаня
Year: 1987
Text
шш
1
t 1 !■
If I
1 i
j 1
I
1
1
1 1
1 i
ОЛЬГА АНТОНОВНА
ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
(1874-1939)
О.А.ДОБИАШ-
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
КУЛЬТУРА
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
НАУЧНОЕ НАСЛЕДИЕ
Ответственный редактор
член-корреспопдент АН СССР
И. II. РУТЕИБУРГ
В книгу вошли работы члена-корреспондента ЛН СССР
О. А. Добиаш-Рождественской (1874-1939) «Западное средне-
вековое искусство», «Техника книги в эпоху феодализма»,
«Духовная культура Западной Европы IV-XI вв.» и другие,
а также мемуарное и эпистолярное наследие выдающегося
советского историка-медиевиста. Большинство работ О. А. До-
биаш-Рождественской публикуется впервые. Заключительную
часть сборника составляют воспоминания о О. А. Добиаш-
Рождественской видных ученых-историков, ее коллег и уче-
ников.
Редакционная коллегия:
доктора исторических наук В. Л. ДУНАЕВСКИЙ,
М. П. ИРОШНИКОВ, Б. В. ЛЕВШИН,
академик
М. В. НЕЧКИНА
член-корреспондент АН СССР В. И. РУТЕНБУРГ
Составитель Б. С. КАГАНОВИЧ
при участии Н. Б. СРЕДИНСКОП
Рецензенты: Е. В. ВЕРНАДСКАЯ, П.П.МЕДВЕДЕВ
„5040000000-448 ,. ,„ , ^ „
Д Q52(02)-87 ~~ ® Издательство «Наука», 19S/ г
ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
Предлагаемый вниманию читателя сборник состоит из четырех
разделов: первый включает научные труды О. Л. Добиаш-Рож-
дественекой, второй — мемуарно-историографические материалы,
третий — ее избранные письма и, наконец, четвертый — воспоми-
нания о ней. Внутри каждого раздела материалы расположены
в хронологическом порядке.
Большинство вошедших в книгу работ О. А. Добиаш-Рожде-
ственской, все биографические материалы и письма публикуются
впервые. Неопубликованные труды О. А. Добиаш-Рождественской
хранятся в Отделе рукописей Государственной Публичной библио-
теки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ее эпистолярное наследие —
в различных архивах Ленинграда и Москвы, в частности в Ар-
хиве АН СССР и Ленинградского отделения Института истории
СССР АН СССР. Некоторые воспоминания были написаны спе-
циально для настоящего издания. Более подробные пояснения по
тексту отдельных работ О. А. Добиаш-Рождественской содержат-
ся п комментариях к ним.
Тексты печатаются по правилам современной орфографии.
Исправление явных ошибок машинистки, не замеченных автором,
и типографских опечаток не оговаривается. Сокращенные слова,
допускающие единственно возможное прочтение, раскрываются
без квадратных скобок. Созданные в разное время, тексты потре-
бовали унификации в написании собственных имен и географи-
ческих названий. Уточнены и дополпепы в случае необходимости
библиографические ссылки. Авторские примечания обозначаются
iipaocKoii цифрой со звездочкой и помещены в подстрочных снос-
ках; комментарии составителя отмечены арабскими цифрами и
выпесены в конец книги.
Комментарии и указатель составлены Б. С. Кагановичем, ко-
торый также подготовил к изданию все тексты. Техническая ра-
бота осуществлена Н. Б. Срединской.
Редколлегия и составитель выражают глубокую признатель-
ность всем, кто помог им в работе над настоящим изданием.
смысла. Она волнует его впечатлительность, стимулирует его
мысль. Обращаясь к Боэцию, от которого он ждет осуществле-
ния таинственных механизмов, он высказывает убеждения: науч-
ная и философская подготовка Боэция дает ему все средства для
этого дела. Правда, и с точки зрения Кассиодора, философская
подготовка небезуспешно необходима для часовщика. Искусство
это «грубым способом осуществляют и невежды» (artes quas
exercent vulgariter nescientes). Но есть разница между этими ре-
месленниками и тем, кто свое искусство черпает в самом источ-
нике знания (in ipso disciplinarum fonte). Дальше следует опи-
сание учености и славы Боэция. «Ты посещал далекие афинские
школы, ты к хору паллиеодеянных (плащеносцев) присоединил
тогу, ты учение греков открыл римскому познанию ... В твоем
переводе италийцем ныне читаются музыкант Пифагор, астроном
Птолемей. К арифметику Никомаху и геометру Евклиду прислу-
шиваются авзонцы. Богослов Платон и логик Аристотель спорят
на языке квиритов. Самого механика Архимеда ты сделал лати-
нянином для италийцев (читатель скоро поймет, если он еще не
догадывается, какое все это имеет отношение к заказу часов).
Так вступил ты в глубину вышеупомянутого искусства через
четверо дверей математики». Кассиодор хочет сказать, что часо-
вых дел мастер в Боэции опирается на знание арифметики, аст-
рономии, геометрии и механики. Но ему понадобится для увен-
чания этого искусства и музыка Пифагора, и теология Платона.
В дальнейшем язык Теодорихова секретаря становится все
более торжественно-темным. Боэцию, говорит он, знакомо то
искусство — ars, которое проникает в тайники природы, застав-
ляет устремляться водопадами влагу, идущую из глубин (мы
полагаем, что здесь перебираются различные мотивы стихий, дей-
ствующих в часовых механизмах, в данном случае — приближе-
ние к водяной струе клепсидры), наполняет звуками струны,
расплавляет металлы. «Не приходится много говорить об искус-
стве, которому дано подражать небу. Именно оно заставило в
Архимедовом шаре обращаться второе солнце. Оно, человеческим
разумом, создало второй круг зодиака (возможно, что дело идет
о каких-либо астрономических приборах, созданных именно Боэ-
цием) . Если уже понять все это — чудесно, то каково искусст-
во — воспроизвести! II потому-то, вы, кого украшает знание та-
ких вещей, решитесь — без всякого убытка для себя, но на го-
сударственный счет — сделать два орология». Письмо пускается
дальше в некоторые подробности: «Первые часы вы сделайте
(при помощи такого устройства), где палочка — указатель днев-
ного времени — показывает часы (отбрасываемой ею) малой
тенью. Таким образом, неподвижный и малый радиус, намечая
путь, который пробегает чудесное величие солнца, воспроизводит
его течение, само не зная движения. Если бы светила почувст-
вовали это, они исполнились бы зависти и изменили свой путь,
не желая терпеть такого посмеяния. В чем же чудо самих днев-
ных часов, движимых светом, если их показывает тень?..».
10
«Второй орологий должен указывать часы без помощи солнеч-
ных лучей, деля на части ночь. Он ничем не обязан светилам,
выражая расчет неба течением вод. В их движении показывает
он обороты неба. Так труд мудрых стремится познать силу при-
роды. Механизм стремится ее воспроизвести — из противополож-
ных стихий. Он заставляет немое петь, бесчувственное — жить,
неподвижное — двигаться. Механик — товарищ природы, разгады-
вающий скрытое, в явном открывающий новую сторону, играю-
щий чудесами... Как часто не поверит здесь глазам своим тот,
кто все это увидит! Как часто сочтет истину он обманчивым
сном!..» Кассиодор — от имени своего короля — зовет Боэция к
осуществлению этого сна чудес, обещая ему славу там, «куда те-
лесно явиться он не может» — в далекой варварской Бургундии.
«И когда там очнутся от изумления, не посмеют считать себя
равными нам, в чьей стране мудрецы додумываются до таких ве-
щей!»
Подарку своему Теодорих придавал значение не только как
средству прославить свою державу. Он должен был укрепить
дружеские отношения между соседними государствами. «Часто
малыми вещами можно достигнуть большего, чем значительными
богатствами. Бургундский государь настоятельно просил нас
прислать орологий, размеряемый течением водяной струи, а так-
же другой, отсчитывающий время под светом солнца. Он просил
одновременно прислать мастеров этого дела». В письме к само-
му Гундовальду Теодорих извещает его, что часы и мастера ему
посланы. Очевидно, таких не было в его державе. Недаром Тео-
дорих-Кассиодор рассчитывает, что там нескоро опомнятся от
изумления при виде чудесных игрушек Италии. К Вьенне. Лио-
ну, Шалону-на-Сене относится эта переписка — резиденции Гундо-
вальда движутся между этими городами,— ни одного из нихг
значительнейших центров восточной Галлии, не приходится пред-
ставлять себе переполненным орологиями.
Мы знаем, в каких бурных событиях склонилось к закату
правление Гундовальда. Если его ронская держава — с друже-
любной помощью другого варварского конунга, севшего в золотом
гнезде позднеимперской власти, торжественной Равенне,— напиты-
валась предметами и идеями, шедшими из источника высшей
культуры, то это мирное время было для нее недолгим. На се-
вере уже шевелились ополчения более грубого варварства, кото-
рые вновь многое смели на земле Бургундии. В век Григория
Турского она, как и большая часть французского Юга, уходит
со своей культурной жизнью из нашего поля зрения. В частнос-
ти, по нашему вопросу о часах позволительно сделать для вне-
италийской Европы довольно неутешительные выводы из молча-
пия усерднейшего собирателя технических и иных культурных
раритетов своего времени Исидора Севильского. В его «Этимоло-
гиях» — этой энциклопедии вселенной и культуры VI в.— нет ни
малейшего намека на часовые приспособления, хотя мы и встре-
чаем определение слова hora, но только, как ога, как предела во-
11
обще 8*. Ни в главе об астрономии, где он много рассуждает о
течении и действии солнца, ни в главе о времени, где он гово-
рит о дне, ночи, часах и моментах, ни в главе о мерах, ни в
главе об инструментах и утвари — домашней и садовой, об убран-
стве стен, о разных видах ремесел и типах ремесленников он не
произносит ни разу ни слова «солярий», ни слова «орологий» 9*.
Молчание этого кладезя всевозможной технической осведомлен-
ности слишком выразительно. Оно подкрепляется почти полным
молчанием другого важного свидетеля — археологии континен-
тальной заальпийской Европы 10*.
Почти полным. От далекого прошлого Галлии среди огромней-
шего множества иных предметов домашнего и публичного быта
солнечных и водяных часов французские музеи почти не сохра-
нили п*. Между тем, как, казалось бы, не пережить значитель-
нейшему числу таких памятников в том богатом урожае стари-
ны, какой из года в год снимает наука с земли старой Галлии,
если бы только верно было то, что описываемый предмет был в
всеобщем употреблении у ее населения?
Нам могут возразить: не было разве мотивов у раннего уже
христианского общества — даже в составе варварских, а тем бо-
лее галло-римских его элементов — настаивать на употреблении
и распространении часов? Несомненно, такие мотивы явились с
библейской культурой и литургическим циклом. И тем более
представляется очевидным отсутствие или скудость настоящей
технической традиции, тем очевиднее бедность в этом смысле
галло-римского наследства, если вопреки этим мотивам мы не
можем утверждать, но скорее имеем все основания сомневаться
в наличности часовых приспособлений в большинстве организо-
ванных и сильно связанных с римской традицией церковных уч-
реждений.
В самом деле, ведь язык Священного писания, ветхо- и ново-
заветных текстов (ими же с очень раннего времени стала огла-
шаться вся Западная Европа) так богат упоминаниями о часах;
в особенности богат ими евангельский страстной цикл чтений.
Та памятка о horae canonicae 12*, которую составил для Карла
Великого ab eo rogatus 13* Алкуин 14* п которая резюмирует для
8* Isidori Hispalensis episcopi, Etymologiarum libri // MPL. 82. Col. 214.
9* Ibid. Passim.
10* Правда, это утверждение, в котором нельзя быть достаточно осторож-
ным. Регистрация фактов археологии, полоса ее весьма энергичных
открытий падают на последние перед перерывом международного пауч-
ного общения годы, когда Европа жила особенно сильной жизнью
научного труда, чтобы замереть в долгой остановке войны. Но от этих
последних лет ее работы мы отстали, и ссылки наши запаздывают.
Однако ни один из вышедших накануне 20-х годов археологических
компендиев почти не поминает орологиев в раскопках Галлии и Испа-
нии. Это обстоятельство навряд ли случайно.
ll* Marquardt J. Privatleben der Romer. Leipzig, 1886. Bd. II. S. 457.
12* канонических часах (лат.).
13* спрошенный им (лат.).
14* Epistolae Carolini aevi. В., 1892. S. 463.
12
пего евангельские события, долженствующие проходить перед его
мыслью в каждый час дня и ночи, представляет только итог очень
давней работы церковной мысли в этом направлении, орологиче-
ский компендий страстной драмы. На этой орологии, с одной сто-
роны, а с другой — на символике нарастания и убывания света
и тьмы, начал и концов и отдельных актов светового действа ос-
нован весь литургический цикл, весь ритм церковного быта, бо-
лее всего, разумеется, домашнего общежития. Здесь мы непремен-
но должны предполагать какое-то освоение с понятием часа.
Правда, мы знаем, что не только теоретический расчет 12 днев-
ных и 12 ночных часов был подвижным расчетом, но что в цер-
ковном обиходе выделялись только некоторые термины из цикла
12: после «утренника» (matutinas) отмечались часы первый, тре-
тий, шестой, девятый, «вечер» и «исполнение» (prima, tertia,
sexta, попа, vesper, completorium) — всего 7 терминов для дня и
один или три либо четыре (по числу «ночных страж» иерусалим-
ского храма) для ночи 15*.
Но как практически оперирует с этим понятием часа грамот-
ный человек раннесредневековой Галлии? Можно ли, например,
читая хотя бы Григория Турского, прийти к выводу, что в его
время солнечные или водяные часы имелись в каждой видной
обители? Вот какие наставления дает Григорий на предмет ноч-
пых служб в трактате «Расчет течения звезд»:
«В сентябре восходит величественная звезда. Выше мы наз-
вали ее Алая (Арктур)... Когда она взошла (в сентябре), пусть
звонят к заутрене, и тут следует воспеть пять псалмов по анти-
фопам... Если же хочешь определить полночь — наблюдай Серп
(Орион), и когда он вступит на то место, где бывает солнце в
пятом часу дня, вставай...
Если ты захочешь совершить полное бдение — встань вместе
со звездами, которые мы называли выше „Бутрион" (Плеяды),
заверши ночные псалмы. Вместе с теми, что поются при крике
петухов, они составят 80 псалмов. Потом начни утренние...
В ноябре, в более длинные ночи Орион восходит в 5-й час.
Если ты встанешь в этот час, то вместе с предутренними псал-
мами (при петухах), ты можешь отпеть НО псалмов...
В апреле, если еще продолжается четыредесятница, соблюдай
установленное выше (для марта). Если захочешь встать позже —
наблюдай звезду, что ярче других в созвездии Христова Знаме-
ния. Когда она взойдет, колокол звонит к утрене, и ты можешь
воспеть восемь псалмов в антифонах...» 16*.
Расчет ночных бдений от августа до сентября обходит в этом
1э* В вышеупомянутом письме Алкуина говорится: «Per has itaque horas
septies in die et semel in nocte David rex laudem cantabat Domino».
В бревиарии, который он составил для него же, говорится несколько
ипаче: «Hi sunt per noctes tres officii cursus et per diem septem»
1в% (Ibid. P. 462).
Gregorii episcopi Turon. De cursu stellarum ratio // Scriptores rcrnm
Merovingicarum. Hannover, 1885. T. 1. P. 870 sq.
13
ВЫДАЮЩИЙСЯ МЕДИЕВИСТ
И ПАЛЕОГРАФ
В 1895 г. в Петербург приехала из Нежина Ольга Антоновна
Добиаш, давно стремившаяся поступить на прославленные Бесту-
жевские курсы. Среди первокурсниц она отличалась исключитель-
но глубокой подготовкой и зрелым умом.
О. А. родилась в Харькове в 1874 г. в семье учителя грече-
ского языка, затем профессора греческой филологии Нежинского
историко-филологического института. У него О. А. обучилась
греческому и латинскому языкам. В 1890 г. она окончила гим-
назию с золотой медалью и в дополнительном классе специаль-
но изучала историю и географию, а затем дома около четырех
лет занималась языками, историей России, историей славян. На
втором курсе Высших женских курсов в 1896 г. она поступила
в семинарий профессора И. М. Гревса, который оказал значи-
тельное влияние на выбор научного направления О. А. 1896 год
можно считать датой рождения нового оригинального русского
медиевиста.
О. А. была не только высокообразованным молодым ученым,
но и активной общественницей. В 1899 г. она возглавляла сход-
ки и забастовку курсисток, за что была исключена с курсов, ли-
шена права преподавания и в течение трех лет жила частными
уроками. В 1904 г. О. А. вернулась на курсы, где начала пре-
подавательскую деятельность. В течение нескольких лет она
вела также большую работу в качестве члена бюро нелегально-
го Всероссийского учительского союза и в других просветитель-
ских организациях.
В 1908 г. О. Л. получает командировку во Францию и про-
ходит обучение в Сорбонне, исследуя историю средних веков и
изучая вспомогательные исторические дисциплины. В 1911 г. в
Париже вышла ее работа, посвященная деятельности француз-
ского прихода XIII столетия, за которую ей была присвоена
степень доктора Парижского университета. В этом же году О. А.
начала преподавание па Бестужевских курсах, где вела семи-
парские занятия и читала лекции.
В 1915 г. О. А. защитила диссертацию и получила звание ма-
гистра по всеобщей истории. Она была первой женщиной в Рос-
сии, получившей магистерское звание. В следующем году О. А.
4
стала профессором Высших женских курсов. В 1918 г. она за-
щитила докторскую диссертацию и была избрана профессором
Петроградского университета.
Курс западной палеографии О. А. начала читать еще в 1914 г.
на Бестужевских курсах; до этого он не читался ни в одном из
университетов России. Однако широкое и многогранное изучение
палеографии, хронологии, дипломатики началось только после
Великой Октябрьской революции. В 1921 г. О. А. привезла из
заграничной командировки богатый справочный и учебный мате-
риал для основанного ею при Петроградском университете каби-
нета вспомогательных исторических дисциплин, который обеспе-
чил возможность приобретения студентами практических и теоре-
тических знаний.
В 20-х годах О. А. вела также практические занятия по ма-
териалам западной коллекции Н. П. Лихачева, ныне входящей
в состав Архива Ленинградского отделения Института истории
СССР АН СССР. Участники семинария работали главным обра-
зом над актами Кремоны, которые позднее были подготовлены
к печати и изданы Академией паук СССР. В 1923 г. О. А. вы-
пустила в свет первое на русском языке пособие по изучению
латинской палеографии. За этим последовали многие работы
О. А. по теоретической палеографии, которые выдвинули их ав-
тора в первые ряды мировой науки.
С 1922 г. О. А. возглавила работу по изучению и публика-
ции ценнейших средневековых документов, хранящихся в Госу-
дарственной Публичной библиотеке Ленинграда. Ее труды по
палеографии и дипломатике -печатались в серии «Средневековье
в рукописях Публичной библиотеки», выходившей под ее редак-
цией, и в изданиях Академии наук. В 1934 г. вышло ее иссле-
дование «История Корбийской мастерской письма с 651 по 830 г.>>.
Благодаря деятельности О. А. ценнейшая часть рукописных фон-
дов Публичной библиотеки была введена в научный оборот. О. А.
не только крупнейший палеограф, но и создатель школы совет-
ских палеографов.
О. А. была выдающимся медиевистом-исследователем, обладав-
шим красочным и тонким стилем. Ее работы по истории Запад-
ной Европы в средине века, крестовых походов, паломничества
отличаются литературным блеском и, будучи по форме научно-
популярными, основаны на исследовании источников. В то же
время в этих работах 1918—1924 гг. нет материалистической ха-
рактеристики описываемых событий и явлений. Позднее, как сви-
детельствуют, в частности, ее работы, впервые публикуемые в на-
стоящем томе, О. А. близко подошла к марксистской трактовке
проблем истории.
И 1929 г. О. А. была избрана членом-корреспондентом Ака-
демии наук СССР, что являлось признанием ее научных заслуг
п талантов. В 30-е годы О. А. создала новые труды: по истории
средпеврк<жой агрикультуры, поэзии голиардов, анализу средне-
вековых рукописей и хропик X—XITI вв.
5
О. А. была не только первоклассным исследователем, но и вы-
дающимся педагогом, обучившим и воспитавшим немало молодых
историков. Она вела занятия по западной палеографии, выпустив
в 1936 г. второе издание своего учебника, а также читала курс
западного источниковедения. В этом курсе сочеталась исследова-
тельская глубина с литературным блеском. Автору этих строк
посчастливилось быть одним из слушателей этого курса. Нас,
тогда молодых историков, поражало вдохновение и искренний
научный энтузиазм, с которым читался этот, казалось бы узко-
специальный, курс. Такое чтение лекций давало право думать,
что лектор полон жизненной энергии. Мы не знали тогда, что
перед нами тяжелобольной человек. Вскоре, осенью 1939 г., О. А.
скончалась от сердечной болезни.
О. А. находила естественные связи излагаемого материала с
современностью, противопоставляя культуру всех народов Евро-
пы начавшемуся уже тогда фашистскому варварству. И это было
не случайно брошенное замечание, а результат ее глубоких раз-
мышлений историка-гражданина. Об этом свидетельствует ее
письмо Д. М. Петрушевскому от 25 декабря 1936 г., публикуе-
мое в настоящем сборнике: «В трепетании каждой фибры мира
я чувствую близящуюся войну. И чего в таком случае желать
в январские календы дорогим своим друзьям?.. Чтобы эта вой-
на, которая будет ужасной, была бы возможно короткой. Чтобы
мы ее пережили. Чтобы мы в ней победили... Желая нового
счастья новому миру, я хотела бы пожелать нам это новое
счастье увидеть».
Ее глубокий патриотизм и сознательное участие в строитель-
стве новой культуры убедительно выражены ее мужем, академи-
ком Д. С. Рождественским, в его письме 1940 г., адресованном
Т. П. Кравцу: «Ввиду угрожающих всему миру событий мне хо-
чется сказать следующее: что бы ни случилось далее, наша стра-
на сделала первое и мощное, полное успеха усилие за истинное
равенство людей, первый шаг по пути социализма. Она начала
плапомерную, упорную п суровую борьбу за любовь люден друг
к другу, за свободу — истинную свободу народов.
Ольге Антоновне и мне как рядовым работникам дана была
великая радость принять участие в этом устремлении и бросить
на него наши усилия. Этим осветилась вторая половина пашей
жизни, дан был ей смысл, дана была цель, и мы оба всегда ве-
рили, что она будет достигнута быстро, несмотря на грозный
еще мрак кругом нашей страны» !*.
В этом сборнике читатель, интересующийся историей и исто-
рией науки, найдет разнообразный материал, характеризующий
творчество О. А. Добпаш-Рождественской — выдающегося медие-
виста и палеографа, чьи работы сохранили все свое научное зна-
чение п в наши дни.
В. II. Рутенбург
** Воспоминания об академике Д. С. Рождественском. Л., 197G. С. 88.
Исследования
OPPLETUM OPPIDUM EST SOLARIIS
(По вопросу о часах в раннем средневековье)
«Не было (в Галлии в конце римской эпохи) такого поселка,
хотя бы из самых незначительных, который обходился бы без
собственного большого орология. Отсюда — то значение, какое в
средневековых городах получили улицы и кварталы „Орология",
или „Большого орология'4. Подобные орологии имелись во всех
частях города, в самых разнообразных местах, напр. в храмах.
В поселках (bourgades) Галлии можно смело применить слова
Плавта:
Oppletum est oppidum solariis... '*
(Полон город солнечных часов...)».
Так характеризует в недавйо вышедшем своем труде 2* галль-
ский город н даже галльский поселок II—III вв. французский пи-
сатель Камил Жюллиан.
Если это действительно так, если о самых незначительных
поселках Галлии можно утверждать то, что сказано было, да еще
в настроении раздраженного преувеличения, о Вечном городе,—
птот факт сам по себе давал бы очень высокую меру культуры
галльских поселков. Представим себе, что в самом деле каждый
из них наполнен солнечными часами и население привыкло жить
по "ним. "Более или мепее очевидно^ что в таком случае эта прак-
тика — очень простая и заманчивая — м^гля—и—дяжп 7птт?ктта
'* Parasilus ibi esuriens haec dicil:
1Д ilium di pe'rdant primus qui horas repperil,
Quique adco slatuit hie solarium,
Qui mihi comminuit misero articulatim diem,
Nam unum me puero venter erat solarium,
Mullo omnium istorum optimum et verissimum.
Ubi vis sle monebat esse; nisi quom nil erat.
Nunc, etiam quom est, non estur, nisi Sol libet.
Itaque, adeo iam oppletum oppidum est solariis,
Maior pars populi arida reptant fame.
{Auli Gellii, Noct. attic. Ill, 3, 5).
2* Jullian С llistoire de la f.aule. P., 1020. T. V. P. 05. См.: текст и
up»меч. II.
7
была бы передаться паселению, которое сменило прежнее и в ко-
*^ром^вместе с воинственными (или мирными) прншельца~мтг"чу-
жих племеп ^Tjjrn_jmj^nrxo н собственные цотош^р^алло^^
—ОпьгТ'й'искания многих веков могли понадобиться для того,
чтобы додуматься до солнечного кадрана. Раз существующий, оп
понятен всякому, и так как материально и по существу своей си-
стемы (каменный полукруг с делениями на нем и вертикальной,
наклонной или горизонтальной палочкой, отбрасывающей тень)
он был чем-то весьма мало хрупким, мало подвергался действию
порчи или непонимания, то его совершенно легко и естественно
могла унаследовать от галло-римской культуры та, которая при-
шла ей на смену, унаследовать, притом не только как традицию
или идею, но как большинство конкретных, материальных пред-
метов. Они могли сохраниться в своей первоначальной, более
косной системе с расчетом как дня, так и ночи во всех клима-
тах и во все времена года на 12 часов, так что дневные часы
зимою бывали короче ночных, а летом — обратно, и только в
сроки равноденствий час получал устойчивую меру 1/24 части
суток 3*. Но, во всяком случае, если бы солнечными часами были
наполнены галльские поселки, то нет никаких причин, чтобы
ими пе были наполнены также и меровингские, бургундские, вест-
готские городки и деревни.
Однако формула Жюллиана с первых шагов вызывает сомне-
ния п нуждается в ограничениях. Положепие о наполненности
города часами высказывает в комедии Плавта (цитируемой Лв-
лом Геллием) жадный паразит, который желает всяческих бед-
ствий тому, «кто установил часы, кто разбил день на части и
поставил орологпй... Мне единственным солярием служит желу-
док — лучший из указателей»4*. В заключительном размышле-
нии римского обжоры, по-видимому, высказана одпа из ходячих,
современных Плавту формул философии цивилизации: существо
грубое, живущее элементарными вожделениями животной приро-
ды, не нуждается в строгом орудии высшей культуры, мериле
труда и связанного с ним страдания.
Была ли привычной уже в век названного автора эта мысль,
двинутая в ход, очевидпо, недавним вступлением в общественный
быт точного хронологического измерителя, пли она стала ходя-
чей с его легкой руки? Во всяком случае, замечательно, что
3,5 века спустя после эпохи Авла Геллия в песколько более
сильных выражениях ту же мысль — пером своего секретаря
Кассиодора — высказывает король Теодорих Остготский в пись-
ме к бургундскому королю Гундовальду, которому он посылает
в подарок пару часов: «Смутно проходит круговорот жттзпи, если
неизвестно точное средство ее расчленения. Обычай скотины —
чувствовать часы по алкапию голодного брюха. Человеку свойст-
3* О системах рпмских солнечпых и водяных часов см. литературу и
тексты, собранные под статьями «Horolotjiimi» т? энциклопедиях Da-
rembcrg et Saglio и Pauly-Wissowa.
4* См. с. 7, примеч. 1.
S
венпо искать для своего быта верного и твердого указателя» 5*.
Навряд ли имея в виду намекнуть уподоблением живущей без
часов бессознательной скотины на своего королевского корреспон-
дента, Теодорих, однако, сопровождает посылку своего дара по-
желаниями бургундской культуре получить вместе с обычаем
часов все те блага высокой размеренности жизни, которой до
этого времени она была лишена. «Владейте же в вашей собст-
венной отчизне тем, что вы некогда видели в городе Риме. Да
научится под вашим управлением Бургундия всматриваться в
тончайшие явления (деликатнейшие предметы), хвалить изобре-
тательность древних. Пусть в делах своих разграничивает она
участки дня, полагая им точные границы часов» 6*. Письмо ко-
роля оставляет определенное впечатление, что — не говоря уже
о незначительных поселках Галлии — столица ее восточного ко-
роля не знала предмета, воспеваемого его корреспондентом, что
воспоминания о римских часах оставались малодоступной мечтой
па Роне.
Из предшествующего послания того же короля по адресу Боэ-
ция, которому он давал заказ па орологии для поднесения их
Гундовальду7*, видно, что в Италии или по крайней мере в Равен-
не «деликатпейшпй предмет» был «будничным» впечатлением:
«Им кажется чудом то, что для нас повседневно» (quod nobis
est quotidianum, illis- videtur esse miraculum). Таким образом,
в Италии под варварской властью (остготов) не была утрачена
практика часов, в этой стране в античную эпоху, очевидно, «на-
полнившая» ее, по крайней мере в больших городах. Если Гал-
лип под варварским владычеством орологии представляется чудом
даже в резиденции короля, значит, в ней традиция часов была
слабой, и Камил Жюллиан, населивший ими даже незначитель-
ные поселки, очевидно, ошибается.
Но и в самой Италии, в Равенне «повседневное впечатление»
было еще достаточно свежо и достаточно волнующе. Кто из нас
в пастоящее время вздумал бы предаваться на мпогих страницах
восторженной лирике или глубочайшей философии по адресу
степных часов? Наша культура, технически столь зрелая и столь
старая, паучила нас пичему пе изумляться, и в ее обстановке
«мой дядюшка-лавочник — по крылатому слову Ренана — и улич-
ный мальчишка Гаврош давно привыкли к вещам, которых не
понимали Фома Аквинский и блаженный Августин». Свежесть
восприятия «повседневного впечатления», далеко не прочное еще
завоевание орологпем быта самой Италии сказываются в той по-
хвале, которую слагает часам и преднамеченному в Равенне их
мастеру Кассподор, когда от имени Теодориха дает Боэцию за-
каз па пару таких механизмов: водяного и солпечпого.
Для пего этот астрономический микрокосм, эта живая и стро-
гая игрушка все еще представляется полной многозначительного
л* Cassiodori, Variarum IT. Ер. 46 // MPL. 66. Col. 541.
e* Ibid.
7* Ibid. Ep. 45. Col. 549.
замечательном произведении астрономии и литургики все ночное
небо, играющее, таким образом, для добросовестного монаха роль
огромного кадрана, вселенских часов, где великие созвездия за-
меняют цифры, а край горизонта или условное место неба, куда
они восходят в своем течении, являются часовыми стрелками.
Движение времени заполняется и отчасти измеряется протяжным
пением условного числа псалмов «в антифонах». В этих неточ-
ных и сложных, из месяца в месяц меняющихся указаниях звезд-
ного циферблата Григорий находит единственное, по-видимому,
руководство для установления ночного литургического ритма.
И если при его изложении он ни разу ни обмолвился указанием
на какой-либо иной регулятор, очевидно, он его не знал или пос-
ледний был слишком малопривычен, чтобы можно было на него
ссылаться.
Изменяется ли это заключение тем обстоятельством, что в
кратком и единственном своем астрономическом трактате Григо-
рий между «семью чудесами мира» и «расчетом звезд» втиснул
краткий перечень чисел «летних и зимних часов» от декабря с
9 до июня с 15 часами? 17* Какой широте соответствует эта раз-
ница? Она не реальна для той Турской страны, где писал Гри-
горий, и скопирована им с более южного текста. Основываясь на
этом, мы не придаем значения живого свидетельства этому от-
рывку и тому знанию, какое обнаруживает Григорий по вопросу
о системе 12 равноденственных часов и годовых колебаний их
числа днем и ночью.
Мы не можем на основании вышеизложенного уклониться от
заключения, что средневековая ранняя Европа, во всяком случае
средневековая ранняя Галлия, даже в самой культурной своей
части — в принципе зная, быть может, астрономический час,—
на практике жила с весьма неровными и неточными суточными
мерками, гораздо более крупными, нежели их 24-я часть, выли-
вавшимися в приблизительную меру «канонического часа». Эти
мерки выражались различными названиями: житейскими, как
«вечер», «утренник», «пение петухов»; литургическими, как «по-
хвалы», «исполнение», или условно цифровыми, как «третий»у
«шестой», «девятый» часы.
Мы не можем уклониться от заключения, что она не только
не унаследовала от прошлого большого числа соляриев, но, об-
ратно, имела их исключительно мало.
Вышеуказанные мерки могли иметь и иные имена, сплошь
схватывающие их существо поэтически или живописующе. Сам
великий компутист Севера Беда Почтенный, беседуя с читателем
о дне и ночи, не говорит ему — в этой по крайней мере общей
части — о методах точного деления суток. Тема дня является
для него поводом для возвышенных размышлений о символике
суток, преобразующих своими сменами отпадение человечества
от света к мраку и обратпое восхождение к свету с зарею вос-
17* Ibid. P. 863.
14
кресения18*. Гораздо внимательнее всматривается он в течение
ночи. И здесь вполне и до конца игнорирует он понятие и даже
самый термин часа.
«На сколько частей,— спрашивает он,— разделяется ночь?
— На семь.
— Какие?
— Crepusculum, vespertinum, conticinium, intempestum, gal-
licinum, matutinum, diluculum».
«Crepusculum — сумерки, время неверного света (dubia lux),
время между светом и тьмою. Vesperum — вечер (Веспер), когда
является звезда с этим именем. Conticinium — молчание, когда
все умолкло и соблюдает тишину. Intempestum — безвременье,
полночь, когда наступает для всех время покоя во сне и неде-
лания. Gallicinum — петушиное пенье, когда поднимают голоса
петухи. Matutinum — утренник, между наступлением потемок и
восходом зари. Diluculum — рассвет, когда начинается легкий свет
дня. заря, протягивающаяся до восхода солнца» 19*.
Все эти так различно мотивирующие себя деления, как кано-
нические часы: термины библейских переживаний, или термины
восхождения звезд на ночное небо, или поэтически живописую-
щие себя ночные пояса Беды — все, однако, сводятся к цифре
гораздо меньшей 12.
Точный час, в качестве 24-й части суток, долго не имел ус-
пеха в Галлии и вообще в средневековой Европе. В связи с
этим — как причина или как следствие — медленно прививались
в ней часовые механизмы. Не Галлия была страной, где особен-
но сильно в средние века наметился интерес и потребность к
точным астрономическим и техническим расчетам. Эти стремле-
ния особенно сильно развернулись у ее северной соседки. Неда-
ром именно в Ирландии и Англии пережило от раннего средне-
вековья относительно весьма большое число солнечных часов.
Мы укажем здесь только на несколько выразительных примеров.
Над дверьми древней церкви Бишопстона (графство Суссекс)
сохранились солнечные часы, которые на основании убедитель-
ных соображений отнесены к VII в. Тяжелая каменная доска,
заканчивающаяся закруглением, несет в верхней части циферблат
в виде полуокружности, разбитый на 12 делений 13 радиусами,
из коих 5 соответствующих «каноническим часам»: matutina, ter-
tia, sexta, nona, vesper — длиннее других и заканчиваются крес-
тами 20*. Он украшен вверху меандром и носит надпись «Ead-
ric». С еще большей вероятностью относят к VII в. каменный
обелиск с солнечными часами, открытый в Бьюкестле (Кембер-
ленд), покрытый руническими надписями и своеобразными из-
18* Bedae Verier. De Computi ratione. Gap. Ill // MPL. 90. Col. 581 sq.
7* Ibid. Cap. IV//MPL. 90. Col. 582.
20* Его подробное описание см.: The Archaeological Journal. 1854.XI.P.60.
Имя Eadric связывают с сыном короля Экберта, кентского короля
конца VIII в. См. также краткую справку в статье «Cadrans Solaires»
в Cabrol et Leclercq, Dictionnaire d'archeologie chretienne et de li-
turgie.
15
ваяниями. Из них усматривается, что обелиск воздвигнут сыном
короля Нортумбрии Освиыа Эльфредом, умершим в 664 г.21*
К эпохе св. Вильфрида, быть может, даже к его инициативе от-
носят трое часов в графстве Хемпшир; число делений на всех
этих кадранах неодинаково. На одних, как мы видели, их имеет-
ся 12 с объединением в 5 или четыре (если часами считать, как
это, очевидно, в данном случае надлежит, не радиусы, но рас-
стояния между ними), на других — четыре, на третьих — восемь.
Еще богаче древними солнечными часами Ирландия. Они раз-
бросаны по ее кладбищам в виде каменных глыб различных раз-
меров с циферблатами, в виде полукружий, исчерченных радиу-
сами часовых терминов. Лишь на некоторых из этих часов, при-
том более поздних, видим мы привычную нам скалу 12 делений.
Как медленно пробивала себе пути эта скала в сознании средне-
вековой Европы, видно из примера самого точного ума раннего
средневековья, гения «расчета времен» в гиберыо-саксонской
культуре Беды Почтенного.
«Что такое час?» — спрашивает он в своем сочинении «Обос-
новании хронологических расчетов» (De ratione Computi) 22*, со-
чинении, где на каждом шагу, в каждом обороте его своеобраз-
ного языка мы чувствуем, как глубоко и живо занимали его воп-
росы времени. В его распоряжении имелся готовый ответ Исидора
Севильского; и он по обыкновению копирует его в своем собст-
венном: «Нога — час — называется так потому, что он есть Ога,
предел. Мы называем орами борты одежд, края рек и морей...».
Однако это определение, которое он, не изменяя, заимствует от
своего испанского учителя, предупреждается другим, которое он
скомбинировал сам из своих астрономических познаний в соче-
тании с текстами Священного писания.
«Час есть двенадцатая часть дня. Двенадцать часов и состав-
ляют день, по свидетельству Господа: „Не двенадцать ли часов
во дне? Кто ходит днем, не спотыкается, ибо с ним свети. Хотя
здесь Господь назвал аллегорически днем себя, а часами — уче-
ников, как получающих свет от него, он вместе с тем в поряд-
ке человеческого расчета определил самое число (астрономиче-
ских) часов. Следует, что хотя все дни года считаются в 12 часов,
однако летние дни измеряются более длинными, а зимние — бо-
лее короткими часами. Если мы захотим уравнять часы, т. е.
полагать их равноденственными, нам придется считать в зимнем
дне меньше самих часов, а в летнем — увеличить их число» 23*.
«Scimus ergo nos, qui diversum Brittannici maris litus incoli-
mus!» 24* Часам нужно было из тех южных поясов, где они соз-
дались, добраться до Ultima Tule, чтобы заставить почувствовать
всю силу этого наблюдения.
21* Archeologia Aeliana. 1857. I. P. 149.
22* MPL. 90. Col. 579 sq.
23* Ibid.
24* «Знаем это мы, населяющие различные берега Бритапского моря!»
{лат.) (Ibid. Col. 422).
10
Есть все основания думать, что именно Беде принадлежит
тот знаменитый календарь, прототип всех календарей европей-
ского Севера, где точное наблюдение распределения потемок и
света в различные месяцы закреплено в твердой схеме, соответ-
ствующей широте Британских островов:
December — Nox horas XVIII, dies VI.
Martins — Nox horas XII, dies XII.
Junius - Nox horas VI, dies XVIII25*.
Этот календарь рассчитан по равноденственным часам. Но
даже относительно его автора приходится ставить вопрос: поль-
зовался ли он такими часами в общежитии? Мог ли опираться
на них в сношениях со своими современниками? Приведенное
нами место его трактата о ночи показывает, что и для него, ве-
личайшего астронома тогдашней Европы, не была естественной
и будничной идея и практика 12 равноденственных часов. Во вся-
ком случае, он считался с фактом отсутствия такой постоянной
привычки в своей аудитории и, обращаясь к ней, говорил более
ей понятным, неточным, образным языком. Если его личную
научную культуру отделяли века от культуры Григория Турско-
го, то его современники выиграли уже гораздо меньше сравни-
тельно с современниками Григория. Гораздо более распространен-
ные в гиберно-саксонском кругу, чем на галльском материке,
часы и здесь не стали еще «повседневным впечатлением». Тем
менее они были им в культуре меровингской.
«Расчет времен» шел в нее с Севера. Когда с концом VII и
началом VIII в. Галлия наполнилась ирландскими и англосак-
сонскими миссионерами, принесшими на материк астрономиче-
ские и хронологические трактаты Беды, распространившие по
всем ими основанным и подпавшим под их влияние обителям его
пасхалию, календари, его строгие и точные мысли о времени
имеете с возвышенными мечтами о «временах и летах», только
с этой поры сдвинулась с мертвой точки и орологическая куль-
тура Галлии. Только в эту пору на стенах и во дворах монас-
тырей, соборов, а также дворцов начинают появляться солнечные
кадраны, предшественники «Больших орологиев» классического
средневековья и крестные отцы его площадей и улиц.
Начавший энергично развиваться в каролингскую эпоху обы-
чай церковного звона, размеряя в согласии с этими часами быт
обителей и храмов, стал наконец регулятором жизни и окрестно-
го населения. В нее вступало то «благо размеренности жизни»,
отсутствие которого отмечал в Бургундии V в. секретарь Теодо-
Целый ряд таких календарей см.: MPL. Т. 138. Один из этих севсро-
Фрапцузскнх списков, корбийскии календарь XI в., в итоге долгих
странствий навстречу солнцу очутился в Рос. Публ. б-ке. Это пре-
восходный образчик календаря (оп зарегистрирован под шифром
Q- v. 1 ДГо 50), несущий на нижних полях месяцев вышеозначенную
помету. * ,——„..
риха Остготского; оно же заставило Григория Турского искать
сложных указателей на темном циферблате звездного неба...
«О литых же или чеканных колоколах, которые в просторе-
чии называются знамениями (Signa),—так начинает в IX в.
Валафрид Страбон свой трактат о колоколах,— ввиду того что
гулкий их голос, пробужденный их раскачиванием, отмечает часы,
в кои совершаются богослужения в доме господнем,— о них надо
сказать следующее. Их обычай далеко не в такой мере отмеча-
ется у древних [как у нас]. Потому что самое рвение их к служ-
бе не воплощалось в такие сложные формы, как ныне. Одних
[бывало] влекло самое чувство набожности; другие приглаша-
лись публичными извещениями и т. д.». Валафрид кончает
мыслью о том, как приличествует осложненной жизни культа се-
ребряный звук колокола. Все это явления новые, незнакомые еще
недавнему прошлому, в котором жизнь заальпийской Европы
приходится представлять «лишенною точного средства ее расчле-
нения», вследствие чего, по слову ее итальянского наблюдателя,
«смутно проходил ее круговорот».
ЗАПАДНОЕ СРЕДНЕВЕКОВОЕ
ИСКУССТВО
I. Социальная основа средневекового
искусства
Наша задача здесь — осветить содержание и формы искусст-
ва, созданного европейским Западом в различные участки того
периода, за которым закреплено обозначение средневековья.
Удачно или нет, имя это присвоено приблизительно (границы ис-
торических больших периодов не могут быть точными) полуто-
ратысячелетию II/III — XV вв., которое лежит между падением
Римской империи (а с этим последним — концом «классической
древности») и так называемым новым временем1. Содержание и
формы искусства средневековья в своем богатом разнообразии и
живой смене отразили реальные комбинации производственных
отношений и бурную подчас игру общественных сил.
Остановим на минуту взгляд на крайней сложрюсти социаль-
ной базы этого искусства. Наблюдателю, проникающему в мир
новых деятелей средневековой Европы — круг северного варвар-
ства — только вместе с римским легионом и греко-римским эт-
нографом, наблюдателю, который может ознакомиться более си-
стематически только с обществом, уже подчинившимся римскому
влиянию, трудно подсмотреть во всей рудиментарности подлинное
#го существо. Более непосредственно о нем скажут не «письмен-
ные свидетельства», но надолго опережающие их голоса вещей
(язык искусства, таким образом, здесь, как и везде, древнее язы-
ка письменной речи). Период, о котором осведомляют только эти
18
последние, в которые вводит только археология, данные, принята
называть «преисторией». Ее данные, так же как и первые неяс-
ные указания письменных источников, создававшиеся под впечат-
лением первых встреч римлян с варварами, рисуют общество
доклассовое, в состоянии текучем, со слабо обозначившимся со-
циальным расчленением '*.
Но мы должны помнить, что рождение средневекового запад-
ного общества, с которым вдвинулись в оборот истории новые тер-
ритории и народы (это территории к северу от Альп, Пиренеев
и Балкан; это берега Атлантического океана и Северного моря;
бассейны больших и малых рек — Рейна, Дуная, Роны и Сены;
;>то племена иберов и басков, кельтов и германцев, венгров и за-
падных славян), совершается в грандиозном крушении средизем-
номорского греко-римского мира, пропитанного цивилизациями
древних восточных монархий. Мы должны помнить, что соци-
ально и художественно средневековье живет наследством этого
мира, ищет путей среди его развалин и (как в переносном, так и
в прямом значении) строит свое здание из его материалов.
В социальном же отношении Римская империя представляла
картину классового крупнокапиталистического • общества2, опи-
рающегося на основу рабского труда, во многих отраслях, в част-
ности в области артистической, высококвалифицированного, со
сложной системой дифференциации.
Таковым был этот рабский труд почти с самого начала его
применения. Подчинив вооруженною рукою культурные общест-
ва Греции и Востока, римская система фактически отдала в бес-
контрольное распоряжение владыки хозяйственной жизни, рим-
ского магната, большую, технически часто высокую рабскую силу
завоеванных стран.
И если под конец Римской империи разложение железного
ее строя частью освобождает многие социальные элементы и
группы, чтобы наполнить огромные, иногда миллионные, ее го-
рода настоящим пролетариатом, за плату продающим свободные
руки, то сельское поместье, латифундия (а между огромными ла-
тифундиями преимущественно был поделен римский мир, и та-
ким он вступил в средневековье), долго еще и в значительной
степени живет трудом рабским. Лишь постепенно — в этом ха-
рактернейший процесс уже средневековой хозяйственности — при
падающей интенсивности производства, возрастающем натураль-
ном характере хозяйства ослабление рабства, с одной стороны,.
и втягивание в зависимость крестьянской свободы — с другойг
создают промежуточный крепостной труд. С омертвением и запу-
стением городов в III и IV вв. режим крепостного поместья ста-
нет основным режимом средневековья.
Здесь, в средневековом поместье, частично рядом с римским
магнатом, по все решительнее сменяя его, во главе становится
новый владыка и организатор хозяйственной жизни и интересую-
Неусыхип А. Общественный строй древних германцев. Мм 1929.
19
щей нас здесь жизни искусства. То барщинный двор варварского
короля, военного вождя, крупного королевского чиновника (а под
их защитой большой монастырь и епископская «курия»). Захва-
тив в новом обществе власть над оружием, собрав вокруг себя
воинственные дружины, обеспечив союз с церковью, они приводят
от себя в зависимость земледельческий труд —отныне главный
источник хозяйственных ценностей. Так создается режим, за ко-
торым закреплено имя военного феодализма.
Среди руин империи, «разнося» и подбирая «кости Рима»,
новый хозяин налаживает свой быт подчас в рабском подража-
нии быту предшественника своего в римской вилле. Он хранит
его писцовые книги, его кадастр и похищает мраморные колонны
его дворцов и храмов, чтобы убрать ими свои, заимствует его
мастеров и стиль.
И, однако, сквозь подражание, бессильное и неловкое, а по-
тому более поражающее несходством, чем сходством, облик нового
общества скоро дает себя почувствовать в ряде более или менее
ярких обнаружений.
II если в дальнейшем, после перпода варварской анархии,
вновь организованная (с IX в.) в огромную Западную империю
(она опять называет себя Римской, но сверх того Священной)
Европа под управлением императоров Каролингов п Оттоиов даст
законченную картину общества с чрезвычайно характерным для
всего строя (см. ниже) художественным выражением, то эта кар-
тина, в самом зените своем имеющая глубокие зияния — глубо-
кие провалы, начинает изменяться уже с конца X в.2* Измене-
ние станет видимым и сильным с новым разложением «имперско-
го священного единства», с мощною тягой странствий п сноше-
ний с далеким Востоком3*.
Здесь уместно подчеркнуть, что для жизни и искусства всего
огромного перпода средневековья характерно влияние той орга-
низованной силы, которая в известном аспекте представляется в
нем доминирующей,— религии и церкви.
Факт основной4*. Он отразился двояко па жизни средневе-
кового искусства. Сливаясь с верхами феодального общества,
члены клира заняли в нем положение хозяйственных владык, как
крупные помещики и администраторы целых церковных кня-
жеств, церковных земель, официальные руководители огромной
социально-экономической силы, которую они направляли на воз-
величивание церкви в искусстве, главным образом на сооружение
л убранство храмов. Другою стороною явления было разлитое в
обществе ^влияние религии над умами, через школу подчинявшее
их и дававшее преобладающее содержание образам искусства.
2* Петрушевский Д. Очерки по истории средневекового общества и госу-
дарства. М., 1922.
3* Добиаш-Рождественская О. Западная Европа в средние века. Пг., 1920;
Она же. Эпоха крестовых походов. Пг., 1918; Она же. Западные па-
ломничества в средние века. Л., 1924.
4* Ср.: Фриче В. Социология искусства. М.: Л., 1930. С. 26.
20
«Искусство принадлежит художнику,—говорило правило Никей-
ского собора,— расположение — церковному пастырю» 5*.
В этом двояком смысле усилие средневекового искусства пред-
ставляется, и в особенности в первый его период — V—X вв.,
направленным преимущественно волей церкви. Характеризуя ху- i
до жест венную деятельность, особенно раннего средневековья, мы (
и гораздо большей мере, чем о частных домах или даже о двор-'
цах, будем говорить о монастырях и соборах, о статуях святых,)
чем изображениях обыкновенных людей, о миниатюрах церков-1
пых кодексов, чем об иллюстрациях мирских книг, о монастыр-
ских мастерских, чем о мастерских светских, и (менее всего)
< свободном заказе. Эта картина мало чем изменяется вплоть до :
XI и особенно XII вв., когда глубокая социально-экономическая
революция коренным образом перевернет отношения художника
и заказчика и содержания и формы в искусстве. И тогда, по-
скольку от общих оценок мы спустимся к изучению деталей об-
разов и форм, обнаруживается меткость наблюдения, что церковь
л религия— явления не простые, а сложные, объемлющие огром-
ную пестроту подчас внутренне противоречивых эмоций и по-
буждении.
В новом росте производственного труда, с развитием экономи-
ческих отношений, ускоряемых воздухом «движения за море» и
но новым дорогам средневековой Европы, самым замечательным в
истории Запада явлением будет зарождение новой свободы, про-
являющееся то как постепенный, медленный процесс внутри кре-
постпых рамок, то как революционный взрыв; внутри же самого
церковного скованного организма — то как новые «странствую-
щие ордена» — «состояние свободы», «царство Духа» ноахимнт-
ских видений (см. ниже), то как ересь, из натянутых отношений
с церковью развивающаяся в бунт против нее.
От «крестьянских бургов» Германии X в., от «свободных де-
ревень в лесу» Франции той же поры, от «мужицких» восстаний
Фландрии до французских и итальянских коммун XI—XII вв.,
вольных суверенных городов XIII в., Жакерии XIV в., восстания
Voia Тайлера той же поры и первых крестьянских волнений в
1ерманш1 XV в. Европе предстоит пройти длинную, полную дра-
матических перипетий историю.
Городская революция средних веков разбила скованность хо-
зяйственного, а в его рамках и художественного труда. В захва-
ченных ею пределах она на место единоличного организатора эко-
номической жизни поставила корпорацию (цех), добившуюся за-
частую в городском правительстве высшего предела политическо-
го суверенитета.
Но рабочие массы, участвовавшие в революции, за исключе-
нием пемногих и кратковременных комбинаций (бунт чьомпи во
Флоренции), не получили адекватной их трудовому праву доли
пи в корпоративном режиме, ни в городском правительстве. Хо-
Сперанский Н. История народной школы в Западной Европе. М., 1896.
21
зяевами жизни при разнообразнейших формах строя оказались
цеховые верхи, зачастую (итальянские коммуны) с участием эле-
ментов феодальной аристократии («буржуазии»); цеховой кодекс,
более свободный, широкий и демократический в золотую пору це-
ховой весны, эволюционируя в законодательство, все более рев-
нивое в отношении конкурентов и соседей, тираническое в отно-
шении младших — учеников и рабочих, не обеспечил ни той пол-
поты производительности, ни той меры свободы труда, какие он
возглашал в своих парадных выступлениях и общих лозунгах.
II только, быть может, художественный труд в силу особенного
своего характера явился частичным исключением.
И тем не менее iia всех сторонах жизни в эту эпоху город-
ского средневековья чувствуется сильный расцвет и сравнитель-
но с лицом феодальной Европы неузнаваемый городской ее лик.
Такова же сложная, изменчивая основа социально-хозяйст-
венных отношений, на которой в глубокой и интимной связи с ее
трансформациями развивается история средневекового искусства.
И. Искусство раннего средневековья
а) Италия: «поздний антик»;
в их ( б) доклассовое общество заальпийского круга;
художествен- I в) «варварское» общество;
ном I г) раннефеодальное общество: Каролингская
выражении I и Оттоновская империи.
а) Только эпизодическое место займет в настоящем кратком
очерке искусство Италии. Средневековые стихии в нем выраже-
ны далеко не характерно, его проявления долее искусства других
стран Запада продолжают традиции классического искусства и
ранее их возвещают искусство Возрождения. Италия очень долго
полна переживаний «позднего антика». Местное творчество, рим-
ская традиция и эллинское влияние той поры, когда итальянский
Юг и Равенна находились под византийской властью, спорят
здесь за ранние христианские здания, особенно храмы, сияющие
мозаиками лазоревыми, золотыми и перламутровых оттенков ут-
ренних облаков6*. Это светлые, гармонично-спокойные базилики,
копии римских судебных, разбитых колоннадами зал, как храм
св. Павла за стенами или св. Марии Большой в Риме; это не-
большие круглые храмы: чистые ротонды или цилиндры, вписан-
ные в равноконечный крест; малые храмы, игравшие роль гроб-
ниц или крещален (баптистериев). Античной спокойной силой и
гармонией дышат в Италии такие храмы, как выросшая в гава-
ни, in classe Равенны, па дне высохшего моря базилика порто-
вых купцов, посвященная их патрону св. Аполлинарию; такова
круглая усыпальница дочери последних императоров, наложницы
варварских королей Галлы Плацидии; такова отброшенная в пу-
в* Айналов Д. Мозаики IV и V веков. СПб., 1895.
22
стыри окрестных полей гробница одного из первых варварских ко-
ролей Италии — Теодориха.
Иное лицо искусства, «подлинное» и рудиментарное, как и
создавшее его общество, встречает нас за Альпами, дальше от
круга Средиземноморья.
б) Понимая термин «преистория» в указанном выше смысле,
можно сказать, что художественное творчество народов европей-
ского Запада идет из ее глубины. У неведомых племен, населяв-
ших землю нынешней Франции, ^Peim и Западный Дунай за не-
сколько тысячелетий до нашей эры, обнаруживаются стремления
и воплощения, свидетельствующие если не с самого начала о со-
циальной организованности художественного труда, то, во всяком
случае, о развитой технике и сильном чувстве выразительного и
жизненно-красивого. В полной аналогии с переживаниями в язы-
ковой палеонтологии этих народов пластические памятники пре-
истории стоят перед нами с тем же то прозрачным социальным,
то темным логическим смыслом как некая воплощенная челове-
ческая речь. Образами вещей из близкого мира природы и произ-
водственных отношений эта речь стремится вызвать в слушате-
ле — зрителе насущные для интересов коллектива представления
и эмоции, через «духов» и «богов» магически на этот мир воздей-
ствовать. Но эта воплощенная речь имеет определенную эстети-
ческую ценность, несомненно смутно сознававшуюся артистом и
зрителем и в меру выразительности своей действенную. Если чу-
десная фигура оленя выгравирована или головы изваяны на
«палице вождя» для того, чтобы выделить социальное значение
того, кто ею повелевал, если заклинание и «колдовство» вопло-
щены в загадочных вереницах животных па скалах Альтамиры в
Испании, если жизнь сапожника или детские игрушки воссозда-
ны (уже в «историческую пору») на кельтских могилах, чтобы
магически «возвратить их мертвому», то нельзя не признать, что
сами по себе все эти нарезки и чертежи говорят о любви к жп-
]<ой природе и метком ее наблюдении. Творческое воссоздание ее
образов особенно жизненно-чарующе в западном первобытном ис-
кусстве «палеолита» -/- века обитого, неполированного камня, пе-
щерного, охотничьего быта, особенно в так называемую мадлен-
скую эпоху. В неолитический период — века полированного кам-
ня и затем бронзы, [века] пародов — пастухов и земледельцев —
побеждают геометрические мотивы и подражание развивающим-
ся техникам плетения, вязания, скручивания.
В остатках «неолитических мастерских», в «кухонных кучах»,
наконец, в могилах мы имеем возможность не только угадывать
социальный смысл образного языка искусства, а для более позд-
него периода, уже захваченного наблюдением греко-римского пи-
сателя, наблюдаем «документально» социальную организацию ху-
дожественного труда. Свидетельства античных писателей освети-
ли значение улиц ремесленников великого кельтского поселения
на горе Биброкте с его мастерскими металлургических изделий,
ь частности украшений.
23
Несомненно, чю и в древпегермапском обществе, где сакраль-
ное значение «древних божественных родов», а впоследствии сила
военных династий с растущей под давлением Рима быстротой оп-
ределяет и процесс социально]! дифференциации («длительная
власть королей идет от римского авторитета»,—писал Тацит)у
в ее обнаружении — наиболее яркое социальное назначение ис-
кусства («Короли собирают серебряные вазы... князья принимают
в дар серебряные п золотые бляхи, ожерелья и браслеты») 3. Эти
украшения находя г в могилах знати.
Тот же смысл имело все, что в уборе жилища, одежды, по-
суды древнего германца и кельта притягивало глаз выразитель-
ностью и красотою. Его мы можем угадывать в эстетическом ко-
эффициенте живой и разнообразной художественной промышлен-
ности этой поры.
("" Радость красок, любовь к пестрым цветным «коврам», харак-
терная для периодов европейской преистории, сказывается' на
грани исторической поры в цветных разводах, украшающих сте-
ны хижины германца (см. «Германию» Тацита) 4, в пестрой мо-
заике мехов, расцвечивающей их плащи, в ярких полосатых тка-
нях галлов, богатой красками глиняной посуде. Она проявилась
далее — вкус, характерный и для более поздних эпох,— в ис-
кусстве цветного стекла и цветной эмали выемчатой (в отличие
от перегородчатой византийской), декорирующей посуду «варва-
ров от Океана» (гпершская ваза III в., покрытая эмалью тем-
но-голубой, ярко-зеленой и оранжево-желтой), украшающей их
пояса, ножны их мечей (меч Хильдерика с красными «граната-
ми»), запястья, ожерелья, фибулы их жен. Позднее — с влияни-
ем церкви —она скажется на цветном уборе церковных книг^
в особенности на семизвучной радуге пятен ирландских кодексов.
в) Средневековое заальпийское искусство (более всего зодче-
ство) определилось в наиболее существенных особенностях усло-
виями природы и вытекающими из них хозяйственными привыч-
ками. Природа и климат: обилие леса и частые (сравнительно с
Италией) дожди диктовали иной материал и пион стиль построек.
От хижины древнего германца до виллы меровиигского и бургунд-
ского короля, часто каролингского императора, доминирует дере-
вянная техника. Слава бургундских и впоследствии нормандских
плотников — внуков норманнских кораблестроителей — вошла в
пословицу. Дом рисуется как деревянное строение, где на бре-
венчатом (в областях крепких еще римских переживаний7* — на
каменном) основании или на первом этаже высится второй,
фланкируемый высоким наружным крыльцом с двускатной шат-
рообразыой кровлей, которая сильно вытянута для стока дождя и
низко спускается, иногда до земли, прикрывая «коморы» — кла-
довые. В стенах верхнего этажа характерна живописная комбина-
ция перекрещивающихся бревен с глиной п щебнем (Fachwerk).
Сравнительно с массивной каменной виллой Италии и француз-
7* В значении пережитков.— Ред.
24
ского Юга это островерхое, вытянутое здание, дополненное «со-
ляциямн» — балконами, избегающее связывать их в улицы со
двоими соседями, по располагающееся (не в пример итальянским
кварталам—«инсулам») в одиночку, «везде, где полюбился ру-
чей, роща или поляна», своей анархической физиономией пред-
сказывает многое в стиле средневековых зданий и городов.
По мы не должны забывать о влиянии, прошедшем через дол-
гий период раннего средневековья и возвращающемся неодно-
кратно,—jMHHinni_£rjei^ И это,
не говоря уже об Италии, не говоря о Франции и Западной Гер-
мании II — IV вв., бывших в эпоху Империи полем прямого при-
ложения властной римской инициативы.
Эта инициатива и подчиненный ей технически высокий, свя-
занный железной дисциплиной рабства и войны труд сумели и
здесь, на далеком Севере, вырвать из-под земли каменные глыбы,
провели до его крайних пределов каменные дороги и у границ
океана воздвигли каменные крепости, маяки, дворцы, арки и хра-
мы в форме базилики, которая, с первых веков получив широкое
распространение во всех странах Запада, оказалась необычайно
устойчивой и определила в разнообразных своих трансформациях
храмовое строительство средневековья. Ни высоты римской тех-
ники, ни римской дисциплины, пи массового, организованного
принуждения не знали архаические общества раннего средневе-
ковья. Деревянные помосты через болота, деревянный, прихотли-
во связанный дом выразили его естественное существо и дали об-
раз будущему искусству.
г) Характерно, что первый сильный возврат за Альпами
* классических» вкусов, связанный с грандиозной планомерностью
заданий, с новым призывом европейской подпочвы дать твердые
строительные ее породы, с повышением требований к труду и
принудительной его организацией, вылившийся вновь в спокой-
но-торжественные, тяжелые формы зодчества «латинских» двор-
цов и храмов, продиктован был Каролингской и Оттоновской им-
периями IX—X вв. с лежащим в их социальной подпочве
-оконченным организмом крепостного поместья. На том же фун-
даменте в следующий век власть и энергия все более мощных
епископских курий взывают к жизни массивные храмы первой
романской поры, а ранний феодализм — тяжелые романские
-амки с двойным кольцом стен и каменной башней, сменяющи-
ми деревянный частокол и деревянную башню первых военных
укреплений.
В дальнейшем прилив художественного «классицизма» наме-
чается вновь в связи с литературным гуманизмом XII в. и нако-
нец в ту эпоху XV—XVI вв., которой официально дается имя
jVifoccancaJii перед которой поставит точку настоящий очерк.
Между этими периодами в несомненной связи с более свобод-
ным разливом сил, когда «сквозь лицо порядка глянули слепые
*'лаза хаоса», стоят эпохи самоутверждения искусства своеобраз-
ного: меровингского, вестготского, лангобардского, бургундского
25
VI—VII вв., а в дальнейшем — «феодального» XI—XII вв. с их
интенсивным наплывом местных влияний и наконец («эпоха ос-
вобождения») искусства городской эпохи, которому неточно дано
имя готического.
Этими этапами определяется извилистая кривая развития сред-
невекового западного искусства. В тесных рамках настоящего
очерка8* мы будем чрезвычайно кратки в обзоре искусства ран-
него средневековья, чтобы сосредоточиться более всего па осо-
бенно ярком и своеобразном развитии городского искусства во
Франции.
Из разнообразных классических форм храмовых сооружений
за Альпами меровингская эпоха знала базилику^ по в эту эпоху
и в последующую мы относительно мало слышим о круглом цеп-
тралыюкупольном здании до поры (X—XI вв.), когда воображе-
ние паломников пленит круглый храм Гроба господня, ^озаика
в общем заменена фреской и ковром. До нашего времени не до-
шло в полном н чистом виде ни одного каролингского сооруже-
ния. Но (^реставрированная ныне Аахенская капелла (Capella
Palatina), детище Эйнгарда, представляет несколько тяжеловес-
ную и упрощенную попытку воспроизвести план равеннского
Сан Витале, не всегда удачный список благородного оригинала,
украшающийся, однако, подлинной декорацией мраморных ко-
лонн, похищенных у зданий Равенны. Другой, еще менее сво-
бодный сколок византийского образца возведен Теодульфом Ор-
леанским в Жерминьи (департамент Луаре), где «оригинально
только бессилие воспроизвести образец» (Энлар) 5. В общем от
каролингской эпохи сохранились лишь отдельные крипты и суб-
струкции, на коих позднее выросли новые храмы.
каролингская декорация, продолжая традицию эпох меровинг-
ской во Франции и лангобардской в Италии, питается византий-
скими образцами, в свою очередь воспринявшими веяния более
далекого Востока: Кавказа и Азии. В ней комбинация геометри-
ческого орнамента с замерзшими «геральдическими» — передаю-
щимися чаще всего через посредство тканей — образами восточ-
ной фантастики находит, как прежде, воплощение в манере не
рельефной моделировки, но нарезки и инкрустации, где в духе
мастерства древодела и ювелира камень принимает формы
очертания, свойственные дереву и металлу. Впрочем, каролинг-
ская декорация, не связанная органически с телом здания (она
чаще накладывалась на него в виде отдельных мраморных досок,
фризов, медальонов и т. п.), большею частью погибла безвозврат-
но, и руины каролингских зданий ныне представляются голыми.
Этот тип декорации устойчив еще и в последующую, «роман-
скую» эпоху.
Немногочисленные в общем каменные сооружения каролинг-
ской и оттоновской эпох жили среди прежнего меровингского
в* Читатель понимает, что содержательный тысячелетний период в раз-
витии многочисленных, богатых культу рои западных стран не может
быть объят с полнотою даже важнейших черт в двух печатных листах.
2G
мира деревянного зодчества. Но начиная с этпгг веков власть и
энергия все более мощных епархиальных оргашдеций вызывают
к жизни большие прочные храмы, построенные ];з каменных квад-
ров усилием принудительно организованного крепостного труда.
Тем же усилием — и в общем в формах технически и стилистиче-
ски близких —созданы некоторое время спустя каменные замки.
Официально, торжественно неподвижными, Крестящими, как
зодчество и ваяние эпохи, как и они, сильно скрашенными ви-
зантийским влиянием являются роскошно убранпкыс книги эпохи.
1)то почти исключительно церковные кодексы: башни и псалтири
(в меньшем числе сохранились исторические хгкншкн, энцикло-
педии и медицинские книги), подносные дорогие экземпляры,
произведения работы монастырских мастерских или писцов импе-
раторской капеллы. На пергамене, окрашенном различными от-
тенками пурпура от нежно-алого до аметистового и сиреневого,
развернулся блеск хризографии. «Доски пурпурные здесь пись-
Aieira золотые покрыли» 9*. Иногда золотом выписан сплошь весь
текст, иногда только огромные фигурные шшцл&лы в их орна-
менте плетенки, дубового венка, объемлющие зшниатюру, где
преобладают цвета: алый, синий и желтый — любимые цвета
лиохи. Перед нами иератически неподвижные грглпы император-
ской семьи, «иконы» династических святых, большей частью в
ранге епископов и аббатов.
Торжественная эпоха равнодушна к более смхреиным святым,
менее блестящим краскам, более жизненным сжжегам. А в то
время как под давлением этого официального стиля уходят под
:'.емлю местные своеобразные искания, в то время как в самом
стихе на место загнанного в «простонародные жлзы» ритмиче-
ского каданса, певшего в душе новых народов, харствует любез-
ный императорам и магнатам «классический» м«гр, уже не гово-
рящий ничего уху новых поколений, в это вреая на «Островах
Океана» (Англия, Ирландия) ютовое в следующую эпоху опло-
дотворить искусство континента цветет изумительное мастерство
книжного убора, сочетавшее с чарующей тонкостью многоцвет-
ной плетенки богатство неведомо откуда нахлыЕгувших образов
• юомлхии, (которые оживляют рамку лентой сплетающихся тел.
Дальнейший расцвет этой живописной жизни шляется в книж-
ном орнаменте континента в XI в. «новой анархии», когда вновь
разбиты законченные каролингские кадры и, еотхасно уже цити-
рованной формуле, «сквозь царство порядка на хкр глянули очи
*аоса».
III. Эпоха военного феодализма
(Романский стиль)
Романский замок и романский (в особенности раинероман-
гкий) храм в своей давящей мощи, в тяжелом л мрачном своем
келичии выразили с изумительной яркостью лпю западного об-
Стихи Готшалка на Библии, поднесенной Карлу Великому в.
27
щества X—XI ввДМассивные каменные «орлиные гнезда» на ска-
лах, над крепостной деревней, которыми покрылась воинственная
Европа этих веков, массивные каменные храмы на площадях полу-
крепостиых ее городов, массивные защитные сооружения мона-
стырей, тоже властвовавших огромными комплексами крепостных
земель, укрепленные стенами и башнями,— все говорит здесь об
обществе, ощетинившемся в отношении равносильного соседа,
в отношении своею главы, феодального сеньора — короля и им-
ператорами в отношении бессильных, зависимых трудовых эле-
ментов. Своими руками воздвигали крепостные крестьяне (сервы)
феодальных сеньорий «защищавшие» и давившие их твердыни:
работа по укреплению стен и башен —одна из самых тяжелых
барщин западного средиевековьяДЗамки, которые росли в центре
больших и малых сеньорий, опоясали границы владений англий-
ских Плантагенетов и французских Капетингов, защитные линии
на Рейне и Дунае, на рубежах имперских владений, в далекой
Сирии, около Средиземного моря, на хребтах Ливанских гор и
даже (генуэзские колонии) на берегах Чеоного моря в Крыму,
ныне большею частью лежат в развалинах. J
^ Могучие их стены, с зубцами и круговыми ходами наверху,
расширяющиеся к основанию и глубоко залегающие в почву,
часто составляли продолжение естественной скалы, которую они
охватывали двойным, иногда тройным кольцом, в свою очередь
окруженные глубоким рвом.'Л
У На определенных расстояниях в стене высились трехэтажные
башни; ворота с подъемным на цепях мостом охранялись «дон-
жоном», зданием-башней и замковой тюрьмой в подвале, складом
оружия и помещением для защитников укрепления. Жилые по-
мещения внутри двора с их системой толстых степ, узких окон
и со стилем романского убора (см. ниже) усвоили в общем те же
строительные н декоративные принципы, которые с большей рос-
кошью развернулись в церковном зодчествеДТеперешний путе-
шественник по Крыму увидит в Феодосии, Судаке, Балаклаве
великолепные руины генуэзских укреплений XIV в., в соответ-
ствующих изданиях — многочисленные их снимки. Стены многих
юродов нашей страны, особенно на западе и на юге, стены Пско-
ва и Новгорода, Смоленска, башни Холма — отражение западного
романского стиля, а подчас и произведение рук западных
~ r мастеров.
V^QXy^M Романская эпоха сказалась рядом основных черт в зодчестве
замков, публичных зданий и частных домовПЗсюду в них бро-
саются в глаза огромные каменные кубыг из которых сложена
массивная стена, деревянные стропила кровли, сильно вытянутая
крыша, высокое внешнее крыльцо, круглые башни и колонны и
закругленные углы и пилястры, полуциркульные завершения две-
рей и окон, наконец, преобладание той же формы «римской арки»
повсюду в декорацпиДТаковы приведенные в снимках публичные
и частные дома XI и начала XII в. По особенно импозантное про-
явление указанных черт, особенно пышный расцвет романского
убора наблюдается в зодчестве церковном. Романское храмовое
зодчество обладает известным основным единством па всем про-
странстве Запада. Можно, однако, сказать, что архитектурная
массивность наиболее сильно выражена в соборах германских
"П^ОКеиерский, Майнцский, Вормсский), а Л^ко^ашвиоя^^^
кошь — в Италии, где самые архитектурные форм^мужегфоиз^"
°йодят" впечатление легкости, где особое имя иизаио-романского ir
романо-тосканского стиля (храмы Пизы, Флоренции, прелестная
церковь Сан-Миньято) выделяет эту разновидность из романского
родового целого. Во французском романском зодчестве — равнове-
сие этих черт.
[^Большие храмы в форме длинного «латинского» креста X в.,
покрытые сенью деревянных стропил, насыщенные внутри много-
численными огнями свечей и лампад, были постоянной добычей
пожаровДМысль заменить деревянную кровлю каменным Коро-
бовым сводом (св. Филиберт в Турнусе) задала архитектору очень,
трудную задачу, разрешить которую он не смог иначе, как силь-
но сдвинув стены, уменьшив пространство храма (так же как и
оалы замка), усилив толщину стен и сузив прорези окоп|Тяже-
лые и мрачные формы раннего романского храма с его сильно
повышенной ввиду нахождения под нею подземной церкви-
кладбища (крипты) алтарной частью, где клир совершал служе-
ние, удаленный от молящихся, бедность света и красок в нем
символизируют в эти века (IX —начало XI) общую неподвиж-
ность быта, зластную организацию церкви и глухую, лишенную
инициативы жизнь масс, д
Эта инициатива начинает пробуждаться со второй половины
XI в. с развитием хозяйственной жизни, оживлением странствии,
торговых и паломнических, освободительным движением в дерев-
не и в городе. Расцвет отразился па романском храме, чтобы в
дальнейшем со всей полнотою и яркостью воплотиться в готи-
ческом зодчестве.
Уже в романском сооружении с начала XII в. зодчий с успе-
хом попытался сразиться с главной трудностью: задачей покры-
тия здания прочным сводом при условии раздвигания стен и рас-
ширения отверстий для света (Notre Dame le Port в Клермопе,
Гпльдесгеймский10*, Шпейерский соборы и др.). В сущности,
идея «оживы», иначе, крестового свода скрещивающихся основ-
ных дуг («нервюр») покрытия, сосредоточивающих в себе усилие
ifiiiropa, а также идея контрфорсов — столбов, поддерживающих
те точки стены, которые принимают от пят дуг главную тяжесть
свода, наконец, увеличение площади окоп налицо уже в ро-
манском храме XII в. Только ни контрфорсы не имеют в нем
мощности готических, ни нервюры — сосредоточенности и поле-
>а последних. Возможные выводы еще не сделаны, и эстетика
здания иная.
Ь)* Барельефы порталов Гильдесгепма нашли отраженно во вратах Со-
фийского сопора в Новгороде.
29)
В романской декорации и,скульптуре XI—XII вв. многое еще
-связано традициями вчерашнего дня. Но при аналогии мотивов
лрименение их зачастую поражает роскошью, нередко тонким
изяществом, далеко уводящим от тю^еловесиото, грубого искус-
ства ранних романских веков. В отдельных случаях мы наблю-
даем пробуждение совершенно новой жизни. Основной мотив по-
прежнему — спокойное полукружие "~£имскал^арка. Она опре-
деляет контуры сводов, завершение порталов и окон. Мы видим
«ее на фасаде св. Михаила в Павии; в рамках неизвестного зда-
ния, вросшего в субструкции префектуры в Анжере; в сохранив-
шихся от романской эпохи частях готических соборов Реймса и
Шартра («Королевский портал»). На ней основан мотив излюб-
ленной стенной декорации «ложной аркатуры», арочного фриза,
разбивающего поле стены на пояса, венчающего ее верхний край.
Таковы аркатуры, обходящие кругом всю стену внизу и состав-
ляющие фриз вверху в церкви св. Апостолов в Кельне, убор фа-
сада и башен аркатурами в храме Notre Dame la Grande в Пу-
атье, в соборе, баптистерии и «наклонной башне» Пизы. Разра-
ботанный с большою роскошью в материале белого мрамора, из
которого строятся многие храмы Италии, этот мотив придает по-
следним легкость, которая так мало свойственна гранитным или
песчаниковым массам храмов Франции и особенно Германии.
Торжественно-светлой нарядностью притягивают романские
опоры, простенки, обрамления порталов, сверху донизу убранные
каменной «вышивкой». За Альпами, во Франции и даже восточ-
нее, на Рейне и на Дунае, но особенно в Северной Италии лас-
кает глаз убор этих частей. Вглядываясь в детали, мы открыва-
ем чарующее разнообразие узоров, гравируемых на камне: пле-
тенку, розетки, спираль, крестики, ромбы, звезды и кружки,
далее античные греческие меандры, «жемчужную нить» и за-
мерзшие пальметту и лист аканфа, уже вытесняемый новой те-
мой виноградной лозы и незаметно в нее переходящий — смеше-
ние мотивов классической античности, варварской декорации и
новых: наблюдений. В массе проникают в этот сложный мир мо-
тивы восточной фантастики (химеры собора в Байе и др.). «Бе-
стиарий», «Физиолог» через стилизованную передачу узоров тка-
ней открывает свою прихотливую игру в романской декорации.
На капителях развертываются сказочные и исторические сю-
жеты (Даниил среди львов на капители церкви La Sauve в деп.
Жиронды, св. жены у гроба на капители собора в Мозаке), в трак-
товке низкого рельефа. Между колоннами в портале на фронто-
нах развертываются фигуры и сцепы, где тело и платье все еще
уходят в полуплоскостное очертание каменной иконы с выграви-
рованными на пей, точно снятыми с византийских изделий сло-
новой кости очертаниями телесных форм и складок одежды. По-
следняя убрана с особой любовью в ювелирном стиле в замеча-
тельных фигурах Шартра прошивками, кружевами, бусами, за-
пястьями. Только головы начинают выделяться более рельефной
моделировкой.
:30
Кое-где традиционная техника плоскостных изображений —
нарезок, насечки — уступает изображениям рельефным, где вы-
пуклости зачастую скорее образованы граш^мйрче^лепятся круг-
лотами. Но уже в этой технике чувствуется победа над мелочно-
нарядной манерой ювелира и вышивальщика мужественного язы-
ка ваятеля, каменотеса. Глухо слышимый еще в декорации
романской, он заговорит мощно и свободно в готической. По мет-
кому наблюдению историков искусства, возрождению вкуса к те-
лесности (ronde bosse), к выпукло-жизненной трактовке фигуры
уже в X в. дает стимул практическая нужда в продукции «ре-
ликвариев»: мощехранительниц из серебра и золота, сделанных
по форме хранимых частей тела, куда заключались руки, головы
и бюсты чтимых святых (знаменитые мастерские Конка). В краю,
где процветало мастерство таких реликвариев, рождается еще в
романский период идея и техника ronde bosse, как видим на вы-
разительной сидящей фигуре св. Веры.
Подобные находки сомкнутся в изумительном, почти парадок-
сальном для современного взгляда целом готического сооружения.
IV. Перелом. Общество готической эпохи
Любопытно отметить, с каким эмоциональным ударением в
писаниях людей XII в. возвращается слово «mutatio», «перемена».
Мало эпох, которые с такой силой пережили и высказали чувст-
ьо перелома.
Облекая это ощущение в привычный религиозный канон и:
одевая его роскошью завещанных библейских образов или, ина-
че, привязывая его к особенно ярким впечатлениям реальных
внешних эффектных перемен, они переживали в одних случаям
< мутацию» как некое религиозное событие, как совершающееся:
или ожидаемое «чудо» — таковы ожидания «конца мира», наступ-
ления «нового состояния», «нового царства» п*. Иногда напря-
жение перемены выливалось более конкретно как ожидание и
подготовление «пути за море», дороги в Сирию и Палестину, ко-
торую от XI до XIII в. массы рядовых крестоносцев проделали
столько раз с растущим разочарованием в религиозной ее цели
(освобождение от власти «неверных» Гроба господня), но с воз-
растающим интересом к новому, неведомому миру. То был зага-
дочный и притягательный мир Востока, в котором бросили якорь
ломало западных искателей приключения и наживы. Здесь за-
падный, более всего французский, феодал основал новые сеньо-
рии и воздвиг новые замки, а западный купец — новые рынки
" фактории.
«Стоит поразмыслить над тем, как в наши дни Господь обра-
тил Запад в Восток,— говорит Фульхерий Шартрский,— кто был
Царства «полдневного света» после царства «утренней зари» и ноч-
ного мрака, царства «лилий» после «царства роз и терний», «царства
Духа» после «Отца и Сына», «Царства свободы» после «царства любви
и послушания» (видения Иоахима Флорского).
31
римлянином или франком, стал здесь гачнпсяшшом ... кт0 жил
в Реймсе или Шартре, стал гражданином Тира и Аптпохнн. Мы
уже забыли места нашего рождения ... Многие из пас приобрели
здесь на наследственном праве дома и слуг, многие женились на
'Сириянках, армянках ц даже сарацинках,* получивших благодать
крещения. Кто держит в своем доме зятя, невестку, шурина; дру-
гой живет окруженный племянниками и внуками. Кто возделы-
вает виноградники, кто поля. Они говорят на разных языках, по
понимают друг друга. Самые различные наречия знакомы живу-
щим здесь народам, и их сближает взаимное доверие ... Лев и
бык едят из одного вместилища. Чужой стал туземцем, пили-
грим — оседлым. Родные и близкие постоянно приезжают к нам.
Кто был беден у себя на родине, стал здесь богат. Кто имел
мызу, приобрел здесь виллу. Зачем вернулся бы на Запад тот,
кому так хорошо на Востоке?»
Захваченный впечатлениями этих ярких внешних или вообра-
жаемых внутренних мутаций, хроникер XII в. недостаточно от-
четливо осознал и отметил те, которые совершались в самом глу-
боком фарватере его жизни и в отношении к которым первые
были так часто производными.
Мир стал иным — как тот, который собирался под знаком
креста, так п тот, что жил под знаком полумесяца. Здесь невоз-
можно воспроизводить образ всех тех изменений, которые про-
изошли в социальной и личной психике и в которых иссякали ис-
точники крестоносного одушевления. В Европе прошло могучее
коммунальное движение. Из-за мечты найти свою долю за синими
"""волнами Средиземного моря, у подножия Ливанских гор, выра-
| стало решение ковать ее дома в повседневном труде и борьбе за
переустройство жизни. В левантской торговле наступил новый
\ расцвет. До первого похода только Италия и отчасти французский
Юг были участниками движения. Теперь под его влиянием ожи-
вают пути, ведущие в глубину Европы. Возбуждение, охватившее
Рейн, Рону с Сопой, пути, ведущие но этой водной артерии к
Сене и дальше к Фландрии, морю и Англии, связано — отчасти
прямо, отчасти косвенно — с крестоносным движением, по не
ликвидировано с его замиранием.
Конец XII в. видел утрату Иерусалима, но он оставит Евро-
пу в живом, полном надежд движении. Внимательнее присматри-
Бается к прежнему своему неприятелю христианский гость Си-
рии, как, впрочем, давно уже присматривался он к нему в Испа-
нии и Сицилии. Не только хлопок и сахар Палестины, перец и
черное дерево Египта, самоцветные камни и пряности Индии
ищет и ценит он у своего иноверного соседа. Он начинает раз-
бираться в том культурном наследстве великого античного Восто-
ка, которого хранителем и передатчиком стал сарацин. Открываю-
щийся мир не мог не ослепить своими красками, не подчинить
своему обаянию мысль, пробужденную к восприятию необычай-
ными потрясениями совершившегося. Это обаяние неизбежно
должно было постепенно смягчать остроту столкновения двух
32
*
культур. Оно мирило вчерашних врагов^Все шире становится в
западном обществе спрос на арабские географические карты,
учебники алгебры и астрономии, глубже попимание красоты
арабского зодчества, очарование арабской сказки и смысла
«арабского» Аристотеля.Д
Чрезвычайно выразителен для изменившегося строя обще-
ственной психики внезапный расцвет диалектического метода,
возвестивший решительный поворот в неподвижном мире школь-
ной науки («схоластики»). Метод, с головокружительным успе-
хом применявшийся Абеляром и получивший от него имя «Да и
Нет», чаровал возбужденные умы свободною смелостью, с какой
он призывал современное ему поколение подойти к каждой вещи
одновременно с различных сторон, даже с противоположных
точек зрения. Известно восклицание одного из этих опасных
мастеров диалектики, только что прославившего Христа при по-
мощи нескольких десятков аргументов: «О Иисус! Если бы я,
обратно, захотел посрамить тебя, я нашел бы еще более сильные
доводы».
Средневековая «исповедь горячего сердца» — соблазнительная
способность «созерцать две бездны» — прошла насквозь тогдаш-
нее отношение к мысли и к жизни. Недаром ее инициатора7
окрестили «Новым Голиафом», недаром дали ему грозное имя
«Люцифера — самой яркой звезды, восставшей против своего
творца». Он был первым блестящим носителем мятежного духа,
который найдет свое яркое выражение и, может быть, более все-
го — в средневековом искусстве.
Дитя новых экономических отношений, носитель иной психи-
ки — новый класс подымается на йоверхности жизни._Х<Ш2Д£кая
буржуазия? гордая сознанием совершенной ею революции и упое-
нием недавно завоеванной власти, полная жажды деятельности,
стремится дать ей опору науки, а жизни своей — славу и веселье
искусства. Выдвигая из своей среды новых артистов, она дает
художественному труду задание, новое по содержанию, технике
и форме.
Остережемся от упрощения процесса. Властным деятелем и
тморцом школы является и в эту эпоху клир, господствующими
науками в пей остаются богословие и каноническое право, важ-
нейшим созданием зодчества и ваяния эпохи, захватившим более
псего сил и средств, по-прежнему еще будет храм. Самыми бога-
тыми заказчиками художественных вещей остаются короли.
принцы и епископы. Но влияние изменившихся запросов город-
ской, глубоко мирской в своей основе среды — давление вкусов
городского заказчика и методов цехового ремесла — скажется пе
только в некоторых основных явлениях — таких фактах, что
рядом с теологией с небывалой силой расцветает изучение «физи-
ки» и «математики», астрономии и картографии, мирской литера-
туры и мирского нрава, что из городского общества вербуются в
\raccc врачи и легисты; она скажется не только в том, что лицом
к* лицу с храмом на площади убранные всей роскошью искус-
2 О. А. Добнаш-Рождествснская
33
ства вырастают коммунальный дворец (ратуша, Hotel de ville),
магазины, городские больницы и воспитательные дома, что с рас-
тущим увлечением художественной иллюстрацией украшаются
романы и поэмы, медицинские учебники и мирские энциклопе-
дии. Не менее всех этих новых тем характерно изменение
в трактовке старых: характерно то, что само центральное артис-
тическое произведение городской эпохи —сам «готический собор»
от фундамента до увенчаний башен отразил новую жизнь обще-
ства. В более внимательном анализе готического искусства в раз-
ных его проявлениях вскроются эти характерные новые черты.
При единстве и своеобразной гармонии целого расчленен-
ность, «развязанность» усилий, из которых слагается это целое;
их освобождение, открытие простора инициативе отдельных чле-
нов творчески-трудового коллектива.
Как результат — абсолютно огромная творческая мощь, изу-
мительное разнообразие и богатство художественного труда.,
В этом разнообразии большая смелость исканий по направле-
ниям противоположным: «мятежный дух», глубокое проникнове-
ние искусства диалектической мыслью, характерной для миро-
ощущения эпохи: художественное «Да и Нет». р-
Наконец, более полный, чем в какой-либо иной период^шг/ ез
различных искусств и различных сторон социальной 2/шз/ш, Твтя-
нутых в процесс творчества.
Немного зданий городской эпохи от фундамента до увенчания
башни построены в одном стиле. Величайшие готические соору-
жения имеют романские основания, базы отдельных колонн,
целые романские порталы и даже хоры. Создавшись и оформив-
шись в Северо-Восточной Франции, новый стиль прежде всего
завоевывает бассейн Сены и Луары. Строительная горячка охва-
тывает один за другим центры так называемого Иль-де-Франса,
чтобы затем продвигаться на север в Нормандии, где разлив
нового зодчества встречей местными аналогичными исканиями.
Вскоре они перекидываются за Рейн, подчиняют Германию, скан-
динавский Север и Англию. И только в Италии готика осталась
чем-то чуждым. Во всяком случае, в стране классических тради-
ций и жизнерадостно-чувственных настроений она получила тол-
кование своеобразное и период ее цветения был коротким.
V. Художественная жизнь городской эпохи
) Городское готическое искусство) как отмечено выше, интерес-
но и своеобразно тем, что£в нем осуществляется синтез различ-
ных искусств, но и синтез искусства и жизниГ]К нему в преж-
нее время прилагали определение ^^Д^роднъш^. Нынешнему
социальному строгому сознанию, прошедшему через горнило диа-
лектического мышления, термин представляется фальшивым и
расплывчатым, как и самый термин «народ». Однако и при этом
условии нельзя не признать, что в истории минувшего, до и пос-
ле, мало было эпох, когда втянулось бы в процесс художествен-
34
и oil деятельности такое множество разнообразных общественных
сил, как то было в городском искусстве средневековья. Они при-
частны к ней в качестве заинтересованных участников материаль-
ной ее стороны, в качестве сотрудников творческого труда, в ка-
честве «протагонистов» и «хора», актеров и публики.
Конечно, местному клиру принадлежала инициатива к про-
паганде явления, получившего характер коллективной экзальта-
ции: «процессий храмостроителей», с пением обходивших по-
селения диоцеза для собирания средств на постройку; от него же
шел призыв к организации кратковременных или длительных
конфратрий: уличан, корпорантов и просто всяких граждан, доб-
ро иольно сносивших камни для постройки, обществ «свободных
каменщиков», «масонов», рядом с храмостроительством ставив-
ших разнообразные явные и тайные цели (спасения, самосовер-
шенствования, наконец, совершенствования общественного).
Но увлечение, с каким разнообразная городская масса отзы-
валась на призыв, встречная инициатива, с какой она его при-
нимала, корпоративная и городская гордость, с какой она венча-
ла художественное осуществление, интимно связывали ее с пред-
приятием, давали ему самому существенно новый характер.
Если как финансирующая и материальная сила, как заинте-
ресованный участник предприятия («лаборатория» сооружения,
руководившая им организация, а также ее касса носили много-
объемлющее характерное имя Oeuvre de la Cathedrale, Opera di
Duomo, Werk) многочисленные городские элементы связаны со
шамепптыми соборами второй половины средневековья, то еще
интереснее их роль и значение как участников художественного
труда.
Сохранившиеся памятники, руины, музеи итальянских, фран-
цузских и многих немецких городов (Клюнийский музей в Пари-
же и Немецкий музей в Нюрнберге, такие города-музеи, как
Мнстойя, Лукка, Санлис, Париж, Флоренция, Сиена и Роттен-
"Ург), их архивы, городские счета и налоговые книги часто дают
впечатление, что средневековые города чуть ли не наполовину на-
<<мены артистами, во всяком случае, представителями художе-
(тонкого ремесла. В статутах превота парижских цехов 1226 г.
( реди проходящих перед наблюдателем ста корпораций не менее
'фетц имеют художественную или «украшающую» специальность
(слава парижских художников: «живописцы» (peintres), давшие
,1Ми целой улице, неоднократно поименованы в статутах!). Здесь
vmypiipyioT «каменщики» (среди них скрылись резчики по кам-
1М<)), филигранщики, мастера «образов» (tailleurs-imagicrs), вая-
,('-'"г, изготовители бус и четок, мастера инкрустации, ковров,
Ml(iлковых тканей, лент, тисненой кожи и переплетов, изделий из
}>(,|"а; хрусталя, слоновой кости и т. д.
Художественные предметы, наполняющие в своей раститель-
_('" роскоши коммунальный: дворец и частный городской дом, но
',()лес иССГ0 готический храм: кованые решетки хора, мозаичные
'■•'фустации пола, деревянная резьба седалищ, шитые ткани,
2*
35
го участка свода. Участки между арками сведены к уменьшен-
ной массе и изогнуты. Тяжесть разнесена на четыре опорные
точки, которые усилены придвинутыми сбоку контрфорсами.
Массу стены, которая оказалась ненужной, можно было
убрать и заменить стеклами, сразу же облегчив сооружение.
Оказалось затем возможным бесконечно вытягивать его вверх,
бросать в воздух смелые арки, покрывать широкие пространства,
открывать большие площади для света. Так определились осо-
бенности законченной готики, так вышло летящее вверх светлое
здание из сумрачного романского храма.
Как и в базилике романского храма, основной продольный
простор, «неф», «корабль» готического большого храма (собора;
план проще в малых храмах — как Sainte Chapelle в Париже),
разбит колоннадами на три неровных нефа (средний шире и
выше боковых), имеющих всл'едствие неодинаковой высоты своей
разные кровли, двускатные, остроконечные, сильно вытянутые
вверх, коих вертикальный срез впереди образует три фронтона
и которые венчают собою три части фасада с тремя порталами.
Трехнефнымн являются большинство знаменитых соборов
Амьена, Шартра, Нуайона, Санлиса, Пуатье, Ульма, Суассона,
Храм Парижской богоматери. Соборы Буржский, Реймсский,
Кельнский — пятинефные.
Тройная базилика пересечена таким же тройным поперечным
кораблем, открывая в месте пересечения простор «хору»: слегка
повышенному пространству, окруженному решеткой, куда пере-
местились главный алтарь и седалища клира.
«Голова здания» — храма — его восточная часть, уже в преж-
них конструкциях скругленная в виде абсиды, ныне развернулась
в целый венок абсид-капелл, представляясь в плане поперечного
разреза полукружием лепестков. Опорные точки свода: прикреп-
ленные к контрфорсам сильными провислыми арками (сверху
все здание производит впечатление изогнутой спины с идущими
от хребта — кровли — поясами ребер) внутри опираются на
колонны. Воплощая новую эстетику расчлененного усилия, они
являются не в виде массивных круглых романских столбов, но
пучков колонн и колоннеток, стремящихся ввысь, чтобы разбе-
жаться во все стороны по своду до взаимного пересечения. Скре-
щение правильных полукружий в проекции дает «сломанную»
(arc brise), иначе, «стрельчатую» арку. Остростремительиый ее
рисунок определил эстетику второстепенных частей, а также
основной мотив декорации. Он повсюду — в завершении порталов
и окон, в отверстиях сквозных галерей «трифориев», венчающих
внутри ряды колонн и маскирующих их связь со сводом, в лож-
ных аркатурах. Многочисленные «фиалы» — остроконечные ба-
шенки с пирамидальным шлемом, несущим по ребрам своим крю-
ки в виде завернувшихся листов и наверху «флерон» из Ьетырех
крюков,— еще усиливают впечатление заостренности, тревожного
движения, полета вверх. Особенно смелым представляется стрем-
ление в гысоту башен-колоколен готического собора. Не стоя от-
40
дельно, как башня прероманского собора, они продолжают, поды-
маясь от западного фасада, самое тело здания. Многочисленные
их этажи, которые на все четыре стороны открывают окна, флан-
кируемые колоннами, более похожи на балконы и придают баш-
ням вид прозрачных, почти кружевных. Через эти открытые окна
свободно лились с высоты звуки тяжелых колоколов, возвещав-
шие городским труженикам момент начала работы и конец еег
час заката, вызывавшие их из полей с приближением бури
и «разбивавшие молнии».
Стремление усилить впечатление прозрачности сказывается во
всех частях. В каменное кружево превращены провислые арки
(«аркбутаны»), впечатление прошивки дают галереи; кружевом
венчается кровля. Окна, часто разбитые надвое легкими колон-
нетками, одиночными или парными, завершаются, точно кружев-
ным фестоном, каменным трилистником. В форме трилистника
рисуются отверстия «табернаклей» — каменных островерхих шат-
ров над головами многочисленных статуй собора.
Такова грандиозная схема. Различные страны Запада разыгра-
ли на ней разнообразнейшие вариации. Немецкое готическое зод-
чество, почти на век отстающее в своем развитии от француз-
ского, долго сохраняло суровость былого романского своего стиля
и в период расцвета осталось менее нарядным, чем французское,
и только соборы Кёльна, Фрейбурга и Страсбурга составляют
исключение. В английском поражает величие. В Италии готика
переродилась глубоко и многообразно. Немногочисленные в общем,
соборы этого стиля, воздвигнутые в Италии церкви Ассизи, Фло-
ренции (церкви Санта-Кроче, Санта Мария Новелла, Санта
Мария дель Фьоре — городской собор), Сьены и Орвьетто пора-
жают «неготическими» своими особенностями. Не серый, как за
Альпами, но светлый, нарядных цветов мраморный храм (чере-
дование белого, черного, иногда красного мрамора) покрыт
(в Санта Мария дель Фьоре) круглым куполом. Не вырастают
из его тела, как за Альпами, стремящиеся в высоту башни, но
отдельно стоит его колокольня (кампаниле). Извне и внутри
горизонтальные линии доминируют над вертикальными, давая
впечатление широты и спокойствия, а не тревоги и полета. Систе-
ма контрфорсов и аркбутанов почти чужда итальянской готике.
Его скульптуры гораздо беднее и (особенно внутри) мало связа-
ны с готическим ансамблем: итальянский храм населялся разно-
образными мраморными и бронзовыми группами уже в эпоху
Возрождения.
Совершенно иное значение скульптурного убора в заальпий-
ской готике, органически связанного со зданием.
в) Наибольшая роскошь скульптурной декорации сосредото-
чена на западном фасаде. Его поле разбивается вертикально на
три портала и горизонтально — на три этажа: 1) этаж порталов;
2) этаж окон и «розы», огромного круглого окна, составленного
из мозаики цветных стекол (па этой высоте кончаются боковые
корабли); и 3) этаж башен, в который в середине отчасти протя-
41
гивается средний корабль. Основания башен и очертания кровли
заслонены галереей.
В первом этаже можно отдельно рассматривать: 1) основание,
2) стены порталов и 3) части, где порталы сводятся в арки,
венчаясь фронтоном.
Все эти части обставлены гораздо более многочисленным, чем
в романском храме, миром статуй, где многое резко изменилось
в содержании, разработке и технике.
Историки искусства любили называть готический собор
«зеркалом мира» в том самом значении, в каком имя давалось
распространенным в средние века энциклопедиям, где в иерархи-
ческой церковной схеме трактовалось «творение видимое и неви-
димое»: мир природы, истории (главным образом Ветхий и
Новый завет и важнейшие события церковной истории Европы)
и живой для мысли средневековья «невидимый мир ангелов»
и «небесных сил». Вооруженный такой энциклопедией («зерца-
лом»), руководитель постройки, ученый богослов, намечал распо-
ложение и темы скульптурного и живописного убора, отводя
видные и значительные места— главные фасады, средние их
этажи, фронтон, порталы и увенчания башен религиозным темам
в их символической иерархии: «история» (в указанных преде-
лах), пророки, святые апостолы, Страшный суд, ад и рай, венча-
ние девы Марии, апокалиптические видения.
Скульптура готического храма навсегда покончила с ювелир-
ной техникой «нарезок». Готические статуи — статуи «телесные»,
en ronde bosse, где только часть, прислоненная к стене, не раз-
работана. Складки одежд готических статуй уже не нарезаются,
но «лепятся», их головы моделируются. Каменотес, но не ювелир
царствует в этом мире. Но долго еще, до самой середины XIII в.,
в нем устойчивы переживания старого стиля: при стремлении
вверх фаланги статуй, при их «вытянутости» получается однооб-
разный параллелизм рядов, монотонно-ровные, вертикальные
складки одежды желобками и трубами идут по ткани, не обтекая
линий тела, игнорируя или убивая жизненное течение горизон-
тальных линий. Симметричность и «параллелизм» характеризуют
также расположение волос головы и бороды. Лица не лишены
жизни, но это жизнь «типического», однообразно идеализирую-
щего, без выраженной индивидуальности. Таков статуарий
Парижской богоматери, целых порталов Шартра, Амьена и Сан-
лиса.
Но в середине XIII в. и в готической скульптуре наступила
пора бури и натиска, сказавшись с величайшей выразитель-
ностью в статуарий Реймсского собора. Созданный в эпоху боль-
шой научной и артистической зрелости, он являет многообразие
художественной традиции и богатство опыта. Кажущиеся порож-
дениями зрелого классического искусства Елизавета и Мария —
дети XIII в.; полные суровой горечи лица пророков говорят об
ином, тревожном вдохновении; полно загадочных вопросов лицо
св. Анны, лукавой грации — улыбка ангела Благовещения. Не в
42
пример архитектурной замечательной цельности человеческий
мир, представленный здесь, не имеет ни единства, ни однообраз-
ной «святости».
Второстепенные места заполнялись «творением». В изображе-
нии семи библейских дней, в символах астрономических и кален-
дарных сроков зимы и лета, ночи и дня, месяцев и особенно свя-
занных с ними сельских занятий развертывался мир природы и
человеческий трудовой мир. В полускрытых, потаенных углах
скульптор разрешал себе сатирические выходки, жанровые сце-
ны, где безудержное веселье граничило со злой карикатурой и
даже цинической разнузданностью.
Однако неверно было бы думать, что то дыхание жизни,
а подчас и «мятежный дух» готического художника, которые в
борьбе с застывшими формами церковного искусства минувшей
поры «потрясли» готический собор, будто они ограничились вто-
ростепенными его углами. Они проникли всюду, разбивая канон,
внося в заданное расположение («искусство принадлежит худож-
нику, расположение — церковному пастырю») своеобразное вдох-
новение глубоких сцен, яркую жизнь, подчас насмешливую игру
бытового воплощения. Самый мир «небесных сил» преображается
под вихрем новых художественных порывов, создавая загадочно-
чарующую и опасно дразнящую улыбку реймсского ангела. Новые
настроения в особенности коснулись «исторических сцен». Остав-
ляя (да и то не всегда: странники в Эммаус одеты в костюм-
средневековых паломников) персонажам их условную одежду,
скульптор ваяет в камне и бронзе близкий ему человеческий и
животный мир. Собрав от вола до ежа, лягушки и мышонка
знакомых ему друзей скотного двора, поля и леса в Ноев ковчег,
согнув под знакомым ему плугом спину изгнанного Адама среди
борозд каменной пашни, вооружив мужа Марии Иосифа всем
набором плотничьих инструментов и развернув со всеми интим-
но-нежными деталями купанье ребенка в сцене рождественской
ночи, он придает персонажам выражение подлинной жизни.
Пользуясь поводом уязвить сильных мира и посрамить земное
величие, он с увлечением ваяет черта, влекущего в пекло на
одной веревке царя и епископа, кардинала и блудницу, воспроиз-
водит сцену, где богач смиряется перед Лазарем, а Ирод дает
повеление избить еврейских детей. Какую мысль вложил камено-
тес в мучительное усилие, которым кариатида Реймсского собора
поднимает падающую на ее голову тяжесть? Не предшественник
ли здесь Микеланджелова раба, расправляющего скованные
свои члены? Что хочет сказать дерзкая усмешка головы, показы-
вающейся из-под консоля?
Невольно вспоминаются толкования и комментарии Виктора
Гюго и Виоле-ле-Дюкаи. Готический храм, говорят они, есть
создание революционного духа, мятежных людей коммуны, демо-
кратии, ополчившейся па церковь и нашедшей орган в ваятеле.
Чудовища, ползущие по крыше храма, загадочные улыбки ста-
туй — все это поход мира на твердыню церкви, полный созна-
43
тельного возмущения против ее власти и борьбы с ее мировоз-
зрением 12.
Этой формуле Маль 13 противопоставляет другую: «Средневе-
ковые артисты не были ни мятежниками, ни свободными мысли-
телями, ни предшественниками революции. Напрасно стали бы •
мы изображать их в этом виде, чтобы заинтересовать публику их
делом. Они были истолкователями внушенной им мысли и поло-
жили свой дар на то, чтобы ее понять. Им редко разрешалось
творить. Церковь доверила их фантазии чисто декоративные
части. Только здесь их творческая мощь развертывается сво-
бодно».
Утверждение В. Гюго и Виоле-ле-Дюка было чисто голослов-
ным, основанным на субъективном впечатлении статуария.
Утверждение Маля основано на строгом историко-критическом
изучении вопроса. Но он чего-то недоговаривает. Навряд ли в
том самом «особенном» и тайном, что создавалось в его мастер-
ской,— во вдохновении человеческого лица — церковь могла на-
править руку мастера, и не возможна ли бесконечная игра в пре-
делах одной позы?
Художники поры бури и натиска были детьми своего сложно-
го времени, вкусившего от «познаиья и сомненья». Вдохновение
Реймсского собора — конечный синтез богатой опытом, познав-
шей сомнение и смятение души. Они преодолены, но не стерты.
Потому-то эта каменная книга была так глубока, эта симфонии
так человечна и богата.
г) Скульптурными фигурами уже гораздо беднее внутрен-
ность храма. Она декорирована не столько готическими людьми,
сколько готической флорой, окружающей основания колонн и
распускающейся вокруг капителей 14.
«Всякий, кто изучает без предвзятой мысли декоративную
фауну и флору XIII в., увидит в ней создание чистого искус-
ства. В этом прелестном искусстве нет никакой „идеи", но только
глубокая и нежная любовь к природе. Средневековые скульпто-
ры, предоставленные себе самим, не затрудняли себя символикой.
Они становились „народом", они глядели на мир удивленными и
восхищенными глазами ребенка. Как, в самом деле, создали они
великолепную флору XIII в.? Они не стремятся прочесть в моло-
дых апрельских цветах тайну падения и искупления. В первые
весенние дни они идут в леса Иль-де-Франса, где иглы скромной
зелени начинают пробиваться из-под земли. Папоротник стоит
еще в завитках, но вдоль ручья уже развертывается арум. Они
глядят на них с тем страстным и нежным любопытством, которое
лам знакомо в раннем детстве, но которое художник сохраняет
всю свою жизнь. Они живо чуют сильную грацию этих молодых
форм, их скрытую энергию. Развертывающимся бутоном они
увенчают шпиль, вылезающий из земли куст они посадят на
капитель. Заключенные в камень, эти молодые побеги как будто
сохраняют соки жизни и поднимают падающие на них каменные
своды. Ранние французские соборы оказывают заметное предпоч-
44
тепие весенней флоре. В середине XIII в. почки развертываются,
становятся цветами. Соборы начала XIV в. одеты целыми буке-
тами роз. ветвями дуба, лозами винограда, хмеля и плюща.
В этих созданиях ваятели XIII в. спели свою майскую песню.
Через их посредство все весенние радости, упоения Троицына
дня, магические цветы Ивана Купалы, вся летучая краса старых
несен и старых лет осталась живою навеки» (Эм. Маль) 15.
д) Как произведение зодчества, как скульптурная каменная
книга готический собор пережил длинную историю. Большинство
величайших сооружений этого стиля строились десятилетиями,
даже веками, и, начав воздвигаться еще в XII в., они имеют
зачастую романский хор (Notre Dame de Paris, Страсбургский
собор и др.), романские крипты и романский поперечный ко-
рабль (Страсбургский собор), отдельные романские порталы
(Реймсскпй собор). В долгий период своей постройки они отходи-
ли далеко от первоначального плана и манеры; у большинства
из них нет в строгом смысле стилистического единства. Их баш-
ни часто не получили пирамидального завершения, оставшись
срезанными (Notre Dame de Paris, Реймсский собор), иногда вто-
рой башни вовсе нет (Страсбургский, Антверпенский, Фрейбург-
ский соборы). Кёльнский собор вообще не пошел в первые века
далее алтарной части. Не имея здесь возможности затронуть
1'тальянскую готику, мы не можем не упомянуть о любопытной
судьбе Сиенского собора. Планированный и начавший строиться
в расчете на громадную площадь, растянувший чуть ли не на
половину нынешнего города свои контрфорсы и части своих
мраморных бело-черных стен (их доныне встречаешь вросшими
в стены окружающих домов), собор не был достроен. Город впо-
следствии должен был отказаться от грандиозной мечты и умес-
тить собор в пределах одного поперечного корабля. Но и в этом
виде он поражает громадностью.
С концом XIII в. готика ударяется в маньеризм. Уже скульп-
туры Страсбурга в своих тревожных, извивающихся формах гово-
рят о готическом барокко. Он с течением времени захватит
и зодчество. В «пламенеющем стиле» XV в. характерен не столь-
ко внешний орнаментальный мотив раздутого пламени. В строи-
тельной его технике появляется ряд чисто декоративных, струк-
тннно ненужных элементов. Подчеркивание изгибов свода,
умножение нервюр, которые, точно груды сталактитов, пучками
повисают вниз, не опираясь на колонну и являясь чистой декора-
Дней, беспокойной, вычурной, утомляющей впечатлительность,—
• аковы черты style flamboyant в соборе, как и в замке XV в.
(Чратиславский зал в Праге). С вычурностью рядом идет оску-
лоние. Готический храм уже не привлекает прежнего направле-
ния чувства и сосредоточения сил и средств. Эпоха огромных
(,оборов отошла в прошлое. Вырождающаяся готика отступает
п°ред новыми вкусами Ренессанса. Равнодушие, непонимание
°кружают готическое сооружение. Ключ к пониманию его утра-
1,ец. Он будет вновь найден в эпоху романтизма, и после излия-
45
ний Шатобриана Виоле-ле-Дюк оживит его научное толкование,
а Виктор Гюго (в романе Notre Dame de Paris) — поэтическое
переживание. Ныне средневековое искусство становится объектом
только исторического исследования. Но в порядке нового вопло-
щения своих мечтаний романтика XIX в. привела к одному гран-
диозному предприятию. Постройка возобновлена с началом на-
ционального движения в 20-х годах XIX в., в 1880 г. в стиле со-
вершенной готики достроен Кёльнский собор.
е) Ныне готический храм является однообразно серым, осве-
щенным чаще всего убогой комбинацией новых стекол. Некогда
он был полон красок. Многие сохранившие подлинную раскраску
статуи музеев Клюни (Cluny), Germanisches Museum Нюрнбер-
га, а также реставрация росписи Sainte Chapelle в Париже
дают представление о прежних цветах. Полосатая, шашечная
или ромбовидная роспись каменных драпировок стен и колонн,
расцветка флоры капителей, краски одежд на статуях, их золо-
тые венцы, пояса и запястья, лица, окрашенные иногда ярко,
иногда с нежностью, оживляли внутренность храма. Но особенно
ликующий праздник красок создавали мозаика окон и «розы»
портала.
В оценке художественного эффекта средневековых витражей
не следует исходить от впечатлений окон XIV—XV вв., где раз-
работаны «картины», достигающие перспективной правдоподоб-
ности, путем применения мата заглушающие проходящий свет и
краски. Витражи XIII в. не перспективная картина действитель-
ности, но цветной ковер, мозаика небольших, ярко окрашенных
кусочков стекла, с тактом отделенных друг от друга темной рам-
кой свинца, которая предохраняет цвета от взаимного приглуше-
ния. Лучи, свободно проходя через стеклянную среду, зажигали
стекло и воздух храма всей славой цветной радуги, заставляя его
точно дрожать от отражений самоцветных камней. Готическое
стекло — самая блестящая страница живописных достижений
эпохи. Его доныне сохранили или умело реставрировали Реймс,
Страсбург, Кёльн, Флоренция, Сиена, Вена, Прага и др., и в осо-
бенности маленькое чудо стеклянной мозаики, вся сотканная из
света и красок парижская Sainte Chapelle.
Эта страница, конечно, не должна заставить нас забыть о тех
менее грандиозных, но не менее замечательных проявлениях,
какие воплотились в декорации фрески и миниатюре рукописи и
иод конец средневековья в станковой картине.
VII. Средневековая живопись
Если не считать нескольких десятков лицевых рукописей,
о жизни средневековой живописи до X в. мы знаем преимуще-
ственно по литературным свидетельствам. Но комбинируя послед-
ние с тем, что сохранили живописные книги, что «пережило»
в более позднюю эпоху в искусстве стенных росписей, цветных
стекол, что проявилось, наконец, в родственной области скульп-
Л6
турпых декораций, мы можем составить известное представление
об исканиях Запада в эту эпоху.
Несомненно, что уже с V в. западные церкви покрывались
какой-то росписью по большим пространствам стен, что несколько
позднее их окна начинают украшаться мозаикой цветных стекол.
Далее, на западных кодексах мы убеждаемся, что в тогдашних
мастерских письма (главным образом монастырских) над книгой
совершалась новая, неведомая классической древности работа,
имевшая в виду синтез письма и живописи, где само письмо ста-
новится «живописным», где «картина» подчиняется инициалу как
определяющей рамке и где творческие усилия положены на
создание орнаментального убора текста и инициала, интимно с
ним связанного.
Но уже от оттоновской эпохи в Германии (X в.) сохранились
памятники более импозантные: не только малое искусство книж-
ных миниатюр, но и большое искусство монументальных роспи-
сей. Фрески, открытые в 1888 г. в церкви св. Георгия в Обер-
целле на острове Рейхенау, являют полную аналогию с миниа-
тюрами рукописей того же монастыря^/говоря о многосторонней
художественной работе сильного очага. Он не был единственным.
Но спокойное и несколько неподвижное искусство других извест-
ных школ Германии той же поры (Трира-Эхтернаха, Кельна)
отодвигается в тень изумительным расцветом Рейхенау с харак-
терной для него силой творческого замысла, самобытной гармо-v
иней композиции, твердостью рисунка и красотою красочных
комбинаций. Связи с Италией и Византией, оживившиеся при
Оттоиах, воздействие искусства «Островов Океана» — с IX 6?
Рейн и частью Дунай стали дорогой странствований иров и англо-
саксов — все это объясняет расцвет живописи в Германии X в.^
Ок не был длительным. И если для X в. Франция не может
противопоставить ничего, что было бы ему равносильно, зато
работа, вскрываемая памятниками следующего века (главным
образом в фресках церкви Saint-Sauvin), открывает собою дол-
гую и плодотворную эпоху в ее истории. В наши дни, снимая
серый покров извести, под которым XVII—XIX вв. похоронили
Древние росписи, открывают красоту романской фрески в самых
различных областях Франции: произведения различных художе-
ственных школ, всюду проникнутые основным единством.
Как иллюстрация книги этой эпохи приспособилась к лицу
страницы, к расчленению текста, ставя и оригинально разрешая
1 Неимущественно орнаментальные задачи, так приспособилась к
архитектурному расчленению романского храма его роспись.
Не заглушая гармонии архитектурных линий, она в созвучии с
П(->ю подчеркивает и обогащает ее своими орнаментальными рам-
j'«JM'u, оформлением и стилем композиций, широких и простых,
<)С,*обожденных от всяких излишних деталей, сводящих сцены к
Лг,ппшуму действия, подобно греческой драме, не знающей пи
||('рспектшшых глубин, ни света и тени, но живущей как бы в
н^пгости двух измерений. И очарованный зритель невольно спра-
М
шивает себя: можно ли найти эпоху, лучше понявшую закон
монументальной декорации?
Романский живописец, хотя и живет в мире, где «сквозь цар-
ство порядка глядят глаза хаоса», является близким или далеким
учеником восточных — сирийских и византийских — учителей,
учеником их ученика, падеборнского монаха Феофила, более,
чем он, далеким от традиций античности. Осуществляя указания
Феофила, он верен его красочной гамме, его рецепту «телесной
краски», закону «абсолютного света» и «абсолютной тени». Он не
отступает от византийского типа облипающей одежды. Он в об-
щем повторяет восточные иконографические схемы и типы.
И, однако, не только в лучших созданиях германских и фран-
цузских очагов, но зачастую и во второстепенных местных шко-
лах через подражание пробивает путь самобытное искание,
сказываясь в наивной свежести замысла, в творческой ориги-
нальности, обнаруживающих, что живописец собственным наблю-
дением устанавливал движение и интимные детали жизни, что он
«сам вчитывался в ее красоту».
Живопись романской эпохи, покрывшая стены, своды, крипты
и даже колонны, захватила и статуи. Романская скульптура еще
иногда и доныне сохраняет следы раскраски, которая некогда ее
оживляла. Этот художественный вкус, становящийся понемногу
религиозным шаблоном, пройдет и через готическое городское
средневековье, чтобы в новое время спуститься до ремесленной
продукции, которая и доныне наполняет католические лавочки
раскрашенными своими куклами. Но художественный статуарий
начиная от эпохи Возрождения до эпохи Клингера и 14* остается
бесцветным.
В романской фреске средневековье создало лучшее, что было
в его силах, в смысле искусства монументальной росписи. В го-
тическом зодчестве она постепенно хиреет. Два фактора в нем
неблагоприятны для ее жизни. Во-первых, сведение к минимуму
плоскости стены, вдобавок еще разбитой колоннами, кологшетка-
ми и орнаментальными фризами. Во-вторых, действие цветных
стекол. Под яркими отсветами, какими они наполняли храм, блек-
ли и изменялись нежные цвета росписи. Правда, отдельные ху-
дожники, ища методов парировать убийственный для росписи
эффект, повышают ее тональность до яркой и созвучной стеклам,
они прочерчивают золотом («золото — единственная краска, не
угашаемая синими и красными отсветами стекол») рамки, кай-
мы, усики, вводят отдельные золотые детали: золотые посохи,
вещи, пояса, запястья, туфли, ангельские крылья. Такова
роспись простенков сотканной из цветного стекла Sainte Chapelle
и целого круга подражавших ей французских церквей. Потолок
стали покрывать синим цветом и усеивать его золотыми звезда-
ми — эффект, любимый итальянской готикой.
Но в общем везде, кроме Италии, сохранившей романское зод-
14* Пропущено слово.- Ред.
48
чество, рядом незаметных переходов переводившей его в зодче-
ство Ренессанса и донесшей до этой эпохи стенную живопись,,
не эта последняя была гордостью готического зодчества, особен-
но церковного (замки и дворцы в большей мере сохранили широ-
кие плоскости стен и естественное освещение внутри). Здесь до-
минирует блеск цветного стекла.
Его знали и прероманская, и романская эпохи во всех стра-
нах Запада и более всего во Франции. Но самой замечательной
порой в его истории был конец XII и начало XIII в. Когда для
завершения базилики Сен-Дени около Парижа по призыву абба-
та этого монастыря Сугерия при базилике основалась блестящая
плеяда «витражистов», здесь создалась настоящая школа это-
го искусства. Ее опытом и артистами воспользовалась затем до-
страивавшаяся церковь Notre Dame в Париже, а с 1210 г. лучшие
силы сосредоточиваются в Шартре, около его собора. В половине
века центр вновь передвигается в Париж, где в работе над стек-
лами 15* сказались частично изменившиеся приемы и вкусы
поры «бури и натиска». Спокойное красивое слияние синих
фонов ранней поры, роскошь орнаментальных обрамлений,
романский стиль фигур и групп уступают место более мелкой
мозаике фона, где комбинация синего и красного в слишком
близком соседстве дает менее радостный лиловатый тон, тогда
как рамки становятся беднее. Группы, отступая от простоты и
сосредоточенности монументального стиля, наполняются зато
движением и жизнью. Легенда святых с ее богатством никаким
каноном не предвиденных интимно-реалистических деталей вы-
тесняет канонические сюжеты и, побуждая художника открыть
глаза на мир, приближает к жизни его искусство...16
В большем относительно числе их сохранила Италия. Обыч-
ное распределение материала, относящее к преддверию Ренес-
санса итальянские фрески начиная не только от Джотто, но не-
редко и от Чимабуэ, дает внешнее оправдание нашему умолча-
нию: глава эта слишком богата, чтобы трактовать о ней в двух
словах. В данных рамках естественнее и цельнее будут строки,
какие мы посвятили живописи французского средневековья, доль-
ше сохранявшей своеобразный характер эпохи. Здесь, как и в
Италии, как и на Рейне, в Западной Германии, многочисленные
учебники XIII—XIV вв.— de arte illuminandi — иногда за отсут-
ствием памятников свидетель большого научно-технического и
художественного опыта западного живописца, опыта, который он
впитал из восточных и византийских рецептов и обогатил соб-
ственным наблюдением.
Следя на протяжении XI—XV вв. за историей миниатюры,
мы видим, как канон уступает место свободному наблюдению,
золотой и эмалевый фон — естественному пейзажу, иератические
условные группы — жизненным сценам, полным свободы и чело-
веческой красоты.
15* Пропущено слово.- Ред.
40
Несомненно, каждый день и каждый час «Улица живописцев»
парижских XIV—XV вв. была театром технически-художествен-
ных находок и событий. Если в этот век последнее слово было
сказано в направлении совершенства золотого фона (безмерно
изощрен на Западе рецепт накладывания и полирования 16* лис-
точков подлинного золота на страницу, доныне производящую
впечатление политой массивным золотом и дающую своеобраз-
ную золотую выпуклость), он был веком изумительных рецептов
красок эмалевого эффекта, расцветивших нежные группы Жак-
мара д'Эсден, живущие как бы в незаходящем солнечном свете.
Иллюстрация дает только бесцветную фотографию с часовника
его школы 17*, и лишь усилием воображения можно представить
нежную белокурую раскраску мягких локонов ангела, рдеющий
как лепестки роз румянец щек и мягко-фисташковую зелень
ризы на фоне снежно-белой альбы. Другие мастерские того же
города и в тот же век углубляются в задачи светотени, создавая
бесподобное парижское мастерство [grisailles] 18, где белые фор-
мы и фигуры чуть тронуты розовыми и сиреневыми отсветами.
Девять оттенков серого — от жемчужного и серебристого до
мышиного и темного «кротового» — можно насчитать на одея-
ниях, продернутых золотой нитью, амиктов-певцов в сцене погре-
бения (того же часовника).
К концу века все смелее перспективные н&ходки, рельефнее
лепка фигур, очаровательнее детали пейзажа, жизненнее темы и
настроения.
Персонажи обвеяны воздухом; зеленые луга тянутся,
синея, к горизонту вдаль, прорезанные светлой речкой; замки,
города чертятся на фоне гор, даль заглядывает в окно, кудрявые
тучки плывут по небу, группы связаны интимной жизнью и от-
мечены печатью индивидуального в лицах и жестах.
С концом XIV и началом XV в. миниатюристы, не менее
подвижные, чем купцы или студенты, образуют целые интерна-
циональные колонии в артистических городах. «Улица живопис-
цев» этой поры видела немало итальянских и фламандских гос-
тей и жадно впивала их находки. Искусство братьев Лимбургов
при безмерном изяществе парижской кисти усваивает итальян-
скую прелесть и фламандский вдумчивый реализм. Эти черты
отличают лучшие миниатюры Петергофского часовника 18*.
Не все действительно художественно в расцветшем под конец
средневековья искусстве живописной иллюстрации. Растущий
спрос на нее вызывает к жизни продукцию шаблонную, невысо-
кого качества. Не только городской нобиль, средней руки про-
фессор, врач, горожанка хотят иметь красочно декорированный
псалтырь, учебник, роман, сонник или часовиик. Рядом с такими
1С* «Наложенный листок три сперва со всею осторожностью, задерживая
дыхание, а под конец с силой, так, чтобы пот катился с лица».
17* Бывга. Юсуповскоп коллекции, ныне Гос. Публичной библиотеки17.
is* дез Петергофской коллекции, ныне Гос. Публичной библиотеки 19.
50
мастерами, как19* Фуке, за искусство иллюстрации бралось
огромное множество третьестепенных ремесленников.
Их произведения не лишены интереса. Мы не заблуждаемся
насчет артистической ценности часовника, вышедшего из неиз-
вестной парижской мастерской середины XV в., с изображения-
ми месяцев, сохранившего 24 сцены «игр и работ XV в.».
Но в ряде этих сцен — в фигуре богомольца, мирно всхрапываю-
щего под кафедрой проповедника под аккомпанемент великолеп-
ной гомилии (март); в городской улице в апрельский день, пол-
ной хозяек с корзинками и мальчишек с ветками; в картине
сенокоса, соединенной с июньским пикником на траве; в развер-
тывающейся майской20*; в июльской реке, оживленной челна-
ми, в декабрьской игре в снежки и т. д. и т. д.— оживает быт
средневекового города с его работой и весельем. Средние по ка-
честву мастерства, эти поверхностно-бытовые и условно-веселые
сцены обходят всякое серьезное отношение к изображаемой жиз-
ни. Городской и особенно сельский труд трактован здесь идилли-
чески, с точки зрения богатого художника, вышедшего полюбо-
ваться на него в час досуга. Ни «грубые мужики», предмет его
презрения, ни те менее, чем он, обласканные историей и судьбой
соседи, которые имеют «синие ногти» и чей «рабочий день долог»,
не представляют серьезной проблемы для этого забавного искус-
ства кануна Ренессанса. Она была поставлена глубже «диалек-
тической мыслью» XII в., чтобы с новой проникновенностью вер-
нуться во фламандском искусстве.
Мы накануне рождения великой живописи, где новое слово
скажет Север, чтобы со свойственным ему искренним и сильным
чувством жизни напомнить самоудовлетворенному, гармонически
успокоенному чувству Европы Ренессанса о трагических загадках
бытия и художественного воплощения.
Мы вовсе не имели возможности остановиться на разнообраз-
ных видах «прикладного» искусства, красившего средневековый
городской быт: на лиможской эмали и посуде, на поделках из
слоновой кости, на деревянной резьбе и деревянной инкрустации,
на металлической резьбе, украшавшей двери и окна средневеко-
вого дома и спинки, сиденья готической мебели.
Стиль Ренессанса является выражением уже иных социаль-
ных отношений и иной организации труда. С ним мы вступаем
н отношения крупного капитализма в хозяйстве и режима абсо-
лютизма в политике.
Из событий «внешнего порядка» эпидемия чумы 1348 г. и
Столетняя война провели ту глубокую борозду на теле бытового
'£ психического уклада Запада, которая отчасти и обусловила
нижнюю границу «городского», «готического» искусства, как и
границу самого средневековья.
'*'* Далее оставлено место для нескольких слов.- Ред.
"* Пропущено слово.— Ред.
51
ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ ЗАПАДНОГО
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
I. Письменные источники (тексты)
1. Значение письменных источников для историка западного
средневековья. Начиная с веков IV и в особенности V и VI пись-
менные источники дают западному историку богатое и разно-
образное осведомление о происходившем, оправдывая (несколько
преувеличенную в общем) формулу Сеньобоса: «История уста-
навливается на основании письменных источников» (L'histoire
se fait par les documents).
2. Операции, какие историк проделывает над текстом. Пись-
менный источник, текст, в частности средневековый западный
текст, представляет явление очень сложное и требует сложного
подхода: вооруженности целой системой научных орудий. В са-
мом деле, будучи начертанием на каком-то материале каких-то
условных знаков-письмен, символизирующих комбинации звуков-
слов, коих сочетания — фразы на каком-то языке — имеют опре-
деленное условное значение: высказывания написавшего (или
диктовавшего), текст является результатом каких-то пережива-
ний в сознании автора происшедшего факта социальной дейст-
вительности. Так получается идущий сам из прошлого, как бы
составляющий его часть материальный факт письменного памят-
ника, который есть звено между прошлым и настоящим. «При
помощи двух процессов психического характера он связывает
мир минувшего, в котором жил его автор, с миром настоящего,
в котором живет историк» (Сеньобос). Все указанные выше эле-
менты, вскрываемые анализом письменного источника, нуждают-
ся в обработке и оценке **.
3. Научные дисциплины, соответствующие указанным опера-
■* Библиография. Книг или глав, посвященных нашему предмету, на
русском языке немного: Беркут Л. Н. Етюди з джерелознавства се-
реднын исторп. Кшв, 1928; Добиаш-Рождественская О. А. Западная
Европа в средние века. Пг., 1920 (вып. 10 издания «Введение в науку.
История»); Она же. Библиографическое предисловие к переводу книги
Бемона и Моно «История Европы в средние века». Пг., 1915; Она же.
История письма в средние века. Пг., 1923; 2-е изд. М.; Л., 1936
(отдел В гл. I).
Особенно, конечно, богата иностранная литература. Из нее мы
укажем только наиболее существенное: Manitius М. Geschichte der latei-
nischen TJteratur des Mittelallers. Miinchen, 1911—1931. Bd. I—III; Wat-
tenbach W. Deulschlands Geschichtsquellen des Mittelalters bis zur Mitte
des XIII. Jahrhunderts. Berlin; Stuttgart, 1904; Molinier A. Les sources
de l'histoire de France des origines jusqu'aux guerres d'ltalie. P., 1901-
1906. T. 1—6. Сухой, по очень ценный перечень представляет отдел
«Bibliography» «Cambridge Medieval History» (Cambridge, 1911-1936.
Vol. 1-8). Следует также иметь в виду: Langlols Ch. V. Manuel de
bibliographic historique. P., 1906; и - ко всей совокупности трактуемых
здесь вопросов - Langlols Ch. V., Scignobos Ch. Introduction aux etu-
des historiques. P., 1897. ч
52
циям. В результате такой обработки создался в течение минув-
ших трех столетий ряд вспомогательных для истории наук, или
дисциплин, насущно необходимых для историка — исследователя
средневековья. Материал, орудия письма и его знаки-символы
изучает наука палеография; анализ языка осуществляется раз-
личными спецдальностями филологии; с ним связан и более тон-
кий анализ и оценка стиля (стиля данной эпохи, данной области,
данного типа источника текста, наконец, стиля самого автора),
анализ, позволяющий охватить и оценить богатство, подвижность
и разнообразие выражения в разные века и в разных местах.
Излишне говорить здесь о необходимости учета тех личных и
классовых тенденции, которые присущи большинству текстов.
Если текст является памятником юридическим (см. ниже),
продуктом сложного канцелярского аппарата, толкование и оцен-
ка различных форм (в разные века и в разных учреждениях)
есть дело дипломатики в тесном смысле. Тесном потому, что в
некоторых научных кругах, главным образом во Франции, под
дипломатикой разумеют вообще всю совокупность историко-кри-
тнческих операций, прилагаемых к тексту для извлечения из
него объективных исторических показаний. При наиболее узком
понимании задач дипломатики как специальности канцелярских
формул и знаков наряду с ней (а не ниже ее) оказывается вся
совокупность важных при исторической критике дисциплин: ис-
торическая хронология, историческая география с наукой о
жизни и . смысле географических имен — топономастикой, исто-
рическая библиография2* и еще более специальные (оказываю-
щиеся нужными историку лишь при известном направлении его
интереса): нумизматика (наука о монетах), генеалогия (учение
о происхождении родов (фамилий), на практике большей частью
«знатных» родов, и составление родословных), сфрагистика, или
♦ сигиллография (наука о печатях). Во многих случаях для изу-
чающего средневековые тексты важное пособие оказывает зна-
ние принципов орнамента и миниатюры в рукописи 3*.
"* Указывая к каждому из наших параграфов соответствующую литера-
туру, мы будем возможно кратки. На каждую тему будем давать лишь
одну-две русские доступные статьи или книги и, по возможности,
одно-два специальных исследования или компендия с тем расчетом,
что в этих последних читатель найдет полноту литературного осведом-
ления. Выходя за эти скромные пределы, мы вынуждены были бы
отдать литературным спискам все место, отведенное для пашей гла-
вы, ибо литература по нашим текстам огромна.
3* Для исторической (технической) хронологии см.: Giry A. Manuel do
diplomatique. P., 1894. P. 80-312. Для палеографии - очерк и литера-
ТУРУ У О. Добиаш-Рождественской («История письма в средние века»).
Особенно полезно для учащихся руководство: Steffens F. Lateinische
Palaeographie. Freiburg, 1903. Neueste Aufl., 1929; есть французское
издание 1910 г. Для дипломатики - статьи Добиаш-Рождествеиской в
Большой советской энциклопедии и Новом энциклопедическом словаре
Брокгауза и Ефрона. Из больших компендиев: Bresslau H. Handbucli
der Urkundcnlehre. Leipzig, 1911-1919. 2 Bd.; Giry A. Op. cit. Для
западной географии и топопомастики: Giry A. Op. cit. P. 577 sq.
Для западной исторической библиографии: Langlois Ch. V. Manuel
53
И. Изучение и издание
средневековых текстов в XV —XX вв.
1. Пробуждение интереса к средневековым текстам в Герма-
нии XV—XVI вв. Бережность к традиции исторического текста от-
личала известные участки феодальной эпохи, особенно века
XII и XIII. В века XIV и XV забота эта меньше. В традиции
они довольствовались баснями. XVI век в Италии и Франции был
веком заботливого восстановления и уже печатной публикации
текстов античности. Для текстов средневековых подобная забота,
слабая в странах романских, определенно характеризует Герма-
нию. Здесь с чувством живого, отчасти боевого интереса загля-
нули во вчерашний день. С папскими, католическими традициями
прошлого, уходящего для протестантских стран, вступали в борь-
бу многие силы: империи, рыцарства, буржуазии, передового
крестьянства, многочисленной интеллигенции. Поиски, проверка,
публикация исторических архивов совершались раньше и живее,
чем где бы то ни было.
На границе XV—XVI вв. во главе движения в этом смысле ста-
ла императорская власть. Максимилиан I был одним из первых
государей эпохи Возрождения, не жалевших денег на разнооб-
разную поддержку исторического изучения: на покровительство
Венскому университету, в его время насчитывавшему до 7000
студентов, оплату историков и организацию при своем дворе ис-
торического салона с состязаниями ученых, поддержку ученых
странствий в поисках рукописей, архивов и хроник, которые сам
он охотно скупал, делая историю ходким товаром. И если при-
дворные его историки (Conrad Celtis) не всегда дописывали свои
задуманные большие исторические сочинения (Germania Illust-
rata), то в поднятом движении было открыто и опубликовано
немало ценнейших исторических средневековых текстов, как
Пейтингерова таблица (дорожная карта III в.), хроникеры Кас-
сиодор, Иорнанд и Эйнгард (биограф Карла Великого), Павел
Диакон, Видукинд и Лиутпранд, монахиня Гросвита и историк
Штауфенов Оттон Фрейзингенский.
Разгар немецкой революции XVI в. и расцвет книгопечатания
были могущественными факторами, питавшими движение. Оно
выдвинуло одно важное коллективное предприятие. По инициа-
тиве славянина из Истрии Матвея Фраыковича (Mathias Flacius
Illyricus) компания ученых-протестантов предприняла в печатных
мастерских Магдебурга историю католической церкви в ее доку-
de bibliographic historique. P., 1906. Для западной нумизматики:
Lenormant F. Le tresor de numismatique et de glyptique. P., 1831-1850;
Engel A., Serrure P. Numismatique au Moyen Age. P., 1891-1895 и цен-
нейшие практические указания в статье Du Cange «Moneta». Для гер-
бологии: Лукомский В. К. Гербоведение и герб // Новый энциклопеди-
ческий словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 13. Для печатей: Giry Л.
Op. cit. P. 622-655, там же литература. Для миниатюры: Zimmer-
пгапп Н. Die vorkarolingische Minialur. Wurzburg, 1916; Martin N.
Iiistoire de ]a miniature au XIII siecle. P., 1924.
54
ментах, располагая ее по столетиям (centuriae), откуда и само
имя предприятия «Магдебургские центурии». В настороженно-
критическом отношении ко всему, на что опиралась католическая
церковь, «магдебургские цеитуриаторы» разоблачили ряд знаме-
нитых подлогов, между прочим, так называемые «Лжеисидоровы
декреталии» (см. ниже). Другим интересным предприятием того
же Матвея Флация явилось издание средневековой студенческой
сатиры, избиравшей своей преимущественной темой клир «в его
главе и членах» и получившей имя «поэзии вагантов» или «го-
лиардов». Через 14 лет после магдебургского издания (выходи-
ло в годы 1559—1574) папский Рим ответил на него изданием
Барония (Baronius. Annales ecclesiastici; первый том вышел в
1588 г.), давшим сперва впечатление большей глубины католи-
ческой науки, впоследствии, однако, в критике эллиниста Казо-
бона и Луки Хольстеыия подвергшимся основательному подрыву
(Хольстений отмечает в «Анналах» до 8000 неверных утвержде-
ний) и в дальнейших изданиях сосчитавшимся с этим упреком.
2. «Дипломатические битвы» XVII в. Немецкая источниковед-
ческая работа была уже предварением того движения, которому
дали имя bella diplomatica. Новое (протестантское) общество,
выдвинувшееся в борьбе с католической церковью и овладевшее
ее прежними имуществами и правами, предъявило иск не только
об этих правах, но и о положительных документах на них. Оно
поставило вопрос об аутентичности ее архивов. На чем основаны
мирская власть и финансовые притязания Римской курии? Ка-
кие права имели епископы на территории городов? Что такое
Германская империя и ее прерогативы? Что такое власть сеньо-
ров? Никогда дипломы и хартии не были предметом таких страст-
ных споров. Этому времени дали имя периода «дипломатических
войн» (bella diplomatica), имя, извлеченное из сочинения некое-
го Людевига «Об употреблении и значении дипломатического
искусства, далее о дипломатических войнах, разыгравшихся во
Франции, Италии, а также в верховных трибуналах Римской им-
перии» (Leipzig, 1720). Фоном и идеологическим увенчанием все-
го движения была характерная для эпохи философия скептициз-
ма, начавшееся с Монтеня движение против традиции и автори-
тета. Вызванные практической нуждой «дипломатические войны»,
если они осуществлялись работниками глубокого ума и сильной
теоретической складки, отложились в настоящие научные дисцип-
лины, те самые, которые нами перечислены в § 3 главы 1.
3. Духовные компании XVII—XVIII вв.: бенедиктинцы и бол-
ланд исты. Работа эта особенно интенсивно совершалась во
Франции и Бельгии. Послетридентская католическая церковь,
встревоженная сокращением своего стада, стремилась всячески
парировать внутреннее разложение своих органов, энергично
призывая к реформе и внутренней работе, в частности работе
научной, прежние знаменитые свои ордена, гордившиеся учено-
стью и писательской деятельностью. На этот призыв откликну-
лись из старых орденов бенедиктинский, а из новых — иезуит-
55
ский. Из бенедиктинского ордена выделилась особая конгрегация
св. Мавра (откуда имя ее членов «мавристы»). Сделав париж-
ское аббатство Сен-Жермен-де-Пре своим седалищем и библиоте-
кой, конгрегация, имевшая во всех странах католического
мира — в среде своих еще многочисленных монастырей — дру-
зей и корреспондентов, задумала большое научное дело: собира-
ние в подлинных рукописях с целью в дальнейшем их издания
исторических текстов, интересовавших в первую очередь цер-
ковь, а затем и вместе с тем (ибо в средние века «церковь» ох-
ватывала все общество и, во всяком случае, все люди школы,
официально считаясь клириками, входили в духовенство) исто-
рию вообще. Усилия собирания (путем переписки, сношений и
многочисленных странствий) учеными-бенедиктинцами подлин-
ных рукописей {эвристика), очищения текстов от всего подлож-
ного и сомнительного (первоначальная историческая критика) и
последовавшие затем публикации текстов явили впервые в исто-
рии образец в больших масштабах проводимой систематической
историко-критической работы, вызывая признание представите-
лей тогдашней науки и тревогу и возражения, даже осуждения,
тогдашних официальных католических кругов.
Издательство мавристов ставило следующие задачи, формули-
рованные на собрании генерального капитула ордена в 1648 г.:
1) издания «отцов церкви». Впоследствии длинный ряд всех этих,
зачастую весьма ценных, изданий, опубликованных in folio, был
повторен в доступном издании Migne (Patrologia Latina); 2) па-
мятники и сочинения, относящиеся к истории церкви; 3) памят-
ники, относящиеся к истории бенедиктинского ордена. В ряду
этих последних особенную ценность представляют издания Жана
Мабильона «Annales Ordinis s. Benedicti» 4*, цитируемые обыкно-
венно как АОВ, и «Acta Sanctorum Ordinis s. Benedicti» 5*, ци-
тируемые как ASOB; 4) труды, относящиеся к вспомогательным
наукам истории. Здесь гордостью бенедиктинской работы стал
палеографический компендий Мабильона (см. ниже). Рядом с
этим доныне имеет практическое значение четырехтомный ком-
пендий по задачам средневековой хронологии, так называемый
«Art de verifier les dates»6*, впоследствии сжатый ученым
Французского института Mas Latrie в большой однотомник под
названием «Tresor de Chronologie» 7*. 5, б, 7 и 8) составляли
труды, относящиеся к истории Франции церковной, общеполити-
ческой, литературной и провинциальной, а затем 9) «Извлечения
из рукописей и заметки» pi 10) несколько неопределенная рубри-
ка «других предприятий», вмещавшая все, что не вошло в про-
чие рубрики.
Следует заметить, что в литературной истории Франции мав-
ристам принадлежит одно начинание, которое, как и болыпинст-
4* «Анналы ордена св. Бенедикта» (лат.).
5* «Деяния святых ордена св. Бенедикта» (лат).
6* «Искусство проверять даты» (фр.).
7* «Сокровищница хронологии» (фр.).
56
но бенедиктинских научных начинаний, принятое впоследствии
Французским институтом, сыграло роль первоклассного научно-
го пособия. То была «Histoire litteraire de la France», доведенная
ими до XII, а ныне под руководством Французского института до
XIV в. включительно. Идущие в порядке хронологическом, а в кон-
це тома (см. в т. XII индекс за первые двенадцать веков, а в
т. XXIII — за XIII в.) индицированные в алфавитном порядке
имен авторов и анонимов статьи, написанные большею частью
оригинальными учеными, дают в беспритязательной и удобной
форме биографии всех «писателей» и сведения об их писаниях,
охватив ныне уже значительную часть средневековья.
В «Истории Франции» под редакцией одного из трудолюби-
вых мавристов, Dom Bouquet, положено начало капитальному
собранию «Историков Галлии и Франции» (Recueil des histori-
eiis de Gaule et de la France), первые восемь томов которого по-
явились в годы 1737—1752. К сожалению, располагая материал
«но векам», издатель принял систему разрывать на части боль-
шие хроники, захватывавшие ряд веков. Ныне в руках Француз-
ского института томом XXIV коллекция вступила в XIV в.
Не менее удачным и практично задуманным оказалось то
предприятие, которое обозначено было как «Заметки и извлече-
ния из рукописей» (Notices et extraits des manuscrits). Сохра-
ненное и продолженное под этим именем тем же Французским
институтом, ныне издание дало уже десятки томов, где все с
большим совершенством критической обработки лучшими фран-
цузскими учеными читателям предлагаются ценные и живые из-
влечения из подлинных, неизвестных дотоле текстов и рукописей,
путь к темам которых дают удобные алфавитные индексы, имен-
ные и предметные.
Среди выдающихся бенедиктинских ученых работников (выде-
мение отдельных имен вообще было мало в обычае бенедиктин-
ской работы, коллективной в значительной своей части и обычно
безымянной) следует назвать несколько имен: Дом (сокращенное
«господин», dominus: обычный титул бенедиктинцев) Люк
л'Ашери, один из основателей и первых библиотекарей конгрега-
ции, Дом Тарисс, Лабб и Коссар, издатели соборных актов, Мар-
тен и Дюран, издатели ряда подборов текстов, в частности цен-
ной «Сокровищницы неизданного» (Thesaurus anecdotorum) в
7i томах. Но особенной славой конгрегации был безмерно трудо-
любивый искатель и талантливый ученый Жан Мабильои. Со-
ставитель вышеуказанных больших историй ордена, автор пер-
вой замечательной критической биографии св. Бернарда (вы-
гнавшей ярые нападки курии), Мабильон в особенности вызван
был к первоклассному труду своей жизни нападками на бене-
лпутинскую работу со стороны болландистов, общества, выделив-
шегося из компании иезуитов и создавшего центр работы в Ант-
г^рпене также в начале XVII в.
Инициатором этой работы был Г. Розвейд. В дальнейшем в
сотрудничестве с И. Болландом (отсюда имя общества),
57
Г. Геншеном и Даниилом Папеброком он установил план и при-
ступил к осуществлению собирания рукописей и издания текстов
легенд святых обеих половин христианского мира: «Acta sancto-
rum quotquot toto orbe coluntur» 8* (пит. как АА). Эти легенды
предположено было публиковать не в хронологическом порядке
исторических текстов, но в порядке празднования святых по дням
и месяцам, осуществляя таким образом западные «Четьи-Ми-
неи» — принцип научно самый нецелесообразный, ставивший ря-
дом легенды разных веков и разного качества. Предприятие
было поставлено под покровительство папской курии и австрий-
ского императорского дома. Отдельные выходившие томы снаб-
жались посвящениями членам последнего и портретами австрий-
ских эрцгерцогов и эрцгерцогинь. Включая в свой ряд очень вид-
ных эрудитов, общество зачастую не могло скрыть тех весьма
серьезных сомнений, тех противоречий, какие возникали по по-
воду легенды. Добросовестно относя эти сомнения в подстрочные
примечания, авторы оставались возможно «благонамеренными» в
«корпусе» — черта, которая наряду с другими аналогичными не-
увязками довольно скоро стала вызывать неблагоприятные суж-
дения науки о предприятии болландистов.
Тем более своеобразным является тот повод, по которому бол-
ландисты столкнулись с бенедиктинцами. Им было издание бе-
недиктинцами грамот-привилегий аббатства св. Дионисия. В по-
рыве гиперкритики Даниил Папеброк объявил эти древние гра-
моты подделками, выставив парадоксальный тезис: '«старые эти
пергамены тем сомнительнее, чем на большую древность они
претендуют». Приложенное к архивам Сен-Дени, это положение
подрывало основу материального достояния аббатства и их исто-
рическую ценность, колебля научные критерии работы маврп-
стов.
Конгрегация поручила Мабильону дать ответ нападавшим.
Не позволяя увлечь себя «монашескими сварами», Мабильон
шесть лет потратил на основательное изучение вопроса, чтобы
выступить во всеоружии законченной конструкции целой новой,
им созданной системы принципов, одновременно палеографии и
дипломатики, изложению которой дал имя «De re diplomatica
libri sex» 9* (P. 1673) и которая нашла безусловное признание
со стороны противника.
Однако вся совокупность научно-критических исследований
Мабильона, колебавших самые чтимые (официально) церковные
легенды, поставила его и работу бенедиктинцев вообще под угро-
зу преследований со стороны курии. Под этой угрозой умер сам
Мабильон. Уже после его смерти новые скептические течения
внутри конгрегации, в ином смысле поставившие под вопрос зна-
чение его трудов, вызвали защиту и развитие его системы в со-
чинениях двух бенедиктинцев, Дом Тассена и Дом Тустепа,
«Деяния святых, почитаемых во всем мире» (лат.).
«Шесть книг о дипломатике» (лат.).
58
«Nouveaux traite de diplomatique par deux religieux benedic-
lins»10* (P. 1750-1768. 6 Т.).
Но внутри конгрегации многое менялось. Ученые светского
типа сменили старое поколение. Таким был Б. Монфокон, созда-
тель греческой палеографии. Работа конгрегации вырождалась,
таким образом, еще до того, как бури Французской буржуазной
революции, уничтожив вместе со многими остатками средневе-
ковья монашеские ордена, приостановили ее окончательно. Лишь
впоследствии был поставлен вопрос о продолжении работы мав-
рнстов, но уже в иных формах.
4. Необолландисты. Несколько иначе осуществился конец или,
точнее говоря, большой перерыв в работе болландистов. Уничто-
жение иезуитского ордена в 1773 г. само по себе не могло не от-
разиться на работе его ученого органа, хотя этот последний был
пощажен в декрете упразднения ордена. Но затем ряд стеснитель-
ных указов Иосифа II, под давлением которых, однако, еще в
1793 г. вышел 53-й том «Acta Sanctorum», уже был предвестни-
ком неблагоприятной для клерикальных предприятий атмосферы
великой революции. Работа болландистов прервалась на несколь-
ко десятилетий, чтобы возобновиться однако с 1837 г.
Французский институт готов был взять ее ведение в свои
руки. Но возродившееся в самой Бельгии общество необолландис-
тов, получив стипендию своего правительства, возобновило преж-
нюю работу, поставив задачей в прежних рамках «Миней» под-
нять издание по возможности на высоту научных требований.
В таком смысле особенно энергична и плодотворна была в годы
1903—1911 деятельность ученого-иезуита де Смедта с его сотруд-
никами Делехе и Ван-ден-Геном (Delehaye и Van den Ghen).
Издательство поставило более высокие требования изданию
текстов и создало несколько превосходных научных орудий для
работы, которые ныне вошли в обиход соответствующих обла-
стей исследования: 1) «Catalogue codicum hagiographicorum la-
liiiomm, etc.», 2) «Bibliotheca hagiographica latina, etc.», 3) «Bul-
letin des publications liagiographiques», наконец, периодический
спутник и, так сказать, архив работы «Analecta Bollandiana»
с его строго систематически поставленными обзорами рукопис-
ных открытий и с его рецензиями на все, что выходит в области
медиевистики, сделавший себя прекрасным пособием медиеви-
стики вообще.
5. «Светские бенедиктинцы»' XVII—XVIII вв. Родственной
М(> характеру работе «духовных компаний» XVII и XVIII вв.,
°-:шзкой по результатам, хотя менее сильной и систематичной по
м<1спгтабам, была научно-издательская деятельность светских
Ученых людей этой эпохи, особенно во Франции. Им впоследст-
K|[ir любили давать имя «светских бенедиктинцев». На первом
Мс'сте в этой работе мы видим элементы официальные, зачастую
К()Гтссрвативпые, работающие при материальной поддержке и под
«Новый трактат о дипломатике двух бенедиктинцев» (фр.).
59
покровительством королевской власти. Таковы библиотекарь Ко-
ролевского книгохранилища (Bibliotheque Royale, впоследствии
ставшей Bibliotheque Nationale) Etienne Baluze, издатель капи-
туляриев франкских королей и соборных актов каролингской
эпохи, собиратель и копиист огромного множества ценных под-
линников («красные тетрадки» Балюза в Национальной библио-
теке), «королевские историографы» братья Scevole и Louis de
Sainte Marthe, так называемые «Саммартаны», инициаторы одно-
го из очень важных предприятий, которое в своем продолжении
влилось в работы мавристов и в конечном счете Французского
института, «Gallia Christiana» и*, собрание биографий местных
епископов и летописей епархий Франции, скомпонованное по
подлинным текстам и расположенное по церковным «провинци-
ям». Но в особенности в работе «светских бенедиктинцев» XVII в.
следует отметить гигантский памятник учености, воздвигнутый
трудолюбием Дюканжа.
6. «Словарь средней и низкой латыни» Дюканжа. Казначей
города Амьена Charles du Fresne sieur Du Cange, этот кропот-
ливый собиратель, с юности получил вкус к «честному и прият-
ному времяпрепровождению» выписывания фрагментов, осве-
щавших смысл того или другого слова из текстов «среднего ты-
сячелетия» от 500 до 1500 г. Наполнив свои лари миллионами
выписок, Дюканж мечтал о сочинении из истории средневековых
учреждений и завершил поиски свои в более непритязательной,
более научной и полезной форме «Словарем средней и низкой
латыни» (Glossarium mediae et infimae latiiiitatis), вышедшим в
3 томах в 1678 г. Для каждого слова с кратким переводом его на
французский язык вместо толкования латинского дается в хро-
нологическом порядке ряд текстов, выписанных из опубликован-
ных в рукописных подлинниках: хроник, дипломов, законов
и т. д., где оборачивается это слово. Нередки случаи, когда се-
рии текстов, подобранных Дюканжем вокруг таких слов, напри-
мер, как investitura, immunitas, moneta, manumissio12*, почти
бывает достаточно, чтобы построить на их основании, как на
подлинном материале, историко-критическое исследование о со-
ответствующих проблемах. Словарь Дюканжа был переиздан в
1736 г. бенедиктинцами в 6 томах с 4 томами Supplementum.
В 1840—1850 гг. последовало новое издание Henschel-Didot, а в
1883—1887 гг.—переиздание последнего L. Favre'oM в 10 томах.
Ныне международная комиссия, работающая под руководством
Французского института, занята новым изданием Дюканжа
[Р., 1937-1938. Vol. 1-10].
7. Положительные стороны и ограничения предприятий XVII—
XVIII вв. Наличие коллективной дисциплины и усердие в деле
собирания и издания памятников, и в частности сильный крити-
ческий метод мавристов, дали возможность осуществиться пред-
и* «Христианская Галлия» (лат.).
12* Инвеститура, иммунитет, монета, отпуск на волюту (лат.).
60
нриятиям, которые стали надолго основными для изучения фео-
дального прошлого. Очень ценны в этих изданиях их заботливые
указатели имен, личных и географических, и предметов. Как бе-
недиктинцы, так и болландисты сопровождают каждый том таки-
ми индексами, где учтены не только крупные исторические факты,
изложенные текстом, но показания бытовые и культурные, како-
вы сведения о дожде и наводнении, плуге и навозе, строе войска
и методах посева. Читатель, ищущий в них подобных сведений,
избавлен от необходимости самому погружаться в кропотливое
перебирание всей массы часто далекого от него по интересу ма-
териала, пользуясь нитями индексов, которые ведут его почти
безошибочно к нужным темам.
Но рядом с этими положительными сторонами, доныне состав-
ляющими славу этих изданий, в работе их было немало ограни-
чений, вызванных узостью организации, ее специально направ-
ленными интересами и связями. Дело бенедиктинцев и боллан-
дистов не могло стать широким предприятием, заинтересовать и
увлечь широкие круги. Латинский язык, на котором переписы-
вались ученые-мавристы, уже не был языком большинства.
Странствия в поисках рукописей и ученых сношений — подвиг,
трудный уже для них, но облегчавшийся специальными связями
и всегда для них открытыми госпициями обителей, был в то вре-
мя почти недоступен для работников иной организации. Извлек-
ши немало драгоценных подлинников и сосредоточив их в библио-
теке Сен-Жермен, ученые компании не имели ни средств, ни сил
организовать дело регистрации и охраны оставшихся рукописных
фондов широко и систематически. Бедствие «рассеянности доку-
ментов» было лишь частично парировано их собирательством,
и известно, что 1789-й год в одном Париже застал сотни частных
или церковных архивов, закрытых для публики, лишенных каких
бы то ни было рациональных описаний и каталогов и за их от-
сутствием не могущих быть использованными. Трудность стран-
ствий осложнялась, таким образом, безнадежностью поисков,
фактической невозможностью передачи и — за отсутствием фото-
графии в то время — неточностью и затруднительностью копий.
Французская революция (в первых своих шагах опрокинув-
шаяся всей силой стихийного гнева на «титулы тирании и суе-
верия») уже, однако, в Учредительном собрании, но еще более в
Конвенте взяла на себя систематическую охрану, организацию и
изучение архивных, как и музейных и библиотечных, фондов,
чтобы впервые в истории поставить это дело широко, в общегосу-
дарственном масштабе. Об этой стороне деятельности мы скажем
ниже в связи с тем дальнейшим ее развитием, какое осуществил
во Франции XIX век. Ныне мы остановимся на большом, уже
«светском» предприятии начала этого века, имевшем, однако,
известные черты, которые роднили его (особенно вначале) с
только что описанной работой. Мы имеем в виду предприятие
Monumenta Germaniae Historica.
8. Monumenta Germaniae Historica. Если религиозное рвение
61
и защита интересов католической церкви были сильным движу-
щим моментом работы бенедиктинцев и болландпстов, то
движущей силой крупнейшего светского предприятия XIX в.
было националистическое чувство — «патриотизм» дворянских и
буржуазных кругов поднимавшей голову Германии. Едва
оправлявшиеся от гнета наполеоновского завоевания круги эти
в разбитых на многие политические единицы частях «немецкого
отечества» в искании единства и «народной самодеятельности»
хватались за их воспоминания в историческом прошлом герман-
ского средневековья, от эпохи «свободных и активных» герман-
ских племен через эпоху Империи с ее внешне блестящими стра-
ницами до эпохи корпоративной самодеятельности городских и
цеховых свобод, рисовавшихся воплощением искомых начал.
Естественным следствием знаменитых «речей Фихте к немец-
кому народу» представляется в этих условиях вышедший в
1818 г. «манифест» К. Дюмге «Возвещение о необходимости об-
щего собрания лучших немецких исторических писателей средне-
вековья» и призыв создать, «вызвать к жизни ученый круг»,
аналогичный духовным компаниям минувшего века во Франции.
Границы подлежащего восстановлению периода намечались —
как и в словаре Дюканжа — в пределах «среднего тысячелетия»:
от 500 до 1500 г. Географические границы рисовались пределами
Германии с включением Италии и Восточной Франции. На этой
основе особенно активному инициатору предприятия барону фон
Штейну удалось создать в 1819 г. (во Франкфурте-на-Майне)
«Общество изучения древней немецкой истории» (Gesellschaft
fur altere deutsche Geschichtskunde).
Серии предложенных к изданию памятников было дано имя
«Исторических памятников Германии» (Monumenta Germaniae
Historica), а тому постоянному периодическому органу, который
имел сопровождать работу и публиковать ее предварительные
результаты,— «Archiv der Gesellschaft etc.» Первые 10 его томов,
вышедшие при первой редакции Георга Генриха Перца, постав-
лепного тогда во главе работы, носят в ученых кругах имя
«Перцова архива» (Pertz-Archiv) в отличие от того «Neues Ar-
chiv der Gesellschaft etc.», который создался после реформы пред-
приятия в 1876 г. Планируя издание собираемых текстов, Об-
щество наметило пять главных серий, которые подлежали публи-
кации по мере накопления материала независимо одна от другой:
1) «Исторические писатели» (Scriptores; сокращенно цитируются
MG SS); 2) «Законы» (Leges —LL); 3) «Грамоты» (Dlploma-
ta — DD); 4) «Послания и письма» (Epistolae — Ерр.); 5) «Древ-
ности» (Antiquitates — Ant.) — отдел, куда имели войти бытовые
памятники и другие, не вмещавшиеся в предыдущие рубрики.
Задачами Общества удалось заинтересовать различные не-
мецкие государства: Баварию, Баден, Австрию. Издаваемые то-
мы получили формат фолиантов и эпиграф 13*, характерный для
и* в рукописи ошибочно: эпитет.- Ред.
02
настроения инициаторов: «Душу дает священная любовь к роди-
не» (Sanctus amor patriae dat animum). С 1876 г. формат этот
изменился на формат in quarto, сохраняя тот же эпиграф, о ко-
тором Фюстель де Куланж иронически выразился: «Патриотизм—
добродетель. История — наука» (Le patriotisme est une vertu.
L'histoire est une science).
О многочисленных и далеких странствиях работников MG,
доходивших на юге до Монте Кассино и на северо-западе до тог-
дашнего Петербурга (если бенедиктинцы ездили на мулах или
передвигались пешком, работники MG ездили в почтовых каре-
тах), можно было пересказать немало. Еще больше заслуживает
внимания их метод собирания (иногда не меньше 100 рукописей
для одного текста), критического сопоставления вариантов (ими
созданы приемы генеалогии вариантов), критического издания
текстов. Все более совершенствующиеся методы использования
сложной «алгебры» научного издательства, различных шрифтов
(курсивов, петитов и т. п.), примечаний и предисловий составля-
ют гордость немецкой критико-издательской работы, в совершен-
стве нескоро достигнутом впоследствии другими издательствами.
Пусть даже нередко ставилась им в вину эта сложная, подчас
запутанная алгебра.
Первое поколение работников MG, в котором выделились
ученые Bohmer, Niebuhr, Ranke, Blume, Giesebrecht, Arndt,
Dahlmann, работало под руководством Pertz'a, ревностно участ-
вовавшего в черновой работе издательства, проявившего огром-
ную энергию, однако и такой же деспотизм. В течение тех 40 лет,
что Перц почти неограниченно «царствовал» над Monumenta,.
вышли 21 том SS, 4 тома LL, один, очень плохой, порученный
Перцем сыну том DD. Деспотизм главы, его вмешательство во
нее детали работы и отсюда медленный темп издательства вы-
зывали протесты нового поколения работников (Jaffe, Watten-
bach, Sickel, Dummler, Berthmann). Положение этого предприя-
тия было чрезвычайно упрочено после объединения Германии ре-
организацией всего издательства. В 1876 г. Империя и ее созда-
ние — Прусская академия берут в руки дело, останавливавшееся
в руках создавшего его Общества и руководимое Перцем. При
Академии создается Центральная дирекция с Вайцем во главе.
Смерть Перца в том же году, естественно, положила конец пер-
сональным затруднениям. Дирекция провела ряд реформ в веде-
нии дела.
На 21-м томе SS и 5-м томе LL закончена серия фолиантов.
Перейдя на квадранты, дирекция открыла ряд новых иодсерий.
«Древнейшие авторы» (Auctores Antiquissimi — АА) — для ис-
ториков переходной-поры V—VIII вв. (1-й том старых «Авторов»
начинался с каролингских писателей). Особое место заняла доны-
не не завершенная серия писателей меровингских (Scriptores
rerum Merovingicarum) и лангобардских (Scriptores rerum Lan-
gobardicarum). Акты каролингских и меровингских соборов, ка-
питулярии каролингских государей, каролингская переписка и
63
исрзия, законодательства «варварских» племен, в дальнейшем
постановления и указы немецких императоров и королей, пам-
флеты спора императоров с папами, хроники на языке немецком,
послания пап XIII в. и послания наиболее знаменитого папы
VII в. Григория I, наконец, некрологические записи Германии.
Мы перечисляем все эти тома (все in quarto) в их подлинных
заголовках: Concilia Aevi Merovingici — Concilia Aevi Carolini —
Capitularia regum Francorum — Epistolae Aevi Carolini — Poetae
latini Aevi Carolini — Leges (см. выше) — Constitutiones et acta
imperatorum et regum — Libelli de vite pontificum et imperato-
rum — Deutsche Chroniken — Epistolae pontificum saeculi XIII—
Gregorii I epistolae — Necrologia Germaniae.
В 1890 г. вышедшие до этого года тома были охвачены си-
стематическим «Указателем к доныне вышедшим томам» (Indices
eorum (etc.) quae huiusque edita sunt). В этом индексе в поряд-
ке вышедших томов, затем в порядке алфавитном писателей, ано-
нимов, тем, а также географических имен читатель может найти
и охватить содержание Monumenta.
В течение долгой своей жизни отдельные собрания и все
предприятие неоднократно подвергались суровой и заслуженной
критике. Когда и на чем ставит точку издательство? На каком
основании охватывает оно ряд малозначительных текстов, не
дав такие первоклассные тексты, как, например, тексты Тацита?
Правильно ли оно отвело от себя византийских свидетелей гер-
манской древности? На эти упреки можно отвечать так или ина-
че. Недочеты в программе MG вызвали разные дополнительные
предприятия аналогичного типа. Конец издания действительно
пока не предвидится. Пред лицом такого грандиозного предприя-
тия, быть может, целесообразнее оценивать, что может оно дать,
чем выискивать, чего оно не дает, потому ли, что дать не может,
или потому, что те же задачи уже рядом осуществляются други-
ми предприятиями. Таков приблизительно был ответ критикам
MG в юбилейном году.
Следует отметить еще некоторые полезные начинания, ответ-
вившиеся от MG. Это малого формата и более легкие, хотя и
снабженные серьезным научно-критическим аппаратом, издания
для школьного употребления (ad usum scholarum) отдельных пи-
сателен или текстов и другое: тексты в немецких переводах
«Историки ранней Германии» (Geschichtsschreiber der deutschen
Vorzeit).
Наряду с текстами первоклассное научное орудие создано
было ученым кругом MG в серии «Regesta Imperii», путеводитель
по текстам, хронологическое резюме со ссылками на подлинники,
составленное Бемером (Bohmer), в дальнейшем перерабатывав-
шееся по периодам: Muhlbacher (каролингская эпоха) и т. д.
9. Французские научные предприятия начиная с эпохи Вели-
кой революции. Что сделано было в интересующих нас областях
Великой французской революцией?
Революционные правительства не сразу привели в русло те
64
стихии гнева, которые пред лицом памятников феодального на-
силия стремились ликвидировать всякую о них память и в тор-
жественных аутодафе вокруг «дерева свободы» предавали сожже-
нию ненавистные воспоминания. И, однако, уже в 1790 г. среди
полного пожара революции вышел декрет Учредительного собра-
ния, требовавший передачи государству «архивов упраздненных
учреждений, устраненных personnes morales (юридических лиц),
мигрировавших фамилий». Этот же декрет конституировал уч-
реждение в Париже Национального архива (Archives Nationales).
В 1796 г. (5 брюмера V года) этот декрет дополнен другим,
конституировавшим провинциальные департаментские (в числе
84) архивы, имевшие собирать архивный урожай огромной и бо-
гатой документами старины французской провинции. Еще ранее,
в июле 1793 г. (7 мессидора II года), Конвент установил закон
«триажа» (сортировки) архивных материалов на четыре группы:
1) «Исторические памятники» (Titres historiques), которые долж-
ны были передаваться в Национальную библиотеку; 2) «Докумен-
ты, важные для разрешения споров» (Titres utiles a l'administ-
iation des contentieux); 3) «Бесполезные бумаги» (Papiers inuti-
les), предназначенные на выделку патронов в разгоравшейся
войне; 4) «Памятники тирании и суеверия» (Titres de la tyran-
nie et de la superstition), обреченные быть «торжественно сож-
женными».
При сортировке, обрекавшей часть документов на уничтоже-
ние — уступка в 4-м и отчасти в 3-м пунктах революционному
гневу,— конечно, погибли некоторые памятники средневековья,
могшие получить важное историческое значение. Но на практике
деятели и ученые революции, пользуясь первыми двумя статья-
ми, ограждали, как могли, архивалии прошлого. И, во всяком слу-
чае, огромным, небывалым в мире и положительным благом была
рациональная государственная организация архивов. Она посте-
пенно совершенствовалась, и в общем, исходя от вдохновений
революции, организация, создавшаяся во Франции, долго явля-
лась наилучшей, непревзойденной в других странах, притом во
всем масштабе постановки дела «источниковедения». Ибо одно-
временно с организацией архивов такое же централизованное об-
щегосударственное оформление было дано и делу музейному и
библиотечному созданием центральной (Bibliotheque Nationale)
и департаментских библиотек, а также центральных и департа-
ментских музеев, впервые в истории открытых в принципе каж-
дому гражданину и стремившихся в системе каталогов сделать
действительно доступными фонды истории.
Вся эта организация получила законченный вид в посленапо-
•чооновскую эпоху, и в особенности со времени управления Гизо
министерством народного просвещения. Специальная подготовка в
Школе хартий (Ecole des Chartes) и в университетах государст-
венных архивистов-палеографов и библиотекарей для централь-
ных и департаментских учреждений дала вскоре возможность
предъявить к ним обязанность составления научно-критических
3 О. А. Добиаш-Рождественская
65
каталогов, которыми и ныне гордится французская наука. Пре-
восходные как парижские, так и департаментские каталоги биб-
лиотек и инвентари архивов (Catalogues des bibliotheques,
Inventaires des archives) дают возможность работнику уже в
первой стадии работы широко раскидывать сеть изысканий и
получать представление о том, какие неизданные, архивные и
рукописные фонды хранятся во Франции.
Французский институт, продолжив полезные изыскания бене-
диктинцев (см. выше), создал ряд новых, где нашли приют соб-
рания текстов. Таковы серии «Собрания неизданных текстов из
истории Франции» (Collection des documents inedits sur l'histoire
de la France). Организовались и другие учреждения и общества,
поставившие задачей историческое издательство, как «Общество
истории Франции» (Societe de l'histoire de la France), ежегодно
выпускающее не менее трех изящных томиков с красным кореш-
ком текстов, удачно заменяющих тяжеловесное и малоудобное
собрание Dom Bouquet. Подобно немецкому «Ad usum scholarum»,
во Франции (издательство Пикара) создалось «Собрание текстов
для исторического исследования и преподавания» (Collection des
textes pour servir a Tetude et a l'enseignement de l'histoire).
Большие школы (нас интересует здесь судьба тех, которые по-
ставили средневековье в центр своих интересов) создали свои
издательские серии и издания, как «Библиотека Школы хартий»
и «Библиотека Школы высших студий» (Bibliotheque de l'Ecole
des Chartes, Bibliotheque de l'Ecole des Hautes Etudes), ныне уже
себя зарекомендовавшие множеством превосходных, ими издан-
ных монографий, более всего по истории средних веков, и — что
для нас здесь еще ценнее — периодическими отчетами о выходя-
щих сериях текстов и памятников.
10. Аналогичные предприятия в других странах. Ученые
XIX в. любили о нем говорить, что он был «веком истории» по
преимуществу уже потому, что, по их словам, это был век рас-
ширения «области европейской цивилизации». Организованная
работа научных изысканий стала возможна там, где она не была
возможной ранее: в странах старой культуры, как Индия и Еги-
пет, в ставших французскими Алжире и Индокитае, с расшире-
нием на восток русских владений, с усвоением Америкой науч-
ных методов старой Европы. «Работают одинаковыми методами
от Киева до Сан-Франциско». Учитывая те преувеличения, кото-
рые проявляются в этой своеобразной апологии культурных ре-
зультатов империалистической политики, мы не можем не кон-
статировать принципиального отличия от предшествующих веков
всего стиля исторической работы в XIX в., когда она, во всяком
случае, стала предприятием государственным.
Большие организации изучения и издания памятников созда-
ются всюду. В Англии они подведомственны тому товарищу ми-
нистра юстиции, который носит звание «Мастера свитков» (Mas-
ter of the Rolls). Под его эгидой организуется то большое, важ-
ное для медиевиста предприятие, которое называется собранием
66
«Средневековых писателей британской истории» (Rerum Britan-
mcarum Medii Aevi Scriptores) (начало выходить в 1863 г.). Не
особенно систематически планированное, нелегкое в смысле пу-
тей отыскания в нем материалов, это, во всяком случае, ценное и
внешне роскошное издание важнейших нарративных текстов
средневековья; юридические читатель должен искать у Стеббса
(Stubbs W. Select charters and other illustrations of English con-
stitutional history. 8 ed. Oxford, 1905).
В Италии издательство средневековых текстов пошло по пути
скорее организованных общественных предприятий. Исторические
общества старых провинций: Societa Veneta di storia Patria, Soci-
eta Ligure di Storia Patria и т. д. наряду с государственной
Academia dei Lincei осуществляют со значительным успехом это
дело. В Америке медиевистика стала предметом особенного увле-
чения в последние годы. В Массачусетсе образовалась всеамери-
канская Medieval Academy, издаются тексты и особенно иссле-
дования по истории письма. При ней существует орган медие-
вистики «Speculum», ныне сделавший ненужным не одно старое
европейское издание. В организации библиотек, архивов и музе-
ев, где специальное внимание уделяется европейскому средне-
вековью, Америка в некоторых отношениях конкурирует и идет
впереди. В том же направлении много работали в конце XIX и
начале XX в. Испания и Скандинавские страны. Мы не останав-
ливаемся на дальнейших деталях в этом кратчайшем вводном
очерке. О них сведения полные и точные имеются в книге:
Langlois Ch. V. Manuel de bibliographie historique. P., 1906.
Но мы скажем здесь несколько слов об источниках западного
средневековья в СССР. В нем имеется несколько ценнейших, да-
леко не разработанных рукописных западных фондов. Всему
миру известны рукописные собрания Гос. Публичной библиотеки
имени Салтыкова-Щедрина. Заслуженную репутацию имел му-
:*ей, собранный Н. П. Лихачевым, переданный им в Академию
наук и ныне с вновь приобретаемыми дополнениями составивший
Институт книги, документа и письма АН СССР. Рукописное от-
деление при Ленинской библиотеке в Москве имеет ряд ценней-
ших западных рукописей. Они имеются в некотором числе при
библиотеках Харькова, Киева, Одессы. Сокровища ленинградской
ГПБ стали систематически и интенсивно разрабатываться с ди-
ректорством в этой библиотеке акад. Н. Я. Марра. Списки сделан-
ных в ней описаний и исследований читатель найдет в книге:
Д о биаш-Рожд ест венская О. А. История письма в средние века.
2-е изд. С. 10—13. Издание текстов, ныне всемерно оживляющее-
ся, начато 1-м изданием «Социальной истории средневековья»
(М.; Л, 1927. Т. 1-2).
3*
07
III. Главные категории письменных источников
в их историческом развитии
1. Древнейшие тексты. На ранние века, о которых мы узнаем
более всего из вещественных памятников, бросают свет отчасти
тексты писателей греко-римской древности уже с V в. до н. э.
Таковы Пифей Массалиот (V в., «Об Океане»), Тимей (IV в.,
«История»), Эратосфен (III в., «География»), Полибий (II в.),
Посидоний из Апамеи (II в.), Страбои (I в., «География»). Все
эти ученые-греки, так или иначе описавшие западные страны,
дают язык немым вещественным памятникам. Но с I в. н. э.
особенно ясно и четко говорят о западе галльском и германском
знаменитые тексты Плиния Старшего (Naturalis Historia), Юлия
Цезаря (De bello Gallico) и более всего Корнелия Тацита (Anna-
tes, Historiae, но более всего Germania), для следующих же ве-
ков — скудно — «Писатели истории императоров» (Scriptores
Historiae Augustae), а для IV в.—Аммиан Марцеллин (Res
Gestae). Об этих авторах и их текстах (ср. напечатанные фраг-
менты из них в «Социальной истории средневековья») прекрас-
ные очерки имеются в «Энциклопедии науки классической древ-
ности» Pauly-Wissowa (Realenzyklopadie der klassischen Alter-
tumswissenschaft). В классическом сочинении «О германских
древностях» (Miillenhoff К. Deutsche Altertumskunde. В., 1887—
1908. Bd. 1—5), в особенности в 4-м томе, проделана громадная
работа извлечения из них всего, что они могут дать для галль-
ско-германской древности. В первых томах издания Societe de
l'histoire de la France даны исторические и географические из
них отрывки. Цезарь и Тацит использованы в русской книге
А. И. Неусыхина «Общественный строй древних германцев»
(М., 1929).
При большем просторе настоящего отдела его содержание
могло бы стать большой связной главой литературной и куль-
турной истории средневековья. Подобный метод изложения для
настоящего введения, конечно, исключается его тесными рамка-
ми. В отведенных пределах мы сможем, самое большее, очертить
только главные типы и категории источников в их историческом
развитии и познакомиться с главнейшими изданиями и литера-
турой.
2. Архивы в феодальный период можно констатировать очень
рано, уже при дворах варварских конунгов, чаще всего как про-
должение и переживание архивов античных скриниев, табула-
риев. Кассиодор упоминает при дворе Теодориха «сундуки, кото-
рые содержат памятные хартии». О меровингских старинных ка-
дастрах и отношении к ним королей рассказывает Григорий
Турский. Новое, созданное в средние века учреждение — рим-
ский епископат (папство) — рано в подражание Империи создало
свои архивы, и если несколько сомнительной является легенда о
существовании уже в III в. (в эпоху гонений) архива в Риме,
который будто бы хранил «акты мучеников», то уже, несомнен-
68
по, существуют такие архивы в IV в., с торжеством церкви. Об
этом свидетельствует знаменитая надпись на дворце, созданном
напой Дамасием, который объявляет в ней о решении «создать
новый кров для архивов» (archivis nova condere tecta). Варвар-
ское сознание относилось с суеверным почтением ко всякой гра-
моте и окружало ее мистической символикой и бережной охраной.
В первую очередь в этом кратчайшем обзоре мы выдвинем
проблему документов (Urkunden), хартий (chartes) и их собраний,
картуляриев (в Германии урбариев).
3. Хартии и картулярии. Э. Бернгейм в своем цитированном
выше компендии относит эти памятники («деловые акты») к
группе пережитков ненамеренных, не рассчитанных на впечатле-
ние на потомство, наивных памятников, пусть даже являющихся
во всеоружии канцелярского закрепления. Бреслау, как известно,
так определяет документы: «Мы называем документами написан-
ные при соблюдении известных, меняющихся в зависимости от
времени, места, лица и предмета форм изъявления, которые пред-
назначены служить свидетелями событий правовой природы»
(Breslau H. Handbuch der Urkundenlehre. Leipzig, 1912. Bd. I. S. 1).
Но анализируя здесь категории права и его разновидностей,
мы отмечаем только, что «правовые события», с которыми мы
имеем дело в подавляюще-огромном множестве средневековых
хартий, характеризуются содержанием материальным: это почти
всегда дарение, обмен, продажа и т. п., права на землю и ее
хозяйственные статьи, на продукты и условия труда. В таком
преимущественно материальном своем содержании тексты эти
представляют огромный интерес для историка, и в особенности
историка-марксиста. Не менее ценны они своею непосредствен-
ностью, а также своею, если можно так выразиться, «молекуляр-
ностью»: в них проходит всякий раз немного и весьма элемен-
тарных фактов из области общественных, в частности классовых,
отношений. Ценны в них, далее, засвидетельствованность их со-
держания и, стало быть, надежность их показаний — и это в про-
тивоположность текстам нарративным, глубоко субъективным и
тенденциозным. Наконец, ценна их множественность (сохранив-
шиеся исчерпываются сотнями тысяч), открывающая возмож-
ность статистики. Ничего подобного не знала античность. А ка-
кими цифрами измеряется утраченное!
Хартии, дарственные, продажные и т. п. в средние века хра-
нились тщательно. Но условия хранения в непрерывных войнах
и стихийных бедствиях не всегда бывали благоприятны. Понятна
гибель множества хартий частных, понятно и то, что особенно
хорошо хранились хартии большими учреждениями, которые со-
бирали их в серии, картулярии. Впоследствии сами ученые пари-
ровали рассеянность хартий, подбирая их по областям, учрежде-
ниям и темам в собрания; искусственны картулярии в Герма-
нии — урбарии. Так создались эти ценные коллекции, гордость и
опора точной медиевистики. Есть картулярии епархий, церквей,
орденов, городов, цехов, школ и т. д. Ценнейшие из них ныне в
69
большинстве изданы (картулярии Клюнийский, Шартрский,
Марсельский, Реннский, Сеи-Галленский и т. д., и т. д.). Как из-
данные, так и неизданные картулярии неоднократно регистриро-
вались. Мы назовем указатели: Stein H. Bibliographie generale
•des cartulaires franpais. P., 190G.
Их изучение и анализ, оценка их подлинности или — неред-
ко — подделок и интерполяций стоили немало усилий науке дип-
ломатики. Мы остановимся прежде всего на интереснейшей из
категорий хартий.
4. Дипломы варварских королей и впоследствии Каролингов.
Диплом — от греч. AikXoov, иначе — диптих, происходит от
имени того паспорта из двух табличек, который получали при
отпуске римские легионеры и публичные курьеры на право поль-
зования государственной почтой. Слово было в условном смысле
восстановлено учеными эпохи Возрождения для обозначения осо-
бенно торжественных грамот и привилось в этом смысле в язы-
ке бенедиктинцев. Они приложили его прежде всего к грамотам
тех варварских государей меровингских, лангобардских, англо-
саксонских, которые они изучали критически, дав самой науке их
изучения имя дипломатики. С их инициативы и в дальнейшем,
анализируя эти памятники, установили в них те формы и фор-
мулы, по каким они составлялись в канцеляриях варварских по-
тентатов. В их текстах заметили определенные части: 1) прото-
кол начальный, состоящий из «иивокации» (призывания имени
бога), «субскрипции»; 2) формулы текста; 3) заключительный
протокол, куда входят определенные элементы: дата времени,
места и закрепление референдарием или архикапелланом, а так-
же печать. Знание этих форм дало впоследствии основание от-
крыть в так называемых меровингских и каролингских дипломах
множество подделок, совершенных главным образом церковными
учреждениями для оправдания своих владельческих притязаний.
Мастером раскрытия этих подделок был J. На vet в своих «Меро-
вингских проблемах», Questions merovingienncs (P., 1896).
Из изданий дипломов, кроме довольно тощего тома в MG,
следует назвать издание оригинальных дипломов: Lauer Ph.,
Samaran Ch. Les diplomes originanx des Merovingiens. P., 1908
(собрание факсимиле).
5. Законодательные памятники. Над пестрым и сложным ми-
ром частных и государственных грамот, ценных в своей обобщен-
ности, стоит большая серия памятников законодательных. Мы
начнем с указания на доступное издание «Социальной истории
средневековья», с умелым выбором предложившей эти памятники
для русского читателя. Далее, в порядке пособия ученого — на
книги по истории германского права: Brunner H. Deutsche Rechts-
geschichte. Leipzig, 1887-1892. Bd. 1-2; Schroder R. Deutsche
Rechtsgeschichte. В., 1912—1913. Bd. 1—2; а также на статьи в
разных энциклопедиях под именами ниже цитируемых памятни-
ков. Отмечая здесь для эпохи «поздней античности» (Spatantike)
такие собрания, как кодекс Феодосия (Codex Theodesianus /
70
Ed. Mommsen. В., 1905), мы считаем важным уже для ранней
эпохи упомянуть об изданиях соборных актов церкви восточной
и западной, которых полное собрание выходило неоднократно.
И хотя наиболее ходким является в большинстве библиотек
«Полнейшее собрание» Mansi (Conciliorum Gollectio Nova et
Amplissima; последняя перепечатка в 1904 и ел. гг.), но гораздо
более упорядоченными и научно-критическими являются старые
издания Hardouin (Conciliorum col lectio regia maxima 1714—
1715) и более сжатое Labbe et Cossart (Sacrosancta concilia.
1671-1672).
На социально-хозяйственный строй варварского общества бро-
сают яркий свет его законодательные сборники, пусть это не
«законодательные кодексы» в нашем смысле слова, а только
«таксы штрафов за преступления». В таком перечислении «укло-
нений от нормы» общество предстает перед нами в самих ранних
частях правд: Вестготской (V в.), Бургундской (V в.), Саличе-
ской (VI в.), затем Рипуарской и Аламанпской (VIII в.), в за-
конах фризов и хамавов (начало IX в.) (Lex Visigothorum, Lex
Burgundiorum, Lex Salica, Lex Ribuaria, Lex Alamannorum, Lex
Frisenum, Lex Chamavorum).
В эмепдациях каролингской эпохи некоторые из этих текстов
одеваются в церковные краски. В эту же эпоху старое народное
законодательство пополняется множеством императорских ука-
зов: капитуляриев, прошедших чаще всего через законосовеща-
тельное обсуждение высших, а иногда даже «народного» собра-
ния. Охватывающее отношения хозяйственные (capitulare de
villis), административные, судебные, военные, законодательство
капитуляриев уже санкционирует формирующийся феодальный
строй (капитулярий Керсийский и др.). Издание капитуляриев
осуществлено было в той же серии MG Legum Sectio: Capitula-
ria regum Francorum / Ed. E. A. Boretius. Honnover, 1883—1887.
Vol. 1-2.
Каролингская эпоха замечательна созданием и других па-
мятников законодательного характера с хозяйственным содержа-
нием. Таковы «Статуты Адаларда»: хозяйственный устав Кор-
бийской обители. Характером не законодательным, но описатель-
ным отличаются писцовые книги эпохи, каковы замечательные
Полиптихи аббата Сен-Жерменского Ирминона (издания Guerard,
1861 и Lognon, 1886—1895) и церкви св. Ремигия Реймского.
В ранних хартиях и раннем законодательстве своеобразные
черты представляет Англия. В ее первых памятниках —сохра-
нившихся отрывках^ законов королей Кента Этельберта (VI в.),
Эадрика, Вигтреда (VII в..) — отмечаются глубокие пережитки
Древнегерманского права и обычая. Они заметны еще в законо-
дательстве короля Альфреда, объединившего в конце IX в. семь
англосаксонских королевств. Тексты эти собраны и комментиро-
ваны В. Liebermann. Die Gesetze der Angelsachsen (последнее из-
дание 1912 г.).
Два века спустя памятник социально-хозяйственной жизни
71
Англии первоклассного значения создался при короле-завоевате-
ле Вильгельме I. То было систематическое описание имуществен-
ного положения населения, в его подлиннике получившее имя
«описание», descriptie, впоследствии — «Книги законного дня»
или в некоторых мистических переживаниях этого имени «Кни-
ги Страшного суда» (Domesday Book). Пожелав знать «точно и
повсеместно, кто в его державе владеет каким имуществом...
сколько у них земли пахотной и отдыхающей, луга и леса, рек
и садков, мельниц, сколько и как на них живет и работает лю-
дей» и т. д., король поручил исполнение анкеты герцогу Глоче-
стерскому по тридцати графствам, в результате которой получил-
ся замечательный памятник, не имеющий аналогии в странах
континента. Подлинник XI в., хранящийся под стеклом в Public
Record Office14*, изучается в Англии до мельчайших деталей
многочисленными школами юристов, экономистов, географов, со-
ставляющих нечто вроде исторической коллегии ученых, Domes-
day Scholars.
Интенсивные сельскохозяйственные интересы Англии создали
еще ряд любопытных памятников, каковы агротехнический сло-
варь епископа Эльфрика, его же «Беседы», в следующие же
века — длинные ряды «Rotuli Hundredorum» («сотенных свит-
ков») и Ministers Accounts (докладов управляющих). Не перечис-
ляя здесь работ, мы укажем только, что в «Социальной истории
средневековья» читатель найдет указания литературы и изданий,
а также ряд подлинных фрагментов из этих памятников и этюды
о них в статьях Е. А. Косминского.
Следующая затем эпоха феодальной анархии на континенте не
создавала законодательных памятников в собственном смысле
слова. Она жила «кутюмой» 15*, отражавшейся в картуляриях.
Первый яркий памятник феодального права создался там, где это
право вступило в столкновение с миром чужим, вдали от родины,
в Сирии. То были знаменитые «Ассизы курии пэров» и «Ассизы
буржуазии». На старой родине лишь относительно поздно заре-
гистрирован был феодальный обычай. По инициативе юристов
Фридриха I в 1158 г. составлены в Милане «Consuetudines feo-
dorum» 16*. «Устав Людовика Святого» (Etablissements de Saint
Louis) относится ко второй половине XIII в. Запись же Филип-
па Бомануара «Обычаи Бовези» (Coutumes de Beauvaisis) меж-
ду годами 1280—1283 есть частное предприятие умного юриста.
Законодательная деятельность восстанавливается при куриях
монархических, особенно централизирующихся монархий. Зако-
нодательная продукция германских императоров ныне собирает-
ся и издается той же организацией Monumenta Germaniae Legum
Sectio IV: Constitutions et acta imperatorum et regum17*. Что
касается французских королей, то они стали с XIII в. давать имя
14* Государственном архиве (англ.).
15* Coutume, обычай (фр.).
J0* «Обычаи феодов» (лат.).
17* «Постановления и акты императоров и королей» (лат.).
72
«ордонансов» своим указам, особенно с того времени, как вошла
в обычай обсуждать их, хотя бы фиктивно, в собраниях трех
сословий, в Генеральных штатах, установившихся с правлением
Филиппа IV. В некоторые, особенно яркие моменты жизни Ге-
неральных штатов, когда их воля диктовала королям проекты за-
конодательства, ордонансы выразили многое из пожеланий
нации. Таковы были знаменитые «Великий ордонанс» 1357 г.
в эпоху Парижской революции XIV в. и так называемый «Кабо-
шийский ордонанс» 1415 г. в разгар Столетней войны. Их изда-
ние см.: Recueil des Ordonnances des rois de France в публика-
ции Французского института. Том XIX довел тексты до Фран-
циска I и вышел в 1849 г.
6. Папские грамоты. Видным памятником церковного законо-
дательства и крупным и важным типом средневековой грамоты
является грамота папская. Эти памятники прошли через все века
феодального периода в широком смысле. Они наполняли в этот
период все страны и все архивы, связывались всевозможными
отношениями и группами, касались всевозможных событий и сто-
рон жизни.
Эти памятники разошлись по всему западному средневеково-
му миру, но вышли они из одного центра, из одного города, триж-
ды носившего в истории имя «Вечного». Некогда город римских
императоров, он стал с V в. городом римских понтификов и
центром церкви римской, «всекатолической» и даже «всемирной»
по официальному титулу своему и претензиям. В этих официаль-
ных отношениях естественно, что папская грамота — «письмо из
Вечного города» (littera, auctoritas romana) — была целым собы-
тием в жизни адресата. Как достигла она такого значения? Как
выработалась и эволюционировала ее форма и содержание?
В корреспонденции ранних христианских общин форма, тон и
содержание письма, послания представляют черты новые и свое-
образные на фоне холодного изящества писем отходящей антич-
ности. Но следует признать, что известное число так называемых
«апостольских посланий» представляет поздние подделки и сом-
нительно, за исключением только посланий апостола Павла.
В них уже рано определилась та схема, которая послужит об-
разцом папских грамот. «Павел, раб Иисуса Христа („подпись"),
всем находящимся в Риме возлюбленным братьям („адрес*'). Бла-
годать всем от Господа» и т. д. («привет»). Так выработался
впоследствии стереотип начального протокола папской грамоты:
«Gregorius episcopus servus servorum Dei dilectis filiis (etc.) salu-
tem et apostolicam benedictionem...» 18*. Дальнейшие века были
свидетелями развития ее формы, содержания и расширения охва-
та ее адресатов.
При суждении об эволюции этого важного памятника следует
не забывать о том, как поздно начинается серия — и то очень
1Я* «Григорий, епископ, раб рабов божиих, возлюбленным сыновьям
(и т. д.) привет и апостольское благословение...» (лат.).
73
прерывчатая — его подлинников. Мы не имеем ни одного под-
линника папской грамоты старше конца IX в.: этих длинных,
трехметровых и больше, листов папируса или (с началом XI в.)
пергамена. Все более ранние грамоты сохранились только в ко-
пиях, хотя иногда и многочисленных и надежных, например гра-
моты Григория Великого в прекрасных списках британских, ме-
ровингских и (рукопись ленинградской ГПБ) северно-итальян-
ском, осуществленном под редакцией Павла, так называемого
Диакона. В каролингскую эпоху дипломатика папской грамоты
имела настолько твердые обычаи, что обусловила издание фор-
муляра и составление книги, получившей имя «Liber diurnus
occlesiae Romanae» 19*.
Правила римской канцелярии, еще недостаточно определенные
г» период «тускуланских пап» (X в.), получают законченность в
период пап «немецких», начиная с Льва IX (1059 г.), период,
который видел также проникновение в папский дворец (уже
больше не римский городской «скриний», но подвижной папский
«палаций») каролингского минускула вместо столь долго быв-
шего в употреблении специального папского письма — куриала.
С того же Льва IX устанавливается сложная датировка папских
грамот и появляются особые знаки подле надписи, так называе-
мые Rota и Monogramma, а также подпись в три столбца: кар-
диналов-епископов (посредине), кардиналов-пресвитеров (слева),
кардиналов-диаконов (справа).
Окончательное установление канцелярского римского обычая
следует датировать эпохой Иннокентия III, с которой, между про-,
чим, устанавливается и обычай регистра — записи исходящей
грамоты, благодаря чему можно наконец собирать полную про-
дукцию соответствующего понтификата и подделки в области
грамот, вообще очень многочисленные, становится легче разобла-
чить. С Льва IX устанавливается и своеобразный обычай «ритма»
папских булл: cursus Leoninus.
Уже с концом XII в., в эпоху зенита феодализма, значение
памятника еще более повышается. Из тех четырех категорий
грамот, которые определились к этому времени: 1) Constitutiones
(общие постановления «веры и дисциплины»); 2) Encyclicae
(окружные послания к государям, епископам, аббатам);
3) Decreta (более частные узаконения, касавшиеся конкретных
случаев) и 4) Decretalia (распоряжения, дававшие ответ на част-
ные случаи), вырос, особенно для историка, исключительный ин-
терес декреталии. Паства XII и XIII вв. все более усваивала при-
вычку со всевозможными вопросами, касавшимися различных
областей отношений, обращаться к папскому престолу, а кан-
целярия усваивала обычай в части, называвшейся narratio sen
expositio20*, излагать сущность обращения просителя. Отсюда
папские грамоты этих веков наполняются материалом огромного
'* «Поденная книга Римской церкви» (лат.).
'* рассказ или изложение (лат.).
74
фактического интереса, блещущим всеми красками жизни, имен-
но в той разновидности папских грамот, которые называются де-
креталии.
С эпохи папы Евгения IV новые виды грамот вступают в
практику канцелярий и, кроме различения грамот (с XIV в.
уже начинает звучать ныне нам привычное название «булла» —
собственно имя того свинцового шарика, который, привешенный
па шнуре шелковом — торжественные акты — или пеньковом —
для актов простых, служил печатью) на грамоты торжественные
(privilegia) и простые (mandamenta), фиксируются типы простых
грамот под именем breve с его специальным методом закрепле-
ния—печатью под знаком «рыболова» (sub anulo piscatoris).
В руководствах Brelau и Giry указано главнейшее из необъ-
ятной литературы о проблеме папских грамот. Ссылаясь здесь
на эти указания, мы коснемся еще только вопроса издания пап-
ских грамот.
7. Издания папских грамот. Составление сборников папских
грамот началось с раннего средневековья. Знаменитейшими из
таких собраний были «Лжеисидоровы декреталии», где рядом с
материалом подложным и интерполированным сериями идут под-
линные грамоты. Для различных целей давали такие подборы
канонисты и полемисты средних веков Ив Шартрский, Петр Да-
миани, Грациаи. Мысль о полном печатном издании, естественно,
зародилась в самом Риме, и дело это поручено было папой Сик-
стом V кардиналу Антонию Караффа, который приготовил ши-
роковещательное, но совершенно некритическое издание, осуще-
ствленное затем его учеником Антонием Аквинатом в римской
типографии in aedibus ecclesiae Romanae21* в 1591 г.; притом
первый том на дивной бумаге, с громадными буквами, как люби-
ли говорить, «для слепых». Ныне нигде, кроме Италии (лишь
один экземпляр во Франции), нельзя видеть этого издания.
Совершенно иной характер приняла с{5азу же работа, которая
в XVII в. предпринята была в этом направлении бенедиктинца-
ми. Порученное Дом Кустаыу (Dom Coustant), дело это началось
в соответствии с научно-критическим методом, который свойствен
был конгрегации. В Риме нельзя было рассчитывать найти под-
линники. Для Дом Кустана работали в Монте-Кассино, в Бене-
венте, на Востоке. До своей смерти автор собрал, откинув ог-
ромное множество фальсификаций и подвергнув строго критиче-
ской оценке подлинное, 11 084 грамоты. Он умер, не дожив до
издания, как и его ученик Дом Мопиыо, в, эпоху осуждения
(см. выше) бенедиктинских изданий Римом. Все же конгрегации
Удалось издать 1-й том («до Льва I»). Ничего выше этого тома
пе дала бенедиктинская наука со времен Мабильона.
Но собранный Кустаном материал подвергся после его смерти
разграблению монашеской компанией «Белых плащей» (Blancs
Manteaux). И последующие века не завершили дела. Рим в годы
21 * в помещении Римской церкви (лат.).
75
1739—1744 в 28 томах (издатель Е. Conqualines; собрание из-
вестно под именем «Bullarum, privilegiorum et diplomatum Ro-
manorum pontificum amplissima collectio») осуществил полное
собрание доступного материала, частью приняв во внимание
критерии Кустана. Но издание далеко не может быть названо ни
критическим, ни полным. Собственно говоря, XIX век после не-
скольких незаконченных и неудачных попыток отказался от зада-
чи издания «полного и критического». Усилия пошли по пути
собраний частичных: грамоты, направленные в такую-то сторону,
к такому-то учреждению. Так возникли булларии: специально
монте-кассинский, францисканский, доминиканский; сборники
булл, направленных во Францию, в Германию, как показывают
имена этих изданий: Bullarium Ordinis Cluniacensis. Lyon, 1680;
Bullarium Cassinense, 1650; Bullarium Carmelitarum, 1718;
Rippoli E. T. Bullarium Ordinis Predicatorum, 1729-1740; Sbaral-
lea, Bullarium Franciscanum (s. a.).
Подобное научное издательство оживилось и получило науч-
ную почву с открытием ватиканских архивов и созданием в Риме
специальных научных институтов для их использования, как
французская школа в Риме (Ecole Francaise de Rome). Так
вырос длинный ряд французских изданий грамот Григория IX,
Николая III, Александра IV и Мартина IV — пап XIII в. Так
начала свои специальные издания «Папская Германия» (Germa-
nia Pontificia) при Monumenta Germaniae Historica. Тексты булл
переизданы, многие в «Латинских отцах» (Migne, Patrologia
Latina22*).
Но ныне настоятельна задача не столько умножать специ-
альные и общие издания (можно было бы указать еще прекрас-
ные критические издания неизданных грамот: Pflugk-Hartung J.
Acta pontificum Romanorum inedita 97—1198. Tubingen, 1880—
1886. Vol. 1—3; Loewenfeld S. Acta pontificum Romanorum ine-
dita. Leipzig, 1886 и в особенности Ewald P. Epistolae papae
Gregorii I. B., 1887—1899. Bd. 1—2 и др.), сколько протянуть
нити, дать указатели к изданиям. Задача для историка средневе-
ковья важная и огромная. Доныне она выполнена лишь для
важнейшего периода средневековья в так называемых «Регестах
от основания церкви» Яффе и Поттгаста, а именно: Jaffe Ph.
Regesta pontificum Romanorum ab condita ecclesia ad annum
post Christum natum 1198 / Editio secunda, auspiciis W. Watten-
bach, F. Kaltenbrunner, P. Ewald et S. Loewenfeld. В., 1888 и его
продолжение: Potthast A. Regesta etc. ad annum 1304. В., 1874—
1875.
Громадное неоригинальное католическое издательство, возникшее в
40-е годы XIX в. и перепечатавшее без изменений различные памят-
ники латинского средневековья до XIII в. включительно в 217 томах
с 4 томами индекса.
76
IV. Главные категории нарративных
источников
1. Вводные замечания. Мы еще вернемся к группе поздних
хартий и картуляриев. Ближайшие же параграфы посвятим про-
блемам нарративных источников средневековья. Если параграф
хартий мы закончили указанием на библиографическое пособие
Stein'a, а папских грамот — указанием на Яффе и Поттгаста, то
настоящий раздел мы начинаем с настойчивой рекомендации
«Исторической библиотеки» Поттгаста: Potthast A. Bibliotheca
Historica Medii Aevi. Wegweiser durch die Geschichtswerke
europaischen Mittelalters bis 1500. 2. Aufl. В., 1896. Bd. 1-2.
Потому что хотя это первоклассное пособие имеет в виду охва-
тить все исторические тексты, но более всего оно сосредоточива-
ется на нарративных, каковы анналы, хроники, повести, жития в
различных их формах и под разными именами (Annales, Chroni-
сае, Chronica, Vitae, Passiones etc.), с особенным вниманием ре-
гистрируя эти категории, перекидывая от них нити ко всем ог-
ромным, разных эпох собраниям, где их можно найти, давая для
каждого указания наиболее интересных рукописей (Handschrif-
ten), изданий (Ausgaben), избранную, особенно ценную литера-
туру (Eriesene Schriften). Охватывая писателей всех стран
феодального средневековья (рамки Поттгаста те же — «среднее
тысячелетие»), Поттгаст, быть может, делает только несколько
больший упор на тексты средневековья германского. Поэтому для
Франции его полезно пополнять пособием: Molinier A. Sources de
l'histoire de la France. P., 1901—1906. Vol. 1—6. В отличие от
Поттгаста Молинье свои указания в порядке номеров предлагает
не по принципу алфавитной, но хронологической последователь-
ности. Зато в специальном томе, VI, он дает алфавитный указа-
тель как авторов, так и анонимов и (правда, не систематически)
самих тем, кроме того, в томе V, предваряет все систематически-
ми историографическими обзорами. Рядом с этими орудиями не
забудем ценных пособий: Chevalier V. Repertoire des sources
historiques du Moyen Age (выходило в 1877—1900 гг.). Книга
Шевалье, плод очень кропотливого труда, представляет не столь-
ко «реперторий источников», сколько литературы научной, соб-
ранной вокруг имен средневековых писателей (от 500 до
1500 г.): 1) в двух томах под оглавлением «Biobibliographie»
и затем 2) вокруг различных тем: имен географических, учреж-
дений и т. д. в одном томе, под именем «Topobibliographie». Не-
смотря на существенные недостатки — неразборчивость в подборе
цитируемых книг и отсутствие логики в подборе тем, книга очень
полезна для медиевиста.
2. Схема Августина. Приступая к нарративным источникам,
мы считаем существенным напомнить об одном литературном
событии, которое имело отражение в исторических писаниях эпо-
хи перелома от античности к средним векам. Мы разумеем сочи-
нение Аврелия Августина, епископа Гиппонского, который пред
77
зрелищем Рима под нашествием Алариха, вождя вестготов, и пред
лицом близкого крушения Империи написал книгу «О государстве
(граде) божием» (De civitate Dei) 23*, образ сперва туманный и
недостаточно реальный, ибо «град божий, не имея пристанища на
земле, странствует», а в дальнейшем развитии мысли — весьма
реальный символ церкви властной и даже «принуждающей вой-
ти несогласных». В очерке осужденного «земного града» — исто-
рических государств античности — Августин дает схему сменяю-
щихся монархий: вавилонской, карфагенской, македонской, рим-
ской — схема, которая неоднократно будет воспроизводиться в
построениях средневековых хроникеров, как усвоен был многими
из них (не всеми: вспомним о пелагианстве) августиновский
пессимизм по отношению к земному государству, августиновская
вера в «предопределение», отрицание человеческой свободы и
жестокость в применении «принуждения» со стороны церкви в
отношении христианства. Рядом со схемой «четырех монархий»
популярной стала схема Василия Великого о «шести днях» —
шести исторических периодах, особенно впоследствии полюбив-
шаяся испанскому историку Исидору (ум. в 636 г.) и англосак-
су Беде Почтенному (ум. в 731 г.), озирающему историю с точ-
ки зрения этих шести периодов, ведущих — после пришествия
Антихриста — к блаженству и покою вечной субботы.
3. Проблемы хронологии. Важно, с другой стороны, наметить
здесь те трудности хронологических проблем и техники хроно-
логии, которые характерны именно для нашего периода. Счет го-
дов после расчета «от сотворения мира» велся сперва только по
царствованиям королей; счет от «рождества Христова» предложен
был только в половине VI в. Дионисием Малым (ум. в 556 г.).
Но он долго не прививался даже в самой Италии, и хотя в стра-
не англосаксов уже с 601 г. датируются этим счетом грамоты,
но в стране франков первый год от «воплощения» (ab incarnati-
опе) был 742 г. на грамоте Карломана. Далее, в средневековых
текстах долго колебалось «начало года», ибо его относили то к
самому «рождеству», т. е. 25 декабря, то к «обрезанию», т. е.
к 1 января, то к «благовещению» (25 марта) с расчетом «вперед»,
как во Флоренции, или с расчетом «назад», как в Пизе, то к
Пасхе со всеми теми трудностями «переходящего срока», какой
отсюда вытекает, как в Галлии (во Франции вплоть до XVI в.).
Числа месяцев долго считались по римской системе — по кален-
дам, идам, нонам, и авторы истории, и писцы слишком часто
означали сроки днями святых и праздников, ныне даже па За-
паде часто совсем забытых. Все эти трудности (и множество дру-
гих) средневековой технической хронологии, изученные до мело-
чей трудолюбивыми «мавристами», были ими изложены в пре-
восходном пособии «Искусство проверять даты», Art de verifier
Jes dates, впоследствии сжатом, вместе со множеством хроноло-
'* Наилучшее издание в венском Corpus scriptorum ecclesiasticorum la-
ti norum.
78
гичоских и географических таблиц, ученым Французского инсти-
тута Mas Lalrie в 1889 г. в один увесистый том «Сокровища хро-
нологии», Tresor de Chronologie, а в наши дни частично в еще
более рациональной форме в цитированном неоднократно руко-
водстве: Giry A. Manuel de diplomatique.
4. Хроники. Наиболее типичным видом исторического писания
15 эпоху становления феодализма — период становления варвар-
ских государств как на Востоке, так и на Западе — была хроника
(Chronica, chronicon), начинающая изложение от сотворения
мира, дающая чаще всего по схеме Августина обзор четырех
монархий, останавливающаяся более внимательно на событиях
римской истории и затем христианской церкви. Так, на Западе в
IV в. в подражание византийской всемирной хронике — «Церков-
ном истории» Евсевия Кесарийского — строилась знаменитая
хроника Евсевия Иеронима, легшая в основу всех западных
«историй» варварской эпохи и более позднего времени.
В дальнейшем хроника оперировала с различными более или
менее точными хронологическими схемами и сетками: консуль-
скими «фастами», римскими анналами графа Марцеллина, хро-
нологиями римских пап, пасхальными таблицами. На этой основе
она излагала затем события той или другой народной истории,
своего ли племени, если — случай редкий — автором был грамот-
ный «варвар» (был ли готом Иорнанд?), или, еще чаще, того
племени, у двора конунга которого автор из культурной римской
семьи служил секретарем или в королевстве которого он был
епископом. Первый случай есть случай Кассиодора, секретаря
(см. его Varia24*, письма собственные и от имени Теодориха в
MG АА) Теодориха, короля остготов в Италии и автора «Histo-
1 ia gotica»25*, утраченного сочинения, пересказанного одним
продолжателем его, Иорнаыдом, в его «О начале и деяниях готов»
(De origine actibusque Getarum) (изд. в тех же MG AA). Второй
случай был случай Исидора, епископа Севильского (570—631),
автора «Chronica maior»26* и «Historiae»27*: хроники королев-
ства Вестготского с кратким очерком истории вандалов и свевов.
<hx> был также случай и Григория Флорентия (538—594), епи-
скопа Турского, автора «Истории франков» (Historiae Francorum
libri decern). За исключением Григория Турского, чья «История
франков», так же как и агиографические, богатые бытовым мате-
риалом его сочинения, вошла в MG Scriptores rerum merovingi-
cai'iim, все указанные хроники изданы преимущественно Моммзе-
иом и Траубе (Кассиодор) в серии «Auctores Antiquissimi» на-
ряду с произведениями тех же переходных IV—VI вв., не только
историческими, но и поэтическими и эпистолярными, каковы сти-
хотворные послания Авзония, письма Аполлинария Сидо-
"ия, риторические сочинения Евхерия и стихи — последний до-
горающий отсвет «классической музы»—итальянского (равенн-
^* Разные сочинения (лат.).
•'* «История готов» (лат.).
^* «Большая хроника» (лат.).
"'* «Истории» (лат.).
79
ского) поэта при дворах северных конунгов Венанция Фортуната
(его жития Германа Парижского и Радегунды, его «эпиталама»
на свадьбу Сигеберта и Брунгильды).
Следует сразу же отметить, что в подавляющем большинстве
текстов, коих авторами были даже писатели, вышедшие из об-
щества античного, но прислушивающиеся к настроениям массы,
несомненен факт «приятия» варварства и его власти, несшей
облегчение населению, чья жизнь подавлена была режимом позд-
ней Империи и насилиями ее магнатов. См. особенно Сальвиаиа
«О правлении божьем» (De gubernatione Dei).
В книге «Об источниках меровингской истории» (Monod G.
Etudes critiques sur les sources de l'histoire merovingienne. P.,
1872—1885. 2 Vol.) читатель найдет анализ и оценку нарратив-
ных источников меровингской истории, в частности замечатель-
нейшего ее представителя Григория Турского. Исходя из Ие-
ронима в ранних частях своей истории, а в более близких к своей
эпохе базируясь на мемуарах родных и друзей и на своих собст-
венных (в положении турского епископа Григорий близок был к
судьбам и деяниям ряда меровингских королей и королев),
на множестве подлинных документов (политические договоры,
письма) и сказаний церковных и народных, Григорий дал в сво-
ей «Истории» картину настолько широкую, подлинную и яркую,
что ни для его страны, ни для соседних не скоро найдем в сред-
ние века мы писателя равной ему силы и живописности.
Он нашел в последующую ему эпоху лишь весьма бледных
подражателей в лице неизвестного автора, по-видимому вестгот-
ского монаха, работавшего в Сен-Дени, написавшего в духе сим-
патии к меровингоким последним королям «Деяния королей
франкских» (Gesta regum Francorum), вероятно, на основе час-
тично ведшихся в Сен-Дени исторических заметок: «Краткие за-
метки на пасхалии св. Дионисия» (Notae breves ad cyclos pas-
chales sancti Dyonisii). Другим продолжателем Григория —как
и вестготский монах списавшим Григория — был неизвестный,
в традиции закрепленный как «Фредегарий» или, точнее,
«Псевдо-Фредегарий», от которого, в свою очередь, пошел ряд
«продолжателей», последних хроникеров переходной эпохи, уже
отчасти писавших под внушением майордомов из семьи Нипини-
дов (будущих Каролингов). В век Карла Великого вообще тип
«хроник» уступит место надолго историческому роду «летописей»,
анналов.
5. Каролингские анналы. Чтобы осуществить этот род погод-
ных, точных записей, касавшихся чаще всего ответственных ак-
тов верховной власти, нужна была организация, какой не знал
бедный, малосознательный меровингский палаций. Анналы не бу-
дут частным предприятием грамотного клирика. Они ведутся под
несомненным контролем власти, под ответственностью королев-
ского архикапеллаиа персоналом капеллы, характеризуясь всеми
особенностями и качествами подобострастного тона и хорошей
осведомленности. Крупнейшие из помощников и наперсников им-
80
нератора стояли во главе этого дела в разные периоды его веде-
ния: Эйнгард, Ангильберт, Гильдебальд, Гильдуин (ср.: Monod G.
Etudescritiques sur les sources de l'histoire carolingienne. P., 1898).
Множество сохранившихся кодексов каролингских анналов
называются по тем местам, где найдены были их ближайшие к
источнику копии: Лоршские, Мецкие и т. д. Сперва, исходя от
единой редакции, они составляют некий сплошной поток. Однако
же с разделением империи Карла анналистика разбивается на
отдельные струи: сперва выделяются отдельно анналы Сен-Бер-
тинские, анналы «Западной Франции», по-нашему, просто Фран-
ции, и анналы Фульдские, «Франции Восточной», т. е. Германииг
в которой при последних Каролингах и Оттонах этот род долго-
еще будет жить в анналах Прюмских, в анналах Регинона, ан-
налах Мецких и т. п.
Кроме анналов, каролингский век выдвинул немало иных ис-
торических родов, из которых укажем историческую биографию,
род, навеянный подражанием Светонию (биографии императоров
римских), давший замечательное произведение в «Жизни Карла
Великого» Эйнгарда (Einhardi Vita Caroli Magni), где «задан-
ные» образцом темы: частная жизнь, семейные отношения, дипло-
матические связи, строительство и т. д.— вызвали к жизни ряд
сведений, которых мы никогда не получили бы, не подскажи их
этот образец. Род исторических биографий получил продолжение
в биографиях Людовика Благочестивого, написанных Теганом и
Эрмольдом Черным, и в свойственном только каролингской эпохе
роде «исторических житий», как жития Эгилы, Стурма, Вилли-
брорда и др. Немало дает для этой «блестящей» и всячески стре-
мившейся оставить по себе след эпохи историческая поэзия (см.:
MG in quarto, Poetae Aevi Carolini) и переписка (Epistolae Aevi
Carolini — письма Алкуина, Павла, сына Варнефрида, самого
[Карла]) — продукция, отчасти вызывающаяся к жизни волей
императора, с ее условными похвальными тонами и аптикизи-
рующим стилем и языком, ибо после веков «варварской латыни»
каролингская школа вновь насадит на известный срок «лучшую»,
правильную латынь, уже, быть может, недостаточно понятную
рядовому обывателю.
6. Историки периферии. Лишь в нескольких словах наметим
мы то, что в области историографии совершалось на периферии
этого мира. На островах в начале VIII в. жил деятельный в во-
просах хронологии (см. выше), пересказавший и развивший
«Начала» Исидора Севильского Беда Почтенный. Кроме ряда
сочинений космологического и энциклопедического содержания,
ему принадлежит «Historia occlesiastica gentis Anglorum»28*,
^чень тонкая и оптимистически ориентированная история англов.
^а другой стороне, в Северной Италии, во Фриуле очень скоро
после завоевания королевства лангобардского ^Карлом Великим,
возмутившимся против франкской власти, жил и действовал за-
28* «Церковная история английского народа» (лат.).
81
мечательпый писатель, родом лангобард Павел, сын Варнефрида,
носивший сан диакона. Проведши по приглашению Карла (и ради
умилостивления его гнева против Павлова брата, участника
фриульского мятежа) несколько лет в Галлии, где он написал
«Историю епископов Меца» (предков семьи Каролипгов), Павел
кончил жизнь в Моите-Кассино, где создал замечательную свою
«Историю лангобардов», историю племени, уже сведенного со
сцены, коего судьбы, таким образом, лишь счастливою случай-
ностью сохранены от забвения, закрепленные в последний мо-
мент памятью шестидесятилетнего старика.
7. Послекаролингская историография, В X в. всюду (доживая
лишь в кругу оттоновского влияния) анналистика замирает.
Широта исторических интересов и исторической осведомленности
не имеет места в мире начинающейся «феодальной монархии».
Над исторической продукцией веков X и XI веет «дух колоколь-
ни». Местные и областные интересы преобладают в ней, и писа-
тели не имеют ни стремления, ни возможности получить сколько-
нибудь точного сведения о далеком мире. Еще каноник Реймсский
Флодоард смог очень дельно написать «Historia Remensis»29*,
а монах Рихер («Historiae» 30*), с известной широтой кругозора
изобразив в качестве очевидца капетингский переворот, продви-
нул после Флодоарда общую историю северо-западного круга.
Но уже в историках аквитанском Адемаре Шабанском и бургунд-
ском Радульфе Глабре мы имеем типично местных историков,
живо изобразивших процесс феодализации общества, землю, об-
раставшую замками, нашествия сарацинов, норманнов и венгров,
народные голодовки и стихийные бедствия. Но стоит этим исто-
рикам выйти за пределы своей области, чтобы впасть в безна-
дежную путаницу. Для историографии германских стран харак-
терна та же черта. И славный историк Видукинд, монах «Кор-
вея» (Новой Корбии) X в., скак показывает самое имя его произ-
ведения «Деяния саксов» (Res Gestae Saxonicae), так же как и
позднее Дитмар Мерзебургский, представляются чисто местны-
ми историками. Наряду с этими, все же живыми и яркими, хотя
и узкими по охвату, писаниями (тут еще стоило бы назвать
нормандских хроникеров Гильома Жюмьежского и Ордерика Ви-
талия) совсем бледные фигуры являют хроники сеньориальных
домов X в., написанные перьями заказными, людьми мало осве-
домленными в том, что они рассказывают со слов господ, при-
звавших их для этой цели ко двору. Значительно больший инте-
рес представляют, хотя бы бытовыми чертами, многочисленные,
написанные со знанием дела всевозможные «Деяния»: истории
епархий и монастырей, каковы Gesta episcopum Cameracensium,
Gesta pontificum Genovanensium, abbatnm Fontanelliimi etc.31*
В общем историография этой поры лежит в развалинах, пока
29* «Реймсская история» (лат.).
зо* «Истории» (лат.).
31* Деяния епископов камбрепских, деяния епископов женевских, аббатов
сап-вандрилльских и др. (лат.).
82
ее не подняло дыхание сильной бури, потрясшей умы и сердца
не только высших, но и низших и обратившей их мысли от до-
машних дел к сильной и волнующей теме «пути за море». В этой
обстановке, в подъеме «крестоносного движения» (особенно силь-
ным и всенародным было движение первого крестового похода)
родилась новая яркая разновидность.
8. Крестоносная хроника XI в. Урожай исторических произ-
ведений, получивших имя «крестоносных хроник», очень богат и
разнообразен. Приподнятое и возбужденное настроение участни-
ков «необычайного подвига», пережитые ими изумительные впе-
чатления, ощущение освобождения от привычных условий жизни
и привычных связей (во многих случаях отправление в поход
связано было с формальным освобождением от крепостной зави-
симости, если фактически не являлось следствием долгого и да-
лекого пути), с изменением, разрывом всех привычных отноше-
ний, новый мир в далекой земле — все это благоприятствовала
нарождению нового типа историка, гораздо более живого и, глав-
ное, независимого. Во всех углах западного мира, на всех участ-
ках пути на восток, при каждой областной армии формируются
певцы и описатели происходящего. События крестовых походов
известны нам зачастую не только по месяцам и неделям, по даже
по дням. Трудно дать ясную классификацию этого богатого лето-
писного творчества, отразившего этот мир деяний по преимущест-
ву (Welt der Thaten).
Мы здесь намечаем лишь некоторый опыт генеалогии хроник
первого похода. В этой схеме, читатель увидит это сам^ выделя-
ются хроники отдельных ополчений, как Раймунда Тулузского
(хроникер Раймунд Агильский), Балдуина Фландрского (хрони-
кер Фульхерий Шартрский), Готфрида Бульонского (хроникер,
сам, правда, в походе не бывший, Альберт Аахенский). Из хро-
никеров, «оставшихся дома», следует в особенности отметить
фигуру Гиберта Ножанского с его «Деяниями бога через фран-
цузов» (Gesta Dei per Francos) и Бальдрика Дольского. Очень
выразительную фигуру представляет немецкий хроникер Экке-
гард из Ауры, добравшийся в Иерусалим только после первого
похода. Но самым своеобразным, непосредственным, искренним:
и «оригинальным» во всех смыслах этого слова был итальянский
хроникер, «аноним» и светский человек, величественно осужден-
ный всеми литературными мастерами (которые все его списали),
по легший в основу огромного большинства изображений проис-
ходившего. Это неизвестный автор «Деяний франков и других
путников в Иерусалим» (Gesta Franconim et aliorum Hierosolymi-
tanorum), вышедший из Италии вместе с Богемуыдом, писавший
(•■вой записки по мере развертывания похода вместе с народной
кассой, осудивший корыстные вожделения баронов, шедший пе-
пггш после аптиохиискои осады, разделивший весь энтузиазм и
'се бедствия масс и в этом смысле прегдставляющий очень
интересный тип искреиного крестоносца первых лет и редкий
образец светского их хроникера. Прекрасное издание с историко-
83
критическим введением имеется у Hagemneyer'a (Gesta Franco-
rum etc. Heidelberg, 1890).
Мы не будем останавливаться на дальнейшем развитии крес-
тоносной хроники, где для первого похода запоздалый синтез
дал Гильом, епископ Тирский, писавший уже через 70 прибли-
зительно лет после его окончания, после установления династии
иерусалимских королей и соответственно уже многое восприни-
мавший в условном и измененном свете. Крестоносные хроники
долго еще оставались очень заметным историческим родом. Они
много переписывались.
Второй поход, отразившийся в «Gesta Ludovici VII»32*, между
прочим, нашел повествователя в крупном имперском историке
Гогенштауфенов Оттоне Фрейзиыгенском, хотя главной его темой
была общая история империи и Фридриха Барбароссы («Медно-
бородого») — «Gesta Friderici Aenobarbi»33* и «Chronicon» 34*
или «О двух градах» (De duabus civitatibus). Третий крестовый
поход нашел отражение в огромном множестве национальных
хроник, более всего французских и английских, как Ригор, Бене-
дикт, аббат Петерборо и т. д. и т. д., историков Филиппа-Августа
и Ричарда Львиное Сердце. Четвертый поход с его неожиданным
концом — разграблением Константинополя и образованием Ла-
тинской империи — получил блестящего рассказчика из среды
самых воинственных авантюристов Жофруа Виллардуэна, а не-
счастные походы седьмой и восьмой — в редкой по искренности
хронике друга Людовика IX Жана Жуанвиля.
Традиция всех этих хроник в многочисленных списках до
XV в. очень богата. Но не раньше XVII в. встает вопрос о систе-
матическом издании этих текстов и после собрания Бонгара
(Gesta Dei per Francos, 1611). Собственно, только реакционно-
романтическая эпоха Шатобриана вызвала к ним интерес, в ре-
зультате которого Французский институт берется за их издание
(одним из главных работников тут был граф Риан), чтобы дать
после долгих проволочек до нынешнего времени 13 томов «Собра-
ния историков крестовых походов» (Recueil des historiens des
croisades), распадающегося на две серии: западную (Historiens
Occidentaux. 5 т.) и восточную (Historiens Orientaux: Grecs —
2 т., Arabes — 4 т., Armeniens — 2 т., всего — 8т.).
Кроме хроник, интересны письма, главным образом первого
похода, в немалой части подложные, типа возбудителей, «эксцита-
ториев» похода. См.: «Критический инвентарь исторических писем
крестовых походов» {Riant P. Inventaire critique des lettres his-
toriques des Croisades. P., 1880) и «Послания и грамоты» Hagen-
meyer'a (Epistolae et Chartae ad historiam primi belli sacri
spectantes, etc. Innsbruck, 1901). В этом ряду интересны пробле-
мы посланий Алексея Комнина к Роберту Фландрскому и
«Письмо князей-крестоносцев к папе Урбану II». Мы здесь не
32* «Деяния Людовика VII» {лат.).
33* «Деяния Фридриха Барбароссы» (лат.).
34* «Хроника» (лат.).
84
останавливаемся на том поэтическом отражении эпохи, которая
создала большую серию «Chansons de geste» 35*, где часть прямо
посвящена крестоносным событиям. Спадающее с конца XIII в.
крестоносное одушевление завершается литературой прожектов
о способах вернуть утраченную Сирию.
9.Libelli de lite3**. С первым веком крестоносного движения
совпадает на Западе эпоха большого спора императоров с папами
(см. ниже). Памятники этого спора — памфлеты, трактаты, поле-
мические поэмы обоих лагерей — собраны систематически в трех
томах in quarto MG под названием «Libelli de lite [imperatorum
et pontificum», 1891].
10. Нарративные тексты эпохи централизации. С XIII в. из
хроники вновь все более и более исчезают местные интересы.
По аналогии с жизнью и с эволюцией политической власти
централизуется и историография. Это особенно характерно для
страны Плантагенетов и для страны Капетингов. Исторические
писания Англии все больше собираются вокруг аббатства Сен-
Альбанского, почти официального центра историографии. Извест-
ные по именам или безымянные монахи этой обители, находясь
в постоянных сношениях со двором, собирают государственные
акты и отдельные мемуары. На переломе XII и XIII вв. здесь
собрал свои материалы и писал выдающийся историк Матвей
«Парижский» (смысл этого эпитета неясен). Его «Chronica Mai-
ог» 37* и его «Historia Anglorum» 38* по точной документирован-
ное™, по сильному чувству реального, по несомненному сочувст-
вию оппозиционным и освободительным течениям эпохи — одна
из интереснейших и ценнейших хроник эпохи.
В Париже, вместе с Капетингами вернувшем утраченное
(в каролингские века) значение и поднявшемся до положения
национальной столицы, создается почти официальная историогра-
фия в «Сен-Денийской хронике», которая вновь пишется в оби-
тели патрона династии св. Дионисия, вырабатываясь в некий
«путеводитель» по знаменитой базилике-усыпальнице королей.
Начало ей положено в «Gesta Philippi Augusti»39* монаха Ри-
тора, «гота» (аквитанца) по происхождению и врача по профес-
сии. Его продолжателем будет Гильом, тоже не парижанин,
но бретонец — факт характерный для эпохи. Он же был автором
поэтической истории «Августа» («Филиппида»). Обе хроники,
сложенные в Сен-Дени, продолжены Приматом, а затем, в век
Людовика IX, Гильомом де Нанжи, который сам уже озаботился
переводом краткой формы своей хроники на французский язык,
чтобы открыть таким образом две параллельные серии «Сен-Де-
пийских хроник»: латинскую и французскую, которые и продер-
жатся до конца XV в. Рядом с этим следует отметить возрожде-
35* «Песни о подвигах» (фр.).
36* «Памфлеты о споре» (лат.).
37* «Большая хроника» (лат.).
38* «Английская история» (лат.).
39* «Деяния Филиппа-Августа» (лат.).
85
няе «всемирной историографии» и особого рода писаний, отчасти
символико-историчеекого стиля, авторами которого будет весьма
деятельная в Париже порода ученых схоластиков-доминиканцев.
Таково «Историческое зерцало» (Speculum historiale) Виицентия
из Бове, составляющее часть его общего «Зерцала» (Speculum
mundi40*).
В Германии после ряда более или менее солидных историй
местного содержания — отмечаем особенно Адама, епископа Бре-
менского, «Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontil'icum»41* —
для истории и географии Севера; после еще более длинного ряда
малооригинальных «хроник» и «каталогов» императоров и пап,
из них, однако же, следует отметить законченный в 1277 г. боль-
шой— «всемирного характера»,—не слишком оригинальный,
но обстоятельный «Chronicon pontificum et imperatorum» 42* чеха
родом, хотя в качестве епископа Гиезно носившего эпитет Polo-
mis43*, Мартина из Опавы (Троппау) (MG SS XXII) —пробуж-
дение хроник па немецком [языке], отличающихся преимущест-
венно местным интересом (издаются с большой тщательностью в
томах in 4° MG: Deutsche Chroniken: Scriptores qui lingua ver-
nacula usi sunt). Вынужденные большой краткостью очерка вовсе
не касаться интереснейшей историографии средневековой Италии,
мы здесь только упомянем хроники Дино Компаньи, Салимбене
и «Геродота итальянской историографии» Джованни Виллани.
V. Нарративные тексты
и хартии городского движения
1. Общие замечания. Мы вернемся еще к хроникам вообще,
жизнь которых пройдет почти через весь феодальный период.
В ближайшей же главе мы остановимся на памятниках — как
нарративных, так и документальных — движения деревни и го-
рода к свободе и организации.
В книге «О началах старой Франции» (Flach J. Les origines
de Tancienne France. P., 1893. Т. П. Гл. «Деревни, созданные
в лесу», Villages crees dans les forets) собран из разных карту-
ляриев материал, вскрывающий движение «в лес» французской
деревни конца XI в. В этот и следующий века это движение и
сознание невыгод крепостного труда вызывают ряд освободитель-
ных грамот. Их тексты — в статье Dncange под словом «Manu-
missio» (См.: Социальная история средневековья. М.; Л., 1927.
Т. И. С. 26—33). Знаменит ранний текст в хронике Гильома
Жюмьежского (Кн. V, гл. 2) о восстании нормандских крестьян.
Конец XI в.— свидетель также во Франции коммунальной рево-
люции.
2. Хроники городского движения во Франции. Тексты их, раз-
40* «Зерцало мира» (лат.).
41* «Деяния опископов Гамбургской церкви» (лат.).
42* «Хроника пап и императоров» (лат.).
43* Польский (лат.).
86
бросаниые в памятниках самой различной природы, собирал в
20-х годах прошлого века Огюстен Тьерри, чтобы дать их в пере-
водах в своих знаменитых «Lettres sur Thistoire de France»44*
(1827; вышло в русском переводе в 1901 г.) и затем, вместе с
Luandre, для 4-томного «Собрания неизданных памятников по ис-
тории третьего сословия» (Recueil des monuments inedits relatifs
a l'histoire du tiers etat. P., 1850-1870).
Их приходится искать в местах самых неожиданных, как все-
возможные «Деяния» (Gesta) аббатов и епископов, властвовав-
ших в тех областях, где развернулось движение. Пером авторов
большинства этих «Деяний» руководило недоброжелательство,
и в основе их писаний лежит непонимание происходившего. Та-
ковы Gesta episcopum Cameracensium, Chronicon s. Andreae (MG
SS VII), Vita s. Codei'ndi Ambianensis episcopi (Dom Bouquet
XIV), Hugo Pictavensis, De monasterio viziliacensi45*. И вопреки
некоторым, много цитировавшимся, по-видимому, враждебным
коммуне выходкам вроде «communio nomen pessima» 46* наиболее
правдивое, спокойное и объективное изложение восстания Лан-
ской, как и Амьенской, коммуны дал аббат Ножанский Гиберт в
своей автобиографии «De vita sua»47*. Благодаря Гиберту ком-
мунальная революция в Лапе и Амьене — как бы луч света в
темной ночи. Все затуманивается, когда кончается хроника Но-
вигенского аббата.
Собрание Тьерри долгое время оставалось единственным.
С концом XIX в. изучение коммунального и городского движения,
вступая в фазу монографическую, дает по отдельным городам
как нарративные тексты, так и хартии движения.
3. Хартии: а) малых городов и деревень и б) больших цен-
тров Франции. Широкий круг захватила в центральной области
Франции — Иль-де-Франс, Орлеане, Турени, Бургундии и Бер-
ри — так называемая Лорисская хартия, чрезвычайно скромная
но даваемым ею «свободам», далекая от типа «коммуны», но обес-'
печивающая населению получивших ее трехсот приблизительно
поселений известные гарантии от злоупотребления их трудом,
личностью и имуществом. Текст этой хартии издай и изучен у
Prou (Coutumes de Lorris, 1884). Еще более широким (до 500 се-
лений) был охват другой, также весьма скромной хартии—Бо-
монекой. Она изучена в монографии: Bonvalol Е. A. Le tiers
etat d'apres la loi de Beaumont. P., 1883. Ланская коммуна иссле-
дована в большой главе (La commune collective de Laonnais)
книги: .Luchaire A. Les communes francaises. P., 1890. О коммуне
Appaca есть монография: Guesnon A. Les origines d'Arras et ses
institutions. P., 1896. Глубокий анализ соответствующих текстов
/,/|* «Письма об истории Франции» (фр).
''"* Деяния епископов камбрейских, хроника св. Андрея (MG SS VII),
Жизнь св. Готфрида, епископа Амьенского (Dom Bouquet XIV), Гуго
Пуатсвпнский «О везелейском монастыре» (лат.).
™* «скверное слово коммуна» (лат.).
/аТ* «О моей жизни» (лат.).
87
дают исследования: Giry A. Histoire de St.-Omer jusq'au XIV
siecle. P., 1877; Les etablissements de Rouen. P., 1883. В этой
последней работе, как и в большинстве предыдущих, анализ тек-
ста сопровождается указанием круга коммун-дочерей, вышедших
из той же хартии, и соответственно ее изменений. Так, в част-
ности, очень внимательно прослежены пути аристократической
руанскои коммуны с ее олигархическим строем, охватившей во
Франции все владения Плантагеиетов, однако с постепенно опре-
деляющимися значительными изменениями первоначального типа
в смысле большего демократизма. Значение всеобъемлющего из-
дания источников по истории коммуны имеет издание: Giry Л.
Documents sur les relations de la royaute avec les villes de France.
P., 1885.
4. Немецкие города и источники их истории. Известно, как
многосторонне, начиная от капитального исследования фон Мау-
рера, развернулся вопрос о происхождении и исходных формах
городов в немецкой науке. Теории города, идущего от общины
деревенской, от города-рынка, от города-«бурга», городских учреж-
дений, идущих из институтов сеньориальных, нашли сторонников
и поддерживающие их тексты. С полнотой и объективностью ха-
рактернейшие из этих текстов свел в своем исследовании «До-
кументы к истории городского строя» F. Keutgen (Urkunden zur
stadtischen Verfassungsgeschichte. В., 1901) —собрание тем более
ценное, что здесь, кроме самих городских хартий и текстов, со-
браны также и тексты цехов.
5. Источники фландрских и бельгийских городов следует ис-
кать через «Историю Бельгии»: Pirrenne Н. Histoire de Belgique
Bruxelles. 1900-1902. Т. 1-2.
6. Итальянских — через трактаты по истории итальянского
права: Salvioli G. Trattatto di storia del diritto italiano. Torino.
1908; Solmi A. Storia del diritto italiano. Milano, 1908. Мы не
останавливаемся здесь на отдельных городах. Для такого перво-
классного центра, как Флоренция, исследование источниковеде-
ния ее городского строя было широко развернуто у R. Davidsolm
в «Истории Флоренции» (Geschichte von Florenz. В., 1896—1927.
Bd. 1—4. Ср. также: Ottokar N. II Comune di Firenze. Firenze,
1925).
7. Памятники цеховой жизни. Одним из ранних и богатых
содержанием статутов был устав парижских цехов, записанный
в эпоху и по инициативе купеческого головы, «прево» Парижа
Этьеиа Буало. Охватившие кутюму ста парижских цехов с груп-
пами жизненных продуктов, тканей, металлических, деревянных
и кожаных поделок, предметов церковного обихода и предметов
роскоши (женского туалета), эти статуты касаются вопросов
вступления в цех, его правящих органов, отношений мастеров,
подмастерьев и учеников, требований «мастерства», гарантии
интересов обывателей и «рабочего времени». Изданный неодно-
кратно \{Depping С. В. Reglements sur les arts et metiers de Pa-
ris rediges au XIIIе siecle et connus sous le nom de «Livre des me-
88
tiers» d'Etienne Boileau. P., 1837; Lespinasse R., Bonnardot F.
he livre des metiers. P., 1879 в собрании неизданных памятников
в «Collection des documents sur l'histoire de Paris»), текст этот
у нас был предметом изучения Н. П. Грацианского (Парижские
ремесленные цехи в XIII—XIV столетиях. Казань, 1911), где чи-
татель найдет и предшествующую литературу. Тексты немецких
цехов изданы в указанной выше книге Кейтгена. Для фландрских
см. указанные книги Пиренна и Сальвиоли.
8. Нарративные тексты более поздних городских движений
следует искать в тех хрониках XIV и отчасти XV в., которые
мы отмечаем в дальнейшем.
VI. Исторические источники XIV и XV вв.
1. Юридические тексты. При растущем их богатстве и разно-
образии все труднее становится охватить их в кратком очерке.
Продолжается, все расширяясь, жизнь картуляриев и урбариев.
Как папская канцелярия, так и канцелярии крупных государей
начинают собирать свои архивы. Из них некоторые, специально
обработанные, воплотились в законченные издания (напр.,
Luchaire A. Registres de Philippe Auguste). Королевская админи-
страция «популярных королей», как Людовик IX, создает особый
тип памятников: анкеты с подробными на них ответами о поло-
жении населения, коих памятники издаются в последних томах
Dom Bouquet. Совершенно исключительный интерес получают
акты парламента, особенно английского (их издание см. в «Пар-
ламентских свитках» — Rotuli parliamentorum), и еще боль-
ший—акты всевозможных «судебных комиссий», действовавших
в знаменитых судебных процессах средневековья. Таковы акты
святейшей инквизиции конца XII —начала XIV в., сохранив-
шиеся в сочинении: Bernardi Guidonis, Practica officii Inquisi-
lionis48*— процесс тамплиеров 1308 г., процесс восставших при
Уоте Тайлере (см. указания у Д. М. Петрушевского. Восстание
Уота Тайлера. М., 1927), процесс Жанны д'Арк.
2. Новые виды нарративных источников. Хотя имя «хроники»
еще прилагается к исторической продукции этих веков, но здесь
отнюдь не та идущая «от сотворения мира» и задуманная в ши-
роковещательном историческом плане хроника, какую мы знали
до XIII в. включительно. Сами авторы нередко дают тем —уже
небольшие периоды захватывающим — писаниям, где они изла-
гают чаще всего личные воспоминания пережитого, более для
ппх подходящее имя мемуаров и даже дневников (Journal). Та-
ковы в начале XV в. «Journal de Nicolas de Baye» 49* и около
того же времени «Journal d'un bourgeois de Paris»50*. В этой
литературе, следующей изо дня в день за проходящей жизнью,
ярко «партийной» и откровенно классовой, историк, хотя и для
/j8* «Практика инквизиционной службы» Берпара Ги {лат.).
J9* «Дневник Никола де Бэ» (фр.).
й0* «Дневник парижского буржуа» (фр.).
89
«коротких промежутков», захватывает жизнь в большой и инте-
ресной глубине.
3. «Хроники» XIV и XV вв. Произведения более крупного за-
хвата продолжают называть себя «хрониками», ближе подходя к
систематизированным мемуарам. Общество после середины XIV в.,
прошедшее через катастрофу «Черной смерти», через ряд мест-
ных революций (Парижская революция под предводительством
Этьена Марселя, движение Уота Тайлера 1381 г., революции в
итальянских и фландрских городах), отнюдь не покончило с
«феодальным режимом». Но отныне (с яркостью сказалось это
еще в первые годы Столетней войны, а также в трагедиях и
переворотах итальянских республик) это режим разлагающийся,
еще питающийся тем блеском, каким его смогла одеть культура
восставших городов. Глухо бурлящая в нем классовая борьба
выявляется на политической поверхности заострением политиче-
ской партийности. Этой партийностью проникнуты тексты эпохи.
Европа этого времени есть уже нечто определенное, связанное
если не единством, то, во всяком случае, дипломатией государей.
Не говоря уже об объемлющей часто широкие горизонты лите-
ратуре памфлетов, политических прожектов, трактатов и т. д.,
хроника захватывает в свой круг события, отношения и интриги
различных политических и национальных целых. Такой харак-
тер — классово ориентированный, ярко партийный и «всеевро-
пейский» — носит ряд более или менее знаменитых хроник.
В этом ряду для исторической продукции континента (мы
отсылаем к «Cambridge Medieval History» — для Островов и
Grober К. Grundriss der romanischen Philologic. Strassburg, 1902.
Bd. III. Abt. 3 —для Италии) мы несколько остановимся на че-
тырех или пяти французских хрониках, отмечая, впрочем, что
большинство французских хроникеров эпохи много и деятельно
говорят и об островных, и об итальянских, как и фландрских и
имперских отношениях.
Из них один, еще связанный с сеи-денийской хроникой, Пьер
д'Оржемон, историк солидный и претендующий быть максималь-
но объективным, фатально рассматривает и описывает происходя-
щее (он пишет уже в век Столетней войны) больше всего с точ-
ки зрения своего ближайшего господина, парижского короля.
О хроникере Jean Le Bel51* (Le Biaux) с его «Les vrayes chro-
niqnes jadis faites el ressemblees par monseyneur Jehan Le Bel» 52*
мы знаем, что его списал и тем вывел из употребления Фруас-
сар. Этот последний (1338—1404), происходивший из буржуазии
Северной Франции (Валансьен), связавшийся с рядом знатных
милостивцев сперва Фландрии (Гайношш), потом Англии, затем
Франции, вечный скиталец («на коне, с мешком за плечами и
гончей вслед»), прихлебатель многих сеньориальных дворов, Жан
Фруассар выработал из себя поэта рыцарской любви и хронике-
51* Жаи Лебель (фр.).
52* «Правдивые хроники, некогда написанные п собранные г-ном Жаном
Лебедем» (фр.).
90
pa —апостола «рыцарских подвигов», что звучит почти ирониче-
ски в век Кресси и Пуатье. Следует все-таки сказать, что «наив-
ный» подход Фруассара и добросовестность в исследовании внеш-
ней стороны изображаемого: судеб людей, деталей быта, техники
крепостей, географического сценария, а также его исключитель-
ный живописующий талант сделали из его хроники «Chroniques
de France, d'Angleterre, d'Ecosse et d'Espagne» 53* во всех ограни-
чениях ее определения «рыцарской хроники» (chronique che-
valeresque), одно из наиболее живых исторических повествований
эпохи. См. издания S. Luce (P., 1869—1899) и Kervyn de Let-
lenhove (Bruxelles, 1867-1877).
Иной характер представляет хроника Жана де Венет (Jean de
Venette), приора кармслитского монастыря в Париже и народ-
ного проповедника в эпоху парижского и крестьянского восста-
ния середины XIV в., то веселого, то гневного монаха из кресть-
ян, любителя вина, виноградников и нив и друга тех, кто их
возделывает, во всяком случае, непримиримого врага современно-
го ему рыцарства. Его хроника, на каждом шагу звучащая по-
тами горькой и гневной сатиры на рыцарство, представляет ин-
тересный pendant54* к Фруассару, а также к д'Оржемону.
Продолжатель Фруассара Enguerrand de Montstrelet55* (ум. в
1455 г.), «Chroniques»56* которого в двух частях своих охваты-
вают годы 1400—1422 и 1422—1444, современник второй полови-
ны Столетней войны, то тайный, то явный сторонник «бургуид-
цев» и англичан, то после победы французов и их вступления
в Париж, после изгнания англичан невольный хвалитель Кар-
ла VII, короля французского, отразил в своей хронике и в своей
личности всю ту путаницу политических симпатий и партийных
колебаний дворянства и буржуазии, которые так характерны для
этой эпохи. Перо его смутно, и он (по выражению Рабле) «болт-
лив и слюняв как горшок с горчицей». И все-таки это весьма
подробный осведомитель о событиях, ему современных.
Историком эпохи, когда отшумевшая Столетняя война оста-
вила на английском и французском престолах подозрительных
тиранов как Людовик XI, а в Италии кучу мелких местных ти-
ранов, был во Франции Филипп Коммин. Поклонник Макиавел-
ли, холодный и трезвый политик, он оставил о своей эпохе то,
что в главной части назвал «Мемуарами» и что соответствует со-
держанию этого, претендующего дать только картину близкой ему
современности, проникнутого своеобразной политическою мыслью
произведения. О ценности «Мемуаров» Коммитта написаны тома.
4. Последние века феодального периода. Ряд причин застав-
ляет пас поставить здесь точку в кратком нашем очерке. Во-пер-
вых, сама эта условная краткость. В намеченных рамках нет
возможности с известной детальностью трактовать историческую
53* «Хроники Франции, Англии, Шотландии и Испании» (фр.).
[,4* дополнение (фр.).
г. г,* днгерран де Моистреле (фр.).
5G* «Хроники» (фр.).
91
литературу, которой «роды» все пестрее и все труднее поддаются
определению, которой содержание все разнообразнее и все кра-
сочнее политически, классово, партийно. Есть, наконец, одно
ограничение «технического характера». Выше отмечалось, как
углубленно и систематично обследованы были источники для
«среднего тысячелетия», в течение тех двух с половиной вековг
что на Западе разрабатывались вспомогательные дисциплины
истории. Для этих кадров «тысячелетия» завершила свой круг
коллективная работа мавристов, словарь Дюканжа, издательство
Monumenta Germaniae. В них — но не далее — дошла до конца
в своей регистрации работа Поттгаста и Шевалье. Работа «Ре-
гест папской курии» не заполнила даже этих рамок, как и изда-
тельство Dom Bouquet и Histoire litteraire. Советский автор, ко-
торому выпала задача охватить источниковедение феодального
периода в максимальной точности, может выполнить эту задачу
на основании сделанного за два с половиной века.
Но для историка-марксиста феодальный период не заверша-
ется концом XV в.
Очевидно, что в данный момент для нашей главы «Источни-
коведения» слишком трудно в порядке индивидуального усилия
компенсировать то, что с точки зрения марксистской периодиза-
ции не завершено западной наукой. В данный момент поэтому
указания наши на конец изучаемого в этой книге периода будут
неизбежно суммарны.
Для французского XVI в. читателю можно указать на книгу:
Hauser H. Les sources de Fhistoire de France. XVI siecle. P.,
1906—1916. 4 vol. Для Англии: Cambridge Medieval History. Для
Германии: Dahlmann F. C, Waltz G. Quellenkunde der deutschen
Geschichte 8 Aufl. Leipzig, 1912. По возможности последнее из-
дание дает по эпохам указания и источников, и литературы. Ch.
V. Langlois (Manuel de bibliographie historique. P., 1906) сообщит
указания по всем странам и эпохам. Так работник сможет со-
брать орудия своей исследовательской лаборатории и для поздних
веков феодального периода. Западные исторические органы с
систематически поставленной библгюграфией и с выходящими
периодически указателями дадут справки о более свежей лите-
ратуре. Такими органами являются для Англии «English Histo-
rical Review», для Америки — специальный орган медиевиста
«Speculum», для Германии—«Neues Archiv» и средневековый
отдел «Jahrbucher der deutschen Geschichte», для Франции —
«Moyen Age», «Bibliotheque de l'Ecole des Charles», для Италии —
«Archivio Storico Italiano».
Этими указаниями заканчиваем краткий наш очерк.
92
ТЕХНИКА КНИГИ В ЭПОХУ ФЕОДАЛИЗМА
А. Материал, форма, орудия, чернила1*
Книгу феодальной эпохи (в западном средневековье) отличает
от книги рабовладельческой античности, помимо иного содержа-
ния, совершенно иная техника. И это как в смысле материала
(на котором написана книга), так и орудия (которым она напи-
сана) , так и — в связи отчасти с тем и другим — алфавитных
форм ее письма, наконец, всего облика страницы и книги.
/. Материал. Здесь мы не будем особенно останавливаться на
том общеизвестном положении, что не в книгу собственно ушло
преобладающее письменное напряжение античности. Люди рабо-
владельческой античности в пределах определенного класса были
людьми «свободной общественности», активной и живой, имев-
шей и желавшей много сказать публично, для широкого читате-
ля. Они возвещали всенародно, на твердом материале: металле
или камне, крупными, для всех четкими буквами (о них ниже)
не только надгробные надписи и торжественные вещания триум-
фальных арок, но более всего законы, а также памятные истори-
ческие события. Наука о надписях, эпиграфика, стала преиму-
щественной наукой античности. Для нее она создалась, с нею до
известной степени завершила свой круг. В феодальный период
грамотность стала преимущественно орудием людей церкви и
попала на службу феодальным верхам. Средневековая эпиграфи-
ка сводится в подавляющем большинстве к надгробиям и рели-
гиозным формулам. Лишь в виде редких исключений, и то уже
в эпоху более позднюю, встретим мы ту или другую объявляе-
мую ко всеобщему сведению дарственную грамоту или договор
(например, городская хартия Шпейера, данная ему Генрихом II),,
либо историческую запись. Изредка высеченные на входных го-
родских воротах, такие надписи преимущественно, однако, вы-
гравированы на порталах соборов, где на паперти в дни церков-
ных праздников нашла приют средневековая «общественность».
Но отвлекаясь от области эпиграфики, имеющей мало значе-
ния в феодальный период, можно утверждать, что и в области
«мягкого материала» — книги в тесном смысле — мир феодаль-
** В книге автора настоящего очерка под заглавием «История письма в
средние века» (2-е изд. М.; Л., 1936) читатель найдет более подроб-
ную и специальную разработку большинства затронутых здесь вопро-
сов, а также в начале каждой главы - подробную библиографию.
Отсылая к этой библиографии, мы здесь будем давать лишь немногие
указания. Основное значение для затронутых в параграфе вопросов
(ср. главы нашей книги «История письма» А и Б) имеют: Birt Th.
Das antike Buchwesen in seinem Verhaltnis zur Literatur. В., 1882;
Idem, Kritik und Hermeneutik nebst Abriss des antiken Buchwesens.
3. Aufl. Munchen, 1913; Schubart W. Das Buch bei den Griechen und
Romern. В., 1907. Для более позднего средневековья основное значение
имеет: Wattenbach W. Das Schriftwesen im Mittelalter. 3. Aufl. Leip-
zig, 1896.
93
пый нашел выражение в формах новых, созданных, правда, уже
концом античности.
а) Папирус. Античная книга была (на некоторое время и для
некоторых областей она оставалась и еще недолго) папирусным
свитком. Книга феодальной эпохи уже с III в. стала (изменения
б этом смысле наметршись и раньше) пергаменным кодексом.
б) Пергамен. Замутившаяся с III в. социально-политическая
атмосфера, войны и разбои на Средиземном море порвали связь
континента с Египтом, откуда торговля античности черпала па-
пирус для своих писаний (о папирусе см. в предыдущем томе
«Истории техники»). Тот папирус, который теперь для этих це-
лей стала взращивать Сицилия, более темный, желтый, менее
совершенный, едва удовлетворял потребности италийских канце-
лярий. Предание, рассказанное Плинием, гласит, будто из-за со-
перничества знаменитой Александрийской библиотеки цари Пер-
гама (отсюда и имя пергамена) стали поощрять для книжных
целей разработку давно известной Востоку (хотя бы еврейские
книги) «дифтеры» — кожи. Подходящий материал, очевидно, дало
для этой продукции обилие в Пергаме ослов с прекрасной, под-
дающейся обработке шкурой.
в) Форма книги. Как бы то ни было, на смепу непрочному и
ломкому материалу папируса на Востоке, а потом и на Западе
идет прочный пергамен. Имевшийся на глазах образец — в воен-
ных «дипломах» — складных двух- (диплом, диптих) и трехлист-
ных (триптих) кпижечках (впоследствии полиптихи — многоли-
стовые) — натолкнул на мысль об иных сравнительно со свитком
формах книги в облике, нам ныне хорошо знакомом. Она полу-
чила имя «кодекса». В нем удобно и безопасно поддававшийся
складыванию, сгибанию, фальцеванию материал пергамена при-
нимал форму тетрадей в 2, 3, 4, 5, 6 листов перегнутого перга-
мена: бинион, тринион, кватернион (излюбленная форма тетра-
ди), квинион и даже секстиои с соответственно двойным (4, 6,
8, 10, 12) числом листов.
Такая форма книги, конечно, оказалась бесконечно более
удобной для складывания, разгибания, развертывания ее на опре-
деленной странице, для сравнительного с другой рукописью ис-
пользования, чем свиток, который при чтении нужно держать
обеими руками, чтобы он не свернулся, и даже нельзя списывать,
но можно только диктовать. «Корзина со свитками» — типичная
форма античной библиотеки — отходит в прошлое. Ей па смену
идет «полка с книгами», а в процессе работы на смену пюпит-
ру — рабочий стол с рядом развернутых и сопоставляемых друг
с другом книг. Это наследие, которое завещала новому миру,
«варварскому» по происхождению и большею частью христиан-
скому по идеологии, отходящая поздняя античность, открыло ему,
скудному умственным багажом и творчеством, небывалые воз-
можности. Он смог осуществить то, в чем «техника книги» отка-
зывала богаче одаренному классическому миру. Легкость держать
94
перед собою, развертывать, цитировать с нужных страниц иног-
да ряд книг отныне не только обусловит «точную цитату», вещь,
почти исключенную для античности, но и возможность сравни-
тельного изучения: формально-логического, мистико-символиче-
ского и исторического наконец. Это условие, пусть при бедности
запаса знаний и творческой мысли, по при традиционном, почти
суеверном почтении к великому наследству, создало в молодом
мире эклектическую литературу «Подборов», «Жемчугов духов-
ных», нанизываемых в ожерелья рвением собирателя, «Пчел»,
«Лугов» и «Завтраков духовных». Оно же, и только оно одно,
очевидно, делает возможным, собирая и сопоставляя аииалисти-
ческие и хронологические записи прежних систем, создать «Все-
мирную хронику» — гордость раннего средневековья.
Пергаменная книга уже господствует в конце III в. Она зани-
мает исключительно поле книжной культуры в IV в. Она живет
почти без соперников до XIII в. Употребление папируса, одна-
ко, еще задержал канцелярский консерватизм — на континенте
до конца VII в. (последняя папирусная грамота дана меровинг-
скими королями в 692 г.) и до начала XI в. в Риме (последняя
папская булла на папирусе относится к 1011 г.). В виде каприза
роскоши даже и папирусная рукопись еще фабриковалась в VI—
VII вв. Таких сохранилось в Европе семь. Один лист такого ко-
декса хранит наша ГПБ \
г) Палимпсесты. В истории письма феодальной эпохи папи-
русные, но еще более пергаменные материалы имели часто вто-
рую жизнь в так называемых палимпсестах: стертых или смы-
тых и новым письмом покрытых книгах и листах. К такому вто-
ричному служению старые материалы привлекались в эпохи,
бедные материалом вообще, когда его производство отставало от
спроса на него. В века VII—XI в особенности, да и в эпоху так
называемого Каролингского возрождения, пускали еще раз в обо-
рот старые, преимущественно античные рукописи. Так, Анналы
Лициниана, написанные письмом V в., стерты в VI для грамма-
тического трактата, а в IX или X, стерев его, в свою очередь,
написали текст Иоанна Златоуста. Знаменитая рукопись, где
письмом IV в. написан текст Цицерона «De re publica», смыта
и VIII для комментария к псалмам бл. Августина. Рецептов све-
дения старого текста было немало: смыванье губкой, сцарапы-
напье ножом, вытиранье пемзой. Были мастерские палимпсестов,
хранившие свои рецепты в тайне и тем энергичнее работавшие
над задачей, которая, имея, как будто, в худший период средне-
вековья тенденцию заменить пагаиистическую античную свет-
скую литературу церковной, в конце концов нередко как раз
охраняла ее от конечной гибели. Потому что рукописи, сбережен-
ные благодаря их церковному «мимикрису», впоследствии, начи-
ная с эпохи Возрождения и еще более в новую пору, были про-
чтены. Их прочли, воскрешая при помощи химических реактивов
старый текст, что, впрочем, уже окончательно его губило. Его
95
читают ныне при помощи методов фотографии, детали каковых
см. в соответствующей литературе2*.
д) Бумага3*. В некоторых странах Европы, однако, уже на-
чиная с XI в. господство пергамена не исключительно. Вместе с
движением арабов в нее передвигается новый материал письма,
менее прочный, но легче доступный и более дешевый. Это бума-
га — раздавливаемая специальным прессом и потом просушивае-
мая масса размоченного и развариваемого тряпья льняного,
во всяком случае, в интересующую нас эпоху. Потому что не-
сомненным мифом является утверждение о существовании в те
времена бумаги хлопчатобумажной — миф, вызванный ее средне-
вековым названием bambax (catra bambagina), что принято было
за связанное с бамбуком, тогда как происходило от имени города
Bambyce.
Раздавливая в проволочной сетке бумажную массу, в нее,
по крайней мере с известного времени, вплетали узор, который
и отпечатывался на бумаге, ясно видный на свет более светлыми
очертаниями. Знаки эти получили имя филиграней на Западе,
водяных знаков у нас. Менявшиеся из века в век и чаще, из стра-
ны в страну (во Франции — лилия, петух и собака, в Италии —
венок, шлем, бочонок, птичье, пронзенное стрелой крыло, в Гер-
мании—частое изображение свиньи и т. д.), филиграни, каза-
лось бы, дают возможность датировать бумагу и тем самым
рукопись, не будь того факта, что писать всегда могли — и пи-
сали — на бумаге привозной и на запасах, зачастую весьма ста-
рых. Почему полагаться абсолютно на водяные знаки в опреде-
лении даты рукописи не следует и надо привлекать добавочные
соображения.
Бумага XIII, XIV и даже XV вв. чаще весьма несовершенная:
волокнистая, неровная и непрочная, лишь XVI в. дает место
бумаге более совершенной, и уже в это время является тот ее
тип с продольными рубчиками, который получил имя verge. Ра-
стущее совершенство бумаги — закон ее развития в века XVI,
XVII и XVIII.
//. Орудия письма. Три типа таких орудий, все, собственно,
унаследованы от античности. Один—«стиль» (stilus), впослед-
ствии graphium: металлическая — бронзовая или железная — па-
лочка с заостренным копчиком для писания на вощечках, на дру-
Подробная библиография по вопросу о папирусе и пергамене — в на-
шей книге «История письма...» на с. 28 и 32.
О бумаге см. исследования: Briquet С. М. La legende paleographique
du papier de coton. Geneve, 1885; Wiesner S. Ein neuer Beitrag zur
Geschichte des Papiers // Sitzungsberichte der Wien. Akad., 1903-1904.
CXLVIII; Blanchet A. Essai sur l'histoire du papier et de sa fabrication.
P., 1900. О филигранях: Лихачев Н. П. Палеографическое значение во-
дяных знаков. СПб., 1889. 3 тома с альбомом; Briquet С. М. Les fili-
granes. Dictionnaire historique des marques du papier etc. et 16112
fac-similes de filigranes. Geneve, 1907. 4 vol. О чернилах см.: Watten-
bach W. Op. cit. S. 2, 33. О золотых и серебряных чернилах: Graux Ch.
Chrysographie // Daremberg et Saglio, Dictionnaire des Antiquites.
•96
гом же конце закругленная для затирания неверно написанного.
J Имя стиля отошло с античностью. Тем тверже, пройдя через бе-
недиктинский устав, держалось имя graphium. Самый же пред-
мет сберегли клады, в частности уже меровингские.
Имя calamus, harundo — заостренная камышовая тростинка
для писания чернилами, особенно совершенная в Италии,— впо-
следствии стало относиться к заостренной деревянной палочке,
так как другие страны Запада, по-видимому, не давали столь со-
вершенного камыша, что постепенно устраняло употребление ка-
лама. ^ же Исидор Севильский говорит в VI в. о пере как о со-
перничающем с камышовым каламом.
Перо, сперва птичье (penna avis), заостряемое и расщепляе-
мое острым ножом, появляется в литературных упоминаниях
VI в. и потом в изображениях — в ирландских евангелиях VIII в.,
но только в руках евангелиста Иоанна. Очевидно, вступление
пера в обиход разных мастерских колебалось в пределах веков
VII и VIII. Быть может, более угловатые формы унциала этих
веков и уже, несомненно, новые формы курсива с оттенками на-
жимов и волосных следует объяснить утверждением пера (впо-
следствии рядом с гусиным лебединого, павлиньего и также ме-
таллического). Мы полагаем, что нарождение готических форм
с их чередованием нажимов и волосных в конце X уже века во
Франции создавалось вступлением хорошо очинённого пера, тогда
как ровные и толстые формы каролингского минускула обнару-
живают калам.
111. Чернила. О черном цвете античных, как и средневековых,
чернил говорят их имена: греч.—melan, латин.—atramentum,
древнегерм.— black. Смесь камеди и сажи в самый ранний пе-
риод, они легко смывались с папируса и пергамена, и немного
больше прочности в этом смысле имели средневековые чернила,
изготовлявшиеся из чернильных орешков с камедью по рецепту
Марциаыа Капеллы. Черным, почти безупречным цветом знаме-
ниты чернила рукописей веков X и XI. В каролингскую эпоху
сии имеют приятный рыжеватый оттенок, с XIII в. начинают
портиться, давая оттенки желтоватые и сероватые, и только луч-
шие мастерские, знавшие секрет, дают хороший черный цвет.
Особенно возрождается забота о «добром черниле» с эпохи гума-
низма.
Но в истории техники западной книги в ее рукописный пе-
риод имеет существенное значение также и история чернил цвет-
пых с чередованием их обычаев по векам: красные рубрики,
начиная с античности, любовь XI в. к комбинации красно-зелено-
синей и XIII —к чередованию красных и синих строк, инициа-
лов, усиков. Ирландские рукописи расцвечивали зачастую каж-
дую большую букву предложения, чередуя их одной из «семи
красок радуги».
Любопытны еще в западном письме законы употребления чер-
нил золотых и серебряных. Они вошли в обычай в книге эпохи
каролингской, в веках VIII—X, а затем держались в оттонов-
4 О. А. Добиаш-Рождественская
97
скую, причем и та и другая подражали обычаю Византии, при-
меняя эти чернила в торжественных кодексах содержания литур-
гического: евангелиях и псалтырях — для заглавных строк,
а также для сокращенных «священных имен»: Deus, Dominus,
Iesus, Xristus, Spiritus Sanctus4*. Есть, впрочем, и целые стра-
ницы, и целые книги, кодексы, написанные в золоте и серебре:
codices aurei, argentei5*, причем обычно в таких случаях самый
пергамен окрашивался в тот или иной оттенок пурпура и «золо-
той кодекс» бывал вместе с тем «пурпуровым кодексом»: codex
purpureus. Следует сказать, что техника золотописання — хрисо-
графия, усвоенная под византийским влиянием на Западе, вскоре
превзошла свой образец. В живом развитии западных книжных
мастерских и более активной жизни техники искусство выписы-
вать золотые буквы, а впоследствии золотить целые страницы
или медальоны как фон для миниатюр, в рамке отдельного ини-
циала, достигло на Западе более высокой ступени и создало луч-
шие рецепты. Благодаря чему и доныне эти золотые элементы в
западной рукописи сияют блеском вечным, давая впечатление
выпуклых, разлитых по странице золотых искр, кругов и фонов.
Б. Письмо западных книг
эпохи начала феодализма
Тема, поставленная в заголовке настоящей статьи, вдвойне и
принципиально важна и интересна. Во-первых, потому, что в ука-
занную эпоху жизнь книжного письма на Западе — пусть и в от-
веденных ей классово ограниченных рамках — полна яркого,
своеобразного движения, что в письмо — продукт усилия челове-
ческой руки и мысли, несомненно, проникала, хотя и кривыми и
обиходными путями, какая-то инициатива низов, и потому, что в
нем, в этом усилии и его истории могут быть подмечены опреде-
ленные законы. Во-вторых же, потому, что наблюдение этих за-
конов осуществилось в редком по силе и убедительности прогрес-
се науки латинской палеографии, где дисциплина ученых кол-
лективов проявилась столь же ярко и плодотворно, как и
гениальные догадки и построения отдельных выдающихся мыс-
лителей. О ней было сказано: «Палеография — мужественная
наука: она родилась в борьбе» 2. Она родилась в эпоху так на-
зываемых «дипломатических битв» (bella diplomalica), в кото-
рых отходящее феодально-католическое общество боролось с на-
раставшими новыми силами за свое «историческое» достояние и
«исторические» права. Она выковалась как — сперва — практиче-
ское орудие «различения истины и лжи в старых пергаменах».
Однако над борьбой насущных интересов сила теоретической
мысли отдельных исследователей поднялась до создания закон-
ченной науки, системы экспериментальных законов, напоминаю-
4*Бог, Господь, Иисус, Христос, Святой дух (лат.).
5* золотые, серебряные кодексы (лат.).
98
щих в отдельных случаях законы природы, а в других — законы
техники.
Не имея, конечно, возможности в кратком настоящем очерке
останавливаться на истории науки палеографии, мы только назо-
вем несколько имен ее творцов. Начиная от проникнутого фило-
софией скептицизма и сильным духом исторической критики бе-
недиктинского монаха Жана Мабильона, создавшего впервые на
фоне огромного рукописного материала классификацию западных
писем (в сочинении: De re diplomatica. P., 1681), через итальян-
ского патриота маркиза Сципионе Маффеи, очистившего систему
Мабильона от ряда недоразумении, главным образом от идеи и
термина «национальных писем», через последователей Мабильона,
«двух бенедиктинцев», Тассена и Тустена, авторов «Nouveau
Traite de diplomatique» (P., 1750—1765) до гениального немец-
кого еврея Людвига Траубе, с большим трудом и препятствиями
получившего — им прославленную впоследствии — кафедру в
Мюнхене и почти канонизированного в немецкой науке, и это на-
кануне фашизма, вновь изгнавшего десятки евреев, до нынешнего
патриарха палеографии, шотландского профессора В. М. Линдсе
и их учеников — каждый делал крупный принципиальный шаг,
пробивая пути новой науки. Каждый из них, однако,— и этого не
следует забывать — каждый из этих титанов стоял на плечах кол-
лективной работы систематизации и предварительного изучения
огромного рукописного наследства Запада учеными организация-
ми: бенедиктинцев («мавристов») и отчасти болландистов (иезуи-
тов) XVII и XVIII вв., далее больших светских ученых обществ
XIX в., как Monumenta Germaniae Historica и Institut de France,
Palaeographical Society в Англии, Medieval Academy в Америке и
ряда других, возникавших в XIX в. государственных и общест-
венных коллективов.
Так создавалась наука, устанавливавшая законы развития
письма в западной книге. В нем, в этом развитии, самым замеча-
тельным фактом было ныне четко осознанное и формулированное
отличие его от ряда восточных, в частности и в особенности от
письма русского и славянского в*. Факт одновременной, изначаль-
ной и равноправной жизни двух полярных по существу стихий:
1) стихии письма книжного: scriptura libraria seu litteratoria,
в первоначальных своих формах воспроизведшей формы надпи-
сей, письмо каменное с его «азбукой больших букв», так называе-
мой маюскульной (см. ниже), с литерами почти вертикальными
и стоящими отдельно и 2) стихии письма курсивного, «быстрой
руки»: manus cursiva, с ее спешным дуктом, наклонным положе-
нием букв и связанностью элементов: лигатурами.
В особом порядке связанное с техникой не книги, но грамо-
ты стоит письмо дипломатическое, использующее обычно курсив,
!* Проблема принципиальной разницы истории развития письма запад-
ного и славяно-русского была нами разработана в очерке «Мысли
западного палеографа о палеографии славяно-русской» 3.
4*
99
но в особых канцелярских целях «недоступности» своих исходя-
щих памятников ищущее форм особо вычурных и трудных.
/. Книжные типы латинского письма. Типы эти в эпоху само-
го начала феодализма, как и в последнюю эпоху античности
(Spatantike), были типами маюскульными. Они всеми своими
элементами подходя под определение «азбуки больших букв»,
укладывались в пределы двух линеек и не выбрасывали ни вверх,
ни вниз ни осей, ни петель. Зато в этих пределах их тельца до-
стигли максимальной разработки и были отчетливы и вырази-
тельны. Наилучший тип латинского книжного письма отразил
формы надписей, как они сложились на камне и металле, являя
все черты письма вечного, спокойного, широкого и бесхитрост-
ного. Ему дали имя письма «капитального монументального»,
или «квадратного». Ширина каждой буквы в нем равняется
двум третям ее высоты. Загругление букв С, О, D представляет
почти правильные дуги. Горизонтальные элементы букв Т, L, Е
строго перпендикулярны к их вертикальным осям. Те и другие
имеют на концах правильные небольшие замычки. Чередование
утолщенных черт, выражающих ее профиль, строго выдержано.
Только L и F слегка поднимаются за пределы верхней линейки.
Буквы каждой строки следуют на равных расстояниях друг от
друга, и слова ничем не отделены. В этом, да еще в немногих
простых аббревиатурах (см. ниже),—единственная трудность это-
го превосходного письма, перенесшего на мягкий материал все
качества письма надписей: scriptura capitalis monumentalis seu
quadrata 7*, в котором соответственно ее цели объявлять с высо-
ты таблицы или стелы важные события или законы вырабаты-
вал медленно каждую букву резец или молоток. В таком образе
жила scriptura monumentalis как орудие свободной демократиче-
ской античности. Рожденная общественностью очень живою, она
в своих формах и технике отразила стремление быть очень до-
ступной и понятной широкому читателю. В падении обществен-
ных форм античности — одна из причин ее вырождения.
Уже на камне это письмо вырождалось в худший и более
смутный тип scriptura actuaria, «деревенское письмо»: scriptura
rustica. От высшего типа «рустичное письмо» отличается общим
впечатлением смутности, вытянутости, а также рядом определен-
ных признаков: при сжатости буквы поражают малыми размера-
ми верхние закругления R и б, горизонтальные черты букв Е и
Т короткие, скашиваются или изгибаются. Косые элементы А и
М также слегка изгибаются, причем первая буква потеряла свою
перемычку. Расстояния междду словами по-прежнему не отмече-
ны, но границы между ними отмечены точками, стоящими на
средине высоты букв. V обнаруживает тенденцию округлиться,
предвещая унциальное U.
Таким образом, уже на твердом материале письмо изменило
своей строгости. Перейдя же на материал мягкий, оно все более
письмо капитальное монументальное, или квадратное (лат.).
100
утрачивает raison d'etre8*. И однако, консерватизм привычек
писца и читателя еще на некоторое время удержит применение
квадратного «капитального письма» не только на папирусе, но
даже на пергамене для произведений литературных, особенно
чтимых, каким была главным образом «Энеида» Вергилия. Ради
нее, можно сказать, дожило на немногих сохранившихся знаме-
нитых кодексах капитальное монументальное, а также отчасти ц
рустичное письмо. См. в книге Л. Траубе 9* полный список этих
сохранившихся кодексов (4 и 23), а также и литературу о них.
Уже начиная с VI в., однако, покончено с применением капи-
тального письма к выписыванию целых книг и страниц. Оно со-
хранится — и это до конца каролингской эпохи — для важнейших
рубрик и заглавных строк. На мягком материале, подчиняясь —
в особенности на пергамене — воздействию этого гладкого матери-
ала, а также общим тенденциям ускорения и влиянию курсивов,
капитальное письмо переходит в новый тип, отныне надолго свя-
завший свою жизнь с пергаменом и с литературой (преимущест-
венно церковной) эпохи становления феодализма. Этим типом
был унциал, которого четкие отличия от капитального письма
указывают обычно в характерных буквах, получившихся из ка-
питальных форм в результате выписывания их одним движением
руки и упрощения элементов. Эти новые формы — принципиально
иные очертания букв A, D, G, Н, М, Q, V в формах & Ъ с> h m q u
Некоторые прибавляют к ним еще букву Т.
Но помимо отдельных, определенных форм, весь характер и
впечатление письма более округленного и свободного заставляет
с первого раза признать в нем иной тип. За что дано ему имя
унциала, которое, следует сказать, как и доныне нередко, так и
по свидетельству бл. Иеронима, многие путали, смешивали с
«инициалом»: quia et maxima sunt et in initiis librorum scribun-
tur 10*. Задним числом имя это производили и от uncia (прибл.
дюйм) за их величину и за крюкообразие (uncus — крюк)
формы.
Все это только догадки. Каково бы то ни было происхождение
унциала, его расцвет связан тесно с торжеством пергамена и да-
тируется тем же III в. Появление унциальных форм на твердом
материале есть уже вторичное явление под влиянием форм книж-
ных. Но в книгах, более всего в книгах торжественных, литурги-
ческих, унциалу с известными изменениями обеспечено исключи-
тельное господство до конца VIII в., эпохи, когда, в свою очередь,
оно уступит господству семиунциала и каролингского минускула.
8* смысл существования (фр.).
°* Обозрение письма надписей можно найти: Hub пег Е. Exempla scriptu-
rae epigraphicae latinae. В., 1885. Специальный альбом: Zangemeister К.,
Watlenbach W. Exempla codicum latinorum litleris maiusculis scripto-
rum. Heidelberg, 1876-1879. Обзор литературы в соответствующих гла-
вах: Traube L. Vorlesungen und Abhandlungen. Munchen, 1909. Bd. 1.
Там же (S. 161) список кодексов в капитальном и унциальном письме.
U!* так как они особенно велики и пишутся в начале книг (лат.).
101
Подобно капитальному письму, унциал с IX в. станет употреб-
ляться исключительно для заголовков и рубрик, становясь в этом
смысле на второе по значению место после капитальных строк в
той иерархии шрифтов, которая с такой строгостью установлена
была в книге в эпоху Каролингского возрождения. Отходя в
прошлое, унциал оставил очень значительное число — до четы-
рехсот — знаменитых кодексов, из них немало пурпурных и золо-
тых или серебряных, которых почти полный список (см. наши
дополнения из фондов ГПБ 4) составил Л. Траубе в цитирован-
ной своей книге и*.
Дальнейшее «давление» на книжное письмо курсивных тен-
денций и форм вызвало уже с VI в. образование еще более по-
движного типа: полуунциала (семиунциала), где в формах а, Ъ,
d, h, e, /, i, m, n, p, r, s, t мы видим настоящие курсивные
формы и во всем характере письма — тенденцию к наклону и
даже к связыванию букв. Еще новый шаг в том же направле-
нии — и мы имеем на севере Галлии еще более «курсивный» тип,
которому дали имя «четвертьунциала», уже накануне создания
того каролингского минускула, который сам мог создаться — об
этом спорят доныне — либо из приближения к курсиву семиун-
циала, либо из «регулизации» самого курсива, который, с другой
стороны, шел навстречу семиунциалу. Знаменитые семиунциалы
также подверглись регистрации в известной работе Лове12*,
и список их для ГПБ был дополнен автором настоящей
статьи 13*.
Все сказанное выше будет яснее, когда мы всмотримся ближе
в историю самого курсива, изначального — как мы отметили
выше — наравне с книжными типами, с самым началом эпохи
феодализма вступившего и в жизнь книги, как видно будет в
дальнейшем.
//. Развитие латинского курсива. Его первые проявления
можно отметить на твердом материале. Они особенно многочис-
ленны на стенах Помпеи, в выходках и шутках избирательных
кампаний. Его исключительное царство — на восковых таблицах,
найденных в Геркуланее от I в. н. э. и в далекой колонии ны-
нешнего Семиградья Albunius Maior (ныне Vorespatak) от
III в. н. э. Здесь металлический «стиль» ударами по воску созда-
вал формы очень своеобразные, сильно наклонные, где все буквы
превращались в комбинации параллельных ударов, в некий «ча-
стокол», о котором еще Томсон сказал: «Во что превратилось бы
11# Об унициале, кроме цитированного выше альбома Zangemeisler etc.,
см.: Chdtelain E. Uncialis scriptura codicum latinorum novis exemplis
illustrate. P., 1901-1902, а также список кодексов и их описание у
Траубе (Bd. 1. S. 171-261). О наших унциалах см. в руководстве
автора «История письма...» С. 70, ел. О. семиупциале см.: Lowe E. А.
A hand list of half uncial manuscripts // Miscellanea Francesco Ehrle.
Roma, 1924. T. IV, а также нашу «Р1сторию письма...» С. 85 ел.
12* См. пред. примеч.
13* Добиаш-Рождественская О. А. История письма... С. 87-88.
102
письмо, если бы воск оставался единственным его материалом?
Б нем исчезли бы все петли и дуги» 14*.
В истории курсива на мягком материале отличали эпохи кур-
сива древнего, среднего и нового, относя к древнему наряду с
продукцией на материале «полутвердом», как воск, также и не-
многочисленные памятники I —II в. на папирусе. В многочислен-
ных таблицах (см. хотя бы в руководстве: Ргои М. Manuel de
paleographie. P., 1924. P. 46), воспроизводящих формы древней-
шего курсива, читатель может видеть эти нелегкие и вызываю-
щие многочисленные недоразумения формы с их 6, напоминаю-
щим а, и рядом других, которых жизнь, впрочем, кончилась вме-
сте с античностью. Самую категорию «среднего» курсива многие
исследователи (с нашей точки зрения, правильно) отрицают, от-
нося его либо к древнему, либо к новому. Выразившись, собст-
венно, в единственном памятнике — императорских рескриптах
конца III — начала IV в., от коих сохранилось лишь несколько
фрагментов, с трудом собранных и еще с большим трудом про-
чтенных (Массманом),—по времени и форме этот тип действи-
тельно правильнее отнести к группе курсивов «новых римских»,
представляющих в ней известную разновидность, чисто диплома-
тическое ухищрение императорской канцелярии. Гораздо жиз-
неннее и существеннее для истории письма феодальной эпохи
роль «нового римского курсива» — курсива главным образом ра-
веннской канцелярии V в., действительно легшего в основу все-
го богатого курсивного творчества средневековья 15*.
Мы даем здесь таблицу нового римского курсива, обращая вни-
мание на некоторые его формы, имевшие долгое будущее в сред-
невековых областных письмах. Это разновидности а, то двухколь-
цовое, то в видеС; это еже, коих нижние закругления проис-
ходят от предшествующей буквы, а верхние просоединяются осо-
бым движением руки; это /, р, г, 5, которые при известной не-
брежности их написания все могут быть приняты одно за другое,
но при большей тщательности s отличается свободно округляю-
щейся второй дугой, / — завертываньем в кольца второй и часто
первой дуги и небольшой горизонтальной перемычкой, г — гори-
зонтальным протягиваньем второй дуги, а иногда — перед i —
скошенным ее переломом, наконец у — полным завертыванием
второй дуги. Хороший писец, соблюдая все эти нюансы, не вве-
дет читателя в заблуждение, но небрежный и нечеткий — уже в
V в., а еще больше в последовавшую варварскую эпоху — даст
и* О восковых табличках и их письме см.: Mass man II. F. Libellus aura-
rius etc. Lipsiae, 1890; Mommsen Th. Die pompeianische Quittungstafeln
etc. // Hermes, 1877. Bd. XII; Corpus Inscriptionum Latinarum, III Suppl. 2;
Wattenbach W. Op. cit. S. 55 sq.- об употреблении восковых табличек
в средние века.
15* См.: Van Hosen Н. В. Roman cursiv writing. Princeton, 1915. О ра-
вениских грамотах см. главным образом: Marini G. I papiri diplomatici
raccolli ed illustrati. Roma 1805, а также: Brandt K. Ein lateinischer
Papyrus etc. // Archiv fur Urkundenforschung, 1914. Bd. V. Ср. в нашей
«Истории письма...» с. 75 и таблицу там же.
103
формы, чреватые недоразумениями. Особенно богаты возможно-
стями и соответственно недоразумениями дериваты буквы t, пои-
стине «протейской буквы», как назвал ее Линдсе, которая, раз-
нообразя на разные лады простой в основе принцип вертикаль-
ной оси и горизонтального покрытия, склоняя их, закругляя,
даст формы совершенно неожиданные, особенно в лигатурах с
а, и, е, etc., что видно на нашей таблице. Эти дериваты дадут
зачастую прочные особенности того или другого «областного» или
так называемого «национального» типа варварской поры.
III. Национальные и областные типы письма. Большие книж-
ные мастерские и их амфиктионии16*. Термин «ecritures natio-
nals» 17*, брошенный неудачно Мабнльоном и еще более неудач-
но закрепленный в «Nouveau Traite», более целесообразно мог бы
быть заменен терминами писем «провинциальных» или «област-
ных», хотя известное воздействие варварских своеобразных писем
можно констатировать в той или другой манере латинского «об-
ластного письма». Четыре установленных Мабильоыом типа:
franco-gallica seu merovingica, langobardica, hiberno-saxonica, vi-
sigotica (франко-галльское, или меровингское, лангобардское,
гиберно-саксонское (островное, ирландское и англосаксонское)
и вестготское, т. е. испанское) — сохраняют и доныне с извест-
ными осложнениями и ограничениями свою жизненность в при-
менении к классификации огромнейшего богатства — Линдсе на-
считал их около двух тысяч — писем варварской эпохи: веков
VI—VIII.
Островное, гиберно-саксонское письмо, сохраняющее еще свои
особенности в современной ирландской руке, резко отличается от
других современных ему писем тем, что идет не от курсива, как
они, но от семиунциала и отзывается как-то воздействием грече-
ской азбуки. Мы не знаем, когда и как, но, несомненно, в очень
ранний период на острова проникло это влияние, и ирландские
писцы долго еще любили, уже едва понимая греческий язык,
переписывать греческими буквами латинские тексты, как и рань-
ше ирландские книжники любили образовывать латинские слова
с греческими окончаниями и обратно, что называлось hisperica
lamina. В этом островном письме бросаются в глаза четкость и
спокойная красота этих форм, изгибающаяся грация осей букв,
их распухающие концы, напоминающие распуколки цветов. Ил-
люминации ирландских рукописей отличаются любовью к цвет-
ным (семи цветов радуги) пятнышкам, заполняющим инициалы
и даже просто большие буквы, к голубой краске и тонкой пле-
тенке — то и другое в противность континентальному убору за-
16* Для изучения областных типов письма VI — VIII вв. особенно много
систематизированного материала дают книги: Zlmmermann H. Die vor-
Ivarolingische Miniaturen. В., 1916; Lindsay W. M. Notae Latinae. Ox-
ford. 1915. L. Traube (Vorlesungen etc.) дает хороший краткий прин-
ципиальный обзор вопроса. У него и у Линдсе можно найти более
специальную литературу по отдельным главам об областных типах.
17* «национальные письма» (фр.).
104
ставляют подозревать какие-то восточные (армянские? грузин-
ские?) влияния.
На фоне первоначального трудного курсива очень рано, од-
нако, на противоположном краю Европы, на Пиренейском полу-
острове, создается тоже весьма четкое и совершенное письмо,
вестготское, которому дали имя (от наиболее видного его центра)
scriptura toletana 18*, а вследствие раннего вхождения Испании в
орбиту власти арабской — scriptura mosarava19*. Зато франко-
галльское, как и лангобардское (собственно, италийское) письмо
из конца в конец своих областей представляет огромное множе-
ство разновидностей. В большом разнообразии франко-галльского
письма особенно характерен один тип: дипломатическое письмо
королевских грамот с его диким, варварским дуктом, поражаю-
щею смелостью лигатур и «протейскими», одна в другую переходя-
щими формами букв. Все эти черты из письма грамот переходят
и в книжное письмо разных франкских мастерских письма, где в
ряде «регуляризованных курсивов», каковы знаменитые типы:
«луксейское», или «—письмо, az-тип, корбийское письмо, знаме-
нитое по написанной на нем рукописи «Истории франков» Гри-
гория Турского, и более поздний Адалардов тип или ab-тип, ча-
сто проглядывают те же характерные черты. Среди писем италий-
ских, неправильно получивших имя «лангобардских», выдаются
своей смелостью и своеобразием дипломатическое письмо коро-
левской канцелярии, различные типы папского письма («куриа-
лы») и, наконец, в Южной Италии в области, жившей под
властью норманнских завоевателей, оригинальное, ломаное «бе-
невентское», или монтекассинское, письмо с его странным сходст-
вом с более поздним, так называемым готическим письмом.
IV. Каролингский минускул20*. С конца VIII и начала IX в-
в этом пестром графическом движении, в бунтующем море из-
менчивых писем обнаруживается успокоение. Несколько искусст-
венное и поверхностное, но в известной степени реальное «един-
ство» культуры этой поры, обозначенное именем Каролингского
ренессанса, вызвало искания нового книжного оформления. Они
стремились создать письмо, одновременно четкое для читателя и
легкое и быстрое для писца, и шли в двух противоположных на-
правлениях: «курсивизации семиунциала» и «регуляризации кур-
сива». Эти искания остроумно символизированы «качанием маят-
ника» между двумя противоположными полюсами, качанием,
становившимся все медленнее, пока место его остановки не сов-
пало с каролингским минускулом. Письмо, созданное в эту эпоху,
было, в сущности, тем самым или почти тем самым, которое и
ныне господствует в латинском мире в форме хорошего, четкого
курсива.
Созданное в начале IX в.— причем разные графические цент-
18* толедское письмо (лат.).
19* мосарабское письмо (лат.).
20* Подробное изложение проблемы п подробную библиографию см. в на-
шей книге «История письма...» (с. 141 ел.).
105
ры одновременно шли к нему, подчиняясь общей потребности
эпох л,— оно было фактически узаконено и возведено в общее
правило законодательством Пипина и Карла Великого. Не пото-
му, конечно, чтобы это законодательство предписывало употреб-
ление минускула. Но потому, что в годы создания минускула и
перехода на него спонтанно мастерских письма, декретируя все-
общую «эмендацию книг по монастырям и епархиям» и их все-
общую переписку, капитулярии Каролингов тем самым вывели
начисто из употребления старое письмо и в грандиозном масшта-
бе распространили минускул. Так надолго обеспечили они буду-
щее письму, именно по этой случайной связи получившему имя
каролингского. Правда, в века IX—XIV, когда он жил и даже —
особенно в странах культуры романской — господствовал, он не
оставался неизменным. В разные века для букв, например a, d,
т, s, он давал совершенно определенные разновидности, по каким
можно датировать рукописи.
Самым ярким фактом в его развитии было с конца XII в.
появление того чередования волосных и нажимов, которые произ-
водили впечатление излома и даже рельефа. За эти особенности
письму этому, которое в особенности захватит страны культуры
немецкой, дали имя fractura, ecriture brisee 21* и — по недоразу-
мению — «готическое письмо». Достигаемое этим письмом —
в особенности в больших книгах для хорового пения (антифона-
риях) — впечатление рельефа заставило дать ему имя архитекто-
нического письма. А слияния (как и в монтекассинском) круг-
лых элементов, как у о, р, d, b, etc., заставило говорить о законе
«слияния букв» (Buchstabenverbindungen) в готическом письме.
В странах романской культуры в дальнейшей жизни каролинг-
ского минускула в его простой «круглой» форме с XIII в. появ-
ляется особенность, позволяющая отчетливо датировать рукописи
этого и следующего веков,— это снабжение всех букв, какие толь-
ко этому поддаются, как a, b, d, h, Z, петлями, превращение в
петли знаков сокращения и часто дополнение петлями нижних
элементов букв /, г, р. С готическим письмом и вообще с XIII в.
появляется, наконец, довольно выдержанный закон больших букв
после точки, причем для них используют либо формы капиталь-
ные, либо те же минускульные, увеличивая их в размере, пред-
упреждая неким знаком, напоминающим /, косым подчеркива-
нием и т. д.
В. Сокращения22*
Мы не освоили бы всех особенностей и трудностей средневе-
ковой книги, если бы не остановились в ней на столь для нее
характерном элементе сокращений (аббревиатур). Вопрос боль-
шой и сложный, глубоко и систематически разработанный в за-
21* ломаное письмо {лат., фр.).
22* См. в нашей книге «История письма...» (с. 163 ел.). Из более спе-
циальных: Traube L. Nomina sacra. Munchen, 1906; Lindsay W. M.
Op. cit.
106
падной науке, более всего изысканиями Траубе и особенно
полно — работами Линдсе. Мы изложим кратко его сущность.
Соображения сбережения места и времени заставляли уже
античного писца искать методов сокращения текста. Он находил
их в суспенсии: обрывании концов — суффиксов и флексий слов
в пределах, доходивших часто до устранения всех элементов сло-
ва, кроме одной начальной буквы: littera singularis23*, сигла —
метод, особенно обычный в эпиграфике, где все титулы, все ус-
ловные формулы и элементы имени (C.I.C — Caius Iulius Cae-
sar) превращались в сиглы. Античность знала и другие методы,
например сокращения bus-b, que-q, а также так называемую ти-
ронскую систему, во многом напоминавшую нашу систему стено-
графии.
Сокращать слова, жертвуя суффиксами и флексиями, мог без
риска не быть понятым читателем лишь тот, кто говорил с ним
в письме на языке, ему хорошо знакомом. Поэтому в варварскую
эпоху писцы почти бросили систему суспенсии, и вернется она
вновь только в эпоху каролингскую, когда вместе с ирландцами,
англосаксами и италиками возродится хорошая латынь. Варвар-
ское средневековье ухватилось за другую систему, по многим ос-
нованиям бывшую ему более по душе,— систему контракции:
сокращение слов через сжимание q сохранением начала и конца,
но с выкидыванием средних элементов слова, как gra-gratiar
mia-misericordia. Пример и образец этой системы дали не столько
античные тексты, сколько своеобразный обычай текстов христи-
анских и вдобавок еще текстов, усвоивших — и притом сперва
только для нескольких «священных имен» (nomina sacra) — ана-
логичный еврейский обычай, вытекавший для евреев первона-
чально из свойственного их языку консонантизма (так четырех-
значная тетраграмма в четырех согласных выражает полноту
имени Иеговы), а потом для них самих принявший смысл
«скрытия» для непосвященных полного звука «священного име-
ни». Поздний латинский текст и выразил этот принцип в рече-
нии: «имя божие не может быть выражено в буквах» (nomen Dei
поп potest litteris explicari).
И этот принцип пришелся особенно по душе мистическому на-
строению средневековья. Траубе остроумно угадал, что если за-
падные люди феодальной эпохи вслед за греками и евреями писа-
ли DS, DNS, IHS, XRS (и даже XPS), SPS, SCS вместо Deus,
Dominus, Ihesus, Xristus, Spiritus Sanctus24*, «сокращая» эти
слова, но выписывая особенно крупно — и притом золотыми и се-
ребряными буквами,— то не экономия труда и материала была,
очевидно, причиной этого приема, но более всего тот же мисти-
ческий смысл «скрытия». Однако если в языке греческом сокра-
щения через контракцию остановились на списке только пятнад-
цати «священных имен», то в мире западном, латинском инициа-
23* единственная буква (лат.)..
24* Бог, Господь, Иисус, Христос, Святой дух (лат.).
107
тива варварских молодых народов — то, что Траубе назвал
«радостным творчеством»,— пошла бесконечно дальше и контрак-
тировала не только те слова, которые естественно этому подда-
вались, но и те, которые, собственно, этому поддавались с вели-
чайшими затруднениями. Так оказалось тело латинского текста
обвитым контракциями, разрешение которых лишь в немногих
простейших случаях представляется легким и идет по некоторо-
му привычному шаблону, во множестве же случаев даже для
опытного читателя требует справки со словарем сокращений, ка-
ковых словарей начиная с XVII в. и, более всего, после трудолю-
бивых усилий бенедиктинцев создала целый ряд западная наука.
Замечательно, что даже книгопечатание долго не покончило с
привычкой сокращений. Инкунабулы — первопечатные книги —
характеризуются рядом менее, правда, трудных аббревиатур, ка-
ковы q-que, b-bus, p с чертами под ним, над ним и вкось, сбоку —
par, per, prae, pre, pro, а также некоторыми пережитками тирон-
.ской системы из тех, что все время сохраняли рукописи, как зна-
ки для et, etc., rum, ur, us и др.
Г. Форма книги
За те века, которые мы пробежали в нашем обзоре, вместе с
изменением содержания книги (рядом с преобладающим бого-
словским, литургическим и агиографическим ее содержанием все
большую роль играют сочинения научные, исторические, «рыцар-
ские романы» и даже сатира на господствующие классы, в част-
ности на церковь) меняется и разнообразится ее внешняя форма.
Если до конца VI в. она более всего выдерживала форму почти
квадратную, которую мы не всегда признаем в сохранившихся,
сильно обрезанных в продольном направлении ее экземплярах,
то с VII в. она чаще является продолговатой, принимая размеры
все более разнообразные. Но особенно развернется это разнооб-
разие с веками XII и особенно XIII (они же были свидетелями
лаицизации и большего богатства в содержании книги, по содер-
жание не поставлено темой настоящей краткой статьи). Она яв-
ляется в отношениях 32 X 20 см, она является большой
(40X25), огромной (50X30) и маленькой, даже крошечной, даже
миниатюрной (4X2,5) 25*.
Разнообразные технические книжные потребности: нужды
учеников возрастающих в числе школ, приходских священников,
обязанных быть снабженными «бревиариями» и карманными
статутами соборов, нужды монастырей, купцов, дам и буржуаз-
ных женщин, нуждающихся в портативном календаре и обычно в
эту эпоху с ним связанном портативном молитвеннике, арифме-
тические таблицы и астрономические схемы, практичные «трав-
ники» и книги рецептов — все это рождает спрос на самые раз-
25* Например, крошечный молитвенник в ГПБ, получивший в ней прозви-
ще «мальчик с пальчик», где фигурки миниатюр имеют личики с
булавочную головку5.
108
нообразные дешевые и мелкие экземпляры ходких книжек. С дру-
гой же стороны, развитие церковного хорового искусства, нужда
регента и капеллы в видной всем собравшимся вокруг пюпитра
певцам книге текстов и нот вызывают грандиозные, покрытые
громадными же «архитектоническими» буквами антифонарии,
выписывание которых составляет особенно трудный, артистиче-
ский подвиг писца и иллюминатора (см. образец таких антифо-
нариев в ГПБ: швейцарского XV в. и сиенского XIV в.6). Каж-
дая обитель и каждая соборная церковь стремятся в века зенита
феодализма иметь свой экземпляр огромнейшей Библии (см. та-
кие экземпляры в ГПБ: один южнонемецкий XI в., другой —
XII в. из библиотеки Вейсенау) 7.
Обличье страницы также всячески разнообразится начиная с
XII в. До VI в. она знала два вида: страница, сплошь исписан-
ная, и страница, исписанная в два столбца. В века зенита феода-
лизма нередки книги и в три столбца, а вокруг них на полях не-
редка и весьма мелкая, обнимающая их глосса, обычная в воз-
растающих в числе кодексах правовых, многочисленных списках
кодекса Юстиниана и особенно кодексах канонического права и
собраниях папских декреталий с обширным комментарием. Ко-
дексы больших хроник, например Сен-Деыийские латинские и
французские хроники, охотно усваивают форму грандиозных
книг, так же как и большие собрания легенд (например «Золо-
тая легенда» или «Чудеса мадонны» в ГПБ) 8, и пишутся в два
и три столбца.
Д. Рубрики, заглавия, фронтисписы
Манера озаглавливать книгу и ее части очень заметно изме-
няется на протяжении феодального периода. Античная, греко-
римская книга, предлагавшая отдельные свои части в виде от-
дельных свитков — откуда самое имя liber26* для части сочине-
ния (liber обозначало ту сердцевину ствола, из которой выделы-
вали папирус),—не оставила ничего в смысле технического об-
разца для кодекса поздней античности и эпохи феодализма.
Книжники переходной эпохи искали сами своих путей. Находкой
этой поры было появление инициала, выступающего на поле
страницы или вдвигающегося в глубь текста. Убор инициала за-
тем явился полем приложения творчества иллюминатора (см.
ниже).
Другим изобретением, сделанным уже поздней античностью,
была рубрика: написанные красным (минием) от одной до двух
строк (редко больше) начальные фразы самого текста. Выделе-
ние частей начинает рано оформляться в красном начертании,
возвещающем начало и конец части: incipit liber primus... expli-
cit liber primus 27*. В каролингскую эпоху с ее строго выдержан-
26* книга (лат.).
27* начинается книга первая... кончается книга первая (лат.).
109
нон «иерархией шрифтов» чередуются в рубриках соответствен-
но их значению шрифты капитально-монументальный, капиталь-
ному стичный, унциал и семиуыциал.
Неодинаково с течением времени решается и вопрос об оглав-
лении всей книги или отдельных составляющих ее сочинений.
В книгах V в. (таково собрание сочинений Аврелия Августина,
ГПБ Q.v. I № 3) заглавие выписывается крупнейшими буквами,
унциальными, по обороту листа, предшествующего тексту. Таких
кодексов сохранилось в общем очень мало, быть может, за утра-
той первого листа, более чем вероятной в долгих и далеких ски-
таниях знаменитых древних кодексов.
В более позднюю эпоху в монастырских мастерских VII в. мы
находим следы обычая настоящего фронтисписа, проведенного на
одном или нескольких листах нарядного оглавления, цветного в
цветной рамке. Таковы кодексы ГПБ: комментарий Григория I
на Езекииля Q.v. I № 14 и ирландское Евангелие F.v. I № 8.
Большая редкость подобных фронтисписов заставляет предпола-
гать не столько редкость самого обычая, сколько утрату первых
листов кодексов вместе с обнимавшим их переплетом.
Е. Переплеты средневековых книг
Ныне большинство средневековых кодексов являются нам за-
ключенными в переплеты, подчас очень роскошные." Этими пере-
плетами большею частью снабдили их более поздние эпохи —
века XVI—XIX, когда любители, их коллекционировавшие,
в одних случаях заботясь об облечении утратившей переплет кни-
ги, в других, по-видимому, даже срывая старый переплет, зака-
зывали для своего собрания нарядное одеяние. Мы можем наблю-
дать его на переплетах коллекций Дубровского, Строганова и
Сухтелена в нашей ГПБ, в ими заказанных переплетах из мо-
заики, разноцветных с золотом сафьянов, красных и желтых
сафьянных с золотом тиснением, муаровых и бархатных разных
цветов. Того же приблизительно типа — обычно только еще снаб-
женными золотого тиснения гербами — встречаем кодексы запад-
ных коллекционеров, отчасти также добравшиеся до ГПБ. Более
простые и строгие переплеты — коричневую свиную кожу или бе-
лый, ныне сильно пожелтевший пергамен — давали своим кодек-
сам мавристы, когда собирали их в библиотеке Сен-Жермен-де
Пре. Века XV, даже XVI, несомненно, переплетали — часто впер-
вые — свои кодексы в белый пергамен, красиво тисненный (об-
разцы имеются из знаменитой Вейсенаусской библиотеки в ГПБ),
сохранившийся в хорошей еще белизне.
Но как переплетали их более ранние средневековые [масте-
ра]? Специальность переплетчиков существовала с самой ранней
поры. Уже этой поре принадлежит та техника прошивания кодек-
са пергаменными ленточками и потом охватывания его прочным
переплетом из двух деревянных досок, обтянутых кожей. Образцы
такого переплета сохранились в некоторых библиотеках с совер-
110
шенно зачастую износившейся кожей (F. v. I № 11 в ГИБ),
свидетельствующей об их большой древности. Однако их образ,
нарушающий подчас интересы текста, скорее показывает, что он
изготовлен был значительно позднее самого кодекса и, быть мо-
жет, даже сменил первоначальный переплет. О переплетах каро-
лингской эпохи мы знаем, что они нередко делались на ценных
досках из золоченого серебра. Об этом говорят тексты, описывая
древние книгохранилища, и в некоторых случаях соответствую-
щие этим описаниям переплеты древнейших кодексов каролинг-
ской поры.
Ж. Писцы
Как и самое искусство, сословие писцов ведет свое начало от
античности. Высококультурные (зачастую греческие) рабы в рес-
публиканском Риме, работавшие в частных мастерских письма у
знатного барина, под конец эпохи Империи они часто уже стано-
вятся государственными служащими. Эдикт Диоклетиана «De
preciis rerum venalium» 28* говорргт о двух различно оплачивае-
мых категориях писцов: мастерах книжного письма, скрипторах
или либрариях, и мастерах письма дипломатического, нотариях,
которые в известном числе, очевидно, и жили целыми коллегия-
ми нотариев при дворе, работая в канцелярии под руководством
«примицерия нотариев».
С началом феодального периода и размножением монастырей
книжное дело всецело переходит в руки монахов, чему дает мо-
гучий толчок реформа бенедиктинского ордена, осуществленная
Кассиодором, который сделал списывание книг одним из главней-
ших положений монашеского устава. Впрочем, коллегии нотариев
сохранились при официальных канцеляриях, при управлении
бывшей civitatis 29*, ставшей ныне епархией. Уже от V в. сохра-
нились памятники дипломатического письма канцелярии равенн-
ской. Ленинградский Институт книги, документа и письма хранит
собранные некогда Н. П. Лихачевым памятники письма кремон-
ской канцелярии, составлявшей деловые акты на все процедуры
обмена, дарения, продажи, инфеодации, наследования и т. д. в
пределах кремонской епархии — civitatis9.
Коллегии нотариев с референдарием во главе долго сохра-
нялись при дворах варварских королей (меровингских, лангобард-
ских, англосаксонских), практикуя описанное выше искусство
характерного дипломатического письма. Они продержались при
дворах Каролингов и затем императорском германском дворе.
Специалисты «куриала» — папского письма — вербовались в рим-
ской городской канцелярии. Но с реформой канцелярии папской,
заменой «скриния», связанного с учреждениями города Рима,
«палацием», соединенным теснее с двором папы, этот двор создал
собственных специалистов нового дипломатического папского ми-
нускула.
28* «О ценах на товары» (лат.).
29* общины (лат.).
111
Остальные феодальные дворы, не исключая и королевских,
утратили специальную организацию канцелярий и для писания
актов стали пользоваться помощью общих книжных специалистов
письма, почерпая их, очевидно, из соседних монастырей, что и
вызвало в актах эпохи торжества феодализма исчезновение дип-
ломатического письма и замену его обычным книжным ми-
нускулом.
Лишь в городскую эпоху средневековья появляется новая фи-
гура — наемный «свободный» писец. Городские школы, младшие
«годы» (классы) зарождающихся университетов, плодят в расту-
щем числе на потребу прежде всего канцелярского бумажного
творчества, а затем расширяющегося для новой интеллигеыии ли-
тературного потребления писцов, продающих свое искусство и
конкурирующих в предложениях. Их можно бывало нанимать на
городских площадях. Какова их цена?
Довольно долго она не выражается в эквиваленте денеж-
ном. Писца в случае нужды в нем, очевидно, приглашали на дом
или ко двору. Переписывая заказанную книгу в разные сроки —
заключительные надписи, говоря о начале и конце большой книги,
тетрадей в двадцать пять (листов 200, страниц 400), чаще всего
указывают приблизительно «от на Пасху такого-то года до Пасхи
следующего года», т. е. годовой срок,— писец за это время полу-
чал в доме, где работал, пищу (и особенно питие!) и одежду.
С конца XIII и в XIV в. указываются и суммы денежной упла-
ты, весьма различные по условиям, очевидно, в зависимости от
величины книги и искусства мастера. В двухтомном, каждый по
160 стр. величины, антифонарии, написанном в Швейцарии в
1475 г. (тома эти хранятся в ГПБ под шифром Lat. F. v № 140.
См. их описание в Analecta Medii Aevi. Вып. 1. С. 53), указана
цена 50 гульденов.
Эпоха разложения феодализма, подготовка или уже наступле-
ние абсолютизма, формирующегося прежде всего при дворах
итальянских тиранов, видят новый тип писца, как и иллюмина-
тора книги. Это придворный служащий, «varlet di roi», оплачи-
ваемый комбинированными ценностями — непосредственным со-
держанием и денежным подарком.
3. Иллюминация кодексов
О сложном этом вопросе, составляющем важную главу истории
средневекового искусства в его отделе истории миниатюры, мы
здесь, в статье, посвященной технике книги, скажем только не-
сколько слов. Выше мы указали в ее хронологической смене
обычную комбинацию чернил и красок в западных рукописях,
в рубрике и в инициале. Выделение инициала вообще было на-
ходкой феодального периода, ибо античный свиток и даже антич-
ный кодекс его вовсе не знали. Уже V, но в особенности VI в.
развивает интересное творчество разнообразных цветных инициа-
лов, а также фронтисписов с их местными мотивами: рыбы и пти-
112
цы, с замерзшими подражаниями античным мотивам — аканфу,
пальметте, а также мотивам техническим — плетенке, резьбе, вы-
шиванию, эмалевой инкрустации и «жемчужной нити». С VII, но
в особенности VIII и IX вв. инициал растет в размерах, покры-
вается внутри золотым фоном и все чаще превращается в рамку
для целой сцены, где преобладание в расцветке ее миния дало
имя миниатюры, причем малые обычно размеры «картинки внут-
ри инициала» постепенно вообще изменили самый смысл слова
«миниатюра», сделав его синонимом понятия «малая картинка».
Миниатюра в инициале, подле него и в дальнейшем внутри
текста все более занимает место в книге, достигая в веках XIII,
XIV и дальше числа иногда сотен живописных сцен: сотен жи-
вотных в любимых в нашу эпоху бестнариях (прекрасные бестиа-
рии ГПБ), легендарных сцен в агиографических сборниках, при-
ключенческих эпизодов в рыцарских романах и т. д.
С переходом искусства иллюминации из монастырских ма-
стерских в руки цеховых мастеров, когда открытая конкуренция
и интересы заработка заменяют мотив угождения аббату и ра-
боты «со славу Божию», миниатюрная живопись становится бли-
же к жизни. Миниатюра кодексов была в эпоху феодализма глав-
ным видом средневековой живописи, и на биографиях многих зна-
менитых художников переходной поры можно наблюдать, как пе-
реходит их кисть от миниатюры к станковой живописи, долго со-
хряняя те же черты (например, Фра Анджелико, Жан Будишон,
Клуэ и др.), однако охотно заменяет «вечные» золотые фоны—
славу терпеливых монахов — естественным пейзажем и канониче-
ски шаблонные фигуры и группы — жизненностью и богатством
человеческих фигур и групп.
С эпохой Ренессанса наступает момент, когда иллюминация
книги перестает умещаться в инициале, захватывая целую стра-
ницу. Это вместе с тем пора, когда описанная выше социальная
перемена на месте цехового городского мастера поставит в кни-
ге в роли иллюминатора наемного придворного мастера в поло-
жении varlet — чего-то вроде придворного служащего и даже
«лакея». Здесь был высший технический расцвет и вместе конец
цехового расцвета и средневекового миниатюрного мастерства в
книге.
И. Книга эпохи разложения феодализма
Подведем итоги сказанному. В века зенита феодализма книга
утратила тот строго установившийся, неподвижный и закончен-
ный облик, каким она характеризовалась в монастырском скрип-
тории. Начало XII в.— высшая пора этого неподвижного своеоб-
разного совершенства и этой безупречной законченности. Напи-
санная чаще всего в готическом письме, а в романских странах —
в лучшем стиле круглого каролингского минускула, в том и дру-
гом она являет ту регулярность, четкость и однообразие, какие
характеризуют обительский труд, требуя большой методичности
и мало кому, кроме монаха, доступного терпения. Строки ровны
ИЗ
и буквы равновелики. Пунктуация бедна, но скорее выдержана.
Иллюминация подчиняется установленному канону, условна и
маложизненна, хотя, конечно, не исключает отдельных проявле-
ний индивидуальных исканий и даже таланта. В чередовании
шрифтов: писем капитально-квадратного, капиталыю-рустичного,
унциального, семиунциального — в рубриках и титулах соблюда-
ется строгая иерархия. Расстройство при многих дворах диплома-
тического аппарата делает то, что монахи выдвигаются на роль
писцов не только книг, но и грамот, и тогда они пользуются теми
же типами письма, что и для книг. Однако при таких дворах,
как папский и императорский германский, традиция дипломати-
ческого письма держится, развивается и совершенствуется.
Но XIII век с развитием новых, «странствующих» орденов,
с ростом университетов и умножением студентов — вагантов, на-
конец, с расцветом городского сословия и городской индустрии
требует новых форм и их создает. Это в известной степени период
«бури и натиска». Нужда во множестве ходких книг, учебных
и коммерческих, множестве дипломатических актов и особенно
умножение канцелярской процедуры, нужда в записи пропове-
дей «странствующих» братьев — все это создает потребность в
письме и писце, быстрее отражающих ускоряющийся темп жизни.
Возрождение разнообразных минускулов и еще более безудерж-
ное творчество в области аббревиатур — таковы новые черты века
бури и натиска. С огромным умножением интеллигенции при-
ходит неизбежно большая быстрота и небрежность письма.
«Века XIII и XIV,— сказали мы в другом месте,— века кипения
мысли и падения письма. Оно и теперь еще является как очень
высокое искусство, но оно не только искусство и во всяком слу-
чае—жизненное дело, а не религиозный „подвиг"».
На пути искусства, и именно искусства Ренессанса, в роман-
ских странах, наскучив манерными формами готики, графическое
мастерство, полагая, что возвращается к «античному письму»,
создало на пути совершенствования каролингского минускула
XII в. очень изящное, почти не косящее и, по впечатлению, очень
круглое письмо, в котором превосходное тонкое перо давало мак-
симум эффекта, приближаясь к впечатлению лучшего нынешнего
печатного шрифта, от которого отличается только свободою и ар-
тистическим налетом. Этому письму по тем кругам, среди кото-
рых оно зародилось, дали имя «гуманистического». Создавшись и
распространившись прежде всего в Италии, а затем во Франции,
оно долго — до самой эпохи книгопечатания — не могло победить
готических вкусов в Германии, где только некоторые италофиль-
ствующие писцы и печатники перешли на него. Это письмо, столь
гармонировавшее со спокойными, светлыми и круглыми формами
эпохи Возрождения вообще, окружило себя и соответственной ил-
люминацией — убором разных изгибающихся листьев, золотых
яблок и гранатов, новой натуралистической рамкой, откинувшей
острые формы готики.
Рядом с этим совершенным письмом эпоха конца и разложе-
114
ния феодализма дала простор в письме всем прихотям личного
вкуса и всем капризам спешного и небрежного воплощения рвав-
шейся к скорейшему выражению мысли новой поры. Книгопеча-
тание, закрепившее для массовой продукции в романских странах
преимущественно гуманистическое, а в германских — готическое
письмо, открыло в продукции индивидуальной еще большую сво-
боду личным исканиям, наоборот, в канцелярской — давало
устойчивые образцы и шаблоны для ее практики и закрепляло
канцелярский шаблон.
КОЛЛИЗИИ
ВО ФРАНЦУЗСКОМ ОБЩЕСТВЕ XII-XIII ВВ.
ПО СТУДЕНЧЕСКОЙ САТИРЕ
ЭТОЙ ЭПОХИ
I
Настоящий этюд представляет формулировку одного из вы-
водов работы автора, работы долгой и кропотливой, над опреде-
ленной категорией исторических источников, имеющих еще вдо-
бавок ограничения и особенности текста литературного и даже
поэтического. На эти тексты в силу их особенного характера ис-
торическая наука всегда претендовала как на свои материалы.
Вспомним только употребление, какое из них делали историки,
как Ваттенбах, Гизебрехт, JI англу а **. Работа моя, посвященная
систематическому изучению и обзору всех изданных памятников
и большинства существующих рукописей, привела меня к кор-
пусу текстов, расположенному по определенной тематике.
В 1931 г. этот подбор был издан в Париже под титулом «Les
poesies goliardiques». Данный этюд извлекает из этих текстов
лишь материал историко-социалыюго характера, обходя все, что
относится к области чистой литературы.
Таким образом, это попытка дать некоторый частичный син-
тез опубликованных мною ранее текстов, частичный именно по-
тому, что в центре исследования стоит одна категория памятни-
ков, другие же тексты привлекаются, лишь поскольку они
помогают обработать ее показания. Такая постановка может по-
казаться узкой, но всякому понятно, что в кропотливом, углуб-
ленном труде эвристики, критики и первоначальной обработки
подлинного материала всегда есть нечто, накладывающее огра-
ничения на широту синтеза. Заранее признавая эти особенности,
** Giesebrecht W. Die Vaganten oder Goliarden und ihre Lieder//Allge-
meine Monatsschrift fur Wissenschaft und Literatur. B:, 1853; Watten-
bach W. Deutschlands Geschichtsquellen im Mittelalter. В., 1893; Lan-
glois Ch.-V. La litterature goliardique // Revue bleue. 1892. N 50,
51 и др.
115
которые делают этюд односторонним, полагая, что в науке, |
и в частности в медиевистике, на фоне общего порыва к более I
широким проблемам подобные этюды нужны и законны, я реша- I
юсь предложить его вниманию читателя. I
Коллизии, являющиеся предметом настоящего исследования, I
отразились на судьбах самого памятника, о котором здесь будет 1
идти речь. I
Сатира вагантов, или голиардов, в которой отразилось ирони- I
ческое отношение странствовавших школяров и бродивших в по- I
исках места клириков средневековья к современному им бытию, 1
имела очень сложную и изменчивую судьбу. I
Первые сведения об этой сатире относятся к началу XIII в. 1
и идут из кругов, ей резко враждебных. Церковные соборы и |
епархиальные синоды, указы епископов и постановления свет- ■[
ской власти, действующей в этом случае, как и во многих дру- |
гих, под давлением духовенства, говоря о вагантах, прилагают к ?
ним термин «голиарды» — термин осуждающий. Они описывают 1
вагантов как определенную социальную группу, подозрительную I
церкви и ей враждебную. Они даже называют вагантов «сек-
тою» — обозначение неверное, извращающее действительность,
но характерное для кругов, употреблявших его.
Отсюда идут истоки отрицательного отношения к интересую-
щим нас памятникам, и здесь же было положено начало мифу
о «дьяволе» — родоначальнике этой литературы — образу зага-
дочного Гулии, или Голии. В результате длинной цепи словесных
и литературных превращений здесь намечается силуэт — некая
туманность, где, с одной стороны, сгущаются пламенно-демони-
ческие черты и обозначается грозное лицо «дьявола», с другой —
облик бродяги-скомороха, вооруженного насмешливым латинским
стихом и тем добывающего себе хлеб, гуляки, паразита и пере-
смешника из деклассированных людей церкви и высшей школы.
«Невидимый епископ Голия», вождь странствующих банд, «из-
рыгнувший», по словам Жиро де Барри, «много песен, как рит-
мических, так и метрических, столь же бесстыдных, сколь и без-
умных (impudenter quam impruclenter), против папы и римской
курии», объемлет все черты и все проявления средневекового
Мефистофеля — от его головы с грозными рогами до игривого
хвоста и отталкивающего приличных людей запаха.
Эта отверженная «секта» вызвала к себе иное отношение,
когда воплощенный ею «протест» слился с грозным и победонос-
ным движением более глубокого протеста и «бесстыдные и без- (
умные песни» нашли угрожающе широкий резонанс.
К этому моменту относятся первые печатные издания го-
лиардик, в которые вошло преимущественно то, что особенно яр-
ко и прямо бичевало грехи папской курии и что тем самым «рас-
прямляло протестантскую спину». Однако и та и другая тради-
ции — отрицательная оценка «секты» и положительное приятие
«протеста» — оказались не вполне благоприятными для сохра-
нения и изучения подлинных текстов. Анафема и апология оди-
116
наково мало были заинтересованы в их исторической неприко-
сновенности.
Существенные поправки в смысле полноты материала внесла
романтическая эпоха (после первой трети XIX в.). Люди этой
эпохи с известным правом гордились тем, что, «найдя ключ» к
пониманию готики, они нашли его и к латинской песне средних
веков. Ряд изданий, которыми богаты 40-е и 50-е годы во всех
•странах (назову наиболее знаменитые: Дю Мериля во Франции,
Райта в Англии, Гримма и Шмеллера, а также Моне в Герма-
нии) 2*, связаны с этим возрождением. Большой синтетический
■очерк Гизебрехта, собирая первые впечатления от изданий голи-
ардик и комбинируя их вокруг излюбленных идей автора, на-
долго наложил свой отпечаток на восприятие этих текстов и ввел
в обращение терминологию и определения, которые со всей яр-
костью характерного для Гизебрехта романтизма и со всей фа-
тальностью его заблуждений долго потом жили в историографии
его века.
В 1872 г. всему, что было открыто и издано в предшествую-
щую плодотворную, хотя и не свободную от ошибок, эпоху, под-
вел итоги В. Ваттенбах, который собрал и издал в алфавитном
порядке «начала» (incipit) средневековых сатир, или, по его
обозначению, «латинских мирских (profaner) ритмов» 3*. Этот ре-
перторий замыкает собой, таким образом, целую эпоху предшест-
вующих поисков и исследований. В работе ''*, посвященной одной
из наших ленинградских рукописей, автор настоящего очерка имел
случай высказаться об изданиях романтической эпохи. Через
пять лет (в 1931 г.) в своей указанной уже здесь книге он деталь-
нее останавливался на этой оценке и характеризовал те, ныне
уже очень многочисленные, издания XX в., которые поставили
наконец дело изучения и издания средневековой сатиры на на-
дежное основание.
Перед современным исследователем голиардики лежит один
из двух путей: или извлечь и представить в возможной полноте
наследство одного определенного автора, регистрируя при этом
всю рукописную традицию, или же дать в его подлинности и ин-
дивидуальности тот или иной из конкретных сборников или фло-
рилегиев, как он нашел отражение в определенной рукописи.
Первый путь — это чаще всего путь Мюльденера, Машщия, от-
Du Meril E. Poesies populaires latines anlerieures au XH-e siecle.
P., 1834; Idem. Poesies populaires latines au Moyen Age. P., 1847;
Wright Th. Early mysteries and other latin poems. L., 1838; Idem.
The latin poems commonly attributed to Walter Mapes. L., 1841;
Grimm J. Kleine Schriften. В., 1866. Bd. Ill; Schmeller J. A. Carmina
Burana, etc. Stuttgart, 1847; Mone F. Sammlung von St.-Omer etc. //
Anzeiger fur Kunde der deutschen Vorzeit. 1837. Bd. VII—VIII.
Wattenbach W. Die Anfange lateinischer profanen Rhytmen des Mittel-
alters // Zeitschrift fur deutsches Altertum, 1872. Bd. 15.
Добиаш-Рождественская О. А. К преданию поэзии голиардов//Сред-
невековье в рукописях Публичной библиотеки. Л., 1925. Вып. 1.
С. 7-48.
117.
части путь Штреккера, Пейпера, издавших «Готье Лилльского»
(Вальтера Шатильонского), Архипоэта Кельнского и Примаса
Орлеанского. Второй — это путь В. Мейера, издавшего целиком
рукопись Арунделя, а также К. Штреккера, с его рукописью
Сент-Омера и кембриджскими песнями 5*. Таков был путь Шмел-
лера, предложившего целиком Бенедиктобуранскую рукопись, из-
дание, в последние дни со всей мыслимой строгостью критиче-
ского аппарата воссозданное Шуманом и Хилкой. По этому же
пути шла попытка автора в 1925 г. отразить содержание ленин-
градской голиардической рукописи, в которой труднейший текст
был тогда обработан Г. У. Вальтером.
Я не имею здесь в виду останавливаться на всех литератур-
ных и историко-критических проблемах, связанных с голиарди-
кой. Посвятив им ряд этюдов в своей книге 1931 г., я представи-
ла в ней очерк истории вопроса, дала исторически подобранную
библиографию вопроса с учетом всех важнейших, вышедших пос-
ле Ваттенбаха текстов. В этой книге заключается, наконец, и. из-
бранный материал критически изданных и исторически коммен-
тированных текстов. В настоящем очерке из предварительных
моих студий я считаю существенным сделать до конца выводы о
коллективном авторе изучаемой сатиры, и прежде всего о его
имени, так как в результате детальных исследований этого воп-
роса у меня создается определенная концепция (характерная, по-
лагаю, для историка в отличие от историка литературы), на ко-
торой я считаю необходимым настаивать.
II
Два имени прилагала традиция к интересующему нас явле-
нию — «ваганты» и «голиарды». Первое имеет в виду странствую-
щую природу певцов, второе — характеристику содержания и то-
на песен. Слово vagi, vagantes e* звучит с первых веков жизни
церкви. Оно прилагается ко всем деклассированным, сорвавшим-
ся с места элементам западного средневекового клира. Оно ох-
ватывало века IV—XVII, огромный диапазон времени и широ-
кий круг явлений. Отсюда — его расплывчатость, отсутствие при-
вязанности к определенному отрезку времени и связи с
определенным социальным фоном — с историческим движением.
По этим именно мотивам дорожили этим названием историки ли-
тературы. В разновидности вагантов, являющейся в определении
5* Miildener W. Die zelm Gedichte des Walter von Lille. Hannover, 1859;
Manitius M. Die Gedichte des Archipoeta. Munchen, 1913; 2. Aufl., 1929;
Peiper R. Walter von Chatillon.. Bresslau, 1868; Strecker K. Walter von
Chatillon, der Dichter der Lieder von St.-Omer // Zeitschrift fur deut-
sches Altertum 1909. Bd. 51. H. 4; Meyer W. Die Oxforder Gedichte
des Primas Magister Hugo von Orleans etc. // Gottingen Nachrichten,
1907; Idem. Die Arundelsammlung mittellateinischer Lieder//Ibid., 1908;
Strecker K. Carmina Cantabrigensia. В., 1926; Schmeller J. A. Op. cit.;
Schumann O., Hilka A. Carmina Burana. Heidelberg, 1930. Bd. I—II.
6* бродяги, бродячие (лат.).
118
•странствующих певцов clericus inter epuia cantans7*, через все
эти века протягивается единство литературной традиции, устой-
чивость формы, частичное сходство сюжетов: легкие насмешки
над прелатами, пиршественная и любовная лирика. Отсюда по-
нятно тяготение филологов к этому охвату, дающему широкий
материал для установления литературных законов, законов фор-
мы внешней и формы внутренней — сюжета.
Это тяготение настолько сильно, что тот же далекий и широ-
кий охват филологи стремятся сообщить и слову «голиард». Но
тут автор имеет в виду с ними поспорить. Пусть, с одной сторо-
ны, очень длинная, как будто даже равная латинской жизни тер-
мина «вагант» традиция стоит за термином Goliath — Голиаф в
•смысле «враг господня отрока» и «враг» вообще, «диавол»,—
излюбленным у Августина Гиппоиского, Беды Почтенного и Ва-
лафрида Страбона, давшего отчетливую формулу: Goliath superbi-
am diaboli designat8*. Пусть, с другой стороны, по крайней мере
за полтора века (до XII столетия) жил и обращался в романских
языках, применяясь к странствующим певцам, термин gulart,
golart, golard, etc. He так давно проследили его филологи в сло-
воупотреблении X—XII вв., производя его от gula — глотка, про-
жорливость, отчего упомянутые слова намекают на шутника,
объедалу, веселого человека, поющего за пирами и живущего
объедками.
Все это верно, но расплывчатостью своей эта трактовка тер-
мина «голиард» не может удовлетворять историка. Необходимо
это словоупотребление поставить в определенные исторические
рамки, и тогда мы увидим, что термин goliardus в отличие от
golart, gulart появился тогда, когда социальная действительность,
новая и во многих смыслах революционная, заставила сомкнуть,
слить концепцию Голии-дьявола, мятежного духа с концепцией
шутливого певца, когда близкое созвучие слов goliath—guliart об-
легчило смешение исторически сближавшихся концепций.
Тогда, и только тогда, «голиарды» поняты были как «дети
Гол ии».
Тогда, и только тогда, создалась легенда о невидимом епис-
копе Голии, вожде странствующих банд мятежных певцов.
Тогда, и только тогда, возникло то новое явление, которое его
авторы обозначили как carmen rebelle, мятежную песнь.
По ярким, свеяшм следам можем мы проследить момент кри-
сталлизации определенного образа из намечавшейся амальгамы.
Здесь мы — у сердца того исторического события, значение кото-
рого было когда-то угадано Гастоном Парисом 9*.
Событие имело место, когда «куколем крытый», cucullatus
(монах) Бернард Клервоский восстал против самого яркого и
мятежного гения средневековой Франции, Rhinoceros indomi-
7* клирик, поющий на пирах (лат.).
8* Голиаф являет дьявольскую гордыню (лат.).
9* Paris G. Compte rendu du livre de Gabrieli // Bibliotheque de l'Ecole
des Charles, 1889.
И9
tus 10*, Петра Абеляра и применил к нему, возобновляя старую
терминологию Августина, Беды и Валафрида, имя Голии (так
имеют свои -судьбы слова) и когда возмущенные ученики обре-
ченного на скитание учителя с гордым вызовом приняли это имя,
смешивая его нечувствительно для себя с ходячим «голиард».
«И возопило философом взращенное юное племя: „Куколем
крытый вождь куколем крытого народа — часто бывает так в от-
ношении туникуносящих (т. е. философов.— О. Д.-Р.) — наложил
молчание на уста такого учителя"».
Clamant a philosopho proles educati:
Cucullatus populi primes cucullati.—
Et ut saepe tunicis tribus tunicati
Imponi silencium fecit tanto vati!..
После исследований Ореои* становится несомненным, что»
поэма «Metamorphosis Golliae» 12*, где впервые четко названо в.
40-е годы XII в. возрожденное имя Голии, полна переживание
связанных с Абеляром: Et professi sunt Abaiolardum...13*
Голиарды XII—XIII вв. были одними из первых, кто заста-
вил прозвучать среди ночи средневековья «мятежную песнь». Но
образ Голии остается неясным, прежде чем мы не прислушаемся
к их собственным признаниям. Они помогут почувствовать в го-
лиардической сатире, подчас и инвективе, создание определенной
социальной группы и определенного исторического момента.
В студенческой массе, которая исчислялась тысячами в уни-
верситетских центрах, а особенно многочисленна была в Париже,
основное множество состояло из бедняков (scholares pauperes).
Ярко очерчена в одной из «инвектив», обращенной к школя-
ру недоброжелателем, фигура голиарда:
Нет у тебя ничего. Ни поля, пи коня, ни денег, ни пищи,
ни дома, ни одежды.
Год проходит для тебя, не неся урожая. Ты враг, ты тиран (дьявол).
Ты медлителен и ленив. Холодный, суровый ветер треплет тебя.
Проходит безрадостно твоя юность.
С непокрытою головою спишь ты, нередко без кровли,
На ложе земли, и звенит (урчит) твой пустой желудок.
Я прохожу молчанием твои тайные грехи - душевные, как и телесные.
Не дают тебе приюта ни город, ни деревня, ни бук в своем дупле,
Ни морской берег, ни простор моря. Скиталец, ты бродишь по свету,
Пятнистый, точно леопард. И колешь ты, точно бесплодный
чертополох.
Без руля устремляется всюду твоя злая песня...
Замкни уста и перестань угождать лестью недостойным.
Умолкни в мире! да не вредит никому твоя муза!
(Miseros laudare recusa. Pacifice retice. Nnlli noceat tua musa) 14*
10* неукрощенный Носорог (лат.).
п* Наитёаи В. Notices et extraits sur les melanges poetiques de Hildebert
de Lavardin // Memoires de FAcademie des inscriptions et des belles
lei Ires, 1876. T. XXVIII, 2.
i2* «Метаморфоза Голии» (лат.).
i3* до проповедовали Абеляра (лат.).
и* invectio contra goliardos/Ed. A. Werner // Neues Archiv der Gesellschafl
120
В большинстве голиардик жизнь школяров рисуется в суро-
вых красках 15*. Videant qui nutriunt natos delicate, quam mag-
nae penuriae sunt ipsis paratae 16*.
И везде одинакова жизнь бедных школяров. «In illo tempore
erat Iohannes studens Parisius sine pecunia» 17* — читаем в еван-
гелии парижских студентов. В таких условиях рвение к учению
требовало мужества. Голиардики охотно изображают студента су-
ществом бескорыстным и благородным. Соломонов суд, решаю-
щий по поводу двух студентов, бедного и богатого, вопрос: ка-
кова цель учения — выгодная карьера или радость знания,—
•становится на сторону бедняка, чтобы прийти к «идеалистическо-
му решению».
Однако и тот и другой начинают с тягостных признаний:
famem et anguistiam fert agmen scolare 18*. В песне бескорыстие
бедняка торжествует над всеми препятствиями, и Соломон, ко-
торый одобряет это бескорыстие, делает это, несомненно, в нази-
дание многим современным ему Соломонам, чтобы побудить их
к поддержке ревностных ученых-бедняков. Сатирические поэты
стараются всеми средствами завоевать эту поддержку, обещая
благодетелю блаженство рая.
Если стихи и не обеспечивали чествуемому патрону небесные
-блага, то они, во всяком случае, доставляли земные блага пев-
цу. Кельнский Архипоэт постоянно выпрашивает то плащ, то ту-
нику и благодарит за сделанные ему дары. То же делает При-
мас Орлеанский. Голос его подчас становится особенно медоточи-
вым, чтобы вытянуть то, что ему нужно. Так, получив коня в
Сансе, он воспевает великодушного патрона, которому он обязан
этим конем. Но для коня нужен овес. И вот поэт изобретает
диалог между собою и толпою (et respondit unus de turba), в ко-
тором обсуждается вопрос, последует ли овес в награду за сти-
хи 19*.
Материалы, извлеченные из безвестности в самое последнее
время, в исследованиях В. Мейера из Шпейера и К. Штреккера
и несколько ранее П. Мейера и Ш.-В. Ланглуа, дают накснец
возможность после долгой поры полной «анонимности» голиар-
дик восстановить биографии тех первых, исторически несомнен-
ных авторов, к кому рукописная традиция, им современная и не-
сколько более поздняя, приложила имя «Голии» или «голиарда».
Обычно приписанная в рукописи красная строка с таким обо-
fiir aLere deutsche Geschichtskunde. 1909. Bd. 35. S. 712; 1910. Bd. 36.
S. 550.
15* Garmina de miseria clericorum. См.: Добиаш-Рождественская О. А.
К преданию поэзии голиардов.
16* Вы, детей растящие в нежности и в холе,
Знайте, что готовите их для трудной доли.
Пер. М. Л. Гаспарова.
17* «В это время парижский студент Жан сидел без денег» (лат.).
18* голод и нужду претерпевает толпа школяров {лат.).
t9* Meyer W. Die Oxforder Gedichte des Primas.
121
значением (Goliae, Goliardorum) 20* является как бы testimoni-
um 21* такого эпитета и его широкой распространенности.
Первым в этом ряду был Абеляр, блиставший в первую треть
XII в. Вторым — до него долго и безнадежно добирался Делиль,.
и его в 1907 г. открыл В. Мейер — был некто Гюг, каноник Ор-
леанский, славный магистр тамошних известных школ средины
XII в. Как это очень характерно для рекламированного поэта
и магистра, он получил имя «Примаса», и под этим именем era
прославил Боккаччо (Decameron I, 7). Блестящий зенит его жиз-
ни — dives eram et dilectus22* — завершается печальным концом:
quondam primas nunc secundus, victum quaero verecundus 23*. Тре-
тий был — и с ним мы продвигаемся к последней трети XII в.—
рейнский немец, придворный певец кельнского архиепископа Рей-
нальда Дасселя, прославленный vates vatum 24* Архипоэт, стран-
ствовавший отчасти с Рейнальдом, отчасти с Фридрихом Барба-
россой по Италии, Рейну и Роне. Четвертый, живший в последней
трети этого же столетия, был Серлон Вильтон 25*, англичанин па
рождению, парижский студент и магистр, яркий политический
сатирик и автор рискованной эротической поэзии, а под конец
жизни мрачный цистерцианский аббат в Шартре. Тот самый, ко-
торый, уходя от мирской жизни и снимая тунику магистра,
чтобы сменить ее на монашескую рясу, утомленный диалектиче-
скими пререканиями, сказал:
Linqno coax ranis, era corvis, vanaque vanis
Ad logicam pergo, quae mortis non timet ergo... 26*
Пятым был уже перешагнувший в XIII в., славнейший из
всех, гроза папского Рима и епископских дворов Готье Лилльский
(Вальтер Шатильонский), не смогший всю жизнь добиться пре-
бенды и умерший от проказы. Если в расцвете поэтической сво-
ей деятельности он имел право сказать: «Perstrepuit modulis
Gallia tota meis» («Вся Галлия звенит моими напевами»), то од-
ной из последних песеи-жалоб, написанных уже во время болез-
ни, было: «Versa est in luctum cythara Walteri» («К печали обра-
тилась кифара Вальтера»).
Шестым был канцлер Филипп — магистр, глава и в то же вре-
мя бич Парижского университета.
Я не останавливаюсь уже на ряде других авторов, мелькаю-
щих на грани XII и XIII вв. по голиардическим сборникам, с их
красной пометкой: Goliae или Goliardorum. Это Матье Вандом-
20* См. в нашей книге «Les poesies goliardiques» (P. 1931. P. 45) детали
об этой любопытной «рубрике» рукописной традиции XII в.
21 * подтверждением (лат.).
22* был я богат и любим (лат.).
23* некогда примас (первый), ныне последний, робко ищу пропитания
(лат:).
2-i* поэт поэтов (лат.).
25* Notices et extraits d«s manuscrits de la Bibliotheque Nalionale. P., 1880.
T. XXIX.
26* «Оставляю кваканье лягушкам, карканье воронам и суету суетным,
обращаюсь к логике, которая не страшится смерти» (лат.).
122
ский, Пьер, епископ Блуа, Этьен Орлеанский, не определенный
ближе Бертерий. В наших сборниках встречается еще имя од-
ного англичанина, Richardus Anglus, и фигура одного немца:
его песня сохранена Бенедиктобуранской рукописью, и он гово-
рит о Галлии, как о «дальней стране» (Carmina Burana).
Огромное множество этих произведений падает на конец XII
и на XIII в.; все дальнейшее было перепевами или списками.
За исключением перечисленных единичных авторов, их творцы —
французы, почти все студенты или магистры парижские; с Па-
рижем, как со школой, связаны почти все. Приблизительно то
же можно сказать и о голиардических рукописях. Мы предла-
гаем читателю обратиться к тому списку важнейших голиарди-
ческих манускриптов в алфавитном порядке городов и с прибли-
зительной датировкой, который мною составлен для французской
книги27*. Среди более поздних рукописей XIV и XV вв. очень
много немецких, немало чешских и польских. Но эти века — уже
закат голиардической поэзии; это ее перепевы, повторения тек-
стов XII и XIII вв. Поскольку же дело идет о ранних, «ориги-
нальных» столетиях, значительнейшие рукописи распределяются
так: 20 рукописей и доныне хранятся во Франции; к ним следу-
ет присоединить две, несомненно, французские по своей колыбе-
ли — из ушедших за Рейн: нынешние Вольфенбюттельскую и
Хердрингенскую. Геттингенская рукопись является английской.
Несомненно, немецкой из ранних рукописей является только од-
на Бенедиктобуранская с ее, немецкой руки, списками «париж-
ских» песен и «макароническими» (с немецкими элементами)
произведениями пиршественной и любовной лирики. Английских
рукописей ныне имеется восемь. Но из них знаменитый Кембрид-
жский сборник — точная копия франко-германского, а две руко-
писи — Харле и Раулинсона — пришли из Франции. Таким обра-
зом, английских рукописей следует считать пять, а французских
двадцать пять. Итак, и самая традиция голиардик в их славный
век была французской. В этом смысле автор считает возможным
трактовать голиардики XII и XIII вв. как французские преиму-
щественно тексты и темы их — как французские преимуществен-
но темы из жизни школяров парижского круга.
Окончание учения не делало положения школяров более обес-
печенным. Весь XII век полон жалоб на то, что «расцвет юрис-
пруденции», совершался в ущерб гуманитарным студиям. Редки
случаи, когда их преподавание наравне хотя бы с положением
секретаря при дворе епископа приносило труженику пребенду.
Еще меньше мог мечтать об этом поэт по профессии. В. Мейер,
который пытался доказать, что такой пребендой пользовался
при дворе Рейнальда Дассельского Архипоэт, вызвал серьезные и
основательные возражения. Примас описывает нам условия, в ка-
ких он получал то, что называет «ценз», от некоего диакона (1е-
vita). Однажды, когда он явился за его получением — requirebam
27* Dobiache-Rojdestvensky О. Les poesies goliardiques. P.T 1931. P. 57.
123
meum censum, «левит» спустил его с лестницы; если бы не свой-
ственная ему ловкость, он «пропал бы» (periissem celerrime) 28*.
Голиардический поэт любит выставлять напоказ свою бед-
ность. Примас Орлеанский с особым удовольствием смакует уни-
зительные подробности своей нищеты. Архипоэт жалуется, что*
он «гибнет» от голода и жажды. Его песни списывались в тече-
ние двух с половиной веков и даже более и постоянно пополня-
лись новыми строфами — жалобами неведомых поэтов: «Saepe de
miseria meae paupertatis conqueror in animo viris litteratis» 29*.
Эти жалобы обычно предупреждают просьбу о помощи.
Гордость, казалось бы, запрещает попрошайничать: mendica-
ге pudor est, mendicare nolo30*. Однако огромная масса моло-
дежи видела в этом единственный легкий и разрешенный обыча-
ем исход в освященной с незапамятных времен форме: clericns
inter epula cantans 31*. И чем больше великие школы привлека-
ли студенческую массу, тем более звучным и многоголосым ста-
новился их хорал, раздававшийся по пиршественным залам, на
публичных площадях и на большой дороге: «Да прозвенит на
весь мир школьный хор...» (Ut per orbem personet scholaris
symphonia...).
«Школьная симфония» часто бывала радостной благодаря сча-
стливому возрасту певцов. Еще чаще, может быть, бывала она
горькой. Описанное положение вещей отнюдь не принималось с
резиньяцией этой школярской массой, смелой и дерзкой, где не
один солдат ощущал маршальский жезл в своем ранце. Молодойг
умный, с возбужденной мыслью, с сердцем, полным желаний, но
с пустым карманом, школяр наблюдал картину жестокого общест-
венного неравенства в великом городе. Отсюда рождались глухое
раздражение и злая ирония. Они-то и отразились в «школьной
симфонии». Это результат новых, слагавшихся в XII—XIII вв.
общественных отношений.
Следует отметить еще другую характерную черту этой шко-
лярской массы. Ее законом в данный век было движение, пере-
мещение. Не будучи обязательно «бродягами» (vagabnndi), шко-
ляры редко оставались привязанными к одному месту. Сами про-
фессора нередко меняли место своего преподавания отчасти для
того, чтобы расширять свою известность, отчасти, наоборот, что-
бы ускользнуть от соперничества и более счастливого конкурен-
та 32*. Студенты перемещались в «поисках драгоценной жемчу-
жины знания». Эта молодежь, «священная весна (средневековья),
казалось, была подстрекаема в путь троичной песней: cum in
28* Meyer W. Die Oxforder Gedichte des Primas, XV.
2э* «Часто о бедственном своем положении жалуюсь в душе ученым
мужам» (лат.).
30* Попрошайничать постыдно, не хочу попрошайничать (лат.).
31* Канон VII в., см. Matisi, XII. Р. 121.
32* Dobiadie-Rojdestuensky О. Les poesies goliardiqucs. P. 196; Бахтин В. В!
Школьная жизнь в Париже XII в.//Средневековый быт. Л., 1925,
С. 206-232.
124
orbe universo decantatur ite»33*. Весна обычно открывала пору
паломничеств. Беспокойно глядели на школяров благонамерен-
ные люди. Они любили повторять, что школьная молодежь, про-
ходя мир, искала «семи искусств в Париже, гуманитарных наук
в Орлеане, права в Болонье, медицины в Салерно и магии в То-
ледо, но добрых нравов нигде» 34*. Страсть к передвижениям ста-
новилась неодолимой. Гюг Орлеанский, лишенный имения, объ-
являет «целый мир» своим (мир, собственно не простиравшийся
за пределы диоцезов Санса, Амьена, Бове). Мир, гораздо более
пространный, объемлет жизнь Архипоэта, который в годы 1161 и
1164 посетил Кельн, Наварру, Павию, Салерно, Вьенну, пройдя
неоднократно большие дороги Рейна, Роны и По. Раймунд Ро-
косельский упрекает своего голиарда в «странствиях по земле и
морю». И хотя знаменитый гимн вагантов (см. выше) и не яв-
ляется отображением реальной жизни поэтов, но здесь нашел от-
ражение порыв их сердца, прозвучавший в начальном призыве
песни, которая заимствована из цитированной троичной кантики.
Воображение дополняло действительность, подчас серую. Без-
брежный простор открывался мечте поэта. Воздухом великой сво-
боды веет от его песен. Созданный, по его словам, из «легкой сти-
хии» (factus de materia levis elementi), он чувствует себя «пти-
цей, носимой воздушными дорогами, листом, игрушкой ураганов».
Вопреки чувству горечи, вызываемому этим неустойчивым быти-
ем (cum sit enim proprium vjro sapienti super petram ponere
sedem fundamenti35*), состояние воздушной легкости не лишено
очарования для испытывающего его36*.
«Движение» было и в другом смысле законом этого мира.
Подчас головокружительная карьера возносила бедного и смирен-
ного famulus'a37* до положения знаменитого учителя. В эту
зпоху не было никаких формальных препятствий на его пути, на-
чинавшемся с розог и кончавшемся всевозможными ухищрения-
ми quodlibetica38*. Magistri et scholares39* становятся жизнен-
ным ферментом в обществе, которое имело тенденцию иерархизи-
роваться и каменеть.
Явления, незнакомые предшествующим векам, по крайней ме-
ре в этих масштабах. В породе clerici inter epula cantantes40*
голиарды XII—XIII вв. образовали крупную разновидность, ро-
дившуюся с расцветом университетов. Но этот расцвет вложил
в их жизнь, в их мысль еще ряд других элементов, которые тоже
отразила «симфония» голиарднческой поэзии.
33* по всему миру зазвучал призыв: идите! {лат.).
34* Helinand de Froidemont, Bibliotheca Cisterciensis, VII, 357.
зг'* мудрецами строится дом на камне прочном (лат.). Пер. О. Б. Румера.
36* Manitlus М. Op. cit. S. 1.
37* служки (лат.).
38* схоластики (лат.).
39* Магистры и школяры (лат.).
4J* клириков, поющих на пирах (лат.).
12а
Ill
С эпохи преподавания Петра Абеляра наука, именовавшаяся
«диалектикой» 41*, стала самой притягательной из университет-
ских дисциплин. Последователи «несравненного учителя» возвели
в систему его метод sic et поп, «да и нет»: тенденцию рассмат-
ривать всякое явление, и прежде всего всякий текст, с противо-
положных точек зрения. Симон из Турне, представив ряд аргу-
ментов в пользу св. Троицы, сходя с кафедры, восклицает:
«О Jesule, Jesule! Как я возвеличил твой закон. Однако, если бы
лукаво захотел я его опрокинуть, я представил бы доводы еще
более убедительные...» 42*.
На картину мира, и особенно на могущество мысли, открыва-
ются отныне перспективы большой глубины и еще большей за-
манчивости. И было бы несправедливо недооценивать силу и зна-
чимость поколений, которые, пробудившись от долгой спячки,
были, казалось, призваны к проникновенному исследованию ве-
щей: In hac secta scriptnm est: omnia probate 4;J*.
Прилагаемый к миру социальному, этот метод становится
принципом беспощадной критики. Сатира горькая, злая, забав-
ная, игривая устремляется против общества и безжалостно его
бичует:
Ad quos perveneritis, eis dicatis, quarc
Singulorum cupitis mores explorare:
Reprobare reprobos et probos probare,
Et haedos ab ovibus veni segregare 44*.
Обращение: «Вы призваны судить ангелов, кольми паче чело-
веков» — эти поэты считали направленным к ним. Объявляя себя
с притворной, конечно, скромностью «немощными из немощных»
(«licet aeger cum aegrotis»), они, однако, брали на себя роль «то-
чильного камня» (fungar tamen vice cotis). Готье Лилльский и
канцлер Филипп прославились в этой роли, конечно, больше, чем
Примас, дух эгоистический и мелочный, или Архипоэт, натура
легкая и артистическая.
Обещания «мятежной песни» звучат громко. Исполнение разо-
чаровывает. Отделяя овец от козлищ, претендуя судить людей,
отточив для этого довольно острое перо и набрав в него немало
горечи и желчи, голиарды XII—XIII вв. не смогли пойти много
дальше близких своей группе обид. Они не стали певцами обе-
здоленных, не отразили народного протеста против феодальной
4i* Так от античности и в течение всего средневековья называлась
школьная философия. В руках Абеляра она не раз сыграла роль
серьезного метода всестороннего анализа мысли. Но уже из ниже-
приведенных примеров видно, как часто вырождалась она в мало-
серьезную игру антитезами, в некую поверхностную софистику.
42* Bulaeus. Historia Universitatis Parisiensis, III, 8.
43* в этои Секте заповедь: все проверяйте {лат.).
44* д тем? к Кому придете, скажите,
Почему вы изучаете человеческие нравы:
Я пришел осудить грешников и оправдать праведных,
Отделить агнцев от козлищ {лат.).
126
эксплуатации; они не связали своего дела с делом тех трудовых
слоев, из которых они вышли. Немало можно было бы сказать
на эту тему, но я ограничусь немногими словами об этой кров-
ной связи значительного числа их с элементами трудовой дерев-
ни и городского сословия.
Морис, диакон Труа (1235 г.), был сыном бедняков; Гильом
Овернский, впоследствии епископ Парижский, был «из безвестной
семьи»; Готье де Марвис, впоследствии каноник Турне, происхо-
дил «из бедной семьи» и начал с должности прислужника в
хоре; Роберт Сорбоннский был сыном крестьянина45*.
Но даже будучи сами нередко плотью от плоти эксплуатируе-
мых классов, авторы голиардик прошли или почти прошли мимо
них. Эту черту студенческая лирика разделяет с хроникой, ди-
дактикой и философией эпохи. С непонятной глухотой и слепо-
той игнорировала она самые многочисленные классы общества.
Голиардика касается их едва-едва, из некоего «прекрасного да-
лека», всегда в тоне безграничного презрения, в лучшем случае
снисходительного предоставления им роли земли в строе мирозда-
ния, помоста в храме или ног в человеческом теле и величавого
поощрения народных масс на вечный труд. Известно, что исто-
рику А. Люшеру46*, в конце минувшего и в начале нынешнего
века перебиравшему огромное количество юридических, литера-
турных и исторических памятников XII—XIII вв., почти не уда-
лось найти ни у самих крестьян — в голосах их восстаний,— ни
еще меньше, разумеется, у их господ — в поэзии chansons de
geste 47*, ни у ближайших, но более сознательных их соседей по
угнетению — горожан (они ведь имели не один случай выска-
заться в литературе фаблио), ни у церковных проповедников и
моралистов, ни, наконец, в сатире голиардов ни одного или почти
ни одного призыва к тому, что он называет «жалостью» или
«справедливостью». И по поводу того единственного, который
он разыскал, ему пришлось объясняться с более его откровенным
и лишенным сентиментальности Орео.
Я имею в виду довольно необычное высказывание английско-
го каноника Роберта Курсона, впоследствии папского легата при
Иннокентии III и автора студенческого устава Парижского уни-
верситета. Роберт вообще был известен своим неугомонным мя-
тежным духом. Ему приписывают много резких выходок по пово-
ду обычая церкви вымогать и принимать отовсюду «дары». Этот
беспокойный прелат высказал мысль, весьма смелую для своего
времени, предложив совсем устранить из общества всех, кто не
работает: феодалов, которые живут своей вотчиной, сами ничего
не делая; буржуа, которые живут лихвою. «Зло, от которого мы
45* См.: Добиаш-Рождествеиская О. А. Церковное общество Франции в
XIII в. Пг., 1914. Ч. I.
46* Luchaire A. La societe francaise au temps de Philippe Auguste. P., 1909.
Ch. XIII. Этому «почти» вряд ли противоречат знаменитые строфы
Васа и Версонской сказки.
47* героических песен (фр.).
127
страдаем,— говорит он,— не исчезнет, пока не примут следующей
меры: созовут общее собрание епископов и государей под пред-
седательством папы. И тогда прелаты и государи под угрозой
отлучения и гражданского осуждения повелят, чтобы каждый обя-
зан был работать либо духовно, либо телесно. И пусть никто не
ест хлеба, кроме добытого трудом. По слову апостола: кто не
работает, тот не ест. Так среди нас больше не будет бездельни-
ков. Так исчезнут навсегда грабители, то есть феодалы, и ли-
хоимцы, то есть буржуа» 48*.
«Никогда,— замечает по этому поводу Орео49*,— ни в каком
месте и ни в какой книге не было сказано ничего более ярост-
ного (violent) и более нелепого...»
Если даже историк гуманного века говорит о «нелепости»
этого заявления, стоит ли удивляться тому, что ваганты, хотя и
вышедшие нередко из народа, но находившиеся в плотном цер-
ковно-литературиом окружении и обеспеченные преимуществен-
но церковным куском хлеба, начисто и до конца оторвались от
родной среды и только и сумели повторить привычную этому эк-
сплуататорскому окружению клевету:
Земледельцы-пахари, которые идут по десятине.
Которые посвятили себя земле и возделывают пашни,
Живут вне слова веры.
Скудна вера там, где столь многие предаются
многоглаголанию...
Она превращается в набор ругательств в посвященном кре-
стьянину примерном грамматическом склонении его «имени»:
Hie vilanus, huius rustici, huic tfefero, hunc furem, о latro, ab hoc
depredatore, hi maledicti, horum tristium, his mendacibus, hos
nequissimos, о pessimi, ab his infidelibus.
Более, казалось бы, расчлененный и конкретный отзыв в сту-
денческой сатире должны были вызывать те, кто на всех путях
и станциях жизни вагантов жил и шел с ними рядом,— город-
ское сословие. Еще чаще, чем из крестьян, студенты (и ваганты)
вербовались из городского населения. Кем, если не горожанином,
был «скупой отец» того школяра, злосчастная доля которого опи-
сана в «Carmina de miseria clericorum» 50*. Между этими двумя
городскими группами существовала теснейшая связь.
У горожан студенты в самую свободную пору их жизни сни-
мали комнаты — до того, конечно, дня, когда наиболее благо-
нравных и надежных студентов поместили в collegia paupe-
rum51*. В домах горожан помещались самые школы, соседившие
с домами терпимости. С горожанами в их кабачках студенты пи-
ровали. С ними в вечерние часы они встречались на том Малом
мосту, который был предоставлен pretereuntibus aut disputantibus
48* Jacobi de Vitriaco. Historia occidentalis.
49* См. в сборнике «Средневековый быт», посвященном И. М. Гревсу
(с. 113-147), статью М. А. Тихановой «Парижский Малый мост».
50* «Песнь о нищете клириков» (лат.).
51* коллегия бедных (лат.).
128
aut spatiantibus clericis52*. Повседневные отношения были, не-
сомненно, близкими, подчас дружественными.
Тексты, однако, осведомляют исключительно о конфликтах.
Известно, что самыми яркими эпизодами в жизни Парижского
университета, эпизодами, в которых он родился как правовое
целое, были столкновения 1192, 1200 и 1219 и следующих годов,
когда из мелкой ссоры в трактире выросла настоящая война
студентов с горожанами и превотом парижским, вызвавшая исход
школяров из Парижа и королевскую, а в дальнейшем ряд пап-
ских защитных привилегий. Если я говорю, что тексты осведом-
ляют нас только о конфликтах, я имею в виду тексты исто-
рические и правовые: хроники, грамоты, ордонансы, папские бул-
лы. Знаменитая парижская «дуэль» 1192—1200—1219 гг. прошла
через сотни памятников, отразилась в самых разнообразных ас-
пектах. Она отразилась, несомненно, и в голиардиках. Матвей
Парижский немало знает о них. Рассыпавшись по стране, студен-
ты наполнили ее насмешливыми песнями53*. Впрочем, на Мат-
вея особенно сильное впечатление произвели их скабрезные
памфлеты на королеву и папского легата. Он ничего не знает
(или не говорит) о лирике более принципиального содержания.
Определенное разочарование испытает тот, кто будет искать
в голиардиках четкой и конкретной инвективы или сатиры по
адресу горожан. Кроме самых общих ламентаций на cives et bur-
genses 54* в ряду прочих «испорченных и греховных детей ми-
ра», с известным интересом читается только один текст, недавно
(в 1928 г.) открытый и изданный венским ученым Fr. Helfen-
berger'oM по Сен-Галленской рукописи — лат. 1068 и венской
3121 (обе рукописи не позднее XIII в.).
Горожанин весь ушел в дело наживы.
Помня полученную прибыль, он не забывает желанной.
Ее желает он и в согласительном наклонении сослагает
лихву
И не довольствуется предоставленной честью.
Он презирает и поносит породу музикусов;
Приятна ему только звенящая песня кошелька.
Он любит лихву, лихвой хотел бы он полниться,
И прожорливый рост со временем даст ему быструю
наживу.
Непрерывно копит и нагромождает он золото, не зная
покоя
Не умея завершить накопление (положить ему конец),
Весь распаляясь в стяжании богатства.
И растет в нем страсть к деньгам, пока деньга растит деньгу.
Горожане постоянно пересчитывают деньгу, владеют деньгами.
А что пользы, богач, меряться цифрами?
Огонь готовит пламя, холод готовит снег.
О богач, богач, недолго ты ведь живешь!
г>2* проходящим, спорящим и гуляющим клирикам (лат.).
53* Recedentium autem quidam famuli, vel mancipia, vel illi quos solebant
goliardenses appellare, versus ridiculos componebant... (Mattheus Pari-
slensis. Chronica Maiora, Opera III, 168).
54* горожан (лат.).
5 О. А. Добиаш-Рождественская
129
Burgensis in opere vacat lucralivo,
Lucri memor, immemor non est optativo,
Op tat et coniungitur modo coniunctivo,
Fenora coniungit nee gaudet
Iionore dativo.
Spernit et vituperat musicorum genus
Cantus burso tinnulus solus est amoenus.
Fenus amat, fenore vellet esse plenus,
Dat rapidumque usura vorax
In tempore fenus 55*
Aurum semper cumulat, nunquam requiescit,
Finem tamen cumulo cumulare nescit,
In habendis opibus totus exardescit.
Crescit amor nummi, quantum
Pecunia pecunia crescit56*
Nummos semper numeraut, nummos liabent cives.
Quid prodest, per numerum numerari, divc.c?
ignis flammam preparat, frigus parat nives.
О dives, dives! non omni tempore vives!
Разочарование сопровождает историка голпардик до самых
границ мирского общества. Голиардика «обходит» его по каса-
тельной. Мир феодалов не является исключением. Рыцари стран-
ным образом почти не интересуют наших сатириков; знатные на-
сильники, от которых страдают трудовые массы — их кровные
отцы и братья, от которых иногда страдают даже органы самой
церкви — их отцы и братья приемные, не фигурируют в поэзии
вагантов. Не в этой социальной роли интересуют рыцари голиар-
дов, а совсем в ином аспекте: как соперники на внимание дам,
притом соперники грубые, малокультурные, зачастую малогра-
мотные, не опытные в искусстве ни внушать, ни культивировать
любовь, ни ее воспевать (clericus scit diligere virginem plus mi-
lite) 57*.
Кажется, только однажды вооружается голиардическая лира
против бесчинства и насилия рыцарей — это против акта грубо-
го нападения на дом Граммона, где, разбив шкапы, выволокши
одежды, «кощунственная рука совершила злое дело».
Armaria fracta, vestimenta tracta, illicila tacla
Monstrant malefacta. Jesu Ghriste! tracta, ne verba sint acta!
Итак, только на почве любовного соперничества и чисто эмо-
циональных и литературных коллизий — даже в идеальном обли-
чье «рыцаря бедного, молчаливого и простого»,— с говорливым
клириком, вооруженным всей изощренностью ars amandi58*,
расцвели наиболее яркие, а также ядовитые цветы голиардик. Но
эту тему из настоящей статьи я совсем устраняю.
В общественном своем значении голиардика развернулась на
той самой почве, которая и сделала ее предметом такой упорной
вражды со стороны торжествующей католической церкви XIII в.
55* Ср.: Lucanus, De bello civili, I, 181.
56* Ср.: Juven., Sat. XIV, 139.
57* клирик умеет лучше любить девицу, чем рыцарь (лат.).
58* искусства любви (лат.).
130
и такого симпатизирующего интереса в эпоху Реформы, благода-
ря чему она сложилась в «Мятежную песню» — Carmen rebelle.
«Шаг contra vicia carmine rebelli» 59* — так начинает автор
свою грозную инвективу против папского Рима. Здесь наконец
получает голиардика тот заостренный, конкретно взволнованный
облик, который мы не имели случая наблюдать в инвективах по
адресу низших и высших слоев мирского общества.
Коллизии, отразившиеся в голиардике,— преимущественно
коллизии различных групп клира. Интересы голиардов — интересы
бедных клириков, протестующих против засилья и гнета предста-
вителей высшего духовенства и монашества. Golias in papain et
Curiam Romanam... carmina famosa evomuit60*.
Здесь голиардическая лира, и притом в руках лучших фран-
цузских поэтов, явилась отражением весьма согласных чувств
всего общества. Мы, правда, можем понять, как легко давалась
«мятежная песнь» странствующим певцам, если вспомним, с ка-
ким удовольствием в периоды своих споров с курией и постигав-
ших их отлучений должны были внимать ей Генрих II Планта-
генет и Филипп II Август. Но к мятежной песне прислушивались
всюду. Она не могла не стать столь же всепроникающей и уни-
версальной, как и аппарат всекатолической папской администра-
ции, проникавший в XII— XIII вв. до самых глухих уголков
страны и объединявший против себя общество чувством все ра-
стущего раздражения.
Потому что в эти века уже две вещи достигали самых забы-
тых окраин и тихих местечек — папский сборщик и грамота от-
лучения.
Curia Romana non querit oves sine lana 61*. Эта тема в качест-
ве доминанты вписана красными чернилами на полях огром-
ного множества голиардических текстов. Radix omnium malorum
avaritia 62*. Эта цитата из апостола Павла рано принята как хо-
дячий акростих для имени Roma. Римская фискальная система
уже успела стать темой всеобщих неисчерпаемых ламентаций.
Римское искусство выкачивания денег, усовершенствованное в
XII и XIII вв. агентами Григориев и Иннокентиев, вызывало
жестокие инвективы врагов, жалобы облагаемых. Фискальный ап-
парат непрерывно развивался и совершенствовался. Этапы цер-
ковной карьеры, споры клириков и мирян, их процессы между
собою и с мирянами, привлекаемыми на суд курии, индульген-
ции и привилегии, освящения алтарей и переносы мощей, благо-
словения и прощения, крестовые походы и паломничества, покая-
ния и отпущения, принятие и снятие обетов,— все это служило
предлогом к экстренным обложениям, не говоря уже об ординар-
ных: десятинах и примициях, специальных церковных цензах и
т. д. и т. п. Агенты Рима появлялись всюду, как шупальцы, что-
г>9* «Восстану против пороков мятежной песнью» (лат.).
<И)* Голиаф изверг на папу и римскую курию разящие стихи (лат.).
61* Римской курии нет дела до овец без шерсти (лат.).
G2* Корень всех зол в алчности (лат.).
5* Ш
бы искать и вытягивать деньгу. Но самое сильное возмущение
вызывали процессы, привлекавшие обвиненных ad limina aposto-
lorumG3*. Gaude mater nostra Roma. Ad te trahit homines non
ipsorum devotio aut pura conscientia, sed scelerum multiplicium
perpetratio et litium dicisio, pretio comparata u'4*.
Голиардические сатиры осыпают своими стрелами не только
второстепенных агентов: стражей, приставов, привратников (ia-
nitores), которые «охраняли входы» и получали за это выкупы и
мзду. G возрастающим усложнением административного аппарата
католической церкви они разрослись, как дурная трава. Несмотря
на реформу, которую пытался осуществить Иннокентий III,
уменьшивший их число, оно только возросло во время его понти-
фиката. И сам он, запрещая вымогательства, был вынужден ми-
риться с «добровольным даром». Так именно проникала взятка.
Голиардики также вплотную взялись за жадных кардиналов
и за самое грозное чудище в этом церковном «святом» вертепе —
за папского казначея (камерария). Их проклятия в одном
случае отнюдь не анонимны: некий Франко навлек на себя в
памятниках XII в. пакет особенно энергичных инвектив.
Из писаний этого рода пользовались особенной популярно-
стью: «Propter Syon non tacebo»; «Si quis dicit: Roma vale»;
«Licet aeger cum aegrotis»; «Quomodo cantabimus sub iniqua
lege»; «Tanto viro locuturi»; «Bulla fulminante» 65* н знаменитей-
шее из всех—«Utar contra vicia» 66*. Все эти тексты выши-
вают разнообразные узоры на тему о продажности церкви, опи-
сывают нежность Рима к «бизанту» и «оболу», к Руфину и Альби-
ну («Рыжему» и «Белому» — золоту и серебру). Постоянно появ-
ляются тяжеловесные, но многозначительные каламбуры: «марка»,
которая заменяет святого Марка, «арка» (касса), которая ценится
выше «ара» (алтарь), «лукр» (прибыль), который служит вместо
св. Луки, кардиналы — «карпиналы» (хищники) и т. д. Яффе
собрал целую коллекцию подобной игры слов. Авторы, питомцы
Присциана, с особенным вкусом смакуют эти грамматические
шутки. Все годится для того, чтобы изобразить и запятнать
римскую жадность: монстры классической мифологии, апокалип-
тические животные и падежи грамматики.
Простыми и понятными являются горькие жалобы бедняков.
Все доступно богачу, все скрыто от бедняка. Тщетно стучится он
53* в апостолические пределы {лат.).
54* Радуйся, мать наша Рим. К тебе влекут людей не благочестие и не
чистая совесть, но неисчислимые преступления и надежда искупить
их, заплатив деньги {лат.). Ср.: Lehmann P. Die Parodie im Mittela 1-
ter. Munchen, 1922.
5* «Ради Сиона не умолкну»; «Если кто скажет: здравствуй, Рим»; «Не-
мощный средь немощных»; «Как запоем мы под несправедливым за-
коном»; «Пред лицом такого сана»; «Булла разящая» {лат.). Ср.:
Streaker К. Moraliseli-satirische Gedichte Walters von Chatillon. Heidel-
berg, 1929.
6* «Восстану против пороков» {лат.).
132
в дверь правосудия. В его лице еще раз унижается и оплевы-
вается Христос:
Suam index humilis sustinet pressuram
О quando discutiet speluncam latronum,
Quam tremendus veniet dies ultionum! 67*
Но шедевром этого вдохновения является, конечно, «мятеж-
ная песнь» по существу «Utar contra vicia»:
...Возглавлять вселенную Рим и всех и каждого
Призван Рим, но скверны Грабит безобразно;
Полон он, и скверною Пресвятая курия
Все полно безмерной, Это — рынок грязный!
Ибо заразительно Там права сенаторов
Веяние порока, Продают открыто;
И от почвы гнилостной Там всего добьешься ты
Быть не может прока. При мошне набитой...
(Пер, О. Б. Румера)
С того времени как после Мюльденера и Пейпера Карл
Штреккер собрал вокруг Готье Шатильонского самые торжествен-
ные и тяжелые инвективы против римской курии, мы улавли-
ваем личный оттенок горечи, который одушевлял эти при всей
своей корректности ядовитые песни. Весь цинизм церковного са-
мовластия и всю безнадежность бюрократической волокиты пе-
ренес на себе в 80-е годы тот магистр и поэт, который, несмотря
на свои исключительные заслуги, так и не добился приличной
пребенды и, насмотревшись всяческих соблазнов в папской столи-
це, утолил свою желчь перед болонскими студентами на пасхе.
И долго еще потом его лира звенела своими негодующими тона-
ми, пока «не обратилась к печали» — versa est in luctum cythara
Walteri68*. Поэт большой силы и высокого, полного негодования
полета, он настраивал свою лиру на темы большого обществен-
ного значения, резко отрицательно относясь к официальной церк-
ви. «Ради Сиона не умолкну»,—говорит он в одной из самых
сильных своих пьес «Propter Syon non tacebo». Другие певцы по-
святили себя более близким, домашним и мелким интересам.
«Querela Goliae in prelatos»69* — такое имя носит один из го-
лцардических сборников 70*. Но можно сказать, что это имя ох-
ватывает добрую половину голиардической продукции. И причина
этого совершенно понятна. Пусть и Генрих Плантагенет, и Фи-
липп Август имели своих любимцев и протеже среди латинских
жонглеров. Не здесь преимущественно, но у курий прелатов оби-
тало их большинство. Именно здесь находило оно donum prandii
vel coenae71*, а также пищу для своей желчи. Они ютились,
кормились, пили и пели больше всего у дворов духовных феода-
ь'* Униженный Судия несет свое бремя.
О, как сокрушит он разбойничий вертеп,
Как страшен будет день расплаты! (лат.).
Carmlna Burana.
68* к печали обратилась кифара Вальтера (лат.).
6!)* «Жалоба Голии на прелатов» (лит.).
70* Bdknier Л. Eine Vagantensammlung: Lieder des XIV. Jahrhimderts//
Zeilschrifl fur deutsclies Altertum. 1907-1908.
71 * завтрак или обед (лат.).
133
лов. От этих «благодетелей» терпели они больше всего унижений
и обид. Они и питали к ним острую ненависть. И вместе с тем
они находили у них поддержку в своих нападках на папский
Рим, нередко ущемлявший интересы местных духовных феодалов.
Что «кверела» должна была находить очень широкий отклик
как в кругах клира, так и в среде мирян, обусловливалось тем,
что ее предмет был болезненно близок, так сказать, сидел на шее
у тех и других, и это в отношениях повседневной жизни. Не од-
ни клирики, но часто и мелкие и крупные феодалы, не говоря
уже о целых городах и сельских округах, находились в прямой
политической и административной зависимости от прелатов церк-
ви, а не только подходили под духовный авторитет епархии или
аббатства. Епископ, а в особенности архидиакон, который осуще-
ствляет суд и управление, каноники и официалы, которые асси-
стируют, ежедневно, ежечасно давали о себе знать. В этом по-
вседневном столкновении нужд, притязаний, честолюбий всегда
бывало достаточно ушибленных и раненых. И так как голиарди-
ческая лира всегда была под рукой, и так как свобода и возмож-
ность позабавиться хотя бы насчет начальника бывала безгранич-
на, то querelae Goliae in prelatos72* рождались, как рои ос.
Нападки носят зачастую характер тяжеловесный и грубый.
Я упомяну одну из самых распространенных и объемистых сатир
эпохи — «Апокалипсис Голии» 73*. Инсценировка воспроизводит
видение на Патмосе. Снимаемые одна за другою семь печатей
открывают процессию разных чинов церкви. Лев символизирует
«всепожирающего папу»; телец — епископа, который, вместо
того чтобы пасти стадо, первым кидается на пастбище и уничто-
жает его пищу; орел заставляет думать об архидиаконе, «под-
стерегающем добычу»; человек воплощает «хитрого декана». Ав-
тор отнюдь не грешит точностью и разборчивостью в выборе
своих символов. «Открытие печатей» приводит в беспорядочное
движение его воображение. Епископ-телец в дальнейшем стано-
вится яростным существом, которое бросается на овец, чтобы
сосать их молоко, стричь их шерсть, кидая остатки хищным пти-
цам и волкам. Архидиакон становится рысью, Янусом, Аргусом,
даже Полифемом «по причине своих злых и проницательных
глаз». Тысячи канонов и декретов находятся в его распоряжении,
чтобы их оборачивать на свой лад и нарушать справедливость.
Он торгует церквами, он продает приговоры. Он прижимает свя-
щенника, чтобы затем обольстить его жену. Декан — его гончий
пес, чья деятельность описана в таких тяжеловесных ассонансах:
Decanus canis est arcidiaconi,
Cuius sunt canones latratus dissoni.
Ganens de canone discors est Simoni74*.
72* жалобы Голип па прелатов (лат.).
73* Strecker К. Die Apocalypsis des Golias. Roma, 1928.
74* Декан - пес архидиакона,
Каноны его - собачий лай.
Поющий каноны не похож на Симеона (лат.).
134
За пятой печатью скрываются официалы. Охотники епископа,
они растягивают силки перед невинными; их хитрости, ложь,
мерзость переходят за поля книги, которую автор читает по веле-
нию ангела.
Чем же объясняется загадочная на первый взгляд снисходи-
тельность и терпимость властных епископов к сатире голиардов?
Прежде всего тем, что разгоравшийся антагонизм между рим-
ской курией и местной церковью заставлял епископов ценить ост-
рое оружие антипапской сатиры, находившееся в руках этих
бродячих певцов.
Воинственному расположению, подстрекаемому личными оби-
дами, обязаны мы, конечно, значительной частью того, что здесь
называется «Querela».
Я позволю себе процитировать одну из инвектив, не так дав-
но открытых в наследстве Примаса Орлеанского 75*.
«Бывший монах, он получил епархию. Еще бледный и исху-
далый из-за поста, но, пожрав одну за другою шесть знатных
рыбин и поглощая за каждым пиром огромную щуку, он к кон-
цу двух лет, как голодавший кабан, оброс жиром. Когда-то до-
вольствовавшийся водой из монастырского источника, ныне он
разводит такой потоп крепких вин, что его уносят в постель на
руках пьяным. А потом вы увидите, как тысячами тысяч стека-
ются его родичи, его племянники, заявляя: я родственник епи-
скопа, я член его семьи. И епископ делает того каноником,
а этого — казначеем. А те, кто нес долгую службу, теряют плод
своего труда. Жалкий лицемер, которого вы избрали и который
получил почести, не заслужив их, сперва прикидывается добрым
и кротким. Перед всеми склоняет он выю, готовый дать, что у
пего попросят. Но едва истекло два года, как он показал себя
суровым и жестоким к своим подчиненным. Он прижимает их,
преследует тяжбами, или, удаляясь в свои поместья, он в уеди-
нении тайком поглощает мяса, запрещенные уставом. А когда
побуждает его нечистое желание, он велит привести отрока, сы-
на рыцаря... Так беспутство вашего избранника, его надмен-
ность, скупость, его невежество и глупость являют всю силу ва-
шего безумия. Да будет в грядущем огражден Бове от такого
срама!»
Третий круг, третий сюжет — приходский кюре.
Две вещи следует заметить относительно голиардических пе-
сен о приходском кюре: они относительно немногочисленны; они
набрасывают портрет своего героя если не лестный, то, во вся-
ком случае, снисходительный. Объяснить ли этот факт пробела-
ми в нашем осведомлении пли он имеет другую причину, прису-
щую социальному положению голиардов, которое было более
низким и сливалось с жизнью «мира», подобно положению при-
ходских кюре? Во всяком случае, «мятежная песня», полная ядо-
75* Meyer W. Die Oxforder Gedichle des Primas, XVI.
135
витых сарказмов по отношению к высшим сановникам церкви,
рисует не без известной симпатии более смиренную фигуру кю-
ре. Она, мы знаем, отразилась в малопочтенном виде в архи-
вах епархиальной администрации: жадный стяжатель, пьянчуж-
ка и забияка. Образ его в голиардиках далеко не так черен.
Одна из самых привлекательных песен, которая, конечно, звуча-
ла всерьез для ушей слушателей, рисует идеального священника
в образе петуха на вершине церкви76* — бдительного стража и
провозвестника света. Если в другой поэзии, бичующей все цер-
ковное общество, обращаются также к священнику, то только
для того, чтобы ему напомнить, что он не должен приближаться
к алтарю иначе как с «чистыми руками». Но это своеобразное
понятие «чистоты» не одинаково в массе голиардик.
Очень различные решения находит в голиардике проблема
целибата. Западная церковь в течение всей своей жизни потря-
салась то глухою, то открытой борьбою, вызванной этой пробле-
мой 7Т*. Жизнь не принимала радикального решения: сурового
решения безусловного безбрачия. В XII и XIII вв., и особенно
в Англии и Франции, брак священников считался вещью нор-
мальной, почти законной. Добрая половина жила в качестве вер-
ных супругов со своими женами, которых условный язык церкви
обозначал как concubinae, focariae 78*, и со своими детьми, кото-
рых называли spurii79*. На это мирное положение вещей после
менее решительных мер Александра III статут, провозглашенный
на III Латеранском сборе Иннокентием III, упал, как удар грома,
чтобы затем отозваться по всем провинциальным синодам: Ne cle-
rici, in sacris ordinis constituti, focarias teneant80*.
Вопрос целибата получил новую тревожную жизнь, и проти-
воположные течения, возникшие по этому вопросу, отразились
в голиардиках. С одной стороны, в смысле «строгой обсерванции»:
столь снисходительный к самому себе, голнардическин поэт яв-
ляет себя неумолимым в отношении женатого кюре. Однако даже
там, где голиард занимает такую позицию, упрек его получает
своеобразный вид. Ирония автора преследует стремление «создать
большую семью», которое и побуждает батюшку брать жену. «Он
желает произвести побольше детей, чтобы компенсировать души,
которые он загубил».
Но противное течение сильнее. И с неслыханной дерзостью
атакует оно носителя безбрачной идеи — папу. В лицемерии
прежде всего обвиняет его голиард: «Наш понтифик желает от-
нять у нас тех, кого сам любил, когда был молод» (Et quod modo
juvenis voluit habere, modo vetus Pontifex studet prohibere). Пес-
76* Dobiache-Rojdestvensky 0. Les poesies goliardiques. P. 123.
77* Dobiache-Roj destvensky 0. La vie paroissiale en France au XIIIе siecle
d'apres les actes episcopaux. P., 1911. Ch. «De vita et honestate cle-
ricorum».
78* сожительницы, экономки (лат.).
79* внебрачные (лат.).
80* Клирики, принявшие сан, не должны держать экономок (лат.).
136
ня ссылается на опасность толкать безбрачных священников
ad peccatum contra naturam81* или, в привычных символах грам-
матики, declinatio per hunc 82*.
Другая, уже меньшая опасность — в прелюбодеянии. «Пусть
каждый прилепляется к собственной подруге и не ищет другой».
Любопытный аргумент приводится в другом месте. Мир клири-
ков должен обеспечить себе потомство, чтобы «клирики рожда-
лась от клириков, как рыцари и короли рождаются от родителей
своего состояния». Наконец, нельзя требовать безбрачия от свя-
щенников, так как это противоречит природе человека.
И здесь в особенности еще раз голиарды показывают себя
друзьями священников. Три пьесы следует здесь отметить: «Ru-
mor novus Angliae», «Prisciani regula», «Clerus et presbyteri» 83*.
Их основное единство открывается в единстве целых строф. Их
генеалогия может быть установлена лишь до известной степени.
Во всяком случае, в основе всех трех лежит один текст. Леман
склонен приписывать его Англии 84* и видит древнейшую версию
в пьесе «Rumor novus Angliae». При вести о папском декрете
десять тысяч священников собрались на лугу, чтобы обсудить во-
прос. Каждый из духовных чинов — их высказывается всего 26 —
произносит свое слово. Я не стану затягивать свое изложение
деталями этой любопытной аргументации. Вероятно, по поводу
каждого объезда легатов, вводивших декрет Иннокентия III в
разных странах, имели место подобные дискуссии и подобная
аргументация. На этого пресловутого папу намекают слова:
Non est Innocentius immo nocens vere 85*.
Полные тяжеловесных шуток, которые, не скрывая мало под-
час изящную истину амурных похождений клира, ее, несомнен-
но, шаржируют в целях достижения комического впечатления,
голиардические пьесы в общем высказываются за супружескую
жизнь. Pereat qui teneat novum hunc errorem 86*.
Лютерова, или лютеранская, аргументация уже предчувству-
ется в конечных строфах нашей пьесы (Prisciani regula), и брат-
ское движение души странствующего поэта в отношении женато-
го священника высказалось в знаменитом «гимне» голиардиче-
ских компаний:
Nos misericordiae nunc sumus auctores:
Monachum reciniimis cum rasa corona
Et si venerit presbyter cum sua matrona...87*
81* на грех против естества (лат.).
82* здесь: склонность к мужскому полу (лат.).
83* «Слух прошел по Англии»; «Присциана правило»; «Клир и пресви-
теры» (лат.).
84* Lehmann P. Die Parodie im Mittelalter; Idem. Parodische Texte. Beispiele-
zur lateinischen Parodie im Mittelalter. Munchen, 1923.
85* He может быть Иннокентием такой злодей (лат.). Игра слов: Innocens
по-латыни «невинный».
86* Да погибнет тот, кто придерживается этого нового заблуждения\
(лат.).
87* Образ милосердия мы один являем
Бедного, богатого - всех мы принимаем.
137
Чрезвычайно разнообразны мотивы, которые одушевляли ав-
торов песен: Carmina satirica in monachos 88*.
Прежде всего раздражение менее счастливых соперников в
борьбе за церковную карьеру, за епископские престолы, за про-
фессорские кафедры, за проповеднические трибуны, за использо-
вание бенефициев и за руководство душами. Примас Орлеанский
по поводу избрания епископа Бове пишет: «Возбужденный не-
правдами и обидами, я давно испытываю чрезмерную печаль
и, наконец, чувствую долг нарушить молчание, видя жестокое
унижение церкви, стыд и поношение клира. Потому что, присту-
пая к избранию епископа, вы спешите искать в затворе мона-
стырском аббата или приора либо камерария...» 89*.
Надо сказать, не слишком скромны были притязания этого
ревностного бойца белого клира. «Бог сделал клирика князем
мира, который должен чувствовать его руку. Справедливо ли,
чтобы тот, кто носит куколь, стоял во главе клира, и клирик
(разумей: белый.—О. Д.-Р.) воздавал послушание монаху?» Сати-
ра, конечно, вдохновлена свыше.
Автор другой сатиры, обращенной к sacrilegis monachis, cm-
ptoribus ecclesiarum 90*, убежден, что его «одобрит епископ Гюг
Дийский и прочтет Оттон, епископ Суассонский». Жалобы, кото-
рые с такой верностью пересказывают папские регистры XIII в.,
свидетельствуют, конечно, лишний раз об этой закоренелой обиде
белого клира. Голиарды, естественно более близкие к белой церк-
ви, кандидаты на ее места и почести, стали эхом этой обиды.
Конфликты были очень резкими в XIII в., когда университет и
профессура в школах все более захватываются людьми «в куко-
ле». Война не менее яростна в приходах, где исповедники и со-
биратели из новых орденов оспаривают жатву у «серпа» приход-
ского кюре 91*.
В этой борьбе интересов всякое оружие считалось дозволен-
ным. Голиарды показали себя в ней верными союзниками белого
клира. Песий вагантов выражают всю силу презрения, какое
испытывали или симулировали люди утонченные, образованные
и белый клир в отношении «черного» духовенства, этой gens cu-
cullata (породы клобуков), отмеченной печатью невежества
и грубости.
Основное корыстное чувство прикрывается «евангелическим
духом». Не должна ли монастырская жизнь являть совершенное
воплощение идеального аскетизма? Всякое, даже малейшее, от-
клонение должно звучать диссонансом и вызывает негодование,
более, конечно, поддельное, чем искреннее, и злорадный смех,
Рады и монаху мы с выбритой макушкой.
Рады и пресвитеру с доброю подружкой.
Пер. М. Л. Гаспарова
88* Сатиры на монахов (лат.).
89* Meyer W. Die Oxforder Gedichte des Primes, XVI.
9,)* монахам-святотатцам, торгующим во храмах (лат.).
9l* Dobiache-Rojdestvensky 0. La vie paroi.csifllp... Ch. «Les intrus».
138
nase crispante. И так как идеал воздержания, бедности, целомуд-
рия был воспринят в проповеди странствующих орденов и еван-
гелических сект XII—XIII вв., то раздражение белого клира на-
шло в этой проповеди подходящее литературное выражение.
В конце же концов часть сатирических писаний против мона-
хов внушена просто-напросто сатирической жилкой их авторов»
Поэт мог быть заранее уверен, что пикантный сюжет «земных
ангелов», пойманных с поличным в недозволенных любовных ра-
достях, пьянстве и потасовках, наверно позабавит их публику.
Так рождается carmen satiricum in monachos92*. К комическо-
му всегда чутка была публика, особенно публика французская,
tant que la saison des roses dure...93*.
Какое же основание имеет это создание школяров претендо-
вать на наше внимание в качестве исторического источника? Ка-
кое место занимает оно в литературной истории эпохи XII—
XIII вв.?
Что касается исторических фактов и даже нравов, то наше
первое впечатление, что эти сатирические тексты, чаще всего то
горькие, то грубо забавные, редко глубокие и тонкие, не могут
дать нам ничего, чего бы мы не знали из других источников,
и притом более точно и даже более живо. В самом деле, что дает
нам голиардическая сатира для понимания учреждений и людей
эпохи?
Грехи римской курии? Но у нас есть тысячи документов, вы-
шедших из недр этой самой курии, которые показывают ее язвы,
и притом с точностью и откровенностью, совершенно изумитель-
ными. Им нет нужды одевать эти грехи в некие аллегории вроде
Сирен и Церберов. Они прямо излагают факты, конкретные,
точные, засвидетельствованные многочисленными очевидцами.
Сама курия их, можно сказать, коллекционировала, излагая их
в тех «нарративных» частях папских посланий, которые отвечали
на жалобы мира.
Грехи и злоупотребления курий епископских, проступки архи-
диаконов, официалов? Помимо только что названного, изумитель-
ного по яркости и точности источника, немало текстов, которые
открывают отрицательные стороны в жизни областных церквей
с большею силою и с большею яркостью красок, чем голиарди-
ческие сатиры. Общеизвестна та живописная манера, в какой да-
ют подобный материал хроники, анналы, публичная и частная пе-
реписка.
Нравы приходских священников и монахов, в особенности во
Франции, отразились в «Visites paroissiales».94* И нет ничего в
этом смысле, что бы превзошло по яркости дневник руанского
епископа Эда Риго 95*, нарисовавшего сотни портретов подчинен-
92* сатира на монахов (лат.).
03* поскольку время роз сурово (фр.).
9/(* «Отчетах церковных ревизоров» (фр.).
95* Journal des visites pastorales d'Eudes Rigaud, archeveque de Rouen.
Rouen, 1852.
Ш
ных и пасомых. Он называет все: имена, места, он дает цифры.
Административное усердие честного прелата подчас тоже шаржи-
рует действительность in malam partem 96*. Но нарисованная им
картина не забывается тем, кто на нее взглянул.
Что касается общества мирского, то здесь, как мы это виде-
ли, голиардическая лира разрешилась главным образом некото-
рым числом пошлостей.
Следует признать, что голиардическая сатира оставляет же-
лать лучшего в смысле осведомления о тех, кого она хвалит и
порицает и на кого клевещет. Преувеличение, многословие, рито-
рика, характерные для нее, мешают тому, чтобы рассматривать
ее как беспристрастный исторический документ.
Но именно в отсутствии бесстрастия, в пульсировании горя-
чей мятежной крови — ценность этой поэзии.
Она много может сказать о тех, кто хвалит, порицает, клеве-
щет. Огромный интерес представляет уже то, как и почему рож-
дались и распространялись в таком огромном числе экземпляров
«кусательные» выходки этих латинских менестрелей, этих голиар-
дических поэтов, столь легко приходящих в раздражение и гото-
вых идти на приступ. Из их продукции следует выделить, чтобы
исследовать их отдельно, общие места. Ими полна голиардическая
сатира. Потому она и оставляет впечатление вечного пережевыва-
ния то наивно простого, то изощренно утонченного. Готье Лилль-
ский особенно блистает в подобных общих местах.
Постараемся, однако, взвесить эту сторону явления. Поэт, ко-
нечно, имел свои мотивы, чтобы прилагать столько искусства и
рвения к украшению этих банальностей. Бесчисленные списчики
имели свои соображения, чтобы их воспроизводить. Историк
должен учесть эти интересы, мотивы и вкусы, чтобы понять об-
щество XII—XIII вв., поощрявшее списывание и рецитацию об-
щих мест, а также патронов, покровительствовавших авторам.
Но после элиминации общих мест в массе сатир остается
очень важный осадок — персональные жалобы и претензии.
Готье Лилльский и Архипоэт Кельнский боятся умереть с голоду,
предаваясь литературе. Все заслуги в ней Готье не дают ему
основания добиться пребенды в Риме, на что он жалуется пуб-
лично болонским студентам. Пусть это только случайность, что он
погиб от проказы. А вот Гюг Орлеанский, ведший в молодости
жизнь, полную славы и блеска, счастлив на старости лет полу-
чить место смотрителя в госпитале, которое он, впрочем, скоро
теряет. Однако свои обиды и претензии эти поэты выражают с
ткивостью чувств и свободой суждения, которые кажутся совер-
шенно изумительными. Нередко и самая «обт^ективная действи-
тельность» описываемого мира представлена с большой живостью
красок.
В этом смысле голиардики, конечно, исторический источник.
Не следует только принимать за чистую монету их инвективы,
в дурную сторону (лат.).
140
и прежде чем использовать, их надо подвергнуть строгой и вни-
мательной критике. Потому что даже как чисто психологический
источник они в ней нуждаются. Эти латинские поэты жили
большей частью в непрерывном ожидании «дара обеда или ужи-
на». Нельзя забывать те корыстные мотивы, которые внушают им
их мысли и замечания. Однако, как часто их уста говорят из
глубины сердца. Обиженные, рассерженные, они совершенно иск-
ренни и бесхитростны. За всевозможными оговорками, несомнен-
но, эти «признания детей века» представляют большой и свое-
образный интерес.
В области личных чувств, касающихся в особенности школы и
любви, искренность их безусловна и лира звучна и полна жизни.
Кто читал, тот не забудет ни страниц яркой и грубой живопис-
ности Примаса, ни горьких или радостно легких строф Архипо-
эта. Здесь обильная жатва для историка нравов и личных чувств.
Я не решусь, конечно, занимать внимание читателя пробле-
мой голиардической стихотворной формы, которая благодаря свое-
му разнообразию и совершенству была одной из причин успеха
этой лирики, где ученая изобретательность сочеталась с гиб-
костью и свободой, где ясно намечается ее социальный характер,
роль, отведенная в ее рецитации протагонисту и хору. После
мертвящей каролингской реакции, устранявшей меровингские жи-
вые искания ритмического стиха, голиардики вновь возрождают
его дерзания. Голиардическое творчество, приспособленное не
только к пению, но и к пляске, охватывает и жизнь праздника,
и жизнь горечи и иронии, характерную для школьной молодежи,
более всего французской школьной молодежи эпохи.
В тот день, когда вся масса текстов, которую оставили го-
лиарды, будет восстановлена в своем богатстве, когда будет деши-
фрирована до конца та музыкальная аннотация, которая сопро-
вождала многие из них, перед нами полностью раскроется мно-
гогранное творчество голиардов, их произведения сильного худо-
жественного синтеза, одаренные большою излучающею мощью.
Эти качества характерны не для одной поэзии вагантов. Но
во всех областях латинские ученые и поэты были провозвестни-
ками движения и в течение известного времени диктовали свои
законы.
Они научили Европу этому искусству ut per orbem personet
scholaris symphonia 97*. чтобы затем видеть его цветение в дру-
гих руках, когда оно было превзойдено на так называемых вуль-
гарных языках.
Лирическое создание голиардических поэтов XII—XIII вв.,
неоднократно ими провозглашенное как «мятежная песнь», за-
ключает известные элементы, которыми определяли Ренессанс.
Эта аналогия, давно отмеченная, одно время доведена была до
искажения хронологии фактов. Буркхардт в эпоху, когда взгляд
ученых был заворожен образом итальянского Возрождения, объяв
7* чтобы на весь мир зазвучала симфония школяров (лат.).
141
всю совокупность голиардической поэзии Италии XIV в., про-
возгласил итальянцами этой поры Архипоэта и идущее за ним
блестящее созвездие.
С тех пор, однако, изменилось довольно радикально представ-
ление о Ренессансе. В частности, с лучшим знанием палеографии
изучаемую продукцию 98* по подлинным ее рукописям удалось пе-
редвинуть в большинстве в XII—XIII вв. С тех пор лучше поняли
и элементы Ренессанса и лучше его датировали. Поняли, что мно-
гие из этих элементов — привязанность к «земному миру», спо-
собность чувствовать земную красоту, гордое сознание «челове-
ческого» в противоположность «небесному», безбрежная вера в
силы человека, ненависть ко всему, что отзывается аскетизмом и
лицемерием, критика церкви, вплоть до похода на самое христи-
анство, с другой же стороны, вкус и понимание античности, силь-
ные стихии эстетического отношения преимущественно перед эти-
ческим — проявились еще в самой глубине «готических веков» "*.
Не обманываясь тем шаблонным представлением, которое
изображает средневековую жизнь однообразно в аспекте аскети-
ческого идеала, мы ощущаем в этом раннем вторжении новых
элементов двоякое движение — «мятежа» и «возрождения».
Но ни то ни другое не пришли откуда-то извне. Они возника-
ют из самой глубины жизни средневековья. Находясь в зароды-
ше в его эволюционирующих общественных отношениях, в его
мысли, искусстве и школьном режиме, они расцветают, «когда
времена исполнились». И историк не может не констатировать
скрытой энергии «диалектики» в этом царстве sic et поп, в мире
антиномий, где тезис тотчас рождал антитезис, гимн — сатиру,
Давид — Голиафа, бог — диавола, где непримиримые, по-видимо-
му, сущности жили рядом друг с другом в атмосфере, почти с
толку сбивающей «levitas scholastica» 10°*.
Но времена меняются. В XIII в. над миром, над Францией в
особенности, прошли бури великих ересей. Несомненно, серьезно
больная церковь становится подозрительной и настораживается.
Церковь и государство, понимая «опасность» этого относительно
свободного состояния школы, нашли средство прибрать ее к ру-
кам. Многочисленные коллегии сумели упорядочить этот свобод-
ный поток жизни студентов. Университетская жизнь, свободная
и беспорядочно кипевшая на своей заре, начинает со второй по-
ловины XIII в. охлаждаться и окаменевать. И тогда-то «семья»
голиардов (familia Goliae) становится «сектой» в соборных актах
конца XIII в., которые убийственными анафемами гремят про-
тив голиардов. Обстоятельство, которое и рассекает «семью» на
два враждебных тела и погружает ниже, до обозначения «секты»,,
осужденную часть.
98* См., между прочим, этюды автора и в цитируемых «Poesies goliardi-
ques».
9П* Suss milch II. Die lateinische Vaganlenpoesie des 12. und 13. Jahrhun-
(lerts als Kultnrersclieinung. Leipzig, 1917.
loo* «школярской легкости» (лат.).
142
В 1291 г. Зальцбургский собор, говоря о голиардах, употреб-
ляет именно это выражение: secta vagorum scholarium i0i*.
В заключение мы не можем не настаивать на примате терми-
на «голиард», который прославили Абеляр, Гюг Орлеанский,
Готье Лилльский и кельнский Архипоэт. Слово, сказанное по по-
воду смерти Абеляра: Lucifer occubuit — «закатился Светоносен,»,
намекало на захождение самого блестящего светила, «первого из
возмутившихся ангелов». И имя Голии недаром было связано с
самым беспокойным — Rhinoceros indomitus 102* — и самым свет-
лым умом средневековой Франции.
ни* секта бродячих школяров (лат.).
юз* неукрощенный Носорог (лат.).
ЭПИГРАФИКА
В РАННЕМ ЗАПАДНОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
I. Общие положения
Эпиграфика в научных представлениях историка прочно, отча-
сти даже исключительно, связалась с античностью. Письменных
памятников своей истории на камне и металле более всего оста-
вили Древний Восток, эллинская и латинская Африка, Азия и
Европа. Гораздо меньшее значение имеют для этого мира — и то
лишь в последние века его жизни — памятники на материале
мягком: папирусе и отчасти пергамене. Надписи, inscriptiones —
основные из письменных ргсточников наших знаний о древнем
мире. Наряду с археологией эпиграфика — главная вспомогатель-
ная дисциплина античности '*.
С переходом к последним ее векам, и в особенности первым
векам феодального режима — средневекового быта, главное место
в поле зрения наших письменных источников займут свиток и
книга. Вспомогательной дисциплиной медиевиста является палео-
графия: изучение письменных памятников па мягком мате-
риале 2*.
Оба тезиса шаблоыпы. В нашей научно-исторической впечат-
лительности относительно смутен для феодальных веков образ
письменного памятника на твердом материале — эпиграфики
средневековой — не только потому, что его в течение известного
времени элиминировали технические возможности и привычки
1* См. очерк «Надписи» Б. А. Тураева и И. И. Холодняка в Энциклопе-
дическом словаре Брокгауза и Ефрона. Очерк «Эпиграфика» в Боль-
шой советской энциклопедии слишком краток. О древних латинских
надписях см.: Cagnat R. Cours d'epigraphie latine. P., 1914. У него же
список литературы и список изданий надписей.
2* ТгаиЪе L. Vorlesungen und Abhandlungen. Munchen, 1909. Bd. 1. Ein-
leitung. Ср. нашу «Историю письма в средние века» (М.; Л., 1936.
С. 14-18).
143
средневековья. Тут было нечто иное и большее. Ему противилась
феодальная общественность — социальная психика тех веков.
Концепция письма крупного и четкого, красивого и прочного,
призванного с высоты каменной или бронзовой стелы, арки, дос-
ки объявлять всем то, что на ней начертано, гармонировала с ус-
ловиями демократической общественности, свойственной антич-
ности, более всего, конечно, греко-римской. Живущая рабским
трудом и на него опиравшаяся, она в многочисленных свободных
и правомочных своих стихиях рисуется как живая и просвещен-
ная демократия, ищущая открытого общения, стремящаяся гово-
рить и слушать в пределах «города и круга земного» (urbi et
orbi), закрепляя бытие, проходящее мимо ее сознания, в формах
открытых, всем доступных и непреходящих— «вечных».
Не то — в условиях феодального быта и общества. Говорить с
открытого места «на весь мир» здесь уже было некому. В двояком
смысле — в отношении обоих мыслимых собеседников. Кто, в са-
мом деле, кроме самого крупного сеньора, мирского или церков-
ного, имел в феодальном обществе подобное притязание и подоб-
ную власть? Кому могла быть открыта для этой цели «эпиграфи-
ческая трибуна» — стела, стена, портал, ворота? С другой
стороны, кому стал бы он говорить, оратор, пусть даже сам не
лишенный права публичного голоса, в обществе, где так мало
было сознательных граждан и просто грамотных людей?
В науке средневековая эпиграфика в течение довольно дол-
гого времени сбрасывалась со счетов. Очень, казалось, немного-
численны были, часто до конца уничтожены, и ее подлинные па-
мятники. Бедна была ее систематическая литература.
II. Изучение средневековой эпиграфики.
Виды надписей
Серьезная задача изучения средневековых надписей была по-
ставлена дважды. Впервые в кругах любителей и собирателей
шумного и памятного периода «дипломатических войн»: деятель-
ности тех компаний, светских и духовных, среди которых особен-
но живым и активным было общество, собиравшееся накануне
Великой революции в рефектории Сен-Жермен-де Пре. Интересы,
работу, собрания и достижения этих любителей всяческой эпи-
графической старины живо изобразил в своей книге De Brog-
lie 3*. Но систематический характер изучение ее получает лишь с
концом XIX и началом XX в., в эпоху планомерной работы исто-
рических конгрессов и открываемых ими «археологических сек-
ций». Особенно ярко развернули ее для Италии археологические
De Broglie E. Mabillon et la Societe de Saint-Germain des Pres. P., 1888.
2 Vol. Яркая характеристика здесь дана личности Жана Ардуэна
(Jean Hardouin), увлекавшегося законами монетной эпиграфики до
того, что он готов был объявить подделкой все, что в рукописи не
отвечало этим законам.
144
разыскания в ее городах4*, особенно широко планировал эту
работу конгресс, собравшийся в Париже в 1903 г. На предмет со-
бирания, регистрации и изучения археологических и эпиграфиче-
ских памятников конгресс выработал обширную программу 5*. Она
захватывала для Галлии, Северной Испании, французской Афри-
ки слои доэллинские и доримские, затем памятники галло-грече-
ские и галло-римские: область эпиграфики par excellence6*. Но
далее она вводила в свой круг «христианские», иными словами
средневековые, надписи того же круга.
Три разряда крупных памятников были в особенности приня-
ты во внимание в этой работе.
Надписи: 1) на монетах; для раннего средневековья изуча-
лись с особенным вниманием монеты меровингские; 2) на печа-
тях 7*, тоже преимущественно ранней поры; 3) на публичных па-
мятниках, где главное поле зрения заняли могильные камни,
ранние саркофаги8*, более поздние надгробные доски, стелы,
церковный пол с его погребениями. За ними развертывались об-
ширные ряды «памятных заметок» об исторических событиях,
посвящений на храмах, приветственных надписей на порталах и
воротах. Мы уже не останавливаемся на разнообразнейших пред-
метах церковного и мирского обихода, надписи с которых с ра-
стущим усердием начинают собирать любители и ученые медие-
висты: подписи на статуях, изваянные или живописные легенды
к сценам, изображенным в барельефах, на фресках, на готиче-
ском стекле, девизы церковных колоколов, говорящая посуда,
ткани, реликварии. Урожай оказался богатым.
Собственно говоря, все категории, которые обычно — по со-
держанию — устанавливались в массе античных латинских над-
писей, могли бы быть прослежены и в массе средневековых. Сред-
невековье знало, конечно, надписи вотивные, посвятительные,,
как и почетные, а также монументальные. И в этом мире наи-
более многочисленные надгробные, а также надписи на предме-
тах общественного и частного быта: обиходные. Но, как видно
будет в дальнейшем, мы выделяем из этого мира по специальным
основаниям документы.
Надгробные надписи наполняют до краев католический и
феодальный мир средневековья раннего, классического и позд-
него, обогащая статистику указанных категорий, не всегда при-
4* Atti del secondo Congresso di archeologia Christiana tenuto in Roma
пе1Г aprile 1900. Roma, 1902.
5* См. составленный им вопросник для провинциальных исследователей
в компендии: Langlois Ch. V. Manuel de bibliographie historique. P.,
1901-1904. Section d'archeologie. P. 365 sq. Note.
6* по преимуществу (фр.).
7* Gongrcs international de numismatique reuni a Paris en 1900. P., 1900;
Revue numismatique, 1892.
8* На эту тему вышло несколько капитальных работ: Guillermy F.,
Lasteyrie G. Inscriptions de la France du V au XVIII siecle. P., 1873—
1889, и в особенности: Le Blant E. Nouveau recueil des inscriptions-
chretiennes de la Gaule anterieures au VIII siecle. P., 1892.
145
-тягивая заметным своеобразием. Любители старины купались в
этом море. Ученые работники не всегда получали пищу для ис-
следовательского труда. И это в особенности ввиду двух мо-
ментов.
1) В большинстве средневековых надписей, даже ранних,
нельзя констатировать графической спонтанности, что так харак-
терно для эпиграфики античности. Потому что там каменное или
металлическое письмо создавалось впервые на твердом материа-
ле, на нем и для него. Человек, вооруженный молотком или рез-
цом, впервые искал здесь свои вдохновения, создавая новые фор-
мы. Между тем в надписях самых ранних известных нам могил
заметна уже борьба между монументальными образами букв и
сокращений и теми начертаниями, которые слагались под влия-
нием форм письма на материале мягком. В дальнейшем наблю-
датель все отчетливее констатирует, как гравер, державший мо-
лоток, резец, тем более кисть или иглу, подчиняется человеку,
державшему в руке калам или перо, и идет за ним. Исследова-
тель histoire abecedaire 9* не найдет ничего, что не было бы ему
знакомо из рукописно!! книги. В смысле графических форм наш
материал дает мало нового.
2) Другой момент. Средневековье, полное разнообразнейших
памятников, не эпиграфических, но иного определения — литера-
турных, юридических, летописных сводов, содержательных архи-
вов,— именно из них и через них с нами говорит и нам знакомо.
Надписи отнюдь не являются для него исчерпывающим источни-
ком, как в античности. Это — лишь одно из впечатлений, иллюст-
рирующих и поддерживающих впечатления иного, богатого ис-
точниковедческого мира. Для данной эпохи поэтому интерес к
ним будет иного диапазона и качества. Жатва его не богата в
смысле нового содержания sui generis 10*.
III. Каменные хартии
Есть, однако, группа, которая условиями своего прикрепления
во времени (хронологическими терминами) и прикрепления в
пространстве, наконец, и содержанием и характером настолько
своеобразна, что к ней мало относятся высказанные ограни-
чения.
Мы имеем в виду те памятники старины, которым в одном из
посвященных им старых этюдов было дано остроумное название
«каменных хартий» (chartes Japidaires). Это памятники юридиче-
ской природы — документы со всеми вытекающими отсюда по-
следствиями.
«Документами,— сказал Гарри Бреслау,— мы называем пи-
санные с соблюдением определенных форм (меняющихся в зави-
симости от времени, лица и предмета) изъявления, которые пред-
9* истории букв (фр.).
10* в своем роде (лат.).
'146
назначены служить свидетелями о событиях правовой при-
роды» и*.
И вот как раз в первоначальную эпоху феодализма находим
мы известное число подобных «изъявлений», закрепленных на
камне и иногда — металле. И это необычное для документа сред-
невековья каменное одеяние вызвано специфическими условия-
ми жизни тон ранней эпохи, когда такие изъявления появляются.
Ими были стихийные и социальные бури, среди которых начина-
ло жить общество «варварское» и молодое, однако усвоившее
многое из правосознания и деловых привычек Рима. Проникну-
тое почти суеверным почтением к «грамоте», верой в ее охрани-
тельную силу, оно, однако, видело непрочность папирусных и
пергаменных своих архивов. Стремясь с максимальной проч-
ностью обеспечить владельческие свои права, оно в смутную эту
пору пришло к мысли заковать их в камень.
а) Каменные хартии Италии. Особенно сложной представля-
ется история подобных памятников в Италии папской. Она еще и
еще раз проводит, эта своеобразнейшая история, границу между
эпиграфикой античной и эпиграфикой средневековой.
Далеко не всегда — обратное бывало, по-видимому, чаще —
дело идет здесь о закреплении события правовой природы «по
горячим его следам». Между ним и эпиграфической записью про-
шел подчас долгий процесс, начало которого лежит по одну сто-
рону античного мира, а конец — на другом его берегу. Отчетливо
вскрываются смысл и причины этого положения в предисловии
Дюшена к его изданию папских биографий Liber Pontificalis 12*.
Потому что именно текст этого папского «эпоса» заполняет то
зияние, которое в средневековой Италии лежит между первона-
чальным документальным закреплением и запоздалой эпиграфи-
ческой его реставрацией. Древние архивные свидетельства всюду
нащупываются через этот текст, свидетельства, закрепляющие да-
рения первым римским церквам, в эпоху «торжества» — эпоху
после Миланского эдикта. Дарения земель, домов, движимости,
сокровищ отчетливо прочерчиваются этим текстом. Традицию ста-
рых архивов хранил Liber Pontificalis, имея под рукой их тексты
в пору, когда бури нашествий разметали самые дарения. Но меч-
той более крупных и властных пап было стереть следы разоре-
ния, восстановить — пусть с помощью материала более бедно-
го — первоначальный блеск движимости и недвижимости, вписан-
ной в старые хартии. Уже в годы 422—432 Целестин I занят
восстановлением «священной движимости» Юлиевой базилики
после пожара, зажженного в Риме Аларихом, post ignem geti-
cam 13*. Сикст III (432—440) добился у императора Валентиниа-
п* Breslau H. Hanclbuch der Urkundenlehre fur Deutschland und Italien.
2 Aufl. Leipzig, 1912. Bd. 1. S. 1.
12* Liber Pontificalis/Ed. L. Duchesne. 2 Vol. P., 1886-1892. Vol. 1.
P. CXLVI.
13* после готского огня {лат.) (Ibid. Vol. 1. Preface. P. 191, 235).
147"
на воссташвления серебряного балдахина (fastigium argenteum),
по преданно подаренного Константином, но увезенного в Афри-
ку вандалами Гензериха 14*.
Замечательным образцом интимной связи между подлинными
ранними грамотами дарений и повестью Liber Pontificalis явля-
ется так называемая Charta Cornutiana15* за подписью F1.
Vallilae qui et Theodosius v. с. ct inl. qui et comes et magister
utriusque inilitiae 16* 471 г. Текст этого дарения, предназначен-
ного маленькой церкви в Тиволи, дает полный Liber Pontifica-
lis 17*. Он дошел только в этом виде, давая, однако, до мельчай-
ших деталей исчисление фондов и движимостей, предоставленных
церкви.
Но чаще отмеченное выше упорное стремление стереть бес-
славное прошлое привело в папской дипломатике к третьему зве-
ну цепи — восстановлению из архивного предания каменной хар-
тии, подчас сильно отстающей от события.
Такой представляется столь характерная для папской Италии
история мрамора, хранящегося в римской церкви Santa Maria
Maggiore, текст на котором выгравирован только — как сам он о
-себе говорит — в эпоху Григория IV (827—844) 18*, хотя по тер-
минологии и номенклатуре восходит к VI в. И, таким образом,
в судьбах этой каменной хартии — случай двухвекового отстава-
ния эпиграфического закрепления от первого, папирусного, ве-
роятно, документа.
Для большинства сохранившихся эпиграфических памятников
Италии это расстояние, впрочем, значительно короче. В стену
римской церкви San Paolo Fuori le Mura вделана знаменитая дос-
ка с грамотой, данной папой Григорием I 25 января 604 г. и по-
велением на имя Феликса, администратора вотчины св. Петра,
отчисляющая часть ее доходов на освящение названной церк-
ви 19*. Начертанием и формуляром хартия обличает близость к
«правовому событию», вызвавшему ее: к VI—VII вв. Аналогич-
ную близость доказал Де Росси 20* для одной (назовем ее а) из
14* Ibid.
15* Ibid. Vol. П. Р. СТЛ; Bruzza L. Regesla della chiesa di Tivoli. Roma,
1880. P. 3 sq.; ср.: Mabillon I. De re diplomalica. P., 1709. P. 462.
16* Фл. Валлила, он же Феодосии, муж славный и знаменитый, компт и
начальник обоих войск (лат.).
17* Liber Pontificalis. Vol. I. P. CXLVII.
18* Ibid. P. CXV; Marini G. I papiri diplomatici. Roma, 1805. P. 141 и
примеч. 299, где Марини датирует документ VI в.
i9* Многократно изученная и изданная. См.: литературу в: Cabrol et
Leclerq. Dictionnaire d'archeologie chretienne etc. Отмечаем особенно:
De Rossi G. B. Inscriptions christianae urbis Romae. Romae, 1888.
Vol. II. Pars I. P. 423. N 38; Epistolae Papae Gregorii I/Ed. P. Ewald,
L. Hartmann. В., 1899. Vol. II. S. 433; Neues Archiv der Gesellschaft
fur altere deutsche Geschichtskunde. 1878. Bd. III. S. 548.
^°* De Rossi G. B. Diploma pontificio inciso in marmo // Bullettino della
commissione archeologica municipale, 1872. Vol. I. Pt. IV. N 3; Ano-
nyrae. Charles lapidaires de Teglise de Saint Jean et Paul a Rome//
Bibliotheque de l'Ecole des Chartes. 1873. T. XXXIV.
148
нраморных досок, укрепленных на стене римской церкви Иоанна
и Павла. Эта более древняя доска с оглавлением (Notitia funda-
rum iuris tituli huius) дает в именительном падеже — один из
признаков ее архаичности — перечисление передаваемых церкви
фондов. Доска же, идущая в порядке первой (назовем ее [}),
представляя к более древней дипломатическое введение или раму,
связывая себя с «папой Григорием», с «кардиналом Деусдеди-
том» и другими лицами, обличает всеми этими данными эпоху
Григория VII и, очевидно, прикреплена была, когда этот боевой
папа, восстанавливая древние права своих церквей, дал дипло-
матическую форму своим притязаниям. Тем же Де Росси заме-
чены на свободном искони месте древней доски три строки, при-
писанные явно рукой гравера XI в. (т. е. эпохи Григория
VII) 21*. К древнему списку (в именительном падеже) земель-
ных фондов они добавляют (в винительном — в соответствии
со своей эпохой) еще один фонд — Fun. Caslellense — и заверша-
ют тут же дарение заключительными клаузами и анафемами в
духе клюнийской новой дипломатики 22*.
Если же добавить, что уже в новое время (в 1872 г.) 23*
•открыт был третий памятник той же семьи — неоконченный, но
более корректный фрагмент копии (J, явно другой рукой, но в
ту же эпоху начавший ее копировать для каких-то целей, то мы
можем сказать: перед нами одна из богатых звеньями цепей эпи-
графического италийского творчества с его всегда почти запозда-
лыми порывами и высокомерными притязаниями.
В настоящем сжатом очерке мы не имеем в виду сколько-ни-
будь подробно останавливаться, несмотря на их притягатель-
ность, на всех образцах ранних италийских каменных грамот.
Огромный интерес, например, представила бы история греческой
каменной хартии дарения южному, близкому к Субьяко мона-
стырю св. Эразма 24*. В XI в. ее перевели на латинский язык и
хранили в Registrum Субьяко вместе с греческим текстом. Обя-
занное «щедротам» папы Адеодата, дарение, очевидно, относится
к VII в. Современный (или почти современный) ему мрамор,
несший «каменную хартию», был еще цел в XVI и частично
поврежден в XIX в., когда его изучали Фабретти 25* и Де Рос-
си 2(i*. Ныне дожил только незначительный обломок, который
дополняется списком Регистра Субьяко.
Значительно более крупные осколки дарения со ссылкой на
«папу Сергия», некогда вделанного в стену св. Сусанны и читав-
шегося на этой стене в XVI в., ныне хранит каменная галерея
21* De Rossi G. В. Diploma pontificio...
22* Ср.: Giry A. Manuel de diplomatique. P., 1894.
23* De Rossi G. B. Diploma pontificio...; Cabrol. T. III. Col. 890. Fig. 2668.
24* Liber Pontificalis. Vol. I. P. 346; Studi e documenti di storia e diritto.
1886. Vol. VII.
25* Fabretti R. Inscriptionum antiquarum... explicatio. Romae, 1699. P. 757,
629.
26* Ср.: Liber Pontificalis. Vol. I. P. 347.
149
Ватикана. Изыскания Де Росси определили папу как Сергия I
и отнесли к VII в.27*
Детальные сведения о других римских каменных хартиях да-
рений, близких или отстающих от «событий», дает разрозненная,
но большая литература, собранная словарем Каброля. Такова
хартия атрия св. Петра, стены св. Климента, св. Марии Затибр-
ской и ряд более поздних, на которых мы уже не останавлива-
емся 28*.
Ранняя средневековая Италия дала, несомненно, более всего
таких своеобразных, с длинной, подчас запутанной историей па-
мятников. В ней же их особенно много гибло в разные периоды
прошедших над ней невзгод. В эпоху своих странствий в ней
Мабильон имел еще возможность описать их немало в своем
«Iter Italicum» 29*. Находясь на зданиях и порталах, из которых
многие были обречены на разрушение (и продолжают исчезать
с растущей быстротой), они оставили в ней более всего обломков,
коих «близость к событию» (мы имели случай сказать это) очень
различна, и отношение к нему сложно.
б) Каменные хартии Галлии и Франции
В гораздо более простых и отчетливых очертаниях представ-
ляется проблема каменных хартий в раннее средневековье за Аль-
пами. В Галлии в веках XVII и XVIII на них наталкивались,
хотя и в небольшом числе (и здесь уже в ту пору большинство
их погибло). Зато они характеризуются хорошей — пусть косвен-
ной — датировкой, идут от эпохи довольно ранней: VIII—XII вв.,
но, главное, гораздо более близки к «событиям правовой приро-
ды», которые они закрепляли.
Пример шел, вероятно, из той же Италии. Но обстановка ри-
суется более простой. Каменные хартии Галлии, которые до нас
дошли, прямо отвечают на жизнь. И здесь, конечно, в раннюю
феодальную эпоху она была очень неустроена, волнуема непре-
рывными бурями — стихийными, военными, социальными. И здесь,
с другой стороны, римское прошлое и римское воспитание приви-
ли вошедшему в его рамки варварскому населению фетишизм
документа.
Письменных документов на папирусе и пергамене в подлинни-
ке Галлия сохранила несколько десятков от веков VI—VII, как
для веков более ранних их сохранила в большем числе Равен-
на. Но «мягкие» архивы там, как и здесь, были предметом не-
прерывной гибели. В стихиях пожаров, в грозе вражеских на-
шествий летописи рисуют монахов, бегущих из своих угрожаемых
монастырей, неся на головах ковчежцы с мощами и драгоценные
хартии. Большинство, конечно, спасти не удавалось. Одаряемый
не рисковал положиться на них.
Выходом являлась каменная хартия. Такие и появляются в
27* Marini G. I papiri diplomatici. P. 215—216; Bullettino di archeologia
Christiana 1870. Ser. 2. A. 1. P. 89 sq.
28* flabrol. T. III. Col. 896 sq.
29* Mabillon I. Iter Italicum. P., 1678.
150
известном числе. Отличие от Италии заключается в четком, быст-
ром осуществлении эпиграфического акта, как только нужда в
нем была осознана.
Большинство таких мы уже не знаем в подлиннике. Но рабо-
та маврпстов, более всего Мабильона, зарегистрировавшая то,
что еще доживало в XVII и XVIII вв., и в особенности «двух
бенедиктинцев», подведших в «Nouveau Traile» итоги сделанному,
сберегла факсимиле — гравюры таких памятников, достаточно
выразительные и точные. Древнейшим из сохранившихся до
XVIII в. была каменная хартия дарения короля Пипина Сен-
Жерменскому аббатству. Выгравированная на мраморном цилинд-
ре, прерванная посредине течения букв крестом-якорем, эта
надпись хорошо знакома была поколению кануна Революции, что-
бы исчезнуть с великой катаклизмой. Хартия закрепляла за аб-
батством фиск Палезо (Palatiolum). Хартия была многократно
описана и изучена.
Следующий век сохранил па каменной террасе старого епис-
копского дворца в Ди надпись, говорящую о совместном владе-
нии стеною, связывающей два соседних дома. Выраженная на
романском языке, надпись относится, вероятно, уже к X в.
С XI в. во Франции мы вступаем в эпоху «каменных хартий
свободы». В наиболее древней есть что-то загадочное. На левом
столбе портала Орлеанского собора в письме XI в. закрепляется
свобода раба Летберта, «teste hac sancta ecclcsia» 30*, причем
дается ссылка на соответствующую статью Юстииианова кодекса
об «освобожденных в церкви» (de his qui in ecclesia). He особен-
но понятно — во всяком случае, это требовало бы исторических
комментариев, которыми мы не располагаем,— почему свобода
одинокого раба могла нуждаться в закреплении на портале вид-
ного собора?
Гораздо более понятными представляются каменные хартии
недалекого Блуа. На трех городских воротах закреплялось тут
соглашение графа Этьена совместно с супругой Аделыо с граж-
данами Блуа, которым они уступают botagium31* в возмещение
постройки ими стены вокруг графского замка. Ныне надпись со-
вершенно исчезла. Но ее успели скопировать «два бенедиктинца»,
и под № 55 на с. 654 II тома ее можно изучать. Еще интерес-
нее хартия в том же городе на портале церкви St. Fiacre при
входе па старый мост. Сохранялась еще в эпоху «двух бенедик-
тинцев» надпись, которою граф Блуа Тибо V (последний сене-
шал Франции) и его жена Алиса, сохраняя за собою право ка-
рать по ряду сельских преступлений, передавали населению мно-
гие права и свободы, обязуясь держать на одном уровне монету,
отказываясь от ряда поборов. Заканчивается грамота в клюний-
ском стиле — анафемами против нарушителя.
При описании церковных провинций его авторы имели воз-
30* «свидетелем чему святая церковь» (лат.).
31* ботаж (фр.) -феодальная повинность.
151
можность скопировать на южной стене собора в Лррасе грамоту,
которой король Филипп Август уступал городу право регалий.
Еще больший интерес представляют две хартии города Grest
(нын. департамент Drome), одна из которых была хартией осво-
бождения, но в особенности во всех смыслах эксплицитная хар-
тия свободы, данная в 1198 г. Жераром Адемаром и его кузеном
Ламбертом городу Монтейль (Monteil, впоследствии Monteili-
mart). Выгравированная на прекрасной мраморной доске, кото-
рую видели еще на городской стене в 1825 г., она впоследствии
была перенесена в местный Hotel de ville32*. С ее преданием
связана непроверенная сказка, утверждавшаяся неким Ностра-
дамом, сыном пресловутого астронома, будто эта хартия сущест-
вовала также в виде медной доски, над текстом которой выграви-
рована конная статуя. Мы даем здесь текст этой хартии ввиду
большого ее внутреннего интереса.
«Anno ab incarnatione Domini MCXC octavo ego Geraldus Ade-
marius et ego Lambertus, nos duo domini Montilii per nos et per
nostros bona fide et sine dolore et mera liberalitate et spontanea
voluntate donamus et titulo perfecte donationis concedimus omnibus
nostris de Montilio presentibus et futuris libertatem talem, ne de-
cetero toltam vel quistam vel aiiquam novam exactionem vel prava
usatica in eis faciamus vel aliquo modo fieri permitamus nee eis per
vim vel per aiiquam forciam, gravamen aliquem vel iacturam nisi
iuris vel iustitiae debito conabimur inferre. Quod si nos vel aliquis
successorum nostrorum predictam donationem et libertatem quo-
cumque modo violare temptaverit iam dictos omnes omines nostros
et res eorum in villa Montilii sub dominio nostro in presenti vel in
futuro existentes ab omni iure et fidelitate et omnino absolvimus
et omnia sicut superiiis scripta sunt fideliter observemus et nullo
ut tempore contraveniemus tactis sacrosanctis evangeliis iuramus» 33*.
В дальнейшем — в параграфе о дипломатике каменных хар-
тий — мы будем иметь случай отметить, что дата данной грамоты
является фактом, более или менее для этого вида памятников
исключительным.
32* ратуша (фр.).
33* «В год воплощения Господня 1198 я, Жерар Адемар, и я, Ламберт,
сеньоры Монтейля, от своего имени и от имени наших [наследников],
по совести и без сожаления и из чистой милости, по доброй воле
даруем и под именем полного дарения уступаем всем нашим людям,
живущим в Монтейле ныне и в будущем, свободу, с тем чтобы не
обременять их податью или дополнительной, или какой-либо новой
повинностью, ни „дурными обычаями" и не допускать, чтобы это
каким-либо образом произошло, и ни силой, ни принуждением не
будем пытаться налагать никакую тяготу, ни бремя иначе как по
праву и закону. Если же мы или кто-нибудь из наших наследников
попытается посягнуть на вышеозначенное дарение и свободу, то мы
всех упомянутых наших людей с их добром во владении Монтейле,
находящихся иод нашей властью в настоящем или в будущем, осво-
бождаем вполне от всяких обязанностей и верности, и в том, что все
вышеизложенное будем верно соблюдать и никогда не нарушим, кля-
немся на св. Евангелии» (лат.).
152
Замечательно, что конец XII в. в общем завершает эпоху ка-
менных хартий. Значительно большая организованность жизни,
более обеспеченный порядок гарантируют большую сохранность
«мягких» картуляриев. Грамоты на права владения и свободы,
хранящиеся на пергамене, не переносятся более на камень. Что
же касается расцвета всяческой иной средневековой эпиграфики,
мы по причинам, указанным выше, о ней: говорить не будем.
Однако в чем характерные черты эпиграфики каменных
хартий?
IV. Внешняя сторона каменных хартий
а) Палеография их. Мы предполагаем оставить для заключи-
тельных параграфов настоящего очерка наблюдения над некото-
рыми эпиграфическими памятниками «Восточной Франции»
(Западной Германии — прирейнской страны), чтобы остановить-
ся в настоящей главе на проблеме внешней и внутренней форм
каменных хартий раннего средневековья.
Под внутренней формой мы разумеем стилистическое ее и
дипломатическое оформление. Под внешней — характер и законы
<ее письма. Сперва об этом последнем.
Мы уже указывали, что акт письма в каменной хартии сред-
невековья не является творческим. Он, во всяком случае, не был
им преимущественно. Что хотим мы этим сказать? Выше мы под-
черкивали: не на нем и не ради него искал гравер графических
форм на данном материале. Они, эти формы, были ему даны.
История италийской средневековой эпиграфики с животрепещу-
щей очевидностью показывает это. Каменной хартии в ней всег-
да предшествовала папирусная. Если это была, положим, равенн-
<жая хартия, она написана была в новом римском курсиве.
В курсиве написаны и все дошедшие до нас меровингские хар-
тии VI—VII вв., тоже явно предшествовавшие каменным харти-
ям Галлии.
Однако каменные хартии, хотя и вторичного производства,
шли в чем-то за принципами античной эпиграфики. В чем
именно?
Первый, даже беглый на них взгляд во всех нами описанных
случаях дает черты и впечатления письма маюскульного, пись-
ма, определяющегося, как обычно говорят, «двумя линейками» и
не выбрасывающего ни петель, ни осей за их пределы, внутри
же этих линеек вырабатывающего характерные тельца букв. Та-
ким образом, казалось, по примеру старшей сестры оно добива-
лось впечатления письма крупного, четкого, красивого и прочного,
способного вещать всем широко и надолго.
Это, однако, было далеко не так.
1. В этом письме, иногда в равной мере чередуясь с капи-
тальными, выступали элементы унциальные. Унцнал же был
письмом, уже родившимся на пергамене. Итак, наши надписи са-
мыми формами обличают гибридное свое происхождение.
2. Насколько было четким издали это письмо? В италийских
153
хартиях это до некоторой степени было так. Они ведь и стояли
ближе к античным образцам и жили наследием Spatantike34*.
Однако и здесь сравнительно с античным капитальным чистым
письмом много мути. Но еще более отличительную картину пред-
ставляли каменные хартии Галлии и Франции. Вглядимся в да-
рение Пипиыа монастырю Сеы-Жермен-де Пре.
Тенденция, которая в нем бросается в глаза,— возможно
сжать текст, уложить его в пространство минимальное. Верный
элементарному шаблону надписи, гравер подбирал капитальные
(и унциальные) формы. Но в какой комбинации! Гонимый по-
велительной нуждою сбережения места — ранней эпохе, да еще
за Альпами, приходилось быть экономной в трате мрамора (его
ведь подчас могли добыть только в Италии, лишь в руинах ан-
тичного сооружения),— гравер неумеренно пользовался вязью.
И нужен был подчас особый специалист, чтобы разобраться по-
том в этой плетенке. Но дело было сделано. Там, где мягкая
хартия грозила погибнуть или затеряться, «событие правовой
природы» как-никак осуществлялось на вечные времена, особен-
но если потом призвать на помощь специалиста вязи для про-
чтения.
Но «открытым», «всем доступным» вещанием эта каменная
хартия отнюдь не была, да в этом и не было нужды. Владелец
дарственного документа огораживался им против врага, против
возможного нападения. На этот же случай таинственный, закон-
спирированный вид каменной хартии только вел ближе к цели.
Были, впрочем, и в этом мире случаи, где «доступность» и
«открытость» имели свое значение и где каменная хартия тяготе-
ла к ним. Так, например, «Трое ворот Блуа» давали надписи
гораздо больший простор, чем мраморный цилиндр Сен-Жермен-
ского аббатства. И вместе дело шло здесь о договоре, который
должны были в интересах обеих сторон помнить и признавать
многие участники — все жители Блуа. Здесь эпиграфическая
картина будет несколько иною.
б) Дипломатика каменных хартий. Закон этой дипломатики —
в максимальной краткости. Отсюда вытекает в ней — в большин-
стве по крайней мере случаев — отсутствие ряда элементов, обыч-
ных для грамоты на мягком материале.
Есть грамоты, где мы не находим ни одного лишнего слова.
Преамбула, даты, какие бы то ни было клаузы и упоминание
свидетелей отсутствуют в ней. Очень часто — мы это видели —
каменная хартия — сокращенный список мягкой, которая, если
она сохранилась, доносит до нас всю полноту указанных эле-
ментов. Но указанный «закон» вовсе не неизменен. Каменные
хартии представляют зачительное разнообразие. Та, которую мы
цитировали на мраморном цилиндре Santa Maria Maggiore, кон-
чается выразительными словами: «Hoc ex autenticis scriptis re-
velatum pro cautela et firmitate temporum futurorum marmoribus
34* поздней античности (нем.).
154
his exaratum est» 35*. Пример величайшей краткости при боль-
шой эксплицитности представляет та, которую открыли в Pierr-
latle, департамент Drome, на внешней стене дома близ дверей
дома № 395 на улице Rue Paillerie. По очищении букв от на-
бившегося цемента (?) прочли: «В. Tapias donavit caritati locum
unius aiche in sua domo omni tempore condentibus dominis suis
condicione tali vendi nee alienari locus supradictus possit» 36*.
За указанием дарителя, одаряемого (слово caritas, очевидно,
означает «местный госпиталь») и объекта дарения — один пролет
в арках дома (вероятно, для основания там лавки) — грамота го-
ворит только о согласии сеньоров и о передаче без права про-
дажи и отчуждения. Ни года, ни свидетелей, ни клауз, ни преам-
булы. Здесь — дипломатический минимум.
Есть, однако, случаи, когда, как в хартии, приведенный на
с. 152, закон сжатости нарушен решительным образом. Слишком
важно было для граждан Монтелимара воспроизвести во всей ее
полноте и со всеми гарантиями октроируемые свободы и уступ-
ки. Быть может, по их желанию и инициативе данная каменная
хартия воспроизводила их с редкою роскошью.
Ту же роскошь видим мы в знаменитой, данной в 1111 г.
хартии императора Генриха V городу Шпейеру. Это одна из не-
многих каменных хартий ранней поры для Рейнской области.
Текст ее, списанный на пергамен только в 1340 г., очень дли-
нен, эксплицитен и очень содержателен. Он с совета ряда кня-
зей, которых имена все перечислены в грамоте, избавляет всех,
«кто живет или придет жить в городе Шпейере», от ненавист-
ного права, называемого Budeil, дающего основание сеньору или
его агенту налагать руку на наследство умирающего; далее, гра-
мота избавляет их от ряда повинностей и поборов, гарантирует
их от посторонней юрисдикции, от порчи монеты без санкции
граждан. За все эти милости король брал с них обещание тор-
жественного участия в заупокойных службах в память его отца.
Грамота отчеканена золотыми буквами на портале Шпейерского
собора, и самая длинная из известных нам ранних хартий так
мотивирует свое торжественное одеяние:
Hoc insigne, slabili ex materia, ut maneat, compositum
Lilleris aureis, ut deceat, expolitum
Nostrae imaginis interpositione, ut vigeat, corroboratum
In ipsius templi fronte, ut pateat expositurn.
Эта привилегия, в прочном материале воплощенная,—
да пребудет.
В золотых письменах отлитая — да красуется.
Образа нашего приложением утвержденная — да воспримет силу.
На фронтоне храма выставлена - да возвестит всем.
35* «Сие. обнаруженное в подлинных рукописях, ради надежности и со-
хранности на будущие времена начертано на этом мраморе» (лат.).
36* «Тапиас даровал госпиталю место под одной аркой в своем доме на
вечные времена с согласия своих сеньоров при условии, что выше-
означенное место не может быть им продано, ни отчуждено» (лат.).
155
ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА
ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ IV-XI ВВ.
A. BeicaIV-VI
/. Италия — Галлия — Британские острова
Вводная к этой книге статья ставит много дискутировавшийся
вопрос: с какой даты следует считать конец античности и нача-
ло средних веков. Опираясь на особенно приметные смены фор-
маций и сдвиги социальных процессов, книга берет за начальный
предел V в., хотя готова видеть их зарождение уже в III и
IV вв. ГЗ применении к процессам культурным мы принимаем эти
даты и их смысл. В IV в. на земле Италии и остальной Евро-
пы уже ощущается двойная жизнь двух обществ, из которых
одно отмирает, а другое зарождается, сперва только смежныег
потом все глубже одно в другое проникающие, этнографически,,
социально и культурно. Если уже в начале IV в. картина ита-
лийской культуры представляет пестроту, то в конце века она
сгущается заметно, а с V в. то, что называется «поздняя антич-
ность», отмирая, теряя жизненный тонус, переходит в новый
быт, где «средневековье» побеждает, где в хозяйстве, праве, язы-
ке, нравах, религии и мыслях новое выдвигается на первый план.
В экономических и социальных фактах особенно убедительно
и отчетливо собирается картина крушения и загнивания отходя-
щего общества. Она всецело отразилась в его духовной культуре.
Что Рим никогда не воспринял от Греции ее научного и фило-
софского наследства, что точные науки и глубокая жизнь фило-
софской мысли, какими она гордилась, не передались латинской
культуре — достаточно известно. Но быстрота, с какой в века
перелома падает вниз та культура, какая была славой Рима:
жизнь правовых наук и жизнь литературы и сопровождающей
ее грамматики — грозный призрак крушения. Из лучших поэтов
IV в., какими были Павлин Ноланский, Рутилий, Авзоний, толь-
ко первый был италийцем. И он — «уже на том берегу», в его
вдохновениях совсем угасла античная жилка, и его обращение
в христианство оплакивает Авзоний. Рутилий — неплохой поэт,
еще одушевленный верой в Рим, полон элегической скорбью о
его злоключениях. Он галл, как и Авзоний, который, наоборот,
поверхностный оптимист, как и поверхностный христианин, чье
христианство исследователи угадали не без труда, так тщатель-
но он его затушевывал, кокетливый мастер ухищренного стиха
с самыми сложными комбинациями, иногда изящный живописец
пейзажей своей родины («Мозелла»), панегирист обоих дорогих
ему городов — Рима и Бордо, которому «принадлежит моя лю-
бовь, если Риму принадлежит мое почтение». Немногие искрен-
ние и грациозные произведения Авзония («его стихотворение о
розах могло бы вдохновить Ронсара») подавлены массой «тяже-
ловесных игрушек», проявлениями поэтического декаданса, столь
156
характерными для этой поры отмирания, как характерны для нее-
в Италии, как и в Галлии, массивная архитектура Константино-
ва века, как характерны падение техники и длинный ряд утрат
культурных достижений античности, вплоть до простой грамот-
ности масс.
С 410 г., когда вестготский король Аларих в третий раз по-
дошел к Риму и победителем в него вступил и когда шпион-
ский епископ Аврелий Августин задумал свою книгу «О государ-
стве (граде) божием», мы определенно чувствуем надвигающееся
средневековье. Что такое была эта книга, составившая эпоху?
Кем был ее автор? Не к нему одному (см. ниже) прилагали ис-
торики этого периода переламывающегося общества эффектное
прозвище «последнего римлянина». Происходя из помещичьей:
семьи средней состоятельности из округа Тагасты (Нумидия),
сын тамошнего декуриона, Аврелий Августин вышел из наибо-
лее официально-деятельного слоя провинциального общества и
получил хорошее римское образование. Его «Исповедь» расска-
зала о душевных кризисах, которые он пережил, прежде чем под
влиянием матери своей, «святой» Моники, обратился к христиан-
ству, пропаганда которого с IV в. (см. переписку Евсевия Иеро-
нима) более всего распространялась через женщин. Философия
новой веры, своеобразно им воспринятая, сочеталась с укоренив-
шимся в нем социальным образом чувства и мышления. Это
мышление и чувство санкционировали тот рабовладельческий:
строй общества, при котором он вырос, хотя уже в бурных ре-
волюциях эпохи против этого строя вставал протест. В непосред-
ственную борьбу с ними пришлось вступить Августину там, где
социальный бунт одевался в форму ереси, как то было в Афри-
ке с движением циркумцеллионов, собственно «батраков», связав-
шимся с ересью донатистов, допускавших к церковной иерархии
только лично совершенных. Вторую борьбу он вел с манихеями,
противопоставлявшими «божественному» в его качестве чисто-
«духовного» все «материальное» в качестве дьявольского, вплоть,
до храмов, материальных объектов культа и т. д. Следует заме-
тить, что отношение свое к манихейству Августин начал с при-
нятия его, прежде чем стать его непримиримым противником..
Третьим объектом его нападок стало уже значительно позже пе-
лагианство (см. ниже).
Суровое, мало гуманное августиновское христианство призна-
вало благим и справедливым существующий строй как кару
божью за грехи, как порядок, проникнутый «добрым духом» по-
корности в отношении господ, «школу страха божия» и питаю-
щую среду духа «предопределения». Предопределение (предисти-
нация) было одним из самых дорогих тезисов развитого, жесто-
кого августинианства, заковывающего судьбы большинства
человеческого мира в предопределение ко злу, греху и каре и.
лишь меньшинство — в предопределение к благу, добру и поэто-
му к «награде». Августинианское «Государство, или Город божий»
(Civitas Dei) — широкая историческая картина, намеченная ав-
157
-тором перед лицом осажденного Рима. Провожая — с осужде-
нием — в прошлое языческие монархии, Ассирийскую, Вавилон-
скую, Македонскую и Римскую, Августин зовет к устроению
«божия города», «божия государства» христианской церкви. В бо-
лее поздних очертаниях Августинов божий город, который спер-
ва «скитается», свободно собирая своих членов, все более каме-
неет, так что граждане принуждаются войти в него (compelle
intrare).
Образ церкви, построенной на камне, с проникающим ее пре-
допределением, на базе очерченных выше социальных настроений
автора стоит в гармонии с образом надвигающегося феодального
общества: с его закрепощающейся базой, с его лестницей иерар-
хически связанных господ. Воздействие августинизма далеко пере-
шагнуло границы Италии. Рукописей Августиновой «De Civitate
Dei» полно было средневековье **.
Сам Августин в тех различных центрах, в каких оказывался
во время своих скитаний, был пропагандистом своего миросозер-
цания. Он получил влияние на испанского римлянина из Тарра-
гоны Павла Орозия, сделав из него сторонника системы «пред-
определения». Просьба, с какой он к нему обратился: «защитить
христианство от обвинения в гибели империи», сделалась для
Павла поводом написать большую историю под именем «Adver-
siis paganos libri septem» («Против язычников семь книг»), где
крайне любопытны четыре с большим искусством проведенные
задачи: 1) поставленная ему Августином, которая комбинируется с
2) другой, касательно предопределения, 3) принятие варварства
и примирение с ним и 4) конкретный, имеющий интерес подлин-
ности отрывок истории вестготов до 417 г., написанный в каче-
стве очевидца.
Противоположной фигурой в августиновской традиции был
почти в те же годы британский монах Пелагий. Между ним и
столпом католической церкви завязался захвативший широкий
круг поединок. Вера Пелагия в здоровую целостность человече-
ской природы и во всемогущество свободной воли не таилась ли
в чувстве молодой полуварварской общественности, с доверием
пробивавшей себе путь под солнцем? Во всяком случае, иные вы-
ражения Пелагия, заставляя думать, что британский монах как
•бы не видел для спасения нужды в помощи бога, взволновали
л* Ленинградская Гос. Публичная библиотека, которая гордится очень
ранней рукописью мелких сочинений Августина в уыциале письма
V в. с подписью, производящей впечатление автографа1: Augustinlis —
и под каждым разделом носящей подпись не Sancti Augustini, что
было уже вскоре после смерти (после канонизации Августина), но
Augustini episcopi ecclesiae calbolicae, имеет также рукопись несколь-
ких глав «Града божия» в крупном минускуле: полуунциале VI в.2
Тот и другой типы письма выработала Италия; второй из них, как
можно догадаться, в первой своей знаменитой мастерской письма:
Виварии Каеснодора (см. ниже). Ср. наши этюды: Каталог древней-
ших латинских рукописен ГПБ. Л.. 1929 и Atelier graphique de Corbie.
Leningrad, 1934.
158
О. А. Добиаш-Р о жд ест венская
Портрет работы Г. С. Верейского
церковь и ее августпновскии фарватер. Ибо официально он был:
ее фарватером, и за него высказалась ее иерархия.
Однако слишком многое говорит и о силе боковых течений..
В дни суда над Пелагием восемнадцать епископов Италии и Си-
цилии отказались от своих престолов, чтобы не подписываться
под формулой папы Зосима, осуждавшей Пелагия. А самый яр-
кий и талантливый из них, Юлиан Экланский, отравил Аврелию-
Августину больше 12 лет жизни своей полемикой против преди-
стиыации. В Британии Пелагии насчитывал массу приверженцев.
Но еще замечательнее, что в самой цитадели строящегося пра-
воверия, в южной Галлии, в Марселе, он нажил последователя
в лице Иоанна Кассиана, который весь свой огромный автори-
тет «отца западного пустынножительства» положил на весы
смягченного пелагианства, так называемого полупелагианства.
Он развил его в своих «Коллациях» 2* — беседах, и смысл их за-
ключается в том, что инициатива добра принадлежит человеку,
хотя incrementum (поддержку) дает ему бог.
Нашествие Алариха на Рим и появление и распространение
Августиновой книги о «Граде» — таковы внешне и внутренне
особенно яркие переломные факты от античности к средневе-
ковью. Но вокруг этих переломных фактов двойная жизнь идет,
159?
ш осужденная старина долго еще будет окрашивать и подстилать
течения новой поры [...].
В III и особенно в IV в. давно отошел в прошлое период,
когда в религиозном миросозерцании и быте сложному, развито-
:му паганизму древности противостоял первобытный натурализм
варварского общества. Эпоха после Миланского эдикта (312 г.),
провозгласившая «терпимость», фактически уже была порою офи-
циального покровительства христианству, включая и его ереси.
Понятие ереси и практика обращения с еретиками в государстве
н церкви наметились сперва, притом с недостаточной определен-
ностью, с эпохи посланий апостола Павла, где термин получил
значение: «разделение», «образование партии». Еще с большей
постепенностью намечалось значение противоположного ему тер-
мина — «догмат», «правило веры» (regula fidei), еще же более
постепенно — метод, которым определялось установление догма-
та в обсуждении вопроса на «вселенских соборах», обычай кото-
рых установился с Константина.
Самые знаменитые ереси выросли около вопросов об относи-
тельном значении лиц св. Троицы. В каком отношении стоят
друг к другу бог-отец, бог-сын и бог—дух святой? Больше все-
го волнений в церкви вызвали выступления александрийского
священника Ария, заявившего, что бог-сын не тождествен («не
единосущен») божественностью отцу. Он не вечен, не существо-
вал до рождения и не «равен», но лишь «подобосущен» отцу.
Одним из первых церковно-государственных актов после по-
лбеды над Лактанцием был созыв в Никее в 325 г. «вселенского
собора», где восторжествовал догмат «единосущия сына отцу»
(«рожденного, несотворенного, единосущного отцу»). Так положе-
но начало практике «вселенских соборов», в своих постановлениях,
подписанных обычно всеми присутствовавшими, определявших
«догматы», которые получали постепенно выражение в «членах
•символа веры», а также моральные и юридические узаконения
церкви: церковное законодательство, памятники которого в своей
подлинности представляют один из древнейших документов офи-
циальной жизни первых веков. Решению Никейского собора ариа-
ие (последователи Ария) подчинились лишь отчасти. Они оста-
лись верны своему учителю в значительном числе как в кругах
клириков (Афанасий Александрийский), в самой императорской
семье (сын Константина Констанций, впоследствии император),
но всего более среди обращенных варваров, которые приведены
были к христианству через Вульфилу, вошедшего в христианст-
во через арианство. «Православие» особенно прочно держалось
среди клира «западного», его всегдашней охраной был папа рим|
скип, что рано вызвало к нему отношение особого почтения и
утвердило первенствующее его место во вселенской церкви.
II тогда как склонность эллинских, восточных элементов клира
к философствованию делала их склонными к ереси. Римская
2* ГПБ обладает очень замечательной, самой ранней, быть может, кор-
бнйскон рукописью «Коллаций». в письме епа — типа 3.
1П0
О. А. Добиаш-Рождественскал за работой
в Рукописном отделении Государственной Публичной библиотеки
церковь была верна репутации «камня», твердой опоры веры.
Правление императора Юлиана, так называемого «Отступни-
ка», с его официальным восстановлением паганизма, было корот-
ким исключением. IV век в обоих обществах застал преимуще-
ственно «обращенных». И если античное в большинстве (следует
исключить ариаиские симпатии Констанция) держалось «право-
славия», то варвары принимали новую веру обычно в форме
ариаыской ереси. Только очень старые латинские города — и бо-
лее всего Рим — долго хранили доживавшие группы паганистиче-
ского общества, так же как и старые языческие памятники.
И лишь в эпоху Феодосия и Гонория (379—423) начинается си-
стематическая борьба с языческим характером города и рост
начавшегося при Константине церковного строительства. Живее
всего шло оно в городах византийской ориентации, как Равенна.
Но и в Риме с концом IV в. базилики св. Петра на Ватиканском
холме, Латеранская, св. Павла за стенами, св. Мария Великая
открывают сильную страницу в церковном зодчестве. Явившийся
к Риму Аларих Вестготский, сам арианин, пощадил эти церкви
и отнесся бережно к христианским реликвиям.
Исторические писания Аммиана Марцеллипа и корреспонден-
ция Евсевия Иеронима этой эпохи набросали незабываемые очер-
ки настроений и быта обоих обществ. Оба обличают глубокий
упадок, потерю жизненного тонуса. Утратив былую энергию по-
литической инициативы и воинственного мужества, римляне
IV в. далеки и от стоического мужества эпохи Марка Аврелия
и Эпиктета. Лучшие элементы в нем, проникнутые равнодушием
6 О. Л. Добиаш-Рождественскал |gj
к миру, презрением к его могуществу и власти, ищут того, что
называют «внутренней свободой духа», рассчитывая осуществить
ее в «внутреннем созерцании» и уединении кельи. Последние
переживания мистических добродетелей находят выражение в
подвигах монашества, и остатки римской virtus 3* погребены под
монашеской рясой. «Знатные сенаторы уходят в монастыри; сы-
новья консулов не стыдятся клобука», «благородные, сильные,
мудрые становятся монахами». И этот закрытый черным флером
образ часто есть то, что осталось наиболее светлого и чистого в
этом разлагающемся обществе. Но и эти элементы — в монашест-
ве. Переписка Иеронима часто дает почти сатирические эскизы
христианских сановников и матрон, где замашки аристократиче-
ского тщеславия сочетаются с отталкивающими проявлениями
лицемерной набожности.
Вот Дециева внучка, вдова и христианская матрона, возлежа
с нарумяненными щеками на роскошном ложе с Евангелием в
руках, одетым в пурпур и золото, принимает посещения бедных
клириков и раздает им милостыню, тогда как они целуют ее в
голову. Вот слуги ее распахивают двери перед франтом-диаконом
в сафьяновых башмаках, раздушенным и завитым, подлетевшим
на пышущих пламенем конях, кому городские мальчишки кричат
насмешливые прозвища Pipizo и Geranopepa (непереводимые шут-
ки из письма Иеронима к Евстохии). Так своеобразно смешива-
лись образование, вкусы и потребности в этом обществе, лишен-
ном доблести и силы и умеющем, в самом лучшем случае, куль-
тивировать монашескую добродетель.
Оглядываясь на предшествующий очерк и сопоставляя его с
тем, что мы хотим сказать сейчас о марсельском священнике
Сальвиаые (390—484), мы чувствуем за протекшие годы движе-
ние и успехи варварства. Августин игнорировал его, Орознп из-
винял, Сальвиан приветствует. Уроженец Трира, Сальвиан стал
священником в Марселе и, проведя часть жизни в Лерене, умер
в Африке глубоким стариком. Одно из первых его сочинений —
«Ad ecclesiam» 4* — призывает христиан жертвовать свое имуще-
ство церкви: отказом от этого они «на долгую жадность своей
жизни налагают печать последней алчности». Парируя соображе-
ния, которые могла бы выставить родительская забота о судьбе
детей, Сальвиан смело противопоставляет ей дух революционного
аскетизма. Этим духом проникнуто большое его сочинение «De
Gubernatione Dei» 5*, ставящее задачей утешить тех, кто пришел
в отчаяние от долгих бедствий эпохи. «Если христиане жалуют-
ся, так как думают, будто, поклоняясь богу, они должны бы по-
лучить от него специальную защиту, они тем показывают цен^
своей веры. Они прикрываются ею как притязанием на исклю-
чительные привилегии. Напротив: если бы бог не карал всю мас-
су оскорблений, нарушений его закона, то именно и следовало
3* доблести (лат.).
4* «К церкви» (лат.).
5* «О попечении божнем» (лат.)а
162
бы усомниться в реальности его вмешательства в мир». И здесь
Сальвиан подходит к центральному месту рассуждения, где про-
тивопоставляет качества варваров порокам римской цивилизации.
«Римлянам присуще всяческое зло. Что закон хорош —не наша
заслуга. А что мы живем худо, это тяготит на нас. Доблести
варваров многочисленны и разнообразны. Они взаимно любят
друг друга. Сироты, вдовы, бедняки избегают соотечественников
и охотно идут к готам и багаудам... Варвары, особенно готы и
саксы, целомудренны и не знают нечисти цирков и театров. Пре-
любодеяние у них — грех; для римлян — в нем слава. Варвары
существуют для искушения нашего стыда...» Пламенные парадок-
сы Сальвиана полвека спустя вызвали возражения Цезария
Арльского. Но нельзя не понять, как бурным своим красноречи-
ем, оформившимся скорее в школе библейских пророков и отцов
церкви, чем классиков, Сальвиан «мощно содействовал тому,
чтобы склонить сердца и умы к приятию нового порядка вещей,
утверждающегося среди грозных ужасов и испытаний.»
На этом фоне понятна биография и деятельность «отца за-
падного монашества» Бенедикта Нурсийского.
II. Бенедиктинское движение
Культурное движение «становящегося средневековья» в Ита-
лии, как и в Галлии, в очень видных его проявлениях — по об-
разцу и в подражание христианскому Востоку (Египту, Си-
рии) — надолго закрепилось в движении монашеском. На Востоке
связанное с Пахомием, Антонием, Василием Великим — на Западе,
после эфемерных явлений монашества по уставам Мартина Тур-
ского и Кассиана Леринского оно пошло от инициативы Бене-
дикта Нурсийского. Как и большинство биографий «святых лю-
дей» (историческое житие придет, как известно, только с каро-
лингской эпохой), биография того, за кем католическая церковь
закрепила эпитет «отца монахов» (pater monachorum), состоит
почти исключительно из легендарных туманностей: море, из ко-
торого возникают только несколько твердых островков — геогра-
фических названий общежитий, основанных Бенедиктом главным
образом в Нижних Абруццах: Монте-Кассино, Субьяко и Эффи-
де (ныне Альфидена), да три имени его учеников — Мавра, Пла-
цндия и сестры героя Схоластики. Все остальное — лишь цепь
чудесных рассказов «чудотворных деяний» неопределенно-общего
содержания уже в самой ранней и, казалось бы, «подлинной и
авторитетной» биографии. Ее автором был папа Григорий Вели-
кий (I), составивший ее со слов упомянутых учеников. Но кто
знает, с какою быстротою превратилась в фантастическую леген-
ду — в устах его соратников — даже военная история Наполеона,
не удивится еще более фантастическому превращению жизни
«отца монахов» в мистически-приподнятом восприятии начала
средневековья. Критик бенедиктинской традиции, кроме перечис-
ленных собственных имен, личных и географических, не отвер-
6* 163
гает как правдоподобное событие только бегство Бенедикта из
Рима, считая, конечно, невероятным «младенческий возраст» спа-
сающегося от языческой скверны и участие в этом эпизоде ма-
мушки «святого младенца».
В жизни отца западного монашества нет ни одной точной
даты. Те, которые пыталось установить остроумие, часто даже и
незаурядное, таких ученых XVII в., как Мабильон (рождение ге-
роя на 480 г., смерть его на Пасху 543 г. и основание Монте-
Кассино на 529 г.), разбиваются при ближайшем анализе. И толь-
ко с датой 542 г., но в особом смысле, можно считаться как с
реальной. Это дата опустошительного прохождения остготского
короля Тотилы по Южной Италии, прохождения, во время кото-
рого — по сказанию, сохранившемуся у Григория I,— «отец мо-
нахов» предсказал грозному своему гостю через девятилетний
срок «конец царствования и смерть». Имела ли или нет место
в действительности эта эффектная беседа — папа Григорий в ту
эпоху, когда он жил,— а было это вскоре после этих событий
(или измышлений) — считал ее возможной, хронологически до-
пустимой. Из всего этого вытекает только одно — правдоподоб-
ность фиксации жизни Бенедикта Нурсийского на конец V — на-
чало VI в. Все же остальные его жития, не исключая и гимна
его ученика Мавра, отстоят не меньше, чем на три, а то и на
пять веков от его жизни и сами опираются на Григорьеву «Кни-
гу диалогов» — самый ранний и самый авторитетный, хотя сам
по себе достаточно сомнительный материал.
Отсутствие иного могут возместить кое-какие догадки. Горные
приюты Кампаньи рано стали убежищами греческих отшельни-
ков Юга. По их примеру тяга к аскетической жизни увлекала
созерцательные натуры латинского населения соседнего мирового
города, особенно в годы нашествий и катаклизмов, вызывая бег-
ство их от «языческой скверны» Рима, где еще мощно цвел па-
ганизм. Насколько легко находился человеческий материал для
подобной пропаганды, видно из того, что Бенедикту скоро уда-
лось набрать его на три скоро ставшие знаменитыми обители.
О жизни этих последних больше и отчетливее, чем о жизни ос-
нователя, рассказал текст бенедиктинского устава, Regula
s. Benedict!, где, впрочем, опять встречаемся с вопросом о под-
линности.
Ее в XVII в. отверг «ученейший и парадоксальнейший» эру-
дит иезуит Жан Ардуэн. Откинувший всю средневековую и часть
античной литературы в качестве «подделки средневековых мона-
хов», он считал фальсификацией и устав Бенедикта. Он шел
дальше, отвергая реальность и самой его личности. «Парадоксаль!
нейший человек» в обоих вопросах остался одиноким. Ни один
из самых острых умов эпохи, как его собственной, так и более
поздних, не пошел за ним. Но яростный его скептицизм оказал
науке текстов, связанных с Бенедиктом Нурсийским, неоценимую
услугу. Он вызвал к жизни такое пристальное к ним внимание
и привлек к их проверке такие первоклассные умы, что около
164
них создалась целая критическая наука, основанная на лучшей
рукописной традиции. Она составила гордость западной науки,
особенно в трагической фигуре гонимого, а после смерти его
чуть не канонизированного мюнхенского еврея Людвига Трау-
бе4.
Трудно отвергать подлинность этого текста. О написании его
Бенедиктом говорит такой близкий по времени свидетель, как
Григорий I. Еще замечательнее, что пресловутый устав дошел в
ряде рукописей, очень ранних. До 1000 г. их имеется 15, при-
чем две из них относятся к векам VII (Оксфордская рукопись)
и VIII (Тегернская рукопись). И хотя из новых ученых никто
не держал в руках изначальный текст собственноручного устава
Бенедикта, хранившийся, очевидно, в Монте-Кассино, но каро-
лингская переписка содержит для 787 г. сведения о том, что по
желанию Карла Великого тогдашний монте-кассинский аббат
Теодемер вместе с «образцами монте-кассинского хлеба и вина»
послал ему список с устава, правдоподобно оригинального.
Над вопросом этого оригинального текста и генеалогией его
рукописей и открывается виртуозная работа Л. Траубе, образец
его мастерства.
Мы не будем углубляться в вопрос, как жил текст бенедик-
тинского устава от Бенедикта до Оксфордского кодекса, когда мы
можем его сами осязать, и внесла ли жизнь и литературная ра-
бота какие-нибудь наслоения. Несомненно одно — и кропотливые
исследования Траубе доказали это — текст этот, в основе напи-
санный Бенедиктом, в течение веков подвергся немногим изме-
нениям. Века эти его хранили верно, почти неподвижно, и он
восстанавливает монашеский быт Италии V—VI вв., а в даль-
нейшем и остальной бенедиктинской Европы.
По вопросу об источниках творчества Бенедикта нетрудно
догадаться (что говорит и он сам), что он вдохновлялся уставом
Василия Великого и Кассиана Леринского.
Каковы же основы монашеского быта по этому уставу, за-
хватившему в веках VI—X весь Запад?
Исследователи метко подчеркивают, что он носит характер
очень «римский» —строго «законодательный». Предоставляя бли-
жайшему определению аббата немногочисленные детали жизни,
подавляющее их большинство устав кодифицирует до последней
черты.
Через эту мелочность глядит римский законник, заботли-
вый до мелочей устроитель «спасения» душевного и вместе тру-
долюбивый — конца античности — италийский мужик, в пору
бурь и смут особенно заинтересованный культурой — в возможно
мирных условиях — монастырского своего уединения: содержа-
нием в порядке колодца, поднятием нивы, ремонтом мельницы и
печи для выпекания хлеба.
И вопросы ремесла оговорены в уставе. Слабые и непригод-
ные к тяжелой полевой работе становятся мастерами (artifices)
не только для нужд братии, но и на продажу произведений ра-
165
боты в пользу монастырской кассы, так, однако, чтобы «не на-
живаться и продавать дешевле, чем все другие».
Устав определяет и время работы. Более долгий дневной свет
летом, чем зимою, увеличивает эту работу летом, как и сроки
дневных отпусков братьев, отправляющихся на близкие расстоя-
ния в роли курьеров, письмоносцев и с иными поручениями. Ohpi
не должны отлучаться более чем на несколько дневных часов,
«принимать пищу вне монастыря... даже если бы их усиленно
приглашали».
Молитвенные упражнения, как и физический труд, строго
расположены по часам с их относительным значением. Время
дневного света, неодинаковое для зимы и для лета, делилось на
промежутки: «утренний час» (matutina) — до солнечного восхо-
да, первый (prima), совпадающий с восходом, третий и шестой —
полдень (sexta), доныне в итальянской «сьесте» сохранивший
значение «мертвого часа». «Час 9-й» за три часа предупреждал
час заката (vesper), за которым через 3 часа следовало «завер-
шение дня» — комплеторий. Ночь прерывалась только бдением
(vigilia). Все эти сроки отмечались чтением псалтыри и гимна-
ми. В большинстве дворов древних итальянских обителей и до
сих пор тень солнечных часов говорит о неодинаковых летом и
зимою солнечных часах.
Обычный бенедиктинский стол (исключением были только
полупостные дни: среды и пятницы и постные до вечера дни
«четыредесятницы») не был «голодным пайком». Монахи получа-
ли дважды в день по два горячих блюда плюс зелень и фрук-
ты; к этому по доброму «фунту» хлеба (в полкило весом) да
полфляги вина. Если это последнее монастырь не всегда мог им
доставить, братия приглашалась «благодарить бога и не роптать».
Это, собственно, был недурной крестьянский стол. Такою же была
и постель (матрас, одеяло и подушка; спали монахи одетыми),
и одежда. Цвет ее долго не указывается, и только с VII в.по-
падается название «черных монахов» (monachi nigri) в отличие
от более поздних августинцев, усвоивших белую одежду. Основ-
ной устав требует простой одежды из куккуллы, туники, гамаш
и сапог.
Главные предписания устава касаются не материально-хозяй-
ственных тем, но моральных требований и духовных упражне-
ний: с характерным цифровым педантизмом устав различает
«12 ступеней послушания» и «72 метода поощрения» добрых дел.
Вся совокупность требований, предъявляемых новицию, имела ре-
путацию трудновыполнимой. Твердости обета склонны были не
доверять, и «постучавшему в двери обители» предъявляли ряд
суровых испытаний, прежде чем зачислить его в земные ангелы:
он выслушивал чтение устава несколько раз через определенные
сроки, в течение которых, живя сперва в «покое для гостей»,
потом — в «келье новициев», получал от старшего брата разъясне-
ния. Акт принятия осуществлялся в оратории. Будущий брат
письменно слагал три главных обета: постоянства, чистоты ира-
lfifi
ков и послушания. Возможно было вводить в монастырь п детей,
обет за которых давали родители, причем в ладони ребенка кла-
ли элементы причастия, а его руки оборачивали в алтарный по-
кров.
Есть в бенедиктинском уставе предписание, которое возбужда-
ет, не разрешая его, один из интересных вопросов жизни ордена
в самую его раннюю пору. Кроме постельного прибора, платка и
иглы, устав предписывает монаху поясной нож, аспидную доску
и грифель. С ними он рекомендует ему «любовные» отношения.
«Точно подругу (amicam), держи их при бедре». Вместе с прави-
лом собственноручного письменного сложения обета этот пара-
граф говорит об общей обязательной грамотности монахов. Но
для чего служила она и рядом с письмом поощрялось ли чтение?
В какой мере двигал вперед просвещение устав того ордена, ко-
торый в дальнейшем станет энергичным двигателем книжного
дела?
Ответа на это не дает устав. Биография самого Бенедикта и
та специфическая его репутация, которую лелеял папа Григорий,
сам принципиальный «невеглас», была слава «зная незнающего и
мудро неученого». Вероятнее всего, первые полвека загадочной
жизни своей в горных приютах Абруцц орден прожил в тишине
и отчуждении от «суетной мудрости», гордый славой «благоче-
стивого невежества».
Взлет просвещенческих стремлений начнется для пего с эпо-
хи Кассиодора.
Бенедиктинский устав и культурный быт монашества недол-
го удержали границы Альп. Уже с VI в. они перекочевывают в
Трансальпийскую Европу, неся за собою привычное им распо-
ложение монастырской усадьбы с ее садом и фонтаном, южные
культуры итальянских насаждений: виноградники, шелковые де-
ревья, южные яблоки и груши, персики и миндаль — все эти на-
саждения в их воздействии не только на барские поместья, но и
па культуру деревень. Но об этом — в дальнейшем.
Принцип равенства и взаимопомощи, объявляемый уставом,
покрывается принципом иерархии. Аббат, владыка (dominus),
«наместник Христа», в киновии, в сущности, полновластен. Об-
суждая важнейшие вопросы в конгрегации (пленарном собрании
братии), менее важные — в комиссии старейшин, решает их он
единолично. То же собрание определяет вопрос о выборе влады-
ки. Право на его звание в принципе не дается ни чином, ни стар-
шинством, но «достойной жизнью» и «выдающейся мудростью».
Решает pars maior et sanior — «большая и более благоразумная
часть». А если то и другое не совпадают?.. Кто судья? Епископ
или соседний аббат. Они могут опротестовать «неразумное» реше-
ние и наметить кандидата. Зная эту возможность, братия зара-
нее справляется с их мнением. Внутри конгрегации ниже аббата
стоят приоры, деканы и остальные монахи в порядке степеней,
но которым расставляет их воля аббата. Но ним они занимают
места в хоре, подходят к причастию и «поцелую мира». Младшие
167
обязаны старшим безусловным повиновением и почтением, не
имея ни права возражений, ни заступничества, менее всего в слу-
чае дружбы или родства.
При общем притязании «земных ангелов» на идеальную жизнь
отступления нередки. Они вызвали детально разработанный ко-
декс наказаний, применяемых аббатом. Первое запоздание к сто^»
лу отмечается выговором тайным, повторное — публичным: лише-
нием вина, отсаживанием за особый стол. Более суровые кары за
нарушение целомудрия, послушания, смирения. Это разные фор-
мы «отлучения» от жизни братии в трапезе, в молитве, в хоре.
Нераскаянные изолируются от всех, и только один из старших
братьев приставляется к нему, чтобы «утешать» его и приво-
дить к покаянию — акту, в котором упорствующий должен лечь
у дверей оратория и кидаться к ногам проходящих. Кого не сло-
мило и это испытание, подвергается телесным ударам. На более
молодых удары и лишение пищи вообще налагаются легче и
чаще, даже за более легкие вины. Для старших самым тяжелым
и постыдным наказанием считалось «публичное о нем моление»
и затем изгнание из обители с возможностью, правда, трехкратно-
го возвращения, после чего уже перед упорствующим в грехе
двери обители закрываются навсегда.
Общение с внешним миром выражается в приеме гостей, где,
впрочем, деятельно участвуют лишь аббат да специально для того
назначенный брат, приветствующие гостя водой для омовения рук
и беседой.
Насколько высоко ставит автор устава жизнь анахоретов —
полных отшельников, настолько же несочувственно отзывается
он о сарабитах — уходящих от киновии, чтобы свободно и с ри-
ском впадения в «противоестественный грех» жить по двое и по
трое в малых обителях, а также жировагах — бродягах, ириви-
тающих на короткие сроки то в том, то в другом монастыре. Те
и другие «только обманывают бога своей тонзурой». С вторжением
лангобардов в Италию связана катастрофа в жизни Монте-Касси-
1го. В 580 г. обитель разрушена «свирепейшими из германских
насильников», вынуждая к бегству в Рим ее население с хра-
нившимися у них реликвиями и с подлинной рукописью устава.
Тогда папа Геласий отвел бенедиктинцам для жительства место
неподалеку от Латерана, и в течение двух с половиной веков
жизнь ордена связывалась с Римом и с папством, из представи-
телей которого не один начинал карьеру в качестве бенедиктин-
ского монаха —до 720 г., когда Григорий II послал большую
часть братии обратно на Юг, вручив ей подлинный устав для
восстановления Монте-Кассино, лежавшего в развалинах. Папы
Григорий III и Захария всячески покровительствовали обновлен-
ной обители, которая вскоре достигла роскоши, становясь посте-
пенно знаменитым местом паломничества для всей Европы.
Сравнивая бенедиктинский устав с восточными уставами Па-
хомия, Антония, Василия Великого и некоторыми западными —
Кассиана, Колумбаиа-ирландца, Цезария Арльского, можно ска-
168
зать, что большая распространенность бенедиктинского устава в
дальнейшем в значительной мере объясняется его особенностями.
На фоне крайне суровых, почти антигуманных уставов Пахомия
и Колумбаиа бросается в нем в глаза относительная умеренность,
свобода, мягкость, па фоне неопределенной общности Кассиана и
Цезария — дух законодательной отчетливости, хозяйственной ак-
тивности, на фоне теологической превыспренности и расплывча-
тости, философской отвлеченности большинства этих уставов —
житейский реализм бенедиктиыства. Наследники юристов, хозя-
ев, практиков римского прошлого, бенедиктинцы вслед за ними и
благодаря тем же качествам пускаются на завоевание мира, за
Альпы, за Ламаиш, за Рейн и Дунай.
В победоносном распространении ордена в католическом мире
на базе этих основных качеств сыграла роль — с известного мо-
мента — нарочитая политика пап. Григорий Великий, в полуле-
гендарной биографии прославивший устав и его автора, приняв-
ший его к личному руководству в той обители (св. Андрея), где
сам был членом и главою, прямо содействовал его пропаганде в
Англии через ее миссионера Августина Кентерберийского, в Гал-
лии — через королеву Брунгильду и в Лангобардском королев-
стве — через королеву и бывшую баварскую принцессу Теодолин-
ду. За Рейном она, эта пропаганда, двинулась с миссией Бонифа-
ция, привезшего из Англии сочувствие бенедиктинскому уставу.
Но особенно широкий, официальный размах она получит с папа-
ми каролингской эпохи и ее королями и императорами: через са-
мого Карла Великого и его сына Людовика, так как она легла
на подымавшуюся волну императорского единства и католиче-
ского равновесия,
С каролингской историей и галльской ориентацией движения
бенедиктинского ордена связана его реформа, возглавляемая име-
нем другого Бенедикта, сына графа Магеллонского и воспитанни-
ка двора Пипина и Карла Великого. Уже неудовлетворенный па-
дающей дисциплиной бенедиктинского ордена в Галлии, этот
второй Бенедикт создает в родовом своем имении Аниане в Лан-
гедоке монастырь, в котором восстанавливает во всей строгости
устав нурсийского предшественника, дополнив его «укрепляющи-
ми строгость жизни» пунктами других уставов. При императоре
Людовике Благочестивом на Аахенском соборе 817 г. принят еще
более четко оформленный устав из 80 положений, проводивший-
ся при личном участии и нажиме императора. Устав Бенедикта
Нурсийского-Анианского впоследствии почти всюду лег в основу
будущего клюиийского устава (см. ниже), более всего характер-
ного для Франции.
Заключив союз с воссозданной им Западной империей, пап-
ство все глубже проникается стремлением господствовать в като-
лическом мире. Бенедиктинские монастыри, один за другим воз-
никая по инициативе пап и императоров, освобождаясь от автори-
тета ближайшего епископа, подчиняются nullo medio («без по-
средника») римскому первосвященнику. Так, ограбляя помазанную
169'
им Империю, папство островами расширяет свою опору, круг под-
чиненных ему черных сил, реально строя свою форму теократии.
Выдержка и настойчивость, с какою папство VIII—IX вв. рас-
пространяло бенедиктинский устав, впоследствии покрывшийся
клюнийским движением, сыграли могущественную роль в выковы-
вании церковного аппарата, ставшего в гармонию со строем и
духом феодального мира.
Через бенедиктинский орден пошло из Италии в северо-за-
падный мир насаждение высшей, итальянской земледельческой и
садоводческой культуры. Заветы Кассиодора определили (см.
ниже) его культурную книжную пропаганду.
Так вышла из Южной Италии двоякая волна, насадителем ко-
торой был по директивам и под защитой папства бенедиктинский
орден.
Выше мы отметили, что взлет просвещенческих устремлений
начнется для него с эпохи Кассиодора. Навряд ли можно отри-
цать, что на эти пути косвенно поставит его воздействие той жиз-
ни, которая развернулась в остготской Италии.
III. Кассиодор и его деятельность5
«Пока бушевали в Италии жестокие войны,—пишет в конце
VI в. Кассиодор,— желание мое не могло исполниться. Во време-
на тревожные не находит себе места дело мира». Окружал ли
этот желанный мир колыбель Кассиодорова насаждения, Вива-
рия? «Манит вас,—говорит Кассиодор,—Виварийская обитель...
Здесь открыты для вас прохладные сады... поток рыбой обильной
Пеллены. Здесь в рощах горы Кастельской найдете вы тайные
приюты...»
Эта идиллия, трагический фон которой сознавал Кассиодор,
расцвела и завершила свой круг между двумя варварскими вла-
дычествами на древней земле Италии: остготов (489—540), ко-
торое еще прикрывалось фикцией делегации власти, а вождь но-
сил римские титулы, и другим, варварским, так сказать, чисто-
кровным нашествием лангобардов (с 570 г.), которые на занятых
ими территориях смели эту фикцию до конца.
Мастерская Вивария еще принадлежит к периоду, который
шжнято называть «поздней античностью», а ее основатель —
к эпигонам культурного Рима.
К биографии его, которою после ряда средневековых эрудитов,
а затем гуманистов и ученых веков XVII—XIX занялись Моммзен
и Траубе, а итоги подвели Гартманн и Шанц, опять возвращают-
ся в наши дни. Факты установлены точно. Личность очерчивается
противоречиво. Это фигура многоликая и сложная. Кассиодор,
через которого прошел культурный перелом, весь отмечен внут-
ренним раздвоением. Его любили называть: «последний римлянин
и первый человек средневековья». Если не изобретатель, то но-
ситель системы дуализма, притом в двояком смысле: римлянин,
принявший варварство («готоримлянин») и поклонник паганисти-
170
ческой литературной античности, приявший — и даже принявший
сам монашество, он искал в обоих случаях амальгамы, которая
оплодотворила бы противоестественный по первому впечатлению
союз, и завещал на долгие века компромисс, легший в основа-
ние европейской культуры.
Vir clarissimus6* Flavius Aurelius Magnus Cassiodorus родил-
ся около 487 г. в сенаторской семье из Сирии (имя сирийского
божества определило имя его рода). Отец Кассиодора, сановник
Одоакра, а потом префект претория у остготского короля Теодо-
риха, стоял в рядах партии, группировавшейся в Милане и искав-
шей соглашения между римской культурой и готской властью.
Она отстаивала римские культурные интересы перед готской
властью и блага готской защиты перед соотечественниками,
настроенными непримиримо в национально-римском, политически
консервативном духе.
В рядах консервативной партии стояли тогда одни из круп-
нейших культурных деятелей отходящего «сенаторского» Рима.
То были Симмах и Боэций. Боэций в особенности — ученик
греческой и римской философии, любимец Рима за свою широкую
благотворительность, выдающийся теоретик поэзии и музыки, не
мог уложиться в рамки компромисса. Сперва покровительствуе-
мый Теодорихом, он, как и Симмах, рано уличен был в участии
в антиготском заговоре, заключен в тюрьму и после довольно дли-
тельного пребывания в ней казнен. Это пребывание он использо-
вал для философско-элегической поэмы «Об утешении философи-
ей», где символ «утешительницы», воплощенный образ прекрас-
ной женщины, послужил в средние века литературным прообра-
зом для ряда аналогичных комбинаций, и в частности Беатриче-
у Данте.
Молодому Кассиодору программа миланской партии досталась
в наследство. В 18—19 лет, квестор дворца, он стал автором актов
государственной власти, идеализирующим языком ее программы.
При преемниках Теодориха он получил префектуру претория и
патрициат. В этом положении он пережил длинную цепь событий.
Его бурное время неслось мимо него «событий полно, волпуяся
как море-океан». Он пережил направляемый из Византии заговор
своих старых римских друзей, крушение системы соглашения и
резкое изменение политики Теодориха, гибель Симмаха и Боэция,,
в дальнейшем вновь терпимое правление Амаласунты, интригу и
властвование сгубившего ее мужа Теодегада, свержение его воен-
ной партией, правление ее вождя Витигеса и его падение. Кассио-
цор прр1сутствовал при первых шагах отчаянной борьбы за Ита-
лию с Византией следующих героев остготской державы. Но в.
деятельной роли он уже не дождался ее исхода — победы Юсти-
ниана и установления глубоко реакционного военного режима
Византии, который заставил Италию пожалеть об остготском вла-
6* Славнейший муж (лат.).
171
дычестве и задним числом оправдать «готорымляп» типа Кассио-
дора.
Около 540 г. Касснодор ушел от государственных дел к тиши-
не библиотечной работы, из Равенны в Южную Италию, где
около Тареитского залива, у городка Сциллаце, у него было име-
ние.
Мы вступаем в политически пассивную, вторую половину
жизни (почти столетней) «последнего римлянина». Вчерашний
вдохновитель и панегирлст сменяющихся владык раввинского дво-
ра становится смиренным библиотекарем, родоначальником мно-
гочисленных поколений «антиквариев», «либрариев», «скрипто-
ров» средневековья.
Если в потопе, заливавшем античную культуру, Civitas Dei —
средневековая церковь — оказалась «Ноевым ковчегом», отстояв-
шим ее обломки, то, во всяком случае, Кассиодор поставил эту
задачу и взял на себя ее выполнение. И если (см. выше) устав
Бенедикта Нурсийского стал символом недоверия и отчуждения от
нее, то в грозной этой для культуры обстановке «последний рим-
лянин», сенатор Вечного города, экс-секретарь готских конунгов
осуществляет оказавшийся жизненным компромисс.
Сперва мечтал он о научно-учебном очаге, какие имели
Александрия и Низибис. Однако впоследствии ему пришлось по-
ставить более скромную задачу: библиотеку — мастерскую письма
со школой при ней; садок-Виварий, где основой Писанию служи-
ла бы мирская наука, где наряду со «спасением души» служила
бы мирская мудрость (eruditio saecularis), возрождая традицию
познания «внешнего и внутреннего космоса». Кассиодор много
говорит здесь о недостатке и суровости учителей. Недостаток
должна была заполнить библиотека.
Насаждение Кассиодора им самим представлено в чарующей
обстановке.
«Сциллаце, город Бруттиев, основан, говорят, самим Улиссом,
разрушителем Трои... Развертываясь над заливом Адрии, он цеп-
ляется за окрестные холмы, точно гроздь виноградная, не для
того, чтобы кичиться подвигом трудного своего восхождения. Он
ищет насладиться зрелищем зеленеющих нив и лазурной поверх-
ностью моря (caerula terga maris). Городок встречает солнце в
момент, когда встает оно от своего ложа. Здесь грядущий день
не шлет перед собою долгой зари. Но с момента появления тре-
петный свет (vibrans fulgor) выдает и самый светоч. Ликующим
зрит город Феба. Он восходит в таком сверканье, что вопреки
Родосу можно считать это место родиной солнца. Прозрачен здесь
свет, мягок воздух, солнечна зима и полно свежести лето». Сле-
дует похвала рыбным богатствам моря, подле которого «человек
охотно кормит своих любимцев...». «Зовет вас к себе Виварий...
Здесь да будет уготован приют странникам и нуждающимся...
Здесь обильно орошаемые сады, соседство рыбной Пеллены, слу-
жащей вашим насаждениям и вашим мельницам», общение бра-
тии и «отрада Кастельских горных приютов».
472
«Я должен вам высказать свое желание. Если иные из вас мо-
гут осуществить свой подвиг в телесном труде, мне гораздо более
по душе труд книжного списателя: studia antiquariorum7*. Ши-
роко и далеко рассеивается написанное им. Блажен извол, по-
хвальна усидчивость тех, кто вещает людям рукою, отверзает
язык перстами, несет смертным молчаливое благо (salutem taci-
tam) и борется против соблазнов пером и чернилами».
В восстановлении программы Кассиодора часто подчеркивает-
ся исключительно то, что у него только идет впереди: Institutio
divinarum litterarum8*. Как и лучший школьный авторитет своей
поры Боэций, он принимает, разбивая только ее на два круга
(тривия и квадривия), ту седьмиричную систему школьных наук,
которая век тому назад, в конце жизни античной школы, установ-
лена была сочинением Марциана Капеллы «О браке Меркурия и
Филологии». Здесь, опираясь на Варрона, установил Марциан
прошедшую через все средневековье систему '«семи свободных
искусств» (septem artes liberales). Кассиодор, глава обители и мо-
нах, не мог не выдвинуть вперед религиозной программы —от
Октатевха до Апокалипсиса и отцов, от Августина до аббата
Дионисия. Но уже и здесь рекомендуется «космография, которую
надлежит читать монахам», и медицинская наука, хотя бы для
практических целей. Вторая же часть трактата занята всецело
«мирской наукой» с рекомендацией в основу положить чтение До-
ната как «пригодного для мальчиков».
О седьмиричном же круге наук, деля его на две группы, он
выражается так: «Прежде всего скажем об искусстве граммати-
ки... затем — об искусстве риторики, на третьем месте — о ло-
гике... на четвертом — о математике, которая сама объемлет че-
тыре дисциплины, а именно: арифметику, геометрию, музыку и
астрономию».
Покорный закону своего века, Кассиодор полагает или, во
всяком случае, говорит, что мирская наука полезна лишь в той
мере, в какой она помогает понять Писание. Но формально со-
гласный в этом тезисе со своими современниками, он отличается
от них тем, что воздерживается от его вечного повторения.
«Античная литература,—замечает Роже6,—не была спасена тем,
что по поводу правил грамматики и риторики Кассиодор цити-
рует мирских языческих поэтов... Он не был сознательным борцом
за них, и его намерением не было воспитать душу на их содержа-
нии... Но с теми средствами, какие он дал в руки своим „брать-
ям", они всегда могли пойти дальше его намерений... И если
сравнить его с другими современными ему учителями и почув-
ствовать ту настойчивость, с какою они стремятся убить свобод-
ный порыв умственного интереса, нельзя не понять, что отделяет
от них Кассиодора и как, идя по указанному им пути, не один
из ищущих спасения оказывался соблазненным запретной силой
7* Изучение древностей {лат.).
8* Установление божественной науки (лат.).
173
мысли или чарами словесной красоты... Несмотря на все ограни-
чения и пробелы, начертанный им план занятий не был зара-
жен той беспокойной подозрительностью, с какою монашество
относилось к человеческой любознательности. Указав путь, он не
надевает узды на тех, кто двинулся по нему. И в этом была его
оригинальность».
IV. Папа Григорий Великий
В смене пап, покровителей бенедиктинского ордена, и в смене
деятелей ордена от его основателя, «зная незнающего и мудро
неученого», до его реформатора, просвещенца Кассиодора, мы
только мельком остановились на особенно оригинальной фигуре,
связанной с орденом,— сперва префекте города Рима, потом пон-
тифике католической церкви. Знатный член семьи Анициев. после
служения Вечному городу в должности префекта он в дни голода
и грозной чумы в Риме избран клиром и миром в папы в 590 г.,
приняв имя Григория I, чтобы стать самым сильным и своеобраз-
ным деятелем среди первых пап Вечного города. Энергичный уп-
равитель «вотчины св. Петра», в которую в то время входили
земли Средней и Южной Италии, Сицилии, Сардинии, Далмации,
Галлии и Северной Африки, он направил деловитую свою хозяй-
ственность на приведение в порядок, на извлечение колоссальных
доходов из огромного патримония, которым он управлял исклю-
чительно с помощью клириков. Суровая, построенная на строжай-
шей дисциплине организация патримония была в его руках ос-
новой организации церкви, широкой благотворительности и ук-
репления папского, почти государственного, безграничного авто-
ритета. Постоянные воинственно-политические агрессии лангобар-
дов вынудили и главу Рима и патримония принять на себя изве-
стную политическую роль, осторожно проводя корабль своей по-
литики между притязаниями Византийской империи и ее предста-
вителя в Италии, равеннского экзарха, и предприятиями лапго-
бардских герцогов и королей.
На обращение близких и далеких национальностей Григорий
полагал особенно живую энергию, на удержание прежде всего под
властью и влиянием Рима латинских церквей в соперничестве с
греческой иерархией. Постепенное обращение лангобардов из ари-
анства в католичество нашло опору во влиянии женщин-королев,
как бывшая баварская принцесса Теоделинда, жена короля Авта-
риса. Но еще более яркой представляется эта деятельность обра-
щения в одних случаях от язычества, в других же — от ироскотт-
ского (шотландского) влияния в более далеких странах, на окра-
инах земель франков и еще больше в странах англосаксов, где
особенно успешной была миссия посланного Григорием епископа
Августина Кептерберийского с его знаменитой, начертанной ему
Григорием «программой компромисса», рекомендовавшей искусно
и тактично приспособляться в проповеди христианства и насажде-
нии нового обряда к старому языческому обычаю, смыкая новые
174
святилища, утесы, рощи, деревья, источники и т. п., их праздни-
ки, героев и обычаи со святилищами, праздниками и т. п. народ-
ной языческой старины.
И здесь поддержкой его были женщины-королевы: осталась
знаменитой его корреспонденция с франкской королевой Брунгиль-
дой. Особенно интимной была связь папы с Британией, англосак-
сонской ее частью, и в течение всего VIII в. через Британию
шла, переходя на континент, крепкая связь с Римской церковью,
борясь с двинувшейся туда раньше миссией ироскоттов.
Верный слуга римской церковной идеи, поклонник бенедик-
тинского ордена папа Григорий, хотя лично имел славу «учено-
сти», при каждом удобном случае высказывался против «мирской
науки». Его сочинения, определившие догматику средних веков,
говорят о глубоком падении богословской мысли, о дальнейшем
огрубении августинства, о смешении с ним самых наивных пред-
ставлений народной вульгарной религии. Его «Гомилии», его
«Диалоги о жизни и чудесах италийских отцов», где находим зна-
менитую его биографию Бенедикта Нурсийского, носят преиму-
щественно моралистический характер, поддержанный бесчислен-
ными «чудесами». Все эти книги стали одними из самых популяр-
ных книг в средние века вместе с основными взглядами автора
«Диалогов», полными наивной вульгарной фантастики и зача-
стую настоящего похода против «мирской науки». С этим авто-
ритетом средневековье вступает в самую мрачную полосу своей
жизни, получая в сочинениях Григория оправдание стихийному
спаду к невежеству.
Так очерчивается на фоне административно-политической и
организационно-религиозной жизни Рима в эпоху лангобардских
и византийских угроз, в эпоху далеких католических миссий,
в эпоху расцвета бенедиктинского ордена личность и деятель-
ность центральной фигуры раннего католичества папы Григория
Великого.
И то, что характерно для его жизни и личности,— честная
упрощенность, известная грубость общего облика, энергия отзву-
ков доживающего антика, яркость, пестрота красок религиозной
фантастики — находит отзыв в том, что можно назвать поздним
искусством этой поры Италии.
V. Искусство Италии в V — VI вв.
Мы гойррили об упадке искусства в Константинов век. Но мы
отметили, что века V и VI в Италии дали несколько образцов
искусства, которое обычно называют поздневизантийским и
которое доныне притягивает взгляд своею своеобычною пре-
лестью. Комбинация местного творчества, римских традиций и
византийских влияний дают иногда сочетания гармонические и
привлекательные.
Светлые, спокойные базилики — копии римских судебных,
разбитых колопнадами зал (св. Павел за стенами, св. Мария Ве-
175
ликая в Риме), небольшие круглые храмы: чистые ротонды или
вписанные в равноконечный крест цилиндры, малые храмы первой
или второй формы, игравшие роль либо гробниц, либо крещален
(баптистериев), сияющие обычно мозаиками лазоревыми, золоты-
ми, розовыми и перламутровых оттенков цвета утренних облаков,
расписанные виноградной лозой. Спокойной силой и гармонией
дышат такие храмы, как выросшая в гавани (in classe) Равенны
на дне высохшего моря базилика портовых купцов, посвященная
их патрону св. Аполлинарию, затем круглая, вся одетая лазурно-
золотыми мозаиками усыпальница дочери последних императоров,
наложницы варварских королей Галлы Плацидии, далее, отбро-
шенная в пустыри окрестных полей великолепная мраморная
гробница Теодориха Остготского и, наконец, розовый мраморный
храм св. Виталия в Равенне.
Все это измененный местными и византийскими влияниями
отзвук позднего антика Италии.
Иное лицо искусства, «подлинное» и рудиментарное, как и
создавшее его общество, встретит нас за Альпами, дальше от
круга Средиземноморья. Но об этом ниже.
Б. Века VII —VIII. Начало феодализма
(варварское средневековье и его культура)
С концом VI и началом VII в. в большинстве стран Запад-
ной Европы культура, еще сохранившая до этого времени некото-
рые обломки античных завоеваний, находится в особенно глубо-
ком упадке. На фоне этих обломков начинает обрисовываться об-
лик иной, феодальной культуры, в отдельных случаях подбирав-
шей переживания античного мира, но в общем на новых путях
творившей нечто иное, нечто своеобразно-грубое, но живое и
свое.
/. Материальная культура
И в Италии, и в Галлии, поддерживая старые пути сообщения
(былые римские дороги, которые для торговых и военных нужд
государственная власть сохраняла и ремонтировала и которым в
Галлии дали имя «дороги королевы» или «дороги Брунгильды»),
она в большой массе провела новые тропы и пастилы из бревен —
pontes longi — через леса. В строительстве домов и усадеб ме-
ровиигской эпохи сказала новое слово деревянная культура лес-
ного северного мира. И если меровипгские виллы использовали
каменные фундаменты галло-римской эпохи, это было большею
частью для того, чтобы возводить па них вторые деревянные эта-
жи. В том стиле балконов и фахверков, который шел с Севера.
Тип домов в Галлии южной, как и в Италии, как и в Галлии в
старину, сохранялся римский: каменный, с плоскими кровлями,
каким он долго еще сохранился в Италии и Провансе. Тогда как
Север из-за частых дождей выработает и сохранит вытянутую
крышу.
176
О стиле ранних меровингских церквей судить нелегко, на-
столько мало их сохранилось. В эпоху преследуемого христиан-
ства здесь, как и в Италии, молящиеся устраивались в частных
домах, в подземных криптах, в хижинах на кладбищах. С торже-
ством христианства подобные «церкви» были строго запрещены и
новостройки стали руководиться образцами византийскими в фор-
ме чаще всего длинной или короткой базилики из камня или из
дерева. Уже в век Григория Турского большинство меровингских
сооружений было разрушено или сгорело. Самих каролингских
сохранилось мало.
Главными украшениями меровингских церквей была позолота
их медной вытянутой крыши или осеребреиие свинцовой. Внутри
их красили мраморные цветные колонны с белыми капителями,,
которые одевал рельефный убор. Окна их венчали, а стены паря-
жали полукруглые арки. В общем убор был скорее беден. То же
следует сказать об убранстве жилищ и человеческих одеяний,,
где комбинировались узоры и образцы варварские и византийские
с более или менее грубым сочетанием драгоценных камней в зо-
лотых гнездах, составлявших короны, ожерелья, ножны, пояса,,
уздечки, запястья, браслеты и т. п. Такие образцы обличил
«клад» гробницы Хильдериха: вооружение короля, состоящее из-
алых гранатов в золотых гнездах. В уборе книг уже меровингская
эпоха знала — для евангелий и псалтыри — пурпурный пергамен
и золотое и серебряное письмо, а также драгоценные камни в зо-
лотых гнездах на переплете. Еще большей роскоши будет в этом
деле добиваться эпоха каролингская. Но об этом в дальнейшем..
//. Школы. Тривий. Законодательная
и декретирующая деятельность эпохи
Щ1колы, удержавшиеся кое-где при соборах и монастырях, фор-
мально культивировавшие «семь свободных искусств», делали на-
жим на те знания, в каких особенно нуждалась феодальная куль-
тура с ее повою реальностью и новым суеверием. Сохранив
латинское богослужение, она поддержала латинский язык с ассор-
тиментом подготовлявших к усвоению Писания элементов Лите-
ратурного образования (класс грамматики) .]Сохраиив — в порядке
уступок, обменов, условных передач земли и иных ценно-
стей — обычай документации этих актов, приобретший в восприя-
1ии варваров почти магическое значение, она заботливо культи-
вировала эту письменную магию — производство дипломов —
и устраивала подготовлявший к нему класс «риторики», где мо-
лодежь обучалась искусству писания официальных бумаг: dicta-
men prosaicum. Весь этот мир VII—VIII вв. охвачен был гипно-
зом документации. Наследство дипломов, которое оставила фео-
дальная Европа VII—VIII вв.: Меровингская Галлия, Ланго-
бардская Италия, Вестготская Испания, Англия, к которому, как
к магическому кладу, подходили их владельцы и заказчики, яв-
177
ляется самым ценным по надежности и точности юридическим
памятником феодальной глубокой старины.
Снабженные точными датами, они помечены годами давших
их королей, именами участвовавших чиновников, точными обоз-
начениями передававшихся в них земель и описаниями характе-
ра сделок; безупречно в большинстве своем подлинные и совре-
менные событию, они являются драгоценностью, следом жизни
материальной и подлежащей статистическому учету, каких столь
немного оставила нам античность.
Над этой законодательной жизнью дипломов надстраивается
другая, обобщенная жизнь «правд»: кодексов раннего феодального
общества. Подвинутые к классическим образцам, по крайней мере
в первых и более близких к латинскому миру центрах, как Ту-
луза, вестготские законники руководствовались в своей работе
примером кодекса Феодосия. С него частично списан кодекс Ала-
риха. Уже ближе к народному обычаю кодекс Эйриха и бургунд-
ский кодекс Гундобада. Но особенно близким к мысли и обычно-
му праву племени было писаное законодательство народа сали-
ческих франков. Написано оно, несомненно, по-латыни, хотя на-
личность в нем «маллобергской глоссы» — приписок, толкующих
текст на каком-то варварском языке,— одно время заставляла ду-
мать, будто на этом именно языке создан основной текст. При-
чем одни ученые думали, что этим основным текстом был герман-
ский, другие склонялись к кельтскому, уже с совсем малой ве-
роятностью полагая, что «написание» текста «правды» относится
к далекой поре преобладающего кельтского влияния до римского
и франкского разлива.
Та и другая гипотезы ныне отброшены. Салическая правда
редактирована в начале VI в. и, восстанавливая народный обы-
чай, издана по воле меровингских королей, сыновей Хлодовеха,
в период, когда, только что перешагнув Луару (citra Ligerim),
они встретились с вестготами и бургундами и вдохновились при-
мером их законодательства, подобно салическому, на латинском
языке.
Эти ранние правды послужили образцом для ряда других:
Лангобардской, Баварской, Аллеманской, правды фризов и хама-
еов. Чем далее отстояли они от центров, где близко было влия-
ние римских кодексов, тем наивнее, случайнее их форма. Но во
всех случаях авторов давал класс «риторов», каких поставляли
школы семи свободных искусств, еще удержавшиеся при мона-
стырях и отчасти соборах. Третья наука «тривия», диалектика,
представляется безжизненной в варварские времена. Какие ло-
гические или философские темы могла разрабатывать школа тем-
ных веков Хильпериха или Ротариса?
178
III. Науки квадривия
Более реально стоит вопрос с науками «квадривия». Все тог
же [насущно-житейский или насущно-церковный смысл имела*
наука «счета» — арифметика, прокламировавшая, по замечанию-
Сперанского 7, своей целью насаждение «презрения к дням земной:
жизни», но, в сущности, ставившая практической задачей «ум-
ножение дней этой ненавистной жизни», геометрия с ее практиче-
ским смыслом изучения фантастической географии, астрономия с
элементами астрологии и практическим приложением к расчетам
календаря и «музыка» с приложением ее к церковному cantus у^т
Представляя себя, как и в века VI—VII, «служанками богосло-
вия», все эти школьные науки размахивали богословием как «по-
висшим на верхушке школьного здания флагом». Из мертвой,,
практической по существу и наивио-идеализирующей по форме
внешности долго не могла выбиться школа, тесно связанная с
нуждами церковно-феодального зданияу замкнутая его потребле-
нием, работавшая на его заказ, лепившая чиновника и иерея на.
его потребу, совершенно в той же мере и смысле, как лепила,
феодальная действительность помещичью мельницу, виноград-
ную давильню и хлебопекарню, рто было царство церковно-фео-
дального ойкоса, и все, что ему оыло нужно, «рождалось дома».
И все-таки в отдельных случаях эта замкнутая, лишенная
широкого питания латинская школа давала мыслителей и писа-
телей, на страницах писаний которых трепетали крылья мятеж-
ной мысли и общественного суда. Мы называли и характеризова-
ли из этой группы марсельского священника IV в. Сальвиана,,
п здесь назовем епископа Турского Григория. Первый, мы пом-
ним, был философом и обличителем, второй — историком и агио-
графом и тем самым — бытописателем своей эпохи.
IV. Григорий Турский — историк
Более полувека отделяет яростную фигуру Сальвиана от бо-
лее мягко ретушированной — штрихами историка и агиографа —
фигуры Григория Турского. Григорий Флорентин родился около
538—540 г. Это чистый, только скорее пониженной квалификации
римлянин, получивший лучшее по тому времени образование, ци-
тирующий Вергилия, Авла Геллия, Седулия, кодекс Ф^досия,.
экспромтом легко вспоминающий имена римских императоров.
Называющий себя «невеждой и неучем» — homo illiterates ct
idiota, кающийся, что он путает творительный и винительный па-
дежи, Григорий на самом деле усвоил неплохую по своему време-
ни школу, и его корреспондент Фортупат, восхищаясь его обра-
зованностью, называет его цветущим в науке (florens in stiidiis).
О семье своей Григорий с понятной его современникам хвастли-
востью говорит, что «в Галлии не было ничего благороднее и
знатнее», цитируя в доказательство этого положения имена мио-
9* пению (лат.).
179г
точнсленных сенаторов, епископов и даже «святых» дедушек сво-
их, бабушек и дядьев. Сам Веттий Эпагат, «один из лионских му-
чеников», числится в составе его предков. Все прежние епископы
Тура, «кроме пяти», были родичами Григория. Выйдя из такой
вдвойне римской сенаторско-епископской семьи в Оверни, Григо-
рий имел все основания притязать на звание церковного санов-
ника и уже молодым человеком в качестве дьякона и любимого
ученика дяди своего епископа Лионского Галла вошел в дружбу
австразийского короля Сигеберта. Под нажимом последнего Гри-
горий и был «избран» в епископы Тура, когда здесь в 573 г.
освободилась «кафедра св. Мартина».
Положение города было довольно ответственным. Сам сплошь
почти населенный галло-римляпамн, он подходил к стране залуар-
ской, где сосредоточилось франкское варварство. Через него про-
ходили посольства, какими обменивались короли вестготов и
франков. Вместе с тем город подвергался непрерывным нападе-
ниям — на австразийского короля — враждовавших с ним брать-
ев. Его епископу нужен был большой авторитет и дипломатиче-
ская ловкость, чтобы выходить из нелегкого подчас положения,
защищая мир в городе и стране и ограждая население. Ула-
мывая и умиротворяя враждовавших, дравшихся королей, отстаи-
вая перед ними Тур, гробницу св. Мартина и лиц, искавших око-
ло нее защиты, Григорий немало пространствовал на своем веку,
посетил Пуатье, Септ, Блуа, Бордо, Риез, Кавельон, Вьенну,
Лион, Шалои-на-Сене, Отен, Шалон-иа-Марне, Мец, Суассон,
Реймс, Париж и Орлеан. Он лично и близко знал четырех меро-
вингских королей: Сигеберта, Хильпериха, Гунтхрамна, Хильде-
берта, четырех королев: Радегунду, Брунгильду, Фредегонду, Ин-
гобергу, королевен: Хродеильду, Бертофледу, Агнессу и Базину.
Дело Меровея и Гонтрамиа-Бозоиа прошло на его глазах. Как
современник самой бурной, яркой и драматической части истории
Меровиигского дома, Григорий рассказал ее в последних из деся-
ти книг своей «Истории франков» в (качестве ближайшего свиде-
теля и участника с неподражаемой и не повторившейся в раннее
средневековье силой и живописностью. Как писатель большой
моральной энергии и редкой искренности он судил эту историю,
как свидетель максимально добросовестный и «простой сердцем»,
«корригируя пристрастие суждений беспристрастием своего рас-
сказа».
Не будем перебирать источники и проявления его тенденций
и пристрастий, сословных, религиозных и личных. Сам участник
событий своей эпохи, человек с душою страстной и пылкой,
с воображением возбужденным, «Геродот варварства», как его
любили обозначать, он всячески испытал воздействие среды.
Небезнаказанно прожил он в обществе, где не было ни одного
крупного и деятельного человека, не имевшего убийства или пре-
дательства на совести, не бывшего или развратником, или на-
сильником. Жизнь, сотканная из зверств и преступлений, не мог-
ла не притупить душевную чуткость «святого епископа». Друзей
180
п покровителей церкви, особенно церкви турской, Григорий вся-
чески готов возвышать и восхвалять. Еретиков он называет
«свиньями» и «собаками». Однако, изображая свою же полемику
с одним из них, Агилой, он чертит во всей красоте их смиренной
кротости проявления этой «собаки» и свои собственные во всей
грубости оскорбительных и тяжеловесных аргументов. «Итак,—
замечает историк8,— не следует доверять суждениям Григория,
по .можно и следует доверять его рассказу».
Таким он является в частях своей «Истории франков»,
написанных в роли участника и очевидца. И таковы ее книги
V—X, которые писались автором в годы 584—591, пересмотрены
в 591 г. и еще раз в 594 г., незадолго до смерти. Иначе писал
Григорий книги I—IV, где сперва (I кн.) резюмировал всеобщую
историю и историю церкви до апостольства св. Мартина, затем
происхождение и победы франков до смерти Хлодовеха (кн. II),
рассказ до смерти Теодеберта (кн. III) и, наконец, до смерти
(лиеберта (кн. IV). Если последние книги Григория заставляют
ценить в нем рассказчика, мемуариста и «судью» всей своей
;шохи, то в первых книгах он дал мерку (и довольно высокую
мерку) свою как историка, почти ученого. Он показал, как умел
он ценить и использовать подлинные документы, как анделотскии
договор, письмо Евгения, епископа Карфагена, к его церкви,
письмо епископа к королеве Радегунде, приговор над Базиной и
Хродеильдой после их бунта и целый ряд других. Григорий
умел ценить и передавать в эпической, живописной форме дошед-
шие до него народные сказания, как сага о Хильдерихе, сказа-
ния об убийствах, совершенных Хлодовехом, с их яркими диало-
гами и песенными рефренами, легенды церковные, каково сказа-
ние о крещении Клотильды и Хлодовеха. Начиная с III книги
события, рассказываемые Григорием, достаточно близки и уже
являются пересказами воспоминаний его современников и близ-
ких родственников. Если присоединить к этому богатому фону
еще множество литературных материалов, как письма Аполлина-
рия Сидония и епископа Авита Вьеннского, то не можешь не
оценить искусства комбинации и почти верность исторического
чутья «Геродота варварства», чутья, которое поддержало его на
протяжении сложной и разносторонней его задачи.
«Таков Григорий Турский,— замечает Габриэль Моно.— Бес-
сознательно он сам очертил себя в своих сочинениях. Мы в нем
имеем любопытный тип епископа VI в. На нем лежит только по-
верхностный налет языческой литературности. Он пишет, как
говорит: народным языком. Зато он свободен от изысканностей
литературного декаданса. Благодаря своей простоте он находит
трогательные и полные красноречия нюансы. Доверчивый и лег-
коверный, как все люди его поры, он, однако, чаще сохраняет
ясность духа и твердость здравого смысла...».
Все отмеченные качества охарактеризованной книги делают
из нее книгу исключительную. Автор в ней не менее интересен,
чем ее герои. «Все историки средних веков читали Григория,
181
продолжали, списывали, цитировали ею и подражали ему. Он и:
доныне дает солидную основу для изучения франкской эпохи,,
и недаром присвоено ему звание „отца французской истории"»
(Моно).
Мы отметим в следующих главах, как ближайшие десятиле-
тия и скриптории продолжали историческую работу Григория.
Равных себе он, во всяком случае, не имел. И там, где Григорий
кладет перо, земля Галлии затягивается туманом.
V. Григорий—агиограф
Но в писательстве Григория были — об этом не следуег
забывать— еще другие стихии, менее точные и менее ценные,,
но по-своему не менее интересные. Сам Григорий говорит о них
так: «Я написал десять книг Историй, семь книг чудес, одну о
житиях отцов, комментировал один трактат о псалмах и о цер-
ковной карьере». Все эти книги дошли, кроме двух последних.
Агиографические сочинения Григория Турского представ-
ляют, несмотря на свойственную им фантастику, самый живой и
бытовой интерес, давая читателю наивно-жизненные изображе-
ния того, что обычно именовали как «чудотворные деяния»
и места чего Берыулли остроумно назвал «священными курорта-
ми» 9.
Мир Григориевых меровингских агиографических представле-
ний — сонм огромного множества локальных святых, местных
гениев, слившихся со своими святилищами: утесами, ручьями,
источниками, деревьями и камнями; оставленные святыми «части
тела», одежды, но более всего могилы. Все, что связано с такими
останками или святилищами, есть «реликвии»: скелет ли, череп,
волосы, молоко (волосы и молоко богородицы), крыло (ангела),
песок (от стопы) или ткань (от одежды). За отсутствием более
конкретной реликвии или за невозможностью похитить ее (так,
папа отказал императрице Констанции в разрешении захватить
«голову» апостола Павла) верующим предлагалось удовлетво-
риться «флюидом»: истекавшей от нее «благодатью», в истече-
нии которой можно было убедиться, если положить на реликвию
плат и взвесить его до и после наложения. Увеличившийся вес
свидетельствовал о том, что плат «набрался благодати». И мы
знаем, что меровингскии верующий всегда мог увидеть, осязать
и взвесить то, что ему особенно хотелось. Так, среди меровинг-
ских реликвий всегда набиралось достаточно платов с флюидами.
Меровингские коробочки — ковчежцы (особенно знаменитые хра-
нятся в одной из овернских церквей) с пергаменными ленточка-
ми, сберегшими немало характерных надписей VII—VIII вв.,
«губка, из которой пил Христос», «перо из крыла Михаила
Архангела», волос «из бороды св. Медарда». К большинству любо-
пытнейших этих ленточек мы находим толкования — легенду в
агиографии Григория Турского.
Но и иного типа сказаниями богата эта легенда. Она нередко
182
сообщает о многих волнующе-нежных эпизодах отношений умер-
ших супругов, о трогательных связях родителей и детей, и по-
смертные «чудеса», рассказанные ею, полны любопытнейших
бытовых деталей. То это «чудесная» остановка незаконно двину-
той в поле в праздничный день бороны, то онемение пустившегося
в воскресенье на ниву пахаря; там это болезненно уколовшие
воскресную пряху или швею игла или веретено; здесь — нищий-
калека, собиравший милостыню своим калечеством, нищий, до ко-
торого дошел слух, что из соседнего диоцеза приближаются мощи
великого святого, неизбежно долженствующие исцелить боляще-
го. Предвидя эту «беду», калека пускается наутек. Однако преж-
де чем он выбрался за границу диоцеза, как святой вступил в эти
границы и калека был молниеносно избавлен от кормившей его
хромоты. Святой был, конечно, прославлен. Но калека лишился
куска хлеба. Так расцветают один другого изобретательнее, за-
нятнее, живописнее Григорьевы рассказы среди терниев и еже-
вики, дубовых ветвей и можжевельников меровингского леса.
II не может спастись от священного фатума человеческая лов-
кость и увертливость. Легенда, съедая действительность, нечув-
ствительно, незаметно поглощает ее, сливается с нею.
VI. Продолжатели Григория
И только в «Истории франков» удается отстоять себя от
этого поглощения легендой объективному процессу жизни. В ней,
в ее восстановлении (мы отмечали это) равных себе продолжате-
лей Григорий не знал, хотя без них он не остался. Ближайших
называют двоих, хотя каждый был представителем целой группы.
Одна ютилась около каноников св. Дионисия в Париже.
Являясь летописцами парижских меровингских королей, подле
их усыпальниц они давали безымянную серию «Notae breves ad
sancti Dyonisii cyclos paschales» («Кратких анналистических за-
меток подле пасхальных таблиц св. Дионисия»). Подле той же
серии группировались более подробные по захвату авторы по-
вествований, которым дано имя «Gesta regum Francorum» 10*.
Это повествование хроникального типа, особенно захватившее
внимание лиможского угла и влившееся в хронику Адемара
(см. ниже), представляет мост к будущим хроникам св. Диони-
сия. На австразийскую же сторону представляет поворот та боль-
шая, в несколько поколений, хроника, которой по известному не-
доразумению в начертании на полях дали имя «продолжателей
Псевдо-Фредегария». Это хроникер австразийский и бургундский.
И если автор «Gesta regum» все время обличает в себе нейстрий-
ского хроникера и даже игнорирует, перечисляя нестрииских
меров, титуловать Пипина, то всюду полный ему контраст являет
«продолжатель Псевдо-Фредегария».
Он очень отчетливо выступает перед нами в виде трех после-
10* «Деяния франкских королей» (лат.).
183
дователыю сменяющихся лиц, трех разных авторов — всех трех
австразийцев, первый из которых писал в Льеже в 735 г., вто-
рой — при Пишите в годы 751—755, связанный тесно с Гильдеб-
рандом, братом Карла Мартелла, а третий, писавший по побуж-
дению сына последнего, Ниблунга, в годы 752—768. Этот хро-
никер полон определенного и яркого пристрастия к восходящей
семье Пипина. Его резиденцию довольно уверенно можно искать
в долине Мезы, в соседстве исторических каролингских вилл
Ионилы, Нивелы, Геристаля. Он принадлежал к торжествующей
поре Каролингского королевства — еще не империи. Его повесть
любили называть «Gesta Pippini regis» и*. Из них, собственног
вырастают, привязываясь к хронике Иероыима, большие каролинг-
ские анналы. И тогда как «Gesta regum» стоят одиноко, обры-
ваясь с Хильдериком II, в этой повести, все расцветающей и за-
хватывающей все более широкий мир событий и отношений,
хроникер Ниблунга уже вводит нас и в географию, в имена и в
подвиги старшего поколения Каролингов и почти готовит к вос-
приятию анналов их нарождающейся династии.
VII. Первая энциклопедия средневековья.
Испанский просвещенец Исидор Севильский
Фигуру, родственную Кассиодору во многих отношениях, век
спустя мы найдем в Испании. Подобно Кассиодору, сын римской
семьи, как и он, приверженец варварской (вестготской) власти,
как и он, член католической церкви, он был в более позднее
время убежденный «просвещенец».
Стоя уже на грани VI—VII вв. (родился в 570 г., скончался
в 636 г.), Исидор вырос и воспитался в дружбе с вестготскими
королями и епископами-просвещенцами: Бравлием Саррагонским
и Альфонсом Толедским. Переписка Исидора с Бравлием вскры-
вает интересные черты группы передовых прелатов, которых
поддерживали вестготские короли против охранительных тенден-
ций испанской церкви. Все, как ревностные последователи Кас-
сиодора, они ставили задачей овладеть сокровищем не только ли-
тературной, но и научной и технической античности, защищая
его против подозрительной и настороженной церковной цензуры.
И литературная деятельность их гораздо более посвящена миру
природы и истории, чем ухищрениям богословия и литургики.
Главное интересующее нас произведение Исидора создавалось
«по просьбе Бравлия» в многолетнем труде, который «завершил»
(собственно «прервал») последний день жизни самого тружени-
ка. Приступил он к нему под конец жизни, и так как упадок
сил и болезнь задерживали движение работы и уже «седьмой год
завершил свой круг,— пишет Бравлий,— когда — вспоминаю я — по-
просил я тебя впервые о написании книги ,,Начал", то Исидор
в состоянии бессилия решил послать другу свой труд незавершен-
* «Деяния короля Пипина» (лат.).
184
пым», не приведенным в порядок и без надлежащего введения.
Разделение «Этимологии» на 20 книг принадлежит уже Бравлию.
Репутация этого первого энциклопедического словаря средне-
вековья с преобладающим его интересом к астрономии, кос-
мографии, географии, агрикультуре не особенно благоприятна в
новой науке. Собрав — чаще всего из вторых рук (Солин) —
какие-то сведения, явно без всякой критической проверки Иси-
дор дополняет их собственным творчеством. И так как принцип
построения его есть «этимология», т. е. попытка «вывести значе-
ние слова из его корня», то можно представить, на какие риско-
ванные изобретения решается севильскии епископ VI в. под
вестготской властью. Навсегда остались знамениты его «Incus
а поп lncendo» 12* и «fimus a fiat mus» 13*. Эта фантастическая
произвольность творимых этимологии, а также часто противоре-
чия авторитетов с испанской действительностью и между собою
надолго подорвали доверие серьезной науки к Исидору Севиль-
■скому.
Высокой была его оценка со стороны более к нему близких
поколений: Беды и всей плеяды каролингских ученых, усердно
списывавших и пережевывавших Исидора. Однако и нынешней
пауке следовало бы во многом иначе подойти к оценке первого
энциклопедиста средневековья. Во-первых, за ним нельзя отри-
цать субъективной добросовестности. Новые нажимы на его текст
поддерживают надежду открыть много утраченного из обломков
древней литературы при помощи его скрытых цитат. С другой
стороны, не следует преувеличивать значение того наблюдения,
будто многое Исидор списывал пассивно, не наблюдая и не про-
веряя списываемого, будто поэтому, например, «заемные» сооб-
щаемые им сведения никак нельзя выдавать за реальность для
современной ему Испании. Слишком притягательна у него ввод-
ная фраза: «В Испании же его называют...», «черный свинец
прензобилует около Кантабрии...», «орудие это испанцы назы-
вают аистом». И, в сущности, еще большую жизнь имеем мы
право видеть в особенно «фантастических» этимологиях вроде
«stipula quasi ustipula», «солома — как бы сжигаемая — по сборе
жатвы, ибо солому жгут ради культуры полей». Трудно думать,
•будто в ином месте, как не на полях испанского поместья, мог
видеть Исидор «сжигание соломы после жатвы», и сомневаться,
что многие этимологии— тем правдоподобнее, чем наивнее — на-
ходят объяснение в сельскохозяйственной реальности испанского
прошлого VII в.
VII век живет и в «исторических» проявлениях севильского
епископа. Многое позаимствовал он из своего разнообразного
чтения для книг «De discretione temporum» 14*, «De sex aetatibus
lniindi» l5*: ставшее очень ходким разделение истории мира по
12* «роща» от «иесвсчения» (лат.).
1Я* «навоз, земля» от «да будет мышью» (лат.).
1/'* «О различении времен» (лат.).
15* «О шести возрастах мира» (лат.).
185
схеме «шести дней творения», позаимствованное им у Августина
и вызвавшее близкое подражание у Беды. Но он оставил
по себе память историка, между прочим, своей вестготской хро-
никой, где отразились воспоминания очевидца и где сказалось
все более терпимое сравнительно с его предшественниками отно-
шение к варварам. Мы не можем не вспомнить его знаменитое:
«Потому римляне, живущие под готской державой, любят их
власть, что они предпочитают жить в бедности с готами, чем
быть мощными под римской властью и нести тягостный гнет на-
логов и повинностей».
VIII. Северные острова. Ирландия.
Греческая культура в ней
Перекидываясь с южной этой окраины на противоположный
ей край Запада, мы остановимся здесь только на некоторых, осо-
бенно своеобразных чертах жизни тех островов, которым еще
древность дала имя «Великих островов Океана», имя, сохранив-
шееся в раннее средневековье. Это последнее застает их заселен-
ными кельтскими племенами и, что очень примечательно, затро-
нутыми неясного происхождения элементами восточной куль-
туры. Несомненно, они раньше всего приходили с эллинскими
странствиями. Попутно с ними можно подозревать приливы и
других, также восточных стихий (см. ниже). Здесь создалась
своеобразная монашеская церковь, которая долго не покорялась
римской и смущала ее отцов какими-то восточными своими осо-
бенностями. Мы уже указывали на то, что есть основания счи-
тать ирландцем Пелагия. В дольше всего отстоявшей себя
ирландской ветви островная церковь воспитывала ученых, кото-
рые удивляли восточных отцов своим чистым греческим языком.
Два выразительных и отчасти загадочных следа хранила
Ирландия от этой «поры эллинизма». Во-первых, так называемый
язык «hisperica lamina» («западных речений»), где смешивались
латинские слова с греческими окончаниями и, наоборот, грече-
ские слова с латинскими окончаниями, и другая особенность:
латинские рукописи, написанные греческими буквами, и искон-
ный унциал со многими греческими формами. Один историк
Ирландии объясняет эти явления какими-то очень древними,
чуть ли не исконными эллинскими влияниями на «Островах Океа-
на» (Циммер) 1и. Другой ищет объяснения ближе к историческо-
му средневековью (Роже) и. Он полагает иллюзией исконность
греческой традиции в ирландской церкви и ищет ее источник в
более поздних влияниях двух греков, посланных на Острова и
притом ранее в страну англосаксов папой Виталианом, а именно
Адриана, аббата южноиталийской обители, и настоящего грека
из Тарса Теодора, за которым Адриан обязуется «следить», что-
бы он не внес в ирландскую церковь чего-либо «противного вере
по обычаю греков». Впрочем, сам Роже, в противность Циммеру
ведущий к более поздней дате даже ирландский «эллинизм», на-
1S6
стаивает на каких-то причинах, вызывавших именно в Ирландии
повышенный спрос на лучший греческий язык, благодаря чему
течение, созданное преподаванием Адриана и Теодора, падало на
особенно благоприятную почву.
Мы хотели бы остановиться на двух впечатлениях этого
ирландского эллинизма: человеке и философе Иоанне Скоте
Эриугене и произведении искусства— ирландском евангелии
(ныне ГПБ).
Нормандские нашествия на Ирландию вызвали переселение
Эриугены в Галлию ко двору Карла Лысого, где скоро он заслу-
жил привязанность и почтение этого короля, поклонника наук.
Здесь Эриугена развернул свою очень замечательную для его века
ученость и силу философской мысли, обусловленную оригиналь-
ной комбинацией проникновения в философскую литературу, как
латинскую, так и греческую. В результате Эриугена усвоил
взгляд на самую религию как силу, тождественную философии:
«свободному исследованию истины». «Разум не должен бояться
никакого авторитета, потому что он по самой природе выше
авторитета». «Откровение не должно стеснять свободу разума, но
возбуждать его к самодеятельности». Наиболее прославленное
сочинение Эриугены «De divisione naturae», «О разделении при-
роды», различает в ней «четыре формы»: 1) не созданная, но
творящая — божество; 2) созданная и творящая — идеи, посред-
ствующие между божеством и миром; 3) созданная и нетворя-
щая — мир как проявление божества; 4) не созданная и не тво-
рящая — божество как конечная цель всего. В этом пантеисти-
ческом миросозерцании Эриугены и в отношении его к
предопределению коренилась вера его в свободу мысли и на-
строение, которое было признано еретическим уже в его век, но
от последствий чего для его судьбы его защитила привязанность
короля. Но тот, кого прозвали «Гегелем IX столетия» и чьи
мысли еще раз воскресли в учении парижских амальрикан-
цев XIII в., в этот век встретив более тревожно-углубленное
.понимание, был осужден задним числом, и книги его, как и ему
подражавшие книги Амори (Амальрика), были публично сож-
жены.
Во всяком случае, гость из Ирландии в век Карла Лысого
был последним отсветом греческой культуры в латинском мире
и последним замечательным мыслителем каролингской поры на
Западе.
Но говоря о греческо-ирландской культуре, мы считаем инте-
ресным остановиться еще на одном памятнике ирландского ис-
кусства, тем более что его хранит наша ГПБ 12.
Только, в сущности, нынешним летом 1з собрали, если не раз-
решили мы в ГПБ загадки, связанные с этим замечательным
памятником. Это — великолепное ирландское евангелие VIII в.
Писано оно тем ирландским полуунциалом, который образовался,
несомненно, под давлением греческого с его развертывающимися
распуколками-буквами, с его изгибающимися осями 6, /г, d,
187
и т. д., с его семицветной радугой пятнышек, рассыпанных внут-
ри инициалов. Но особенно, конечно, изумительны великолепные-
арки и огромные инициалы фронтисписов. Все эти арки и фрон-
тисписы заполнены тончайшими плетенками, чаще всего чудес-
ной голубой окраски, напоминающей работу и окраску армянских:
плетенок, которых воздействия пришли по тем же путям, что и
эллинские, о нашествии которых мы говорили выше. Но чем осо-
бенно удивил нас один ориенталист, рассматривавший это еван-
гелие,— это было утверждение неких желтеньких улиток «китай-
кого стиля» в арках заглавных листов рукописи. Из какого бы
источника ни пришли они, их путь идет откуда-то с Востока,
и как бы ни раскрыть исторически источники всех этих загадоч-
ных явлений, как греческие буквы в латинских рукописях, как
hisperica lamina, как армянские плетенки и их голубые цвета,,
как желтые китайские улитки, всюду мы стоим на той же дороге,
по какой корабли Одиссея шли с востока на запад, за видением:
острова Туле и сплошных белых ночей. Так на второй из так
называемых «Великих островов Океана» в раннюю пору забрели,
чтобы перекочевать на латинский континент, обрывки эллинской
и еще более далекой восточной культуры.
IX. Ирландские странники и скриптории на континенте
Меньше четверти века отделяет смерть Кассиодора и замира-
ние его мастерской от той новой главы в их истории, которая
открывается прямо на средневековой странице, символически
воплощаясь в жизни основателей из следующего поколения и на-
совсем другого культурного круга.
«Мы, бедняки и скитальцы, обременяем вас и докучаем
своею многочисленностью, своею нуждою и крикливостью»,— пи-
шет Дунгал, ирландец, ученый-странник, как бы переживая исто-
рию долгих скитаний своих земляков.
Ночью рыдаю и днем,
Жалкий изгнанник и нищий,
Злой лихорадкой томим,
Ночью рыдаю и днем.
Что мне здесь делать, отец?
Ничего я, бобыль, не имею!
Даже пристанища нет.
Что мне здесь делать, отец?
День земляка твоего
Проведи, Колумбана Святого,
После уйдешь. Помолись
В день земляка твоего!
Эти скитания открываются сказанием о св. Колумбане.
С «двенадцатью товарищами» (как и в легенде св. Франциска
Ассизского, здесь чувствуется влияние апостольской легенды)
он покинул обитель Бангора, чтобы «сеять свет» в Европе.
«Кто ищет знания, пусть купит его у нас».
188
Движение с «Островов Океана» не ждало особых призывов*
меровингских и лангобардских королей. Неудержимо и стихийно
под давлением домашнего варварства в надежде на более вос-
приимчивую душу Европы оно шло в течение двух веков к юж-
ному берегу Ламанша, отражаясь в большой красоты сказаниях
о движении по воздуху и воде целых полков северных святых,,
до той уже каролингской поры, когда «Гиберння, презрев опас-
ности моря, почти вся с сонмом философов переселилась к
нашим берегам» 16*. Таков лейтмотив героев следующего поко-
ления — бродячих скоттов, вдохновителей книжного мастерства
Европы VII в.
Движение, которое в мастерских Боббио (Северная Италия)
сомкнётся вплотную с наследством Вивария, идет от прямо про-
тивоположного конца, от «Острова ученых и святых» (Insula
doctorum et sanctorum), загадочных очагов Гибернии (Ирландии)..
Нашествия норманнов с VIII в. вновь потрясли этот тихий,
загадочный мир, двинули его к новым странствиям. Покидая
родину, гибернские скитальцы руководились девизом: «Сперва
родину следует учить по примеру господа, а потом — покинуть,
по примеру апостола».
В соответствии с этим образом стоял весь бытовой колорит-
странствий. «В утлой ладье, в скудной одежде, без дорожных
припасов, но с драгоценными рукописями за спиной» скотты при-
ходили, продавая грамматические познания и расписные кодексы
«за удобное место, способных учеников и необходимую для
странников пищу и одежду». Большое расстояние отделяет нас
от благорастворения воздухов, морских купален и рыбой богатой
Пеллены далекого Вивария.
На этих путях Колумбан из Бангора основал ряд обителей на
Северо-Востоке Франции; Луксей для нас интересен по преиму-
ществу. Из-за столкновений с королевой Брунгильдой Колум-
бан бежал в Нейстрию, потом в Австразию, потом на берега Кон-
станцкого и Цюрихского озер, пока в 612 г. не перешел Альпы
и в Северной Италии — с 570 г. это держава лангобардов — на-
шел оседлость, создал обитель, библиотеку и скрииторнй, в то
гфемя (613 г.) как его спутник св. Галл полагал начала Сен-Гал-
леискому очагу 17*.
Таким образом, все три видные мастерские письма Европы —
Франции, Италии, Швейцарии— основаны инициативой ирланд-
цев.
Но во всех случаях пришельцы осели на земле, многократно
культурно вспаханной. Северный посев впитывал там и здесь ее
богатые соки, которые перерождали росток. Замечательно, что-
лолыне, чем в близком Луксее, ирландский стиль удержался в
далеком Боббио, хотя в Боббио ирландские кодексы встретились
с наследством Вивария.
Первая по-католически крещенная лангобардская королева
16* Из ирландских канонов.
17* Ср.: Шайтан М. Э. Ирландские эмигранты в средние века // Средневе-
ковый быт. Л., 1925. С. 179-2(У1.
189-
Теоделинда, подарившая Колумбану развалины старой церкви
Эбовия для основания обители и мастерской, содействовала, оче-
видно, передаче ему всего того книжного состояния, которое
через Рим добралось на Север, поддержав ирландско-лангобард-
<ский очаг награбленным на Юге культурным античным добром.
Но прилив ирландских кодексов не прекращался долго, как
и прилив ирландских странников. За Комгалом и Куммианом
(VII в.) в VIII—IX вв. Дунгал принес сюда всю свою библиоте-
ку, где находился среди ряда драгоценных кодексов, между про-
чим, бангорский антифонарий VII в.
На эти два наследства с начала работы мастерской наращи-
вается то, что будут создавать мастера самого Боббио, вербовав-
шиеся, конечно, из местных людей.
Если сопоставить работу этой мастерской на подступах к
Альпам с ее образцами в кодексах Вивария и кодексах ирланд-
ских, мы увидим, с одной стороны, сильные изменения, живое
движение, а с другой— падение книжно-рукописного мастерства.
Правила, на которых настаивал (не всегда успешно) Кассио-
дор, нарушены. Фонетика варварской речи всюду окрасила ла-
тинский язык. Сокращения вышли далеко за пределы прежнего
твердого закона. Перед нами то «радостное творчество», о кото-
ром так выразительно говорит Траубе. Аспирация, смешение
и и о, е и i в полном разливе. Изменилось и письмо. Это факт
первостепенного значения. После провала, вызванного лангобард-
■ским нашествием, покончено с спокойной монументальностью
унциала. В большинстве кодексов местного производства господ-
ствует письмо, которому давали имена полукурсива, книжного
курсива, итальянского прекаролингского минускула. В будущей
долгой жизни Боббио будет не один блестящий период. Но в пер-
спективе истории ранних очагов Боббио в отличие от Вивария
являет то смешение каких-то новых денниц и ночных кошмаров,
которые характеризуют раннее средневековье.
В ряде иногда очень конкретных, иногда почти неуловимых
черт сказывается отличие бытового колорита и психического тона
двух мастерских, отделенных менее чем четвертью века друг от
друга.
С одной стороны, обитель — поместье римского магната,
предоставленное им для тех, кого он называет друзьями и кто в
ближайшем его кругу выбит из строя культурной жизни. С дру-
гой — очаг, созданный на развалинах, в гостях у варварской ко-
ролевы, созданный далекими странниками, которые через Европу
пронесли свою тревогу и бедность и свою готовность учить и
писать за кров и пищу.
С одной стороны, прямая и непосредственная преемственность
-античного книжного мастерства. С другой — сложная комбина-
ция, где насильственно передвинутые обломки этого прошлого со-
четаются с северными традициями, воплотившимися в перенесен-
ных далеких библиотеках и с новой работой на месте, работой
измененного, отчасти пониженного тона.
■190
С одной стороны — почти гомеровской гимн, сложенный над
лазурным хребтом моря и рыбой обильной Пелленой, гимн лико-
ванью встающего со своего ложа Феба. С другой — мольбы о
хлебе насущном:
Что мне здесь делать, отец?
Ничего я. бобыль, не имею!
Даже пристанища нет.
Что мне здесь делать, отец?
Сопоставляя эти два впечатления, мы ощущаем власть про-
странства и слышим шорох времени.
X. Англосаксы
Явление последних лет ^меровингской эпохи — новые в е&
жизни анналистические, сперва краткие, а в дальнейшем
пространные записи — связано с тем хронологическим и кален-
дарным переворотом, который в половине VIII в. обошел конти-
нент, приближаясь к Галлии с «Островов Океана». До VI в.
вообще Европа жила старым счетом, установленным от «сотворе-
ния мира» двумя александрийскими компутистами. Эра условна
числилась в 5508 лет. Но в половине VI в. скифский монах Дио-
нисий Малый предложил иную эру — «рождества Христова», вы-
численную им на год от основания Рима 754-й. Она была очень
скоро принята в Италии, а затем в Англии, где уже в 604 г. ею-
помечена королевская хартия. Континент не отзывался на нее до>
742 г., когда ею, наконец, помечен диплом Карломана. Но с этого
года она принята в нем прочно, так же как и весь расчет новых
пасхальных таблиц, рассчитанный до 1064 г. Бедой Почтенным..
Новая пасхалия, скопированная для употребления для северных:
обителей, очень быстро обошла весь северный берег Ламанша и:
стала отправной точкой летописных записей: Notae breves..
Здесь — первый круг кратчайших анналистических записей на
полях пасхалии (прежде всего пасхалии св. Дионисия), а в даль-
нейшем — более длинных анналистических записей — повестей
каролингской эпохи, о чем в дальнейшем. Здесь мы полагаем
уместным остановиться несколько на всей совокупности воздей-
ствия на литературу космологическую и историческую незауряд-
ной личности Беды Почтенного 18*.
Беда считается первым замечательным энциклопедистом:
заальпийского Запада. Быть может, о нем следует сказать и
больше. В отличие от своих латинских предшественников, крохо-
борствующих у стола литературной античности, он воспринимает
мир по-своему: свежо и живо. Его экскурсы о природе, небе,
звездах, свете, темноте, воздухе и бурях не имеют характера
записок сухого эрудита, умершего для чувства природы. В них
всегда есть что-то личное, полнозвучное и живое. Ясный и широ-
кий взгляд его не рассеивается по мелочам. При первом сравие-
18* Для нас всегда было непонятным, почему даже пыпешипй язык наш,
ставящий идеалом чистоту и простоту Пушкина, переводит простое
слово venerabilis (почтенный) ухищренным «достопочтенный».
1911
лии космологических трактатов Беды с соответствующими им
трактатами Исидора Севильского кажется, будто английский уче-
ный находится в полной зависимости от испанского. Он воспроиз-
водит без отступлений его план и заголовки. Достаточно, однако,
более внимательного сопоставления текстов, чтобы убедиться, что
во многих случаях совпадает только общее построение. Беда
трактует космические явления совершенно независимо от Исидо-
ра. Таковы его трактаты о дне и ночи. Как ученый Беда многое
(затмение, лунные и солнечные периоды) толкует и яснее,
и основательнее Исидора. Как непосредственный наблюдатель
природы многим он интересуется иначе и живее. Именно север-
ного человека, северного жителя в нем должны были занимать
■колебания в длине и ночи, и дня, и этот отдел у него особенно
обстоятелен, а островного жителя — приливы и отливы. Стремле-
ние к одушевлению природы сказывается в его языке: он стре-
мится и как ученый, и как художник высокого стиля охватить
мир в его грандиозном: в стихиях и катастрофах. Его святые
особенно охотно молятся в бурю, «когда гремит с небес господь
и вышний подает голос свой». Как и автору посланий св. Патри-
ка, ему присуще вселенское чувство, то чувство, которому
такими полными гармониями звучали в ответ Книга бытия
и Псалмы Давида. Поэтому есть какая-то не поддающаяся бли-
жайшему определению связь между его «De rerum natura»19*
и его комментариями на Библию. Его трактат «О неделе» через
ряд расширяемых толкований от семи дней миротворения дохо-
дит до семи возрастов мировой истории. Через понимание види-
мых явлений космоса Беда ведет читателя к созерцанию «за
звездными пределами» вечного дня.
Но в партитуре мировой симфонии, которая развертывалась
перед его огромным умом и в которой он, первый из западных
компутистов, установил «меру и такт» своим произведением
«О расчете времен», его взгляд особенно притягивала ее челове-
ческая тема, проблема истории. В «Chronicon de sex aetatibus
mimdi»20* он, развивая мысль испанского своего предшествен-
ника, дает историко-философское построение, где история челове-
чества представлена как трудовая неделя, приготовляющая к вне-
временному блаженству вечной субботы. Мир казался всегда
«очень старым мыслителям, которые брали на себя усилие огля-
деть длинную дорогу истории. Почти фатально иллюзией такого
наблюдателя бывало ощущение себя близким к пределу времен.
Таково было ощущение Аврелия Августина. Таково будет ощу-
щение Иоахима Флорского. Таково настроение Беды. Шестой
трудовой день, по его исчислению, уже наступил. Каким числом
.лет или веков измеряется его «остаток» и близок ли день суббот-
ний, Беда не знает. Но он знает симптомы его приближения:
возвращение иудеев к правой вере, царство антихриста и борьба
'* «О природе вещей» (лат.).
'* «Хроника о шести возрастах мира» (лат.).
'192
v\ о с Михаилом. Однако Беда не склонен обесценивать и настоя-
щее. Он считает себя живущим в пору, полную надежд, стоит
обеими ногами на земле истории среди ковавшихся «христиан-
ских государств», отводя им положительно определенное место в
мировом плане. На родной земле, в исторической Англии он
видел «святых царей и святые битвы», где бился «сам Христос».
«История англов» Беды была только что закончена, когда произо-
шла битва при Пуатье. И Беда вернулся к своей хронике, чтобы
записать в нее сообщение об этом событии. Он вдумчиво пережил
и другие события из недавней истории континентальной церкви.
Беда был уже взрс^слым юношей, когда двенадцать мужей,
его соотечественников, среди которых находился Виллиброрд
(«он жив и поныне»), отправились к могущественному герцогу
франков Пипину Геристальскому и, принятые им дружелюбно,
посланы им были на проповедь во Фрисландию. Все это внушает
Беде те радостные тоны, в каких написано заключение «Исто-
рии англов».
Особенно яркой в этом «заключении» представляется фигура
Уттнфрида-Бонифация (это второе имя впоследствии дала ему
Римская церковь), одного из виднейших деятелей миссии в Гер-
мании и церковной реформы в Галлии, теснее привязавшей ее
к Риму. Сразу связавшийся с Римом и с каролингской державой,
он для всех своих шагов получал благословение первого и под-
держку последней. Он помазал на царство Пипина и его жену.
Он возглавлял церковные соборы в Галлии каролингской эпохи,
проводившие церковную реформу в тесной связи ее с Римом.
Утвержденный апостолом Германии и архиепископом Майнца, он
осуществлял миссию во Фрисландии, Баварии, Зальцбурге,
Регенсбурге, Тюрингии, Гессене и снова во Фрисландии, где
подвергся нападению язычников и был убит. Он оставил по себе
следы в литературе педагогической и поэтической («Загадки»)
и был из тех англосаксов, которые в единении с римскою цер-
ковью и франкской державой были проводниками англосаксон-
ской культуры и римской церковности, одним из ее агентов, кото-
рые, идя по следам кельтских, ирошотландских миссионеров
(игравших какую-то диссидентскую роль в отношении Рима),
осуществляли эту связь, как она прочно насаждена была со вре-
мен Августина Кентерберийского в Англии.
«Настали мирные, светлые времена. Многие благородные и
простые люди из нортумбрийцев могут сменить оружие брани на
монашеский обет. Чем кончится это— увидят следующие поколе-
ния. Таково в настоящем положение Британии, в лето от вопло-
щения 731, в чьем царстве да возликует земля и вместе с радую-
щейся в вере в него Британией да возвеселятся многие острова».
Отмечая эти заключительные записи «Истории англов», кото-
рых самые последние страницы дают ее хронологическое резюме,
мы не можем не сказать о судьбе первых ее рукописей, в част-
ности той — она отстоит всего на одиннадцать лет от завершения
автором всего сочинения,— которая, написанная, по-видимому,
7 О. А. Добиаш-Рождественская
193
в Эхтернахе в 746 г., попала в нашу ГПБ и. Она замечательна
тремя незаурядными чертами: 1) на полях ее заключительного
резюме писец по образцу самой первой собственноручной рукопи-
си «Истории англов» отсчитал от своего года годы назад и тем
самым дал возможность установить этот год, а именно 746;
2) он дал в трехцветной эмали некоторые выразительнейшие
incipit и портрет Августина; 3) на л. 46 он дал в северно-нор-
тумбрийском наречии гимн Каэдмона «величию божию в мире»
(см. наше издание в АМЕ и в Speculum, 1928 г.15).
Одна из драгоценнейших англосаксонских рукописей VIII в.—
рукопись Q.v.I № 18 нашей ГПБ являет прекрасный образец
англосаксонского расцвета накануне поры, которой дается имя
Каролингского возрождения.
В. Каролингское возрождение
/. Восстановление империи16
В главе VI [«Всемирной истории»] описано падение послед-
них Меровингов и восхождение на их место майордомов из дома
Арнульфингов. После Карла Мартелла для этой семьи намечается
имя их — Каролингов, а со времен Пипина — Пипинидов. При
Пипине последние Меровинги являются бледными тенями. Уже
при борьбе Пипина в Баварии, Аквитании и Лангобардии мы
почти не слышим о них. И все-таки еще братья Карломан и
Пипин на мартовском поле в 743 г. дали титул короля последне-
му из Меровингов, хотя и правили его именем: «Последний по-
чет, который свидетельствовала угасавшей династии династия,
идущая ей на смену». В 651 г. в стране был мир и Пипин был
единственным главою государства. Воспитанник монастыря
св. Дионисия, крестник Рагаыфреда, епископа Руана, опора
св. Бонифация, Пипин, по существу, уже был королем. Диплом
743 г. называет его тем, «кому бог вручил заботу правления».
Но Пипин еще не отваяшлся вырвать корону из рук Меро-
вингов. Он решился только на то, чтобы послать к папе «по воп-
росу о королях, которые были у франков и носили этот титул,
не имея королевской власти». И недвусмыслен был ответ Заха-
рии, сицилийского грека и опытного дипломата: «Лучше и наз-
вать королем того, кто имеет власть». И Хильдерик III с его
сыном были пострижены и отправлены в монастырь, а Пипин и
его жена помазаны на соборе в Суассоне св. Бонифацием, пред-
ставлявшим папский престол. Впрочем, в конце концов в 754 г.
и сам папа совершил помазание и под страхом отлучения запре-
тил совершать избрание королей «вне той семьи, которую возвы-
сило благочестие». И так как впервые было применено библей-
ское помазание священным елеем в Галлии — обряд, до тех пор
применявшийся в Испании у вестготов, в Британии у бриттов,
а потом у англосаксов,— королевская власть, дававшаяся у гер-
манцев поднятием на щит, со времен королей Каролингов дается
194
помазанием. Но уже при третьем Каролинге еще больше возвы-
шается ее значение и возвеличивается ее обряд.
Мы видели в главе VI историю этого возвышения. Длинный
ряд побед приводит к непрерывному расширению территории
франкской державы. Все отчетливее и активнее выступает
главный деятель этого роста, тот жадный и энергичный класс,
который, гонясь за землями и рабочими руками, движет на со-
седние территории войска и их вождей. С этими планами, для
этих вещей вырастает стремление еще более возвысить значение
каролингских государей. И так в кругах друзей Карла, в кругах
более всего англосаксонских его сателлитов, встает и получает
все больше плоти и крови давно, казалось, забытая мысль —
мысль о восстановлении Римской империи. Она вырастала почти
логически — для исторических мечтателей, а также и для
практиков — из факта расширения власти Карла, его владений
почти до пределов былой Западной империи.
Идея эта, во всяком случае, особенно жива была в кругах
англосаксов в Вечном городе. Кварталы, которые они заселяли в
Риме, отзывались на нее наиболее сочувственно. И, несомненно,
их пропаганде в значительной степени обязано было событие,
которое произошло несколько неожиданно для самого императо-
ра, как и для них самих, внезапно для совокупности западного
мира, когда 25 декабря 800 г. на рождественской мессе, склонив-
шись над коленопреклоненным Карлом, папа возложил ему на
голову императорскую корону и присутствующие воскликнули:
«Да живет и побеждает Карл Август, венчанный богом римский
император!». После этого троекратного восклицания народа сам
папа «преклонился» перед нововенчанным цезарем. Но Эйнгард в
своей биографии Карла передает, что Карл, выходя из церкви,
сказал: «Если бы он, Карл, только знал о намерении папы, он
не вошел бы в церковь в тот день, будь то самый великий
праздник».
На Западе подыскали толкование поведению Карла: он не хо-
тел получить венчание из рук папы. Как впоследствии на голо-
ву своего сына Людовика, он хотел сам возложить корону на
свою голову. Он не считал налаженными отношения с визан-
тийским императором, чтобы уже принять ее, и считал возложе-
ние преждевременным.
Как бы то ни было, западный венец увенчал голову каролинг-
ского императора. Западная Римская империя была восстановле-
на, и ее носителю оставалось выводить все следствия, тем более
сложные, что возложение короны не устраняло «помазания» и
римское венчание не устраняло библейского. Наследник цезарей
не переставал быть наследником Давида и Соломона, и двойной
сан почил на Карле и его детях и внуках, шедший одновременно
по римской линии и по линии ветхозаветной. И тот, перед кем
открывались державы за Рейном, Эбро, Дунаем и Эльбой, отны-
не был на них правомочен в силу двойной власти — римской и
спяще иной.
7* 195
Возвращение мечты о Римской империи, после того как уже
однажды подобные настроения имели место при короле Теодори-
хе с внушенными ему Кассиодором видениями и фантазиями, по-
вторяется вновь в век Карла Великого. Этот век любят назы-
вать «первым» или даже «вторым возрождением», или Каролинг-
ским возрождением. Многое в его оболочке напоминает тот Ре-
нессанс, который придет с XVI в.
II. Возрождение античного стиля
Карл и его дети и братья любят искать в образах античных
зданий отзыва своим вкусам и переносить в Лахеи и Тионвилль
архитектурные подражания классической античности, а подчас и
целые колонны и капители античных зданий Равенны и Рима.
Каролингские мастерские письма среди письма нового, воплоща-
ющего искания чего-то сбивающегося на действительно античные
его формы, в виде рубрик и заглавных букв ищут восстановления
подлинных капитальных форм, вполне напоминающих античную
строку и подражающих античной надписи. Каролингский стих
отвернулся от капризного, подвижного меровингского ритма,
чтобы вернуться к метру, в который каролингская поэзия обле-
кает надписи капелл и памятников, заковывая в него посвяти-
тельные четверостишия.
III. Дворцовая академия
Эйнгард в своей «Жизни Карла» рассказывает (а Валафрид в
комментарии к ней подтверждает) о том вкусе и к литературе,
и наукам, который господствовал при дворе императора. «Из
всех государей он был самым жадным в поисках [людей] знаю-
щих и в побуждении их к философствованию. И потому царства,
порученного ему богом, туманный и, так сказать, слепой простор
он как бы осиял новым излучением всей науки, до тех пор не-
ведомой этому варварству» (Валафрид). Менее цветист, но более
конкретен Эйнгард. Говоря о самом Карле, он замечает, что «им-
ператор немало трудился над изучением чужих языков, из ко-
торых латынь усвоил почти как свою речь, по-гречески же толь-
ко читал». Тот же Эйнгард говорит о занятиях Карла у Петра
Пизанского грамматикой, у Алкуина — иными науками: ритори-
кой, диалектикой, астрономией. Из блиставших при дворе или,
как ее называли, в Дворцовой академии — Academia Palatina —
поэтов следует назвать Ангильберта, получившего прозвание
«Гомера», Петра Пизанского — «Назона», Теодульфа, епископа
Орлеанского. Сам Карл получил в этом придворном кругу про-
звище «Давида», а также «Августа». Здесь были в ходу подра-
жания Вергилию: пасторальная поэзия в диалогической форме.
Но для нынешнего читателя ценнее и интереснее сравнительно
с этой пиитической продукцией каролингской поры ее богатая
содержанием эпистолография и особенно разного рода историче-
ские писания.
196
IV. История. Анналы
Широкие и далекие планы строительства империи вызывали
и далекий рефлекс назад: па ее прошлое. Ее друзья и сотрудни-
ки не только искали в Библии и в Римской империи параллелей
и воспоминаний, но ставили задачей в проходящем течении со-
бытий закрепить «глагол времен», связать с нынешним вчераш-
ний день. По скрипториям монастырей перед ними лежали пас-
халии, рассчитанные Бедой, и летописи, близкие к «мысли
государевой», записывали на их полях — опять по годам —
проходящие события. Но летописцы эти довольно скоро ощутили,
какой живой интерес принимают император и его близкие в
своей истории. За писанием анналов все более внимательно
начинают следить приверженцы императора. Особенно с момента,
когда из кратких записей эти анналы превращаются в простран-
ные повести. Дело это постепенно становится все более ответст-
венным и официальным.
Исторический критик начинает нащупывать у «пространных
анналов» — так называемых «королевских» — устойчивых редак-
торов, ведущих в определенном духе целые отделы. Французский
ученый Габриэль Моно 17 доказал, что этими редакторами были
главы королевской капеллы, «архикапелланы», в этой их роли —
исповедники короля, тем самым хорошо осведомленные в полити-
ке, именно в том, что называлось «совет государев». Большая и
точная осведомленность, с одной стороны, с другой же — опре-
деленная тенденциозность составляют характерные черты «Коро-
левских анналов» того нового рода, который вступает в каро-
лингскую эпоху и будет занимать ее в течение двух поколений,
чтобы потом разбиться на несколько струй с особым националь-
ным содержанием. Сен-Бертинские анналы сосредоточиваются на
Франции. Зарейнская история сосредоточивается в анналах
Мецских, Фульдских, Примских, Регинона. Вообще анналистика в
Германии тянется дольше, чем во Франции. При императорском
дворе Оттонов эта традиция все еще живет, тогда как [в целом]
она уже исчезла, опять уступив место провинциальной хронике,
автором которой вновь станет монах вместо официального лица,
пишущего по внушению государя и под редакцией его духовного
министра.
Но исторический род расцветает в каролингскую эпоху и в
других формах. Успехи — более всего за Рейном — христиан-
ской миссии и чисто исторические «подвиги» миссионеров вызы-
вают реальный исторический, а не фантастический интерес к
«житию». Такие именно жития, например жития Бонифация,
Стурма, Виллиброрда, дает каролингская эпоха. Богата историче-
ским содержанием каролингская переписка, например письма Ал-
куиыа, Петра Пизанского, самого Карла.
197
V. Эйнгард. «Жизнь Карла Великого»
Один совсем новый род литературы под влиянием античности
узнала каролингская эпоха. То была «биография императора».
«Писатели императорских биографий» (Scriptores historiae
augustae) были давно уже исчезнувшей породой. Их урожай
снова вызывает к жизни «Каролингское возрождение». Эйнгард
возьмет в руки перо, чтобы в подражание Светошгевой биогра-
фии Августа писать биографию Карла: «Vita Caroli Magni».
Эту биографию оценивали очень различно. Находя подража-
ние слишком близким, зачастую дословным, историки-критики
готовы были совсем обесценить труд Эйнгарда. Такую оценку мы
сочли бы крайне несправедливой. Светониев образец послужил
схемой или некой «анкетой», которая вызвала из осведомленности
Эйнгарда факты и признания (о жизни Карла), о которых ина-
че автор никогда не задумался бы, но которые являются совер-
шенно оригинальными для этой биографии. Мысль рассказать о
построенных Карлом дворцах, мостах, городах, о далеких госу-
дарях, с которыми он сносился, о семейных его отношениях и
просветительных интересах — все это не пришло бы в голову
меровингскому биографу. Для всего этого часто взяты выражения
из классической биографии, выражения, но не факты. И мы не
можем не быть благодарны Светонию за то, что на все эти фак-
ты он навел нашего автора и под его нажимом выявилась и ожи-
ла вся своеобразная интимная, культурная картина царствования
первого средневекового западного императора. Эйнгард имел по-
следователей в «императорской биографии», а его сын Людовик —
жизнеописателей в «Астрономе», в Тегане, в Эрмольде Черном.
Любопытны исторические поэмы каролингской эпохи, как «Вой-
ны Парижа»: Bella Parisiacae Urbis, прославляющие норманнские
осады города. Но еще примечательнее те исторические произве-
дения, которые создались на периферии каролингского мира,
развиваясь скорее по типу связных повестей, чем анналов. Из
таких произведений каролингской периферии мы указывали на
сочинение Беды Почтенного. Укажем еще другое: «Историю
лангобардов», произведение славного Карлова пленника Павла,
сына Вариефрида. На сочинении этом и его авторе стоит несколь-
ко остановиться.
VI. Павел Диакон. «История лангобардов»
Лангобард родом, любивший называть себя «сыном Вариеф-
рида», Павел получил воспитание в Павии и благодаря хорошей
школе рано награжден был титулом «диакона». В какой-то пе-
риод своей жизни он жил в монастыре Монте-Касситю. Это, по-
вндимому, было одновременно с двоюродным братом Карла' Ве-
ликого, Адалардом, когда Павел впервые сошелся с ним.
А в 774 г. совершается поход Карла на Италию. Павия взя-
та франками. Лангобардское королевство присоединяется к дер-
жаве Карла. Оно подчиняется не сразу. В 780 г. происходит
108
возмущение против франкской власти в городе Фриуле, и одними
из самых яростных мятежников являются родственники Павла,
и особенно его брат. Сурово отношение к ним Карла. Он уводит
их в плен на север и пользуется этим предлогом, чтобы склонить
на тот же путь знаменитого писателя, которому за его службу
при Дворцовой академии подает надежду на помилование брата.
Долгой и разнообразной была эта служба. Павел учит грече-
скому языку царевну, дочь Карла, невесту византийского царе-
вича. Он пишет множество эпитафий, похвал и посвящений каро-
лингским принцессам, умершим и живым. Он пишет «Историю
мецских архиепископов» — предков каролингской семьи, и уже в
этой коллективной биографии он проявляет себя хорошим исто-
риком. Но для этого ему представится более интимно интересую-
щий его повод.
В 787 г. Карл, наконец, считает заслуженными п прощенны-
ми вины фриульских мятежников. Из стихотворной переписки
между ним и Павлом видно, что в этом году он соглашается от-
пустить их на родину. И тут обнаруживается загадочная дата и
загадочный этап в жизни Павла. Мы отсылаем к специальному
нашему исследованию21* для детального заполнения того и дру-
гого. Читатель, пожелающий проследить за нашей аргументацией
над одной очень замечательной рукописью нашей ГПБ, которая
открывается, несомненно, подлинным письмом Павла, сына
Варнефрида, к Адаларду, аббату Корби, согласится с нами:
1) что первые 12 строк этой рукописи — подлинники письма
Павла, 2) что писаны они уже в разлуке с Адалардом, 3) на пути
из Галлии, 4) на родине Павла во Фриуле, 5) пред лицом род-
ных воспоминаний и 6) наконец что в этот момент оживают все
эти воспоминания и встает и определяется мысль написать исто-
рию родного города и родной страны. «История лангобардов»
только и могла быть задумана и воспоминания собраны в эти
месяцы пребывания во Фриуле. Написана же она, очевидно, бу-
дет в «молчании» Монте-Кассино, куда Павел окончательно уда-
лится после этого последнего свидания с близким ему миром. Не
хроникер, не анналист, Павел являет себя в «Истории лангобар-
дов» совершенно своеобразным писателем. Его повесть замеча-
тельна языческой старой сагой о Водане и Фрее, сообщениями о
растительном и животном мире Альп, сказаниями о старых лан-
гобардских родах, их героях и женщинах, битвах и передвижени-
ях. Это, конечно, редкий шанс для истории лангобардов, что в
момент, когда уже над нею спустился занавес, она нашла еще
писателя-патриота, писателя с горячим сердцем и хорошим ли-
тературным талантом, который успел уловить и запечатлеть ска-
зание о ней в годы, когда политически она уже была мертва и
предание о ней закрывалось туманом.
21 * Добиаш-Рождественская О. А. Ранний фриульский минускул и одна
из проблем жизни и творчества лангобардского историка VIII в. //
Вспомогательные исторические дисциплипы: Сб. статей. М.; Л., 1937.
С. 109-139.
199
VII. Капитулярии
Напряженная духовная деятельность каролингской эпохи
сказалась в ее усилиях в двояком направлении: вперед и назад.
Она одинаково живо и энергично «рефлектирует», как и «декре-
тирует». Она отражает, осмысляет уходящую историю, она стре-
мится строить планы жизни, нормировать ее — законодательство-
вать. Как и в предыдущем хронологическом отрезке, мы полагаем
правильным предоставить социальным и политическим разделам
настоящей книги изучение содержания и каролингского законо-
дательства, во всяком случае, большей части его глав. Здесь,
кроме вопроса о формах законодательной деятельности, коснемся
специально культурных ее тем. Форма законодательной деятель-
ности в каролингскую эпоху была троякая. Либо то был «закон»,
постановление, подтверждающее старое положение народной
«правды», «присоединяемое» к нему,—legibus addenda, либо то
был «капитулярий»: постановление, делящееся на главы (capitu-
la) — capitularium, издаваемое волей государя самостоятельно:
per se scribenda. Либо, наконец, то было решение, постановляе-
мое в собрании сановников светских и духовных, имеющем авто-
ритет церковного собора. В главе V описываются состав законо-
дательных собраний, процедура и методы их решений, формы
письменного закрепления. Из этого огромного и сложного мира
законов, соборных актов и капитуляриев к области каролингской
культуры в тесном смысле относится — поскольку нас интересует
культура материальная — знаменитый капитулярий «О поместь-
ях», поскольку же выдвигается культура духовная — многочис-
ленные капитулярии о церкви и школе и еще более многочислен-
ные acta conciliorum, соборные акты на ту же тему.
VIII. Сельская поэзия
Капитулярий о поместьях в этой книге служит основой главы
о сельскохозяйственной жизни нашей эпохи. Поэтому мы его не
будем здесь анализировать. Но мы не можем не коснуться тех
отзвуков, какими ответила на эту тему, очень жизненную, в каро-
лингских интересах богатая поэзия эпохи.
«Время теперь охотиться по снежным полям на зайцев — так
открывается поэма Вандальберта Примского о двенадцати меся-
цах — и в разнообразные западни ловить пестрых птиц, что пор-
хают по полям. Пора, отбросив заботы, отдаться отдыху в зим-
ние дни...» Следя за полным расцветающих от месяца к месяцу
живых красок течением годовой жизни, современный читатель
ощущает себя в подлинном потоке Ренессанса. Он живо чувству-
ет, как главное лицо каролингской эпохи, заказчик ее земельных
завоеваний, имперской славы и жизнерадостной поэзии, желает
видеть себя в отражении, в особенности сельскохозяйственной,
идиллии в горациевом стиле. От «душистой земляники» мая,
«свежего июньского салата», за алыми вишнями и желтыми сли-
200
вами июля следуют виноградные лозы, дозревающие в сентябре,
в ярком осеннем ландшафте уже предупреждающие отрадные для
земледельца бури поздней осени, свиные паствы холодных меся-
цев и их зимний покой. А рядом с этой двенадцатимесячной
пышной ризой природы книга «Об обработке огородов» привлека-
ет особенно интимное сочувствие и конкретную любознатель-
ность своей четкой, деятельной и бережной обрисовкой огородной
работы от первых шагов земледельца до осеннего сбора плодо-
носного его труда.
Так расцветила каролингская поэзия сельскохозяйственное
каролингское законодательство, отвечая живописно-торжествен-
ными метрами на «заказ» того же класса, который раздвинул до-
пределов былой Западной империи территорию каролингской дер-
жавы, руками папы поднял над головой ее представителя рим-
ский венец и усилиями ее писателей и поэтов возрождал атмо-
сферу «античности», а также и священной библейской власти.
Здесь вновь и вновь ставился вопрос о церкви и школе, о содер-
жании и направлении того и другого в интересах «имперского
целого» и несшего его на своей вершине феодального строя.
IX. Церковь и школа в каролингскую эпоху
«Псалмы, заметки, счет, грамматику по отдельным монасты-
рям и епархиям, а также католические книги тщательно исправ-
ляйте. Так как часто бывает, что иные хотели бы хорошо мо-
литься богу, но вследствие неисправленных книг молятся плохо...
И не позволяйте портить ваших детей ни в чтении, ни в письме.
Если же будет нужда переписать евангелие, псалтырь или мис-
сал, пусть списывают их люди совершенного возраста и со
всяческим тщанием».
Хотя в этом картулярии не говорится ничего прямо о школах,
но довольно ясно, что именно о них приходится думать, ища ме-
тодов «исправлять детей и самые книги». Тот же смысл имеет
письмо Карла к аббату Фульды с поручением передать экземп-
ляр этого письма «всем епископам и во все монастыри». Замечая,
что в письмах, получаемых государем, «чувства добры, а речь
груба», государь объясняет это «недостаточностью образования».
Чтобы справиться с этой бедой, надлежит, замечает Карл, «най-
ти людей, которые имели бы охоту и возможность учиться и же-
лание учить других». И так как таких не находилось среди
франков, император призывал их от других народов: англосаксов, *
ирландцев, лангобардов, баваров. Первое место в их кругу занял
Алкуин.
X. Алкуин
Он был родом с «Островов Океана». Уроженец Нортумбрии,
ученик Иорка, где учил в то время ученик Беды Экбер. «Одним
он преподавал правила грамматики, на других изливал волны
риторики, этих готовил к битвам, тех к песням Аонии. Он объ-
201
яснял гармонию неба, затмения Луны и Солнца, бурные движе-
ния моря, землетрясения, природу человека и животных, ком-
бинации чисел и различные их формы. Он учил верным способом
вычислять возвращение Пасхи, но в особенности раскрывал тай-
ны св. Писания». Вооруженный всей этой премудростью, Алку-
ин, познакомившись в Италии с Карлом, произвел на него ог-
ромное впечатление и вызвал с его стороны приглашение к себе
на многие годы, приглашение, закончившееся назначением его на
видный пост аббата Турского монастыря, а еще раньше — на
пост учителя самого Карла, его семьи и молодежи Дворцовой
академии.
Заслужил большую славу и стал надолго стереотипным метод
преподавания, практиковавшийся Алкуином. Это был «вопросно-
ответный метод» (Interrogatio — Responsio), где знатные учени-
ки англосаксонского аббата в заготовленном учебнике якобы осы-
пали его рядами хитроумно-связанных вопросов, а мудрый аббат
удовлетворял их чередованиями то реально-трезвых, то символи-
чески-приподнятых ответов: «Что такое письмо? — Хранитель
истории. Что такое слово? — Предатель мысли. Кто рождает
слово? — Язык. Что такое язык? — Бич воздуха. Что такое
воздух? — Хранитель жизни. Что такое жизнь? — Радость счаст-
ливых, печаль несчастных, ожидание смерти. Что такое чело-
век? — Раб смерти, гость места, проходящий спутник». Подобных
вопросно-ответных учебников осталось немало в богатом наследии
Алкуина. Есть книги-беседы, которые с самого начала вызывали
подозрения в своей поддельности. Такие долго тяготели над од-
ной любопытнейшей Interrogatio — Responsio, которую издатели
XVI в. приписывали X в. и считали подделкой. Эта примечатель-
ная рукопись, попавшая в нашу ГПБ, установлена как кодекс
IX в. (ее столь характерные буквы /V унциальное в строке и а
меровиигское) и как ранняя каролингская и вполне подлинная
книга 18.
XI. Второе поколение
Первое созвездие светил Каролингского возрождения не успе-
ло еще сойти со сцены, как на смену ему выступает второе, еще
шире раскидывающееся по пространству каролингской империи.
Одним из них, особенно оригинальным, был поэт, музыкант и
историк Ноткер Бальб («Заика»), писавший полнозвучными рит-
мами и оставивший много тонких высказываний о значении и
оттенках музыкального искусства, а также любопытную для
истории его легенды биографию Карла Великого. Другим инте-
ресным поэтом «второго поколения» был Валафрид Страбон, аб-
бат Репхепау, а также Вапдальберт Примский (о нем см. выше).
Учителем их всех был ученик Алкуина и начальник школы
Фульды Рабаы Мавр, ввиду восточной ориентации своей дея-
тельности получивший прозвание «Наставник Германии» и кого
можно было бы назвать «центральным человеком каролингских
достижений». В качестве весьма плодовитого писателя-педагога
202
Рабан имел отношение ко всем школьным проблемам, а также
проблемам церковной дисциплины. В своем трактате «О вселен-
ной» (De Universo) он проявил себя как своеобразный религиоз-
ный энциклопедист, построивший свою энциклопедию, с одной
стороны, на Библии в символическом ее истолковании, а с дру-
гой — на Беде—Исидоре. На редкость скучная, монотонная кни-
га эта пользовалась в его век и в следующие огромным почтени-
ем и популярностью вопреки ее почти одурманивающему впечат-
лению однообразия, какое ныне она производит на читателя.
Широковещательный многоречивый педагог кончил в почетном
сане архиепископа Майнцского. Слава его писаний надолго пере-
жила «центрального человека» второго периода Каролингского
возрождения.
XII. Скриптории. Письмо и книга в каролингскую эпоху
Что касается одеяния книги каролингской эпохи — вообще оно
прошло через очень значительные изменения. Каролингская ма-
стерская письма (каролингский скриптории) видала рождение
совершенно нового письма, так называемого каролингского ми-
нускула.
Оно тоже было «возрождением» античного письма, хотя толь-
ко в известном смысле. После четырех веков господства разнооб-
разнейших «национальных курсивов», очень трудных и часто без-
образных, в порядке взаимного сближения подвижного быстрого
курсива и медленного «книжного» письма, в каролингские века
создалось некоторое среднее письмо, сочетавшее качества легкой
читаемости и быстрого относительно выписывания. По остроум-
ной формуле де Бойярда, каролингский минускул создался по-
степенным приближением друг к другу регулизирующегося кур-
сива и становящегося все более подвижным унциала, «как бы в
итоге качания некоего маятника между полюсами курсивным и
унциальным». Место его остановки и обозначило каролингский
минускул. В каком скриптории? По мнению' Делиля22*, это
произошло в Туре. По нашему мнению 23*, на 15 лет раньше в
Корби, при управлении Адаларда.
И другие особенности выявляются в письме Каролингского
возрождения. В нем устанавливается строгая и четкая «иерархия
шрифтов» — распределение и чередование их значения: употреб-
ление в особенно «важном» значении капитального монументаль-
ного письма, в другом, пониженном ранге — «капитального ру-
стичного», в третьем — унциального и в самой скромной роли —
каролингского минускула. Применялись для осложнения той же
«иерархии» миний 19 и чередование других красок — с помощью
таких средств устанавливалось расчленение текста. В особенно
22* Deslile L. Memoire sur Tecole calligraphique de Tours // Memoires de
l'Academie des inscriptions, 1886. T. 32. P. 29-56.
аз* Добиаш-Рождественская О. А. История письма в средние века. М.;
Л., 1936. С. 141 ел.
203
торжественных случаях применялся пурпурный пергамен целыми
листами или лентами (см. также рукописи в ГПБ) и, наконец,
металлическое письмо, золотое, или серебряное, или в комбина-
ции (см. там же эти рукописи). Книга ищет роскошного убора
в блеске переплета, и его наряд из драгоценных камней в золо-
тых гнездах доныне еще чарует взгляд па сохранившихся досках,
металлических или одетых в покров дорогой ткани или сафьяна.
В торжественных метрах, посвященных богатой мастерской,
так воспевается пышная каролингская книга, писанная золотом
на пурпурном пергамене:
Фоны пурпурные здесь письмена золотые покрыли,
Алою кровью гремящее царство открыто небес,
Радости райские нам звездный чертог обещает,
В ярком сиянье торжественно слово господне блестит...20
Так, облекая их торжественной символикой, возвещали книжную
эстетику новых господ придворные каролингские поэты.
Роскошная техника сохраняется почти исключительно для
текстов евангелия и псалтыри. Она вызывала протест некоторых
аскетически настроенных отцов церкви, опасавшихся, что, отвле-
каемые красотою убора, читающие мало будут вникать в глубину
содержания.
Но, как и иконоборство VIII в., преследование золотого ма-
стерства не могло остановить его успехов и славы. Церковь, чьи
высшие органы сливались с господствующими классами, повеле-
вала и хотела повелевать и умами, и чувствами. «Церковное
благолепие» — блеск и роскошь оформления церковных обрядов
и предметов, импонировавших чувству пасомых, как и управляв-
ших,— поощрялось одинаково в эти торжественные века иерар-
хией церковной и светской.
Г. Оттоновские века (IX — X)
I. Пестрота этнографии и культуры в Италии
В главе V очерчены внешние судьбы Запада в послекаролинг-
ские века и его экономические и социальные отношения. Мы
видели, как былая Галлия — впоследствии Франция — организу-
ется в феодальное королевство Капетингов. В Италии и Германии
над союзами феодальных державцев высится «священная власть
императоров» — Оттонов. Пестры культурные их судьбы. В куль-
туре Италии в особенности бросается в глаза сложность ее этно-
графического состава. Если Рим и вотчина св. Петра и окружаю-
щая ее и тянущаяся от них к северу и югу зона остаются еще в
основе латинскими, если язык памятников этой территории толь-
ко дает намеки на меняющийся, переламывающийся к итальян-
скому звучанию, то ряд островов на земле Италии и прибреж-
ных ее зон сохраняют память о былой «Великой Греции», удер-
живают с эпохи побед Юстиниана в VI в. византийское население
и византийскую власть. Население это устойчиво в городах и га-
204
ванях Пентаполя21 и Экзархата, в поселениях Сардинии и Си-
цилии, в деревнях Апулии и Калабрии, в их монашеских пустын-
иожительствах и киновиях, давление которых отразилось, не-
сомненно, на возникновении и формировании бенедиктинского
движения. Последовавший в половине VI в. разлив лангобардов,
захвативший долину По, Тоскану и Романью, область Сполет-
скую и Беневентскую, в северных из этих областей в особенности
укрепил другие элементы германского заселения, какими были
остготы и другие. Что вестготы и вандалы, а также свевы только
прошли через Италию, мы уже знаем, но с 20-х годов IX в.
в Южной Италии появляются, чтобы сосредоточиться в Сици-
лии, сарацины. В Южной Италии с ними помогала бороться ви-
зантийская армия, изгнала их отсюда, и эти ее заслуги оправда-
ли оживление византийской здесь власти и организацию само-
стоятельной византийской фемы.
Но утверждение арабов в Сицилии было прочным. Их поселе-
ния и влияние здесь удержатся века, постепенно смягчаясь и
воздействуя положительно на культуру местного населения, что-
бы впоследствии занять видное и влиятельное место в жизни и
культуре норманнского образования, а в XIII в.— в культуре
государства Фридриха II Гогенштауфена.
Над всеми этими этнографически-культурными движениями и
изменениями в X в. в Италии опять поднимается императорская
власть с севера, власть Оттонов. Мы знаем, что в годы 951—
973, 973-980 и 980-1002 три Оттона - I, II, III - утверждали
свою «священную империю» в Италии. Все они, заявившие себя
политической энергией, воинственной доблестью, рыцарскими ка-
чествами, умели завязывать выгодные брачные связи и диплома-
тические сношения. Оттон I Великий, женившись на вдове
итальянского короля Лотаря Адельгейде, стал королем Италии и
императором.
II. Византийское влияние в Италии. Феофано
Оттон II блестящим браком с византийской царевной Феофа-
но создал сильное византийское влияние при немецком дворе.
Церковное и светское зодчество германского круга конца X в.,
фрески стен монастырских и соборных, мозаика стекла, убор ру-
кописей отразили византийский стиль и блеск. Его формула во-
плотилась в знаменитой книге «Schedula diversarum artium»
(«Компендий различных искусств») Феофила. Ее полный энтузиа-
зма автор, монах или священник, возможно немец (есть преда-
ние, что имя его было Роже), много пространствовавший по
итальянскому и византийскому югу, так определяет свою зада-
чу: «Ты, кто прочтешь эту книгу! Я не скрыл от тебя ничего,
что мне известно. Я научил тебя тому, что знают греки в искус-
стве подбора и смешения красок, итальянцы — в чеканке серебра,
в парезах слоновой кости, шлифовке тонких камней, чем славна
Тоскана, в искусствах Дамаска, какими владеют арабы, тому,
205
чем сильна Германия: в ковке золота, железа, меди, в сочетаниях
драгоценного и блестящего стекла, какими славна Франция».
Более ста лет давало германскому искусству блеск воздейст-
вие эпохи Феофано и прошедшее через Рейн и Дунай влияние
странствий иров и англосаксов. Память об этой поре хранит осо-
бенно большое искусство монументальных росписей Рейхенау,
с характерной для него силой творческого замысла, самобытной
гармонией композиции, твердостью рисунка и красотой красоч-
ных комбинаций. Расцвет Рейхенау отодвигает в тень спокойное
и более неподвижное искусство Трира, Эхтернаха и Кёльна. Эта
живописная монументальная страница стоит в гармонии с не ме-
нее интересным расцветом искусства рукописного на всей каро-
лингской периферии, где над книгой совершается неведомая
классической древности работа синтеза письма и живописи, где
письмо становится «живописным», где картина-миниатюра под-
чиняется инициалу как определяющей раме.
От этого «византийско-германского века» не один памятник
рукописного искусства хранят витрины нашей ГПБ 22. Ее посе-
титель будет очарован огромной Библией, где на каждой страни-
це притягивает взгляд многоцветная штопка шелками — в форме
цветов и листьев — терпеливых вышивальщиц и где в начале
глав на «литом» золотом фоне инициала в сине-зеленой тунике
вырастает великолепная фигура пророка.
Такова картина расцвета искусств в Оттоновской Германии.
В ту же эпоху нельзя не отметить в ней проявления научной
мысли. Оно связано с личностью Герберта 23.
Связь Герберта с Оттонами не носила того интимного харак-
тера, какою он связан с родиной своей, Францией, о чем скажем
дальше. Но всегдашний фавор императоров, с одной стороны,
с другой — ненависть Герберта к феодальному раздроблению и
его вера в принцип империи сделали из них в целом ряде слу-
чаев подлинных союзников. Познакомившись с Гербертом, бед-
няком по происхождению, в 970 г., один из Оттонов (I) сделал
его аббатом Боббио, воспитателем своего сына, главным оратором
знаменитого диспута по философии в Равенне, другой же — его
ученик (II) — архиепископом Равенны, с 999 г.— папой рим-
ским под именем Сильвестра — намек на отношения императора
Константина и Сильвестра I. Так, ученость и слава Герберта
осияли «Оттоновский ренессанс». Но взросли они и развернулись
не в Германии. Герберт как культурная оригинальная сила при-
надлежит Франции и арабской Испании.
III. Франция. Ключи
В других главах дан очерк переворота, который окончательно
оформил феодальный режим во Франции и дал Парижу и рядом
с ним Реймсу главенство в стране. Для первого это было прежде
всего главенство политическое, для второго — церковное. Для
того и другого — заметное культурное первенство, хотя следует
206
сказать, что само феодальное дробление сообщило и многим
другим очагам, дав им независимость, значительную силу луче-
испускания. На наиболее ярких из таких очагов мы остановимся
и присмотримся к характеру их цветения. Очаги Прованса уже в
:>ту раннюю пору обещали ту сильную юридическую жизнь, кото-
рая характеризовала их особенно впоследствии, привязавшись к
университету Моыпелье. Но уже и в эти годы она сказывалась в
богатом, производстве хартий, в стремлении и искусстве закреп-
лять в деловой грамоте каждый оттенок правовых отношений.
В Бургундии бросаются в глаза проявления монастырских начи-
нании. Здесь главная территория занята очагами Клюни, живым
ростом «клюнийского движения».
С движением этим мы уже на грани классического средневе-
ковья: с одной стороны, на подымающейся волне феодального
формирования, с другой — нарастания борьбы с ним. В 910 г.
герцог Аквитании Гильом Благочестивый в бургундском поместье
своем Клюни создал монашескую общину, сперва включавшую
всего двенадцать братьев, но сразу же получившую исключитель-
ную привилегию подчинения папе nullo medio — «без всякого по-
средника». Так в мысли феодального князя и его небольшой ду-
ховной дружины — вернее всего, зароненной с вершины римского
престола — начинает зреть и крепнуть идея черной римской ар-
мии, изолирующейся среди иерархии феодальной и епископской
в качестве непосредственной опоры римского трона. Устав, кото-
рый приняли клюнийцы, был устав Бенедикта Нурсийского, ос-
ложненный реформой Анианского его тезоименника. Уже в пер-
вые годы, при жизни первого аббата, аскета Бернона, устав
Клюни приняли шесть монастырей.
Но движение растет с изумительной быстротой, захватывая и
соседние страны. Одним из самых могучих и на Рейне, и в Ло-
тарингии стал Хиршау, поставщик /духовников для императоров
германских, как сам Клюни — для королей французских, клю-
нийские обители Англии — для потомков Вильгельма Завоевателя.
Вскоре совесть pi политическая мысль государей Европы всецело
находятся в руках клюнийских аббатов, под давлением которых
клюнийские монахи превращаются в воинов, «которых они пол-
ками бросают на осаду мира». Обширные дворы клюнийских оби-
телей, где их пресловутое гостеприимство собирало огромные
массы странников, превращало их в настоящие политические
клубы: здесь красноречием ораторов Клюни часто подготовлялись
решения и зачастую самые массовые движения. Эта роль Клюни
сказалась с началом крестовых походов, а также предшествовав-
ших им еврейских погромов. Особенно мощным становится Клю-
тш, когда он превращается в «конгрегацию», сплоченную и вме-
сте гибкую корпорацию, действующую согласно, под импульсом
воли «отца-аббата» (pater-abbas). Власть Клюни над сознанием
государей, твердость, с какой они научились воздействовать на
мирское законодательство, вызвали к жизни ряд законов, боров-
шихся с феодальной анархией. Клюнийскому влиянию обязано
207
утверждение законов «божия мира» и «божия перемирия»
(pax Dei и treuga Dei), которых смысл заключался в защите оп-
ределенных лиц, предметов и сроков (праздники, периоды сель-
ских работ, больших религиозных войн) от домашних нападении,
от внутренних войн.
Другой большой задачей Клюни было движение, уже подго-
товлявшее церковную реформу XI в. и означенное им как «очи-
щение и освобождение церкви»: борьба с симонией и инвеститу-
рой, ставшая делом папы Григория VII. На базе проповеди ора-
торов, как на базе «божия мира», осуществил Урбан II, сам
клюнийский мопах, проповедь I крестового похода. Несомненно,
кроме предприятий большого стиля, как крестовые походы, какие
помогла осуществить клюнийская политика, излюбленную ими
систему «божьих перемирий» вызвала к жизни и поддерживала
дальновидность деятелей Клюни в качестве предусмотрительных
помещиков и сельских хозяев, стремившихся охранить мир и
благоприятные условия работы на своих нивах. «Деревни, выра-
ставшие в лесах», пионеры новой деревенской свободы, нередко
получали в клюнийском законодательстве защиту от феодального
волка, от мирского хищника. И в этом смысле были местности и
комбинации, где движение сыграло роль защитника мира и сво-
боды. Но еще больше служило оно экономическому расцвету и
обогащению самого клюнийского «помещика». Колоссальный
рост земельного богатства стал условием будущего его обмирще-
ния и затем падения. Подобно помещику светскому, клюнийский
магнат окружает стенами и замками свое обиталище, и самые
храмы Клюни доныне в своих останках или развалинах представ-
ляют одни из самых импозантных сооружений романского зод-
чества.
IV. Романское зодчество
О нем, конечно, следует сказать больше и шире, чем посколь-
ку оно связано со строительством клюнийским. Романские замки
и романские соборы вырастают в феодальных городах ранней
поры (X—XI вв.) по всему кругу западного мира (пока им не
придет на смену готика), отличаясь везде одними чертами. Это
повсюду придавленная тяжелым каменным «коробовым» покры-
тием — сводом и поэтому очень мощная, толстостенная базили-
ка, иначе «корабль», неф, перекрещенный более коротким ко-
раблем поперечным, образующим, таким образом, латинский
крест, и на месте перекрестия выносящий вверх круглый кунол
или высокую многоугольную башню. Самая толщина стен исклю-
чает возможность широких окон. Узкие, забранные мозаикой
разноцветных стекол, они обусловливают темноту внутреннего
пространства и разноцветные пятна в воздухе и на полу. Как
продольные, так и поперечные корабли разделяются рядами ко-
лонн (или столбов) на три, а то и на пять внутренних кораб-
лей, снижающихся от середины к боковым стенам. Начиная от
перекрестия, к окончанию базилики пол повышается и дает под
208
собою место «крипте» — подземному пространству, где располо-
жены саркофаги святых храма, его сановников и «благодетелей»,
ifa возвышенном полу устроен «хор»: окруженное оградой про-
странство, наполненное скамьями-седалищами для каноников —
членов капитула. Самый конец продольного креста, закруглен-
ный, заканчивающийся «абсидой», образует алтарь. Продольные
стены корабля-базилики часто представляют целые ряды капелл.
Пестрые фрески на стенах, многоцветные ковры на полу, на ко-
лоннах, обилие романских полукруглых арок, резных решеток,
.звездочек, резные капители, раскидывающиеся листьями аканфа
ла вершинах колонн, нарядные пьедесталы этих последних при-
тягивают взгляд убранством трех нарядных своих порталов, ожив-
ленных рядами статуй, уже наполовину рельефных, чьи одеяния
богато наряжены кружевами, бахромами, бусами, вышивками,
предвещая великолепный полный рельеф готической статуи даль-
нейших веков. Таковы храмы романского периода или романские
ранние их части у соборов Бамберга, Шпейера, у монастырей
Фульды, Сен-Галлен, нижние части соборов Шартра, Парижской
богоматери и т. д. и т. д. Воплощение феодального воинственно-
го общества ранней поры с властным духовенством, воздвигае-
мым повышенным хором над толпою обычных прихожан, роман-
ский храм (как и романский замок) живо символизирует это
тяжелое, грубое, жестокое и богатое фантастикой общество ран-
ней феодальной эпохи в ожидании, пока высшая культура обще-
ства городов выдвинет на его место более легкие и светлые об-
разы готики.
V. Клюнийская хроника
Вместе с каролингской династией во Франции покончено с
анналистикой. Оттоновская династия кончает с нею в Германии.
Развитие местной жизни, расцвет феодальных дворов и обычно
с ними связанных клюнийских центров опять возрождают жизнь
хроники. Клюнийские монахи берут перо в руки, чтобы стать
повествователями получившей новый интерес локальной жизни.
В их множащихся скрипториях доживающим очерком каролинг-
ского минускула или зачинающейся ломаной манерой «готическо-
го письма» воссоздается этот новый, точнее, воскресший род
феодальной хроники. Каков ее характер в клюнийском скрипто-
рии? В общем в ней веет «духом колокольни». Не широк круго-
зор клюнийского летописца, хотя паломники, которыми к оби-
тельские праздники кишат их дворы, приносят к ним вести не
только ближайшего круга.
Более широк в большинстве случаев дух тех исторических
произведений, которые создаются в соборных скрипториях груп-
пами каноников или отдельными из них работниками. Такова
очень замечательная «Historia Remensis» 24* реймсского канони-
ка Флодоарда. Его учеником и списчиком был реймсский же мо-
2l* «Реймсская история» (лат.).
209
нах Рихер, ценный в особенности в конце X в., где он пишет
как свидетель и участник капетингского переворота. Конец X и
начало XI в. в историографии Запада представляет пору почти
полного безмолвия с безнадежно потерянными датами. Из хрони-
керов этой поры особенно своеобразны клюнийские писатели —
бургундец Радульф Глабр и Адемар Шабанский. Радульф (или
Рауль) особенно характеризуется «духом колокольни». Стоит ему
перешагнуть границы Бургундии, чтобы утратить всякое осве-
домление. Но внутри своего мира он ярок и живописен. Знаме-
ниты навсегда его картины голодовок. Интересны изображения
паломничеств, и еще любопытнее картины построения храмов,
которыми, «как белым саваном», покрылась Франция. Только у
Адемара Шабанского, хроникера св. Епархия в Ангулеме, в век
безмолвия найдем известную широту кругозора. При скудости
сведений о народных массах (хотя и мелькают в его летописи
движения восстаний) хроника Адемара полна сказочно-эффект-
ными рассказами о «богатствах» в форме сокровищ, которые
странствуют между обителями и феодальными замками. Во взаи-
мопоедании феодальных домов проявляется жестокость и ковар-
ство борьбы, причем женская половина «хитростью и ядом»
превосходит коварство мужской половины. Возведение замков
мирских против монастырских и обратно наершивает землю ак-
витанскую, точно колючим одеянием.
Клюиийская реформа подняла культуру и грамотность в пав-
ших перед тем бенедиктинских монастырях. С начавшимся вскоре
«спором двух теократии» в Клюни развернулась обширная поле-
мическая литература и Гугон Флерийский стал образцом этой
литературы в своей «Historia ecclesiastica» 25*, обошедшей все
французские обители, образцом «национальной истории».
VI. Клюиийская грамота
Следует еще прибавить, что как в каролингский век архика-
пеллан, так и в капетингский клюнийский монах стал писцом
грамот и с характерным для него «эсхатологическим настроени-
ем» — изобретателем мрачных «клаузул», завершавших земными
и адскими угрозами грамоту против того, кто ее нарушит.
«Кто же восстанет против этой грамоты... пораженный про-
казой, лишением света очей, жалким концом жалок завершит ны-
нешнюю жизнь, получит вечное осуждение вместе с дьяволом,
где, сдавленный огненными цепями, вечно обречен будет на веч-
ный стон, и неумирающий червь будет грызть его плоть, и бу-
дет он нищей огня, который никогда не угаснет...»
VII. Герберт
В этом мире клюнийского писательства, исторического и ди-
пломатического, и шире — научного творчества высится выше
других своеобразная фигура, с которой мы уже однажды встре-
25* «Церковная история» (лат.).
210
тились на путях оттоновской политики и «славы», но которая,,
сказали мы, интимно связана с Францией и Испанией. Нищий
мальчик, сирота из Аквитании, ученик клюнийской школы при
Орильянском монастыре, Герберт (см. с. 206) изумлял уже в от-
роческом возрасте товарищей редкой научной одаренностью,
а духовное начальство пугал дерзостью мысли, смелостью выска-
зываний.
Желая отделаться от трудного мальчика, аббат заинте-
ресовал им патрона монастыря графа Барселонского Пореля. И тот
направил юношу в один из испанских университетов (предание
колеблется между Севильей и Кордовой, настаивая на том, что
профессорами в этой школе были арабы, что Герберт особенно
жадно изучал здесь математику и логику). Легенда не отказы-
вает себе в удовольствии ввести в действие дьявола, который,
купив душу смелого юноши, дал ему за то математические даро-
вания, проникновение в оккультные науки и жизненные успехи.
Мы вспоминаем связи его с Оттонами, аббатство в Боббио, кру-
шение этого положения, епископство в Равенне, школьные успе-
хи в Реймсе. При сложности его отношений во Франции Гер-
берт держался антикаролингской партии, поддерживая группу
Адальберона Реймсского, иначе говоря, кандидатуру Гуго Капета.
О политической его работе много любопытного рассказывает его
переписка, рисующая его страстным политиком, как и его уче-
ников — монаха Рихера и королевского сына Роберта. Короткая
попытка сделать из этого блестящего философа, историка и ма-
тематика реймского архиепископа не вызвала сочувствия папы.
Неудача этой карьеры вернула его вновь к сближению с Отто-
ном, который на этот раз после смерти папы Иоанна XVI до-
бился для своего протеже римского понтификата. В этом сане
Сильвестра II (в память об отношениях императора Константи-
на с Сильвестром I) Герберт жил уже недолго (умер в 1002 г.).
Его провожала та же легенда о похищении его души дьяволом.
Он оставил ряд сочинений математических (их рукописи не зна-
ют употребления арабских цифр) и еще больше философских,
литературных и исторических. На путях философского движения
он может быть назван предшественником самых смелых предста-
вителей французской мысли: Аысельма, Ланфранка, Гильома из
Шампо, Фульберта Шартрского и Петра Абеляра.
VIII. Западная Германия («Восточная Франция»)
Известно, как Карл Великий заботился о сохранении и запи-
си немецкой песни,— традиция, продолжившаяся при его преем-
никах. Уже в 800 г. двумя фульдскими монахами на латинской
рукописи записана очень замечательная неоконченная немецкая
поэма «О Гильдебранде и Гадубранде» (немецкий «Рустем и
Зораб») аллитерационным стихом. К концу IX в. появляется в
рифмованном одеянии песнь о короле Людвиге (Ludwigslied),
еще раньше — отдельные сказания «О Дитрихе Бернском» (Тео-
211
дорихе Великом) и в какой-то неясный момент — песни, которые
составят зпаменитую «Поэму о Нибелунгах». С разделением дер-
жавы Карла при его внуках по Верденскому договору договор
этот уже явится в одеянии национальных языков: «Pro deo
amor — In Godes Minne...» 26*. Кроме королей и героев в стране,
усвоившей имя «Восточной Франции», и святые получают оды
на национальном языке. Но германская хроника, которая в
X в., как и во Франции, сменила анналистику, как и в ней,
держится латинского языка, записываемая монахом, чаще всего
монахом клюнийским.
IX. Хроника: Видукинд, Адам Бременский,
Дитмар Мерзебургский
Как и во Франции Западной, она отражает мир неширокий,
небольшой сравнительно феодальный круг, зачастую определен-
ного национального очертания. Так, ярко живут у корвейского
монаха Видукинда воспоминания мира древних саксов, их герои-
ческой саги, их преистории. После того как в многочисленных
«житиях святых» отдал он — по его же выражению — дань сво-
ему (монашескому) призванию, он полагает нужным «выполнить
долг в отношении к своему племени», описывая его героические
деяния, его долго победоносную борьбу с франками. При боль-
шой свежести и увлекательности изображения Видукиндовы
«Res Gestae Saxonicae» 27* (Ed. Waitz MG SS III 408 ел.) много
читались в кругах, не забывших прошлого.
Другой, в ином смысле живописный хроникер Адам Бремен-
ский прославился в истории своего архиепископства «Gesta ec-
clesiae Hammaburgensis pontificum» 28* (MG SS VII)—яркой
географической и этнографической главой о Северных островах
и севернославянских народах. Саксом, как и Видукинд, был Дит-
мар, епископ Мерзебургский, тоже захвативший в своей «Chro-
nicon» 29* (MG SS, VII) богатый материал о славянах, в похо-
дах против которых неоднократно участвовал (умер в 1019 г.).
Читательницами этих писателей, живописных географов и
национальных хроникеров являются преимущественно женщины.
Как и во Франции Западной, жены и дочери грубых феодалов
больше, чем их мужья, отзывались на «общение с клириками»
(Clericus scit diligere virginem plus milite — «Клирик умеет
любить женщину больше, чем рыцарь»), стремясь воспринимать
грамоты и иную «науку». Имена королев и королевен, как Ма-
тильда, Эдит, Гедвига, Герберга, наконец, Кунигупда, жена Ген-
риха II, и больше всего гречанка Феофано, о которой мы гово-
рили в связи с деятельностью Оттонов, отмечают интересными
штрихами историю феодальных германских женщин. Конечно,
26* «Во имя любви к богу» {лат., древнегерм.).
27* «Деяния саксов» (лат.).
28* «Деяния епископов гамбургской церкви» (лат.).
29* «Хроника» (лат.).
212
и этой истории они большею частью были не общим правилом,
но исключением, которое как таковое отмечает и восхваляющая
их хроника.
Д. Начало XI в.
«Феодальный мир приходит в движение» — такой заголовок
французский историк Люшер связывает с датой — грубо и при-
близительно говоря, это середина XI в.,— когда вдоль западного
приморья, проникая в гнезда, занимаемые сарацинами, или оду-
шевляясь иными причинами, задвигались французские, большею
частью нормандские рыцари. Былые норманны, освоенные новой
французской своей родиной, «Нормандией», сами освоившие ее
культуру и язык, они «сохранили от былых привычек в крови
своей воздух моря и страсть к безбрежным странствиям». Иногда
в странствия пускались бургуидцы. Иногда аквитанцы. Но чаще
всего их вели и возглавляли именно нормандские дружины, дви-
жимые многочисленностью своих кланов, пропагандой папства в
Клюни, подвижностью своих привычек и боевой своей религией,
где былого воинственного бога Вотана сменил воинственный ар-
хангел Михаил.
/. Нормандская культура в Испании, Италии и Англии.
С 1018 г. в Испании утверждается нормандская семья Роже-
де-Тоэни; в 1016—1073 гг. Южной Италией и Сицилией овладе-
вает нормандская династия Роберта Гвискарда. Всем памятно,
как «благословение папства» двинуло на завоевание Англии дру-
жины Вильгельма Завоевателя в 1066 г. Нормандская власть
итальянского Юга в лице Боэмунда Тарентского в будущем по-
ставит задачей овладение Византией и Сирией.
Французская культура и французский язык с этим норманд-
ским разливом (германская культура былых норманнов давно
покрылась плотным слоем офранцужения) распространились по
обширному простору, занятому им, этим нормандским разливом.
На нем заговорили в державе Роже-де-Тоэни, в королевстве обе-
их Сицилии, при дворе Англии, а затем под его воздействием,
поскольку он вливался в старый англосаксонский язык, создает-
ся тот английский (германо-французский) язык, на котором го-
ворит ныне Англия.
Но если нормандский язык захватил страны, принявшие нор-
мандское рыцарство, какое воздействие оказало оно на культуру
этих стран?
Нельзя отрицать известного и довольно своеобразного его
влияния, может быть, не всегда в смысле ее повышения. Этим
своеобразным воздействием было отражение их морского быта и
обычая, их феодальной религии архангела Михаила и определив-
шиеся через корабельное строительство готические их вкусы в
зодчестве и готические приемы в письме. На всех этих чертах
мы несколько остановимся.
213
//. Культ Михаила Архангела
Культ Михаила Архангела пришел с Востока, уже оттуда
неся черты своеобразного натурализма. Дух могучих стихийных
явлений природы стал божеством высоких утесов, глубоких про-
пастей, грозных водопадов и наводнений, взрывов пламени. С та-
ким лицом пришел он с Востока, чтобы на Адриатическом море
зацепиться за южный его утес Монте-Гаргано. И как воплощение
«шехины» — сияющего столпа, который вел в пустыне, а также
к битвам с врагами «божий народ»,— он легко стал водителем
феодального воинства. Так определялась его роль в воинствен-
ных сонмах средневековья. Второй его станцией стала другая,
тоже каролингская скала, так называемая Monte Tombo, или
S. Michael in periculo maris, «св. Михаил над морской пучиной»,
песчаная горка на границе Нормандии и Бретани, место прили-
вов и отливов океана. И в том и в другом нормандском гнезде
он стал водителем дружины, официальным божеством.
Два Михайлова утеса определили две главнейшие станции на
паломническом пути с севера Франции в Сирию. И так как обе
станции так или иначе были причастны к жизни нормандских
кланов, то оба утеса — и занявшие их монастыри, и устроившие-
ся на них скриптории Михаила Архангела — начинают обмени-
ваться своими «историями» и своими легендами, вообще своими
текстами. Общий легендарно-литературный поток начинает свя-
зывать оба утеса. Малоудивительным представляется, что этот
поток имеет тенденцию одеваться в одинаковое письмо.
///. Готические вкусы в зодчестве и письме
Это сходство, это единство долго считалось загадкой. В самом
деле, почему вообще в письме Южной Италии: монте-кассинском
письме и письме Северной Франции — «готическом» письме —
такая единовременность и поразительное сходство? И здесь и
там господствует острый взлет осей; и то и другое имеют склон-
ность к ломаным линиям, к имитации рельефа; и то и другое
сливают соседние круглоты до полного смыкания. Гипотеза, ко-
торой мы претендуем объяснить эти черты и их единство в готи-
ке и в монте-кассинском письме24, не до конца убедила наших
рецензентов (см. колеблющийся отзыв Скьяпарелли25). Но его
доводы не убедили нас. Мы думаем следующее.
Вечные скитальцы по широкому морю, вечные зодчие осна-
щенных кораблей, чьи мечты проектировались на светлом возду-
хе морской дали, слишком естественно приходят к готическим
образам и в строительстве и в письме. Мы отсылаем к нашим
соображениям30* для более детального доказательства этого те-
зиса. Быть может, и того, что здесь сказано, достаточно, чтобы
убедить в этом родстве быта и стиля нормандских дружин с мо-
тивами и стилем готики, действительно давшей именно здесь свои
первые обнаружения.
зо* Добиаш-Рождествеиская О. А. История письма в средние века. С. 159 ел.
Мемуарно-
историографические
материалы
ПАМЯТИ ЛАВИССА1*
Еще один ушел из круга «бессмертных» Французского инсти-
тута, ingressus viam universae carnis2*. 25 июля 1922 г. скон-
чался в возрасте восьмидесяти лет и нескольких месяцев Эрнест
Лависс.
Опустевшее место будет, конечно, замещено авторитетным
историком, исследователем глубоким и тонким, какими, даже
после утрат, понесенных в войне \ богата французская наука.
Но, несомненно, на этом месте не явится никого, кто похож был
бы на Лависса.
Тот тип ученого и деятеля, какой он воплотил в себе, не по-
вторится в близких к нему поколениях. Нужны были особые ус-
ловия для его образования. Нужны были несокрушимое здоровье
Лависса, связанная с ним необычайная работоспособность, орга-
ническая цельность простой и сильной натуры, твердая тради-
ция патриархальной семьи и даже старого классического фран-
цузского образования, с его в столь многом дурной системой,
но строгими трудовыми навыками, дисциплиной работы. Нужно
было, чтобы на этом фоне, и именно в хорошем и сильном воз-
расте (Лависсу было 27 лет в 1870 г.), им пережито было тра-
гическое потрясение «разгрома» родины и старого уклада жизни
и школы, чтобы период бури и натиска обновляющих идей при-
шелся к свежея силе восприимчивости. Нужна была вера в свои
силы, не разлагаемая скептицизмом или обостренной требователь-
ностью мысли, героическая готовность взяться за многое, рабо-
тать, не останавливаясь, не опуская рук, не зная ни возбужде-
ния, ни уныния, ни сомнений. Таким был Лависс.
Многое в науке и жизни, несомненно, ему представлялось
грандиознее и проще, чем оно явилось его ученикам, и на Пи-
латов вопрос об истине он отвечал так, как они, им же воспитан-
ные, в атмосфере еще более высокой требовательности мысли от-
вечать не могли. Тоньше, сложнее — в своей духовной организа-
-* Эта краткая памятка - первый отзыв*на смерть Лависса в ожидании,
пока более обстоятельный этюд в «Анналах» даст всестороннюю оцен-
ку умершему историку.
2* пройдя путь всей плоти (.тт.).
215
ции пристальнее, с сильнее изощренной критической мыслью,
с более строгими пределами ответственности в более узких спе-
циальностях — явилось уже ближайшее поколение. Даже самые
близкие, ныне семидесяти- и шестидесятилетние товарищи и уче-
ники Лависса, сидевшие рядом с ним на креслах Института,
формировались в иной научной обстановке; из нее они и вышли
другими, чем он. Еще более от него далеким по своему научно-
му облику будет — нужно думать — тот «молодой» 40- или 50-ти-
летний академик, который займет его кресло. В науке истории,
как и в самой истории, все движется и ничто не возвращается.
Так, убеждены мы, не повторится Лависс, разве что осуществят-
ся комбинации, которые вновь вызовут к жизни подобный образ.
Но и тогда он будет отличаться существенно новыми оттенками.
Особенности его личности — в следующих поколениях с воз-
растающим трудом вмещавшиеся в одну жизнь, тогда как Лависс
сочетал их легко и естественно,— заключались в том, что под его
профессиональными свойствами и привычками в нем жили силь-
ные инстинкты государственного деятеля и государственного
мыслителя очень широкого размаха. К нему любили применять
слова, сказанные им о Дюмоне: «Именно потому, что он спосо-
бен был выполнить долг более трудный, он превзошел себя в
исполнении того скромного, который на него возложила судьба.
Есть люди, которым она дает платье не по их росту. Но и в нем
они сохраняют величавую осанку, данную им природой... и дают
величие всему, что делают». Особенности Лависса, далее, заклю-
чались в том, что в области своей профессии он был не только
выдающимся ученым, но и редким педагогом, внесшим громад-
ную энергию и настоящий талант в практические постановки и
теоретические проблемы школьного дела; что, как историк, он
имел интерес к жизни разнообразных эпох и различных культур-
ных типов, а в пределах одной эпохи и одного народа —
различных стихий исторической жизни, умея находить какой-то
синтез (глубину которого в отдельных случаях можно оспаривать,
но это — положение, почти неизбежное при таком большом раз-
махе). Один из редких на европейском Западе, и в частности во
Франции, ученых Эрнест Лависс был в такой же мере историком
внешнеполитического процесса, как и социального и культурного
движения. Он был «всеобщим историком».
Русская широкая публика знает Лависса (в комбинации с
Рамбо, но навряд ли можно говорить о какой-либо равнозначи-
мости этого двуединства) как редактора «Всеобщей истории Ев-
ропы» 3*, переведенной в свое время на русский язык и сыграв-
шей заметную роль в нашем историческом преподавании. Круг
историков ценит в нем редактора «Истории Франции» (Histoire
de France), дополненной в последние годы «Историей Франции
современной».
Histoire generate de ГЕигоре du IV siecle a nos jours. P., 1893-190J.
T. 1-12.
216
Отправляясь от безымянных и «безвременных» рас на ее
многотысячелетней исторической земле, эта «История» охватила
жизнь Франции до наших дней, изучив и изобразив ее в разно-
образных ее аспектах, с большой полнотой содержания и стро-
гостью критического изыскания, с богатой документацией и све-
жей осведомленностью. Она осуществлена была кругом перво-
классных ученых-историков, чью работу редактор сумел подчинить
на протяжении многих томов одному стройному плану.
Эта многотомная историческая книга, созданная его волей в
короткий период восемнадцати лет (I т., «География Франции»,
появился в 1904 г., последний, IX т. современной истории
франции — в 1922 г.),—достойный шедевр французской истори-
ческой мастерской, плод той обновившейся конкретно-фактиче-
ской и критически-требовательной точной науки, в развитие ко-
торой так заметно вложилось жизненное усилие Лависса.
К этому жизненному усилию Лависс любил возвращаться. Его
очень ясная и четкая память — национально-французское свойст-
во это в высокой мере отличало Лависса — сказалась и как ка-
чество точного личного воспоминания, когда он в связи с мысля-
ми о реформе, к участию в которой был призван, оглядывался
на педагогическое прошлое Франции4* и дал сливающуюся с
личными мемуарами картину этого прошлого, среди которого он
рос и с которым призван был покончить. С личным чувством теп-
лоты вспоминая своих «добрых учителей» и иногда отмечая те
или иные почтенные традиции и трудовые навыки старой школы,
Лависс хорошо знает ее отрицательные стороны. И если, будучи
человеком от природы благожелательным и благодарным, с из-
вестной признательностью говорит о «великих риториках» лицея
Карла Великого (где он учился), сформировавших его литератур-
ный и ораторский талант, то он лучше всякого другого понимал
мертвящее действие — на движение сознания я стране — общест-
венной и научной риторики, закона поверхностной условности
формы, в какой и доныне — часто уже несправедливо — упрека-
ют французскую мысль.
Когда в 60-х годах его поколение завершало свое образование
(Лависс кончил в 1865 г. 22 лет от роду Ecole Normale, чтобы
затем более чем на десять лет стать учителем подрастающей мо-
лодежи в различных лицеях. В эти годы вложилась его деятель-
ность в качестве воспитателя сына Наполеона III), французская
и г кола пользовалась на всех своих ступенях особенно плохой
репутацией среди стран, где начиналось сильное движение в жиз-
ни школы как в смысле гораздо более широких слоев, которым
она открывалась, так и — еще более — в смысле обновления все-
ю строя преподавания. Две черты, казалось бы совершенно не-
сходные, ставили ему в упрек: с одной стороны, чисто формаль-
ный, риторически-поверхностный характер гуманитарного об-
разования, с другой — сведение школы, главным образом выс-
4* Его книги: Questions d'enseignement national. P., 1885; Etudes et etu-
diants. P., 1890; A propos de nos ecoles. P., 1895; Un ministre, Victor
Duruy. P., 1895.
217
шей, к узкоприкладным задачам, лишение ее широкой научной
базы — то положение дела, которое Кавелин характеризовал сло-
вами, что в жизни мысли и школы страна «проживает свой ка-
питал и более не капитализирует». Положение гуманитарного,
и в частности исторического, преподавания так описывает сам
Лависс в письме к Габриэлю Моно5*: «Молодые люди даже не
знают, чем тебе обязаны. Чтобы это знать, нужно было быть уче-
ником в мое и твое время.
Помнишь ли ты наше обучение, курсы, которые мы слушали,
наши работы, наше чтение? В Ecole Normale наши учителя вы-
нуждены были мчаться, перескакивая огромные периоды исто-
рии. Один из лучших в один год довел нас от начала человече-
ства до Римской империи; и в этой дух захватывающей скачке
едва успевал он бросить нам указания на два-три документа.
Другие об этом даже не думали. В Сорбонне мы слушали один
или два курса. Профессор, читавший большой курс (Grande le-
£on), говорил в неопределенно расплывчатой аудитории, где руки
автоматически хлопали при входе и выходе лектора. На «малом
курсе» мы были почти одни, затерянные в унылом и банальном
амфитеатре, похожем на брошенный сарай. Проще всего было
бы, если бы профессор подозвал нас поближе к себе и разгова-
ривал с нами. Но это было не в обычае...
Помнишь ли ты ту массу поверхностных знаний, которые мы
должны были проглотить? Мы знали только корешки фолиантов,
где скрывались памятники. Никогда никто из нас не проделал
точной студии над ними. Один из нас написал работу — он хра-
нит ее доныне — о варварских правдах, не прочитав текста ни
одной из этих правд. Да он бы их и не понял».
Отсутствие научной школы — такова была в обоих направ-
лениях болезнь высшего образования во Франции, которая была
глубоко сознана в настроении резиньяции, охватившем более
сознательные общественные круги после катастрофы 1870 г.
С именами Гастоыа Париса, Моно и Тевенена связывают то те-
чение во французской науке, которое перенесло в университет
«методы немецких семинариев» и создало в нем свободную лабо-
раторию научного исследования — Ecole pratique des Hautes
Etudes6*. Справедливость требует, однако, заметить, что в самой
Франции, в Париже, был источник, около которого могла обно-
виться духом точного исследования и обычаем прикосновения к
подлинному материалу французская наука. Это была Ecole des
Charles 7*, учениками которой была поддержана и осуществлена
реформа научной школы. Но если эти здоровые традиции, укрыв-
шиеся в скромном и слишком специальном очаге, смогли лечь
в основу обновленной высшей исторической школы — этим фран-
цузское преподавание обязано той от верхов и до низов пере-
5* Предисловие к сборнику статей, посвященному Monod по поводу его
юбилея: Etudes d'histoire du Moyen Age. P., 1896.
6* Практическая школа высших исследовании (фр.).
7* Школа хартий (фр.).
218
строившей школу реформе, которая осуществилась как радикаль-
ная мера государственной власти и как энергичная организацион-
ная и пропагаторская работа умело избранных ее агентов. Ими
были наряду с самим министром народного просвещения Duruy
Albert Dumont, несколько позднее — Ch. V. Langlois, но более
всего, быть может, находившийся в ту пору в самом расцвете
научной и педагогической деятельности Эрнест Лависс.
Недостаточно было декретировать реформу. Для нее надо
было завоевать общественное мнение, перевернуть сознание
французского профессора и французского студента, столь упор-
но-консервативного в своих умственных привычках. Лависс вел
это завоевание, осуществлял эту пропаганду всю жизнь: в кни-
гах, посвященных реформе, в публичных лекциях, в ежегодных
(а может быть, и ежедневных) обращениях своих к студенчеству.
В качестве директора — с 1886 г.— Высшей Нормальной школы
и руководителя (directeur des etudes historiques) исторических
студий в университете этот неутомимый апостол научно-педаго-
гического обновления Франции «вечно повторял одно и то же»
(Je redis toujours les memes choses — говорил он о себе) с тою
постоянно новой внутренней силой и свежестью, которые дает
только убеждение. Лависс располагал в этом завоевании еще
одним оружием — редким даром слова, ясного без элементарно-
сти, красивого без риторики, сильного без резкости, проникну-
того каким-то спокойным благородством и согретого теплым юмо-
ром. По мере того как с годами тяжелела его высокая, маститая
фигура, в урочный час осеннего открытия Сорбонны появляв-
шаяся на кафедре ее амфитеатра, чтобы ввести в академический
год многочисленную молодежь, по мере того как все больше се-
ребрилась сединою его крупная голова, спокойные тоны старче-
ской мудрости и ласковой благожелательности все больше смяг-
чали громы его внушительных аллокуций. Но его мысль и его
вера оставались все те же. И в этой неизменности была его
сила.
Одним из наиболее деятельных стимулов реформы должна
была, конечно, стать личная научная и профессорская работа
Лависса. Как преподаватель он должен был (при широте своих
интересов он, очевидно, охотно подчинился этому долгу) перейти
от преподавания истории средних веков, в которой с 1875 г. он
сменил в Сорбонне Фюстель-де-Куланжа, к истории нового вре-
мени, где он занял место Валлона. Как исследователь он выдви-
нулся с середины 70-х годов работами по истории Германии, где
'с замечательной для свидетеля великого разгрома объективностью
ищет причин, обусловивших сложение и мощь Пруссии и Гер-
манской империи (Etude sur l'origine de la monarchie prussienne;
Etudes sur l'histoire de la Prusse; Essai sur l'Allemagne impe-
riale), и чертит портреты ее императоров (Trois empereurs
d'AUemagne). Лависс был один из редких французов, хорошо и
интимно знакомых с Германией, тонко чувствовавших и ценив-
ших положительные особенности ее культуры, звавших к при-
219
мирению и взаимному познанию. Большое множество более мел-
ких его этюдов в области средневековой и новой истории Фран-
ции и Германии не может быть даже упомянуто в краткой за-
метке 8*. Но самым крупным памятником его оригинального
исследовательского таланта, конструктивного искусства и про-
зрачного изложения являются те два солидных (в совокупности
более 800 с.) полутома, которые он посвятил царствованию Лю-
довика XIV.
Верный основному плану «Истории», Лависс со строгой сис-
тематичностью, с всеобъемлющей многосторонностью перебирает
одно за другим колеса огромного механизма, все осложняющегося
в век «великого короля» и насилием доминирующей воли притя-
гиваемого в своем функционировании к одному, фальшиво по-
ставленному центру. Картина грозного разрушения уже намеча-
ется в этом очерке, и через видимость стройного порядка глядят
слепые глаза хаоса: «Ибо король поглощен был одною заботой:
обеспечить максимум повиновения. Он думал только о себе. Так
шаг за шагом, уменьшая силу и ценность всего, что не было он
сам, он расшатал устои собственной власти... Людовик XIV при-
вел монархию к совершенному вырождению средствами, которые
готовили ей гибель».
Маститому историку еще дано было в самые годы войны и
последовавшего затем мира осуществить под своей редакцией
задуманную в тех же кадрах, как и Histoire de France, «Исто-
рию современной Франции от Революции до мира 1919 года» 9*.
Последний, IX ее том, посвященный войне (La Grande Guer-
re), вышел в 1922 г., за несколько месяцев до смерти Лависса.
Том этот, написанный Сеньобосом, французская критика10* оце-
нивает как стоящий во многих отношениях ниже остальной се-
рии. Сбиваясь более на сухой учебник, нежели на синтетический
очерк, он представляет только полезное справочное пособие для
внешней истории войны. Зато заключение к нему написано Ла-
виссом.
Оно должно служить послесловием ко всей серии и «полно,—
как замечает рецензент „Revue historique",— свежих мыслей,
проникнуто бодрым оптимизмом, светлой искренностью. Его сле-
дует причислить к самым глубоким созданиям знаменитого ис-
торика».
Высказав сожаление о том, что в самой книге о войне ее ав-
тор Сеньобос не коснулся внутренней жизни страны — ни эконо-
мических процессов, совершившихся в ней, «пи жизни коллек-
тивной души нации», рецензент кончает: «Не можешь не вспом-
$* Как и длинный ряд популярных и руководящих очерков, книг и
статей, направленных к взрослым людям и школьной молодежи раз-
ных ступеней.
'* Lauisse E. Histoire de France contemporaine depuis la revolution jusqu'a
la paix de 1919. P., 1920-1922. T. 1-10.
D* Мы не имели возможности с ним ознакомиться. См. о нем заметки:
Revue historique. 1923. Juli.-aofit. P. 83.
220
нить по этому поводу о великих замолкших голосах; о том, что
могли бы сказать на эту тему Мишле, Жорес и сам Лависс».
Говоря о замолкших голосах, рецензент имел в виду лишь
первых двух. Его статья была в наборе, когда круг завершился.
Он оказался пророком. Голос Лависса также угас.
«Войну и мир» —вторую войну и второй мир с Германией —
Лависс встретил, несомненно, с более сложным и тяжелым чувст-
вом, чем большинство его современников. Его позиция в 1870—
1914 гг. была позиция примирения и забвения, отказа от «реван-
ша», сближения с Германией. В новой яростной схватке вчераш-
ний апостол мирного сожительства культур, старик, вступавший
в восьмой десяток жизни, не мог не ощущать разочарования,
быть может, даже жуткого одиночества. В аллокуциях, с которы-
ми теперь он, в свою очередь, подобно другим бессмертным и
смертным своим коллегам, обращается к более широкой, чем ам-
фитеатр Сорбонны, аудитории—«A tous les fran$ais» и*, среди
кипящего энтузиазма или страстного задора других трибунов
войны звучат тоны, преимущественно отражающие психику ста-
рого гуманиста, профессора мирных трудовых аудиторий. Они
говорят о необходимости веры в свои силы, о терпении, о рабо-
те: Effort, Patience, Gonfiance — такова их тема и рефрен.
Эти призывы годятся столько же для мира, как и для войны.
Они были девизом жизни и на ее закате заветом Лависса
новым поколениям в ту тяжелую и смутную эпоху войны и мира,
похожего на войну, которую ему еще пришлось доживать и на-
пряжения которой не выдержало его восьмидесятилетнее сердце.
ПАМЯТИ ШАРЛЯ-ВИКТОРА ЛАНГЛУА
В ученой деятельности Ш.-В. Лапглуа были следующие осо-
бенности, выделявшие его ярко в кругу его коллег.
Как медиевист он был учеником не Сорбонны, в годы его мо-
лодости еще сильно характеризовавшейся грехами поверхностного
риторизма, поверхностной «литературности», но той Ecole des
Chartes, которая в худшие десятилетия французского универси-
тетского риторизма вынесла и спасла серьезную медиевистику,
пусть с известной подчас узостью синтеза культивировавшую
критическое изучение подлинных памятников и глубокое изуче-
ние строгого исторического мастерства: совокупность так назы-
ваемых «вспомогательных дисциплин» — палеографии, диплома-
тики, исторических хронологии и географии, а также археологии
и истории искусства, помогавших изучать памятники веществен-
ные. Вкус и понимание этих памятников (особенно готики) всег-
да наряду с глубоким мастерством критики текста были цепны-
ми качествами Ш.-В. Лапглуа.
С этими данными он уже в молодые годы (человек исключи-
тельной талантливости, он в 26 лет стал профессором) занял и
и* «Ко всем французам» (фр.).
221
тючти всю жизнь занимал в Сорбонне кафедру вспомогательных
исторических дисциплин, с характерною для него строгою чет-
костью создавая школу исторической критики и законченного
«мастерства» обращения с источником, который он брал — и учил
его брать — от самого первого и подлинного проявления —
оригинала, в первой рукописи, следя затем по спискам и их из-
меняющимся обликам за ее традицией в наслоениях последую-
щих веков. Этого полного пути он требовал от своих учеников
в их исторических исследованиях.
С этими данными и этой подготовкой Ш.-В. Ланглуа, естест-
венно, рано стал членом самой строгой Академии в составе
Французского института: Academie des Inscriptions, редактором
того ценного издания «Histoire Litteraire de France», которое от
времен «мавристов» вело традицию источниковедения во Фран-
ции, а затем — директором Национального архива, всю жизнь,
впрочем, очень сожалея, что он не стал директором Рукописного
отделения Национальной библиотеки. Его вкусы тянули его в
гораздо большей мере к кодексам, чем к pieces d'archives **.
Его личные исследования строились преимущественно на те-
мы, связанные с тщательным изучением групп источников,
и были обставлены всею полнотою аппарата «вспомогательных
дисциплин». Таков ряд его книг: «La vie en France d'apres...»
(того или иного вида источников) \ В их восстановлении всегда
дана вся полнота исторической традиции и вся острота историче-
ской критики. Этими достоинствами компенсировалась известная
их узость.
Следует, впрочем, сказать, что в тех относительно редких слу-
чаях, когда Ш.-В. Ланглуа решался на синтез цели исторических
эпох (такова его книга о Филиппе Смелом, его тома в общей ис-
тории Франции под редакцией Е. Lavisse) 2, он проявлял такую
силу, разносторонность и полноту исторического охвата, что чи-
татель невольно жалел, что редко Ланглуа решался на такие по-
стройки большого стиля.
Именно потому, что вопреки характеру преобладающей мелоч-
ной, очень кропотливой работы он был человеком не только ред-
ко разносторонне образованным (он говорил и прекрасно писал
на всех европейских западных языках и свой французский язык
выковал из богатых стихий разнообразного национального выра-
жения), но и широким, смелым, прогрессивным в своей мысли,
совсем не (в обычном французском духе) чуждающемся «непо-
хожего», открытым новому и «чужому», старый дрейфусар, он
с величайшей жадностью ловил все широкое и далекое. Подобно
своему другу и постоянному сотруднику (в книгах по историче-
ской методике) Сеньобосу3, он, один из немногих французских
«сановников науки», отнесся с величайшим сочувствием к вели-
кой нашей революции, приехал в 1928 г. (вместе с женой своей,
дочерью Марселеиа Вертело) в Страну Советов, где сумел понять
** архивным делам (фр.).
222
и оценить многое в ее тогда еще смутно оформлявшемся со-
циальном и научном строительстве.
Этой широкой и прогрессивной мыслью, этим четким понима-
нием проникнуты на фоне строгой историко-критической по-
стройки его немногочисленные, тем более ценные синтезы.
Несомненно, понимая и чувствуя ограничения буржуазной
научной тенденции, он полагал, что долг хорошо вооруженного
и честного ученого более всего заключается в критически-стро-
гой обработке фактов и в ней гарантия и корректив против тен-
денции, гарантия непреходящести, прочности сделанного науч-
ного дела — oeuvre scientifique. Он любил говорить, повторяя
фразу, кажется, Ибсена: «Croire, ou ne pas croire c'est Taifaire
cle dieu. Le devoir de Thomme c'est d'etre sincere»2*. В этой
честной научной искренности, в строгом отношении к факту,
в скептицизме по отношению ко всякой тенденции на фоне обще-
го прогрессивного одушевления — особенность Ш.-В. Лаыглуа.
ВОСПОМИНАНИЯ О С. Ф. ОЛЬДЕНБУРГЕ
У меня было не так много личных встреч с Сергеем Федоро-
вичем. Я постараюсь передать сущность некоторых из них.
Самое сильное и положительное впечатление, которое было и
осталось живым и прочным, было всегда впечатление доброты,
молодости и легкости, легкости в лучшем смысле слова, в про-
тивоположность всяческой тяжести и тяжеловесности духа.
Я не говорю, что этими впечатлениями исчерпывалась лич-
ность Сергея Федоровича. Она была сложнее и абсолютно была
сложной, какой не могла не быть личность человека с натурой
богатой, с умом большим, с огромным опытом жизни. И какой
жизни/ Он ведь принадлежал к поколению, через которое в пору
высокосознательной его жизни, полной духовной зрелости, про-
шла история.
Эта история — огромная и значительнейшая в мировом дви-
жении человечества полоса, которая оставила «на другом берегу»
псе, что не смогло или не захотело ее понять, она увела с собой
Сергея Федоровича. Он принял и понял ее, как не слишком мно-
гие из людей его поколения. В ней он работал, став во главе
многих важнейших ее участков. Сделать это человеку с его вос-
питанием, с его прошлым и его духовным багажом было невоз-
можно, не восприняв большой сложности в свой внутренний мир.
Отсюда создалось в нем многое, что осложнило простое и яс-
ное, основное впечатление «молодости, легкости и доброты». Они
обусловливали перебой, интерференцию тех отсветов, тех отзву-
ков, которые шли от личности Сергея Федоровича, обусловливая
сложность резонанса, неодинаковость оценки. Но сегодня, когда
всего лишь год отделяет нас от дня, что он от нас ушел, когда
2* «Верить или не верить — это дело бога. Долг человека — быть искрен-
ним» (фр.).
223
жиг. еще в памяти тот вечер — холодная, месячная, жуткая ночь,
в которой мы провожали по набережной Невы тяжелый грузо-
вик с телом Сергея Федоровича (это так странно звучало тогда
и звучит доныне), я хотела бы переживать только эти основные
впечатления, собирающиеся в образ «блаженной души» (selige
Seele).
В этом направлении я переберу только два-три воспоминания.
Я видела С. Ф. раньше всего и неоднократно в курсовые годы.
Но видала больше издали. Бывало, через большой зал нового
здания Высших женских курсов — не так много ныне лиц, кото-
рые помнят этот зал в прежнем его назначении,— С. Ф. «проле-
тал» на заседания Комитета, членом которого он состоял.
Эту летящую походку С. Ф. сохранил до конца своей жизни.
Я не представляю его себе иным. Казалось, как ни быстро от-
меряла его легкая походка жизненную дорогу, его мысль, его во-
ля мчались впереди. И его грудь, плечи и особенно голова всегда
в этом полете как бы устремлялись вперед. И еще раз: так
было странно переживать, что в последнем пути между его квар-
тирой и конференц-залом Академии, куда прибыл он в послед-
ний раз 1 марта, по набережной Невы, где все мы так часто,
сотни и сотни раз видали его поседевшим и больным, но все еще
«летящим», в этом последнем пути он сам был так странно не-
подвижен.
Но я возвращаюсь к своим далеким воспоминаниям о С. Ф.,
когда я впервые видала его в молодом еще его «полете» через
зал ВЖК. Это была весна и молодость самих ВЖК после одер-
жанной большой победы, созданного большого учреждения, по-
строенного большого здания, которое населили победившие враж-
ду и препятствия * толпы, сотни молодых девушек, а отчасти и
зрелых женщин. С. Ф. был членом комитета ВЖК, этой победо-
носной весны, его душою и большим научным авторитетом. Этот
высокий и любимый авторитет — комитетские дамы, как и кур-
систки, обожали С. Ф.— часто был маяком, светившим мысли и
воле женского руководства ВЖК, напоминавшим всей силой сво-
его научного одушевления об одной, не самой, может быть, на-
сущной, но очень важной задаче ВЖК. Я живо помню одно за-
седание, когда после речи одной из наших дам о том, что вносят
в жизнь страны ВЖК: женщины—общественные деятельницы,
литературные работницы, педагоги и разумные, образованные
семьянинки, я заметил как возбужденно шептались на конце
стола С. Ф. и Варвара Павловна Тарновская, как, поощряемая
рукопожатием С. Ф., она встала и, хлопнув рукою по столу, ска-
зала: «Я приветствую все, что было сказано. Но забыто было
одно. Л между тем многим из вас оно всего важнее и дороже.
Это прекрасно: женщина-семьянинка, педагог, литератор, общест-
венный деятель. Все это идет в семя. Но ВЖК принесут цвет,
когда мы увидим вышедшую с них женщиыу-ученую». И мы все
знали и узнали в дальнейшем, как постоянно за эту мысль и за
это дело ратовал незабвенный С.Ф.
224
На этой почве была у меня первая большая с ним «встреча».
Мысль работать научно, стать ученой была всегда, с ранней юно-
сти моей мечтой. Ее осуществления я искала на ВЖК. Не могу
сказать, какой для меня было поддержкой всегда твердое в этом
смысле настроение С. Ф., как и ближайшего моего учителя Ивана
Михайловича. Не один раз различные обстоятельства, трудные
условия жизни, общественно-политическая обстановка, самые мои
общественные, а также педагогические увлечения прерывали ра-
боту и сосредоточенность чисто научных исканий. Но задача све-
тила мне всегда, всегда представлялась самой дорогой.
И когда я окончательно к ней вернулась, на ней сосредото-
чилась, я помню, как случай привел меня к С. Ф. После загра-
ничной своей командировки помню, как пришла я к С. Ф. с
просьбой помочь мне напечатать свою диссертацию 2. Я не забу-
ду никогда, как ласково встретил он меня, как одобрил своей
добротой и доверием, какие чарующие, понимающие слова сказал
мне, как деятельно и до конца помог мне в этом деле, которое
оказалось в силу целого ряда причин далеко не таким простым,
с каким веселым тактом и быстротою устранял он трения и ула-
живал затруднения, вытекавшие из гораздо менее «легких» ха-
рактеров его академических коллег.
От этой поры у меня остались особенно живые впечатления
тех свойств С. Ф., о которых я сказала вначале,— легкости, мо-
лодости и доброты: молодости в легкости и легкости — в доброте.
После этого мне чаще пришлось встречаться с С. Ф. Всегда
по делу. Без дела он, собственно, встреч не понимал. Но для
меня это были большею частью дела чужие: просьбы тех, кто
искал помощи С. Ф. Я могу сказать, что во всех мне известных
случаях С. Ф. делал для других все, что только мог. И если
искавшие его помощи бывали им не совсем довольны, то больше
всего потому, что его уже как-то привыкли эксплуатировать и
ждать от него всего. Потому именно, что он давал много, отка-
зывал редко, и потому, что, как говорил один мой знакомый:
«Всякое доброе дело должно быть наказано» [...].
Последняя моя встреча с С. Ф. была тогда, когда я билась
над простым, по-видимому, но оказавшимся головоломным делом:
достать у Института востоковедения для альбома корбийских
снимков ... 50 листов картона, которого иначе нельзя было до-
стать. Как мило, весело и остроумно помог мне тогда дорогой
С. Ф. Настояв на том, чтобы востоковеды дали рекомендацию
моей работы как интересовавшей каждую кафедру, С. Ф. в са-
мых теплых выражениях дал мне такую рекомендацию и от себя.
Альбом был устроен 3. И эти слова рекомендации моей научной
работы были для меня последней памятью о С. Ф. Они сказаны
были незадолго до его последней болезни.
В эту последнюю болезнь я увидала его только раз. Он слег
совсем. Елена Григорьевна пустила меня к нему на несколько
минут. И в эти несколько минут я его узнала. Таким, каким зна-
ла всю жизнь. Он сознавал, очевидно, хорошо свое положение.
8 О. Л. Добиаш-Рождественская
225
Но он не показал этого ничем, кроме неуловимых, может быть,
едва мелькавших черточек. Он сказал мне, как всегда, улыбаясь:
"Вот видите: лежу и не знаю, сколько времени пролежу». И за-
тем сейчас же оборвал и заговорил о моей работе, о пресловутом
альбоме, высказал желание его видеть. И все это сказано было
так спокойно, так «легко». Лицо его было сильно пожелтевшим,
но глаза его светились, и облик молодости, даже юности, по-
прежнему был самой характерной чертой его похудевшего,
но еще полного жизни лица.
Сколько я знаю, он много страдал. Но он никому не жаловал-
ся и никого не просил о продлении жизни. Он ушел мужествен-
но и просто. Но все, кто знал, как еще много «молодости и доб-
роты» осталось и жило в нем, не могли не пережить его смерть
как преждевременную.
ВЫСТУПЛЕНИЕ
на защите кандидатской диссертации
А. С. Бартенева
«Образование Нормандского
герцогства» (ЛГУ 11.Х 1937 г.)
Алексей Сергеевич! О. JI. Вайнштейн сказал Вам немало хо-
рошего о Вашей работе. К большинству его одобрительных заме-
чаний я присоединяюсь. Может быть, под конец моего выступ-
ления я скажу и больше хорошего. Сейчас же я буду говорить
о том, что меня в Вашей работе смущает.
Я была, что называется, руководителем Вашего этюда, как
таковой, я во многих смыслах работала с Вами рядом. Иному
учила Вас. Иному от Вас училась. Иначе это не бывает, когда
сталкивается мысль двух взрослых людей, хотя бы старого и
молодого, и в наше особенно время — преимущественно старого
и молодого.
То, чему обычно старый учит и может в нашей области на-
учить молодого,— это техника ремесла, ученого ремесла. Не ме-
тодология, это слово получило у нас более глубокое содержание,
и тут совсем нередко молодые учат старых. Но это, я сказала
бы, методика. Могу сказать, что в трудной нашей и очень об-
ставленной рогатками науке Вы стремились к тому, что называ-
ется акрибией \ и в очень многих смыслах Вы ее достигли. Но
чтобы здесь, в нижнем, так сказать, этаже Вашей работы все об-
стояло благополучно, я не скажу. И в этом направлении Вы за-
служиваете известных упреков, иногда и существенных. Я буду
здесь верна тому обычаю своему, который знают мои ученики и
который обратен общепринятому. Я, во-первых, начну с упреков,
а во-вторых, я начну именно с мелочей.
Я начну с мелочей и буду восходить к вещам более глубо-
ким. Один из элементов исторической работы, где особенно от-
четливо вскрывается наличность или отсутствие акрибии,— это
22В
формы собственных имен. Здесь особенно ответственно, особенно
живо сказывается в работнике историк-филолог. Общее знание
филологии, притом в ее живом развитии, и схватывание того, как
и в какие сроки формы латинские трансформируются в народ-
ные, в формы народных языков, каковы их судьбы в так назы-
ваемых географических именах,— здесь надежный паспорт гра-
мотности западного медиевиста или, наоборот, его беспомощность,
его бесчинство.
Положим, есть такой парижский епископ VI в., св. Герман.
Пока мы его вспоминаем вплоть до каролингского века и даль-
ше, до конца XI столетия, мы должны сохранять его латинскую
форму. Другой не знали те века. С господством народного язы-
ка имя переходит в имя Жермен. Его монастырь получает имя
Сен-Жермен, застывает в этой форме. Географическое название
места будет Сен-Жермен. Оно не должно заставлять нас забы-
вать старого латинского святого — св. Германа. Это Вы очень
хорошо знаете. Хуже у Вас со св. Одоэном, за которым в наши
века тоже надо сохранять его латинские права. Монастырь
св. Одоэпа, монахи св. Одоэна. У Вас же порядочный разнобой.
В одном случае это св. Уэн, слишком рано, ео ipso ** офранцу-
женный, в другом это даже Сент—Уэн, через тире, т. е. уже не
определенное лицо, но только географическое место, которое в те
века так еще и не называлось отнюдь.
И дальше: еще несколько таких же разнобоев. На с.2* оби-
тель св. Виктора, не Сен-Виктор, натойже с. Сент-Эвруль вместо
св. Эврульфа. Св. Вандрегизел у Вас везде безупречно. Но он
Вам слишком близок.
Другая беда — бароны. Они все владельцы известных сеньо-
рий, которые мы выражаем прилагательными. Михаил Тверской,
стало быть, барон Рауль Иврийский. Французы выражают это
предлогом д': d'lvry. Это выражает совсем не то, что нынеш-
няя частица д\ Поэтому смешной модернизацией будет эта ча-
стица в нашем случае не дворянских «партикул», но полноправ-
ных властвовании. Еще хуже просто эбл Пуатье, точно Пуатье —
фамилия. Надо граф Пуатье или эбл Пуатевинский.
Третий вид неприятных промашек. Вы, не обинуясь, ставите
рядом в одну очередь подлинные латинские термины и те фран-
цузские переводы, которые Вы нашли в литературе. Таковы у
Вас servi, coloni, excercitatores и notes3*. Еще хуже, когда,
подбирая названия civitationes (племена), Вы рядом с Saxones
ставите Baiocasses вместо Baiocassini, Veliocasses — вместо Ve-
liocassini4*. И зачем Вы здесь обещали восемь городов, а даете
их только четыре, причем пользовались не лучшими авторитета-
ми для географии Галлии, каким является Лоньон 2, но каким-
** тем самым (лат.).
2* Пропуск в рукописи.—.Ред.
3* рабы, колоны, наемные работники, свободные крестьяне (лат., фр.).
4* саксы... жители Бессена... жители Вексена (лат., фр.).
8* 227
то Альбером, который, очевидно, и дал Вам этих Veliocasses etc.
во французской форме.
Я еще могла бы привести пять-шесть подобных неувязок. Но,
пожалуй, больше их не набрать. Эти вещи, в которых подчас
сильно грешат русские ученые, в подавляющем большинстве слу-
чаев все-таки у Вас продуманы и сделаны хорошо. Если бы по
средневековому сказанию за Ваше право вступления в рай, ска-
жем в кандидатскую степень, спорили черт и ангел и черт под-
бросил па враждебные весы все ваши ошибки, а ангел стал бы
на противоположную чашу накладывать все хорошо выписанные
слова, то эта чаша стала бы опускаться, пока не посрамила бы
черта и обеспечила бы Вам прохождение в рай, скажем в кан-
дидатской степени.
В общем в этих бесконечно малых Вы достаточно ученый че-
ловек и как учитель, несомненно, будете насаждать необходимую
акрибию. Теперь относительно нарушений акрибии, не в такой
мере мелких. Есть утверждения у Вас, где самое основание не-
надежно. Я считаю решительно легкомысленными два утвержде-
ния. Они, правда, в Вашем построении неважны. Но ведь мы от-
вечаем за каждое сказанное слово и можем соблазнить. Почему
Вы говорите, что Гарнье «знаком» с Гомером, и еще более, по-
чему Вы думаете, что Ваш главный источник, Дюдон, в стихах
своих подражал образцам не только латинским, но и греческим.
Думать, что в X в. латинский сен-кантенский каноник знал гре-
ческий, какие же основания? Представьте, что кто-нибудь, при-
влеченный интересом и репутацией Вашей книги, возьмет у вас
для историко-литературного употребления эти сведения. И пошло
гулять заблуждение.
Я иду дальше.
Есть место, где недостатки акрибии сыграли в более сущест-
венном смысле недобрую службу. Это биография Дюдона, одного
из Ваших главных источников.
Как построена эта биография? В самом деле, сравните ее с
тем, как строите Вы в дальнейшем характеристику Гильома
Жюмьежского. Каждое утверждение основано здесь на тексте
самого ли Гильома, Ордерика ли Виталия. И то, как Вы рабо-
тали над Гильомом, могло Вас научить и тому, как работать над
Дюдоном, над его биографией. То, чему Вы научились через
одну главу, следовало приложить к предыдущей. Ваш метод все
совершенствуется, по мере того как Вы пишете. Но Вы не всег-
да возвращаетесь к написанным главам. В этом смысле работа
Ваша недостаточно отстоялась. Только два примера: откуда из-
вестно, что в 1043 г. на посту декана другое лицо? Где грамота
дарения Дюдону бенефиция? Эти факты надо подтвердить текс-
тами или от них отказаться. Это факты совершенно точные 5*.
Заметьте, что я говорю только про биографию. Это в конце
концов не так существенно. Важнее оценка хроники — работы
Т. е. точно верифицируемые.— Ред.
228
Дюдона. Против этой же части Вашего этюда я положительно
ничего не могла бы сказать, и здесь, наоборот, все похвалы. Но
об этом в дальнейшем. Сейчас я еще продолжаю свою роль ad-
vocatus diaboli6*.
В самом существенном и, пожалуй, оригинальном Вашем раз-
деле — социально-экономическом, о чем много говорил О. Л.г
кажется, будет говорить И. М.; я отмечу нечто, что мне кажет-
ся не совсем благополучным (опять-таки о достоинствах этого
раздела после. Они значительны и превышают недостатки).
Во-первых, насколько можно поддерживать тезис, будто гос-
питами исчерпывался состав земледельческого населения монасты-
ря св. Вандрегизела? Даже и низший состав не исчерпывался
ими. Правда, hospites были самой яркой группой.
Другой огромной важности вопрос: откуда пошла «свобода»?
Откуда возникла организация, та организация, которая нас пора-
жает в крестьянском восстании 997 г.?
Если отрешиться от тех мест Вашего построения, которые
меня смущают, я сказала бы: большинство его разделов произ-
водят самое благоприятное впечатление, они оригинальны, свежи,
убедительны, они убедительны и хорошо изложены. Изложены в
словах кратких, четких, часто красивых внутренно, т. е. без так
называемых «красот» в кавычках. Построение Ваших исследова-
тельских разделов всегда почти такое, и оно очень удачно. Вы
очень отчетливо формулируете вопросы. Ими вы богаты (Спино-
за). Вы цитируете главный подлежащий дискуссии текст. Вы
обходите затем полный круг ученой литературы.
Нота бене о Вашей литературе.
Итак, Вы обходите круг литературы. Я не скрою, что не раз
я невольно любовалась (что-ли) этим «обходом». Он всегда очень
четок и вместе очень короток, всегда умело выдвигая главное,
умело перебирающий различные оттенки, разные пути, по кото-
рым шла мысль в Вашем вопросе. Ваши формулы часто вреза-
ются, так они удачны, рельефны. Напр., с. 34, 58. В общем Вы
верны завету: «работай упорно, чтоб словам было тесно, мысли
просторно». Мысли у Вас дышут, открывая перспективу, слова
отливаются. Затем Вы критикуете, отбрасывая их, отсеивая сла-
бые, неверные мысли Ваших предшественников. Слабое с чувст-
вом такта и экономии времени Вы отбрасываете одним ударом
плеча, на сильное направляете энергичный упор, не возясь с пус-
тяками. В итоге Вы, а за Вами и Ваш читатель, действительно,
овладевает литературой, не в мертвом нагромождении названий,
но в живом, боевом ощущении ее сотрудником и врагом мысли.
И затем Вы идете дальше.
Вы идете дальше. Теперь уже самостоятельно расчищая,
утаптывая вашу дорогу, теперь уже через дремучую иногда чащу
источников. Кроме биографии Дюдона, которой я не сочувствую,
у Вас вся Ваша кузница кипит перекрестным огнем сталкиваю-
адвокат дьявола {лат.).
229
щихся текстов. Ваше сопоставление саги и Дюдона приводит к
четкому убеждению в предпочтении Дюдона. Ваш анализ Дюдо-
на на твердой почве анналов Флодоарда и Ведастинских приво-
дит к расчистке Дюдона от фантастики и определению меры, в
какой мы можем и должны принять Дюдона, и в итоге читатель
выходит убежденным в Вашем выводе.
Очень тонким и доказательным является Ваше построение,
в оттенках совершенно оригинальное: как и почему образовалась
Нормандия? Была ли она завоевана силой меча? Нет, говорит
живописно автор, ибо именно накануне Сент-Клерского договора
слава знамен викингов померкла на полях Шартра.
Верное чутье, внимательное и детальное изучение действи-
тельного клубка отношений дали Вам возможность не только
отчетливо выявить действительную обстановку договора и значи-
мость сплетшихся здесь исторических сил, но и дали повод вос-
становить в ее правде картину феодальной анархии и то, что Вы
называете остроумно «закономерностями момента».
Оригинально и убедительно, далее, Ваше построение тех дви-
гателей, которые обусловили тягу к централизации в этой, толь-
ко что освоенной сеньории, да еще притом основанной дружиной,
стоявшей на эгалитарных принципах и привычках. Вечная угро-
за от всей компании феодальных соседей, страх быть сброшен-
ным в море, вечная угроза восстания снизу — призрак, коего
реальность Вы, как никто иной, одели плотью и кровью в Ва-
шей отличной характеристике крестьянского восстания,— таковы
факторы, побудившие командующие силы нормандского государ-
ственного образования искать спасения в центральной сильной
власти вчерашнего товарища — вождя вчерашней дружины.
Дальше: если не абсолютно нова, то в этой связи очень све-
жа Вами выведенная — из анализа хартий, их дипломатики, их
титулатуры — скала постепенной трансформации нормандской
власти. От викинга к графу, к «маркграфу» ввиду ответствен-
ности и специфики задания, затем к герцогу, наконец, к прин-
цепсу и даже princeps и consul.
Я уже говорила, указывая на известную неувязку этого пара-
графа в Вашем этюде «Феоды, состоявшие исключительно из
дани». Но, взятый сам по себо, он и интересен, и, по-моему, ме-
ток. Конкретизируя очень убедительный тезис Маркса, он раздви-
гает значение Ваших студий до ценности сравнительно-историче-
ских и дает закономерности политического развития норманнов
на Востоке и на Западе в один и тот же богатый их сильным
движением век.
Я уже говорила о том, что меня смущает в Ваших исканиях
причин крестьянского восстания. Освободившись от этого возра-
жения, я не могу не признать большой ценности этого парагра-
фа. Во-первых, он твердо устанавливает, будем надеяться раз и
навсегда, хронологию восстания, откуда наконец верное освеще-
ние получит и его характер. Правда, во Франции давно покон-
чено с миражем 1100 г., в котором, по-видимому, повинны ые-
230
осторожные выражения О. Тьерри и заворожившая его аберра-
ция сатиры Васа. Руководство Лависса-Люшера дает дату 996—
1026. Неосторожным выражением narration du G. G. ante 1087 7*
оно еще раз ввело в заблуждение одного из авторов нашей
«Агрикультуры» 3. Тьерри же до последних дней держал в за-
блуждении наших советских историков, повторявших дату 1100 г.
Думаю, Вы с нею совсем покончили и, кроме того, Вам принад-
лежит общая заслуга прецизировать эту дату сравнительно и с
Люшером. Вы очень доказательно приводите ее к трем всего го-
дам, выигрывая, таким образом, дату для оценки всей обстанов-
ки движения.
Фон, на котором Вы изобразили восстание, удачно развивая
магистральную идею Энгельса, широк и ярок, с этим построени-
ем Вас можно поздравить.
Наконец, и тонко, и точно, и ново Ваше изображение колеб-
лющихся отношений нормандского принципата и зарождающегося
капетингского могущества, этапов, какие проходят их отноше-
ния — от позиции верного вассала каролингскому королю, через
разнообразные колебания до решительного и политически плодо-
творного союза владык нижнего и среднего течения Сены, гос-
под Руана и Парижа — двух если не самых крупных, то самых
жизнеспособных политических комбинаций, которые подают друг
ДРУГУ руки вплоть до момента нового поворота — с уходом Ба-
тарда к завоеванию Англии.
Я заключаю. Вопреки известным, иногда и довольно серьез-
ным, недостаткам Ваших студий, некоторой их незаконченности
и противоречиям для меня не возникает сомнений, что Ваша ра-
бота — ценный и оригинальный вклад в важную научную пробле-
му науки, как нашей, так и общей, в своей хорошей учености
и свежем, хорошем марксизме. Нет сомнений, что она вполне за-
служивает той степени, на какую претендует. А всем, что она
намечает и обещает, она открывает естественную перспективу к
степени высшей, добиться которой, надо надеяться, Вы не замед-
лите.
И когда Вы вновь придете на этой самой кафедре бороться
за это высшее достижение, я убеждена: черту решительно нече-
го будет делать с несовершенно выписанными словами. Более
того, что всему, в чем Вы теперь иногда ошиблись, Вы уже без-
ошибочно выучите Ваших учеников.
ВЫСТУПЛЕНИЕ
на защите кандидатской диссертации
С. М. Пумпянского «Восстание Этьена Марселя»
(ЛГУ, 23.111 1938 г.)
К Вашей работе, Сергей Матвеевич, было гораздо труднее
подойти, чем к большинству предшествующих диссертаций, кото-
рые здесь прошли перед нами в этом году. И это не только
7* рассказ Гильома Жюмьеячского до 1087 г. (фр.).
231
ввиду ее недостатков, но зачастую ввиду ее достоинств, во вся-
ком случае, скажем так — особенностей. И прежде всего особен-
ностей ее конструкции. Вас это с первого взгляда удивит, пото-
му что (Вы и сами чувствуете это, и от нас уже отчасти слы-
шали) в Вашей конструкции, во всяком случае в отдельных ее
частях, есть нечто очень прозрачное, литературно метко и ярко
схваченное. Я это вполне признаю, буду в дальнейшем иллюст-
рировать. И тем не менее...
Во-первых, в работе нет оглавления. То, которое у Вас дано,—
если только отрешиться от первой, вводной главы,— это пять
почти «шекспировских» актов драмы: «Происхождение наваррской
интриги», «После Пуатье», «Восстание 22 февраля», «Блокада
Парижа», «Смерть Этьена Марселя». Нельзя не признать, что в
нарративном, так сказать, разрезе, эта table des matiers4*
настраивает читателя в направлении большого и напряженного
интереса, который отчасти и будет удовлетворен. Но это оглав-
ление не может не смущать исследователя, который является
марксистом или максимально хотел бы и должен был бы им
быть пред лицом Вашей диссертации, захватывающей такую от-
ветственную тему.
Я чувствую Ваше протестующее движение: я, С. М. Пумпян-
ский, и сам марксист, и хотел бы думать, что в моей работе
могут мириться и даже поддержать друг друга Шекспир и Маркс,
что одно другому не мешает, но оба аспекта — литературно-дра-
матический и исследовательско-марксистский — гармонируют и
взаимно сопряжены.
Вы можете поверить, Сергей Матвеевич, что в моем лице Вы,
может быть, максимально нашли читателя, который хотел бы с
этим согласиться и готов заранее оценить такую гармонию, если
она имеет место, если она безупречна. Безупречна ли она у Вас?
В этом позвольте несколько разобраться.
В дальнейшем я выскажу возражения против всего выбора
Вашей темы, захваченной с такой широтой, но это в дальней-
шем, когда вопрос будет яснее. Сейчас же я очень возражаю
против Вашего «пятиактного» оглавления прежде всего потому,
что оно никак не детализировано и все те иногда очень деловые
и очень марксистские вещи, которые скрываются в пяти сакраль-
ных актах, не обозначены отчетливо. Откуда читатель мог
бы подойти к ним ближе? Вы должны бы обозначить пара-
графы.
Казалось бы, Вы могли бы оказать ему помощь еще одним —
вашими тезисами. За них и хватается всякий, кто хотел бы ов-
ладеть Вашей работой, ее достижениями, ее конструкцией. Сле-
дует сказать: здесь он терпит серьезные разочарования.
Как я уже имела случай Вам отметить: то, что должно бы
быть скелетом в тезисах, не подходит как основа к живому телу
исследования. В тезисах — так ждет читатель — Вы должны бы
** оглавление (фр.).
232
сказать все, что является Вашими достижениями. 1'ак ли это на
самом деле?
Нет, это не так. Всех тезисов у Вас тридцать два, которые
должны бы резюмировать достижения Ваших пяти (считая ввод-
ную, шести) глав, т. е. 300 страниц. Из этих тридцати двух пят-
надцать тезисов, т. е. половина, резюмируют только вводную
главу, т. е. первые 47 страниц: меньше чем одну шестую. До-
стижения остальных 250 страниц включены в семнадцать тези-
сов. Из них последний — длинное положение т. Сталина, которое
могло бы быть заключительной цитатой к тексту, но не тезисом
Вашей работы. Значит ли это, в самом деле, что достижения
«шекспировских» глав так относительно мало значительны? Ни-
как нет. Они часто значительны и ценны, ценны не только
«драматически», но и марксистски. Но Вы почему-то их не по-
добрали в форме тезисов. Вы как будто искали — в тезисах —
не изложить Ваши завоевания, а только условиться с читателем
насчет неких общих положений.
Вы определенно поступили не к Вашей выгоде. И если, с од-
ной стороны, как будто оказались слишком велеречивым, прида-
вая всему указанный приподнято-драматический вид, то, с дру-
гой — оказались слишком скромным, скрывая или убирая с вид-
ных, выигрышных мест Ваш подлинный иногда марксизм.
О том, как и где Вы его если не запрятали, то не озаботи-
лись выявить ни в тезисах, ни в оглавлении, я скажу в даль-
нейшем. Это относится к тем местам Вашей работы, где Ваше
etre выше, чем Ваше paraitre 2*. Здесь же, сейчас, оставаясь воз-
можно краткой, я отмечу, где Вы явно и очевидно против марк-
сизма погрешили, оставив прямо пустые места вместо живых
entites3*. О подобных прегрешениях скажут многие из присут-
ствующих здесь марксистов. Поэтому я могу быть вдвойне крат-
кой.
Меня сразу поразила во вводной Вашей главе и в многочис-
ленных ее выражающих тезисах одна вещь. Вы даете очерк
французского общества накануне Столетней войны: его структу-
ры, его экономики, его намечающихся противоречий, тех общест-
венных сил, тех ушибленных мест и тех в ощущении этого ушиба
волнующихся сознаний, которые объясняют катаклизм середины
XIV века — Парижскую революцию.
И вот в этом предварительном очерке групп и деятелей, ко-
торые завтра подымут движение и заставят трепетать королев-
скую власть, мы найдем несколько слов о крестьянах, очень
много — о буржуазии: о купцах, промышленниках, сукно-и вино-
делах (в скобках: нет ли у Вас чего-то маниакального с этим
виноделием и сукноделием?), о торговцах по воде, о которых Вы
заводите речь от яиц Леды: nautes4* Тибериевой эпохи, о по-
пытках междугородских объединений.
2* быть... казаться (фр.).
3* здесь: цельностей (фр.).
4* моряки (лат.).
233
Но ни слова, ни звука о дворянах мелких и средних (отчас-
ти и о крупных могла бы идти речь). Потому что ведь и они
одно время были деятельной силой революции, и у них есть свои
ушибы, и они ищут перемен, и в течение известного времени
поддерживали буржуазию, которая у Вас оказывается здесь оди-
нокой, почти в безвоздушном пространстве. Эти элементы в игре
Вы элиминировали, навряд ли правильно отождествив их начис-
то с силой и волей феодальной старины. Ведь и дворянство этой
поры сложнее его реакционной верхушки, и Париж сложнее бур-
жуазии или патрициата, как Вы его называете.
И в королевской игре налогами были моменты, когда она
почти в равной мере придавила многие элементы дворянства,
не говоря о том, что как будто Вы слишком упрощенно объяс-
няете итоги — для купечества — игры с монетой. Но об этом,
я думаю, скажет другой.
Сейчас я буду говорить о другом: о том, до чего я добра-
лась после не очень легкого плавания между (неозаглавленны-
ми!) параграфами Ваших пяти глав, стремясь оценить Ваши
фактические достижения и Ваши марксистские построения и на-
ходки — то и другое переплетенное, говоря правду, довольно
прихотливыми узорами. Чтобы взвесить итоги и пройденный
путь, я мысленно стремилась восстановить историю, внутреннюю
ткань Вашей работы, интимную лабораторию, в которой меня
иное восхищало, а иное вызывало протест.
Я пришла к догадке — Вы меня поправите, если я ошиба-
юсь,— что в истории Вашей работы был интересный этап, кото-
рым Вы обязаны совокупности Вами проделанной в ЛГУ школы.
Специально марксистскими вдохновениями Вашей работы Вы
обязаны, конечно, Вашему прямому руководителю О. Л. Вайн-
штейну. Но период, когда Вы проходили общую школу в аспи-
рантуре ЛГУ, отличался известным своеобразием: в руководстве
аспирантов участвовала тогда вся профессура. И все проходили
через ряд семинариев, приобщаясь этой общей школе. Вы все
прошли вспомогательные дисциплины, много работали над исто-
риографией и источниковедением, усваивали навыки лаборатор-
ной научной работы. В некоторых отношениях Вы, Ваше поко-
ление выходило хорошо вышколенным технически и научно.
И когда Вы задумывались о возможном типе первого очерка
Вашей работы, я помню, как мы говорили с Вами о регестах *
трех ответственных годов Вашей эпохи.
На составлении регест сформировались некогда многие из луч-
ших ученых Monumenta Germaniae и Institut de France. Вы и
тогда не представили таких регест. Но ясно, что нечто в этом
направлении Вы и тогда, и впоследствии сделали. Эта работа
принесла Вам огромную пользу. Пусть в этом направлении Вы
лерегнули палку, что я буду иметь случай Вам иллюстрировать.
Работа составления регест — в чем ее суть (описание) — не
всегда ведет к выводам широким. Но она, заставляя оценить
каждый, так сказать, микрон текстуальных показаний и привес-
234
ти эти микроны к перекрестному допросу, очень обостряет вни-
мание, вызывает на сопоставление, борьбу, формирует способ-
ность четко и точно очертить искомый факт, фигуру или черту
и оценить каждую краску данного текста. Не всегда вытекаю-
щее отсюда широкое построение, однако, получается зачастую
доказательным, живописным и часто с сильными элементами
самостоятельности.
Вы проделали эту работу с большою любовью, и ее положи-
тельный результат часто налицо. Я не только имею в виду то,
что очень часто изложение получается картинное, проникнутое
красками подлинника, остроумно обставленное цитатами из под-
линных текстов. Но интересно, что у Вас часто получаются ори-
гинальные построения, новые и убедительные и часто в лучшем
смысле слова марксистские. Я не могу останавливаться на этом
долго. Я только перечислю удачно сложившиеся эпизоды.
У Вас хороша характеристика Карла Злого с остроумным
марксистским учетом значения этой фигуры для интересов па-
рижского купечества и политических комбинаций Этьена Марселя.
Хорошо по многочисленным текстам проработана и вылеплена
фигура дофина и начерчены заложенные в ней возможности.
Как ни беглы, они подлинно точны и остроумны в своем
легком сарказме — зарисовки фигуры Иоанна Доброго.
Из обвинительного акта Вы тонко и убедительно восстанав-
ливаете личность, мотивы и карьеру честолюбца Робера Лекока.
Хороша портретная галерея королевских чиновников Совета.
Это целая группа живых фигур с общей ее маркой.
Характеристика героя движения, Марселя, к сожалению, ока-
залась разнесенной на несколько глав, одни из которых занима-
ются экономической историей его семьи по разным документам,
хотя, надо сказать, жатва нового тут не очень богата, но все это
точно. Характеристика личности Марселя извлечена из его писемг
и здесь многое производит впечатление и новое, и убедительное.
Я бы только предпочла видеть комментарий не в скобках, но в
примечаниях.
Из очерков не личного, но более общего, построяющего ха-
рактера, которых у Вас вообще меньше, чем их должно бы бытьг
я отметила бы с. 140—150: анализ Великого ордонанса. Уж ка-
кой-какой, а подобные параграфы совершенно непременно долж-
ны бы быть озаглавлены особо в работе. В них была бы помощь
читателю-марксисту, вообще Вами обиженному в интересах лю-
бителя историко-нарративных и литературных впечатлений.
В анализе ордонанса, в его синтетической характеристике, в за-
щите его феодального своеобразия от покушения новой историо-
графии сделать некий мимикрис под новые революционные идеи
я вижу Вашу заслугу. Вы доказываете правильно, что ордонанс
«умещается в XIV век», хотя я считаю неудачным Ваше выра-
жение, будто он «ближе к Иерусалимским ассизам, чем к „Духу
времени"». Что это, кстати, за «Дух времени»? Не разумеете ли
Вы под этим «Дух законов»? 2 Иерусалимские же ассизы Вы, я
23S
не знаю, зачем и цитируете. От королевского ордонанса они уж
очень далеки и по теме и по обстановке. Но я ценю в Вашей
характеристике некоторые ее формулы, и за них нечто готова
была бы Вам простить.
Перехожу к Вашему обследованию материала и некоторым
новым извлеченным из него выводам.
Вы, несомненно, очень внимательно читали пренебреженную
ближайшими историками движения «Нормандскую хронику», Вы
извлекли из нее ряд верных, отчасти новых положений.
По другой линии: Вы тщательно изучали карту Франции и
пути по ней (и отношения в ее пределах) Ваших героев, инди-
видуальных и коллективных. Вы хорошо знаете план Парижа в
изучаемые годы, и события и сцены, в нем отыгрывающиеся, по-
лучают у Вас живость, точность и конкретность. Все это достоин-
ства Вашей работы, и к ним во многих отношениях привел Вас
метод регест. Я повторяю: при изучении исторических узлов с
такой сложностью и богатством фактических отношений — Welt
der Thaten — на базе такого богатого мира источников этап ре-
гест очень полезен для историка, незаметно в нем формируя
драгоценные свойства и откровения.
И однако. Метод регест хорош как временная школа. Эту ста-
дию надо одолеть и преодолеть. Как в гетевской «Коринфской
невесте», марксист должен сказать себе: «И покончив с этим, я
иду к другим. Должна идти за жизнью вновь» 3. Казалось бы,
это правило совершенно обязательно для марксиста. Перед ним,
в Вашем случае в особенности, такая большая и серьезная за-
дача.
Вы не преодолели регест. Вы в них тонете. Вам надо было
гораздо больше ориентироваться на эту Вашу серьезную задачу,
не ограничиваясь сорока страницами предисловия. Драматические
сцены, личные характеристики, попутные литературные экскурсы
занимают у Вас слишком много, незаконно много места. Мысль,
марксистская мысль, восстановление процесса социальной жизни
в годы напряженнейшей ее борьбы у Вас принесена в жертву,
задерживается, угасает за эпизодами, обедами, ужинами и т. д.
То, что должно бы быть в центре, отходит на периферию, изла-
гается попутно. Даже — я говорила это — хотя бы оглавлением
параграфов не выдвинуты анализ ордонанса, восстание Жаков,
гибель революции. У Вас регесты съели процесс жизни, и «Шек-
спир» в кавычках поглотил Маркса. От этого Ваше введение ока-
залось одиноким и пустым; Ваша работа при всем признании ее
достоинств несовершенна. Сделанное Вами ценно и, конечно, за-
служивает первой ученой степени. Но оно могло бы быть и про-
ще, и лучше, более исторически несомненным, более марксист-
ским.
И прежде всего, если бы Вы взяли не такую широковеща-
тельную тему. Вы знаете, как я ей не сочувствовала в этом слиш-
ком широком охвате, как я надеялась, что Вы найдете метод су-
зить ее, поставить строже и свежее. Вас увлек Шекспир.
236
Другой крупнейший пробел, который не сказался ни в оглав-
лении, ни в тексте, ни в тезисах. Полное умолчание о том стрем-
лении к национальному объединению, которое характерно для
всего движения, было душой его и душой его души: Этьена
Марселя. Это явление новое и характерное для XIV в. Об этом
ни звука. (То, что сказано на с. 145,—не то: идея националь-
ной защиты. Впереди всего — вопрос о войне.)
Со всем этим узлом отношений было бы легче справиться,
если бы Ваша тема не была бы такой всеобъемлющей. И Вы,
как Ваш предшественник4, взяли тему рискованную: слишком
громадную по захвату, слишком яркую по драматическому про-
хождению актов. Да еще Вы стремились начинать ее слишком
издали: объяснить самое происхождение Столетней войны. Вы
поставили себя в положение трудное и клубка, который схвати-
ли, не распутали.
Я думаю, Сергей Матвеевич, что Ваша работа, как и другие
из разряда лучших работ, которые прошли перед нами на этой
кафедре, могла бы быть напечатана. Если по чисто научной ли-
нии против нее можно кое-что возразить, зато она отличается
значительными литературными достоинствами, и из нее можно
сделать увлекательную книжку. В предвидении этой возможности
я не буду скрывать своих придирок и скажу о замеченных ме-
лочах.
Вот эти мелочи: Что это у Вас за «Карл Евре»? Почему
Евре, а не Эвре (ведь Вы не напишете же «Ернст» или «Ерми-
таж»). Но дальше, почему этот непереваримый камень —Карл
«Евре»? Надо или Эврейский или барон Эвре. И то же самое:
не лучше ли Бурбонский, а не де Бурбон?
Почему французское -en, которое дает -ан, Вами транскриби-
руется как -«ен»: Перренс, Сенлис. Это неправильно. Я думаю
затем: надо Лиль (долгое и), а не «Лисль», Лоррис, а не «Лор-
ри» (об этом уже была речь). Затем ни в коем случае не Saint
Germain cTAuxerrois, но Auxerrois. Затем. Ваши грамматические
упражнения заставили вспомнить одну очень милую мою колле-
гу юности по курсам, которая, требуя свое руководство по логи-
ке Минто, говорила: «Товарищи, дайте мне мое Минто», так как
Минто, кончаясь на — о, вызывал у нее мысль о среднем роде.
Так у Вас города «Мо» и «Монтеро» оказываются среднего рода:
«Мо имело», «Монтеро было». Я думаю, также нехорошо «капи-
тульный», надо капитульский. Не понимаю, что у Вас значит:
«клирики, каноники или клерки»? Какую разницу во француз-
ской обстановке Вы полагаете между «клирики» и «клерки»?
Хронология средневекового дня у Вас небезупречна. Heuvre en-
viron tierce5* Вы толкуете как «полдень». Полдень соответствует
«шестому», а не «третьему часу» в средневековом счете, как и
теперь еще в итальянском: siesta.
Затем. Мы уже согласились, что в Вашем стиле много дос-
5* Часу в третьем (фр.).
237
тоинств: он жив, часто остроумен, живописен: свет и тени в нем
часто выгодно для впечатления драматически чередуются, пре-
красно воплощаются цитаты, и это общее достоинство заставляет
желать, чтобы книга Ваша была напечатана для широкой пуб-
лики. Но есть и эффекты подчас сомнительные. Я приведу не-
сколько примеров и выскажу пожелание, чтобы Вы от них осво-
бодились, печатая Вашу книгу вполне или отчасти. Иные вещи
Вам поставил бы в упрек читатель со строгим вкусом, скажем,
Чехов или Ланглуа. Средний читатель многим будет доволен и
даже в восторге.
У Вас несколько много таких вступлений в главы, которые,
так сказать, живым темпом хотят ввести читателя in medias
res6*, претендуют на драматизм и неприятно повторяются. На-
пример: с. 72, глава V начинается так: «5 апреля дофин давал
обед», а глава III, с. 81: «19 сентября Черный принц давал
ужин». И в таких случаях приемы шекспировские начинают сби-
ваться на приемы исторических романов Алтаева. Мне невольно
вспомнилось одно из таких вступлений, очень у него обычное:
«„А—а—а!" Кричал высокий человек, врываясь в толпу на
площади. Дело происходило во Флоренции в 1485 году».
Такой прием на неопытного и наивно впечатлительного чита-
теля производит неодолимое действие. Но опытный коварно улы-
бается.
Или некоторые условно мрачные эффекты, достигаемые фра-
зами, как: «Постараемся освободить образ Карла от окружающей
его густой пелены романтических преувеличений... претензий, ко-
торые сплелись с некоторыми жгучими вопросами в запутанный
и кровавый клубок» (с. 49—50). «Не отсюда ли тянутся нити к
руаыской трагедии» (с. 64). «В эти декабрьские дни, когда в ко-
ролевском дворце плелись паутины заговоров и смертельная враж-
да внутри королевского семейства разгоралась все более мрачным
пламенем». Есть и отдельные, далеко не удачные словесные эф-
фекты и это — в случаях деловито-серьезных. Так, например, у
Вас монетные мутации почему-то напоминают Вергилиев ад, да
еще (par dessus le compte) 7* первозданный хаос. Это уже пре-
мия публике! Вергилиев ад — куда ни шло (я по хронологиче-
ской близости предпочла бы Донателло). Но как такая сложная,
искусственная и чисто человеческая вещь может напомнить «пер-
возданный хаос»? Хаос, если хотите, пусть только не «перво-
зданный».
Но этих примеров достаточно. Я к ним придираюсь из жела-
ния выровнять Ваш стиль. Еще и еще раз. Я считаю, что в Ва-
шем изложении есть незаурядные литературные достоинства.
Я о них говорила выше и от общей положительной характери-
стики не отказываюсь. Спустите кое в чем струну — и будет
превосходно.
6* в существо дела {лат.).
7* сверх того (фр.).
238
ВЫСТУПЛЕНИЕ
на защите кандидатской диссертации
И. В. Арского «Аграрный строй
Каталонии IX-XII вв.» (ЛГУ, 29.XI 1937 г.)
Достоинствами работы являются:
1. Выбор темы, свежей уже тем, что это — испанская тема.
Вы имели и находчивость, и решимость избрать тему из исто-
рии Испании. Вы вообще сосредоточили Ваши изыскания на
этой истории, этой стране, так живо и горячо ныне нас интере-
сующей и вместе такой от нас далекой. Средневековая Испания —
тема, менее всякой другой известная рядовому медиевисту,
менее других освещена и разработана. Между тем она, естест-
венно, влечет жадную любознательность именно советского уче-
ного и культурного человека. Вам стоило немалой энергии и тру-
да добывать о ней литературу и источники, наладить в нынеш-
них обстоятельствах переписку, хотя в известном смысле именно
нынешние обстоятельства, связывающие искренней дружбой наши
страны, этому и благоприятствовали. Во всяком случае, с выбо-
ром этой темы Вас можно было бы поздравить. Может быть,
еще больше, чем с настоящей, Вас можно было бы поздравить
с прежней небольшой напечатанной Вашей работой'. Потому
что она, захватывая меньшую тему, проработана лучше настоя-
щей. Во всяком случае, мы поздравляем и Вас, и себя, что
имеем в Вас уже связавшего себя с этой культурой на долгую
жизнь испаниста.
Я скажу сразу: литературу для Вашей темы Вы добыли
большую и свежую; если кое-чего Вам найти не удалось, на-
вряд ли кто-нибудь это Вам поставит в вину.
Дальше: 2. Вы очень близко и внимательно ознакомились с
важным для ряда отношений основным текстом Барселонских
обычаев. Вы его перевели на наш язык без значительных по-
грешностей, подчас очень хорошо. Вы ознакомились с очень
многими грамотами и часто остроумно их привлекаете в Ваше
построение.
3-м достоинством Вашей работы является самостоятельная
разработка в некоторых частях вопроса о положении крестьян в
Каталонии VIII—XII вв. и колонизации Каталонии.
С «переводом» собственных имен у Вас есть основное верное
чутье и общая грамотность. Вы верно говорите, положим, «Кар-
кассоыа» и «Нарбонна», а не так, как нередко встретишь у рус-
ских авторов,— «Нарбон» и «Каркассон»; Вы верно говорите:
«монастырь св. Викентия», «св. Пантелеймона», церковь эльн-
ская, риппольская, хотя относительно этой «церкви» в дальней-
шем будут у меня и возражения в отдельных случаях.
Я перехожу к больным местам. Говорить о них мне тем бо-
лее неприятно, что не наивность и неведение являются причиной
самых неладных явлений, но недопустимая спешность, небреж-
239
ность, подчас почти что-то худшее: неуважение к читателю, рас-
чет на его рассеянность, на его доверчивость. Навряд ли Вы
сами не отдаете себе отчета в недоделанном. И это уже серьезно.
Я очень хотела бы присоединиться к характеристике А. Е. Куд-
рявцева об «упорной работе» Вашей над испанскими темами.
К сожалению, я никак этого сделать не могу. В слишком мно-
гих местах настоящая Ваша работа в дисгармонии с такой ха-
рактеристикой «упорства». Я уже не говорю о том, что о таком
«упорстве» не говорит список, Вами прочтенный, за эти немно-
гие годы проделанных многочисленных и разнообразных слишком
разнообразных — работ. Вы много разбрасывались по другим те-
мам, тогда как взятая Вами на себя задача заслуживала бы,
чтобы ей отдана была жизнь. И не раз в попытках дать оценку
Вашей настоящей работе я слишком часто вспоминала француз-
скую пословицу: «Rien ne peut valoir que се qui a coute», т. е.
«Ценность имеет только то, что стоило» — в Вашем случае —
труда и упорства.
Ваша работа почти открывается одной, отчасти совершенно
непонятной, отчасти весьма для Вас характерной декларацией:
«Обычно построение исследования на первоисточниках является
сильной стороной научной работы. Однако и эта, вообще говоря,
положительная сторона может быть при некоторых обстоятель-
ствах доведена до крайности и даже может обратиться в свою
противоположность (?). Так случилось и с данной работой» (???).
Я решительно думаю, что знаменитая формула диалектиче-
ского материализма об обращении в свою противоположность
Вами здесь употреблена совершенно a tort et a travers **, что ей
здесь места нет и что применением ее к Вашему случаю Вы на-
прасно подрываете сильную и великую мысль. Такого положе-
ния, при котором усиленное применение источников пошло бы
во вред работе, просто-таки не бывает и быть не может. Это
во-первых. Во-вторых, источников для Вашей очень обширной
темы Вы знаете отнюдь не слишком много, но, наоборот, слиш-
ком мало, и сами это на каждом шагу чувствуете. Их недоста-
ток можно объяснить, оправдать «при известных обстоятельст-
вах». Но Вы отнюдь ими не подавлены. Если они как-нибудь
испортили Вашу работу, то только исключительно потому, что
Вы не сумели или не захотели их хорошо использовать. Они Вам
никоим образом не повредили.
Говоря о недостатках работы, я отнюдь не имею в виду ска-
зать решительно все, что в ней меня не удовлетворяет. Это
дело главного оппонента. Я укажу только на некоторые харак-
терные болезни работы и приведу их примеры.
У Вас есть в основе здоровые стремления сразиться с бур-
жуазной литературой и ее отщелкать (что-ли) с обычных стра-
тегических пунктов борьбы: скажем, за идеализацию, за либера-
лизм, за формализм. Не являются ли эти упреки в огромном
А* некстати (фр.).
240
большинстве случаев именно формальными и не обращаются ли:
они в свою противоположность, как Вы счастливо или несчаст-
ливо выразились? Вообще главной мишенью нападок Вы избирае-
те Пискорского 2, постоянно изображая его представителем либе-
рально-буржуазной точки зрения. Меня это заинтересовало
потому, что в том городе Нежине, где я с ним встречалась как
с профессором в далекой юности, сохранились рассказы, как в
движении 1905 г. профессор Пискорский поразил всех, выступая
как марксист и получая от левых ораторов обращение «товарищ
Пискорский». Это немало значило в провинциальном городе и в
1905 г.3 Но это в скобках. Вы упрекаете его, положим, за фор-
мализм. Рассмотрим хотя бы этот последний пункт.
Формализм Пискорского сказался, по-Вашему, в том, что, ища
определить тяготы и ограничения, лежавшие на каталонских
крестьянах, он ограничился списком «шести дурных обычаев» \
которые выдвигают памятники. Вы говорите: «Пискорский огра-
ничился шестью традиционными...», «Пискорский не поискал...»,
«От изучения остальных дурных обычаев,— пишете Вы на
с. 127,— Пискорский уклонился». Это ведь еще хуже, чем «не-
поискал»: он «уклонился».
И читатель вправе — вполне вправе — ждать, что Вы уже н&
уклонитесь, что уже Вы ему об этих остальных дурных обыча-
ях скажете, что Вы и поищете по тем текстам, которыми, по Ва-
шим словам, так задавлены до обращения в противоположность.
На с. 127 Вы эти обещания и даете. Я читаю эту страницу.
«О том же самом,— пишете Вы,— говорят документы, которые
удалось собрать по этому вопросу». Что же именно «удалось» —
как Вы говорите — «собрать» Вам?
А ничего!
То есть так-таки решительно ничего!..
Я с величайшим интересом набросилась на эти страницы, ко-
торые Вы предупреждаете этим обещанием: «удалось собрать» —
и затем еще завершаете заключением на с. 130. «Этих несколь-
ких примеров,— пишете Вы,— достаточно для того, чтобы пока-
зать, что материал, собранный Флаком для Франции5, находит
себе аналогию в документах, относящихся к крайней юго-запад-
ной оконечности тогдашнего Французского королевства, каким
являлась Каталония... Эти примеры,— говорите Вы,— охватывают
самые разнообразные районы: Барселону, Херону, Аусоиу, Беза-
лю, как и Сердань и Ампурдан».
Да, они охватывают эти области. Но что они говорят? Они
все говорят одно и то же. Так что цитировать их in extenso 2*
не стоило. А говорят они... Да, собственно, ничего не говорят. Вот
граф Барселонский отказывается от malam consuetudinem 3*, граф
Безалю отказывается от всяких вымогательств, m[alas] c[onsue-
tudines] 4*, в 1090 г. Рамон Манфред, о котором Вы ничего не-
2* пространно (лат.).
3* дурного обычая (лат.).
4* дурных обычаев (лат.).
241
знаете, но которого предполагаете, «по-видимому, буйным», отка-
зывается от malos usaticos 5*. Я не буду умножать. Решительно
все эти цитаты говорят об одном: об отказе от дурных обычаев.
Причем ни единым звуком не упоминают, что это за обычаи, не
являются ли они теми же пресловутыми шестью — и, вернее все-
го, что так. Если читатель следит за Вами внимательно, то, пра-
во же, у него может получиться впечатление: да что Вы, батенька,
морочите ли Вы меня? Вот Вы как изругали Пискорского! Вот
Вы что наобещали: и документы, и то, и се, в итоге же ничего.
Возьму еще два примера. Есть в литературе буржуазной и
небуржуазной, есть в науке давний великий спор: была или не
была, и в какой мере и в какое время была pi в какой фор-
ме проявилась в средневековье раннем и классическом сельская
община? Для марксиста вопрос колоссальной важности. Энгельс
здесь дал основные установки. Но каждый новый в медиевистике
работник должен сказать что-то новое: оспорить, может быть,
или конкретизировать его мысль, ее подтвердить или ограничить.
И развить. Я думаю, хуже всего сделать так, как Вы сделали,—
сказать: «Существование сельской общины в Каталонии известно
с полной несомненностью (?), ее происхождение представляет
интерес, ибо здесь переплелись различные влияния — каталонское,
готское, франкское, баскское —в горных районах». И это все!!!
Но позвольте: для кого так уж несомненно существование об-
щины? В какое время и в каком виде? Почему не назвать ту
книгу или те книги, где вопросу подведены итоги? Ведь как оце-
нил бы такую работу, даже такую ссылку, сторонник общины.
А пока что он просто вынужден поверить Игорю Владимировичу
Арскому, который говорит: «несомненно». Не мало ли это для
такого важного вопроса?
Другой пункт. За него тоже ломалось много копий. Вы от
него отмахнулись движением руки. На с. 148 Вы говорите: «Что
villa обозначает деревню, а не поместье, как то нередко тракто-
валось в литературе, явствует из документов того времени».
И по-Вашему — очень дурному — обычаю Вы приводите текст,
из которого ровно ничего не явствует. Там просто говорится:
tres villae6*. А что они означают — никакой контекст не выя-
вит. И опять в этом важнейшем вопросе Вы почти шутите над
читателем, который имеет право ждать от Вас света, осведомле-
ния, доказательства. Тем лучше, если в Вашем случае оно лег-
ко. Но ни этого света, ни этого доказательства Вы ему не дае-
те. Вы просто вещаете: «явствует», «явствует из документов»,
к которым Вы прикасаетесь только мизинчиком, даже не указа-
тельным пальцем.
Меня глубоко не удовлетворяют Ваши статистические табли-
цы. Правда, Вы оговариваетесь, что все эти объекты разнокаче-
ственны и неравновелики. И все-таки поддаетесь соблазну под-
считывать, складывать, делить и умножать эти разновеликие и
5* дурных обычаев {лат.).
6* три виллы (лат.).
242
разнозначащие объекты. В одну рубрику «владений» для того,,
чтобы потом учесть их рост — фиктивный, конечно, рост при
этой несоизмеримости,— Вы вводите «долину», «виноградник» (но>
ведь долина может вмещать десять виноградников), «замок»г
«аллод» (но ведь аллод может вполне покрываться с замком),,
виллу, villare7*, церковь. Право, хочется сказать, что с таким:
же успехом можно складывать в одну сумму дождевые зонтики
и антоновские яблоки.
Да и к чему эти сложения? Картину изменения, роста мож-
но было бы изобразить гораздо проще, скромнее, конкретнее, не*
вызывая у читателя глубоких подозрений в Ваших выводах:
«вчетверо», «вдвое». Как же можно так подсчитывать, когда еди-
ницы все неопределенны и неизвестны.
К другому роду недоделанного относятся такие вещи, как'
вступление в проблему колонизации (с. 159—166; со с. 127 sq.^
если учесть вытянутую III главу).
Я, между прочим, отнюдь не думаю, чтобы все в любой ра-
боте, даже не кандидатской, но даже докторской, должно быть
построено самостоятельно на источниках. Если Вы выдвигаете
спорный вопрос, если полемизируете с соперником, тогда обяза-
тельно — источник. В очень хороших, исключительно прекрасных:
работах действительно каждая строчка бывает построена на
источниках. Но это и возможно только в работах небольшого ох-
вата. Где же строить работу, как Ваша, которая охватила четы-
ре века, всю на источниках?! Могут быть главы второстепенные
в Вашей задаче, хорошо разработанные в литературе, где Вы-
сможете положиться на предшественника, довериться ему. Пло-
хо положились — с Вами поспорят. Но дело будет ясно: где и
на кого Вы опираетесь. Но на кого опираетесь, сказать совер-
шенно обязательно. Нельзя в научной работе рассказывать поба-
сенки, не говоря, откуда Вы их взяли. И вот все Ваше вступление
к V главе. На чем оно построено, основано это вступление?
Откуда-то Вы все это взяли? Но насколько из надежной книж-
ки — читатель не узнает и уходит с недоверием.
Я не буду говорить по существу. Аналогичных грехов нема-
ло в Вашей работе. Вы взяли тему слишком обширную. Вы спе-
шили. Вы хотели подать марксизм-ленинизм наспех.
Точно так же я ограничусь только примерными замечаниями
из области грехов против акрибии. Я не буду перечислять всего.
И примеров слишком достаточно.
Я, конечно, считаю пустяками, хотя и не вполне ладными,
то, что Вы, говоря об испанских героях, пишете в одном случае
Вильгельм, а в другом Гильом. Для романских деятелей надо бы
сохранять форму «Гильома», а для германских — «Вильгельма».
Я думаю, нехорошо называть известные типы владетелей в од-
них случаях «аллодистами», в других «бенефициалами» (откуда
^)та форма?!). Но всех их следует называть арии: бенефициарии,
аллодиарии. Я думаю, что слово petias следует переводить, а
7* Маленькая вилла, деревушка {лат.).
243;
именно «кусок», «участок». Что же за непереваримые камни в
русском языке? Я думаю, что термин ecclesia Elnensis, ecclesia
Warbonensis никак нельзя переводить как «эльнская церковь»,
но как «эльнская епархия». Иначе получается величайшее недо-
разумение. Если бы это была определенная церковь в городе Эль-
не, то так бы и было сказано: ecclesia scae Mariae in civitate
Elnensi. To, что Вы не знаете, что слово «ecclesia» имеет обыч-
ное значение епархии, это для медиевиста довольно непроститель-
ная неосведомленность, отсутствие хорошей привычки справлять-
ся с нашим другом Дюканжем 6 (Я вспоминаю Эли Берже в Есо-
le des Chartes...). Но у Вас — это замечательно — вопреки Вашей
жалобе на подавленность Вашей работы источниками Вы ни од-
ного разу — ни одного разу не сделали того, к чему прибегает
каждый день и час человек, работающий над источниками. От-
сюда, положим, Вы совершенно беззаботно отнеслись к термину
«solidus», между тем как у Дюканжа Вы узнали бы, что слово
это совершенно специфично именно для Испании и Дюканж не
знает иного его употребления, как в тексте «Барселонских обы-
чаев» и в тексте епископа Лериды (?). Затем. Какие издания Вы
берете. Вы довольно беззаботно и однообразно цитируете RHGF —
Recueil des historiens des Gauls и т. д., что совершенно непро-
стительно, когда вместо этого старого издания имеются прекрас-
ные новые издания, например для Continuatio Fredegarii —
Bruno Krusch в Monumenta Germaniae 7. Таких примеров можно
бы привести много. Самого Дюканжа, конечно, Вы должны
были взять в обработке конца XIX в. и т. д. и т. д.
Вы совсем не задумываетесь над тем, что в каролингский век
значили термины «готы», «басконы», «аквитанцы», не отвечаете
на вопрос: кто было «местное старинное население». У Вас мно-
гое проходит ужасно скользко. И когда я сравнивала эту Вашу
большую работу с той маленькой, но изящной работой, с кото-
рый Вы начали, я не могла не думать: почему Вы не дали на
кандидатскую степень ту работу, а эту, очень большую, слишком
большую, которую делали наспех, не оставили вылежаться,
чтобы спокойно, вдумчиво разработать из нее докторскую работу.
Я не возражаю против представления этой работы на канди-
датскую степень, не возражаю против дарования Вам степени.
Но Вы, несомненно, могли бы взять ее с большей честью.
Я надеюсь и не сомневаюсь, что в Вашей докторской работе,
которая — я хотела бы верить — будет тоже посвящена Испании,
этой прекрасной и трагической стране, над судьбами которой мы
все, граждане СССР, склонились, затаив дыхание, с глубоким со-
переживанием, что в этой работе Вы проявите не только извест-
ную эрудицию, известную талантливость, но полную ученость,
полную акрибию, полную осведомленную глубину высказываний,
достойно Вашей глубокой темы, достойно науки марксизма-лени-
низма, которой Вы хотите служить. Потому что
Возвышенная мысль достойной хочет брони,
Богиня строгая: ей нужен пьедестал.
Из переписки
О. А. Добиаш-Рождественской
0^9
1. А. В. и М. А. Добиаш
2.1 1908
Дорогие друзья.
Вас очень удивит, что я скажу Вам: я выхожу замуж за
Дмитрия Сергеевича Рождественского, выхожу по самой горячей
хорошей любви, с самой полной уверенностью счастья. Это ре-
шилось накануне Нового года и за день до моего отъезда из
деревни. Мы еще не решили ничего конкретно, когда и как это
будет, так как у нас было мало времени обсудить это, и с моей
стороны нужно уладить много затруднений. Он вернется в Пе-
тербург через неделю, и тогда, может быть, мы решим. Вероят-
но, мы не будем особенно долго откладывать. Больше пока ниче-
го не пишу. Знаю, милые, дорогие, что Вы за меня от души
порадуетесь, а когда его узнаете, то сердечно полюбите. Он не
яркий, тихий, но удивительно чистый, милый, глубоко порядоч-
ный и добрый человек. У меня к нему бесконечное чувство до-
верия и уважения: я не говорю о других чувствах, без которых
я бы не вышла за него. Его отношение ко мне страшно трога-
тельное.
Пока до свидания. Горячо целую Вас.
О.
2. С. Ф. Платонову
27 мая 1914
Глубокоуважаемый Сергей Федорович!
Позвольте мне побеспокоить Вас по следующему делу.
Возможно, что осенью мне удастся (представив заграничный
докторский диплом и русскую печатную работу) исходатайство-
вать у Историко-филологического факультета разрешение при-
ступить к магистерскому экзамену. Могу ли я в таком случае об-
ратиться к Вам за указанием программы экзамена по русской
истории? И если да, то когда могла бы я побеседовать с Вами
об этом вопросе? Я была бы Вам очень признательна, если бы
Вы согласились уделить мне четверть часа.
Примите мои извинения за причиняемые затруднения и уве-
рения в искренном моем уважении.
О. Рождественская (Добиаш).
245
3. В. А. Иоффе
[после 11 июля 1915 г.}
Дорогая Вера Андреевна!
От души благодарю семейство Иоффе, что вспомнили Ольгин
день. Мы провели его на этот раз с большим — сравнительно с
обычным — шумом, обусловленным тем, что в компании, в кото-
рой мы проводили наш вакационный месяц,— две барышни, чет-
веро детей, а в особенности — двоюродный брат Дм. С. Лев Вла-
димирович Щерба, человек неисчерпаемо радостного благодушия
и такой любитель именин, что, если их нет в естественном поряд-
ке, он их выдумывает. Так, хотя на этот месяц и без того падает
четверо имении, одно рожденье и одна годовщина свадьбы, этот
ненасытный человек еще против всяких святцев «назначил» име-
нины Дм. Серг-чу и намеревается их праздновать. Так надеется
он в этом именинном трезвоне утопить его горе по разрушенной
мечте о Синей Птице в Физическом институте.
По поводу Вашего письма. Вы не вполне поняли мои слова
о тяжелом чувстве Дм. Серг. Он не сомневался в искренности
удовольствия А. Ф., что он отряхнул от своих йог прах Петро-
градского университета, но тогда к чему было все, что было?
Если бы можно было предвидеть такой его исход, не проще ли
было оставить А. Ф. в покое? Таково чувство Д. С. Может
быть, и мое. И мы ведь с Вами, Вера Андреевна, как-то дейст-
вовали в этом вопросе. И раз уж это было и раз уж судьба за-
ставила нас с Вами хлопотать и переписываться по вопросу о
замещении кафедры физики в Петроградском университете, то
я в виде эпилога скажу еще одно, выскажу свое ощущение, как
оно теперь у меня сложилось в тиши костромских полей, когда
улегся невыносимо горький осадок от пережитого. Вас оно уди-
вит, может быть, и даже рассердит. Ценой некоторого потерян-
ного А. Ф. времени — я не жалею о том, что было. Лучше, что
было так, чем если бы совсем не проходил А. Ф. мимо универ-
ситета. И пусть официально его как будто не оценили и Синей
Птице предпочли сороку или индюка, пусть написали ему хам-
скую «благодарственную» бумагу. Дела и мотивы совершивших
это — у всех на глазах, pi уже теперь начинаются сожаления и
конфуз, уже и теперь им приходится «объясняться», и след, ко-
торый оставила мечта о Синей Птице, не пропадет даром [...].
4. В.А.Иоффе
[Лето 1918 г.]
Дорогая Вера Андреевна!
Сейчас едет оказия в Батилиман, и мы спешим (пишу как
бы от Д. С. и себя) воспользоваться ею. Времени мало, не знаю,
что успею написать, пока не зайдут за письмом. Первое: мы
убеждены, что пишем Вам и А. Ф.? Так много было тревог и
недоумений из-за его судьбы. Но теперь, конечно, Вы вместе?
Здесь о нем, во всяком случае, ничего не знают в Политехнике,
246
где tant bien que mal ** начались занятия, его ждут не дождутся.
Мы все на месте, все в том же положении: за работой и без
хлеба, но все же не в безусловно голодном состоянии: есть рыба,
.молоко и картофель. Все дорого, но достижимо. С конца августа
переходим на жизнь без прислуги (Дуня ждет маленького и уез-
жает на зиму в деревню) и сосредоточиваем нашу жизнь на
кухне. Я читала курсы в летнем семестре, теперь читаю лекции
коллегии архивистов, которая будет приводить в порядок центра-
лизованные архивы упраздненных учреждений, короны и эми-
грантов К Это очень интересно и увлекательно. Д. С. совершенно
упоен своей работой: спит 5 часов в сутки, не всегда обедает и
сидит в институте день и ночь. Полон каких-то грандиозных на-
дежд. Я в них верю только отчасти. Время от времени нас об-
крадывают. Но все это затем скоро забывается.
Вообще обтерпелись, примирились со многим и скорее чувст-
вуем себя бодро. Скорее верим если не в воскресение мертвых,
то в жизнь будущего века — в нынешнем2. Холера почти спала.
О нынешних событиях знаем мало. Большие газеты умолкли.
Что происходит вокруг нашего загадочно затихшего города, не
знаем и гадать устали. Сосредоточились на личных делах и
«вечных» проблемах науки. Похоже на то, однако, что за рус-
ским морем всколыхнется и мировой океан, и чаша испытаний и
героическая симфония мира не исчерпана, а только начинается.
Вероятно, Вы теперь приедете все? В конце концов жить здесь,
думаю, можно. И, может быть, наш город самый тихий и разум-
ный город, хотя и самый голодный на всем земном шаре.
9-го сентября будет съезд по реформе высшей школы. Я опять
должна буду туда ехать, как уже раз ездила в Москву3. Пози-
ция наша трудная в вопросе этих реформ.. Но о подробностях
писать очень трудно.
Кончаю. Кажется,- ничего важного сообщить Вам не имею.
Примите только все: Вы, Валя4, А. Ф.—искренний привет от
нас всех, Маши5, меня, Д. С. Он сам хотел бы написать, но при
спешке ему трудно. Теперь он занят.
Целую Вас крепко. <
Ваша О. Добиаш-Рождествепская.
** с грехом пополам (фр.).
5. Н. Я. Марру
23.IX 1925
Глубокоуважаемый Николай Яковлевич!
После нескольких неудачных попыток видеться с Вами лично
ввиду известной спешности дела ныне приходится письменно
беспокоить Вас — в Вашем лице членов Президиума Института
языка и литературы по поводу кабинета вспомогательных дис-
циплин 1*. Это — продолжение той беседы, которую Вы уделили
мне весной, когда я ввиду неопределенного положения этого ка-
** ближе - латинской палеографии.— Примеч. авт.
247
бинета (последние два года мы поддерживали его добровольной
работой и иного рода усилиями добровольного характера) проси-
ла Вашего содействия в переводе его под ведение Академии наук,,
на что в приватном порядке предвиделся с ее стороны благоприят-
ный ответ, обеспечивавший в дальнейшем судьбу происходившей
в нем палеографической исследовательской работы и обучения
латинской палеографии.
Вам не удалось тогда поговорить об этом с Н. С. Держави-
ным, но впоследствии он сам высказался в ином смысле — сперва
в смысле надежды восстановить в Университете преподавание ла-
тинской палеографии, а впоследствии — в смысле решения при-
числить кабинет и его заведывающего к исследовательскому Ин-
ституту языка и литературы. В этом же смысле, сколько мне
известно, он высказался на одном из августовских заседаний
ФОН'а или одной из его комиссий.
Ныне мне неизвестно ничего, состоялось ли такое причисле-
ние. Я получила только вчера повестку об отчислении меня из
состава профессоров Университета2*. В таких условиях я более
не имею ни права, ни обязанности заботиться об этом кабинете.
Между тем хозяйственные органы Университета просят меня в
спешном порядке о перевозе кабинета, не зная сами, однако,
точно, в какое помещение и в каком качестве я должна перево-
зить этот кабинет.
За отсутствием Н. С. Державина я решила позволить себе
спросить Вас, глубокоуважаемый Николай Яковлевич, не знаете
ли Вы что-нибудь и не дадите ли Вы указаний по этому вопро-
су? Быть может, Вы в самой краткой форме скажете мне об
этом по телефону 150-97. Сегодня после 5 час. я все время дома.
Если Вы найдете, что со всем этим вопросом следует ждать
Н. С. Державина, я по крайней мере буду знать, что ответить
хозяйственному комитету [...]. Простите за причиняемое беспо-
койство.
С глубоким уважением
О. Добиаш-Рождественская.
2* Последние два года я не занимала места в штате, но только числи-
лась, что давало мне возможность вести добровольно кабинет и заня-
тия в нем по латинской палеографии.- Примеч. авт.
б. Н. Я. Марру
Archives Nationales 60 Rue de
Francs Bourgeois [1926]
Глубокоуважаемый Николай Яковлевич.
Давно хотела написать Вам, но отчасти была слишком зава-
лена работой по своим докладам, отчасти хотела выждать их
окончания, чтобы дать отчет Библиотеке обо всем в совокупности.
Я очень пока что удовлетворена результатами своей команди-
ровки. В Берлине я пробыла 5 дней, но мне удалось собрать не-
большой кружок работников из Monumenta Germaniae и в сво-
248
бодной форме рассказать им о новой конструкции Рукописного
отделения, о Вашей программе вообще и в области западного
средневековья в частности, о нашей работе с поддержкой Инно-
кентия Ивановича1 1) по описанию древнейших ценнейших ру-
кописей VII—X вв.; 2) по изучению и описанию livres d'heu-
res1*. Тезис о том, что в Рукописном отделении ни одна руко-
пись, какой бы ни была она цены, не была уничтожена или ут-
рачена, я подчеркивала со всей энергией и со всем авторитетом
официальной информации 2*.
В Париже мне было предлагали сделать на эти темы доклад
в Academie des Inscriptions 3*. Но, обдумав этот вопрос, я приш-
ла к решению более скромному и более действительному. В Aca-
demie, где собирается (в соответствующем отделении) 8—10 че-
ловек, из коих половина весьма древних старцев, мое выступ-
ление было бы мало действенным и вместе — слишком важным.
Мы решили устроить его в Ecole des Hautes Etudes4*, но звать
всех интересующихся, оповестив Академию, Departement des
Manuscrits в Bibliotheque Nat[ionale], Ecole des Charles и
Archives Nationales5*. Собралось человек 50. Директора всех
этих учреждений (Langlois, Omont, Chatelain, Prinet и т. д.) были
все налицо.
I. Первый мой доклад посвящен был следующим темам: Не-
верность слухов о гибели наших рукописей (с энергией!)
[...]. Новая конструкция Рукописного отделения. Программа ра-
бот. Каталог и описание ценнейших рукописей VII—X вв. Какие
затруднения и какие проблемы' встали перед нами, как мы их
разрешаем. Что нового найдено нами в наших старых фондах.
Примерное изложение нескольких этюдов (моего, Бахтина, Уша-
кова). Краткий очерк новых поступлений. Наше твердое намере-
ние охранить цельность наших собраний.
П. Второй доклад при несколько ином составе публики был
посвящен новым поступлениям. Его содержание: Какие группы
намечаются в новых поступлениях. Как сложилась и как изуча-
лась наша коллекция livres d'heures. Как организована была
наша выставка. Проблемы, вставшие на пути исследования livres
d'heures. В какой мере и с какими результатами мы их разре-
шили. Изложение проблемы Петергофского livrex d'heures. Демон-
страция снимков. Одушевление, каким нас наполняет наличность
у нас интересных западных рукописей, завещанных нам XVIII ве-
ком. Твердое намерение — стоять за их неприкосновенность.
Оба доклада выслушаны были чрезвычайно внимательно и
сочувственно. Omont много смеялся, говоря, что он рассуждал бы
А* часовников (фр.).
2* Brackmann сказал мне, что статья Бахтина будет напечатана в «Neues
Archiv».— Примеч. авт.
3* Академия надписей (фр.).
4* Школа высших исследований (фр.).
5* Отделение рукописей в Национальной библиотеке, Школу хартий и
Национальный архив (фр.).
249
и чувствовал так же, как мы. Но тем не менее он думает, что
кое-какие оторванные листы и тетради мы могли бы им возвра-
тить. Я ему сказала, что большинство «тетрадей», о которых он.
думает, своим возвратом не принесли бы никакой особенной
пользы Bibl[iotheque] Nat[ionale], но нам нанесли бы великий,
ущерб. Об отдельных листах при условии компенсации, может
быть, и можно было бы говорить [...].
Обсуждение обоих докладов прошло очень живо и сочувст-
венно и закончилось председательским резюме приветствия те-
кущей работы Рукописного отделения и пожелания ее дальней-
шего расцвета. Всем важным членам собрания я раздала паши
Analecta2, которые очень удачно прибыли к этому времени.
Теперь, покончив с этими обязательствами, я возвращаюсь к
продолжению работы. На днях еду в Chantilly изучать коллекции
livres d'heures. С каталогами ранних рукописей и изучением «со-
седей» и «родичей» наших рукописей VII—X вв. более или
менее покончила. Конечно, в расчете на то скромное время, ко-
торое мне отведено обстоятельствами, в конце июля я покину
Париж, чтобы еще поработать над новой немецкой литературой
в Берлине. Сняла здесь ряд фотографий для наших работ. Если
(или, вернее, так как) я навряд ли получу что-либо от Нарком-
проса в возмещение всего, что мне будет стоить эта поездка, тог
быть может, Вы, уважаемый Николай Яковлевич, разрешите мне
ходатайствовать перед Библиотекой о возмещении расходов (они
не особенно велики), хотя бы за эти фотографии, которые будут
мною предоставлены в Публичную библиотеку.
Хотелось бы надеяться, что Вы в летние месяцы, если не
отдохнете — этого Вы делать не умеете, хотя это было бы со-
вершенно необходимо для успеха Вашей работы и Вашей слож-
ной деятельности,— то по крайней мере поработаете для себя.
К сожалению, почти никто из моих коллег, которым я писала
в Ленинград, не ответил мне, и я не знаю, что у нас делается.
Не знаю, в частности, и того, где Вы сами находитесь в настоя-
щее время. Ввиду этого мне придется настоящее письмо, в кото-
ром заключаются лишь отчет и следующие (ниже) некоторые
вопросы специального характера, послать на имя директора от-
крытым с просьбой прочесть его, обращенным к тому лицу, ко-
торое в настоящий момент управляет Библиотекой [...].
Затем прошу Вас передать привет многоуважаемой Александ-
ре Алексеевне. Вам очень кланяется М. Silvain Levy.
С пожеланиями всего лучшего
остаюсь искренно уважающая Вас
О. Добиаш-Рождественская.
250
7. С. Ф. Ольденбургу
11.111 1927
Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович!
Чтобы не утруждать Вас личным свиданием, я напишу те две
вещи, которые имею сказать Вам.
Николай Яковлевич i привез из Москвы обещание той бумаги
из Главнауки, которая обеспечит печатание Analecta 2. Если это
обещание до начала апреля не будет выполнено, я поеду в Моск-
ву. Я сделала бы это теперь же, но Николай Яковлевич советует
мне подождать.
С Вашей запиской я тогда же отправилась к В. В. Нордгей-
му. Он принял меня более чем благожелательно. И хотя я, же-
лая быть вполне корректной, неоднократно повторяла просьбу об
«условном» приеме рукописи и напоминала о задолженности
Библиотеки («условность» стояла и в Вашей записке), но В. В.
сказал, что это пустяки, что когда-нибудь Библиотека заплатит
и что он будет набирать сборник теперь же и наберет его быстро.
Не могла же я отказываться от своего счастья. Я поблагода-
рила его горячо. Еще горячее мысленно я благодарила Вас, чья
благожелательная поддержка была вопреки «условности», ко-
нечно, главным побуждением, определившим отношение Влади-
мира Васильевича.
С этой благодарностью позвольте обратиться к Вам от имени
нас всех, дорогой Сергей Федорович. Вы можете представить
себе, какой праздник переживает теперь наша молодая группа
западных палеографов, чем [...] явилась весть о том, что их дав-
но готовые этюды будут печататься. Это — то чистое и подымаю-
щее торжество, которого они давно заслужили, радость, без ко-
торой их ответственная работа слишком глуха и беспросветна.
Наши статьи будут снабжены предварительными краткими
резюме (французскими). Мы хотели бы надеяться, что, когда
наконец II выпуск Analecta, так благожелательно поддержанный
Вами и Владимиром Васильевичем, увидит свет, Вы прочтете
хотя бы эти резюме и не будете жалеть о помощи, которую нам
оказали. Вы согласитесь, что некоторые^итоги этого труда имеют
известную цену при всей своей скромности, резюмируя очень
большие и не вполне бесплодные искания.
Еще раз — великое спасибо!
Искренно Ваша
О. Добиаш-Рождественская
8. Н. Я. Марру
26.VII 1927
[...] Вы можете встретиться или даже пожелать сами позна-
комиться с директором Национального архива и нынешним ре-
дактором «Histoire litteraire de la France» Ch. V. Langlois.
Мне хотелось на этот случай напомнить Вам о следующем (или
осведомить).
251
В мае месяце прошлого года он со своей женой почти был на
пути в Россию. Их за несколько недель до отъезда удержала,
внезапная смерть брата его жены, Daniel Berthelot, и в дальней-
шем то участие, какое вместо умершего деверя Langlois должен
принимать в подготовке 100-летнего юбилея Berthelot-отца, от
имени семьи Berthelot1. Но как он мне писал еще недавно, он
с женой твердо держатся мысли приехать в Россию в этом году..
Langlois — человек довольно своеобразный. Несвободный от не-
которых французских особенностей мысли и даже предрассудков,,
он все же является самым оригинальным и смелым — по мысли
своей — французом, каких я знаю. Он относится с сильным, во»
многих отношениях симпатизирующим интересом к новой Рос-
сии, многое понимает в ней глубже и правильнее, чем большин-
ство его коллег [...].
9. Н.Я. Марру
4 апреля 1928
Глубокоуважаемый Николай Яковлевич!
Прошу Вас очень, не откажите во время поездки Вашей в
Москву двинуть дело о командировке, данной мне на конгресс в-
Осло Советом Академии истории материальной культуры,— ко-
мандировке, которую я хотела бы дополнить шестью, по мень-
шей мере, неделями работы в Берлине и Париже.
Я не позволю себе затруднять Вас в этом письме подробным
изложением мотивов, которые делают для меня насущно необ-
ходимой эту поездку. Они изложены в моем официальном проше-
нии (необходимость поставить au courant** новой литературы
ныне готовый каталог древнейших рукописей Публ. библиотеки \.
наладить печатанье моей книги «Les textes goliardiques» 2, помимо»
главной задачи: сообщения в Осло о нашей работе в Разряде ж
также в Публ. библиотеке) — таковы задачи, которые не могут
быть закончены без этой поездки или закончены по-настоящему.
Так как в данном случае командировку от Академии поддержит
ученый, мне нет необходимости излагать ему значение этих мо-
тивов [...].
1* в курс (фр.).
10. Р. Н. Блох
[Май 1929J
Дорогая Раиса Ноевна!
Пишу Вам в одну из самых волнующих и торжественных ми-
нут за последний год нашей жизни: мы заканчиваем печатание
1-го fasc.1* нашего Каталога древнейших латинских рукописей
V-VII вв.
Час довольно поздний. Типография уже кончила работу.
Все разошлись, и остались только один метранпаж, один набор-
щик и я. Завтра первые 10 экземпляров должны быть выпущены.
И хотя книжка вся отпечатана, но запоздали клише, не совсем
удачно были обдуманы подписи к ним и много было споров об
** выпуск (фр.).
252
обложке. Последние три дня (а отчасти и последние три месяца)
я ношусь непрерывно из типографии в цинкографию, из Правле-
ния в секретариат и из бумтреста в отделения, где рассеяны наши
ученые корректоры — помощники: француз — для выдержанно-
сти языка палеографа1; поэт, работающий в Отделении искусств,
и имеющий хороший вкус 2,—для выдержанности клише; барыш-
ня — для выдержанности запятых и барышня с хорошим гла-
зом — для выдержанности пагинации и шрифтов. Но без объеди-
няющей энергии автора все будет застревать, он и развивает ее-
по мере сил [...].
В этот последний час, когда так или иначе надо поставить,
точку на этих вопросах, я испытываю волнение. Завтра с утра
будут уже печатать последние листы и брошюровать книжечки.
И 1-й fasc, поглотивший, быть может, наиболее значительную,,
во всяком случае наиболее ответственную, часть десятилетней на-
шей работы будет совершившимся фактом, с его небезынтерес-
ными, я надеюсь, и новыми наблюдениями и его, увы, конечно,,
существенными недочетами. Иных невозможно было избежать,
не имея под рукою безупречно оборудованной всеми [нрзб-J
библиотеки, а также возможности проверить заключения на род-
ственных рукописях. Об иных мы, вероятно, и сами не подозре-
ваем [...].
Могу сказать:
Час вожделенный настал
Закончен мой труд многолетний
и т. д.3
Целую Вас крепко
11. С. Ф. Ольденбургу
14.1 II 1933:
Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович.
Позвольте горячо поблагодарить Вас за поддержку перед
Восточным институтом в моей просьбе об оберточной бумаге
для альбома Корбийских факсимиле.
Эту благодарность я откладывала до осуществления дела.
Только третьего дня бумага наконец была выдана, и теперь эту
стадию можно считать законченной. Она тянулась, т. к. инсти-
тут поставил условием выдачи нужной мне бумаги предоставле-
ние в равном числе листов белой, хотя бы невысокого качества,,
бумаги. Эту бумагу добыть было нелегко. Первые наборы были
отвергнуты. Только на днях мы нашли то, что нужно.
Ныне бумага для альбомов наконец доставлена в переплет-
ную. Извещая Вас об этом, я шлю Вам глубокую благодарность
за Вашу помощь.
С глубоким уважением
О. Добиаш-Рождественская
25»
12. В. М. Алексееву
14.HI 1933
Многоуважаемый Василий Михайлович!
Уже более месяца живу я с чувством искренней и глубокой
-к Вам благодарности за Вашу добрую и так мило проявившуюся
помощь. «C'etait etre deux fois bon que de Tetre ainsi» **.
Но чтобы высказать Вам это чувство, я ждала со дня на
день осуществления дела, в котором Вы меня поддержали, т. е.
выдачи мне в интересах (как это видно из записок тов. членов
.АН СССР) всей науки Востока и Запада 150 листов оберточной
•бумаги.
Но дни шли за днями, и дело все стояло. Восточный инсти-
тут был убежден высокими авторитетами востоковедения (их
список понемногу рос: многие «дали мне свои руки»). Но он не
соглашался дать эти 150 листов иначе как в обмен на равное
количество- хотя бы и худшей бумаги. Переговоры и поиски за-
няли месяц. Но вчера наконец они завершились, и бумага по-
ехала в переплетную. 3-й этап в жизни альбома закончен. Он
короче других (изучение рукописей — 12 лет; снятие фотогра-
фий — 21/2 года, добывание бумаги — 1 месяц). Самое главное,
что благодаря Вашей дружеской поддержке завершен успешно.
Благодарю Вас от всего сердца.
Ваша искренно
О. Добиаш-Рождественская
Вопрос о напечатании текста вряд ли будет разрешен. Но
у меня остается исход: перестукать его в 5 экземплярах — как и
альбом — самой на пишущей машинке, для чего бумага имеется
давно.
** «Проявлять доброту таким образом значит быть добрым дважды» (фр.).
13. П. К. Симони
19 сентября 1933 г.
Глубокоуважаемый Павел Константинович!
Только вчера передали мне из Оптического института, где
юно залежалось в наше отсутствие (мы до середины сентября
оставались на даче), Ваше письмо. Оно попадает ко мне в руки
в дни тяжелых и печальных хлопот: сегодня мы хороним сестру
моего мужа, внезапно, хотя и после тяжелой болезни, скончав-
шуюся.
Разрешите мне несколько замедлить ответ на Ваше письмо,
во всяком случае по 2-му вопросу. О каламе, кроме указания на
мою статью «Les origines de Fecriture dite gothique» в «Melan-
ges Lot», Paris 1925, я должна поискать указаний на статью
Weinberg'a, которая сейчас от меня ускользает, но где цитируют-
ся выводы исследований Н. Dedering'a, хорошо доказывающего
жизнь калама в уыциалах до конца VII — нач. VIII в., а затем —
вступление пера, отчего и произошло хорошо всем знакомое из-
254
менение унциала: утрата спокойно-широкого характера и появле-
ние угловатости, претенциозности и крахмальности.
Через несколько дней напишу Вам детальнее.
Простите!
С глубоким уважением
О. Добиаш-Рождественская
14. В, П. Волгину
[1933]i
Глубокоуважаемый Вячеслав Петрович!
Вам через Дмитрия Моисеевича Петрушевского известны во-
прос и просьба, с какими я позволяю себе обратиться к Вам..
Позвольте их углубить и уточнить.
В течение многолетней работы моей в ГПБ мною сделано,
большое исследование: Atelier Corbeien ante 850 et les Mss. de-
Leningrad (Scriptorium Corbeiense ante 850 et Codices Leninopo-
Jitani) **. План его прилагаю. Я начала особенно деятельно*
оформлять его после предложения проф. W. M. Lindsay (редак-
тора издания «Palaeographia Latina», патриарха нашей науки)
с тем, чтобы издать ее при помощи Cambridge Medieval Academy,,
которая для этого издания ассигновала бы необходимую крупнукь
сумму (в Америке подобные издания осуществляются с исключи-
тельной роскошью и требуют поэтому тысяч, даже десятков ты-
сяч долларов) и дала бы автору средства на заграничную поездку
и на секретаря. Переговоры с Кембриджской академией шли
сперва очень благоприятно и обещали положительный результат..
Моя работа имела войти в большую серию аналогичных работ,,
задуманных по завещанию Л. Траубе, серию, получившую в сре-
де палеографов имя «Magnum Opus» 2*, восстановление по под-
линным памятникам облика первоначального, творческого перио-
да западных мастерских письма. Ныне Magnum Opus уже осу-
ществлен для скрипториев Вероны самим Линдсе, для Лиона —
Лове, для Сен-Галлена — Леффлером, для Тура — Рендом, для:
Кельна — Лесли Джонсом, еще ранее для Боббио — Бером. Зна-
менитая Корбийская мастерская в своих наиболее ранних и.
ценных рукописях представлена в Ленинграде (чем, конечно,,
и объясняется мысль Линдсе ввести участие такого скромного»-
работника в ряд первоклассных сотрудников «большого дела»)
[...]. Работа моя была близка к завершению, и большинство фо-
тографий для собрания факсимиле снято, когда Кембриджская
академия утратила право окончательного принятия дорогостоя-
щих изданий. Хотя представленный мною план был одобрен Ака-
демией, но окончательное решение вопроса должно было быть,
передано Центральному комитету ученых обществ в Нью-Йорке,
который, имея ряд «дорогих» предложений со стороны американ-
** Корбийская мастерская до 850 г. и ленинградские рукописи (фр. и
лат.).
2* Большое дело {лат.).
25.>
!цев на более ходкие художественные издания, итказал в ассиг-
новке «иностранцу» [...].
Полагая, однако, достигнутые мною результаты и сделанные
уже технические работы существенными, я пришла к компро-
миссному решению: 1) особому для текста (который имеет само-
стоятельное значение, представляя собой в значительной части
интерес и значение для рукописных библиотек, который, вклю-
чая всего 10, самое большее 11 печ. листов, не представляет за-
труднений для издания, ибо стоимость его минимальна) и 2) осо-
бому для «альбома».
Я пришла к решению заказать на свой счет всю серию сним-
ков (95) в числе 5 фотографических отпечатков для пяти боль-
ших библиотек: одна — в СССР (ГПБ или АН), одна — в Гер-
мании (Staatsbibliothek), одна — в Англии (British Museum),
одна —во Франции (Bibliotheque Nationale), одна —в Америке:
та Medieval Academy, которая все время помогала моей работе
присылкой в дар фотографий, больших изданий и производила
за свой счет ряд нужных мне работ.
Ныне эти пять экземпляров подобраны, не наклеенные пока
на картон за недостатком последнего. Но это затруднение я рас-
считываю так или иначе преодолеть — текст готов. Его оглавле-
ние я прилагаю. Для окончательного приведения в порядок под-
строчного аппарата мне нужно еще два месяца. Как сказано
выше, он измеряется 10 листами в 40 000 букв. Имея самостоя-
тельное значение, он мог бы быть издан отдельной книжкой. Так
неоднократно в последнее время издавались палеографические
этюды, опирающиеся на единичное собрание фотографий в Вати-
кане, на единичную серию факсимиле в Ecole des Chartes, на
Nachlass Traube в Monfumenta] Germ[aniae]. Мой текст имел
бы уже то преимущество, что опирался бы на пять экземпляров
и фактически мог бы быть иллюстрирован для каждого работаю-
щего палеографа: такой ведь все равно не может работать вне
большой рукописной библиотеки.
Полезный для образованного читателя и важный для всякой
рукописной библиотеки, он удовлетворил бы, я думаю, нужду в
нем, изданный в числе 500 экземпляров. И я полагаю, что изда-
ние его, недорого стоящее, легко приняло бы на себя то или
иное учреждение. Несомненно, его охотно приютила бы Кем-
бриджская академия, раз в особенности она получила бы собра-
ние подлинных фотографий. Но, разумеется, автор считал бы
наиболее желательным издать эту небольшую книжку от имени
АН СССР, дополнив 10 листов ее французского текста одним
листом русского резюме. Прилагая здесь проспект текста, я хо-
датайствую о постановке вопроса на очередь в одном из деловых
•собраний исторической группы, где совместно с Д. М. Петрушев-
•ским я могла бы доложить в нем, чтобы выяснить, в какой мере
я могу рассчитывать на поддержку АН на опубликование работы
:в близкий — это особенно существенно — срок.
Но, конечно, осуществление этого имело бы смысл только в
256
том случае, если Вы, глубокоуважаемый Вячеслав Петрович,
с Вашим знанием возможностей Академии могли дать известную
надежду в случае положительного отношения группы на реаль-
ное и близкое осуществление дела. Только Вы, конечно, могли
бы сказать, сможет ли академическая типография издать в близ-
ком будущем 500 экземпляров палеографического исследования
наших уник в 10 печ. листов и правильно ли беспокоить собра-
ние группы докладом об этом деле.
С глубоким уважением
Член-корреспондент АН СССР
О. Добиаш-Рождественская.
15. Д. М. Петрушевскому
15 марта 1934
[...] Вы знаете (своевременно?) о смерти Сергея Федоровича.
Одна из тех смертей, которые предсказаны, которых «ждешь» и
которые все-таки являются неожиданными. Живой, подвижный
человек, в течение полувека причастный глубоко (или поверх-
ностно) ко всем «делам и дням», затронувший всех людей и все
интересы, вечно встречаемый в разные часы на пути в Академию,
ГАИМК, Р[усский] музей, Географический институт и т. д.
и т. д., неизменно ласковый и любезный, все — плохо или хоро-
шо — помнивший,— с исчезновением такого человека чисто внеш-
не не можешь освоиться, к нему не можешь привыкнуть. С ним,
с этим исчезновением, воистину чувствуешь «шорох времени»,
наступление новой эпохи.
Мы с Д. С. проводили его до его последнего тесного жилища,
где теперь уже, окруженный ему непривычным вечным молча-
нием, он успокоился рядом с Добролюбовым, Белинским и Стек-
ловым [...].
16. Д. М. Петрушевскому
20 мая 1934
[...]. Доклад Фридлянда (о Марате) 1 на меня произвел впе-
чатление очень проработанного и очень продуманного этюда,
как, впрочем, на большинство заслуживающих доверия судей.
К сожалению, я не дослушала его до конца, т. к. спешила в
Академию наук на «встречу» с приехавшими французами. И хотя,
конечно, их качество физиков, математиков и врачей дает мало
основании для связи мне лично, но меня отрадно волнует звук
подлинной французской речи, и я не хотела пропустить момента
произнесения ими в общем довольно стереотипных речей в этой,
давно мною неслыханной музыке. Мы попали за один столик с
Вл. Ив. Вернадским и французом-рентгенологом Рего. Грустный,
молчаливый, усталый старичок, который подавлен был необходи-
мостью после 9 час. вечера (он ложится в это время и встает
в 5 час.) слушать музыку (был концерт) и что-то есть и пить.
Он и не ел ничего, сославшись на то, что «nous avons mange
9 О. А. Добиаш-Рождественская
257
deja 5 fois aujourd'hui» ** и что так поздно не ест. Из вежливо-
сти он съел только *Д яблока. Зато, надо сказать, весьма мно-
гие окружавшие академики кушали все, что им сервировали [...].
Глядя на окружающих, отдававших таким обр. честь кухне Ев-
ропейской гостиницы, я вспоминала рассказ Чехова2 о французе
Пуркуа, смотревшем с ужасом, как едят блины у Тестова...
Грустно мне было также констатировать отсутствие — навсегда —
Сергея Федоровича 3, с его живою любезностью и хорошей фран-
цузской речью. Речи и разговоры большинства уже не звучали
корректно.
Однако я заболталась. Позвольте сердечно обнять Вас [...].
1# Мы сегодня ели уже пять раз (фр.).
17. Д. М. Петрушевскому
9 июня 1934
Дорогой и глубокоуважаемый Дмитрий Моисеевич!
Сегодня отправила Вам «спешно» открытку (третьего дня
тоже, с оплаченным ответом). В той и другой сообщаю, а ны-
нешним подтверждаю, что мой доклад1 перенесен на осень, так
же как доклад Гримма. Вообще, кроме доклада СЫоклицкой]-
Тер[ешкович], который пока не знаем на когда еще перенесется
после ее внезапного по болезни неприезда 7-го (все собрались,
но наткнулись на экстренное объявление: «по болезни» и т. д.).—
средневековая сессия в июне не процветет [...].
Теперь буду рассказывать Вам наши новости. Их немало.
Они хорошие.
1. Ив. Мих-ч2 получил предложение вести в будущем году
«сверхсеминарий» по Дино Компаньи в Университете аспиран-
там—в самой милейшей форме [...]: «Мы Вас знаем. Будьте
тем, что Вы есть». И. М. согласился и, по-моему, глубоко дово-
лен [...].
2. Я получила предложение вести для тех же аспирантов
курс по палеографии с практическими занятиями и семинарий по
истории. Но... собственно для меня это невозможно из-за моего
сердца и давно запрещено. Я ответила компромиссным решением:
если мне дадут в помощь Бахтина3 с тем, чтобы мне читать
немного, направлять его занятия, я могла бы согласиться. Похо-
же на то, что это примут...
3. Я получила предложение наладить дело латинской палео-
графии и ... (!!!) издание Кремонских хартий4 в Институте кни-
ги, документа и письма. Я ответила таким же, но еще более
«бахтинизированным» предложением... Похоже на то, что его
примут...
4. Председателем феодального сектора в ГАИМК'е и, стало
быть, редактором учебника по средним векам назначен
Э. Д. Гримм (!) 5. Стало быть, все налаживается к лучшему,
возможно лучшему. В частности, И. М. может спокойно работать
над своей частью, что его крайне волновало.
258
5. Мне предлагают переиздать мой курс палеографии и хотят
в ближайшие дни заключить на него договор 6. Беседу имела с
Томсинским, так что пока (до подписания договора) не считаю
дела конченным.
Как видите, все это не плохо, иное совсем хорошо [...].
18. И. М. Гревсу
23 июня 1934 г.
Дорогой Иван Михайлович!
После многих, многих лет наступило наконец такое, когда
думаю о Ваших делах и днях (в маленькой квартире на 9-й
линии) с менее тяжелым, даже скорее отрадным чувством. Оно
было бы совсем спокойным, если бы не знала я о постоянно,
а последнее время особенно остро мучающей Вас тревоге о до-
чери.
Может быть, и с ее здоровьем и самочувствием дело несколько
наладилось? И если вскоре она сможет уехать в деревню и Вы
будете за нее спокойны, если отойдут раздражающие впечатле-
ния корректур Сен-Симона \ то — так хотелось бы думать —
Вы душевно отдохнете за более близкой всей Вашей жизни и бо-
лее достойной Вас работой.
Не все, конечно, и тут безоблачно. Все же, думается, то, что
обнаруживает и подымает, сильнее, живее того, что депримиру-
ет. И мысль, что на венце 50-летия Вашей научно-педагогиче-
ской работы Вы получаете возможность mutatis mutandis**
вновь оживить ее впечатления и завязать порванную нить,
наверное,/ отрадна для Вас, как и для окружающих Вас и любя-
щих Вас людей.
Пусть встают и тревожат разные «но». Для меня, в частно-
сти, пусть это очень трудно для «надтреснутого» моего сердечно-
го клапана, и даже радостные волнения мало по силам. Все-
таки я нередко чувствую с отрадой, как трепещут внутри (прав-
да, болезненно задевая этот раненый «клапан») какие-то крылья
и становится мне легче жить и дышать при той или иной мысли
о надеждах, открывающихся не для нас, конечно, чья жизнь
кончается, но для тех, кому еще жить суждено.
Вероятно,— так хочется думать — Вы совсем ушли в Ваши
курсы. Я пока о них не думаю, занятая всецело агрикультурой
и палеографией2. Взяла сюда пишущую машину и выстукиваю
агрикультуру по утрам и палеографию вечером. Днем читаю и
думаю. Скоро, вероятно, надо будет съездить в город.
Здесь со вчерашнего дня очень хорошо с прекращением дож-
дей и ветров и наступлением настоящего тихого золотого июня,
с цветущими лугами и первыми обещаниями огорода. В этом
,0ДУ У нас другая дача, меньше прежней, но не на улице, смот-
рящая в лес, в уединении, в зеленой тишине.
Первая неделя была несколько тяжела и тревожна. На сест-
** с соответствующими изменениями (лат.).
ре плохо отозвались не столько сам переезд, который для всех
был легким и приятным, сколько тяжесть предотъездной уклад-
ки и послеприездной раскладки. Ей было довольно и даже чрез-
вычайно плохо, и эта тяжелая картина наводила мрак и мешала
бодрости.
Теперь ей лучше. Она почти уже не нуждается в столь труд-
ном обычно уходе, лежит на балконе, сравнительно спокойна,
и я могу работать с более легким сердцем.
На днях получила от Е. Ч. Скржинской извещение, что ей
предложено участие (на 4 листа) в учебнике по истории техни-
ки: все средневековье 3. Может быть, так она и выбьется не толь-
ко к литературной работе, близкой к своей специальности, но и
к штатному месту в ИИНИТ'е (с января), чтобы иметь наконец
возможность расстаться с душной и чужой атмосферой своих
медицинских заработков. Конечно, она заслуживает лучшего.
Ничего не знаю о бедном нашем гневном и святом младенце
Дмитрии Моисеевиче4. Впрочем, и сама ему давно не писала,
выбитая из колеи хлопотами и переживаниями. Не знаю теперь,
куда следует ему писать. Если будете писать, не откажите ска-
зать его адрес.
Сердечно обнимаю Вас и шлю привет вашим.
Ваша искренно
О. Добиаш-Рождественская.
19. Е. Ч. Скржинской
1.VIII 1934
Дорогая Елена Чеславовна!
Я получила сейчас Ваше письмо и очень рада большинству
сообщаемых Вами сведений: концу «Версонской сказки», особо-
му договору и даже богатству Вашего комментария, хотя, навер-
ное, его надо будет сократить, и навряд ли допустима в нем
роскошь исторического комментария. Но все это будет видно.
Во всяком случае, лучше подлежащее сжатию богатство, чем
растягиванию — нищета. Только при сжатии и сокращениях
обычно авторы обижаются и редактору трудно. Я, конечно, со-
жалею, что нельзя созвать конклав сотрудников, который уста-
новил бы закон «меры». Но мне кажется, он уже и сам наме-
чается в опыте большинства. Я, конечно, хорошо знаю свою меру,
так же как и меру А. Д.1, и как верно представляю меру (ка-
жется, tres sobre **) Цемша. До сих пор совершенно не знаю, чем
грозит мера Веры Михайловны Кремковой, и больше всего бо-
юсь, что она вовсе-таки ничем не грозит, т. е. ничего не сделает.
Александра Андреевна2 заранее подчиняется всякой «мере».
Теперь: что именно делали Вы? В какой степени от меры ото-
шли? Я, конечно, отнюдь не думаю, что законом книжки явилось
бы безусловное однообразие меры. Изгибы в разные стороны
возможны. Но, помня то впечатление слишком большой «непрак-
** весьма трезво (фр.).
260
тичностк» и перевеса (неоправданного) философии над агротех-
никой, не будет ли здесь нарушена мера историчностью, тоже в
ущерб интересам читателя-агротехника? Впрочем, увидим.
Я буду в Ленинграде 7-го и 8-го уже буду уезжать. Увидеть-
ся мы могли бы — увы, как всегда, совсем ненадолго — только
7-го либо в Публичной библиотеке часа в 3, либо у меня дома
часов в 6 2*. Работа и «правки» у меня набираются и дома и в
библиотеке, и времени мало. Но, я думаю, в полчаса (и это точ-
но) мы сможем переговорить, и Вы передадите мне рукопись и,
если хотите, аванс. Я, конечно, очень рада, что Вы имеете
27г листа и самостоятельный договор. Только почему уж не
поступил Бурский с Вами «единообразно» и не дал Вам (хотя
бы и против буквы договора) 60%, как нам. Вы же, очевидно,
получили только 25%, впрочем обусловленные договором. В кон-
це концов, это, конечно, все равно, и я не знаю, почему он тог-
да вдруг расщедрился после того, впрочем, как нас (не он, прав-
да, но его финчасть) свирепо прижали, уплатив было нам 25%
от 25%, т. е. 672%.
С Гуковским было бы хорошо поговорить, чтобы выяснить
Ваше положение. Мне кажется, добивайтесь, чтобы сделал это
Радовский, или поговорите сами. Это слишком важно во всех
смыслах.
Апострофов лучше избегать, я думаю. Но посмотрим. Я тоже
против латинского шрифта в корпусе. Он допустим только в при-
мечаниях. Но возможен выход: «в городе Кан», «в городе Сен-
Омер».
Повторять одно и то же в примечаниях нельзя. Надо в слу-
чае нужды делать примечание: «См. прим. 3 на стр. 27». Этого
от читателя следует требовать и баловать его повторениями
нельзя. Скобками, конечно, в таком издании злоупотреблять
нельзя. Это тоже и мой грех. Но в случае популярных изданий
я воздерживаюсь.
Суп из топора почти готов 3. Петрушка и морковь к топору —
Исидору — взяты из Вестготской правды. Мясо — из Григория
Турского и даже... Плиния Старшего, конечно, его заальпийских
наблюдений, также отчасти и из Тацита.
Занимаюсь я, конечно, яростно. Но отдых — в отсутствии
людей, вообще жестоко меня в последнее время утомляющих,
и в благотворном воздухе.
А что именно с Николаем Яковлевичем? А
Впрочем, скажете при свидании.
Ваша искренно
О. Добиаш-Рождественская.
Если не приедете в библиотеку в 3, буду ждать Вас дома в 6, если
можно - точно.- Примеч. авт.
261
20. И. А. Орбели
[Лето 1934 г.]
Глубокоуважаемый и дорогой Иосиф Абгарович!
Письмо, которое я решаюсь писать Вам, носит характер при-
ватный. Я не прошу и не жду на него — Вам и трудно было бы
написать его — никакого ответа, кроме только очень важного для
меня — иначе я буду тревожиться за его судьбу — краткого из-
вещения, что Вы его получили, что оно до Вас дошло.
К тому ответу, который в мое отсутствие дала ГПБ на поже-
лание Эрмитажа отобрать у нее некоторые рукописи (восточные,
западные и русско-славянские) с «миниатюрами» (какие именно?
и что разумеет Государственный Эрмитаж под миниатюрами?
Это для меня сейчас неясно: а рамки? а инициалы? и т. д.),
к тому ответу, который, по-моему, написан был дельно сотрудни-
ками Рукописного отдела, я, приехав на день из отпуска, доба-
вила изложение своих мыслей, которое, мне говорили, будет на-
правлено дополнительно в Москву. Я здесь хочу, во-первых, тоже
в приватном порядке переслать Вам копию этого моего дополне-
ния (вероятно, ответ ГПБ Вы имеете), сопровождая его настоя-
щим письмом, потому что я знаю, что в правлении ГЭ голос Ваш
весок. Если же верно, что в ближайшие днрг Вы станете дирек-
тором ГЭ, то тем более. И я решаюсь в поддержку того, что ска-
зано в упомянутых двух текстах, сказать Вам, дорогой И. А.,
еще несколько слов лично. Мною руководит надежда, что в сово-
купности эти тексты еще смогут предотвратить акт, который я
не могу, просто не могу мыслить и менее всего — с Вашим
участием.
Если (а может быть «так как» — ибо трудно допустить, что-
бы ГЭ решился на такое начинание без некоторой Вашей санк-
ции) вышеупомянутая просьба ГЭ имела в Вас известную под-
держку, я прежде всего добросовестно искала мотивов. Привык-
ши по старой, для меня бесконечно доброй и дорогой памяти глу-
боко Вас чтить и любить (по старым дорогим связям с ушедши-
ми или, увы, отошедшими С. Ф. и Н. Я.1), толковать в самом
высоком — морально и культурно — смысле Ваши поступки,
я искала в данном возможном «участии» в поступке наилучшей
возможности его мотивировки. Я находила ее в учете Вами (но
скажу сразу — в несомненной переоценке) некоторых обстоя-
тельств, случайных и преходящих, ибо rex cadit, lex vaditj*.
Потому что взятое само по себе, как оно есть, подобное поже-
лание ГЭ, притом во всем его размахе (в отношении не только
восточных, но и западных и русско-славянских рукописен),
представляется мне, да и всякому, я думаю, объективному уче-
ному, привычному к обычной практике и законам распределения
материала между музеями и библиотеками и привыкшему ува-
жать реальный труд рукописных работников, вещью до того не-
объяснимой и глубоко не заслуженной и в отношении тех, кто
1# падает царь - уходит закон {лат.).
262
хранит, изучает, отвечает за эти рукописи — в конкретном нашем
случае от «среброголового» нашего Ивана Афанасьевича2 до
нижеподписавшейся и многих и многих их сотрудников и уче-
ников и всех, кто был и будет, кто естественно придет к руко-
писям — все равно, с миниатюрами или без миниатюр,— что яг
конечно, не могу поверить, что без каких-либо совершенно не-
обычных и экстренных мотивов мысль эту мог бы поддержать
кто-либо из друзей науки и наших друзей [...].
Но возвращаясь к главному мотиву: неужели в нашей вели-
кой стране в момент, когда вновь возрождается у нас конкрет-
ное изучение, когда новая надежда окружает нашу, поверьте,
очень добросовестную, большую и ценимую на Западе работу,
неужели нет иных средств отстоять неприкосновенность ее объ-
екта, кроме как отдав его в другое учреждение, где (простите
меня: я говорю о рукописях западных и русско-славянских) над
ними нельзя работать, там нет ни соседних рукописей, ни книгг
да и некому работать, ибо не к тому готовятся музейные работ-
ники, ибо важнейшее в рукописи не ее миниатюры. А над мини-
атюрами прекрасно можно поработать в ГПБ, тогда как над.
рукописью нельзя работать в Музее.
И если сегодня Вы имеете ту силу, которой, к сожалению,
до сих пор по крайней мере не имели мы,— ведь вчера мы ее
имели,— Иосиф Абгарович, дорогой Иосиф Абгарович, употреби-
те ее в нашу пользу братски, не обездоливая нас.
Ведь если сегодня Вы ее имеете, завтра Вы можете исчез-
нуть, переместиться, утратить ее. Rex cadit, lex vadit. Люди
уходят. Учреждения остаются [...].
В следующий приезд свой постараюсь доставить Вам то, что
сохранилось из оттисков и работ наших исследований. Ведь мы
работаем над нашими фондами. Ведь только мы — я говорю о за-
падных и славяно-русских — можем работать над ними.
Не поставьте в вину, дорогой Иосиф Абгарович, если что не
так сказалось, учитывая глубокое волнение давно наболевшего
места и боль удара, который приходит уже с совсем нечаянной
стороны. Я, конечно, не писала бы так много, ни даже так рез-
ко, если бы не верила в Вас.
21. В.М.Алексееву
[1934]
Глубокоуважаемый Василий Михайлович!
Вчера, устанавливая наше свидание на 6-е, я упустила из
виду, что этот день я предоставила Дм. Серг. для совместного
устройства дачных дел.
Ваша коллекция, точно заколдованная, все время ускользает
от меня \ Я потому сейчас мысленно еще отодвигаю ее осмотр,
что нам с Д. С. уже не хотелось бы дальше откладывать Ваше —
Натальи Михайловны и Ваше — посещение нашего „дома". Поз-
вольте сейчас поговорить об этом.
Изберите, мы очень просим Вас об этом, один из ближайших
263
вечеров: 8-е или 9-е. Мне очень хотелось бы предложить Вам
такой план:
Так как ныне у пас есть в распоряжении автомобиль (пода-
рок Д. С. к юбилею ГОИ), то меня манит мысль предварительно
прокатить Ваших детей. Предположим, в назначенный день в
61А часов я заезжаю за Натальей Михайловной и детьми, и мы
проедем на острова. К 8-ми часам мы вернемся, оставим детей
п, взяв Вас, приедем к нам. Что Вы думаете об этом?
Не откажите позвонить, принимаете ли — Наталья Михай-
ловна и Вы — этот плап и какой для этого изберете день?
Я говорю только о Наталье Михайловне и детях, но не о Вас
и не о Д. С, ибо вместимость автомобиля ограниченна.
Будем ждать ответа.
С уважением
Ваша О. Добиаш-Рождестненская
P. S. Новое изменение: т. к. здесь находится Нпльс Бор и
вечера 8 и 9 могут быть заняты у Д. С, то он находит более
надежным сговариваться с Вами о 10—11-м. Но это еще далеко.
Позвольте, мы будем звонить Вам 9-го. Очень путаное время.
22. В. М. Алексееву
1.Х [1935]
Глубокоуважаемый Василий Михайлович!
Я давпо не читала ничего такого оригинального, глубокого и
душевного, как Ваша памятка о дорогом Сергее Федоровиче '.
Я искренно благодарю Вас за то, что Вы мне ее прислали, и еще
больше за то, что ее написали!
Надеюсь, что в Вашей семье все благополучно. Не могу того
же сказать о нашей. Наша жизнь складывается сейчас крайне
трудно, моя в особенности. Дело растет, а силы уменьшаются.
Выбытие из строя моей сестры, которая была «хранителем оча-
га», возложило на меня непривычную тяжесть мелочей, которую
она несла, плюс трудная забота о ней самой. Пока только отда-
ленно мечтаю о возможности увидеться с дорогой Натальей Ми-
хайловной и с Вами.
Шлю ей и Вам сердечный привет.
Ваша искренно
О. Добиаш-Рождественская
23. Д. М. Петрушевскому
8 ноября 1035
Глубокоуважаемый и дорогой Дмитрий Моисеевич!
Сколько раз садилась за письмо к Вам и — едва начинала
его — всякий раз [бросала], оторванная экстренным делом,
большим или мелким, но всегда спешным. Мне совестно ска-
зать, что даже настоящее письмо я, наверное, сегодня же закоп-
чу и отошлю, то потому что у меня к адресату спешная нужда.
264
И я начну с нее. Л потом поговорю «по душе», если не сорвет
с места (авось, не сорвет — день праздничный) новая спешная
нужда.
Буду краткой: необходимо до 1-го января провести в Комис-
сии Ак. наук в кандидатки истории Елену Чеславовну Скржин-
скую, которую Вы знаете, и тут нужна Ваша помощь. Не пугай-
тесь. Эта помощь от Вас не потребует большого напряжения.
Кандидатка, конечно, заслужила бы и степень доктора. Но мы
решили быть скромными и отложить эту степень до повой ее
книги и диспута. Сейчас же — до 1-го января — хотим (мы, т. е.
я и Иван Мих-ч) добиться степени кандидата. Мы было пред-
ставили ее в Университет. Но по его правилам без диспута про-
водятся только его служащие. Она с недавнего времени (это еще
счастье!) служит в Институте истории науки и техники. Стало
быть, естественно должна быть предложена Квалификационной
комиссии Академии наук. В этой комиссии ей обеспечена под-
держка С. А. Жебелева (который был редактором ее большой
книги Les inscriptions des colonies genoises) и, вероятно,
В. В. Струве. Она подает в эту комиссию отзывы Ив. Мих-чаг
а также и мой. Но С. А. Жебелев сказал ей, что был бы очень
важен (это, впрочем, и само собою разумеется) именно Ваш от-
зыв, хотя бы самый краткий, хотя бы в форме: «Всецело под-
держиваю отзывы проф. И. М. Гревса и чл.-корр. О. Добиаш-
Рождественской». Если бы Вы захотели что-нибудь сказать
больше, на этот случай в ближайшие дни Вам будет выслана —
как только мы ее перестукаем — копия моего очень подробного
отзыва. «Труды» у Е. Ч. все в одном экземпляре или в рукопи-
си. Иначе она бы их Вам прислала.
Если можпо, поддержите ее, хотя бы двумя словами. Все мы,
остатки здешних медиевистов, будем Вам за это глубоко благо-
дарны [...]
А я чуть не поехала в Москву на сессию, хотя отсутствие
гуманитарной секции на ней мало оправдывало эту поездку. От-
части поэтому приходится мне отложить эту поездку до следую-
щей сессии. Есть этому отложению и другие серьезные причины.
Серьезпейшие же причины, вызывающие — теперь или в сле-
дующую очередь — самую поездку,— мысль добиться (какими
путями, еще не знаю, но найду их) возможности переезда в Ле-
нинград Бахтина, чтобы он мог занять все ожидающие его места.
И сменить меня. Вполпе или отчасти. Я, собственно, совсем из-
немогаю от всей Toil огромнейшей массы дела, которая на меня
свалилась и которую на 5/6 он мог бы немедленно перепять.
Эти дела: 1) преподавание в ЛГУ, в ЛИФЛИ и затем еще в
ГАИМК'е. Всюду острый спрос на источниковедение и вспомо-
гательные дисциплины, в частности палеографию.
Эти дела: 2) редактирование трех больших издании: а) Кре-
монскпх хартий (работа огромная, с постояппым мелочным сли-
чением с трудными подлинниками, от которых я слеппу) ';
Ь) текстов с примечаниями по агротехнике средних веков2;
265
с) статей по истории техники средних веков 4- писание самой
туда же статей и предисловий 3.
Эти дела: 3) подготовка ряда научных и ряда популярных
статей - этюдов (для сборников ИКДП, ГАИМК, ЛГУ, ЛИФЛИ
и еще и еще, их же имена ты, Господи, веси).
Эти дела: 4) домашнее хозяйство, которое свалилось на меня
целиком с выбытием из строя сестры.
Эти дела: 5) уход за нею, в котором она постоянно нуждается.
Эти дела: 6) переписка п заботы о бедных «уехавших» това-
рищах п учениках.
Эти дела, наконец: 7) забота о собственных недугах и нездо-
ровье, не уменьшающихся с движением вниз линий жизни **.
Я постаралась быть педантически точной. Между прочим,
с мыслью, чтобы, всмотревшись в этот сложный переплет, Вы,
дорогой Дмитрий Моисеевич, не сердились за то, что редко
Вам пишу [...].
Думая о Вас, вспоминаю с большой отрадой и другой момент.
С нынешней осени в Москве — Насоновы и Вернадские. И то и
другое должны дать какую-то большую опору Вашей жизни.
То, что Вы получили, мы это — увы! — потеряли. Отъезд
Вернадских отразился глубокой пустотой в нашей жизни. Осо-
бенно тяжело это, конечно, переносит семья Ивана Мих-ча.
Сам он работает, сколько может. Написал (почти кончил)
прекрасный очерк «Планы поселепий в средние века» для наше-
го сборника. Пишет о хозяйстве Сепеки. Читает с жаром курсы
по Флоренции в ЛГУ. Но он больше прежнего устает, и нервы
его сильно издерганы.
Когда-то следующая сессия, когда рассчитываю увидеться с
Вами?! Сестра и Дм. Серг. Вам сердечно кланяются. Я дружески
Вас обнимаю.
Ваша
О. Добиаш-Рождественская
J* Остается: 8) работа ежедневная в Гос. Публичной библиотеке.— При-
меч. авт.
24. Е. А. Толмачевой-Карпинской
18.VII 1936 г.
Глубокоуважаемая Евгения Александровна!
С того момепта, как случайно в первые же часы после про-
исшедшего в Вашей семье (и в нашей страпе) мы узнали о нем
в нашем затпшье из телефона «Красной газеты», мы пе переста-
ем думать и говорить о нем. Мы думаем и говорим об этом
происшедшем — как и огромное множество людей нашей стра-
ны — с глубокой печалью, с сознанием значения утраты, но
более всего — с сознапием значеппя ушедшей жизпи.
Потому что и печаль и чувство утраты пройдут. Но сознание
значения этой жизни останется па большие, небывалые прежде
сроки: потому что этой жизпи дано было слиться с огромным,
небывалым никогда возрождением пашей страны.
266
Здесь, в этом нашем частном письме, мы не будем повторять
того, что говорилось с силою и компетентностью в эти траурные-
торжественные дни: дни прощаний, проводов и окончательного —
во всеочищающем пламени — исчезновения материальной оболоч-
ки того, кто так долго стоял во главе одной из самых могу-
щественных и высоких областей нашей жизни.
Место ушедшего Александра Петровича в его пауке — нацио-
нальной и мировой — оценивают те, кто вместе с ним были ее
специалистами. Об этом долго еще будут говорить и писать.
С разных сторон, с разной скоростью и силой резонанса — в за-
висимости от расстояния — еще долго будет отзываться ученый
мир. И это всемирное эхо, наполняя образовавшуюся около Вас,
глубокоуважаемая Евгения Александровна, страшную пустоту,
будет приносить Вам отраду и утешение. Оно поможет перевести
в «созерцание» Вашу боль и тем ее смягчить.
Но, думается, только нам, поколениям и работникам нашей
страны, и ближе всего научным ее работникам, пережившим с
ушедшим великую «мутацию», его встречавшим, видевшим и
слышавшим в процессе ее осуществления, дано понять все вели-
чие этой жизни, огромный ее смысл.
Мне вспоминается, как 8 лет назад на юбилее Н. И. Кареева
кто-то цитировал ответ па вопрос о его годах одного 73-летиего
ученого: «Мне 37 лет»... Мгновенно уловив соль ответа, Алек-
сандр Петрович сказал с лукаво-прелестной улыбкой: «А мне —
18». Ему был тогда 81 год.
В этом тогда для нас, слышавших его, было что-то вроде «от-
кровения». Да, действительно: ему было тогда и осталось до кон-
ца жизни 18 лет, ему, всероссийскому старосте науки, жизнера-
достному и полному веры в жизнь, с его милым лицом и сереб-
ряной головой.
Ему дано было — в преклонные годы застигнутому творче-
ской бурей — не надломиться ее ураганом, понять ее великое
значение, принять ее не извне, но изнутри, встретить ее не с
опущенной, но с поднятой головой и с улыбкой привета, вместо
с дорогим, таким же, как оп, молодым Сергеем Федоровичем '..
И в том, как он сумел ее принять, был великий шапс для па-
шей Академии и был шанс для самой Революции. // для нее не-
безразлично было, что в его лице и на его примере она смогла
уважить — уже в первые дни своего бурного рассвета — ста-
рость и старческую мудрость. И следы этого счастливого сочета-
ния, этой счастливой «встречи», несомненно, чувствуются во мно-
гих областях нашей жизни. Потому что и буре нужна тишина,,
и молодости нужна старость. Но в часы великой спешки нужна
«счастливая встреча», чтобы это признать.
Об этом можно было бы говорить без конца. Но я не рискую-
утомлять Вас слишком долго. Судьба, природа и история, а так-
же его собственная мудрость и забота близких дали Александру
Петровичу жизпь долгую как бы для того, чтобы выполнить-
прекрасную свою задачу до конца. Но самая эта долгая жизпь,.
267
самая неувядающая молодость того, кто вчера «ушел навсегда в
огне», как бы приучили нас к мысли о его «божественном бес-
смертии». И как сказал один русский историк об одном русском
поэте: «Мы думали, что он живет и не может не жить, как небо
синеет и не может не синеть...» \
II потому, хотя смерть его пельзя назвать безвременной,
она не может не быть принята как удар. И это действительно
так для десятков миллионов. В тот самый день, как он умер,
к нам прибежали пионеры из соседнего лагеря, прося расска-
зать подробнее — для траурного митинга — «о жизни Александра
Петровича...».
II, конечно, в том, что «всероссийский староста науки» сумел
сделать свою смерть трауром для десятков миллионов,— кроме
основного факта «великой мутации» — также и великая заслуга
«вечно 18-летнего» мудреца.
Примите, глубокоуважаемая Евгения Александровна, наше
искреннее сочувствие Вашему горю. С риском Вас утомить, всо
же мы предпочли выразить его в письме, а не в более или ме-
нее стереотипной телеграмме. Но ведь и письмо тем хорошо, что,
если оно не по душе в данную минуту, его в данную минуту
можно не читать.
С искреппим уважением
О. Добиаш-Рождественская
Д. Рождественский.
25. И.М. Гревсу
9 августа 1936 г.
Дорогой Иван Михайлович!
Я получила сегодпя Ваше письмо и искренно порадовалась,
что Вы чувствуете себя хорошо па месте отдыха, устроившемся
и порядке «приватных отношений» [...].
Затем, конечно, если не является сколько-нибудь спешным
вопрос финансовый. Вам нет никакой нужды спешить с «оформ-
лением» и переписыванием очерка о городах !, раз на пути к ним
лежит полоса малоприятной работы. Если я спешила с этим де-
лом, то потому что не хотела, чтобы на мне лежала вина в за-
держке этих финансовых вопросов. А также потому, что по обще-
му уклону своего характера предпочитала поскорее кончать с
наиболее трудными и почему-либо не совсем приятными рабо-
тами. Но слишком попятно, что Ваш запоздалый и без того
слитком короткий отдых Вы пе хотите портить и еще более тем
самым сокращать. По ставимому Вами вопросу об иллюстрациях
я ничего сказать Вам не могу. Обо всех этих вещах лучше осве-
домлена Елепа Чеславовна.
Книгу Lot'a я Вам, конечно, дам2. Моиополисткой в книж-
ных вопросах — я думаю, Вы это знаете,— я не бывала никогда.
Но дам Вам ее на короткое время. Она мне будет нужна в тече-
ние всего первого полугодия. Вам она нужна для ознакомления.
И в этом смысле мы условимся, на какое время и в какой срок
удобнее, чтобы Вы ее взяли. Она также обещана Холмогорову,
268
которому она необходима ближайшим образом в связи с его ра-
ботами.
Относительно «ферганских планов» я была бы очень счастли-
ва, если бы мог туда отправиться В. В. Бахтин. Это бы его «за-
крепило» [...]. Что касается самой Е. Ч., то и я, обсуждая для
нее Фергану, пожалуй, не дала бы такого совета. «Карьерно» это
представляло бы для нее некоторые выгоды. Но, быть может, она
обойдется и без этого. С другой же стороны, уехав на целые пол-
года, она должна была бы «обнажить» те участки работы, при
которых стоит и стоять, кроме нее, некому, где она едва-едва
закрепилась, к счастью для них и для себя. Преподавание палео-
графии будет ей стоить огромной подготовки, но и чрезвычайно
много даст, притом настоящего, строго научного и ученого,
а также в смысле репутации в области, где не грозит ей ничто
сомнительное.
С другой стороны, кто в ИИНИТе в эти ответственные пол-
года поведет наши средневековые издания? Тогда Ленинград
грозит выпустить их из своих рук и многое в нем в этом смыс-
ле затеряется. Сама она слишком недавно, с другой стороны, пос-
ле гидротехпической и медицинской рефератной своей хлебной
работы вновь стала утверждаться на более или менее пастоящей
медиевистике и даже еще не осуществила того, что, к счастью,
случайпость открыла ей на ближайший год: преподавание в выс-
шей школе. Как теперь же стала бы она создавать курс — общий
курс западного средневековья — для Ферганы, такая фатально
слишком «молодая»: отстав от этой темы и наспех? В ее недав-
нем возврате к «научности» это было бы, очевидно, новым паде-
нием. Это только хорошо для человека с готовым, уже имею-
щимся опытом, как С. Н. Черпов и Н. П. Апциферов. Для нее
сейчас это навряд ли хорошо и даже, несомненно, плохо и очень.
Таким образом, я ей этого совета не даю.
Совсем хорош был бы Люблинский (мепыне — она). Только
он навряд ли поедет [...]. Вероятно, с Анной Ильинишной3
так же трудно устроить, как с Всеволодом Владимировичем?
Вы спрашиваете, не зпаю ли неких «городских новостей».
Нет, никаких не знаю. В этот приезд мало кого видела. Возилась
с добыванием авторских экземпляров своей кпиги («История
письма»). Но пока их не добыла. Для себя и И. 10. Крачковско-
го, который в палеографической моей работе принимает глубокое
участие, и для В. В. Бахтипа, который помогал мне в этой кни-
ге, я купила три экземпляра по 10 рублей. Больше ничего не
имею п никому не даю. Теперь в город, вероятно, приеду не так
скоро (разве на «гидроплане») ввиду не совсем понятной, а мо-
жет быть, и очень серьезной болезни Д. С. [...].
Я много задумывалась над рядом мест Вашего письма, доро-
гой Иван Михайлович. Как и всегда, смущают меня и противо-
речивое чувство вызывают, с одной стороны, глубоко трогающие
меня выражения желания идейпого общения, действительно утра-
ченного много лет, а с другой — вызывающая взрывы иных
269
чувств тенденция Ваша толкования моих проявлении и слов
in malam partem**. Я приведу только два примера из настоя-
щего письма. Я не буду возвращаться к прошлому.
Нас «тяжко удивило», пишете Вы, как могу я «так решитель-
но ставить крест, называть отжившим и отметать столько суще-
ственного, важного и даже великого», что еще «недавно входило
в Ваше (мое) научное миросозерцание...».
Но, говоря об «отжившем», чего я — как говорила — не хоте-
ла бы навязывать читателю, я этого отжившего вовсе не детали-
ровала и говорила даже, сколько помню, преимущественно о
стиле. Почему Вы толкуете это мое обозначение как относяще-
еся к «существенному, важному и даже великому»?
Впрочем, если Вы думаете сейчас о другом, не о том, о чем
я писала в последнем письме своем, по о том, что определилось
для меня с ясностью четыре года назад и что, конечно, входило
существенным, важным и великим элементом в мое мировоззре-
ние, то его больше нет. И это навсегда и определенно. И при
таких условиях, вероятно, для Вас самого не может быть жела-
ния говорить об этом.
Да и зачем я стала бы о нем говорить? Если начинаешь го-
ворить о таких глубоких и важных вещах, как вера или безверие
(вернее, быть может, отсутствие определенного, существенно
важного вида веры), то только для того, чтобы со всею силою
убеждения развивать и доказывать свои мысли собеседнику.
А разве могу я быть заинтересована в том, чтобы убедить Вас
в своих мыслях и лишить Вас тех, в которых для Вас свет и
утешение? Но ставя себе такую задачу: заранее и твердо воз-
держиваться говорить полным голосом — я не могу и не хочу
разговаривать. Это слишком понятно [...].
Что касается существенного, великого и важного, то, конеч-
но, изменив очень сильно, очень радикально и очень глубоко свой
облик,— существенное, важное и великое для меня существует.
Но оно больше на ином берегу, к которому обычно Вы относи-
те—и часто очень несправедливо — характеристики осуждаю-
щие. Тогда как они должны быть отнесены не к волне, а к на-
кипи, пе к существу — тоже «существенного, важного и велико-
го»,— а к неудачному, раннему и подчас опошляющемуся осу-
ществлению.
В «науке» же — в частпости в западной науке истории —
разве действительно царствует «свобода и истина»? II сам доро-
гой мой и бесценный друг М. F. Lot (Langlois был свободнее
и шире) разве не вставлял в мои работы разные тенденциозпые
оговорки? Нет, Иван Михайлович, там уже отнюдь нет ни сво-
боды, пи истипы. У нас ее будет больше со временем [...].
Пока — будьте здоровы и отдохните, как можно больше и как
можно лучше.
Ваша искренно
О. Добнаш-Рождественская.
!* в другую сторону {лат.).
270
26. И. М. Гревсу
19 сентября 1936 г.
Дорогой Иван Михайлович!
Как я писала Вам в прошлом письме, несмотря на очень
большую трудность это сделать, я попытаюсь — что возможно —
привести в ясность в наших отношениях, а также, что — практи-
чески, жизненно — могло бы из него следовать. И выскажу до-
гадку: почему могло бы, но не следует и, вероятно, не будет
следовать.
В чем — в мировоззрении, в идейном построении — я отхожу
теперь от Вас или, лучше (ибо говоря за другого, всегда можешь
ошибиться), от себя самой, какой я была, скажем, десять лет тому
назад и особенно ярко и отчетливо пять лет тому назад, до смер-
ти брата, унесшей как будто в буре то, что было, но что — оче-
видно — уже и было сильно разрушено необычайным опытом на-
ше» й жизни? Иначе немыслима катастрофическая «мутация».
В чем эта мутация? Буду возможно кратка. Я не верю более
в личного бога ни как в существо, ни как в «правящую силу» —
личную, ни вне мира, ни разлитую в мире. Образ его как сим-
вол доныне живет и до конца будет жить в моем языке и на-
строениях, по лишь как символ других, более холодных вещей.
Я не верю более в бессмертную личную душу. Вероятно, все,
что я и раньше уже передумала, подготовило мысль к исчезно-
вению этого наследственно и лично (nous sommes des produits
des heritiers de tant de generations mystiques! **) глубоко укоре-
нившегося представления [...]. И мысль о полном исчезнове-
нии — кроме как в памяти знавших меня людей и в оставленных
мыслях и работах — для меня ныне не только естественнее, но
и легче всякой другой [...].
Я не верю пи в какой абсолют. Он только порождение пашей
мысли. «Все течет». Я не верю в абсолютную силу этических
санкции. Этика есть создание нашей духовной работы, не личной,
но социальной [...]. Отношения общества трудового, социалисти-
ческого, силу которых, здоровье которых я все глубже чувствую,
которые меня все сильнее проникают и мне импонируют, созда-
ют наилучшую этику, идут к наивысшему образу «бога живого
человека», идут с блуждаппями, с ошибками. Но это путь вер-
ный. И па фоне этой, в общем своем направлении верной дороги
мне действительно искреппо и отчетливо видится слабость нашего
(своего) вчерагапего «идеализма» и кажется мне оп чуждым и
отжившим.
Но я вижу возможность — на другом берегу — слияния луч-
ших его элементов с кующимся (сейчас оно во многом может
подрываться жестокостью и захватываться грязными руками),
далеко еще не сложившимся мировоззрением, которое лучшие
люди па «новых берегах» ищут так же и более страстно, чем
[мы] искали на старых.
'* Мы порождены наследниками стольких мистических поколепий! (фр.).
271
Думаю, что во многом — в этой работе искренним и ищу-
щим — мы им можем помочь передуманным нами, однако если
и сами еще готовы искать, если не хотим настаивать непремен-
но на своей форме, поскольку, конечно, искусственность старых
постановок для пас самих обнаружилась. Говорить неискренно в
этих больших вещах, которые Вы сами правильно называете
важными, существенными и даже великими, нельзя. Тут только
и можешь говорить, что думаешь, либо молчать. И самое боль-
шее — entre parentheses2*,— что тут можно не настаивать на
своем «стиле», чуждом, неприятном, а подчас и — Вы меня про-
стите, Ивап Михайлович, я ведь это отношу и к своему привыч-
ному «стилю» — смутном и плохом.
Словом, если резюмировать сказаппое, то можно, пожалуй,
поэтически еще раз mutatis mutandis3* его формулировать в
строках Духа земли:
Wir tragen Baue sic wieder,
De Triimmern ins Nichts hiniiber In deinem Busen bane sie auff
Unci klagen Neuen Lebenslanf
Ober die verlorene Scbone Beginno
Miichtiger Mit bellom Sinne,
Dor Erdensohne Und neue Lieder
Prachtiger Tonen darauf4*.
Но если это так, если для тех, кто утратил абсолютный харак-
тер своих идей, бессмертие, официальный «идеализм», многое
остается на месте, то так ли много для них провалов в жизни,
в обращении с высокой конкретностью науки, так ли много не-
проходимых стен в общении с людьми, в частности с друзьями
«иного толка»?
Разве хотя бы по линии пережитого и переживаемого: пере-
житых чувств, переживаемых научных вдохновений, впечатле-
ний истории, странствий по глубокой красоте и значительности
мира прошлого и настоящего — не все остается на месте, не
связывает, не вдохновляет, не животворит по-прежнему?
Разве честное пе остается честным, а подлецы не называются
подлецами? Во всяком случае, свет и тени душ и событий
[разве] не располагаются почти по-ирежнему? Я говорю из
осторожности «почти». Оно, правда, иногда бывает огромным.
Все-таки в такое время, как мы переживаем, многое конкретное
надо учитывать гораздо внимательнее.
2* в скобках (фр.).
3* с соответствующими изменениями (лат.).
4* Горюй об утрате Свой дом по-другому
Погибших начал. Теперь возводи.
Но справься с печалью, Настойчивей к цели
Восстань, полубог! Насущпой шагни
Построй на обвале И песни веселья
Свой новый чертог, В пути затяни *.
Но не у пролома, jjept б. Пастернака
Л глубже в груди,
272
К нему не совсем могут подойти наши старые привычки и:
квалификации.
Я скажу в виде примера. Я думаю: почти одно в главном мы
с Вами любим и ненавидим. (Но, говоря правду, по-моему, Вы
слишком часто и несправедливо вскипаете и как говорят «ругае-
тесь». Это очень часто незаслуженно и делается легко, об этом:
несколько дальше.)
И если это так — есть ли причины людям «расходиться»? Не
могут они разве понять известное «несовпадение» и принять его
с тою полною терпимостью, не только внешней, но и внутренней,
и с уважением, какого заслуживает всякая честная мысль, что-
бы, уходя от разногласий, базировать связь на том, где есть гар-
мония. А она — в таком множестве областей жизни и мысли!
[...]. Я почти готова объяснять это (с точки зрения нынешней:
своей «ереси» или даже «паганизма»), так что та или иная ка-
тегорическая форма решения этих вопросов для живого челове-
ка не так уж колоссально много значит. И что единение и гар-
мония ощущаются и отвергаются в постоянном течении жизни
по иным, более интимным признакам и устанавливаются па
иным, более тонким нитям. Нужна только большая внутренняя:
терпимость, большая свобода и доверие друг к другу, вера в чу-
жую честность и искренность. Вот, мне кажется, тут у нас чего-
то не хватает [...].
А что касается «идейного общения», то я продолжаю думать,,
что, несмотря па все серьезнейшее разногласие, сходств и со-
гласий гораздо больше во всей ткани жизни, и особенно работы,
и что мы могли бы жить добрыми близкими друзьями, особенно-
в память дорогого прошлого, на его основе и в его свете [...].
Только, мне кажется, именно высшего полета темы заранее Вас
настраивают нетерпимо. И почти лучше, если наше общение
преимущественно останется на средних регистрах — практиче-
ски.
Но раз, один раз мне хотелось с Вами договориться на эти
темы высокого полета. Это, конечно, было нелегко. Пусть этот
раз останется единственным правдивым признанием, обращенным
ко всему, что для меня в Вас [есть] самого дорогого.
Искренно любящая Вас
О. Добиаш-Рождественская.
27. М. И. Бурскому
6.XI 193&
Многоуважаемый Мечислав Ильич!
Я не могу прийти в себя от изумления от всего, что сказал
мне, по Вашему поручению, М. И. Радовский. Я едва могу ему
поверить и очень жалею, что Вы не патл и возможным написать
мпе о столь для меня важном деле. Сейчас, когда три празднич-
ных дня не дадут мне возможности прецизировать это дело в из-
дательстве, я пишу Вам, опираясь на то, что сказал мне М. И.
273
Как? Мое имя, имя ученого, заслужившего высокое звание
•члена-корреспондента АН СССР, который до последних дней
пишет и печатает свои работы, подписываясь своим именем,
в академических изданиях должно быть устранено из его рабо-
ты? И это — в результате каких-то разговоров каких-то безот-
ветственных и неясных лиц?
Позвольте мне сказать с совершенной твердостью, что на это
я не согласна. И так как без моего согласия с моим именем
нельзя ничего сделать, то я — впредь до выяснения дела — отме-
ню Ваше распоряжение в издательстве АН. Книга должна ос-
таться в этих частях без изменения. Я на этом настаиваю.
Я прошу Вас вчитаться в следующие строки и понять, на-
сколько все это для меня существенно.
Первое. Честное имя советской деятельницы, пе покладающей
рук в своей работе для нашей страны по своей специальности,
для меня важнее всего — и во всей моей работе, и во всей моей
жизни. Иначе и работа, и жизнь без работы теряют смысл. Для
меня недопустимо, чтобы кто-нибудь когда-нибудь в этом сомне-
вался. Это главное.
Второе. В настоящей кнпге, основанной па текстах, должен
прозвучать авторитет специалиста-медиевиста. Ваше имя специа-
листа-агронома, ограждающее нас от возможных технических оши-
бок, важно только в этом смысле, несмотря на то что Вы яв-
ляетесь знатоком истории агротехники.
Третье. Почему мне понадобились четыре года, чтобы создать
эту книгу? Мне пришлось многому учить и переучивать иных из
своих учеников как в области трудных языков, так и обращения
с текстами и их комментирования.
Далее, моя личпая работа — выискать нужный материал из
вороха памятников. Вряд ли кто, кроме меня, в моей специально-
сти источпиковеда мог бы это сделать в относительно короткий
срок. И несомненно, без моей работы и 2-й предположенный
том — я за него, конечно, не возьмусь, если оценка моей работы
в 1-м томе меня не удовлетворит и выразится в пренебрежении
моим именем,— рискует наладиться плохо.
Далее, мне пришлось очень основательно переделывать, а в
отдельпых случаях целиком переписывать плохо построенные
работы.
Такпм образом, моя редакторская работа — это львппая
доля работы тома как по содержанию, так и по форме. Это
должно быть выявлено в нем. Это мое право на труд, на призна-
ние моего труда. Всякое ослабление впечатления, что книга соз-
дана мною, будет искажением истины, которого из нас, конечно,
пикто не хочет.
Если Вы, многоуважаемый Мечислав Ильич, со мною соглас-
ны, то оставьте книгу в том виде, в каком она есть. У меня
нет в отношении пее пикакой особепной гордости, и притязания
мои скромны. Но опи абсолютны.
Если вы почему-либо не можете согласиться со мной, обра-
274
тимся к высшим инстанциям, сколь угодно далеким. В выяснении:
этого вопроса я готова пойти сколь угодно далеко, поскольку это
в силах моих и моих близких. Мне принципиально важно укре-
пить безупречность своего имени — ответственной советской
ученой работницы и развеять ту нездоровую атмосферу, которая:
почему-то все собирается вокруг нашей книги.
Конечно, более всего хотелось бы, чтобы до далеких объясне-
ний дело не дошло. Я сильно надеюсь, что Вы и сделаете шаг в
этом смысле.
С товарищеским приветом
О. Добиаш-Рождественская.
28. М. И. Бурскому
[1936]
Многоуважаемый Мечислав Ильич.
Надеюсь, Вы получили вчера мою срочную телеграмму, которая
извещала Вас о моем согласии па снятие предисловия. Навряд
ли теперь, после того как вопрос таким образом решен, было бы
целесообразно вновь входить в его обсуждение. До конца ли «со-
чувствую» я этому решению или у меня остались на его счет ка-
кие-либо внутренние сомнения, я, во всяком случае, принимаю'
Вашу и Лбрама Моисеевича 1 оцепку момента, доверяю этой
оценке и не считаю уже возможным становиться с нею в проти-
воречие. Будем считать этот вопрос исчерпанным [...]. Конечно,.
и речи ие может быть, чтобы я желала какого-либо большего с
Вашей стороны восхваления нижеподписавшейся в предисловии
«От редакции». Так как редакция совместная, то уже то, что
Вы сказали, может произвести впечатление самовосхваления. Во-
всяком случае, я прежде всего боялась — в интересах издательст-
ва — всяческих самомалейших изменений в готовом уже томе.
Все, чего я хотела, изменения чего более всего боялась — как
Вы говорите, по недоразумению,— это изменения места и значе-
ния моего имени на титульном листе.
Я очень благодарна Вам за Ваше внимательное письмо, кото-
рое, копечпо, огорчив меня своим выводом, глубоко меня удов-
летворило своим содержанием.
С искренним уважением
О. Добиаш-Рождественская.
29. Д. М. Петрушевскому
25 дек[абря] 193G
Глубокоуважаемый и дорогой Дмитрий Моисеевич!
Новый год близится, и мне хочется принести Вам привет и
сердечные пожелания к этому зпамеиателытому моменту перело-
ма в жизип природы и жизни гражданской. Мне как раз при-
шлось в день солнцеворота читать своей маленькой аудитории
лекцию об отправных точках средневековой хронологии и цити-
ровать знаменитые места Прокоппя о том, как «после 35-суточ-
275
ной ночи жители Туле взбираются на вершину горы, чтобы при-
ветствовать близящееся солнце...», а также вопросник Бурхарда
Бормского: «В январские календы но языческому обычаю не
взбирался ли ты на кровлю, опоясанный мечом, чтобы видеть л
узнать, что предстоит тебе в будущем году?».
Так вот, дорогой Дмитрий Моисеевич! Мысленно взбираясь
на эту гору Прокопия или на эту крышу Бурхарда, я чувствую
себя «оноясанной мечом». В трепетании каждой фибры мира я
чувствую близящуюся войну. И чего в таком случае желать в
январские календы дорогим своим друзьям.
Я хотела бы им желать всего, о чем только можно мечтать.
Чтобы эта война, которая будет ужасной, была бы возможно ко-
роткой. Чтобы мы ее пережили. Чтобы мы в ней победили.
И как-то верится мне, что тогда действительно наконец будут
лерекованы мечи на плуги. И это не только в прямом, матери-
альном смысле, но и более внутренно: что тогда исчезнут не
только «распри народов», но и всяческие мотивы вражды, подо-
зрительности в среде одного народа, наступит согласие и
мир [...]. В наши годы не приходится уже говорить ни о «новом
счастье», ни о «новом здоровье». Но желая нового счастья ново-
му миру, я хотела бы пожелать нам это новое счастье увидеть
л притом сохранить еще максимум из старого здоровья. Здоровья
и бодрости больше всего от всей души желаю Вам, дорогой
Друг [...].
30. Д. М. Петрушевскому
7 марта 1937
Глубокоуважаемый и дорогой Дмитрий Моисеевич.
Я Вам безмерно давно не писала, как и вообще не писала
никому, не делала ничего, не видалась шг с кем (из обычных
друзей), а только все возилась с «творческой конференцией
ученых женщин» **, где я имела на попечении секцию истории с
известным добавлением (ввиду ее беспрпютпости) секции антро-
пологии и этнографии.
Не могу сказать, что это дело, поглотившее в течение двух
почти последних месяцев мои досуги (и недосуги, впрочем), мои
силы и отчасти мои мысли, особенно меня увлекало. Вы знаете,
я отнюдь не феминистка. Мысль в науке отъединяться от муж-
чин мне не кажется целесообразной и плохо вмещается в мою
толову. Но я не могла не признать естественности желапия перед
20-летием огромной мутации учесть, что изменилось в положе-
нии и деятельности именпо «нашей сестры». И раз я с этим со-
гласилась, не могла отказаться сделать, что можно, для лучшей
лостановки нашей секции. Работы и усталости со всем этим была
бездна. Вообще, «творческая конференция» поставлена была до-
вольно легкомысленно, в значительной мере рекламно, в значи-
тельной — молитвенно или адоративно (я даже с отвычки уди-
!* Почему-то опа получила такое официальпое наименование.- Примеч.
авт.
276
вилась, как легко наша освобожденная сестра адорирует) [...].
Некоторые хорошие чувства от нее я все-таки испытала. Во всем
этом при всей суетливости, бестолочи, миогоговорении много
теплоты и одушевления, много сердечного, что мирило вчерашних
врагов и на что смотреть было отрадно. Увидела и немало поте-
рянных из виду учениц, и на мое вчера сказанное «слово» (обзор
истории за 20 лет — женской истории в нашей области, плюс об-
зор моей собственной работы ') отзыв был меня заинтересовав-
ший и меня тронувший [...].
Я собиралась было в феврале с Дмитрием Сергеевичем па
Пушкинскую сессию. Были заказаны билет и гостиница. Но уже
тогда стало мпе худо, и я не рискнула ехать. Потом уже, едва
собрав силы, истратила их на творческих женщин. Мало уже мо-
жешь себе позволить, и битая посуда дает очень дребезжащий
.звук.
Ну ничего! Как-нибудь!
Надеюсь, Вам доставили «Агрикультуру в памятниках»? Мо-
жет быть, уже доставили и «Вспомогательные исторические дис-
циплины», сборник ИКДП, где моя статья о фриульском минус-
куле и Павле, историке лангобардов. Если да, то из данных мне
оттисков я не буду посылать Вам. Скажите, послано ли Вам?
Очевидно, должны бы послать [...].
Будьте здоровы. Черкните словечко. Все наши Вам искрен-
но кланяются, а я дружески, сердечно обнимаю Вас.
Ваша искренно
О. Добиаш-Рождествснская.
31. В. Л. Комарову
3 апреля 1037. Лспииград
Глубокоуважаемый Владимир Леонтьевич!
Внутренне необходимо, страшно приятно и вместе с тем бес-
конечно грустно мне писать Вам.
Необходимо и приятно, потому что с Ваших слов, из расска-
зов многих присутствовавших, через Дмитрия Сергеевича мне
дано было почувствовать во всей ее яркости Вашу энергичную
и действенную отповедь за меня, за женщину — труженицу нау-
ки вообще.
Грустно же, что это оказалось нужным [...].
Глубокоуважаемый Владимир Леоптьевич, я позволяю себе
послать Вам свою книгу и очень просила бы Вас пересмотреть в
ней отмеченные на первых страницах места. Мне очень не хоте-
лось бы, чтобы у Вас сложилось неправильное впечатлепие о мо-
ей ученой деятельности, о моей искренности в преклонении перед
величием переживаемой нами эпохи. Быть может, Вы перели-
стаете и другие места книги и найдете там кое-что небезынтерес-
ное и новое даже для ученого далекой специальности.
От души благодарю Вас.
С глубоким уважением
О. Добиаш-Рождественская.
277
32. Д. М. Петрушевскому
Онеро-.чапидпая железная дорога.
Ст. Толмачено. Дер. Большие Изоры.
Дача акад. Д. С. Рождественского
11 мая 1937
Дорогой и глубокоуважаемый Дмитрий Моисеевич!
Спасибо за Вашу милую и добрую открытку, которую я по-
лучила почти накануне отъезда в деревню, где мы, таким обра-
зом, находимся четвертый день. И хотя проф. Лаиг, признав
у меня состояние крайнего переутомления и какую-то для негоне
совсем попятную комбинацию ухудшения легких и сердца, велел
«лечь и не вставать», я только сегодня могу выполнить, и то
лишь частично, этот полезный совет. Предшествовавшие дни
были заняты хозяйственными заботами, настолько утомительны-
ми, что я н сейчас удивляюсь, как все это вынесла в своем со-
стоянии, находя, впрочем, разрешение вопроса в удивительном
воздухе бесподобного мая.
Сегодня уже имею возможность воспринимать его красоту.
Слушать кукареканье кукушки, «флейту» иволги, свист дроздов,
вдыхать запах распускающихся березы и клена, глядеть па сине-
ву и блеск неба и озера, на краски лесов и земли. Весна в этом
году нежная и «трогательная». Я счастлива пережить ее в де-
ревне — noch eimnal... '*
[...]. Недавно я получила очень милое письмо от Н. П. Гра-
цианского, порадовавшего меня всего более вестями о Вас, о Ва-
шем возвращении к работе средневекового сектора, о топ радо-
сти, какую это доставило Вашим ученикам [...]. Работы у меня
в деревне будет достаточно: завершить уже написанное предисло-
вие к изданию Кремоиских хартий, редактировать начинающие
поступать статьи к «Истории техники» [...]. Кроме того, еще заче-
ты диссертаций, которые копятся па столе. Из них две —плохие,
одна — средняя и две — прекрасные. Мой «ближайший сын»
Л. С. Бартенев безмерно радует меня каждой новой главой своей
книги «Образование Нормандского герцогства». Какая свежесть
мысли, точное ее обоснование, изящество оформления. Первое
поколение нашей аспирантуры — хорошее поколение.
Затем сердечно Вас обнимаю. Дм. Серг., сестра, Настя п кот
Вас дружески приветствуют.
Здорова ли Ваша внучка?
Ваша искренно
О. Добиаш-Рождествепская.
!* еще раз (нем.).
33. Редактору
/ -- 3.VI [1937)
Уважаемый товарищ редактор.
По Вашей просьбе шлю Вам спешное письмо. Но вопреки этой
просьбе это отнюдь не корректура — «ввиду печати» — моеи
278
•статьи. До этого еще очень далеко. Я даже теперь имею нее
основания предвидеть, что до этого и не дойдет.
Я очень благодарю Вас за присылку мне —наконец —
авторского оригинала вместо того коллективного безыменного
творчества, которое дано мне было в так долго заменявшей этот
оригинал дактилограмме. Я наконец могу судить о всем том, что
было проделано с моей злополучной работой, над которой, по-ви-
димому, только ленивый не работал, где одни «редакторы» опро-
вергали и стирали других и где делали все, кроме самого просто-
го: обращения к автору статьи. Вносившиеся в нее изменения и
поправки шли в самых разнообразных направлениях и стилях:
•сократительные, «идеологические» — к сожалению, менее всего
марксистские, их я тщетно искала, именно их готовая принять,—
«фактические и стилистические», в значительном большинстве
случаев основанные на недоразумении, па непонимании сколько-
нибудь топкого выражения, иногда на прямом незнаппи предмета,
на собственных вкусах, сплошь да рядом очень дурных. Над ра-
ботой совершались самые разнообразные эксперименты, где, как
у справщиков Никоновской поры, заменялись выражения без вся-
кой нужды: «где дети — туто отроци, где отроцн — тамо дети»...
Я начала — поверьте, с самым искренним и даже «самоот-
верженным» желанием помочь новой редакции очистить грехи
(я даже не знаю, какое имя дать этой грязной литературной
стряпне) старой — править дактилограмму... Я поставила целью
вносить только те поправки, где сделанные изменения вопиюще
искажают научные факты или научный язык грубейшим и бес-
цельным насилием над автором. Я скажу больше: если —хотя и
без всякого смысла и нужды многочисленные мои редакторы за-
меняли «тамо где дети» словом «отроци» et vice versa **, то если
это не резало глаза прямо, я оставляла исправленными эти невин-
ные редакторские шалости и эти чуждые румяна на своей автор-
ской физиономии. Я только вымарывала, решительно возвращая
к первоначальному строгому благообразию стиля, неуместное, ду-
мается, и мне совершенно несвойственное в применении к средне-
вековым фрапцузекпм кюре словечко «попы», которое суется
вместне и певместпе (разве недостаточно ядовиты сами голнардн-
ки, чтобы еще ругаться по-русски?). Я также не могу по-латыни
допустить замены официального имени средневековой науки
«диалектика» (если угодно, в примечании можпо объяснить ее
цену. Только у Абеляра ли? страдальца мысли?) словом «софи-
стика». Есть другие недопустимые вещи. Но, повторяю, я стара-
лась быть крайпе сдержапной, правила мало. И даже там, где
стоит знак недоумения, я все же многое приняла, слишком, ве-
роятно, многое, чего отпюдь не заслуживало это возмутительное
баловство пад моим текстом.
Я искала с особым интересом, чтобы их принять, все, что за-
остряло бы марксистскую мысль в моей статье... При малейшем
!* наоборот (лат.).
279
проблеске я принимала такие правки. Увы! Я нашла их: слишком
мало, таких проблесков (не «ионы» же!).
Так, с довольно тяжелым чувством я «проработала» три чет-
верти злополучной статьи, готовясь с минимумом правок отослать,
ее в редакцию. Но в последней четверти я наткнулась на вещи,
потрясшие меня возмущением. Особенно после того, как Вы на-
писали мне собственноручно, будто сокращения произведены
только во вступлении, обращенном, писали Вы, не к читателю,
но к слушателю доклада.
Ведь таким нельзя же считать заключение, которое изъята
почти целиком, без всякого соглашения с автором и с запоздалым
указанием, что «число предоставленных знаков» исключает его.
Я считаю его частью наилучше наиисанпой и, во всяком случае,
без него —даже последние слова выкинуты —всю статью полу-
чающей какой-то глуповатый, куцый и жалкий вид.
В таком виде я ее на свою ответственность никоим образом
не приму.
Подобный сюрприз, после того как новый редактор формальна
уверял меня, что сокращение коснулось только вступления, за-
ставляет меня ставить крайне для меня тяжелый вопрос: в какой
мере я могу полагаться на его слова? В какой мере, например,
я могла бы пытаться спасать свою статью таким методом:
я дам ее, если редактор формально подтвердит мне обещание
восстановить вычеркнутую с моей точки зрения необходимую
часть?..
В ожидании ответа я не посылаю завершенную на три четвер-
ти корректуру. Отсутствие ответа буду считать решением снять
статью, решепием, к которому, вероятно, следовало прийти с са-
мого начала. Если и новый редактор бессилен обеспечить автору
ею элементарное «право» видеть в печати то, что он написал и
за что хочет и может принять на себя ответственность.
Я буду, конечно, всегда сожалеть, что при доброй, по-видимо-
му, воле нового редактора и при тяжелых усилиях и готовности
на серьезные жертвы со стороны автора дело «голиардов» в
«Исторических записках» наладить не удалось. И «прошлое тя-
нуло кинзу ножое».
С совершенным уважением
О. Добиаш-Рождествепская.
34. С. А. Аннинскому
25 августа 1937
Многоуважаемый Сергей Александрович!
Я получила сегодня корректуру и Ваше письмо. Как видите,
я отсылаю Вам материал, пе замедлив ни одного дня.
Что именно я с ним сделала?
Вы увидите, что я сделала решительно все, чтобы соблюсти
сдержанность и минимально затруднить типографию. В частно-
сти, Ольга Георгиевна меня пе поняла, сказав Вам, будто я имею
280
в виду делать какие-либо текстуальные изменепия [...]. Я, собст-
венно, исправляю в тексте только не замеченное мною в спешной
*1птке неудачное «сокращение редакцией» места о племенах
кельтских в северной Италии, где в одно место втиснуты все пле-
мена. Это пе может так остаться, иначе будет серьезная неточ-
ность.
Еще одна мелочь, тоже мой недосмотр, но который необходи-
мо устранить. Слова «диакон—кардинал собора» звучат совер-
шенно неточно. Диаконы-кардиналы могут быть только у рим-
ской церкви, а не у провинциального собора. Следует сказать,
что в тексте все это место неясно. Либо Адам есть диакон собора
и кардинал римской церкви, либо он диакон — кардинал римской
церкви и вместе с тем диакон собора. Осторожнее всего сказать:
каноник данного собора, каким он, во всяком случае, очевидно,
является.
Таковы, кажется, все мои исправления в тексте.
Кроме той заключительной страницы, где мне особенно важ-
но, невзирая ни на какие редакции, ленинградские или москов-
ские, соблюсти то, что есть истина фактов. А они, как любят го-
ворить, упрямая вещь. Для того чтобы соблюсти ее, я решилась
уже не настаивать на другом, тоже важном," но менее ответствен-
ном.
Наша ответственность требует, говоря о западной науке, ска-
зать то, что мы считаем истиной. Иначе мы и сами очень скоро
об этом пожалеем. Я не могу забыть высказанных в этом смысле
очень мудрых замечаний партийного замдиректора ИИНИТа на
конференции весной. Обрушиваясь с величайшим гневом — я его
разделяю от всей полноты чувства и высказала это в конце преди-
словия — против фашистских выходок немецкой и итальянской
пауки, я не считаю возможным и не считаю дипломатическим ни
в интересах своих, ни в интересах АН СССР огульно обвинять в
них всю западную' науку. II если редакция этого желает, пусть
сделает это от своего имени п не навязывает мне.
Я еще раз со всей придирчивостью рассмотрела эти заключи-
тельные строки [...]. Я посылаю Вам верстку с теми последними
уступками — при условии иных уточнений,— па которые могу
согласиться. Между прочим, я полагаю, что никакая редакция не
сможет возражать против внесения несправедливо в перечне про-
пущенной (mea culpa1*) Англии. Другое: сохраняя всю рез-
кость приговора «свет погас», мы должны уточнить места, где
он действительно в общем погас. Но в таком случае мы должны
соблюсти достоинство собственной скромности и не говорить, что
мы берем ответственность во многих областях западной медиеви-
стики. Ибо мы можем взять ее на себя только в некоторых.
И кто все-таки следит за тем, какие многочисленные, великолеп-
ные издания выходят в иефашнетекпх странах и по западной ме-
диевистике, более того, кто помнит, что и в самой Германии есть
1* моя пина (.kit.).
281
еще гонимые нефашистские ученые, которые дают издания,— тог
может улыбнуться нашей претензии. А это нам пи в каком смыс-
ле невыгодно. Я, во всяком случае, этого не желаю и за своим
именем не сделаю.
Мне, конечно, очень жаль, что, сделав так много, я, вероятно,
все же не сделала того, что единственно избавило бы от необходи-
мости еще куда-то посылать и с кем-то договариваться. Но уже
это вытекает из действий ленинградской редакции. Она обошлась,
с автором в вопросе его ответственности, когда еще было время
это сделать, болеее чем некорректно, поставив без открытого пред-
упреждения за2* его имя вещи, которых он принять не может1.
С искренним уважением
О. Добиаш-Рождественская.
2* Так и оригинале.- Ред.
35. И. И. Любименко
17.IX 1937
Милая и дорогая Инна Ивановна!
С чувством настоящего ужаса — мне трудно обозначить иначе
это впечатление: так неожиданна была весть — я прочла сейчас &
газете о том, что произошло в Вашей семье, в Нашем институте1.
Я знала: не все было безоблачно в здоровье Владимира Николае-
вича. Но все-таки в общем мы все считали его сильным и моло-
дым. Такого конца, казалось, ничто не предвещало [...].
В эти часы я мысленно переживаю с Вамп глубоко и со
страшной живостью все, что переживаете Вы: эту странную пу-
стоту в утрате лучшего, ближайшего друга, грозное разрушение
налаженной годами жизни. Я не решаюсь много писать Вам.
К таким утратам не знаешь, как и подходить, чтобы не увели-
чивать боли. По разве возможен тут заговор молчания?
Кто пережил нечто подобное, может измерить всю бездну,
открывающуюся перед тем, кого это постигло [...]. Находясь —
до 1-го —в деревне, мы не могли вместе с Вами проводить ушед-
шего. И ничего не знаем о Вас: как все это на Вас отразилось?!
В ближайшие дни буду иметь возможность видеться с Вамп,
когда Вы это сможете и захотите. Я знаю, как после таких потря-
сений мучительно п ненужно всякое новое соприкосновение с
людьми, когда все обращается к ушедшей жизни и хочется ду-
мать только о ней.
Это была богатая, достойная, содержательная жизнь, полная
внутренней гармонии, гармонии была исполнена и Ваша совмест-
ная двойная прекрасная жизнь с ее безупречным светом верной
дружбы, совместной поддержки.
В этом свете, может быть, через некоторое время Вы найде-
те источник смягчения печали.
Мужайтесь, дорогая моя. С какой радостью вспоминаю я нашу
последнюю с Вами встречу на Женском съезде, где Вы были пол-
ны молодости и энтузиазма.
282
Я нежно обнимаю Вас. Когда Вам это будет менее тяжело,
когда Вы захотите, мы увидимся.
Ваша искренно
О. Добпаш-Рождественская.
36. В. М. Алексееву
26.IX 1937
Глубокоуважаемый и дорогой Василий Михайлович!
Я получила сегодня изящную книжку, которой один вид, про-
спект и имя автора влечет любознательность и мысль1. Мы оба
думаем с удовольствием о ее прочтении, оба стоя перед нею в
положении дилетаптов. К сожалению, не могу ответить Вам по-
добающим «антидотом». Все это вышло в текущем году из моей
«продукции», публиковалось в изданиях АН СССР («Агрикульту-
ра в памятниках западного средневековья», «Фриульский мину-
скул») или в таковых выйдет («Кремоиские хартии», «Голиар-
ды»), и Вы все это имеете или будете иметь. Одни же этюд, кото-
рый выходит и Америке, я, кажется, в оттисках иметь не буду.
Итак, пока — чтобы не заваливать Вас вторыми экземплярами
моих произведений— позвольте Вас поблагодарить искренно за
присланный дар и милую надпись — с пустыми руками.
Хотели бы надеяться, что Ваше здоровье, о котором были не
вполне хорошие вести, теперь лучше.
Сердечный привет дорогой Наталии Михайловне и Вам от пас
обоих.
Ваша искренно
О. Добпаш-Рождественская
37. Д. М. Петрушевскому
Б. Нзоры, 0-7 ноября 1937 г.
Дорогой и глубокоуважаемый Дмитрий Моисеевич!
Я получила несколько дней тому назад Ваше письмо, как
всегда, милое, как всегда, захватывающе интересное и сообщаю-
щее так много важного по ряду животрепещущих вопросов.
Отвечаю Вам на пего из деревни, куда мы решили забраться
на праздничные дни. Мотивом этого решения является значитель-
ное пездоровье Дмитрия Сергеевича, у которого обнаружилась
сильная «мерцательная аритмия» сердца [...]. За 10 дней «пер-
вого лежания» Д. С. успел составить юбилейную свою речь «Пе-
режитое и передуманное в ГОИ за 20 лет», 74-го эту речь произ-
нести и, исполнив таким образом свой долг, о-го забраться в де-
ревню, когда близится «довольно скучная мора: стоит ноябрь уж
у двора».
Пора действительно самая скучная. В январе будет блеск сне-
га п красота синего неба. Сейчас низко висят темные тучи п ни
одного — случайно, конечно,— солнечного луча. Зато свежесть
бесподобная и бесподобная тишина [...].
283
Очень тронута сообщением Вашим о внимании — в общем, как
Вы пишете, благоприятном,—с каким разобрана «Агрикультура
в памятниках»'. Вы знаете, для меня — в прошлом — забракова-
нпе моего большого исторического предисловия, хотя и огорчив-
шее меня, было не слишком дорогой ценой за неожиданную кор-
ректность, с которой осуществлено опубликование всех наших ав-
торов, хотя уже и тогда выведенных частично из строя,— иод их
именами. Особенно оценила я это в отношении так печально кон-
чившего (он умер от рака, не сознавая, что умирает, мечтая вер-
нуться к работе) Целина, которол1у, дултется, принадлежит луч-
шая часть книги. Мне только пришлось поработать над нею очень
много в сл1ысле стиля, особенно поэтических отрывков, как «Ме-
сяц», и др. [...].
Последшш хотела бы, дорогой и глубокочтпмып Дмитрий Мои-
сеевич, коснуться того вопроса, которого и Вы касаетесь послед-
ним и обрываете его: вопроса о Вашсл! салючувствии. Хотя, ка-
залось бы, другому говорить о пел! совсел! трудно, почти не-
ул1естно.
Ведь, конечно, в тяжелол! этол! состоянии две основные горь-
кие струп. И обе я глубоко, почти до конца понимаю. Неизбыв-
ное горе о несправедливой утрате2. Несправедливой, потому что
она, которая ушла так внезапно, была очень еще люлода и мог-
ла бы и должна была бы жить. Другое — связанная с этим, но
отчасти и с нездоровьел!, и с возрастом утрата былой энергии,
вдохновения и продуктивности научного труда.
Как ни невероятно это трудно, мне хотелось бы о том и дру-
гол! сказать Вам несколько слов.
Во-первых, второе. Мы оба (я и Д. С), хотя и люложе, мы
это испытываем очень остро п печалимся об этом. Но только...
оглядываясь — лгы, (Ю-летпие,—вокруг па 50- и даже... 4П-летннх,
мы вндп.м, что они «сдают» — уже сдают — раньше, чем мы, не
сделав того, говоря правду, колоссального усилия, с каким при-
нимали, перерабатывали и строили жизнь нашей пауки мы, пе-
режившие две войны и вступающее и третью, две революции и
живущие накануне мировой. Мы в это невероятно трудное врелш
исполнили честно и сильно наш долг.
Мало того. Мы его продолжаем исполнять. Мы и сегодня мно-
гое делаел! и лшогое делаел! лучше, чем иные, более люлодые.
Мы еще нужны и активны. Если же не люжем нести трех пудов,
а только полпуда, то его л»ы иесел! и несем ко благу, ибо это
иногда салше нужные полпуда, те, которые другим не с руки.
II дултю — гролтдиую нужность свою и пезал1енимость чув-
ствуете, должны чувствовать и Вы, и это должно поднимать Ваш
дух. Л что это уже не три пуда, с этим надо лшрнться, дорогой
Дмитрий Моисеевич. Я сильно надеюсь для себя и дорогих дру-
зей, что природа будет к нам милосердна. Что, когда мы будем
совсем не нужны, она очень быстро уберет нас, что мы умрем
на посту. II гордая эта Л1ысль лйэня утешает.
Другое: неизбывное, «несправедливое», о чем п говорить
284
страшно. Я почти это пережила и переживаю. Более чем «не-
справедливо» ранняя, внезапная смерть моего младшего брата
провела на моей жизни глубокий, пеисчезающпй след. Я и сен-
час живу наполовину этим раздавленная. Но я, конечно, понимаю
громадную разницу. Тут ведь в воспоминании подрезаны и иска-
лечены каждая минута, каждое переживание, каждое горе и ра-
дость, все, что можно пережить перед отрадной картиной молодой
поросли своей же семьи, становится источником тяжелого сравне-
ния и воспоминания.
// все-таки! Как много радости, опоры и силы в этой картине.
II если не утешает она в горе об исчезнувшем прошлом, то ка-
кую надежду, спокойствие дает при мысли о будущем, о том,
когда уже нас не будет, но когда самые наши близкие будут вер-
шить свои судьбы в мире. За эту молодежь Вы спокойны [...]..
И это — перед закатом жизни, а мы все стоим перед ним — вели-
кая отрада [...]. И пусть будет Вам память о ней, которая
дала Вам прошлую жизнь н настоящую и будущую семью,—
только светом и отрадой. Благодаря ей Ваша жизнь далеко тянет-
ся в будущее и будет тянуться, когда Вас уже не будет [...]„
Позвольте на этом кончить и простите, если что не так ска-
залось!
Сердечно Вас обнимаю
Ваша искренно
О. Добпаш-Рождественская.
38. Д. М. Петрушевскому
30.XII 1937
[...] Я, может быть, как говорила В. М. Лавровскому, при-
шлю в сборник антифашизма1 небольшую, па три страницы, за-
метку «Фашизм в рукописном деле». Но это будет зависеть or
наших дел, которые пока не дают мне возможности сосредото-
читься даже на скромной работе [...].
39. Д. М. Петрушевскому
8.IV 193&
[...] Одним из наиболее приятных для меня предложений
было на днях написать для «Вестника древней истории» статью
о средневековой эпиграфике', над чем сейчас, пользуясь полу-
ченным «бюллетенем» и порядочно задыхаясь, просидела с боль-
шим удовольствием. Есть еще разные очередные «испанские»
статьи: об Исидоре Севпльском2 и об одной нашей довольно за-
мечательной рукописи3 [...]. О Вас часто думаем и говорим. Не-
давно пытались подобрать среди наших друзей лиц, которые-
больше ищут etre '*, чем paraitre2*. Мы нашли их не так много.
Но среди них сияет немеркнущим светом образ друга с Земле-
дельческого переулка... [...].
'* быть (фр.).
2* казаться (Ф/>.).
28»
40. Д. М. Петрушевскому
[Лето 1938]
[...]. Недавно я получила большое письмо от моего старого
друга и учителя М. Lot'a. Оно полно мрака. Как он пишет, по-
видимому, искреппе, он все предвидел, что ныне происходит в
Европе: Испании, Чехословакии, Австрии, и эти осуществляю-
щиеся предвидения наполняют его мраком, и та роль, которую
во всем этом призвана играть его родина1 [...].
41. О, Л, Вайнштейну
19.VI 193S
Многоуважаемый Осип Львович!
На днях я узнала, что перед пашен кафедрой возбудила про-
шение о праве чтения приват-доцентского курса по западному
средневековью Е. Ч. Скржинскаи и что вопрос отчасти задержи-
вается отсутствием подтверждающей рекомендации специалиста.
Я спешу написать Вам настоящее письмо, чтобы сказать, что
это отсутствие — простое недоразумение.
Е. Ч. Скржпнская — такая давняя моя ученица, а в послед-
ние годы сотрудница, которую из старших моих учеников я не
могу по совести не признать лучшей как по ее глубокой, разно-
сторонней и тонкой учености (она прекрасно знает латынь и гре-
ческий, старонемецкпй, французский и английский, а также прак-
тически почти все новые языки, как и вспомогательные дисцип-
лины истории), так и по яркой и живой талантливости, литера-
турной, педагогической и научной **, что поводов дать ей реко-
мендацию у меня был не один.
Мы с И. М. Гревсом рекомендовали ее и даже дважды в
ЛИФЛИ на нсторико-техннческпе и псторпко-художественные
(тема и техника готики) сюжеты. Я рекомендовала ее туда же на
курсы романской и английской палеографии, которые и состоя-
.лись с выдающимся успехом, о чем Вы могли бы иметь сведения
от проф. В. Ф. Шпшмарева. В свое время я давала ей рекомен-
дацию на занятие должности научного сотрудника по генуэзскому
Крыму в прежнем ГАИМКе, которую она занимала с никем не
оспаривающимся успехом и продуктивностью.
Па какой курс могла бы она претендовать в ЛГУ и какой с
успехом для дела можно было бы поручить ей сейчас, не имея
возможности сноситься с нею, этот вопрос мне было трудно пре-
цп.шровать; и ей лучше всего договориться об этом с кафедрой.
Будет ли это «История экспансии южных норманнов», пли, шире,
«История и техника морских странствий XII в.», или «История
генуэзских колоний на Востоке» — это вопрос деталей. Собствен-
но, любой вопрос как из истории, так и из техппки западного
средневековья мог бы быть представлен Е. Ч. Скржипской с жи-
вым интересом для учеников, с достоинством и изяществом.
1* Она имеет твердую репутацию п науке нашей п западной. Достаточно
было Г>м назвать ее классическую книгу «Les inscriptions des colonies
genoises en Crimee».
:28fi
Я прилагаю одну из старых, более подробных характеристик
Е. Ч. Скржинской. В заключение не могу не поздравить Вас
искренне с благоприятным окончанием тяжкой болезни Вашей
жены.
С товарищеским приветом
О. Добнаш-Рождественская.
42. И. А. Орбели
[1938Г
Дорогой Иосиф Лбгарович!
Еще раз хочу поблагодарить Вас за добрую готовность быть
нашим «рецензентом» и содействовать делу печатания нашего ка-
талога 1. Думаю, как помочь Вам осуществить эту задачу с наи-
меньшим затруднением, дать Вам время и возможность спокойно
развернуть эту работу, вместе с тем не слишком задерживая
наше печатание (мы ведь хотели бы закончить его к юбилейным
дням).
Думается мне, лучше всего сделать так: [1]. Так как 2-ir.
выпуск, объемлющий века VII —нач. IX, построен совершенно
так же, как и 1-й: века V—VII, вышедший при Николае Яков-
левиче и вызвавший благоприятные отзывы, я прежде всего по-
сылаю Вам этот 1-й выпуск. По печатному экземпляру (при.
полной притом аналогии по принципам и построению) 1-го выпу-
ска Вы, в сущности, уже вполне сможете составить свое сужде-
ние. 2. Я прошу Гос. Публичную библиотеку немедленно доста-
вить Вам русское предисловие к выпуску 2-му, где вы найдете,
во-1-х, повторение на русском языке изложения принципов описа-
ния (имеющегося в выпуске 1-м на языке французском) и, кро-
ме того, мотивировку русского языка, точно для Вашего заклю-
чения. Русское предисловие может печататься вообще под конец,,
стало быть, может быть Вам предоставлено на большой срок. Мы
же тем временем могли бы пустить в ход печатание текста
самого каталога, который, думается, Вы могли бы просмотреть
уже потом в гранках. Повторяю: ничего принципиально номою
сравнительно с печатным выпуском 1-м нет, и навряд ли имело
бы особый смысл Вам погружаться в эти каталожные детали по
рукописи 2-го выпуска.
3. Мне еще чрезвычайно хотелось доставить Вам рецензии и
«Zentralblalt fiir Bibliothekwesen» и в «Nenes Archiv», которые
я хранила с 1930 г., когда они появились и которых не могу пока
что разыскать. Но, может быть, не только не хуже, но в неко-
торых отношениях даже ближе к делу, если я Вам пошлю'
(с просьбой сберечь и при случае мне возвратить) рецензию на-
шего «патриарха» Лнидсе на мою «Корой». Во 2-м выпуске ка-
талога пойдет как часть именно описание Корбпйскпх рукописей
VII — IX веков. Только исследование о Корон выдвигало палео-
графическую сторону, каталог же, излагая ее короче, описывает
п другие стороны рукописи, как в выпуске 1-м.
Вы просили, сколько я знаю, доставить Вам материал к
287
10 июня. Доставляя часть его теперь же, рассчитывая, что ГПБ
.доставит Вам довольно скоро русское предисловие к 10-му с воз-
можностью задержать его довольно долго (все материалы у нас,
увы! в одном экземпляре: не решаясь их доверить, я перестука-
ла их сама, мне же трудно писать с копиркой) и что Вы не бу-
дете настаивать на доставлении Вам теперь же — до гранок —
•самого каталога, я хотела бы надеяться, что так, наилучшим для
Вас и вместе наискорейшим образом, устроится все дело.
Примите уверение в моем искренном уважении и таковой же
симпатии.
43. В. И. Вернадскому
1 марта 1939
Глубокоуважаемые и дорогие Наталья Егоровна и Владимир
Иванович!
Нас очень встревожили и огорчили изменения в судьбе Вашей
.дочери, которьь? отдаляют ее от Вас, подрывая возможность
прежде частых свиданий *. Особенно горюем мы за бедную На-
талью Егоровну. О Дм. Серг. ничего определенного в эти дни ска-
зать не могу, как и ничего особенно хорошего. Едва начавшееся
улучшение опять отодвигается назад [...].
Вы пишете о Вашем оптимизме — в будущем и во внечелове-
ческом. Дм. Серг. просит Вам сообщить, что он —оптимист не в
будущем, а сейчас, через пять минут, и в научном — чисто че-
ловеческом отношении: все в мире полно самых крепких, самых
несокрушимых ожиданий, в том числе и новое искание новых
форм научного творчества в нашей Академии, хотя оно медлен-
ностью своей сейчас показывает, насколько лишено пафоса пер-
вых лет Революции. Даже собственные своп переживания он
вспоминает как оптимист — сейчас, в связи с нынешним перехо-
дом из Оптического института в Физический институт ЛГУ, по
крайней мере в смысле силы и полноты эмоции, т. к. сам процесс,
пожалуй, со всякой точки зрения следовало бы воспринять лишь
как жестокий регресс2. Для меня такого «оптимизма» чересчур
много. И я легче примыкаю к Вашему, менее заостренному и
бурному. Особенно принимая во внимание, что мой «оптимист»
сейчас лежит пластом, ожидая лучших времен.
У нас в семье произошло давно ожидаемое тихое событие:
скончалась моя сестра, мирно и без страданий. Что было бы, если
бы судьба наметила ей конец после нас? Не могу без ужаса поду-
мать, что было бы с нею в таком случае.
По совокупность этих переживаний: ее смерти, тяжелой бо-
лезни мужа и всего того, что ее вызвало, не отразилось особенно
хорошо на моем здоровье. Оно неважно. Но кое-как мы держим-
ся, опираясь друг на друга.
Мы сердечно Вам обоим кланяемся. Я обнимаю дружески
..дорогую Наталью Егоровну и, если позволите, Вас.
Ваша искренно
О. Добпаш-Рождественская.
Воспоминания
об О. А. Добиаш-Рождественской
И. М. Гревс
О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
В ГОДЫ УЧЕНИЯ
(Воспоминания учителя)
Это было давно (начало сентября 1896 г.). Я был профессо-
ром С.-Петербургских высших женских курсов, преподавал сред-
невековую историю. Только что кончилась первая лекция для
2-го курса (я обычно начинал с общих вопросов о науке и об
истории и значении науки в жизни, в частности в образовании
женщины). Я просил обычно, чтобы желающие углубленно зани-
маться средпевековою историею остались после лекции в аудито-
рии побеседовать о постановке занятий (практических, семинар-
ских, добровольных).
Когда разошлась очень многочисленная аудитория и я вер-
нулся в нее, я увидел группу девушек, человек тридцать.
Я разъяснил им, как хотел бы ставить занятия. Весь курс дол-
жен был быть посвящен генезису и эволюции феодализма,
а практические занятия предполагалось посвящать анализу его
главных элементов с историографической и с источниковедче-
ской точек зрепия. Надо было еще подвести отношение к отме-
ченным вехам. Рассказав свой план, я просил собравшихся со-
гласоваться об пх пптересах п желаниях и распределить задачи.
Одна студентка рассказала, что у них образовалась группа,
и обещала к следующей беседе указать, какие подберутся очеред-
ные докладчицы. В ней чувствовалась серьезность и деловитость,
готовность к труду и вместе внутреннее воодушевление и взвол-
нованная, застенчивая скрытность.
Это была моя первая встреча с О. А. Она оказалась настоя-
щей душою занятий, и с этого момента начались наше знакомство,
отношения, духовная связь, которая, быстро укрепляясь, непре-
рывно продолжалась до последнего года (45-летний период). И я
могу пазвать ее если не самою значительною среди моих учени-
ков (первенство трудно сосчитать), то одною из превосходнейших
среди них.
Хочу вспомнить с почитанием, любовью и благодарностью о
10 О. А. Добиаш-Рождественскля
289
ней, какою она была в годы ее учения. Тогда уже определялись
основные свойства ее личности. Пусть ученики и ученицы вспом-
нят дальше, каким она была учителем, а те, которые из них сами
пошли в науку, покажут, какою она стала как ученая.
О. А. (второкурснице) было тогда 22 года. Она родилась в
Харькове в 1874 г. Что принесла она с собою (в себе) на курсы
в своем духовном мире из семьи, из прожитого детства, рапней
юности, из общего образования? Родители ее были по происхожде-
нию чехи, но они очень сблизились с Россией. О. А. признавала
себя русскою, но к земле отцов сохранила любовное отношение.
Отец, Антон Вячеславович, вышел из скромной провинциальной
чешской семьп п вырос как серьезный труженик в области
науки — филолог-классик. Обстоятельства жизни свели его с
Россией. Оп был приглашен в Россию преподавателем древних
языков (толстовская классическая школа), но явился к нам не
готовым па покорность всяким требованиям начальства карьери-
стом, а преданным делу и привязавшимся к новой родппе работ-
ником просвещения. Оп был строгим по складу, но полным доб-
роты семьянином и добросовестным, чистым деятелем. Он недолго
оставался учителем в Харькове; в 1875 г. его назначили профес-
сором Нежинского историко-филологического института.
Здесь и протекли первые двадцать лет жизни О. А., и они
прошлп не напрасно в истории образования ее личности, напро-
тив, они дали немало для развития в ней основ умственных ин-
тересов и свойств характера.
Они жили в самом помещении института (Безбородкинский
ампирпый дворец, окруженный великолепным парком). Украин-
ская природа была одною из первых воспитательниц О. А. (тон-
кое природолюбие).
Семья: мать —добрая, веселая, воздержанная, тоже скромного
происхождения, смягчавшая суровость отца, старшая сестра —
умная, остроумная, добрая.
Институт —все же культурное гнездо (профессора и сту-
денты). Гимназия.
В семье трудовой склад и полное отсутствие мещанских и чи-
новничьих черт. Действительный идеализм ближайшей обстанов-
ки. Если хотите — романтический полет, по не мечтательный,
а именно трудовой — учиться развивать сознание, чтобы жить
духовно, приносить пользу людям. Ее романтизм не мешал разви-
тию реализма.
Музыкальные интересы в семье.
О. А. росла близко к миру природы (поппмая и любя его).
В малом городе можно было почти непосредственно наблюдать
и за народною жизнью; живя в семье, в которой отец убежденно
занимался паукой, в обществе профессоров, близко к такому
серьезному умственному центру, как Киев, О. А. могла легко за-
гореться научной страстью и самостоятельно начать изучать род-
ную русскую культуру в развитии ее истории, литературы, ху-
дожественной народной поэзии, веровапий и т. д. (библиотека).
290
В этом смысле О. А. явилась в высшую школу с глубоко и
плодотворно пройденным детством и юностью, со знаниями, на-
читанностью (редкою) и с высокими потребностями двигаться
иперед. Это была не только широко проснувшаяся к познанию и
творчеству редкая индивидуальность, но и уже приобретшая ду-
ховный закал, высоко способная к самостоятельному, просве-
щающему себя и других делу.
Момент, переживавшийся тогда Россиею, был тяжелый: толь-
ко что окончилось реакционное царствование Александра III,
п уже успели обмануть все надежды на изменение курса в новое
царствование. Атмосфера в высшей школе была тяжелая, легко
раскаляющаяся, в частности и ВЖК. (Временное закрытие
(с 1889 г.). Стеснение приема числом. Обязательный интернат.
Политическое наблюдение.) Но все же Петербургские ВЖК были
оригинальным учреждением, где легче дышалось и можно было
работать на большем просторе. Как они возникли и как управля-
лись? Созданы прогрессивньш обществом и самими учащимися.
Профессора и слушательницы и их отношения.
О. А. первоначально решила сосредоточиться специально на
русской истории и первый свой студенческий год провела в заня-
шях нашею родною стариною (древняя русская община и ро-
довой быт у Середонина и Платонова. Труды В. Г. Васильевско-
го). Но со 2-го курса она сосредоточилась на средневековой исто-
рии и потом на всю ученую свою жнзнь стала медиевисткой и
работала ряд лет у меня.
Если я имею право сказать, что хоть каплею в этом смысле
помог ей двигаться на первых порах по этому пути, и могу в
самом деле назвать ее своею ученицею, то это для меня большая
радость и удовлетворение. Думаю, что такое право у меня есть.
Я чувствую, что внутреннее созвучие в интересах, вкусах, поня-
тиях п идеалах в области средневековой истории у нас было.
•ho и соединило нас на много лет в совместной исторической ра-
боте.
И общение учителя с ученицей превратилось впоследствии
в солидарное сотрудничество по преподаванию средней истории,
и выросшую на идейной почве теспую дружбу.
Обстановка наших семинариев. Всегда по вечерам в особой
аудитории (кабинет образован уже спустя, после 1905 г.) без
шопков п сроков, иногда часа три и больше.
О. А. сплотила около наших занятий отличную группу това-
рищей. Какие тогда я читал курсы? Различные, из года в год
меняющиеся. Темы наших семинариев согласовывались с со-
держанием курсов предшествующего года. Группа держалась не-
сколько лет, пополняясь новыми хорошими сочленами при сохра-
няющемся участии в центре, в зерне тех же лиц. Темы их очень
разнообразные: римский колонат, варварская Европа в изображе-
нии римских писателей, ее историография и законодательство,
зарождение и расцвет феодализма, движение городов от римских
прецедентов до развитых немецких республик, французских и
П* 291
итальянских коммуи, крупные явления духовной культуры сред-
них веков от бл. Августина и Боэция до Франциска Ассизского
и Данте и т. д.—давали сюжеты наших работ.
О. А. всегда в центре. Она одна из первых стала подходить к
истории благодаря знанию латыни и других к этому подвигала.
Она по-настоящему приобрела попимание (скорее ощущение) про-
цесса средневекового развития, изумительно реально восприни-
мала его конкретное (неповторимое) своеобразие.
Меня самого увлекали эти занятия. Они отвлекали от собст-
венной исторической работы, но я вносил в свои семинарии тот
же исследовательский дух и приемы, какие прилагал к собст-
венным трудам, и не раскаиваюсь, что отдал вдохновение и труд
в такую организованную помощь другим, и вспоминаю об этих
годах ученой молодости своей и зрелости с великою радостью.
О. А. (и ее ближайшие друзья) выполняли в занятиях ини-
циативную координирующую и воодушевляющую роль. Могу
сказать по совести, что общение с О. А. в работе меня самого
во многом окрыляло и многому учило (это так!)
Из этих семинарских работ выросла идея и начала разраба-
тываться тема «Начала Парижского университета», которую она
уже замышляла как сюжет для своей будущей магистерской дис-
сертации.
Надобно оттенить еще одну сторону, очень важную и харак-
терную, в фигуре О. А. во время студенчества. В те годы среди
учащихся различались три категории: пассивная масса, научно-
образовательно трудящееся большинство (культурники) и ради-
калы (в те годы народники и марксисты, будущие эсеры и
эсдеки).
Какова была О. А.? Она была политически беспартийная, но
оказалась деятельной обществениицею, принимающей идею рево-
люционного долга (прежде всего в защите студенческих интере-
сов). Забастовочное движепие студенчества, правительство, ради-
кальное студенчество, профессура. Позиция О. А. Беспорядки
1899 г. и репрессии против студентов и профессоров.
О. А. не удалось [остаться прп курсах]. Потом началась
полоса ее преподавания в средней школе (блестящая, но я ска-
зать о ней пе могу). Союз учителей. Наши итальянские экскур-
сии (восприятие материальных следов старины).
Новое пребывание на курсах и заграничная командировка.
В последние, переходные годы от ученья к жизни О. А. пережи-
ла, думаю, много недоумений и колебаний: специально при обду-
мывании своего научного будущего.
О. А. — преподавательница курсов. Совет профессоров едино-
гласно хочет ее командировать за границу. Это для всех начинаю-
щих ученых высочайший момент в процессе учения. Но и ответ-
ственность большая. У О. А. сомиештя в себе. Она хочет скромно
и тесно поставить свою задачу: взять маленькую тему, замкнуть-
ся в малом немецком городе и работать. У нас с нею было не-
прекращающееся, прямо ежедневное общение. Я развивал ей сов-
292
Семинарий профессора II. М. Грсвса на Бестужевских курсах (1607—1S0S)
Слева направо: О. П. Козакевнч, О. В. Неустроева, Л. Л. Кузнецова, Л. Н. Кремлева,
Е. Вннапер, II. М. Гревс, Е. Л. Стушша, II. В. Стр«м;алова, С. А. Новикова,
Н. II. Еокип, О. А. Добиаш
шШ 1
ш^^щш-mm
* 2 Ш> ^ ^
L_ . 1
MJP1
f#f
Семинарий О. Л. Дойиаш-Рождсственской на Бестужевских курсах
(1913-1911)
сем другой план: Париж, продолжение работы иад происхожде-
нием университета. Стать под руководство лучших профессоров
(Г. Mono, Л. JJioiuepa, III. ,'lainviya). Стать историком романскою
средневековья. Я сам шел по такому пути, п для нее пригодились
уроки моего опыта. Удалось убедить ее в правильности такой
точки .зрения.
О. Л. поехала в 1(J'»S г. в Париж-. Она была уже замужем, еха-
ла вместе с мужем. Пробыла ipn гола, опасно хворая. По произ-
203
вела огромную работу над своим общенаучным и специально
эрудитным образованием.
Ланглуа —его ученая физиономия и научная школа1*.
Отношение к ученикам (ориентировка на лучших). Высота и
строгость метода и требований. Отверг Парижский университет
ы сосредоточил О. А. на изучении средневекового церковного об-
щества, которым занимался с учениками.
Ecole des Hautes Etudes и Ecole des Chartes. Диссертация
«La vie paroissiale en France au XIII siecle». Докторская защи-
та. Основа школы по палеографии и дипломатике. Широкое ра-
скрытие научных интересов. Изучение истории Парижа. Огром-
ное положительное использование командировки.
Возвращение О. А. в Петербург (1911 г.). Расцвет ее науч-
но-исследовательской и профессорской деятельности. Я уже не
буду дальше следить за развитием духовной личности О. А., пере-
давая это дело ее ученикам.
Влияние Ланглуа и парижской школы па обработку таланта
О. А. в научных занятиях и ученую физиономию в дальнейшей
постройке слоев ее развития.
Ее две русские диссертации:
1) «Церковное общество Франции» (1914)—воплощение па-
рижских влияний (но и сохранение независимости).
2) «Культ св. Михаила в романском средневековье» (1917) —
возвращение к интересам, вкусам и постановкам петербургского
периода с сохранением приобретенных в Париже знаний и мето-
дических навыков. Это — лучшее ее сочинение.
Стремление к глубокой работе широких социально- и ду-
ховно-культурных сиптезов.
Не претендую на то, что такие идеи, вкусы и подходы вложе-
ны мною в научную личность О. А., по радуюсь, ибо чувствую,
что между нами образовалась тогда как плод непрерывного об-
щения с нею в годы ее учения и отчасти ее странствий (Lehr-
und Wanderjahre) некоторая общпость в научном миросозер-
цании.
Думаю, что в дальнейшие годы О. А. проявляла большую чут-
кость к восприятию новых выступивших направлений, но в ней
оставался живым и действенным стержень самостоятельно и сво-
бодно развивающихся исторических идей.
Процесс продолжающегося до гробовой доски развития круп-
ного таланта ученого и мыслителя, прислушивающегося к новым
потребностям и готового им силами своими искренно служить.
Если я признаю за собою право назвать О. Л. своею учени-
цею 2*, то ощущаю и обязанность признать ее превзошедшею
** И а полях: И Фердинанд Лот (дружба с пнм) (оба приезжали в Пе-
тербург) .
2* Она так называла меня (учителем) в посвященной мне своей прекрас-
ной, характерной для нее книжке «Рпчард Львиное Сердце» (1925)
в год 40-летия моей деятельности. Это начертано на пен! - и прибав-
лено собственноручно песколько добрых слов о «неисчерпаемом чувст-
294
своего первого учителя в историческом искусстве. Делаю это ис-
кренно, открыто, свободно и охотно, считая, что по правде гово-
рил Пелагий, современник и противник бл. Августина: «Добрый
учитель всегда радуется успехам хороших учеников» (bonus ma-
gister omnem spem et gaudium et gloriam solet collocare in pro-
fectu discipulorum).
Нам горестно ощущать разлуку с нею, но дорого чувствовать,
что она была и жила в нашей среде, и с гордостью признавать
богатую и ценную работу, которую она неутомимо совершала и
плоды которой оставила нам на пользу.
Е. Ч. Скржинская
О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
КАК УЧИТЕЛЬ НАУКИ
Прошло 25 лет со дня смерти Ольгп Аптоновны Доииаш-Рож-
дественской п мпповало вдвое более лет с того времени, когда я
впервые увидела п услышала ее ' — спачала с кафедры, затем
п ближе. С тех пор п по сей день — уже на склоне своего
пути — я неизменно называю ее, п про себя и на людях, своей
наставницей и учительницей, учительницей в моей работе, сле-
довательно, в самом ядре моей жизни 2.
Мне не довелось быть на похоронах Ольги Антоновны, ничто
не заслоняет в моей памяти ее живого образа, ее напряженно-
пристального взгляда, ее речи, ее жестов, ее почти темперамент-
ного отношения к людям и событиям. Она была учепым и исто-
риком не только по профессии, не только внутренне, но и во
всех чертах ее жизни, даже семейной жпзни, в которой все было
подчинено научному бдению.
В одном из своих писем (30 июля 1928 г.) О. А. писала мне,
что «и для отдыха, и для работы лучшим другом является оди-
ночество, если не всегдашнее, то достаточно длительное». Так-
же о Дмитрии Сергеевиче (письмо от 16 июня 1932 г.) — о его
«острой в последнее время тоске по полному одиночеству». Но
это не искание покоя, а максимальная самоотдача науке.
Идя по набережной из Мраморного дворца3 в Университет,
О. А. говорила, что наука — «прожорливый властелин» — погло-
щает всего человека, отнимает у него досуг, и отдых, и удоволь-
ствия, и посторонние интересы, требует аскетизма. В те молодые
годы мне это не было понятно, даже было удивительно. Теперь
ве благодарной любви» с пожелапием хороших и долгих дней. Я-то
вот исполняю ее пожелание, по она, на 15 лет меня младшая и
способная еще много сделать, ушла от нас, когда я договариваю
последние слова, воплощающие мой долгий научный опыт, с ослаблен-
ными творческими силами, но с нестареющей любовью к пауке п
ученикам.
295
я понимаю. Но это стремление к одиночеству, когда ученый оста-
ется наедине со своей дисциплиной, не исключало, но, наобо-
рот, обогащало и требовало общения с людьми.
Вся ее жизнь в наилучших ее проявлениях сложилась в
разнообразном и постоянном общении с людьми. Это общение
было и естественным, и необходимым, и очень значительным
именно от того, что в пего она вносила плоды своей работы, для
которой она искала одиночества. Более того, она признавала, что
работа расцветает от общения с людьми, так как «могучим сти-
мулом творчества,— писала она в том же письме (от 30 июля
1928 г.),—является огонь чужих мыслей и звуки чужих голосов».
Я обращу эти ее слова на нее самое н скажу, что множество
ее ярких мыслей и ее живых представлений, ее голос, звучавший
увлеченной речью, были для ряда людей в течение многих лет
стимулом к развитию, к работе и к творческим исканиям.
Мне, как давней ученице О. А. и как человеку, очепь много
от нее получившему, хочется сказать об общении с ней как с
руководителем в стенах высшей школы и по окончании ее —
вне этих стен.
Не припоминается мне, чтобы О. Л. стремилась научить «лю-
бить историю». Сама она до такой степепи и так неизменно была
увлечена исторической наукой, что одно это отношение к поисти-
не любимой специальности заставляло ее слушателей видеть не-
обыкновенную прелесть в истории, в ее глубине и широте, в ее
жизненности и высоко]"! поучительности.
О. А. обладала — и в высшей мере — прекрасным качеством
настоящего историка — острой интуицией, проникавшей в про-
шлое и приближавшей его и к ней самой как к исследователю,
и к ее ученикам. Но это живое ощущепие истории и вытекав-
шая отсюда конкретность восстанавливаемых картин прошлого
никогда не переходили границ исторической точности, они бази-
ровались па исключительной эрудиции. II мне думается, что не-
зависимо от индивидуальных качеств преподавателя пет для его
учеников — и на первых порах и впоследствии — качества более
пленительного, чем большая эрудиция.
О. Л. создавала свою эрудицию в годы собственного учения,
и в пору интепсивпой исследовательской работы над обеими дис-
сертациями, и в течение последующего долгого зрелого периода
своей паучной деятельности. Ее знания были необыкновенно
живы и почти всегда свежи. В семинарии ли, на лекции пли в
беседе они выступали как в прямой связи с темой, так и попут-
но с ней, наводя таким образом на новые мысли и удачи, рас-
ширяя вопрос.
Я помню, с какой обстоятельной осведомленностью подходила
О. Л. к так называемым «отделам», т. е. к специальным темам
с центральным более узким вопросом п с освещающим их источ-
ником, которые сдавались каждым студентом в итоге прохожде-
ния университетского курса по предметной системе. В частпости,
моим «отделом» была тема о крупных бенедиктинских моиасты-
296
рях, специальный вопрос касался одного из них — Monte Cassi-
по, а источником была большая хроника Льва Остийского.
О. А., занимавшаяся за несколько лет до того Южной Италией в
связи с культом св. Михаила на Monte Gargano, сумела удиви-
тельно оценить и украсить мою работу включением в пее все-
возможных книг, источников латипских и греческих и своими
мыслями, толкавшими на самые интересные поиски, а затем и
паходки. С другой стороны, в течение моей работы над разными
отделами истории средневековой техники О. А., не занимавшая-
ся этим специально, но глубоко и многосторонне знавшая сред-
ние века, часто доставляла мне что-либо весьма цепное и ха-
рактерное.
Сколько-нибудь внимательный и вдумчивый студент не мог
пе почувствовать, как тщательно, подробно и точно готовилась
О. А. к лекциям и к семинарским занятиям. И тут во всем про-
являлась ее та же солидная эрудиция, которая давала ей воз-
можность широко и свободно расположить и сопоставить мате-
риал. Она никогда не только не задерживалась, не тормозила
лекции или разъяснений. На семинарии она часто почти летела
в цельном порыве охватить и представить то многое, чем она вла-
дела сама.
Мне довелось получать от нее для некоторых справок, а то
и для поучения листки с конспектами ее лекций. При всей бег-
лой набросанности их ход мысли и масса обраставших ее дета-
лей бывали даны настолько хорошо и ясно, что этими черновы-
ми записями вполпе мог пользоваться и не их автор.
О. А. придерживалась очень простого мнения, что не только
специалист, но и человек, почему-либо в данный момент специ-
ально занимающийся каким-нибудь историческим вопросом, дол-
жен много знать и углублять, а пе упрощать свои знания. От-
сюда ее отличительнейшая черта как преподавателя и руково-
дителя: она никогда не соглашалась mi на какое снижение,
не шла ни на какое снисхождение, а стремилась как бы дотянуть
учеников до себя и поскорее довести их до состояния коллег.
Это способствовало отсепванию песерьезпо относящихся к делу,
чрезвычайно поднимало активность остальных и сглаживало
многие стеснительные момепты, разделяющие, а не соединяю-
щие учителя и ученика. При этом О. А., будучи сама по себе
индивидуальным исследователем с долголетней личпой работой,
прекрасно понимала коллективный труд и умела в нем участво-
вать. Это очепь облегчало и разпообразило ее преподавательскую
деятельность, это давало ей возможность сплотить группу работ-
ников и в семинарии, и в каком-либо общем издании.
Однако тенденция поднять младшего по знаниям, пе снижая
подлинно научного, эрудитпого отпопюния к занятиям, приводи-
ла к тому, что вначале по крайней море заниматься у О. А. бы-
вало трудно. Я помню, как, попав прямо с гимназической скамьи
в просеминарий О. А. по древпим германцам, я почти унывала
перед лицом такого столь мало похожего па урок ведепия заня-
297
тпй; мои же товарки, преодолев густой для них туман тацито-
вой латыни, не верили, что можно разобрать еще некий опреде-
ленный стиль в тацитовом языке, когда О. А. с восхищением,
в дальнейшем нас очень увлекавшим, старалась объяснить, как
четко и хорошо, например, выражение «Sic vivendum, sic pere-
undum» !*.
В следующих семинариях трудность работы не исчезла, но
участники поняли, что это в конечном счете не дефект, а опре-
деленный плюс, хотя и пасовали иногда перед сложными текста-
ми, особенно стихотворными, или перед большим количеством
иностранной литературы. Позднее эту серьезную постановку се-
минариев О. А. можно было вспоминать только с благодарностью.
Серьезность своих занятий О. Л. постоянно и неизменно сопро-
вождала самым тщательным руководством; в отношении к сту-
дентам, а потом даже и не студентам она выступала педагогом
в полном значении этого слова. Можно утверждать, что лица,
учившиеся у нее, имели возможность пройти и приобрести шко-
лу. С самой тщательной последовательностью О. А. готовила ме-
диевистов, обучала их всем конкретным, казалось бы, мелочам
работы историка средних веков; она впервые ввела в число необ-
ходимых для таких специалистов предметов ряд так называемых
вспомогательных исторических дисциплин; она не только называ-
ла и демонстрировала самые разнообразные и необходимые спра-
вочники, словари, издания источников, как старые, так и но-
вые, но и практически обучала пользоваться ими. Студент узна-
вал, как следует обработать текст, за каким словом надо идти к
Дюканжу, за каким обращаться к Форчеллини, а какое искать в
обыкновенном классическом латинском словаре. Он знакомился
с ценнейшими указателями источников, как Potthast, Molinier
и др., он пробовал применять «Tresor de chronologie», находил
нужное у Herzog — Hauck'a пли в «Histoire litteraire»5 и т. д.
и т. д. Наконец, он неизменно получал точное и подробное описа-
ние Monumenta Germaniae Historica, с которыми уже п не рас-
ставался в течение всех своих медневистических штудий.
Палеография и дипломатика являлись специальными научны-
ми курсами О. А. Я до сих пор живо помню, как ясно и убеди-
тельно было внушено сю, что палеография есть, в сущности,
ключ к историческому первоисточнику и без нее историк всегда
останется на поводу у посредствующего исследователя, а перед
подлинным материалом средневековых книг и документов и со-
вершенно бессильным. Помню, как новая и неожиданно живая
страница прошлого открылась в палеографическом и дипломатиче-
ском изучении папских булл, бывших как-то предметом не обще-
го, а, так сказать, специального курса О. А. по палеографии и
дипломатике. И до сих пор с сожалением вспоминаю палеографи-
ческий провал, когда О. А. предлагала определить разпые сред-
!* Так падлежпт жить, так - погибать! (лат.) 4.
298
ыевековые шрифты, давая образцы их без подписи, и я стала в ту-
пик перед примером острого островного письма и решила, что
едва ли смогу когда-либо самостоятельно поработать в каком-
нибудь архиве — предполагалось — полном неизданных хартий.
И позднее не иссякали указания О. А. в отношении рукописных
сокровищ, когда приходилось работать над ними в ГПБ.
В рукописном отделении О. А. бывала почти каждый день.
Проходя по тротуару Невского, можно было видеть за железной
решеткой и пыльным стеклом в центральном окне на угловом
закруглении здания Публичпой библиотеки фигуру О. А.— ее
характерный дантовский профиль и узкая полоска белого ворот-
ника,— склоненную над рукописью, поставленной па маленький
настольный пюпитр.
Войдя в круглый угловой зал, также можно было видеть ее
над листами пергамена за стеклом в амбразуре того же пыльного
окна с решеткой, за которым сновали люди, трамваи и автомо-
били на бесшумном отсюда Невском.
О. А. одухотворяла все свои занятия — ничто не имело в ее
руках характера чего-то сухого, служебного, скучно-необходимо-
го. Это она отражала в рассказах о своих ученых делах. В од-
ном письме она писала о вдохновении в работе, по уверяла, что
не ждет особых посещений свыше, а только запимается редакти-
рованием по-французски каталога древнейших рукописей ГПБ.
«Пусть, конечно, и это дело требует помощи каких-то богов, но
скорее малых и скорее римских, чем греческих: гениев отдельных
актов. От них я и жду помощи: божества транскрипции, гения
индекса, нумена предисловия. Жить в этой смиренной интимной
компапин дает тихую отраду и идет моему возрасту и дождли-
вой погоде. Притом же всегда за тучами чувствуется солнце, а за
малыми нуменами скользят тени великих богов, и кто знает, быть
может,— около древнейших рукописей посетит меня восторг,
и творческая ночь, и вдохновение».
Часто высказывалось мнение, что язык О. А. очень изыскап,
порой цветист и перегружен то сравнениями, то вставками, то
длиннотами. Это, по существу, неверно. О. А. были свойственны
необычайное богатство образов, живейшие представления и мак-
симальная их конкретизация в словесной передаче. Отсюда этот
особый язык очень талантливого человека с разпообразнейшим и
обширнейшим словарем.
Приведу несколько примеров своеобразных отрывков ее изло-
жения, которые при всей своей оригинальности звучат убедитель-
но именно со стороны стиля.
«Известно, каким ходячим является образ ночи средневеково-
го варварства между угасающим закатом античности и утром
Ренессанса. Тысячелетняя ночь! Даже становится не по себе пе-
ред этим кошмаром. А между тем в эту долгую ночь сколько че-
ловечество боролось и искало, какие чудеса сотщальпого творче-
ства, искусства, мысли и техники оставило в своих трудовых ор-
ганизациях, изумительном зодчестве, пауке и песпс, с какою
299
любовью взлелеяло воплощение знания, книгу!» 2* Или (о Пав-
ле Диаконе): «Судьбы (фриульского) племени тесно связаны с
судьбой писаний историка, которого можно назвать самым за-
мечательным историком VIII в. на Западе. Уже потому, что на
нем одном, как на единственной нити, виснт история его пле-
мени» 3*.
Иногда немногими словами О. А. так ярко, так глубоко та-
лантливо оттеняла сущность и характеризовала явление, что оно
неожиданно загоралось живыми красками даже в глазах осве-
домленного человека. Мне приходит в голову одно из бегло бро-
шенных ею определений в области того, что она называла «бес-
конечно малыми элементами культуры», т. е. в области деталей
палеографии. В главе об общих законах развития латинского пись-
ма О. А. пишет: «Мы ищем внутренних мотивов, которые сти-
мулировали творчество форм, лежали в основе зрительных впе-
чатлений и моторных движений, определяя образ буквы, течение
строки и физиономию страницы» 4*. Редко, я думаю, так удачно
и индивидуально были охарактеризованы такие мелочи, как бук-
ва, строка, страница.
Неоценимую услугу всякому автору, которого она редактиро-
вала, оказывала О. А. правкой рукописи. Тут сказывалось и об-
наруживалось все умение О. А. помочь, научить, навести, дать
совет. II тут же если не во всем блеске, как в устной или пись-
менной речи, то во всей силе и разнообразии проявлялся ее бо-
гатый, индивидуальный язык. О. Л. посмеивалась над литератур-
ной редакцией. Когда редактор изменил у меня все «однако» на
«тем не менее» и наоборот, О. А. с юмором произнесла: «Идеже
писано есть дети, тамо ставят отроцп, идеже отроци, туто пишут
дети!» Но сама зато правила много и нередко беспощадно. Я счи-
таю эту ее помощь, в которой она шпсогда не отказывала и была
строго педантична, просто неизмеримой. После ее чтения и по-
правок, всегда вносимых в виде предложения, можно было
оживить изложение, сделать его более выпуклым и адекватным
содержанию — и вовсе не путем вписывания ее слов и фраз,
а вдохновляясь общим направлением ее корректуры и заимствуя
то пли иное найденное ею удачное слово.
Немногое в силу рамок доклада и далеко по полно сказанное
мною в сегодняшнем собрании, посвящепном чтимой памяти
О. А.— редкого и, может быть, даже не до конца оцененного в
своем исключительном своеобразии историка и прекраспого, тон-
кого и культурнейшего руководителя, представлено с спльпым и
горьким желанием хоть частично воскресить образ ушедшей,
2* Добиаш-Рождествепская О. А. Мастерские письма па ларе западпого
средневековья и их сокровища в Лспнпграде. Л., 1930. С. А.
3* Добиаш-Рождествепская О. А. Ранний фриульский минускул и одна
из проблем жизни и творчества лапгобардского историка VIII в.//
Вспомогательные исторические дисциплины. М.; Лм 1937. С. НО.
4* Добиаш-Рождествепская О. А. История письма в средние века. М.; Л.,
193G. С. 57.
300
«полный горячей внутренней жизни и молодого интереса к мель-
чайшим деталям научных исследований в близких ему областях».
Эти слова о горячей внутренней жизни и молодом интересе к
пауке я заимствую у самой О. А. Только сказала опа их об ис-
торике, значительно уступавшем ей и в первом, и во второмв.
Опи более приложимы к ее незабвенному, дорогому образу.
К концу жизни все умереннее, все осторожнее употребляешь
слово «счастье». Все лучше понимаешь, что счастье — это ред-
чайшее и очень хрупкое явление. И все же и теперь, в старости,
я могу употребить это слово, ощущая долгий период моего взро-
сления в деле исторической науки. Общение с О. А. было для
меня как историка счастьем. Она была подлинным учителем
науки — ей было что показать, чему научить, что оставить после
себя.
А. Д. Люблинская
ЛЕКЦИИ
О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКОЙ
Большая аудитория-амфитеатр Бестужевских курсов бывала
всегда переполнена на лекциях О. А. Добиаш-Рождественской.
На них присутствовали не только курсистки историко-филоло-
гического факультета, но и многие из тех, для кого они в про-
грамме не значились. Общее мнение было таково, что лекции
удивительно интересны.
На курсах было много превосходных лекторов — почти весь
цвет петербургской профессуры, и тем не менее авторитет и
репутация молодой преподавательницы сложились рано и
быстро.
Опа была первой женщиной-специалистом по истории сред-
них веков п латинской палеографии, защитившей в 1915 г. ма-
гистерскую диссертацию (впоследствии, в 1918 г., О. А. защи-
тила докторскую диссертацию и была избрана профессором,
а в 1929 г.—членом-корреспондентом АН СССР). В особом вни-
мании к лекциям молодой женщины сказывалась и немалая доля
восхищения ее прекрасной судьбой — для многпх слушательниц
опа казалась (а потом и оказалась) воплощением собственных
мечтаний о занятиях наукой как о жизненном призвапии. Но и
помимо г>того особого оттенка повышенный интерес к лекциям
О. А. был вполне заслуженным.
О. А. прошла отличную школу русской и французской медие-
вистики вообще и лекторского искусства в частности. Лекции ее
учителя профессора И. М. Гревса были превосходны и по форме,
и по содержанию. На пих были воспитаны мпогие поколепия ис-
ториков-студентов и курсисток. Кроме того, опи бывали прекрас-
но произнесены, т. е. полпый их написапиый текст прочтен так
свободно, словно оп был не паписаи, а сочииеп тут же. На деле
301
лектор, прекрасно его помня, все же зачастую на него взглядывал,
но это ничуть не связывало его в свободе речи.
Многие учились этому у И. М., но далеко не всегда успешно:
боязнь оторваться от текста и тем его «испортить» лишала той
свободы, которая у И. М. давала иллюзию импровизации и сооб-
щала слушателям уверенное спокойствие. Ольга Антоновна ока-
залась ученицей удачливой, но самостоятельной (о чем ниже).
Профессоры-французы (Ш. Ланглуа, Ф. Лот) уже в силу тради-
ций французской высшей школы были ораторами еще со сту-
денческой (если не со школьной) скамьи. Им О. А. не подража-
ла, но научилась у них многому, прежде всего четкости во
всем — в построении лекции, в формулировках.
К 1911 г., когда О. А. вернулась из Парижа, из трехлетней
командировки, и начала работать на Бестужевских курсах —
вести семинарские занятия и читать лекции, там уже давно была
принята так называемая предметная система. Для историчен она
означала следующее. По большим разделам истории (древний
мир, история средних веков и т. д.) общие курсы не читались,
но экзамены по ним были обязательны на основе солидных учеб-
ников и специальной литературы. Центр тяжести был возложен
на семинарские занятия и специальные курсы. Разумеется, слу-
шание таких специальных курсов требовало немалой подготовки
и значительных усилий. Робкие и ленивые бывали отпугнуты
уже на первых двух-трех лекциях, зато преодолевшие были неиз-
менно вознаграждены.
Выбор темы специального курса и оснащение его литературой
и источниками представляют для преподавателя большие первич-
ные трудности (в дальнейшем они с избытком перекрываются
трудностями другого рода), так как требуют обоснования темы и
введения слушателей прямо в «лабораторию» научпого анализа.
При этом для слушателей должна быть исключена даже види-
мость «обучения» от простого к сложному; нередко его прямо
внедряют в самую сердцевину запутаннейшей многолетней дис-
куссии. Именно так обстоит дело с теми, которые О. А. избирала
для своих курсов. В каждой лекции ставилась отчетливая задача
показа спорности той или иной концепции, и это требовало
большой четкости и ясности изложения. Такой трудной задаче
лекции должпа была соответствовать внешняя совершенная про-
стота ее произпесепия. Никаких ораторских приемов и эффектов,
возгласов, патетических пауз — ничто не должно отвлекать (или
развлекать) слушателей от их работы слушания и усвоения.
«Ольга Антоновна появлялась в аудитории... кланялась пос-
пешпо, улыбалась своей милой, немпого растерянной и озабо-
ченной улыбкой, всходила на кафедру и — скользнув взглядом
по скамьям — сосредоточенно начинала лекцшо. Вначале она
всегда говорила с какпм-то усилием, словно с трудом входила
в мир. о котором должпа была нам поведать, и с усилием отры-
валась от мешавшего ей впешпего окружения, но после несколь-
ких фраз поток прорывался и начиналась блестящая, сперкато-
302
щая, легко льющаяся речь». Так, совершенно точно записала
свои впечатления ученица О. А. Екатерина Николаевна Чехова,
слушавшая ее лекции на Бестужевских курсах в 1911—1915 гг.
Эта манера не изменилась и дальше, когда начиная с 1919 г.
О. А. стала читать лекции не в многолюдном амфитеатре Бес-
тужевских курсов, а небольшой группе студентов и студенток в
маленькой комнатке кабинета вспомогательных исторических дис-
циплин в ректорском доме Петербургского университета. Тогда
стала ясна причина того видимого усилия, которое она всегда
должна была превозмогать в начале лекции (или вводного слова
к семинарскому занятию). Это было волнение лектора. Оно дей-
ствительно преодолевалось через несколько минут, но с него на-
чиналась каждая лекция.
Несмотря на свой огромный лекционный опыт, на уверенность
в ораторском мастерстве, на полное владение материалом, на
дружелюбнейшую обстановку, О. А. волновалась в первые мину-
ты так, словно это было ее первое выступление. Поэтому лекция
начиналась негромко, совсем не эффектно, но и отнюдь не буд-
нично. Она начиналась несколько смущенно, и первые минуты
воспринимались как своего рода вступление к предстоящему.
В этом смущении все было искренне, не было и намека на став-
шую привычною манерность. Наоборот, сразу же возникало ощу-
щение неподдельной свежести, «первичности» темы и «единст-
венности» предстоящего ее постижения.
Конспекты лекций О. А. очень обширны и порой могут ввести
в заблуждение в том плане, что блеск речи кажется придуман-
ным и записанным заранее. На деле значительная часть записей
состоит из цитат источников в переводе и в подлиннике. Ос-
тальное представляет собой развернутый план лекции со мно-
гими «цельными» фразами. Однако они отнюдь не всегда бывали
произнесены именно в этой форме. Готовясь к лекции, О. А. тща-
тельпо продумывала все ее детали и вообще вкладывала в нее
огромный труд. (Она часто говорила, что молодой преподаватель
должен готовить двухчасовую лекцию в течение целой недели.)
Но она была «привязана» к своим записям лишь по части цитат.
Остальное было продумано, но не произнесено по написанному,
а рассказано. В голове уже все уложилось, и можно было сво-
бодно этим всем распорядиться — кое-что усилить, или опустить,
или расцветить собственным впечатлением от города, страны, ру-
кописи, источника, чем-то восхититься, над чем-то поиронизи-
ровать.
Благодаря предметной системе О. А. читала специальные
курсы по любимым ею темам (напр., «Введение в историю кре-
стовых походов» или «Франция в позднее средневековье»), при
которых необходимо предполагается твердое знание истории сред-
них веков и лектор спокойно может опустить общеизвестный ма-
териал, сосредоточиваясь лишь на избранной теме. Поэтому
О. А. видела свою задачу пе только в том, чтобы обрисовать в
лекциях состояние научных исследований в данное время, но
303
и конкретно показать сам процесс исследования на примере чу-
жих и собственных изысканий. При этом подробная характери-
стика источников ставилась во главу угла, и под этим же углом
зрения оценивались, т. е. критически проверялись, предшествую-
щие исторические труды. Зачастую один и тот же источник или
группа источников оказывались объектом оживленной историо-
графической дискуссии, порождавшей различные взгляды и тео-
рии. Так эвристика пронизывала изложение.
Лекции О. А. было трудно записывать, хотелось слушать, не
отрывая внимания на запись. Многие слушатели (в том числе и
я) записывали в кратчайшей форме лишь основные положения
и затем восстанавливали по заметкам и памяти подробный план
лекции. К тому же цитаты из источников О. А. всегда читала
дважды: сперва в переводе, затем в подлиннике, медленно и
раздельно, подчеркивая голосом отдельные места и повторяя ме-
стонахождение цитаты, так что ее можно было вставить по изда-
нию (или записать его). Этого было достаточно для того, чтобы
лекция вся прекрасно укладывалась в памяти, прекрасно вос-
соединяясь с предыдущей, тоже уже уложившейся в памяти,
и наращивая таким путем некий блок большого курса. Чему бы
он ни был конкретно посвящен, по существу, это был рассказ
о том, как движется наука истории, т. е. самое увлекательное
для молодых и неискушенных умов, да и не только для них.
Не менее увлекательным был в лекциях О. А. рассказ о лю-
дях той или иной эпохи. После живого изложения историографи-
ческих теорий и концепций на первый план выступали и зани-
мали его в своем непрестанном движении средневековые люди —
горожане, студенты, рыцари, крестьяне, короли, папы, сельские
священники, ученые и неученые монахи. Люди разных судеб,
разного положения, они в изображении О. А. никогда не превра-
щались в отвлеченные социологические схемы, но приобретали
живительную неповторимость индивидуального или типического
образа. О. А., несомненно, обладала талантом литературного обоб-
щения, однако черты характера ее героев всегда были точно ад-
ресованы источником, чья достоверность была критически про-
ворена и перепроверена, зачастую на лекции же.
Такая живость воображения и живописность изображепия
(ими отличались также лекции С. Ф. Платонова о Смутном вре-
мени) находили себе широкий отклик в молодежной аудитории.
Я подчеркиваю необходимость единства этих двух элемептов не
только у лектора, по и у слушателей. Лектор живописал словами
искусно соединенные им на основе достоверных свидетельств
прошлого с их «живыми» словами те или иные исторические си-
туации и события, слушатели переводили эти искусные живо-
писные и «живые» слова в свои зрительные и мыслительные об-
разы. Объединялась работа мысли и воображения. Это было чрез-
вычайно иптересно, полезпо во всех отпошепиях, брало много сил
(ибо требовало непрерывного напряжения воспринимающего вни-
мания и собственной мысли), давало историческое образование
30'*
куда более широкое, чем тема курса, и запоминалось на всю
жизнь, обогащая тоже глубже, чем тема курса.
Литературный талант О. А. сказывался столь же ярко в рус-
ском языке ее переводов и в ее языке вообще. Переводы были
очень точны по сути и безукоризненны по языку, т. е. лишены
ненужных архаизмов в словах и синтаксисе (порой подобные ар-
хаизмы, особенно в синтаксисе, призваны якобы передать «дух
эпохи», а на деле обличают неумелость переводчика). Однако
стиль языка эпохи О. А. всегда выражала прекрасно: латынь
ученого трактата или папского послания отлична в ее переводе
от латыни рыцарской хропики и прекрасно переданы простые
формы нарождающихся национальных языков.
Язык О. А., как письменный, так и устный, был необыкно-
венно богат. Ее печатные труды дают хорошее представление
о языке ее лекций и обычного общения с людьми именно по-
тому, что она писала, почти как говорила. Может быть, богатая
изысканность напнсапного отражалась в устной речи как некая
манерная усложненность? Такая мысль естественно возникает у
тех, кто может лишь читать работы О. А. Но здесь-то и нужно
обратить внимание на подчеркнутое мпою словечко «почти».
В нем вся суть. В трудах О. А. усложнены главным образом
(да и то не всегда) конструкции фраз. В устной речи они были
проще. Иногда утомляла ухо и мозг изысканность стиля и ме-
тафор, но нередко они были так свежи, так неожиданно метко
и ярко восстанавливали язык и стиль эпохи, так хорошо в нее
внедрялись, что многие тоже запоминались на всю жизнь.
Была в лекциях О. А. (а также С. Ф. Платонова) еще одна
особенность: они всегда проходили в полной тишине и неподвиж-
ности. Ни смеха, ни движения на скамьях, ни даже самых крат-
ких переговоров. Словно вся аудитория замирала, не отрываясь
от уст лектора, и прочее для нее не существовало. Звонок об-
рывал это слушание, и чувствовалось некоторое утомление, но
при начале второго часа лекции оно сразу же исчезало, чтобы
вернуться усиленным после ее конца. Во время же самой лекции
о нем не было и помину. А между тем оно так присуще слуша-
нию! Вспомним «Скучную историю» Чехова, слова профессора,
читающего свои лекции с радостью и страстью: «Читаешь чет-
верть, полчаса и вот замечаешь, что студенты начинают погля-
дывать на потолок... один полезет за платком, другой сядет по-
удобнее, третий улыбнется своим Мыслям... Это значит, что вни-
мание утомлено. Нужно принять меры. Пользуясь первым
удобным случаем, я говорю какой-пибудь каламбур. Все полто-
раста лиц широко улыбаются, глаза весело блестят, слышится
ненадолго гул моря... Я тоже смеюсь. Внимание освежилось,
и я могу продолжать». Подобного «освежения внимания» на
лекциях О. А. и С. Ф. не происходило, хотя в них порой было
чему посмеяться (не каламбуру, разумеется!), вероятно, потому,
что слушатели чувствовали — нельзя, неэкономно прервать свою
собственную напряженную работу восприятия и мысли. В пере-
305
рыве и после лекции охотно вспоминались смешные слова и си-
туации, охотно над ними смеялись... и быстро их забывали. Лек-
ция же не забывалась.
Каждый лектор знает, как важна для успеха даже единичной
лекции, т. е. для ее эффективности, та своеобразная форма обще-
ния с аудиторией, которая ощущается почти сразу же и для мно-
гих в слова непереводима, хотя наличие ее бесспорно. Педагоги-
ческий опыт О. А. был богат и разнообразен, разнообразны были
и формы общения, но главной всегда была та, что выработалась
у нее, как у преподавателя высшей школы: общение с аудито-
рией, постоянной в течение данного курса, но неоднозначной
(состоящей из слушателей, уже знакомых по семинариям и преж-
ним курсам и вовсе незнакомых), к тому же аудиторией, на лек-
циях безгласной, словом достаточно трудной для лектора. После
1919 г. и в 1934—1939 гг., когда лекции О. А. слушала небольшая
постоянная группа студентов и аспирантов, уже становящихся
товарищами по работе, она всегда видела перед собой знакомые
ц близкие ей лица, поэтому общение было прямым и непринуж-
денным. Но в пору регулярных лекций для многочисленной
аудитории на Бестужевских курсах О. А. должна была вырабо-
тать подходящую для себя форму общения со слушателями.
Е. Н. Чехова пишет: «О. А. говорила, что для нее имеет боль-
шое значение, если в аудитории присутствует группа, известная
ей, резонирующая определенным образом. Как-то в конце года,
прощаясь с одной из своих учениц, она сказала ей с сердечной
теплотой: „Благодарю Вас за то, что Вы посещали мои лекции.
Мне было легко читать их, зная, что вы их слушаете. Вы помо-
гали мне в моей работе'4. И это были не пустые слова. О. А.
была искренним человеком, она никогда ничего не говорила про-
сто так, из любезности... Очень сенситивная, О. А. остро ощуща-
ла настроение аудитории, ее сочувственное внимание, ее без-
молвный отзвук. Она ценила контакт с ней, он был ей важен,
он ее раскрывал. Лекции были для нее совместным творчеством
лектора и аудитории, „общим деланием44. ...Слушая О. А., каж-
дый чувствовал себя умнее, проницательнее, все способности обо-
стрялись». Последнее замечание Е. Н. Чеховой особенно точно и
ценно. Молчание на лекциях О. Ам даже в те минуты, когда слова,
произнесенные другим лектором, вызвали бы смех, «гул моря» и
«освежение внимания», объясняется пмепно тем, что не хотелось
как-либо разбивать состояние «обостренных способностей». О. А.
это понимала и к этому стремилась. Поэтому никогда не делала
паузы после какого-либо «смешного» слова пли «забавной» цитаты,
как поступал чеховскпй профессор, смеявшийся каламбуру вме-
сте со студентами. Она не оставляла места для «освежения вни-
мания». Таким путем, кроме всего прочего, воспитывалась также
и суровая дисциплина слушания и воспрпятия.
Нет смысла переводить эти воспомипапия о лекторском искус-
стве замечательного ученого в ассортимент неких советов. Ора-
торский талант, поскольку он оригинален и эффективен, лишь в
306
какой-то мере является результатом подражания или усвоения.
Но, и будучи врожденным (как любой талант), он может быть
хорошо или дурно направлен. У О. А. были в этом отношении
прекрасные учителя, уберегшие ее от дурного и не погнувшие
ее самостоятельного развития как лектора. Сущность же ее ма-
стерства заключалась в громадных («нужно знать в 10 раз боль-
ше того, что скажешь») знаниях, в превосходной памяти, всегда
стоявшей настороже, чтобы можно было извлечь из пее — при
свободной речи на лекции — вещь самую яркую, самую нужную
в данный момент, в необычном богатстве тонко нюансированного
языка. И еще в том, что каждый слушатель ощущал и понимал,
что лекция читается в первую очередь «для него». Может быть,
именно в этом и кроется секрет и успех всякого подлинного ора-
тора, в том числе и лектора.
А. В. Банк
ВСТРЕЧИ
С О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКОЙ
Мне посчастливилось встретиться с Ольгой Антоновной До-
биаш-Рождественской в ранней молодости, когда я была студент-
кой II курса Ленинградского университета.
Это было время, известное как период господства так называе-
мой школы Покровского. На факультете общественных наук посте-
пенно сокращалось число исторических курсов и семинаров,
и мне не довелось слушать блестящих, по общему мнению, лек-
ций Ольги Антоновны по истории средних веков. Но еще в
школьные годы мне был привит моим учителем Н. П. Анциферо-
вым интерес к конкретной истории, многие мои старшие товари-
щи по б. Тенишевскому училищу уже занимались у II. М. Грев-
са и О. А. Добнаш-Рождественской, и в 1924 г. я начала слушать
курс латинской палеографии, который вела тогда О. А.
Занятия проходили в кабинете вспомогательных дисциплин,
который помещался в подвальном помещении небольшого дома
напротив главного здания университета. Здесь были сосредоточе-
ны все справочники и пособия, необходимые для занятий меди-
евистикой (в 1921 г. О. А. была специально командирована за
границу для оборудования кабинета). О. А. постепенно знакоми-
ла нас с ними. Не перечисляя их здесь, скажу только, что этот
метод О. А.— метод введения в науку посредством визуального,
наглядного знакомства с необходимыми справочниками был ус-
иооп мною и в пзвестпон мере использовап позднее в запятиях
со студентами.
Помнится, что именно во время этих занятии О. А. вспоми-
нала, как при сдаче экзаменов в Ecole dcs Chartes учителя запер-
ли ее па несколько часов в кабппет, где находились все необхо-
307
димые издания, которыми было разрешено пользоваться для под-
готовки ответов.
Пользуясь справочниками, находившимися в кабинете, мы в
ходе занятий выполняли небольшие специальные работы палеог-
рафического характера. У меня сохранилось два небольших со-
общения: о Беде Достопочтенном и посвященное гпмну Богома-
тери.
Курс латинской палеографии, сопровождавшийся практиче-
скими занятиями, О. А. вела строго систематически (примерно в
рамках изданной ею позднее книги «История письма в средние
века»): она приносила с собой фотографии образцов рукописей
различного письма, заставляла нас читать их, постепенно нара-
щивая трудности. Помню, с какими усилиями преодолевали мы
трудности меровипгского курсива или равеннского письма. Не-
сомненно, что навыки по расшифровке труднейших средневеко-
вых документов, привитые в юности О. А., способствовали чтению
трудных почерков на разных языках в течение всей жизни.
На следующем этапе обучения О. А. знакомила нас с подлин-
ной рукописью Государственной Публичной библиотеки (из кол-
лекции Дубровского). Каждому из нас было поручено прочесть,
перевести и прокомментировать отрывки из сборника «голиардп-
Kii» — средневековой студенческой поэзии. Мне достались два
отрывка (которые сохранились у меня по сей день): «О пьян-
стве» и «Приветствие». О. А. сама в эти годы много занималась
голнардической поэзией, позднее она выпустила в Париже ее
корпус с обширным введением и комментариями, и мы, таким
образом, были введены в самую лабораторию ее научной работы.
В квартиру О. А., а иногда в Публичную библиотеку мы при-
ходили для консультации и, несмотря на внешнюю строгость хо-
зяйки, чувствовали себя просто, хотя, конечно, в соответствии с
юным возрастом и несколько смущепно. Помню, как О. А. уте-
шала меня, напуганную сломавшимся подо мною стулом. Помню,
как она назначила мне очередную консультацию на день моего
рождения: мне должно было исполниться 19 лет, и я сказала ей
об этом, заявив при этом: «Я, конечно, Ольга Антоновна, этот
день теперь уже не справляю, но могут прийти гости», на что
О. А., улыбнувшись, заметила: «А я, Алиса Владимировна
(всех пас опа называла обязательно по имени и отчеству), еще
справляю», и, конечно, перенесла консультацию на другой день.
В 1926—1927 гг. я принимала участие в ее семинаре по «То-
пографии Парижа». В сохранившейся с тех пор записной книжке
ее рукой написана библиография к моему докладу; тут же также
ее рукой записаны часы ее пребывания в Публичной библиотеке
и план моей предполагаемой работы. На самой работе «Топогра-
фия правого берега Парижа» имеются ее пометки. Ольга Антонов-
на была исключительно внимательным и заботливым учителем,
паставлявшпм учеппков па всех этапах их работы, а в известной
мере и жизни.
Я берегу ее книгу «Крестом и мечом. Приключения Рпчар-
308
да I Львиное Сердце». На ней дарственная надпись: «Дорогой
учеппце Алисе Владимировне Банк в память о трудных и хоро-
ших годах смятенной жизни и совместной работы эту книжку,
отчасти выросшую из общих странствий по морям англо-норманн-
ских хроник, с искренней симпатией дарит автор. Petropoli,
1925».
О. А. ошиблась! В этом я не принимала участия, но вовле-
кать студентов в свою научную работу было, как я уже говори-
ла, ее методом.
О. А. была очень прямым и искренним человеком. На всю
жизнь запомнилось мне, как честпо и мужественно она в глаза
сказала одной пз своих учениц, милой девушке, имевшей наме-
рение заниматься наукой: «Нет, я Вам этого не советую; все
равно из этого ничего не выйдет! Лучше работайте в библиоте-
ке!».
Прошло несколько лет. Обстоятельства сложились так, что я
кончала университет как византинист и в 1928 г. защищала дип-
ломную работу на тему «Пиршественные сцены в византийском
искусстве», предложенную моим руководителем А. П. Смирно-
вым. Я пыталась искать в византийском искусстве крохи отраже-
ния реальной жизни. О. А. не потеряла интереса ко мпе и за-
хотела познакомиться с моей работой. Когда после прочтения я
спросила ее мнение, она сказала: «Работа у Вас хорошая, все
так, по... разве это главное в византийском искусстве?!» Ее слова
меня глубоко огорчили, и только десятилетиями позже я оцени-
ла справедливость ее оценки.
Прошли годы. С 1931 г. я работала в Эрмитаже и редко ви-
делась с О. А., иногда слышала о ней от отца, В. Э. Банка, ко-
торый много лот был ученым секретарем ГПБ. Вповь мы встре-
тились с О. А. в 1934 г. на возрожденном истфаке. Я была в
группе аспирантов-историков первого выпуска. Вместе со мной
аспирантами кафедры средних веков были А. С. Бартенев и
В. И. Холмогоров, талаптливыо люди, не успевшие развить своей
научной деятельности вследствие войны, а также С. М. Пумпян-
ский и Б. Я. Рамм. Моим научным руководителем был выдаю-
щийся визаптинист-палеограф проф. В. Н. Бенешевпч, старый
суровый человек. Он дал мне учебное задание по сличепию не-
скольких рукописей «Земледельческого закона». Я делала отчет-
ный доклад на заседании кафедры. Присутствовавшая на заседа-
нии Ольга Антоновна внимательно слушала и дала положитель-
ную оценку этой моей работы.
Не так давно, подводя итоги своей работы на большом юби-
лейном собрании, я вспоминала своих учителей, которыми судьба
меня пе обделила. Одним из первых я назвала имя Ольги Анто-
новпы Добиаш-Рождествеиской. Школа научного метода, прой-
денная у нее, оказалась незаменимой и нужной на всю жизнь.
309
О. Б. Враская
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
ОБ О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКОЙ
Окончив весною 1922 г. школу, я с несколькими одноклассни-
ками поступила в Ленинградский университет на факультет об-
щественных наук. В школе нашим преподавателем истории ц
воспитателем класса был Н. П. Анциферов, блестящий историк-
краевед и литературовед, любимый ученик И. М. Гревса. Его за-
мечательные уроки, интереснейшие экскурсии по городу и при-
городам, посещение с ним Эрмитажа — в его тогда тихих и
пустынных залах мы учились по памятникам искусства вникать
в особенности той или иной эпохи; смысл и тональность его
беседы, всегда спокойной, серьезной и глубоко гуманной, убеди-
тельно проникали в нас и решительно привлекали к специально-
сти историка.
В университете мы слушали замечательные по насыщенности,
стилистически безукоризненные лекции профессора С. Ф. Плато-
нова о Смутном времени, А. Е. Преснякова, виртуозно разбирав-
шегося в сложнейшей исторической обстановке Литовской Руси;
занимались в семинарии по секциям Парижа времен Француз-
ской революции у профессора Е. В. Тарле и слушали его изуми-
тельные лекции, которые он, запаздывая и бросив тяжеленный
портфель, начинал стремительно, сходу, сразу захватывая ауди-
торию, всегда бурно и восторженно его благодарившую... Но со-
вершенно особое значеппе имели для меня и моих друзей заня-
тия у профессоров-медиевистов — Ивана Михайловича Гревса и
Ольги Антоновны Добиаш-Рождественской. О них я много слы-
шала с детства от моей тетушки Н. С. Боткиной-Враской, учени-
цы И. М. Гревса, защитившей диссертацию в Гейдельберге и
приглашенной в 1908 г. преподавать на Бестужевские курсы.
Семинарии И. М., в которых мы занимались несколько лет,
были посвящены культуре IV в., хронике Дино Компапыг, про-
изведениям Данте — его трактату «De monarchia», «Новой жиз-
ни», «Божественной комедии». Еще одна сторона средневековья
открылась нам, когда мы стали изучать Франциска Ассизского.
Семинарии И. М. Гревса были великолепной школой культуры и
гуманности. Все мы слушали замечательные лекции О. А. Доби-
аш-Рождественской. Говорила О. А. необыкновенно хорошо, ее
лекции поражали яркостью красок, изысканной образностью, жи-
вым и вдохновенным восприятием прошлого — и при этом они
были очень продуманно и четко построены. О. А. не была кра-
сива в обычном смысле слова, но выражение ее лица, глаз было
настолько значительным и одухотворенным, что она казалась нам
прекрасной.
В семинарии О. А. по латинской палеографии, изучая мате-
риалы хартий Кремоны, мы познакомились с учениками О. А.
310
несколько более старшего поколения: А. Д. Стефанович (впо-
следствии Люблинская), В. С. Люблинским, С. А. Ушаковым,
]3. В. Бахтиным. Иногда появлялась всегда серьезная и сосредо-
точенная, обычно с еловой веточкой в руке, еще молодая, но
уже широко известная замечательная пианистка М. В. Юдина,
дружившая с Люблинскими.
Рабочая атмосфера семинариев О. А., их деловая и дружеская
обстановка очень живо и точно воспроизведены в воспоминаниях
Е. Н. Чеховой. В моей памяти они запечатлелись именно так,
как описывает их Екатерина Николаевна, хотя она и училась
десятью годами раньше.
В постановке семинариев И. М. Гревса и О. А. Добпаш-Рож-
доственской были общие черты, но были и пекоторые отличия.
Оба они много требовали от учеников в плане знания языков,
оба внимательно и заботливо вводили пас в круг необходимой
справочной литературы, специальной библиографии, учили обра-
щаться с источниками. Но О. А. подробнее останавливалась на
памятниках материальной культуры и особенно тщательно изла-
гала все связанное с историей письма и рукописной книги.
Особо следует еще раз подчеркнуть человеческую значитель-
ность и моральную высоту семинариев наших учителей. Отлично
сказала об этом М. В. Юдина: «Ученый, увы, из меня не полу-
чился, музыка меня очень отвлекла, но я счастлива тем, что в
меня крепко были вложены некие основы интеллектуального и
этического бытия вообще... я получила некие ключи к гумани-
тарному познанию вообще, необозримое поле мышления в целом,
из коего могу черпать до гробовой доски...» '*.
Обстоятельства сложились так, что мне довелось встретиться
с блестящим талантом Ольги Антоновны в иных стенах и усло-
виях. Начав работу в Государственной Публичной библиотеке в
1925 г., я училась одновременно в Институте истории искусств,
где специализировалась на истории гравюры. Ранняя печатная
книга и гравюра в первоклассном отечественном книгохранилище
представлены отлично; в отдел рукописей с сокровищами отече-
ственной и зарубежной книги и миниатюры я как читательница
тоже уже проникла. С бесконечной жадностью читала и смотре-
ла все, что могла, из этих областей, работая первое время па
совсем ином участке — в читальном зале. Но со мною в одной
смене был В. С. Люблинский, и ему я обязана бесконечно драго-
ценными постоянными беседами. Он раньше меня покинул чи-
тальный зал и вскоре с величайшим увлечением занялся разбо-
ром замечательной, несравненной коллекции исторических книг
библиотеки, среди которых он чрезвычайно ценил книгу — до-
кумент своей эпохи, и особеппо блестящей поры Возрождения.
В богатейшем Отделе рукописей библиотеки работала
О. А. Добиаш-Рождествепская и ряд ее учеников. О. А. усиленно
'* Юдина М. В. Немного о людях Лсшшграда // Мария Вениаминовна
Юдина: Статьи, воспомппаппя, материалы. М., 1978. С. 219.
311
добивалась публикации их работ. Первые работы А. Д.
и В. С. Люблинских, В. В. Бахтина, С. А. Ушакова, Г. А. Штер-
на увидели свет на страницах сборника «Средневековье в руко-
писях Публичной библиотеки», издававшегося О. А. К сожале-
нию, жизнь сложилась так, что не все они сумели в дальнейшем
заниматься медиевистикой.
Вскоре стало известно, что О. А. устраивает выставку запад-
ных рукописных часовников с миниатюрами и будет давать к ней
пояснения. Выставка просуществовала педелю — с 28 марта по
4 апреля 1926 г. Представленные на ней экспонаты были совер-
шенно замечательны и вызвали всеобщее восхищение. Встает в
памяти картппа, как обменивались своими впечатлениями тон-
чайшие зпатоки искусства: поэт-переводчик М. Л. Лозинский,
долгие годы возглавлявший Отдел искусств в нашей библиотеке,
и художник, хранитель Эрмитажа С. П. Яремич. Вступительное
слово О. А. было потом напечатано2*. Но ее живое слово по
впечатлению, которое хранит память, такое же точное, насыщен-
ное, было короче, ярче, на том необычайном творческом уровне,
который сродни поэзии. Она сказала в самом начале, что эта вы-
ставка предварительная и будет повторена в другой комбинации.
И действительно, в последующие годы ее мысль, очевидно,
постоянно возвращалась к заданной цели. Опыт ученого продол-
жал накапливаться, и в 1928 г. она вновь запялась организацией
большой постоянной выставки истории средневековой письменно-
сти, просуществовавшей с некоторыми изменениями до 1941 г.
и возобновленной по расширенной программе уже после Великой
Отечественной войны. Эта выставка дала толчок развитию всей
экспозиционной и экскурсионной работы в библиотеке. О. А. проч-
ла для экскурсоводов четыре лекции по выставке и одпу —
A. Д. Люблинская. Лекции эти охватывали всю историю запад-
ной рукописной книги и были прочитаны с обычной для О. А.
яркостью. Слушая их, я вспоминала заключительные слова речи
М. Л. Лозинского на торжественном заседании в ГПБ памяти
B. В. Стасова 7.XI 1924 г. (цит, по тексту, переданному мне в
свое время М. Л.): «Чудеснейшее из чудес земли — человеческая
мысль — пылает легким и мимолетным пламенем в своей неуло-
вимой и невещественной красоте. И нет в этом мире высшей дра-
гоценности, чем ее хрупкие следы. Священны камень, глина,
воск, звериная кожа, на которых ее прикосновение выжгло гово-
рящие зпаки — письмена. На этих таблицах, в этих свитках,
в этих книгах спит преображенпая в начертаниях мысль; и через
годы, через века, через тысячелетия пробуждается она от сна,
оживленная чьим-то внимательным взглядом, чтобы воскреснуть
вечно молодой в чьем-то сознании. И давно миновавшее прошлое,
переплыв в рукотворном Ковчеге океаны тьмы, ступает па повый
берег, торжествуя над временем и смертью».
2* Добиаш-Рождественекая О. Л. Выставка западных часовпиков с ми-
ниатюрами в Публичной библиотеке // Библиотечное обозрение, 1027.
Кн. 1-2. С. 3-18.
312
Много десятилетий я имела радость демонстрировать эту за-
мечательную выставку и слышать восторженные отклики и рядо-
вых, неискушенных посетителей, и многих выдающихся ученых,
таких, как А. Мазон. И все время вспоминала лекции О. А.,
бывшие для меня в свое время настоящим откровением.
За полвека работы в Публичной библиотеке мне довелось
знать многих замечательных людей, служивших в ней. В их числе
были такие выдающиеся деятели русской науки и культуры, как
знаменитый хранитель Отдела рукописей И. А. Бычков, академи-
ки Н. Я. Марр и В. Ф. Шишмарев, Н. В. Пигулевская, М. Л. Ло-
зинский и многие, многие другие. В этом ряду имя Ольги Ан-
тоновны Добиаш-Рождественской — одно из самых блестящих,
памятных и дорогих.
Б. С. Каганович
О НАУЧНОМ НАСЛЕДИИ
О. А, ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКОЙ
Ольга Антоновна Добиаш-Рождественская скончалась 30 ав-
густа 1939 г., за день до начала второй мировой войны.
В оставшиеся до нападения Гитлера на СССР тревожные два года
А. Д. Люблинской был разобран ее архив, доставленный в
Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки
им. Салтыкова-Щедрина, где О. А. проработала 17 лет, но до из-
дания ее трудов дело в ту пору не дошло. Среди миллионов
жертв Великой Отечественной войны были многие ученики и со-
временники Добиаш-Рождественской. После войны в силу раз-
ных обстоятельств при всем признании замечательных заслуг
О. А. Добиаш-Рождественской как палеографа п мастера вспомо-
гательных исторических дисциплин исторические ее работы ока-
зались несколько в тени и многие из них, неопубликованные при
жизни, так и пе увидели света.
Между тем О. А. Добиаш-Рождественская была не только
исключительным знактоком вспомогательных дисциплин медие-
вистики и создателем в СССР школы латинской палеографии, но
и крупнейшим историком: историком-исследователем и истори-
ком-художником. Работы ее и сегодня, спустя 45 лет после смер-
ти автора, поражают не только своим литературным блеском, но
и очень современным звучанием, часто прямо-таки предварением
ряда тем и выводов современной медиевистики.
Первая в России женщина — магистр и доктор всеобщей исто-
рии, вообще единственная женщина, защитившая в старом уни-
верситете докторскую диссертацию по гуманитарным паукам и
ставшая в 1929 г. членом-корреспондентом АН СССР, один из
самых блестящих профессоров Бестужевских курсов и Ленин-
градского университета, Ольга Антоновпа Добиаш-Рождествсн-
313
екая сочетала в себе традиции русской и французской научных
школ, и, по удачной формулировке А. Д. Люблинской, именно эта
комбинация сделала из нее «ученого действительно европейского
масшатаба» \ Об этих двух сформировавших ее школах О. А. До-
биаш-Рождественская много раз с благодарностью вспоминала в
предисловиях п посвящениях своих работ, очень хорошо она го-
ворит о них в публикуемых впервые в настоящем томе мемуар-
ных очерках.
Русская школа — хотя О. А. слушала в студенческие годы
Г. В. Форстена, Н. И. Кареева, С. Ф. Платонова, М. И. Ростов-
цева — это прежде всего Иван Михайлович Гревс, любимый учи-
тель и друг на протяжении десятилетий, о котором она говори-
ла в предисловии к своей магистерской диссертации: «Под вдох-
новляющими и зовущими к труду впечатлениями его лекций и
практических занятий на всю жизнь слагались вкусы и рабочие
привычки его учеников, навсегда определялись многие элементы
их исторического мировоззрения» 2. Самой возможностью науч-
ной работы О. А. Добиаш была обязана Гревсу, который добил-
ся ее приглашепия преподавательницей Бестужевских курсов
после шестилетней работы в средней школе и позднее команди-
рования па три года в Париж, и благодарность к нему она со-
хранила на всю жизнь, хотя как ученый довольно скоро пре-
взошла его, что с присущим ему благородством признавал сам
Гревс (см. наст, изд., с. 295). И. М. Гревс в истории русской
науки остался как ученый типа Грановского, профессор-гума-
нист и энтузиаст средневековых штудий, воспитатель нескольких
поколений медиевистов-западников, О. А. Добпаш-Рождествен-
ская — прежде всего как очень крупный ученый-исследователь.
Французская школа Добиаш-Рождественской — это в первую
очередь Шарль-Виктор Ланглуа и Фердинанд Лот, которых
она часто и прочувствованно вспоминала, но также К. Пфистер
и К. Жюллиан, палеограф Э. Берже, искусствовед Э. Маль, исто-
рик-географ Видаль де ла Блаш и в какой-то степени «старики»
Г. Моно (зять А. И. Герцена) и Э. Лависс. Их она слушала в
Сорбонне, у них училась в Школе хартий и Школе высших ис-
следований, под их руководством занималась в рукописном отде-
ле Национальной библиотеки и многих французских архивах.
1 О научном творчестве О. А. Добиаш-Рождественской см.: Люблин-
ская А. Д. О. А. Добиаш-Рождественская как ученый//Учен. зап. ЛГУ.
Серия ист. наук, 1941. Вып. 12. С. 10-26; Она же. О. А. Добиаш-Рож-
дественская как историк // Средние века. М., 1942. Вып. 1. С. 212-226;
Библиография трудов О. А. Добиаш-Рождественской/Сост. А. Д. Люб-
линская и И. С. Шаркова//Там же. Мм 1966. Вып. 29. С. 179-186;
Воронова Т. П. Архив О. А. Добиаш-Рождественской в ГПБ им.
М. Е. Салтыкова-Щедрина // Там же. С. 187-190; Ершова М. В. О. А. До-
бпаш-Рождественская - историк западноевропейского средневековья. Пет-
розаводск, 1971: Автореф. канд. дис; Каганович Б. С. О. А. Добпаш-
Рождественская и ее научное наследие // Французский ежегодник, 1982.
М., 1984. С. 190-208.
2 Добиаш-Рождественская О. А. Церковное общество Фрапции XIII в.
Пг., 1914. Ч. I. Приход. С. II.
314
Она полюбила Францию, ее парод и культуру, оставаясь всегда
русским ученым и замечательным представителем русской ин-
теллигенции.
Свои первые ученые труды Добпаш-Рождествепская опубли-
ковала относительно поздно, в 1911 г., когда она защитила в
Сорбонне диссертацию «La vie paroissiale en France au XIII
siecle d'apres les actes episcopaux» ей было 37 лет, по путь ее
в науке был стремителен и блестящ, п уже очень скоро она за-
няла видное место в русской медиевистике. В 1914 г. она издала
по-русски новый вариант своей работы, почти вдвое расширенный
по сравнению с французским, «Церковное общество XIII в. во
Франции. Ч. I. Приход», защищенный ею в качестве магистер-
ской диссертации.
О. А. Добиаш-Рождественскую привлекает XIII век — время
больших еретических и мистических движений, век великих бо-
гословов, а во Франции также и время подчинения церкви коро-
левской власти, приведшего впоследствии к возникновению гал-
ликанства. Но тема О. А., по ее словам, «более скромная, хотя
не менее интересная для социолога: исследовать ту почву, на ко-
торой возникали эти движения, ту ткань мелких фактов повсе-
дневной жизни церковного общества, которая их окружала, их
питала и так часто их душила» (с. 1). Таким образом, это работа
не по истории церкви, а по истории общества и культуры, по-
скольку она исследует бытовой уклад и культурный уровень ду-
ховенства в тесном контексте окружающего его феодального об-
щества.
На основании большого круга разнообразных источников,
в значительной части не опубликованных, О. А. обрисовывает
обязанности приходских священников, их социальное, экономиче-
ское и юридическое положение, взаимоотношения высшего и
низшего духовенства, вражду приходских кюре со странствую-
щими монахами, наконец, жизнь и нравы клириков. Бытовая кар-
тина получается очень колоритная и, надо сказать, довольно
мрачная.
«В однообразном круговороте бедной жизни, вечно на одном
и том же месте, среди одпих и тех же людей, он (рядовой свя-
щенник.— Б. К.) подчинялся отупляющему воздействию косного
быта [...] Слабый, погруженный в „мир", которому его хотят
противопоставить, вовсе не аскет, часто пьяница и обжора, ино-
гда франт, чаще всего стяжатель, в большинстве случаев чело-
век робкий и простодушпый, добрый отец семейства, он предпо-
читает столковаться с „миром44, а не бороться с ним» (с. 168).
И. М. Гревс очень верно оценил книгу своей ученицы: «Это ра-
бота чистая в смысле определенности методов и аккуратности
аппарата и честная в смысле отношения к задаче, ко всему
делу» 3. По словам А. Д. Люблинской, «небольшая по размерам,
8 Гревс П. М. Роц. па кн.: О. А. Добиаш-Рождественская. Церковное об-
щество Франции XIII в.//Журнал Министерства нар. просвещения.
1915. Кг 9. С. 155-156.
315
но очень продуманная книга О. А. дает немало материала для
правильного понимания религиозной психологии средневекового
человека, и притом не изолированно, а в тесной связи с окружа-
ющей его действительностью» 4. А. Я. Гуревич усматривает точки
соприкосновения работы Добиаш-Рождественской с позднейшими
исследованиями Г. Лебра по социологии приходской рели-
гиозности во Франции 5. В русской научной литературе опреде-
ленную аналогию работе О. А. Добиаш-Рождествепской пред-
ставляет блестящая книга Б. А. Романова «Люди и нравы древ-
ней Руси. Историко-бытовые очерки XI—XIII вв.» (Л., 1947),
особенно в главах «Отцы духовные» и «Жизнь человека».
Вторая большая книга О. А. Добиаш-Рождественской —
«Культ св. Михаила в латинском средневековье V—XIII вв.»
(Пг., 1917), доставившая ей докторскую степень, выросла из
предыдущей работы, в которой О. А. первоначально хотела дать
главу о местных культах и праздниках. Из всех святых ее вни-
мание привлек архангел Михаил, культ которого, по ее словам,
интересен для историка. «Изучение святых составляет естест-
венную монополию историков литературы [...]. Но св. Михаил
не похож на других святых. С его легендой и культом связаны
явления, которые получают смысл только в общей атмосфере
окружающей их исторической жизни» (с. 383). «У архангела, по
крайней мере на Западе, есть своя содержательная историческая
биография. Она тесно связана с перипетиями судеб латинского
человечества [...]. Этим она заинтересовывает историка, который
может дополнить в ее изучении и освещении очень многим рабо-
ту филолога и исследователя религиозной мифологии и диалекти-
ки» (с. 388-389).
В этом ключе О. А. Добиаш-Рождественская, весьма невысо-
ко отозвавшись об официальной церковной трактовке, анализи-
рует элементы, из которых слагалась легенда о Михаиле (биб-
лейская ангелология, греческая демонология и латинское учение
о гениях, культ Меркурия и его аналоги в Галлии и Гермапии),
отмечая, что в культе ангелов и святых христианство отчасти
унаследовало и продолжило языческую религию «малых богов,
домашних гениев и мелких стихийных духов». Далее Ольга Анто-
новна прослеживает культ Михаила в меровипгской Галлии, лан-
гобардекой Италии (убедительно опровергнув тезис некоторых
немецких ученых о Михаиле как национальном святом лангобар-
дов и его связи с германским Вотаном), Ирландии времен расцве-
та ее раннесредиевековой культуры, в Каролингской и Оттонов-
ской империи, в норманнско-французском мире, вплоть до
«высокого средневековья» XII—XIII вв. и Данте.
Книга эта, увидевшая свет только в виде литографированно-
го издания, была хорошо встречена и в России, где она получила
высокие оценки И. М. Гревса, Н. И. Кареева, Д. Н. Егорова,
4 Люблинская А. Д. О. А. Добпаш-Рождествепская как историк. С. 216.
6 Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.
С. 133-131
316
Г. П. Федотова, и во Франции (французское резюме книги было
опубликовано стараниями Ланглуа и Лота: Le culte de St. Mi-
chel et le Moyen Age latin. P., 1922). Сегодня мы можем видеть,
что в некоторых своих частях она перекликается с популярными
сейчас, особенно в зарубежной науке, исследованиями локальных
и народных культов.
Подход О. А. Добиаш-Рождественской к темам средневековой
религиозности очень хорошо характеризует ее близкая ученица
А. Д. Люблинская: «Уже в первую пору ее научной работы
О. А. интересовала в первую очередь история культуры [...].
Ей были важны не только внешняя материальная культура и не
только идеология, но и психология средневекового человека, по-
нять которого целиком можно лишь при знании всей окружав-
шей его обстановки, и в первую очередь всепроникавшей опеки
церкви [...]. Для О. А. важна не мистика и не созвучное „вжи-
вание" в религиозное сознание средневекового человека. Харак-
терную черту ее творческой индивидуальности составлял глубо-
кий, врожденный рационализм, усугубленный и отточенный
французской школой и гармонически сочетавшийся — и в рабо-
те, и в жизни — с сильным поэтическим чувством. Именно в силу
этой черты история религии была для О. А. прежде всего одной
из сторон духовной жизни вообще. Необходимость исследовать
эту сторону истории лишь в общей связи со всем комплексом
культурных (а отчасти и политических) явлений представлялась
ей непреложным законом» в.
С 1911 г. О. А. Добпаш-Рождественская преподавала на Бе-
стужевских курсах, с 1918 г. она — профессор Ленинградского
университета. Ольга Антоновна была замечательным профессо-
ром — блестящим лектором и прекрасным руководителем семи-
нарских занятий. Об этом единодушно свидетельствуют в своих
воспоминаниях все ее ученики. Особенно хороши и подробны
рассказы Е. Н. Чеховой7 и Е. Ч. Скржинской. Среди прочи-
танных ею в разное время курсов — «История рапнего средневе-
ковья», «Феодализм в эпоху Каролипгов», «Крестовые походы»,
«Франция в позднее средневековье», «Источниковедение в
XVII, XVIII и XIX вв.», «Историография французского средне-
вековья», «Латинская палеография и эпиграфика» и др.
Очень своеобразен и интересен прочитанный ею в 1920/1921 г.
в ЛГУ курс «Средневековый быт» 8. Он включал следующие раз-
делы: I. Оседлость; II. Дороги; III—V. Дом; VI—VII. Монастырь
и храм; VIII. Часы; IX. Сапитарпя и пища; X. Неделя; XI —
XII. Одежда; XIII—XXI. Годовой круг9; XXII. Болезнь н по-
гребение; XXIII. Рождение п дитя; XXIV. Брак п свадьба.
6 Люблинская Л. Д. О. А. Доипаш-Рождествснская как ученый. С. 15, 18.
7 Чехова Е. //. Ольга Антоновна Добпаш-Рождествепская// Сликт-Петер-
бургские Высшие жепекпе (Бестужевские) курсы (1878-1918). Л., 1973.
G. 184-191.
8 Материалы курса сохранились в архиве О. А. Добнаш-Рождественскоп.
См.: ГПБ, ф/ 251, д. 200. Далее в скобках указываются номера листоп.
9 В 'этих лекциях характеризуются зимняя жизнь крестьянина, цикл ве-
317
Как видим, О. А. изучает конкретную, реальную жизнь сред-
невекового человека: его жилище, одежду, пищу, характер посе-
лений, коммуникации, его переживание времени, будничную
трудовую и праздничную жизнь на протяжении года, его отноше-
ние к женщине, детям, болезни и смерти. Несколько странное и
хаотичное на первый взгляд построение курса она поясняет не-
сколько раз: «Чтобы не утонуть [...], я, после того как отдала
отчет в формах оседлости и движения, взяла рамкой время»
(л. 284). По ее убеждению, «отношение тон или иной культуры
к вопросу о времени — мерка этой культуры» (л. 165). Сказав о
непосредственном переживании времени в главе о часах, она
считает необходимым «ввести средневековое общество в круг го-
довой жизни одетым» (л. 305), а также сообщить о характере его
пищи. «Моей дальнейшей задачей будет двигаться в изучении
бытовых явлений по кадрам высшей временной единицы — годо-
вому кругу с его сменами времен года, большими и малыми
праздниками, периодами падежд и трауров» (л. 226). Даваемая
О. А. Добиаш-Рождественской картина средневековой жизни ос-
нована на данных археологии, этнографии, истории искусства,
лингвистики, но прежде всего — на глубоком и проникновенном
прочтении письменных источников.
Курс О. А. Добиаш-Рождественской, как видим, имел мало об-
щего с традиционными очерками «бытовых древностей» с их
скучными перечислениями окружающих человека предметов.
В центре ее изображения — средневековый человек, его жизнен-
ные проявления и реакции, основные формы и категории его
мироощущения и восприятия жизни. Спустя несколько лет сход-
ную во многом программу исследований разработали во Франции
знаменитые основоположники школы «Анналов» Марк Блок и
Люсьен Февр. Добиаш-Рождественская работала независимо от
этой группы, хотя и сформировалась не без влияния некоторых
предшественников и инспираторов «Анналов» (Мишле, Видаль де
ла Блаш). Особенно современно звучат трактовка ею проблемы
восприятия и переживания времени средневековым человеком в
написанной по материалам курса блестящей статьи «Oppletum ost
oppidum solariis (По вопросу о часах в раннем средневеко-
вье)», включенной в настоящий сборник, а также заключитель-
ные лекции курса, предваряющие по постановке вопроса вышед-
шие через много лет и получившие большую известность книги
Ф. Арпеса «Ребенок и семья при старом порядке» и «Человек
перед лицом смерти» 10. К сожалению, курс не был обработан
О. А. Добиаш-Рождественской для печати, многие лекции со-
хранились в виде тезисов и кратких конспектов, малопригодных
для публикации.
Однако основной областью ее занятий в 20—30-е годы оказа-
сенних работ и праздников, летние работы, сельские и городские
праздники, ярмарки, паломничества, осенний сезон.
10 Aries Ph. L'cnfant et la vie familiale sous TAncien Regime. P., I960;
Idem. L'homme devant la mort. P., 1977.
318
лись источниковедение и палеография. Работы О. А. в этой об-
ласти, связанные с изучением и описанием западных фондов
Публичной библиотеки, получили всеобщее признание в нашей
стране и принесли ей международную известность. Они много-
кратно оценивались компетентными специалистамии, и мы не
будем специально характеризовать их. Скажем только, что под-
ход О. А. Добиаш-Рождественской к вспомогательным дисципли-
нам всегда был подходом историка, а не только эрудита и архи-
виста. Может быть, именно потому она и стала таким выдаю-
щимся палеографом, что была прекрасным историком и, по сло-
вам М. Блока, знала, о чем спрашивать документ, видела его в
широком контексте исторической жизни. Палеография для
нее — «один из деликатнейших отделов истории культуры» 12.
В 1934 г. после восстановления исторических факультетов в
нашей стране, которое она горячо приветствовала, О. А. Добиаш-
Рождественская была приглашена читать курс источниковедения
средних веков в ЛИФЛИ и ЛГУ. На основе этого курса ею был
написан впервые публикуемый в настоящем издании очерк
«Источниковедение западного средневековья», привлекающий не
только глубокой продуманностью и четкостью определений и
классификаций, но и живыми, красочными портретами средне-
вековых хронистов и превосходным изложением истории изуче-
ния средневековых источников в Европе начиная с XVII в. Не-
сомненно, что позднейшие труды А. Д. Люблинской и О. Л. Вайп-
штейна13, ставшие основными советскими руководствами в
данной области, многим обязаны этому курсу Добиаш-Рождест-
венской.
Связаны с источниковедческими изучениями и занятия О. А.
поэзией голнардов, восходящие к ее парижской командировке
1908—1911 гг. Позднее она использовала голиардическне мате-
риалы в своих семинарах. В 1931 г. после тщательного изучения
всех изданных памятников и большинства рукописей она издает
в Париже корпус поэзии вагантов с французским переводом
стихотворений, обширным историко-литературным введением и
комментариями14. В настоящем издании печатается статья
О. А. Добиаш-Рождественской «Коллизии во французском обще-
стве XII—XIII вв. по студенческой сатире этой эпохи», послед-
11 См., в частности: Люблинская А. Д. Значение трудов О. А. Добиаш-
Рождественской для развития латинской палеографии в СССР//Сред-
ние века. Мм 1966. Вып. 29. С. 173-178. Невозможно, однако, согласить-
ся с высказанным в этой статье (с. 173) мнением о том, что историче-
ские концепции Добиаш-Рождественской «принадлежат безвозвратно
ушедшему в прошлое этапу развития русской медиевистики».
12 Добиаш-Рождествепская О. А. Исторпя письма в средние века. 2-е изд.
М.; Л., 1936. С. 217.
13 Люблинская А. Д. Источниковедение истории средних веков. Л., 1955;
Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историография.
М.; Л., 1964.
14 Les poesies de goliards, grouppees et trad, avec le texte latin en regard
par Olga Dobiache-Rojdestvensky. P., 1931.
319
няя по времени ее работа в данной области, где превосходно
очерчены социальной кругозор и социальные настроения вагантов
и их место в феодальном обществе.
Статья «Техника книги в эпоху феодализма» была написана
как глава для коллективного труда «Техника в эпоху феодализ-
ма», предпринятого в 1935—1936 гг. группой ленинградских
медиевистов под руководством О. А. Добиаш-Рождественской в
рамках намеченной тогда к изданию многотомной «Всеобщей
истории техники». Написание истории античной и средневековой
техники О. А. Добиаш-Рождественская считала совместной зада-
чей историков, владеющих источниками и имеющих вкус к техни-
ке, и специалистов по точным наукам. Большинство намеченных
авторов — ученики О. А., многие из них были участниками ее
семинара по средневекому быту. Эта работа советских ученых,
если бы она была закончена и своевременно издана, могла иметь
большое значение, что видно хотя бы из того, что в 1935 г.
Л. Февр выдвинул программу коллективного исследования
истории техники, и в последующие годы он и М. Блок пытались
осуществить ее в интернациональных рамках 13.
Итогом и завершением всей многолетней работы О. А. Доби-
аш-Рождественской как историка была написанная ею в послед-
ние два года жизни большая глава для «Всемирной истории» АН
СССР «Духовная культура Западной Европы IV—XI вв.». Эта
работа исключительного даже для нее блеска, в которой под-
линными шедеврами исторической науки и искусства являются
портреты деятелей средневековой культуры Кассиодора, Григо-
рия Великого, Григория Турского, Исидора Севильского, Беды,
Павла Диакона. Каждый такой деятель выступает во всех своих
неповторимо индивидуальных чертах как выразитель социальных
и культурных тенденций эпохи.
В этой работе, как и в более раннем, также впервые публи-
куемом полностью в настоящем сборнике «Западном средневеко-
вом искусстве» и в статье «Эпиграфика в раннем западном сред-
невековье» обращает на себя внимание часто очень удачное,
глубоко продуманное и отнюдь не конъюнктурное — что было
невозможно для О. А.— применение социологических категорий и
характеристик. В 30-е годы О. А. Добиаш-Рождественская, как
это с несомненностью видно из публикуемых материалов, в ча-
стности из выступлений на защитах кандидатских диссертаций в
ЛГУ, испытала в своем научном мировоззрении определенное
влияние марксизма. Ее отношение к марксизму в последние годы
жизни, может быть, лучше всего выражено в выступлении на
защите диссертации С. М. Пумпянского «Восстание Этьепа Мар-
селя» (1938 г.), когда она, имея в виду себя, говорит об «иссле-
дователе, который является марксистом или максимально хотел
бы и должен был им быть пред лицом Вашей диссертации».
5 См.: Ле Гофф Ж. Существовала лп фрапдузская историческая школа
«Annales»? // Французский ежегодник. 1968. М., 1970. С. 355-356.
320
Добнаш-Рождественская вполне принимает и одобряет марксист-
скую трактовку темы: «Вы даете очерк французского общества
накануне Столетней войны: его структуры, его экономики, его
намечающихся противоречий, тех общественных сил, тех ушиб-
ленных мест и тех в ощущении этого ушиба волнующихся соз-
наний, которые объясняют катаклизм середины XIV в.: Париж-
скую революцию». Она даже упрекает С. М. Пумпянского в
чрезмерном увлечении нарративностью, «литературно-драматиче-
ским аспектом» в ущерб «исследовательско-маркспстскому »:
«Драматические сцены, личные характеристики, попутные лите-
ратурные экскурсы занимают у Вас слишком много, незаконно
много места».
Основной чертой О. А. Добнаш-Рождественской как ученого
всегда был ирису mini ей пафос конкретного историзма. Она была
горячим сторонником н пропагандистом работы с первоисточника-
ми, и работа ее. применяя удачно найденные слова И. М. Грев-
са, всегда была чистой и честной. Эти качества она стремилась
привить своим ученикам. Ценным и очень современным в науч-
ном творчестве Добнаш-Рождественской представляется ее це-
лостный подход к истории, выявление общих тенденций в раз-
личных сферах культуры, стремление синтезировать в работе
историка данные различных наук: археологии, филологии, лин-
гвистики, искусствознания, географии, то, что сейчас называют
междисциплинарным подходом, а также интерес к изучению со-
циальной психологии средневекового человека н5.
К работе самой О. А. Добиаш-Рождествеиской в высшей сте-
пени применимы ее слова о «силе проникновения, которую дает
глубокое знание изображаемой эпохи и живое чувство человече-
ского мира вообще, в том числе и мира современного» ,7. Ольга
Антоновна умела замечательно видеть и замечательно передавать
в словах увиденное и прочувствованное. Это относится не только
к «вглядыванпю в затемненное прошлое» (слова Е. Ч. Скржнн-
ской), по и к восприятию «человеческого мира вообще». Вот, на-
пример, как она вспоминает деятельницу Бестужевских курсов
О. К. Нечаеву: «Ясная осень первых дней сентября. Начало учеб-
ного года. Бодрящий дух смолы и свежих досок во дворе дома
Л» .'W по 10-й линии, запах и звуки ремонта в большом здании
(оно вечно ремонтировалось и охорашивалось, это здание, гор-
дость создавшего его общества). Светлые — они казались огром-
ными—окна II п III аудиторий, переливающаяся по лестницам
толпа, и где-нибудь у окна, на площадке, в своей черной широ-
кой кофте с ридикюлем, с голубыми спокойными глазами, кото-
рые лили волны такого приветливого света,— высокая, сильная
фигура Ольги Константиновны.
16 Ср.: Гцтнова Е. В. Историография истории средних векоп. М., 1974.
С. .313-311
17 Дппшпи-Рождеггвснсная О. А. Образы человечества // Анналы. 1021.
Л- 'i. С. 289.
11 О. Л. Добнаш-Рожлественскан
321
...В начало жизни школу помню я:
Там нас, детей беспечных, было много;
Смиренная, одетая убого,
Но духом величавая жена
Над школою надзор хранила строго» ,8.
По словам Е. Н. Чеховой, «раз данный ею образ запечатле-
вался навеки. Она умела дать какое-то синтетическое ощущение
человека».
Огромную роль тут играл, конечно, литературный талант
О. А. Добиаш-Рождественской. В юности она писала стихи п
прозу, позднее весь ее литературный талант воплотился в ее
научных работах. На всех них лежит печать неповторимой ин-
дивидуальности. Стиль Ольги Антоновны, один из наиболее со-
вершенных в русской исторической науке, вероятно, связан с об-
щим подъемом эстетической культуры в России начала XX в.
Язык ее работ, изумительный по богатству красок и яркости,
позволяет воссоздать зримую картину исторического прошлого.
Можно вспомнить слова Андрея Белого о М. О. Гершензопе:
«Стоило перевести данные очерков в зрительные восприятия —
вставали полотна, которые были бы лучшими украшениями вы-
ставок ,,Мира искусства44» 19. Надо, однако, сразу же сказать, что
в работе и человеческом облике О. А. Добиаш-Рождественской
не было ничего от духа fin de siecle с его эстетским смако-
ванием красивостей и некоторой моральной недоброкачествен-
ностью, присущей многим, даже талантливым, людям того поко-
ления. Но всему своему складу О. А. принадлежала к русской
демократической интеллигенции с ее трудовой этикой и пафосом
служения науке. За блестящим изложением Ольги Антоновны
всегда стоит огромная строгость выводов, точный учет причин и
следствий, безукоризненная научная проработка материала, на-
конец, вполне реалистическое понимание современного мира.
Именно это понимание и чувство ответственности перед страной
и народом привели О. А. Добиаш-Рождественскую к принятию
Октябрьской революции и ее завоеваний, о чем наряду с актив-
ной деятельностью О. А. в советской науке и высшей школе с
несомненностью свидетельствует ее переписка. Замечательны в
этом отношении письмо 1918 г. к В. А. Иоффе, письма 30-х го-
дов к Д. М. Петрушевскому с их неподдельным патриотизмом и
антифашизмом и особенно два письма 1936 г. к И. М. Гревсу,
являющиеся подлинной мировоззренческой исповедью и истори-
ческим документом немалого значения.
Переписка О. А. Добиаш-Рождественской дает возможность
увидеть ее в кругу современников и друзей, среди которых,
помимо уже упомянутых, были многие крупнейшие деятели па-
шей науки и культуры: С. Ф. Ольдснбург, В. М. Алексеев,
Н. Я. Марр, И. А. Орбели, И. Ю. Крачковский, Е. В. Тарле,
18 Допиаш-Рождественская О. А. Из курсовых воспоминаний//О. К. Не-
чаема. 1К(Ю-192(). Л., 1928. С. 84-85, 80.
19 Белый А. Между днух революций. Л., IO.Vi. С. 28'j.
322
13. И. Вернадский, В. Л. Комаров, С. И. и Н. И. Вавиловы,
А. Ф. Иоффе, Л. В. Щерба, С. А. Жебелев, Ф. И. Успенский,
Н. И. Кареев, А. С. Лаппо-Данилевский, Б. Д. Греков. В числе
корреспондентов Ольги Антоновны — ее ученики А. II. Хоментов-
ская, Е. Ч. Скржинская, А. Д. Люблинская, Н. В. Пигулевская,
Н. С. Цемш, В. В. Бахтин, А. С. Бартенев, Р. Н. Блох, крупные
советские историки И. И. Любименко, В. М. Лавровский, А. И. Не-
усыхнн. выдающиеся зарубежные ученые Ш.-В. Ланглуа, Ф. Лот,
Р. Фавтье, У. Лнндсей, Э. Лоу, Э. Ренд, Л. Джонс, К. Штрек-
кер, П. Леман. Не все письма О. А. Добиаш-Рождественской со-
хранились, не все могли быть пока что обнаружены и опублико-
ваны (о существовании некоторых приходится судить на основа-
нии ответных писем и упоминаний), но и представленная в
настоящем издании подборка позволяет охарактеризовать их как
интереснейший материал но истории советской науки и научной
интеллигенции.
Много ценного дают они и для понимания морального и чело-
веческого облика О. А. Добиаш-Рождественской, о котором
вскоре после ее смерти хорошо сказала А. Д. Люблинская:
«Это был прекрасный, обаятельный человек, полный жизни и
полГгый любви к родине, науке и людям. Об ее чудесной, забот-
ливой и умной доброте с благодарностью вспомнит всякий, кому
довелось встретиться с ней на ее долгом жизненном пути. Высо-
кая моральная красота ее милого облика осветила жизнь многих
людей» 20.
Ольга Антоновна Добиаш-Рождественская прожила безуко-
ризненную, ничем не запятнанную жизнь, которая вся была по-
священа служению родине и науке. Ученый поразительного ин-
дивидуального таланта, она во многом опередила свое время,
и ее труды продолжают оставаться живым и ценным достоянием
советской исторической науки.
20 ЛюСиипсная А. Д. О. А. Добиаш-Рож;истненская как историк. С. 22G.
11*
КОММЕНТАРИИ
0^3£9
ИССЛЕДОВАНИЯ
Oppletum oppidum est solariis
(По вопросу о часах в раннем средневековье)
Опубликовано в кн.: Из далекого и близкого прошлого: Сборник этю-
дов из всеобщей истории в честь Н. И. Кареева. Пг.; М., 1923. С. 63-71.
Печатается по этому изданию. В архиве О. Л. Добиаш-Рождественской
сохранилась рукопись более раннего варианта статьи: «Часы в раннее
средневековье» (ГПБ, ф. 254, д. 91, 44 л.).
Западное средневековое искусство
В «Истории искусств всех времен и народов», вышедшей в 1929 г.
в качестве приложения к журналу «Вестник знания», О. А. Добиаш-
Рождественской принадлежала глава «Западное средневековое искусство»
(С. 214-224). Харьковское издательство «Рух», намеревавшееся издать на
украинском языке указанную «Историю искусств...». 29 апреля 1930 г.
обратилось к О. Л. Добиаш-Рождественской с просьбой существенно рас-
ширить ее статью (ГПБ, ф. 245, д. 324, л. 1), что и было закреплено
договором от 30 мая этого года (Там же, д. 135, л. 1). 30 октября 1930 г.
издательство уведомило автора о получении рукописи, которая, однако,
так и не была издана, поскольку украинский перевод всего коллективного
труда не состоялся.
В основу настоящей публикации положена авторизованная машино-
пись, хранящаяся в архиве О. А. Добиаш-Рождественской (ГПБ, ф. 254,
д. 116, 56 л.). Последние страницы (л. 53—56) не правлены автором и
изобилуют опечатками и пропущенными словами. Па л. 48 карандашом
помечено: I. Флора. П. История. Далее страница выпала. Этот параграф
воспроизводится но печатному изданию 1929 г. По этому же изданию
восстановлены некоторые сокращения, предпринятые автором по причи-
нам, утратившим значение в настоящее время. Некоторые карандашные
исправления и вставки в рукописи, носящие черновой характер, памн не
учитывались, так как их включение нарушило бы связность изложения.
Исправление явных опечаток не оговаривается.
1 Вероятно, это оговорка автора. Следовало бы сказать «тысячелетие
V—XV вв.». Имепно так обычно датировала О. А. Добиаш-Рождествепская
ередние века (см., напр., ее кппгу «Западпая Европа в средние века».
Пг., 1920), тем более что и в настоящей работе ниже говорится о «тыся-
челетнем периоде».
- Словом «капиталистическое» здесь неточно обозначено крупное то-
варно-денежное хозяйство.
3 Приблизительное изложение гл. 5 «Германии» Тацита.
4 Тацит. Германия. Гл. 16.
й По-видимому, имеется в виду книга: Enlart С. Origines franchise de
Гагс-liitectnre gothiqiie en Italic. P., 1894.
6 В рукописи прозаический перевод: «Здесь пурпурные листы покры-
ты золотыми письменами». Приведенный в тексте стихотворный перевод
даем но изд. 1929 г. (с. 216).
7 Речь идет об Абеляре, авторе известного трактата «Да и нет».
324
«Исповедь горячего сердца», способность «созерцать две бездны» - реми-
нисценция из «Братьев Карамазовых» Достоевского.
8 Здесь утрачена страница. В рукописи за с. 33 (авторская нумера-
ция) сразу следует с. 35.
9 Имеется в виду книга: Courajaud L. Origines de la Renaissance. P.,
11)01. T. 1-3.
10 Речь идет о книге: ttrutails J. Л. Precis de archeologie du Moven
Age. P., 1908.
11 Имеются в виду роман В. Гюго «Собор Парижской богоматери»
и многочисленные труды известного в XIX в. искусствоведа и реставра-
тора готических соборов Эжена Виоле-ле-Дюка.
12 Далее до буквы г) текст печатается по изд. 1020 г.. так как в руко-
писи 10.40 г. он сильно сокращен и переформулирован следующим образом:
«„Если это наблюдение упрощенно выразило сложность процесса, извест-
ная сторона его схвачена метко. В сложном статуарнн готического собора,
создании эпохи бури и натиска, синтезе богатого социального и личного
опыта, вкусившие от „познанья и сомненья" мастера воплотили не толь-
ко обязательное задание и внутреннюю потребность к порыву в высоты,
по и силу обличительного пророческого гнева, опыт старости, внутренний
мятеж, протест и иронию, суровую правду, низменную неприглядность
жизни, художественное „да" и „нет"».
13 Male Е. L'art religienx du XIH,,U" siecle en France, fi ed. P., 1025.
P. 400-401.
14 Далее до начала гл. VII воспроизведен печатный текст изд. 1020 г.
(С. 221. 222-224). так как в рукописи пробел.
15 Male Е. Op. cit. P. 51—52.
[0 Далее идет неправлеинаи машинопись. Перед этим, по-видимому,
пропущена страница.
17 Имеется в виду рукопись ГПБ: Var. Q. v. I X 8.
J8 Пропущенное слово восстановлено по статье О. А. Добнаш-Рождест-
венской «Выставка западных часовников с миниатюрами». См.: Библио-
течное обозрение. 1027. Да 1-2. С. 14.
19 Очевидно, имеется в виду рукопись ГПБ: Var. Q. v. I N 6.
Источниковедение западного средневековья
Работа написана в конце 1035 - начале 10.4(> г. для трехтомной «Исто-
рии средних веков», подготовлявшейся ГАИМК под ред. О. Л. Вайн-
штейна (договор О. А. Добнаш-Рождественскоп с ГАИМК см.: ГПБ,
ф. 254, д. 158. л. 68-60). Поскольку издание трехтомника не состоялось,
О. А. Добнаш-Гождественская в 10.48 г. ходатайствовали перед истфаком
ЛГУ об издании ее работы в виде небольшой отдельной книжки (ГПБ,
ф. 254, д. 4.4. л. 2). Смерть автора и война помешали выходу книги.
Текст работы печатается по авторизованной машинописи (ГПБ. ф. 254,
д. 158, ()0 л.). В библиотечной описи работы О. А. Добпаш-Рождествен-
ской получила название «Западное источниковедение (средние века)»). Мы
сочли возможным дать ей более точное заглавие-по названию курса
лекций О. А. Добиаш-Рождествеиской. на основании которого была на-
писана настоящая работа (среди материалов зтого курса - первый вариант
данной статьи. См.: ГПБ, ф. 254, д. 208, л. 170—104). Не замеченныо
автором явные описки машинистки неправлены составителем без спе-
циальных оговорок. Утерянный в рукописи лист, следующий за с. 25,
восстановлен по первоначальному варианту статьи.
Техника книги в эпоху феодализма
Работа написана в 10.45-10.41) гг. для коллективного т fly да «Техника
западноевропейского средневековья», который под руководством О. А. До-
биаш-Рождествепской был предпринят в рамках «Всеобщей истории тех-
ники», которую предполагал издать Институт истории науки и техники
АН СССР.
Различные административные трансформации, смерть О. А. и начав-
шаяся вскоре воина помешали завершению и выходу этого фундаменталь-
ного труда.
Статья печатается по авторизованной машинописи (ГПБ, ф. 254,
д. 157. 34 л.).
1 Имеется в виду рукопись ГИБ: Lai. F. раруг. I N 1.
2 См.: Traube L. Vorlesungen unci Abhandlungen. Miinchen, 1009. Bd. 1.
S. 3.
3 Статья осталась неопубликованной. Рукопись - в архиве О. Л. До-
биаш-Рождественской (ГИБ. ф. 254, д. 159).
4 См.: Добиаш-Рождественская О. А. История письма в средние века:
Введение в латинскую палеографию. 2-е изд. М.; Л., 1936. С. 70-75.
5 Речь идет о рукописи ГПБ: Эрм. Lat. X 17.
в Имеются в виду рукописи ГПБ: Lat. F. v. I X 40; Lai. F. v. I N 144.
7 Имеются в виду рукописи ГПБ: Lat. F. v. I N 133 и Эрм. Lat. N 5.
8 Речь идет о рукописях ГПБ: Lat. F. v. I X 124; Fr. F. v. XIV X 9.
9 Ныне в ЛОИИ ЛИ СССР. См. изд.: Акты Кремоны X—XIII вв. в собра-
нии ЛН СССР/Под ред. О. Л. Добиаш-Рождестиенской. М.; Л., 1937; Акты
Кремоны XIII—XVI ни. в собрании АН СССР/Под ред. И. И. Р\'тснб\рга,
Е. Ч. Скржпнской. М.; Л., 1901.
Коллизии во французском обществе XII —XIII вв.
по студенческой сатире этой эпохи
Опубликовано в изд.: Исторические записки. М.; Л., 1937. Т. I. С. 149—
171. Печатается по этому изданию с учетом машинописи (ГПБ, ф. 254,
л. 103. 30 л.). Работа была зачитана О. Л. Добиаш-Рождественскон в ок-
тябре 1934 г. в Исторической комиссии ЛН СССР. В прениях приняли
участие И. М. Грейс, М. Л. Гуковскпй. И. И. Любименко, И. II. Розенталь
(Исторический сборник. Л., 1934. Т. III. С. 387; см. также в наст. кн.
письма 17 и 34). Для подстрочных переводов составителем использовано
издание: Поэзия вагантов/Пер.. статья и коммент. М. Л. Гаспарова. Мм
1975.
Эпиграфика в раннем западном средневековье
Статья написана в 1938 г. для журнала «Вестник древней истории»
по заказу редакции (см.: ГПБ, ф. 254, д. 289. л. 1), однако опубликована
не была. Печатается по авторизованной машинописи (ГПБ. ф. 254, д. 177,
22 л.). Последняя страница рукописи утеряна, вследствие Чего из 45 ука-
занных в тексте и вынесенных в конец примечаний в наличии оказа-
лось 20. Статья О. Л. Добиаш-Рождественской - единственная в нашей
литературе работа на данную тему.
Духовная культура Западной Европы IV —XI вв.
История создания этой последней большой работы О. Л. Добиаш-
Рождественской прослеживается по материалам ее архива. 17 января
1938 г. ученый секретарь сектора средних веков Института истории АН
СССР В. М. Лавровский обратился к О. А. Добиаш-Рождественской с пред-
ложением написать главы о культуре раннего средневековья для «Все-
мирной истории» (ГПБ, ф. 254, д. 308, л. 1-2). Добиаш-Рождественская
ответила согласием и приступила к работе, о ходе которой рассказывает
А. Д. Люблинская: «Она писала ее с большой любовью, но уже с боль-
шим трудом, отрываемая от нее болезнью не на дни, а на целые месяцы.
В минуты, когда О. А. ясно понимала серьезность своей болезни и
близость неизбежного конца, она горько жалела, что не увидит, вероятно,
своей работы напечатанной. Этот последний большой труд действительно
был венцом, завершившим десятки лет непрерывной и напряженной ра-
боты» (Люблинская А. Д. О. А. Добиаш-Рождественская как историк//
Средние века. М., 1942. Вып. 1. С. 225-226). В письме к Д. М. Петрушев-
скому от 10 января 1939 г. О. А. Добиаш-Рождественская сообщала о за-
вершении споен работы и беспокоилась за ее судьбу в случае «моего,
326
вероятно, не слишком отдаленного конца» (Архив АН СССР. ф. 493,
он. 3, д. 63-1, л. 3). Война помешала выходу «Всемирной истории* по
первоначально задуманному плану, и работа О. А. Добнаш-Рождсствен-
ской оставалась неопубликованной.
В архиве О. Л. Добнаш-Рождественской сохранились два варианта ее
работы (ГПБ, ф. 254. д. 178, 104 л.; д. 179, 102 л.; авторизованная маши-
нопись). Различия между обоими вариантами, создававшимися на про-
тяжении одного года, очень незначительны. В соответствии с общеприня-
тыми текстологическими правилами в основу настоящего издания поло-
жен более поздпий. второй вариант. Вместе с тем приходилось учитывать
лучшую исправность машинописи в первом варианте (во втором текст
не всегда правлен автором). Мы сочли возможным также восстановить
некоторые сокращения, предпринятые автором во втором варианте из
опасения превысить выделенный объем, о чем О. А. Добнаш-Рождествен-
ская писала в 1939 г. новому ученому секретарю сектора средних веков -
М. М. Смнрину (Архив АН СССР, ф/493, он. 3, д. 63-1, л. 6). «Элементы
незавершенности», о которых говорит в упомянутом письме О. А., сказа-
лись и в не вполне единообразном оформлении рукописи. Необходимая
унификации была проведена но первым главам, наиболее законченным и
проработанным в техническом отношении.
1 Имеется в виду рукопись ГПБ: Lat. Q. v. I X 3.
- Имеется в виду рукопись ГПБ: Lai. Q. v. I N 4.
3 Речь идет о рукописи ГПБ: Lat. О. v. I N 4.
4 Имеется в виду работа немецкого филолога и палеографа Людвига
TpayGe «Textgescliichte der Regula S. Benedict» (Miinchen. 1898; 2. Aufl. 1910).
5 Деятельность Касснодора подробнее освещена в работе О. А. До-
бнаш-Рождественской «Мастерские письма па заре западного средневе-
ковья п их сокровища в Ленинграде» (JL, 1930. С. 5 11).
6 Roger M. L'enseigncment des leltres classique d'Aiisone a Alcnine. P.,
1905. P. 185 ел.
7 Речь идет о книге Н. В. Сперанского «Очерки по истории народной
школы в Западной Европе» (М., 1896).
8 По-видимому, имеется в г:иду Г. Mono, книга которого «Etudes cri-
tiques sur les sources de l'histoire merovingiennc» (P.. 1872-1885. T. 1-2)
цитируется ниже.
9 Речь идет о книге: Bernoulli К. Л. Die Heiliger der Merowinger. Tu-
bingen, 1900.
10 Вероятно, имеется в виду работа известного кельтолога Г. Цим-
мера «Cber die Bcdeutung des irischen Elements fur die mittelalterliche
Kultur» (Preussische Jahrbiicher, 1887. Bd. LIX).
м См. примеч. 6.
'- Имеется в виду рукопись ГПБ: Lat. F. v. I X 8.
,:< Летом 1938 г.
,; Речь идет о рукописи ГПБ: Lat. Q. v. I N 18.
15 Имеются в виду работы О. А. Добнаш-Рождественской: Manuscrit
de Bede a Leningrad //Speculum, 1928. Vol. 3. N 3. P. 314-321; Les ancients
manuscrits latins de la Bihliotheque Publique de Leningrad. Leningrad, 1929.
Vol. 1 (Analecla Medii Aevi, 1'asc. 3).
16 В рукописи заглавие этого параграфа отсутствует.
17 Подразумевается работа: Morwd G. Etudes critiques sur les sources
de l'histoire carolingienne. P. 189.S.
18 Имеется в виду рукопись ГПБ: Lat. Q. v. I N 7, ныне датируемая
X в. (сообщено Е. В. Вернадской).
19 Мппнй - сурик, красные чернила средневековых рукописен.
-1' Анонимны!! поэт каролингской эпохи: Poetae Latini aevi Carolini/Ed.
L. Traube. В., 1880. Vol. 1. S. 94.
-1 Пентаноль (Пятш радье) - область Анконы.
— Рукопись ГПБ, Lat. F. v. I N 133. В карточном каталоге О. А. До-
биаш-Ро'ждествепской эта рукопись датирована XIII в. (сообщено Е. В. Вер-
надской).
23 Следующий абзац в первом варианте выделен в отдельный иара-
327
граф. Во втором варианте о Герберте подробнее трактуется в другом,
специальном параграфе, но по недосмотру остался иеустранен и данный.
Во избежание дублирования двух параграфов с одинаковым названием
мы присоединяем следующий абзац к предыдущему параграфу.
24 Имеется в виду статья О. Л. Добиаш-Рождествеиской «Quelques
considerations sur les origines de l'ecrilure elite «gothique» (Melanges Fer-
dinand Lot. P., 1925. P. 691-721).
25 Речь идет о статье: Schiaparelli L. Note paleografiche e diploma I iche.
3. Influenza della seriltura benaventana sulla gotica?/Arhivio storico ilaliano,
11)29. A. 87. Vol. 2. О современном состоянии вопроса см.: Люблинская А. Д.
Латинская палеография. Мм 1969. С. 94-90.
МЕМУАРНО-ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ
Памяти Лависса
Опубликовано в журнале «Анналы» (1924. Л° 4. С. 2.10-261). Печатает-
ся по атому изданию. Рукопись не сохранилась.
1 Имеется в виду первая мировая война.
Памяти Шарля-Виктора Ланглуа
Заметка написана после 1929 г.-года смерти Ш.-В. Лаиглуа. Печа-
тается но рукописи ГИБ, ф. 254, д. 119. Заглавие дано составителем.
1 Имеется в виду известная 4-томная работа Ш. И. Ланглуа «La vio
en France au Moyen Age dc la fin dn XIP' au milieu du XIV siecle»
(P.. 1908-1928. T. 1-4).
- Имеются в виду книги Ш.-В. Ланглуа: Le regne de Philippe III,
le Ilanli. P., 1887; Saint-Louis. Philippe le Bel. Les derniers Capetiens directs
(1220-1328). P., 1901 (Ilistoire de la France/Sous la dir. par E. Lavisse. T. 3.
Pi. 2).
3 Вместе с Ш. Сеньобосом Ланглуа написал книгу: Introduction aux
etudes historic]lies. P.. 1897; в рус. пер.: Введение в изучении истории.
СПб., 1S99.
Воспоминания о С. Ф. Ольденбурге
Печатается по рукописи, озаглавленной «Что вспоминается мне о Сер-
гее Федоровиче» (ГПБ, ф. 254, д. 155, 4 л.). По-видимому, зто текст вы-
ступления О. Л. Добнаш-Рождествепской на собрании памяти С. Ф. Оль-
денбурга, состоявшемся в 1935 г. (в статье говорится о годе, прошедшем
со дня смерти С. Ф. Ольдеибурга. скончавшегося 28 февраля 1934 г.).
С. Ф. Ольденбург был близким другом учителя О. А. Добнаш-Рождествсн-
скон II. М. Гревса и членом комитета Бестужевских курсов.
1 Имеется в виду борьба передовой общественности против прави-
тельственно]! реакции 80-90-х годов, когда Бестужевские курсы оказались
под угрозой ликвидации. См.: Санкт-Петербургские Высшие женские (Бе-
стужевские) курсы. 1878-1918. 2-е изд. JL, 1973. С. 11-15.
1 Магистерская диссертация О. А. Добнаш-Рождественскон «Церковное
общество во Франции в XIII в.» (Пг., 1911. Ч. I. Приход) напечатана
в типографии Академии наук*.
;' Ср. публикуемые в настоящем томе письма О. А. Добнаш-Рождсст-
вепской к В. П. Волгину, С. Ф. Ольдепбургу и В. М. Алексееву. Подробно
история этого альбома рассказана в воспоминаниях друга Д. С. Рождест-
венского проф. К. К. Баумгарта: «О. А. Добнаш-Рождественская написала
выдающееся по своему значению исследование об имеющихся в ГПБ им.
Салтыкова-Щедрина рукописях корбнйского письма ... Академия наук
СССР приняла работу к напечатайте. Но встал вопрос о репродуциро-
вании большого числа рукописей. Обычные методы репродуцировании ока-
зались в данном случае невозможными, а дорогие методы при очень
большом числе репродукций сделали бы цену книги совершенно недо-
ступной читателю. Поэтому было решено выпустить издание без иллю-
страции. О. А. вполне согласилась с правильностью такого решения, но
вместе с тем как автор, естественно, очень хотела бы иметь несколько
328
иллюстрированных экземпляров. Иллюстрации сильно повышали значение
издания.
Дмитрии Сергеевич пришел ей па помощь и предложил самим со-
ставить 5 альбомов рисунков. Это и было выполнено. В фотолаборатории
Академии наук было приготовлено от 5 до 10 фотоснимков каждой иллю-
страции. Из них отобрали ."> лучших и собрали 5 толстых альбомов из
папки подходящего цвета н размера, и Д. С. и О. А. сами расклеили
самым красивым образом. Затем все 5 альбомов были переплетены в су-
ровый холст и друг О. А. художница Т. В. Шишмарева написала орна-
мент на переплетах. В основе каждого орнамента лежали две буквы CL
(Corbeienses Leninopolitanae - Ленинградские корбийские рукописи). Бук-
вы были сделаны красной киноварью в стиле корбнйского письма. Вокруг
них шел цветной рисунок. Альбомы получались совершенно необыкновен-
ными. Пять произведений искусства.
Книга О. А. вышла в 1934 г. Все альбомы поступили в Академию
наук. Один из них хранится в Библиотеке Академии, а 4 были посланы
Академией в главные книгохранилища четырех стран: Соединенных Шта-
тов Америки, Германии. Франции и Англии. Результат был потрясающий.
Отзывы в печати были самые хвалебные как о содержании работы, так
и об ее оформлении. Ряд мировых библиотек прислал запросы, предлагая
в обмен своп ценные издания, и т. д. Несколько лет спустя в Америке
была устроена всемирная выставка, в которой участвовал и СССР. Устрои-
тели выставки обратились к нашему правительству с просьбой прислать
экземпляр киши О. А. Добиаш-Рождественской, и О. А. нолучила предло-
жение приготовить один экземпляр своего альбома для выставки, что и
было ею сделано. Вышел очень нарядный том, который с честью поддер-
жал славу советской науки на всемирной выставке* (Воспоминания об
акад. Д. С. Рождественском. Л., 1970. С. 39-40).
Выступление
на защите кандидатской диссертации А. С. Бартенева
«Образование Нормандского герцогства»
Печатается по авторизованной машинописи (ГПБ, ф. 254, д. 242).
А. С. Бартенев в 1934-1937 гг. был аспирантом О. А. Добиаш-Рож-
дествеиской в ЛГУ. Позднее - доцент Саратовского университета и Ле-
нинградского педагогического института им. М. II. Покровского. Погиб
в блокаду Ленинграда. На защите диссертации А. С. Бартенева выступали
в качестве оппонентов О. Л. Вайиштейн, И. М. Гревс и А. Д. Люблинская.
Диссертация А. С. Бартенева частично опубликована им в виде статей:
Образование герцогства Нормандского//Учен. зап. Саратовского гос. ун-та,
1939. Т. 1 (14). С. 107-202; Из истории крестьянских восстаний в Нор-
мандии в конце X в.//Учен. зап. Ленинградского пед. нн-та им. М. II. По-
кровского. 1940. Т. 5. С. 117-128. Ср. также отзыв О. А. Добиаш-Рождест-
венской о Бартеневе в письме к Д. М. Петрушевскому — наст. сб. с. 278.
1 акрибия (греч.) - точность, аккуратность.
2 Имеется в виду кн.: Longnon A. Geographic do la Ganle an VIе siecle.
P., 1878.
3 Речь идет о работах: Thierry Л. Histoire de la conquele de l'Angleterre
par les Normands. P., 1835. T. 1-4; Luchaire A. Les premiers Capetiens
(987-1137). P., 1901 (Histoire de France/Sous lo dir. par E. Lavisso. T. 2.
Pt. 2); Скржинская Е. Ч. Поэма о версонских вилланах // Агрикультура
в памятниках западного средневековья/Под ред. О. А. Добиаш-Рождест-
венской, М. И. Бурского. М.; Л., 1936. С. 186. См., также указ. статью
А. С. Бартенева «Из истории крестьянских восстаний...»
Выступление
на защите кандидатской диссертации С. М. Пумпянского
«Восстание Этьена Марселя»
Печатается по авторизованной машинописи (ГПБ, ф. 254, д. 245).
С. М. Пумпянский в 1934-1937 г. был аспирантом О. Л. Вайнштейна
329
при кафедре истории средних веков ЛГУ, позднее - доцент Саратовского
университета и других вузов. В качестве оппонентов на защите диссер-
тации С. М. Пумпянского выступили, помимо О. Л. Добиаш-Рождествен-
ской, Е. В. Тарле, А. И. Молок*, А. Е. Кудрявцев. По диссертации С. М. Пум-
пянским опубликована статья «Восстание Этьена Марселя по данным нор-
мандской хроники XIV в.» (Учен. зап. Саратовского гос. ун-та, 1947. Т. 17.
С. 233-246).
1 Регесты — аннотации средневековых грамот с извлечениями из них,
сводка в хронологическом порядке всех фактических данных.
- «Великий ордонанс» - изданный в 1357 г. под давлением буржуазии
королевский указ, отводивший значительную роль в управлении Гене-
ральным Штатам. «Иерусалимские ассизмы» - кодекс феодального права
XII-XIIf вв., составленный в Иерусалимском королевстве крестоносцев.
«Дух законов» — труд французского мыслителя XVIII в. Монтескье.
3 Цитата по памяти из «Коринфской невесты» Гете в переводе
А. К. Толстого:
И, покончив с ним,
Я пойду к другим.
Я должна идти за жизнью вновь.
4 Имеется в виду Г. С. Левин, защитивший в 1937 г. в ЛГУ канди-
датскую диссертацию «Парижское восстание 135В—1358 гг.» (отзыв на
нее О. А. Добиаш-Рождественской - ГПБ, ф. 251, д. 243).
Выступление
на защите кандидатской диссертации И. В. Арского
«Аграрный строй Каталонии IX—XII вв.»
Печатается но авторизованной машинописи (ГПБ, ф. 254, д. 241).
И. В. Лрский в 1034—1937 гг. был аспирантом О. Л. Вайнштсйна, поз-
же - доцент кафедры истории средних веков ЛГУ. Погиб на фронте. В ка-
честве оппонентов па защите его кандидатской диссертации выступали
А. Е. Кудрявцев и О. А. Добиаш-Рождсствснская. Диссертация И. В. Ар-
ского опубликована: Очерки по истории средневековой Каталонии до соеди-
нения с Арагоном (VIII—XII вв.). Л., 1941.
1 Очевидно, имеется в виду статья И. В. Арского «Последние деся-
тилетия внзиготского государства в средневековых испанских хрониках» //
Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935. № 5/0. С. 55-75.
- Речь идет о работах В. К. Пискорекого: Вопрос о значении и про-
исхождении «шести дурных обычаев» в Каталонии. Киев, 1899; Крепостцое
право в Каталонии в средние века. Киев, 1901. По оценке Л. Т. Мильской
и И. С. Пичугниой, «работы Пискорекого определили все дальнейшее раз-
витие испанистики в нашей стране» (Проблемы испанской истории. 1975.
М., 1975. С. 248).
3 Ср.: Нискорский В. К. История моего профессорства в Нежине
(1899-1905)/Публикация А. Е. Москаленко//История и историки: Исто-
риографический ежегодник. 1979. М., 1982. С. 369—393. В. К. Пнскорскии
был профессором Нежинского историко-филологического института в одно
время с А. В. Добившем.
4 «Шесть дурных обычаев» - унизительные феодальные повинности,
налагаемые на крестьян Каталонии: право первой ночи, побор при полу-
чении наследства и т. п.
5 Flach J. Les origines de Tancienne France. P., 1883. T. 1. P. 413.
6 Имеется в виду знаменитый словарь средневековой латыни, состав-
лен ими Дюканжем.
7 Речь идет об изд.: Fredegarii et aliorum chronica/Ed. B. Krusch. Han-
nover, 1888 (MGII. Scriptores rerum merovingicarum. T. II).
330
ИЗ ПЕРЕПИСКИ О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКОЙ
1. А. В. иМ.А.Добиаш
Печатается по автографу (Архив АН СССР, ф. 341, оп. 4, д. 10т
л. 1). О. А. Добиаш вышла замуж за Д. С. Рождественского 15.11 1008 г.
2. С. Ф. Платонову
Печатается по автографу (ГПБ, ф. 585, оп. 2, д. G85, л. 3). О. А. До-
биаш-Рождественская в студенческие годы слушала лекции С. Ф. Плато-
нова по русской истории.
3. В. А. Иоффе
Печатается по автографу (ГПБ, ф. 254 д. 489, л. 9—10). Письмо
адресовано жене знаменитого физика, впоследствии академика А. Ф. Иоф-
фе. Д. С. Рождественский, высоко ценивший Иоффе, стремился привлечь
его в Петербургский университет и уговорил в 1915 г. баллотироваться
на вакантную кафедру физики, прочтя предварительно приват-доцентский
курс. В результате каких-то интриг А. Ф. Иоффе был забаллотирован,
причем, по свидетельству К. К. Баумгарта и И. В. Обреимова, Рождест-
венский был огорчен больше самого Иоффе, не хотевшего покидать Поли-
технический институт (см.: Воспоминания об академике А. Ф. Иоффе.
Л., 1973. С. 19-20, 33-34).
Датируется по упоминанию Ольгина дня (11 июля но старому стилю).
4. В. А. Иоффе
Печатается по автографу (ГПБ, ф. 254, д. 489, л. 7-8). Датируется
по содержанию: летом 1918 г. А. Ф. Иоффе с семьей находился в Крыму,
в г. Батилнмане, осенью он вернулся в Петербург и принял активнейшее
участие в строительстве советской науки, основав Физико-технический
институт.
1 См.: Добиаш-Рождественская О. А. История архивов романской Евро-
пы при старом порядке // История архивного дела в классической древно-
сти, в Западной Европе и на мусульманском Востоке: Архивные курсы.
Лекции, читанные в 1918 г. Пг., 1920. С. 94-152.
2 Перифраза заключительных слов христианского «Символа веры»:
«Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века».
3 На съезд высшей школы.
4 Дочь А. Ф. и В. А. Иоффе, ныне доктор физико-математических наук.
5 Мария Антоновна Добиаш. сестра О. А. Добиага-Рождественской.
5. Н. Я. Марру
Печатается по автографу (ЛО А АН, ф. 800, он. 3, д. 329, л. 3-4).
В письме отражены попытки О. А. Добиаш-Рождественской сохранить в
период ломки и перестройки высшей школы созданный ею в 1921 г. ка-
бинет вспомогательных исторических дисциплин ЛГУ. Н. С. Державин
был в 20-е годы ректором ЛГУ и директором Научно-исследовательского
института литератур и языков Запада и Востока при ЛГУ, Н. Я. Марр -
членом президиума института.
6. Н. Я. Марру
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 800, оп. 3, д. 329. л. 8—12).
Датируется но содержанию: в заграничной командировке в Париже
О. А. Добиаш-Рождественская была летом 1926 г. В 1924-1929 гг. акад.
Н. Я. Марр был директором ГПБ, чем и объясняется адресование ему
этого и последующих писем О. А. Добиаш-Рождественской.
1 II. И. Яковкин - в это время зам. директора ГПБ, позднее - дирек-
тор БАН.
331
2 Имеется в виду издание: Средневековье в рукописях Публичной
библиотеки/Под ред. О. А. Добиага-Рождественской. JL, 1925. Вып. I (Апа-
lecla Medii Aevi, fasc. I).
7. С. Ф. Ольденбургу
Печатается но автографу (J10 ЛАП, ф. 208, оп. 3, д. 194, л. 1-2).
1 П. Я. Мирр.
2 Речь идет об издании: Средневековье в рукописях Публичной библио-
теки/Под ред. О. А. Добиаш-Рождественской. JL, 1927. Вып. II (Analecta
Medii Aevi, fasc. II), в котором опубликованы работы самой О. А. и ее
учеников: В. В. Бахтина. Г. У. Вальтера, С. А. Ушакова, А. Д. и В. С. Люб-
линских.
8. Н. Я. Марру
Печатается но автографу (ЛО А АН. ф. 800, оп. 3, д. 329, л. 22),
Ш.-В. Лапглуа с женой приезжали в СССР в 1928 г.
1 Жена Ш.-В. Ланглуа была дочерью знаменитого французского хи-
мика Марселена Бертло, столетие со дня рождения которого торжественно
отмечалось во Франции в 1927 г.
9. Н. Я. Марру
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 800, оп. 3, д. 329, л. 23).
О. А. Добиаш-Рождественская ездила в заграничную командировку во
Францию и Германию летом 1929 г.
1 См. письмо 10.
2 Речь идет о кн.: Les poesies des goliards, grouppees et trad, avec
le lexte latin en regard par Olga Dobiache-Rojdestvcnsky. P., 1931.
10. P. H. Блох
Печатается по черновику, сохранившемуся в архиве О. А. Добиаш-
Рождественской (ГПБ, ф. 254, д. 263, л. 1-2). Жившая в 20-е годы в
Берлине ученица О. А. Добиаш-Рождественской Р. И. Блох оказывала
техническую помощь О. А. при издании ее работ за границей. См.: Воро-
нова Т. 77. К биографии Бориса Вильде (Из архива О. А. Добиаш-Рож-
дественской)//Французский ежегодник. 1973. М„ 1975. С. 29-33. В письме
речь идет об издании О. А. Добиаш-Рождественской: Les anciens manus-
crits latin? de la Bibliothequc Publique de Leningrad. 1. V—VIIIе siecles.
Древнейшие латинские рукописи Публичной библиотеки. I. Рукописи
V-VIII вв. Л., 1929 (Analecta Medii Aevi, fasc, III).
1 Имеется в виду А. А. Ларонд, в прошлом лектор французского
языка на Бестужевских курсах.
- Речь идет об известном поэте-персводчнке М. Л. Лозинском, слу-
жившем в 19И-1937 гг. в Отделе изящных искусств ГПБ.
3 Цитата по памяти нз стихотворения А. С. Пушкина «Труд». Первое
двустишие этого стихотворения звучит:
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
11. С. Ф. Ольденбургу
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 208, оп. 3, д. 194, л. 3). См.
примеч. к письму 12.
12. В. М. Алексееву
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 820, оп. 3, д. 183, л. 1). Речь
идет об издании альбома фотоснимков корбийских рукописей в качестве
лриложепия к книге О. А. Добиаш-Рождественской: Histoire de Patelier
graphique de Corbie de 651 a 830 rofletee dans les manuscrits do Leningrad.
Leningrad, 1934. См.: письмо M к В. П. Волгину.
332
13. П. К. Симони
Печатается но автографу (ЦГАЛИ, ф. 461, он. 2, д. 80, л. 3).
14. В. П. Волгину
Печатается но машинописной копии, посланной О. А. Добиаш-Рож-
дествснской Д. М. Петрушевскому и сохранившейся в его архиве (ААН,
ф. 493, оп. 3, д. 63—II, л. 102-103). Датируется по содержанию. Ср. примеч.
к письму 13. В. П. Волгин в это время был Непременным секретарем
АН СССР.
15. Д. М. Петрушевскому
Печатается но автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-11, л. 49).
С. Ф. Ольдепбург умер 28.11 1934 г. и похоронен на «Литераторских
мостках* Волкова кладонща. См. также публикуемые в настоящем изда-
нии «Воспоминания о С. Ф. Ольденбурге».
16. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-Н, л. 62-63).
1 Речь идет о докладе Г. С. Фридлянда в Исторической комиссии
АН СССР «Социально-политические идеи Марата в 1790 г.» (опубликован:
Исторический сборник. Л., 1934. Т. II).
2 Имеется в виду рассказ А. П. Чехова «Глупый француз» (1886 г.).
3 С. Ф. Ольдепбург.
17. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-П, л. 17-18).
В этом письме, как и в следующем, отразились впечатления О. А. Добиаш-
Рождественской, связанные с восстановлением исторических факультетов
и возрождением конкретного изучения истории после известных решений
партии 1934 г.
1 Имеется в виду доклад О. А. Добиаш-Рождественской «Социальные
коллизии французского общества XII в. по студенческой сатире», про-
читанный ею в октябре 1934 г. в Исторической комиссии АН СССР. См.:
Исторический сборник. Л., 1934. С. 387. Ср. наст, издание, с. 115—143.
2 И. М. Гревс.
3 Речь идет о В. В. Бахтине, которого О. А. Добиаш-Рождественская
считала своим лучшим учеником в области палеографии.
4 См. примеч. к нисьму 34.
5 Согласно «Краткому отчету о работе ГАИМК в 1935 г.» (Л., 1936.
С. 17), Э. Д. Гримм состоял действительным членом ГАИМК и заведовал
кафедрой истории феодализма в Западной Европе.
6 Имеется в виду книга «История письма в средние века». С. Г. Том-
еннскнй в это время был директором Историко-археографнческого инсти-
тута АН СССР.
18. И. М. Гревсу
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 726, оп. 2, д. 94, л. 1-2).
1 Речь идет об издании: Сен-Симон Л. де. Мемуары / Пер. и коммент.
И. М. Гревса. М.; Л., 1934-1936. Т. I—II. Комментарии И. М. Гревса были
значительно сокращены издательством.
2 Имеются в виду подготовлявшиеся тогда к печати работы «Агри-
культура в памятниках западного средневековья» и «История письма в
средние века» (2-е изд.).
3 См.: Скржинская Е. Ч. Техника в эпоху западноевропейского сред-
невековья (до XVI в.) // Очерки исторпи техники докапиталистических
формаций. М.; Л., 1936. С. 205-343.
4 Д. М. Петрушевский.
333
19. Е. Ч. Скржинской
Печатается по автографу (ЛОМИ, Зап. еврои. секции, ф. 14). В письме
речь идет о работе над «Агрикультурой в памятниках западного сред-
невековья», в которую вошли переводы и статьи самой Добиаш-Рождест-
венской и ее учеников В. В. Бахтина, Н. С. Цемша. Е. Ч. Скржинской
(в том числе упоминаемая в настоящем письме «Поэма о версонских
вилланах»), Л. Д. Люблинской, Л. И. Хоментовской, В. М. Кремковой
и Л. Л. Константиновой.
1 Л. Д. Люблинская.
2 Л. А. Константинова.
3 О. А. Добиаш-Рождествепская, Б. Б. Бахтин. Агро- и зоотехнические
фрагменты у Исидора Севильского в Варварских правдах, у Григория
Туре кого // Агрикультура...
4 II. Я. Марр, тяжело болевший в это время.
20. И. А. Орбели
Печатается по машинописной копии, сохранившейся в архиве О. Л. До-
бпаш-Рождественской (ГПБ, ф. 254, д. 273, л. 1-2). Датируется по содер-
жанию: И. А. Орбели стал директором Эрмитажа летом 1934 г.
В письме речь идет о возникающем время от времени споре, где
целесообразнее хранить иллюстрированные рукописи - в музее или в биб-
лиотеке. 1934 год - время создания комплексных экспозиций Эрмитажа,
дающих целостную характеристику представляемых культур, и И. А. Ор-
бели мог поднять вопрос о передаче части рукописей Эрмитажу, что, од-
нако, осуществлено не было (сообщение А. В. Банк).
1 С. Ф. Ольденбург и Н. Я. Марр.
2 II. А. Бычков.
21. В. М. Алексееву
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 820, он. 3. д. 183, л. 7-8).
Датируется по упоминанию о приезде в Ленинград II. Бора.
1 Речь идет о собрапной В. М. Алексеевым замечательной коллекции
китайских книг и картин (ныне хранится в Эрмитаже, ЛО ИВАН и Му-
зее истории религии и атеизма).
22. В. М. Алексееву
Печатается но автографу (ЛО ААН, ф. 820, он. 3, д. 183, л. 5). Дати-
руется по содержанию.
1 Имеется в виду действительно замечательная статья В. М. Алексеева
«С. Ф. Ольденбург как организатор и руководитель наших ориенталистов».
См.: Записки Института востоковедения АН СССР. М.; Л., 1935. Т. IV.
С. 31-57; переизд. в кн.: Алексеев Б. М. Наука о Востоке. М., 1982.
С. 6-26.
23. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 61-1, л. 97-101).
1 См. примеч. к письму 34.
2 См примеч. к письму 19.
3 См. примеч. к статье «Техника книги в эпоху феодализма» в на-
стоящем издании.
24. Е. А. Толмачевой-Карпинской
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 265, оп. 2, д. 43, л. 64-66).
Письмо представляет собой соболезнование по поводу кончины Президен-
та АН СССР А. П. Карпинского, обращенное к его дочери. Оно подписано
О. А. Добиаш-Рождественской и Д. С. Рождественским, но стиль и почерк,
несомненно, свидетельствуют об авторстве О. А. Добиаш-Рождественской.
1 С. Ф. Ольденбург, в 1904-1929 гг. бывший Непременным секретарем
Академии наук.
2 Слова В. О. Ключевского о Пушкине (см.: Ключевский В. О. Сочи-
пения. М., 1959. Т. 7. С. 403).
334
25. И. М. Гревсу
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 726, оп. 2, д. 94, л. 3-7).
1 Имеется в виду статья И. М. Гревса «Развитие форм поселений па
европейском Западе в средние века» (ЛО ААН, ф. 726, он. 1, д. 137),
написанная для «Истории техники».
- Вероятно, речь идет о книге: Lot F. Les invasions barbares et le
peuplement cle 1'Europe: La penetration mutuelle du monde barbare et du
monde romain. P., 1935.
3 А. И. Хоментовская.
26. И. М. Гревсу
Печатается по автографу (ЛО ЛАП, ф. 726, он. 2, д. 94, л. 8-13).
1 Гете. Фауст. Часть 1. Сцена «Кабинет Фауста».
27. И. М. Бурскому
Печатается но машинописной копии, сохранившейся в архиве О. А. До-
биаш-Рождественской (ГПБ, ф. 254, д. 265, л. 6-7). М. И. Бурский заве-
довал сектором истории агрикультуры в Институте истории науки и тех-
ники АН СССР и был соредактором О. А. Добиаш-Рождественской по
книге «Агрикультура в памятниках западного средневековья» (М.; Л.,
1936). Историческое предисловие О. А. Добиаш-Рождественской к книге
было снято редакцией, причем, судя по публикуемому письму, она опа-
салась и снятия своего имени в качестве ответственного редактора.
28. М. И. Бурскому
Печатается по машинописной копии, сохранившейся в архиве О. А. До-
биаш-Рождественской (ГПБ, ф. 254, д. 265, л. 8). Датируется по содержа-
нию как непосредственно связанное с письмом 27.
1 А. М. Деборин, в то время академик-секретарь Отделения общест-
венных наук АН СССР.
29. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-1, л. 106).
30. Д. М. Петрушевскому
Печатается но автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-1, л. 39-43).
1 См.: Добиаш-Рождествепская О. А. За двадцать лет: Обзор истори-
ческой работы ученых-жешцнп (Доклад на Ленинградской конференции
женщин-ученых, 1937 г.) (ГПБ, ф. 254, д. 236).
31. В. Л. Комарову
Печатается но автографу (ААН, ф. 277, оп. 4, д. 565, л. 1).
В письме речь идет о необоснованных нападках на книгу О. А. До-
биаш-Рождественской «История письма в средние века» (2-е изд. М.; Л.,
1936), отпор которым на заседании Президиума АН СССР дал Президент
АН СССР В. Л. Комаров.
32. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-1, л. 49-51).
33. Редактору
Печатается по машинописной копии, посланной Д. М. Петрушевско-
му (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-1, л. 52). В письме речь идет о редактор-
ской правке работы О. А. Добиаш-Рождественской «Коллизии во фран-
цузском обществе XII—XIII вв. по студенческой сатире этой эпохи» (Исто-
рические записки. М.; Л., 1937. Т. 1. С. 149-174), перепечатываемой в на-
стоящем сборнике. Сличение печатного текста с рукописью (ГПБ, ф. 254,
335
д. 163) показывает, что О. А. Добиаш-Рождественской удалось отстоять
свой текст. Письмо обращено к издательскому редактору.
34. С. А. Аннинскому
Печатается но машинописной копии, сохранившейся в архиве О. А. До-
биаш-Рождественской (ГИБ, ф. 254, д. 262, л. 1). 13 письме речь идет
об издании: Акты Кремоны X—XIII вв. в собрании АН СССР/Подгот. к пе-
чати С. А. Аннинский; Преднсл. О. А. Добнаш-Рождестнснскон. М.; Л.,
1937. Над разбором и изучением этих актов в 20-е годы работали О. А. До-
биаш-Рождествеиская и участники ее палеографическою семинара.
1 В печатном тексте предисловия О. А. Добиаш-Рождественской
(с. XXIV) указанное место звучит: «Некогда, в лучшую пору своего
расцвета, западная паука публиковала с большим совершенством техники
в качестве несомненной огромно!! ценности источника томы своих карту-
ляриев. Этот материал в его тщательном исследовании поднял медиеви-
стику на большую высоту в смысле точности и конкретности. Она могла
гордиться тем, что связано с этой областью публикации как во Франции
и Англии, так и в Германии и Италии. Но времена меняются. В послед-
них двух странах настоящая научная работа, п частности работа широ-
кого и честного издания источников, во многих областях замерла. Наука
этих двух стран, увлеченная предприятиями, „актуальными" в самом
дурном смысле слова псевдонаучной фашистской ориентации, вместо пол-
ных снопов научного урожая дает терний н волчцы расистских, ненавист-
нических измышлений. И мы знаем, что свет, который для западной
медиевистики мы прежде ждали с Запада, в странах фашизма уже погас.
Мы чувствуем, что в некоторых вопросах и областях, которые всецело,
казалось бы. должны были остаться на ответственности западной науки,
нам приходится уже не разделять, но брать на себя научную ответствен-
ность».
35. И. И. Любименко
Печатается но автографу («ПО АЛН, ф. 885, он. 1. д. 261, л. 1-3).
Историк И. И. Любименко приблизительно в одни годы с О. А. Добиаш-
Рождественской училась в Париже и приходилась родной сестрой близ-
кому другу О. А. Добиаш-Рождественской М. И. Лот-Бородиной.
1 14.IX 1937 г. скоропостижно скончался муж II. II. Любименко из-
вестный ботаник, член-корреспондент АН СССР В. Н. Любименко.
36. В. М. Алексееву
Печатается по автографу (ЛО ААН, ф. 820, он. 3, д. 183, л. 11).
1 Очевидно речь идет о кн.: Alexeiev V. La lilleralure chinoise. P., 1937.
37. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-1, л. 59-65).
1 Вероятио, речь идет о рецензии В. М. Лавровского, опубликованной
вскоре в журнале «Историк-марксист» (1938, № 1. С. 158-159).
2 Имеется в виду смерть жены Д. М. Петрушевского Елизаветы Сер-
геевны.
38. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (Архив АН СССР, ф. 493, он. 3, д. 63-1, л. 12).
1 Имеется в виду готовившийся тогда к изданию сборник «Против фа-
шистской фальсификации истории» (М.; Л., 1939). Назвапиая статья на-
писана О. А. Добнаш-Рождествснскон не была.
39. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 493, оп. 3, д. 63-1, л. 21).
1 См. настоящее издание, с. 143—155.
2 Черновые наброски.- ГПБ, ф. 254, д. 239.
3 См.: Добиаш-Рождествепская О. А., Люблинская А. Д. Об одной ис-
панской рукописи//Культура Испании. М.; Л., 1940. С. 266-296.
ззе
40. Д. М. Петрушевскому
Печатается по автографу (АЛИ. ф. 493. он. 3. д. 63-1, л. 30). Датирует-
ся по содержанию.
1 Ср. другое письмо (1938 г.) О. А. Добнаш-Рождественской к
Д. М. Петрушевскому: «Мировая политика и судьба двух моих вторых
родин - а также их поведение - Франции и Чехословакии - заботит и ужа-
сает» (АЛИ, ф. 493, он. 3, д. 63-1, л. 2).
41. О. Л. Вайнштейну
Печатается по автографу (ГПБ. ф. 254, д. 487, л. 1). О. JI. Вайнштейн
в 1935-1951 гг. заведовал кафедрой истории средних веков ЛГУ.
42. И. А. Орбели
Печатается по машинописной копии, сохранившейся в архиве О. А. До-
бнаш-Рождественской (ГПБ, ф. 254, д. 273, л. 3).
1 Речь идет о 2-й части «Каталога древнейших латинских рукописей
ГПБ», 1-я часть которого была издана в 1929 г. на французском языке (см.
письмо 10). К середине 30-х годов была готова 2-я часть, которую решено
было издать на русском языке. См. ротаприптное изд.: Добиаш-Рождест-
венская О. А. Древнейшие латинские рукописи ГПБ. Каталог, ч. 2, VIII —
нач. IX в. Под ред. А. Д. Люблинской. Л., 1905.
43. В. И. Вернадскому
Печатается по автографу (ААН, ф. 518. он. 3, д. 533-а, л. 8-9).
1 Речь идет о фашистской оккупации Чехословакии, где жила с семьей
дочь Вернадских И. В. Толль. вынужденная уехать в Америку. См.:
Моча.юв И. И. В. И. Вернадский (1863-1945). М., 1982.
2 В январе 1939 г. Д. С. Рождественский ушел из основанного им
Оптического института в Физический институт ЛГУ. О причинах и об-
стоятельствах этого перехода рассказывает член-корресиоидент АН СССР'
С. Э. Фриш в кн.: Воспоминания об акад. Д. С. Рождественском. Л., 1976..
ВОСПОМИНАНИЯ
ОБ О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКОЙ
И. М. Гревс
О. А. Добиаш-Рождественская в годы учения
(Воспоминания учителя)
Печатается по рукописи (ЛО ААН, ф. 720, он. 1, д. 2S, л. 4—11)
Восномипания представляют собой текст речи, произнесенной на заседа-
нии кафедры средних веков ЛГУ \ апреля 1940 г.. посвященном памяти
О. А. Добнаш-Рождественской (см. заметку об этом заседании: Историк-
марксист. 1940. Л° 8(84). С. 155). чем и объясняется их несколько кон-
спективный, порою тезисный характер. Составителем не учитывались не-
которые внесенные позднее карандашные вставки в тексте и на полях
руконнсп, так как они нарушили бы связность изложения.
Е. Ч. Скржинская
О. А. Добиаш-Рождественская как учитель науки
Печатается по рукописи пз архива Е. Ч. Скржпнской (ЛОИИ, Западно-
европ. секция, ф. 14). В основном воспоминания были написаны в 1940 г.
и прочтены на упомянутом в предыдущем комментарии заседании памя-
ти О. А. Добнаш-Рождественской. В 1904 г. доклад был повторен
Е. Ч. Скржпнской на собрании памяти О. А. Добиаш-Рождественской и-
ЛОИИ по случаю 25-летия со дня ее смерти. Заново были написаны
только вводные и заключительные абзацы. Заглавие статьи дано соста-
вителем по аналогии с известной статьей И. М. Гревса «В. Г. Васильев-
337
•ский как учитель науки», на которую прямо ссылается в черновых за-
писях Е. Ч. Скржинская.
1 Написано в 19(И г.
2 Фундаментальный труд Е. Ч. Скржинской «Иордан. Getica. О про-
исхождении и деяниях готов» (М.. №Ш) посвящен «Памяти учителя Ольги
Антоновны Добиаш-Рождествепскон».
3 В Мраморном дворце помещалась Государственная академия исто-
рии материальной культуры.
4 Тацит. Германия. Гл. 18.
5 Имеются в виду следующие словари и справочники: Da Cange. Glos-
sarium mediae et infimae latmitatis. P., 1883-1887. Vol. 1-10; Forcellini E.
Totius latinitatis lexicon. Prati, 1858—1887. Vol. 1—10; Potthast A. Bibliotheca
Historica Medii Aevi. Wegweiser durcli die Geschiclitswerke eiiropaischen
Mittelalters his 1500. B.t 1896. Bd. 1-2; Molinier A. Les sources de Phistoire
de France des origines jusqu'aux guerres d'ltalie (1494). P., 1901-1906.
T. 1-6; Mas-Latrie L. Tresor de chronologiet d'histoire et de geographie
pour Pelade et Pemploi des documents du Moyen Age. P., 1889; Herzog J. J.—
Hauck A. Realenzyklopadic fiir proteslantische Theolqgie und Kirche. Leip-
zig, 1896-1913. Bd. 1-24; Histoire litteraire de la France. P., 1733-1944.
Vol. 1-38.
6 По-видимому, имеется в виду сама Е. Ч. Скржинская.
А. Д. Люблинская
Лекции О. А. Добиаш-Рождественской
Печатается по рукописи (ЛОИИ, Западноевроп. секция, ф. 13). Статья
написана в 1979 г. для сборника «Живое слово науки: Очерки об ученых-
лекторах» (М., 1981), где и была опубликована в несколько ином варианте.
А. В. Банк
Встречи с О. А. Добиаш-Рождественской
Воспоминания написаны для настоящего сборника. Печатаются по
рукописи.
О. Б. Враская
Из воспоминаний об О. А. Добиаш-Рождественской
Воспоминания написаны для настоящего сборника. Печатаются по
рукописи.
Б. С. Каганович
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ААН — Архив Академии наук СССР
БАН - Библиотека АН СССР
ВЖК — Высшие женские курсы
ГЛИМК — Государственная акаде-
мия истории материальной куль-
туры
ГБЛ — Государственная библиотека
СССР им. В. И. Ленина
ГОИ —- Государственный оптический
институт
ГПБ — Государственная Публичная
библиотека им. М. Е. Салтыкова-
Щедрина
ГЭ — Государственный Эрмитаж
ИВАН — Институт востоковедения
АН СССР
ПИШИ — Институт истории науки
и техники
НКДП — Институт книги, документа
и письма
ЛИФЛИ — Ленинградский институт
философии, литературы и истории
.10 ААН — Ленинградское отделение
Архива АН СССР
ЛОИИ — Ленинградское отделение
Института истории СССР АН СССР
ЦГАЛИ — Центральный государст-
венный архив литературы и искус-
ства
MGH — Monumenta Germaniae Histo-
rica
MPL — Migne J. P. Patrologia Latina
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН *
Абеляр Петр (1079—1142), французский
философ 33. 120, 122, 126, 143, 211, 279,
324
Август Октавиан (G3 до и. э.— 14 и. э.),
римский император с 30 г. до н. э. 198
Августин Аврелий (354—430), христиан-
ский теолог и философ 9. 77—79, 95,
НО, 119, 120, 157—100, 102, 173, 186,
192. 194, 292, 295
Августин Кентербернйский (ум. 604),
английский церковный деятель 169, 174,
193
Авс (Havet) /Кюльен (1853—1893), фран-
цузский медиевист 70
Авзоний Децим Маш (ок. 310—394),
римский поэт 79, 156
.Авит Вьеннский (ум. 518), галльский
церковный деятель 181
Адалард (751—826), франкский церков-
ный деятель, аббат Корби 198, 199, 203
Адальберон Реймсский (ок. 925—989),
французский церковный деятель 211
Адам Бременский (ум. ок. 1081), немец-
кий хронист 86, 212
Адельгейда (ок. 931—999), германская
императрица, жена Оттона I 205
.Адемар Шабанский (ок. 988—1034), фран-
цузский хронист 82, 183, 210
Адриан (VII в.), английский церковный
деятель 186
Аларих (ок. 370—410), король вестготов
с 395 г. 78, 147, 157, 159, 101, 178
Александр III (ум. 1181), римский папа
с 1159 г. 136
.Александр III (1845—1894), русский им-
ператор с 1S81 г. 291
Александр IV (ум. 1261), римский папа
с 1254 г. 76
Алексеев Насилий Михайлович (1881 —
1951). советский синолог, академик 254,
263, 264, 283, 322, 328, 332, 334, 336
Алексеева Наталья Михайловна (1891 —
1973), жена В. М. Алексеева 263, 264,
283
Алексей I Комнин (ок. 1048—1118), ви-
зантийский император с 1081 г. 84
Алкуин (ок. 735—804), англосаксонский
ученый, деятель Каролингского возрож-
дения 12, 13, 81, 196, 197, 201, 202
Алтаев Ал. (Ямщикова Маргарита Вла-
димировна) (1872—1959), советская
историческая романистка 238
Альберт Аахенскнй (XII в.), немецкий
хронист 83
Альфонс Толедский (VI—VII вв.), ис-
панский церковный деятель 184
Альфред Великий (ок. 848—900), англо-
саксонский король с 871 г. 71
Амаласунта (ум. 535), остготская коро-
лева Италии с 526 г. 171
Аммиан Марцеллин (ок. 330—400), рим-
ский историк 68, 161
Амори (Амальрик) Шартрский (ум. 1205),
французский философ и теолог 187
Ангильберт (ок. 745—814), франкский
церковный деятель и писатель 81, 196
Аннинский Сергей Александрович (1891—
1942), советский медиевист 280, 336
Ансельм Кентербернйский (1033—1109),
английский философ и теолог 211
Антоний Великий (ок. 251—356), хри-
стианский аскет 163, 168
Анциферов Николай Павлович (1889—
1958), советский краевед и литературо-
вед 269, 307, 310
Ардуэн (llarduin) Жан (1646—1709),
французский историк церкви 71, 164
Ариес Филипп (1914—1984), француз-
ский историк 318
Арий (ок. 260—336), александрийский
теолог 160
Аристотель (384—322 до н. э.), греческий
философ 10, 33
Арндт (Arndt) Эрнст Мориц (1769—
1860), немецкий писатель и историк
63
Арский Игорь Владимирович (1913—
1941), советский медиевист 239—244,
330
Архимед (ок. 287—212 до н. э.), грече-
ский математик и механик 10
Apxnno:jT Кельнский (ок. 1130—1165),
голиардическнй поэт 118, 121 — 126, 140—
143
Афанасий Александрийский (295—373),
христианский теолог и церковный дея-
тель 160
Базнна (VI в.), дочь франкского короля
Хильиериха 1 180, 181
Балдуин Фландрский (1058—1118), граф,
с 1100 г. иерусалимский король 83
Бальдрнк Дольский (ок. 1047—1130),
французский хронист 83
Бал юз (Baluze) Этьен (1630—1718), фран-
цузский медиевист 60
Банк Алиса Владимировна (1906—1984),
советский византинист, сотрудник
Эрмитажа 307—309, 337, 338
Банк Владимир Эммануиловнч (1876—
1942), историк и библиотечный работ-
ник 309
* В указатель не включены авторы, упоминаемые только в подстрочных
библиографических примечаниях. Иноязычные фамилии воспроизводятся в
скобках на языке оригинала, если они встречаются в такой форме в тексте.
340
Бароний Цсзарий (1538—1607), кардинал,
историк церкви 55
Бартенев Алексей Сергеевич (1906—1942),
советский медиевист 226—231, 278, 309,
323, 329
Баумглрт Карл Карлович (1880—1963),
советский физик, профессор ЛГУ 328,
331
Бахтин Всеволод Владимирович (1901 —
1951). советский палеограф-медиевист
249, 258, 265, 269. 311, 312, 323, 332—334
Беда Почтенный (ок. 673—731), англий-
ский историк и теолог 14, 16, 78, 81,
119, 120, 186, 191 — 193, 197, 198, 201,
203, 308, 320
Белинский Виссарион Григорьевич
(1S11 — 1848), русский литературный
критик 257
Белый Андрей (Бугаев Борис Николае-
вич) (1880—1934), русский писатель
322
Бемер (Bohmer) Иоганн Людвиг (1795—
1863), немецкий медиевист 63, 64
Бенедикт Ан панский (ок. 750—821),
франкский церковный деятель 169, 207
Бенедикт НурсиЙский (ок. 480—543),
итальянский церковный деятель 163—
169, 172, 175, 207
Беиешевнч Владимир Николаевич
(1874—1943), русский византинист,
член-корреспондент АН СССР 309
Бер Рудольф (1863—1913), австрийский
палеограф 255
Берже Эли (1850—1925), французский
палеограф 244, 314
Бернадскаи Елена Викторовна (р. 1918),
советский медиевист 327
Бернард Клсрвоский (1091 — 1153), фран-
цузский теолог и церковный деятель
57, 119
Бернгейм Эрнст (1850—1942), немецкий
историк 69
Бернон (ок. 850—927). французский цер-
ковный деятель, аббат Корой 207
Бернулли (Bernouilli) Карл (1868—1937),
немецкий историк 182, 327
Бертло (Berthelot) Даниэль (1865—1927),
французский фармаколог 252
Бертло (Berthelot) Марселен (1827—
1907), французский химик и общест-
венный деятель 222, 252, 332
Блок Марк* (1886—194 4), французский
историк 318
Блох Раиса Иоевна (1899—1943), исто-
рик и поэт 252, 323, 332
Бокклччо Джованни (1313—1375), италь-
янски!! писатель 122
Болланд Жан (1596—1665), бельгийский
историк церкви 57
Бомаиулр Филипп (ок. 1250—1296),
французский юрист 72
Боигар Жак (1554—1612), французский
историк- 84
Бониф.щий (ок. 675—754), германский
церковный деятель 169, 193, 194, 197
Бор Нильс (1885—1962), датский физик
264, 334
Боткина-Враская Надежда Степановна
(1878—1942), историк и педагог 310
Боомунд Тарентский (ок. 1050—1111),
князь, один из руководителей I кре-
стового похода 83, 213
Гиюций Линий Манлий Северин (ок. 480—
524), римский писатель и философ
9—11, 171, 292
Бравлий Саррагонский (VI—VII вв.),
испанский церковный деятель 184
Брак1«ан (Вгасктапп) Альберт (1871—
1952), немецкий медиевист 249
Бреслау (Bresslau) Гарри (1848—1926),
немецкий медиевист 69, 75, 146
Бройль (Do Broglie) Эмманюэль до
(1854—1926), французский истории 144
Брунгнльда (ок. 534—613), франкская
королева 80, 169, 175, 180, 189
Бруннер (Вгиппег) Генрих (1840—1915),
немецкий медиевист 70
Брютайль (Brutails) Жан Огюст (1859—
1926), французский археолог 39, 325
Буало Этьен (ок. 1200—1269), француз-
ский муниципальный деятель 88—89*
Будншон Жан (XV в.), французский
художник 113
Буке (Dom Bouquet) Мартин (1685—
1754), французский издатель средне-
вековых текстов 57, 66, 89, 92
Буркхардт Якоб (1818—1897), швейцар-
ский историк 141
Бурский Мечислав Ильич (1903—1944),
советский историк агротехники 261,
273—275, 329, 335
Бурхард Вормский (ум. 1088), немецкий
церковный деятель 276
Бычков Иван Афанасьевич (1858—1944),
русский археограф, член-корреспондент
АН СССР 263. 313. 334
Бэ Никола де (Nicolas de Baye) (ок.
1364—1419), французский хронист 89
Вавилов Николай Иванович (1887—1943),
советский биолог, академик 323
Вавилов Сергей Иванович (1891—1951),
советский физик, академик 323
Вайнштейн Осин Львович (1894—1980),
советский историк, профессор ЛГУ
2215, 229, 234, 286, 319, 325, 329, 337
Вайц (Waltz) Георг (1813—1886), немец-
кий медиевист 63, 92
Валафрид Страбон (ум. 849), франкский
писатель 18. 119, 120, 196. 202
Валснтиниан III (418—455), император
.'Западной Римской империи с 425 г.
147
Валлон Анри (1812—1904), французский
историк 219
Вальтер Георгий Ульрихович (1896—
1942). советский палеограф-медиевист
118, 332
Вальтер Шатпльонскпй (Готье Лилль-
ский) (1135 — 1201), французский голи-
арднческий поэт 118, 122, 126, 133, 140,
143
Вандальберт Примский (ок. 813—850),
франкский поэт 200, 202
Ван-ден-Ген Иозеф (1854—1913), бельгий-
ский историк 59
Вандрегизел (ум. 668), франкский цер-
ковный деятель 227, 229
Варрон Марк Теренций (116—27 до
и. э). римский ученый и писатель 173
Вас (XII в.), французский поэт 231
Василий Великий (ок. 330—379), хри-
стианский теолог и церковный деятель
78, 163, 165, 168
Васильевский Василий Григорьевич
(1838—1899), русский византинист,
академик 291
Ваттенбах Вильгельм (1819—1897), не-
мецкий медиевист 115, 117
Венанций Фортунат (ок. 540—600), гал-
льский поэт 80, 179
Венетт Жан де (ок. 1307—1370), фран-
цузский хронист 91
Вергилий Публий Марон (70—19 до
п. э.), римский поэт 101, 179, 196
Вернадская Наталья Егоровна (1861 —
1943), жена В. И. Вернадского 288
Вернадский Владимир Иванович (1863—
1945), советский минералог и геохи-
мик, академик 257, 266, 288. 323, 337
Вигтред (VII в.), англосаксонский ко-
роль 71
341
Вила/ib ле /ia Б/iaiu Ilo/ib (1845—1918),
французский географ 314, 318
Видукинд (ок. 925—980), немецкий хро-
нист 54, 82, 212
Bii/i/iaiiif Джованнн (1270—134*). италь-
лнский хронист 80
Виллардуэн Жофруа (ок. 1150—1214),
французский феодал, участник и хро-
никер IV крестового похода 84
Виллиброрд (ок. 058—739), германский
церкоиный деятель 81, 193, 197
Вильгельм I .Завоеватель (1027—1087),
нормандский герцог, с 1000 г. англий-
ский король 72, 207. 213
Впнцентий из Бове (1190—1204), фран-
цузский ученый 8vJ
Виоле-ле-Дюк Эжен (1814—1879), фран-
цузский архитектор и искусствовед
43, 44, 40, 325
Виталиан (ок. 000—672), римский папа
с 657 г. 186
Витигес (ум. 542), король остготов в
536—540 гг. 171
Волгин Вячеслав Петрович (1879—1962),
советский историк, академик 255—257,
328, 332, 333
Враская Ольга Борисовна (1905—1985),
искусствовед и библиотечный работ-
ник 310, 338
Вульфила (ок. 310—383), готский епис-
коп, переводчик Библии 160
Гарнье (XII в.), французский поэт 228
Гартман Людвиг Мориц (1865—1924), не-
мецкий медиевист 170
Гегель Георг Фридрих Вильгельм (1770—
1831), немецкий философ 187
Гедвига (ум. 994), швабская герцогиня
212
Геллий Л в/1 (II в.), римский писатель
7, 8, 179
Гензерпх (ум. 477), король вандалов с
428 г. 148
Генрих II (973—1024), германский импе-
ратор с 1002 г. 93, 212
Генрих II Плантагенет (1133—1189),
английский король с 1154 г. 131, 133
Генрих Л* (1081 — 1125), германский им-
ператор с 1106 г. 155
Геншен Годфрид (1601—1681), бельгий-
ский историк церкви 58
Герберга (ок. 913—968), французская ко-
ролева 212
Герберт (ок. 940—1103), средневековый
ученый, с 999 г. римский папа Силь-
вестр II 206, 210, 211
Герман Парижский (ок. 496—576), гал-
льский церковный деятель 80. 227
Герцен Александр Иванович (1812—1870),
русский писатель и общественный дея-
тель 314
Гершензон Михаил Осипович (1869—
1925), историк русской литературы и
общественной мысли 322
Гете Иоганн Вольфганг (1749—1832),
немецкий поэт 30, 38, 272, 330, 335
Гиберт Ножанский (1053—1124), фран-
цузский хронист 83, 87
Гиоерти Лоренцо (1378—1455), итальян-
ский скульптор 30
Гизебрехт Фридрих Вильгельм (1814—
1887), немецкий медиевист 03, 115, 117
Гизо Франсуа (1787—1874), французский
историк и политический деятель 65
Гильдуин (ок. 775—855), французский
хронист и агнограф, 81
Гильом Благочестивый (ум. 918), акви-
таиский герцог 207
Гильом де 11а н ж и (ум. 1300), француз-
ский хронист 85
Гильом Жюмьсжский (XI в.), Француз-
ский хронист 82. 86, 228. 231
Гильом из Ша.чно (ум. 1121), Француз-
ский философ и теолог 211
Гильом Овернский (ум. 1249), француз-
ский церковный деятель 127
Гильом Тирский (ок. 1130—1180), фран-
цузский хронист 84
Гомер, легендарный греческий поэт 228
Гонорий (384—423), император Западной
Римской империи с 395 г. 101
Гонтрамн Бояон (ум. 587), франкский
герцог 180
ГотФрид Бульонский (ок. 1001 — 1100),
герцог, один из руководителей I кре-
стового похода 83
Готшалк (ок. 805—808), немецкий теолог
и ученый 27
Готье де Мервнс (XIII в.), французский
церковный деятель 127
Грановский Тимофей Николаевич (1813—
1855), русский историк и обществен-
ный деятель 314
Грациан (XIII в.), итальянский церков-
ный писатель 75
Грацианский Николай Павлович (1880—
1945), советский медиевист 89, 278
Гревс Иван Михайлович (1800—1941)»
русский медиевист, профессор Петер-
бургского (Ленинградского) универси-
тета 4, 225, 229, 258—200, 205—266,
208—273, 286, 289, 293, 301, 302, 307,
310, 311, 314—316, 321, 322, 326, 328, 329,
333, 335, 337, 338
Греков Борис Дмитриевич (1882—1953),
советский историк, академик 323
Григорий I Великий (ок. 540—604), рим-
ский папа с 590 г., церковный писа-
тель 64, 74, 110, 148, 163—165, 167, 169,
174—175. 320
Григорий II (669—731), римский nana с
715 г. 168
Григорий III (ум. 741), римский папа с
731 г. 168
Григорий IV (ум. 844), римский папа с
827 г. 148
Григорий VII (ок. 1020—1085), римский
папа с 1073 г. 149, 208
Григорий IX (ок. 1160—1241), римский
папа с 1227 г. 70
Григорий Турский (ок. 538—594), франк-
ский историк и церковный деятель 11,
13, 14, 17, 18. 08. 79. 80, 105, 177, 179—
183, 201, 320
Гримм Эрвин Давидович (1870—1940),
русский историк, в 1911 — 1918 гг. рек-
тор Петербургского университета 258,
333
Гримм Якоб (1785—1863), немецкий фи-
лолог 117
Гросвита (ок. 935—975), немецкая мона-
хиня, поэтесса 54
Гуго Капет (ок. 940—996), французский
король с 987 г., основатель династии
Капетингов 211
Гугон Флерийский (XII в.), французский
хронист 210
Гуковскнй Матвей Александрович (1898—
1971), советский медиевист, профессор
ЛГУ 261, 326
Гундовальд (Гундобад), бургундский ко-
роль (480—516) 8, 9, 11 L n
Гчнтхрамн (ок. 525—593), франкский ко-
роль с 501 г. 180
Гуревнч Арон Яковлевич (р. 192-*), со-
ветский медиевист 310 rt
Гюго Виктор (1802—1885), французский
писатель 43, 44, 46, 325
Давид (X в. до и. э.), иудейский царь
195
342
Дэвидсон (Davidsohn) Роберт (1853—
1927), немецкий историк 88
Дальман (Dahlmann) Фридрих (1785—
1800), немецкий медиевист «3, 92
Дамасий (ум. 384), римский папа с 300 г.
(50
Дам на ни Петр (1007—1072), итальянский
теолог и церкопны ii деятель 75
Данте Алигьери (1265—1321), итальян-
ский поэт 171, 292, 310
Деборин Абрам Моисеевич (1881 — 1903),
советский философ, академик 248, 331
Делехе Ипполит (1859—1941), бельгий-
ский историк 59
Дел иль Леопольд (182G—1910), француз-
ский палеограф 122, 203
Державин Николай Севастьяновым
(1877—1953), советский славист, ака-
демик 248, 331
Де Росси Джованни Баггиста (1822—
1894), итальянский историк и археолог
148—150
Джонс Лесли (р. 1900), американский
медиевист-палеограф 255, 323
Джотто (ок. 1276—1337), итальянский
художник 49
Диоклетиан (243 —ок. 313), римский
император в 284—305 гг. 111
Дионисий Малый (VI ».), церковный
писатель 78, 191
Дитмар (Титмар) Мерзебургский (ок.
975—1018), немецкий хронист 82, 212
Добиаш Антон Вячеславович (1847—
1911), русский филолог-классик, отец
О. А. Добиаш-Рождественской 245, 290,
330, 331
Добиаш Мария Антоновна (1872—1939).
сестра О. А. Добиаш-Рождественской
245, 247. 331
Добролюбов Николай Александрович
(1836 — 1861). русский литературный кри-
тик 257
Донателло (1386—1466), итальянский
скульптор 36, 238
Достоевский Федор Михайлович (1821—
1881), русский писатель 325
Дубровский Петр Петрович (1754—1816).
русский дипломат и коллекционер ПО,
308
Дунгал (IX в.), ирландский ученый мо-
нах 190
Дюлон (Дудон) (ок. 960—1043), француз-
ский хронист 228—230
Дюканж (Du Cange) Шарль (1610—1688),
Французский филолог-медиевист 60, 62,
92, 244. 298, 330, 338
Дюмге Карл Георг (1772—1845), немец-
кий историк 62
Дюмлер (Dummler) Эрнст Людвиг (1830—
1902), немецкий медиевист 63
Дюмон (Dumont) Альбер (1841 — 1884),
французский археолог и историк 216,
219
Дюран Юрсен (1701—1773), французский
издатель средневековых текстов 57
Дюрюи (Duruy) Виктор (1811 — 1894),
французский историк и политический
деятель 219
Евгений IV (1383—1447), римский папа
с 1431 г. 75
Евклид (III в. до н. э.), греческий ма-
тематик 10
Еисевий Кесарийский (ок. 267—338),
христианский писатель и историк
церкви 79
Евхерий (ок. 370—450), римский писатель
и церковный деятель 79
Егоров Дмитрий Николаевич (1878—
1931). русский медиевист, член-коррес-
пондент АН СССР 316
Жакмар д'Эсден (XIV в.), французский
художник-миниатюрист 50
Жанна д'Арк (1412—1431), народная
героиня Франции 89
Жебелев Сергей Александрович (1807—
1941), советский историк античности,
академик 265, 323
Жерар Адемар (XII в.), французский
феодал 152
Жири (Giry) Артюр (1848—1899), фран-
цузский медиевист 75, 88
Жорес Жан (1859—1914), французский
политический деятель, социалист 221
Жуанвиль Жан (1225—1317), друг и био-
граф французского короля Людовика
IX 84
Жюллиан Камил (1859—1933), француз-
ский историк 7—9, 314
Захария (v.\i. 752). римский папа с 741 г.
168
Зиккель (Sickel) Теодор (1826—1908),
немецкий медиевист 63
Зосим (ум. 418), римский папа с 417 г.
159
Ибсен Генрик (1828—1906). норвежский
драматург 223
Ив Шартрский (ок. 1040—1116), фран-
цузский церковный деятель 75
Нероним Евсевий (ок. 340—420), христи-
анский теолог и писатель, 79, 80, 101.
157, 161, 162
Ингоберга (519—589), франкская коро-
лева 180
Иннокентий III (1I60—1216), римский
папа с 1198 г. 74, 127, 132, 136, 137
Иоанн Златоуст (ок. 344—407), констан-
тинопольский патриарх, церковный ора-
тор и писатель 95
Иоанн II Добрый (1319—1364), француз-
ский король с 1350 г. 235
Иоанн XVI (ум. 998). римский папа с
997 г. 211
Иоахим Флорский (ок. 1132—1202),
итальянский религиозный деятель 31,
192
Иорнапд (Иордан) (VI в.), готский исто-
рик 54, 79, 338
Иосиф II (1741 — 1790), австрийский им-
ператор с 1780 г. 59
Иоффе Абрам Федорович (1880—1960),
советский физик, академик 240, 247,
323. 331
Иоффе Валентина Абрамовна (1910—
1985), дочь А. Ф. Иоффе 247, 331
Иоффе Вера Андреевна (1881—1948),
жена А. Ф. Иоффе 246, 247, 322, 331
Ирминон (IX в.), французский церков-
ный деятель 71
Исидор Севильскнй (570—636), испан-
ский церковный деятель и историк 11,
78. 79, 81, 184, 185, 192, 203, 261. 285, 320
Караффа Антон но (1531 — 1591), карди-
нал, издатель средневековых текстов
75
Кареев Николай Иванович (1850—1931),
русский историк, почетный академик
267. 314. 316, 323
Карл Великий (742—814), франкский ко-
?оль с 768 г., с 800 г.— император 12,
_7, 54. 80—82, 106, 165, 168, 169, 195—
202, 211, 212
Карл Злой (1322—1387), король Наварры
с 1349 г. 235
Карл Лысый (823—877), французский ко-
роль с 840 г., с 875 г. император 187
Карл Мартелл (ок. 688—741), франкский
майордом с 715 г. 184. 194
3/i3
Карл VII (14(1.4—1401), французский
король с 1422 г. 91
Карло.ман ("ум. 754), франкский майор-
дом, позднее монах, брат Иииина Ко-
роткого 78, 191, И»4
Карпинский Александр Петрович (1846—
1U30), советский геолог, академик,
с 1917 г. президент АН СССР 207, 268,
334
Касснаи Леринский (ок. 360—435), гал-
льский церковный деятель 159, 163, 165,
168, 169
Кассиодор Флавий Маги Аврелий
(ок. 487—575), нозднерпмскпй ученый
и писатель 8—11, 54, 68, 79. 111, 159,
167, 170—174. 184, 188, 196, 320, ;*27
Кейтген (Keutgen) Фридрих (1861 — 1936),
немецкий медиевист 88, 89
Клотильда (ок. 475—544), франкская
королева, жена Хлодовеха 181
Клуэ Жан (ум. 1540), французский ху-
дожник 113
Ключевский Василий Осипович (1841 —
1911) русский историк 334
Колумбан (540—615), ирландский рели-
гиозный деятель 168, 169. 188—190
Комаров Владимир Леонтьевич (1869—
1945), советский ботаник, академик,
с 1936 г. президент АН СССР 277, 323,
335
Комгал (VII в.), ирландский церковный
деятель 190
Коммин Филипп де (ок. 1447—1511),
французский политический деятель и
мемуарист 91
Компаньи Дино (ок. 1260—1324), италь-
янский хронист 86, 258, 310
Константин Великий (ок. 285—337),
римский император с 306 г. 148, 160,
161
Констанций II (317—361), римский им-
ператор с 337 г. 160, 161
Константинова Александра Андреевна
(1871—'.'), искусствовед и библиотеч-
ный работник 260, 334
Косминский Евгений Алексеевич (1886—
1959), советский медиевист, академик
72
Коссар Габриэль (1615—1674). француз-
ский издатель средневековых текстов
57
Кравец Торичан Павлович (1876—1955),
советский физик, член-корреспондент
АН СССР 6
Крачковский Игнатий Юлианович (1883—
1951), советский филолог-арабист, ака-
демик 269, 322
Кремкова Вера Михайловна (1897—?),
медиевист и искусствовед 260, 334
Кудрявцев Александр Евгеньевич (1879—
1941), советский историк 240, 330
Куммиан (VII в.), ирландский церков-
ный деятель 190
Кунигунда (ум. 1033), германская импе-
ратрица, жена Генриха II 212
Куражо (Courajaud) Луи (1841 —1S96),
французский искусствовед 39, 325
Кустан (Dom Coustant) Пьер (1654—
1721), французский медиевист 75, 76
Лабб Филипп (1607—1667), французский
издатель французских текстов 57
Лависс (Lavisse) Эрнест (1842—1922),
французский историк 215—222, 314, 328
Лавровский Владимир Михайлович
(1891—1971), советский историк 285,
323, 326, 336
Лактанций Луций Цецилий (ок. 250—
330), латинский христианский писатель
160
Ламберт (XII в.), французский феодал
152
Ланг Георгий Федорович (1875—1948),
советский терапевт, профессор и ака-
демик 278
Ланглуа (Laiitflois) Шарль Виктор
(1803—1929), французский медиевист
67, 115, 121, 191, 221—223, 238, 249, 251.
270, 293, 302, 314, 317, 323, 328
Ланфранк (ок. 1005—1089), архиепископ
Кснтерберпйский, теолог 211
Ланпо-Данилевский Александр Сергее-
впч (1863-1919), русский историк, ака-
демик 323
Ларонд Андрей Александрович (1871—?),
сотрудник ГПВ 332
Лебель (Le Bel) Жан (ок. 1290—1370),
французский хронист 90
Лебра Габриель (1891 — 1970), француз-
ский социолог 316
Лев IX (1002—1054), римский папа с
1041) г. 74
Лев Остийскнй (ок. 1045—1115), италь-
янский хронист 295
Левп (Levy) Сильвен (1863—1935), фран-
цузский индолог 250
Лекок Робер (1310—1368), французский
церковный и политический деятель 235
Леман Пауль (1884—1964), немецкий
филолог и палеограф 137, 323
Леффлер Карл (1875—1935), немецкий
палеограф 255
Лнмбурги (XV в.), французские худож-
ники-миниатюристы 50
Лпндсе (Линдсей) Уоллос Мартин
(1858—1937). английский латинист и.
палеограф 99, 104. 107, 255. 287, 323
Лиутпранд (ок. 920—971), немецкий хро-
нист 54
Лихачев Николай Петрович (1862—1936),.
русский нсточннковед и палеограф,
академик 5, 67, 111
Лове (Лоу) Элиас (1879—1969), немец-
ский палеограф, работавший после
1933 г. в Англии 102, 255, 323
Лозинский Михаил Леонидович (1886—
1955), советский поэт-переводчик 312,
313, 332
Лоньон (Longnon) Огюст (1844—1911),
французский медиевист 227, 329
Лот (Lot) Фердинанд (1866—1952), фран-
цузский медиевист 268, 270, 286, 294,
302. 314, 317, 323, 335
Лот-Бородина Мирра Ивановна (1882—
1957), французский филолог-романист
336
Лотарь II (ум. 950), итальянский король
С 931 г. 205
Люб имен ко Владимир Николаевич
(1873—1937), советский ботаник, член-
корреспондент АН СССР 282, 336
Любименко Инна Ивановна (1878—1959),
советский историк 282, 323, 326, 336
Люблинская Александра Дмитриевна
(1902—1980), советский историк, про-
фессор ЛГУ 260, 301, 311—316, 319, 323,
326, 329, 332. 334, 338
Люблинский Владимир Сергеевич (1903—
1968), советский историк 269, 311, 312,
332
Людевиг Иоганн Петер (1668—1743), не-
мецкий ученый 55
.'Подовик I Благочестивый (778—840).
сын Карла Великого, с 814 г. импера-
тор 81, 169, 195, 198
Людовик IX Святой (1214—1270), фран-
цузский король с 1226 г. 85, 89
Людовик XI (1423—1483), французский
король с 1261 г. 91
Людопик XIV (1638—1715), французский
король с 1643 г. 220
Ш
Люк л'А шерп Жан (НИН)—1085), фран-
цузским медиевист и палеограф 57
Люшер (Kiichaire) Лшиль (1846—1908),
французский медиевист 89, 127, 213,
'I'M, 2!).4, 329
Мабильон Жан (1032—1707), француз-
ский медиевист и палеограф 50—58,
75, 99. 104, 150, 151, 104
Мамон Андре (1881 — 1907), французский
славист 313
Макиавелли Никколо (1409—1527), италь-
янский историк и политический мысли-
тель 91
Максимилиан Г (1459—1519), герман-
ский император с 1493 г. 54
Маль (Male) Эмиль (1802—1954). фран-
цузский искусствовед 44, 45. 314, .425
Маиициус Максимиллиан (1858—193.4),
немецкий медиевист 117
Марат Жан Поль (1743—1793), деятель
Великой Французской революции 257
Марк Аврелий (121 — 180). римский импе-
ратор с 101 г., философ-моралист 101
Маркс Карл (1818—1883) 232. 230
Марр Александра Алексеевна (1809—
1940). жена Н. Я. Марра 250
Марр Николай Яковлевич (1804 — 1934),
советский кавказовед и лингвист, ака-
демик 07, 247-252. 201, 202, 287, 313,
322, 331. 332, 334
Марсель Этьен (ок. 1310—1358). фран-
цузский политический деятель 90, 231,
232. 235, 237
Мартен Элмон (1054 — 1739), французский
издатель средневековых текстов 57
Мартин Польский (ум. 1278). средневе-
ковый хронист 80
Мартин Турскнй (ок. 310—400), галль-
ский церковный деятель 180. 181
Мартин IV (1210—1285), римский папа
с 1281 г. 70
Марцеллин (ок. 500 г.), граф, латинский
хронист 79
Марциан Капелла (V в.). римский пи-
сатель 07, 173
Мас-.Иатри (Mas Latrie) .'I у и де (1815—
1897), граф. французский медиевист 50.
79, 338
Матвей Парижский (ум. 1259), англий-
ский хронист 85. 129
Матвей Флаций Нллирнк (1520—1575),
немецкий историк церкви, родом ил-
лириец 5'<, 55
Матильда (ум. 908). германская коро-
лева, жена Генриха 1 212
Матье Вандомский (ок. 1130—1190).
французский голиардический поэт 122
Маурер Георг Людвиг (1790 — 1872), не-
мецкий медиевист 88
Маффеи Сципионе (1075 1755), италь-
янский историк и литератор 99
Мейер Вильгельм (1845—1917). немецкий
филолог 118. 121 — 123
Мейер Поль (1840—1917), французский
филолог-романист 121
Мериль Эдельстан дк» (1801 — 1871). фран-
цузский филолог и литератор 117
Мероней (V в.). полулегендарный вождь
салических франков, основатель дина-
стии Меровинго» 180
Микеллоццо (13915 —1472). итальянский
скульптор и архитектор 30
Минь (Miene) Жан Поль (1800—1875),
французский аббат, издатель средне-
вековых текстов 50, 70
Мишле Жюль (1798—187'i), французский
историк 221. 318
Молипье (Molinier) Опост J 1851 —1904),
французский медиевист tt% -08. зз»
Молок- Александр Иванович (1898—1977),
советский историк 330
Моммзен Теодор (1817—1903), немецкий
историк античности 79, 170
Моне Франц Позер (1790—1871), немец-
кий историк* 117
Моника (IV в.), мать бл. Августина 157
Моно (Monod) Габрипль (1844—1912),
французский историк 80, 81. 181, 182,
197, 218. 293. 294. 314, 327
Монстреле (Monstrelet) Ангерран де
(1390—I'i53), французский хронист 91
Монтень Мишель де (1533—1592), фран-
цузский философ и писатель 55
Монтескье Шарль Лун (1089—1755).
французский писатель и политический
мыслитель 330
Монфокон Вернар (1055—1741), француз-
ский палеограф 59
Мюльбахер (Mtihlbacher) Энгельберт
(1843—191)3), немецкий медиевист 04
Мюльденер Вильгельм (1830—1900), не-
мецкий медиевист 117, 133
Наполеон I Бонапарт (1709—1821), фран-
цузский полководец и государственный
деятель, император 103
Наполеон III (1808—1873), французский
император в 1852—1870 гг. 217
Насоновы — семья академика Н. В. На-
сонова (1855—1939) 2G0
Нечаева Ольга Константиновна (1800—
1920). общественная деятельница, член
комитета Бестужевских курсов 321
Неусыхин Александр Иосифович (1898—
1909), советский медиевист 08. 323
Нпблунг (VIII в.), сын Карла Мартелла
184
Нибур (Xiehnhr) Бартольд Георг (1770—
1831). немецкий историк 03
Николай III (ум. 1280), римский пана с
1277 г. 70
Никомах (I в.), греческий математик 10
Нордгейм Владимир Васильевич (1804—
1931). директор-распорядитель академи-
ческой типографии 251
Ноткер Бальб (ок. 840—912), франкский
позт и историк 202
Обреимов Иван Васильевич (1894-1981),
советский физик, академик 331
Одозн (Узн) (009—083), руанекнй епис-
коп 227
Озе (llanser) Анрп (1800-1940), фран-
цузский историк 92
Ольдеибург Клена Григорьевна (1875 —
1955). жена С. Ф. Ольденбурга 225
Ольдеибург Сергей Федорович (1803 —
1934). советский востоковед и общест-
венный деятель, академик 223—220,
251, 257, 258, 202. 204. 207, 322. 328.
332—334
Омон (Omont) Анри (1857—1940), фран-
цузский историк 249
Орбели Иосиф Абгаровпч (1887—1901),
совете к nii филолог и историк куль-
туры, академик 202. 203, 287, 322. 334,
337
Ордсрик Виталий (1075—1143), француз-
ский хронист 82. 228
Оржемон Пьер д' (ум. 1381»), француз-
ский хронист 90. 91
Орео Бартелеми (1812- «890) француз-
ский филолог и палеограф 121». 1-<. 1-*
Орозий Павел (ок. 380—420). христиан-
ский историк и писатель 1;>S. I0L
Оттокар (Oltokar) Николай Петрович
(1884—1957). русский медиевист, рабо-
тавший с 1925 г. в Италии 88
345
Оттон I Великий (912—973), саксон-
ский король, с 951 г. германский импе-
ратор 205, 200
Оттон II (955—983), германский импера-
тор с 973 г. 205, 200
Оттон III (980—1002), германский импе-
ратор с 983 г. 205
Оттон Фрейзннгенский (ок. 1111 — 1158),
епископ, немецкий хронист 54, 84
Павел Диакон (ок. 720—800). лангобард-
ский историк 54, 74, 81, 82, 198, 199,
277. 300. 320
Павлин Полянский (355—431), галльский
писатель 150
Папеброк Даниил (1628—1714). бельгий-
ский историк церкви 58
Парис Гастон (1839—1903), французский
филолог-романист 119, 218
Пахомий (ок. 293—346), христианский
аскет 163. 168. 169
Пейпер Рудольф (1834—1898), немецкий
филолог 118, 133
Пелагий (ок. 360—418), христианский
теолог 158, 159, 186, 295
Перц Георг Генрих (1795—1876), немец-
кий медиевист 62, 63
Петр Пизанский (VIII — нач. IX в.), дея-
тель Каролингского возрождении 196,
197
Петрушевскан Елизавета Сергеевна (ум.
1935), жена Д. М. Петрушевского 336
Петру шевский Дмитрий .Моисеевич
(1863—1942). русский медиевист, ака-
демик 6. 89, 255—258, 260. 264—266,
275—278, 283—286, 322, 326, 329, 333—
337
Ппгулевскан Пина Викторовна (1894—
1970), советский востоковед, член-кор-
респондент АН СССР 313, 323
Ппппн Гернстальский (ок. 635—714),
франкский майордом 193
Пинии Короткий (714—768). франкский
майордом, с 751 г. король 106, 151. 154,
169, 183. 184, 193, 194
Пиренн (Pirenne) Анри (1862—1935),
бельгийский историк 88, 89
Пискорский Владимир Константинович
(1867—1910), русский медиевист 241,
242, 330
Пифагор (ок. 570—500 до н. э.), грече-
ский философ и математик Ю
Пнфей Массалиот (IV в. до н. у.), гре-
ческий географ 68
Плавт Тит Макций (ок. 254—184 до н. о.),
римский комедиограф 7, 8
Платон (ок. 428—347 до н. о.), грече-
ский философ 10
Платонов Сергей Федорович (I860—1933),
русский историк, академик- 245. 291,
304. 305. 310, 314. 331
Плацидпн Галла (389—450). императрица
Западной Римской империи 22, 176
Плиний Старший (ок. 23—79). римский
писатель и ученый 08, 94, 261
Полнбий (ок. 201 —120 до н. э.), грече-
ский историк 68
Порель (X в.), граф Барселонский 211
Поен доний Анамейский (ок. 135—51 до
н. э.). греческий философ и ученый 68
Иоттгаст (Potthast) Август (1824—1898),
немецкий медиевист 76, 77. 92, 298, 338
Преснлков Александр Евгеньевич (1870—
1929), русский историк, член-коррес-
пондент АН СССР 310
Примас Орлеанский (Гюг Орлеанский)
(ок. 1093—1160). французский голиар-
дичеекпп поэт lib, 121 — 126, 135, 138,
140, 141. 143
Прнне (Prinet) Макс (1867—1937), фран-
цузский историк 249
Присциан (V—VI вв.), латинский грам-
матик 132
Прокопий Кесарнйский (ок. 500—562),
византийский историк 275, 276
Птолемей Клавдий (II в.), греческий
астроном и географ 10
Пумпянский Сергей Матвеевич (1903—
?), советский медиевист 231—238, 309.
320, 321, 329, 330
Пушкин Александр Сергеевич (1799—
1837), русский писатель 191, 332, 334
Пфнстер Кристиан (1857—1933), француз-
ский медиевист 314
Пьер Блуаский (ок. 1135—1204), фран-
цузский писатель и церковный деятель
123
Рабан Мавр (ок. 780—856), франкский:
ученый и писатель 202, 203
Рабле Франсуа (ок. 1494—1553), француз-
ский писатель 91
Радегунда (ок. 518—587), франкская ко-
ролева 80. 180, 181
Радовскпй Моисей Израилевич (1903—
1964), советский историк науки и тех-
ники 261, 273
Радульф Глабр (ок. 985—1047), француз-
ский хронист 82, 210
Раймунд Агнльский (кон. XI в.), фран-
цузский хронист 83
Раймунд Тулузский (ум. 1105), граф,
один из руководителей I крестового
похода 83
Райт Томас (1810—1877), английский
историк и филолог 117
Рамбо Альфред (1842—1905), француз-
ский историк 216
Ра мм Борис Яковлевич (р. 1902), совет-
ский медиевист 309
Ранке (Ranke) Леопольд (1795—1886),
немецкий историк 63
Рего Клод (18/0—1941), французский
рентгенолог 257
Рейнальд Дассельекнй (ок. 1120—1167),
кельнский архиепископ 122, 123
Ренан Эрнест (1823—1892), французский
историк и литератор 9
Ренд Эдвард (1871 — 1945), американский
палеограф 255. 323
Риан Поль (1836—1888), граф, Француз-
ский историк 84
Риго Эд (ум. 1275), руанскнй архие-
пископ 139
Ригор (ок. 1145—1206), французский хро-
нист 84, 85
Рихер (ум. ок. 998), французский хро-
нист 82, 210, 211
Ричард I Львиное Сердце (1157—1199).
английский король с 1189 г. 84
Роберт II Благочестивый (971 — 1031).
французский король с 996 г. 211
Роберт Гвнскард (1015—1085). норманн-
ский герцог Апулнн и Калабрии с
1061 г. 213
Роберт Курсон (ум. 1218), французский
церковный деятель 127
Роберт Сорбоннский (1201 — 1274), фран-
цузский теолог и церковный деятель
127
Роберт Фландрский (ум. 1111). граф.
участник I крестового похода 84
Рождественский Дмитрий Сергеевич
(1876—1940), советский физик, акаде-
мик, муж О. А. Добиаш-Рождествен-
ской 6. 245-247. 263, 264, 266, 269, 277,
278. 283. 284, 288, 295, 328, 329. 331,
334, 337
Роже (Roger) Морис (1863—?), Француз-
ский филолог 173, 186. 327
Розвейд Герберт (1569—1639), бельгий-
ский историк церкви 57
316
Розенталь Николай Николаевич (1892—
1900), советский историк 320
Романов Борис Александрович (1889—
11157). советский историк, профессор
лгу :ш\
Ронсар Пьер (1524—1585), французский
поит 15»
Ростовцев Михаил Иванович (1872—1952).
русский историк античности, академик
314
Ротарис (ум. G52), лангобардекий король
с 036 г: 178
Рутенбург Виктор Иванович (р. 1911).
советский медиевист, член-корреспон-
дент АН СССР 6, 326
Рутилий Намациаи (V в.), римский поэт
156
Сакс Ганс (1494—1576), немецкий поэт
37
Салимбене (1221— ок. I28S), итальян-
ский хронист 86
Сальвиан (390--484). латинский хри-
стианский писатель 80, 162, 163, 179
Сальвиоли (Salvioli) Джузепие (1857—
1928), итальянские историк 88, 89
Светоний Транквилл (ок. 70—140), рим-
ский историк 81. 198
Седулий (V в.), латинский христианский
поэт 179
Сенека Луций Анней (ок. 4 до н. а.—
65 и. г>.), римский философ и писатель
2GG
СенЧ'.имон Луи де (1G75—1755), герцог,
французский мемуарист 259, 333
Сент-Март (Sainte-Marthe) Лун (1572—
1G5G) и Севоль (1572—1G50), братья,
французские историки GO
Сеньобос Шарль (1854—1942), француз-
ский историк 52. 220, 222, 328
Сергий I (ум. 701), римский папа с
G87 г. 149, 150
Середоннн Сергей Михайлович (18G0—
1914), русский историк 291
Серлон Впльтон (XII в.), французский
голиардический поэт 122
Сигеберт (525—575), франкский король
с 5G1 г. 80, 180, 181
Сидоний Аполлинарий (430—484), рим-
ский писатель 79, 181
Сикст III (ум. 440), римский папа с
432 г. 147
Сикст V (1520—1590), римский папа с
1585 г. 75
Сим мах (ок. 450-514), римский папа с
498 г. 171
Симони Павел Константинович (1859—
1939), русский филолог и библиограф,
wieti-корреснондент АН СССР 254. 333
Скржиискан Клена Чеелавовна (1897—
1981). советский медиевист, доктор
исторических наук 2G0. 201, 2G5, 2G8,
2G9, 280, 287, 295, 317, 321, 323, 32G, 334,
337, 33S
Скьяпареллп (Schiaparelli) Луиджи
(1871 — 1934), итальянский палеограф
214, 328
Смирин Моисей Менделевпч (1895—1975),
советский медиевист 327
Смирно» Алексей Петрович (1889—1930),
историк византийского и древнерус-
ского искусства 309
Соль ми (Solmi) Аррпго (1873—1944).
итальянский историк* 88
Соломон (X в. до н. э.). иудейский царь
195
Сперанский Николай Васильевич (1801 —
1921), русский историк и педагог 179;
327
Спиноза Бенедикт (1G32 — Ю7<), голланд-
ский философ 229
Сталин Иосиф Виссарионович (1879—
1953) 233
Стасов Владимир Васильевич (1824—
1906), русский художественный критик
312
Стеббс (Stuhhs) Уильям (1825—1901),
английский историк G7
Стеклов Владимир Андреевич (1863—
1926), советский математик, академик
257
Стоклицкан-Терешкович Вера Вениами-
новна (1885—1962). советский медие-
вист, профессор МГУ 258
Страбон (63 до н. э.— 24 н. э.), грече-
ский географ 68
Строганов Александр Сергеевич (1733—
1811). граф, русский государственный
деятель и коллекционер ПО
Струве Василий Васильевич (1889—1965).
советский историк древнего Востока,
академик 205
Стур.м (ок. 715—779), немецкий церков-
ный деятель 81, 197
Сугернй (ок. 1081 — 1151), аббат, француз-
ский церковный и политический дея-
тель 49
Сухтелен Метр Корннльевпч (1751 —
183G), граф, русский дипломат и кол-
лекционер НО
Тарнсс Грегуар (XVII в.). французский
церковный деятель и ученый 57
Тарле Квгений Викторович (1875—1955),
советский историк, академик 310, 322,
330
Тарковская Варвара Павловна (1844—
1913), общественная деятельница, пред-
седатель комитета Бестужевских кур-
сов 224
Тассен Репе Проспер (1697—1777), фран-
цузский палеограф и историк церкви
58, 99
Тацит Корнелий (ок. 55—120), римский
историк 24, 64, 68. 261, 324
Теган (ок. 800—863), франкский историк
81, I9S
Теодеберт (ок. 504—548), франкский ко-
роль с 534 г. 181
Теодегад (нач. VI в.). остготский король,
муж Амаласунты 171
Теоделинда (ум. 626), лангобардская
королева 169. 174. 190
Теодемер (VIII в.). аббат Монте-Кас-
сино 165
Теодор (ок. 602—690), английский цер-
ковный деятель 186
Теодорих Великий (ок. 454—520), остгот-
ский король с 471 г. 8, 9, 11, 17, 23,
68, 79. 171. 176, 196, 212
Теодульф Орлеанский (ок. 750—821),
франкский церковный деятель 26. 196
Тибо V (v.M. II91), граф Блуа с 1152 г.
151
Тимей (IV—III в. до н. э.), греческий
историк 68
Толль Нина Владимировна (р. 1898),
врач-психиатр, дочь В. II. Вернадского
337
Толмачева-Карпинская Евгения Алек-
сандровна (1874 — 1962). дочь и помощ-
ница акад. А. П. Карпинского 266—
268. 334
Толстой Алексей Константинович (1М< —
1875). русский писатель 330
Томсинский Семен Григорьевич (189-1 —
1938), советский историк 259. 33.*
Тотила (ум. 552), король остготов с
541 г. 164
ТраУбе Людвиг (1861—1907). немецкий
филолог и палеограф 79. 99^ 101, Ю-,
107. 105. 170. 190. 255. 320, 32 j
3'.7
Tyrreii Шарль Франсуа (1700—I75i),
французский палеограф и историк
церкви 58, 99
Тьеррн Огюстен (1795— 185ti), француз-
ский историк 87, 231
У от Тайлер (XIV в.), вождь английского
крестьянского восстании 1381 г. 21, 89,
90
Урбан II (1042—1099), римский папа с
1088 г. 84, 208
Успенский Федор Иванович (1845—1928),
русски it византинист, академик 323
Ушаков Сергей Александрович (1904—
1944), советский палеограф-медиевист
249, 311, 312, 332
Фабретти Рафаэль (1018—1700). итальян-
ский археолог 149
Фавтье Ролам (1885—1960), французский
медиевист 323
Февр Люсьен (1878—1956), французский
историк 318
Федотов Георгий Петрович (1886—1951),
русский историк 317
Феодосии Великий (ок. 345—395), рим-
ский император с 379 г. 70, 161, 178,
179
Феофано (ок. 950—991), германская им-
ператрица, жена Оттона И 205, 206, 212
Феофил (X в.), немецкий ученый монах,
писатель 48, 205
Филипп (XII—XIII вв.), французский
голиардический поэт 122
Филипп II Август (1165—1223). француз-
ский король с 1180 г. 84, 131, 133, 152
Филипп IV Красивый (1268—1314), фран-
цузский король с 1285 г. 73
Филипп Смелый (1342—1404), бургунд-
ский герцог 222
Фихте Иоганн Готлнб (1762—1814), не-
мецкий философ 62
Флак (Flach) Жак (1846—1918), фран-
цузский медиевист 86, 241, 330
Флодоард (894—966), французский хро-
нист 82, 209, 230
Фома Аквинскнй (1227—1274). итальян-
ский теолог и философ 9
Форстен Георгий Васильевич (1857—
1910), русский историк 314
Форчеллини (Forcellini) Эгидио (1688—
1768), итальянский филолог 298, 338
Фра Анджелико Беато (1387—1455),
итальянский художник 113
Франциск Ассизский (1182—1226), италь-
янский религиозный деятель 188, 292,
310
Франциск I (1494—1547), французский
король с 1515 г. 73
Фредегарий (Псевдо-Фредегарий), апо-
крифический хронист VII в. 80, 183
Фредегонда (ок. 545—597). франкская
королева I80
Фридлянд Григорий Самойлович (1896—
1937), советский историк 257. 333
Фридрих 1 Барбаросса (1125—1190), гер-
манский император с 1152 г. 72, 84, 122
Фридрих II Гогенштауфен (1194 — 1250),
король Сицилии, германским импера-
тор с 1215 г. 205
Фриш Сергей Эдуардович (1899—1977),
советский физик, член-корреспондент
АН СССР 337
Фруассар Жан (он. 1338—1404), француз-
ский хронист 90, 91
Фуке Жан (ок. 1420—1480), французский
художник-миниатюрист 51
Фульберт Шартрский (960— I02M, фран-
цузский теолог и церковный деятель
211
Фульхернй Шартрский (ок. 1058—1127),
французский хронист 31, 83
Фюстель де Куланж Нюма Дсни (1830—
1889), французский историк 63, 219
Хнлка Альфонс (1877—1939), немецкий;
филолог 118
Хильдеберт (ум. 558), франкский король
с 511 г. 180
Хпльдерпк I (ум. 481), франкский король
с 460 г. 24. 177, 181
Хпльдерпк II (ум. 675), франкский ко-
роль с 662 г. 184
Хпльдерпк 111, последний франкский
король из династии Меровингов (743—
751) 194
Хильперих (539—584), франкский король
в 561—581 гг. 178, 180
Хлодовех (Хлодвнг) (465—511), франк-
ский король с 481 г. 178, 181
Холмогоров Валентин Иванович (1903—
1942), советский медиевист 268, 309
Хольстений Лука (1596—1661), француз-
ский эллинист 55
Хоментовская Анна Ильинична (1881 —
1942), советский историк 269, 323, 334,
335
Хродеильда (VI в.), дочь Франкского
короля Хариберта 180, 181
Цезарпй Арльскнй (470—543), галльский
церковный деятель 163, 168, 169
Цезарь Юлий (100—44 до н. э.), римский
полководец и государственный деятель
68
Целестин I (ум. 432), римский пана с
422 г. 147
Цельтис (Celtis) Конрад (1459—1508).
немецкий писатель 54
Цемш Николай Сергеевич (1887—1937),
советский медиевист 260, 284, 323
Циммер Генрих (1851 — 1910), немецкий
кельтолог 186. 327
Цицерон Марк Туллий (106—43 до н.э.).
римский политический деятель, оратор
и писатель 95
Чернов Сергей Николаевич (1887—1942),
советский историк, в 20-е годы профес-
сор Саратовского университета 269
Чехов Антон Павлович (1860—1904), рус-
ский писатель 238. 258, 305, 333
Чехова Екатерина Николаевна (1891 —
1978), библиотечный работник, ученица
О. А. Добиаш-Рождественской 303, 306,
311. 317, 322
Чи.чабуэ (ок. 1250—1302), итальянский
художник 49
Шпиц Мартин (1842—1914), немецкий
филолог-классик 170
Шатлен (Chatelain) Эмиль (1851 — 1933),
французский историк 249
Шатобриан Франсуа Рене (1768—1848),
французский писатель 46, 84
Шевалье Юлисс (1841 — 1923), француз-
ский историк и библиограф 77, 92
Шекспир Вильям (1564—1616), англий-
ский писатель 232, 236
Шишмарев Владимир Федорович (1875—
1957), советский филолог-романист,
академик 286, 313
Шпшмарева Татьяна Владимировна
(р. 1905), советская художница 329
Шмеллер Иоганн Андреас (1785-1852),
немецкий филолог 117, lis
Шредер (Schroder) Рихард (1838—1917),
немецкий историк 70
Штейн Карл фон (1757—1831). барон,
прусский государственный деятель Ь-
348
Штерн Георгий Александрович (1905—
1981), палеограф, позднее геолог 312
Штреикер Карл (18<> 1 — 1945), немецкий
филолог-медиевист 118, 121, 133, 323
Шуман Отто (1888—?), немецкий фило-
лог 118
Щерба Лев Владимирович (1880—1944),
советский лингвист, академик 2415, 323
Оадрик (Эдрпк) (У1Г в.), англосаксон-
ский король 15, 71
Эгила (VIII в.), немецкий церковный
деятель 81
Эдит (ум. 946). германская королева,
первая жена Оттона I 212
Эйнгард (ок. 770—840). франкский исто-
рик 26, 54, 81, 195, 196, 198
Экберт (VIII в.), англосаксонский ко-
роль 15
Эккегард из Ауры (нач. XII в.), немец-
кий хронист 83
Эльфрик (XI в.), английский епископ 72
Энгельс Фридрих (1820—1895) 231
Эилар (Анлар) (Enlart) Камилл (1862—
1927), французский искусствовед 26, 324
Эпиктет (ок. 50—138), греческий фило-
соф-моралист 161
Эриугена Иоанн Скотт (ок. 810—877),
ирландский философ и теолог 187
Эрмольд Черный (IX в.), франкский
историк 81, 198
Этельберт (ум. 616), англосаксонский,
король с 560 г. 71
Этьен Орлеанский (XIII в.). француз-
ский голиарднческий поит 123
Юдина Мария Вениаминовна (1899—
1970), советская пианистка 311
Юлиан Отступник (332—363), римскнГг
император с 361 г. 161
Юлиан Экланский (V в.), христианский
теолог 159
Юстиниан I (482—565), византийский
император с 527 г. 109, 171, 204
Якопкин Иннокентий Иванович (1881 —
1949), советский историк нрава, руко-
водитель библиотечных учреждений
249, 331
Яремич Степан Петрович (1869—1939),
русский художник и искусствовед 312
Яффе (.ТаГГе) Филипп (1819—1870), не-
мецкий медиевист 63, 76, 77. 132
СОДЕРЖАНИЕ
От редколлегии 3
В. И. Рутенбург. Выдающийся медиевист и палеограф *
ИССЛЕДОВАНИЯ
Opplctum oppidum est solariis (По вопросу о часах в раннем
средневековье) 7
Западное средневековое искусство ... *&
Источниковедение западного средневековья 52
Техника книги в эпоху феодализма 93
Коллизии во*французском обществе XII—XIII вв. по студен-
ческой сатире этой эпохи .... 115
Эпиграфика в раннем западном средневековье . 143
Духовная культура Западной Европы IV—XI вв. 15G
МЕМУАРНО-ИСТОРНОГРАФИЧЕСКНЕ МАТЕРИАЛЫ
Памяти Лависса 215.
Памяти Шарля-Виктора Лапглуа . 221
Воспоминания о С. Ф. Ольденбурге 223
Выступление на защите кандидатской диссертации Л. С. Бар-
тенева 226
Выступление на защпте кандидатской диссертации С. М.
Пумпянского 2^
Выступление на защите кандидатской диссертации И. В. Ар-
ского . . . . . . . 2^9
ИЗ ПЕРЕПИСКИ О. А. ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКОЙ 245
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ О. А. ДОБИЛШ-РОЖДЕСТВЕНСКОИ
//. А/. Гревс. О. А. Добиаш-Рождественская и годы учения
(Воспоминания учителя) 289
Е. Ч. Скржинская. О. А. Добнаш-Рождествеиская как учи-
тель пауки . . 295
-350
А. Д. Люблинская. Лекции О. А. Добиаш-Рождественской ЗОГ
А. В. Банк. Встречи с О. А. Добиаш-Рождественской . . 307
О. Б. Враская. Из воспоминаний об О. А. Добнаш-Рождест-
вепской 310
Б. С. Каганович. О научном наследии О. А. Добиаш-Рож-
дественской . . . . 313
Комментарии . 324
Список сокращений 339-
Указатель имен . 340