Text
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
М. В. НЕЧКИНА
А. С. ГРИБОЕДОВ
и
ДЕКАБРИСТЫ
ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
АКАДЕМИИ НАУК СССР
Москва —1951
ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР
член-корреспондент АН СССР
А. М. ЕГО ЛИН
«Ум и дела твои бессмертны
в памяти русской...»
Из надписи на могиле
Грибоедова.
ВВЕДЕНИЕ
1
Вопрос о взаимоотношениях Грибоедова и декабристов
является прежде всего темой исторического характера. Он
входит как органическая часть в состав истории русского обще-
ственного движения XIX в., исследование которого было бы
неполно без раскрытия этой темы. Вместе с тем вопрос о взаимо-
отношениях Грибоедова и декабристов входит в состав другой
крупнейшей проблемы — истории русской культуры XIX в.
Развитие русской культуры можно понять лишь в тесной связи
с историей общественного движения.
Вслед за этим необходимо отметить, что тема «Грибоедов
и декабристы» является органической частью научной биогра-
фии писателя. Он очень рано — еще на студенческой скамье —
завязал личные отношения с будущими декабристами и их
друзьями, встречался со многими из них во время своего пер-
вого пребывания в Петербурге (1814—1818), общался с некото-
рыми из них на Востоке (1818—1823), возобновил старые связи
и завязал новые во время своего приезда с Востока в Москву
и Петербург (1823—1825), был арестован и привлечен к след-
ствию по делу декабристов (1826), наконец, продолжал общать-
ся с ними и после разгрома восстания. Ясно, что научная
биография Грибоедова не может обойти эту тему. С другой
стороны, тема эта глубочайшим образом связана и с идейным
генезисом комедии «Горе от ума».
Но, несмотря на разностороннюю и бесспорную важность
вопроса о взаимоотношениях Грибоедова и декабристов, тема
эта до сих пор не изучена. Научная биография Грибоедова
вообще не написана, а исторические корни идей «Горя от ума»
почти совершенно не исследованы. Настоятельная необходимость
специального изучения темы «Грибоедов $ декабристы» в силу
этого очевидна.
5
Но, несмотря на неисследованность темы о Грибоедове и
декабристах, она имеет довольно сложную литературную исто-
рию. Не будучи изученной, она тем не менее постоянно воз-
никала в грибоедовской литературе и получала ту или иную
общую трактовку. Формулировать исследовательскую задачу
настоящей работы возможно, лишь уяснив себе эту литератур-
ную историю.
2
После восстания 14 декабря печатное слово о Грибоедове
вообще приумолкло на несколько лет. Обсуждение комедий,
столь бурно начатое перед восстанием декабристов, остано-
вилось. Это молчание, может быть, красноречивее иных доку-
ментов свидетельствовало о внутренней связи пьесы с тем, что
произошло на Сенатской площади.
С начала 1830 г. литературные выступления, относящиеся
к Грибоедову, становятся чаще. Но ни Ф. Булгарин, опублико-
вавший в 1830 г. свои воспоминания о Грибоедове, ни В. Уша-
ков, напечатавший в том же году свой отзыв о «Горе от ума»
в связи с первым его представлением \ ни Н. И. Надеждин,
также опубликовавший в 1830 г. свою статью о «Горе от ума»
по поводу представления комедии в Москве, ни Н. И. Греч,
упомянувший Грибоедова в том же 1830 г. в «Учебной книге
русской словесности», ни тот же Булгарин, в следующем,
1831 г. опубликовавший театральную рецензию,— никто из
них не обозначил существования этой темы хотя бы намеком.
В высшей степени «благонамеренный» Булгарин в своих «Вос-
поминаниях» (1830) писал: «Происшествия, опечалившие Рос-
сию в конце 1825 г., потребовали присутствия его [Грибоедова]
в Петербурге. Не знали Грибоедова и узнали его. Благородный
образ мыслей, откровенность и чистота всех дел его и помыслов
снискали ему милостивое внимание правосудного и великодуш-
ного монарха. Грибоедов имел счастье представляться госу-
дарю императору...»
Неискушенный читатель мог бы подумать, что Грибоедова
вызывали с Кавказа специально для того, чтобы он мог пред-
ставиться государю императору. Между тем дело шло об аре-
сте Грибоедова по делу декабристов. Тем же полным умолча-
нием отличался и весь последующий хронологический ряд
разнообразных выступлений о Грибоедове в печати 1830-х гг.
Ни тот же лично знавший Грибоедова В. Ушаков, которого
Ксенофонт Полевой называет «неподкупным правдорезом»2,
писавший о Грибоедове в 1832 г., ни высказавшийся о Грибо-
едове И. В. Киреевский (1832), ни автор «Руководства к позна-
нию истории русской литературы» Василий Плаксин (1833),
6
ни анонимный автор рецензии в «Московском телеграфе» (1833),
ни В. Г. Белинский в «Литературных мечтаниях» (1834), ни
И. О. Сенковский (1834), ни А. С. Пушкин в «Путешествии
в Арзрум» (1836), ни П. А. Вяземский в статье о Фонвизине
(1837), где подробно говорилось и о Грибоедове, ни Энциклопе-
дический лексикон Плюшара (1838), поместивший о Грибоедове
особую статью, ни Ксенофонт Полевой, предпославший изданию
«Горя от ума» содержательное предисловие-воспоминание
«О жизни и сочинениях Грибоедова» (1839),— никто не мог упо-
мянуть об этой теме. Ее окружало молчание. Энциклопедический
словарь Плюшара, например, писал: «В 1826 г. он [Грибоедов]
получил чин надворного советника». Это вообще все, что ска-
зано в словаре о 1826 годе в жизни Грибоедова, когда он был
арестован по делу декабристов.
Однако нет никаких сомнений, что в подавляющем боль-
шинстве случаев все авторы, перечисленные выше, не только
были прекрасно осведомлены о самом факте близких и много-
численных знакомств Грибоедова с декабристами и о его аресте
по их делу, но знали биографическую цену этого факта и имели
какое-то свое суждение о нем. Лица, хорошо знавшие Грибо-
едова лично и говорившие о нем в печати,— и Пушкин, и Вязем-
ский, и Ксенофонт Полевой, и Ушаков, и Денис Давыдов,
а также Греч и Булгарин,— располагали, конечно, такими све-
дениями о связях Грибоедова с декабристами, которыми не
обладаем мы. Таким образом, отсутствие темы в литературе
своеобразно: парадоксальным образом — о ней не говорили
не потому, что не знали о ней, а именно в силу того, что о ней
знали.
Той же особенностью отличалась литература о Грибоедове
в 1840-х гг. Она открылась известной статьей В. Г. Белинского,
резко отрицательно судившего о комедии со своих тогдашних
философских позиций «примирения с действительностью».
В 1841 г. отрекшийся от своего насильственного «примирения
с действительностью» Белинский в статье «Разделение поэзии
на роды и виды» отказался от своих ошибок и дал другую оценку
«Горю от ума». В 1847 г. на комедии Грибоедова остановился
Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и резко
осудил Чацкого, который «смешон», «нестерпим» и «не дает в себе
образца обществу». В том же 1847 г. в учебном пособии «Очерк
русской поэзии» А. Милюков посвятил целый отдел Пушкину
и Грибоедову. Но никто из перечисленных авторов не сделал
даже намека на интересующую нас тему 3.
В пятидесятые годы друг Грибоедова С. Н. Бегичев, знав-
ший о ней более, чем кто-либо другой, и некогда сам декаб-
рист, член Союза Благоденствия, взялся за перо и написал
свои воспоминания, но сам так и не опубликовал их. Он мог
Г
более чем кто-либо рассказать о Грибоедове и декабристах. Но
и в этой рукописи мы не прочтем ничего ни о знакомствах
Грибоедова с членами тайного общества, ни даже об аресте
Грибоедова, хотя после декабрьских событий 1825 г. прошло
уже около тридцати лет: «...в начале 1826 года отправлен он
был генералом Ермоловым по делам службы в Петербург»,—
глухо писал Бегичев.
В 1855 г. Н. Г. Чернышевский в «Очерках гоголевского пе-
риода русской литературы» также не смог остановиться на этой
запретной теме.
3
Молчание было нарушено лишь в 1856 г. Существенно из-
менилась историческая ситуация. Умер Николай I, на престол
вступил Александр II. В числе «милостей», связанных с коро-
нацией, манифест 26 августа 1856 г. объявлял амнистию де-
кабристам: им дозволялось возвратиться с семействами из мест
ссылки и жить, где пожелают, в пределах империи, за исключе-
нием обеих столиц. Этим самым в какой-то мере как бы снимал-
ся и литературный запрет с декабрьских событий 1825 г.: хотя
прямого разрешения обсуждать эти вопросы и не было дано,
некоторые вольности в этом отношении уже можно было
допустить 4.
В ноябре 1855 г. восемнадцатилетний гвардейский офицер,
страстный любитель русской старины, приехал на побывку к
родителям в бывшее смоленское имение Грибоедовых Хмелиту,
где отец его служил управляющим. Еще на школьной скамье
Михаил Иванович Семевский, в 1855 г. прапорщик лейб-гвар-
дии Павловского полка, в котором служил когда-то декабрист
Оболенский,— работал над историей русской комедии. Он
осмотрел старый помещичий дом, рылся в фамильных бумагах
и собрал интересный материал об истории семейства Грибоедо-
вых. В Москве, куда были стянуты по случаю предстоявшей
коронации гвардейские части, молодой офицер познакомился
через профессора А. Д. Галахова с молодой редакцией «Москви-
тянина» и Аполлоном Григорьевым, главой редакции. В октябре
1856 г. в «Москвитянине» появилась первая печатная работа
Мих. Семевского: «Несколько слов о фамилии Грибоедовых».
Публикация эта в основном была посвящена предкам Грибо-
едова, воспроизводила старые фамильные бумаги, упоминала
даже о фамильных портретах в зале старого грибоедовского
дома. Но в конце публикации, в очень слабой связи с основным
документальным комплексом, было помещено редакционное
приложение,— в его составе было «Письмо А. С. Грибоедова
к какому-то несчастному родственнику», почерпнутое из архива
я
здравствовавшего тогда М. П. Погодина. Несмотря на нарочито
туманное заглавие, читателю не стоило большого труда разо-
брать, что «несчастный родственник» — это какой-то сосланный
в Сибирь декабрист: «Я оставил тебя прежде твоей экзальтации
в 1825 году... Кто тебя завлек в эту гибель?.. Слышу, что
снисхождением высшего начальства тебе и товарищам твоим
дозвонится читать книги»,— писал Грибоедов. Это было письмо
Грибоедова к декабристу А. И. Одоевскому. Комментариев не
было никаких,— разве заглавие само по себе было коммента-
рием. Так проник в печать первый документ, относившийся
к теме «Грибоедов и декабристы». Молчание было нарушено,
как видим, в очень скромной форме. В 1858 г. Евграф Серчев-
ский еще раз напомнил о теме, перепечатав в своем сборнике
«Грибоедов и его сочинения» документ М. Семевского, но уже
без всякой конспирации, под заглавием «Письмо А. С. Грибо-
едова к князю А. И. Одоевскому». Однако о том, что Одоевский—
декабрист, упомянуто не было5.
В следующем же 1859 г., когда все было охвачено напряжен-
ным общественным движением, родственник Грибоедова Дмит-
рий Александрович Смирнов, передовой человек шестидесятых
годов, усердный собиратель документов о писателе и востор-
женный его почитатель, опубликовал в «Русском слове» дра-
гоценный грибоедовский документ — «Черновую тетрадь Гри-
боедова», забытую последним у С. Н. Бегичева при проезде
полномочным министром в Персию в 1828 г. В составе «тетради»
находилось стихотворение Грибоедова к «А. О.». Сопроводитель-
ный комментарий пояснял, что владелец тетради С. Н. Бегичев,
ближайший друг Грибоедова, будто бы очень долго не мог вспом-
нить, кто именно из друзей писателя носил такие инициалы, и,
наконец, вспомнил: речь шла опять-таки об Александре Одоев-
ском. Глухие упоминания о нем в тексте Грибоедова сопровож-
дались прямыми указаниями комментатора, что Одоевский
«погиб (sic!) вследствие несчастных происшествий 14 декабря
1825 г.». Об отношении же самого Грибоедова к декабристу
свидетельствовали взволнованные заключительные строки
стихотворения:
О, мой Творец! Едва расцветший век
Ужели ты безжалостно пресек!
Допустишь ли, чтобы его могила
Живого от любви моей сокрыла?!
Смирнов жалел, что Грибоедов не делал на своих бумагах хро-
нологических помет, подобно Пушкину,— это дало бы возмож-
ность судить о внутреннем процессе развития писателя «и о том,
что писатель соприкасался с общею сферою идей и наклонно-
стей своего времени и общества, принадлежал этой сфере, одним
9
словом, был, как говорится, «сын своего времени». Декабристы
и тут прямо не назывались, но намек был чрезвычайно про-
зрачен6.
В 1860 г. М. И. Семевский выступил с новой, уже гораздо
более значительной, публикацией: он напечатал в «Отечествен-
ных записках» воспоминание декабриста А. А. Бестужева под
названием «Знакомство А. А. Бестужева с А. С. Грибоедовым».
По понятным причинам публикуемый текст осторожно обходил
запретную тему: Бестужев писал свои воспоминания тогда,
когда сам был ссыльным и поднадзорным. Рассказав перво-
начальную историю знакомства, приведя ряд интереснейших
разговоров на литературные темы, декабрист рассказывает,
как укрепилось это знакомство после чтения «Горя от ума»:
«Я только сжал ему руку, и он отвечал мне тем же. С этих пор
мы были уже нечужды друг другу...» — далее следует выра-
зительное многоточие. Публикатор М. И. Семевский дал в этом
месте лаконическую ссылку: «Пропуск в подлиннике». К сожа-
лению, пропущенного текста мы не знаем до сих пор. Но тема
«Грибоедов и декабристы» получила, таким образом, сущест-
венно новый поворот: речь шла уже не только о «несчастном
родственнике», А. И. Одоевском, а о свободно установившейся
дружбе двух писателей, из которых один был декабристом,
деятельным участником восстания на Сенатской площади7.
В том же 1860 г. Денис Давыдов в неоконченной статье
«Воспоминания о 1826 годе» глухо упомянул, что Ермолов ока-
зал Грибоедову какую-то такую услугу, которую тот был бы
«вправе ожидать лишь от родного отца. Он спас его от послед-
ствий одного весьма важного дела, которые могли быть для
Грибоедова крайне неприятны». Только хорошо осведомлен-
ные люди могли догадаться, что Давыдов пишет об аресте
Грибоедова и о предоставленной Грибоедову Ермоловым
возможности уничтожить свои бумаги. Неискушенный же
читатель, конечно, не мог понять ничего.
Через два года тема получила дальнейшее развитие. Апол-
лон Григорьев выступил в 1862 г. в журнале «Время» с посвя-
щенной «Горю от ума» статьей под названием «По поводу нового
издания старой вещи». Ему случалось уже ранее высказываться
о Грибоедове, года за три до этого, в работе «Взгляд на русскую
литературу со смерти Пушкина» (1859). В статье 1859 г. Аполлон
Григорьев высказал положение, что Чацкий «есть единственное
героическое лицо нашей литературы». Эту же интересную и
глубокую мысль развивал он в статье 1862 г., частично перенеся
в нее точный текст предыдущей статьи. «Грибоедов казнит не-
вежество и хамство, но казнит их не во имя comme il faut’Horo
условного идеала, а во имя высших законов христианского и
человечески-народного взгляда. Фигуру своего борца, своего
10
Яфета, Чацкого, он оттенил фигурою хама Репетилова, не го-
воря уже о хаме Фамусове и хаме Молчалине. Вся комедия есть
комедия о хамстве, к которому равнодушного или даже не-
сколько более спокойного отношения незаконно требовать от
такой возвышенной натуры, какова натура Чацкого... Вот я
перехожу теперь ко второму своему положению, к тому, что
Чацкий до сих пор единственное героическое лицо нашей лите-
ратуры. Пушкин провозгласил его неумным человеком, но ведь
героизма-то он у него не отнял, да и не мог отнять. В уме его,
т. е. в практичности ума людей закалки Чацкого, он мог разоча-
роваться, но ведь не переставал же он никогда сочувствовать
энергии падших борцов. «Бог помощь вам, друзья мои!» писал
он к ним, отыскивая их сердцем всюду, даже в мрачных пропа-
стях земли. Чацкий — прежде всего честная и деятельная на-
тура, притом еще натура борца, т. е. натура в высшей степени
страстная. Говорят обыкновенно, что светский человек в свет-
ском обществе, во-первых, не позволит себе говорить того,
что говорит Чацкий, а во-вторых, пе станет сражаться с ветря-
ными мельницами, проповедывать Фамусовым, Молчаливым
п иным...» («Время», 1862, август, стр. 43).
Декабристы в тексте Аполлона Григорьева не названы пря-
мо, однако пушкинская цитата безошибочно ведет к ним и
объединяет судьбу Чацкого с их судьбою. Чацкий не победил
в комедии, декабристы не победили на Сенатской площади, но
«энергия падших борцов» и в том и в другом случае заслуживает
горячего сочувствия.
4
Между тем за рубежом, в обстановке бесцензурной печати,
где звучало свободное русское слово, та же мысль вызревала
в гораздо более отчетливой форме. А. И. Герцен самым ярким
и ясным образом формулировал тезис о связи Чацкого и декаб-
ристов. К своей формулировке он подходил постепенно,—
интересно проследить, как она у него созревала. С детства увле-
ченный событиями 14 декабря, поклявшийся в 14-летнем воз-
расте отомстить за казненных, Герцен явился и первым публи-
катором декабристских документов и одним из первых авторов,
противопоставивших революционную концепцию декабризма
«Донесению Следственной комиссии» и книге барона Корфа.
Герцен знал и любил с детства «Горе от ума», ознакомившись
с ним, вероятно, еще в рукописи; по собственному признанию,
он помнил появление первых сцен «Горя от ума», а за «первыми
сценами», вероятно, последовало знакомство и со всем произве-
дением. Герцен много раз цитирует комедию, берет ее строки
в качестве эпиграфов, применяет к своей жизни ее афоризмы.
И
В 1840 г. в «Записках одного молодого человека» Герцен дает
общую характеристику впечатления, произведенного «Горем
от ума»: оно «наделало больше шума в Москве, нежели все-
книги, писанные по-русски,— от путешествия Коробейникова
ко святым местам до „Плодов чувствований" князя Шаликова».
В 1843 г. Герцен упоминает о «Горе от ума» как об одной из ред-
ких пьес, нужных сразу всем слоям общества, всей публике
(«Разом для всей публики у нас пьес не дается, за исключением
разве „Горя от ума“ и „Ревизора"»). В 1851 г., уже за границей,
он начинает глубоко вдумываться в смысл образа Чацкого,
приходя к выводу, что это — «старший брат Онегина, а Лермон-
тов — его младший брат» («О развитии революционных идей
в России»),— параллели, которые потом столь усердно разви-
вали позднейшие литературоведы. Тут же бросает он яркое и
широкое наблюдение: «Первые главы „Онегина" сильно напо-
минают язвительный, но сердечный комизм Грибоедова». В том же
произведении «О развитии революционных идей в России» Гер-
цен с глубоким чувством скорби помещает имя Грибоедова в
известный мартиролог русской литературы («Грибоедов за-
резан в Тегеране»). В 1854 г. Герцен переходит к сосредоточен-
ному раздумью над вопросом об исторических корнях Чацкого,
над тем, какая же именно действительность его породила.
Сначала в повести «Долг прежде всего» Герцен выдвигает обоб-
щение: «...та же жизнь, которая образовала поколение Оне-
гиных, Чацких и нас всех». Включив себя в это поколение (а па-
раллели с собою и Чацким бывали у него и раньше), Герцен
воспроизводит затем (в IV части «Былого и Дум», около 1855 г.У
живую картину Москвы 1820-х гг., «...где до нас декабристы
давали тон; где смеялся Грибоедов; где М. Ф. Орлов и А. П. Ер-
молов встречали дружеский привет, потому что они были в
опале». Тут впервые в герценовском тексте Грибоедов стал
рядом с декабристами,— но пока именно на этой основе еще не
возникало обобщения.
Эпоха революционной ситуации 1859—1861 гг. всколыхнула
общественное сознание Герцена. Именно в шестидесятые годы,
когда уяснились для него многие кардинальные вопросы обще-
ственной жизни, революционной тактики и борьбы, созрела
и мысль о прямой связи героя Грибоедова с декабристами:
«Я помню появление первых песен „Онегина" и первых сцен
„Горя от ума"... Я помню, как перерывая смех Грибоедова,
ударял, словно колокол на первой неделе поста, серьезный стих
Рылеева и звал на бой и гибель, как зовут на пир... И вся эта
передовая фаланга, несшаяся вперед, одним декабрьским днем
сорвалась в пропасть и за глухим раскатом исчезла...» («Письма,
к будущему другу», 1864). В том же 1864 г. в работе «Новая фаза
русской литературы» мысль Герцена созрела окончательно.
12
•«У автора [Грибоедова] есть задняя мысль, и герой комедии
представляет лишь воплощение этой задней мысли. Фигура
Чацкого, меланхолическая, ушедшая в свою иронию, трепещу-
щая от негодования и полная мечтательных идеалов, появляет-
ся в последний момент царствования Александра I, накануне
возмущения на Исаакиевской площади: это — декабрист, это—
человек, который завершает эпоху Петра I и силится разгля-
деть, по крайней мере, па горизонте, обетованную землю...
которой он не увидит. Его выслушивают среди молчания, так
как то общество, к которому он обращается, принимает его за
сумасшедшего, за буйного сумасшедшего, и за его спиной на-
смехается над ним». Далее мы читаем, что после 1825 г. «тревога,
отчаяние и мучительный скептицизм овладели разбитой душой.
Энтузиаст Чацкий (герой комедии Грибоедова) — декабрист
в глубине души — уступает место Онегину...»
Наконец, в 1868 г. в статье «Еще раз Базаров» Герцен, уже
почти на пороге смерти, опять вернулся к этой мысли и еще
резче выразил ее. «Если в литературе сколько-нибудь отра-
зился слабо, по с родственными чертами, тип декабриста —
это в Чацком. В его озлобленной желчевой мысли, в его молодом
негодовании слышится здоровый порыв к делу, он чувствует,
чем недоволен, он головой бьет в каменную стену общественных
предрассудков и пробует, крепки ли казенные решетки. Чацкий
шел прямой дорогой на каторжную работу, и если он уцелел
14 декабря, то наверно не сделался ни страдательно тоскующим,
ни гордо презирающим лицом. Он скорее бросился бы в какую-
нибудь негодующую крайность, как Чаадаев, сделался бы
католиком, ненавистником славян пли славянофилом, но не оста-
вил бы ни в каком случае своей пропаганды, которой не остав-
лял ни в гостиной Фамусова, ни в его сенях, и не успокоился бы
на мысли, что «его час не настал». У него была та беспокойная
неугомонность, которая не может выносить диссонанса с окру-
жающим и должна или сломить его, или сломиться. Это — то
брожение, в силу которого невозможен застой в истории и не-
возможна плесень на текущей, но замедленной волне ее»8.
В 1863 г., в Лондоне, в типографии кн. Петра Долгорукова,
были опубликованы «Записки Дениса Васильевича Давыдова,
в России цензурою непропущэнные», где расшифровывался
неясный намек «Воспоминаний о 1826 годе» Дениса Давыдова
об аресте Грибоедова. В зарубежном издании говорилось вполне
отчетливо о царском приказе арестовать Грибоедова и о том,
как Ермолов предупредил Грибоедова об аресте9.
Таким образом, тема «Грибоедов и декабристы» в эпоху ше-
стидесятых годов обозначалась в литературе с довольно боль-
шой отчетливостью и в разнообразном составе. Ее вызвала
к жизни, в сущности говоря, революционная ситуация конца
Л
пятидесятых — начала шестидесятых годов. Правда, тема су-
ществовала лишь в коротких высказываниях, почти афориз-
мах, в маленьких цитатах, небольших документах,— но все же
в ней уже бился исторический пульс, более всего в силу работы
Герцена.
Тенденция исторического объяснения очевидна в постановке
вопроса о Грибоедове Д. И. Писаревым в его работе «Пушкин
и Белинский» (1865). «Грибоедов в своем анализе русской жизни
дошел до той крайней границы, дальше которой поэт не может
идти, не переставая быть поэтом и не превращаясь в ученого
исследователя...». «Чтобы [художнику] нарисовать историче-
скую картину, надо быть не только внимательным наблюдате-
лем, но еще, кроме того, замечательным мыслителем; надо из
окружающей вас пестроты лиц, мыслей, слов, радостей, огор-
чений, глупостей и подлостей выбрать именно то, что сосредото-
чивает в себе весь смысл данной эпохи, что накладывает свою
печать на всю массу второстепенных явлений, что втискивает
в свои рамки и видоизменяет своим влиянием все остальные от-
расли частной и общественной жизни. Такую громадную задачу
выполнил для России 1820-х годов Грибоедов». Эта плодотвор-
ная и глубокая постановка вопроса была как бы заявкой на
ученое исследование, но его в те годы, конечно, не мог бы вы-
полнить ни Писарев и никто другой,— помешали бы и цензур-
ные условия, и невозможность проникнуть в архивы 10.
Однако 1868 г. приносит оригинальную, хотя чрезвычайно
небольшую по объему, попытку именно исторического освеще-
ния интересующей нас темы. Она принадлежит упоминавшемуся
выше профессору А. Галахову.
В «Истории русской словесности» Галахов, указав на то, что
задачей Грибоедова в «Горе от ума» было «выставить противо-
положности двух последовательных времен», задает вопрос о
том, каким образом «выработалась личность Чацкого». Далее
следует обширный исторический экскурс, со ссылками на перво-
источники. Галахов следит за развитием идеи освобождения
крестьян в эпоху Александра I, характеризует историю пре-
образовательных планов царя, переходит далее к войне 1812 г.
и заграничным походам, замечая: «Отсюда вынесли они (по
контексту —«образованные русские люди» и «особенно литера-
торы», читай: «декабристы».— М. Н.) понятие о новых учрежде-
ниях». У этих вернувшихся из-за границы образованных людей
«политика заняла первое место в их беседах». Далее Галахов
констатирует развитие либерального духа: ^Направление, сло-
жившееся под союзным действием указанных влияний, получило
название либерального, а лица, его усвоившие, отличались
именем либералов или, по-тогдашнему, либералистов. В образе
мыслей этих лиц, иначе в либеральных идеях, выражался дух
14
времени». Вместо слова «декабристы» Галахов употребляет вы-
ражение «этот небольшой общественный круг» и, связывая
с ним Чацкого, не скрывает своего положительного отношения
к декабристам и к их представителю в комедии 1Х.
Постановка вопроса у Галахова интересна не относительной
смелостью, тут он не идет особенно далеко: трактовка истоков
самого декабризма у него чисто либеральная, аналогичная позд-
нейшей трактовке А. Н. Пыпина; генезис декабризма он видит
в реформаторских увлечениях правительства Александра I.
Но самая постановка вопроса об анализе типа литературного
героя делается исторической.
Историю нашей темы для шестидесятых годов можно закон-
чить упоминанием о документальной публикации: письмо Гри-
боедова к А. А. Жандру и В. С. Миклашевич с двойной датой
17 сентября — 3 декабря 1828 г., ранее опубликованное в вы-
держках Булгариным (1830), появилось в 1868 г. в печати пол-
ностью; Грибоедов писал тут о сосланном декабристе А. Одоев-
ском и о своем страстном желании добиться помощи фельдмар-
шала И. Ф. Паскевича для облегчения участи сосланного
декабриста 12.
5
В ноябре 1871 г. «Горе от ума» шло в бенефис артиста Мо-
нахова. Откликом на это представление явилась знаменитая
статья И. А. Гончарова «Мильон терзаний» в мартовской книжке
«Вестника Европы» за 1872 г., скромно и осторожно подписан-
ная инициалами «И. Г.» (в оглавлении — «И. А. Г.»). Тут
нигде не употребляется термин «декабристы»,— цензура хотя
и действовала уже по новым правилам, но вынуждала к осто-
рожности. Гончаров по природе своей был очень осторожен,
да к тому же сам имел к этому времени опыт цензора. Изучение
«Горя от ума» именно как комедии, уяснение ее условного сце-
нического движения полностью «реабилитировало» драматур-
гическую сторону пьесы, которую враги уже давно упрекали
в отсутствии сценического действия. Раскрытие этой стороны
было первой темой Гончарова. Поскольку основная интрига
пьесы развивается между Чацким и Софьей, Гончаров далее
переходил к характеристике Софьи, реабилитировал героиню,
а затем сосредоточил изложение на характеристике главного
героя — Чацкого. Тут он впервые в литературе отчетливо, убе-
дительно и талантливо развил тему о Чацком-новаторе. Тему
эту невозможно было раскрыть без исторического подхода, и
Гончаров глубоко проникнут именно исторической идеей:
«Критика много погрешила тем, что в суде своем над знамени-
тыми покойниками сходила с исторической точки, забегала
15
вперед и поражала их современным оружием». Картина, нари-
сованная Грибоедовым, «без сомнения громадна... В группе
двадцати лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся
прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический
момент и нравы». Чацкий «начинает новый век», Чацкий «не-
избежен при каждой смене одного века другим». Не называя
декабристов, Гончаров далее сопоставляет Чацкого, как нова-
тора, с Герценом и с Белинским, и любой хоть несколько под-
готовленный читатель мог легко сам восстановить опущенный
этап предшествующего общественного движения и досказать
неназванные имена. Сразу становилось понятно, что проник-
новенный автор разбора великой пьесы очень хорошо знает
цену и той группы людей, и тех событий, которых он не захотел
назвать прямо. Как опытный цензор, Гончаров хорошо знал
приемы подцензурной речи и дал прозрачную характеристику
того последующего процесса, в начале которого стоял Чацкий.
«На чьей стороне победа?» — спрашивал Гончаров: «Комедия дает
Чацкому только „мильон терзаний" и оставляет, повидимому,
в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были,
ничего не говоря о последствиях борьбы. Теперь нам известны
эти последствия. Они обнаружились с появлением комедии
еще в рукописи в свет и, как эпидемия, охватили всю Россию».
Какие же последствия имеет в виду Гончаров, о какой эпиде-
мии он говорит? Имена Герцена и Белинского — Чацких бо-
лее позднего времени — говорят за себя. Гончаров явно гово-
рит о декабристах, о революционном общественном движении
двадцатых годов: «Нужен был только взрыв, бой, и он завязал-
ся, упорный и горячий,— в один день, в одном доме, но послед-
ствия его, как мы выше сказали, отразились на всей Москве
и России». Какой же это бой, завязавшись сначала в мирном
фамусовском доме, вышел потом на столичный и даже общерус-
ский простор, да еще вспыхнул в то время, когда комедия только
что появилась и ходила «еще в рукописи»? Догадаться нетрудно.
«Провозвестники новой эры или фанатики, или просто вестов-
щики — все эти передовые курьеры неизвестного будущего
являются — и по естественному ходу общественного развития
должны являться, но их роли и физиономии до бесконечности
разнообразны.. .»13
Читатель той поры уже мог, после знакомства с этой стать-
ей, раскрыть и монографию, характеризовавшую именно опу-
щенный Гончаровым этап «естественного хода общественного
развития»: за год перед этим в свет вышло первое издание книги
А. Н. Пыпина «Общественное движение в России при Александ-
ре I». Это была, в сущности, первая монография, посвященная
декабристам, и имя Грибоедова упоминалось в ней несколько
раз,— и как члена масонской ложи, куда входили Пестель и
16
другие декабристы, и как сотрудника декабристского журнала
«Полярная звезда». Тут говорилось и о «Горе от ума», как о
произведении «потаенной литературы», и об общественно-
политическом значении комедии, и о дружбе писателя с А. Одоев-
ским. «За либералов отвечал Грибоедов, нарисовав, с одной сто-
роны, Чацкого, и с другой — Фамусова с его приятелем пол-
ковником Скалозубом»,— писал А. Н. Пыпин. В свете таких
пособий, возбуждавших большой интерес и по теме своей, и
как литературная новинка, у читателя не могло оставаться со-
мнений: Гончаров подразумевал тему о Грибоедове и декабристах,
когда сплел столь понятную сетьнамекови сопоставлений в своем
знаменитом этюде: он просто не захотел говорить о ней в силу
цензурных условий.
Шестидесятые годы подготовили теме дорогу, провели ее
через запретный порог в область печатного слова, поставили ее
перед научным сознанием. Она перестала быть внелитератур-
ной, скрываемой темой. Замечательно, что в работе по введению
темы в литературный оборот приняли участие самые разно-
образные общественные течения: тут — пусть даже самым косвен-
нЫхМ образом — замешан и старый историк М. П. Погодин,—
это он сохранил в своем архиве письмо Грибоедова к Одоевскому
и дал возможность опубликовать его,— и глава молодой редак-
ции «Москвитянина» Аполлон Григорьев вместе со страстным
поклонником А. Н. Островского юным М. И. Семевским, и мир-
ный западник А. Галахов, и революционер А. И. Герцен,—
да еще в самый революционный период своей деятельности.
Каждый из них давал пониманию темы «Грибоедов и декаб-
ристы» свое индивидуальное толкование, но замечательно то,
что нужду в этой теме ощутили все, лишь только захотели
поглубже вникнуть и в биографию писателя, и в смысл его
произведения.
В следующем же году после публикации работы И. А. Гон-
чарова тема «Грибоедов и декабристы» была подновлена вос-
поминаниями И. П. Липранди («Замечания на „Воспоминания"
Ф. Ф. Вигеля»), опубликованными Обществом истории и древ-
ностей российских (1873). В том же году своеобразная работа
М. В. Авдеева «Наше общество в героях и героинях литературы
за пятьдесят лет», посвящая целую главу Чацкому, называла
его «первым пропагандистом» (вспомним, какое значение вкла-
дывалось в это понятие народническим движением семидесятых
годов) и довольно прозрачно намекала на возможную связь
Чацкого с тайным обществом: «Вы не отчаиваетесь за него...
вы предчувствуете, что если он и не найдет местечка, „где оскорб-
ленному есть сердцу (sic!) уголок", то будет искать его не в люб-
ви только какой-нибудь новой Софьи Павловны, а в чем-нибудь
поглубже: что он может быть будет членом общества всемирного
2 М. в. Нечкина /7
благоденствия, может быть страсти увлекут его глубже, н он
умрет где-нибудь вдали от своей родной Москвы и вовсе не на
западе». Тут давался явный намек на восток, на сибирскую
ссылку 14.
В 1874 г. в «Русской старине» появилась работа Т. А. Сос-
новского «Александр Сергеевич Грибоедов». Гвоздем статьи
была публикация неизвестных ранее булгаринских материалов,
но именно они и ставили интересующий нас вопрос: в статье
Сосновского публиковались записочки Грибоедова к Булга-
рину из-под ареста, где были сведения о ходе следствия, сообще-
ния о времяпрепровождении под арестом и о надеждах на скорое
освобождение, намеки на принимаемые меры. В работе Соснов-
ского любопытно наличие известной систематизации сведений
о взаимоотношениях Грибоедова и декабристов. Он не забывает
упомянуть и о членах ранних декабристских организаций,
в кругу которых вращался Грибоедов в первый петербургский
период, указывает на знакомство Грибоедова с Кюхельбекером,
уделяет немало внимания близости Грибоедова с Одоевским.
Сосновский прямо говорит о событиях 14 декабря как о причине
ареста Грибоедова, упоминает и о сожжении бумаг перед
арестом. Но сведения эти были вкраплены то там, то тут, и
исследовательских задач перед автором не стояло 15.
В том же 1874 г. вышла другая общая работа о Грибоедове,
которой, как и этюду Гончарова, суждено было оказать немалое
влияние на последующую литературу. «Русский архив» опуб-
ликовал «Очерк первоначальной истории „Горя от ума“» Алексея
Веселовского (не смешивать с Александром Веселовским).
Работа эта расширяла и круг использованных первоисточников:
в числе последних находились неопубликованные бумаги род-
ственника Грибоедова, Д. А. Смирнова, которые позже были
переданы вдовой собирателя Обществу любителей российской
словесности и затем кем-то похищены (они так и не дошли до
нас). Статья А. Веселовского замечательна глубокой и плодо-
творной постановкой вопроса и отмечена продуманным исто-
ризмом. «Мы здесь стоим на почве исторической и должны
вникнуть во внутреннее значение Чацкого, этого лучшего выра-
зителя надежд и стремлений либерализма двадцатых годов».
Автор прямо говорит о возникновении Союза Благоденствия,
высказывает, хотя и не вполне ясно, мысль, что Грибоедов
мог быть причастен к тайной организации. Работа Веселовского
не носила чисто научного характера и не опиралась на раз-
работанный аппарат доказательств,— она написана в несколько
интуитивном плане, подчас даже импрессионистична, в ней
немало отдельных фактических ошибок («менторство» Одоев-
ского над Грибоедовым, престарелый возраст воспитателя
Грибоедова Иона, неправильная и бездоказательная датировка
18
пьесы «Студент», наброска «1812 год» и многое другое). Однако
интересен трезвый научный реализм концепции. Правда, как
и во всех предыдущих случаях, это была отнюдь не специальная
исследовательская работа на интересующую нас тему,— это
были только общие высказывания, рассыпанные в биографиче-
ском материале 16.
В семидесятых годах М. Е. Салтыков-Щедрин опубликовал
«В среде умеренности и аккуратности», где вывел в числе дей-
ствующих лиц грибоедовские персонажи — Чацкого, Молча-
лива, Софью Павловну и др. Общая трактовка образа осталась
по-салтыковски сатирической, но Салтыкову все же пришлось
провести — теперь уже «своего» — героя через какую-то «исто-
рию», в результате которой Чацкий полтора года сидел в тюрьме
(«В узах года с полтора высидел»). И позже «старинное москов-
ское вольнодумство в нем отрыгалось».
Внутренняя художественная сила грибоедовского образа,
его внутренние потенции были таковы, что, развив биографию
Чацкого чуть ли не до 70-летнего возраста, Салтыков все же
не смог закончить его жизнь иначе, как тем же уходом туда,
«где оскорбленному есть чувству уголок». Чацкий все-таки до
конца не смог покориться правительственному режиму. Желчно
поданная мысль о безвыходности борьбы Чацкого характерна
для автора нового образа. Непрактичность Чацкого, его не-
умение бороться и неприспособленность к жизни сказываются
и в конечном событии: Чацкий умер, и, умирая, все твердил,
как подлинный «филантроп»:
Будь, человек, благороден!
Будь сострадателен, добр!17
1870-е гг. были временем значительного оживления инте-
реса к декабристам и отмечены рядом посвященных им публи-
каций (так, в 1871—1872 гг. появляются и «Русские женщины»
Некрасова); это содействовало и интересу к теме о Грибоедове
и декабристах. В 1874 г. было опубликовано в «Русской стари-
не» письмо Грибоедова к В. Кюхельбекеру; в 1875 г. в публика-
ции Ю. В. Косовой и М. В. Кюхельбекер в том же журнале
приводились новые документы: тут были и прямые упоминания
о восстании 14 декабря, и письмо к Кюхельбекеру друга Гри-
боедова Бегичева, относящееся к времени до восстания. Начал
выходить «Дневник Кюхельбекера» (публикация длилась с
1875 по 1891 г.), где было немало упоминаний о Грибоедове.
В том же 1875 г. были опубликованы в «Русском архиве» воспо-
минания Н. В. Шимановского об аресте Грибоедова 18.
Публикации 1870-х гг. закончились вышедшей в 1879 г. по-
пулярной статьей О. Ф. Миллера «А. С. Грибоедов. Жизнь и
2*
19
переписка» (в «Неделе»), которая также не обошла моментов
связи писателя с декабристами, а опубликованные в том же
году в «Древней и Новой России» «Воспоминания о Грибоедове»
декабриста Д. И. Завалишина ввели в оборот драгоценные
свидетельства о политических настроениях писателя и исполь-
зовании декабристами «Горя от ума» для целей своей агитации19.
Итак, 1870-е годы популяризировали тему «Грибоедов и де-
кабристы». Но в научном отношении она оставалась совершенно
не разработанной и не обособилась в качестве вопроса специаль-
ного исследования. Она жила в отдельных фразах, редко —
в отдельных абзацах популярных работ,— и только.
6
Кончился разночинский период революционного движения,
ушли в прошлое две русские революционные ситуации, так и не
перешедшие в революцию (1859—1861 и 1879—1881 гг.)20.
Разночинская революционность исчерпывала себя, новая —
пролетарская, еще только нарождалась. Правление Александ-
ра III, — эпоха контрреформ — подавило уже вызревавшую
потребность в научной разработке темы. Более того, реакцию
обеспокоило и то обстоятельство, что тема обжилась в популяр-
ной литературе, что Чацкого как-то привыкли связывать с раз-
громленным царской картечью движением на Сенатской пло-
щади и внутренне одобрять эту связь. Реакция занялась новым
осознанием темы. Начало этому положила публикация в 1883 г.
заметок из записной книжки Ф. М. Достоевского. Рассужде-
ния о Чацком находились в конце публикации. Развив страст-
ное опровержение тезиса о том, что поступать по убеждению —
нравственно, записав мысль о Великом инквизиторе и Кара-
мазовых, Достоевский переходил к Грибоедову и Чацкому. Он
признавал, что комедия Грибоедова гениальна, «но сбивчива»,—
добавлял он,— и громил идеологию комедии со страстной пря-
мотой. Он ничего не фальсифицировал, не затушевывал фактов,
более того, для него была несомненной связь пьесы с револю-
ционным движением ее времени, и даже прямой тезис, что Чац-
кий — декабрист, принимался им. Но вот это-то и подлежало
осуждению! Чацкий — московский барин и далек от народа, он
якобы в недавнем прошлом раболепствовал перед Европой.
Если Салтыков попросту препроводил Чацкого в тюрьму, то
Достоевский дорисовал его жизнь иначе — Чацкий бежит за
границу:
«Пойду искать по свету... Т. е. где? Ведь у него только
и свету, что в его окошке, у Московских хорошего круга, не к
народу же он пойдет. А так как Московские его отвергли, то,
20
значит, „свет" означает Европу. За границу хочет бежать». «Если
у него был свет не в московском только окошке, не вопил бы
он, не кричал бы он так на бале, как будто лишился всего,
что имел, последнего достояния. Он имел бы надежду и был бы
воздержнее и рассудительнее». «Чацкий — декабрист. Вся идея
его — в отрицании прежнего, недавнего, наивного поклонниче-
ства! Европы все нюхнули, и новые манеры понравились. Имен-
но только манеры, потому что сущность поклонничества п рабо-
лепия и в Европе та же»21.
Через семь лет были впервые опубликованы подготовитель-
ные материалы к роману Достоевского «Бесы», в которых чита-
тели могли прочесть еще более гневные филиппики против Чац-
кого, произносимые Шатовым. «Он был барин и помещик, и
для него, кроме своего кружка, ничего не существовало. Вот он
и приходит в такое отчаяние от московской жизни высшего
круга, точно кроме этой жизни в России и нет ничего. Народ
русский он проглядел, как и все наши передовые люди, и тем
более проглядел, чем больше он передовой»22.
Но, разумеется, страстная прямота Достоевского никак не
устраивала реакцию. Перед нею уже вставали сложные задачи:
поставить плотины против пролетарского движения, приостано-
вить росший поток демократических радикальных настроений.
Прямое утверждение «Чацкий — декабрист», хотя бы и сопро-
вожденное любыми проклятиями, могло лишь способствовать
росту симпатий к герою Грибоедова.
Новое реакционное понимание героя было разработано
А. С. Сувориным. Чацкого надо было подать как «нашего» для
реакционеров, сделать его «своим», и, не отказываясь от такого
богатства, как «Горе от ума», сделать последнее орудием своей
пропаганды. Эту задачу «выполнил» в 1886 г. Суворин в статье
«„Горе от ума" и его критики», предпосланной суворинскому из-
данию комедии. Полная восторженных восхвалений Чацкого
и вообще «Горя от ума», статья Суворина была резко заострена
против отзыва о комедии В. Г. Белинского в 1840 г. В запоз-
далую полемику с Белинским Суворин вкладывал основную,
центральную идею — вот, мол, революционер Белинский отверг
великое произведение, а мы, сторонники противоположного ла-
геря, с восторгом принимаем! его. В полемике против Чацкого
«совсем не критико-литературные цели руководили Белинским,
а цели политической пропаганды против слишком русских идей».
В этом — существо дела. Однако вся «постановка вопроса» была
основана на прямой фальсификации фактов: Белинский в 1840 г.
был в периоде своего «примирения с действительностью» и на
революционных позициях не стоял. Когда туман рассеялся и
Белинский «прозрел», он занял иную позицию в отношении к
комедии и выявил ее высокое значение 23.
21
Суворин поставил своей целью разъединить Чацкого и
«либералов», «людей двадцатых годов». Чацкий — вовсе не
декабрист, он, наоборот, антагонист декабристов, он «истинно
русский человек», предшественник славянофилов. Своим моно-
логом о французике из Бордо Чацкий «бил чистый либерализм
и бил беспощадно, бил со сцены, прямо перед толпой». По мне-
нию Суворина, не Чацкий объявил войну старому обществу, а
оно первое напало па пего,— он только защищался. Суворин
постоянно оперирует термином «декабристы» («Ведь действие
комедии происходит во время декабристов... о перевороте шеп-
тались взаперти»). Суворин вступает в резкую полемику с
работой Алексея Веселовского, упрекая последнего в «партий-
ности». Чацкий отнюдь не либерал,— доводов за это у Суворина
в общем три: 1) защита Чацким старой русской одежды и выход-
ка против европейского платья; 2) насмешки Чацкого над
«секретнейшим союзом» Загорецкого и реплика против тайного
общества; 3) отрицание Белинским революционности Чацкого.
Подкрасив Чацкого под человека своего лагеря, Суворин востор-
женно превозносил его и клялся его именем24.
Исходная «ошибка» Суворина была немедленно разоблачена
А. Н. Пыпиным 25. В том же 1886 г. в майской книжке «Вестни-
ка Европы» Пыпин опубликовал статью «Поход против Белин-
ского, предпринятый под флагом „Горя от ума“». Через четыре
года Пыпин возобновил полемику в статье «Исторические замет-
ки о Грибоедове» («Вестник Европы», 1890, I), а позже поле-
мику с Сувориным поддержал и редактор Собрания сочинений
Белинского С. А. Венгеров. Центром полемики был, однако, не
Грибоедов, а Белинский. Что же касается именно Грибоедова и
его связи с тайным обществом, то Пыпин, хорошо знавший
фактическую сторону вопроса, совершенно правильно указывал
на то, что защита всего русского, национального,— вплоть до
увлечения славянской стариной, вплоть до симпатий к вели-
кому Новгороду и проч.,— все это было характерно именно для
декабристов.
Несмотря на авторитетное выступление Пыпина, ложное
мнение Суворина получило широкое и шумное признание в ре-
акционных кругах. Профессора попросту игнорировали, а
статью Суворина реакционная пресса превознесла как «талант-
ливую», «оригинальную», «свежую», поставила рядом с «Мильо-
ном терзаний» Гончарова.
Конечно, в этой шумной обстановке спокойное научное ис-
следование темы было совершенно исключено, но публикация
документов продолжалась: в 1886 г. появились «Записки о моей
жизни» Н. Греча (кстати говоря, в издании того же Сувори-
на); они включали обстоятельный рассказ о прямом участии
Кюхельбекера в восстании 14 декабря. Напомнил об отношении
22
декабристов к «Горю от ума» и декабрист А. С. Гангеблов в
своих воспоминаниях (1886). Кратко упомянул о близости
Грибоедова с декабристами и об его аресте С. В. Максимов,
передавший в своем «Печорском князе» разговор о Грибоедове
с князем Е. О. Палавандовым. К этим материалам примыкали
воспоминания Е. Соковниной о Д. Н. Бегичеве, напечатанные в
«Историческом вестнике» за 1889 г., и письма Грибоедова к
А. Бестужеву и В. Кюхельбекеру, опубликованные в том же
году в «Русской старине». В 1891 г. было опубликовано письмо
Грибоедова к декабристу В. Д. Вальховскому.
Б 1894 г. появилось чрезвычайно важное для темы письмо
Грибоедова к И. Ф. Паскевичу с его мольбой о заступничестве
за декабриста Одоевского; в 1899 г. в статье Н. Ш. о Туманском
и Мицкевиче было опубликовано в «Киевской старине» письмо
декабриста А. Бестужева с короткой, но выразительной характе-
ристикой Грибоедова; в 1901 г. в «Русском архиве» появилось
письмо Кюхельбекера и стихи его с упоминаниехм о Грибоедове;
в 1904 г. появились «Записки» декабриста Д. И. Завалишина,
кое в чем дополнившие прежние воспоминания о Грибоедове.
Несколько забегая вперед, нарушим тут хронологическую после-
довательность изложения, чтобы закончить вопрос о публикации
источников. В 1909 г. Н. В. Шаломытов опубликовал в «Исто-
рическом вестнике» неизданные материалы Д. А. Смирнова
к биографии А. С. Грибоедова, содержавшие столь ценные дан-
ные для нашей темы, как разговор Смирнова с А. А. Жандром
об отношении Грибоедова к тайному обществу26. В 1911 г.
было почти полностью опубликовано Н. К. Пиксановым уже
упомянутое письмо Грибоедова к А. Добриискому (в целом оно
появилось позже в III томе академического Полного собрания
сочинений Грибоедова)27. В 1917 г. впервые появилось в печати
интересное письмо Грибоедова к Всеволожскому и Толстому,
где были упоминания имен декабристов. Чрезвычайно ценные,
хотя и крайне редкие упоминания о Грибоедове были разбро-
саны в следственных делах, опубликованных в большом издании
Центрархива «Восстание декабристов». В 1931 г. был опубли-
кован новый материал в «Воспоминаниях» Бестужевых. Но
далее публикация новых источников для нашей темы стала уже
замирать. После революции имел место ряд ценных докумен-
тальных публикаций об А. С. Грибоедове Е. Некрасовой,
О. И. Поповой, но они касались главным образом вопросов его
дипломатической деятельности и обстоятельств его гибели,—
Для темы «Грибоедов и декабристы» они, в сущности, давали
немного28. Опубликованные в 1925 г. Н. К. Пиксановым вы-
держки из воспоминаний В. Н. Григорьева ничего не давали для
изучения темы, содержа лишь самое беглое упоминание об
аресте писателя 29.
23
7
Оживление революционного движения в девяностые годы и
усилившаяся в этой связи борьба общественных течений сказа-
лись на освещении в литературе интересующей нас темы. Осо-
бенно любопытные метаморфозы переживает она на рубеже
XX в. и в эпоху приближения новой революционной ситуации,
перешедшей в революцию в 1905 г. Отмечавшийся в 1895 г.
столетний юбилей со дня рождения Грибоедова был поводом для
особенно обильного появления грибоедовской литературы.
Достоевский не пришелся ко двору реакции, с Сувориным
как-никак произошел литературный скандал; любопытно про-
следить за тем, как усердно обрабатывает реакционная мысль —
теперь уже на несколько новый манер — тему о Грибоедове и
декабристах. Прежде всего она прибегает к эклектике: кое-что
можно взять и от Достоевского, и от Суворина, особенно глав-
ную идею последнего — полное противопоставление Грибоедова
декабристскому лагерю. Но «отдавать» Чацкого революцион-
ному лагерю, как это неосмотрительно сделал Достоевский,
никак нельзя,— Чацкого и вообще «Горе от ума» надо сохра-
нить в своем арсенале. В эклектической работе В. Ф. Боцянов-
ского «Александр Сергеевич Грибоедов», написанной по случаю
100-летнего юбилея со дня рождения писателя и опубликован-
ной в «Ежегоднике императорских театров» за сезон 1893/94 г.,
выставлен некий общий тезис: «гуманные воззрения и образован-
ность сближали Грибоедова с кружком декабристов». Но далее
вступает в силу суворинская тенденция, и в полном противо-
речии с только что высказанным тезисом Боцяновский пишет:
«В общем, однако, Грибоедов был в далеко не близких отноше-
ниях с кружком декабристов», и даже утверждает: «Очевидно,
сам Грибоедов мало знал этот кружок». Вместе с этим восхва-
ляется «талантливый» и подробный разбор комедии, сделанный
А. Сувориным. С. А. Андреевский в статье «К столетию Гри-
боедова», помещенной в «Новом времени» (1895), уже не нуждает-
ся в теме «Грибоедов и декабристы»,— он удовлетворяется
общим выражением, что Чацкий — «русский прогрессист»,
он даже «нам еще не по плечу», но вместе с тем, в тон Досто-
евскому, упрекает Чацкого в «аристократизме» и «дэндизме».
«Этюд» Суворина, конечно, превознесен как «самостоятельный
и ценный», причем сделан головокружительный вывод: «после
этого труда статью Белинского можно признать несуществую-
щею». Но в общей постановке вопроса Андреевский усердно
отводит центр тяжести ко взятой вне истории «общечеловече-
ской» проблеме. Перечислив в конце статьи имена Грибоедова,
Пушкина, Лермонтова, он глубокомысленно спрашивает: «Были
ли эти великие люди не удовлетворены нашею жизнью или
24
жизнью вообще кто скажет?» Этим «аккордом» и заканчи-
вается статья d0.
Тенденцию внеисторического толкования «Горя от ума»
гораздо более последовательно и отчетливо в том же юбилей-
ном 1895 г. развил М. О. Меньшиков в статье «Оскорбленный
гений». Именно Меньшикова можно считать «основоположником»
внеисторического толкования, при котором столь «просто» от-
бросить все вопросы о связи комедии с общественным движе-
нием ее времени. Более всего он, а не Суворин и Достоевский,
создал ту реакционную концепцию понимания «Горя от ума»,
которая показалась реакции самой удобной и прочной. Мимо-
ходом даже упомянуто о декабристах, с легкой улыбкой снисходи-
тельного сожаления: да, да, «во время Чацкого» «погибали
благороднейшие мечтатели», «опасные», как это оказалось,
«только для самих себя». Николай I думал несколько иначе
об «опасности» мечтателей 14 декабря, но Меньшиков на это не
обратил внимания. Чацкий и Грибоедов резко оторваны от
тайных обществ, по мнению Меньшикова; доказательство
этого — тип Репетилова. Вместе с этим снимается противо-
положность двух лагерей комедии. В самом деле, так ли уж плох
Фамусов? Захлебываясь от похвал Грибоедову, Меньшиков
определяет далее, что «Горе от ума» направлено на самое боль-
шое зло русской жизни, обличает самый великий ее «грех»—
пренебрежение к нравственному идеалу 31.
С похвалой отзывается о статье Суворина и «исполняющий
должность ординарного профессора» А. И. Смирнов в своей
вялой и скучной работе «Александр Сергеевич Грибоедов, его
жизненная борьба и судьба комедии его „Горе от ума“ (1895).
Работа явно отстала от литературы вопроса: в освещении перво-
го петербургского периода в жизни Грибоедова, несмотря на ра-
боты А. Н. Пыпипа и А. Н. Веселовского, о декабристах не
говорится ни слова. Встречи писателя с декабристами в 1824—
1825 гг. тоже опущены. О декабристах А. И. Смирнов заговорил
лишь в связи с арестом Грибоедова 32.
На рубеже XIX—XX вв. появилось небольшое литератур-
ное произведеньице, которое не только стремилось оторвать
Грибоедова вместе с Чацким от передового общественного дви-
жения того времени (это было бы не ново), а обрисовать Гри-
боедова как врага декабристов, как возможного члена следствен-
ной комиссии над первыми русскими революционерами. В. В. Ро-
занов, незадолго до этого торжественно отказавшийся от
«наследства 60—70-х годов», написал статейку о Грибоедове. За-
метим, что «попытки сблизить Грибоедова с декабристами» как
раз и входили в состав того самого «наследства 60—70-х годов»,
от которого в 1891 г. отказался В. Розанов. Никаких двух ла-
герей, никакого столкновения в пьесе вообще нет,— Чацкий и
25
Фамусов по пустячкам разошлись: «Все великое „горе" Чацкого
и автора есть, в сущности, самый счастливый вид горя, ибо
оно происходит единственно от расхождения во вкусе и требо-
вании — меблировать ли дом в стиле рококо, Louis XVI или
Empire». «Ошибочный тип Скалозуба» и разночинец Молчалин
не представляют собой противоположного лагеря. Именно
В. Розанов первый высказал мнение о том, что Молчалин будто
бы разночинец, оскорбленный аристократом Чацким: «Чувство
смеха над Сперанским в петербургском обществе сливается с
чувством смеха Грибоедова над Молчалиным». Самое жизнен-
ное действие в пьесе — это, оказывается, менуэт, который тан-
цуют на балу. Будь Грибоедов на площади 14 декабря, он не
смог бы оказаться на стороне декабристов, потому что у него не
было «того шампанского в нервах», которое бросило их «к мо-
нументу Петра 14 декабря. Он резонировал бы, присматривался
бы... рисовал узоры перохМ для будущей комедии, не поспешив
ни туда ни сюда». Нельзя не отметить, с какой цинической
небрежностью к Грибоедову сделан этот фельетон: цитаты
приводились приблизительно, на память, а когда память
отказывала, то они беззастенчиво сочинялись 33.
Так расправлялась реакция с зачатками передовой концеп-
ции наследства шестидесятых — семидесятых годов.
Через пять лет появилась новая концепция, стремившаяся
найти среднюю линию между розановской реакцией и «обще-
человеческими» возможностями. С новым взглядом на Грибо-
едова п Чацкого в 1904 г. выступил В. В. Каллаш. В преддверии
революции 1905 г. автор утверждал, что «Горе от ума» и теперь
«является такой же сумрачной загадкой, как и для современни-
ков». Каллаша не удовлетворяли уже ни Гончаров, ни Суворин,
и он ставил своею целью «пересмотр вопроса». Он правильно
подметил в суворинской концепции «специфический нововремеп-
скнй запах», но сахМ занялся новой формой снижения Грибоедо-
ва и его героя: «Чацкий менее радикален, чем декабристы».
Чацкий — «прототип „лишних людей"». Опираясь на слова са-
мого Грибоедова: «Сто человек прапорщиков хотят изменить
весь государственный быт России», указывая на образ Репети-
лова и письмо к Одоевскому, Каллаш пользуется этими тремя
доводами для доказательства тезиса о несогласии Грибоедова
с декабристами 34.
8
Так обстояло дело в 1890-х гг. и накануне 1905 г. Но в это
же врехМя, противоборствуя реакционной тенденции, действо-
вали и противостоящие реакции направления.
26
В этом отношении надо отметить написанную под большим
влиянием концепции Ал. Веселовского популярную, но серьез-
ную книжку А. М. Скабичевского «А. С. Грибоедов, его жизнь
и литературная деятельность» (СПб., 1893) и своеобразную,
написанную в беллетризированной манере статью проф. И. И.
Иванова «Годовщина великого автора и великого произведения»,
помещенную в «Мире божьем» за 1894 г.; появившаяся в 1903 г.
в «Вестнике воспитания» работа Д. Н. Овсянико-Куликовского
о Грибоедове (часть будущей «Истории русской интеллиген-
ции») также оперировала темой о декабристах и считала Чацкого
«представителем положительных сторон в движении 1820 го-
дов»35. Но наиболее существенным было обособление вопроса
о Грибоедове и декабристах в качестве самостоятельной иссле-
довательской темы.
В конце 1890-х гг. тема впервые отпочковалась от общей био-
графической литературы и предстала в виде самостоятельной
проблемы. Первой работой подобного типа была небольшая
исследовательская статья Е. Г. Вейденбаума «Арест Грибоедо-
ва», напечатанная в газете «Кавказ» (1898). Как видим, это
выделение не касалось темы «Грибоедов и декабристы» в целом,
был выделен лишь один ее компонент, но перед нами уже
серьезный разбор отдельной составной части темы на основе
архивных документов. Автор кладет в основу работы неопубли-
кованное «Дело об отправлении коллежского асессора Грибо-
едова в С.-Петербург арестованным и об описании у него бумаг»
(из архива гражданского управления Кавказа). Он отрицательно
решает вопрос о причастности Грибоедова к тайным обществам,
ио подробно разбирает эпизод уничтожения Грибоедовым бумаг
перед арестом, выясняя фактическую сторону дела и аргументи-
руя свой вывод. Эта же линия самостоятельного выделения
темы продолжена в работе А. В. Безродного (Н. В. Шаломытова)
«В. К. Кюхельбекер и А. С. Грибоедов», вышедшей в 1902 г.
в «Историческом вестнике». Тут вопрос о взаимоотношениях
Грибоедова с одним из декабристов становится самостоятельной
исследовательской задачей. Статья посвящена попытке В. Кю-
хельбекера передать через осужденного по суду штаб-ротмистра
С. С. Оболенского письмо Грибоедову. Конечно, это, как и ста-
тья Вейденбаума, прежде всего — публикация нового архивного
материала, но все же тема в исследовательском отношении выде-
лилась, отпочковалась от общего биографического ствола, она
выросла в самостоятельную, специализированную и исследован-
ную на материале первоисточников тему. В 1903 г. тема развер-
тывается дальше в научном отношении в работе П. Е. Щего-
лева «Грибоедов в 1826 году». Тут впервые опубликован важ-
нейший документ — следственное дело о Грибоедове из состава
декабристского следственного фонда 36.
27
Революционная ситуация, предшествовавшая 1905 г., ожи-
вила интерес к теме и оказалась импульсом для творческой
работы исследователя.
Необходимо подчеркнуть, что лишь историко-прогрессивная
концепция несла в себе потенцию научного исследования темы.
К какому оттенку реакционного лагеря ни принадлежал бы
автор, отрывавший Грибоедова от декабристов, самое существо
реакционной концепции было враждебно исследовательской
постановке вопроса. Поэтому среди сторонников антиисториче-
ской реакционной концепции не возникало и не могло возник-
нуть исследовательского замысла.
В 1905 г. П. Е. Щеголев издал свою работу вновь, в исправ-
ленном и дополненном виде, приложив к ней факсимильное из-
дание подлинного дела и назвав ее обобщенно: «Грибоедов и
декабристы». В центре работы стоит самая публикация источ-
ника, с сопровождающим текстом — история привлечения Гри-
боедова к следствию, допросов и исхода его дела.
Работа написана увлекательно и талантливо, в свойственной
Щеголеву манере точного и живого рассказа, выдержанного в
строгой хронологической последовательности. Заглавие шире
содержания работы: в целом проблемой о Грибоедове и декаб-
ристах Щеголев не занят. Интересные общие формулировки,
которыми он заканчивает свою работу, не являются органиче-
скими выводами из его изложения, а лишь общими соображе-
ниями, не подкрепленными специальной научной аргументацией.
Но тем не менее работа Щеголева — крупная веха на пути ис-
следования научно обособившейся темы. С момента появления
этого исследования все позднейшие работы о Грибоедове в
вопросе об аресте писателя и его привлечения к следствию
использовали данные Щеголева.
Собственно научная, исследовательская линия историогра-
фии изучаемого нами вопроса получила дальнейшее развитие
в ценной работе Н. К. Пиксанова «Грибоедов и Бестужев»,
опубликованной в 1906 г. в «Известиях Академии Наук».
Писалась работа еще в 1905 г., и надо думать, что общественные
импульсы стимулировали разработку темы. Представляется
ценным детальное сопоставление воззрений Грибоедова и Бесту-
жева и установление многочисленных точек совпадения или
близости. Во время написания этой работы еще не были пол-
ностью опубликованы многие важные материалы о Бестужеве;
вопрос о декабристах в целом был почти не исследован,—
капитальная работа В. И. Семевского еще не выходила. «Пока-
зания Бестужева приходилось вылавливать из скупых цитат
в мозаических статьях акад. Дубровина в „Русской старине"
1903 года»,— писал позже Н. К. Пиксанов. Несмотря на эти
трудности, автор привел свое исследование к удачному оконча-
28
НИЮ. Надо отметить, что в научную историографию темы «Гри-
боедов и декабристы» оно вносит существенно новую и ценную
черту: предшествующие работы по этой линии — Вейденбаума,
Шаломытова и даже Щеголева — все же в центре своего вни-
мания держали какой-то новый публикуемый документ и распо-
лагали свой текст около него, занимаясь более всего его расши-
ренным комментарием. В отличие от этого типа научных работ,
исследование Пиксанова не сосредоточено на публикации како-
го-либо текста: перед ним стояла исследовательская задача
в ее более высоком и самостоятельном виде,— автор привлекает
для ее разрешения довольно большой и разнообразный круг
документальных материалов.
Через три года — в 1908 г.— вышла новая работа Н. К. Пик-
санэва «Александр Сергеевич Грибоедов», вошедшая в пяти-
томное издание «История русской литературы XIX века» под
редакцией Д. Н. Овсянико-Куликовского. Хотя эта работа и
посвящена характеристике жизни и творчества писателя в це-
лом, но в ней уделено много внимания разбору проблемы «Гри-
боедов и декабристы». Эта работа явилась ценной сводкой
того, что было сделано по вопросу о декабристах и Грибоедове
в предшествующей литературе. Н. К. Пиксанов дал характери-
стику первого петербургского периода жизни Грибоедова, учел
его знакомство с декабристами, говорил и о встречах 1823—
1825 гг., об аресте, ходе следствия, об освобождении Грибоедова
и его позднейших связях с декабристами. Охарактеризовано
и мировоззрение Грибоедова в сопоставлении с основными уста-
новками декабризма, и, хотя в начале статьи автор пессимисти-
чески утверждает, что политические взгляды Грибоедова —
«биографическая загадка», в другом месте статьи он приходит
к выводу, что Грибоедов «примыкал к радикальной программе
александровского времени». Отмечая скептицизм Грибоедова,
автор указывал на то, что он не был «энтузиастом» движения,
однако и не выпадал в силу этого из общего его течения. «На-
ционализм» Грибоедова также совершенно правильно ставился
в связь с декабристской программой. Правда, Репетилов сму-
щал автора и был использован для доказательств «скептицизма»
Грибоедова. Но общий вывод звучал в полном соответствии
с передовой исторической традицией, идущей от «наследства»
шестидесятых годов: «Тысячи нитей связывают Грибоедова с
этим движением. И только благодаря такому единению поэта
с жизнью могло быть создано „Горе от ума"» 37.
Наконец, в 1911 г. в газете «Русские ведомости» появилась
статья Н. К. Пиксанова «К характеристике Грибоедова. Поэт
и ссыльные декабристы». Примечание указывало, что перед чи-
тателем — эпизод из монографии «А. С. Грибоедов. Жизнь и
творчество» (подобной работы позже опубликовано не было).
29
Статья на основании документальных материалов характери-
зовала отношение Грибоедова к ссыльным декабристам и его
смелые хлопоты по облегчению их участи,— речь шла о трех
знакомых Грибоедова: А. А. Добринском, А. И. Одоевском
и А. А. Бестужеве, причем отношение к первому из перечислен-
ных декабристов обрисовывалось на основе нового архивного
материала — письма к нему А. С. Грибоедова, ранее неизвест-
ного. Статья, научная ценность которой несомненна, открыва-
лась пушкинским эпиграфом из «Ариона»: «Погиб и кормщик
и пловец, лишь я, таинственный певец, на берег выброшен гро-
зою...» Грибоедов рассматривался здесь как певец декабризма,
а гибель декабристов — как тяжелая драма писателя. Автор
отмечал, что Грибоедов «накануне декабрьской беды много и
долго вращался среди членов тайного общества: в Петербурге
в 1824—1825 гг. п на юге осенью (?) 1825 года», приводил свиде-
тельства декабристов Штейнгеля, Беляева, Завалишина о свя-
зях писателя с декабристами. Одновременно отмечался «глубо-
кий скептицизм» и «мрачное настроение», которые овладели
поэтом и «помешали ему вступить в число активных членов
тайных обществ»; однако это заключение пока еще вовсе не
снимало и не видоизменяло отправных предпосылок, формули-
рованных выше.
На этом, в сущности, и кончается собственно научная линия
историографической разработки темы. В исследовательском от-
ношении, как видим, было сделано крайне мало: были доку-
ментированы и получили некоторую разработку вопросы ареста
и следствия (Вейдепбаум, Щеголев), а также некоторые личные
связи писателя с декабристами: наиболее подробно — с Бесту-
жевым (Пиксанов), совсем бегло и эпизодически — с Кюхель-
бекером, Одоевским, Добринским (Шаломытов, Щеголев,
Пиксанов). Это было, собственно говоря, все.
9
Итак, научная линия историографической специальной раз-
работки темы приостановилась около 1911 г., дав чрезвычайно
скромные результаты. Именно около этого времени тема всту-
пила в этап вульгарно-социологической трактовки.
В августе 1913 г. в «Русских ведомостях» Н. К. Пиксанов
опубликовал статью «„Горе отума“ в парадоксах русской кри-
тики». В этой статье то сближение Чацкого с «падшими бор-
цами-декабристами, которое проводил Аполлон Григорьев и
которое раньше вызывало сочувственное отношение Н. К. Пик-
санова, теперь уже было зачислено в серию «парадоксов». Воз-
никает и ограничительная формула, которая в дальнейших ра-
ботах Н. К. Пиксанова получит самое широкое развитие: Чац-
30
кий протестует уже не против крепостного права, а лишь против
«злоупотреблений крепостного права». И далее, в не-
посредственном контексте с похвалой Достоевскому, Н. К. Пик-
санов впервые дает ту формулу, которая на много лет определит
круг его исследовательских заданий: «Горе от ума» — «барская
пьеса». «Биографу Грибоедова теперь было бы нетрудно многими
фактами подтвердить, что „Горе от ума“ —действительно бар-
ская пьеса и по своему происхождению, и по содержанию, и по
общему тону; можно было бы, как это ни странно на первый
взгляд, сблизить Чацкого с Фамусовым и в дэндпзме, и в со-
словном пренебрежении к разночинцу (Молчалину), и в нацио-
нализме... Sub speciae aeterni справедлив также упрек Чацкому,
что он вопит и кричит на бале, как будто лишился всего, что
имел, последнего достояния...»38
Итак, перед нами уже не поверхностное обвинение Чацкого
в том, что у него есть крепостные крестьяне и что он уезжает из
Москвы в «родовой карете». Перед нами нечто гораздо более
серьезное — общая квалификация пьесы как барской и открытое
сближение Чацкого с Фамусовым. Социальный смысл пьесы
снят, ее внутреннее историческое движение исчезает, проблема
связи с декабристалми теряет значение. Или связи этой вообще,
по существу, не было, и писатель был «глух» к увлечениям декаб-
ристов, или,—если допустить эту связь,— то и декабристы, по
образу и подобию Чацкого, очевидно, тоже оказываются дворя-
нами, барами, сближающимися с Фамусовым, и в лучшем
случае — противниками лишь крепостнических эксцессов и
злоупотреблений, а никак не самого крепостного права.
В 1914 г. вышла талантливая книжка М. О. Гершензона
«Грибоедовская Москва». Автор кладет в основу книжки пере-
писку семейства Римских-Корсаковых, главным образом письма
матери семейства, Марьи Ивановны Римской-Корсаковой. Зада-
ча автора — реконструировать быт грибоедовской Москвы, на
основании подливного документального материала. М. О. Гер-
шензон с большим искусством воссоздает быт времени. Дом
Марьи Ивановны Римской-Корсаковой — настоящий барский,
дворянский дом, полная чаша. Здесь витает даже после ее смер-
ти «ее беззаботный и веселый дух». Сама Марья Ивановна, как
справедливо выразился П. А. Вяземский,— московская барыня
«в хорошем и лучшем значении этого слова». Перед нами —
симпатичная старушка Марья Ивановна, московская барыня,
хозяйка, энергичная хлопотунья, преданная детям мать семей-
ства, с чудесными морщинками около глаз, мастерица устра-
ивать балы, маскарады, катанья на маслянице, семейные обе-
ды, на которые приедут и дети, и Соня «с потрохом», и многие
родные и знакомые. Такова картина, нарисованная Гершензоном.
Но при чем тут Грибоедов? Разве это его точка зрения на
31
старушек фамусовского лагеря? Как можно связать эту милую
старушку с Хлестовой? Грибоедов достаточно подробно выска-
зался об этих старушках,— Хлёстова им охарактеризована
незабываемо ярко: по Грибоедову, она принадлежит к лагерю
«старух зловещих, стариков...» Это тот крепостнический лагерь,
который отомстил Чацкому клеветой о безумии. При чем тут
милые морщинки у глаз и катанья на маслянице? Грибоедов
видел в московских старушках вовсе не это. Где тут «прошед-
шего житья подлейшие черты»? Перед нами «гершензоновская»,
а вовсе не грибоедовская Москва. Она нарисована с трепетной
нежностью и любованием,— Грибоедов изображал свою Москву
иначе. У Гершензона и у Грибоедова диаметрально противо-
положные точки зрения, с которых они смотрели на материал.
В этой связи и понятно то, что декабристы, мелькающие на
пастели Гершензона,— это весьма неудачные юноши, только
зря огорчающие прекрасных старушек-матерей: Григорий Кор-
саков, причастный к декабристам, приятель Пушкина и Вязем-
ского, в картине Гершензона просто плохой сын, неудачник по
службе, лентяй, источник постоянных тревог превосходной
матери. Концепция Гершензона — отнюдь не вульгарно-социо-
логическая, но она в известной мере готовит дорогу для после-
дующего торжественного шествия вульгарного социологизма,
начисто снимая проблему двух лагерей в пьесе.
Несколько маленьких интерполяций М. О. Гершензона в
тексте книги и концовка о «грешной жизни», расцветавшей
пышно-махровым цветом на злачной ниве крепостного труда,
ни в малейшей мере не вытекают из текста и не меняют общей
концепции. Эта книжка может убедить неподготовленных
читателей, что дворянская Москва — чудесна, своеобразна,
очаровательна, неповторима, по она не может дать ни малейшего
объяснения тому, отчего ополчается на эту Москву Чацкий 39.
Прошло двенадцать лет. Исследовательских работ на тему
«Грибоедов и декабристы» не появлялось. Прогрессивная исто-
рическая традиция все не получала дальнейшего развития.
В 1926 г. в издании «Никитинские субботники» вышла новая
работа Н. К. Пиксанова «Грибоедов и старое барство». Н. К. Пик-
санов полагал, что книжка Гершензона—«прекрасный бытовой
материал для уразумения комедии „Горе отума“». Но семейный
круг Корсаковых — это лишь городская, зимняя Москва;
необходимо нарисовать Москву усадебную, летнюю. Книжка
Н. К. Пиксанова продолжала линию гершензоновской концеп-
ции, правда, в некотором отношении выгодно от нее отличаясь.
Материал, который оказался в руках Н. К. Пиксанова, в чисто
грибоедовском плане, много ценнее, нежели перепискам. И. Рим-
ской-Корсаковой и ее семейных, — это рукописные воспоми-
нания Вл. Ив. Лыкошина и его сестры Анастасии Ивановны
32
Колечицкой, а также «выписки из бумаг, касающихся перехода
архива и библиотеки смоленского имения Грибоедовых Хме-
литы в распоряжение музейных учреждений государства».
Лыкошпны — дальние родственники и ближайшие друзья
Грибоедова, товарищи его детства. Но общие выводы Н. К. Пи-
ксанова и тут продолжают наметившуюся в 1913 г. линию:
«„Горе от ума" — барская пьеса, самая барственная из всех
пьес русского репертуара. Мы видели, как много родственного
между фамусовской Москвой и Москвой лыкошинской. Но в
„Горе от ума", кроме Фамусова, есть еще Чацкий. Он вовсе
не нарушает барского стиля комедии. Наоборот, ее барственный
тон только усиливается тем лиризмом, каким охватывает пьесу
автор и его герой. Чацкий тоже барин, только иной складки,
иного уровня, иной дворянской группы». Противопоставление
двух лагерей, как видим, в значительной мере затушевано.
Правда, одновременно указаны декабристы, которых Грибоедов
знал, «в бытовые картины смоленской старины» вдвигается
образ декабриста Якушкина, названы декабристские фамилии
из числа знакомых студенческих лет и говорится о нарастании
разрыва с традициями, но более по существу темы не сказано
ничего, и каким образом барин Чацкий вместе с барином Гри-
боедовым противостоят барину Фамусову, этот вопрос совсем
не раскрыт в книжке «Грибоедов и старое барство». В заглавии
книжки, так сказать, два героя; второй — «старое барство»—
охарактеризован наиболее подробно, указано и на то, чем по-
заимствовал ся первый у второго: барская среда дала Грибо-
едову, как утверждает Н. К. Пиксанов, его религиозность, его
культуру, его консерватизм. Но в чем же именно противо-
поставлен первый герой второму, этот вопрос остался
нераскрытым 40.
В 1927 г. появилось на свет самое уродливое из всех детищ
вульгарно-социологического метода — статья В. Вагрисова «Со-
циальный генезис образа Чацкого», опубликованная в журнале
«Родной язык в школе». Думаю, что даже самый опытный и
видавший виды историк не сможет не испытать при ее чтении
чистосердечного изумления. В Чацком, по Вагрисову, конечно,
«выражена психология аристократа». «В данной статье я по-
стараюсь проанализировать образ Чацкого как явление, об-
условленное социальной психологией русской великосветской
знати эпохи нарастания торгово-промышленного капитализма».
О декабристах не сказано ни слова. Аристократу Чацкому
противостоит более свежий и молодой лагерь бюрократии,
представленный Фамусовым, Молчалиным, Скалозубом. Именно
«бюрократия, которая пришла на смену аристократии в управ-
лении страной в эпоху нарастания торгово-промышлен-
ного капитализма»,— главный враг и соперник аристократа
3 м. В. Нечкина 33
Чацкого. Чацкий—это мы слыхали и раньше—нападает не на
самый институт крепостного права, а лишь «на извращения
крепостного права». Либерализм Чацкого вырос будто бы из
феодальных корней. Чацкий против галломании, потому что
«галломания была у бюрократии», а «Чацкому, как аристокра-
ту,— все это было противно». Куда убежал Чацкий в конце
пьесы? Повидимому, догадывается Вагрисов, к цыганам, в
привольные степи, подобно пушкинскому Алеко. Чацкий, по
Вагрисову, смотрит в прошлое, он — фигура реакции, фамусов-
ский же лагерь — более передовой, буржуазный. Комментарии
излишни. Надо заметить, что статья, несмотря на свое особое
уродство, совпадала в одном, и довольно существенном, утверж-
дении с более распространенными вульгарно-социологическими
концепциями: она отрицала протест Чацкого против крепост-
ного права как института и приписывала ему недовольство
только «извращениями» крепостного права; в соответствии
с этим она и находила, что либерализм Чацкого «не очень
велик» 41.
Приближалась столетняя годовщина со дня гибели писателя.
К этой дате была напечатана лишь одна газетная статья 42
«Грибоедов и декабризм», непосредственно относившаяся к на-
шей теме (автор Н. К. Пиксанов); более обстоятельно эта тема
раскрывалась тем же автором в предисловии к школьному изда-
нию «Горя от ума» в серии «Русские и мировые классики»
(3-е изд., 1929). Сам автор придавал предисловию к школьному
изданию особое значение, ибо в своем основном исследовании
«Творческая история „Горя от ума"» ссылался на это предисловие
как на сводку своих основных положений.
Среди причин, обессмертивших «Горе от ума», автор пере-
числяет многие: тут и язык, и разнообразие ритмов ямбиче-
ского стиха, и огромное полотно бытовой картины, и другие
достоинства, но идейный состав пьесы отсутствует в этом перечне.
Охарактеризовав предшествовавшую критику пьесы как кри-
тику расплывчатую и «интеллигентски-идеалистическую»,
Пиксанов полагает, что один лишь Достоевский инстинктивно
угадал социальный смысл Чацкого, назвав его барином и поме-
щиком. К этой тезе присоединяется и сам Пиксанов, лишь рас-
ширяя ее: «Чацкий — барин и помещик. Но и Грибоедов — ба-
рин и помещик, даже больше, чем Чацкий». Подчеркивалось,
что Грибоедов «получил барское воспитание — с гувернером,
несколькими языками, музыкой». Все, знавшие его, будто бы
«свидетельствуют, что он был барин с головы до ног; налет
барского высокомерия, дэндизма давал в нем себя сильно чув-
ствовать». Мне неизвестно ни одной такой общей характеристи-
ки современника о Грибоедове — «барин с головы до ног», эта
формулировка принадлежит исключительно Н. К. Пиксанову;
34
что же касается мнения о дэндизме, то оно принадлежит отнюдь
пе современнику, а писателю 1890-х гг. и нововременскому
фельетонисту Андреевскому.
Настроения московского студенчества в грибоедовское время
остались вне поля внимания автора, но приведена реакционная
цитата из журнала для воспитанников пансиона, относящаяся,
кстати, к тому времени, когда Грибоедов воспитанником пан-
сиона уже не был. Цитата может характеризовать желательное
для начальства направление воспитания, но еще ничего не го-
ворит о реальных его результатах. Автор говорит о петербург-
ском периоде, о начале декабристского движения, упоминает
о знакомстве с декабристами и правильно заключает: «Напитав-
шись яркими общественными возбуждениями этих нескольких
годов, Грибоедов уехал в 1818 г. служить на Восток». Разбирая
далее вопрос об аресте и привлечении к следствию, автор по-
стоянно проводит параллели между мнениями Грибоедова и
декабристов, устанавливает сходство в мировоззрении и отдель-
ных взглядах, не верит показаниям, данным Грибоедовым на
следствии, и приходит к выводу: «Все эти черты роднили Гри-
боедова с либеральным движением александровского времени,
ближайшим образом с декабристами». Но он не был «энтузиастом
движения», его мучил «тяжелый внутренний кризис, в част-
ности — упадок художественного творчества по окончании
„Горя от ума". В 1824—1825 гг. он духовно стал едва ли не чужд
политическим интересам». Главнейшими «особенностями» обще-
ственных взглядов Грибоедова автор считает «либерализм,
скептицизм и национализм». Разбирая социально-политиче-
ские взгляды Грибоедова по существу, автор приходит к выводу,
что в «Горе от ума» нет протеста против крепостного права как
социального института, а есть лишь «протесты против злоупо-
треблений крепостного права», да и то носительницей этих
злоупотреблений, по Грибоедову, как полагает Н. К. Пиксанов,
была прежде всего крупная знать, а пе дворянство в целом.
«От Грибоедова мы не имеем ни одного прямого заявления о том,
что он был сторонником освобождения крестьян». Правильные
мнения Д. Н. Овсянико-Куликовского и К. В. Сивкова о Грибо-
едове как стороннике ликвидации крепостного права приводят-
ся как пример «путаницы», свойственной «старой литературной
критике: ...едва ли можно принять домыслы старой критики
о Грибоедове как безусловном стороннике освобождения кре-
стьян. „Заболевшая совесть" писателя создала горячие тирады
Чацкого, но социальное бытие Грибоедова-помещика суживает
их смысл. К тому же «тирад этих немного, и социальный мотив
крепостного права занимает в „Горе от ума" небольшое место,
он эпизодичен, он не является не только основным, но и равно-
правным наряду с любовной интригой и картиной нравов»...
35
«необходимо устранить заблуждение, будто критика недостат-
ков института означает полное его отрицание».
Заметим, что ту же мысль, что Грибоедов и его герой Чац-
кий — вовсе не противники крепостного права, Н. К. Пикса-
нов развивал еще раньше, в 1926 г., в статье, посвященной
М. С. Ольминскому: «Карамзин негодовал на «помещиков-зве-
рей», продававших своих крепостных публично на рынке;
однако он был убежденным крепостником и только оберегал
дорогой ему институт от опасных злоупотреблений. И когда
учителя словесности из обличений Чацким тех же крепостников
делают вывод, что он и Грибоедов — враги крепостного права,
они совершают тот же скачок мысли...»43 Подобное понимание
вопроса переносилось и на декабристов. «Мы теперь будем
думать по-новому,— что скромный удельный вес этого элемента
пьесы соответствует п личным отношениям автора, и историче-
скому положению вопроса в либеральной дворянской среде
перед 14 декабря». Казалось бы, «установив» такой сокрушаю-
щий весь общественный смысл пьесы довод, что Чацкий — не
противник крепостного права в целом, а лишь противник «экс-
цессов», злоупотреблений крепостным правом, автору надо
было бы сделать обязательный логический шаг и оторвать Чац-
кого и Грибоедова от декабристов, перевести их в лагерь, поло-
жим, Карамзина. Но особенностью новой концепции Н. К. Пи-
ксанова является именно то, что он и декабристов потянул
в лагерь, где не протестуют против крепостного права как
института. Снижение декабризма и рассмотрение его как
узко корыстного помещичьего движения было заимствовано
Н. К. Пиксановым не столько отМ. Н. Покровского, сколько от
М. С. Ольминского, работы которого о декабристах Пикса-
нов называл «замечательными». Особой заслугой Ольминского
Н. К. Пиксанов считал именно то, что тот указал на «социаль-
ное своекорыстие» декабристов и установил их «недостойное
поведение на следствии»44.
Проблема двух лагерей при вульгарно-социологической
трактовке уничтожалась. Дворянин, принадлежащий к «сред-
нему культурному столичному дворянству» и имеющий некото-
рые черты «деклассации» и «социальной деформации с уклоном
в разночинскую интеллигенцию», то есть Грибоедов и Чацкий—
не противники крепостного права, они лишь противники зло-
употреблений крепостным правом богатой знати, вельмож.
Этим утверждением снималось основное социальное значение
пьесы, и связь с декабристами, также перетащенными в лагерь
крепостников, теряла какой бы то ни было смысл. Она сохра-
нялась уже как пустая формула, лишенная живого историче-
ского движения. Что уж там двигать, когда нет борьбы, когда
нет двух противостоящих лагерей.
36
В статье Н. К. Пиксанова «Грибоедов и декабризм» протест
против злоупотреблений крепостного права у Чацкого свя-
зан с его протестом против знати: «Здесь сказалась социальная
вражда столичного старинного среднего дворянства и той новой
знати, какая выдвинулась недавно, только во второй половине
XVIII в. В декабризме явственно проступает эта вражда. В ли-
тературе она сказалась и у Пушкина, и у Рылеева, и у Лермон-
това»,— писал Н. К. Пиксанов. В первой — исторической —
части этого положения без труда можно усмотреть влияние пяти-
томника М. Н. Покровского и его тогдашнего понимания дека-
бризма. «Немцеедство,— продолжает Н. К. Пиксанов,— разно-
образно сказавшееся в „Горе от ума“, имело тоже свои корни
в самой простой обыденной обстановке. Оно обусловлено той
конкуренцией на службе штатской и военной, какая тогда на-
блюдалась между русскими служилыми дворянами и прибал-
тийскими немцами, наводнившими русские учреждения и часто
забывавшими (?) своих русских сослуживцев». Согласно конеч-
ному выводу, Грибоедов «тяготел к умеренной фракции»
декабризма и более всего был близок к умеренной группе
«Северного общества» 45.
Новый вариант тема о Грибоедове и декабристах приобрела
в том же 1929 г. в работе П. С. Когана «Грибоедов. Критиче-
ский очерк» (М.— Л., «Московский рабочий»), изданной в се-
рии «Жизнь замечательных людей». Вариант этот — один из
вульгарно-социологических, но не в чистом виде, а в эклектиче-
ской смеси с самыми разнообразными «довесками». «Духовное
сродство Грибоедова с декабристами не подлежит сомнению».
Классовое положение Грибоедова делало его «идеологом сред-
него дворянства». Коган допускает, что причиной расхождения
Грибоедова со своей средой было, может быть, «то обстоятель-
ство, что Грибоедов был сыном небогатого помещика, который
не дослужился до высоких чинов, а между средним и высшим
дворянством существовал известный антагонизм». Коган кратко
характеризует первый петербургский период как период дру-
жеских встреч Грибоедова с декабристами, но уже отъезд Гри-
боедова на Восток рисует как романтическое бегство нового
Чайльд-Гарольда. Двумя десятками страниц ниже, очевидно,
забыв об этом, он пишет, что Грибоедову «были чужды мечта-
тельность и романтика». Приближаясь к итогам, он заключает,
что «Чацкий не противостоит тсй среде, с которой он
воюет». Это замечание вносит полную ясность в вопрос: кутерь-
ма, произведенная Чацким в гостиной Фамусова, остается
именно кутерьмой в гостиной: поссорились две дворянские
группировки — и все. «Грибоедов еще не восстает против
системы» (в силу чего, вообще говоря, среднему дворянину
восставать против системы?). «Его обличения — не социального,
37
а морального порядка. Его комедия — комедия нравов, сатира,
направленная не против государственных учреждений, а против
отдельных лиц... более всего его шокировал порок невежества».
Повторяется унижающий Чацкого домысел, что встреть, мол,
Софья Павловна Чацкого как следует, «на него не напал бы
обличительный пафос, он нашел бы примирение в ее объятиях!»
При этом Чацкий, конечно,— «лишний человек», самый ран-
ний в русской литературе и потому самый трагический: «у него
не было веры в то дело, которому он служил». Учтены и суво-
ринские положения с некоторыми добавлениями: в Чацком
усматриваются «зародыши будущих славянофильских и народ-
нических настроений».
Концепция П. С. Когана сходна с другими вульгарно-
социологическими концепциями прежде всего в силу уничто-
жения основного исторического смысла комедии — противо-
поставления двух лагерей. В этой концепции нет понимания
того, что феодально-крепостному лагерю противостоит борю-
щийся против его устоев лагерь дворянской революцион-
ности и что историческое движение вперед данной эпохи зави-
сит от исхода этого столкновения. Фамусов — дворянин и
Чацкий — дворянин, схватились они по своим дворянским
внутренним делам — историческое движение в пьесе при-
остановлено 46.
Концепция вопроса о Грибоедове и декабристах у А. В. Лу-
начарского отличается от концепции Когана. Луначарский
говорит о внутреннвхМ сочувствии Грибоедова декабристам, но
говорит крайне нерешительно и противоречиво. Он как будто
еще не решил вопроса для себя самого, ему жалко жертвовать
историческим содержанием проблемы. Но в то же время он не
хотел бы и отстать от науки своего времени и получить упрек
в поклонении старым богам. Вульгарный социологизм нередко
бывал душевной драмой исследователей.
Чувствуется, как Луначарский то приближается к приня-
тию чуждой и любопытной для него мысли, развивает ее, до-
водя до предела возможного, то вдруг опять начинает отталки-
ваться от нее и приближаться к исторической оценке явления.
«Мы можем, однако, с уверенностью сказать, что если он ни-
когда прямо не примыкал к декабристам и даже относился с
иронией к их толкам и заговорам, не ожидая от них ничего
хорошего (?), то все же связь и симпатия между ним и декабри-
стами несомненно существовала. Грибоедов не напрасно был
арестован и привезен в Петербург по делу декабристов... Ему
удалось отвертеться от всякой ответственности. Однако в пол-
noii мере остается впечатление пренебрежительного негодова-
ния против власти и глубокого внутреннего сочувствия к жерт-
вам неудачного восстания». Можно кратко сказать, что Луна-
38
чарский был в процессе выработки концепции, но к определен-
ному решению не пришел 47.
Таким образом, вульгарно-социологическая концепция вза-
имоотношений Грибоедова и декабристов возникла в начале
десятых годов XX в. и окончательно оформилась и закрепилась
к концу 1920-х гг. Она была насквозь эклектична: положение
о Чацком — барине и дворянине заимствовали у Достоевского,
упрек- Чацкому в «дэндизме» — из нововременского фельетона
1890-х гг. Андреевского, разбор программы Чацкого был
построен на нарочито обуженном тексте Гончарова, Молча-
лива определили как разночинца, обижаемого барином-Чац-
ким — по В. Розанову, «лишнего человека» взяли от Герцена,
не раскрыв герценовского понятия, а представление о декабри-
стах на первом этапе заимствовали было от А. Н. Пыпина,
а затем легко заменили пониманием М. Н. Покровского и даже
М. С. Ольминского.
10
Своеобразным оказалось положение вопроса о Грибоедове
и декабристах в обширной работе Н. К. Пиксанова «Творче-
ская история „Горя от ума*» (1928). Вся история этого вопроса
в книге есть история его исключения, элиминирования из твор-
ческой истории.
Раскрывая содержание понятия творческой истории,
Н. К. Пиксанов подчеркивал именно его историзм. Понять про-
изведение можно только исторически,—таковаправильная исход*
ная позиция исследователя. В понятие творческой истории вхо-
дит изучение «стиля, образов, композиции, лиризма, идейности»
(стр. 59). Однако в силу ряда особенностей творческой истории
«Горя от ума» «вопрос о влияниях общественных должен остать-
ся вне монографии о творческой истории комедии» (стр. 69).
Исключение столь важного вопроса находится в противоречии
с исходным положением и крайне тревожит самого автора; он
многократно возвращается к нему, повторяя тезис об исключе-
нии: «В строгих рамках творческой истории нам не придется
изучать состав общественно-политической идейности „Горя от
ума“ во всей полноте — в соотношениях с общим миросозер-
цанием самого Грибоедова, с движением политических идей и
настроений эпохи, с развитием социально-политических моти-
вов в русской литературе того времени» (стр. 297). «Из иссле-
дования были исключены и влияния общественных движений
на „Горе от ума* (стр. 335)... «из исследования отведены лите-
ратурные влияния, общественные влияния, бытовые прототипы.
Творческая история „Горя от ума* сосредоточилась на имма-
нентном анализе внутренних художественных процессов»
(стр. 352).
39
Каковы же причины столь сурового обращения с темой?
Почему из творческой истории самого насыщенного политиче-
скими мотивами русского художественного произведения надо
изъять именно изучение идейных влияний? Почему из творче-
ской истории произведения, которое исследователь признает
бесспорно «декабристским», надо изъять именно вопрос о декаб-
ристах?
Согласно изысканиям исследователя, «Горе от ума» Грибо-
едов начал писать в 1820 г. на Востоке и совершенно закончил
работу над комедией осенью 1824 г. Из текста всех работ
Н. К. Пиксанова отчетливо видно, к каким именно хронологиче-
ским датам он приурочивает общение Грибоедова с декабриста-
ми до момента окончания пьесы. Важнейшими периодами
являются в сущности два (не говоря о годах пребывания на
Востоке): 1) жизнь в Петербурге в 1815—1818 гг. (по август),
2) 1823—1825 гг.: зимний сезон 1823/24 г. Грибоедов проводит
в Москве, а в 1824—1825 гг. живет в Петербурге. Предположим,
что Н. К. Пиксанов прав, что второй период не внес прин-
ципиальных изменений в идейный состав комедии: изучение
рукописей показывает, что этот состав установился ранее
московских и петербургских встреч 1823—1825 гг. Таким обра-
зом, из его положений может следовать только одно: центр тя-
жести должен быть перенесен на изучение первого петербург-
ского периода 1815—1818 гг., который хронологически пред-
шествует работе Грибоедова над идейным составом комедии.
Очевидно, интересующие нас идейные воздействия декабристов
на творца «Горя от ума» могли иметь место только тогда. Но —
непостижимым образом — Н. К. Пиксанов вдруг приходит
к совершенно другому выводу: вопрос об идейных воздействиях
декабристов на Грибоедова... надо вообще изъять из творче-
ской истории «Горя от ума». Почему? Потому что в 1823—
1825 гг., когда Грибоедов общался с декабристами, идейный
состав комедии уже сформировался. Хорошо,— но ведь писа-
тель общался с декабристами и раньше, в эпоху образования
первых тайных обществ. Почему же исключать этот более
ранний период?
Потому, отвечает неумолимая доктрина «творческой исто-
рии», что творческая история произведения «начинается, когда
возникает первый его замысел, и кончается, когда поэт наложил
последний штрих на его текст» (стр. 64). Поскольку Грибоедов
не испытывал в этот период, то есть в промежуток между
1820—1824 гг., таких воздействий, которые заставили бы его
что-либо изменить в тексте по линии идейного состава,
декабристы исключены из круга влияний. Но далее та же
доктрина допускает введение подобных более ранних идейных
влияний хотя бы в предисторию творчества: все то, что «дано
40
в сознании поэта до зарождения первого замысла: завоевания
стиля, литературная школа, общественное миросозерцание —
все это может быть только введением в творческую историю,
праисторией шедевра» (стр. 65). Но даже в порядке «праистории
шедевра» первый петербургский период общения с декабри-
стами в работу не включен.
С логической точки зрения положение настолько своеобраз-
но, что можно говорить лишь о какой-то загадочной логиче-
ской аберрации, которая легла в основу существеннейшего
исследовательского действия — исключения общественных воз-
действий из творческой истории самой общественной пьесы.
Эта аберрация была бы понятна лишь в том случае, если бы
автор не знал или забыл о существовании первого петербург-
ского периода общения с декабристами. Но автор прекрасно
знает о нем и даже к концу своего обширного труда роняет
указание на то, что Грибоедов «некогда в Петербурге, в 1815—
1818 годах» «испытывал сильные возбуждения политической
мысли и настроений» (стр. 313). Тем лучше, — следовательно,
нет никаких оснований исключать из предпосылок творчества
именно этот период. Однако он исключен 48.
В результате изложенного необходимо полностью отверг-
нуть и конечный вывод Н. К. Пиксанова: «Я констатировал
в творческой истории „Горя от ума* своеобразный случай,
когда художественное произведение, тесно связанное с обще-
ственностью эпохи, созревало независимо от непосредственных
возбуждений политического движения» (стр. 335). Это положе-
ние несостоятельно, что будет подробно доказано ниже.
В последующие годы Н. К. Пиксанов отказался от непра-
вильной концепции и перешел на новые позиции в оценке и в
понимании великой комедии, о чем говорит его заметка «Вели-
кий драматург-реалист», помещенная в газете «Известия» в
связи с 110-летием со дня смерти Грибоедова; она содержит ряд
новых положений, в частности, дает интересные сопоставления
Грибоедова с Радищевым. Эта частная, хотя и важная тема
подробнее раскрыта в недавно опубликованной Н. К. Ппкса-
новым работе «Радищев и Грибоедов» (Сб. «Радищев», Л., 1950).
Однако исследовательских работ Н. К. Пиксанова о Грибо-
едове, где излагалась бы с новых позиций общая концепция
автора, доселе не появлялось.
Длительный период жизни темы вне научного исследования
и реакционные воздействия стояли в связи с интересным про-
цессом — застыванием, окостенением общепринятого биогра-
фического трафарета. Установился известный канон биографии
Писателя. Для первой половины биографии он примерно таков:
Детство, гувернеры, университетское учение, влияние профес-
соров (Буле и др.) при полном отсутствии студенческой среды;
41
крайне скупой и беглый рассказ о военных годах, упоминание
о двух гусарских шалостях (въезд на бал верхом на лошади и
исполнение «камаринской» в костеле), дружба с Бегичевым,
отставка; первый петербургский период, изображаемый пре-
имущественно как «прожигание жизни»: балерина Истомина,
дуэль Завадовского и Шереметева, отъезд на Восток, создание
«Горя от ума» (первые два акта). Об общественной среде — ни-
чего. Возвращение в Москву, пребывание в деревне Бегичева,
Петербург, окончание комедии. Связи с декабристами «забыты»
или вырваны из хронологического контекста. В этом трафарете
все отделы скомпанованы так, что идейность «Горя от ума»
не имеет никаких корней в действительности,— она рождается
вдруг, сама собой, вне каких-либо воздействий бытия на созна-
ние. Этот трафарет биографии не может быть принят исследова-
телем. Как ни скудны источники и как ни трудно исследование,
надо поставить вопрос об исторических истоках идейности
«Горя от ума» в биографии его творца.
Опубликованная в 1939 г. статья Вл. Орлова «Заметки о
творчестве Грибоедова», появившаяся в журнале «Литературная
учеба», а позже перепечатанная в качестве предисловия к одно-
томному изданию А. С. Грибоедова (1940), может рассматри-
ваться как поворотный момент в изучении Грибоедова. Автор
стоит на правильных марксистско-ленинских позициях и воз-
вращает анализу «Горя от ума» утраченную ранее подлинную
историчность. Уделено значительное внимание и теме «Грибо-
едов и декабристы». Конечно, в небольшой статье автор не пре-
следует цели развернуть специальное исследование вопроса,
но и краткий его разбор показывает, что В. Н. Орлов кладет
в основу изучения этой темы ленинское понимание декабристов
как дворянских революционеров и придерживается мысли о
тесной связи писателя с декабристами 49.
В том же году А. Г. Цейтлин в своем учебнике для вузов
«Русская литература первой половины XIX века» решительно
выступил против вульгарно-социологического тезиса Н. К. Пи-
ксанова о Чацком как стороннике крепостного права и против-
нике лишь его «злоупотреблений». «Утверждение это совершен-
но неверно,— писал А. Г. Цейтлин,— Грибоедов критиковал
не злоупотребление крепостников, а неотъемлемые черты рабо-
владельческого строя»50.
Юбилей Грибоедова в 1945 г. прошел под знаком решитель-
ного поворота и преодоления ложных концепций. Многочислен-
ные статьи о Грибоедове в газетах и журналах правильно осве-
тили творчество Грибоедова и воссоздали облик великого
писателя. В юбилейных статьях постоянно указывалось на связь
Грибоедова и декабристов (статьи Вл. Орлова, А. Ревякина,
Л. Тимофеева, С. Дурылина, С. Костицына, Г. Бояджиева и др.)51.
42
Вл. Орлов в статье «Светоч русской культуры» выдвинул
предположение, что Грибоедов был членом одной из ранних
декабристских организаций, вероятно— Союза Благоденствия 52.
Выдающейся работой следует признать доклад Леонида
Леонова на юбилейном заседании в Большом театре. Автор про-
никновенно воссоздает отношения писателя и декабристов.
Общению Грибоедова с революционерами своего времени
Л. Леонов придает огромное значение: «не пять, а шесть царских
петель сомкнулись на рассвете 13 июля 1826 года, и в шестой
удавили грибоедовскую музу»,— писал Л. Леонов в статье
«Факел гения» 53.
Реакционная трактовка Грибоедова и его пьесы дала знать
о себе в ложной книге С. И. Данелиа «О философии Грибо-
едова», к сожалению вышедшей вторым изданием в 1940 году
в Тбилиси. Неизвестно, откуда, из каких щелей могло выполз-
ти в советскую эпоху это уродливое детище отсталого миро-
воззрения 54.
Темой, нас интересующей, гораздо чаще занимались публи-
цисты, критики и литературоведы, чем историки. Между тем
историческая сущность темы — вне сомнений.
Но раньше нежели приступить к изучению темы, надо
остановиться на характеристике первоисточников.
Глава II
ИСТОЧНИКИ
1
Источники, на изучении которых строится исследование
темы о Грибоедове и декабристах, можно распределить по сле-
дующим рубрикам: 1) документы следствия по делу декабри-
стов; 2) эпистолярный материал; 3) мемуары и дневники;
4) тексты произведений Грибоедова.
Первый круг документов сосредоточен в фонде XLVIII
Центрального государственного исторического архива (ЦГИА)
в Москве, где собран весь основной массив следственного и
судебного делопроизводства по процессу декабристов. К нему
примыкает ряд дел, хранящихся в разных фондах Центрального
государственного военно-исторического архива (ЦГВИА), а
также отдельные дела других архивов и фондов, указываемых
в своем месте. В центре этого документального круга стоит,
разумеется, дело о самом Александре Сергеевиче Грибоедове
(ЦГИА, XLVIII, дело № 174). Вслед за этим необходимо упомя-
нуть хранящиеся в том же фонде следственные дела декабри-
стов, содержащие те или иные показания о Грибоедове, а именно
следственные дела С. П. Трубецкого (дело № 333), К. Ф. Рылее-
ва (дело № 334), Е. П. Оболенского (дело № 335), Д. И. Зава-
лишина (дело № 358), Сергея Муравьева-Апостола (дело № 395),
М. П. Бестужева-Рюмина (дело № 396), Артамона Муравьева
(дело № 403), фон дер Бриггена (дело № 372), Н. Н. Оржицкого
(дело № 382), В. И. Штейнгеля (дело № 360). Дела декабристов
А. И. Одоевского, А. А. Бестужева, П. И. Пестеля, С. Г. Вол-
конского, А. П. Барятинского, В. Л. Давыдова не содержат
упоминаний о Грибоедове, однако перечисленные декабристы
дали свои показания о нем,— они включены в дело самого
Грибоедова.
Если подразумевать под выражением «грибоедовский доку-
мент» документ, имеющий прямое и непосредственное отноше-
ние к Грибоедову и содержащий упоминание его имени, то гри-
44
боедовские документы содержатся, кроме перечисленных выше
дел, также в ряде не именных — общего характера — дел след-
ственного фонда. На первом месте среди таких дел надо поста-
вить так называемые «Журналы» (то есть протоколы) След-
ственного комитета (дело № 26), где неоднократно упоминается
о допросах Грибоедова, приводятся резолюции по его делу,
где зафиксирован общий ход и направление следствия о Гри-
боедове,— без этих грибоедовских документов нельзя было бы
проследить за общим движением его дела; укажем, далее, на
«Всеподданнейшие отчеты» (дело № 25), содержащие ряд упо-
минаний о Грибоедове55, и на особо ценное «Дело по отношению
Г. Начальника Главного Штаба его величества с докладными
записками и воспоследовавшими по оным высочайшими резо-
люциями о князе Голицыне, л.-г. конного полка поручике,
Плещееве 2—того же полка корнете, Врангеле — артиллерий-
ском поручике, Муравьеве (Михайле) — отставном [подпол-
ковнике, Грибоедове — коллежском асессоре, Семенове — на-
дворном советнике» (дело № 37). В этом деле содержатся восемь
грибоедовских документов, связанных с его освобождением из-
под ареста и общим решением по его делу. Ценный грибоедов-
ский документ содержит «Дело о существовании (мнимого)
тайного общества в Отдельном кавказскохМ корпусе» (дело
№ 6), где князь С. Трубецкой повторяет свое показание о том,
что Грибоедов принят в члены тайного общества. Любопытный
грибоедовский документ содержит «Дело об отобранных сведе-
ниях об арестованных лицах, не имеет ли кто из них в су-
дебных местах тяжебных дел» (дело № 303), где Грибоедов дал
собственноручное показание о том, что недвижимым имущест-
вом не владеет. Грибоедов упомянут и в «Деле по приходу и
расходу сумм с книгами» (дело № 289), а также в деле «О осво-
бождении по высочайшему повелению некоторых лиц из-под
ареста с выдачею аттестатов» (дело № 32). Содержит текст о
Грибоедове и дело № 332-а — общеизвестный «Алфавит декаб-
ристов» (полное название: «Алфавит членам бывших злоумыш-
ленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, про-
изведенному высочайше учрежденною 17 декабря 1825 года След-
ственною кохмиссиею. Составлен 1827 года»), изданный в
VIII томе «Восстания декабристов» (Центрархив) 56.
Разумеется, комментарий грибоедовских документов след-
ствия и вообще восстановление картины его взаимоотношеншй
с тайным обществом требует привлечения широчайшего круга
дополнительных документов из следственного и судебного дело-
производства по процессу декабристов. Грибоедовских докумен-
тов они не заключают, но содержат в себе подсобный материал
чрезвычайно большого значения. Перечислять эти дела нет
нужды,— они цитированы далее в соответствующих местах
45
настоящей работы. Упомянем лишь некоторые из них, имею-
щие особый интерес, например следственные дела ближайших
друзей Грибоедова — Степана Никитича Бегичева (дело № 253),
маленькое дело Андрея Андреевича Жандра (дело № 217) (за-
метим, что обособленных дел личных друзей Грибоедова —
П. Катенина иП. Каверина, членов ранних декабристских орга-
низаций, нет и не было в делопроизводстве следствия, — со-
бранные сведения входят в состав других дел)57. Большое зна-
чение для нашей темы имеет круг друзей и знакомых Грибоедо-
ва из Северного общества, с которым он общался незадолго до
восстания 14 декабря, в осень и зиму 1824—1825 гг. в Петер-
бурге; этот декабристский круг, собственно, и представляет
собою главное живое ядро заговора, вынесшего на своих пле-
чах основную тяжесть выступления 14 декабря; в этом отноше-
нии большое значение имеют уже упомянутые в другом плане
дела К. Ф. Рылеева, А. А. Бестужева, Е. П. Оболенского, а
также Николая и Михаила Бестужевых, Александра Одоев-
ского, В. К. Кюхельбекера и некоторых других декабристов.
Анализ вопроса о сношении Грибоедова с Южным обществом
требует привлечения дел не только П. И. Пестеля, Сергея Му-
равьева-Апостола, М. П. Бестужева-Рюмина, Артамона Му-
равьева, но также Матвея Муравьева-Апостола, Сергея Трубец-
кого, бывшего на юге в момент приезда Грибоедова в Киев (1825),
и ряда других дел. Вопрос о связях Грибоедова с членами ран-
них декабристских организаций — Союза Спасения и Союза
Благоденствия, общение Грибоедова с будущими декабристами
во время ученья в Московском университетском благородном
пансионе и в университете, затем связи его с декабристами в
первый петербургский период жизни (1814—1818), во время
пребывания его на Кавказе в 1821—1823 гг. и в Москве в 1823—
1824 гг., а также общение с декабристами во время пребывания
под арестом потребовали привлечения большого количества
декабристских дел следственного фонда: укажем на дела
И. Г. Бурцова, Петра Бестужева, Ф. Ф. Гагарина, Федора
Глинки, П. X. Граббе, А. А. Добринского, В. П. Ивашова,
П. Г. Каховского, А. Л. Кологривова, Никиты Муравьева,
П. А. Муханова, Л. и В. Перовских, И. Ю. Поливанова,
Вл. Ф. Раевского, Александра и Николая Раевских, Г. А. Римско-
го-Корсакова, Алексея Семенова, Петра Семенова, Степана Семе-
нова, О. М. Сомова, Я. Н. Толстого, К. П. Торсона, А. А. Че-
лищева, А. И. Якубовича, И. Д. Якушкина. Из всех перечис-
ленных выше пятидесяти восьми дел следственного комплекса
издано только тринадцать (Трубецкого, Пестеля, Рылеева,
Оболенского, Завалишина, С. Муравьева-Апостола, Одоев-
ского, А. Бестужева, В. Кюхельбекера, А. и М. Бестужевых,
Якубовича и Якушкина).
46
Несмотря на высокое качество издания «Восстание декаб-
ристов», в котором опубликованы упомянутые дела, проверка
разнообразных деталей текста нередко приводит к необходимо-
сти обращаться все же к подлинным следственным делам.
2
Следственное дело о Грибоедове имеет особую важность для
нашей темы.
Оно входит в состав упомянутого бывшего XXI (ныне
XLVIII) фонда Особого отдела Центрального государственного
исторического архива (ЦГИА), куда вошли документы «Раз-
ряда I-В» бывшего «Государственного архива». По описи на-
званного фонда оно числится под Ла 174. На обложке дела I-B
№ 174 значится:
Грибоедов
Коллежский Асессор, служащий Секретарем
по Дипломатической части при Главноуправляющем в Грузии
На 24 листах.
(Название не воспроизведено в наборных текстах Щеголева.)
Дело началось, повидимому, И февраля 1826 г. (предполо-
жительная дата первого допроса А. С. Грибоедова) и закончи-
лось в начале июня того же года, когда вынесена была резолю-
ция Николая I об освобождении Грибоедова. Наличие в конце
дела копии резолюции и является основанием датировки его
окончания. Производилось дело от начала до конца в Петер-
бурге.
Дело о Грибоедове содержит 17 документов (принимая за
одну документальную единицу и вопросы следствия и ответы
подследственного лица на данные вопросы). Документы распо-
ложены с нарушением хронологической последовательности.
Восстанавливая последнюю, получаем следующий состав след-
ственного дела: 1) Первый допрос, снятый и записанный лично
генерал-адъютантом Левашовым, предположительно датируе-
мый 11 февраля 1826 г.; он занумерован в деле как 224-й, иначе
говоря, Левашов допрашивал Грибоедова 224-м по порядку
всех первых допросов (Никита Муравьев, например, был до-
прошен 72~м, Пестель — 100-м и т. д.). 2) Вопрос корнету кон-
вой гвардии князю А. И. Одоевскому от 14 февраля 1826 г.
о том, когда, где и кем был принят А. С. Грибоедов в члены
тайного общества, и ответ кн. Одоевского. 3) Вопрос о том же
отставному подпоручику К. Ф. Рылееву и ответ последнего (та
же дата). 4) Вопрос о том же полковнику кн. С. П. Трубец-
кому и ответ последнего (та же дата). 5) Вопрос о том же штабс-
47
капитану А. А. Бестужеву и ответ последнего (та же дата).
6) Письмо Грибоедова к Николаю I от 15 февраля 1826 г,
с резолюцией начальника главного штаба бар. И. И. Дибича.
7) Вопрос подпоручику М. П. Бестужеву-Рюмину от 19 февраля
1826 г. о принадлежности Грибоедова к тайному обществу, о
киевском свидании с южными декабристами и о содействии
Грибоедова распространению тайного общества в Кавказском
корпусе ген. Ермолова с ответом Бестужева-Рюмина. 8) Во-
прос о том же подполковнику С. И. Муравьеву-Апостолу с
ответом последнего (та же дата). 9) Вопрос от 19 февраля 1826 г.
генерал-майору кн. С. Г. Волконскому о том, когда и кем был
принят Грибоедов в члены тайного общества и не было ли ему
сделано поручений о распространении членов в Кавказском
корпусе. 10) Вопрос о том же штаб-ротмистру кн. А. П. Баря-
тинскому с ответом последнего (та же дата). 11) Вопрос о том же
полковнику В. Л. Давыдову с ответом последнего (та же дата).
12) Вопрос о том же полковнику П. И. Пестелю с ответом послед-
него (та же дата). 13) Вопросные пункты Грибоедову от 24 фев-
раля (биографическая анкета облегченного типа, соединенная
с вопросами о принадлежности к тайному обществу, осведомлен-
ности о его программе и действиях, киевском свидании и пр.)
с ответами Грибоедова. 14) Вопрос поручику кн. Е. П. Обо-
ленскому от 25 февраля 1826 г. о принятии Грибоедова в тайное
общество, с ответом запрашиваемого. 15) Вопросные пункты
Грибоедову от 15 марта 1826 г. о связях с Северным и Южным
обществами, киевском свидании, свидании с Сухачевым и пр.
с ответами Грибоедова. 16) «Извлечение из показаний» о Грибо-
едове, сделанное надворным советником А. А. Ивановским и
служившее обычно подготовительным материалом для составле-
ния сводной записки о подследственном лице. 17) «Записка
о Грибоедове» с копией резолюции Николая I: «Выпустить
с очистительным аттестатом», скрепленная подписью надвор-
ного советника А. Ивановского 58.
Дело о Грибоедове было впервые опубликовано П. Е. Ще-
голевым в составе его работы «А. С. Грибоедов в 1826 году».
Вторично текст дела был воспроизведен факсимиле в 1905 г.
(издание А. С. Суворина) и приложен при втором исправлен-
ном и дополненном издании той же работы П. Е. Щеголева,
получившей теперь новое название: «Грибоедов и декабристы».
Факсимильное издание дела отличается довольно высоким уров-
нем типографской техники и не раз вводило в заблуждение
любителей старины, посылавших информации в центральные
газеты о том, что в таком-то городе и в такой-то библиотеке
«найдено» подлинное следственное дело об А. С. Грибоедове59.
Публикации П. Е. Щеголева не вполне точны, это относится
даже к факсимильному изданию. Источниковедческая характе-
48
ристика следственного дела и вопрос об особенностях его пуб-
ликаций уже рассмотрены мною в специальной работе «След-
ственное дело о Грибоедове» (1945), к которой я и отсылаю чи-
тателя 60.
Весь цикл документов следствия требует сугубо осторожного
и критического к себе отношения. Если он чрезвычайно автори-
тетен по линии внешних фактов пребывания Грибоедова под
арестом (дата ареста, освобождения, допросов, резолюции по
делу и т. д.), то дело обстоит иначе по части наиболее интересу-
ющих нас текстов — допросов подследственных лиц. Отноше-
ние к тайному обществу и связи с его членами, то есть искомое
для исследователя, как раз является скрываемым для допра-
шиваемого. Чего стоит, например, то обстоятельство, что в
следственном деле ближайшего друга Грибоедова — В. Кюхель-
бекера — нет даже упоминания имени Грибоедова, хотя бы по
линии чисто литературных знакомств, о которых Кюхельбекер
вообще говорит довольно подробно; нет упоминания имени
Грибоедова и в деле его друзей А. Бестужева, А. Одоевского
и т. д.
Многое уясняется в ходе допросов и при перекрестном сопо-
ставлении данных, однако у исследователя никогда не остается
впечатления, что открыта вся истина,— обычно в лучшем слу-
чае лишь приоткрывается завеса над скрываемым. Конечно,
было бы наивностью принимать на веру любое показание под-
следственных лиц, которым очень часто грозит смерть, каторга
или в лучшем случае ссылка. Свидетельства при допросах тре-
буют тщательной проверки всеми доступными способами.
Следственный материал о Грибоедове дошел до нас в доволь-
но полном виде. Однако действительность была богаче, чем
отражение ее в документальном материале. Так, из воспоми-
наний о Грибоедове декабриста Д. И. Завалишина, сидевшего
вместе с ним под арестом на гауптвахте Генерального штаба,
известно, что на допросах Грибоедова шла речь о «Горе от ума»:
следователи на основании комедии доказывали Грибоедову,
что он член тайного общества, а он на основании той же коме-
дии доказывал противное. Чрезвычайно правдоподобно, что,
допрашивая автора прославленной комедии, члены Комитета
вспомнили о ней, тем более, что речи Репетилова прямо говорили
о каком-то тайном обществе («У нас есть общество и тайные
собранья по четвергам. Секретнейший союз»). Данному пока-
занию Завалишина можно поверить, однако в тексте протоколов
(«журналов») Комитета этот факт не отразился. С другой сто-
роны, некоторые документы следствия заведомо существовали,
но исчезли. Существовал пакет каких-то грибоедовских бумаг,
взятый при аресте Грибоедова в крепости Грозной 22 января
1826 г. и врученный фельдъегерю Уклонскому. Этот пакет
4 М. В. Нечкина 49
не дошел до нас. Существовал и второй пакет захваченных
вместе с Грибоедовым бумаг, запечатанный уже на пути следо-
вания арестованного Грибоедова в Петербург, составившийся
после осмотра бумаг, находившихся в его чемоданах, сданных
на хранение во Владикавказе. Этот второй пакет также не до-
шел до нас,— он был похищен еще до следствия. Укажем еще
на то, что в материалах следствия находилось какое-то письмо
Грибоедова к Кюхельбекеру,— оно было предъявлено Грибо-
едову на допросах и признано им подлинным; письмо это также,
к сожалению, не дошло до нас. Поэтому комплекс следственных
документов, находящихся в распоряжении исследователя,
нельзя признать полным,— он потерпел известный урон и,
несомненно, в частях, содержавших чрезвычайно важный
для нашей темы материал. Мы чего-то не знаем из того, что
было,— это бесспорное положение никак не должно быть
скрыто или затушевано в исследовании ложной предпосылкой
о якобы полной сохранности следственного материала. Отсюда
вывод: построение силлогизма, основанного на данных, извле-
ченных при посредстве аргумента «ех silentio», недопустимо;
рассуждение такого типа: об этом-де не упомянуто в докумен-
тах, стало быть этого не было,— такого хода мысли допускать
нельзя. Отсутствие факта должно быть аргументировано и ка-
кими-то положительными данными, доказывающими, что этот
факт не имел места в действительности.
3
Второй документальный комплекс — эпистолярный — скла-
дывается прежде всего из писем Грибоедова к декабристам и к
другим лицам, где упоминаются декабристы. Намеки на раз-
говоры политического характера тут крайне редки, но письма
дают драгоценный материал для установления связей Грибо-
едова со всем декабристским кругом. Наиболее богато представ-
лены письма Грибоедова к С. Н. Бегичеву.
Степан Никитич Бегичев, ближайший друг Грибоедова,
некоторое время сам принадлежал к ранней декабристской
организации — Союзу Благоденствия, а возможно, и к пред-
шественнику Союза Благоденствия — Военному обществу. Со-
хранилось несколько писем Грибоедова к его другу П. А. Кате-
нину, старому члену Союза Спасения и Союза Благоденствия.
Сохранились, кроме того, письма Грибоедова к Александру
Бестужеву, В. Кюхельбекеру, Александру Одоевскому, Але-
ксандру Добрипскому.
Письма Грибоедова к декабристам, к сожалению, крайне
малочисленны. Но в переписке Грибоедова содержатся не-
50
однократные упоминания декабристских имен; интересно в
этом отношении письмо к Всеволожскому и Толстому, содер-
жащее ряд упоминаний о декабристах (текст его не совсем ис-
правно опубликован в III томе Полного собрания сочинений
А. С. Грибоедова)61. Упоминания о декабристах и существенные
тексты, имеющие к ним отношение, содержатся также в письмах
Грибоедова к А. А. Жандру и В. С. Миклашевич, которые были
близко знакомы с рядом декабристов (А. И. Одоевским, К. Ф. Ры-
леевым, А. А. Бестужевым и др.), к И. Ф. Паскевичу, которого
Грибоедов просил за сосланного декабриста А. И. Одоевского.
Упоминаются в переписке Грибоедова имена декабристов
С. П. Трубецкого, А. И. Якубовича и других. Интересны в пе-
реписке Грибоедова упоминания имен близких к декабристам
лиц, друзей декабристов,— П. Я. Чаадаева, Н. Н. Раевского
(младшего), а также лиц, на которых декабристы в той или
иной степени рассчитывали при совершении будущего перево-
рота,— А. П. Ермолова, Н. С. Мордвинова. Особо надо отме-
тить богатый материал, который дает переписка Грибоедова
для характеристики такой замечательной фигуры, как Алексей
Петрович Ермолов.
Однако все это сохранившееся эпистолярное богатство
является лишь ничтожной и не самой ценной частью некогда
существовавшего эпистолярного сокровища.
Рассматривая сохранившиеся до нашего времени и опубли-
кованные письма Грибоедова к его корреспондентам, приходит-
ся сразу же установить крупные пробелы в дошедшем до нас
эпистолярном наследстве. Наиболее ранние из сохранившихся
писем датированы 1816 г. Но нет сомнений, что грибоедовские
письма существовали и раньше,— во всяком случае, расстав-
шись с семьей 1 сентября 1812 г. и уйдя из Москвы с гусар-
ским полком графа Салтыкова, Грибоедов, вероятно, переписы-
вался с матерью, сестрой и, возможно, с товарищами. Эти письма
не дошли до нас. За два года (1816 и 1817) сохранилось всего-
навсего 4 письма Грибоедова (3 письма к Бегичеву и одно к Ка-
тенину). Но если в этих ранних письмах, драгоценных для
первых этапов развития автора «Горя от ума», еще нельзя с
полной уверенностью предполагать политическую тематику,
то иначе обстоит дело с последующими годами, 1819-м и началом
1820-х,— это время революционной ситуации в Европе и пере-
хода ее в революцию в ряде южноевропейских стран. Нельзя
не обратить внимания на то, что в дошедшей до нас переписке
Грибоедова с его задушевным другом Бегичевым в это время
налицо зияющий прорыв. Хронологические грани этой лакуны
обозначены двумя крайними датами: письмом Грибоедова от
18 сентября 1818 г., с одной стороны, и приездом Грибоедова
в Москву в конце марта 1823 г. — с другой, когда он увиделся
4*
51
Бегичевым лично и нужда в переписке отпала. Письма Гри-
боедова к Бегичеву за это время существовали, но были «утра-
чены», повидимому, уничтожены самим Бегичевым. Знавший
последнего Д. А. Смирнов записал об этом так: «Письма эти,
к сожалению, утрачены г. Бегичевым по причинам, не интерес-
ным для читателя (!) и объяснять которые я не имею никакого
права»62. Правдоподобно предположение, что письма эти содер-
жали отклики на революционные события в Западной Европе
1820—1823 гг. В крайне тревожные для Бегичева дни, когда он
сам ждал ареста (было арестовано немало членов Союза Благо-
денствия) и когда через Москву провезли с Кавказа арес-
тованного Грибоедова, он, несомненно, «чистился», приводил
в «порядок» свои бумаги, оберегая и себя, и своего лучшего
друга. Можно с большой вероятностью предположить, что
именно тогда в печи или камине московского дома Барышни-
ковых (Бегичев жил у тестя) запылали отобранные Бегичевым
грибоедовские письма. В те дни даже столь отдаленно свя-
занные с декабристами люди, как А. И. Кошелев, ложились
спать в великой тревоге, приготовив белье и теплые вещи на
случай появления жандарма. Москва была в смятении, аресты
следовали один за другим, и не приходится сомневаться, что
дошедшие до нас письма Грибоедова к Бегичеву есть результат
внимательного отбора последнего. До нас дошло только то, что
не могло компрометировать ни Бегичева, ни Грибоедова в гла-
зах жандармов.
Нередко сохранившиеся письма Грибоедова доносят до нас
свидетельства об утраченных его письмах к друзьям декабрист-
ского круга: «...душа моя, Катенин, надеюсь, что не сердишься
на меня за письмо...»,— пишет Грибоедов 19 октября 1817 г.,—
и далее мотивировка, почему письмо было написано в особом
тоне: «Согласись, что твои новости никак не могли мне быть по
сердцу, а притом меня взбесило, что их читали те, кому бы
вовсе не следовало про это знать». Что это за письмо Грибое-
дова, мы не знаем, оно не дошло до нас. Какие-то письма по-
гибали и в результате почтовых небрежностей или каких-либо
иных случайностей: «Каким образом не дошла до тебя моя и
Шаховского эпистола вскоре после наводнения?»,— спраши-
вает Грибоедов Бегичева в письме от 4 января 1825 г.63 Сущест-
вовало письмо Грибоедова к Бегичеву по поводу дуэли Завадов-
ского и Шереметева, секундантом которого был Грибоедов;
по мнению одного из исследователей Грибоедова, Н. В. Шало-
мытова, письмо это было уничтожено самим Бегичевым64. По-
скольку во время дуэли Бегичев находился в Москве, а Грибо-
едов в Петербурге, существование такого письма, вообще го-
воря, чрезвычайно вероятно. Испанский революционер Ван
Гален, служивший в одном полку (Нижегородском) с декабри-
52
стом Якубовичем и сдружившийся с ним, сохранил в своих ме-
муарах свидетельство, что Грибоедов послал Якубовичу письмо
с сообщением, когда он, Грибоедов, будет в Тифлисе; письмо это
было получено Якубовичем в Караагаче, где стоял тогда Ниже-
городский полк; оно было связано с уже назначенной дуэлью
между Грибоедовым и Якубовичем, то есть касалось дела
чести, и содержание его было бы интересно для исследователя,—
но оно не сохранилось65. Есть свидетельство, что существовала
записка Грибоедова к своему воспитателю Иону, в которой он
просил предупредить мать и сестру об его аресте; записка была
написана в Москве в феврале 1826 г., когда арестованного Гри-
боедова провозили с фельдъегерем через Москву. Записка эта
также не дошла до нас. К этому же утраченному эпистолярному
наследию надо прибавить один исчезнувший документ, который
был бы особо ценен для нашей темы. Грибоедов хлопотал перед
И. Ф. Паскевичем о декабристе А. Бестужеве; существовала
особая записка Грибоедова об Александре Бестужеве, к сожа-
лению, не дошедшая до нас66.
Кроме писем Грибоедова, имевших ту или иную связь с
декабристами и не дошедших до нас, исследователь остро ощу-
щает и утрату других грибоедовских писем, адресованных к
лицам, не связанным с декабристами, но, тем не менее, несом-
ненно содержавших драгоценный подсобный для исследования
материал — упоминания имен, данные итинерария, указания
на встречи и т. д. В этом отношении особенно ощутительна утра-
та всех писем Грибоедова к матери и к сестре. Существовали,
но не сохранились письма Грибоедова к мужу сестры: «Душев-
ный друг и брат, всегда с восторгом получаю твои письма»,—
приписывает М. А. Дурново, муж Марии Сергеевны, в един-
ственном дошедшем до нас письме сестры Грибоедова к брату67.
Переписка Грибоедова вообще была обширна: «Нынешний день
отправляю множество писем с фельдъегерем в Тифлис»,— пишет
Грибоедов в апреле 1823 г.; невидимому, ни одно из них не до-
шло до нас68. Дошли до нас и прямые свидетельства о нарочито
уничтоженных грибоедовских письмах. «Грибоедов дал мне
письмо, которое он хотел послать Петру Николаевичу (Ермо-
лову) и которым он просил его помирить его со мною. Я сжег
сие письмо»,— пишет в своем дневнике Н. Н. Муравьев
(Карский). По сведениям, полученным мною от А. А. Беги-
чевой, в недавнее время похищены и, вероятно, уничтожены
16 писем Грибоедова к Дм. Н. Бегичеву (брату Степана
Никитича)69.
Как ныне документально установлено В. А. Парсамяном,
личные вещи Грибоедова после его убийства не были доставле-
ны семье, а были уничтожены. Среди них, разумеется, могли
быть письма и рукописи70.
53
Но сверх этого, анализируя особенности переписки Грибо-
едова, надо принять во внимание наличие внутренней и внешней
цензуры, влиявшей на текст. Почты опасались,— наличие
перлюстрации писем было декабристам известно. «Слава богу,
нашел случай мимо почты писать к тебе»,— пишет Грибоедов
Бегичеву в июле 1824 г.71 Особенно открыто и ясно характе-
ризует эту сторону дела одно письмо декабриста А. Бестужева
к В. Туманскому (кстати, в письме этом говорится о Грибо-
едове и его комедии): «Пожалуйста, не сердись, любезный Ту-
манский, что я не писал долго к тебе. По почте невозможно и
скучно, а другим путем не было случаю. Да и ты сумасшедший
выдумал писать такие глупости, что у нас дыбом волосы встают.
Где ты живешь? вспомни, в каком месте и веке! у нас что день,
то вывозят с фельдъегерем кое-кого...» (письмо от 15 января
1825 г. из Петербурга)72. Такова была реальная обстановка
переписки, конечно, влиявшая на текст.
Добавим, что не все опубликованные письма Грибоедова
могут быть сверены с подлинниками,— многие подлинники
утрачены: тексты академического Полного собрания сочинений
Грибоедова иногда воспроизводились по старым публикациям
без сверки с подлинным текстом ввиду отсутствия такового. При
изучении текста некоторых таких писем явно обнаруживается
какой-то пропуск, возможно, сделанный более ранними публи-
каторами из различных соображений, среди которых не исклю-
чены и цензурные. Вот несколько примеров: текст январского
письма Грибоедова к Бегичеву (1825) с припиской Жандра
воспроизведен в Полном собрании сочинений Грибоедова
(III том, 1917) по публикации 1860 г.; мы читаем тут: «Сделай
одолжение, напиши мне что-нибудь о вашем.... Каков.... И что
он проповедует?» Естественно предположение, что четыре точки
в первом пропуске и во втором скрывают какой-то опущенный
текст73. Какой-то пропуск, отмеченный в первопечатном тексте
25 точками, имеется в письме Грибоедова к Катенину от
19 октября 1817 г., воспроизводимом также не по подлиннику,
а по публикации 1860-х гг.74 Какой-то пропуск имеется в тексте
письма Грибоедова к Бегичеву от июля 1824 г., опубликованно-
го в Полном собрании сочинений по рукописной копии сороко-
вых годов; письмо это особо важно, в нем рассказывается о
работе Грибоедова над текстом «Горя от ума», попытках автора
подогнать текст комедии под требования цензуры: «Надеюсь,
жду, урезываю, меняю дело на вздор, так что во многих мес-
тах драматической картины яркие краски совсем пополовели,
сержусь и восстанавливаю стертое, так что, кажется, работе
конца не будет; ...будет же, добьюсь до чего-нибудь, терпение
есть азбука всех прочих наук; посмотрим, что бог даст»75.
В месте, где после точки с запятой стоит многоточие, явно ка-
54
кой-то пропуск, восстановить который невозможно за отсут-
ствием подлинника.
Добавим к этому внутреннюю цензуру самого автора пи-
сем — Грибоедова. Вообще говоря, он скрытен; откровеннее все-
го он в письмах к С. Н. Бегичеву, но в остальных письмах
очень часто ощущается строгая внутренняя цензура. Нередко
по различным соображениям, среди которых нельзя исключить
и политические, он не говорит в переписке о таких событиях,
упоминание о которых было бы более чем естественно. Так,
является точно установленным фактом, что в 1825 г. в Киеве
Грибоедов виделся с рядом декабристов — с руководителями
Васильковской управы и с кн. Сергеем Трубецким, жившим
в то время в Киеве. Сохранилось письмо Грибоедова к В. Ф.
Одоевскому из Киева, в котором он довольно подробно опи-
сывает, что он делал в Киеве,— однако о встречах с декабри-
стами там нет ни звука. Если бы не сохранились дела следствен-
ного фонда по процессу декабристов, вероятно, нашлись бы
исследователи, которые стали бы утверждать, что в 1825 г.
в Киеве Грибоедов с декабристами не виделся, ибо он об этом
ничего не говорит в таком-то письме кВ. Ф. Одоевскому.
Иногда соображения дружбы или учет каких-то своеобразных
особенностей личных взаимоотношений заставляют Грибоедова
в письмах к друзьям умалчивать о существенных событиях
своей жизни. Так, он скрывает от Бегичева, что ранен в руку
на дуэли с Якубовичем.
Давая характеристику эпистолярного круга, подчеркнем:
перед нами далеко не полный комплекс грибоедовских эписто-
лярных текстов, да и сохранившиеся тексты не полны. Дейст-
вительность была богаче и сложнее, нежели ее отражение, до-
шедшее до нас во фрагментах некогда богатого и разнообраз-
ного целого. Нельзя не привести здесь одного примера. Друг
Грибоедова П. Я. Чаадаев упомянут в сохранившихся мате-
риалах переписки только один раз: «Когда будешь в Москве,
попроси Чаадаева и Каверина, чтобы прислали мне трагедию
Пушкина Борис Годунов»,— вот единственное упоминание о
II. Я. Чаадаеве в переписке Грибоедова; на основании этого
упоминания можно сделать очень мало предположений о харак-
тере их знакомства. И лишь воспоминания о Чаадаеве хорошо
осведомленного М. И. Жихарева доносят до нас биографический
факт огромного значения, —старую и крепкую дружбу Грибо-
едова с Чаадаевым, заключенную еще на школьной скамье
Московского университета76.
Таковы особенности эпистолярного наследия самого Грибо-
едова. Но еще печальнее обстоит дело с письмами к Грибоедову,
которые были бы драгоценным источником для нашей темы.
Па основании сохранившихся писем самого Грибоедова можно
55
точно утверждать, что существовали и письма к нему декаб-
ристов. Некогда существовало большое количество писем
к Грибоедову С. Н. Бегичева, упоминаниями о которых насыще-
ны грибоедовские ответные письма («...вчера я получил от
тебя письмо, милый мой Степан; это меня утешило до край-
ности...», «...позамедлил ответом на милое твое письмо, с при-
ложением антикритики против Дмитриева]», и т. д. и т. п.)77.
Ни одно письмо С. Н. Бегичева к Грибоедову не дошло до нас.
Существовал целый ряд писем П. А. Катенина к Грибоедову,
упоминаниями о которых также богаты сохранившиеся письма
Грибоедова («Благодарю тебя за письмо...», «Бывало, получу
от тебя несколько строк, и куда Восток денется...» и т. д.)78.
Ни одно из писем Катенина к Грибоедову не сохранилось.
Существовал ряд писем В. Кюхельбекера к Грибоедову,—
до нас дошло только одно79. Существовали письма Александра
Бестужева к Грибоедову («Поверишь ли, любезный мой тезка,
что я только нынче получил письмо твое...»,— пишет ему
Грибоедов)80. Были письма декабриста Александра Одоевского
к Грибоедову, в частности, сохранившаяся переписка свидетель-
ствует о некогда существовавшем письме А. Одоевского с при-
пиской декабриста В. Кюхельбекера81,— ни одно из них не до-
шло до нас. Было много писем к Грибоедову от его друга
А. А. Жандра — человека, близкого со многими декабристами,
в частности с А. И. Одоевским, К. Ф. Рылеевым, А. А. Бестуже-
вым,— опять-таки ни одно письмо Жандра к Грибоедову не
дошло до пас 82.
Столь планомерное исчезновение всех писем к Грибоедову
вновь заставляет поставить вопрос о причинах этого явления.
Их, очевидно, было несколько. Ясно, что письма, адресованные
к Грибоедову, хранились у Грибоедова или, что возможно, у
его родных и знакомых, в местах более или менее длительных
остановок при его в общем кочевой жизни дипломата, «секре-
таря странствующей миссии». Письма могли оседать и в мо-
сковском доме Грибоедовых, оставаясь в вещах брата под опе-
кой его любимой сестры Марии Сергеевны, и в московском доме
Барышникова, где жил Бегичев и где останавливался Грибо-
едов, и в имении Бегичева, где также живал Грибоедов. Письма,
находившиеся при нем на Востоке в момент получения Ермо-
ловым приказа об аресте Грибоедова, сам Грибоедов уничто-
жил, предупрежденный Ермоловым. Чрезвычайно правдопо-
добно, что письма, осевшие в родном доме, были уничтожены
руками сестры, как только она узнала об аресте брата, а осев-
шие у Бегичева — руками Бегичева. Обстоятельства смерти
Грибоедова на чужбине и исчезновение бывших при нем лич-
ных его рукописей говорят и о том, что могла исчезнуть или
быть уничтоженной и более поздняя переписка. Вероятность
55
находок еще не разысканных писем в какой-то мере остается.
Найти новые письма самого Грибоедова, очевидно, все же «лег-
че», нежели письма к нему,— уничтожение последних произво-
дилось, повидимому, более планомерно.
В заключение разбора эпистолярного круга источников
упомянем о чрезвычайно ценной переписке декабристов и их
друзей между собою, в которой упоминается имя Грибоедова.
Таких писем немного, но они существуют и представляют собой
чрезвычайно ценный источник; есть упоминания о Грибоедове
в переписке братьев Бестужевых, в уже упомянутом письме
А. Бестужева к В. Туманскому. В архиве библиотеки Зимнего
дворца сохранилось одно еще не опубликованное письмо
А. Бестужева к П. А. Муханову, содержащее ценные данные о
близком знакомстве А. Бестужева с сестрой и матерью Грибо-
едова83. В то же время источники доносят до нас сведения о су-
ществовавших, но не дошедших до нас письмах современников
о Грибоедове, которые могли бы быть ценны для исследова-
теля. Так, декабрист А. Бестужев в своих воспоминаниях о
Грибоедове пишет о каких-то восторженных письмах о Грибо-
едове, которые Бестужев получил от каких-то своих «юных дру-
зей», повидимому, из Москвы84. Эти письма не сохранились.
Существовало письмо близкого декабристам человека, Н. Н. Ра-
евского (младшего), об убийстве Грибоедова,— оно также не
дошло до нас85. Примеры эти можно умножить.
Так обстоит дело с эпистолярным кругом первоисточников-
4
Перейдем теперь к мемуарному кругу. Особо выделим днев-
ники людей, знакомых с Грибоедовым,— дневник, как правило,
является более ценным первоисточником, нежели позднейшие
мемуары. На первом месте надо поставить дневник одного из
ближайших друзей Грибоедова — В. К. Кюхельбекера, донес-
ший до нас несколько ценнейших записей об авторе «Горя от
ума». Упомянем затем дневник Н. Н. Муравьева (Карского),
знавшего Грибоедова во время его пребывания на Востоке и
сохранившего для нас не только ценный общебиографический
материал, но и некоторые черты взаимоотношений Грибоедова
с декабристом А. Якубовичем и В. К. Кюхельбекером.
Из воспоминаний на первом месте надо поставить «Памят-
ные записки» декабриста Петра Бестужева, содержащие замеча-
тельную характеристику Грибоедова. Надо оговорить близость
этой мемуарной записи по своему характеру к дневнику,— она
составлена по свежим следам, во время пребывания декабриста
на Кавказе, где он общался с Грибоедовым. Запись о Грибоедова
57
сделана еще при жизни последнего,— об этом свидетельствует
настоящее время, в котором дается характеристика Грибоедова
(«познание людей делает его кумиром и украшением лучших
обществ»), иначе говоря, она сделана, очевидно, до конца
января 1829 г. Запись эта не вполне точно воспроизведена
в наборном типографском тексте последнего издания «Воспо-
минаний Бестужевых» (1931)86.
Далее надо указать на ценные мемуары декабриста А. А. Бе-
стужева, известные под названием «Знакомство А. А. Бесту-
жева с А. С. Грибоедовым», неоднократно публиковавшиеся.
Текст декабриста явно не полон. Когда А. Бестужев подходит
к рассказу о сближении своем с Грибоедовым и по ходу дела
неизбежно должен был бы коснуться их отношений к тайному
обществу, он, как уже указывалось, прерывает изложение,
заменяя его многоточием. Конечно, сосланный на Кавказ
декабрист в 1829 г. не был склонен, по понятным причинам,
распространяться о тайном обществе87.
Далее укажем на чрезвычайно ценные «Воспоминания о
Грибоедове» декабриста Д. И. Завалишина, опубликованные им
в сборнике «Древняя и Новая Россия», а также на текст «За-
писок декабриста» Д. И. Завалишина, куда не вошел упомяну-
тый текст воспоминаний о Грибоедове, но где имеются другие
ценные упоминания о нем и его взаимоотношениях с тайным
обществом88.
Своеобразный характер имеет запись воспоминаний о Гри-
боедове С. Н. Бегичева, А. А. Жандра и Иона, сделанная
Д. А. Смирновым, родственником Грибоедова, собиравшим о нем
материалы. Запись эта, подлинник которой хранился в Теат-
ральном музее имени А. А. Бахрушина, имеет как первоисточ-
ник многие недостатки. Д. А. Смирнов причудливо перемешал
в ней изложение своего субъективного впечатления от встреч
со «стариками» и описаний обстановки этих встреч с собственно
воспоминаниями «стариков» о Грибоедове. Порой не знаешь,
что больше интересует Д. А. Смирнова: его своеобразное поло-
жение в среде «стариков» или воспоминания, им записываемые.
Многое он принес в угоду условному литературному стилю
своего времени, кое-что, повидимому, стремился прикрыть,
учитывая цензурные условия (не вполне согласовав концы с
концами; он дал, например, два противоречивых варианта за-
писи рассказа об аресте Грибоедова)89. Позже, дополнительно
обрабатывая свою запись, Д. А. Смирнов вносил в нее немало-
важные литературные изменения. И тем не менее, основной
фактический материал его записей драгоценен и незаменим, без
этого источника не может обойтись ни один исследователь Гри-
боедова. Вообще русское литературоведение очень многим обя-
зано Д. А. Смирнову, и не займись он грибоедовской темой в
58
середине прошлого века, многое погибло бы совершенно без-
возвратно. И сведения о пребывании арестованного Грибоедова
в Москве, и данные об отношении Грибоедова к обществу де-
кабристов, и многое другое зафиксировано им со слов ближай-
ших друзей Грибоедова, и нередко доносит до нас подлинный
голос современников писателя. Нельзя не отметить, что ряд
деталей передан Смирновым с удивительной точностью; укажу,
например, на правильную передачу некоторых деталей письма
Грибоедова к Николаю I, которое в подлиннике в 1850 —
1860-х гг. еще не мог знать никто и данные о котором память
друзей Грибоедова сохранила совершенно верно, отразив и
тот чрезвычайно правдоподобный момент, что Грибоедов сна-
чала то же самое говорил на допросе. («Я ничего не знаю. За
что меня взяли? У меня старуха мать, которую это убьет»90
и т. д.) Таких чрезвычайно точных деталей немало в записях
Д. А. Смирнова. Пользоваться этим источником необходимо
строго критически, однако избегать его было бы грубой ошибкой.
Существуют ценные воспоминания о Грибоедове его друга
С. Н. Бегичева, записанные, вероятно, в половине 1850-х гг.
и опубликованные в 1892 г. Они широко известны и широко ис-
пользованы в грибоедовской литературе. Признавая всю цен-
ность этого документа, не надо все же преувеличивать его зна-
чения. Выше уже отмечалось, что друг Грибоедова, из понятных
соображений, заботливо обошел в своем тексте все темы, свя-
занные с общественным движением. Он и сам был причастен
к движению декабристов, являясь членом Союза Благоден-
ствия. Но этот факт, о котором он позже счел возможным го-
ворить с Д. А. Смирновым, Бегичев заботливо обошел молча-
нием в своей записке. Ни единого слова об общественных
взглядах Грибоедова, о его развитии, о знакомствах в декаб-
ристской среде у Бегичева нет, а он мог бы, как никто, подробно
рассказать об этом. Арест Грибоедова подан в воспоминаниях
как приезд в Петербург «по делам службы». В связи с этим не-
вольно вспоминаешь, как декабрист Мих. Бестужев еще в
1860 г. писал редактору «Русской старины» М. И. Семевскому,
что «подробности о 14 декабря теперь еще писать неуместно»91.
Нет сомнений, что С. Н. Бегичев был осведомлен о таких,
например, фактах, как представление Грибоедова Николаю I
после освобождения из-под ареста, но он также ни словом не
упомянул об этом. Записи Д. А. Смирнова показывают, как
много Бегичев знал о связях с декабристами, и еще более —
как боялся он этой темы даже на рубеже шестидесятых годов.
В изложение Бегичева вкрадываются кое-где и неточности
(так, он называет Грибоедова полномочным и чрезвычайным
послом России в Персии). Иногда Бегичев прибегает к беллет-
ризации событий. Так, обстановку, в которой вспыхнула дуэль
59
Завадовского — Шереметева, Бегичев рисует в живой литера-
турной форме, не оставляющей у читателя сомнений в том, что
автор воспоминаний присутствовал при событиях: «К нам ездил
часто сослуживец мой по полку, молодой, очень любезный, ша-
лун и ветреник, поручик Ш[ереметев]. В одно утро вбегает
он к Грибоедову совершенно расстроенный» и т. д. Между тем,
во время этого происшествия Бегичева в Петербурге не было,
он вместе с гвардией ушел в Москву, и Грибоедов жил на их
квартире сначала один, потом вместе с П. П. Кавериным.
К чести Бегичева надо добавить, что он не опубликовал своих
воспоминаний, очевидно, не удовлетворенный ими по существу
(ибо с цензурной стороны текст был вполне благополучен).
Таким образом, мы приходим к выводу, что воспоминания
Бегичева не вообще скупы, но нарочито, умышленно неполны,
что, разумеется, далеко не одно и то же. Отметим, что единствен-
ную свою работу о Грибоедове, основанную на материалах,
полученных от Бегичева, Д. А. Смирнов смог опубликовать
лишь после смерти Бегичева,— настолько он был морально
связан его требованиями92.
Материал об отношениях Грибоедова и декабристов дают
также воспоминания Е. П. Соковниной, некоторые глухие на-
меки в воспоминаниях Ф. Булгарина, чрезвычайно ценные вос-
поминания Д. В. Давыдова, уже упомянутые ранее. Особо от-
метим воспоминания очевидца Н. В. Шимановского об аресте
Грибоедова. Укажем также на неизвестные в грибоедовской
литературе любопытные воспоминания испанского револю-
ционера Van Halen, служившего в Кавказском корпусе,— он
доносит до нас оригинальный вариант рассказа о дуэли Грибо-
едова и Якубовича, очевидно, восходящий к самому Якубовичу
и рисующий высокое мнение декабриста о том, как понимал
Грибоедов вопросы чести93.
Однако и тут, разбирая мемуарные источники, мы можем
констатировать, что они дошли до современного исследователя
не в полном виде. Так, известно, что С. Жихарев обещал ар-
тисту Щепкину дать все выдержки из своих дневников, касаю-
щиеся Грибоедова, и обещание сдержал. Но где они теперь,
неизвестно94. Полагаю, что существовали еще не разысканные
нами записи Н. В. Сушкова, сверх известных, о студенческих
годах А. С. Грибоедова. Примеры эти можно было бы умножить.
5
Коснемся теперь особо важного по значению круга перво-
источников — творческих текстов Грибоедова.
На первом месте стоит текст знаменитой комедии. История
текста «Горя от ума» в настоящее время является наиболее
60
изученным отделом «грибоедоведения». Тут немало труда по-
ложили Д. А. Смирнов, Алексей Ник. Веселовский, Н. В. Ша-
ломытов, В. Е. Якушкин и в особенности Н. К. Пиксанов, за-
слуги которого в этой области чрезвычайно велики. В 1903 г.
В. Е. Якушкиным был прекрасно опубликован драгоценный
«Музейный автограф» комедии, только что перед тем поступив-
ший в Исторический музей (Москва) из семьи Бегичевых, где
он до того времени хранился. В 1875 г. И. Д. Гарусов не вполне
исправно издал ценный «Булгаринский список» «Горя от ума»,
в значении которого он сам не сумел разобраться. В 1912 г.
Н. К. Пиксановым была тщательно издана чрезвычайно ценная
«Жандровская рукопись» комедии, причем был применен ти-
пографский способ двойного печатания, наглядно воспроизво-
дивший расположение текста на рукописной странице. В 1923 г.
текст «Булгаринского списка» был издан вновь под редакцией
К. Халабаева и Б. Эйхенбаума. Наиболее полно и тщательно
история текста «Горя от ума» изучена Н. К. Пиксановым в его
работе «Творческая история „Горя от ума*»95.
Но и тут, при наибольшей изученности вопроса и при на-
личии специальной работы исследователей над выявлением те-
кстов знаменитой комедии, не удалось обнаружить черновиков,
по времени предшествовавших «Музейному автографу» «Горя
от ума», которые, конечно, некогда существовали. Не дошли до
нас черновики сосредоточенной работы Грибоедова в деревне
Бегичева (1823). Нет и прочих черновиков, предшествовавших
завершению работы. История текста комедии по необходимости
строится исследователями на довольно ограниченном и заве-
домо неполном материале,— иного выхода и нет в настоящее
время.
Не лучше обстоит дело с другими текстами Грибоедова.
Тексты творческого характера дошли до нас далеко не в
полном составе,— мы обладаем, невидимому, просто ничтожной
долей когда-то существовавшего рукописного наследия Гри-
боедова. Достаточно напомнить, что некоторые разрозненные
листы грибоедовских автографов, переплетенные в так называе-
мой «Черновой тетради», бывшей в руках Д. А. Смирнова и,
к великому сожалению, до нас не дошедшей, были Грибоедовым
пронумерованы, и число пронумерованных страниц превосхо-
дило 860. Д. А. Смирнов справедливо писал: «Так как некото-
рые пометы заходили за цифру 860, то это навело меня на мысль,
Которой держусь я и теперь, что у Грибоедова, вероятно, было
очень много черновых бумаг — плодов уединенной кабинетной
работы, работы для себя или, правильнее, про себя,— до нас не
Дошедших»96. К этой правильной мысли можно добавить лишь
то, что эти черновые бумаги держались Грибоедовым в каком-то
Порядке, были приведены в какую-то систему, о чем говорит
61
уже самая численность страниц (свыше 860) авторской нуме-
рации.
Декабрист Завалишин полагает, что в истребленных Грибо-
едовым перед арестом бумагах «было немало опасного для Гри-
боедова, в том числе кое-что из собственных его произведений,
судя по тому, что многие не раз слышали от него. Некоторые
из его ненапечатанных 97 стихотворений не уступали, например,
в резкости пушкинским стихотворениям известного направле-
ния». Этому свидетельству можно поверить, особенно в части
эпиграмм. Навстречу этому идет свидетельство декабриста
Штейнгеля, разбираемое нами в одной из дальнейших глав.
Напомню, что усердный собиратель грибоедовских материалов
Д. А. Схмирнов еще в апреле 1859 г. был вынужден писать:
«Многие из числа уже имеющихся у меня (грибоедовских)
материалов в настоящее время напечатаны быть не могут
(слова «не могут» подчеркнуты Д. А. Смирновым)98.
Несчастия буквально тяготели над творческим наследием
Грибоедова: пожар, происшедший у Д. А. Смирнова, и гибель
почти всех материалов, им собранных, лишили нас драгоцен-
нейших текстов99. По-своему тщательная, но все же далеко не
совершенная публикация «Черновой тетради» Грибоедова, сде-
ланная Д. А. Смирновым в 1859 г., является поэтому своеобраз-
ным «первоисточником» для изучения целого ряда драгоцен-
нейших для нашей темы текстов Грибоедова. На первом месте
надо тут указать тексты путевых записок и дневников, набро-
ски плана и отдельных сцен пьесы «1812 год», набросок плана
«Радамиста и Зенобии», отрывок из «Грузинской ночи», стихи,
посвященные декабристу А. И. Одоевскому. Подлинный текст
«Черновой тетради» Грибоедова не дошел до нас. Нельзя не
отметить, что, публикуя ее текст в 1859 г., Д. А. Смирнов со-
знательно воздержался от публикации некоторых материалов
по особым причинам, просто приберегая их для первого цити-
рования в позднейших своих работах, которые так и остались
ненаписанными или, во всяком случае, не дошли до нас. Так,
Д. А. Смирнов сознательно не опубликовал «двух небольших
недоконченных записок, относящихся, по мнению моему, к
тому, что должно входить в историю „Горя от ума", и потому
оставленных мной до статьи моей об этом предмете»100.
Нельзя не остановиться на вопросе о происхождении «Чер-
новой тетради» Грибоедова, опубликованной Д. А. Смирновым.
Общеизвестно, что она была забыта Грибоедовым во время его
последнего пребывания у Бегичева в 1828 г., при возвращении
Грибоедова на Восток из Петербурга, куда он возил текст Турк-
манчайского трактата. Д. А. Смирнов пишет: «Летом 1828 года,
отправляясь чрезвычайным послом (sic!) и полномочным мини-
стром в Персию, Грибоедов заехал на три дня к лучшему своему
62
другу Степану Никитичу Бегичеву, в тульскую его деревню,
и забыл у него целую, довольно большую переплетенную
тетрадь разных своих, преимущественно начерно писанных,
сочинений. На это имеется свидетельство самого С. Н. Беги-
чева в письме ко мне от 15 июня 1857 г. Тетрадь эту С. Н. Бе-
гичев осенью того же года отдал мне в полную мою соб-
ственность».
Допустимо усомниться в том, что Грибоедов забыл у Бегиче-
ва именно переплетенную тетрадь. По описанию Д. А. Смир-
нова, она состояла из листов разного формата («in folio, in 4°,
in 8°») и разного качества бумаги («на бумагах белой, синей,
серой и, наконец, такой, какой ныне уже ине найдешь»), причем
некоторые из этих листов, как указывалось выше, были зану-
мерованы числом свыше 860. Бумаги не имели внутренней связи
между собою, и Смирнову стоило большого труда сложить их
в систему ряда самостоятельных текстов. Это и наводит на мысль,
что Грибоедов в свое последнее пребывание у С. Н. Бегичева
перед отъездом на Восток забыл у Бегичева вовсе не «тетрадь»,
а случайные разрозненные листы, которые уже сам Бегичев,
вероятно после известия о смерти Грибоедова, переплел в тет-
радь на память о погибшем друге. Тетрадь возникла, повиди-
мому, тогда, когда вопрос о возврате автору случайно забытых
листов уже был снят, то есть после смерти Грибоедова. В пра-
вильности этой догадки окончательно убеждает нас и следующее
соображение: в тексте «Черновой тетради» находятся «Путе-
вые записки» Грибоедова за 1819 год. Они написаны специально
для G. Н. Бегичева, начинаются с обращения «Прелюбезный
Степан Никитич» и имеют ясную целевую установку: они долж-
ны быть отосланы другу; Грибоедов бегло набрасывает в этих
записках то тексты, в сущности, эпистолярного характера, с
подробными описаниями происшествий в пути, то впечатления,
еще не оформленные литературно, в беглой ассоциативной за-
писи, предназначенной для будущего расширенного рассказа
при встрече с другом. Пример: «Седьмой [переход]. Бесснеж-
ный путь. Славный из-дали Занган красиво представляется.
Встреча. Перед Занганом в деревне — встреча. Множество на-
роду. Сходим возле огромного дома. Описание его. Славные
плоды. Явление весны. Музыка вечером» и т. д.101 Запись 10—
13 февраля 1819 г. полностью раскрывает эту целевую установку
Грибоедова. Он пишет Бегичеву: «Сейчас думал, что бы со мной
было, если бы я беседой с тобой не сокращал мучительных часов
в темных, закоптелых ночлегах! Твоя приязнь и в отдалении
д; я меня благодеяние. Часто всматриваюсь, вслушиваюсь в то,
что сам для себя не стал бы замечать, но мысль, что наброшу
это на бумагу, которая у тебя будет на руках, делает меня
внимательным и все в глазах моих украшает надежда, что, бог
63
даст, свидимся, прочтем это вместе, много добавлю словесно, и
тогда сколько удовольствия!»102 Нет оснований сомневаться,
что это своеобразное письмо — путевые записки и были отосла-
ны адресату — Бегичеву — после того, как были составлены.
А встреча друзей в 1823 г. дала возможность реализовать и
ранее обещанное: перечесть записки вместе и многое допол-
нить устным рассказом. Как и другие письма Грибоедова, за-
писки 1819 г. должны были остаться в руках Бегичева — того
лица, которому они были адресованы, и нет никаких оснований
предполагать, что Грибоедов вновь забрал их к себе,— ведь не
отбирал он у Бегичева свои письма. Отсюда ясно, что записки
1819 г. никак не могли входить в какую-то, якобы самим Гри-
боедовым переплетенную, тетрадь, которую он забыл у Бегичева
летом 1828 г.,— они представляли собою отдельный документ
и находились у Бегичева еще раньше. Отсюда еще раз следует,
что Грибоедов забыл у Бегичева, повидимому, не тетрадь,
а какие-то разрозненные листы, может быть, именно тс, которые
он не считал особо важными для своей работы, имея, возможно,
аналогичные тексты в более совершенных записях. Бегичев же
переплел их на память о друге в виде случайно сложившейся
пачки, вместе со старыми путевыми записками 1819 г. Так
возникла та хаотическая «Черновая тетрадь», о которой Д. А.
Смирнов писал, что ее страницы «перебиты, перепутаны и пере-
мешаны до такой степени, что „Черновая" в том виде, в каком
она существует (переплетенная), представляет действительно
совершенный хаос».
Вывод этот представляется мне существенным моментом в
комментарии «Черновой тетради». Если бы перед нами была
действительно авторская «черновая тетрадь», позже переплетен-
ная самим автором из разрозненных, ранее нужных ему текстов,
мы могли бы говорить об отборе авторского характера и иметь
какое-то суждение о принципе этого отбора и о том, почему
именно автор счел нужным совместно переплести отобранное.
Если бы перед нами был другой вид чернового документа —
некая самостоятельная тетрадь, когда-то бывшая незаполнен-
ной, чистой, в которой позже, в каком-то хронологическом по-
рядке возникали одна за другой разнообразные записи автора,
мы бы, вероятно, имели основания говорить о творческом содер-
жании какого-то определенного периода в жизни Грибоедова,
пытаться его датировать, устанавливать чередование творческих
замыслов. Но перед нами нет ни того, ни другого. Случайно
забытые у товарища в деревне — может быть, наименее нужные
автору — листы свидетельствуют прежде всего об одном: как
велико и богато некогда было не дошедшее до нас рукописное
наследие Грибоедова.
64
6
Для комментария всего комплекса первоисточников, ложа-
щихся в основу исследования темы «Грибоедов и декабристы»,
привлекаются, в свою очередь, разнообразные опубликованные
документы и неопубликованные данные из разнообразных архи-
вов. Укажу на личный архив Ермолова, архив Строгановых,
архив А. С. Кологривова и ряд других. Специально характери-
зовать их в данном случае пет нужды: необходимые сведения
о них цитируются в своем месте в последующих главах.
Все изложенное выше убеждает нас в трудности избран-
ной темы и в тяжелом состоянии ее первоисточников. Огонь —
в буквальном смысле этого слова (сожжение, пожар) — прошел
по самым ценным частям некогда стройного и богатого здания.
Мы хотим исследовать именно ту тему, источники которой тща-
тельно и сознательно уничтожались современниками из сообра-
жений личной безопасности. Новые несчастия (пожар у
Д. А. Смирнова и т. д.) довершали разрушение. Что же де-
лать? Может быть, отказаться от исследования? Но важность
темы, а не состояние источников заставляет приняться за труд.
Еще не все сделано, что можно сделать,— это главный довод,
оправдывающий возникновение настоящей работы. Заранее
надо сказать, что действительность была много богаче, нежели
то изображение действительности, которое поддается историче-
скому восстановлению. Но, тем не менее, и эта по осколкам
восстановленная картина необходима для понимания ве-
ликого русского писателя и его бессмертной комедии, для
исследования истории русской культуры и общественного
движения. С уверенностью в этом и предпринимается настоя-
щее исследование.
В. Нечкина
5
Глава III
ЗАДАЧА РАБОТЫ
История культуры каждой страны неразрывно связана с
историей ее общественной идеологии. Давно назрела потреб-
ность детальных монографических исследований этого слож-
ного процесса в истории нашей родины. Он тем интереснее, что
носит на себе печать замечательного своеобразия: трудно по-
дыскать пример другой страны, где история культуры, и в част-
ности художественного творчества, развивалась бы в такой
глубочайшей органической связи именно с передовыми явле-
ниями общественного движения. Особенно отчетливо протекает
этот процесс для первой половины XIX в., когда плеяда имен,
открываемая Пушкиным и содержащая в себе имена Грибоедова,
Рылеева, Лермонтова, Полежаева, Герцена, Огарева, Белин-
ского, дает особо яркий ряд примеров этой глубочайшей связи.
Только монографическое изучение отдельных сторон этого про-
цесса уясняет всю сложность и богатство как нашего культур-
ного прошлого, так и развития общественных идей в пашей
стране. Тема, выделяющая вопрос о великом русском писателе
и его связи с общественным движением его времени, является
темой, в которой особо отчетливо скрещивается, сплетается
процесс культурного развития страны и история ее обществен-
ной идеологии и движения.
Вместе с тем, изложенная выше постановка вопроса уясняет
полнейшую историчность избранного задания. Намечена к из-
учению не узко литературоведческая, а насквозь историческая
тема — связь одного из крупнейших культурных деятелей с
общественным движением его времени, связь, подлежащая из-
учению в движении исторического процесса.
Проблема научной биографии писателя и исследование
процесса художественного творчества — это лишь производные
исследовательские темы, возникающие в результате общего
замысла.
66
Конечно, связь писателя с общественным движением его
времени является важнейшей темой, помогающей исследовать
как жизненный путь писателя в целом, его биографию, так и
его творческие процессы. Это особенно относится к Грибоедову,
связанному с декабристами почти что на всем протяжении исто-
рии их тайного общества. Великая комедия вырастает из об-
щественных впечатлений и вопросов своего времени, насыщает-
ся ими и, получив силы от передовой идеологии и сама произ-
водя могущественное обратное воздействие на развитие этой же
передовой идеологии, расцветает затем в культуре народа и
сохраняется им как носитель бессмертных общечеловеческих
идей новаторства, борьбы со старым миром, горячей любви
к родине, осознается и как мастерская картина нравов русского
прошлого. Таким образом, особенно в данном случае, чисто
историческая тема о связи писателя с общественным движением
его времени пронизывает собою вопросы грибоедовского твор-
чества и поясняет его истоки.
Глава, посвященная историографии темы, приводит к вы-
воду, что значение избранной темы общепризнано и прежними
течениями передовой науки. Но, тем не менее, исследование
коснулось лишь частных компонентов темы (арест, история
следствия, отношение к отдельным декабристам). Тема в целом
является неизученной и стоит на очереди.
Задачей настоящего исследования и является изучение на
основе первоисточников всей истории взаимоотношений Гри-
боедова и декабристов, взятой в целом, на всем протяжении
жизнп писателя. Важность существования революционной ор-
ганизации в эпоху Грибоедова и наличие тесного общения его
с членами организации — неоспорима. В мою задачу входит
восстановление исторической среды, исторической атмосферы,
окружавшей писателя, и посильное уяснение идейного генезиса
комедии.
Изучая связь писателя с общественным движением его вре-
мени, думается, необходимо решительно отвергнуть ложную
теорию о «заимствовании» идей. Было бы грубым ошибочным
упрощением представлять себе дело так, что декабристы-де
разрабатывали определенную общественную идеологию, а Гри-
боедов «заимствовал» ее от них. Грибоедов не брал «взаймы»
идей ни у Радищева, ни у декабристов. Как любой крупный
деятель своего времени, он глубоко думал над ходом развития
своей родины и приходил к сознательным выводам о желатель-
ном направлении этого развития. Но он жил и действовал в
живой социальной среде своего времени, был членом большого
человеческого коллектива, входил органически в общественное
течение, работавшее над теми же вопросами, во имя разрешения
тех же задач. В процессе живого общения и взаимодействия
R 4s
67
передовых людей выковывалась передовая идеология времени.
Декабристы воздействовали на Грибоедова, и Грибоедов воз-
действовал на декабристов. Радищев помогал уяснить прошлое
и его связь с настоящим. Решения и мнения Грибоедова-писате-
ля, которого современники считали одним из самых умных лю-
дей в России, не были «заимствованными», поверхностно усвоен-
ными и привнесенными извне,— они возникали как свои.
Но представим себе на минуту Грибоедова в пустыне, без этого
живого общественного окружения и без исторической атмо-
сферы времени,— исчезает и Грибоедов, как писатель, и его ко-
медия «Горе от ума». Изучить реальное живое взаимодействие
писателя и передового общественного движения его времени —
наша задача.
Можно нахметить следующий план изучения. В отличие от
литературной биографической традиции, которая игнорировала
декабристскую проблему для студенческих лет Грибоедова,
необходимо начать именно с этих лет.
Грибоедов рос и воспитывался в Московском университете
(и университетском пансионе) одновременно со многими буду-
щими декабристами,— с этого вопроса необходимо начать из-
учение истоков его общественного мировоззрения. В этой главе
необходимо восстановить по возможности и идейную атмосферу,
в которой жило московское студенчество накануне 1812 г., и
студенческие настроения эпохи. Идейная атмосфера, окружав-
шая юношеское развитие писателя и его университетских това-
рищей, поможет многое уяснить в направлении его будущего
роста. Грибоедов-студент среди будущих декабристов — пер-
вая тема, на которой мы остановимся.
Вслед за этим необходимо разобраться в декабристских свя-
зях Грибоедова эпохи первых декабристских организаций —
Союза Спасения и Союза Благоденствия. Но подойти к изучению
этих связей можно лишь через изучение 1812 года и загранич-
ных походов. Отечественная война явилась сильнейшим возбуди-
телем политической мысли, воздействовавшим на декабристскую
идеологию. Грибоедов в годы Отечественной войны и осво-
бождения Европы — эта тема также должна войти в круг на-
шего внимания: в это время писатель воспринял могуществен-
ные общественные впечатления — борьбу с Наполеоном,
освобождение родины, крушение замыслов мирового господства
поработителя и освобождения европейских стран; это была
эпоха, наложившая неизгладимую печать на грибоедовское
поколение — декабристское поколение, и без нее невозможно
понять последующее развитие. Остановимся затем на первом
петербургском периоде его жизни (1814—1818), важнейшем для
идейных истоков комедии: в эти годы Грибоедов общается со
многими членами формирующегося тайного общества и воспри-
68
нимает основную коллизию эпохи — столкновение передового
молодого человека своего времени с реакционным лагерем ста-
рого поколения. Изучая связи писателя с членами Союза Спа-
сения и Союза Благоденствия, надо раскрыть и охарактеризо-
вать идеологию этих ранних декабристских организаций, их
историю и характер деятельности. Так складывается круг во-
просов следующей главы — «Грибоедов среди членов Союза
Спасения и Союза Благоденствия».
После изучения ранних декабристских связей необходимо
остановиться на вопросе о замысле комедии «Горя от ума».
Когда она задумана автором? Рассмотрение источников застав-
ляет отвергнуть тезис о 1820 г., как начальном для «летоисчи-
сления» комедии. Начало этого «летоисчисления» необходимо
отнести к более раннему времени. Рассмотрев вопрос о времени
возникновения замысла, необходимо перейти к изучению идей-
ной атмосферы, в которой протекало пребывание Грибоедова на
Востоке, главным образом в Грузии. Грибоедов уехал на Восток
в августе 1818 г. Два первых акта комедии были в основном
оформлены на Востоке и после претерпели лишь сравнительно
небольшие изменения. Они писались в значительной мере на
глазах друга Грибоедова — В. Кюхельбекера, будущего участ-
ника восстания 14 декабря. Общение с декабристским кругом
не прервалось и на Востоке. Жизнь среди «ермоловцев» и обще-
ние с самим Ермоловым также были духовной атмосферой
писателя, создающего «Горе от ума». Так складывается тема-
тика следующей главы, заканчивающей первую часть иссле-
дования. Часть эта носит общее заглавие: «Грибоедов и
декабристы до создания „Горя от ума“».
Далее включается тематика несколько иного плана — исто-
рический анализ идей самой комедии, являющийся второй
частью работы. Тематика сосредоточена тут именно на анализе
идей, насыщающих замысел и образы комедии. Стремясь ни
на минуту не упускать из виду, что перед нами — живая ткань
художественного произведения, а не конституционного проекта
или политического трактата, мы анализируем с исторической
точки зрения идейное насыщение комедии. Остановимся лишь
на основных идейных комплексах. Прежде всего необходимо
дать исторический анализ проблемы двух лагерей, противопостав-
ленных друг другу в комедии,— лагеря Чацкого и лагеря
Фамусова и его сторонников. Новое понятие чести и жизнен-
ного дела нового человека, новое отношение к царской службе —
следующий идейный комплекс, историческое объяснение кото-
рого приведет нас к анализу вопроса «Что делать?» для людей
Декабристской эпохи. Отсюда легко перейти к антикрепостниче-
скому и национальному — идейным комплексам, их историче-
скому возникновению, содержанию и значению.
69
Все это подводит нас к разбору темы о новаторе в борьбе
со старым миром, обобщению тактической позиции, занятой
героем, п избранных им способов борьбы. Нельзя отказаться
от завершения идейного анализа комедии темой о Репетилове
и его «секретнейшем союзе».. Без этого отношение автора к тай-
ному обществу не было бы достаточно уяснено. Этой темой и
завершается вторая часть работы, посвященная историческому
анализу идейного содержания «Горя от ума».
В Ходе этого анализа приходится попутно останавливаться
и на биографических моментах. Кохмедпя завершалась писате-
лем на родине: во время приезда его в Москву в 1823 г., пребы-
вания в деревне у Бегичева, где и были в основном написаны два
последующих акта комедии, во время переезда из Москвы в
Петербург в 1824 г. В это время Грибоедов также встречался
с декабристами,— об этих этапах и связях говорится попутно
при анализе идейного содержания комедии.
Третья и последняя часть работы посвящена Грибоедову
и декабристам после создания комедии. Тут необходимо рас-
смотреть интереснейший и мало изученный в биографической
литературе вопрос о пребывании Грибоедова в Петербурге
в 1824—1825 гг., когда он не только соприкасался с декабри-
стами, но и прямо жил в декабристской среде, повседневно об-
щаясь с главнейшими представителями рылеевской группы,
уже кипевшей и волновавшейся в то врвхмя замыслами открытого
выступления; таким образом, Грибоедов среди членов Северного
обгцества — первый вопрос третьей части работы. Грибоедов
уехал в конце мая в Киев, где сразу попал в оживленную среду
Васильковской управы Южного общества декабристов. Киевское
свидание с декабристами летом 1825 г. явится темой особой,
следующей, главы. Это — последнее общение писателя с декаб-
ристами до восстания. Поэтому именно тут уместно ввести обоб-
щающую тему об отношении декабристов к комедии «Горе от
ума» и о роли декабристов как первых критиков, установивших,
высоко оценивших и впервые правильно истолковавших великое
национальное произведение. Этим вопросам посвящена особая
глава — «„Горе от ума* и декабристы». Далее следуют темы,
связанные с восстанием декабристов в жизни Грибоедова:
«Грибоедов под следствием по делу декабристов» и «Грибоедов
и декабристы после разгрома восстания».
Такова задача исследования, таков план ее разрешения.
ЧАСТЬ I
ГРИБОЕДОВ И ДЕКАБРИСТЫ
ДО СОЗДАНИЯ „ГОРЯ ОТ УМА“
«...имеет каждый Век свою отличитель-
ную черту. Нынешний ознаменовывается
революционными мыслями. От одного кон-
ца Европы до другого видно везде одно и
тоже... Дух Преобразования заставляет,
так сказать, везде умы клокотать...»
Декабрист П. И. Пестель
Глава IV
ГРИБОЕДОВ-СТУДЕНТ
СРЕДИ БУДУЩИХ ДЕКАБРИСТОВ
1
Дружеские связи и знакомства Грибоедова с будущими де-
кабристами восходят к раннему периоду его биографии. Летние
каникулы его детских и студенческих лет и учение в Москов-
ском университетском благородном пансионе, а затем в Москов-
ском университете протекали в том бытовом кругу, к которому
тянутся нити, тесно связывающие его с будущими декабристами.
Иван Дмитриевич Якушкин — едва ли не первое имя, кото-
рое надо тут упомянуть. Надо думать, что местом первых встреч
Грибоедова с Якушкиным была Хмелита, смоленское (в Вязем-
ском уезде) имение его дяди А. Ф. Грибоедова, у которого обыч-
но проводила летнее время сестра его Настасья Федоровна Гри-
боедова, мать писателя, со своими детьми — будущим автором
«Горя от ума» Александром и его сестрой Марией. Жившие
поблизости родственники Грибоедовых Лыкошины были «нераз-
лучны» с ними. Хмелита была для них «любимым родственным
домом». Молодой Владимир Лыкошин, сверстник Грибоедова,
был в юности с ним «особо дружен». Брат его Александр и сестра
Анастасия также дружили с молодежью грибоедовской семьи.
В этом-то веселом молодом обществе встречаем мы скромную
фигуру будущего декабриста Якушкина: мать Лыкошиных была
очень дружна с Прасковьей Филагриевной Якушкиной, матерью
будущего декабриста,— у Лыкошиных обедневшие после смерти
отца Якушкины прожили три года. Летнее время молодежь
постоянно проводила вместе 103. Добавим, что в примечаниях
Анастасии Лыкошиной (в замужестве Колечицкой) к воспоми-
наниям ее брата нередко встречаются декабристские фамилии:
тут Анненковы, «Волхонские», Муравьевы, Мухановы, Нарыш-
кины, Одоевские, Орловы, Рачицские, Якушкины. В ее днев-
нике и переписке упоминается и фамилия Пестелей104.
Упомянем еще, что фамилия Каховских также числится
среди семейных гнезд смоленского дворянства. Брат казненного
73
декабриста Петра Григорьевича Каховского владел расположен-
ным на реке Есени сельцом Тифинскпм (или Тифеневским)
Смоленского уезда, Смоленской губернии. К этому же смолен-
скому гнезду Каховских восходят и родственные связи Алексея
Петровича Ермолова: его мать Мария Денисовна Давыдова в
первом браке была за Каховским. К смоленским помещикам
относится также декабрист Повало-Швепковский: мать декабри-
ста Каховского была из рода Повало-Швейковских. Каховские
владели имением в Ельнинском уезде, «обще» с совладельцем —
одним из Рачинских. Имение отца декабриста, Григория Але-
ксеевича Каховского, село Преображенское, находилось в Смо-
ленском уезде. Вообще в Смоленской губернии — огромное
родовое гнездо Каховских. Грибоедов был коротко знаком
также с Николаем Александровичем Каховским, родственником
А. П. Ермолова, офицером Кавказского корпуса 105.
Приятель Грибоедова А. А. Жандр сообщил Д. А. Смирнову
о дружбе Грибоедова с декабристом Сергеем Муравьевым-
Апостолом, начавшейся будто бы с детства. Родившийся в
1795 г. С. А. Муравьев-Апостол был, правда, ровесником Гри-
боедова, но детство свое провел в Гамбурге, где его отец был рус-
ским дипломатическим представителем (министром-резидентом),
а затем в Париже, где вместе с братом Матвеем учился в пансионе
Hix’a. Оба брата вернулись в Россию в 1809 году и жили в Пе-
тербурге, где поступили вскоре в Корпус инженеров путей
сообщения. По возвращении из-за границы оба они после
смерти матери (умершей в марте 1810 г.) жили некоторое время
в Москве, часто посещали здесь родственный дом основателя
училища колонновожатых Н.П. Муравьева, где бывал и Никита
Муравьев, учившийся вместе с Грибоедовым в Московском уни-
верситете. Допустить знакомство Грибоедова через Никиту
Муравьева в это время с братьями Муравьевыми-Апостолами,
конечно, можно, но определить это знакомство употребленными
в записи Д. А. Смирнова словами «сыздетства жили душа в
душу» никак нельзя. Вскоре братья Муравьевы-Апостолы уеха-
ли учиться в Петербург, в Корпус инженеров путей сообщения,
и пути их с Грибоедовым на время разошлись. Имеется показа-
ние Сергея Муравьева-Апостола на следствии о том, что он
познакомился с Грибоедовым только в 1825 г.,— таким обра-
зом, в свидетельство А. А. Жандра, записанное Д. А. Смирно-
вым, надо ввести значительные ограничения106.
2
Годы ученья Грибоедова в Московском университетском
благородном пансионе107, а главное — в Московском универ-
ситете, отмечены многими знакомствами и дружескими связями
74
с будущими декабристами. Именно в эти молодые годы сложились
у него некоторые прочные привязанности, которым он оставался
верен до конца жизни. Грибоедов поступил в Московский бла-
городный пансион в 1802 или в 1803 г. 30 января 1806 г., по
данным сенатского архива, он перешел в университет, закончив
свое ученье в нем в 1812 г. Следовательно, почти десятилетний
период детской и юношеской жизни писателя связывает его
с пансионом и университетом. За этот период он мог познако-
миться со многими декабристами, проходившими курс своего
ученья в те же годы и в тех же стенах.
В университетском пансионе и в Московском университете
воспитывались в годы ученья Грибоедова многие будущие де-
кабристы п их ближайшие друзья. Воспитывался в эти годы
в пансионе сверстник Грибоедова Иван Григорьевич Бурцов,
участник ранних декабристских обществ — Союза Спасения и
Союза Благоденствия, а также еще более ранней Священной
артели (1814), которую можно назвать колыбелью Союза Спа'
сепия; известны дружеские отношения Бурцова с Якушкиным.
В пансионе воспитывался в 1810—1812 гг. активный член Юж-
ного общества Фед. Фед. Вадковский. Короткое время там же
учился будущий лицеист, приятель А. С. Пушкина, декабрист
Вл. Дм. Вольховский, будущий член Священной артели, Союза
Спасения, Союза Благоденствия и Северного общества декабри-
стов, по возрасту бывший года на три моложе Грибоедова;
в 1811 г. Вольховского, как отличного ученика, перевели в Цар-
скосельский лицей. Слушал лекции в Московском университете
декабрист Н. А. Загорецкпй, на год старше Грибоедова по воз-
расту. Вероятно, именно в пансионе познакомился Грибоедов
со своим будущим близким приятелем П. П. Кавериным, одного
с ним возраста: Каверин учился с 1808 г. в пансионе, а с января
по ноябрь 1809 г.— в Московском университете. Каверины,
как и Каховские, были из смоленских дворян, а смоленские
дворяне всегда тяготели к Москве, и обучение здесь детей было их
традицией.В этом же пансионе воспитывался будущий декабрист
Петр Григорьевич Каховский, по возрасту года на два моложе
Грибоедова (род. в 1797 г.). Тут же учился (до 1813 г.) один
из будущих друзей Пестеля, выдающийся и серьезнейший член
Южного общества — Николай Александрович Крюков. Почти
что сверстник Грибоедова — Артамон Захарович Муравьев,
член Южного общества, по словам декабриста Бестужева-Рю-
мина,— «приятель Грибоедова». Артамон Муравьев с 1809 г.
учился в Московском университете, дружил с Никитою Муравь-
евым и жил у профессора Рейнгарда, инспектора Московского
университета, вхожего в дом Лыкошиных. Декабрист Мих. Ник.
Муравьев (позже — ярый реакционер) кончил Московский уни-
верситет в 1811 г. Ровесник Грибоедова, Никита Муравьев,
75
будущий автор конституционного проекта, также получил об*
разование в Московском университете, где слушал лекции до
1812 г.; дальнейшее ученье было прервано войной. Причастные
к декабристам В. А. Перовский и его брат Л. А. Перовский
(побочные дети свойственника Грибоедовых, графа Ал. Кир.
Разумовского), будущие члены Военного общества декабристов
и хорошие знакомые Катенина, оба учились в Московском уни-
верситетском пансионе; «в студенты» оба были приняты в 1808 г.,
а «кандидатами наук» стали в 1810 г. Декабрист Николай Серге-
евич Бобрищев-Пушкин, как сам он пишет, был «в 1811-м году
отдан в Московский университетский благородный пансион,
где пробыл год, по прошествии которого по причине нашествия
неприятеля взят был опять домой», где учился до 1814 г. Декаб-
рист И. Ю. Поливанов с 1808 г. также учился в пансионе (как
и ряд его родственников), но пробыл там короткое время.
«Первый декабрист», Владимир Федосеевич Раевский, ровесник
Грибоедова, также учился в пансионе, откуда около 1811 г.
вышел в Дворянский полк. («Воспитывался в Москве, в универ-
ситетском благородном пансионе, из оного вышел в 1811 и опре-
делился в Дворянский полк»,— показывает декабрист на след-
ствии.) По собственному свидетельству, Владимир Раевский
учился в этом «первом в России учебном заведении» восемь лет,
то есть поступил в него примерно в одно время с Грибоедовым,
около 1803 г. Будущий член Союза Благоденствия Алексей
Васильевич Семенов в 1810 и 1811 гг. воспитывался в Москов-
ском университетском пансионе. Член Союза Благоденствия,
писатель Петр Николаевич Семенов, старше Грибоедова года
на два-три, воспитывался в Московском университетском бла-
городном пансионе и кончил его, видимо, в 1807 г., на два года
позже Грибоедова; «душа общества», приветливый и открытый,
он был всеобщим любимцем. Великолепный имитатор и острый
пародист, прекрасно владеющий стихом, он, надо думать, уже
в студенческие годы был известен в своей среде как автор па-
родий. Творческие интересы этого писателя в какой-то мере
скрестились с творческими замыслами юного Грибоедова:
Грибоедов, будучи студентом, написал пародию на трагедию
В. А. Озерова «Дмитрий Донской» под названием «Дмитрий
Дрянской», и П. Н. Семенов написал пародию на ту же трагедию
под названием «Митюха Валдайский» (1810). Надо упомянуть
и о Степане Михайловиче Семенове, будущем секретаре Корен-
ной управы Союза Благоденствия, из разночинцев (орловский
семинарист), который поступил в Московский университет
в 1810 г. «своекоштным студентом» и кончил в 1814 г., то есть
два полных учебных года (1810/11—1811/12) учился одновре-
менно с Грибоедовым. Знавший Семенова Д. Н. Свербеев относит
его к «славе и красе студенчества»; эта группа выдающихся сту-
76
дентов отличалась «если не изящностью форм и облачения, то
духом премудрости и разума и глубиною познаний». С. М. Семе-
нов и среди этих «студентов-мудрецов» стоял «на первом месте».
Крупнейший идеолог декабризма, Николай Иванович Турге-
нев, член Союза Благоденствия, а затем Северного общества,
хотя был на шесть лет старше Грибоедова, но учился одновре-
менно с ним. Он поступил в Московский университетский пан-
сион в 1798 г., а кончил его в 1806 г. (годом позже Грибоедова);
1806—1808 гг. Ник. Тургенев учился, опять-таки одновременно
с Грибоедовым, в Московском университете, а в 1808 г. уехал
доучиваться за границу, в Гёттинген. Один из виднейших декаб-
ристов, С. П. Трубецкой, также посещал Московский универ-
ситет одновременно с Грибоедовым. Он свидетельствует: «На
семнадцатом году моего возраста отец повез меня в Москву,
где я ходил слушать некоторые лекции в университет, и при-
ходил на дом к нам учитель математики и фортификации».
Семнадцатый год декабристу Трубецкому пошел в 1807 г.
(если отправляться от его собственных показаний о возрасте),—
это как раз год, когда Грибоедов учился в Московском универ-
ситете. Очень возможно, что именно к этой дате и восходит зна-
комство Грибоедова с С. Трубецким,— это тем более вероятно,
что хорошо знакомая Грибоедовым московская семья Кологри-
вовых — в родстве с Трубецкими (Прасковья Юрьевна Кологри-
вова, прототип Татьяны Юрьевны в «Горе от ума»,— урожден-
ная Трубецкая).
Близкий к декабристам П. Я. Чаадаев, позже член декаб-
ристской организации, почти ровесник Грибоедова, учился
вместе со своим братом Михаилом с 1808 до 1811 г. в Мо-
сковском университете. В университетском пансионе вос-
питывался член Южного общества декабрист А. Черкасов. При-
ятель Грибоедова декабрист А. И. Якубович, старше его года
на два, также получил образование в Московском университет-
ском благородном пансионе. Добавим к этому списку уже упо-
мянутого ранее знакомца Грибоедова Ив. Дм. Якушкина, кото-
рого поместили в Московский университет несколько позже
Грибоедова — в 1808 г. В университетском пансионе и универ-
ситете учился одновременно с Грибоедовым кн. Иван Дм.
Щербатов, двоюродныйбратидругЧаадаевых, понесший впослед-
ствии тяжелую кару за сочувствие восстанию Семеновского пол-
ка; в архиве Щербатова сохранилось письмо Грибоедова; Щерба-
тов — ближайший друг И. Д. Якушкина; он пишет о нем:
«Знаком я с ним (Якушкиным) коротко с 1808 или 1809 года»,
очевидно, с начала ученья в университете. Братья Чаадаевы
воспитывались, как известно, в доме Щербатовых. Исследова-
тель П. Я. Чаадаева Д. И. Шаховской полагает, что в дом
Щербатовых Якушкина ввел именно Грибоедов. Чаадаева
77
с Якушкиным связывала с университетских лет «несокрушимая
дружба». Грибоедова и Щербатова сближает на студенческой
скамье и общий интерес к философским предметам: профессор
Буле, высоко ценивший студентов Грибоедова и П. Чаадаева,
общавшийся с ними и вне университета, дал высокий отзыв и
о студенте Щербатове,— отзыв этот сохранился в архиве Щер-
батовых. Якушкин также с большим увлечением читал работы
Буле и серьезно интересовался философией. Примерно в 1811 г.
Буле подарил Грибоедову, которому было тогда около 16 лет,
книгу Дежерандо «Histoire сошрагёе des systemes de philo-
sophic»,— указание на ранние философские интересы будущего
автора «Горя от ума» 108.
К этому списку надо добавить некоторые имена близких дру-
зей и хороших знакомых декабристов, вращавшихся долгое вре-
мя в том же идейном кругу. Учились в университетском благо-
родном пансионе такие близкие декабристам люди, как братья
Александр и Николай Раевские, сыновья героя 1812 г. Имя
Александра Раевского, написанное золотыми буквами, значи-
лось в пансионе на почетной доске, он получил награду при вы-
пуске. Дружеские связи с Николаем Раевским у Грибоедова
сложились позже — в Петербурге и на Кавказе. «Завтра еду на
железистые воды... Оттуда поднимусь на Сальварти пожить у
Раевского»,— пишет он о Николае Раевском (младшем) Пра-
сковье Николаевне Ахвердовой в июле 1827 г. Но первое их
знакомство могло восходить и ко времени ученья. Добавим к
группе друзей будущих декабристов имя выдающегося юноши—
Бориса Тургенева, двоюродного брата декабриста Николая
Тургенева. В своем письме из Тифлиса от 27 января 1819 г.
Грибоедов посылает поклон «Тургеневу Борису». В списках
воспитанников благородного пансиона значится и фамилия Бе-
гичевых, возможно, кого-либо из родственников будущего друга
Грибоедова — Степана Никитича, который был на пять лет
старше Грибоедова и сам обучался в Петербурге, в Пажеском
корпусе. Тут же встречается фамилия родственников Бегиче-
вых — Кологривовых 109.
Мы перечислили 25 имен будущих декабристов, и по мель
шей мере 6 имен близких декабристам людей. Все эти лица
учились в пансионе и университете одновременно с Грибоедо-
вым. Такого богатства не знает даже биография молодого Пуш-
кина. Эти имена могут характеризовать тот юношеский круг,
ту среду молодежи, в которой воспитывался будущий автор
«Горя от ума». Одних из упомянутых лиц Грибоедов, повиди-
мому, знал очень близко (Якушкин, Чаадаевы, Артамон и Ни-
кита Муравьевы, Каверин, Якубович, Щербатов), других —
менее, некоторых, может быть, знал очень мало или не знал
совсем. Правда, если мы вспомним, что в 1811 г. в Московском
78
университете было всего 215 студентов, то довольно трудно
предположить, что в такой, собственно, очень немногочислен-
ной среде можно кого-то не знать совсем; в университетском
пансионе число воспитанников было также сравнительно неве-
лико110. Учтем и различие возрастов: 4—5 лет разницы в воз-
расте очень заметны во время учебных лет,— некоторые из бу-
дущих декабристов, учившихся в пансионе или в университете,
были еще детьми (Н. Раевский, Н. Крюков и др.) в то время,
когда могли встречаться с Грибоедовым-студентом. В случаях
значительной разницы возрастов для нас не столько важен са-
мый факт дружбы или знакомства, как наличие определенной
преемственности настроений молодежи; этих самых юных
пансионеров и студентов все же надо учесть для изучения
юношеской среды в ее целом.
Вопрос о преемственности настроений в данной среде не мо-
жет не интересовать нас. Поэтому существенно, что декабристы
учились в университете и его пансионе и раньше и позже уче-
ния Грибоедова. Укажем на декабриста Михаила Фонвизина,
который, будучи старше Грибоедова лет на семь, закончил
свое ученье в 1803 г., когда Грибоедов только вступил в универ-
ситетский пансион. Декабрист Юшневский, как сам пишет,
вышел из Московского университета «по воле родителей во вто-
рой половине 1801 года и того года, помнится, 25 ноября,
определился в канцелярию подольского губернатора для по-
знания дел и для переписки на иностранных языках». Декабрист
Иван Семенович Повало-Швейковский, из семьи смоленских
помещиков, также воспитывался в университетском пансионе
(в службу вступил в 1801 г.). Многие декабристы, начав ученье
одновременно с Грибоедовым, закончили его позже, уже после
войны 1812 г.,— к ним относятся уже упомянутые декабристы
Степан Семенов и Николай Бобрищев-Пушкин, а также П. Му-
ханов. Целая вереница декабристов, по возрасту моложе Гри-
боедова, воспитывалась позже него в тех же стенах: декабрист
Иван Александрович Анненков «слушал лекции в Московском
университете»; декабрист Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин
«в 1815 году отдан был родителями в Московский университет-
ский пансион, в котором и обучался два года с половиною».
В 1817—1819 гг. лекции Московского университета посещал
декабрист Басаргин, в 1815—1818 гг.— декабрист С. П. Бого-
родицкий, в 1816 г.— декабрист С. Н. Кашкин. С 1815 по
1822 г. в университете учился декабрист С. Е. Раич, в 1817 г.
слушал лекции Московского университета («курс дипломатиче-
ских наук» у проф. Шлецера) декабрист Ф. П. Шаховской. Де-
кабрист Сергей Кривцов года полтора обучался в университет-
ском пансионе и был увезен оттуда за границу для продолжения
обучения в 1817 г., в 15-летнем возрасте. К младшему поколению
79
декабристов относится также и М. П. Бестужев-Рюмин,
учившийся «у профессора Мерзлякова, Цветаева, Чумакова
и Каменецкого», как сам показывает на следствии. Московский
университет можно с полным правом назвать питомником декаб-
ристов. Тут вполне могла сложиться определенная идейная
традиция 1П.
Необходимо отметить теснейшую связь между университе-
том и пансионом. Воспитанники пансиона и «полупансионеры»
на старшем отделении посещают университетские лекции и в
учебном отношении ничем не отличаются от студентов. Нередко
такой студент продолжает называть себя воспитанником пан-
сиона. Для пансионеров выражение «произведен в студенты»,
собственно, означало, что переведенный на старшее отделение
пансиона воспитанник, оставаясь в подчинении пансионскому
начальству, иногда пользуясь пансионом и как общежитием,
начинал слушать назначенные ему университетские лекции. Пан-
сион находился очень близко от университета, на Тверской,
в приходе Успенья на Овражках, а его главные ворота выхо-
дили в Газетный переулок. Университетская типография н
университетская книжная лавка находились в здании универ-
ситетского пансиона и выведены оттуда лишь в 1811 г. Общение
пансионеров и студентов было непрерывным: в зале благород-
ного пансиона происходили литературные собрания универси-
тета (тут читали стихи В. А. Жуковский, А. Ф. Мерзляков,
В. Л. Пушкин). В театральных представлениях воспитанников
обычно соединялись пансионеры и студенты. Для пансиона и
университета характерна большая возрастная пестрота: Гри-
боедов закончил пансион и поступил в университет 11 лет, а Ни-
колай Тургенев — 17 лет; С. П. Жихарев поступил в пансион
на 18-м году, И. Дмитриев вспоминает даже о 20-летних воспитан-
никах благородного панспона. Поэтому, отправляясь только от
возраста, нельзя судить о том, где именно числились воспитан-
ники — в пансионе или в университете. Пансионеры и студенты
разного возраста зачастую посещали одни и те же лекции 112.
В студенческой среде времени Грибоедова легко выделить
группу имен, особенно ему близких. Вероятно, это Ив. Д. Якуш-
кип, П. Я. и М. Я. Чаадаевы, Ив. Д. Щербатов, П. П. Каве-
рин, Никита и Артамон Муравьевы, А. И. Якубович. Близость,
проявляющаяся по отношению к Никите Муравьеву и к Каве-
рину в переписке 1817 г., просто не имела бы времени возник-
нуть и так крепко сложиться в Петербурге,— по тону упоми-
наний в письмах чувствуется оттенок давних отношений. С Арта-
моном Муравьевым, который после заграничных походов остался
на некоторое время в русском оккупационном корпусе во Фран-
ции, Грибоедов просто не успел бы установить приятельские
отношения в петербургский период,— настолько мал тот срок,
80
когда оба приятеля могли видеться после возвращения Арта-
мона из-за границы; очевидно, дружеские связи с ним — более
ранние, восходящие к студенческому московскому периоду.
О Якушкине уже говорилось выше. Близость со школьных лет
с Якубовичем общеизвестна и никогда не вызывала сомнений
в литературе о Грибоедове. Особо интересен вопрос о П. Я. Чаа-
даеве, этом выдающемся московском студенте.
Чаадаев сблизился с Грибоедовым именно в университетские
годы. Прекрасно осведомленный биограф Чаадаева М. И. Жи-
харев говорит о «приязни и самой тесной короткости, которая
установилась между Грибоедовым и Чаадаевым со студенческих
лет». Дружба между ними была столь глубокой и прочной, что
«почиталась священной» и в семье Грибоедова. Через 30 лет
после смерти Грибоедова его жена Нина Александровна (урожд.
Чавчавадзе), приехав в Москву, «поспешила навестить» Чаадае-
ва. Грибоедов подробно рассказывал своей молоденькой жене
о всех своих друзьях и своем к ним отношении: «Наконец, после
тревожного дня вечером уединяюсь в свой гарем,— пишет он
в одном из писем: — там у меня и сестра и жена и дочь, все
в одном милом личике; рассказываю, натверживаю ей о
тех, кого она еще не знает и должна со временем страстно
полюбить...»
Видно, что-то особое рассказал Грибоедов о Чаадаеве своей
Нине, если она через 30 лет после смерти мужа, приехав
в Москву, сейчас же поехала — «поспешила» — навестить Петра
Яковлевича Чаадаева «в память связи с мужем». Мать и сестра
Грибоедова также чтили воспоминание о дружбе Грибоедова и
Чаадаева. Дружба эта, конечно, втягивала Грибоедова и в об-
ширный круг чаадаевских знакомств. По меткому выражению
М. Жихарева, Чаадаев имел свойство «магнетического притя-
жения людей». Широкие умственные запросы юноши Чаадаева,
соответствовали интересам молодого Грибоедова, — им было о чем
поговорить. Вероятно, друзья обменивались и мнениями о
Прочитанных книгах, и самими книгами. Вспомним, что Чаадаев
«только что вышедши из детского возраста», уже начал соби-
рать книги и сделался известен всем московским букинистам,
вошел даже в сношения со знаменитым «Дидотом» (Didot) в
Париже — представителем старинной и известной семьи фран-
цузских печатников и книгопродавцев. Библиотека Чаадаева
уже тогда пользовалась известностью, на нее указывает Сопи-
Ков в первом томе своего «Опыта российской библиографии»,
Изданном в 1813 г. Несомненно, что молодые Петр и Михаил
Чаадаевы могли быть для Грибоедова и источником получения
Запретной литературы; так, известно, что у студентов братьев
Чаадаевых была на руках запрещенная немецкая реляция об
Аспернском сражении, резко враждебная Наполеону 113.
6 м. В. Нечкина
81
Но стоит ли заниматься изучением той среды, в которой жил
и воспитывался юноша Грибоедов? В рассматриваемое время
будущие декабристы были юношами или почти детьми. Они
тогда еще и не помышляли о выступлении против строя, самого
движения декабристов тогда еще не было. Общепринято начи-
нать изучение истоков декабризма со времени заграничных по-
ходов; самое возникновение первого декабристского общества
относится к 1816 г.
Однако ближайшее изучение показывает, что имеются все
основания заняться товарищеской средой студента Грибоедова.
Идейные истоки тайного общества относятся к более ран-
нему времени, чем принято думать. Вопрос об идейной атмо-
сфере, в которой жило московское студенчество до 1812 г.,
представляет, оказывается, большой интерес и многое пояс-
няет в истоках декабризма, и в формировании мировоззрения
автора «Горя от ума».
3
Высоко одаренный, юноша Грибоедов учился серьезно и
«страстно». В пансионе даже в младшем возрасте он получал
награды. В университете он не удовлетворился одним факуль-
тетом. Поступив в университет 30 января 1806 г. на «словесное
отделение» философского факультета и получив 3 июня 1808 г.
степень кандидата словесных наук, Грибоедов продолжал
ученье на юридическом факультете. 15 июня 1810 г. он получил
степень кандидата прав, но опять не оставил ученья, а занялся
изучением наук математических и естественных, причем был
признан подготовленным к докторскому испытанию. «Вольно-
слушателем» Грибоедов никогда не был,— он был действитель-
ным студентом 114.
В начале царствования Александра I была проведена рефор-
ма университетов (1804), которая ввела новый университет-
ский устав с известными правами самоуправления и узаконила
в университете новые формы учебной и научной жизни —
ученые заседания, диспуты, публичные лекции. Новый устав
считал желательным, чтобы профессоры некоторых наук, особ-
ливо словесных, философских и юридических, учредили бе-
седы со студентами, в которых, предлагая им на изустное
изъяснение предметы, исправляли бы суждения их и самый
образ выражения. В это же время около Московского универ-
ситета возникают ученые общества. Так, в мае 1804 г. учреж-
дено Общество истории и древностей российских при Москов-
ском университете, в сентябре того же 1804 г.— Общество испы-
тателей природы, с 1805 г. начало действовать при университете
Физико-медицинское общество, в 1810 г. открылось Математи-
ка
веское общество, основанное студентом Михаилом Муравье-
вым, в 1811 г. начало действовать Общество любителей рос-
сийской словесности. Все это — годы ученья Грибоедова.
Собрания ученых обществ университета — своего рода новинка
того времени — посещались и студентами. Ник. Тургенев запи-
сывает в своем дневнике под 8 сентября 1807 г.: «Нынче был я
в Университете, в годовом собрании общества испытателей при-
роды». Все это свидетельствовало о явном оживлении научной
мысли, которое отражалось и на студенчестве 116.
После введения нового устава в Московском университете
появилось пятнадцать новых профессоров. Среди молодых рус-
ских ученых, которые были преподавателями Грибоедова и его
товарищей, надо отметить Н. Ф. Кошанского (позже — учителя
Пушкина в Царскосельском лицее), Л. Цветаева, профессора
эстетики П. А. Сохацкого, историка Каченовского; профессора
российской поэзии и красноречия А. Ф. Мерзлякова, друга
В. А. Жуковского, и позже называли «красотой университета»,
он был поэтом и критиком, пробуждал в своих слушателях жи-
вой интерес к литературе. Профессор Баузе преподавал римское
право, историю и педагогику; Шлецер-сын был профессором
политической экономии и дипломатии11в.
Из иностранцев известное влияние на Грибоедова оказал
профессор Буле, у которого будущий автор «Горя от ума» не
только учился в университете, но и «брал частные уроки в фило-
софских и политических науках на дому». Шестнадцатилетнему
Грибоедову Буле подарил уже упомянутую выше серьезную
книгу Дежерандо о сравнительной истории философских си-
стем. «О времени пребывания своего в университете Грибоедов
сохранил во всю жизнь самые отрадные воспоминания»,—
пишет биограф Грибоедова Т. А. Сосновский, который пользо-
вался, кроме письменных источников, также «изустными рас-
сказами некоторых современников и коротких знакомых Гри-
боедова». Декабристы также постоянно вспоминают имена своих
московских профессоров; так, Якушкин вспоминает лекции
«российской словесности» Мерзлякова, «всемирной истории» —
Черепанова, «российской истории» — Каченовского, «эсте-
тики» — Сохацкого, лекции по «теории законов и прав знатней-
ших народов» — Цветаева, лекции по физике — у Страхова,
статистики — у Гейма и чистой математики — у Чумпалова,—
все это были также и профессоры Грибоедова. Декабрист Яку-
бович вспоминает лекции Мягкова и Перелогова, декабрист
Никита Муравьев — лекции Страхова, Панкевича, Рейнгарда.
Отрицательные отзывы об обучении в пансионе и университете
единичны (Вл. Раевский). П. Я. Чаадаев, друг Грибоедова,
ио свидетельству своего близкого приятеля М. И. Жиха-
рева, также вспоминал об университетской жизни «не без
6»
83
удовольствие» и всегда «с глубоким уважением и признатель-
ностью» говорил «о лекциях Мерзлякова, Буле и особенно
почитал память Баузе и Шлецера-сына».
Все исследователи, изучавшие жизнь Московского благо-
родного пансиона или университета (Н. Н. Сушков, П. Н. Саку-
лин и др.), занимались преимущественно учебными планами и
программами, учебниками и учебными пособиями и отдельными
профессорами и воспитателями. Но товарищеская среда, идей-
ные интересы молодежи, студенческие настроения — все то,
что далеко не совпадает с учебными планами и программами,
не привлекали почему-то внимания исследователей 117. Между
тем, этот неисследованный вопрос из истории русской культуры
и общественной жизни представляет особый интерес.
Отметим прежде всего, что и в пансионе и в университете
учебная жизнь выливалась в такие формы, которые допускали
самое широкое и разнообразное общение воспитанников: су-
ществовали литературные кружки, устраивались театральные
представления, постоянно производились инсценировки «су-
дебного действа», где роли судей, истцов, ответчиков и т. д.
распределялись между студентами. Из среды отличившихся вос-
питанников выбирали посредством голосования «директора за-
бав» и «секретаря для детских забав». Поощрялись коллектив-
ные игры, для чего на «особо гладком» дворе ученики упражня-
лись «в науке силоразвития (гимнастике)». Воспитанникам
заказывались стихи для актов на различные темы. Они выступали
с исполнением и музыкальных произведений. Инсценировались
«разговоры» на литературные темы. «Несколько воспитанников
будут вести разговор о российских писателях», торжественно
возвещалось на акте председателем; на сцену выходило несколь-
ко воспитанников и «разговаривали», проявляя довольно ши-
рокую осведомленность в текущей литературе, частью даже
ненапечатанной, ссылаясь на рукописные тетради произведений
новых авторов, предрекая будущность авторам начинающим.
У пансиона был свой военный лагерь (на Воробьевых горах
или в роще близ Всесвятского), где воспитанников обучали от-
ставные унтер-офицеры: ученики делились на взводы, роты,
батальоны, полки, у них были свои «штаб-» и «обер-офицеры»,
они держали караулы, распределялись на дежурства, совер-
шали обходы, как в заправской воинской части. Значительное
место в жизни пансиона и университета занимал школьный
театр, где пансионеры объединялись со студентами; театру
с большим увлечением отдавались Грибоедов, Николай Тургенев
и другие студенты. «Да, я помню те времена, когда я не спал
ночей, думая все о той блаженной минуте, когда я пойду в уни-
верситетский театр»,— писал Николай Тургенев в своем днев-
нике. В театре играл оркестр, составленный из воспитанников
84
пансиона и университета. Грибоедов принимал участие в теат-
ральных постановках и сам выступал на сцене 118. Существовало
собрание воспитанников университетского пансиона, осно-
ванное еще при В. А. Жуковском. «Законы собрания воспитан-
ников университетского благородного пансиона», принятые
9 февраля 1799 г., устанавливали частые заседания литератур-
ного общества — «однажды или, смотря по нужде, и дважды
в неделю». Любопытно, что согласно «Законам» заседания и
все, на них происходившее, были облечены глубокой тайной,—
в 1820-х гг. подобный параграф устава студенческого общества
был бы просто невозможен. Вот его текст: «...члены поставят
себе непременным законом вне заседаний хранить ненарушимое
молчание обо всем, что в них ни происходит, и отнюдь ни с кем
не говорить о том ни слова, кроме друг друга. Чрез то, во-пер-
вых, приучаются они к хранению тайны, что необходимо нужно
всякому человеку, а во-вторых, предохранят себя от многих
неприятных следствий, в противном случае по делам Собрания
произойти могущих». Издавался рукописный журнал. Сочи-
нялись комедии, писались эпиграммы — все это ходило по ру-
кам. В написании эпиграмм отличался Грибоедов, который,
как вспоминает В. И. Лыкошин, еще «в ребячестве» «отличался
юмористическим складом ума». Пародия Грибоедова «Дмитрий
Дрянской» была написана на тему университетской жизни —
по случаю стычки русских профессоров с немцами по поводу
аудитории. Вероятно, пародия Грибоедова читалась вслух,
ходила по рукам. Дисциплина не ставила строгих рамок для
общения между собою юношей: по общему свидетельству, вос-
питанников не стесняли, каждый мог посещать лекции, какие
хотел, не был поставлен в строгие рамки обязательных занятий.
Некоторые исследователи находят даже, что дисциплины не было
«никакой», а сам учащийся — Николай Тургенев — приходит
к выводу, что «в пансионе ни к чему принудить не можно».
Он вспоминает и о том, как, забравшись «на Парнас» (верхний
ярус скамеек), он свободно болтал с товарищами о своих делах,
отговариваясь от письменных работ то тем, что бумаги нет, то
тем, что рука болит. «То-то жизнь была славная!» — воскли-
цает Н. Тургенев. По воспоминаниям студента С. Жихарева —
страстного театрала — мы можем судить, насколько мало стес-
няла его чуть ли не ежедневные посещения театра пансионская
«дисциплин а »119.
Присутствовали в пансионе и в университете не менее шести
часов в день. Вл. Лыкошин вспоминает: «Обыкновенно собира-
лись мы на лекции в 8 часов утра и оканчивали в 12, чтоб
После обеда опять слушать от 3 до 5 часов». Ф. Булгарин рас-
сказывает нам о глубокой и сердечной дружбе, существовав-
шей между Грибоедовым и одним воспитанником пансиона,
85
позже пошедшим на войну 1812 г. именно под влиянием Грибо-
едова. Нельзя представить себе, чтобы подобная дружба могла
возникнуть и развиться без долгих душевных бесед наедине.
В этих условиях в университетском пансионе и университете
легко создавалась атмосфера общения, обмена мыслями.
Грибоедов был общительным, живым и сердечным юношей,
при всей его своеобразной «сосредоточенности характера».
В упомянутом выше рассказе Ф. В. Булгарин, вспоминая о
встрече с одним молодым офицером, который сдружился с Гри-
боедовым, учась в Московском благородном пансионе, расска-
зывает, как, получая во время своей болезни письма от Грибо-
едова, юноша «плакал от радости». «Я удивлялся этой необыкно-
венной привязанности»,— замечает Булгарин. Позже, говоря
о Михаиле и Петре Чаадаевых и кн Иване Щербатове, приятель
Грибоедова Вл. Лыкошин тепло называет их «нашими универ-
ситетскими товарищами»120.
4
Если познакомиться с официальными материалами о жизни
университетского пансиона, в том числе и благонамеренными
писаниями Н. Сушкова, получается чрезвычайно «благополуч-
ная» с точки зрения властей предержащих картина питомника
верных государевых слуг и благонамеренных чиновников. Пан-
сион — это-де «рассадник служителей отечества», созданный
«любовью матушки-царицы к просвещению». Рассадник имеет
целью «утвердить» в сердцах воспитанников «священные истины
закона божия и нравственности», внушить им «пламенную лю-
бовь к государю и отечеству». Разумеется, эти тенденции были.
Однако глубоко ошибается тот исследователь, который механи-
чески распространит их на характеристику реальной атмосферы
юношеского идейного общения, складывавшейся в пансионе и
университете. Изучая эту идейную атмосферу юношеской жиз-
ни, мы встретим здесь и Вольтера, и Монтескье, и «оледепяю-
щий деизм» — религиозное «безверие», и толки о темных сто-
ронах русской жизни, и мечту о воплощении в жизни «Contrat
social» Руссо, и зародыши первых — полудетских — политиче-
ских организаций наряду с горячими диспутами о том, что не
самодержавное, а именно республиканское правление есть
паи лучшее.
Отметим, прежде всего, отчетливо звучащую ноту протеста
против начальства, родительского авторитета, официальной на-
уки. После дружеской вечеринки, нарушившей университетскую
дисциплину, Ник. Тургенева вызвали к начальству для соот-
ветствующих внушений. Но он на вызов не явился: «Мне пока-
залось низким идти к сим господам, и я почел за нужное уехать
86
домой». Тихий Вл. Лыкошин — и тот испытал рост внутрен-
него протеста против родительского авторитета и вообще против
требования беспрекословно соглашаться с мнением «старших».
Он рассказывает в своих «Записках», как всегда получал стро-
гие выговоры от матери «за спор с учителем сестры», когда, как
ему казалось, учитель «делал ошибочные суждения о предметах
истории или политической экономии». «Я считаю большим про-
махом в тогдашнем воспитании ту зависимость, в которую нас
ставили, (требуя) беспрекословно соглашаться с мнением стар-
ших: во-первых, это отклоняло всякую возможность иметь соб-
ственное мнение и потом лишало средства навыкнуть правильно,
отчетливо объясняться в серьезных прениях; но хуже всего —
это внутренне раздражало нас, когда мы чувствовали, что наши
суждения правильны и не опровергнуты дельно...». Студенты
Московского пансиона имели, как видим, уже какое-то «свое
мнение» о вопросах истории и политической экономии, отличное
от общепринятого. Поза самостоятельности, спора, отстаивания
своего мнения в столкновении со старшим поколением уже была
в то время характерной чертой облика московского пансионера
и студента. «За обедом много рассуждали о театре и театральном
искусстве. Ораторствовал Плавильщиков. В качестве действи-
тельного студента позволял я себе некоторые возражения»,—
пишет С. Жихарев (1805) Х21. Сам Грибоедов в одной из эпиграмм
оттеняет эту особую позицию тогдашнего студенчества, уже
намечавшуюся в годы его ученья:
Шалите рифмами, нанизывайте стопы,
Уж так и быть,— но вы ругаться удальцы,
Студенческая кровь, казенные бойцы... 122.
И. Д. Якушкин к 14-летнему возрасту, то есть к 1810 г.,
koi да он был студентом Московского университета, по его соб-
ственному выражению, «порядочно эмансипировался в семье».
Студент Московского университета П. Я. Чаадаев отличался в
юности особой самостоятельностью поведения и имел постоян-
ные столкновения с дядей — кн. Щербатовым, причем «почти
всегда брал верх над важным, строгим опекуном»123.
Вдумываясь в скупые данные юношеской биографии Грибо-
едова, можно с большой уверенностью сказать, что его также тяго-
тила семейная среда. Властная крепостница — мать и позже вме-
шивалась в личную жизнь взрослого и самостоятельного сына.
Можно себе представить, насколько властно вторгалась она
в жизнь ребенка и юноши Грибоедова. «Зависимость от семьи»
И позже тяжело воспринималась Грибоедовым, который при-
ходил к выводу, что «истинный художник должен быть челове-
ком безродным». Друзья позже вспоминали, к каким приемам
Прибегал молодой Грибоедов, чтобы уклониться от требований
своего дядюшки Алексея Федоровича, некоторые черты облика
которого были использованы при создании образа Фамусова.
«Как только Грибоедов замечал, что дядя въехал к ним на двор,
разумеется, затем, чтоб вести его на поклонение к какому-
нибудь князь-Петр Ильичу, он раздевался и ложился в постель.
«Поедем»,— приставал Алексей Федорович. «Не могу, дядюшка,
то болит, другое болит, ночь не спал»,— хитрил молодой чело-
век. В общеизвестном тексте «Характер моего дяди» (повиди-
мому, неконченном, оборванном на полуфразе) мы читаем:
«Вот характер, который почти исчез в наше время, но двадцать
лет назад был господствующим,— характер моего дяди. Исто-
рику предоставляется объяснить, отчего в тогдашнем поколе-
нии развита была повсюду какая-то смесь пороков и любез-
ности; извне рыцарство в нравах, а в сердцах отсутствие вся-
кого чувства. Тогда уже многие дуэлировались, но всякий
пылал непреодолимою страстью обманывать женщин в любви,
мужчин в карты или иначе; по службе начальник уловлял под-
чиненного в разные подлости обещаниями, которых не мог
исполнить, покровительством, не основанным ни на какой исти-
не, но зато как и платили их светлости мелкие чиновники, вер-
ные рабы — спутники до первого затмения! Объяснимся круг-
лее: у всякого была в душе бесчестность и лживость на языке.
Кажется, нынче этого нет, а может быть, и есть, но дядя мой при-
надлежал к той эпохе. Он, как лев, дрался с турками при Суво-
рове, потом пресмыкался в передних всех случайных людей в
Петербурге, в отставке жил сплетнями. Образец его нравоуче-
ний: я, брат!»124 Эти строки, несомненно, отражают юношеские
переживания Грибоедова и протест против окружающей среды.
Многочисленные реплики «Горя от ума» должны быть возведены
к этому — еще юношескому — протесту («Учились бы на
старших глядя...» и многие другие).
Но как бы в противовес семейному гнету судьба послала
Грибоедову не вполне обычного гувернера — друга, который
сыграл, повидимому, немалую роль в его воспитании. Богдан
Иванович Ион, саксонский уроженец, родился в 1784 г., то
есть был всего на одиннадцать лет старше Грибоедова. Попал
он в гувернеры к Грибоедовым случайно, как пишет А. Веселов-
ский, располагавший неопубликованными материалами о Гри-
боедове, собранными Д. А. Смирновым. Известно, что Ион слу-
шал лекции в Гёттингенском университете, но оказался в Рос-
сии, не закончив высшего образования,— позже докторский
диплом Ион получил уже в России. Очевидно, что-то помешало
закончить ему высшее образование за границей. Не был ли он
выплеснут в Россию волной студенческой политической эми-
грации после наполеоновских побед в Пруссии в 1806 г. и Тиль-
зитского мира (1807)? Так пли иначе, педантического ученого
88
немца Петрозилиуса, позже — ученого библиографа и первого
составителя каталога московской университетской библиотеки,
сменил в доме Грибоедовых новый гувернер — молодой, не
кончивший курса гёттингенский студент.
У нас нет никаких источников, свидетельствующих об общем
облике молодого Иона и о его педагогических приемах в отноше-
нии к Грибоедову. В силу этой бедности данных приобретает
особый интерес более поздний материал о том же Ионе и другом
его воспитаннике, допускающий ряд существенных аналогий.
Воспитав Грибоедова, Ион через некоторое время стал воспи-
тателем в близкой Грибоедову семье Кологривовых, очевидно,
по рекомендации самого Грибоедова. Заботам Иона был поручен
юный Михаил Кологривов, своеобразно прославившийся в исто-
рии русской общественности. Молодой человек, крепко сдру-
жившийся с Ионом, вырос вольнодумцем и настолько ярко про-
являл свои настроения, что его опекун Д. Н. Бегичев поспешил
после восстания декабристов услать его вместе с Ионом за гра-
ницу, подальше от бдительных взоров III отделения. За гра-
ницей Михаил Кологривов принял активное участие во фран-
цузской революции 1830 г.: «Я враг самовластия и насилия и
готов жертвовать жизнью и пролить последнюю каплю крови
за свободу. Последняя революция еще более утвердила меня
в моих мнениях, в моей ненависти к тиранам»,— пишет Михаил
Кологривов матери. Участник баррикадных боев, многократно
подвергавший свою жизнь опасности, он входит затем в отряды,
сформированные генералом Мина для возвращения Испании
свободы «силой оружия». Реакция, сломившая движение в це-
лом, разбившая испанские освободительные отряды, сломила
и юношу,— ему пришлось вернуться в Россию и, повидимому,
тянуть солдатскую лямку в качестве разжалованного (точная
судьба его неизвестна). Но особый интерес представляет для
нас то, что юный участник баррикадных боев и ненавистник
тиранов находится в самых дружеских отношениях со своим
воспитателем, именуя его своим «лучшим» и «истинным» «дру-
гом до гроба». Сенатор В. С. Трубецкой, рассматривавший дело
Михаила Кологривова, пришел к выводу: «Надзор и воспитание
его [Михаила Кологривова] поручены такому гувернеру, коего
правила и образ мыслей по сходству их с образом мыслей его
воспитанника весьма подозрительны, ибо если бы они были
иные, то не естественно, чтобы он мог приобрести себе столь
искреннее расположение и привязанность вольнодумца Кологри-
вова». Воспитатель явно не помешал развитию вольнодумства
в воспитаннике,— и уже это является чрезвычайно важным
выводом для изучения Грибоедова. Богдан Иванович Ион дер-
жал себя с воспитанниками как друг,— он торжественно име-
нует юного Михаила Кологривова своим «другом» («надеюсь,
89
что друг мой возвратится в понедельник...», пишет он о нем род-
ным) и величает его «Михаилом Семеновичем».
Вероятно, этот же стиль дружеского равенства был усвоен
молодым Ионом и для его молодого друга — Александра Сергее-
вича. Дружеский стиль отношений усугублялся еще тем ори-
гинальным обстоятельством, что в 1810 г. Ион сам поступил в
Московский университет «своекоштным студентом». Иначе го-
воря, два полных учебных года из московского дома Грибоедо-
вых «под Новинским» ежедневно отправлялись в университет
два студента — Александр Сергеевич Грибоедов и Богдан Ива-
нович Ион. В 1810 г. первому было 15 лет, а второму всего 26.
Грибоедов на всю жизнь сохранил к Иону самые теплые
чувства 125.
Ал. Веселовский правильно замечает, что Грибоедов еще
во время университетского ученья стал на путь «эмансипации»
от идей окружавшей его старокрепостнической среды 126.
5
Центральной темой слагающегося юношеского мировоззре-
ния была, конечно, Россия. Любовь к родине — яркая, отли-
чительная черта всех интересов и всех идейных запросов этой
мыслящей передовой молодежи. По ее собственному определе-
нию, любовь эта была не простая, а «пламенная». «Имея от
роду 16 лет, когда поход 1812 года прекратил мое учение, я не
имел образа мыслей, кроме пламенной любви к отечеству»,—
показывал на следствии декабрист Никита Муравьев, студент
Московского университета. Такой же пламенный патриот сту-
дент Николай Тургенев разделял с другими молодыми това-
рищами любовь и интерес к русской истории. Еще до выхода в
свет «Истории государства российского» Карамзина Тургенев
уже цитирует в своем студенческом дневнике его исторические
работы (1806). Студенты самостоятельно читают «Вестник
Европы», находятся в курсе развития новой литературы.
Любопытно критическое отношение к журналам своего вре-
мени: «Вестник Европы» явно кажется скучным студенту Гри-
боедову, поскольку в его не дошедшей до нас комедии «Дмит-
рий Дрянской» Каченовский выходил читать свой журнал перед
сражающимися партиями русских и немецких профессоров —
и все засыпали.
Особенно захватывало молодежь наблюдение и изучение
русской действительности. Николай Тургенев мечтает о путе-
шествиях. Запланировав в дневнике путешествие по Западной
Европе и по Америке, он все же хочет отвести наибольшее время
для путешествия по России. «Как бы хотелось мне поездить по
белу свету, побывать в Азии, Африке, Америке и вместе с этим
90
в Европе, а более всего в Российском государстве». На путеше-
ствие Тургенев хочет «положить лет около пяти. Натурально,
в Азии, Африке и Америке, естьли можно, пробыть очень не-
много... Но в Европе, и наиболее в России,— вот план мой...»
Тут же кстати записано решение никогда не жениться, чтобы не
стеснять свою свободу 127.
Молодежь жадно наблюдала действительность. Насмешли-
вый ум Грибоедова, отмеченный еще приятелем его детства,
находил в этих живых наблюдениях богатую пищу. Тут в круг
внимания входил, вероятно, и дядюшка Алексей Федорович, и
властная крепостница-мать, тяжелая рука которой лежала на
его детстве и юности, и многие другие знакомые и родственники.
Чацкий недаром с первых же слов свидания начинает занимать
Софью насмешливым разбором родни и знакомых,— обсужде-
ние их, очевидно, было и ранее постоянной темой их разговоров.
Друг Грибоедова Чаадаев также отличался с самых ранних
лет необыкновенной наблюдательностью: «Он до конца жизни
рассказывал с удивительными подробностями и верными заме-
чаниями об особенностях нравов, общественной жизни и инте-
ресов допожарной Москвы. В его рассказах оживала как бы
волшебством картина этой своебытной, пестрой, шумной жиз-
ни...»,— свидетельствует М. Лонгинов. Друзьям — Грибоедову
и Чаадаеву — было о чем поговорить между собою 128.
От внимательных наблюдений был один шаг до критики.
Резкие и меткие замечания об отрицательных сторонах русской
жизни постоянно встречаются в дневниках студента Тургенева.
Чуть кончилось пансионское ученье, на следующий год —
в университет, а юноша уже остро замечает, что сенатор Бек-
лешов подписывает бумаги, совсем не читая. Сенатор обедал
у дядюшки Тургенева — Петра Ивановича Путятина; дядюшка
спрашивает его превосходительство об одном деле, тот отвечает:
«Не знаю». А обер-прокурор Титов, тут случившийся, потом
тихонько разоблачает сенатора: «Экой сенатор, сам подписал
дело, а говорит, что оно кончено и послано без него». «То есть
он подписал, не зная что»,— заключает студент Тургенев.
Как не вспомнить грибоедовского: «А у меня что дело, что не
дело — обычай мой такой, подписано, так с плеч долой». Нико-
лай Тургенев добавляет к описанному случаю с сенатором: «Это
несколько забавно, но не редко». В том же году (1807) в днев-
нике Н. Тургенева записано, что в Сенате «много дураков».
Положение спартанских илотов Ник. Тургенев сравнивает
в студенческом дневнике с положением русских крестьян. Про-
тест против русского крепостнического строя пробуждался и
при слушании лекций. На пропасть между простым народом и
привилегированным классом указывал на лекциях проф.
Л. Цветаев. 7 мая 1808 г. Тургенев записывает: «Цветаев говорил
91
о преступлениях разного рода и между прочим сказал, что
нигде в иных случаях не оказывают более презрения к простому
народу, как у нас в России. (Хотя мне и больно, очень больно
было слушать это, однако должно согласиться, что бедные про-
столюдимы нигде так не притесняемы, как у нас.) Цветаев при-
водил в пример, что многие молокососы (так говорил он), ска-
чущие в каретах, позволяют (приказывают даже, прибавлю я)
своим форейторам бить (ненаказанно, говорит Цветаев) бедных
простолюдимов на улицах, несмотря на то, что полицейские чи-
новники стоят сами на улицах». Это место лекции Цветаева
вызывает вереницу мыслей у Тургенева,— он называет уже от
себя этих молокососов «извергами рода человеческого», предла-
гает взыскивать с полицейских, рассуждает о том, как непра-
вильны обвинения иностранцев, говорящих о «грубости» рус-
ского народа. Он готов «первому таковому политику воткнуть
в рот палку». Он с грустью замечает: «С сердечным соболезно-
ванием должно признаться, что в России много подобных этому
злоупотреблений». Такую же или подобную лекцию в 1808 г.
мог слушать и Грибоедов, закончивший словесное отделение
философского факультета и перешедший на юридический
факультет.
Замечательно, что еще до 1812 г. служба не представляется
служением отечеству,— юношеская мысль внезапно приводит
к выводу, что в рамках царского чиновничества оказывать поль-
зу отечеству невозможно. «Полезным быть нельзя»,— записы-
вает в дневнике Николай Тургенев (март 1812 г.)129.
Юношеская мысль от рассуждения о народе влечется к
революционной теме. Народ притесняют — народ восстает.
Притеснение народа подлежит осуждению, но и восставший на-
род страшен. Позже декабристы строили свою тактику, созна-
тельно стремясь избежать «ужасов Французской революции».
Идет 1806 год,— народ призывают в ополчение по случаю но-
вой войны России с Бонапарте. «Вчера читал я новый манифест
о составлении земских войск или милиции»,— записывает Нико-
лай Тургенев в своем дневнике 9 декабря 1806 г.: «Теперь бы
всякому, кто свободен и ни от кого не зависит, или всякому,
кто может, надобно итти на войну и участвовать в побеждении
нарушителя общего спокойствия. Мне кажется все, что Бона-
парте придет в Россию; я воображаю сан-кюлотов, скачущих
и бегающих по длинным улицам московским». Дворянская огра-
ниченность ясно сказывается в этих записях.
Мысль студента Тургенева упорно работает над революцион-
ной темой. Записав в дневнике: «Философ, как мне случалось
замечать из книг, никогда не был вреден ни обществу, ни во-
обще роду человеческому»,— Николай Тургенев добавляет
на полях: «Я не разумею здесь философов французской револю-
92
ции. Это особенный род философов!» Немного далее запись:
«Вольтер и Руссо были причинами французской революции.
Это очень может быть. Я заметил из сочинений Вольтера, что
он много по крайней мере способствовал к сему». Первая фраза
в дневнике подчеркнута130.
Потоку критических мыслей о русской действительности
и внедрению политической тематики в сознание студенчества,
несомненно, помогало и общее политическое оживление тех
дней. Позже, в реакционную эпоху Священного Союза, на ряд
русских писателей и их произведения ляжет правительственное
подозрение или прямой запрет. Доступ к ним молодежи будет
затруднен. Но пока, в изучаемое время, московское студенчество
сравнительно свободно читает Фонвизина — «друга свободы»,
и Княжнина, и Пнина. Университет и пансион еще дышали
новиковскими идеями, которые для некоторых его руководите-
лей были личными воспоминаниями и рассказы о которых были
для их детей впечатлениями детства. Сам Николай Тургенев
не мог не быть носителем новиковской традиции по близкой
связи своего отца с кружком Новикова. «Я читал покойного
батюшки письмо к Гамалею, там, между прочим, нашел я сле-
дующую мысль: От человека все зависит, но от скольких без-
делиц и человек зависит. Совершенная правда»,— записывает
он в дневнике 5 июня 1807 г.
Пансионеры и студенты, конечно, как водится, были зна-
комы с запрещенной литературой. Алексей Веселовский, рас-
полагавший позже утраченными материалами Д. А. Смирнова,
пишет, что мальчиком Грибоедов многое «прочел втайне». Изве-
стно, что позже Царскосельский лицей считался складом запре-
щенных произведений. Московский благородный пансион и
университет в изучаемые годы, повидимому, не представляли
в этохМ отношении исключения. Прежде всего, студентам изве-
стен запретный Радищев. Студент Тургенев записывает мысли,
пришедшие ему в голову на петербургском балконе, располо-
женном против Таврического сада,— сад, естественно, вызвал
по ассоциации мысли о ПотехМкине, а от Потемкина мысль пере-
ходила к Радищеву. «Тут приходит мне на мысль „Сон“ Ради-
щева, когда он ехал в Москву». Как известно, это — одно из
самых ярких мест радищевского «Путешествия», находящееся
в главе «Спасская полесть». «Сон» рассказывает о царе, вообра-
жающем, что все под его властью дышит благополучием, но
присутствующая тут под видохМ странницы Истина снимает
бельма с глаз царя, и он видит страшную картину страданий
своих угнетенных подданных. Глава заключается дерзким обра-
щениехМ к царю: «Властитель мира, если, читая сон мой, ты
улыбнешься с насмешкою или нахмуришь чело, „ведай, что
виденная мною странница отлетела от тебя далеко и чертогов
93
твоих гнушается». Эта же глава разоблачает аристократию,
«сию гордую чернь», прикрывающую «срамоту души» власти-
теля. Выше уже упоминалось о запрещенной политической лите-
ратуре, тесно связанной с текущими событиями, которая также
бывала в руках московской студенческой молодежи грибоедов-
ского времени (например, упомянутая уже запретная реляция
об Аспернском сражении у студентов Чаадаевых) 131.
Естественное право — дисциплина, на которую позже об-
рушится особый гнев реакции в эпоху Священного Союза —
в студенческие годы Грибоедова была обязательным предметом
обучения. Тесно связанная с просветительной философией,
«наука права естественного» будила политическую мысль мо-
лодежи. Профессора естественного права Ф. Ег. Рейнгард и
Л. А. Цветаев оставили свои руководства по этому предмету.
Хотя они и изданы позже времени учения Грибоедова (1816), но
все же представляют большой интерес для нашей темы,—
очевидно, основное в изложении этих учебников совпадало и
с более ранним преподаванием. Цветаев построил свое руковод-
ство как «извлечение из сочинений господ Шмальца и Буле»,
но «с некоторыми, впрочем, отменами и отступлениями от их
мнений и плана»: «Законы должны быть для всех граждан оди-
наковы»,— учили студенты в «Первых началах права естествен-
ного». «Когда власть монарха не подвергается никаким огра-
ничениям, сие называется деспотизмом»,— читали они там же.
«Первобытные права суть неотчуждаемы, т. е. никто не может
лишить другого первобытных прав, даже с согласия его».
Хотя кое-где Цветаев — иначе и нельзя было — рассеял сен-
тенции в защиту крепостничества и самодержавия и против
Французской революции, они, что видно было даже невоору-
женным глазом, противоречили основному тексту. Любопытное
заключение руководства Цветаева наводило на размышления
о значении Французской революции: «Французская революция
возбудила во многих желание исследовать и изучать начала
оного (естественного права.— М, Н.) и тем самым содействовала
к усовершенствованию и распространению его». Влияние изу-
чения этой дисциплины — порождения просветительной фило-
софии — видно и на студенте Николае Тургеневе. Критерий
«естественного состояния» очень часто служит ему для оценки
действительности. «Закон Природы есть святейший, который
все должны хранить, а Разум истинный, чистейший щитом За-
кона должен быть»,— эти строки написаны Николаем Турге-
невым в качестве эпиграфа к одной из тетрадей студенческого
дневника 132.
Высокий идеал государственных людей и общественных
деятелей молодежь того времени черпала из чтения Плутарха.
Учившийся в Московском благородном пансионе декабрист
94
П. Г. Каховский показывал: «С детства, изучая историю греков
и римлян, я был воспламенен героями древности»,— цитата
должна относиться и к пансионскому периоду. Вспомним и
особую любовь Ив. Дм. Якушкина к этим сюжетам: «В то время
мы страстно любили древних,— пишет он в своих «Записках».—
Плутарх, Тит Ливий, Цицерон, Тацит и другие были у каждого
из нас почти настольными книгами». В 1818 г. посредством чте-
ния писем Брута к Цицерону Якушкин вел агитацию, влияя на
Граббе, который вскоре вступил в члены тайного общества 133.
6
Любовь к родине, вера в Россию, в ее силу, мощь, достоин-
ство, любовь активная, горячая, мобилизующая на поступки,
является характерной чертой передовой молодежи того вре-
мени. Под 5 июня 1807 г. Николай Тургенев записывает любо-
пытный разговор между ним и каким-то молодым человеком в
кофейном доме. Молодой человек с неуважением отозвался
о русских, что вызвало достойную отповедь студента Москов-
ского университета. «Ежели ты, повеса, осмелишься еще рази-
нуть рот для хулы русских, которым ты быть не достоин, и чем
я горжусь, то берегись; вызвать тебя на поединок будет для тебя
много, и ты этого не стоишь, но вот взгляни на мою палку и
знай, что она заставит тебя молчать, ежели слова мои на тебя
не подействуют»,— отвечал ему Николай Тургенев.
Патриотизм молодежи был глубоко сознательным чувством.
Он существенно отличался от казенного, официального патрио-
тизма. Невидимому, для многих юношей того времени Аустер-
лиц, а затем Тильзит и связанные с ними переживания были
отправным моментом формирования этого особого, активного
патриотизма, противостоящего казенному. Петр Чаадаев убе-
жал в поле на весь день и спрятался во ржи, когда в имении
Щербатовых, где он жил, служили молебен по случаю заклю-
чения Тильзитского мира: он не хотел присутствовать на мо-
лебне, считая Тильзитский мир национальным позором для
России. Довольно легкомысленный студент-театрал С. Жиха-
рев — и тот задет Аустерлицким поражением и замечает оппо-
зиционные настроения окружающих. А. Ф. Кологривова,
вспоминая старую Москву, рассказывает, как «играя в бостон,
партнеры шопотом изъявляли негодование на Тильзитский мир
да изумлялись исполинским успехам Наполеона» 134.
Москва занимала более резкую позицию в суждениях о
неудаче Аустерлица, чем Петербург, об этом свидетельствует
Вигель (1806): «Расположение умов нашел я в Петербурге иное,
чем в Москве. Там позволяли себе осуждать царя, даже
смеяться над ним и вместе с тем обременять ругательствами
95
победителя его, с презрением называя его Наполеошкой, здесь,
напротив, были воздержнее». Эти настроения, как видим, отра-
жались и в Московском университете. Вопросы об Аустерлице и
Тильзите были важным моментом в раннем развитии юноше-
ского патриотизма грибоедовского поколения. Несколько позже
студент Петр Чаадаев имел даже в этой связи политическое столк-
новение с московским полицмейстером. Вручая ему запрещен-
ную реляцию об Аспернском сражении, за которой полицмей-
стер приехал на дом к Щербатовым, юный Петр Чаадаев одно-
временно «поставил ему резко на вид, что недостойно русской
политики раболепствовать Наполеону до такой степени, чтобы
скрывать его неудачи»135.
Национальная сторона в развитии передовой юношеской
идеологии явственно вырисовывается перед нами. Законное
стремление к тому, чтобы в России не было иностранного за-
силья, чтобы клика равнодушных к стране иноземцев не стояла
у руля управления и не занимала лучшие места в государстве,
лишь продолжало новиковско-радищевскую традицию. Люди,
вольнодумство которых оформилось еще в XVIII в. (вроде
Ермолова, Пассека), отчетливо выражали возмущение преоб-
ладанием «немцев» в русском государственном управлении еще
до 1812 года. Это недовольство имело сотни разнообразных форм
и проявлений. Столкновение русской и немецкой профессор-
ских групп в Московском университете не было ли проявлением
того же общего процесса? Столкновение молодых русских офи-
церов с немцами в чертежных генерального штаба не было ли
другим примером того же? В своих еще не опубликованных «За-
писках» будущий основатель ранней декабристской организа-
ции — Союза Спасения — Александр Муравьев пишет, как он
еще в 1811 г. возмущался со своими товарищами засильем в
русской армии иностранцев. В том же 1811 г. немцы и молодые
русские офицеры, несмотря на внешние дружеские отношения,
разделились, работая в генеральном штабе, и каждая «партия»
стала «собираться отдельно... и работать в особых местах боль-
ших чертежных зал». Русские сочинили даже особый «указ»
царя Алексея Михайловича, направленный против немцев в
России, и читали его вслух так, чтобы немцы его слышали.
А. Муравьев подвел под это столкновение своеобразную «фило-
софию»: «Подобно тому, как инфузории из двух различных ка-
пель воды не могут ужиться вместе и при смешении капель
пожирают друг друга,— так не могут ужиться и русские с нем-
цами» 136. В этой связи обращает на себя внимание и избранный
студентом Грибоедовым сюжет «Дмитрия Дрянского» — столк-
новение русских и немецких профессоров, пародированное в
форме битвы русских с татарами (Куликовской битвы). Не при-
ходится сомневаться, что автор был не на «немецкой» стороне.
96
Восклицание Чацкого: «Как с ранних пор привыкли верить
мы, что нам без немцев нет спасенья»,— возведено самим героем
комедии к временам детства, вызвано воспоминанием о гувернере.
Просветительная философия предреволюционной Франции
волновала юношеские умы того времени. Увлечениям ею далеко
не были чужды московские студенты еще накануне 1812 г.
«Припоминая себе впечатления первой молодости,— пишет де-
кабрист Фонвизин, вышедший из пансиона в год поступления
туда Грибоедова,— уверился я, что свободный образ мыслей
получил не от сообщества с кем-либо, но когда мне было 17 лет,
из прилежного чтения Монтескью, Райналя и Руссо, также древ-
ней и новейшей истории, изучением которой занимался с особен-
ною охотою». Семнадцать лет Фонвизину исполнилось в 1804 г.,
когда он только что сошел со школьной скамьи Московского
университетского пансиона. Руссо упомянут и в пансионском
дневнике Николая Тургенева,— он цитирует «Новую Элоизу»;
там же упомянут Мабли. С. М. Семенов, будущий секретарь
Коренной управы Союза Благоденствия, два года проучившийся
вместе с Грибоедовым, был ярым поборником принципов про-
светительной философии. Как говорит хорошо знавший его сту-
дент Д. Свербеев, Семенов «замечателен был, кроме познаний,
строгою диалектикою и неумолимым анализом всех, по его
мнению, предрассудков, обладал классической латынью и не
чужд был древней философии. Он всей душою предан был энци-
клопедистам XVIII века; Спиноза и Гоббс были любимыми его
писателями». Брат декабриста Юшневского, учившийся в Мо-
сковском университете позже и замешанный в процесс декабри-
стов, также был «заражен философией XVIII века»137.
В пансионском дневнике Николая Тургенева 1806—1807 гг.
нередко встречается Вольтер: тут и деистические его положения,
и внимательное раздумье над «Кандидом», и выписки любимых
цитат, некоторые даже на память: «Voltaire (кажется)»,—
приписано к одной цитате. Даже в дороге, выехав после окон-
чания пансиона из Москвы в Петербург, юный Ник. Тургенев
читает Вольтера. Начальство не ставило этому препятствий,—
дух воспитания юношества до времени Священного Союза был
довольно свободным: любопытно, что Ник. Тургенев в награду
за успехи в ученье получил однажды в пансионе портрет Воль-
тера, нарисованный пером преподавателем Плетневым. Даже
увлеченный театрал, великовозрастный воспитанник универси-
тетского пансиона С. П. Жихарев, которому, по собственному
справедливому замечанию «наука не лезет в голову», и тот
знаком с Вольтером: «Кто в Москве не знает о Карцеве, пере-
водчике стольких лучших сочинений Вольтера: „Генриады",
„Брута", „Разрушения Лиссабона", „Орлеанской девственницы"
ц проч...?»,— пишет он в своем дневнике (1805). Этот же
7 М. В. Нечкина
97
студент, живо интересующийся «светскими рассеяниями» и даже
петушиными боями, отмечает значительный интерес к Шиллеру
как характерную черту молодого поколения. Он передает люоо-
пытный разговор с упомянутым переводчиком Вольтера
Ф. И. Карцевым: «Мне сказывали, что у вашего Шиллера,—гово-
рит Карцев, — останавливается, перебивает себя и поясняет: —
«я говорю „вашего", потому что он считается теперь любимым
автором нового поколения наших писателей». Профессор по
кафедре российского законоведения Семен Алексеевич Смир-
нов перевел «Коварство и любовь» Шиллера (перевод издан
в 1806 г.); С. Жихарев записывает в 1805 г., когда перевод еще
не вышел в свет: «сказывали, что С. Смирнов переводит „Cabale
und Liebe“, которую разыгрывать будут на пансионском театре».
Идеи Шиллера совпадали с общим духом свободолюбивой атмо-
сферы. Подготовка к постановке не могла не задевать страстного
театрала Грибоедова, как раз кончавшего в то время пансион и
поступавшего в университет 138.
Интерес студента Грибоедова к Шиллеру, а также к Гете,
Шекспиру бесспорен. Познакомившись в 1813 г., то есть только
что сойдя с университетской скамьи, с С. Н. Бегичевым, Гри-
боедов, как пишет его друг, «первый познакомил меня с „Фа-
устом" Гете и тогда уже знал почти наизусть Шиллера, Гете,
Шекспира». Он мог приобрести эти знания только в универси-
тетское время. Грибоедов, конечно, знал Вольтера со школь-
ной скамьи. В комедии «Студент», написанной совместно с Кате-
ниным, Грибоедов заставляет студента проявлять осведомлен-
ность даже в подробностях биографии Вольтера (студент
говорит о маркизе дю Шатле). А сам Грибоедов называет
С. Н. Бегичева именем близкого друга Вольтера — Вовенарга:
«Мой Вовенарг»,— пишет он о Бегичеве139.
Интерес к просветительной философии среди юношества еще
не встречал особых препятствий со стороны начальства. В это
время и выросли те течения, на которые потом со всей силой
обрушилась реакция. А. Ф. Мерзляков в своей «Краткой рето-
рике», вышедшей первым изданием в 1809 г., безбоязненно
приводил в качестве примеров произведения Вольтера, Руссо
и мадам де Сталь. Сочинения Вольтера в трех томах вышли
в 1802 г. с разрешения царской цензуры. Ранее, в павловские
времена и в последние годы царствования Екатерины II, на
просветительную философию и в университетском пансионе и
в университете был наложен запрет. Во время обучения В. А.
Жуковского реакционный дух противоборства идеям Француз-
ской революции господствовал в пансионе. Старший представи-
тель тургеневской семьи Андрей Тургенев остался чужд влия-
нию Вольтера. Литературный журнал воспитанника пансиона
Подшивалова восставал против «Руссова мнения» и утверждал-
98
«Подсвета в пламени горят за зло — вольтеровские софизмы».
До положение изменилось в начале царствования Алексан-
дра I,— с просветительной философии полуофициально был
снят запрет 140.
Вольтер интересует не только Николая Тургенева, но и то-
варищей его по пансиону. Тургенев, естественно, разговаривает
о Вольтере и с другими студентами. «Потом с Дашковым, Ма-
сленниковым (которые очень неглупы), с Булатовым (неглупым
и добрым человеком), Поспеловым (тоже, но только он говорит
всегда словами несколько надутыми) говорили о Вольтере.
Булатов его очень не любит. Масленников, Дашков и аз греш-
ный... защищали его» (запись 5 марта 1808 г.). В спорах о Воль-
тере застаем мы в 1805 г. и студента-театрала Жихарева, причем
он сам оказывается протестующим против «отсталой» про-
светительной философии с позиций... шиллеровского роман-
тизма: он встретился с одним «израненным или, вернее, изруб-
ленным в котлету майором Ф. А. Евреиновым, страстным охот-
ником до книг и литературы, но литературы отсталой, то есть
семидесятых годов. Он бредит Вольтером, Дидеротом, Гельве-
цием и прочими энциклопедистами и вне их сочинений не нахо-
дит ничего, заслуживающего внимания и уважения. Пресмеш-
ной! Я часто пробовал разуверить его насчет этих философов,
которых сочинения никогда не наполнят так души и не утешат
сердца, как задушевные стихотворения Шиллера и многих
других авторов»141.
8
Верить или не верить в бога? Эти вопросы тревожили пан-
сионскую и университетскую молодежь и нередко решались в
пользу «безверия». Как глубоко и взволнованно переживала
она эти религиозные сомнения, в этом можно убедиться,читая
пансионский дневник Николая Тургенева. В январе 1807 г.
он записывает: «Мысли атеистические отравляли мое моление,
беседование с Творцом Природы. Я рыдал, просил Всемогущего,
чтоб научил меня верить. Я говорил в величайшем волнении
Духа: тебе ли, о слабый смертный, испытывать неисповедимое?
Ты ли, ты ли, ты ли, о слабый смертный! Боже, боже! Ты ли
Дерзаешь сомневаться в Существе Существа Непостижимого?
аы ли, ты ли, ты ли, о слабый смертный? Боже, боже!.. О, чрез-
вычайное волнение души моей! Никогда, никогда этого со мною
Де случалось». К этому месту — более поздняя приписка:
«Случалось, да не помню»142.
Не один Ник. Тургенев мучился над этим вопросом.
11Д. Якушкин не причащался с 1810 г., то есть со студенче-
сДих времен. «Надо знать, что в молодости Якушкин имел несча-
Стие не веровать, но никогда не позволял себе насмешек над
верованиями других»,— пишет близко знавшая Якушкика
А. И. Колечицкая. В письме к Чаадаеву от 1821 г. Якушквд
называет себя «лишенным утешения молитвы»143. П. Чаадаев
в письме к Якушкину (1837) вспоминает, что тот еще в дни мо-
лодости был во власти «оледеняющего деизма». Уже упомянутый
выше студент П. Н. Семенов, только что сойдя со скамьи Мос-
ковского университета (1808) и поступив в полк под начальство
грубого солдафона капитана Мартынова, пишет в «честь» его
пародию на оду Державина «Бог», причем самый подход к теме
говорит, что влияния каких-нибудь религиозных тормозов при
этом сочинитель не ощущал:
О ты, пространством необширный,
Живый в движенья деплояд,
Источник страха роты смирной,
Бескрылый,— дланями крылат,
Известный службою единой,
Стоящий фронта пред срединой,
Веленьем чьим колен не гнут,
Чей крик двор ротный наполняет,
Десница зубы сокрушает,
Кого Мартыновым зовут!
Эти строки, кстати говоря, ясно свидетельствуют, что Семенов
прекрасно овладел стихом и пародийной формой еще в универ-
ситете. Едва ли это могло остаться неизвестным его товарищам144.
В грибоедовской литературе с «легкой» руки Ф. Булгарина
широко распространено мнение о якобы ортодоксальной рели-
гиозности Грибоедова, причем упомянутый мемуарист придал
ей даже оттенок пристрастия к православной обрядности.
Добавляя к свидетельству Булгарина замечания в дневнике
Кюхельбекера о «набожном Грибоедове» и указание на то,
что Грибоедов вернул своего друга к религии и «заставил его
верить в бессмертие души», исследователи, даже не занявшись
вопросом о полноте собранных ими данных, не обинуясь воз-
вели Грибоедова к типу консервативного православия, воспи-
танного в писателе старой барской средой. Между тем воспомина-
ния Ф. Булгарина нуждаются в строго критическом отношении,
настолько нарочит и неверен нарисованный в нем абсо-
лютно «благонадежный», совершенно в духе III отделения, по-
литический и общественный облик Грибоедова. Свидетельство
Кюхельбекера, возможно, восходящее к впечатлениям еще гру-
зинского периода его общения с Грибоедовым (1821—1822),
ничего не говорит о более ранних этапах развития писателя-
оно записано Кюхельбекером в тюрьме, в период наиболее по-
вышенной и экзальтированной собственной религиозности,
развившейся в тяжелых условиях заточения. Хорошо знавший
Грибоедова актер П. А. Каратыгин свидетельствует иное о более
100
ранних годах Грибоедова (о первом петербургском периоде),
д. А. Шаховской был чрезвычайно богомолен, набивал даже на
лбу мозоли от земных поклонов,— «Катенин и Грибоедов были
тогда большие вольнодумцы, особенно первый, и любили под-
трунивать над князем насчет его религиозных убеждений; тут
он выходил из себя, спорил до слез и часто выбегал из комнаты,
хлопнув дверью». Одна из гусарских выходок молодого Гри-
боедова никак не свидетельствует о консервативной религиоз-
ности и пристрастии к обрядности; родственнику Грибоедова
Д. Смирнову был известен случай, как гусар Грибоедов в Брест-
Литовске забрался в церковь какого-то, чуть не иезуитского ка-
толического монастыря, и, когда началась служба, Грибоедов —
большой музыкант — сначала играл на органе долго и отлично
священные мотивы в соответствии с ходом богослужения, а по-
том вдруг сменил их, к ужасу присутствующих, на отечествен-
ную «камаринскую». Рассказ этот во всяком случае свидетель-
ствует о вольнодумческих настроениях Грибоедова в годы
юности.
И несколько позже — в 1820-е гг.— Грибоедову было свой-
ственно скептическое отношение к обрядности, церковности,
отвращение к ханжеству: «У Мазаровича завелся поп, каплан,
колдун домашний, римский епископ, халдей, потомок Балта-
зара. Где этакого миссионера открыли?» — пишет Грибоедов
3 мая 1820 г. Н. А. Каховскому из Тавриза. На допросе Гри-
боедов и не скрывает того обстоятельства, что не всякий год
исповедывался и причащался, сопровождая это туманной
оговоркой: «Если бывали годы, что я не исповедывался и не
приобщался святых тайн, то оно случалось непроизвольно»^!).
Любопытно и то, что мать Грибоедова, вероятно, довольно
хорошо осведомленная именно о юношеских настроениях сына,
сейчас же стала ругать его «карбонарием», как только узнала
об его аресте. Во время венчания Бегичева (1823) Грибоедов
<с обыкновенной своей тогдашней веселостью» стал так пере-
толковывать на ухо Бегичеву проповедь священника, что Бе-
гичев «насилу мог удержаться от смеха»; случай этот также не
свидетельствует о клерикальных настроениях и уважении к об-
рядности. Грибоедов увлекался поэтическими красотами библии,
указывал их В. Кюхельбекеру и 12-летней племяннице Беги-
чева — Лизе Яблочковой, но нигде не можем мы заметить тра-
диционной религиозной ортодоксальности. Сидя под арестом,
Грибоедов просит у Булгарина взаймы 150 рублей и обещает
прислать ему в возмещение свой «адамантовый крест», «а ты
его побоку», — едва ли это язык преданного сына церкви (речь
идет несомненно о крестильном кресте). Крестив племянника,
Грибоедов замечает в письме к Бегичеву: «Сашку я, наконец,
всполоснул торжественно, по-христиански»,— это также не
101
очень уважительный к обряду язык вольнодумца. В письме
к П. Н. Ахвердовой Грибоедов замечает, что богу своему он
служит даже еще хуже, нежели государю. Вся совокупность
приведенных свидетельств убеждает нас в том, что вопрос о ре-
лигиозности Грибоедова освещен в литературе неправильно,—
в его религиозности нет и тени клерикального налета и консер-
вативной православной ортодоксальности, юношеские же годы
ясно отмечены печатью вольнодумства.
Религиозность Грибоедова никак нельзя возвести к право-
славной ортодоксии старого барства,— она, несомненно,
восходит своими корнями, особенно в юношеские годы, к
деистическому вольнодумству московского студенчества 145.
Блестящая характеристика Вольтера, данная Грибоедовым
в письме к П. А. Вяземскому от И июля 1824 г., свидетельствует
о том, как глубоко и разносторонне был им продуман этот об-
раз, как много знал о Вольтере Грибоедов. Так можно написать,
только будучи сочувствующим и осведомленным. Направляя
к Вяземскому актера Сосницкого, который будет играть роль
старого Вольтера в одной из комедий А. А. Шаховского, Гри-
боедов пишет о Сосницком: «Это одушевленная бронза того
бюста, что в Эрмитаже. Я бы желал... чтобы картина неизбеж-
ной дряхлости и потухшего гения местами прояснялась па-
мятью о протекшей жизни, громкой, деятельной, разнообраз-
ной. Кто век прожил с большим блеском? И как неровна судьба,
так сам был неровен: решительно действовал на умы современ-
ников, вел их, куда хотел, но иногда, светильник робкий, блу-
дящий огонек, не смеет назвать себя; то опять ярко сверкает
реформатор бичом сатиры; гонимый и гонитель, друг царей
и враг их. Три поколения сменились перед глазами знамени-
того человека, в виду их всю жизнь провел в борьбе с суеверием
богословским, политическим, школьным и светским, наконец,
порвал с обманом в разных его видах...»146 Это— в общем глу-
боко сочувственная характеристика Вольтера, не лишенная
элементов критики слева. Да, Вольтер отрекался от собственных
произведений, подписывал их вымышленными именами, пе-
чатал на них антикритики и действительно «не смел» назвать
себя; да, он заигрывал с царями и — как это метко сказано—
был «друг царей и враг их». В этой характеристике нет ни ма-
лейшего стремления затушевать какую-либо из великих сторон
Вольтера, фальсифицировать его образ, что так свойственно
было позднейшей литературе о великом философе-просветителе.
Так вырисовываются постепенно некоторые общие контуры
идейного развития и юноши Грибоедова, и будущих декабри-
стов. Скупые свидетельства первоисточников, сопоставленные
с развитием живой юношеской среды, передового слоя москов-
ского студенчества, складываются в некоторую общую картину-
102
Невольно напрашивается сравнение с атмосферой Царско-
сельского лицея. Бросаются в глаза многие общие черты: пере-
довой характер формирующегося мировоззрения, отрица-
тельное отношение к крепостническому притеснению, увлечение
просветительной философией, вера во всемогущество разума,
живое кипение юношеских умов, увлечение искусством, твор-
чеством. Это совпадение чрезвычайно интересно и рисует и
лицей, и Московский университет как индивидуальные про-
явления общего течения, широкого умственного брожения,
охватившего страну. Лицей перестает быть замкнутым оча-
гом, уже не представляется искусственно созданным исклю-
чением.
Но есть и существенные отличия: в атмосфере Московского
университета резче проявляются борьба, столкновения, анта-
гонизмы. Университет лишен характера замкнутой интимно-
сти лицея, это не маленькая группа друзей-сверстников, убеж-
денных, что «Отечество нам — Царское Село». Это — большой
и разнообразный коллектив неоднородного социального со-
става — тут и дворяне, и разночинцы, сидящие на одних скамьях.
Если часть дворянской молодежи с интересом тянется к разно-
чинцам, постоянно общается с ними, выступает под их руковод-
ством на диспутах в защиту республики (этот процесс ярко по-
казан в воспоминаниях Д. Н. Свербеева), то другая дворянская
группа—в антагонизме с разночинцами. У отца писателя и
критика Аполлона Григорьева — Александра Ивановича Гри-
горьева, учившегося в пансионе и университете одновременно
с Грибоедовым и Ник. Тургеневым, была «специальная антипа-
тия к поповичам, вынесенная им из университетского благород-
ного пансиона. Рассказывая о своем пребывании в нем, он
никогда не забывал упомянуть о том, как они, дворянчики, обя-
занные слушать последний год университетские лекции, пере-
бранивались на лестницах университета с настоящими , студен-
тами из поповичей, ходившими в то время в каких то желтых
нанковых брюках в сапоги и нелепых мундирах с желтыми
воротниками» 147.
Вся эта пестрая масса молодежи появляется в университете
днем на лекциях, оживленно движется по широким коридорам
и лестницам здания на Моховой, растекается в конце дня по
богатым особнякам, дворцам, казенным дортуарам общежитий,
театрам, бальным залам, кофейным, по холодным своекоштным
каморкам, чтобы назавтра, напитавшись разнообразными впе-
чатлениями жизни, вновь встретиться в общей аудитории на
лекциях Мерзлякова или Страхова.
В описанной выше идейной атмосфере стали — сначала сла-
бо, в полудетской форме,— вызревать попытки объединиться
Для практических действий по переустройству действительности.
103
Некоторые явления этого процесса случайно донесены до нас
источниками.
В 1811 г., только что выйдя из университетского благород-
ного пансиона, Вл. Раевский поступил в Дворянский полк и
сдружился с будущим декабристом Батеньковым. Друзья про-
водили «целые вечера в патриотических мечтаниях»; «мы раз-
вивали друг другу свободные идеи. С ним в первый раз осме-
лился я говорить о царе, яко о человеке, и осуждать поступки
с нами цесаревича. .» Друзья обещали друг другу сойтись вновь,
«когда возмужаем, стараться привести идеи наши в действо»,—
тут перед ними какой-то план юношеской практической дея-
тельности, смутно осознанный протест против действитель-
ности, и первые неясные замыслы ее переустройства148.
В этом же отношении замечательно «юношеское собратство»
«Чока» — тайное общество московской молодежи, увлеченной
идеями «Contrat social» Руссо, организованное в Москве около
1811 года. В нем приняли участие грибоедовские сверстники,
частью — будущие декабристы, имена которых уже упоминались
выше,— приятель Грибоедова Артамон Муравьев, братья Лев
и Василий Перовские. Только что оставив университет и по-
ступив в муравьевскую школу будущих колонновожатых, эти
молодые люди оказались членами «тайного общества», ставив-
шего себе высокие, хотя довольно туманные цели перестроить
человеческие отношения в духе требований республики Руссо
на каком-нибудь необитаемом острове. Для первой пробы был
избран Сахалин («Чока»). Инициатором «юношеского собрат-
ства» был Николай Муравьев (будущий Муравьев-Карский),
сын основателя школы колонновожатых Н. Муравьева и брат
будущего организатора декабристского Союза Спасения Але-
ксандра Муравьева. «Contrat social» Руссо оказался в руках
16-летнего Николая Муравьева около 1810 года. «Чтение
Руссо образовало мои нравственные наклонности и обратило
их к добру,— пишет он в своих «Записках»,— но со времени
чтения его я потерял всякую охоту к службе, получил отвраще-
ние к занятиям». Тайное общество разработало свои «законы»,
избрало «президента», собирало регулярные заседания. Николай
Муравьев, тогда еще незнакомый с Грибоедовым, рассказывает,
что в «юношеском собратстве» были «введены условные знаки
для узнавания друг друга при встрече: положено было взяться
правою рукою за шею и топнуть ногой; потом, пожав товарищу
руку, надавить ему ладонь средним пальцем и взаимно произ-
нести друг другу на ухо слово „Чока“. Меня избрали президен-
том общества, хотели сделать складчину дабы нанять и убрать
особую комнату по нашему новому обычаю; но денег на то ни
у кого не оказалось. Одежда назначена была самая простая и
удобная: синие шаровары, куртка и пояс с кинжалом, на груди
104
две параллельные линии из меди в знак равенства; но и тут ни
у кого денег не оказалось, посему собирались к одному из нас
в мундирных сюртуках. На собраниях читались записки, со-
ставленные каждым из членов для усовершенствования законов
товарищества, которые по обсуждении утверждались всеми.
Между прочим, постановили, чтобы каждый из членов научился
какому-нибудь ремеслу, за исключением меня, по причине воз-
ложенной на меня обязанности учредить воинскую часть и за-
щищать владение наше против нападения соседей. Артамону
назначено быть лекарем, Матвею — столяром. Вступивший
к нам юнкер Синявин должен был заняться флотом». Позжв
все члены этого общества, за исключением основателя, оказа-
лись в рядах декабристов 149.
Если воспитанники Московского университета — братья
Перовские и Артамон Муравьев сразу по выходе из него ока-
зались готовыми ко вступлению в подобное тайное общество,
значит, идейная атмосфера университета достаточно подгото-
вила их к восприятию таких практических предложений.
Интерес к республиканской государственной форме, ви-
димо: был стойкой чертой для некоторых групп московской сту-
денческой молодежи. Интересный факт приведен в «Записках»
Д. Н. Свербеева, который учился в благородном пансионе
после 1812 г., то есть тогда, когда Грибоедов уже закончил свое
университетское ученье и находился в армии (Свербеев поступил
в пансион осенью 1813 г.), но, очевидно, в этом факте проявились
и результаты предшествующей идейной жизни университета.
Свербеев рассказывает о любопытном университетском ди-
спуте на тему «Монархическое правление есть самое превосход-
ное из всех других правлений». То ли сам кандидат Бекетов
выбрал эту тему, то ли задал ее факультет, но, как справедливо
замечает Свербеев, «выбор был весьма опасный и скользкий даже
для того времени». В первом тезисе диссертации к слову «мо-
нархическое» было прибавлено «неограниченное», а к слову «пре-
восходное» — «в России необходимое и единственно возможное».
Председательствовал на диспуте декан Сандунов. Младшие
студенты — дворяне, вдохновленные студентами «стариками»-
разночинцами, явились застрельщиками спора. «Мы открыли
сражение восторженными речами за греческие республики и за
величие свободного Рима до порабощения его Юлием Кесарем
и Августом. После нескольких слов в отпор нашим преувели-
ченным похвалам свободе — слов, брошенных с высоты кафед-
ры с презрительною насмешкою, вступила в бой фаланга наших
передовых мужей, и тяжкие удары из арсенала философов
XVIII века посыпались на защитника монархии самодержав-
ной. Бекетов оробел, и смущение его, наконец, дошло до без-
молвия; тут за него вступился декан Сандунов, явно недовольный
105
ходом всего диспута. «Господа,— сказал он, обращаясь к
оппонентам, — вы выставляете нам как пример римскую
республику; вы забываете, что она не один раз учреждала
диктаторство». Тут на сцену выступил будущий секретарь Союза
Благоденствия Степан Михайлович Семенов — разночинец, из
орловских семинаристов (кончил Московский университет
в 1814 г.). «Медицина,— ответил ему Семенов «мерною и холод-
ною речью»,— часто прибегает к кровопусканиям и еще чаще
к лечению рвотным, из этого нисколько не следует, чтобы людей
здоровых,— а в массе, без сомнения, здоровых более, чем боль-
ных,— необходимо нужно было подвергать постоянному кро-
вопусканию или употреблению рвотного». На такой щекотли-
вый ответ декан Сандунов, еще на конференции своего отделе-
ния противившийся выбору темы, с негодованием вскрикнул:
«На такие возражения всего бы лучше мог отвечать московский
обер-полицмейстер, но как университету приглашать его было
бы неприлично, то я, как декан, закрываю диспут».
Все же нельзя не отметить, что в те времена декан факуль-
тета еще считал все-таки «неприличным» приглашать в универ-
ситет полицмейстера...
Архивная проверка последнего времени, произведенная
В. Гурьяновым, показала, что в рассказе Свербеева речь идет
о диспуте не Бекетова, а Малова — того самого печально-зна-
менитого Малова, который фигурирует в биографии молодого
Герцена. Имея в виду именно этого профессора, студенты гер-
цеповского времени на вопрос, сколько у них на факультете
профессоров, отвечали «без Малова девять». Именно против
этого Малова устроила передовая университетская молодежь
бурную демонстрацию протеста, за которую Герцен сидел в кар-
цере. Как видим, борьбу против ненавистного монархиста,
реакционера и бездарности начали молодые декабристы, а про-
должили Герцен и его сверстники.
Эта яркая картина идейных настроений молодежи говорит
за себя. Сопоставление с предыдущими фактами доказывает,
что мы имеем дело с развитием прежней укрепившейся тради-
ции. После войны в университетский пансион слетелись старые
питомцы, лишь на время рассеянные войной и эвакуацией:
историк пансиона Н. В. Сушков рассказывает, как директор
А. А. Прокопович-Антонский после войны «открыл вновь бла-
годетельный приют рассеянным без пастыря и пристанища де-
тям, и трогательно было свидание товарищей, собравшихся
с разных сторон». Да и студенты были прежние, «опытные»,—
пример С. М. Семенов, учившийся до войны и пришедший опять
в университет после войны. Ясно, что речь идет о каких-то стой-
ких умонастроениях, существовавших и до войны и лишь уси-
лившихся после нее. Любопытно, что студенческая аргумен-
106
тация на этом диспуте в какой-то мере совпадала и с аргумен-
тацией декабристов во время их перехода с позиций защиты
конституционной монархии к республиканизму. Пестель, пока-
зывая на следствии об этом переломном моменте своего поли-
тического мировоззрения, говорит: «Я сравнивал величествен-
ную славу Рима во дни республики с плачевным ее уделом под
управлением императоров». «Свободой Рим возрос — а раб-
ством погублен»,— такой строкой заключил Пушкин в 1815 г.
стихотворение «К Лицинию»150.
Подведем итоги. Идейная атмосфера, в которой жило мо-
сковское студенчество и в которой вращался в годы ученья Гри-
боедов, характеризуется значительным движением мысли и
связана с передовой идеологией времени. Студенты уже в оп-
позиции к семье, начальству, официальной науке, даже вступают
в споры с московским полицмейстером. Им знакомы произведе-
ния Радищева, Новикова, Княжнина, Пнина — тема России
властно входит в юношеское сознание. Их тревожат замечен-
ные несправедливости самодержавно-крепостного строя, но-
вый, более справедливый строй — пока что в форме юношеских
утопий или общих теоретических рассуждений о республике —
становится предметом не только обсуждения, но и первых наив-
ных практических предложений. Они интересуются просвети-
тельной философией, зачитываются Вольтером и Руссо, ищут
в героях Плутарха образцов для политической деятельности
и служения отечеству. Их привлекает пламенная освободитель-
ная романтика Шиллера. Они затронуты и религиозным вольно-
мыслием, отказываются от православной обрядности, в резуль-
тате глубоких переживаний юношеского религиозного кризиса
переходят на позиции вольтерьянского деизма, «безверия», по
официальной терминологии. Они вдумываются в нормы есте-
ственного права и цитатами о том, что «чистейший, истинный
разум» должен быть «щитом закона», украшают страницы своего
дневника в качестве эпиграфа. Они уже начали составлять
«свое мнение» и о политической экономии, и о других науках.
Угнетение русских «простолюдимов», о котором студенты слы-
шат на лекциях и которое сами наблюдают в жизни, тревожит
их, но мысль о народной революции, о санкюлотах, «скачущих»
на длинных улицах Москвы, пугает пх воображение. Из смут-
ной коллизии — русский строй несправедлив и отяготителен, но
революция народная страшна — рождается ряд каких-то крайне
еще неясных предложений о своеобразных путях переделки
старого. Конечно, далеко не все студенчество захвачено этими
настроениями, речь идет о передовых его группах. Выше были
указаны споры по большим вопросам (например, столкновение
студенческих мнений о вольтерьянстве), но важно, что несо-
гласные— п те знакомились с самой проблематикой нового
107
философского и политического мышления, входили в круг новых
вопросов, втягивались этим самым в общую идейную жизнь.
Такова была идейная среда, в которой происходило развитие
умного, «страстно» учившегося, живого, насмешливого и общи-
тельного, не по летам развитого и на редкость наблюдательного
студента Грибоедова. Нет сомнений, что и через его сознание
прошли перечисленные выше вопросы. Надо признать, что корни
того миропонимания, в котором через несколько лет родится
замысел «Горя от ума», теперь становятся для нас яснее. Гри-
боедовское мировоззрение выросло на той же почве, что и де-
кабризм. Последний еще не возник в изучаемое время, но мы
ощущаем себя как бы в его преддверии. Идейная почва для
его возникновения уже готовится. В этой живой атмосфера
созревания передовой общественной мысли молодой России
встречаем мы и создателя Чацкого.
Разразилась «гроза двенадцатого года». Большинство буду-
щих декабристов — сверстников Грибоедова, учившихся вме-
сте с ним в пансионе и университете,— оказалось участниками
Отечественной войны. Некоторые выбрали себе военное попри-
ще еще до войны, иногда буквально накануне военных событий,
другие пошли на войну со школьной скамьи, как только Напо-
леон вторгся в Россию.
Из перечисленных ранее имен будущих декабристов и их
друзей: И. Д. Якушкин, братья П. и М. Чаадаевы, Ив. Щерба-
тов, Артамон Муравьев, С. Трубецкой, И. Г. Бурцов, А. В. Се-
менов, П. Н. Семенов, Владимир Раевский, братья Александр
и Николай Раевские, И. С. Повало-Швейковский, братья Лев
и Василий Перовские, Михаил Муравьев,— все оказались
в рядах действующей армии. Никита Муравьев имел особую
судьбу: мать не пускала его на военную службу, и он убежал из
дома на фронт, захватив с собой карту местности и список на-
полеоновских маршалов. Подмосковные крестьяне приняли
его за шпиона, связали и доставили по начальству. Его вели
сажать в «яму», когда он увидел на одной из московских улиц
своего гувернера m-r Petra. Они заговорили по-французски,—
тогда окружавшая Никиту толпа прихватила заодно и гувернера
и повела обоих сажать в «яму». Гувернеру удалось вырваться
и рассказать о происшествии матери беглеца; юношу с трудом
вызволили из «ямы». История получила широкую огласку,
и матери пришлось отпустить сына на фронт. Из остальных
ранее упомянутых пансионеров и студентов, учившихся одно-
временно с Грибоедовым, двое пошли по штатской линии («хро-
мой Тургенев» Николай и С. М. Семенов), а пять будущих де-
кабристов не подошли к военной службе по юному возрасту151.
В ряды армии прямо с университетской скамьи вступил
в 1812 г. и Грибоедов.
””TTI"11.111 ... - '' — '!т™
Гл а в а, V
ГРИБОЕДОВ И ДЕКАБРИСТЫ
В ГОДЫ СОЮЗА СПАСЕНИЯ
И СОЮЗА БЛАГОДЕНСТВИЯ
1
Союз Спасения был основан в 1816 г., мы же оставили
Грибоедова на рубеже военных действий 1812 года. Подойти
к периоду возникновения и деятельности первых тайных декаб-
ристских обществ правильнее всего от событий Отечественной
войны. «Мы были дети 1812 года»,— говорили о себе декабри-
сты. «La nouvelle Russie date de 1812» («Новая Россия на-
чалась с 1812 года»),— писал позже Герцен152. Отечественная
война окончательно разбудила еще не вполне проснувшееся
политическое сознание будущих декабристов. Она с особой яс-
ностью и остротой поставила перед ними тему о родине. Они уже
были в какой-то мере готовы к восприятию и переработке
огромного потока хлынувших на них впечатлений. Но в 1812 г.
начался новый и чрезвычайно важный жизненный этап для
любого молодого человека того времени: молодежь бурно росла
вместе с событиями, новые вопросы ставились перед ее созна-
нием, старые решения детских лет начинали казаться туман-
ными и наивными. Вместо неясных мечтаний о попытке со-
циального переустройства человечества с пробой среди «диких»
на острове Сахалине, вместо полудетских замыслов тайного
общества «Чока» — встанет необъятная, сложная, но поразитель-
но яркая и конкретная в своих очередных задачах тема —
Россия.
Старые товарищи детских лет ушли на фронт.
В ночь на 24 июня 1812 г. Наполеон вторгся в русские пре-
делы. Четырьмя широкими потоками «великая армия» стала пе-
реливаться через Неман. В великих битвах войны мы можем,
приглядевшись, узнать в массе борющейся на фронте молодежи
хорошо знакомые нам лица. Среди прапорщиков, подпрапор-
щиков и корнетов встречаем мы бывших московских студентов,
которые учились одновременно с Грибоедовым. Артамон
109
Муравьев, член «юношеского собратства»(«Чока»),— прапорщик
еще с января 1812 г., через 4 дня после производства уже на-
ходился в Дунайской армии, участвовал в ее движении на со-
единение с армией Тормасова, затем зачислен в Западную армию
Барклая де Толли. Вступивший в военную службу из «свое-
коштных студентов Московского университета» Михаил Му-
равьев с апреля 1812 г. состоял при штабе армии Барклая де
Толли. И. Г. Бурцов, Л. Перовский, Владимир Раевский, Але-
ксей Семенов начали службу прапорщиками в армии в 1812 году.
Петр Семенов, автор «Митюхп Валдайского», прошел через
войну 1812 г. со своим Измайловским полком. Семеновцы —-
Якушкин, Петр и Михаил Чаадаевы, князь Иван Щербатов —
вместе с лейб-гвардии Семеновским полком участвовали в зна-
менитой «ретираде» Барклая, который от Дриссы вел свою ар-
мию к Смоленску на соединение с армией Багратиона. Во
2-й армии Багратиона, шедшей на соединение с 1-й армией
туда же, к Смоленску, двигались и участвовали в боях бывшие
воспитанники университетского благородного пансиона братья
Александр и Николай Раевские153.
Бородинская битва соединила на одном поле многих старых
университетских товарищей. В дыму Бородина встречаем мы
Якушкина, Щербатова, обоих Чаадаевых, Петра Семенова,
Владимира Раевского, Василия и Льва Перовских, Михаила
Муравьева и других. Многим довелось участвовать в решающих
моментах битвы. Семеновский полк, в составе которого нахо-
дились Якушкин, Щербатов и Чаадаев, стоял до полудня в ре-
зервной линии под страшным огнем неприятельских батарей.
Полк редел, неприятельская бомбардировка вырывала одну
жертву за другой, но семеновцы стояли не дрогнув. После по-
лудня по приказу Кутузова полк был брошен на защиту кур-
ганной батареи Раевского. В 4 часа Коленкур, во главе 5-го
французского кирасирского полка, и уланы корпуса Латур-Мо-
бура стремительно ударили на семеновцев. Те приняли пх
в штыки, отбивая атаку за атакой. Петр Чаадаев за участие в Бо-
родинской битве получил производство в пропорщики, Якуш-
кин — георгиевский крест, Владимир Раевский получил золо-
тую шпагу «за храбрость», Михаил Муравьев — Владимира
4-й степени с бантом154. Якушкин, Чаадаев и Щербатов — уча-
стники битв под Тарутином и Малоярославцем155.
Другая судьба выпала в этот год на долю их студенческого
товарища — Александра Грибоедова. Горячий патриот, често-
любивый семнадцатилетний юноша остался на пороге великих
событий. Грибоедов вступил в ряды армии, но на театр военных
действий так и не попал, передвигаясь вместе с резервными час-
тями. Не сказалась ли и тут на его судьбе властная рука кре-
постницы-матери, имевшей в Москве обширнейшее знакомство
110
среди влиятельных лиц и уж, конечно, жаждавшей удержать
единственного сына подальше от военных опасностей? Юноши
грибоедовского поколения очень тяжело переживали невозмож-
ность попасть на фронт. «Помню, в какую ярость приходили
все мы, оставленные в Петербурге, при мысли, что, может быть,
гвардия пойдет на войну, а мы будем сидеть в городе»,— писал
позже декабрист А. Беляев. Вероятно, и Грибоедов переживал
нечто подобное156.
Но все же именно 1812 год разорвал вокруг будущего автора
«Горя от ума» сравнительно узкий круг домашней обстановки,
привычных знакомых и студенческих университетских занятий.
Он поездил по России, передвигаясь за войсками из города в го-
род, посмотрел людей, столкнулся с новой для него военной
средой, приобрел новых товарищей, побывал среди участников
многих битв, в том числе Бородинской, видел Москву в момент
наступления Наполеона, наблюдал провинциальные города, на-
полненные спасавшимися от Наполеона москвичами, наблюдал
ополченцев, новобранцев, волонтеров.
Двенадцатого июля 1812 г. Александр I приехал в Москву,
а 15 июля днем состоялось собрание дворянства и купечества
в Слободском дворце, где остановился царь. Москва была охва-
чена патриотическим возбуждением. Дворянство обещало вы-
ставить в ратники каждого десятого, купечество жертвовало на
войну крупные суммы. Царь уехал в ночь на 19 июля. Во вре-
мя его пребывания в Москве один из первых аристократов и мо-
сковских богачей, отставной ротмистр граф Петр Иванович
Салтыков, сын фельдмаршала, царского воспитателя и бывшего
московского градоначальника, просил у царя разрешения сфор-
мировать на свои средства гусарский полк в составе 10 эскад-
ронов. Царь разрешил формирование, полку присвоили назва-
ние Московского гусарского, а П. И. Салтыков, повышенный
в чин полковника, был назначен командиром будущего полка.
Салтыковский полк не должен был входить в состав московского
ополчения,— в отношении московского губернатора графа
Растопчина к генерал-кригс-комиссару сообщается, что полк
Салтыкова «навсегда останется полком регулярным»157. Перво-
начальные организационные хлопоты по формированию полка
начались после отъезда государя. 21 июля Растопчин приказал
Шефу московского гарнизона генерал-лейтенанту Брозиву вы-
делить для будущего, еще не начавшего формирование полка
третий корпус Хамовнических казарм, а 23 июля Растопчин
Доложил управляющему военным министерством князю Але-
ксею Ивановичу Горчакову, что граф Салтыков уже приступил
к формированию полка «должным порядком». Однако официаль-
ная переписка Растопчина показывает, что еще 25 июля ре-
круты не начинали поступать в полк, хотя московский арсенал
111
уже получил предписание выдать графу Салтыкову «потребное
число сабель, карабинов и пистолетов, годных к употреблению
на службу». Видимо, вербовка в полк в эти дни только-только
началась. 26 июля в полк был зачислен корнетом Александр Гри-
боедов,— иначе говоря, он поступил в новый полк в один из
первых дней, если даже не просто в первый день существова-
ния полка 158.
Ко всем новым впечатлениям тех дней у Грибоедова при-
бавлялось яркое ощущение своего военного бытия, новое вре-
мяпрепровождение, Хамовнические казармы, новые люди, даже
новый внешний вид самого себя.
Вот официальное описание военной формы его полка, еще
неизвестное в грибоедовской литературе: «кивера с этишке-
тами и репейками желтыми и прибором медным; ментики, до-
ломаны и ташки черные, со снурками и тесьмою желтыми и пу-
говицами медными; воротники и обшлага доломанов малиновые;
чакчиры малиновые с выкладкою и цифровкою желтыми; ку-
шаки желтые с кистями желтыми же и гомбами черными, валь-
трапы черные с зубцами малиновыми и снурками и вензелями
желтыми»159. Мундир! когда-то он — «расшитый и красивый»—
вызывал нежность Чацкого.
А. Н. Веселовский пишет, что Грибоедов поступил на воен-
ную службу «не без противодействия со стороны домашних».
Воззвание Александра I к дворянству могло облегчить Гри-
боедову борьбу в домашнем кругу за вступление в армию.
Связь вступления в армию с самыми первыми событиями вой-
ны — вторжением Наполеона и воззванием царя — указана
в собственноручном документе Грибоедова — прошении об
увольнении с военной службы (1815): «Находясь в звании кан-
дидата прав Московского университета, я был готов к испыта-
нию для поступления в чин доктора, как получено было изве-
стие о вторжении неприятеля в пределы отечества нашего, и
вскоре затем последовало высочайшее его императорского ве-
личества воззвание к дворянству ополчиться для защиты отече-
ства. Я решил тогда оставить все занятия мои и поступить
в военную службу...»160
Грибоедов не мог не наблюдать в эти же дни взволнованную
наполеоновским вторжением Москву. Знакомая молодежь, уже
переодетая в военную форму, появлялась в домах, на улицах
и бульварах. Современники оставили яркие описания Москвы,
охваченной общим патриотическим порывом. Происходили
интересные встречи. Вместе с императором в старую столицу
приехал прусский министр Штейн, изгнанный Наполеоном и
приглашенный в Россию личным письмом Александра. Штейн
выехал в Россию 27 мая и в Вильну приехал 12 июня ст ст., в
день вторжения Наполеона. Прусский реформатор, казавшийся
112
реакционерам (Вигелю, например) прямым исчадием революции,
позже был ими обвинен в том, что именно он соединил в пред-
ставлении Александра лозунг «вольности» с лозунгом борьбы
порабощенных европейских народов против Наполеона. Любо-
пытно, что одна из грибоедовских тем мелькает даже в записях
Штейна о России — до такой степени эти идеи носились тогда
в воздухе. «Россия могла бы сохранить свои первоначальные
нравы, образ жизни, одежду и т. д., а не подкапывать и не пор-
тить своей самобытности, изменяя все это,— записал Штейн
года за два до своей поездки в Россию.— Ей не нужно было ни
французской одежды, ни французской кухни, ни иностранного
общественного типа; она могла бы из своего собственного исклю-
чить все грубое, не отказываясь от всех его особенностей...
Быть может, еще не поздно умерить вторжение иностранных
обычаев и придать (русскому формированию) направление,
более целесообразное... Можно было бы ввести снова столь це-
лесообразную и удобную национальную одежду —кафтан...»161
Штейн посещал в Москве интересных ему лиц. Хотел он
встретиться тут с бывшей в это же время в Москве мадам де
Сталь, но встреча по случайным причинам не состоялась и была
перенесена в Петербург 162. Вероятно, и Грибоедов знал, что ма-
дам де Сталь находится в Москве. Как уже указывалось, Штейн
посетил своего гёттингенского товарища профессора Буле, а тот
познакомил его со своим молодым выдающимся учеником Алек
сандром Грибоедовым, уже готовым «к испытанию для поступле-
ния в чин доктора». Грибоедов позже с удовольствием вспоми-
нал своп беседы со Штейном.
2
Думаю, что неправильно сравнивать внутренние пережива-
ния Грибоедова в момент ухода его на войну 1812 г. с пережива-
ниями Пети Ростова в «Войне и мире», как это сделано в преди-
словии к академическому изданию сочинений Грибоедова. Петя
Ростов не дружил с Петром Чаадаевым, не был готов к доктор-
скому экзамену, не читал «Истории философских систем»
Дежерандо, не беседовал с прусским реформатором Штейном.
Переживания молодого Грибоедова были много сложнее его пере-
живаний, патриотизм Грибоедова был куда более сознатель-
ным, зрелым и сложным 163.
Поток впечатлений, хлынувший в эти дни в юношеское со-
знание, был чрезвычайно богат и вызывал глубокие пережива-
ния. Позже, набрасывая план своей пьесы «1812 год», Грибоедов
запишет: «История начала войны, взятие Смоленска, народные
черты, приезд государя, обоз раненых, рассказ о битве
8 м. В. Печкина
113
Бородинской». Надо иметь в виду, читая эти строки, что все
перечисленное должно быть связано с личными впечатлениями
юноши Грибоедова. И в третьем корпусе Хамовнических
казарм, где имел свое пребывание Салтыковский полк, Гри-
боедов мог многое увидеть. Полк был своеобразен, его основ-
ная рядовая масса не была, как в других полках, чисто
крестьянской,— полк формировался по высочайшему повеле-
нию «из людей разного звания». Вспомним свидетельство
Вигеля: «Множество семинаристов, сыновей священников и
священнослужителей бросились в простые рядовые». 29 июля
Растопчин выдал Салтыкову «открытые листы», которые были
переданы штаб- и обер-офицерам, командируемым Салтыковым
в разные губернии для вербовки «людей свободных и по разным
местам».
Между тем полк пополнялся и в Москве. Через шесть дней
после своего оформления молодой корнет Грибоедов находился
уже в среде 316 человек, в которой числилось 7 штаб-офицеров,
18 обер-офицеров (в том числе он сам), 170 унтер-офицеров,
119 гусар и 2 нестроевых чина. Поступали в полк не только
свободные, но и крепостные; так. 12 августа Салтыков завер-
бовал у помещицы Плаховой двух ее дворовых, калмыка Не-
стера, принадлежавшего генерал-майору Лаврову, и дворового
человека корнета Своева — Максима Зенкевича. Собравшаяся
вольница и дворовые люди чинили в Москве «буйства и беспо-
рядки». К Растопчину поступали жалобы на поведение гусар
нового полка, и московский генерал-губернатор в своем отно-
шении к полковнику Салтыкову (17 августа) рекомендует «воз-
держивать своих подчиненных от таковых поступков и строжай-
ше приказать ескадронным командирам иметь за подчиненными
неослабное смотрение», а также наказывать виновных «в страх
другим». Для дисциплинирования и приведения в военный
порядок этой вольницы необходим был в полку какой-то внут-
ренний костяк бывалых военных людей, кроме опытных лиц
командного состава. Еще в бытность свою в Москве царь обещал
Салтыкову дать для этой цели сорок исправных унтер-офицеров
и рядовых из Нижегородского, Нарвского и Борисоглебского
драгунских полков. Но полки эти были расположены на Кав-
казской линии и в Грузии,— ждать, когда издалека прибудут
обещанные люди, не было времени, и царь дал новое распоря-
жение — послать в полк Салтыкова двадцать унтер-офицеров
из учебного кавалерийского эскадрона. Эти унтеры выехалхг
в полк «на обывательских подводах» 28 августа 1812 г. 164
Все впечатления Грибоедова от этих событий и самого со-
става полка, а также многочисленные наблюдения над опол-
ченцами, с которыми он часто встречался и в Москве, и пере-
двигаясь в военное время в тылу, нельзя игнорировать при
114
анализе его позднейших литературных замыслов, в частности»
пьесы о 1812 i., где главным действующим лицом является
ополченец. Яркие наблюдения народной жизни наверно не раз
врывались во впечатления этих лет и касались разных ее сто-
рон. В 1812 г. Павел Андреевич Лыкошин, двоюродный брат
приятельницы его детских лет А. Колечицкой, был убит взбун-
товавшимися крестьянами. Могли дойти до Грибоедова через
Кологривовых и вести о восстании крестьян в Тверской губер-
нии. Всей полноты его осведомленности в этих вопросах мы не
знаем, но она, несомненно, была большей, нежели мы сейчас
можем себе это представить. Архив генерала Кологривова ри-
сует сложную картину действительности, которую не мог не
наблюдать Грибоедов: он видел огромный поток формирующихся
новых частей, партии французских военнопленных, суды над.
дезертирами...165
Темп формирования полка не был удовлетворителен. Глав-
нокомандующий Кутузов (резервы были под его непосредствен-
ной командой) запрашивал о состоянии полка графа Салтыкова
и о возможности употребить его в дело,— и Растопчину при-
ходилось отвечать, что полк все еще пе готов. В Москве, ккото-
рой все ближе подступал неприятель, было, действительно,
трудно сформировать гусарский полк, нуждавшийся в большом
количестве строевых лошадей, и граф Салтыков еще в августе
возбудил вопрос о переводе полка в Казань, где, по его мнению,
было бы удобнее закончить его формирование. Еще 21 августа,
до Бородинской битвы, Растоичин всеподданнейшим рапортом
донес об этом царю и поддержал намерение графа Салтыкова
«со всеми стоящими теперь у него в полку штаб- и обер-офице-
рами и нижними чинами выступить отсель в Казань, где он
может иметь все способы к поспешнейшему сформированию
полка». Особые причины заставляли Растопчина желать удале-
ния полка из столицы: «Ныне состоящие в оном полку нижние
чины... как еще необразованные и неизученные кавалерийской
службе, ни в какое дело против неприятеля употреблены быть
не могут, а единственно делают затруднение удерживанием их
от беспорядков в городе». Однако разрешения на перевод полка
в Казань правительством дано не было166.
Между тем военные события шли своим чередом. Враг все
ближе подступал к Москве. Поток беженцев из столицы все
возрастал, слухи становились все взволнованнее. Мать Грибо-
едова готовилась к выезду из столицы, собирался выехать из
нее и его гувернер Ион (также в Казань); вероятно, именно по
этому случаю запасся он у ректора Московского университета
профессора Гейма удостоверением, что он действительно со-
стоит студентом. Поток беглецов из Москвы усиливался. Мо-
сква меняла свой облик. В день именин императора, 30 августа,
8*
115
Растопчин все же устроил традиционный бал-маскарад, но это
был последний маскарад допожарной Москвы. Все залы по обык-
новению были ярко освещены, но посетителями было только
«с полдюжины раненых молодых офицеров». Повозки и кареты
уезжающих из Москвы дворян теснились на московских улицах.
Всю эту картину должен был видеть Грибоедов. 30 августа было
днем его именин — это были, вероятно, самые необыкновенные
именины в его жизни 167.
Первого сентября, в воскресенье, накануне входа французов
в столицу, в тот самый день, когда в деревне Филях в избе
крестьянина Севастьянова Кутузов на военном совете принял
решение оставить Москву без боя,— в этот самый день двинулся
из нее и полк Салтыкова со всем командным составом. В это
воскресенье специально посланные Кутузовым конные весто-
вые промчались по улицам Москвы от Дорогомиловской за-
ставы, крича, чтобы народ уходил от французов. Москва была
в сильном движении. Всю эту картину должен был видеть
Грибоедов, уходивший вместе с полком Салтыкова.
Полк Салтыкова успел выбраться, очевидно, не раньше вече-
ра, ибо часть дня была занята спорами его командира с Растоп-
чиным: 1 сентября Растопчин предписал Салтыкову нарядить
из состава полка конвойные команды для препровождения
пленных французов до Оренбурга, «по доставлении же их туда
команды сии должны обратиться к Казани и, соединившись
все вместе, ожидать дальнейшего повеления». Салтыков не
подчинился этому распоряжению и в страшной сутолоке и
тревоге эвакуации сумел добиться в воскресенье же 1 сентября
нового письменного приказа, решительно все предоставлявшего
на его личное усмотрение: «Предписываю вашему сиятельству
с состоящими теперь у вас в полку штаб, обер и унтер-офицерами
и нижними чинами следовать в те места, какие вы признаете
удобными...» Одновременно Салтыков, решив все же напра-
виться в Казань, взял у Растопчина — вероятно, в тех условиях
довольно платонический — «открытый лист» на получение «по
тракту от Москвы до Казани по сту обывательских подвод».
Казань была выбрана Салтыковым произвольно, и разреше-
ния царя пли военного министра у него на это не было. Более
того, его предположение разошлось с правительственным поста-
новлением: еще 30 августа в ответ на представление Растопчина
царь велел формируемый Салтыковым полк вызвать из Москвы
в Нижний-Новгород и состоять ему в команде генерал-лейте-
нанта графа Толстого. Но приказ царя в создавшихся тогда
военных обстоятельствах своевременно до Растопчина не дошел,
и он лишь 2 ноября, уже находясь сам в главной квартире
Кутузова, мог сообщить военному министру местонахождение
«потерянного» полка 168.
116
Грибоедов видел необычайную картину бегства дворян из
Москвы. В набросках его пьесы «1812 год» можно уловить отчет-
ливую позицию, с которой он осуждает дворянство в эти вели-
кие и тревожные дни. Отметив в одной из сцен «всеобщее опол-
чение без дворян» и «трусость служителей правительства»,
он в одном из набросков возвращается к той же мысли: надо бы
защищать столицу, а они бегут:
А ныне знать, вельможи — где они?..
Их пышные хоромы опустели.
Когда слыла веселою Москва,
Они роились в ней. Палаты пх
Блистали разноцветными огнями...
Теперь, когда у стен ее враги,
Бесчастные рассыпалися дети...
Напрасно ждет защитников,— сыны,
Как ласточки, вспорхнули с теплых гнезд,
И предали их бурям в расхищенье...
Итак, Салтыковский полк оказался в Казани. Для биографии
Грибоедова можно отметить интересную деталь: верный друг
Ион также оказался в Казани одновременно со своим воспитан-
ником. Экзамен Иона на степень доктора прав длился в Казан-
ском университете с 11 марта 1813 г. по конец 1814 г., когда
Грибоедова уже не было в Казани в связи с перемещением
полка 169.
В Казани формирование полка несколько продвинулось впе-
ред. К моменту своего выхода оттуда он состоял уже почти из
тысячи человек, по крайней мере из Московского гусарского
полка графа Салтыкова влились позже 961 человек в Иркут-
ский гусарский полк, в пх числе 3 штаб-офицера и 20 обер-офи-
церов. В командный состав полка поступали офицеры лучших
дворянских фамилий,— там среди прочих числился князь Го-
лицын, граф Ефимовский, граф Толстой; последний был зачис-
лен в полк 9 ноября одновременно с двумя корнетами из 24-го
украинского казачьего полка — Алябьевым и Екемзиным.
При этих обстоятельствах и состоялось, очевидно, знакомство
Грибоедова с композитором А. А. Алябьевым. Из других
сослуживцев Грибоедова по полку известны имена подполков-
ников Наумова, Мордвинова, Кулибякина. Подполковник Нау-
мов был последним командиром Салтыковского полка после
смерти Салтыкова170.
Несмотря на перемену места формирования, полк все еще не
был готов,— приобретение лошадей составляло главное пре-
пятствие. Знакомец Грибоедова, казначей Салтыковского полка
корнет Шатилов, который вместе с Алябьевым встретится с
Грибоедовым и в петербургский период его жизни, писал своему
117
родственнику В. Соймонову от 29 ноября 1812 г., что они
стоят с полком «в Казане»; «против французов же не были по
неимению лошадей, а чтобы собрать оных, теперь и живут в
Казане. Им сказано быть готовыми к маю месяцу» 171. Но това-
рищ Грибоедова еще не знал в то время, что судьба полка уже
решена правительством.
Около этого времени бывший в отставке и живший в своем
тамбовском имении генерал Андрей Семенович Кологривов
подал прошение Александру I о вступлении вновь на службу.
Хорошо знавший его лично царь дал ему 2 октября весьма
благосклонный рескрипт, указав состоять по кавалерии и пору-
чив ему формирование кавалерийских резервов. В силу этого
генералу от кавалерии Кологривову предписано было немед-
ленно отправиться в Муром. Генерал прибыл туда 21 октября и
вскоре энергично принялся за дело,— он должен был пригото-
вить тут 9 тысяч кавалеристов, по два эскадрона для каждого
гвардейского полка. Уже в ноябре военное министерство отдало
повсеместно приказ отсталых нижних чинов отправлять в
пункты формирования резервов, причем «конных — в Муром
к генералу-от-кавалерпи Кологривову для распределения во
вновь формируемые полки» 172.
Установив местопребывание Салтыковского полка после
всеобщего движения из Москвы, занятой французами, управля-
ющий военным министерством Горчаков 12 ноября 1812 г.
направил графу Салтыкову в Казань высочайший приказ:
«Формируемому вами Московскому гусарскому полку состоять
под начальством генерала Кологривова» 173.
Семнадцатого декабря 1812 г. Салтыковский полк, где слу-
жил Грибоедов, был влит в Иркутский полк; именной указ об
этом сохранился в Полном собрании законов: «Иркут-
ский драгунский полк переименовать гусарским, обратив
оной в состав формируемого графом Салтыковым гусарского
полка, который и придвинуть к Могилеву под команду генерал
от кавалерии Кологривова, с названием Иркутского гусарского
полка». Уже в это время около Кологривова начинает посте-
пенно формироваться та среда сотрудников, в которую несколь-
ко позже вольется п Грибоедов. Укажем, например, на штаб-
ротмистра Ланского и корнета Шереметева, которые были при-
няты на службу формирования резервов еще до Бреста 174-
28 декабря 1812 г. Горчаков направил Салтыкову предписание:
«Формируемый вашим сиятельством гусарский полк по высочай-
шему поизволению присоединяется к бывшему Иркутскому
драгунскому полку, переименованному Иркутским гусарским,
подчиняется в команду генералу Кологривову и должен перей-
ти к Могилеву-Белорусскому; вследствие чего предписываю
вашему сиятельству немедленно отправить упомянутый полк
118
к Могилеву по маршруту, у сего прилагаемому». Внезапная
смерть помешала Салтыкову выполнить предписание, и полк
двинулся на запад уже без него и значительно позже требуемого
в указе срока. Отсюда ясно, что полк был подчинен Кологривову
ранее смерти Салтыкова — обычно в биографиях Грибоедова
ошибочно принята обратная последовательность событий 17 5.
Пока бывший Салтыковский полк готовился к отправке и
начинал передвижение, штаб Кологривова уже передвинулся
в Смоленск. Первые московские гусары в составе Иркутского
полка появляются уже в ведомости на 1 апреля 1813 г. В мае
в Кобрин прибыло новое пополнение московских гусар в составе
304 человек. В июне 1813 г. Иркутский полк перешел из Коб-
рина в Дрогичпн Кобринского повета, и туда прибыли еще
два эскадрона московских гусар в составе 387 человек. Имеются
данные, что в 1813 г. Грибоедов некоторое время был болен и
жил во Владимире (не там ли находилась и его мать?). В месяч-
ном рапорте Иркутского полка на 1 мая 1813 г. его имя означе-
но в числе больных (с пометой: «Грибоедов — простудой в левом
боку»), В списке штаб- и обер-офицеров Иркутского полка
от 8 сентября 1813 г. корнет Грибоедов значится «за болезнию
во Владимире»176.
3
Повидимому, лишь к концу 1813 г., когда наша армия уже
была за границей, молодой Грибоедов влился в состав нового
Иркутского полка. Московские гусары вошли в новый полк в
количестве свыше девятисот человек. Тут они встретились с
бывшими иркутскими драгунами, уже побывавшими в огне боев
1812 г.177
На это надо указать хотя бы для того, чтобы избежать обще-
принятого упрощения,— среда Иркутского полка рисуется
обычно как среда гусарских шалостей, кутежей — и только.
«Я в этой дружине всего побыл 4 месяца, а теперь 4-й год как
не могу попасть на путь истинный»,— шутливо писал Грибо-
едов своему другу С. Н. Бегичеву. Эта фраза не должна закрыть
от нас более сложной действительности. Иркутский полк при-
нял активное участие в боях около Смоленска, а главное —
в Бородинском сражении. Тут полк находился в самом пекле —
в центре, прикрывая курганную батарею Раевского.
В результате потерь в Иркутском драгунском полку чис-
лилось к концу 1812 г. только до 180 человек. Несмотря на
сравнительно небольшое количество людей, надо отметить
важность того обстоятельства, что молодой Грибоедов влился
в полк, где около двухсот человек были активными участниками
военных действий, в том числе Бородинской битвы. Полковым
119
командиром Иркутского гусарского полка в момент прибытия
Грибоедова был подполковник Федор Петрович Ивашенцев,
занимавший этот пост с ноября 1812 до февраля 1819 г. Грибо-
едов в полку прослужил, по собственному свидетельству, как
уже указано, только четыре месяца 178. Молодому гусару при-
ходилось терпеть трудности походной жизни. «Вот вам, как
Ивану-царевичу, три пути,— говорит гусар Саблин Беневоль-
скому в комедии Грибоедова и Катенина «Студент»: — на одном
лошадь ваша будет сыта, а вы голодны,— это наш полк; на
другом и лошадь, коли она у вас есть, и сами вы умрете с го-
лоду,— это стихотворство; а на третьем и вы и лошадь ваша,
а за вами еще куча людей и скотов будут сыты и жирны,—
это статская служба...»179
В июле упомянутый уже В. Соймонов пишет В. Ф. Алябье-
ву о знакомцах Грибоедова по полку: «Шатиловы молодые оба
в Слониме»,— тут, по архивным данным, и находилось в это
время «Главное дежурство генерала от кавалерии Кологри-
вова»; в конце августа полк стоял в Сосновицах Седлецкой
губернии, в конце сентября — в местечке Словатичах, затем
перешел в местечко Мациево Волынской губернии Ковельского
повета. Позднее два его эскадрона расположились в Брест-
Литовске, а штаб полка — в одном из местечек.
Через четыре месяца по прибытии в полк Грибоедов перешел
в адъютанты к генералу Кологривову,— штаб резервного кава-
лерийского корпуса находился в это время также в Брест-
Литовске 18°.
Здесь, в Брест-Литовске, и встретился Грибоедов с челове-
ком, который на всю жизнь остался его ближайшим душевным
другом — Степаном Никитичем Бегичевым, будущим членом
Союза Благоденствия. С. Н. Бегичев был племянником генерала
А. С. Кологривова, к которому и поступил новый адъютант —
Грибоедов.
Необходимо остановиться на семье Кологривовых и, преж-
де всего, на том генерале, под начальство которого попал
Грибоедов.
Есть фамильные гнезда, которые «дух времени» отчетливо
размежевывает на два лагеря, в домашнем кругу которых про-
исходит с большой отчетливостью идейная поляризация, отме-
чающая собою эпоху. Фамилия Кологривовых, как и многие
другие декабристские фамилии, вызывает ряд подобных ассо-
циаций. Как в семье Орловых, Пестелей, так и тут, в одном фа-
мильном гнезде формируются представители реакции и передо-
вых настроений, внутри семейного круга возникают острые
столкновения отдельных членов. Семья Кологривовых тесно
связана с двором, находится в родственных отношениях с круп-
нейшей знатью — Голицыными, Трубецкими, Румянцевыми,
120
Вельяминовыми-Зерновыми. Фамилия Кологривовых мелькает
в списках камергеров и камер-юнкеров; в московском доме
Кологривовых — между Грузинами и Тверской — танцует на
балу Александр I. «Вчера был 150-й обед у Кологривова»,—
пишет А. И. Тургенев П. А. Вяземскому. Р1звестный светский
острослов—Дмитрий Михайлович Кологривов, брат «синодского»
Александра Николаевича Голицына (от одной матери, но раз-
ных отцов),— постоянный посетитель богатейшего и знатного
дома Долгоруких, где нередко «запросто» бывает и сам Але-
ксандр 1. Брат грибоедовского начальника, Андрея Семеновича
Кологривова, Лука Семенович — тверской гражданский губер-
натор, связанный с двором вел. кн. Екатерины Павловны.
Старый москвич, отставной полковник Петр Александрович
Кологривов, служивший при Павле в Кавалергардском полку,
хлопотун, делец и богач, особенно знаменит был из-за своей
жены Прасковьи Юрьевны, урожденной княжны Трубецкой,
родной племянницы фельдмаршала Румянцева-Задунайского.
В Москве Прасковья Юрьевна имела широчайший круг связей
и влияний; рассказывали даже, что муж ее, представляясь
императору, в смущении назвал себя Вхместо собственного чина
«мужем Прасковьи Юрьевны». «Она прикажет— он подпишет»,—
сказано, повидимому, о нем в одном из черновиков «Горя от
ума». Прасковья Юрьевна послужила прототипом известной
Татьяны Юрьевны — влиятельной и вздорной московской
дамы, к которой Молчалин рекомендует съездить Чацкому:
«Частенько там мы покровительство находим, где не метим».
Чиновные и должностные
Все ей друзья и все родные.
К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам...
К этому кологривовскому кругу камергеров и губернаторов,
известных светских дам, их мужей — «хлопотунов и дельцов»,
прочными корнями уходящих в косную дворянскую почву,
можно добавить еще колоритную фигуру Елизаветы Михайлов-
ны Кологривовой (урожденной княжны Голицыной) — «извест-
ной богомолки» и мистической дамы Священного Союза. Тут же
можно вспомнить о Д. А. Кологривовой — «пустыннице»,
впоследствии игуменье Воронежского девичьего монастыря.
Но в других представителях этого же фамильного круга
мы видим совсем иные черты. Противоположные ассоциации
влечет за собою упоминание о жене начальника Грибоедова
Андрея Семеновича Кологривова — Екатерине Александровне
Кологривовой, урожденной Челищевой. Это была родственница
известного друга А. Н. Радищева — Петра Ивановича Чели-
Щева, автора «Путешествия по северу России в 1791 г.», напи-
танного в духе радищевского «Путешествия из Петербурга
121
в Москву». Сын тверского губернатора, Александр Лукич Ко-
логривов, родной племянник грибоедовского начальника и
знакомец Грибоедова — декабрист, член Северного общества.
О сыне самого генерала Михаиле Кологривове, «ненавистнике
тиранов», говорилось выше 181.
Начальник Грибоедова, генерал от кавалерии Андрей Семе-
нович Кологривов, представляет собой любопытную фигуру.
Этот баловень судьбы, любимец Павла I и крупнейший поме-
щик, оказался дядей двух декабристов и отцом «ненавистника
тиранов», участника парижских баррикадных боев — Михаила
Кологривова. И декабристы и сын-бунтарь были к нему чрез-
вычайно привязаны. Генерал был человеком новых веяний, и
к нему льнула молодежь. Акад. Веселовский пишет, что Коло-
гривов, «гуманный и образованный генерал», принадлежал
«к новой школе гуманных начальников, был популярен среди
молодых офицеров, дом его был всегда открыт для них». Этот
же автор замечает, что Кологривов «держался совершенно про-
тивоположного направления, чем Скалозуб». Хорошо осведом-
ленный историк эпохи М. Лонгинов, публикуя в «Современ-
нике» Чернышевского работу о Грибоедове, также приходил
к выводу, что «Кологривов имел удивительную способность
привязывать к себе подчиненных, особенно молодежь». Автор
работы о Михаиле Кологривове — Р-ский находит даже, что
вольнодумство юноши могло развиться прежде всего под влия-
нием отца. Самое веское свидетельство о теплых отношениях
генерала с молодежью принадлежит неподкупному девятна-
дцатилетнему корнету Грибоедову, о котором А. Бестужев
справедливо сказал: «Никто не похвалится его лестью». Дано
это свидетельство в юношески-наивной форме: «Ручаюсь, что
в Европе немного начальников, которых столько любят, сколь-
ко здешние кавалеристы своего»,— писал он в первом своем
напечатанном произведении — «Письме из Бреста-Литовского
к издателю „Вестника Европы"» в июне 1814 г.182
В Брест-Литовске, в штабе кавалерийских резервов, у Ко-
логривова, очевидно, поощрялась литература. Там бурно тво-
рила целая плеяда безвестных армейских пиитов. Данный офи-
церами праздник в честь генерала Кологривова (по случаю
окончания войны и получения начальником ордена Владимира
I степени) вызвал поток творчества,— очевидно, и генерал был
не против литературы. Утром, когда «строй пиитов» предстал
пред ним для первых поздравлений, он был буквально засыпан
стихами: «Один стихи ему кладет в карман, другой под изго-
ловье». Генерал дивился, «сколько стихотворцев образовала
искренняя радость». Кроме этого потока индивидуальных тво-
рений, ему преподнесли еще стихотворное приглашение «от
всего дежурства». При входе на галлерею, где были накрыты
122
праздничные столы, генерал «был еще приветствуем стихами».
Внезапно грянула солдатская песня, «на сей случай сочинен-
ная». Пииты не унимались и за обедом: им голову кружило
«сестер парнасских вдохновенье», и они «всех более шумели».
Наконец, самое описание праздника (автор — Грибоедов, и
все приведенные выше цитаты почерпнуты из его статьи) было
сделано наполовину в стихах. Надо признаться, что картина
эта довольно своеобразна.
Нельзя оставить без возражения упрощенное понимание
статьи Грибоедова об этом празднике как сугубо монархиче-
ской и даже несколько льстивой по отношению к начальству:
она — будто бы просто очередное доказательство грибоедов-
ского «барства». Н. К. Пиксанов пишет: «сколько велпко
было воспитательное влияние родной барской стпхии, пока-
зывает первая печатная работа Грибоедова «Письмо из Брест-
Литовска к издателю Вестника Европы» (1814). Девятнадца-
тилетнпй автор-кавалерист спешит поведать миру о празднике
в честь генерала Кологривова по случаю важного события:
«ему пожалован орден святого Владимира I степени». Но дело
тут, собственно, вовсе не в очередном ордене, пожалованном
царем начальству,— дело тут прежде всего в празднике
победы. Тот, кто даст себе труд вникнуть в отношения юноши
Грибоедова к Кологривову, вдуматься в особенности среды и
исторического момента, усмотрит в событии большую слож-
ность. Война только что завершилась победой, тиран и узур-
патор народных прав Наполеон был свергнут, Александр I
был в ореоле славы освободителя Европы. Его истинный облик
еще не был разгадан передовой молодежью, разгадка эта была
еще впереди. Пушкин, друг декабристов, и позже готов был
простить Александру «неправое» гоненье: «он взял Париж, он
основал Лицей». В другом стихотворении Пушкин пишет:
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался,
Какой восторг тогда пред ним раздался,
Как был велик, как был прекрасен он.
Декабрист Якушкин подробно передает, какой восторг вы-
зывали в то время действия императора: «В 13-м году импера-
тор Александр перестал быть царем русским и обратился в
императора Европы... Он был прекрасен в Германии, но был
еще прекраснее, когда мы пришли в 14-м году в Париж... Рес-
публиканец Лагарп мог только радоваться действиям своего
Царственного питомца...» Якушкин полагает даже, что «ни-
когда прежде и никогда после не был он (Александр) так сбли-
жен со своим народом, как в это время...» Нужны были новые
наблюдения над деятельностью царя, которых Грибоедов не
123
мог сделать в Брест-Литовске, чтобы испытать в нем разоча-
рование 183.
Вести о крупнейших политических событиях времени долж-
ны были быстро достигать пограничного Брест-Литовска. Воен-
ная молодежь, здесь пребывавшая, была1 очевидно, полна впе-
чатлений от событий, сообщения о которых волной катились
из-за границы. Тут узнавали молодые офицеры о поражении
союзников у Дрездена, о блестящей победе над Наполеоном
у Лейпцига, о торжественнохМ вступлении союзных войск в
Париж. Ясно, что политическая тематика времени не могла
отсутствовать в их разговорах. Любопытно, что в материалах о
Грибоедове, собранных Д. Смирновым и использованных
А. Н. Веселовским, имелись свидетельства, что прототипом
либерального болтуна Репетилова будто бы являлся Шатилов,
сослуживец Грибоедова по Иркутскому полку, позже сослан-
ный вместе с композитором Алябьевым по делу об убийстве
помещика Времева (Д. Бегичев был опекуном детей Алябьева).
Это свидетельство указывает и на наличие политической тема-
тики в разговорах офицеров, окружавших Грибоедова. Да
иначе и быть не могло.
Этой тематике было тем легче развернуться, что в 1813 и
1814 гг. война за границей еще шла под лозунгами политиче-
ской свободы. Союзные правительства подписывали демагоги-
ческие воззвания, полные свободолюбивых формул. На темах
политического свободомыслия еще не тяготел запрет. Правда,
после смерти Кутузова (апрель, 1813) главное начальствование
над резервной армией перешло к Аракчееву, по в то время он
еще не проявил себя во всей полноте, да и организованной по-
литической слежки в архМии в эти годы еще не было. О послед-
нвхМ немаловажном обстоятельстве имеется авторитетное свиде-
тельство И. П. Липрандп. Он пишет в конфиденциальной
докладной записке, поданной позже в III отделение: «В кратко-
временное пребывание войск наших в конце 1812 и начале
1813 года на пути в Пруссию... не было особенно учрежденной
по этой части [тайной полиции], равно и впоследствии, когда
здесь находился штаб резервной армии под начальством гене-
рала-от-кавалерии Кологривова» 184.
4
Таким образом годы военной службы — важный период в
биографии Грибоедова. «Гусарское» врехмяпрепровождение этих
лет, о котором постоянно пишут биографы Грибоедова, соеди-
нялось и с иными явлениями — с вопросами складывающегося
мировоззрения.
Мы видим, как сложен был поток впечатлений Грибоедова*
124
Если московский период хорошо познакомил его со старой дво-
рянской жизнью, столь ярко отраженной в «Горе от ума», то
военные годы обогатили его впечатлениями военной среды. Он
нашел среди военных, с одной стороны, близких ему по духу
друзей, с другой — тупых фронтовиков с ограниченным умст-
венным кругозором. Историк Иркутского полка Е. Альбовский
находит, что Скалозубы и Репетиловы существовали в полку и,
вероятно, именно там в первичной форме найдены Грибоедо-
вым, а тип гусара Саблина в комедии Грибоедова и Катенина
«Студент» почерпнут пз жизни Иркутского полка. Дело не в том,
кто именно послужил Грибоедову прототипом,— в художествен-
ном образе важнее всего момент собирательный, обобщение
типического, для чего важно наличие большого круга в какой-то
мере — всецело или частично — похожих на Скалозуба людей.
А. И. Веселовский, использовавший недошедшие до нас записи,
располагал сведениями, что прототипом Скалозуба был некий
дивизионный генерал «Фр[о]л[о]в», которого Грибоедов мог
наблюдать в эти годы. О связи Шатилова с Репетиловым уже
говорилось выше 185.
Рассматривая этот период жизни Грибоедова, можно ясно
уловить крепко сложившееся в нем ощущение воинской жизни,
понимание себя как военного человека. Это — существенно,
это осталось в какой-то мере на всю жизнь,— отблеск этого
лежит п на Чацком. Ряд биографических черточек Чацкого и
впечатления военной жизни, отраженные в его разговоре с
Платоном Михайловичем, восходят к личным переживаниям
Грибоедова. Его самого окружали когда-то «шум лагерный,
товарищи и братья». Он по личному опыту знал, что такое
ученье, смотры, манеж, ярко ощущал утро в кавалерийском
лагере. «Лишь утро: ногу в стремя и носишься на борзом же-
ребце; осенний ветер дуй хоть спереди, хоть с тыла».
И Грибоедов как автор, и Чацкий как его герой, которому
доверены думы и чувства автора, вовсе не относились отрица-
тельно к военному делу как к профессии. Их обоих многое в нем
пленяло: «Эх, братец, славное тогда житье-то было!»— в тон
Чацкому восклицает Платон Михайлович. Часто отмечалась
неестественность катания Молчалина на лошади зимою (в каче-
стве предлога для его падения), но в представлении кавалери-
ста — это самый простой бытовой момент. Когда Якубович
в 1818 г. ранил на дуэли Грибоедова в руку и надо было найти
какой-то правдоподобный мотив, скрывая дуэль, объяснить
рану,— ничто не показалось столь естественным, как падение
с лошади: «Дабы скрыть поединок, мы условились сказать, что
-Мы были на охоте, что Грибоедов с лошади свалился и что
лошадь наступила ему ногой на руку»,— пишет секундант
Якубовича Н. Н. Муравьев (Карский) 186.
125
5
Тридцатого мая (н. ст.) 1814 г. был подписан Парижский
мирный договор. Торжественный, написанный лапидарно-ко-
роткими фразами (в подражание Наполеону) царский манифест
известил русскую армию и всю страну: «Франция возжелала
мира». В приказе по армии сообщалось, что «побежденный не-
приятель простер руку к примирению...» Это было огромным
переломным событием в жизни армии, всех взволновало, ожи-
вило, создало новые личные перспективы перед каждым офице-
ром, повернуло тысячи молодых биографий. Война кончи-
лась — война, длившаяся почти два года, оторвавшая каждого
от привычных занятий,— и кончилась столь триумфально для
России. Меняется и жизнь Грибоедова. После заключения мира
он уже не в Брест-Литовске и не где-нибудь в бедных польских
местечках, а в столице, в Петербурге, вместе со своим другом
Бегичевым. Зачисленный с мая 1813 г. в кавалергарды (с остав-
лением в должности адъютанта Кологривова), Бегичев теперь,
оказавшись в столице, фактически переходит в свой Кавалер-
гардский полк и начинает служить в гвардии.
Позже А. И. Герцен писал: «Не велик промежуток между
1810 и 1820 гг., но между ними находится 1812 год. Нравы те
же, тени те же, помещики, возвращающиеся из своих деревень
в сожженную столицу, те же. Но что-то изменилось. Пронеслась
мысль, и то, чего она коснулась своим дыханьем, стало уже не
тем, чем было» 187.
Двенадцатого (24) июля 1814 г. Александр I после полу-
торагодового отсутствия вернулся из-за границы в Россию. Он
приехал сначала в Павловск, а утром 13 (25) июля был уже
в Петербурге. Известно было, что император вернулся нена-
долго и вскоре опять поедет за границу, так как условлено
было, что мирный договор будет подписан через два месяца
после Венского конгресса. Он пробыл в столице лишь до
1 (13) сентября 1814 г. нутром этого дня выехал в Вену из своего
Каменноостровского дворца. Таким образом, он не пробыл
в столице и двух месяцев 188.
Сейчас же после мирного договора пришли в движение и
русские войска за границей. Пора возвращаться на родину?
Полная новых впечатлений, взволнованная триумфом побед,
вся эта многотысячная масса побывавших за границей русских
людей, и среди них столько старых знакомых, готовилась к
отъезду. Немало друзей Грибоедова, приятелей детства и уни-
верситетского ученья, выступило из Парижа в летние дни
1814 г., когда и он взволнованно готовился к отъезду в столицу-
Гвардейский Семеновский полк, в составе которого были старые
друзья: Чаадаев, Якушкин, Щербатов, солнечным утром 22 мая
126
выступил из Парижа через заставу Нельи к Сен-Жермену.
30 июля полк торжественно вступил в Петербург. К этому
дню приехали из-за границы и прочие гвардейские полки. Пре-
ображенцы (в их составе был Катенин) погрузились в Шербуре
на четыре корабля: «Смелый», «Храбрый», «Победоносец» и
«Мироносец», заехали на несколько дней в Англию и также
прибыли в Кронштадт, чтобы в один и тот же день — 30 июля —
принять участие в торжественном вступлении гвардии через
триумфальную арку в русскую столицу 189.
Приподнятое настроение гвардии, встречи с близкими, ощу-
щение триумфальной победы — все это делало Петербург тех
дней незабываемым и взволнованным. Начало лета в столице
было дождливое, но август «сами приезжие из южной Европы
называли итальянским». Стояли темные, невиданно жаркие
ночи, в день успения грохотала гроза. Ф. Вигель говорит о
полном преображении всего внешнего вида столицы. Три-
умфальные арки, невиданная иллюминация, празднества,
балы, масса военной молодежи на улицах — многие по-за-
граничному в штатском платье, во фраках: еще действовало
парижское разрешение императора носить вне строя, по
желанию, штатскую одежду. Однако, как замечает Ф. Вигель,
гвардейцев можно было узнать и в штатском платье «по
их скромно-самодовольному виду». «Как мил казался
нежный возраст самой первой молодости, уже опаленной
порохом...»190
Блестящая, праздничная внешность скрывала глубокие про-
тиворечия: родина стонала «под тяжким игом самовластья».
Молодые глаза остро замечали тяжесть крепостного права,
которого не было на Западе, произвол неограниченной само-
державной власти, аракчеевщину. Для И. Якушкина можно
даже точно датировать зарождение этого сознания. Поклон-
ник императора — освободителя Европы, он направился вместе
с товарищем 30 июля в штатском платье посмотреть на 1-ю
гвардейскую дивизию, вступающую в столицу. Он стоял неда-
леко от позолоченной кареты, в которой сидела императрица
Мария Федоровна с великой княжной Анной Павловной, и
любовался зрелищем торжественного вступления. «Наконец,
показался император, предводительствующий гвардейской ди-
визией, на славном рыжем коне, с обнаженной шпагой, которую
уже он готов был опустить перед императрицей. Мы им любо-
вались; но в самую эту минуту почти перед его лошадью пере-
бежал через улицу мужик. Император дал шпоры своей лошади
а бросился на бегущего с обнаженной шпагой. Полиция при-
няла мужика в палки. Мы не верили собственным глазам и
отвернулись, стыдясь за любимого нами царя. Это было во мне
Первое разочарование на его счет; я невольно вспомнил о кошке,
127
обращенной в красавицу, которая однакож не могла видеть
мыши, не бросившись на нее» 191.
Возобновилась в усиленной степени работа сознания над
вопросом о положении родины. Незаметно заронялись в душу
семена революционного патриотизма: любить родину не значит
находить в ней все прекрасным, а значит болеть за нее, бороть-
ся за ее лучшее будущее и, если путь к нему прегражден,—
ломать препятствия.
В марте 1814 г. в Петербург дошло взбудоражившее всех
известие о побеге Наполеона с острова Эльбы и высадке его
во Франции. Начались знаменитые «100 дней». В Москве при-
остановилась было постройка новых домов и ремонт старых
после пожара. 27 апреля в Вене был подписан императором
Александром указ о новом походе за границу — армия его
приняла с восторгом. 19 мая было послано царю донесение о го-
товности к выступлению. Но гвардейские полки успели дойти
лишь до Вильны, когда пришло известие, что Наполеон разбит192.
Двадцать шестого сентября 1815 г. был подписан тремя импе-
раторами — русским, прусским, австрийским — договор о со-
здании Священного Союза. Он не был в тот момент особенно
замечен, его реакционный смысл раскрылся позже.
Двадцатого ноября 1815 г. был подписан второй Парижский
мир между Францией и союзными державами. В первых числах
декабря Александр I вернулся из-за границы. Второе возвра-
щение гвардии в столицу сильно отличалось от первого. На-
сколько первое было светло и радостно, настолько второе было
мрачно. Начались строгости и стеснения по службе. Постепенно
проявлялось лицо реакции. Но 24 (12) декабря был объявлен
манифест Александра о конституции в Польше. В какой-то мере
облик «освободителя народов» еще сохранялся Александром 193.
Грибоедов поселился в Петербурге вместе с Бегичевым.
Кавалергардский полк, к которому принадлежал последний,
вернулся из-за границы позже других гвардейских полков.
Кавалергарды не ехали морем, а шли походным порядком через
Пруссию и лишь 18 октября 1814 г. вступили в свои петер-
бургские казармы. Реальная служба С. Н. Бегичева в полку
могла начаться, следовательно, не ранее этого срока 194.
Нельзя не отметить, в какой своеобразный коллектив всту-
пил друг Грибоедова. Кавалергардский полк богаче всех других
гвардейских полков декабристскими именами. К нему имеют
отношение не менее 24 декабристов. При составлении истории
полка по случаю его столетнего юбилея историк кавалергардов
С. Панчулидзев вынужден был вычеркнуть из сборника 22 име-
ни по политическим соображениям: уцелели лишь помилован-
ные декабристы, избежавшие кар. Очевидно, было что-то особое
в идейной атмосфере этого полка, поощрявшее развитие вольво-
128
думства. В полку в разное время числились декабристы:
П. И. Пестель, Н. А. Крюков, А. М. Муравьев, М. С. Лунин,
С. Г. Волконский, М. Ф. Орлов, П. П. Лопухин, А. 3. Муравьев,
В. П. Ивашев, И Ю. Поливанов, Ф. Ф. Вадковский, А. Л. Ко-
логривов, Л. П. Витгенштейн, 3. Г. Чернышев, И. А. Анненков,
П. П. Свиньин, А. С. Горожанский, Н. А. Васильчиков,
Н. Н. Депрерадович, А. Н. Вяземский, Д. А. Арцыбашев,
Ф. Ф. Гагарин, П. Н. Свистунов, С. Н. Бегичев. Заметим, что
по меньшей мере для половины этих декабристских имен имеют-
ся данные, говорящие о знакомстве с ними Грибоедова. Это и
немудрено: новый офицер при вступлении в полк обязательно
знакомился со всем офицерским коллективом; быть в одном
полку и не быть знакомым со своим однополчанином было со-
вершенно невозможно. Бегичев, несомненно, знал лично весь
офицерский состав полка. А Грибоедов, живший вместе с Бе-
гичевым, не мог не знать знакомых своего ближайшего друга.
Заметим, что Пестель был кавалергардом одновременно с Бе-
гичевым (1814—1820). Бегичев и был живой связью Грибоедова
с кавалергардами.
Пристальное изучение истории кавалергардов говорит о не-
прерывном брожении в полку и о ранних его выявлениях: так,
например, декабрист Ф. Ф. Вадковский, учившийся в Москов-
ском университете одновременно с Грибоедовым, был 1 января
1822 г. переведен по высочайшему приказанию из кавалергардов
в армию, в Нежинский егерский полк, корнетом «за неприлич-
ное поведение». Характер этого «неприличного поведения»
определен в момент позднейшего ареста по делу декабристов:
в формуляре 1825 г. сказано, что Вадковский вновь арестован
«за прежние поступки, чрез которые переведен в сей полк
из гвардии»195.
Выше уже указывалась исключительная важность первого
петербургского периода в жизни Грибоедова,— с лета 1814 по
август 1818 года. Это самый неясный и наименее освещенный
документальным материалом период грибоедовской биографии.
Обычно он заполняется рассказами о кутежах Грибоедова, теат-
ральных увлечениях, закулисных интригах, истории с балери-
ной Истоминой и заканчивается описанием дуэли графа Завадов-
ского с Шереметевым, на которой Грибоедов был секундантом
первого (дуэль из-за упомянутой балерины). Подводя итоги,
биографы пишут о периоде «прожигания жизни». Такое опреде-
ление крайне неправильно. Это — важнейший период в жизни
Грибоедова, время первого замысла «Горя от ума» и серьезней-
ших общественных впечатлений. Если в московские годы своей
Юности Грибоедов мог собрать обильные наблюдения над ста-
рым барством и начать критически разбираться в этих наблю-
дениях, то прямая и отчетливая коллизия старого мира с
9 М. В. Нечкина 129
представителями нового времени могла им быть наблюдена лишь
в указанный петербургский период. Два мира — старый и но-
вый — столкнулись перед его глазами лишь в это время, когда
вырастало и оформлялось движение декабристов.
Нельзя требовать от историка невозможного — выяснения
всего точного и конкретного содержания этого идейного обще-
ния. Документальный материал не представляет этой возмож-
ности. Однако оказывается более или менее доступным разре-
шение следующих немаловажных задач, которые до сих пор
еще не ставились при изучении Грибоедова: 1) в чем именно
состояло содержание идейной жизни тайного общества, ограни-
ченное хронологическими гранями петербургского периода, и
как выявилась в этой жизни основная коллизия времени?
2) с кем из декабристов и их друзей был знаком Грибоедов
в это время? Разрешение этих задач даст возможность раскрыть
общественное содержание этого важнейшего периода.
6
Чем же были заняты умы передовой молодежи, вернувшейся
из-за границы и окончательно осевшей в столпце с 1815 года?
Она столкнулась лицом к лицу с<> старым, теснившим ее
миром.
Война 1812 г. и последующие годы заграничных походов
разбудили политическое сознание многих представителей моло-
дого поколения, а тем, чье сознание пробудилось раньше, дали
богатую пищу для дальнейшего развития. «Наполеон вторгся
в Россию, и тогда-то русский народ впервые ощутил свою силу;
тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости,
сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало
свободомыслия в России»,— писал друг Грибоедова декабрист
Александр Бестужев. Пестель перечисляет события, пробудив-
шие общественное сознание, начиная с Отечественной войны
1812 г.: «Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, равно как пред-
шествовавших и последовавших времен, показали столько
престолов низверженных, столько других постановленных,
столько царств уничтоженных, столько новых учрежденных,
столько царей изгнанных, столько возвратившихся или при-
званных и столько опять изгнанных, столько революций совер-
шенных, столько переворотов произведенных, что все сии про-
исшествия ознакомили умы с революциями, с возможностями
и удобностями оные производить». Знакомство с землями, где
не было крепостного права, со странами, где был представитель-
ный образ правления, произвело впечатление на будущих-
декабристов 196.
130
Какая тема является центральной для вернувшейся из-за
границы передовой военной молодежи, вскоре пошедшей по
пути формирования тайного общества? Тема эта — Россия.
О ней они думают неустанно и непрерывно, над вопросом об
ее положении неутомимо работает их мысль. Заграничные впе-
чатления отнюдь не породили новую идеологию,— она роди-
лась раньше на русской почве, где только и могла родиться,—
но они явились ускорителем начавшегося идеологического про-
цесса. Горячая любовь к отечеству, высоко поднятая гордым
сознанием международной роли России и славою одержанных
побед, пронизывает процесс работы сознания. Тем резче и боль-
нее для них картина окружающего их угнетения и бесправия.
Перед общественным сознанием встает уже далеко не абстракт-
ный вопрос, какое правление вообще наилучшее — монархиче-
ское или республиканское, а какое правление наилучшее для
России, и как притти к этому наилучшему правлению, и когда
может оно осуществиться. Возникает уже не общая тема для
юношеских дебатов ранней студенческой поры,—равен ли один
человек от природы другому,—а о том, как ликвидировать зло
крепостного права в России и как потрясти самодержавный строй.
Важно, что Грибоедов и Бегичев сразу и безоговорочно были
приняты в круг товарищей, вернувшихся из походов. Они оба
сразу подошли к ним по настроениям и мнениям. Они мыс-
лили так же, как вернувшаяся с войны молодежь, и по-
ток рассказов о новом устройстве общественной и государ-
ственной жизни, критика устарелых русских порядков — все,
повидимому, полностью совпало, раз и Грибоедов и Беги-
чев быстро включились в этот круг и срослись с ним орга-
нически (как и лицеисты, например, Пушкин, Пущин, Кюхель-
бекер, не принимавшие участия в войне по молодости лет).
«Привет Никите»; «Трубецкого поцелуй»; «Душа моя, Кате-
нин... ты знаешь, как я много, много тебя люблю»; «Любезный
Степан... здесь круг друзей твоих увеличился, да и старые хо-
роши». Каверин сразу заявляет: «Что, Бегичев уехал? Пошел
с кавалергардами в Москву? Тебе, верно, скучно без него?
Я к тебе переезжаю». Было бы упрощением действительности
усматривать существо этих тесных приятельских связей только
в гусарских забавах, пирушках, театральных посещениях и
закулисных шалостях молодежи. Действительность была слож-
нее: идейность была несомненной объединяющей силой. Раз-
говоры о положении России и о «зле существующего порядка
вещей» (И. И. Пущин) не могли не заполнять умственное обще-
ние. Круг передовой молодежи принял Грибоедова и Бегичева
как своих, не отверг их, включил в свой состав.
По определению Пестеля, это было время, когда «дух пре-
образования» заставлял «везде умы клокотать». Атмосфера
9*
131
кипения идей характерна для эпохи. В этом кипении и происхо-
дил тот важнейший процесс времени, которым отмечена как
западноевропейская, так и русская жизнь: процесс образования
двух лагерей после наполеоновских войн. Ранее совместные
действия крепостнических правительств и передовых людей,
правительственные действия и народные движения были напра-
влены в одну сторону — на сокрушение Наполеона. Это внешне
скрадывало антагонизмы эпохи. Но после крушения Наполеона
положение существенно изменилось. Идейная поляризация об-
щества сказывалась все более и более отчетливо — это важный
исторический момент приближающейся революционной ситуа-
ции 1818—1819 гг. Она характерна почти для всех европейских
стран, проявляется в каждой из них по-своему, но ее наличие
в Европе несомненно.
Революционная ситуация 1818—1819 гг. начала переходить
в революцию с января 1820 г. (Испания),— этот процесс являет-
ся важнейшим для всей европейской общественной жизни
того времени. Сторонники нового, увлеченные борцы против
обветшавшего феодально-крепостного строя стягиваются к одно-
му полюсу. Против них консолидируется лагерь защитников
старого, косного порядка. Процесс поляризации двух лагерей
протекает интенсивно, все резче и резче обозначаясь к моменту
перехода революционной ситуации в революцию. Человек, прим-
кнувший к лагерю сторонников нового, по-новому осознавал
себя и свою роль в истории. Защита родины, заграничные по-
ходы, участие в освобождении европейских народов воспитали
в нем и новое понятие чести. Оно состояло прежде всего в новом
требовании к самому себе: быть деятельным участником исто-
рических событий, быть преобразователем жизни. Домашний
очаг, приволье родового имения, трубка, псовая охота и кра-
сивая жена, окруженная потомством, далеко не всегда были
жизненным идеалом тех, кто сначала защищал от Наполеона
багратионовы флеши на Бородинском поле, а затем освобождал
Европу от наполеоновского ига, стирая кровь с лица в дыму
Лейпцигской битвы и водружая русское знамя на высотах
Монмартра. Люди делали историю и чувствовали, понимали,
что они ее делают.
Вопрос о личном достоинстве человека связался с его ролью
в истории. Отечество было крепостным, а крепостное право
понималось как «мерзость» (И. Якушкин). Отечество страдало
под игом деспотизма. Ясно было, что крепостное право и не-
ограниченный деспотизм самодержавия — зло. Но неясно было
другое — как избавиться от этого зла. Можно было с воодушев-
лением петь песню Катенина «Отечество наше страдает под
игом твоим, о злодей», но как свергнуть трон и царей, и что
именно поставить на их место — это вот было еще неясно, тре-
132
бовало большой работы мысли и глубокого обсуждения. Фран-
ция пугала «ужасами французской революции»,— во что бы
то ни стало надо избежать их у нас — это было ясно для дво-
рян-революционеров. Сознание дворянина противилось пред-
ставлению о народной революции.
Но именно революция была необходима,— это сознавалось
со всей ясностью. Эпоха к тому же не только знакомила умы
с революциями, но и с «возможностями» и «удобностями» оные
производить (Пестель).
В спорах и кипении мысли протекали дни, заполненные в то
же время военной службой. И тут-то, на этой привычной колее,
вдруг больно дало себя почувствовать существенное изменение.
Военная служба перестала быть наполненной привычным вы-
соким историческим содержанием. Ранее она была освобожде-
нием своей родины от наглого иноземного захватчика. Ранее
она была освобождением европейских народов от поработителя,
высоким возвращением им права на свободную и самостоятель-
ную жизнь. Но громы битв отшумели, мирные договоры были
подписаны, Европа освобождена от узурпатора народных прав.
Начиналась иная, мирная жизнь, которая вдруг, в привычных
своих формах военного служения, оказалась лишенной высокого
содержания. Россия оставалась крепостной страной, царь —
неограниченным деспотом. Его, правда, никогда не было дома,—
он все уезжал в Европу заниматься европейскими делами, но
от этого было только хуже: власть была фактически вверена
Аракчееву, страна стонала под его сапогом. 24 декабря (ст. ст.)
1815 г. Аракчееву были поручены доклады по делам Комитета
министров, и его «самодержавие» фактически установилось.
Это было закономерным развитием русского абсолютизма.
Европейские дела царя также заполнились новым содержа-
нием. Пришло время правительствам расплачиваться по век-
селям, выданным во время великой народной борьбы. Векселя
не только были просрочены, гораздо хуже — по ним вообще
не платили. Уже был обнародован акт Священного Союза, уже
громко говорили о подавлении того самого свободолюбивого
духа, к которому европейские правительства сами взывали
раньше во имя освободительной борьбы против поработителя.
Аахенский конгресс 1818 г. уже не говорил о великих целях
освобождения Европы. Служить в армии стало означать: за-
ниматься шагистикой, подчиняться аракчеевским клевретам или
самому становиться таковым. Новое сознание чести с презре-
нием отвергало подлое приспособление к реакционному строю
и тупую фронтоманию, сопровождаемую заколачиванием сол-
дат палками. Жить надо иначе. Перед передовым человеком
кануна двадцатых годов встает свое «что делать?» Целой полосой
проходят отставки из армии, переход к гражданской службе —
133
может быть, там можно лучше послужить обновлению родины?
Полосой проходят стычки с начальством, полковые фронды, не
один раз даже волнения в полках. Вопрос о службе связан с
вопросом чести. Но ясно, что даже бросить гвардию и сделаться
надворным судьей, уйти с военной службы, как Рылеев, и помо-
гать крестьянам Разумовского выиграть процесс против бари-
на — это далеко не все. Надо действовать в государственном
плане. Надо бороться за новое устройство родины, за преобра-
зование ее государственного и социального строя.
Ранние преддекабристские организации, возникшие в период
1814—1815 гг., еще носят полулегальный характер. Некоторые
пз них принимают форму офицерских артелей. «Священная
артель», составленная в Петербурге молодыми офицерами гене-
рального штаба, едва ли не наиболее ранняя из подобных орга-
низаций. В нее входили Александр и Михаил Муравьевы,
Вурцов, Алексей Семенов, Кюхельбекер. Некоторые из имен
участников значатся в числе петербургских знакомых Грибо-
едова. Другая известная нам офицерская артель, предшествен-
ница декабристской организации, возникла в Семеновском полку
в 1815 г., по возвращении гвардии из второго похода,— в ней
участвовал Якушкин и ряд его товарищей. Масонская ложа
«Des amis reunis», к которой некоторое время принадлежал
Грибоедов, была либерально настроена. Тут «возвещали борь-
бу с фанатизмом и национальной ненавистью, проповедывали
естественную религию и напоминали о триедином идеале «Soleil,
Sience, Sagesse» (Солнце, Знание, Мудрость). Одновременно с
Грибоедовым в ней состояли будущие декабристы С. Волкон-
ский, С. Трубецкой, Пестель, Лопухин, Илья Долгорукий и
другие.
В 1816 г. возникла первая конспиративная декабристская
организация; широко известная в литературе под названием
Союза Спасения. По своему «статуту» она называлась «Обще-
ством истинных и верных сынов отечества»: патриотический
замысел оттенен в самых названиях общества,— Россию надо
спасти, она стоит на краю гибели. Некоторое — короткое,
впрочем, время — декабристы были объединены лишь одним
лозунгом — необходимостью ликвидировать в России крепост-
ное право. Члены Союза Спасения сначала наивно рассчиты-
вали заручиться для этой цели согласием «большей части дво-
рянства». Но эта надежда быстро изжила себя: «Первоначальная
мысль о сем была кратковременна,— показывает Пестель,—
ибо скоро получили мы убеждение, что нельзя будет к тому
дворянство склонить»197. Так уяснились реальные трудности
борьбы.
Тайное общество настойчиво обсуждало программу, а вместе
с этим ставило вопрос и о том, как действовать. Борьба против
134
абсолютизма слилась с борьбой против крепостного права.
Эти два лозунга так и остаются основными в программе декаб-
ризма во все время его десятилетней истории, составляя самое
живое, самое кровное содержание дела декабристов. Эти лозунги
останутся и после декабрпстов на долгое время основными ло-
зунгами революционного движения в России, зачинателями ко-
торого они выступили. Борьба против крепостничества и само-
державия передается декабристами следующему поколению
революционеров, а от тех — своим преемникам. Одно поколение
дворян-революционеров сменилось другим, Герцен сменил де-
кабристов. На смену революционерам-дворянам пришли рево-
люционеры-разночинцы с Чернышевским и Добролюбовым во
главе. В Октябре 1917 г. пролетариат, совершая свое основное
дело пролетарской социалистической революции, «походя»,
«мимоходом», по выражению Ленина 198, окончательно разрешил
эти завещанные ему историей вопросы, смел остатки крепост-
ничества и окончательно ликвидировал самодержавно-абсолю-
тистский строй.
Союз Спасения (1816) был еще очень слаб и малочисленеи,—
он насчитывал всего три десятка человек. Но споры членов о
конституции в России не были спорами узкого кружка, «приду-
мавшего» конституцию в стране молчания, бесправия и рабства.
Нет, мысль о ней бродила в круге людей, гораздо более широ-
ком, чем декабристская организация. Мысль о конституцион-
ном устройстве России была темой эпохи, элементом того, что
декабристы называли духом времени. В этом-то и была сила
декабристов, что их тайная организация знаменовала для своего
времени политическую кульминацию в образовании двух лаге-
рей, проявляла исторические тенденции эпохи, а не была узким
замыслом горсточки мечтателей. Сергей Муравьев-Апостол
справедливо сказал на следствии: «Распространение... револю-
ционных мнений в государстве следовало обыкновенному и есте-
ственному порядку вещей, ибо если возбранить нельзя, чтобы
общество не имело влияния на сие распространение, справед-
ливо также и то, что если б мнения сии не существовали в Рос-
сии до рождения общества, оно не только не родилось бы, но
и родившись, не могло [бы] ни укорениться, ни разрасти [сь]199.
Ф. Вигель называет 1817 г. временем, «когда свободомыслие
было в самом разгаре». В начале 1817 г. (Пестель прямо гово-
рит «в генваре») был составлен и утвержден статут Союза Спа-
сения, написанный Пестелем. Вскоре, обеспокоенные тем, что
идеи «не переходят в действо», декабристы поставили и вопрос
о цареубийстве. План выступить со своими требованиями в
Момент смены монархов на престоле входил в замыслы Союза
^Пасения,— смену монархов можно было ускорить цареубий-
ством. Вопрос о нем и выявил противоречия в первом тайном
135
обществе,— внутренняя борьба мнений вокруг этого надло-
мила еще формировавшуюся и неустойчивую организацию,
неясно представлявшую себе способы осуществления своих
замыслов.
Собственно, когда гвардия в связи с переездом двора на
год в Москву для закладки храма Христа спасителя на Во-
робьевых горах пошла походом из Петербурга в Москву в
августе 1817 г., внутренний кризис в организации уже назрел.
Уже Бурцов, Михаил Муравьев, Калошин и некоторые другие
вступали в общество лишь с условием, что оно отложит угрозы
и насилия в своем статуте, согласно которому яд и кинжал
должны найти каждого из членов, кто осмелится изменить
обществу или уклониться от его поручений. В Москве, в тех же
Хамовнических казармах, где пять лет тому назад начал свою
военную службу молодой корнет гусарского полка Александр
Грибоедов,— на квартире у Александра Муравьева, а затем и
на московской квартире Фонвизиных тайное общество Союза
Спасения ликвидировало себя и перешло в новую стадию —
Союза Благоденствия.
Посредствующим звеном между Союзом Спасения и Союзом
Благоденствия явилось так называемое «Военное общество».
Пока в Москве шли споры о новом уставе и о реорганизации
общества, «было учреждено временное тайное общество под на-
званием Военного»,— пишет Якушкин. Целью Военного обще-
ства было соединение «единомыслящих людей», которые потом
могли бы вступить в новую тайную организацию. На клинках
шпаг у членов общества были вырезаны слова «За правду».
Одним из организаторов Военного общества был близкий друг
Грибоедова П. А. Катенин.
В конце существования Союза Спасения мы наблюдаем при-
ток в него новых членов. Вступают в общество принятые Бур-
цовым лицеисты И. И. Пущин и В. Д. Вальховский, появляется
в Союзе Спасения Катенин, имя которого не упоминается в
числе самых первых основателей, и ряд других. Усиливается
и приток в Военное общество, повидимому основанное еще в
1817 г. и развернувшее свои действия по приходе гвардии
в Москву.
Все эти события внутренней жизни тайного общества еще
кипели, когда 24 октября 1817 г. вышел высочайший указ об
учреждении министерства духовных дел и народного просвеще-
ния,— именно при нем будет основан тот «ученый комитет»,
в котором «поселится» чахоточный родственник Софьи Павловны
Фамусовой, «книгам враг», с криком требующий присяг, «чтоб
грамоте никто не знал и не учился» 200. Реакция поднимала
голову, консолидировалась, вырабатывала свои учреждения.
Поляризация двух лагерей становилась все явственнее. Это
136
ясно сознавали члены тайной организации, работавшие над
созданием нового тайного общества. Консолидируя свой лагерь,
они не хотели терять времени и сосредоточили прием новых
членов в Военном обществе. Друг Грибоедова Катенин стал
во главе одной из его управ; руководство другой взял на себя
Никита Муравьев. Якушкин вспоминает о серьезном характере
Военного общества, о регулярных его собраниях в Москве.
На заседаниях обсуждались важные политические вопросы,
всякий «говорил свободно о предметах, занимавших всех
и каждого из них». Из свидетельств Якушкина, из след-
ственных дел В. и Л. Перовских и Ф. Гагарина — членов
Военного общества — мы узнаем, что это были за «предметы»:
обсуждался образ правления в России (свидетельство Якуш-
кина); «в течение вечера много говорено было о прави-
тельстве»,— показывает В. Перовский. Военное общество
имело устав (показание В. Перовского: «мне прочли устав»),
брало подписку со вступающего члена и требовало сохранения
полной тайны.
Ближайший друг Грибоедова С. Н. Бегичев был принят в
тайное общество декабристов в 1817 г.,— дата эта устанавли-
вается на основании его следственного дела, она указана декаб-
ристом Ивашевым; навстречу этому показанию идет и свидетель-
ство декабриста Бурцова, который слышал о Бегичеве «в самом
начале существования общества». Принят был Бегичев в тай-
ное общество Никитою Муравьевым. В грибоедовской литера-
туре широко распространено утверждение, что Бегичев был
принят в 1817 г. в Союз Благоденствия; это неверно: Бегичев
был членом Союза Благоденствия, но принять его в этот союз
в 1817 г. не могли, потому что Союза Благоденствия в указан-
ном году еще не существовало. Очевидно, Бегичев был перво-
начально принят в одну из более ранних декабристских орга-
низаций — или в Союз Спасения на исходе его существования,
или в Военное общество в Москве.
Таким образом, для изучаемого времени ближайшие друзья
Грибоедова — Катенин и Бегичев являются политическими
единомышленниками Никиты Мураьева, С. Трубецкого, Якуш-
кина, Александра Муравьева, Фонвизина и многих других
декабристов. Конечно, ни Катенин, ни Бегичев не стали едино-
мышленниками декабристов внезапно. Членству в тайном обще-
стве предшествовал период созревания тех политических на-
строений и вольнодумческих суждений, которые, замеченные
товарищами — членами тайной организации,— привели их к
выводу, что такой-то уже, как говорили они, «готов для дела»
и может быть принят. И Бегичев и Катенин на рубеже крушения
Союза Спасения и возникновения Союза Благоденствия, очевид-
но, были признаны «готовыми для дела» (ср. мнение Бурцова
137
о Пущине, принятом в Союз Спасения в 1817 г., ранее похода
гвардии в Петербург) 201.
Гвардия была еще в Москве, и новое тайное общество Союз
Благоденствия только что получило основание и устав, как
разнеслась весть о речи Александра I при открытии сейма в
Варшаве (1818). С высоты трона была обещана конституция.
«Спасительное влияние» конституционных учреждений царь
желал «при помощи божией распространить и на все страны,
провидением попечению моему вверенные». Царская речь
оживила было надежды членов тайного общества, хотя уже
в то время находились в их среде скептики, не верившие обе-
щаниям царя. Якушкин склонен был даже обобщать эту по-
зицию недоверия: «Никто из нас не верил в благие наме-
рения правительства». Речь эта, конечно, не могла пройти и
мимо Грибоедова.
В начале 1818 г., когда уже была составлена «Зеленая
книга»— устав Союза Благоденствия,— члены Военного обще-
ства влились в эту новую декабристскую организацию. На осно-
вании дела Бегичева можно установить, что, вернувшись в Пе-
тербург, он привез с собою «Зеленую книгу» — очевидно, в ту же
комнату, в которой жил вместе с Грибоедовым.
Гвардия (первыми — пехотинцы) стала возвращаться в
Петербург со средины лета 1818 г. Кавалергарды, в составе
которых был и Бегичев, вернулись в Петербург из Москвы
12 августа 1818 г. Бегичев нашел Грибоедова в хлопотах по
отъезду на Восток, куда он и выехал около 28 августа. Гри-
боедов провел, таким образом, с Бегичевым перед отъездом на
Восток около 16 дней, с Катениным — немного более. Он все же
побыл в атмосфере идейного возбуждения, которая окружала
вновь возникшее общество в первую пору его деятельности,
когда его члены еще были убеждены в полной правильности
избранного пути.
Каковы же были основные черты новой декабристской
организации?
Основной своей задачей Союз Благоденствия ставил форми-
рование «общественного мнения», той силы, которая, согласно
просветительной философии, их вдохновлявшей, управляла
исторической жизнью человечества. Согласно «Русской правде»
Пестеля, именно общественное мнение могло до основания по-
трясти твердыню феодально-крепостного строя — феодальную
аристократию. Даже революция называлась на образном языке
декабристов «общим развержением умов». Для подготовки этого
«общего развержения» и надлежало работать. Декабристы на
этом этапе развития полагали, что примерно в течение 20 лет
они смогут настолько подготовить общественное мнение, что
переворот будет полностью обеспечен. Эта работа была необ-
138
ходима, «дабы общее мнение революции предшествовало»,—
так говорил Пестель 202.
Согласно своему новому уставу, Союз Благоденствия не
думал базироваться на одном дворянстве, которое только что
в своем отношении к крепостному праву продемонстрировало
политическую косность. Союз Благоденствия должен был
включить в свой состав представителей разных сословий: дво-
рян, лиц духовного сословия, купцов, мещан, свободных кре-
стьян. С целью создания общественного мнения в стране Союз
Благоденствия распределил деятельность своих членов по осо-
бым «отраслям» («человеколюбие», «образование», «правосудие»,
«общественное хозяйство»), которые в своей совокупности дол-
жны были обнять все отрасли государственной деятельности.
Кроме того, было запланировано создание подготовительных
организаций — «побочных управ», которые готовили бы новых
членов к вступлению в союз. Было решено учредить многочислен-
ные «открытые общества» — ученые, литературные, педагоги-
ческие, женские, организовать кружки молодежи,— все эти
организации охватывали бы широким кольцом тайное общество,
состояли бы негласно под его руководством и формировали бы
в стране то «общее мнение», которое должно было «революции
предшествовать».
1818 и 1819 гг. Якушкин называет «самым цветущим» вре-
менем Союза Благоденствия. Число смелых проповедников но-
вого перед старым, косным миром сильно увеличилось, члены
союза стали «при всех случаях греметь против диких учрежде-
ний, какова палка, крепостное состояние и проч.». «Дух пре-
образования», который, как справедливо считал Пестель, по-
всюду заставлял «умы клокотать», ярко проявлял себя в это вре-
мя общего идейного возбуждения. Настроение передовой моло-
дежи становилось все более повышенным. Современники говорят
об «избытке жизни» у молодого поколения того времени. «У мно-
гих из молодежи было столько избытка жизни при тогдашней
ее ничтожной обстановке, что увидеть перед собою прямую и
высокую цель почиталось уже блаженством»,— пишет Якуш-
кин. «Воспаленное воображение наше побуждало нас по моло-
дости нашей, ибо мне было тогда 23 года, а другие также не
старее были, по ложной ревности, по ложному и безрассудному
Понятию о любви к Отечеству...»,— горько кается в тюрьме
Александр Муравьев. «Мы ждем с восторгом упованья минуты
вольности святой, как ждет любовник молодой минуты слад-
кого свиданья»,— пишет в 1818 г. Пушкин в своем послании
К Чаадаеву. Даже такой сдержанный человек, как Пестель, на-
П1ел то же пушкинское слово «восторг» для определения своего
Настроения в те бурные годы: когда он со своими товарищами
Представляет себе «живую картину всего щастия, коим бы
139
Россия по нашим понятиям тогда пользовалась, входили мы
в такое восхищение и сказать можно восторг...»,— показывает
он на следствии 203.
Восторг этот не таился: передовая молодежь выходила со
смелой, убежденной проповедью перед старым миром, «гре-
мела» против диких учреждений. Увлечение новыми идеями не
было скрытой внутренней жизнью тайного общества, напротив:
тайное общество полагало своей основной задачей проповедь
нового, широкую агитацию, борьбу словом. Жизнь первых де-
кабристских организаций протекала в атмосфере живого, до-
стоянного обсуждения политических вопросов, горячей, откры-
той проповеди. Вопросы о «зле существующего у нас порядка
вещей», о крепостном праве, продажности судей, произволе
властей непрерывно вновь и вновь возникали в идейной жизни
общества, будучи открыто обсуждаемыми темами и как бы
окружая собою все тайные переговоры и совещания. Будущий
автор «Горя от ума», которому в 1818 г. было, как и многим
декабристам, всего 23 года, находился в декабристской среде,
и описанная атмосфера идейного кипения не могла не охваты-
вать его вместе с друзьями.
7
1\то же из будущих декабристов и их близких друзей, носи-
телей той же идеологии, был знаком с Грибоедовым в первый
петербургский период его жизни (1814—1818)? Чьи политиче-
ские суждения он слышал? С кем обменивался мнениями? На
чьих живых примерах мог он особо явственно наблюдать основ-
ную коллизию времени — столкновение старого и нового
мира,— коллизию, в которой он сам принимал непосредствен-
ное участие? В какой духовной атмосфере он развивался, в
каком окружении формировалось его политическое миро-
воззрение?
Перечислим и кратко охарактеризуем тех декабристов и их
ближайших друзей, с которыми Грибоедов был знаком в пер-
вый петербургский период. Мы встретим в этом кругу лиц,
которые были членами Союза Спасения и членами Военного
общества и Союза Благоденствия именно в годы их знакомства
с Грибоедовым. Они могли непосредственно донести до него
идейное направление тайной организации, ее политическую
атмосферу. Мы встретим и других, которые примкнут к орга-
низации позже, но уже и в эти годы вращаются в декабристской
среде, идейно созревая в той же атмосфере. Это будущие члены
Северного или Южного обществ, более поздних декабристских
организаций. Хотя эти лица еще не являются членами тайного
общества в момент своего общения с Грибоедовым, все же ценно
140
учесть знакомство и с ними: в общество вступали в силу какого-
то внутреннего идейного развития, предварявшего согласие на
вступление; чтобы стать членом общества, надо было предвари-
тельно воспитать в себе тот «вольный образ мыслей», которым
интересовалась следственная комиссия как причиной вступле-
ния в общество. Ниже читатель встретит немало примеров этого
вольнодумства, развившегося в годы более ранние, нежели фор-
мальное вступление декабриста в тайную организацию. Эти
будущие члены тайной организации также окружали Грибо-
едова кипением идей своего времени, поэтому знакомство с ними
не должно быть забыто.
Нельзя забыть также и лиц, прикосновенных к преддека-
бристским организациям — «Священной артели», например,
или артели семеновских офицеров. Наконец, не должны быть
упущены и друзья декабристов — лица, которые, вроде
А. А. Жандра, никогда не входили в тайную организацию, но
тем не менее были причастны к ее идейной атмосфере, к ее на-
строениям. Из всех этих разнообразных представителей тогдаш-
ней передовой молодежи и слагается тот широкий и живой круг
знакомств Грибоедова, который воздействовал на него и на
который воздействовал он сам. В этом живом общении и ска-
зывался тот «дух времени», в атмосфере которого родился
замысел «Горя от ума».
Перечислю кратко тех представителей декабристских настрое-
ний, с которыми был знаком Грибоедов в изучаемые годы. Мне
уже случалось подробно обосновывать этот перечень имен в
печати, и сейчас я дам лишь сжатое изложение вопроса 204.
Дружеская близость Грибоедова с членом тайного общества
в те годы — Степаном Никитичем Бегичевым — общеизвестна
и не нуждается в документации. Это — «душа, друг и брат»
Грибоедова, между ними нет тайн. Друзья были неразлучны и
в изучаемый период жили вместе, о чем свидетельствует Бегичев
(«Я служил тогда в гвардии, и мы жили с ним (Грибоедовым)
вместе»). Павел Александрович Катенин, член первой декабрист-
ской организации — Союза Спасения, а затем — Военного
общества декабристов, познакомился с Грибоедовым в петербург-
ский период и, видимо, в самом его начале, поскольку Бегичев
упоминает его имя, как только начинает рассказывать об этом
времени: «Всегдашнее же наше и почти неразлучное общество
составляли Грибоедов, Жандр, Катенин, Чипягов и я». Бли-
зость Грибоедова с Катениным засвидетельствована и письмами
Первого: «Душа моя, Катенин, надеюсь, что не сердишься на
меня за письмо, а если сердишься, так сделай одолжение, пе-
рестань. Ты знаешь, как я много, много тебя люблю»,— пишет
ему Грибоедов 19 октября 1817 г. Из писем Катенина к Бахтину
известно, что доверие Грибоедова к Катенину было таково, что
141
тот давал ему читать письма своей матери. Катенин в год^
петербургской жизни Грибоедова — в кульминации своих
вольнодумческих настроений. В армии распространена его песня.
Отечество наше страдает ~
Под игом твоим, о злодей.
Коль нас деспотизм угнетает^
То свергнем мы трон и царей.
«Нет, лучше смерть, чем жить рабами,— вот клятва каждого
из нас!» — таков был припев песни Катенина.
Друг Пушкина, большой авторитет в литературных и теат-
ральных кругах, даже сам игравший на сцене, соавтор комедии
«Студент», написанной вместе с Грибоедовым,— Катенин одна
из наиболее ярких фигур общественного и литературного дви-
жения изучаемого периода 205.
Андрей Андреевич Жандр и его подруга Варвара Семеновна
Миклашевич входят в круг самых близких и неизменных друзей
Грибоедова. Дружба с ними началась именно в изучаемый нами
петербургский период и прошла через всю жизнь писателя.
Жандр не был декабристом, но его в полном смысле слова
можно назвать другом декабристов; это же почетное наимено-
вание можно по праву применить к В. С. Миклашевич. Оба
они состояли под секретным надзором, что засвидетельствовано
агентурными донесениями в III отделение 206.
Д. А. Смирнов заметил, что Жандр особенно любил говорить
обо всем, что относится к 14 декабря,— «видимо, что он всем
этим происшествиям сочувствует»,— заметил Смирнов. Жандр
рассказал ему, что с какими-то (не названными им) друзьями
он ездил на Голодай искать могилы казненных декабристов.
Позже Жандр постоянно читал «les choses prohibees» (запрещен-
ные вещи), например, «все герценовское» 207 . Эти факты также
свидетельствуют о сочувствии Жандра передовым идеям вре-
мени. Что касается Варвары Семеновны Миклашевич, талант-
ливой писательницы,— она также разделяла эти настроения.
Ее роман «Село Михайловское», где среди действующих лиц
выведен и Грибоедов (в образе молодого Рузина), с трудом про-
шел даже через цензуру шестидесятых годов. После восстания
14 декабря, приняв к себе А. Одоевского, она не советовала
ему, как его дядюшка, итти с повинной к начальству, а явилась
инициатором его побега. Агент Бенкендорфа фон Фок осведом-
лен об ее настроениях и даже приписывает именно ей основное
влияние на вольнодумство Жандра. Передавая в III отделение
сведения, что у вдовы Рылеева бывают собрания сочувствую-
щих ее горю, фон Фок злобно писал: «Старая корга Миклашевич,
вовлекшая в несчастье некоего Жандра, своим змеиным языком
распускала эти слухи». Кроме свидетельства о связях Микла-
142
шевич с кругом Рылеева, эти строки интересны и тем, что, по
мнению агента, именно Миклашевич «вовлекла» Жандра в не-
счастье.
Упомянутый выше декабрист Александр Иванович Одоев-
ский — родственник Грибоедова (двоюродный брат Елизаветы
Алексеевны Грибоедовой, жены И. Ф. Паскевича), также дол-
жен быть упомянут в числе петербургских знакомств раннего
периода. Грибоедов, несомненно, общается с ним и в изучаемое
время, но это — встречи с младшим родственником: Одоевский
моложе Грибоедова на 7 лет (в 1818 г. Одоевскому всего 16 лет),
п в период 1814—1818 гг. общение их еще не принимает харак-
тера той исключительной, братской дружбы, который оно по-
лучает в 1824—1825 гг., когда Грибоедов вторично посещает
Петербург, вернувшись с Востока 208.
В этот же период Грибоедов встречается с Петром Павлови-
чем Кавериным, учившимся одновременно с ним в Московском
университете, о чем свидетельствует письмо Грибоедова к Беги-
чеву от 4 сентября 1817 г. В интересующий нас период Каверин
(с начала 1816 г.) служит в одном полку с Чаадаевым: оба они
переведены в это время в лейб-гвардии Гусарский полк —
Чаадаев из Ахтырского гусарского, а Каверин — из гусарского
Ольвиопольского. У Каверина, члена Союза Благоденствия,—
обширные связи в декабристском кругу, в частности его хорошо
знают Никита Муравьев и С. Трубецкой 209.
Нет оснований сомневаться, что в первый петербургский
период продолжается и дружба Грибоедова с П. Я. Чаадаевым,
Лейб-гвардии Гусарский полк стоял в этот период в Царском
Селе, что позволяло Чаадаеву постоянно бывать в Петербурге,
а с 1817 г. Чаадаев стал адъютантом кн. Васильчикова и совсем
поселился в Петербурге (жил в Демутовом трактире) 210. Общий
политический облик П. Я. Чаадаева того времени общеизвестен,
поэтому нет нужды на нем останавливаться. Пушкин называл
Чаадаева именем Брута — убийцы Цезаря, и именем Перикла—
главы афинской демократии; Пушкин хотел написать свое имя
и имя Чаадаева «на обломках самовластья». Якушкин, Бурцов,
Никита Муравьев, Трубецкой и Оболенский показали на след-
ствии, что Чаадаев был членом Союза Благоденствия 2П.
Правдоподобно, что в петербургский период не прерываются
сношения Грибоедова и с близким товарищем его юных лет,
И. Д. Якушкиным, активным организатором первого тайного
общества декабристов — Союза Спасения, а до этого — членом
семеновской офицерской артели, предшественницы тайного
общества. Заметим, что среди различных версий о прототипе
Чацкого имеется и предположение о Якушкине 212. Политиче-
ские настроения Якушкина тех лет общеизвестны — они ярко
отражены в его замечательных «Записках», являющихся ярким
143
документом декабризма: Якушкин именно в это время приходит
к выводу, что «крепостное состояние — мерзость». Его политиче-
ские настроения привели его к предложению о цареубийстве
(1817), о чем уже говорилось выше 213.
От Якушкина и Чаадаева легко перейти ко всему кругу се-
меновцев, знакомых с Грибоедовым, в том числе к князю
И. Щербатову и С. Трубецкому. Якушкин и живет в Семенов-
ских казармах вместе с Трубецким, как пишет в «Записках»,
и часто видится в это время с Никитой Муравьевым 2U.
Двоюродный брат Чаадаева Иван Дмитриевич Щербатов
в изучаемое нами время как раз находился в Петербурге в со-
ставе лейб-гвардии Семеновского полка (жил «в доме Ефремовой
на Екатерининском канале близ Казанского мосту»). Грибоедов
не прерывал в Петербурге связей со своим старым московским
знакомым, двоюродным братом своего лучшего друга — об
этом свидетельствует сохранившаяся его записка к Щербатову.
Вероятно, именно Чаадаев, Якушкин и Щербатов были живой
связью Грибоедова с другими офицерами Семеновского полка,
возмущение которого в 1820 г. явится столь значительным со-
бытием в общественной жизни страны (в январе 1819 г. в письме
к Толстому и Всеволожскому Грибоедов шлет привет «двум Тол-
стым Семеновским»). Имеются все основания полагать, что
один из этих Толстых — Иван Николаевич — ближайший
друг и «однокашник» Якушкина, тепло упомянутый им в «За-
писках». Этот Толстой, владелец имения «Новинки», позже,
в пятидесятых годах даст приют вернувшемуся из Сибири Якуш-
кину, когда правительственное запрещение помешает ему жить
в Московской губернии.
Безнадежная любовь декабриста Якушкина к сестре Щерба-
това Наталье Дмитриевне, по мнению некоторых исследовате-
лей, могла послужить канвой для отношений Чацкого к Софье.
Отличавшийся на взгляд своих товарищей-семеновцев «беспо-
койным нравом» Щербатов хотя и не принадлежал к тайному
обществу, но пользовался полным доверием декабристов. По
словам Якушкина, он «знал многое» о тайном обществе, по
«тайна была для него священна» 215.
С. Трубецкой, один из основателей Союза Спасения и член
Союза Благоденствия, также принадлежит к числу близких
знакомых Грибоедова в петербургский период. «Трубецкого
целую от души»,— пишет Грибоедов из Тифлиса в письме к
Я. Н. Толстому и Н. В. Всеволожскому в январе 1819 г. Пред-
положение о том, что тут идет речь именно о Сергее Трубецком,
подкрепляется тем, что письмо адресовано к его другу Н. Все-
воложскому; рассматривая же имена, упомянутые в этом письме,
обращаем внимание, что перед нами — слагающийся круг
будущей «Зеленой лампы», членом которой был и С. Трубецкой:
144
тут фамилия хозяина квартиры, где и висела зеленая лампа
(по имени которой была названа эта будущая побочная управа
Союза Благоденствия),—Никиты Всеволожского, тут и имя ак-
тивного участника будущей организации — Я. Толстого. На-
помним, что G. Трубецкой — масон в той же ложе «Des amis
reunis», к которой с 1816 г. принадлежал и Грибоедов. Друже-
ские встречи с Трубецким продолжаются и в более позднее
время, что видно из позднейшей переписки Грибоедова с Беги-
чевым (1824) 216.
Очевидно, поддерживается Грибоедовым в петербургский
период дружеская близость и с Никитой Муравьевым, универ-
ситетским товарищем, одним из основателей и активнейших
деятелей как Союза Спасения, так и Союза Благоденствия.
Именно Никита Муравьев принял в тайное общество Бегичева.
Датированное сентябрем 1817 г. письмо Грибоедова к Бегичеву,
ушедшему с гвардией в Москву, содержит слова: «Поклонись
Никите». Не сомневаюсь, что тут речь идет именно о приятеле
Бегичева Никите Муравьеве, который тогда же отправился
с гвардией в Москву и знакомство которого с Бегичевым
несомненно. Предположение, что тут имеется в виду Никита
Всеволожский, ни на чем не основано,— в частности,
неизвестно даже, был ли Никита Всеволожский в это время
в Москве. Никита же Муравьев был в это время в Москве,
куда ушел в одном сводном гвардейском полку вместе с
Бегичевым.
Яков Николаевич Толстой — член Союза Благоденствия и
активный его участник, близкий в то же время к литературным
кругам, сам писатель и хороший знакомый Пушкина,— в из-
учаемый период находился в числе «любезных приятелей» Гри-
боедова: «Усердный поклон любезным моим приятелям: Толсто-
му, которому еще буду писать, особенно из Тавриза, Никите
Всеволожскому, коли они оба в Петербурге»,— пишет Грибо-
едов из Тифлиса обоим названным лицам вместе 27 января
1819 г. В своей брошюре, посвященной биографии Паскевича
(изд. 1835), Яков Толстой вспоминает о Грибоедове, называя
его «одним из ближайших друзей своих» 217.
Никита Всеволожский, знакомец Грибоедова именно в эти
годы (что засвидетельствовано приведенным выше письмом),
хотя не числится формально членом Союза Благоденствия,
однако находится в ближайшей связи с его членами. Именно он
становится в 1819 г. учредителем литературного общества «Зе-
леная лампа», которое, согласно доносу Грибовского, являет-
ся «побочной управой» Союза Благоденствия. «Зеленая лампа»
Ле могла возникнуть внезапно,— она подготовлялась как орга-
низация общением ее членов в предыдущие годы, то есть в то
Время, когда Грибоедов еще жил в Петербурге. Заметим, что
10 М. В. Нечкина
145
распространенное в литературе мнение, будто Грибоедов быд
членом «Зеленой лампы», неправильно,—он уехал из Петербурга
ранее ее оформления. Никита Всеволожский мог познано-
миться с Грибоедовым на службе в коллегии иностранных дел,
где числился с 1816 г. Отношения с семьей Всеволожских про-
должаются у Грибоедова и позже. Во время приезда Грибоедо-
ва в Петербург «Никита, брат Александра Всеволожского»,
был в числе лиц, которые, как писал Грибоедов, «у него перед
глазами». Александр Всеволожский вместе с Жандром прово-
жали Грибоедова до Царского Села во время его последнего
отъезда в Иран218.
Заговорив о круге Всеволожских, нельзя не вспомнить
упомянутого в цитированном письме Грибоедова к Всеволожско-
му и Толстому «1е charmant capitaine Fridrichs, tres chauve
et tres spirituel» («прелестного капитана Фридрихса, очень
лысого и очень остроумного»). Его надо сблизить с членом
Союза Благоденствия Александром Ивановичем Фредериксом
(Фридериксом), позже полковником Кинбурнского драгун-
ского полка, знакомым С. Трубецкого и декабриста А. Ф.
Бриггена219.
Друг Пушкина Вильгельм Карлович Кюхельбекер — в числе
грибоедовских знакомых первого петербургского периода. Он
должен был познакомиться с Грибоедовым по общей службе
в коллегии иностранных дел, куда Грибоедов был зачислен
9 июня 1817 г.: оба были одновременно приведены к присяге,—
об этом сохранился документ, датированный 15 июня; подписи
под указом Петра I о неразглашении служебных тайн следуют
в таком порядке: Грибоедов, Н. А. Корсаков, В. К. Кюхельбе-
кер, кн. А. М. Горчаков, С. Г. Ломоносов, А. С. Пушкин. Но
возможно, что первая встреча Грибоедова и Кюхельбекера от-
носится к еще более раннему времени, если принять во внима-
ние свидетельство Н. Греча, что впервые оба будущих друга
встретились именно у него, причем Грибоедов с первого взгляда
принял Кюхельбекера за сумасшедшего. Хорошо осведомлен-
ный о раннем периоде жизни Грибоедова Сосновский пишет
именно об их первом знакомстве: «Кюхельбекер всей душой
полюбил Грибоедова и благоговел перед ним». О близком ха-
рактере первого, еще петербургского, знакомства Грибоедова и
Кюхельбекера свидетельствует и переписка уехавшего на Во-
сток Грибоедова со старшей сестрой Кюхельбекера Юстиной
Карловной Глинкой.
Кюхельбекер не является членом Союза Благоденствия, но
он иным путем тесно связан с историей тайного общества, входя
в состав «Священной артели» — предшественницы декабрист-
ских организаций. И. Пущин стал посещать «Священную артель»
«еще в лицейском мундире»,— не он ли и ввел в нее Кюхельбе-
146
кера? Ранние вольнодумческие настроения В. Кюхельбекера
общеизвестны. Позже Кюхельбекер показал па следствии,
что по выпуске из лицея он «повторял и говорил то, что тогда
повторяла и говорила сплошь вся почти молодежь (и не только
молодежь)». В 1817 г. Кюхельбекер одновременно со службой
к коллегии иностранных дел «находился старшим учителем
российского и латинского языков в пансионе, учрежденном при
Педагогическом институте», как показывает он на следствии
(он и жил «в доме Благородного пансиона у Калинкина моста
в белведере»). Очевидно, Кюхельбекер и был одним из тех
институтских профессоров, которые, по мнению княгини Туго-
уховской в «Горе от ума», упражнялись «в расколах и безверьи».
Заметим, что В. Кюхельбекер с 1818 г.— масон 220.
Общается в это время Грибоедов и со старым знакомым по
Московскому университету — Якубовичем, будущим участ-
ником событий 14 декабря. Именно в это время происходит из-
вестная их ссора в связи с дуэлью Завадовского — Шереметева
в 1817 г. (Якубович — секундант Завадовского).
П. Каховский, учившийся в Москве в одни годы с Грибо-
едовым, очевидно, не прерывал с ним сношений и в петербург-
ский период. Он был осведомлен, как передает Завалишин, даже
об интимной стороне жизни Грибоедова именно за эти годы,
так как упрекал его «в глаза» в «волокитстве» и в том, что
Грибоедов «гоняется за чужими женами»,— случай, характер-
ный именно для первого петербургского периода. Каховский
вступит в тайное общество позже изучаемого нами времени, но
он еще со студенческих дней был глубоким и сознательным
«вольнодумцем», и поэтому общение Грибоедова с ним, как
и с другими декабристами, есть живая связь с настроениями
передовой молодежи, в среде которой формируется тайное
общество221.
Надо думать, что в этот период, хотя и менее длительное
время, чем с другими, общался Грибоедов и со своим москов-
ским приятелем Артамоном Муравьевым. Он вернулся из-за
границы в составе Кавалергардского полка. 18 октября 1814 г.
кавалергарды вошли в свои казармы — тут Артамон Му-
равьев должен был встретиться и с Бегичевым. Артамон
Муравьев дружен с Никитою Муравьевым и Катениными связан
С тем же Кавалергардским полком, в котором служил С. Н. Бе-
гичев 222.
Нельзя не остановиться на вопросе о возможности встреч
Грибоедова с Пестелем в петербургский период. «Не известно
ли вам, когда и кем был принят в члены тайного общества кол-
лежский асессор Грибоедов?» — запрашивал следственный ко-
митет Пестеля. «О принадлежности коллежского асессора
Рибоедова к тайному обществу не слыхал я никогда ни от кого
10*
147
и сам вовсе его не знаю»,— категорически ответил Пестель. Ка-
залось бы, после этого можно положительно утверждать, что
Пестель и Грибоедов знакомы не были. Однако имеются факты,
заставляющие вернуться к вопросу. Пестель и Грибоедов со-
стояли в Петербурге членами одной масонской ложи «Des amis
reunis», и предположение, что братья-масоны, объединенные в
одной ложе, не знакомы друг с другом, крайне неправдоподоб-
но. Грибоедов состоит в списке действительных членов ложи за
1816 г., и, поскольку он обозначен в нем 1-й (то есть младшей)
степенью, можно думать, что и принятие его в ложу относится
к этому же году. В этом же списке значатся имена Пестеля и
Чаадаева, причем оба отнесены к 5-й (высшей) степени масон-
ства. Новый член мог быть принят в ложу, как известно, только
с согласия старых. Пестель — старый член этой ложи, он
вступил в нее в начале 1812 или в самом конце 1811 г. 6 февраля
1817 г. Пестель переходит в ложу «Трех добродетелей», а Гри-
боедов 13 января 1817 г. подписал в качестве одного из учреди-
телей акт ложи «Du Bien». Таким образом, во всяком случае в
течение 1816 г. Пестель мог общаться с Грибоедовым-масоном
в те же промежутки времени, когда во время своих наездов в Пе-
тербург он принимал общеизвестное участие в делах тайного об-
щества. Отметим, что в той же ложе «Соединенных друзей» были
членами следующие декабристы: князь Павел Петрович Лопу-
хин, князь С. Г. Волконский, Илья Долгорукий («осторожный
Илья»—по выражению X песни «Евгения Онегина»), Сергей Тру-
бецкой, Фед. Петр. Шаховской и Матвей Иванович Муравьев-
Апостол. Таким образом, допустимо предположение о знаком-
стве Грибоедова и с этими декабристами, список которых
(с присоединением имен Пестеля и Никиты Муравьева) дает,
собственно, почти всю основную группу учредителей Союза
Спасения 223. (Заметим, кстати, что и старый друг детства Гри-
боедова Вл. Ив. Лыкошин вступил в эту масонскую ложу «Des
amis reunis» еще перед походом 1812 года 224.)
Общается ли Грибоедов в первый петербургский период с
Николаем Тургеневым, с которым в одни годы учился в Мос-
ковском университете? Об этом не сохранилось никаких указа-
ний ни в переписке Грибоедова, ни в дневниках Тургенева.
Однако это обстоятельство еще не является решающим для отри-
цательного ответа. Воздержимся и тут от аргумента ex silentio.
Переписка Грибоедова за эти годы, как уже указывалось выше,
сохранилась далеко не полностью: за все четырехлетие с лета
1814 по август 1818 г. дошло до нас только девять писем Гри-
боедова и ни одного к нему. Дневник же Тургенева своеобразен:
он менее всего является регистрацией событий, а более всего —
дневником слагающегося мировоззрения. Как незначительны и
редки, например, упоминания Ник. Тургенева о Пушкине:
148
мы совершенно не могли бы восстановить факта его влияния на
Пушкина, который общепризнан в пушкинской литературе,
если бы руководствовались только дневником Тургенева. За
возможность встреч Грибоедова с Тургеневым в интересующий
нас петербургский период может говорить, например, близость
их обоих с П. Кавериным: Н. Тургенев закрепил свою дружбу
с Кавериным в Гёттингене, где они оба учились. Страницы за-
граничного дневника Ник. Тургенева полны самых жарких
излияний по адресу Каверина. Грибоедов знаком с двоюрод-
ным братом Николая Тургенева — Борисом Петровичем
Тургеневым, который также обучался в годы его учения в
Московском университетском пансионе. Письмо Грибоедова
из Тифлиса от 27 января 1819 г., как уже говорилось выше,
свидетельствует о том, что он общался с Борисом Тургеневым
именно в петербургский период: он посылает «усердный поклон
любезным моим приятелям» и в перечислении имен упоминает:
«...Тургеневу Борису». Греч в своих «Записках» говорит, что
его дом посещал «цвет умной молодежи», и в перечислении имен
указывает на Грибоедова и Тургеневых, а дом Греча, как уже
говорилось, Грибоедов стал посещать сразу, как только
приехал в Петербург 225.
Начало знакомства Грибоедова с декабристом Бестужевым-
Рюминым также могло быть или давним московским (Бесту-
жев-Рюмин воспитывался в Москве, брал уроки у тех же про-
фессоров Мерзлякова и Цветаева), или же восходить к петер-
бургскому периоду. Существенно, что Бестужев-Рюмин, по
собственному признанию, является давним знакомцем Якуш-
кина. Во время своего пребывания в 1825 г. в Киеве Грибоедов
встречается с Бестужевым-Рюминым как со старым знакомым.
Весьма вероятно, что знакомство Грибоедова с Бестужевым
произошло или возобновилось через тот же Кавалергардский
полк, где служил Бегичев,— Бестужев вступил в Кавалергард-
ский полк в Москве в 1818 г.226
Близость Грибоедова с Чаадаевым не может не поставить
вопроса о связях Грибоедова с кругом Раевских и с Михаилом
Орловым. С Раевскими, как указывалось, Грибоедов учился
в одно время и мог быть знаком по Москве. Семья Раевских —
дружественная Чаадаеву семья, в частности, Чаадаев дружен
с Екатериной Раевской (будущей женой Мих. Орлова). Михаил
Орлов — также старый приятель Чаадаева. Что касается Але-
ксандра Раевского, то изучаемое время — период его вольнодум-
ства, от которого он позже отошел. Младший Раевский, Нико-
лай (гусар с 1814 г.), стоит с гусарским полком в Царском Селе
и в 1816—1817 гг. знакомится с Пушкиным именно у Чаадаева.
Михаил Орлов в изучаемый период также длительное время
Живет в Петербурге: зиму и весну 1815—1816 гг. он, правда,
149
проводит в Париже, лето 1816 г.— на водах и в Париже, но
в Петербург он возвращается в ноябре 1816 г., а в следующем,
1817 г., активно участвует в «Арзамасе» 227.
Более чем правдоподобно общение Грибоедова с тем кругом,
в котором вращается его друг С. Н. Бегичев. Прежде всего
необходимо упомянуть нескольких петербургских родствен-
ников Бегичева (по Кологривовым). Родственные связи Бегиче-
ва, вероятно, и повели за собою встречи Грибоедова с Мухано-
выми: двоюродный брат декабриста Муханова, Сергей Николае-
вич Муханов, был сыном Николая Ильича Муханова от первого
его брака с Анной Сергеевной Кологривовой. Отец декабриста
Петра Александровича Муханова — Александр Ильич Муха-
нов — родной брат упомянутого Николая Ильича. Связи
с Мухановыми, повидимому, имели место еще до петербургского
периода, так как Сергей Николаевич Муханов поступил на
службу юнкером в кавалерийские резервы (под начальство
того же А. С. Кологривова) 28 марта 1814 г., числясь по тому же
Кавалергардскому полку, по которому числился и Бегичев.
П. Муханов — член Союза Благоденствия, а в дальнейшем —
Южного общества декабристов, адъютант генерала Н. Н. Раев-
ского (старшего). Грибоедов мог встречаться с декабристОхМ
П. Мухановым в Петербурге только в период 1814—1818 гг.,
так как в 1824—1825 гг., когда Грибоедов вторично оказался
в Петербурге, П. Муханова там не было. Сохранившееся в
архиве библиотеки Зимнего дворца письмо А. Бестужева в
Москву к Павлу Александровичу Муханову (лето 1825 г.),
служившему с ним в однОхМ полку, свидетельствует, повидимому,
о старинном знакомстве Мухановых с семьей Грибоедовых:
Бестужев шлет через Павла Александровича Муханова привет
сестре и матери Грибоедова: «Скажи, не получаешь ли ты писем
от Грибоедовых? если да, что оне! — Когда же писать к ним
станешь, не забудь примолвить и обо мне словечко. Я часто о
них вспоминаю». Следует отметить, что в начале этого письма
в обращении к Павлу Александровичу Муханову тщательно
выскоблено какое-то прозвище адресата,— повидимому, пока-
завшееся ему опасным в тревожные дни 1825/26 г., когда шли
обыски и аресты 228 .
Вообще кологривовские связи характерны для Грибоедова
в этот период. В переписке редки указания на встречи с грибо-
едовскими родственниками, но сведения о встречах с родствен-
ным кругом Кологривовых и Бегичевых не раз мелькают на
страницах грибоедовской переписки, связи с кологривовским
кругом идут навстречу предположению, что Грибоедов должен
был знать и декабристов из этого родственного круга. Это пред-
положение относится, например, к члену Союза Благоденствия
Александру Александровичу Челищеву, брату жены Андрея
150
Семеновича Кологривова, участнику Отечественной войны и
гвардейцу (в апреле 1814 г. переведен в лейб-гвардии Егерский
полк, в котором состоял до 1822 г.). О членстве Челищева в
Союзе Благоденствия показал Никита Муравьев, столь близко
знакомый и с Грибоедовым, и с Бегичевым. Никита Муравьев
сам в родстве с Челищевыми 229.
Укажем далее на двоюродного брата Бегичева — декабриста
Александра Лукича Кологривова, сына Луки Семеновича
Кологривова (брата генерала-от-кавалерии Андрея Семено-
вича Кологривова). Александр Лукич Кологривов был принят
в Северное общество в 1825 г. Письмо Грибоедова к Бегичеву
от 4 сентября 1817 г. прямым образом свидетельствует о зна-
комстве с ним писателя. Грибоедов только что проводил до
Ижор кавалергардов, в военном строю ушедших в поход из
Петербурга в Москву. Он вспоминает о расставании с Бегиче-
вым и его товарищами-кавалергардами: «Усердный поклон
твоим спутникам... Кологривову и даже Поливанову-скама-
роху». В академическом издании сочинений Грибоедова фами-
лия «Кологривов», упомянутая в данном тексте, никак не ком-
ментирована, между тем это несомненно Александр Лукич
Кологривов, двоюродный брат Бегичева, сын тверского губер-
натора; он вступил в Кавалергардский полк вскоре после
Бегичева — 13 декабря 1814 г. В момент похода гвардии в
Москву он — штаб-ротмистр Кавалергардского полка. Поход
гвардии совершался осенью 1817 г. вполне организованно, в
военном строю, и отъезд Бегичева вовсе не был его личной поезд-
кой в Москву в каком-нибудь тарантасе, со случайно выбран-
ными спутниками,— С. Н. Бегичев был в походе адъютантом
кавалерийской бригады гвардейского отряда. Показание о
гом, что А. Л. Кологривов —член тайного общества, дали де-
кабристы С. Трубецкой, ротмистр Чернышев, корнет Свистунов,
Васильчиков, Горожанский, Анненков. Сознался в членстве и
сам Кологривов 230.
В этом же письме, где так живо описано прощание Грибо-
едова с уходящими в московский поход кавалергардами, фигу-
рирует только что упомянутый Поливанов — «скамарох», один
из спутников кавалергарда Бегичева. Прощанье Грибоедова
с этим Поливановым в Ижорах было особенно бурным. Почти
через месяц после прощания Грибоедов пишет Бегичеву: «Преж-
де всего, прошу Поливанову сказать свинью. Он до того меня
исковеркал, что я на другой день не мог владеть руками, а
спины вовсе не чувствовал. Вот каково водиться с буйными
юношами. Как не вспомнить псалмопевца „Блажен муж, иже
не иде на совет нечестивых"». Письмо кончается просьбой пере-
дать «усердный поклон всем спутникам» и даже Поливанову —
«скамароху». Комментатор академического собрания сочинений
151
Грибоедова повторяет ошибку Н. В. Шаломытова, полагая,
что Поливанов, чуть не задушивший Грибоедова в своих
объятиях,— будто бы офицер лейб-гвардии Павловского пол-
ка — Михаил Матвеевич Поливанов, позже сделавший ряд
примечаний к рассказам А. А. Жандра, записанным Д. А. Смир-
новым. Повидимому, именно последнее обстоятельство и по-
служило «основанием» поставить его имя на место искомого
Поливанова. Неправильность этого предположения бросается
в глаза: лейб-гвардии Павловский полк — пехота, а кавалер-
гарды — кавалерия, и они никак не могли итти во время по-
хода в общем военном строю. Гвардейская пехота — в том числе
и батальон павловцев, в составе которого находился Михаил
Матвеевич Поливанов,— выступила в поход из Петербурга
в Москву 5 августа 1817 г., а кавалерия — в том числе кавалер-
гарды, а с ними Бегичев и прочие,— выступила туда же 14 авгу-
ста, то есть через девять дней. Батальонный адъютант Павлов-
ского полка М. М. Поливанов находился при своем батальоне —
таким образом устанавливается его безусловное alibi при про-
щании Грибоедова с кавалергардами в Ижорах 14 августа. Иско-
мого Поливанова можно найти лишь среди кавалергардов.
Кандидатов два: это или будущий декабрист Иван Юрьевич
Поливанов, или его младший брат Александр Юрьевич (не де-
кабрист), оба в момент похода гвардии в Москву — корнеты
кавалергардского полка. Надо думать, что через Бегичева
(Поливановы — его родственники) Грибоедов был знаком с
обоими. И. Ю. Поливанов (кстати сказать — масон) был уже
тогда затронут вольнодумством,— на следствии он показывает,
между прочим, что среди вольнодумных стихов, которые на
него повлияли, была «Ода на свободу», то есть «Вольность»
Пушкина — произведение 1817 г.231
Упомянем далее Федора Федоровича Гагарина, сына из-
вестной Прасковьи Юрьевны Кологривовой, по первому бра-
ку — Гагариной. Ф. Ф. Гагарин был членом тайного общества,
вступив в него в 1817 г., то есть как раз в интересующий нас
период. Он был принят декабристом Фонвизиным в Москве в
Военное общество. Участник Отечественной войны (адъютант
Багратиона) и заграничных походов, много раз отличавшийся
в боях, Гагарин лично знал Якушкина, Артамона Муравьева,
С. Трубецкого, Перовских. В столичных кругах он был широко
известен как дуэлист, игрок и неистощимый выдумщик вся-
ческих проказ 232.
Вступив в тайное общество в 1817 г., Бегичев не был совер-
шенно бездеятелен: он принял в общество нового члена —
декабриста Василия Петровича Ивашева, позже участника
Южного общества, друга Пестеля. Ивашев — также кавалер-
гард, товарищ Бегичева по полку. Естественно предположить,
152
qT0 и Грибоедов мог быть знаком с тем, кого его закадычный
друг С. Н. Бегичев знал настолько хорошо, что счел возможным
принять в тайное общество. Ивашев произведен в корнеты Кава-
лергардского полка из пажей в феврале 1815 г. По старым пра-
вилам, каждый новый офицер полка был обязательно представ-
ляем всему офицерскому составу, и предположение, что новый
офицер-кавалергард мог бы остаться незнаком кавалергарду
Бегичеву,— совершенно неправдоподобно. Вплоть до июня
1819 г., когда Ивашев получил назначение адъютантом к Вит-
генштейну, он постоянно жил в Петербурге. Политические
настроения Ивашева — по крайней мере в 1819—1821 гг.—
были самыми решительными и пылкими,— об этом говорит его
дружба с Пестелем и радикальная позиция в Южной управе
Союза Благоденствия 233. Когда в июне 1819 г. Ивашев отпра-
вился из Петербурга в Тульчин к месту нового назначения,
Бегичев дал ему письмо к И. Г. Бурцову, рекомендующее но-
вого заговорщика старым членам южной организации. По пись-
му Бегичева Ивашев и был принят в Тульчинскую управу
Союза Благоденствия. Факт этот показателен по крайней мере
в двух отношениях: во-первых, он характеризует довольно ши-
рокую осведомленность Бегичева в делах тайного общества —
Бегичев знает о наличии организации тайного общества на юге
и передает туда принятого им Ивашева. Во-вторых, этот факт
говорит о знакомстве Бегичева с декабристом Бурцовым, что
последний отрицал на следствии. Данные итинерария не про-
тиворечат возможности встреч: Бурцов с 1814 г., после возвра-
щения с полком из-за границы, жил в Петербурге, вновь отлу-
чился на короткое время в связи с походом 1815 г., а затем
постоянно проживал в столице, служа в гвардейском генераль-
ном штабе. Он покинул Петербург лишь весною 1819 г. (вероят-
но, в мае), когда уехал в Тульчин. Бурцов — крупный деятель
ранних декабристских организаций, участник «Священной
артели», активный деятель Союза Благоденствия (в Петербурге
в 1818 г. была управа Бурцова) 234.
Известно, что Бегичев познакомил Ивашева с прапорщиком
гвардейского генерального штаба Алексеем Алексеевичем Оле-
ниным, членом Союза Благоденствия. Декабрист Ивашев встре-
чается с Олениным у Бегичева. Сам Бегичев был с ним знаком
едва ли не через Бурцова, сослуживца Оленина по генераль-
ному штабу. Этот факт вводит новое имя в круг обоснованных
предположений о декабристских знакомствах Грибоедова, жи-
вущего вместе с Бегичевым. А. А. Оленин — младший сын
Президента Академии художеств и директора Публичной
библиотеки Алексея Николаевича Оленина. В пушкинской
литературе многократно упоминается о доме Олениных; ши-
рокий круг их знакомств и радушное гостеприимство описаны
153
Ригелем; по свидетельству последнего, дом Олениных — откры-
тый дом, куда сам Вигель вхож с ноября 1814 г. В доме
Олениных бывал декабрист Бестужев-Рюмин. Бывал в этом доме
и Грибоедов, о чем свидетельствует В. А. Сологуб: Грибо-
едов в гостях у Олениных — это впечатление детских лет Со-
логуба, он связывает этот дом с Грибоедовым «с тех пор, как
себя помнит»235.
Обоснованные предположения о круге декабристских зна-
комств Грибоедова в этот период были бы неполны без упо-
минания имени Федора Глинки. Адъютант графа Милорадо-
вича, участник заграничных походов, он с февраля 1816 г.
был зачислен в лейб-гвардии Измайловский полк, и в изучае-
мое время местом его жительства являлся Петербург. Знакомство
Грибоедова с Федором Глинкой несомненно, но документальные
его подтверждения относятся к более позднему времени. Они
не противоречат, однако, предположению, что с вездесущим
адъютантом Милорадовича Глинкой, которого знал буквально
весь Петербург, Грибоедов мог познакомиться и в интересую-
щие нас годы. Доказательства возможности этого таковы: во-
первых, вся семья Глинок очень тесно связана с Кюхельбеке-
ром,— двоюродный брат декабриста Ф. Н. Глинки, Григорий
Андреевич Глинка, женат на старшей сестре Кюхельбекера;
заметим, что его брат Владимир Андреевич— кузен Глинки —
сам является членом Союза Благоденствия. Федор Глинка еще
в лицее снабжает Кюхельбекера книгами,— так, в 1815 г. посы-
лает ему в лицей свои «Письма русского офицера». Кроме того,
Глинка хорошо знаком с И. Ф. Паскевичем, который в 1817 г.
женился на двоюродной сестре Грибоедова, Елизавете Але-
ксеевне. Грибоедов легко мог встретить Федора Глинку и у своего
приятеля Кюхельбекера. Это делает не лишенным оснований
предположение о начале их знакомства именно в первый петер-
бургский период жизни Грибоедова 236.
Известно, что Грибоедов был знаком с декабристом Никола-
ем Николаевичем Оржицким и встречался с ним в Крыму летом
или ранней осенью 1825 г. Данных о дате начального знаком-
ства у нас нет. Грибоедовы были в родстве с Разумовскими, а
Оржицкий — внебрачный сын и наследник Петра Кирилловича
Разумовского — получил от него огромное состояние. Не могли
ли быть Грибоедов и Оржицкий издавна знакомы по родству
с Разумовскими? Встреча в Крыму свидетельствует, очевидно,
о близком знакомстве и обоюдном доверии: Грибоедов и Оржиц-
кий говорили на самые острые политические темы, вспоми-
нали об общих друзьях—Рылееве и А. Бестужеве,—первого
именно в этой связи Грибоедов просил обнять «искренне,
по-республикански». Зимою 1824/25 г., когда Грибоедов нахо-
дится в Петербурге, Оржицкий — сам литератор — тесно впле-
154
тен в литературно-декабристский круг. Николай Муханов писал
своему брату Александру от 10 марта 1825 г.: «Кланяйся от
меня Бестужеву и благодари, что познакомил меня с Оржев-
ским — весьма милым и достойным человеком». Грибоедов в
эту зиму иногда обедал у Оржицкого; именно у него за обедом
шел однажды разговор о том, что прототипом князя Григория
в «Горе от ума» считают П. А. Вяземского,— Грибоедов смеял-
ся по этому поводу. Оржицкий показал на следствии, что близко
знаком с Рылеевым. Когда же познакомились Грибоедов и
Оржицкий? Оржицкий — гусар, из того же гусарского полка,
в котором служил и Чаадаев («Ахтырского гусарского полка
поручик»), следовательно — знакомый Чаадаева. Общие поли-
тические настроения, гусарская среда, Чаадаев и литературные
интересы самого Оржицкого (его стихи печатались в то время
в журналах) могли скрепить их знакомство и в ранний петер-
бургский период. Документальные данные не противоречат этому
предположению 237.
В первый петербургский период можно предположить зна-
комство Грибоедова еще с декабристом Д. П. Зыковым. Близ-
кая дружба Грибоедова с Катениным вела к посещению Пре-
ображенских казарм, где жил последний, и давала возможность
знакомства с товарищами Катенина по полку, среди которых
были и члены тайного общества. Зыков — близкий приятель
Катенина, живет с ним на одном этаже Преображенских ка-
зарм,— друг к другу они переходят «по галлерее». Живя в
тесном офицерском казарменном быту, они встречаются повсе-
дневно, и постоянный посетитель Катенина не может не позна-
комиться с его товарищем. Политические взгляды Зыкова,
несомненно, относились к типу вольнодумческих: знавший его
лично в петербургский период А. В. Поджио относил Зыкова
к разряду «свободомыслящих людей» 238.
Крупный деятель Союза Благоденствия, Степан Михайлович
Семенов, учившийся одновременно с Грибоедовым в Московском
университете, был другом Федора Глинки и жил с ним в Петер-
бурге на одной квартире. Поэтому в предположениях о возмож-
ных связях Грибоедова с членами тайного общества в этот пе-
риод надо иметь в виду и упомянутого декабриста. Со вторым
Семеновым — Петром Николаевичем, автором «Митюхи Вал-
дайского» — Грибоедов также мог встречаться у Всеволожских,
в дом которых в Петербурге П. Н. Семенов был вхож. Не исклю-
чена и возможность петербургских встреч Грибоедова с учив-
шимися с ним одновременно в Московском университете братья-
ми Львом и Василием Перовскими, побочными сыновьями
гр. Разумовского, а также с Алексеем Васильевичем Семеновым,
Поскольку в интересующее нас время они живут в Петербурге
а вращаются в тех же кругах 239.
155
Нельзя не упомянуть имени еще одного чрезвычайно яркого
человека декабристских настроений и несомненного знакомого
Грибоедова в это время. В следственном материале по делу о
дуэли Шереметева — Завадовского мы встречаем имя барона
Александра Строганова, связанного с компанией Грибоедова —
Завадовского и хорошо осведомленного о дуэли,— об этом сви-
детельствовал на следствии Якубович. Речь идет о бароне
(с 1826 г.— графе) Александре Григорьевиче Строганове, со-
служивце Катенина по Преображенскому полку, сверстнике
Грибоедова (он родился также в 1795 г.). Это сын Григория Але-
ксандровича Строганова, русского посла в Мадриде (1805—1810),
а затем в Константинополе. А. Г. Строганов рос в атмосфере
повышенных патриотических настроений, учился в том же Кор-
пусе инженеров путей сообщения, где учились Сергей и Матвей
Муравьевы-Апостолы, участвовал в заграничных походах 1813—
1814 гг., был в сражениях под Дрезденом и под Кульмом,,
вступил с русскими войсками в Париж в 1814 г. Человек пере-
довых взглядов, широкого вольнолюбивого мировоззрения,
А. Строганов не побоялся обнаружить свои декабристские
настроения сейчас же после восстания, в 1826 г., когда Нико-
лай I послал его, как своего флигель-адъютанта/на Урал для
расследования рабочих волнений на Кыштымских заводах.
Великолепная его записка о положении крепостных людей на
заводах и о причинах волнений, поданная императору, дышит
декабристской ненавистью к крепостному праву. А. И. Герцен
называет А. Строганова в молодости «другом декабристов» 24°.
Общеизвестно знакомство Грибоедова с Пушкиным. Значе-
ние этого знакомства для нашей темы трудно переоценить.
Оно возникло именно в эту пору. «Я познакомился с Грибоедо-
вым в 1817 году»,— пишет Пушкин в «Путешествии в Арзрум».
Он встречался с Грибоедовым и по службе (выше приведена их
подпись под общей присягой) в коллегии иностранных дел,
и в театре, завсегдатаями которого были оба, и у многочислен-
ных общих знакомых. Связью служили Катенин и Кюхельбе-
кер. Катенин ввел Пушкина на вечера А. Шаховского, завсегда-
таем которых был Грибоедов. Между ними не возникло
глубокой сердечной дружбы того типа, например, которая
связывала Грибоедова с Кюхельбекером. Но справедливость тре-
бует сказать, что никто не заглянул в душу Грибоедова так
глубоко, как Пушкин, и ни у одного мемуариста нет характе-
ристики Грибоедова за эти годы, равной по глубине пушкин-
ской характеристике. Современник пишет: «Пушкин, с первой
встречи с Грибоедовым, по достоинству оценил его светлый ум
и дарования, понял его характер... никого не щадивший для
красного словца, Пушкин никогда не затрогивал Грибоедова».
В «Путешествии в Арзрум» Грибоедов для Пушкина — это
156
внаш Грибоедов». Пушкин слушал музыку Грибоедова, Пушкин
оставил в числе своих зарисовок его портрет. Никто не дал раз-
бора «Горя от ума», по блеску равного пушкинскому. Не при-
ходится сомневаться в том, что Грибоедов знал вольнолюбивые
стихи Пушкина, которые в рукописи знала вся мыслящая Рос-
сия. Политические настроения Пушкина этих лет общеизвестны.
Он — автор «Вольности», призывающей восстать падших рабов
и проникнутой конституционно-монархическими идеалами; креп-
кое сочетание законов со «святой вольностью» — лозунг Пуш-
кина 1817 г. Послание к Чаадаеву и эпиграммы на Аракчеева
глубоко раскрывают его протест против строя, на обломках
которого он хотел бы увидеть свое имя, написанное воспря-
нувшей ото сна Россией. Пушкин оставил нам интереснейший
документ о Грибоедове в своем наброске романа «Русский
Пелам». Подлинная пушкинская рукопись «Русского Пелама»,
считавшаяся утраченной, найдена в Ульяновске среди бумаг
П. В. Анненкова, приобретенных в мае 1931 г. Государственной
Публичной библиотекой им. В. И. Ленина. Замысел Пушкина
восходит к 1825 г. или к более позднему времени. Название
будущего романа стоит в связи с романом английского писа-
теля Бульвера «Pelham or the adventures of a gentleman»,
который вышел в свет в 1823 г. Изучение пушкинского наброска
показывает, что был задуман широкий социальный роман,
ярко реалистический по типу. Замысел остался неосуществлен-
ным, но набросок плана, в котором фигурирует имя Грибоедова
и дуэль Шереметева с Завадовским,— драгоценный документ
о грибоедовском окружении изучаемого времени. Соответствую-
щая часть пушкинского текста (из отдела «Характеры») такова:
«...— Кн. Шаховск[ой], Ежова — Истомина. Грибоедов] За-
вад[овский] — Дом Всеволожских — Котляре вский — Мордви-
нов, его общество — Хрущев — Общество умных (И[лья]
Долг[орукий], С. Труб[ецкой], Ник[ита] Мур[авьев] etc.)...»
Здесь Грибоедов упомянут в системе по меньшей мере четырех
общественных объединений того времени. Сначала идет «чер-
дак» драматурга Шаховского с его возлюбленной Ежовой и
постоянной посетительницей Истоминой; затем — круг слагаю-
щейся «Зеленой лампы» — дом Всеволожских, притягательный
центр литературной вольнодумной молодежи. Далее — круг
Мордвиновых. Затем — слагающийся декабристский круг —
«общество умных» с выразительными именами 241.
Нельзя не обратить внимания на очень интересный по своим
политическим настроениям круг Н. С. Мордвинова, автора ряда
реформаторских проектов, человека, ярко отмеченного извест-
ной политической оппозиционностью, близкого к Сперанскому.
«Думы» Рылеева посвящены Мордвинову. Круг Мордвиновых
стоит в непосредственной близости к имени Грибоедова, после
157
дома Всеволожских. В переписке Грибоедова мы находим дока-
зательства большой близости Грибоедова к дому Мордвино-
вых. Один из Мордвиновых, как уже указывалось, служил
вместе с Грибоедовым в 1812 г. в Московском гусарском полку
графа Салтыкова.
Отметим, что все три упомянутых лица — М. М. Сперан-
ский, Н. С. Мордвинов и Д. А. Столыпин — прочились
декабристами в кандидаты Временного верховного прав-
ления. Общая печать оппозиционности отмечает всю семью
Столыпиных 242.
Любопытен и контекст одного из упоминаний Грибоедова о
запрещенной книге Пуквиля, посвященной Греции; в письме к
Бегичеву (июль 1824 г.) из Петербурга Грибоедов пишет:
«Пуквиля не мог еще достать, запрещен; есть он у Столыпина
и Дашкова, но, разумеется, они не продадут» 243.
Мы далеко не исчерпали предположений о возможных декаб-
ристских связях Грибоедова в петербургский период 1814—
1818 гг. Надо надеяться, что дальнейшие исследования уточнят
и расширят этот круг 244. Но и перечисленных имен вполне
достаточно, чтобы понять, что Грибоедов был именно в том же
кругу, в той атмосфере, в которой вызревал сначала самый за-
мысел организовать тайное общество, а затем и возникли обе
ранние декабристские организации — Союз Спасения и Союз
Благоденствия. Замечательно, что можно, не обинуясь, гово-
рить именно о живой, тысячью взаимных связей переплетенной
среде, об общей идейной атмосфере. Грибоедов знаком не с от-
дельными единицами, одиночками, не связанными друг с дру-
гом, а с теснейшей дружеской средой. Все его знакомые знакомы
между собою, имеют друг к другу сотни крупных и мелких дел,
постоянно общаются. Стоит только коснуться документаль-
ного материала, чтобы выяснилось это постоянное общение.
Характерно и продление этих связей далеко позже изучаемого
периода. Офицерские артели, Союз Спасения, Союз Благоден-
ствия — организации, концентрирующие вокруг себя передо-
вую молодежь, тысячами нитей связанную с более широкой
общественной средой своего времени. С. Трубецкой и Никита
Муравьев — в числе основателей Союза Спасения. Те же Ни-
кита Муравьев, С. Трубецкой и Михаил Муравьев — состави-
тели устава Союза Благоденствия — «Зеленой книги». Для
Пушкина П. Я. Чаадаев — ближайший, любимейший старший
друг и товарищ, с которым он связан высоким доверием и
непоколебимой дружбой. Какой-то портфель с бумагами Щер-
батова хранится у Екатерины Федоровны Муравьевой — ма-
тери декабриста. Бегичев знакомит Ивашева с Никитою Му-
равьевым и Олениным. В московском доме у Бегичева бывает
в гостях Кюхельбекер. Лунин — троюродный брат Артамона
158
Муравьева. Чаадаев близко знаком с Кавериным. Катенин и
Грибоедов пеняют Пушкину за его эпиграмму на Колосову.
Грибоедов прозвал Пушкина «мартышкой». Чаадаев близко
знаком с Николаем Тургеневым, Никитой Муравьевым, Оле-
ниным, С. Трубецким. Грибоедов сообщил М. Глинке музыкаль-
ную тему грузинской песни, на которую Пушкин пишет слова
романса «Не пой, красавица, при мне». Екатерина Раевская
пересылает своему брату Александру текст «Горя от ума».
Бегичев останавливается в Москве в доме Муханова. В «Мнемо-
зине» Кюхельбекера печатаются Пушкин и Грибоедов. Ка-
тенин — старый приятель Никиты Муравьева. В статье Пушки-
на о Катенине сочувственно упоминается статья Грибоедова.
«Вчера у меня Катенин пил чай и был Матюша. Мы в один вечер
успели перебрать всю словесность — от самого потопа до наших
дней и истребили почти всех писателей»,— пишет Никита
Муравьев матери. Бегичев знакомит Ивашева с Никитою Му-
равьевым. Чаадаев в дружеском письме называет себя «учени-
ком» Якушкина. Якушкин в письме к Щербатову обнимает
Чаадаевых, Муравьевых и С. Трубецкого. Якушкин знакомит-
ся с Пушкиным у Чаадаева. В. Кюхельбекер — знакомый
Катенина, он даже однажды поссорился с ним во время това-
рищеской пирушки, когда Катенин не ему первому налил бокал.
И. Ю. Поливанов знаком с Никитой Муравьевым, С. Трубецким,
Михайлой Орловым... Перечень подобных фактов можно про-
должать до бесконечности. Грибоедов жил и действовал в опре-
деленной среде тесно связанных бытовыми нитями людей и
в широком смысле слова политических единомышленников 245.
Общение Грибоедова с декабристским кругом развивается,
в сущности, непрерывно: даже когда гвардия ушла в поход
в Москву и основное ядро членов тайного общества также
передвинулось в Москву, в Петербурге оставались или в Пе-
тербург наезжали отдельные, связанные с этим кругом лица:
известно, что после отбытия в Москву гвардии в Петербурге
был И. Д. Якушкин, в это же время сюда приезжал и П. И. Пе-
стель, тут был некоторое время С. Трубецкой, письмо которого
в Москву с политическими новостями взволновало членов
Союза Спасения и явилось одной из причин «Московского за-
говора 1817 г.»; был в это время в Петербурге и Пушкин, и
Николай Тургенев; оставался в Петербурге Каверин и, конечно,
Жандр. Между Петербургом и Москвой шла оживленная
переписка 246.
Неизвестно, знал ли Грибоедов о существовании тайного
общества в первый петербургский период своей жизни. Однако
надо иметь в виду, что В. К. Кюхельбекер, знакомый с ним
в 1817—1818 гг., в это именно время об обществе знал; на след-
ствии Кюхельбекер показал: «Слыхал я также мельком в 1817-м
159
или 1818-м году, не помню от кого, о существовании какого-то
тайного общества в Москве». Пушкин уже в начале 1818 г. не
только догадывался о тайном обществе, но был убежден в его
существовании, как ни старался его друг И. И. Пущин (в тот
момент уже член Союза Спасения) его в этом разубедить.
«Зеленая книга» (устав Союза Благоденствия) была привезена
Бегичевым, очевидно, в ту же комнату, где жил Грибоедов.
Утверждать положительно, что Грибоедов ничего не знал и не
подозревал в тот период о тайном обществе, мы не можем247.
Мы перечислили и охарактеризовали широкий круг де-
кабристов и их друзей, с которыми Грибоедов общался в пе-
тербургский период со средины 1814 по август 1818 г., столь
важный в истории создания «Горя от ума». С некоторыми из
них общение в данный период устанавливается прямым образом
на основе документальных данных. Общение с другими предпо-
ложительно, но выдвинутые предположения не голословны,
а основаны на существенных доводах. Среди этого тесного дру-
жеского круга есть имена крупнейших и второстепенных членов
тайного общества, есть имена тех, кто уже вошел в тайную орга-
низацию, и тех, кто станет членом тайного общества в будущем,
есть имена друзей и единомышленников декабристов. Общие
итоги таковы: всего мы насчитали не менее 45 декабристов и
близких им лиц, составляющих круг декабристских связей
Грибоедова в первый петербургский период. Из этих знакомств
29 можно признать бесспорными (С. Бегичев, П. Катенин,
А. Жандр, Миклашевич, А. Одоевский, П. Каверин, П. Чаадаев,
И. Щербатов, И. Якушкин, С. Трубецкой, Никита Муравьев,
А. Пушкин, В. Кюхельбекер, А. И. Фридерикс, Никита Все-
воложский, П. Каховский, Як. Толстой, А. Якубович, Артамон
Муравьев, Николай Раевский, Мих. Орлов, П. Муханов, А. Че-
лищев, А. Кологривов, И. Поливанов, Ф. Гагарин, В. Ивашев,
Оленин, А. Строганов). Девять знакомств остаются в области
весьма вероятных предположений (Пестель, Лопухин, Вол-
конский, Илья Долгорукий, Фед. Шаховской, Бестужев-Рю-
мин, Матвей Муравьев-Апостол, Зыков, Ф. Глинка). Семь
имен (Бурцов, Николай Тургенев, Степан Семенов, Алексей
Семенов, Петр Семенов, братья Лев и Василий Перовские)
являются именами лиц, учившихся в одно время с Грибо-
едовым в Московском университете или университетском панси-
оне, они находятся в Петербурге в изучаемые годы и вращаются
в тех же самых кругах, что и Грибоедов; но общение Грибоедова
с ними именно в это время остается предположительным и осно-
вывается только на трех соображениях: на факте прежнего
совместного ученья, на данных итинерария (совместная жизнь
в Петербурге) и на вращении в общих литературных и свет-
ских кругах.
160
Нет сомнений, что ряд связей остается еще не раскрытым,—
искать их можно по линии Кюхельбекера («мыслящий кру-
жок» — «Священная артель»), Катенина (Преображенские
казармы), Чаадаева (весь круг его знакомых), Щербатова,
Якушкина (семеновцы, «Семеновская артель»), особенно
кавалергардов.
В составе перечисленных нами имен находится значитель-
ная часть основателей тайного общества и ряд членов первой
декабристской организации — Союза Спасения (С. Трубецкой,
Никита Муравьев, Катенин, Артамон Муравьев, Якушкин,
Матвей Муравьев-Апостол, Пестель, Шаховской, Глинка Ф.),
ряд членов Военного общества и многие члены Союза Благоден-
ствия, в том числе некоторые чрезвычайно видные (вся выше-
перечисленная группа членов Союза Спасения, а сверх нее —
Яков Толстой, Илья Долгорукий, Николай Тургенев, Федор
Глинка, Мих. Орлов, Муханов, Чаадаев, Каверин, Бегичев,
Челищев, Гагарин, Ивашев, Оленин, трое Семеновых, оба Пе-
ровских). Следует учесть и живые связи Грибоедова с пред-
декабристскими организациями — «Священной артелью» (Кю-
хельбекер, Бурцов, Ал. Семенов) и «Семеновской артелью»
(Якушкин, Щербатов).
Материалы о политическом облике Грибоедова именно в
первый период крайне скудны. Поэтому приобретает особую
ценность одно указание Грибоедова о себе самом: уезжая вто-
рично на Восток в 1825 г., Грибоедов поручил С. Н. Бегичеву
заботы о любимейшем своем младшем друге — А. И. Одоевском,
которого Грибоедов называет в одном из писем «Penfant de mon
ehoix». «Александр Одоевский будет в Москве; поручаю его
твоему дружескому расположению, как самого себя. Помнишь
ли ты меня, каков я был до отъезда в Персию,— таков он со-
вершенно. Плюс множество прекрасных качеств, которых я ни-
когда не имел». Это драгоценное указание открывает возмож-
ность сравнения облика Грибоедова 1818 г. с декабристом
Одоевским 1825 г.,— как видим, сам Грибоедов поставил
вопрос об этом.
Грибоедов знал Одоевского, как самого себя. Зиму 1824/25 г.
Грибоедов прожил в Петербурге в одной квартире вместе с Одо-
евским, где некоторое время жили Кюхельбекер и Александр
Бестужев. Квартира Одоевского была одним из самых оживлен-
ных центров тайной организации. В эту зиму и сам Александр
Одоевский вступил в члены тайного общества. У Одоевского от
Грибоедова не было секретов. Давая приведенную выше харак-
теристику Одоевского, считая, что в 1825 г. он был «таким со-
вершенно»,как сам Грибоедов в 1818 г., перед первым отъездом
на Восток, мог ли Грибоедов исключить из этой характеристики
вопрос о политическом облике человека, да еще в момент его
Я И. В. Нечкина 16 L
самых жарких политических увлечений? Думается, никак
не мог. Поэтому имеет смысл восстановить в общих чертах
хорошо отраженный в документальном материале облик
Александра Одоевского в 1825 г., чтобы разобраться в облике
молодого Грибоедова, отъезжающего на Восток в августе
1818 г.
Одоевский признается на следствии, что вместе с Рылеевым
мечтал «о будущем усовершенствовании рода человеческого»;
с Рылеевым же «часто рассуждал я о законах». Никита Муравьев
утверждал, что оставил для Одоевского у Оболенского экзем-
пляр своей конституции. На следствии в показаниях Одоевского
мелькают формулировки, которые нельзя не признать оскол-
ками звучавших в его квартире разговоров: «Русский человек —
все русский человек: мужик ли, дворянин ли, несмотря на раз-
ность воспитания, все то же...» Очевидно, тема национального
в какой-то связи с темой равенства людей возникала в разго-
ворах. Одоевский кипел жаждой действия. Любопытно, что
и Рылеев и Бестужев приписывали себе каждый в отдельности
принятие Одоевского в тайное общество,— они обратили вни-
мание на его идейную готовность к вступлению. А. Бестужев
показал, что принял его с зимы 1824/25 г. и что Одоевский «очень
ревностно взялся за дело». Несмотря на короткий период своего
пребывания в обществе, Одоевский успел сам принять двух
новых членов (Ринкевича и Плещеева). Оржицкий виделся с
Одоевским в Москве после известия о смерти императора и имен-
но из его намеков догадался, «что что-то у них приуготовляется».
В начале декабря 1825 г. Одоевский возвратился в Петербург
и попал в самый разгар приготовлений к восстанию,— душою
подготовки был его друг Рылеев. Одоевский очень радовался,
что пришло время действовать. Несколько декабристов на след-
ствии говорили о восторженном отношении Одоевского к пред-
стоящему выступлению и передавали его слова: «Умрем, ах,
как славно мы умрем!» или вариант этого же восклицания:
«Умрем славно за родину!» Одоевский на следствии сам признал
эти слова. В каре восставших 14 декабря Одоевский «прискакал
верхом, но слез (с коня), и ему сейчас дали в команду взвод для
пикета, где стоял с пистолетом» (показание А. Бестужева).
Когда против восставших выстроилась поддерживавшая Нико-
лая конная гвардия, то конногвардейца Одоевского декабристы
вывели перед николаевскими войсками и, агитируя за переход
на сторону восстания, показывали на него и говорили: «Ведь
это — ваш». Кюхельбекер, отлично знавший Одоевского, назы-
вал его на следствии «энтузиастом». Завалишин писал: «Немного
можно найти людей, способных так увлекаться, как увлекался
Одоевский». Сам Грибоедов уполномочил исследователя срав-
нить себя в 1818 г. с этим обликом. Используем это полномочие
162
самым осторожным образом, сделаем из него самые скупые
выводы. Можно утверждать: уезжавший в 1818 г. на Восток
Грибоедов отличался горячим патриотизмом, вольномыслием
и свободолюбием, ему были близки политические интересы
и конституционные увлечения; он жаждал какого-то действия,
практической работы на пользу любимой родины. Облику
Одоевского менее всего присущ «политический скептицизм»,—
п сам Грибоедов уполномочил исследователя на правдоподоб-
ное предположение: 23-летнему Грибоедову при отъезде на
Восток в августе 1818 г. было свойственно именно увлечение
политикой 248.
В путевых записках Грибоедова, относящихся к 1819 г.,
мы читаем драгоценную запись: «В Европе, даже и в тех наро-
дах, которые еще не добыли себе конституции...»249 Ниже мы
разберем эту запись в целом, сейчас же важнее всего обратить
внимание на приведенные слова: ясно, что Грибоедов в 1819 г.»
то есть всего годом позже разбираемого периода, полагает, что
народы добывают себе конституцию и что добывать ее — исто-
рическая закономерность: одни уже добыли, другие еще
нет,— то есть когда-то добудут. Все это — типично декабрист-
ский круг идей. «Дух преобразования», по словам Пестеля,
заставлял «везде умы клокотать». Эта атмосфера охватывала и
Грибоедова. В атмосфере этого «клокотания» и родился замысел
комедии «Горе от ума».
И вот именно в это горячее время Грибоедов был вырван из
своей оживленной среды и волею правительства перенесен на
Восток.
Ехал он туда крайне неохотно. Позже он горько называл
себя «добровольным изгнанником», но сейчас мы увидим цену
этой «доброй воли».
Об обстоятельствах изгнания свидетельствует разбор дела
о дуэли кавалергарда В. В. Шереметева с графом А. П. Завадов-
ским, в которой был замешан и Грибоедов. Дуэль произошла
12 ноября 1817 г. Для нас нет нужды входить во все подробности
этой дуэли из-за танцовщицы Истоминой, кончившейся смертью
В. Шереметева,— важно лишь отметить, что негласные ссылки,
служебные переводы и другие кары постоянно сопровождали
правительственное следствие о подобных делах. Грибоедов?
секундант Завадовского, облегчил свое положение на следствии
тем, что так и не сознался в секундантстве, а товарищи его не
выдали. Завадовский явно выгораживал на следствии Грибоедо-
ва, говоря, что «не знает», с кем именно приехала к нему Исто-
мина, и т. д. Но причастность Грибоедова к дуэли, равно как и
многие прочие обстоятельства, которые хотели скрыть на след-
ствии Завадовский и Якубович (секундант В. Шереметева),
были в столице секретом полишинеля. Дуэли и причастность
11*
163
к ним карались весьма строго. Данной дуэлью немедленно
занялось министерство внутренних дел— выписка из подлинного
следственного дела была послана министру внутренних дел Ко-
зодавлеву и министру народного просвещения Голицыну в Мо-
скву, где тогда находился двор. Гипотеза о «помиловании»
царем участников по просьбе отца убитого Шередгетева не под-
тверждается ничем. Петербургский генерал-губернатор Вязь-
митинов назначил по этому делу особую комиссию в составе пол-
ковника Кавалергардского полка Беклешова, полицмейстера
Ковалева и камер-юнкера Ланского. Мать Грибоедова, имев-
шая в Москве «огромное знакомство», надо думать, пустила
в ход все связи, чтобы выгородить из беды любимого сына.
В 1817 г. ее возможности в этом отношении еще увеличились:
дочь Алексея Федоровича Грибоедова, ее родная племянница,
только что вышла в том же году замуж за влиятельного гене-
рала И. Ф. Паскевича, хорошо известного двору. С ноября
1817 по март 1818 г. (с отлучками) Паскевич жил в Москве,
в доме своего тестя, только что вернувшись из поездки по Рос-
сии с великим князехМ Михаилом Павловичем, которого он со-
провождал и которым он руководил по просьбе императрицы-
матери. Весной 1818 г. он выехал с великим князем за границу.
Вероятно, до отъезда ему и удалось уладить дело с дуэлью и
отвести грозу, нависшую над двоюродным братом жены. Гри-
боедов отделался сравнительно легко, но участь его в одном от-
ношении сходна с участью всех остальных участников происше-
ствия — всех в той или другой форме подвергли высылке, уда-
лили из столицы: Завадовский был уволен в длительный отпуск
за границу, Якубович — выслан на Кавказ (Александр I
недаром называл Кавказ «теплой Сибирью»), Грибоедов ока-
зался в конце концов еще дальше — в Иране.
Все исследователи, работавшие над подлинными докумен
тами следственного дела, приходят к тому же выводу: «В конце
этого года случилось событие, которое заставило Грибоедова
покинуть Петербург: дуэль В. Шереметева с графом А. П. Зава-
цовским»,— пишет С. Белокуров. «Участие в дуэли принесло
Грибоедову немало неприятностей, и именно из-за нее он должен
был оставить Петербург и принять место секретаря нашей мис-
сии в Персии» (Н. В. Шаломытов Язон). Акад. А. Н. Веселов-
ский не приводит доводов для своего предположения, будто бы
именно мать Грибоедова настояла на его отправке в Иран,
однако все же называет его пребывание там «почетной ссылкой».
Особенно же вескими доказательствами невольного решения
ехать на Восток являются собственные свидетельства Грибоедова,
отнюдь не говорящие о добровольном выборе службы: «Однако,
довольнопоговорено о „Притворной неверности"; теперь объяс-
ню тебе непритворную мою печаль. Представь себе, что меня
164
непременно хотят послать, куда бы ты думал? — В Персию, и
чтоб жил там. Как я ни отнекиваюсь, ничто не помогает»,—
в таких словах впервые сообщает Грибоедов Бегичеву о своем
отъезде (письмо от 15 апреля 1818 г.). О той же недоброволь-
ности свидетельствует письмо к Бегичеву с дороги — из Нов-
города: «Сейчас опять в дорогу, и от этого одного беспрестан-
ного, противуеолъного движения в коляске есть от чего с ума
сойти» 250.
Мы рассмотрели первый петербургский период жизни Гри-
боедова (со средины 1814 по август 1818 г.) с точки зрения его
связей с членами тайного общества и идейной атмосферы, которая
его окружала. После всего сказанного нельзя не признать, что
до сих пор представление биографов Грибоедова об этом периоде
было крайне упрощенным и бедным. Опираясь на беглое ука-
зание Бегичева, сознательно скрывшего в своих воспоминаниях
всю идейную жизнь Грибоедова и указавшего лишь на одну
сторону его времяпрепровождения («по молодости лет Грибоедов
вел веселую и разгульную жизнь»), основываясь на общем опре-
делении Ф. Булгарина, кстати, не знавшего Грибоедова в те?
годы («он жил более в свете и для света...»), на нескольких
фразах случайно уцелевших писем к Бегичеву, говорящих об
увлечениях юности, исследователи пришли к выводу, что пе-
тербургский период — это время «беззаботного прожигания
жизни» и только. Каким же образом «прожигание жизни»
могло подготовить сейчас же вслед за ним возникшее «Горе
от ума»?— этот более чем естественный вопрос почему-то не
ставился. G таким определением жизни Грибоедова в пер-
вый петербургский период никак нельзя согласиться. Жизнь
в атмосфере идей складывавшегося и сложившегося тайного
общества, многочисленные связи с его членами и общая
идейная атмосфера времени при таком понимании этого
периода совсем упускаются из вида или нарочито отбрасы-
ваются 251.
Второй ошибкой такого понимания является игнорирование
того обстоятельства, что буйное времяпрепровождение, пирушки
и задорные выходки в ханжеской атмосфере Священного Союза
легко объединялись для передовой молодежи с увлечением воль-
нодумными идеями и с политическим протестом. Одно противо-
поставлялось другому. Лагерь «староверов» вырабатывал идеал
скромного и благочестивого молодого человека с глазами, воз-
веденными горе, тихого и угодливого поведения. Передовой
Дагерь не видел в игнорировании и отбрасывании подобного
идеала ничего предосудительного. Разночинский период рево-
люционного движения, от Чернышевского до народовольцев,
принесет новые идеалы строгих норм личной жизни револю-
ционера — суровые требования к личному поведению и морали.
165
Но представление передовых кругов о личном поведении передо-
вого вольнодумца в эпоху дворянской революционности было
существенно иным. Еще Герцену, представителю второго поко-
ления дворянских революционеров, приходилось спрашивать
в своем дневнике о том, поймут ли грядущие русские люди,
«отчего мы лентяи, отчего ищем всяких наслаждений, пьем
вино и проч.?» Шли уже сороковые годы, постановка вопросов
была другой, но и тут мы находим некоторые отголоски указан-
ной особенности. Это была именно своеобразная черта времени.
Никто не усомнится в глубоких идейных интересах молодого
Чаадаева, которого Пушкин называл Периклом и Брутом, имя
которого он хотел начертать рядом со своим «на обломках
самовластья». Вместе с тем Чаадаев превосходно танцует, изы-
сканно одевается, он — «молодой изящный плясун», по опреде-
лению его биографа Жихарева, он «выделывает entrechat»
не хуже «иногда танцмейстера». Замешанный в дело о возмуще-
нии Семеновского полка офицер Д. Ермолаев пишет своему
другу И. Щербатову: «Сперва заеду к Петру Яковлевичу на
консюльтацию, как бы фатом одеться» 252.
Пушкин дал исчерпывающий ответ по данному вопросу
к своем послании к Каверину (1817):
Молись и Кому и Любви,
Минуту юности лови
И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под легким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.
Заметим, что веселое времяпрепровождение и гусарскпе вы-
ходки соединялись с пренебрежительным отношением к тра-
дициям светского общества, к балам, танцам, салонному лю-
безничанью с дамами. Прекрасные танцоры, они, оказывается,
далеко не всегда снисходили к танцам во время балов. Моло-
дежь, противопоставлявшая себя старому лагерю, оказывается,
и тут принимала позу независимости. Эту любопытную черту
«отмечает А. С. Пушкин в своем «Романе в письмах» (действие
которого условно отнесено автором к 1829 г.). Владимир воз-
ражает на одно из писем своего друга: «Твои умозрительные и
важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время стро-
гость правил и политическая экономия были в моде. Мы явля-
лись на балы, не снимая шпаг — нам было неприлично танцо-
вать и некогда заниматься дамами». Свидетельство о той же
характерной черте находим мы и в «Студенте» Грибоедова —
Катенина (1817). Когда гусар Саблин смеется над интересом
своей замужней сестры к детским балам, та возражает: «Хо-
хотать вовсе нечему; гораздо лучше забавляться с детьми, не-
166
тлели делать то, что вы все, господа военные, ...приедут на вечер,
обойдут все комнаты, иной тут же уедет... другие рассядутся со
стариками, кто за бостон, кто за крепе, толкуют об лошадях,
об мундирах, спорят в игре, кричат во все горло, или, что еще
хуже, при людях шепчутся... музыканты целый час играют по-
пустому, никто и не встает* тот не танцует, у того нога болит,
а все вздор; наконец иного упросят, он удостоит выбором ка-
кую-нибудь счастливую девушку, покружится раз по зале —
и устал до ужина». Вот комментарий к жалобе княгини
Тугоуховской в «Горе от ума»: «Танцовщики ужасно стали
редки».
Именно в петербургский период жизни Грибоедов мог на-
блюдать основное живое противоречие времени — коллизию
двух лагерей: старого, крепостнического, и нового, передового,
антикрепостнического. Новатор стоял против староверов и
обличал их словом. Новатор проповедывал новое, говорил,
агитировал. Живое передовое слово, обличающее косность
старого, было его жизненным делом. Наблюдение этой
коллизии — самая существенная сторона петербургского
периода.
В Москву — проездом на Восток — Грибоедов приехал
3 сентября 1818 г. и пробыл в ней дней десять — двенадцать. Пя-
того сентября он писал Бегичеву: «Через три дня отправля-
юсь»,— то есть был намерен пробыть в Москве не долее 8 сентяб-
ря, но 9 сентября он еще не уехал, о чем свидетельствует его
новое письмо из Москвы Бегичеву. В следующем письме —
уже с дороги — он пишет Бегичеву, что пробыл в Москве «не-
делю долее, чем предполагал»; отсюда можно заключить, что
он уехал из Москвы около 15 сентября. У него была масса хло-
пот: кроме свиданий со своей родней, он посетил родственников
и знакомых Бегичева: видел брата Бегичева — Дмитрия Нико-
лаевича, Чебышеву, Наумова, Павлова, к нему заходил Андрей
Семенович Кологривов; на другой день по приезде отправился
заказывать себе «все нужное для Персии». Был в театре, где
давали его пьесу «Притворная неверность»,— в театре его зало-
бызал «миллион знакомых». Конечно, видел только что постав-
ленный на Красной площади монумент Минина и Пожарского.
Москва была полна впечатлений от годового пребывания двора
и гвардии, недавно уехавших. Наверно, Грибоедов выслушал
немало рассказов о тех днях, «когда из гвардии иные от двора
сюда на время приезжали», о поведении в это время дам, о том,
что всего месяца три тому назад «его величество король был
прусский здесь.. .»253.
Москва ему не понравилась: «В Москве все не по мне. Празд-
ность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к
чему-нибудь хорошему».
167
Года через два, на Востоке, Грибоедов вплотную примется
за сочинение «Горя от ума». Эта пьеса позже создаст понятие
«грибоедовской Москвы». Надо отдать себе отчет в том, что
непосредственные наблюдения над жизнью Москвы до напи-
сания комедии автор мог сделать только в детстве, юности да
в это краткое посещение перед отъездом на Восток. Точнее го-
воря, он непосредственно наблюдал «грибоедовскую Москву»
перед созданием «Горя от ума» с детских лет до 1 сентября 1812 r.t
когда ушел с полком в Казань, и дней десять—двенадцать в
1818 г., не более. Следующий раз, в 1823 г., он приедет сюда
с Востока с рукописью двух актов своей комедии.
>>« <<< < «. <
Глава VI
ЗАМЫСЕЛ КОМЕДИИ
1
Когда задумано Грибоедовым «Горе от ума»? К какому вре-
мени относится замысел комедии?
Н. К. Пиксанов в своей работе «Творческая история „Горя
отума“» уделяет этому вопросу значительное внимание. Взвеши-
вая ценность разнообразных свидетельств о датах начала ра-
боты над комедией, он отдает предпочтение 1820 году, основы-
вая эту дату на рассказе о так называемом «вещем сне» Грибо-
едова. Рассказ этот дошел до нас в двух вариантах: в изложении
самого Грибоедова и в передаче Фаддея Булгарина. Еще в пя-
тидесятых годах прошлого века критик «Отечественных запи-
сок» справедливо заметил: «Грибоедов мог видеть и не видеть
сон, о котором биографы распространяются с таким простосер-
дечием, и все-таки написал бы „Горе от ума“» 254. Однако, по-
скольку запись Грибоедовым своего сна является основанием
для датировки замысла «Горя от ума» и начала работы над коме-
дией, необходимо разобраться и в этом свидетельстве.
Рассказ о сне дошел до нас в двух вариантах: 1) личная за-
пись самого Грибоедова — отрывок его письма к неизвестному
другу (А. А. Шаховскому?), датированный: «Табрис 17 ноября
1820 г... час пополуночи», и 2) запись Ф. Булгарина в его «Вос-
поминаниях о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове»,
вышедших в январской книжке «Сына отечества» за 1830 г.
Другие рассказы о том же восходят к тому или к другому из
упомянутых источников и для нашей цели значения не имеют.
Начнем со свидетельства Ф. Булгарина: «Вот каким образом
родилась эта комедия. Будучи в Персии, в 1821 г., Грибоедов
мечтал о Петербурге, о Москве, о своих друзьях, родных,
знакомых, о театре, который он любил страстно, и об артистах.
Он лег спать в киоске в саду и видел сон, представивший ему
любезное отечество со всем, что осталось в нем милого для серд-
ца. Ему снилось, что он в кругу друзей, рассказывает о плане
169
комедии, будто им написанной, и даже читает некоторые места
из оной. Пробудившись, Грибоедов берет карандаш, бежит в
сад и в ту же ночь начертывает план «Горя от ума» и сочиняет
несколько сцен первого акта. Комедия сия заняла все его досуги,
и он кончил ее в Тифлисе, в 1822 г.» 255
Рассказ этот сосредоточен именно на теме начала работы над
комедией, на инициативном моменте, первом замысле,— рас-
сказ предварен замечанием: «Вот каким образом родилась эта
комедия». Тема внезапного возникновения замысла оттенена и
в самом изложении события: Грибоедов, увидев сон, «бежит
в сад», «в туже ночь» начертывает план «Горя от ума» и сочиняет
несколько сцен первого акта. Вот так, по Булгарину, зароди-
лась комедия, так возник замысел, так началось исполнение.
Но вот рассказ об этом самого Грибоедова — запись только
что виденного сна в письме к другу, пронизанная всей све-
жестью непосредственного впечатления. Грибоедову снится сов:
«Вхожу в дом, в нем праздничный вечер; я в этом доме не
бывал прежде. Хозяин и хозяйка. Поль с женою меня прини-
мают в двери. Пробегаю первый зал, еще несколько других.
Везде освещение; то тесно между людьми, то просторно. Попа-
даются многие лица, одно как будто моего дяди, другие тоже
знакомые, дохожу до последней комнаты, толпа народу, кто
за ужином, кто за разговором, вы там тоже сидели в углу, на-
клонившись к кому-то, шептали, и ваша возле вас. Необыкновен-
но приятное чувство и не новое, а по воспоминанию мелькнуло
во мне, я повернулся и еще куда-то пошел, где-то был, воротил-
ся; вы из той же комнаты выходите ко мне навстречу. Первое
ваше слово: вы ли это, А. С.? Как переменились. Узнать нельзя.
Пойдемте со мной, увлекли далеко от посторонних в уединен-
ную, длинную боковую комнату, к широкому окошку, головой
прислонились к моей щеке, щека у меня разгорелась, и поди-
витесь! вам труда стоило, нагибались, чтобы коснуться моего
лица, а я, кажется, всегда был выше вас гораздо. Но во сне ве-
личины искажаются, а все это сон, не забудьте».
«Тут вы долго ко мне приставали с расспросами, написал
ли я что нибудь для вас? Вынудили у меня признание, что я
давно отшатнулся, отложился от всякого письма, охоты нет,
ума нет — вы досадовали.— Дайте мне обещание, что напише-
те.— Что же вам угодно?— Сами знаете.— Когда же должно
быть готово? — Через год непременно.— Обязываюсь. —Через
год, клятву дайте...— И я дал ее с трепетом. В эту минуту мало-
рослый человек в близком от нас расстоянии, но которого я,
давно слепой, не довидел, внятно произнес эти слова: лень гу-
бит всякий талант. А вы обернясь к человеку: посмотрите, кто
здесь?.. Он поднял голову, ахнул, с визгом бросился мне на
шею, дружески меня душит... Катенин!.. Я пробудился».
170
«Хотелось опять позабыться тем же приятным сном. Не
мог. Встав, вышел освежиться. Чудное небо! Нигде звезды не
светят так ярко, как в этой скучной Персии! Муэдзин с высоты
минара звонким голосом возвещал ранний час молитвы (—ч.
пополуночи), ему вторили со всех мечетей, наконец, ветер подул
сильнее, ночная стужа развеяла мое беспамятство, затеплил
свечку в моей храмине, сажусь писать и живо помню мое обе-
щание: во сне дано, на яву исполнится»25Q.
Сопоставляя этот замечательный текст с записью Булгарина,
мы устанавливаем ряд серьезных расхождений. Грибоедов вовсе
не рассказывает «в кругу друзей» о плане комедии и не читает
«некоторых мест из оной». Указаний на то, что после сна Гри-
боедов сейчас же сел «начертывать» план «Горя от ума» и «в
ту же ночь» сочинил несколько сцен первого акта, в записи Гри-
боедова нет. Сон явно записан сейчас же, как только Грибоедов
проснулся,— на это указывает обычно отсутствующая в пе-
реписке Грибоедова запись часа, хотя и с пропуском точного циф-
рового обозначения: «—час пополуночи» 257 . Слова «сажусь пи-
сать» в приведенном тексте относятся, на мой взгляд, к данному
письму, к записи увиденного сна (по мнению Н. К. Пиксанова,
с которым не могу согласиться,— к началу работы над комедией).
Булгарин относит сон к 1821 г. Грибоедов же дает точную дату—
17 ноября 1820 г. Неточно и указание Булгарина, что Грибоедов
кончил «Горе от ума» в 1822 г. в Тифлисе,— он завершил коме-
дию в 1824—1825 гг. в Петербурге. Но самое главное расхож-
дение в том, что запись Грибоедова говорит вовсе не о началь-
ном моменте возникновения замысла, а о клятве написать ка-
кое-то такое произведение, замысел которого возник раньше и
уже хорошо известен как Грибоедову, так и его собеседнику;
последний досадует, что Грибоедов ничего не написал для него,
просит дать обещание, что он напишет. «Что же вам угодно?»—
«Сами знаете». Грибоедов немедленно догадывается, о каком
именно произведении идет речь и друг также в курсе дела.
У собеседников и нужды нет в наименовании темы,— они знают,
о чем идет речь: известное произведение должно быть готово
через год, в этом дается клятва. Следовательно, в данном письме
Грибоедова речь идет не о каком-то новом, только что возник-
шем замысле, а о более раннем замысле, известном собеседнику.
Нет никакой нужды относиться к свидетельству Булгарина,
раз есть личная запись самого Грибоедова, сделанная под са-
мым свежим впечатлением. Ясно, что сон может рассказать
только тот, кто его видел, и всякие «свидетельства» из вторых
рук о содержании сна при наличии авторской записи не имеют
никакого значения. Булгарин кое-что запомнил, кое-что за дав-
ностью времени присочинил: в 1820 г. Грибоедов с ним знаком
Не был и писать о сне ему не мог, он познакомился с ним
171
только в начале июня 1824 г. Следовательно, в лучшем случае
Грибоедов рассказал ему сон почти через четыре года после
того, как этот сон увидел, а Булгарин записал рассказ о сне еще
через пять лет. Запись Булгарина в данном случае вообще не
имеет значения источника, и учитывать надо только рассказ
самого Грибоедова. Сновидение не пророчило Грибоедову ни-
чего таинственного, не было «вещим»,— Грибоедов поклялся
другу завершить какой-то литературный замысел, а исполнение
или неисполнение клятвы зависело от его, Грибоедова, воли.
Поэтому нет никаких оснований вводить в литературу название
«вещего сна». Ни сам Грибоедов, ни Булгарин, которому он
рассказал сон, так его не называли. Выражение «сон о клятве»
было бы правильнее.
Сон о клятве, рассказанный Грибоедовым,— важная дата
в творческом процессе «Горя от ума». Это дата какого-то боль-
шого внутреннего импульса, оживившего задуманное ранее
произведение, давшего толчок творчеству; это момент начала
особо усердной и оживленной работы над тем, что раньше хотя
и было задумано, но двигалось медленно и временами замирало.
Поэтому вывод Н. К. Пиксанова, что именно от 1820 г. «следует
вести летоисчисление „Горя от ума“», представляется мне не
только совершенно необоснованным, но и возникшим в силу
фактической ошибки. Грибоедовский текст не говорит ни о воз-
никновении замысла, ни о начале работы над комедией. Вывод
И. К. Пиксанова основан на ошибочной булгаринской версии,
не имеющей в данном случае никакого значения 258 .
2
Итак, «Горе от ума» было задумано не в 1820 г., оно было
задумано раньше. Когда же?
Необходимо искать других свидетельств о дате начального
замысла комедии. Таких свидетельств дошло до нас четыре:
первое принадлежит В. В. Шнейдеру, знавшему Грибоедова еще
в студенческие годы; второе и третье — одному и тому же
лицу — Степану Никитичу Бегичеву, ближайшему и душевному
другу Грибоедова; четвертое принадлежит хорошему знакомому
Грибоедова — Д. О. Бебутову.
В. В. Шнейдер, будучи уже глубоким стариком, сообщил
около 1860 г. студенту Л. Н. Майкову, что однажды Грибоедов
в начале 1812 г. прочел ему и своему воспитателю Иону «отры-
вок из комедии, им задуманной; это были начатки „Горя от
ума“»259. Н. К. Пиксанов, как и записавший рассказ Л. Н. Май-
ков, справедливо сомневаются в этом свидетельстве. Правда, до-
воды Н. К. Пиксанова, обосновывающие его сомнение, не пред-
ставляются мне решающими, и я выдвинула бы иные, но конеч-
172
вые выводы совпадают. Н. К. Пиксанов отвергает это свиде-
тельство в силу того, что: 1) Грибоедов в семнадцатилетнем
возрасте не мог так близко знать московское общество; 2) речь
идет о каком-то неизвестном отрывке, содержание которого
не изложено; 3) В. В. Шнейдер мог смешать эти отрывки с от-
рывками из раннего произведения Грибоедова «Дмитрий Дрян-
ской». Доводы эти мне не кажутся убедительными. Грибоедов
покинул Москву именно в семнадцатилетнем возрасте и вновь
провел в ней перед началом работы над комедией, как уже ука-
зывалось, не более 10—12 дней, проездом на Восток осенью
1818 г. Отсутствие изложения содержания отрывка — вообще
момент необязательный для воспоминаний; нельзя же отвергать
какие-либо свидетельства об общеизвестных произведениях
только на том основании, что они не излагают содержания про-
изведений. Предположение же о возможности смешения этих
отрывков с отрывками из пародии «Дмитрий Дрянской» совер-
шенно голословно, поскольку текст «Дмитрия Дрянского» нам
неизвестен и, похож он или не похож на «Горе от ума», мы не
знаем. На мой взгляд, главный аргумент, отводящий свидетель-
ство В. В. Шнейдера,— это историческая невозможность заду-
мать сюжет «Горя от ума» до 1812 г. Настолько пронизан самый
сюжет комедии обстоятельствами послевоенного времени, на-
столько отчетливо восходит коллизия молодого поколения с
фамусовским лагерем к более поздним годам — после загранич-
ных походов,— что замысел «Горя от ума» до войны 1812 г.
просто не мог бы возникнуть. Свидетельство В. В. Шнейдера
не может быть поэтому принято, оно крайне сомнительно.
От С. Н. Бегичева до нас дошло два свидетельства, внешне
будто бы несколько противоречивых; в письме к А. А. Жандру
от 1838 г., говоря о неточностях биографии Грибоедова в «Энци-
клопедическом лексиконе» Плюшара, Бегичев бегло пишет:
(в данном случае даже неточно согласовывая слова): «„Горе от
ума“» в Грузии написал только 2 действия (начал в Персии),
а остальные действия в Ефремовской моей деревне, вселе Дмит-
ровском...» 260 Гораздо более подробно, и на этот раз вполне
отчетливо и ясно, пишет о том же Бегичев в своих воспомина-
ниях о Грибоедове: «Никогда не говорил мне Грибоедов о виден-
ном им в Персии сне, вследствие которого он написал „Горе от
ума“», но известно мне, что план этой комедии был сделан у него
еще в Петербурге 1816 г. и даже написаны были несколько сцен,
но не знаю, в Персии или в Грузии Грибоедов во многом изме-
нил его и уничтожил некоторые действующие лица, и, между
прочим, жену Фамусова, сентиментальную модницу и аристо-
кратку московскую (тогда еще поддельная чувствительность
была несколько в моде у московских дам), и вместе с этим выки-
нуты и написанные уже сцены»261. Между первым и вторым
173
свидетельствами Бегичева Н. К. Пиксанов усматривает решитель-
ное противоречие; в письме к Жандру сказано, что Грибоедов
начал «Горе от ума» в Персии (очевидно, начал писать — таков
контекст), а в мемуарах весь подробный рассказ о начале коме-
дии отнесен к 1816 г., к Петербургу.
Совершенно ясно, что если два мемуарных свидетельства
одного и того же лица противоречат одно другому, то исследо-
ватель может или отвести оба, поставив под сомнение точность
мемуариста вообще, или предпочесть какое-либо одно из сви-
детельств, приведя доводы такого предпочтения. По первому
путп Н. К. Пиксанов не идет, но и доводов своего предпочтения
никаких не приводит, почему-то выбирая первое — беглое и
краткое — свидетельство Бегичева. Казалось бы, если уж считать
свидетельства противоречивыми и выбирать между ними, то
выбрать надлежит второе, как более подробное, ясное и детали-
зированное. Ясно, что Бегичев не выдумал такие детали, как
жену Фамусова; в музейном автографе, наиболее ранней из до-
шедших до нас редакций «Горя от ума», такого самостоятель-
ного действующего лица нет; именно рукопись двух первых
актов этой редакции была привезена Грибоедовым с Востока
и читалась Бегичеву, а затем в отдельных местах исправлялась,
согласно его замечаниям. Ясно, что если Бегичев вспоминал
жену Фамусова, сентиментальную модницу с поддельной чув-
ствительностью, то был какой-то литературный текст, в котором
она существовала и проявляла указанные качества; текст этот
не дошел до нас и мог быть известен Бегичеву лишь до отъезда
Грибоедова на Восток, что соответствует и указанной им дате
замысла — 1816 г.
Однако я не могу усмотреть взаимно исключающих противо-
речий в приведенных текстах Бегичева: он пишет, что сцены
1816 г. не вошли в комедию и были отброшены,— он может
поэтому в письме к Жандру относить глагол «начал» к опреде-
ленной, хорошо ему знакомой рукописи — музейному автогра-
фу, к тому основному составу комедии, который был автором
сохранен. Тогда видимое противоречие между двумя свидетель-
ствами Бегичева отпадает: в письме к Жандру он бегло говорит
об истории определенной рукописи, впервые донесшей до нас
принятый автором основной состав текста комедии, а в своих
воспоминаниях о Грибоедове он подробно рассказывает историю
самого замысла «Горя от ума» и первоначальных, не дошедших
до нас и самим автором отвергнутых текстов. Вместе с тем не-
обходимо подчеркнуть особо высокие качества второй записи в
воспоминаниях. В силу этого имеются все основания для вы-
вода: по достоверному свидетельству ближайшего друга Грибо-
едова — С. Н. Бегичева, Грибоедов задумал «Горе от ума» и
создал его первые тексты в 1816 г.
174
Навстречу этому выводу идет и четвертое — последнее —
свидетельство кн. Д. О. Бебутова. Молодой офицер Нарвского
драгунского (позже гусарского) полка кн. Д. О. Бебутов в
1819 г. выехал с Украины на родину в Грузию просить у ро-
дителей разрешения жениться. Б Моздоке он остановился, под-
жидая оказии, чтобы ехать с попутчиком по Военно-Грузинской
дороге, и тут встретился с Грибоедовым. Д. О. Бебутов — мо-
лодой офицер, всего на два года старше Грибоедова, кавалерист,
собрат по оружию, побывавший в свое время и в Кобрине и в
Бресте, человек свободолюбивых настроений, отменивший те-
лесные наказания в своей воинской части. «В продолжение этих
дней,— пишет Бебутов,— приехал из Грозной Александр Сер-
геевич Грибоедов. Он был у Алексея Петровича Ермолова, в то
время находившегося в экспедиции в Чечне, и возвращался в
Тифлис; я с ним познакомился. Грибоедов доставил мне сведе-
ния о брате моем Василии, находившемся в той же экспедиции.
Итак, от Моздока до Тифлиса мы ехали вместе и коротко по-
знакомились. Он мне читал много своих стихов, в том числе,
между прочим, и из „Горя от ума“, которое тогда у него еще
было в проекте. Всем известно, как он был интересен и уважаем,
я полюбил его всею моею душою и по прибытии в Тифлис пред-
ложил ему остановиться у нас; он был принят в нашем доме со
всем радушием, вскоре и породнился с нами, держа мальчика
на купели с моей матерью. Он учился тогда персидскому языку,
и так как отец мой не умел говорить по-русски, то он объяснял-
ся с ним по-персидскп довольно изрядно» 262.
Критикуя показание Д. О. Бебутова и не давая ему веры,
Н. К. Пиксанов приходит к выводу, что Грибоедов читал
Д. О. Бебутову не «Горе от ума», а какие-то другие наброски,
этюды и проекты «без приурочения к определенной пьесе» 263.
Несколько ниже Н. К. Пиксанов полагает, что «и Шнейдер, и
Бегичев, и Бебутов говорят не о первоначальной редакции
„Горя от ума“, а о чем-то ином, хотя, может быть, и близком,
напоминающем комедию». На чем же основан этот вывод в части,
касающейся свидетельства Бебутова? На трех соображениях:
1) Бебутов во многих (?) своих показаниях бывал неточен, на-
пример, он утверждал, будто Грибоедов для дуэли с Яку-
бовичем ездил в Нижегородский полк (полк этот был распо-
ложен в Караагаче, недалеко от Тифлиса), между тем дуэль
была хотя и в окрестностях Тифлиса, но не в месте расположе-
ния Нижегородского полка; 2) записки составлены в 1861 г.,
когда Бебутов многое уже позабыл; 3) Бебутов говорит «не о
полном тексте» комедии — «Горе от ума» было тогда, по его сло-
вам, «только в проекте». Ни на одном из указанных выше сооб-
ражений никак нельзя построить неожиданного вывода, что
Грибоедов читал Бебутову отрывки не из «Горя от ума», а из
175
какой-то другой, похожей на него пьесы. Этого нельзя вывести
ни из того, что Грибоедов не ездил для дуэли в Нижегородский
полк, ни из того, что Бебутов неточен в отдельных деталях рас-
сказа, ни из того, что он поздно записал свои мемуары, ни из
того, что Грибоедов читал ему не полный текст комедии. Самое
построение силлогизма несостоятельно и никак не может быть
принято. На мой взгляд, сообщение Бебутова чрезвычайно
важно, не содержит, подобно показанию Шнейдера, внутренних
противоречий и полностью согласовывается с важным и подроб-
ным свидетельством ближайшего друга Грибоедова — Беги-
чева: тот свидетельствует, что Грибоедов задумал «Горе от ума»
в 1816 г., этот,— что осенью 1819 г. Грибоедов читал ему от-
рывки из еще не законченной пьесы, над которой тогда работал.
«Горе от ума» трудно с чем-нибудь спутать — это не какой-
нибудь лирический отрывок общего характера. Поскольку это
отрывок из комедии, любая его строка приурочена к определен-
ному действующему лицу, а любое из лиц имеет свой характер-
ный облик, запоминается. Трудно представить себе, особенно
в творчестве драматургического писателя, какие-то наброски,
этюды и проекты «без приурочения к определенной пьесе».
У драматурга любой отрывок восходит к какому-то сюжетному
замыслу и рождается как часть такового. Он может быть не-
известен исследователю, но автору он уж наверно известен.
В наследии Грибоедова вообще отсутствуют какие бы то ни
было драматургические отрывки, не приуроченные к опре-
деленному замыслу. Все эти соображения разрушают вывод
Н. К. Пиксанова.
Бегичев говорит, что «Горе от ума» было задумано в 1816 г.
и первоначально в числе действующих лиц была жена Фамусо-
ва, московская модница. Н. К. Пиксанов, не принимая этого
свидетельства в целом, спрашивает: «Не относил ли Бегичев к
„Горю от ума план и сцены другой комедии, хотя бы и очень
близкой к „Горю от ума“?» Общий его вывод, как уже указыва-
лось, таков: «И Шнейдер, и Бегичев, и Бебутов говорят не о пер-
воначальной редакции „Горя от ума“, а о чем-то ином, хотя,
может быть, и близком, напоминающем комедию» 264. Следова-
тельно, для обоснования своих выводов Н. К. Пиксанову
приходится прибегать к совершенно фантастической гипотезе —
предполагать существование у Грибоедова до «Горя от ума»
какого-то произведения, очень похожего на «Горе от ума», даже
содержавшего в числе действующих лиц Фамусова и его жену,
но все-таки не являющегося «Горем от ума». Гипотеза эта ре-
шительно ни на чем не основана и поражает своей искусствен-
ностью 265.
Итак, мы приходим к выводу: на основании всего из-
ложенного выше можно утверждать, что «Горе от ума» задума-
176
но Грибоедовым в 1816 г., задумано именно как целое', он на-
писал тогда план комедии и начал работу над нею,— в Петер-
бурге в это время он написал и несколько сцен. В этих сценах
и существовала, в частности, жена Фамусова — московская мод-
ница с притворной чувствительностью. Очевидно, Грибоедов
продолжал работу над комедией и на Востоке; в 1819 г. он
читал дорогою из Моздока в Тифлис отрывки «Горя от ума»
князю Д. О. Бебутову. Работа над комедией шла все же не так
быстро, как хотелось автору, временами замирала и в общем к
1820 г. мало продвинулась вперед. В ноябре 1820 г. в Тавризе,
в силу какого-то глубокого внутреннего импульса, творческий
процесс оживился; автора охватило горячее желание усиленно
работать над комедией, закончить ее «через год непременно».
«Сон о клятве», записанный Грибоедовым,— своеобразное сви-
детельство этого состояния. Старые сцены не удовлетворяют,
отвергаются, переделываются.
Установив эту первоначальную хронологическую канву, со-
поставим с нею еще три существенных свидетельства. Ей не
противоречит чрезвычайно важная запись самого Грибоедова,
что во время переезда из Тифлиса в Иран в 1819 г. он охвачен
творческим настроением и что-то пишет. В путевых записках
1819 г., адресованных Бегичеву, Грибоедов записывает под
10—13 февраля: «А начальная причина все-таки ты. Вечно по-
прекаешь меня малодушием. Не попрекнешь же вперед, право
нет: музам я уже не ленивый служитель. Пишу, мой друг, пишу,
пишу, жаль только, что некому прочесть». В свете приведенных
выше свидетельств и установленно!! хронологической канвы
можно с основанием предположить, что речь идет о творческом
процессе над комедией «Горе от ума». Никаких иных произведе-
ний Грибоедова, относящихся к 1819 г., до нас не дошло. Пред-
положение, что Грибоедов в пути работает над «Горем от ума»,
очень правдоподобно и хорошо согласуется как со свидетель-
ствами Бегичева, так и со свидетельством Бебутова: творческий
процесс над комедией продолжался в феврале 1819 г., сопро-
вождался выраженным желанием кому-то прочесть написанное.
В ноябре или начале декабря того же года произошла встреча
с Д. О. Бебутовым. Грибоедов смог удовлетворить столь по-
нятному желанию — прочесть приятному спутнику, собрату по
оружию, почти сверстнику, человеку близких политических
настроений — отрывки из сочиняемой пьесы. Далее, в обстанов-
ке иранского одиночества, творческий процесс опять замер,
опять Грибоедов стал музам «ленивый служитель»: он пишет
в письме к Катенину из Тавриза в феврале 1820 г. (месяцев за
девять до «сна о клятве»): «Веселость утрачена, не пишу сти-
хов, может, и творились бы, да читать некому, сотруженники
не Русские» 266. Этот факт также полностью укладывается в
12 м. В. Нечкина
177
очерченные выше хронологические рамки — в Иране до «сна о
клятве» творческий процесс приостанавливался.
Последнее свидетельство, которое надо сопоставить с уста-
новленным выше хронологическим рядом, содержится в «Рас-
сказах из прошлого» Новосильцевой, где сообщен интересный,
но несомненно беллетризованный в позднейшей записи эпизод
из московской жизни Грибоедова, который Новосильцева
слышала о нем от англичанина Фомы Яковлевича Эванса, уни-
верситетского профессора и вместе с тем музыканта,— вероятно,
английского учителя Грибоедова. Эванс рассказывал, что по
Москве разнесся слух, будто Грибоедов сошел с ума. Встре-
воженный Эванс навестил ученика, чтобы выяснить справедли-
вость слуха. Грибоедов взволнованно рассказал ему, что он
«дня за два перед тем был на вечере, где его сильно возмутили
дикие выходки тогдашнего общества, раболепное подражание
всему иностранному и, наконец, подобострастное внимание,
которым окружали какого-то француза, пустого болтуна. Не-
годование Грибоедова постепенно возрастало, и, наконец, его
нервная, желчная природа высказалась в порывистой речи,
которой все были оскорблены. У кого-то сорвалось с языка, что
„этот умник" сошел сума. Слово подхватили, и те же Загорец-
кие, Хлёстовы, гг. Н. и Д. разнесли его по всей Москве». «Я им
докажу, что я в своем уме,— продолжал Грибоедов, окончив
свой рассказ,— я в них пущу комедией, внесу в нее целиком
этот вечер, им не поздоровится! Весь план у меня уже в голове,
и я чувствую, что она будет хороша». На другой цепь он за-
думал писать «Горе от ума» 267. Последнюю фразу, как крайне
наивную и противоречащую предыдущему изложению, конечно,
надо отбросить (наивность ее не нуждается в комментариях,
а противоречивость очевидна: Грибоедов сегодня утверждает,
что у него «весь план» комедии в голове, а «задумывает» писать
комедию только «завтра»). Рассказ этот явно приукрашен и
нарочито приближен в деталях к эпизоду с «французиком из
Бордо» в «Горе от ума». Отбрасывая детали и учитывая лишь
самый факт стычки с московским обществом,— факт сам по
себе чрезвычайно правдоподобный,— зададим вопрос: к какому
времени можно отнести этот рассказ (он не содержит прямых
указаний на датировку)? Речь в нем явно идет о взрослом Гри-
боедове, а не о Грибоедове-ребенке и о времени до окончания
«Горя от ума». Взрослый Грибоедов до окончания комедии был
в Москве дважды: дней 10—12 он провел в ней проездом на Во-
сток в 1818 г. и несколько более — летом 1823 г. по возвращении
с Востока, перед отъездом в деревню Бегичева,— тогда у Гри-
боедова уже были готовы два первых акта комедии, и он явно
не мог говорить о ней в будущем времени. Вывод о датировке
в силу этого явно склоняется к проезду через Москву в 1818 г.
178
и. К. Пиксанов относит все же эпизод к 1823 г., когда Грибоедов
явился в Москву «зрелым человеком, зорким наблюдателем и
строгим судьей. Посещение балов, вечеров, праздников и пик-
ников весной 1823 г. давало поэтому много возможностей к спо-
рам и столкновениям» 268. Полагаю, что гораздо правдоподобнее
отнести этот эпизод к 1818 г.; зрелый, установившийся и более
выдержанный дипломат двадцативосьмилетнего возраста, каким
был в 1823 г. вернувшийся с Востока Грибоедов, очевидно, был
менее расположен вступать в бурные споры на балах, нежели
двадцатитрехлетний молодой человек, гораздо менее уравнове-
шенный и более пылкий, а именно таким рисуют источники
Грибоедова 1818 г. Более того, его письма к Бегичеву 1818 г.
(от 18 сентября из Воронежа, по выезде из Москвы) донесли до
нас свидетельство такого недовольства Москвою, которое легко
могло породить описанное выше столкновение. Мы видим, что
Грибоедов, подобно Чацкому, мог бы сказать в этот момент сло-
ва: «Нет, недоволен я Москвой». Он пишет: «В Москве все не
по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим
чувством к чему-нибудь хорошему». Далее в письме мысль о том,
что его недооценили в Москве, сопровождена цитатой «несть
пророк без чести, токмо в отечестве своем...» Это свидетельство
самого автора хорошо согласуется с приведенным выше рас-
сказом,— чрезвычайно правдоподобно, что эти настроения
могли повести к столкновению с московским обществом. Пред-
положительная датировка рассказа Эванса осенью 1818 г.
представляется поэтому наиболее правдоподобной. Что же ка-
сается до момента начального замысла комедии,— рассказ
Эванса прекрасно согласуется со свидетельством Бегичева:
слова Грибоедова «весь план у меня уже в голове» точно пере-
кликаются со свидетельством того же Бегичева: «План этой ко-
медии был сделан у него уже в Петербурге». Не противоречит
рассказ Эванса и свидетельству Бебутова.
Так обогащается установленная выше в основных своих
хронологических моментах картина замысла.
3
Замысел возник в том же 1816 г., что и первая тайная орга-
низация декабристов. План рос и зрел, творчество развивалось
в атмосфере постоянного общения с передовой молодежью,
в том числе с декабристами и их друзьями. Замысел был сразу
выделен автором из ряда прочих драматургических сюжетов,
возникавших тогда же, сосуществовавших и даже выполняемых
одновременно с постепенным вынашиванием основного и лю-
бимого замысла комедии, которая стала делом его жизни.
12*
179
Автор сразу отделил этот замысел от остальных, придал ему
важнейшие творческие функции, сделал именно его хранили-
щем самых заветных мыслей и эмоций, носителем своего
поэтического призвания. Это видно из того, что именно данный
замысел осознается автором как замысел «высшего значения».
Мысль создать что-то большое, особо ценное, крупного зна-
чения, обуревала Грибоедова. «Первое начертание этой сцени-
ческой поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо велико-
лепнее и высшего значения, чем теперь, в суетном наряде, в
который я принужден был облечь его»,— пишет Грибоедов позд-
нее о первоначальном замысле «Горя от ума» 269. Скудные ру-
кописи, свидетельствующие о творческой истории «Горя от ума»,
не донесли до нас именно этого замысла — эти черновики не
сохранились. Тем ценнее для нас великолепное авторское сви-
детельство, приведенное выше. Эта высота первичного замысла,
«высшее его значение» сопоставляются с интересом молодого
Грибоедова к замыслам шекспировского стиля, с глубоким инте-
ресом к «Фаусту» Гёте и к старому, уже цитированному ранее
несогласию с принципом «трех единств», который он, тем не
менее, счел себя вынужденным применить в комедии «Горе
от ума» 27°.
Именно Грибоедов заставил друга своего Кюхельбекера в
период особой их близости—в конце 1821 и в первой половине
1822 г.— отвлечься от драматической поэтики Шиллера и глу-
боко заняться изучением Шекспира. Уже тогда Грибоедова по-
сещали мысли о широком и высоком замысле особого, не клас-
сического стиля. Позже, во время создания «Грузинской ночи»,
Грибоедов будет работать опять-таки над замыслом шекспиров-
ского стиля 271. Это тяготение к большому, глубокому, мону-
ментального характера замыслу было свойственно и Пушкину,
сделавшему первое воплощение подобного замысла в «Борисе
Годунове». Грибоедов так же искал раскрытия законов «драмы
шекспировой».
Какую же роль играл этот замысел в душевной жизни само-
го Грибоедова? Ответ на этот вопрос необходим для уяснения
генезиса идейного состава комедии, его взаимодействия с декаб-
ристским кругом идей.
Вдумываясь в жизнь Грибоедова до создания «Горя от ума»,
замечаешь в ней напряженную и полную неудач борьбу за вы-
явление своего таланта, мировоззрения, права на деятельность.
В юности он готовился, повидимому, к научной деятельности,
получил две кандидатские степени, был готов к докторскому
экзамену. Сестра его считала, что он в науке был бы вторым
Гельмгольцем. Это предположение близкого Грибоедову чело-
века воспринимается исследователем как вполне обоснованное,—
да, действительно, Грибоедов был одарен в научно-исследова-
180
тельском отношении,— это видно из его заметок и набросков
научного характера, из неотразимой логики его дипломатиче-
ских документов, из острого творческого интереса к научной
проблематике. Учился Грибоедов «страстно», то есть влагал
в ученье всего себя. Страсть к науке в юные годы легко объеди-
нялась с литературным призванием. Эта направленность на
научную деятельность резко оборвана в биографии Грибоедова
войной — и более не возобновляется. Выявить тут свою одарен-
ность ему не пришлось.
Война 1812 г. и время заграничных походов не могли не
принести ему много тяжелых личных переживаний по той же
линии выявления себя: он не попал на фронт, вероятно, не бу-
дучи в силах преодолеть преград, поставленных властной и
опытной в практических делах матерью. Он не получил ни на-
град, ни продвижения вперед — вошел и вышел из великих со-
бытий тем же корнетом гусарского полка, в то время как това-
рищи и друзья имели возможность широкого и кипучего вы-
явления себя, жизненного творчества. Они встретились с ним,
украшенные орденами за Бородино, Лейпциг, Париж, выросшие,
полные богатейших впечатлений,— у него же был безусловный
«по службе неуспех», как у Чацкого, а за этим «неуспехом» таи-
лось нечто гораздо более серьезное — создавшаяся для него
невозможность реализовать свои жизненные замыслы, выявить
свой талант. Разлад между его реальным местом в жизни и тем
уровнем возможностей, которые он в себе ощущал, был источ-
ником острого недовольства и непрекращающейся тревоги.
Он даже не поехал повидаться с родными в Москву после войны,
а позже, находясь с матерью в одном городе, подолгу живал у
Бегичева. Когда его спросили однажды, как мог он подружиться
«с этим увальнем и тюфяком», Грибоедов «с живостию» ответил:
«Это потому, что Бегичев первый стал меня уважать» 272. Следо-
вательно, ранее он считал, что окружающие не уважающего,
и страдал от этого.
Было бы несправедливо обойти молчанием и какую-то дра-
му любви, пережитую им в эти годы. Биографы его, заметив
«эффектную» историю с балериной Истоминой, не заметили
какой-то другой замужней женщины, возбудившей в Грибо-
едове большое чувство, не сопровожденное счастьем. Он лишь
два раза сам упомянул об этом чувстве в переписке,— бегло и
без радостных воспоминаний. Зимой 1824/25 г. в Петербурге,
влюбившись в балерину Телешову, Грибоедов писал Бегичеву:
«Любовь во второй раз вместо чужих краев определила мне
киснуть между своими Финнами. В[18]15-ми [18]16-м году точно
тоже было...» 273 Чувство было глубокими мучительным, от него
Грибоедов, по собственным словам, «в грешной моей жизни
чернее угля выгорел». Имени этой женщины не назвал ни
181
Грибоедов, ни Бегичев, но то, что она была замужем, явствует из
письма Грибоедова к А. А. Жандру и Варваре Семеновне Микла"
шевич от 18 декабря 1825 г. Грибоедов встревожен аналогичным
положением своего юного друга А. И. Одоевского: «Сделай ми-
лость, объяви мне искренно или вы лучше скажите мне, милый
друг Варвара Семеновна, отчего наш Александр так страстно
отзывается мне о В. Н. Т.... Ночью сидит у ней и оттудова ко мне
пишет, когда уже все дети спать улеглись... Не давайте ему
слишком увлекаться этою дружбою, я по себе знаю, как оно
бывает опасно. Но, может быть, я гадкими своими сомнениями
оскорблю и ее и Александра. Виноват, мне простительно в дру-
гих предполагать несколько той слабости, которая испортила
мне полжизни... Не хочу от вас скрыть моих пятен, чтобы одним
махом уничтожить всю эту подлость» 274. Из всех этих текстов
явствует, что любовь к какой-то замужней женщине была
у Грибоедова сильной, длительной (два года: 1815—1816) и
несчастной.
Нельзя не упомянуть также о дуэли Шереметева с Завалов-
ским, где Грибоедов был секундантом. Она создала около Гри-
боедова много неблагоприятных толков. (Пушкин глухо пишет:
«Даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некото-
рое время в подозрении».) Даже в какой-то мере был задет
неписаный кодекс дворянской чести,—о последнем обстоятель-
стве можно судить по рассказу о дуэли, переданному, очевидно,
со слов Якубовича Ван Галеном: ходили слухи, что во время
дуэли по вине секунданта были нарушены какие-то правила,
что и содействовало ее трагическому исходу. Все эти ложные
слухи были так настоятельны и оживленны, что охладили,
например, у Александра Бестужева охоту знакомиться с Гри-
боедовым: «Я был предубежден против Александра Сергеевича.
Рассказы об известной дуэли, в которой он был секундантом,
мне переданы были его противниками в черном виде»,— начи-
нает Бестужев свои воспоминания о Грибоедове. Можно пред-
ставить себе, как все это тяготило Грибоедова.
Пушкин познакомился с Грибоедовым в 1817 г. и отметил
в нем «меланхолический характер», «озлобленный ум», но вме-
сте с тем «добродушие». Бегичев говорит о неистощимом ве-
селья Грибоедова, Пушкин — о меланхолии. Оба могут быть
правы: резкие переходы от одного настроения к другому были
свойственны холерику Грибоедову и постоянно отмечались
людьми, близко его знавшими 275.
В свете этих данных понятно особо обостренное чувство лич-
ного достоинства и самолюбия у молодого Грибоедова. «Человек
весьма умный и начитанный, но он мне показался слишком за-
нят собой»,— пишет о нем Н. Н. Муравьев (Карский). Н. В. Ши-
мановский пишет: «У него был характер непостоянный и само-
182
дюбие неограниченное». Такое впечатление Грибоедов мог
нередко производить в связи с острой душевной неудовлетво-
ренностью, разладом между реальным своим местом в жизни
и тем уровнем возможностей, который он в себе ощущал. «Пла-
менная душа требовала деятельности, ум — пищи, но ни место,
ни обстоятельства не могли удовлетворить его желание»,—
пишет Булгарин о его военном периоде. Враждебный Грибо-
едову Денис Давыдов говорит о «бесе честолюбия», который тер-
зал Грибоедова. Пушкин глубоко вник именно в эту сторону
дела и написал о Грибоедове: «Рожденный с честолюбием, рав-
ным его дарованиям, долго он был опутан сетями мелочных
нужд и неизвестности. Способности человека государственного
оставались без употребления; талант поэта не был признан;
даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое
время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели
улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда
случалось им говорить о нем, как о человеке необыкновенном...»
Эти пушкинские строки как бы вторят грибоедовской самооценке
в письме к Бегичеву (июнь 1824 г.), где Грибоедов пишет о своей
«пламенной страсти» «к людям и делам необыкновенным». Ни-
чтожность положения и резко суженная возможность действо-
вать оказывались в противоречии с самооценкой, с ощущением
своих огромных способностей 276.
Важно подчеркнуть: высокое призвание поэта — одна из
ведущих идей в самосознании и самооценке Грибоедова этих
лет. Об этом свидетельствует стихотворение «Давид», которое
вернее всего отнести к периоду общения с Кюхельбекером (ко-
нец 1821 — начало 1822 г., до мая), когда оба они увлекались
поэтическими красотами библии. Это — разработка темы о при-
звании поэта, как о непревзойденной силе, преобразующей мир.
«Юнейший у отца» и «не славный» среди братьев пастух Давид
оказался обладателем творческого песенного дара:
Орган мои создали руки,
Псалтырь устроили персты...
Получивший божию благодать и помазание бога именно в
силу своего песенного дара, Давид преодолевает врага отечества,
иноплеменника, угрожающего родине,— именно таким неожидан-
но обрисован Голиаф в стихотворении Грибоедова:
Но я мечом над ним взыграл,
Сразил его и обезглавил
И стыд отечества отъял,
Сынов Израиля прославил!
Призвание поэта — одна из центральных тем творчества
друга Грибоедова Кюхельбекера. Нет сомнений, что это было
183
постоянной темой их разговоров. Личное восприятие этой темы,
соединенное с сознанием своего писательского таланта, с уже
носимым в себе «шекспировским» замыслом большой комедии,
обострено мечтами о славе, о деятельности, о разрешении круп-
ной общественной задачи. Грибоедов сам говорит о «ненасыт-
ности» своей души, о «пламенной страсти к новым вымыслам,
к новым познаниям, к перемене места и занятий, к людям и де-
лам необыкновенным». Эта сторона писателем насквозь осозна-
на, она — не тайная, смутно ощутимая подоплека творчества,
она —ясная руководящая идея, ведущее чувство 277.
Чтобы дать правильную историческую оценку этому осозна-
нию своего высокого писательского признания и его обществен-
ного значения, надо учесть, как ставился вопрос о национальной
русской литературе в декабристских кругах. Политическая уто-
пия Улыбышева «Сон» (1819) отражает декабристские взгляды
на русскую культуру. В утопии остро поставлен вопрос о созда-
нии национальной литературы, в частности, о национальной ко-
медии, то есть вопрос о том, что и занимало более всего в тот
момент Грибоедова. Автор видит «во сне» будущий после-
революционный Петербург — столицу новой, культурной Рос-
сии, город, полный «общественных школ, академий, библиотек
всех видов», вытеснивших прежние казармы. Старец, объясняю-
щий автору необычайную картину, говорит о великой нацио-
нальной русской литературе, созданной после революции и
в силу революции. Наконец русская литература стала само-
стоятельной, самобытной, национальной, отказавшись от под-
ражания иностранным образцам: «Наши опыты в изящных
искусствах, скопированные с произведений иностранцев, со-
хранили между ними и нами в течение двух веков ту разницу,
которая отделяет человека от обезьяны. В особенности наши
литературные труды несли уже печать упадка, еще не достигнув
зрелости, и нашу литературу, как и наши учреждения, можно
сравнить с плодом, зеленым с одной стороны и сгнившим с дру-
гой. К счастью, мы заметили наше заблуждение. Великие собы-
тия, разбив наши оковы, вознесли нас на первое место среди
народов Европы и оживили также почти угасшую искру на-
шего народного гения. Стали вскрывать плодоносную и почти
нетронутую жилу нашей древней народной словесности и вскоре
из нее вспыхнул поэтический огонь, который и теперь с таким
блеском горит в наших эпопеях и трагедиях. Нравы, принимая
черты все более и более характерные, отличающие свободные
народы, породили у нас хорошую комедию,— комедию самобыт-
ную, Наша печать не занимается более повторением и увеличе-
нием бесполезного количества этих переводов французских
пьес, устарелых даже у того народа, для которого они были со-
чинены. Итак, только удаляясь от иностранцев, по примеру пи-
184
сателей всех стран создавши у себя национальную литературу,
мы смогли поравняться с ними» 278. Эти мысли разительно со-
впадают с кругом мнений Грибоедова. Мы начинаем яснее пони-
мать, чем был для Грибоедова его замысел национальной
комедии, мечта о произведении большого плана и крупной
социальной функции.
В апреле 1819 г., как раз в то время, когда Грибоедов был
далеко на Востоке, в Тегеране, при дворе «шааен-шаа»,— «царя-
царей»,— в декабристском кругу, в заседании той же «Зеленой
лампы» обсуждались его комедии — «Притворная неверность»
и «Молодые супруги». Отзыв был хотя в общем снисходителен,
но французская подражательность решительно осуждалась в
обеих: специалист по театральным делам, член «Зеленой лампы»
Дмитрий Николаевич Барков (не смешивать с Барковым XVIII в.)
писал: «Вторник (22 апреля 1819 г.). Притворная неверность.
Комедия в 1 действии, перевод с французского Грибоедова и
Жандра. Молодые супруги. Комедия в 1 действии, подражание
французскому г-на Грибоедова: Первые две пьесы давно изве-
стны. „Притворная неверность" переведена и играна прекрасно,
кроме г-на Рамазанова, который довольно дурно понял свою
роль. „Молодые супруги" — подражание французскому... „Sec-
ret du menage" имеет очень много достоинств по простому есте-
ственному ходу, хорошему тону и многим истинно комиче-
ским сценам,— жаль, что она обезображена многими очень
дурными стихами» 279. Несмотря на всю снисходительность и
даже похвальные замечания отзыва, декабристский круг никак
не мог признать эти грибоедовские произведения хотя бы за
приближение к той национальной комедии, к которой надо было
стремиться. Наоборот, это были осужденные с принципиальной
точки зрения подражания иностранным образцам. Нет сомне-
ний, что сам Грибоедов — автор шести комедий, путешествовав-
ший в то время на Востоке, полностью разделил бы отрицатель-
ные моменты оценки: он менее всего склонен был придавать
серьезное значение уже написанным своим произведениям. Это
были небольшие случайные проблески, однодневки, шутливая
проба литературных сил, более подарки актрисам, нежели за-
мыслы; в их «основе» лежала организация бенефисов для знако-
мых актеров. Это, по собственному выражению Грибоедова, не
комедии, а «комедийки». Он же хотел написать именно комедию,
даже, так сказать, Комедию — с большой буквы.
Высокая, большого социального значения комедия («сце-
ническая поэма») была им задумана в 1816 г., в том же году,
когда возникло первое декабристское тайное общество... «Дух
времени», который заставлял везде умы клокотать, дифференци-
рующаяся на два противоположных лагеря Россия, общение с
членами тайного общества — такова атмосфера замысла.
185
Коллизия двух лагерей — основа, стержень произведения, без
нее рушится замысел, пьеса перестает существовать. Мы еще
остановимся на этом ниже. Замысел родился, рос и развивался
в атмосфере раннего, вместе с ним родившегося декабризма.
Идеи, влекущие вперед развитие замысла, были в широком
смысле слова декабристскими идеями.
4
Вдумываясь в документальный материал, мы замечаем, что
периоду творческого оживления работы над «Горем от ума»
(1820) предшествует, а затем творчеству над комедией сопут-
ствует однородный и глубокий поток мыслей Грибоедова, сосре-
доточенный на теме исторического движения человечества. Эта
тема, столь естественно возникавшая в сознании в эпоху евро-
пейской революционной ситуации 1818—1819 гг., была оживлена
и насыщена новыми кавказскими и иранскими впечатлениями.
Кавказ, столь богатый историческими воспоминаниями, Грузия,
с ее своеобразным социальным укладом, Иран, разительно на-
поминающий пройденные Россией ступени — XVII и XVIII вв.,
насыщают эту тему новыми живыми впечатлениями. Искусство
личного перевоплощения, в высокой степени свойственное
Грибоедову-художнику, сопровождает образами этот бурный
поток мыслей.
Скопище кавказских «громад», на которые, по словам Ломо-
носова, «Россия локтем возлегла», будит мысли об античной
древности, о древнейших мифах человечества: «Отъезд далее.
Мы вперед едем. Орлы и ястреба, потомки Прометеевых терзате-
лей»,— записывает Грибоедов в путевых заметках 1818 г.
«Округ меня неплодные скалы, над головою царь-птица и
ястреба, потомки Прометеева терзателя»,— вновь возникает
у него тот же образ в письме к издателю «Сына отечества» в
январе 1819 г. Древнейшие библейские образы — начало чело-
веческой жизни — осмысляются Грибоедовым как историче-
ские, поняты им как начала жизни человечества: «А хорошо
было ночевать МафусаилахМ и Ламехам; первый, кто молотом
сгибал железо, первый, кто изобретал цевницу и гусли,
славой и любовью награждался в обширном своем семействе.
С тех пор, как есть города и граждане, едем, едем от
Финского залива до тудова, куда сын Товитов ходил за де-
сятью талантами»,— записывает Грибоедов 2 февраля 1819 г.
Он остро, художнически перевоплощается в эти древние исто-
рические образы: «...равниной едем до ущелья... Земля везде
оголилась... Около горы сворачиваем вправо до Гаргар. Разно-
образные группы моего племени, я — Авраам». Еще пример
186
личного чувства перевоплощения в образы старины. «В виду
у меня скала с уступами, точно как та, к которой, по описанию,
примыкают развалины Персеполя; я через ветхий мост, что у
меня под ногами, ходил туда; влетел и, опершись на повисший
мшистый камень, долго стоял, подобно Грееву барду; не доста-
вало только бороды» (1819). Тут образы английской поэзии
также уводят к историческим впечатлениям. Ощущение антич-
ности облекает у Грибоедова возникающие ритмические состоя-
ния: «Не знаю, отчего у меня вчера во всю дорогу не выходил
из головы смешной трагический стих:
Du centre des deserts de 1’antique Armenie»,—
помечено в «Путевых записках» 1819 г. Фантазия художника
сталкивает античные образы с образами современности... «Мне
пришло в голову, что кабы воскресить древних спартанцев и
послать к ним одного нынешнего персиянина велеречивого,—
как бы они ему внимали, как бы приняли, как бы проводили?»
(1819). Иран со всей остротой воскрешает образы древней Руси,
и мысль от античности переходит к русскому прошлому —
Дмитрия Самозванца и царя Михаила Федоровича. И опять
действительность осознается через острое художническое лич-
ное перевоплощение: «Беседа наша продолжалась далеко за
полночь. Разгоряченный тем, что видел и проглотил, я перенесся
за двести лет назад в нашу родину. Хозяин представился мне
в виде добродушного москвитянина, угощающего приезжих из
немцев, фараши — его домочадцами, сам я — Олеарий. Крепкие
напитки, сырые овощи и блюдца с сахарными брашнами, все
это способствовало к переселению моих мыслей в нашу седую
старину, и даже увертливый красный человечек, который хотя
и называется англичанином, а право, нельзя ручаться — из
каких он, этот аноним, только рассыпался в нелепых рассказах
о том, что делается за морем,— я видел в нем Маржерета, вы-
ходца при Дмитрии, прозванном Самозванцем, и всякого дру-
гого бродящего иностранца того времени, который в наших тере-
мах пил, ел, разживался и, возвратясь к своим, ругательством
платил русским за русское хлебосольство». Картины древ-
него угнетения и бесправия населения идут в том же плане вос-
приятия: «Резаные уши и батоги при мне»,— записывает Гри-
боедов (1819), употребляя древнерусский термин батогов —
Для иранских палок. «Рабы, мой любезный!.. Недавно одного
областного начальника, не взирая на его 30-летнюю службу,
седую голову и алкоран в руках, били по пятам, разумеется,
без суда...» Заметив в письме к Катенину (от февраля 1820 г.
Из Табриса), что Аббас-Мирза вызвал из Лондона оружейных
мастеров, собирается заводить университеты и имеет министра
187
«духовных сил», Грибоедов замечает: «ты видишь, что и здесь
в умах потрясение» (ср. у Пестеля: «от одного конца Европы до
другого видно везде одно и то же, не исключая ни одного
государства, даже Англии и Турции, сих двух противо-
положностей») 280.
В феврале 1820 г. Грибоедов пишет Катенину из Тавриза,
вспоминая весну прошедшего, 1819, года: «Весною мы прибыли
в Тейран... Жар выгнал нас в поле, на летнее кочевье, в Сул-
танейскую равнину, с Шааен-Шаа, Царем-Царей и его Двором.
Ах! Царь Государь! Не подлинной бороде, а в прочем во всем
точь в точь Ломоносова Государыня Елисавет, дщерь Петрова.
Да вообще, что за люди вокруг его! что за нравы! Когда-ни-
будь от меня услышишь, коли не прочтешь... Начать их обри-
совывать хоть слегка, завело бы слишком далеко, в год чего не
насмотришься...» Персия воспринималась как сгусток крепост-
ничества — от этого вывода путь лежал к мыслям о России.
Иранская обстановка напоминала русское средневековье. Он
жил как бы в сгущенном прошлом своей страны, был отброшен
в это крепостное прошлое, против гнета которого в настоящем
уже был пробужден его протест. Наблюдения над упомянутой
выше расправой, когда областного начальника, невзирая на
его 30-летнюю службу и седую голову, били по пятам «разу-
меется, без суда» — непосредственно предшествуют уже цити-
рованной ранее мысли. «В Европе, даже и в тех народах, кото-
рые еще не добыли себе конституции, общее мнение, по крайней
мере, требует суда виноватому, который всегда наряжают».
Раздумье над деспотическим правлением рождалось, таким обра-
зом, в потоке мыслей о закономерной исторической смене одного
социального строя другим: «в деспотическом правлении стар-
шие всех подлее» (1819) 281.
Вдумаемся в тот политический и социальный критерий
исторического порядка, который отбирает явления из массы
льющихся в сознание новых впечатлений и дает им оценку. Это—
критерий передового человека своего времени, осуждающего
деспотизм, критерий сторонника конституционного устройства
страны, добываемого народами. Это, кроме того,— критерий,
пронизанный мыслью об исторической закономерности, одно
из завоеваний просветительной философии и передовой науки
грибоедовского времени. Правовой критерий, при помощи кото-
рого рисуется и оценивается наблюдаемое явление, почерпнут
в системе идей противника деспотизма и самовластия: «Мирза
потерял значительную сумму. Нашли воров и деньги, которые
шах себе взял» (1819).
«19-го Юсуф-Хан-Спадар делал учение с пальбою.
20-го Шах его потребовал к себе.
— К чему была вчерашняя пальба?
188
— Для обучения войск Вашего Величества.
— Что она стоила?
— 2.000 р.— из моих собственных.
— Заплатить столько же шаху за то, что палили без его
спросу» (1819).
Деспотизм — постоянная тема размышления: «И эта лест-
ница слепого рабства и слепой власти здесь беспрерывно восхо-
дит до бега, хана, беглербега и каймакама, и таким образом
выше и выше». «Всего несколько суток, как я переступил гра-
ницу и еще не в настоящей Персии, а имел случай видеть уже
не один самовольный поступок» 282 .
Пользуясь тем же передовым критерием, Грибоедов давал
оценку нравам и отношению к достоинству человека: будущий
автор образа Максима Петровича, который сгибался в перегиб,
когда надо было подслужиться, записывал в путевом дневнике
наблюдения над «велеречивым персиянином»: «В Европе, кото-
рую моралисты вечно упрекают порчею нравов, никто не льстит
так бесстыдно» (1819) 283.
Течение времени в веках, осознание исторического движения,
поступательного хода исторического процесса было острейшим
впечатлением Востока. Это был именно целый поток мыслей,
постоянно сосредоточенный на этих вопросах накануне творче-
ской вспышки и оживления работы над «Горем от ума». Гри-
боедов прочно был включен в русло исторического размышле-
ния и сравнения, а русло это вело к еще более острому, чем
раньше, осознанию крепостничества как преходящей историче-
ской формы 284.
Таким образом, среда высоких мыслей о положении родины,
об историческом течении мировой истории, о развитии социаль-
ного, политического строя и культуры человечества была как бы
питательной средою идей, окружавших замысел «Горя от ума».
Постоянное сравнение виденного с Россией, отнесение к ней
новых наблюдений — эта особая подспудная работа сознания
имеет несомненное отношение к творческой вспышке 1820 г.
В этом свете понятно, как обостренно и художественно-отчетливо
стала восприниматься уже ранее наблюденная и положенная
в основу замысла комедии коллизия — столкновение двух
миров: старого, крепостнического — с новым, молодым, ан-
тикрепостническим.
Но изложенные выше данные, конечно, не исчерпывают
сложности той, условно говоря, «питательной среды», в которой
жил и развивался замысел «Горя от ума». Вдумываясь во всю
совокупность обстоятельств жизни Грибоедова на Востоке в
период оживления творчества над комедией, отмечаем важней-
шую особенность времени, которую никак нельзя не учитывать,
изучая обстоятельства рождения «Горя от ума». В Европе
189
развертываются потрясающие народы события: европейская рево-
люционная ситуация 1818—1819 гг., накануне которой и заро-
дился у Грибоедова замысел «Горя от ума», переходит в рево-
люцию в том же 1820 г., в конце которого Грибоедов переживает
яркую вспышку творчества. Революционные события в Испании
в Неаполе, в Португалии, а в следующем году в Греции и в
Пьемонте сотрясают Европу. Доходит ли их отзвук до далекой
Грузии? Какова вообще та человеческая среда, в которой ра-
ботает над комедией ее молодой автор, заброшенный на далекий
Восток? Прерывается ли тут идейное кипение человеческой
среды вокруг Грибоедова? Чтобы ответить на эти вопросы,
столь важные для нашей основной исследовательской задачи,
необходимо заняться пребыванием Грибоедова на Востоке и
человеческой средой, окружавшей его во время работы над
комедией.
Гл ав а V II
ГРИБОЕДОВ НА ВОСТОКЕ.
ЕРМОЛОВ И «Е Р М О Л О В Ц Ы»
1
Грибоедов провел на Востоке время с 21 октября 1818 г.
по самое начало марта 1823 г.,— то есть 4 года и 4 с лишним ме-
сяца. Это и есть, говоря обобщенно, «восточный период» работы
над комедией. В это время была проведена общая разработка
замысла и композиции пьесы и были в основном написаны ее
первые два акта.
Указанный период представляет собою чередование пребыва-
ний в Грузии и в Иране: 1) с 21 октября 1818 по 28 января
1819 г.— Грузия (Тбилиси, около 3 месяцев); 2) с февраля
1819 по сентябрь того же года — Иран (около 7 месяцев); 3) с
3 октября 1819 по 10 января 1820 г.— Грузия (более 3 месяцев);
4) с января 1820 по ноябрь 1821 г.— Иран (около 1 года и
10 месяцев); 5) с ноября 1821 по начало марта 1823 г.— Грузия
(Тбилиси, около 1 года и 4 месяцев). Начало оживления работы
над давним, лелеянным замыслом надо отнести, как указыва-
лось выше, к четвертому из перечисленных периодов — к Ира-
ну (1820), самый же разгар работы над первыми двумя актами
комедии падает на пятый — грузинский — период, проведен-
ный, в основном, в Тбилиси.
В основу «Горя от ума» Грибоедов положил ведущее проти-
воречие времени, центральную коллизию эпохи — столкновение
передового молодого человека, врага крепостничества и сторон-
ника «свободной жизни», с лагерем крепостников. В силу этого
существенно уяснить себе вопрос, прервался ли в этот восточ-
ный период жизни Грибоедова тот поток жизненных впечатле-
ний, который ранее питал замысел? Прекратилось ли общение
с передовым лагерем? Приостановилось ли то идейное кипение
вокруг писателя, которое, на наш взгляд, сыграло столь суще-
ственную роль в его предшествующей жизни?
Важность этих вопросов усугубляется особенностями всего
исторического облика 1818—1823 годов. Именно в это время
191
особо напряжено русское общественное движение, взволнованно
реагирующее на такие существенные явления русской жизни,
как восстания военных поселений и волнения Семеновского
полка. Именно в эти годы (1818—1819) обостряется революцион-
ная ситуация в Европе, именно в эти годы (1820—1821) перехо-
дит она в революцию.
В плане основных задач настоящего исследования далеко
не безразличен вопрос о том, мог ли Грибоедов воспринять эти
исторические события? Доходил ли отзвук их до далекой Гру-
зии? Может быть, она вообще ничего не знала о происходящем
в Европе и в центре России или, узнав после долгого времени,
воспринимала события равнодушно и вяло?
Грибоедов избрал себе художественную тему, насыщенную
самым жгучим политическим содержанием, тему высокого со-
циального значения. В силу этого постановка формулирован-
ных выше вопросов имеет величайшее, первостепенное значение
для анализа творчества. Избранная им тема отражала истори-
ческий процесс, можно сказать, с научной точностью по основ-
ной его магистрали.
Ответить на все эти вопросы, однако, далеко не легко, а
с желательной степенью полноты и невозможно. Скудость доку-
ментов и тут дает себя знать, но и эти скудные документы, будучи
погружены в историческую среду своего времени, могут дать
более полное понятие об атмосфере, в которой протекала жизнь
Грибоедова в первый «восточный период». Необходимо сделать
то, что возможно. Возможно же следующее: уяснить себе осо-
бенности той живой человеческой среды, в которой вращался
Грибоедов, осветить вопрос об осведомленности этой среды в
развитии исторических событий времени, составить представ-
ление об идейной атмосфере, в которой создавалось «Горе от ума».
Томительные периоды иранского одиночества сменялись для
Грибоедова радостными периодами жизни в Грузии. В центре
людской среды, которая окружала его в периоды пребывания
на Кавказе, высится монументальная фигура Алексея Петро-
вича Ермолова. Вокруг него складывается своеобразный кол-
лектив приверженцев и единомышленников, которых друг Гри-
боедова В. К. Кюхельбекер тепло назвал «ермоловцами». Кю-
хельбекер поставил их в один ряд со столь дорогими для него
«лицейскими» (так себя называли лицеисты) и, назвав всех
вместе «товарищами», придал своим строкам особенно глубокий
и сердечный оттенок. В стихотворении на смерть Якубовича 285
Кюхельбекер писал:
Лицейские, ермоловцы, поэты,
Товарищи! Вас подлинно ли нет?
А были же когда-то вы согреты
Такой живою жизнью...
192
Прежде всего, необходимо напомнить о некоторых общих
особенностях Кавказа и о самом процессе постепенного подбора
в Кавказском корпусе человеческого коллектива особого склада
с которым непрерывно общался Грибоедов.
Александр I называл Кавказ «теплой Сибирью». Это было
место ссылки политически-неблагонадежных элементов, тех,
кто проявил себя каким-либо беспокойством и нарушением
порядка. На Кавказе шли непрерывные военные действия, и
послать неблагонадежного под пули горцев нередко помогало
легко и быстро избавиться от него навсегда, без всякого смерт-
ного приговора.
Петербургское правительство неясно представляло себе
жизнь далекой окраины, интересуясь преимущественно чисто
военной информацией. Между тем на ЭТ011 отдаленной «окраине»,
еще не всецело «замиренной» и по размерам превосходившей
большое европейское государство, складывалась своеобразная
жизнь, создавался годами особого характера человеческий кол-
лектив, в политических своих настроениях далеко не благопри-
ятный глыбе реакционного царизма. На далекой окраине был
слабее политический надзор, а большое скопление неблагона-
дежных элементов питало разнообразные нежелательные для
правительства настроения.
Побывал на Кавказе, еще до Грибоедова, декабрист Петр
Григорьевич Каховский, учившийся вместе с ним в Московском
университете; он был разжалован в рядовые в декабре 1816 г.
и сослан па Кавказ. Были на Кавказе В. Кюхельбекер, А. Аве-
нариус, П. Черевик, Г. Копылов, П. Устимович — члены тай-
ного общества. В корпусе Ермолова побывали до восстания де-
кабристы братья Борисовы, основатели Общества соединенных
славян. До восстания побывал на Кавказе и декабрист Петр
Муханов (1825). На Кавказе оказался еще ранее Грибоедова его
товарищ Якубович, сосланный за дуэль с Завадовским и оказав-
шийся в рядах того же Нижегородского драгунского полка 286.
Масса всяческих «нарушителей порядка», конечно, отнюдь
не представляла собою строго верноподданнической среды, ко-
торая свято блюла бы традиции стародворянской преданности
престолу и устоям дворянского быта. На Кавказе скопилось
столько разжалованных, что Ермолов даже просил императора
Александра I прислать какое-либо общее положение об их чино-
производстве 287.
2
Алексей Петрович Ермолов, «его превосходительство госпо-
дин проконсул Иберии» (так называл его Грибоедов) 288, гроза
горцев, глава как военной, так и гражданской жизни Кавказа,
Давал ей тон, был ее центром.
13 м. В. Нечкина
193
Когда Грибоедов познакомился с Ермоловым? Старые пред-
положения биографов относили их знакомство к концу ноября
1818 г., когда Ермолов приехал в Тбилиси из Дагестана после
экспедиции против горцев. Не так давно опубликованы новые
письма Грибоедова, где мы встречаем более точную и, что осо-
бенно интересно,— более раннюю датировку. Судя по письму
Грибоедова к Мазаровичу из Моздока от 12 октября 1818 г.
(подлинник на французском языке), Грибоедов до этой даты
уже дважды виделся с Ермоловым: «представлялся его превос-
ходительству господину проконсулу Иберии: нельзя быть более
притягательным (on n’est pas plus entrainant). Безрассудно
было бы с моей стороны полагать, чтобы мог я справедливо
оценить его достоинства в те два раза, что его видел, но есть
такие качества в выдающемся человеке, которые с первого
раза обнаруживаются и как раз в вещах на вид мало значи-
тельных: в самостоятельной манере смотреть, судить обо всем
остро и изящно, но не поверхностно, а всегда оставаясь выше
предмета, о котором идет речь; нужно сознаться также, что го-
ворит он превосходно, отчего в беседе с ним я должен бывал
прикусить язык, несмотря на всю свою уверенность, от
самолюбия происходящую»,— пишет Грибоедов 289.
Самые первые впечатления Грибоедова от встреч с Ермоло-
вым идут в одном ряду и с первыми впечатлениями от важных
нововведений социального характера в столь привлекавшем его
внимание новом крае; в путевом дневнике 1818 г. на пути от
Моздока до Тбилиси Грибоедов записал: «Даданиурт, Андреев-
ская, окруженная лесом... Там на базаре прежде Ермолова вы-
водили на продажу захваченных людей,— нынче самих продав-
цов вешают». Отмена рабства была прогрессивной чертой рус-
ской политики. Заметим еще, что Ермолов ввел право выкупа
крепостных с торгов, что практиковалось только в Грузии.
Однако общая линия резкого утеснения местных народов и
безжалостного подавления восстаний бросалась в глаза
Грибоедову, жестокая политика «замирения» не раз была темой
его встревоженных размышлений 29°.
В ноябре Ермолов приехал в Тбилиси после экспедиции про-
тив горцев, и Грибоедов, как сам пишет в своих путевых запис-
ках, адресованных С. Н. Бегичеву, видел его «каждый день по
нескольку часов» и «сказками прогонял ему скуку». Так дли-
лось до 28 января 1819 г., когда миссия вместе с Грибоедовым
выехала в Иран. Таким образом, Грибоедов в это время общался
с Ермоловым непрерывно около двух месяцев. «Что за славный
человек,— писал Грибоедов Бегичеву: — мало того, что умен,
нынче все умны, но совершенно по-русски на все годен, не на
одни великие дела, не на одни мелочи, заметь это. Притом
тьма красноречия, и не нынешнее отрывчатое, несвязное напо-
194
леоновское риторство, его слова хоть сейчас положить на
бумагу»291.
Грибоедов сразу понравился Ермолову: «Кажется, что он
меня полюбил»,— писал Грибоедов. Провожая Грибоедова в
Иран в январе 1819 г., Ермолов шутливо назвал его повесой:
«объявил, что я повеса, однако прибавил, что со всем тем пре-
красныйчеловек» 292. «Коли кого жаль в Тифлисе, так это Алексея
Петровича. Бог знает, как этот человек умел всякого привязать
к себе и как умел...», — писал Грибоедов в Петербург Я. Тол-
стому и Всеволожскому накануне отъезда из Тбилиси в Иран—
27 января 1819 г. По свидетельству Дениса Давыдова, Ермолов
полюбил Грибоедова, «как сына» 293.
Итак, Грибоедов сразу «влюбился» в Ермолова, с первых же
шагов своего пребывания на Востоке. Его общение с Ермо-
ловым неразрывно переплелось с начальными годами работы
над «Горем от ума». Поэтому, изучая общественную среду,
окружавшую писателя в период создания его пьесы, необходи-
мо вдуматься в облик этого необыкновенного русского человека.
Его яркая личность и выдающаяся талантливость — органи-
ческий элемент этой общественной среды.
«Поэты суть гордость нации»,— говорил Ермолов. Кажется,
не было поэта, вошедшего в орбиту его притяжения, который
не написал бы о Ермолове стихов, не запомнил бы его, не облек
бы поэзией его своеобычный и обаятельный образ. Пушкин на-
рочно сделал 200 верст крюку, проезжая в 1829 г. на Кавказ,
но «зато» увидел Ермолова,— его образ запечатлен на стра-
ницах «Путешествия в Арзрум». Лермонтов был под обаянием
Ермолова, и лермонтовский образ Ермолова остается одним
из лучших. Александр Дюма перевел стихотворение Лермон-
това и прислал свой перевод Ермолову с восторженным
письмом. Повидимому, даже Грибоедов чуть было не написал
стихов Ермолову: в путевых записках 1819 г., в средине
характеристики Ермолова, Грибоедов пишет: «Или я уже
совсем сделался панегиристом, а кажется, меня в этом нельзя
упрекнуть: я Измайлову, Храповицкому не писал стихов...»,
и далее в рукописи оставлено белыми три четверти страницы,
очевидно, для вставки уже почти что законченного стихотво-
рения 294.
Биограф Ермолова — М. П. Погодин, лично его знавший,
говорит о «неизменно веселом» нраве Ермолова. Кюхельбекер
во втором послании к Грибоедову называет Ермолова «старцем
вечно молодым». В. А. Жуковский, воспевая героев 1812 года,
воскликнул: «Ермолов, витязь юный!»— Ермолову было тогда
уже чуть ли не сорок лет. Ему было почти пятьдесят, когда
эти же слова повторил Рылеев, призывая его итти на поддержку
греческого восстания. Эта внутренняя молодость была особой,
13*
195
присущей Ермолову чертой. Ермоловские остроты повсеместно
запоминались и ходили в широком кругу: то просьба «произвести
его в немцы» в награду за подвиги во славу русского оружия,
то наименование историка 1812 г. Михайловского-Данилевского
после Крылова первым «русским баснописцем», то меткое сло-
вечко о запинающемся ораторе Паскевиче — пишет-де без за-
пятых, зато говорит с запятыми («остроты сыплются полными
горстями»,— замечает о Ермолове Грибоедов) 295. Целый ряд
поступков и предложений Ермолова отмечен печатью яркого
своеобразия: то вдруг предложит уничтожить звание первопри-
сутствующих в сенате, кои, по его мнению, могли лишь одно
иметь в виду,— угодить министру юстиции; то, будучи позван
к императорскому столу, едва не навлечет на себя гнев государя
«приятием участия в некоторых польских генералах»; то вдруг
предложит царю ввести гласность в военных судах; Москов-
ский университет выразил желание избрать Ермолова почетным
членом,— он отказался, говоря, что не заслужил этой чести,
но обещался со временем заслужить 296.
Ермолов был человеком широкого кругозора и обширного
образования. Грибоедов, который по собственным словам «при-
стал к нему вроде тени», никак не мог с ним наговориться. Ер-
молов постоянно и неустанно пополнял круг своих знаний. На-
блюдавший его на Кавказе испанский революционер дон Хуан
Ван Гален пишет, что Ермолов ежедневно, нередко ночами, чи-
тал, постоянно интересовался новой литературой. Еще в Ко-
стромской ссылке Ермолов основательно изучил латынь; он
не только легко читал и перечитывал латинских классиков, но
даже мог свободно объясняться на латинском языке. На столе
у Ермолова постоянно лежал Тит Ливий, «воспитанников»
своих (сыновей) он назвал именами Клавдия и Севера. Увлече-
ние античностью, ее политическими деятелями — неотъемлемая
черта его политического облика, роднящая его вообще с передо-
выми людьми века просвещения. Да и сам он постоянно вызывал
у знавших его лиц сравнение себя с героями античности,—
у Грибоедова ассоциация от Ермолова непосредственно ведет
к «Плутарховым героям»; кн. П. Долгорукий в своей книжке
о Ермолове также вспоминает героев древности, на которых
похож Ермолов «своей суровой цельностью и благородной про-
стотой жизни» 297.
Кроме французского языка, которым Ермолов владел в
совершенстве, кроме знакомства с немецким языком (не имею
точных сведений об английском), Ермолов хорошо знал итальян-
ский язык. Круг тем — политических и культурных, — кото-
рых Ермолов касался в своем поучительном, своеобразном,
ярком и всегда запоминавшемся разговоре, был чрезвычайно
широк. Ермолов был по-настоящему глубоко осведомлен в
196
международных вопросах, глубоко знал историю, в частности
историю Наполеона — полководца, которым он чрезвычайно
интересовался; однажды зашел разговор о «разделении Польши»,
и Ермолов, по свидетельству Н. Н. Муравьева, «говорил очень
долго, с таким красноречием и с такими познаниями, что мы
все удивлялись и заслушались его». «Ермолов был человек го-
сударственный в обширном значении этого слова»,— справед-
ливо замечает биограф Ермолова М. П. Погодин. Беседы с ним
были тем интереснее, что Ермолов много путешествовал. Кроме
Востока, на котором он бывал и до своего «консульства», Ермолов
хорошо знал и Западную Европу. Еще в молодости он побывал
в Париже, в Австрии, в Италии. Он рассказывал о посещении
Неаполя и о своем свидании с леди Гамильтон. Заметим, что
с Грибоедовым у него могли найтись и такие общие темы, как
одно учебное заведение: Ермолов также учился в Московском
благородном пансионе под руководством того же профессора
Гейма, у которого учился и Грибоедов. Ермолов любил музыку.
Ермолов обладал богатой библиотекой: «Библиотека его была
отборная, особенно что касается до военного дела, до политики
и вообще новой истории. Он выписывал и получал тотчас все
примечательное, преимущественно на французском языке. Зна-
чительная часть книг испещрена его примечаниями на полях»,—
пишет его биограф. Переписка с издателями новых книг встре-
чается в его архиве. Там же имеются выписки, сжатые изложе-
ния целых обширных произведений (например, французское
рукописное изложение обширного немецкого труда Шмидта
«Европа и Америка»). Когда Ермолов в письме к Денису Давы-
дову от 1819 г. жалуется, что ему «нечего читать» и что в каком-
то предназначенном для книг шкапу висит оружие,— это
отражает прежде всего объем его требований 298.
Политический облик Ермолова противоречив и сложен.
Грибоедов называет Ермолова «сфинксом новейших времен».
В ермоловском архиве — особенно кавказского периода, а
иногда и более позднего времени — немало самых лестных лич-
ных писем к нему от цесаревича Константина, от Аракчеева,
от императора Александра Г и ближайших ко двору лиц. Он
может послать в подарок персидскую шаль великой княгине
Екатерине Павловне и получить от нее личное благодарствен-
ное письмо, может в шутку назвать цесаревича Константина
«иезуитом патером Губером» и получить от него обратно то же
наименование; Аракчеев в одном из поздравительных писем
«просится» к Ермолову в «начальникп штаба» (1818). И вместе
с тем у Ермолова резкие столкновения с Аракчеевым, несомнен-
но сыгравшим отрицательную роль в ермоловской биографии,
а после — неуклонная ненависть к военным поселениям. До
этого — тюрьма, Алексеевский равелин, павловская ссылка,
197
а после — близость к декабристам, царская опала, более три-
дцати лет тяжелого, вынужденного бездействия, похожего на
политическую ссылку. Подобно Кутузову, Ермолов — суво-
ровский ученик — отличался той особой хитростью, о которой
Суворов говорил: «Хитер, хитер! умен, умен! никто его не обма-
нет». Самодержавие, правда, «обмануло» Ермолова и в конце
концов победило его,— последняя часть изречения нуждается
в оговорках. Но проницательность, уменье лавировать, разга-
дывать планы врага, побеждать хитростью и при нужде наде-
вать маску,— несомненно, присущие Ермолову черты. Это ла-
вирование породило немало противоречий в его поведении. Одна-
ко черты политической оппозиционности и вольнодумства все же
складываются в облике Ермолова в такое прочное и ясное целое,
что становится вполне понятно, почему этот человек мог быть
зачислен декабристами в ряды «своих» 299.
Истоки вольнодумческого мировоззрения Ермолова восхо-
дят, несомненно, к просветительной философии XVIII в. Вот
перед нами тщательно переписанная тетрадь стихов из его ар-
хива — стихи большей частью относятся к девяностым годам
XVIII в., то есть ко времени, когда Ермолову было двадцать
лет или около того. Эта тетрадь — энциклопедия вольнодумства
и политического вольномыслия XVIII в. Списывались стихи,
которые понравились, совпадали с настроением и мыслями.
Вот Истина появляется перед лицом человека и говорит:
Не бойсь, она сказала мне,
С умильностью подавши руку:
Забудь чертей и ад, и муку,
Как будто видел их во сне.
Не мни, что четки и вериги
Любила я когда-нибудь;
Что спряталась в священны книги,
Стараясь смертных обмануть,
Что милы постные мне хари,
Обманщики и дураки,
И эти ползающи твари,
Носящи черны клобуки;
Что я загадку загадала,
Которой смысл прямой на-смсх,
Скрывая тщательно от всех,
Лишь этим гадинам сказала,
И что одних нелепых врак
Умы людские тмящий мрак
Для всех единственное средство
Достать небесное наследство 300.
Мысль о природном равенстве людей, противопоставленная
феодальному утверждению первенства родовой аристократии,
глубоко занимала Ермолова и была одним из самых стойких
элементов его мировоззрения. В упомянутой выше энциклопе-
198
дии вольнодумства XVIII в. мы найдем такие, например, воль-
ные стихи о достоинстве и истинной цене придворной аристо-
кратии:
Сам[ойло]ва себе представим крайне бедство,
Что б был он, ежели б не дядино наследство?
И Раз[умовский] Петр, Рум[янпев] Михаил,
Которых мозг умом творец не отягчил,
Что б были бедные, когда бы не порода
И тысяч по сту в год им каждому дохода? 301
За три года до смерти Ермолов получил на просмотр свою
биографию, написанную для кавказского сборника. В начале
биографии прославлялись его предки, превозносился его дво-
рянский род. Ермолов написал в ответ: «Алексей Петрович Ер-
молов не может иметь обширной родословной и разумеет про-
исхождение свое ничего особенного в себе не заключающим».
Личная цена человека, присущие данному лицу качества, а не
порода и знатность были его критерием в оценке людей. Он был
полон негодования и презрения к убийце Лермонтова Мартыно-
ву и говорил: «Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить
убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный:
таких завтра будет много, а таких людей, каков Лермонтов, не
скоро дождешься» Зо2.
Именно отсюда выросла та особая, несомненно демократиче-
ская по духу, манера обращения с людьми, которая была
свойственна Ермолову. Он взял за правило никогда не отвечать
на приветствие сидя,— здороваясь, всегда вставал, хотя бы
перед младшим армейским чином. Все знали, что торжественное
обращение «Ваше Высокопревосходительство» вызывало его
ироническое замечание о предпочтительности «титла» «Ваше
Высокоблагополучие». Простота обращения немедленно распро-
странилась и на Грибоедова: Ермолов чуть ли не сразу стал
говорить с ним на «ты» и затрагивать щекотливую тему о выс-
ших петербургских сферах, которым он предоставил все почести,
а себе взял «одни труды». Ермолов совершенно просто говорит
Грибоедову: «Чего, братец, им хочется от меня?..»303
Любопытная черта: демократический оттенок обращения
Ермолова с подчиненными выливается в слово «товарищи»,
обращенное к солдатам. Ермолов гордится этим и пишет Денису
Давыдову: «Немногие смели называть солдат товарищами»...
Обращение «товарищи» Ермолов применял даже в приказах.
Его приказ по войскам от 1 января 1820 г. с этим обращением
привел офицерскую молодежь в восторг: «Мы беспрестанно
читали, повторяли этот приказ и вскоре знали его наизусть»,—
пишет один из «ермоловцев». Это помогает комментировать одно
место письма Грибоедова к Катенину из Тавриза от февраля
199
1820 г.: Грибоедов пишет, что проводит время то «с Лугатом
персидским», то «с деловыми бездельями», то в разговорах «с
товарищами». Подчеркивание у Грибоедова, как и у Пушкина,
несет функцию кавычек: нет сомнений, что Грибоедов употреб-
ляет тут именно ермоловское слово Зо4.
Презрение к придворной клике и ненависть к бюрократии
были постоянной чертой Ермолова, играли роль устоя в его
мировоззрении. В записях 1816 г. он писал, что придворные
всего мира должны составлять «нацию особенную»— «разность
ощутительна только в степени утончения подлости, которая уже
определяется просвещением». Под некоторыми его мыслями о
взаимоотношениях феодальной верхушки и простого народа под-
писался бы любой декабрист и даже более поздние революционные
деятели: привилегированные захватывают богатства, золото, а
самому простому народу «если и останется кусок железа, и тот
безжалостная судьба изковывает в цепи рабства и редко в ост-
рый меч на отмщение угнетения». 8 июля 1815 г. Ермолов
записал в своем дневнике: «Торжество возвращения Людо-
вика XVIII в Париж. Не приметно ни малейшей радости в
народе» 305.
Все только что изложенное говорит за то, что политическая
оппозиционность Ермолова далеко не была в узком смысле
слова «фрондой»: нет, она проистекала из определенных, про-
тивоположных режиму принципов мировоззрения — сложного
и противоречивого, но в основах — противостоящего режиму.
От изложенных выше устоев был уже один шаг до политической
критики правительства и до деятельности против него.
3
Кюхельбекер не случайно придумал слово «ермоловцы».
Нет сомнений, что это широкое содружество людей было объ-
единено какими-то общими принципами свободолюбия и общими
политическими настроениями. Вопрос о «ермоловцах» совершен-
но не изучен в литературе и нуждался бы в специальном иссле-
довании. Естественно, что последующий процесс декабристов
и поиски так и не открытого «тайного Кавказского общества»
притушили свидетельства о «ермоловцах» и их настроениях
в рукописном наследии эпохи, спрятали концы в воду, покрыли
все молчанием. Поэтому исследователь оказывается в особо
затруднительном положении.
Однако, пристально вглядываясь в первоисточники, можно
уловить кое-какие остатки тщательно сглаженных черт, услы-
шать еле доносящиеся отзвуки разговоров и настроений «ермо-
ловцев».
200
Многочисленные данные свидетельствуют о наличии какого-
то дружеского круга, объединенного общими настроениями.
«Согласись, мой друг, что утративши теплое место в Тифлисе,
где мы обогревали тебя дружбою, как умели, ты многого лишился
для своего спокойствия»,— пишет Грибоедов Кюхельбекеру
от 1/Х 1822 г.; очевидно, он не случайно употребляет множе-
ственное число. Неизвестный «ермоловец» сообщает в своих вос-
поминаниях, что приказ Ермолова со словом «товарищи» «при-
вел всех нас в восторг» (1820). Знаменитое место грибоедовского
письма к А. Бестужеву (от22 ноября 1825 г.)об «оргиях Юсупова»,
которое обошло всю грибоедовскую литературу, характеризуя
отношение Грибоедова к крепостникам, также содержит явное
указание на наличие этого круга: «Одно знаю, что оргии Юсу-
пова срисовал мастерскою кистью, сделай одолжение, внеси
в повесть, нарочно составь для них какую-нибудь рамку.
Я его еще не раз перечитаю себе и другим порядочным людям
в утешение. Этакий старый придворный подлец!..» Письмо, со-
державшее резкие политико-социальные мотивы, будет читаться
и перечитываться Грибоедовым в каком-то кругу единомысля-
щих «порядочных людей». Сам Ермолов примерно в том же тоне
пишет Денису Давыдову в феврале 1819 г., что его письма про-
читывает «с приятелями, которые понимать их могут»; контекст
ппсьма явно говорит о политической тематике переписки:
тут и «ропот твой против конгресса» (очевидно, Аахенского),
и низкая оценка крупных деятелей, близких ко двору (Дибича),
и необходимость писать к Давыдову не по официальной почте,
а «для верности чрез Закревского». Дон Хуан Ван Гален сви-
детельствует, что сразу приобрел, попав в ермоловский корпус,
«очень много друзей» (1819—1820),— очевидно это были «дру-
зья», знавшие об его нашумевшем революционном прошлом.
В Тбилиси разжалованных декабристов Оржицкого, Мих. Пу-
щина и Коновницына немедленно стали приглашать на офицер-
ские обеды — это также характеризует политические настрое-
ния кавказского офицерства ермоловского времени. Заметим
заодно, что Грибоедов напечатал написанные в 1824 г. «Случаи
Петербургского наводнения», в частности, для того, чтобы его
друзья в Грузии узнали, что он жив Зо6. Когда Грибоедова аре-
стовали по делу декабристов, его сослуживцы порекомендовали
фельдъегерю более не приезжать на Кавказ, «ибо сие может быть
ему (то есть фельдъегерю) вредно». Дибич в одном из поздней-
ших рапортов Николаю I доносил: «Дух сообщества существует,
который по слабости своей не действует, но с помощью связей
между собою — живет. Сие с самого начала командования
моего здесь не было упущено от наблюдений моих»307.
Вглядываясь далее в отдельные лица людей, побывавших
на Кавказе в ермоловское время, нет-нет, да и приходится
201
заметить то ту, то другую черту вольнодумства, политического
свободомыслия или особого интереса к крупным принципиаль-
ным политическим вопросам. Биографии этих лиц не изучены
в литературе, сведения крайне скудны, сторона, нас интересую-
щая, нарочито затушевана в документальном материале по при-
чинам, изложенным выше,— тем ценнее дошедшие до нас от-
дельные черточки и отзвуки. Отметим, прежде всего, что неред-
ко кавказцы прошли через тождественные этапы, роднящие их
биографию со свободолюбивой молодежью столиц: они нередко
являются участниками войны 1812 г., заграничных походов,
они побывали в Париже, потом служили в тех же гвардейских
полках, где находились и будущие декабристы. Генезис их воль-
нодумства разительно общ со всей массой свободолюбивой моло-
дежи времени. Общий облик Якубовича, Кюхельбекера, а так-
же еще ранее побывавшего в кавказской ссылке П. Каховского —
с этой стороны общеизвестен. Из декабристов, которые прошли
через службу у Ермолова до декабрьских событий, кроме ука-
занных Каховского, Якубовича, Кюхельбекера и других, надо
отметить еще любопытную фигуру дяди декабриста Якубовича—
Петра Максимовича Устимовича, принятого в тайное общество
декабристом Перетцом еще в 1821 году. Грибоедов был коротко
с ним знаком. Отметим члена Союза Благоденствия, а затем и
Северного общества — Гермогена Ивановича Копылова, слу-
жившего у Ермолова. Николай и Александр Раевские проходят
через ермоловский корпус также в грибоедовские годы. Ермолов
по связям с Самойловыми и Давыдовыми — старый друг и род-
ственник семьи Раевских (в одном из рапортов Александру I
он пишет, что Александра Раевского знает «с самых молодых лет
его»). В 1819—1820 гг. Александр Раевский — спутник Ермо-
лова по Кавказу; в одном письме к Давыдову Ермолов пишет,
что Александр Раевский перескажет Давыдову все важные но-
вости и заодно передаст знаменитый приказ, где солдаты назва-
ны «товарищами»308.
Но дело не ограничивается только декабристскими именами.
Известно, что Ермолов предупредил'Грибоедова об аресте и дал
ему возможность уничтожить компрометирующие его бумаги.
По свидетельству Дениса Давыдова, Ермолов доверил это дело
своему адъютанту — Ивану Дмитриевичу Талызину,— ясно,
что подобное дело можно доверить только политическому еди-
номышленнику. В этой связи интересно и упоминание Грибо-
едовым имени Талызина (письмо от 27 ноября 1825 г.) в ряду
товарищей, сочувственно помнящих о В. Кюхельбекере. По-
скольку другой адъютант Ермолова — Николай Васильевич
Шимановский, по собственному признанию (в своих воспомина-
ниях), также участвовал в сожжении бумаг Грибоедова перед его
арестом, надо упомянуть и его в среде «ермоловцев». У Пестеля
202
были сведения, что третий адъютант Ермолова — Николай Пав-
лович Воейков — является членом тайного «ермоловского обще-
ства». На решая тут вопроса о политическом тайном обществе,
учтем что это, несомненно, может свидетельствовать об его
политических настроениях. Старший брат Воейкова — Але-
ксандр Павлович — был членом Союза Благоденствия. Знакомец
Грибоедова — Ренненкампф — близко сдружился с испанским
революционером Ван Галеном. Пестель упоминает и второе
имя известного ему члена Кавказского тайного общества —
Василия Федоровича Тимковского, бывавшего на Кавказе в
ермоловские времена. Сведения о тайном обществе в Кавказ-
ском корпусе были почерпнуты декабристом Волконским не
только от Якубовича, но и непосредственно от Тимковского 309.
Несомненно восприятие новых политических веяний близким
знакомцем Грибоедова, князем Давидом Осиповичем Бебутовым.
Бебутов в своем эскадроне еще до службы на Кавказе уничто-
жил телесные наказания, причем сделал это демонстративно:
велел на смотру вывезти все розги и палки, сложил их перед
построенными солдатами и торжественно сжег. Бебутов «явно
осуждал тиранство» над солдатами некоего штабс-капитана
Попова, имел с ним столкновение перед фронтом,— тот оцара-
пал ему руку саблей, а горячий Бебутов «начал валять его по
голове и плечам фухтелем». Расположение полкового лагеря
в провинциальной глуши и покровительство подполковника
Алексеева позволило закончить все дело одним арестом Бебу-
това, а затем — дуэлью, после чего дело было совершенно за-
мято. Позже Бебутов служил в ермоловском корпусе в Ниже-
городском полку и также дружил с испанским революционером
Ван Галеном, служившим там же. Ермолов очень любил брата
Д. О. Бебутова — Василия — и позже писал ему шутливо:
«Некогда ты был моею собственностью», заканчивая словами:
«Чувства дружбы моей к тебе всегда постоянны». Кюхельбекер
также знал Д. О. Бебутова на Кавказе и был вхож в его семью;
Грибоедов в одном из писем сообщает ему о смерти отца Бебу-
това 31°. Добавим к этому же кругу лиц князя Евсевия Осипо-
вича Палавандова, лично знавшего Грибоедова (его воспоми-
нания о Грибоедове записаны С. Максимовым). Е.О. Палавандов
позже оказался в числе лиц, причастных к грузинскому за-
говору 1832 г. Он близок и с А. Г. Чавчавадзе. Интересно, что
Палавандов был в числе тех грузинских друзей Грибоедова,
перед которыми, вернувшись невредимым из петербургского
заточения, Грибоедов был вынужден, хоть и в шутливой форме,
«оправдываться» уже не в близости к заговорщикам, а в
«непричастности к заговору» 311.
Интересна фигура начальника штаба ермоловского корпу-
са — Алексея Александровича Вельяминова, несомненного
203
«ермоловца». В одном из герценовских «Исторических сборников»
имеется интереснейшая анонимная запись какого-то декабриста
(Цебрикова?), где изложены надежды декабристов на поддерж-
ку восстания корпусом Ермолова. В этой записи Алексей Але-
ксандрович Вельяминов отнесен к числу тех людей, которые «не
сварили в желудке самодержавие и деспотизм». До восстания
надежда полагалась не только на Ермолова, но и на Вельями-
нова: «Что эти два человека могли бы сделать!»— восклицает
аноним. Это свидетельствует о политических настроениях
А. А. Вельяминова. Очевидно, эти настроения в каких-то су-
щественных моментах совпадали с ермоловскими. Это и естест-
венно,— нельзя предположить, чтобы всесильный «проконсул
Кавказа», самостоятельно подбиравший себе ближайших помощ-
ников, выбрал бы в начальники штаба человека инакомысля-
щего. Ермолов знал Вельяминова отлично и смолоду,— это
был его старый сослуживец по гвардейской артиллерийской
бригаде, затем по гренадерскому корпусу в Кракове; в 1815 г.
в Париже Ермолов был неразлучен со своим «тезкою»,— они
вместе осматривали «все любопытное», посещали театры. Вель-
яминов отличался исключительными способностями и, по сло-
вам Дениса Давыдова, «редкой самостоятельностью характера».
У него была обширная библиотека, в которой он, по свидетель-
ству современников, проводил значительную часть времени.
Грибоедов хорошо знал Вельяминова и неоднократно передавал
ему в письмах к Н. А. Каховскому свое «искреннее почтение».
Сохранилось самое дружеское письмо А. Вельяминова к Яку-
бовичу (из Баталпашинска от 18 августа 1823 г.). Прекрасный
отзыв о Вельяминове дает испанский революционер Ван Га-
лен 312. Шелковод А. Ф. Ребров, повидимому, также относился
к ермоловскому лагерю. По крайней мере, Грибоедов, узнав о
перемене царей на престоле, именно Реброву доверяет в декабре
1825 г. крайне опасное в политическом отношении мнение:
«В настоящую минуту идет в Петербурге страшная поножов-
щина». О тесной дружбе Реброва с Ермоловым свидетельствует
то обстоятельство, что в 1827 г., в самый тяжелый момент своей
жизни, опальный Ермолов, уезжая с Кавказа, по пути завернул
не к кому иному, как к Реброву, и пробыл у него несколько
дней. Характерно, что в ермоловском дневнике, опублико-
ванном частями и с жестокими цензурными пропусками и ис-
кажениями в погодинских материалах, именно это место было
удалено.
Но особенно интересна фигура Александра Гарсевановича
Чавчавадзе, одного из крупнейших грузинских поэтов, буду-
щего тестя Грибоедова. Самое понятие «тесть» немедленно вле-
чет за собою представление о значительной разнице возрастов,
о принадлежности тестя и зятя к двум разным поколениям.
204
В данном случае это представление надо значительно смягчить.
Тесть Грибоедова родился в 1787 г., то есть был старше Гри-
боедова только на 8 лет. Сын знаменитого князя Гарсевана Чав-
чавадзе, полномочного министра грузинского царя Ираклия
при русском дворе, Александр Чавчавадзе родился в Петер-
бурге, и его крестной матерью была царица Екатерина II. Он
получил образование в одном из лучших петербургских пансио-
нов и впервые приехал в Грузию в 1799 г. В самые юные годы
его втянули в грузинское национальное движение, и он отдал
дань дворянскому национализму: в 1804 г. пятнадцатилетний
Чавчавадзе тайно бежал к царевичу Парнаозу. В том же году
участники заговора были захвачены и арестованы, в их числе был
и Александр Чавчавадзе. Из общеполитических соображений, а
также из уважения к заслугам отца Александр I помиловал мо-
лодого князя (приговоренного первоначально к ссылке в Тамбов
на 3 года). А. Г. Чавчавадзе вызвали в Петербург и определили в
Пажеский корпус, откуда он был выпущен в лейб-гвардии гусар-
ский полк. Побыв некоторое время в Грузии адъютантом князя
Паулуччи, А. Чавчавадзе принял затем участие в войне, в за-
граничных походах, побывал он вместе с русской армией и
в Париже и, вернувшись в Россию в составе лейб-гвардии гусар-
ского полка, был в Петербурге до 1817 г. Таким образом пору-
чик, а затем ротмистр Чавчавадзе некоторое время побыл
в том же полку, в котором служили П. Я. Чаадаев, Н. Н. Ра-
евский и П. П. Каверин. Только в 1817 г. Чавчавадзе вернулся
на Кавказ в чине полковника, переведенный из лейб-гусарского
в Нижегородский драгунский полк. Эти годы были серьезной
жизненной школой для А. Чавчавадзе,—повидимому, именно
тогда начало формироваться его передовое мировоззрение 313.
А. Чавчавадзе входит вместе с Гр. Орбелиани, Н. Барата-
швили и Вахтангом Орбелиани в плеяду передовых, прогрес-
сивных грузинских романтиков, и творчество его отмечено воль-
номыслием и политическим свободолюбием. В широком потоке
его страстной и нежной любовной лирики, тесно связанной
с лирическим народным творчеством, встречаются и стихи на
социально-политические темы. Историк Кавказа, В. Потто,
пишет об А. Чавчавадзе, что муза его соединила в себе «обшир-
ное европейское образование с духом истого грузина... она
одинаково сроднилась и со скептицизмом Вольтера... и с удалью
грузинских народных бардов». Исследователи поэзии А. Чав-
чавадзе отмечают его свободолюбие, роднящее его с Байроном
и Шелли. Подчеркнутое чувство личности — плод новой идей-
ной эпохи:
Ребенком еще, расцветая под кровлей чужою,
Обид не сносил я и — юный — гордился собою.
205
В его застольной песне — блески вольтеровского остроумия
и кипящей полноты ощущения жизни:
Святоши должны подтвердить,
Что долг христианский — кутить:
Вино Магомет запретил, —
На зло ему будемте пить.
Наиболее острые в политическом отношении строки мы встре-
чаем в стихах Чавчавадзе «Горе этому миру»:
Царь, чья судьба так завидно-беспечна,
Мрачными мыслями мучится вечно,
Ищет он новых богатств бесконечно,
Их добывая
Грабежом и насилием над простолюдином.
И царедворцы корыстной толпою
Братоубийственной встали войною
Друг против друга, деля меж собою
Все, что добыли
Грабежом и насилием над простолюдином.
Вы, бедняков затравившие псами,
Вы, что хотели их сделать рабами,
Знайте — вот так же случится и с вами!
Не вечно жить вам
Грабежом и насилием над простолюдином.
(Перевод с грузинского Мих, Фромана.)
Когда в Тбилиси было получено приказание об аресте
Н. Н. Раевского (младшего) за сочувственное отношение к раз-
жалованным декабристам, выполнить это приказание было
поручено кн. А. Г. Чавчавадзе, но он уклонился от поручения,
сказавшись больным 314.
В Грузии изучаемой эпохи можно наметить не менее трех
центров, где велось оживленное обсуждение политических во-
просов времени и развивалась передовая идейная жизнь. Это,
прежде всего, Тбилиси, основной центр, затем Караагач —
стоянка Нижегородского полка, где служил и некоторое время
был полковым командиром А. Г. Чавчавадзе, где служили Яку-
бович, Д. Бебутов, Мадатов, испанский революционер Ван Гален.
Третьим центром был Цинандали, имение Чавчавадзе, где,
как пишет историк Кавказа В. Потто, грузинское передовой
общество сближалось с русским офицерством. Грибоедов бывал
во время длительных своих пребываний в Грузии во всех этих
трех центрах.
Грибоедов рано познакомился с А. Г. Чавчавадзе. Неиз-
вестно, был ли он знаком с ним в Петербурге по лейб-гусар-
скому полку, где служили его близкие друзья — Чаадаев,
Каверин и Раевский. Близко сошлись они уже на Кавказе.
206
Дочь Прасковьи Николаевны Ахвердовой — Дарья Федоровна
Харламова, неразлучная с семьей Чавчавадзе, помнит Грибо-
едова с детства, а В. К. Кюхельбекера называет «давнишним
другом нашей семьи». Следовательно, знакомство Грибоедова
с семьей Чавчавадзе и Ахвердовой уже имело характер прочной
дружбы и постоянных посещений, во всяком случае в его пре-
бывание в Тбилиси в 1821—1823 гг. К. А. Бороздин, автор очер-
ка о Нине Александровне Грибоедовой, относит близкое зна-
комство Грибоедова с домом Чавчавадзе уже к тому времени,
когда Грибоедов перевелся из персидской миссии в Тбилиси
чиновником по дипломатической части при Ермолове, то есть
к периоду 1821—1823 гг. По воспоминаниям той же Харламо-
вой, Грибоедов познакомился с Прасковьей Николаевной Ахвер-
довой даже раньше, еще в 1818 г., по всей вероятности, в дни
самого первого приезда в Тбилиси,— а именно тогда, когда со-
стоялась его дуэль с Якубовичем 315. А. Г. Чавчавадзе служил
в Нижегородском полку с 1817 г., а с конца января 1821 по лето
1822 г. исполнял должность командира Нижегородского полка,
стоявшего в Караагаче.
Таким образом, в годы пребывания Грибоедова в Тбилиси
А. Г. Чавчавадзе мог постоянно общаться с ним то в городе, то
в своем имении Цинандали, расположенном недалеко от Телави,
то, может быть, и в самом Караагаче 316.
У Ахвердовых в Тбилиси на склоне горы, близ потока Сала-
лык, был дом и «чудный волшебный сад». Чавчавадзе жили у Ах-
вердовых во флигеле; как пишет Д. Ф. Харламова, А. Г. Чавча-
вадзе, который был «соопекуном моей матери над сестрой Софи
и братом Егорушкой, нанимал небольшой наш флигель рядом
с нашим большим домом; в нем жила его мать, жена — княгиня
Саломе, и дети Нина, Катенька и Давид. Целый день находи-
лись у нас девочки, а Катенька даже и жила у нас в одной ком-
нате со мной и гувернанткой нашей Надеждой Афанасьевной,
которой Грибоедов в одном из писем к матери шлет целый ака-
фист приветствий». Грибоедов почти ежедневно обедал у Ахвер-
довых и Чавчавадзе и после обеда играл детям танцы 317.
Летом свидания переносились в имение Чавчавадзе, где
всегда было шумно и полно гостей, главным образом из Нижего-
родского полка. Княжеский дом стоял на крутом берегу реки
Чебохури, и с его балкона открывалась вся долина Алазани,
покрытая бесконечными садами. Вдали белели стены и сакли
старого Телави, высился величавый древний Аллавердынский
монастырь, а на горизонте стеною вставали снеговые горы.
G широкого и всегда чисто прибранного двора цинандальского
Дома посетитель вступал в старый сад. Испанец Ван Гален оце-
нивал цинандальский виноград выше лучшего винограда Ма-
лаги. Нижегородцы жили дружной семьей, обычно обедали у
207
полковника, часто съезжались в Цинандали. Тут происходили
споры, живой обмен мнений, обсуждение политических событий,
чтение литературных произведений, игры, конные состязания,
шумные и веселые трапезы с застольными песнями 318.
4
«Тифлис скоро стал для меня вторым Петербургом»,— за-
мечает Ван Гален в своих мемуарах. Это был основной культур-
ный центр Грузии. Тут стараниями Ермолова был открыт бо-
гатый офицерский клуб с библиотекой, которая выписывала не
только русские, но и иностранные газеты, например, «Gonstitu-
tionnel» — обычный источник информации о западноевропей-
ских делах и для передовой молодежи Петербурга и Москвы.
Выписывались и немецкие газеты. Среди русских газет и жур-
налов выписывался, конечно, и «Сын отечества». «Газетные ваши
вести я читаю с жадностию»,— писал Грибоедов в своем письме
в редакцию «Сына отечества» (1819). О библиотеке этого клуба
вспоминает в своих мемуарах Ван Гален. «Я член того клуба,
который всякие газеты выписывает»,— пишет о себе Грибоедов,
очевидно, имея в виду именно этот клуб. Нельзя не вспомнить,
что декабристы нередко ссылались на иностранную прессу как
на источник своего вольнодумства; так, декабрист Фонвизин
пишет, как влияли на него «иностранные газеты, в которых так
драматически представляется борьба оппозиции с правитель-
ством в конституционных государствах». Матвей Муравьев-
Апостол показывает: «Чтение иностранных журналов, а наи-
более „Constitutionnel“, их (вольнодумческие мысли.— М. Н.)
укореняли» 319.
Новые документы из ермоловского архива рисуют живую
картину того, с какой жадностью и с каким горячим сочувст-
вием к революции передовая молодежь из Кавказского корпуса
читает французские газеты, доносящие сведения о революцион-
ных европейских событиях. Неизвестный «ермоловец», имя ко-
торого друзья по понятным причинам скрыли под общим назва-
нием «молодого москвича из хорошей семьи», пишет Ван Галену
(подлинник по-французски): «Дорогой конституционалист! При-
ми мою горячую благодарность за оба твои письма, принесшие
столь хорошие новости. Здесь у нас европейские вести имеют
цену, в других местах вовсе неизвестную. Сомневаюсь, чтобы
существовал в мире еще какой уголок, где испанские события
могли бы так поразить читателя, как нас они поразили в малень-
ком нашем собрании П... (en notre petite reunion de P......).
Когда европейские газеты появляются еженедельно и изве-
щают о каком-либо политическом кризисе, каждый делает
208
свои предположения; вслед за сим приходит развязка, и, если
она совпадает с предсказаниями, ничего удивительного в том
нет, ибо она уже обозначалась со всеми своими возможностями
в многочисленных дебатах, где выставлялись все «за» и «против».
Но вот для нас, столь чуждых делам мира христианского, вдруг
сразу газеты за три месяца! Мы читаем о восстании храбрецов
на острове Леоне и видим, еще не дойдя до последнего номера,
что Фердинанд приобрел популярность, что краеугольный ка-
мень Конституции положен торжественно в центре блестящей
столицы, что нация, доселе считавшаяся бездейственной (taxee
d’apathie), просыпается, потрясая..... (далее в подлиннике
проставлено И точек, соответствующих, повидимому, числу
пропущенных слов.— М. Н.) своим примером! Чуть успели мы
перевести дыхание, как вот памфлет Шатобриана,— и мы видим,
что он все еще не перестал лжепророчествовать (prophetiser а
faux...). Сколь счастливые перемены в твоем отечестве... история
не являет нам ничего подобного,— это против всех теорий...»
Этот замечательный текст не нуждается в комментариях,—
так и чувствуется в нем не только взволнованный и сочувствую-
щий революции человек, но за ним и целая группа сочувствую-
щих друзей, горячо обсуждающих европейские события. К со-
жалению, нельзя пока догадаться, кто именно скрыт под наиме-
нованием «молодого москвича из хорошей семьи» и что означает
таинственная буква П.
В описанной атмосфере обсуждается не только положение
России, но и западноевропейские события. Тут знают о положе-
нии Польши, конгрессах, об убийстве Зандом писателя Августа
Коцебу. Сюда, на Кавказ, является и живое напоминание об
этом взволновавшем всю Европу событии — сын покойника,
Морис Августович Коцебу. Он женился на дочери Ховена, и
Грибоедов, посмеиваясь в письме к Н. А. Каховскому над тем,
что «покойник Август Коцебу» породнился с Ховеном, добав-
ляет: «Следовательно, в Тифлисе нельзя будет откровенно го*
ворить об его литературном пачканье? Нет нигде уже в Русском
царстве свободы мнения». Явный намек на то, что Тбилиси —
единственное место в «русском царстве», где признается «сво-
бода мнения»...320
Живым вестником событий, связанных с европейской рево-
люционной ситуацией, был на Кавказе испанский революционер
дон Хуан Ван Гален. Фантастическая биография этого человека
притягивала к нему сердца и возбуждала особое внимание.
Ван Гален родился на родине испанской революции — на ост-
рове Леоне (1790). Юношей он вошел в народную испанскую
борьбу против Наполеона и сражался вместе с герильясами.
Когда рухнула конституция 1812 г., и Фердинанд VII в 1814 г.
возглавил реакцию, начались аресты конституционалистов и
14 М. В. Нечкина
209
передовых деятелей. Испания покрылась сетью революционных
обществ, подготовлявших открытое выступление. Ван Гален
был другом полковника Квироги, его полковым товарищем.
Будучи членом тайного общества, готовящего переворот, Ван
Гален был арестован в сентябре 1817 г. и заключен в тюрьму
святейшей инквизиции, где подвергался мучительным допро-
сам и пыткам (на особом станке ему выкручивали руки), но
никого не выдал. Друзья организовали его побег из тюрьмы,
участница герильи скрывала его некоторое время в своей квар-
тире, наконец его переправили в Лондон. Терпя тяжелую мате-
риальную нужду, Ван Гален решил искать службу в такой
стране, «которая никогда бы не была замешана в борьбу против
Испании». Россия представилась ему именно такой страной.
Через посредство банкира Таете Ван Гален был представлен
бывшему в то время в Лондоне Блудову и, заручившись пись-
мами к графу Румянцеву, братьям Тургеневым и Бетанкуру,
выхлопотал русский паспорт и отправился в Россию, захватив
довольно легкий багаж, состоявший из «небольшого чемодана,
хорошего здоровья и твердых решений...» В 1818 г. он добрался,
наконец, до Петербурга. Ходатайство о поступлении на военную
службу встретило сначала решительный отказ Нессельроде:
«и так слишком много иностранцев». Но друзья — а их вскоре
немало оказалось около бежавшего от испанской инквизиции
революционера — надоумили Ван Галена сразу проситься на
военную службу в «теплую Сибирь», на Кавказ, куда и так по-
падают инакомыслящие. Посредничество адъютанта Але-
ксандра I Андрея Голицына помогло делу, и Ван Гален был при-
нят на службу к Ермолову майором в Нижегородский драгун-
ский полк. Ермолов принял его отменно приветливо в той же
станице Андреевской, где бывал у него и Грибоедов, и с первых
же шагов Ван Гален начинает знакомиться, а потом и дружить
с грибоедовскими знакомыми: Николай Самойлов, адъютант
Ермолова, провожает его в кибитку главнокомандующего, Яку-
бович, Бебутов, Чавчавадзе, Мадатов, Ренненкампф — его
лучшие знакомые и сослуживцы 321.
Пути его и Грибоедова могли скреститься: последний воз-
вратился из Ирана и пробыл на Кавказе с 3 октября 1819 по
10 января 1820 г., а Ван Гален, побыв недолго у Ермолова в
Андреевской станице, переехал затем в Тифлис и отправился от-
туда в Караагач в Нижегородский полк 16 декабря 1819 г.
Трудно предположить, чтобы друзья Грибоедова не осведомили
его о прибытии нового и столь необыкновенного сослуживца.
Сам Ван Гален знал о Грибоедове, что видно из его мемуаров:
имя Грибоедова — в характерном испанском произношении
«Гриваедов» («Grivaiedow», ср. «Jatouvowich») - дгажды им
упомянуто (в рассказе о дуэли с Якубовичем). Эта любопытная,
210
сильно приукрашенная фантазией редакция, очевидно, восходит
к рассказу Якубовича и выставляет обоих противников в лест-
ном виде, оттеняя высокое чувство чести обеих сторон 322.
Узнав о победе испанской революции, Ван Гален немедленно
принял решение вернуться на родину. Просьба отпустить его
в революционную Испанию вызвала возмущение легитимист-
ских чувств Александра I. Александр приказал Ермолову не-
медленно изгнать (expulser) мятежного испанца из русской ар-
мии, арестовать и под конвоем препроводить на границу, где
выдать австрийскому правительству, которое в лице Меттер-
ниха отнюдь не было склонно поощрять революционеров 1820 г.
Несколько дней Ермолов скрывал приказ, наконец, вызвал Ван
Галена, сообщил о случившемся и... о своем решении царского
приказа не выполнять. Он собственноручно выписал Ван Га-
лену паспорт до границы, своею рукою написал ему французский
аттестат о подвиге при Хозреке, скрепил его своею личной пе-
чатью и подписью, перечислив вереницу своих высоких долж-
ностей. Понимая, как опасно затеянное им дело и оберегая испан-
ца, Ермолов посоветовал ему ни в коем случае не ехать ни через
Петербург, ни через Москву, а ехать через Ростов на Дону и
южные города прямо к самой границе — в Дубно, где находил-
ся в это время приятель Ермолова генерал Гогель,— Ермолов
дал Ван Галену личное письмо к последнему. Узнав, что у Ван
Галена нет денег на дорогу, Ермолов выгреб из ящика стола
все свои деньги, какие у него были,— 300 золотых голландских
дукатов (33U0 франков), заставил испанца взять их, обняв его
«с отеческою нежностью».
В английском тексте мемуаров Ван Галена содержится вы-
разительная фраза: «Не нахожу возможным дать тут полное
объяснение великодушного поведения со мною генерала Ермо-
лова...» Книга выходила из печати при жизни Ермолова, и
автор, очевидно, боялся ему повредить, хотя и сказанного в ней,
разумеется, было больше чем достаточно для того, чтобы воз-
будить недоброжелательство царского правительства.323
Приведенный тут материал вносит новое в освещение той
общей обстановки, в которой создавалась на Востоке рукопись
«Горя от ума». Мы видим, что здесь, в далекой Грузии, находит
свой отклик русское революционное движение, европейская
революционная ситуация и переход ее в революцию. В Грузии
неожиданно встречаем мы и живого представителя европейской
революционной борьбы, сюда приходят письма революционного
генерала Мины, имя которого не менее известно, чем имя
Антонио Квироги. Неожиданно встречаем мы тут не только
полную осведомленность и горячую реакцию на европейские
события, но наличие передовых настроений и смелых поступков,
вызванных революционным движением.
14*
211
Укажем, что в тбилисском клубе, открытом Ермоловым,
бывали путешественники из Индии, Греции, Хоросана. В де-
кабре 1819 г. на службу в Нижегородский полк приехал капи-
тан Унгерн, только что вернувшийся из заграничного путеше-
ствия; годОхМ позже Караагач посетил известный французский
путешественник Гамба с сыном, поручиком французской кава-
лерии. В порядке курьеза добавим, что на Кавказе в ермолов-
ских войсках можно было встретить людей оригинальнейшей
биографии: у Ермолова служил, например, карабахский тата-
рин, принадлежавший к наполеоновскому корпусу мамелюков
и входивший в личную стражу императора; он побывал с На-
полеоном в Египте и Мадриде, получил из рук Ихмператора
крест Почетного легиона за битву при Ваграме; во врехмя от-
ступления Наполеона из Москвы он был взят в плен и вернулся
на родину, в Карабах 324.
5
Уже в связи с Неаполитанской революцией 1820 г. стали
ходить слухи о том, что правительство предполагает послать
русскую армию на усмирение восстания и что возглавит ее
Ермолов. В конце 1820 г. Ермолов отправился посетить старика-
отца в Орле, а затем в Петербург, по служебным делам, ожидая,
что Александр I тем временем вернется туда из Лайбаха.
Александр I вызвал Ермолова из Петербурга в Лайбах,
предполагая поставить его во главе армии, направляемой на
усмирение Пьемонтского восстания.
Ссылаясь на болезнь, Ермолов, получив рескрипт о вызове
в Лайбах 19 марта, оттянул отъезд на целых две недели и явился
туда лишь в самом конце апреля, когда Неаполь уже был взят
австрийцами. Об отмене своего назначения Ермолов услышал
тут, как сам он пишет в дневнике, «без сожаления», мотивируя
это «робостью» явиться на той же сцене, где незадолго до этого
действовали Суворов и Наполеон. Трудно поверить этому,
зная характер Ермолова,— он как будто бы без «стеснения»
орудовал против Наполеона на Бородинском поле в 1812 г.
и не «робел» действовать на Кавказе, где некогда действовал
Александр Македонский... Подобное «соперничество» с великими
именами лишь вдохновляло его. «Рассуждения мои, вероятно,
казались основательными»,— пишет он в своем дневнике 325.
Уже в это время Ермолов был, несомненно, осведомлен о
существовании декабристского тайного общества. Более того,
он совершает поступки, которые никак нельзя оценить иначе
как самое бесспорное сочувствие декабристам. Проезжая обрат-
но на Кавказ через Москву, Ермолов, как показывал Никита
Муравьев на следствии, вызывал к себе декабриста Фонвизина
212
и предупреждал его, что правительство осведомлено о тайном
обществе. Действительно, правительство уже в конце 1820 г»
получило сведения о Союзе Благоденствия 326.
Вероятно, осведомленность Ермолова восходила к его раз-
говорам с императором и представителями высших сфер: поло-
жение его там в конце 1820 г. было чрезвычайно прочно и тайн
от него не было. Ермолов не пожелал в данном случае хранить
правительственную тайну и предупредил своего бывшего адъю-
танта Фонвизина, а по показанию Рылеева, и П. X. Граббе,
также бывшего адъютанта Ермолова, о том, что правительству
все известно. При встрече с Фонвизиным в Москве Ермолов
воскликнул: «Поди сюда, величайший карбонари!» — и продол-
жал: «Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе,
что он (то есть Александр I) вас так боится, как бы я желал,
чтобы он меня боялся». Подобное предупреждение звучало
почти поощряюще. Это слова друга декабристов, а не прин-
ципиального противника их движения. Разговор этот про-
исходил, очевидно, в сентябре 1821 г., когда Ермолов проезжал
через Москву, едучи обратно на Кавказ 327.
В это же время Ермолов, в сущности говоря, спас В. К. Кю-
хельбекера. В сентябре 1820 г., когда Грибоедов томился в Тав-
ризе, Кюхельбекер выехал из Петербурга за границу, сопровож-
дая камергера двора Александра Львовича Нарышкина в каче-
стве секретаря. Европа уже бурлила. Сведения об испанской
и неаполитанской революциях задолго до этого потрясли Петер-
бург. Кюхельбекер готовился погрузиться в кипящую полити-
ческими волнениями, охваченную грозой Европу, заранее пред-
видя впечатление от «борьбы народов и царей». В стихотворе-
нии «Прощание» он писал перед отъездом за границу:
Пируй и веселись, мой Гений!
Какая жатва вдохновений!
Какая нища для души —
В ее божественной тиши
Златая, дивная природа...
Тяжелая гроза страстей,
Вооруженная свобода,
Борьба народов и царей 328.
Сначала Кюхельбекер побывал в Германии, незадолго до это-
го взволнованной убийством Коцебу; там же, в ноябре 1820 г.,
он посетил в Веймаре Гёте; в Ницце Кюхельбекер был как
раз во время Пьемонтской революции. Значительное время он
провел в Париже и на юге Франции. «Общественная жизнь
здешняя поглотила меня»,— писал он матери из-за границы»
К сожалению, «Путешествие» или «Европейские письма» Кю-
хельбекера о его заграничном пребывании в 1820—1821 гг.
213
остались неизданными, но дошедшие до нас отрывки этих путе-
вых заметок, цитированные Ю. Н. Тыняновым, стихи Кюхель-
бекера и его письма к родным доносят до нас совершенно бес-
спорные доказательства того, как глубоко захватила его именно
политическая и общественная жизнь Европы, потрясаемой
революцией.
Предчувствия, выраженные в его стихотворении при проща-
нии с Россией, полностью сбылись: он стал свидетелем «борьбы
народов и царей». Поэтическое вживание в эту борьбу делало
его самого действующим в ней лицом. Он как поэт был всецело
на стороне борющихся с царями народов. Неразлучная с его
поэтическим мировоззрением тема жизненного призвания поэта
и жизненного подвига активного деятеля прекрасно воплощена
в его стихах того времени. Эти переживания возникли еще
в Германии, охваченной общественным брожением, как отклики
на волновавшее всех греческое восстание. В стихотворении
«К друзьям на Рейне» (1821) Кюхельбекер писал:
Да паду же за свободу,
За любовь души моей,
Жертва славному народу,
Гордость плачущих друзей 329.
В стихотворении «Ницца» Кюхельбекер предвидит гибель
Пьемонтской революции, скорбя об этом неизбежном конце
и горячо сочувствуя вольности:
Гром завоет. Зарев блески
Ослепят унылый взор.
Ненавистные тудески
Ниспадут с ужасных гор.
Смерть из тысяч ружей грянет,
В тысячах штыках сверкнет,
Не родясь, весна увянет,
Вольность, не родясь, умрет 330.
По приезде в Париж в марте 1821 г., Кюхельбекер сразу по-
грузился в кипящую политическую жизнь этой столицы мира.
Сюда стекались все новости о ходе революционного движения,
тут жарко и страстно, на все лады, обсуждались вопросы евро-
пейской политики. Кюхельбекер посещал заседания палаты
депутатов, собрания политических деятелей, писателей, журна-
листов. Его приняла и оценила эта общественная среда.
Бенжамен Констан, с которым он познакомился, организовал
лекции Кюхельбекера, посвященные истории российской словес-
ности, «в королевскохМ Афинее в Париже». Лекции Кюхельбекера
(на французском языке) имели громкий успех,— позже он вспо-
минал, что ему «рукоплескал когда-то град надменный, соблазн
214
и образец, гостинница вселенной». После одной из лекций, где
Кюхельбекер говорил о значении вольного Новгорода и его
веча в истории России, русское посольство приказало ему лек-
ции немедленно прекратить и вернуться в Россию. Директор
лицея Энгельгардт писал о Кюхельбекере: «Чорт его дернул
забраться в политику и либеральные идеи, на коих он рехнулся,
запорол чепуху, так что Нарышкин его от себя прогнал, а наш
посланник запретил читать и, наконец, выслал его из Парижа.
Что из него будет, бог знает» 331.
Кюхельбекер был выслан на родину в очень опасный поли-
тический момент: в жизнь уже проводилась тяжелая система
реакционных мероприятий, вызванных восстанием Семеновского
полка (октябрь 1820 г.). В армии была усилена слежка, обе
столицы были под особым надзором, копились сведения о недо-
вольных, об агитаторах. Судьба Кюхельбекера могла быть чрез-
вычайно тяжелой, если бы не помощь Ермолова. Кюхельбекер
показывает об этом на следствии: «В 1821-м году, возвратясь
в С. Петербург, в скорости после того, когда возвратился туда
же из Лайбаха генерал-от-инфантерии Ермолов, я был реко-
мендован ему Александром Тургеневым и управляющим мини-
стерством иностранных дел графом Нессельродом и принят им
на службу для особых поручений в Грузии с чином коллеж-
ского ассесора». Александр Тургенев, принявший столь живое
участие в судьбе Кюхельбекера, писал П. А. Вяземскому о
своих хлопотах в пользу попавшего в беду поэта. Переговоры
кончились успешно, удалось добыть согласие императора.
6 сентября 1821 г. А. Тургенев писал Вяземскому: «Кюхель-
бекер едет сегодня или завтра с Ермоловым. Мы устроили его
дело. Государь знал все о нем; полагал его в Греции и согла-
сился определить его к Ермолову. Я этому душевно рад, еду
благодарить Ермолова».
Он гордо презрел клевету,
Он возвратил меня отчизне:
Ему я все мгновенья жизни
В восторге сладком посвящу,—332
писал Кюхельбекер о Ермолове.
Обо всей этой истории дано крайне неточное представление
в биографии Грибоедова, предпосланной академическому изда-
нию его сочинений. Там сказано, что, вернувшись в Россию,
Кюхельбекер, «по рекомендации петербургских друзей и по
личному желанию Ермолова (несомненно, поддержанному Гри-
боедовым)», получил место в Тбилиси. Грибоедов никак не мог
высказаться по этому вопросу и «поддержать желание Ермоло-
ва*, ибо в августе — сентябре 1821 г., когда разыгрывалась вся
эта история, он был еще в Иране, а Ермолов — в Петербурге 333.
215
Кюхельбекер приехал в Грузию вместе с Ермоловым в конце
1821 г. Он быстро и близко вновь сошелся с Грибоедовым. Он
был для него как бы живым посланцем революционной Европы,
человеком, полным самых свежих новостей и впечатлений, тем,
кто мог донести до него европейскую атмосферу во всей ее
непосредственности и полноте.
Какую роль играли эти вести? Как для Кюхельбекера и
Грибоедова, так и для декабристов они обостряли вопрос о
России. Вести с революционного Запада были прежде всего,
так сказать, «катализатором» — ускорителем созревания рус-
ской передовой общественной идеологии. Страстное желание
принять участие в революционной борьбе Запада было лишь
новым проявлением стремления к активному переустройству
действительности.
«Я встретил здесь своего милого петербургского знакомого
Грибоедова,— писал Кюхельбекер матери 18 декабря 1821 г.—
Он был около двух лет секретарем посольства в Персии; сломал
себе руку и будет жить теперь в Тифлисе до своего выздоровле-
ния. Он очень талантливый поэт, и его творения в подлинном,
чистом персидском тоне доставляют мне бесконечное наслаж-
дение». Как указал Ю. Н. Тынянов, речь идет тут о восточной
поэме Грибоедова «Странник», от которой дошел до нас лишь
отрывок, известный под названием «Кальянчи». Кюхельбекер
еще не пишет матери о чтении «Горя от ума», но можно предпо-
ложить, что это чтение, вероятно, и началось тогда же пли
вскоре. Кюхельбекер был свидетелем возникновения комедии.
«Грибоедов писал „Горе от ума“ почти при мне, по крайней
мере, мне первому читал каждое отдельное явление непосред'
ственно после того, как оно было написано»,— записал Кюхель-
бекер в своем дневнике.
Несколько произведений Кюхельбекера отражают желание
участвовать в борьбе восставшей Греции:
Века шагают к славной цели —
Я вижу их,— они идут!
Уставы власти устарели:
Проснулись, смотрят и встают
Доселе спавшие народы.
О радость! Грянул час, веселый час свободы.
Друзья! Нас ждут сыны Эллады!
Кто даст нам крылья? Полетим!..334
Стихотворение «Пророчество» также призывает к участи
в греческом восстании. Оно содержит упоминание и о месте, где
было написано: Тбилиси. Характерна его связь с темой о про-
роке — о призвании поэта (1822).
Глагол господен был ко мне,
За цепью гор на Курском бреге:
216
«Ты дни влачишь в ленивом сне,
В мертвящей душу вялой неге!
На то ль тебе я пламень дал
И силу воздвигать народы?
Восстань, певец, пророк свободы!
Вспрянь! возвести, что я вещал».
В этой же сюите находится стихотворение «К Ахатесу»,
требующее особого внимания. Данная Ю. Н. Тыняновым да-
тировка (1821) приблизительна и вызвана лишь тематикой сти-
хотворения, посвященного греческому восстанию. Ахатес —
Fidus Achates — друг Энея, верность которого стала символиче-
ским образом дружеской верности. Кто другой в эти годы, кроме
Грибоедова, мог получить от Кюхельбекера столь лестное и
высокое наименование? Мы не встречаем в 1821—1822 гг. около
Грибоедова какого-либо иного человека, который был бы связан
с Кюхельбекером столь же тесными узами дружбы. Поэтому
мне представляется правдоподобным, что стихи «К Ахатесу»
адресованы именно Грибоедову, тем более, что только что иско-
лесивший Европу Кюхельбекер вполне может подойти под срав-
нение с Энеем. Если это так, то естественно сделать вывод, что
Грибоедов и Кюхельбекер были одних политических настрое-
ний в бурные 1821—1822 гг. и оба горели желанием принять
участие в борьбе. Каковы бы ни были индивидуальные окраски
политических взглядов обоих друзей, не дошедшие до нас в
утраченных документах, имеются все основания предположить,
что близкая дружба была обусловлена общностью основных
политических настроений:
Ахатес, Ахатес! ты слышишь ли глас,
Зовущий на битву, на подвиги нас?
Мой пламенный юноша, вспрянь!
О друг, полетим на священную брань.
Кипит в наших жилах веселая кровь,
К бессмертью, к свободе пылает любовь,
Мы смелы, мы молоды: нам
Лететь к Марафонским святым знаменам.
И в вольность и в славу, как я, ты влюблен,
Навеки со мною душой сопряжен!
Мы вместе помчимся туда,
Туда, где восходит свободы звезда...336
Обращает на себя внимание и биографическое совпадение:
Грибоедов, несомненно, был влюблен и в вольность и в славу.
Опять стихи Кюхельбекера оказываются зеркалом, в котором
отражается уже не только тематика разговоров с другом, но
и политические настроения Грибоедова, совпадающие со вре-
менем оживленного творчества «Горя от ума».
Восстанавливая тут идейную среду, окружавшую Грибоедо-
ва во время создания «Горя от ума», отметим и его состояние
217
в это время: он был на подъеме, полон сил и энергии. В 1821 г.
в Тбилиси Кюхельбекер запечатлел его в творчестве: это —
полный жизни и подъема портрет: деталью этого портрета яви-
лась даже «резво-скачущая кровь», насмешившая Пушкина:
Но ты,— ты возлетишь над песнями толпы!
Певец, тебе даны рукой судьбы
Душа живая, пламень чувства,
Веселье тихое и светлая любовь,
Святые таинства высокого искусства
И резво-скачущая кровь336.
Перед нами — пример глубокой творческой дружбы, взаимо-
действия поэтов. В дружеском общении раскрывалось немало
тем, касавшихся творчества: постоянно занимала Кюхельбекера
и Грибоедова тема высокого призвания поэта и гражданского
служения, вопрос о русском языке, об особенностях поэтиче-
ского русского слога, о высоких формах гражданской поэзии;
обсуждались вопросы народности в литературе и особенностях
реалистической драматургии. Но для настоящего исследования
необходимо подчеркнуть тему высокой политической идей-
ности 337.
Такова была подлинная атмосфера создания национальной
русской комедии, которая писалась в такие необыкновенные
годы революционного подъема. В этом отношении поэзия Кю-
хельбекера — как бы зеркало тематики разговоров с Грибо-
едовым. И Кюхельбекер, и Грибоедов, несомненно, прекрасно
осведомлены о политических событиях. Кюхельбекер сокру-
шенно каялся на следствии в 1826 г.: «Клянусь и обещаюсь воз-
держаться впредь от всяких дерзких мечтаний и суждений каса-
тельно дел государственных, ибо уверился, что я для сего слиш-
ком недальновиден...» Отсюда можно умозаключить, что раньше
он никак не воздерживался от дерзких мечтаний и суждений
касательно дел государственных и полагал себя в суждениях
дальновидным. Поэтому кое-когда ясно звучащая для нас в его
стихах политическая тематика — лишь часть, осколок разгово-
ров с Грибоедовым. Разговоры были еще богаче и, несомненно,
касались «дел государственных» 338.
И Кюхельбекер, и Грибоедов были в политическом отноше-
нии чрезвычайно образованными и хорошо осведомленными
людьми своего времени. Отдельные отзвуки, мелкие признаки
этой осведомленности то тут, то там мелькают в документаль-
ном материале. Стихи Кюхельбекера, относящиеся к 1822 г.,
«Пророчество» — отзвук прекрасной осведомленности о между-
народном положении: он вполне в курсе дел, ему прекрасно
известна позиция по отношению к восставшим грекам, которую
заняла Англия, известна английская оценка положения в Тур-
218
ции. Осведомленность в революционной истории прошлого
прорывается даже в ответах Кюхельбекера следствию: «Высо-
чайше учрежденному Комитету известно, какое различие,
какая противоположность даже мнений, видов и целей откры-
лась в течении французской революции между членами одного
и того же первоначально Политического клуба»339. Можно усом-
ниться, чтобы эти тонкости были хорошо известны членам след-
ственного комитета, но Кюхельбекеру-то они, несомненно,
были ясны. «В навруз (первый день иранского Нового юда.—
М. Н ) мы, как революционные офицеры, перед нами церемо-
ниймейстер, проезжаем несколько улиц...»,— пишет в 1819 г.
Грибоедов в своих путевых записках. И тут случайная ассоциа-
ция ведет к сложной сумме конкретных сведений о революции,
ее истории и быте.
Как видим, общение Грибоедова с Кюхельбекером далеко не
ограничивалось чтением библии, восторгом перед ее поэтиче-
скими красотами, пристрастием к славянизмам и обсуждением
легенд Востока. Пушкин, обращаясь к Кюхельбекеру в стихах,
посвященных лицейской годовщине, писал:
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Что означают «бурные дни Кавказа»? Неужели они «бурные*
только потому, что Кюхельбекер тут дрался на дуэли с Похви-
сневым и падал с лошади? Не шире ли и не глубже ли этот пуш-
кинский образ? Впечатления от великих европейских собы-
тий, замысел бежать к восставшим грекам — не входит ли и
это все в пушкинский эпитет?
6
Подведем некоторые итоги. Мы обрисовали общественную
атмосферу первого восточного периода жизни Грибоедова, когда
загорается особым творческим пламенем замысел «Горя от ума»
и, загоревшись, вступает в период своего окончательного станов-
ления. В это время детализируется, разрабатывается общая
композиция пьесы и пишутся два ее первых акта.
Особо надо подчеркнуть обычно упускаемый из виду или
мало характеризуемый первый творческий момент — разра-
ботку общей композиции. Логически этот процесс, очевидно,
сначала предшествовал, а затем и сопутствовал работе над
двумя первыми актами. Нельзя было, оживив старый замысел,
219
сразу сесть за первый акт, не продумав еще и еще раз предпола-
гаемого хода действия в целом. Нельзя было набросать первую
сцену с Лизой и часами у закрытой комнаты Софьи, не соотне-
ся ее с последующим развитием действия, не осознав внутрен-
него взаимодействия следующих сцен пьесы с первой. Конечно,
работа над композицией — органический элемент всего после-
дующего творческого труда Грибоедова: существенные моменты
развертывающегося сюжета, которые для нас полностью срос-
лись с пьесой и совершенно от нее неотделимы, приходили ему
в голову и в самом конце творческого периода; так, известно,
что сцену под лестницей в последнем акте он придумал уже
в 1824 г., когда ехал из Москвы в Петербург. Но, конечно,
основная разработка композиции логически не может не от-
носиться в самой значительной своей части именно к началу
усиленной работы над пьесой. Поэтому первая половина работы
над «Горем от ума», протекшая на Востоке, имеет особое зна-
чение. Отсюда и важность восстановления той общественной
атмосферы, в которой она протекала.
Мы видим, что интересующее нас время полно глубоких
впечатлений общественного характера и возбужденных ими от-
ветных волнений. Творчество Грибоедова развертывалось в годы
живого общения с такой передовой товарищеской средой, кото-
рая взволнованно и глубоко реагировала на общественные про-
цессы в своей стране, и на революционные события. Это обод-
ряло, напрягало, углубляло работу мысли Грибоедова над по-
ложением своей родины. Это вызывало к жизни обоснованные
соображения о возможности революционного взрыва и в Рос-
сии. Страстное желание принять участие в европейских собы-
тиях — притти на помощь восставшей Греции, например,—
было, прежде всего, проявлением жажды деятельности и для
своей родной страны, формой неудовлетворенного желания быть
активным. Конечно, в этом сложном процессе, в восприятии
действительности такой своеобразной и глубокой личностью,
какой был Грибоедов, было целое море индивидуальных оттен-
ков, которое исследователь не в силах восстановить, несмотря
на все свои труды,— иногда по причине гибели драгоценных
документов, которые это отражали, иногда и в силу того, что
эти особенности вообще не были запечатлены в документальном
материале. Однако основная линия ясна и в результате изло-
женного выше. Совершенно ясно, что распространенный вывод
о том, что Грибоедов на Востоке будто бы «терял связи с поли-
тическим движением», совершенно неправилен 34°.
Однако ряд индивидуальных и немаловажных моментов
творчества в изучаемый восточный период все же дошел до нас:
напомним прежде всего об особой сосредоточенности мысли
Грибоедова на ходе исторического процесса, на движении исто-
220
рай. Мысли об этом предшествовали творческой вспышке,
разгару творчества над комедией, были ее спутником и фоном
творчества. Важно и непрерывное восприятие восточных впе-
чатлений — Кавказа и Ирана — в историческом плане, в соот-
ношении пх к историческому процессу. Поистине, «от одного
конца Европы до другого», как говорил Пестель, было видно
«везде одно и то же»... Исторический процесс шел вперед, раз-
вивался, каждая страна находилась на каком-то закономерном
этапе развития, Иран пребывал на уровне наблюдений Олеа-
рия, шах походил на Елизавету, дщерь Петрову... Хлынувшие
далее впечатления от европейских революций только усилили и
углубили этот же процесс и, главное, обострили восприятие
самой России — родины — в ее историческом движении. Срав-
нение родины с волнующимся Западом, понимание человека
как активной силы, творящей историю, требование активности
от себя, восприятие признаков нового в истории родины, пони-
мание ее настоящего как движущегося к какому-то разрешению
комплекса событий и напряженное ожидание их исхода — пе-
стелево «должно же что-нибудь произойти», столь свойственное
всему декабристскому кругу,— таковы были важные черты
творческого процесса.
Память неизменно уводит Грибоедова в Россию. В отдале-
нии от родины он воспроизводит ее образы с особой яркостью.
Творческая работа над «Горем от ума» была для Грибоедова
жизнью на родине и участием в ее борьбе.
В это время Грибоедов еще был полон веры в радостный,
положительный исход работы исторических сил и веры в себя.
Пока еще — на изучаемом этапе — нет признаков никакого
политического «скепсиса». Он пока все еще похож на Александра
Одоевского 1825 г., о котором также можно было бы сказать,
что у него «резво-скачущая кровь»...
Особенности творческого процесса «Горя от ума» связаны
о острым чувством иранского одиночества и тоски по родине.
«Процветаем в пустыне, брошенные людьми и богом отвер-
женные»,— пишет Грибоедов Н. А. Каховскому из Тавриза в
декабре 1820 г. Он мечется и томится в иранской пустыне.
«Что ты скажешь, мое золото, коли я вытерплю здесь два года»,—
пишет он Бегичеву в 1819 г. Тем острее были воспоминания о
родине, желание жить в ней хотя бы в воображении. Вспо-
миналась она вся — в деталях и конкретных картинах. Вспо-
минался чердак Шаховского, сам Шаховской, его «горячность
в спорах», Катерина Ивановна — «не поверишь, как память
об этом обо всем иногда развеселяет меня в одиночестве, в кото-
ром теперь нахожусь». Известия из России шли мучительно
медленно и не могли насытить жажды сведений о родине: «До
меня известия из России доходят, как лучи от Сириуса,—
221
через шесть лет»,— пишет Грибоедов Катенину в феврале 1820 г.
«Письма тех, которые меня помнят, томятся целый век на почте,
пока мне удастся их оттуда получить» 341.
Грибоедов — глубоко общественный человек — жадно ло-
вил известия из России: «Наведываюсь у приезжих обо всем,
что происходит под вашим 60 градусом северной широты; все,
что оттуда здесь узнать можно, самые незначущие мелочи силь-
но действуют на меня, и даже газетные ваши вести я читаю с
жадностию»,— пишет Грибоедов в редакцию «Сына отечества»
(1819) 342. В отличие от Грузии, в Иране Грибоедов не имеет
нужной ему сочувствующей, воспринимающей людской среды.
Он, хорошо знавший себя, предвидел эту сторону, когда в раз-
говоре с Нессельроде еще до своего отъезда в Иран говорил:
«Музыканту и поэту нужны слушатели, читатели; их нет в
Персии...» В письме к Катенину в феврале 1820 г., хоть и в
шутку, а не без горечи приводит он арабский стих: «Худшая
из стран — место, где нет друга». Он с горечью вспоминает
и о том, что в Петербурге «было много охотников до моей музы».
Творчество Грибоедова на глубоко русскую тему — требовало
именно русской среды: «читать некому, сотруженники не рус-
ские». Творчество вспыхнуло и долгое время длилось, когда
он попал в Тбилиси, общественная среда которого описана выше.
Это уже не было иранским одиночеством,— тут была жизнь,
связанная с родиной, сюда стекались вести из России, тут были
сочувствующие и друзья, первым из которых был Кюхельбекер343.
Мы знаем, что Грибоедов, закончив «Горе от ума», много-
кратно и охотно читал его товарищам и литераторам в разно-
образных кружках Петербурга (подчас «в закоулках»,— как
говорил сам) и даже уставал от этих чтений. Но, очевидно, чте-
ние законченного произведения — это было для него одно, а
чтение в процессе еще незавершенного творчества только что
созданных спец — совсем другое. Он читает вновь созданные сце-
ны и в процессе творчества, но только очень близким друзьям—
Кюхельбекеру, позже Бегичеву и его семье, в деревне Бегиче-
вых, где он тогда жил. Но читать еще незавершенное произве-
дение, только что созданные его сцены не столь близким людям,
как Кюхельбекер и Бегичев, он явно не мог: когда в мае 1822 г.
Кюхельбекер после дуэли с Похвисневым вынужден был уехать
с Кавказа, Грибоедов писал ему (в октябре 1822 г.): «теперь в
поэтических моих занятиях доверяюсь одним стенам. Им кое-
что читаю изредка свое или чужое; а людям — ничего; некому».
Только бы не остаться на Востоке, только бы вернуться в
Россию — такова постоянная мысль Грибоедова. Он то просит
об отставке (1820), то тревожится, как бы Ермолов не нашел
ему места судьи или учителя в Тбилиси. Однажды он его про-
сил об этом, но это может закрепить его в Грузии, и он пишет
222
Н. А. Каховскому письмо с просьбой помешать исполнению
своего прежнего желания 344.
Из очерченного ясно: творческая работа над «Горем от ума»
была для Грибоедова жизнью на родине и участием в ее борьбе.
Он включался через нее именно в то историческое движение
времени, которое он так остро ощущал и над которым так много
думал на Востоке.
Замысел развивался и ширился, вставали образы, воспроиз-
водившие дорогую — и столь недостижимую — русскую жизнь.
Автору было только двадцать пять лет или немногим более.
Иранские степи, чужие дома, плоские кровли выжженного солн-
цем Тавриза, грузинские сакли и горы Кавказского хребта.
Арарат, тбилисские улицы, виноградники Цинандали и старый
монастырь у Телави, раскаленный от солнца воздух иранской
пустыни, духота летней грузинской ночи и томящая жара полу-
дня — все это исчезало. Зимнее утро смотрело в московский
дворянский дом сквозь щели ставен. Играли большие часы в
столовой. По московским улицам давно валил народ, в доме
поднимался шум и ходьба — мели и убирали. Те семьсот верст,
которые отделяли Москву от Петербурга.— их можно было про-
лететь на русских полозьях сквозь снежную бурю и ветер за
сорок пять часов для свидания с любимой девушкой. Вечером
слышалась музыка, танцевали под фортепьяно в московском
барском доме. Старуха битый час ехала с Покровки — бушевала
московская метель. Старый барин, член «Английского клоба»,
хлопотал о выгодном для дочери женихе. Все было по-особому
мило, все это было родным, русским, московским, с «особым от-
печатком». Но вместе с тем в этом родном и знакомом мире сей-
час же рождалось отталкивание и притяжение, ненависть и
любовь, презрение и восхищение: он двигался, этот родной и
любимый мир образов, двигался по тонко подмеченному, улов-
ленному, схваченному в действительной жизни направлению—
вместе с движением всего человечества. В силу этого движения
любимая родина шла к своей высокой судьбе.
В этом движении родины, в борьбе за ее новую жизнь, за ее
высокую судьбу надо было участвовать со всею страстью.
Молодой герой, которому были доверены мысли и чувства моло-
дого автора, защищал их от суда старого мира. «А судьи кто?»—
гневно спрашивал он, бросаясь в бой. Единый мир образов, ми-
лый в целому как мог он быть мил только художнику, двигался
коллизией двух противостоящих миров, двух лагерей. «Дух
времени» заставлял «умы клокотать». Поднимался занавес.
Начиналась комедия.
16 if. В. Нечкина
ЧАСТЬ II
„ГОРЕ ОТ УМА“
«...будущее оценит достойно сию
комедию и поставит ее в число
первых творений народных».
Декабрист А. Бестужев.
Глава VIII
ДВА ЛАГЕРЯ
1
«Драматического писателя должно судить по законам, им
самим над собою признанным»,— писал Пушкин А. Бестужеву
после чтения «Горя от ума». План и завязку комедии он относил
далее именно к области этих законов 345. В чем же существо
завязки пьесы, ее плана, а стало быть, и того композиционного
стержня, на котором держится развитие сюжета? Автор волен
придумать любую завязку и избрать любой композиционный
стержень, но, выбрав их, он уже признает их внутренние за-
коны и покоряется тому внутреннему движению, той причин-
ности, которую они порождают.
Вдумываясь в композицию пьесы «Горе от ума» и порожден-
ные ею внутренние законы взаимодействия героев, мы ясне
различаем в пьесе два лагеря: лагерь молодой России, представ-
ленный Чацким, и лагерь крепостников, защитников косной ста-
рины, представленныйФамусовым,Скалозубом,Хлёстовойи мно-
гими другими. Пафос героя в том, что он борется один против
многих. Но тем не менее нужно говорить о лагере, к которому
принадлежит герой, а не о герое-одиночке. За Чацким с боль-*
шим искусством и тактом художника беглыми и тонкими ли-
ниями второго плана очерчены его сторонники. Это не только
двоюродный брат Скалозуба, который оставил вдруг службу,
хотя ему следовал чин, «крепко набрался каких-то новых пра-
вил» и «в деревне книги стал читать». Это не только князь Федор,
племянник княгини Тугоуховской, который обучался в вольно-
думном Петербургском педагогическом институте и в силу этого
«чинов не хочет знать». Очевидно, к тому же лагерю принадлежат
и «профессоры» Педагогического института, упражняющиеся
в «расколах и безверьи». Отнесем сюда и студентов, обученных
«расколам и безверью», представленных уже упомянутым кня-
зем Федором. Сюда же относятся сторонники «ланкарточных
взаимных обучений», а также какие-то люди, руководящие
15*
227
ученьем и обучающиеся в этих — «как бишь их»— пансионах,
школах, лицеях, от которых старуха Хлёстова впрямь готова
сойти с ума.
Не забудем, что, по словам Софьи, Чацкий «в друзьях осо-
бенно счастлив», очевидно, эти друзья — его единомышлен-
ники, ведь не Скалозубы же они. В жизни Чацкого наступил
момент, когда ему стало «скучно» в доме Фамусовых, даже не-
смотря на любовь его к Софье,— и он «съехал» оттуда — оче-
видно, не в пустыню и одиночество, а в какой-то оживленный
мир единомышленников, тех самых «друзей», о которых говорит
Софья. «Теперь пускай из нас один, из молодых людей, найдется:
враг исканий, не требуя ни мест, ни повышенья в чин, в науки
он вперит ум, алчущий познаний»,— говорит Чацкий во мно-
жественном числе о представителях молодого поколения,—
явно не об одном из них, а о многих. Тот «недруг выписных лиц,
вычур, слов кудрявых», у которого в голове найдутся здравые
мысли и который будет протестовать против раболепства перед
иностранцами,— этот недруг может найтись, по мнению Чац-
кого, «и в Петербурге и в Москве». «Вот то-то, все вы гордецы!
Спросили бы, как делали отцы? учились бы на старших глядя!»—
восклицает Фамусов, не случайно употребляя выразительное
множественное число.
Когда Фамусов говорит: «Ужасный век!» — и добавляет:
чВсе умудрились не по летам»,— он явно говорит о каких-то
многих представителях молодежи. Когда Чацкий говорит, что
нынче «вольнее всякий дышит», он тоже говорит о каких-то
многих своих сторонниках, ощущающих нужду в этом вольном
дыхании. «Где — укажите нам — отечества отцы...»,— говорит
Чацкий Фамусову, и это множественное число — отнюдь не
риторическая формула. Когда Фамусов говорит, что «нынче
пуще чем когда безумных развелось людей и дел и мнений»,—
он явно говорит о многих, а не об одном Чацком. «А? как по
вашему! По нашему смышлен»,— восклицает Фамусов о низко-
поклонном Максиме Петровиче, и это множественное число с
большой выразительностью говорит именно о двух лагерях.
Очевидно, уже существуют многие люди, готовые осмеять при-
дворного низкопоклонника, отважно жертвующего затылком
для потехи власть имущих,— иначе Чацкий не употребил бы
выражения: «Нынче смех страшит и держит стыд в узде».
Ведь пугал, очевидно, не смех какого-то одного человека, а
смех многих, расходящимися раскатами звучавший по России.
Множественное число многих глаголов и существительных —
своеобразный персонаж комедии, и персонаж немаловажного
значения.
Таким образом, круг единомышленников Чацкого гораздо
шире, чем кажется с первого взгляда. Необходимо говорить
228
именно о двух лагерях в пьесе. И лишь пафос героя и драма-
тизм его положения оттенен тем, что вот тут, в доме Фамусова,
он борется один против многих.
Наличие двух лагерей в пьесе представлялось важнейшим
композиционным моментом и самому автору. Грибоедов пишет
в своем известном письме к Катенину о «Горе от ума», характе-
ризуя позицию героя в пьесе: «этот человек разумеется в про-
тивуречии с обществом, его окружающим». «Разумеется» не
взято в запятые, это не вводное слово,— это глагол в роли ска-
зуемого данного предложения. Дополнительно углубляет и
комментирует эту же сторону дела В. К. Кюхельбекер: «В «Горе
от ума», точно, вся завязка состоит из противоположности Чац-
кого прочим лицам... Дан Чацкий, даны прочие характеры,
они сведены вместе, и показано, какова непременно должна
быть встреча этих антиподов,— и только». Кюхельбекер справед-
ливо полагает, таким образом, что движение в пьесе дается
антагонизмом двух лагерей. Мы вправе предположить, что это
мнение — не случайное умозаключение далекого читателя, а
результат многократного обсуждения пьесы и ее замысла с
другом — Грибоедовым. Употребляя выражение Леонардо да
Винчи, «il primo motore» («первый двигатель») пьесы — обще-
ственная коллизия, наличие двух лагерей 346.
В каком отношении к лей развивается любовная драма?
Раскрытая в своих глубоких пружинах и тонко прокомменти-
рованная И. А. Гончаровым, она стала общепризнанным эле-
ментом сюжета. Нередко отношение любовной драмы к обще-
ственному содержанию пьесы формулируется в грибоедовской
литературе так: она-де существует «самостоятельно», «кроме»
социального содержания. Никак нельзя с этим согласиться.
Любовная драма развивается в глубокой связи с коллизией двух
лагерей. Эта коллизия как бы кольцом охватывает любовную
драму и несет ее в себе, соединяя свое движение с ее развитием
и придавая ей особую остроту. Герой принадлежит тому социаль-
ному миру, который противостоит лагерю его соперника. Пред-
ставим себе на одну минуту, что соперник Чацкого — человек
одного с ним лагеря, одних убеждений, некий Чацкий № 2,
какой-либо Каховский или Якушкин, личные романы которых
теперь хорошо известны. Мы немедленно чувствуем, как начи-
нает колебаться самый костяк композиции пьесы. Мы потрясаем
самую систему событий и хотим извлечь из нее нечто такое, на
что пьеса опирается, на чем держится все соотношение ее ча-
стей. В самом деле: Чацкий, вернувшись в Москву, находит,
что сердцем Софьи овладел Чацкий 2, собрат по убеждениям.
Любовное столкновение сейчас же теряет элементы обществен-
ной коллизии, и, что самое важное, пьеса вообще останавливает-
ся. Перестают действовать именно те признанные самим автором
229
над собою законы, которые пустили в ход движение пьесы.
В предположенном нами случае исходов любовного конфликта
могло бы быть только два: Чацкий мог бы противодействовать
благородному сопернику или содействовать ему. В первом
случае Чацкий мог бы вступить в борьбу с соперником лишь на
«общечеловеческой» основе противопоставления одного силь-
ного чувства другому, и «Горе от ума» немедленно исчезло бы
вообще, полностью переродившись в чисто любовную пьесу.
Во втором случае, если Чацкий, движимый чувством благород-
ного самоотречения, в силу каких-то особых поводов отказался
бы от своей любви и стал бы помогать другу отбивать Софью у
лагеря Фамусовых, Чацкий немедленно стал бы второстепенным
лицом, а пьеса также перестала бы быть «Горем от ума».
Держит любовную интригу в том виде, в каком она раскры-
вается в пьесе, именно общественное противоречие — столкно-
вение двух лагерей. Социальная коллизия охватывает любов-
ную драму, несет ее в себе и вместе с тем движется в ее эпизо-
дах, как кровь в сосудах организма. Если соперник Чацкого
принадлежит одному с ним лагерю, Чацкий уже не может ска-
зать Софье: «Когда подумаю,— кого вы предпочли...» Он уже
не имеет никаких оснований воскликнуть о сопернике: «Она его
не уважает!» или: «Шалит, она его не любит...» Более того,—
новое обстоятельство начинает касаться прямо всех деталей
пьесы, даже мелких этапов ее внутреннего хода, и пожирать их,
как пламя пожирает рукопись. Не будем уже говорить о том,
что пьеса рухнула бы еще до приезда Чацкого: Якушкин не
ответил бы озадаченному Фамусову, что спешил на его голос
«с бумагами-с», а, застигнутый отцом врасплох, конечно дей-
ствовал бы открыто и прямо,— и приехавший Чацкий застал
бы бурную развязку пьесы вместо начала первого акта. И пер-
вый разговор Чацкого с Софьей существеннейше меняется, и
даже не столько меняется, сколько полностью исчезает: она,
привыкшая к таким же разоблачительным речам Чацкого № 2
и, очевидно, любящая эти речи любимого человека, не будет
иметь решительно никаких оснований воскликнуть: «Гоненье
на Москву!» или: «Не человек, змея!», или язвительно пред-
ложить Чацкому свести его с тетушкой, «чтоб всех знакомых
перечесть». Да и на балу не произошло бы никакого скан-
дала, потому что Чацкий не имел бы повода смеяться над
Молчаливым — «громоотводом», умеющим моську во-время
погладить...
Не менее двух лагерей должно существовать во всяком дра-
матургическом произведении. Автор волен силою своей худо-
жественной фантазии создать любые сталкивающиеся группы,
выдумать их. Существенным качеством «Горя от ума» является
то, что конфликт противоборствующих групп не выдуман авто-
230
ром, а кровно принадлежит исторической действительности.
Лагери, с огромной новаторской смелостью выведенные
на сцену Грибоедовым, были явлением самой русской
жизни.
Более того,—дифференциация двух лагерей дошла до быта,
до повседневности. За ней не надо ездить на квартиру к Никите
Муравьеву или выискивать ее на сборищах у декабриста Глин-
ки. Нет, она налицо, в сущности, повсюду, так глубоко захва-
тила она дворянское общество. Тончайшей художественной
чертой «Горя от ума» является именно то обстоятельство, что
общество делится на два лагеря, собственно говоря, в первой
попавшейся и самой обыкновенной дворянской гостиной. Ни-
каких особых сборищ нет в доме Фамусовых — это рядовой
дворянский дом. Чацкий приезжает туда не сражаться со ста-
роверами, а на свидание с любимой девушкой. И, приехав
совсем для другого, он немедленно выявляет собою деление
общества на два лагеря.
Но это еще не .все. Создавая глубоко реалистическое про-
изведение, Грибоедов воспользовался формой классической
светской комедии: он сохранил и внешние ее признаки — пре-
словутые «три единства» — места, времени и действия. Но, за-
ставив эту форму служить новой эпохе и новым целям, он сей-
час же оказался новатором и в области самой формы. Явившись
автором русской национальной комедии, отражающей новую
эпоху и служащей ее задачам, Грибоедов развернул действие
прежде всего силой реального исторического конфликта двух
общественных лагерей. Продолжим приведенную ранее цитату
Кюхельбекера: «Дан Чацкий, даны прочие характеры, они
сведены вместе, и показано, какова непременно должна быть
встреча этих антиподов,— и только. Это очень просто, но в сей-то
именно простоте— новость, смелость, величие того поэтическо-
го соображения, которого не поняли ни противники Грибоедова,
ни его неловкие защитники». Кюхельбекер тут совершенно прав.
Поэтому и форма классической комедии не мешает нам не только
признать Грибоедова реалистом, писателем новой эпохи, но
одновременно и новатором формы. Карл Маркс пишет: «Обычной
судьбой нового исторического творчества является то, что его
принимают за подобие старых и даже отживших форм общест-
венной жизни, на которые новые учреждения сколько-нибудь
похожи». Основная мысль этого утверждения применима и к
данному случаю. Новаторство в старой классической форме
отметили и современники,— выше цитирован Кюхельбекер.
Напомним П. Вяземского: «Самые странности комедии Грибо-
едова достойны внимания: расширяя сцену, населяя ее народом
действующих лиц, он, без сомнения, расширил и границы
самого искусства. Явление разъезда в сенях, сие последнее
231
действие светского дня, издержанного на пустяки, хорошо и
смело новизною своею». Прекрасные слова! Конфликт двух
общественных лагерей и потребовал «народа» действующих лиц.
Это—момент создания социального портрета общественной груп-
пы. Пустоту светского дня, издержанного на пустяки,можно было
подметить и понять, лишь противопоставив его мысленно иному
идеалу человеческого времяпрепровождения. Этот критерий
должен был существовать в сознании зрителя, если он хотел и
мог понять комедию 347.
Сторонники Грибоедова, раскрывая достоинства пьесы в
своих критических статьях, одновременно высмеивали и законы
классического трафарета: «Есть и в Петербурге украшенные
лаврами литераторы, которые не понимают, как может суще-
ствовать комедия, в которой по обыкновению никто не женится,
где нет пролазов-слуг, шалунов-племянников, старого опекуна,
хитрого любовника и нежной любовницы, которой свадьба
предшествует закрытию завесы. Наши письменные люди, дамы
и мущины, обученные мудрости по курсу Лагарпа, точно так же
рассуждают». Действительно, комедия Грибоедова двигалась
по иным законам 348.
Таким образом, проблема реализма в «Горе от ума» требует
обязательного обращения к истории. Без этого обращения реа-
лизм пьесы может быть воспринят поверхностно и сведен к
плоскому утверждению, что комедия отразила московский дво-
рянский быт таких-то годов — и только. Освещенная же исто-
рическим светом, проблема реализма существенно изменяется.
Чтобы понять, какие исторические процессы отразила в себе
комедия, надо вдуматься в действительные, реальные процессы,
чтобы сопоставить их с комедией. Задача анализа реализма со-
стоит прежде всего в том, чтобы понять, были ли отражены
автором закономерности исторического процесса, и если да, то
какие именно закономерности были отражены. Надо уяснить
себе, как глубоко они были взяты. Надо ответить и на вопрос,
сколь длительна была историческая судьба отраженных про-
цессов и какую нагрузку они несли в деле продвижения вперед
своей страны. Всего этого нельзя изучить без привлечения
истории.
Вопрос дополнительно углубляется и расширяется, если
учесть, что общественные лагери, столкнувшиеся в пьесе Гри-
боедова, были всемирно-историческим явлением. Они создались
к моменту революционной ситуации и в Италии, и в Испании,
и в Португалии, и в Греции, и в Пруссии, и в других европей-
ских странах. Всюду они принимали своеобразные формы.
Так, в Испании, Португалии, Италии партии реакции были за-
частую возглавлены и руководимы реакционным католическим
духовенством. В лагере «староверов» там постоянно можно было
232
встретить испанского Фамусова—католического монаха в сутане,
и инквизиция с ее тюрьмами выступала на помощь старому
миру, цепко державшемуся за власть. Острота столкновения и
резкость деления двух лагерей была такова, что испанские рево-
люционеры писали: «В Испании существуют две враждебные
нации...» В странах, порабощенных чужеземным завоеванием,
лозунг борьбы с иностранцами приобретал особую остроту.
Крик «Fuori lo straniero!» («Прочь чужеземцев!») был боевым
лозунгом итальянского революционного движения. Два лагеря:
реакционеры — сторонники австрийского владычества — и стра-
стные сторонники самостоятельной и свободной Италии нахо-
дились в непрерывной схватке. Орсини пишет о формах итальян-
ского общественного движения двадцатых годов: «В то время
Романья страдала от борьбы двух партий, носивших название
„бандьеров* и „либералов*. Первые — сторонники правитель-
ства и австрийцев — были известны под именем партии „двух*,
ибо папская кокарда состоит из двух цветов: белого и желтого,
между тем как кокарда либералов имеет три цвета: белый,
красный и зеленый, и было весьма в обычае, что при встрече
двух молодых людей на улице один обращался к другому с во-
просом: „К кому принадлежишь ты: к двум или к трем?* Если
ответ был удовлетворителен, каждый мирно шел своей дорогой;
в противном случае происходила драка на ножах, пока один
из них не бывал убит». В Германии оживленно развивалось
студенческое движение, резко враждебное принципам Священ-
ного Союза. Выражаясь образно, Чацкий в Италии был бы
карбонаром, в Испании—«эксальтадо», в Германии —
студентом 349.
Далеко не любая история литературы европейской страны
может гордиться крупным художественным произведением, за-
печатлевшим эту борьбу. Грибоедов создал такое произведение
для России. Запечатленные им исторические процессы были
схвачены глазом художника почти что с научной точностью.
Два лагеря в русской общественной жизни стали образовывать-
ся ранее, нежели Грибоедов задумал «Горе от ума», и продол-
жали развиваться, стягивая общественные силы к двум полюсам
и после того, как комедия была написана. В русской действи-
тельности это явление восходит к концу XVIII в., ко времени
Радищева. Грибоедов словом художника воссоздал схваченное
им из жизни явление в процессе его развития. Он выделил как
важное и основное то, что и в реальной жизни было основным
и важным, что имело значительную судьбу дальнейшего разви-
тия, а уменье выделить ведущее — это первый признак высоко-
художественного творчества.
Как же образовались и выявились эти лагери в русской
жизни и какие характерные черты были им присуши?
133
2
Еще во второй половине XVIII в. в ходе исторического разви-
тия России явственно обнаруживается новое, важнейшее явле-
ние: устарелость старого феодально-крепостного строя. Старые
общественные отношения, старые формы жизни тормозят разви-
тие страны. Ростки нового мощно пробиваются сквозь толщу
устарелого строя, надламывая кору старых общественных форм.
Рождается историческая необходимость замены его новым, в ту
эпоху прогрессивным, буржуазным строем. Еще резче и явст-
веннее, нежели в конце XVIII в., обнаруживает себя этот
процесс в первой четверти XIX в. Он явно имеет большую исто-
рическую судьбу, он нарастает, усиливается, становится все
более заметным. Необходимость замены старого новым ощу-
щается тем более отчетливо, что одновременно выявляется огром-
ная мощь страны, ее необъятные силы. Не слабая и хилая страна
стонет под гнетом феодализма, а сильный, молодой, полный не-
объятных возможностей народ бьется в его путах. Дважды по-
трясенная в войнах с Наполеоном в 1805 и 1806—1807 гг., Рос-
сия становится победительницей непобедимого в 1812 г., дает
сигнал к освобождению народов Европы от ига Наполеона и
сама становится огромной силой в процессе этого освобождения.
Внутренние процессы, протекавшие в стране, были по исто-
рическому своему существу те же, которые были характерны и
для Западной Европы. Старый феодально-крепостной строй
ветшал и мешал развитию нового. Страна производила все боль-
шее количество жизненных благ и производила их во все более
значительной доле, по-новому. Росло число промышленных
предприятий, увеличивалось применение вольнонаемного тру-
да, возрастала товарность хозяйства, прибавлялось городское
население. В недрах крепостного строя развивался новый, в то
время прогрессивный — капиталистический уклад, вступая в
резкое противоречие с давящими на него феодально-крепост-
ными отношениями. Крепостное право оказывалось тормозом
дальнейшего развития. Эпоха мировой истории, отграниченная
датами 1789—1871 гг.—от Великой французской революции до
франко-прусской войны,— это, по словам Ленина, «эпоха
подъема буржуазии, ее полной победы. Это — восходящая линия
буржуазии, эпоха буржуазно-демократических движений вооб-
ще, буржуазно-национальных в частности, эпоха быстрой ломки
переживших себя феодально-абсолютистских учреждений»350.
Россия также была на переломе от феодального строя к капита-
листическому. Это время сильнейшего исторического движения
и борьбы против старого, время бурного зарождения новых
идей и «клокотания умов» является вместе с тем временем сло-
жения нации. Самый состав общественной идеологии резко
234
обогащается и усложняется. «Дух времени» проявляется в ки-
пении умов.
В России эпохи декабристов не создалось в прямом смысле
этого слова революционной ситуации. В этом — глубочайшая
подоснова неудачи восстания 14 декабря. Однако революцион-
ная ситуация создавалась, хотя и не создалась. Она была в
процессе становления, но не вызрела, не завершилась. В России
налицо были все те исторические процессы, которые подготов-
ляли создание революционной ситуации, и шли они в направ-
лении к ее возникновению, убыстряясь, усиливаясь в своем
развитии. Согласно учению Ленина, революционная ситуация
обязательно предшествует революции. Не может быть револю-
ции без революционной ситуации. Однако не всякая револю-
ционная ситуация переходит в революцию. Ленин указал на
следующие признаки революционной ситуации: 1) «Невозмож-
ность для господствующих классов сохранить в неизменном
виде свое господство; тот или иной кризис „верхов", кризис
политики господствующего класса, создающий трещину,
в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных
классов. Для наступления революции обычно бывает недоста-
точно, чтобы „низы не хотели", а требуется еще, чтобы „верхи
не могли" жить по-старому». 2) «Обострение, выше обычного,
нужды и бедствий угнетенных классов». 3) «Значительное повы-
шение, в силу указанных причин, активности масс, в „мирную"
эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена
привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими
„верхами*, к самостоятельному историческому выступлению.
Без этих объективных изменений, не зависимых от воли не
только отдельных групп и партий, но и отдельных классов,
революция — по общему правилу — невозможна»351.
Ближайшим исходным моментом для создания европейской
революционной ситуации накануне 1820-х гг. был период напо-
леоновских войн. Во время военных действий против Наполео-
на направление удара, наносимое Наполеону народным движе-
нием и европейскими правительствами, было общим: внешне это
совпадение могло быть принято за одну общую цель у народов
и правительств — свергнуть иго Наполеона. Это совпадение
скрадывало внешнее проявление различий. К одной ближай-
шей цели были направлены военные действия союзных прави-
тельств — свалить Наполеона хотел и Александр I, и Веллинг-
тон, и Блюхер, и Аракчеев, и Фридрих Вильгельм Прусский, и
австрийский император, и жадно насторожившиеся по ту сто-
рону Ламанша Бурбоны — гости английского правительства.
Этого же — свержения Наполеона — хотели народные массы
России, выгнавшие захватчика со своей родной земли в 1812 г.
и давшие сигнал народам Европы начать борьбу за свое
235
освобождение.Этого же хотели народные массы Испании, Италии,
Пруссии, Австрии... Однако ближайшая общая цель не означала
единства целей более отдаленных: удар правительствами и удар
народами наносился во имя разных конечных целей. Правительст-
ва воевали во имя восстановления старого и укрепления старогог
народы шли на борьбу под лозунгами завоевания нового. Прави-
тельства боролись против Наполеона как против узурпатора
законных престолов, народы шли на борьбу против тирана и угне-
тателя. «Вольнолюбивые видели в нем тирана, истребителя сво-
боды; царелюбцы называли его хищником престола»,— метко
заметил о Наполеоне Ф. Ф. Вигель.
Сохранить феодально-крепостные устои, вернуть на престо-
лы законных королей, укрепить господство дворянства и осно-
вать этот застой на дележе богатого наполеоновского наслед-
ства, напитавшись кровью народов,— такова была основная
цель правительств. Свергнуть феодально-крепостное иго, лик-
видировать абсолютистскую форму верховной власти, добыть
себе купленную кровью политическую свободу, итти вперед по
линии молодого, нового, прогрессивного строя, а не гнить
в старой феодальной колее — таковы были цели народов.
Правительства демагогически пользовались народными настрое-
ниями, и воззвания правительств, пока шла борьба, походили
на революционные прокламации. Русский Сенат даже запроек-
тировал было медаль в память 1812 г. с надписью: «Зарево
Москвы освятило свободу и независимость», да, повидимому,
во-время спохватился 352.
Наконец Наполеон был свергнут, цели разъяснились, на-
роды увидели, что они обмануты правительствами. Отсюда
растет конкретный процесс борьбы правительств и народов, на
котором и воспитывались декабристы. Они остро и отчетливо
сознавали его. «Скоро цель конгрессов открылась, скоро уви-
дели народы, сколь много они обмануты, монархи лишь думали
об удержании власти неограниченной, о поддержании расшатав-
шихся тронов своих, о погублении последней искры свободы и
просвещения. Оскорбленные народы потребовали обещанного,
им принадлежащего,— и цепи и темницы стали их достоянием!
Цари преступили клятвы свои...»,— писал декабрист Каховский
из тюрьмы в своем письме к Николаю I 353.
Процесс был так отчетлив, что его прекрасно сознавали и
люди противоположного лагеря. Вигель пишет, что после
Венского конгресса началась «постоянная борьба народа с пра-
вительством», а Греч, вращавшийся тогда в декабристских кру-
гах, писал, что после 1815 г. «не в одной России,— во всех го-
сударствах Европы народ был разочарован и обманут. Тонули —
топор сулили, вытащили — топорища жаль. Низвержение
преобладания Наполеонова произошло при восклицаниях:
236
«Да здравствует независимость, свобода, благоденствие народов,
владычество законов!..» Венеции конгресс показал, что о наро-
дах и правах их никто не заботится» 354.
Декабристы с замечательной ясностью понимали, что и рус-
ский народ не исключение, что и он обманут. Он боролся за
родину, которая могла дать ему освобождение, он надеялся на
это освобождение от крепостного права. «Мы избавили родину
от тирана, а нас опять тиранят господа»,— говорили вернув-
шиеся с фронта русские солдаты; эти слова записаны декабри-
стом. Народ не хотел жить по-старому: об этом говорили уча-
щающиеся крестьянские волнения, восстания в армии — это
было новым для Александра I. Об этом же говорили донские
волнения 1820 г., волнения в военных поселениях. Тот русский
ополченец, который был выведен Грибоедовым в пьесе «1812 год»,
тоже не хотел жить по-старому: он боролся за отечество, на-
деясь на освобождение от крепостного гнета, но вынужден был
вернуться на родину «под палку господина» и кончил жизнь
самоубийством.
Правительство в России уже начало сознавать, что оно
не может управлять по-старому. Сознавая надвигающуюся
опасность, оно резко усиливает свою борьбу с нарастанием
нового, усугубляет реакционную политику и в то же время
мечется среди проектов реформ. Александр I, поддерживая
Аракчеева, одновременно поручает Новосильцеву написать
проект конституции. Он сознает, что правительство не может
управлять по-старому. Еще накануне 1812 г. Карамзин убеждал
его, что полное спасение — в сохранении старого, что Россия
может и должна жить, как при Екатерине, и что нет программы
«преобразований» лучше, чем 50 хороших губернаторов. Карам-
зин уверял, что полное и неограниченное самодержавие — «пал-
ладиум России». Однако самодержец после 1812 г. видит объек-
тивную невозможность отстоять старое: она проистекает не
от качеств его характера, не от степени его европейского об-
разования и не от влияния воспитателя Лагарпа,— эта невоз-
можность рождается российской действительностью. Ее вызы-
вает к жизни объективный ход развития России. И если рефор-
мы суть побочные продукты революционной борьбы, то и
проекты реформ тоже не могут быть ничем иным, как побочным
продуктом того же процесса, только продуктом более незрелым,
зеленым, недоразвившимся. Генезис их один. Они также ре-
зультат объективно складывающегося процесса, независимого
от воли отдельных людей.
Сознание близости надвигающегося кризиса возникает у
самих представителей государственной власти — это также до-
казательство нарождающейся невозможности управлять по-
старому: сенатор Дивов, первый советник иностранных дел,
237
помощник Нессельроде, так характеризовал общее Состояние
управления страной в ноябре L825 г.: «Если проследить все
события этого царствования, то мы увидим полное расстройство
внутреннего управления — мы увидим, что во всех отраслях
управления накопился огромный горючий материал, который
может каждую минуту вспыхнуть. Исаакиевский собор в его
нынешнем состоянии разрушения является верным подобием
правительства. Его испортили, потому что хотели построить
на старом фундаменте новый собор из массы нового материала
и в то же время сохранить ничтожную часть старого мрамор-
ного здания... Точно так же обстоит дело и с государственными
делами: нет твердого плана, все делается в виде опыта, на пробу,
все двигается ощупью...» Секретарь императрицы Марии Фе-
доровны Н. М. Лонгинов в переписке с С. Р. Воронцовым пола-
гал: «В порядке вещей, что рано или поздно Россия не избег-
нет революции, так как вся Европа прошла через это. Пожар
начнется у нас с этих пресловутых военных поселений, даже
в настоящее время достаточно одной искры, чтобы все запо-
лыхало». Близкий к русским правительственным кругам Жо-
зеф де Местр, посланник при русском дворе от лишенного вла-
дений Сардинского короля, приходил к выводу, что перед Рос-
сией стоят только две возможности: рабство или революция 355.
Дальнейший ход событий показал, что в России того времени
революционная ситуация еще не вызрела, революционный класс
не оформился, массовые революционные действия оказались
невозможными. «Страшно далеки они от народа», —сказал Ленин
о декабристах; представители дворянской революционности не
имели и не могли иметь этой творческой, преобразующей силы.
Однако они, «лучшие люди из дворян», «помогли разбудить
народ» (Ленин). «Их дело не пропало» (Ленин) 356.
Отсутствие революционной буржуазии в России — одна из
существенных особенностей ее общественного движения. Не
буржуазия, а дворяне-революционеры выступают в России
на заре ее революционной истории как деятели буржуазно-
революционного переустройства страны, борцы против самодер-
жавия и крепостного права. Происходит выделение из дворян-
ской среды дворян-революционеров, идейная поляризапия дво-
рянства. На одном полюсе — сторонники борьбы со всем отжив-
шим в социальном и политическом строе, сторонники боя за
новое, за движение страны вперед. На другом полюсе группи-
руются и консолидируются защитники старого. Грибоедов не
выдумал двух лагерей, не изобрел их в своей поэтической фан-
тазии,— он увидел их в жизни, переработал в творческом
сознании и как защитник нового воссоздал в комедии жизнь.
История классовой борьбы показывает, что в периоды ре-
волюционной подготовки враждующие классы все отчетливее стя-
238
гиваются к двум полюсам — к будущему лагерю революцион-
ного действия и к лагерю борьбы с революцией. Таким образом
самый факт нарастающей дифференциации двух лагерей оказы-
вается проявлением предпосылок революционной ситуации.
С этой точки зрения «Горе от ума» отразило всемирно-историче-
ский процесс. Вместе с тем оно художественно отразило это
всемирно-историческое явление в его своеобразной, русской
форме — идейной поляризации русского дворянства, формиро-
вании русского дворянско-революционного лагеря. Комедия
дает этот процесс в его многообразии и глубине, отразив его,
в основном, на рубеже 1820-х годов, когда и наблюдал его
Грибоедов. Герой действует более всего словом — такова и
была в тот момент тактика ведущей организации передового
лагеря — Союза Благоденствия. Ленин назвал декабристов
людьми, осуществлявшими «руководство политическим движе-
нием» своего времени; говоря о 1825 г., он писал: «Тогда руко-
водство политическим движением принадлежало почти исклю-
чительно офицерам, в особенности офицерам-дворянам»357.
Грибоедов, как мы видели, был кровно, теснейшим образом свя-
зан с этой средой и в идейном отношении.
3
Исторические документы декабристского времени многократ-
но констатировали факт образования двух лагерей, лежащий в
основе комедии Грибоедова. Один из ярких примеров имеется
в архиве «Зеленой лампы» — побочной управы Союза Благоден-
ствия.
Грибоедов был в Иране, и работа над комедией еще не всту-
пила в период творческого оживления, когда на заседаниях
«Зеленой лампы» читался любопытный документ — «Письмо
к другу в Германию», рисовавшее петербургское общество:
«Мой дорогой друг!
Вы спрашиваете у меня некоторые подробности о петер-
бургском обществе. Я удовлетворю Вас с тем большим удоволь-
ствием, что лишен всякого авторского самолюбия и правди-
вость — единственное достоинство, на которое я претендую.
Посещая свет в этой столице хотя бы совсем немного, можно
заметить, что большой раскол существует тут в высшем классе
общества. Первые, которых можно назвать правоверными (по-
гасильцами),— сторонники древних обычаев, деспотического
правления и фанатизма, а вторые — еретики,— защитники ино-
земных нравов и либеральных идей. Эти две партии находятся
всегда в своего рода войне,— кажется, что видишь духа мрака
в схватке с гением света...
239
Все различия и видоизменения, которые чувствуются
в тоне и в манере здешних домов, могут быть сведены к этому
главному различию»358.
Этот текст — прямой комментарий к «Горю от ума».
Современник декабристов А. И. Кошелев дает особо резкий
критерий в делении двух лагерей: «Одни опасались революции,
а другие пламенно ее желали и на нее полагали все надежды»359.
Факт возникновения двух лагерей в русском обществе засви-
детельствован и в записках Греча: «Офицеры делились на две
неравные половины. Первые, либералы, состояли из образован-
ных аристократов. Последние были служаки,— люди простые
и прямые (!) исполняли свою обязанность без всяких требова-
ний. Аристократы либеральные занимались тогдашними де-
лами и кознями, особенно политическими, читали новые книги,
толковали о конституциях, мечтали о благе народа...» Никита
Муравьев в своей рукописи «Мысли об „Истории государства
Российского" Н. М. Карамзина» полагал: «Не мир, но брань
вечная должна существовать между злом и благом; добродетель-
ные граждане должны быть в вечном союзе против заблужде-
ний и пороков». О тех же двух лагерях свидетельствует в своих
«Записках» И. Д. Якушкин: «В 1814 году существование моло-
дежи в Петербурге было томительно. В продолжение двух лет
мы имели перед глазами великие события, решившие судьбы
народов, и некоторым образом участвовали в них; теперь было
невыносимо смотреть на пустую петербургскую жизнь и слу-
шать болтовню стариков, выхваляющих все старое и порицаю-
щих всякое движение вперед. Мы ушли от них на 100 лет вперед».
В этом замечательном тексте пропасть между двумя лагерями
даже образно измерена временем: их разделяет целое столетие.
«Как посравнить да посмотреть век нынешний и век минув-
ший — свежо предание, а верится с трудом»,— как бы вторит
ему Чацкий. Отсюда, из этого чувства протекшего между лаге-
рями исторического времени,— ироническое название «старо-
веров» и даже «готентотов», а у Николая Тургенева «печенегов
Английского клоба». Защитники косной старины столь же отда-
лены от молодого авангарда, как готентоты или печенеги от
настоящего времени. Грибоедов употребляет ту же терминоло-
гию. Он пишет Бегичеву из Москвы в 1818 г.: «здешние готен-
тоты ничему не аплодируют, как будто наперекор петербург-
ским», или: «ты жалуешься на домашних своих казарменных
готентотов.. .»360.
Декабрист Якушкин пишет: «То, что называлось высшим
образованным обществом, большей частью состояло тогда из
староверцев, для которых коснуться которого-нибудь из вопро-
сов, нас занимавших, показалось бы ужасным преступлением».
Там же у него мы встречаем: «По мнению тех же староверов.
240
ничто не могло быть пагубнее, как приступить к образованию
народа». Та же терминология в тексте «Горя от ума»: «Пускай
меня отъявят старовером...» Позже лагерь староверов и «пога-
силыюв» прямо осознавался декабристами в грибоедовских
образах: Я куш кии пишет в «Записках»: «На каждом шагу встре-
чались Скалозубы не только в армии, но и в гвардии, для ко-
торых было непонятно, что из русского человека возможно вы-
править годного солдата, не изломав на его спине нескольких
возов палок». Декабрист Штейнгель, вспоминая о своем аресте,
говорит, что генерал-адъютант Чернышов кричал на него
«скалозубовским басом» 361.
До катастрофы 14 декабря численность передового лагеря
преувеличивалась возбужденными сторонниками нового и стала
преуменьшаться после, в эпоху мемуаров. Отголоском первого
впечатления является показание Александра Бестужева на след-
ствии: «Едва ли не треть русского дворянства мыслила почти
подобно нам, но была нас осторожнее». Но Н. Басаргин в своих
«Записках» пишет: «Конечно, малое число юных последователей
новых идей сравнительно с защитниками старого порядка, меж-
ду коими находилось, с одной стороны, закоснелое в невежестве
большинство, а с другой — люди, предпочитавшие всему личные
выгоды и занимавшие высшие должности в государстве,— было
почти незаметно». Истина, повидимому, где-то посредине. Но
то обстоятельство, что Грибоедов противопоставил старому ла-
герю только одного борца, чуть заметно нарисовав за ним плеяду
единомышленников, очевидно,— проявление тонкого чувства
исторической истины. Их было все же не так много, этих бор-
цов за новое, и чаще был случай столкновения одного со мно-
гими, нежели многих со многими. Мир Фамусовых, Скалозубов,
Коробочек, Собакевичей, конечно, был неизмеримо численнее
передового лагеря3®2.
Молодость Чацкого — историческое отражение факта юно-
сти членов передового лагеря. Там, конечно, встречались и
представители старшего возраста (декабристы Фонвизин,
Пассек). Однако молодежь решительно преобладала — самому
«старому» основателю Союза Спасения Александру Муравьеву
было 24 года. Чацкий — сверстник декабристов. Молодой воз-
раст как черту передового лагеря подметили, кажется, все
мемуаристы эпохи. «Да и кто из тогдашних молодых людей был
на стороне реакции? Все тянули песню конституционную»,—
писал Н. Греч, называя, кстати, имя Грибоедова в качестве
примера подобного молодого человека и помещая его в следую-
щий ряд имен: «Бестужев, Рылеев, Грибоедов...» Каясь в
тюрьме и оплакивая свое вольнодумство, более «старый» по
возрасту Матвей Муравьев-Апостол писал: «Первые вольнодум-
ческие и либеральные мысли я получил во время пребывания
16 М. В Нечкина
241
нашего в Париже в 1814 г. По возвращении нашем в отечество...
видал только молодых людей — самое вредное общество..,»
Характерно описание самого впечатления о восстании 14 де-
кабря, переданное в «Записках» Басаргина: «Старики генералы
ужасались... Молодежь молчала и значительно перегляды-
валась между собою». Декабристы ставили себе сознательной
целью завоевать молодежь: «В разговорах наших мы соглаша-
лись, что для того чтобы противодействовать всему злу, тяго-
тевшему над Россией, необходимо было прежде всего противо-
действовать староверству закоснелого дворянства и иметь
возможность действовать на мнение молодежи»363.
Среда передового лагеря была, разумеется, неизмеримо
шире, нежели численность членов тайного общества,— послед-
ние были лишь его авангардом. Декабристы были лишь вырази-
телями мнения передовой России. Пущин говорит о том, что
они лишь явно говорили между собою «о возможности изме-
нения желаемого многими втайне». Якушкин оставил в «За-
писках» ряд имен не членов общества, действовавших в духе
общества (молодых Левашовых, Тютчева): «В это время таких
людей, действующих в смысле тайного общества сами того не
подозревая, было много в России»364.
Идейная дифференциация начинает в это время поляризи-
ровать многие, ранее более или менее монолитные организации:
дифференцируется «Арзамас» на активно-политическое и ней-
тральное течения, — характерно в этом отношении известное
выступление в нем Михаила Орлова. Идет дифференциация в
масонстве, — резче выделяется политическое направление от
светски-нейтрального или консервативно-аристократического,—
процесс этот заметен на истории той же ложи «Соединенных дру-
зей», к которой принадлежал Грибоедов; в ней постепенно обо-
значился раскол, часть членов отделилась, образовав ложу
«Трех добродетелей». Процессы этой дифференциации коснулись
даже Английского клуба — его членами были и декабристы
(Николай Тургенев), и самые заядлые староверы. «Ну, что ваш
батюшка? Все английского клоба старинный верный член до
гроба?»— спрашивает Чацкий Софью. А в третьем действии
взволнованно восклицает: «Потом — подумайте — член англий-
ского клуба — я целые тахМ дни пожертвую молве про ум Мол-
чалива, про душу Скалозуба». И Чацкий и Фамусов — члены
Английского клоба 365.
Два лагеря сознательно стоят друг против друга. Чуть заго-
ворил по-настоящему Чацкий с Фамусовым, последний сейчас
же нашел нужные обобщения и квалификации, с предельной
ясностью определяющие, с точки зрения старого барина, пози-
цию Чацкого: «Боже мой! он карбонари!» «Опасный человек!»
«Он вольность хочет проповедать!» Все эти категории отлично
242
известны Фамусову,— он не ищет их, не колеблется в опреде-
лениях, он не раз, очевидно, оперировал ими, если нашел их с
такой легкостью. Даже княгиня Тугоуховская, мать шести кня-
жон, сейчас же находит для Чацкого определение: «Я думаю,
он просто якобинец», и полагает, что его «давно бы запереть
пора». И даже глухая графиня-бабушка с беднейшим запасом
слов — и та, не дослышав, все же что-то улавливает и сразу
вытаскивает нужное слово из арсенала пугающих ее понятий:
«Ах, окаянный вольтерьянец!»
После всего сказанного выше ясны теснейшие связи, кото-
рые соединяют рождение пьесы в творческом сознании Грибо-
едова с бытием, его окружавшим. Грибоедов положил в основу
пьесы не только важнейшие явления времени, не только су-
щественнейший процесс в истории своей родины в годы своей
жизни,— он взял явление в его развитии и художественно
обобщил и воссоздал его тогда, когда оно, возникнув не так уж
задолго до этого, было полно потенций дальнейшего движения.
В 1811 г. двух лагерей в интересующей нас форме еще не
было: Якушкин вспоминает офицерство как более или менее
однородную дворянскую среду — пили, курили, играли в
карты. Лишь после 1812 г. и освобождения Европы появляются
отчетливые признаки ясного формирования двух лагерей в
форме, нас интересующей. Появляются офицерские «артели»,
серьезное времяпрепровождение, чтение газет, обсуждение по-
литических новостей: реакционер Ф. Вигель, привыкший к
«свету» и дворянской среде еще до 1816 г., был поражен проис-
шедшими переменами. Вот его впечатления 1816 года: «Трудно
мне изобразить, каким неприятным образом был я изумлен,
оглушен новым, непонятным сперва для меня языком, которым
все вокруг меня заговорило. Молодость всегда легковерна и
великодушна и первая вспыхнула от прикосновения электри-
ческого слова. Довольно скромно позволял я себе входить в
суждения с молодыми воинами: куды тебе! Названия запозда-
лого, старовера, гасильника так и посыпались на меня, и, ни-
кем не поддержанный, я умолк»366.
Вот один из архивных документов — донос на передовой
лагерь. Доносчик пишет: «Поселившись в Петербурге сперва
для окончания процесса, а после по литературе, я в 1819 году
уже имел обширный круг знакомства, составленный из знатных
домов, которые я посещал прежде, служа здесь в полку, из
бывших товарищей и совоспитанников, из коих все почти пли
служили отлично или отличились на литературном поприще.
С удивлением заметил я, что в Петербурге все занимаются поли-
тикою, говорят чрезвычайно смело, рассуждают о Конститу-
ции,- о образе правления, свойственном для России, о особах
царской фамилии и т. п. Этого прежде вовсе не бывало, когда я
16*
243
оставил Россию в 1809 году. Откуда взялось это, что молодые
люди, которые прежде не помышляли о политике, вдруг сдела-
лись демагогами? Я видел ясно, что посещение Франции
Русскою Армиею и прокламации союзных противу Франции
держав, исполненные обещаниями возвратить народам свободу,
дать конституцию, произвели сей переворот в умах»367.
П. А. Вяземский хорошо подметил нарастающую динамику
явления: «Ограниченное число заговорщиков ничего не доказы-
вает,— единомышленников много, а в перспективе десяти или
пятнадцати лет валит целое поколение к ним на секурс»368.
Самое явление дифференциации двух лагерей, взятое во все-
мирно-историческом масштабе, возникло, как уже указывалось,
задолго до «Горя от ума» — отнести его надо к начальной эпохе
буржуазных революций. Время, о котором сейчас идет речь,—
лишь внутренний этап большого всемирно-исторического пе-
риода, относящийся ко времени после наполеоновских войн
и взятый Грибоедовым в его специфически русской форме.
Явление дифференциации двух лагерей существовало и после
«Горя от ума». Грибоедов обрисовал явление, за которым было
большое прошлое и перед которым стояло большое будущее.
Не был даже завершен тот обособленный и характерный этап
существования и развития двух лагерей, который укладывал-
ся в период от возникновения тайных обществ до восстания
1825 г.,— «Горе от ума» возникло посереди этого периода,
само став фактором дифференциации лагерей, силой, их разво-
дящей, формирующей революционную идейность. В 1825 г.,
еще до восстания, самое обсуждение комедии после напечатания
ее отрывков в «Русской Талии» (1824) показало эту дифферен-
циацию лагерей: Дмитриев и Писарев говорили против пьесы,
как бы от «староверов», А. Бестужев, Полевой, В. Одоевский,
Сомов защищали ее от имени передового лагеря 369. И цензура,
выйдя на сцену как представитель господства и власти «старо-
веров», не пропустила ее ни в театр, ни в печать. Замечатель-
ное качество пьесы состоит именно в том, что она запечатлела
развивающееся явление с большою судьбой и сама воздейство-
вала на него.
Ничто так не оттеняет развития этого явления, как сопо-
ставление самой комедии и взрыва 1825 г.: Чацкий пока еще
только держит гневные речи в гостиной, разговаривает со Ска-
лозубом. Но пройдет несколько лет, и они встретятся на
Сенатской площади с оружием в руках.
4
В комедии есть одна существенная деталь, дополнительно
оттеняющая остроту зрения Чацкого. Эта деталь осталась не-
244
понятной литературоведам и даже была зачислена в разряд тех
«курьезных противоречий», которые встречаются подчас у са-
мых крупных художников. У Лермонтова «Терек прыгает, как
львица, с косматой гривой на хребте» (у львицы нет гривы),
у Гоголя Чичиков летом разъезжает в шубе, а у Грибоедова
Чацкий, три года бывший за границей, почему-то в прошлом
году в полку виделся со своим другом Платоном Михайло-
вичем Горичем. Один из мемуаристов находил, что слова:
«Не в прошлом ли году в конце в полку тебя я знал» — «стих
явно ошибочной». «Мог ли Чацкий в прошлом году его знать,
когда сам три года был за границей?»370 Н. Пиксанов солидарен
с этим мнением, характеризуя это же обстоятельство как
«несообразность» и относя его к главе «Мелкие недостатки
сценария»371. Разберемся в этом обстоятельстве.
В пьесе многократно говорится о трехлетием отсутствии
Чацкого: «Бедняжка будто знал, что года через три»,— гово-
рит в первом действии Лиза. «Три года не писал двух слов»,—
говорит Фамусов. Сам Чацкий восклицает: «Ах, тот скажи
любви конец, кто на три года в даль уедет». В музейном авто-
графе слово «три» в последнем упомянутом стихе выскоблено,
и по нижней петле, оставшейся от выскабливания, можно до-
гадаться, что сначала было написано слово «два»372. Этот
срок сближается с периодом реального пребывания рус-
ской армии за границей после войны 1812 г. 1 января 1813 г.
русская армия перешла границу, в 1814 г. она была в Париже,
в 1815— опять двинулась за границу, и многие полки пробыли
там erne порядочное время, участвуя в смотре в Вертю. «Трех-
летпяя война, освободившая Европу от ига Наполеона», говорит
декабрист Сергей Муравьев-Апостол373. Оккупационный корпус
Воронцова пробыл во Франции даже значительно дольше и
вернулся лишь после Аахенского конгресса. Слова Чац-
кого Платону Михайловичу: «Не в прошлом ли году в конце
в полку тебя я знал», ни в малейшей мере не противоречат
заграничному пребыванию Чацкого, ибо вся русская армия
в это время была за границей, и было бы, наоборот, удивитель-
но. если бы военный человек мог увидеть друга год тому назад
не там, где находилась вся армия, а в глубоком тылу.
Таким образом эта деталь полностью соответствует исто-
рическим обстоятельствам и никак не является «ошибкой»
автора. Она родилась из обшей ситуации, из тогдашней истори-
ческой действительности. Заметим, что эта деталь также сви-
детельствует о том, что Чацкий прежде сам служил на воен-
ной службе и что знал он Платона Михайловича Горича «в
полку», то есть тогда, когда сам был военным. Они были пол-
ковыми товарищами. Нам придется вернуться к этому обстоя-
тельству при разборе проблемы чести и службы в «Горе от ума».
245
5
Никакое описание невозможно без определенного крите-
рия,— это непосредственно относится и к художественному
образу. В соответствии с художественным критерием совер-
шается отбор характерного для создания образа,— и поэтому
критерий автора и есть первое, что надо определить, анали-
зируя образ. Ничто не может быть зарисовано без определенной
точки зрения. Где же, в каком лагере находится автор, описы-
вающий образы старого мира в «Горе от ума»? Это и помо-
жет определить его критерий отбора явлений.
Автор, творчески отобравший все характерное для созда-
ваемого им образа Фамусова пли Хлестовой, находится в
противоположном им лагере — в лагере Чацкого. Образ
Хлестовой, Скалозуба и прочих увиден глазами Чацкого,
вернее, глазами автора, находящегося в лагере Чацкого,—
в этом одна из замечательных и простых тайн, раскрываю-
щих образы «Горя от ума». Ни Фамусова, ни Хлестову нельзя
нарисовать именно такими, как нарисовал их Грибоедов, если
поместить себя в лагерь Фамусова и принять фамусовскую
точку зрения на вещи. Как опишет Фамусова князь Петр Ильич,
играющий с ним в вист? Как обрисует Скалозуба господин N.
или господин D., распространяющие слух о сумасшествии Чацко-
го? Они обрисуют их весьма положительно, благодушными и сим-
патичными людьми, но отнюдь не такими,какими нарисованы они
в «Горе от ума». Чацкий иронически рисует Скалозуба в раз-
говоре с Софьей именно в том виде, в каком он представляется
старому миру: «Но Скалозуб? Вот загляденье, за армию стоит
горой, и прямизною стала, лицом и голосом герой». В этих
словах не схвачено ни единой реальной черты Скалозуба, хотя
весьма вероятно, что он действительно держался прямо, как
аршин проглотил, и обладал чрезвычайно громким голосом
(«голосом герой»). Вот так его примерно и описали бы с
точки зрения старого лагеря. Для Хлёстовой Скалозуб
прежде всего — «трех сажен удалец». Лиза очень точно
описывает Скалозуба с точки зрения Фамусова, когда
относит его к сорту зятьев «с звездами да с чинами»,
да еще и с деньгами: «и золотой мешок и метит в генералы».
Сам Фамусов характеризует Скалозуба довольно подробно:
для него это «известный человек, солидный, и знаков тьму
отличий нахватал»; у него не по летам завидный чин — он
«не нынче завтра генерал». Если сложить все перечисленные
приметы, подмеченные, выделенные самим старым лагерем,
то получится нечто вроде следующего: «не жених — загля-
денье,— удалец, станом стройный, голос громкий, звезды
Да чины, в генералы метит, человек солидный, известный, и
246
при деньгах—„золотой мешок"». Вот и все. В этом изображе-
нии нет ни грана грибоедовского Скалозуба. Чтобы подметить
скалозубовские черты, надо смотреть на Скалозуба из лагеря
Чацкого,— только тогда получится «хрипун, удавленник,
фагот, созвездие маневров и мазурки», который даст вам фельд-
фебеля в Вольтеры, а «пикнете, так мигом успокоит». Все
образы старого мира, столь ярко выписанные мастерской кистью
автора, только потому и могли быть созданы Грибоедовым,
что критерий отбора характерных черт был рожден в лагере
Чацкого. Автор сам находился именно там,— потому-то он
и увидел пх такими.
Замечательной особенностью этой занятой автором пози-
ции наблюдения является то, что только с этого места и можно
видеть движение идущей вперед жизни. Выше обрисованный
в старом лагере образ Скалозуба лишен качеств какой бы то
ни было точной эпохи — это вообще выгодный военный жених,
и все: так его могла бы охарактеризовать дочери и какая-ни-
будь заботливая мамаша екатерининского царствования и
любая хлопотливая тетушка накануне русско-японской войны
1904 г. Но «хрипун» и «удавленник», дающий вам фельдфебеля
в Вольтеры,— это точные исторические слова александрова
царствования. Весь грибоедовский образ, содержа высокое
обобщение тупого фрунтомана и врага всего нового, прези-
рающего просвещение и передовую мысль, вместе с тем являет-
ся образом военного аракчеевского лагеря. Поэтому в пьесе
Грибоедова и выявлено с такою огромной силой именно исто-
рическое движение родины.
Анализ образа Скалозуба приводит к важному выводу: в
составе противостоящего Чацкому реакционного лагеря на-
личествует аракчеевщина. Мы встречаем тут ее живых пред-
ставителей. Подробнее придется коснуться этого в следующей
главе, пока же отмстим, что комедия отразила чрезвычайно
важное явление русской исторической действительности:
после Отечественной войны и заграничных походов реакцион-
ный лагерь настолько сформировался, что выдвинул уже свою
особую систему управления, и Скалозубы являются частью этой
системы. По мере того как крепла аракчеевщина, она все пла-
номернее выделяла Скалозубов как желательных ей ставлен-
ников из военной среды, на которых она могла бы опереться в
своей реакционной политике. И не только подбирала подхо-
дящих ей людей, но формировала их. Политическому вольно-
думству передовой молодежи надо было противопоставить
грубого и не очень размышляющего солдафона, понимающего
толк в идеях ровно настолько, чтобы учуять вольный дух и
усмотреть то место, куда надлежит поставить фельдфебеля в
качестве «Вольтера».
247
Наличие отражения аракчеевщины в лагере сторонников
реакции придает его общему облику особую остроту и насто-
роженность. Это наличие говорит об уже возникшей борьбе, а
не только о грядущей вражде, говорит о готовности врагов
Чацкого употреблять особо жестокие и крутые способы борьбы
с новыми идеями, с представителями нового поколения. Окон-
чательно проявятся все эти качества на Сенатской площади и в
последующих событиях, но образ, созданный художником, уже
полон этих потенций.
Аракчеевщина представлена не только Скалозубом. Дру-
гое ее орудие — Молчалин. Это — молодой человек, сло-
жившийся примерно в те же годы, что и Чацкий. Но в то время
как Чацкий вырос в яркого представителя одного обществен-
ного идейного полюса, Молчалин представил собою противо-
положный. Система, породившая Молчалина, сложилась во всей
своей характерности уже в послевоенное время, и система эта —
та же аракчеевщина. Молчалин — ее порождение, безгласный
и безмолвный, однако отнюдь не автоматический, а вполне
«сознательный» исполнитель ее поручений, драгоценное ее ору-
дие. Вот таких чиновников Аракчееву и надо.
В комедии тонко, чуть заметно оттенено постепенное разви-
тие молчалинского типа, его вырастание, эволюция от мало
выявленного к более выявленному и развитому состоянию его
качеств. Молчалин не дан сразу уже решенным — он развился,
Чацкий знал Молчалива еще до отъезда за границу,— он сам
вспоминает о нем при первом свидании с Софьей, сопровождая
его имя вопросом: «Где он, кстати? Еще ли не сломил безмолвия
печати?» Чацкий уехал из Москвы за границу три года тому
назад, а Молчалин, как говорит Софья, «при батюшке три года
служит». Следовательно, они познакомились перед отъездом. Но
знал ли Чацкий Молчалива во всей его характерности до отъезда
за границу? Нет, не знал. Он помнил только три признака Молча-
лива — бессловесность, глупость и любовь к песенкам: «Где он,
кстати? Еще ли не сломил безмолвия печати? Бывало песенок
где новеньких тетрадь увидит, пристает: пожалуйте списать».
Это еще Молчалин в коконе, не развившийся в бабочку. Он
сформировался и развернулся в отсутствии Чацкого. Лишь те-
перь, по приезде, Чацкий знакомится с его философией: «В мои
лета не должно сметь свое суждение иметь» и со всем проду-
манным планом его карьеры.
Молчалин служит именно лицам, а не делу, ему не тошно
прислуживаться, это — его стихия. Но он прекрасно пони-
мает как сущность своей позиции, так и существо разнообраз-
ных бюрократических мер, не вызывающих его протеста. Он не-
сет Фамусову бумаги «для докладу, что в ход нельзя пустить без
справок, а в иных противуречья есть и многое не дельно». Он
248
вникает в существо бумаг, соображает их соотношение, подме-
чает и устраняет «противуречья», находит справки — золотой»
понимающий человек!
Сделайте Молчалива одним из «малых сих», которые «не
ведают, что творят» и сами забиты породившим их бюрократиз-
мом,— Молчалин исчезнет. Ведь Фамусов пригрел Молча-
лива «за тем, что деловой». Сложность новой исторической
ситуации была такова, что старым канцелярским служакой,
механически скребущим по бумаге гусиным пером, уже не
обойдешься,— нужны «деловые», опытные люди. Эта порода
чиновников воспитана аракчеевским режимом, она впитала и
воплотила на практике его требования к исполнителю.. Грибо-
едов и Чацкий неоднократно называют Молчалина глупцом, но
это потому, что с умом человека (а Ум они нередко писали с
большой буквы) они привыкли соединять высокую принци-
пиальную позицию протеста против мрака и окружающих его
низостей и угнетения. Ум для них — это прежде всего пушкин-
ское «бессмертное солнце ума». Мы давно отвыкли от такого
словоупотребления и чаще всего придаем слову «ум» более рас-
ширенное и упрощенное понимание бытового порядка. Поэтому,
говоря на языке нашего времени, мы не согласимся с Чацким,
что Молчалин глуп,— нет, он по-своему умен и, главное, он
«деловой».
Тип подобных прислужников не возник и не мог возник-
нуть во всей своей характерности ни во времена сумасшедшего
Павла, которому не мог бы угодить никакой Молчалин, ни в
годы «дней александровых прекрасного начала». Его породила
именно аракчеевщина — новое течение реакции, закономерное
проявление самодержавного режима, продуманная система
заграждений и укреплений прусского образца, выдвинутая
против революционного натиска в годы Священного Союза.
Эта система и отличалась особой планомерностью, безжалост-
ностью и чрезвычайно аккуратным проведением реакционной
линии. Придайте молчалинской «аккуратности» и «умеренности»
государственный масштаб — и перед вами возникнет система
аракчеевских учреждений. Тут будет и Грузино с его чистейше
подметенными дорожками, точно высчитанным количеством
метел, потребнььм для годичного круга аккуратности (2200—
ни больше, ни меньше), с кошками на цепи (чтоб не жрали со-
ловьев, которых любил Аракчеев,— так же, как и Молчалин,
он не был чужд музыкальности), с письменным столом Арак-
чеева, где перья, чернильница, песочница должны были распо-
лагаться на абсолютно точных расстояниях друг от друга; со
списками посылаемых в Петербург к Аракчееву из его вотчины
яиц, в коих списках отмечен не только размер, но и цвет
посылаемых яиц. В этой аккуратности — заимствование
249
прусской системы, которая воспитала и вдохновляла Аракчеева.
Эта «аккуратность» воплощена в массе характерных явлений
аракчеевщины. Но вслед за Грузиным возникает образ жизни
в военных поселениях — люди, бредущие за сохой в узких воен-
ных мундирах, барабанный бой, извещающий час выхода
на полевые работы, шестилетние дети, затянутые в военную
форму, приказ всем ложиться спать точно в десять часов
вечера и совершенно одинаковые купидончики на всех
чугунных печных заслонках военных поселений. Аккуратность!
(«Укуратность»— с ужасом говорили о барине аракчеевские
дворовые.)
«Умеренность» же выражалась прежде всего в отказе от
собственного мнения: «В мои лета не должно сметь свое сужде-
ние иметь». Это принципиальное безличие при хорошем вника-
нии в дело, по существу, и было важнейшим требованием Арак-
чеева при воспитании нужных чиновников.
Молчалинское признание высшего начальника непогреши-
мым соответствовало аракчеевским тезисам: «Я — царский друг
ина меня можно жаловаться только богу», «я — первый человек
в государстве», «наместник в империи». Культивирование мол-
чалинского низкопоклонства входило в аракчеевскую систему.
Все обязаны были являться к нему на поклон,— не столь важ-
но было даже, удавалось ли низкопоклонникам лицезреть
самого первого человека в государстве, или просто, так сказать,
побыть у его «крыльца». Литератор Свиньин, услужливо предло-
живший себя в историки Грузина, так и писал Аракчееву в
сентябре 1818 г.: «Я имел честь три раза быть у крыльца вашего
сиятельства, засвидетельствовать мою сердечную признатель-
ность...» «Убогий Паисий, архимандрит Соловецкий о Христе
с братнею», собственно, не имел к Аракчееву никаких дел и
конкретных просьб, но на всякий случай, в «могущих встретить-
ся обстоятельствах», он хотел заручиться его поддержкой: «Из-
ливаемые и многоплывущпе милости вашей особы дотекли слу-
хом и до нашей отдаленной Соловецкой обители, почему и
осмеливаемся покорнейше просить при удобнейших случаях
оказать и оной возможные вами благодеяния и пособия в могу-
щих встретиться обстоятельствах и делах»,— так писал архи-
мандрит, подкрепляя платоническую просьбу далеко не пла-
тоническими реальностями: «При сем почтеннейше препровож-
даю вашему сиятельству в знак благословения от святых угод-
ников божиих Зосимы и Савватия, соловецких чудотворцев,
нашего лову боченочек сельдей и две семги. Дай бог во здравие
вам оные скушать». Для постоянных приездов на поклон
в Грузино нужны былп средства передвижения, и в Полном со-
брании Законов Российской империи сохранился под № 27390
любопытный именной указ Александра I министру внутрен-
250
них дел: «О содержании на станции села Грузино сверх поло-
женных четырех почтовых лошадей еще четырех троек из
суммы почтового ведомства» (от 26 июня 1818 г.) 374.
Противоположный Чацкому лагерь — это вовсе не вообще
лагерь защитников старины, а лагерь, мобилизовавшийся на
борьбу, стянувший силы для нападения и обладающий опре-
деленной системой реакционных мер особого характера.
6
Но кто такая Софья? Как определить ее положение в систе-
ме двух противостоящих лагерей? Не является ли она тут
«нейтральным» лицом, введенным лишь для возникновения и
развития тонкой любовной драмы? Ее образ особо труден и
сложен. На сцене она справедливо считается «голубой ролью»,
и число артисток, которым она удавалась, очень невелико.
Пушкин правильно заметил: «Софья начертана неясно...»
Отметим прежде всего, что Молчалин — не первая, а вто-
рая любовь Софьи. Ее первой любовью был Чацкий. Софья —
вовсе не девушка, начитавшаяся французских романов и сочи-
нившая по ним своего героя. Дело обстояло сложнее: она по-
любила сначала живого человека — Чацкого, товарища своих
детских игр, которого она ежедневно видела и хорошо знала.
Любовь Софьи к Чацкому была чистым и глубоким девичьим
чувством.
Чацкий был ее первой любовью,— это несомненная предпо-
сылка всего любовного сюжета, о которой хорошо известно
многим лицам в пьесе. На это намекает Лиза: она знает, что
воспоминание о ЧацкОхМ может «смутить» Софью: «Не для того,
чтоб вас смутить; давно прошло, не воротить...» Лиза говорит, что
у Софьи «Чацкий как бельмо в глазу...» Даже Молчалину это
известно: «Любила Чацкого когда-то...»,— говорит он о Софье.
Чацкий, расставаясь с ней, обливался слезами и говорил: «Кому
известно, что найду я, воротясь, и сколько может быть утра-
чу». Это слова Чацкого в передаче Лизы, но есть и прямые слова
об этом самого Чацкого:«Чтоб равнодушнее мне понести утрату...»
Он чувствовал себя ранее обладателем чего-то дорогого, если
сам говорит об утрате: утрата предполагает предшествующее
обладание. Чацкий недаром говорит: «Ах, тот скажи любви
конец, кто на три года в даль уедет»,— то есть прямо говорит
о любви к нему Софьи. Что-то дало ему право вбежать прямо
к ней с дороги утром, после трехлетней разлуки, и с первых
же слов просить: «Ну, поцелуйте же...»
«Ни на волос любви...», грустно говорит Чацкий. Он прямо
говорит о чувствах, о движениях сердца «в обоих нас». «ЗачехМ
251
меня надеждой завлекли?»—спрашивает он. Но нигде в пьесе
Софья его не завлекала надеждой,— он говорит о чем-то быв-
шем ранее, вынесенном за скобки действия, подразумеваемом
в жизни, предшествовавшей пьесе.
Зачем меня надеждой завлекли?
Зачем мне прямо но сказали,
Что все прошедшее вы обратили в смех?!
Что память даже вам постыла
Тех чувств в обоих нас, движений сердца тех,
Которые во мне ни даль не охладила,
Ни развлечения, ни перемена мест...
Итак, Софья когда-то любила Чацкого первой девичьей
любовью, которая никогда не забывается. Но Чацкий уехал —
сначала из фамусовского дома, в круг новых друзей, а затем
и совсем из Москвы — в чужие края. Софья осталась одна в
пустом и душном фамусовскохМ доме. Она не могла доверить свое-
го горя ни отцу, ни матери,— у нее не было матери. Значит,
Чацкий не любил ее, раз мог покинуть, стала думать она:
«ах, если любит кто кого, зачем ума искать и ездить так далеко?».
Так возникло ее «горе от любви». Она была оскорблена
отъездом любимого человека.
Установим второе бесспорное положение: Софья любит не
реального Молчалина, а выдуманный ею самою образ, не со-
ответствующий действительности. Кого же она выдумала?
Софья сама очень тонко обрисовала выдуманный ею образ в
рассказе о «сне», в разговорах с Лизой и Чацким. Основная
черта выдуманного образа — это всепоглощающая любовь
Молчалина к вей, к Софье. В ее воображении Молчалин живет и
дышит ею одной. Софья наивно уверена, что без нее он будет
целый день скучать («Идите, целый день еще потерпим скуку»).
Выдуманный ею Молчалин якобы преданный семьянин — он
может «семейство осчастливить», он сидит и будет сидеть у
ее ног, никогда не покинет ее. Она более всего любит эту во-
ображаемую любовь его к ней. В одном из вариантов текста
«Горя от ума» она особенно ясно говорит об этой молчалинской
якобы всепоглощающей и беззаветной любви:
Грущу — он без ума помочь мне ишет средство,
Смеюсь, тужу ни но чему,—
Посмотришь, в том и жизнь и смерть ему.
Реальный Молчалин не имеет ничего общего с выдуманным:
это — подхалим и карьерист, злой обманщик и себялюбец,
низкопоклонник и подлец. Он вовсе не любит Софью и не обла-
дает качествами семьянина. Надо отдать справедливость
Софье: когда в последнем акте на нее обрушилась беспощадная
252
действительность, опа не пряталась от правды и не сломилась
под ее тяжестью: она прозрела в одну минуту, гордо отшвыр-
нула от себя презренного подлеца, не проявила «жалости»,
когда он валялся у нее в ногах, и выгнала его, не дав ему даже
простой уступки — возможности сложить чемоданы при днев-
ном свете: нет, Молчалин должен уйти сейчас же, «чтобы в доме
здесь заря вас не застала». Она «собой не дорожит», она готова
криком «разбудить весь дом» и погубить и себя и его. Софья под
пару Чацкому.
Что же было двигателем в отборе этих выдуманных качеств
сочиненного Софьей, нереального Молчалива? Двигателем
этого отбора была несомненно ее первая— раненая любовь,
ее чувство к Чацкому. Она выдумала своего Молчалина по
контрасту с уехавшим, бросившим ее ради «поисков ума»
Чацким. Молчалин — это Чацкий наоборот. Раненая любовь
к Чацкому лежит в основе образа выдуманного ею Молчалина.
Если первое чувство к Чацкому является основным двигателем
в создании нового чувства и нового образа любимого чело-
века, значит, это первое чувство не умерло, а живо. Если был
бы нужен совет артистке, как истолковать эту трудную и «не-
ясно начертанную» автором роль,— совет, на мой взгляд, мо-
жет быть только один: глубоко подсознательно, сама этого не
сознавая, Софья любит Чацкого. Это и есть глубокая подоснова
образа и поведения героини. Только с этой позиции весь сло-
весный материал роли получит истинное — и надо при-
знаться — совершенно новое звучание. Вместе с тем для
внимательного читателя нетрудно будет заметить, что между
подчеркнутым выше положением и прямолинейной форму-
лировкой «Софья любит Чацкого» — имеется существенная
разница.
Глубокий эмоциональный конфликт, заложенный, таким
образом, в существе образа Софьи, неизбежно ведет к противо-
речивости ее поведения. Основная ее вина — активная роль
в истории с клеветой о сумасшествии Чацкого. Ю. Н. Тынянов
первый разобрал самое возникновение мотива о сумасшествии,
исток которого в сюжете комедии ранее оставался как-то в
тени для читателя и зрителя. В своей (опубликованной посмерт-
но) статье «Сюжет „Горя от ума“» Ю. И. Тынянов отмечает,
что первым о «сумасшествии» заговорил сам Чацкий, назвав
так свою любовь к Софье. Он решил «вынудить» ее при-
знанье — «кто наконец ей мил? Молчалин? Скалозуб?». Задер-
живая Софью у дверей ее комнаты, он стремится перед нею же
раскрыть существо ее чувства к Молчалину, заставить ее самое
понять, в чем дело: «Быть может, качеств ваших тьму, любуясь
им, вы придали ему... Но вас он стоит ли?» Чацкий молит ее
ответить на этот вопрос.
253
Если тот любит ее — тогда, говорит о себе Чацкий:
От сумасшествия могу я остеречься,
Пущусь подалее — простыть, охолодеть,
Не думать о любви...
Вот первое упоминание о сумасшествии в пьесе — оно при-
надлежит* самому Чацкому. Софье принадлежит второе,— она
подхватывает мотив и сейчас же восклицает «про себя», как
отмечает Грибоедов: «Вот нехотя с ума свела!» Свидание у
дверей комнаты кончено почти разрывом — Софья отказывает
Чацкому даже в просьбе войти в ее комнату на несколько
минут. «Он не в своем уме»,— роняет Софья на балу, в сущности,
повторяя в разговоре с господином N свои же, только что ска-
занные слова — уже из мести за Молчалива. Так рождается
клевета.
В более раннем тексте «Горя от ума» первая попытка мще-
ния была присвоена Чацкому: «О, давишнее так вам даром не
пройдет»,— говорил он Софье в объяснение своей гласной на-
смешки над Молчалиным на балу. Мщение Софьи Чацкому было,
таким образом, в первоначальном варианте лишь ответом на
мщение Чацкого Софье. Но при окончательной обработке
текста Грибоедов вычеркнул этот текст Чацкого и тем самым
уничтожил его поступок, несколько отемняющий образ героя,—
он оставил мщение только Софье. Композиционно — Чацкий
тут потеснил Софью.
Нечего и говорить, что Чацкий прекрасно знает Софью: это
у него не внезапно вспыхнувшая страсть к промелькнувшей кра-
савице, не любовь к неведомой женщине, а глубокое и много раз
проверенное чувство к другу детства, девочке — девушке, вы-
росшей у него на глазах. Исключен ли тут момент умственного
общения? Чацкий при первой встрече обращается к Софье как
к единомышленнице. Нельзя не признать, что Софья Павловна
относится к лагерю не «глупых», а «умных». Сам Грибоедов пи-
шет о ней Катенину: «Девушка сама не глупая предпочитает
дурака умному человеку». Добавим к этому авторскому пони-
манию героини объективные данные текста: только с Софьей
Чацкий говорит как с равной. Он даже со старым другом Пла-
тоном Михайловичем Горячем не развивает социально-полити-
ческих тем, а с Софьей говорит о них. С Фамусовым, Скалозу-
бом п прочими он борется, с Софьей он делится. Уж как она
его обижала, начиная с первого свидания до третьего действия,
а все-таки перед монологом о французике из Бордо он именно
к ней подходит и говорит: «Душа здесь у меня каким-то горем
сжата». Именно на ее вопрос: «Скажите, что вас так гневит?»—
Чацкий начинает обращенную к ней речь о французике из
Бордо, где с особой глубиной развита тема русского националь-
254
ного сознания,— одна из серьезнейших тем его идеологии.
Именно с нею, при первой встрече, не обинуясь и ничего не
поясняя, может он сразу говорить о политике Ученого коми-
тета, в который «поселился» «родня ваш, книгам враг», с кри-
ком требующий присяг, «чтоб грамоте никто не знал и не учился».
Софья Павловна Фамусова — в сущности один из самых
первых появившихся в литературе художественных образов рус-
ской женщины. Вторая глава «Евгения Онегина», где впервые
появляется Татьяна Ларина, стала известна широкому кругу чи-
тателей лишь в 1826 г.,—года на два позже появления Софьи.
Среди национальных черт художественного образа русской жен-
щины имеется своеобразное качество: ум героини выделен как
авторская тема, как особо поставленная автором задача харак-
теристики. С этой особенностью тесно связана и вытекает из нее
другая: самостоятельность линии поведения. Ум русской
женщины — особая тема нашей литературы, создавшей нацио-
нальный женский образ. В русской действительности того
времени уже возникли эти женские типы — умных женщин с
самостоятельной линией поведения, отмеченных новыми чер-
тами эпохи. Однако мог ли Грибоедов развить эту сторону
характеристики Софьи — ее ум, ее осведомленность в вопросах,
о которых говорит Чацкий? Не пришлось ли бы ему тогда дать
Софье слово по вопросу о политике Ученого комитета, о гра-
мотности, о «враге книг»? Но тогда Софья потеснила бы Чац-
кого, в пьесе оказалось бы два героя. Грибоедов решил вопрос,
потеснив Софью, «начертав» ее не вполне ясно. Но она тем
несомненно противопоставлена старому миру, что не «торгует
собой в замужство», желает самостоятельно решить вопрос о
выборе мужа, пренебрегает не только «золотым мешком»
Скалозуба, но и «мнением света»: «Что мне молва — кто хочет,
так и судит».
Образ Софьи редко кому удавался, и роль ее редко бывала
«коронной» ролью. Еще актрисе А. М. Каратыгиной, лично
знавшей Грибоедова, не нравилась предназначенная ей роль
Софьи, она предпочитала сыграть Наталью Дмитриевну. Од-
нако бывали и удачи. Они выросли из толкования, существо
которого изложено выше. Знаменитая Вера Васильевна Самой-
лова, из прославившей Александринский театр семьи Самойло-
вых, замечательно исполняла роль Софьи. «Роль Софьи в „Горе
от ума“ была одной из самых бесподобных разработок Веры
Васильевны Самойловой»,— писал крупный знаток театра
В. А. Крылов: «Мне говорили люди, видевшие это исполнение в
лучшую пору артистки, что более цельного лица невозможно
было представить. Ни единая фраза Грибоедова, ни единый
намек не пропадали, хотя ничего не было подчеркнуто, все
дышало живой правдой». Знаток театра Арапов писал, что
255
В.В. Самойлова была в этой роли «отчетливо хороша». Поколение
Самойловых хранило традицию: Вера Аркадьевна Мичурина-
Самойлова дала нам в своих воспоминаниях проникновенное
истолкование роли: «Софья любила Чацкого. Об этом говорит
и сам Чацкий, на это же не раз намекает Лиза. Но я утвер-
ждаю, что Софья и продолжает любить Чацкого. Женское са-
молюбие Софьи ранено тем, что он оставил ее. Чтобы забыть
Чацкого, она старается полюбить Молчалина, но это не удает-
ся... Все тяготение Софьи к Молчалину, в сущности говоря,
является только призмой, сквозь которую преломляется под-
линная и глубокая любовь девушки к Чацкому... Она оскор-
блена его отъездом. Прежде всего Чацкого называет Софья,
вспоминая свой обморок. Только Чацкого любила моя Софья.
Моя Софья была вся в Чацком»375.
Ученица В. В. Самойловой И. Гриневская развернула ука-
занное «самойловское» понимание в двух статьях: «Кого любит
Софья Павловна» и «Оклеветанная девушка»376.
Вдумываясь в текст роли, замечаешь, как много возможно-
стей он дает для нового интонирования. Почему Софья не смот-
рит в лицо Чацкому при первой встрече? Кажется, так есте-
ственно при разговоре с другом детства после долгой разлуки
смотреть ему в лицо. Но Чацкий просит Софью: «В лицо мне
посмотрите». Значит, предыдущие слова Софьи о Чацком, адре-
сованные Лизе, должны быть так произносимы, чтобы самый
тон их мотивировал, отчего Софья не может смотреть в лицо
Чацкому при встрече 377.
Лиза вспомнила об отъезде Чацкого, рассказала, как он
«слезами обливался», расставаясь с Софьей,— кажется, еще ни-
чего обидного в этом для Софьи нет. Лиза продолжает: «Бедняж-
ка будто знал, что года через три...»— больше она ничего не
успела сказать. Тут Софья внезапно взрывается, обрывает Лизу,
в сущности, без мотива:
Послутпай, вольности ты лишней не бери.
Я очень ветренно, быть может, поступила,
И знаю и винюсь; но где же изменила?
Кому? чтоб укорять неверностью могли.
Кто же укорял ее «неверностью»? Когда и кто упрекал ее в
«измене»? Лиза не сказала об этохМ ни слова. Софья взорвалась
в ответ на предполагаемую, а не действительно нанесенную ей
обиду, в ответ на то, что внутренне мучит ее самое. Перед на^ми
типичный случай так называемой инадэкватной реакции.
На Софью тяжело обрушилась действительность в послед-
нем акте, когда она узнала истинного Молчалина. Но как
ей ни тяжело, она не плачет перед ним, она гордо бросает ему:
«Упреков, жалоб, слег моих не смейте ожидать, не стоите вы их».
256
Но перед Чацким она расплакалась: «Не продолжайте, я виню
себя кругом»,— восклицает она, обращаясь к нему, и Грибо-
едов делает тут авторскую ремарку: «вся в слезах».
Думается, что Софью надо играть по-новому. Только но-
вое понимание донесет до нас дыхание эпохи, вернет образу
его краски, а вместе с тем и его глубину 378.
Как правило, Софья затрудняет не только артисток, но и ре-
жиссеров. Каковы обычные советы артистке со стороны затруд-
ненного и внутренне колеблющегося режиссера? Обычно типо-
вых режиссерских ответов два: первый—играть Софью как кисей-
ную барышню, начитавшуюся романов, наивную девочку,которая
еще сама толком не знает, чего ей надо; второй — играть Софью
как злую и мстительную истеричку. Первая Софья неубеди-
тельна, вторая же не только неубедительна, но и оскорбитель-
на как для Чацкого, так и для Грибоедова. Оба неубедительные
решения вместе с тем поражают своим убогим содержанием. Не
в таких решениях раскрывается дарование артистки. В обеих
указанных трактовках артистке душно и страшно тесно, по-
добные советы режиссера не вдохновляют к работе,— в пред-
лагаемых трактовках образа артистке, собственно, нечего делать.
Поэтому, определяя цену предложенного выше толкования,
против которого режиссеры спорят гораздо чаще, чем артистки,
обязательно надо задавать вопрос,— какое же толкование на-
до противопоставить «самойловскому» пониманию, изложенному
выше? Нельзя же удовлетвориться негативным решением, что
данное выше толкование неправильно, и все. А какое же пра-
вильно? Получив ответ о якобы правильном толковании («ки-
сейная барышня» или злобная мстительница), законно сопоста-
вить его с «самойловским» и спросить себя: какое же богаче?
Какое содержит в себе более творческих возможностей? Думает-
ся, на этот вопрос не может быть двух ответов: «самойлов-
ское» толкование богаче.
Таким образом наиболее правильным представляется вывод:
Софья — человек лагеря Чацкого, который в силу сложных
причин движется от передового лагеря к лагерю «староверов»
и оказывается первопричиной в распространении клеветы о
сумасшествии Чацкого. Это крайне обостряет любовную драму
героя. Можно сказать, что трагедия горя от ума раскрыта и в том
обстоятельстве, что умная героиня в силу сложных причин
«предпочла дурака умному человеку», не могла простить лю-
бимому человеку, что он бросил ее и уехал «ума искать», выду-
мала новый образ возлюбленного и была жестоко покарана
действительностью: истинно умный и истинно любимый человек
уехал, порвал с нею.
Но допустите на одну минуту обратную исходную позицию:
Чацкий полюбил человека, принадлежащего другому лагерю,
17 м. В. Нечкина
257
хотя знал его с детства и имел возможность судить о его ка-
чествах: тут нет горя от ума—тут самый ум героя ставится
под сомнение 879.
Графиня Ростопчина в своем продолжении «Горя от ума»
(«Возврат Чацкого в Москву») решила вопрос иначе — она
выдала Софью замуж за Скалозуба, но она существенно осла-
била свой вывод особой заинтересованностью Софьи в адъ-
ютантах мужа. Софья имеет любовников? Сомнительное решение.
В. А. Мичурина-Самойлова, решая вопрос о том, к какому
же лагерю принадлежит Софья, правильно писала, характери-
зуя ее общий облик: «Кем же создана Софья? Конечно, Чацким.
Она говорит буквально языком Чацкого. Только она одна
умеет по-настоящему парировать реплики Чацкого. И только с
ней говорит Чацкий как с равной» 38°. Нельзя не вспомнить и
того, что М. Е. Салтыков-Щедрин — гениальный художник,—
давая теме «Горя от ума» дальнейшее самостоятельное развитие,
женил Чацкого на Софье и с некоторым ехидством пояснил:
«Сам Александр Андреевич впоследствии сознался, что пого-
рячился немного. Ведь он-таки женился на Софье-то Павловне,
да и как еще доволен-то был!» 381.
— । । ... ->-J >>»»«<«' <•<:*------?
Глава IX
ЧЕСТЬ И СЛУЖБА
1
Два лагеря стояли друг против друга. Новаторы измеряли
расстояние между собою и «староверами» по меньшей мере
целым столетием: «Мы ушли от них на сто лет вперед» (Якушкин).
«Век нынешний» и «век минувший» было трудно сравнивать.
«Свежо предание, а верится с трудом»,— говорил Чацкий.
Пропасть между двумя лагерями выражалась и в глубоко раз-
личном понимании их представителями своего места в мире.
Понимание смысла жизни, роли человека, как деятеля, его
жизненной задачи — вот что глубоко их разделяло.
У представителей молодой России взгляд на свое место в
мире связывался с высокими задачами общественного порядка,
отсюда сейчас же возникал в их самооценке вопрос о чести.
Честь — это прежде всего понимание своего высокого жизнен-
ного назначения, утверждение его; отсюда и охрана его от врагов
или сомневающихся. Эпоха декабристов, переломная по харак-
теру, отмечена возникновением нового понятия о чести, резко
противоположного понятию старого лагеря. Иначе и быть не
могло, ибо новый передовой лагерь по-новому понял и свое
место в жизни, свое высокое назначение.
Новая эпоха, разрывавшая путы сословной подчиненности
и не признававшая «благородства» в силу рождения от «бла-
городных» родителей, противопоставляла этим отношениям но-
вое понятие свободной личности, ценимой по своим личным до-
стоинствам. «Самойлова себе представим крайне бедство —
что б был он, ежели б не дядино наследство?»— иронически
спрашивала ермолйвская тетрадь стихотворений еще в исходе
XVIII в. Так острая мысль философов-просветителей проби-
вала брешь в феодальном сознании. «Оставаясь честным, нельзя
достичь ничего из того, что в свете условились считать благом...
Почести и титулы — не всегда достояние честности», — пишет
знакомец Грибоедова кн. Ив. Д. Щербатов в 1818 г.382
259
17*
Противостояние новаторов лагерю «староверов» и «готенто-
тов» не было принято новаторами как фатальная неизбежность.
Нет, они воспринимали это противостояние как результат
своего собственного свободного выбора и гордого решения. Они
не просто стояли против, они хотели стоять против, более того,
они бросались в борьбу. Борьбу эту они со всей страстью пони-
мали как свою обязанность и назначение в жизни, как резуль-
тат деятельности своего ума. «Понимая под свободным образом
мыслей привычку не руководствоваться мнением других, а
рассуждать по собственному своему рассудку, не мог я оный
заимствовать от кого другого, как от самой природы, давшей мне
способность рассуждать»,— гордо показывал на следствии де-
кабрист Оржицкий. «Помилуйте, мы с вами не ребяты,— зачем
же мнения чужие только святы?» — спрашивал Чацкий Молча-
лина. Обе позиции разительно совпадают. Это не просто слу-
чайная реплика человека, который удивлен низкопоклонным
афоризмом «В мои лета не должно сметь свое суждение иметь»,—
это исповедание важнейшего убеждения в том, что свободный
образ мыслей — это «не руководствоваться мнением других,
а рассуждать по собственному своему рассудку»383.
Как же развивалось исторически это новое понятие чести
у передового поколения?
Мысль о жизненном назначении, о своей высокой и ответ-
ственной роли в жизни встала перед поколением Грибоедова
и декабристов особенно ясно и остро, а для иных, может быть,
и впервые, в июньские дни 1812 г., когда Наполеон перешел
Неман. Дворянство в 1812 г. могло служить или не служить
по собственному желанию. Огромнейшее пополнение офицер-
ского состава, вступление на службу новых, еще не служивших
офицеров (в их числе был и корнет Грибоедов) было делом
добровольным, свидетельствовало о патриотическом порыве.
Сроки вступления или возвращения на службу были индиви-
дуальны — вернулся же генерал А. С. Кологривов на военную
службу только 2 октября 1812 г., значительно позже Бородин-
ской битвы, когда французы уже целый месяц хозяйничали в
Москве. Были примеры и уклонений от службы,— не стал же,
например, военным злобный реакционер Ф. Ф. Вигель, не без
цинизма рассказавший в своих воспоминаниях, как мать ему
сказала, что на войну ему лучше не итти,— в доме нужен муж-
чина, и он хоть и «лядащий», но все-таки мужчина, так пусть
уж побудет дома. Но подобный случай лишь резче оттеняет
общий патриотический порыв молодежи. Никита Муравьев пи-
сал, что в 1812 г. «не имел образа мыслей, кроме пламенной
любви к отечеству». Сознание долга преодолевало личные об-
стоятельства — семейные условия, привычку к уютной и при-
вольной жизни, подчас и влюбленность, наметившиеся браки.
260
Молодежь, уходя на войну в 1812 г., пела:
Итак, любовь должна быть славе данью.
Спеши, герой, прославься славной бранью,
Лети к честям...
«Все порядочные и образованные молодые люди (дворяне),
презирая гражданскую службу, шли в одну военную; молодые
тайные и действительные статские советники с радостью пере-
ходили в армию подполковниками и майорами»,— пишет тот
же Вигель 384.
1812 год был массовой школой деятельного патриотизма,
стало быть, чести. Защита родины понималась как жизненная
миссия, как призвание. Служение родине и вошло как основное
содержание в новое понимание чести. Оно заполнило его, стало
его критерием. Само поколение декабристов ясно осознавало
это. «В продолжение двухлетней тревожной боевой жизни,
среди беспрестанных опасностей, молодые офицеры,— пишет
декабрист Фонвизин,— привыкли к сильным ощущениям, ко-
торые для смелых делаются почти потребностию. В таком на-
строении духа, с чувством своего достоинства и возвышенной
любви к отечеству, большая часть офицеров гвардии и генераль-
ного штаба возвратилась в 1815 году в Петербург»385. «Возвы-
шенная любовь к отечеству» требовала и особого — возвышен-
його — служения ему.
Наблюдая за солдатской массой, декабристы отмечали огром-
ный рост ее сознания. Якушкин писал: «В рядах даже между
солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чув-
ствовал, что он призван содействовать в великом деле». Этот
же рост сознания был отчетливо заметен среди молодого пере-
дового офицерства. Служба стала служением отечеству, уча-
стием в истории Европы, освещенном светом великих целей:
освободить родину, победить поработителя народов, обеспечить
народам свободную жизнь. Заполняясь великой целью общего
дела, она стала делом чести: передовая молодежь не просто
служила — она служила великому делу. Она чувствовала себя
активной силой, спасшей родину и Европу. «При такой огром-
ной обстановке каждый из нас сколько-нибудь вырос»,— пишет
в своих «Записках» Якушкин 386.
Пребывание за границей обострило тревогу за положение
любимой родины, косневшей в крепостничестве в самодержав-
ном произволе. Отшумели великие битвы, армия вернулась на
родину. Молодые военные, вернувшиеся из-за границы, были,
как пишет декабрист Басаргин, еще «покрыты дымом исполин-
ских битв 1812—1814 годов».
Что же им предстояло в России? Кому же теперь служить?
Аракчееву?
261
Прежнее высокое содержание понятия службы начинало
исчезать. Служить ради карьеры? Сознательно подчиняться
солдафонскому произволу, «шагистике», фрунтомании? Но
жизнью можно было жертвовать во имя спасения народов, во
имя крушения тирана, во имя торжества свободы, а теперь?
«Ты, надеюсь, как нынче всякий честной человек, служишь из
чинов, а не из чести»,— иронизирует Грибоедов в письме к
Бегичеву в апреле 1818 г.387
Матвей Муравьев-Апостол показывал на следствии: «После
кампаний 1812, 1813 и 1814 годов, после существования, столь
исполненного происшествиями, последующая единообразная
жизнь не могла быть достаточною для тех, которые произво-
дили сии кампании». К хору свидетельств о том же еще раз при-
соединяет свой голос и декабрист Фонвизин: «Возвратясь в
Петербург, могли ли наши либералы удовлетвориться пошлою
полковою жизнью и скучными мелочными занятиями и подроб-
ностями строевой службы, которые от них требовали строго
начальники, угождая тем врожденной склонности Александра
и братьев к фронтомании, солдатской вытяжке?..»388.
Знакомец Грибоедова декабрист Оржицкий в 1819 г. опуб-
ликовал стихотворение «Прощание гусара». Герой стихотво-
рения покидал военную службу. Правда, сам Грибоедов не ухо-
дил в отставку, но гусарам пришлось прощаться с боевой
жизнью, наполненной высоким смыслом. Воспоминание о преж-
них подвигах и контраст с бездействием настоящего — основ-
ная тема стихотворения:
Товарищи! па ратном поле,
Среди врагов, в чужих краях
Встречать уже не будем боле
Мы смерть, столь славную в боях!
Уж вместе чашу золотую
Вином не будем наполнять:
Не будем боле круговую
За здравье храбрых осушать.
Я броню скинул, меч мой ржавит,
В бездействии душа моя;
Конем рука моя не правит,
И славы путь не для меня.
От вас отторгнутый судьбою,
Один средь родины моей,
Один — с стесненною душою
Скитаться буду меж людей...3 89.
Отсюда и шла новая дорога, которую торила непрерывная
работа сознания: как понимать свое истинное место в жизни,
свое жизненное назначение? «После событий 1812,1813 и 1814 го-
дов, когда мы возвратились в Петербург,— пишет один из де-
262
кабрпстов, — гарнизонная жизнь не могла удовлетворить на-
шим желаниям и заменить прежних ощущений. Это самое за-
ставило иных вдаться мистическим идеям, а других — полити-
ческим наукам» ЗЭ0. Проторено было, как видим, два пути:
один вел в лагерь «староверов», а другой— в лагерь новато-
ров. Идейная поляризация вступала в действие.
Новаторы унесли с собою величайшее завоевание бурных
и высоких лет,— понимание службы не как дела личной выгоды,
а как служения гражданина отечеству. Отсюда разнообразные
формы протеста против «пустой» и пошлой жизни. Царская
служба перестала быть заполненной содержанием великого
служения отечеству и угнетенным народам Европы: заговори-
ли об «оковах службы царской». Пушкин в своей надписи к
чаадаевскому портрету (1817) употребил новое для молодой
России выражение: «Он вышней волею небес рожден в оковах
службы царской». Молодые люди в 1812—1814 гг. не сказали
бы так о службе,— это они теперь, в эпоху аракчеевщины,
стали так говорить о ней. Весь комплекс вопросов чести повер-
тывался против самодержавия. Именно в это время лицей,
общающийся с лейб-гусарами — передовыми людьми,— при-
думал слово «шагистика», как свидетельствует об этом извест-
ный донос Булгарина 391, а за несколько лет до этого лицеисты
прерывали уроки, чтобы выйти прощаться с идущими на фронт
полками,— «и в сень наук с досадой возвращались, завидуя
тому, кто умирать шел мимо нас...» (Пушкин). Так родилось
новое отношение к службе.
2
Бывает, что новые понятия развиваются неприметно, но в
данном случае было иначе: современникам бросилась в глаза
новизна понятия чести. Начальник штаба кн. П. М. Волкон-
ский в 1820 г. писал о протесте офицеров против грубостей и
произвола начальства в Измайловском полку с растерянностью
и удивлением: «Почему никто из нас при покойном императоре
(Павле I.— М. Н.) и не подумал оставлять службы из-за того,
что нами командовали и нас учили Куприяновы, Каракулины,
Малютины и проч. Мы исполняли свою обязанность, не делая
никогда возражений и не рассуждая о способе обучения этих
господ. Почему же теперь необходимо, чтобы господа офицеры
имели право рассуждать и обижаться?»392. «Век нынешний» не
походил, следовательно, на «век минувший», и князь Волкон-
ский был встревожен тем новым, что внезапно предстало перед
ним: новым понятием чести.
Аракчеевщина мало изучена как система борьбы крепост-
ного строя с движением молодой России. Мало исследованы и
263
отдельные случаи движения в армии до восстания декабристов.
Именно в сфере борьбы аракчеевщины с молодой Россией
росло, обогащалось и закалялось у передовых военных элемен-
тов новое понятие о чести и о служении родине. Крутость арак-
чеевщины была между прочим и показателем силы движения
вольнодумства в армии. «Государь... всю армию свою казнил
Аракчеевым», писал Вигель 393.
Отрывать реакцию александрова царствования от той
силы, с которой она боролась, значит скатываться к ли-
берально-идеалистической концепции аракчеевщины как
случайной ошибки правительства, обрушившегося на невин-
ные формы либерализма, ранее этим же правительством
насаждавшиеся. Ничего опасного для правительства якобы
и не происходило, правительство зря обрушилось с репрес-
сиями на невинных людей и этим усилило недовольство и
вызвало своими неосмотрительными действиями ответное дви-
жение,— такова либеральная схема. Она в корне неправильна
и бессильна внести ясность в истинный процесс. Он рос из глу-
боких сдвигов во внутренней жизни страны и был закономе-
рен. Рождались элементы нового в экономике и социальной
жизни, находились люди, отстаивавшие это новое в области
идей и политических требований. Старый мир выставлял своих
защитников против борцов нового лагеря. Правительственно-
аракчеевский лагерь боролся с «вольнодумцами» в армии, с
«вольным духом», который укреплялся в передовом офицерстве.
Поэтому аракчеевщина понятна лишь во взаимодействии с этим
лагерем. Она не просто личный произвол царского любимца,
а закономерное развитие самодержавия, продуманная система
принимаемых царизмом мероприятий внутренней политики.
В армии аракчеевщина сказалась, например, в планомерной
смене командиров полков, зараженных вольным духом после
заграничных походов. Либеральные начальники были за-
менены аракчеевскими ставленниками. Сюда же входят общие
меры по передвижению и замене высшего командного состава.
Иногда речь даже не шла о замене любимого начальника, но
просто об обновлении командного состава — видимо, по прин-
ципу «новая метла чище метет». Новые ставленники были не-
редко немцами, сторонниками «фридриховой» системы палочно-
го «воспитания» солдата. Царские братья — свирепые солдафо-
ны и парадоманы, увлеченные шагистикой, прочно заняли ме-
ста в руководстве гвардией: расширились служебные функции
вел. кн. Николая Павловича, будущего императора,— он был
назначен бригадным командиром 1-й гвардейской дивизии;
вел. кн. Михаил, столь же нелюбимый в гвардии, как и первый^
был также назначен командиром гвардейской дивизии. Печально-
знаменитый полковник Шварц весной 1820 г. сменил популяр-
264
кого командира лейб-гвардии Семеновского полка Потемкина.
Аракчеев при назначении поставил ему цель: «Надо выбить
дурь из головы этих молодчиков». Вместо любимого командира
лейб-гвардии Преображенского полка Розена был назначен
полковник Карл Пирх. Еще в апреле 1819 г. полковым коман-
диром лейб-гвардии Московского полка был назначен барон
П. А. Фридерихс, тот самый, который позже пытался помешать
участию своего полка в восстании 14 декабря и которому де-
кабрист Щепин-Ростовский раскроил за это саблей голову.
Отметим, что пресловутый Ф. Е. Шварц в январе 1820 г.
уже побывал краткое время полковником лейб-гвардии гренадер-
ского полка (он сменил П. Ф. Желтухина) и был переброшен в
лейб-гвардии Семеновский только в апреле. Во главе лейб-
гвардии гренадерского полка стал полковник — опять-таки
немец — Н. К. Стюрлер, тот самый, который в день восстания
14 декабря был убит на Сенатской площади декабристом Кахов-
ским за то, что пытался помешать восстанию лейб-гвардии гре-
надерского полка и соединению его с основными силами восстав-
ших на Сенатской площади.
В лейб-гвардии Измайловском полку полковой командир
генерал-майор С. С. Стрекалов в ноябре 1821 г. был сменен не-
навистным П. П. Мартыновым, который уже встречался нам в
1808 г. в пародии П. Семенова на оду Державина «Бог» («...чей
крик двор ротный оглашает, десница — зубы сокрушает, кого
Мартыновым зовут»); но еще более, нежели руку Мартынова,
чувствовал на себе полк тяжелую руку будущего императора
Николая Павловича, который в качестве командира 2-й бригады
1-й гвардейской пехотной дивизии вплотную занимался пол-
ком. В 1821 г. генерал-майор В. Н. Шеншин принял командо-
вание лейб-гвардии Финляндским полком, причем историк пол-
ка Ростковский глухо намекает на связь этого назначения с «то-
гдашними большими переменами в составе начальствующих
лиц гвардии». В августе 1821 г. был назначен новый командир,
генерал-майор Головин, в лейб-гвардии егерский полк; позже
именно он репрессировал участников известной «норовской исто-
рии», о которой речь будет ниже. Можно привести подобные
же примеры и из жизни не гвардейских—«армейских» частей. В
Одесском пехотном полку также был сменен командир и назначен
грубый фронтовик Ярошевецкий. Появляющийся около того же
времени в Черниговском пехотном полку подполковник
Гебель — также аракчеевский ставленник. Сын Гебеля прямо
пишет в своих мемуарах об отце, что того специально назначили,
чтобы он «подтянул полк. За это подтягивание и не взлюбили
его» (курсив в обоих случаях принадлежит сыну). Добавим, что
даже сын признает отца «вспыльчивым до крайности», каково же
было солдатам? Командирами становились Скалозубы 394.
265
Система замены полковых командиров аракчеевскими креа-
турами— важный элемент аракчеевщины. С 1815 г. (декабрь)
вообще вся военная часть при переходе на мирное положение
получила новое устройство: за новым военным министром были
сохранены лишь хозяйственные функции (денежная, счетная,
продовольственная части); он был подчинен начальнику глав-
ного штаба (генерал-адъютанту П. М. Волконскому), который
распоряжался всеми прочими делами военного министерства.
С1821 г., после Семеновского восстания, в армии была учреж-
дена специальная тайная военная полиция. Настроение в армии,
особенно в гвардии, тревожило Александра еще в годы загра-
ничных походов. Насаждалась строгая дисциплина для искоре-
нения вольного духа. Еще в 1815 г., в первый день офицерского
выхода в Зимнем дворце после возвращения Александра I
из-за границы, артиллерийских офицеров не пустили во дворец,
так как бригадный командир полковник Таубе донес царю, что
офицеры его бригады «в сношении с ним позволили себе дер-
зость». Как сообщает Якушкин в своих «Записках», царь про-
гнал со смотра вернувшийся из-за границы Апшеронскшй и
38-й егерский полки, недовольный их выправкой. В августе
1818 г. Милорадович был назначен санкт-петербургским гене-
рал-губернатором,— одной из его функций была слежка за на-
строениями гвардии. Существенно, что в это время в гвардии
растет недовольство военными поселениями, особенно острая
вспышка которого связана с восстанием военных поселений
в 1819 г. и с жесточайшим их усмирением Аракчеевым. «В 1819 г.
говорили, и не одни мы, о жестоком усмирении чугуевцов»,—
свидетельствовал декабрист Поджио. Ходила по рукам новая
пушкинская эпиграмма на Аракчеева: «В столице он — капрал,
в Чугуеве — Нерон, кинжала Зандова везде достоин он».
Еще до «семеновской истории» в августе или сентябре
1820 г. произошла громкая «история» в Измайловском полку:
оскорбленные вел. кн. Николаем Павловичем офицеры начали
один за другим подавать в отставку — движение захватило, как
говорят современники, 52 офицера. Измайловский полк был из-
вестен «вольнодумными» настроениями офицерства (в нем име-
лась особая Измайловская управа Союза Благоденствия).
Офицеры Семеновского полка, где командир Потемкин был сме-
нен Шварцем, устроили демонстративные проводы любимому
полковнику, не пригласив на прощальный обед нового коман-
дира — Шварца. За обедом вслух бранили Шварца, затем офи-
церы, «разгоряченные шампанским», как пишет Греч, подхо-
дили к квартире Шварца и вслух громко ругали его. В письмах
к приятелю Грибоедова кн. И. Щербатову товарищи по полку
называли Шварца «алчным зверем в человеческой гордой и
благородной коже», очевидно полагая, что самая кожа человека
266
унижена таким «содержанием». Повидимому, еще во второй
половине 1818 г. в полку шло какое-то брожение среди офицер-
ства и что-то затевалось. По крайней мере в сентябре 1818 г.
осведомленная об этом Натали Щербатова писала своему бра-
ту — семеновскому офицеру: «Друг мой! не забудь сообщить
нам о том, что происходит в вашем полку. Твои сослуживцы —
вернулся ли к ним здравый смысл и каково решение? Новости,
которые обсуждаются в Москве,— прискорбны». В сентябре
1818 г. в полку что-то произошло, какое-то выступление имело
место, ибо друг И. Щербатова Д. Ермолаев писал ему, что «сен-
тябрь немножко унял» начальство. Настроение рядового соста-
ва в Семеновском полку становилось все напряженнее. В част-
ности,! усиливались побеги (в том числе повторные); нижние
чины произносили «хулительные слова насчет г. полкового ко-
мандира». Щербатов и его товарищи, сочувствуя солдатам,
которых тиранил Шварц, допускали в своем присутствии про-
явления солдатского недовольства против Шварца, как говорится
в документальном материале, разрешали солдатам «забавлять-
ся неприличными шутками насчет командира полка». Полков-
ник Ермолаев перед выходом своим в отставку (еще до возму-
щения полка) заготовил «вчерне» письмо Шварцу, в котором
в резкой форме протестовал против его поведения 395.
После возмущения Семеновского полка слежка за армией
была усилена. Самое возмущение имело значение стимула дви-
жения. В Преображенском полку разбрасывались прокламации,
говорившие о сочувствии семеновцам. Усиление репрессий,
связанное с усилением движения, характерно для правитель-
ственной политики. Выразительны самые заглавия архивных
дел, возникающих в генеральном штабе. Вот одно из них: «О вред-
ном направлении умов военных людей и о мерах, принятых
для отвращения в войсках духа вольнодумства» (1821—1822).
Объективно все перечисленные выступления отражали более
широкое брожение в армии, были какими-то проявлениями все-
го процесса в целом. Рядовой лейб-гвардии егерского полка
Гущеваров, как доносили осведомители, говорил: «Коли за се-
меновцев не вступится великий князь, то вся гвардия взбун-
туется и сделает революцию... Ведь здесь не Гишпаыия: там
бунтуют мужики и простолюдины, их можно унять, а здесь
взбунтуется вся гвардия — не Гишпании чета, все подымет».
Один из солдат-конногвардейцев говорил: «Ныне легко чрез
семеновских служить; нам теперича хорошо и надо молчать».
Осведомитель спросил у одного солдата: «Разве вас боятся?»
Тот ответил: «Нет, бояться — не боятся, а побаиваются»396.
Формы проявления офицерского протеста были многообраз-
ны. Нельзя упомянуть и об индивидуальных проявлениях не-
довольства. Декабрист Матвей Муравьев-Апостол, вышедший
267
из Семеновского полка еще до его возмущения (он в январе
1818 г. был переведен в Киев адъютантом к князю Репнину),
узнал все подробности «семеновской истории» из писем своих
однополчан — брата Сергея, князя Трубецкого и других. Когда
на одном парадном обеде стали пить здоровье Александра I,
бывший семеновед Матвей Муравьев-Апостол отказался при-
соединиться к тосту и вылил на пол содержимое своего бокала.
Историю удалось замять, но декабрист в связи с нею вышел
в отставку.
Надо отметить и появление возмутительных стихов. На-
чальник штаба кн. П. Волконский обеспокоен какими-то возму-
тительными стихами по случаю «семеновской истории»,— их
приписывают подполковнику гренадерского корпуса Д. П. Ше-
лехову,— ставится вопрос о переводе его в армию397. Шаги-
стика и вытягивание носков раздражали армию и особенно пе-
редовое офицерство, разумеется, вовсе не «трудностью» своею
(каких трудностей не преодолела армия в 1812—1814 гг.!),
а бессмысленностью, унижением достоинства, оскорбитель-
ностью. Среди разнообразных форм протеста против этой сто-
роны дела отмечу оригинальные стихотворные пародии. В то
время в большой моде была пушкинская «Черная шаль». Вер-
стовский переложил ее на музыку и певал под аккомпанемент
Грибоедова. Приводимая ниже пародия на «Черную шаль»
(доселе неопубликованная) могла возникнуть не ранее 1820 г.,
когда упомянутое стихотворение Пушкина было написано; она
превосходно отражает отрицательное отношение к великим
князьям — проводникам ненавистной политики:
Гляжу я безмолвно на кончик носка,
И хладную душу терзает тоска,
Неопытны леты,— рассудок пленя,
Мундир, эполеты прельстили меня.
Приветливы ласки родных и друзей
Сменил на педантство великих князей.
Сначала прельстила та служба меня,
Но скоро я дожил до черного дня.
Однажды я дома на койке лежал,
Ко мне торопливо ефрейтор вбежал.
«Ступайте скорее,— вскричал он, смеясь,—
Потеха большая — в казармах наш князь!»
Я дал ему в ухо и прогнал его:
Насмешка в несчастьи больнее всего!
Я в кухню вбежал и позвал я слугу,
Поспешно оделся, в казармы бегу.
Лишь только я в двери,— а кяязь у дверей,
Толкует невежам науку царей:
«Смотрите, как ходят! Носки вверх торчат!
Колена согнуты! То третий разряд.
268
Какой вы начальник? Какой капитан?
У вас погоняет болвана болван.
Скажите, где были? Зачем вы не здесь?..»
Меня потащили тотчас под арест...
С тех пор я по службе не справлюсь никак,
Все, как ни стараюсь, клеится не так...
Гляжу я безмолвно на кончик носка,
И хладную душу терзает тоска398.
Это стихотворение может быть комментарием к приказу
Александра I по поводу смотра гвардии в мае 1819 г.: «...много
колен было согнутых, ногу поднимали неровно, носки были не
вытянуты». «Шагистика» вызывала, прежде всего, горькую
насмешку, иронию, ощущение личного царского произвола.
«Собираемся тешить царя и чистимся, чтобы как можно кра-
сивее забрызгаться для блага отечества и славы вахт-парадского
Олимпа»,— иронизирует будущий друг Грибоедова Александр
Бестужев в одном из писем 1819 г. Но именно у этого декабри-
ста, который привел на Сенатскую площадь первый восставший
полк, встречаем мы особо отчетливо выраженное возвышенное
понимание истинной военной службы. Это замечательно совпа-
дает с позицией Грибоедова. Недаром его друг Бестужев до
конца жизни ощущал в Грибоедове военного человека. Бесту-
жев описывает в письме к брату, как отслужил панихиду на
могиле Грибоедова в 1837 г.: «Я плакал тогда, как и теперь
плачу, горячими слезами, плачу о друге, о товарище по оружию,
о себе самом»399.
3
Рост военных революций в Западной Европе, как уже ука-
зано, был новым стимулом борьбы с «вольным духом армии»
и усиления слежки. В 1821 г. предприняли специальный поход
гвардии к западным границам для «проветриванья либераль-
ного духа»: гвардия была подвергнута пятнадцатимесячному
«карантину». В сентябре 1821 г. Александр I торжественно
отпраздновал «примирение» с гвардией в Бешенковичах, где
17—19 сентября был царский смотр и маневры, а затем торже-
ственный праздник.
Однако «примирение» оказалось непрочным — об этом
явственно говорит хотя бы «норовская история», происшедшая
позже 400. Она непосредственно связана с недовольством гвар-
дии против вел. кн. Николая Павловича. Разыгралась она
в Вильне в лейб-гвардии егерском полку весною 1822 г. Николай
Павлович остался недоволен разводом двух рот и сделал в
оскорбительной форме выговор ротному командиру В. G. Норо-
ву (декабристу). Норова очень уважали в полку. Прославленный
269
еще в Отечественную войну и заграничные доходы (ранен
под Кульмом), он был глубоко образованным офицером и поль-
зовался большим авторитетом.
По отъезде великого князя все офицеры собрались к ба-
тальонному командиру Толмачеву и заявили требование, как
пишет сам Николай Павлович Паскевичу, «чтоб я отдал сатис-
факцию Норову». Поскольку Николай сатисфакции не «отдал»,
офицеры решили уйти в отставку.
В отставку сговорились уйти около двадцати офицеров.
Решили подавать по два прошения об отставке в день через
каждые два дня, бросили жребий, кому подавать первому.
Шестеро успели привести намерение в исполнение. Подавшие
в отставку были арестованы и переведены в армию; при по-
мощи И. Ф. Паскевича дело, грозившее великому князю боль-
шими неприятностями, удалось с трудом замять. В «норовской
истории» принял между прочим большое участие Алексей
Челищев, родственник С. Н. Бегичева, о котором уже упоми-
налось раньше. Участвовали в ней также Оболенский, Пан-
кратьев, Урусов, Безобразов и ряд других401.
В 1823 г. имело иместо выступление в Одесском полку:
штабс-капитан Рубановский по жребию избил перед фронтом
своего начальника Ярошевецкого, за что был разжалован и
сослан в Сибирь. Осведомленный об этой истории декабрист
Басаргин замечает, что «почти все офицеры участвовали в за-
говоре». Добавим о волнениях в Камчатском полку (1821),
напомним о волнениях гренадерской роты Саратовского полка,
протестовавшей против ротного командира Березина (1825).
Вопрос о движении в армии до восстания декабристов почти
не изучен, и часто дело ограничивается одним упоминанием
об общеизвестном восстании Семеновского полка. Движение
между тем, как видим, гораздо сложнее и богаче проявления-
ми 402. Развивалось новое чувство чести и новый взгляд на
службу.
Естественной реакцией на такое положение вещей явились
отставки, перемена службы, попытки служить по гражданской
части — может быть, именно там можно служить родине?
Мы встречаем в декабристской среде целую вереницу по-
добных попыток. Некоторые только хотели оставить службу,
другие действительно оставляли ее. И для тех и для других
смысл службы являлся темой усердного раздумья. Матвей Му-
равьев-Апостол свидетельствовал, что его брат Сергей в 1815 г.,
по возвращении из-за границы, был переведен поручиком
в лейб-гвардии Семеновский полк и «вознамерился оставить
на время службу и ехать за границу слушать лекции в универ-
ситете, на что отец не дал своего согласия». В январе 1817 г.
вышел в отставку декабрист Владимир Раевский: «Железные
270
кровавые когти Аракчеева сделались уже чувствительны по-
всюду,— объясняет он этот поступок в своих «Записках».—
Служба стала тяжела и оскорбительна. Грубый тон новых
начальников и унизительное лакейство молодым корпусным
офицерам было отвратительно... Требовалось не службы бла-
городной, а холопской подчиненности. Я вышел в отставку».
Это знакомая нам формула Чацкого: «Служить бы рад — при-
служиваться тошно». Нечего добавлять, что декабрист Влади-
мир Раевский подписался бы под нею обеими руками. Эта мысль
Чацкого буквально вырастает из декабристского сознания
действительности, из нового понимания чести и своей функции
в жизни. «Служба заменилась прислугою, общая польза забыта,
своекорыстие грызет сердце, и любовь к отечеству уже для
иных стала смешным чувством»,— как бы вторит этому де-
кабрист П. Г. Каховский (письмо из крепости). Николай Бе-
стужев передает слова К. Ф. Рылеева на ту же тему: «Я служил
отечеству, пока оно нуждалось в службе своих граждан, и не
хотел продолжать ее, когда увидел, что буду служить только
для прихотей самовластия»403. Заметим, что в марте 1816 г.
вышел в отставку из военной службы и сам Грибоедов; точных
обстоятельств этого, причин и поводов мы подробно не знаем,
но его неудовлетворенность военной службой вне сомнений.
В 1817 г. Якушкин и Фонвизин мечтают оставить службу.
«Слубжа в гвардии стала для меня несносна»,— писал Якушкин
в своих «Записках»; в начале 1817 г. он приехал в Москву
и ходил во фраке в ожидании сентября, чтобы подать в отставку.
Фонвизин большую часть времени также проживал в Москве
и также хотел оставить службу (подавать прошения об отставке
разрешалось лишь между сентябрем и январем). Выйдя в 1818 г.
в отставку, Якушкин поселился в своем имении Жукове, Вя-
земского уезда, Смоленской губернии, и стал заниматься делами
крестьянского устройства. Друг Якушкина кн. И. Д. Щер-
батов в беседе со своим приятелем Ермолаевым (позже оба
были привлечены по делу о восстании Семеновского полка)
говорил еще до 1820 г. о своем желании выйти в отставку и
ехать «путешествовать в чужие края». В конце 1818 г. Рылеев,
проделавший заграничные кампании, вышел в отставку поручи-
ком; он также сначала занимался хозяйственными делами,
а в январе 1821 г. перешел в штатскую службу — стал заседа-
телем в Петербургской палате уголовного суда. Рылеев, как
показывал на следствии Александр Бестужев, стал «служить
в палатах для показания, что люди облагораживают места, и
для примера бескорыстия». Это характерный пример того, как
разочаровавшийся в военной службе декабрист пытается найти
разрешение своего вопроса «что делать?» в службе граждан-
ской. Не там ли можно служить отечеству?
271
Рылеев славился как защитник угнетенных; он выступал,
например, по процессу крестьян графа Разумовского и выиграл
процесс крепостных против помещика. Интересна попытка друга
Грибоедова Бегичева перейти из гвардии в армию. Он задумал
расстаться с «казарменными готентотами», будучи в Москве
в 1818 г., то есть как раз в то время, когда находился в тесной
связи с только что возникшим Союзом Благоденствия. Не
воздействие ли это тайной организации? Приятель Бегичева
Никита Муравьев, принявший его в Союз Благоденствия, вы-
шел в отставку в январе 1820 г. Исследователь жизни и деятель-
ности этого декабриста (Н. М. Дружинин) отмечает, что при-
чиной его ухода в отставку было то, что декабрист «тяготился
связью с правительством в этот революционно-критический
период своей жизни». В 1821 г. по сложным причинам, разбор
которых не входит в мою задачу, ушел в отставку П. Я. Чаа-
даев. Важна мотивировка его поступка, изложенная им в пись-
ме к его воспитательнице-тетке. Друг декабристов полон пре-
зрения к «милостям» царизма. Чаадаеву предстояло получить
флигель-адъютантство. Он мог бы применить к себе слова из
«Горя от ума»: «Чин следовал ему— он службу вдруг оставил».
«Я нашел более забавным презреть эту милость, чем полу-
чить ее,— писал Чаадаев.— Меня забавляло выказать мое
презрение к людям, которые всех презирают... В сущности,
я должен вам признаться, что я в восторге от того, что уклонил-
ся от их благодеяний, ибо надо сказать, что нет на свете ничего
более глупо-высокомерного, чем этот Васильчиков, и то, что
я сделал, является настоящей шуткой, которую я с ним сыграл.
Вы знаете, что во мне слишком много истинного честолюбия,
чтобы тянуться за милостью и тем нелепым уважением, которое
она доставляет». В 1823 г. в январе И. И. Пущин уволился
с военной службы и перешел в штатскую из тех же высоких
соображений служения отечеству. Он определился судьею
первого департамента Московского надворного суда. «Места
сего, хотя и в нижней инстанции, я никак не почитал малозна-
чущим, потому что оно дает направление делу, которое трудно,
а иногда уже и невозможно поправить в высшем присутствен-
ном месте»,— показывал Пущин на следствии. Добавим, что
еще до этого он убедился, как сам пишет о себе, «в горестном
положении отечества моего». В 1820 г. вышел в отставку де-
кабрист С. Кашкин, родственник Е. Оболенского, поступив-
ший затем в первый департамент Московского надворного суда,
туда же, куда поступит декабрист Пущин 404.
Люди глубоко продумывали возможность служить отече-
ству — в суде, в школе, в науке. Это тоже могло завоевать сла-
ву, пусть не громкую, военную, боевую, а «тихую», но все же
славу. Декабристы Пущин и Кашкин — надворные судьи,
272
Рылеев в этой же сфере деятельности — прославленный
защитник угнетенных. Пущин служил безденежно, «сверх-
штатным членом без жалованья», это была чисто идейная работа.
Он говорил, что в штатской службе «всякой честной человек
может быть решительно полезен другим». Кюхельбекер ко вре-
мени окончания Лицея мечтал о месте школьного учителя
в провинции или был готов стать библиотекарем в Петербург-
ской публичной библиотеке. Грибоедов тоже желал переве-
стись в Тбилиси «судьею или учителем» и даже просил об этом
Ермолова. Позже страх остаться на этой работе в Грузии и,
следовательно, не вернуться в Россию удержал его. Декабрист
Оболенский позже точно изложил ход мыслей, который вел
к предпочтению этой негромкой, скромной славы славе военной:
«Из-за желания помочь несчастным при тогдашнем судопроиз-
водстве Рылеев променял военное поприще на место судьи
в Петербургской уголовной палате, как сделал и другой декаб-
рист — Пущин, надеясь своим примером побудить других
принять на себя обязанности, от которых дворянство устраня-
лось, предпочитая блестящие эполеты той пользе, которую оно
могло принести, внося в низшие судебные инстанции тот благо-
родный образ мнений и те чистые побуждения, которые укра-
шают человека в частной жизни и на общественном поприще»405.
Но в разные моменты развития своих биографий — то поз-
же, то раньше — бывшие военные, возлагавшие надежду на
«тихую славу», понимали свою ошибку406. И эта слава оказы-
валась обманом. Высоким целям ставилась тысяча препят-
ствий самим строем, аракчеевщина активно сражалась с друзья-
ми человечества и на поприще надворного суда и в классном
помещении ланкастерской школы. Пушкин отразил движение
мысли целого поколения в стихах, которые твердила вся
молодая Россия:
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман.
Исчезли юные забавы,
Как дым, как утренний туман.
Лев Толстой глубоко подметил этот процесс, изучая декабри-
стов, и отразил его в служебной карьере князя Болконского,
в его интересе к гражданским делам и реформам Сперанского,
в последующем крушении его замыслов и надежд. Он лишь
хронологически сдвинул эти явления назад, по праву худож-
ника перемещать события. Андрей Болконский, смертельно
раненный на БородинскОхМ поле, и не мог бы, по строению сю-
жета «Войны и мира», пережить эту драму позже: он испытывает
разочарование в работе на гражданском поприще еще до 1812 г.,
во времена Сперанского. Крушение деятельности Сперанского
18 М. В. Нечкина
273
перед Отечественной войной показывает, что осознание обмана
«тихой славы» могло, разумеется, иметь место и в годы Неглас-
ного комитета и в послетильзитскую эпоху. Однако тогда разо’
чарование в «тихой славе» не имело того широкого характера,
который приобрело после Отечественной войны. Разочарование
это стало драмой рядового представителя передовой молодежи
именно в послевоенное время. «Что за жизнь! — писал Грибо-
едов в июне 1820 г. Рыхлевскому в ироническом, «под библию»,
стиле.— В первый раз вздумал пошутить, отведать статской
службы. В огонь бы лучше бросился Нерчинских заводов и
взываю с Иовом: да погибнет день, в который я облекся мун-
диром Иностранной Коллегии, и утро, в которое рекли: се
титулярный советник. День тот, да не взыщет его господь
свыше, ниже да приидет на него свет, но да приимет его тьма
и сень смертная и сумрак».
Заметим, что мать Грибоедова не без художественности
обрисовала в одном из своих писем особенности служебного
низкопоклонства; ее письмо достойно быть комментарием
к фамусовским советам и молчалпнскому характеру. Катенин
пишет Бахтину 29 мая 1828 г.: «Сказывал ли я вам когда, что
случайно довелось мне однажды, лет десять тому назад, прочи-
тать письмо матери Грибоедова к сыну? Он тогда, чином титу-
лярный советник, вошел снова в службу и собирался в Персию
с Мазаровичем; мать, радуясь его определению, советовала ему
отнюдь не подражать своему приятелю, мне, потому-де, что
эдак, прямотой и честностью, не выслужишься, а лучше делай,
как твой родственник такой-то, который подлец, как ты знаешь,
а все вперед идет; а как же иначе? ведь сам бог, кому мы до-
кучаем молитвами, любит, чтоб перед ним мы беспрестанно
кувырк да кувырк. Так вещала нежная мать».
Обман «тихой славы» исчез, «как дым, как утренний туман»,
и оказалось, что ненависти и презрения к старому миру, готов-
ности к борьбе скопилось еще больше, чем раньше. Желание
действовать и сознание гнета «власти роковой» сделались лишь
сильнее. Отчизна же призывала, и самовластье нужно было
превратить в обломки, раз «роковая власть» мешает расцвету
любимой родины. Этой борьбы требовала именно новая честь.
Все это с непревзойденной точностью и красотой сказано было
еще в пушкинских стихах 1818 г., которые Грибоедов, конечно,
знал:
Но в нас кипят еще желанья,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,—
274
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.
С великолепной закономерностью стихотворение кончалось
призывом бороться с «самовластьем» и предвидением его
крушения:
Товарищ! верь, взойдет она,
Заря пленительного счастья,
Россия вспрявет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишет наши имена!
Весь комплекс вопросов чести повертывался против само-
державия. «Где же, кого спасли мы, кому принесли пользу?
За что кровь наша упитала поля Европы?» — писал из тюрь-
мы декабрист Каховский.— «Может быть, мы принесли пользу
самовластию, но не благу народному. Нацию ненавидеть не-
возможно, народы Европы не русских не любят, но их прави-
тельство, которое вмешивается во все их дела и для пользы
царей притесняет народы»407. Дело царей й дело народов было
явно разъединено в сознании декабриста.
Решение выступать 14 декабря выросло у декабристов не
только из той или иной оценки реального положения вещей в
дни междуцарствия, но в какой-то мере и из морального само-
чувствия, из понимания чести: «Когда вы получите сие письмо,
все будет решено... Мы уверены в 1000 солдат... Случай удобен.
Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе
имя подлецов»,— писал накануне восстания друг Пушкина
И. И. Пущин декабристу Фонвизину. Декабрист Розен пола-
гал, что офицеры, даже не бывшие в обществе, примыкали
к восстанию из чувства чести,— участие в деле декабристов
«многие офицеры почитали за заповедь чести»408.
4
В «Горе от ума» вопросы чести и службы занимают огром-
нейшее место. Они крепчайшим образом вплетены в его сюжет,
в самый ход действия, в объяснение поступков, положений и
характеров героев. После всего сказанного ясно, что все это
не может быть случайностью, делом авторской фантазии —
и только. Сопоставляя бытие передовой молодежи той эпохи
с авторским сознанием, создавшим образы «Горя от ума», нельзя
не заметить разительной связи. Бытие передового, декабрист-
ского лагеря молодой России определило сознание автора.
Комедия воплотила в себе самые тонкие оттенки декабристского
18*
275
понимания чести и отразила основные этапы его исторического
развития.
Обратим прежде всего внимание на планомерное отъедине-
ние вопросов чести от образа аракчеевца—Скалозуба. В одном
из первоначальных текстов «Горя от ума» в речах Скалозуба
тоже фигурировала «честь», но Грибоедов при переработке
выкинул не только самое слово, но и сопутствующие понятия.
Софья говорила о Скалозубе:
Куда хорош! Толкует все про честь,
Про шпаги и кресты, крестов не перечесть!
Он слова умного не выговорил сроду,
Мне все равно, что за него, что в воду.
Первые две строки исчезли при переработке, остались лишь
две общеизвестные последние строки. Понятие чести и Скало-
зуб — разъединились409.
С этим логически связано сознательное авторское установ-
ление еще одного разрыва: между Скалозубом и 1812 годом,
который был овеян для Грибоедова, как он сам писал, «поэзией
великих подвигов» и возвышенного служения отечеству,—
об этом ясно говорит грибоедовский набросок пьесы «1812 год».
Скалозуб на военной службе с 1809 г. («Я с восемьсот девятого
служу»,— говорит он); казалось бы, как же миновать 1812 год
при рассказе о подвигах такого заслуженного вояки? Однако
Грибоедов явно выбирает желательную дату его подвигов.
Казалось бы, чего проще сказать: «В двенадцатом году мы отли-
чались с братом...» Какой же военный может миновать две-
надцатый год при воспоминании о боевом прошлом? Однако
Скалозуб вообще ни слова не говорит о нем и упоминает другую
дату: «В тринадцатом году мы отличались с братом в тридцатом
егерском, а после в сорок пятом». Тенденция разъединения
Скалозуба с двенадцатым годом проведена и далее; грубая ре-
плика Скалозуба о пожаре Москвы не связана ни в малейшей
мере с «поэзией великих подвигов»: «По моему сужденью пожар
способствовал ей много к украшенью». Для самого Грибоедо-
ва пожар Москвы имел иное содержание. В наброске пьесы
«1812 год» оттенена трагедийность события: «Между тем зарево
обнимает повременно окна галлереи; более и более устрашаю-
щий ветер. Об опустошениях огня. Улицы, пылающие дома.
Ночь. Сцены зверского распутства, святотатства п всех поро-
ков...» Пожар Москвы для Грибоедова — вовсе не повод, спо-
собствующий ее «украшению». Обратим внимание на сходство
реплики Скалозуба со следующим выражением из книги пре-
дателя декабристов Бошняка «Дневные записки путешествия
А. Бошняка в разные области Западной и Полуденной России»,
изданной в 1820 г., то-есть до «Горя от ума»: «Московский
276
пожар,— пишет Бошняк,— послужит однако к украшению сей
самой Москвы, ибо не только новые домы строются по прави-
лам изящнейшей архитектуры, но и каменные погоревшие
исправляются...» Любопытно совпадение не только мысли, но
даже слова («украшению») в тексте Бошняка и в грубой остроте
Скалозуба. Не мог ли Грибоедов ознакомиться с этой новинкой
в Тбилиси, где он, по собственным словам, «вдоволь начитался»,
обратить внимание на грубое выражение книги Бошняка о по-
жаре Москвы и отразить это в тексте комедии? 410
За что же получил Скалозуб боевые награды? Первоначаль-
но в музейном автографе стояло:
За 3-е августа, мы брали батарею.
Ему дан с бантом, мне на шею411.
Но брать батарею противника — реальное боевое дело. Гри-
боедов не захотел делать Скалозуба участником реальных
боевых дел, более того, он захотел несколько дискредитировать
его именно по этой линии. Он изъял прежний текст, несколько
приподнимавший образ, и с чрезмерной ясностью обнаружил
свое намерение в так называемом варианте Завелейского:
За третье августа, теперь я не сумею
Сказать вам, именно за что.
Ему дан с бантом, мне на шею412.
Но этот текст чересчур резко обнажал внутреннюю тен-
денцию автора; герой, который даже, собственно, и не знает,
за что и как получил орден, мог выглядеть почти неправдо-
подобно, а, кроме того, самое сообщение об этом собеседнику
делало бы Скалозуба дураком. Грибоедов вновь изменил текст,
на этот раз возникли классические строки, дошедшие до нас
в окончательной редакции:
За третье августа; засели мы в траншею:
Ему дан с бантом, мне на шею.
Но «засесть в траншею» — еще не подвиг. Скалозуб дискре-
дитирован в этом тексте тоньше, не так явно, нежели в преды-
дущем.
Откуда взята дата «третье августа»? Она очень точна. Может
быть, Грибоедов выбрал ее совершенно случайно, как первую
попавшуюся дату, которая удовлетворяла необходимому образу
точности и ритму строки, а сама по себе не имела претензии
На отражение действительности? Едва ли он рискнул бы на это;
воспоминания о 1812—1814 гг. были слишком свежи, пьесу
читали тысячи глаз реальных участников событий, отлично
знавших хронологию войны. Они невольно справлялись бы
т
при чтении со своею памятью, где даты были записаны кровью.
Поэтому не лишено интереса знакомство с реальным положением
дел, относящимся к этой дате.
Оказывается, 3 августа 1813 г. не происходило и не могло
происходить никаких боевых действий. Действовали особые
условия Плесвицкого перемирия, в силу которых боевых дей-
ствий в эти дни вообще не могло происходить. Офицерство ве-
селилось в Праге. «Жизнь наша в Праге была самая шумная»,—
пишет историк заграничных походов. Русские корпуса двину-
лись из Богемии в Силезию в последних числах июля и только
7 августа соединились с австрийцами. «Засесть», таким образом,
в траншею при всем желании было нельзя, так как армия нахо-
дилась на марше. Первые военные действия после перемирия
начались лишь 14 августа, когда утром союзные армии обло-
жили Дрезден и начали атаку. Так выглядит «подвиг» Скало-
зуба в историческом освещении 413. Мало этого, та же тенден-
ция развита далее. Ордена Скалозуба, собственно, получены им
не за настоящие боевые дела, а, повидимому, в силу использо-
вания хорошо знакомых ему «каналов»: «Да чтоб чины добыть,
есть многие каналы...» Желание Грибоедова разъединить Ска-
лозуба с реальным боевым героизмом, с вопросом подлинной
воинской чести обнаруживается, таким образом, еще более
явственно.
Любопытно, что в более ранней редакции Скалозуб говорил
о себе:
Я — школы Фридриха, в команде гренадеры,
Фельдфебеля мои Вольтеры414,
то-есть он прямо относил себя не к суворовской, а к прусской
реакционной военной системе, особенно отчетливо выглядев-
шей как реакционная после побед 1812 г. и торжества Куту-
зова — суворовского ученика.
Противопоставление прежней службы высокого значения
теперешней, аракчеевской службе явственно заметно в «Горе
от ума». Оно видно не только в тенденции отъединить Скало-
зуба от славного 1812 г., но и в ряде деталей. Храбрость прежде
была нужна для подвигов, а теперь какие перспективы открыты
перед храбрым человеком? Грибоедов отвечает на это непре-
взойденной по остроумию тирадой Натальи Дмитриевны:
Платон Михайлыч мой единственный, бесценный!
Теперь в отставке, был военный,
И утверждают все, кто только прежде знал,
Что с храбростью его, с талантом,
Когда бы службу продолжал,
Конечно, был бы он московским комендантом.
278
Быть московским комендантом! Очень нужна храбрость
московскому коменданту! Можно себе представить, как смеялись
герои Бородина и Лейпцига над этим текстом. Сознание его
остроты со временем утратилось, и на современной сцене смысл
реплики, как правило, пропадает.
Чацкий — носитель подлинной чести. Несколько лет тому
назад Чацкий был военным. Он говорит о мундире: «Я сам
к нему давно ль от нежности отрекся?» Ему и сейчас далеко не
чуждо высокое ощущение военного бытия, горячее, приподнятое
воспоминание о лагерной жизни, «товарищах и братьях». Он
говорит Платону Михайловичу:
Ну, бог тебя суди;
Уж точно стал не тот в короткое ты время!
Не в прошлом ли году, в конце,
В полку тебя я знал? лишь утро: ногу в стремя
И носишься на борзом жеребце,
Осенний ветер дуй хоть спереди, хоть с тыла.
Платон Михайлович (вздыхает)
Эх! братец! славное тогда житье-то было.
Не может быть более точного указания на совместную службу
в полку — и именно в гусарском. Как же иначе можно «знать»
товарища «в полку», вспоминать утренний подъем, очевидно,
многократные утренние упражнения в верховой езде (кстати,
входящие в реж1ьм кавалерийского лагеря)? «Забыт шум лагер-
ный, товарищи и братья» — так тепло и проникновенно может
говорить только один из этих самых «товарищей и братьев»,
сам знающий, что такое «лагерный шум». Именно на лапидар-
ном, условном языке военных того времени говорит Чацкий,
бросая реплику:
В полк, эскадрон дадут. Ты обер или штаб?
Эти короткие фразы соединены ассоциативной связью. Посу-
лив товарищу эскадрон, Чацкий как бы спохватывается, не
умалил ли он его чина. Точно ли он все еще ротмистр (последний
обер-офицерский чин в кавалерии: ротмистр мог быть команди-
ром эскадрона)? Может, он уже повышен в чине? Товарищ
может тогда претендовать не на эскадрон, а на полк, если он
уже не обер-офицер, а штаб-офицер. Поэтому Чацкий, как бы-
валый кавалерист, назвав кавалерийское подразделение, сей-
час же останавливается и проверяет у товарища, спрашивая
лаконичным, условным языком военного: «Ты обор или штаб?»415.
Обычно задают вопрос: не противоречит ли военной службе
Чацкого его «связь с министрами», а затем «разрыв», о котором
рассказывала Татьяна Юрьевна, «из Петербурга воротясь»?
279
Так проф. Н. Котляревский пишет о Чацком: «Есть глухое (?)
указание на какую-то его „связь с министрами", но мало ве-
роятно, чтобы у этого юнца (а с министрами он, очевидно, был
знаком до своего отъезда из России, когда ему было 18 лет)
были какие-нибудь серьезные отношения с деловыми людьми»416.
Внесем прежде всего поправку, касающуюся возраста. Чацкий,
очевидно, до отъезда за границу уже был совершеннолетним,
ибо вступил в управление имением. Фамусов его корит: «Имень-
ем, брат, не управляй оплошно». Это соответствует и тому, что
он «съехал» от Фамусова и получил где-то в Москве свою соб-
ственную оседлость: вернувшись из-за границы, он ведь только
заезжает к Фамусову с неожиданным визитом, а затем отправ-
ляется к себе домой. Он говорит Фамусову в конце первого
действия:
Простите; я спешил скорее видеть вас,
Не заезжал домой. Прощайте. Через час
Явлюсь.
Очевидно, Чацкому до отъезда за границу несколько более
21 года. Возвращается он из-за границы, следовательно, лет
двадпати четырех.
«Связь с министрами» могла быть как у штатского, так и
у военного человека. Чацкий легко мог бы иметь «связь с ми-
нистрами» и до и после своей отставки от военной службы.
Многие молодые военные в эпоху заграничных походов, в бур-
ные военные годы — во время оккупации Парижа. Венского
конгресса, русского управления Саксонией и т. д.— получали
задания дипломатического характера и вступали в непосред-
ственную «связь с министрами», хотя бы с такими представи-
телями министерства иностранных дел, как с гр. Каподистрия
и Нессельроде. При штабах армий была в то время дипломати-
ческая служба, так, например, декабрист Юшневский состоял
«при главнокомандующем 2-й армии по дипломатической ча-
сти»417. Практика подобной «связи с министрами» имела место
и позже, в эпоху конгрессов. Можно привести пример декабриста
Пестеля, который в 1821 г. получил от Нессельроде через штаб
2-й армии поручение собрать для русского правительства све-
дения о греческом восстании. Пушкин виделся с Пестелем
в Кишиневе как раз в тот момент, когда он выполнял это пору-
чение. И внутри России военные чины неоднократно получали
подобные поручения. Кстати, нельзя в этой связи не обратить
внимания на формулировку отзыва генерала-от-кавалерии
Кологривова, данного самому Грибоедову: «Находясь при мне
в должности адъютанта, исполнял как сию должность, так
и прочие делаемые ему поручения с особенным усердием, реэ-
ностью и деятельностью»418.
280
To-есть: какие-то внеадъютантские поручения у Грибоедова
были.
Таким образом, успел ли Чацкий короткое время послужить
по гражданской части после своей отставки с военной службы,
или его «связь с министрами» относится к годам его военной
службы, все равно он уже изведал в какой-то мере и обман
«тихой славы». «Связь с министрами» кончилась «разрывом»,
и, повидимому, не тихим, а громким, так как о нем заговорили
в петербургских кругах, а из Петербурга вести докатились
и до Москвы. «Татьяна Юрьевна рассказывала что-то, из Пе-
тербурга воротясь, с министрами про вашу связь, потом раз-
рыв»,— говорит Молчалин Чацкому. Таким образохМ формула
Чацкого «служить бы рад — прислуживаться тошно» является
результатом сложного в своем составе служебного опыта:
и военного и в какой-то мере гражданского.
Итак, Чацкий не служит, он в отставке. Он порвал и с во-
енной службой и с «министрами». В комедии он не один в этом
положении: двоюродный брат Скалозуба также бросил
службу. «Чин следовал ему: он службу вдруг оставил, в де-
ревне книги стал читать». Фамусов подает голос: «Вот моло-
дость!.. читать!., а после хвать!..» И тут чувствуется, что
случай не единичен: повидимому, Фамусов уже заметил, что
молодежь не раз совершала такие необдуманные поступки.
Князь Федор, племянник княгини Тугоуховской, занят не
службой, а науками, он сознательно не хочет служить: «Чинов
не хочет знать! Он химик, он ботаник, князь Федор, мой
племянник».
Декабрист Каховский в своем знаменитом письме из крепо-
сти, как бы вмешиваясь в текст «Горя от ума», пишет: «У нас
молодые люди при скудных средствах занимаются более, чем
где-нибудь; многие из них вышли в отставку и в укромных
своих сельских домиках учатся и устраивают благоденствие
и просвещение земледельцев...»419.
Ясно, что отставка была своеобразной формой протеста пе-
редовой молодежи. Отсюда враждебная, резко настороженная
позиция, которую занял лагерь «староверов» по отношению
к этому вопросу. Фамусов, иронически сожалея, говорит о Чац-
ком, представляя его Скалозубу: «Не служит, то-есть в том он
пользы не находит». Княгиня Тугоуховская ставит в один ряд
отказ своего племянника от чинов и упражнения профессоров
Педагогического института «в расколах и безверьи». Чацкий
говорит об отношении «староверов» к этому вопросу:
Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей, найдется: враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний;
281
Или в душе его сам бог возбудит жар
К искусствам творческим высоким и прекрасным,
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным!!
Служить сейчас, по мнению молодежи, стало негде и некому.
Вот об этом и идет спор. Старый мир прав, ощущая в этом
чуть ли не главную опасность. Он всеми средствами борется
против нее. Он прибегает с этой целью к оружию клеветы:
эти-де юнцы потому не служат, что хотят особых отличий и
почестей, чванятся, переоценивают себя. Старцы «подозревали»
передовую молодежь в гипертрофированном карьеризме —
собственном недуге. Князь Радугин, герой комедии Шаховского
«Пустодомы» (1819), вернувшись из-за моря, вышел в отставку,
так как считал, что «офицерский чин для мудреца ничтожен»
и что он должен-де быть «фельдмаршалом или ничем». В ано-
нимной брошюре некоего S., под выразительным заглавием
«Горе от ума, производящего всеобщий революционный дух»,
не без остроты поставлен вопрос о чести в понимании предста-
вителя нового поколения или, как замысловато именует его
автор, «фантазического человека». Злобный пасквилянт верно
подметил, что два противостоящих лагеря имели два разные
понятия о чести: человеку, проникнутому «всеобщим револю-
ционным духом», в ином смысле представляется первый из трех
«предметов, необходимых в жизни: честь» (вторые два предме-
та — слава и богатство.— М. Н.). «Взглянем на первый его
предмет: честь. Известно, что многие образованные и необра-
зованные люди честь почитают ничем другим, как только быть
честным, то есть никого не обманывать, жить по правилам
наших предков', но фантазический человек о чести мыслит совсем
иначе,— по его мнению — это значит быть в чести перед дру-
гими, себе подобными...»420. Настороженное отношение предста-
вителей старого лагеря к этим поискам нового ответа на свое
«что делать?» прекрасно оттенено в рассказе декабриста И. И.
Пущина: «Я между тем по некоторым обстоятельствам сбросил
конно-артиллерийский мундир и преобразился в судьи уголовно-
го департамента Московского надворного суда. Переход резкий,
имевший, впрочем, тогда свое значение. Князь Юсупов (во главе
тех, про которых Грибоедов в „Горе от ума" сказал: „что за тузы
в Москве живут и умирают!"), видя на бале у московского воен-
ного генерал-губернатора князя Голицына неизвестное ему лицо,
танцующее с его дочерью (он знал, хоть по фамилии, всю москов-
скую публику), спрашивает Зубкова: кто этот молодой человек?
Зубков называет меня и говорит, что я — „надворный судья".
„Как! Надворный судья танцует с дочерью генерал-губер-
натора? Это вещь небывалая, тут кроется что-нибудь необык-
новенное"».
282
«Юсупов — не пророк, а угадчик, и точно, на другой год
ни я, ни многие другие уже не танцовали в Москве»,— много-
значительно добавляет Пущин, намекая на восстание 14 де-
кабря, Сибирь и ссылку.
Некоторые исследователи, реконструирующие «репертуар
позитивной идейности» Чацкого, почему-то полагают, что в его
программу входила борьба за право дворянина «путешествовать
или жить в деревне» и что отношение Чацкого к царской службе
нечто иное, как «ограждение права дворянина уехать из сто-
лицы в деревню, то-есть в барскую усадьбу...» Заодно это свя-
зывается с «властью деревни над сознанием Чацкого»421. Нель-
зя не подивиться этому мнению. Оно — пример тяжелых по-
следствий разрыва с историей и ни в малейшей степени не со-
ответствует действительности. Неужели Фамусов или Скалозуб
были против права дворянина уезжать из столицы в деревню
и выходить в отставку по желанию? Разумеется, нет! Это право,
между прочим, дано было дворянам еще манифестом о «дво-
рянской вольности» в 1762 г. и подтверждено Жалованной гра-
мотой дворянству 1785 г. «Ограждать» их было нечего. О них
вообще и речи нет в «Горе от ума». Спор старого и нового ла-
герей идет совсем в иной плоскости: спорят об отношении
к самодержавию. Спорят о поддержке царской политики, о
службе в аракчеевской России,— иными словами: спорят о по-
нимании роли нового человека как деятеля в своей стране и о
препятствиях, которые этой деятельности ставит самодержавие.
Для Чацкого служба — это отношение гражданина к роди-
не, высокое служение отечеству, тяжелое положение которого
зовет на борьбу. Для Фамусова служба — карьера, путь
к устройству личных выгод, достижению богатства, почестей,
влиятельности. Служба, по Фамусову,— нечто безусловно
необходимое для молодого человека («а главное — поди-тка,
послужи!»). И сам Фамусов служит, дел у него, повидимому,
немало; он, конечно, преувеличивает, когда говорит Софье,
что у него целый день «нет отдыха» и что он мечется «как словно
угорелый», но его формуле «по должности, по службе хлопотня,
тот пристает, другой, всем дело до меня» можно поверить.
Однако его отношение к делам более чем формальное — его
тревожит только (он «смертельно» боится!), «чтоб множество не
накоплялось их». «А у меня, что дело, что не дело, обычай мой
такой: подписано, так с плеч долой». Для вникания же в су-
щество дел пригрет Молчалин («за то, что деловой»). Деловой
пыл Молчалина по части вникания в существо дела Фамусов
считает нужным лишь в определенной дозе,— подчас тут надо
даже осаживать чиновника: «Дай волю вам, оно бы и засело».
Фамусову не доверено ни малейшего идейного обоснования
царской службы, хотя бы карамзинского стиля. Он не нуждается
283
в этом. Служба для него начисто лишена какой бы ни было,,
хотя бы реакционной «идейности», лишена элементов государ-
ственного или общественного служения родине, лишена понятия
отечества и чести в возвышеннохм его понимании. С какою целью
непременно надо служить? Для чинов, личных почестей, богат-
ства, жизненных удобств, выгод: «Память по себе намерен кто
оставить житьем похвальным, вот пример: покойник был по-
чтенный камергер, с ключом, и сыну ключ умел доставить; богат
и на богатой был женат...» Последнее обстоятельство должно,
по контексту, стоять в связи с первым: положение при дворе —-
источник богатства. Максим Петрович, который «не то на се-
ребре — на золоте едал», был «весь в орденах» и «век при дворе».
Черта «сто человек к услугам» — контекст придворной близо-
сти. Еще бы! речь идет о щедрейшей раздатчице крестьян —
Екатерине II. В каких отношениях этот образец образцов
(«учились бы на старших глядя!») к царской власти? Он от-
важно жертвовал затылком, «нарочно оступаясь» на куртаге,
чтобы насмешить императрицу, он безусловно вернейший ео
раб и слуга. Но какова же цель служения? Опять-таки оно
начисто лишено хоть какого-нибудь идейного обоснования.
Отважно жертвовать затылком необходимо для того, чтобы при
дворе чаще слышать «приветливое слово», чтобы «пред всеми
знать почет», а главное: «в чины выводит кто? и пенсии дает?
Максим Петрович. Да! Вы, нынешние — нутка!» To-есть опять-
таки личные выгоды почета, богатства, карьеры — на первом
плане. Что, собственно, нужно? Быть богатым, нахватать чины,
ордена — «знаков тьму, отличий», весело пожить, давать балы...
Во всем этом понимании «службы» нет ни грана идейности.
Служба царю начисто выдохлась, она похожа на кожу, сбро-
шенную змеей, она пуста, хотя хранит форму когда-то напол-
нявшего ее тела.
Даже тогда, когда Фамусов желает характеризовать боль-
шой государственный ум,— по его выражению, ум «канцлера»,—
он не может дать ему положительного заполнения и опять-
таки рисует пустоту. Особо оговорено отрицательное отношение
сих государственных умов к чему бы то ни было новому,— за-
мечательно подмеченная черта. Старички, судящие «о делах»
(«что слово — приговор»), и даже с некоторой вольностью»
Не то, чтоб новизны вводили — никогда,
Спаси нас боже!.. Нет. А придерутся
К тому, к сему, а чаще ни к чему.
Поспорят, пошумят и... разойдутся.
Так понимать службу, как понимал ее Фамусов, не мог бы„
например, ни один «птенец гнезда Петрова», как бы он ни был
(Меншиков, например) заинтересован личным обогащением.
Петровский слуга, преданный царю, служил ему, занимаясь
284
реально или полковым строением, или кумпанствами и флотом,
или Сенатом. Служить царю тогда значило делать какое-то
реальное дело. Но самодержавие уже стало тормозом обществен-
ного развития, потеряло свое прогрессивное значение. В «Горе
от ума» представлены другие времена: старый лагерь, обри-
сованный автором, оказался начисто лишенным общественного,
государственного смысла своего служения — об этом смысле
думает герой из другого лагеря.
Таков был критерий в отборе качеств образа,— критерий
страстного, взволнованного, кипящего негодованием передового
ума. Этот критерий отбора характерных черт старой и новой
службы также родился в передовом лагере — с иной точки
прения его нельзя было и заметить. Это была полемика автора
с Фамусовым. Конечно, даже Голицын, Магницкий и Рунич
(о Карамзине и не говорю) нашли бы «государственное» зна-
чение своей службы царю. Но Грибоедов вывел противника
начисто разоблаченным. Он обрисовал со всей остротой ре-
альной борьбы таких представителей старого лагеря, кото-
рые своим отношением к службе выявляли полную опусто-
шенность своего общественного сознания.
И вместе с тем Фамусов выведен в «Горе от ума» как живой
человек; он не абстрактная формула, не ходульное понятие
без плоти и крови. Он весь перед нами в своей неповторимой
жизненности и не лишен «достоинств»: он прекрасно говорит
по-русски, более того, он прямо оратор, тонкий мастер гово-
рить, московский барин-краснобай и великолепный рассказ-
чик; он остроумен и находчив, он человек меткой наблюдатель-
ности; достаточно сопоставить два представления о Москве:
бедное представление Скалозуба (для него Москва, очевидно,
•более всего «дистанция огромного размера») и богатое и разно-
образное представление Фамусова: тут и внешний облик города
и его быт, обычаи, нравы, разные характерные типы. Как схва-
чена, например, Фамусовым самостоятельная активность мос-
ковских дам, которые могут-де и скомандовать перед фрунтом
и присутствовать в Сенате, или как метко обрисована им же-
манность московских девиц, выводящих в романсах верхние
лотки: «словечка в простоте не скажут — все с ужимкой».
Он безусловно в обычном смысле слова умен, даже очень умен,
и все же его понятие службы насквозь пусто: в нем нет ничего,
кроме личных выгод, оно лишено понятия отечества.
5
Понятие «гражданина», обогащенное в русском полити-
ческом сознании Радищевым, растет далее и обогащается в своем
содержании работой следующего революционного поколения.
285
«В 1816 году вышеозначенный Павел Пестель* с коим видался
я весьма часто в доме отца его, рассуждал со мною об обязан-
ности благомыслящего человека»,— показывает на следствии
осторожнейший декабрист И. Шипов, полковник лейб-гвардии
Преображенского полка422. И когда далее следует принятие его,
Ивана Шипова, в тайное общество, мы понимаем, что именно
разумелось под «обязанностями благомыслящего человека».
Когда декабристы назвали свое первое тайное общество «Обще-
ством истинных и верных сынов отечества», они уже в этом
названии противопоставили понятие истинного сына отечества
иному, не истинному сыну отечества, а лишь называющему себя
таковым. Они здесь лишь развивали дальше, углубляли,
а главное, ставили на практическую почву революционного
организованного действия то понимание двух патриотизмов —
истинного и ложного, которое развивал еще Радищев в своей
работе «Беседа о том, что есть сын отечества». Необходимость
дифференциации понятий истинного и ложного гражданина не
только стала ощущаться еще острее, но и заполняться еще бо-
лее богатым содержанием. «Варвар! недостоин ты носить имя
гражданина!» — восклицал Радищев, обращаясь к помещику-
кровопийце. При всем высоком содержании понятия «гражда-
нин» Радищев еще не вложил в него требований активного
революционного действия. Но сейчас положение изменилось.
«Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан?» —
спрашивал К. Ф. Рылеев и отчетливо пояснял, что «позорить»
означает влачить свой младой век в «постыдной праздности»
и не понимать «предназначенья века», которое далее без колеба-
ний пояснено как участие в революционной борьбе:
Пусть юноши, не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенья века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Они опомнятся, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
И в бурном мятеже, ища свободных прав,
В них не найдет ни Брута, ни Риеги.
Это новое наполнение понятия «гражданин» выросло из
исторических потребностей времени. В жизни страны назрели
дела, которые надо было разрешить, без которых Россия косне-
ла бы в неподвижности, застое, невежестве, и разрешить эти
дела могли только истинные граждане, истинные сыны отече-
ства. Старые тузы, стоявшие у государственных дел, оказыва-
лись неспособными, возмущали душу, приносили вред. В разре-
зе новых требований, им предъявляемых, становилось немед-
ленно видно ничтожество и вредность старых, ложных «отцов
286
отечества», их враждебность всему новому, необходимому для
родины. Становилось очевидным их резко суженное личными
корыстными интересами понятие целей жизни и человеческого
поведения. Они и не могли быть деятелями времени:
Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве,
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты...
Мотовство, пиры, великолепные палаты и все богатство,
основанное на беззаконии (ср. у Радищева в «Путешествии»:
«Богатство сего кровопийцы ему не принадлежит. Оно нажито
грабежом...») и защищенное от суда знатным родством,— вот
облик опороченного и с презрением отвергнутого «деятеля»,
премудрость которого черпается из газет «времен очаковских
и покоренья Крыма». Узко личный, грабительский, жадно-
стяжательский «идеал» деятельности и жизни заклеймен на-
званием «подлейшего».
Образное упоминание о временах очаковских и покоренья
Крыма может и не нуждаться в историческом комментарии —
это общий образ косной устарелости, отжившей старины, уже
не годной «веку нынешнему», требующему новых идей и дел.
Однако не лишне вспомнить, что год покоренья Крыма (1783)
и год взятия Очакова (1788) отстояли от времен Чацкого
всего десятка на три с небольшим лет. За этот в конце
концов очень небольшой исторический срок Россия сильно
продвинулась вперед. Добавим, что она продвинулась вместе
с движением всего человечества: времена очаковские и поко-
ренья Крыма — это, собственно, годы кануна французской
революции.
В те же годы, когда Грибоедов в Петербурге, уже задумав
«Горе от ума», наблюдал коллизию старого и нового миров,
Пушкин также думал над вопросом: «а судьи кто?». В стихах,
посвященных кн. Голицыной, Пушкин писал (1817):
Я говорил: в отечестве моем
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно-свободной?
Этих же государственных деятелей декабрист Николай
Тургенев поминал в дневнике, говоря о членах Государствен-
ного совета: «В совете я не предвижу никакого успеха доброму..»
287
Чего ожидать от этих автоматов, составленных из грязи, из
пудры, из галунов,— и одушевленных подлостью, глупостью,
эгоизмом? Карамзин им вторит... Россия, Россия! Долго ли ты
будешь жертвою гнусных рабов, бестолковых изменников?»
Якушкин указывает как одну из причин своего вольномыслия
«усмотрение бесчисленных неустройств в России», происходя-
щих оттого, что люди имели «единственным предметом выгоды
личные», а друг Грибоедова декабрист Якубович писал Ни-
колаю I из тюрьмы: «Не правосудие, а лихошмство заседает
в судилищах, где не защищается жизнь, честь и состояние
гражданина, но продают за золото или другие выгоды пристраст-
ные решения». Это как бы исторический комментарий к
гневным речам Чацкого об «отцах отечества» 423.
Так разобщилось для молодой России понятие чести с по-
нятием служения царю. Честь стала заполняться новььм содер-
жанием — служение не царю, а родине. Если царь был тираном
и угнетателем родины, если родина изнывала «под тяжким
игом самовластья» (Рылеев), то разошлись в своем содержании
также и понятия чести и присяги царю, ранее слитные. Как
рассказано в записках декабриста Н. И. Лорера, Николай I
вызвал на допрос братьев Раевских (не членов тайного общества)
и упрекал их за то, что они знали об обществе, но не донесли:
«Где же ваша присяга?»
«Тогда Александр Раевский, один из умнейших людей на-
шего века, смело отвечал государю:
— Государь! Честь дороже присяги: нарушив первую,
человек не может существовать, тогда как без второй он может
обойтись»424.
Процесс декабристов многократно вскрывал это интересней-
шее историческое явление — расхождение понятий присяги
царю и чести для эпохи декабристов. Это говорило в данной
обстановке об огромном росте политического сознания. Поручик
Кавалергардского полка декабрист Анненков, объясняя Ни-
колаю I, почему не донес на общество, также мотивировал это
честью: «Тяжело, нечестно доносить на своих товарищей».
В ответ на это Николай, страшно вспылив, крикнул: «Вы не
имеете понятия о чести!» Столкнулись два понятия о чести —
реакционное и революционное 425.
Новое понимание чести было в существе своем противо-
поставлено царизму и было исторически новой, прогрессивной
силой, формирующей передовое сознание. Честь ранее была
службой царю, теперь стала службой отечеству, а не царю.
«Муки совести» и колебания между двумя противоположными
понятиями чести отчетливо видны в поведении предателя Якова
Ростовцева: он сообщил Николаю о заговоре декабристов и
готовящемся выступлении и сейчас же вслед за этим, тревожи-
288
мый совестью, побежал к Рылееву и сообщил ему о своем до-
носе Николаю. В противоположность этому поведению Оржиц-
кий, например (как Раевские и многие другие), не донес о за-
говоре, хотя знал о нем, не будучи членом тайного общества.
Оржицкий дал такое объяснение этому на следствии: «Мысль
носить на себе постыдное имя предателя была причиною, побу-
дившею меня умолчать перед правительством о бывшем мне
известном заговоре»426.
Вдумываясь в критерий нового понятия о чести, мы еще и
еще раз ощущаем отечество как основной и решающий при-
знак:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,—
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.
Как бы ответом на эти пушкинские строки звучат слова
И. И. Пущина на следствии: «Убежденный в горестном поло-
жении отечества моего, я вступил в общество с надеждою, что
в совокупности с другими могу быть России полезным слабыми
моими способностями и иметь влияние на перемену правитель-
ства оной» 427. Уже один этот критерий несравненно обогащал со-
держание нового понятия чести, вводил в него невиданное
ранее, богатое и разнообразное содержание, которого было
уже в то время лишено старое, выдохшееся и выродив-
шееся понятие чести как служения царю, «отважно жертвуя
затылком».
За этим критерием стояло сознание своего права участвовать
в политической жизни страны. Карамзин не «замечал» этой
стороны в жизни древнего античного мира и выхолащивал ее
основной смысл. «Если исключить из бессмертного творения
Фукидидова вымышленные речи, что останется? голый рассказ
о междоусобии греческих городов: толпы злодействуют, ре-
жутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Монома-
хова или Олегова дому. Немного разности, если забудем, что
сии полутигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы
трагедии и статуи Фидиасовы»,— таков был ход мыслей Ка-
рамзина. Декабрист Никита Муравьев горячо возражал Ка-
рамзину в своем разборе его сочинения: «Там граждане сража-
лись за власть, в которой они участвовали, здесь слуги дра-
лись по прихотям господ своих. Мы не можем забыть, что полу-
тигры Греции наслаждались всеми благами земли, свободою
и славою просвещения» 428. В монологе Чацкого «И точно начал
свет глупеть» отчетливо проведена тема нового отношения к
самодержавной власти—под личиною усердия к царю «прямой
был век покорности и страха». Этот век резко осуждается.
19 м. В. Нечкина
289
Тут чувствуется иной взгляд на власть и иное к ней отношение.
Фамусов по-своему очень точно передает содержание этого моно-
лога, когда распространилась весть о сумасшествии Чацкого:
«Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом, хоть пред
монаршиим лицом, так назовет он подлецом!..» Это так ново,
так пугает, так беспокойно, что именно это обстоятельство вы-
ставляется Фамусовым как доказательство сумасшествия
Чацкого.
Печатные и открытые похвалы императорам и вельможам
казались декабристу Никите Муравьеву «постыдным сервилиз-
мом». «Пылкое раболепство»,— переведем это же понятие на
язык «Горя от ума» («...кто в раболепстве самом пылком...»).
Оно вызывало возмущенное осуждение декабристов, которые
тонко подметили и одобрили разбираемую черту Чацкого —
новую честь. Декабрист Александр Бестужев в своем разборе
комедии Грибоедова с восхищением отмечал: «Это благородное
негодование ко всему низкому, эта гордая смелость в лице
Чацкого». Гордости Чацкого как бы эхом отвечает гордость
декабристов в пушкинском послании в Сибирь: «Во глубине
сибирских руд храните гордое терпенье...» Уже будучи в си-
бирской ссылке, декабрист Оболенский писал: «Ко всему можно
привыкнуть, исключая того, что оскорбляет человеческое до-
стоинство». Любопытно в этом же отношении одно (еще неопу-
бликованное) письмо декабриста И. И. Пущина из Сибири,
относящееся к апрелю 1856 г., то-есть к началу царствования
Александра II: «У нас все благополучно. Нового ничего нет
особенного. Читаем то же, что вы читаете. Бесцветное какое-то
начало нового царствования. Все подличают публично и под-
час цалуют руки у царя. Все это дико и ничего не обещает
хорошего. Адресов и приказов нет возможности читать. Отли-
чились четыре генерал-адъютанта, а Ростовцев, тот просто исто-
щается в низости, нет силы видеть такие проявления вернопод-
данничества. Не знаю, были ли эти сцены при Николае,— ка-
жется, не печатались. Знаю только, что Александр I не дозволял
так кувыркаться. По-моему, это упадок, и до сих пор не вижу
ничего, кроме упадка. Между тем время такое, что можно бы
на что-нибудь получше обратить умы...» Слова: «Александр I
не дозволял так кувыркаться» могут служить комментарием
к словам Чацкого: «Да нынче смех страшит и держит стыд
в узде; недаром жалуют их скупо государи...» Словам ста-
рого декабриста соответствуют и старые факты той эпохи,
когда он вырос, тех лет, когда декабризм делал первые шаги:
Ф. Вигель злобно рассказывает, как «вытертый либерализмом»
офицер Никулин, бывший во Франции в оккупационном
корпусе Воронцова, возмущался, вернувшись из-за границы,
когда увидел, что слуга поцеловал у Вигеля руку, получив
290
талер на чай: «Кто в Европе у господина станет целовать
руку!»429.
Подводя итоги этой части изложения, еще раз скажем:
исторической базой нового понимания чести, нового представ-
ления об общественном смысле жизни и своей роли в ней как
деятеля была потеря царизмом его прогрессивного значения.
Политическая система власти стала тормозом развития страны,
задержкой созревающих новых отношений, и революционное
дворянство пошло на борьбу с царизмом. Поэтому тема службы
царю в сознании передового деятеля и пришла в столкновение
с пониманием службы отечеству, поэтому и возникла яркая
формула: «честь дороже присяги». Все это выковывало новое
политическое сознание, нового деятеля, понимавшего себя как
гражданина, активного участника в разрешении назревших
исторических задач своей страны, истинного сына отечества.
Сын отечества и стоял в гостиной Фамусова против ложных
«отцов отечества», разливавшихся в пирах и мотовстве. «Отцы»
ничуть не заботились о служении родине, представляли собою
старое, «подлейшее» житье, сыны же были гражданами, истин-
ными и верными сынами своего отечества. Богатству, граби-
тельству, великолепным палатам, нажитым грабежом и обма-
ном, всей этой подлейшей жизни противостоял гражданин
в лице Чацкого. Он обладал, употребляя слова Пушкина,
«душою благородной, возвышенной и пламенно-свободной».
6
Мы еще раз убеждаемся, что Грибоедов острым взором
художника выхватил из жизни одно из крупнейших развиваю-
щихся явлений, насыщенных творческими потенциями, и отра-
зил его во всей сюжетной ситуации пьесы и в образах отдельных
героев.
Однако разобранные выше вопросы еще не исчерпывают
проблемы. Полнота анализа обязательно требует рассмотрения
вопроса о чести и службе в целом — в развитии сюжета «Горя
от ума», то-есть выяснения композиционного значения мотива
чести и службы в комедии. Что именно и как связано с динами-
кой этой темы и как развивается она сама?
Чацкий приехал в Москву для Софьи (в письме к Катенину
Грибоедов подчеркивает, что Чацкий приехал «единственно»
для Софьи). Он приехал не проповедывать, он приехал на сви-
дание с любимой девушкой, на которой задумал жениться.
Поэтому законно спросить: когда же он «взорвался» и начал
открытую и возмущенную проповедь? Что вызвало ее?
Чацкий сразу, с первого же разговора с Софьей о знакомых
и родственниках, противопоставлен старому миру. Он противник
19*
291
и того члена Ученого комитета, который «с криком требовал
присяг, чтоб грамоте никто не знал и не учился», он противник
того театрального барина, который «сам толст — его артисты
тощи», противник системы барского воспитания и требований
к бракам («от нас потребуют с именьем быть и в чине...»).Одна-
ко к Софье он обращается как к единомышленнице, и общий
тон его пока довольно благодушен. Слуга шел докладывать,
а Чацкий в дорожном плаще бежал за ним, не дожидаясь от-
вета, могут ли его принять. Он чувствовал себя в родном доме,
а главное, он «без памяти» любил ту, к которой — и «единствен-
но» к которой — приехал. Он надеялся на «прелесть встреч»
и «участье живое». В сценах первого действия он, несмотря
на всю противопоставленность свою старому миру, еще не
вошел в роль открытого борца. Цитируя Державина, он даже
говорил о дыме отечества, который ему «сладок и приятен».
В детстве Чацкий с Софьей, вероятно, нередко по косточкам
разбирали знакомых и родственников. Мне представляется,
что даже в самом подборе характерных признаков, которыми он
пользуется в первом разговоре, описывая знакомых, есть эле-
менты этого очень юного восприятия,— реминисценции дет-
ского времени. Тут очень много смешных внешних признаков,
схваченных острыми глазами подростка: приметалась особая
смешная походка («ваш дядюшка отпрыгал ли свой век?»).
Не забыты тоненькие ножки некоего «черномазенького» («тот
черномазенький на ножках журавлиных»); вспомнились какие-
то внешние признаки одежды, прически или, может быть, кос-
метики некиих трех знакомых, которых они встречали вместе
с Софьей, вероятно, во время традиционных детских прогулок
по бульвару («трое из бульварных лиц, которые с полвека
молодятся»); не забыт и увлеченный театрал со своими арти-
стами— опять привнесенный со смешным внешним, но много-
говорящим признаком («сам толст — его артисты тощи»);
вспомнился тут же бал, на котором они с Софьей, два под-
ростка, которым все надо разведать, открыли вдвоем—вместо
того чтобы танцовать — в одной из комнат «посекретней» че-
ловека, щелкавшего соловьем. Все это еще в какой-то мере
воспоминания детства.
Первая встреча с Фамусовым еще в общем дружественна —
это встреча молодого человека со старым воспитателем и опе-
куном. Фамусов заключает Чацкого в объятья и, повидимому,
судя по ритму строки, троекратно его целует: «Здорово друг,
здорово брат, здорово...» Чацкий полушутливо обещает Фа-
мусову — охотнику рассказывать новости в Английском кло-
бе — первому все рассказать о заграничной поездке («Вам
первым, вы потом рассказывайте всюду»). Побывав дома, он
и является затем к Фамусову. Таким образом, Чацкий в первом
292
действии еще не выступил в открытой роли новатора и борца.
Он уже противопоставлен старому миру, но он еще фактически
ни с кем не столкнулся,— для этого пока еще не было прямого
повода. Для взрыва нужен какой-то инициирующий момент,
внешний импульс, удар, толчок, воспламеняющая искра.
Когда же и где этот момент возник?
Чацкий явился к Фамусову после утреннего свидания, гото-
вый усесться на диван и рассказывать новости. Но его чересчур
настойчивые вопросы о Софье несколько раздражают Фаму-
сова: «Тьфу, господи прости! пять тысяч раз твердит одно и
то же». И с прямолинейностью старшего «друга» и опекуна,
а также своенравного московского барина и — отдадим ему
должное — проницательного отца, Фамусов прямо в упор
спрашивает Чацкого: «Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?».
Он попал в точку. Да, Чацкий хотел бы жениться на Софье.
Психологически-бесподобное «а вам на что?» Чацкого — это
сразу и смущение от неожиданной атаки, и гордая поза молодой,
но довольно необоснованной «независимости» от родительского
соизволенья на брак, и желание несколько выиграть время.
Следует вопрос Чацкого: «Пусть я посватаюсь,— вы что бы мне
сказали?» Нельзя согласиться с мнением И. А. Гончарова
в «Мильоне терзаний», что Чацкий задает этот вопрос небрежно
и «почти не слушает» ответа Фамусова 430. Как же так? Ведь
он кровно заинтересован в ответе, ибо он любит Софью и при-
ехал «единственно» для нее. Он хочет жениться на Софье —
это очевидно. Он, несомненно, настороженно ожидает ответа
Фамусова на столь интересующий его вопрос. Отказывает ли
ему Фамусов в руке дочери? Нет, не отказывает. Он «только»
ставит ему три условия для женитьбы на Софье: «во-первых:
не блажи, именьем, брат, не управляй оплошно, а главное,
поди-тка, послужи». Первое условие — «не блажи»,— конечно,
имеет в виду «завиральные идеи» Чацкого; оно в другом месте
формулировано: «и завиральные идеи эти брось». Второе усло-
вие — не управлять оплошно имением — очевидно, связано
и с имущественным положением Чацкого: все-таки у него,
по более оптимистическому подсчету Фамусова, четыре,— а не
три, как думает Хлёстова,— сотни душ; и хоть Фамусов и
хвастает, что жених для него лишь тот, у кого наберется «душ
тысячки две родовых», но в конце концов и четыреста душ
Фамусов все-таки признает чем-то реальным. Но «главное» —
это главное!— «поди-тка, послужи». В ответ на это предложе-
ние (Чацкий и отвечает только на главное — третье — условие)
и следует знаменитый ответ Чацкого: «Служить бы рад —
прислуживаться тошно». Иначе говоря, Фамусов предлагает
Чацкому купить брак с Софьей ценою отказа от его убеждений,
от его взгляда на жизненное назначение нового человека,
293
на честь, на служение отечеству. Но убеждения Чацкого не
продаются, даже за такую несказанно дорогую для него цену,
как Софья. Вот тут-то и взрывается Чацкий. Вот в этом узле
действия пьесы, где так тесно переплетаются общественное и
личное, так резко сталкивается новое и старое понимание жиз-
ни,— тут-то и происходит взрыв.
Тема последующих двух монологов — Фамусова: «Вот то-то
все вы гордецы!» и Чацкого: «И точно начал свет глупеть» —
это прежде всего честь и служба человека в ее старом и новом
понимании. Ответ Чацкого на восхваления Максима Петровича
и на совет «жертвовать затылком» для развлечения высшей
власти (так и вспоминается «кувырк да кувырк» из цитированного
ранее письма матери Грибоедова) сосредоточен на теме старого
и нового понимания чести. «Как посравнить да посмотреть век
нынешний и век минувший: свежо предание, а верится с тру-
дом»,— этот знаменитый афоризм вызван именно вопросом
о чести.
Как тот и славился, чья чаще гнулась шея,
Как не в войне, а в мире брали лбом,
Стучали об пол, не жалея!
Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли,
А тем, кто выше, лесть, как кружево плели.
Прямой был век покорности и страха,
Все под личиною усердия к царю.
Но между тем, кого охота заберет,
Хоть в раболепстве самом пылком,
Теперь, чтобы смешить народ,
Отважно действовать затылком?
Вывод: «Хоть есть охотники поподличать везде, да нынче
смех страшит и держит стыд в узде» — говорит уже о новом
общественном мнении, иначе оценивающем честь и достоинство
человека. Эта тема развивается и дальше. Фамусов немедленно
находит квалификацию — «карбонари» — для этой точки зре-
ния.
Борьба началась в открытую — тема чести и службы длится
вплоть до прихода Скалозуба. Вот основное сплетение соци-
ального и любовного сюжетов, основное место, где они пере-
крещиваются и где происходит взрыв.
Тема чести всплывает не раз и в дальнейшем развертывании
борьбы Чацкого со старым лагерем: она и в «подлейших чертах»
прошедшего житья, и в унизительном поклонничестве перед
«Нестором негодяев знатных», и в нежелании ехать на поклон
к Татьяне Юрьевне, и в хохоте над «похвалой» Хлёстовой
Загорецкому («не поздоровится от эдаких похвал!»), и во всем
отношении к Молчалину и его жизненной позиции карьериста
и тихони, и в национальной гордости, возмущенной случаем
294
с французиком из Бордо. Тема возникает и в последнем моно*
логе; так она дана и в словах: «с вами я горжусь моим разры-
вом», и в гордых строках о «благонравном, низкопоклоннике
и дельце». Интересно, что именно в последнем монологе Чацкий
точно воспроизводит контекст первого взрыва: «Я сватаньем
моим не угрожаю вам. Другой найдется благонравный, низко-
поклонник и делец, достоинствами, наконец, он будущему
тестю равный». Это и есть последнее выражение темы чести
в комедии.
Итак, новатор по-новому понимает и свою роль в жизни
и служение отечеству. Чувство чести, сознание своего достоин-
ства и понимание службы как служения отечеству и есть его
индивидуальная позиция, выражение нового отношения к миру.
Отношение это глубоко действенно, душа нетерпеливо рвется
к деятельности, к переделке мира. «Нетерпеливою душой
отчизны внемлем призыванья»,— можно сказать об этом сло-
вами Пушкина. Новатор хочет, говоря словами Пушкина,
уничтожить «гнет власти роковой» и превратить самовластье
в обломки. Обломки есть результат того, что предано сознатель-
ному сокрушению, сломано. Что же именно подлежит передел-
ке? К чему именно призывает отчизна? Говоря кратко, сокру-
шению подлежал именно крепостной строй в целом, и идеология
борьбы с ним была в «Горе от ума» декабристской идеологией.
Перейдем поэтому к разбору антикрепостнического комплекса
идей в комедии и в мировоззрении ее автора.
—' - -».»»»*<•«♦•♦=
Глав а X
ПРОТИВНИК
КРЕПОСТНОГО СТРОЯ
1
Декабристы были борцами против крепостного права. Обще-
известность этого делает излишним специальный историче-
ский экскурс на эту тему. Достаточно напомнить, что борьба
против крепостного права и сплотила тайное общество в 1816 г.,
а затем прошла через всю его историю. «С самого начала го-
ворено было о желании даровать свободу крепостным крестья-
нам»,— свидетельствует декабрист Пестель. Как бы разно ни
решался аграрный вопрос в конституциях Пестеля и Никиты
Муравьева, самая отмена крепостного права нигде не ставилась
под вопрос и была безусловной. «Крепостное состояние и раб-
ство отменяются, раб, прикоснувшийся земли русской, стано-
вится свободным»,— говорится в конституции Никиты Му-
равьева. Пестель в «Русской правде» полагал, что «рабство
крестьян» есть «дело постыдное, противное человечеству»,
«рабство должно быть решительно уничтожено, и дворянство
должно непременно навеки отречься от гнусного преимущества
обладать другими людьми». Отмена крепостного права вменя-
лась в первую обязанность Временному верховному правлению:
«Сие уничтожение рабства и крепостного состояния возлагается
на Временное верховное правление, яко священнейшая и не-
пременнейшая его обязанность».
Идейный комплекс «Горя от ума» сложился на этапе раннего
декабризма. Конституционные проекты декабристов еще не были
оформлены, и нет никаких оснований ставить вопрос об их влия-
нии на Грибоедова. Однако основной характер вопроса об от-
мене крепостного права в декабризме, который и возник как
общественное течение именно вокруг этого стержня, дает все
основания сопоставлять идеологию комедии с идеологией
сосуществовавшего передового общественного течения.
Как подойти к исследованию этого вопроса? В отличие от
предшествующих тем («Два лагеря», «Честь и служба») данная
296
тема многократно разбиралась в грибоедовской литературе.
Исследователи подходили к ней различно, пользуясь различ-
ными методами изучения, и приходили к разным результатам.
Отсюда возникает необходимость сначала остановиться на ме-
тодологии вопроса.
«Горе от ума» — не конституционный проект и не политико-
экономический трактат, а художественное произведение. Было
бы величайшей ошибкой применить к нему те же способы ис-
следования, какие необходимо применить к конституции или
политико-экономическому трактату. Разбирая его руководя-
щие идеи, надлежит учитывать его особенности как художе-
ственного произведения и разбирать его именно как таковое.
Кроме того, «Горе от ума» не художественное произведение
вообще, а произведение драматургическое, имеющее свою спе-
цифику, обладающее своими закономерностями. Забвение по-
следних также может привести к ошибкам. Все эти соображения
справедливо могут представиться читателю само собою разу-
меющимися и даже излишними для упоминания. Но необ-
ходимость напомнить о них будет уяснена в последующем из-
ложении.
Как художник-реалист Грибоедов воссоздавал в образах
жизнь своего времени. Он не имел в виду искусственно выделять
какую-то одну особую идею в общем облике героя, он воссозда-
вал его во всей жизненной цельности, в особой обстановке дра-
матургического действия, которое давало герою возможности
разнообразного выявления себя, но, как всегда в драматурги-
ческом произведении, не любые возможности, а совершенно
определенные, ограниченные. Герой приехал в дворянский дом
на свидание с любимой девушкой; он действует в парадных
комнатах дома и в течение только одного дня; он все время на-
ходится в общении с людьми светского круга. Его внутренний
мир идей и чувств выявлен только через это общение — автор
ни разу не дал ему одинокого монолога в пустой комнате.
Когда в горячей речи о французике из Бордо Чацкий замечает,
что его не слушают и танцуют, он на слове «глядь» обрывает
свои слова и умолкает. И последний монолог «Не образумлюсь—
виноват» обращен к определенным лицам и ими вызван; он,
раскрывая внутренний мир героя, вместе с тем отчетливо адре-
сован Фамусову и его дочери.
Вся тематика социальных обличений Чацкого обусловлена
даваемыми ему в разговорах с другими людьми ассоциациями.
Поэтому она и раскрыта столь жизненно. Он, естественно, вспо-
минает о старых знакомых при первой встрече с Софьей,— как
же не спросить о них только что приехавшему человеку? Он
сравнивает век нынешний и век минувший и излагает свое
мнение о раболепстве (монолог: «И точно начал свет глупеть»)
297
в ответ на поучение Фамусова о необходимости служить; он
возражает замечанию Фамусова о том, что в Москве «все на
новый лад»; нет не все: «дома новы, но предрассудки стары»;
он произносит знаменитый монолог: «А судьи кто?» в ответ
на упрек Фамусова: «Не я один, все также осуждают»; полный
впечатления от встречи с французиком из Бордо, он обра-
щается к Софье, чтобы с ней поделиться, ей об этом рассказать;
наконец, последний монолог глубочайше мотивирован всей слож-
ной ситуацией, создавшейся в вестибюле и совершенно импера-
тивно вызывающей Чацкого на объяснения. Поэтому о всех
социально-политических темах он говорит в живой и естествен-
ной форме, вызванной особенностями действия. Для него
тяжелое положение любимой родины — живой и цельный об-
раз, постоянно возникающий то в этой, то в другой связи.
Анализ идейного содержания произведения необходимо
проводить, учитывая конкретную жизненную ситуацию сю-
жета и самый факт художественности произведения. Художе-
ственныйобраз всегда выражает гораздо больше, нежели формаль-
но в себе содержит. В том и состоит мастерство художника,
что, комбинируя малое число признаков, он воссоздает их ре-
альную множественность во всем жизненном богатстве явле-
ния. Образ несет в себе, так сказать, «магические детали»,
влекущие огромное богатство жизни, понимаемой в таком-то
освещении, с такой-то точки зрения. Пушкин, описывая бег-
ство Марии к Мазепе, упомянул чрезвычайно мало конкретных
деталей: конский топот, людские голоса, след на траве:
Никто не знал, когда и как
Она сокрылась. Лишь рыбак
Той ночью слышал конский топот,
Казачью речь и женский шопот,
И утром след осьми подков
Был виден на росе лугов.
Но читатель неизбежно представит себе большее, нежели
три-четыре перечисленных признака: он поймет и девичье вол-
нение, и спешность подготовленного бегства, ощутит на своем
лице не упомянутый автором утренний ветер, и свежесть украин-
ского воздуха. Этого всего в образе нет, и это все в образе бе-
зусловно есть,— в этом существо отбора типического. Поэтому
любой настоящий художественный образ и говорит читателю
гораздо больше, нежели формально в себе содержит. С пре-
дельной скупостью передан Маяковским лирический образ
страстного ожидания:
Приду в четыре,— сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
298
Тут не сказано, что она не пришла, и не описано, что чув-
ствует по этой причине герой, но тут безусловно и с исключи-
тельной силой сказано и о том, что она не пришла, и о том, что
чувствует герой. Никакого противоречия в этом утверждении
нет. Чацкий говорит о каком-то очень определенном «Несторе
негодяев знатных», которого он знал и ненавидел лично, еще
«дитёй», когда его возили к нему на поклон; он говорит
о каком-то определенном помещике-балетомане, который
«на крепостной балет согнал на многих фурах от матерей,
отцов отторженных детей», которых затем за долги барина
распродали поодиночке. Все это признаки, воссоздающие
целое.
И «Нестор негодяев знатных» и помещик-балетоман, рас-
продавший детей поодиночке,— лишь художественные признаки
целого — крепостной России. Эти фигуры влекли за собой ин-
тегральный образ крепостной родины, ее страшного угнетения.
Это были классические примеры, конденсированное выражение
угнетения. И вместе с тем эти образы влекли за собою и образ
самодержавной России в целом, ибо Чацкий говорил о «Несторе
негодяев знатных» и о помещике-балетомане в неразрывной свя-
зи с «отцами отечества», с проблемой деятеля, долженствующего
спасти и перестроить любимую родину: «Где, укажите нам,
отечества отцы, которых мы должны принять за образцы?»
Кто же они, эти «отцы», эти деятели? Не те ли старцы, которые
черпают сужденья из газет времен очаковских и покоренья
Крыма? Не грабители ли они, нашедшие защиту от суда в род-
стве и друзьях? Не Нестор ли это знатных негодяев? Не ба-
летоман ли, распродавший детей поодиночке? Крепостной
строй в целом был объектом нападения для Чацкого. Он не
имеет по ходу сюжета ни поводов, ни причин писать и устно
прочитывать трактаты о крепостном праве как институте.
Но он — живой человек — имеет живые конкретные поводы
страстно громить этот крепостной строй. Его глубоко занимает
вопрос о деятеле новой России, и он через эту тему подходит
и к разным сторонам строя и ко всему строю интегрально.
В его живых многочисленных, по разным поводам выраженных
мыслях, никак не преследующих цели изложить декабристскую
программу как таковую, вместе с тем по законам художествен-
ного воссоздания действительности дана именно эта антикрепост-
ническая декабристская многообразная программа. Она ка-
сается и самодержавия, и крепостного права, и отчуждения
народа от правящих классов, и выдохшейся царской службы,
и нового понимания чести, и работы деятеля, преобразующего
страну, и отсутствия истинных «отцов отечества», и низкого
состояния культуры, и необходимости борьбы с темнотой и
отсталостью.
299
Слова «распроданы поодиночке» приводили декабристов, по
собственному их признанию, «в ярость»,— вот и пример образа
в действии, в сознании современника. Балетоман, распродав-
ший поодиночке своих крепостных зефиров и амуров, был
«сигналом», был лишь «магической деталью» (чеховским гор-
лышком бутылки, блестящим при лунном свете), воссоздавшим
все в целом, интегрально,— крепостную Россию, где люди
торгуют людьми, где нарушаются крепостным правом святей-
шие человеческие законы.
Но именно в этом месте на дороге исследователя находится
настоящий «завал» из рубленых стволов и камней. Не расчи-
стив пути, нельзя двигаться дальше.
2
Многочисленные исследователи Грибоедова и его комедии
приходили к выводу, что «Горе от ума» направлено против
крепостного права, и автор его — противник крепостного права.
Историки, заграгивавшие этот вопрос, также приходили к вы-
воду, что и Грибоедов и Чацкий — противники крепостного
права. Так, В. И. Семевский справедливо писал, что в «Горе
от ума» мы находим «самое энергичное бичевание крепостного
права» 431.
Однако не так давно вопрос подвергся пересмотру.
Н. К. Пиксанов в ряде специальных работ пришел к неожидан-
ному выводу, что ни Чацкий, ни Грибоедов якобы не являются
противниками крепостного права,— они возражают будто бы
только против «эксцессов», злоупотреблений крепостничества,
а не против самого института крепостного права. Так и сказано:
«Реплики Чацкого нельзя толковать так расширительно, как
это делали старые словесники-либералы. Из того, что Чацкий
негодует на злоупотребления крепостным правом, еще не сле-
дует, что он и его творец отрицают начисто этот социально-
государственный институт».
В другом месте Н. К. Пиксанов пишет: «Старая литератур-
ная критика много напутала вокруг Чацкого»; она «хваталась
за словесные формулы и не вникала в их смысл... Можно было
горячо негодовать на злоупотребления известным институтом
и столь же горячо отстаивать его. Молодых образованных и чут-
ких дворян времен Грибоедова коробили грубые формы крепост-
ничества, и они надеялись, что дело можно поправить гуман-
ностью. Но отсюда еще далеко до освобождения крестьян».
Расширяя вопрос и разбирая уже не только отношение к кре-
постному праву в «Горе от ума», но вообще отношение Грибо-
едова к крепостному праву, Н. К. Пиксанов выходит за рамки
комедии и тщательно устанавливает «весь корпус высказываний
300
лисателя на эту тему» — от ранней комедии «Студент» до за-
мыслов позднейших произведений («1812 год» и «Грузинская
ночь»). Вывод тот же: Грибоедов и в других произведениях
вовсе не отрицал крепостного права, а лишь «порицал злоупо-
требления крепостничества»; необходимо различать между кри-
тикой «эксцессов» и «отрицанием самого института» 432. Так как
аргументация автора чрезвычайно подробна, полезно разобрать
его доводы один за другим, чтобы выяснить их истинную цену.
Особенностью метода Н. К. Пиксанова является прежде
всего игнорирование специфики художественного образа. Это
видно, во-первых, из того, что вопрос о крепостном праве ис-
кусственно вычленен из всего антикрепостнического идейного
комплекса и рассматривается изолированно. Во-вторых, ци-
таты комедии рассматриваются аналогично тому, как рассма-
тривались бы положения политического трактата или консти-
туционного проекта — как позитивные требования автора,
а не как конкретные признаки художественного образа, влеку-
щие за собой нечто цельное (что и подлежит исследованию)
и никогда не совпадающие механически в своей формальной
«сумме» со всем комплексом вызываемого образом явления.
Каждая цитата великого художественного произведения —
окно в историю. Она имеет и множество других аспектов изу-
чения, но понять ее смысл во всей полноте нельзя, не учтя ее
исторической связи с действительностью. Между тем вычлене-
ние цитат, произведенное Н. К. Пиксановым при разборе
вопроса, как раз сопровождается игнорированием истории.
Так, приступая к изучению идейности комедии, Н. К. Пикса-
нов считает необходимым сначала вычесть, удалить из поля
зрения исследователя «нейтральные» и «бесхарактерные» эпи-
зоды, чтобы отобрать идейные мотивы «в собственном, узком
смысле» и начать их изучение. В разряд «нейтральных» и «бес-
характерных» текстов, якобы не дающих материала для анализа
идейности пьесы, попадают, например, такие «пословицы»:
как: «Ну, как не порадеть родному человечку», «Подписано,
так с плеч долой», «Кто беден, тот тебе не пара» и т. д. Это может
показаться невероятным, но это так 433. Достаточно представить
себе проблему чести и службы в комедии, чтобы ощутить, какое
огромное значение имеет «нейтральное» изречение: «Ну, как
не порадеть родному человечку» или: «Подписано, так с плеч
долой». Надо окончательно выхолостить из «идейности» про-
блему исторического, чтобы тезис «кто беден, тот тебе не пара»
признать «нейтральным» и «бесхарактерным» изречением.
Очевидно, по мнению исследователя, так думают люди любой
эпохи и любого социального строя.
Таковы некоторые неправильные стороны метода Н. К. Пи-
ксанова. Перейдем теперь к разбору положений по существу.
301
Н. К. Пиксанов наиболее подробно остановился на вопросе
об отношении Грибоедова к крепостному праву в двух работах:
«Социология „Горя от ума"» и «Грибоедов и крепостные рабы».
Менее подробно те же соображения развиты в его книге «Твор-
ческая история „Горя от ума"», где особый отдел посвящен
идейности комедии; остановился он на этом же вопросе и в
предисловии к школьному изданию «Горя от ума». Исследова-
нию придан вид скрупулезной точности: выделены и разо-
браны все места комедии, где говорится о крепостном праве.
Мест этих нашлось немного. «Привычно мы связываем „Горе
от ума" с обличением крепостничества. Но, в сущности, в ко-
медии говорится о нем немного»,— утверждает Н. К. Пикса-
нов. Высказываний о крепостном праве в комедии всего пять:
прямым образом к крепостному праву относятся «только две»
реплики Чацкого в монологе «А судьи кто?»: 1) о Несторе не-
годяев знатных; 2) о помещике-балетомане, распродавшем
поодиночке своих амуров и зефиров; косвенным образом —
еще три реплики: 3) четыре строки Лизы — строфа «Ах! от гос-
под подалей...»; 4) гневные посулы Фамусова своей дворне
в последнем акте; 5) слова Хлёстовой о Загорецком: «двоих
арапченков на ярмарке достал». «Других протестов против
крепостного права в „Г. о. у." нет» 434.
Ниже мы остановимся на явной неполноте привлеченного
к анализу «корпуса высказываний» Грибоедова о крепостном
праве. Пока проверим анализ выявленного «корпуса». Н. К. Пи-
ксанов всячески снижает значение слов Лизы:
Ушел... Ах! от господ подалей;
У них беды себе на всякий час готовь,
Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев и барская любовь.
Эта «примета крепостной неволи» должна-де умалиться
в значении в силу довода, что такая фраза могла быть вложена
и в уста «французской комедийной субретки». Нужно за-
метить, что имеется огромное количество фраз, которые, звуча
формально одинаково, вкладываются в художественных про-
изведениях в уста самых разнообразных героев и именно в силу
этого приобретают самый разнообразный смысл. Ведь Лиза —
не французская горничная, а крепостная девка барина Фаму-
сова. Ведь она произносит свои слова в совершенно конкрет-
ных обстоятельствах,— только что имели место поползнове-
ния Фамусова в полутемной столовой. Она с облегчением на-
чинает со слова «ушел!..» Французские субретки — не кре-
постные своих господ и по желанию могут оставить должность.
Поэтому доводов к «умалению» значения мы не видим.
302
Далее разбираются гневные посулы Фамусова Лизе в по-
следнем акте:
Постой же, я тебя исправлю:
Изволь-ка в избу, марш, за птицами ходить...
Швейцару Фильке и еще каким-то дворовым (множественное
число!) Фамусов кричит:
В работу вас, на поселенье вас!
За грош продать меня готовы...
Крепостнический характер этих посулов, по Пиксанову,
снижается доводом, что они-де, может быть, «просто характе-
ристические проявления раздражительного темперамента Фа-
мусова». Но почему же раздражительность фамусовского тем-
перамента должна снизить социальный смысл угрозы? Любо-
пытно, что темперамент выливается у Фамусова в ту форму,
которая между прочим даже зафиксирована в крепостническом
законодательстве,— право помещика ссылать крепостных в Си-
бирь на поселение. Барин конца XIX века ведь не мог бы
погрозить этим служанке.
Из реплики Хлёстовой, что Загорецкий «двоих арапченков
на ярмарке достал», можно, по мнению Н. К. Пиксанова, сде-
лать «косвенный (?) вывод» о продаже крепостных на ярмарках.
Очевидно, «косвенность» вывода (в каком же случае он был бы
прямым?) должна несколько снизить социальное значение
мотива. Никакой «косвенности» в мотиве усмотреть нельзя,
и социальное его значение снижено быть не может.
«Прямых» же текстов о крепостном праве в комедии, по
мнению Н. К. Пиксанова, «только два». Первый относится
к «Нестору негодяев знатных»:
Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменил борзые три собаки!!!
Вторая относится к помещику-балетоману:
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в зефирах и амурах,
.Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке: —
Амуры и зефиры все
Распроданы по одиночке!!!
303
Но Н. К. Пиксанов пытается снизить антикрепостнический
характер и этих текстов соображением, что они-де своим острием
направлены не против самого института крепостного права, а
только против «вельмож», против высшей знати, которая была
ненавидима средним дворянством. Смысл довода таков, что здесь
сводятся, мол, счеты среднего дворянина с высшей знатью, а не
проявляется вражда передового человека к крепостному праву.
Но это утверждение противоречит тексту. В тексте нигде нет
противопоставления среднего дворянства знати. Может быть,
«эксцессы» крепостного права, здесь описанные, имеют такой
характер, что были доступны только знати? Нет, и это не так.
Самый средний помещик мог выменять своего крепостного на
охотничью собаку: это было его правом. На собак выменивали
крепостных и мелкие, и средние, и крупные помещики. Собака
была платежом за крепостного, его стоимостью. Променять на
собаку человека — это не противоречило закону. Более того, оче-
видно, богатый придворный вельможа, как правило, располагал
наличными деньгами для покупки породистых собак, и чаще всего
подобные уплаты «натурой» как раз производились среди поме-
щиков средней руки, более стесненных в денежных средствах.
Ясно, что «Нестор негодяев знатных» в данном образе пред-
ставляет дворян вообще, он лишен в своем действии специфики
знати. То же относится к распродаже поодиночке крепостных
детей; это также отнюдь не было прерогативой знати. Смысл
обоих текстов — возмущение самим правом выменивать чело-
века на собаку, продавать детей поодиночке. То обстоятельство,
что в первом случае помещик знатен, а во втором — богат,
не играет определяющей роли. Определяющую роль играет
то, что эти люди — помещики. О «знатности» или незнатности
балетомана, кстати, вообще не упомянуто — богатство не обя-
зательно связывалось с принадлежностью к придворным кругам.
О том, что балетоман — придворный и намека нет в «Горе от
ума», между тем Пиксанов совершенно необоснованно относит
его к «особой дворянской группе — придворной знати» 435.
Ни тот, ни другой случай нельзя назвать «эксцессом»:
Салтычиха гладила девушку горячим утюгом — это эксцесс.
Но в чем же «эксцесс», если помещик продавал крепостного,
распоряжался им, как своею вещью? Это не эксцесс, это право,
И право это называлось крепостным правом.
Таким образом, если мы даже возьмем этот искусственно
вычлененный из живого контекста «корпус высказываний»
о крепостном праве и исследуем его, то и тут мы не получим
искомого Н. К. Пиксановым вывода. Эти вычлененные сентен-
ции принадлежат к антикрепостническому комплексу коме-
дии, и направлены они прежде всего против крепостного строя—
в этом их существо.
304
Теперь выйдем вместе с Н. К. Пиксановым за рамки коме-
дии и разберем те тексты о крепостном праве, которые почерп-
нуты из других произведений Грибоедова. Они тоже входят
в установленный Пиксановым «корпус высказываний». Нам
осталось разобрать те части означенного «корпуса», которые
не относятся к «Горю от ума». Таких текстов разбирается три:
1) тирада «большого барина» Звездова в комедии «Студент»;
2) набросок пьесы «1812 год»; 3) отрывок диалога князя и кор-
милицы из незаконченной трагедии Грибоедова «Грузинская
ночь».
Звездов произносит такую «тираду»: «Да отправить старосту
из жениной деревни, наказать ему крепко-накрепко, чтоб
Фомка-плотник не отлынивал от оброку и внес бы 25 рублей
непременно, слышите ль, 25 рублей до копейки. Какое мне дело,
что у него сын в рекруты отдан,— то рекрут для царя, а оброк
для господина: так чтоб 25 рублей были наготове. Он, видно,
шутит 25 рублями, прошу покорно, да где пх сыщешь? Кто
мне подарит? На улице, что ли, валяются? 25 рублей очень
делают счет в нынешнее время, очень, очень».
Кажется, прямой антикрепостнический смысл «тирады»
не нуждается в комментариях. Однако и тут Н. К. Пиксанов
пытается не то снизить, не то вообще снять значение «тирады»
ооб ражением, что она-де «случайна и вложена в уста этого бари-
на только затем, чтобы оттенить его вздорное хозяйствование» 436.
Но что же в этой реплике относится к вздорному хозяйствова-
нию и «оттеняет» его? Она вполне разумна в хозяйстве крепост-
ника, под нею подписался бы любой помещик, получавший об-
рок. Если мы заняты этой цитатой для характеристики взглядов
самого Грибоедова крепостное право, то случайность или не-
случайность этой реплики в роли данного персонажа не имеет
ни малейшего значения. Н. К. Пиксанов многозначительно
замечает, что комедия имеет двух авторов — Катенина и Гри-
боедова, и еще неизвестно, кому именно принадлежит этот
текст. Правда, в другом случае, используя цитату из проекта
об учреждении Закавказской компании (мы остановимся на
этом в XVIII главе), подписанного Грибоедовым и Завилейским,
Пиксанов уже не ставит вопроса, кто автор необходимой ему
Цитаты, повидимому, потому, что использует ее для обратной
Цели. Не лучше ли держаться какого-либо одного принципа?
Надо полагать, что текст, подписанный двумя авторами, в идей-
ном смысле был принят ими обоими, и если бы идейный смысл
«тирады» не принимался бы Грибоедовым, он не дал бы своей
Подписи под произведением. Таким образом антикрепостниче-
ский смысл тирады не подлежит сомнению.
Изумительный набросок плана пьесы Грибоедова «1812 год»
развивает тему ополченца-крепостного, который участвовал
20 М. В. Нечкина
305
в Отечественной войне и заграничных походах. Н. К. Пиксанов
хочет снизить антикрепостнический смысл наброска соображе-
нием о том, что «тема ополченца-крепостного не является цен*
тральной в пьесе». Центральна ли, или эпизодична роль кре-
постного-ополченца, кончающего жизнь самоубийством при
возврате в крепостное состояние, это не имеет ни малейшего
отношения к разбираемому вопросу. В эпизоде ли, или в каком-
то цельном произведении проявилось отрицательное отношение
Грибоедова к крепостному праву, оно не перестает от этого быть
отрицательным. Но вместе с тем нельзя не отметить ошибку
Пиксанова: крепостной-ополченец в пьесе, несомненно, цен-
тральный герой. Пиксанов пытается доказать обратное ука-
занием на то обстоятельство, что у пьесы есть «патриотическое
и националистическое задания». Но это соображение ни в ма-
лейшей мере не доказывает желаемого положения. Ни в одной
пьесе задание не может раскрыться без героев. Герой же —
ополченец М.— должен был появиться в пьесе в первом
«отделении» и быть, по замечанию Грибоедова, на сцене «с пер-
вого стиха до последнего»; тут же, в первом действии, должно
было быть дано «очертание его характера». Смущающие
Н. К. Пиксанова сцены с появлением «ангелов» и «теней» в Ар-
хангельском соборе являются лишь одной из трех сцен первого
акта. Во втором акте также предполагалось показать опол-
ченца М. как на улицах пылающей Москвы «в разных случаях»
(в первой сцене), так и в селе под Москвой во время сбора
ополчения. В третьем отделении также предполагалось показать
«подвиги» М. В двух сценах эпилога также М.— главное дей-
ствующее лицо: «Вильна. Отличия, искательства; вся поэзия
великих подвигов исчезает. М. в пренебрежении у военачаль-
ников. Отпускается во-свояси с отеческими наставлениями
к покорности и послушанию. Село или развалины Москвы.
Прежние мерзости. М. возвращается под палку господина,
который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние............ само-
убийство». Таким образом, сверх всего, тема ополченца являет-
ся центральной. Текст говорит за себя. Этот набросок — изу-
мительный грибоедовский антикрепостнический документ.
Грибоедов раньше других русских писателей выдвинул тему
человека из народа, крепостного крестьянина в роли участника
событий исторического значения. Весь сюжет пьесы — подвиги
крепостного, надежда на свободу, прежние «мерзости» крепост-
ного права, «палки» господина— и исход: «отчаяние...........
самоубийство» — пронизан протестом против крепостного строя.
Еще не обращалось внимания на то, что последнее слово
(«самоубийство») отделено от предшествующего в первопечат-
ной публикации Д. А. Смирнова 15 точками. Д. А. Смирнов,
публикатор «Черновой тетради» Грибоедова (подлинная
306
рукопись до нас, к горькому сожалению, не дошла), разумеется
не случайно разделил ими слова «отчаяние» и «самоубийство».
Повидимому, эти 15 точек скрыли еще какой-то текст, непозво-
лительный с точки зрения цензуры 437.
«Крепостное состояние — мерзости»,— пишет декабрист
Якушкин. «Прежние мерзости. М. возвращается под палку
господина»,— пишет Грибоедов. Тексты эти как бы перекли-
каются.
Какая же еще «общая декларация» против крепостничества
нужна Н. К. Пиксанову? «Мы не имеем ни одного прямого
заявления о том, что он (Грибоедов) был сторонником осво-
бождения крестьян»,— утверждает Пиксанов. Если подобное
«прямое заявление» необходимо, то чем же не «прямое заявле-
ние» этот набросок пьесы «1812 год»? Вот он лежит перед вами,
искомый текст, и его самого прямого антикрепостнического
смысла никак не могут поколебать многозначительные сообра-
жения вроде такого: «Как развернулась бы эта тема — сказать
трудно». Как раз можно сказать, как бы она развернулась;
перед нами автор ясно обозначил 438 и ход действия и финал
пьесы — «самоубийство». Чего же еще?
В трагедии Грибоедова «Грузинская ночь», содержание ко-
торой дошло до нас лишь в изложении Булгарина, основой темы
является, несомненно, протест против крепостного права,
взятый в высоком, шекспировском, плане борьбы против угне-
тения человека. Булгарин пишет: «Трагедию назвал он „Грузин-
ская ночь“; почерпнул предмет оной из народных преданий
и основал на характере и нравах грузин. Вот содержание:
один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому
князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и
потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать
отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его; упрекает
его в бесчеловечном поступке; припоминает службу свою и
требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного
господина и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гне-
вается, потом обещает выкупить сына кормилицы и, наконец,
по княжескому обычаю, забывает обещание. Но мать помнит,
что у нее отторжено от сердца детище, и умышляет жестокую
месть. Она идет в лес, призывает Дели, злых духов Грузии, и
составляет адский союз на пагубу своего господина. Появляет-
ся русский офицер в доме, таинственное существо по чув-
ствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели вселить
любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит
с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет
любовников и видит их на вершине горы св. Давида. Он бе-
рет ружье, прицеливается в офицера, но Дели несут пулю в
сердце его дочери. Еще не совершилось мщение озлобленной
20*
307
кормилицы! Она требует ружья, чтобы поразить князя, и убивает
своего сына. Бесчеловечный князь наказан небом за презрение
чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная
кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила
местью. Они гибнут в отчаянии».
Вчитываясь в это единственное до нас дошедшее изложение
всего сюжета трагедии (до нас дошли лишь отрывки ее текста),
мы должны признать, что существо замысла — в мести за по-
пранные крепостным владельцем высокие человеческие чув-
ства матери. Н. К. Пиксанов усматривает подчиненность сюжета
каким-то «моралистическим заданиям». Но наличие или отсут-
ствие «моралистических заданий» вообще не решает основного
вопроса: ведь содержание трагедии привлекается автором для
ответа на вопрос, как относится Грибоедов к крепостному праву.
Сюжет пьесы дает на это самый прямой ответ: относится отри-
цательно. Наличие или отсутствие в пьесе «религиозно-морали-
стического финала» 439 не меняют в этом ответе решительно
ничего. Может быть, обмен сына кормилицы на коня — тоже
лишь «эксцесс» крепостника? Но даже Булгарин не усматривает
этого и пишет: «Это было делом обыкновенным, и потому князь
не думал о следствиях». Мне неизвестны художественные про-
изведения той же эпохи, где бы протест против крепостничества
был вознесен на еще большую высоту. Именно человеческое
противопоставлено в пьесе крепостному угнетению:
Князь
Уж сын твой — раб другого господина
И нет его, он мой оставил дом.
Он продан мной, и я был волен в том,—
Он был мой крепостной...
Кормилица
Он — сын мой!
Дай мне сына!
О том же свидетельствуют слова кормилицы: «О сыне я
скорблю: я — человек, я — мать».
Каких же доказательств еще нужно? Идея человека, матери
противопоставлена крепостному владению. За продажу сына
на том основании, что «он был мой крепостной», князь предается
проклятию:
А там перед судом всевышнего творца
Ты обречен уже на муки без конца.
Недопустимо после этих текстов утверждать, что Грибоедов
«нигде» не высказался против крепостного права как института,
а был лишь противником его «эксцессов». Замысел «Грузин-
308
ской ночи» — вот еще один бесспорный документ, свидетель-
ствующий о том, что Грибоедов был противником крепостного
права.
Но это еще не все. Проверка аргументации Н. К. Пиксанова
приводит к установлению любопытного факта: бесспорной и не-
случайной неполноты разобранного «корпуса» высказываний.
Так «в корпус» почему-то не включен один вариант реплики
Загорецкого (музейный автограф, IV тетрадь): «Я сам ужасный
либерал и рабства не терплю до смерти, чрез это много поте-
рял». Загорецкий хочет прикинуться единомышленником «ли-
бералов» и поэтому изрекает: «рабства не терплю до смерти».
Тут уж проблему «эксцессов» приходится попросту оставить,
ибо речь идет самым неприкрытым образом о рабстве вообще.
Строки эти в «корпус высказываний» Грибоедова о крепостном
праве почему-то не включены 440.
Есть еще один текст, так же превосходно известный Пикса-
нову и так же забытый им в «корпусе высказываний». Грибо-
едова арестовали по делу декабристов и посадили на гауптвахту
главного штаба. Он сам на себя написал экспромт, поясняю-
щий причину этого события:
По духу времени и вкусу
Он ненавидел слово «раб»,
За что посажен в главный штаб
И там притянут к Иисусу441.
Имеются разнообразные варианты этой записи, но все они
сохраняют единый основной смысл. Он-то нам и важен. В экс-
промте предельно ясно сказано: «Он ненавидел слово „раб"»—
вот причина ареста. Перед нами пример искомой общей формулы
отношения Грибоедова к крепостному праву.
Но и это еще не все.
Почему доводы искусственно ограничивать словами самого
Грибоедова, а не привлечь еще и убедительные свидетельства
современников о Грибоедове? Ведь мы стремимся к полноте
аргументации. Поэтому необходимо пополнить «корпус высказы-
ваний» этими ценными свидетельствами. Рылеев сказал декаб-
ристу Трубецкому о Грибоедове: «Он наш». Мог ли Рылеев
сказать эти слова о стороннике крепостного права как инсти-
тута? Ведь Рылеев крепко сдружился с Грибоедовым и знал
его сокровенные мысли. Могли ли бы декабристы поставить
вопрос о принятии Грибоедова в их общество (1825), если бы
Грибоедов был сторонником крепостного права? Мог ли бы
сторонник крепостного права — Грибоедов — просить в пись-
ме к декабристу Бестужеву: «Обними за меня Рылеева искренне,
по-республикански»?
309
Декабрист Александр Бестужев свидетельствовал на след-
ствии: «С Грибоедовым как с человеком свободомыслящим я не-
редко мечтал о желании преобразования России». Бестужев
также прекрасно знал Грибоедова, был его другом. Как же
он мог назвать «свободомыслящим» сторонника крепостного
права как института, да еще мечтать с ним о преобразовании
России?
Не чересчур ли много берет на себя Н. К. Пиксанов, утвер-
ждая: «Сам Грибоедов теоретически никогда не высказывался
за отмену крепостного права». Почем знать? А может быть,
высказывался — в беседах с декабристами, например? Он не
записал этих разговоров, и эти записи не дошли до нас? Может
быть, именно это хочет сказать Н. К. Пиксанов? Да, не записал
разговоров, и странно было бы, если бы он их записал. Но
ведь в силу этого никак нельзя утверждать, что Грибоедов
«никогда не высказывался». Это не подтверждено никакими
аргументами.
Думается, что множить доказательства излишне. Выводы
Н. К. Пиксанова являются неправильными и должны быть
отвергнуты.
От искусственно вычлененной из комедии проблемы крепост-
ного права вернемся теперь к более общему вопросу — к кре-
постному строю в целом. Именно тут лежит центр тяжести
в анализе декабристской идейности пьесы.
3
«Горе от ума» задумано в пору раннего декабризма. Анти-
крепостническая программа еще не была детально разработана
для самих деятелей авангарда молодой России и не приняла
еще отчетливых форм конституционных проектов. Для декабри-
стов было совершенно ясно, что враг — это крепостничество
и самодержавие. Но статут Союза Спасения (1816—1817),
составленный Пестелем (он не дошел до нас), по свидетельству
всех, с ним знакомых, был сосредоточен гораздо более на органи-
зационных, нежели на программных вопросах. Необходимость
отмены крепостного права была ясна и бесспорна, но конкрет-
ная программа его ликвидации в 1816—1818 гг. еще не была
ясно разработана, ни в Союзе Спасения, ни в Союзе Благоден-
ствия. Было ясно, что «крепостное состояние — мерзость»,
но каким именно образом ликвидировать эту «мерзость» (самая
необходимость ликвидации сомнению не подлежала),— это
было еще неясно самим декабристам. Конституционные проекты
только задумывались. Первый набросок «Русской правды»
Пестеля относится к 1820 г., начало работы Никиты Муравьева
над конституцией — к 1821—1822 гг.
310
И вместе с тем именно борьба против крепостного права
явилась основным, центральным вопросом в формирующемся
деятельном мировоззрении дворянина-революционера. Первое
тайное общество, как уже отмечено, возникло и сформировалось
именно около этого вопроса. Вслед за ним вскоре возник вто-
рой основной вопрос — о переустройстве центральной власти.
Через всю историю декабризма прошли обе цели, оба лозунга,
слитые в неразрывном единстве: борьба с крепостным правом
и самодержавием. От этих центральных идей тянутся нити
ко всей системе политических требований — от устройства суда
и цензуры до вопросов просвещения.
Какие же стороны антифеодального комплекса раннего де-
кабризма отражены в «Горе от ума» и полно ли он отражен?
Отношение к крепостному праву, как уже указывалось, выра-
жено ярко и отчетливо. Чтобы еще яснее почувствовать остроту
и злободневность грибоедовских антикрепостнических форму-
лировок, можно вспомнить, например, что слова «распроданы
по одиночке» приводят на память то обстоятельство, что именно
в 1820 г. вопрос о продаже крестьян поодиночке, врозницу, был
поставлен в Государственном совете, долго и безуспешно дебати-
ровался и кончился ничем: права крепостных владельцев не
были нарушены, «право» продавать крестьян поодиночке было
помещиками сохранено. Декабристы были взволнованы этим
вопросом: позже декабрист Штейнгель писал правительству
особую записку именно о продаже крестьян врозницу. Вместе
с тем в своих примерах Грибоедов взял классические, устано-
вившиеся образы крепостного гнета: обмен людей на собак
«Нестором негодяев знатных» и разрыв семей, продажа детей
отдельно от родителей. Это были вопиющие, классические при-
меры, вплетенные в речь Чацкого 442.
Тема о крепостных, спасших жизнь и честь господина, а по-
том проданных им, развита еще Радищевым в «Путешествии
из Петербурга в Москву». Старик-крепостной продается с пуб-
личного торга за барские долги: «В Франкфуртскую баталию
он раненого своего господина унес на плечах из строю. Возвра-
тясь домой, был дядькою своего молодого барина. Во младен-
честве он спас его от утопления, бросясь за ним в реку, куда сей
упал, переезжая на пароме, и с опасностию своей жизни спас
его. В юношестве выкупил его из тюрьмы, куда посажен был
за долги в бытность свою в гвардии унтер-офицером». У Гри-
боедова та же тема в строках: «Усердствуя, они в часы вина
и драки и честь и жизнь его не раз спасали:— вдруг на них он
выменил борзые три собаки!!!» Однако тональность у Грибо-
едова несколько иная: у Радищева в описании есть привкус
сентиментальной слезы: какие-де хорошие и трогательные дела
Делал этот верный человек, как он хорошо поступал — и вдруг...
311
А у Чацкого и в ироническом «усердствуя» и в пренебрежитель-
ном упоминании уже не о «баталиях», а просто о «драках»
и выпивках чувствуется саркастическая усмешка: и чего-де
они усердствовали! 443
Грибоедов не просто «выдумал» примеры промена на собак
и насильственного отрыва детей от родителей, не случайно на-
шел счастливые образцы — он взял классику агитации, поднял
на новую высоту агитационную традицию, шедшую еще от
Радищева. Он сделал это с величайшим тактом художника.
Говоря об острейшем общественно-политическом вопросе вре-
мени, он не сбился на тон поучения, голой декларации, трак-
тата. Нет, он остался художником: он создал подлинный об-
раз, то-есть мастерский комплекс нескольких скупых, отобран-
ных признаков, влекущий за собою жизнь, воссоздающий ее
во всем многообразии. При сознательном преследовании своей
политической цели он остался мастером слова, художником.
Весь строй крепостнической России разоблачен в «Горе от
ума». Этого уже приходилось — с другой точки зрения — ка-
саться в главе, посвященной службе и чести. Чацкий нападает
на привилегии дворянства, на даваемые рождением преимуще-
ства. В ранней редакции комедии имелся текст:
Вам нравится в сынках отцовское наследство.
И прежде им плелись победные венки,
Людьми считались с малолетства
Патрициев дворянские сынки,
В заслуги ставили им души родовые,
Любили их, ласкали их,
И причитались к ним родные 444.
Что могло породить этот ход мысли? Лишь борьба со строем
в целом. Возьмем ту же посылку в радищевской формулировке:
«Человек рождается на свет равен один другому». Достоинства
человека суть прежде всего его личные достоинства и не могут
зависеть от обстоятельств рождения. Вместо строки: «Желаю вам
дремать в неведеньи щастливом», в музейном автографе стоит:
«В дворянской спеси вам желаю быть щастливым»445,— та же
предпосылка. Первоначальная формулировка о «Песто ре не-
годяев знатных»:
Тот Нестор негодяев старых
Туда же в самых знатных барах
И повелитель многих слуг...—
содержит ярко подчеркнутый контраст между привилеги-
рованным положением знати и не только отсутствием у нее лич-
ных достоинств, но и наличием возмущающих гражданина
пороков — Нестор старых негодяев! В письме к Булгарину
312
от 12 июня 1828 г. Грибоедов писал: «Матушка посылает тебе
мое свидетельство о дворянстве, узнай в герольдии, наконец,
какого цвета дурацкий мой герб, нарисуй и пришли мне со
всеми онёрами». Еще в 1879 г. Орест Миллер в журнале «Неделя»
не мог напечатать эту цитату полностью и процитировал строку
так: «какого цвету... мой герб».
Эти слова были прямой атакой на дворянство как институт,
и если угодно искать и для отношения к дворянству обязательно
некоей общей формулы, подобно той, которую искали, но не
захотели найти некоторые исследователи по отношению к кре-
постному праву, то вот она перед нами. Юную свою жену Гри-
боедов прямо поучал, что он «незнатный человек». «Ты не
шахзадинская дочь, и я незнатный человек»,— писал он ей
из Казвина в декабре 1828 г. Ахвердовой он писал относительно
«1е degout que je porte aux rangs et aux dignites» («отвраще-
ние, которое питаю я к чинам и отличиям»).
Понятно поэтому, что основой всего было отрицание именно
феодального института дворянских привилегий, а вовсе не узкая
внутрисословная зависть «среднего» дворянина к «придворной
знати». Если в крупном вельможестве пороки и обветшание само-
го института были особенно выпуклы, то как художнику было не
прибегнуть именно к этим примерам? Особенно ясно виден этот
подход в письме Грибоедова к Бегичеву от 9 декабря 1826 г.:
«Кто нас уважает, певцов истинно вдохновенных, в том краю,
где достоинство ценится в прямом содержании к числу орденов
и крепостных рабов? Все-таки Шереметев у нас затмил бы Оми-
ра: скот, но вельможа и крез. Мученье быть пламенным мечта-
телем в краю вечных снегов...» Первая часть цитаты раскрывает
именно общий тезис: крепостная Россия — край, где достоинство
человека ценится в прямом содержании к числу орденов и кре-
постных рабов. Здесь налицо протест против самого института
дворянских феодальных привилегий со справедливым указанием,
что в этом привилегированном строе даже один дворянин не
равен другому,— до такой степени — начисто — отсутствует
в строе идея равенства: один дворянин ценится выше другого
в соответствии с числом крепостных рабов и с иерархической
лестницей орденов, то-есть прямых показателей заслуг перед
царем. А далее приводится пример Шереметева — иллюстра-
ция к приведенному выше положению. Гомер — высокий образ
вдохновенного певца, то-есть идеал человека, выдающегося
не по знатности, а по личной одаренности и славе, приобретен-
ной в силу своего гения,— и этого человека в такой стране,
как царская Россия, затмил бы «скот», но «вельможа и крез» —
Шереметев.
В ноябре 1825 г. Грибоедов писал Бестужеву, что тот «оргии
Юсупова срисовал мастерскою кистью, сделай одолжение,
313
внеси в повесть, нарочно составь для них какую-нибудь рамку.
Я это еще не раз перечитаю себе и другим порядочным людям
в утешение. Этакий старый придворный подлец!..» Знать была
ненавистна как особо яркий и типичный носитель привиле-
гий феодального строя. Следовательно, еще и еще раз: врагом
был феодально-крепостной строй в целом, он подлежал раз-
рушению 446.
Чацкому противен и весь склад устоявшегося московского
дворянского быта, в котором он сразу подмечает застойные чер-
ты крепостнического паразитизма: барский дом тетушки полон
«воспитанниц и мосек», в великолепных барских палатах «раз-
ливаются в пирах и мотовстве»; непрерывные «обеды, ужины
и танцы» хоть кому зажмут в Москве рот («Да и кому в Москве
не зажимали рты обеды, ужины и танцы»). В противоположность
этому Фамусов является прославителем этого быта — дворян-
ского довольства, дворянского богатства, дворянской еды.
По ходу пьесы нигде не показывают людей за едой,— однако,
сколько узнаем мы о ней из «Горя от ума» — и все от Фамусова,
раскрывающего конкретное содержание этих московских «пи-
ров»,— тут и форели и сервировка стола («не то на серебре —
на золоте едал») и в тексте (позже снятом) меню постных обе-
дов: «грибки да кисельки, щи, кашки в ста горшках» — «ешь
три часа, а в три дни не сварится». Тут и состав приглашенных
до принципу: «Я всякому,— ты знаешь, рад»; «Хоть честный
человек, хоть нет, у нас равнёхонько для всех готов обед».
Самое вот это плотное родство, кровные связи, которые Фаму-
сов сыщет «на дне морском»,— оно фактор служебного строя,
внутренней, столь низко организованной жизни отсталой,
крепостной страны: «Как вам доводится Настасья Николавна?»
«Как станешь представлять к крестишку иль к местечку, ну
как не порадеть родному человечку». Чацкий — ненавистник
этого родства, он видит его социальную функцию: «Не эти ли,
грабительством богаты, защиту от суда в друзьях нашли, в род-
стве...» Это протест против всего крепостного строя — от его
социальных взаимоотношений до устоявшегося барского быта.
4
В живой связи с этим протестом стоит весь комплекс идей
о центральной власти. Антиабсолютистская направленность
«Горя от ума» уже разобрана в главе о службе и чести. Весь сю-
жет комедии, все понимание героем своего места в жизни
и своей действенной в ней роли, все новое понимание чести
найравлены против самодержавия. «Попробуй о властях — и
нивесть что наскажет!» — восклицает взволнованный Фамусов,
314
распространяя слух о сумасшествии Чацкого. «Чуть низко
поклонись, согнись-ка кто кольцом хоть пред монаршиим
лицом, так назовет он подлецом!..» Такой вывод сделан именно
из рассуждений Чацкого о новой чести и об отношении к службе.
Фамусов еще в первом разговоре воскликнул: «Ах! Боже
мой! Он карбонари!» В ответ на что в первой редакции Чацкий
отвечал: «Нет, нынче дурно для дворов». «Опасный человек!..»—
кричал Фамусов. «Вольнее всякий дышит»,— продолжал Чац-
кий. В позднейшем тексте вместо криминальной фразы — «нын-
че дурно для дворов» — была поставлена Грибоедовым нейтраль-
ная: «Нет, нынче свет уж не таков» (явный пример «цензурной»
переработки). Чисто грибоедовский острый сарказм в словах
Загорецкого о баснях:
На басни бы налег; ох! басни смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
Кто что ни говори:
Хотя животные, а все-таки цари.
Эти стихи десятилетиями запрещала цензура.
Кроме общего образа центральной власти, в комедии немало
образов ее институтов. Пестель говорил о «подкупливости
судов», об этом же писал Каховский, твердил Кюхельбекер.
Когда речь шла об «отцах отечества», Грибоедов рисовал их
образ: они «грабительством богаты», и эти грабители «защиту
от суда в друзьях нашли, в родстве...» Это была та же постоян-
ная декабристская тема.
Органической частью антикрепостнического идейного ком-
плекса в «Горе от ума» была защита истинного просвещения
и передовой культуры от нападения старого лагеря. Эта сфера
борьбы с передовыми идеями была особенно широко исполь-
зована реакцией. Политика Голицына, Магницкого, разгром
Руничем Петербургского университета, процесс профессоров
Арсеньева, Германа и Раупаха, еще длившийся в момент окон-
чания работы Грибоедова над комедией,— все это было атмо-
сферой, в которой выросла взволнованная защита просвещения
в тексте комедии.
Нападение Грибоедова на мракобесов, предание их позору
было активным участием в борьбе времени. В системе освобо-
дительной антифеодальной идеологии разум и просвещение были
в числе центральных идей. Они были противопоставлены авто-
ритарному принципу старой феодальной системы, его догма-
тике и религиозным преградам для ищущего разума. Право
на собственную деятельность ума, на свое суждение, от кото-
рого трусливо и подло отказывался Молчалин, было важней-
шей предпосылкой борьбы со старым строем. Старый мир и от-
личался, по определению Чацкого, «рассудка нищетой» (мундир
315
«когда-то укрывал, расшитый и красивый, их слабодушие, рас-
судка нищету»).
Начиная внутренне понимать свою обреченность, сторон-
ники старого образно рисовали ужасы просвещения и его не-
минуемые революционные последствия. Магницкий писал в сво-
ем докладе: «Все правительства обратят особенное внимание
на общую систему их учебного просвещения, которое, сбросив
скромное покрывало философии, стоит уже посреди Европы
с поднятым кинжалом». В тон этим реакционным декларациям
звучат все реплики о просвещении, рассыпанные в речах Фаму-
сова, Скалозуба и других представителей «староверов».
Ученье — вот чума, ученость — вот причина,
Что нынче пуще чем когда
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
Княгиня Тугоуховская, которая самое название «Педаго-
гический институт» может выговорить только по складам, под-
нимает острую, злободневную тему времени Грибоедова, аги-
тируя против передовых учебных заведений:
Нет, в Петербурге Институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и безверьи
Профессоры!!
Невежество шло войной на науку именно в то время, когда
просвещение играло особую роль в сокрушении феодальной
идеологии. Еще «Горе от ума» не было написано, и предложе-
ние Фамусова: «Уж коли зло пресечь: забрать все книги бы да
сжечь» — еще не прозвучало, а в декабристской среде уже го-
ворили на ту же тему. «Наши проповедники — губернаторы,
начальники отделений, директоры — не зная наук, но зная
средства, ведущие к выгодам, восстают против просвещения.
Они кричат подобно Омару: сожжем все книги! Если они сходны
с библиею, то они не нужны, если же ей противны, то вредны»,—
писал Николай Тургенев в своем дневнике 27 февраля 1819 г.
Ю. Н. Тынянов справедливо указывает на отражение реаль-
ной действительности в перечисленных Хлестовой учебных за-
ведениях: «И впрямь с ума сойдешь от этих от одних, от пансио-
нов, школ, лицеев, как бишь их, да от ланкарточных взаимных
обучений»: «Здесь дан полный и точный список учебных заве-
дений, в которых учился и преподавал Кюхельбекер: он кончил
лицей, преподавал в Педагогическом институте, был воспитате-
лем пансиона и состоял при этом секретарем общества взаим-
ных ланкастерских обучений»447 .
Ланкастерская система, получившая распространение в Рос-
сии после заграничных походов, ставила себе целью массовое
316
распространение просвещения. В массовости и быстроте обуче-
ния было ее существо. Кюхельбекер так объяснял следствен-
ному комитету причины, побудившие его заняться этой систе-
мой: «Совершенное невежество, в котором коснеют у нас
простолюдины, особенно же землепашцы. Сие последнее обстоя-
тельство и прежде, еще до моего отбытия 1820-го года за гра-
ницу, заставило меня вступить в известное правительству и
пользовавшееся покровительством оного Общество распростра-
нения училищ по методе взаимного обучения». Кюхельбекер
был секретарем этого общества и членом «управляющего ко-
митета».
Общеизвестно, как декабристы использовали ланкастерскую
систему в целях агитации среди солдат. Декабрист В. Раев-
ский руководил ланкастерской школой в 16-й дивизии генерала
Мих. Орлова. Как говорит всеподданнейший доклад по делу
Раевского, «для обучения солдат и юнкеров вместо данных от
начальства печатных литографических прописей и разных
учебных книг Раевский приготовил свои рукописные прописи,
поместив в оных слова: «свобода, равенство, конституция,
Квирога, Вашингтон, Мирабо» и на уроках говорил юнкерам:
«Квирога, будучи полковником, сделал в Мадриде революцию,
и когда въезжал в город, то самые значительные дамы и весь
народ вышли к нему навстречу и бросали цветы к ногам его».
Крик чахоточного врага просвещения, который требовал
присяг, «чтоб грамоте никто не знал и не учился», выражал
прежде всего опасение широкого распространения грамотно-
сти,— уж как бы не распространилось просвещение в народе!
После «семеновской истории» ланкастерская система подверг-
лась яростному гонению правительства. Алексей Н. Веселов-
ский вполне прав, усматривая в словах Хлёстовой отголосок
этой реакции448. Проекты Магницкого и замыслы свести до ми-
нимума преподавание наук, занимаясь в школах более «нрав-
ственностью» и шагистикой, отражены в словах Скалозуба:
Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий,
Там будут лишь учить по-нашему: раз, два.
А книги сохранят так: для больших оказий.
Никита Муравьев был особенно возмущен, например, про-
ектом цензурного комитета и предложениями запретить пре-
подавание по рукописным тетрадям и допускать изложение толь-
ко общепринятых мнений. Он писал с негодованием: «Про-
фессоры должны преподавать общие правила и мысли, а не свои!
Общие — кому: государственному и духовному комитету или
всем людям?.. Где таковые правила и мысли? Всякое изобре-
тение, каждое новое понятие, пока оное не получает права
317
гражданства, в нравственном мире принадлежат тому, кто их
выразил. Ньютон был бы осужден за преподавание дифференци-
ального вычисления, поелику оное было плодом собственных
его мыслей, а не общих, Коперник, Галилей, словом все великие
мужи, какою бы отраслью наук ни занимались, сидели бы
в остроге и долженствовали отвечать Гладкову (петербургскому
полицмейстеру.— М. Я.), который бы весьма легко опроверг
все их лжеучения и лжемудрствования»449. Саркастический
образ полицмейстера, «легко» опровергающего в остроге Копер-
ника и Галилея, хочется сопоставить с аналогичным образом
фельдфебеля, данного в Вольтеры:
Я князь-Григорию и вам
Фельдфебеля в Вольтеры дам,
Он в три шеренги вас построит,
А пикните, так мигом успокоит.
Так раскрывается в образах комедии антикрепостнический
идейный комплекс.
Но ранее, нежели подвести итоги, необходимо задать вопрос,
насколько стеснила цензура формулировку мыслей Грибоедова?
Вопрос этот уже подвергался подробному разбору в Работе-
H. К. Пиксанова «Творческая история „Горя от ума“», где спе-
циальная глава четвертого отдела озаглавлена выразительным
тезисом: «Независимость идеологического состава Г. о. у.
от цензурных давлений». Тезис доказывается тем, что в оконча-
тельном тексте комедии наличествуют одновременно как обо-
стрения, так и смягчения первоначального текста в политиче-
ском отношении, а не одни его смягчения. Это будто бы снимает
вопрос об учете автором цензуры; «...цензура не была опасна
творческой работе драматурга»,— полагает Н. К. Пиксанов
о Грибоедове: «Если в ранней редакции встречаем формулы
более резкие, чем в редакции окончательной, то бывало и
наоборот».
Прежде всего перед нами — логически неприемлемый ме-
тод доказательства тезиса. Если угодно доказывать, что цензура
была не опасна творческой работе драматурга Грибоедова,
надо действовать лишь единственным методом — доказывать
тождество или чрезвычайную близость политических установок
комедии, с одной стороны, и царской цензуры — с другой.
Если этого нет, рушится выдвинутый тезис. Цензура только
в том случае «не опасна творческой работе драматурга», когда
точки зрения драматурга и цензора совпадают. Не стоит распро-
страняться о том, что данного случая перед нами нет. Точки
зрения Грибоедова и царского цензора явно не совпадали. От-
ношение Грибоедова к цензуре, не пропустившей его детище
ни в печать, ни на сцену, общеизвестно. Перевернем теперь
318
вопрос и спросим: была ли опасна цензуре и всему строю, ею за-
щищаемому, творческая работа драматурга? Действительность
отвечает: «Да! была опасна»450.
Цензура, особенно для драматурга, вступает в свои права
уже в процессе творчества, ибо автор, создавая произведение,
осведомлен о существовании цензуры и учитывает факт ее суще-
ствования. Единственным исключением является случай, когда
автор решает заранее писать нелегальное произведение и не
пускать его в печать, а оставлять в рукописи или печатать не-
легально. Цензура стесняет и давит автора в самом начальном
процессе творчества. Для того чтобы устранить это чересчур
очевидное положение, Н. К. Пиксанов вводит фантастическую
предпосылку о том, что у Грибоедова якобы был некий — по-
видимому, длительный — период, когда он и не «думал» ни
печатать свою комедию, ни ставить ее на сцене: «Изучение руко-
писей „Горя от ума“ удостоверяет, что даже в самой ранней
редакции, когда Грибоедов еще не думал о напечатании и поста-
новке на сцене своей пьесы, когда он мог дать полную свободу
своему перу, мы не находим более резких выступлений против
крепостного права»451.
Позволительно спросить, чем доказывается самое наличие
такого периода, когда Грибоедов почему-то «не думал» ни о пе-
чатании творимой комедии, ни о постановке ее на сцене? Ни-
каких доказательств наличия такого странного периода не су-
ществует. Но существуют положительные доказательства об-
ратного. В своей заметке по поводу «Горя от ума» Грибоедов
вспоминает о самом раннем периоде творчества, когда он еще
думал о замысле «высшего значения». Замысел этот не отразился
в дошедшем до нас рукописном наследии автора и по времени
предшествует созданию музейного автографа, то-есть был по
времени более ранним, нежели эта самая ранняя рукопись.
Грибоедов объясняет отказ от этого замысла «высшего значения»
словами: «Ребяческое удовольствие слышать стихи мои в театре,
желание им успеха заставили меня портить мое создание сколько
можно было. Такова судьба всякому, кто пишет для сцены»452.
Это — непреложное свидетельство того, что автор мечтал уви-
деть свою пьесу на сцене еще до создания музейного автографа.
Следовательно, музейный автограф — наиболее ранняя из до-
шедших до нас редакций комедии — уже писался с учетом
всей совокупности обстоятельств реальной постановки пьесы
на сцене в царской России. Можем ли мы при такой простой
и ясной ситуации исключить осознание автором наличия цен-
зуры? У нас нет для этого никаких оснований. Черновики ко-
медии, предшествующие созданию музейного автографа (а они,
разумеется, существовали), до нас, к сожалению, не дошли.
Мы не можем проследить за этим реальным процессом
319
предварительного учета цензуры автором в силу плохой со-
хранности документального материала,— и только. Но реши-
тельно никаких оснований отрицать наличие этой внутренней
авторской цензуры у нас нет.
Общеизвестна трудность опубликовать в эпоху реакции про-
изведение, критически относящееся к крепостному праву.
Пушкин, например, не мог и помыслить полностью напечатать
свою «Деревню», написанную в 1819 г. В 1826 г. им были опу-
бликованы лишь первые 34 стиха, совершенно «невинные»
в политическом отношении (кончая стихом «В душевной зреют
глубине»); дойди до нас «Деревня» в этом виде, мы и сейчас ха-
рактеризовали бы это стихотворение как идиллическую сельскую
картину, вызывающую у автора мягкое лирическое на-
строение. Но Пушкин уже в 1819 г. писал свое произведение без
расчета на печать, оно ходило по рукам как рукописное и по-
пало к Александру I именно как образ ненапечатанного пуш-
кинского стихотворения. Отсюда, кстати, ясна неправомерность
сравнения «Деревни» и «Горя от ума»: «Деревня» писалась как
произведение, к печати не предназначенное, а «Горе от ума»
с самого начала создавалось автором как произведение легаль-
ное, имеющее быть поставленным на сцене и подлежащее
печати 45\
5
Подводя итоги разбору антикрепостнического комплекса
в «Горе от ума», скажем: в комедии отражены разнообразные
стороны крепостного строя, которому и объявлена война. Ко-
медия направлена своим острием против самодержавно-кре-
постного строя в целом. Она не только в образной форме заявила
свой протест против абсолютистского строя и крепостного права,
она коснулась также отдельных и существенных, конкретных сто-
рон и даже деталей строя: его социальной структуры, феодальных
привилегий, вопросов чести и службы, косного быта дворянства,
отражающего строй дворянского привилегированного созна-
ния и в свою очередь питающего его; она коснулась крепостного
суда и цензуры, просвещения и школьной политики. Все это
вместе взятое и является, употребляя выражение Пестеля,
«общей картиной народного неблагоденствия».
Передовая идеология, вступившая в бой с этим «неблаго-
денствием», объемлется одной формулой: защитой, употребляя
слова Грибоедова, «свободной жизни». «А судьи кто? За древно-
стию лет к свободной жизни их вражда непримирима»,— вос-
клицает Чацкий. Другую формулу — «вольность» — называет
Фамусов: «Он вольность хочет проповедать!» Грибоедов про-
тивопоставляет «свободную жизнь» или «вольность» обветшав-
320
шему, угнетательскому сословному крепостному строю. При-
мечательна самая мысль о непримиримости крепостнического
лагеря со «свободной жизнью»: «К свободной жизни их вражда
непримирима». Это — священная формула времени, вызывав-
шая у представителей молодой России порывы благородней-
ших чувств: «свободная жизнь», «вольность», «свобода»,— Пуш-
кин говорил о том же, когда писал строки: «Пока свободою
горим...» или «Вослед Радищеву восславил я свободу».
Полно ли отражен в «Горе от ума» декабристский антикре-
постнический комплекс идей? Думается, очень полно. Учтем
вместе с тем, что все это идейное богатство передано образно
и ни в малейшей степени не подавляет сюжета и любовной ин-
триги, не сбивается на тон голой декларации и трактата. Вместе
с тем признаем, что оно буквально пронизывает комедию —
самую политическую из всех великих русских комедий про-
шлого, сквозит во всех ситуациях, даже мелких репликах и эпи-
зодах. Крупных монологов Чацкого всего три, и все три так
тесно вплетены в сюжет разговора, так естественно звучат, что
ни в малейшей степени не нарушено художественное впечат-
ление. Чацкий, почти что единственный положительный герой
нашей литературы XIX в., остался живым человеком и завоевал
себе самую широкую любовь читателя и зрителя.
Нельзя в силу сказанного выше оставить без возражения
мнение, что в «Горе от ума» якобы нет «сложных и глубоких»
«социальных проблем», а вся «идейность пьесы однородна и
вращается в одном круге — общественно-политическом». Во-
первых, каким образом «общественно-политический» круг может
не быть социальным? Социальное и есть общественное. Во-вто-
рых, как можно «глубину» социальных проблем противопо-
ставлять, очевидно, некоей «не глубине» проблем «общественно-
политических»? Если речь идет о смене феодальной формации
формацией новой, более высокой по социальной структуре,
чего уж, кажется, глубже?
«Репертуар позитивной идейности» Чацкого, его «программа»
до невероятия сужены и искажены Н. К. Пиксановым: «Итак,
личное достоинство, честное исполнение служебных обязанно-
стей, право не служить, а путешествовать или жить в деревне,
заниматься науками или искусствами. Вот и все». Можно по-
чувствовать цену этого «Вот и все», если сопоставить его с ито-
гами предыдущего разбора 454.
Гончаров не ориентировал в своем анализе «программу»
Чацкого на величайший вопрос истории — смену одной обще-
ственно-экономической формации другою и, конечно, по своему
мировоззрению и не мог этого сделать. Его анализ не имел
предпосылок общей концепции исторического процесса, а носил
эмпирический характер. Однако, насколько выводы Гончарова
М. В. Нечкина
321
богаче и глубже своей последующей убогой трансформации!
Гончаров в «Мильоне терзаний» пишет о Чацком: «Он очень
положителен в своих положениях и заготовляет их в готовой
программе, выработанной не им, а уже начатой веком... Он
требует места и свободы своему веку: просит дела, но не хочет
прислуживаться, и клеймит позором низкопоклонство и шу-
товство. Он требует „службы делу, а не лицам“, не смешивает
„веселье и дурачества с делом“, как Молчалин, он тяготится
среди пустой, праздной толпы „мучителей, зловещих старух,
вздорных стариков", отказываясь преклониться перед их авто-
ритетом дряхлости, чинолюбия и проч. Его возмущают безоб-
разные проявления крепостного права, безумная роскошь
и отвратительные нравы „разливанья в пирах и мотовстве" —
явления умственной и нравственной слепоты и растления.
Его идеал „свободной жизни" определителей: это — свобода
от всех этих исчисленных цепей рабства, которыми оковано
общество, а потом свобода „вперить в науки ум, алчущий по-
знаний" или беспрепятственно предаваться „искусствам твор-
ческим, высоким и прекрасным*,— свобода служить или не слу-
жить, жить в деревне или путешествовать, не слывя за то ни
разбойником, ни зажигателем,— и ряд дальнейших очередных
подобных шагов к свободе от несвободы». Вот итог Гончарова.
Он опубликовал этот текст в 1872 г., когда, по цензурным сооб-
ражениям, не мог сказать всего,— позднейший автор мог это
сделать. Но этот позднейший автор предпочел отломать и от-
бросить от формулы Гончарова самый живой росток,— слова:
«и ряд дальнейших очередных подобных шагов к свободе от
несвободы», отрезать еще ряд существеннейших частей формулы
и оставить только «личное достоинство», «честное исполнение
служебных обязанностей», «право путешествовать или жить
в деревне, заниматься науками и искусствами» да еще доба-
вить: «Вот и все». Да сверх всего повторить эту формулировку
не один раз, а много — от ученых работ до школьного издания
комедии 455.
Н. К. Пиксанов признает связь Грибоедова с декабристами.
Но чего же стоит это признание, если и декабристы не при-
знаются противниками «рабства» как института? Близость
Грибоедова и декабристов становится тогда начисто лишенной
основного содержания. Н. К. Пиксанов занят определением
того, к какой именно фракции и группировке декабризма можно
отнести Чацкого и Грибоедова. Необходимо заметить, что отне-
сение комедии к идеологии, положим, «средней группы» (?)
Северного общества или какой угодно другой «группе» совер-
шенно необоснованно и бесплодно. Комедия в момент своего
рождения запечатлела основной антикрепостнический идейный
комплекс авангарда молодой России — декабристов. В этом глав-
522
ное. Комедия никогда и не могла бы иметь такого успеха среди
декабристов, если бы отражала специфику какой-либо «группы».
«Речи Чацкого — это не Пестель»,— в довольно своеобраз-
ной стилистической форме утверждает Н. К. Пиксанов 456.
Самое сравнение Чацкого и Пестеля неосновательно. Спросим
прежде всего о том, что известно Н. К. Пиксанову о речах
Пестеля в дворянских гостиных в период раннего декабризма
(1816—1819)? Ведь надо же сравнивать героев в одинаковом по-
ложении. Чацкий говорит не на собрании декабристов, а в го-
стиной Фамусова. Поручусь, что о речах Пестеля в дворянских
гостиных Пиксанову ничего неизвестно. О чем именно говорил
в гостиных осторожнейший конспиратор Пестель в эпоху своего
увлечения конституционной монархией и споров с республи-
канцем-декабристом Новиковым против республики? Своего
доклада 1820 г. о преимуществах республики Пестель не делал
в доме Фамусова, перед Хлестовой и Скалозубом,— он прочел
его на конспиративном собрании членов Коренной управы Союза
Благоденствия, на квартире декабриста Глинки. Мы много
знаем о Пестеле в декабристской среде, о Пестеле на следствии.
Но что мы знаем о Чацком на собрании кружка заговорщиков?
Тоже ничего. Повторил бы он на собрании дворян-революцио-
неров именно те речи, которые говорил Фамусову? Гадание об
этом не входит в задачу настоящего исследования, но утверди-
тельный ответ на вопрос совершенно неправдоподобен. Чац-
кий говорил бы иначе. Да дело и не в том, что Чац-
кий — «это не Пестель» и «даже» не Рылеев. Чацкий — не образ
какой-то декабристской группировки, он образ молодой Рос-
сии в целом, образ ее авангарда. Его объективная функция,
как агитатора — консолидация сил этой молодой России (на
этом мы еще остановимся позже), а вовсе не отстаивание того
или иного программного оттенка декабризма.
Антикрепостнический идейный комплекс комедии еще не
исчерпывает ее идейного содержания. Он должен быть проана-
лизирован еще с другой точки зрения — в разрезе формирова-
ния русской передовой нации, ее передовой идеологии. Борьба
за национальное — другой аспект того же комплекса. К ее
анализу мы и перейдем.
2F
.. I!...' 1 !.1. 'I!.:1 >>»<<«< << !!.. '
Глава XI
БОРЬБА ЗА НАЦИОНАЛЬНОЕ
1
«Нация — это, прежде всего, общность, определенная общ-
ность людей» (Сталин). Она — явление историческое, не суще-
ствующее искони, а подготовляемое историческим развитием
и создающееся постепенно. Она складывается в процессе ликви-
дации феодализма и развития капитализма. «Нация является
не просто исторической категорией, а исторической категорией
определенной эпохи, эпохи подымающегося капитализма»
(Сталин). Четыре существенные признака отличают нацию:
это «исторически сложившаяся устойчивая общность языка,
территории, экономической жизни и психического склада,
проявляющегося в общности культуры» (Сталин). Ленин указы-
вает, что историческая эпоха между Великой французской ре-
волюцией и франко-прусской войной была временем развития
демократических национальных движений; эпоху 1789—1871 гг.
Ленин характеризует словами: «эпоха подъема буржуазии,
ее полной победы». «Это — восходящая линия буржуазии, эпоха
буржуазно-демократических движений вообще, буржуазно-на-
циональных в частности, эпоха быстрой ломки переживших себя
феодально-абсолютистских учреждений»457. «Горе от ума» воз-
никает именно в эту эпоху.
Следя за формированием русского народа в нацию, мы за-
мечаем множество характеризующих данный процесс явлений
именно между концом восьмидесятых годов XVIII в. и восста-
нием декабристов. Укажем на книгу Радищева, впервые с ре-
волюционной остротой поставившую тему о русском народе
и его освобождении от феодального гнета. Первые образы пред-
ставителей народа обрисованы именно Радищевым со всей теп-
лотой его взволнованного и глубокого гуманизма (например,
образ русской девушки Аннушки, отвергающей ухаживания
барина и мечтающей о достойной человека жизни, образы кре-
стьян, восстающих против угнетения, образ слепца, отвергаю-
324
щего барские подачки с высоким чувством человеческого до-
стоинства). Деятельность Новикова и всей его плеяды с их пре-
зрением к галломании, к лености и вертопрашеству дворян-
ства, с проповедью уважения ко всему национальному русскому
также характеризует этот процесс. Неудачный и тяжелый для
России Тильзитский мир всколыхнул не только дворянские
круги,— смутное брожение в разных слоях русского общества,
вызванное военными неудачами, было показателем того же про-
цесса. Крупнейшее по значению явление этого же ряда — Оте-
чественная война 1812 г. всколыхнула широкие массы народа,
выведенные ею на историческое поприще сознательной защиты
родины от иноземного вторжения. Декабристы также приняли
на себя задачу работы над формирующимся национальным
сознанием. Эта задача оказалась, таким образом, в обла-
сти работы не только вообще передового, а революционного
движения.
На всем протяжении своей истории русское революционное'
движение не только не отказывалось от вопросов формирова-
ния русского передового национального сознания, но было этим
постоянно и вплотную занято. Тема любви к родине всегда была
органической темой русской революционной идеологии. Револю-
ционеры, передовые люди, молодая Россия любили родину дея-
тельной и преобразующей любовью. Они были не согласны
с тяжелым и угнетенным ее положением, они видели силы,
способные завоевать лучшее. Они видели в стране ростки но-
вого, растили их, защищали их, содействовали тем самым неодо-
лимости нового. В этом и усматривается исторический характер
их деятельности. «Горе от ума» как раз и служило этой цели.
Объективно оно само по себе, как историческое явление, и было
показателем формирующегося национального сознания.
Художественное произведение может служить формирова-
нию нации, не касаясь во внутреннем строе своего сюжета обоб-
щений по национальной проблеме, не рассуждая прямым обра-
зом о нации. «Женитьба Фигаро» была существенным фактом
формирования передового французского национального со-
знания, но внутренне, в развитии своего сюжета, она не ста-
вила в прямой и обобщенной форме этих проблем. В отличие
от этого «Горе от ума» не только объективно несет в себе функ-
цию формирования национального сознания, но и прямым,
обобщающим образом говорит о данной проблеме, вплетает
ее в свой сюжет.
Национальное сознание не всегда формируется таким сча-
стливым образом — при непосредственной помощи передовых
идей и мощного революционного движения огромной страны.
В разных конкретных условиях оно формируется по-разному,
и случается, что оно связывается с реакционной идеологией.
325
В русском историческом процессе передовое национальное
сознание воспитано революционным движением. Отсюда вели-
кая сила передовой национальной русской культуры.
Отсталые и реакционные слои боролись с передовым харак-
тером национального сознания и не могли не заняться в целях
укрепления своих позиций той же национальной темой. Реакци-
онное национальное сознание мимикрично по существу, оно
не истинное, а ложное, прикидывающееся истинным. Реакцио-
неры перехватывали национальную тему, строили свои концеп-
ции, делали свою реакционную идеологию орудием борьбы
с передовыми течениями, но ни разу на всем протяжении рус-
ского исторического процесса им не удавалось выбить это ору-
жие из рук революции. «Есть две нации в каждой современной
нации,—скажем мы всем национал-социалистам»,—пишет Ленин
в «Критических заметках по национальному вопросу» (1913):
«Есть две национальные культуры в каждой национальной куль-
туре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых
и Струве,— но есть также великорусская культура, характе-
ризуемая именами Чернышевского и Плеханова. Есть такие
же две культуры в украинстве, как и в Германии, Франции,
Англии, у евреев и т. д.»458.
Пьеса Грибоедова относится к передовой, революционной
русской национальной культуре. Хотя «Горе от ума» и отно-
сится к ранней поре декабристского движения, но оно уже со-
держит в себе сложную национальную проблематику.
Нация есть прежде всего определенная устойчивая общность
людей. Следовательно, идеи, формирующие национальное со-
знание, и работают прежде всего над созданием этой общности.
Работа над нею особенно трудна в тот исторический момент,
когда еще не произошло крушения феодально-крепостного
строя. Он существовал века, разделял людей резкими сослов-
ными преградами, формируя общество, резко разобщил его на
сословные группы. Длительность существования строя воспи-
тала распространенное понятие о его «незыблемости». Представ-
ление о непоколебимости и исконности феодальных привилегий в
высшем классе питалось и классовыми выгодами. Сознание того,
что сословным преградам пришел конец, что «нынче свет уж не
таков» и «вольнее всякий дышет», пугало одних, приводило
в восторг других и объективно было значительной действенной
силой, работавшей над созиданием общности. Общность эта
в классовом буржуазном обществе и не может быть завершена—
выше приведено положение Ленина о двух нациях в каждой
нации. Тем не менее самое начальное возникновение нацио-
нальной общности и ее проповедь, совершаемая под лозунгами
передового исторического характера,— большое прогрессивное
дело в истории народа.
326
Отсюда ясно, что нельзя формировать национальную общ-
ность людей, не сокрушив феодальных перегородок между
сословиями. Революционный лозунг всеобщего равенства, про-
тивопоставленный феодальной сословности, работает на созда-
ние национальной общности. Понятно, что именно этот момент—
ликвидация сословного строя — и есть лакмусовая бумажка,
безошибочно помогающая установить, с какой национальной
идеологией мы имеем дело,— с прогрессивной или реакционной.
Чацкий — носитель национальной идеологии, но и Фамусов
тоже носитель национальной идеологии. В иных случаях даже
находили и некое внешнее сходство между национальными
положениями Чацкого и Фамусова. Чацкий против дворян-
ского воспитания с набором учителей «числом поболее, ценою
подешевле», неучей, которых в России «под великим штрафом»
велят признать историками и географами. И Фамусов недоволен
как будто тем же: «Берем же побродяг и в дом и по билетам,
чтоб наших дочерей всему учить, всему,— и танцам, и пенью,
и нежностям, и вздохам...» Чацкий против слепого подражания
иностранцам и раболепного преклонения перед заграницей,
и Фамусов как будто возражает против того же: «А все Кузнец-
кий мост и вечные французы, откуда моды к нам, и авторы,
и музы, губители карманов и сердец...» Н. К. Пиксанов даже
приходит к выводу: «Любопытно, что в национальном вопросе
нередко совпадают оба антагониста — Фамусов и Чацкий...»
Разница усматривается лишь в тоне: Фамусову-де поручены
автором «националистические выходки», выдержанные «в до-
бродушном, шутливом тоне», тогда как Чацкому «поручены
полновесные сатирические обличения»459.
Между тем национальные мировоззрения Фамусова и Чац-
кого разделены пропастью. Это — антагонистические мировоз-
зрения. Национализм Фамусова лишен прогрессивного соци-
ального содержания. Какой же общности русского народа может
служить фамусовское национальное мировоззрение, если оно
как раз охраняет ветшающие сословные преграды того мира,
где «дорожат дворянством», где достоинство человека опреде-
ляется числом крепостных душ, где даже подходящим женихом
может быть только тот, у кого «наберется душ тысячки две ро-
довых», где бедный не может жениться на богатой («кто беден,
тот тебе не пара»), где к услугам одного человека сто дворо-
вых — и это очень хорошо («сто человек к услугам»). Может ли
содействовать созданию нации, то-есть общности народа, тот
социальный идеал, который утверждает законность и правиль-
ность феодального угнетения большинства меньшинством, идеал,
заставляющий восторгаться тем, что Максим Петрович «не то
на серебре — на золоте едал», в ответ на поклоны не кивал
«тупеем» и даже в своем вельможном качестве «не как другой —
327
и пил и ел иначе»? Это — любование сословностью, восторг
перед ней, нахождение в ней жизненного идеала. А ведь фео-
дальная сословность и есть первый враг той общности людей,
которая называется нацией и формируется именно в процессе
крушения феодализма и создания нового строя.
Более того, «националистическое» брюзжанье Фамусова на
«вечных французов» с Кузнецкого моста и на «побродяг», ко-
торых он берет в дом в качестве учителей, стоит в бесспорном
противоречии с тем идеалом московского дворянского быта,
который ярко и любовно обрисован тем же Фамусовым в его
монологе о Москве. В самом деле, он возмущается: «А все
Кузнецкий мост и вечные французы, откуда моды к нам, и ав-
торы, и музы, губители карманов и сердец!» Он восклицает
с раздражением: «Когда избавит нас творец от шляпок их!
чепцов! и шпилек! и булавок! и книжных и бисквитных лавок!»
Однако, произнося далее панегирик московским девицам, он
искренне восхищен именно их «воспитанностью» и уменьем
одеваться: «Можно ли воспитаннее быть!.. Умеют же себя при-
нарядить тафтицей, бархатцем и дымкой...» Нет сомнений,—
тафтица, бархатец и дымка совершенно того же происхождения,
что шляпки, чепцы, шпильки и булавки. Они, конечно, с того же
Кузнецкого моста. Не приходится сомневаться и в том, что
«воспитанность» московских девиц — плод деятельности их
гувернанток и учителей. А что хвалит Фамусов в своем пане-
гирике московским девицам? Результаты именно этих, якобы
отрицаемых им, сторон воспитания молодых дворянских девиц:
«Французские романсы вам поют и верхние выводят нотки...»—
стало быть, необходимы «побродяги», учащие «пенью» и «язы-
кам». Московские девицы дошли до такой виртуозности, что
«словечка в простоте не скажут — все с ужимкой», и Фамусову
это очень нравится. Стало быть, не пропали даром труды тех
«побродяг», которые учили их не только «пеныб», но и светскому
обхожденью,— «нежностям и вздохам».
Следовательно, национальный идеал Фамусова по существу
пуст и внутренними своими противоречиями снимает вопрос
о каком-либо своем положительном национальном значении.
Положительного социального содержания в его национальном
мировоззрении нет: Фамусов стоит за старую феодальную со-
словность. В его пустом «национальном» идеале можно с трудом
нашарить несколько узко личных конкретных предложений:
он, повидимому, непрочь, чтобы воспитание с заграничными
учителями и гувернантками обходилось подешевле (иностранные
«побродяги» — «губители карманое»), и, может быть, целесо-
образно как-нибудь попридержать влияние Кузнецкого моста
на нравственность дочерей и жен (он кричит Лизе в последнем
действии: «Вот он, Кузнецкий мост, наряды и обновы; там вы-
328
училась ты любовников сводить»); в последнем случае он — от-
части пострадавшее лицо, так как, по собственному его призна-
нию, его жена ему постоянно изменяла (судя по его поведению
с Лизой, он не оставался в долгу). Вот, собственно, и все.
За фамусовским исторически пустым «национализмом» остает-
ся, конечно, весьма важная и для крепостников функция —
мимикрическая и протпвореволюционная. Патриотизм Фаму-
сова затрудняет борьбу со стариной для молодого лагеря, фаму-
совская позиция может кое-кого обмануть. Ведь даже Чацкому
приходится посчитаться с этим обстоятельством: обращаясь
мысленно к передовому поколению и защищая национальные
русские обычаи, он говорит, повидимому, полемисту своего
лагеря: «Пускай меня отъявят старовером...». Фамусовский
национализм несколько затрудняет борьбу передового лагеря.
Пустоту и внутреннюю противоречивость реакционного на-
ционализма отлично понимали представители передового лагеря,
защитники нового. Этот внешний, показной и по существу пу-
стой патриотизм имел самое широкое распространение в кругах
крепостнического дворянства. Реакционер Ф. Вигель заполняет
свои воспоминания проклятиями по адресу французов, и его
ругательства на учителей-иностранцев легко могут быть сопо-
ставлены с фамусовскими словами: «Берем же побродяг и
в дом и по билетам» (Вигель: «Из недр Франции целые потоки
невежественного дворянства полились на соседние страны»).
Реакционная клика заинтересована в присвоении своим
людям наименования «патриотов». Достаточно вспомнить, что
знаменитый мракобес архимандрит Фотий называл не кого
иного, как Аракчеева, «истинным патриотом», чтобы убедиться,
что «патриотизмов» было два: один — передовой, другой —
реакционный, один — истинный, другой — объективно-лож-
ный, мимикрический, тянувший страну назад. Уступать передо-
вому лагерю такое оружие, как понятие патриотизма, реакцион-
ная клика никак не хотела,— не кто иной, как махровый реак-
ционер Жозеф де Местр писал специальные рассуждения о слове
«отечество» («Dissertation sur le mot Patrie»). Пушкин высмеял
поверхностный и бессодержательный патриотизм врагов Куз-
нецкого моста в «Рославлеве», подметив и его внутреннюю про-
тиворечивость: после вторжения Наполеона «гонители фран-
цузского языка и Кузнецкого моста взяли в обществе реши-
тельный верх, и гостиные наполнились патриотами: кто высыпал
из табакерки французский табак и стал нюхать русский;
кто сжег десяток французских брошюрок, кто отказался от
лафита, а принялся за кислые щи. Все заклялись говорить
по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали
проповедывать народную войну, собираясь на долгих отпра-
виться в саратовские деревни». Понимание этого противоречия —
329
проповедуют народную войну, а сами, вместо того чтобы при-
нять в ней участие вместе с народом, готовятся отправиться
«на долгих» в саратовские деревни — было, повидимому, еще
раньше остро подмечено Грибоедовым в наброске пьесы
«1812 год». «Всеобщее ополчение без дворян» — записано там.
О какой же национальной общности могла итти речь у патрио-
тов типа Фамусова? Даже такой недоброхот «Горя от ума»,
как П. А. Вяземский, и тот называл патриотизм Фамусова
«замоскворецким патриотизмом»460.
Мы постоянно встречаем в текстах Грибоедова два образа
России-родины: светлый образ страны, полной творческих
возможностей, народных талантов, страны, где живет «умный
и бодрый» народ, страны, где можно осуществить «свободную
жизнь», о которой с таким страстным убеждением говорит
Чацкий. Это образ, полный движения, влекущий к себе, сразу
вызывающий горячую волну эмоций. «Родные песни! Куда
занесены вы с священных берегов Днепра и Волги...» («Загород-
ная поездка»). Этому образу противостоит образ царской, кре-
постной России — угнетенного отечества. Он мрачен, о нем
можно условно сказать словами той же «Загородной поездки»:
«Чем ближе к Петербургу, тем хуже...» Отчетливо обрисован
этот образ в горьких словах письма Грибоедова к Кюхель-
бекеру о сборах в «любезное отечество» в начале 1823 г.: «Да-
веча, например, приносили шубы на выбор: я года четыре со-
всем позабыл об них. Но как же без того отважиться в лю-
безное отечество! Тяжелые. Плечи к земле гнетут. Точно трупы,
запахом заражают комнату всякие лисицы, чекалки, волки...
И вот первый искус желающим в Россию: надобно непременно
растерзать зверя и окутаться его кожею, чтобы потом роскошно
черпать отечественный воздух!» Эти яркие слова — параллель
к грибоедовской же строке: «В их земле — и свет темничный»,—
так думают угнетенные царизмом народы. В этом противо-
поставлении двух образов: России «свободной жизни», светлой
России — и России царской, угнетательской, мертвящей и
«темничной», где небо покрыто «ризой погребальной»,— суще-
ство национальной концепции Грибоедова 461.
Таким образом, нет никаких оснований усматривать некое
«сходство» между национальной идеологией Фамусова и Чац-
кого. Эти идеологии не только ничуть не сходны, а глубочай-
шим образом различны, антагонистичны. Установив эту раз-
ницу, продолжим разбор национальной идеологии Чацкого.
2
Выше уже было сказано, какое национальное значение имел
антикрепостнический комплекс идей у Чацкого. Уничтожение
330
сословных преград, ликвидация феодальной общественной
структуры — это и было, в аспекте борьбы за национальное
единство, за общность людей, главным содержанием нацио-
нального лозунга. Отсюда ясно, что антикрепостнический ком-
плекс и есть основное определяющее содержание национальной
идеологии «Горя от ума». Антикрепостнический комплекс на
данном этапе развития и формирует общность людей, создает
национальное единство. Кто не поймет этого, ничего не поймет
в национальной проповеди Чацкого. Разбирая антикрепост-
нический комплекс, мы уже вошли в тему борьбы за националь-
ное. Система антикрепостнических идей имеет особый аспект —
национальный. Борьба за равенство человека человеку,
возмущение привилегиями, присвоенными «рождению», а не
заслугам, требование, чтобы каждый ценился по собственным
достоинствам,— это и была реальная работа во имя создания
национальной общности людей. Это характерно для декабрист-
ской идеологии в целом, это характерно и для «Горя от ума».
Уничтожение рабства внутренне связывалось с достоин-
ством русской нации, с ее национальной честью, которая для
Чацкого — своя, кровная тема. Декабристы требовали уничто-
жения «унизительной для нации продажи людей». О том же
замечательно говорил «первый декабрист» Владимир Раевский:
«Предки наши, свободные предки с ужасом взглянули бы на пре-
зрительное состояние своих потомков, они в трепетном изумлении
не дерзали бы верить, что русские сделались рабами, и мы,
чье имя и власть — от неприступного Северного полюса до
берегов Дуная, от моря Балтийского до Каспийского, даем
бесчисленным племенам и народам законы и права,— мы, внутри
самого нашего величия, не видим своего унижения в рабстве
народном».
Декабрист Федор Глинка принимал участие в выкупе кре-
постного поэта И. С. Сибирякова; причастный к этому П. А. Вя-
земский отражал мнение декабристов, когда писал о Сибиря-
кове: «В отечестве — поэт, кондитер в барском доме»; бар-
ский дом противопоставлялся отечеству; отечество понимало
поэта, как поэта, «барский дом» понимал поэта, как кондитера462.
Отсюда ясно, что тема слуг, вымениваемых на борзых собак,
тема о «праве» помещиков разрывать семейные узы и «пооди-
ночке» распродавать крепостных детей — все это проблема
национального. В. Г. Белинский недаром отнес в своем письме
к Гоголю освобождение крестьян к самым живым националь-
ным вопросам. Это такая же тема о народе, как и знаменитые
слова комедии «Горя от ума»:
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя б по языку нас не считал за немцев.
331
Рассуждения горе-критиков о том, что «народ» упомянут
в пьесе Грибоедова «только» один раз — в цитате, приведенной
выше,— говорят лишь о беспомощности понять проблему на-
ционального с исторической точки зрения. В «Горе от ума»
о народе говорится ровно столько же раз, сколько раз автор
осуждает крепостной строй в целом. Это две стороны одного
п того же явления.
Тема разрыва между народом и привилегированной кастой
дворян есть тема отсутствия национальной общности, а тре-
бование уничтожить этот разрыв через уничтожение крепост-
ных отношений и есть тема о создании единства 463.
Но, сливая разорванные сословностью людские группы в це-
лое, за какие качества этого целого надлежит бороться? Не на-
род ли — носитель величайших духовных богатств — должен
дать свои характерные черты этому формирующемуся един-
ству людей? Ведь не дворянство же, потерявшее национальный
облик и охваченное «жалкой тошнотой» по иноземному, будет
диктовать формы новой жизни? Продолжим ранее начатую
цитату: «Родные песни! Куда занесены вы с священных берегов
Днепра и Волги?.. Прислонясь к дереву, я с голосистых пев-
цов невольно свел глаза на самих слушателей — наблюдателей,
тот поврежденный класс полу-европейцев, к которому я при-
надлежу. Им казалось дико все, что слышали, что видели:
их сердцам эти звуки невнятны, эти наряды для них странны.
Каким черным волшебством сделались мы чужие между свои-
ми?.. народ, единокровный, наш народ разрознен с нами и
навеки!..» Так писал Грибоедов в «Загородной поездке» (1826),
и нет лучше слов для комментария строк об «умном, бодром
нашем народе», который настолько отчужден от бар, что счи-
тает их «за немцев». «Если бы каким-нибудь случаем,— про-
должает Грибоедов в «Загородной поездке»,— сюда занесен
был иностранец, который бы не знал русской истории за целое
столетие, он конечно бы заключил из резкой противоположности
нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух раз-
личных племен, которые не успели еще перемешаться обычая-
ми и нравами».
Грибоедов великолепным эпитетом «умный» оттенил первей-
шее качество народа. Декабристы убежденно говорили о том
же. Каховский, посетив крестьянские мирские сходки, был
поражен именно умом русского крестьянина: «Сердце цвело
во мне, видя ум и простое убедительное красноречие доброго
народа русского. О, как хорошо они понимают и обсуживают
нужды свои!.. Не лепечут наши красноречивого вздору; но
в рассуждениях ум русской ясен, гибок и тверд». Декабрист
Митьков говорил о том же, приходя вслед за тем к естествен-
ному выводу: «Быв в деревне и разговаривая с крестьянами
332
своими, заметил в них столько здравых мыслей и истины в сужде-
ниях, что если только сообразоваться с их языком, то они скоро
и легко поймут как права, так и обязанности свободного кре-
стьянина».
Дворяне-революционеры, несмотря на всю свою отдален-
ность от народа, не могли не заметить тех сдвигов, того нового,
что развивалось на их глазах в народной массе. Подпрапорщик
Иван Якушкин, шагая в 1812 г. по Рязанской дороге вместе
с отступающей русской армией и пестрой толпой народа, запом-
нил слова шедшего рядом с ним солдата: «Ну, слава богу, теперь
вся Россия в поход пошла!» Сдвинулось нечто застойное, непо-
движное, объединилось в общем деле, этого не было прежде, —
очевидно, такой приблизительно смысл вкладывал в свои слова
шагавший рядом с будущим декабристом служивый. «Война
1812 года пробудила народ русский к жизни и составляет важ-
ный период в его политическом существовании,— писал Якуш-
кин:— В рядах даже между солдатами не было уже бессмыслен-
ных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать
в великом деле»464.
Эти замечательные явления в русской действительности име-
ли всемирно-историческое значение. Декабрист Басаргин был
совершенно прав, когда писал о росте сознания масс после осво-
бодительных европейских войн против Наполеона: прави-
тельства обманули народы и не сдержали своих обещаний,
«тогдашние главы правительств... не предвидели, что много-
значащие слова их найдут отголосок не только в людях мысля-
щих, но и в самой массе... народы стали изъявлять свои требо-
вания и волноваться, не видя скорого исполнения своих ожи-
даний». Декабрист В. Раевский, перемещая привычные эпи-
теты, писал в своей записке «О солдате»: «Участь благородного
солдата всегда почти вверена жалким офицерам». Князь
Иван Щербатов, судимый по делу о возмущении Семеновского
полка, говорил, отвечая на вопросы следствия, что солдаты-
семеповцы, жертвуя собою для товарищей, «были расположены,
как бывает в таком случае расположено общество благородных
офицеров, а потому необыкновенно...» Таким образом декабрист-
ское понятие о народе учитывало исторические сдвиги в развитии
народного сознания. Объективно все это вместе — и мнение
декабристов о солдатах и народе, и внутренние изменения,
происшедшие в самом народном сознании,— также говорило о
развивавшемся процессе формирования нации 465.
Грибоедов имел много случаев жить среди народа и наблю-
дать его. Он побывал среди солдат формировавшегося Салты-
ковского полка, в 1812 г. был очевидцем многих больших со-
бытий с участием народа, позже столкнулся с важными вопро-
сами народной жизни на Востоке. Ему пришлось задуматься
333
и над темой о народных восстаниях. В своем письме в редакцию
«Сына отечества» (1819) по вопросу о мнимом народном воз-
мущении в Грузии он пишет: «Возмущение народа... отзы-
вается во всех концах империи, сколько впрочем ни обширна
наша Россия». Грибоедов признает, таким образом, силу этого
явления и влияние его на жизнь страны466.
Если Восток расширил поле наблюдений Грибоедова над
проявлениями народной жизни вообще, то он же дал ему до-
полнительно новые впечатления именно о русском народе.
Вопрос о возврате наших пленных из Персии был поставлен
перед шахом еще в 1817 г.: Ермолов во время своего посольства
в Иран требовал «возвращения пленных и беглых». Грибоедов
по своей дипломатической службе принял продолжение этого
дела, начатого Ермоловым. Он преодолевал тут чрезвычайные
трудности, ломая сопротивление шаха, уговаривая сарбазов
вернуться. Он проявил себя и как агитатор, умеющий возбудить
национальное чувство: после его горячих убеждений десятки
русских дезертиров явились просить отправки на родину.
23 августа 1819 г. Грибоедов записывает в путевом дневнике:
«Хлопоты за пленных. Бешенство и печаль», а 24-го:
«Idem. Подметные письма. Голову мою положу за не-
счастных соотечественников». Он выступил во главе собранного
им отряда из Тавриза 4 сентября 1819 г., преодолевая величай-
шие затруднения и непрерывные препятствия — хитрости и
сопротивления шахского двора, интриги и недобросовестность
проводников 467.
Размышления Грибоедова касались сложной и мучительной
для него темы — он агитировал именем России, звал солдат
на родину, обещал содействовать их прощению, а на границе
видел обратное дезертирство. Он писал Мазаровичу: «Но на
границе какое обоюдное шпионство и дезертирство! Оттуда
бегут! Бегут и от нас, и по-моему это Харибда и Сцилла. Там
и здесь чиновники отвратительны...» Как волнуется Грибо-
едов, когда вдруг исчезает из отряда солдат Ларин. Грибоедов
верит, что это случайно, что Ларин вернется, нагонит отряд,
п Ларин действительно является — он случайно отстал, один
нашел путь в пустыне и, преодолев все препятствия, возвра-
тился. Грибоедов восхищен в Ларине сильным русским челове-
ком, восторгается его верностью и бесстрашием. Но вот дру-
гой случай: солдат Васильков отказывается перейти русскую
границу. Ранее он «за преступление в России был прогнан сквозь
строй»,— пишет Грибоедов; не помогли никакие уговоры,
никакие мольбы. Грибоедов отдавал ему свою лошадь, убеждал,
просил — все было напрасно, русский солдат остался за ру-
бежом, не пожелал вернуться на родину. Грибоедов мог рас-
стрелять его, но «такой поступок,— пишет он Мазаровичу,—
334
хотя бы и дозволенный законом, противен человеку чувстви-
тельному». Можно представить себе, какой сложный ряд мы-
слей о народе и о его угнетении на родине вызвал этот и по-
добные случаи у Грибоедова. Непереносимо тяжелым оказалась
для него невозможность выполнить обещания, данные дезер-
тирам и пленным,— видимо, судьба их в России оказалась
много жестче обещанной первоначально (точных сведений
об этом в архивах пока не разыскано). «Генерал Вельяминов
делает все, что только от него зависит, чтобы возможно менее
скомпрометировать меня по отношению к моим несчастным,
но все же я буду виновен по отношению к восьмидесяти. Это
очень горько после таких стараний и таких огорчений, перене-
сенных с единственной мыслью, что послужит это к их общему
благополучию... и вот я оказался обманутым и обманщи-
ком!»— пишет Грибоедов в одном из писем (подлинник по-
французски) 468.
Из всего только что приведенного материала можно с осно-
ванием вывести, что Грибоедов много думал над вопросом о по-
ложении народа, наблюдал его представителей, чрезвычайно
его интересовавших, видел в солдате живого русского человека,
глубоко размышлял над его судьбой и сталкивался с безыс-
ходными противоречиями в его положении. Все эти пережива-
ния хронологически относятся к кануну той вспышки творче-
ства над ранее задуманной комедией, о которой он писал
в 1820 г. неизвестному другу. Так восстанавливается обще-
ственная идейная атмосфера и лично-авторская работа, пояс-
няющая возникновение замечательных слов Чацкого об «ум-
ном, бодром» нашем народе, сказанных в «Горе от ума».
3
Из размышлений над судьбою русского народа, над ходом
исторического процесса, над очередными задачами, стоящими
перед родиной, Грибоедов вынес глубокое убеждение, являв-
шееся чрезвычайно важным в системе его взглядов на русское
национальное развитие: необходима борьба за такую самостоя-
тельную и зрелую русскую культуру, которая отражала бы
общность русского народа и ликвидировала бы пропасть со-
словного разделения («чтоб умный, бодрый наш народ хотя б
по языку нас не считал за немцев»).
Монолог о французике из Бордо сконцентрирован на идее
национальной зрелости и самостоятельности русского народа.
С презрением отвергнуто свойственное дворянству «пустое,
рабское, слепое подражание». В монологе русский народ —
«умный» и «бодрый» — противопоставлен привилегированным
слоям, не воспитавшим в себе национального чувства. Чувство
335
национального достоинства, национальной чести пронизывает
монолог. Княжны, стонущие о Франции, гости, устраивающие
овацию французику из Бордо и не протестующие против того,
что Россия трактуется как французская «провинция», вызывают
омерзение. Эта основная установка политического мировоззре-
ния Грибоедова ясно чувствуется и в его переписке. Недовольный
характером критики «Горя от ума» и препирательством из-за
слов, Грибоедов восклицает в письме к В. Ф. Одоевскому:
«Борьба ребяческая, школьная. Какое торжество для тех,
которые от души желают, чтобы отечество наше оставалось
в вечном младенчестве!!!»469. Как отчетливо ясно из этих строк
страстное желание Грибоедова видеть не младенчество, а зре-
лость отечества! Мысль о зрелости русской нации, о необходи-
мости борьбы за русскую самостоятельную культуру и убе-
ждение в возможности этого уровня, в его реальности пронизы-
вает монолог Чацкого о французике из Бордо, является основ-
ной его презумпцией.
Декабристы боролись за то же самое. Так, в «Письме к другу
в Германию», из архива «Зеленой лампы», широко развернута
целая программа создания русской национальной литературы,
национального искусства. Ратуя за необходимость сохранить
«все, что составляет их (русских) национальную самобытность»,
неизвестный автор писал: «Общество, литература и искусства
много от этого выигрывают. Особенно в литературе рабское
подражание иностранному несносно и, кроме того, задерживает
истинное развитие искусства. Есть ли на нашей сцене что-
нибудь более пресное, чем обруселые водевили, переводы пьес
Мольера, щеголи века Людовика XIV... блестящая фриволь-
ность французских фраз и тяжеловесная резкость немецких
шуток? Но этот вопрос так интересен, и обширен, что его стоит
обсудить отдельно. Я удовольствуюсь тут замечанием, что ко-
стюм, который более всего нравится в России иностранцам,—
это костюм национальный, что нет ничего грациознее русской
женщины, что русские песни — самые трогательные, самые
выразительные, какие только можно услышать; они доставили
иностранным композиторам мотивы самых прекрасных вариа-
ций, что, наконец, в театре трагедии, которые больше всего
увлекают нас, имеют сюжеты, взятые из русской истории, а
в комедии нам больше всего нравится изображение наших смеш-
ных сторон, из которых главная, конечно, есть желание всецело
отречься от нашего характера и нравов. Итак, не подбирая
жалким образом колосья с чужого поля, а разрабатывая соб-
ственные богатства, которыми иностранцы воспользовались
раньше нас самих, мы сможем когда-нибудь соперничать с фран-
цузами, и после того, как мы отняли у них лавры Марса, мы
будем оспаривать и лавры Аполлона»470.
336
Этот замечательный текст вводит нас в самое существо де-
кабристских мыслей о национальном. Его основная идея —
зрелость России, ее возможность достичь высокого уровня
самостоятельной национальной культуры. Автор не мечтает
об этой зрелости как о чем-то, хотя и желаемом, но еще недо-
стижимом в силу русской отсталости. Нет, он спокойно уверен
в достижимости и реальности высокого им нарисованного идеа-
ла. И он и Грибоедов были правы в оценке возможностей рус-
ского народа. Эту правоту показала последующая действитель-
ность: русская национальная литература утвердилась Пушки-
ным, Грибоедовым и другими писателями именно в это время,
и национальная русская комедия «Горе от ума» доказала самим
фактом своего появления правоту изложенного выше мнения.
Из монолога о французике из Бордо мы можем судить и
о народном характере русской культуры. Да, она должна быть
народной, русской; если возмутительно то, что французик из
Бордо не нашел в России «ни звука русского, ни русского лица»,
то отсюда следует, что Россия должна иметь свой прочный ха-
рактерный национальный облик, свое лицо, она не должна
походить на французскую «провинцию» («своя провинция»!).
Омерзительна «жалкая тошнота по стороне чужой». В России
должны быть свои нравы, свой язык, своя старина. Пусть будет
и своя одежда, которая, в соответствии со строгим смыслом
грибоедовского подлинника, должна соответствовать рассудку,
не связывать движений, быть удобной: ведь фрак осужден не
просто потому, что он, положим, французский, а потому, что он
неудобен,— носят его из пустого подражанья, хотя форма его
явно нецелесообразна: «хвост сзади, спереди какой-то чудный
выем, рассудку вопреки, наперекор стихиям; движенья связа-
ны...» В силу этого фрак смешон, он—шутовская, унижаю-
щая человеческое достоинство одежда. Желательная же русская
одежда не только целесообразна, но величава. В нецелесообраз-
ном и неудобном платье унижено человеческое достоинство,
человек похож на шута, а в целесообразном и удобном его
достоинство подчеркнуто — он величав.
В живой и страстной речи Чацкого — отсюда естественный
переход к основной теме пьесы — к уму человека: «как платье,
волосы, так и умы коротки» в этом пошлом, рабски-подража-
тельном обществе, не имеющем своего национального лица
и раболепствующем перед всем иностранным. Отсюда следует
вывод о необходимейшем условии новой национальной культу-
ры, ее подлинном, глубоком, а не коротком уме, которому со-
ответствует требование «здравых мыслей» в конце монолога
(«в чьей по несчастью голове пять-шесть найдется мыслей
здравых»). Необходима подлинная душа человека для борьбы
за подлинно-национальное («чтоб искру заронил он в ком-
22 м. В. Нечкина 337
нибудь с душой, кто мог бы словом и примером вас удержать ?
как крепкою возжой, от жалкой тошноты по стороне чужой»).
Во всем монологе, проникнутом презрением к «пустому,
рабскому, слепому подражанью», нет ни грана отрицания
подлинных завоеваний передовой культуры, отвержения евро-
пейского только потому, что оно европейское. Самоочевидно,
что «пустое» противопоставляется тому, что полно целесооб-
разного содержания, «рабское» — свободному, а «слепое» —
сознательному, «зрячему». Следовательно, Чацкий не просто
сторонник какой бы то ни было русской культуры, лишь бы она
была русская по обличью и пахла «русским духом», а сторонник
совершенно ясно очерченной, передовой по содержанию, вы-
сокой по уровню и насквозь проникнутой человеческой со-
знательностью, проверенной умом русской культуры.
Недаром самый термин «подражание» Грибоедов сопрово-
дил уже прокомментированными тремя эпитетами: «пустого,
рабского, слепого». Если из русских старинных нравов он за-
хотел бы вообще взять все, что бы они ни содержали, то ему
попался бы ряд диких и грубых черт, вызванных столь долго
длившимся крепостным строем. Но национальные нравы у Гри-
боедова отчетливо отдифференцированы от угнетения и деспо-
тизма.
Комментарием ко всему этому может служить следующий
текст из того же декабристского документа, сохранившегося
в архиве «Зеленой лампы»,— из «Письма к другу в Германию»:
«...французские манеры, которые у нас так очаровывают ино-
странца, кажутся холодными и неуместными в Петербурге.
Сразу же можно усмотреть, что они — только условная маска,
ни на чем не основаны и создают режущий диссонанс с истин-
ным национальным характером, черты которого заметны в тех,
кто говорит только на своем языке и никогда не покидал своей
страны. Сохрани боже, чтобы я хотел прославить те старинные
русские нравы, которые больше не согласуются ни с цивили-
зацией, ни с духом нашего века, ни даже с человеческим до-
стоинством; но то, что в нравах есть оскорбительного, происхо-
дит от варварства, от невежества и деспотизма, а не от самого
характера русских. И так вместо того, чтобы их (нравы) уни-
чтожать, следовало бы упросить русских не заимствовать из-за
границы ничего, кроме необходимого для соделания нравов
европейскими и с усердием сохранять все то, что составляет
их национальную самобытность. Общество, литература и ис-
кусство много от этого выиграют»471. Этот исторический ком-
ментарий вводит нас в самое существо идей Чацкого о нацио-
нальном 472.
Немало затруднили исследователей строки о заимствовании
у китайцев «премудрого у них» (обычно комментаторами прей
338
пускается «у них») незнанья иноземцев. Нашлось немало чита-
телей, наивно понявших остроумный каламбур в прямом смы-
сле и незаконно сделавших из него выводы, в корне противо-
речащие авторским. Еще раз приведем этот текст:
Ах! Если рождены мы всё перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья инозехмцев.
Установим прежде всего, что Чацкий никак не утверждает,
что незнанье иноземцев премудро вообще. Нет, его тезис подчерк-
нуто лишен общего значения: не подражать иноземцам есть не
общая, а именно «китайская» премудрость: учтите слово
«у них», у китайцев. Ведь Грибоедов не сказал просто «пре-
мудрого незнанья иноземцев», а, дорожа смыслом, даже пошел
на некоторое ритмическое утяжеление строки и ввел слова
«у них» после слова «премудрого»473.
Самое же главное в том, что вторую и третью строки приве-
денного текста немало критиков поняло буквально. Н. К. Пи-
ксанов полагает, например, что Грибоедов вместе с Чацким
был склонен «мечтать о премудром незнании иноземцев»474.
Таким образом, Грибоедову приписывается желание, чтобы
Россия древней китайской стеной отгородилась от всего окру-
жающего мира. Этого совершенно нет в авторском тексте.
Текст этот — горький и остроумный каламбур с типичным для
каламбура внезапным перемещением смысла и неожиданным
выводом. Существо каламбура в том, что страсть перенимать
все иностранное можно направить таким неожиданным образом,
что она превратится в свою противоположность и приведет
к решительному отказу подражать именно в силу мании подра-
жать. Вы любите всему подражать, тогда начните-ка подражать
китайцам, и вы перестанете подражать, ибо китайцы никому
не подражают. Вот к какому неожиданному выводу может при-
вести ваша страсть к подражанию,— вы перестанете подра-
жать... Некоторые читатели не усвоили каламбура и мысль
Чацкого изложили в таком, примерно, виде: русские должны,
Подобно премудрым китайцам, не знать иноземцев. Это не толь-
ко явное опошление грибоедовских строк, но даже нежелание
учесть синтаксис фразы: «Ах, если рождены мы всё перени-
мать...» А если не рождены? Ведь Чацкий глубочайшим образом
убежден именно в том, что русские не рождены «перенимать»,
тем более — «всё» перенимать. Ироническое «если» и придает
строй шутки и иронии всему последующему тексту. Однако
нашлись комментаторы, незаконно истолковавшие текст, откинув
авторские «если» и все превратив в плоский и ложный тезис:
«Россия должна древней китайской стеной отгородиться от
остального мира» 475.
22*
339
Необходимо напомнить, что современники Грибоедова высо-
ко ценили и хорошо понимали каламбуры; последнего нельзя
сказать о потомках. Тогда каламбуры, как драгоценность, во-
зили из гостиной в гостиную или в Английский клуб, они пе-
редавались из уст в уста, были предметом любованья, записьь
вались, сохранялись. Каламбур московского генерал-губер-
натора графа Ф. В. Растопчина о восстании декабристов вошел
в историю (сказан в январе 1826 г.). Этот каламбур столь же
типичен, как и каламбур Чацкого о китайцах, резким перене-
сением смысла и неожиданным поворотом вывода в обратную
сторону. Шутка была записана московским почт-директором
А. Я. Булгаковым так: «Во Франции повара хотели попасть
в князья, а здесь князья — попасть в повара». Растопчинский
каламбур увековечен в стихах Некрасовым:
В Европе сапожник, чтоб барином стать,
Бунтует — понятное дело.
У нас революцию сделала знать,—
В сапожники, что ль, захотела?476
Грибоедов, великий мастер афоризма, был и мастером ка-
ламбура. Он знал ему цену и ввел его в речь Чацкого 477.
Остановимся теперь дополнительно на другой детали моно-
лога, которой также «посчастливилось» по линии ошибочного
комментария,— на уже упомянутом русском платье. По за-
мыслу декабристов, преобразование государственного строя
должно было сопровождаться и узаконением русского нацио-
нального платья. А. Бестужев показывал на следствии, что де-
кабристы с большим интересом относились к этой реформе.
Русское платье было своеобразным элементом их собственного
представления о будущей революционной России. Мы встре-
чаем его еще в эпоху раннего декабризма. В архиве «Зеленой
лампы» — «побочной управы» Союза Благоденствия — сохра-
нился текст уже цитированной выше замечательной полити-
ческой утопии «Сон». Автор будто бы видит во сне будущий,
послереволюционный Петербург:
«Проходя по городу, я был поражен костюмами жителей.
Они соединяли европейское изящество с азиатским величием,
и при внимательном рассмотрении я узнал русский кафтан
с некоторыми изменениями.— Мне кажется, сказал я своему
руководителю, что Петр Великий велел высшему классу русско-
го общества носить немецкое платье,—с каких пор вы его сняли?
— С тех пор, как мы стали нацией,— ответил он,— с тех
пор, как, перестав быть рабами, мы не носим более ливреи
господина»478.
Тут вся идеология грибоедовской защиты русского платья,
даже с грибоедовским эпитетом «величавого» («величием»).
340
Нет сомнения, что Грибоедов подписался бы под приведенными
выше словами «Спа». «Зеленая лампа» не раз останавливалась
на этом вопросе. В другом документе ее архива, уже цитирован-
ном «Письме к другу в Германию», мы читаем: «Я удоволь-
ствуюсь замечанием, что костюм, который более всего нравится
в России даже иностранцам,— это костюм национальный»479.
Русское платье и у Грибоедова, и у декабристов служило
одной цели — сближению с народом, формированию той общ-
ности людей, которая именуется нацией. Допрошенный по
этому вопросу на следствии по делу декабристов, Грибоедов
ответил: «Русского платья желал я потому, что оно красивее
и покойнее фраков и мундиров, а вместе с этим полагал, что оно
бы снова сблизило нас с простотою отечественных нравов, серд-
цу моему чрезвычайно любезных». Тут прямо указано на пла-
тье, как на один из путей к формированию единых националь-
ных нравов. «Когда воспитан кто в отечественных нравах...» —
перекликается с этим ответом на следствии строка одного
из более ранних текстов «Горя от ума». Рылеев хотел выйти на
Сенатскую площадь в русском кафтане, «чтобы сроднить сол-
дата с поселянином в первом действии их взаимной свободы»480.
В силу всего изложенного надо признать глубоко ошибочной
попытку некоторых авторов усмотреть в любви к русскому
платью черту славянофильства, о котором тогда еще и помину
не было. Нет также никаких оснований толковать увлечение
Грибоедова русским платьем как «барско-усадебное народни-
чество» (!) — смысл явления выяснен выше. «Барско-усадебное
народничество»,— если бы и существовало столь любопытное
явление,— стремилось бы, повидимому, сохранить прежде
всего феодально-барскую усадьбу, чего никак нельзя усмотреть
в общем и основном смысле социальной идеологии Чацкого.
Ошибочно и мнение П. Е. Щеголева по этому вопросу: говоря
о пристрастии Грибоедова к русскому платью, он усмотрел
в этом «архаическое своеобразие» мировоззрения Грибоедова,
что ни в какой мере не соответствует действительности. Эта
деталь национального идеала — несомненно, декабристская
деталь 481.
Существенной стороной передовой национальной идеологии
Грибоедова является его отношение к русскому языку. Язык,
как известно, один из четырех обязательных и определяющих
признаков нации. Язык — объединитель нации: народ говорит
на русском языке — и вся нация должна говорить на русском
языке. Народ наш не должен считать за «немцев» какую-то
часть нации, подражающую всему иностранному. Язык рус-
ский как объединяющая нацию сила — важная тема монолога
о французике из Бордо: он упомянут тут как то, чего никак
нельзя отдавать «в обмен», и стоит наряду с такой исконной и
341
глубокой особенностью нации, как ее нравы и исторические
предания («и нравы, и язык, и старину святую...»); о нем же
говорит Чацкий с силой и страстью в словах, «чтоб умный,
бодрый наш народ хотя б по языку нас не считал за немцев».
О нем же — о языке — говорится в связи с якобы невозмож-
ностью «европейское поставить в параллель с национальным»
и перевести на русский язык слова «мадам» и «мадмуазель».
Еще ранее, при первой встрече с Софьей, Чацкий пренебрежи-
тельно отзывается о «смешенья» языков — «французского
с нижегородским», которое господствует в дворянском обществе.
Русский язык, как элемент национальной общности, прико-
вывал к себе внимание декабристов. В обоих конституционных
проектах декабристов — как у Пестеля, так и у Никиты Му-
равьева — запроектировано старинное название «Народное
вече» для будущего парламента. Оба проекта оперируют — для
различных государственных органов — названием «Дума» («вер-
ховная Дума», «державная Дума»). Федеративные единицы носят
у Никиты Муравьева русское название «держав». Никита Му-
равьев применяет в конституционном проекте старинные рус-
ские названия «тысяцкий», «наместник», «державный дьяк»
ит. д. Среди декабристов вообще было сильно течение за замену
иностранных по корню слов русскими. Пестель подобрал целую
вереницу русских слов, соответствующих, по его мнению, ино-
странной военной терминологии: армия — ратъ, солдат — рат-
ник, артиллерия — бронемет, каре — всебронь, батальон —
сразин, масса — толща, иррегулярный — бесстройный, диви-
зия — войрод, патруль — извед, кирасиры — латники, кап-
ральство — уряд, корпус — ополчение, провиантский — кор-
мовой, курьер — гонец, архив — делосвод, экстраординарные
суммы — случайная казна, комиссариатский — снабдителъный,
казармы — ратожилъе, жандармы — рынды. Декабрист А. Бе-
стужев также занимался подбор ом русских слов для вытесне-
ния иностранных и предлагал заменить карниз — «прилепом»,
антиквария — «старинарем» и т. д.482. Декабристы сознательно
стремились таким образом к узаконению русского языка.
В этом выражалась одна из сторон их работы над созданием
общности русских людей. Общность эту в данном случае они
хотели, как видим, создать не через распространение аристо-
кратического языка и узких особенностей дворянской культуры
на народ, а, наоборот, через восприятие образованными слоями
народной культуры, выработанной веками и высоко ценимой
передовыми людьми. Они боролись таким образом за русскую
культуру нового содержания.
Гл а в а XII
НОВАТОР В БОРЬБЕ СО СТАРЫМ МИРОМ
1
Мы рассмотрели антикрепостническую идеологию новатора,
его национальное мировоззрение, его чувство чести и взгляд
на свое место в жизни. Хотя эти вопросы и захватывают важные
и разнообразные стороны его бытия, они все же не исчерпывают
идейного состава пьесы. Осталась еще немаловажная область:
способы борьбы новатора. Рассмотрено, как он противопостав-
лен старому миру в идеях, теперь надо рассмотреть, как он
противопоставлен ему в действии. Новатор осудил действитель-
ность, он хочет ее перестроить. Как он действует, какими ры-
чагами, управляющими по его мнению изменением действитель-
ности, он желает овладеть? Какое историческое объяснение
может получить система его действий?
Нет сомнений, что эта сторона не раскрыта, а лишь при-
открыта в комедии. Герой действует всего один день и только
в парадных комнатах дома, никем не будучи понят, не находя
сочувствия и ни разу не высказавшись в одиночестве. В этом
драматургическом русле выражение способа действия против
враждебного мира ограничено строгими рамками.
Какими же способами воздействия на действительность рас-
полагает герой в этой драматургической системе? Он борется
обличающим словом. Как защищается против него старый мир?
Клеветой. Он объявляет его сумасшедшим. Комедия привычна
для нас с детства, со школьной скамьи, подчас она — первое
театральное впечатление жизни. В ней все «ясно» и кажется
само собой разумеющимся. Только что очерченное чрезвычайно
простое и привычное положение, как представляется большин-
ству читателей, не требует никаких объяснений. Между тем
данная ситуация борьбы и сопротивления имеет свое истори-
ческое объяснение. Она почерпнута из бытпя, принадлежит
бытию и входит в историю как результат довольно слож-
ного процесса. Она сама по себе является звеном в цепи
343
исторического развития и начинает несколько по-иному по-
ниматься в результате освещения историей.
Авангард молодой России — декабристы были для той
эпохи на высоком уровне понимания хода всемирно-историче-
ского процесса. Составить себе представление о том, какими
силами движется история, было для них существенно необхо-
димо. Ведь они сознательно хотели воздействовать на ход исто-
рии, это было смыслом их существования, делом их чести. Они
хотели преобразовать Россию посредством переворота в ней.
Какие же рычаги воздействия на действительность нашли
новаторы в первой четверти XIX в.? Они были убеждены, что
миром правят мнения. Вольтер считал общественное мнение
«королевой мира» («La reine du monde») и рассматривал историю
человечества как историю в значительной мере «человеческих
мнений» («L’histoire est en partie le recit des opinions des hom-
ines»). Тезис «миром правят мнения» («c’est Fopinion qui gou-
verne le monde») был тогда последним завоеванием человече-
ского разума, последним словом науки. Идеалистический по
существу, этот тезис не позволял добраться до глубины обще-
ственных отношений и не содержал в себе истины, однако он
был прогрессивен для своего времени. Он был шагом вперед по
сравнению с идеологией феодального периода, когда считалось,
что миром правит бог. Противопоставленный положению о бо-
ге — двигателе истории — тезис «миром правят мнения» двигал
мысль вперед, отбрасывал ее от клерикального мировоззрения,
выбирался к простору понимания человеческих отношений и их
развития без вмешательства потусторонней силы.
Французская революция с ликованием вынесла вперед те-
зис об общественном мнении, правящем миром. Этот лозунг
был написан на победном знамени, которое революция водру-
зила над обветшалым миром деспотизма королей, владычества
дворян и попов. Еще Дюкло писал: «L’opinion publique tot ou
tard renverse toute espece de despotisme» («Общественное мнение
рано или поздно опрокидывает любой деспотизм»). Контент
установил даже день Праздника Мнения («Fete de POpinion»).
Провозглашенное решающей силой, общественное мнение
глубочайшим образом интересовало мыслящих и активных со-
временников. Проект Сперанского (1803) ставил себе сознатель-
ной целью усилить «народное мнение» и его влияние на власть.
Профессор Герман — тот самый, кого позже судил Рунич и чьи
лекции слушали по возвращении из-за границы декабристы
(в том числе Пестель),— учил: «Мнение народа (opinion publi-
que) есть царь царей; оно дает законам более или менее силы
в материальном пространстве». Лицеисты, слушавшие лекции
Куницына, горячо воспринимали эти же суждения, и Кюхель-
бекер записал в знаменитом лицейском «Словаре»: «Пусть общее
344
мнение решает гражданские несогласия...» Сила общественного
мнения была предметом упорного размышления, и отголосок
этой же внимательной работы мысли виден в уже цитированной
записи Грибоедова (1819): «В Европе, даже и в тех народах,
которые еще не добыли себе конституции, общее мнение по край-
ней мере требует суда виноватому...»483.
Стремясь к основной цели — «потрясению» феодальной
аристократии и уничтожению сословности,— дворянские
революционеры и находили рычаг, которым хотели повернуть
мир: оказывается, силой, потрясающей феодализм, является
«общее мнение». Пестель, полагавший, что «отличительной чер-
той нынешнего столетия» является борьба между «массами на-
родными» и феодальной аристократией, находил, что последняя
«общим мнением всегда потрясена быть может и, следовательно,
некоторым образом от общего мнения зависит». Иными словами,,
сила, свергающая феодально-крепостной строй, и есть, по мне-
нию декабристов, общественное или «общее» мнение. Декабри-
сты говорили в то время о «пользе отечества, состоящей в обра-
зовании общего мнения». Что такое революция, по мнению де-
кабристов? Один из них с замечательной яркостью формули-
ровал сущность явления со своей точки зрения: революция
есть «общее развержение умов». Открытие «истинной» силы,
двигавшей историей, пленяло одних, пугало других. Греч не
без остроумия писал, ощущая некую новизну только что
сделанного открытия: «Общее мнение — не батальон, ему не
скажешь „смирно!“»484.
2
Первое тайное общество декабристов — Союз Спасения —
зародилось в обстановке чрезвычайного идейного оживления
после заграничных походов. Либеральные идеи имели очень
широкое распространение. «В это время свободное выражение
мыслей было принадлежностью не только всякого порядочного
человека, по и всякого, кто хотел казаться порядочным челове-
ком»,— пишет Якушкин в своих «Записках». Казалось, на-
пример, что цареубийство — само по себе будет достаточно для
«всеобщего развержения умов» и торжества свободы. Ведь все
же готовы! Степень идейной готовности общества к перевороту
крайне преувеличивалась. Декабрист Фонвизин писал: «Об-
щественное мнение против Александра — не одних либералов,
а всей Poccuul» С особой силой выразил ту же мысль декабрист
Каховский: «Ни одно государство столь скоро не способно к вос-
станию, как наше». Без учета этой субъективной уверенности
первых русских дворян-революционеров в сравнительно легкой
345
достижимости их целей невозможно понять особенностей декаб-
ристской тактики 485.
Членов декабристского общества мучила «неопределенность
средств» и то, что действие общества было «незначуще». Возник-
ла мысль о новой тактике — сознательном формировании об-
щественного мнения. Было решено работать над созданием
и желательным направлением той силы, которая движет исто-
рией. И. Бурцов, несмотря на всю свою скрытность, показывал
на следствии, что целью Союза Благоденствия было «пригото-
влять общественное мнение... к освобождению крепостных
людей, каковые перемены могли не нравиться дворянству».
То же решение декабрист Бригген передает так: «Надежды,
кои оно (тайное общество.— М. Н.) имело в виду, были: дей-
ствовать согласием на общее мнение, выставлять посредством
оного на вид добродетельные дела и похвальные поступки и
на позор злые и, таким образом, награждать гласностию первые
и наказывать последние». Некоторые члены общества отводили
для этой работы над подготовкой общественного мнения к пе-
ревороту до двадцати лет, относя, таким образом, срок самой
революции примерно к 1838 г. Все это делалось, «дабы общее
мнение революции предшествовало». Это было постоянным
правилом, которое декабристы неизменно отстаивали через все
трансформации тайного общества 486.
Так выросло своеобразное понимание значения пропаганды,—
действия словом. Так формирование главной исторической
силы — «общего мнения» — стало на некоторое время в центр
декабристской тактики.
Члены Союза Благоденствия со всей страстью отдались
пропаганде. Убеждение, что они формируют основную силу
переворота, не оставляло их. Проповедь велась с жаром, под-
нимала и вдохновляла молодежь, стаповплась правилом и обя-
занностью честного человека. «Чтобы противодействовать всему
злу, тяготевшему над Россией, необходимо было прежде всего
противодействовать староверству закоснелого дворянства и
иметь возможность действовать на мнение молодежи»,— пи-
шет Якушкин. 1818—1819 гг. были временем расцвета этой про-
паганды. «В это время главные члены Союза Благоденствия
вполне ценили представленный им способ действия посредством
слова истины, они верили в его силу и орудовали им успешно»,—
пишет тот же Якушкин. Усердную проповедь новых идей от-
теняет и покаянная фраза А. Бестужева на следствии: «Я, как
и все молодые люди, кричал на ветер...» Он добавлял: «без
всякого намерения», в чем можно сильно усомниться.
Все изложенное объясняет появление новой характерной
фигуры в русском обществе после Отечественной войны и загра-
ничных походов. Это фигура молодого оратора, военного или
346
штатского человека, горячо увлеченного политической пропо-
ведью нового. Он — во всеоружии передового политического
образования, он громит косную старину. Ему свойственна
горячность, страстность, он «с жаром витийствует», как пишет
злобный Вигель, который отметил самый факт появления новой
«моды», ставшей знамением времени: «Быть неутомимым тан-
цовщиком, в разговорах с дамами всегда находить что-нибудь
приятное, в гостиных при них находиться неотлучно,— все
это перестало быть необходимостью. Требовалось более ума,
знаний; маленькое ораторство начинало заступать место компли-
ментов». Характерна смелость, убежденность этого «оратор-
ства» в гостиных, клубах и собраниях, взгляд па свою пропо-
ведь как на кровное, нужное дело. Об этом ясно свидетельствует
Якушкин: «Вообще свобода мыслей тогдашней молодежи пу-
гала всех, но эта молодежь везде высказывала смело слово
истины». «В этом деле мы были решительно застрельщиками
или, как говорят французы, пропалыми ребятами...» Молодые
проповедники, «стали при всех случаях греметь против диких
учреждений каковы палка, крепостное состояние и прочее»
(Якушкин) 487.
Появление молодого убежденного и горячего проповедника
новой жизни, конечно, не ограничивалось пределами тайного
общества — оно было знамением времени и захватывало более
широкий круг людей. Оно было своеобразным и ярким прояв-
лением новой общественной жизни. Пушкин в Петербурге
1818—1820 гг. и Пушкин в южной ссылке 1820 г. становится
по-особому понятен, когда факты его биографии ложатся на
фон этого общего движения времени. Секретные агенты, наблю-
давшие жизнь Пушкина на юге, доносили, что он неустанно
проповедует против правительства и даже ругает его «во всех
кофейнях». Недавно найденная рукопись дневника П. Долгору-
кова замечательно характеризует эту же сторону дела.
Пушкин, если применять слова Вигеля, также «с жарохМ
витийствовал» в Кишиневе за столом у наместника Инзова.
«Наместник ездил сегодня на охоту с ружьем и собакою,—
повествует П. Долгоруков.— В отсутствие его накрыт был стол
для домашних, за которым и я обедал с Пушкиным. Сей послед-
ний, видя себя на просторе, начал с любимого своего текста
о правительстве в России. Охота взяла переводчика Смирнова
спорить с ним, и чем более он опровергал его, тем более Пушкин
разгорался, бесился и выходил из терпения. Наконец полетели
ругательства на все сословия. Штатские чиновники — под-
лецы и воры, генералы — скоты большею частью, один класс
земледельцев почтенный. На дворян русских особенно нападал
Пушкин. Их надобно всех повесить, а если б это было, то он
€ удовольствием затягивал бы петли»488.
347
Позиция проповедника, острого разоблачителя пороков
старого мира была присуща и прирожденному оратору П. Я. Чаа-
даеву. Все без исключения мемуаристы подчеркивают его пре-
восходное уменье владеть словом. Чаадаев сохранил это ка-
чество до конца своих дней, несмотря на все пережитые потря-
сения; позднейшие эпиграммы николаевского времени, пытаясь
высмеять опальных Чаадаева и Михаила Орлова, не могли н&
отметить их «краснобайства» и «витийства»:
Чета московских краснобаев:
Михаил Федорыч Орлов
И Петар Яковлич Чадаев
Витийствуют средь пошляков.
Не любивший Чаадаева Денис Давыдов сердито называл
его «маленьким аббатиком», который «в гостиных бить привык
в маленький набатик», то-есть явно пытался дать характеристи-
ку именно ораторству Чаадаева (слова из известного стихотво-
рения Д. Давыдова «Был век бурный...»). В этой же связи нельзя
не отметить, что Брут и Перикл, чьи образы фигурируют в из-
вестной пушкинской надписи к чаадаевскому портрету, оба
были выдающимися ораторами древности. Смелость выступле-
ний Чаадаева общеизвестна (например, он во всеуслышание
обзывал Аракчеева злодеем) 489.
Красноречие было выдающейся чертой самого Грибоедова.
Современник свидетельствует, что «красноречие его, всегда пла-
менное, было убедительно... Трудно было не согласиться с ним
во мнении». Грибоедов мог говорить «вдохновенным языком».
Нельзя не вдуматься в вырвавшееся у Булгарина выражение,,
что Грибоедов родился «с характером Мирабо». Ясно, что обра&
Мирабо неприложим к человеку, лишенному ораторского да-
рования. Вспомним, что Грибоедов однажды даже говорил о себе
в шутку как о проповеднике новой религии, „втором Магомете",—
для этого надо было безусловно ощущать себя проповедником
и оратором. Смелость грибоедовских обличений также отме-
чалась современниками. Александр Бестужев писал: «Твердость,
с которою он обличал порочные привычки, несмотря на знат-
ность особы, показалась бы иным катоновской суровостью, даже^
дерзостью»490.
Чацкий — несомненный оратор. «Как говорит! и говорит
как пишет!..» — восклицает о нем Фамусов. Это качество героя
не только может отражать индивидуальную особенность автора
комедии,— оно прежде всего отражает историческое бытие свое-
го времени, позицию молодого поколения, которое, как говорил
Якушкин, «при всех случаях гремело» против старого строя.
Черта ораторства, несомненно, насыщена историзмом, и су-
дить о ней надлежит, учитывая особенности явления в целом:
348
словесные обличения, проповедь, яркое, открытое заявление
о своих взглядах были не только делом чести лучших предста-
вителей молодежи, но и по-особому оценивались передовым
лагерем, верившим, что «мнения правят миром». В самооценке
и в самоощущении передовых людей того времени их проповедь
оказывалась важной и даже существеннейшей работой,— воз-
действием на основную силу, с их точки зрения, двигавшую
историей. Ведь миром правили мнения! Поэтому, когда высо-
комерные гимназисты в эпоху реакции после 1905 г., начитав-
шись Алферова и еще кое-кого, громили Чацкого за «болтовню»
и трату времени на «пустые слова», они прежде всего демон-
стрировали свое полное бессилие, а главное — бессилие своих
учителей разобраться в историческом смысле явления.
Основная функция агитации — завоевание сторонников,
иначе говоря, консолидация единомышленников, стягивание
общественных сил к определенному лагерю. Выполняет ли
Чацкий эту функцию? В комедии как будто нет. Сторонников
у него не оказалось, он никого не убедил, был побежден и оста-
вил поле сражения. Но так будет обстоять дело лишь до тех
пор, пока вы, подчиняясь волшебным законам искусства,
будете — незаконно — считать комедию не произведением ис-
кусства, а самою жизнью, действительным происшествием.
Но верните явлению основной его признак — полагайте его
художественным произведением, отдайте ему присущую ему
функцию драматургического представления, очертите сцену,
зажгите рампу, дорисуйте амфитеатр, заполните зрительный
зал, восстановите в правах широкий круг сочувственных зри-
телей,— и Чацкий действует уже не в кругу Фамусовых,
а в историческом кругу какого-то поколения, чьи жадные и
сочувствующие глаза устремлены на сцену. Пока пьеса не была
разрешена, ее тысячи раз играли мысленно на воображаемых
сценах (ибо читать драматургическое произведение, конечно,
значит мысленно представлять его себе на сцене), потом стали
играть и на воображаемых (поскольку она не только смотре-
лась, но и читалась) и на реальных сценах. Вот в этом широком
не фамусовском кругу Чацкий и сыграл свою основную роль
консолидатора сил молодой России и выполнил свою задачу
блестяще. Редко кто может сравниться с ним в русском обще-
ственном движении XIX в. по объему выполненной работы,
длившейся более столетия.
3
Тактика декабристов в дальнейшем претерпела существенные
изменения. С 1821 г. вместе с принятием планов военной рево-
люции стал иначе расцениваться и удельный вес агитационного
349
ораторского слова в общей системе декабристских планов^
Однако пропаганда и далее продолжала считаться сильным ору-
дием действия. Так, по показанию декабриста Бриггена, тай-
ное общество и после петербургского совещания 1820 г., когда
приняло республиканскую программу и задумалось над ко-
ренной переменой тактики, все же не отказалось от формиро-
вания «общественного мнения». На совещании у Федора Глинки,
по его собственному свпдетельству, рассуждали и о том, «каким
способом действовать на общее мнение»491. «Nous commencerons
absolument par la propaganda» («Мы начнем обязательно с про-
паганды»),— говорил Никита Муравьев декабристу А. П. Ба-
рятинскому во время его приезда в 1823 г. в Петербург с тре-
бованием активизации Северного общества. Матвей Муравьев-
Апостол дает интересное свидетельство о решении продолжать
работу над форхмированием общественного мнения уже после
революции: «Во все время существования временного правле-
ния общество должно было производить свое действие тайным
образом, чтобы создать общее политическое мнение насчет
введения нового порядка вещей»492.
В лице декабристов и их друзей сошло со сцены поколение,
среди которого нашлось бы немало выдающихся парламент-
ских ораторов. Легко представить себе на политической три-
буне Михаила Орлова, Пестеля, Никиту Муравьева, пылкого
Бестужева-Рюмина, Владимира Раевского, Лунина и многих
других. Сибирь, каторга, виселица, ссылка оказались судьбою
этих выдающихся русских ораторских дарований. До нас до-
шли многие свидетельства о значительных политических речах,
произнесенных декабристами, и о большом впечатлении, ко-
торое эти речи произвели на слушателей. Дошли даже — уди-
вительным образом — некоторые образцы этих речей, обладаю-
щих своим стилем, пафосом, ритмом. Напомним, что известная
речь Бестужева-Рюмина («Век славы военной...»), звучавшая
во МХАТ’е в исполнении Леонидова (пьеса Н. Лернера «Нико-
лай I»), является подлинной речью декабриста, дошедшей до
нас в его следственном деле. Сергей Муравьев-Апостол был
о ней высокого мнения. Николай Тургенев и Михаил Орлов
выступали с политическими речами в литературном обществе
«Арзамас»; Михаил Орлов говорил политическую речь на
заседании Библейского общества. Известно, какое огромное
впечатление произвел на декабристов доклад Пестеля на пе-
тербургском совещании 1820 г. о преимуществах республики.
Огрохмное впечатление произвела на декабристов и другая его
речь — против постановления о ликвидации тайного общества,
принятого Московским съездом Союза Благоденствия в
1821 г. Эта речь как бы открывает собою историю
Южного общества декабристов. Речь Александра Бестужева
350
подняла на восстание солдат гвардейского Московского полка.
«Я говорил сильно, меня слушали жадно»,— признается де-
кабрист на следствии. При аресте декабриста В. Раевского была
найдена рукопись, могущая послужить образцом ораторского
искусства декабристов (обращение «граждане!», восклицания,
многочисленные вопросы и т. д.). Возмущаясь теми, кто русских
крепостных крестьян называет «счастливыми», автор пишет:
«Эти счастливцы в изорванных рубищах, с бледными, изну-
ренными лицами и тусклыми взорами просят не у людей (ибо
владельцы их суть тираны), но у судьбы пищи, отдыха и смер-
ти... Кто дал человеку право назвать человека моим и собствен-
ным? По какому праву тело, имущество и даже душа одного
может принадлежать другому? Откуда взят закон торговать,
менять, проигрывать, дарить и тиранить подобных себе чело-
веков? Не из источника ли грубого неистового невежества, зло-
дейского эгоизма, скотских страстей и бесчеловечия?.. Предки
наши, свободные предки с ужасом взглянули бы на презри-
тельное состояние своих потомков, они в трепетном изумлении
не дерзали бы верить, что русские сделались рабами... Россия...
требует необходимого и скорого преобразования... Дворянство
русское, погрязшее в роскоши, в разврате, в бездействии и са-
мовластии, не требует перемен, ибо с ужасом смотрит на необ-
ходимость потерять тираническое владычество. Граждане! тут
не слабые меры нужны, но решительность и внезапный удар...»493.
Когда министр двора (ему, как уже говорилось, было под-
чинено военное министерство) продумывал меры для преду-
преждения дальнейших волнений после семеновского восста-
ния, он прежде всего думал о том, как заставить молчать
этих столичных ораторов, которых было все же так много, что
он не полагал возможным всех их выслать,— предполагался
лишь арест самых виновных. «Не могу от вас скрыть,— писал
П. Волконский Васильчикову в апреле 1821 г.,— что все, что
вы ни говорите о том духе, который господствует среди моло-
дежи, вовсе неутешительно. Я нахожу, однако, что, несмотря
на их многочисленность, надо стараться заставить их молчать,
иначе число их будет прибавляться... ежели бы схватить не-
которых из тех, которые говорят более других и которые дол-
жны быть вам известны, как главные, это бы заставило молчать
многих других... К тому же дела в Италии и Пьемонте могут
служить хорошим примером всем этим краснобаям»494.
Так характеризуется та общественная среда, которая дала
Грибоедову материал для создания образа действий Чацкого.
Сама историческая действительность подсказала автору оратор-
скую позицию героя. Герой обличал старый мир, боролся против
него словом. В историческом Схмысле это отнюдь не индивидуаль-
ная особенность героя,— так жило и так действовало передовое
351
поколение его времени и авангард поколения — декабристы.
Это было в то время их тактикой. В художественном творчестве,
как всегда бывает, совокупность этих черт приобрела индиви-
дуальный оттенок. Но и тут передана именно ситуация поко-
ления, его позиция, его способ действия и вместе с тем его го-
рячее убеждение в правоте своего дела.
В свете только что изложенного вопрос о прототипе Чац-
кого не имеет значения в плане исторического объяснения ко-
медии. Были мнения, что в лице Чацкого изображен П. Я. Чаа-
даев, что в какой-то мере он отразил Михаила Орлова, Николая
Тургенева, Катенина, Якушкина. Характерна самая множе-
ственность кандидатов. Очень возможно, что в Чацком изобра-
жены именно все пятеро сразу, да сверх этого еще кто-то шестой,
десятый, сороковой,—в этом и состоит обобщающая сила образа.
В веренице многочисленных названных и неназванных совре-
менниками «прототипов» несомненно должен числиться и уез-
жающий на Восток горячий двадцатитрехлетний молодой че-
ловек, в точности похожий на пылкого декабриста Александра
Одоевского,— сам Александр Сергеевич Грибоедов. В Чацком
налицо именно типическое обобщение передового деятеля
эпохи раннего декабризма. Как это ни противоречиво звучит
с первого взгляда, но вопрос о «прототипе» интересен, в сущ-
ности, лишь тогда, когда снят вопрос о типе. Если речь идет
о подлинно художественном образе, то-есть типе, находка «про-
тотипа» не поможет, она всегда сомнительна, поскольку речь
идет о широком обобщении черт многих современников. Наобо-
рот, когда перед нами произведение, не преследующее цели
художественного изображения,— острый политический пам-
флет, направленный против определенного лица, или фотогра-
фия какой-то реальной ситуации,— тогда вопрос об оригинале,
с которого списан портрет, приобретает чрезвычайный интерес,
но это уже не проблема «типа».
Только рассмотрение исторической среды может дать нить
исследователю типа, наблюденного автором и воссозданного
на основе какого-то бытия, какой-то современности. Именно
история и есть для литературоведа то «третье измерение»,
которое снимает с материала расположение его на плоскости
и дает ему объемность, глубину, новую перспективу. Чацкий
непонятен без широкой среды молодых агитаторов своего вре-
мени, ораторов, стремящихся создать общественное мнение,
убежденно действующих словом, полагающих в этом именно
действии свое общественное призвание и дело своей чести.
Тот яркий эмоциональный тон, который ему свойственен, ха-
рактеризует движение времени. «Мы ждем с восторгом упо-
ванья минуты вольности святой, как ждет любовник молодой
минуты сладкого свиданья»,— писал Пушкин. И такой с дер-
552
жанный конспиратор, как Пестель, не мог отказаться от того
же пушкинского слова «восторг», да еще добавил к нему «бла-
женство», «щастие», «восхищение», когда передавал настроения
декабристского круга, мечтавшего о лучшем будущем для своей
родины: «Я сделался в душе республиканец и ни в чем не видел
большего благоденствия и высшего блаженства для России,
как в республиканском правлении. Когда с прочими членами,
разделяющими мой образ мыслей, рассуждал я о сем предмете,
то, представляя себе живую картину всего щастия, коим бы
Россия по нашим понятиям тогда пользовалась, входили мы
в такое восхищение и сказать можно восторг, что я и прочие
готовы были не только согласиться, но и предложить все то,
что содействовать бы могло к полному введению и совершен-
ному укреплению и утверждению сего порядка вещей»495.
Этот «восторг» был особой чертою времени, чертой ранней
революционности, еще не сознававшей всех великих трудностей
на своем пути. Испанские революционеры присвоили себе как
партийное название термин «эксальтадос» (к этой партии при-
надлежал, например, Ван Гален), немецкие деятели говорили
о «буре и натиске»—«Sturm und Drang»,— все это были явления,
выросшие в широком смысле слова на одном историческом
корню и глубоко связанные с работой вдохновенного и убеж-
денного слова.
4
Самый способ мести старого мира новатору отнюдь не имеет
того первостепенного значения, которое имеют способы борьбы
самого новатора со старым миром. Важен более всего факт борь-
бы с новатором, факт мести и нападения. Однако при бли-
жайшем рассмотрении не безынтересен, с исторической точки
зрения, и самый способ мести, которым все же следует за-
няться, хотя его значение и второстепенно.
Старый мир мстит новатору клеветой: он объявляет его
сумасшедшим. Этот мотив играет важную роль в пьесе и дает
концу третьего акта основное движение, сказывающееся и далее
на внутреннем ходе событий последнего, четвертого, акта.
Может быть, этот мотив безумия — плод вольной фантазии ав-
тора или, как полагали некоторые исследователи, результат
чисто литературного заимствования? Нет, и он тесно связан
с окружавшей автора действительностью. В историческом плане
настоящей работы существенен вопрос: возникала ли и повто-
рялась ли данная ситуация в исторической реальности? Имеем
ли мы дело со случайностью или с чем-то закономерно обуслов-
ленным? Иначе говоря, в борьбе старого с новым на данном этапе
исторического процесса пользовался ли старый мир, уже
23 М. В. Нечкина 3&3
обреченный историей, но еще обладавший огромной властью (го-
сударственной, юридической властью, властью общественного
мнения «староверов» и т. д.), подобным оружием борьбы с про-
тивниками?
Оказывается, на этот вопрос можно дать утвердительный
ответ. Представители старого мира этим оружием пользовались,
причем двояко: с одной стороны, его использовало правитель-
ство, с другой — по собственной инициативе — косное дворян-
ское общество. Позднейший случай 1836 г., когда Николай I
объявил сумасшедшим П. Я. Чаадаева за «Философическое пись-
мо», помещенное в «Телескопе», может быть предварен рядом
«дочаадаевских» случаев. «Некто Михайло Васильев, крепост-
ной человек помещика Е., был посажен, находясь в здравом
рассудке, в дом сумасшедших», показывал декабрист Ф. Глинка
на следствии. Позже царское правительство стало сажать
в тюрьму инакомыслящих, не испытывая нужды в подобном
предлоге, однако при Александре I этот прием еще неоднократно
использовался. Был объявлен сумасшедшим и заключен в
тюрьму юнкер Жуков, сочинитель вольнодумных стихов о сво-
боде, направленных против царизма. Во время разгрома Пе-
тербургского университета и затеянного Руничем «процесса»
против вольнодумных профессоров, Галичу во время следствия
угрожали объявить его сумасшедшим. Исследователь движения
в армии в связи с восстанием Семеновского полка С. Н. Чернов
замечает: «Понятно, почему она (власть) так заботливо пере-
сматривает офицерский корпус, передвигает, смещает, ссылает
и сажает в сумасшедшие дома отдельных его членов». Заметим
заодно, что еще до чаадаевского случая, когда Сенат рассма-
тривал дело участника июльской революции во Франции
1830 г. Михаила Кологривова, граф С. С. Уваров и граф
Ф. А. Толстой пришли к выводу, что Кологривов «поступал,
как безумный, и, как безумный, должен быть наказан». Герцен
в ссылке узнает от доктора целую историю, как вятский гу-
бернатор, самодур и крепостник Тюфяев, объявил сумасшедшим
чиновника — брата своей любовницы, который пытался поме-
шать этой связи. Чиновник, здоровый и нормальный человек,
был посажен в сумасшедший дом, где и умер. Это же орудие,
в руках ловких пройдох и дельцов, очевидно, использовалось
как средство для получения наследства и проч. Отголосок этих
случаев явственно чувствуется в реплике Загорецкого: «Его
в безумные упрятал дядя-плут; схватили, в желтый дом п на
цепь посадили»496.
Наряду с этими случаями, когда объявление безумным яв-
ляется орудием в руках центральной власти или даже частных
лиц, имеют место и другие «дочаадаевские» случаи использова-
ния этого способа борьбы самим дворянским обществом. Рас-
354
пускают слухи о сумасшествии не угодного обществу лица
с целью его дискредитации. Судя по рассказам Новосильцевой,
такой слух был пущен о самом Грибоедове, не поладившем
с барской Москвой из-за ее раболепства перед иностранцами.
Безумным был объявлен и В. К. Кюхельбекер. Тенденцию
того же порядка, выраженную еще в самом слабом виде, можно
усмотреть в реакции соседей на деятельность Евгения Онегина
как помещика — его объявляют «опаснейшим чудаком», когда
он заменил легким оброком ярем старинной барщины. Особенно
же любопытен случай с декабристом Ф. Глинкой, адъютантом
графа Милорадовича, петербургского губернатора. Активный
член Союза Благоденствия и упорный агитатор, он был объявлен
сумасшедшим за свои либеральные идеи. Глинка сам пишет, что
петербургский «свет» объявил его сумасшедшим: «...так, что
я должен был ездить по домам, чтоб показываться,— о сем
можно спросить у Кусовых, Уваровых, у графа Толстого и
у сестры графа Милорадовича, которая, встретясь со мною
у графа Дивиера, глядела на меня со слезами и призналась,
что уж посылала человека проведывать, до какой степени я
сошел с ума, как ей о том сказал полковник NN.»497,
Таким образом, в эпоху Грибоедова была известна и
практически применялась та форма мести передовому чело-
веку, которая художественно изображена в «Горе от ума».
С себя ли, с Кюхельбекера ли, Глинки или еще с кого-
либо нам неизвестного списал Грибоедов данную ситуа-
цию Чацкого (может быть, сразу со многих аналогичных слу-
чаев, типизировав ситуацию,— последнее правдоподобнее), ему
не было никакой нужды читать повесть Виланда о мести аб-
деритов Демокриту, чтобы ввести в комедию мотив объявления
героя сумасшедшим. Для введения этого мотива надо было про-
сто наблюдать русскую действительность своего времени. Дру-
гой вопрос, не мог ли Виланд наблюсти форму такого же мще-
ния в Пруссии семидесятых годов XVIII в.,— этот вопрос
интересно было бы выяснить. Итак, даже мотив объявления
новатора сумасшедшим был мотивом реальным, отражал дей-
ствительность.
Но, с точки зрения историка, важно уяснить себе, кроме
этого, реальное содержание мотива о сумасшествии в самой
комедии и его композиционное в ней значение. Как это ни стран-
но, вопрос оказывается чрезвычайно сложным. Кажется, ясно,
что слух о сумасшествии Чацкого это — месть новатору, клевета
на него, форма расправы с ним. Однако привычная для нас и
Даже любимая нами и общепризнанная театральная традиция
Дала мотиву иную трактовку. Слух о сумасшествии Чацкого
н театральных постановках (в том числе и во МХАТ’е) трак-
туется как информация об истинном положении дела: да, все
23*
355
эти гости, старухи и старики, Хлёстова и Фамусов, все они
искренне-де убеждены, что Чацкий действительно сошел с ума.
Они в испуге шарахаются от него, они верят слуху о сумасше-
ствии. Такая трактовка не противоречит противостоянию двух
лагерей: так новы и необыкновенны излагаемые Чацким мысли,
что представители старого мира поверили, что он сошел с ума.
Но, не противореча идее двух лагерей в пьесе, такая трактовка
все же снижает остроту ситуации: если вы знаете, что такой-то
ваш знакомый действительно сумасшедший, убеждены в этом,
и в разговоре с кем-либо говорите об этом знакомом как о сума-
сшедшем, при чем тут клевета? Утверждение о сумасшествии
станет клеветой только тогда, когда вы будете нарочно, из целей
злобы, мести и т. д. распространять то, ложность чего вам за-
ведомо известна. Если же ложность слуха вам неизвестна и
вы верите ему, то, распространяя его, вы ошибаетесь, а не
клевещете.
G чем же мы имеем дело в комедии? С ошибочным мнением
старого мира, что Чацкий безумен, или с клеветой старого мира,
что Чацкий безумен? Разница существенна.
Грибоедов исчерпывающим образом разъяснил этот вопрос
в своем письме к Катенину и с точностью установил авторское
понимание мотива. Разъясняя другу план и замысел комедии,
указав на противоречие героя с обществом, его окружающим,
Грибоедов пишет: «Кто-то со злости выдумал об нем, что он
сумасшедший, никто не поверил, и все повторяют, голос обще-
го недоброхотства и до него доходит». Это ясно выраженное
авторское понимание отражено и в ходе действия. Прежде всего
сам Чацкий правильно понимает положение: когда он в вести-
бюле под лестницей узнает о распространившемся слухе, он
восклицает: «Что это? слышал ли моими я ушами! Не смех,
а явно злость...» Он допускает далее, что при распространении
слуха нашлись и глупцы, поверившие слуху («поверили глуп-
цы»), однако он возмущен вовсе не «глупостью» общества, а его
злобностью, клеветничеством. Он говорит о своих врагах в по-
следнем монологе— мучителей толпа, он клеймит их как
«лукавых простяков», называет «в вражде неутомимыми».
Вдумаемся теперь в аргументацию безумия Чацкого, которая
дается на балу гостями. Подтверждая мнение, что Чацкий
сумасшедший, Хлёстова, Молчалин, графиня-внучка, Наталия
Дмитриевна и Загорецкий наперебой доказывают справедли-
вость этого мнения. Какими же доводами?
Хлёстова
Туда же из смешливых;
Сказала что-то я, он начал хохотать.
Молчалин
Мне отсоветовал в Москве служить в архивах.
356
Графиня-внучка
Меня модисткою изволил величать!
Наталия Дмитриевна
А мужу моему совет дал жить в деревне.
3 а го р едкий
Безумный по всему.
Ясно, что все приведенные выше аргументы в пользу без-
умия Чацкого вовсе не являются таковыми. И не просто вообще
они не являются таковыми в силу своего логического содержа-
ния, они несомненно не являются таковыми и для лиц, их выдви-
гающих. Хлёстова, Молчалин, графиня-внучка, Наталия Дмит-
риевна,Загорецкий лишь выдают эти соображения за доказатель-
ства сумасшествия Чацкого. Это место ясно обнаруживает истин-
ный смысл мотива о сумасшествии: клевета как оружие против
новатора. Каков бы ни был ум Натальи Дмитриевны или гра-
фини-внучки, они ведь не могут серьезно думать, что совет
мужу жить в деревне или сравнение с модисткой есть доказа-
тельство сумасшествия. И уж, конечно, Молчалин не думает,
что совет не служить в архивах — доказательство того, что
Чацкий помешан. Все эти лица — от Фамусова до Натальи
Дмитриевны — излагают не доказательства безумия Чацкого,
а просто свои мотивы недовольства Чацким, и только. Когда
княгиня при разъезде говорит о Чацком: «Я думаю, он просто
якобинец, ваш Чацкий!!!»—то она и вскрывает подоплеку
дела. Сумасшедший не может быть якобинцем. Ее же слова:
«Его давно бы запереть пора» — лишь обнаруживают истин-
ный смысл клеветы.
Стоит только восстановить авторское толкование мотива,
как сразу снимается ряд несправедливых претензий, которые
придирчивые критики предъявляют к пьесе. Н. К. Пиксанов
в своей работе «Творческая история „Горя от умаа» даже выде-
ляет специальную главу под названием «Мелкие недостатки
сценария», где имеется пункт: «Несогласованности в эпизоде
сплетни о сумасшествии Чацкого»498. Так, например, критики
удивляются, как это Фамусов «не принимает как хозяин ни-
каких спешных мер к удалению сумасшедшего, наоборот, долго
и беззаботно спорит с Хлёстовой, сколько душ у Чацкого».
Констатировав далее якобы «уверенность всех» в «ненормаль-
ности» Чацкого, критик удивляется, как огромный монолог
о французике из Бордо не прерывается ни одной ремаркой
автора, регулирующей поведение толпы. Непонятно-де, как
перепуганные гости смогли в конце монолога о французике
из Бордо спокойно перейти к танцам и картам. Указывается,
357
что, по признанию Вл. Ив. Немировича-Данченко, этот переход
к танцам после ужаса, возбужденного сумасшествием Чацкого,
Художественному театру «не особенно удается»499.
Конечно, трудно «с величайшим усердием» танцовать, если
рядом находится реальный сумасшедший, которого надо свя-
зать. Но восстановите авторское понимание мотива: никто не
поверил, что Чацкий сумасшедший, это клевета на него,—и сразу
становится понятно, почему Фамусов может начать оживленный
спор с Хлёстовой о числе душ, почему публика может перейти к
танцам, почему не надо принимать «никаких спешных мер к уда-
лению сумасшедшего»: по той простой причине, что Чацкий не
сумасшедший, и это всем отлично известно. Чацкому отомстили,
он наказан, он посрамлен, осмеян и унижен, даже более того,—
одновременно возвеличены его антагонпсты. Если новатор
вовсе лишен ума, если он сумасшедший, то сторонники старого,
очевидно, умны, их взгляды — образец нормальности. Удо-
влетворенные, они могут начать танцовать «с величайшим усер-
дием».
Заметим, что разъяснение авторского понимания дано в пись-
ме Катенину в ответ на критику пьесы. Письмо Грибоедова —
результат глубокого размышления, сосредоточенного пережи-
вания: «Умнейший, любезнейший Павел Александрович! Вчера
я получил твое письмо, и знаешь ли, какое оно действие про-
извело на меня? Я заперся на целый день, и у огонька моей
печки полсутки пожил с тобою, почтенный друг... Критика
твоя, хотя жестокая и вовсе несправедливая, принесла мне
истинное удовольствие...» Вот в этом-то письме, всецело посвя-
щенном только авторскому разъяснению комедии, и значатся
слова: «Кто-то со злости выдумал об нем, что он сумасшедший,
никто не поверил и все повторяют...» Н. К. Пиксанов считает
необходимым вступить в полемику с Грибоедовым и заявить:
«Странное утверждение. Оно высказано второпях». Это же за-
мечание было бы справедливо обратить против критика500.
5
Итак, старый мир покарал новатора. Он отомстил ему кле-
ветой, которая не только снимала какое бы то ни было значение
его идейной атаки (какие уж там идеи у сумасшедшего!), не
только ставила новатора в униженное и смешное положение
(что, мол, слушать сумасшедшего, мелющего чепуху; Фамусов
так и говорит в конце концов о Чацком: «Что он тут за чепуху
молол!»), но и возвеличивала цену противной стороны, отте-
няла правоту противоположных положений.
Эмоциональная насыщенность речей героя, их высокий ло-
гический строй и проникновенный тон говорят за то, что
358
Чацкий убежден в силе своего слова и верит в правильность взя-
той линии поведения. Однако проповедь его терпит явную неуда-
чу. Он проповедывал напрасно, он не приведен к торжеству, побе*
да не увенчала его усилий. Автор явно иного мнения о способе
его действий, чем сам герой. Вот тут-то позиции автора и героя
впервые явно не совпадают. Это — своеобразнейшая черта
комедии.
Автор доверил герою лучшие свои мысли. Он ни в малей-
шей мере не хотел сделать своего героя смешным; попытки
некоторых критиков утверждать противное совершенно беспоч-
венны. Грибоедов создал у тысяч и миллионов читателей убеж-
дение в правоте Чацкого и неправоте старого мира. Аполлон
Григорьев назвал Чацкого «единственным героическим лицом
нашей литературы»,— для XIX в. утверждение справедливо.
Сверх этого Чацкий едва ли не единственный положительный
герой, удавшийся русской литературе XIX в. Однако всей
ситуацией пьесы автор породил сомнения в методе действий
героя. Горячая проповедь нового не могла не иметь—и истори-
чески, и в ходе пьесы, в ее внутренних закономерностях — одной
цели: завоевания сторонников, создания мнения, поддерживав-
шего новое. Однако ни сторонники не были завоеваны, ни мне-
ния не создалось. Результат получился обратный: новатор
больно столкнулся с иным «общественным мнением», сформи-
рованным старым миром. Это «общественное мнение», оказалось
силою старины, его опорой. Оно направлено против силы чело-
веческого ума, против новых, справедливых понятий. Старый
мир в совершенстве владеет механизмом, управляющим этой
грозной силой; чуть понадобилась она ему — и вот это злоб-
ное «общественное мнение» староверов возникло и уже катится,
нарастая, как снежная лавина, знаменуя собою сплоченность
лагеря. Это «общественное мнение» — одно из активных дей-
ствующих лиц «Горя от ума». Оно выступает на сцену со слов
Софьи: «Что мне молва — кто хочет, так и судит»,— уже ге-
роиня готова бороться с ним; оно встает во весь рост в словах
Фамусова: «Вот то-то, все вы гордецы! Спросили бы, как делали
отцы? Учились бы, на старших глядя...» Именно оно создало
оценку положения: «он — сумасшедший». Очевидно, борьба
словом не приводит к цели — передовое общественное мнение
в стране не создается, властвует косная старина.
Чье это сочиненье!
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют,
И вот общественное мненье!
И вот та родина...
359
В более раннем тексте это место звучало так:
О праздный! жалкий! мелкий свет!
Не надо пищи, сказку, бред
Им лжец отпустит в угожденье,
Глупец поверит, передаст,
Старухи, кто во что горазд,
Тревогу бьют... и вот общественное мненье!
И вот Москва! — Я был в краях,
Где с гор верхов ком снега ветер скатит,
Вдруг глыба этот снег, в паденьи все охватит,
С собой влечет, дробит, стирает камни в прах,
Гул, рокот, гром, вся в ужасе окрестность.
И что оно в сравненьи с быстротой,
С которой, чуть возник, уж приобрел известность
Московской фабрики слух вредный и пустой.
«Общественное мнение» уходит со сцены последним: «Ах.
боже мой, что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»
Эти значительные и полные смысла слова завершают комедию.
Княгиня Марья Алексевна — сильнейший рычаг «обществен-
ного мнения» староверов. Княгиня Марья Алексевна, так ска-
зать, «правит миром»501.
Чацкий, горячо убежденный, что «нынче свет уж не таков»,
и в том, что общий смех держит «в узде» охотников поподли-
чать, явно рассчитывает на уже создавшуюся силу нового «об-
щественного мнения». Однако вопрос переворачивается —Гри-
боедов думает иначе, чем Чацкий: никакого нового обществен-
ного мнения как решающей силы — нет, наоборот, торжествует
«общественное мнение» староверов. Этот перевернутый тезис
героя об общественном мнении также одно из доказательств
несовпадения авторской точки зрения и точки зрения героя.
Расхождение позиций героя и автора уже рассматривалось
в критической литературе. Первый подметил это и гениально
расшифровал А. С. Пушкин: «Чацкий совсем не умный человек —
но Грибоедов очень умен»,— писал Пушкин кн. П. А. Вязем-
скому 28 января 1825 г. В письме к А. Бестужеву от конца
января того же года из Михайловского Пушкин подробно
развивал ту же мысль: «Теперь вопрос: в комедии „Горе от
ума“ кто умное действующее лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь
ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый,
проведший несколько времени с очень умным человеком (именно
с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и
сатирическими замечаниями. Все, что говорит он — очень
умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу?
На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непроститель-
но. Первый признак умного человека — с первого взгляду
знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетило-
выми и тому подобными». Правда, сам Пушкин в Кишиневе
360
за столом у Инзова три года тому назад проповедывал
перед первыми случайно попавшимися чиновниками и «кричал»
против правительства во всех кофейнях. Но теперь были иные
времена.
Совершенно ясно: Пушкин полагает, что высказываемые
Чацким мысли — правильны: «все, что говорит он — очень
умно». Но Чацкий осужден не за содержание своих речей, а за
их адрес, иначе говоря, за способ своего действия. Он мечет
бисер перед Фамусовым и Скалозубом. К чему это? Так думал
Пушкин в 1825 г.
Вопрос этот занимал и Аполлона Григорьева: «Чацкий ме-
нее, чем вы сами, верит в пользу своей проповеди, но в нем
желчь накипела, в нем чувство правды оскорблено. А он, кро-
ме того, влюблен». Но и это объяснение не снимает замеченной
Пушкиным разницы в позициях автора и героя, в их оценках
положения502.
Грибоедов явно показал неудачу проповеди Чацкого, а через
это разоблачил и отбросил надежды на дворянское обществен-
ное мнение, которое может-де перевернуть мир. Нет, в этом
надо усомниться,— не может этого сделать дворянское «обще-
ственное мнение»! В силу этого внезапно снимается сама ос-
новная общественная функция проповеди, во имя которой
ею, проповедью, занимались сотни молодых ораторов из Союза
Благоденствия и их друзей. Авторская позиция в комедии —
отнюдь не энтузиастическое отношение к тактике воздействия
словом, проповедью на косное дворянское общественное мнение.
Рожденная из глубины передового общественного течения
эпохи, задуманная в эпоху энтузиастического отношения
к смелой агитации словом, комедия в процессе своего создания
вдруг сняла эти установки на проповедь и, сохранив самое вы-
сокое согласие с правотою излагаемых героем мыслей, осудила
всем ходом действия и исходом интриги принятый героем спо-
соб действия. Она доказала несостоятельность способа.
Как это могло случиться? История помогает нам раскрыть
процесс, в котором произошло это расхождение позиций героя
и автора. Герой как бы задержался на старых позициях,
автор же пошел далее, вместе с общественным движением.
Когда еще в 1818 г. Пестель, учитывая реакцию дворянства
на самое умеренное предложение в речи кн. Репнина, разочаро-
вался в возможности опоры на дворянство, в завоевании боль-
шинства дворянства на сторону новых идей, когда декабристы
пришли к выводу, что «нельзя будет к тому дворянство скло-
нить»,— тут уже был зародыш новой тактики, мысль работала
над новым способом действия. Хотя члены Союза Благоден-
ствия усердно «гремели» против диких учреждений — па-
лок, Аракчеева и проч.,— упомянутые дикие учреждения
361
продолжали существовать и властвовать. Пестель не был согла-
сен с тактикой воздействия на мнение, но это сомнение еще далеко
не сразу овладело членами тайного общества. Однако сомнения
в правильности избранной тактики все отчетливее и отчетливее
проявлялись в идеологии декабризма. Революционная ситуа-
ция в Европе и процессы по существу аналогичные, хотя и не
достигшие той же степени интенсивности в России, были почвой,
на которой росло сомнение. Декабристы рассчитывали, что об-
щественное мнение в стране будет готово через двадцать лет,
а в это время в Европе уже пахло революционной грозой, уси-
ливалось движение и в России, восставал — невиданное дело!—
старейший лейб-гвардии Семеновский полк. Настроение стано-
вилось все напряженнее. «Многие притеснительные постановле-
ния правительства... явно порицались членами Союза Благо-
денствия, чрез что во всех кругах петербургского общества стало
проявляться общественное мнение... Многие стали рассуждать,
что вокруг их делалось... зато другие жаловались, что тайное
общество ничего «не делает, по их понятиям создать в Петербур-
ге общественное мнение и руководить им была вещь ничтож-
ная»,— так пишет Якушкин 503.
Иначе говоря, отношение к формированию общественного
мнения стало дифференцироваться в декабристской среде. На-
шлись и сомневающиеся. Декабристов томило сознание, что
«время не сближает их с целью». Сомневающимся в правиль-
ности старой тактики «хотелось бы от общества теперь уже более
решительных приготовительных мер для будущих действий».
На петербургском совещании 1820 г. тайное общество переме-
нило свою программу на республиканскую, объединив всю
руководящую группу тайного общества на этой радикализи-
рованной программе.
В 1821 г. Союз Благоденствия был ликвидирован на москов-
ском съезде. Под этой конспиративной формой руководящая
группа декабристов провела отсев слабых элементов от органи-
зации. На вопрос, как действовать, дается уже иной ответ:
силою оружия. У этого ответа есть вариант: «посредством
войск». «Граждане! тут не слабые меры нужны, а решительность
и внезапный удар»,— эти слова речи, записанной в бумагах
Вл. Раевского, отражают уже новую точку зрения на «средства».
Эти слова в корне противоречат репетиловскому тезису: «Но го-
сударственное дело: оно, вот видишь, не созрело, нельзя же
вдруг». Нет! Можно «вдруг»,— нужна решительность и вне-
запный удар. Иными словами — нужно открытое революцион-
ное выступление.
Старый член тайной организации, декабрист Матвей Му-
равьев, в своих показаниях чрезвычайно ясно раскрывает эту
эволюцию тайного общества. Основная задача у всех, сменяв-
362
ших друг Друга декабристских обществ была одна: «Цель одна
была — введение представительного правления. Первое об-
щество надеялось достичь ее распространением просвещения,
а после, т. е. Северное и Южное общество,— посредством
силы». Позиция заговорщиков коренным образом изменилась.
Декабрист Юшневский, например, был недоволен молодыми
офицерами: «Они только в комнатах рассуждают, а не дело де-
лают, а надобно меньше говорить, а дело делать и действовать».
Это была существенно новая точка зрения5о4.
В одной из предыдущих глав (VII), освещающей кавказский
период жизни Грибоедова, приведен материал, позволяющий
заключить, что в период своего общения с Кюхельбекером Гри-
боедов не испытывал ни застоя, нп движения назад. Его миро-
воззрение двигалось вперед и радикализировалось со всей об-
щественной средой, его окружавшей. Можно предположить,
что именно в эту зиму 1821/22 г. в Тбилиси и обозначилось это
внутреннее отодвижение позиции автора от позиции героя.
Убеждение в правоте взглядов героя осталось и закрепилось,
это чувствуется в горячем, эмоциональном тоне монологов
Чацкого, в твердом авторском убеждении в правильности изла-
гаемых героем мыслей. Но позиция скепсиса по отношению
к массе косного дворянства, это декабристское «нельзя будет
дворянство склонить» — уже проникает в сознание. Вопрос
о формировании общественного мнения предстает в новом свете.
Авторская позиция в «Горе от ума» радикализировалась: Гри-
боедов глубоко усомнился в надеждах на формирование дво-
рянского общественного мнения, отверг надежды на него как
на силу, преобразующую родину.
Таким образом, применяемые Чацким способы воздействия
на действительность не кажутся правильными автору, Гри-
боедову. Он не считает их эффективными, на практике показы-
вает своему герою — Чацкому, что они не приводят к цели.
А цель сама по себе правильна! Завоевать своей родине «сво-
бодную жизнь», разрушить угнетательский крепостной строй,
вывести страну из крепостнической косности на широкий про-
стор передового развития! Это ли не великая задача? Но до-
стигать ее надо другими, более действенными способами.
Позиция Грибоедова в этих вопросах яснее раскрывается
при анализе образа Репетплова. Этот анализ является непо-
средственным продолжением тем, поставленных в настоящей
главе. Существо дела состоит в том, что Грибоедов, как и Пуш-
кин, смотрит на тактику героя с высоты позиций, завоеванных
позднейшим развитием общественного движения. Образ дей-
ствия героя возник на ступени раннего декабризма. Новая же
авторская оценка образа действий героя возникает на более
позднем этапе общественного движения, когда оно сменило
363
тактику борьбы, задумалось над более глубоким пониманием
сил, управляющих общественным развитием, несколько при-
близилось к вопросу о роли народа. Комедия писалась на
протяжении длительного времени и не могла не отразить в
себе изменений, протекших между исходным отношением
автора к своему герою и последующей эволюцией авторского
сознания.
Жизнь шла вперед, зрела и развивалась, рождая новые идеи,
новое понимание действительности. И волны этого нового по-
нимания мощно набегали из широкого жизненного простора
на творимую автором комедию. Даже песок на морском берегу
хранит на себе волнистый рисунок прибоя. Комедия должна
была запечатлеть на себе глубокие движения изменяющейся
жизни.
Глава XIII
РЕПЕТИЛОВ
1
Всем авторам, стремившимся разорв ть связь Грибоедова
с революционным движением его времени или хотя бы ослабить
ее или снизить ее значение, образ Репетилова всегда казался
сильнейшим аргументом в пользу их выводов. Еще П. А. Ка-
ратыгин в своих воспоминаниях приводит слова Репетилова
о тайном обществе в качестве доказательства полной непри-
частности Грибоедова к организациям декабристов. А. С. Су-
ворин и М. О. Меньшиков выдают Репетилова за лучшее
доказательство отрицательного отношения Грибоедова к рево-
люционерам вообще.
Н. К. Пиксанов считает, что «сильным противовесом моло-
дой декабристской России в „Горе от ума" явилась интермедия
о Репетилове». «Его (Грибоедова) политическая сдержанность
и скептицизм ярко сказались на вводном эпизоде — на интер-
медии о Репетилове». В другом месте тот же автор утверждает:
«Поэт-энтузиаст, увлеченный политическим движением, воз-
держался бы включить в пьесу эту интермедию о Репетилове
и его „секретнейшем союзе", где шумят—и только»505.
Как же понять этот столь противоречивый с виду образ?
Почему в пьесу, которая так тесно связана с идеями тайного
общества, автор ввел насмешливое изображение именно члена
тайного общества? Почему Грибоедов, друг декабристов, создал
насмешливое изображение участника тайной организации?
Как истолковать факт распространения декабристами такой
пьесы, которая будто бы содержит насмешку над ними же?
В этом и состоит для историка содержание «репетиловской про-
блемы».
В предыдущих главах не раз указывалось, что тайное об-
щество декабристов пережило сложную историю, прошло через
разнообразные этапы внутренней эволюции. Союз Благоденствия
365
начал свою работу в 1818 г. с энтузиастической уверей-
ностью в правильности избранной тактики. Основная масса
членов твердо верила в возможность добиться своих целей и
подготовить страну к перевороту и обновлению жизни путем
создания общественного мнения и управления им. Для этого
необходимо развить широкую агитацию, навербовать как можно
больше сторонников, занять своими членами ответственные ме-
ста в управлении страной — и «общее мнение» — необходи-
мейшая предпосылка переворота — создастся в течение при-
мерно двадцатилетнего срока. Тогда последует переворот,
отмена крепостного права и крушение абсолютизма.
Действительно, количество членов тайного общества сильно
возросло. Союз Спасения насчитывал всего около тридцати чле-
нов, а Союз Благоденствия вырос до двухсот участников. Член
Союза Благоденствия, который обязывался сразу зачислиться по
какой-либо «отрасли»—«человеколюбия», «образования» и проч.,
естественно, должен был выявлять себя обилием обличительных
речей о «язвах отечества». Степень его активности определялась
прежде всего обилием ораторских выступлений или организа-
ционных действий открытого характера — образованием литера-
турных, педагогических и прочих обществ, но более всего—ора-
торством. Члены союза успешно «гремели» во всех гостиных
против палок и крепостного права, но палки продолжали при-
меняться, а крепостное право чувствовало себя вполне устой-
чиво. Хотя «общее мнение» должно было «предшествовать»
революции, но что именно находилось между ним и револю-
цией и каким образом первое переходило бы во вторую — это
было как раз не вполне ясно самому кругу основателей Союза
Благоденствия. Время «не сближало их с целью», а даже «как
бы отдаляло от оной», и среди проповедников и ораторов все
отчетливее и отчетливее нарастало недовольство принятой
тактикой и всей структурой организации. Число неудовлетво-
ренных возрастало.
Все более и более напряженное положение, связанное с раз-
витием всеевропейской революционной ситуации, стимулиро-
вало идейную поляризацию. Когда Якушкин в начале 1820 г.
отправился в Петербург, новизна настроений членов тайного
общества бросилась ему в глаза. «В два года моего отсутствия
число членов Союза Благоденствия очень возросло, правда,
что многие из прежних членов охладели, почти совсем отда-
лились от общества, зато другие жаловались, что тайное обще-
ство ничего не делает; по их понятиям создать в Петербурге
общественное мнение и руководить им была вещь ничтожная;
им хотелось бы от общества теперь уже более решительных
приготовительных мер для будущих действий... Союз Благо-
денствия, казалось нам, дремал. По собственному своему обра-
366
зованию, он слишком был ограничен в своих действиях»,—
пишет декабрист506.
Рыхлая и пестрая по составу масса членов Союза Благоден-
ствия перестала соответствовать требованиям тайной органи-
зации, когда ее руководящее ядро стало на точку зрения воен-
ной революции, строгой конспирации и республиканской
программы. Московский съезд 1821 г. ликвидировал Союз
Благоденствия. Для колеблющейся и нерешительной части
членов ликвидация была удобным предлогом «отстать» от об-
щества. Для сторонников военной революции и радикальной
программы ликвидация была удобной формой «чистки» обще-
ства: необходимо было устранить колеблющихся, чтобы начать
заново строить тайное общество.
Требования к члену новой организации теперь в корне от-
личались от прежних. Ранее требовался проповедник, агитатор,
смелый разоблачитель палок и крепостного права, оратор
в дворянских гостиных и клубах. Ныне стал необходим осто-
рожный конспиратор, военный человек, решительный и сме-
лый, в полном молчании и строжайшей тайпе готовящий воен-
ный удар — сердце революционного переворота. Ранее члены
вдохновляли друг друга на проповедь, на гласное обсуждение
всех «зол», всех «язв отечества». Теперь эта открытая и явная
агитация была признана не только излишней, но вредной, и
руководители организации стали отучать молодых офицеров
«кричать» на площадях и в гостиных. Ранее целью было набрать
как можно более красноречивых членов, формирователей
общественного мнения. Ныне надо было как можно осторожнее
выбирать конспираторов и избегать крикунов. Предпочитать
надо было преимущественно военных: член ценился не только
по качествам своего глубокого внутреннего убеждения в пра-
воте дела, но и по количеству штыков под его командой. Сколько
войск может он привести под знамена революции? Это было
важно.
Новые требования противопоставлялись старым. Старый
способ казался смешным, отсталым и даже вредным. В этом
крутом повороте проявлялся внутренний рост декабризма.
Основные враги также не были новыми, новым было другое:
способы действия. Это рождало новые требования и к отдельно-
му члену и к организации в целом, к ее структуре, к способу
подготовки переворота и самого революционного действия.
Организация несравненно выросла, шагнула вперед, стала
зрелее. Она, собственно, и стала в основном тою, какой мы
знаем ее по конечному выступлению — по 14 декабря 1825 г.
и по восстанию Черниговского полка.
Основное руководящее ядро общества начало работу и на
Юге (Южное общество организовалось в Тульчине в марте
367
1821 г.) и на севере (в Петербурге, в 1822 г.) именно отбором,
отсевом членов. Резкое недовольство старым типом члена
организации характерно для руководящего ядра. Юшневский
на учредительных заседаниях Южного общества призывал
к отсеву колеблющихся и нерешительных членов: «Лучше
сейчас их удалить, чем после с ними возиться». Позже декаб-
рист Фонвизин, на квартире которого собирался московский
съезд 1821 г., показывал, что Союз Благоденствия был разру-
шен с целью отделаться «от некоторых членов, которых нрав-
ственный характер не соответствовал ни духу, ни направлению
союза». Якушкин прямо говорит о существовании в Союзе
Благоденствия «ненадежных» членов: решено было «объявить
повсеместно во всех управах, что так как в теперешних обстоя-
тельствах малейшею неосторожностью можно было возбудить
подозрение правительства, то Союз Благоденствия прекращает
свои действия навсегда. Этой мерой ненадежных членов удаляли
из общества». С. Трубецкой настаивал, чтобы «не брали пустой
молодежи». Матвей Муравьев-Апостол, старый член декабрист-
ской организации, выражал свое мнение еще резче и даже об-
винял Александра Муравьева, еще ранее отставшего от общества,
в недопустимо-небрежном приеме членов: «Александр Му-
равьев перед тем, чтобы ему выдти в отставку и отстать совер-
шенно от общества, набрал в Москве таких членов, которые
срамили общество, их нужно было удалить»507.
Перемена программы и резкий поворот тактики влекли за
собою совершенно новое понимание своей роли, своего значения
и для каждого отдельного члена, вошедшего в новую органи-
зацию; иные требования каждый предъявлял и к себе. Требо-
вание строгой конспиративности, чувство гораздо большей
близости желанного переворота, совершенно новая степень
чувства ответственности за свое поведение, не слова, а дей-
ствие как критерий: «Граждане! Тут не слабые меры нужны,
а решительность и внезапный удар!..»
В свете этой большей близости переворота и новых задач
и целей старая форма организации казалась в целом отжив-
шей, слабой, даже смешною. Историк может спокойно взве-
шивать положительное значение пройденного этапа, активный
участник действий, поднявшийся на новую ступень, нередко
с презрением глядит на пройденную — изжитую и отвергну-
тую. Так вся деятельность Союза Благоденствия некоторым
стала казаться малозначащей и пустой. Декабрист Бригген
говорил, что все управы Союза Благоденствия «ничего не де-
лали, а только собирались иногда для препровождения времени
в разговорах». Он же показывает, что на совещаниях Союза
Благоденствия начинали рассуждать об обществе, но рассуж-
дения эти «через полчаса обыкновенно переходили в пустые
368
разговоры, коими и заключались». Артамон Муравьев показы-
вал на следствии, что декабристы Матвей и Сергей Муравьевы
«всегда говорили мне о обществе начальном, бывшем в Москве,
как о вздорном». Эти суждения не объективны, но чрезвычайно
показательны для мнений и настроений декабристов в 1821 —
1822 гг.508
Сопоставляя эту внутреннюю эволюцию общественного дви-
жения с образом Репетилова, нельзя не установить их глубокой
внутренней связи.
Когда создан Репетилов Грибоедовым? Текст последних двух
актов комедии, а стало быть, и текст Репетилова написан Гри-
боедовым в основном летом 1823 г. в тульской деревне Бегиче-
ва. «Последние акты „Горя от ума* написаны в моем саду в бе-
седке»,— свидетельствует С. Н. Бегичев509. Таким образом,
Репетилов фиксируется в определенном тексте тогда, когда
переход тайного общества на новый этап уже завершился и
укрепился. Член тайного общества—«крикун», «болтун»—уже
рассматривался как вреднейшая фигура, был осужден и от*
сеян. Нельзя не увидеть в Репетилове изображения именно
этого, подлежащего отсеву и отсеянного члена, изображенного
со всей сатирической авторской страстью. Репетилов — не толь-
ко образ примазавшегося, пустого и ненадежного члена обще-
ства; в этом образе вместе с тем запечатлен и общий поворот
тактики декабризма, избрание новых, более серьезных и дей-
ственных методов борьбы.
Проанализируем теперь состав репетиловского образа, поль-
зуясь установленными выше историческими критериями. Ясно,
что текст речей Репетилова дает возможность установить как
совокупность отвергаемых, осужденных черт члена тайной
организации, так и — по контрасту с отвергаемым — в какой-то
мере совокупность черт желательных.
Не подлежит сомнению общий высокий интерес Грибоедова-
Чацкого к проблемам государственного значения. Человек,
уверенный в том, что народы добывают себе конституции, и
посылающий Рылееву искренний республиканский привет, разу-
меется, испытывает глубочайший интерес к представительной си-
стеме правления. Поэтому разговоры о «камерах», то-есть о пала-
тах парламента, взятые сами по себе, как тема обсуждения, несом-
ненно относятся к числу вопросов, глубоко интересующих Грибо-
едова-Чацкого. Человек, возмущенный тем, что старый, сослов-
ный суд неправеден («защиту от суда в друзьях нашли,в родстве»),
не может не интересоваться новым, бессословным судом, то-есть
вопросом о присяжных заседателях. «Государственное дело»,
взятое в высоком и реальном составе своего содержания,
глубочайшим образом интересует Грибоедова-Чацкого, только
Что со всей страстью спрашивавшего о качествах истинного
24 М. В. Нечкина
369
государственного деятеля («где, укажите нам, отечества отцы?..»).
То же надо сказать и о «радикальных лекарствах» против нена-
вистного строя. Таким образом, не задетая в репетиловских ре-
чах тематика сама по себе вызывает отрицательное отношение
Чацкого,— отнюдь нет. Опошление этих высоких тем — вот что
вызывает взрыв негодования. Темы эти, заметим, даже и ха-
рактеризованы как выходящие за рамки репетиловского разу-
мения; он об этих высоких темах и слова-то путного сказать
не может, в чем и признается: «Я сам, как схватятся о камерах,
присяжных, о Бейроне, ну об матерьях важных, частенько
слушаю, не разжимая губ; мне не под силу, брат; и чувствую,
что глуп».
Прежде всего, Репетилов — пустомеля, он сам себя так
и называет («что пустомеля я...»). Чацкий перебивает его с пер-
вых же слов восклицанием: «Да полно вздор молоть!» Все,
о чем он болтает, не имеет корней в нем самом, ни в малейшей
степени не является его убеждением. Он — Репетилов, от ла-
тинского корня «повторять»: он «Повторялыциков» чужих
мыслей. Новый тип желательного действия — решительного,
смелого, самоотверженного — в тайном обществе на новом этапо
его развития связан с особо высокими требованиями к убежден-
ности человека. У Репетилова же не может быть и тени этой
убежденности. В его «чтении» и ссылке на книги высмеяно пустое
заимствование, хвастовство мнимым чтением (а все вранье!).
Репетилов кричит Чацкому: «Читал ли ты? есть книга...»
Чацкий: «А ты читал? Задача для меня. Ты Репетилов ли?»
Эта же мысль еще шире была дана в более ранних вариантах.
«Зато спроси, где был? чем нынче занимаюсь?»— вопрошает
Репетилов Чацкого. Тот отвечает вопросом: «Неужли кни-
гами?»
Репетилов
Да, накупил сот шесть
Вчера еще, ты можешь их прочесть.
Я сам, что раз прочту, то повторяю с жаром
Сто раз везде и всем, поверь,
Минуты не теряю даром.
Ясно, что шестьсот книг, купленных вчера, не прочтены же
сегодня!
Репетилов говорит о «секретнейшем» союзе, но сам он во-
площенное издевательство над конспиративностью. Чего стоит
одно громкое восклицание в фамусовской прихожей: «Пожало-
сто молчи, я слово дал молчать...». «Секретнейший союз» с тай-
ными собраниями «по четвергам» предан широчайшей гласно-
сти. Репетилов готов всякого тащить в этот «секретнейший
союз» — Чацкий подвернулся, так Чацкого, Скалозуб — так
370
Скалозуба. В «секретнейшем союзе» идут разговоры о парламен-
те и его палатах («о камерах»), о коренной судебной рефор-
ме — введении бессословного суда, а заодно и о литературе
(прямо по «Зеленой книге» — и политика и организация ли-
тературных обществ — все это занятия вроде как в «Зеленой
лампе»). Тут и разговоры о «Бейроне», и пение Евдокимом
Воркуловым итальянских романсов, водевильчики, слепленные
вшестером, а другой шестеркой положенные на музыку. Здесь
остроумно высмеян самый круг работ изжившей себя органи-
зационной формы — бог знает, чем занимаются, глупостями.
Ипполит Маркелыч Удушьев — гений, лидер, теоретическая
сила: «Ты сочинения его читал ли что-нибудь? Хоть мелочь?
Прочти, братец, да он не пишет ничего... В журналах можешь
ты, однако, отыскать его отрывок, взгляд и нечто». Именно этот
теоретик припасен «секретнейшим союзом» «на черный день»!
Основная деятельность «секретнейшего союза» — шум, крик,
дюжина людей кричит за сотню и даже больше («Горячих дю-
жина голов! Кричим, подумаешь, что сотни голосов»,— «Шу-
мим, братец, шумим...»). Для внутренних установок Союза
Благоденствия, для определения причин избранной им линии
не подобрать формулы ярче, чем слова: «Но государственное
дело: оно, вот видишь, не созрело, нельзя же вдруг...» При
этом первоначально стояло: «Лахмотьев Алексей чудесно гово-
рит, что за правительство путем бы взяться надо». Позже это
было заменено более «приемлемой» для цензуры формулой:
«что радикальные потребны тут лекарства».
Тирады Репетилова вызывают резкую реакцию двух дей-
ствующих лиц комедии — Чацкого и Скалозуба. Первый
дает критику деятельности «секретнейшего союза» слева, вто-
рой — критику справа. Для Чацкого все, что творит Репети-
лов и его компания, ничтожно и достойно не только презрения,
но и глубокого негодования. Презрение вызывается вовсе не
тем, что крикуны тратят время попусту; если бы эта пустая
трата была их личным делом, она вызвала бы насмешку, удив-
ление, легкое презрение. Но никто во всей комедии не вызывает
у Чацкого столь специфически окрашенного глубокого презри-
тельного негодования, как Репетилов. Происходит это потому,
что люди прикрывают свою возню высокой целью, компроме-
тируют и опошляют ее.
Глубокое расхождение между пустым и пошлым содержа-
нием деятельности «секретнейшего союза» и высокими темами,
опошление их,— вот что взрывает Чацкого. Разве он сам не за-
интересован именно вопросами государственной важности, «го-
сударственным делом»? Не об этом ли говорили только что все его
взволнованные речи? Разве не он сам — объективно — ставил
только что проблему «радикальных лекарств» указывая на упадок
24*
371
понимания высоких государственных задач ничтожными «деяте-
лями» его родины ^«где, укажите мне, отечества отцы?..»)? Не он
ли искал выхода? Вот «выход» найден: ничтожная шумиха вокруг
великого и серьезного дела, крик дюжины голосов, способных
сойти за сотню, «Взгляд и нечто» вместо реального дела, смесь
серьезнейших тем («о камерах, присяжных») с водевильчиками,
слепленными вшестером. «Шумим, братец, шумим...» — «Шу-
мите вы? и только?» Этот знаменитый вопрос Чацкого — не-
сомненная критика слева. Не так надлежит браться за государ-
ственное дело, не так мыслить о нем, не так говорить о нем,
и люди, взявшиеся за него, должны быть коренным образом
иные. Они должны быть глубочайшим образом убеждены в важ-
ности государственного дела, должны понимать значение тай-
ны в этом вопросе и быть готовыми на дела, а не на слова.
Очевидно, нужны не слова, а действия, основанные на истин-
ном убеждении, решительные, смелые, самоотверженные и
кон спир ативные.
Особенно ярко ощущается критика Чацкого как критика
слева при сопоставлении его реплик с репликами Скалозуба.
Для Чацкого деятельность «секретнейшего союза» ничтожна
и достойна презрения, для Скалозуба — подозрительна и
подлежит крутому усмирению: «Я князь-Григорию и вам фельд-
фебеля в Вольтеры дам. Он в три шеренги вас построит, а пик-
нете, так мигом успокоит!» Для Чацкого они «шумят» — и это
ничто, для Скалозуба они «шумят» — и это чересчур много,
ибо они не смеют не только «шуметь» но даже «пикнуть». Это
критика с диаметрально противоположных позиций.
2
Таким образом, изображение Репетилова острейшим образом
ставит прежде всего проблему действия тайной организации.
С исключительной сатирической силой и гневом разоблачена
пустая и пошлая возня вокруг больших вопросов, шумиха
и крик, не только ни на йоту не двигающие дела вперед, а
дискредитирующие и тормозящие его. Действовать надо не
так — вот основная авторская установка образа, и установка
эта записана в образе не спокойно, а со всей силой грибоедов-
ского гнева.
Конечно, в какой-то мере новый взгляд на образ действия
тайной организации Грибоедов мог почерпнуть из духа времени
и собственных размышлений. Однако сопоставление фактиче-
ского содержания репетиловского образа с фактическим со-
держанием истории тайного общества дает такое разительное
сходство, что требуется особое рассмотрение источников гри-
боедовской информации.
372
Сопоставляя отношение Чацкого к Репетилову и отношение
убежденного декабриста, оставшегося верным тайной орга-
низации на этапе 1821—1822 гг., к отпадающему, «вздорному»,
«ненадежному» члену устаревшего и исчерпавшего себя Союза
Благоденствия, мы находим разительное сходство. Оно на-
столько отчетливо, что естественно должно поставить перед
нами вопрос: откуда же Грибоедов почерпнул сведения о самом
процессе перелома, о внутренней жизни тайного общества?
Ведь здесь речь идет уже не об общих идеях, которые могли
быть разными путями, а не только через прямую информа-
цию, известны другу декабристов,— и через пропаганду, и
через «дух времени», и через непосредственное общение с чле-
нами организации. Тут речь идет уже прямым и непосред-
ственным образом о тайном обществе и о скрытых пружинах,
о внутренней истории тайной организации. Ясно, что надо
знать о существовании тайного общества, чтобы вывести его
в пьесе.
Конец Союза Благоденствия относится к 1821 г., возникно-
вение сменивших его декабристских организаций — к 1821 —
1822 гг.: Южное общество возникло в марте 1821 г., в том же
1821 г. возникло и Северное общество. Конечно, не исключена
возможность общей идейной информации через переписку,
передаваемую не по почте, а путем верных оказий, такие воз-
можности были в 1821—1822 гг. у Грибоедова и у его столичных
друзей: на Кавказ и с Кавказа нередко ездили верные люди.
Но об этой стороне дела у нас нет никаких положительных
сведений. Кое-что могло бы дойти к Грибоедову на Восток
через Кюхельбекера, но он еще не был в то время членом тай-
ной организации и, только что вернувшись из-за границы,
не мог в короткое время своего пребывания в Петербурге осо-
бенно глубоко войти в дела тайного общества. Возможности
этой информации приходится поэтому сузить. Очевидно, ин-
формация, давшая Грибоедову фактический материал для
создания образа Репетилова, получена автором в 1823 г. по
приезде в Москву.
Н. К. Пиксанов пытается использовать для датировки об-
раза Репетилова тематику его речей; он пишет: «Репетилов —
член клубного „секретнейшего союза", он развозит по городу
„вести" „о камерах", то-есть о камерах депутатов, о присяжных,
то-есть о намечавшейся в либеральных кругах реформе суда,
о Байроне и о других „матерьях важных". Обо всем этом в мос-
ковском обществе заговорили только в начале двадцатых годов.
Это была заметная новость, которая, конечно, сразу бросилась
в глаза приезжему Грибоедову...»510. Это не соответствует дей-
ствительности. О «камерах» и «присяжных» заговорили вовсе
не «только в начале двадцатых годов», а гораздо раньше, во
373
©сяком случае широко — уже с заграничных походов. О «ка~
мерах» уж, конечно, говорили те, кто уже побывал за границей
на заседаниях этих самых «камер», а о суде говорили те, кто
присутствовал там на заседаниях суда с присяжными заседа-
телями. Все это были элементы нового, буржуазного государ-
ственного строя, о котором знали и говорили еще до 1812 г.,
но о котором особенно громко заговорила молодежь, вер-
нувшаяся в 1814 г. из-за границы. Первые две части «Чайльд-
Гарольда» Байрона относятся к 1812 г. Непонятно, в силу ка-
ких данных Н. К. Пиксанов полагает, что о Байроне заговорили
«только»(?) в начале 1820-х гг. Не тематика речей Репетилова
внутренне датирует образ, а отрицательная оценка способов
деятельности «секретнейшего союза». Эта оценка утвердилась
в передовых кругах только в 1820—1821 гг. Эти же соображе-
ния опровергают мнение Н. К. Пиксанова, что в Репетилове
изображены вообще «слабые, ребяческие стороны общества де-
кабристов»511. Если бы качества Репетилова вообще характе-
ризовали декабризм на всем его протяжении, то столь пустое
«общество» не просуществовало бы и года, а декабристы про-
существовали десять лет и имели сложную внутреннюю исто-
рию, один этап которой не похож на другой. Наконец, они ор-
ганизовали два восстания—восстание 14 декабря и восстание
Черниговского полка, чего, конечно, не смогло бы сделать об-
щество пустейших Репетиловых.
Кого же из декабристов мог видеть Грибоедов в Москве
в 1823 г.? Мы не всегда располагаем об этом прямыми сведения-
ми и можем говорить чаще всего предположительно, основы-
ваясь главным образом на данных итинерария Грибоедова и
декабристов. В это время в Москве бывают Фонвизины, прожи-
вающие в своем подмосковном имении под Клином; может быть,
Грибоедов видел И. Якушкина, также изредка наезжавшего
в Москву из подмосковного имения своей тещи Н. Шереметевой
(«Весь 23-й гол прожил [я] очень уединенно в подмосковной
у тещи моей Н.П. Шереметевой»,— пишет Якушкин в «Запис-
ках»). Не исключена возможность, что Грибоедов мог видеться
в это время с Михаилом Орловым. Исключена возможность
свиданий с П. Мухановым, который находился в эти месяцы
в Киеве, а затем присутствовал на бобруйском смотре 1823 г.
Надо отметить, что крупнейшее декабристское происшествие
•в Москве 1823 г. датируется более поздним временем и происхо-
дит уже после отъезда Грибоедова в деревню Бегичева: я говорю
о приезде в Москву с Украины декабриста М. П. Бестужева-
Рюмина для совета с московскими декабристами о «бобруйском
плане» восстания. В Южном обществе возникла мысль исполь-
зовать бобруйский смотр 1823 г. для убийства императора.
После цареубийства предполагалось движение восставших
374
войск на Москву. Это был один из первых конкретных планов
военной революции, возникший в Южном обществе. Бестужев-
Рюмин выехал в Москву, как сам показывает, «в исходе июня»,
а в конце июля был уже вновь на Украине. В связи с приездом
Бестужева-Рюмина Якушкин и приезжал в город из подмо-
сковной; к этому же времени относится прием Якушкиным
в члены общества перешедшего на службу к Ермолову Копы-
лова. Грибоедова в это время в Москве уже не было: он приехал
в Москву в конце марта 1823 г., а в самом конце мая, вслед за
С. Н. Бегичевым, отправился в его деревню вместе с его братом
Д. Н. Бегичевым. Оттуда Грибоедов вернулся в Москву
уже в сентябре 1823 г.512
В этот же приезд в Москву Грибоедов, несомненно, виделся
и с В. К. Кюхельбекером. Последний сам засвидетельствовал
ото в своем дневнике, отметив в одной из поздних записей (1843),
что видел во сне Грибоедова: «Я с ним и еще с двумя мне близ-
кими людьми пировал, как бывало в Москве». Эти московские
свидания с Грибоедовым могут относиться лишь к интересую-
щему нас периоду, так как ни раньше, ни позже в Москве
Грибоедов с Кюхельбекером более не встречались. Наличие
Кюхельбекера в Москве в самом начале пребывания там Гри-
боедова засвидетельствовано и перепиской Пушкина с П. А. Вя-
земским: опальный князь, находящийся под правительственным
надзором, в 1823—1824 гг. проживает или в своехМ подмосков-
ном имении Остафьево, или в Москве, «в Чернышевском пере-
улке, в собственном доме». В своем апрельском письме к Вя-
земскому из Одессы Пушкин просит его передать привет Кю-
хельбекеру и Верстовскому, то-есть двум лицам из ближайших
друзей Грибоедова. Сам П. А. Вяземский, столь близкий со
многими декабристами, познакомился с Грибоедовым, повиди-
мому, в апреле 1823 г.: «Здесь Грибоедов Персидский,— пи-
сал Вяземский А. И. Тургеневу 30 апреля 1823 г.,— молодой
человек с большой живостью, памятью и, кажется, дарованием.
Я с ним провел только один вечер». Позже встречи Грибоедова
с Вяземским участились; их объединила, как известно, и со-
вместная работа над водевилем «Кто брат, кто сестра». Грибоедов,
вероятно, бывал в Остафьеве, где мог говорить «на свободе».
«Я еще дней на седмь буду в Москву и, конечно, загляну к вам
в Остафьево, где на свободе потолкуем»,— пишет Грибоедов
Вяземскому из Петербурга 21 июня 1824 г. Близкий к идейной
жизни передовых кругов и хорошо знакомый со многими де-
кабристами П. А. Вяземский говорил с Грибоедовым далеко
не только по поводу совместно составляемого водевиля; это
ясно из того же вновь найденного письма Грибоедова к Вязем-
скому, только что процитированного; Грибоедов пишет из
Петербурга: «Как у вас там на серпуховских полях? А здесь
375
мертвая скука, да что? Не вы ли во всей Руси почуяли тлетвор-
ный кладбищенский воздух? А поветрие отсюдова». Следующая
далее фраза: «на свободе потолкуем» говорит за себя513.
Не исключена возможность свиданий Грибоедова в это время
и с декабристом Нарышкиным; о знакомстве его с последним
свидетельствует А. И. Кошелев. Нарышкин — полковник сто-
явшего в Москве Тарутинского полка. В это же время в Москве
находится декабрист И. И. Пущин. Упомянем и об оседлом
москвиче — декабристе С. Е. Раиче, бывшем члене Союза
Благоденствия; «сочинитель Раич» был в тесной связи с москов-
скими литературными кругами и хорошо известен П. А. Вя-
земскому. Наезжает в это время в Москву с юга и декабрист
В. Ивашев, хорошо знакомый с С. Н. Бегичевым. Ивашев
в свой московский приезд видается с Бегичевым и даже го-
ворит с ним о делах тайного общества. В это же время в Москве
появляется С. Г. Волконский, который неоднократно встре-
чается с Грибоедовым, о чем сам свидетельствует на следствии514»
Таким образом, круг возможных встреч Грибоедова с декаб-
ристами в Москве в 1823—1824 гг. довольно широк. Было бы
интересно установить, с кем именно из декабристов Грибоедов
виделся в апреле — мае 1823 г., то-есть непосредственно перед
тем, как уехал в деревню Бегичева и создал текст о Репетилове.
Однако данными об этом мы не располагаем. Все перечисленные
декабристы и их друзья могли, разумеется, дать Грибоедову
материал о конце Союза Благоденствия и его причинах. Сведе-
ния о закрытии тайного общества и обстоятельствах этого не
только пользовались довольно широкой известностью, но даже
и нарочито распространялись декабристами,— они из конспи-
ративных соображений были заинтересованы в распространении
этих данных, маскировавших продолжение общества.
Однако, от кого бы ни узнал об этом Грибоедов, едва ли кто
мог быть столь откровенен с ним, как лучший его друг С. Н. Бе-
гичев, бывший член Союза Благоденствия, у которого Грибоедов
провел лето. Самый факт секретных разговоров с Бегичевым
на политические темы летом 1823 г. засвидетельствован письмом
Грибоедова к другу от 9 декабря 1826 г. из Тбилиси. Письмо
это послано через три месяца после возвращения Грибоедова
из Петербурга, где он сидел под арестом по делу декабристов.
Оно написано в полуприкровенной форме, с рядом условных
обозначений: Катенин называется «Андромахой», Ермолов
скрыт под инициалами «А. П.», о событиях говорится наме-
ками. «Тебя не браню за упорное молчание, угадываю причи-
ны»,— пишет Грибоедов (следствие по делу декабристов могло
угрожать и Бегичеву, члену Союза Благоденствия). Очевидно,
переписка между двумя друзьями — одним, только что освобож-
денным из-под ареста, а другим, со дня на день ожидавшим
376
ареста — была признана ими небезопасной. Грибоедов пишет
по оказии и ограничивается намеками: «Когда-нибудь, и может
быть скоро свидимся... Ты удивишься, когда узнаешь, как
мелки люди. Вспомни наш разговор в Екатерининском. Теперь
выкинь себе все это из головы. Читай Плутарха и будь доволен
тем, что было в древности. Ныне эти характеры более не повто-
рятся»515. В «Екатерининском», то-есть в тульском имении
Бегичева, Грибоедов до этого письма был лишь в 1823 г. Следо-
вательно, в это время и происходил какой-то важный и на годы
запомнившийся разговор о великих и мелких людях. Плутарх,
упомянутый в контексте, уточняет, о каких людях говорили —
очевидно, о героях, образцах государственного ума, республи-
канцах, истинных «отцах отечества», крупных преобразовате-
лях. Герои Плутарха вдохновляли деятелей французской ре-
волюции, вдохновляли они и декабристов. Вывод из разговора
в Екатерининском в 1823 г., очевидно, был оптимистическим:
такие люди, какие у Плутарха изображены, найдутся и в Рос-
сии. Теперь, после разгрома декабристов, вывод иной, песси-
мистический: «Теперь выкинь себе все это из головы... Ныне
эти характеры более не повторятся».
Едва ли мы ошибемся, если предположим, что в контексте
этого или подобных разговоров не только могла, но и должна
была стоять тема о конце Союза Благоденствия, то-есть о тайном
обществе, членом которого был и из которого ушел Бегичев.
Очевидно, Бегичев мотивировал свой уход в разговоре с дру-
гом, и отрицательные черты Союза Благоденствия могли тут
быть широко характеризованы. Поэтому предположение, что
именно Бегичев информировал Грибоедова о тех фактах, ко-
торые потом, будучи художественно переработаны, легли в ос-
нову образа Репетилова, представляется мне наиболее правдо-
подобным. Художественная переработка и нарочитые переме-
щения в рассказе Репетилова были очень значительны: место
действия передвинулось в московский Английский клуб, ко-
торый никогда не имел прямого отношения к движению декаб-
ристов, в состав членов «секретнейшего союза» введен извест-
ный «Толстой-Американец», который также не имел никакого
отношения к Союзу Благоденствия. Все это маскировало дей-
ствительность.
Было бы поэтому неправильно полагать, что идейный состав
комедии остался совершенно неизменным между тифлисским
периодом творчества и пребыванием автора в бегической де-
ревне. Образ Репетилова есть несомненное идейное обогащение
комедии, и возник он на новом материале, несомненно, из де-
кабристской информации 1823 г.
Широко принято считать эпизод с Репетиловым «интерме-
дией», а самого Репетилова — забавным вставным персонажем,
377
не имеющим существенного отношения к ходу пьесы. Интерме-
дия — всегда вставной эпизод, наиболее легко вынимающийся
из общей композиции. Если понимать «интригу», ход действия
в пьесе формально, это, конечно, так и есть: герой приехал
из-за границы для свидания с любимой девушкой, уяснил себе,
что она любит другого — негодяя и подлеца из противополож-
ного герою лагеря,— был оклеветан и оскорблен этим лагерем,
«всем наплевал в глаза и был таков» (слова Грибоедова). Однако,
вдумываясь в эту схему, мы ясно ощущаем, что она неполна
даже в элементарной своей сути. В четвертом действии автор
необычайно расширил и обогатил характеристику героя (Чац-
кого) в аспекте его отношения к деятельности политического
протестанта. Возникает новое антагонистическое противо-
поставление: Чацкий — Репетилов. Это уже отнюдь не проблема
двух лагерей, это существенно-новое деление. Репетилов вовсе
не представляет собою лагеря Скалозубов и Фамусовых. Он
характеризует собой не воззрения староверов, а — отрица-
тельным образом — раскрывает ошибочный, ложный и возму-
щающий душу истинного новатора способ действия против
староверов. Бессмысленную и пошлую шумиху вокруг больших
вопросов, а не способ! Репетилова, кстати, никто из старого ла-
геря и не признал своим, что вполне естественно: на него огрыз-
нулся Скалозуб, на него прикрикнула Хлёстова, пожелавшая
ему «перебеситься», и он в конце концов остался наедине с соб-
ственным лакеем. Если кто и проявил к нему несомненный ин-
терес, то только шпион Загорецкий — по понятным причинам.
Отсюда ясно, что если идейная позиция основного героя —
Чацкого — признается элементом действия в пьесе (а иначе
ее и понять нельзя), то эпизод с Репетиловым немедленно пере-
стает быть интермедией. Это уже не развлекательная вставка,
а существенное раскрытие этой же самой идейной позиции
героя: проникновение в наименее раскрытую ранее область—
отношение новатора к способам борьбы, к проблеме деятельно-
сти против старого мира. Понятно, что прямым образом рас-
крыть эту проблему было в комедии невозможно. Автор рас-
крыл ее контрастом, через то возмущенное презрение, которое
вызывает у Чацкого Репетилов и его «секретнейший союз».
Так тонко, чисто художественным способом у читателя-зрителя
создается через контрастное отражение общий образ желатель-
ного для Чацкого способа борьбы со старым миром. Этот образ
противоположен репетиловскому способу действия. Чацкий
будет действовать против старого мира иным способом. Но он
будет действовать: знаменитое «шумите вы? и только?» утвер-
ждает в художественном отношении именно эту позицию серь-
езного действия, настоящего способа борьбы. Какого именно?
Разумеется, Грибоедов не мог ответить на этот вопрос подробно
378
к прямо: ведь он находился не на конспиративном заседании,—
он писал пьесу и надеялся, что она как-нибудь да протиснется
через цензуру. Поэтому, задавая столь «естественный» вопрос,
все же необходимо учесть обстановку и спросить себя: где и
когда брал на себя Грибоедов обязательство рассказать об этом
в пьесе? Нигде и никогда. Позитивное изложение программы
и тактики героя само по себе никогда не входило в его задачу:
он писал пьесу, художественное произведение, а не проект
партийной программы для доклада на собрании единомышлен-
ников. Грибоедов чисто художническим способом создал в чи-
тателе-зрителе контрастным методом общий, не детализи-
рованный образ иных, настоящих, не репетиловских способов
борьбы против мира староверов. На этом он опустил занавес,
чрезвычайно обогатив образ героя. Читатель волен, разумеется,
жадно спрашивать, о каких именно (изложите параграфы уста-
ва!) способах идет речь, и принадлежит ли Чацкий к конспи-
ративной организации, и куда именно он поехал, выбежав
из фамусовского вестибюля,— это право читателя, но автор
не имел никакой возможности ответить на эти законные вопросы
читателя и написать пятое действие пьесы: этим пятым дей-
ствием было восстание на Сенатской площади,— его дописала
за Грибоедова история.
Из всего только что изложенного ясны и ответы на вопросы,
поставленные в начале главы. Почему в пьесу, которая так
тесно связана с идеями тайного общества, автор ввел насмешли-
вое изображение именно члена тайного общества? Потому что
это изображение как раз полностью отвечало новому этапу
эволюции идей тайного общества и отражало его борьбу
с ненадежными и неустойчивыми членами. Почему Грибоедов,
друг декабристов, создал насмешливое изображение участника
тайной организации? Именно потому, что он и на новом этапе
развития остался другом декабристов и примыкал к ним в су-
ществе, в основном комплексе дорогих для них идей. Как
истолковать факт распространения декабристами такой пьесы,
которая будто бы содержала насмешку над ними же? Пьеса
Грибоедова не содержала ни малейшей насмешки над декабри-
стами, а отражала созревание их идеологии, в частности, и весь
репетиловский эпизод был, с авторской точки зрения, насквозь
Декабристским; поэтому декабристы и признали пьесу «своей»,
распространяли ее, как распространяют агитационный доку-
мент своей идеологии. Они, как и Грибоедов, с презрением
осуждали Репетиловых.
Теперь, выходя за рамки пьесы, в реальную жизнь авто-
ра — Грибоедова, мы имеем основание сказать: нет никаких
сомнений, что в богатой идейной жизни этого, по слову Пуш-
кина, умнейшего человека в России, которого декабрист Петр
379
Бестужев охотно видел бы во главе революционного правитель-
ства, многократно и мучительно возникал и был продуман во-
прос о способах борьбы со старым миром. Археологические об-
ломки когда-то богатого документального целого, скупо и
отрывочно отразившие эту работу мысли, не могут ли все же
дать о ней хотя бы отдаленное представление? На мой взгляд,
могут, но выяснить это можно лишь в связи с другой темой —
с вопросом о взаимоотношениях Грибоедова и декабристов
в 1824—1825 гг., когда декабристы предложили самому Гри-
боедову вступить в члены тайного общества. В это время ко-
медия Грибоедова, восторженно принятая декабристами, сама
оказалась слагаемым декабристского движения, силой, к нему
присоединившейся. Именно в это время закончил Грибоедов
комедию, наложив на нее последний авторский штрих. Именно
с этого времени разлетелась она по России. Поэтому занавес
сейчас может быть опущен, и тема о Грибоедове и декабристах
вступает в новый этап своего развития: в живую обществен-
ную жизнь России — после создания комедии.
ЧАСТЬ III
ГРИБОЕДОВ И ДЕКАБРИСТЫ
ПОСЛЕ СОЗДАНИЯ «ГОРЯ ОТ УМА»
«...единственный мой Грибоедов...»
Декабрист В. Кюхельбекер.
«Сердце его обливалось кровью при
воспоминании о поражении и муках
близких ему по душе и, как патриот
и отец, сострадал о положении на-
шем ...»
Декабрист Петр Бестужев.
«О, дайте горьких слез потоком
Его могилу оросить...»
Декабрист А. Одоевский.
Гл а в а XIV
ГРИБОЕДОВ СРЕДИ ЧЛЕНОВ
СЕВЕРНОГО ОБЩЕСТВА ДЕКАБРИСТОВ
1
Биографии Грибоедова, вообще бедные по линии выясне-
ния его декабристских связей, отличаются одной особенностью
при изложении его пребывания в Петербурге в 1824—1825 гг.
(«второй петербургский период»): общение с декабристами тут
вообще выпадает из последовательного биографического из-
ложения. Между тем именно в это время Грибоедов не только
постоянно встречался с членами тайного общества, но, можно
сказать, прямо жил в их кругу. Именно в это время декабристы
предложили ему стать членом тайной организации. Именно
в силу общения Грибоедова с декабристами в это время он и
был позже арестован и привлечен к следствию. Тем не менее
даже в наиболее подробных грибоедовских биографиях нет
последовательного изложения этих данных в истории второго
петербургского периода. Биографический канон сосредоточен
на немногих темах: на доработке Грибоедовым комедии в Пе-
тербурге, чтениях комедии, триумфе Грибоедова как автора
«Горя от ума», его цензурных мытарствах и бесплодных хло-
потах о напечатании комедии и постановке ее на сцене, на ро-
мане с балериной Телешовой и отъезде писателя на юг,— вот,
собственно, и все.
Даже в наиболее подробном и полном биографическом
очерке «А. С. Грибоедов» (автор Н. К. Пиксанов), предпослан-
ном академическому изданию Полного собрания сочинений
А. С. Грибоедова, общение его с декабристами в Петербурге в
1824—1825 гг. не введено в общий хронологический поток расска-
за о жизни писателя. Оно затронуто лишь в обособленной заклю-
чительной главе: «Черты характера, духовные интересы и
общественные взгляды Грибоедова», помещенной уже после
главы о смерти писателя. Таким образом, как это ни парадо-
ксально, в биографии Грибоедова сначала разбираются темы
о его аресте, освобождении, дипломатической службе и
383
трагической смерти, а потом уже приводятся скупые данные об
общении его с декабристами в 1824—1825 гг., то-есть именно
о том, что послужило причиной ареста Грибоедова516.
Ясно, что общение Грибоедова с Северным обществохм де-
кабристов в 1824—1825 гг. в Петербурге должно быть органи-
чески введено в состав его научной биографии.
2
Грибоедов приехал из Москвы в Петербург 1 июня 1824 г.
Он вступил в общение с декабристским кругом буквально в пер-
вые же дни своего пребывания в столице. Всего через десять
дней по приезде он уже прочно восстановил свои старые связи
с С. Трубецким: в письме к С. Н. Бегичеву от 10 июня 1824 г.
Грибоедов сообщает, что какие-то сведения, опасные для пере-
дачи в письме, С. Трубецкой, собирающийся в Москву, передаст
Бегичеву в устной форме: «Павлов, Мадатов и еще одно лицо,
всех их поважнее гораздо чином (с Трубецким получишь от-
гадку) — уморительные люди; я столько нагляделся смешного
и столько низостей». «С Трубецким буду писать тебе вторично
и много». Очевидно, Грибоедов виделся и подробно говорил
с Трубецким. В конце того же письма Грибоедов пишет:
«Никита, брат Александра Всеволожского, Александр, брат
Володи Одоевского, журналист Булгарин, Мухановы и сотни
других лиц, все у меня перед глазами. Прощай, голова вихрем
идет»517. В этом перечислении указаны и декабристские связи:
тут упомянуто имя декабриста Александра Одоевского (род-
ственника Грибоедова), тут декабристская семья Мухановых,
тут же близкий декабристам Никита Всеволожский.
Так как возобновление связей с родственником Грибоедова
А. И. Одоевским вело и к посещению Ланских, в семье которых
воспитывался декабрист (в том же письме Грибоедов упоминает
о «старом знакомстве» с В. С. Ланским), то правдоподобно пред-
положение, что связь с декабристом Н. Н. Оржицким также
была обновлена в начале петербургского пребывания; Оржиц-
кий был в родственной связи с Разумовскими и Храповицкими,
с которыми Грибоедова также связывало родство; оба дома были
близки и с Ланскими. Позже Грибоедов встретил Оржицкого
уже в Крыму, летом 1825 г.518 Едва ли можно сомневаться,
что в этот же период Грибоедов общается с декабристом Ф. Глин-
кой, председателем Вольного общества любителей российской
словесности: Грибоедов был избран членом общества в декабре
1824 г., а это, конечно, влекло за собой предварительное и по-
следующее общение с председателем.
Правдоподобно и предположение о возобновлении связей
с Никитой Муравьевым в этот же петербургский период, по-
354
скольку в это время Никита Муравьев находится в Петербурге
и постоянно общается и с Трубецким и Рылеевым. Никита
Муравьев уехал из Петербурга в отпуск в Москву лишь
12 сентября 1825 г., то-есть значительно позже Грибоедова,
уехавшего из Петербурга в самом конце мая того же года б19.
Но были не только возобновлены старые декабристские
связи — довольно быстро возникли и новые знакомства. Пер-
вую встречу Грибоедова с декабристом А. А. Бестужевым
(Марлинским) обычно, основываясь на воспоминаниях А. Бе-
стужева о Грибоедове, относили к августу 1824 г. Однако новые
данные — публикация беглых подневных записей А. Бесту-
жева — позволяют устранить эту дату как ошибку памяти
декабриста и установить точно: первая встреча декабриста
А. Бестужева с Грибоедовым состоялась 23 июня (5 июля)
1824 г. у Н. А. Муханова. Запись А. Бестужева на этот день
гласит: «Был у Титовых, вечером познакомился у Муханова
с Грибоедовым». Эта же запись помогает расшифровать ини-
циалы, упомянутые в воспоминаниях Бестужева, где говорится:
«...Случай свел нас [с Грибоедовым] невзначай. Я сидел у боль-
ного приятеля моего, гвардейского офицера Н. А. М —ва,
страстного любителя всего изящного...» После публикации
цитированных выше подневных записей, криптоним «Н. А.
М — в» может быть расшифрован: это Н[иколай] Алексеевич]
М[уханов], повидимому, тот же самый, кому адресованы три
записочки Грибоедова, помещенные в публикации его писем.
В своем «Знакомстве с А. С. Грибоедовым» А. Бестужев
рассказывает, как сначала он был предубежден против писа-
теля: «Рассказы об известной дуэли, в которой он был секун-
дантом, мне переданы были его противниками в черном виде».
Грибоедов «уже несколько месяцев был в Петербурге, а я не
думал с ним сойтись, хотя имел к тому немало предлогов и
много случаев». Эти слова А. Бестужева теперь также могут
быть исправлены в части датировки: Грибоедов встретился
с Бестужевым у Муханова 23 июня, то-есть ровно на двадцать
третий день своего приезда в Петербург, а вовсе не через «много
месяцев». Таким образом, Бестужев уклонялся от знакомства
с Грибоедовыми весьма незначительное время. Если же учесть,
что, согласно дневнику, А. Бестужев в начале июня 1824 г.
был в Кронштадте, затем ездил в Новгород и вернулся в Петер-
бург лишь в субботу 14 (26) июня, то период «уклонения» от
знакомства с Грибоедовым становится еще короче520. Знаком-
ство перешло в дружбу после того, как А. Бестужев познако-
мился с «Горем от ума», которое сразу пленило его и заставило
отбросить первоначальное предубеждение. Это случилось, по
свидетельству А. Бестужева, «вскоре после страшного навод-
нения в Петербурге», то-есть вскоре после 7 ноября 1824 г.
25 м. В. Нечкина $85
Непосредственное общение А. Бестужева и Грибоедова, начав-
шись с июня 1824 г., длится довольно долго — до конца апреля
1825 г., когда Бестужев по делам службы выехал в Москву
на три недели «для провожания его высочества принца Оран-
ского». Грибоедов уехал из Петербурга в Киев в бытность
Бестужева в Москве. Больше они никогда не увиделись521.
Вероятно, именно А. Бестужев ввел Грибоедова в свой дру-
жеский круг — познакомил его с К. Ф. Рылеевым. Е. П. Обо-
ленским, О. М. Сомовым, своими братьями — Николаем и
Михаилом и, вероятно, с младшим — Петром, страстным
поклонником Грибоедова,— а также с тесно связанными со всем
этим кругом моряком Торсоном и декабристом Корниловичем.
К этим именам — по близости с Рылеевым и Оболенским —
можно прибавить предположительно и декабриста А. Ф. Бриг-
гена, который, судя по материалам следствия, имел сведения,
что Грибоедов — член тайного общества, и, повидимому,
общался с ним лично.
Только что приведенные данные показывают, как нарочито
неточен был Грибоедов, показывая на следствии: «По возвра-
щении моему из Персии в Петербург в 1825 году я познакомился
посредством литературы с Бестужевым, Рылеевым и Абален-
ским». Во-первых, Грибоедов вернулся «из Персии» в Петер-
бург не в 1825, а в 1824 г., а во-вторых, и знакомство с указан-
ными лицами произошло раньше 1825 г. Правдоподобно пред-
положение, что близкая дружба с Рылеевым и Оболенским
завязалась тогда же, когда и с ближайшим их товарищем
А. Бестужевым — вскоре после петербургского наводнения,
то-есть в ноябре 1824 г.
Орест Сомов, близкий знакомый Рылеева и Бестужева,
жил вместе с последним на одной квартире, и естественно пред-
положить, что знакомство Грибоедова с Сомовым завязалось
в тот же период, а может быть даже и раньше, по литератур-
ным связям Грибоедова с Гречем и Булгариным. Сомов работал
в изданиях Греча и Булгарина, а с последними Грибоедов свя-
зался в первые же дни по приезде. Сомов познакомил Грибоедо-
ва с декабристом Д. И. Завалишиным, по свидетельству послед-
него, «в исходе 1824 года». Поскольку моряк Завалишин вер-
нулся в Петербург из дальнего плавания только 3 ноября
1824 г., знакомство его с Грибоедовым при посредстве Сомова
могло состояться лишь после этой даты.
Устанавливая время общения Грибоедова с декабристом
Е. П. Оболенским, надо учесть, что в самом начале 1825 г.
Оболенский получил 28-дневный отпуск, провел его в Москве
и вернулся в Петербург только в самом конце января. Для уточ-
нения времени общения с Николаем Бестужевым надо при-
нять во внимание, что последний в это время по своей новой
386
должности историографа российского флота уже переехал из
Кронштадта в Петербург, обосновался в столице и часто посе-
щал брата Александра; кроме того, он был членом Общества
любителей российской словесности и 15 декабря 1824 г. уча-
ствовал в баллотировке Грибоедова в члены общества. В один
день с Грибоедовым в общество баллотировался и декабрист
Торсон — «один из самых отличных и ученых флотских офи-
церов», по определению Александра Бестужева. Михаил Бе-
стужев вспоминает, что бывал вместе с Грибоедовым на «рус-
ских завтраках» у Рылеева. Еще более близко Грибоедов позна-
комился с Михаилом Бестужевым, когда тот покинул морскую
службу и был переведен поручиком в лейб-гвардии Московский
полк, то-есть после 22 марта 1825 г. Перейдя «на сушу», Михаил
Бестужев некоторое время был болен и жил на той же квар-
тире Рылеева 522.
Во время своего пребывания в Петербурге Грибоедов встре-
чался и с декабристом П. Г. Каховским, одновременно с кото-
рым учился в Московском университете. В течение 1823 и
1824 гг. Каховский был за границей, по возвращении в Россию
побывал на родине в Смоленской губернии, был в самом Смо-
ленске, заезжал в Крашнево и вернулся в Петербург после
длительного отсутствия лишь в конце декабря 1824 г. Он быстро
познакомился с Рылеевым и был принят им в тайное общество
в начале 1825 г. Как показывают следственные документы,
Каховский чрезвычайно часто видался со всем декабристским
кругом Рылеева — Бестужева. Декабрист Д. И. Завалишин
вспоминает о петербургских спорах Каховского с Грибоедовым523.
Попутно нельзя не отмстить, что родственники Бегичева
И. Ю. Поливанов и А. Л. Кологривов, старые знакомцы Гри-
боедова, в изучаемое время были в Петербурге. Поэтому прав-
доподобно предположение, что Грибоедов мог видеться и с ни-
ми. В жизни обоих произошло важное событие: они были в это
время приняты в тайное общество, и оба оказались принадле-
жащими к пестелевской группе, образованной на севере 524.
С Дельвигом, хотя и не декабристом, но человеком, чрез-
вычайно близко связанным со всем декабристским кругом,
Грибоедов познакомился не позже середины января 1825 гв
В своем известном письме к Катенину о «Горе от ума»,
письме, начатом в середине января 1825 г., Грибоедов пишет
между прочим, что прочел письмо Катенина «на другой же
день» после получения Дельвигу, «которого два раза в жизни
видел»525.
Наиболее поздно увиделся Грибоедов в Петербурге со своим
старым другом В. К. Кюхельбекером, с которым встречался
До этого в Москве. В январе 1825 г. Кюхельбекер был еще
в Москве, в феврале он был в деревне у матери и лишь в апреле
25*
387
он появляется в Петербурге с намерением поступить на службу.
Добыть место для опального лектора и подозрительного пра-
вительству журналиста оказалось чрезвычайно нелегким делом,
и Кюхельбекера с трудом, по словам Грибоедова, «присунули»
к печатному станку Греча и Булгарина. Часть лета Кюхель-
бекер провел на даче в семействе Греча. Таким образом, в Пе-
тербурге Грибоедов постоянно общался с Кюхельбекером лишь
в апреле — мае 1825 г., вплоть до своего отъезда в Киев, куда
Грибоедов уехал в конце мая. Письмо Грибоедова от 18 мая
1825 г. к Бегичеву содержит прямое упоминание о Кюхель-
бекере, которого пришлось мирить со Львом Пушкиным (Кю-
хельбекер хотел по поводу какой-то ссоры драться со Львом
на дуэли).
Отметим заодно, что Лев Пушкин в это время постоянный
посетитель Рылеева и его друзей,— живая связь группы
с А. С. Пушкиным 526.
Несомненно, должен был видеться Грибоедов с декабристом
И. И. Пущиным, приезжавшим на рождестве 1824 г. из Москвы
в Петербург. Пущин был близким другом Рылеева, посещал его
в этот свой приезд и, кстати говоря, добывал в это время эк-
зе^мпляр «Горя от ума» для подарка Пушкину, которому и отвез
его в Михайловское в январе 1825 г. Заметим заодно, что с А. Бе-
стужевым и Рылеевым тесно связан декабрист Корнилович
(«Корнила» — по дружеской кличке декабристов) — значи-
тельный писатель-историк и один из образованнейших дека-
бристов. Корнилович имел с Бестужевым и Рылеевым общие
литературные дела, был связан с Вольным обществом люби-
телей российской словесности, где состоял членом Грибоедов,
являлся постоянным гостем тех же Мухановых, дружил со
знакомым и почитателем таланта Грибоедова чиновником
А. Ивановским, с 1820 г. был постоянным посетителем кружка
Греча, хорошо знал Трубецких, а также был вхож и к Мордви-
новым, где бывал Грибоедов. С последним у Корниловича
могли найтись для разговора и персидские темы, так как
в августе 1822 г. Корнилович, как офицер, хорошо знающий
английский язык, был приставлен к мирзе Салегу, секретарю
наследника персидского престола Аббас-Мирзы, проезжав-
шему через Петербург в Англию. На вопрос следствия, виделся
ли Грибоедов с Корниловичем в Киеве, Грибоедов отвечает
кратко: «С штабс-капитаном Корниловичем я в Киеве не ви-
делся», не сопровождая ответа оговоркой о незнакомстве с ним.
Это косвенно подтверждает, что вообще Корнилович был знаком
с Грибоедовым, ибо тут же рядом, когда к Грибоедову обращают
аналогичный вопрос о Сухачеве, с которым он вообще не знаком,
он отвечает на него совершенно иначе: «Я не знаком с Сухано-
вым и никогда не слыхал о его существовании»527.
388
Чтобы полнее определить круг декабристских встреч Гри-
боедова во второй петербургский период, необходимо еще
разобрать вопрос, мог ли он видеться в это время с декабри-
стами Якубовичем и Петром Мухановым? В 1825 г. Якубович
был в отпуске в Петербурге, к этому году относится его наме-
рение убить Александра I, открыто заявленное декабристом
и чрезвычайно взволновавшее все Северное общество. Совпало
ли время пребывания Якубовича в Петербурге со временем
пребывания там же Грибоедова, его старого знакомого? Согласно
формуляру Якубовича, приказ Ермолова о его отпуске «в Пол-
тавскую и Черниговскую губернии сроком на 4 месяца» дати-
рован 16 сентября 1824 г. Якубович выехал из Георгиевска
15 сентября 1824 г. Новый приказ Ермолова от 19 ноября
того же года разрешил ему пребывание в Петербурге: «Уволен
в отпуск до излечения раны, полученной в сражении пулею
в голову, для пользования в клинике, учрежденной при С.-Пе-
тербургской медико-хирургической академии». Однако Якубо-
вич «проездом» в Петербург подолгу жил в других местах,
в частности, в Москве. По собственному свидетельству, он при-
ехал в Петербург лишь в июне 1825 г. Александр Бестужев,
бывший в Москве во время отъезда Грибоедова из Петербурга
в Киев в мае месяце, неоднократно виделся в Москве же с Яку-
бовичем: «Мы сошлись в приязнь... либеральничали вместе».
Эти свидетельства приводят к заключению, что Грибоедов
не мог видеться в Петербурге с Якубовичем во время своего
пребывания там в 1825 г. Якубовича в это время там не было,
он приехал в Петербург уже после отъезда оттуда Грибоедова,
и его петербургская встреча с Грибоедовым должна быть
исключена528.
Некоторых Мухановых Грибоедов, несомненно, видел в Пе-
тербурге, о чем свидетельствует сам в первом по приезде письме
к Бегичеву от 10 июня 1824 г. Но декабриста Петра Муханова
в это время в Петербурге не было, и видеться с ним Грибоедов
не мог 529.
Так определяется декабристский круг, с которым общался
Грибоедов во время своего приезда в Петербург в 1824—1825 гг.
Мы видим, что Грибоедов вращался в кругу основного актива
Северного общества и был дружен с наиболее выдающимися
его представителями. Группа Рылеева — Бестужева — Обо-
ленского и вынесла на себе восстание 14 декабря: она явилась
тем коллективом людей, без деятельности которого выступление
на Сенатской площади просто не произошло бы. В этой группе
мы видим Александра и Михаила Бестужевых, декабристов.,
под начальством которых на площадь восстания 14 декабря
пришел первый восставший полк — лейб-гвардии Московский.
В этой группе находятся активнейшие участники восстания
389
14 декабря: Рылеев, Оболенский, Каховский, Одоевский, Кю-
хельбекер, Пущин. Тут был собран весь цвет Северного общества,
весь его актив, основное ядро северного заговора, и все эти
декабристы были дружны с Грибоедовым.
Чтобы еще более уяснить себе связь Грибоедова с этим
декабристским кругом, небесполезно остановиться на адресах
самого Грибоедова. Где же он, собственно, жил в Петербурге?
В первом же письме Грибоедова к Бегичеву из Петербурга
от 10 июня 1824 г. (цитирую по академическому собранию
сочинений Грибоедова) говорится: «Живу я у Данцата».
Исследователь испытывает понятное смущение: кто такой
«Данцат»?— странная фамилия, да и не встречалась она нигде
в литературе эпохи. Проверка показывает, что фантастическое
«у Данцата» есть не что иное, как неправильно прочтенное
«у Демута». Это знаменитый «Демутов» трактир, в котором оста-
навливался Пушкин, где живал Чаадаев. Остановился в нем
и Грибоедов по приезде из Москвы 1 июня 1824 г. (по приезде
в Петербург в марте 1829 г. с Туркманчайским миром Грибоедов
также остановился в Демутовом трактире). Следующее же пись-
мо от июля 1824 г. подтверждает: «(Живу в трактире». Но в ав-
густе 1824 г. Грибоедов уже съехал от Демута — в трактир
явился московский знакомец и поклонник Грибоедова Петр
Николаевич Чебышев и отравил Грибоедову жизнь. «Представь
себе,— пишет Грибоедов 31 августа 1824 г. Бегичеву,— он
вздумал ко мне приписаться в самые нежные друзья, преследо-
вал меня своими экстазами по улицам и театрам и наконец
переехал в три номера Демутова трактира и все три возле
моей комнаты; два по сторонам и один антресоли; каково же
встречать везде Чебышева! По бокам Чебышев! Над головой
Чебышев! Я, не говоря ему ни слова, велел увязать чемоданы,
сел в коляску, покатился вдоль поморья и пристал у Одоев-
ского, будто на перепутьи; много верхом езжу, катаюсь по
морю; дни прекрасны, жизнь свободная». Письмо написано
из Стрельны («Я от него сюда бежал в Стрельну»)530.
Итак, конец лета 1824 г. Грибоедов провел в Стрельне на
берегу моря, на даче, вместе со своим двоюродным братом
декабристом Александром Одоевским, все более и более сбли-
жаясь с последним. Вернувшись в Петербург, он все же по-
селился отдельно,— снял квартиру в Коломенской части, на
Торговой улице, в доме В. В. Погодина, в первом этаже. На
этой квартире и застигло его петербургское наводнение
1824 г.631, во время которого чуть не погиб и сам Грибоедов.
Декабрист Одоевский в это время с риском для собственной
390
жизни спасал Грибоедова. «Помнишь, мой друг, во время на-
воднения, как ты плыл и тонул, чтобы добраться до меня и
спасти»,— пишет позже Грибоедов Одоевскому. Вероятно,
именно на этой квартире в доме Погодина и состоялось зна-
комство Грибоедова с А. Бестужевым. Из разговора с послед-
ним, который, как указано, состоялся «вскоре после навод-
нения», видно, что Грибоедов завтра переезжает на другую
квартиру: «Лучше всего приезжайте завтра ко мне на ново-
селье обедать»,— говорит он Бестужеву. Очевидно, наводнение,
попортившее квартиру, и было причиной переселения.
Однако и при наличии собственной квартиры Грибоедов
подолгу живет у своего родственника Одоевского, а затем и
совсем переезжает к нему. Упоминания о собственной квар-
тире Грибоедова теряются в документах с ноября 1824 г. и
сменяются далее твердым адресом квартиры корнета лейб-
гвардии конного полка Александра Ивановича Одоевского:
«На Исаакиевской площади, дом Булатова, угол Почтамтской
улицы» («Дом мой напротив Исаакиевской церкви»,— показывал
Одоевский на следствии). «Жил вместе с Адуевским»,— лако-
нично показывает о себе Грибоедов на допросе в следственном
комитете532.
Это была прекрасная большая квартира, занимавшая целый
этаж большого дома. В 1820 г. умерла мать Одоевского, Пра-
сковья Александровна, оставив сыну богатое наследство. Хо-
лостой А. И. Одоевский, не связанный семьей, снимал лично
для себя в центре Петербурга большую удобную квартиру.
«Места было довольно, я занимал целый этаж, комнат с 8»,—
показывает он на следствии. В этой квартире и осел мало-
помалу Грибоедов. «Прощай мое сокровище,— заканчивает
Грибоедов свое письмо к Катенину от 17 октября.— Комнат-
ный товарищ Одоевский сейчас воротился с бала и шумит
в передней, два часа ночи». Через три дня, вернувшись от
директора особенной канцелярии министерства внутренних
дел М. Я. фон Фока, после безуспешных хлопот о пропуске
«Горя от ума» через цензуру, Грибоедов пишет Гречу (от 20 ок-
тября 1824 г.): «Напрасно, брат, все напрасно. Я что приехал
от Фока, то с помощию негодования своего и Одоевского изо-
рвал в клочки не только эту статью, но даже всякий писанный
листок моей руки, который под рукою случился». Так как опи-
санное событие произошло всего дня через три после написания
предыдущего письма, естественно предположить, что эта сцена
опять-таки разыгралась на квартире у Одоевского.
Завалишин, который познакомился с Грибоедовым «в исходе»
1824 г., вспоминает: «Еще чаще виделся я с Грибоедовым у
Александра Ивановича Одоевского, у которого Грибоедов даже
жил... мне нередко случалось, заходя по делам к Одоевскому,
391
рано утром, и иногда притом и по два дня сряду заста-
вать за утренним чаем и Грибоедова вовсе еще не одетого,
а в утреннем костюме». В другом случае Завалишин прямо пи-
шет: «Собирались у Одоевского, у которого жил Грибоедов».
Очевидно, тут, живя на квартире Одоевского, читает Гри-
боедов письмо Катенина о «Горе от ума»; тут, запершись на
целый день «у огонька моей печки», пишет он свой знаменитый
ответ Катенину с объяснением «Горя от ума», тут пишутся
письма Бегичеву, здесь под диктовку в несколько рук перепи-
сывают декабристы «Горе от ума» весной 1825 г., чтобы везти
в провинцию. Квартира Одоевского стала местом жизни Гри-
боедова533. Что же это была за квартира?
То основное ядро северного заговора, с которым общается
Грибоедов, имеет в Петербурге, собственно, всего два-три цен-
тра, где жарко обсуждаются как общие политические вопросы,
так и планы предстоящего выступления. Это не квартира
уехавшего в конце 1824 г. в Киев князя Трубецкого, не квар-
тира недавно женившегося Никиты Муравьева, окруженного
плотной родней Чернышевых и охладевающего к заговору.
Это, во-первых, квартиры Рылеева и Александра Бестужева,
находящиеся в одном доме — Американской компании у Синего
моста534, квартира Е. П. Оболенского в гвардейских казармах
и, наконец, обширная квартира Одоевского, напротив llcaa-
киевского собора 5з5. Между этими центрами заговора в Петер-
бурге в конце 1824 г. и в течение всего 1825 г. происходит
непрерывное общение, постоянная циркуляция людей. Тут
собирались совещания членов тайного общества, велись споры,
обсуждались планы действий. Так, Каховский показывает, что
«также приходил на квартиру» к Одоевскому и что совещания
членов тайного общества собирались «и у князя Одоевского».
У Одоевского подолгу живал Бестужев. «По прибытии г-жи
Рылеевой Бестужев попросил меня, чтобы я ему позволил
переехать к себе»,— показывает на следствии Одоевский.
Длительное время в 1825 г. у Одоевского жил Кюхельбекер.
«Кюхельбекер был болен и занимал сырую квартеру,— показы-
вает Одоевский.— По обширности моей я предложил ему
у себя комнату, и он в предпрошедшем месяце переехал ко мне».
Крепостной человек Кюхельбекера Семен Титов сын Балашов
также показал, что его барин жил у Одоевского. Именно отсюда
вышел Кюхельбекер на площадь восстания. Когда письмо
от уехавшего Грибоедова приходит на квартиру Одоевского
в июне 1825 г., его распечатывают «Вильгельм с Александром»,
видимо, имеющие основания полагать, что у Грибоедова от них
«нет секретов»536.
Итак, Грибоедов зимою 1824/25 г. и весной 1825 г. живет
в одном из крупнейших центров заговора, где готовится восста-
392
ние. Он живет тут, окруженный дружбою и любовью заговор-
щиков, считающих его «своим» (слова Рылеева).
Революционное гнездо, в которое почти что сразу попадает
Грибоедов по приезде в Петербург, является одновременно
и средоточием зреющего революционного выступления и круп-
ным русским литературным центром. В нем живут и действуют
пять известных писателей эпохи — Рылеев, А. Бестужев-Мар-
линский, Кюхельбекер, А. Одоевский, добавим Грибоедова;
в нем находятся близко причастные к литературе Николай
и Михаил Бестужевы, считающие литерат^ ру своим призванием.
Завсегдатай этого дружеского круга, А. О. Корнилович, —
один из значительных писателей декабристов, историк, вы-
дающийся по дарованиям и образованности человек. Если не за-
бывать, что именно с этой группой и именно в это же время со-
стоит в самой оживленной переписке А. С. Пушкин, присылаю-
щий сюда письма сначала с юга, а затем из своей михайловской
ссылки, то значение литературного центра особо оттеняется.
Связь с этой же группой и в это же время ссыльного польского
поэта, знаменитого Адама Мицкевича, дополняет картину 537.
Двойная идейная связь — и через революционное дело и
по литературной профессиональной линии — соединяет всю
группу особенно крепко. А. Бестужев и Рылеев вместе пишут
революционные песни для распространения в народе. Общие
споры о значении русской литературы, о ее желательном направ-
лении, оценка выдающихся произведений — обычные темы
разговоров.
Изучаемому времени, эпохе Пушкина и декабристов, свой-
ственна не только особая сердечность дружбы, но сознательный
и высокий ее культ. О дружбе неоднократно говорили сами
участники группы. Горячая любовь связывала пятерых братьев
Бестужевых. М. Бестужев говорил с М. Семевскпм «о свя-
щенной памяти брата моего» (А. Бестужева). «По чувствам —
братья мы с тобой»,— начиналось стихотворное послание
Рылеева к А. Бестужеву. Последнему же посвящена поэма
Рылеева «Войнаровский». «Начало моего знакомства с Кон-
дратием Федоровичем Рылеевым было началом искренней, горя-
чей к нему дружбы»,— этими словами начинает свои воспоми-
нания декабрист Евгений Оболенский. Даже на следствии,
где простое признание знакомства, а не то что излияние в дру-
жеских чувствах, уже было уликой, Кюхельбекер показал:
Одоевского «я любил и еще люблю любовию более чем брат-
скою». «Он меня страстно любит»,— писал Грибоедов об Одо-
евском. Каховский был другом Кюхельбекера, о чем знали все
близкие ему люди. На «русские завтраки» Бестужев спешил,
чтобы «отдохнуть там душою и сердцем в дружной семье
литераторов и поэтов»538.
393
В группе Рылеева — Бестужева общение членов и их дру-
зей было постоянным и непрерывным: Каховский показал,
например, что в продолжение всего 1825 г. «редкий день прохо-
дил, чтобы мы не видались». Рылеев говорит, что его утвер-
дили в «преступном образе мыслей... со дня вступления моего
в члены общества почти каждодневные беседы с людьми одина-
кового образа мыслей». Стоит только следователю коснуться
вопроса о том, когда и как были затронуты в разговорах какие-
либо политические темы, как в ответах последственных сейчас
же появляются слова: «часто», «много», «нередко». Каховский
показывает: «Бывал часто у Рылеева, говорил с ним об обще-
стве часто». «Я так часто и так много говорил в духе, здесь
мною показанном, что я не старался и не мог примечать, что,
когда и кому я говорил»,— показывает Рылеев. А. Бестужев
показывает, что с Грибоедовым «нередко» мечтал о преобразова-
нии России, а сам Грибоедов на допросе у генерал-адъютанта
Левашова показал, что в разговорах декабристов «видел часто
смелые суждения на счет правительства, в коих сам я брал
участие».
Надо добавить, что в этом дружеском кругу собрались
люди с широким политическим кругозором и с яркими оратор-
скими дарованиями. Известно пламенное, зажигательное крас-
норечие Рылеева и дар слова декабриста А. Бестужева. Когда
к герцогу Виртембергскому, адъютантом которого был Бесту-
жев, долго не шли с докладом, он говорил: «Верно, Бестужев
дежурит, с ним заговорились». «Я между своими был не послед-
ним крикуном против деспотизма»,— горько говорил Бестужев
на следствии539.
Вчитываясь в показания этой группы, примечаешь общие
выражения, любимые литературные цитаты. «Je suis un chai-
non perdu» («Я — потерянное звено цепи»),— говорит Одоев-
ский члену следственного комитета П. В. Кутузову. «Я состав-
ляю малейшее звено огромной цепи»,— нр сговариваясь с ним,
говорит Оболенский Ростовцеву. В. Кюхельбекер признается
на следствии, что горькая необходимость принудила его взять
на себя «гнусную для меня ролю Равальяка». «Равальяки ро-
дятся веками»,— не сговариваясь с ним, показывает А. Бесту-
жев. «Сто прапорщиков хотят переменить весь государственный
быт России»,— насмешливо говорит Грибоедов. «30 или 40 че-
ловек, по большей части ребят, и пять или шесть мечтателей
не могут произвести перемены: это очевидно»,— как бы пере-
кликается с ним А. Одоевский. «Не терпит сердце немоты»,—
цитирует их общий корреспондент, двоюродный брат А. Одоев-
ского Владимир Одоевский. «Вам некогда читать мои длинные
письма, но сердце не терпит немоты»,— пишет в тюрьме одному
из следователей А. Одоевский. Все это — отзвуки общих раз-
394
говоров, привычных оборотов, любимых сравнений, обычных
цитат, обращавшихся в разговорах всей группы. В переписке
друзей в 1825 г. мелькают некоторые образные выражения,
еще ранее употреблявшиеся Грибоедовым. «Резьба из вишне-
вой косточки»,— пишет Грибоедов Н. А. Каховскому еще за-
долго до своей поездки в Петербург. «Стоит ли вырезать изобра-
жение из яблочного семечка?»— пишет А. Бестужев Пушкину
в марте 1825 г. Какая-то часть подобных совпадений не может
быть случайной.
Не западали ли в память друзей некоторые сильные и меткие
выражения Грибоедова, чтобы позже вновь возникнуть у них
в каких-либо аналогичных самостоятельных оборотах? Ермолов
«совершенно по-русски на все годен»,— пишет Грибоедов еще
в путевом дневнике во время путешествия от Тбилиси к Тегерану.
У Меншикова «на высшей степени русская способность быть
на все способным»,— пишет много позже П. А. Вяземский
жене. Вообще возникали и утверждались в речевом обиходе
привычные выражения для всего дружеского круга. В июне
1824 г. Пушкин пишет брату о том, что можно «плюнуть на
сволочь нашей литературы». В январе 1825 г. Грибоедов пишет
Бегичеву: «Вчера я обедал со всею сволочью здешних литера-
торов». Отчетливо чувствуется и общая тематика разговоров.
«Да и ты сумасшедший: выдумал писать такие глупости, что
у нас дыбом волосы стают,— пишет А. Бестужев В. Туман-
скому в январе 1825 г.— Где ты живешь? вспомни, в каком
месте и веке! у нас что день, то вывозят с фельдъегерем кое-
кого». «Здесь озираются во мраке подлецы, чтоб слово подсте-
речь и погубить доносом»,— вставляет Грибоедов собственные
строки в перевод из «Фауста» Гете. Тут уместно вспомнить,
что Аракчеев подсылал к Рылееву шпионку (запись Матвея
Муравьева-Апостола: «Полька К. действительно была подослана
к Рылееву Аракчеевым»). Вспомним также, как Пушкин
просил Вяземского писать «если по почте, так осторожнее,
а по оказии что хочешь» и как Каховский писал Николаю I
из крепости о «разумноженном шпионстве»540.
Так случайные отзвуки ежедневных горячих обсуждений
тесного, дружеского общения долетают до нас из глубины
прошлого и доносят реальную атмосферу общей кипучей идей-
ной жизни.
4
После всего изложенного естественно задать вопрос: знал
ли Грибоедов о тайном обществе декабристов?
Для ответа на этот вопрос прежде всего тщательно проана-
лизируем следственное дело о Грибоедове и проверим его
395
фактические данные. О чрезвычайной трудности этого уже
говорилось выше — во II главе настоящей работы.
Отделим этот вопрос от другого — был ли Грибоедов членом
тайного общества декабристов — и рассмотрим каждый в от-
дельности. Вопросы эти не были разъединены во время следствия,
что немало способствовало благополучному исходу всего дела
для Грибоедова.
Грибоедов на следствии сразу и твердо занял позицию оскорб-
ленной невинности, соединенную с тоном полной откровенно-
сти. Он решительно утверждал, что о тайном обществе ничего
не знал и членом его не был. «Я не знаю за собой никакой вины»;
«благоволите даровать мне свободу, которой лишиться я моим
поведением никогда не заслуживал»,— обращался он к Нико-
лаю I в личном письме. Он не может даже «истолковать, по-
чему на него пало подозрение», и желает быть «поставленным
лицом к лицу со своими обвинителями, чтобы обличить их
во лжи и клевете». Он арестован «по неосновательному подо-
зрению, силой величайшей несправедливости». Его формули-
ровки совершенно категоричны: «Я тайному обществу не при-
надлежал и не подозревал о его существовании». Признавая
литературные связи и простые знакомства с декабристами
А. А. Бестужевым, К. Ф. Рылеевым, Е. П. Оболенским, А. И.
Одоевским, В. К. Кюхельбекером, Грибоедов утверждал, что
«ничего не слыхал, могущего мне дать малейшую мысль о тай-
ном обществе». «Рылеев и Бестужев никогда мне о тайных
политических замыслах ничего не открывали».
Однако сопоставление этих грибоедовских показаний с дан-
ными других источников опровергает утверждения Грибоедова.
Его утверждения на следствии рушатся под напором многих
и разнообразных по характеру свидетельств.
Вдумаемся, прежде всего, в широко известные, обошедшие
всю литературу о Грибоедове слова, сказанные им в пылу
горячего спора с декабристами: «Сто прапорщиков хотят из-
менить весь государственный быт России»541. Вот и дружески-
резкий вариант той же мысли: «Я говорил им, что они дураки».
Эти слова — бесспорное доказательство осведомленности Гри-
боедова не только о самом существовании тайного общества,
но и о самом замысле революционного переворота. Более
того, эти слова свидетельствуют и об осведомленности о
самом характере замысла,— о роли военных элементов в
замысле.
К какому периоду может относиться приведенное выше
выражение Грибоедова: «Сто прапорщиков хотят изменить весь
государственный быт России?» Это не может относиться к пе-
риоду Союза Спасения — тогда и речи не было о «ста челове-
ках», Союз еле насчитывал три десятка членов, да отсутствуют
Ж
и доказательства того, чтобы Грибоедов был уже в 1816—1817 гг.
осведомлен о наличии только что возникшего общества. Это
выражение, думается, не относится и к годам Союза Благо-
денствия, когда предполагался не военный, а самый разнооб-
разный, до купцов включительно, состав тайного общества.
«Сто прапорщиков», претендующих изменить весь государствен-
ный быт России,— это самая несомненная критика тактики
именно того представления о решающей роли военного удара
в революционном перевороте, которое было характерно для
декабристского движения в период 1821—1825 гг. Это изречение
не могло возникнуть у Грибоедова ранее 1823—1825 гг., когда
он приехал с Востока в Москву и Петербург и осведомился
о способах переворота.
Но этим не исчерпываются доказательства того, что Гри-
боедов был осведомлен не только о факте существования тай-
ного общества, но и о замысле военного удара и вообще о под-
готовке государственного переворота. Имеется еще одно сви-
детельство о том, что до восстания 14 декабря, после известия
о смерти Александра I и присяги Константину, Грибоедов
проявил осведомленность об имеющих совершиться событиях.
Очень близкий к Ермолову Денис Давыдов сообщал, что Гри-
боедов в середине декабря 1825 г., отобедав у Ермолова, напра-
вился к карточному столу и, идя рядом с известным шелководом
А. Ф. Ребровым, приятелем Ермолова, сказал ему: «В настоя-
щую минуту идет в Петербурге страшная поножовщина».
Это крайне встревожило Реброва, который рассказал это
Ермолову лишь два года спустя,— указывает Денис Давы-
дов (это свидетельство, несомненно, восходит к Ермолову).
Почему Ребров был так встревожен и удивлен этими словами
Грибоедова? Потому, что в тот момент, когда Грибоедов про-
изнес их, никто на Кавказе еще не знал и не мог знать о проис-
шествиях в Петербурге,— сообщения о них дошли до ермолов-
ского корпуса много позднее. Сразу догадаться, узнав о смерти
императора, что в связи со сменой самодержцев на престоле
последует попытка революционного переворота, вооруженного
выступления, мог лишь тот, кто был в предварительном поряд-
ке осведомлен о планах выступления от самих членов тайной
организации. Иное объяснение этому факту дать невозможно542.
В воспоминаниях о С. Н. Бегичеве его племянницы Ел.
Яблочковой (в замужестве Соковниной) есть свидетельство,
что «Бестужев, издатель альманаха „Полярная Звезда", искал
знакомства с С. Н. Бегичевым, но А. С. Грибоедов советовал
ему избегать Бестужева, зная замыслы декабристов». Не вда-
ваясь в данном случае в разбор вопроса о знакомстве Бесту-
жева с С. Н. Бегичевым (очевидно, знакомство все же имело
место), учтем, что в словах Соковниной налицо бесспорное
397
свидетельство о том, что Грибоедов не только знал о факте
существования тайного общества, но и о его замыслах 543.
Но этого мало. Грибоедов познакомился с Рылеевым в 1825 г.,
когда Рылеев был в разгаре своих республиканских настроений.
Может быть, Рылеев из осторожности не открыл Грибоедову
своих республиканских планов и сказал лишь о более умеренной
цели тайного общества — о конституционной монархии? Нет,
и это не так. Перед нами уже цитированное ранее письмо Гри-
боедова к А. Бестужеву от 22 ноября 1825 г. Грибоедов пишет,
что в Крыму встретился с Н. Н. Оржицким (декабристом):
«Вспомнили и о тебе и о Рылееве, которого обними за меня
искренне, по-республикански». Сомнений быть не может:
Грибоедов знал также и о республиканских замыслах Рылеева.
Комментарием к «республиканскому» привету, посланному от
Грибоедова Рылееву, может служить и то небезынтересное
обстоятельство, что Грибоедов имел дело в Северном обществе
именно с его республиканской группой; к ней принадлежали
Рылеев, Оболенский, Бестужев, Бригген и ряд других декаб-
ристов. Оболенский был прямой связью Пестеля с Северным
обществом, его поддержкой на севере544.
Не лишено интереса, что следствие по делу декабристов на-
пало на следы одного криминального разговора, в котором
Н. Оржицкий выражал желание особым способом расправиться
с царствующим домом — во избежание излишних затрат на
многие виселицы возвести одну «экономическую виселицу»,
достаточно высокую, на которой повесить царя и великих
князей «одного к ногам другого» (вариантом этого предложения
было — повесить царя и всех великих князей указанным спо-
собом на высокой корабельной мачте). С человеком таких
настроений Грибоедов, конечно, мог беседовать и о республике
вообще и о республиканских взглядах К. Ф. Рылеева в част-
ности545.
Таким образом, мы приходим к выводу, что Грибоедов знал
и самое главное, потаенное положение политической программы
декабристов — решение бороться за республику. С этим реше-
нием был тесно связан вопрос о судьбе дома Романовых, который
неизбежно, по логике вещей, вставал перед республиканцами.
Отсюда ясно, что мы не можем поверить заверениям Гри-
боедова на следствии, что он не знал о существовании тайного
общества. Нет, он не только знал о его существовании вообще,
но он знал очень много о его программе и замыслах.
В свете только что приведенных фактов по-новому воспри-
нимаются и некоторые существенные стороны показаний на
следствии. Так, Рылеев ясно показывает: «С Грибоедовым я имел
несколько общих разговоров о положении России и делал ему
намеки о существовании общества... он из намеков моих мог
398
знать о существовании общества». Делать намеки на существо-
вание общества — значит сообщить об обществе. Отметим, что
Рылеев всячески стремился выгородить Грибоедова, и приве-
денные выше его признания получают поэтому особую цену.
А. Бестужев показал, что «с Грибоедовым, как с человеком
свободомыслящим, я нередко мечтал о преобразовании России.
Говорил даже, что есть люди, которые стремятся к этому».
Указание на наличие людей, стремящихся к преобразованию
России, есть несомненное сообщение о наличии общества, хотя
Бестужев и пытается ввести в это показание туманную оговор-
ку: «Но прямо об обществе и его средствах никак не припомню,
чтобы упоминал».
Прямое свидетельство Бестужева о том, что Грибоедов был
сторонником свободы печати, не может не говорить об осведом-
ленности широко образованного в политических науках Гри-
боедова и обо всей системе искомых декабристами прав. Пола-
гаю, что он не мог, осведомившись о свободе печати, не поста-
вить вопроса о реформе администрации, суда и т. д.; одно влекло
за собой другое. А. Бестужев показал на следствии: «Он (Гри-
боедов.— М. Н.} как поэт желал этого (по контексту «преобра-
зования России».— М. Н.) для свободы книгопечатания».
Раз Грибоедов знал об этой «свободе» из программы декаб-
ристов, он, надо думать, знал и об остальных декабристских
«свободах»546.
Вчитываясь в скупые документальные свидетельства, мы
можем напасть еще на некоторые конкретные следы. Вот перед
нами вопрос следственной анкеты Грибоедову от 24 февраля
1826 г.: отдел 4-й, пункт «а» обращает к нему следующее утвер-
ждение: «Рылеев и Александр Бестужев прямо открыли вам,
что есть общество людей, стремящихся к преобразованию Рос-
сии и введению нового порядка вещей; говорили вам о много-
численности сих людей, о именах некоторых из них, о целях,
видах и средствах общества». Пункт этот был предварен суще-
ственным указанием, что «Комитету известны мнения ваши,
изъявленные означенным лицам». Последнего Грибоедов, сидя
на гауптвахте главного штаба, конечно, проверить не мог,
очных ставок у него с Рылеевым или с Бестужевым не было,
и, естественно, он должен был учесть, что степень его осведом-
ленности была комитетом проверена, и пункт «а» был включен
не зря. Ответ Грибоедова был крайне суммарен: «Рылеев и
Бестужев никогда мне о тайных политических замыслах ничего
не открывали»547. Только пункты о «целях, видах и средствах»
общества могут быть подведены под этот ответ, иначе говоря:
Грибоедов почему-то умолчал о численности членов тайного
общества и об «именах некоторых из них». Не потому ли, что
вопросы о многочисленности членов и о некоторых именах были
399
ему известны? Не обошел ли он эти вопросы, чтобы не столк-
нуться со встречными показаниями, которые разоблачали бы
его осведомленность именно по данным пунктам?
Знал ли Грибоедов о национальном характере проектируе-
мой декабристами республики или конституционной монархии?
Несомненно. Декабрист А. Бестужев показывает на следствии:
«В преобразовании России, признаюсь, нас более всего прельща-
ло русское платье и русское название чинов». Это входило
в систему преобразований. Знал ли Грибоедов об этом? Знал.
Это видно из показания того же Бестужева: «Грибоедов как
поэт желал этого (по контексту «преобразования России».—
М. Н.) для свободы книгопечатания и русского платья». Чтобы
желать «этого» для введения русского платья, необходимо
знать, что «это» вводит русское платье. Следовательно, Грибо-
едов был осведомлен не только об общем захмысле переворота,
но и о каких-то деталях будущего строя преобразованной
России. А детали эти в данном случае ведут к национальной
программе декабризма548.
Грибоедов, конечно, понимал, что ни республику, ни кон-
ституционную монархию с «камерами», «присяжными» и сво-
бодой книгопечатания нельзя было ввести в самодержавной
аракчеевской России мирным путем. Вся система проектируе-
мого декабристами нового образа правления могла быть введена
только посредством какой-то формы революционного действия.
Недаром и позже грибоедовская цитата из речи Репетилова
«что радикальные потребны тут лекарства» серьезно и в поло-
жительном смысле цитировалась в революционной прессе.
Надо отметить, каким доверием окружали декабристы .Гри-
боедова. Они ввели его в курс важнейших вопросов тайного
общества. Возьмем, например, такое свидетельство Трубецкого:
«Разговаривая с Рылеевым о предположении, не существует ли
тайное общество в Грузии, я также сообщал ему предположение,
не принадлежит ли к оному Грибоедов? Рылеев отвечал мне
на это, что нет, что он с Грибоедовым говорил». Какую степень
доверия к Грибоедову надо было иметь, чтобы говорить с ним
на такие темы! «Он наш»,— говорил о нем Рылеев. Он действи-
тельно не изменил этой высокой оценке, несмотря на тюрьму
и допросы,— он не выдал просто ничего, ни разу не поколе-
бавшись, ни разу не изменив принятой линии. Он оказался
замечательным товарищем и доверие, оказанное ему первыми
русскими революционерами, оправдал вполне.
5
Интересно, что и А. А. Бестужев и М. П. Бестужев-Рюмин
объясняли факт непринятия Грибоедова в члены тайного обще-
400
ства вовсе не разногласием во взглядах. Первый приводил
два довода: 1) «Грибоедов старее меня и умнее»; 2) жаль губить
такой талант. Бестужев-Рюмин выдвигал два других довода:
1) Грибоедов, служа при Ермолове, нашему обществу полезен
быть не мог; 2) Грибоедова принимать опасно, чтобы он в тай-
ном обществе не «сделал партии для Ермолова». Все четыре
довода не имеют отношения к основам политического мировоз-
зрения. Очевидно, оно было известным и с точки зрения обоих
декабристов не являлось препятствием для приема Грибоедова
в члены общества; их доводы были иные.
Мнение Грибоедова о желательной форме будущего правле-
ния в России в точности неизвестно. Просьба Грибоедова в
письме к А. Бестужеву обнять Рылеева искренне «по-республи-
капски»—говорит о многом. Наиболее существенно то обстоя-
тельство, что слова о Грибоедове «он наш» родились в респу-
бликанской группе Северного общества и принадлежат респу-
бликанцу Рылееву. Как увидим ниже, приглашение декабри-
стами Грибоедова вступить в тайное общество (факт совершенно
несомненный) также родилось именно в республиканской
группе северян. Эти обстоятельства делают наиболее правдо-
подобным предположение именно о республиканском характере
политического мировоззрения Грибоедова. Поскольку декаб-
ристы обсуждали грибоедовскую кандидатуру и решали вопрос
положительно, они не могли не быть осведомлены именно
в этом вопросе. Так, с разных сторон рассматривая вопрос,
необходимо притти к выводу, что принципиальных программ-
ных разногласий по линии основных политических идей у Гри-
боедова с декабристами не было.
Повидимому, Грибоедов сомневался в силах декабристов
и поэтому не верил в успех их «средств». Правда, однажды у него
вырвалось восклицание, обнаружившее какую-то степень веры
в победу восстания. Н. В. Шимановский рассказывает в своих
воспоминаниях о Грибоедове, как взволновало последнего
известие о восстании декабристов. «Фельдъегерь Дамиш стал
рассказывать о событии 14 декабря. В это время Грибоедов,
то сжимая кулаки, то разведя руками, сказал с улыбкою:
„Вот теперь в Петербурге идет кутерьма! Чем-то кончится?!"»
Видимо, он допускал в ту минуту возможность разных исходов.
Он не высказался сразу каким-нибудь восклицанием отрица-
тельного порядка, не стал предрекать несомненное поражение
восстания 54Э. Допустим самые серьезные сомнения в правиль-
ности избранной декабристами тактики, все же и это обстоя-
тельство не даст отрицательного ответа на вопрос о причаст-
ности Грибоедова к тайному обществу: серьезные сомнения
в тактике военной революции были у многих декабристов, не
исключая даже Пестеля и членов Южного общества550.
26 М. В. Нечкина
401
Вот перед нами письмо декабриста Матвея Муравьева-
Апостола к брату Сергею от 3 ноября 1824 г.— тактика военной
революции уже возбуждает сильное сомнение: «... я спрашиваю
вас, дорогой друг, скажите по совести, возможно ли привести
в движение такими машинами столь великую инертную массу?
Наш образ действий, по моему мнению, порожден полным
ослеплением». Характерны сомнения, обуревавшие члена Юж-
ного общества Николая Бобрищева-Пушкина: «Года за полтора
или несколько более (то-есть в 1824 г.— М. Н.) начал [я] весьма
сомневаться, чтобы из этого (из решения тайного общества
действовать посредством военной революции.— М. Н.) что-
нибудь произошло, кроме того, что поведет вскоре на нас со
стороны правительства погибель, а со стороны света то, что нас
почтут просто за шалунов, мальчишек...»551.
Пестель держался дольше других, но сомнения в тактике
военного переворота и в успехе революции стали, наконец,
терзать и его; в течение всего 1825 г., показывает он, «стал сей
образ мыслей во мне уже ослабевать, и я предметы начал видеть
несколько иначе, но поздно уже было совершить благополучно
обратный путь. Русская Правда не писалась уже так ловко,
как прежде. От меня часто требовали ею поспешить, но работа
уже не шла, и я ничего не написал в течение целого года,
а только прежде написанное кое-где переправлял. Я начинал
сильно опасаться междуусобий и внутренних раздоров, и сей
предмет сильно меня к цели нашей охладевал. В разговорах
иногда однакоже воспламенялся я еще, но не надолго, и все
уже не то было, что прежде»552.
Таким образом, самый характер сомнений Грибоедова в воз-
можном успехе восстания декабристов, самая уверенность
в том, что сто прапорщиков не смогут перевернуть весь госу-
дарственный быт России, соответствуют характеру сомнений,
зародившихся у лучших декабристов.
Итак, Грибоедов несомненно знал о тайном обществе декаб-
ристов — и знал многое.
Перейдем теперь к другому вопросу. Был ли Грибоедов
членом тайного общества декабристов?
Д. А. Смирнов, интересовавшийся вопросом об отношении
Грибоедова к тайному обществу, в упор спросил об этом ста-
рика-сенатора А. А. Жандра, одного из самых близких друзей
Грибоедова. Свидетельство Жандра замечательно и дает в кон-
це, как мне представляется, исчерпывающий ответ на вопрос
об отношении Грибоедова к декабристам. Вот эта часть раз-
говора Д. А. Смирнова с А. А. Жандром в записи первого:
«— Очень любопытно, Андрей Андреевич,— начал я,—
знать настоящую, действительную степень участия Грибоедова
в заговоре 14 декабря.
402
— Да какая степень? Полная.
— Полная? — произнес я не без удивления, зная, что Гри-
боедов сам же смеялся над заговором, говоря, что 100 человек
прапорщиков хотят изменить весь правительственный бытРоссии.
— Разумеется, полная. Если он и говорил о 100 человеках
прапорщиков, то это только в отношении к исполнению дела,
а в необходимость и справедливость дела он верил вполне»553.
К этому ответу полностью может примкнуть исследователь.
Он точно соответствует документальному материалу.
Указание Жандра на «полную» степень участия Гри-
боедова «в заговоре 14 декабря» ставит во весь рост вопрос
о членстве Грибоедова в тайном обществе декабристов.
Рассмотрим теперь документальные свидетельства, непо-
средственно относящиеся к вопросу о членстве Грибоедова.
До нас дошло шестнадцать свидетельств современников по
вопросу о причастности Грибоедова к тайному обществу декаб-
ристов. На следствии об этом высказалось четырнадцать
человек (декабристы А. И. Одоевский, С. П. Трубецкой,
К. Ф. Рылеев, Е. П. Оболенский, А. А. Бестужев,М.П.Бестужев-
Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол, С. Г. Волконский, А. П. Ба-
рятинский, В. Л. Давыдов, П. И. Пестель, А. Ф. Бриген,
Артамон Зах. Муравьев, Н. Н. Оржицкий), в мемуарной лите-
ратуре — двое (А. А. Жандр и Д. И. Завалишин). Из высказав-
шихся шестнадцати человек шестеро (С. П. Трубецкой, Е.П. Обо-
ленский, А. Ф. Бриген, Н. Н. Оржицкий, А. А. Жандр и
Д. И. Завалишин) решили вопрос в основном утвердительно;
шестеро (А. И. Одоевский, К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев,
М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол, Артамон
Зах. Муравьев) ответили на вопрос о членстве Грибоедова
отрицательно (будем пока считать свидетельство К. Ф. Рылеева
отрицательным); четверо (С. Г. Волконский, А. П. Барятин-
ский, В. Л. Давыдов и П. И. Пестель) воздержались от положи-
тельного или отрицательного; суждения, отозвавшись незна-
нием. Разберем эти свидетельства.
Мемуарное свидетельство А. А. Жандра в записи Д. А. Смир-
нова уже было приведено выше. Но еще более ясное указание
Жандра о членстве Грибоедова находится в дальнейшем тексте
записи Д. А. Смирнова: «А выгородился он (Грибоедов.—
М. Н.) из этого дела, действительно, оригинальным и очень
замечательным образом, который показывает, как его любили
и уважали. Историю его ареста Ермоловым вы уже знаете;
о бумагах из крепости Грозной и судьбе их — тоже. Но вы,
верно, не знаете вот чего. Начальники заговора или началь-
ники центров, которые назывались думами, а дум этих было
три,— в Кишиневе, которой заведывал Пестель, в Киеве —
Сергей Муравьев-Апостол и в Петербурге — Рылеев, поступали
26*
403
в отношении своих собратьев-заговорщиков очень благородно
и осмотрительно: человек вступал в заговор, подписывал и ду-
мал, что он уже связан одной своей подписью; но на деле это
было совсем не так: он мог это думать потому, что ничего не
знал, подпись его сейчас же истреблялась, так что в действи-
тельности был он связан одним только словом»554.
Свидетельство А. А. Жандра чрезвычайно важно: никто,
кроме него и Бегичева, не был столь полно осведомлен по этому
вопросу, вероятно, самим Грибоедовым. Последнее доказы-
вается между прочим и тем обстоятельством, что Жандр совер-
шенно точно перечислил имена декабристов, дававших пока-
зание о Грибоедове: он упомянул М. П. Бестужева-Рюмина,
С. И. Муравьева-Апостола, К. Ф. Рылеева и Александра Бе-
стужева. Общие сведения о заговоре (Пестель — глава Киши-
невского центра, наличие какой-то «Желтой книги» и пр.)
у Смирнова неверны, может быть, что-то спутал сам Смирнов
при записи, может быть запамятовал Жандр, но едва ли пра-
вильные обстоятельства допроса самого Грибоедова Жандр
знал от кого другого: такие факты мог рассказать ему только
сам Грибоедов.
Д. И. Завалишин в своих воспоминаниях о Грибоедове
также свидетельствует, что последний был членом тайного об-
щества,— это можно усмотреть из следующих его слов: «Спасены
были и многие другие члены, даже такие, которые были заме-
шаны посильнее, чем Грибоедов»555. Вероятно, у Завалишина
были какие-то сведения об этом вопросе, которые он полностью
не раскрыл в своих воспоминаниях, но свидетельство его
должно быть принято во внимание, поскольку он лично знал
Грибоедова еще до восстания.
Перейдем теперь к разбору показаний, данных во время
следствия. Показания эти легко складываются в две системы —
северную и южную. Одна восходит преимущественно к Рылееву,
содержит отрицательные и положительные показания и вся
слагается из свидетельств членов Северного общества. Другая—
вся сплошь из отрицательных показаний, восходит к предполо-
жениям Трубецкого, бывшего в течение года на юге, в Киеве,
и, за исключением его самого, вся состоит из показаний членов
Южного общества. Обе эти системы относятся к разным хроно-
логическим моментам. Первая — северная — относится при-
мерно к марту — апрелю 1825 г. (Грибоедов был тогда в Пе-
тербурге); вторая — к началу июня того же года, когда Гри-
боедов передвинулся в Киев. Обе системы сложились самостоя-
тельно. Дальнейшее исследование покажет, что основные дан-
ные для решения вопроса о членстве Грибоедова дает именно
северная система. Южная будет рассмотрена в своем месте —
в связи с вопросом о киевском свидании.
404
23 декабря 1825 г. в следственном комитете впервые про-
звучало имя Грибоедова. Он был назван С. Трубецким со ссыл-
кой на Рылеева: «Я знаю только из слов Рылеева, что он при-
нял в члены Грибоедова, который состоит при генерале Ермо-
лове; он был летом в Киеве, но там не являл себя за члена;
ето я узнал в нынешний мой приезд сюда». Разговор Трубец-
кого с Рылеевым не был случайной беседой двух рядовых чле-
нов общества. Это было деловое обсуждение состояния дел
в организации двумя руководителями общества: и Трубецкой
и Рылеев входили в Думу Северного общества. Трубецкой
после долгого отсутствия вернулся в Петербург, и Рылеев
вводил его в курс тех новых событий, которые произошли
в обществе за время его отсутствия. Рылеев, как член Думы,
несомненно был точно информирован о приеме новых членов
и говорил не по слухам, а на основе точных данных, поэтому
разбираемое свидетельство имеет исключительно важное зна-
чение.
24 декабря 1825 г., на следующий же день после показания
Трубецкого, был запрошен о Грибоедове Рылеев. «Когда и где
вы приняли в члены Грибоедова?» — спрашивал комитет.
«Грибоедова я не принимал в общество, я испытывал его, но,
нашед, что он не верит возможности преобразовать прави-
тельство, оставил его в покое. Если же он принадлежит обще-
ству, то мог его принять князь Одоевский, с которым он жил
или кто-либо на юге, когда он там был»,— отвечал Рылеев.
Нельзя не отметить внутренней противоречивости этого
ответа: по точному смыслу первой части утверждения, Гри-
боедова нельзя было принять в общество потому что он не верил
в возможность преобразовать правительство, а по столь же точ-
ному значению второй части показания допускалась возмож-
ность, что Грибоедова могли принять в общество на юге или
даже в доме Булатова на углу Сенатской площади, где жил
Одоевский. Но разве в этих местах менялось его отношение
к возможности преобразовать правительство? Ясно, что, допу-
ская возможность приема Грибоедова другими членами, Рылеев
в сущности снимал свой единственный довод. Рылеев явно хочет
устранить себя как свидетеля по данному вопросу,— в этом
основной смысл его противоречивого свидетельства. Поэтому
на свидетельстве одного Рылеева никак нельзя строить вы-
вода о том, что Грибоедов не был членом тайного общества556.
На тексте первого допроса Грибоедова, который был снят
генерал-адъютантом Левашовым около И февраля и где Гри-
боедов начисто отрицал свое членство, появилась помета ка-
рандашом: «Спросить у Адуевского. Трубец. (21 ст.) знает от
Рылеева, что он принял Грибоедова?» «Адуевский» (Одоевский)
был спрошен,— его ответ был отрицательным.
405
«Коллежский ассессор Грибоедов когда и кем был принят
в тайное общество? С кем из членов состоял в особенных сно-
шениях? Что известно ему было о намерениях и действиях об-
щества и какого рода вы имели с ним рассуждения о том?»—
запрашивал следственный комитет А. И. Одоевского 14 фев-
раля 1826 г. «Так как я коротко знаю господина Грибоедова,
то об нем честь имею донести совершенно положительно, что
он ни к какому не принадлежит обществу»— отвечал декабрист.
Перед нами свидетельство одного из самых близких друзей
Грибоедова. Конечно, он мог руководствоваться естественным
желанием спасти Грибоедова и скрыть истину. О желании не
сказать всей истины ясно свидетельствует то, что он ответил
только на первый вопрос комитета и ничего не ответил на по-
следние два. Достаточно еще раз перечесть опущенные при
ответе вопросы, чтобы понять, что на них-то декабрист никак
не смог бы ответить отрицательно. Ему пришлось бы указать,
с кем из декабристов Грибоедов был особенно близок, а на во-
прос о том, что знал Грибоедов о намерениях и действиях об-
щества, а еще более о его рассуждениях — обо всем этом
пришлось бы ответить очень многое. Одоевский умолчал об
этом и отвечал только, что Грибоедов не член тайного общества.
Этот характер нарочитых умолчаний в его ответе возбуждает
сильное сомнение в истине ответа. Но еще важнее следующее
соображение. В то же время, когда декабрист Одоевский отри-
цает членство Грибоедова, он, оказывается, отрицает и соб-
ственное членство в тайном обществе. В это время он длительно
и упорно, несмотря на все улики, утверждает, что и сам-то
он, Одоевский, никогда не был членом тайного общества де-
кабристов. Одоевский признал себя членом тайного общества
лишь в апреле на очной ставке с А. Бестужевым. Отсюда ясно,
что Одоевский и не мог в данной ситуации сказать что-либо
иное о Грибоедове: отрицая свое членство, он должен был от-
рицать и членство Грибоедова. Не мог же он показать на
следствии, что он, Одоевский, не был членом и ничего не знал
об обществе, а Грибоедов был членом общества. Ведь знать,
что другой человек—член тайного общества,— означает знать о
тайном обществе. Поэтому оба показания Одоевского теснейшим
образом связаны одно с другим, вытекают одно из другого. Это
еще более усиливает сомнения в точности его ответа557.
Таким образом, на свидетельстве Одоевского никак нельзя
обосновать отрицательного мнения о членстве Грибоедова.
В тот же день, 14 февраля, комитет сразу запросил о том же
еще трех членов Северного общества — Рылеева, Трубец-
кого, Александра Бестужева. Рылеев ответил: «С Грибоедовым
я имел несколько общих разговоров о положении России и делал
ему намеки о существовании общества, имеющего целью пере-
406
менять образ правления в России и ввести конституционную
монархию; но как он полагал Россию к тому еще неготовою,
и к тому же неохотно входил в суждение о сем предмете, то
я и оставил его. Поручений ему никаких не было делано, ибо
хотя он из намеков моих мог знать о существовании общества,
но не будучи принят мною совершенно не имел права на дове-
ренность думы».
Нельзя не признать, что этот ответ Рылеева звучит уже со-
всем иначе, чем первое его свидетельство. Мы узнаем, прежде
всего, что Рылеев осведомил Грибоедова о существовании об-
щества. Формула же «не будучи принят мною совершенно»
(после «совершенно» нет запятой, и потому данное слово может
иметь определительный характер по отношению к слову «при-
нят») порождает логически неустранимый вопрос: Грибоедов,
стало быть, принимался, но в какой-то «несовершенной», еще
не законченной форме?
Четвертый член Северного общества, Александр Бестужев,
ответил на вопрос отрицательно: «В члены же его не принимал
я, во-первых, потому, что он меня и старее и умнее, а во-вторых,
потому, что жалел подвергнуть опасности такой талант,
в чем и Рылеев был согласен. Притом же прошедшего 1825 г.
зимою, в которое время я был знаком с ним, ничего положи-
тельного и у нас не было. Уехал он в мою бытность в Москве,
в начале мая, и Рылеев, говоря о нем, ни о каких поручениях
це упоминал»558.
Однако отрицательное показание Бестужева косвенным об-
разом подрывается его мемуарами. Он легко мог бы повторить
там свое отрицание, даже подтвердить его какими-нибудь до-
водами. Но в этих воспоминаниях, специально посвященных
Грибоедову, Бестужевым почему-то опущена завеса над всеми
политическими разговорами. Рассказ о Грибоедове прерван
в соответствующем месте выразительным многоточием. Каза-
лось, что стоило бы Бестужеву сказать несколько слов в опро-
вержение предположения о причастности Грибоедова к тайному
обществу? Как просто мог бы он развить и для печати свои
отрицательные показания в следственном комитете и еще раз
прямо сказать, что Грибоедов членом общества никогда не был.
Это было бы вполне легально и терпимо для «Отечественных
записок» 1860 г., где были впервые опубликованы М. Семев-
скпм его воспоминания. Любые цензурные соображения
могли бы лишь способствовать подтверждению столь «благо-
надежного» факта.
В указанном пропуске и многоточии первопечатного текста
нельзя не усмотреть косвенного опровержения показаний того
же А. Бестужева на следствии; значит, о чем-то сам Бестужев
не счел возможным говорить, когда писал воспоминания.
407
Но почему же не опубликовать факта, что Грибоедов не был
членом тайного общества? Очевидно, речь шла о каком-то дру-
гом, противоположном, факте.
Добавим, что один мотив сокрытия Рылеевым всей истины
был формулирован А. Бестужевым. Одной из причин, почему
он не решился принять Грибоедова в члены общества, было не-
желание «подвергнуть опасности такой талант, в чем и Рылеев
был согласен». Очень важно тут указание имени Рылеева.
У него и у Бестужева эта причина была общей. О какой же опас-
ности идет речь? О непосредственной опасности, которую член
общества испытал бы во время открытого выступления на пло-
щади 14 декабря, например? Едва ли,— ведь найти соответ-
ствующую роль в этом выступлении тому, чей талант надо сбе-
речь, зависело в значительной мере от самих декабристов.
Вернее всего имелась в виду та опасность, которая возникала
в связи с возможным провалом общества, арестами, тюрьмой.
Вот от этой опасности и старались спасти великого русского
писателя два других замечательных русских писателя —
К. Ф. Рылеев и А. А. Бестужев (Марлинский). Рылеев, вероятно,
и не подозревал, что Грибоедов арестован,— ничто в процессе
допроса не обнаружило перед ним этого факта, и он, вероятно,
шел на казнь в убеждении, что Грибоедова не тронули. Какую
эмоциональную силу имел этот довод — спасение таланта —
для людей тех времен, показывает, например, реакция на этот
рассказ М. С. Щепкина, лично знавшего Грибоедова. Когда
Д. А. Смирнов, рассказывая Щепкину об аресте Грибоедова
и его связях с тайным обществом, дошел до того места, что де-
кабристы «берегли в нем человека, который мог своим талантом
прославить Россию», великий артист заплакал: «На глазах
старика показались крупные слезы, сбежавшие потом по его
благородному старческому лицу»559.
Отметим также наличие некоторых противоречий в показа-
ниях Рылеева и Бестужева о Грибоедове. Оба друга одинаково
стараются его спасти от следствия, но показания их внутренне
противоречивы. Бестужев говорит, что Грибоедов вместе с ним
«нередко мечтал о желании преобразования России». Рылеев же
свидетельствует, что Грибоедов «неохотно входил в суждение
о сем предмете». Противоречие явное, и истина, повидимому,
на стороне Бестужева,— не стал же бы он наговаривать на-
праслину на друга в таком вопросе. Другое противоречие
имеется и у Бестужева. Непринятие Грибоедова в члены он
не особенно убедительно мотивирует доводом: «Притом же про-
шедшего 1825 г. зимою ничего положительного и у нас не было».
Нового члена можно принять, в частности, именно в силу того,
что работа затормозилась и надо ее оживить. Однако именно
в указанное время сам Александр Бестужев дает согласие на
408
цареубийство, а вслед за этим с планом цареубийства высту-
пает Якубович. Рылеев же некоторое время планирует высту-
пление тайного общества и цареубийство во время летнего петер-
гофского праздника 1825 г., то есть 1 июля. Так что кое-что
«положительное» все же было560.
Неожиданно в ходе следствия раздались еще три голоса
декабристов — членов Северного общества: Бригена, Оболен-
ского и Оржицкого. Их никто не спрашивал о Грибоедове, они
назвали его сами. Бриген показал: «Последнее совещание об-
щества, на коем я был, было, как известно по моему показа-
нию, у Пущина в 1823-м году, после же сего я не был ни на ка-
ких совещаниях общества, которое, сколько мне известно,
было в совершенной недеятельности и отъездом некоторых чле-
нов, как то Тургенева, Миткова, князя Трубецкого, Пущина
и других, почти расстроилось. В прошлом 1825 году, в конце
июня месяца, перед моим отъездом все общество состояло из
Никиты Муравьева, Рылеева, Бестужева, князя Одоевского,
князя Оболенского, Сомова и, кажется, Грибоедова»561.
К какому источнику восходит осведомленность Бригена,
неизвестно. По каким-то таинственным причинам — на догад-
ках о них мы остановимся ниже — это показание о Грибоедове
не привлекло внимания комитета. Вслед за столь существенным
признанием не последовало никаких вопросов; комитет не спро-
сил Бригена даже того, откуда ему это известно. Между
тем показание Бригена заслуживает внимания: это старый
член Союза Благоденствия, вступивший в него в 1818 г. и хотя
и не вошедший формально в позднейшие общества, но знавший
все замыслы и пользовавшийся полным доверием.
21 января 1826 г., еще до опроса Рылеева, А. Бестужева
и Трубецкого, декабрист Оболенский, человек живой и очень
впечатлительный, угнетенный тюремной обстановкой и тревогой
за горячо любимого 70-летнего отца, подвергся сложному
психологическому воздействию со стороны Николая I: священ-
ник обратился к нему с религиозным увещанием, его допустили
к исповеди и причастию и в момент высокого душевного вол-
нения неожиданно подарили царскую милость — вручили пись-
мо от старика-отца. Потрясенный всем этим, декабрист написал
покаянное письмо Николаю и назвал все имена, которые до
тех пор ему удалось скрыть на допросах. Он приложил к письму
длинный список не названных им ранее членов общества, со-
державший 61 новое имя. Список был им подразделен на сле-
дующие категории: 1) члены, бывшие в обществе, но отставшие
от общества «до первого разрушения оного» (то-есть до
московского съезда 1821 г.); 2) члены нынешнего общества;
3) «члены Южного общества, мне известные». В числе послед-
них и было указано имя Грибоедова: «служащий при генерале
409
Ермолове Грибоедов — он был принят месяца два или три пе-
ред 14-м декабрем, и вскоре потом уехал; посему действия его
в обществе совершенно не было». 25 февраля на дополнитель-
ный вопрос следственной комиссии Оболенский дал уточняю-
щее показание о Грибоедове — изменил дату принятия, указал
источник: «О принятии Грибоедова в члены общества я слышал
от принявшего его Рылеева и более совершенно никаких подроб-
ностей принятия его не слыхал и не могу сказать, кто был сви-
детелем при приеме его. О времени же принятия его и поистине
показать не могу с точностью, но сколько помню, сие было
за месяц или за два до отъезда его отсюда,— вот все, что могу
сказать о принятии Грибоедова в подтверждение прежнего по-
казания моего. Никакие, впрочем, подробности принятия его
мне неизвестны; сам же лично, после принятия Грибоедова,
сколько сие помню, с ним не встречался».
Следует отметить, что список Оболенского имеет высокую
достоверность. Отводя пока суждение о Грибоедове, надо ска-
зать, что из остальных 60 человек следствие подтвердило при-
частность к тайному обществу для 59 названных им лиц; удалось
оправдаться только поручику лейб-гвардии Измайловского пол-
как Львову 1-му, но при столь деятельном участии своего друга,
предателя Якова Ростовцева, что и этот случай должен быть
оставлен под сомнением. Но все-таки и в этом покаянном пока-
зании Оболенский не сказал всего — он знал больше, нежели
говорил. Почему он поместил Грибоедова в списке Южного
общества, посредником между которым и Северным обществом
был, кстати говоря, именно Оболенский? Значит, что-то свя-
занное с поездкой Грибоедова в Киев было ему известно?
Почему потом Южное общество он заменил Северным? В пока-
заниях он не сказал об этом ни слова 562.
Третий неожиданный голос принадлежал уже упоминавше-
муся ранее декабристу Н. Н. Оржицкому, прекрасно и близко
знавшему Грибоедова. 10 января 1826 г. Оржицкий показал:
«Известные мне по собственным словам их члены были: Але-
ксандр Бестужев, Рылеев, князь Одоевский и Оболенский, на-
верное не знаю, но полагаю сочленами, а в точности не знаю,
кроме тех, которые оказались действиями своими 14 декабря
и стали известны почти всему городу, суть: братья Бестужевы,
Сомов, Грибоедов, Кюхельбекер, Пущин, Каховский, Корнило-
вич, Малютин, Завалишин, два брата Мухановы, Булгарин,
Греч и Сабуров, что при графе Воронцове, двух последних видел
я не более двух раз, а Дельвига видел только у Бестужева».
Оржицкий был настолько близок с Рылеевым и Бестужевым,
что упоминание имен Греча и Булгарина едва ли не нарочито,
чтобы запутать комиссию. Во всяком случае это показание
(доселе неизвестное в грибоедовской литературе) давало ко-
410
митету все основания для дальнейшего расследования. Однако
комитет оставил и это показание по линии Грибоедова без
дальнейших последствий. Оржицкий даже не получил вопроса,
как и где познакомился он с Грибоедовым, когда и при каких
обстоятельствах встречал он его у Рылеева и Бестужева563.
Вот весь «северный круг» показаний о членстве Грибоедова.
Разберемся теперь во взаимосвязи этих показаний.
Положительные показания Трубецкого и Оболенского вос-
ходят к Рылееву, и нет сомнений, что разговор Рылеева с этими
членами о Грибоедове действительно имел место, иначе невоз-
можно объяснить совпадение свидетельств. Показание Рылеева,
разобранное выше, лишь уточняет его взгляд на Грибоедова, но
не отвергает самого факта разговора. Оболенский—близкий друг
Рылеева; когда последнего приняли в тайное общество, «мы
скоро с ним сблизились,— показывает Оболенский,— и тес-
нейшими узами дружбы запечатлели соединение наше в обще-
ство». Говоря о таком близком для них вопросе, как принятие
в члены их общего друга Грибоедова, Рылеев и Оболенский
не могли бы что-то* скрывать один от другого или говорить
бегло. Оба они были членами Северной думы, то-есть руково-
дителями тайного общества, и о принятии нового члена, конеч-
но, говорили подробно.
Итак, Рылеев сообщил о том, что Грибоедов член общества,
по меньшей мере двум членам — Оболенскому и Трубецкому.
В какой же форме сообщил он им об этом? Трубецкой эту форму
запомнил и огласил на следствии; оказывается, Рылеев сказал
о Грибоедове: «Он наш». Сопоставляя эти слова с рядом других
показаний, убеждаемся, что выражение «он наш» было у де-
кабристов не случайной фразой в разговоре, а формулой член-
ства. Так, например, этой формулой воспользовался тот же
Оболенский, представляя Пестелю нового члена — Н. И. Ло-
рера; последний пишет в своих воспоминаниях: «Оболенский,
тут же находившийся, прямо назвав меня, прибавил: „Из на-
ших"». Принимая в общество Одоевского, А. Бестужев сказал
ему ту же формулу: «Ты наш». Декабрист Ринкевич, которого
принял в общество Одоевский, сказал ему о себе: «Я ваш».
Одоевский, подчеркивая слово «своим» (подчеркивание у де-
кабристов на функции кавычек), говорит: «Бестужев стал с тех
пор почитать меня своим». Декабрист Лорер пользуется этой
формулой в разговоре с Майбородой: «Кто-то из наших». Рылеев
говорит о декабристе Краснокутском (показание Николая
Бестужева): «Г. Краснокутский наш». Рылеев спрашивает
С. Трубецкого: «Да разве Орлов наш?» Таким образом Ры-
леев, говоря о Грибоедове с Трубецким, употребил не
случайно пришедшие ему в голову слова, а применил формулу
членства564.
411
Прием нового члена не был делом личного решения прини-
мающего лица: этому предшествовало суждение членов думы.
Сам Рылеев был принят в тайное общество Пущиным «по раз-
решении Верховной думы» (свидетельство Оболенского). По-
скольку на основании только что изложенного самый факт
предложения Грибоедову вступить в члены тайного общества
не подлежит никакому сомнению, то следует полагать, что
о Грибоедове сначала имели предварительное суждение в думе,
а затем уже сделали ему предложение. Если бы Рылеев был ря-
довым членом, то он должен был бы, следуя правилам, обра-
титься сначала к И. И. Пущину, принявшему его самого, затем
Пущин должен был бы сообщить о намерении Рылеева принять
в члены Грибоедова кому-нибудь из состава думы, а затем,
получив согласие думы, передать об этом Рылееву, а тот уже —
сделать предложение Грибоедову. Но в данном случае нужды
в таком образе действий не было: Рылеев с конца 1824 г. сам
был членом думы Северного общества. С большей долей уверен-
ности можно предположить, что Никита Муравьев также
был осведомлен о предложении Грибоедову вступить в общество,
но следственный комитет не спросил его об этом, а сам Никита
Муравьев, по понятным причинам, не взял на себя в этом ини-
циативы, поэтому вопрос не имеет окончательного ответа и
остается открытым565.
Самое же интересное то, что эти, по меньшей мере, два
(а если именно Рылеев сообщил Бригену о Грибоедове, то три)
несомненно бывших разговора Рылеева с членами Северной
думы—Оболенским и Трубецким — располагаются в приме-
чательном хронологическом порядке. Оболенский во втором
показании говорит, что узнал от Рылеева о принятии Грибо-
едова приблизительно «за месяц или за два» до отъезда послед-
него в Киев. Грибоедов уехал в Киев в конце мая, следователь-
но, разговор между Оболенским и Рылеевым был примерно
в конце марта или в конце апреля 1825 г. С. Трубецкой же вер-
нулся из Киева после почти годичного отсутствия 8 или 10 но-
ября 1825 г., и разговор его с Рылеевым о положении дел в об-
ществе состоялся вскоре по приезде. Сам Трубецкой, говоря
о приеме Грибоедова в члены общества, подчеркивает: «Это
я узнал в нынешний мой приезд сюда», то-есть он узнал от Ры-
леева о вступлении Грибоедова в члены общества не ранее ноября
1825 г. Это должно служить еще одной сильной уликой против
отрицания Рылеева. Одному члену думы он говорил об этом
весной, другому члену думы — примерно в ноябре, и у всех
сложилось одинаковое убеждение, что Грибоедов в члены об-
щества принят566. Добавим, что и Бриген датирует свое пред-
положительное мнение о членстве Грибоедова концом июня
1825 г.; кто бы ни сообщил ему об этом, получается таким об-
412
разом цепочка весенней, летней и осенней дат 1825 г., когда
разные декабристы твердо полагали, что Грибоедов — член
тайного общества.
Вчитываясь в показание Рылеева о Грибоедове, приведенное
выше, мы не встретимся с формулой полного отрицания член-
ства. Более того, Рылеев допускает принятие Грибоедова
в члены, но только не им, Рылеевым, а кем-нибудь другим.
Цо особенно важно, что формулировка, даваемая Рылеевым, по-
ловинчата и очень своеобразна: «Поручений ему (Грибоедову.—
Jf. J7.) никаких не было делано, ибо хотя он из намеков
моих мог знать о существовании общества, но не будучи при-
нят мною совершенно не имел права на доверенность думы».
Иначе говоря, Грибоедов был «принят» в какой-то «несовершен-
ной», незаконченной форме. Подобные условные приемы
нередко имели место. Если же добавить к этому показание
Бестужева о том, что Рылеев «жалел такой талант» и не хотел
подвергать его опасности,— вот и причина «несовершенной»
формы приема в члены. Обычно принято было брать со вновь
вступающего члена расписку о вступлении, которая позже
сжигалась. Может быть, Рылеев не прибегал к расписке, го-
воря с близким своим другом, или что-либо вроде этого. Таков
вывод из имеющихся фактических данных. А в целом Рылеев
имел основания применять к Грибоедову особую формулу,
принятую среди членов тайного общества: «Он наш».
Вместе с тем нельзя не отметить, какую активную роль
подчас играли в движении декабристы, формально не являв-
шиеся членами тайного общества. Всем известный декабрист
Якубович, столь тесно связанный и с замыслами цареубийства
и с событиями 14 декабря, формально не был членом тайного
общества. Известный декабрист Михаил Орлов, на которого
не только возлагали надежды перед 14 декабря, но к которому
декабристы и обращались в непосредственной связи с события-
ми, также не был в это время членом общества. Формально
не был членом общества и активнейший участник восстания
14 декабря декабрист Щепин-Ростовский, вместе с Ал. Бесту-
жевым приведший на площадь первый восставший полк.
Подобные примеры можно умножить567.
Поскольку северный цикл показаний восходит преимуще-
ственно к Рылееву, изложенные только что выводы приобре-
тают особое значение.
В силу изложенных выше соображений нельзя не признать
сильной позицию тех исследователей, которые придерживаются
мнения, что Грибоедов был членом тайного общества.
П. Е. Щеголев пишет: «Даже после тех немногочисленных ком-
ментариев, которые мы дали, напрашивается вывод, как раз
прямо противоположный сделанному комитетом. Надо думать,
413
что Грибоедов не только идейно был близок к декабристам,
но и был избран ими в члены тайного общества». Вл. Орлов
пишет о Грибоедове: «Не подлежит сомнению, что он был
организационно связан с революционным подпольем и, ве-
роятно, формально состоял членом тайного общества». Мнение
же ряда авторов (Е. Вейденбаум, Н. Котляревский) о том, что
Грибоедов не принадлежал к тайному обществу, потому что
следствие по его делу кончилось для него благоприятно, нельзя
не признать поверхностным по своей мотивировке. Такая
мотивировка уклоняется от исследования вопроса по существу.
Особенно наивно звучит «мотивировка» Н. Котляревского;
он полагает, что, «принимая во внимание строгость, с какой
велось следствие», и «более чем благополучный исход следствия
для Грибоедова», необходимо притти к выводу, что Грибоедов
к делу декабристов «никакого касательства не имел»568.
Все только что изложенное дает основания полагать, что
Грибоедов мог по существу входить в обсуждение вопросов,
занимавших декабристов. Живя в квартире Одоевского, где
собирались члены тайного общества, и постоянно посещая
Бестужева и Рылеева, Грибоедов не был «инородным телом»,
человеком, при появлении которого замолкали бы конспира-
тивные разговоры и возникала бы нейтральная тематика.
Нет, он в этой среде был «своим», близким другом, товарищем,
единомышленником.
Поэтому приобретает особый интерес вопрос о том, чем же
была занята группа Рылеева — Бестужева в конце 1824 г.
и в первой половине 1825 г., когда с ней общался Грибоедов?
Стветив на этот вопрос, мы сможем представить себе, какая
идейная атмосфера охватывала Грибоедова во время его пре-
бывания в Петербурге.
6
Исследователь лишен возможности точно определить весь
объем осведомленности Грибоедова в делах тайного общества.
По понятным причинам жаркие прения на политические темы
в квартирах Рылеева и Одоевского не фиксировались же
письменно. То, что случайно и бегло отражалось в переписке,
было тщательно уничтожено накануне или сейчас же после
восстания.
Всматриваясь в уцелевшие и дошедшие до нас письменные
документы, мы видим несколько драгоценных следов, случайно
уцелевших и дошедших до нас; по ним можно составить себе
некоторое представление, дополняющее уже разобранный ранее
вопрос, знал ли Грибоедов о тайном обществе декабристов и что
именно он знал. В какой степени участвовал он в обсужде-
414
ниитой богатой политической и общественной тематики, которая
ежедневно возникала в разговорах окружавших его декабристов?
Даже осторожнейший и ничего не выдавший Грибоедов
сам показывает на следствии, что «в разговорах их видел часто
смелые суждения насчет правительства, в коих сам я брал уча-
стие». А. Бестужев показывает, как известно: «С Грибоедо-
вым, как с человеком свободомыслящим, я нередко мечтал
о желании преобразования России». Эти два неоднократно
цитированные свидетельства нужно вспомнить сейчас еще раз
после всего рассказанного о жизни Северного общества и ры-
леевской группы зимою 1824/25 и весною 1825 г. Положенные
на фон рассказанного, они получают новое звучание; сквозь
них как бы просвечивает конкретная тематика, волновавшая
членов тайного общества в их последнюю зиму и последнюю
весну перед восстанием. Еще след, на который указывалось
ранее: Грибоедов знал о замысле военного переворота, не со-
глашался с тактикой военной революции, спорил против нее —
это засвидетельствовано его собственными словами о ста пра-
порщиках, которые хотят перевернуть весь государственный
быт России. С Грибоедовым Рылеев говорил на самую конспи-
ративную тему — о Ермолове и существовании на Кавказе
тайного политического общества. В Северном обществе тема
о Ермолове была органической частью вопроса о составе
временного правительства, подбор которого, по договоренности
с южанами, поручался именно Северной думе. Все свидетельства,
нами приведенные, говорят о столь острых политических и
одновременно о столь конспиративных темах, что, сопоставив
их с прочими темами, занимавшими в 1824—1825 гг. тайное
общество, нельзя не притти к выводу, что и последние могли
быть также обсуждаемы с Грибоедовым, раз только что упомя-
нутые были ему известны. Необходимо в силу этого притти
к выводу, что осведомленность Грибоедова в делах тайного
общества давала ему основания самым органическим образом
участвовать в обсуждении тем, волновавших декабристов.
В дополнение к этому надо напомнить, что в своей среде
или среде людей, к которым декабристы питали доверие, они
вообще говорили очень открыто. Восемнадцатилетний А. И. Ко-
шелев вспоминал об одном вечере, проведенном среди декабри-
стов (им упомянуты имена Рылеева, Оболенского, Пущина),
на котором Рылеев читал свои патриотические думы, а все сво-
бодно говорили о необходимости «d’en finir avec се gouverne-
ment!» («покончить с этим правительством»). Этот вечер произвел
на Кошелева «самое сильное впечатление»569. Если о необхо-
димости «покончить с этим правительством» говорили даже при
юноше Кошелеве, то насколько же откровеннее могли держать
себя декабристы со своим лучшим другом — Грибоедовым.
415
Есть основания именно к этому времени отнести возникно-
вение в творческом сознании писателя драмы «1812 год». Этот
замечательный замысел, о котором уже приходилось подробно
говорить в связи с вопросом об отношении Грибоедова к кре-
постному праву, главным действующим лицом пьесы делает
русского крепостного ополченца 1812 г. Покрытый славою
военных подвигов, ополченец вновь вынужден вернуться к по-
мещику «под палку господина» и в отчаянии кончает жизнь
самоубийством.
В грибоедовской литературе нет попыток обоснованно да-
тировать возникновение этого замысла. Орест Миллер, не при-
водя каких-либо аргументов, голословно полагал, что набросок
«1812 год» был задуман до «Горя от ума». А. Веселовский отно-
сил его к 1817 г., также не приводя каких-либо доводов570.
Оба предположения решительно отводятся наличием водяного
знака с обозначением 1822 г. на том листе «Черновой тетради»
Грибоедова, где находился подлинник записи: ясно, что запись
наброска могла возникнуть не ранее 1822 г. Обычно в собра-
ниях сочинений Грибоедова ее и датируют на этом основании
широким периодом между 1822 (водяной знак) и летом 1828 г.
(время, когда Грибоедов оставил у С. Н. Бегичева материалы
своей «Черновой тетради»). Данные для точной и бесспорной
датировки наброска отсутствуют. Однако имеются существенные
данные для обоснованной гипотезы. Набросок детализирован,
разбит на акты («отделения»), в нем выделен и эпилог, имеется
и относящийся к нему стихотворный отрывок. Отсюда следует,
что работа над темой потребовала от Грибоедова известного
времени и большого сосредоточения мысли, что особо требова-
лось глубиной замысла. Допустим далее, что работа над этим
замыслом не совмещалась во времени с иными крупными за-
мыслами, которые заняли свои отрезки времени. Отсюда про-
истекает возможность сузить хронологические рамки широкой
и неясной датировки отрывка: очевидно, замысел возник не
в период с конца 1826 по 1828 г., когда Грибоедов работал над
«Грузинской ночью»; трудно допустить совмещение в творче-
ском сознании одного автора работы над столь разнохарактер-
ными сюжетами, первый из которых относится к русскому
1812 году, а второй — к древнейшей истории Армении и Гру-
зии. G другой стороны, период 1822—1824 гг. занят самой
интенсивной работой Грибоедова над «Горем от ума», и также
нет ни положительных данных, ни каких-либо предположений,
которые вели бы к выводу, что Грибоедов совмещал эту погло-
щавшую его работу над важнейшим своим произведением
с работой над другим крупнейшим сюжетом. Таким образом,
отсекаются конечные годы периода 1822—1828 гг., и в резуль-
тате мы получаем более узкий период, приблизительно с конца
416
1824 по 1826 г. Иными словами, набросок вполне мог отно-
ситься непосредственно ко времени общения с северными декаб-
ристами или к отрезку времени, сейчас же следующему за ним.
Навстречу первому предположению идет и еще одно суще-
ственное обстоятельство: судьба ратников ополчения привле-
кала внимание А. Бестужева, была предметом его размышлений
и даже чертою той характеристики общего неблагополучия
России, которая питала его революционную идеологию. А. Бе-
стужев пишет Николаю I в своем известном письме из крепости:
«Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые
разнесли ропот в классе народа. „Мы проливали кровь, говори-
ли они, а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы изба-
вили родину от тирана, а нас опять тиранят господа “». Основная
мысль Бестужева разительно совпадает с грибоедовским за-
мыслом — точка зрения на положение ратников, вопрос о
крепостном гнете над человеком, покрытым боевой славой,
безысходность положения народа, ничего не получившего от
завоеванной кровью славы 1812 г.,— все эти мысли являются
общими и для записи Грибоедова и для текста А. Бестужева.
Но этого мало,— основную мысль грибоедовского наброска
можно также сопоставить с текстом письма декабриста Кахов-
ского из крепости к Николаю I: «В 1812 году нужны были неимо-
верные усилия; народ радостно все нес в жертву для спасения
отечества. Война кончена благополучно. Монарх, украшенный
славою, возвратился. Европа склонила перед ним колена;
но народ, давший возможность к славе, получил ли какую
льготу? Нет!» Основная мысль этого текста также совпадает
с грибоедовским отрывком. В силу этого оба приведенные те-
кста, особенно первый, говорящий непосредственно о ратниках
ополчения, могут стать аргументами для датировки грибоедов-
ского наброска. В период 1824—1825 гг. Грибоедов находился
в живом и непосредственном общении с декабристами Але-
ксандром Бестужевым и Каховским. Есть все основания пред-
положить, что та тема, которая казалась обоим декабристам
настолько важной, что была ими включена в письмо к императо-
ру, рисующее общую картину неблагополучия России, была об-
суждаема и с их общим другом во время многочисленных раз-
говоров на ту же тему, когда они беседовали «о желании пре-
образования России». Нет оснований для предположений,
кто именно поставил тему первым, да это и не имеет важности.
Важно, что сюжет мог родиться именно в процессе обоюдного
обсуждения, общения друзей — совпадение мыслей слишком
разительно.
Таким образом, имеются основания выдвинуть следующую
гипотезу: замысел драмы «1812 год» родился у Грибоедо-
ва в результате общения с членами Северного общества
^7 м. В. Нечкина
417
декабристов, в частности с А. Бестужевым и Каховским, в
период 1824—1825 гг.
После посещения Киева Грибоедов был занят историческими
сюжетами («Федор Рязанский», трагедия о князе Владимире,
драма из эпохи половецких набегов). Это также отодвигает пред-
полагаемый период работы над темой «1812 год» ко времени
пребывания в Петербурге571.
Этот же общественный контекст питает содержательнейшую
переписку Пушкина с Рылеевым и Бестужевым, яркие литера-
турно-критические обзоры А. Бестужева. В эту же обществен-
ную обстановку, так сказать, погружен факт распространения
«Горя от ума» среди декабристов и агитационное использова-
ние ими комедии. Эта же атмосфера воздействует на разгорев-
шуюся около «Горя от ума» полемику и поддерживает прогрес-
сивную по содержанию защиту комедии декабристами от
нападения литературных староверов. Декабристы познакоми-
лись с комедией именно в это время, признали ее своей, пропа-
гандировали ее, выступили на ее защиту. Рассмотрим эти
вопросы в следующей главе.
Глава XV
ДЕКАБРИСТЫ и «ГОРЕ ОТ УМА»
1
«Х^оре от ума» является замечательным примером произве-
дения, которое возникло и развивалось в глубокой связи с об-
щественным движением своего времени. Оно окружено кипением
политической мысли своей эпохи. Оно даже и писалось почти
что в присутствии людей, имевших непосредственное отношение
к движению декабристов: первые два акта создавались в значи-
тельной мере в Грузии на глазах лучшего друга Грибоедова —
Кюхельбекера, сцены комедии читались ему сейчас же, как толь-
ко возникали. Вторые два акта создавались в тульской деревне
бывшего члена Союза Благоденствия С. Бегичева, также чи-
тались ему по мере возникновения сцен, обсуждались вместе
с ним. Эти два декабристских имени сопровождают самое
рождение пьесы. Известно даже, что Грибоедов учел какие-то
замечания Бегичева и сжег некоторые места- рукописи, затем
вновь написав их с поправками.
Московские декабристы и их друзья, вероятно, познако-
мились с пьесой в числе первых. Так как Грибоедов начал чи-
тать свою комедию еще в Москве, то не приходится сомневаться
в том, что такие близкие и душевные его друзья, как Кюхель-
бекер, например, вероятно, были в числе первых слушателей.
Бегичев свидетельствует: «Слух об его комедии распространился
по Москве, он волею-неволею читал ее во всех домах». Близкий
к декабристским кругам П. А. Вяземский также познакомился
с комедией еще в Москве, об этом свидетельствует цитируемое
ниже письмо Грибоедова к Вяземскому от 21 июня 1824 г.,
недавно разысканное и еще не бывшее в исследовательском
обороте. Слух о новой пьесе проник в круг петербургских де-
кабристов еще до приезда Грибоедова в Петербург. Декабрист
А. Бестужев еще до появления Грибоедова в столице получил
о нем и, очевидно, о его комедии восторженные письма из
27* 419
Москвы «от юных друзей моих». Отметим, что и Пушкин что-то
знал о комедии в своей михайловской ссылке еще до приезда
к нему Пущина с копией «Горя от ума» в январе 1825 г.; об этом
свидетельствует Пущин, сообщающий, что Пушкин был очень
доволен рукописной комедией Грибоедова, «до того ему вовсе
почти незнакомою»572.
Ближайший друг Грибоедова и декабристов, А. А. Жандр,
окружил своим вниманием комедию и ее автора в Петербурге.
В истории грибоедовского текста одна рукопись по праву
носит название «жандровской». Д. А. Смирнов записал со слов
Жандра: «Когда Грибоедов приехал в Петербург и в уме своем
переделал свою комедию, он написал такие ужасные брульёны,
что разобрать было невозможно. Видя, что гениальнейшее со-
здание чуть не гибнет, я у него выпросил его полулисты. Он их
отдал с совершенной беспечностью. У меня была под руками
целая канцелярия: она списала „Горе от ума“ и обогатилась,
потому что требовали множество списков. Главный список,
поправленный рукою самого Грибоедова, находится у меня».
Н. К. Пиксанов справедливо полагает: «Несомненно, что это
была первая серия списков комедии, пошедших по России.
И несомненно также, что списки, вышедшие из канцелярии
Жандра, копировались с первого, „главного списка“ (а затем,
конечно, один с другого)»573.
Недавно разысканное письмо Грибоедова к П. А. Вязем-
скому от 21 июня 1824 г. из Петербурга содержит новые данные
о распространении комедии в списках: «Любезнейший князь,
на мою комедию не надейтесь, ей нет пропуску, хорошо, что
я к этому готов был и, следовательно, судьба лишнего ропота
от меня не услышит, впрочем, любопытство многих увидать ее
на сцене или в печати или услышать в чтении послужило мне
в пользу, я несколько дней сряду оживился новой отеческой
заботливостью, переделал развязку, и теперь, кажется, вся
вещь совершеннее, потом уже пустил ее в ход, вы ее на-днях
получите». В этом тексте Грибоедов, несомненно, имеет в виду
ту переделку развязки, о которой он более подробно писал
Бегичеву в известном июльском письме из Петербурга (1824).
Конец цитаты содержит свидетельство о том, что около 21 июня
копии комедии — очевидно из жандровской серии — уже стали
распространяться: Грибоедов отсылает Вяземскому одну из
копий574.
Несомненно, что тогда же, летом 1824 г., копии из этой же
первой жандровской серии стали попадать и в руки декабристов,
а также переписываться ими. Декабрист Александр Семенович
Гангеблов позже рассказывал, что обладал копией «Горя от ума»,
«снятой мною еще в Петербурге вскоре после того, как сам Гри-
боедов читал (как говорили, в первый раз) это свое творение
420
у Федора Петровича Львова». Сличая это свидетельство с июль-
ским письмом Грибоедова к Бегичеву из Петербурга (1824),
приходим к выводу, что слух о первом чтении комедии у князя
Львова, дошедший до декабриста, был едва ли правилен:
Грибоедов перечисляет в письме к другу первые девять чтений
комедии в Петербурге: он читал комедию Крылову, Жандру,
Хмельницкому, Шаховскому, Гречу, Булгарину, Колосовой,
Каратыгину и на обеде у Столыпина; в момент написания пись-
ма в перспективе у него было еще три чтения «в разных зако-
улках». Может быть, в числе этих «закоулков» и предполага-
лось чтение у Ф. П. Львова, однако ясно, что оно не было пер-
вым: Грибоедов не забыл бы упомянуть о нем по свежей памяти
в письме к Бегичеву. Но все же слова Гангеблова — любо-
пытное свидетельство того, что копии «Горя от ума» стали
быстро попадать в руки декабристов575.
Уже указывалось, что «вскоре после наводнения», то-есть
после 7 ноября 1824 г., декабрист Бестужев познакомился
у Булгарина с отрывками из «Горя от ума», которые так по-
трясли его, что он сейчас же забыл свою старую неприязнь
к Грибоедову: «Я проглотил эти отрывки, я трижды перечитал
их. Вольность русского разговорного языка, пронзительное
остроумие, оригинальность характеров и эта гордая смелость
в лице Чацкого проникла в меня до глубины души. „Нет,—
сказал я сам себе,— тот, кто написал эти строки, не может
и не мог быть иначе, как благородное существо". Взял шляпу
и поскакал к Грибоедову:
— Дома ли?
— У себя-с.
Вхожу в кабинет его. Он был одет не по-домашнему,
кажется, куда-то собирался.
— Александр Сергеевич, я приехал просить вашего знаком-
ства. Я бы давно это сделал, если б не был предупрежден про-
тив вас... Все наветы, однако ж, упали пред немногими стихами
вашей комедии. Сердце, которое диктовало их, не могло быть
тускло и холодно.
Я подал руку, и он, дружески сжимая ее, сказал:
— Очень рад вам, очень рад! Так должны знакомиться
люди, которые поняли друг друга»576.
Этот замечательный отрывок воспоминаний драгоценен пре-
жде всего как свидетельство восприятия декабристами «Горя
от ума». Оно сразу воспринималось как явление своего лагеря,
сразу входило в сердца. Чацкий немедленно завоевывал
Декабристские симпатии.
Кроме того, приведенный выше отрывок дает основания да-
тировать момент, когда довольно отдаленное знакомство А. Бе-
стужева с Грибоедовым перешло в дружбу, это было «вскоре
421
после страшного наводнения в Петербурге», то-есть вскоре
после 7 ноября 1824 г.
Создается впечатление, что каждый существенный шаг
в жизни только что родившейся комедии сопровождается име-
нами декабристов. Цензурные мытарства Грибоедова описаны
в литературе. Уже 21 июня 1824 г. Грибоедову ясна невозмож-
ность напечатать свою комедию (ср. вновь найденное письмо
к П. А. Вяземскому, цитированное выше), но он все же не пре-
кращает борьбы за ее опубликование. Вот Грибоедов безуспешно
хлопочет о пропуске комедии цензурой. Не с декабристом
ли А. Одоевским ездит он к фон Фоку? По крайней мере, в ок-
тябре 1824 г. Грибоедов пишет Гречу: «Напрасно, брат, все
напрасно. Я что приехал от Фока, то с помощию негодования
своего и Одоевского, изорвал в клочки не только эту статью
но даже всякий писанный листок моей руки...» Как видим
негодование декабриста на запрещение комедии не знает
границ577.
Видя так рано декабриста А. Одоевского в совместных
с Грибоедовым хлопотах по изданию комедии (и в совместном
бешенстве от неудачи), заключаем, что Одоевский также был
одним из первых декабристов, кто познакомился с полным
текстом рукописи.
Цензурное разрешение на «Русскую Талию» было дано
15 ноября 1824 г., то-есть как раз «вскоре после наводнения».
Выхода в свет этого сборника в литературных кругах под-
жидали с нетерпением. Пушкин уже в первой половине ноября
просит брата Льва прислать ему «Русскую Талию». Видимо,
А. Бестужев и читал у Булгарина эти подготовленные к печати
отрывки комедии. Свидевшись сейчас же после этого чтения
с Грибоедовым, А. Бестужев стал просить у него рукопись
«Горя от ума» «для прочтения» (ср. слова Грибоедова в письме
к Бегичеву: «все просят у меня манускрипта»). «Она у меня
ходит по рукам,— отвечал Грибоедов,— но лучше всего при-
езжайте завтра ко мне на новоселье обедать... Вы хотите чи-
тать мою комедию — вы ее услышите. Будет кое-кто из лите-
раторов, все в угоду слушателей-знатоков: добрый обед,
мягкие кресла и уютные места в тени, чтобы вздремнуть при
случае».
А. Бестужев, разумеется, не замедлил явиться на другой
день по приглашению. «Обед был без чинов и весьма весел».
Чтение Грибоедова всегда оставляло неизгладимое впечатление:
«Грибоедов был отличный чтец; без фарсов, без подделок он
умел дать разнообразие каждому лицу и оттенить каждое
счастливое выражение. Я был в восхищении»578.
Можно не сомневаться, что А. Бестужев, работавший тогда
над своим обзором «Взгляд на русскую словесность в течение
422
1824 и начала 1825 годов» и близко подружившийся с Гри-
боедовым, также вскоре стал обладателем полной рукописи ко-
медии: в упомянутом обзоре он пишет отдельно об отрывках,
напечатанных в «Русской Талии», и отдельно о рукописной ко-
медии. Вероятно, это и была первая рукопись «Горя от ума»,
поступившая в круг Рылеева и близких ему людей; если бы
какая-либо рукопись комедии побывала тут ранее, Бестужев
знал бы комедию до прочтения отрывков у Булгарина, между
тем сам А. Бестужев свидетельствует, что до этого знал стихи
комедии, лишь «изувеченные изустными преданиями»579.
Декабристы были душевно рады бурному успеху «Горя от
ума». 15 января 1825 г. А. Бестужев пишет с удовлетворением
В. Туманскому: «Здесь шумит — и по достоинству — Грибоедова
комедия. Это — диво, и он сам пресвежая душа»580.
Из бестужевско-рылеевского гнезда рукопись «Горя от ума»,
очевидно, разлетелась по широкому кругу северных декабри-
стов и пошла дальше в массу сочувствующих читателей как по
писательской линии, так и по линии армии и флота. С нею,
вероятно, сразу ознакомился только что вернувшийся 22 сен-
тября 1824 г. из дальнего плавания на фрегате «Проворный»
Николай Бестужев, а затем мичман 27-го флотского экипажа
Петр Бестужев, плававший в Исландию на фрегате «Лег-
кий». Петр Бестужев списал отрывки «Горя от ума» в особую
тетрадку, о которой шла речь на следствии,— она была захва-
чена при обыске. Вероятно, это были не копии отрывков,
опубликованных в «Русской Талии»,— экземпляр альманаха
младший Бестужев мог бы легко достать у братьев или у Бул-
гарина; вернее всего, это были именно опущенные в «Русской
Талии» части текста, не пропущенные цензурой.
Из показаний на следствии видно, что с рукописью «Горя
от ума» был знаком и другой моряк — декабрист Арбузов.
К этой же «морской группе» можно прибавить и близкого к Бе-
стужевым декабриста Александра Петровича Беляева, также
мичмана гвардейского экипажа.
В своих воспоминаниях Беляев донес до нас замечатальное
свидетельство о впечатлении, которое производила в декаб-
ристской среде пьеса Грибоедова: «Комедия „Горе от ума"
ходила по рукам в рукописи... слова Чацкого „все распроданы
по одиночке" приводили в ярость». Эта цитата общеизвестна
и обошла всю грибоедовскую литературу, в частности и школь-
ную. Однако эти слова никогда не цитируются в том широком
контексте, рисующем общую обстановку эпохи, которому они
принадлежат. Контекст драгоценен, так как показывает, в ка-
ком именно направлении воспринималось «Горе от ума»,
само явившееся элементом того общественного возбуждения,
которое характеризует эпоху европейской революционной
423
ситуации. Декабрист Беляев пишет, что русские тайные обще-
ства «мало-помалу стали ревностными поборниками революции
в России. Составлены были и конституции: умеренные монар-
хические и радикальные республиканские, так что в период
времени с 1820 года до смерти Александра I либерализм стал
уже достоянием каждого мало-мальски образованного человека.
Частые колебания самого правительства между мерами прогрес-
сивными и реакционными еще более усиливали желание поло-
жить конец тогдашнему порядку вещей, много также нашему
либерализму содействовали и внешние события, как то: дви-
жение карбонариев, заключение Сильвио Пелико Австрией,
отмененный поход нашей армии в Италию, показавший, что и
Россия была готова следовать за Австрией в порабощении на-
родов. Имя Меттерниха произносилось с презрением и нена-
вистью; революция в Испании с Риэго во главе, исторгнувшая
прежнюю конституцию у Фердинанда, приводила в восторг
таких горячих энтузиастов, какими были мы и другие, безот-
четно следовавшие за потоком. В то же время появилась ко-
медия „Горе от ума* и ходила по рукам в рукописи] наизусть
уже повторялись его едкие насмешки] слова Чацкого „все распро-
даны по одиночке* приводили в ярость] это закрепощение кре-
стьян, 25-летний срок службы считались и были действительно
бесчеловечными. „Полярная звезда", поэмы Рылеева „Войнаров-
ский“ и „Наливайко", Пушкина „Ода на свободу" были зна-
комы каждому и сообщались и повторялись во всех дружеских
и единомысленных кружках»581.
Текст Беляева можно было бы и продолжить, однако и при-
веденная его часть показывает с большой убедительностью, что
декабристы воспринимали «Горе от ума» как элемент общего
революционного возбуждения своего времени, которым оно и
было в действительности. Думается, что эта общеизвестная
цитата гораздо больше говорит в своем контексте, нежели взя-
тая разъединенно от него,— истинное ее значение понятно лишь
в первом случае582.
Вероятно, из рылеевского гнезда вылетела и та копия «Горя
от ума», которую И. И. Пущин повез в подарок ссыльному
Пушкину. Друг Рылеева И. И. Пущин, принявший его в тай-
ное общество, сблизился с ним еще в 1823 г. Во время пребы-
вания Грибоедова в Петербурге Пущин жил в Москве, занимая
должность судьи; оба они — Рылеев и Пущин — своим при-
мером стремились показать высокое назначение гражданской
службы. На рождество 1824 г. Пущин приехал к отцу в Петер-
бург и повидался со всем близким ему декабристским кругом,
дела которого всегда столь сильно его занимали. Он неодно-
кратно виделся с Рылеевым, Бестужевым и очень интересовался
грибоедовской комедией, поэтому, как уже указывалось, прав-
424
доподобно предположение, что друзья-декабристы познакомили
его и с автором комедии, постоянно бывавшим в их кругу.
Задумав посетить ссыльного А. С. Пушкина, Пущин запасся
в Петербурге рукописью «Горя от ума», чтобы повезти ее другу
в подарок,— вероятно, он добыл эту рукопись в том же рылеев-
ском декабристском кругу, где к рождеству 1824 г. «должно уже
было обращаться немало верных копий. Поездка декабриста
в Михайловское и свиданье его с Пушкиным, рассказанные
в «Записках Пущина» о Пушкине, по праву пользуются широ-
чайшей известностью в пушкинской литературе.
«Я привез Пушкину в подарок „Горе от ума“,— пишет
Пущин.— Он был очень доволен этою тогда рукописною ко-
медией, до того ему вовсе почти незнакомою. После обеда,
за чашкой кофе, он начал читать ее вслух: но опять жаль, что
не припомню теперь метких его замечаний, которые, впрочем,
потом частию появились в печати».
Чтение рукописи было прервано приходом монаха-согляда-
тая. Пушкин торопливо прикрыл ее толстым томом Четьи-
Миней. По уходе монаха Пушкин «как ни в чем не бывало про-
должал читать комедию: я с необыкновенным удовольствием
слушал его выразительное и исполненное жизни чтение, до-
вольный тем, что мне удалось доставить ему такое высокое
наслаждение»583. Пущин повез Рылееву ответное письмо от
Пушкина и отрывок «Цыган».
Чтение «Горя от ума» Пушкиным можно, таким образом,
точно датировать: 11 января 1825 г., после обеда. Пушкин,
несомненно, осведомился от Пущина о частых встречах Рылеева,
Бестужева и Грибоедова, так как знаменитое письмо Пушкина
к А. Бестужеву о «Горе от ума» (от конца января 1825 г.) со-
держало слова: «Покажи это Грибоедову». В параллель к этому
можно вспомнить пушкинские слова «не во гнев Грибоедову»
в мартовском письме к брату Льву,— Пушкин ощущает себя
как бы в непосредственном общении с Грибоедовым.
Пущин привез Пушкину рукопись в подарок 11 января,
но ее уже нет дома в конце января, когда Пушкин пишет свое
письмо Бестужеву о «Горе от ума», ибо Пушкин сообщает тут,
что читал («слушал») комедию «только один раз. Эти замеча-
ния пришли мне в голову после, когда уже не мог я справиться
(с рукописью.— М. Н.)». Очевидно, рукопись Грибоедова
сейчас же ушла из Михайловского — не в Тригорское ли?
Пушкин мог отдать ее сюда читать или, может быть, спрятать.
Наиболее позднее из дошедших до нас свидетельств о зна-
комстве декабристов с «Горем от ума» принадлежит Д. И. За-
валишину. Он пишет в своих воспоминаниях о Грибоедове,
что привез в Москву «полный экземпляр (рукописи «Горя от
ума».— М. II.), списанный мною еще весной того года в числе
425
других, на квартире Одоевского, под общую диктовку, с под-
линной рукописи Грибоедова, даже с теми изменениями, которые
он делал лично сам, когда ему сообщали по его же собственной
просьбе некоторые замечания, особенно на те выражения, ко-
торые все еще отзывались как бы книжным языком. Я имею
основание думать, что если и другой кто привозил в Москву
рукописи „Горя от ума", то мой экземпляр был из всех при-
везенных туда и самый полный и самый исправный».
В другом месте своих «Записок декабриста» Завалишин
пишет о том же: «Литературные деятели (очевидно, имеются
в виду Рылеев, Бестужев, Грибоедов.— М. Н.) захотели вос-
пользоваться предстоящими отпусками офицеров для распро-
странения в рукописи комедии Грибоедова „Горе от ума", не
надеясь никаким образом на дозволение напечатать ее. Несколь-
ко дней сряду собирались у Одоевского, у которого жил Гри-
боедов, чтоб в несколько рук списывать комедию под диктовку...
на мою долю досталось первому привезти эту комедию в Мо-
скву и в Казань». Последнее замечание требует поправки, и
ее сделал сам Завалишин в приведенных выше воспоминаниях
о Грибоедове, где он признает наличие в Москве многих экзем-
пляров «Горя от ума» до его приезда. Завалишин поехал в Мо-
скву осенью 1825 г. К этому времени рукописи «Горя от ума»
уже давно были у П. А. Вяземского, В. Ф. Одоевского и ряда
других московских литераторов. Москвич А. М. Дмитриев,
разразившийся против «Горя от ума» статьей, опубликованной
в Москве в 1825 г., вероятно, также имел рукописный экзем-
пляр «Горя от ума» много ранее этой даты, не говоря уже
о К. Полевом, высказавшемся еще раньше, в январе 1825 г.584
Но особенно важно в свидетельстве Завалишина другое;
он говорит о замечательном факте: декабристы признали «Горе
от ума» своим, они сделали пьесу агитатором за свое дело. Пере-
писка ее в несколько рук на квартире Одоевского «с подлинной
рукописи Грибоедова» (факт этот остался неизвестен следствию)
есть не только факт, говорящий об использовании комедии в це-
лях агитации, но и акт творческого содружества с писателем:
сам Грибоедов присутствует при этой диктовке, просит делать
ему замечания, учитывает их, работает над еще большим при-
ближением языка комедии к разговорному. Вместе с этим мы
получаем еще новое свидетельство о роли декабристов как рас-
пространителей комедии. Она делается агитационным докумен-
том декабризма — «эмиссары» или «комиссары» тайного об-
щества, едущие в провинцию, имеют двоякую цель: распростра-
нять либеральные идеи и исследовать общее положение с целью
предстоящего переворота.
«В Москве остановился я в доме Ивана Николаевича Тют-
чева, супруга которого была родная сестра моей мачехи,— пи-
426
шет далее Завалишин в своих воспоминаниях о Грибоедове:—
Привезенным мною экземпляром „Горя от ума“ немедленно
овладели сыновья Ивана Николаевича, Федор Иванович (из-
вестный поэт, с которым мы жили вместе в Петербурге у графа
Остермана-Толстого) и Николай Иванович — офицер гвардей-
ского генерального штаба, а также и племянник Ивана Николае-
вича, Алексей Васильевич Шереметев, живший у него же в до-
ме (в Армянском переулке, где ныне заведение Горихвостова).
Как скоро убедились, что списанный мною экземпляр есть самый
лучший из известных тогда в Москве, из которых многие были
наполнены самыми грубыми ошибками и представляли сверх
того значительные пропуски, то его стали читать публично
в разных местах и прочли у княгини Зинаиды Волконской,
за что и чтецам и мне порядочно-таки намылила голову та самая
особа, которая в пьесе означена под именем княгини Марии
Алексеевны». Далее Завалишин вспоминает, как «Горе от ума»
читалось в Москве на обедах у декабриста Оржицкого, у ко-
торого бывал и П. А. Вяземский. Текст Завалишина дает, таким
образом, сведения еще об одном имени декабристского читателя
комедии—Оржицком, а сверх того рисует живую картину со-
действия декабристов дальнейшему распространению комедии585.
К весне 1825 г. относится и другой ценный факт, говорящий
об интересе декабристов к постановке комедии Грибоедова
на сцене: воспитанники Театральной школы задумали поста-
вить «Горе от ума», представление было назначено на 18 мая
1825 г., но не состоялось благодаря вмешательству Милорадо-
вича и наложенному им запрещению. На репетициях мы опять-
таки встречаем Грибоедова вместе с декабристами А. Бестуже-
вым и В. Кюхельбекером; участник этих репетиций, П. А. Ка-
ратыгин (он играл Репетилова), свидетельствует, что Грибо-
едов на репетицию «привел с собой А. Бестужева и Вильгельма
Кюхельбекера, и те также нас похваливали»586.
К сожалению, у нас нет данных для выяснения отношений
Южного общества к комедии и распространения «Горя от ума»
среди южных декабристов. Из глухого упоминания на след-
ствии кн. Барятинского, показавшего, что он лично не знаком
с «сочинителем Грибоедовым», мы можем заключить, что бли-
жайший друг Пестеля Барятинский, сам причастный к лите-
ратуре, знал, что Грибоедов—«сочинитель», а стало быть,
вероятно, знал и важнейшее произведение Грибоедова. Много-
численные приезды южан на север,— мы упоминали уже о
разъездах Повало-Швейковского, Волконского, обратной по-
ездке с севера на юг Бригена, а более всего, конечно, С. Тру-
бецкого, чрезвычайно интересовавшегося литературой чело-
века,— конечно, могли сопровождаться и, вероятно, сопровож-
дались привозом рукописи «Горя от ума» на юг. Говоря о
427
московской группе декабристов, нельзя не вспомнить, что Скало-
зубы упомянуты как нарицательное имя в «Записках» Якуш-
кина («На каждом шагу встречались Скалозубы...»). Трудно
предположить, чтобы это обнаруживаемое текстом мемуаров
знакомство автора с комедией восходило ко времени после
ареста по делу декабристов. Весь 1824 и 1825 г. Якушкин
прожил в своей смоленской деревне Жукове и вернулся в Мо-
скву с семьею только 8 декабря 1825 г.Через очень короткое число
дней ему уже было не до литературы — он был арестован.
Поэтому можно предположить, что уже в конце 1824 г. или
в 1825 г. какой-то экземпляр комедии дошел до смоленских
имений. Не Кюхельбекер ли, побывавший у родных в Крашне-
ве, оказался распространителем комедии в смоленской глуши?
Такова общая картина отношения декабристов к комедии
и распространения «Горя от ума» в декабристской среде в той
мере, в какой это поддается восстановлению на основе доку-
ментального материала. Нет ни малейших сомнений, что реаль-
ная картина распространения «Горя от ума» среди декабристов
и их содействия дальнейшему ее распространению стократно
богаче только что обрисованной.
Подводя итоги этой части исследования, можно кратко
сказать: комедия родилась на глазах у декабристов, они были
свидетелями ее возникновения, они обсуждали ее с автором
еще тогда, когда она писалась, они восторженно приветствова-
ли ее, когда она была завершена, признали ее своей, а ее авто-
ра — «своим», они совместно с автором ободряли молодых
актеров во время первой попытки поставить комедию на сцене,
они совместно с автором были в бешенстве от цензурных пре-
град и невозможности ни напечатать пьесу, ни представить на
театре, они были активными агитаторами за пьесу и ее распро-
странителями.
Замечу для полноты картины, что свидетельство о послед-
нем штрихе, наложенном автором на текст комедии, также
является декабристским свидетельством. Его разбор вводит
нас в интересный и немаловажный для дальнейшего исследова-
ния вопрос: когда закончил Грибоедов работу над комедией?
Н. К. Пиксанов категорически утверждает, что к осени 1824 г.
комедия была уже совершенно закончена, на нее был наложен
последний авторский штрих. Однако последнее из известных нам
свидетельств о работе Грибоедова над комедией (свидетельство
декабриста Завалишина) говорит о том, что весной 1825 г.
Грибоедов, находясь в декабристском окружении, еще работал
над «Горем от ума». Необходимо условиться, что понимать под
«концом работы» художника над художественным произведе-
нием. Если понимать под этим завершение основного сюжета,
раскрытие его в существеннейших элементах, дата будет одна.
428
Если понимать под концом работы нанесение последней извест-
ной нам авторской поправки в уже завершенный в основном текст,
получим другую дату. В первом смысле датой окончания ко-
медии надо, повидимому, счесть дни переезда Грибоедова в Пе-
тербург и первые дни пребывания в Петербурге (самый конец
мая — начало июня 1824 г.), когда он придумал и оформил
новый вариант развязки. Это — дата возникновения крупного
нового текста в заключительной части пьесы. Грибоедов писал
об этом С. Бегичеву: «Кстати, прошу тебя моего манускрипта
никому не читать и предать его огню, коли решишься: он так
несовершенен, так нечист; представь себе, что я слишком
восемьдесят стихов или лучше сказать рифм переменил, теперь
гладко, как стекло. Кроме того, на дороге мне пришло в голову
приделать новую развязку; я ее вставил между сценою Чацкого,
когда он увидел свою негодяйку со свечею над лестницею,
и перед тем, как ему обличить ее; живая, быстрая вещь, стихи
искрами посыпались, в самый день моего приезда»587.
Грибоедов приехал в Петербург 1 июня 1824 г.,-— это и дает
основания датировать описанную выше авторскую работу.
Вновь найденное письмо Грибоедова к П. А. Вяземскому уточ-
няет длительность этой работы. Грибоедов пишет: «Я несколько
дней сряду оживился новой отеческою заботливостью, переде-
лал развязку и теперь, кажется, вся вещь совершеннее». Эти
«несколько дней», очевидно,— первые дни июня 1824 г.
Если же считать временем завершения работы дату послед-
ней из авторских поправок, то свидетельство о таковых доне-
сено до нас в только что цитированных «Записках» Д. И. Завали-
шина. Мы узнаем из них, что весной 1825 г. при переписке
комедии декабристами в несколько рук Грибоедов все еще
вносил поправки в комедию. Это наиболее позднее из всех до-
шедших до нас свидетельств о поправках текста Грибоедовым.
Датировку этого факта Д. И. Завалишиным весною 1825 года
Н. К. Пиксанов считает мало правдоподобной и легко решается
«передвинуть» показание Завалишина «к тому же 1824 году».
Однако весною 1824 г. Д. И. Завалишин при всем желании не
мог заниматься перепиской комедии Грибоедова, так как
находился в это время в дальнем плавании у берегов Калифор-
нии и вернулся в Петербург лишь 3 ноября 1824 г. Завалишин
познакомился с Рылеевым в самом начале 1825 г. и лишь после
этого вошел в круг знакомств его группы. Таким образом, пока-
зание Завалишина может быть отнесено только и единственно
к весне 1825 г.,так как позже (в конце мая) Грибоедов уже уехал
из Петербурга в Киев и больше не виделся с Завалишиным
вплоть до своего ареста (1826)588.
При разборе декабристских отзывов о комедии обычно рядом
с уже разобранным отзывом декабриста Беляева цитируют
429
второе свидетельство, принадлежащее декабристу В. Штейнге-
лю. Это вошло, так сказать, в классический канон грибоедов-
ской литературы. Однако надо признать, что свидетельство
Штейнгеля едва ли относится к «Горю от ума»,—оно говорит
о чем-то другом. Как правило, оно цитируется с сильными со-
кращениями. Разберем весь текст в целом.
Следственный комитет обычно интересовался источниками
декабристского вольнодумства и задавал подследственному лицу
вопрос о том, какая именно литература способствовала раз-
витию его либеральных идей. Подобный вопрос получил и
декабрист В. Штейнгель. Не участвовавший непосредственно
в восстании 14 декабря и значительно более старший по воз-
расту, чем остальные декабристы (родился в 1783 г., то-есть
в год восстания ему было 42 года), Штейнгель, как показывает
его дело, был крайне заинтересован в том, чтобы создать у сле-
дователей представление о себе, как о человеке чрезвычайно
серьезном, уравновешенном и благоразумном, и с этих пози-
ций максимально использовать свою основную выгоду: он под-
робно знал о планах восстания, по участия в нем непосредствен-
но не принял, хотя и был 14 декабря в Петербурге. Этой тенден-
цией пронизаны все показания Штейнгеля. Отвечая на вопрос
об истоках вольнодумства и о прочитанной литературе, Штейн-
гель и тут провел нужную ему линию и написал: «Теперь трудно
упомнить все то, что читал и какое сочинение наиболее способ-
ствовало к развитию либеральных понятий, довольно сказать,
что двадцать семь лет я упражнялся и упражняюсь в беспре-
станном чтении: я читал Княжнина «Вадима» (даже печатный
экземпляр), Радищева «Поездку в Москву», сочинения Фон-
визина, Волтера, Руссо, Гельвеция, Попе, Парни, Грекура,
Виго Либрень и проч. Из рукописных разные сочинения (кому
неизвестные?) Баркова, Нелединского-Мелецкого, Ясвитского,
кн. Горчакова, Грибоедова и Пушкина. Сии последние вообще
читал из любопытства и решительно могу сказать, что они не
произвели надо мною иного действия, кроме минутной забавы:
подобные мелочи игривого ума мне не по сердцу; но я увлекался
более теми сочинениями, в которых представлялись ясно и смело
истины, неведение коих было многих зол для человечества
причиною. По совести сказать должен, что ничто так не озарило
ума моего, как прилежное чтение Истории с размышлением
и соображением»589.
Вчитываясь в это свидетельство, мы отчетливо замечаем,
что речь идет о каком-то или о каких-то небольших по размеру
вольнодумных сочинениях Грибоедова, а не о крупном произ-
ведении — комедии. Штейнгель явно относит к этому произ-
ведению или произведениям Грибоедова определение «мелочи
игривого ума» и говорит о «минутной забаве». Все это никак
430
не подходит к большой четырехактной пьесе. Существенно и
то, что имя Грибоедова стоит в ряду авторов, прославившихся
разнохарактерными вольнодумческими произведениями именно
небольшого объема. Вспомним эпиграммы и «ноэли» вольно-
думца XVIII в. Горчакова и вольнодумные стихи и эпиграммы
Пушкина, имя которого Штейнгель упоминает непосредственно
после имени Грибоедова. Таким образом, точный смысл показа-
ния декабриста Штейнгеля заставляет притти к выводу, что
в приведенном тексте вообще не идет речи о «Горе от ума»,—
о нем декабрист молчит,— но идет речь о каких-то известных
современникам, но не дошедших до нас мелких вольнодумче-
ских стихотворениях Грибоедова. Навстречу этому идет и из-
вестное свидетельство декабриста Завалишина, что некоторые
грибоедовские стихотворения «не уступали, например, в рез-
кости пушкинским стихотворениям известного направления».
Из дошедшего до нас крайне бедного грибоедовского стихо-
творного наследства разве что «Хищники на Чегеме» и обло-
мок эпиграммы о пребывании под арестом в генеральном штабе
могут быть отнесены к подобным стихам, и то с оговорками.
Однако эти два небольших произведения Грибоедова еще не
могли быть известны Штейнгелю, так как написаны первое
осенью 1825 г. на Кавказе, а второе — уже после ареста.
Следовательно, Штейнгель имеет в виду не эти, а какие-то
другие, небольшие по объему, грибоедовские произведения.
Сопоставляя все документальные свидетельства на эту тему,
мы приходим к выводу, что эти мелкие «вольнодумные» стихо-
творения Грибоедова, к величайшему сожалению, до нас не
дошли и что декабрист Штейнгель в своем показании имеет в
виду именно их. К «Горю от ума» показание Штейнгеля не
имеет отношения590. Будем надеяться, что дальнейшие поиски
в литературных архивах сделают нас обладателями и этих
грибоедовских произведений.
2
Какова же была роль декабристов в ожесточенной литера-
турной борьбе, разгоревшейся вокруг комедии в том же 1825 г.,
в конце которого произошло восстание 14 декабря, пресекшее
полемику?
Если расположить полемику 1825 г. в строго хронологиче-
ском порядке цензорских разрешений на выход данного жур-
нала, то первенство будет принадлежать «Мнемозине» В. К. Кю-
хельбекера и В. Ф. Одоевского, цензорское разрешение которой
датировано 13 октября 1824 г. (хотя журнал и вышел в свет
лишь в 1825 г.). Тут в общей редакционной статье говорилось
о «Горе от ума», как о произведении, «истинно делающем честь
431
нашему времени, блистающем всею свежестью творческого вы-
мысла, заслуживающем уважения всех читателей, кроме не-
которых привязчивых говорунов». Уже эта формулировка
констатировала, хотя и в самой беглой форме, наличие спора
о пьесе, причем «все читатели» пока что прошвопоставлялись
«некоторым привязчивым говорунам»591.
В январе 1825 г. появилось в «Московском телеграфе»
стихотворение В. К. Кюхельбекера, посвященное Грибоедову.
В нем не говорилось прямым образом о комедии, но высокая
похвала ее автору в момент, когда увлечение комедией охватило
читающую Россию, говорила за себя. В январе 1825 г. в № 2
«Московского телеграфа» появился в общем благожелатель-
ный отзыв Н. А. Полевого (рецензия на «Русскую Талию»),
хотя и содержавший (как указал Н. К. Пиксанов, это может
быть вставкой П. А. Вяземского) критические замечания, ка-
савшиеся языка комедии. Эта статья и явилась предлогом для
М. А. Дмитриева, чтобы в марте 1825 г. обрушиться в «Вест-
нике Европы» на «Горе от ума». Первым прямым ответом Дми-
триеву явился отзыв о пьесе, сделанный А. Бестужевым в его
«Взгляде на русскую словесность в течение 1824 и начале
1825 годов» (цензорское разрешение — 20 марта 1825 г.).
Самый контекст обзора был проникнут иронией по отношению
к Дмитриеву. Отзыв о комедии Грибоедова помещен в обзоре
непосредственно вслед за отзывом о Дмитриеве. Вот формула
перехода: «К числу театральных представлений принадлежит и
„Творчество муз“, пролог г. М. Дмитриева на открытие Боль-
шого московского театра. В нем, хотя форма и очень устарела,
есть счастливые стихи и светлые мысли. Но все это выкупила
рукописная комедия Грибоедова „Горе от ума", феномен, какого
не видели мы от времен „Недоросля"». Казалось бы, «счаст-
ливые стихи» и «светлые мысли» незачем «выкупать».
Оборот перехода разоблачал истинное суждение автора обзора
о М. Дмитриеве.
А. Бестужев дал самый высокий отзыв о комедии. Форму-
лы его стали знаменитыми и обошли грибоедовскую литера-
туру. Мы коснемся существа его отзыва ниже, при анализе
полемики.
21 апреля 1825 г. было дано цензорское разрешение на выход
в свет 101-й книги «Сына отечества», где О. Сомов поместил
обширную статью в защиту «Горя от ума»,— одну из выдаю-
щихся работ, связанных с полемикой 1825 г.: «Мои мысли о за-
мечаниях Господина] Мих. Дмитриева на комедию: Горе от
ума, и о характере Чацкого». Пародируя подпись Ореста Со-
мова, «Пиллад Белугин» (А. И. Писарев), друг и единомышлен-
ник врага Грибоедова — М. А. Дмитриева, поместил в майской
книжке «Вестника Европы» обширную ругательную статью
432
о «Горе от ума», направленную против Сомова и носящую за-
главие: «Несколько слов о мыслях одного критика о комедии
даГоре от ума“». В том же мае месяце 1825 г. В. Ф. Одоевский,
скрывшийся под инициалами У. У., напечатал в «Московском
телеграфе» статью «Замечания на суждения Мих. Дмитриева
о комедии „Горе от ума"», резко полемизировал с Дмитриевым
и защищал комедию. В декабре 1825 г. тот же «Пиллад Белугин»
ответил в «Вестнике Европы» длинной статьей: «Против заме-
чаний неизвестного У. У. на суждения о комедии „Горе от ума"».
На этом в декабре 1825 г. и прервалась полемика.
Именно декабристская критика отстаивала комедию Гри-
боедова и уясняла ее значение. Ряд имен критиков комедии
из декабристского лагеря, напечатавших свои отзывы (А. А. Бе-
стужев, О. М. Сомов, В. Ф. Одоевский), может быть дополнен
именами лиц, не опубликовавших своих отзывов в печати, но
оформивших их в письменном виде и предложивших их на об-
суждение в декабристской среде. Это имена А. С. Пушкина
(его знаменитое письмо А. А. Бестужеву) и С. Н. Бегичева,
приславшего Грибоедову целую «тетрадку» в защиту «Горя
от ума» от нападок Дмитриева,— она тоже обсуждалась среди
декабристов. Вероятно, Бегичев взялся за перо сейчас же, как
познакомился с возмутившей его статьей М. Дмитриева. За-
кончив свою «тетрадку» против него, он прислал ее Грибоедову
в Петербург.
Конечно, этот список критиков декабристского лагеря
(А. Бестужев, О. М. Сомов, В. Ф. Одоевский, А. С. Пушкин,
С. Н. Бегичев), дошедший до нас, не может считаться полным.
Самое живое устное обсуждение комедии в декабристской среде
несомненно. Несомненно и то, что едва ли хоть какие-либо
друзья Грибоедова, бывшие в Петербурге, остались в стороне
от этого обсуждения, хотя их мнения и не дошли до нас. Несо-
мненно, что в этом устном обсуждении приняли участие и Ры-
леев, и появившийся весною 1825 г. в Петербурге Кюхельбе-
кер, и Николай Бестужев, и Д. Завалишин, и Арбузов, и Петр
Бестужев, списавший отрывки «Горя от ума», и Каховский,
обожавший литературу, и многие другие.
Существенно, что мнение В. Кюхельбекера, хотя и не по-
павшее в то время в печать, дошло до нас в позднейшем изло-
жении его самого,— в его сибирском дневнике 1833 г. Хотя
эти записи и отделены значительным временем от изучаемого
Периода, но все же и их надо принять во внимание как голос
декабриста, ибо нет никаких оснований полагать, что Кюхель-
бекер изменил с тех пор свое мнение о «Горе от ума». «Нападки
М. Дмитриева и его клевретов на „Горе от ума" совершенно
Показывают степень их просвещения, познаний и понятий.
Степень эта истинно незавидная»,— пишет Кюхельбекер,
28 М. В. Нечкина
433
полагающий, что комедия Грибоедова будет «чуть ли не самым
лучшим цветком нашей поэзии от Ломоносова до известного
мне времени»592.
Мнения о комедии декабристов Якушкина и Беляева, чрез-
вычайно ясно выраженные в их мемуарах и совпадающие в основ-
ной оценке с мнениями перечисленных декабристов, также
должны быть приняты во внимание.
После всего сказанного ясно, что выступления в печати
А. Бестужева, О. М. Сомова (Петербург) и тесно связанного
в этот момент и с Грибоедовым и с Кюхельбекером В. Ф. Одо-
евского (Москва) не могут рассматриваться изолированно. Это —
мнение общественной группы, течения. Близость в это время
(до 1825 г.) к декабристам В. Одоевского — вне сомнения,
об этом свидетельствует в своих «Записках» хорошо знавший
В. Одоевского А. И. Кошелев. Далее будет показано, что за-
нятая этой группой позиция тесно связана с общими взглядами
декабристов на русскую литературу и ее значение.
Появляющийся в Петербурге, на рождестве 1825 г., И. И. Пу-
щин — очевидно, новый участник живого обсуждения комедии
среди декабристов, а также, как уже указывалось,— живая
связь их с Пушкиным. Пущин был первым слушателем метких
замечаний Пушкина и, очевидно, первым передатчиком Пушки-
ну мнений декабристов о комедии. В конце января 1825 г.
декабристская группа в лице А. Бестужева уже получает зна-
менитое письмо Пушкина о «Горе от ума», которое, в сущности,
адресовано также и Грибоедову («Покажи это Грибоедову»).
Оно становится достоянием всей декабристской группы
и, конечно, горячо обсуждается. Примерно в то же время,
в январе 1825 г., Грибоедов получает письмо о «Горе от ума»
от Катенина, содержащее «жестокую» и «вовсе несправедливую»
критику комедии, видимо, прежде всего со стороны компози-
ционной и с точки зрения старой классической школы. К со-
жалению, письмо Катенина не дошло до нас. Но, насколько
можно судить о тематике упреков Катенина по ответному
письму Грибоедова (писанному в два приема — в январе и
затем 14 февраля 1825 г.), Катенин не задевал в своей критике
идеологической стороны пьесы — он критиковал более всего
композицию. Он находил «главную погрешность в плане»,
повидимому, упрекал в какой-то «неполноте», ибо Грибоедов
характеризуя композицию, заключает словами: «Что же может
быть полнее этого?» Катенин далее находил, что «сцены связаны
произвольно», «характеры портретны» и «дарования более,
нежели искусства»; последние три положения — его личные
формулировки, что оттенено в грибоедовском ответе через под-
черкивание, показывающее, что в письме Грибоедова эти тексты
даны в качестве цитат Катенина.
434
Письмо Катенина также немедленно стало достоянием всего
круга грибоедовских знакомых, о чем пишет сам Грибоедов
Катенину593. Вслед за этим в марте вся декабристская группа
знакомится с отзывом «марателя Дмитриева», вызывающим
взрыв всеобщего возмущения. Ответ немедленно пишет общий
декабристский друг и единомышленник О. М. Сомов. Примерно
около того же времени в Петербург приходит «тетрадка» Бе-
гичева, также подвергающаяся общему обсуждению, но не
напечатанная. В борьбу с Сомовым вступает затем А. И. Пи-
сарев — «Пиллад Белугин». Декабристскую позицию отстаи-
вает одновременно В. Ф. Одоевский в «Московском телеграфе».
Если мы вспомним, какое огромное значение придавали де-
кабристы еще в эпоху Союза Благоденствия созданию нацио-
нальной русской комедии, с каким нетерпением ждали ее, как
около этой проблемы уже произносилось имя Грибоедова (на
заседаниях «Зеленой лампы»), мы поймем то сильнейшее дви-
жение, в которое привела комедия Грибоедова декабристов
как критиков, как литераторов.
Проанализируем полемику 1825 г. по существу. Линию за-
щиты комедии ведут прежде всего декабристские критики (ее
в основном поддерживают в тот момент также Н. Полевой и
Ф. Булгарин). Разберемся во мнениях столкнувшихся сторон.
Антагонистичность мнений вне сомнения.
Конечно, обе столкнувшиеся стороны знали комедию цели-
ком в рукописном виде, а не судили о ней только по отрывкам
в «Русской Талии». А. Бестужев прямо пишет в своем обзоре
о рукописной комедии (там же он отмечает и рукописную поэму
Пушкина «Цыганы»). Бестужев отдельно, несколько ниже,
выделяет вопрос о «Русской Талии», которая «между многими
хорошими отрывками заключает в себе 3-е действие комедии
„Горе от ума“, которое берет безусловное преимущество над
другими». Однако неопубликованность пьесы в целом и в силу
этого цензурные преграды в ее обсуждении крайне стесняли
полемику. Позже в грибоедовской литературе высказывалось
мнение, что полемика 1825 г. отличается тем, что «критики
говорили о всей пьесе, хотя формально должны были считаться
только с фрагментами „Русской Талии“». Проверка этого поло-
жения показывает, что оно крайне преувеличено и не соответ-
ствует действительности: цензура сдавливала полемику и ме-
шала декабристской стороне развернуться, нередко придавала
декабристской полемике сдавленную форму, что будет пока-
зано ниже. Критики могли сколько угодно думать обо всей
комедии, известной им в рукописи, но говорить о ней в пе-
чати они не могли: в критике нет ни одной цитаты из не пропу-
щенных цензурою частей пьесы, ни одного прямого указания
на ее ход в целом. Сомов был вынужден прямо написать:
28*
435
«Не следуя за ходом целой комедии до самой развязки, я должен
ограничиться тем, над чем Дмитриев произнес свой строгий
суд, а именно отрывками, помещенными в „Русской Талии"».
Еще горше звучит признание Сомова: «В доказательствах не
было бы недостатка, но они завели бы меня слишком далеко».
Поэтому в полемике 1825 г. важнейшие вопросы приходилось
ставить сдавленно, а свободно и широко, нарушая пропорции
существа дела, говорить о второстепенных подробностях,
отдельных выражениях пьесы и т. п.594.
Основным вопросом полемики был вопрос о соответствии
изображенного в пьесе — реальной действительности. Привнося
позднейшую терминологию, мы могли бы сказать так: спор
шел прежде всего о том, реалистична ли пьеса. Дмитриев утвер-
ждал, что пьеса не отразила действительности, что господин
Грибоедов «не совсем попал на нравы того общества, которое
вздумал описывать», и даже находил, что в комедии имеется
«грубая ошибка против местных нравов». Декабристская кри-
тика, наоборот, утверждала, что «Горе от ума» отражает дей-
ствительность, что оно есть «живая картина московских нравов»
(А. Бестужев), «живая картина живого общества» (Сомов), и
находили, что противники узнали себя и потому бесятся, так
как оскорблены «зеркальностью сцен» (А. Бестужев). Декаб-
ристская критика с возмущением восклицала: «Кто из ваших
читателей вам поверит, что г. Грибоедов не попал на нравы
описанных им обществ?» (В. Одоевский). Декабристская кри-
тика полагала, что беспристрастные судьи, «смотря на произ-
ведение г. Грибоедова, находят не одни портреты, но и целую
картину весьма верною...» (Сомов). В параллель к этому нельзя
не привести свидетельства декабриста Якушкина: «На каж-
дом шагу встречались Скалозубы», прямым образом говорящее
о соответствии образов комедии действительности. В соответ-
ствии с этим же и Н. Полевой приходил к выводу, что еще ни
в одной комедии «не находили мы... таких живых картин об-
щества, какие находим в комедии „Горе от ума". Загорецкий,
Наталья Дмитриевна, князь Тугоуховский, Хлёстова, Ска-
лозуб списаны мастерской кистью».
Ясно, если противники «Горя от ума» выдвигали обвинение,
что пьеса не отражала действительности, а изобразила нечто
вымышленное, нереальное, то они же должны были поставить
вопрос об истоках этой нереалистической комедии и найти
причину ее появления не в условиях реальной жизни, а в ли-
тературном заимствовании. Так и произошло. Антигрибоедов-
ский лагерь критиков стал утверждать, что «Горе от ума» не
произведение, давшее живую картину московских нравов,
а якобы подражательная, неоригинальная пьеса, сколок с ви-
ландовых «Абдеритов», а Чацкий — копия, причем, как и
436
подобает копии, ухудшенная — с виландова Демокрита (Дми-
триев); «Молиеров мизантроп в мелочах и в карикатуре»
(Дмитриев). Вот в этот момент и родилась печально-знаменитая
литературоведческая тема о происхождении «Горя от ума»
от каких-то заимствований и образцов, тема, которой «по-
счастливилось» стать предметом обширных монографий, сви-
детельствовавших о зря потраченном времени.
Декабристская критика решительно отвергла это обвинение.
Сомов детально, со справками из подлинника Виланда, доказал
бессмысленность сопоставления и характеризовал сравнение
с Виландом вообще как лишнее и неудачное. Важный и еще
до нашего времени не изученный в полной мере вопрос о новой
комедийной форме в «Горе от ума» и о решительных нарушениях
классического канона поставила именно декабристская критика
1825 г. Первый указал на это А. Бестужев, остроумно заметив:
«Люди, привычные даже забавляться во французской систе-
матике, говорят, что автор не по правилам нравится — но пусть
их говорят, что им угодно». Сомов высказал по этому же вопросу
ряд продуманных и глубоких соображений; он отметил, что
сочинитель комедии «не шел и, как видно, не хотел итти тою
дорогой, которую углаживали и, наконец, истоптали комиче-
ские писатели от Молиера до Пирона и до наших времен. Посему
обыкновенная французская мерка не придется по его комедии,
здесь нет плута слуги, около которого вьется вся интрига,
нет ни jeune premier, ни рёге noble, ни raisonneur, словом, ни
одного сколка с тех лиц, которых полное число служит во фран-
цузских театрах для набора театральной челяди. В первом пред-
ставлении первого действия не выведены слуга и служанка
или два другие из действующих лиц, чтоб высказывать зри-
телям или читателям характеры главных лиц комедии и вместе
с тем сообщить наперед, в чем состоит завязка пьесы. Здесь
характеры узнаются и завязка развертывается в самом дей-
ствии». В. Одоевский прямо противопоставил «Горе от ума»
французским подражательным пьесам и метко указал: «У одного
Грибоедова находим мы колорит русской»595.
У противников комедии, отрицавших соответствие ее со-
держания с действительностью, естественно, возникало и отри-
цательное мнение о противоположности столкнувшихся ла-
герей. Никакой противоположности Чацкого и противостоящего
лагеря они не желали признавать: господин Грибоедов «не
совсем попал на нравы того общества, которое вздумал опи-
сывать, и не дал главному характеру надлежащей с ними проти-
воположности» (Дмитриев). Декабристская критика, наоборот,
решительно утверждала, что Чацкий «составляет совершенную
противоположность с окружающими его лицами» (В. Одоев-
ский), что беспристрастные судьи находят «нравы общества
437
схваченными с природой, а противоположность между Чацким
и окружающими его весьма ощутительною. В доказательствах
не было бы недостатка, но они завлекли бы меня слишком
далеко» (Сомов). Характерно, что оказалось невозможным
привести всю полноту доказательств именно по вопросу о про-
тивоположности двух лагерей. «Я не вижу образованного об-
щества, коим Чацкий окружен»,— колко и верно возражает
Сомов Дмитриеву и недоумевает, как не мог заметить Дмитриев
вокруг Чацкого людей, «набитых предрассудками и закосне-
лых в своем невежестве».
Признание или непризнание противоположности героя с
окружающим его обществом влекло за собою вопрос о компо-
зиции пьесы. Если этой противоположности не было и автор
напрасно на нее предъявлял претензии, то о какой же завязке
комедии можно было говорить? Не получалось ни завязки, ни
внутреннего развития действия. Об этом Дмитриев и Писарев
говорили особенно много и с жаром. Позже многочисленные
критики, высказывавшиеся о том же, лишь развивали их мысли.
Сомов, напротив, доказывал наличие завязки и развитие дей-
ствия: «Завязка развертывается в самом действии; ничто не под-
готовлено, но все обдумано и взвешено с удивительным расче-
том». Когда позже И. А. Гончаров раскрыл с таким искус-
ством внутреннее движение любовной интриги в комедии, он
раскрыл именно этот тезис декабристской критики.
Трафаретные требования, связанные с французским клас-
сическим шаблоном, тут опять-таки отпадали. А. Бестужев
рассказывал в своих воспоминаниях о Грибоедове, как один
из поэтов, присутствовавший на чтении комедии, повторял:
«Великолепно!» после чтения каждого действия, а затем, выйдя
в антракте и встретив Бестужева одного, сказал: «Великолепно!
Но многое, многое надо переделать... что за комедия в четыре
действия!» — «Неужели вы находите, что мало четырех колес
для дрожек, на которых вы ездите?»— отвечал Бестужев и «оста-
вил его проповедывать, как надобно писать театральные пьесы».
Это замечание Бестужева — также элемент декабристской
критики, отвергавшей литературный французский шаблон.
От суждения о художественных достоинствах комедии и о
степени ее реалистичности критика легко переходила к вопросу
о правоте героя. Удалось ли сделать его мнения убедительными,
а поведение и вообще взаимоотношения с противостоящим ла-
герем — понятными и оправданными? Прав ли Чацкий? Нет,
нет,— с бешенством кричал лагерь Дмитриева,— герой не прав,
он — «сумасброд» (Дмитриев), он — бешеный, «Чацкий как
с цепи сорвался» (Писарев), он отвечает на вежливые вопросы
грубыми дерзостями, он действительно «не человек — змея»,
«мудрено ли, что от такого лица разбегутся» и «примут его за
438
сумасшедшего». Ни о какой идейной правоте героя не может
быть и речи,— Чацкий отличается каким-то «бранчивым па-
триотизмом» (Дмитриев), он «умничает», он «смешон». Ха-
рактер главного героя необходимо «переменить», без этого
«не стоит издавать пьесу» (Дмитриев).
Ярость Пиллада Белугина была индивидуализирована лишь
некоторым повышенным интересом к «приличному» и «непри-
личному». Выписав с ужасом сентенцию: «Чтоб иметь детей,
кому ума не доставало», и заметив, что слова «ни на волос люб-
ви» — «выражение неприличное», Пиллад Белугин заключал,
что Чацкий «уезжает как селадон искать место, где есть уголок
оскорбленному чувству». Любопытно, что уже в 1829 году
пущена прочно утвердившаяся в позднейшей литературе кле-
вета на Чацкого, что он-де «сердится за то, что мы не подра-
жаем китайцам» (Дмитриев).
Чацкий прав, со страстным убеждением заявляла против-
ная сторона. Декабристская критика считала героя «умным,
пылким и добрым» (Сомов). «Чацкий до некоторой степени сбро-
сил с себя иго светских приличий и говорит такие истины,
которые другой, по совету Фонтенеля, сжал бы покрепче
в руке» (Сомов). Чацкий — патриот. Всего загадочнее для Со-
мова было обвинение его в «бранчивом патриотизме». Сомов
с достоинством возражал зоилам Грибоедова: «Любовь к оте-
честву, изливающаяся в жалобах на то, что многие сыны его
отстали от коренных доблестей своих предков и не достигли
до настоящей степени образования, заняли у иностранцев толь-
ко то, что вовсе недостойно подражания: роскошь, моды и полу-
французский тон разговора, негодованье на то, что все чуже-
земное предпочитается всему отечественному,— вот бранчи-
вый патриотизм Чацкого. И сие-то лицо с чувствами благород-
ными и душою возвышенной, сей-то Чацкий, осуждающий одни
старые и новые пороки и странности в земляках своих, есть
по словам г-на М. Дмитриева сумасброд и молиеров мизантроп
в мелочах и карикатуре...» (Сомов). «Чацкий и прежде и после
путешествия питает пламенную любовь к родине, уважение
к народу и только сердится и негодует на грубую закоснелость,
жалкие предрассудки и смешную страсть к подражанию чуже-
земцам,— не всех вообще русских, а людей некоторой касты»
(Сомов). «В Чацком действует патриотизм, доходящий до фана-
тизма» (В. Одоевский). Яркое впечатление от личности Чацкого
вообще вошло в первое впечатление А. Бестужева от чтения от-
рывков «Горя от ума»:«Это благородное негодование ко всему низ-
кому, эта гордая смелость в лице Чацкого проникла в меня до
глубины души»,—писал Бестужев в воспоминаниях о Грибоедове.
Однако у декабристского лагеря было одно возражение
по отношению к Чацкому. Как указывалось выше, Пушкин
439
разделил вопрос об отношении к герою на две составные части:
на оценку его идеологии, его мыслей и мнений — и на оценку его
поведения. Первое было оценено Пушкиным самым высоким
образом: «Все что он говорит— очень умно». Второе же получило
иную оценку — отрицательную. Чацкий обращается со своими
умными речами к Фамусову, Скалозубу, на балу к московским
бабушкам,— «Это непростительно. Первый признак умного чело-
века— с первого взгляда знать, с кем имеешь дело». Уже отме-
чалось, что Пушкин мог так рассуждать с высоты опыта, при-
обретенного общественным движением к началу 1825 г., ранее
он сам поступал иначе.
Чацкий создавался именно в годы южной ссылки Пушкина,
когда еще не был вполне найден иной способ готовить преобра-
зование родины, нежели агитацией, проповедью, словом.
Тогда все декабристы «гремели», по словам Якушкина, против
диких, крепостнических учреждений. Сомов включил попытку
объяснить эту сторону поведения Чацкого в свою статью.
Объяснение это не было вызвано какими-либо упреками Дмит-
риева или Писарева,— у них нет соответствующих критиче-
ских замечаний. Мне представляется это место статьи Сомова
ответом на пушкинский упрек Чацкому в известном письме
Пушкина Бестужеву о «Горе от ума». Сомов прежде всего по-
лагает, что сам Чацкий считает, что «напрасно теряет речи,
но не может удержаться в силу свойственной молодости, занос-
чивости и нетерпеливости — пороков Чацкого». Это место оо-
новской статьи замечательно. Прежде всего он указывает вновь
на реализм Грибоедова,— его герой живой человек, а вовсе
не заоблачное совершенство. «Г. Грибоедов, сколько мог я
постигнуть цель его, вовсе не имел намерения выставлять
в Чацком лицо идеальное: зрело судя об искусстве драматиче-
ском, он знал, что существа заоблачные, образцы совершенства
нравятся нам как мечты воображения, но не оставляют в нас
впечатлений долговременных и не привязывают нас к себе».
Сомов усматривает слабости Чацкого: Грибоедов «представил
в лице Чацкого умного, пылкого и доброго молодого человека,
но не свободного от слабостей; в нем их две, и обе почти нераз-
лучны с предполагаемым его возрастом и убеждением в преиму-
ществе своем перед другими. Эти слабости — заносчивость
и нетерпеливость. Чацкий сам очень хорошо понимает (и в этом
со мною согласится всякий, кто внимательно читал комедию
„Горе от ума“), что, говоря невеждам о их невежестве и пред-
рассудках и порочным о их пороках, он только напрасно те-
ряет речи; но в ту самую минуту, когда пороки и предрассудки
трогают его, так сказать, за живое, он не в силах владеть своим
молчанием: негодование против воли вырывается у него пото-
ком слов колких, но справедливых. Он уже не думает, слу-
440
тают и понимают ли его, или нет: он высказал все, что у него
лежало на сердце — и ему как будто бы стало легче. Таков вообще
характер людей пылких...» Таким образом Сомов согласился
с Пушкиным, признав черту отрицательной. Он даже отнес ее
за счет «слабостей» героя — заносчивости и нетерпеливости,
свойственных молодости. Однако он глубоко смягчил упрек,
выразив убеждение, что сам Чацкий понимает, что «напрасно
теряет речи». В тактике и в понимании «способов действия»
общественное движение 1825 г. на много выросло по сравнению
со временами Союза Благоденствия,— и Пушкин и Сомов
в отношении своем к поведению героя отражали этот рост.
В. Ф. Одоевский поддерживал этот же взгляд и относил
к Чацкому слова: «не терпит сердце немоты».
Можно уже предчувствовать, что оба лагеря критиков разой-
дутся в оценке языка комедии. Староверы всячески охуляли
прославленный язык «Горя от ума»: язык этот «жесткий, не-
ровный и неправильный», «совсем не разговорный, а книжный»
(Дмитриев), в комедии «сряду тысячи дурных стихов» (кстати
во всей комедии вообще немногим более двух тысяч стихов)596.
Утверждалось, что Софья и Чацкий говорят «наречием,которо-
го не признает ни одна грамматика, кроме, может быть, лезгин-
ской» (Писарев,— намек на кавказское пребывание Грибоедо-
ва). Лучше-де просить автора совсем не издавать комедию,
пока он «не исправит слога» (Дмитриев). «Кто, кроме лезгинца,
скажет девушке: „Вы уж на ногах"»? Фраза «верст больше
семисот пронесся» — «непозволительна в языке разговорном»,
«„Вдвоем — мы мочи нет друг другу надоели"— лезгинская
фраза» (Писарев). Подобными выписками испещрены целые
страницы Пиллада Белугина. В противоречии с этими утвер-
ждениями декабристская критика справедливо отмечала вы-
сокие качества языка. Подчеркивались «невиданные доселе
беглость и природа разговорного русского языка в стихах»
(А. Бестужев). Грибоедов «соблюл в стихах всю живость
языка разговорного» (Сомов). В полном соответствии с этим
В. Кюхельбекер позже разбирал язык «Горя от ума» в своем
сибирском дневнике, и этот разбор остается и поныне одним
из самых тонких и вдумчивых разборов языка прославленной
комедии. «Другой упрек касается неправильностей, небрежностей
слога Грибоедова, и он столь же мало основателен,— писал
В. Кюхельбекер.— Ни слова уже о том, что не гг. Писаревым,
Дмитриевым и подобным молодцам было говорить о неправиль-
ностях, потому что у них едва ли найдется и 20 стихов сряду
без самых грубых ошибок грамматических, логических, рифми-
ческих, словом, каких угодно. Но что такое неправильности
слога Грибоедова (кроме некоторых и то очень редких исклю-
чений)? С одной стороны, опущения союзов, сокращения,
441
подразумевания, с другой — плеоназмы, словом, именно то, чем
разговорный язык отличается от книжного... какому-то фи-
лософу, давнему переселенцу, но все же не афинянину, сказала
афипская торговка „Вы иностранцы".— „А почему?" — „Вы
говорите слишком правильно; у вас нет тех мнимых неправиль-
ностей, тех оборотов и выражений, без которых живой разго-
ворный язык не может обойтись, но о которых молчат ваши
грамматики и риторики"»597.
Высоко оценила декабристская критика и самое стихосло-
жение «Горя от ума». «Что касается до стихосложения, то оно
таково, какого должно желать в русской комедии и какого мы
доныне не имели» (Сомов). В полном соответствии с декабрист-
ской оценкой стояла оценка языка комедии Пушкиным: «О сти-
хах я не говорю: половина должны войти в пословицу». Когда,
развивая эту же пушкинскую мысль, В. Ф. Одоевский в своей
статье писал, что слыхал «целые разговоры, взятые из „Горя
от ума"», Пиллад Белугин издевательски требовал представить
узаконенное число свидетелей, объявлял говорящих глупцами,
которые сами не в состоянии связать двух мыслей, раз заим-
ствуют целые разговоры, и отпускал пошлости, спрашивая,
были ли эти говорящие трезвы, а то пьяный кого хочешь может
процитировать... Так яростно, прибегая к оружию клеветы
и пошлости, напала критика на великую русскую комедию
в первый же год ее распространения.
Совершенно ясно, что те два лагеря, которые существовали
в действительности и были отражены в комедии, вновь заявили
о своем существовании — уже при обсуждении написанной
комедии в полемике 1825 г. Да иначе и быть не могло. Самое
любопытное то, что критики великолепно сознавали себя людь-
ми разных партий, противоположных мировоззрений. Эту про-
тивоположность приходится не только видеть в самом существе
вопросов, поднятых полемикой, они прямо и открыто формули-
рованы враждующими сторонами, об этом можно прочесть
в самой критике: «Чтобы рассматривать ее (комедию) с настоя-
щей точки зрения, должно откинуть пристрастие духа партии
и литературное староверство» (Сомов). «У всякого есть свое
стеклышко, сквозь которое он смотрит на так называемый свет.
Немудрено, что у г. Грибоедова и г. Дмитриева сии стеклышки
разного цвета. К этому надобно прибавить и разность высоты
подзорного места, с которого каждый из них смотрит в свое
стеклышко» (Сомов). Сомов процитировал известную басню,
говоря о себе, что он «не того прихода», что Пиллад Белугин.
Тот с восторгом подхватил сравнение: «Г. Дмитриев с своей
стороны может сказать, что г. Сомов хвалит „Горе от ума",
бывши одного прихода с автором». Простая фраза Сомова:
«Чацкий и прежде и после путешествия питает пламенную
442
любовь к родине» вызывает ядовитую реплику Пиллада Бе-
лугина: «Мудрено, чтоб г. Сомов знал Чацкого прежде путе-
шествия». Лагерь староверов чувствовал за несколькими де-
кабристскими критиками многочисленных сторонников, и Пи-
сарев с бессильной яростью называл В. Одоевского «тысяча
первым защитником „Горя от ума“». Вообще «староверов» раз-
дражал даже самый факт полемического оживления, и Пиллад
Белугин злобно писал: «„Горе от ума* недостойно чрезмерных
похвал одной половины литераторов и чрезмерной нападки
другой половины». Он негодовал на то, что «рукописная ко-
медия „Горе от ума* произвела такой шум в журналах, какого
не производили ни „Недоросль*, ни „Ябеда*». С этим перекли-
кался и раздраженный вопрос П. А. Вяземского, занявшего
крайне половинчатую и в общем неблагожелательную позицию
по отношению к «Горю от ума»: «Что скажешь ты о глупой
войне за и против Грибоедова?» — писал он Пушкину 7 июня
1825 г.598
Конечно, старая вражда Писарева и Дмитриева к Грибо-
едову по поводу его эпиграммы и в связи с его московскими
литературными отношениями могла сыграть некоторую роль
в резкости нападок противной стороны. Однако существо дела
не в этом. Оба критика действительно принадлежали к лагерю
«староверов», и эта принадлежность ярче всего сказалась на
занятой ими позиции.
Подводя итоги, скажем: именно декабристская критика пер-
вая заявила о том, что комедия Грибоедова стоит в ряду клас-
сических произведений русской литературы, и вступила в борь-
бу со старым миром, отстаивая это высокое место для комедии.
«Горе от ума» было именно декабристами объявлено классиче-
ским литературным образцом, «феноменом», какого не видали
мы от времен «Недоросля» (А. Бестужев). Замечательные слова
декабриста Бестужева о комедии как бы увенчивают декабрист-
скую борьбу за великую русскую национальную пьесу,— так
блещет в них подлинная мысль настоящего деятеля, истори-
чески оценивающего закономерности развития: «Предрассудки
рассеются, и будущее оценит достойно сию комедию и поста-
вит ее в число первых творений народных».
3
Таким образом декабристская полемика о «Горе от ума»
конца 1824 г. и первой половины 1825 г., несмотря на цензур-
ные стеснения, сумела поднять и поставить многие важные
вопросы, которые и позже остались живыми и основными для
оценки комедии. Она поставила вопросы о реалистичности
443
комедии, о противоположности двух лагерей, о правоте героя,
о языке комедии, она справедливо отвергла попытки обвинить
комедию в нереалистичности, в отсутствии правильной компо-
зиции, завязки, хода действия, отвергла попытку объяснить
ее происхождение через подражание иностранным образцам,
охулить ее язык; она разоблачила попытку дискредитировать
идеологию героя. Однако все эти большие вопросы приходилось
ставить сдавленно и приглушенно. Цензура теснила критику
декабристского лагеря. Противный лагерь уводил критику
на путь мелочей и придирок к языку. Многие вопросы при дан-
ных цензурных условиях просто невозможно было поставить.
Естественно в силу этого, что характер полемики не удовлетво-
рял ни Грибоедова, ни всю декабристскую петербургскую
группу. Последнее явствует из того, что с мая 1825 г. она больше
в печати не выступает. Расширить идейную сторону полемики
в силу цензурных условий было невозможно, препираться же
о стилистических мелочах было не только скучно, но и недо-
стойно для высоты предмета.
Грибоедов, очевидно весною 1825 г., получил целую «тетрад-
ку» Бегичева против Дмитриева: «Ты не досадуй, что я до сих
пор позамедлил ответом на милое твое письмо с приложением
антикритики против Дмитриева]»,— писал Грибоедов Беги-
чеву 18 мая 1825 г. Отсюда можно предположить, что письмо
Бегичева с приложением «антикритики» пришло к Грибоедову
примерно в конце апреля или самом начале мая. «Ты с жаром
вступился за меня, любезный мой Вовенарг. Благодарю тебя
и за намерение и за исполнение,— продолжал Грибоедов.—
Я твою тетрадку читал многим приятелям, все ею были очень
довольны, а я вдвое, потому что теперь коли отказался ее пе-
чатать, так, конечно, не от того, чтобы в ней чего-нибудь не
доставало. Но слушай. Я привык тебя уважать; это чувство
к тебе вселяю в каждого нового моего знакомца; как же ты мог
думать, что я допущу тебя до личной подлой и публичной схват-
ки с Дмитриевым]: личной и подлой потому что он одною вы-
ходкою в В[естнике] Е[вропы] не остановится, станет писать,
пачкать, бесить тебя, и ты бы наконец его прибил. И все это
за человека, который бы хотел, чтобы все на тебя смотрели
как на лицо высшего значения, неприкосновенное, друга, хра-
нителя, которого я избрал себе с ранней молодости, коли отчасти
по симпатии, так ровно столько же по достоинству. Ты вспомни,
что я себя совершенно поработил нравственному твоему пре-
восходству. Ты правилами, силою здравого рассудка и характе-
ра всегда стоял выше меня. Да! и коли я талантом и чем-нибудь
сделаюсь известен свету, то и это глубокое благоговейное
чувство к тебе перелью во всякого моего почитателя. Итак,
плюнь на марателя Дмитриева»599. Грибоедов пишет и В. Ф. Одо-
444
евскому в Москву от 10 июня: «Виноват, хотя ты за меня
подвизаешься, а мне за тебя досадно. Охота же так ревностно
препираться о нескольких стихах, о их гладкости, жесткости,
плоскости, между тем тебе отвечать будут и самого вынудят
за брань отплатить бранью. Борьба ребяческая, школьная.
Какое торжество для тех, которые от души желают, чтобы
отечество наше оставалось в вечном младенчестве!!!»
Эта точка зрения — едва ли не изъявление мнения всей
декабристской петербургской группы. Оно очень хорошо
объясняет прекращение выступлений в печати со стороны де-
кабристов. Последний лай Пиллада Белугина раздался вновь
из подворотни «Вестника Европы» лишь в декабре 1825 г.,—
это и был конец полемики.
Но каковы же были эти более высокие идейные вопросы,
которых вообще нельзя было поставить из-за цензурных стес-
нений? Прежде всего ясно, что нельзя было расширить и пол-
ностью развернуть аргументацию и тех вопросов, которые все
же, хоть и в сдавленном виде, сумела поставить декабристская
полемика; это, по собственному признанию критиков из декаб-
ристского лагеря, «завело бы их слишком далеко» (Сомов).
Но были и другие литературные вопросы, горячо интересовав-
шие декабристов, поставить которые в печати было бы невоз-
можно. О них можно судить по сохранившейся переписке
Рылеева и А. Бестужева с Пушкиным, относящейся к этому
же времени. Все эти вопросы имеют отношение и к «Горю
от ума».
Чтобы полностью уяснить себе взаимосвязь поставленных
в этой переписке вопросов с обсуждением комедии Грибоедова,
необходимо еще раз напомнить, что вопрос о создании достой-
ной русской национальной литературы — причем в больших
литературных формах — был постоянным в культурной про-
грамме декабризма. Еще в эпоху Союза Благоденствия в поли-
тической утопии Улыбышева «Сон» во весь рост был поставлен
вопрос о создании великой русской национальной литературы
больших форм — о трагедии, комедии и эпопее. Создание этой
литературы могло быть достигнуто только в силу освободитель-
ной работы революции. Старец в утопии «Сон», являющийся
проводником автора по послереволюционному Петербургу,
говорит, что русский народ стал нацией лишь после револю-
ционных событий: «наши литературные труды несли уже печать
упадка, еще не достигнув зрелости, и нашу литературу, как
и наши учреждения, можно сравнить с плодом, зеленым с одной
стороны и сгнившим — с другой. К счастью, мы заметили наше
заблуждение. Великие события, разбив наши оковы, вознесли
нас на первое место среди народов Европы и оживили также
почти угасшую искру нашего народного гения. Стали вскрывать
445
плодоносную и почти не тронутую жилу нашей древней
народной словесности и вскоре из нее вспыхнул поэтический
огонь, который и теперь с таким блеском горит в наших эпопеях
и трагедиях. Нравы, принимая черты все более и более харак-
терные, отличающие свободные народы, породили у нас хоро-
шую комедию, комедию самобытную...»600.
На заседаниях той же «Зеленой лампы» критики, как уже
указывалось, разбирали ранние комедии Грибоедова «При-
творная неверность» и «Молодые супруги» и подчеркивали
несамобытность, подражательность обоих произведений. «При-
творная неверность. Комедия в 1-м действии, перевод с фран-
цузского Грибоедова и Жандра»,— говорилось в отчете о теа-
тральном репертуаре, читанном на заседаниях «Зеленой лампы».
«Молодые супруги. Комедия в 1-м действии в подражание фран-
цузскому г-на Грибоедова...»601 Эти произведения не были тем,
чего искали и о чем мечтали декабристы,— самобытной, нацио-
нальной русской комедией. Старец в «Сне» с удовлетворением
говорит собеседнику: «Наша печать не занимается более повто-
рением и увеличением бесполезного количества этих переводов
французских пьес, устаревших даже у того народа, для которого
они были сочинены. Итак, только удаляясь от иностранцев, по
примеру писателей всех стран, создавших у себя националь-
ную литературу, мы смогли поравняться с ними, и, став их
победителями оружием, мы сделались их союзниками по гению».
Нечего говорить о том, что эти мысли разделял и сам Грибоедов,
называвший свои первые подражательные комедии «комедий-
ками» и мечтавший о подлинном национальном произведении,
большой формы. Автор монолога Чацкого о французике из
Бордо, ненавистник «пустого, рабского, слепого подражания»,
совпадал в этом с декабристами602.
В «Горе от ума» декабристы и увидели монументальное,
большой формы произведение — долгожданную национальную
комедию. Этот план оценки и был взят А. Бестужевым, когда
он давал свою пророческую формулировку о комедии Грибоедо-
ва, как об одном из «первых творений народных». Это была
оценка в плане констатации возникновения национального про-
изведения большой формы. Развернуть всю систему этих
мыслей в царской подцензурной печати декабристы во время
полемики 1825 г., разумеется, не могли.
Однако этим дело не ограничивалось. Переписка Рылеева
и Бестужева с Пушкиным ставила еще одну проблему. Она
возникла из сравнения «Горя от ума» с «Евгением Онегиным».
С точки зрения декабристов, сравнение было в пользу «Горя
от ума» и к невыгоде «Евгения Онегина». Появление «Горя от
ума» в общем совпало с выходом в свет первых песен «Евгения
Онегина», и декабристы (Бестужев, Рылеев) не были удовле-
446
творены «Евгением Онегиным», хотя и признавали ряд его
высоких достоинств.
В литературоведении широко распространено мнение, что
декабристы признавали лишь историко-романтическую тема-
тику и поэтому недооценивали «Евгения Онегина»; далее обычно
следует характеристика этого подхода декабристов к литературе
как узкого, а пушкинского как более широкого. На мой взгляд,
эта концепция неправильна. Тот глубоко дружеский, не анта-
гонистический спор, который завязался между Пушкиным и
декабристской группой в начале 1825 г., имел в центре своем
вовсе не вопрос о выборе темы из той или иной области, а вопрос
о самой постановке выбранной темы или, употребляя превосход-
ное выражение декабриста Бестужева, о способе «проникно-
вения» в тему.
Документальный комплекс полемики неполон: в нем, по-
видимому, отсутствуют и некоторые пушкинские письма, и
письма декабристской стороны; например, отсутствует первое
январское письмо А. Бестужева к Пушкину, о котором Пушкин
упоминает в письме к Рылееву от 25 января 1825 г. из Михай-
ловского: «Бестужев] пишет мне много об Онегине — скажи
ему, что он не прав: ужели хочет он изгнать все легкое и ве-
селое из области поэзии». Пушкин защищает свое право из-
брать сюжет из светской жизни. Но недоразумение разъясняет-
ся: оказывается спор не в этом, и Рылеев и Бестужев признают
право поэта на выбор сюжета из светской жизни. «Разделяю
твое мнение, что картины светской жизни входят в область
поэзии»,— пишет ему Рылеев от 12 февраля.— «Что свет можно
описывать в поэтических формах — это несомненно»,— также
соглашается А. Бестужев (письмо от 9 марта). В чем тогда спор?
Спор — в самой трактовке светской темы, в постановке ее,
в проникновении в нее. Герой поэмы Евгений Онегин Пушкиным
не противопоставлен свету (как, например, Чацкий, добавим
мы от себя), а слит с ним, поэтому движение в «Евгении Оне-
гине» получается, по мнению декабристов, не от борьбы героя
с противостоящей ему средой, которой он антагонистичен, а
от других причин. Вот в этом-то и есть существо спора. «Что
свет можно описывать в поэтических формах, это несомненно,—
пишет Бестужев Пушкину 9 марта,— но дал ли ты Онегину
Поэтические формы, кроме стихов, поставил ли ты его в кон-
траст со светом, чтобы в резком злословии показать его резкие
черты? Я вижу франта, который душой и телом предан моде,
вижу человека, которых тысячи встречаю наяву, ибо самая
холодность и мизантропия и странность теперь в числе туалет-
ных приборов. Конечно, многие картины прелестны, но они
не полны, ты схватил петербургский свет, но не проник
в него»603.
447
Последние слова только что приведенной цитаты замеча-
тельны: ясно, что для декабристов «проникновение» в предмет
было в данном случае равнозначно контрастному, антагони-
стическому противопоставлению героя свету. Отсюда и декаб-
ристское требование сатиры на строй. Такого контраста у Пуш-
кина не было. Дальнейшая полемика ясно показала, что глу-
боких расхождений по этому вопросу между Пушкиным и де-
кабристами не было: Пушкин, и тдк удивлявшийся, что его
Евгений «протерся» сквозь цензуру, объяснил друзьям, что
он в поэме сознательно не ставил, да и не мог ставить по понят-
ным причинам, требуемых ими вопросов. «Нет, моя душа, мно-
го хочешь. Где у меня сатира? о ней и помину нет в Евг[ении]
Он[егине]. У меня бы затрещала набережная, если б коснулся
я сатире»,— отвечал Пушкин Бестужеву 24 марта 1825 г.
Зимний дворец находился как раз на набережной.
Следя за дальнейшей эволюцией сюжета «Евгения Онегина»
в замыслах Пушкина уже после восстания 14 декабря, мы не
можем не отметить его перерастания в сюжет именно того ха-
рактера, о котором мечтали декабристы. Пушкин хотел сделать
Евгения Онегина декабристом, привести его на Сенатскую пло-
щадь, иначе говоря, несомненно, противопоставить его дво-
рянскому обществу в антагонистической форме. Это неизбежно
повлекло бы за собою и элементы острого сатирического изоб-
ражения строя: в «Странствии Онегина» и были картины угне-
тения людей в военных поселениях, которые Пушкину при-
шлось, как свидетельствует Катенин, выбросить из поэмы в силу
их чрезмерной для цензуры недопустимой политической остро-
ты. А вместе с тем и вся VIII песнь, «как бы оскудевшая»
в силу этих купюр, оказалась неприемлемой для поэта. Поэтому
обычное толкование спора Пушкина и декабристов как спора
сторонника разнообразных и широких поэтических литератур-
ных форм, наполненных реалистическим содержанием, со сто-
ронниками более узких форм историко-революционной роман-
тики («псковской свободы», Наливайки, Волынского и пр.)
необходимо признать неточным, искусственно-суженным, а
стало быть, и неправильным. Взгляд декабристов на литера-
туру был значительно шире. Рылеев и Бестужев против «бе-
мольной поэзии» романтика Жуковского, говорят даже о его
«пагубном влиянии на русскую словесность», но тот же Рылеев
умоляет Пушкина не подражать революционному романтику
Байрону, столь им ценимому, а итти своей дорогой. Декабри-
сты восхищались «Горем от ума» и признавали его «своим»
произведением, хотя «Горе от ума» не имело ни малейшего от-
ношения ни к «псковской свободе», ни вообще к какому бы то
ни было сюжету историко-революционной романтики; сюжет
его был, несомненно, почерпнут из светской жизни и заполнен
448
не романтическим, а настоящим реалистическим содержанием.
Нов том-то и дело, чтобы герой был противопоставлен «свету».
Разумеется, всех этих вопросов декабристы не могли полностью
поставить в подцензурной полемике 1825 года. Но сохранив-
шийся о них документальный материал, драгоценный и сам по
себе, вдвое ценен для нас, поскольку, несомненно, вводит в
круг тех литературных идей, участником обсуждения которых
был Грибоедов в зиму 1824/25 г.604
Так из общеполитических споров на квартирах Рылеева,
Бестужева, Одоевского, в тесной связи с живыми обществен-
ными проблемами времени, органически выросла крупнейшая
литературно-критическая тема — оценка «Горя от ума». Тут же
определился и первоклассный по значению круг общелитера-
турных вопросов, волновавших современников.
Восстание 14 декабря явилось, так сказать, пятым действием
«Горя от ума», когда сразу тридцать строевых начальников,
восхищавшихся своим единомышленником — Чацким, заняли
места на Исаакиевской площади перед тремя тысячами восстав-
ших солдат. Командир, приведший на площадь первый восстав-
ший полк — лейб-гвардии Московский,— Александр Бестужев
и был первым литературным защитником «Горя от ума», глу-
боко и верно определившим его подлинное значение как «тво-
рения народного». Восстание было разгромлено — видимость
«последнего слова» в борьбе старого с новым осталась пока
что за царизмом. Но поклонники «Горя от ума» отстаивали на
Сенатской площади то новое, которое неодолимо. Это же новое
в истории нашей родины защищала и любимая ими пьеса —
«Горе от ума».
29 м. В. Печкина
Гл а,в a XVI
КИЕВСКОЕ СВИДАНИЕ ГРИБОЕДОВА
С ЮЖНЫМИ ДЕКАБРИСТАМИ
1
Время поездки Грибоедова в Киев может быть определено
с довольно большой точностью на основании его переписки.
Принятая в грибоедовской литературе датировка приезда Гри-
боедова в Киев «в конце мая» вызывает некоторые сомнения.
В письме к Бегичеву от 18 мая 1825 г. Грибоедов пишет, что
его отъезд задержан внезапной смертью А. А. Столыпина, с
которым он собирался ехать. Если класть на эту задержку хотя
бы 2—3 дня (после написания письма), дня 2 на сборы в дорогу,
дня 3—4 на переезд из Петербурга в Москву (летние передвиже-
ния на лошадях медленнее зимних), хотя бы 2—3 дня на пре-
бывание в Москве,где он рассчитывал повидаться с родными
перед отъездом на Восток, дня 3—4 на передвижение из Москвы
в Киев,— то мы получим в сумме дней 12—14 и почти неизменно
придем к первым числам июня. Навстречу этой датировке
идет и выражение киевского письма Грибоедова к В. Ф. Одоев-
скому: «Хорошо, однако, что побывал здесь в начале июня»,—
о мае Грибоедов не упоминает. Первое, дошедшее до нас его
письмо из Киева, датировано 4 июня,— мы узнаем из него, что
он уже успел отправить письма с первыми впечатлениями и
осмотреть город. Вернее всего, он приехал в Киев 1—2июня 606,,
В Киеве Грибоедов пробыл долее 10 июня: этой датой по-
мечено его письмо из Киева к В. Ф. Одоевскому; он в общем
собирается ехать дальше, но думает еще посетить ярмарку в
Бердичеве, «которая начнется послезавтра», и заехать в Лю-
бар к Артамону Муравьеву. Следующее письмо к С. Н. Беги-
чеву из Симферополя датировано уже 9 июля 1825 г.,— Гри-
боедов в этот момент уже объехал южную и восточную часть
Крымского полуострова. Таким образом, можно предположить,
что он пробыл в Киеве, свыше десяти дней. На следствии он
показывает, что уехал внезапно, почему-то не простясь,— мы
450
остановимся на этом ниже,— повидимому, заезд его в Любар
не состоялся.
Что же происходило в Киеве? Приезд Грибоедова в Киев
вдруг привел в необычное движение всю Васильковскую упра-
ву. Нельзя отвергнуть предположение, что южные декабристы
были заранее предупреждены о его приезде и потому так быстро
и организованно пришли в движение.
Около Грибоедова сейчас же оказывается один из глава-
рей Васильковской управы Бестужев-Рюмин, через специаль-
ного нарочного вызывается из Василькова основной руково-
дитель управы Сергей Муравьев-Апостол; тут же появляется
Сергей Трубецкой, который еще в конце 1824 г. переехал в
Киев, получив должность дежурного офицера штаба 4-го
пехотного корпуса, и развил активнейшую деятельность по
объединению Северного общества с Южным через голову Пе-
стеля. Добавим Артамона Муравьева и Матвея Муравьева-
Апостола — и мы получим довольно внушительный актив
Васильковской управы Южного общества.
В одной из работ Н. К. Пиксанова мы читаем: «В июне
1825 г. Грибоедов попал в Киев»606. Можно задать фамусов-
ский вопрос: «Попал или хотел попасть?» Видя далее Грибо-
едова в таком оживленном декабристском*’окружении, законно
и продолжить фамусовские вопросы: «Да вместе вы зачем?
Нельзя, чтобы случайно...»
Рассматривая историю тайного общества 1823—1825 гг.,
нельзя не отметить все возраставшую потребность самого тес-
ного и частого конспиративного общения Северного и Юж-
ного обществ. Учтем, что вырабатывалась общая платформа и шла
подготовка к открытому выступлению. Неотложные вопросы
требовали уяснения и согласования. Поездки с севера на юг и
с юга на север идут непрерывно. Использовался каждый надеж-
ный человек. Напомним о поездках с конспиративными целями
и поручениями Барятинского, Волконского, Пестеля, Матвея
Муравьева-Апостола, еще два раза Волконского, Швейков-
ского, Давыдова, Никиты Муравьева, Бригена, Поджио, На-
рышкина. Это была система связи двух тайных организаций.
Поездки вызваны необходимостью обсудить важнейшие вопро-
сы: Барятинский вел переговоры о «соединении» обоих обществ
и выработке общей платформы; Пестель приезжал для обсуж-
дения принципов «Русской правды» и также для выработки
общей платформы; Швейковский приезжал для переговоров
о единстве действий между Васильковской управой и северя-
нами; Никита Муравьев, приехав в Москву, созывал собрание
по поводу намерения Якубовича убить царя; Нарышкин по-
слан на юг также с целью обсудить проект Якубовича. Чтобы
представить себе, какие конспиративные поручения давались
29*
451
декабристами людям, не состоявшим формально в тайной ор-
ганизации, но связанным с нею близким друзьям, облеченным
полным доверием, можно привести пример декабриста Бри-
гена, который поехал от Северного общества к Южному позже
Грибоедова. Декабрист Бриген, формально не состоявший чле-
ном общества, был отправлен Рылеевым к Трубецкому в Киев,
чтобы: 1) согласовать с Трубецким вопрос о необходимости
подготовить кронштадтских офицеров для насильственного
вывоза за границу царской семьи на тот случай, если импера-
тором будет отвергнута конституция, предложенная Великим
собором (учредительным собранием), 2) доставить Трубецкому
устав тайного общества— «орден восстановления», полученный
Рылеевым от декабриста Завалишина, 3) уведомить Трубец-
кого о намерении Якубовича убить царя, 4) спросить у Трубец-
кого о состоянии принадлежавших тайному обществу денежных
сумм 607.
Принимая во внимание все только что сказанное, можно
предположить, что и встреча Грибоедова с декабристами
в Киеве не была простой случайностью. Дальнейшее изложение
подтвердит это.
2
В следственном деле Грибоедова даются две версии киев-
ской встречи. Первая принадлежит Грибоедову,— именно он
объясняет встречи с декабристами как чисто случайные; неко-
торые декабристы дают иное объяснение, указывая, что речь
шла о приеме Грибоедова в члены общества. Можно усомнить-
ся в правильности обеих версий.
Первым заговорил о киевском свидании Сергей Трубецкой
в том же показании от 23 декабря 1825 г.: «Я знаю только
из слов Рылеева, что он принял в члены Грибоедова, который
состоит при генерале Ермолове, он был летом в Киеве, но там
не являл себя за члена; это я узнал в нынешний мой приезд
сюда». Это показание еще не дает особых нитей,— оно про-
сто констатирует факт посещения Грибоедовым Киева; указа-
ние на Ермолова воспринимается лишь как уточнение личности
Грибоедова — речь идет именно о том Грибоедове, который слу-
жит при Ермолове. Вопрос о том, виделся ли сам Трубец-
кой с Грибоедовым в Киеве,— заботливо обойден. В противоре-
чии с утверждением, что Грибоедов — член общества, стоит
старательная оговорка, что в Киеве он «не являл себя за члена».
Участник восстания Черниговского полка М. П. Бестужев-
Рюмин, взятый на месте восстания с оружием в руках, дал
свои показания о киевском свидании 27 января 1826 г. Вопрос
следствия, обращенный к нему, гласил: «Какая именно была
452
та совершенно необходимая надобность, для которой просили
вы Сергея Муравьева побывать у вас, хотя только на несколько
часов, в то время, когда находились у вас Артамон Муравьев
с некоим Грибоедовым? Кто именно был сей последний и в чем
состояло требуемое вами свидание Сергея Муравьева с ними?»
Бестужев-Рюмин крайне лаконически и явно не желая вдавать-
ся в подробности ответил: «Дабы он видел Артамона и приятеля
его Грибоедова, кои не могли остаться долго в Киеве. Грибо-
едов служил при Ермолове» 608.
29 января следственный комитет запросил Артамона Му-
равьева: «Кто именно был тот Грибоедов, с которым вы, при-
ехав к Бестужеву, нетерпеливо желали видеться с Сергеем
Муравьевым, за которым Бестужев посылал нарочного, и в
чем заключались как предмет требуемого свидания с ним, так
и взаимные ваши разговоры?» Артамон Муравьев отвечал:
«Грибоедов, которого желал познакомить с Муравьевыми,
тот самый, который при генерале-от-артиллерии Ермолове на-
ходится. Желание мое видеть Сергея Муравьева тогда истинно
было родственное и дружеское, касательно Грибоедова, то го-
воря о моем брате, как об особенно умном человеке и зная,
что Грибоедов предполагал остаться в Киеве, то хотел доста-
вить ему этим удовольствие. С Муравьевым Сергеем я видел-
ся тогда коротко, ибо он приехал он (sic!) в полдень, а уехал
на другое утро рано. Во время же его бытности сих несколь-
ких часов приехала моя жена, с которою я 6 месяцев не виделся.
При мне разговор их, в котором я участвовал урывками, был
общий и не касающийся до общества».
Показание Артамона Муравьева внутренне противоречиво,
в нем не сведены концы с концами. Грибоедов вовсе не пред-
полагал остаться в Киеве — и Артамону Муравьеву, и всем,
с ним говорившим, было прекрасно известно, что едет он
обратно на службу к Ермолову в Грузию, что в Киеве он—
проездом. Явная неправда была наспех всунута в показание
для мотивировки, почему человека, проездом остановившегося
в чужом городе, надо спешно знакомить с другим человеком
и вызывать последнего из другого города только потому, что
этот человек — умный. Позже окажется, что и место свидания
показано ложно,— у Бестужева-Рюмина Грибоедов не был.
Последняя оговорка отводит тему о тайном обществе из разго-
вора — просто познакомились два умных человека и в период от
полудня одного дня до утра другого говорили на общие темы.
Все это крайне неправдоподобно и очень плохо скомпановано.
Сопоставляя же показание Артамона Муравьева с показа-
нием Бестужева-Рюмина, находим ряд противоречий. Артамон
Муравьев показывал, что он вызывал умного Сергея Муравь-
ева для знакомства с Грибоедовым, чтобы доставить им
453
обоюдное удовольствие. Бестужев-Рюмин, наоборот, говорил, что
он вызывал Сергея Муравьева для свидания прежде всего с
Артамоном Муравьевым, а также с его приятелем Грибоедо-
вым,— причиной вызова на первом плане оказывается свида-
ние именно Сергея Муравьева с Артамоном. Все это шито бе-
лыми нитками: Артамон Муравьев уже полгода жил в Люба-
ре, где стоял его Ахтырский гусарский полк,— из Любара шла
прямая дорога на Васильков и Киев; выехав в Киев встречать
жену, Артамон Муравьев, если ему было нужно видеть Сер-
гея Муравьева, мог легко сам проехать не через Брусилов, а
через Васильков или, наоборот, отправиться с женой из Киева
в Любар также через Васильков — так декабристы нередко и
ездили. Особенно просто это было для Артамона Муравьева,
полкового командира, менее зависимого в своих действиях от
разрешения начальства, чем младшее офицерство. В прямом
противоречии с показанием Артамона указана и причина: Бе-
стужев-Рюмин вызывает Сергея Муравьева-Апостола якобы
потому, что Артамон Муравьев и Грибоедов «не могли остаться
долго в Киеве», а Артамон Муравьев — прямо противоположно
тому показывает: потому что Грибоедов будто бы именно пред-
полагал остаться в Киеве.
Специальный вызов Муравьева подчеркивал важность сви-
дания, указывал на какую-то неотложную в нем нужду и на
особое значение участия в свидании главы Васильковской упра-
вы Южного общества — Сергея Муравьева-Апостола. След-
ствие запросило последнего 31 января 1826 г.: «Комитету из-
вестно, что Артамон Муравьев приезжал с Грибоедовым к
подпоручику Бестужеву и что сей последний посылал к вам
записку с нарочным, которою требовал приезда вашего к нему
хотя только на несколько часов по крайней надобности в сви-
дании. Поясните: какая была та необходимая надобность, для
которой призывал вас Бестужев к свиданию с Муравьевым и
Грибоедовым? Кто именно сей последний и где теперь нахо-
дится?» Последний вопрос был со стороны комитета довольно
лицемерным, ибо уже более недели тому назад (22. I) Гри-
боедов был арестован и накануне дня, когда задали вопрос,
уже выехал с фельдъегерем из Екатеринодара в Петербург.
Сергей Муравьев дал довольно пространный ответ: «В июне
или июле месяцах 1825-го года Бестужев с баталионом Пол-
тавского полка был в карауле в Киеве, в то время, когда
А. Муравьев приезжал в Киев же, не к Бестужеву, а на встре-
чу жены, ехавшей из Петербурга; Бестужев действительно
посылал ко мне записку и приглашал меня приехать видеться
с А[ртамоном] Муравьевым, коего я не видел с самого моего
отъезда из Петербурга и который при всем своем желании быть
у меня не мог для сей поездки бросить жены. К тому же Бесту-
454
ткев просил меня в записке приехать на несколько часов, не
столько по крайней надобности свидания, сколько потому, что
знал, что я не люблю отлучаться от полка, в коем, к тому же,
имел занятие. Грибоедов был действительно в то же самое время
в Киеве, куда он однакож не с Муравьевым приехал, ибо, если
не ошибаюсь, он ехал из Москвы в Грузию, где он имеет долж-
ность. Я с ним тут познакомился таким образом, что он знает,
что я — Муравьев, а я — что он Грибоедов. Об обществе же
ни слова не было говорено между нами, и он не член наш».
Несмотря на пространность ответа, вопрос не уясняется. Про-
тиворечия ответа — кричащие. Во-первых, С. Муравьев-Апо-
стол не дает ответа по существу,— остается неясным, в чем
именно состояла надобность видеть столь спешно Артамона
Муравьева. Довод, что с Петербурга не видались, глухо говорит
о чисто дружеском смысле встречи — без всяких особых при-
чин, просто решили повидаться. Грибоедов как причина сви-
дания устранен совершенно — все дело было в Артамоне,—
с Грибоедовым же знакомство было столь беглым, что были
только обоюдно названы фамилии: «Он знает, что я — Мура-
вьев, а я — что он Грибоедов» — вот и все. Следственный ко-
митет вовсе не спрашивал о разговорах относительно тайного
общества и о том, член ли его Грибоедов, но сам Муравьев,
боясь этого вопроса, спешит его предупредить и заверяет ко-
митет, что Грибоедов — не член общества и что разговоров о
тайном обществе не было. Кто такой Грибоедов и где он —
этот вопрос оставлен без ответа. С. Муравьев более отвечал
ходу своих мыслей, чем вопросам следствия, и стремился к од-
ному — совершенно изъять Грибоедова как причину свида-
ния, знакомство с ним сделать шапочным, случайным609.
Уже из сделанного обзора совершенно ясно: скрывается
что-то важное, ответы путаны, противоречивы и не соответ-
ствуют истине.
Четырнадцатого февраля 1826 г. следствие, уже твердо
установившее самый факт свидания Грибоедова с декабриста-
ми в Киеве и по общему ходу дела сильно заинтересованное
Ермоловым, задало Рылееву вопросы о Грибоедове. Спросив
вообще о принятии Грибоедова в члены общества, комитет по-
ставил и специальные вопросы о киевском свидании: «Не было
ли сделано ему поручения о свидании с кем-либо из членов
Южного общества, а также и о распространении членов оного
в корпусе генерала Ермолова, и не имели ли вы от него уве-
домления об успехах его действий?» Рылеев ответил: «Слышал
я от Трубецкого, что во время бытности Грибоедова в про-
шлом году в Киеве некоторые члены Южного общества также
старались о принятии его в оное, но не успели в том по тем
же причинам, по каким и я принужден был оставить его». Этот
455
ответ вводил «неожиданную» тему, ни намеком не проявившую
себя в показаниях южных декабристов, и разоблачал Трубец-
кого: оказывается, он говорил Рылееву о южной попытке «при-
нять Грибоедова в члены общества»: признайся он в этом в
первом ответе — немедленно последовал бы вопрос о его лич-
ном в этом участии, поскольку в дни свидания он был в Киеве.
Следствие в тот же день отнеслось с вопросом к Трубец-
кому. Тот признался, что «рассказал ему [Рылееву], что Гри-
боедов был в Киеве п что его там „пробовали" члены Южного
общества, но он не поддался; — это слышал я от Полтавского
пехотного полка поручика Бестужева, который, кажется, с
Артамоном Муравьевым имели намерение открыть Грибоедову
существование их общества и принять его, но отложили оное,
потому что не нашли в нем того образа мыслей, какого желали.
На это мне Рылеев ничего не отвечал, и я остался при мнении,
что он принял Грибоедова».
Ответ Трубецкого вновь обходит вопрос о его личном
участии в киевском свидании— он пока ни при чем, он только
слышал нечто от Бестужева-Рюмина. Между тем свидание
Грибоедова с Бестужевым-Рюминым происходило, как мы сей-
час увидим, именно на квартире у Трубецкого. Характерно,
что и Грибоедов признает, что видел С. Муравьева-Апостола
у Трубецкого^. Вопиющее противоречие в основной теме
показания бросается в глаза. Трубецкой в разговоре с Рылее-
вым не мог бы не заинтересоваться вопросом, почему Грибо-
едов — член тайного общества на севере, на юге вдруг не ока-
зался таковым? Почему понадобилось принимать его вновь и
для этого приводить в движение всю Васильковскую управу?
Бросается в глаза заботливое устранение себя из этого дела.
Почему так планомерно уклоняться от совсем не компромети-
рующего признания: и я, мол, Трубецкой, пытался принять
в общество Грибоедова, но из этого ничего не вышло? Что тут
было бы опасного для Трубецкого, за которым уже числилось
гораздо больше вин — в том числе активная деятельность по под-
готовке восстания 14 декабря, не говоря уже о выясненной роли
одного из основателей тайного общества. На этом фоне «вина»
неудавшейся попытки принять нового члена была бы просто ни-
чем. Уже это рождает подозрение, что и Трубецкой, и южные
члены общества пытаются скрыть нечто другое, а вовсе не нич-
тожную неудачную (то-есть совершенно неважную для следствия)
попытку принять нового члена. Какая это малость для руково-
дителя восстания Черниговского полка Сергея Муравьева,
взятого на поле восстания с оружием в руках, для Бестужева-
Рюмина, находящегося в том же положении! И Сергей Мура-
вьев, и Бестужев-Рюмин признались в приеме целой вереницы
членов тайного общества, а последний, сверх всего, в присоеди-
456
нении к Южной организации целого Общества соединенных
славян.
Дело, очевидно, вовсе не в приеме Грибоедова в члены
общества, а в чем-то другом,-- это подтверждается и тем
соображением, что для приема нового члена нет никакой нуж-
ды приводить в движение всю Васильковскую управу. И стояв-
ший в карауле Бестужев-Рюмин, и оказавшийся в одной гости-
нице с Грибоедовым Артамон Муравьев — оба имели право
принимать новых членов, имели и опыт этого приема, оба по
отдельности могли бы уяснить, желает или не желает Грибо-
едов быть членом общества.
Девятнадцатого февраля последовало наиболее любопытное
показание по этому вопросу М. П. Бестужева-Рюмина. «Точно
ли Вами или кем другим был принят в члены общества кол-
лежский ассессор Грибоедов и когда именно?»— спрашивал
комитет: «Притом объясните, по какому поводу он был у вас и
виделся с Сергеем Муравьевым? Что тогда сообщено ему было
о намерениях общества, какого он был о сем мнения и какое
дал обещание насчет содействия видам общества и распро-
странения членов оного в грузинском корпусе?»
Опустив вопрос о поводе свидания с Муравьевым и не отве-
чая на то, что было сообщено Грибоедову о намерениях обще-
ства п какого он был о сем мнения, Бестужев-Рюмин показал:
«Грибоедов в общество принят не был по двум причинам: 1) Что
служа при Ермолове, он нашему обществу полезен быть не мог;
2) Не зная ни истинного образа мыслей, ни характера Гри-
боедова, опасно было его принять в наше общество, дабы в
оном не сделал он партии для Ермолова, в коем общество
наше доверенности не имело. На мое мнение согласились и
предложения Грибоедову не делали. Был же он не у меня, а
проезжал через Киев вместе с Артамоном Муравьевым, и видел
я его только два раза у Трубецкого. С. Муравьева тогда я
просил приехать в Киев, дабы ему вышесказанное мнение со-
общить. Он его опробовал». Прежде всего бросается в глаза
передвижение центра внимания с Грибоедова на Ермолова.
Именно Ермолов — центральная тема показания, и то или
иное отношение Грибоедова к Ермолову становится критерием
принятия или непринятия его в общество. Показание содержит
далеко не всю истину, а скрывает что-то очень существенное,
это видно из его внутренних противоречий. Открывается, что
С. Муравьев приехал, конечно, не для дружеского свидания с
Артамоном Муравьевым, как утверждалось ранее, а именно
по вопросу о Грибоедове. Если истинный образ мыслей лица,
приглашаемого в члены, неизвестен, то нельзя предугадать и
его дальнейшего поведения,— сделает ли он в обществе «пар-
тию» для Ермолова или не сделает. Очевидно, с Грибоедовым
457
произошли такие разговоры, которые уяснили его своеобраз-
ное отношение к вопросу и возбудили опасения,— иначе нельзя
было бы притти к такому предположению. Если речь шла бы
только о простой информации Сергея Муравьева, зачем было
бы его вызывать из Василькова,— Бестужев-Рюмин мог бы ин-
формировать его несколько позже при своих постоянных сви-
даниях с ним. Была некая спешность в вопросе о Грибоедове —
очевидно, речь шла о каком-то безотлагательном поручении.
Выясняется: прежнему показанию Муравьева о шапочном зна-
комстве, о том, что Грибоедов и он только узнали фамилии друг
друга,— верить нельзя. Выясняются и ранее данные неправиль-
ные показания Трубецкого — оказывается, свидание проис-
ходило у него на квартире. Самое же любопытное противо-
речие — это противоречие двух занумерованных Бестужевым-
Рюминым причин; первая: служа при Ермолове, Грибоедов
бесполезен для общества; подразумевается: территория эта
отдалена, вне круга действия общества, Грибоедов не сможет
что-либо сделать для общества, находясь в таком отдалении.
Вторая же причина, наоборот, предполагает особого рода
нежелательную активность Грибоедова в тайном обществе —
он может сделать в обществе партию для Ермолова, следо-
вательно, отдаленность территории ни при чем. Предпола-
гается, следовательно, что Ермолов может быть как-то заин-
тересован в укреплении своего влияния в тайном обществе.
Совершенно ясна ложность первой причины: то обстоятель-
ство, что Грибоедов служит при Ермолове и, следовательно,
находится в отдалении — была всегда известна, это не было
новостью. Если это было бы причиной непринятия Грибоедова
в общество, то вообще и не вставал бы вопрос о его приеме,—
решительно все и так знали, что он служит при Ермолове и
едет к нему; об этом не приходилось подавать никакого «мнения».
Опрошенный в тот же день, 19 февраля, Сергей Муравьев-
Апостол не внес ничего нового в прежние показания,— он про-
должал настаивать на том, что с Грибоедовым «не имел ника-
ких сношений по обществу», никогда не принимал его в члены,
видел его не у Бестужева, а у Артамона Муравьева, то-есть
в гостинице (о Трубецком — ни слова). «Мой брат очень
осторожен»,— гласит одна из тщательно зачеркнутых строчек
в показаниях Матвея Муравьева-Апостола. Необходимо при-
знать справедливость этого мнения о Сергее Муравьеве611.
Двадцать четвертого февраля волна допроса докатилась,
наконец, до самого Грибоедова. Он не изменил ранее взятой
линии и остался на позиции полного отрицания: Муравьевых
и Бестужева-Рюмина видел случайно, «мельком», «разговоров не
только вредных правительству, но в которых требуется хотя
несколько доверенности с ними не имел: потому что не успев
458
еще порядочно познакомиться, не простясь, уехал». Запрошен-
ный вторично 15 марта, Грибоедов ввел в свою аргументацию
лишь один дополнительный довод — присутствие дам: «Во вре-
мя самого короткого моего пребывания в Киеве один Муравьев
туда приехал на встречу жене, с которою дни два, три или ме-
нее пробыл в одном трактире со мною; потом они уехали. Дру-
гого я видел у Трубецкого, все это было в присутствии дам, и
мы, можно сказать, расстались едва знакомыми»612. В этих
двух ответах любопытно указание на свидание у Трубецкого,
которое тот упорно замалчивал, и неожиданная деталь: уехал
«не простясь». Почему Грибоедов, светский человек, щепетиль-
ный в соблюдении приличий, вдруг так поступил? Очевидно,
к тому были какие-то основания.
Кажется, что глубокие разноречия в показаниях должны
были бы неизбежно повести к очным ставкам. Но таковых не
последовало. Комитет почему-то бросил этот клубок нераспу-
танным. Будем распутывать его дальше. Подведем пока краткие
итоги. Очевидно, целью киевских свиданий было вовсе не при-
нятие Грибоедова в члены общества — для этого не надо было
бы приводить в движение всю Васильковскую управу и пере-
хватывать путника на дороге в дальние края. Очевидно, речь
шла о каком-то важном и спешном для Васильковской управы
поручении, неотложном деле, в котором должен был принять
участие Грибоедов. Дело это явно связано с Ермоловым.
Переговоры были резко порваны — Грибоедов, не простясь,
уехал. Что же случилось и какое именно поручение ему хотели
дать?
3
Ответить на этот вопрос можно только предположительно.
Нет, и, повидимому, и не предвидится в будущем материалов
для бесспорных утверждений. Но изучение всего следственного
процесса декабристов в целом дает основания для построения
обоснованной гипотезы. Прежде всего необходимо включить
событие в общий поток деятельности Южного общества, по-
ложить его на фон всего того, что происходило в Васильков-
ской управе в первой половине 1825 г. Мы сейчас же обнару-
жим, что в этом «фоне» есть свое совершенно определенное
место, куда — точно по контурам — укладывается данное собы-
тие. Для этого надо ознакомиться с тем, что представляет со-
бою так называемый «белоцерковский план» и в каких взаимо-
отношениях была в это время Васильковская управа с Пестелем.
Обратим внимание на одну существенную деталь. Грибо-
едова хотят принять в общество — это будто бы не удается.
Приняли ли нового члена, или не приняли, — при любом исходе
459
это должно было бы стать известно главе Южного общества —
Пестелю, такова была обычная практика при приеме новых
членов. Однако, к удивлению нашему, Пестель не знает ровно
ничего о попытке принять Грибоедова; Барятинский alter ego
Пестеля — также ничего не знает об этом. Каменская управа
(Волконский и Давыдов) также решительно ничего не знает.
«О принадлежности коллежского ассессора Грибоедова к тай-
ному обществу не слыхал я никогда ни от кого...»,— показы-
вает Пестель. «Неизвестно также мне, член ли он тайного
общества»,— показывает Барятинский.
В первой половине 1825 г. глубокая внутренняя борьба
между Пестелем и Васильковской управой нарастала и развива-
лась 613. Опередить Пестеля, начать осуществление такого пла-
на, где ему отводилась бы самая незначительная роль, держать
в своих руках инициативу — таково было решение Васильков-
ской управы. Этот план связан был и с постоянной позицией
Сергея Муравьева — требованием незамедлительного высту-
пления: «Я с 1823 г. в Киеве, в Каменке и при всяком случае уго-
варивал всегда членов отбросить всякую медленность, дока-
зывая им, что, решившись раз на толикое дело, они поступили
бы безрассудно, оставаясь в бездейственности, то они сим
умножают лишь опасности, на каждом шаге нам угрожающие».
В конце 1824 г. и возник в Васильковской управе Южного об-
щества революционный план, известный в следственных делах
под названием «белоцерковского» 614.
В конце лета или в начале осени 1825 г. предполагался
царский смотр 3-го корпуса после обычных летних лагерей.
Смотры эти не были новостью, они не раз уже имели место
и раньше. Предполагалось, что Александр I остановится в име-
нии графини Браницкой — Белой Церкви, где и должно было
произойти решительное выступление тайного общества. Сергей
Муравьев и Бестужев-Рюмин, авторы плана, проектировали
поставить в караул к государю членов тайного общества, пере-
одетых солдатами, «захватить» императора и «нанести ему удар».
Дальнейший план действий после цареубийства состоял в сле-
дующем: «Издание двух прокламаций, одну — войску, другую—
народу, затем следование 3-го корпуса на Киев и Москву с на-
деждою, что к нему присоединятся прочие на пути его распо-
ложенные войска без предварительных даже с ними сношений,
полагаясь на общий дух неудовольствия. В Москве требовать от
Сената преобразования государства. Между всеми сими дей-
ствиями 3-го корпуса надлежало всем остальным членам союза
содействовать революции. Остальной части южного округа
занять Киев и в оном оставаться. Северному округу поднять
гвардию и флот, препроводить в чужие край всех особ импера-
торской фамилии и то же сделать требование Сенату, как и тре-
460
тий корпус. Потом ожидать от обстоятельств, что окажется
нужным к дальнейшим действиям»615.
Предложенный Васильковской управой белоцерковский
план был обсужден на обычном январском съезде руководите-
лей Южного общества во время контрактовой ярмарки (1825) и
встретил решительное несогласие Пестеля и его сторонников.
Они считали этот план неподготовленным, авантюрным, преуве-
личивающим силы Южного общества и обреченным на провал.
Пестель считал военную революцию возможной единственно
в том случае, если она начнется не на периферии, а в Петербур-
ге, где можно будет сразу захватить не только царя, но и все
центральные правительственные учреждения, сразу силою ору-
жия поставить от себя в зависимость Сенат и Государственный
совет.
Однако непринятие плана на январском съезде 1825 г. не
помешало ему вновь возродиться и получить дальнейшую раз-
работку после съезда в той же Васильковской управе, которая
не соглашалась с Пестелем и вела свою линию.
Этот план и лег в дальнейшем в основу того замысла совме-
стных действий, который был разработан Южным и Северным
обществами декабристов и который был столь неожиданно для
них отменен новой создавшейся ситуацией — внезапной смертью
Александра I, междуцарствием, неотложной необходимостью
выступить в день второй присяги.
Чтобы понять конкретную обстановку всей этой внутренней
борьбы, надо вспомнить, что с конца 1824 г. одно из централь-
ных лиц Северного общества передвинулось с севера на юг и
оказалось в Киеве, в нескольких часах езды от Васильковской
управы. Член Северной думы князь Сергей Трубецкой, реши-
тельный антагонист Пестеля, приехал в Киев в качестве дежур-
ного офицера штаба 4-го пехотного корпуса. Князь приехал с
женой и пожитками и прочно обосновался в Киеве почти на год.
Подобный визит с севера на юг, конечно, в корне отличался
от всех предыдущих визитов с юга на север. Поездки Барятин-
ского в 1823 г., Пестеля в 1824 г. и др. занимали сравнитель-
но мало времени, приезд же Трубецкого был прочен и рас-
считан на длительное воздействие. Характерно, что Трубецкой
уже жил в Киеве во время январского съезда руководителей
Южного общества 1825 г., но не был приглашен Пестелем и
на съезде не участвовал. «В 1824 г., в исходе отправился я
в 4-й корпус... Одна из обязанностей моих была наблюдать за
Пестелем, ибо он вовсе отделился»,— показывал Трубецкой.
Немедленно по прибытии Трубецкой завязал сношения с Ва-
сильковской управой: «Князь Сергей Трубецкой по прибытии
в Киев действовал с сею управою», — лаконически, но
многозначительно показывает Пестель. Сергей Муравьев и
461
Бестужев-Рюмин останавливались на квартире С. Трубецкого,
когда приезжали в Киев616.
Возродившийся, несмотря на несогласие Пестеля, белоцер-
ковский план уделял Пестелю незначительную роль — он дол-
жен был возглавлять обсервационный корпус в Киеве и воздей-
ствовать на херсонские военные поселения. Инициативу
революционного действия Васильковская управа всецело
брала на себя. После цареубийства в Белой Церкви должно
было следовать движение восставших войск к Москве. В это же
время начиналось выступление Северного общества в Петер-
бурге. Назначение временного правительства производилось
именно Северным обществом.
Вопрос о позиции, которую займет в этот момент корпус
Ермолова, играл для инициаторов действия существенную роль.
Именно этот корпус, оставшись верным царскому правитель-
ству, мог бы нанести всему движению на Москву сокрушающий
удар с фланга и воспрепятствовать соединению южных войск с
северными. Если же Ермолов перешел бы на сторону револю-
ционных войск, успех был бы значительно обеспеченнее; весь
юг оказался бы охвачен движением: армия, стоявшая на Укра-
ине, пришла бы в движение первой, ее поддержала бы вся
полоса южных военных поселений, выступил бы и Кавказский
корпус Ермолова,— таким образом вся южная часть империи
от Бессарабии до Кавказа оказалась бы охваченной револю-
ционным восстанием. Это обеспечило бы успешное движение к
Москве и в значительной мере содействовало бы успеху пред-
полагаемого соединения с северными войсками в Петербурге.
Вопрос о Ермолове имел поэтому самое жизненное значение
для тайного общества. Позже довольно хорошо осведомленный
писатель эмигрант П. Долгоруков, к которому стекались многие
конспиративные сведения, прямо писал в некрологе Батень-
кова, что Грибоедов был посредником между декабристами и
Ермоловым 617.
Начало июня, когда Грибоедов проезжал через Киев, было
кануном летних лагерей. После лагерного сбора предполагался
царский смотр, далее — по планам декабристов — «нанесение
удара» царю и начало военной революции. Лагерный сбор кон-
чался 15 сентября, следовательно, уже в июньском варианте
белоцерковского плана, которым горели его авторы, встретив-
шиеся с Грибоедовым в Киеве, выступление предполагалось
примерно во второй половине сентября или в самом начале ок-
тября. Грибоедов должен был попасть к Ермолову до этого
срока. Какое поручение он мог получить? Можно предполо-
жить два варианта. Если степень доверия декабристов к Ер-
молову и уверенность в существовании тайного общества в Кав-
казском корпусе действительно были велики, то Грибоедову
462
могло быть поручено и полное предварительное оповещение
Ермолова о белоцерковском плане, его ходе, сроках и предпо-
лагавшейся роли самого Ермолова. Если эта степень была не
так велика и декабристы надеялись лишь на то, что Ермолов
примкнет к побеждающей революции, когда успех явно скло-
нит чашку весов на сторону восставших,— они могли поручить
Грибоедову оповестить Ермолова о белоцерковском плане лишь
в тот момент, когда начнется открытое выступление. И в том
и в другом случае приходилось ввести передатчика —Грибо-
едова — в курс всех предположений. Мы не знаем и, вероятно,
никогда не узнаем всего содержания этих, не таких уж кратких,
переговоров,— Бестужев-Рюмин и тот говорит о двух свида-
ниях у Трубецкого. Но совершенно ясно, что при обоих вариан-
тах Грибоедов должен был быть осведомлен о белоцерковском
плане довольно подробно. Ответ на вопрос о силах общества,
которые могут быть двинуты в это дело, был при таких
обстоятельствах неизбежен.
Выше мы уже ставили вопрос, в какой период жизни тай-
ного общества мог Грибоедов произнести свою знаменитую
фразу: «Сто прапорщиков хотят переменить весь государ-
ственный быт России». Мы привели выше основание, почему
эта фраза не может относиться ни ко времени Союза Спасения,
ни ко времени Союза Благоденствия. Она может относиться
только к периоду военной революции, то-есть для Грибоедова,
приехавшего в Петербург в мае 1824 г. и уехавшего на Восток
из Киева после 10 июня 1825 г.,— только к этому периоду.
Эта запомнившаяся всем фраза,— конечно, отрывок горячего
разговора, а ее дружески-резкий вариант: «Я говорил им, что
они дураки» вырвался из кипения каких-то жарких и страстных
прений. Можно предположить, что этот афоризм — осколок
киевского свидания: Грибоедов оказался противником военно-
революционного белоцерковского плана, он справедливо счи-
тал, что «сто прапорщиков» не могут «перевернуть весь государ-
ственный быт России». Но допустимо, конечно, предположение,
что эта реплика была и более ранней, а может быть, произно-
силась как в Петербурге, так и в Москве. Грибоедов мог быть
осведомлен об основных чертах плана выступления как в
северной столице, так и во время киевского свидания.
Ермолов, по свидетельству Дениса Давыдова, любил Гри-
боедова, «как сына», и облекал его полнейшим доверием. Обе-
щал ли Грибоедов все же что-то передать Ермолову, принять
какое-то участие в белоцерковском плане, мы не знаем. Но
перед нами бесспорный факт: Ермолов предупредил Грибоедова
об аресте и дал возможность сжечь его бумаги,— мы остано-
вимся на этом ниже более подробно. Из каких соображений
проистекало это предупреждение? Может быть, только из
463
общей осведомленности Ермолова о политических настроениях
Грибоедова и общей своей симпатии к нему. Но тогда благой
совет старшего друга уничтожить на всякий случай компро-
метирующпе материалы мог быть дан гораздо ранее, при пер-
вом известии о восстании 14 декабря. Ведь весть о восстании
отделена от ареста Грибоедова более чем недельным сроком.
Ермолов явно выжидал,— он был о чем-то осведомлен. Идя на
безусловный риск и давая Грибоедову время уничтожить свои
бумаги, он мог быть озабочен ликвидацией и тех данных, нити
от которых привели бы к нему самому.
Существенно, что встретившиеся с Грибоедовым члены
Южного общества буквально горели верой в возможный успех
и были всецело захвачены предполагаемым планом революции.
На следствии передавали слова Сергея Муравьева: «если вы
не хотите революции, то я ее один сделаю». По сводке следствен-
ного комитета в одной из анкет, Сергей Муравьев «брался воз-
мутить 8-ю дивизию — полагался на 9-ю и на 3-ю гусарскую и на
всю артиллерию их, хотел послать за братом его Матвеем, чтобы
отправить в Москву и в Петербург, где, по словам его, все
готово — упоминал, что надобно также послать за Якубовичем,
чтобы он был готов»618. Бестужев-Рюмин, преданный идее во-
енной революции, может быть, более чем кто-либо иной пылал
желанием скорейшего выступления и был готов на все. Ар-
тамон Муравьев, первый организатор киевского свидания де-
кабристов с Грибоедовым, должен был принять в событиях
самое деятельное участие. Декабристы рассчитывали на восста-
ние Ахтырского гусарского полка, которым он командовал. Сам
Артамон Муравьев горел желанием скорейшего выступления.
В Лещинском лагере (месяца через два после свидания с Гри-
боедовым) Артамон Муравьев на евангелии присягнул поку-
ситься на жизнь государя. Когда царский смотр был отменен,
Артамон Муравьев вызвался ехать в Таганрог, где в то время
был Александр I — «для нанесения удара» (сохранилось даже
мемуарное предание, будто он действительно туда ездил).
Бестужев-Рюмин показывает: «Артамон Муравьев уговаривал
немедленно предпринять действия, уверяя, что у него есть ка-
кое-то неизъяснимое, но сильное предчувствие, что прежде но-
вого года все мы будем перехвачены».. Нельзя отказать Арта-
мону Муравьеву в правильности этого предчувствия — так и
случилось 619.
Таковы были настроения главных участников киевского сви-
дания. Можно представить себе бурный и страстный характер
киевских прений.
Свидание Грибоедова с южными декабристами происходило
в опасный и напряженный момент жизни тайной организации.
Правительство уже начало догадываться о ее существовании,
464
началась слежка. Еще в апреле 1825 г. началась шпионская
деятельность предателя Бошняка. Члены Южного общества
уже подозревают в предательстве графа Витта. Среди южан
ходит слух, что в мае того же года Витт предлагал Ки-
селеву выдать «всю шайку заговорщиков». Надо было то-
ропиться. Такова была общая напряженная атмосфера, в
которой протекло киевское свидание декабристов с Грибо-
едовым 62°.
Белоцерковский план рухнул сам собою: царский смотр
после лагерей 1825 г. был отменен в связи с полученными
правительством сведениями о тайном обществе: в июле 1825 г.
последовал донос Шервуда —17 июля Александр I лично го-
ворил с предателем в Каменноостровском дворце. 13 августа
последовал донос Витта. Васильковская управа тем не менее
не отказалась от своего плана, она лишь перенесла его на 1826 г.,
когда вновь был предположен царский смотр621.
Подводя теперь «киевскую» часть итогов развернутой нами
гипотезы, скажем кратко: Грибоедов был перехвачен в Киеве
Васильковской управой для сообщения Ермолову «белоцер-
койского плана». Степень доверия декабристов к Грибоедову
была чрезвычайно велика. С. Трубецкой — одна из важных
пружин заговора — и Артамон Муравьев были его старыми
приятелями, а Бестужев-Рюмин был с ним знаком еще задолго
до киевского свидания. «Горе от ума» уже было признано аги-
тационным документом декабризма, и слава о нем шла перед
Грибоедовым, завоевывая ему доверие и симпатии.
Ни одна из других гипотез не кажется мне более правдо-
подобной. Наиболее неосторожно и наивно было бы принять
на веру показания самого Грибоедова и декабристов, то-есть
трактовать киевское свидание как случайную встречу старых
знакомых — выехавшего к жене Артамона Муравьева и не-
известно как появившегося в трактире Бестужева-Рюмина, ко-
торому вообще полагалось бы быть в карауле. Далее эти два
лица, воспылав желанием доставить проезжему путнику удо-
вольствие знакомства с умным человеком, импортировали та-
кового в лице Сергея Муравьева, вызвав его через нарочного
из другого города. Но почему-то хлопоты не увенчались успе-
хом: умные люди почему-то так и не поговорили, явно не получив
взаимного удовольствия от знакомства: они только обоюдно
узнали фамилии друг друга — и более ничего, хотя не менее
двух вечеров молча просидели друг против друга уже почему-
то не в «Зеленом трактире», а на квартире у Сергея Трубецко-
го, который об этом, кстати, ничего не знал. После этого
вдруг все единогласно пришли к выводу, что Грибоедов в тай-
ном обществе сделает партию Ермолова, поэтому в члены
его не приняли. Загадочная картина!
30 м. В. Печкина
465
Теперь понятно и то, почему члены Васильковской упра-
вы и Трубецкой так упорно отрицали совершенно ничтожный
для их «силы вины» факт, что они хотели принять в обще
ство еще одного члена — Грибоедова, но из этого ничего не
вышло. Признайся они в этом — за этой ниточкой потянулся
бы большой план революционного выступления, белоцерков-
ский план, который отрицался до последней возможности.
Особенно Трубецкой был заинтересован в сокрытии этого пла-
на, с головой выдававшего его принципиальное согласие имен-
но на организацию военного удара.
4
После киевского свидания Грибоедов, не простясь с декаб-
ристами, выехал в Крым. Как бы ни были глубоки его сомне-
ния в правильности тактики военной революции, как бы ни
был он взволнован ошибочностью белоцерковского плана, едва ли
он мог в тот момент противопоставить ему какую-то иную,
правильную тактику. Нельзя предположить в нем спокойного
внутреннего состояния после бурных киевских объяснений. Как-
никак, а его позиция в этом вопросе отъединяла его от того
дела, которое, по словам его близкого друга Жандра, он счи-
тал и «необходимым» и «справедливым». Конспирацию киев-
ского свидания он строго соблюл, и его письмо к В. Ф. Одоев-
скому из Киева от 10 июня ввело в заблуждение не одного
исследователя. Он ни словом не упомянул там о встречах с дека-
бристами,— между тем его адресат сам знаком со многими из
них, и хотя бы беглое упоминание в письме о двух свиданиях
с С. Трубецким и о «шапочном» знакомстве с С. Муравьевым-
Апостолом было бы более чем естественно. Однако Грибоедов
окружает полным молчанием все декабристские свидания.
«Посетителей у меня перебывало много, однако скромных,
мало мешали»,— пишет он, не упоминая ни одного имени и
умалчивая о том, у кого он сам «перебывал»622.
Н. К. Пиксанов в работе «Душевная драма Грибоедова» и
ряде других считает, что Грибоедов был в Киеве в мрачном
настроении, якобы вызванном иссякнувшим после «Горе от ума»
творчеством, и это-то мрачное настроение будто бы и делало его
«глухим» к политическим «увлечениям» и равнодушным к во-
просу о вступлении в тайное общество623. Никак нельзя согла-
ситься с этой концепцией, она искусственна и лишена связи со
всеми протекшими событиями. Она противоречит фактам.
Письмо из Киева к Вл. Одоевскому никак нельзя счесть
мрачным: Грибоедов собирается на ярмарку в Бердичев624,
хочет познакомиться с Ржевусским, не прочь воспользоваться
466
«самым приятным приемом», который ему в Любаре устраивает
семейство Муравьевых. Едва ли эти намерения свидетельствуют
о душевной драме. Далеко не безразлично, как воспринял это
письмо хорошо знавший Грибоедова адресат. На В. Ф. Одоев-
ского оно произвело самое благоприятное впечатление, он пи-
шет В. К. Кюхельбекеру: «На сих днях получил я от Грибо-
едова из Киева письмо... Он, видно, в хорошем расположении
духа»625.
Н. К. Пиксанов и ряд других исследователей утверждали,
что Грибоедов в Киеве и «не заметил» декабристов.
Исследователи эти основывали свое мнение на искусственно
оборванной цитате из письма к В. Одоевскому. Приведем ее пол-
ностью. «Сам я в древнем Киеве; надышался здешним воздухом
и скоро еду далее. Здесь я пожил с умершими: Владимиры и
Изяславы совершенно овладели моим воображением: за ними
едва вскользь заметил я настоящее поколение; как они мыслят,
н что творят — русские чиновники и польские помещики, бог
их ведает». Если обрывать цитату на словах «едва вскользь
заметил я настоящее поколение»626, что нередко делается, то,
действительно, читателю сможет показаться, что речь идет и
о декабристах,— ведь не могут же они быть исключены из по-
нятия «настоящее поколение». Однако далее поясняется очень
точно, кого именно разумел под этим Грибоедов: он говорил
о местном киевском населении: о «русских чиновниках и поль-
ских помещиках», то-есть придавал понятию «настоящего
поколения» явно ограничительный смысл. Под рубрику поль-
ских помещиков и русских чиновников декабристы никак не
могут быть подведены. Грибоедов явно молчал о свидании с
ними. Но тяжелого настроения в этом письме еще нет. Раз он
еще собирался к Артамону Муравьеву в Любар, значит, те со-
бытия, которые вынудили его уехать даже не простившись, еще
не произошли. Что-то, вызвавшее внезапный отъезд, произошло
именно после этого письма.
Следующие крымские письма к Бегичеву приносят нам сви-
детельство о приступе тяжелой тоски: «Наконец еду к Ермолову
послезавтра непременно, все уложено. Ну, вот почти три ме-
сяца я провел в Тавриде, а результат нуль. Ничего не написал.
Не знаю, не слишком ли я от себя требую. Умею ли писать.
Право, для меня все еще загадка. Что у меня с избытком най-
дется, что сказать, за это ручаюсь, от чего же я нем? — нем как
гроб!!» Через три дня, в письме из Феодосии от 12 сентября,
тяжелое настроение резко усиливается: «А мне между тем так
скучно! так грустно! думал помочь себе, взялся за перо, но
пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче. Прощай, милый
мой. Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен
до крайности. Пора умереть. Не знаю, отчего это так долго
467
30
тянется. Тоска неизвестная. Воля твоя, если это долго меня про-
мучит, я никак не намерен вооружиться терпением; пускай оно
остается добродетелью тяглого скота. Представь себе, что со
мною повторилась та же ипохондрия, которая выгнала меня из
Грузии, но теперь в такой усиленной степени, как еще никогда
не бывало... Ты, мой бесценный Степан, любишь меня то же,
как только брат может любить брата, но ты меня старее, опыт-
нее и умнее; сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить
себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то или
другое у меня впереди»627 .
Характер тоски точно определен в этом письме самим Гри-
боедовым: это именно та же «ипохондрия», которая выгнала
его из Грузии. Когда? Ясно, что речь идет об отъезде из Гру-
зии в начале марта 1823 г. Для этой выгнавшей его из Грузии
«ипохондрии» причины творчества должны быть начисто
исключены. Грибоедов был в разгаре творчества: он вез с собой
манускрипт первых двух актов «Горя от ума», чуть ли не в пер-
вый день приезда в Москву читал их С. II. Бегичеву, несколько
переправлял, учитывая его замечания, жадно наблюдал москов-
скую жизнь, набрасывал сцены бала (III акта) и летом в туль-
ской деревне Бегичева в основном закончил комедию. Вернув-
шись в сентябре в Москву, он уже знакомил с нею друзей;
позже он еще вносил существенные добавления в рукопись, но из
всего изложенного ясно, что грузинская «ипохондрия» не имела
своей причиной недовольства творчеством,— она выросла вз
других корней.
В цитированном выше письме к Бегичеву из Феодосии от
12 сентября 1825 г. Грибоедов пишет, что теперь степень тоски
у него небывалая, неизведанная ранее, и, очевидно, знает ка-
кие-то события, какой-то срок, с которого тоска началась:
«Я с некоторых пор мрачен до крайности». Может ли горечь о
том, что в Крыму ничего не написалось, высказанная в письме из
Симферополя, быть именно той причиной, которая заставляет
его думать о самоубийстве? Едва ли. Ведь еще весной 1825 г.
дорабатывалось «Горе от ума» — прошло слишком мало вре-
мени, да и отсутствовало ли творчество? Еще в июле 1824 г.
в Петербурге Грибоедов задумал трагедию — очевидно, в шек-
спировском духе — «и лишь бы отсюда вон, напишу непременно».
В октябре 1824 г. Грибоедов пишет Катенину: «Сам не отстаю
от толпы пишущих собратий. А. А. везет к тебе мои рифмы...»
Его перевод отрывка из «Фауста» Гёте относится к концу
1824 или началу 1825 г., его «Случаи петербургского наводне-
ния» — к концу 1824 г. Жалоба на «немоту» вовсе не стоит в
непосредственном контексте с мыслями о самоубийстве — она
принадлежит другому письму. До отъезда из Киева этого тяже-
лого состояния мы нс наблюдаем, поэтому выдвинуть объясие-
468
ние, что якооы иссякшее творчество и мрачное настроение по
этому поводу сделало в Киеве Грибоедова «глухим к политиче-
ским увлечениям декабристов» — не означает ли это переста-
вить последовательность фактов? Что произошло раньше —
киевское свидание или приступ тоски? Переписка ясно отве-
чает: сначала киевское свидание, потом страшный приступ то-
ски с мыслью о самоубийстве. Не является ли первое причиной
второго? Над этим необходимо подумать, и это много реальнее,
чем объяснение: Грибоедов в течение полугода после «Горя
от ума» не написал ничего крупного, а писал только мелкое,
и поэтому будто бы счел себя бесплодным и решил покончить
жизнь самоубийством. Мало правдоподобно. Но вот другое объ-
яснение: Грибоедов, несогласный с практическим планом на-
зревающей революции, отверг его, счел его неправильным, но
не смог предложить ничего взамен, отказался выполнить ре-
волюционное поручение и этим поставил себя вне надвигаю-
щихся революционных событий, в результате чего им овладела
тоска и он думал даже о самоубийстве. Это объяснение гораздо
более правдоподобно. Может быть, и творческий процесс вре-
менно приостанавливался именно этим родом душевных пере-
живаний. В данной системе недовольство творчеством, выра-
женное в письме к Бегичеву,— частный признак, так сказать,
симптом, а не основной процесс 628.
Насколько можно судить по переписке, именно письмо
декабриста А. Бестужева вывело Грибоедова из состояния де-
прессии. Вслед за письмом к Бегичеву, где говорилось о само-
убийстве, следует датированное 22 ноября 1825 г. (из Екате-
риноградекой станицы) письмо Грибоедова к А. Бестужеву:
«Любезнейший Александр, не поленись, напиши мне еще раз
и побольше, что в голову взойдет: не поверишь, каким веселым
расположением духа я тебе нынче обязан, а со мною это редко
случается...» Именно в этом письме Грибоедов и просит обнять
Рылеева «искренне, по-республикански». С киевскими декаб-
ристами Грибоедов расстался после резких споров,— тем более
его обрадовало проявление дружеских чувств со стороны се-
верных республиканцев.
Через пять дней — 27 ноября — Грибоедов пишет В. К. Кю-
хельбекеру, от которого у него не было тайн, и в этом письме
мы видим глухие следы каких-то тяжелых тревог о своих
друзьях и о мнениях друзей о его, Грибоедова, достоинстве,
которыми он так дорожил. А далее следующая ассоциация —
от мнения друзей о его достоинстве — неожиданно ведет не-
посредственно к Ермолову, и комментаторы письма, думается
мне, окажутся бессильными истолковать это загадочное место
без привлечения вопроса о киевском свидании. Вот это место:
«Помоги тебе Бог, будь меня достойнее во мнении друзей и
469
недругов. Кстати о достоинстве: какой наш старик чудесный,
невзирая на все о нем кривые толки; вот уже несколько дней,
как я пристал к нему в роде тени, но ты не поверишь, как
он занимателен, сколько свежих мыслей, глубокого познания
людей, всякого разбора остроты рассыпаются полными горстя-
ми, ругатель безжалостный, но патриот, высокая душа, замыслы
и способности точно государственные, истинно-русская мудрая
голова». Как объяснить слова «кстати о достоинстве»? Далее
в ермоловской характеристике об этом достоинстве — ни слова.
Значит, речь идет о достоинстве Грибоедова, о котором и гово-
рится с самого начала? Не задели ли южные декабристы во-
проса о его достоинстве в бурных киевских разговорах? Не
ощутил ли он возникновения какого-то нежелательного для
себя мнения о своем достоинстве у друзей-декабристов?
Приняв свое отрицательное решение, Грибоедов не мог не
испытывать тяжелых колебаний и сомнений. Переворот казал-
ся явно надвигающимся, близость его как бы ощутимой. О нем
говорили и в Петербурге и в Киеве... «Но кто же, кроме по-
лиции и правительства, не знал о нем? О заговоре кричали по
всем переулкам», писал Пушкин. Это было, конечно, преуве-
личением. Но отказаться действовать значило остаться в сто-
роне. Грибоедов был глубоко прав, говоря, что сто прапор-
щиков не могут изменить государственный быт России, но исто-
рическая ситуация была такова, что в тот момент в этой сотне
прапорщиков сосредоточилась сила, двигавшая вперед его
родину. Грибоедов не мог не колебаться. Европейская история
последних лет говорила о том, что военные революции могли и
побеждать, существовал же пример победившей Испании, Неа-
поля, Пьемонта. Казалось, дело было лишь в том, какими
способами удержать завоеванное...629
По всему ясно, что Грибоедов более всего расходился с
декабристами в вопросе о способах действия, а не в вопросе
о существе желаемых изменений строя. Расхождение это серь-
езно, ибо не может не проистекать из какого-то иного пред-
ставления о ходе истории и ее движущих силах. Несомненный
факт — Грибоедов, многократно и с глубоким вниманием сам
наблюдавший народ, много п упорно думал о роли народа в
истории и пришел к выводу, что роль эта чрезвычайно значи-
тельна. Уже не раз цитировалась мысль его раннего путевого
дневника о том, что народы добывают себе конституцию. На-
роды, а не сто прапорщиков... В «Горе от ума» он говорит об
умном и бодром, иначе говоря, деятельном, полном энергии
русском народе. Драма «1812 год» сосредоточена на истории
крепостного ополченца — человека из народа. Замечательная
мысль о народе в наброске плана драмы: «Сам себе преданный,—
что бы он мог произвести?»— одна из глубочайших мыслей
470
грибоедовского творчества («сам себе преданный»,— т. е.
оставленный действовать самостоятельно). Народные нравы и
обычаи, даже народное русское платье были «любезны» сердцу
Грибоедова. Выйдя на свободу из тюрьмы после почти полу-
годичного заключения по делу декабристов, Грибоедов думал
о народе, глубоко скорбел о разъединении с ним «образованно-
го общества» («Загородная поездка»). В замысле «Радамиста
и Зенобии» народное восстание противопоставлено заговору
знати. Не дают ли основания все эти факты поставить во-
прос так: не пошел ли Грибоедов дальше по пути понимания
революции как дела народа? Не отсюда ли вырастали его сомне-
ния в декабристской тактике? Не приходил ли он уже тогда,
в спорах с декабристами, к каким-то выводам, близким по типу
к будущему герценовскому положению,— «декабристам на Се-
натской площади нехватало народа»? Русло его мыслей, пови-
димому, было направлено именно в эту сторону.
Из Киева Грибоедов отправился в Крым. Крым также ока-
зался местом встречи с декабристами — тут Грибоедов, как
уже упоминалось, встретился с Оржицким и, очевидно, вел с
ним разговоры на политические темы, но подробностей об этом
источники до нас не донесли. В октябре 1825 г. Грибоедов был
уже у Ермолова.
Глава XVII
ГРИБОЕДОВ ПОД АРЕСТОМ
И СЛЕДСТВИЕМ
ПО ДЕЛУ ДЕКАБРИСТОВ
1
Мы очень мало знаем о том тревожном периоде, который
пережили Грибоедов, «ермоловцы» и сам Ермолов в смутные
дни междуцарствия. Сопоставим все дошедшие до нас скудные
известия — они все же намечают некоторый общий контур
картины.
Девятнадцатого ноября 1825 г. в Таганроге неожиданно
скончался император Александр I. Уже через три дня слухи
об этом дошли до Ермолова, который как раз в это время воз-
вратился из похода в горы и приехал в станицу Екатерино-
градскую,— здесь он назначил свидание со своим начальником
штаба А. А. Вельяминовым, приехавшим из Тбилиси, и по-
сланником в Персии С. И. Мазаровичем. Тут уже находился и
Грибоедов (он жил в станице, в одной комнате с Мазаровичем).
Двадцать второго ноября, в день приезда в станицу, Ермо-
лов записал в своем дневнике: «Первый слух о кончине государя
с подробностями, которые не оставляли места сомнению».
Именно в этот же день 22 ноября Грибоедов пишет радостно-
возбужденный ответ на письмо своего друга, декабриста Бес-
тужева, и просит его «по-республикански» обнять Рылеева.
Нельзя усомниться в том, что Грибоедов был осведомлен о
дошедших до станицы слухах о смерти императора,— конста-
тируем, что они во всяком случае не помешали (а может быть,
и способствовали?) повышенно-мажорному настроению письма.
Это — первый грибоедовский документ, свидетельствующий
о том, что приступ тоски, столь обострившийся после киевского
свидания, кончился. В ппсьме, посылаемом, судя по адресу,
по почте, нет, конечно, ни намека на дошедшие до Кавказа
слухи.
Пока еще но было никаких официальных извещений о смер-
ти Александра. Адъютант Ермолова Н. В. Шимановский, оста-
472
вивший воспоминания об аресте Грибоедова, пишет, что офи-
циальное известие о кончине императора привез в ноябре в
станицу фельдъегерь Якунин, приехавший из Таганрога.
Вероятно, на основании этого сообщения в биографии Грибо-
едова, предпосланной академическому изданию его сочинений,
приезд фельдъегеря даже датируется «около 25 ноября». Сооб-
щение Шимановского ошибочно, а приведенная дата неправиль-
на: никаких фельдъегерей с официальными сообщениями о
смерти императора из Таганрога, разумеется, не рассылалось.
Начальник главного штаба барон Дпбич, находившийся в Та-
ганроге при больном императоре, послал официальное сообще-
ние о его смерти в Варшаву, к цесаревичу Константину, кото-
рый получил его 25 ноября, и в Петербург, где оно было полу-
чено 27 ноября. Из Петербурга в тот же день, 27 ноября, Се-
нат (а не Дибич!) разослал указы о смерти Александра I и о
присяге Константину. Этот порядок и был, разумеется, соот-
ветствующим установленной субординации. Как и полагалось,
известие о смерти прежнего императора и указ о присяге новому
не разъединялись во времени, а следовали вместе, одновременно,
поэтому утверждение биографов, что Ермолов сначала получил
официальное сообщение о смерти Александра, а потом •—
о присяге Константину, не соответствует действительности.
Против датировки ноябрем получения этих официальных
известий говорит и дневник Ермолова, который относит их
к декабрю. Против датировки ноябрем говорит и письмо Гри-
боедова к А. А. Жандру и Миклашевич от 18 декабря: «На днях
прибыл сюда фельдъегерь Якунин (в Полном собрании сочине-
ний Грибоедова неправильно прочитана фамилия «Экунин»,
надо «Я» вместо «Э».— М. II.) и привез мне письмо из Театраль-
ной школы». Такое письмо шло, разумеется, из Петербурга,
а не из Таганрога, а выражение «на днях», написанное 18 де-
кабря, не может относиться к предыдущему месяцу.
Известно, что исполняющий должность астраханского граж-
данского губернатора 10 декабря донес Ермолову о принесении
присяги Константину Астраханской губернией, а Ермолов
ответил на эту бумагу 14 декабря. Очевидно, получение Ермо-
ловым официального известия о смерти императора Александра
и сенатского указа о присяге Константину относится к первой
половине или даже к первой декаде декабря. Е. Вейденбаум
датирует прибытие к Ермолову фельдъегеря с указом о при-
несении присяги Константину 8 декабря, и датировка эта не
вызывает возражений. «Смерть государя причиною, что мы
здесь запраздновали и ни с места»,— пишет Грибоедов Жанд-
ру и Миклашевич 18 декабря из станицы Екатериноградской.
Выражение «запраздновали» с официальной точки зрения,
вероятно, показалось бы неуместным.
473
Приятель Ермолова шелковод Алексей Федорович Ребров
через два года после событий рассказал ему о той взволновавшей
его фразе Грибоедова, произнесенной в эти дни, о которой уже
шла речь выше. Напомним о ней. Денис Давыдов, который мог
почерпнуть эти сведения и от Ермолова и от самого Реброва,
с которым был приятелем, пишет об этом так: «Ермолов, Вель-
яминов, Грибоедов и известный шелковод А. Ф. Ребров на-
ходились в средине декабря 1825 г. в Екатеринограде; отобедав
у Ермолова, для которого, равно как и для Вельяминова,
была отведена квартира в доме казачьего полковника, они сели
за карточный стол. Грибоедов, идя рядом с Ребровым к столу,
сказал ему: „В настоящую минуту идет в Петербурге страшная
поножовщина";—это крайне встревожило Реброва, который
рассказал это Ермолову лишь два года спустя». Ясно, что эта
фраза могла поразить Реброва лишь после известия о присяге
Константину и до сообщений о присяге Николаю и о восстании
14 декабря. После присяги Николаю, весть о которой пришла
вместе с известием о восстании, подобная фраза никого не
могла удивить — о восстании уже знали и говорили все, и в
этот момент любой собеседник мог бы громко произнести сло-
во «поножовщина» для характеристики событий,— это зависело
от взгляда на вещи. Удивить и встревожить эти слова могли
лишь до известий о восстании, когда все казалось спокойным.
Поэтому случай этот крайне примечателен. Ранее мы приводили
этот факт лишь как показатель осведомленности Грибоедова
о планах декабристов начать восстание в момент смены импе-
раторов на престоле. Теперь же он нужен нам для общей
картины в своем хронологическом месте.
Говорил ли Грибоедов Ермолову что-либо о киевском сви-
дании, о замыслах декабристов? Точно мы этого не знаем и, веро-
ятно, никогда не узнаем. Отношения их между собою были так
близки, что позволяли говорить втайне на самые опасные темы.
Возможность подобных разговоров была, обстановка это пол-
ностью дозволяла, а времени было более чем достаточно,—
Грибоедов не разлучался с Ермоловым с 22 ноября, когда
встретился с ним впервые по возвращении, до 22 января (даты
ареста). Иначе говоря, Грибоедов провел с Ермоловым ровно
два месяца и мог успеть найти время и случай для переговоров.
Можно лишь твердо сказать, что Ермолов в это время был
чем-то очень встревожен и ждал больших событий, хотя, соб-
ственно говоря, с точки зрения официальной, к этому не было
никаких оснований: все шло совершенно «нормально»: после
смерти прежнего императора все присягнули новому и внешне
все было спокойно. 19 декабря 1825 г., когда слухи о петербург-
ском восстании еще никак не могли дойти до Ермолова, он на-
писал из Екатеринограда своему другу М. С. Воронцову явно
474
конспиративное письмо, прося осведомить его об общем поло-
жении и циркулирующих тревожных слухах. Воронцов нахо-
дился в Таганроге, и Ермолов писал, что ему, Ермолову, все ново-
сти «по обстоятельствам нужно знать скорее многих других»;
«Объясни те странные слухи, которые начинают распростра-
няться и о которых даже подумать неловко». Он посылал к Во-
ронцову расторопного человека, «чрез которого все можешь
написать с доверенностью»; человек этот, имя которого Ермо-
лов в письме не называл,— очевидно, один из «ермоловцев»,—
посылался, писал Ермолов, «под видом отпуска», «собственно
в твое распоряжение» (то-есть в распоряжение Воронцова для
связи с Ермоловым). Ермолов просил присылать ему «нароч-
ных» со всеми новостями, но почему-то их надо было адресовать
не непосредственно к нему, а не называя его имени, к другу
Ермолова генерал-майору Горчакову, который будет знать,
как поступать дальше. Вероятно, Воронцов отвечал Ермолову,
но текстом ответа мы не располагаем.
Двадцать четвертого декабря 1825 г. Ермолов записал в
своем дневнике: «Прибыл фельдъегерь с известием об отрече-
нии Константина Павловича, привез манифест о вступлении
на престол императора Николая Павловича». В том тексте
дневника, который опубликован М. П. Погодиным (другим мы
не располагаем, и подлинник дневника до нас не дошел), более
под 24 декабря не значится решительно ничего. Одновременно
с известием о восшествии на престол Николая I фельдъегерь
Дамиш привез в станицу Червленную, куда передвинулся
Ермолов (а с ними и Грибоедов), весть о разгроме восстания
14 декабря.
Николай Викторович Шимановский, «ермоловец», один из
любимейших адъютантов Ермолова, в своем воспоминании
«Арест Грибоедова» относит прибытие фельдъегеря Дамиша к
25 декабря (день рождества) и картинно рассказывает об
этом так: «Утром 25 декабря все чиновники и офицеры, нахо-
дившиеся при главной квартире, собрались, чтобы поздравить
Алексея Петровича с праздником. Домик офицерский, занимае-
мый Алексеем Петровичем, был на площади, на углу улицы,
ведущей к станице Наур, то-есть к дороге из России. Утро
было прекрасное, довольно теплое. Кто сидел на завалинке
домика, кто прохаживался по близости. Толкуя о предстоящем
походе в Чечню, мы увидали, что шибко скачет кто-то на тройке
прямо к квартире генерала. Это был фельдъегерь Дамиш.
Тотчас позвали его к генералу, он подал ему довольно толстый
конверт, в котором был манифест о восшествии на престол им-
ператора Николая и все приложения, которые хранились в
Москве, в Успенском соборе... Когда Алексей Петрович окончил
распоряжения, фельдъегерь Дамиш стал рассказывать о
475
событии 14 декабря. В это время Грибоедов, то сжимая кулаки,
то разводя руками, сказал с улыбкою: „Вот теперь в Петербур-
ге идет кутерьма! Чем-то кончится!"».
В декабристской литературе нередко упоминается о том, что,
Ермолов задержал присягу на несколько дней, явно выжидая
событий. Н. В. Шимановский признает факт задержки, но
объясняет его случайными обстоятельствами — отсутствием
православного священника в раскольничьих станицах, среди
которых находилась Червленная; за священником будто бы при-
шлось посылать в город Кизляр, за 200 верст от станицы Черв-
ленной, и его привезли только на третий день, когда и произош-
ла присяга. По Шимановскому, присяга, таким образом, была
произведена 27 декабря — с трехдневным запозданием, если
верить дате приезда фельдъегеря, данной самим мемуаристом,
и с четырех дневным, если отправляться от даты приезда
фельдъегеря, зафиксированной в дневнике самого Ермолова
(24 декабря).
Вопрос о том, задержал ли Ермолов присягу, существенно
важен и проливает свет на события. М. П. Погодин был скло-
нен допускать положительное решение вопроса — признать
задержку присяги. Исследователь Е. Вейденбаум избрал этот
вопрос темой специальной работы: «Присяга Ермолова императо-
ру Николаю I», и пришел к противоположному выводу. Запо-
здание Ермолова с присягой относится, по его мнению, к обла-
сти «легенд». Поскольку Е. Вейденбаум исследовал вопрос на
основании первоисточников, на этом выводе и можно было бы
поставить точку. Но — неожиданным образом — проверка
фактических данных, привлеченных Вейденбаумом, обнаружи-
вает, что в основе его аргументации лежит грубая фактическая
ошибка.
Вопрос упирается в определение двух дат: даты приезда
фельдъегеря с сообщением о новой присяге Николаю I и даты
самой присяги. Никаких новых документов, непосредственно
фиксирующих именно эти даты, Вейденбаум не нашел. И пер-
вая и вторая даты фиксируются им якобы на основании днев-
ника Ермолова — общеизвестного, опубликованного М. П. По-
годиным документа. Но дело в следующем: имеются два
ермоловских документа, непосредственно повествующих об инте-
ресующем нас событии. Первый — дневник Ермолова, оче-
видно, современный описываемым событиям: он регистрирует
их в обычной дневниковой форме — или под общим обозначе-
нием месяца, или месяца с точным указанием на число. Дневник
этот опубликован М. П. Погодиным в его материалах о Ермо-
лове. В этом документе записано под 24 декабря: «Прибыл
фельдъегерь с известием об отречении от престола Константина
Павловича, привез манифест о вступлении на престол императора
476
Николая Павловича». Более под этой датой, как уже отмеча-
лось выше, не значится ничего: как видим, тут нет ни малейших
упоминаний о присяге. Второй ермоловский документ — его
мемуары, опубликованные под названием «Записки Алексея
Петровича Ермолова за время его управления Грузией»,
изданные Н.П. Ермоловым на четыре года позже «Материалов»
Погодина («Материалы» вышли в 1864 г., «Записки» — в 1868 г.).
Это документ гораздо более позднего происхождения, чем
дневник,— «Записки» писались уже в то время, когда опаль-
ный Ермолов находился не у дел. В этом документе Ермолов дает
уже другое число приезда фельдъегеря и в общей повествователь-
ной форме пишет следующее: «Вскоре — Указ Сената о присяге
императору Константину. Начальнику корпусного Штаба поз-
волил я отправиться в Тифлис, по причине болезни. Туда же
обратив Мазаровича, сам поехал в Червленную. Декабря 26
дня прибыл фельдъегерь с отречением его от престола и мани-
фестом о восшествии на трон императора Николая 1-го. Вой-
ска, при мне и в окрестностях находившиеся, приняли присягу
в величайшем порядке и тишине».
Тут перед нами но дневник, а сплошное мемуарное повест-
вование, из текста которого совершенно ясно, что дата 26 де-
кабря относится только к прибытию фельдъегеря. Присяга, о
которой повествуется далее, вообще не датирована, и утвер-
ждать на основе данного текста, что присяга была принесена
также 26 декабря,— нельзя. Что же делает Е. Вейденбаум?
Он берет цитату мемуаров от слов: «прибыл фельдъегерь с от-
речением», кончая словами «приняли присягу в величайшем
порядке и тишине» и выдает ее за запись Ермолова в дневнике,
якобы занесенную под 26 декабря, то-есть произвольно выдает
один документ за другой, присваивает мемуарам не прису-
щую им форму дневника и ложно утверждает, что документы
датируют присягу 26 декабря. Но ничего этого в документах
просто нет.
При этой подтасовке или невольной, но грубой ошибке
факт присяги выдается как датированный 26 декабря. Добавим
к этому, что Вейденбаум дважды утверждает, что он пользуется
якобы записью дневника («Ермолов... в тот же день записал в
своем дневнике...» «Ермолов недаром отметил в своем дневни-
ке...»). К тому же цитирует текст неточно (например: вместо
«с отречением его от престола» Вейденбаум произвольно и без ого-
ворок меняет текст на: «с отречением императора Константина»
п др.). Таким образом, Вейденбаум совершает прямую, вольную
илп невольную, фальсификацию, выдает один источник за
другой и благодаря этому произвольно относит дату 26 декабря
сразу к двум событиям: к приезду фельдъегеря и к самому
факту присяги 630.
477
Цитируя в примечании дату 24 декабря как дату «матери-
алов Погодина» (даже не упоминая, что речь идет о дневнике),
Вейденбаум объясняет ее «опиской» или «опечаткой», так
как, по его расчетам, фельдъегерь никак не мог приехать из
Петербурга в Червленную за 10 дней,— ему пришлось бы для
этого делать в сутки более 240 верст, что, по мнению Вейден-
баума, было невозможно. Приходится прежде всего заметить,
что фельдъегеря ездили и быстрее. Фельдъегерь, привезший
в Петербург из Таганрога весть о смерти императора Александ-
ра I, прибыл на восьмой день. При Екатерине II ямщики бра-
лись доставить короля прусского из Петербурга в Москву за
двое суток, то-есть брались проехать за сутки (по зимнему
пути) гораздо более, чем смущающее Вейденбаума расстояние.
Нельзя, кстати, не вспомнить, что не кто иной, как Александр
Андреевич Чацкий в первом разговоре с Софьей дает точные
цифровые данные относительно быстрой езды: «Я сорок пять
часов, глаз мигом не прищуря, верст больше семисот пронес-
ся — ветер, буря, и растерялся весь и падал сколько раз».
Едва ли реалист Грибоедов совершил ошибку в этом расчете,
хорошо известном современникам. Сколько ни придирались
тогдашние критики к тексту «Горя от ума», этой цифры не оспо-
рил никто, а она дает более 350 верст в сутки 631.
Но наиболее любопытно то обстоятельство, что новые ар-
хивные документы, разысканные именно Вейденбаумом, не
только не поддерживают его выводов, но ведут к прямо противо-
положным. В архиве кавказского гражданского управления
Вейденбаум разыскал предписание Ермолова о приведении к
присяге Николаю I «войск, в Грузии расположенных», а также
другое предписание — о приведении к присяге гражданских
чиновников. Оба документа датированы 28 декабря, то-есть не-
преложно свидетельствуют о задержке распоряжения прися-
гать как по корпусу, так и для гражданского населения. Вей-
денбаум полагает, что задержка естественно вызывалась необ-
ходимостью скопировать сенатские документы, но аргумент
этот явно не выдерживает критики: Сенат рассылал не рукопис-
ные, а типографски отпечатанные тексты (кстати, сохранив-
шиеся в бумагах Ермолова), и обычно во многих экземплярах.
Объем их сравнительно невелик, и если бы, сверх чаяния, и
понадобилось бы почему-то копировать их от руки, то любая
полковая канцелярия справилась бы с этим самое большее часа
за два при наличии нескольких писцов. Таким образом, факти-
ческие данные приводят к выводу: Ермолов с присягой нарочито
промедлил, явно задержал ее. На сколько именно дней? Пока
документы, приведенные выше, дают возможность предполагать
3—4-дневную задержку. Очевидно, у Ермолова были какие-то
причины для выжидания 632.
478
2
Еще до того момента, как на Кавказе официально узнали
об отказе от престола Константина п о вступлении на престол
Николая, в следственном комитете уже прозвучало на допро-
сах имя Грибоедова. 23 декабря 1825 г. следственный комитет
в составе военного министра Татищева, великого князя Михаи-
ла Павловича, князя А. Голицына и генерал-адъютантов Голе-
нищева-Кутузова, Бенкендорфа и Левашова впервые услышал
имя Грибоедова как замешанного в движении при устном до-
просе князя Сергея Трубецкого. Показания Трубецкого не
удовлетворили комитет, и в протоколах, или иначе «журналах»,
его заседаний появилась запись: «В присутствии Комитета до-
прашивай князь Трубецкой, который на данные ему вопросы
дал ответы неудовлетворительные. Положили: передопросить
его, составя вопросы против замеченных недостатков, неясно-
стей и разноречий».
Среди составленных вопросных пунктов к Трубецкому был
обращен такой вопрос: «Не существуют ли подобные общества
в отдельных корпусах и в военных поселениях и не известны
ли вам их члены?» Вопрос был, как видим, чрезвычайно общим,
на него вполне можно было ответить, не называя имен. «Мне
неизвестно, чтоб подобные общества существовали в отдельных
корпусах или в военных поселениях»,— отвечал Трубецкой:
«Я знаю только, что в 1-м корпусе есть полковник Вольский,
с которым я не знаком. В других же корпусах я наименовал,
кого знал. Г(енерал) М(айор) князь Волконской говорил мне,
что есть или должно быть по его предположению какое-то об-
щество в Грузинском корпусе, что он об етом узнал на Кавказе,
но он не удовлетворительно о том говорил и кажется распо-
лагал на одних догадках. Я знаю только из слов Рылеева, что
он принял в члены Грибоедова, который состоит при генерале
Ермолове; он был летом в Киеве, но там не являл себя за члена;
сто я узнал в нынешний мой приезд сюда».
На полях этого показания у фамилии Грибоедова появилась
карандашная помета следствия: «Спросить Рылеева». Рылеев
был допрошен о Грибоедове устно на следующий же день
24 декабря и вслед за этим оформил свой ответ в письменном
виде таким образом: «Грибоедова я не принимал в Общество:
я испытывал его, но, нашед, что он не верит возможности пре-
образовать правительство, оставил его в покое. Если же он
принадлежит Обществу, то мог его принять князь Одоевский,
с которым он жил, или кто-либо на юге, когда он там
был».
Очевидно, ответ Рылеева нимало не убедил членов след-
ствия в непричастности Грибоедова к тайному обществу.
479
Сопоставив полученные два ответа, следственный комитет
пришел к выводу о необходимости арестовать Грибоедова.
Надо заметить, что устный ответ Рылеева на показание Трубец-
кого был, вероятно, много подробнее того, что он записал.
Члены следственного комитета допрашивали об этом Рылеева
и, очевидно, не были убеждены не только его письменной
формулировкой, но и более пространным устным объяснением.
26 декабря, суммируя полученные данные, комитет на своем
десятом заседании вынес решение об аресте Грибоедова.
Комитет собрался в 6 часов вечера в составе военного ми-
нистра Татищева, великого князя Михаила Павловича, князя
А. Голицына, генерал-адъютантов Голенищева-Кутузова, Бен-
кендорфа, Левашова и Потапова (последний был только что вве-
ден в состав комитета и присутствовал на нем первый раз).
Пятым вопросом повестки данного дня и оказался интересую-
щий нас вопрос. Ввиду важности документа передаем целиком
весь текст пятого пункта:
«Слушали: ...5) Письменные ответы Рылеева и допросы
Бестужевых: капитан-лейтенанта и штабс-капитана, адъютанта
герцога Виртембергского. Положили: а) взять под арест ока-
зывающихся по их показаниям соучастниками в обществе
мятежников и представить его императорскому величеству:
Краснокутского, обер-прокурора Сената
Батенкова, подполковника инженеров путей сообщения
Нарышкина, полковника Тарутинского полка
Капниста, бывшего адъютанта Раевского
Ентальцева, артиллерии полковника
Хотяинцова, подполковника
Калъма, генерал-майора
Грибоедова, служащего у генерала Ермолова
Завалишина, лейтенанта» 633.
Начало формулировки породило легенду о привлечении
Грибоедова к следствию по оговору Бестужевых. Споря против
этого, П. Е. Щеголев замечает даже, что следственный комитет
указал в своих протоколах повод для ареста Грибоедова «не
совсем точно». Между тем по этой линии никакой неточности
в формулировке протокола нет, но тем не менее и ни о каком
«оговоре» Грибоедова Бестужевыми, Николаем или Александ-
ром, она не говорит. Приведенный выше список имен, составлен-
ный комитетом, является списком сводным, извлеченным из по-
казаний четырех лиц: Рылеева, Александра Бестужева, Ни-
колая Бестужева и не упомянутого в тексте кн. Трубецкого.
Отсюда не следует, что все трое называли одинаковые име-
на,— анализ ответов названных трех лиц, данных следствию
до 26 декабря, приводит вопрос в полную ясность: Рылеев на-
звал имена Батенкова, Нарышкина, Грибоедова (отрицательно)
480
п Завалишина; А. Бестужев назвал только бывшего па пло-
щади 14 декабря Краснокутского и Завалишина, а Николай
Бестужев только одного Краснокутского. Капнист, Ентальцев,
Хотяинцев, Кальм и опять-таки Грибоедов — названы впервые
кн. С. Трубецким. Следственный комитет суммировал имена и
составил сводный список. Наличие имени Грибоедова в этом
списке говорило, что отрицание Рылеевым показания Трубец-
кого о Грибоедове комитет счел неудовлетворительным. Таким
образом, Грибоедов был арестован не только по показанию
Трубецкого, но и по недоверию комитета к показаниям Рыле-
ева, отрицавшего показание Трубецкого.
Николай I на следующий же день, 27 декабря, «высочайше
соизволил» утвердить предположение комитета об аресте пере-
численных лиц, что и записано в журнале комитета от 27 де-
кабря. Далее на полях журнала комитета от 26 декабря около
списка лиц, намеченных к аресту, появилась помета: «Испол-
нено 28 п 30 Декабря», что явно не соответствует истине по
отношению к Грибоедову; распоряжение об его аресте было
подписано 2 января 1826 г.
Все последующие показания о Грибоедове, даваемые на до-
просах, в том числе Оболенского и других, могли подтверж-
дать в глазах комитета правильность его прежнего решения
арестовать Грибоедова, но не могли быть поводом к аресту,
ибо приказ уже был отдан. Поэтому утверждение некоторых
исследователей, что Грибоедов был арестован также и по пока-
занию Оболенского, не выдерживает критики, ибо приказ об
аресте был подписан 2 января, а Оболенский дал свое показа-
ние о Грибоедове только 21 января 634.
Двадцать седьмого декабря, в день, когда последовало
«высочайшее соизволение» на арест Грибоедова, последний
находился в станице Червленной и уже несколько дней как
знал о восстании 14 декабря. 2 «генваря» 1826 г. военный
министр Татищев передал в отношении за <№ 52 командиру От-
дельного кавказского корпуса генералу Ермолову высочайшее
распоряжение «приказать немедленно взять под арест служа-
щего при вас чиновника Грибоедова со всеми принадлежащими
ему бумагами, употребив осторожность, чтобы он не имел вре-
мени к истреблению их, и прислать как оные, так и его самого
под благонадежным присмотром в С. Петербург прямо к его
императорскому величеству».
Приказ об аресте Грибоедова был привезен 22 января фельдъ-
егерем Уклонским в крепость Грозную, куда только что при-
был Ермолов со всем окружением и в том числе с Грибоедовым.
Арест произошел вечером того же дня 635.
Наиболее подробный рассказ об аресте Грибоедова, неточ-
ный лишь в некоторых незначительных деталях, но точный в
31 м. В. Печкина
481
последовательности событий и общем их характере, принадле-
жит Шимановскому. Осведомленность Шимановского об аре-
сте Грибоедова есть несомненная осведомленность очевидца,
проверенная позже в разговорах об аресте с самим Ермоловым
и близкими к нему людьми. Более краткий рассказ об аресте
Грибоедова принадлежит Денису Давыдову, осведомленность
которого (очевидцем происшествий он не был) восходит к са-
мому Ермолову и кругу «ермоловцев», в том числе к адъютанту
Ермолова Талызину, а также к расспросам самого фельдъегеря
Уклонского и полковника Мищенко, также очевидцев и уча-
стников событий, «и некоторых других лиц»,— добавляет Давы-
дов. Д. А. Смирновым записан ряд сведений об аресте Грибо-
едова со слов С. Н. Бегичева и А. А. Жандра, осведомленность
которых восходит, несомненно, к самому Грибоедову. Особенно
же ценно наличие официальных документальных данных:
Е. Вейденбаум разыскал в архиве гражданского управления
Кавказа особое дело «об отправлении коллежского советника
Грибоедова в С.-Петербург арестованным и об описании у
него бумаг». Имеются и отдельные документы об аресте Гри-
боедова в делопроизводстве следственного комитета по делу де-
кабристов и в фонде канцелярии дежурного генерала. Таким
образом, осведомленность исследователя об обстоятельствах аре-
ста Грибоедова основана на ряде ценных и достоверных данных.
Когда к Ермолову прибыл фельдъегерь с приказом об аре-
сте Грибоедова, «генерал немедленно приказал позвать его
(фельдъегеря.— М. Н.) к себе. Уклонений вынул из сумки один
тонкий конверт от начальника главного штаба Дибича. Генерал
разорвал конверт; бумага заключала в себе несколько строк,
но когда он читал, Талызин прошел сзади кресел и поймал на-
глаз фамилию Грибоедова. Алексей Петрович, пробежавший
быстро бумагу, положил (ее) в боковой карман сюртука и
застегнулся...»
Известное утверждение, что Ермолов предупредил Грибо-
едова за час или за два до ареста и дал ему время уничтожить
его бумаги, не вызывает сомнений. Оно подкреплено свидетель-
ством очевидца ареста Н. В. Шимановского и Дениса Давы-
дова, ссылающегося на сообщение двух очевидцев и участников
событий: полковника Мищенко и капитана Талызина; наконец,
оно подтверждено свидетельством С. Н. Бегичева и А. А. Жан-
дра, которые несомненно знали это от самого Грибоедова.
Шимановский рассказывает существенные подробности об
этой стороне дела: предупрежденный Ермоловым Талызин пре-
дварительно, до ареста, вызвал из обоза арбу, на которой нахо-
дились вещи Грибоедова и Шимановского. Арбу подвели к фли-
гелю Козловского, предназначенному для ночлега обоих. В сож-
жении бумаг участвовал камердинер Грибоедова, известный
482
«Алексаша» (Александр Грибов)—«не более как в полчаса време-
ни все сожгли на кухне Козловского, а чемоданы поставили на
прежнее место в арбу». Шимановский пишет, что не была сож-
жена лишь рукопись «Горя от ума». Отметим еще ту правдоподоб-
ную сторону в рассказе Шимановского, что у Грибоедова при
сожжении бумаг были помощники. Действительно: в обстанов-
ке передвигающегося отряда, без личной комнаты, имея че-
моданы в обозе, Грибоедов без помощи товарищей не мог бы
организовать уничтожение документов.
Позже чемоданы — уже не содержавшие опасных докумен-
тов — внесли в общую комнату, предназначенную для ночлега
Грибоедова и офицеров. В этой обширной комнате не было
мебели: «Нам постлано было на полу и, чтобы удержать
подушки, наши переметные чемоданы были приставлены к
головам. Так было и у постели Грибоедова».
«Мы с Жихаревым разделись и легли. Сергей Ермолов раз-
девался, но по обыкновению спорил с Грибоедовым и защищал
Москву, которую Грибоедов, как и всегда, клеймил своими
сарказмами. Грибоедов не раздевался. Вдруг отворяются двери
и появляется дежурный по отряду полковник Мищенко, но уже
в сюртуке и шарфе, точно так и дежурный штаб-офицер Талы-
зин, а за ними фельдъегерь Уклонений. Мищенко подошел к
Грибоедову и сказал ему: «Александр Сергеевич, воля государя
императора, чтобы вас арестовать. Где ваши вещи и бумаги?»
Грибоедов весьма покойно показал ему на переметные чемоданы,
стоявшие в голове нашей постели. Потащили чемоданы на
середину комнаты. Начали перебирать белье и платье и, нако-
нец, в одном чемодане на дне нашли довольно толстую тетрадь.
Это было «Горе от ума». Мищенко спросил, нет ли еще каких
бумаг. Грибоедов отвечал, что больше у него бумаг нет и что все
его имущество заключается в этих чемоданах. Переметные че-
моданы перевязали веревками и наложили печати Мищенко,
Талызин и Уклонений, у которого оказалась при часах сердо-
ликовая печать. Потом полковник Мищенко сказал Грибо-
едову, чтобы он пожаловал за ним. Его перевели в другой офи-
церский домик, где уже были поставлены часовые у каждого
окна и двери».
Этот рассказ Шимановского совпадает в ряде существенных
моментов с официальным делом «Об отправлении коллежского
асессора Грибоедова в С.-Петербург арестованным и об опи-
сании у него бумаг». Так, Шимановский, в отличие от Дениса
Давыдова, совершенно правильно перечисляет лиц, пришедших
арестовать Грибоедова: в деле также указано, что арест произ-
вели артиллерии полковник Мищенко и гвардии поручик Талы-
зин в присутствии фельдъегеря Уклонского (Денис Давыдов,
не бывший очевидцем происшествия, неправильно передает,
483
31*
что Грибоедова арестовал лично Ермолов). Из архивного дела
об аресте Грибоедова видно, что осмотр чемоданов был про-
изведен того же 22 января 1826 г. «в присутствии Уклонского,
артиллерии полковника Мищенко и адъютанта Ермолова Та-
лызина»636. Вполне правдоподобно и интересное свидетельство
Шимановского о наличии среди бумаг Грибоедова рукописи
«Горя от ума». Однако ряд деталей передан Шимановским не-
точно: он ошибся в дате ареста, отнеся его к 28 декабря, не со-
общил, что все же какие-то бумаги были оставлены для правдо-
подобия Грибоедовым, кроме рукописи «Горя от ума», и при
обыске были зашиты в холст, опечатаны печатями лиц, совер-
шивших обыск, и переданы Уклонскому. Если бы при писа-
теле и дипломате не нашли решительно никаких бумаг, это
выглядело бы неестественно и возбудило бы подозрения. Ермо-
лов писал в своем секретном отношении начальнику штаба
Дибичу: «...имею честь препроводить господина Грибоедова к
вашему превосходительству. Он взят таким образом, что не
мог изтребить находившихся у него бумаг, но таковых при нем
не найдено, кроме весьма немногих, кои при сем препровож-
даются». Ничего не говорит Шимановский и о найденных у
Грибоедова книгах637.
Двадцать третьего января арестованного Грибоедова увез-
ли из крепости Грозной. Ермолов заступался за Грибоедова в
своем секретном отношении к начальнику главного штаба Ди-
бичу638, которое, очевидно, также было вручено фельдъегерю
Уклонскому для передачи по адресу: «В заключение имею честь
сообщить вашему превосходительству, что г. Грибоедов во вре-
мя служения его в миссии нашей при персидском дворе и потом
при мне как в нравственности своей, так и в правилах не был за-
мечен развратным и имеет многие хорошие весьма качества»639.
Во время обыска выяснилось, что два других чемодана Гри-
боедова сданы на хранение майору Огареву и находятся
во Владикавказе. Е. Вейденбаум установил, что для полу-
чения этих чемоданов и производства обыска фельдъегерь
Уклонений с арестованным Грибоедовым остановился в Екатери-
нодаре, куда привезли чемоданы. Тут был произведен новый
обыск, и отобранные в данном случае грибоедовские бумаги
составили второй опечатанный пакет, который также оказался в
руках Уклонского. Во Владикавказе, очевидно, бумаги Гри-
боедова не могли быть предварительно просмотрены и уничто-
жены, и- второй — владикавказский — пакет с бумагами не
мог не беспокоить Грибоедова. Заметим это обстоятельство640.
Тридцатого января фельдъегерь с Грибоедовым выехали
из Екатеринодара в Петербург. Путь был нелегким, стужа,
по словам Грибоедова, была «самая суровая», беспокойство
грызло душу. Грибоедов сразу выговорил себе у своего тело-
484
хранителя какую-то степень самостоятельности в действиях:
«Я сказал этому господину,— позже рассказывал Грибоедов
С. Н. Бегичеву,— что если он хочет довезти меня живого, то
пусть делает то, что мне угодно. Не радость же мне в тюрьму
ехать»641.
Ясно, насколько была важна для Грибоедова осведомлен-
ность о событиях 14 декабря и о том, кто именно арестован.
Длительное время, отпущенное ему обстоятельствами для об-
думывания своего будущего поведения па следствии, сослужи-
ло ему большую службу. Еще в Червленной Ермолов, как ука-
зывалось выше, подробно расспрашивал при Грибоедове у
фельдъегеря Дамиша о событиях 14 декабря. Видимо, еще по-
дробнее рассказывал о событиях фельдъегерь Уклонений, кото-
рый выехал из Петербурга много позже Дамиша и, естественно,
больше знал. Шимановский рассказывает, как Грибоедов, за
столом у Ермолова в крепости Грозной, «слушал рассказы
Уклонского, который назвал много арестованных». Таким обра-
зом, Грибоедов выехал из Грозной уже довольно осведомленным
о событиях. Естественного настроения невинного чело-
века— все это скоро, мол, выяснится и благополучно кончит-
ся — у Грибоедова не было и не могло быть. Его слова «не ра-
дость же мне в тюрьму ехать» — говорят сами за себя. И позже,
во время пребывания на главной гауптвахте, у Грибоедова
вырывались самые мрачные предсказания: «Кажется, что мне
воли еще долго не видать, и вероятно буду отправлен с фельдъ-
егерем...» «В случае что меня отправят куда-нибудь подалее...»
Существенно разобраться в вопросе, какие же именно бу-
маги мог уничтожить Грибоедов. Е. Вейденбаум полагает, что
все компрометирующие документы Грибоедов мог бы уничто-
жить еще в Червленной, когда впервые узнал о восстании 14 де-
кабря, и выражает сомнение, что Грибоедов мог уничтожить
что-либо, имеющее серьезное значение. Это соображение тре-
бует, однако, существенной оговорки. Шимановский, как уже
указывалось, вспоминал, что после первого сообщения фельдъ-
егеря Дамиша о восстании «Грибоедов, то сжимая кулаки,
то разводя руками, сказал с улыбкою: „Вот теперь в Петер-
бурге идет кутерьма! Чем-то кончится! “» Полного убеждения,
что все дело кончится поражением, что восстание полностью
разгромлено, у Грибоедова в тот момент не было. К тому же
и Ермолов явно чего-то выжидал, то есть также не был пол-
ностью уверен в окончательном неудачном исходе восстания.
Заметим, что Сергей Муравьев-Апостол возглавил восстание
Черниговского полка после того, как узнал в Житомире от се-
натского фельдъегеря, развозившего присяжные листы, о 14 де-
кабря. Пестель, арестованный 13 декабря, будучи под аре-
стом, общался с южными декабристами и также явно ждал
485
первые дни, еще обдумывая, не дать ли сигнала к восстанию-
Поэтому вполне возможно, что Грибоедов, не вполне уверен-
ный в исходе восстания, не испытывал еще полной необходи-
мости в уничтожении документов сразу после первого изве-
стия о 14 декабря.
Неизвестно, были ли у Грибоедова какие-либо секретные
бумаги, непосредственно относящиеся к тайному обществу.
У него была, разумеется, личная переписка с декабристами и
их друзьями, не дошедшая до нас и неизвестная нам в своем
полном составе. Однако, исходя из сохранившихся за этот пе-
риод писем самого Грибоедова, мы можем судить о некоторой
части этой несомненно существовавшей и уничтоженной пере-
писки и получить сведения не только об именах адресатов, но
некоторые данные о содержании какой-то доли уничтоженных
документов. Естественно предположить, что Грибоедов хранил
получаемые письма от дорогих ему лиц хотя бы за период
своего путешествия от Киева до Грозной. В этот период он
получил:
1—2) Два письма от В. Ф. Одоевского, в том числе, как
пишет сам Грибоедов, какую-то «секретную почту», вероятно,
имевшую отношение к денежным долам.
3) Письмо от декабриста Александра Одоевского, в котором
была приписка В. Кюхельбекера и где сообщалось о том, что
Кюхельбекер с Одоевским считают себя в праве распечатывать
письма, приходящие на имя Грибоедова,— это, конечно, сви-
детельствовало об особо дружеских отношениях, которые су-
ществовали между Грибоедовым и этими двумя декабристами,
активными участниками 14 декабря. «Письмо твое уже не заста-
ло меня в Петербурге, его распечатали Александр с Вильгель-
мом, уверенные, что нам с тобою от них таить нечего; сам брат
твой мне это объявляет»,— писал Грибоедов В. Ф. Одоевско-
му. Ясно, что сохранись это письмо Александра Одоевского
к Грибоедову, следствие могло бы установить еще и факт осо-
бой дружбы «Александра и Вильгельма» — двух декабристов.
Заметим, что самые первые известия о 14 декабря переплетены
с громкими объявлениями о бегстве Кюхельбекера и о его ро-
зысках, что, весьма вероятно, могло дойти и до Грибоедова
через фельдъегерские рассказы. О бегстве и розысках Кю-
хельбекера говорили повсюду. Если так, то дать в руки след-
ствию собственноручное свидетельство двух декабристов, сов-
местно пишущих письмо, об их дружбе было бы далеко не
безразличным для следствия фактом.
4) Письмо от А. Бестужева, полученное Грибоедовым
22 ноября в Екатериноградской станице. Именно в этом письме
было восхитившее Грибоедова своей резкостью описание «ор-
гий Юсупова», которое было сделано так мастерски и с такой
486
разоблачительной силой, что Грибоедов в ответном письме про-
сил декабриста вставить этот текст в повесть: «Я это еще не
раз перечитаю себе и другим порядочным людям в утешение.
Этакий старый придворный подлец!»—писал Грибоедов 642.
Попади это мастерское описание в руки следствия, следова-
тели едва ли отнеслись бы к нему как к нейтральному худо-
жественному материалу,— оно несомненно компрометировало
бы в глазах следствия декабриста Бестужева и говорило бы
об его взглядах. А кроме того, была бы засвидетельствована
и дружба Грибоедова с Бестужевым. Будь это письмо в руках
следствия, Грибоедов не мог бы, например, утверждать на
допросах, что его связи с Бестужевым были чисто литератур-
ные. Совершенно ясно, что в письме А. Бестужева к Грибо-
едову сообщались какие-то сведения об Оржицком, ибо Грибо-
едов спрашивал его: «Оржицкий передал ли тебе о нашей
встрече в Крыму». Более чем вероятно, что Бестужев, живший
рядом с Рылеевым, сообщал что-то в письме и о своем бли-
жайшем друге: Грибоедов именно в ответном письме просит
«по-республикански» обнять Рылеева.
5) Из нескольких писем Бегичева, в которых был ясно за-
свидетельствован приступ крымской тоски у Грибоедова, отме-
тим то письмо, на которое Грибоедов отвечает из станицы
Екатериноградской 7 декабря 1825 г. Судя по вопросу ответ-
ного письма Грибоедова «Что говорит об нем (А. Вельямино-
ве) Якубович?», можно заключить, что уничтоженное письмо
Бегичева упоминало о декабристе Якубовиче, с которым Беги-
чев видался в Москве. Ясно, что такое письмо не только вы-
давало бы знакомство самого Грибоедова с декабристом Яку-
бовичем, но и компрометировало бы Бегичева, выдавая также
и его знакомство со столь видным участником 14 декабря.
6) Письмо от А. Жандра, которое свидетельствовало не
только о близкой дружбе с Грибоедовым, но и о дружбе Жан-
дра с декабристом Александром Одоевским (Грибоедов пи-
шет ему в ответном письме: «У тебя я, я и я, а наш Александр
Одоевский? И когда мы не вместе, есть о ком думать»). Жандр
сообщал Грибоедову какие-то петербургские новости, в от-
вет на которые Грибоедов писал в своем ответе: «Какое у вас
движение в Петербурге!! — А здесь... Подождем». Грибоедов
уже знал в момент ответа о смерти Александра I.
7) Около 18 декабря Грибоедов получил еще одно письмо
от декабриста А. Одоевского, написанное ночью, в квартире
какой-то женщины, скрытой в ответном письме Грибоедова под
инициалами В. Н. Т. «Ночью сидит у ней и оттудова ко мне
пишет, когда уже все дети спать улеглись»,— пишет Грибоедов
Жандру. Это в глазах следствия могло компрометировать
еще новое лицо, какую-то близкую декабристу женщину 643.
487
Таким образом, даже та доля уничтоженных Грибоедовым
писем, сведения о которых до нас дошли в ответных письмах
самого Грибоедова, компрометировала его серьезно: она не
только говорила о самых дружеских и тесных его связях с
членами тайного общества, но называла имена их друзей, вы-
являла их связи и даже характеризовала социально-полити-
ческую тематику разговоров. Можно точно сказать, что уни-
чтоженная переписка выявляла дружеские связи Грибоедова
по крайней мере с шестью декабристами, из которых пятеро:
Рылеев, А. Бестужев, В. Кюхельбекер, Якубович и Одоевский,
были в числе самых активных участников восстания 14 декабря.
Если этого нельзя сказать о шестом имени, об Оржицком,
то тесная связь его с Рылеевым и Бестужевым и ближайшая
его осведомленность в делах восстания 14 декабря компромети-
ровали уже сами по себе. Уничтожение же писем Бегичева по-
зволило Грибоедову вообще не назвать имени своего кровно-
го и ближайшего друга на следствии, что вполне могло бы
оказаться неизбежным, если бы следствие располагало этими
письмами.
Поэтому мнение Е. Вейденбаума, что сожженные Грибо-
едовым письма были «опасны не по содержанию своему (?),
а по тем именам, которыми они были подписаны», поверхност-
но и неосновательно. Содержания писем Вейденбаум не знал,—
на каком же основании заявлял он с такой уверенностью,
что содержание их не было опасным? Он даже и не пытался
восстановить его хотя бы частично по ответным письмам Гри-
боедова. Поэтому приведенный выше вывод сделан им легко-
мысленно и голословно и при сверке с документами не выдержи-
вает критики. Письма, уничтоженные Грибоедовым, были опас-
ны и для него и для некоторых декабристов и близких им лю-
дей — опасны не только по подписям, но и по содержанию.
Если,— что очень правдоподобно,— Грибоедов уничтожил не
только их, а еще какие-то другие письма, которых мы не зна-
ем, то опасность уничтоженного надо признать возросшей 644.
Остановимся теперь на судьбе двух пакетов, составленных
из забранных при обыске бумаг. Один из них — взятый в са-
мой крепости Грозной, имел проверенное Грибоедовым содер-
жание и не мог его беспокоить. Другой не мог быть проверен им
и должен был беспокоить Грибоедова. Заслуживает внимания
рассказ, записанный Д. А. Смирновым со слов двух осведом-
ленных самим Грибоедовым лиц — С. Н. Бегичева и А. А. Жан-
дра. Фельдъегерь сдал и самого Грибоедова и оба пакета
караульному офицеру главного штаба. «Этот офицер,—передает
со слов Бегичева Д. А. Смирнов,— был некто Синявин, сын
знаменитого адмирала, честный, благородный, славный малый.
Принявши пакет (правильнее: пакеты.— М. Н.), он положил
488
его на стол, вероятно, в караульной комнате... Синявин не
мог не видеть, как Грибоедов подошел к столу, преспокойно
взял пакет (очевидно, правильнее было бы: один из пакетов.—
М. Н.), как будто дело сделал, и отошел прочь. Он не сказал
ни слова: так сильно было имя Грибоедова и участие к нему».
До сих пор в этом рассказе возбуждало сильное сомнение имя
Синявина,— оно отводилось в силу того, что последний сам
был арестован по делу декабристов и содержался в том же
главном штабе (повидимому, Синявин причастен к одной из
организаций, связанных с Союзом Благоденствия). Однако
сейчас по официальным документам следствия можно устано-
вить, что Синявин был арестован позже — 11 марта 1826 г.,
то есть ровно через месяц после привоза арестованного Гри-
боедова в Москву, следовательно, упомянутый довод отпадает.
Однако рапорт с.-петербургского коменданта генерал-адъютан-
та Башуцкого дежурному генералу главного штаба Потапову
упоминает другое имя — не Синявина, а Родзянко 3-го («Сто-
ящий в карауле на главной гауптвахте лейб-гвардии егерского
полка штабс-капитан Родзянко 3-й представил ко мне при опи-
си вещи, отобранные им от арестованного по высочайшему по-
велению коллежского асессора Грибоедова, которые при сем к
вашему превосходительству препроводить честь имею»). Связан-
ный с литературой Родзянко 3-й не мог не знать Грибоедова.
Заметим кстати, что с одним Родзянко Грибоедов учился в
Московском университете. Ясно, что похищение одного пакета
облегчалось наличием другого: несмотря на похищение, Гри-
боедов сдавался «при бумагах», что вполне могло отвести глаза
начальству.
А. А. Жандр рассказывал Д. А. Смирнову следующее о
дальнейшей судьбе похищенного пакета: через несколько дней
после прибытия Грибоедова в Петербург и заключения на га-
уптвахту главного штаба к Жандру «является один вовсе до
того времени мне незнакомый человек, некто Михаил Семено-
вич Алексеев, черниговский дворянин, приносит мне поклон
от Грибоедова, с которым сидел вместе в Главном штабе, и па-
кет бумаг, приехавших из Грозной» ... «передавая... мне пакет,
он вместе с тем передал мне приказание Грибоедова сжечь бу-
маги. Однако же, я на то не решился, а только постарался запря-
тать этот пакет так, чтобы до него добраться было невозможно,—
я зашпл его в перину. Когда Грибоедова выпустили, мы пакет
достали и рассмотрели бумаги; в нем не оказалось ничего важ-
ного, кроме нескольких писем Кюхельбекера». В этом расска-
зе далеко не все точно,— неверно передано имя и отчество
Алексеева, неточно назван он «черниговским дворянином»,
есть неточности и в опущенной нами части рассказа. Однако
основное ядро события выдерживает критику: с Грибоедовым
489
действительно сидели вместе на гауптвахте генерального штаба
бывшие члены полтавской масонской ложи «Любовь к истине»
два брата Алексеевы—Дмитрий Ларионович и Степан Ларионо-
вич. Арестованы они были в связи с поисками тайного малорос-
сийского общества. Оба были признаны к обществу непричастны-
ми и быстро освобождены. Поскольку, по документам следствия,
Дмитрий Ларионович Алексеев был тяжело болен, надо думать,
что к Жандру от имени Грибоедова приходил другой Але-
ксеев — Степан Ларионович, Хорольский уездный предводи-
тель дворянства, который содержался на гауптвахте с 8 фев-
раля и освобожден с аттестатом 21 февраля 1826 г. Косвенно
подтверждает реальность события и одна из записочек Гри-
боедова к Ф. Булгарину из крепости: «...передай сведения
Ж[андру], а тот перескажет Алексееву], а А[лексеев] найдет
способ мне сообщить». Особенно же важно дошедшее до нас
дружеское письмо Грибоедова к С. Л. Алексееву645.
Такова история захваченных при обыске бумаг Грибоедова.
Вернемся теперь к путешествию арестованного Грибоедова.
Повидимому, в первых числах февраля Грибоедова привезли
в Москву (вероятно, числа около 6—7 февраля, полагая около
3—4 дней на передвижение из Москвы в Петербург). Как
рассказывал С. Н. Бегичев Смирнову, Грибоедов проехал пря-
мо в дом его брата Дмитрия Никитича Бегичева, «в Старой
Конюшенной, в приходе Пятницы божедомской». По рассказу
С. Н. Бегичева, Грибоедов не заехал прямо к нему самому,
«чтобы не испугать меня»,— правдоподобно добавить и дру-
гой мотив: чтобы не скомпрометировать друга в глазах вла-
стей заездом арестованного. Грибоедов должен был знать, что
Бегичев—член Союза Благоденствия, и мог предполагать
(справедливо), что аресты не щадят и последних: Дмитрий же
Никитич Бегичев, прототип Платона Михайловича Горича
в «Горе от ума», был далек от политических интересов и не
мог возбудить подозрений. У Степана Никитича в это время
был семейный обед — собрались родные для проводов брата
его жены А. И. Барышникова, который отправлялся на служ-
бу после окончания отпуска. К семейному обеду ждали и
Дмитрия Никитича, однако он не являлся. «Ждали мы его,
ждали — нет! Сели за стол. Во время самого обеда мне вдруг
подают от брата записку следующего содержания: „Если хо-
чешь видеть Грибоедова, приезжай, он у меня*. На радостях,
ничего не подозревая, я бухнул эту весть за столом во все-
услышание. Зная мои отношения к Грибоедову, родные сами
стали посылать меня на это так неожиданно приспевшее сви-
дание. Я отправился. Вхожу в кабинет к брату. Накрыт стол,
сидит и обедает Грибоедов, брат и еще безволосая фигурка в
курьерском мундире. Увидал я эту фигурку, и меня обдало
490
холодным потом. Грибоедов смекнул делом и сейчас же нашел-
ся. „Что ты смотришь на него? — сказал мне Грибоедов, ука-
зывая на курьера.— Или ты думаешь, что это так, просто
курьер? Нет, братец, ты не смотри, что он курьер, он знатного
происхождения: испанский гранд Дон-Лыско-Плешивос-ди-Па-
риченца". Этот фарс рассмешил меня своею неожиданностью
и показал, в каких отношениях находится Грибоедов к своему
телохранителю. Мне стало легче. Отобедали, говорили. Грибо-
едов был весел и покоен как нельзя больше. „Ну, что, бра-
тец,— сказал он, наконец, своему телохранителю:— ведь у
тебя здесь есть родные, ты бы съездил повидаться с ними".
Телохранитель был очень рад, что Грибоедов его „отпускает",
и сейчас же уехал...»
Итак, С. Н. Бегичев с братом остались наедине с аресто-
ванным Грибоедовым. Последний приехал в Москву со своим
стражем около 4 часов дня, а выехал в 2 часа ночи. Можно не
сомневаться, что как только телохранитель ушел, Грибоедов
и Бегичев говорили о многом: можно не сомневаться, что Гри-
боедов узнал тут, кто именно арестован и какова общая ситу-
ация в связи с разгромом восстания. Тут Грибоедов, вероят-
но, получил многочисленные и точные сведения о том, как раз-
вертывались события. К 6—8 февраля 1826 г. Бегичев уже
был подробно осведомлен газетами о том, что происходило в
Петербурге и, конечно, знал, кто именно был арестован в столице.
Можно не сомневаться, что в разговоре звучали имена Рылеева,
братьев Бестужевых, Одоевского, Оболенского, убийцы Милора-
довича—Каховского, Якубовича, Кюхельбекера,бежавшего было,
но уже пойманного 19 января. Все это были имена лучших дру-
зей Грибоедова. Газетное объявление от правительства о розыске
бежавшего преступника В. К. Кюхельбекера было опубликовано
еще 30 декабря, поэтому не приходится сомневаться, что факт
бегства Кюхельбекера и его поимки также был широко изве-
стен и, конечно, упомянут в разговоре. Основное живое ядро
активных организаторов восстания все состояло из самых близ-
ких грибоедовских друзей. Кроме упомянутых декабристов,
которые все (не считая Кюхельбекера) были арестованы в про-
межуток между 14 и 16 декабря, к моменту разговора Грибо-
едова с Бегичевым были арестованы еще следующие знакомые
Грибоедова: Трубецкой (в ночь на 15 декабря), братья Раев-
ские, Николай и Александр (30 декабря), Ф. Глинка (30 декабря
в первый раз, позже — вторично), Бестужев-Рюмин (3 января),
Волконский (5 января), Бриген (10 января), Ф. Гагарин (13 ян-
варя), Давыдов (14 января), Корнилович (14 декабря), Артамон
Муравьев (31 декабря), Никита Муравьев (23 декабря), Сомов
(14 декабря), Оржицкий, Завалишин, Торсон. Конечно, Беги-
чев знал об аресте Жандра, схваченного сейчас же после
491
восстания и освобожденного 31 декабря. Все это были имена
арестованных не в Москве. Еще яснее, что Бегичев, сам с ми-
нуты на минуту ждавший ареста, прекрасно знал о том, кто
был арестован в Москве: к моменту разговора арестованного
Грибоедова с Бегичевым в Москве были арестованы следующие
знакомые им обоим декабристы: Михаил Орлов (21 декабря),
Кологривов (23 декабря), Поливанов (28 декабря), Кашкин
(8 января), Зубков (9 января), Петр Муханов (9 января), Фон-
визин (9 января, в подмосковной деревне), Якушкин (9 января,
в самой Москве), Ивашев (23 января). Можно упомянуть еще
имена Норова и Нарышкина. Москва была в великом страхе и
тревоге. Как вспоминает А. Кошелев в своих «Записках», изве-
стие о восстании произвело в Москве «потрясающее действие».
Мать Кошелева держала наготове теплую одежду сына и каждую
ночь ждала появления жандармов: сын был знаком со многими
декабристами. Напряженное ожидание новых арестов длилось в
Москве, как вспоминает Кошелев, до апреля. В Москве распро-
странился слух, как передает тот же мемуарист, «что Ермолов
также не присягает и с своими войсками идет с Кавказа
на Москву. Эти слухи были так живы и положительны и
казались так правдоподобны, что Москва или, вернее ска-
зать, мы, ожидали всякий день с юга новых Мининых и
Пожарских» 646.
Но пока Минины и Пожарские не появлялись, и в десятках
московских печей и каминов пылали письма, дневники, прото-
колы, проекты и многие другие документы движения. Фило-
софский кружок В. Ф. Одоевского сжег протоколы своих засе-
даний. Нет никаких сомнений, что Бегичев уже давно «почи-
стился», уничтожив и кое-какие письма Грибоедова, о чем, надо
думать, поставил в известность своего друга. С этой стороны
Грибоедов мог быть вполне спокоен.
Итак, в Москве Грибоедов, несомненно, получил богатей-
ший фактический материал, который был существенно не-
обходим ему для выработки линии поведения на следствии.
Он узнал немало имен арестованных, осведомился об общей
ситуации, установил в связи с этим линию своего пове-
дения. Нет сомнений, что он был страшно подавлен и вместе
с тем взволнован,— сколько арестовано «друзей, братьев,
товарищей...»
В 2 часа ночи, как вспоминал Бегичев, Грибоедов выехал
с фельдъегерем из Москвы в Петербург. Он приехал в столицу
11 февраля — эта дата проставлена на секретной записке де-
журного генерал-адъютанта Потапова: «сего числа привезен из
крепости Грозной коллежский ассессор Грибоедов, который
отправлен к генерал-адъютанту Башуцкому для содержания под
арестом на Главной Гоубвахте» 647.
492
3
Точная дата первого допроса Грибоедова неизвестна.
II. Е. Щеголев в своей работе «Грибоедов и декабристы» с ос-
нованием предполагает, что Грибоедов был допрошен сейчас
же, как его привезли, то есть датирует первый допрос тем же
11 февраля. Действительно; такова была обычная практика.
Сам Грибоедов указывает в письме Николаю I из крепости на по-
следовательность событий: «Я был вырван от друзей, от началь-
ника, мною любимого, из крепости Грозной на Сундже, чрез
три тысячи верст в самую суровую стужу притащен сюда
на перекладных, здесь посажен под крепкий караул, потом был
позван к генералу Левашову...»
Генерал-адъютант Левашов всегда лично снимал первые
допросы арестованных. Допросы обычно происходили в залах
Эрмитажа, и нет оснований предполагать, что для Грибоедова
было сделано исключение. Его допрос был записан генерал-
адъютантом Левашовым собственноручно. Грибоедова допраши-
вали двести двадцать четвертым по общепорядковой нумерации
допросов у Левашова648.
Ответы Грибоедова продуманны,— он сам пошел навстречу
опасности, назвал имена знакомых декабристов, отметив ли-
тературный характер связи с ними, но сразу признался и в по-
литических разговорах, подчеркнуто полагая, что в этом нет
ничего особенного. Относительно своей принадлежности к тай-
ному обществу он сразу ответил категорическим отрицанием.
Вот его первое показание (орфография принадлежит Левашову):
«Я тайному обществу не принадлежал и не подозревал о его
существовании. По возвращении мопму из Персии в Петербург
в 1825 году я познакомился посредством литтературы с Бесту-
жевым, Рылеевым и Аболенскпм. Жил вместе с Адуевским и
по Грузии был связан с Кюхельбекером. От всех сих лиц ни-
чего не слыхал могущего мне дать малейшию мысль о тайном
обществе. В разговорах их видил часто смелые суждения на-
счет правительства, в коих сам я брал участие: осуждал что
казалось вредным, и желал луччего. Более никаких действий
моих не было, могущих на меня навлечь подозрение и почему
оное на меня пало, истолковать не могу». Подпись: «Коллеж-
ский ассессор Александр Грибоедов». Заметим, что это пока-
зание было самым «откровенным», позже Грибоедов отрицал на
допросах и эту степень «вины».
Как пишет сам Грибоедов в письме к Николаю I,— Лева-
шов «обошелся со мною вежливо, я с ним совершенно откро-
венно, от него отправлен с обещанием скорого освобождения».
Обнадеженный на первом же допросе, Грибоедов испытал горь-
кое разочарование,— его не освобождали. Его нетерпение и
493
подавленное настроение сказываются в том, что уже на четвер-
тый день после первого допроса он пишет императору личное
письмо такого характера, что начальник главного штаба
генерал-адъютант Дибич помечает на письме: «Объявить, что
этим тоном не пишут Государю, и что он будет допрошен».
Вот текст этого письма: «Всемилостивейший Государь. По не-
основательному подозрению, силою величайшей несправедли-
вости, я был вырван от друзей, от начальника мною любимого,
из крепости Грозной на Сундже, чрез три тысячи верст в са-
мую суровую стужу притащен сюда на перекладных, здесь
посажен под крепкий караул, потом был позван к генералу
Левашову. Он обошелся со мною вежливо, я с ним совершенно
откровенно, от него отправлен с обещанием скорого освобожде-
ния. Между тем дни проходят, а я заперт. Государь! Я не знаю
за собой никакой вины. В проезд мой из Кавказа сюда я тща-
тельно скрывал мое имя, чтобы слух о печальной моей участи
не достиг до моей матери, которая могла бы от того ума ли-
шиться. Но ежели продлится мое заточение, то конечно и от
нее не укроется. Ваше императорское величество сами питаете
благоговейнейшее чувство к Вашей Августейшей родительнице.
Благоволите даровать мне свободу, которой лишиться я
моим поведением никогда не заслуживал, или послать меня
перед Тайный комитет лицом к лицу с моими обвинителями;
чтобы я мог обличить их во лжи и клевете».
Но двери темницы не раскрывались, обещанный допрос от-
тягивался и последовал лишь через десять дней.
Между тем Грибоедов далеко не был забыт,— Николай
очень хорошо помнил о нем. На Кавказ для сбора секретных
сведений о Ермолове, его корпусе, «духе войск» и «порядке
службы» был специально послан полковник Бартоломей, по-
лучивший секретные царские инструкции через А. С. Менши-
кова. 4 февраля Меншиков, формулируя пункты, по которым
надлежит собрать на Кавказе сведения, записал два пункта,
непосредственно касавшиеся Грибоедова: «11. Кто такой Гри-
боедов, какого он поведения и что об нем говорят?.. 17. Бе-
речься Грибоедова и собрать о нем сведения». Неясно, что
имелось в виду под словами «беречься Грибоедова», ведь он
уже был арестован; очевидно Бартоломею не сочли нужным
сказать об этом аресте. Так началась потом ускользающая от нас
линия особой царской слежки за Грибоедовым, отъединенная
от следственного комитета и восходившая непосредственно
к царю 649.
Главная гауптвахта, на которой Грибоедову пришлось про-
вести долгое время с 11 февраля по 2 июня 1826 г., была ме-
стом, через которое проходил целый поток заключенных перед
помещением в Петропавловскую крепость.
494
Д. И. Завалишин вспоминает, что помещение главной гаупт-
вахты состояло сначала из одной только длинной комнаты вро-
де залы, которая ранее служила приемной для начальника
штаба 1-й действующей армии Толя, когда он приезжал в сто-
лицу, «что бывало часто», —и небольшой прихожей. «Но когда
число арестованных уменьшилось, то к зале прибавили еще
очень небольшую комнатку, служившую, судя по мебели,
кабинетом и спальнею Толя, и в ней-то поместили и меня и
Грибоедова».
Заметим, что в лице Завалишина Грибоедов встретил на
гауптвахте своего петербургского знакомого, вхожего в круг
Рылеева—Бестужева, участника петербургских споров. 4 апре-
ля Завалишин был препровожден в арестантский каземат № 6
Трубецкого бастиона 650.
Тут, на гауптвахте главного штаба, перед Грибоедовым
прошла вереница декабристов. Поток прошедших на его гла-
зах арестованных людей не мог не оставить глубокого следа
во впечатлениях писателя. Многие из декабристов содержа-
лись на главной гауптвахте один-два дня, иногда даже часть
дня и затем шли в Петропавловскую крепость или другие места
заключения, но даже и такое промелькнувшее перед Грибо-
едовым лицо могло оставить какой-то след в его памяти.
Вернемся к первому допросу Грибоедова в следственном
комитете. Протекло уже более недели после первого допроса
его в Зимнем дворце у генерал-адъютанта Левашова, а в след-
ственный комитет Грибоедова все еще не вызывали. Едва ли
мы ошибемся, если предположим, что решение Грибоедова пла-
номерно бороться за свою невиновность было подкреплено для
него тем обстоятельством, что адъютант Ермолова Николай
Павлович Воейков, взятый примерно по тому же подозрению,
что и он, и содержавшийся на той же гауптвахте, 20 февраля
уже был «освобожден с аттестатом». Грибоедова это могло
окрылить и дать ему опору для еще более твердого тона при
ответах. Не приходится сомневаться, что Грибоедов и Воейков
согласовали свои ответы.
Наконец, в среду 24 февраля, через четыре дня после осво-
бождения Воейкова, следственный комитет затребовал на до-
прос Грибоедова. Его вывели из гауптвахты и перевезли через
замерзшую Неву в помещение коменданта Петропавловской
крепости, где с 23 декабря до весеннего разлива Невы велись
работы следственного комитета. Обычно путь в комитет заклю-
ченный проделывал с завязанными глазами — ни для кого не
делали исключения, очевидно не сделали его и для Грибоедова.
Следственный комитет собрался в этот день на свое 69-е
заседание, как обычно, вечером, в половине седьмого. Присут-
ствовали: военный министр Татищев, великий князь Михаил
495
Павлович, кн. А. М. Голицын, генерал-адъютанты Голенищев-
Кутузов, Чернышев, А. X. Бенкендорф и Потапов. Перед Гри-
боедовым допрашивали второстепенных членов Славянского
общества: Тихонова, Веденяпина, Мозгана и Шимкова, а потом
«и коллежского ассессора Грибоедова», как записано в журна-
лах комитета. «Положили всем им дать допросные пункты».
Заседание кончилось очень поздно — в половине третьего
ночи651.
У комитета осталось положительное впечатление от устных
и письменных ответов Грибоедова, и 25 февраля решено было
ходатайствовать об его освобождении. Однако ходатайство не
имело успеха. 7 марта комитет заслушал, очевидно, несколько
неожиданную для него высочайшую резолюцию на свой поло-
жительный доклад о Грибоедове: «Коллежского ассессора Гри-
боедова оставить пока у дежурного генерала». Повидимому,
Грибоедов был задержан в связи с неясностью вопроса об ермо-
ловском обществе на Кавказе и новыми подозрениями относи-
тельно этого общества, которые, возможно, были подогреты
допросами некоего Сухачева. Последнего Грибоедов не знал.
Следующий, последний, раз Грибоедова вызвали на допрос
в Петропавловскую крепость 15 марта. Вопросы, ему предла-
гавшиеся, были сосредоточены на связях его с южными де-
кабристами, на поездке в Киев, касались также и Сухачева.
Грибоедов кратко отвечал, что никаких поручений от северных
декабристов к южным не получал, виделся в Киеве с дека-
бристами мельком, а Сухачева не знает вовсе. Более в след-
ственный комитет Грибоедова не вызывали 652.
Разберемся теперь в той линии поведения, которой при-
держивался Грибоедов на допросах. Сохранилось два мему-
арных рассказа о Грибоедове на следствии. Первый записан
Д. А. Смирновым со слов С. Н. Бегичева. «Вот как было дело.
На первом же допросе Грибоедов начал было писать: „В заго-
воре я не участвовал, но заговорщиков всех знал и умысел
их мне известен../4 и проч, в таком роде. Ивановский, видя,
что Грибоедов сам роет себе яму, подошел к столу, на кото-
ром он писал, и, перебирая какие-то бумаги, как будто что-то
отыскивая, наклонился к нему и сказал ему тихо и отрывисто:
„Александр Сергеевич, что вы такое пишете... Пишите: «знать
не знаю и ведать не ведаю»“. Грибоедов послушался». Рассказ,
записанный Смирновым, подвергся справедливой критике
П. Е. Щеголева, указавшего на то, что первые показания
Грибоедова были устные и не допускали позднейших ис-
правлений, а в дальнейшем письменные ответы давались не
в комиссии, а в помещении гауптвахты главного штаба, где
сидел арестованный Грибоедов. Ивановского там никогда не
было653.
496
Второе свидетельство принадлежит декабристу Д. И. Зава-
лишину. Он указывал на роль, которую сыграл в этой истории
полковник Любимов, сидевший под арестом на той же гаупт-
вахте. «В действительности вот как происходило все дело,—
пишет Завалишин.— Когда Грибоедову принесли вопросные
пункты п он стал писать черновой на них ответ, то Любимов,
подойдя к нему, сказал: «Вы знаете, что все, что Вы ни напи-
шете, до меня нисколько не касается, потому что у нас с Вами
не было по обществу никаких сношений. Поэтому я и могу да-
вать Вам советы совершенно беспристрастные. Я только желаю
предостеречь Вас... Я знаю из всех наших здешних разговоров,
действия относительно Комитета предполагаются различные,
смотря по разным у всякого соображениям личным и политиче-
ским. Не знаю, какой системы намерены держаться Вы, но ум
хорошо, а два — лучше. Не по любопытству, а для Вашей же
пользы я желал бы знать, на какой системе Вы остановились?
Помните, что первые показания особенно важны». В ответ на
это Грибоедов прочитал то, что успел уже написать. Прослу-
шав написанное, Любимов с живостью сказал ему: «Что Вы
это! Вы так запутаете себя и других. По нашему, по военному,
не следует сдаваться при первой же атаке, которая, пожалуй,
окажется еще п фальшивою; да если поведут и настоящую
атаку, то все-таки надо уступать только то, что удержать уже
никак нельзя. Поэтому и тут гораздо вернее обычный русский
ответ: „Знать не знаю, ведать не ведаю“. Он выработан вековою
практикой». В результате этого разговора Грибоедов изорвал
черновики и написал ответ вновь, придерживаясь совета
Любимова. Конечно, к свидетельствам Д. И. Завалишина
надо относиться с осторожностью: чрезвычайно цепные и
достоверные сведения у него нередко смешиваются со спорными
и неточными данными. П. Е. Щеголев отвергает и этот рассказ,
не приводя, однако, достаточных оснований. Если можно
согласиться с отрицательной оценкой записи Смирнова, сбив-
чивой и неясной, то рассказ Завалишина никак нельзя отверг-
нуть в полном его объеме. Любимов действительно сидел иод
арестом в одном помещении с Грибоедовым, он был очень со-
образителен и предприимчив (по рассказу того же Завалишина,
он сумел посредством подкупа извлечь захваченные при его
аресте бумаги). Большое помещение гауптвахты главного шта-
ба, заполненное товарищами по несчастью, было под очень
слабым надзором, и разговоры арестованных в ходе следствия
велись совершенно свободно. Подружившиеся между собой
арестованные, непрерывно советовались, спорили, обсуждали
положение, решали, как держать себя на допросах, что отве-
чать. Общая беда спаяла людей. Это подтверждают и показания
И. 11. Липранди. Он оставил живое описание быта арестованных
32 м. В. Нечкина /п?
на гауптвахте главного штаба: «Невозможно описать впечатле-
ния топ неожиданности, которою я был поражен: открывается
дверь, в передней два молодых солдата учебного карабинерского
полка без боевой амуниции; из прихожей стеклянная дверь, че-
рез нее я вижу несколько человек около стола за самоваром; и
все это во втором часу пополуночи меня поражало. «Вот, гос-
пода, еще вам товарищ,— сказал Жуковский (начальник
надзора.— М. Н— все глаза обратились на меня. Здесь
сидели за чайным столом: бригадный генерал 18 дивизии
Кальм; известный Грибоедов; адъютант Ермолова Воейков
(оба привезенные с Кавказа), отставной поручик генераль-
ного штаба А. А. Тучков... предводитель дворянства Екате-
рпнославской губернии Алексеев. Поздний чай произошел
оттого, что Воейков и Грибоедов были на допросе в комиссии,
находящейся в крепости. Через час мы все были как старые
знакомые. Предмет разговора понимается: вопросам, расспро-
сам и взаимно сообщавшимся сведениям не было конца»654.
В эту яркую картину быта арестованных надо внести не-
которые фактические поправки: она не может относиться к
1 февраля — первому дню заключения Липранди, когда Гри-
боедова на гауптвахте вообще не было. Очевидно, в ней, со-
знательно или бессознательно, суммированы впечатления по-
следующих дней. Воейков был освобожден 20-го, а Липранди -
22 февраля, Грибоедова же вызвали впервые на допрос 24-го,—
следовательно, ни Липранди, ни Воейкова уже не было в поме-
щении гауптвахты, когда Грибоедов впервые вернулся с до-
проса. Очевидно, речь идет о допросе одного Воейкова655.
Имена же заключенных перечислены правильно,— эти аресто-
ванные действительно находились во время пребывания Лип-
ранди в помещении главной гауптвахты.
Но нарисованная Липранди картина, очевидно, в основном,
верна, как общая характеристика быта заключенных.
Быт этот далеко не походил на типичное тюремное заклю-
чение. Арестанты содержались на свой счет, обеды брали из
ресторана и могли при желании выходить вечером с унтер-
офицером для прогулок. Начальник стражи Жуковский при-
нимал взятки от арестованных и оказывал им самые неожидан-
ные льготы. По рассказам Завалишина, он водил его и Грибо-
едова в кондитерскую Лоредо на углу Адмиралтейской площади
и Невского проспекта. Там, в маленькой комнатке, примыкав-
шей к кондитерской, необычные посетители заказывали уго-
щение, читали газеты, тут же Грибоедов — страстный музы-
кант — играл на фортепиано. С разрешения того же Жуков-
ского Грибоедов бывал у Жандра и возвращался от него поздно
ночью. Удавалось ему, находясь под арестом, переписываться
с Булгариным, от которого он получал ответные письма, кни-
498
ги, газеты, журналы п через которого он сносился с хлопотав-
шими за него лицами, например, с Ивановским. Все это надо
учесть, чтобы судить о возрастающей осведомленности Гри-
боедова, которая могла ему пригодиться в ходе следствия.
Через газеты он получал некоторые сведения об общем ходе
расследования, у Жандра он, несомненно, осведомлялся о
циркулировавших в городе слухах. Знакомство В. G. Микла-
шевпч с семьей Рылеева могло некоторым образом держать
Грибоедова в курсе положения Рылеева, доносить до него
вести о Каховском, Оболенском. Все это было далеко не мало*
важно для арестованного 656.
Естественно предположить, что в подобной обстановке Гри-
боедов получал советы о том, как держаться на следствии, и
сам давал их другим.
Кстати отметим, что чужие советы не учили его новому искус-
ству, а лишь укрепляли его старый опыт: как известно, он не
впервые в жизни стоял перед следователями и не впервые об-
думывал характер своих ответов. Опыт этого рода у Грибоедова
уже был в связи с известной дуэлью гр. А. П. Завадовского и
В. В. Шереметева, на которой Грибоедов был секундантом За-
вадовского. По делу о дуэли петербургским генерал-губерна-
тором Вязьмптиновым, как уже упоминалось, была наряжена
специальная следственная комиссия, проводившая по всей
форме допросы участников, устраивавшая очные ставки и т. д.
Грибоедов подвергался и допросам, и очным ставкам. Он не
сознался ни в чем, до конца отрицал свое участие в дуэли в ка-
честве секунданта и не был выдан товарищами, с которыми,
конечно, успел сговориться до следствия. Он умело показал
часть правды,— сообщил, что о дуэли знал,— но секундант-
ство отрицал. Весь город знал об этом, во прямых свидетелей
не было, что, конечно, облегчило для Грибоедова исход дела.
Правдоподобнее всего признать поэтому, что советы Люби-
мова и многих других лиц не дали Грибоедову совершенно
новых идей о линии поведения на следствии, а лишь поддержи-
вали в нем решение держаться линии, которая уже была про-
верена его личным опытом.
Выясним теперь, какой образ себя самого хотел создать
Грибоедов у следователей. Вопрос этот чрезвычайно существе-
нен. Не в пример другим арестованным Грибоедов имел более
чем достаточно времени для обдумывания линии своего пове-
дения. Его приятель декабрист Александр Бестужев не имел,
например, этой выгоды,— он сам явился во дворец на следую-
щий же день после восстания и 15 декабря уже давал первые
показания на допросе у генерал-адъютанта Левашова. Грибо-
едов же, будучи на Кавказе, узнал о петербургском восстании
24 декабря, арестован был 22 января вечером, привезен в
Петербург 11 февраля н, вероятно, в тот же день подвергся пер-
вому допросу. Таким образом, от ареста до момента первого
допроса он располагал двадцатидневным сроком и, как уже
указывалось, успел собрать обширные сведения об арестах и
ходе следствия.
Грибоедов занял позицию полного и решительного отрица-
ния своего участия в заговоре и своей осведомленности о нем.
Не уловили Грибоедова и частные вопросы комиссии, ответ
на которые мог бы иметь предпосылкой знание о существовании
общества: в ответ на вопросы о численности общества, место-
нахождении его центров и отделений, видах и средствах дей-
ствий, а также на вопрос, каковы его мнения обо всем упомя-
нутом, Грибоедов суммировал все вопросные пункты в один,
вытянув над своим ответом строку: «в), г), д), е), ж)», озна-
чающую перечисление буквенных пунктов допроса, и ответил:
«Ничего подобного мне не открывали. Я повторяю, что, ничего
не зная о тайных обществах, я никакого собственного мнения
об них не мог пметь». Позиция оскорбленной невинности была
сопровождена замечательно выдержанным топом «полной»
и «смелой» откровенности. Уже в письме к царю Грибоедов
писал, что «обошелся» с генералом Левашовым «совершенно
откровенно». Откровенным признанием вольных разговоров о
правительстве Грибоедов как бы парировал улику, которая
была бы основана лишь на изложении его мнений (очевидно,
он предвидел эту возможность, и она беспокоила его). В пер-
вом же допросе он пошел навстречу опасности, предупреждая
обличения подобного характера. Указывая на знакомство
с Бестужевым, Рылеевым, Оболенским, Одоевским и Кюхель-
бекером. он немедленно заявляет: «В разговорах их видел часто
смелые суждения на счет правительства, в коих сам я брал
участие: осуждал, что казалось вредным, и желал лучшего».
Это признание обезврежено утверждением, что в России-дс
подобные разговоры о правительстве будто бы обычны п не при-
знаются криминальными,— что же тут непозволительного —
осуждать вредное и желать лучшего? «Суждения мои касались
до частных случаев, до злоупотреблений некоторых местных
начальств, до вещей всем известных, о которых всегда в Рос-
сии говорится довольно гласно», а если ему случилось бы го-
ворить перед «Вышним правительством», то он был бы перед
ним «еще откровеннее». Тут была скрыта тонкая презумпция —
терпимости и широты русского правительства, которое будто
бы пе боится правды, высказанной в глаза, и даже само заин-
тересовано в ней. Любой упрек в вольных разговорах был бы
ослаблен этой презумпцией.
Обрисованный образ выдержан Грибоедовым непоколеби-
мо и твердо. Какие бы вопросы пи предлагала комиссия,—
500
позиция подследственного не менялась и была проведен#
с бесподобной и прямо-таки художественной цельностью.
В личных его ответах можно отметить лишь два явных
противоречия.
Утверждая о себе, что он, Грибоедов, не способен быть
«оратором возмущения», он добавляет: «Много, если предаюсь
избытку искренности в тесном кругу людей кротких и благо-
мыслящих». Выше он признал свое знакомство с Бесту-
жевым, Рылеевым, Оболенским, Одоевским и Кюхельбекером,
то есть с пятью активнейшими участниками восстания на Се-
натской площади,— очень трудно квалифицировать этот круг,
как «кроткий и благомыслящий»657.
Первое показание Грибоедова — самое откровенное. «От
всех сих лиц ничего не слыхал, могущего мне дать малейшую
мысль о тайном обществе. В разговорах их видел часто смелые
суждения насчет правительства, в коих сам я брал участие:
осуждал, что казалось вредным, и желал лучшего. Более ни-
каких действий моих не было, могущих на меня навлечь по-
дозрение, и почему оное на меня пало, истолковать не могу».
В следующих показаниях он горазо умереннее высказывается
по этому же вопросу. «Трубецкой и другие его единомышлен-
ники напрасно полагали меня разделявшим их образ мыслей.
Если соглашался я с ними в суждениях о нравах, новостях,
литературе, это еще не доказательство, что и в политических
моих мнениях я с ними был согласен...» Надо признать, что
второй ответ противоречит первому: «суждения о нравах,
новостях, литературе» — это одно, а «смелые суждения насчет
правительства» — другое. Других противоречий в ответах
Грибоедова, па мой взгляд, найти нельзя. На допросах он
безусловно сохранял хладнокровие. Характерно его замеча-
ние в одной из записочек Ф. Булгарину, посланных из-под
ареста: «Бояться людей — значит баловать их».
Добавим к этому несколько общих наблюдений над мане-
рой давать показания. Грибоедов нигде ве предается откровен-
ности и излияниям чувств, что нередко встречается в показа-
ниях других арестованных. Ответы Грибоедова уклончивы и
общи. Он вообще называет очень мало имен и не раскрывает
даже своих литературных связей. Мы уже отмечали нередкое
объединение многих вопросных рубрик в один суммарный ответ.
Общий тон ответов, как правило, категоричен, они даются
без изъявлений сомнений и колебаний. Нередко замалчивается
существо вопроса, и ответ поворачивается несколько в иную
сторону. Так, в вопросном пункте «а» в четвертом отделе анкеты
от 24 февраля утверждалось: «Рылеев и Александр Бестужев
прямо открыли вам, что есть общество людей, стремящихся к
преобразованию России и введению нового порядка вещей,
501
говорили вам о многочисленности сих людей, о именах некото-
рых из них, о делах, видах и средствах общества». В ответ на
этот пункт обвинения Грибоедов пишет: «Рылеев и Бестужев
никогда мне о тайных политических замыслах ничего не откры-
вали». Мы видим, что он ничего не отвечает по существу во-
проса о численности, именах, видах п средствах общества: его
ответ суммарен, общ, уводит внимание следствия в сторону,
в сущности подменяет один вопрос другим. «Вопросные пункты»
от 24 февраля заканчивались общим предположением: «В за-
ключение Вы по совести должны показать все то, что известно
Вам о составе тайных обществ, их цели и образе действий».
В ответ на это Грибоедов вообще не ответил ничего, игнориро-
вал вопрос, даже не счел нужным повторить свое общее отри-
цание о знакомстве с тайной организацией. О своем воспита-
теле Ионе Грибоедов даже не упомянул, хотя вопрос следствия
прямо запрашивал о воспитании. Грибоедов выбрал более
нейтральное имя — московского профессора Буле, в этот мо-
мент уже покойника.
Нередко Грибоедов давал на следствии и заведомо невер-
ные показания.
Мы уже упоминали выше, что Грибоедов указывал в письмо
к Николаю Т, что он во время проезда с Кавказа «тщательно
скрывал» свое имя, чтобы слух об его аресте не дошел до его
матери, «которая могла бы от того ума лишиться». Однако вот
перед нами запись рассказа С. Н. Бегичева, лучшего друга
Грибоедова о том, что «на третий день» после проезда арестован-
ного Грибоедова в Петербург он, Бегичев, был у матери Гри-
боедова Настасьи Федоровны и все рассказал ей. Может быть,
Грибоедов не знал об этом? Нет, это было сделано с его ведома
и по его просьбе, что доказывается другим свидетельством,
почерпнутым из того же источника: проезжая арестованным
через Москву, Грибоедов оставил записку своему бывшему
воспитателю Иону, с просьбой предупредить мать и сестру о
своем аресте. Таким образом, мать Грибоедова прекрасно знала
об аресте сына и была осведомлена об этом по просьбе сына.
Характерно, что она при этом не только не лишилась ума, как
предполагал любящий сын, а, по свидетельству С. Н. Беги-
чева, начала ругать сына «с обычной своей заносчивостью:
карбонарий, и то и се и десятое». Эти материнские определе-
ния чрезвычайно любопытны,— мать не проявила уверенности
в невиновности сына и не выразила негодования на тех, кто
допустил несправедливый арест. Нет, она начала изливать
свое возмущение именно на сына и сразу, в силу каких-то
причин, нашла ему квалификацию — «карбонарий». Очевидно,
какие-то грехи вольнодумства за сыном знала даже она,—
иного объяснения предположить невозможно.
502
Причины, почему Грибоедов осведомлял мать, чрезвы-
чайно понятны: матери не впервой было хлопотать за сына
перед влиятельными людьми; у Настасьи Федоровны был
«милльон знакомых», а в этом милльоне было ремало лиц чрез-
вычайно влиятельных658.
В ходе следствия ряд изобличающих Грибоедова показаний
восходит к Трубецкому. Защищаясь от этих обвинений, Гри-
боедов показывал, что «его правила с правилами кн. Трубец-
кого ничего не имеют общего», и добавлял: «При том же я его
почти не знал». Еслп учесть изложенный выше материал о
знакомстве Грибоедова с Трубецким, восходящем еще к
студенческим временам и несомненно превратившемся в дру-
жескую связь еще в первый петербургский период, будет
ясна заведомая неправильность этого показания. «Трубецкого
целую от души»,— собственноручно свидетельствует Грибо-
едов в своем письме к Я. Н. Толстому и Н. В. Всеволожскому
из Тбилиси от 27 января 1819 г. Оказывается, Трубецкому
можно доверить самые секретные поручения. Несколько ниже
опять: «С Трубецким буду писать тебе вторично и много».
Письмо это доказывает близкое знакомство с Трубецким не
только Грибоедова, но и его друга Бегичева. Кроме того, по
показаниям членов Южного общества мы узнаем, что Бесту-
жев-Рюмин дважды виделся с Грибоедовым в Киеве именно
у Трубецкого и что Трубецкой же рассказал Рылееву о попытке
южных декабристов принять Грибоедова в тайное общество.
Так комментируется показание Грибоедова на следствии, что
он Трубецкого «почти не знал»659.
Декабрист Е. П. Оболенский показал на следствии, что
Грибоедов был принят в члены тайного общества «дня за три»
до отъезда из Петербурга в мае 1825 г. Грибоедов ответил ре-
шительным отрицанием: «Показание К[нязя] Оболенского
совершенно несправедливо. Не могу постигнуть, на каких лож-
ных слухах он это основывал, не на том ли, что меня именно
за три дня до моего отъезда приняли в Общество любителей
русской словесности, общество, которое под высочайшим по-
кровительством издает всем известный журнал «Соревнова-
тель», от вступления в которое я чрезвычайно долго отговари-
вался, ибо поэзию почитал истинным услаждением моей жизни,
а не ремеслом». Ответ имеет внешний вид чрезвычайной убе-
дительности, особенно для несведущего в литературных делах
следственного комитета. Однако и тут проверка фактической
стороны изобличает Грибоедова. Во-первых, Оболенский не мог,
конечно, спутать прием в тайное общество с приемом в общество
литературное, а во-вторых, указание на совпадение времени
(именно «за три дня до моего отъезда») не выдерживает факти-
ческой проверки. В архиве Общества любителей российской
503
словесности, находящемся в Академии наук, хранятся сле-
дующие, обнаруженные П. Е. Щеголевым данные об избрании
Грибоедова в члены: 8 декабря 1824 г. Д. М. Княжевич
предложил Грибоедова в члены Общества любителей российской
словесности; баллотировка имела место в заседании 15 де-
кабря 1824 г. и кончилась единогласным избранием. Как можно
установить на основании письма Грибоедова к Бегичеву из
С.-Петербурга от 18 мая 1825 г. и следующего, уже из Киева,
от 4 июня 1825 г., Грибоедов выехал из Петербурга во второй
половине мая 1825 г. Иными словами, он был принят в лите-
ратурное общество более чем за полгода до отъезда и, конечно,
давая показания, не ошибался, а сознательно говорил не-
правду. Он надеялся, что дата его принятия в литературное
общество не будет проверяться,—и надежды его оправдались060.
Заведомо неправильно указал Грибоедов и год своего по-
следнего приезда в Петербург, и время знакомства с Бестуже-
вым, Рылеевым и Оболенским: «По возвращении моиму из Пер-
сии в Петербург в 1825 году...» — датирует он указанные собы-
тия. Он, конечно, хорошо знал, что в Петербург он приехал
вовсе не «из Персии», а из Москвы, а в Москву также не «пз
Персии», а из Тбилиси, что приехал он в Петербург в 1824, а не
в 1825 г., и что познакомился с Бестужевым также в 1826,
а не в 1825 г. Ясно, что эти неточные сведения преследовали
определенную цель — сократить сроки его пребывания в
крамольной среде и совершенно изъять Грузию, как посред-
ствующий этап.
Таким образом уже на основании приведенных выше при-
меров можно точно установить: Грибоедов дал на следствии
ряд заведомо ложных и заведомо неточных показаний и дал их
совершенно сознательно.
Мы уже отмечали одну своеобразную особенность следствен-
ного дела о Грибоедове. Вчитываясь в его скупые строки,
мы все время улавливаем какие-то смутные шорохи в неосве-
щенном пространстве, где протекает самое следствие. Тут,
в этих дворцовых залах и царских канцеляриях, где состав-
ляются следственные анкеты и производятся допросы, чувст-
вуется все время какое-то неясное движение около дела Гри-
боедова. В трудную минуту из тьмы вдруг показывается добро-
желательная рука, тайком помогающая ему перейти через
опасное препятствие. Движение это прекрасно замаскировано,
и нам не удается проследить его до исходного момента. Однако
самое его наличие бесспорно. Доказательства этого довольно
многочисленны.
Для всякого, знакомого с типичным составом декабристских
следственных дел, покажется крайне странным отсутствие
очных ставок при наличии столь серьезных расхождений в
504
показаниях. Несмотря на явные противоречия показаний Гри-
боедова — Бестужева-Рюмина, Грибоедова — Рылеева, Тру-
бецкого — Рылеева, Сергея Муравьева-Апостола — Бесту-
жева-Рюмина, Грибоедова — Оболенского и т. д., очных
ставок по делу Грибоедова не производилось. Факт почти
невероятный,—но это так.
Показания А. Ф. Бригена и Н. Н. Оржицкого остались
без внимания: их даже никто не спросил, откуда имеют они
сведения о том, что Грибоедов — член тайного общества, п
когда они познакомились с писателем. Дело Бригена вел и
читал сам Бенкендорф, имя Грибоедова в показаниях Бри-
гена подчеркнуто, очевидно, самим Бенкендорфом,— иначе
говоря, оно было замечено, на нем остановили внимание,—но
все же показание Бригена удивительным образом не имело
решительно никаких последствий для Грибоедова661.
Хорошо знавший Грибоедова Артамон Муравьев даже не
был толком расспрошен о киевском свидании. Комиссия не
выяснила даже самых простых вещей, например, каким обра-
зом узнали южные декабристы о проезде Грибоедова через
Киев, и кто известил об этом Бестужева-Рюмина; не был
даже поставлен вопрос, с каких пор Бестужев-Рюмин и Ар
тамон Муравьев были знакомы с Грибоедовым.
Особенно любопытен следующий случай: ответы Бестужева-
Рюмина на обширную следственную анкету от 27 января 1826 г.
вообще не удовлетворяли комитет, и — редкий случай —
анкета была возвращена Бестужеву-Рюмину для вторичного
ответа и дополнений со строгим препроводительным требова-
нием: «Высочайше учрежденный комитет требует от подпору-
чика Бестужева-Рюмина, чтобы по прилагаемым у сего заме-
чаниям против данных ему вопросов дополнил на особой бумаге
на каждый пункт порознь все то, чего не объяснил прежде и
за подписом своим возвратил вместе с черновыми, если таковые
напишете...» В числе этих пунктов ранее был пространный
вопрос о киевском свидании с Грибоедовым, на который Бесту-
жев в первый раз ответил крайне неполно и лаконично; однако
именно этот пункт был почему-то опущен в приложенном пе-
речне тех вопросов, дополнение к которым потребовалось.
Как показывают материалы следствия, Кюхельбекер совер-
шенно скрыл от следователей имя Грибоедова — он не назвал
его даже в числе своих знакомых. Он щедро рассыпал в своих
показаниях имена своих политически-без опасных литератур-
ных друзей — упомянул Жуковского, Карамзина, слепого
поэта Козлова, Измайлова, Греча, Булгарина, не поскупился
и на имена нейтральных лицейских товарищей, назвал Михайлу
Яковлева, Стевена, барона Корфа; он щедро перечислил и
своих светских знакомых—тут и князь Лопухин, и полковник
505
Альбрехт, и князь Львов, и даже госпожа Ярославова,
«коей имени и отчества не упомню». Но нигде, пи разу, ни
в какой связи он не назвал имени Грибоедова. Однако в руках
следствия оказался уличающий документ — какое-то письмо
Грибоедова к Кюхельбекеру: «Вы ли писали письмо, которое
перед собою видите, Кюхельбекеру?» — спрашивал Грибо-
едова 24 февраля (в день первого допроса) следственный коми-
тет. «Письмо, которое мне здесь показано, моей руки, писано
к Кюхельбекеру»,— лаконично отвечал Грибоедов. Однако,
установив явную связь обоих, комитет не задал Кюхельбекеру
ни единого вопроса о Грибоедове.
Чрезвычайно любопытно еще одно обстоятельство: в деле
декабриста Оболенского имеется письмо, ему адресованное,
подписаное инициалами «С. К.». Это письмо — от декабриста
Кашкина, написанное по поводу тяжелых семейных неприят-
ностей; в нем упомянуто имя Грибоедова, которому необхо-
димо сделать важные поручения по поводу этих семейных дел.
Письмо свидетельствует о близости обоих декабристов с Гри-
боедовым. Содержание его довольно таинственно, речь идет
о загадочной смерти близкого родственника, о которой почему-
то может что-то разузнать именно Грибоедов: «Николай умоляет
тебя, дорогой друг, упросить Грибоедова собрать точные све-
дения об этом деле. Это его обязанность — попытаться про-
никнуть в эту тайну». Все письмо и тоном своим, и содержа-
нием, и упоминанием имени Грибоедова, и свидетельством
о большой близости к нему обоих декабристов не могло, каза-
лось бы, не заинтересовать следствие. Однако никаких вопро-
сов о связи с ним задано не было,— С. Кашкина даже не спро-
сили, давно ли он знаком с Грибоедовым и что ему о нем
известно662.
Если следователи не уяснили себе, является или не являет-
ся Грибоедов членом тайного общества, то у них после пока-
заний Бестужева и Рылеева не могло быть никаких сомнений
в том, что он во всяком случае знал о существовании тайного
общества. Рылеев показывал: «Он из намеков моих мог знать
о существовании общества»,— в этом признавался тот самый
Рылеев, который усиленно отрицал членство Грибоедова.
Однако заключительная, сводная записка о Грибоедове в его
деле, скрепленная надворным советником Ивановским, гла-
сила: «не принадлежал к тайному обществу и о существовании
оного не знал». Чтобы оценить этот итог, надо вспомнить, что
знание о тайном обществе и недонесение о нем квалифициро-
валось в Верховном уголовном суде как тяжелая вина. Суд
в своем докладе устанавливал три главных вида судимых пре-
ступлений: 1) цареубийство, 2) бунт, 3) мятеж воинский. По
всем трем видам он устанавливал в своих рубриках особый
506
вариант преступления, состоявшего в «знании умысла» или даже
«неполном знании умысла». Вот, например, судебная форму-
лировка вины по делу хорошо знакомого Грибоедову декабри-
ста Оржицкого: «Хотя не вполне, но знал сокровенную цель
тайного общества относительно бунта, равно как знал и о пред-
стоящем мятеже». Приговор: осужден к лишению чинов и дво-
рянства и написанию в рядовые до выслуги с определением
в дальние гарнизоны. Следствию не представило бы никаких
трудностей найти в показаниях по делу Грибоедова материал,
соответствующий не только подобному, но и гораздо более
тяжелому обвинению.
Необходимо заметить, что к следствию о Грибоедове вообще
не был привлечен широкий круг лиц, знавших о политических
убеждениях писателя. Некоторых, возможно, и спрашивали,
но они не дали компрометирующих показаний в силу друже-
ских отношений с Грибоедовым. Что означает, например, глу-
хой намек Булгарина: «Греч имел случай оказать ему (Гри-
боедову) на дело свою дружбу»? Едва ли речь идет о посылке
арестованному Грибоедову журналов или газет, это место
звучит как нечто более серьезное. Вчитаемся в первую запи-
сочку Грибоедова из-под ареста, адресованную Гречу и Бул-
гарину: «Друзья мои, Греч или Булгарин, кто из вас в типо-
графии? Пришлите мне газет каких-нибудь и журналов, и нет
ли у вас Чайльд-Гарольда? Меня здесь заперли, и я погибаю
от скуки и невинности. Чур! Молчать, Грибоедов. Das Papier
ins Feuer». К чему относятся крепко выделенные особенно
крупно написанные и подчеркнутые Грибоедовым слова
«Чур! Молчать»? Неужели к желанию сохранить тайну дан-
ной невиннейшей записки — просьбу о газетах, журналах,
Чайльд-Гарольде? Едва ли. Зачем нужно бросить в огонь
записку столь невинного содержания? Тем менее может
относиться просьба о молчании к тому обстоятельству, что
Грибоедов «погибает от скуки и невинности». Казалось бы,
наоборот, о том, что арестованный Грибоедов невиновен, нужно
было бы пошире разгласить именно в интересах Грибоедова!
Очевидно, речь идет о каких-то других обстоятельствах, здесь
не упомянутых, но хорошо известных и Гречу и Булгарину,
которые поймут, о чем идет речь с одного намека. Думаю, что
в этой записке слова «Чур! Молчать» относятся не к данной
записке вообще и не к отдельным моментам ее содержания в
частности, а к другому: к тем противоправительственным «воль-
ным» разговорам, которые вел Грибоедов на свободе при Грече
и Булгарине663.
Выше мы останавливались на предположении, что со-
действие Грибоедову было оказано надворным советником
Ивановским, чиновником следственного делопроизводства.
507
А. А. Ивановский — знакомый и почитатель Грибоедова,
«страстный любитель литературы», сам состоял членом Обще-
ства любителей российской словесности. В записочках, которые
Грибоедов посылал из-под ареста Ф. Булгарину, есть упомина-
ние об Ивановском: «Ивановский, благороднейший человек,
в крепости мне говорил самому и всякому гласно, что я немед-
ленно буду освобожден. Притом обращение со мною, как его,
так и прочих, было совсем не то, которое имеют с подсуди-
мыми. Казалось, все кончено. Съезди к Ивановскому, он тебя
очень любит и уважает; он член Вольного общества любителей
словесности и много во мне принимал участия. Расскажи ему
положение и наведайся, чего мне ожидать...»664.
Ивановский заботился не только о Грибоедове, но и о дру-
гих декабристах: так, он «дал знать стороной» сидевшему в
крепости декабристу Корниловичу, известному писателю-исто-
рику, о том, что за его повести, помещенные в альманахе, вы-
ручено несколько тысяч рублей, и даже хотел тайно передать
ему эти деньги. Ивановский же предупредил о предполага-
ющемся аресте декабриста Искрицкого, сказав Булгарину
(дяде декабриста): «Бедный Искрицкий, его возьмут завтра»665.
В деле Грибоедова под важнейшим для приговора докумен-
том — итоговой характеристикой Грибоедова, содержащей вы-
вод о его полной непричастности к декабристам («не принадле-
жал к обществу и о существовании оного не знал»), имеется
скрепа Ивановского.
Однако не нужно преувеличивать роли последнего. Как бы
ни горел он желанием помочь арестованному Грибоедову, воз-
можности его были довольно ограничены. Приведенное выше
письмо Грибоедова говорит не об одном Ивановском,— Гри-
боедов глухо упоминает, что и какие-то «прочие» обходились
с ним не как с «подсудимым». Кто эти прочие? Грибоедов имел
дело с генерал-адъютантом Левашовым и Чернышевым, чле-
нами следственного комитета, которые непосредственно руко-
водили допросами; кроме них, в состав следственного комите-
та входили и при допросах Грибоедова присутствовали: воен-
ный министр Татищев, вел. князь Михаил Павлович, князь
Голицын, петербургский военный генерал-губернатор Голени-
щев-Кутузов, а также генерал-адъютанты Бенкендорф и Пота-
пов; делопроизводителем следственного комитета был Блудов.
Грибоедов сам отмечает в письме к Николаю I, что генерал
Левашов обошелся с ним «вежливо» и отправил его «с обеща-
нием скорого освобождения». Дело Бестужева-Рюмина сви-
детельствует о том, что генерал-адъютант Чернышев закрыл
глаза на важные улики против Грибоедова. От Ивановского
в некоторой степени зависела формулировка предъявляемых
письменных вопросов, их более обобщенный характер, соеди-
508
некие многих вопросов в один пункт, что допускало и более
суммарный ответ подследственного, зависели от него в какой-то
небольшой мере и формулировки общей характеристики. Но
игнорирование свидетельств о Грибоедове в следственных делах
других декабристов, отсутствие запросов Бригену, Оржиц-
кому, Оболенскому (например, о письме Кашкина), решение не
давать очных ставок по делу Грибоедова — все эти гораздо
более ответственные решения зависели, конечно, не от Иванов-
ского, а более всего от председателя комиссии, военного ми-
нистра Татищева, а также, разумеется, и от общих решений
следственного комитета, где председательствовал Татищев.
Более же всего зависели они от императора Николая I, при-
стально и неотступно следившего за ходом следствия. Поэтому,
вполне признавая известную роль Ивановского в этом таин-
ственном движении вокруг дела о Грибоедове, надо искать еще
более значительных покровителей.
Татищева лично просил за Грибоедова Ермолов — об этом
имеется свидетельство Дениса Давыдова, отлично осведом-
ленного об этой стороне дела666. Официальное письмо Ермо-
лова к Татищеву, которое повез фельдъегерь Уклонений вместе
с арестованным Грибоедовым, также идет навстречу этому сви-
детельству: дать арестованному лицу положительную характе-
ристику и в письменном виде отправить ее вместе с ним в Пе-
тербург — на это, конечно, решился бы не всякий начальник.
Но Ермолов решался и не на такие дела.
Особенно же большое воздействие на ход следствия мог
оказать, конечно, И. Ф. Паскевич, женатый на двоюродной
сестре Грибоедова Елизавете Алексеевне. Имя Паскевича как
основного ходатая за Грибоедова указывает, например, хорошо
осведомленный Шимановский. Сам Грибоедов, очевидно, не
случайно называет Паскевича своим «bienfaiteur» (благоде-
телем). От Паскевича могли итти прямые связи к любому члену
следственной комиссии, не исключая даже великого князя
Михаила Павловича, с которым Паскевич был прекрасно зна-
ком лично, так как в 1817—1819 гг. сопровождал его в качестве
руководителя-воспитателя в его поездках по России и Западной
Европе,— этими поездками заканчивалось образование велико-
го князя. Паскевича прекрасно знала императрица Мария
Федоровна, она вела с ним личную переписку по вопросам
поездки и воспитания Михаила Павловича; императрица была
крестной матерью двух дочерей-близнецов, родившихся у Пас-
кевича в 1821 г. В 1823 г., в связи с обручением вел. князя
Михаила Павловича с принцессой Шарлоттой Виртембергской,
супруга Паскевича — двоюродная сестра Грибоедова — была
причислена к кавалерственным дамам меньшего креста орде-
на св. Екатерины. Это было неслыханной честью и вызвало
509
оживленные толки в светском обществе, ибо подобные награды
давались ранее лишь супругам генерал-адъютантов или
высших придворных чинов. 12 февраля 1825 г. Паскевич был
назначен царским генерал-адъютантом.
Но важнее всего из этих связей было, конечно, личное зна-
комство Паскевича с Николаем Павловичем еще в бытность
последнего великим князем. Их хорошие отношения устано-
вились еще в 1814 г. в Париже. Важно отметить, что Паске-
вич выручал будущего императора из больших неприятно-
стей,— например, из известной «норовской истории». Николай
относился к Паскевичу не только с большим уважением, но
был привязан к нему и постоянно называл его своим «отцом-
командиром». Паскевич сам пишет, что еще в Париже все зави-
довали ему и «стали говорить в шутку, что он (то есть Николай
Павлович.— М. Н.) в меня влюбился». «Любезный мой Иван
Федорович, старый мой командир!» — начинает Николай свои
письма к Паскевичу. Наконец, всю эту серию цитат могут
увенчать слова, сказанные Николаем деСангиену: он, Николай,
уважает Паскевича, «как только сын может уважать отца».
Понятно, что при такой близости можно было рассчитывать
на исполнение самых сложных и затруднительных просьб.
Нельзя сомневаться в том, что такой рычаг, как Паскевич, и
был пущен в ход. Грибоедов недаром поручал Бегичеву и
Иону известить свою энергичную мамашу об его аресте. Та-
ким образом, таинственное движение вокруг дела Грибоедова
надо понимать как систему разнообразных воздействий, сла-
гавшуюся из влияний и давлений различных лип, среди
которых были и чрезвычайно высокопоставленные667.
Самое благоприятное отношение к Грибоедову членов след-
ственного комитета особенно ясно видно из следующего факта:
уже на следующий день после первого допроса Грибоедова, рас-
смотрев его ответы, комитет, несмотря на кричащие противо-
речия в показаниях о нем декабристов, постановил Грибоедова
освободить. Не было назначено ни одной очной ставки, не
дано ни одного проверочного вопроса. 25 февраля в вечернем
заседании, где рассматривались ответы Грибоедова, присут-
ствовали: военный министр Татищев, кн. Голицын, генерал-
адъютанты Голенищев-Кутузов, Чернышев и Бенкендорф. По-
становление гласило: «слушали ответы.... 4) коллежского ассес-
сора Грибоедова: не принадлежал к обществу и о существова-
нии оного не знал. Показание о нем сделано князем Евгением
Оболенским 1-м со слов Рылеева, Рылеев же отвечал, что имел
намерение принять Грибоедова, но, не видя его наклонным ко
вступлению в общество, оставил свое намерение; все прочие
его членом не почитают. Положили: об освобождении Грибо-
едова с аттестатом представить его императорскому величе-
510
ству». Неточности формулировок этого постановления бросают-
ся в глаза: так, первое показание о Грибоедове было сделано
не Оболенским, а Трубецким, имя же последнего просто не
упомянуто: наличие двух свидетелей делало бы вопрос более
серьезным. Если бы Бенкендорфу было угодно помнить, что
он сам подчеркнул фамилию Грибоедова в показании Бри-
гена, и вспомнить о показании Оржицкого, то он сам набрал
бы по крайней мере четверых свидетелей, и важнейшая фор-
мулировка: «все прочие его членом не почитают» — провали-
лась бы. Напрашивается правдоподобное предположение,что
члены комитета были уже подготовлены влиятельными хода-
таями и смотрели сквозь пальцы на несоответствие харак-
теристики с фактическим материалом следствия668.
Вероятно, на первом этапе И. Ф. Паскевич ограничился
устными переговорами только с членами следственного ко-
митета и двинул в ход более тяжелую артиллерию лишь тогда,
когда дело на первом этапе сорвалось, и Николай I не утвердил
предложенного комитетом решения. Надо думать, что свидание
с Николаем, буквально заваленным делами по процессу декаб-
ристов, было не так легко получить. Внезапное движение дела
сверху началось в самом конце мая.
Движение это совпадает по времени с подготовкой пра-
вительственного указа о персональном составе верховного
уголовного суда, членом которого намечался в числе других
особо преданных лиц «отец и командир» Николая I — Иван
Федорович Паскевич. Правдоподобно, что сложность создав-
шейся ситуации п форсировала дело Грибоедова: у будущего
члена суда близкий родственник был подследственным лицом
и так и норовил попасть в подсудимые. Ситуация давала бла-
гоприятный повод для личных сношений по этому вопросу с
императором и для оживления следствия по грибоедовскому
делу. П. Е. Щеголев, повидимому, склонен приписывать это
оживление просто тому, что дела следствия подходили к концу
и так или иначе надо было заканчивать все затянувшиеся дела,
причем приписывает возобновление допроса инициативе самого
комитета. «Только заканчивая свои занятия, комитет в CXIV
заседании 31 мая решил возобновить представление об осво-
бождении Грибоедова и представить государю о нем записку».
Сопоставление с датами утверждения Паскевича членом суда
наводит на мысль, что дело было несколько сложнее.
31 мая комитет постановил возобновить ходатайство о Гри-
боедове, причем любопытно, что в ход пошел именно тот же
старый, уже однажды не утвержденный императором, текст
ходатайства. Ясно, что подобное возобновление должно было
делаться по устному распоряжению царя, иначе комитет соста-
вил бы новый текст и подобрал бы новые доводы669.
511
Записка была на этот раз подписана флигель-адъютантом
императора полковником Адлербергом I: «Коллежский ассес-
сор Грибоедов не принадлежал к обществу и о существовании
оного не знал. Показание о нем сделано князем Евгением Обо-
ленским 1-м со слов Рылеева; Рылеев же ответил, что имел
намерение принять Грибоедова, но, не видя его наклонным ко
вступлению в общество, оставил свое намерение. Все прочие
его членом не почитают».
Это тот же текст, который был подан Николаю I по реше-
нию комитета от 25 февраля. Тогда он вызвал у Николая резо-
люцию отрицательного порядка — он велел Грибоедова «содер-
жать пока у дежурного генерала». Теперь же старый текст
февральской докладной записки, составленной после первого
допроса, вновь пошел в ход и получил противоположное реше-
ние: «Выпустить с очистительным аттестатом»670.
Первого июня Николай I подписал указ Правительствующе-
му сенату, в котором назначался персональный состав верхов-
ного уголовного суда; среди его членов числился и флигель-
адъютант И. Ф. Паскевич. Второго июня последовал приказ
об освобождении Грибоедова из-под ареста. Дежурный генерал
главного штаба получил от военного министра Татищева вред-
писание: «По высочайшему соизволению.— Освободить с ат-
тестатом содержащегося при главном штабе под арестом кол-
лежского ассессора Грибоедова, который был взят по подозре-
нию в принадлежности к тайному злонамеренному обществу,
но по исследовании оказался к оному неприкосновенным. Во
исполнение таковой монаршей воли, покорнейше прошу ваше
превосходительство освободить из-под ареста упомянутого
Грибоедова, приказать ему явиться в высочайше учрежденную
комиссию для изыскания о злоумышленном обществе для полу-
чения надлежащего аттестата» (к этому времени следственный
комитет уже был переименован в комиссию) 671.
Отсюда ясно, что первую царскую резолюцию на доклад-
ной записке Адлерберга надо датировать или 1 или 2 июня: сна-
чала на докладе была положена высочайшая резолюция об «осво-
бождении с аттестатом», а затем последовало в ее результате
предписание военного министра Татищева. После получения
этого предписания и последовало освобождение Грибоедова. Его
точной датой поэтому является именно среда 2 июня 1826 г. 672.
В тот же день, 2 июня, дежурному генералу главного шта-
ба была направлена записка за № 768: «О представлении к
начальнику главного штаба его императорского величества осво-
божденного из-под ареста коллежского ассессора Грибоедова
при офицере». Самый текст записки ясно говорит, что Грибоедов
уже освобожден: к Дибичу необходимо доставить при офицере
не арестованного коллежского ассессора, но «освобожденного
512
из-под ареста коллежского ассессора». Еще раз подтверждает
ту же дату— 2 июня — упомянутое письмо Грибоедова к
С. Л. Алексееву 673.
На следующий день, 3 июня, Грибоедова видел П. А. Вя-
земский, который в тот же день писал жене: «Сейчас видел
выпущенного из тюрьмы Грибоедова». Это был как раз тот
день, когда открыл свои заседания верховный уголовный суд
над декабристами 674.
Между тем записка Адлерберга продолжала покрываться
резолюциями. Рукою начальника штаба И. Дибича на ней
было зафиксировано устное требование Николая I: «3 июн[я]
высочайш[е] повелен[о] произвесть в следующий чин и вы-
дать не в зачет годовое жалованье» (запись чернилами). На-
верху листа имеется беглая запись карандашом, в которой мож-
но разобрать слова: «воскресенье... Грибоедов... О Врангеле...»,
а под резолюцией 3 июня бегло записано карандашом рукою
Дибича: «Им всем выдать (над строкою «не в зачет».— М. Н.)
годовое жалованье и представить на воскресение. Чин без вся-
кого назначения]». Эти записи надо также датировать 3 июня,—
смысл их раскрывается следующими ниже документами 675.
3 июня 1826 г. дежурный генерал главного штаба подал
военному министру рапорт: «Вследствие приказания г-на на-
чальника главного штаба его величества прошу покорнейше ваше
высокопревосходительство доставить ко мне список всем осво-
божденным на сих днях из-под ареста чиновникам по делу о
злоумышленном обществе. Список сей нужен для представле-
ния их в будущее воскресенье государю императору676. Ближай-
шее «будущее воскресенье» после 3 июня приходилось в 1826 г.
на 6-е число. В этот день, 6 июня, в воскресенье, Грибоедов и
представлялся Николаю I в составе целой группы только что
освобожденных по тому же делу лиц. Согласно списку, Нико-
лаю I представлялись: «лейб-гвардии конного полка поручик
князь Голицын, корнет Плещеев 2-й, отставной подполковник
Михаил Николаев сын Муравьев, коллежский ассессор Грибо-
едов, поручик конно-артиллерийской № 6-й роты Врангель и
служащий в департаменте внешней торговли надворный совет-
ник Семенов» 677.
Этот текст помогает нам разобраться в тех резолюциях и
пометках, которыми покрылась записка о Грибоедове, состав-
ленная флигель-адъютантом Адлербергом. Написанное каран-
дашом слово «воскресенье», очевидно, является тем днем, когда
Николай I решил принять группу освобожденных из-под аре-
ста «чиновников». Написанная карандашом фамилия Врангеля
(«О Врангеле») относится к одному из освобожденных из-под
ареста, включаемых в список для представления императору.
Особенно интересна карандашная резолюция о выдаче «не в
33 м. В. Нечкина
зачет» годового жалованья: множественное число («им всем
выдать не в зачет годовое жалованье») показывает, что денеж-
ное награждение предполагалось для всех освобождаемых.
Чиновник Карасевский, посылая военному министру тре-
буемый список лиц, предназначенных к представлению в вос-
кресенье императору, составил черновой ответ в тот же день,
3 июня (дата проставлена на черновике); но он начал свой чер-
новик с упоминания завтрашнего числа, очевидно рассчиты-
вая перебелить и отослать список завтра. В силу этого возник-
ла не соответствующая действительности датировка в начале
списка («4-го числа сего июня освобождены по высочайшему
повелению из-под ареста...» и т. д.). Этот документ и ввел в
заблуждение П. Е. Щеголева, который, ссылаясь на него, оши-
бочно принял дату 4 июня за день освобождения Грибоедова
из-под ареста. От Щеголева неправильная дата проникла в
грибоедовскую биографию, предпосланную академическому из-
данию сочинений Грибоедова, и была закреплена в помещен-
ных там же (в III томе) «Избранных хронологических датах».
«Аудиенция», данная царем Грибоедову, также неправильно
датирована 2 июня. Обе даты должны быть исправлены:
в действительности Грибоедов был освобожден из-под ареста в
среду 2 июня, а принят царем 6 июня, в воскресенье, в группе
других «чиновников» 678.
Необходимо указать на неправильность укрепившихся в
литературе датировок, особенно в силу следующих причин.
Неправильные даты освобождения и представления царю дава-
ли основания для разнообразных неблаговидных «подозрений»
по адресу Грибоедова. В самом деле, если 2-го числа арестован-
ного узника прямо из места заключения ведут на какую-то
таинственную «аудиенцию» к царю, а затем почему-то опять
возвращают в тюрьму (очевидно, он чем-то не угодил царю), потом
вдруг через два дня — 4-го числа — освобождают, легко вообра-
зить, что Николай на «аудиенции» предъявил Грибоедову какие-
то требования, которые тот сначала отказался выполнить, а за-
тем, вновь брошенный в тюрьму, согласился выполнить и был
выпущен. Между тем в действительности все обстояло иначе
и гораздо проще: 2 июня, в среду, Грибоедова освободили, а
6-го, в воскресенье, он в группе освобожденных чиновников
представлялся императору. Это, разумеется, не было в непо-
средственном смысле слова «аудиенцией», а было именно.
представлением, как о том и говорится в документах.
Едва ли мы ошибемся, если предположим, что группа
представленных царю «чиновников» была объединена преобла-
дающим признаком высоких протекций и влиятельных хода-
тайств. Не приходится и распространяться о влиятельной
придворной родне князя Михаила Федоровича Голицына;
514
Александр Александрович Плещеев 2-й был сыном камер-
гера А. А. Плещеева, бывшего личным чтецом императрицы
Марии Федоровны; Алексей Васильевич Семенов679 только что
перед арестом женился на Дарье Федоровне Львовой, отец
которой с 1816 по 1835 г. состоял директором придворной
капеллы; их семья, кроме того, была в родстве с Державиным;
за Грибоедова хлопотал И. Ф. Паскевич.
Восьмого июня Грибоедов был произведен в надворные со-
ветники, а 9 июня получил очистительный аттестат: «По вы-
сочайшему его императорского величества повелению комиссия
для изыскания о злоумышленном обществе сим свидетельствует,
что коллежский ассессор Александр Сергеев сын Грибоедов,
как по исследованию найдено, членом того общества не был и
в злонамеренной цели оного участия не принимал». Продолжая
последнюю строку текста, Грибоедов расписался в получении
документа 680.
Обращает на себя внимание более скромная формулировка
о невиновности, нежели примененная в докладной записке
Адлерберга. Первоначальная формула: «не принадлежал к об-
ществу и о существовании оного не знал»— заменена другой,
собственно относящейся лишь к первой ее половине: «членом
того общества не был...».
В тот же день, 9 июня, было составлено подписанное воен-
ным министром Татищевым отношение «господину командиру
Кавказского отдельного корпуса» следующего содержания:
«Вытребованный сюда на основании известной вашему высоко-
превосходительству высочайшей воли коллежский ассессор
Грибоедов, на коего упадало подозрение в принадлежности к
тайному злоумышленному обществу, по учиненном исследо-
вании оказался совершенно неприкосновенным к сему. Вслед-
ствие чего по повелению его императорского величества осво-
божден из-под ареста с выдачею аттестата, свидетельствующего
о его невинности, и на обратное следование к своему месту снаб-
жен прогонными и на путевые издержки деньгами. О чем дол-
гом считаю ваше высокопревосходительство уведомить» 681.
Приведенная выше официальная бумага несколько поторо-
пилась объявить прогонные деньги выданными — Грибоедов
расписался в их получении лишь через два дня. 10 июня 1826 г.682
он пришел в канцелярию военного министра и за подорожной
в Грузию и за прогонными деньгами. Его заявление об этом
написано на листе, очевидно выданном тут же в канцелярии
Татищева (лист употреблявшейся тогда официально бумаги —
с траурной по случаю смерти императора каймой). На нем рукою
Грибоедова тщательно написан рапорт его высокопревосходи-
тельству господину военному министру и разных орденов
кавалеру (Татищеву), с просьбой о выдаче ему подорожной и
прогонных денег: «Отправляясь обратно к месту моего назначе-
ния в город Тефлис, в канцелярию г [осподина] главноуправ-
ляющего в Грузии, при коем имею честь служить секретарем
по дипломатической части, прошу ваше высокопревосходитель-
ство предписать, дабы мне выданы были на проезд туда из
С.-Петербурга подорожная по казенной надобности и прогон-
ные деньги» 683.
Военный министр Татищев запросил комиссариатский де-
партамент о следуемой сумме и, получив точный расчет, дал
предписание чиновнику 8-го класса Карасевскому выдать Гри-
боедову «прогонные деньги до города Тифлиса на три лошади
за 2662 версты пятьсот двадцать шесть рублей сорок семь ко-
пеек, да на путевые издержки, полагая по сту рублей на
1000 верст, двести шестьдесят шесть рублей двадцать копеек,
всего семь сот девяносто два рубли шестьдесят семь копеек,
записав оные в расход по данной вам книге с распискою его,
Грибоедова, и по исполнении мне рапортовать». 11 июня 1826 г.
во входящий журнал следственной комиссии внесен за № 1200
рапорт Грибоедова «о выдаче ему подорожной и прогонных
денег» 684.
По выходе своем из-под ареста Грибоедов некоторое время
пожил на даче Булгарина, в уединенном доме на Выборгской
стороне, на берегу Невки, откуда, вероятно, была видна Петро-
павловская крепость. Булгарин пишет, что Грибоедов жил
одиноко и «видался только с близкими людьми»685.
К этому времени относятся стихи Грибоедова, публикуе-
мые в собрании его сочинений под названием «Освобожденный».
Обычно вопрос стихотворения: «Но где друг?» относят к князю
А. Одоевскому. Возможно, что это и так. Но правдоподобно
и другое предположение, что это просто собирательный образ
друга-декабриста из круга тех близких друзей, которые
раньше так тесно окружали Грибоедова.
Очевидно, тут же, на даче Булгарина, Грибоедов и узнал
страшную весть о 13 июля — о казни декабристов и последо-
вавших приговорах.
Рылеев, близкий и любимый друг, которого Грибоедов толь-
ко что хотел обнять «искренне, по-республикански», качался
на виселице. Знакомец детских лет, Каховский, участник жи-
вых петербургских споров о преобразовании отечества, также
был повешен. До Грибоедова не могли не дойти по всему Пе-
тербургу ходившие слухи об обстоятельствах казни: оба — и
Каховский и Рылеев — как доносил петербургский генерал-
губернатор, были в числе троих, которые при казни сорвались с
веревок •— «по неопытности наших палачей и по неумению
устраивать виселицы». Третьим сорвался Сергей Муравьев-
Апостол — участник киевского свиданья с Грибоедовым. Были
5>6
повешены Бестужев-Рюмин, знакомый не только по киевскому
свиданию, и Пестель, о котором Грибоедов, конечно, знал.
Любимейший брат, «дитя сердца», энтузиаст Александр Одоев-
ский, столь напоминавший Грибоедову его самого в юности,
был осужден на двенадцатилетнюю каторгу. Самый дорогой
друг, свидетель написания «Горя от ума», поэт, собрат по ли-
тературе, восторженный Кюхельбекер, был приговорен к ка-
торге на двадцать лет. К той же двадцатилетней каторге были
приговорены и ближайший друг Александр Бестужев, прослав-
лявший «Горе от ума», и товарищ детских лет Якушкин, и
старый знакомый Никита Муравьев, и Ивашев, и Торсон.
Близкий друг Оболенский, старый знакомый С. Трубецкой,
старые друзья Якубович и Артамон Муравьев были пригово-
рены к вечной каторге. Та же вечная каторга была уделом
Николая и Михаила Бестужевых. Все были, конечно, лишены
чинов и дворянства. Петр Бестужев, почти мальчик, был раз-
жалован в солдаты и приговорен к высылке в дальние гарни-
зоны. Лишенный чинов и дворянства, Оржицкий был приго-
ворен к ссылке. Поливанов, лишенный чинов и дворянства,
приговоренный к каторге, был смертельно болен и лежал в
каземате Петропавловской крепости...
Рушился прочный, сложившийся в течение многих лет
круг близких людей, в котором зрело мировоззрение писателя,
в котором вырос замысел «Горя от ума». По свидетель*
ству близких людей, музыкальные импровизации Грибоедова
отличались в это время глубокой тоской. У нас нет докумен-
тов, по которым мы могли бы точно восстановить его состояние
в эти страшные дни, но все же и без них ясно основное, что
гибель декабристов была для него не только горем личной
дружбы, но и исторической катастрофой. Эта гибель была и
вопросом мировоззрения. В том состоянии, в котором тогда на-
ходился Грибоедов, счастливый исход его собственного дела мог
быть для него только источником дополнительных страданий.
«Положение мое облегчено, я не могу разделить с ними одной
участи: это мучительно!»—писал один из декабристов генерал-
адъютанту Левашеву во время следствия. Наверное то же
переживал Грибоедов 686.
Примечательно, что между 21 и 25 июня, то-есть вскоре
после освобождения, Грибоедов пишет очерк «Загородная по-
ездка», основной мыслью которого является мысль о великом
значении народа и о русском несчастье — отрыве образованных
слоев общества от народной массы. Именно в этом произведе-
нии находятся замечательные, уже цитированные ранее, тексты
о русских песнях: «Родные песни! Куда занесены вы с священ-
ных берегов Днепра и Волги». Тот «поврежденный класс полу-
европейцев, к которому я принадлежу», оторван от народа.
517
«Каким черным волшебством сделались мы чужими между сво-
ими?» Нет сомнений, что эти мысли — какая-то часть потока,
в котором было немало размышлений о восстании декабристов
и о судьбе восставших. Вопрос о народе не был ли тут цен-
тральным? Эта же линия размышлений о роли народа, столь
характерная и для последекабръского периода творчества Пуш-
кина и для всей передовой общественной мысли того времени,
возобновляется у Грибоедова очень рано — в первый же месяц
после заключения. Булгарин вспоминает, что именно на этой
теме были сосредоточены мысли Грибоедова после освобождения
из-под ареста: «„Жизнь народа, как жизнь человека, есть дея-
тельность умственная и физическая,— говорил Грибоедов. —
Словесность — мысль народа об изящном. Греки, римляне,
евреи не погибли от того, что оставили по себе словесность,
а мы... мы не пишем, а только переписываем'. Какой результат
наших литературных трудов по истечении года, столетия?
Что мы сделали и что могли бы сделать!Рассуждая о сих
предметах, Грибоедов становился грустен, угрюм, брал шляпу
и уходил один гулять в поле или в рощу» 687.
В этих замечательных мыслях особенно важна высочайшая
оценка потенций народа: «что могли бы сделать!» Тормозы
этого «могли бы», выяснение преград к раскрытию сил народа,
естественно, должны были быть в центре размышлений Гри-
боедова. Можно вспомнить аналогичные мысли в наброске пье-
сы «1812 год», где Грибоедов писал о народе: «Сам себе предан-
ный,— что бы он мог произвести?»
Получив подорожную и прогонные деньги, Грибоедов вско-
ре двинулся в Москву, но в Тбилиси отправился не так скоро.
Он выехал во второй половине августа и приехал в Тбилиси
вместе с нагнавшим его в пути Денисом Давыдовым лишь
3 сентября 1826 г.
Глава XVIII
ГРИБОЕДОВ И ДЕКАБРИСТЫ
ПОСЛЕ РАЗГРОМА ВОССТАНИЯ
1
Задача настоящей главы может быть истолкована сравни-
тельно просто: собрать все скудные данные об отношении Гри-
боедова к декабристам и декабристов к Грибоедову после раз-
грома восстания, охватив период времени с 1826 г. до конца
жизни писателя, и представить эти данные в систематическом
виде. Однако такое понимание задачи представляется несколько
упрощенным. Ведь отношения с декабристами были какой-то
частью идейной жизни Грибоедова. Очевидно, состав задачи
сложнее: необходимо восстановить и тот контекст идейной жиз-
ни писателя, частью которой было его отношение к декабри-
стам и к их движению. Поэтому необходимо кратко очертить и
дальнейшую эволюцию всего круга декабристских проблем в
мировоззрении Грибоедова. Эта постановка вопроса, однако, не
ограничена узко «грибоедовской» темой, она сама является
частью более общей проблемы истории русского общественного
движения после восстания декабристов.
Декабрьская катастрофа явилась переломным моментом в
истории русского общественного движения. Она оказалась и ис
ходным пунктом дальнейшего его развития. Передовые деятели
понимали жизненность основных лозунгов восстания и после
его разгрома: борьба за ликвидацию крепостного права и
самодержавия оставалась центральной исторической задачей.
Тяжелые уроки разгромленного восстания говорили о невоз-
можности бороться за указанные высокие цели без активного
участия народа. Однако пути разрешения этой великой задачи
были еще неясны, и передовая общественная мысль глубоко и
тревожно работала над их уяснением. Таково было основное
содержание переломного момента. Русское общественное дви-
жение восходило на новую ступень. Пройдет еще некоторое
время, и Герцен, представитель второго поколения дворян-
ских революционеров, отчетливо формулирует смысл уроков
519
декабристского восстания словами: «Декабристам на Сенатской
площади не хватало народа». Между периодом декабристов
и периодом Герцена лежит существенная переходная полоса,
наименее изученная в истории общественного движения России:
вторая половина двадцатых годов. Период этот далеко не бес-
плоден и далеко не заполнен одной «реакцией». Именно тут
начинает откристаллизовываться мнение передовых людей о
декабристах и их опыте; именно тут горько продумываются вновь
старые вопросы о способах свалить самодержавие и крепостное
право и вновь перебираются всевозможные решения этих
вопросов.
В новый период вступает история тех двух лагерей в рус-
ском общественном движении, которые разбирались выше. В них
происходят существенные перегруппировки. Историки еще
не только не систематизировали всего необходимого материала,
но даже не выявили его. При этой работе выявления обращает
на себя внимание материал, группирующийся около истории
самих потерпевших поражение деятелей,— около декабристов.
Поэтому все, что можно собрать об отношении Грибоедова к
разгромленному движению и его представителям, имеет далеко
не только узкое значение истории личных симпатий и личного
горя. Это — выявление материала, который в будущем найдет
свое место в общей картине движения вперед русской обществен-
ной мысли на основе усвоения опыта только что отгремевшей
борьбы.
«Гром пушек на Сенатской площади разбудил целое поко-
ление»,— писал тот же Герцен. Этому грому было бы труд-
нее разбудить молодое поколение, если бы оно росло в старин-
ной среде, абсолютно глухой к только что происшедшему, мол-
чавшей о нем, забывшей его. Эта среда не была единой, она
была расслоена: ее передовые люди запомнили раскаты выстре-
лов,— ведь это они, старшее поколение, донесли их эхо к
новому молодому поколению. Среда сочувствующих современ-
ников — сверстников декабристов — сыграла свою значитель-
ную роль в сохранении их традиций. А охранять эти традиции
и думать об их новом смысле значило думать и о деле восстания,
о том деле, которое не пропало. «Не пропадет ваш скорбный
труд»,— писал декабристам Пушкин. Поэтому, как нп скро-
мен материал этой главы, он служит большой, пока еще не
разработанной в науке теме.
Внесем сначала в тему некоторые хронологические уточнения.
Третьего сентября 1826 г. Грибоедов был уже на Кавказе.
Жить ему оставалось только два года и неполных восемь ме-
сяцев,— его убили в январе 1829 года.
Таким образом, история отношений Грибоедова к разгром-
ленным декабристам и их делу имеет очень небольшую протя-
520
женность во времени. История же его личных взаимоотношений
с сосланными на Кавказ декабристами и того короче: если еще
вычесть из упомянутого краткого периода то время, которое
Грибоедов пробыл в Иране и в Петербурге в связи с Туркман-
чайским договором, период, когда он мог иметь личное общение
с декабристами, еще более сожмется и окажется менее двух лет.
И все же за этот краткий период в интересующей нас об-
ласти совершились некоторые события, важные для разбора
поставленной темы.
Внешне жизнь Александра Сергеевича Грибоедова протекает
в изучаемое время под знаком идущей вверх дипломатиче-
ской карьеры. Падение Ермолова не отражается на его восхож-
дении: в конце марта Ермолова отрешают от должности,
место его занимает Паскевич. 4 апреля 1827 г. Паскевич пред-
писывает Грибоедову принять ведение дипломатических дел
России с Турцией и Ираном. С 12 мая Грибоедов принимает
участие в Эриванском походе и активно работает как дипломат.
10 февраля подписан в Туркманчае мирный договор с Ира-
ном— создание Грибоедова. Он отбывает в Петербург с тек-
стом подписанного договора и в марте 1828 г., по представле-
нии императору, осыпан наградами: получает чин статского
советника, орден Анны 2-й степени с алмазами и четыре ты-
сячи червонцев. Заметим, что в этом награждении не было ни-
чего из ряда вон выходящего: дипломаты, заключавшие удач-
ный мир, награждались и щедрее. Грибоедов назначается затем
министром-резидентом в Иран, составляет сам для себя инструк-
цию, выезжает с молодой женою в Тавриз; его повсюду встре-
чают с пышностью, подобающей его дипломатическому сану.
Такова внешняя линия его успехов.
Однако на всем протяжении этой восходящей дипломатиче-
ской карьеры идет синхронно ей другая, несовпадающая, ли-
ния фактов и переживаний: хлопоты за сосланных декабристов,
заботы о них, воспоминания о случившемся, возникнове-
ние художественных замыслов, полных ненависти к кре-
постному праву. Могли ли хлопоты и заботы о тех, чьи имена
вслух и называть-то запрещалось, повредить Грибоедову в его
карьере? Конечно, могли. Мы увидим далее, что Грибоедов
осмелился лично просить императора за сосланных. Грибоедов
сам был на подозрении и свое пребывание на Востоке после сме-
лого обращения к императору называет «политической ссылкой».
Первые годы после восстания 14 декабря были особенно труд-
ными годами для хлопот за ссыльных.
Рассмотрим сначала вопрос о личных отношениях Грибо-
едова и декабристов в указанное время. Наиболее ранним до-
кументом этого периода является письмо Грибоедова к декаб-
ристу Александру Александровичу Добринскому из Тифлиса
521
от 9 ноября 1826 г. Добрянский, о котором уже упоминалось
ранее, поручик лейб-гвардии Финляндского полка, был связан
по Северному обществу со Свистуновым; последний принял
его в члены в апреле 1825 г. Свистунов сообщил Добринскому
и о существовании Южного общества и о республиканских
планах последнего. Добринский содержался под арестом на
той же гауптвахте главного штаба, что и Грибоедов. Они пробыли
вместе короткое время, с 19 мая до 24 мая, когда последовало
царское соизволение на перевод Добринского в Кавказский
корпус с ежемесячным донесением о поведении. Иначе говоря,
Грибоедов пробыл с Добринским в совместном заключении все-
го дней шесть, но результатом были самые дружеские отноше-
ния. Добринского надо было устроить в полк, предназначенный
для ближайших боевых действий,— это давало способы бы-
стрейшего служебного продвижения для сосланного на Кавказ и
приближало перспективы снятия кары. Попасть же в бездейству-
ющий полк где-либо в отдалении от линии боевых действий зна-
чило обречь себя на длительное прозябание без перспектив про-
изводства. Грибоедов хлопотал перед Ермоловым за Добринско-
го, просил о переводе в такой полк и получил согласие в самые
трудные для Ермолова дни, когда за ним зорко наблюдали и
когда царская опала уже тяготела над каждым его шагом. Гри-
боедов не мог сообщить Добринскому о всех своих хлопотах в
обычном почтовом письме и искал оказии, то-есть посылал пись-
мо в секретном порядке: «Дорогой товарищ по заточению, не
думайте, что я о вас позабыл. Я не подавал признаков жизни
лишь потому, что не случилось верной оказии, чтобы пере-
слать вам записку» (подлинник по-французски). Он обещает
немедленно добиться результатов и сообщить о них, пригла-
шает — что любопытно — довериться «счастливой звезде» его,
Грибоедова («Je vous engage de vous reposer avec moi dans
ma bonne etoile»). Очевидно, он именно этой «счастливой
звезде», то-есть случаю, приписывает собственную удачу,
уведшую его целым из царского заточения. Он просит сооб-
щить ему о себе, советует пока что отвлечься от мрачных мыс-
лей, читать книги у «Мишеля Грекова», с которым Грибоедов,
очевидно, хорош, просит напомнить о нем, Грибоедове, знако-
мым по гарнизону — знак широких связей самого Грибоедова
в Кавказском корпусе. Письмо это самое дружеское. Инте-
ресно, что в нем отражены хлопоты Грибоедова и за другого
ссыльного по делу декабристов — за Николая Васильевича
Шереметева, подпоручика лейб-гвардии Преображенского
полка, принятого в Северное общество Оболенским и в
наказание переведенного, как и Добринский, из гвардии в
армию, в 43-й егерский полк, с ежемесячным донесением о
поведении 688.
522
Другая группа данных относится к братьям Бестужевым.
Сосланный на Кавказ Петр Бестужев рассказывает, как встре-
тил у Грибоедога своего брата, также сосланного по делу
декабристов, Павла Бестужева. Грибоедов, следовательно, при-
нимал братьев Бестужевых, Петра и Павла, его квартира ока-
залась местом, где они смогли, не сговариваясь, встретиться.
Но этим не ограничивалось дело. Грибоедов не только при-
нимал Бестужевых, но еще чем-то активно помогал им, неда-
ром Петр Бестужев пишет о Грибоедове: «Общий друг и бла-
годетель наш», а Грибоедов называет Петра Бестужева своим
«приемышем», то-есть приемным сыном. Грибоедов предприни-
мал шаги и для облегчения участи лучшего своего друга,
Александра Бестужева, наиболее близкого ему среди всех
братьев Бестужевых. А. Бестужев пишет: «Грибоедов взял
слово с Паскевича мне благодетельствовать, даже выпросить
меня из Сибири у государя. Я видал на сей счет сделанную
покойником записку... благороднейшая душа! Свет не стоил
тебя... по крайней мере я стоил его дружбы и горжусь этим».
К сожалению, этот замечательный документ—записка Грибоедо-
ва об осужденном декабристе —не дошел до нас. Письмо, откуда
взята предшествующая цитата, адресовано А. Бестужевым
Н. А. Полевому и в подлиннике пока не разыскано, а публи-
кация «Русского вестника», которой пользуются исследователи,
явно неполна: в редакционном примечании мы читаем, что стро-
ки, непосредственно предшествующие тексту о Грибоедове, «не
могут быть напечатаны, потому что относятся к разным лицам
и могли быть написаны только в дружеском письме. С сожа-
лением ограничиваемся началом и окончанием этого письма...».
Наличие пропусков и приведенная оговорка наводят на мысль,
что и дважды встречающееся троеточие в конце самого текста
о Грибоедове также может говорить о пропусках в тексте 689.
Общение с сосланными на Кавказ декабристами было далеко
не безопасным для личной карьеры Грибоедова. Все они были,
разумеется, поднадзорны, и связи с ними могли легко стать
известными III отделению. Лица, которые сами были привле-
чены к процессу, как Грибоедов, тем легче могли себя скомпро-
метировать. Существенно, что Грибоедов очень хорошо созна-
вал это, оберегая других, которые были в аналогичном поло-
жении, но не щадя себя самого. Так он прекратил переписку
с Бегичевым по почте и переписывался лишь оказиями. «Тебя
не браню за упорное молчание, угадываю причины; однако,
коли в Москве будешь схвати удобный случай и напиши»,—
пишет он Бегичеву 9 декабря 1826 г. из Тбилиси. Не считал Гри-
боедов возможным в это время переписываться и с Жандром,
арестованным по делу декабристов, но быстро отпущенным и
«прощенным» (он не был замешан в тайную организацию и
523
обвинялся лишь в том, что принял после восстания Одоевско-
го, дал ему одежду и денег на побег.) Грибоедов боялся ском-
прометировать его своими письмами. «В переписке ли ты с
Андреем? — спрашивал Грибоедов Бегичева.— Он от меня
ни строчки не имеет. Невозможно». Последнее слово означает
«переписка невозможна». Повидимому, Грибоедов возобновил
с другом переписку только после своего торжественного приезда
в Петербург с Туркманчайским миром. Но, оберегая своих
нескомпрометированных или «прощенных» друзей от письмен-
ных сношений с собою, Грибоедов, как видим, не щадил себя
и не только сам переписывался с декабристами в том же 1826 г.,
но и открыто хлопотал за них 690.
Ряд документов, дошедших до нас, говорит о том, какой
незаживающей раной была для Грибоедова мысль об Але-
ксандре Одоевском. Неизвестна точная дата стихов, посвящен-
ных Грибоедовым юному декабристу, осужденному на две-
надцатилетнюю каторгу. Стихи находились в описанной и
изданной Д. А. Смирновым «Черновой тетради» Грибоедова.
Написаны они, повидимому, не ранее июля 1826 г., когда Гри-
боедов узнал о приговоре, и не позже первой половины июня
1828 г., когда Грибоедов забыл у Бегичева, проезжая на Во-
сток, материалы «Черновой тетради». Из текста стихов видно,
что Грибоедов не раз писал стихи, касавшиеся Одоевского, но
ни одни, кроме этих, не дошли до нас:
Я дружбу пел... Когда струнам касался,
Твой гений над главой моей парил,
В стихах моих, в душе тебя любил
И призывал, и о тебе терзался!..
О мой творец! Едва расцветший век
Ужели ты безжалостно пресек?
Допустишь ли, чтобы его могила
Живого от любви моей сокрыла?..
В разгар работы над Туркманчайским мирным договором,
создавшим его дипломатическую славу, Грибоедов не забывает
о декабристах: он умоляет Паскевича вырвать Одоевского из
Сибири. «Вспомните о ночи в Тюркманчае перед моим отъез-
дом. Помогите, выручите нещастного Александра Одоевского»,—
пишет Грибоедов Паскевичу.
В Петербурге, осыпанный царскими милостями, Грибо-
едов пишет Одоевскому письмо, отрывок которого каким-то
образом сохранился в архиве М. П. Погодина: «Брат Але-
ксандр! Подкрепи тебя бог. Я сюда прибыл на самое короткое
время, прожил гораздо долее, чем полагал, но все-таки менее
трех месяцев. Государь наградил меня щедро за мою службу.
Бедный друг и брат! Зачем ты так несчастлив! Теперь ты бы
524
порадовался, если бы видел меня гораздо в лучшем положении,
нежели прежде, но я тебя знаю, ты не останешься равнодушным
при получении этих строк и там... в дали, в горе и в разлуке с
ближними. Осмелюсь ли предложить утешение в нынешней
судьбе твоей! Но есть оно для людей с умом и чувством. И в стра-
дании заслуженном можно сделаться страдальцем почтенным.
Есть внутренняя жизнь нравственная и высокая, независимая
от внешней. Утвердиться размышлением в правилах неизмен-
ных и сделаться в узах, в заточении лучшим, нежели на самой
свободе. Вот подвиг, который тебе предстоит. Но кому я это
говорю? Я оставил тебя прежде твоей экзальтации в 1825 году.
Она была мгновенна, и ты верно теперь тот же мой кроткий,
умный и прекрасный Александр, каким был в Стрельне и в Ко-
ломне в доме Погодина. Помнишь, мой друг, во время наводне-
ния, как ты плыл и тонул, чтобы добраться до меня и спасти.
Слышу, что снисхождением высшего начальства тебе и товари-
щам твоим дозволится читать книги. Сей час еду покупать тебе
всякой всячины, реэстр приложу после» 691.
Вчитываясь в этот страшный человеческий документ, кото-
рый, наверно, внутренне дорого стоил Грибоедову, обратим
прежде всего внимание на фразу: «Слышу, что снисхождением
высшего начальства...». Кто-то в Петербурге проинформи-
ровал Грибоедова о том, что в ближайшем будущем в тюрем-
ном режиме сибирских каторжников-декабристов ожидаются
изменения: пока запрещено, но в скором времени будет дозво-
лено («дозволится») читать книги. Информация эта не какой-
либо досужий слух,— она авторитетна, ибо Грибоедов немед-
ленно, «сей час» же, едет покупать книги, не выжидая, не ища
проверки и не нуждаясь ни в каких подтверждениях получен-
ного сведения. В этой связи и глагол в настоящем времени —
«слышу» (не «слышал» или «говорят», а «слышу»)— воспри-
нимается как запись только что, в эту же минуту полученного
сведения: очевидно, Грибоедов пишет письмо в присутствии
этого авторитетного информатора и фиксирует на бумаге то,
о чем только что шел разговор.
Кто же может быть этим петербургским авторитетным ли-
цом, которое точно осведомлено о будущих, еще не проведен-
ных в жизнь, но имеющих быть проведенными изменениях в
сибирском режиме декабристов? Таким лицом мог быть лишь
человек, чрезвычайно близко прикосновенный к III отделению,
находящийся в курсе правительственных решений по сибир-
скому режиму каторжников. Ища подобных лиц среди петер-
бургских связей и встреч Грибоедова в 1828 г., мы без труда на-
ходим наиболее правдоподобного кандидата в лице некого иного,
как Александра Христофоровича Бенкендорфа. Из собственных
писем Грибоедова за данное время мы узнаём, что он видел в
525
Петербурге А. X. Бенкендорфа, с братом которого, Константи-
ном Христофоровичем, служившим в войсках Паскевича на
Кавказе, был хорошо знаком лично. В это время брат Бенкен-
дорфа также приехал в столицу вскоре вслед за Грибоедовым;
последний бывал у него в Петербурге и встречался с его братом,
шефом жандармов, в неофициальной обстановке. Трудно пред-
ставить себе, чтобы Грибоедов, из головы которого в это время
не выходил Одоевский, упустил подобный случай для хлопот
за сосланного на каторгу друга. Биограф Грибоедова, рас-
полагавший не дошедшими до нас грибоедовскими докумен-
тами, замечает, что данное письмо посылалось «официальным
путем чрез начальство», не по оказии или почтой. Каким же это
путем? Ведомственный путь для подобных писем один — через
III отделение, иного и быть не могло. Подобные письма стес-
нены в искренности содержания и по существу должны иметь
два адреса: они предназначены и для родных и для чужих,
соглядатайских, глаз 692.
Вчитываясь в документ, мы легко замечаем эту двойствен-
ность. Самые слова: «снисхождение высшего начальства», «в
страдании заслуженном» даже по стилю чужды интимному лич-
ному письму и представляют собою как бы обломки какого-то
официального ходатайства. Есть возможность проверить искрен-
ность поучения Грибоедова о христианском самоусовершенст-
вовании узника: сопоставим отношение Грибоедова к каторге
Одоевского, свободно выраженное в только что приведенном
стихотворении, с отношением, высказанным в данном письме.
Стихи открывают перед нами мир бушующей скорби, проте-
стующей не то что против властей, а даже против самого бога,
допустившего несправедливость: «О мой творец! Едва расцвет-
ший век ужели ты безжалостно пресек? Допустишь ли, чтобы
его могила живого от любви моей сокрыла?» Протест стихов
стоит в резком контрасте с вымученной резиньяцией письма.
В стихах Одоевский — человек, живым закопанный в землю;
едва ли можно придумать более отчетливый образ для мучитель-
ного протеста против тюрьмы и каторги декабриста. В письме
же Одоевский несет как бы «заслуженное» страдание и на досу-
ге может заняться самоусовершенствованием. Ясно чувствуется,
что это письмо является одновременно и ходатайством властям
за осужденного. Преступление осужденного—нечто иное, как «эк-
зальтация»молодости, она была «мгновенна», в настоящее же вре-
мя страдалец предан благочестивому самоусовершенствованию,
он «кроток», «умен», «прекрасен». Ему и вообще свойственны пере-
численные превосходные качества; следует доказательство, как
он «плыл и тонул» во время наводнения 1824 г., чтобы спасти
товарища. Кстати сказать, если информатором Грибоедова по
вопросам тюремного режима декабристов был Бенкендорф, а
526
путем отсылки письма — III отделение, то воспоминание о том,
как Одоевский «плыл и тонул», желая спасти Грибоедова во
время петербургского наводнения 1824 г. (как раз в это время
Грибоедов и жил в доме Погодина, о котором он упоминает в
письме), могло иметь особый расчет: А. X. Бенкендорф был
активным участником спасения утопающих во время наводне-
ния 1824 г., и рассказанный Грибоедовым факт мог располо-
жить его в пользу «несчастного молодого человека».
После всего изложенного понятно, как болезненно должно
было подействовать на Грибоедова какое-то недошедшее до
нас письмо В. С. Миклашевич, полное напоминаний о необ-
ходимости хлопотать за Одоевского и даже упреков Грибоедову
в «холодности». Ответное письмо Грибоедова от 3 декабря
1828 г.— один из самых волнующих декабристских докумен-
тов Грибоедова. «Верно, сами догадаетесь, неоцененная Варва-
ра Семеновна, что я пишу к вам не в обыкновенном положении
души. Слезы градом льются... Александр мне в эту минуту
душу раздирает. Сейчас пишу к Паскевичу: коли он и теперь
ему не поможет, провались все его отличия, слава и гром по-
бед, все это не стоит избавления от гибели одного нещастного,
и кого!!! Боже мой, пути твои неисследимы...»
Дошедшее до нас письмо Грибоедова к Паскевичу кончается
особо выделенным текстом с подчеркнутой надписью «Главное»,
который невозможно и теперь читать без волнения: «Благодетель
мой бесценный! Теперь без дальних предисловий просто бросаюсь
к вам в ноги, и если бы с вами был вместе, сделал бы это, и осы-
пал бы руки ваши слезами. Вспомните о ночи в Тюркманчае
перед моим отъездом. Помогите, выручите нещастного Але-
ксандра Одоевского. Вспомните, на какую высокую степень
поставил вас господь бог. Конечно, вы это заслужили, но кто вам
дал способы для таких заслуг? Тот самый, для которого избав-
ление одного нещастного от гибели гораздо важнее грома побед,
штурмов и всей нашей человеческой тревоги. Дочь ваша едва
вышла из колыбели, уже государь почтил ее самым вниматель-
ным отличием, Федю тоже того гляди сделают камер-юнкером.
Может ли вам государь отказать в помиловании двоюродного
брата вашей жены, когда двадцатилетний преступник уже
довольно понес страданий за свою вину, вам близкий родствен-
ник, а вы первая нынче опора царя и отечества. Сделайте это
добро единственное, и оно вам зачтется у бога неизгладимыми
чертами небесной его милости и покрова. У его престола нет
Дибичей и Чернышевых, которые бы могли затмить цену вы-
сокого, христианского, благочестивого подвига. Я видал, как
вы усердно богу молитесь, тысячу раз видал, как вы добро де-
лаете. Граф Иван Федорович, не пренебрегите этими строками.
Спасите страдальца» 693.
527
Эти строки Грибоедов писал менее чем за два месяца до
своей трагической смерти. Биография А. И. Одоевского еще
недостаточно исследована, и история хлопот за него не вполне
выяснена. Однако никак нельзя утверждать, что хлопоты за
него остались безрезультатными: Одоевский упомянут в цар-
ском указе от 8 ноября 1832 г.: в силу указа был отменен его
каторжный приговор, он был «обращен на поселение» в Иркут-
ской губернии. Отметим, что в мае 1836 г. Одоевский был
переведен в Ишим, Тобольской губернии, а в июле 1837 г.
определен рядовым в Кавказский корпус. Облегчение 1836 г.
было сделано по ходатайству престарелого отца Одоевского,
«поддержанному князем Варшавским», то-есть именно Паске-
вичем. Не приходится сомневаться, что ходатайство последнего
было для Николая I наиболее весомым. Следовательно, Паске-
вич выполнил горячую просьбу Грибоедова — хлопотал перед
Николаем I за А. Одоевского694.
Остановимся теперь на замечательном и ранее неизвестном
факте — на личном обращении Грибоедова к Николаю I с хо-
датайством за сосланных декабристов.
В опубликованной в «Воспоминаниях Бестужевых» записи
мы читаем о Грибоедове: «Благородство и возвышенность его
характера обнаружились вполне, когда он дерзнул говорить в
пользу людей, при одном имени которых бледнел оскорблен-
ный властелин». Текст этот свидетельствует, что Грибоедов
ходатайствовал за декабристов перед каким-то высокопоставлен-
ным лицом или лицами, однако перед кем именно — остается
неясным. Но вопрос полностью уясняется при обращении к
рукописному подлиннику записи Петра Бестужева: оказывается,
в печатной публикации его текста пропущено существеннейшее
слово «государю» после слова «говорить». Точный текст чи-
тается, следовательно, таким образом: «Благородство и возвы-
шенность его характера обнаружились вполне, когда он дерзнул
говорить государю в пользу людей, при одном имени которых
бледнел оскорбленный властелин». Итак, Грибоедов говорил
не с кем иным, как с самим царем, и узнаём мы об этом новом
факте из записи декабриста, очевидно слышавшего рассказ об
этом разговоре от самого Грибоедова.
Когда же мог произойти этот знаменательный факт?
После восстания декабристов Грибоедов виделся с Никола-
ем I дважды: в воскресенье 6 июня 1826 г., при своем пред-
ставлении императору в группе «чиновников», только что осво-
божденных из-под ареста, и затем весною 1828 г., во время
аудиенции по случаю прибытия в Петербург с Туркманчайским
трактатом. Ясно, что упомянутый Бестужевым разговор не мог
происходить во время первого свидания. Правдоподобнее всего
предположить, что разговор с царем состоялся именно во вре-
528
мя мартовской аудиенции 1828 г., когда Грибоедов был в зените
своего служебного успеха по случаю удачного Туркман-
чайского мира 695.
Таким образом, Грибоедов презрел вопросы карьеры и в
разгар своего дипломатического торжества обратился к царю
с просьбой о сосланных декабристах.
Грибоедов совершил акт большой смелости, и более чем
правдоподобно, что «оскорбленный властелин» побледнел при
одном имени осужденных. Ясно, Грибоедов этим неслыханно
смелым поступком не мог снискать расположения Николая I.
Царь не согласился принять отставку Грибоедова и вновь по-
слал его в Иран, где его ожидала смерть. Едва ли Николай
предвидел именно этот исход и расправлялся с подозритель-
ным дипломатом, хлопочущим за сосланных декабристов, имен-
но этим путем. Но вполне правдоподобно, что, удостоверив-
шись после этого разговора в непрекратившемся сочувствии
Грибоедова к сосланным, царь был заинтересован в удалении
Грибоедова из столицы: будучи далеко на Востоке, Грибоедов
не был столь опасен в идейном смысле, как в Петербурге.
В связи с только что изложенным по-новому читается одно
ранее не совсем понятное выражение из письма Грибоедова
к Булгарину от ноября 1828 г. из Тавриза. Грибоедов назы-
вает тут свое пребывание в Иране «политической ссылкой».
Действительно, до своего туркманчайского торжества он, может
быть, мог горько говорить о «ссылке» на Восток, но теперь он
появился тут вновь в высоком дипломатическом ранге, осыпан-
ный царскими милостями, всеми признанный счастливец, в зе-
ните карьеры. Почему же после всего этого он называет почет-
ное дипломатические назначение «ссылкой», да еще «политиче-
ской»? Это было ранее неясно. Но теперь, после того как смелый
разговор Грибоедова с царем о сосланных декабристах нам изве-
стен, выражение «политическая ссылка» полностью уясняется 696.
2
Переходя теперь к истории декабристских идей в творче-
ском сознании Грибоедова за интересующий нас период, отдадим
себе прежде всего отчет в том, что успешная служебная карь-
ера отнюдь не была его «призванием». Он резко отличал от
нее цель и истинный смысл своей жизни. «Я рожден для дру-
гого поприща» — пишет он Бегичеву и много раз повторяет
ту же мысль в переписке и разговорах с друзьями. «Все, чем я до
сих пор занимался,— для меня дела посторонние»,— говорил
он о своей службе Бегичеву. Он резко отличает свою зависимость
от службы и свою зависимость «от цели в жизни, которую себе
назначил». К своей дипломатической должности на Востоке
34 м. В. Печкина rnq
он едет по «проклятой дороге, по которой я в 20-ый раз проез-
жаю без удовольствия, без желания: потому что против
воли». В письме к П. Н. Ахвердовой он пишет о своем жела-
нии совсем «убежать от службы, которую ненавижу от всего
моего сердца» («deserter completement le service que je hais
de tout mon coeur»). Как дипломат и чиновник, он внимателен
к вопросу о ранге и чине, он обращает внимание правительства
на ранг английского посла в Тегеране, требует, чтобы русский
представитель не был бы поставлен ниже; его заботит вопрос
о чине как вопрос о престиже среди иностранных дипломатов
в чужой столице. Пренебрежение этой стороной дела было бы
недопустимо в столь одаренном и умном дипломате, как Грибо-
едов. Однако внутренне все это не вызывало в нем удовлетво-
рения. В интимном письме к П. Н. Ахвердовой, с которой
он был откровенен, он пишет об «отвращении», которое воз-
буждают в нем ранги и отличия («1е degout que je porte aux
rangs et aux dignites»). «Чем далее от Петербурга, тем более
важности приобретает мое павлинное звание», — пишет он
Булгарину.
Та форма деятельности, которую Грибоедов считал своим
призванием, была формой воздействия на мир посредством
художественного творчества: его призванием была, по его же
словам, поэзия, которую он любил «без памяти», создание худо-
жественных произведений. Это и являлось целью в жизни, им
самим себе назначенной. Поражает именно активная сторона
воздействия на действительность в его понимании художествен-
ного творчества. Он не воспринимает художественную деятель-
ность как форму самоуслаждения, как замкнутый круг личных
эмоций,— ему свойственно ощущение острой необходимости
иметь живой круг слушателей, среду, воспринимающую резуль-
таты его творчества.
Тема общественного служения поэта, проникающая твор-
чество его друга В. Кюхельбекера, является, по всем данным,
и грибоедовской темой. Сюжеты произведений, им избираемые
и лелеемые,— это сюжеты значительной социальной заострен-
ности: «Горе от ума», «1812 год», «Радамист и Зенобия»,
«Грузинская ночь». Всему облику Грибоедова с его действен-
ным складом ума и чуткостью его творческой фантазии к об-
щественным вопросам свойствен активный характер созна-
тельного стремления воздействовать на мир. Мыслью об об-
щественном значении поэта проникнуты горькие строки его
письма к Бегичеву, обошедшие всю грибоедовскую литературу:
«Кто нас уважает, певцов истинно вдохновенных, в том краю,
где достоинство ценится в прямом содержании к числу орденов
и крепостных рабов? Все-таки Шереметев у нас затмил бы
Омира,— скот, но вельможа и крез. Мученье быть пламенным
530
мечтателем в краю вечных снегов». С этих позиций и надо
подойти к идейной стороне творчества Грибоедова после
восстания декабристов 697.
Какие же художественные замыслы относятся к интере-
сующему нас периоду? Установим сначала круг документов,
ложащихся в основу исследования.
К этому периоду, несомненно, относится замысел «Грузин-
ской ночи». Работа над нею может быть довольно точно дати-
рована на основании воспоминаний Бегичева и Булгарина: пер-
вый сообщает, что Грибоедов 13—15 июня 1828 г., во время
последнего своего свидания с Бегичевым, читал ему в качестве
своего нового произведения отрывки из трагедии,— речь идет
о «Грузинской ночи». Булгарин сообщает, что Грибоедов писал
эту трагедию «в последнее пребывание свое в Грузии»; по кон-
тексту ясно, что речь идет о периоде до приезда в Петербург с
Туркманчайским миром. Таким образом «Грузинская ночь»г
о которой друзья Грибоедова ничего не знали в предшествую-
щее время и узнали лишь тогда, когда он приехал из Ирана
с Туркманчайским миром, очевидно задумана и писалась Гри-
боедовым в какое-то время между возвращением в Грузию
после своей реабилитации по делу декабристов (3 сентября
1826 г.) и до февраля 1828 г., когда он выехал из Туркманчая
в Петербург с текстом мирного договора. Она, очевидно, и в
Петербурге и по пути из Петербурга на Восток еще жила в
творческом сознании писателя, ибо на убеждения Бегичева про-
честь ему всю трагедию Грибоедов никак не согласился:
«Я теперь еще к ней страстен,— говорил он,— и дал себе слово
не читать ее пять лет, а тогда, сделавшись равнодушнее, про-
чту как чужое сочинение, и если буду доволен, то отдам в
печать». Судя по данным, приведенным у Бегичева, Грибоедов
в основном трагедию закончил, так как просьбу друга прочесть
ее ему всю он отвел не тем соображением, что она еще не за-
кончена, а словами: «Я теперь еще к ней страстен». У Булга-
рина же осталось впечатление, что трагедия вполне закон-
чена не была, но передача им ее сюжета в очень подробной
форме говорит во всяком случае о большой работе, уже про-
деланной над нею Грибоедовым. Очевидно, трагедия взяла у
Грибоедова немало времени. Трудно поэтому предположить,
чтобы Грибоедов одновременно работал над какими-нибудь
другими крупными замыслами 698.
Идейное содержание «Грузинской ночи» разобрано ранее
в главе X. Идейная позиция противника крепостного права в
трагедии «Грузинская ночь» выявлена с огромной силой. В
этом отношении „Грузинская ночь" ни в малейшей мере не про-
тиворечит идеям «Горя от ума»: и после разгрома восстания Гри-
боедов остается ненавистником крепостного права и его глубоким
531 34*
идейным противником. Более того, в «Грузинской ночи» мысль
автора сосредоточилась на самой проблеме крепостного права
более, нежели в «Горе от ума».В «Горе от ума» молодой новатор
противостоит старому миру, весь идейный комплекс его мировоз-
зрения мотивирует его позицию и в основе композиции пьесы—
столкновение двух лагерей. В «Грузинской ночи» проблема кре-
постнического обладания человека человеком особо выделена,
философски трактована и положена в основу композиции.
Однако нет сомнений, что грибоедовская разработка этой
декабристской идеи времени — борьбы с крепостным правом—
вступила в авторском сознании в новый фазис развития после
разгрома восстания.
Характерно, что острое столкновение человеческого права
и лютой господской власти над человеком (кормилица говорит:
«Ругаться старостью — то в лютых ваших нравах») не ведет
к торжеству правды. Вмешивается сила, очень похожая на рок
древних трагедий: мать вступает в союз со злыми духами для
пагубы своему господину; пуля, направленная князем в
сердце возлюбленного его дочери, попадает в дочь, пуля кор-
милицы пронзает сердце ее сына. Исход, как то и должно быть в
трагедии, далек от оптимистического разрешения конфликта,—
справедливость не побеждает, результат трагичен и мрачен.
В «Горе от ума» справедливость хотя формально и не побеж-
дает, но общее художественное впечатление о судьбе героя всё
же оставалось оптимистическим. Конфликт человеческого
права с крепостнической господской властью еще глубже пони-
мается автором, и все его существо на стороне человеческих
прав, но путей преодоления зла он в данном произведении не
находит и рисует безысходность горя и гибель человека.
«Грузинская ночь»— не единственный творческий документ
идейной жизни Грибоедова после разгрома восстания. К тому
же документальному кругу надо, на мой взгляд, отнести замы-
сел «Радамиста и Зенобии». Уясним сначала вопрос о времени
возникновения этого грибоедовского текста.
В литературе отсутствуют попытки точно датировать работу
Грибоедова над этим замыслом. Ясно лишь, что дошедшие до
нас в «Черновой тетради» наброски плана записаны не позже
июня 1828 г., когда Грибоедов забыл их у Бегичева проездом
на Восток. Пока не обнаружится каких-либо новых данных,
бесспорная датировка грибоедовской записи затруднительна;
однако все же имеются данные для построения обоснованной
рабочей гипотезы, ведущей к более точной дате. Сюжет
пьесы восходит к первоисточнику — к «Анналам» Тацита, отно-
сится к древней истории Грузии и Армении в половине I в. на-
шей эры и к их взаимоотношениям с Римской империей. Обратим
внимание на сложность сюжета и чрезвычайную запутанность
532
интриги. В коротком и неполном наброске только двух первых
актов мы встречаем более четырнадцати действующих лиц (владе-
тель Радамист, его оруженосец Семпад, посланец от восточных
римских легионов Касперий, вельможи Ярванд, Мирван, Бакрат,
Аспрух, Армасил, Арфаксат, Ашод; жена Радамиста Зенобия
и ее прислужница Перизада, евнух, юродивый, «несколько
охотников», «прочие прислужницы»). Действующие лица, даже
судя по наброскам первых двух актов, делятся на разнообраз-
ные группы, — группа царя, группа Рима, группа вель-
мож-заговорщиков, женская группа. Сложный восточный
сюжет требовал погружения в специфику быта древнего Рима
и зависимых от него стран, в особенности древней Армении и
Грузии; для него, несомненно, были необходимы многочислен-
ные справки по истории Востока и древнего Рима. Из всего
сказанного следует, что разработка такой сложной трагедии
не могла быть мимолетной и легкой, а потребовала какого-то
существенного периода времени и авторской сосредоточенности.
Едва ли поэтому она совмещалась с работой над другими
сложными сюжетами; очевидно, скорее она располагалась в пос-
ледовательном ряду с другими замыслами, нежели синхронно
совмещалась с ними.
Исходя из этого, будем искать период работы над «Радами-
стом и Зенобией». Очевидно, пьеса не стоит последней во всем
ряду грибоедовских замыслов до июня 1828 г., когда он забыл
у Бегичева материалы своей «Черновой тетради». Это послед-
нее место, по свидетельству и Бегичева и Булгарина, прочно
занимает «Грузинская ночь». В Петербурге в 1828 г. (март —
начало июня), приехав с Туркманчайским трактатом, Грибо-
едов читал литераторам отрывки из «Грузинской ночи», был ею
взволнован. Увидевшись с Бегичевым в июне 1828 г., он также
читал ему отрывки «Грузинской ночи» и признавался, что он
к ней еще «страстен», иначе говоря, творческий процесс еще не
был вполне закончен. Таким образом, какой-то довольно значи-
тельный период до июня 1828 г. надо выделить для работы над
«Грузинской ночью»; срок около года не может быть признан
для этого чрезмерным, так как Грибоедов работал в общем мед-
ленно. Получив таким образом terminus ante quem, будем искать
terminus post quem. Период до пребывания Грибоедова на Во-
стоке, то-есть до 1818 г., очевидно, тоже придется исключить —
настолько явно в выполнении сюжета хорошее знакомство с
Востоком и учет личных впечатлений от него, полученных, в ча-
стности, от восприятий непосредственно зрительного характера
(«повосточному прямолинейная аллея чинаров, миндальных де-
ревьев, которые все примыкают к большой пурпурной ставке...»).
Период работы над «Горем от ума» также необходимо вычесть
и в силу принятой ранее предпосылки и дополнительно—в силу
533
резкой разницы эпох: едва ли автор мог жить творческим вооб-
ражением сразу и в современной ему/Москве, и в древних Грузии
и Армении. Таким образом, возможные границы поисков допол-
нительно сузятся, и период 1818—1824 (по крайней мере) также
отпадет. Выше были изложены соображения о том, что 1824—
1825 годы являются наиболее вероятным периодом работы над
пьесой «1812 год», следовательно эти годы также вычитаются.
Таким образом, искомый период еще более суживается и
находится где-то между осенью 1825 г. и летом 1827 г. Он
имеет в данный момент протяженность менее двух лет. Однако
и из этого короткого периода нужно, вероятно, вычесть время
междуцарствия, восстания, последующего ареста Грибоедова
и пребывания его на гауптвахте главного штаба: едва ли эти
месяцы могли быть периодом работы над сложным и большим
замыслом, требовавшим справок в исторической литературе.
Таким образом, из периода между осенью 1825 г. и летом
1827 г. вычитается время во всяком случае с декабря 1825 г.
примерно по 2 июня 1826 г.— по день освобождения из-под
ареста. В остатке предположительно получаются, таким образом,
два отрезка времени: 1) осень 1825 г. (скажем, по ноябрь
1825 г., поскольку далее уже начинается исключенный нами
период междуцарствия, восстания, ареста и следствия); 2) вре-
мя с лета 1826 г. по лето 1827 г. Задача датировки сюжета
близится, таким образом, к своему предположительному реше-
нию. Из двух указанных отрезков времени правдоподобнее
остановиться на втором в силу следующих соображений, вплот-
ную подводящих нас к вопросу о влиянии впечатлений от де-
кабристского заговора на состав разбираемого художествен-
ного замысла.
Время пребывания Грибоедова под следствием и время не-
посредственно после освобождения, несомненно, были для
него периодом величайшей сосредоточенности на истории
заговора, его ходе, восстании и последующих событиях. Если
во время следствия он, естественно, был более всего сосредо-
точен на личной теме и ходе собственного допроса, то после
заговора, оказавшись с сентября опять на Востоке, он, без
сомнения, тысячи раз вновь невольно пробегает мысленно всю
историю заговора, весь его «сюжет» в целом, определяет место
в нем своих друзей, участь которых была столь печальна. Не-
сомненно, Грибоедов думает о междуцарствии, цареубийстве,
о вопросе отношения к царю, думает о царе-следователе и
допросчике, о подготовке и силах восстания, размышляет над
ролью народа и, конечно, над ролью в заговоре Ермолова.
Вчитываясь в набросок плана «Радамиста и Зенобии», мы
отчетливо улавливаем осколки аналогичной тематики, облечен-
ные в историческую одежду древнего Рима и древних Грузии
534
и Армении. Основа сюжета — заговор знати против царя. Царь
еще до заговора «едва тверд на собственном престоле». Остро
формулировано взаимоотношение между заговорщиками и на-
родом: «Вообще надобно заметить, что народ не имеет участия
в их деле,— он будто не существует». Важно, что противо-
поставление народного движения аристократическому заговору
непосредственно перекликается с противопоставлением рус-
ской аристократии народу в «Загородной поездке», написанной
вскоре после выхода из тюрьмы. Это один и тот же круг
мыслей, и обстоятельство это также надо принять во внима-
ние среди других соображений, относящихся к датировке ра-
боты над новой трагедией. Через заговор ярко проведен мо-
тив цареубийства: откровенность Армасила «невольно истор-
гает у каждого одно желание: смерть утеснителя». Продумы-
вается вопрос о силах заговора: «не во множестве сила, когда
дело правое, но в испытанном, надежном, несомненном муже-
стве участников»; эта формула — одно из глубоких раздумий
современника над только что развернувшимися событиями. Зна-
комые мотивы вспоминаются нам и в связи с некоторыми
деталями пьесы. «Жалобы (армян), что все главнейшие
места воинские и все поборы поручены грузинам, ино-
земцам». Царь обезоруживает заговорщика, ранит его;.царь
ведет сам хитрый допрос: «притворное соучастие выманивает
у него тайну, потом свирепствует». Тема «преданности» царю
тревожила автора; был выведен вельможа Арфаксат — «первый
по Радамисте»: «он кичится тем, что знает только царево сло-
во, которое ему вместо совести и славы». Обращает на себя
внимание фигура цареубийцы Ашота, желающего умертвить
царя не во имя общего дела, а из соображений личной мести.
Армасил говорит о нем: «он вскормлен в царедворцах, вчера
еще дышал милостью царевой, ныне мгновенно возбужден
против него одним внезапным случаем, но кто поручится:
завтра не обратится ли опять слабодушием в ревностного
ласкателя».
Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы уви-
деть во всех этих древнеармянских и древнеримских темах отра-
жение работы сознания над вопросам о декабристах. Грибоедов
был страшно подавлен разгромом восстания и приговором по делу
декабристов. Он внутренне метался, ища выхода. Он с горькой
иронией обещает в письме к Бегичеву больше «не умничать», он
советует ему перечесть Плутарха и быть довольным «тем, что
было в древности. Ныне эти характеры более не повторятся»
(письмо от 9 декабря 1826 г.). Очень возможно, что и сам он пе-
речитывает и Плутарха и Тацита, кстати всегда лежавших на
столе у Ермолова. Тут стоит напомнить, что Тацит вообще бы-
вал в роли вдохновителя декабристов в их свободолюбивых
535
идеях. Так, декабрист Бриген пишет: «Свободный образ
мыслей заимствовал я от чтения книг, в особенности лето-
писей Тацита, которого я, выучившись латынскому языку,
с большою жадностью несколько раз читал в оригинале».
Грибоедов как бы уходит от настоящей действительности в
историю (последний из разработанных им замыслов «Гру-
зинская ночь» также уводил его в грузинскую древность). Но
действительность врывалась через подсознание в исторический
сюжет и возрождалась в нем вновь и вновь, облаченная в
древние одежды.
Добавим к этому некоторые осторожные сближения с тек-
стами из писем, относящихся примерно к предполагаемому пе-
риоду. «Беспокойство души, алчущей великих дел» в плане
трагедии сближается со словами письма от 16 апреля 1827 г.:
«Я рожден для другого поприща». «Бояться людей значит
баловать их»,— пишет Грибоедов Булгарину из-под ареста.
Это перекликается со словами: «Радамист презирает слишком
людей, чтобы от них бояться чего-нибудь важного». Наконец,
сблизим некоторые места плана «Радамиста и Зенобии» с ермо-
ловской темой в переписке Грибоедова: «Но старик наш чело-
век прошедшего века»,— пишет Грибоедов о Ермолове (19 декаб-
ря 1826 г.). «Иного века гражданин»,— читаем мы в плане
характеристику Касперия. С этой же точки зрения интересна
и вся характеристика в целом. «К чему такой человек, как
Касперий, в самовластной империи,— опасен правительству
и сам себе бремя, ибо иного века гражданин» 699.
Исследование идейной стороны этого наброска ясно говорит
о том, что Грибоедова после восстания декабристов глубоко
тревожил основной вопрос—причина их неудачи: он, несомнен-
но, противопоставлял заговор аристократии — восстанию наро-
да. Как именно разрешал он этот конфликт в пьесе и нашел
ли он для него авторское решение, мы не знаем. Однако ясно,
что общественная мысль Грибоедова — в русле развивающего-
ся передового движения, а не в русле реакции. Декабристские
идеи времени живут в его сознании и после восстания, однако
не стоят, а живут в движении, развиваясь дальше, не пребывая
на старой ступени и не откатываясь назад. Трагедия «Радамист
и Зенобия» осталась незаконченной. То обстоятельство, что
в николаевской России и думать было нечего о публикации
подобной пьесы после восстания, не могло, разумеется, способ-
ствовать продолжению работы над нею.
Так, несмотря на скудость документального комплекса,
уясняются некоторые стороны идейной эволюции Грибоедова
после разгрома восстания: в нем жив декабристский идейный
комплекс, вступающий в новую — передового характера — фазу
развития.
536
До сих пор мы имели дело с художественными замыслами.
Но к изучаемому периоду относится еще один важный документ
иного характера, который также необходимо рассмотреть для
поставленной темы: это проект организации Закавказской ком-
пании, подписанный Грибоедовым и Завелейским.
3
Интерес Грибоедова к хозяйственным делам Закавказья был
давним. Еще в 1823 г., дописывая «Горе от ума» в бегичевской
деревне, он интересуется сбытом восточных товаров на Ниже-
городской ярмарке и пишет А. В. Всеволожскому: «Потрудись
разведать, как деятелен обмен нынешнего года с персиянами
и на какие именно статьи более требования для выпуску и при-
возу». Этот интерес подогревается, а может быть, и прямо вы-
растает на почве общения с Ермоловым и его окружением.
Ермолов чрезвычайно интересуется хозяйственными вопросами
Закавказья — занят улучшением шелководства, в частности
хлопочет об усовершенствованном коконоводстве, намерен сде-
лать судоходной Куру на всем ее протяжении. 16 апреля 1827 г.
Грибоедов просит Булгарина прислать ему «статистическое
описание самое подробнейшее, сделанное по лучшей новейшей
системе, какого-нибудь округа южной Франции, или Германии,
или Италии (а именно Тосканской области, коли есть, как края,
наиболее возделанного и благоустроенного), на каком хочешь
языке... Я извлек бы из этого таблицу не столь многосложную,
но по крайней мере порядочную, которую бы разослал нашим
окружным начальникам, с кадрами, которые им надлежит напол-
нить. А то с этим невежественным чиновным народом век ничего
не узнаешь и сами они ничего знать не будут».
«Записка о лучших способах построить город Тифлис», со-
ставленная Грибоедовым, относится к области интересов того же
порядка.
Вопрос об идейном содержании проекта Закавказской ком-
пании не нов в грибоедовской литературе. По этому вопросу
уже не раз выносилось резкое, порочащее Грибоедова решение:
на основании этого документа он объявлялся сторонником кре-
постного права и одновременно «империалистом» и «стяжателем»
(Н. К. Пиксанов). Этим выводом, в сущности, сводились на-нет
как хлопоты Грибоедова за сосланных декабристов, так и идей-
ная сторона «Грузинской ночи». Проект Закавказской компании
и Ю. Н. Тынянов сделал, употребляя военный термин старого
времени, «осью захождения» для своей — крайне неправиль-
ной — концепции в романе «Смерть Вазир Мухтара». Всё
это делает особо настоятельным внимательное исследование
вопроса.
537
Установим прежде всего состав исследуемого памятника.
Наиболее полные сведения о документе содержались до
последнего времени в статье А. Малыпинского «Неизданная
записка А. С. Грибоедова» в «Русском вестнике». Автор имел
в руках какие-то рукописи, на которые двукратно ссылается,
не указывая, однако, архива, в котором они находились.
Текст проекта, как можно судить по сообщению А. Мальшин-
ского, имел следующий состав:
1. Вступление к проекту устава Российской Закавказской
компании.
2. Самый текст проекта.
3. Записка об учреждении Российской Закавказской ком-
пании.
Из перечисленных трех документов опубликованы лишь
два — первый и последний. Самого текста проекта Малыпин-
ский не опубликовал, ограничившись тем, что изложил своими
словами некоторые его пункты, причем не вообще главные
пункты, а лишь те, которые вызвали возражения И. Ф. Пас-
кевича и — как утверждал Малыпинский — И. Г. Бурцова,
которому Паскевич давал проект для просмотра. Замечаниям
Бурцова и Паскевича Малыпинский придает вид подлинных
цитат, текст же самого проекта нигде не цитирует, ограничи-
ваясь изложением некоторых его пунктов «своими словами».
По свидетельству Н. Н. Муравьева-Карского, весь проект
Российской Закавказской компании был оформлен («сделан»)
Грибоедовым в Петербурге в дни, когда он ездил туда с договором
о Туркманчайском мире. Однако эта датировка, повидимому, не-
точна: ни один из дошедших до нас текстов не носит петербург-
ской даты. Е. Вейденбаум, также, повидимому, знакомый с
подлинником, сообщал, что «вступление» к проекту подписано
Грибоедовым и Завелейским в Тифлисе 17 июля 1828 г., а
«Записка» об учреждении Российской Закавказской компании
подписана ими же также в Тифлисе 7 сентября 1828 г. Этому
соответствует и текст «Записки»,— изложив доводы в пользу
основания компании, составители писали о себе: «Вот что послу-
жило первым основанием сообщений между собою подписав-
шихся, которые по случаю сошлись в С.-Петербурге вскоре
после заключения Тюркманчайского трактата». Очевидно, в
Петербурге замысел был авторами обсужден устно, писались,
вероятно, и первые черновые наброски, но документы, которые
дошли до нас, датированы более поздним временем.
В последнее время О. П. Марковой разыскан и опублико-
ван новый документ, имеющий прямое отношение к данному
вопросу: это — «Примечание действительного] ст[атского]
советника] Жуковского на Проэкт г.г. Грибоедова и Завилей-
ского о учреждении Компании Закавказской в 1828-м году».
538
На основании этого документа О. П. Маркова установила, чт°
замечания, выданные Малыпинским за тексты декабриста
И. Г. Бурцова, в действительности принадлежат геперал-интен-
данту Отдельного кавказского корпуса М. С. Жуковскому,
ярому крепостнику и верному слуге самодержавия. Таким об-
разом, Малыпинский ввел исследователей в заблуждение,— это
необходимо учесть при дальнейшем анализе 700.
Замысел Российской Закавказской компании, разумеется,
был заключен составителями в самую благонадежную и легаль-
ную форму. Он внутренне связан несомненным авторским реше-
нием не выходить из рамок дозволенного правительством. Соста-
вители считают свой образ мыслей «позволенным, желаемым и
требуемым правительством». Мы узнаём, что они «руководствова-
лись высочайшим манифестом 1 января 1807 г.». Поясняя суще-
ственный пункт проекта — об отводе компании земель,— со-
ставители спешили пояснить, что «привилегия сия не есть
новая»; прося о водворении на землях компании колонистов
на особых правах, составители также спешили добавить, что
«сие не заключает в себе ничего нового». Замысел подается под
видом развития и использования старого российского законо-
дательства, явно с целью «не испугать» правительство,
не возбудить его подозрений тем новым, что в действитель-
ности обильно насыщало проект. Между тем он содержал
существенное новое для феодально-крепостнической России и
стремился вдвинуть в ее косные рамки явно инородное тело701.
Самой яркой и основной идеей проекта является идея о
развитии производительных сил Закавказья, лежавших втуне в
силу феодально-крепостного положения метрополии и военно-
феодального гнета на самой «окраине». Сами того не со-
знавая, авторы составляли проект капиталистического разви-
тия «окраины», и основная линия, по которой сформировался
их проект, был вопрос о развитии производительных сил края.
Это особо существенно: объективно проект надо характеризо-
вать как капиталистический, но в субъективном авторском
сознании отражена была не вся полнота входящих в это опре-
деление признаков, а прежде и более всего вопрос о развитии
производительных сил края, об его «процветании».
«При внимательном рассмотрении Закавказского края
каждый удостоверится, что там природа все приготовила для
человека; но люди доселе не пользовались природою»; «...чтобы
избавиться от нужды, чтобы умножить свои доходы, надлежит
трудиться, производить и сбывать свои произведения, руковод-
ствуясь требованиями на них, более или менее многочислен-
ными». Авторы руководствовались мыслью о повышении про-
изводительности хозяйства местного населения,— они отмечали,
что «житель закавказский не имел времени думать об
539
улучшении своего хозяйства... не возникло ни одной фабрикиг
не процвело ни земледелие, ни садоводство. Бродящие татары,
скитаясь по тучным пастбищам, как и прежде, не знали друго-
го употребления из прекрасной шерсти овец своих, кроме обме-
на на самонужнейшие предметы в полудикой кочевой их жиз-
ни». Из нового текста, опубликованного О. П. Марковой, мож-
но извлечь прямые указания о предлагаемой хозяйственной
деятельности грузин, армян, «татар». Авторы представляли
себе, что в будущем корабли, пристающие к берегам Кавказа,
будут не только привозить свои товары, но и грузить произ-
ведения кавказской промышленности, которые по своей выдел-
ке и качеству будут пригодны к европейскому употреблению.
Авторы предвидели развитие шелководства, виноделия, произ-
водство хлопка, красителей, табака, лекарственных растений;
не забывали о сахарном тростнике, «в древности здесь быв-
шего известным», о «маслинных деревах», марене, кошенили,
кашемирской шерсти, даже о диком льне и каперсах. Они
выражали надежду, что со временем «шамахинский шелк
будет предпочитаем итальянскому». Воодушевленные мыслью
«собирания от земли несчетных сокровищ, ныне дремлющих
в ее недрах», составители в своем субъективном пред-
ставлении преследовали одновременно две цели: «обо-
гащение здешнего края» и извлечение «вместе с тем» из
него «истинной пользы для всей империи». Они даже высчи-
тали, что количество полученных человеком «произведеий»,
увеличится «в двадцать раз против того, сколько их до
сих пор свозилось на разные торжища», государственные же
доходы составители — более скромно — обещали увели-
чить «впятеро», то-есть львиную долю двадцатикратного-
увеличения производительности мечтали оставить непосред-
ственному производителю. Составители не выражали желания
грабить уже кем-то до них накопленные богатства и зани-
маться хищением готового, а проектировали «выписание машин»
для прядения «хлопчатой бумаги, находящейся в Армянской
области в огромном количестве», и мечтали о «новых, усовер-
шенствованных способах», которые «придадут и произведениям!
и товарам ценность, дотоле неизвестную», и «соделают их до-
стойными явиться наряду с плодами промышленности государств,
просвещенных», причем не без наивности оговаривалось:
компания «никогда не вступит в соперничество с отечественными
фабриками по тем предметам, кои в России гораздо легче, удоб-
нее и дешевле будут обделаны». Предположение о широком
строительстве фабрик характерно для проекта.
Чрезвычайно любопытна оговорка, что компания «не токмо
не намерена сохранять в тайне употребляемые ею средства усо-
вершенствования разных родов промышленности, но, напротив
540
того, доступ открыт будет всякому желающему освоиться с
предметами ее упражнений». Интересно, что авторы проекта
заговорили прямо языком политической экономии, отметив, что
«капитал и даже в самом начале не останется без движения»,
нужно «соединить в общий состав массу оборотных капиталов»
{capitaux disponibles), упомянув, что необходимо разделение
труда («правильное разделение работ займет каждого по спо-
собностям»). Вводился мотив подоходного обложения, говори-
лось о том, что «поселянин, постепенно обогащаясь, легко по-
несет нововводимые налоги в соразмерности с приращением его
капитала». К концу проекта авторы вновь возвращались к моти-
ву общего роста и развития производительных сил. Они опять
вспоминали, что в Закавказье имеются богатейшие дары при-
роды, которые еще не животворил труд человека, говорили,
что есть «растения, к которым рука человеческая никогда
не прикасалась», полезные плоды, которые «предаются истле-
нию», и пылали желанием заставить все это служить на
пользу человека, были уверены в «необыкновенном движе-
нии», которое проявится в результате их проекта в области
экономики702.
Не может быть сомнений в объективно-капиталистическом
характере проекта. Он не носит в себе никаких феодальных черт.
Раздраженный против Грибоедова Н. Н. Муравьев считает, что он,
Грибоедов, вдохновлен примером Ост-Индской компании. Ост-
Индская компания, грабительские прибыли которой вскормили
рождающийся английский капитализм, в 1828 г. уже была
в полном упадке и не представляла собой заманчивого примера
цветущей хозяйственной деятельности. Сравнение Муравьева
явно неправомерно. Авторами проведено сравнение будущих
результатов реализации своего проекта с процветанием Северо-
Американских соединенных штатов («Северо-Американские
соединенные штаты представляют тому образец самый поучи-
тельный»)703. Ост-Индская торговая компания не ставила перед
собою никаких производственных задач: она грабила готовое и
монопольно торговала,— вот весь круг ее основной деятель-
ности. Между тем проект Грибоедова и Завелейского подчерк-
нуто ставил перед собою задачу заведения в Грузии своей про-
мышленности, своих «мануфактурных заведений», ввоза машин,
одним словом — развития фабрично-заводской промышленности.
Подобные задачи не имеют ничего аналогичного в деятельно-
сти Ост-Индской компании.
Вторым не менее существенным отличием является отсут-
ствие в проекте Грибоедова — по крайней мере в дошедших до
нас документах — чисто торговых монополий, составлявших,
так сказать, душу Ост-Индской компании. Российская Закав-
казская компания испрашивает себе ряд «многоразличных
541
привилегий, торжественным актом обращенных в закон, ко-
торый бы на определенное время исключил от участия в оных
всех тех, кои в самой компании участвовать не будут». В чем же
состоят просимые привилегии? В предоставлении компании
на самых льготных условиях пустопорожних земель за самую
малую арендную плату; в отдаче компании на откуп казенных
садов, находившихся в тот момент «в расстроенном положении»,—
особенно это касалось садов, лежавших близ иранской гра-
ницы; в позволении водворить на землях компании всякого
рода переселенцев-колонистов на особых условиях (освобож-
дение от крепостного права и ряда казенных повинностей); осо-
бенно интересовали компанию переселенцы-армяне, которые по
Туркманчайскому мирному трактату переходили в «российские
пределы» и воссоединялись таким образом с основной массой
армянского народа; компания просила выделить ей «складоч-
ное место для своих произведений на Черном море» и отдать
«в полное распоряжение компании» ту или другую пристань
с дарованием ей прав порто-франко, «окружностию на две или
три версты полупоперешника от берега». При этом авторы
проекта вносили предложение о завоевании «порта Батумского»,
который своим местоположением представил бы для замыс-
лов компании «наивеличайшие удобства». Вот все основные
испрашиваемые компанией привилегии, отразившиеся в до-
шедших до нас текстах. Ряд существенных отличий от Ост-
Индской компании бросается в глаза.
Вне сомнений глубокое убеждение авторов в том, что их
проект приведет к процветанию края и общему благополучию.
Присутствовало ли в сознании авторов проекта желание
поставить «туземцев» в зависимое от русских положение, от-
дать их в эксплоатацию русским колонизаторам? Нет, этого
желания в сознании авторов нет: они уверены, что проект
послужит к процветанию местного населения,— оно не только
не исключено из сферы промышленных прибылей, но, наобо-
рот, вовлечено в них. Действительность могла бы разбить
утопические чаяния авторов, но в данном случае нас интере-
сует то, как они сами понимали свой замысел. Они заявляют,
что основным критерием их деятельности является забота об
«общем благе», они говорят об обогащении сел и саклей, о
процветании всех жителей местного края. Они думают, что
«большая часть акционеров, конечно, будет состоять из по-
мещиков и купцов закавказских». Составители проекта уто-
пически надеются, что деятельность компании водворит между
русскими и кавказскими народами «некоторое равенство», раз-
вивая «мирные и приятные сношения для собственных выгод»
и давая возможность оказывать друг другу «обоюдные услуги
всякого рода»; «таким только образом исчезнут предрассудки,
542
полагавшие резкий рубеж между нами и подвластными нам
народами». Авторы были уверены, что компания «просветит
край, образует людей, сблизит и соединит к России узами
нравственными разные закавказские народы». Авторы меч-
тают даже о том, что «здешние жители» настолько «почув-
ствуют пользу и приятность от нового измененного рода жиз-
ни», что «возлюбят» русское правление и представят собою
резерв «воинов-патриотов, защитников России», чем сберегут
России «тысячи драгоценных жизней сынов ее, которые здесь
часто находят смерть не в сражениях, не на приступах, но
изнемогают жертвами климата, им не свойственного». Воины-
патриоты из местных жителей, привычные к местному климату,
будут сами охранять свой край, и необходимость посылать
туда русских солдат сама собою исчезнет.
Такой остров буржуазного «процветания» думали авторы
проекта вдвинуть в систему феодально-крепостной России. Мож-
но не сомневаться, что из мечтаний о «всеобщем благе» в
действительности ничего не вышло бы, но субъективное убеж-
дение в этом Грибоедова, как автора проекта,— вне подозре-
ний. Как показано выше, текст проекта прямо изобилует мыс-
лями об этом всеобщем процветании.
Авторов проекта изобличали в яром крепостничестве на
основании следующей мысли проекта, недошедшей до нас в
опубликованных подлинных текстах, но рассказанной бегло
«своими словами» тем же Малыпинским. В конце изложения
Малыпинского вкраплена цитата якобы из замечаний
И. Г. Бурцова на проект Российской Закавказской компании.
Теперь можно считать установленным, что замечание принадле-
жит не декабристу Бурцову, а упомянутому выше генерал-
интенданту Жуковскому.
Как передает Жуковский, проект Грибоедова и Завилей-
ского просил «дозволить Компании покупать крестьян в России
с тем, что с поступлением во владение Компании освобожда-
ются от крепостного состояния с обязательством служить на
плантациях Компании 50 лет». «Кто же доживет до освобо-
ждения от крепостного состояния?» — спрашивает Жуковский,
очевидно не делая различия между крепостным состоянием и
обязательной службой на плантациях в течение 50 лет704.
Из приведенного текста ясно, что происходит освобож-
дение крестьян от крепостного права: «... освобождаются
от крепостного состояния». Однако крестьяне, освобож-
денные Закавказской компанией от крепостного права, сразу
попадают в новую кабалу: они обязаны в течение 50 лет,
то-есть, в сущности говоря, пожизненно работать на плантациях
компании. Ограничение пятидесятилетней обязательной служ-
бой в предприятиях компании освобожденных крепостных
543
крестьян, конечно, являлось очень существенным и суровым
для крестьян условием. Очевидно, лишь дети переселенцев не
несли бы на себе обязательства непременной работы на
плантациях 705.
Определим прежде всего характер условия: является ли
оно по существу феодальным или капиталистическим? Жуков-
ский приравнял положение такого освобожденного крестьянина
к положению крепостного, иначе говоря, употребляя привычную
для нас терминологию, счел это ограничение феодальным.
В этом вопросе он неправ. Ясно, что освобожденный от
крепостной зависимости крестьянин получал бы за свою работу
от Закавказской компании заработную плату, имел бы неко-
торые личные юридические права, не принадлежал бы поме-
щику на правах собственности, имел бы право жениться без
разрешения помещика, приобретать собственность; дети, рож-
денные от его брака, не были бы крепостными барина, и т. д.
Второе поколение крестьян не подлежало правилу о пяти-
десятилетием сроке работы. Таким образом, перед нами капита-
листически закабаляемый, а не феодально-угнетаемый кре-
стьянин. Бессмысленно сокрушаться, что проект Грибоедова
носит капиталистические черты. Конституционный проект
Никиты Муравьева оставлял помещикам почти всю землю и
предписывал наделение крестьян лишь жалким наделом по две
десятины на двор — и то только в последнем своем варианте.
Однако никто еще не вычеркивал по этому случаю Никиту Му-
равьева из состава противников крепостного права. Исследо-
ватели лишь постоянно подчеркивают — и вполне справедли-
во — резкую классовую ограниченность его конституционного
проекта. Однако и из числа декабристов Никита Муравьев не
выбывает.
Тот же Жуковский, явно противореча собственному заме-
чанию о тяжелом положении крестьян, раздраженно пишет о
привилегиях, испрашиваемых компанией для переселенцев. «На
такие права кто не пожелает из России и из здешних мест
переселиться в подданство Компании... когда свобода от обя-
занностей казне и службе общественной обещается... Таким
образом и грузины и татары поспешат в подданство Компании,
чтобы освободиться от повинностей правительству...». Очевидно,
даже Жуковский не мог не признать выгод для населения,
которые последовали бы в результате реализации проекта
Закавказской компании.
Своеобразие проекта Грибоедова не в том, что он хотел
пользоваться принципами буржуазного строя,— иначе и быть
не могло,— а в том, что на изучаемом этапе его идейного раз-
вития он утопически и безнадежно стремится вдвинуть кусок
искусственно созданной капиталистической действительности в
544
рамки феодально-крепостной России. После восстания декабри-
стов те мечты об общем буржуазном преобразовании России,
которые делил с ним Александр Бестужев, рухнули. Творче-
ская энергия Грибоедова, его страстное желание изменить мир
ищут выхода. Он проектирует частичное осуществление про-
цветания нового хозяйственного типа в далеком краю, где не-
когда властвовал Ермолов, в краю, куда не всегда дотягивается
рука правительства, где может быть искусственно ослаблен
крепостнический гнет.
Проект Грибоедова и Завелейского правительство, разумеет-
ся, отвергло, забраковало, оно не признало его «своим», что
вполне понятно.
4
Мы рассмотрели и сопоставили друг с другом разнообраз-
ные данные, свидетельствующие как о личных отношениях
Грибоедова к декабристам после разгрома восстания, так и об
отношении Грибоедова к основным декабристским идеям за тот
же период. Между всеми этими материалами имеется глубокая
внутренняя связь. Грибоедов подавлен разгромом восстания.
Происшедшая катастрофа ни в малейшей степени не ослабляет
его дружеского отношения к участникам движения. Рискуя сво-
ей «благонадежностью», он смело общается с сосланными декаб-
ристами и делает все, что только может, для облегчения их
участи. Он на коленях молит Паскевича об избавлении Одоев-
ского от каторги. Работая над «Радамистом и Зенобией», он
воссоздает в древней исторической одежде целую систему воп-
росов декабристского движения. Создавая затем «Грузинскую
ночь», он хранит и воссоздает вновь в художественных образах
антикрепостнический комплекс декабризма, правда теперь уже
отмеченный трагизмом исхода. Сдавленная торжествующим
крепостничеством энергия и жадное стремление к переустрой-
ству российской действительности проявляются в виде короткой
вспышки — в проекте Российской Закавказской компании. Все
три области явлений в основном синхронны. Чувствуется, как
жадно ищет выхода Грибоедов. Не его вина, разумеется, что
он, один из лучших людей времени, не обладает способом ра-
дикально и практически разрешить основные задачи своего вре-
мени. Но то русло, в котором бьется, ища выхода, его обществен-
ная мысль, найдено им глубоко правильно и полно плодотворных
возможностей. Он думает о народе и о его роли в исторической
жизни своей страны. К глубокому прежнему внутреннему
конфликту,— он не верил и ранее, до восстания, в правиль-
ность путей, избранных декабристами, хотя и признавал
35 М. В. Нечкина
справедливость их дем. — прибавляется новое страдание:
подчас внезапно возникающее и затем пропадающее вновь
сознание безысходности.
Горькая ирония пронизывает иногда его письма. «Потру-
жусь за царя, чтоб было чем детей кормить»,— пишет он од-
нажды Булгарину. У него нет детей,— ситуация придумана
Грибоедовым в образном порядке, чтобы ироническп оттенить
обычную мотивировку трудящегося для удовольствия началь-
ства бедного, обремененного семьей человека. «Выручите, ес-
ли возможно — а я за вас буду бога молить с женой и с
малыми детушками»,— в том же образном плане писал М. П.
Погодину еще холостой Пушкин. Образ был народным, фоль-
клорным 706.
К этому прибавляется крайне тяжелый для Грибоедова по-
ворот отношений к Ермолову и двусмысленность положения
при Паскевиче. Счастливый для него исход следствия по делу
декабристов при тонкости его душевной организации оказы-
вается для него источником новых душевных страданий. Петр
Бестужев оставил нам ключ к тяжелому душевному состоянию
Грибоедова в последекабристский период. «До рокового происше-
ствия,— пишет Петр Бестужев,— я знал в нем только творца
чудной картины современных нравов, уважал чувство патрио-
тизма и талант поэтический. Узнавши, что я приехал в Тифлис,
он с видом братского участия старался сблизиться со мною.
Слезы негодования и сожаления дрожали в глазах благородно-
го; сердце его обливалось кровию при воспоминании о пораже-
нии и муках близких ему по душе и, как патриот и отец, состра-
дал о положении нашем. Не взирая на опасность знакомства с
гонимыми, он явно и тайно старался быть полезным. Благород-
ство и возвышенность характера обнаружились вполне, когда
он дерзнул говорить государю в пользу людей, при едином имени
коих бледнел оскорбленный властелин!.. Единственный чело-
век сей кажется выше всякой критики, и жало клеветы притуп-
ляется на нем.— Ум от природы обильный, обогащенный глу-
бокими познаниями, жажда к коим и теперь не оставляет его,
душа, чувствительная ко всему высокому, благородному, герой-
скому. Правила чести, коими б гордились оба Катона; характер
живой, уклончивый, кроткий, неподражаемая манера прият-
ного, заманчивого обращения, без примеси надменности; дар
слова в высокой степени; приятный талант в музыке; наконец,
познание людей делает его кумиром и украшением лучших об-
ществ. Одним словом, Гр[ибоедо]в один из тех людей, на кого
бестрепетно указал бы я, ежели б из урны жребия народов
какое-нибудь благодетельное существо выдернуло билет, не-
увенчанный короною, для начертания необходимых преобра-
зований... Разбирая его политически, строгой стоицизм и най-
546
дет, может быть, многое, достойное укоризны; многое, на что
решился он с пожертвованием чести; но да знают строгие мо-
ралисты, современные и будущие, что в нынешнем шатком
веке в сей бесконечной трагедии первую ролю играют обстоя-
тельства и что умные люди, чувствуя себя не в силах прене-
бречь или сломить оные, по необходимости несут их иго.— От
сей-то, думаю, придчины происходит в нем болезнь, весьма на
сплин похожая... имея такие нежные чувства и крайне раздра-
женную чувствительность, при рассматривании своего полити-
ческого поведения, он гнушался самим собою, боясь самого себя,
помышляя, что когда он (по оценке беспристрастия) лучший
из людей, сделал поползновение, дал право на укоризны потом-'
ства, то что должны быть все, его окружающие? — в сии
минуты благородная душа его терпит ужасные мучения — чтоб-
не быть бременем для других, запирается он дома. Вид чело-
века терзает его сердце; природа, к которой он столь неравно-
душен в другое время, делается ему чуждою, постылою; он
хотел бы лететь от сего мира, где все кажется заражено
предательством, злобою и несправедливостию!!. .»707.
В этой замечательной характеристике затронут ряд суще-
ственнейших сторон, нас интересующих. Здесь налицо свидетель-
ство о том, что Грибоедов тяжело переживал в крахе декабрь-
ского восстания не только гибель личных друзей, но и неудачу их
дела, его сердце «обливалось кровию» при воспоминании о
«поражении» его друзей — он «сострадает» Бестужевым не
только как друг и старший товарищ (как «отец»), но и «как
патриот». Здесь же указывается на опасность дружбы со ссыль-
ными и хлопот за них — Грибоедов помогает им, «не взирая
на опасность знакомства с гонимыми». Он помогает сосланным
«явно» и «тайно». Если доказательства первого перед нами на-
лицо,— хлопоты за Одоевского и Бестужевых,— то доказа-
тельств последнего мы не знаем и можем лишь на основании
этого свидетельства утверждать, что Грибоедов помогал декаб-
ристам и тайно. Особо ценно прямое свидетельство о разговоре
Грибоедова с Николаем I.
Но какие именно упреки мог сделать Грибоедову «строгой
стоицизм» со стороны политической? На что решился он «с по-
жертвованием чести»? К какой морально неправильной линии
политического поведения его принудили непреодолимые
«обстоятельства», подчеркнутые декабристом в тексте? Ведь
несколько выше «правила чести» Грибоедова с полным основа-
нием отнесены тем же декабристом к таким правилам, «коими б
гордились оба Катона». В чем же тут дело? Невозможно точно
ответить на эти вопросы за отсутствием данных. Можно лишь
высказать более или менее правдоподобные предположения. Не
мучило ли Грибоедова то, что он, будучи столь же или даже
более замешанным в дела тайного общества, как и другие по-
страдавшие, вышел сух из воды при помощи собственной со-
образительности, влиятельных знакомств и родственных связей?
Товарищи томились в сибирских казематах, а он ходил на свобо-
де, осыпанный «милостями» начальства? «Друзья, братья, товари-
щи», употребляя пушкинское выражение, брошены были на ка-
торгу, а он получил повышение в чине и жалованье «не в зачет».
Не прибавлялась ли к этому тяжесть двусмысленного положения
между Паскевичем и Ермоловым, сухое отношение к нему Ермо-
лова, которого Грибоедов так любил, еще какие-нибудь подозре-
ния? Вероятно, утвердительный ответ на эти вопросы дает
наиболее правдоподобное истолкование тех загадочных мест,
которые имеются в замечательной характеристике Грибоедова,
данной Петром Бестужевым.
Декабристы сохранили о Грибоедове самую светлую память.
В мемуарной литературе иногда, хотя и очень редко, встре-
чаются отрицательные характеристики Грибоедова, но ни одна
из них не вышла из среды декабристов. Наоборот, самые
светлые, самые убежденные положительные характеристики
автора «Горя от ума» принадлежат именно декабристам. При-
мер одной из них, принадлежащей Петру Бестужеву, был
приведен выше.
30 января 1829 г. Грибоедов был убит тегеранской чернью,
которая долго волокла его труп по улицам Тегерана и надру-
галась над ним. Страшная весть о гибели автора «Горя от ума»
потрясла всю мыслящую Россию. Потрясла она и декабристов,
пробившись к ним в рудники, казематы, места ссылки. 17 апре-
ля 1829 г. Петр Бестужев пишет из Ахалцыха брату: «Не-
приятно передавать горестные вести и истины, но я не могу
умолчать о следующем: общий друг и благодетель наш, полно-
мочный министр в Персии, А. С. Грибоедов предательски
зарезан в Тегеране со всею миссиею. Невольно содрогаешься
при сей страшной мысли». В Якутск к А. Бестужеву страшная
весть дошла позднее. 25 мая он писал в письме к матери, что
вместе с открывшейся Леной получил почту, из которой узнал
«ужасную весть об убийстве при персидском дворе посланника.
Не говорю уже, какую горесть почувствовал я о потере чело-
века, которого приязнею имел счастие пользоваться, но просто
как человек, но просто как русский могу ли не горевать о та-
кой безвременной кончине человека, которому счастие обещало
все в будущем и который столько обещал отечеству своими
познаниями и талантами! Вот судьба: одного град пуль ми-
нует, другой поражен железом в лоне мира, под кровом народ-
ных прав и за стенами гостеприимства. Сколько людей зави-
довали его возвышению, не имея и сотой доли его достоинств,
кто позавидует теперь его падению? Молния не свергается на
548
мураву, но на высоту башен и на главы гор. Высь души, ка-
жется, манит к себе удар жребия».
Через полгода после смерти Грибоедова, в августе 1829 г.,
Александр Бестужев был переведен на Кавказ. В Тбилиси он
посетил могилу Грибоедова, тогда еще не имевшую памятни-
ка — на горе святого Давида. Позже (в 1832 г.) он писал об
этом: «В 1829 году я был на могиле нашего незабвенного Гри-
боедова и плакал, как дитя — я был один... Что этот человек
хотел сделать для меня!.. Он умер, и все пошло прахом».
Когда другая страшная весть — о гибели Пушкина — дошла
до Александра Бестужева, он соединил память о нем с памятью
первого трагически погибшего друга и отслужил в феврале
1837 г. на могиле Грибоедова панихиду по двум убиенным Алек-
сандрам. Он так писал об этом в письме к брату Павлу Бестужеву
23 февраля 1837 г.: «Меня глубоко потряс трагический конец
Пушкина, дорогой Павел... Я всю ночь не сомкнул глаз и на
восходе солнца уже ехал по крутой дороге, ведущей к мона-
стырю святого Давида, который ты знаешь. Приехав туда, зову
священника и служу панихиду на могиле Грибоедова, на мо-
гиле поэта, попранной ногами черни — без надгробного камня,
без надписи на нем. Я плакал тогда — как и сейчас плачу—
горячими слезами, плачу о друге, о товарище по оружию, о
себе самом; и когда священник протяжно провозгласил: «за
убиенных боляр Александра и Александра»,— я чуть не задох-
ся от рыданий — эти слова показались мне не только воспоми-
нанием, но и предсказанием... Да, чувствую я, что смерть моя
тоже будет и насильственной и необычайной — и близкой...».
Предчувствия не обманули декабриста — третий Алек-
сандр — Бестужев был убит через три месяца с небольшим в
стычке с черкесами у мыса Адлер—7 июня 1837 г.708
Слух об этой необычной панихиде распространился в декаб-
ристской среде; о ней с волнением вспоминает в своих записках
близкий к Александру Одоевскому человек—декабрист Розен.
Узнал о гибели Грибоедова и друг его декабрист Александр
Одоевский, посвятив ему известные стихи:
Где он? Кого о нем спросить?
Где дух?.. Где прах?.. В краю далеком!
О, дайте горьких слез потоком
Его могилу оросить,
Согреть ее моим дыханьем!
Я с ненасытимым страданьем
Вопьюсь очами в прах его,
Исполнюсь весь моей утратой,
И горсть земли, с могилы взятой,
Прижму — как друга моего!
Как друга... Он смешался с нею,
И вся она родная мне.
549
Я там один с тоской моею
В ненарушимой тишине
Предамся всей порывной силе
Моей любви,— любви святой,
И прирасту к его могиле,
Могилы памятник живой...
В том же 1837 году. Одоевский был переведен из Сибири в
ссылку на Кавказ. «Часто хаживал он на могилу своего Гри-
боедова, воспел его память» — пишет декабрист Розен 709.
Живое, горячее чувство дружбы к Грибоедову сохранил в
тюрьме и декабрист Кюхельбекер. В заточении, в Динабург-
ской крепости, он нашел случай тайно послать письмо любимо-
му другу. Письмо было перехвачено III Отделением и дошло
до нас. «...мне не представится уже другой случай уведомить
тебя, что я еще не умер, что люблю тебя попрежнему; и не
ты ли был лучшим моим другом?..»— писал из тюрьмы Кю-
хельбекер своему другу.
В дошедшем до нас дневнике В. Кюхельбекера много запи-
сей с именем Грибоедова,— того, кто был для него, по его соб-
ственному выражению, «более чем другом». В ссылке, в зато-
чении мысль Кюхельбекера непрерывно обращается к памяти
друга: то вспомнит он в январе 1832 г., как читал ему Грибо-
едов на Кавказе книгу пророка Исаии, поэтические достоинства
которой высоко ценил; то представит себе, как приехавшая в
Петербург Прасковья Николаевна Ахвердова разговаривает
с его матушкой о Грибоедове; то вспомнит свои юношеские сти-
хи, которые нравились Грибоедову. 7 февраля 1833 г. Кюхель-
бекер посвятил несколько умнейших и проникновенных стра-
ниц своего дневника разбору «Горя от ума» и его защите от на-
падок М. Дмитриева, а позже записывал, с каким наслажде-
нием перечитал несколько отрывков из комедии Грибоедова
«Своя семья». «Пережить всех — не слишком отрадный жребий! —
записал Кюхельбекер в дневнике 1840 г.— Высчитать ли мои
утраты? Гениальный, набожный, благородный, единственный
мой Грибоедов...».
Под 16 января 1843 г. в дневнике Кюхельбекера записано:
«Сегодня я видел во сне Грибоедова. В последний раз, кажет-
ся, я его видел (также во сне) в конце 1831 года. Этот раз я
с ним и еще с двумя близкими мне людьми пировал, как бы-
вало, в Москве. Между прочим, помню его пронзительный
взгляд и очки, и что я пел какую-то французскую песню...» 71°.
Так тепло и проникновенно вспоминали Грибоедова декаб-
ристы, так хранили они в памяти дружбу с ним после его тра-
гической смерти.
Глава XIX
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Ахы восстановили историю связей великого русского писате-
ля Грибоедова с общественным движением его времени. Перво-
источники, на которых может быть построено изучение этой
темы, дошли до нас далеко не во всей полноте,— они скудны
по сравнению с тем комплексом, который некогда существовал,
но погиб большей частью в связи с трудностями революцион-
ной борьбы и необходимостью уничтожать улики перед лицом
царских следователей и судей. Однако, несмотря на трудности
исследования, — личные, идейные, общественные связи писа-
теля с самым передовым движением его времени несомненны.
Мы проследили эти связи, начиная с истоков и предпосылок, с
общественной среды Московского университета до последних
лет жизни писателя и до воспоминаний о нем декабристов по-
сле его трагической смерти. Мы видим юношескую среду, в
которой одновременно начинает складываться мировоззрение и
Грибоедова и будущих декабристов; оно проходит через гроз-
ные дни двенадцатого года и эпоху заграничных походов, обо-
гащаясь и зрея; мы видим, как в бурные послевоенные годы
кануна общеевропейской революционной ситуации в России
складывается первая тайная революционная организация и из
того же горячего и бурного комплекса общественных идей вы-
растает в первой своей форме замысел великой русской нацио-
нальной комедии. Автор разрабатывает этот замысел на Востоке,
в общественной среде, вовсе не мертвой,не оторванной от общих
интересов родины и всемирно-исторического движения, а в
обществе, живущем темь же основными идеями и той же
жизнью, что и более широкая общественная среда столицы.
Весь комплекс идей «Горя от ума» вырастает из тех же исто-
рических корней, что и все передовое движение, с которым
взаимодействует писатель. Общение с живой средой передо-
вого революционного движения — могущественный усилитель
и помощник внутренней творческой работы писателя.
551
Грибоедов совершает дело огромного исторического значе-
ния именно для передового движения своего времени, — он
создает великое художественное произведение, насыщенное
этими идеями и несущее их в среду пробуждающихся русских
людей, агитирующее за лучшие, ведущие вперед идеи времени.
Художник, подвергшийся аресту и следствию по тому же
делу, что и декабристы, изведавший царскую тюрьму и допро-
сы, тяжело пережил катастрофу движения, но не изменил
основным идеям, под знаменем которых стояло его произве-
дение. Весь комплекс этих идей двинулся дальше в мировоз-
зрении автора, вступил в новый этап, вместе с развивающейся
передовой идеологией.
Мы проследили, насколько возможно, за индивидуальными
особенностями решений Грибоедова по важнейшим, ведущим во-
просам времени. Он, повидимому, не разделял некоторых су-
щественных декабристских мнений о способах борьбы, не был
сторонником военной революции, не считал, что она может
обеспечить успех того дела, в необходимость и справедливость
которого он верил вполне. Его мысли отчетливо сосредоточи-
лись на вопросе о народе. Он видел какие-то новые народные
пути и возможности. Он в мучительной форме переживал крах
движения, свое от него отъединение и невозможность найти
бесспорное и близкое решение основных общественных вопро-
сов времени. Многое остается неясным и в личной его драме,
но наличие ее несомненно, как и ее общественный характер,
связанный с революционным движением.
То, что удалось уяснить, представляется существенным и
дает возможность раскрыть на примере Грибоедова замечатель-
ную особенность русской культуры: ее глубочайшую, органи-
ческую связь с передовым общественным движением своего
времени.
Имеется несомненная зависимость между присущим «Горю
от ума» общечеловеческим значением и глубокой органической
спаянностью произведения с общественным движением именно
своего времени. Равным образом налицо несомненная связь
между великим общекультурным значением комедии в истории
России, с одной стороны, и историческим характером ее воз-
никновения и развития — с другой. Противополагать эти зна-
чения крайне неправильно. Литературовед, который утверждал
бы, что дело не в связи Грибоедова с декабристами, а в обще-
человеческом и общекультурном значении комедии, не понял
бы существа вопроса. Именно органическая связь произведения
с историческими задачами своего времени делает произведение
реалистическим и питает его общечеловеческое значение.
Пьеса Грибоедова глубоко отразила движение бытия сво-
его времени. Глубина и точность этого отражения оказались
552
присущи произведению именно потому, что писатель понял ос-
новную линию исторического движения и основные задачи эпо-
хи, уловил направление, по которому шла история, и умом,
честью, сердцем, художественным сознанием оказался согласен
с передовым решением задач, назревших в истории его родины.
Это движение эпохи и направление решений он передал в
пьесе не рассудочно-теоретически, а в образах, как художник.
Общечеловеческое значение комедии — в борьбе новатора со
старым миром. Новатор — потерпевший поражение — обри-
сован автором и воспринят читателем как будущий победи-
тель. Да, он пока что как бы побежден, но историческая прав-
да на его стороне, и он, уходящий со сцены полным энергии и
негодования, уносит с собою залог будущей победы. Глу-
боко прав И. А. Гончаров, сказав: «Чацкий сломлен коли-
чеством старой силы, нанеся ей в свою очередь смертельный
удар качеством силы свежей». Тут можно спорить лишь о
глаголе «сломлен»: Чацкий отнюдь не воспринимается как
сломленный человек, но общий, основной смысл положения
глубоко верен.
Жизненность образов дополнительно питалась особой рус-
ской исторической ситуацией, вопросы буржуазной революции
в России разрешались на протяжении почти что столетия. Их
«походя, мимоходом», по выражению Ленина, разрешила
лишь Великая Октябрьская социалистическая революция
1917 г., совершившая свое основное дело ликвидации всех и
всяческих эксплоататоров, создавшая возможность построения
нового, социалистического общества. Родились вопросы, зани-
мавшие Грибоедова в конце XVIII в., а на историческую почву
русской революционной борьбы были впервые поставлены имен-
но декабристами, основавшими свое первое общество ровно за
столетие до Октября, в 1816 г. Борьба с крепостничеством и
самодержавием не снималась с исторического порядка дня в те-
чение целого столетия. Белинский назвал «Горе от ума» «благо-
роднейшим гуманистическим произведением, энергическим
(и притом еще первым} протестом против гнусной расейской
действительности, против чиновников, взяточников, бар-раз-
вратников, против нашего светского общества, против неве-
жества, добровольного холопства и прочее и прочее». В этой
же связи В. О. Ключевский называл «Горе от ума» самым
серьезным политическим произведением русской литературы
XIX века». Добролюбов в юности мечтал походить на Чацкого;
Плеханов называл героя «Разорения» Глеба Успенского «Чац-
ким из рабочих».
Время двигалось вперед, на смену поколению дворянских
революционеров пришли революционеры-разночинцы, их смени-
ли пролетарские революционеры. В эпоху революционной
553
ситуации кануна реформ (1859—1861), когда лагерь революцио-
неров-разночинцев требовал от Герцена выдвижения политиче-
ской программы (республики, например) и резко критиковал
его политику частных разоблачений царского крепостного
строя, как недостаточную, Добролюбов выступил еще раз с
критикой тактики Чацкого: «Вдруг как снег на голову грянет
с каким-нибудь маленьким требованием: будь, дескать, добро-
детелен, служи бескорыстно, ставь общее благо выше собствен-
ного и тому подобные абстракции, весьма милые и вполне справед-
ливые, но, к несчастью, редко зависящие от воли частного чело-
века». Это была отчетливая борьба с тактической позицией
Герцена, принявшая подцензурную форму разбора «Горя от
ума»: надо было консолидировать революционный лагерь и
обгьединить его на одной тактической платформе <— открытой
политической революционной борьбы со всем строем. Однако и
тут не снималась проблема самой борьбы со злом у Чацкого,
обладателя «вполне справедливых» идей. Он оставался борцом
против старого мира и этим совершал гигантскую воспитатель-
ную работу в поколениях.
Общечеловеческое значение комедии и ее историческая функ-
ция в каждую эпоху становились понятными все большему и
большему кругу людей. Ленин указывал на то, что ускорение
исторических темпов, отличающее более поздние исторические
времена от более ранних, происходит по причине все большего и
большего увеличения человеческих масс, творящих историю.
«Основная причина этого громадного ускорения мирового раз-
вития есть вовлечение в него новых сотен и сотен миллионов
людей»,— говорил Ленин о послеоктябрьских годах. «Чем боль-
ше размах, чем больше широта исторических действий, тем
больше число людей, которое в этих действиях участвует».
Ленин считал, что этот закон — «одно из самых глубоких поло-
жений марксизма, в то же время являющееся самым простым и
понятным»711. В конце века страна вступает в период про-
летарского революционного движения. Этот процесс сопровож-
дается резким, невиданным и непрерывно растущим увеличением
исторически действующей массы народа. А это увеличение со-
провождалось и ростом культуры масс. Общий рост культур-
ной воспринимающей среды был резко заметен уже в грибоедов-
ское время и явился огромнейшим — доселе недооцененным —
фактором, стимулирующим творчество великих русских писа-
телей тех дней. В Москве — даже в следующем году после
казни декабристов — все переписывали «Горе от ума». Только что
приехавший в Москву студент Костенецкий — будущий уча-
стник кружка Сунгурова — сейчас же переписал комедию и вы-
учил ее наизусть. Безвестный чиновник Гогниев, страстный теа-
трал, пишет другу в 1830 г.: «Как часто ни играют, но не могут
554
утолить жажду публики. Знаешь ли что? всякую неделю раза
два-три Горе от ума! Горе от ума! таков был Грибоедов! Такова
его комедия! Ах, милый, как жалко, что без тебя ею любуюсь.
Какой разгул, какая живость на сцене. Смех, радость, аплоди-
сман по всему театру. Чацкого играет Каратыгин». А играли
всего только «два последние действия» — цензура еще не про-
пускала всей пьесы на сцену. Число же читателей «Горя от ума»,
размноженного «руками патриотов», было бесконечно шире.
«Еще до печати и представления рукописная комедия Грибо-
едова разлилась по России бурным потоком»,— писал В. Г. Бе-
линский. Современники полагали, что копий. «Горя от ума»
существовало не менее сорока тысяч. В журналах помещались
иронические по адресу цензуры заметки, что хотя она, мол, и
не пропускает всей пьесы на сцену, но пьеса разошлась по ци-
татам и эпиграфам, и якобы «некто», вырезавший эти цитаты и
эпиграфы из печатных текстов и наклеивший вырезки на бу-
магу, получил почти что полный печатный экземпляр «Горя от
ума». В «Санкт-Петербургских ведомостях» 1857 г. писали, что
«многие тысячи рукописных экземпляров «Горя от ума» рас-
пространены на всем протяжении нашего отечества от Немана
до Камчатки, от Архангельска до Эривани... в тридцатых
годах нам самим случалось видеть рукопись «Горя от ума» в
таких захолустьях России, где кроме календаря да «Москов-
ских ведомостей» не было ничего печатного» 712.
Став классической пьесой и войдя в золотой фонд русской
национальной культуры, «Горе от ума» сыграло огромную роль
в формировании мировоззрения русских людей. Гончаров неда-
ром в каких-то отношениях ценил «Горе от ума» выше самых
высоких образцов в изумительной литературе того периода:
«Пушкин занял собою всю свою эпоху, сам создал другую,
породил школы художников,— взял себе в эпохе все, кроме того,
что успел взять Грибоедов и до чего не договорился Пушкин» 713.
Таким образом, общечеловеческое значение «Горя от ума»
не только не может быть противопоставлено его историческому
значению для своего времени, но вообще может быть понято
лишь в этой связи. Пьеса родилась из бытия своего времени
и сама воздействовала на это бытие. Автор, один из умнейших
людей своего времени, вовсе не «заимствовал» идеи из чьего-
то чужого багажа, он сам был историческим деятелем, участни-
ком движения своей родины вперед, сам внес большую долю,
как творец, в идейную жизнь своей эпохи. Пьеса вводила по-
томка в прошлое и звала вперед — к борьбе за будущее. Пьеса
прославляла смелого молодого новатора, борющегося против
старого мира. Пьеса звучала и в герценовские времена, когда
борец за новое, изгнанник из родной страны, в своем «Коло-
коле» горой стал за освобождение крестьян. Она звучала в
555
революционной проповеди «Современника», умевшего и подцен-
зурными статьями воспитывать настоящих революционеров. Ее
не отвергло, а подняло вместе с величайшими новыми лозунгами
поколение самых последовательных революционеров, самых сме-
лых новаторов в мировой истории — поколение пролетарских
революцпонеров. Она перешла к поколению победителей над
старым, косным миром. Она жива в том великом наследстве, от
которого мы не отказываемся. Поэтому с убеждением можно
сказать, что и творец ее, друг декабристов, жив среди нас и
идет об руку с нами,— человек, много потрудившийся для осво-
бождения родной страны. Ум и дела его бессмертны в памяти
русской.
ПРИМЕЧАНИЯ *
1 Был представлен отрывок из «Горя от ума»—сцена московского бала.
2 Полевой К. А., Записки, Спб., 1888, с. 269.
3 Гоголъ Н. В., Поли, собр.соч., Спб.—М., 1913, с. 855 (письмо XXXI).
4 Татищев С. С., Император Александр II, его жизнь и царство-
вание, т. I, изд. 2-е, Спб., 1911, с. 206.
5 Семевский М. И., Несколько слов о фамилии Грибоедовых,
«Москвитянин», 1856, XII, сс. 309—323; Тимощук Вера, Михаил Ивано-
вич Семевский, основатель исторического журнала «Русская старина»,
с пред. Н. К. Шильдера, Спб., 1895, сс. 18, 33, 46, 59, 60; Семевский
Михаил Иванович [некролог], «Русская старина», 1892, т. IV, с. III и XV;
Серчевский Евграф, А. С. Грибоедов и его сочинения, Спб., 1858, с. 49.
6 Шаломытов Н. В., «Два утра у Щепкина», «Ежегодник император-
ских театров», сезон 1907—1908, с. 176; Смирнов Д. А., Черновая тетрадь
Грибоедова, «Русское слово», 1859, № 4, с. 57, № 5, сс. 60, 86—87
(ср. данные о политических настроениях Д. А. Смирнова); Нарпенский
Владимир (псевдоним Д. А. Смирнова), Отрывки из записок мирового
посредника, «Эпоха», 1864, август, сс. 27—52.
7 «Отечественные записки», 1860, X, с. 640.
8 Герцен А. И., Поли. собр. соч. и писем под ред. М. К. Лемке, т. II,
сс. 106, 391; III, сс. 13, 77, 249; VI, сс. 356, 359, 373; VII, сс. 402, 463;
XIII, с. 139; т. XVII, сс. 97, 219, 225 227; XXI, с. 231, ср. также IX, с. 95
(о характере литературной оппозиции в дониколаевское время) и заме-
чание VIII, с. 221 («у нас пет Пупгкипых и Грибоедовых в числе наших
сотрудников»); литературные цитаты и эпиграфы Грибоедова в статьях
и письмах: т. XI, с. 362; XV, сс. 265, 349; XVI, сс. 325, 562; XVIII, с. 261;
т. XXI, с. 318; О Толстом-Американце, т. XII, с. 262; замечание о Мол-
чалине и мещанстве, т. XV, с. 247.
* В целях экономии места и для удобства читателя в случае боль-
шого количества примечаний к данному абзацу они сосредоточиваются
в одном сводном примечании, приуроченном к концу комменти-
руемого текста.
ВД — условное сокращение издания «Восстание декабристов»
(Центрархив), М.—Л., 1925—1927.
Сокращенные названия архивов: ЦГАДА (Центр. Гос. Архив Древ-
них Актов); ЦГИА (Центр. Гос. Исторический Архив); ЦГВИА (Центр.
Гос. Военно-Исторический Архив); РОЛ Б (Рукописное Отделение
Библиотеки им. Ленина); ГИМ ОПИ (Гос. Исторический Музей, Отдел
Письменных Источников). Названия остальных архивов даны без
сокращений.
557
9 «Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурою непро-
пущенные», Memoires inedits de Denis Davydow, печатано в типографии
кн. Петра Долгорукова, Londres — Bruxelle, 1863, сс. 44—48.
10 Писарев Д. И., Пушкин и Белинский, Поли собр. соч., изд. Пав-
ленкова, т. V, сс. 59, 62.
11 Галахов А., Историческая хрестоматия нового периода русской
словесности, т. II, Спб., 1864, с. 440 и сл.; Галахов А. Д., История рус-
ской словесности древней и новой, т. II, Спб., 1868, сс. 453—472, ср. Гри-
боедов, Биогр. очерк, «Иллюстр. листок», 1862, VII, № 49, с. 594.
12 Письмо Грибоедова к В. С. Миклашевич опубликовано Д. А. Смир-
новым в «Беседах в Обществе любителей российской словесности»,вып. II,
М. 1868, с. 28. Ср. прим. 8. Слова из этого письма (от 3 декабря 1828 г.,
продолжение письма от 17 сентября 1828г.): «Александр наш что должен
обо мне думать...» также относились к Одоевскому и были впервые опу-
бликованы Ф. Булгариным в 1830 г. в «Сыне отечества», но весь следую-
щий за этими словами текст Булгарин по цензурным соображениям
опустил, поэтому читатель, не знакомый с обстоятельствами жизни
Грибоедова в это время, не мог бы понять, о чем тут идет речь. Ср. Гри-
боедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 237.
13 Гончаров И. А., Мильон терзаний, Поли. собр. соч., т. VIII, сс. 152,
127, 137. Ср. «Вестник Европы», 1872, III. Ср. В. Евгеньев, И. А. Гонча-
ров как член Совета главного управления по делам печати, «Голос минув-
шего», 1916, XII, сс. 178—179.
14 Авдеев М, В., Наше общество в героях и героинях литературы
за пятьдесят лет, в двух частях. Критический анализ сочинений А. Гри-
боедова, А. Пушкина и др., 2-е изд. б. г., с. 21.
15 Сосновский Т. А., Александр Сергеевич Грибоедов (1795—1829),
«Русская старина», 1874, т. V, сс. 156, 275—276, VI, с. 282.
16 Веселовский Алексей, Очерк первоначальной истории «Горя от
ума», «Русск. архив», 1874, VI, столбцы 1587—1588, 1544. Ср. статью
того же автора в Энциклопедия, словаре Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон,
XVIII (ст. Грибоедов), Спб., 1893, сс. 689—696.
17 Салтыков-Щедрин М. Е., В среде умеренности и аккуратности.
Поли. собр. соч., т. XII, М., 1938, сс. 311—312, 321.
18 «Русская старина», 1874, т. V, с. 316; Косова Ю. В. и Кюхельбе-
кер М. В., Вильгельм Карлович Кюхельбекер, «Русская старина», 1875,
VII, сс. 333—382; Шимановский Н. В., Арест Грибоедова в 1825 г., Из
воспоминаний, «Русский архив», 1875, VII; Веселовский А. НАлександр
Сергеевич Грибоедов («Русская библиотека»), Спб., 1875, сс. XLI, XXXI1I,
XLV, XLV1, XLX; Кюхельбекер В. К., Дневник, «Русская старина»,
1875, тт. VII, VIII, IX 1883, т. VII, 1891, т. X. Ср. отд. изд. Кюхель-
бекер В. К., Дневник, предисловие 10. Н. Тынянова, 1929.
19 Миллер О. Ф., А. С. Грибоедов, жизнь и переписка, «Неделя»,
1879, № 15—17, сс. 484, 477—78; Завалишин Д. И., Воспоминания о Гри-
боедове, «Древняя и новая Россия», 1879, IV.
20 Ленин В. И., Соч., т. XVIII, сс. 244—245. Крах II Интернационала,
21 Достоевский Ф. М., Биография, письма и заметки из записной
книжки, Спб., 1883, сс. 374—375.
22 Достоевский Ф. М., Бесы, Поли. собр. соч., т. VIII (1905), с. 606.
23 Суворин А. С., «Горе от ума и его критики», «Горе от ума» А. С. Гри
боедова, изд. А. С. Суворина, 1886.
24 Суворин А. С., Op. cit.,cc. X, IV, IX, XV, XLIII, XLIX, XXXIII.
XXXIV, XXXV, XXXVI, XXVII; Пыпин А. Н., Поход против Белин-
ского, предпринятый под флагом «Горя от ума», «Вестник Европы»,
1886, V.
25 Пыпин А. Н., Исторические заметки о Грибоедове, «Вестник Евро-
пы», 1890, № 1 (ср. т. IV его «Истории русской литературы», гл. XL1),
558
сс. 218, 219, 221; Венгеров С. А., см. Белинский В. Г., Собр. соч., т. V,
прим, к ст. 1840 г.
26 Греч Н. И., Записки о моей жизни, Спб., 1886, изд. Суворина,
сс. 384—389, 391—392, 446; Гангеблов A. С., Как я попал в декабристы
и что за тем последовало, «Русский архив», 1886, VI, с. 249; Максимов С. В.,
Печорский князь, «Русская мысль», 1887, XII; Соковнина Е., Воспоми-
нания о Д. Н. Бегичеве, «Исторический вестник», 1889, III, сс. 661 —
673; «Русская старина», 1889, т. П; ср. Грибоедов А. С., Поли, собр соч.
(Акад, б-ка русск. писателей), т. III, с. 182; «Харьк. губ. вед», 1891,
№ 93, 10 апреля; Бегичев С. Н., Записка об А. С. Грибоедове, «Русские
ведомости», 1892, VIII, сс. 305—316.
Н. НЕ, Туманский и Мицкевич, «Киевская старина», 1899, III, с. 300;
Каллаш В. В., Письмо декабриста Кюхельбекера, «Р. А.», 1901 II; Щего-
лев П. Е., Грибоедов в 1826 году (1903, перепеч. под загл. «Грибоедов и
декабристы» в сб. статей П. Е. Щеголева «Декабристы», М.—Л., 1926.
письма Грибоедова к Николаю I на с. 88).
Завалишин Д. И., Записки декабриста, 1904, т. I, сс. 177—79; т. II,
сс. 32, 33—35; Шаломытов Н. В., Из неизданных материалов Д. А. Смир-
нова к биографии А. С. Грибоедова, «Исторический вестник», 1909,
III, IV, с. 148.
27 Пиксанов Н. К., К характеристике Грибоедова, Поэт и ссыльные
декабристы, «Русские ведомости», 1911, № 263 (15 ноября),— тут впервые
опубликовано письмо Грибоедова к декабристу Добринскому.
28 Некрасова Е., Неизданные письма А. С. Грибоедова, «Дела и дни»,
кн. II; Попова О. И., А. С. Грибоедов в Персии, М., 1929.
29 Пиксанов Н. К., Русские писатели в неизданных воспоминаниях
В. Н. Григорьева, «Современник», 1925, кн. I.
30 Боцяновский В. Ф., Александр Сергеевич Грибоедов (по поводу
100-летия со дня его рождения), «Ежегодник императорских театров»,
ред. А. Е. Молчанов, прил. кн. Ill, сс. 1—44 (сезон 1893/94 г.), сс. 29,
30, 12—13, 6, 25; Веселовский А. И.. Этюды и характеристики, М., 1894,
сс. 516, 525, 532; Андреевский С. А., К столетию Грибоедова, «Новое
время», 1895, № 6833.
31 Меньгииков М. О., Критические очерки (сб. статей), Спб., 1899,
сс. 264, 272, 282, 292.
32 Смирное А. И., Александр Сергеевич Грибоедов, его жизненная
борьба и судьбы комедии его «Горе от ума». Речь, составленная и. д. орд.
проф. А. И. Смирновым к торжественному акту в имп. Варшавск. ун-те
30 августа 1895 г. «Варшавские университетские известия», 1895,
VI, сс/ 7—21, 22—24, 76—77, 83.
33 Розанов В. В., Литературные очерки, Сб. статей, изд. И. Перцова,
Спб., 1899, сс. 194—201; ср. сс. 1—60; Ленин В. И., Соч., т. II, с. 659.
34 Каллаш В. В., Грибоедов и Чацкий (К 75-летию смерти Грибое-
дова), «Русская мысль», 1904, I—II, сс. ’ 185, 189—190, 191 (№ 2),
с. 72 (№ 1).
35 Скабичевский А. М., А. С. Грибоедов, его жизнь и литературная
деятельность. Биографический очерк, Спб., 1892, сс. 19, 22, 47 и др.;
Иванов И. И, Годовщина великого автора и великого произведения,
«Мир божий», 1894, XII, сс. 20—24,35; ср. Овсянико-Куликовский Д. П..
История русской интеллигенции (впервые в «Вестнике воспитания»,
1903, № 1—3), т. I, с-. 13, 15, 16—18.
36 Вейденбаум Е., Кавказские этюды. Исследования и заметки.
Тифлис, 1901, с. 261; Он же, Арест Грибоедова, «Кавказ», 1898, II; Без-
родный А. В. [Шаломытов Н. В.], В. К. Кюхельбекер и А. С. Грибоедов,
«И. В.», 1902, V, с. 596.
Работа П. Е. Щеголева рассматривается далее в последнем ее изда-
нии— см. сб. П. Е. Щеголева «Декабристы», М.—Л., 1926; Сологуб Федор,
559
«Вопросы жизни», 1905, июль, сс. 255—257 (по поводу факсимильного
издания следственного дела о Грибоедове).
37 Пиксанов Н. К., Грибоедов и Бестужев. «Известия II Отделения
Академии наук», 1906, т. XI, кн. IV, сс. 49—78. Ср. Пиксанов Н. К,,
Грибоедов, Сб. ст., 1934, перераб. статья; Пиксанов Н. К., Александр Сер-
геевич Грибоедов, История русской литературы, под ред. Д. Н. Овся-
нико-Куликовского, т. I, гл. VI, сс. 195—220, изд. «Мир», М., 1908, сс. 200,
204, 205, 207—208, 213.
38 Пиксанов Н. К., «Горе от ума» в парадоксах русской критики,
«Русские ведомости», 1913, № 182 от 8 августа. Некоторые положения
этой работы подготовлены несколько более ранней статьей того же авто-
ра,— ср. Пиксанов Н. !{., Душевная драма Грибоедова, «Современник»,
1912, XI, сс. 223—243. Ср. в сб. того же автора «Грибоедов», 1934, «Пи-
сательская драма Грибоедова», сс. 224, 228, 235, 239, 241. Ср. Пикса-
нов Н. К., Душевная драма Грибоедова, «Красная панорама», 1929,
.N? 6 от 8 февраля. Положение о" том, что Грибоедов—автор «единствен-
ного произведения», выдвинуто у PatouiHet, Le theatre de moeups russes
des origines a Ostr ovski (1672—1859), Paris, 1912 (автор утверждает,
что Грибоедов — «est I’homme d’une oeuvre unique», op. cit., p. 99).
39 Гершензон M. О., Грибоедовская Москва, M., 1914, изд. М. и
С. Сабашниковых, сс. 4, 113 119; название «Грибоедовская Москва»
впервые употреблено в качестве заглавия в публикации писем М. А. Вол-
ковой в «Вестнике Европы», 1874, № 8—10, 12; заметим, что упомянутый
Григорий Корсаков не только причастен к декабристам, но также прия-
тель Пушкина и Вяземского.
40 Пиксанов Н. К., Грибоедов и старое барство, изд. «Никитин-
ские субботники», М., 1926, с. 71.
41 Вагрисов В., Социальный генезис образа Чацкого, «Родной язык
в школе», 1927, сб. IV, сс. 25—27, 30—33.
42 Пиксанов Н. К., Грибоедов и декабризм, «Учительская газета»,
1929, февраль.
43 Пиксанов Н. К., Литературные работы М. С. Ольминского, «Звез-
да», 1926, V, сс. 180—188.
44 Пиксанов Н. К., Грибоедов и «Горе от ума», предисловие к школь-
ному изданию «Горя от ума» (изд. 3-е) в серии «Русские и мировые клас-
сики, под общей редакцией А. В. Луначарского и Н. К. Пиксанова,
ГИЗ, М.—Л., 1929, сс. 38, 39, 40, 41, 46. Ср. ст. того же автора «Социо-
логия «Горя от ума» с его сб.«Грибоедов», 1934, сс. 19—50; Пиксанов Н. К.,
Литературные работы М. С. Ольминского, «Звезда», 1920, У, сс. 180—
188. Ср. Пиксанов Н К., Письмо в редакцию, Об отзывах И. Сергиевского
и о себе самом, «Литературный критик», 1933, VII, сс. 212—217.
45 Пиксанов Н. К., Грибоедов и декабризм, «Учительская газета»,
1929, № 20 от 15 февраля,.
46 Поган П. С., А С. Грибоедов. Критический очерк, М.—Л., 1929;
Сакулин П. Н., «Красная панорама», 1929. VI.
47 Луначарский А. В., А. С. Грибоедов, «Красная панорама», 1929,
VI. Он же, Автор еще живых героев, «Огонек», 1929, VI.
48 Во всей этой своеобразной логической аберрации автора есть
один существенный момент. Вся конструкция строится полемически:
раньше исследователи будто бы утверждали, что весь идейный состав
«Горя от ума» возник под воздействием встреч Грибоедова с декабри-
стами в 1823—1825 гг., но теперь исследование «Творческая история
«Горя от ума» доказало, что это неправильно и что указанные годы
надлежит исключить из сферы воздействия. Н. К. Пиксанов пишет, что
приведенная выше неправильная схема—это схема, «не раз повторенная
в грибоедовской литературе». Кого именно автор имеет в виду — неясно.
(Ср. «Творческая история „Горя от ума"», 1928, с. 325. «В литературных
560
кругах доселе живет уверенность...»). Полемический элемент в этой
формулировке чрезвычайно устойчив: еще в 1912 г. в статье «Ду-
шевная драма Грибоедова» Н. К. Пиксанов писал: «В литературных кру-
гах все еще ютится предрассудок, что яркая общественная сатира „Горя
от ума“ создана сближением Грибоедова с политическим движением в Пе-
тербурге в 1824—1825 гг.». Но и тут не указывались имена авторов,
допускавших эту ошибку. Изучив историографию темы, можно точно
сказать, что наиболее частой формой упоминания о воздействии декабри-
стов на идеологию комедии являются общие упоминания, лишенные ка-
ких-либо датировок и приурочений к определенному периоду биографии
Грибоедова. В тех же немногих случаях, когда эти воздействия датируют-
ся, они чаще всего датируются правильно: значение первого петербург-
ского периода признается, например, Алексеем Веселовским, на что я ука-
зывала выше. Даже критик «Отечественных записок» С. С. Дудышкии писал
в 1854 г., то-есть до публикаций Д. А. Смирнова и до обнародования
музейного автографа, что необходимо «обратить внимание читателя
на причины, которые содействовали развитию таланта Грибоедова между
1817—1823 гг.», то-есть в общем правильно датировал период, наиболее
существенный для творческой истории. Поэтому полемическая установка
автора представляется мне историографически необоснованной и не слу-
чайно лишенной авторских имен.
49 Орлов Вл. Н., Заметки о творчестве Грибоедова, «Литературная
учеба», 1939, I, сс. 14, 18, 21. Ср. предисловие к однотомнику произве-
дений Грибоедова, Л., 1940.
50 Цейтлин А. Г.. Русская литература первой половины XIX века,
М., 1940. стр. 134.
51 «Красная звезда» от 14 января 1945 г., «Комсомольская правда-
от-23 декабря 1944 г.; «Труд» от 14 января 1945 г.; «Московский больше»
впк» от 14 января 1945 г и др.
В «Правде» от И января 1945 г. Н. К. Пиксанов опубликовал по-
священную грибоедовскому юбилею статью «Великий русский писатель»,
свидетельствующую о значительном отходе автора от прежней ошибоч-
ной концепции, однако статья попрежнему нс содержит прямой форму-
лировки о том, что Грибоедов был противником крепостного права как
института.
52 «Комсомольская правда» от 14 января 1945 г.
53 Леонов Л., Факел гения, «Правда» от 14 января 1945 г.
54 Даиелиа С. И., О философии Грибоедова, изд. 2-е, Тбилиси, 1940.
55 Названия дел Xi 26 и № 25 носят условный характер: в подлин-
нике у них отсутствуют заглавные листы, и я пользуюсь общепринятыми
в декабристской литературе наименованиями. Необходимо также отме-
тить, что высший следственный орган по делу декабристов трижды менял
свое название: 17 декабря 1825 г. открыл свою деятельность «высочайше
учрежденный Тайный Комитет для изыскания соучастников возникшего
злоумышленного Общества». С 14 января 1826 г. по царскому приказанию
он перестал именоваться «Тайным» и в следственных бумагах стало обыч-
ным его краткое наименование: «Высочайше учрежденный Комитет».
С 29 мая 1826 г. Комитет был переименован в Комиссию (см статью
А. А. Покровского, «Следствие над декабристами». «Восстание декаб-
ристов», т. 1, с. XIV).
56 Документ на л 130 упоминает имя Грибоедова, а предыдущий,
хотя и не упоминает его фамилии, по имеет к нему непосредственное от-
ношение, так как назначает дату представления Грибоедова императору
после ареста («в воскресенье»)/
°7 Данные о Катенине и Каверине сосредоточены главным об-
разом в двух делах: дело № 28 «Списки о разных лицах...» и дело № 243
«Справки о членах тайного общества, собранные по показанию пол
новинка Бурцова»; имеется также материал в делах № 55 и 213.
36 м. В. Нечкина rzi
58 IL E. Щеголев, в соответствии с первоначальной описью поилин-
пика, считает в деле Грибоедова 18 документов, ошибочно принимая
за две документальные единицы следственную анкету от 24 февраля 1826 г
и ответы на нее. В других же случаях П. Е. Щеголев вопросы следствия
и ответы на них принимает за один документ. Полагаю, что при подсчете
документов необходимо придерживаться какого-то единого принципа;
наиболее правильным представляется мне следственные анкеты и ответы
на них всюду считать за один документ, тем более что в большинстве
случаев тексты их объединены на одном листе и непонятны один без
другого. Хронологический же порядок расположения документов в пуб-
ликации П. Е. Щеголева также несколько отличен от предлагаемого
мною: Щеголев выносит на первое место подготовительную сводку по-
казаний о Грибоедове в других следственных делах, как бы полагая ее
основанием ареста. Между тем она значительно более позднего происхож-
дения — это обычный черновой рабочий материал, предварявший беловую
сводку о подследственном лице (если оно освобождалось до суда) или
о подсудимом (в этом случае она носит обычное в декабристских делах
название «сила вины»). Поэтому в перечне документов лучше предпослать
ее заключительной сводке.
59 Третий раз — обычным типографским набором П. Е. Щеголев
опубликовал дело о Грибоедове в 1913 г. в своем сборнике «Исторические
этюды»; в четвертый раз — в 1926 г. в сборнике «Декабристы».
60 Нечкина М. В., Следственное дело о Грибоедове, изд. Академии
Наук, М —Л., 1945.
61 Заметим, что при воспроизведении письма в академическом изда-
нии Поли. собр. соч. Грибоедова автограф остался недоступен публика-
тору. Благодаря любезности владельца подлиз пика Г. М Залкинда уда-
лось сличить подлинник с опубликованным текстом. Этим путем удалось
восстановить одну грибоедовскую шутку, совершенно пропавшую в
публикапии Поли, собр соч. (1917) в силу ошибки только в одном слове.
В Поли. собр. соч. читаем: «Коли кто из вас часто бывает в театре,
пускай посмотрит на 1-й бенаурслевой стороны и подарит меня воспоми-
нанием, может быть, это отзовется в моей душе и заставит меня искать
где-нибудь возле Арарата или на Араксе»; между тем в подлиннике стоит
вместо «искать» — «икать», что сразу возвращает тексту его шутливый
смысл (Грибоедов, Поли. собр. соч., с. 135).
62 Смирнов Д. А., Черновая тетрадь Грибоедова, «Русское слово»,
1859, IV, с. 53.
63 Грибоедов А.С., Поли. собр. соч., т. III, с. 124. Там же,т. III, с.
166.
64 Шаломытов Н. В., Из неизданных материалов Д. А. Смирнова
к биографии А. С. Грибоедова, «Исторический вестник», 1909, III, с. 1045.
65 М emoires de Don Juan Van Halen, par Ch. Rogier, en 2 parties,
Bruxelles, 1827, II, p. 192.
66 «Русский вестник», 1861, III
67 Сосновский П. А., Александр Сергеевич Грибоедов, 1795—1829 гг.,
Очерк жизни и неизданные его бумаги, «Русская старина», 1874, VI,
с. 300.
68 Грибоедов А. С., Поля. собр. соч., т. III, сс. 144, 150.
69 «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников», редакция и
предисловие Н. К. Пиксанова, примечания И. С. Зильберштейна, изд-во
«Федерация», М., 1929, с. 70. В дальнейшем цитируется сокращенно:
< Грибоедов в восп. совр.».
70 Парсамян В. А., Грибоедов и армяно-русские отношения, докторск.
диссертация, Ереван (па армянском яз.).
Письма А. С. Грибоедова к Д. Н. Бегичеву хранились у потомка по-
следнего, Николая Ивановича Бегичева,офицера Сумского гусарского пол-
562
ка, получившего их от своей матери, и после его смерти перешли к жене
Н. И. Бегичева — Вере Алексеевне Бегичевой, ур. Лавровой, умершей
летом 1935, г., 86 лет от роду (сообщено А. А Бегичевой).
71 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 155.
72 Н. ЦТ Тумане кий и Мицкевич, «Киевская старина», 1899, III,
с. 300.
73 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 166—167. Ср. перво-
печатный текст в изд. «Письма Карамзина к Алексею Федоровичу Ма-
линовскому и письма Грибоедова к Степану Никитичу Бегичеву», под ред.
М. Н. Лонгинова, М., 1860, с. 24.
74 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 125; ср. первопечатный
текст в «Сборнике, издаваемом студентами императорского Петербург-
ского университета», Спб., 1860, вып. 2, с. 241.
75 "Там же, т. III, с. 155. Ср. первопечатный текст в цит. с б. «Пись-
ма Карамзина...»
76 Там же, т. III, с. 196.
77 Там же, т. III, с. 130, 172. Ср. также сс. 183, 122, 35, 185, 307.
78 Там же, т. III, сс. 39, 136, 124, 135, 162.
79 Письмо В. К. Кюхельбекера к Грибоедову сохранилось в силу
особых обстоятельств. Кюхельбекер написал его в тюрьме й пытался
передать Грибоедову через кн. С. С. Оболенского, разжалованного и
сосланного в Сибирь, между прочим и за сокрытие этого письма (за
«упорное сокрытие полученного им письма от государственного пре-
ступника Кюхельбекера для отдачи оного статскому советнику Грибо-
едову», см. Б. Базилевский [В. Богучарский], «Государственные преступ-
ления в России в XIX веке», т. I, Спб., 1906, с. 94. Текст письма см.
Безродный (Шаломытов Н. В.), В. К. Кюхельбекер и Грибоедов, «Исто-
рический вестник», 1902, V, сс. 596—600.
80 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 181, стр. 334.
81 Там же, т. III, 183, ср. 175.
82 Особенно приходится жалеть об утрате письма А. А. Жандра
к Грибоедову, на которое последний отвечает 18 декабря 1825 г., замечая:
«Какое у вас движение в Петербурге...». Очевидно, эта фраза была
навеяна содержанием письма. Ср. Грибоедов А. С., Поля. собр. соч.,
т. III, сс. 187, 189.
83 Библиотека Зимнего дворца, рукописный фонд, дело № 1230,
письмо А. Бестужева к Павлу Александровичу Муханову от 17 июля
1825 г. Необходимо обратить внимание на то, что обращение к П. А. Му-
ханову выскоблено до дыры. («Очень, очень грустно было, любезный
[ ] выезжать мне из Белокаменной...»). Возможно, что тут было
какое-то прозвище, которое адресату позже показалось необходимым
скрыть. Любопытно, что в этом же деле, хранятся три целых письма
А. Бестужева и одно на французском языке, разорванное, от которого
остался только один клочок,— на нем можно разобрать имя Панина.
Надо заметить, что Грибоедов был знаком с одним из Паниных с детства;
и в его путевых заметках хранится список имен,— вероятно, тех лиц,
кому он думал писать во время своего путешествия на Восток; там также
значится имя Панина. (Ср. Грибоедову А. С., Поли, собр соч., т. III,
с. 67). Имя Панина в комментарии к акад. Поли. собр. соч. А. С,
Грибоедова осталось необъясненным. (Ср. Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., т. III, с. 296.)
84 «Грибоедов в восп. совр.», с. 134.
85 «Архив Раевских», I, с. 435.
86 «Воспоминания Бестужевых», М., 1931, с. 402, ср. 403. Ср. напр.
соотв. цитату в книге Н. В. Пиксанова «Грибоедов, Исследования и ха-
рактеристики» Л., 1934, с. 186—187.
87 Там же, с. 163. Ср. «Грибоедов в восп совр.», с. 133.
36*
563
88 Завалишин Д. И., Воспоминания о Грибоедове, «Древняя и но-
вая Россия», 1879, т. 1, кн. IV; он мое, Записки декабриста, 2-е русское
издание, б. г.
89 «Грибоедов в воен, совр.», с. 228, ср. 242.
90 Там ысе, с. 245.
91 «Воспоминания Бестужевых», с. 55.
92 Шаломытов II. В., Из неизданных материалов Д. А. Смирнова
к биографии А. С. Грибоедова, «Исторический вестник», 1909, III, с. 1033
93 Memoires de Don Juan Van Halen, par Ch. Rogier, en 2 parties,
Bruxelles 1827. Повидимому, ближе к испанскому подлиннику англий-
ский текст: Memoirs of Don Juan Van Halen, comprising the Narrative of
his imprisonment in the dungeons of the inquisition at Madrid, and of his
escape, his journey to Russia, his campaign with the army of the Caucasus
etc., etc. Edited from the original Spanish manuscript by the author of
«Don Esteban» and «Sandoval», in two volumes, London, 1830. Любопытные
документы, касающиеся Ван Галена, хранятся в архиве Ермолова.
94 Ср. С. П. Жихарев, Записки современника, «Academia», 1934,
сс. 23—24.
95 Грибоедов А. С., Горе от ума, подлинная рукопись А. С. Грибо-
едова, ред. В. Е. Якущкина, М/, 1903; «Горе от ума», комедия в четырех
действиях в стихах С. Грибоедова, редакция полного текста, при-
мечания и объяснения составлены И. Д. Гарусовым, Спб., 1875; «Горе
от ума», комедия А. С. Грибоедова, текст жандровской рукописи, хра-
нящейся в императорском Российском историческом музее пм. Александра I
в Москве, редакция, введение и примечания Н. К. Ппксапова, издание
Л. Э. Бухгейм, М., 1912; Грибоедов А. С., Горе от ума, комедия в четырех
действиях в стихах. Гос. изд-во, М.—Л. ,1923 (па обороте титульного листа:
«Горе от ума», печатается по булгаринскому списку комедии, храняще-
муся в Российской публичной библиотеке. Редакция К. Халабаева и
Б. Эйхенбаума); Пиксанов Н. It., Творческая история «Горя от ума»,
М.—Л., 1928 (своп несогласия с Н. К. Пиксановым но вопросу о начале
и окончании творческой работы Грибоедова над «Горем от ума» я подробно
аргументирую в главе XIV).
96 Смирнов Д. Л., Черновая тетрадь..., с. 4.
97 Тут стояло «напечатанных»—явная опечатка, см. «Грибоедов
в восп. совр.», с. 172. Ср. первопечатный текст «Древ, и нов. Россия»,
1879, т. I, кн. 4, с. 320.
98 Смирнов Д. А., Черновая тетрадь..., с. 3.
99 Там же, сс. 1—3. Добавлю, что в составе рукописного наследия
Грибоедова все же имеются листки из «Черновой тетради», о которой
исследователи единогласно утверждают, что она сгорела при пожаре
в имении Д. А. Смирнова. Иногда в грибоедовской литературе встречается
утверждение, что листки эти сохранились «чудом»; поскольку чудес не
бывает, можно надеяться, следовательно, что и другие материалы «Чер-
новой тетради» Грибоедова когда-либо будут отысканы.
100 Смирнов Д. А., Черновая тетрадь..., IV, сс. 15—16
101 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 54—55.
102 Там же, сс. 49—50. (Подчеркнуто мною.—М. Н.).
103 Выдержки из этих источников впервые опубликованы С. Н. Черно-
вым в его «Отчете о командировке в Москву летом 1924 года» (Саратов,
1925), а позже, независимо от Чернова,— Н. К. Пиксановым в работе
«Грибоедов и старое барство», изд-во «Никитинские субботники», М>
1926; Алексей Федорович Грибоедов, дядя писателя, приходился вну-
чатным братом матери молодых Лыкошипых.
104 Ал. Ремизов, Россия в письменах. Круг жизни, «ЗаветьТ», 1914.
март, с. 143: Чернов С. Н.. Отчет о командировке в Москву летом 1924 года,
Саратов, 1925, сс. 27, 28, 38, 39.
564
Алфавитный указатель фамилий составлен С. Н. Черновым (см.
«Отчет о командировке...», сс. 37 — 38). Включаю в число «де-
кабристских» фамилию Рачинских, поскольку молодой Рачинский был
членом «Священной артели», предшественницы Союза Спасения (основана
Александром Муравьевым, Бурцовым, бр. Волошиными и др.). Позже
некоторые из Рачинских были переведены в армию в связи с возмущением
Семеновского полка.
105 Имущественное положение декабристов. «Красный архив», XV
(1926), сс. 178—179, 202—203; Щепкина Е., Помещичье хозяйство декаб-
ристов. Дворянские гнезда Каховских, Повало-Швейковских, Якуш-
киных, Вишневских, «Былое», 1925, № 3 (31), сс. 5, 8, 10, И; Иконни-
ков В. С., Граф Н. С. Мордвинов, историческая монография, Спб., 1873,
с. 557; Рассказы А. П Ермолова, «Чтения Моск, о-ва истории и древно-
стей российских», 1863, IV, сс. 214—232; Dolgoroukow Pierre, prince.
Le general Jermoloff. Bruxelles et Leipzig. Paris, 1862, p. 8.
106 Данные указателя «Алфавита» декабристов о Сергее Муравьеве-
Апостоле не совсем точны; годом его рождения «Алфавит» считает 1796 г.,
между тем сам Сергей Муравьев-Апостол в январе 1826 г. показывает
на следствии: «От роду мне 31-й год» (родился он 28 сентября), следо-
вательно год его рождения правильнее определить как 1795-й.
107 Сушков Н. В., Воспоминания о Московском университетском
благородном пансионе, М., 1848 (не смешивать с изд. 1858), с. 7.
108 «Декабристы и их время», т. I, с. 166; ЦГАДА, ф. XLVIII, д. 405
(Ф. Ф. Вадковского), лл. 3 об.—4; Сушков Н. В., Воспоминания о Мо-
сковском университетском благородном пансионе, 1848, с. 11; ЦГИА,
ф. XLVIII, д. 426 (Загорецкого), л. 14; Wischnilzer М. Die Universitat
Gottingen und die Entwicklung der liberalen Ideen in Bussland im
ersten Viertel des XIX Jahrhunderts, Berlin, 1917, S. 204 (данные о Ка-
верине). Ср. «Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 г., со-
бранные и изданные П.И. Щукиным», М.,1912, т. X, с. 248 (в 1812 г. граж-
данским смоленским губернатором был тайный советник Каверин);
«ЕД», I, с. 343 (в момент поступления па службу Каховский был записан
уже как московский дворянин); ЦГИА, ф. XLVIII, д. 403 (Артамона Му-
равьева), л. 21; Беляев А. П., Воспоминания о пережитом и перечувство-
ванном, Спб., 1882, с. 23—24; Шевырев С., История императорского Москов-
ского университета, М., 1855, с. 399; ЦГАДА, ф. XLVIII, д. 422 (Бобри-
щева-Пушкина 1-го), лл. 9—9 об.; там же, д. 427 (Поливанова), л. 9;
там же, д. 206 (Семенова Алексея), л. 12 об.; там эк:е, д. 149 (Вл. Раев-
ского), л. 6 об.; там мсе, д. 67 (Семенова Степана), л. 47 об., ср. формуляр;
Свербеев Д. И., Записки, М., 1899, т. I, с. 105; Тарасов Е., Детство и юность
Н. И. Тургенева, Жури. мин. нар. проев., 1915, VIII, с. 211; «ВД», I,
с. 8 (о С. Трубецком); «Сказания о роде князей Трубецких», изд. кн.
Е. Э. Трубецкой, М., 1891, сс. 148, 150, 256, 268; С. Ш. Из семейной ста-
рины. По бумагам «Остафьевского архива князей Вяземских», «Старина
и новизна», кн. VI, с. 315, 324; Чистяков В., К биографии П. Я. Чаадае-
ва, «Русская старина», 1907, VIII, ср. Рудаков В., К биографии П. Я. Ча-
адаева, «Исторический вестник», 1907, XI, с. 627, ср. «Декабристы и их
время», I, с. 177; «ВД», II, с. 282 (дело Якубовича); «ВД», III, с. 44;
Семеновское дело. сб. «Декабристы», 1926 (изд. Всесоюзп. б-ки им. Ленина),
с. 154; Жихарев М. И., Петр Яковлевич Чаадаев (из воспоминаний со-
временника), «Вестник Европы», 1871, VII, с. 184; 185: ср. Рудаков',
цит. изд., с. 628; «Декабристы и их время», I, с. 148; там же, т. II, с. 161;
Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. 111, с. 191; Чернов С, Н., Четыре пись-
ма неизвестного к декабристу И. Д. Якушкипу, Саратов, 1927, с. 23;
«Декабристы и их время», II, с. 161, ср. «Алфавит декабристов», «ВД»,
VIII, passim, и Н. П. Чулков, «Москва и декабристы» в с б. «Декабристы
и их время», II, сс. 293, 294 и др.
565
109 Сушков II. В., цит. изд., с. 72; Грибоедов А.. С. Поли. собр. соч.,
т. III, сс. 134, 203; Архив Тургеневых, II, с. 462; 1, с. 420; Панчулидзев С.,
Сборник биографий кавалергардов, биография С. Н. Бегичева. Полагаю,
что именно тут приведены наиболее правильные даты биографии С. Н. Бе-
гичева, поскольку автор статьи (Шереметевский) пользовался автори-
тетными документальными данными (племянница же Бегичевых Соков-
нина данные о возрасте дяди приводила по памяти). Ср. также Сушков
Н. В., цйт. изд., сс. 10—И.
110 Шевырев Ст., История императорского Московского университета,
цит. изд. (число 412 включает как казенных, так и своекошт-
ных студентов; не включены посещающие университет по особым раз-
решениям ректора). Н. В. Сушков утверждает, что с назначением А. Ан-
тонского (1791) число пансионеров и полупансионеров в университетском
пансионе «увеличилось» и «иногда» (когда — не сказано) доходило «почти»
до 400 (Я. В. Сушков, цит. изд., с. 9). В 1800 году воспитанников благо-
родного пансиона числилось 177 человек (см. «О состоянии Благородного
пансиона при Московском университете в 1800 г. и проект преобразова-
ния пансиона в кадетский корпус», сообщил В. О. Эйнгорн, Чтения
О-ва ист. и др. рос., 1901, кп. I, с. И).
311 ЦГАДА, ф. XLVIII, д. 404 (Повало-Швейковского, с. 17, об.—
18; там же, д. 423 (Бобрищева-Пушкипа 2-го); там же, д. 396 (Бесту-
жева-Рюмина), л. 25; там же, Гершензон М. О., Декабрист Кривцов
и его братья, М.,1914, сс. 63, 70. Декабрист П. Мухапов не был знаком
с И. Д. Якушкипым, что, повидимому, говорит за то, что он поступил
в университет позже 1811 г., когда Якушкин уже вышел из него;
мне не удалось проверить этого по биографической анкете Мухапова,
поскольку последняя отсутствует в его деле. Ср. показания Муханова
и Якушкппа в деле Муханова № 356, лл. 25 об.—26, л. 35 об. (ср.
«ВД» III).
112 Сушков II. В., цит. изд., с. 13; Тарасов Е. И., Жури. мин. нар.
проев., 1915, VIII, с. 213 и др.; Дмитриев М., Мелочи из запаса моей
памяти, сс. 159, 183; О состоянии благородного пансиона при Москов-
ском университете в 1800 г. и проект преобразования пансиона в кадетский
корпус, сообщ. В. О. Эйнгорн, Чтения О-ва ист. и др. рос., 1901, кн. I,
сс. 8, И; Любавский М. К., Московский университет в 1812 г., Чтения
О-ва ист. и др. рос., 1912, IV, 73—75; Жихарев С. П., Записки современ-
ника. Дневник студента. Дневник чиновника.— «Academia», 1934, т. I,
сс. И, 13, ср. Снигирев И. М., Воспоминания, «Русск. архив», 1866, IV—
V, ср. Ляликов Ф. Л., Студенческие воспоминания, «Русский архив»,
1875, сс. 376—387.
113 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 237; Жихарев, Петр
Яковлевич Чаадаев, «Вестник Европы», 1871, VII, сс. 179, 181—182,
184, ср. «Грибоедов в восп. совр.», «Федерация», М., 1929, с. 319; Со пи-
ков В. С\,«Опыт российской библиографии или полный словарь сочинений
и переводов, напечатанных на славянском и российском языках от на-
чала заведения типографий до 1813 года...», часть I, Спб., 1813, с. 43.
114 Легенду о «вольнослушательстве» Грибоедова пустил в ход Бул-
га рип в своих воспоминаниях (ср. «Грибоедов в восп. совр.», цит. изд.,
с. 23), повторили Т. А. Сосновский («Русская старина», 1874, V, с. 154),
А. Н. Веселовский («Русский архив», 1874, VI, столбец 1520) и Др-
H. К. Пиксанов опроверг эту легенду на основании документальных
данных (ср. предисловие к акад. изд. сочинений Грибоедова, Поли. собр.
соч., т. I; ср. т. II, с. 292, и в других работах).
115 Тургенев Ник., Дневник, Ф, с. 85.
116 Ляликов Ф. Л., Студенческие воспоминания, «Русский архив»,
1875, XI, с. 384; Сосновский Т. А., цит. изд., с. 154; «ВД», III, с. 44;
«ВД», I, с. 282, 294; Лонгинов М. II., Воспоминания о П. Я. Чаадаеве,
566
«Русский вестник», 1862, с. 121; Жихарев М. И. Петр Яковлевич Чаадаев,
«Вестник Европы», 1871, VII, с. 184.
117 Ср. старые биографические работы о В. А. Жуковском, А. С. Гри-
боедове, М. Ю. Лермонтове, В. Ф. Одоевском, в частности и работу
П. Н. Сакулила «Из истории русского идеализма» (кн. В. Ф. Одоевский.
Мыслитель — Писатель), М. 1913, т. I, ч. I и др.
118 Ср. Горюшкин Захарий, Судебное действие, происходившее
21 декабря 1809 г. в благородном университетском пансионе, сообщ.
А. С. Наставин, «Русская старипа»/ХХШ (1878), сс. 551—574; Суш-
ков Н. 13., цит. изд., сс. 14, 19, 25, 37, 75 и сл., 83; Тургенев Ник., Дневник,
II, Спб., 1913, сс. 180—181, 421; Жихарев С., Записки современника,
1934, т. I, сс. 171, 206, ср. Второв Ив. Ал., Москва и Казань в начале
XIX века, «Русская старина», 1891, т. IV, с. 3.
119 Тарасов Е., Детство и юность Н. И. Тургенева, Журн. мин. нар.
проев., 1915, VIII, с. 217, 218, ср. Ник. Тургенев, Дневник, I, с. 81, ср.
С. Жихарев, цит. изд., с. 171 и др.
120 Чернов С. Н., Отчет о командировке в Москву летом 1924 года,
Саратов, 1925 }с. 33.
121 Сушков II. В., цит. изд., с. 16; Щеголев П. Е., Декабристы,М.—Л.,
1926, с. 12; Ник. Тургенев, Дневник, I, с. 19—20; Чернов С. Н., Отчет
о командировке..., с. 22; Жихарев С., цит. изд., с. 40. Никак нельзя
согласиться с выводом П. Н. Сакулина, что воспитанники университет-
ского пансиона являлись «безусыми Правдиными» и «мальчиками в се-
дых париках, всегда готовыми порезонерствовать на любую нравствен-
ную тему» (Сакулин II. Н., цит. изд., ч. I, с. 72).
122 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, с. 23. (Курсив мой.—М. Н.)
123 Чернов С. Н., Отчет о командировке..., с. 13; Жихарев М. И.,
цит. изд., с. 182.
124 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 118.
125 Р-ский II. А., Дело Михаила Кологривова, «Русская мысль»,
1901, XI, с. 153, 157, 161; Кацман М. (сообщил), Русский доброволец
в рядах испанских инсургентов в 1830 г., «Красный архив», 1937, т. 4
(83), с. 107—120; Долгоруков Петр, князь, Российская родословная кни-
га, ч. IV, Спб., 1857, с. 131; Вулич Н. Н., Из первых лет Казанского уни-
верситета, ч. II, изд. 2-е, Спб., 1904, с. 674; Веселовский А. 77., Очерки
первоначальной истории..., стлб. 1518.
126 Веселовский А. II., Очерки первоначальной истории..., стлб.
1521.
127 Тургенев Николай, Дневник, I, сс. 26, 27.
128 Лонгинов М. Н., Воспоминания о II. Я. Чаадаеве, «Русский
вестник», 1862, ноябрь, с. 122.
129 Тургенев Николай, Дневник, I, с. 31, подчеркнуто самим Н. Тур-
геневым; там же, 1, сс. 84, 63, 96, 109—110; II, с. 190 и др.
130 Там же, I, сс. 15, 51, 54.
131 Сушков 77. В., цит. изд., сс. 93, 75, 91; Дмитриев М. А., Мелочи
из запаса моей памяти, М., 1869, с. 50, ср. Тарасов Е., Журн. мин. пар.
проев., 1915, VIII, с. 215, Сакулин II. II., Из истории русского идеализ-
ма, ч. I, с. 15—17; Тургенев Николай, Дневник, I, с. 64, 428; Радищев
А. Н., Путешествие из Петербурга в Москву, Спб., 1790, сс. 72, 85.
132 Цветаев Л. А., Первые начала права естественного, изданные
для руководства учащихся, М., 1816, предисловие, сс. 10, 14, 66, 86,143—
144, ср. Ляликов Ф. Л., Студенческие воспоминания, «Русский архив»,
1875, XI, сс. 382—383; Тургенев Николай, Дневник, I, с. 36.
133 Якушкин И. Д., Записки, изд. 7-е, 1926, с. 26.
134 Жихарев М. И., «Вестник Европы», 1871, VII; Жихарев С., За-
писки современника, сс. 199, 200; Кологривова А. Ф.,-Из семейных вос-
поминаний, «Русский архив», 1886. кн. VII, с. 339.
567
135 Вигель Ф. Ф., Записки, П.—М., 1891, IV, с. 206; Жихарев М. IE
цит. изд., с. 182.
136 РОЛБ, Шах/П, 18/13, л. 7.
137 «ВД», III, с. 66; Свербеев Д. Н.. Записки, т. I, с. 105; сб. «Бунт
декабристов» под ред. 10. Г. Оксмана и П. Е. Щеголева, Л., 1926, с. 325
138 Тургенев Николай, Дневник, I, сс. 18, 29, 30, 32, ср. Тарасов Е.,
Журн. мин. нар. проев., 1915, VIII, с. 221; С. Жихарев, цит. изд., сс. 39,
110, 201; Чаадаев П. Я., Сочинения и письма под ред. М. О. Гершензо-
на, I, с. 207.
139 «Грибоедов в восп. совр.», сс. 8—9; Грибоедов Л. С., Ноли,
собр. соч., т. I, с. 103; там же, т. III, с. 172.
140 Мерзляков А. Ф., Краткая реторика, 1809; Тихонравов II. С.г
О пребывании В. А. Жуковского в университетском благородном пансио-
не, Соч., т. III, ч. 2, с. 150.
141 Тургенев Николай, Дневник, I, с. 99; Жихарев С., цит. изд., с. 99.
142 Тургенев Ник., Дневник, I, с. 17.
143 И. Д. Якушкин дает разные даты для начала своего «безверия»:
или «с 15-летнего возраста», то-есть с 1810, или с 1812 г. (ср.«ВД», III, с.48).
144 Грот Я., Об авторе «Митюхи Валдайского», «Библиографические
записки», 1861, № 15, столбцы 454—455 и сл. Слова Александра I запи-
саны Страховым; именно на эту книгу ссылается в своей «Истории Мо-
сковского университета» С. Шевырев, но тем не менее искажает конец
цитаты. Ср. Шевырев С., цит. изд., с. 387.
145 Ср. Пиксанов Н. К., Грибоедов и старое барство, с. 59; Кара-
тыгин П. А., Записки, «Русская старина», 1873, II, с. 159; «Гри-
боедов в восп. совр.», сс. 74 и 273; Грибоедов, А. С. Поли. собр. соч.,
т. III, сс. 139—140, 138, 211, 231, ср. Восп. Булгарина («Грибоедов в восп.
совр.», с. 31, ср. 342); Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, 240; Кю-
хельбекер В. К., Дневник, под ред. IO. И. Тынянова, «Прибой», 1929,
с. 331; Щеголев П. Е., Декабристы, с. 96; «Грибоедов в восп. совр.»,
сс. И, 12, 13, 342, ср. Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, с. CXIII
и 259.
146 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ш, сс. 158—159.
147 Григорьев Аполлон, Воспоминания, «Academia», М.—Л., 1930.
148 Щеголев П. Е., Декабристы, с. 12.
149 Муравьев-Карский Н. II., «Русский архив», 1885, IX, сс. 25—26;
«Юношеское собратство» Н. Н. Муравьева датируется па основании
указания о переводе Льва и Василия Перовских из Московского универ-
ситета в училище колонновожатых,— они поступили туда в 1811 г. и
сразу оказались членами формировавшегося общества.
450 «ВД», IV, с. 91.
151 История побега Никиты Муравьева рассказана тут на основании
неопубликованной рукописи воспоминаний декабриста Александра Му-
равьева, разысканной мною. РОЛБ, Шах/П, 18/13.
152 Муравьев-Апостол М. И., Воспоминания и письма. Предисловие
п примечания С. Я. Штрайха, 1922; Герцен А. И., Etudes historiques,
Поли. собр. соч. под ред. М. Лемке, XX, с. 214.
153 «Архив Раевских», I, сс. 97, 155, 161.
154 Ср. Дирин П., История лейб-гвардии Семеновского полка, т. 1>
с. 397; Щеголев П. Е., Владимир Раевский (первый декабрист), в его
сб. «Декабристы», М.—Л., 1926, с. 13.
155 В распоряжении С. И. Чернова были, как он сообщает, какие-то
«обрывки» дневника Якушкина за время похода 1812 г., см. Чернов С. Н>
Из отчета о командировке в Москву и Ленинград осенью 1922 года,
Саратов, 1924, с. 13.
156 Беляев А., Воспоминания декабриста о пережитом и перечув-
ствованном, Спб., 1882, с. 90.
568
157 Переписка из дела «О поручении по высочайшему повелению
полк [ов нику] гр[афу] Салтыкову сформировать Московский драг[унский]
(ошибка: надо «гусарский».— М. И.) полк и о присоединении оного
к Иркутскому драг [унекому ] полку» (см. «Отечественная война»,
«Переписка русских правительственных лиц и учреждений», т. XVTJI,
сс. 197—199); «Журнал исходящим бумагам канцелярии Московского]
генерал-губернатора графа Растопчпва с июня по декабрь 1812 года»
(см. «Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 г., собр. и изд.
П. И. Щукиным», т. X, с. 117).
158 Алъбовский Е., История Иркутского полка (50-й драгунский
Иркутский полк), Минск, 1902, с. 217; «Бумаги, относящиеся до Оте-
чественной войны...», т. X, сс. 95, 100, 101, 104; «Отечественная война»,
т. ХУНТ, с. 197.
159 Историческое описание одежды и вооружения российских войск,
ч. XVIII, табл. 25—29.
160 Язон, Новые данные о Грибоедове, «Русская правда», 1904, № 19.
161 Штейн, барон [О состоянии России в 1812], «Русский архив»,
1871, II, сс. 0127—0128: Попов А. П., Барон Штейн в России, «Русский
архив», 1880, II, сс. 433, 438; ср. «Грибоедов в восп. совр.», сс. 6—7,
ср. 329—330.
162 Попов А. Н., Барон Штейн в России, с. 439.
163 Ср. Предисловие к академ, изд. Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., т. 1, с. XVII. На мой взгляд, нет оснований утверждать, что в
1812 г. Грибоедов впервые (?) испытал патриотическое одушевление
(ср. там же, т. I, с. CXI),— Друг Петра Чаадаева, выросший в атмосфе-
ре в дойного оживления Московского университета, мог неоднократно
переживать эти настроения и раньше по различным поводам.
164 «Отечественная война», т. XVIII, сс. 197, 198; «Бумаги... изд.
Щукиным», т. X, сс. 103, 110, 143, 129; Алъбовский Е., цит. изд., с. 216;
Вигель Ф. Ф., Записки, IV, с. 46.
165 ЦГВИА, Архив Кологривова, ф. 46, св. 34. оп. 187. Ср. Слез-
скинский А., Народная война в Смоленской губ. в 1812 г., «Русский
архив», 1901, II, с. 7; «Господину Грибоедову», у которого была в Сычев-
ском уезде Смоленской губ. вотчина, отказали в вспомоществовании по
случаю разорения от французов, так как помощь получали лишь тс по-
мещики, которые имели земли только в Смоленской губ., а Грибоедовы
имели владения и в других губерниях (данные из Голицыне кого архива;
ср. «Бумаги... изд. Щукиным», т. VIII, с. 25); ср. Пиксанов Н. К., Гри-
боедов и старое барство, с. 65.
166 «Отечественная война», XVIII, с. 198.
367 Вигель Ф. Ф., Записки, IV, с. 61; «Бумаги... изд. Щукиным»,
т. III, 204; Булич Н. Н., Пз первых лет Казанского университета, ч. II,
Спб., 1904, с. 674; ср. Грибоедов А. С., Соч., под ред. Вл. Орлова, с. 473.
168 Глинка С., Записки о 1812 годе Сергея Глинки, первого ратника
Московского ополчения, Спб., 1836, с. 65; «Бумаги... изд. Щукиным»,
т. X, сс. 170, 173, 190; «Отечественная война», т. XVIII, с. 198; Второв
И. у!., Москва и Казань в начале4 XIX века, «Русская старина», 1891,
ЦГВ ИА, Архив Кологривова, св. 34, оп. 187, «Ведомость о удоволь-
ствовании Моск, гусарского полка за декабрь месяц [1812]».
169 См. Булич Н. Н., Из первых лет Казанского университета; о вос-
питателе Грибоедова Ионе, с. 674—677.
17G ЦГВИА, Архив Кологривова, ф. 46, св. 34, оп. 187; ср. Алъбов-
ский Е., цит. изд., с. 216—217; «Бумаги... изд. Щукиным», т. X, с. 196.
171 «Бумаги... изд. Щукиным», т. IV, с. 348; «Сборник исторических
материалов, извлеченных из архива собственной е. и. в. канцелярии»,
изд. под ред. И. Дубровина, вып. XI, с. 163.
569
172 «Сборник исторических материалов...», вып. II, с. 64 — 65,
текст царского рескрипта А. С. Кологривову, сс. 245—247 (материалы
о кавалерийских резервах); вып. XI, сс. 221—222 и сл.; «Бумаги... изд.
Щукиным», т. Х,с. 196; ср. 216; ср. Грибоедов А. С., О кавалерийских ре-
зервах, «Вестник Европы», 1814, ч. 78, № 22, с. 166 и сл. Это единствен-
ная статья, специально посвященная резервам в обширной литературе
о 1812 г.
173 «Отечественная война», т. XVIII, с. 199; Алъбовский Е., цит. изд.,
с. 126.
174 Полное собрание законов, XXXII, с. 483 (именной указ. № 25292),
ср. с. 484; «Сборник исторических материалов...», под ред. Н. Дубровина,
вып. I, с. 244—245; вып. XI, с. 170.
175 «Отечественная война», т. XIX, сс. 298 — 299, 302, 306.
(«Переписка из дела по высочайшему указу о принятии ген. Кологривова
па службу и о поручении ему формирования кавалерийских ре-
зервов»); Алъбовский Е., цит. изд., с. 216; «Бумаги... изд. Щуки-
ным», V, с. 70; ср. Панчулидзев С., История кавалергардов, 1912,
т. III, с. 431.
176 ЦГВИА, Архив Кологривова, св. 34, оп. 187, лл. 131—135; ве-
домость о составе Иркутского полка на 1 апреля 1813 г.
Не были ли данные из архива Кологривова в руках Н. В. Шаломы-
това? По крайней мере он однажды ссылается на документ, повидимому,
официального характера, где имеется сведение о том, чтоб 1813 г. Грибое-
дов «за болезнью находится в г. Владимире». Повидимому, у Шаломытова
п были заимствованы эти сведения в предисловии к Поли. собр. соч.
Грибоедова (акад. изд.). Ср. Шаломытов Н. В., предисловие к публикации
Д. Смирнова, Два утра у Щепкина, «Ежегодник императорских театров»,
сезон 1907/08 г., с. 174. Аналогичная фраза «за болезнию во Владимире»
стоит в списке штаб- и обер-офицеров Иркутского гусарского полка от
8 сентября 1813 г. (ЦГВИА, Архив Кологривова, св. 35, л. 59 об.); до
сих пор ссылок на этот архив в грибоедовской литературе пе встречалось.
См. также ЦГВИА, Архив Кологривова, с. 34, оп. 187, л. 148—цитата:
«Грибоедов [болен] простудой в левом боку».
177 Алъбовский Е., цит. изд., сс. 212, 216; ср. Панчулидзев С., Исто-
рия кавалергардов, т. III, св. 431; слр. Грибоедов А. С., О кавалерийских
резервах,.
178 «Отечественная война...», т. XVI, с. 115; «Бумаги... изд. Щу-
киным», т. III, с. 218; т, IX, с. 271; Алъбовский Е., цит. изд., сс. 182,
206, 212, 214, 216, 217, 220—227; ср. Письма Грибоедова к С. Н. Бегиче-
ву от 4 сентября 1817 г.
179 Комедия Грибоедова и Катенина «Студент», см. Грибоедов А. С.,
Соч., под ред. Вл. Орлова, Л., 1940, с. 193.
180 Алъбовский Е., цит. изд., сс. 216—220.
181 «Остафьевский архив», IV, с. 2; ГершензонМ. О., Грибоедовская
Москва, сс. 65, 67; Беляев А., Воспоминания, с. 39; Вигель Ф. Ф., За-
писки, IV, сс. 70—72, 123; «Бумаги... изд. Щукиным», VII, сс. 14, 15,
16, 233; т. V, сс. 101—102, 106; т. IX, с. 316; т. X, с. 248; Кологривова
А. Ф., 1812 год, из семейных воспоминаний, «Русский архив», 1886,
кн. VII, с. 346; Шубинский С. Н., Исторические очерки и рассказы, 6-е
изд., Спб., т. 1911, с. 533; Габаев Г. С., Гвардия в декабрьские дни 1825 г.,
с. 184; «Декабристы и их время», сб., т. II, с. 311; «Сборник исторических
материалов...», под ред. Н. Дубровина, вып. II, с. 78 —79; Фрейман
О. Р., Пажи за 183 года. Фридрихсгамн, 1894, сс. 126, 149; ср. Гри-
боедов А, С., Поли. собр. соч., т. Ш, с. 332; Кацман М., Русский доброво-
лец в рядах испанских инсургентов, 1830, «Красный архив», т. 4(83),
1937, с. 120; ЦГИА, ср. XLVIII, on. I, д. 360 (Штейнгеля), л. 6;
Чернопятов В. И., Дворянское сословие Тульской губернии, т. III,
570
ч. VI, с. 91 (№ 30); Долгоруков П. Д., «Российская родословная книга»,
Спб., 1857, ч. IV, с. 131 (ср. 128—131), 225—318.
182 Грибоедов А. С., Письмо из Бреста-Литовского к издателю,
«Вестник Европы», 1814, № 15, с. 228.
183 Пиксанов Н. К., Социология «Горя от ума» в сб. того же автора
«Грибоедов», 1934, с. 19—34. Ср. предисловие к школьному изданию
«Горя от ума», 1929, с. 10 и след.
184 Подлинное донесение Липранди находится в архиве министерства
внутренних дел, впервые опубликовано Мих. Лемке в его комментарии
к Поли. собр. соч. А. И. Герцена, т. XVI, с. 57; о чертах Шатилова в образе
Репетилова см. Веселовский Ал., Очерк первоначальной истории «Горя
от ума», стлб. 1555.
185 Алъбовский Е., История Иркутского полка, сс. 217, 218; Весе-
ловский Ал., Очерк первоначальной истории «Горя от ума», стлб. 1535,
1555—56.
186 «Грибоедов в восп. совр.», с. 62.
187 Герцен А. И., Новая фаза русской литературы, Поли. собр.
соч., под ред. М. Лемке, т. XVII, с. 225.
188 Шилъдер Н., Император Александр I, т. III, с. 248, 264, 269.
189 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 372 (Бригена), л. 10; Дирин П.,
Исторпя л.-гвардии Семеновского полка, сс. 444—445, 448; Шилъдер Н.,
Император Александр I, т. III, с. 249; Висковатов, Исторические обо-
зрения л.-гвардии Измайловсквго полка, Спб., 1850, сс. 241—242; Чи-
черин А., Долгов С., Афанасьев А., Исторпя лейб-гвардии Преображен-
ского полка, т. III, Спб. 1888, сс. 132—133; Семевский В.И., Политические
и общественные идеи декабристов, 1909, с. 192.
190 Вигель Ф. Ф., Записки, IV, сс. 128, 129.
191 Якушкин И. Д., Записки, сс. 12—13.
192 Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А., История л.-гвардии Пре-
ображенского полка, сс. 136—137; Панчулидзез С., История кавалер-
гардов, т. IV, сс. 4—5; Висковатов, Историческое обозрение л.-гвардии
Измайловского полка, с. 243; Вигель Ф. Ф., Записки, IV, с. 151.
193 Панчулидзез С., История кавалергардов, т. IV, с. 4; Вигель Ф.Ф.,
Записки, IV, сс. 178—179.
194 Кавалергарды двинулись из Парижа 21 мая (2 июня) через Гер-
манию по маршруту Шалон — Вюрцбург — Иена — Тильзит — Митава —
Рига — Дерпт. Они вступили 28 августа 1814 г. в пределы России.
Лишь 14 октября первые эшелоны кавалергардов вошли в Красное Село;
шеф полка ими. Мария Федоровна принимала парад 16 октября. Пан-
чулидзев С., История кавалергардов, т. III, сс. 412, 416, 422, 423.
195 Пестель и позже постоянно посещал кавалергардские казармы,
поскольку в кавалергардском полку служил его брат.
Ф. Вадковский был выписан из кавалергардского полка «за дерзкий
разговор» (в формуляре: «неприличное поведение», что пояснено мотиви-
ровкой ареста после восстания декабристов: «за прежние поступки, через
которые переведен... из гвардии»), ЦГИА, ф. XLVIII, он. I, д. 405
(Вадковского), л. 5. Ср. Шилъдер Н., Император Александр I, т. IV, с. 408.
196 «ВД», IV, с. 105. Из писем и показаний декабристов, под ред.
А. К. Бороздина, Спб., 1906, стр. 35.,
197 «ВД», IV, с. 101.
198 Ленин В. И., «К четырехлетию Октябрьской революции». Соч.,
т. XXVII, с. 26.
199 «ВД», IV, с. 273 (дело С. Муравьева-Апостола).
200 Министерство духовных дел и народного просвещения учреждено
24 октября (5 ноября) 1817 г.
201 Ценные сведения о Военном обществе имеются в деле Перовского
(ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 248); ср. Якушкин И. Д., Записки,
571
сс. 19—20 и 30—31; ср. «ВД», I, сс. 306—307, III, сс. 19—20 35—
36, 49, 55.
202 Панчулидзев С., История кавалергардов, IV, с. 9; ср. Пестель
П. И., «Русская правда», под ред. П. Е. Щеголева, 1906, с. 59; «Зеленая
книга» (гл. I, § 2), см. у Цыпина А. Н., Общественное движение в России
при Александре I, Спб., 1885, изд. 2-е, с. 509.
203 «ВД», IV, с. 91.
204 Вопрос о том, с кем из декабристов и близких к ним людей мог
встречаться Грибоедов в годы Союза Спасения и Союза Благоденствия,
разобран более подробно в моей статье «Грибоедов и декабристы» в «Ли-
тературном наследстве», 47—48, и в настоящей книге сокращен за не-
достатком места.
205 Катенин П. А., Воспоминания о Пушкине, «Литературное наслед-
ство», № 16 — 18, 1934, сс. 635, 644; «Грибоедов в восп. совр.»,
с. 7, ср. с. 267 (пребывание Грибоедова на квартире Завадовского было,
очевидно, недолговременным и случайным), ср. Шубинский С. Н., Дуэль
Шереметева с Завадовским, в его сб. «Исторические очерки и рассказы»,
6 изд., Спб., 1911, с. 627 (показание Истоминой); Грибоедов Л. С., Поли,
собр. соч., т.III, сс. 133, 173; Письма И. А. Катенина к Н. И. Бахтину, «Рус-
ская старина», 1911, с. 149; Каратыгина А. М., Воспоминания, «Русск.
вестник», 1881, IV, с. 566; Грибоедов А. С., Поли. собр. соч. т. III, с. 162.
206 «ВД», VIII, с. 81; ЦГАДА, ф. XLVIII, on. I, дело 217 (Жандра),
лл. 1, 3, «Грибоедов в восп. совр.», сс. 234 — 242; Рылеев К. Ф.,
Записка о дуэли Новосильцева с Черновым, Поли. собр. соч., 1934, сс.
313—315, ср. с. 656; «XIX век», кн. I, Спб.,1872, с. 319; Шубинский С, Н.
Дуэль Новосильцева с Черновым, в его кн. «Исторические очерки и рас-
сказы», Спб. 1911, с. 634. Слежка за Жандром после восстания декабри-
стов и является причиной, почему Грибоедов не может с ним переписы-
ваться (Грибоедов, А. С. Поли. собр. соч., т. III, с. 196). Недоумение
о причинах воздержания Грибоедова от переписки с Жандром может
быть таким образом рассеяно (ср. Предисловие Н. К. Пиксанова к жан-
дровской рукописи «Горя от ума». Комедия А. С. Грибоедова. Текст
жандровской рукописи... Изд. Л. Э. Бухгейм, М., 1912, с. XVIII
(ср. «Русская старина», 1881, сентябрь).
«Варвара Семеновна Миклашевичева живет на Мойке в доме военно-
счетной экспедиции, близ Синего моста» (адрес помечен на письме Одоев-
ского рукою коменданта Петропавловской крепости Сукина), ЦГИА,
ф. XLVIII, on. I, дело 301, л. 40 об.; позже адрес Жандра изменился, и
в 1828 г. Грибоедов адресует к нему письма по адресу: «Против нового
Михайловского дворца в доме Пентюшина», см. Грибоедов А. С., Поли,
собр. соч., т. III, с. 211.
207 Текст Смирнова об отношении Жандра к событиям 14 декабря
резко противоречив,— очевидно, сочувствие событиям приходилось при-
крывать для цензуры: так, бросается в глаза явное противоречие.—
Жандр «сочувствует» восстанию, но «осуждает его», см. «Грибоедов в
восп. совр.», с. 275, ср. там же, с. 277 и 271.
208 «Древняя и новая Россия», 1879, № 4, с. 313.
209 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 194; 123; Щербачев
Ф. Н., Приятели Пушкина Михаил Андреевич Щербинин и Петр Павло-
вич Каверин. М. 1912, сс. 37, 49, 53, 54, 56, 57, 145 (к стр. 46); Тургенев
Николай, Дневник (Архив бр. Тургеневых, вып. I), т. II, с. 158;
Семевский В. И., Политические и общественные идеи декабристов, 1909,
с. 322; Майков Л. НПушкин в изображении М. А. Корфа, «Русская ста-
рина», 1899, т. IX,с.519, 520; С.Трубецкой лично знает Каверина(ЦГИА,
ф. XLVIII, on. I, д. 243, л.22 об.). К. Ф. Рылеев,о Каверине ничего не зна-
ет,— это характерно: Каверина знают преимущественно члены ранних
декабристских организаций (там otce, лл. 2—3).
572
210 Лонгинов М., Воспоминание о П. Я. Чаадаеве, «Русский вестник»,
1862, с. 125; Жихарев М. И., Петр Яковлевич Чаадаев, с. 188.
211 По моим данным, П. Я. Чаадаев, как то и полагалось по декаб-
рис тскихМ правилам, принимался в члены тайного общества дважды:
в более раннюю организацию — Союз Благоденствия и затем — в Се-
верное общество. После разрушения Союза Благоденствия прием членов
производился наново, поскольку была основана новая организация.
Особую важность имеет показание о членстве Чаадаева в деле Бурцова
(ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, л. 19): Бурцов отпал от тайной организации
после московского съезда 1821 г. и не мог знать, вступил ли Чаадаев в об-
щество после 1821 г., в то время как все дела общества до 1821 г. Бурцов,
как один из активных членов, знал превосходно.
212 «Декабристы и их время», I, с. 151; «ВД», III* с. 40 (Якушкин
уехал из Петербурга в Сосницы, к 37 егерскому полку, 5 июня 1816 г.,
ср. Якушкин И. Д., Записки, с. 16). На допросе Якушкин показал, что
не знает С. Н. Бегичева (ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 253, л. 9).
213 Якушкин И. Д., Записки, сс. 15, 16.
214 Там же, с. 15.
215 «Декабристы и их время», I, сс. 148, 151, 163, 170, 173; «Семе-
новское дело» в сб. «Декабристы», 1926 (Всесоюзная б-ка им. Ленина),
сс. 102—103, 156, 176, 197.
216 Модзалевский Б. Л., К истории «Зеленой лампы», в сб. «Декаб-
ристы и их время», I, с. 12; Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III,
сс. 135, 154; «Грибоедов в восп. совр.», с. 326. По требованию следст-
венного комитета, С. Трубецкой перечислил своих родственников-одно-
фамильцев,— все они легко исключаются из круга возможных Трубец-
ких, которым мог бы быть адресован привет А. С. Грибоедова в данном
письме (ср. ВД, I, с. 43).
217 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, сс. 134—135; «Пушкин»,
Временник пушкинской комиссии, т. II, с. 31; Tolstoy J. Essai biogra-
phique et bistorique sur le feld-marecbal prince de Varsovie comte Paske-
vitch d’Erivan, Paris, 1835, p. 46.
Заметим, что нет оснований озаглавливать письмо Грибоедова к
Я. Толстому и Н. Всеволожскому условным названием «Петербургским
друзьям», как это сделано в т. III Поли. собр. соч., раз письмо это совер-
шенно точно адресовано самим Грибоедовым двум названным лицам.
218 Труды Публичной библиотеки им. Ленина, кн. Ill, «Academia»,
1934, с. 39; Каратыгин П. А., Записки, Спб.,1880,с. 43; «Грибоедов в восп.
совр.», с. 248; «Звенья», VI, с. 250; впервые неправильное указание
на то, что Грибоедов — член «Зеленой лампы», сделал П. О. Морозов,—
повидимому, отсюда оно попало в предисловие к I тому акад. изд. Поли,
собр. соч. Грибоедова. Ср. Семевский В. И., Политические и общест-
венные идеи декабристов, 1909, с. 435.
219 Грибоедов А. С., Поли.собр.соч.,т. III,с. 312. Ср. ЦГИА,ф. XLVIII,
on. I, д. 372, л. 18 об. Заметим, что декабрист Бриген был хорошо зна-
ком с кругом семеновских офицеров, в частности с Римским-Корсаковым,
одним из знакомцев Грибоедова.
220 «Рукою Пушкина», «Academia», 1935, сс. 828—829.
«Кюхельбекер служил в 1824 году на Кавказе, где приятелем его
был Грибоедов, встретивший его у меня и с первого взгляда принявший
его за сумасшедшего» {Греч Н. И., Записки о моей жизни, Спб., 1886,
с. 384); «Грибоедов в восп. совр.», сс. 25, 341, 342; ср. Тынянов 10. Н.,
Французские отношения В. К. Кюхельбекера, «Литературное наследст-
во», А» 33—34; Сосновский Т. А., Александр Сергеевич Грибоедов, «Рус-
ская старина», 1874, т. V, с. 160; вопрос о связи Кюхельбекера с «ар-
телью» офицеров генерального штаба рассмотрен в моей работе «Свя-
щенная артель» (печатается); Кюхельбекер В. К., Дневник, «Прибой».
573
1929, сс. 340, 335—336; Грибоедов, Поли. собр. соч., т. III, с. 148—140
(заметим, что выражение письма «les plis de ceux, qui me vouerent quelque
souvenir...» является прямым указанием на то, что Юстина Карловна Кю-
хельбекер вспомнила о Грибоедове и написала ему письмо на Восток,
то-есть знала его еще раньше, по Петербургу).
«ВД», II, сс. 141, 158, 164, 192; Тынянов 10. Н., Пушкин и Кюхель-
бекер, сс. 318, 331, 334; Тынянов Ю. Н., Французские отношения В. К.
Кюхельбекера, с. 361. Тынянов пишет тут относительно известного пере-
числения учебных заведений в «Горе от ума» в словах княгини Тугоухов-
ской и Хлестовой: «Здесь дан полный и точный список учебных заведе-
ний, в которых учился и преподавал Кюхельбекер: он кончил лицей,
преподавал в Педагогическом институте, был воспитателем пансиона и
состоял при этом секретарем общества взаимных ланкастерских обуче-
ний». Ср. его прозвище «Кугельбекер» — «пекарь пуль», Кюхельбекер
В. К., Соч., т. I, с. XVI (предисловие Ю. Н. Тынянова).
221 Завалишин Д. И., Воспоминания о Грибоедове, «Древняя и новая
Россия», 1879, с. 319; Щеголев П. Е., Петр Григорьевич Каховский, в его
сб. «Декабристы», с. 159.
222 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 403 (Артамона Муравьева), лл. 5,
21, 22 об., 23 об. (формуляр), 24 об., 40, 47, 48; Муравьев М., Декабрист
Артамон Захарович Муравьев, в сб. «Тайные общества в России в нач.
XIX в.», М., 1926, сс. 105—106.
223 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174 (Грибоедова). Ср. Щеголев П. Е.г
Декабристы, сб. ст., М.—Л., 1926, с. 93; Дружинин Н. М., Масонские
знаки И. И. Пестеля, «Музей Революции СССР», сб. II, сс. 16, 19, 20,
23, 34; Вигель Ф. Ф., Записки, т. V, с. 57; Пыпин А. Н., Русское масон-
ство XVIII в. и первой четверти XIX в., «Огни», П., 1916, сс. 318, 326,
426; Семевский В. И., Политические и общественные идеи декабристов,
1909, с. 288.
224 Чернов С. Н,, Из отчета о командировке в Москву и Ленинград
осенью 1922 г., Саратов, 1924, с. 32.
225 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 134, 312; Турге-
нев Николай, Дневник, I, сс. 8, 10, 15, 11—12 и 420 («Архив бр. Тур-
геневых», вып. I); повидимому, с А. И. Тургеневым Грибоедов не был
знаком до 1824 г., если, конечно, об этом точно осведомлен П. А. Вязем-
ский («Познакомьтесь с Грибоедовым, он с большими дарованиями и
пылом»,— писал 22 июня 1824 г. П. А. Вяземский А. И. Тургеневу).
226 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, дело 396 (М. П. Бестужева-Рюмина),
лл. 26—26 об., л. 133; сб. «Декабристы и их время», I, с. 210—211. Ср.
в деле Бестужева-Рюмина: «Тогда он [Иван Фонвизин], просил меня
съездить с ним к Якушкину (давно знакомому нам обоим)», ЦГИА,
ф. XLVIII, on. I, д. 396, л. 133.
227 Грибоедов, Поли. собр. соч., т. III, сс. 84 п 88; ср. Поли. собр.
соч. т. I, с. LX; Гершензон М. О., История молодой России, М.—П.,1923,
с. 10; Жихарев М. И., Петр Яковлевич Чаадаев, сс. 37, 190; ЦГИА,
ф. XLVIII, on. I, д. 177 (Раевских), л. 12 об. и др.
228 «Грибоедов в восп. совр.», с. 173; Архив библиотеки Зимнего
дворца, д. 1230 (письмо из Петербурга от 17 июня 1825 г.), «ВД», III,
138—140; Сиверс А. А., Материалы к родословию Мухановых, Спб., 1910;
Иконников В. С., Опыт русской историографии, Киев, т. I,. кн. 2,
с. 298; ср. Панчулидзев С., цит. изд., с. 290.
229 «ВД», I, сс. 239, 252, 316 (ф. 308): Н. А. Челищев, Сборник
материалов для истории рода Челищевых, Спб., 1893, с. 265; тут под
№ 265 зарегистрирован Александр Иванович Челищев; составителю
осталось неизвестным, что у него была дочь Екатерина (ср. формуляр
А. С. Кологривова); Долгоруков П., Российская родословная книга,
Спб., 1857, ч. IV, с. 131; у Долгорукова правильно указывается, что
574
Андрей Семенович Кологривов был женат па Екатерине Андреевне Че-
лищевой.
230 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 56 (Кологривов), лл. 6 об.—7. «Я уже
был поражен известием, которое я получил 10 ноября о внезапной кончи-
не единственного моего благодетеля, родного дяди генерала Кологри-
вова. В полку известно, сколько сия смерть меня расстроила...»; ср.
там же, лл. 8 об.—9 (формуляр А. Л. Кологривова); там же, лл. 2, 4,
5, 10, 11. Отпуск в Москву А. Л. Кологривов взял именно в связи со
смертью дяди, что и «спасло» его от участия в восстании 14 декабря 1825 г.;
ср. там же, л. 1: «С 6-го декабря отпущен был я на 28 дней и отправлен
в Москву. Там я узнал о происшествии по разглашению оного 22 числа
печатными газетами»; ср. Б. Пушкин, Арест декабристов в сб. «Декабри-
сты и их время», II, сс. 282, 393. В именном указателе к Поля. собр.
соч. Грибоедова (акад, изд., т. III,с. 1917) этот Кологривов помещен без
инициалов и никак не комментирован в примечаниях,— теперь его
инициалы, несомненно, устанавливаются как А. Л. (Александр Лукич);
ср. Грибоедов. А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 385, 308; ср. Пан-
чулидзев С., Сборник биографий кавалергардов, с. 256; Грибоедов А. С.,
Поли. собр. соч., т. III, с. 122 (подчеркнуто мною).
231 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III,с. 124; Воронов П., Бутов-
ский В.,ВалъбергИ.,1{арепов Я.,История лейб-гвардии Павловского полка,
Спб., 1890, сс. 21, 143, ср. приложение: «Список штаб- и обер-офицеров
л.-гвардии Павловского полка»; ср. Смирное Д., цит. изд. «Исторический
вестник», 1909, апрель, с. 137 (ср. Грибоедов А. С., Поли. собр. соч.,т. III,
с.308); ЦГВИА, дела канцелярии начальника главного штаба, св. 18, 439,
лл. 44, 138, 153; Панчулидзев С., История кавалергардов, Спб., 1912, т. IV,
с. 7 (гвардия пошла в Москву в составе четырех сводных полков — двух
пехотных из первых батальонов шести гвардейских пехотных полков,
и двух кавалерийских — из первых эскадронов шести кавалерийских
полков; сверх того,— 1-я батарейная и 1-я легкая конная роты и диви-
зион казаков).
232 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 171 (Ф. Ф. Гагарина); Федор Федо-
рович Гагарин — брат княгини В. Ф. Вяземской, жены П. А. Вязем-
ского, см. М. Д. Бутурлин, Записки, «Русский архив», 1897, VI, с. 256;
VII, сс. 435—436; Панчулидзев С., Сборник биографий кавалергардов,
сс. 135—137; «Остафьевскпй архив», I, с. 441.
233 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 419 (В. П. Ивашева), лл. 1, 2, 3, 4,
5 об.—6 (формуляр); ср. Буланова-Трубникова О. К., Три поколения,
М.—Л.,1928, сс. 5, 6, 8; Фон Фрейман О. Р., Пажи за 183 года, Фрид-
рихегамн, 1894, с. 183. Расхождение в датах поступления Ивашева
в кавалергардский полк между двумя авторами — Фрейманом и Була-
новой-Трубниковой разъясняется при сопоставлении с подлинным форму-
ляром декабриста В. П. Ивашева, имеющимся в его следственном деле
(л. 5 об.): Ивашев стал корнетом кавалергардского полка 28 февраля
1815 г.; Bariatinsky A., Quelques heures de loisir a Toulchin, Moscou,
1824, pp. 10—И; перевод Федора Сологуба', Послание к Ивашеву, «Бы-
лое», 1926, № 1 (35), сс. 11—12; Нечкина М. В., Последний председатель
Тульчинской управы, рукопись, сс. 55, 56, 74, 76, 77, 78; Буланова О. К.,
Роман декабриста. Декабрист В. П. Ивашев и его семья (из семейного
архива), 1925, сс. 13, 15, 16; Булич С. К., А. С. Грибоедов-музыкант
(см. в академ, изд. Поли. собр. соч. Грибоедова, т. II, с. 308). «ВД»,
VIII, с. 320. Заметим, что Бурцов упорно отрицает свое знакомство с
С. Н. Бегичевым (ср. дело Бегичева. ЦГИА, ф. XLVIII, д. 253).
234 «ВД», I, сс. 252, 316; Нечкина М. В., Последний председатель
Тульчинской управы, рукопись, с. 54.
235 «Из воспоминаний графа В. А. Сологуба», «Русский архив»,
1865, I, 738; Русский биографии, словарь (Сологуб Влад. Андр., стр. 96);
575
Вигель Ф. Ф., Записки, IV, сс. 144—145; Модзалевский Б. Л., Роман
декабриста Каховского, Ленгиз, 1926, с. 22.
236 ЦГИА, ф. XLVIII, on. 1, д. 82 (Федора Глинки), лл. 17, 49 об.;
«ВД», II], с. 88; ЦГИА, там же, д. 174 (Грибоедов); ср. Щеголев П. Е.,
сб. «Декабристы», сс. 97 и 114; «Воспоминания Бестужевых», сс. 129—.
130; Тынянов 10. IE, Пушкин и Кюхельбекер, с. 331.
237 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 382 (И. И. Оржпцкого), лл. 1, 4,
7, 8, 9 об.—10, И об., 15, 16 об. и др. (Грибоедов А. С., Полн. собр.
соч., т. TIL сс. 181—182); «Пушкин», Временник пушкинской комиссии,
ДИ, с. 263: «Бумаги, относящиеся до Отечественной войны, собранные
и изданные II. И. Щукиным», М., 1911, ч. X: «Грибоедов в восп.
совр.», с. 160; «Русская старина», 1905, т. XII, с. 715.
233 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 74 (Д. Зыкова), лл. 1,3, 7 об., 9, 10 об.,
14 об., 18 об.—19, 20, 22 (формуляр)—22 об., 24, 25, 36—36 об., 38. На
очной ставке с кн. Е. II. Оболенским Зыков сознался, что был принят
в тайное общество в 1823 (там же, лл 21, 24); Катенин П. П., Воспоми-
нания о Пушкине, «Литературное наследство», 16—18 (1934), сс. 637,
635, 644; Тарасов Д. К., лейб-хирург, Император /Александр I, послед-
ние годы царствования, болезнь, кончина, погребение, П., 1915, с. 21.
239 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 82; Грот Я., Об авторе «Митюхи
Валдайского», «Библиографические записки», 1861, № 15, стлб. 449.
П. Н. Семенов был прекрасным имитатором («большой мастер передраз-
нивать»).
240 Шубинский С. IE, Исторические очерки и рассказы, 6-е изд.,
Спб., 1911, с. 626, «Русский архив», 1904, ки. I, с. 407; Нечкина М. В.,
Из истории рабочего движения эпохи декабристов, с б. «История про-
летариата СССР», т. II (1930), с. 250—233; Дурылин С., Русские писатели
v Гете в Веймаре, «Литературное наследство», AL 4—6 (1932), сс. 412—
415, 420.
241 Сосновский Т. А., Александр Сергеевич Грибоедов. 1795—1829?
Очерк жизни и неизданные его бумаги, «Русская старина», 1874, т. VL
с. 161; «Пушкин», Временник пушкинской комиссии, III, с. 520; Кате~
нин П. IE, Воспоминания о Пушкине, «Литературное наследство»,
А<! 16—18 (1934), с. 636; Пушкин А. С., Русский Пелам. Вновь открытые
автографы Пушкина, транскрипция и комментарий М. А. Цявловского,
«Труды Публичной библиотеки СССР им. Ленина», вып. Ill, «Academia»,
сс. "11, 13, 37.
242 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч.,т. III, сс. 172—173, 156, 158;
Иконников В. С., Граф Н. С. Мордвинов, Историческая монография, Сиб.,
1873, сс. 432—435, 439, 440, 573, 574, 576, 578; Шилъдер Н. К., Импера-
тор Александр I, т. IV; ср. И. О. (сообщил). Граф Н. С. Мордвинов.
А. А. Закревский, И. Д. Киселев, кн. А. Н. Голицын, Балашов и А. П. Ер-
молов в доносе на них в 1826г., «Русская старина», 1881, т. I, сс. 187—190.
Заметим, что какой-то Мордвинов служил одновременно с Грибоедовым
в Московском гусарском полку графа Салтыкова (ср. начало V главы
данной работы).
243 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, с. 156, 158.
244 Напомню, что к этой же группе лиц, учившихся одновременно
с Грибоедовым в московском пансионе или университете, относятся
также Вл. Раевский, Ф. Вадковский, А. Черкасов и И. Повало-Швейков-
ский; я не упоминаю их в тексте в силу того, что мне неизвестно точно их
местопребывание в годы первого петербургского периода жизни Гри-
боедова.
245 «ВД» I, сс. 85, 135, 306, 315; Щ, сс. 18, 81, 149; Тынянов IO. И.,
Пушкин п Кюхельбекер, «Литературное наследство», № 16—18 (1934),
сс. 369, 622, 824; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 427 (Поливанова), лл. 15.
16; «Семеновское дело»,, с. 189; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 253 (Беги-
576
чева), лл. 3—4 об.; Панчулидзев С., История кавалергардов, IV,
с. 256; Муравьеве М., Декабрист Артамон Захарович Муравьев,
с. 106; Каратыгин П. А., Записки, 1930, с. 280; «Пушкин»,
временник пушкинской комиссии, II, сс. 15, 23, 310; сб. «Декабристы и
их время», I, сс. 152, 162, 175, 178, 211; II, с. 28; «Рукою Пушкина»,
сс. 828—829; Глинка М., Записки, 1887, с. 48; Тимофеев Г. А., А. Алябьев,
Очерк жизни п творчества, М., 1912: с. 12; Грибоедов А. С., Поли,
собр. соч., т. III, сс. 123, 149; Щеголев П. Е., Декабристы, сб. статей,
1926, с. 91.
246 «Литературн. наследство», № 16—18, (1934), сс. 622, 623, 631;
Якушкин И. Д., Записки, 7-е изд., с. 29; «Грибоедов в восп. совр.», с.
264; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 373 (Бригена), л. 33; «ВД», IV, с. 82.
247 «ВД», II, с. 146; Пущин И. И. Записки о Пушкине, редакция и
примечания С. Я. Штрайха, сс. 67, 116—117.
248 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 175, 179; «ВД», II,
сс. 159, 250, 251, 258, 260, 261, 263, 270; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д.
382 (Оржицкого), л. 16; «Грибоедов в восп. совр.», с. 156.
249 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 51.
250 Щербатов, Генерал-фельдмаршал кн. Паскевич, его жизнь и
деятельность, т. I, «ВД», Спб., 1888, сс.318, 326—327,328.С ноября 1817 по
март 1818 г. И. Ф. Паскевич был в Москве и жил в доме Ал. Ф. Гри-
боедова, иногда отлучаясь; так, известно, что в декабре 1817 г. он был
командирован в Гжатск. Настасья Федоровна Грибоедова, разумеется,
могла выбрать время для свиданий с Паскевичем и хлопот за сына.
Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 130, 211; Белокуров С.,
Материалы для характеристики русских писателей, художников и обще-
ственных деятелей. А. С. Грибоедов, «Русское обозрение», 1895, март,
с. 388 (курсив мой.— М. Н.), с. 389; статья Ал. Веселовского о Грибо-
едове в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, п/т 18, с. 692;
Шубинский С., цит. изд., сс. 625, 626, 627; «Грибоедов в восп. совр.»,
сс. 10, 267; Язон, Новые данные о Грибоедове, «Русская правда», 1904, № 19.
Н. К. Пиксанов называет роль Грибоедова в дуэли Шереметева —
Завадовского «не весьма почтенной», не поясняя, однако, какие именно
упреки можно адресовать Грибоедову. Орест Миллер полагает, что сам
Грибоедов был увлечен Истоминой,— см. Миллер О. Ф., В память
А. С. Грибоедова, «Древняя и новая Россия», 1879, № 4, с. 475.
251 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, с. XXVI (выражение
«беззаботное прожигание жизни»).
252 «Семеновское дело», сб. «Декабристы», 1926 (Всесоюзная б-ка
им. Ленина), сс. 162—163; Жихарев М. И., Петр Яковлевич Чаадаев
(из воспоминаний современника), «Вестник Европы», 1871, VII, сс. 180—
181; Герцен А. И., Поли. собр. соч., т. III, с. 41 (дневник).
253 Шильдер Н. К., Александр I, т. IV, с. 108; Дирин П., История
лейб-гвардии Семеновского полка, т. II, сс. 20, 25; Панчулидзев С., Исто-
рия кавалергардов, т. IV, с. 8; Завалишин Д. И., Записки декаб-
риста, 2-е русск. изд., с. 99.
254 «Отечественные записки», 1854, № 4, отдел III, с. 36 (анонимная
рецензия-статья критика А. А. Дудышкина по поводу 25-летия со дня
смерти А. С. Грибоедова. Ответом на нее явились записки С. И. Беги-
чева о Грибоедове).
255 «Грибоедов в восп. совр.», сс. 26—27.
256 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 144—145 (первый
курсив мой, остальные Грибоедова.— М. Н.).
257 Грибоедов А. С., Поли. собр.соч.,т. III,сс. 144—145. В дате письма
необходимо восстановить какой-либо знак пропуска: тире или три точки
перед словом «час». Грибоедов по каким-то причинам не мог поставить
точно часа в тексте (см. с. 145); точное указание часа он заменил каким-то
37 М. В. Нечкина <77
знаком пропуска, воспроизведенным в редакции «Москвитянина», где
впервые публиковался этот текст (подлинник его не дошел до пас), через
«знак тире (—); очевидно, этот же знак надо воспроизвести и в начале
письма, где слово «час» фигурирует в дате. Сопоставление этих двух мест
ясно показывает, что дело не идет о первом часе ночи,— тогда бы цифра 1
или слово «первый» были проставлены в обоих местах.
Так как письмо явно писалось ночью, то слова: «Муэдзин с высоты
минара звонким голосом возвещал ранний час молитвы (—час. по полуно-
чи)...» дают основания для предположений о часе: в Иране возвещение
муэдзином «раннего часа молитвы» может относиться только к самому
раннему началу рассвета, первым его признакам.
258 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», М.—Л.,1928,
сс. 79—81.
259 «Грибоедов в восп. совр.», с. «329.
260 Текст этого письма С. Н. Бегичева полностью не опубликован.
Он дважды цитирован Н. К. Пиксановым в «Творческой истории „Горя
от ума“» (сс. 78 и 94), оба раза по-разному, в обеих цитатах несомненны
ошибки: правильно чтение: «Горе от ума в Грузии...»; «Епифановской моей
деревне» неправильно, надо: «Ефремовской моей деревне...». Благодарю
Т. К. Ухмылову, сообщившую мне точную копию подлинника, храня-
щегося в Ленинграде, в рукописном отделе б-ки им. Салтыкова-Щедрина.
261 «Грибоедов в восп. совр.», с. 9.
262 Бебутов Давид Осипович [Записки...]. «Кавказский сборник»,
т. XXIII, Тифлис, 1902, сс. 51, 52, ср. Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., т. IJI, с. 67.
263 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 78.
264 Там же, с. 79. Ср. Пиксанов Н. К., Александр Сергеевич Грибо-
едов, «История русской литературы XIX в.», под редакцией Д. Н. Овся-
нико-Куликовского, т. I, с. 216; тут автор правильно датирует начало
работ Грибоедова над комедией 1816-м годом. Замечу, что французский
исследователь J. Patouillet также принимает 1816 год за начало работы
над комедией — ср. Patouillet J., Le theatre de moeurs russes des origines
a Ostrovsky (1672—1859), Paris, 1912, p. 102.
265 В полном противоречии co своим основным выводом о свиде-
тельствах С. Н. Бегичева и Д. О. Бебутова, гласящим, что эти свиде-
тельства относятся не к «Горю от ума», а к какой-то другой пьесе
(«И Шнейдер, и Бегичев, и Бебутов говорят не о первоначальной редак-
ции Г. о. у., а о чем-то ином, хотя, может быть, и близком, напоминаю-
щем комедию»), Н. К. Пиксанов далее спокойно оперирует жженой Фаму-
сова» и прочими данными Бегичева, забывая, что это свидетельство
только что им же самим отвергнуто в целом и отнесено к какой-то «другой»
пьесе (ср. Пиксанов Н. К., «Творческая история „Горя отума“»; сравнить
сс. 78—79 со сс. 198 и 291,— резкое противоречие).
266 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. ITT, с. 137.
267 Новосильцева г-жа, сообщила. Рассказы из прошлого, «Русская
старина», 1878, т. III, с. 546.
268 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 92.
2В9 Грибоедов А, С., Поли. собр. соч., т. III, с. 100.
270 «Грибоедов в восп. совр.», с. 9; Тынянов Ю. Н., Пушкин и Кю-
хельбекер, «Литературное наследство», № 16—18 (1934), сс. 349, 350.
271 Заметим, что и Орест Миллер усматривает «нечто шекспиров-
ское» в «Грузинской ночи», см. Миллер О, Ф.у А. С. Грибоедов, Жизнь
и переписка, «Неделя», 1879, № 16—17, с. 483.
272 «Грибоедов в восп. совр.», с. 151.
273 Грибоедов А. С., Поли, собр: соч., т. III, с. 166 (подчеркнута
мною.—М. И.).
274 Грибоедов А. С.t Поли. собр. соч., т. III, с. 188.
578
275 Пушкин А. С., Путешествие в Арзрум.
276 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 156; «Грибоедов в
восп. совр.», сс. 24, 59, 151, 184; ср. Пушкин А. С., Путешествие в Арз-
рум, loc. cit. Характеристики Грибоедова у Н.Н.Муравьеьа-Карского при-
страстны; он враждебно относился к Грибоедову и как к счастливому
сопернику в любви (оба были влюблены в Нину Чавчавадзе).
277 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III,' сс. 42, 156.
278 «Декабристы и их время», I, с. 55 (подчеркнуто мною.— М. Н.).
279 Там сисе, с. 25.
280 Грибоедов А. С,, Поли. собр. соч., т. III, сс. 31, 26, 42, 60,
65, 40, 43, 52, 47, 137 (ср. Пестель — «ВД», IV, с. 105). Можно пред-
положить, что и на эти темы Грибоедов беседовал с северными декаб-
ристами,— по крайней мере, разительна параллель к его рассуждениям
в одном из писем А. Бестужева (1833). Он пишет о кавказском Нуцал-
Аге, что можно «изучить в нем старинных русских князей» {Попов А. С.
Декабрист А. Бестужев на Кавказе, 86, 87).
281 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 50—51, 58, 61, 136.
282 Там же, сс. 51, 58, 59.
283 Там же, с. 52.
284 Там он е, с. 52.
285 Кюхельбекер В. К., Соч., т. I, Лирика и поэмы. Л., 1939, сс.
208—209.
286 Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов. Материалы для его
биографии, М., 1864, сс. 303, 321; Потто В., генерал-майор, История
44-го драгунского Нижегородского е. и. в. наследника-цесаревича полка,
т. II, Спб., 1892, сс. 172, 164—168; Вейденбаум Е., Декабристы на Кав-
казе, «Русская старина», 1904, т. VI, сс. 494, 495; ЦГИА, ф. XLVIII, on. 1,
д. 44, л. 20 (ответ Ермолова об Авенариусе), ср. «ВД», VIII, сс. 21, 267;
ЦГИА, ср. XLVIII, on. I, д. 356, л. 8; «ВД», VI, с. 343; Долгору-
кий В. П., кн., В рядах Нижегородского драгунского полка, «Русская
старина», 1882, т. VIII,сс. 447, 448. Отмечу, что в актах Кавказской архео-
графической экспедиции нет специальных материалов о сосланных па
Кавказ.
287 Архив Ермолова, № 275 «О высочайшем повелении нащет рядо-
вых, поступающих в службу за дурное поведение офицеров» (1819).
Долгорукий В. П., В рядах Нижегородского драгунского полка, сс.
448, 449, 484.
288 См. письмо Грибоедова к Мазаровичу от 12 октября 1818 г. {По-
пова О. И., цит. изд., с. 39).
289 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, с. XXXIV; Попова О. И.,
цит. изд., сс. 41—42, 59—60; я внесла ряд изменений в перевод О. И. По-
повой с целью большего приближения к подлиннику и к стилю эпохи;
Дубровин Н., Алексей Петрович Ермолов па Кавказе, «Военный сборник»,
1882, № 5, сс. 14, 16—17, 26, 27 (к итинерарию Ермолова).
290 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 34; Семевский В. И.,
Крестьянский вопрос в России в XVIII и в первой половине XIX века,
Спб., т. II, с. 499.
291 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 35—36; любопытно
сравнить более позднее (не от общения ли с Грибоедовым возникшее?)
выражение П. А. Вяземского в письме к жене от 28 июля 1830: «У Мень-
шикова па высшей степени русская способность быть на все способным».
292 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 35.
293 Ср. «Русская старина», 1874, т. IX(резкое письмо Ермолова к Дп-
вову от 5/XII 1820 г. относительно того, почему Грибоедова не производят
в следующий чин); Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 35—36,
135; Давыдов Денис, Военные записки, ред. Вл. Орлова, Гос. изд-во
«Художественная литература», М. 1940, сс. 391—392; ср. «Бумаги,
относящие до Отечественной войны 1812 г.», собр. и изд. П. И. Щуки-
ным, вып. IX, с. 325.
294 «Рассказы А. П. Ермолова», Чтения Моск, о-ва истории и древно-
стей российских, 1863, IV, с. 223 (Аракчеев заметил Ермолову во время
смотра, что в артиллерии результаты смотра оцениваются в зависимо-
сти от состояния лошадей. Смотр делался на походе, войска устали, ло-
шади прошли большой путь, и замечание Аракчеева было явно неуместно.
Ермолов ответил: «Жаль, ваше сиятельство, что в артиллерии репу-
тация офицеров зависит от скотов»); Архив Ермолова, № 571 (1859),
письмо к Ермолову от Александра Дюма; Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., т. III, с. 37.
296 Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов, с. 8; Кюхельбекер В.
К., Соч., т. I, с. 65. Ермолов Александр, Библиографический указатель
сочинений, журнальных статей и заметок об А. П. Ермолове с при-
ложением перечня его портретов, «Русский библиофил», 1911, IV, с. 7
(особ, нумер.); «Исторический сборник Вольной русской типографии в
Лондоне», II вып., с. 245.
296 «Рассказы Ермолова», сс. 229, 232; Погодин М. П., Алексей
Петрович Ермолов, с. 397; Иконников В. С., Граф И. С. Мордвинов,
Спб., 1873, с. 561.
297 Грибоедов А. С., Поля. собр. соч., т. III, сс. 35, 37, 137:
Dolgoroukow Pierre, prince. Le general Jermoloff. Bruxelles et Leipzig.
Paris, 1862.
298 Rogier Ch., Memoires de Don Juan Van Halen, v. II, p. 171; Ермо-
лов А. П., Письма к H. П. Годеину, с. 124; Погодин М. П., Алексей
Петрович Ермолов, сс. 11, 13, 300, 391, 447, 448; «Грибоедов в восп. совр.»,
с. 65; Архив Ермолова, д. 372 (1818), «Письмо председателя Общества
любителей Российской словесности графа Салтыкова к Ермолову о посыл-
ке журнала, издаваемого обществом».
299 Письмо Грибоедова к А. И. Рыхлевскому от 25 июня 1820 г. из
Тавриза; Погодин М, П., Алексей Петрович Ермолов, сс. 293, 295.
300 Архив Ермолова, д. 818, л. 3 об.; Погодин М. П., Алексей Петро-
вич Ермолов, с. 10.
801 Архив Ермолова, д. 818, л. 10.
302 Иконников В. С., Граф Н. С. Мордвинов, Спб.,1873, сс. 560—561;
ср. Погодин, цит. изд.
803 Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов, с. 330; Грибо-
едов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 37; Ермолов А. П., письма к
Н. П. Годеину, с. 121. Любопытно свидетельство Ван Галена: «Jermo-
low received without any formality or etiquette whoever whished to make
on at his table». [Van Halen]. Memories of Don Juan Van Halen, compri-
sing the Narrative of his imprisonment etc., t. II, p. 119.
304 Грибоедов, Поли. собр. соч., Ill, с. 136.
305 Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов, сс. 188, 206, 219.
306 Погодин М. П., цит. изд., сс. 290, 296; Грибоедов А. С., Поли,
собр. соч., т. III, сс. ПО, 146, 182; Вейденбаум Е., Декабристы на Кав-
казе, «Русская старина», 1903, т. VI, с. 489; Rogier Charles, Memoires
de don Juan Van Halen, t. II, p. 169.
307 «Грибоедов в восп. совр»., с. 242; Вейденбаум Е., Декабристы на
Кавказе, «Русская старина», 1903, т. VI, с. 490.
308 «ВД», т. IV, с. 82; VIII, с. 296; «Грибоедов в восп. совр.», сс. 63, 67;
Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов, сс. 289, 290; Акты, собран-
ные Кавказскою археографическою комиссиею (Архив Главного управ-
ления наместника кавказского), т. VI, ч. I, с. 497.
309 «ВД», т. IV, с. 82, VIII, с. 296; «Грибоедов в восп. совр.»,
с. 64. Н. П. Воейков позже женился на Екатерине Дмитриевне Беги-
чевой. Van Halen жил в Тбилиси у Ренненкампфа, и тот ухаживал за ним
580
во время болезни—«as if I were his brother» (Van Halen, op. cit., т. II,
p. 168).
310 Грибоедов A.C., Полн. собр. соч., т. Ill, с. 146; Ермолов А. П.,
Письма кВ. О. Бебутову (опубликованы А. Берже), «Русская стари-
на», 1872, т. III, с. 434; IV, сс. 46, 47, 58.
311 Максимов С., Печорский князь, «Русская мысль», 1887, XII,
с. 193 и др.
312 Якушкин В. Е. (сообщил), К литературной и общественной
истории (1820—1830), «Русская старина», 1888, т. XI, с. 317; Потто В.,
Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях,
т. II, Спб., 1887, с. 463 и ел.; Грибоедов А. С., Полн. собр. соч.,т. III,
сс. 142, 141; Van Halen, Memoirs, t. II, p. 167; Погодин M. П., Але-
ксей Петрович Ермолов, сс. 189, 331, 353; Акты, собранные Кавказскою
археографическою комиссиею, т. VI, ч. 1, с. IX; Исторический сборник
Вольной русской типографии, вЫп. II, с. 243; Цебриков мог иметь ряд
сведений от своего брата, служившего у Ермолова; Давыдов Денис, Воен-
ные записки, ред. Вл. Орлова, М., 1940, с. 392.
313 Генерал-майор В. Потто составил биографию А. Г. Чавчавадзе,
пользуясь подлинными документами, в частности, его формуляром.
См. Потто В., История 44-го драгунского Нижегородского полка, i. II,
Спб., 1893.сс. 142—144, 185 (примеч. 17-е). Однако год рождения А. Г. Чав-
чавадзе, повидимому, был в военных документах (что нередко бывало)
проставлен неточно,—возраст был указан старше действительного —
1783 г. Я беру дату из позднейших биографий советского времени (1787).
Чавчавадзе А., Орбелиани Г., Бараташвили Н., Стихотворения. Всту-
пительная статья А. Островского и А. Федорова, Л, 1941, сс. 9, 10; Ман-
зей К., История лейб-гвардии гусарского его величества полка, т. III,
сс. 55, 74, 80, 81.
314 Потто В., История 44-го драгунского Нижегородского полка,
т. II, сс. 155, 158: Островский А. и Федоров А., Грузинские романтики,
«Звезда», 1940, VII, сс. 137, 138; Чавчавадзе А. Г., Орбелиани Г. и др.,
цит. изд., сс. 8, 60; Чавчавадзе А., «Горе этому миру...», пер. Мих. Фро-
мана, «Литературный современник», 1937, IV, с 171—172; Архив Раев-
ских, II, с. 1.
315 Харламова Д. Ф., Из воспоминаний; Ахвердов, Федор Исаевич
умер не в 1818 г., как указано в комментарии к письмам Грибоедова
(см. Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, с. 342), а в апреле 1820 г.—
ошибка академического издания указана О. И. Поповой, цит. изд., с.
110; «Грибоедов в восп. совр.», с. 303.
316 Акты, собранные Кавказскою археографическою экспедициею,
т. VI, ч. I, с. 504; Потто В., История 44-го драгунского Нижегород-
ского полка, ч. II, сс. 134, 142, 144, 152; Van Halen, Memoires, op. cit.,
t. II, p. 174 (высокоположительная характеристика А. Г. Чавчавадзе).
317 Харламова Д. Ф., Из воспоминаний, ср. Грибоедов А. С., Поли,
собр. соч., т. III, с. 342.
318 Van Halen, Memoirs, op. cit., t. II, pp. 174, 178; Потто В.,
История 44-го драгунского Нижегородского полка, Т.П, с. 154—155. Опи-
сание имения Чавчавадзе взято от В. Потто.
319 Rogier Charles, Memoires de don Juan Van Halen, t. II, pp. 167,
225; Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ill, сс. 26, 197; Записки
Фонвизина, см. «Общественное движение в России в первую половину
XIX в.», Спб., 1905, с. 185.
320 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, сс. 142, 143, 147, 315;
Rogier Ch., Memoires de don Juan Van Halen, op. cit., t. II, p. 176.
321 Rogier Ch., op. cit,, t. II, pp. 2—3, 176; Грибоедов А. С., Поли,
собр. соч., т. Ill, с. 314; Потто В., История 44-го драгунского Нижего-
родского полка, с. 168. Записки Ван Галена очень неполно и с
581
существенными пропусками пересказаны Н. Белозерской,—см. «Историче-
ский вестник», 1884, VI, сс. 402—419; VII, сс. 651—678. Заметим, что
знакомцы Грибоедова Якубович и Бебутов — участники той же битвы
при Хозреке, в которой отличился Ван Гален.
322 Грибоедов дважды упомянут в английском издании мемуаров
Ван Галена («The young Grivaiedoff», t. II, pp. 191, 192; ср. там же—
«Jakouvovitch», р. 191; ср. Rogier Charles* op. cit., t. II, p. 146). Буква
«б» (латинск. «в») в испанском произношении близка к «в»,— ср. испан-
скую транскрипцию слова Кордова — «Cordoba».
328 Van Halen, Memoires, op. cit., т. II, p. 347 «I do not consider myself
at liberty to enter into a full explanation of the generous conduct wich was
privately adopted by General Jermolow towards me...».
324 Ван Гален уехал из Англии, уже зная из письма Квироги о под-
готовке революции,— Квирога просил его сообщить об этом друзьям
в Англии. Ср. Rogier Ch., Memoires, op. cit., t. I, pp. 4, 261, 262. Фонд Ер-
молова, д. 1000 (1821). «Записка, поданная испанскому королю Фер-
динанду VII дон Хуаном Вангаленом» (на французском яз.), л. 17.
Изложение мемуаров Ван Галена у Rogier проигрывает по сравнению
с английским текстом, является изложением, а не подлинником, но
выигрывает в своих приложениях (среди них имеются и факсимиле
Ермолова). В. Потто в «Истории Нижегородского драгунского полка»
упоминает о Ван Галене (однако самый текст мемуаров остался ему
неизвестен, он судит о них лишь по сокращенному изложению в «Исто-
рическом вестнике»), ср. Потто В., цит. изд., т. II, сс. 167 и сл., 186;
т. III, с. 304. Потто ошибается, утверждая, что портрет Ермолова при-
ложен к английскому переводу,— он приложен лишь ко II т. француз-
ского издания. Имеется беглое упоминание о Ван Галене и в биографи-
ческих материалах о кн. Мадатове (ср. Погодин М. П., А. П. Ермо-
лов, с. 278). Краткое изложение позднейшей биографии Ван Галена
имеется у Rogier (op. cit., t. II, p. 271); в начале бельгийской революции
1830 г. Ван Гален командовал ополчением; в 1836 г. Ван Гален в Испании
командовал одною из дивизий в походе против карлистов и одержал
над ними победу. Позже (1842) Ван Гален становится одним из сторон-
ников Эспартеро; К. Маркс пишет о Ван Галене этого времени: «Когда
Нарваес привлек на свою сторону корпуса Серана и Сурбано у Торрехона
и пошел на Мадрид, Эспартеро соединился, наконец, с Ван-Галеном и
подверг Севилью бесполезной и возмутительной бомбардировке» (К. Маркс
и Ф. Энгельс, Соч., т. X, с. 691).
О Казикумухской экспедиции кн. Мадатова и о битве за Хозрек,—
с упоминанием о Ван Галене — см. у Дубровина Н., Алексей Петро-
вич Ермолов на Кавказе — «Военный сборник», 1882, № 9, сс. 39, 41.
К французскому изданию Rogier Ch. приложены прекрасные военные
карты, иллюстрирующие битву при Хозреке; материалы о том же—см.
Акты, собранные Кавказской археографической экспедицией, т. VI,
ч. I, с. VII; Ван Гален первый вскочил на городскую стену Хозрека и был
ранен (Потто В., История 44-го драгунского Нижегородского полка,
т. II, с. 168). О переписке Ван Галена с генералом дон Франциско Эспо-
за Минаем. Rogier Ch., t. II, р. 147; автор замечает о письме Мина к Ван Га-
лену: «C’est probablement la premiere lettre. espagnole re^ue au Caucase».
К. Маркс высоко оценивает друга Ван Галена, вождя герильясов гене-
рала Мина (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X. с. 744). Всего Ван Гален
пробыл на Кавказе 18 месяцев. Паспорт Ван Галену с личной подписью
Ермолова на вьГезд из России имеется в копии в архиве Ермолова, опу-
бликован у Rogier, op. cit.,t. II,р. 302 (датирован 3 октября 1820 г.).Рен-
ненкампф провожал Ван Галена до Моздока; Термин «конституционалист»,
примененный к Ван Галену, не произвольно выбран автором письма,
а является общепринятым официальным названием сторонников рево-
582
Люции 1820 г., противополагаемых «абсолютистам» — сторонникам реак-
ционного королевского правительства. В Испанию Ван Гален вернулся
27 февраля 1821 г.
Если Ван Галеном сохранены истинные даты и места встреч, упоми-
наемые в письме (он или переписчик могли их изменить в силу конспи-
рации,— ведь изъяли же они из письма в этих целях целые строки),
то они дают основания для предположений об авторе. Это, повидимому,
не Грибоедов, если учесть, что упомянутая в письме последняя встреча
Ван Галена с автором письма произошла на Кавказе 18 (30) сентября
1820 г.— Грибоедов был в это время в Иране. Это также не друг Ван Га-
лена Ренненкампф, который в момент отъезда испанца был в Тифлисе
и провожал его до Моздока. Было бы чрезвычайно интересно установить,
кто же из «ермоловцев» является автором письма.
«ВД», II, с. 282; Rogier Ch., op. cit., t. II, p. 168: Потто В., История
44-го драгунского Нижегородского полка, ч. II, с. 148; Van Halen,
Memoires, op. cit., t. II; pp. 169, 313.
325 Архив Ермолова, д. 938, лл. 1—2; состав армии, предполагавшейся
для движения в Италию под начальством Ермолова: Литовский корпус
под командой ген.-лейтенанта Довре; 1-я армия: 3-й пехотный корпус
под командой ген.-лейтенанта Рота; 4-й резервный кавалерийский кор-
пус под командой ген.-адъютанта Бороздина. 2-я армия: корпус под на-
чальством ген.-лейтенанта Рудзевича. В состав армии был включен
П. И. Пестель и другие декабристы1; в составе формирующейся армии
предполагалось 36 генералов, 236 штаб-офицеров и 2198 обер-офицеров,
всего же 112 901 человек.
Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов, сс. 242, 243; Бебутов
Д. О., Записки, «Кавказский сборник», XXIII, Тифлис, 1902; с. 54; Та-
расов Д. К., Император Александр I, П. 1915, с. 48; Иконников В. С.,
Н. С. Мордвинов, с. 559; «Рассказы Ермолова», с. 232.
326 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 106 (П. X. Граббе), л. 5; «ВД», I,
с. 304; III, с. 74.
327 Якушкин И. Д., Записки, с. 65 (подчеркнуто мною.—М. Н.).
328 Кюхельбекер В. К., Соч., I, с. 48.
329 Кюхельбекер В. К., Соч., I, сс. 48, 54, 341, 455; сс. XX и сл.,
Тынянов Ю. Н., Пушкин и Кюхельбекер, «Литературное наследство»,
№ 16—18 (1934), сс. 344, 357, 360; Грибоедов А. СПоли. собр. соч., т. I,
с. XLIV; «ВД», II, с. 141.
330 Кюхельбекер В. К., Соч., I, с. 50.
331 Тынянов Ю. Н., Пушкин и Кюхельбекер, «Литературное наслед-
ство», № 16—18 (1934), с. 352; Кюхельбекер В. К., Соч., I, сс. XXV,
XXVI: «ВД», II., с. 193.
332 Кюхельбекер В, К., Соч., I, с. 59; Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., т. I, с. XLIV.
333 Грибоедов Л. С., Поли. собр. соч., т. I, с. XLIV; т. III, с. 369;
«Русская старина», 1875, т. IX, с. 84; Кюхельбекер BJK., Соч., I, с. XXVII.
334 Кюхельбекер В. К., Соч., I, с. 56—57.
335 Ю. Н. Тынянов датирует 1820 годом листы рукописи В. К. Кюхель-
бекера, на которых нарисована голова грека (воспроизв. в т. I сочинений,
с. 49); можно несколько усомниться в этом—скорее не 1821 ли это год? Кю-
хельбекер В. К., Соч., I, сс. XXIX, XXX, 57, 591; Тынянов 10. Н., Фран-
цузские отношения В. К. Кюхельбекера, «Литературное наследство»,
№ 33—34, с. 357. Не мешает напомнить, что мысль о бегстве в Грецию
для помощи восставшим возникала не раз,— например, у А. С. Пушкина,
у декабристов П. Г. Каховского, И. Д. Якушкипа и др. Ср. Чернов С. Н.9
Из отчета о командировке в Москву и Ленинград осенью 1922 г., Сара-
тов, 1924, сс. 19, 22. Вероятно, интерес Грибоедова к запрещенному пере-
воду книги Пуквиля «Жизнь Али паши Янинского» связан с интересом
к восставшей Греции,— ср. Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., III, с. 159;
583
ср. Лонгинов М. Н., Соч., т. I, с. 59, а также сочувственный отзыв А. Бе-
стужева в обзоре литературы за конец 1824—начало 1825 г. [Бесту-
жев А. А. (Марлинский), Полн. собр. соч., изд. А. А. Каспари, т. II,с. 369]»
336 Кюхельбекер В. К., Соч., I, с. 60; Пушкин А. С., Полн. собр.
соч. (академии, изд.), т. XIII, с, 175; необходимо подчеркнуть, что
датировка стихотворения Кюхельбекера, посвященного Грибоедову, при-
надлежит первопечатному тексту,— «Московский телеграф», 1825, ч. I,
отд. II, сс. 118—119: «Тифлис" 1821».
337 Кюхельбекер В. К., Соч., I, с. XXVIII.
338 «ВД», II, с. 176.
339 Кюхельбекер В. К., Соч., I, сс. 62, 457; «ВД», II, с. 163—164;
Грибоедов А. С, Полн. собр. соч., т. I, с. XLIV.
340 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 313.
341 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, сс. 53, 136, 143, 148
342 Там же, с. 26.
343 Там же, сс, 41, 129, 137, 146.
344 Там же, сс. 141—142, 146, 489.
345 Пушкин А. С., Письма под редакцией и с примечаниями
Б. Л. Модзалевского, т. I, М., 1926, с. 115
346 Грибоедов, А. С. Полн. собр. соч., т. III, с. 167. Слово «разумеется»
незаключено Грибоедовым в запятые и по прямому смыслу текста должно
считаться не вводным словом, а сказуемым; хотя такое понимание и не
меняет коренным образом значения фразы, однако, несет в себе некото-
рый новый оттенок мысли. О пунктуации Грибоедова можно говорить
точно, так как письмо дошло до пас в автографе. «Грибоедов в восп. совр.»,
сс. 340—341 (курсив мой.— М. Н.).
347 «Грибоедов в восп. совр.», с. 340. Маркс К., цит. у Ленина, Соч.,.
т. XXI, с. 407.
348 «Грибоедов в восп. совр.», с. 27; мысль о нарушении Грибоедовым
классического канона очень подробно раскрыл О. М. Сомов. Цитиро-
ванные в тексте строки принадлежат Фаддею Булгарину.
349 Rogier Charles, Alemoires de don Juan Van Halen, op. cit., t. I,
pp. 11—12; Орсини Феличе, Воспоминания, перевод Д. П. Кончаловского,
«Academia», 1934, сс. 23, 297.
350 Ленин, В. И. Соч., т. XVIII, с. 108.
351 Там же с. 244.
352 Вигель Ф. Ф., Записки, V, с. 3; «Бумаги, относящиеся до Оте-
чественной войны 1812 г., собр. и изд. П. И. Щукиным», часть IX, с. 133.
353 Щеголев П. Е., Петр Григорьевич Каховский, в сб. «Декабристы»,
И.—Л., 1926, сс. 171, 173.
354 Греч Н. И., Записки о моей жизни, Спб., 1886, сс. 324—325; Ви-
гель Ф. Ф., Записки, V, с. '9; Басаргин Н. В., Записки, редакция и всту-
пительная статья П. Е. Щеголева, II, 1917, с. 7, ср. с. 12.
355 Шиман, Александр Первый, М., 1908, с. 21; Евстафьев П. П.,
Восстание военных поселян Новгородской губернии в 1831 г., М., 1934,
с. 21, ср. Joseph de Maistre, Du Pape.
356 Ленин, В. И. Соч.,т. XV, с. 468; XVI, с. 575 (курсив Лепина).
357 Там же, XIX, с. 351.
358 «Декабристы и пх время», I, с. 44.
359 Кошелев А. И., Записки, Берлин, 1884. с. 13.
360 Греч И. И., Записки, с. 326; Дружинин Н. М., Декабрист Ники-
та Муравьев, М., 1933, с. 100; Якушкин И. Д., Записки, с. 13; Грибо-
едов А. С., Полн. собр соч., III, с. 131.
361 Якушкин И. Д., Записки, цит. изд., сс. 15, 25. Записки декаб-
риста В. И. Штейнгеля — см. «Общественные движения в России к
первую половину XIX века», т. I, Спб.; 1905 с. 414.
362 «ВД», I, с. 430; Басаргин Н. В., Записки, с. 9.
584
^ ГречН. И., Записки, с. 446; ЦГАДА, ф. XLVIII, д. 397 (Матвея
Муравьева-Апостола), л. 57 об.; Басаргин Н. В., Записки, с. 36; Якуш-
кин И. Д., Записки, с. 17.
364 Якушкин И. Д., Записки, сс. 58—59; Пущин И. И., Записки о
Пушкине, редакция и примечания С. Я. Штрайха, М., 1937, с. 65.
365 Ср. Дружинин Н. М., Декабрист Никита Муравьев, с. 97.
366 Якушкин И. Д., Записки, с. 14; Вигелъ Ф. Ф., Записки, V, с. 7.
367 ЦГИА, ф. XLVIII, оп. 2, д. 10, лл. 58—58 об.;
368 «Остафьевский архив», т. V, вып. 2, с. 159 и сл.
369 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, с. LIII. Крити-
ческие статьи декабристов о «Горе от ума» будут рассмотрены ниже в
главе XV.
$ 370 Каратыгин П. А., Записки, «Русская старина», 1873, т. II, с.
371 Пиксанов Н.К., Творческая история «Горя от ума», сс. 242—243.
372 Ср. Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 243.
373 ВД; IV, стр. 273.
374 Дубровин Н., Письма главнейших деятелей в царствование импе-
ратора Александра I (1807—1829), Спб., 1883, с. 231.
375 Текст одного из черновых вариантов «Горя от ума»; Модзалев-
ский Б. Л., Роман декабриста П. Г. Каховского, Л., 1926, с. 62 и сл.,
«Декабристы и их время», I, с. 179, 157, 161, 176; Грибоедов А. С.,
Поли. собр. соч.,т. III, с. 154. Яблоновский дает другое решение Софьи:
«Софья спит», она еще и не пробуждалась,— она якобы полюбила Мол-
чалива как бы «во спе», как «грезу» и «мечту». Никак нельзя согла-
ситься с этой концепцией—ср. Яблоновский Сергей ПВ защиту С. П.
Фамусовой, сб. «О театре», М., 1909, сс. 27—54; ср. Рожков Н., Пуш-
кинская Татьяна и грибоедовская Софья в их связи с историей рус-
ской женщины XVII и XVIII веков, «Журнал для всех», 1899, № 5,
сс. 557—566 (правильно мнение Н. А. Рожкова, что Софью нельзя сме-
шивать с лагерем Фамусова).
376 Ср. Веселовский А. Н., Очерк первоначальной истории «Горя
от ума», стлб. 1569—1570.
377 Гриневская И. Л., Оклеветанная девушка, «Ежемесячные сочи-
нения», 1901, № 10; она же, Кого любит Софья Павловна? Там же,
1901, № И.
378 Ср. «Грибоедов в восп. совр.», сс. 107, 119; Мичурина-Самойлова
В А., Полвска на сцене Александрийского театра, редакция С. С. Да-
нилова, 1935, сс. 97, 98, 154, 165.
379 Ср. Мичурина-Самойлова В. А., цит. изд., с. 165.
380 Мичурина-Самойлова В. А., цит. изд., с. 97.
381 Салтыков-Щедрин М. Е., В среде умеренности и аккуратности,
Поли. собр. соч., т. XII, М., 1938, с. 310.
382 «Декабристы и их время», т. I, с. 179.
383 ЦГИА, ф. XLVIII, д. 382, л. И об.
384 Вигелъ Ф. Ф., Записки, IV, М., 1892, с. 48; «ВД», I, с. 294;Коло-
гривова А. Ф., 1812 год. Из семейных воспоминаний, «Русский архив»,
1886, VII, с. 339; Фонвизин, декабрист, Воспоминания (см. «Обществен-
ное движение в России в первую половину XIX века», т. I; сост. Се-
мевский В. И., Богучарский В. и Щеголев П. Е., с. 182).
385 Фонвизин, Воспоминания, сс. 182—183.
386 Якушкин И. Д., Записки, с. 12.
387 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 128, письмо от 15
апреля 1818 г.
388 ЦГИА, ф. XLVIII, д. 397 (Матвея Муравьева-Апостола), л. 33;
Фонвизин, Воспоминания, с. 183.
585
389 Стихи И. Н. Оржицкого опубликованы в «Сыне отечества» 1819,
LI, сс. 223—224.
390 ЦГИА, ф. XLIII, д. 397, л. 70.
391 Донос Ф. Булгарина на Царскосельский лицей (см. Б. Л. Мод-
залевский, «Пушкин под тайным надзором»).
392 Бумаги князя Ил. Вас. Васильчикова, «Р. А.», 1875, V, с. 45.
з9з Вигель Ф. Ф., Записки, III, с. 71.
394 Висковатов, Историческое обозрение лейб-гвардии Измайловского
полка, Спб., 1850, с. 244; Семевский В. И., Политические и общественные
идеи декабристов, 1909, с. 131; Греч Н. И., Записки о моей жизни, Спб,
1886, с. 326; «История лейб-гвардии Преображенского полка» (1683—
1883), т. IV, с. 140; Пестриков Н. С., капитан, История лейб-гвардии Мо-
сковского полка, I, Спб., с. 216; «ВД», VIII, с. 212. Пузанов, поручик,
История лейб-гвардии Гренадерского полка, Спб. 1845, сс. 62—63; «Исто-
рическое обозрение лейб-гвардии Измайловского полка», Спб., б. г. при-
лож., т. III, с. 244; Ростковский Ф., полковник, История лейб-гвардии
Финляндского полка, т. I, Спб., 1881, сс. 224—225, 265, 266; замечу, что
А. Е. Розен в общем положительно отзывается о Шеншине, по все же
подача им заявления о переводе на Кавказ к Ермолову относится как раз
к моменту появления в полку Шеншина (А. Е. Розен, Записки декабриста,
Спб., 1907, сс. 30—31, 40, 43 и др.); «История лейб-гвардии Егерского
полка за сто лет, 1796—1896», с ост. по арх. документам и другим источ-
никам, Спб., 1896, сс. 179, 181; «Из записок полковника гвардии Александ-
ра Густавовича Гебеля», «Русский архив», 1871, X, стлб. 1718—1719.
395 Цявловский М. А., Эпиграмма Пушкина па Аракчеева, «Лит-
критик», 1940, 7—8. «Столетие военного министерства», II, с. 143; Шиль-
дер Н. Император Александр I, III, с. 359; «Былое», 1907, № 2, с. 94;
Якушкин И. Д„ Записки, сс. 14, 17—18; Дирии П., История лейб-гвар-
дии Семеновского полка, т. I, с. 76; ЦГИА, ф. XLVIII, дело Поджио;
Гангеблов А. С., Как я попал в декабристы и что за тем последовало,
«Русский архив», 1886, VI, сс. 185—186 (в изложении Гангеблова явная
контаминация «норовской истории» и происшествия в лейб-гвардии Егер-
ском полку); Бумаги князя Иллариона Васильевича Васильчикова,
«Русский архив», 1875, V, с. 47; Висковатов, Историческое обозрение лейб-
гвардии Измайловского полка, Спб. 1850, с. 245; Зноско-Боровский Н.,
История лейб-гвардии Измайловского полка, Спб.,1882, сс. 85—86; «ВД»,
I, сс. 250—251: Чернов С. Н., Несколько справок о Союзе Благоденствия
перед московским съездом 1821, «Ученые записки Саратовского ун-та»,
1924, II, вып. III, с. 56; «Русский архив», 1875, II, с. 46—47; Гангеб-
лов А. С., Как я попал в декабристы..., сс. 185—186, 187—189, 192;
Греч Н. И., Записки о моей жизни, с. 327; «Семеновское дело»,
сб. «Декабристы», 1926, сс. 174, 177, 180, 195, 197; «Декабристы и их
время», I, сс. 148, 176. Замочу, что, по сведениям С. Н. Чернова, в лич-
ном собрании А. В. Шебалова имелся ряд копий документального мате-
риала, относящегося к политическому брожению в армии, начиная с 1813 г.
(см. Чернов С. Н., Отчет о командировке в Москву..., с. 8).
396 ЦГИА, ф. XLVIII, оп. 2, д. 6; Семевский В. И., Волнения Се-
меновского полка в 1820 г., «Былое», 1907, № 1, 2, 3.
297 Бибикова А., Из семейной хроники, «Исторический вестник»,
ноябрь, 1916, с. 409; Муравьев-Апостол Матвей, Воспоминания, с.
110; Бумаги кнйзя Иллариона Васильевича Васильчикова, «Русский ар-
хив», 1875, V, с. 55.
398 Например, копия (не вполне исправная) пародии имеется в архи-
ве Строганова, ф. 355, оп. 4, д. 197, лл. 37—37 об. Любопытно, что запись
этой пародии на «Черную шаль» находится рядом с переписанными воль-
нодумными стихами молодого Пушкина. Все собрание заключено в изящ-
ную папку с надписью «Albaume».
586
899 Ср. Пушкин А. С., Полн. собр. соч.,т. XIII,с. 108 (Дельвиг: «И нас
тогда пленяли эполеты»); «Русский архив», 1906, XII, с. 55; Семевский В. И.,
Политические и общественные идеи декабристов, 1909, с. 126; «Памяти
декабристов», с. 18; «Отечественные записки», 1860, VI, с. 71.
4оо «История лейб-гвардии Егерского полка», с. 179; ср. Шилъдер
Н. К., Император Александр I, т. IV, с. 226.
401 Щербатов, кн., Генерал-фельдмаршал кн. Паскевич, его жизпь
и деятельность, Спб., 1888, т. I, сс. 74, 101, 36°, 363, 334; Фрейман О. Р.,
Пажи за 183 года, Фридрихсгамн, 1894, с. 110; «История лейб-гвардии
Егерского полка», сс. 74, 75.
402 Басаргин Н. В., Записки, Пгр., 1917, с. 17 и сл.
403 Муравьев-Апостол Матвей, С. И. Муравьев-Апостол. Заметка по
поводу его биографии, «Русская старина», 1873, VII, сс. 108—109; «Из
писем и показаний декабристов», Спб., 1906, с. 26; «Воспоминания Бесту-
жевых», М., 1931, с. 67.
404 Чаадаев П. Я., Сочинения и письма, под ред. М. О. Гершензона,
т. II, М., 1914, с. 540 (подлинник— т. I, с. 4— по-франпузски); «ВД», II,
сс. 210, 211; рукопись Вл. Раевского была в распоряжении П. Е. Ще-
голева— см. Щеголев П. Е., Декабристы, с. 13: «ВД», VIII, с.
383; Якушкин И. Д., Записки, сс. 15, 17; «Семеновское дело», сб. «Де-
кабристы», 1926, с. 172; «ВД», I, с. 444; Грибоедов А. С., Полн. собр.
соч. III, сс. 128—129, письмо от 15 апреля 1818 г.; Панчулидзев С., Исто-
рия кавалергардов, т. III, с. 256; Дружинин Н. М., Декабрист Никита Му-
равьев, с. 114; Пущин И. И., Записки о Пушкине, М., 1937, с. 76;
Иконников В. С., Граф Н. С. Мордвинов, Спб. 1873, с. 433.
405 «ВД», II, сс. 211, 210; Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III,
с. 142; Кюхельбекер В. К., Дневник, 1929, с. 339; Кюхельбекер В. К.,
Соч., I, с. XV; Оболенский Е., Записки, с. 235; Попова О. И., А. С. Гри-
боедов в Персии, М. 1929, с. 76; «Бунт декабристов», под ред. Оксма-
на Ю. Г. и Щеголева П. Е., Лгр., «Былое», 1926, с. 324—325 (отзыв
о службе); ср. у Грибоедова: «1е service que je hais de tout mon coeur»
(Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ill, 205).
406 Вопрос о «тихой славе» для пушкинского текста исследован
М. А. Цявловским.
407 Щеголев П. Е., Петр Григорьевич Каховский, в его сб. «Декабри-
сты», с. 173.
408 ЦГИА ф. XLVIII, д. 83 (Мих. Орлова); Розен А. Е., Записки
декабриста, Спб. 1907, с. 58.
409 Веселовский А. Н., Очерк первоначальной истории «Горя от ума»,
стлб. 1569.
410 «Дневные записки путешествия А. Бошняка в разные области
Западной и Полуденной России в 1815 году», ч. I, М., 1820, с. 27 (ч. II
вышла в 1821 г.). «Тифлисские ведомости», 1832, № 3, ср. «Русская стари-
на», 1874, т. VII, сс. 610—614.
411 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 206.
412 Грибоедов А. С., там же.
413 Михайловский-Данилевский А., Записки о походе 1813 г., изд. 2-е;
Спб., 1836, сс. 208—209, 216, 224—225; Норов В. С., Записки о походах
1812 и 1813 годов, ч. II, Спб., 1834. Норов дает несколько иную дату на-
чала военных действий после Плесвицкого перемирия: «Первые ружей-
ные выстрелы сделаны были егерями второго корпуса 12 августа, в седь-
мом часу утра», с. 64; если даже предпочесть это свидетельство, общий
вывод от этого не меняется.
414 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 207.
415 Ротмистр — старший обер-офицерский чин в кавалерии. Так как
тут речь идет именно о кавалерии, то неуместно приводить чины пехоты,
587
комментируя слова; «Ты обер или штаб?» (ср. комментарий Н. К. Пикса-
нова к «Горю от ума», изд. 1929, с. 187).
416 Котляревский Нестор, Литературные направления александров-
ской эпохи, Спб., 1913, с. 311.
417 «Декабристы на Украине», т. II, с. 43.
418 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, с. XIX.
419 «Из писем и показаний декабристов», Спб., 1906, с. 16.
420 S, «Горе от ума», производящего всеобщий революционный дух.
Философическо-умозрительное рассуждение, М. 1831, с. 12.
421 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», сс. 45, 319.
Ср. школьное издание А. С. Грибоедов, «Горе от ума», редакция, введение
и комментарии Н. К. Пиксанова, изд. 3-е, М.—Л., 1929.
422 ЦГИА, ф. XLVIII, д. 231 (Ивана Шипова), л. 1.
423 Н. Тургенев, Дневник, III, с. 76; «ВД», III, с. 48; ср. «Из писем
и показаний декабристов», Спб., 1906, с. 77.
424 Лорер Н. И., Записки декабриста, М. 1930, с. 202.
425 «Общественное движение в России в первую половину XIX века» ,
т. I, с. 217.
426 ЦГИА, ф. XLVIII, д. 382, лл. 3 об., 15 об.
427 «ВД», II, с. 210.
428 Дружинин Н. М., Декабрист Никита Муравьев, с. 101.
429 «Грибоедов в восп. совр.», с. 137; «Общественное движение в Рос-
сии...», с. 227; ЦГИА, ф. XLVIII, оп. 3, д.12; Дружинин Н. Л/.,Декабрист
Никита Муравьев, с. 82; Вигелъ Ф. Ф., Записки, V, с. 150.
430 Гончаров И. А., Поли. собр. соч., т. VIII, изд. 5-е, Пгр., 1916,
с. 134.
431 Семевский В. И., Крестьянский вопрос в России в XVIII и в 1-й
половине XIX в., Спб., т. II, с. 424.
432 Пиксанов Н. К., Грибоедов, сб. ст., с. 31; он же, Творческая ис-
тория «Горя от ума», с. 318.
433 Пиксанов II. К.,Творческая история «Горя от ума», цит. изд.,с. 288.
434 Пиксанов Н. К., Грибоедов, сб. ст., с. 31; он же, Творческая ис-
тория «Горя от ума», с. 299.
435 Пиксанов Н. К., Грибоедов, сб. ст., с. 153,— тут ясно сказано,
что барин-балетоман, распродавший крепостных детей поодиночке, при-
надлежит к придворной знати; это утверждение ни на чем не основано.
Необходимо указать на то, как отчетливо воспринимали читатели
«Горя от ума» вопрос о крепостном праве. В этом отношении интересны
доселе совершенно не изученные подражания «Горю от ума». Вот отрывок
из такого подражания, автором которого является Платон Волков (опуб-
ликовано в «Северном Меркурии», 1831, № 9, 21 января, среда с. 38); идет
разговор между Ленским (параллель с Чацким) и поручиком Сломише-
евым (повидимому, параллель со Скалозубом). Ленской обратился к не-
му по делу о разделе имения. Сломишеев приглашает Ленского при-
нять участие в охоте и расписывает ее удовольствия:
Сто семьдесят борзых, да сотня в напуску
Породы лучшей и отменной,—
Поистине сказать, утешат, мой почтенной!
Ленской отказывается, говоря что терпеть не может этой забавы,
и в отказ вводит социальную мотивировку:
Я не могу понять, где польза или честь
Скакать черезо рвы, на огороды лезть
И псарнею одной, а не именьем править,
Забыть своих детей, жену свою оставить,
У бедных поселян топтать овес и рожь...
588
Сломишеев
Та-та-та-та, хорош ты, гусь, хорош.
Пожалуй, слушай речи ваши,
Сергей Иванович! ей! право, мне смешно:
У мужиков поля вытаптывать «грешно»...
Да мужики-то чьи?., ведь мужики-то наши.
Ленской
А вам крестьян своих не жаль?
Сломишеев
Тьфу, пропасть! вот далась печаль!
О чем хлопочешь ты, скажи мне, мой голубчик?
Мужик — мужик и есть, я — все-таки поручик.
Ленской
Все знаю, точно так; но прав не вижу я
II у своих крестьян вытаптывать поля,
(строка точек в подлиннике).
Крестьянин — человек; и дело, сударь, в том,
Что с мнением таким по нынешнему веку
Не мудрено попасть в опеку.
Сломишеев
Что? Что сказали вы.................
..............(точки в подлиннике).
В опеку . . . .хорошо . . . .покорный
ваш слуга.
(Идет.)
Л е н с к о и
О деле о моем..........
(Сломишеев кланяется и уходит)
Л е п с к о й
Еще купил врага.
436 Грибоедов А. С., Соч., под. ред. Вл. Орлова, с. 199; Пиксанов Н. К.,
Грибоедов, сб. ст., сс. 149—151.
В недавно появившейся работе «Радищев и Грибоедов» Н. К. Пи-
ксанов упоминает об «антикрепостнической „Грузинской ночи“», харак-
теризуя ее далее как протест против крепостного права; отсюда можно
заключить, что старый взгляд Н. К. Пиксанова на отношение Грибоедова
к крепостному праву, повидимому, начал изменяяться (сб. «Радищев»,
с. 69 и сл.).
437 Комментаторы Грибоедова на эти 15 точек в тексте Д. А. Смир-
нова доселе не обращали внимания и не давали им никакого объяснения.
В частых цитациях этого текста редакторы заменяли их тремя точками
или подавали как слитный, непрерывный авторский текст. Такая передача
589
текста неправильна. К сожалению, эта ошибка допущена и в академиче-
ском издании сочинений Грибоедова (ср. Грибоедов А, С., Полн. собр.
соч., I, с. 263), где 15 точек заменены троеточием. Ошибки этой избежал
Вл. Орлов, редактируя грибоедовский однотомник (ср. Грибоедов А. С,
Соч. под ред. Вл. Орлова, Л. 1940, с. 343), не остановившийся, к сожа-
лению, на этом вопросе в комментарии к тексту (см. там же, с. 621).
В своей последней, только что появившейся работе «Радищев и Гри-
боедов» Н. К. Пиксанов, к сожалению, повторяет эту неточность и вновь
цитирует указанный текст, употребляя троеточие (сб. «Радищев», Лгр.,
1950, стр. 76).
438 Пиксанов Н. К., Грибоедов, сб. ст., сс. 44, 153.
439 Там же, с. 153.
440 Пиксанов Н, К., Творческая история «Горя от ума», с. 308.
441 Имеется ряд вариантов этого экспромта; ср. Цявловский М. А.,
Экспромт А. С. Грибоедова, «Новый мир», 1938, IV.
442 Семевский В. И., Крестьянский вопрос, II, сс. 467, 494, 508;
«Записки декабриста Штейнгеля», см. «Общественное движение в Рос-
сии...», с. 291.
443 Радищев А. Н., Путешествие из Петербурга в Москву, 1790,
сс. 342—343.
444 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 289.
445 Там же, с. 308.
446 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., III, с. 182, 196, 200, 201, 245;
ср. Миллер Орест, А. С. Грибоедов. Жизнь и переписка, «Неделя», 1879,
№ 16—17, с. 484.
447 Веселовский А. Н., Очерк первоначальной истории «Горя от ума»,
стлб. 1558; Тургенев Николай, Дневник, III, с. 188; Тынянов Ю. Н., Фран-
цузские отношения В. К. Кюхельбекера, «Литературное наследство»,
№ 33—34, сс. 331—378.
448 ЦГВИА, аудиториатский департамент, 2-е отделение, д. 42;
«ВД», II, с. 166 (дело В. К. Кюхельбекера); Веселовский А. Н., Очерк
первоначальной истории «Горя от ума», цит. изд., стб. 1558.
449 Дружинин Н. М., Декабрист Никита Муравьев, цит. изд., с. 110.
450 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», цит. изд.,
с. 324.
451 Пиксанов Н. К,, Грибоедов, сб. статей, цит. изд., с. 149.
452 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., III, с. 100—101.
453 В. И. Семевский отмечает трудность опубликования работ о кре-
постном праве в царствование Александра I, см. Семевский В. И., Кре-
стьянский вопрос в России, II, с. 393; Рылеев К.Ф., Полн. собр. соч.,
с. 85.
454 Ср. Пиксанов Н. К., школьное издание «Горя от ума», 1929 г.,
сс. 31, 41, 45.
455 Гончаров И. А., Полн. собр. соч., т. VIII, Пгр., 1916, с. 153; ср.
Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 319.
456 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 320.
457 Сталин И., Марксизм и национально-колониальный вопрос.
Сборник избранных статей и речей. М. 1934, сс. 4, 6, 10; Ленин В. И.,
Соч., т. XVIII, с. 108. Под чужим флагом,
458 Ленин В. И., Соч., т. XVII, с. 143. Критические заметки по
национальному вопросу,
459 Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя от ума», с. 305.
В статье «Социология «Горя от ума» Н. К. Пиксанов пишет: «Ярко
выраженный в «Горе от ума» национализм, трактовавшийся западнической
и славянофильской критикой как «патриотизм», как чувство «националь-
ного достоинства» и пр., связан, с одной стороны, с усадебно-помещичьим,
590
бытом и пристрастиями, а с другой,— коренится в том антагонизме,
в какой вступало русское служилое дворянство с остзейским немецким
на службе в государственных учреждениях» (см. Пиксанов Н. К., Грибо-
едов, Исследования и характеристики, Лгр.. 1934, с. 49).
460 Вигель Ф. Ф., Записки, с. 37—38; ср. Шильдер П. К., Импера-
тор Александр I, IV, с. 481; Вяземский П, А., Поли. собр. соч., V,
с. 144.
461 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 147—148;
ср. стихи Телешевой «Хищники на Чегеме», Поли. собр. соч., I,
сс. 15, 17.
462 Семевский В. И., Крестьянский вопрос в России в XVIII и в 1-й по-
ловине XIX в., Спб., т. II, с. 511; он мсе, Политические и обще-
ственные идеи декабристов, с. 109; ср. Модзалевский В. Л.
Яков Николаевич Толстой, биографический очерк, Спб. 1899, с. 18; ср.
«Остафьевский архив кн. Вяземских», т. I.
463 Ср. Пиксанов Н., Литературные работы М. С. Ольминского, «Звез-
да», 1926, V, с. 183 (автор указывает на то, что термин «народный» путают
с «национальным», и называет это «крупной путаницей»).
464 «Из писем и показаний декабристов. Критика современного со-
стояния России и планы будущего устройства», под ред. А. К. Борозди-
на, Спб. 1906, с. 17; «ВД», I, с. 267 (слова декабриста Митькова приведены
в передаче декабриста Е. П. Оболенского); Якушкин И. Д., Записки,
с. И.
465 Басаргин Н. В., Записки, ред. П. С. Щеголева, Пгр. 1917, сс. 6—
7; Вл, Раевский, О солдате, «Красный архив», XIII, с. 313; «Семеновское
дело», сб. «Декабристы», 1926 (Всесоюзная библиотека им. В. И. Ленина),
с. 156.
466 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., III, с. 27.
467 Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов. Материалы для
его биографии, М. 1864, сс. 222, 226—228; Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., т. IIL, сс. 61 и след., 369.
468 Попова О. И., А. С. Грибоедов в Персии, М. 1929, сс. 72, 67, 70
(замечу, что французскую фразу «et me voici dupe et stompeur» едва ли
возможно переводить словами: «и вот я оказался дураком и обманщиком»;
речь, несомненно, идет о том, что Грибоедов был сам обманут и в силу
этого оказался «обманщиком», никакого эквивалента для понятия «дурак»
в фразе нет).
469 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 176.
470 «Декабристы и их время», т. I, с. 48.
471 Там же
472 Там же.
473 Пиксанов Н. К., Грибоедов. Исследования и характеристики,
с. 151 (мечтать о «премудром незнании иноземцев» — цитата явно не-
точна: пропущено «у них»).
Необходимо указать на наличие целой книжки, построенной на анек-
дотпчески-ложном толковании монолога о французике из Бордо, которая
объявляет Чацкого, а вместе с ним и Грибоедова противником просвеще-
ния, сторонником невежества. На этом тезисе основана реакционная
книжка С. И. Данелиа «О философии Грибоедова», вышедшая вторым
изданием в Тбилиси в 1940 г. (изд. «Пантеон писателей Грузии»), особенно
сс. 18—26. См. у Данелиа: «Незнание, по представлению «Горя от ума»,
есть мудрость» (с. 24); «Мнение о преимуществе «премудрого незнанья
иноземцев» было коренным убеждением Грибоедова» (с. 20); «Началом
логического противоречия между народом и обществом пьеса Грибоедова
предполагает ум» (с. 16); «Пьеса приписывала болезнь русского общества
фатальному действию просвещения» (с. 53) и т. д.
591
474 Пиксанов II. К., Грибоедов. Исследования и характеристики,
с. 151.
475 Замечу, что при применении столь же «прямолинейного» толко-
вания можно при желании доказать, что Чацкий сам себя признал сума-
сшедшим, так как сказал: «Безумным вы меня прославили всем хором,—
вы правы...»
476 Лернер Н., Ростопчинская шутка о декабристах, см. Addekabri-
stiana, сб. «Бунт декабристов», Лгр., изд-во «Былое», 1926, с. 398.
477 Ср. уже цитированную книгу Данелиа С. И., «О философии Гри-
боедова».
478 «Декабристы и их время», с. 55.
479 Там же, с. 48.
480 «Воспоминания Бестужевых», 1931, с. 85.
481 А. Н. Пыпин, справедливо критикуя ложную концепцию А. С. Су-
ворина, правильно указал на сходство национальных требований в «Горе
от ума» и в декабристской идеологии (см. Пыпин А. Н., Поход против
Белинского, предпринятый под флагом «Горя от ума», «Вестник Европы»,
1886, V). Ал. Веселовский правильно отвел упрек Чацкому в «славяно-
фильстве» (см. Веселовский Ал., Очерк первоначальной истории «Горя
от ума», «Русский архив», 1874, I, № 6, стлб. 1546). Н. К. Пиксанов
усматривает в идеологии Чацкого «барско-усадебное народничество» —
в сб. «Грибоедов», с. 45; Щеголев П. Е., Декабристы, сб., с. 113.
482 Ср. Круглый А. О., П. И. Пестель по письмам к нему родителей.
«Красный архив», 1926, т. III (шестнадцатый), с. 179 (слово «истинник»).
482 Сперанский М. М., Записка об устройстве судебных и правитель-
ственных учреждений в России (1803), см. «План государственного пре-
образования гр. М. М. Сперанского», изд. «Русской мысли», 1905; Сухом-
линов М. И., Исследования и статьи по русской литературе и просвеще-
нию, Спб. 1889, т. I, с. 280; Тынянов К). Н., Пушкин и Кюхельбекер,
«Литературное наследство», № 16—18 (1934), с. 334; Грибоедов, А. С.,
Поли. собр. соч., III, с. 51.
484 Пестелъ П. И., Русская правда, Спб., ЦГИА, 1906, с. 59;
ф. XLVIII, д. 385, л. 30; S., Горе от ума, производящего всеобщий револю-
ционный дух. Философско-умозрительное рассуждение, М., 1831, с. 14;
Греч Н. И., Записки о моей жизни, Спб., 1886, с. 325.
485 Якушкин И. Д., Записки, с. 65; Фонвизин М. А., Обозрение про-
явлений политической жизни в России, в кн. «Общественное движение
в России в первую половину XIX века», т. I, Спб., 1905, с. 184; Бороздин
А. К.. Из писем и показаний декабристов, Спб., 1906, с. 18.
486 «ВД», I, с. 306; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 95, л. 17; д. 372, л. 35;
с. 102.
487 Ср. слова Якушкина: «...каждый член, зная, что он пе один и
излагая свое мнение перед другими, мог бы действовать с большею уверен-
ностью и решимостью», «Записки», с. 17 (курсив мой.—М. Н.), ср. «ВД»,
III, с. 48; Якушкин И. Д., Записки, с. 31; «БД», 1,с. 433.
488 Вигелъ Ф. Ф., Записки, III, с. 32; Якушкин И. Д., Записки,
с. 25. Долгоруков П., 35-й год моей жизни или два дни вёдра па
363 ненастья, Кишинев, 1822, рукопись, хранится в Пушкинском музее
в Москве, готовится к печати Г. Г. Цявловской.
489 Л. П. Гроссман обновил версию о П. Я. Чаадаеве как о прототипе
Чацкого перед грибоедовским юбилеем 1945 г., выступив на эту тему
со специальной статьей в «Комсомольской правде». Концепция Л. Гросс-
мана такова, что делает комедию Грибоедова произведением, написанным
ad hoc, к какому-то совершенно определенному случаю из жизни Чаадае-
ва. Слова Пушкина в известном письме к П. А. Вяземскому: «Что такое
Грибоедов?.. Мне сказывали, что он написал комедию на Чедаева, в те-
перешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны»
592
(декабрь, 1823) — толкуются как одобряющие Грибоедова. Пушкин
тут будто бы положительно оценивает Грибоедова, написавшего «комедию
на Чедаева». Такое толкование па мой взгляд противоречит прямому
смыслу пушкинских слов. «Написать комедию на кого-то» значит прежде
всего высмеять этого «кого-то» (ср. написать на кого-то эпиграмму, па-
сквиль и проч.). Но Л. П. Гроссман понимает эту запись как похвалу
Грибоедову и именно па этом шатком фундаменте строит свою концепцию.
С этой концепцией нельзя согласиться. Широкое обобщающее значение
комедии вне сомнений. Сомневаться же в том, что и Чаадаев служил
образцом Грибоедову в построении его художественно обобщенного тина
Чацкого, конечно, не приходится. В этом смысле приведенная выше
пушкинская цитата имеет значение.
' *90 «Грибоедов в восп. совр.», сс. 12, 24, 28, 140.
491 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 372, л. 30 об.
492 Там же, д. 397, л. 111.
493 Семевский В. И., Политические н общественные идеи декабристов,
с. 109.
494 Бумаги князя Иллариона Васильевича Васильчикова, «Русский
архив», 1875, V, сс. 92—93.
495 «ВД», IV, с. 91.
496 Биограф Чаадаева М. Жихарев указывает па то, что право объяв-
лять сумасшедшим правительство присвоило себе в одном из петровских
законов, где объявляется безумным всякий, кто что-либо произнесет
против православной веры; см. Жихарев М. И., Петр Яковлевич Чаадаев.
(Из воспоминаний современника), «Вестник Европы», 1871, септ., с. 34;
Сухомлинов М. И., Исследования п статьи по русской литературе и про-
свещению, Спб., 1889, т. I, с. 333; Чернов С. II., Из отчета о командировке
в Москву и Ленинград осенью 1922 г., Саратов, 1924, с. 11; Р — ской П. Л.,
Дело Михаила Кологривова, «Русская мысль», 1901, Ai> 11, с. 161; ЦГИА,
ф. XLVIII, д. 82, л. 44 (дело Ф. Глинки).
497 Ср. Тынянов IO. II., Французские отношения В. К. Кюхельбе-
кера, «Литературное наследство», А» 33—34, с. 360; Якушкин И. Д.,
Записки, с. 16; ЦГИА, ф. XLVIII, он. 1, д. 82, л. 52 и сл.
498 Пиксанов II. К., Творческая история «Горя от ума», 1928, с. 246.
499 Там эюе, сс. 247—249.
000 Там же, с. 249.
501 Рукопись комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», М., 1903, ред.
и прим. В. Е. Якушкина.
502 Григорьев Аполлон, Взгляд ла русскую литературу со смерти
Пушкина, «Русское слово», 1859, № 2, с. 41.
503 Якушкин И. Д., Записки, сс. 32, 37.
*94 ЦГИА, ф. XLVIII, он. I, д. 397, лл. 53, 55.
505 Каратыгин II. А., Записки, Спб., 1880; Меньшиков М. О., Кри-
тические очерки, Спб., 1899; Суворин А. С., «Горе от ума» и его критики,
«Новое время», 1886, январь; Пиксанов П. It., Творческая история «Горя
от ума», с. 322 и сл.; он же, Грибоедов. Исследования и характеристики,
с. 176.
5oG Якушкин И. Д., Записки, сс. 37, 44.
507 Там же, с. 55; ЦГИА, ф. XLVIII, он. I, д. 397, л. 70 об.
508 ЦГИА, ф. XLVIII, он. 1, д. 372, лл. 33 об.; д. 403, л. 48 об.
509 «Грибоедов в восп. совр.», с. 12.
510 Пиксанов П. К., Творческая история «Горя от ума», с. 111.
511 Предисловие к школьп. изд. «Горя от ума», 1929, с. 16.
512 Якушкин И. Д., Записки, сс. 66—67; Чулков II. 11., Москва и
декабристы, сб. «Декабристыи их время», II, М., 1932, с. 306; Пиксанов
И. К., Творческая история «Горя от ума», с. 115; ЦГИА, ф. XLVI11,
он. I, д. 356, лл. 4 об.—5; д. 396, лл. 8, 27, 28, 132—134, 111.
38 М. В. Иечкина гло
513 Пушкин J. С., Поли. собр. соч. (акад, изд.), т. XIII, сс. 91—*-92.
Доселе неизвестное письмо А. С. Грибоедова к II. А. Вяземскому (не
вошедшее в академическое издание Поли. собр. соч. Грибоедова) впервые
(с купюрами) опубликовано В. С. Нечаевой в «Литературной газете»,
1945, № 3 (1114) от 15 января.
514 Пушкин А. С., Поли. собр. соч.,т. XIII, с. 118; ЦГИА, ф. XLVIII,
он. I, д. 253 (Бегичева) и д. 419 (Ивашева); Кошелев А. И., Записки,
Берлин, 1884; ЦГИА. ф. XLVIII, on. I, Д. 399, лл. 44 об.—46
515 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 195, 196, 341.
Как сообщил мне И. П. Пузин, имеется рукопись учителя Куркинской
средней школы А. Миловидова «А. С. Грибоедов в селе Екатеринин-
ском»: автор был знаком с Надеждой Степановной и Марией Степанов-
ной Бегичевыми.
516 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, с. CXVI1I и сл.
517 Там же, т. III, сс. 154—155.
618 Там же, сс. 154, 182; «Памяти декабристов», I, сс. 59—60
(Александр Бестужев впервые познакомился с Оржицким («Оржинским»)
в январе 1824 г., то есть до приезда Грибоедова в Петербург); см.
также Рукописный фонд библиотеки Зимнего дворца, д. 1230 (ср. пись-
мо Грибоедова от 22 ноября 1825 г.).
519 «ВД», I, с. 293; Дружинин Н. М., Декабрист Никита Мура-
вьев, сс. 123—124: Сиверс А. А., И. А. Мухапов, Материалы для
биографии, в сб. «Памяти декабристов», I, сс. 89, 153, 155, 157—159,
168, 173. Заметим, что Сиверс датирует киевский период жизни декабри-
ста П. А. Муханова с мая 1823 г. по май 1825 г. и полагает, что оп бывал
в Петербурге в 1819—1823гг., то есть тогда,когда Грибоедова там не было;
в начале 1824 г. Мухапов ездил из Киева в Воронеж и Одессу. Летом
1825 г. Мухапов также из Киева ездил на Кавказ устраиваться па службу
к Ермолову, в мае 1825 г. он уже был па Кавказе, и 9 июля он собирается
ехать обратно,— очевидно, на Кавказе Петр Мухапов также не мог
встретиться с Грибоедовым. Заметим также, что хотя Петр Му ханов и был
адъютантом у Н. II. Раевского, но «Архив Раевских» не содержит ни-
каких данных, касающихся его пребывания в Киеве и отношений со своим
начальником.
Пушкин А. С., Поли. собр. соч.,т. XIII, с. 144; ЦГИА, ф. XLVIII,
on. I, д. 82, л. 17 об.
520 «Памяти декабристов», I, сс. 66, 67, 69, 89, 97; «Грибоедов в восп.
совр.», сс. 136—138; Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 152—
153; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 7.
521 «ВД», I, с. 434; «Памяти декабристов», I, с. 69; ср. Пушкин А. С.,
Поли. собр. соч., т. XIII, сс. 168, 173 (ср. «Памяти декабристов», J,
сс. 50—51).
522 «Общественное движение в России в первую половину XIX в.»,
т. I, с. 242 (воспоминания Е. 11. Оболенского); Щеголев П. Е., Грибо-
едов и декабристы, в его сб. «Декабристы», 1926, с. 114; «ВД», 1,с. 447;
VIII, с. 280; «Воспоминания Бестужевых», 1931, сс. 129—130. Петр Бе-
стужев по молодости лет в то время, повидимому, мало знал Грибоедова,
так как в своих позднейших записках относит знакомство с ним к числу
«новых» (см. «Воспоминания Бестужевых», сс. 398—399).
523 Модзалевский Б. Л., Роман декабриста Каховского, 1926, с. 49;
«ВД», I, сс. 153, 338; Щеголев 11. Е., Петр Григорьевич Каховский, в его
сб. «Декабристы», М.—Л., 1926, сс. 153, 158, 160; «Грибоедов в восп.
совр.», с. 173.
524 ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 427 (Поливанова) и 56 (Кологривова).
526 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 169. Замечу, что можно
уточнить датировку цитируемого письма к Катенину; комментатор ака-
демического издания сочинений Грибоедова Н. К. Пиксанов датирует
504
нерпу io половину письма январем 1825 г., между тем его можно датиро-
вать несколько более точно — первой половиной января 1825 г.; его конец,
датированный Грибоедовым 14 февраля 1825 г., содержит замечание,
что предыдущие страницы «уже месяц, как начаты», иначе говоря, они
начаты около 14 января 1825 г. В начале письма Грибоедов пишет, что то
письмо Катенина, па которое он отвечает, оп получил «вчера» и «па другом
же день» читал это письмо тому, «с кем только встретился», в частности
Дельвигу, которого видел «два раза в жизни». Следовательно, Дельвиг
познакомился с Грибоедовым ранее середины января 1825 г.
526 «ВД», II, с. 142; Грибоедов А. С., Волн. собр. соч., т. НТ, с. 17’>;
Кюхельбекер В. К., Дневник, сс. 329, 346; Пушкин 1. С., Волн. собр.
соч., т. XIII, сс. 135, 143, 144, 168.
527 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 23; Грум-Грмеимайло А.,
Декабрист А. О. Корпилович (жизнь и литературная деятельность),
в сб. «Декабристы п их время», II, сс. 328, 330, 340, 342, 344, 347, 352,
353, 355; «Памяти декабристов», I, с. 47.
528 На основании текста дела Якубовича, опубликованного в изда-
нии «Восстание декабристов», нельзя точно решить вопрос о времени его
приезда в Петербург в 1825 г., ибо в одном случае (первый допрос)
значится «в июле», а в другом показании •— «в июне». Однако обращение
к подлинному делу, хранящемуся в ЦГИА (ф. XLVIII, on. I, д. 348;
ср. л. 2 и л. 11), разрешает вопрос; верить надо дате «июнь», а пе «июль»:
первое показание записано рукою генерал-адъютанта Левашова, в ко-
тором издатели дела ошибочно приняли «п» за «л»; во втором же показа-
нии записано рукою самого Якубовича совершенно ясно: «в шопе».
Итинерарий Якубовича устанавливается на основании ряда докумен-
тов; см. «Памяти декабристов», I, с. 53 (письмо А. Бестужева); «ВД»,
II, сс. 289, 279, 285; ср. I, сс. 269, 303, 309, 434; Потто В., История
44-го драгунского Нижегородского полка, т. II, с. 167.
529 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 155; Панчулидзев С.,
Сборник биографий кавалергардов, сс. 288—290; «ВД», III, сс. 135, 136,
138—143; «Древняя и новая Россия», 1879, IV, с. 321; «Памяти декаб-
ристов», I, с. 86, ср. с. 56.
530 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 158. Очевидно, чтение
слов: «у Демута» затрудняло и первых публикаторов, так как в перво-
печатном тексте фраза передана: «Живу я у Данцата» (см. Письма Карам-
зина к Алексею Федоровичу Малиновскому и письма Грибоедова к Сте-
пану Никитичу Бегичеву, под ред. М. II. Лонгпнова, М., 1860, с. 17);
отмечу, что в справочнике Самуила Аллера «Руководство к отысканию
жилищ по С.-Петербургу», Спб., 1824, никакого «Данцата», разумеется,
пе числится (ср. «Грибоедов в восп. совр.», с. 33). Грибоедов
в спешке написал: «у Демунта»: буква «е» и первая ножка буквы «м»
приняты были позднейшими комментаторами по ошибке за «а», а хвост «у»
был ошибочно истолкован как элемент буквы «ц».
Имя и отчество Чебышева (не упомянутое в комментариях к Полному
собранию сочинений Грибоедова) восстанавливается через сопоставление
текста грибоедовского письма со следственным делом Одоевского («ВД»,
II, с. 255).
f31 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 208.
532 Кюхельбекер В. К., Дневник, с. 347; Кюхельбекер В. К., Соч.,
т. I, с. XLI; «ВД», II, с. 258; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 14.
033 «ВД», 11, сс. 244, 250, 256. А. II. Одоевский сам не занимался
управлением имения — вместо пего управлял его дядя, Дмитрий Серге-
евич Ланской (см. ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 301, л. 40); Грибоедов А. С,,
Поли. собр. соч., т. III, с. 164; «Древняя и новая Россия», 1879, №4,
с. 312—313; «ВД», I, с. 163.
534 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 182.
38*
595
635 Ср. Пушкин А. С., Полн. собр. соч., т. XIII, с. 173.
636 «Воспоминания Бестужевых», 1931, с. 79; «ВД», I, сс. 458, 338;
II, сс. 270, 148, 137, 250.
537 Н. III., Туманский и Мицкевич, «Киевская старина», 1899, III,
сс. 299—300. Тут опубликовано письмо А. Бестужева и Рылеева к Туман-
скому, дружески рекомендующее ему Мицкевича; письмо датировано
«15 генваря 1825» г.; дата письма и дружеский круг, в котором оно воз-
никло, дают все основания поставить вопрос о знакомстве Грибоедова с
Мицкевичем (в датировке письма явная опечатка: 1826 вместо 1825 — в
январе 1826 г. Бестужев и Рылеев находились уже в тюрьме).
538 «ВД», I, сс. 153, 230, 267; «Воспоминания Бестужевых», 1931,
сс. 98, 128—129, 54; «Атеней», III (1926); «Общественное движение в Рос-
сии в первую половину XIX века», т. I, с. 233; «ВД», II, с. 165; Грибоедов
А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 181; Модзалевский Б. Л., Роман декаб-
риста Каховского, с. 49.
539 «ВД», I, сс. 156, 184, 356, 363, 457; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I,
д. 174, лл. 7, 14; «Воспоминания Бестужевых», 1931, с. 428.
540 «ВД», I;c.435; II,сс. 251,260;«Общественное движение в России...»;
т. I, с. 219; Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ш, с. 141; Пуга-
кин А. С., Переписка, под ред. В. И. Саитова, т. I, с. 187; «Звенья», т. VI,
с. 309 (ср. Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, с. 35); Пушкин А. С.,
Полн. собр. соч., т. XIII, с. 97 (ср. Грибоедов А. С.,Ноли. собр. соч., т. III,
с. 165); «Воспоминания Бестужевых», 1931, с. 74; ср. с. 48 (примеч.);
Пушкин A. С., Поли. собр. соч., т. XIII, сс. 58, 118; «Из писем и показаний
декабристов», под ред. А. К. Бороздина, Спб., 1906, с. 16.
541 «Беседы в Обществе любителей российской словесности», 1868,
вЫп. 2, с. 20.
541 а «ВД», I, с. 441.
542 «Грибоедов в восп. совр.», с. 182.
543 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, лл. 14, 5, 7; Соковнина Е., Вос-
поминания о Д. Н. Бегичеве, «Исторический вестник», 1889, т. III, с. 672.
544 «ВД», I, сс. 256, 457; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 14; Гри-
боедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 182.
545 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 382, л. 4 об.
546 «ВД», I, с. 451; ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 7.
547 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 18 (курсив мой.— М. II.).
548 «ВД», I, с. 444, ср. 451.
549 «Грибоедов в восп. совр.», цит. изд., сс. 145, 228.
550 Нечкина М. В., Кризис Южного общества декабристов, «Историк-
марксист», 1935, кн. VII (47), сс. 30—47.
651 Муравьев-Апостол М. И., Воспоминания и письма, пред, и при-
меч. С. Я. Штрайха, изд. «Былое», 1922 (подлинник письма к С. И. Му-
равьеву-Апостолу см. в деле Матвея Муравьева-Апостола, ЦГИА,
ф. XLVIII, он. I, д. 397); ЦГИА, там же, д. 422 (Бобрищева-Пушкина),
лл. 22—23.
552 «ВД», IV, с. 92.
553 «Грибоедов в воен, совр.», с. 269.
554 Там же, сс. 269—270, ср. 270—271. Ошибка Л. Л. Жандра пли
Д. А. Смирнова: управа была в Тульчипе (ее возглавлял И. И. Пестель,
потом А. И. Барятинский); Пестель никогда не возглавлял Кишиневской
управы; «Желтой книги», насколько можно судить по данным следствен-
ного дела декабристов, нс существовало.
555 Сверх этого Д. И. Завалишин пишет еще следующее: «Если сам
Грибоедов не говорил о сношениях с членами, имевшими особенное зна-
чение, то говорить об этих сношениях значило бы добровольно и без
нужды выдать самого себя» («Грибоедов в восп. совр.», с. 171); ср. также
его слова о том, что среди декабристов было заранее условленное и об-
596
щепринятое правило: «Стараться по запутывать никого, кто не был
еще запутан» (там же).
556 «ВД», I, с. 21. Существенно, что С. Трубецкой вторично без
всяких оговорок свидетельствовал, что Грибоедов принят в члены тайного
общества, в допросе по делу о тайпом «ермоловском» обществе на Кавказе
(см. ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 6; «ВД», I, с. 1G3).
557 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 4; ср. «ВД», II, сс. 244, 251,
252, 2G2, 2G3.
538 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 7.
559 Там ср. «ВД», VIII, с. 74; «Грибоедов в восп. совр.», с. 301.
569 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, лл. 5, 7; ср. «ВД», I, 230, 269,
451 (показания Якубовича переносят его намерение к более поздней дате);
«Звенья», VI, с. 282.
561 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 372, л. 27. Показания А. Ф. Бриг-
гена, датировано 6 марта 1826 г.
562 «ВД», I, сс. 238—241 (имя Грибоедова па с. 241), ср. с. 237.
563 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 382 (II. И. Оржицкого), л. 16.
664 «ВД», IV, сс. 14, 164; II, сс. 68, 250, 251, 263, 284; «Записки» де-
кабриста И. И. Лорера, 1931, с. 70.
565 «ВД», I, сс. 440, 132, 133, 135—137, 139, 229, 231, 278, 279.
600 «ВД», I, сс. 21, 147. Согласно формуляру С. Трубецкой был назна-
чен дежурным штаб-офицером в 4-й пехотный корпус 22 декабря 1824 г.
567 Заметим, что свидетельство о разряде так называемых «друзей»
попало даже в «Донесение следственной комиссии» с расшифровкой:
«Не принятых в оное... по считаемых в единомыслии с прочими» (см.
«Донесение», изд. Саблина, с. 10, прим. 2-е).
568 Щеголев П. Е., Грибоедов и декабристы, в сб. того же автора
«Декабристы», М.—Л., 1926, с. 124; Орлов Вл. Н., Предисловие к одно-
томнику сочинений А. С. Грибоедова, Лгр., 1940, с. 4; ср. Орлов Вл. Н.
Заметки о творчестве Грибоедова, «Литературная учеба», 1931, № 1,
сс. 13—38. В своей работе о «Зеленой лампе» П. Е. Щеголев повторяет
свое мнение о том, что Грибоедов «выгородил себя» (см. сб. статей П. Е. Ще-
голева «Пушкин», 1931, сс. 56—57); ср. Вейденбаум Е., Арест Грибоедова,
первопач. в газете «Кавказ», 3 января 1898 г., № 2; Нестор Котляревский,
Литературные направления александровской эпохи, Спб., 1913, с. 298.
569 Кошелев А. И., Записки, Берлин, 1884, с. 13.
570 Миллер О. Ф., А. С. Грибоедов. Жизнь и переписка, «Неделя»,
1879, № 16—17, с. 303.
571 «Из писем и показаний декабристов», сс. 19, 35—36. С. Голубов,
A. II. Муравьев о Грибоедове, «Лит. газета», 1939, № 46.
572 «Грибоедов в восп. совр.», с. 134; Пущин И. И., Записки о Пуш-
кине, ред. и прим. С. Я. Штрайха, М., 1937, с. 91 (подчеркнуто мною.—
573 «Грибоедов в восп. совр.», с. 274; Пиксанов Н. К., Творческая
история «Горя от ума», М.—Л., 1928, сс. 125—126, 135.
574 Впервые письмо Грибоедова к П. А. Вяземскому (не в полном
виде) опубликовано В. С. Нечаевой в «Литературной газете» от 15 января
1945 г., — полностью же в грибоедовском номере «Литературного наследст-
ва», № 47—48 (1946). Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 155—158.
575 «Русский архив», 1886, с. 249.
576 «Грибоедов в восп. совр.», сс. 137—138.
577 Грибоедов, А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 164.
578 Пушкин А. С., Поли. собр. соч., т. XIII (изд. АН СССР), сс. 120,
147; «Грибоедов в восп. совр.», сс. 138—139.
579 «Памяти декабристов», I, с. 48.
580 II. III., Тумапский и Мицкевич, «Киевская старина», 1899, III,
с. 300.
597
581 «ВД», II, сс. .58—59; ср. VIII, с. 281, 111, сс. 375-376, 387; «Па-
мяти декабристов», I, сс. 42, 48—49.
582 Беляев А. II., Воспоминания декабриста о пережитом и перечув-
ствованном, Спб., 1882, с. 155.
583 Пущин И. II., Записки о Пушкине, М., 1937, сс. 77—91, 92.
581 «Грибоедов в воен, совр.», с. 159; Завалишин Д. II., Записки
декабриста, 2-е русс к. изд., б. г., с. 100.
585 «Грибоедов в восп. совр.», с. 160.
586 Кюхельбекер появился в Петербурге лишь в апреле 1825 г.,
Грибоедов же уехал в мае; предполагаемое представление «Горя от ума»
должно было состояться, судя по переписке Грибоедова, 18 мая (ср.
письмо Грибоедова к С. II. Бегичеву от 18 мая 1825 г.: «...нынешний вечер
играют в школе приватно, без дозволенья цепсуры, мою комедию» —
Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 173); следовательно, репетиция,
которую посетили декабристы, могла иметь место лишь в апреле пли
мае, причем ранее 18 мая.
«Грибоедов в восп. совр.», с. 112,— во 2-м примечании тут
сказано, что репетиция эта должна быть отнесена к лету 1824 г., когда
Кюхельбекер был в Петербурге; предположение это явно ошибочно:
во-первых, в конце июня списки только-только стали распространяться,
и о представлении комедии и ее репетициях и речи не было (ср. письмо
Грибоедова П. А. Вяземскому от 21 июня 1824 г.); во-вторых, летом 1824 г.
Грибоедов еще пе сближался с А. Бестужевым, и тот о его комедии знал
только понаслышке; знакомство Бестужева с комедией Грибоедова и
дружба обоих писателей должны быть отнесены на основании воспомина-
ний А. Бестужева ко времени вскоре после петербургского наводнения,
после 7 ноября 1824 г.
587 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 155.
588 Вновь найденное письмо Грибоедова к Вяземскому от 21 июня
1824 г. из Петербурга (подчеркнуто мною.— М. II.): «Древпяя и новая
Россия», 1879, IV, с. 314; Пиксанов Н. К., Творческая история «Горя
от ума», М.—Л., 1928, сс. 118—119; «ВД», III, с. 228; ср. сс. 222—223
(формуляр), ср. с. 235; факт напечатания отрывков «Горя от ума» в «Рус-
ской Талии», конечно, никак не может быть доводом для установления
момента полного окончания работы над комедией (ср. Пиксанов И. К.,
Творческая история «Горя от ума», с. 143, ср. сс. 118—119).
589 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 360, лл. 6—6 об. Слова «двадцать
седмь лет я упражнялся и упражняюсь в беспрестанном чтении» вписаны
декабристом В. Штейнгелем позже между строк; слово «сочинения» перед
именем «Фонвизин, Волтер» также вписано над строкой.
590 «Грибоедов в восп. совр.», с. 172 (свидетельство Д. II. Зава-
591 «Мнемозппа, собрание сочинений в стихах и прозе», изд.
кн. В. Одоевскими В. Кюхельбекером, ч. IV, 1825; «Московский телеграф»,
1825, Aii 2 (январь); «Полярная звезда», 1825, 20/III (статья Ал. Бестуже-
ва, «Взгляд па русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов»);
М. А. Дмитриев, Замечания на суждения «Телеграфа», «Вестник Евро-
пы», 1825, ч. CXL, №6, сс. 111—115; Сомов О., Мои мысли о замечаниях
г. Мих. Дмитриева на комедию: «Горе от ума» и о характере Чацкого,
«Сын отечества», ч. 101, Спб.,1825, сс. 177—195; Пиллад Белугин (А. И. Пи-
сарев), Несколько слов о мыслях одного критика о комедии «Горе от ума»,
«Вестник Европы», 1825 (май), ч. CXLI, -V 10, сс. 108—121. Замечания
и суждения Мих. Дмитриева о комедии «Горе от ума», «Московский теле-
граф», 1825, ч. III, № 10 от 17 мая (приложение). «Пиллад Белугин»—
псевдоним, построенный в соответствии с реальным именем противника
Орестом Сомовым.
592 «Грибоедов в воен, совр.», с. 340.
Ь98
593 Грибоедов J. С., Полк. собр. соч., т. Ill, с. IG9.
594 Бестужев Ал., Взгляд па русскую словесность в течение 1824
и начале 1825 годов, ср. Бестужев А. А. (Марлинский), Полн.
собр. соч., в двух томах, т. II, Спб., б. г., изд. А. А. Каспари, с. 371; Пи-
ксанов II. К., Обзор литературы о Грибоедове, см. в изд. Грибоедов А. С.,
Полн. собр. соч., т. II, с. 303, ср. Сомов О., Мои мысли о замечаниях
г. Мих. Дмитриева..., «Сын отечества», с. 101, Спб., 1825, сс. 180, 193.
595 Ср. мнение В. Г. Белинского: «Комедия Грибоедова, отвергая
искусственную любовь, резонеров, разлучников, весь пошлый, истертый
механизм старинной драмы...» и т. д. Аналогичное мнение о стиховохм
строе комедии также высказано В. Г. Белинским: «Представьте же
себе, что комедия Грибоедова была написана не шестистопными ямбами
с пиитическими вольностями, а вольными стихами, как до того писались
одни басни».
596 Считая по академическому изданию, в комедии всего 2221 стих.
597 «Грибоедов в восп. совр.», с. 341. Тремя точками обозначен
явный пропуск в тексте, нарушающий ход основной мысли.
598 Ср. отзыв А. Тургенева в письме к П. А. Вяземскому от 8 мая
1825 г.: «Вчера слушал у княгини Голицыной (Измайловой) комедию
Грибоедова. Всем вам досталось. Много остроты в некоторых стихах,
но пьеса нехороша л интрига подлая. Есть сатирические черты и верные
портреты московских оригиналов, но нет комедии» («Остафьевскпй архив»,
т. Ill, с. 123). Отзыв этот часто цитируется как окончательное и установив-
шееся мнение А. Тургенева о комедии Грибоедова. Однако в письме
к тому же И. А. Вяземскому от 28 мая 1825 г. А. Тургенев откликается
на статью А. Бестужева в «Полярной звезде» и пишет: «Строки о Гри-
боедове прелестны»; очевидно, речь идет о знаменитых словах А. Бесту-
жева: «Будущее оцепит достойно сию комедию и поставит ее в число пер-
вых творений народных». Если отзыв Л. Тургенева относится к этим
словам Бестужева, то второй текст А. Тургенева глубоко смягчает первый
резкий отзыв, который уже нельзя прямолинейно и безоговорочно цити-
ровать как окончательное мнение А. Тургенева о комедии (ср. «Остафьев-
ский архив», т. III, с. 12).
599 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ш, сс. 178, 173.
600 «Декабристы и пх время», I, с. 55.
601 Там же, с. 25.
002 Там же, с. 55.
003 Пушкин А. С., Поли. собр. соч., т. XIII (изд. АН СССР), сс. 141.
149 (подчеркнуто днюю.— М. Н.).
004 Попов П. А., Новые материалы о жизни и творчестве Пушкина,
«Литературный критик», 1940, ки. 7—8; Пушкин А. С., Письма, под
ред. и с прим. Б. Л. Модзалевского, т. I, с. 393 (ср. Пушкин А. С., Ноли,
собр. соч., т. XIII, с. 173). Заметим, что Рылеев, горячий патриот-револю-
ционер, прекрасно понимал национальное значение Пушкина — ср. слова
Рылеева в письме к Пушкину от 5—7 января 1825 г.: «Ты идешь шагами
великана и радуешь истинно русские сердца» (см. Пушкин А. С., Поли,
собр. соч., т. XIII, с. 133).
605 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч.,т. III, сс. 172, 175. Заметим, что
с С. Н. Бегичевым Грибоедов в этот свой проезд через Москву не видался
(см. сб. «Грибоедов в восп. совр.», с. 13). К расчету летнего передви-
жения из Москвы в Петербург можно привести, например, ука-
зание в письме Карамзина к Малиновскому о том, что Александр I
выезжает из Петербурга 11 августа и будет у вас (то есть в Москве.—
М. 11.) 14-го— см. «Письма Карамзина к Алексею Федоровичу Малинов-
скому и письма Грибоедова к Степану Никитичу Бегичеву», под ред.
М. 11. Лопгинова, М., 1860, с. 10. Киевский адрес Грибоедова—см. Ба-
зилевич В. М., Грибоедов в Киеве, Киев, 1929, с. 5.
599
Отметим также, что Столыпин «по словам Рылеева, одобрял Обще-
ство» (показание Николая Бестужева),—«ВД», И, с. 68.
606 Пиксанов II. К., Александр Сергеевич Грибоедов, «История рус-
ской литературы XIX века», под ред. Д. II. Овсянико-Куликовского,
т. I, М., изд-во «Мир», 1908, гл. VI, с. 205.
607 «ВД», I, сс. 455, 157, 175, 182, 231,257, 309, 325; VIII, 151, 57-
ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 372, лл. Зоб., 17, 26, 38, 41, 42; Нечкина М. В.\
Последний председатель Тульчинской управы, рукопись, лл. 312, 313.
608 ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 396, л. 37 об., 54 об.
609 Там же, д. 403, лл. 30 об., 36—36 об.; «ВД», IV, сс. 272, 289.
G1° Там же, д. 174, л. 23.
611 Там же, д. 397, л. 25.
612 ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, л. 23.
613 Я более подробно осветила этот вопрос в своей работе «Кризис
Южного общества декабристов», «Историк-марксист», 1935, кн. VII,
сс. 30-47.
611 «ВД», IV, с. 349.
015 «ВД», I, с. 223; IV, с. 104; ЦГПА, ф. XLVIH, on. I, д. 49, л. 17
и др.
616 «ВД», I, сс. 10, 35; IV, 238, 110.
617 Долгоруков П. В., Петербургские очерки. Памфлеты эмигранта,
М., 1934, с. 360.
618 ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 403, л. 50 об.: д. 396, лл. 115-115 об.
619 ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 396, л. 137 об.
620 Ср. Сыроечковский Б. Е. Записка А. К. Бошняка, «Красный
архив», 1925, т. II (IX), сс. 205, 214.
621 «Записка Ботинка», «Красный архив», 1925, т. II (IX), сс. 195—
225; Шильдер Н. Е. Император Александр I, его жизнь и царствование,
т. IV, сс. 336, 344, 349.
622 Грибоедов Л. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 175 (подчеркнуто
мною.— М. Н.).
623 Пиксанов Н. К., Душевная драма Грибоедова, «Современник»,
1912, XI, сс. 223—245; он же, Душевная драма Грибоедова, «Красная
панорама», 1929, № 6, 8 февраля; он же, Писательская драма Грибо-
едова, в сб. Пиксанова «Грибоедов», Лгр., 1934, сс. 305—325.
624 Необходимо упомянуть, что «Бердичевская ярмонка» этого же
года была назначена местом тайного свидания Пестеля с представите-
лями польского тайного общества —ср. показание Пестеля: «Я ожидал
видеться в Бердичеве на ярмопке в Юне месяце с князем Яблоновским
или с тем, кто от него мне подаст письмо», «ВД», IV, с. 121).
625 «Русская старина», 1888, т. XII, с. 595. Письмо к Бегичеву от 4 янва-
ря 1825 г. никак не может быть сочтено отправным документом для изу-
чения «душевной драмы» Грибоедова; его основная тема, занимающая
очень значительную часть текста,—охлаждение его чувства к балерине
Телешовой. Попутно он называет литературный мир Петербурга «тря-
синным государством» и пишет Бегичеву: «Вчера я обедал со всей сволочью
здешних литераторов. Не могу пожаловаться, отовсюду коленопрекло-
нения и фимпам, но вместе с этим сытость от их дурачеств, их сплетен,
их мишурных талантов и мелких ду шишек...» Далее — рассказ о ого
отношениях с Телешовой, о его соперничестве с Милорадовичем,
о негодованпи драматурга Шаховского и его возлюбленной Ежовой,
в которую Грибоедов затем «стрелял каким-нибудь тряпичным по-
дарком» и мирился. С тех пор как Грибоедов опубликовал стихи
о Телешовой,; он удивительным образом «остыл» к ней: «все так
открыто, завеса отдернута, сам целому городу пропечатал мою тайну,
и с тех пор радость мне не в радость». Он намерен со временем искать
прибежища в деревни у Бегичева «не от бурей, но от угрызающих
600
скорбей, а решительно от пустоты душенной. Какой мир! Кем населен!
И какая дурацкая его история». Падо признать, во-первых, что сознание
«пустоты душевной» ни в малейшей мере пе связано с вопросом об «исся-
кании творчества» после «Горя от ума» и с «невозможностью» написать
второе «Горе от ума»: письмо от 4 января 1825 г. но имеет к этому ни ма-
лейшего отношения. Затем надо признать любовную тему доминирующей
в этом письме. Наконец,падо отметить, что между этим письмом и присту-
пом тоски в сентябре 1825 г. лежит целая вереница писем — к Бегичеву,
Катенину, Булгарину, не содержащих никаких данных о продолжении
угнетенного состояния. Оно именно вспыхивает у Грибоедова вновь
в Крыму, следовательно, причины или поводы для объяснения нахлы-
нувшей на пего тоски надо искать где-то между маем и сентябрем
1825 г..
626 Примеры оборванной цитаты,— нередко у И. К. Пиксанова,
например, в I т. «Истории русской литературы XIX вока» под ред. Д. Н.
Овсяпико-Куликовского (статья II. К. Пиксанова, с. 205); то oice в сб.
«Грибоедов», Лгр., 1934, с. 319 и др. Ср. Алферов А. Д., Грибоедов и его
пьеса, изд. 1-е, с. 19 и др.
627 Грибоедов А. С., Поля. собр. соч., т. III, сс. 17, 177, 181.
628 Там dice, сс. 157, 162. Первый приступ тоски у Грибоедова начал-
ся после рамазана 1822 г., т. е. после 22 мая •— 20 июня 1822 г. Акаде-
мик И. 10. Крачковский любезно сообщил мне дату рамазана указан-
ного года.
629 Письмо Пушкина к В. А. Жуковскому от 20-х чисел япв. 1826
из Михайловского, саг. Пушкин А. С., Поли. собр. соч., т. XIII, с. 257.
630 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ш, с. 181; Вейденбаум Е. Г.,
Кавказские этюды, Тифлис, 1901, с. 263; Погодин М. П., Алексей Петро-
вич Ермолов. Материалы для его биографии, 1864, с. 254; Грибоедов А. С.,
Поли. собр. соч., т. III, с. 181; «Грибоедов в восп. совр.», с. 144; Гри-
боедов А. С., Поли. собр. соч., т. I, сс. XIII, XIV; Шильдер Н. К., Импе-
ратор Александр I, т. IV, сс. 404, 398, 400; Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч. ,т. III, с. 182; Вейденбаум Е., Присяга А. П. Ермолова ими. Николаю I,
«Русская старина», 1913, т. X, с. 27; Погодин М. П., Алексей Петрович
Ермолов, с. 355; Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 187,
188; Денис Давыдов, Военные записки, ред. Вл. Орлова, М., 1940, с. 392;
«Грибоедов в восп. совр.», с. 182; «Алексей Петрович Ермолов в пись-
мах к бывшим своим адъютантам», «Русский архив», 1906, кн. IX,
сс. 77, 69, 83. В этой же связи любопытно показание арестованного по
делу декабристов Ю. Е. Франка об Артамоне Муравьеве: после присяги
Константину Артамон Муравьев чрезвычайно удивлялся, почему не дают
так долго сигнала к действию. «Архив Воронцова», т. XXXVI, сс. 253—
254; Вейденбаум Е., Присяга А. П. Ермолова императору Николаю I,
«Русская старина», 1913, т. X, с. 29. Погодин М. П., А. П. Ермолов,
с. 254. Сохранилась ли подлинная рукопись дневника Ермолова, —
неизвестно; «Грибоедов в восп. совр.», с. 145.
631 «Горе от ума», действие первое, явление 7-е.
632 Вейденбаум Е., Присяга Ермолова.
633 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 26, л. 28 об.; д. 31, л. 3.
634 Пиксанов II. К., Грибоедов, сб., с. 183 (Пиксанов пишет:
«Пз следственного дела о Грибоедове теперь оказывается, что основанием
для ареста и потом обвинения в принадлежности к тайному обществу
были показания кн. Трубецкого и кн. Оболенского, прямо назвавших
Грибоедова членом тайного общества». Это крайне неясно и неточно, ибо
показания Оболенского были даны позже приказа об аресте и пе яви-
лись поводом к нему).
630 Щеголев П. Е., Декабристы, сб.; ср. Пушкин Б., Арест декаб-
ристов, в сб. «Декабристы и их время», II, с. 391 (дата 23 января,
однако, без каких бы то пи было аргументов).
601
636 «Алексей Петрович Ермолов в письма к к бывшим своим адъютан-
там», «Русский архив», 1906, кн. IX, сс. 56, 77, 80, 85; «Грибоедов в воси.
совр.», с. 183.
637 Вейденбаум Е., Кавказские этюды (статья «Арест Грибоедова»),
с. 264.
638 ЦГИА, ф. XLVIII, on. 1, д. 31, л. 4.
639 Там эюе.
640 Вейденбаум Е., Кавказские этюды, цит. изд., с. 264—65.
641 ЦГИА, ф. XLVIII, он. I, д. 174 (Грибоедова); «Грибоедов в воен,
совр»., с. 229.
642 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 182.
643 Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., III, сс. 174, 178, 181, 183,
186, 188.
644 Вейденбаум Е., Кавказские этюды, сс. 266—267.
645 Ср. ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 32, лл. 100, 101, 104; «ВД», VIII,
сс. 22—23, 268—269; «Грибоедов в воен, совр.», сс. 242—244;
Пушкин Б., Арест декабристов, сб. «Декабристы и их время», II, с. 384;
Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, с. 192 (в комлгентариях на стр. 338
правильно расшифрована фамилия Алексеева, но даны неправильные
инициалы «М. С.»— надо «С. Л.» или «С. И.», если (в последнем случае)
читать отчество «Ларионович» как «Илларионович»). Ср. ГИМ ОПП,
Щук. св., 457, хр. А 819. Рапорт с.-петербургского коменданта гене-
рал-адъютанта Башуцкого на имя дежурного генерала главного штаба
генерал-адъютанта Потапова, препровождающего вещи арестованного
Грибоедова, упоминает не о Сенявпне, находившемся в карауле, а о
Родзянко 3-м, и датирован 13 февраля 1826 г.
646 31 декабря 1825 г. в журнал комитета занесено, что Жандр уже
освобожден (ср. ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 217, л. 3). Даты ареста москов-
ских декабристов саг. Пушкин Б., Арест декабристов, сб. «Декабристы
и их время», II, 382 и passim (ср. Кошелев Л., Записки, Берлин, 1884,
с. 15—16).
647 ЦГИА, ф. XLVIII, on д. 31, л. 5.
648 ЦГИА, ф. XLVIII, он. I, д. 174, л. 2 (подчеркнуто мною.—
М. П.)\ д. 31, л. 5.
049 «Литературное наследство», № 47—48 (1946), сс. 241—242.
050 Липранди, Замечания на воспоминания Ф. Ф. Вигеля, «Чтения
в о-ве истории и древностей Российских», 1873, 2.
651 ЦГИА, ф. XLVIII, on. 1, д. 26, лл. 224—227; «Грибоедов в восп.
совр.», с. 229.
652 ЦГИА, ф. XLVIII, он. I, д. 26, лл. 228, 239; показания Сухачева
опубликованы у II. Е. Щеголева, «Грибоедов и декабристы», сб. «Декаб-
ристы», сс. 119—123.
633 «Грибоедов в восп. совр.», сс. 166, 245. Д. И. Завалишин пра-
вильно указывает па то, что ответы на следственные анкеты
никогда не писались в помещении комитета,— они писались в камерах
и в прочих местах содержания заключенных.
054 «Древняя и новая Россия», 1879, «Х** 4, с. 317—318; «Чтения
в о-ве истории и древностей российских», 1873, Ai 2, сс. 234—235.
853 ЦГИА, ф. XLVIII, он. I, д. 32, л. 74; ср. д. 26, л. 188 об.
636 «Грибоедов в восп. совр.», с. 245. Жандр довольно точно пере-
дает мотивировку Грибоедовым своей непричастности к делу; упомина-
ние о старухе-матери точно соответствует письму Грибоедова к Николаю I
из тюрьмы, с которым Жандр не мог быть знаком в подлиннике, а мог
звать о нем только со слов самого Грибоедова.
637 Подследственные декабристы, не сговариваясь, находили близкие
формулировки для своего оправдания; так, интересно сопоставить грибо-
едовский ответ с ответом декабриста Корниловпча. Следственный комитет
602
спрашивал Корппловпча: «Скажите по чистой совести, прпиаилежалп
ли вы к обществу Рылеева по вольнодумству нащет правительства?»
Принадлежавший к обществу декабрист Корнилович ответил: «Пет, но
иногда в разговорах случалось мне соглашаться с ним нащет злоупотреб-
лений, бывающих от худого исполнения предполагаемых правительством
мер» (ЦГИА, ф. XLVIII, on. 1, д. 28, л. 2). Сопоставим с этим две фразы
из ответов Грибоедова: «В разговорах их видел часто смелые суждения на
счет правительства, в коих сам брал участие... Суждения мои касались
до частных случаев, до злоупотреблений некоторых местных начальств,
до вещей всем известных...» (д. 174, лл. 14, 18).
ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 174, лл. 2, 3; Грибоедов А. С., Поли,
собр. соч., т. III, с. 190. Заметим, что Грибоедов имел артистическое даро-
вание, играл па сцене.
658 «Грибоедов в восп. совр.», сс. 229—230; ср. Щеголев П. Е., цит.
изд., сс. 107 и ПО.
659 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 135, 154; ЦГПА,
ф. XLVIII, on. I, д. 174, лл. 5, 8, 18.
660 Щеголев П. Е., Декабристы, сб., сс. 113—114, ср. сс. 97—98.
661 В деле Бригеиа все вопросы следствия к нему подписаны лично
А. X. Бенкендорфом, следовательно, и ответы декабриста поступали
непосредственно к нему же.
602 Заметим, что упомянутый в письме С. Кашкина Боборыкин слу-
жил на Кавказе и упомянут в «Записках» II. II. Муравьева-Карского.
Характерно, что В. Кюхельбекер, клянущийся па допросах, что
ничего ие скрывает, нигде вс упоминает имени Грибоедова, даже как про-
стого знакомого (ср. «ВД», II, сс. 142, 165 и др.).
663 «Грибоедов в восп. совр.», с. 25; Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., т. IIL сс. 190, 192.
664 Якушкин В. Е., К литературной и общественной истории (1820—
1830 гг.), «Русская старина», 1888, т. X, с. 149. О помощи А. А. Иванов-
ского знает и А. А. Жандр; он же в своих разговорах с Д. А. Смирновым
упоминает о помощи Ермолова.
665 Греч II. И., Записки о моей жизни, Спб., 1886, с. 717; сб. «Декаб-
ристы и их время», II, с. 351.
666 Давыдов Д. В., Военные записки, ред. Вл. Орлова, М.,1940, с. 392.
667 «Алексей Петрович Ермолов в письмах к бывшим своим адъютан-
там», «Русский архив», 1906, кн. IX, с. 59; Грибоедов А. С., Поли. собр.
соч., III, с. 231; Щербатов, кн., ген.-майор генерального штаба, Генерал-
фельдмаршал Паскевич, его жизнь и деятельность, т. I, Спб.,1888, сс. 359,
378; Перцов В., Жизнеописание геперал-фельдмаршала князя Варшав-
ского, графа Ивана Федоровича Паскевича-Эриванского, Варшава, 1870,
с. 12 (от брака с Елизаветой Алексеевной Грибоедовой у Паскевича было
трое детей: сын Федор, дочери Настасья и Анна; уж не в честь ли тетуш-
ки Настасьи Федоровны Грибоедовой была названа старшая дочь?);
Фрайман О., Пажи за 183 года (1711—1894), Фридрихсгамн, 1894, сс. 109—
111; Завалишин Д. И., Воспоминания о Грибоедове, см. сб. «Грибоедов
в восп. совр»., сс. 169, 172; Щеголев II. Е., сб. «Декабристы», сс. 115—
116. Личное знакомство Грибоедова с будущим императором Николаем I
в бытность последнего великим князем, думается, не играло никакой
роли в вопросе освобождения Грибоедова; встреча с ним Грибоедова
у Паскевича была мимолетной и едва ли имела значение. Шильдер 11.11.,
Николай I, т. I, с. 47, т. 11, с. 27.
668 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 26, л. 228 об. В мае следствие за-
просило Грибоедова о наличии у пего недвижимого имения, он ответил:
«У меня никакого недвижимого имения и никаких тяжебных дел пи с кем
нет» (ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 303, л. 255).
669 ЦГПА, ф. XLVIII, on. I, д. 26, л. 538.
603
670 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 37, л. 9.
671 Шильдер Н. К., Николай I, т. I, с. 670.
672 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 37, л. 16.
673 Там же, л. 17.
674 «Остафьевский архив», т. V, с. 15.
075 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 37, л. 9.
676 Там же, л. 32, л. 129.
677 9 июня 1826 г. одновременно с Грибоедовым получили очисти-
тельные аттестаты М. Ф. Голицын (№ 804), А. В. Семенов (№ 805). Очи-
стительный аттестат Грибоедова — за № 806.
678 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 32, лл. 129, 130; Грибоедов А. С.,
Поли. собр. соч., т. III, с. 372.
679 Неведомская-Динар, Очерки моих воспоминаний, «Русская ста-
рина», 1906, № 12, сс. 652, 653, 657. Автор воспоминаний, дочь декабри-
ста А. Семенова, пишет об отце: «Как ему удалось быть освобожденным,
нам не было известно, тогда в николаевское время все держались в тайпе»
(с. 625).
680 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 289, л. 156. Отметим, что тексты очи-
стительных аттестатов, выданных всей группе в один и тот же день, от-
личаются один от другого; так, М. Муравьев, например, получил атте-
стат несколько иного текста, нежели, скажем, Грибоедов, и т. д. ЦГИА,
ф. XLVIII, on. I, д. 37, л. 9.
681 ЦГИА, ф. XLVIII, on. I, д. 37, лл. 9, 16, 17, 19.
682 Там же, д. 289, л. 156.
683 Там же.
684 Щеголев П. Е., сб. «Декабристы», с. 124.
685 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 193, 197.
086 «Декабристы и тайные общества в России», изд. В. М. Саблина,
М., 1906, тут даны тексты приговоров. «Грибоедов в восп. совр.»,
(воспоминания Булгарина); ср. Модзалевский Б. Л., Декабрист Ша-
ховской, в сб. статей, поев. С. Ф. Платонову, Птг., 1922, с. 403. «ВД»,
I, 341 (слова Каховского, получившего право писать родным).
Положение Н. К. Пиксанова: «крушение декабризма Грибоедов пе-
режил тяжело, но не политически, а морально (?), как гибель друзей,
как разочарование в идеалистических надеждах» — не только голословно,
по и противоречит всей предшествующей идейной истории писателя,
говорящей о полном политическом сознании значения декабризма. Про-
тиворечит оно и свидетельству друзей об отношении Грибоедова к делу
декабристов (свидетельство Жандра, записанное Д. А. Смирновым, сви-
детельство Петра Бестужева и др.). Ср. Пиксанов, предисл. к школьп.
изд., с. 35 (изд. 1929).
687 «Грибоедов в восп. совр.», с. 30.
688 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. III, сс. 193—194 (ср. ЦГИА,
ф. XLVIII, on. I, д. 111). .
689 «Воспоминания Бестужевых», М., 1931, сс. 396, 380; «Письма
Александра Александровича Бестужева к II. А. и К. А. Полевым, писан-
ные в 1831—1837 годах», «Русский вестник», 1861, март, с. 321.
690 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч.,т. III, с. 196, ср. с. 211 (во-
зобновление переписки?).
Для полноты картины необходимо указать на неисключеппую воз-
можность многочисленных встреч Грибоедова с другими декабристами,
сосланными на Кавказ после окончания следствия или в результате
судебного процесса.
Напомним, что в 1826 г. на Кавказ были переведены декабристы
Депрерадович, Вадковский, Корсаков (вероятно, его знакомый еще по
Москве), Гапгеблов, Вальховский, Миклашевский, Гудима, Волков,
Броке, Арцыбашев, Рыпкевпч, Семичев, Малютин. В 1827 г. па Кавказ
604
был переведен несомненно знакомый с Грибоедовым Ис критский (пле-
мянник Фаддея Булгарина), Конов ницЫн, Васильчиков, Гвоздев, Леман,
Бурцов (также знакомый Грибоедова), Титов, Сухоруков, Фок, Цебриков,
Лаппа, Акулов, Михаил Пущин, Мусин-Пушкин. Приведенный выше
список пе претендует на полноту, но говорит за себя; он просто чересчур
обширен, чтобы можно было, a priori исключить эту вереницу имен из
возможных встреч с Грибоедовым. Вероятнее предположить наличие
встреч и связей, нежели отрицать пх. Заметим, что здесь же, на Кавказе,
в ссылке находится в изучаемое время знакомый Грибоедова князь Иван
Щербатов, осужденный еще по делу о восстании Семеновского полка;
он был вместе со своим товарищем Ермолаевым сослан на Кавказ после
длительного тюремного заключения. И. Щербатов был на Кавказе еще
в ермоловское вре^мя, о чем свидетельствует ходатайство о нем Ермолова,
опубликованное М. Погодиным. В это же время Грибоедов сносится
с декабристом Вальховским, находящимся тоже па Кавказе, хотя и не
в качестве ссыльного. Вальховский был в числе помилованных, хотя и
был чрезвычайно основательно замешан в историю тайного общества.
Грибоедов видится с Вальховским 9 июня 1827 г., во время Эриванского по-
хода (Полн. собр. соч., т. III, с. 85). Сношения с Вальховским, конечно,
были безопасны, он даже не находился под наблюдением. Сохранилось
письмо Грибоедова к этому декабристу, члену не только Союза Спасения
и Союза Благоденствия, но и последующего Северного общества, а также
более ранней предшественницы декабристских организаций — «Священ-
ной артели» офицеров генерального штаба. С Вальховским, старым ли-
цеистом, у Грибоедова могло найтись немало дорогих им обоим тем для
разговоров: Кюхельбекер, Пушкин, Пущин — его товарищи по лицею.
Не отголоском ли их разговоров о тайпом обществе, Союзе Благоденствия,
о «Зеленой книге» является фраза Грибоедова в письме Вальховскому:
«Правление здешнее удивительно как мало приспособлено к местным
соображениям. По какой это желтой или зеленой книге состроено?»
(Полн. собр. соч., т. III, с. 206). Это место интересно сопоставить с записью
Д. А. Смирновым рассказа А. А. Жандра: «У заговорщиков военных
была Зеленая книга, в которую и вносились имена... Зеленая книга — это
было в 1818 году, во время сборного в Москве полка,— была уничтожена
и заменена Желтой книгой...» («Грибоедов в восп. совр.», с. 270). Ни-
какой «Желтой книги» в истории декабристов пока неизвестно, но если
Грибоедов говорил с Вальховским об истории тайной организации, то
не из этого ли разговора и залетело в письмо Грибоедова приведенное
ироническое сравнение?
Укажем для полноты и на свиданье с II. II. Раевским, о котором
Грибоедов 14 июля 1827 г. пишет II. П. Ахвердовой: «Domain jo vais
aux caux ferrugineuses, qu’on a decouverles dans un defile pres d’ici, de
la jo monte lo Salvarti pour roster quelque temps chcz Raevsky, d’ou j’en-
voie ma supplique pour etre quitte de toutes les tribulations de co monde»
(«Завтра я еду на железные воды, которые открыли в ущелье непода-
леку отсюдова, оттуда поднимусь на Сальварти, чтобы некоторое время
погостить у Раевского, оттуда отправлю прошение об освобождении меня
от всех треволнений сего мира»). Раевский был связан со многими
декабристами и побывать у него — несомненно означало повидать не
только ого, но и многих, кто хорошо знал о восстании и был в нем
замешан (ср. Грибоедов А. С., Полн. собр. соч., т. III, сс. 88, 203—204—
ср. перевод на с. 346; мною в перевод внесен ряд изменений.— М. Н.).
Наконец, на Кавказе Грибоедов виделся со Львом Пушкиным, «по-
весой Львом Пушкиным» по его определению. Лев Пушкин находился на
Сенатской площади 14 декабря, был дан в подчинение Одоевскому, на-
чальнику заградительной цепи; Льва Пушкина вооружили палашом,
снятым «черпью» с жандарма. Он был, таким образом, непосредственно
605
замешан в восстание и мог многое рассказывать о нем Грибоедову на
основании личных впечатлений (Грибоедов Л. С., Поли. собр. соч., т. III,
с. 199. О Льве Пушкине см. Нечкина М. В., Лев Пушкин в восстании
14 декабря, «Историк-марксист», 1936, кн. III).
Таковы данные для определения круга имен декабристов пли близ-
ких к ним людей, с которыми общается Грибоедов на Кавказе в иссле-
дуемый период.
691 Грибоедов Л. С., Поли. собр. соч., т. III, с. 242.
692 «Дела и дни», кн. II, с. 163 и сл.; Сосновский Т. А., Александр Сер-
И'гвнч Грибоедов, «Русская старина», 1874, т. VI, с. 294.
693 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. 111, с. 242. Федя — сын
11. Ф. Паскевича.
694 «Грибоедов в воен, совр.», с. 41; «ВД», VIII, с. 367.
095 Заметим, что в хронологической канве, приложенной к т. ] J1
академического Полного собрания сочинений Грибоедова, его свидания
с Николаем I в 1828 г. вовсе не указано.
696 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ill, с. 232.
697 Там ме, т. IV, сс. 196, 198, 200, 205, 209, 211.
698 Тема «Радамиста и Зеиобии» разрабатывалась также в это время
армянским поэтом, знакомым Грибоедова, см. Парсамян В. А., цит. соч.
699 ЦГИА, ф. XLV1H, on. I, д. 372 (Бригена), л. 2 об.
Ср. Парсамян В. А., Грибоедов и армяно-русские отношения,
Ереван, 1947. На анализе темы «Радамиста и Зенобии» останавливается
Л. 3. Мсерианц в работе «К вопросу об интересе Грибоедова к изуче-
нию Востока» (в «Изв. II отд. ими. Акад, наук», 1908, XIII, кн. IV),
ио вопросов, нас интересующих, совершенно не затрагивает; он бегло
и голословно датирует набросок 1819—1823 гг., нс давая этому никакого
обоснования. Грибоедов Л. С., Поли. собр. соч.,т. III, сс. 151, 198, 210,
251—252; Погодин М. П., Алексей Петрович Ермолов, сс. 440, 252, 329.
700 Грибоедов А. С., Поли. собр. соч., т. Ill, с. 373. Маркова О. П
Новые материалы о Проекте Российской Закавказской компании А. С. Гри-
боедова и П. Д. Завелейского. «Исторический Архив», т. VI (1951),
стр. 324-390.
Замечу, что мне не удалось получить полный текст проекта из
Архивного управления Грузии, куда я обращалась с соответствующей
просьбой.
701 Грибоедов А. С., Соч., однотомник под ред. Вл. Орлова,
сс. 587—589.
702 Там ж, сс. 585, 592, 595, 596, 599, 602, 603, 605—608 и passim.
703 Там oice, с. 605.
704 Малъгиинский А., Неизданная записка А. С. Грибоедова, «Рус-
ский вестник», 1891, IX, с. 15. Маркова О. П., Новые материалы
о Проекте Российской Закавказской компании А. С. Грибоедова и
II. Д. Завелейского. «Исторический Архив», т. VI (1951), стр. 370, 372.
705 Малъгиинский, цит. изд., с. 14.
706 Грибоедов А. С., Ноли. собр. соч., т. III. Записка А. С. Пушкина
к М. П. Погодину от 29 мая 1830 года — ср. А. С. Пушкин, Переписка,
под ред. В. Саитова, т. II, с. 149.
707 Рукописный отдел Пушкинского Дома АН СССР, ф. 604, № 5
(5574), лл. 90—91 (архив братьев Бестужевых), ср. неточную публи-
кацию текста в «Воспоминаниях Бестужевых», М., 1931, с. 401—402.
Л. Б. Модзалевский любезно прислал мне по моей просьбе точный
текст подлинника из архива Пушкинского Дома.
Поясняю тут, иочехму я не использовала т. ваз. «Мемуары Лаврентье-
вой», хранящиеся в архиве Театрального музея им. А. Бахрушина и
непосредственно относящиеся к теме данной книги. Я сомневаюсь в их
подлинности: подлинник отсутствует, сохранился лишь машинописный
606
текст, фактический материал текста крайне сомнителен, а стиль не со-
ответствует эпохе.
708 «Русский вестник», 1870, V, сс. 261—62; «Из архива Ф. В. Булга-
рина», «Русская старина», 1901, т. II, с. 401; «Отечественные записки»,
1860, июнь, с. 71 (я исправляю перевод, в ряде мест явно ошибочный.
Так, французское слово «escarpc», что означает «крутой», почему-то ш-
реведено словом «скверный» и т. д.).
709 Розен Л. Е., Записки декабриста, Спб., 1907, с. 245; там эк-е,
с. 243; Одоевский А. И., Стихотворения, 1936, сс. 63—64.
710 Безродный J. В., В. Кюхельбекер и А. С. Грибоедов. «Исто-
рический вестник», 1902, V; ср. Базилевский Б. (В. Богучарский}, Гос\-
дарственные преступления в России в XIX веке, 1906; «Грибоедов в восп.
совр.», сс. 339—342.
711 Ленин В. И., Соч., т. XXVII, с. 292; т. XXVI, с. 33.
712 «Литературный архив», материалы по истории литературы и
общественного движения, т. I, М.—Л., 1938, сс. 293—294; Серчевский Е.,
А. С. Грибоедов и его сочинения, Спб., 1858, сс. 309, 386.
713 Гончаров И. А., Поли. собр. соч., Игр., 1916, т. VIII, с. 123.
_ -, --- _ .,. —... ^*^*-^*-^*^*^ * —---------------- — - '*
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
A. A. 468
Аббас-Мирза 187, 388
Август, ими. 105
Авдеев М. В. 17, 417, 558
Авенариус А. А. 193, 579
Агамемнон 123
Адлерберг В. Ф. 512,5 13, 519
Акулов Н. II. 605
Александр Македонский 212
Александр I 13—J6, 50, 82, 99,
111—113, 118, 120—121, 123,
126, 128, 138, 164, 193, 197,
202, 205, 210—213. 235, 237,
251, 266, 268, 269, 290, 320,
345, 354, 389, 424, 460,461, 464,
465, 472, 473, 478, 487, 564,
568, 571. 572, 576, 577, 583, 585—
587, 590, 591, 599, 600
Александр II 8, 290, 557
Александр III 20
Алексаша (Александр Грибов), ка-
мердинер Грибоедова 483
Алексеев Д. Л. 490
Алексеев М. С. 489, 498
Алексеев С. Л. 490, 513
/Алексеев, подполковник 203
Алексей Михайлович, царь 96
Адлер Самуил 595
Алферов А‘ Д. 349, 601
Альбовский Е. 125, 570, 572
Альбрехт, полковник 506
Алябьев А. А,, композитор 117,
124
Алябьев В. Ф. 120, 577
Адресвский С. А. 24, 35, 39, 559
Анна Павловна, вел. кн. 127
Анненков И. А. 79, 129, 151
Анненков П. В. 157, 288
Анненковы 73
Антоне кий А. А. 566
Аполоп 336
Апшеропскпй 266
А ракчеев А. А. 121, 133, 157,
197, 235, 237, 248-250, 261,
264—266, 271, 329, 348, 361,
395, 397, 586
Арапов П. Н. 255
Арбузов A. И. 423, 433
Арсеньев К. И. 315
Арцыбашев Д. А. 129, 604
Афанасьев А. 572
Ахвердов Ф. II. 581
Ахвсрдова II. В. 78, 101, 207,
313, 530, 550, 605
Ахвердовы 207
Багратион П. II. ПО, 152
Базилевич В. М. 599
Базилевский Б. (В. Богучанский)
563, 607
Байрон 205, 373, 374, 448
Балашов А. Д. 575
Бараташвили Н. 205, 581
Барклай де Толли М. Б. ПО
Барков Д. Н. 185
Барков И. С. 430
Бартоломей Ф. Ф. 494
Барышников, тесть С. II. Бегичева
52, 56
Барышников А. II. 490
Барышниковы 52
Барятинский А. II. 44, 48, 350, 403,
427, 451, 460, 461, 596, 575
Басаргин Н. В. 79, 241, 242,
261, 270, 333, 584. 585, 587, 591
Батенков 480
Батеньков Г. С. 104, 462
Баузе Ф. Г. 83, 84
Бахрушин А. А. 58, 606
Бахтин Н. И. 141, 274, 571
608
Башуцкий А. Д. 489, 492, 602
Бебутог В. О. 175, 203, 581
Бебутов Д. О. 172, 175—177, 179,
203, 206, 210, 578, 582, 583
Бегичев Д. Н. 53, 89, 124, 167,
375, 490, 559, 562, 596
Бегичев С. Н. 7—9, 19, 23, 42,
46, 50—56, 58—60, 62, 63, 64,
78, 98, 119, 120, 128, 158—161,
165, 167, 172—177, 179,181—183,
194, 221, 222, 240, 262, 270,
272, 313, 369, 374—377, 384,
389, 390, 392, 395, 397, 404, 416,
419-422, 428, 429, 433, 444,
450, 467—469, 482, 487, 488,
490—492, 496, 502—504, 510,
521, 523, 529—531, 533, 535,
559, 563, 565, 566, 570, 573,
575, 577, 578, 594, 595, 598—601
Бегичева А. А. 53, 563
Бегичева В. А. 563
Бегичева Е. Д. 580
Бегичевы 78, 61, 562, 566, 594
Безобразов 270
Безродный А. В. см. Шаломытов
Н. В.
Бейрой 370, 371
Бекетов, кандидат наук 105, 106
Беклешов А. А., сенатор 91
Беклешов, полк. Кавалерг. полка
164
Белинский В. Г. 7, 14, 16, 21, 22,
24, 66, 331, 553, 555, 558, 592,
599
Белозерская Н. 582
Белокуров С. 164, 577
Беляев А. П. 30, 111, 423, 424,
429, 434, 565, 568, 570, 598
Беневольский 120
Бенкендорф А. X. 142, 479, 480,
496, 505, 508, 510, 511, 521,
525, 527, 603
Бенкендорф К. X. 521
Березин, поручик 270
Берже А. П. 581
Бестужев А. А. (Марлинский) 10,
23, 28, 30, 44, 46, 48—51, 53,
54, 56-58, 122, 130, 150, 154,
155, 161, 182, 201, 227, 241,
269—272, 290, 309, 310, 313,
340, 342, 346, 348, 350, 360,
385—389, 391—401, 403, 404,
406—411, 413—415, 417—419,
421—427, 432—439, 441, 443,
445—449, 453, 454, 456, 469, 472,
480,481, 486,487, 491, 493,495,
499—502, 504—506, 517, 523, 545,
548, 549, 560, 563, 579, 584,
594—596, 598, 599, 604
Бестужев Михаил А. 46, 59, 386,
387, 389, 393, 517
Бестужев Николай А. 46, 386,
393, 411, 423, 433, 480, 481,
517, 600
Бестужев Павел 549
Бестужев Петр А. 46, 57, 379,
381, 386, 423, 433, 523, 528,
546, 548, 604
Бестужев-Рюмин М. П. 44, 46,
48, 72, 80, 149, 154, 160, 350, 374,
375, 400, 401, 403, 404, 451—
454, 456—458, 460, 462-465,
504, 505, 508, 517, 566, 574
Бестужевы 23, 57, 393, 410, 421,
480, 528, 547, 563, 564, 576, 587,
592, 594, 596, 604, 606
Бетанкур А. 210
Бибикова А. 586
Блудов Д. Н. 210, 508
Блюхер Г. Л. 235
Боборыкин 603
Бобрищев-Пушкин Н. С. 402, 565
Бобрищев-Пушкин П. С. 76, 79,
566, 596
Богородицкий С. П. 79
Богучарский В. 563, 585
Борисовы 193
Бороздин А. К. 591, 592, 596
Бороздин, К. А. генерал-адъютант
207, 583
Боцяновский В. Ф. 24, 559
Бошняк А. К. 276, 277, 465, 587
Бояджиев Г. 42
Браницкая А. В., графиня 460
Бригген А. Ф. 44, 146, 346, 350,
368, 386, 398, 403, 409, 412, 427,
451, 452, 491, 505, 509, 511, 536,
572, 573,577, 597, 603
Брозин, генерал-лейтенант 111
Броке А. А. 604
Брут 95, 143, 166, 348
Буланова-Трубникова О. К. 575
Булатов, домовлад. 391, 405
Булатов, студент 99
Булгаков А. Я. 340
Булгарин Ф. В. 6, 7, 15, 18, 60, 85,
86, 100, 101, 165, 169—172, 183,
263, 307, 308, 312, 348, 384,
386, 388, 410, 421—423, 435,
490, 501, 508, 516, 529, 531,
533, 536, 537, 546, 558, 566,
568, 584, 586, 601, 605, 606
Буле И. Ф., проф. 41, 78, 83,
84, 94, ИЗ, 502
39 М. В. Нечкина
609
Булич Н. Н. 569
Булич С. К. 567, 575
Бульвер А. 157
Бурбоны 235
Бурцов И. Г. 46, 75, 108, ПО,
134, 136, 137, 143, 153, 160,
161, 346, 538, 539, 543, 561,
565, 573, 575, 605
Бутовский В. 575
Бутурлин М. Д. 575
Бухгейм Л. Э. 564, 571
В. Н. Т. 182, 487
Вагрисов, В. 33, 560
Вадковскпй А. Ф. 565
Вадковский Ф. Ф. 75, 129, 572,
576, 604
Вальдберг И. 575
Вальховскпй В. Д. 23, 75, 136,
604, 605
Ван-Галеп Хуан 52, 182, 196,
201, 203, 204. 206—211, 353,
563, 564, 580— 582, 583
Варшавский 603
Васильев Михайло, крестьянин
354
Васильков, солдат 334
Васильчиков И. В. 92, 93, 143,
151, 272, 351, 586, 593, 605
Васильчиков Н. А. 129
Вашингтон Д. 317
Веденяпин А. В. 496
Вейденбаум Е. Г. 27, 29, 30, 414,
473, 476 - 478, 482, 485, 488, 538,
559, 579, 580, 597, 601, 602
Веллингтон А. 235
Вельяминов А. А. 203, 204, 335,
472, 474, 487
Вельяминовы-Зерновы 121
Венгеров С. А. 22, 559
Верстовский А. Н. 268, 375
Веселовский А. Н. 18, 22, 25,
27, 61, 88, 90, 93, 112, 122, 124,
125, 164, 317. 416, 558, 560, 566,
572, 577, 585, 587, 590, 592
Вигель Ф. Ф. 17, 95, ИЗ, 114,
127, 135, 154, 236, 243, 260, 261,
264, 290, 329, 347, 567,
569, 570, 572, 574, 576, 584—
586, 591, 592, 602
Виланд X. М. 355
Висковатов хА. В. 572, 586
Витгенштейн Н. Л. 129, 153
Витт И. О. 465
Вишневские 565
Владимир, вел. кн. 467
Владимир Мономах 289
Вовенарг Л. 98, 444
Воейков А. П. 203, 495, 498, 580
Воейков Н. И. 203
Волков В. Ф. 604
Волков П. 588
Волкова М. А. 560
Волконская 3. хА. 427
Волконский П. М. 263, 266, 268, 351
Волконский С. Г. 44, 48, 129,
134, 148, 160, 203, 376, 403
427, 451, 46U 479, 491
Вольтер 86, 93, 97—99, 101, 107,
344, 430
Волынский Артемий 448
Воронов П. М. 245, 575
Воронцов М. С. 474, 475
Воронцов С. Р. 238, 290, 410,
474, 475
Врангель Ф. Е. 45, 513
Времен, помещик 124
Всеволожские 157, 158
Всеволожский А. В. 23, 51, 144,
195, 384, 537
Всеволожский Н. В. 144, 145, 146,
160, 384, 503, 573
Второв И. А. 567, 569
Вяземская В. Ф. 575
Вяземский А. Н. 129, 146
Вяземский П. А. 7, 31, 32, 101, 102,
121, 155, 215, 231, 244, 330,
331, 360, 375, 376, 395, 419, 420,
422, 426, 427, 429, 432, 443,
513, 560, 574, 575, 591, 592,
594, 597, 599
Вязьмитинов С. К., петербург-
ский генерал-губернатор 164
Wishnitzer М. 565
Бабаев Г. С. 570
Гагарин Ф. Ф. 46, 129, 137, 152,
160, 161, 491, 575
Галахов А. Д. 8, 14, 15, 17, 558
Галилей 318
Галич А. И., проф. 354
Гамалея С. И. 93
Гамба 212
Гамильтон, лэди 197
Гангеблов А. С. 23, 420, 421, 559,
586, 604
Гарусов И. Д. 61, 564
Гвоздев, подполковник 605
Гебель хА. Г. 586
Гебель Г. И., подполковник чер-
ниг. полка 265
Гейм И. А. 83, 115, 197
Гельвеций 99, 430
Гельмгольц Г. 180
6/0
Герман К. Ф., проф. 315, 344
Герцен А. И. 11—14, 16, 17, 39, 66,
106, 126, 135, 156, 166, 520,
557, 571, 577
Гершензон М. О. 31—32, 560,
566, 568, 570, 574, 587
Гёте В. 98, 180, 213, 395, 468,
576
Гладков, петербургский полиц-
мейстер 318
Глинка В. А. 154
Глинка Г. А. 154
Глинка М. И. 159, 577
Глинка С. Н. 569
Глинка Ф. Н. 46, 154, 155, 160,
161, 231, 323, 331, 350, 354—
355, 384, 491, 575, 593
Глинка 10. К. 146
Гоббс 97
Гоге ль Ф. Г. 211
Гогниев 554
Гоголь В. В. 7, 245, 331, 557
Го деин Н. П. 580
Голенищев-Кутузов ГТ. В., см.
Кутузов П. В.
Голицын А. М., князь 117, 285,
479, 480, 496, 508, 510, 513
Голицын А. В. 121, 576
Голицын Андрей 45, 210, 480
Голицын В. М. 164, 315
Голицын М. Ф. 514, 518, 604
Голицын, воен. ген.-губернатор
Москвы 282
Голицын В. А. 513
Голицина Е. И. 287
Голицына Е. М., см. Кологривова
Е. М.
Голицына (Измайлова) 599
Г олицыны 120
Головин, генерал-майор 265
Гомер 289, 313
Гончаров И. А. 15—18, 22, 26,
39, 229, 293, 321, 322, 438, 553,
558, 588, 590, 607
Горихвостов 427
Горожанский А. С. 129, 151
Горчаков А. И., кн. 430, 431
Горчаков А. М. 146. 475
Горчаков Д. П. 475
Горчаков 118
Горюшкин 3. 567
Граббе П. X. 46, 213, 583
Греков М. 522
Грекур Ж. Б. 430
Греч Н. И. 6, 7, 22, 146, 149, 236,
240, 241, 266, 345, 386, 388,
391, 410, 421, 422, 505, 559,
573, 584—586, 603
Грибоедов А. Ф. 73, 88, 91, 164,
564, 577
Грибоедова Е. А. 143, 154, 603
Грибоедова М. С. (сестра писателя)
56, 73
Грибоедова Н. А., ур. Чавча-
вадзе, жена писателя 81, 207,
579
Грибоедова Н. Ф. (мать писателя)
73, 115, 164, 274, 502, 503
Грибоедовы 8, 33, 603
Григорьев Аполлон 8, 10, 11, 17,
30, 103, 359, 361, 568, 593
Григорьев А. И. 30, 103
Григорьев В. Н. 23, 559
Гриневская И. А. 256, 585
Гроссман Л. П. 592, 593
Грот Я. К. 568, 576
Грум-Гржимайло А. 595
Губер, патер 197
Гудим И. II. 604
Гурьянов В. 106
Гучков П. И. 326
Гущеваров, рядовой лейб-гвард.
егерского полка 167
Давыдов В. Л. 44, 48, 403
Давыдов Д. В. 7, 10, 13, 60, 183,
195, 197, 199, 201, 202, 204,
348, 397, 451, 460, 463, 474,
482, 483, 509, 558, 579, 581, 603
Давыдова М. Д., мать Ермолова
А. П. 74
Давыдовы 202, 475
Дамиш, фельдъегерь 401, 475, 485
Данелиа С. И. 43, 561, 591
Дашков, студент 99, 158
Дежерандо Ж. 78, 83, ИЗ
Дельвиг А. А. 387, 410, 587, 595
Демокрит 355, 437
Демут Ф. Я. 390
Депрерадович Н. Н. 129, 604
Державин Г. Р. 100, 265, 292, 519
Дибич И. И. 48, 201, 473, 482,
484, 494, 513, 527
Дивиер, граф 355
Дивов П. Г. 237, 579
Дидерот Д. (Дидро) 99
Дидо (Didot) 81
Дирин П. 568, 572, 576, 586
Дмитриев А. М. 426
Дмитриев Г. М. 244, 432
Дмитриев И. И. 80
Дмитриев М. А. 432, 433, 435—
444, 550, 566, 567, 598. 599
611
39*
Дмитрий Самозванец 187
Добрине кий А. А. 23, 30, 46,
• 50, 522, 523
Добролюбов Н. А. 135, 553, 554
Довре, генерал-лейтенант 583
Долгов С. 572
Долгорукие 121
Долгорукий В. П. 579
Долгорукий И. А. 134, 148, 157,
160, 161, 196
Долгоруков П. В. 13, 347, 462,
558, 565, 567, 574, 592, 600
Долгоруков П. П. 570
Достоевский Ф. М. 20, 21, 24,
25, 31, 34, 39, 558
Дружинин Н. М. 272, 574, 584,
585, 587, 588, 590, 594
Дубровин Н. Ф. 28, 569, 570,
‘ 582, 585
Дудышкин С. С. 577
Дурново М. А. 53
Дурылин С. Н. 42
Дюкло Ш. 344
Дюма А. 195, 580
Евгеньев В. 558
Евреинов Ф. А. 99
Евстафьев П. П. 584
Ежова Е. И. 157
Екатерина II 98, 205, 237, 284,478
Екатерина Павловна, вел. кн. 121
Екемзин, корнет 117
Елизавета, имп. 188, 221
Ентальцев А. В. 480, 481
Ермолаев Д. 96, 166, 267, 271,
605
Ермолов А. П. 8, 10, 12, 13, 48, 51,
56, 65, 69, 74, 96, 175, 192—204,
207, 210, 212, 213, 215, 222,
273, 334, 375, 376, 389, 395. 397,
401, 403, 405, 410, 415, 452, 453,
455, 457—459, 462—467, 469,
471—482, 484, 485, 492, 498,
509, 522, 523, 534—537, 545,
546, 548, 565, 576, 580—583,
591, 594, 602, 603, 606
Ермолов Н. П. 477
Ермолов II. Н. 53
Ермолов С. Н. 482
Ефимовский, граф 117
Ефремова, домовладелица 144
Жандр А. А. 15, 23, 46, 51, 53, 54>
56. 58. 74. 141—143, 146, 152,
159, 160,
402—404,
473, 482,
563, 571,
173, 174,
420, 421,
487—491,
596, 602,
182, 185,
446, 466,
498, 499,
603, 605
Желтухин П. Ф. 265
Жихарев М. И. 55, 83, 567, 568
573, 574, 577, 593
Жихарев С. П. 60, 80, 81, 83
85, 87, 95, 97—99, 564, 56б’
567
Жихарев 166, 483, 565
Жуков, юнкер 354
Жуковский В. А. 80, 83, 85, 98
195, 448, 498, 505, 538, 544
568, 601
Жуковский М. С. 539, 543
Завадовский А. П. 42, 52, 60,
129, 147, 156, 157, 163, 164,
182, 193, 499, 571, 577
Завалишин Д. И. 20, 23, 30, 44,
46, 49, 58, 62, 147, 162, 386,
387, 392, 403, 404, 410, 425—
429, 431, 433, 452, 480, 481,
491, 495, 497, 498, 558, 563,
574, 577, 589, 602
Завелейский (Завилейский) П. Д.
305, 537, 538, 541, 543, 545
Загорецкий Н. А. 22, 7 5, 565
Закревский А. А. 201, 576
Залкинд Г. М. 562
Занд К. 209
Зенкевич М. 114
Зильберштейн И. С. 562
Зноско-Боровский Н. 586
Зубков В. П. 282, 492
Зыков Д. П. 155, 160, 576
И. О. 576
Иванов И. И. 27, 559
Ивановский А. А. 48, 388, 496,
506, 508, 509, 603
Ивашев В. И. 46, 129, 137, 152,
153, 158—161, 492, 517, 575
Ивашенцев Ф. II. 120
Измайлов А. Е. 195, 505
Изяслав, князь 467
Иконников В. С. 565, 574, 576,
580, 583, 587
Инзов И. Н. 347, 361
Ион Б. И. 18, 53, 58, 88—90, 115,
117, 172, 502, 510
Ираклий, груз, царь 205
Искрицкий (Искрите кий) Д. А.
508, 605
Истомина Е. И. 42, 129, 157, 163,
181, 571
Каверин И. И. 46, 55, 60, 75, 78,
80, 143, 149, 159—161, 166, 205,
206, 561, 565, 571
612
Каверины 75
Каллаш В. В. 26, 559
Калошин 136
Кальм Ф. Г. 480, 481
Коменецкий Т. А., проф. 80
Капнист А. В. 480, 481
Каподистрия И. 280
Каракулин 263
Карамзин Н. М. 36, 90, 91, 237,
240, 285, 288, 289, 505, 563,
599
Карасевский А. И. 516, 518
Каратыгин П. А. 100, 365, 421, 427,
555, 568, 573, 577, 585, 593
Каратыгина А. М. 255
Каренов Н. 575
Карцев Ф. И. 97
Каспари А. А. 536, 584, 599
Катенин П. А. 46, 50—54, 56, 76,
98, 101, 120, 125, 127, 131,
132, 136, 138, 141, 142, 147,
155, 156, 159—161, 166, 170,
177, 187, 188, 199, 222, 254,
274, 291, 305, 352, 356, 358,
376, 387, 391, 392, 434, 435,
448, 468, 561, 570, 571, 576,
594, 601
Катон 546, 547
Каховские 73-—75, 565
Каховский Г. А. 74
Каховский Н. А. 74, 101, 204,
209, 221, 223, 596
Каховский П. Г. 46, 74, 75, 95, 147,
160, 193, 202, 229, 236, 265,
271, 275, 281, 315, 332, 345, 387,
392—395, 410, 417, 418, 433,
491, 499, 516, 565, 574, 575,
583—585, 587
Кацман М. 567, 570
Каченовский М. Т. 83
Кашкин С. II. 79, 272, 493, 506,
509, 603
Квирога А. 210, 211, 317
Киреевский И. В. 6
Киселев П. Д. 465, 576
Клавдий 196
Ключевский В. О. 553
Княжевич Д. М. 504
Княжнин Я. Б. 93, 107
Ковалев, полицмейстер 164
Коган П. С. 37, 38, 560
Козлов И. И. 505
Козловский 482, 483
Козодавлев О. II. 164
Коленкур 110
Колечицкая А. И., см. Лыкс-
шина А. И.
Кологривов А. Л. 46, 122, 129,
151, 387, 575
Кологривов А. С. 55, 65, 118—124,
151, 160, 167, 260, 280, 492, 570,
574, 575, 596
Кологривов А. Ф. 95, 120, 585
Кологривов Д. М. 121
Кологривов Л. С. 121, 151
Кологривов М. 89, 122, 354, 567,
593
Кологривов П. А. 121
Кологривова А. С. 150, 167
Кологривова А. Ф. 567, 570
Кологривова Д. А. 121
Кологривова Е. А. 121, 575
Кологривова Е. М. 121
Кологривова П. Ю. 77, 121, 152
Кологривовы 77, 78, 89, 115, 120,
121
Колосова А. М. 159, 421
Колошин ГТ. И. 564
Колошины 564
Коновнинын П. П. 201, 605
Констан Бенжамен 214
Константин, цесаревич 197, 397,
473, 475—477, 479
Кончаловский Д. II. 584
Коперник Н. 318
Копылов Г. И. 193, 202, 375, 560
Корнилович А. О. 386, 388, 393,
410, 491, 508, 594, 602, 603
Коробейников Т. 12
Корсаков Г. 32, 604
Корсаков Н. А. 146
Корф М. А. 11, 505, 571
Косова IO. В. 19, 558
Костицын С. 42
Котляревский Н. А. 157, 280,
414, 588, 597
Коцебу А. 209
Коцебу М. А. 209, 213
Кошанскпй Н. Ф. 83
Кошелев А. И. 52, 240, 376,
415, 434, 492, 584, 594, 597,
602
Краснокутский С. Г. 411, 480, 481
Крачковский И. Ю., академик 601
Кривцов С. И. 79, 566
Круглый А. О. 592
Крылов И. А. 196, 255, 421
Крюков Н. А. 75, 79, 129
Кулибякин 117
Куницын А. П. 3 4
Куприянов 263
Кусовы 355
Кутузов М. И. 124, 198, 278, 479,
480, 496, 508, 510
613
Кутузов И. В. 110, 115, 116, 394,
479, 480
Кюхельбекер В. К. 19, 23, 27, 46,
49, 50, 56, 57, 69, 100, 101, 131,
134, 146, 147, 154, 156, 158—
162, 180, 183, 192, 193, 195,
200—203, 207, 213—219, 222, 229,
231, 273, 315—317, 330, 334,
355, 363, 373, 375, 381, 387,
388, 390, 392—394, 396, 410,
419, 427, 428, 431—433, 441,
467, 469, 486, 488, 489, 491,
493, 500, 501, 505, 506, 517,
530, 531, 550, 558, 559, 563,
568, 573, 574, 576, 578—580,
583, 584, 587, 590, 592—594,
598, 603, 607
Кюхельбекер М. В. 18, 19, 22, 23,
30
Кюхельбекер JO. К. 574
Лаврентьева 606
Лавров, ген.-майор 114
Лаврова В. А., см. Бегичева В. А.
Лагарп 123, 232, 237
Ланские 384
Ланской В. С. 384
Ланской, штаб-ротмистр 118, 595
Ланской, камер-юнкер 164
Лаппа М. Д. 605
Ларин, солдат 334
Латур-Мобур 110
Левашов В. В. 47, 394, 405, 479,
480, 493—495, 499, 508, 517, 595
Левашовы 242
Леман П. М. 605
Лемке М. К. 568, 572, 577
Ленин В. И. 135, 234, 235, 239,
324, 326, 553, 554, 558, 572, 584,
590, 607
Леонардо да Винчи 229
Леонидов 350
Леонов Л. М. 43, 561
Лермонтов М. Ю. 24, 37, 66, 195,
199, 245, 566
Лернер Н. 350, 591
Либрень Виго 430
Линранди И. П. 17, 124, 497, 498,
602
Ломоносов М. В. 188, 434
Ломоносов С. Г. 146
Лонгинов М. II. 91, 122, 238, 563,
566, 567, 573, 584, 595, 599
Лопухин П. II. 129, 134, 148,
160, 505
Лоредо, владелец кондитерской 498
Лорер И. И. 288, 411, 588, 597
Луначарский А. В. 38, 560
Лунин М. С. 129, 158, 350
Лыкошин В. И. 32, 73, 85—87, 148
Лыкошин П. А. 115
Лыкошина А. И. 33, 73, 100, 115
Лыкошины 33, 73, 75, 564
Львов 1-й 410
Львов Ф. П. 421
Львов 506
Львова Д. Ф. 519
Любавский М. К. 566
Любимов Р. В. 499
Людовик XIV 336
Людовик XVIII 200
Ляликов Ф. Л. 566, 567
Louis XVI 26
Мабли Г. 97
Магницкий М. Л. 285, 315—317
Магомет 348
Мадатов В. Г. 206, 210, 384, 582
Мазарович С. И. 101, 194, 274,
334, 472, 477, 579
Мазепа И. С. 298
АГайборода А. И. 411
Майков Л. Н. 172, 571
Максимов С. В. 23, 59, 203, 581
Малиновский А. Ф. 563, 595, 599
Малов 106
Малыпинский А. 538, 539, 543,
606
Малютин М. П. 410, 604
Малютины 263
Манзей К. 581
Маржерет 187
Мария Федоровна, имп. 127, 238,
509, 519, 572
Маркова О. П. 538, 540
Маркс К. 231, 582
Мартынов 100, 199
Мартынов П. II. 256
Масленников, студент 99
Маяковский В. В. 298
Меншиков А. Д. 395
Меньшиков А. С. 284, 495
Меньшиков М. О. 25, 365, 559,
593
Мепзляков А. Ф. 80, 83, 84, 98,
568
Мерзляков, проф. 80, 83, 84, 103,
149
Местр Жозеф 238, 329
Меттерних 211, 424
Миклашевский А. М. 604
Миклашевич В. С. 15, 51, 142,
160, 182, 473, 499, 527, 558,
571
614
Миллер О. Ф. 19, 313, 416, 558,
577, 578, 590, 597
Миловидов А. 595
Милорадович, сестра графаМ. А. Мп-
лорадовича 355
Милорадович М. А. 154, 266, 355,
427, 491, 600
Милюков А. 7
Мина Франциско Эспоза 89, 211
Минин К. 329, 492
Мирабо 317, 348
Митков 317, 348
Митьков 332
Михаил Павлович, вел. кн. 164,
479, 480, 508—509
Михаил Федорович, царь 187
Михайловский-Данилевский А. И.
196, 587
Мицкевич А. 23, 393, 559, 563,
596—597
Мичурина-Самойлова В. А. 256,
258—259, 585
Мищенко 482, 483, 484
Модзалевский Б. Л. 573, 575, 584—
586, 591, 594, 596, 599, 604,
606
Мозган П. Д. 496
Молчанов А. Е. 559
Мольер 336, 437
Монахов И. И. 15
Монтескье 86, 97
Мордвинов Н. С. 51, 117, 157—
158, 338, 565, 576, 580, 583,
587
Мордвиновы 158
Морозов П. О. 573
Мсерианц Л. 3. 606
Муравьев А. 3. 44, 46, 75, 78, 80,
96, 104—105, 108, 110, 129, 147,
152, 159—161, 403, 450, 451,
453—458, 464—467, 491, 505,
517, 574, 577, 601
Муравьев А. М. 104, 129, 134,
136, 137, 139, 241, 368, 564, 578
Муравьев А. Н. 597
Муравьев М. 108, 110, 134, 136,
158
Муравьев М. Н. 45, 75, 83, 105,
362, 451. 574, 604
Муравьев Н. М. 46, 47, 74, 75, 78, 80,
83, 90, 108, 137, 143—145, 147—
148, 151,157—162,212,231,240,
260, 272, 289—290. 296, 310.
317, 342, 350, 384, 385, 392;
409, 412, 451, 491, 517, 541,
544, 568, 584, 585, 587, 588,
590, 594
Муравьев Н. Н. 53, 57, 74, 104,
125, 197
Муравьев-Апостол М. И. 46, 48,
"148, 156, 160—161, 208, 241,
262, 267, 270, 350, 368—369,
395, 402, 451, 458, 568, 585—
587, 596
Муравьев-Апостол С. И. 44, 46, 48,
74, 135, 156, 245, 268, 270, 350,
369, 402—404, 451, 453—461,
464—466, 485, 505, 516, 565,
568, 572, 587
Муравьев-Карский Н. Н. 104, 182,
538, 568, 579, 603
Муравьева Е. Ф. 158
Муравьевы 73, 458, 467
Мусин-Пушкин Е. С. 605
Муханов А. И. 150, 155. 159, 410
Муханов Н. А. 385, 410, 492
Муханов Н. И. 150, 155
Муханов Павел А. 150, 563
Муханов Петр. А. 46, 57, 79, 156,
160, 161, 193, 374, 389, 594
Муханов С. Н. 150
Мухановы 73, 150, 384, 410, 388,
389, 574
Мягков Г. П. 83
Н. Ш. 23, 559, 563
Надежда Афанасьевна 207
Надеждин Н. И. 6
Паливайко 448
Наполеон I 68, 92, 95—96, 109,
111—113, 123, 124, 126, 128,
130, 133, 197, 209, 212, 234—
236, 245, 329, 333
Нарпенский В., см. Смирнов Д. А. 5
Нарышкин А. Л. 213, 215
Нарышкин М. М. 376, 451, 480, 492
Нарышкины 73
Наставин А. С. 567
Наумов, подполковник 117, 167
Неведомская-Дииар 604
Некрасов Н. А. 19, 340
Некрасова Е. 23, 559
Нелединский-Мелецкий Ю. А. 430
Немирович-Даичепко В. И. 358
Нерон 266
Нессельроде К. В. 210, 215, 222,
238, 280
Нестер, калмык 114
Нечаева В. С. 594, 597
Николай I 8, 25, 47, 48, 59, 156,
162, 201, 236, 288—290, 354, 395,
396, 409, 417, 474—479, 481,
493, 494, 508—513, 518, 528,
529, 547, 559, 604, 606
615
Новиков Н. И. 93, 107, 254, 323
Новосильцев Н. Н. 237, 571
Новосильцева 178, 355, 578
Норов В. С. 269—270, 492, 587
Ньютон Н. 318
Оболенский Е. П. 8, 44, 46, 48,
272, 273, 290, 386, 389, 390,
392—394, 396, 398, 403, 409—
412, 415, 481, 491, 493, 499,
503—506, 509—512, 516, 522,
563, 575, 587, 591, 594
Оболенский С. С. 27
Оболенский 143, 270
Овсянико-Куликовский Д. Н. 27,
29, 35, 559, 560, 578, 600, 601
Огарев Н. П. 66
Огарев, майор 484
Одоевская П. А. 391
Одоевские 73
Одоевский А. И. 9, 10, 15, 17, 18,
23, 26, 30, 44, 46, 47, 49—51, 56,
62, 142, 143, 160-162, 163, 182,
221, 244, 352, 381, 384, 390—
394, 396, 403, 405, 406, 414, 422,
426, 486—488, 516, 517, 524,
526—528, 549, 558, 607
Одоевский В. Ф. 55, 56, 73, 336,
384, 394, 403, 405, 409, 411,
426, 431, 433—437, 439, 441,
442, 445, 449, 450, 466, 467,
479, 486, 491—493, 500, 501,
545, 547, 566, 567, 598
Озеров В. А. 76
Оксман Ю. Г. 568, 587
Олег, князь 289
Олеарий 187, 221
Оленин А. А. 153, 158—161
Оленин А. Н. 153
Оленины 154
Ольминский И. С. 36, 39, 560,
591
Омар 136
Омир, см. Гомер
Орбелиани Г. 205, 581
Оржицкий Н. Н. 44, 154, 155,
162, 201, 260, 262, 289, 384,
398, 403, 409—411, 427, 471,
487, 491, 505, 507, 509, 510,
517, 576, 577, 586, 594, 597
Орлов В. Н. 42, 43, 413, 561,
569, 570, 581, 589, 590, 597,
601, 603
Орлов М. Ф. 12, 129, 149, 159, 160,
161, 242, 317, 348, 350, 352,
374, 411, 413, 492
Орловы 73, 120
Орсини Ф. 233, 584
Остерман-Толстой 427
Островский А. Н. 17, 581
Павел I 121, 122, 263
Павлов Н. А. 167, 384
Па лаванд ов Е. О. 23, 203
Панин 563
Панкевич М. И. 83
Панкратьев, офицер лейб-гв. егер-
ского полка 270
Панчулидзев С. 128, 564, 570—
572, 574, 575, 577, 587, 595
Парнаоз, царевич 205
Парни Э. 430
Парсамян В. А. 53, 562, 606
Паскевич А. И. 509
Паскевич Е. А., урожд. Грибое-
дова, см. Грибоедова Е. А.
Паскевич И. Ф. 15, 23, 51, 53,
143, 145, 146, 154, 164, 196, 270,
509—512, 519, 521, 524, 526,
527, 531, 538, 545, 546, 548,
577, 587, 603, 606
Паскевич Н. П. 270
Паскевич Ф. И. 606
Пассек П. П. 96, 241
Паулуччи 205
Пентюшин, домовладелец 571
Перелогов Т. И. 83
Перикл 143, 166, 348
Перовские 105, 152, 161
Перовский В. А. 46, 76, 104,
108, 137, 155, 160, 161, 568
Перовский Л. А. 46, 76, 104, 108,
ПО, 137, 155, 160, 161, 568
Перцов В. 603
Перцов И. 559
Пестели 73, 120
Пестель П. И. 16, 44, 46—48, 71, 75,
106, 129—132, 134, 135, 138,
139, 147, 148, 152, 153, 159—
161, 188, 203, 221, 280, 286,
296, 310, 315, 320, 323, 342, 344,
345, 350, 353, 361, 362, 398,
401—404, 411, 427, 451, 459—
462, 485, 571, 572, 574, 579,
583, 592, 596, 600
Пестриков Н. С. 586
Петр I 13, 26, 146, 340
Петрозилиус, библиограф 89
Пиксанов Н. К. 23, 28, 29, 31—37,
39—41, 61, 123, 169, 171, 172—
176, 179, 245, 300—310, 318, 319,
321—323, 327, 339, 357, 358,
365, 373, 383, 420, 428, 429,
432, 451, 466, 467, 537, 559-
616
564, 566, 568, 569, 571, 578,
584, 585, 587—594, 598—601, 604
Никулин, офицер 290
Пиллад Белугин, см. Писарев А. И.
Пирон 437
Пирх К., полковник 265
Писарев А. И. (псевдоним — Пил-
лад Белугин) 432, 435, 438—
443, 445, 598
Писарев Д. И. 14, 244, 558
Плавильщиков 86
Плаксин В. 6
Платон 166
Платонов С. Ф. 604
Плахова, помещица 114
Плетнев, преподаватель 97
Плеханов Г. В. 326, 553
Плещеев А. А., камергер 162, 519
Плещеев А. А. 2-й 45, 513, 519
Плутарх 94, 95, 107, 377
Плюшар А. А. 7, 173
Пнин И. П. 93, 107
Повало-Швейковские 74, 565
Повало-Швейковский И. С. 74, 79,
108, 427, 451, 566, 576
Погодин В. В., домовладелец 390,
391, 580
Погодин М. П. 9, 17, 195, 196,
475—478, 524—526, 580, 582,
583, 591, 601, 605, 606
Поджио А. В. 155, 266, 451
Подшивалов 98
Пожарский Д. М. 167, 329, 492
Покровский А. А. 561
Покровский М. Н. 36, 37, 39
Полевой К. А. 6, 7, 244, 426, 435,
557, 604
Полевой Н. А. 432,435,436, 521, 604
Полежаев А. И. 66
Поливанов А. Ю. 152
Поливанов И. Ю. 46, 76, 129, 152,
159, 160, 387, 492
Поливанов М. М. 76, 152, 387,
517, 594
Поливанов 129, 151, 565
Поливановы 152
Попе 430
Попов А. Н. 568
Попов, штабс-капитан 203
Попова О. И. 23, 559, 579, 581,
587, 591
Поспелов 99
Потапов 480, 492, 496, 508, 602
Потемкин 93, 265, 266
Потто В. 205, 206, 579, 582, 583,
595
Похвиснев И. И. 222
Прокопович-Антонский А. А. 106
Пузанов 586
Пуквиль 158, 583
Пуришкевич 326
Путятин П. И. 91
Пушкин А. С. 7,9—11, 14,24, 32,
37, 55, 66, 75, 78, 83, 123, 131,
139, 142, 143, 145, 146, 148,
149, 152, 156—160, 166, 180,
182, 183, 200, 218, 219, 227,
263, 268, 273, 275, 280, 287,
291, 295, 298, 320, 321, 329, 337,
347, 352, 360, 361, 363, 375,
379, 388, 390, 393, 395, 418—
420, 422, 424, 425, 430, 431, 433,
435, 439—443, 445—448, 470,
514, 520, 526, 549, 555, 557,
558, 560, 571, 573, 574, 576—
579, 583—587, 592-597, 599, 601,
602, 605
Пушкин Б. С. 575, 601
Пушкин В. Л. 80
Пушкин Л. С. 388, 422, 425, 605, 606
Пущин И. И. 131, 136, 138, 146,
160, 242, 272, 273, 275, 282,
283, 289, 290, 376, 388, 390,
409, 410, 412, 415, 420, 424,
425, 434, 577, 585, 587, 597,
598, 605
Пущин М. И. 201, 605
Пыпин А. Н. 15—17, 22, 25, 39,
558, 571, 574, 591
Patouillet S 578
Petra 108
Радищев А. Н. 41, 67, 68, 93,
107. 121, 233, 285—287, 311,
312; 321, 324, 430, 567, 590
Раевская Е. И. 149, 159
Раевские 202, 288, 289,563, 574, 581,
594
Раевский А. Н. 46, 78, 108, 110,
119, 149, 159, 202, 288, 491
Раевский В. Ф. 46, 76, 83, 104,
108, 110, 270, 271, 317, 331,
333, 351, 362, 480, 568, 576,
587, 591
Раевский Н. Н. (ст.) 46, 51, 57,
108, 110, 150, 491, 594, 605
Раевский Н. Н. (мл.) 78, 79, 149,
160, 202, 205, 206
Разумовские 154, 155, 384
Разумовский А. К. 76
Разумовский П. К. 154, 384
Разумовский 134, 272
Раич С. Е. 79, 376
Райналь 97
617
Рамазанов Л. Н. 185
Растопчин Ф. В. 111, 114—116,
340
Раупах Э. 315
Рачинские 73
Рачинский 564
Ребров А. Ф. 204, 397, 474
Ревякин А. 42
Рейнгард Ф. Е. 75, 83, 94
Ремизов А. 564
Ренненкамнф 203, 210, 580
Репнин 268, 361
Ржевусский Ф. А. 466
Римская-Корсакова М. И. 31, 32
Римские-Корсаковы 31
Римский-Корсаков Г. А. 46, 573
Ринкевич 162, 411
Риэго 424
Родзянко 3-й 489
Рожков Н. А. 585
Розанов В. В. 25, 26, 39, 559
Розен, командир Преображенского
полка 265
Розен А. Е. 265, 275, 549, 586,
587, 607
Ростковский Ф. 586
Ростовцев Я. И. 288, 290, 394, 410
Ростопчина Е. П. 258
Р-ский П. А. 567
Рубановский, штабс-капитан 270
Рудаков В. 565
Рудзевич, ген.-лейтенант 583
Румянцев 210
Румянцев-Задунайский 121
Румянцевы 120
Рунич Д. П. 285, 315, 434, 354
Руссо Ж.-Ж. 86, 93, 97, 104, 107,
430
Рылеев К. Ф. 12, 37, 44, 46, 47,
51, 56, 66, 134, 142, 143, 154,
155, 157, 162, 195, 213, 241, 271 —
273, 286, 288, 289, 309, 323,
341, 369, 385—390, 392—394,
396, 398—415, 418, 423—426,
429, 433, 445—449, 452, 453, 455,
456, 469, 472, 479-481, 487,
488, 491, 493, 495, 499, 500—
506, 510, 512, 516, 571, 572,
590, 596, 599, 600, 603
Рылеева Н. М. (ур. Тевяшова) 392
Рынкевич А. Е. 604
Рыхлевский А. И. 274, 580
Rogier Ch. 562, 564, 580—582, 584
С. К. 506
С. Ш. 565
Сабашниковы 560
Саблин В. М. 120, 125, 166, 597
Сабуров А. И. 410
Саитов В. И. 596,606
Сакулин П. Н. 84, 560, 567
Саломе 207
Салтыков И. 580
Салтыков П. И. 111, 112, 114—
116, 117, 119, 568
Салтыков, граф 51, 158
Салтыков-Щедрин М. Е. 19, 20, 258,
558, 585
Самойлов Н. 210
Самойлова Н. В. 255
Самойловы 202
Санглен 510
Сандунов Н. Н. 105, 106
Свербеев Д. Н. 76, 97, 103, 105,
565, 568
Свиньин П. П. 129. 250
Свистунов П. Н., корнет 129, 151,
Своев, корнет 114
Севастьянов, крестьянин 116
Север 196
Семевский В. И. 28, 109, 300, 571 —
573, 579, 585—588, 590, 591
Семевский М. И. 8—10, 17, 28,
59, 393, 407, 557, 574, 593
Семенов А. В. 45, 46, 76, 108,
110, 134, 155, 160, 161, 519,
565, 604
Семенов П. Н. 46, 76, 100, 108,
110, 155, 160, 265
Семенов С. М. 46, 76, 77, 79, 97,
106, 108, 155, 160, 513, 565
Семеновы 161
Семичев Н. Н. 604
Сенковский И. О. 7
Сенявин (Синявин) Н. Д. 602
Сергиевский И. В. 560
Серчевский Е. 9, 551, 607
Сибиряков И. С. 331
Сиверс А. А. 594
Сивков К. В. 35
Синявин, юнкер 105
Синявин 489
Скабичевский М. А. 27, 559
Слезскинский А. М. 569
Смирнов А. И. 23, 25, 559
Смирнов Д. А. 9, 18, 23, 52, 58—
60, 61 — 65, 74, 88, 93, 101,
123, 124, 142, 152, 306, 402, 403,
404, 408, 420, 482, 488—490, 496,
497, 524, 557—559, 561, 562,
564, 57'0, 575, 589, 596, 603—
605
Смирнов С. А. 98
618
Смирнов, переводчик 9, 347
Снигирев (Снегирев) И. М. 566
Соймонов В. 118, 120
Соковнина Е. П. 23, 60, 101, 397,
559, 566, 596
Сологуб В. А. 154, 575
Сологуб Ф. 559, 575
Сомов О. М. 46, 386, 409, 410,
432—443, 491, 584, 598, 599
Сопиков В. С. 81, 566
Сосницкий И. И. 102
Сосновский Т. А. 18, 83, 146, 558,
562, 566, 573, 576
Сохацкий П. А. 83
Сперанский М. М. 26, 157, 158,
273, 344, 592
Спиноза 97
Сталин И. В. 324, 590
де Сталь 98
Стевен 505
Столыпин А. А. 450, 600
Столыпин Д. А. 158
Страхов П. И. 83, 103
Стрекалов С. С. 265
Строганов А. Г. 55, 156, 160, 586
Строганов Г. А. 156
Строгановы 65
Струве П. Б. 326
Стюрлер Н. К. 265
Суворин А. С. 21, 22, 24—26, 48,
365, 558, 559, 592, 593
Суворов А. В. 198, 212
Сукин А. Я. 572
Сунгуров 554
Сурбано 588
Сухачев В. И. 48, 388, 496
Сухомлинов М. И. 592, 593
Сухоруков В. Д. 605
Сушков Н. В. 60, 84, 86, 106,
565—567
Сушков Н. Н. 84
Сыроечковский Б. Е. 600
Талызин И. Д. 202, 482—484
Тарасов Д. К. 566, 576
Тарасов Е. И. 565, 567, 568
Таете, банкир 210
Татищев А. И. 479—481, 495, 508—
510, 512, 516
Татищев С. С., воен. мин. 479, 519,
557
Таубе 266
Тацит 95
Телешова Е. А. 383, 591, 600
Тимковский В. Ф. 203
Тимофеев Г. А. 577
Тимофеев Л. 42
Тимощук В. 557
Тит Ливий 95, 196
Титов И. II. 605
Титов С. 392
Титов, обер-прокурор 91
Титова 385
Тихонов Н. И. 496
Тихонравов Н. С. 568
Толмачев, батальонный командир
270
Толстой И. Н., граф, офицер
Сем. полка 23, 116, 117, 144
Толстой Л. Н. 273
Толстой Ф. А. 354, 355
Толстой Я. Н. 46, 51, 144—146,
160, 161, 195, 503, 573, 591
Толстой-Американец 377, 557
Толстой, генерал-лейтенант 116
Тормасов А. П. ПО
Торсон К. П. 46,386, 387, 491, 517
Трубецкая Е. А. 565
Трубецкая П. Ю., см. Кологри-
вова П. Ю.
Трубецкие 120
Трубецкой 46
Трубецкой В. С. 89
Трубецкой С. П. 44—47, 51, 55,
77, 108, 131, 134, 137, 143—146,
148, 151, 152, 157—161, 268,
309, 368, 384, 385, 392, 400, 403—
405, 409, 411, 412, 427, 451,
452, 455, 456, 458, 459, 461—
463, 465, 466, 479—481, 491,
501, 503, 517, 565, 571, 597, 601
Туманский В. И. 23, 54, 57, 395,
423, 559, 563, 596, 597
Тургенев А. И. 98, 121, 215, 375,
574, 575, 599
Тургенев Б. П. 78, 149
Тургенев Н. И. 76, 78, 80, 83—
86, 90—94, 95, 97, 99, 103,
108, 148, 149, 159—161, 240,
242, 287, 316, 350, 352, 409,
565—568, 571, 574, 588, 590
Тургеневы 210, 565
Тучков А. А. 498
Тынянов Ю. Н. 214, 216, 217,
253, 316, 537, 568, 573, 574,
576, 578, 583, 590, 592, 593
Тютчев И. Н. 426
Тютчев Н. И. 242, 427
Тютчев Ф. И. 242, 427
Тюфяев, губернатор 354
Уваров С. С. 354
Уваровы 355
Удушье в И. М. 371
619
Уклонений, фельдъегерь 49, 481—
485, 509
Улыбышев А. Д. 184, 445
Унгерн, капитан 212
Урусов 270
Успенский Г. И. 553
Устимович П. М. 193, 202
Ухмылова Т. К. 578
Ушаков В. 6, 7
Федоров А. 581
Фердинанд VII 424
Фок М. Я. фон 142, 391, 422,
605
Фонвизин И. А. 574
Фонвизин М. А., декабрист 79,
93, 97, 137, 152, 208, 212, 213,
241, 261, 262, 271, 275, 345,
368, 374, 430, 492, 585, 592
Фонвизины 7, 136, 374
Фонтенель Б. 439
Фотий, архимандрит 329
Франк Ю. Е. 601
Фрейман О. Р. 570, 575, 587, 603
Фридерикс 146, 160
Фридерихс П. А. 265
Фридрих Вильгельм Прусский 235
Фроман М. 581
Фукидид 289
Халабаев К. 61, 564
Харламова Д. Ф. 207
Хмельницкий Н. И. 421
Ховен Р. И. 209
Хотяинцев И. Н. 480, 481
Храповицкие 384
Храповицкий 195
Хрущов А. П. 157
Цветаев Л. А., проф. 80, 83, 92,
94, 149, 567
Цебриков Н. Р. 581, 605
Цезарь Юлий 143
Цейтлин А. Г. 42, 561
Цицерон 95
Цявловская Т. Г. 592
Цявловский М. А. 576, 586, 587
Чаадаев М. Я. 13, 77, 80, 81, 86,
108, ПО
Чаадаев П. Я. 51, 55, 77, 78,
80, 81, 83, 86, 87, 91, 95, 96,
100, 108, 110, ИЗ, 126, 139,
143, 144, 148. 149, 155, 157—
161, 166, 205, 206, 272, 348,
352, 354, 390, 566—569, 573,
577, 587, 592, 593
Чаадаевы 77, 78, 94
Чавчавадзе 206, 207
Чавчавадзе А. Г. 203—207, 210,
581
Чавчавадзе Г. 205
Чавчавадзе Н. А., см. Грибоедова
Н. А.
Чебышев В. Д. 167, 595
Чебышев П. Н. 390
Чебышева 167
Челищев Алексей А. 46, 150, 160,
161, 270
Челищев А. И. 574
Челищев Н. А. 574
Челищев П. И. 121
Челищева Е. А., см. Кологривова
Е. А.
Челищевы 151
Черевин П. 193
Черепанов Н. Е., проф. 83
Черкасов А. И. 77, 576
Чернов К. П. 572
Чернов С. Н. 354, 564, 565, 567,
568, 571, 574, 583, 586, 593
Чернопятов В. И., ген.-ад. 241,
570
Чернышев А И., ротмистр 151,
496, 510, 527
Чернышев 3. Г. 129
Чернышевский Н. Г. 8, 122, 135,
165,326, 508
Чернышовы 392
Чипягов 141
Чистяков В. 565
Чичерин А. 572
Чулков А. 565, 572
Чумаков Ф. И. 80
Чумпалов 83
Шаликов П. И., кн. 12
Шаломытов (Безродный) Я. В. 23,
27-29, 30, 52, 61, 152, 164,
557, 559, 562, 563, 607
Шарлотта Виртембергская, прин-
цесса 509
Шатилов, корнет 117, 124, 125
Шатиловы 120
Шатобриан 209
Шаховский А. А. 102
Шаховской А. М. 52, 101, 102,
156, 157, 169, 221, 282, 421.
600, 604
Шаховской Д. И. 77
Шаховской Ф. П. 79, 148, 160, 161
Шварц 264—267
Швейковский И. С., см. Повало-
Швейковский И. С.
Шсбалов А. В. 586
620
Шевырев С. П. 568
Шекспир В. 98, 180
Шелехов Д. II. 268
Шелли 205
Шеншин В. Н. 265
Шеншин 586
Шервуд И. В. 465
Шереметев, корнет 42, 118, 129,
147, 156, 157, 164, 182, 313,
571, 577
Шереметев В. В. 163, 499
Шереметев Н. В. 522
Шереметев 52, 60
Шереметева Н. П., тещаЯкушкина
Шереметевский 566
Шереметьев А. В. 427
Шиллер 98, 99, 107
Шидлер Н. К. 557, 572, 577, 586,
587, 590, 600, 603, 604
Шиман 584
Шимановский Н. В. 19, 60, 182,
202, 401, 472, 473, 475, 476,
482—485, 509, 558
Шимков И. Ф. 496
Шипов И. П. 286
Шлецер X., проф. 79, 83, 84
Шмальц 94
Шмидт 197
Шнейдер В. В. 172, 173, 175, 176,
578
Штейн Генрих Фридрих Карл,
прусский министр 112, ИЗ, 568
Штейнгель В. И. 30, 44, 62, 241,
311, 430, 431, 570, 584, 590, 598
Штрайх С. Я. 568, 577, 585, 596,
597
Шубинский С. Н. 570, 571, 576,
577
Щеголев П. Е. 27—30, 47, 48,
341, 413, 480, 493, 496, 497,
504, 511, 518, 559, 561, 562,
567, 568, 571, 574, 576, 577,
584, 585, 587, 591, 592, 597,
601, 603, 604
Щепин-Ростовский Д. А. 265, 413
Щепкин М. С. 60, 408, 557, 570
Щепкина Е. 565
Щербатов И. Д. 77, 78, 80, 86,
87, 108, 110, 126, 144, 158—161,
166, 259, 266, 267, 271, 333,
605
Щербатов 577, 578, 603,
Щербатова Н. Д. 144, 267
Щербатовы 78, 95, 96
Щербачев Ф. II. 571
Щербинин М. А. 571
Щукин П. И. 565, 569, 570, 576,
580, 584
Эванс Ф. Я. 178, 179
Эйнгорн В. О. 566
Эйхенбаум В. 61, 564
Экунин, см. Якунин
Энгельсард Н. А. 215
Энгельс Ф. 582
Юсупов Н. Б. 201, 282, 283, 313
Юсуф-Хан-Спадар 188
Юшневский А. П. 97, 280
Юшневский С. П. 79, 363, 368
Яблоновский А. С. 600
Яблоновский С. П. 585
Яблочкова Е.П.,см.Соковнина Е.П.
Язон 569, 577
Яковлев М. 164, 505, 568
Якубович А. И. 46, 51, 53, «55,
57, 60, 77, 78, 80, 81, 125, 147,
156, 160, 163, 164, 182, 202—
204, 206, 207, 210, 211, 288,
389, 409, 413, 451, 452, 464,
487, 488, 491, 565, 582, 595
597
Якунин, фельдъегерь 473
Якушкина П. Ф. 73
Якушкин В. Е. 61, 73, 593, 603
Якушкин И. Д. 33, 46. 73, 75,
77, 78, 80, 81, 83, 87, 95, 99,
100, 108, 110, 123, 126, 127,
132, 134, 136—139, 143, 144,
149, 152, 159—161, 229, 230,
240—243, 259, 261, 266, 271,
288, 307, 333, 345—348, 352, 362,
366, 368, 374, 375, 428, 434, 436,
440, 441, 492, 564—568, 572—574,
577, 581, 583—587, 591—593
Якушкины 73, 563
Ярославова 506
Ярошевецкий 265, 270, 465
Я свитский 430
УКАЗАТЕЛЬ ПЕРСОНАЖЕЙ «ГОРЯ ОТ УМА»
Воркулов Евдоким 371
«Г-н Д.» 178
«г-н N.» 178, 246, 254
Горич Наталья Дмитриевна 125,
278, 356, 357, 436
Горич Платон Михайлович 125,
245, 254, 279, 490
«Графиня-внучка» 356, 357
«Жена Фамусова» 173, 174, 176,
177, 578
Загорецкий 22, 178, 294, 302, 303,
309, 315, 354, 356, 357, 378, 436
«Княгиня Марья Алексеевна» 360
«Княжны-сестрицы » 336
«Князь Григорий» 155, 372
«Князь Петр Ильич» 246
«Князь Федор» 227, 281
Лахмотьев Алексей 371
Лиза 220, 245, 246, 251—252, 256,
302, 303, 329
Максим Петрович 228, 284, 294, 327
Молчалин И, 19, 33, 39, 121, 125,
230, 242, 248, 249, 251—254,
256, 260, 281, 283, 294, 315,
322, 356, 357, 360, 585
Настасья Нико лав на 314
«Профессоры» [педагогического
Института] 227, 281, 316
Репетилов И, 25—26, 29, 124,
125, 360, 363, 365, 369, 370—
374, 377—400, 427, 572
Скалозуб 33, 122, 125, 227, 241, 242,
244, 246—248, 254—255, 258,
265, 276—278, 281, 283, 285,
294, 316, 317, 323, 360, 361,
370—372, 378, 428, 436, 440, 588
Софья Павловна Фамусова 19, 20,
38, 136, 144, 220, 228, 230, 242,
246, 248, 251—258, 276, 283,
291—294,297,298,342, 359, 441,
478, 585
Татьяна Юрьевна 77, 121, 279,
281, 294
Тугоуховская, княгиня 147, 167,
227, 243,281,316, 574
Тугоуховский, князь 281, 316, 436
Удушьев Ипполит Маркелыч 371
Фамусов И, 13, 17, 173, 174,
176, 177, 227, 232, 241—243,
245-246, 249, 254, 280—281,
283—285, 290—294, 297, 298,
302, 303, 314—316, 320, 323,
327—330, 348, 356, 357, 359—
361, 378, 440
Филька, швейцар 303
«Французик из Бордо» 335—337,
446, 591
Хлестова 32, 178, 227, 228, 246.
293, 294, 302, 303, 316, 317,
323, 356, 358, 378, 436, 574
Чацкий И, 13, 17—20,21, 22,30,
32, 33, 34, 36, 37, 38, 39,
97, 112, 121, 125, 143, 144, 179,
181, 227—231, 233, 240—249,
251—260, 271, 279—281, 283,
288—294, 297—300, 311, 312,
314, 315, 320—323, 327, 329—
331, 335—342, 348, 349, 351,
352, 355—361, 363, 369—373,
378, 379, 421, 423—424, 429,
432, 437 438, 440, 441, 443,
447, 449, 478, 553—555, 560,
588, 591—593
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
Глава I. История темы........................................ 5
Гласа II, Источники......................................... 44
Глава ИГ Задача работы...................................... 66
Часть I
ГРИБОЕДОВ И ДЕКАБРИСТЫ
ДО СОЗДАНИЯ «ГОРЯ ОТ УМА»
Глава IV. Грибоедов-студент среди будущих декабристов .... 73
Глава V. Грибоедов и декабристы в годы Союза Спасения и
Союза Благоденствия.............................. 109
Глава VI. Замысел комедии.................................. 169
Глава VII. Грибоедов на Востоке. Ермолов и «ермоловцы» .... 191
Часть II
«ГОРЕ ОТ УМА»
Глава VIII, Два лагеря.................................... 227
Глава IX, Честь и служба................................. 259
Глава X, Противник крепостного строя.................... 296
Глава XI, Борьба за национальное......................... 324
Глава XII, Новатор в борьбе со старым миром............... 343
Глава XIII. Репетилов .................................... 365
623
Часть III
ГРИБОЕДОВ И ДЕКАБРИСТЫ
ПОСЛЕ СОЗДАНИЯ «ГОРЯ ОТ УМА»
Глава XIV. Грибоедов среди членов Северного общества декаб-
ристов ................................................... 383
Глава XV. Декабристы и «Горе от ума»...................... 419
Глава XVI. Киевское свидание Грибоедова с южными декаб-
ристами .................................................. 450
Глава XVII. Грибоедов под арестом и следствием по делу декаб-
ристов ........................................... \ . 472
Глава XVIII. Грибоедов и декабристы после разгрома восстания 519
Глава XIX. Заключение...........,......................... 551
Примечания................................................ 557
Указатель имен............................................ 608
Указатель персонажей «Горя от ума»........................ 622
Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета
Академии Наук СССР
Редактор издательства Ц. М. Подгорнснская. Технический редактор Н. П. Аузан
Переплет художника Б. Б. Титова. Корректоры В. Г. Богословский и В. К. Гарди
РИСО АН СССР № 4680. Т-03803. Издат. Кв 3127. Тип. заказ № 985.
Подп. к печ. 5/V 1951 г. Формат бум. бОхЭЗ1/!». Печ. л. 39. Бум. л. 19,5.
Уч.-изд. л. 40,6 л. Тираж 10000 экз.
Цена в переплете 32 руб.
2-я тип. Издательства Академии Наук СССР. Москва, Шубинский пер., Д. 10