Author: Чистозвонов А.Н.
Tags: история история средних веков академия наук ссср издательство наука бюргерство
Year: 1979
Similar
Text
СОЦИАЛЬНАЯ
ПРИРОДА
СРЕДНЕВЕКОВОГО
; БЮРГЕРСТВА
XIH-XVH вв.
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
СОЦИАЛЬНАЯ
ПРИРОДА
СРЕДНЕВЕКОВОГО
БЮРГЕРСТВА
XIII-XVII вв.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
МОСКВА 1979
Книга, представляющая собой коллективную мб--
пографию, написана группой сотрудников сектора
истории средних веков Института всеобщей исто-
рии АН СССР. Она посвящена одной из узловых
проблем медиевистики — мосту бюргерства в феодаль-
ном обществе, его социальной природе и эволюции
в период феодализма, роли бюргерства в создании
предпосылок для развития капитализма и складывания
класса буржуазии.
Редакционная коллегия:
А. Н. ЧИСТОЗВОНОВ (отв. редактор),
Л. А. КОТЕЛЬНИКОВА,
IO. Р. УЛЬЯНОВ (отв. секретарь),
Бригадир Е. А. ИГНАТОВА
10603-169 л rt rt
С 042 (02)—79 Б3~92~2~78
© Издательство «Наука», 1979
ВВЕДЕНИЕ
Предлагаемая вниманию читателей книга написана
коллективом сотрудников сектора истории средних веков
Института всеобщей истории АН СССР. Опа посвящена
одной из узловых проблем медиевистики — месту бюргер-
ства в феодальном обществе, его социальной природе и
эволюции в период феодализма, роли бюргерства в созда-
нии предпосылок для развития капитализма и складыва-
ния (в условиях разложения феодального строя) класса
буржуазии. Эта проблема, в числе других узловых тем
исследования средпевековья, включена в десятилетний
перспективный план работы сектора истории средних ве-
ков на 1976—1985 гг. Своевременность обращения к пей
именно в настоящее время определяется и тем обстоя-
тельством, что в последние годы опа вошла в число дис-
куссионных, поскольку отдельные медиевисты в СССР и
значительные группы их в некоторых социалистических
странах, мобилизуя подновленную аргументацию, а также
апеллируя к отдельным положениям основоположников
марксизма-ленинизма, опубликовали пемало работ, где
бюргерство именуется классом, внимание фиксируется
преимущественно на чертах, отличающих его от «типич-
ных» для феодализма общественных классов и слоев и т. д.
В трудах К. Маркса и Ф. Энгельса бюргерство действи-
тельно ипогда именуется классом, и если брать такие
высказывания в изолированном виде, то можпо изобра-
жать средневековое бюргерство в качестве специфическо-
го пефеодального «ингредиента», выделять как особый
класс феодального общества или своего рода «спутник»
последнего и т. д.
Авторам настоящей работы, которую они рассматрива-
ют как коллективную монографию, подобная методика не
представляется плодотворной. Авторы учитывают опыт со-
3
вотской историографии, в которой вопрос о социальной
природе средневекового бюргерства в Европе неоднократ-
но дискутировался в прошлом, в частности в связи с со-
зданной М. Н. Покровским и его единомышленниками
концепцией «торгового капитализма» как особой общест-
венно-экономической формации, теорией С. М. Дубров-
ского, согласно которой насчитывалось свыше десяти об-
щественно-экономических формаций, включая формацию
простого товарного хозяйства, и т. п. В данной книге из-
лагается разделяемая преобладающей частью советских
медиевистов точка зрения относительно социальной при-
роды, места и роли бюргерства при феодализме, нашед-
шая, в частности, подтверждение па общесоюзном -Науч-
ном симпозиуме по проблемам истории и историографии
средневекового города в Саратове 11—14 сентября
1977 г*
Разделы книги посвящены различным странам Запад-
ной Европы и охватывают разные исторические эпохи —
с XII по XVIII в. В них затрагиваются многие аспекты:
общеметодологический, экономический, социальный, поли-
тический, а также отдельные вопросы: аграрный, кредит
и финансы, начало колониальных захватов и др. Все это
позволяет применить комплексный и многосторонний ис-
следовательский анализ и сделать ряд общих выводов.
Характер предлагаемой книги побуждает кратко оста-
новиться па методологических аспектах, исходя из систе-
мы взглядов основоположпиков марксизма-ленинизма. Из-
вестно, что они подчеркивали натуральнохозяйствепный
характер феодализма и противопоставляли ему товарность
городской экономики. Однако пи в экономическом, ни в
социальном плане они не абсолютизировали эти две про-
тивоположности. Саму натуральность хозяйства они не
связывали с отсутствием обмена вообще — это настолько
общеизвестная истина, что пет необходимости давать ка-
кие-нибудь ссылки. Под натуральнохозяйственной эконо-
микой опи подразумевали такую, при которой «условия
хозяйствования целиком или в подавляющей части произ-
* Обзоры работ симпозиума, организованного Головным советом
по истории Министерства высшего и среднего специального об-
разования РСФСР па базе исторического факультета Саратов-
ского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского,
см.: ВИ, 1978, № 4 (А. А. Сванидзе); СВ, 1978, вып. 42
(О. И. Варьяш).
4
водятся в самом хозяйстве, возмещаются и воспроизво-
дятся непосредственно из его валового продукта» 1. Обмен
же товаров, товарное обращение предполагают и наличие
определенного уровня разделения труда, предшествуют
товарному производству и его обособившейся городской
форме. При этом обмен исторически развивается сначала
во внешней торговле, охватывает преимущественно гос-
подствующие классы и лишь постепенно спускается вниз
по социальной лестнице2. Отработочная форма ренты,
господствовавшая в период раннего феодализма, оставля-
ла минимальные возможности для прогресса индивидуалы
ного производства, роста его товарности, и сам крепост-
ной (Leibeigene) оставался при ней в значительной мере
еще средством производства. Тем не менее именно па этой
базе был достигнут тот уровень хозяйственного развития,
итогом которого были товарообмен, опосредствованное
разделением труда отделение ремесла от сельского хозяй-
ства, а города как особого экономического организма —
от деревни 3.
Последующее распространение продуктовой, а затем
денежной форм феодальной ренты, личное освобождение
крестьянина, связанное с этими явлениями, преобладаю-
щее значение поземельной зависимости крестьянина от
феодала по сравнению с внеэкономическими методами
его принуждения к выполнению феодальных повинно-
стей — все это породило повые изменения. Отходило в
прошлое барское хозяйство, возникала структура «чистой
сеньории», система разных типов феодальной аренды, про-
исходила товаризация условий хозяйствования крестьяни-
на, определялось доминирующее место индивидуального
крестьянского хозяйства в общем экономическом балансе
аграрного сектора. Подобно Англии в ряде развитых стран
Европы крестьяне в своей массе в XV в. были лично сво-
бодными и вели «самостоятельное хозяйство, за какими
бы феодальными вывесками ни скрывалась их собствен-
ность» 4, хотя эта последняя и не получила юридически
оформленного статуса. Глубокая имущественная диффе-
ренциация, с одной стороны, порождала безземельную го-
лытьбу, частично занятую в сфере сельских промыслов и
найма, частично же устремлявшуюся в города, с другой
стороны, способствовала развитию товарности сельского
хозяйства, складыванию районов торгового земледелия в
обоих его видах, обеспечивавших продуктами питания и
о
сырьем все возраставшее городское население, а также
развивавшиеся ремесло и торговлю. .
Крестьянство вплоть до XV в. даже в экономически
передовых странах Европы составляло подавляющее боль-
шинство населения. При этом аграрный сектор очень дол-
го сохранял за собой ведущее место и создавал в те вре-
мена преобладающую часть «национального брутто-про-
дукта». И хотя прогресс феодальной деревни во многом
ускорялся импульсами, исходившими от городского реме-
сла и торговли, социально олицетворявшихся бюргерст-
вом, их влияние не было лишь положительным, а взаимо-
отношения между ними на всем протяжении феодализма
пе выглядели безоблачной гармонией. «Если в средние
века деревня эксплуатирует город политически повсюду,
где феодализм не был сломлен исключительным развити-
ем городов, как в Италии,— писал Маркс,— то город по-
всюду и без исключений эксплуатирует деревню экономи-
чески своими монопольными цепами, своей системой на-
логов, своим цеховым строем, своим прямым купеческим
обманом и своим ростовщичеством» 5. По чем дальше, тем
больше деревня в лице ее товарпохозяйствеииой верхуш-
ки тоже стала получать возможность наживаться за счет
горожан взвинчиванием цеп на продовольствие и сырье в
частые тогда неурожайные годы, а рост сельских промы-
слов подрывал монополию городского ремесла. Не случай-
но в таких развитых странах, как Апглия, вторая полови-
на XV и первая треть XVI столетия были для крестьянства
если пе «золотым веком», то во всяком случае временем
относительного благосостояния.
Таков в самых общих чертах тот феодальный аграр-
ный «фон», без органической связи с которым представ-
ляется невозможным исследование социальной природы
средневекового бюргерства. Именно так всегда и делали
основоположники теории марксизма-ленинизма, когда ка-
сались этой проблемы в целом.
Итак, прежде всего выясним, было ли средневековое
бюргерство классом. Порою даже в марксистской литера-
туре встречаются утверждения, что Маркс и Энгельс, го-
воря о феодальной формации, не дали четкой формули-
ровки в отношении класса и применяли этот термин,
помимо феодалов и крестьян, к другим слоям общества,
в частности к бюргерству; ленинское же определение
класса якобы относится лишь к капиталистической фор-
6
мации. Эти утверждения, с нашей точки зрения, необос-
нованны. На уровне социологического обобщения извест-
ное положение Маркса в предисловии к работе «Критика
политической экономии» гласит: «В общественном произ-
водстве своей жизни люди вступают в определенные, не-
обходимые, от их воли не зависящие отношения — произ-
водственные отношения, которые соответствуют определен-
ной ступени развития их материальных производительных
сил. Совокупность этих производственных отношений со-
ставляет экономическую структуру общества... Способ
производства материальной жизни обусловливает социаль-
ный (курсив наш.— А. Ч.), политический и духовный
процессы жизпи вообще»6. Производственные же отно-
шения в их юридическом выражении сводятся к отноше-
ниям собственности, в рамках которых они развиваются.
Обращаясь непосредственно к проблеме классов и
классовой борьбы, Маркс подчеркивал, что их наличие
констатировали еще буржуазные историки и экономисты,
его же собственная заслуга заключается в установлении,
в частности, того факта, «что существование классов свя-
зано лишь с определенными историческими фазами раз-
вития производства» \ Обращаясь в иной связи к той же
проблеме, Маркс отмечал, что непосредственное отноше-
ние собственников условий производства к непосредствен-
ным производителям есть отношение, любая данная фор-
ма которого всякий раз соответствует определенной сту-
пени развития способа труда, а потому и его общественной
производительной силе, и именно в этом всегда заключа-
ется самая глубокая тайна, скрытая основа всего социаль-
ного строя, «а следовательно, и политической формы от-
ношений суверенитета и зависимости...» 8. Точно так же,
согласно определению Энгельса, общественные классы
являются в каждом данном случае продуктом отношений
производства и обмена, т. е. экономических отношений рас-
сматриваемой эпохи 9.
Классовую структуру феодального общества Маркс с
исчерпывающей полнотой вскрыл в результате скрупу-
лезного анализа сущности феодальной ренты во всех ее
формах, проделанного в соответствующих главах третьего
тома «Капитала». Генезис же класса феодалов и класса
феодально эксплуатируемого крестьянства очень четко и
убедительно показан Энгельсом в его фундаментальных
специальных работах «Происхождение семьи, частной
7
собственности и государства» и «Марка», которые во всех
основных выводах сохраняют свое научное значение.
Несомненно, что ленинское определение общественных
классов исходит и полностью соответствует приведенным
выше дефинициям основоположников марксизма и от-
носится ко всем классово-аптагонистическим формациям.
Оно гласит: «Классами называются большие группы лю-
дей, различающиеся по их месту в исторически опреде-
ленной системе общественного производства, по их отно-
шению (большей частью закрепленному и оформленно-
му в законах) к средствам производства, по их роли в об-
щественной организации труда, а следовательно, по спо-
собам получения и размерам той доли общественного бо-
гатства, которой они располагают. Классы, это такие груп-
пы людей, из которых одна может себе присваивать труд
другой, благодаря различию их моста в определенном ук-
ладе общественного хозяйства».10.
Верно, что классовая структура докапиталистических
обществ вообще была менее рельефной, завуалированной
патриархальным, кастовым, сословным и т. п. флёром.
Однако, если руководствоваться системой взглядов осново-
положников марксизма-ленинизма, а не односторонним
подбором отдельных их высказываний, эта «аморфность»
классов феодального общества достаточно легко поддается
научному анализу.
Как уже отмечалось, в настоящее время высказыва-
ются мпения о пефеодальной сущности средневекового
бюргерства, оно рассматривается как класс, причем осо-
бый, своего рода «класс-попутчик», по своей сущности
нефеодальный и либо интегрированный в феодальную
структуру, либо лишь сопутствующий феодализму во
времепи и пространстве феномен. Действительно, в от-
дельных случаях Маркс именовал средневековое бюргерст-
во классом, точно так же как, рассматривая генезис про-
летариата, он прослеживал его вплоть до XIV в., подчер-
кивая, однако, что это еще не был класс как таковой и.
В том же ракурсе, как нам представляется, Маркс и
Энгельс рассматривали и «класс» средневекового бюргерст-
ва, которое в системе их взглядов было органически свя-
зано с феодальным строем хозяйства и общества. И вооб-
ще термин «класс» в «Немецкой идеологии» употребляется
по отношению к купцам и даже ткачам городского кор-
поративного сукноделия12, т. е. к отдельной прослойке
8
средневекового бюргерства. Очевидно, на том этапе созда-
ния своей общеисторической концепции Маркс и Энгельс
применяли термин «класс» гораздо более широко, чем
впоследствии. Характеризуя средневекового купца, Эн-
гельс подчеркивал, что, хотя «купец был революционизи-
рующим элементом» феодального общества, исходным
моментом последующего переворота, «он пе действовал
в качестве сознательного революционера, а, наоборот, как
плоть от плоти, кость от кости этого мира. Купец средне-
вековья отнюдь пе был индивидуалистом, он был в сущно-
сти общинником, как и все его современники» 13. Цехи,
по мнению Маркса, подобны кастам, и «на известной сту-
пени развития наследственность каст и исключительность
цехов декретируются как общественный закон» 14.
В борьбе против поместного дворянства горожане, дви-
жимое имущество и ремесленный труд которых существо-
вали «в скрытом виде ещё до их отрыва от феодальной
системы,— показали себя как нечто положительное, что
противопоставлялось феодальной земельной собственпости
и поэтому вскоре, в свою очередь, приняло своего рода
феодальную форму» 15. Т. е. отрыв от феодализма оказал-
ся недолговременным и в конечном счете эфемерным.
Производство в городе «оставалось скованным формами
чисто цехового ремесла, следовательно, само сохраняло
еще феодальный характер». Таким образом, «феодальной
структуре землевладения соответствовала в городах корпо-
ративная собственность, феодальная организация ремес-
ла». Сами бывшие крепостные, ставшие горожанами, «не
вышли за рамки сословного строя, а только образовали
новое сословие» 16. Во Франции кануна Великой буржу-
азной революции, указывал Энгельс, идеи просветителей
выражали не что иное, как интересы простого среднего
бюргера того времени, находившегося в процессе своего
превращения в буржуа как такового. И первоначально
даже сама буржуазия представляла собой «угнетенное со-
словие» 17. Из изложенного с несомненностью вытекает,
что Маркс и Энгельс рассматривали средневековое бюр-
герство как представителя феодально-сословного строя
производства, как ядро большой средневековой феодаль-
по-сословпой группы.
Как мы уже отмечали, производственные отношения
складываются и развиваются в органической связи и во
Взаимовлиянии с категориями собственности. Титул собст-
9
венпости, говорил Маркс, должен наличествовать до того,
как становится возможной его продажа, а то, что создало
его,— это производственные отношения 18. Поэтому необ-
ходимо выяснить, как расценивали Маркс и Энгельс харак-
тер собственности средневековых горожан-бюргеров.
Выше мы уже видели, что обособлению бюргерства в
особую сословную группу предшествовало развитие обме-
на, ремесла и рост объемов движимой собственности. Ка-
кие же основные характеристики типичны для собствен-
ности горожан после их превращения в особую сословную
группу? Они очень четко определены Энгельсом: «...бюр-
герская собственность средних веков была еще сильно
переплетена с феодальными ограничениями, состояла,
например, главным образом из привилегий», а передавав-
шийся по наследству капитал являлся «сословным капи-
талом» 19. Бюргерское хозяйство и собственность представ-
ляли собою категории товарного хозяйства — «городские
бюргеры были прежде всего исключительно товаропроиз-
водителями и торговцами» 20, по это не объединяло,
а скорее разъединяло их, поскольку товарное производст-
во как таковое не объединяет и не централизует мелких
самостоятельных товаропроизводителей. Еще отчетливее
«эффект разъединения» прослеживался между мелкими
самостоятельными товаропроизводителями и купеческим
капиталом в средневековом городе. «Цех ревностно охра-
нял себя от всяких посягательств со стороны купеческого
капитала,— этой единственной свободной формы капита-
ла, противостоявшей цехам. Купец мог купить всякие то-
вары, ио не труд в качестве товара. Его терпели лишь в
роли скупщика продуктов ремесла». При цеховом строе
возможности разделения труда и расширения воспроиз-
водства были очень ограниченными. Если внешние обстоя-
тельства складывались благоприятно, то существующие
цехи расщеплялись па подвиды, наряду с ними основыва-
лись новые, по «без объединения различных ремесел в
одной и той же мастерской» 21.
Однако противоположности между мелким товарным
производством и купеческим капиталом сочетались с объ-
единяющими их свойствами: торговый капитал генетиче-
ски был связан с товарным хозяйством, а мелкое незави-
симое ремесло, как, впрочем, и мелкое самостоятельное
крестьянское хозяйство, являлись питательной средой ка-
питала ростовщического 22; купеческий и ростовщический
10
капитал средневековья, хотя по своей природе они неспо-
собны были самостоятельно создать новые производствен-
ные отношения, надстраивались, однако, над мелкими са-
мостоятельными товаропроизводителями и формально под-
чиняли их себе 23; на протяжении почти всего средневе-
ковья (исключая XVI — первую половину XVII в.) *
торговый и, менее последовательно, ростовщический капи-
тал выступали как капитал сословно-корпоративный по
преимуществу.
Вместе с тем «как мелкое крестьянское хозяйство, так
и независимое ремесленное производство частью образуют
базис феодального способа производства, частью же, пос-
ле его разложения, продолжают существовать наряду с
капиталистическим производством. В то же время они
образуют экономическую основу классического общества
в наиболее цветущую пору его существования...» 24. От-
сюда следует, что они, как и простое товарное хозяйство
в целом, пе являются формационнообразующим типом
производственных отношений, а приспосабливаются к по-
следнему в рамках разных общественно-экономических
формаций. Но раз так, то независимое городское ремесло,
самостоятельное мелкое крестьянство, эволюцию которого
мы проследили выше, в известной степени постепенно
сближались по своему типу, хотя и не идентифицирова-
лись. Тогда бюргерству, тем более при весьма пестрой его
имущественной структуре, не остается места для консти-
туирования внутри или «около» феодальной системы в ка-
честве особого класса. Оно воспринимается исторически и
социологически лишь как особая большая сословная груп-
па феодального общества, способствовавшая развитию по-
следнего. .
Процесс складывания и прогресса товарпого хозяйства,
купеческо-ростовщического капитала в рамках феодаль-
ного общества был, как мы видели, сложен и противоре-
чив. Однако в ходе его сложились предпосылки будущего
буржуазного строя, в период перехода к которому обста-
новка еще более усложнилась. Па базе разложения фео-
дализма начинается формирование капитализма как тако-
вого. Этот процесс распространяется и на бюргерство,
* Мы не останавливаемся на отдельных спорадических проявле-
ниях промышленного капитала в Северной и Центральной Ита-
лии, а также во Фландрии, которые лишь подтверждали ука-
занное правило.
И
значительная часть которого образует йдро формирующе-
гося класса буржуазии.
В то же время застывшие, но также начавшие разла-
гаться и эволюционировать формы корпоративного ремес-
ла и торговли, органично вписавшиеся в феодальную со-
циально-экономическую структуру общества, как и оста-
вавшиеся их приверженцами слои бюргерства, создавали
барьер дальнейшему прогрессу. Констатируя этот непре-
ложный факт, Маркс писал, что обособление и развитие
ремесел цеховой организацией стало материальной пред-
посылкой мануфактурного периода, по «сама цеховая ор-
ганизация исключала возможность мануфактурного разде-
ления труда». Цеху «недоставало первой основы ману-
фактуры: обособления средств производства в качество
капитала, противостоящего рабочему». При этом цехи и
привилегированные города в целом вели ожесточенную
борьбу против развивавшейся капиталистической ману-
фактуры 25. Самостоятельное же и преобладающее разви-
тие капитала как купеческого капитала было в тех усло-
виях «равносильно неподчинению производства капиталу,
т. е. равносильно развитию капитала на основе чуждой
ему и не зависимой от него общественной формы произ-
водства. Следовательно, самостоятельное развитие купе-
ческого капитала стоит в обратном отношении к общему
экономическому развитию общества» 26.
Не существовало выхода из создавшейся ситуации и
на путях простой эволюции аграрных отношений. Хотя в
Англии уже в конце XV в. началась «аграрная револю-
ция», беспощадная ломка традиционных земледельческих
порядков, эволюция денежной ренты в капиталистическом
направлении и развитие капиталистических арендаторов
зависели тем пе менее «от общего развития капиталисти-
ческого производства вне пределов сельского хозяй-
ства» 27.
Поэтому передовые европейские страны пошли не тор-
ной дорогой затяжной эволюции, а путем революции, геге-
моном которой в тех исторических условиях могла быть
только буржуазия. По для этого нарождавшейся буржуа-
зии надлежало покончить со своими сословными связями
и превратиться действительно в класс, что она и сделала:
«Буржуазия уже не является больше сословием, а пред-
ставляет собой класс», вследствие чего «она вынуждена
организоваться не в местном, а в национальном масштабе
12
и должна придать своим обычным интересам всеобщую
форму»28. Она лишь частично пополнялась выходцами
из бывшего сословия средневековых горожан и наряду с
последними вбирала в себя становившихся на «буржуазные
рельсы» представителей других сословных групп
Совершая переворот, буржуазия должна была бороть-
ся не только против феодального дворянства, католиче-
ской церкви, абсолютизма и т. д., но и против весьма
многочисленных представителей прежнего «своего» сосло-
вия, в том числе цеховых ремесленников: «цеховые масте-
ра были вытеснены промышленным средним сословием»;
против ростовщиков — «в той мере, в какой сам ростов-
щик не становится производителем»30; против купече-
ского капитала, претендовавшего на сохранение за собою
роли обособившейся части капитала вместо того, чтобы
превратиться в «часть капитала с особой функцией»; на-
конец, капитализм вел борьбу с мелким производством,
и она была прогрессивной, поскольку «капитализм есть
благо по отношению к средневековью, по отношению к
мелкому производству» 31. В зависимости от того, как ре-
волюционной буржуазии удалось решить эти и другие за-
дачи буржуазных революций, зависели формы, ход и ко-
нечные итоги последних.
Такова в самых общих чертах методологическая сущ-
ность дискутируемой проблемы. Фактически историческое
содержание процесса было, как хорошо известно, значи-
тельно богаче оттенками и нюансами, сложнее и противо-
речивее. Рассмотрению этой стороны проблемы на обоб-
щенном разностороннем европейском материале и посвя-
щены последующие разделы книги.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 . Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 359.
2 Михалевский Ф. И. Очерки истории денег и денежного обраще-
ния. М., 1948, т. 1, с. 19—26.
3 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 365.
4 Там же, с. 729.
5 Там же, т. 25, ч. II, с. 365.
6 Там же, т. 13, с. 6—7.
7 Там же, т. 28, с. 427.
8 Там же, т. 25, ч. II, с. 354.
9 См.: там же, т. 20, с. 26; см. также т. 6, с. 442.
10 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 15.
11 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 748.
13
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
См.: там же, т. 3, с. 52, 55.
Там же, т. 25, ч. II, с. 475.
Там же, т. 23, с. 352.
Там же, т. 3, с. 77.
Там же, т. 21, с. 407; т. 3, с. 23, 78.
Там же, т. 20, с. 155, 167.
См. там же, т. 25, ч. II, с. 337.
Там же, т. 21, с. 412; т. 3, с. 52.
Там же, т. 21, с. 495.
Там же, т. 23, с. 371.
См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 363; Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 143.
См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 176; Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 357—358, 363.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 346, прим. 24; см.
также: т. 3, с. 23, 50, 51, 52; т. 19, с. 216, 336—337; т. 26, ч. I,
с. 417.
Там же, т. 23, с. 371, 439.
Там же, т. 25, ч. I, с. 360; см. также: с. 361, 363, 367—368.
Там же, т. 25, ч. II, с. 363; см. также: т. 26, ч. II, с. 256—257.
Там же, т. 3, с. 62; т. 20, с. 279.
Там же, т. 23, с. 759.
Там же, т. 4, с. 425; т. 26, ч. III, с. 559.
Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 43, с. 229.
СОЦИАЛЬНАЯ ПРИРОДА
НИДЕРЛАНДСКОГО БЮРГЕРСТВА
ПРИ ФЕОДАЛИЗМЕ
И В ПЕРИОД ПЕРЕХОДА
ОТ ФЕОДАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ
Задача настоящего исследования ограничена. Она но
предусматривает систематического рессмотрения всех сто-
рон социально-экономической жизни феодального общест-
ва в Нидерландах XIV—XVII вв., в рамках которой фор-
мировался и претерпевал эволюцию социальный облик
бюргерства. Обобщенному анализу будут подвергнуты
лишь некоторые основные вопросы, непосредственно свя-
занные с главной темой: процесс складывания бюргерст-
ва, его социальная и сословная природа, характер его соб-
ственности — в ходе их становления, эволюции и разло-
жения. Остальные аспекты будут затрагиваться лишь
фрагментарно и по мере необходимости.
I
Спецификой нидерландских земель было то, что товар-
ное шерстоткачество и экспорт его продукции зародились
еще в каролингский период. По ошибке именовавшиеся
«фризскими», фландрские плащи-накидки «pallia» рас-
сматривались тогда как вожделенный предмет одежды
даже царственных особ, хотя и делались из довольно гру-
бых местных сортов шерсти. В IX в. сукна составляли ос-
новную часть фландрского экспорта, а в XI в. они появля-
ются даже в Новгороде. При этом первичными были сель-
ское и монастырское сукноделие, традиции которого с
галло-римских времен выявлены в Артуа. Эти традиции
сохранялись до XV в. в Генте, Берг-Сент-Виноксе, Лей-
дене и других местах, что прослеживается по известным
публикациям источников Ж. Энина и А. Пиренпа, Н. Пост-
хюмуса и др. Складывается сеть сначала мелких и сред-
цих, а потом и крупных городских центров экспортного
15
сукноделия в Артуа, Фландрии, Брабанте, Дуэ. В XII —
начале XIII в. нидерландские, прежде всего фландрские,
сукна занимали преобладающее место на рынках боль-
шинства европейских стран, в том числе в Италии 1, где
расцвет сукноделия был явлением несколько более
поздним.
Экспортный характер нидерландского сукноделия при-
вел к тому, что в X в. оно оказалось в тесной связи с ку-
печеским капиталом, который олицетворялся патрициа-
том. В XI в. патрициат занял господствующее положе-
ние в большинстве крупных и средних городов Фландрии
и Брабанта. Более развитый и экономически сильный,
патрициат повсеместно выступает в виде олигархической
группы. Он подчиняет себе и ведущие секторы городской
экономики, прежде всего экспортные отрасли ремесла,
в том числе сукноделие. С XI в. патрициат добивается при-
вилегий на создание купеческих корпораций, монополизи-
ровавших закупку английской шерсти и сбыт готовой про-
дукции. Одновременно купцы-предприниматели, прямо
или через посредников — drapiers, подчиняют себе произ-
водство тканей. Последнее уже тогда было технологиче-
ски расчленепо между рядом обособившихся отраслей:
первичная обработка шерсти, прядение, ткачество, сукно-
валяние, окраска, завершающие операции по отделке су-
кон. Первая и последняя стадии процесса нередко осу-
ществлялись в домашних мастерских купцов-предприни-
мателей.
Самой ранней корпорацией таких купцов являлась
«Лондонская ганза», или «Лига семнадцати городов», во
Фландрии, перешагнувшая затем границы этого графст-
ва. Ее члены — крупнейшие купцы-предприниматели —
подчиняли себе частично, а то и полностью сукноделов
целых городов. Наиболее яркий тому пример — Жан Буа-
неброк, поставивший в зависимость от себя сукноделие
всего города Септ-Омера. С развитием шерстоткачества в
Брабанте, там в XIII в. также образовалась «Лига сукон-
щиков». В ремесленном и крупном по тем временам тор-
говом голландском городе Дордрехте и купцы-предприни-
матели средней величины — wantsnijders — ограничились
вступлением в общегородскую купеческую гильдию, что
было официально закреплено хартией графа Дирка VII
1201 г? «Лига суконщиков», первоначально в форме брат-
ства, сформировалась и в Хондсхооте.
1Q
Попавшие в кабалу патрицианско-купеческой олигар-
хии шерстоткачи искали социального самоутверждения
на тех же путях объединения в привилегированные кор-
порации. По этот период почти не пашел отражения в
сохранившихся источниках. Существует ряд гипотетиче-
ских в сущности теорий происхождения цехов: от галло-
римских организаций несвободных ремесленников; посред-
ством эволюции первоначальных профессионально-бытовых
объединений бывших крепостных — hoofhoorige ambten;
в ходе развития религиозно-профессиональных братств и
гильдий; как продукт трансформации профессиональных
организаций свободных ремесленников и т. д.
Достоверно же известно лишь то, что процесс станов-
ления цехово-корпоративного строя был затяжным, слож-
ным и противоречивым, во многом зависел от местных
условий. В Генте до 1302 г. и, по-видимому, не без
сильного противодействия патрициата привилегию па со-
здание цехов удалось получить только специалистам неко-
торых отраслей сукноделия и кузнецам. Но, по общему
мнению авторов специальных исследований, практически
цехи или их зачаточные формы — профессиональные, со-
циально-бытовые, «церковные» братства — сложились
значительно раньше и привилегии лишь юридически санк-
ционировали традиции, насчитывавшие не один век своего
существования. В Утрехте, наоборот, «церковные» братст-
ва сложились после дарования цехам официальных приви-
легий и т. д.3 Обычно еще до получения привилегирован-
ных статутов сукноделы и другие городские ремесленники
получали хартии, даровавшие им монополию на занятие
данной профессией и, соответственно, запрещавшие ее в
деревнях, расположенных в пределах определенной
зоны — «банмайле» (banmeile). Косвенно это подтвержда-
ло фактическое существование профессиональных органи-
заций ремесленников, официально запрещавшихся сувере-
нами под давлением патрициата 4.
Точно так же обстояло дело с учреждением самих го-
родов, юридическим конституированием форм торговли,
а также купечества как определенной социально-профес-
сиональной группы. Города получали обычно свой статус,
как и первые основы городского права, в виде пожалова-
ния им суверенами хартий, содержавших сумму разного
рода привилегий: право на беспошлинную торговлю в пре-
делах графства всеми иди отдельными видами товаров,
17
разрешение взимать в свою пользу различные пошлины,
наконец, привилегию на складочное право (Stapelrecht).
Последнее варьировало от принудительной продажи своих
продуктов крестьянами окрестных деревень и принуди-
тельной выставки купцами транзитных товаров для про-
дажи па городском рынке до распространения этого пра-
вила на отдельные или все виды товаров, транспортиро-
вавшихся через сеть прилегающих сухопутных или вод-
ных коммуникаций. Городам предоставлялось также право
проведения разных типов ярмарок. Получение привилегий
такого рода являлось в тот период основой последующего
хозяйственного развития городов, их административно-
юридических прав (часто переходивших в прямой произ-
вол) на сельскую округу и соседние города меньшего
масштаба, не обладавшие привилегированным статусом.
Поэтому феодальные города домогались таких привиле-
гий всеми способами, ревниво их охраняли, вступали в
острые (вплоть до вооруженных) конфликты друг с дру-
гом. Вот несколько примеров.
Город Дордрехт вел свое начало, видимо, с XII или
XIII в., “когда он располагал уже ограниченным самоуп-
равлением. Его экономический расцвет связан с концом
XIII столетия, когда Дордрехт получил ряд привилегий:
в 1284 г.— право па беспошлинную торговлю всеми това-
рами на территории Голландии, распространенное затем
на Зеландию и Западную Фрисландию; в 1299 г.— стапел-
рехт на все товары, провозимые по рекам Мерведе и Леек;
в 1350—1355 гг. под его складочное право подпали и това-
ры, шедшие но Рейну, Ваалу и Эйрселу, а временный
стапел стал постоянным. Дордрехтские толстосумы, поль-
зуясь нуждой графов Голландских в средствах, ссужали
им деньги под ростовщические проценты, а обанкротив-
шиеся суверены оказались вынужденными расплачивать-
ся графскими пошлинами и другими «регалиями» или от-
давать их на откуп Дордрехту. Разумеется, наживалась
на этом в основном алчная правящая патрицианско-купе-
ческая олигархия города.
После официального утверждения цехов Лейдена его
сукноделы и купцы получили в 1363 и 1384 гг. право за-
прещать продажу английских сукон в городе, а также
шерстоткачество в «банмайле». Производство саржи в
Хондсхооте, прозябавшее в конце XIII в., совершило
быстрый скачок после получения графской привилегии
1374 г., предоставлявшей ему статус города и запретившей
шерстоткачество в соседних деревнях (в 1300 г.— 1300
кусков, в 1425 г.— 4500 кусков в год). Камней, добивший-
ся городского статуса от епископа Утрехтского в 1227 г.,
и самоуправления в 1230 г., во второй половине XIII в.
стал обладателем целого ряда новых монопольных прав и
привилегий, полученных им от местных и иноземных су-
веренов, что позволило ему вести широкую торговлю.
В 1441 г. он сделался членом Северонемецкой ганзы, а во
второй половине XIV в. его торговый оборот в полтора
раза превышал общий объем торговли таких городов, как
Амстердам, Дордрехт, Стафорен и другие города па Зёй-
дерсее вместе взятые 5.
Два других торговых города Оверэйсссла — Девентер и
Зволле — соперничали между собою и с Кампеном. В част-
ности, Девентер в союзе с Кампеном воспрепятствовал
прорытию канала, открывшему бы Зволле путь в Эйссел.
Девентер был значительным региональным торговым
центром в каролингские времена. В XIII в. его купцы
получили привилегию па создание гильдии, в XIV в. всту-
пили в состав Северонемецкой ганзы. В XIV же столетии
все три конкурирующих города стали обладателями
привилегий на проведение ярмарок. Девентер не только
вел транзитную торговлю, по и в больших количествах
вывозил сыр и масло, поступавшие с острова Тексол, из
городов Медемблика и Схагена, шерсть и пеньку из Хоор-
на и т. д. В XIII— XV вв. Девептер добился ряда приви-
легий, ставших вечными, па сбор пошлин со всех голланд-
ских судов, плававших по Эйсселу, из-за которых он имел
ряд острых конфликтов с Амстердамом6. Рост Амстерда-
ма, до того рыбопромыслового поселка, начинается с при-
обретения им привилегий на юридический статус города
и на торговлю гамбургским пивом 7. Общеизвестно, какое
значение имели многочисленные, в частности стаполные
и ярмарочные, привилегии для расцвета торговли Брюг-
ге, Берг-Септ-Винокса и Антверпена, складочное право па
зерно в Генте и т. д.8
Так выглядела цехово-гильдейская и стапелпая си-
стема в Нидерландах в период ее формирования и разви-
тия. Конституирование средневекового города, органов
его управления, а затем самоуправления, более или мепее
ограниченного властью суверена, сначала постепенное
фактическое складывание купеческих гильдий и ремеслеп-
19
нык цехов (последних — обычно в борьбе против патри-
цианских правящих олигархий и поддерживавших их су-
веренов), а затем завоевание или дарование привилегий
на их юридическое оформление — таково главное направ-
ление событий в этой области в рамках X—XIII вв.
В экспортных отраслях, прежде всего в сукподелии,
купеческий капитал, как уже отмечалось ранее, вторгает-
ся на гребпо выгодной общеевропейской торговой конъ-
юнктуры и в сферу производства. Типичным для его дея-
тельности в этот период является: 1) то, что купеческий
капитал выступает по-преимуществу не персонифициро-
ванно в лице отдельных купцов-предпринимателей, а как
сословно-гильдейский капитал («Лондонская ганза», «Лига
суконщиков Брабанта» и т. п.); 2) подчинение купцами-
предпринимателями ремесленников, оформившихся или
еще не оформившихся в цеховые корпорации, носит фор-
мальный характер и не влечет за собою изменения спосо-
ба производства, статуса ремесленников как мелких само-
стоятельных товаропроизводителей, идущих по пути пре-
вращения или уже превратившихся в особую профессио-
нально-сословную группу; 3) вся эта система зиждется в
первую очередь на привилегиях, полученных тем или
иным способом от суверена, как пожалование феодального
типа. Лишь привилегии ограждают их монопольное право
заниматься той или иной профессией, обеспечивают не-
прикосновенность (относительную) их личности и собст-
венности, состоящей в свою очередь в значительной части
из этих самых привилегий.
В социальном аспекте указанные процессы резюмиро-
вались в постепенном складывании горожан как особой
большой сословной группы феодального общества. Основ-
ными признаками принадлежности к этой сословной груп-
пе была личная свобода и приобретение персонального
права «гражданина» того или иного города. Городской
воздух делал вольным человеком несвободного пришельца:
1) в силу дарованной сувереном феодальной привилегии;
2) обычно по истечении более или менее длительного сро-
ка, что предоставляло возможность его господину принять
эффективные меры по розыску беглого зависимого кресть-
янина. Приобретение прав горожанина было обставлено
рядом ограничений, которые отнюдь не всем пришельцам
удавалось преодолевать, уплатой вступительных взносов,
и т. п. Все лица, не сумевшие стать полноправными горо-
20
жанамй, лишались возможности заниматься ремеслами и
прочими родами деятельности привилегированного типа,
влачили тяжкое существование поденщиков, чернорабо-
чих и т. п., даже если они и были квалифицированными
специалистами. В целом они представляли дискримини-
руемую во всех отношениях группу городского населения
там, где складывание корпоративно-сословного строя при-
обрело уже более или менее развитые формы, независимо
от того, получили корпорации или нет юридически оформ-
ленные привилегии.
II
Период с начала XIV до конца XV в. являлся в эво-
люции нидерландского бюргерства особой фазой, которой
был присущ довольно четко выраженный «национальный»
колорит. Оп определялся как ритмом внутреннего разви-
тия, так и влиянием внешних факторов. Для первого ха-
рактерными были ускоренный рост городов, товарного
хозяйства во всех секторах экономики, а также торговли.
Но в целом поступательное движение пе было бесконф-
ликтным; наоборот, на протяжении всего этого времени
происходила почти не затухавшая острая, хотя локально
и хронологически разобщенная, социально-политическая и
классовая борьба. В ней, порою весьма причудливо, пере-
плетались три главных типа: 1) конфликты, связанные с
болезненной ломкой домениально-барщинной системы и
укреплением мелкотоварного крестьянского хозяйства,
столкновения по поводу форм и нормы феодальной экс-
плуатации; 2) коллизии, вытекавшие из противоборства
сил, отстаивавших феодальную раздробленность, средне-
вековый, в том числе городской, партикуляризм, и сил,
боровшихся за политическую, а попутно также экономи-
ческую централизацию страны; 3) столкновения, порож-
давшиеся стремлением городов и отдельных городских
корпораций расширять круг своих привилегий и вольно-
стей, увеличивать собственное влияние на направление
социально-экономического и политического развития об-
щества, хотя на разный манер, при одновременном усиле-
нии внутрисословных противоречий. Довольно существен-
ные различия между югом и севером Нидерландов в целом
с присущей им обоим внутренней мозаичностью экономи-
ческих, политических, институционных форм и традиций
21
Способствовали особой усложненности всего комплекса про-
тиворечий в этой очень небольшой по размерам стране.
Среди факторов внешнего воздействия важнейшим
представляется ускорившийся темп хозяйственного про-
гресса почти всех европейских стран, быстрый (для тех
времен) рост общих объемов производства и межгосудар-
ственной торговли, базой для которой послужила, в част-
ности, «морская революция» XIV—XV вв., географиче-
ское перемещение центров торговли, а также определив-
шиеся к концу XV в. успехи политической централизации
в ряде крупных государств Европы. Последствия этих со-
бытий были многоооразны. Битва при Куртре 1302 г.,
цепная реакция цехово-плебейских восстаний во фландр-
ских городах, последовавшие за ними военно-политиче-
ские события, закончившиеся миром 1320 г., подвели чер-
ту под господством патрициата, опиравшегося на француз-
ских завоевателей. Цехи «добрых старых» городов
Фландрии обеспечили себе, хоть и пе очень стабильный,
политический приоритет. В частности, ткачи с группой
подчиненных им младших цехов стали официально тре-
тьим компонентом в «трехчлепной структуре» городского
совета Гепта. Еще более решительно патрициат был вы-
теснен из городской экономической сферы, прежде все-
го — сукноделия. Отходят на второй план купцы-предпри-
ниматели. Вместе с ними хиреет и прекращает свое су-
ществование в XIV в. «Лондонская ганза»). Поражение
цеховых восстаний и «эластичный компромисс» патрициев
с цеховой верхушкой затормозили аналогичный процесс в
Брабапте, и его «Лига суконщиков» почти на столетие пе-
режила свою фландрскую «соседку» 9.
Полностью, однако, гильдейская система себя не изжи-
ла. Опа продолжала существовать в межотраслевых и от-
раслевых купеческих гильдиях городов многих нидерланд-
ских земель. Значительное число городов, особенно север-
ных областей, на длительное время связывают себя
членством в официально конституировавшейся в середине
XIV в. Северопемецкой ганзе. Среди них мы видим Девен-
тер, Зютфеп, Хронипгеп, Хардервайк, Пимвехен, Стафо-
рен, Камней, Арнхем, Рурмонт, Дусбюрх, Фенло, Болс-
варт. К ним тяготело большое число мелких городов и
торгово-мореходных сел и бургов — Олдепзаал, Хасселт,
Энсхеде, Вахенинген, Тил и др., более или менее прочно
втянутые в орбиту Ганзы. В Брюгге Ганза исконно имела
22
одну из крупнейших и влиятельнейших своих контор. На-
конец, развитие зарубежной торговли вызывает к жизни
объединения особого рода в извозном промысле на глав-
ных торговых путях из Италии и Германии в Антвер-
пен 10.
Более усложненными по своим итогам выглядели по-
следствия ликвидации крупных сукпоторговых гильдий в
экспортном сукноделии и эволюции цехового строя в
XIV—XV вв. вообще. На эти темы автором данной статьи
опубликованы специальные работы, им посвящены также
разделы в монографиях, к которым оп и отсылает заинте-
ресованных читателейи. Здесь же будут рассмотрены
только вопросы, непосредственно связанные с избранной
темой.
Потеря купцами-предпринимателями, а на известное
время купцами вообще их былого места в традиционном
фландрском сукноделии повлекла за собою выдвижение на
первый план суконщика, до этого занимавшего положение
второстепенного посредника 12. На этом завершался «пер-
вый виток» деятельности торгового капитала, связанного
тесно с господствовавшей в городах сословной патрициан-
ской группой во Фландрии. Его уход из данной отрасли
нс был полностью вынужденным. «Золотой век» фландр-
ского сукноделия был уже позади, а шерстоткачи Фланд-
рии одержали практически пиррову победу. На каждом
шагу опи встречались со все возраставшими трудностями
внутреннего и внешнего характера, а купеческий капитал
тем временем по собственной инициативе перемещался в
другие отрасли, сулившие более высокий или стабильный
доход, включая ссудно-ростовщические операции и тесно
с пими связанные земельные приобретения.
В Брабанте «Лига суконщиков» отступала, идя путем
компромиссов, задержав юридическое оформление пер-
вых цехов до 1365 г. и продолжая эксплуатировать ремес-
ленные корпорации и в XV в. Ту же политику, лишь в не-
сколько иных формах, проводили купеческие лиги городов
Дордрехта, Хронипгепа и др., что обрекло сукноделие ука-
занных городов па прозябание в узколокальных мас-
штабах.
Генеральная же линия развития шерстоткачества в
XIV—XV вв.. характеризовавшаяся большой внутренней
противоречивостью, шла в ипом направлении. С одной
стороны, центральной фигурой во всех отраслях становил-
2'3,
ся мелкий и средний предприниматель сословного типа —
суконщик, первоначально занимавшийся наряду с купца-
ми-оптовиками и торговлей готовыми изделиями. При
этом почти повсеместно суконщики были собирательным
понятием, социально и профессионально многоликим нс
только как социальная группа, но и персонифицированно.
Часто ремесло суконщика было одним из родов деятельно-
сти, которым занималось то или иное отдельно взятое
конкретное лицо13. С другой стороны, именно XIV—
XV вв. были (несмотря на все противодействие патрициа-
та и поддерживавших его обычно в этом государственных
властей) периодом юридического оформления цеховых
корпораций разных типов. Наконец, третьим важнейшим
феноменом являлась большая мобильность шерстоткаче-
ства в пространственно-географическом отношении. Во
Фландрии оно устремлялось в те города и местности, па
которые не распространялась пе знавшая жалости моно-
польная исключительность традиционного сукноделия. За
этими пределами шерстоткачество сначала продвинулось
в Брабант, а потом в Голландию. Это было бегство от из-
живавших себя окостеневших старых корпоративных
форм, связанное с поисками новых возможностей и рын-
ков сбыта. Какими результатами увенчивалось это «стрем-
ление к перемене мест», мы покажем на ряде примеров.
В брабантских городах Лувене, Мехелене, Брюсселе,
Антверпене, Лире сукноделие укрепилось по различным
причинам. В их числе были: наличие ремесленных тра-
диций при меньшей ригористичности корпоративной
структуры, большая гибкость местного купечества, сумев-
шего извлечь пользу из обострения социально-политиче-
ской борьбы во Фландрии и ее конфликта с Англией.
Герцоги Брабантские со своей стороны покровительство-
вали ремеслам и торговле. Поэтому Брабант стал при-
бежищем для фландрских сукноделов, бежавших от реп-
рессий, грозивших им па родине, обеспечил себе беспере-
бойное поступление английской шерсти. До начала
XV в., хотя и не без конъюнктурных спадов, местное шер-
стоткачество развивалось по восходящей линии. Однако,
окрепнув, цехи и здесь избрали путь корпоративной ис-
ключительности и с теми же последствиями, что и во
Фландрии. Краткий подъем во второй половине XV в.
оказался лишь эпизодом 14.
Последним этапом миграции «традиционного сукнодщ
24
ЛИЯ» на север была Голландия, где, как в свое вреМя в
Брабанте, с середины XIV в. сложилась благоприятная
внутренняя обстановка. Династические конфликты сере-
дины XIV столетия, последовавшая за ними почти полу-
торавековая внутренняя социально-политическая борьба
«крючков» и «трески» побудили графов Голландии к поис-
ку союзников среди городов. Приманкой для последних
служили пожалования привилегий на создание цехов,
стапелных рынков и т. п. Прочные связи с Североне-
мецкой ганзой обеспечивали устойчивый рынок сбыта.
Вторая половина XIV — первая половина XV вв. стали
периодом крупных успехов сукноделия в Лейдене, Хаар-
леме, Амстердаме, Паардене. Умудренные опытом Фланд-
рии и Брабанта, суверены и местный городской патри-
циат вместе с тем в отношении цехов проводили политику
«сдерживания» и недопущения их к рычагам политиче-
ской власти. Цехово-корпоративная система Голландии
развивалась замедленными темпами и выглядела «недо-
строенной» по сравнению с «фландрским эталоном». Од-
нако и здесь рост цеховой исключительности и окосте-
нелости не замедлил принести свои ядовитые плоды.
В конце XV в. лейденское цеховое сукноделие испытыва-
ло трудности, город задолжал крупные суммы за шерсть,
взятую в кредит в Кале 15.
Гораздо более жестким был цеховой строй Утрехта и
Дордрехта. В обоих этих городах цехи имели доступ к
управлению городскими делами, а нарушения монополии
на ремесло в них жестоко карались: в Дордрехте, соглас-
но хартии 1345 г.,— вплоть до отсечения правой руки.
Повсеместно технология, размеры производства, оплата
труда сукноделов строго регламентировались, причем не
просто цехами, а распоряжениями советов городов, т. е.
мерами внеэкономического принуждения. Организованное
сопротивление подмастерьев против этих норм жестоко
наказывалось 16.
Цеховая структура постепенно приобретала черты
внутрикорпоративной иерархичности. Система старших и
младших цехов существовала в Утрехте, Брюсселе, Генте,
закрытых и открытых цехов — в Дордрехте. В конце
XIV в. начали проявляться симптомы замыкания цехов
в различных формах, особенно во Фландрии и Брабанте.
Слабость государственного протекционизма возмещалась
протекционизмом городским, муниципальным. Нарушения
же статутов рассматривались как деяние, йдупщё в
ущерб интересам города (onstadelijk). В целом усиление
цеховых корпораций уже в бургундский период сопро-
вождалось технико-техпологическим застоем, связанным с
запретом сукновальных мельниц, ручных самопрялок, за-
медленным темпом роста объемов производства в разных
отраслях17.
Ослабление или, как правило, временная отмена ог-
раничений размеров производства порою имели место в
цеховых отраслях, но только в периоды спадов или пол-
ного их упадка. И это было не уступками предпринима-
тельству капиталистического типа, а мерами все того же
муниципального протекционизма18. В сословно ограни-
ченных, только межотраслевых формах развивалось и
разделение труда. Например, в Лувене в XIII—XIV вв.
насчитывалось 125 отдельных ремесленных профессий,
до 100 их появилось па протяжении XV в. в одном Ант-
верпене и т. д.19
В целом миграция цехового сукноделия из Фландрии
в крупные города других областей Нидерландов с обра-
зованием и там разновидностей системы, менявшейся
лишь по форме, по не по существу, не изменила его
феодально-сословной сущности, порождала лишь времен-
ные и иллюзорные успехи.
Реальный прогресс, хотя и сдерживаемый множеством
причин, наблюдался в других сферах. Таким было, в ча-
стности, «новое сукноделие» (nieuwe draperie) и вообще
новые отрасли ремесла: стеклоделие, типографское дело,
изготовление мебели, произведений прикладного искусст-
ва и др. Они, как правило, также испрашивали себе
цеховые статуты, но в них технологические регламента-
ции, ограничения количества изделий, производившихся
под руководством одного предпринимателя, предписания
относительно происхождения, видов сырья, вспомогатель-
ных материалов и т. д. были менее ригористичными. Это
усиливало приспосабливаемость указанных отраслей ре-
месла к возросшей динамичности потребностей рынка,
а следовательно, и большую (хотя бы относительно) жиз-
неспособность. Однако и «повое сукноделие» в большин-
стве городов также клонилось к упадку в конце XV в.20
Другой сферой прогресса, значительно более устойчи-
вой и перспективной, было сельское шерстоткачество и
деревенские промыслы разного рода вообще. Сельское
26
сукноделие в различных районах Фландрии было, как
уже отмечалось, первичным. В XIV—XV вв. оно выхо-
дит за локальные рамки и приобретает значение экспорт-
ной отрасли. Зоны его локализации — по течению пеки
Лис, в мелких городах, бургах и крупных селах — Пиво
Керке, Ньон, Метерпе, Зютберкип, Экко, Бёптеп, Попе-
ринге, Стафеле, Секлеп, Хазебрук, Туркуан, Армаптьер,
Хондсхоот. В Брабанте это были Хеел, Остервайк, Зихем.
Дюффел, Румпст, Тилбюрх. Миграция сукноделия па эту
пеструю периферию от удушающих объятий старой кор-
поративности не означала, одпако, освобождения от нее.
Очень скоро сукноделы стали добиваться статутов и при-
вилегий для себя. Тем пе мепое' это было нс простое по-
вторение ранее пройденного пути. Большая мобильность
технологии, экономической и социальной структуры (хотя
и здесь суконщики, купцы-суконщики и просто купцы
также становились центральными фигурами) давала
больший простор инициативе, относительно крупному
предпринимательству.
Мепыпие издержки производства из-за более низкого
налогообложения, дешевизны рабочих рук и применения
пе столь дорогостоящего сырья, разнообразие ассортимен-
та имели следствием удешевление тканей, повышенную
их конкурентоспособность. Такой крупный центр «сель-
ского сукноделия», как Хондсхоот, быстро набирал силу;
производство возросло с 4500 кусков саржи в 1425 г. до
15 300 в 1485 г. Необходимо отметить тот факт, что
местный патрициат в большей своей части был истнеблеи
в ходе социальных конфликтов первой половины XIV в.,
остатки же его утратили прежнее влияние или опусти-
лись в разряд неимущих. В Хондсхооте образовалась
новая генерация купцов и суконщиков, которая и управ-
ляла городом. Тем пе мопсе она в лицо своей верхушки
превратилась также и в землевладельцев, а городской совет
настойчиво боролся за приобретение привилегий и подавлял
ростки шерстоткачества в соседних деревнях. Сословность,
дух привилегированной корпоративности «прорастали»
сквозь новую структуру и генерацию купцов и суконщи-
ков 21. И хотя, как было показано выше, прогрессивность
сельского сукноделия была относительна, оно подверга-
лось ожесточенным преследованиям со стороны цеховых
городов повсюду, куда только достигали их усилия. Даже
частичные отклонения от их собственных уставов, легаль-
27
ная конкуренция деревенских ремесленников рассматри-
вались цеховыми городами как нарушение их привилегий.
Одним из наиболее красноречивых примеров такого рода
являлась борьба Ипра против шерстоткачества в располо-
женных поблизости от пего селах и бургах. Добившись в
1483 г. его запрета, Ипр ввел в эти населенные пункты
объединенные вооруженные отряды трех «старых добрых
городов». Свыше 100 деревенских сукноделов стали жерт-
вами репрессий, оборудование и инструменты их мастер-
ских были уничтожены. Поэтому неудивительным выгля-
дит и такой парадоксальный финал фландрского восста-
ния 1323 г., когда крестьяне объединялись с местными
феодалами для совместной борьбы против нестерпимого
и все возраставшего произвола Гента, Ипра и Брюгге 22.
Уже «сельское» сукноделие работало частично на
местных сортах шерсти, чем обеспечивалось комплексное
развитие товарного хозяйства в сфере ремесла и сельско-
го хозяйства. Льноткачество и неразрывно связанное с
ним выращивание льна знаменовали собою новый шаг в
этом направлении, а одновременно и возникновение еще
одпой экспортной отрасли, хотя ей и пришлось пережить
в XV в. резкие конъюнктурные перепады. Льноткачество
утверждалось и в таких старых цеховых городах, как
Гепт, Брюссель, Лувен, Камбре, и на сельской периферии.
В первых оно почти с самого возникновения приняло
жесткие цеховые формы. На аграрной периферии сложи-
лись как свободные мелкотоварные, так и прямо или
через скупщика подчиненные торговому капиталу формы
его организации 23.
Развивались также и другие промыслы: рыболовство,
мореходство и связанное с ними судостроение, изготов-
ление парусины, канатов и др. Опи складывались в
Приморской Фландрии, Зеландии, Фрисландии, Голлан-
дии. В последней, особенно в области Ватерлапт, рас-
положенной в зоне болот и озер, деревни приобрели уже
в XV в. промысловый характер. Их жители занимались в
основном рыболовством, мореходством и прядением шер-
сти для суконщиков Гааги, Лейдена и Амстердама.
Арматоры последнего постепенно прибирали к рукам
судоходство и рыболовство ватерлантских деревень,
эксплуатировали их своим привилегированным складоч-
ным правом24. Но в целом местами складывалась такая
хозяйственная структура, в которой стирались грани
28
между городским ремеслом и сельскими промыслами,
возникал их синтез, выявляющий большую или меньшую
однотипность товарнохозяйственпой экономики города и
деревни на данном этапе развития феодального способа
производства.
В этой связи весьма интересна судьба такого реликто-
вого организма, как наследственная марка Хоойлант. Воз-
никшая в самые отдаленные времена, претерпевшая мно-
гие изменения, она как единый административно-хозяйст-
венный комплекс, пользующийся правами ограниченного
самоуправления, прослеживается по документам с 1326 г.
В ней были выборные советники, члены марки регулярно
проводили общие собрания, входившие в ее состав шесть
деревень совместно с городом Наардепом владели общин-
ными землями, состоявшими из торфяников, пастбищ,
пустошей и лесов. Подчинялась марка графам Голланд-
ским, представителем которых на месте был байи.
В XIV в. складывается, а в XV в. достигает высокого уров-
ня шерстоткачество в Наардене, который в 1470 г. про-
извел 20 тыс. кусков сукна, опередив даже Лейден. Но
колебания размеров продукции были очень резкими. Де-
ревни же Хоойлапта стали придатками этого корпоратив-
ного городского экспортного сукноделия, главным заня-
тием многих их жителей являлось прядение шерсти.
Самоуправлепие деревень позднее стало еще более уре-
занным за счет расширения полномочий Наардена 25.
Социально-административным феноменом, сближав-
шим городские и сельские формы управления, а также
юридическое положение сельских и городских жителей,
были деревни на городском праве (plattelandestede) и
особая категория крестьян, обладавших личным правовым
статусом бюргеров (buitenpoorters, bourgeois forains) 26.
Таковы в самых общих чертах симптомы притяжения
и отталкивания города и деревни, старых и новых цент-
ров ремесла, купеческого капитала и различных форм
простого товарного производства, разъединяющие тенден-
ции последнего.
Несмотря па все препятствия, противоречия и явления
негативного характера, в целом XIV—XV века в истории
Нидерландов явились определенным прогрессивным эта-
пом. Развитие товарного хозяйства и торговли смягчили
остроту «аграрной депрессии». Общий объем торгового
оборота за XV в. возрос в два раза. Совершившиеся
29
структурные изменения создали предпосылки для буржу-
азного развития и подготовили тот плацдарм, с которого
страна в последующие десятилетия двинулась па завое-
вание господствующего положения па европейском и
начинавшем формироваться мировом рынке 27.
III
XVI — первая половина XVII в. для Нидерландов
были временем разложения феодальных отношений в де-
ревне — разложения трансформационного типа, упадка
корпоративно-цеховой и гильдейской структуры в горо-
дах, сфере торговли и кредита, сословпо-корпоративпой
системы в целом. Началось формирование капиталисти-
ческого уклада. Совокупность указанных явлений созда-
вала предпосылки для грядущей буржуазной революции.
Это общий исторический фон, подлежащий учету при рас-
смотрении вопросов, связанных с обсуждаемой темой.
Важнейшим феноменом конца XV—XVI в. был про-
цесс первоначального накопления, создававший па одном
полюсе владельцев крупных денежных капиталов, эвен-
туальных капиталистов, на другом — армию лишенных
средств производства и существования потенциальных
наемных рабочих. Вот несколько цифр и фактов, пока-
зывающих, как оп протекал в Нидерландах.
По обследованным автором 99 деревням из области
Голландия и Западная Фрисландия крестьянское земле-
владение составляло примерно 36,6% от всей площади
удобных земель. Аренда в основном еще феодального
типа получила широкое распространение. Но по различ-
ным дистриктам амплитуда отклонений от указанных
средних «норм» была очень значительна. Число пауперов
в обследованных деревнях составляло около 25%, но,
опять же с большими колебаниями по разным районам 28,
Таким образом, крестьянство выглядит в достаточной
мере обезземеленным и обнищавшим.
По городам картина па тот же 1514 г. еще более
яркая. Пауперы и бедняки, освобожденные от налогов,
составляли в Лейдене — 63, в Хоорпе — 40, в Делфте — 38,
в Хаарлеме —35, в Хауде — 32, в Амстердаме —23% от
общего числа глав семей29. Общегосударственные зако-
ны против «бродяг» стали издаваться в Нидерландах с
1501 г., они исполнялись с непреклонной жестокостью,
30
И среди уголовных приговоров суда Голландии 20—ЗО-зс
годов XVI в. решения по делам «бродяг» занимают вто-
рое место после постановлений, осуждающих ерети-
ков30. Городские советы Лейдена, Амстердама и Хопд-
схоота официально разрешали ремесленникам собирать
милостыню, выдавая им специальные значки 31.
Помимо своего непосредственного значения указан-
ные явления свидетельствовали о кризисе и начавшемся
распаде как сословно-феодальных форм собственности,
так и традиционных сословных групп феодального обще-
ства.
В этих условиях происходит зарождение буржуазии
как класса, выходящего за рамки разлагавшейся феодаль-
ной сословности. Темпы указанного процесса определя-
лись ритмом экономического развития. Именно в XVI в.
экспорт саржи из Хопдсхоота достиг своей кульминации:
1485 г.—около 15 тыс., 1530 г.—40 626, 1555 г.—70 102,
1563—1569 гг.— свыше 90 тыс. кусков в год. Другие цент-
ры «нового шерстоткачества» — Армаптьер и Ниве Керке
производили в 60-е годы XVI в. соответственно пример-
но 24 тьгс. и 17 тыс. кусков в год. После застоя конца
XV в. быстро пошло в гору льноводство и льноткачество.
В округе Гента в год поступало на рынок до 110 тыс.,
а в Эклоо — в 1579—1580 гг. до 123 тыс. кусков льнопо-
лотна. Тканьем льна занимались целые большие деревни,
в которых работало до 1 тыс. станков 32.
Значительный прогресс отмечался в горнорудной и
металлургической промышленности Льежа и Намюра.
С 1545 по 1562 г. добыча каменного угля возросла с
48 до 90,5 тыс. тонн в год. В годы войны с испанцами
резко увеличились объемы продукции черной металлур-
гии. В Намюре в 1560 г. насчитывалось 35 доменных пе-
чей и 85 кузниц, которые обслуживали свыше 1300 рабо-
чих и до 6 тыс. углежогов 33.
Особое место занимала такая новая отрасль, как по-
лиграфия. Всего в стране насчитывалось свыше 20 ти-
пографий. Среди них первое место занимало предприятие
Плантепа в Антверпене, крупнейшее в Европе. В 1569—
1576 гг. в нем работало 10—22 печатных пресса и от 30—
50 до 100 наемных рабочих. Структура капитала была
почти «современной»: из 18 тыс флоринов самому План-
тену принадлежало лишь 10%, 10 800 флоринов состав-
лял капитал компаньонов и 7800 — кредит. Книги, выпу-
31
сдались в широкой номенклатуре, большими тиражами И
шли почти во все страны Европы 34.
В Амстердаме, Роттердаме, в окрестностях Лейдена,
в других городах и прибрежных поселениях развилось
судостроение. Флот одной Голландии насчитывал в 60-е
годы XVI в. примерно 800 судов грузоподъемностью от
200 до 700 тонн и еще большее количество судов грузо-
подъемностью от 100 до 200 тонн. В рыболовстве Нидер-
ландов в то же время было занято около 700 бёйсов,
способных брать на борт груз в 40—80 тонн. В конце
XVI в. годовой доход Нидерландов от рыболовства оце-
нивался приблизительно в 6 млн. гульденов. Функциони-
ровала общенидерландская организация предпринимате-
лей в области рыболовства — Groote Visserij, целью кото-
рой было регулирование условий, сроков и правил
проведения лова рыбы 35.
По последним данным, валовой продукт промышлен-
ности и ремесленного производства Нидерландов (без
Люксембурга, Хелдера, Зеландии и Верхнего Мааса) в
1570 г. оценивался в 47 млн. гульденов, а включая неуч-
тенные области, видимо, до 50 млн. Общий объем импор-
та—22 млн., а экспорта—16 млн. гульденов (несколько
занижен, по нашему мнению) 36.
Несмотря на все споры о значении Брюгге и Антвер-
пена в нидерландской торговле и кредите, с нашей точки
зрения, именно последний с начала XVI в. занимает пер-
венствующее место в коммерческой и финансовой жизпи
страны, становится центром начинавшего формироваться
мирового торгового и денежного капиталистического
рынка 37.
Как же теперь складывались взаимоотношения сослов-
но-корпоративных и буржуазных форм производства?
Здесь произошло существенное качественное изменение.
В рамках XI—XV вв., несмотря на свой феодально-со-
словный характер, на борьбу с внецеховыми городскими
и сельскими отраслями ремесла и торговли, сословно-
корпоративные формы производства, как и феодальные
города, в целом являлись носителями прогресса и содей-
ствовали поступательному развитию феодализма. С воз-
никновением буржуазных форм производства и обмена,
капиталистического уклада в недрах феодализма фео-
дальный сословно-корпоративный сектор становится пре-
градой на пути их продвижения вперед, хотя раннекапи- 32
32
талйстическйе новообразования нередко сами не были
свободны от феодальных наслоений всякого рода.
Приведем несколько примеров. В Хопдсхооте ослаб-
ленная корпоративность совмещалась с разными видами
предпринимательства. Центральными фигурами были
суконщики и купцы разных типов. Организационные
формы тоже варьировали — от ссмейпой мастерской
к мастерской с наемными рабочими и к формам рассеян-
ной мапуфактуы. Норма на одного суконщика — от 160
до 1 тыс. кусков в год. Купцы-оптовики, порой очень
крупные, выступали фактически в роли посредников меж-
ду суконщиками и оптовиками Брюгге и Антверпена.
Запрещалось межотраслевое объединение производства по
всей вертикали. Преобладал муниципальный тип протек-
ционизма 38.
В ковроделии Ауденаарде и его окрестностей сложи-
лась структура, похожая в общих чертах на хондрхоот-
скую, но специфическая в частностях; для нее тоже ха-
рактерно усиление регламентаций и ограничений разного
рода во второй половине XVI в.39 Наоборот, свободное
домашнее ремесло, имевшее дело со скупщиками, раз-
датчиками и купцами, локализовалось в сельском льно-
ткачестве, изготовлении дешевых ювелирных изделий и
других отраслях во многих деревнях Фландрии 40.
В амстердамском судостроении укоренилась весьма
«размытая» цеховая, но с сильным предпринимательским
элементом структура при наличии мелкой или подчинен-
ной купцу системы изготовления малогабаритных преиму-
щественно судов в сельских местностях Фландрии и
Голландии41. Наконец, существовала «буржуазно» по-
ставленная промышленность строительных материалов в
Голландии, Фрисландии, Оверэйсселе, Хропипгепе42
и т. д. Купец-предприниматель вторгся в укрупнившуюся
горно-металлургическую промышленность Льежа и На-
мюра. Все это — отрасли с прогрессивной капиталистиче-
ской или приближающейся к ней организацией труда.
Связи с цеховой системой в отдельных из них — больше
дань традиции, чем сущность. Здесь возникающий класс
буржуазии порывает или уже порвал с сословными фео-
дальными формами капитала, но за это ему приходится
дорого платить, ибо па данном этапе со всей очевид-
ностью обнаруживается качественное различие двух спо-
собов производства — феодального и капиталистического,
2 Заказ № 1624
33
несомненная опасность для первого дальнейшего развп»
тия второго.
В полный упадок, несмотря па все протекционистские
меры магистрата, в 70-е годы пришло корпоративное сук-
ноделие, льноткачество и изготовление гобеленов в Лувене.
Конкуренция рейнских и французских вин подорвала
местное виноделие. Экономика города получила некото-
рую компенсацию лишь за счет создания в нем прину-
дительного стапела на рейнские вина и развития цехового
пивоварения, которое тоже переживало не самые лучшие
времена.
К 70-м годам завершился упадок ранее столь прослав-
ленного, но уже давно стагнировавшего лейденского сук-
ноделия. Это произошло вопреки всем прокровительствен-
пым мерам совета города: организации и кредитования
городом закупки шерсти в Кале, некоторым ослаблениям
технологических регламентаций, созданию под эгидой
городского совета специальной компании для продажи
лейденских сукон по рентабельным ценам. Все это ока-
зывалось бесполезным, ибо имело целью спасти обречен-
ную на гибель корпоративно-сословную отрасль в основ-
ном внеэкономическими методами, усилением преследо-
ваний против конкурирующих «свободных» отраслей и
т. д. Даже после закрытия стапела английской шерсти в
Кале и повышения ее стоимости до цены готовых неот-
деланных английских сукон Лейден оставался верен это-
му сырью. К началу 70-х годов традиционное лейденское
сукноделие было мертво, суконщики, несмотря на запреты
и штрафную систему, покидали город, сукноделы гибли
от голода, нищенствовали и разбегались. Экономика го-
рода аграризировалась. Тяжелые времена переживало и
цеховое шерстоткачество Наардена. И в этих условиях
льиоткачи Лейдена в 1563 г. испросили у городского со-
вета привилегированные цеховые статуты. Одновременно
совет Лейдена отказал одному пришлому мастеру в субси-
дии для организации мастерской мануфактурного типа па
36—40 рабочих по изготовлению головных уборов43.
С 60—70-х годов заметно пошел вниз объем производства
цехового пивоварения в Хаарлеме44. Число подобных
примеров можно бы увеличить, по в этом нет необходи-
мости — они отражают адекватно преобладающую тенден-
цию. В то же время в старых цеховых центрах продол-
жалось создание привилегированных корпораций в новых
34
отраслях. Особенно это типично для Амстердама, где
цехи начали создаваться позднее и в XVI в. брали ре-
ванш. Специфическим, явлением здесь было подчинение
цехов, связанных с торговлей, интересам последней и
требованиям купечества 45.
Другим своеобразным феноменом являлся новый тур
вторжения купцов в сферу производства, хотя уже в из-
менившихся исторических условиях. Это выражалось в
отрыве от рынка суконщиков и посредников аналогичного
типа в других отраслях корпоративного ремесла. Другой
стороной того же явления было увеличение количества
продукции, выпускавшейся одним купцом, суконщиком,
подрядчиком в нарушение цеховых ограничений или на
основе их смягчения, а то и полной отмены. Делалось
это городскими властями с целью спасти что можно от
погибавших цехов. Такая ситуация была в равной мере
типичной для шерстоткачества Берг-Сент-Винокса, Хопд-
схоота, Лейдена, пивоварения Хаарлема и т. д. Выжи-
вали сильнейшие, сокращалось число посредников, куп-
цов и т. д., по сильно возрастали размеры их операций,
квот на изготовление тех или иных изделий 46.
Порою отсюда делается вывод о возникновении капи-
талистических предприятий на развалинах цехового строя.
С нашей точки зрения, подобные заключения могут быть
обоснованными лишь при условии тщательного исследо-
вания всех сторон структуры и деятельности таких отрас-
лей. Не следует ставить знака равенства между процес-
сами разложения сословно-корпоративных и складывания
капиталистических форм, каковые совсем не адекватны.
Даже разложившиеся цехи сохраняли большую часть
своих привилегий, апеллировали к ним, защищали их и
жестоко преследовали своих более прогрессивных конку-
рентов. Мы ограничимся приведением лишь нескольких,
но весьма красноречивых примеров такого рода.
Пользуясь финансовыми затруднениями Карла V, по
раз издававшего отдельные распоряжения об ограничении
цеховой исключительности и покровительстве сельским
промыслам и мануфактурам, корпоративные города Гол-
ландии добились указа 1531 г., позволявшего ликвиди-
ровать в пределах запретных зон 23 городов этой провинции
привилегированные ремесла и промыслы. Однако дворян-
ство Голландии, заинтересованное в получении дополни-
тельных доходов от ремесла в своих пригородных сспь-
2
35
ориях, опротестовало это распоряжение Карла V в суде
Голландии. Процесс затянулся на долгие годы. Снова
дворяне вместе с крестьянами, но теперь уже в Голлан-
дии, выступили против произвола городов. Тем пе мопее
в 1540 г. Лейден получил привилегию, согласно которой
запрещалось сукноделие в прилегающей сельской округе,
и па этом основании уничтожил его. Воспользовавшись
погромом в Хопдсхооте, учиненным французскими вой-
сками в 1582 г., Ипр свел счеты со своим самым опасным
конкурентом — «либеральным» Хондсхоотом. Он был выж-
жен ипрцами дотла, хондсхоотские шерстоткачи разбежа-
лись и в основной своей массе эмигрировали в Лейден,
Англию, Германию. Восстановленное в нем позднее сарже-
делие являлось уже своего рода корпоративным новообра-
зованием 47.
Взаимоотношения городов как особых структур фео-
дальной системы с соседними деревнями были чем угод-
но, только пе идиллией. В своей борьбе с конкурирующим
сельским ремеслом и мануфактурой города но стеснялись
в средствах. Как мы уже видели, они испрашивали при-
вилегии центральных властей па запреты «городских про-
фессий». Чтобы сделать их действенными, города приоб-
ретали пожалования на право юрисдикции в продолах
своих «банмайле». Когда же они наталкивались па про-
тиводействие дворян — владельцев сеньорий, то стара-
лись скупать такие земельные комплексы. Совершив по-
добные сделки, муниципалитеты резко ограничивали или
совсем подавляли на приобретенных территориях запре-
щенные ремесла, промыслы, мапуфактуры и торговлю,
а личный и поземельный статус селившихся там кресть-
ян оставляли либо неизменным, либо еще ухудшали,
т. о. выступали в обличии коллективных сеньоров 48.
Быстрый рост размеров городского землевладения в
большинстве областей Нидерландов, шедший за счет ди-
намичного распространения ростовщичества (в том числе
в форме покупки рент у отдельных крестьян или целых
деревень под залог недвижимости) или простой скупки
земельных участков у дворян и крестьян, приводил к
проникновению средневековых горожан в аграрную сфе-
ру. Но и здесь они, как правило, пе выступали в роли
носителей прогресса. Чаще всего, став обладателями
многих мелких участков, разбросанных не только в раз-
ных дистриктах, но даже в различных провинциях, бюр-
36
геры оставляли неизменным прежде существовавший
строй аграрных отношений: чинши, испольщину, разно-
видности феодальной аренды и т. п. Лишь земли, нахо-
дившиеся в непосредственной близости от городов и
приобретенные обитателями последних, нередко исполь-
зовались для организации на них корабельных верфей
или небольших предприятий таких отраслей производст-
ва, которые по санитарным, противопожарным и другим
причинам запрещалось создавать внутри городских стен.
Капиталистическая земельная собственность и аренда
развивались чаще всего на вновь осушенных землях —
польдерах49.
IV
Характер Нидерландской буржуазной революции
XVI в., закономерности ее развития, экономический
строй республики Соединенных провинций освещены ав-
тором в ряде специальных работ50. Здесь мы рассмот-
рим лишь одну проблему — место и эволюция сословно-
корпоративного строя в хозяйственной жизни республики.
Как известно, Нидерландская буржуазная революция
XVI в., принявшая форму освободительной войны против
Испании и проходившая под идеологическим знаменем
кальвинизма, совершалась тогда, когда пи объективный,
ни субъективный факторы пе достигли еще должной
степени зрелости, а феодальные формы производствен-
ных отношений еще не полностью изжили себя. Кроме
того, эта революция осуществлялась па мануфактурной
стадии развития капитализма, когда торговая гегемония
обеспечивала промышленное преобладание, а купеческий
капитал занимал доминирующее положение. Поэтому
крайне сложной и противоречивой была расстановка
классовых сил во время революции, а затем в республи-
ке Соединенных провинций. В частности, немаловажную
роль сыграли сохранившие еще достаточную силу со-
словно-корпоративные организации.
В силу сложившихся обстоятельств бедствовавшие
цеховые ремесленники, городской плебс и нарождавшийся
мануфактурный пролетариат стали главной движущей
силой революции в городах Нидерландов. Даже послед-
ний не обладал тогда сколько-нибудь развитым классовым
самосознанием. Что же касается первых, то их идеалом
37
был возврат к идеализированным прежним порядкам,
к «золотым временам» цеховой вольницы, и они умели
склонять на свою сторону мятежный, но стихийно-анар-
хичный плебс. Ведь в восставших городах именно цехи
обладали определенными традициями организации и даже
некоторой военной выучки. Правда, в ходе революции
внутри цеховых корпораций происходил обычно раскол
и реакционная их верхушка заменялась людьми иной
социальной принадлежности и политической ориентации.
Тем не менее первое, чего добивались восставшие город-
ские массы после свержения реакционных муниципаль-
ных властей,— это восстановление всех исконных вольно-
стей и привилегий, в том числе — цехов. В Генте во
время восстания 1577 г. была отменена Каролина 1540 г.,
кассировавшая старые «свободы» и привилегии этого
города после знаменитого в его истории восстания
1539—1540 гг. В Амстердаме, где революция победила
лишь в 1578 г., революционный городской совет также
не замедлил восстановить все вольности и привилегии,
в том числе гильдий, цехов и братств, в их всеобъем^
лгощей полноте. Революционные «комитеты 18» в городах
Фландрии и Брабанта комплектовались формально на
цеховой основе, хотя она и претерпела уже ряд изме-
нений, лишь заштрихованных «под старину». Засилье
цеховщины со всеми ее отрицательными последствиями
было ощутимо как на юге, так и на севере страны51.
Цехи занимали прочное положение во внутригородской
жизни Амстердама, пе говоря уже о таких их форпостах,
как Утрехт, Хронингеп, Дордрехт, Кампен и др. Кальви-
нистский городской совет Антверпена принял ряд мер
для повышения оплаты труда цеховых ремесленников 52.
Революция и освободительная война победили лишь
на севере, где к власти пришла купеческая олигархия,
хотя республика Соединенных провинций и была «образ-
цовой капиталистической страной XVII столетия» 53. Ос-
новные направления хозяйственного ее развития, застой,
а потом и скатывание Нидерландов к положению третье-
разрядной европейской державы автором проанализиро-
ваны в специальной работе 54. Тут «редким пунктиром»
мы попытаемся наметить лишь контуры главной интере-
сующей нас проблемы: судьбы цехово-сословной структу-
ры и связанных с ней прослоек феодального бюргерства.
Ни первая, ни последние пе эволюционировали целиком
38
й полностью в капиталистические. Подобную эволюцию
совершила только часть бюргерства. Господствующая же
торговая буржуазия проводила во всех сферах жизни
страны своекорыстную, консервативную или «нейтраль-
ную» политику, проникнутую духом космополитизма.
Чтобы противостоять «чрезмерной революционности» на-
циональной ортодоксально-кальвинистской буржуазии
(опиравшейся на социальные низы городов, а местами
н на крестьянство), а также создать противовес своему
излишне динамичному союзнику в лице оранжизма, ре-
гентской купеческой олигархии нужна была определенная
массовая социальная база. При этом последней надлежа-
ло: а) обладать достаточно определенно выраженным
ииертпо-консервативпым характером; б) находиться под
падежным политическим и экономическим контролем пра-
вящих слоев. Сохранившиеся, а местами даже «регенери-
ровавшие» сословно-корпоративные организации и стояв-
шие за ними остатки средневекового бюргерства лучше
всех отвечали указанным требованиям. Там, где они непо-
средственно соприкасались с торговлей или входили в
круг «торговых» отраслей ремесла, купеческий капитал,
как и прежде, либо прямо подчинял их себе, либо моди-
фицировал в нужном ему направлении. При этом сослов-
по-корпоративпые структуры только видоизменялись.
Там, где цехи обслуживали локальные, повседневные
пужды потребителей, их чаще всего оставляли в непри-
косновенности. В тех случаях, когда они сохраняли за
собою относительно прочные традиционные позиции,
борясь по-прежпему с сельскими промыслами и капитали-
стическими мануфактурами, правящая олигархия в за-
висимости от конкретно складывавшихся обстоятельств
брала на себя роль «объективного арбитра», «благожела-
тельного нейтрала», а могла и стравливать противоборст-
вующие стороны, если это соответствовало ее «высшим
интересам». Следует помнить и о том, что Амстердам,
выступивший на авансцену мировой торговли и ставший
взамен Антверпена центром формировавшегося мирового
капиталистического рынка, не отказался от средневеко-
вых принципов стапелпого права55. Следовательно, гол-
ландская купеческая олигархия и сама по себе продол-
жала отдавать дань сословной привилегированности.
В Амстердаме, этой цитадели купеческой олигархии,
наличествовали все основные формы производства. Ка-
39
питалистйческими были сахарорафинадная, лесоййЛьпая,
ситценабивная, стекло-хрустальная, гранильная, книго-
печатная и прочие отрасли. Кораблестроение, цеховое по
форме, но еще в XVI в. начавшее перестраиваться в
буржуазном паправлении, в республике завершало эту
эволюцию. Изготовлепие золотой и серебряпой нити для
парчи осуществлялось надомниками, подчиненными купе-
ческому капиталу56. В то же время в 1688 г. в Амстер-
даме имелось 47 цехов и членами 40 из них были
И 483 человека. С учетом подмастерьев, учеников, чле-
нов семей, а также членов остальных семи цехов эту
цифру можпо увеличить примерно в четыре раза. Тогда
при общей численности населения города до 200 тыс,
число горожан, живших за счет доходов от работы в
цеховых отраслях ремесла, составит приблизитель-
но 23% 57.
Однако Амстердам был также оплотом купечества и
главным торговым центром, па который приходилось, по
имеющимся сведениям, 46,5% общего товарооборота рес-
публики. Не удивительно, что, по налоговой описи
1631 г., в нем проживало около 3 тыс. лиц, обладавших
имуществом в размере от 20 тыс. до 500 тыс. флоринов,
общая сумма их имущества составляла 63 млн. флори-
нов 5\
Одновременно в Заанстреке создавался крупнейший
по тем временам промышленный комплекс. Ядром его
было судостроение, быстро наращивавшее мощности.
В 1708 г. па 60 верфях одновременно строилось 306 ко-
раблей разных типов, отличавшихся высокими мореход-
ными качествами и стоивших на 18% дешевле, чем рот-
тердамские. Вокруг этого «главного ремесла» группиро-
вались смежники: парусинщики, кузпецы, сухарпики,
лесонилы, табачники и др. Кроме 351 лесопильной «мель-
ницы», насчитывалось еще 384 «мельницы» — маслобой-
ные, бумажные, сукновальные, табачные и пр. В 1621 —
1630 гг. к Заапстреку было приписано 628 судов. В ука-
занных и других секторах трудилось до 15 тыс. человек.
Цехи кое-где и существовали, по лишь формально —
практически повсюду торжествовали буржуазное предпри-
нимательство и присущий ему дух наживы, не призна-
вавший никаких ограничений 59.
Ясно, что наличие столь различных конгломератов
не могло обходиться без острых социально-политических
40
конфликтов, и вся история республики — красноречивое
тому доказательство. Сословно-корпоративная система
повсеместно не только стремилась сохранить за собою
статус-кво, по переходила в наступление там, где и по-
скольку это было возможно. В Утрехте па протяжении
всего XVII в. продолжалось создапио новых цехов, хотя
политических прав они были лишены ужо в 1528 г. Цехи
пытались навязывать капиталистическим мануфактурам
свои нормативы числа работников и объема выпускаемой
продукции. В текстильных отраслях им удалось добиться
сохранения системы контрольных палат, руководствовав-
шихся в своей деятельности корпоративными юридиче-
скими и технологическими нормами. Они принуждали
вновь возникшие виды ремесла инкорпорироваться в
существующие цехи совсем не совпадающих профилей,
ибо количество цехов во многих городах было фиксиро-
вано и пе подлежало увеличению 60.
Таким образом, капиталистические формы производ-
ства в республике развивались наряду с существованием
и даже известной регенерацией цехов, по-прежнему поль-
зовавшихся покровительством муниципальных властей.
На восходящей линии хозяйственного развития страны
такая тенденция вызывала резкую оппозицию со сторо-
ны мануфактуристов и купцов капиталистической гене-
рации. Это нашло свое выражение но только в конкрет-
ной повседневной их борьбе против давления окостенелых
феодальных рудиментов в сфере экономики, по также в
выработке буржуазной системы взглядов на роль и место
государства в сфере политики, торговли, хозяйственной
и социальной жизпи. Научно-теоретическая постановка
таких вопросов была дана в известных трактатах Гуго
Гроция и Маркуса Боксхорпа; практичоски-полемиче-
ская — в отдельных сочинениях и памфлетах Дирка
Храсвинкела, Питера Де Ла Курта. Последние писали
свои работы уже в тот период, когда восходящая линия
развития республики завершилась и со всей остротой
встал вопрос о путях преодоления тех препятствий, в том
число и остатков средневековой корпоративности, которые
тянули республику назад, в прошлое. Такие произведе-
ния, как' памфлеты Дирка Храсвинкела «Замечания и
наблюдения о плакатах... относительно хлеба и зерна»,
«Книга постановлений по вопросу о продовольствии» и
Питера Де Ла Курта «Благополучие города Лейдена»,
41
«Интерес Голландии или основы голландского благосостоя-
ния» е1, прямо вписывались в острую памфлетно-публи-
цистическую борьбу, которая развернулась в те годы в
республике между указанными выше противоборствовав-
шими силами. Питер До Ла Курт, не только широко обра-
зованный человек, доктор юридических наук, видный пуб-
лицист, по и крупный купец-предприниматель из Лейдена,
практически и повседневно ощущал губительное влияние
изжившей себя корпоративной системы, пользовавшейся
муниципальным протекционизмом. Он считал ее вредным,
паразитарным институтом, плодящим пороки и разложение.
«Обеспеченный заработок в ремесленных и торговых кор-
порациях,— писал он,— делает их членов вялыми и лени-
выми, причем они еще отстраняют наиболее способных
людей, которых нужда побуждает к усердию».
Последующий упадок республики сопровождался за-
туханием этой полемики — временную победу одержали
консервативные и реакционные социальные слои. Снова
подняли голову совсем было сломленные буржуазным
натиском цехи, настаивавшие на своей исключительности
и преследовавшие силы экономического и социального
прогресса. «Регламент» принца Виллема IV Оранского от
28 ноября 1749 г. устанавливал, что «все цехи должны
быть восстановлены и поддерживаемы во всех их пожа-
лованиях и привилегиях», и тем самым узаконивал их
агрессивный произвол62. Под нажимом еще ранее ожи-
вившейся цеховщины шерстоткачество Лейдена устреми-
лось в Твепт (Оверэйссел) и Тилбюрх (Северный Бра-
бант). В 1718 г. крупный мануфактурист Симеон Элин
де Йопхе перевел свое предприятие в Утрехт из-за «при-
нуждений суконной палаты и цеха ворсовщиков». Ана-
логичным преследованиям лейденские цехи пытались
подвергать и других мануфактуристов, подавлять сель-
ские шерстоткацкие промыслы, ссылаясь па пресловутый
приказ Карла V об их запрете от 1531 г., который даже
тогда города пе смогли реализовать. Такая же политика
цехов и муниципальных властей Амерсфоорта привела к
тому, что местные купцы-шерстяники перенесли свою дея-
тельность в восточные провинции. Шерстоткачество же
Лейдена и Амерсфоорта приходило во все больший упа-
док, а в последнем к концу XVIII в. и совсем прекратило
существование. Зато Утрехт сумел подавить подобные
претензии своих цехов, и в нем в ускоренном темпе раз-
42
вивались различные мануфактуры: шелкоткацкие, сукно-
дельческие, бумагоделательные и др. Прогрессировало
сельское мануфактурное шерстоткачество в Северном
Брабанте, льноткачество в Оверэйсселе, превратившиеся
в самостоятельные экспортные отрасли, и т. д.63 Это оз-
начает, что повторялось, но уже на новой, капиталистиче-
ской основе, то бегство шерстоткачества из городов, по
порвавших с сословной феодальной корпоративностью,
в свободные от ное сельские центры, которое мы наблю-
дали в иных исторических условиях в XIV—XV вв. Фор-
мационная разнотипность цеха и мануфактуры выступа-
ла при этом с бесспорной очевидностью и доказатель-
ностью.
Всесторонний застой, в котором оказалась республика
конца XVIII в., не позволял преодолеть создавшееся по-
ложение за счет внутренних ресурсов, хотя громовые
раскаты Великой французской буржуазной революции и
способствовали оживлению политической жизни в стране,
и в частности усилению антицехового движения. Отмена
цехов, осуществлявшаяся поэтапно и с большими затруд-
нениями, произошла только после французского завоева-
ния, па основании акта «Государственного урегулирова-
ния для батавского народа 1798 года». Статья 53 преамбу-
лы «Урегулирования» гласила, что по принятии его
«все цехи, корпорации и братства ремесел, промыслов и
фабрик объявляются ликвидированными», каждый житель
страны без всяких ограничений может заниматься любой
профессией, а власти должны неукоснительно проводить
в жизнь эти правила. Постановлением правительства от
1 октября 1798 г. отменялись также все ограничения и
помехи во внутренней торговле, «которые были порожде-
ны уничтоженным феодализмом». Точно формулировали
свои идеи революционные власти Батавской республики!
Однако лишь десять лет спустя в Амстердаме был решен
вопрос о судьбах цеховых имуществ.
Роспуск Директории во Франции отозвался в Нидер-
ландах замедлением процесса ликвидации корпоративного
строя. Более того, городской совет Амстердама вопреки
государственному законодательству в свое постановление
от 7 января 1803 г. включил такие статьи, которые по
существу восстанавливали, лишь в несколько измененном
виде, декларативно ликвидированные цеховые порядки и
связанные с ними торговые ограничения, что повлекло за
43
Собой протесты со стороны других городов 64. Возникший
конфликт затянулся на несколько лет, несмотря на ряд
дополнительных законодательных мер правительства. Ко-
нец ему положили не местные должностные лица, а фран-
цузский префект де Селль лишь в 1812 г.65
Не менее показателен и другой факт аналогичного ха-
рактера. В начале XIX в. консервативные круги купече-
ства крупного торгового голландского города Роттердама
обратились к правительству с просьбой восстановить
средневековую принудительную привилегию — складоч-
ное право, мотивируя свое странное ходатайство застоем
торговли и судоходства 66. Здесь помимо приверженности
к сословно-средневековым формам сказалось еще одно
обстоятельство, по ускользнувшее от проницательности
Маркса и получившее у него четкое обобщение: «Там,
где преобладает купеческий капитал,— писал он,— гос-
подствуют устаревшие отношения. Это наблюдается даже
в пределах одной и той же страны, где, например, чисто
торговые города больше напоминают о прошлых отно-
шениях, чем фабричные города» 67. Сословно-привилеги-
рованные, феодальные по своей сущности — корпоратив-
ные, стапелные и т. п.— формы производства и обмена
долго тяготели над послереволюционными Нидерландами.
Такие и подобные им явления, в их исторической ретро-
спекции помогают созданию адекватного научного опре-
деления социальной природы средневекового бюргерства,
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Espinas G. La draperie dans la Flandre Frangaise an moyen age.
Paris, 1923, t. 1, p. 29—32; Coornaert E. Draperies rurales, drape-
ries urbaines. L’evolution de 1’industrie flamande au moyen age
et au XVI-e siecle.— Revue Beige de Philologie et d’Histoire, 1950,
t. XXVIII, № 1, p. 62—63; Verlinden Ch. Aspects de la production,
du commerce et de la consommation des draps flamands au moyen
age.— Rapport a la II Semaine a Prato. Prato, 1970, p. 1—4; Posthu-
mus N. door. Bronnen tot de geschiedenis van de Leidsche textiel-
nijverheid. ’s-Gravenhage, 1910, d. 1, biz. 171—172, 199, 205, 215,
307—308; Пиренн А. Средневековые города Бельгии. M., 1937,
с. 50—52; Чистозвонов А. II. Детерминанты технологии средневе-
кового шерстоткачества.— СВ, 1973, вып. 36, с. 16.
2 Linden II. van der. Les guildes marchandes dans les Pays-Bas an
moyen age. Gand, 1896, p. 26—35, 46, 70—73; Marez G. Des. L’orga-
nisation du travail a Bruxelles au XV-e siecle. Bruxelles, 1904, p. 5—
37, 132—155, 185—186, 196—198, 251—259; Coornaert E. Draperies
44
rurales..., p. 66—68; Idem. Un centre industriel d’autrefois. La dra-
perie-sayetterie d’Hondschoote. Paris, 1930, p. 126, 284; Posthu-
mus N. De geschiedenis van de Leidsche lakenindustrie. ’s-Gra-
venhage, 1908, d. 1. De middeleeuwen (XIV—XVII). biz. 6; Les-
tocqoy L. Les villes de Flandre el d’Itaiie sous le gouvernement
des patriciens (XI-c — XV-e siecles). Paris, 1952, p. 78, 112, 118,
149; Чистозвонов A. II. Гентское восстание 1539—1540 гг. M., 1957,
с. 26—27.
з Ommen Kloeke W. van. De vrijheid van Beroep en Bedrijf. Gronin-
gen, 1946, biz. 15—17; Werveke II. van. Het ambachtwezen te Gent,
biz. 363.— In: Miscellanea Tornacensia. Melange d’Archeologie et
d’Histoire. Bruxelles, 1951, t. 1; Coornaert E. Draperies rurales...,
p. 66—67.
4 Posthumus N. door. Bronnen..., d. 1, biz. 4; Ommen Kloeke W. van.
Op. cit., biz. 18, note 4; Uytven R. van. La draperie brabangonne du
Xll-e au XVIII-e siecle: grandeur ephemer et decadence.— Rap-
port a la II Semaine a Prato. Prato, 1970, p. 3.
5 Dalen J. van. Geschiedenis van Dordrecht. Dordrecht, 1931, d. 1,
biz. 220, 262—270; Smit H. De opkomst van den handel van Amster-
dam. Amsterdam. 1914, biz. 75—77; Ennema J. Kampen de aloude
Hanzestad. Amsterdam. 1946, biz. 9—14; Posthumus N. door. Bron-
nen..., d. 1, biz. 11—13; Coornaert E. Un centre industriel..., p. 5—6,
11.
6 Sneller Z. Deventer, die Stadt der Jahrmarkte. Weimar, 1936,
S. 21—41, 51—69, 94—96, 120.
7 Brugmans II. Opkomst en bloei van Amsterdam. Amsterdam, 1944,
biz. 15—16, 21; Smit II. Op. cit., biz. 33—48.
8 Brugmans H. Op. cit., biz. 16; Wee II. van der. The Growth of the
Antwerp Market and the European Economy, Louvain, 1963, v. II,
p. 20—28, 77—79, 110—111, 123; Marechai J. Le depart de Bruges
des marchands etrangers (XV et XVI siecle).— Handelingen van
het Genootschap voor Geschiedenis gesticht onder benaming So-
ciete d’Emulation te Brugge. Bruges, 1951, d. LXXXVIII, biz. 27—
36, 42—47, 49, 50—53; Bigwood G. Gand et la circulation des grains
en Flandre du XVI-e au XVIII-e siecle.— Vierteljahrschrift fur So-
cial- und Wirtschaftsgeschichte. Gotha, 1905, Bd. 2, S. 405—410;
Iloutte J. van. The Rise and Decline of the Market of Bruges.—
The Economic History Review, 2nd Series, 1966, v. XIX, N 1,
p. 30—41; Brulez W. Brugge en Antwerpen in de 15-e en 16-e
eeuw: een tegenstelling? — Tijdschrift voor Geschiedenis, 1970,
afl. 1.
9 Linden H. van der. Op. cit., p. 28—34; Marez G. Des. Op. cit., p. 5—
37, 132—155; Lestocqoy I. Op. cit., p. 106, 109, 112—113, 127, 180—
181.
10 Ilolleweg O. De Nederlandsche Hanzesteden. Den Haag, 1942,
biz. 3—9, 11—15, 19—31, 36—37.
11 Чистозвонов A. H. Социальная структура сукноделия в Голлан-
дии в. XIV—XVI вв. В кн.: Генезис капитализма в промышлен-
ности. М., 1963, с. 13—63; Он же. Исследовать явления в их ис-
торической самобытности и связях.— СВ, 1955, вып. XIX, с. 366—
386; Он же. Детерминанты технологии..., с. 15—28; Он же. Гент-
ское восстание..., с. 366—386.
45
12 Werveke II. van. De koopman-ondernemer en de onderneiner In de
Vlaamsche lakennijverheid van de middeleeuwen. Antwerpen; Ut-
recht, 1946, biz. 5—9.
13 Чисто звонов A. II. Социальная структура..., с. 25—27; Coor-
naert E. Un centre industriel..., p. 269—279.
14 Wee H. van der. The Growth of the Antwerp Market..., v. Il, p. 13—
17; Uytven IL van. La draperie..., p. 1—9; Favresse F. Lo complexe
dos metiers du tissage a Bruxelles pendant le XIV-е et XV-e siec-
les.— Revue Beige de Philologie et d’Histoire, 1949, t. XXV11, N 1—
2, p. 62-83.
15 Posthumus N. door. Bronnen..., d. 2, 1911, biz. 45, 98, 131—132,
147—151; Ommen Kloeke W. van. Op. cit., p. 20; Posthumus N. De
goschiedenis..., d. 1, biz. 363, 365—367; Blok P. Geschiedenis eener
Hollandsche stad. ’s-Gravenhage, 1912, d. 1, biz. 175—177.
16 Dalen J. van. Op. cit., d. 1, biz. 141—142; Overvoorde J., Joosting J.
De gilden van Utrecht. ’s-Gravenhage, 1896, d. 2, biz. 211.
17 Favresse F. Op. cit., p. 67—71; Overvoorde J., Joosting J. Op. cit.,
d. 2, biz. XIX; Чистозвонов A. H. Гентское восстание..., с. 40—41,
80; Dalen J. van. Op. cit., d. 1, biz. 380; Posthumus N. door. Bron-
non..., d. 1, biz. 12, 87, 132; d. 2, biz. 82—84, 95; Coornaert E. L’in-
dustrie de la laine a Berguos-Saint-Winoc. Paris, 1930, p. 31—32,
38, 45, 71—74, 85; Wee II. van der. The Growth of the Antwerp
Market..., v. II, p. 376; Чистозвонов A. H. Детерминанты техноло-
гии..., с. 16—17.
18 Coornaert E. L’industrie de la laine..., p. 38, 45, 75, 77, 80, 88.
19 Man L. De. Middeleeuwse Beroeps- en Ambachtsnamen te Leu-
ven.— Revue Beige de Philologie et d’Histoire, 1949, t. XXVII,
N 1—2, 3—4, p. 29—60, 599—633; Wee II. van der. Conjunctuur en
economische groei in de Zuidelijke Nederlanden tijdens de 14-e,
15-e en 16-e eeuw.— Mededelingen van de Koninklijke Vlaamse
Academic voor Wetenschappen, Letteren en Schone Kunsten van
Belgie. Kias de Letteren, 1965, Jg. XXVII, N 8, biz. 17.
20 Uytven R. van. La draperie..., p. 10—13; Idem. La Flandre et le Bra-
bant, «terre de promission» sous les dues de Bourgogne? — Revue
du Nord, t. XLIII, oct.— dec., 1961, p. 293—298; Wee II. van der.
Conjunctuur en economische groei..., biz. 17—18.
21 Coornaert E. Un centre industriel..., p. 12—13, 16—17, 100—112, 238,
245—251, 269—270, 272—274, 278—279, 283—284, 442; Wee H. van
der. The Growth of the Antwerp Market..., v. II, p. 12; Espinas G.
Op. cit., t. 1, p. 52—53; Uytven R. van. La draperie..., p. 10; Чи-
стозвонов A. II. Гентское восстание..., с. 43; Coornaert E. Drape-
ries rurales..., p. 85.
22 Recueil de documents relatifs a 1’histoire drapiero en Flandre / Ed.
par H. E. de Sagher. Bruxelles, 1951, t. 1, pt. 2, p. XVIII—XX.
XXII—XXIV, 4—32, 75—86, 93—95, 97—98; Пиренн А. Указ, соч.,
с. 463,
23 Uytven R. van. La Flandre et le Brabante..., p. 296—297; Linde-
mans I. P. Goschiedenis van de landbouw in Belgie. Antwerpen,
1952, d. II, biz. 214—221.
24 Posthumus N. door. Bronnen..., d. 1, biz. 563—566; Jansma T.
Scheepvaartpolitiek van Amsterdam in de twoede helft der vijftien-
de eeuw.— Amstelodamum. Amsterdam, 1955, N 47, biz. 4—6; Ket-
ner F. Handel en scheepvaart van Amsterdam in de vijftiende
eeuw. Leiden, 1946, biz. 127, 147—148, 150.
46
25
26
27
28
29
30
.31
32
33
34
35
Enklaar D., Vrankrijker A. Geschiedenis van Gooiland. Amsterdam,
1939, d. I, biz. 39—40, 74, 89—96; Amsterdam, 1940, d. II, biz. 11—
14, 17—23, 77; Vrankrijker A. De textielindustrie van Naarden.—
Tiidschrift voor Geschiedenis, 1936, all. 2, biz. 153—161: Fruin R.
door. Enqueste ende informatie npt stuck van der reductie code re-
formatio van den schiltaelen voertijts getaxeert ende gestelt gewest
over de landen van Hollant ende Vrieslant, gedaen in den jaere
1494. Leiden, 1876, biz. 106—108.
Verbeemen J. De buitenpoorterij in de Nederianden.— Bijdragen
voor de Geschiedenis der Nederianden, 1957, d. XII, N 1, 2,
biz. 215—217; Overvoorde J., Joosting J. Op. cit., d. 1, biz. XLVIll;
Fruin R. door. Informacie op den staet faculteyt ende gelegentheyt
van de steden ende dorpen van Hollant ende Vrieslant om daernae
to reguleren de nyeuwe schiltaele gedaen in den jaere MDXIV.
Leiden, 1866, biz. 107—109; Burger van Schoorel D. Chronyk van
de Stad MedenbKk. t’Amsterdam, 1710, biz. 64.
Wee П. van der. Historische aspecten van de economischo groei.
Antwerpen, Utrecht, 1973, biz. 20, 23—24; Idem. Conjunctuur en
economische groei..., biz. 17—19; Uytven R. van. La Flandre et Jo
Brabant..., p. 290; Чистозветов A. H. К вопросу об эволюции
итальянской и нидерландской экономики и торговли в условиях
европейской «экономической депрессии» XIV—XV вв.— СВ, 1977,
вып. 41, с. 41—45.
Чистозвонов А. II. Реформационное движение..., с. 101—105, 108;
Naber J. Een tcrugblik.— Bijdragen van het Statistisch Instituut;
Amsterdam, 1885, .Tg. 1, N 4, biz. 11—14, 33.
Algemene geschiedenis der Nederianden. Utrecht, 1952, d. IV,
biz. 237—238.
Чистозвонов A. Н. Реформационное движение..., с. 133—134.
Coornaert E. Un centre industriel..., p. 426—429; Dillen J. van.
door. Bronnen tot de geschiedenis van het bedrijfsloven en het gil-
dewesen van Amsterdam. ’s-Gravenhage, 1929, d. 1, biz. 209.
Coornaert E. Un centre industriel..., p. 28; Iloutte J. van. Econo-
mische en sociale geschiedenis van de Lage Landen. Antwerpen,
1964, biz.. 93—94; Lindemans I. P. Op. cit., d. II, biz. 221—222.
Dechesne L. Histoire economique et sociale de la Belgique. Paris;
Liege, 1932, p. 209—214; Everard R., Descy A. Histoire de 1’usine
des Venues. Liege, 1948, p. 40—41; Iloutte J. van. Economische en
sociale geschiedenis..., b]z. 95—97.
Roover 11. de. The Business Organization of the Plantin Press in
the Setting of the Sixteenth Century Antwerp.— The Gulden Pas-
ser, Antwerpen, 1956, Jg. 34, p. 110, 113—115.
Posthumus N. Een zestiendc-eeuwsche enquete naar de buitenne-
ringen rondom de stad Leiden.— Bijdragen en Mededelingen van
het Historisch Genootschap, 1912, d. XXXIII, biz. 42, 57, 60, 67—69;
Dillen J. van. Bronnen..., d. 1, biz. 119, 122, 125, 190—191, 473—
476: Бааш Э. История экономического развития Голландии
в XVI—XVII веках. М., 1949, с. 75—76; Accarias de Serionn J. La
richesse de la Hollande. Londres, 1778, t.'2, p. 105, 111; Rrtin-
ner E. De order op de buitennering van 1531. Utrecht, 1918, biz. 58,
60—61; Fruin R. door. Informacie..., biz. 68, 109, 138, 290; Degry-
se R. De gemeenschappelijke Groote Visserij van de Nederianden
in de XVI-e eeuw.— Bijdragen voor de Geschiedenis der Nederian-
den, 1952, d. VII, N 1-2.
47
36 Bruler W. De handelsbalans der Nederlanden in het midden van
de 16-e eeuw.—Bijdragen voor de Geschiedenis der Nederlanden,
1966-1967, d. XXI, N 3—4, biz. 304.
37 Uytven R. van. La Flandre et le Brabant..., p. 282—286; Brulez W.
Brugge en Antwerpen...; Uytven R. van. Sociaal-economische evo-
luties in de Nederlanden voor de Revoluties (Vertiende-zestiende
eeuw).—Bijdragen en Mededelingen botreffende do Geschiedenis
der Nederlanden, 1972, afl. 1; Чистозвонов A. II. К вопросу об
эволюции итальянской и нидерландской экономики и торгов-
ли...., с. 43—45.
38 Coornaert Е. Un centre industriel..., р. 125—127, 149, 151—154, 168,
270—276, 278—304.
39 Чистозвонов А. II. Гентское восстание..., с. 47—49.
40 Там же, с. 50.
41 Чистозвонов Л. Н. Реформационное движение..., с. 64—65.
42 Там же, с. 65—66.
43 Uytven R. van. De sociale krisis der XVI-e eeuw te Leuven.— Re-
vue Beige de Philologie et d’Histoire, 1958, t. XXXVI, N 8, p. 357—
363, 382; Poslhumus N. door. Bronnen..., d. 2, biz. 300—301, 313,
319, 341—342, 346—347, 354—357, 361—362, 367, 372, 402, 410, 413—
414, 446, 451—453, 464, 468, 500, 540, 554—556, 613-615, 618-621,
636, 665—666; Idem. De geschiedenis..., d. 1, biz. 407—408; Fran-
krijker A. De textielindustrie van Naarden.— Tijdschrift voor Ge-
schiedenis, 1936, afl. 3, biz. 264.
44 Loenen J. van. De Ilaarlemse brouwindustrie. Amsterdam [1950],
biz. 16, 47, 64—67, 83—86, 108—110.
45 Чистозвонов A. II. Транспортные цехи, их смежники и торговля
в Амстердаме в XVI в.— СВ, 1975, вып. 38, с. 214—222.
46 Wee И. van. The Growth of the Antwerp Market..., v. II, p. 324,
379—381; Чистозвонов A. II. Гентское восстание..., с. 395; Coor-
naert'E. Un centre industriel..., p. 289—298; Loenen J. van. Op. cit.,
biz. 20-49, 64—67, 88—92.
47 Posthumus N. door. Bronnen..., d. 1, biz. XV—XVI, d. 2, biz. 649—
650; Brunner E. Op. cit., biz. 119—130; Dechesne L. Ilistoire econo-
mique..., p. 156; Coornaert E. Un centre industriel..., p. 38, 41, 47—
59.
48 Brunner E. Op. cit., biz. 147—159, 166—170, 181—194; Чистозво-
нов A. H. Реформационное движение..., с. 117—119, 121; Он же.
Гентское восстание..., с. 43; Gouw J. Ter. Geschiedenis van Am-
sterdam. Amsterdam, 1881, d. 3, biz. 333; Dalen J. van. Op. cit.,
d. 1, biz. 267, 294.
49 Чистозвонов A. H. Реформационное движение..., с. 118; Gel-
der II. A. Enno van. Nederlandse dorpen in de 16-e eeuw. Amster-
dam, 1953, biz. 10—11, 20, 46—47; Cools R. Strijd om den grond in
het lage Nederlanden. Rotterdam; ’s-Gravenhage, 1948, biz. 80,
86—87, 110—ИЗ; Чистозвонов A. H. Сельские ренты в Голлан-
дии в конце XV — начале XVI в. как форма ростовщического
кредита.— СВ, 1973, вып. 37, с. 134—145.
50 Чистозвонов А. Н. Нидерландская буржуазная революция XVI в.
М., 1958; Он же. Черты общего и особенного в Нидерландской
буржуазной революции XVI в. В кн.: Европа в средние века:
экономика, политика, культура. М., 1972, с. 215—224; Cistozvo-
nov A. N. Uber die stadial-regionale Methode bei der vergleichen-
den historischen Erforschung der burger lichen Revolution pn dps
48
16 -18. Jahrhundert in Europa.— Zeitschrift fur Geschichtswissen-
schaft, 1973, N 1, S. 31—48; Он же. Судьбы раннего капитализма
в республике Соединенных провинций.— ВИ, 1972, № 5, с. 88—
106.
51 Чистозвонов Л. II. Нидерландская революция..., с. 103, 109—111,
120—121, 151—152; Dillen J. van. Bronnen..., d. 1, biz. 400—401.
52 Brugmans II. Op. cit., biz. 143—144; Scholliers E. De levensstan-
daard in de XV-e on XVI-e eeuw te Antwerpen. Antwerpen, 1960,
biz. 275.
53 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 761.
54 Чистозвонов Л. II. Судьбы раннего капитализма..., с. 88—107.
55 Кооу Т. van der. Hollandse stapolmarkt en haar verval. Amster-
dam, 4931; Brugmans II. Op. cit., biz. 112.
56 Brugmans II. Op. cit., biz. 144—153.
st Ibid, biz. 99, 143.
58 Ibid, biz. Ill, 140—141.
59 Braam A. van. Bloei en verval van het economisch-sociale leven
aan de Zaan in de 17-de en 18-de eeuw. Wormerveer, s. a, biz. 8—
11, 14—19, 23, 62, 65—85, 88—89, 118—121, 128—129 e. a.; Kam-
pen A. van. De Rotterdamse particuliere scheepsbouw in de tijd
van de Republiek. Assen, 1953, biz. 84, 112—113.
so Overvoorde J. en Joosting J. Op. cit, biz. XXVI; Wiskerke C. De
afschaffing der Gilden in Nederland. Amsterdam, 1938, biz. 49, 50—
53; Ommen Kloeke W. van. Op. cit, biz. 37—38.
6i Graswinckel Dirck. Aenmerckingen ende Betrachtingen of do Plac-
caten etc. over’t Stuck van Kooren en Greynen (1651); Idem. Pla-
caet-Boeck op’t Stuck vande Lyftocht; Pieter De La Court. Het Wel-
varen der stad Leyden (1659); Idem. Interest van Holland ofte
Gronden van Hollands-Welvaren (1662). Незавершенные и пере-
работанные Питером До Ла Куртом разделы обеих этих работ
с некоторыми своими дополнениями под названием «Руководст-
во к благотворной политике, основам и главным принципам рес-
публики Голландии и Западной Фрисландии» в 1669 г. издал
под своим именем Великий пепсиопарий Голландии Ян де Витт
(Jan de Witt. Aanwysing der heilsame politike Gronden en Maxi-
men van de Republike van Holland en West-Friesland. См. также
французское издание: Memoires de Jean de Witt, grand pension-
naire de Hollande. La Haye, 1709).
62 Ommen Kloeke W. van. Op. cit, biz. 43, 53.
63 Uytven B. van. La draperie.., p. 15—16; Wiskerke C. Op. cit,
biz. 49, 52, 54—66.
6' < Ommen Kloeke W. van. Op. cit, biz. 54, 58—65; Boer M. de. De
ondergang der Amsterdamsche gilden.— Tijdschrift voor Geschie-
denis, 1932, afl. 2, biz. 129, 131, 135, 137, 141—147.
65 Boer M. de Op. cit, alf. 3. biz. 225—228, 233—235, 239—244.
66 Seventh International Economic History Congress. Four «А» The-
mes. Edinburgh, 1978, p. 105.
67 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд, т. 25, ч. I, с, 360,
РОЛЬ БЮРГЕРСТВА
В ФОРМИРОВАНИИ
СОСЛОВНЫХ МОНАРХИЙ
В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ
I
Общеизвестно, что X—XIII вв.—время наиболее быст-
рого роста в Западной Европе средневековых городов.
Самые крупные «старые» города средневековой Европы
сложились именно в этот период, хотя и продолжали
развиваться в XIV—XV вв. В последние два столетия
также возникали повые города, по они росли гораздо
более медленными темпами и главным образом за счет
мелких полуаграрных городков и поселков *. Известно и
другое: средневековые города в подавляющем своем боль-
шинство вообще были невелики по размерам и численно-
сти населения; городов с несколькими десятками тысяч
жителей во всех странах были единицы, и вместе с наи-
более значительными городами несколько меньшего ранга
(с населением свыше 5 тыс. жителей) они составляли 15
среднем в Западной Европе всего около 5%; города сред-
него масштаба (с населением от 2 до 5 тыс. чел.) — не
более 20%, мелких же и мельчайших городов — «аграр-
ных городов», «рыночных местечек», городов пониженно-
го статуса (Minderstadte) — с населением от нескольких
сотен до 2 тыс. жителей насчитывалось около 75% 2. Не-
равноценны были и привилегии городов разного размера
и типа; мелкие города довольствовались лишь экономи-
ческими привилегиями и правом свободного личного ста-
туса жителей (принцип: «городской воздух делает сво-
бодным»), крупные и наиболее значительные средние
города наряду с этими привилегиями пользовались более
или менее широким самоуправлением. И все же общим
для городов любого размера было то, что в феодальном
обществе они являлись центрами ремесла и торговли и
основной костяк их населения обычно составляли люди,
50
занимавшиеся этими видами деятельности, хотя и не
всегда полностью отрывавшиеся от тех или иных форм
агрикультуры3. Именно в городах, больших и малых,
складывался новый в этом общество, и довольно много-
численный, социальный слой — бюргерство 4. Естествен-
но, что появление этого слоя изменяло в той или иной
мере соотношение социальных, а через них и политиче-
ских сил в каждой стране.
Столь же общеизвестно, что одновременно с быст-
рым ростом городов, их социального значения и поли-
тической самостоятельности в странах Западной Европы
шел процесс складывания государств типа «сословной
монархии»: в копце XII в. она оформляется в Касти-
лии и Леоне, во второй половине XIII в.— в Англии,
а также в Арагоне, в начало XIV в.— во Франции,
в XIII—XV вв.—в германских землях5. При этом срав-
нительный анализ истории возникновения этой формы
государства в разных странах показывает, что состав-
ляющие ее характерный признак сословно-представитель-
ные собрания окончательно конституировались, как пра-
вило, только с появлением в них регулярного предста-
вительства от городов е.
Нельзя сказать, что вопрос о взаимодействии этих
протекавших одновременно процессов не освещался в ли-
тературе. Так или иначе он затрагивался применительно
к отдельным странам Западной Европы во всех работах,
посвященных истории государственных учреждений,
а также истории городов, особенно в связи с проблемой
взаимоотношений между ними и королевской властью и
сословными собраниями 7. В литературе накоплен огром-
ный фактический материал, обоснована, хотя и не всегда
полно раскрыта,, концепция «союза» между городами и
центральной властью. Заметный вклад в разработку
этой проблемы внесли и историки-марксисты.
Впервые она была поставлена еще Ф. Энгельсом в его
известном фрагменте «О разложении феодализма и раз-
витии национальных государств» 8. В последние десяти-
летия советские исследователи рассматривали эту проб-
лему применительно к истории Англии9, Франции10,
Испании и, Германии 12.
Большую работу в этом направлении проделали и
историки ГДР, осветившие весьма подробно взаимоотно-
шения городов с королевской властью в Германии с X
51
до начала XIV B.1S, аналогичные отношения во Франций
того же периода, и начавшие изучать роль бюргерства в
сословно-представительных собраниях этих стран14.
И все же вопрос о том, какое влияние оказало воз-
никновение и развитие бюргерства на изменение формы
феодального государства и каково было его место и зна-
чение в социально-политической системе сословной мо-
нархии, изучен недостаточно.
У данной темы много аспектов, и в небольшой статье
невозможно пе только все их решить, но даже поставить.
Мы попытаемся здесь лишь вычленить этот вопрос из
более общей проблемы соотношения социально-полити-
ческих сил в период складывания и развития сословных
монархий и наметить некоторые аспекты, важные для
его дальнейшего сравнительно-исторического изучения.
При этом мы будем концентрировать внимание в первую
очередь на роли бюргерства как сословия в складывании
социальных предпосылок для возникновения сословных
монархий и сословно-представительпых собраний в стра-
нах Западной Европы.
Прежде всего уточним смысл терминов «бюргерство»
и «сословная монархия». Под бюргерством мы понимаем
основной, всегда неоднородный слой населения средне-
вековых городов, занятый ремеслом и торговлей. При всех
различиях внутри этого гетерогенного социального слоя
между отдельными его элементами с точки зрения их
моста в общественном производстве (купцы, ростовщики,
ремесленники) и их имущественного положения всех его
представителей объединяло то, что их собственность в
отличие от собственности феодалов была основана «только
на труде и обмене» 15. Это значит, что со составляла в
первую очередь не земля, которая как средство производ-
ства не имела в городах столь определяющего значения,
как в деревне, по разного вида движимость. С известными
оговорками это относится и к городской верхушке —
патрициату, поскольку в период роста и расцвета городов
наибольшую часть своих доходов его представители из-
влекали также из торговли, особенно па отдаленных рын-
ках, и из ростовщичества.
Бюргерство было новым слоем в феодальном обществе
и сразу стало одним из факторов его прогрессивного
развития. Однако оно ни в коей мере не являлось носи-
телем «новых», «нефеодальпых» отношений16. Напротив,
52
мы считаем его органическим и неотъемлемым элементом
феодального строя на определенной стадии его развития.
Отмечая, что городская собственность была основана на
«труде и обмене», Маркс и Энгельс в то же время под-
черкивали тесное переплетение ее с феодальной собст-
венностью и феодальными производственными отноше-
ниями — то, что городское производство средних воков
было сковано цеховым строем, что оно носило по суще-
ству феодальный характер 17. По их словам, «феодальной
структуре землевладения соответствовала в городах кор-
поративная собственность, феодальная организация ре-
месла», а мелкое ремесленное производство составляло
элемент базиса феодального способа производства18. Не
менее важно то, что капитал городских производителей
и торговцев был специфическим «сословным капиталом» 19,
который сковывал свободное развитие частной собствен-
ности и производства в городах. К этому надо добавить,
что бюргерская собственность, как заметил Энгельс, со-
стояла «главным образом из привилегий» 20. С этим было
связано то, что привилегированные города представляли
собой иммунитетные округа, выступая нередко в каче-
стве феодальных сеньоров по отношению к крестьянам
подвластных им территорий. Наконец, многие представите-
ли бюргерства, и не только его патрицианской верхушки,
лично владели землями в близлежащей сельской округе.
В этих владениях они часто вели хозяйство феодального
типа, эксплуатируя зависимых крестьян21.
Феодальные черты средневекового бюргерства опреде-
ляли противоречивый характер его положения в феодаль-
ном общество: как главные носители товарного произ-
водства и обмена, города и бюргерство способствовали
прогрессивным изменениям господствующих производ-
ственных и социальных отношений, исподволь разлагая
и подрывая их.
Однако, будучи неразрывно сплетены с этими отноше-
ниями, они не могли и не стремились их уничтожить или
выйти за их пределы.
В период складывания сословных монархий в Запад-
ной Европе (в XII—XIII вв.) бюргерство как социальный
слой обладало уже особым правовым статусом, оформлен-
ным городскими привилегиями. С конца XIII в. повсюду
в Западной Европе оно выступало в качестве особого
свободного сословия или сословной группы феодального
53
общества. Как сословие бюргерство в этот период вклю-
чало в себя, по пашому миопию, все полноправное насе-
ление городов, в том числе и городскую верхушку, а до
начала «замыкания цехов» (XIV—XV вв.) также и под-
мастерьев. По в него пе входило плебейство, всегда
остававшееся бесправным, хотя в эти два столетия оно
составляло значительную часть городского населения.
Оформившись в качестве одного из феодальных сословий,
бюргерство стало оказывать заметное влияние и на со-
циально-политическую жизнь общества, в частности на
развитие феодального государства.
Под «сословной монархией» мы понимаем форму
феодального государства, характерную для большинства
стран Западной Европы в период развитого феодализма
(XII—XV вв.). От предшествующих его форм она отли-
чалась обычно (в сложившемся виде) большей степенью
централизации, наличием центрального и подчиненного
последнему местного аппарата, общегосударственной фи-
нансовой системы, военной организации нового типа, ча-
стично независимой от военных обязательств вассалов
короля, наконец, наличием сословпо-представительных
собраний. Эти собрания отчасти укрепляли центральную
власть, отчасти ее ограничивали — ив основном в поль-
зу класса феодалов. По мнению большинства ученых, все
эти черты сословной монархии были результатом реорга-
низации феодального государства на основе постепенного
вовлечения в непосредственные связи с королевской
властью возможно большей части населения страны в
обход традиционных вассальных связей, что вело к по-
степенному ослаблению и деформации последних. Такие
вновь возникавшие прямые контакты королевской власти
со всеми свободными жителями страны практически осу-
ществлялись в ее отношениях с сословиями, которые в
то время также консолидировались в масштабе целых
стран или крупных территорий. Большинство историков-
немарксистов расценивают эту реорганизацию государства
как переход от «лепного государства» к «сословному»,
или от государства, основанного па «персональных свя-
зях», к «институционному государству сплошных^тер-
риторий» (Inslilulionalo Fiachonstaat), или от «феодаль-
ной монархии» — к «ренессансному» или «национально-
му» государствуV По при всем различии обозначений
в новом государстве, пе учитывая его классовой природы,
54
эти ученые видят обычно начало и прообраз современного
буржуазного парламентарного политического строя.
Для историков-марксистов «сословная монархия» — го-
сударство феодальное, хотя и выступающее в новой фор-
ме. Его возникновение рассматривается ими как очеред-
ной шаг по пути централизации, т. е. отделения государ-
ства как аппарата общественной власти от общества и в
какой-то мере от господствующего класса феодалов. По-
следний частично лишается теперь непосредственных ат-
рибутов политической власти, всей полнотой которой ра-
нее располагали его наиболее влиятельные представители
в своих владениях.
Однако потери феодалов восполняются, во-первых, уси-
лением центральной власти, которая в новых условиях
лучше защищает интересы господствующего класса в це-
лом, во-вторых, тем влиянием, которое разные слои фео-
далов могут оказывать па ее политику в своих интересах
пе только путем открытых мятежей, по и более узако-
ненными способами — через сословные собрания.
Как же складываются в новых условиях отношения
феодального государства с бюргерством — социальным
слоем, не входившим в состав господствующего класса?
Со времен О. Тьерри доминирующим элементом этих от-
ношений признавался «союз» королевской власти с горо-
дами— и в период складывания «сословпой монархии»,
и во времена ее расцвета. Поскольку союз этот был на-
правлен против могущества феодалов, считалось, что оп
имел «антифеодальный» характер 23, хотя отдельные уче-
ные делали по этому поводу ряд оговорок24.
Историки-марксисты, также признавая наличие тако-
го союза25, видят в нем временное и весьма нестабиль-
ное политическое объединение и считают, что данным
союзом далеко не исчерпывались весьма сложные и про-
тиворечиввые взаимоотношения между бюргерством и
феодальным государством. Эти сложные отношения, в том
числе и союзные, складывались неодинаково в разных
странах. Попробуем выявить некоторые как специфиче-
ские, так и общие черты эволюции указанных политиче-
ских взаимосвязей.
В рамках настоящей статьи мы не можем рассмотреть
характер последних во всех государствах средневековой
Западной Европы. Мы ограничимся сопоставлением четы-
рех феодальных государств — Англии, Франции, Кастилии
65.
и Германского королевства. Выбор именно этих политиче-
ских объединений определяется большой их значимостью
в истории средневековой Западной Европы XI—XV вв.,
особо важной ролью бюргерства в социально-политиче-
ской жизни этих стран26, достаточной изученностью их
истории, а также разнотипностью развития в каждой из
них как бюргерства, так и сословной монархии. Последнее
обстоятельство дает удобный материал для сравнительно-
исторического анализа.
II
Мы начнем с Лпглии, поскольку в XIII—XV вв. в этой
стране существовала наиболее централизованная и ста-
бильная форма «сословной монархии» и наиболее влия-
тельное сословно-представительное собрание в Европе.
Английские средневековые города стали возникать неско-
лько позднее (в XI в.) и развивались несколько медлен-
нее, чем во Франции и Германии: с конца XI в. до 1307 г.
их число выросло менее чем втрое — со 100 до 278, а к
1377 г. их насчитывалось не более 30027. Число крупных
городов, населепие которых превышало 10 тыс. чел., было
там значительно меньше, чем в континентальной Европе
(около 1%), а города среднего масштаба (от 3 тыс. до
10 тыс. жителей) составляли не более 5—6% 28, вследст-
вие чего удельный вес городского населения в XIII—
XIV вв. (от 9 до 12%) был значительно ниже среднего
по Западной Европе (25%) 29. Английские города, за
исключением Лондона, Бристоля, Линна и еще двух—трех
крупных портовых городов, были больше связаны с внут-
рианглийским рынком, чем с международной торговлей.
Они мепее резко выделялись из близлежащей сельской
округи и носили полуаграрный характер. С другой сто-
роны, и деревня в Англии была уже в XII в. втянута в
экспортную торговлю шерстью и зерном, которая велась
иностранными купцами и нередко в обход английских го-
родов 30. Город пе стал здесь монополистом в развитии
товарно-денежных отношений. Зато отношения между
ним и деревней были более тесными, регулярными и
равноправными, а формирование внутреннего рынка про-
исходило более спонтанно, быстро и равномерно, чем в
странах континентальной Европы. Этому содействовали
небольшие размеры страны, удобные пути сообщения, и
§0
ранняя специализация сельскохозяйственного производст-
ва в северо-западных районах страны, с одной стороны
(молочно-мясное скотоводство), в Средней, Южной и Во-
сточной Англии (зерновое хозяйство) — с другой. Уже в
ХП1 в. в стране наметился единый экономический
центр — Лондон.
Вследствие относительной экономической слабости ан-
глийских городов, а также того, что наиболее значитель-
ные из них находились па землях весьма обширного в
Англии XI—XIII вв. королевского домена, борьба городов
с сеньорами, в которой повсеместно в Европе формиро-
валось бюргерство, как особое сословие или сословная
группа, тоже отличалась своеобразием; хотя и в Англии в
XIII—XIV вв. она принимала порой форму вооруженных
столкновений, по так было лишь в небольших сеньори-
альных городах31. Более обычным путем приобретения
городских вольностей в Англии королевскими и наиболее
значительными сеньориальными городами была много-
кратная «покупка>>_ими хартий, постепенно доставлявшая
им статус «вольного города» (liber burgus) 32.
Однако даже статус «вольного города», достигнутый
далеко не всеми городами, пе давал городу полных прав
самоуправления и автономии от сеньора, подобных тем,
которыми располагали французские города — «коммуны»
или епископские и вольные имперские города Германии.
К 1307 г. только 14 городов в Англии имели право иметь
городской совет 33, 35% пользовались правом «фирмы»
(самообложения) и иммунитетом в отношении королев-
ских должностных лиц, 31% мог избирать своих мэров и
бейлифов (причем кандидатуры избранных утверждались
королем), 48% обладали правом иметь свой особый го-
родской суд; у остальных городов было лишь право сво-
бодного статуса для своих жителей и ряд экономических
привилегий, в том числе право иметь свою «торговую
гильдию» (48%) 34. Самоуправление даже самых круп-
ных английских городов, в том числе Лондона, оставалось
всегда неполным, сочеталось с наличием в городе постоян-
ных королевских должностных лиц и могло быть отнято
по любому поводу или капризу короля35. Тем пе менее
уже в конце XII в. в Англии начинает складываться но-
вый социальный слой —- бюргерство, рассматриваемое пра-
вительством как особая группа свободных жителей коро-
левства, с которой король стремится установить непос-
57
родственные политические отношения (см., например,
«Ассизу о вооружении» 1181 г.) 36. Горожане рассматри-
ваются как люди, которые, в отличие от всех других,
«экономят и скаредничают из всех своих сил, чтобы на-
копить богатство», и поэтому могут служить неиссякаемым
источником королевского обложения37.
В юридическом трактате Генри Брактопа (XIII в.)
горожане фигурируют, как особая сословная группа,
свобода и полноправие которой определяются признан-
ными за ними специфическими привилегиями38. Появ-
ление бюргерства само по себе усиливало позиции цент-
ральной власти, ибо оно тяготело к союзу с пей. Города
нуждались в поддержке короля в борьбе с сеньорами, если
находились на территории домена короля,— в получении
привилегий от него самого, в соблюдении «королевского
мира», необходимого для их экономического процветания,
и готовы были платить за это высокую цену. Королевская
же власть была заинтересована в финансовой и политиче-
ской поддержке городов, в установлении с ними прямых
связей, которые могли помочь ей в борьбе за власть и
доходы с крупнейшими вассалами — феодалами. Полити-
ческий союз между королевской властью и бюргерством,
сложившийся в Англии с начала XII в., сохранился, хотя
и не без конфликтов, в XIII и XIV вв. Центральная власть
обеспечивала даже мелкие города самыми необходимыми,
в основном экономическими, привилегиями, заботилась об
установлении единства мор и весов (35-я статья Великой
хартии), регламентировала качество и цены па наиболее
ходкие товары, пыталась упорядочить денежное обраще-
ние (статут 1299 г. о неполноценной монете) зэ, кредит-
ные операции (статуты «о купцах» 1283 и 1285 гг.) 40,
обеспечивала защиту торговых путей внутри страны (Вин-
честерский статут (1285 г.) и интересы английских куп-
цов за границей, укрепляла общегосударственное «общее
право», служившее известной гарантией соблюдения «ко-
ролевского мира» в стране (реформы Генриха II, законо-
дательство Эдуарда I).
Но по мере роста государственной централизации под-
держиваемой бюргерством, па последнем все тяжелее
отражались последствия этого процесса. Со второй поло-
вины XII в. усиливается фискальный нажим на города:
растет «фирма» городов, к концу XIII в. достигавшая уже
10% среднегодового дохода короны41. Одновременно
58
увеличиваются размеры произвольной тальи, дававшей
королю в XIII в. еще 10% годового дохода42. Собирав-
шиеся более или менее регулярно с начала 20-х годов
этого столетия налоги на движимость с городов взимались
в повышеппом проценте по сравпепию с сельскими мест-
ностями43. Постоянный рост с 1275 г. таможенных пош-
лин па экспорт и импорт особенно тяжело ложился на
английское купечество 44. К этому надо добавить постоян-
ные поставки военных контингентов, оружия, кораблей за
счет городов, а также требуемые с них высокие, часто
многотысячные штрафы за малейшие правонарушения.
У горожан были и другие причины для недовольства:
королевская власть защищала города от посягательств их
сеньоров и других феодалов лишь тогда, когда это было
выгодно ей самой в финансовом или политическом отно-
шении. Всякий раз, когда интересы бюргерства сталкива-
лись с интересами господствующего класса в целом,
королевская власть в конечном счете оказывалась па сто-
роне последнего, папример, в спорном вопросе о свобод-
ном допуске в Англию иностранных купцов, которому
всегда противодействовали города и которого упорно до-
могались феодалы45, или в вопросе от отмене феодаль-
ного побора с городов — произвольной тальи.
В целом такая политика короны в отношении городов
отражала феодальную природу средневекового государст-
ва, призванпого во всем защищать в первую очередь ин-
тересы господствующего класса. Поэтому и союз королев-
ской власти с городами носил чисто политический и не-
равноправный характер. В Англии же эти характерные
черты политического союза усугублялись, во-первых, более
ранним развитием и более высоким уровнем централиза-
ции страны, во-вторых, тем, что бюргерство по являлось
здесь единственным политическим союзником коропы в ее
борьбе с крупными феодалами: она опиралась также на
мелких и средпих феодалов — рыцарей и на верхушку
свободного крестьянства — социальные слои, также заин-
тересованные в централизации страны. Это позволяло ей
до поры до времени меньше считаться с городами. Такое
соотношение социально-политических сил наряду с ограни-
ченностью городских привилегий затрудняло отдельным,
даже крупным (по английским масштабам) городам борь-
бу с финансовыми вымогательствами коропы и злоупот-
реблениями ее должностных лиц путем локальных город-
59
ских восстаний. Но в то же время эта ситуация толкала
английские города уже с начала XIII в. к коллективным
сословным выступлениям с целью отстоять хотя бы самые
скромные их требования: соблюдение ранее полученных
привилегий, права санкционировать взимание произволь-
ной тальи, ограничение доступа иностранных купцов в
страну, ограничение прав короля произвольно устанавли-
вать внешнеторговые пошлины и налоги на движимость
и др.
Не имея и на общеполитическом уровне достаточно
сил, чтобы добиться осуществления этих требований само-
стоятельно, английское бюргерство в борьбе за Великую
хартию вольностей (1215 г.), в «баронской войне» (1258—
1265 гг.), в конфликте 1297 г. блокировалось со средними
и мелкими феодалами (рыцарями, «бакалаврами») и
верхушкой свободного крестьянства. Эти слои населения,
уже втянутые в развитие товарно-денежных отношений,
имели с бюргерством ряд общих интересов. В политиче-
ской борьбе XIII в. они, как и бюргерство, выступали не
против централизации как таковой, но против ее издер-
жек в сфере фискальной и административной политики
короны. В этой длительной борьбе, которая завершилась
возникновением английского парламента и оформлением
«сословной монархии» в Апглии, бюргерство, таким об-
разом, проявило довольно заметную политическую актив-
ность, выступив вместе с рыцарством как против произ-
вола усилившейся центральной власти, так и против оли-
гархических устремлений крупных феодалов. Не случайно
большинство английских городов во главе с Лондоном
поддержали своими военными силами и денежными сред-
ствами Симона де Монфора и в 1265 г. стали впервые
участниками созванного им парламента. Рост общеполити-
ческого влияпия бюргерства и его сословной активности
был подтвержден тем, что позднее и Эдуард I продолжал
приглашать городских представителей в парламент, с
1297 г.— регулярно. В XIV в. они стали постоянным эле-
ментом этого собрания, а вместе с тем и признанной сос-
ловной группой в государстве46. Однако и в парламенте,
и за его пределами английское бюргерство и в XIII, и в
XIV в. выступало не как отдельное сословие со своей осо-
бой программой, но как составной элемент своеобразной
коалиции с рыцарями графств, заседая вместе с ними в
выборной палате парламента, получившей с 40-х годов
60
XIV в. название палаты общин (Commons). Термином
Commons на политическом языке XIV—XV вв. стал обо-
значаться и бюргерско-рыцарский блок вообще, составив-
ший как бы «третье сословие» английской сословной мо-
нархии.
Экономические успехи английского бюргерства в
XIV в., рост в его среде довольно влиятельного английско-
го купечества, постепенно превратившегося в главного
кредитора коропы и экспортера английской шерсти47,
мало что изменили в социально-политической расстановке
сил. Правда, четче определился круг регулярно пригла-
шаемых в парламент городов и умножилось их число (с 58
в конце XIII в. до 80 — в конце XIV в.) 48, возросла их
заинтересованность в участии в парламенте4Э. По море
постепенного увеличения роли палаты общин в парламен-
те в XIV в. усиливалось и политическое влияние город-
ских депутатов и в самой палате, и в парламенте в целом.
В петициях общин на имя короля все чаще стали появ-
ляться специфические городские требования (например,
в петиции, поданной палатой на «Добром парламенте»
1376 г.) 50, с конца XIV в. от имени палаты общин иног-
да подавались петиции, специально посвященные требо-
ваниям бюргерства51.
В качестве признанного составного элемента «третьего
сословия» и палаты общин английское бюргерство оказа-
лось включенным в систему феодального государства,
проводившего в XIII—XIV вв. политику, резко враждеб-
ную по отношению к массам зависимого крестьянства.
Представители городов в парламенте в силу своего союза
с рыцарством, как правило, пе пытались смягчить анти-
крестьянские мероприятия сословного собрания и прави-
тельства, а в некоторых случаях сознательно и активно
их поддерживали (например, в издании рабочего законо-
дательства второй половины XIV в.).
Несмотря на тесный союз с рыцарством, на отмечен-
ные выше признаки дальнейшей сословной консолидации
и рост сословного самосознания, английское бюргерство
оставалось не вполне равноправной частью не только пар-
ламента в целом, по даже палаты общин.
Обложение городов было более высоким (7ы вместо
715 для сельских местностей), их требования и петиции
учитывались и осуществлялись правительством лишь в
тех случаях, когда они не шли вразрез с интересами фео-
61
далов, в том числе и рыцарства; в конфликтах городов с
крупными феодалами, участившихся в конце XIV—XV в.
в связи с усиливавшейся феодальной реакцией, прави-
тельство все чаще становилось па сторону последних.
В целом и в уже сложившейся сословной монархии бюр-
герство продолжало быть несамостоятельной и неполно-
правной социальной силой. В этом проявлялась не только
классовая сущность государства «сословной монархии»,
по и феодальная природа самого бюргерства, его неспо-
собность в рамках феодального строя достичь той степени
сословной консолидации, которая дала бы ему возмож-
ность самостоятельно, полноценно и действенно участво-
вать в жизни страны.
Хотя в Англии в силу относительной политической не-
самостоятельности даже крупных городов их корпоратив-
ный локализм и сепаратизм были несколько сглажены,
все же и там опи давали себя знать: между городами
крупными и мелкими, более или менее привилегирован-
ными, связанными с местным или более отдаленными рын-
ками, городами королевскими и сеньориальными сохраня-
лись значительные различия, а нередко возникали проти-
воречия — из-за рыпков, прав на таможенные сборы,
судебную компетенцию. Эти различия ограничивали и в
XIII в., и в XIV в. политический кругозор английского
городского сословия, нередко побуждали бюргеров от-
дельных городов приносигь общесословпые интересы в
жертву частным, локальным. В борьбе между королем и
оппозиционными блоками они нередко выбирали позицию
в зависимости от того, какая из сторон могла лучше обе-
спечить их локальпые интересы. Так было в гражданской
войне 1263—1267 гг., когда некоторые города поддержали
королевскую партию из опасения потерять в случае ее
поражения дарованные королем привилегии или в надеж-
де добиться получения новых52. В вооруженных полити-
ческих конфликтах 1311, 1321—1322, 1327 гг., при низ-
ложении Ричарда II в 1399 г. даже Лондон, позиция ко-
торого в конечном итого всегда решала победу той партии,
к которой он примыкал, неизменно становился на сторону
той из борющихся политических группировок, которая
могла обеспечить ему новые привилегии или определеннее
гарантировать соблюдение старых 53.
В восстании 1381 г. города выступали изолированно
друг от друга, каждый имел в виду свои местные задачи
62
И цели, без какой-либо общесословной городской програм-
мы54. Препятствием на пути консолидации бюргерства
как сословия были также усиливавшиеся с середины
XIII в. социальное расслоение и внутренняя борьба в го-
родах. В зависимости от того, господствовала ли в том
или ином городе олигархия или им управляли представи-
тели средних торгово-ремесленных слоев, он выступал в
общеполитической борьбе XIII—XIV вв. на стороне коро-
ля или оппозиционных блоков, как это было в гражданской
войне 1263-1267 гг.55
Даже позиция Лондона в политических конфликтах
1314—1321 гг., а затем в 70-х годах XIV в. зависела от
того, какая партия в это время стояла у власти в горо-
де56. И на парламентской арене социальные противоре-
чия, существовавшие внутри бюргерства, мешали ему
выступать достаточно сплоченно: например, богатые куп-
цы Лондона, Бристоля, Йорка, обычно являвшиеся глав-
ными кредиторами короля, поддерживали правительствен-
ную политику стапельной монополии, тогда как предста-
вители менее значительных городов решительно выступали
против нее57. 4
И все же в складывании и развитии сословной монар-
хии в Англии центростремительные силы в среде бюргер-
ства перевешивали, как правило, локалистские и сепара-
тистские. Относительная экономическая и политическая
слабость английских городов сначала толкнула их к тес-
ному и стабильному союзу с королевской властью, а когда
он стал нарушаться — к общссословиым.выступлениям в
коалиций с наиболее передовой частью господствующего
класса.
Этот постоянно возобновлявшийся блок превратил сла-
бость английских городов в их силу — втянул их в актив-
ную политическую борьбу за создание парламента, а позд-
нее, при всей неравноправности их положения в этом уч-
реждении, обеспечил им возможность добиваться проведе-
ния в жизнь пусть очень скромных, ио все же обтцесо-
словных требований бюргерства. Эта своеобразная позиция
бюргерства (так же как и рыцарства) в Англии обусло-
вила высокую политическую активность и важную роль
палаты общин в парламенте, а вместе с тем и более дей-
ственный, чем в других странах, характер английского со-
словно-представительного собрания в целом и ограниче-
ний, накладываемых им па короля.
63
ш
Несколько иначе сложились взаимоотношения бюргер-
ства и сословной монархии во Франции.
В отличие от английских наиболее значительные в
экономическом отношении города Северной Франции
(около 100 из общего числа 2—3 тыс. городов) 58, а том
более Юга страны, резче выделялись из сельской округи
по своему экономическому профилю, а их борьба с сеньо-
рами в конце XI—XII в. по большей части посила харак-
тер вооруженных столкновений — «коммунальных рево-
люций». В результате и привилегии, добытые ими в этой
борьбе, оказались более широкими: почти все крупные
города, за исключением лежавших на землях королевского
домена, пользовались полным самоуправлепием в, виде
«коммуны», слабо завися от власти сеньоров, что облег-
чало им непосредственные отношения с королем S9. След-
ствием этого явилась большая независимость и политиче-
ская самостоятельность ведущих французских городов,
а вместе с тем их более резко выраженные локализм и
сепаратизм, чем в Англии. Это особенно относится к южно-
французским городам, больше связанным в XI—XIII вв.
своими экономическими интересами со Средиземноморь-
ем, чем с Северной Францией. Северные же города при
всем их сепаратизме и локализмо экономически были тес-
нее связаны друг с другом и с внутрифрапцузским рын-
ком, постепенному складыванию которого вокруг и внутри
королевского домена они активно содействовали. Отчасти
в силу большей влиятельности французских городов-«ком-
мун» союз, сложившийся между ними и королевской вла-
стью в XI—XIII вв., оказался более равноправным, чем в
Англии.
Однако для этого были и другие причины. Слабость
французских королей по сравнению с английскими, не-
значительность до начала XIII в. королевского домена,
постоянная угроза со стороны Плантагенетов, но, может
быть, более всего — отсутствие у французской короны
союзников в среде светских феодалов, активно заинтере-
сованных в централизации страны, и колеблющаяся в
этом вопросе позиция церковных сеньоров делали для нее
союз с городами особенно необходимым.
Но даже и в этих условиях феодальная природа госу-
дарства давала себя знать. И во Франции политика ко-
ролевской власти по отношению к городам всегда имела
64
в виду их фискальную эксплуатацию и не менее ревниво,
чем в Англии, «оберегала» домениальные города от широ-
кой автономии. Уже с середины XIII в. французские ко-
роли повели решительное наступление и на коммунальные
вольности сеньориальных городов60, значительную часть
которых затем Филипп IV поставил в положение, близкое
к английским. Усилив свои политические позиции на севе-
ре страны с помощью союза с городами этого региона,
короли стали после «альбигойских войн», в XIII—XV вв.,
постепенно втягивать в орбиту своего влияния и более
самостоятельные города юга.
Сопротивление французского бюргерства фискальному
и политическому нажиму короны принимало иные формы,
чем в Англии: в конце XIII — начале XIV в. имели место
локальные, не связанные друг с другом восстания отдель-
ных городов, или же они присоединялись к антиправи-
тельственным выступлениям феодальной знати в отдель-
ных провинциях (например, в 1314—1315 гг.), причем
требования городов нередко использовались лидерами
феодалов для осуществления их сепаратистских и в целом
реакционных устремлений61.
Своеобразие антиправительственных выступлений фран-
цузского бюргерства обусловлено было, во-первых, его
сепаратистскими настроениями; во-вторых, общей замед-
ленностью складывания во Франции общегосударствен-
ных сословий вообще и бюргерства в частности. Сословия
консолидировались здесь сначала в масштабах отдельных
провинций и приобретали опыт сословпого представи-
тельства в региональных и провинциальных сословных со-
браниях, начавших возникать с середины XIII в. и до-
стигших наиболее полного развития в XIV—XV вв. па-
раллельно с общефрапцузскими Генеральными штатами62.
Наконец, известную роль сыграло и то, что в среде фран-
цузских феодалов не было влиятельных централистски на-
строенных группировок, с которыми бюргерство могло бы
блокироваться на общеполитической арене.
И все же эти выступления бюргерства, хотя и пе столь
явно, как в Англии, послужили одним из стимулов созы-
ва первых Генеральных штатов, показав центральному
правительству невозможность проведения сколько-нибудь
действенной внутренней и внешней политики без учета
настроений и намерений не только дворянства и духовен-
ства, но и бюргерства как сословия63. Будучи интегриро-
3 Заказ № 1624
65
вано в систему сословной монархии в виде особого сословия
(на уровне региональных, провинциальных и обще-
французских сословных собраний), французское бюргерст-
во также получило возможность непосредственного кон-
такта с правительством и известного влияния па его по-
литику. Однако в сословных собраниях разного типа оно
заняло изолированное положение, противостояло приви-
легированным сословиям как «третье» — не вполне равно-
правное. С середины XIV в. оно составило в Генеральных
штатах особую палату и занимало в них более самосто-
ятельную и независимую позицию, чем представители го-
родов в английском парламенте. Обычно оно поддерживало
цептрализаторскис мероприятия правительства гораздо
более последовательно, чем первые два сословия, что об-
наружилось достаточно ясно уже па первых Генеральных
штатах 1302 и 1308 гг.64 и позднее, когда оно много-
кратно вотировало требуемые правительством налоги65.
Выходцы из бюргерства в большей степени, чем в других
странах, пополняли ряды королевских логистов, прави-
тельственный аппарат, в частности парламент, станови-
лись советниками королей (как Ж. Кёр или Жан Бюро) 66.
Последняя особенность развития французского бюр-
герства — его активное внедрение в государственный ап-
парат — обеспечила ему возможность дополнительного
политического влияния сначала в сословной, а затем и в
абсолютной монархии. Как подчеркнул еще К. Маркс,
«сразу же, по крайней мерс с момента возвышения горо-
дов, французская буржуазия становится особенно влия-
тельной благодаря тому, что организуется в виде парла-
ментов, бюрократии и т. д., а не так, как в Англии, бла-
годаря одной торговле и промышленности» 67.
Однако и после создания сословного представительства
центральное правительство продолжало нарушать интере-
сы бюргерства, подвергая его все большему фискальному
нажиму, который воспринимался им тем более болезнен-
но, что дворянство и духовенство во Франции были осво-
бождены от государственных налогов. Выступления бюр-
герства против такой политики правительства и в XIV—
XV вв. сохраняли ярко выраженный самостоятельный ха-
рактер как па заседаниях Генеральных штатов (в 1356 г.,
в январе 1413 г., па Турских штатах 1484 г.), так и вне
их. Требования городских депутатов, выдвигаемые в со-
словно-представительных собраниях, отличались гораздо
66
большой радикальностью°8, чем робкие просьбы англий-
ского бюргерства, звучавшие за спиной рыцарских тре-
бований в петициях палаты обгцип. Но именно в силу
бюргерского радикализма этих политических притязаний
они, как правило, не паходили поддержки у высших со-
словий и имели меньше шансов па практическую реали-
зацию через Генеральные штаты, чем более скромные по-
желания куда менее влиятельных английских горожан.
Зато французские города гораздо активней участвова-
ли в локальных антиправительственных выступлениях,
принимавших часто вооруженный характер (восстание
Этьепа Марселя в Париже в 1357—1358 гг., волна город-
ских восстаний в Северной Франции и Лангедоке в 70—
80-х годах XIV в., восстание кабоптьенов в Париже в
1413 г. и др.) °9. Правда, эти восстания, разобщенные,
хотя они часто происходили одновременно, не находя под-
держки ни в высших сословиях, пи у крестьянства, па
последовательный союз с которым пе отваживалось бюр-
герство, неизбежно терпели поражение. Как и оппозиция
бюргерства в Генеральных штатах, опи не смогли поме-
шать французским королям к концу XV в. постепенно
сломить политическую силу «добрых городов», как в стра-
не в целом, так и в сословпо-представительных собраниях,
что проницательно отмстил еще О. Тьерри70.
Так изначальная экономическая сила и политическая
самостоятельность наиболее значительных французских
городов не только пе обеспечили им равноправного с дво-
рянством и духовенством положения во французской со-
словной монархии, по снизили их непосредственную ак-
тивность в создании общегосударственного сословно-пред-
ставительного собрания, обусловили их изолированность в
этом собрании, а вследствие этого ослабили их возмож-
ности существенно влиять па политическую линию как
самих Генеральных штатов, так и правительства. Эти же
особенности положения французского бюргерства во мно-
гом определяли сепаратизм его политических выступле-
ний вне сословных собраний.
Опи стали одной из причин длительности формирова-
ния Генеральных штатов (которые превратились формаль-
но в общефрапцузское собрание только с 1484 г.) 71, не-
регулярности их созыва, неопределенности их полномочий,
которая придавала им чисто совещательный характер по
отношению к королевской власти72, если по считать от-
3*
67
дельных кризисных моментов, например в 4356—1358 гг.
Тем не менее бюргерство во Франции, особенно на
севере и центре страны, певзирая на отдельные колеба-
ния, всегда играло важную роль в процессе централиза-
ции. В этом смысле, несмотря па многочисленные нюансы,
основная линия отношений бюргерства с феодальным го-
сударством во Франции и Англии во многом оказалась
сходной.
Подобная же роль, при всех специфических особенно-
стях, принадлежала городам и в Леоно-Кастильском коро-
левстве. В XI—XIII вв. города здесь в еще большей
степени, чем в Англии, не были четко выделены из де-
ревни: ремесло и торговля долго пе являлись главным
занятием их жителей, среди, которых преобладало земле-
владельческое население — от свободных крестьян до мел-
ких и средних вотчинников73. Поэтому па первых порах (до
начала XIV в.) города не играли значительной экономи-
ческой роли, в частности в складывании широких рыноч-
ных связей в стране. Вместе с тем число поселений,
имевших городской статус, быстро росло именно в ука-
занные столетия.
Это, на первый взгляд, противоречивое положение бы-
ло в значительной мере следствием специфических усло-
вий реконкисты, которые побуждали королей и крупных
феодалов создавать в пограничных с маврами землях ук-
репленные поселения, привлекая туда колонистов гаран-
тиями городских вольностей74. Поэтому в ранпий период
своей истории (в X—XIII вв.) города Леона и Касгилии
имели в первую очередь значение укрепленных военных
центров (типа «бургов»), важных опорных пунктов ре-
конкисты. Однако чем дальше, тем больше в них раз-
вивались ремесло и торговля, постепенно превратившие
многие из этих городов в XIV—XV вв. в значительные эко-
номические центры. Большинства хартий города добились
здесь мирным путем, как в Англии, но часто даже без
денежных затрат. Зато и даруемые городам вольности,
подобно английским, не освобождали их полностью из-под
контроля центральной власти, у них пе было прав, подоб-
ных правам французских коммун75.
Тем не менее ранпее получение городами самоуправ-
ления (в частности, права иметь выборные городские
советы — консехо), особенно же их большое военное зна-
чение пе только в борьбе с маврами, по и в столкновениях
68
короля с весьма буйными и независимыми кастильскими
крупными феодалами, уже в конце XII в.— ранее, чем
где-либо в Европе — сделали для королей Леона и Касти-
лии желательным их участие в общегосударственных со-
вещательных собраниях. С первой половины XIII в. пред-
ставители городов стали регулярными участниками кас-
тильских сословно-представительных собраний — корте-
сов, где они составили вместе с представителями кресть-
янских общин, обладавших самоуправлением, отдельную
палату («третьего сословия») 76.
Как и нижняя палата английского парламента, эта
палата кортесов не являлась представительством собст-
венно бюргерства: во-первых, она отчасти представляла
свободное крестьянство (участие крестьянства в сослов-
ном собрании вместе с городскими депутатами было одной
из отличительных особенностей кастильских кортесов);
во-вторых, даже заседавшие в ней депутаты от городов
отстаивали там интересы не только торгово-ремесленного,
но пе в меньшей степени и землевладельческого населе-
ния городов, в том числе жившего там мелкого и среднего
рыцарства77. Как и в Англии, это отражало слабость,
несамостоятельность бюргерства, по одновременно облег-
чало ему проведение в жизнь его требований в союзе с
другими составляющими элементами третьей палаты,
что обеспечило ей большое влияние в кортесах. Эта па-
лата кортесов в XIII—XIV вв. нередко выступала в каче-
стве лидера всего сословного собрания, оттесняя на зад-
ний план палаты двух высших сословий, как случилось,
например, па кортесах в Вальядолиде в 1295 и 1299 гг.,
или навязывая им свою волю 78. В конце XIV в. предста-
вители высших сословий постепенно перестают регулярно
посещать эти собрания79.
Росту политического влияния городов как в кортесах,
так и вне их способствовали их союзы (эрмандады), ко-
торые в 1298 г. слились в единый Кастильский союз го-
родов, пользовавшийся до конца первой трети XIV в.
благоволением короля80.
В значительной мере благодаря активности «третьей
палаты» кортесы в целом в XIII—XIV вв. добились, по-
добно английскому парламенту, довольно значительного
влияния в решении всех важных государственных вопро-
сов — вотирования субсидий, подачи петиций, имевших
характер законодательной инициативы, права решать воп-
69
росы воины и мира, престолонаследия и назначения реген-
тов при малолетних королях8I.
Однако по мере укрепления центральной власти в
стране кастильские короли, так же как английские и фран-
цузские, стали все чаще нарушать свой союз с городами.
С начала XIV в. они начали ограничивать городское само-
управление там, где опо уже было, и перестали даровать
его при новых пожалованиях хартий, старались заменять
выборные городские советы назначаемыми из цептра му-
ниципалитетами82. Чем больше возрастала в XIV—XV вв.
роль торгово-ремесленных элементов в городах, тем силь-
нее правительство стремилось ограничить политическое
влияние последних, обнаруживая свое феодальное, клас-
совое лицо по отношению к ним. С 1329 г. урезаются
права городских союзов83, с 1345 г. вводится новый на-
лог с оборота—«алькабала», основной тяжестью падав-
ший па городское население и с начала XV в. собирав-
шийся без согласия кортесов84. В XV в. резко ограни-
чивается число городских депутатов в кортесах, имею-
щих право голоса (до 18) 85.
Таким образом, и в Кастилии феодальное государство,
укрепившись в немалой степени за счет городов, в конце
концов обратило против них острие своей усилившейся
власти.
Наиболее сложны и противоречивы были взаимоотно-
шения бюргерства и феодального государства в период
складывания сословно-монархических режимов в герман-
ских землях.
По своей экономической значимости, по активности во-
оруженной борьбы с сеньорами, по широте привилегий и
автономии86 и наиболее крупные немецкие города (в кон-
це XIII в., по данным Г. Планица, их насчитывалось око-
ло 500 87 при общем числе в 3—4 тыс.) 88 были во мно-
гом схожи с французскими. Но нередко опи были еще
сильнее и самостоятельнее, так как вели более активную
международную и транзитную торговлю, которая прино-
сила им особенно большие доходы. Однако, поскольку тор-
говые интересы наиболее влиятельных и привилегирован-
ных городов страны были направлены за пределы герман-
ских земель, экономические связи между ними и с мест-
ными рынками были слабее, чем в Англии и Франции,
и они мало содействовали, а порой и препятствовали раз-
витию более или менее широкого внутреннего рынка в
70
стране не только в XI—XIII, но и в XIV—XV вв. Тем
не менее ведущие города Германии, обычно сильно укреп-
ленные и обладавшие значительной подвластной им сель-
ской округой, уже в XII—XIII вв. составляли серьезную
военно-политическую силу. В их поддержке нуждались
немецкие короли в борьбе с крупными феодалами, влия-
ние которых в стране все более возрастало89. Города со
своей стороны также тяготели к союзу с королем, ища у
него помощи в борьбе со своими сеньорами, ожидая от
него установления и поддержания «королевского мира» в
масштабе всей страны, создания эффективной централь-
ной судебно-административной системы. Поэтому, па пер-
вый взгляд, взаимоотношения королевской власти с горо-
дами в XI—XIII вв. строились по схеме, близкой к фран-
цузской: в эти столетия немецкие короли — Генрих IV,
Генрих V90, Фридрих I91, особенно Генрих VII92,
а поздпее отдельные представители Габсбургов и других
династий па германском престоле вплоть до начала
XIV в.,— стремясь заручиться поддержкой городов, даро-
вали им новые привилегии, создавали города в имперских
владениях, пытались обеспечить установление и соблю-
дение «земского мира» в масштабах всей империи. В по-
стоянной борьбе за престол соперничавшие претенденты
старались привлечь па свою сторону наиболее влиятель-
ные города 93.
И все же союз королевской власти с городами даже
в XI—XIII вв., не говоря о более позднем времени, оста-
вался в Германии скорое потенциальной тенденцией, чем
прочной реальностью. Германские короли но пытались
всерьез использовать для укрепления своих позиций в
стране конфликты между крупнейшими епископскими
городами и их сеньорами94. Они всегда, но особенно со
времени Фридриха II, приносили интересы бюргерства в
жертву интересам князей, поддержка которых оказывалась
для них в конечном счете всегда важней, чем поддержка
городов95. Вследствие этого они проводили уже в XIII в.
близорукую политику отдачи в залог городов, располо-
женных в имперских владениях («имперских городов»),
князьям, которые в то время уже создавали фундамент
своих будущих владений в обмен на их военную или по-
литическую поддержку. Поскольку города эти обычно не
выкупались обратно, подобная тактика еще более ослаб-
ляла позицию королевской власти, разрушала имперский
71
домен и вызывала возмущение городов, которые предпо-
читали все же оставаться под властью короля96.
Как и в других странах, в германских землях города
были главным объектом государственного налогообложе-
ния, по не получали от государства обеспечения даже са-
мых минимальных своих выгод, которые имели города
других стран (единство мор, весов и монеты) 97, ни уста-
новления и соблюдения прочного «земского мира». После
постановления Фридриха II об имперском мире, изданного
в Майнце в 1235 г., который подчеркнул верховенство им-
ператора над князьями, но ущемил в то же время ряд
важных интересов бюргерства в пользу князей98, законо-
дательство об имперском «земском мире» все более утра-
чивает свой общеимперский характер. Сначала оно при-
няло форму временных соглашений между императором и
князьями, осуществление которых передавалось в руки тех
же князей, а затем вообще превратилось во внутритерри-
ториальные установления". Одновременно это законо-
дательство о мире все более укрепляло социально-поли-
тические позиции территориальных князей в ущерб горо-
дам.
Если в Англии, Франции и Кастилии королевская
власть, опираясь на бюргерство, постепенно укрепляла
систему общегосударственного права, расширяя сферу его
действия, в германских землях процесс шел в обратном
направлении 10°. Для этого был ряд объективных причин,
коренившихся в общем соотношении социально-полити-
ческих сил, сложившихся в королевстве, и в связанной с
ним политической обстановке: отсутствие у немецких ко-
ролей крупного, как в Англии, или небольшого, но ком-
пактного, как во Франции, домена в качестве основы для
расширения территориальных связей, все возраставшее
экономическое и политическое могущество крупных фео-
далов 101, затруднявшее развитие прямых отношений
между королями и всей массой их подданных — горожа-
нами, мелкими феодалами, крестьянством102; итальян-
ская политика германских королей, пе позволявшая им в
XII—XIII вв. сосредоточить внимание, силы и средства
па организации дееспособной системы центрального уп-
равления, в частности в области финансов, что вело к со-
хранению здесь вассально-лепной системы, державшей гер-
манского короля в зависимости от его крупнейших васса-
лов.
72
Процесс централизации затруднялся и бесконечными
внутриполитическими конфликтами (борьбой за инвести-
туру в конце XI — начале XII в., позднее борьбой за пре-
стол после почти каждых выборов короля), которые яв-
лялись следствием отмеченных выше социальных условий.
Эта борьба в основном тоже шла на пользу князьям, по-
лучавшим выгоды то от одной, то от другой из борющих-
ся сторон.
Конечно, немецкое бюргерство пыталось противодей-
ствовать такому ходу событий, неоднократно стремясь
принудить королей к соблюдению его сословных интере-
сов с помощью не только локальных, по и более широких
выступлений. Видя бессилие королей в деле проведения в
жизнь союза с городами и не имея других союзников,
поскольку в германских землях, как и во Франции, в гос-
подствующем классе пе было слоев, решительно поддер-
живавших централизацию, немецкое бюргерство стало на
путь создания региональных городских союзов, что ока-
залось более действенным средством, чем участие его
представителей в имперских сеймах. Основанный в 1254 г.
Рейнский союз городов в 1255 г. настоял на принятии ко-
ролем Вильгельмом Голландским на съезде в Оппенгейме
Общеимперского закона о мире, учитывавшего интересы
городов 103. Во время выборов короля в 1256 и 1273 гг.
этот союз настаивал на единогласии выборов с целью из-
бежать очередной борьбы за трон104. Аналогичные по-
пытки делались и в XIV в. как Рейнским, так и возник-
шим позднее Швабским союзом городов105. Однако ко-
роли, идя навстречу пожеланиям князей, начиная с «Зо-
лотой буллы» Карла IV (1356 г.) вели линию на запре-
щение городских союзов 106 или па включение в них кня-
зей и рыцарей этих регионов, лишая тем самым союзы
городов их первоначального сословного характера.
Однако в период своего расцвета сильные и влиятель-
ные союзы городов являлись характерной особенностью
развития бюргерского сословия в германских землях. Их
возникновение и активность в XIII—XIV вв. подчеркива-
ли изолированность бюргерства как сословия в стране,
отсутствие у него союзников и вместе с тем его силу и
высокий уровень сословного самосознания, позволившие
создать столь влиятельные организации. Вместе с тем
характер этих региональных союзов отражал невозмож-
ность для немецкого бюргерства организоваться в обще-
73
имперское сословие, тот факт, что иа протяжении XIII—
XV вв. опо успело оформиться как сословие лишь в рам-
ках отдельных территорий. Ведь немецкие союзы городов
так и не смогли выйти за региональные рамки, слиться
в единый общегермапский союз подобно тому, как это
произошло, например, в Кастилии. Сильный сепаратизм
крупных немецких городов побуждал их порой ради мест-
ных привилегий поддерживать своих сеньоров и других
феодалов против короля или состояние двоевластия в стра-
не, дававшее им возможность лавировать между вражду-
ющими претендентами па престол. Этот сепаратизм еще
более углублялся в германских землях экономическими
причинами. Ужо отмоченное нами отсутствие широких
торговых отношений между наиболее крупными городами
и самыми урбанизированными областями страны и преоб-
ладание в каждой из них направленных в разные стороны
внешнеторговых связей разобщали интересы и отдельных
городов, и их региональных союзов — Рейпского, Шваб-
ского, Ганзы107. Эти союзы нередко сталкивались в тор-
говом соперничестве и па политической арене. Отсюда их
слабая активность в борьбе за централизацию в общеим-
перском масштабе, которая все более угасает в XIV — на-
чале XV в. Средние же и мелкие города, связанные в мас-
се своей с местными внутриобластными экономическими
интересами, напротив, тяготели к централизации в этих
«территориальных» масштабах.
Правда, и в XV в. в среде немецкого бюргерства су-
ществовали прогрессивные оппозиционные элементы, стре-
мившиеся подорвать территориальную систему и стать на
путь государственного единства. Они выдвигали планы по-
литических реформ, имевшие в виду возможность их реа-
лизации при поддержке простого парода («Реформация
императора Сигизмунда») или оппозиционного рыцарства
(«Реформация императора Фридриха III») 108 и пыта-
лись отстаивать свои интересы в сословных собраниях.
Однако эти планы остались только пожеланиями, посколь-
ку шли вразрез с интересами не только князей и господ,
по и значительной части сепаратистски настроенного бюр-
герства во главе с его наиболее богатыми и влиятельными
слоями.
Таким образом, .своеобразие политического развития
германских земель в XI—XV вв., на наш взгляд, объяс-
няется не только неудачной политикой королей и сепара-
74
тизмом князей, но и разобщенностью городского сосло-
вия, его локалистскими и региональными интересами,
в основе которых лежала в коночном счете их феодаль-
ная природа. Все эти особенности эволюции немецкого
феодального государства и бюргерства отразились
в структуре сословно-монархических режимов в герман-
ских землях. Города здесь, как и во Франции, не сыграли
активной роли в формировании сословно-представительных
собраний, хотя их возросшее экономическое значение по-
будило королей приглашать их па общеимнерские сослов-
ные сеймы, позднее получившие название «рсйхстагов»,
а князей — на территориальные «ландтаги».
Рейхстаги до конца XV в. были крайне неопределен-
ными по своей организации и компетенции вообще, а го-
рода — только имперские — были впервые представлены
там лишь с 1255 г., и до 1489 г., когда была создана
особая городская «коллегия», представительство это оста-
валось необязательным и нерегулярным109. Поскольку с
середины XIV в. рейхстаги все менее считались с их ин-
тересами и все более подпадали под влияние князей и
дворянства, городские депутаты часто игнорировали эти
собрания, выражая свою оппозицию через съезды регио-
нальных городских союзов. Ото вело к еще большому ос-
лаблению влияния «городской коллегии» в рейхстаге,
а вместе с тем и влияния королевской власти и самих
этих собраний “°.
К 1495 г., когда рейхстаг официально получил это
название, реальная власть в империи оказалась уже в
руках территориальных князей, а консолидация сословий,
в том числе бюргерства, завершилась в ландтагах, сло-
жившихся в большинство княжеств в XIV—XV вв.111
В них регулярно принимали участие с конца XIV в.,
правда, пе все, по во всяком случае наиболее значитель-
ные города каждого территориального княжества, пред-
ставленные городскими советниками или бургомистрами,
которые составляли «городскую курию» 112. Как и в
большинстве сословно-представительных собраний, пред-
ставители бюргерства обычно находились в неравноправ-
ном положении с рыцарствомнз. Поэтому, хотя город-
ские депутаты в ландтагах чаще и более энергично, чем в
рейхстагах, отстаивали свои сословные интересы, высту-
пая против войн, за облегчение налогового бремени, за свое
право «бана» на территорию городской округи и т. д.,
75
опи почти всегда терпели поражения в столкновениях со
знатью и рыцарством“4. Сами территориальные князья
обычно поддерживали в этих вопросах феодалов, и «го-
родская курия» оказывалась изолированной. Конфликты
между городскими представителями и рыцарством ослаб-
ляли политическую позицию ландтагов и в отношении
князей — в смысле ограничения власти последних, хотя
формально они на это претендовали115. И позднее эти
сословные собрания но стали препятствием на пути раз-
вития княжеского абсолютизма 116.
В системе сословного представительства, сложившегося
в германских землях, было кое-что схожее с ее француз-
ским вариантом. Однако, если во Франции в XIV—XV вв.
тенденция к «провипциализации» государственной власти,
сословий и сословпо-представительных собраний в конеч-
ном счете все же была подчинена процессу централиза-
ции в масштабе всей страны, в германских землях побе-
дила первая тенденция. Сословная монархия в закончен-
ном виде сформировалась здесь только па уровне тер-
риториальных княжеств 117.
Так ввиду ряда объективных экономических и полити-
ческих условий сильные и влиятельные немецкие города
пе стали решающим фактором процесса централизации
германских земель в период складывания бюргерства
(в XI—XIII вв.), а позднее в некоторых отношениях спо-
собствовали упадку центральной (королевской) власти и
концентрации политического верховенства в руках терри-
ториальных князей.
IV
В развитии взаимоотношений между бюргерством и
феодальным государством в период складывания «сослов-
ных монархий» в. Западной Европе заметен ряд общих
для рассмотренных выше стран черт. Несомненно прежде
всего тяготение бюргерства с момента его возникновения
и особенно в период его борьбы с сеньорами в XI—XIII вв.
к союзу с королевской властью, так же как и более или
менее ярко выраженное стремление последней к поддерж-
ке городов в этой борьбе и к использованию их растущих
материальных возможностей, а затем и их политического
влияния в целях усиления центральной власти в ущерб
политическим притязаниям ее крупнейших вассалов. Но
76
столь же несомненны ограниченность и непоследователь-
ность этого закономерного союза, которые определялись
ого политическим в основе своей, характером. Феодальное
государство по самой классовой сути не могло последова-
тельно и бескорыстно защищать интересы бюргерства —
социального слоя, а позднее сословия, во многом противо-
стоявшего интересам господствующего класса феодалов
в, целом. Отсюда постоянные колебания в городской по-
литике правительства, в той или иной степени характер-
ные для всех стран Западной Европы.
Из рассмотренного нами материала видно, что во всех
странах взаимоотношения между городами и феодальным
государством в период развитого феодализма прошли два
этапа: первый — XI—XIII вв. и второй — XI v^-XV вв.
*Йёрвыйа-этап характеризуется наиболее интенсивным ро-
стом городов и их борьбой за привилегии и автономию.
В этой борьбе формировалось бюргерство как единый со-
циальный слой и сословная группа. На первом этапе ко-
ролевская власть наиболее решительно „помогала новому
социальному слою утвердиться, найти свое место в фео-
дальном обществе, и союз между ними, при всех отступ-
лениях и колебаниях, был наиболее прочным. На втором
этапе, когда бюргерство стало признанным элементом фео-
дальной общественной структуры, притом далеко не рав-
ноправным с господствующим классом феодалов, его союз
с королевской властью стал все чаще нарушаться.
Усилившаяся в, значительной мере благодаря поддерж-
ке городов (в Англии, Франции, Кастилии) или оказав-
шаяся во власти крупных феодалов (как это было в гер-
манских землях), центральная власть на этом этапе раз-
ными .способами стремилась утвердить в своих фискаль-
ных и политических интересах, а также в интересах
класса феодалов в целом — сословное неравноправие
бюргерства. Это вызывало противодействие последнего.
Теперь борьба шла порой уже не только за сохранение
привилегий отдельных городов, по и за более общие, со-
словные требования бюргерства. Протекавшая в явной или
скрытой форме, опа явилась повсеместно одной из. лрод-
посылок^.создания сословно-представительных собраний.
Допуск в пих представителей бюргерства означал при-
знание его значимости в экономической и политической
жизни страны как силы, с которой приходилось считать-
ся — хотя бы в смысле учета его намерений и настроений.
77
Однако в этом новом качестве бюргерство как сословие и
в сословных собраниях, и в общей политической системе
сословной монархии оставалось ущемленным, неравно-
правным по отношению и к правительству, и к феодалам:
постепенно утрачивая свои местные вольности и права
самоуправления, оно вместе с том мало чего могло добить-
ся оппозицией в сословных собраниях, которые повсемест-
но — чем дальше, том больше — подчинялись диктату
привилегированных сословий или все более укреплявшего
свою власть государя.
Эту общую линию взаимоотношений между бюргерст-
вом и королевской властью в средние века наметил еще
Энгельс, подчеркнув, что союз королевской власти с бюр-
герством нередко «нарушался в результате конфликтов,—
ведь в течение всех средних воков развитие не шло не-
прерывно в одном направлении,— и вновь возобновлялся,
становясь все крепче, все могущественнее, пока, наконец,
он не помог королевской власти одержать окончательную
победу, а королевская власть в благодарность за это по-
работила и ограбила своего союзника» 118.
Общий для всей Западной Европы закономерный про-
цесс отличался в разных странах большим своеобразием,
что зависело от сочетания многих причин. Пожалуй, наи-
более существенную роль здесь играли особенности про-
цесса выделения города из деревни — ого темпы, степень
разграничения между городом и деревней в экономиче-
ской сфере и связанный с этим уровень политической са-
мостоятельности городов, а также способы получения ими
самостоятельностиiI9. Важным моментом, определявшим
позицию городов и бюргерства но отношению к феодаль-
ному государству, являлась их роль в формировании
рыночных связей в стране; в какой море опи определяли
развитие рынка по отношению к деревне, создавали ли
они более или менее широкий внутренний рынок или
больше тяготели к локальным или региональным эконо-
мическим связям, где лежали их главные торговые инте-
ресы — внутри или вне страны?
Немалое значение для развития отношений между
бюргерством и феодальным государством в разных стра-
нах играла также степень централизации последнего к
моменту выхода городов па политическую арену. Опа во
многом определялась общим соотношением социальных
сил в стране, в частности наличием или отсутствием у
78
королевской власти в со централизаторских усилиях дру-
гих союзников помимо бюргерства, связанных с ней от-
ношениями прямого подданства (зпачителтяюго числа
лично свободных крестьян и мелких рыцарей, заинтере-
сованных в централизации страны, как это было в Анг-
лии, Кастилии, а также в скандинавских странах). Такое
соотношение сил во многом изменяло позицию как цент-
ральной власти, так и бюргерства в их взаимном союзе.
Наконец, определенное значение имела и политиче-
ская ситуация, складывавшаяся в отдельные периоды в
той или иной стране. Нормандское завоевание Англии,
реконкиста в Испании, угроза Франции со стороны дер-
жавы Плантагенетов в ХП в., итальянская политика гер-
манских королей, их конфликты с папской курией и
непрерывные — с конца XI в.— внутриполитические не-
урядицы и династические конфликты в империи, несом-
ненно, влияли па ход централизации и на взаимоотноше-
ния центральной власти с городами в каждой из стран.
Из рассмотренного нами материала, относящегося к
истории четырех государств, довольно отчетливо вырисо-
вываются два типа отношений бюргерства с феодальным
государством. Первый, который прослеживается в Анг-
лии, Франции и Кастилии, характеризуется активной в
целом поддержкой бюргерством процесса централизации
страны и складывания сословной монархии. С многочис-
ленными колебаниями и отступлениями, лишь очень по-
степенно преодолевая присущий ему сепаратизм и про-
винциализм, бюргерство здесь в конечном счете консоли-
дировалось — где раньше, где позднее — в масштабе
каждой из названных стран. Это нашло отражение в ого
общенациональном представительстве в сословных собра-
ниях, которые в большей или меньшей степени оказыва-
ли влияние па политическую жизпь страны. Аналогично,
хотя и с существенными особенностями, видимо, нараста-
ла политическая активность бюргерства в период скла-
дывания сословных монархий в Каталонии и. Арагонском
королевстве (где, одпако, города часто блокировались в
кортесах с крупными феодалами против короля), в Си-
цилийском королевстве с копца XIII в., в Савое в
XIV в.120, а также в Швеции с середины XV в.121
Второй тип отношений, который иллюстрируется ма-
териалом по истории германских земель, характеризуется
неоформленностью союза городов с королевской властью
79
еще в XI—XIII вв,, и ого дальнейшим затуханием по
крайней мерс с середины XIV в. С этого времени союз
бюргерства с феодальным государством реализовался в
германских землях только на уровне территориальных
княжеств, способствуя развитию централизации лишь в
этих региональных рамках. Тем самым он объективно
укрепил политическую дезинтеграцию империи в целом
за счет усиления княжеского мелкодержавия.
Рассмотренный материал наводит па мысль о том, что
чем менее сильны экономически и политически были го-
рода, том легче бюргерство консолидировалось в сослов-
ную группу в масштабах целой страны и тем раньше и
активнее вовлекалось в ее общеполитическое развитие в
направлении относительно централизованной сословной
монархии (например, в Англии и Кастилии). Напротив,
там, где города были особенно могущественны и ограж-
дены наиболее широкими привилегиями и мало связаны
общими экономическими интересами (как в германских
землях) 132; они пе были столь активны в поддержке
процесса централизации, не хотели поступиться ради него
своими локальными интересами и привилегиями и в ко-
нечном счете оказывались наряду с феодалами одной из
преград, тормозивших данный процесс. Об этом свиде-
тельствует пример не только германских земель, по и
Северной и Средней Италии. Исключительная мощь го-
родов в этих областях привела к превращению их в са-
мостоятельные городские республики, сделавшие невоз-
можными па многие столетия политическое объединение
и централизацию в пределах даже небольшого региона,
нс говоря уже об Италии в целом (для последнего, впро-
чем, были и другие немаловажные причины).
Это парадоксальное, на первый взгляд, явление под-
черкивает, с нашей точки зрения, феодальную природу
средневековых городов и бюргерства, максимальный рас-
цвет которых был связан с широтой их феодальных при-
вилегий и свободой от давления не только со стороны их
сеньоров, но и феодального государства и даже обтпесо-
словных интересов самого бюргерства. Об этом свидетель-
ствует и непреодоленный бюргерством до конца ни в од-
ной стране феодальный сепаратизм, и то, что его борьба
с феодалами облекалась в форму битвы за привилегии
такого же типа, какими пользовались сами феодалы, а его
выступления на общеполитической арене, в частности
80
против короля, имели в виду чаще всего также отстаива-
ние местных выгод и привилегий отдельных городов.
Политическая история средневековых городов в пери-
од складывания и развития сословной монархии ставит
под сомнение предположение о том, что их борьба с
сеньорами носила характер «антифеодальной революции».
Конечно, там, где эта борьба велась вооруженным путем,
ее можно назвать в каком-то смысле «революционной»;
поскольку она велась против сеньоров-феодалов за устра-
нение наиболее грубых и тяжелых форм феодальной экс-
плуатации, затруднявших развитие товарного производст-
ва и обмена, она может быть в известном смысле
названа и антифеодальной. Несомненно, именно в этой
борьбе противоречия между городами и бюргерством с
одной стороны и господствующим классом феодалов с
другой выступали в наиболее острой и открытой форме,
которую знало средневековое общество до эпохи первых
буржуазных революций. И все же антифеодальной эту
борьбу можно считать лишь с большими оговорками —
ведь опа не была направлена против феодального строя
в целом и велась но за ого ликвидацию, но лишь за то,
чтобы сделать города и бюргерство узаконенным органи-
ческим элементом этого строя, обеспечить им возможность
существования и развития в его рамках. Успех комму-
нальных движений освободил бюргерство от наиболее тя-
гостных для него форм феодальной эксплуатации, но
вместе с тем привел к его интеграции в социально-поли-
тическую структуру феодального общества в качестве од-
ного из феодальных сословий, права которого были за-
креплены в форме феодальных же привилегий.
То новое, что внесли города и бюргерство в экономи-
ческую, социальную, политическую, идеологическую и
культурную жизнь феодального общества, является ог-
ромным вкладом в его прогрессивное развитие во всех
отношениях. Появление и расцвет городов открыли таив-
шиеся в этом обществе возможности дальнейшего про-
гресса, привели к полному их раскрытию в XIII—XIV вв.,
а затем способствовали разложению феодальных произ-
водственных отношений, подготовившему позднее зарож-
дение новых, капиталистических. По сам город при этом
сохранял до конца средних веков свою феодальную при-
роду, свою корпоративность в экономическом и полити-
ческом строе, а бюргерство — свой облик феодального
81
сословия, к тому же неравноправного и приниженного,
неспособного совершить в рамках сословной монархии
подлинную «антифеодальную революцию», для которой
еще пе пришло время.
Тема, поставленная нами, не исчерпывается затрону-
тыми здесь вопросами. Для со полного и всестороннего
раскрытия необходимо специально и систематически
проанализировать позицию городского сословия в сослов-
но-представительных собраниях разных стран по отноше-
нию к королевской власти и другим сословиям. В част-
ности, особого внимания заслуживают взаимоотношения
бюргерства с разными группами господствующего класса
па всем протяжении рассматриваемого периода. Еще бо-
лее важно было бы исследовать развитие взаимоотноше-
ний между бюргерством и крестьянством в ходе борьбы
городов с сеньорами и в период политической активности
бюргерства в уже сложившейся сословной монархии. Не-
обходимо собрать и тщательно изучить, насколько это
возможно, конкретный материал об абсолютных и отно-
сительных размерах городского обложения до и после
возникновения сословных собраний. Большой интерес
представило бы также рассмотрение взаимоотношений су-
дсбпо-адмиписгративного аппарата королевской власти в
центре и па местах с населением городов, а также по-
степенного роста сословного политического самосознания
бюргерства в отдельных странах и в сравнительно-исто-
рическом плане.
Таковы, на паш взгляд, наиболее важные и первооче-
редные задачи в дальнейшей разработке этой темы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Самаркин В. В. Историческая география Западной Европы
в средние века. М., 1976, с. 97—99; Левицкий Я. А. Некоторые
проблемы истории западноевропейского города периода феода-
лизма.— ВИ, 1969, № 9; Люблинская А. Д. Сельская община
и город в Северной Франции в XI—XIII вв.— СВ, 1975, вып. 38;
Bertold В., Engel Е., Laube A. Die Stellung der Biirgertums in dor
doutschen Feodalgesellschaft.— Zeitschrift fur Geschichtswissen-
schaft, 1973, 21. Jg., N 2; Haase K. Stadtbegriff und Stadtentste-
hungsschichten in Westfallen.— In: Die Stadt des Mittelalters/Hrsg.
von K. Haase. Darmstadt. 1975. Bd. 1; Planitz II. Die deutsche
Stadtgemeinde.— Tn: Die Stadt des Mittelalters, Bd. 1.
2 Самаркин В. В. Указ, соч., с. 104—105; Amman II. Wie gross war
die mittelalterliche Stadt.— In: Die Stadt des Mittelalters. Darm-
stadt, 1972, Bd. 2.
3 Braudel F. Premodern Town.— In: The Early Modern Town / Ed. by
Peter Clark. London, 1976, p. 54—55; Hilton R. The English Pea-
santry in the Later Middle Ages. Oxford, 1975, Ch. 5; Haase R.
Op. cit., S. 86—87; Amman H. Op. cit., S. 414.
4 По подсчетам P. Лммапа, в среднем по Западной Европе город-
ское население составляло около 25%, в Северной и Средней
Италии даже 50%, а в Нидерландах — до 75% (Amman JI. Op.
cit., S. 414).
5 Marongia A. Medieval Parliaments. A Comparative Study. London,
1968, p. 61—131.
fi Ibidem; см. также: Кареев II. И. Поместье-государство и сослов-
ная монархия средних веков. 2-е изд. СПб., 1909.
7 Назовем лишь некоторые из этих работ: Stubbs W. The Consti-
tutional History of England. Oxford, 1891, Vol. 1—3; Jolifje J. E. A.
The Constitutional History of Medieval England. London, 1937;
Harris J. L. King, Parliament and Public Finance in Medieval Eng-
land to 1369. Oxford, 1975; Thierry A. Essai sur 1’histoirc do la
formation et de progres du Tiers etat. Paris, 1874; Guizoi F. His-
toire des origines du gouverneinont reprosentatif et des institutions
politiques de 1’Europe. Paris, 1856, vol. 1; Picot G. Histoire des
Etats Generaux. Paris, 1888, vol. 1—5; Soule G. Les Etats Gene-
raux de France (1302—1789). Heule, 1968; Lot F., Fawtier R. His-
toire des institutions frangaises au moyen age. Paris, 1957—1962,
t. 1—2; Пискорский В. К. Кастильские кортесы в переходную
эпоху от средних веков к новому времени (1188—1520). Киев,
1897; Gierke О. Das deutschc Genossenschaftsrecht. Berlin, 1868,
Bd. 1: Berlin, 1881, Bd. 3; Below G. von. Territorium und Stadt.
Munchen, Leipzig, 1900; Mitteis H. Der Staat des hohen Mittelal-
tcrs. Weimar, 1959; Der dcutsche Territorialstaat im 14. Jahrhun-
dert / Hrsg. von II. Patze (Vortrage und Forschungen / Hrsg. von
Konstanzer Arbeitkreise fur mittelalterliche Geschichte, Bd. XIV).
Sigmaringen; Munchen, 1970—1971, Bd. I—II. См. также работы
сравнительно-исторического характера: Кареев Н. И. Указ, соч.;
Marongia A. Medieval Parliaments; Guenee В. L’Occident aux
XlV-e et XV-e siecles. Les Etats. Paris, 1971.
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 406—416.
9 Рут нова Е. В. Экономические и социальные предпосылки цент-
рализации английского феодального государства в XII—
XIII вв.— СВ, 1957, вып. IX; Она же. Возникновение английского
парламента. М., 1960; Репина JI. II. Взаимоотношения государст-
ва и купечества в области торговли и финансов в Англии
XIV в.—СВ, 1973, вып. 37; Она же. Сословие горожан и фео-
дальное государство в Англии: Автореф. капд. дис. М., 1975,
с. 18—21.
10 Сидорова Н. А. Очерки по истории ранней городской культуры
во Франции. М., 1953, с. 115—127; Хачатурян Н. А. Возникнове-
ние Генеральных штатов во Франции. М., 1976; Люблин-
ская А. Д. Структура сословного представительства в средневе-
ковой Франции.— ВИ, 1972, № 1.
11 Корсунский А. Р. История Испании IX—XIII вв. М., 1976, с. 79—
84, 154-182.
12 Неусыхин А. И. Очерки истории Германии в средние века (до
XV в.) — В кп.: Проблемы европейского феодализма. М., 1974;
83
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
Смирин М. М. Очерки истории политической борьбы в Германии
перед Реформацией. М., 1952.
Werner Е. Zwischen Canossa und Worms. Berlin, 1975, S. 126—136,
163—168; Topfer B., Engel E. Vom Staufischen Imperium zum
Hausmachtkonigtum. Weimar, 1976, S. 52—68, 136—140, 196—205,
237—243, 257—272, 307—320, 323—327; Topfer B. Stellung und
Aktivitiiten der Burgerschaft von Bischofsstadten wahrend des
Staufisch-Welfischen Thronstreil.—• In: Stadt und Stadlbiirgertum
in der deutschen Geschichte des 13. Jahrh. Berlin, 1976, S. 14—62;
Engel E. Beziehungen zwischen Konigtum und Stadlbiirgertum ou-
ter Willhclm von Holland (1247—1256).— In: Stadt und Stadtbiir-
gertum..., S. 62—107.
Topfer B. Stiinde und staatlichc Zentralisation in Frankrcich und
im Reich dor zweiten Halite des 15. Jahrhundert.— In: Jahrbuch
fiir Geschichte des Feudalismus. Berlin, 1977, Bd. 1.
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 50.
Мы пе разделяем этого взгляда, широко распространенного в ме-
диевистике конца XIX — начала XX в., нередко высказываемого
и в современной историографии, в том числе и в марксистской.
См., например: Стам С. М. Средневековый город и проблема воз-
никновения пефеодальпых форм собственности.— В кп.: Средне-
вековый город. Саратов, 1974, вып. 2.
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 407.
См. там же, т. 3, с. 23; ср. т. 23, с. 346.
Там же, т. 3, с. 52.
Там же, т. 21, с. 412.
См.: Fritze К. Eigentumsstruktur und Charakter des mittelalterli-
chen Stadtburgertums.— Zeitschrift fiir Geschichtswissenschafl,
1974, Bd. XXII, H. 3.
Cm.: Millets II. Der Staat des hohen Mittelalters. Weimar, 1959,
S. 3—5, 20—22, 257—260; Brunner O. Die Freiheitsrechte in der
altstandischen Gesellschaft.— In: Aus Verfassungs- und Landcs-
geschichte. Festschrift zum 70. Geburtstag vom Th. Mayor. Kons-
tanz, 1955, Bd. 1, S. 294—297; Th. Mayer. Die Enstehung der «mo-
dernen» Staates im Mittolalter und die freien Bauern.— Zeitschrift
der Savigny-Stiftung fur Rechtsgeschichte, Germ. Abt., 1937, 47,
S. 210; Naf W. Fruhformen des modernen Staates im Spatmittel-
alter.— Historische Zeitschrift, 1951, Bd. 171, S. 225; Guenee B.
Op. cit., p. 78—82.
Эта концепция была распространена не только во Франции, по
и в других странах, включая и Россию.
См., например: Giry Л. Les Etablissements de Rouen. Paris,
1883—1885, t. 1—2; Luchair A. Les communes frangaises a 1’epoque
des Capetiens directs. Paris, 1892, p. 276—279.
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.'21, с. 411—412.
Мы пе включили в наш доклад материал но истории Северной
и Средней Италии, потому что в этом регионе наиболее сильных
и развитых городов не сложилось государства типа сословной
монархии.
Гутнова Е. В. Экономические и социальные предпосылки цент-
рализации..., с. 196; Самаркин В. В. Указ, соч., с. 105.
Самаркин В. В. Указ, соч., с. 105.
Amman Н. Op. cit., S. 414.
84
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
Косминский Е. А. Исследования по аграрной истории Англии
в XIII в. М., 1947, с. 393—394; Гутнова Е. В. Экономические и со-
циальные предпосылки централизации..., с. 199—200.
Гутнова Е. В. Экономические и социальные предпосылки цент-
рализации..., с. 214—215; Green A. S. Town Life in the Fifteenth
Century. London, 1894, Vol. 1, p. 215, 301—-303; Gross Ch. The Gild
Merchant. Oxford, 1890, Vol. 2, p. 236—239.
Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 198.
Tait J. The Medieval English Borough. Manchester, 1936, p. 266—
281.
Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 194—
195, табл., а также с. 266—281.
Там же, с. 201—202.
Памятники истории Англии в XI—XIII вв. М., 1936, с. 79.
Fitzneele Richard. The Course of the Exchequer by Richard Son of
Nigel. London, 1950, p. 108.
Bracion Ilenricus de. De logibus et consuetudinibus Angliae libri
quinque. London, 1878, Vol. 1, p. 89, 446.
Statutes of the Realm. London, 1910, Vol. 1, p. 131—134.
Ibid., p. 53—59, 98—100.
Ramsay J. II. A History of the Revenues of the Kings of England.
Oxford, 1925, Vol. 1, p. 106.
Close Rolls of the Reign of Henry III, Vol. 1—14. London, 1902—
1938, Vol. 2, p. 534.
Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 218,
531-534.
Ramsay J. II. Op. cit., Vol. 2, p. 7.
Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 204—
212.
Там же, с. 388—418.
Репина Л. П. К вопросу о профессиональной, имущественной
и социальной дифференциации городского сословия в Англии
XIV в.— СВ, 1975, вып. 38; Beardwood A. Alien Merchants in Eng-
land. 1350 to 1377. Cambridge, 1931, p. 16; Power E. The Wool Tra-
de in English Medieval History. London, 1941; Thrupp S. The Mer-
chant Class of Medieval London. 1300—1500. Chicago, 1948,
p. 6, 8—12; Репина Л. П. Взаимоотношения государства и купе-
чества..., с. 236—238.
Гутнова Е. В. Возникновение английского парламента, с. 389—
400; McKizack М. The Parliamentary Representation of the Eng-
lish Boroughs. London, 1936, p. 24—30.
Ibid., p. 314—315.
Rotuli Parliamentorum. London, 1836, v. II, p. 314—315, 323—325,
328, 330.
Репина Л. П. Сословие горожан и феодальное государство...,
с. 18—21.
Гутнова Е. В. Возникновение английского парламента, с. 308—
309.
Репина Л. П. Сословие горожан и феодальное государство...,
с. 21—2'3.
Петрушевский Д. М. Восстание Уота Тайлера. М., 1914, с. 69—
115; Кириллова А. А. Классовая борьба в городах Восточной
Англии.— Ученые записки Московского госпединститута.
им. В. И. Ленина, 1969, № 321, с. 162—252.
85
55
56
57
58
59
60
61
62
64
65
66
67
.68
И 9
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
: 84
:85
£6
Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 305—
308.
См.: Рафиенко Л. С. Роль Лондона в политической борьбе в Анг-
лии в начале XLV в.— Ученые записки Иркутского госнединсти-
тута, 1958, вып. 16; Bird R. The Turbulent London of Richard II.
London; New York; Toronto, 1955.
Репина JI. П. Взаимоотношения государства и купечества...,
с. 242—247.
Люблинская А. Д. Сельская община и город..., с. 124.
Luchatr A. Les communes frangaises.., р. 168; Petit Dutaillls Ch.
Les communes frangaises. Paris, 1947; История Франции. M, 1972,
т. 1, с. 80; Люблинская А. Д. Сельская община и город...
Luchair A. Les communes frangaises.., р. 276—279; Пти Дютайи Ш.
Феодальная монархия во Франции и в Англии. М, 1936, с. 174—
175, 277—281; Хачатурян II. А. Указ, соч., с. 52-—54.
Хачатурян II. А. Указ, соч., с. 59—69.
Там же, с. 71; Люблинская А. Д. Структура сословного предста-
вительства...; Topfer В. Standc und staatliche Zentralisation...,
Bd. 1, S. 237—242.
Хачатурян H. А. Указ, соч., с. 74.
Там же, с. 129—135.
Picot G. Histoire des etates generaux, t. 1—5. Paris, 1888, t. 1, pas-
sim.
Хачатурян II. А. Указ, соч., с. 135—155; Плешкова С. Л. К исто-
рии купеческого капитала во Франции в XV в. М, 1977, с. 52—
65.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-с изд., т. 28, с. 322.
См.: Thierry A. Op. cit., р. 54—60; 99—100; Mollat М., Wolff Р.
Ongles bleus, Jacques et Chiompi. Paris, 1970, p. 120—121, 232—
233; История Франции, т. 1, с. 127, 136.
Mollat М., Wolff Р. Op. cit, p. 119—134, 167—189, 227—240; Се-
бенцова M. M. Восстание «Гарель» в Руане в 1382 г.— Ученые
записки Московского госпединститута им. В. И. Ленина, 1957,
т. 104, вып. 5; Она же. Восстание «кабошьенов».— Труды Москов-
ского историко-архивного института, 1958, с. 12.
Thierry A. Op. cit, р. 99.
Marongiu A. Op. cit, р. 95—104; Thierry A. Op. cit, р. 95—98.
Guenee В. Op. cit, р. 256—257.
Корсунский А. Р. Указ, соч, с. 154, 165, 171—174.
Там же, с. 155, 181.
Там же, с. 163—166.
Пискорский В. К. Указ, соч, с. 1—2, 20—24.
Marongiu A. Op. cit, р. 62—65; Корсунский А. Р. Указ, соч,
с. 195, 204; Пискорский В. К. Указ, соч, с. 32—34.
Marongiu A. Op. cit, р. 64—65; Пискорский В. К. Указ, соч,
с. 124.
Пискорский В. К. Указ, соч, с. 15, 161.
Там же, с. 125 -126.
Marongiu A. Op. cit, р. 64—65.
Корсунский А. Р. Указ, соч, с. 200—201.
Пискорский В. К. Указ, соч, с. 125—126.
Там же, с. 126—128.
Там же, с. 135, 160.
86 См.: Werner Е. Op. cit., S. 38--37; Topfer B., Engel E. Op. cit.,
p. 52—67; Pla.ni.tz II. Die deutsche Stadt ini Mittelaiter. Wien;
Koln; Graz, 1973, S. 161—163.
87 Planitz II. Die deutsche Stadt..., S. 130—179.
88 Amman II. Op. cit., S. 408, 412.
89 Werner E. Op. cit., S. 46, 164; Rorig F. Die Stadt in der deutsche
Geschichto.—In: Die Stadt dor Mittelaiter, Bd. 1, S. 14, 25.
90 Werner E. Op. cit., S. 163—167.
91 Topfer B., Engel E. Op. cit., S. 136- 140.
92 Ibid., S. 196—205.
93 Ibid., S. 237—243, 307—314; 323—328; Engel E. Beziehungen zwi-
schen Konigtum und Stadtbiirgertum under Wilhelm von Holland
(1247—1256).— In: Stadt und Stadtbiirgertum..., S. 61—107.
94 Topfer B., Engel E. Op. cit., S. 138—140.
95 Topfer B. Slande..., S. 60- 61.
96 Ibidem; Engel E. Op. cit., S. 62, 64—66, 68, 75, 86; Topfer B., En-
gel E. Op. cit., S. 328 —332; Landwehr G. Mobilisierung und Kon-
solidierung der Herrschaftsordnung im 14. Jahrhundert.— In: Der
deutsche Terri tori al staat im 14. Jahrhundert, Bd. 1, S. 494, 496, 500.
97 Planitz II. Die deutsche Stadt..., S. 180—182.
98 Пеусыхин А. И. Проблемы европейского феодализма. M., 1974,
с. 339: Topfer В., Engel Е. Op. cit., S. 204; A ngermeier H. Konig-
tum und Landsfrieden im deutschen Spatmittclalter. Miinchen,
1966, S. 29—33.
99 Angermeier II. Op. cit., S. 44—46, 58—63, 75—78, 88—95, 126—136,
174—266.
<°° Ibid., S. 17—26.
101 Колесницкий II. Ф. Проблемы возникновения территориальной
власти в Германии в немецкой буржуазной историографии.—
СВ, 1977, вып. 41; Der deutsche Territorials la at im 14. Jahrhun-
dert, Bd. I—II, passim.
102 Topfer B., Engel E. Op. cit., S. 63—68; Planitz II. Die deutsche
Stadt..., S. 130—165.
103 Engel E. Op. cit., S. 103—105; Angermeier II. Op. cit., S. 37—45.
104 Engel E. Op. cit., S. 77, 105.
105 Angermeier II. Op. cit., S. 255—258.
106 Ibid., S. 272—294.
107 См.: Маркс II., Энгельс Ф. Con. 2-е изд., т. 7, с. 347; Смирин М. М„
Указ. соч. Введение.
108 См.: Смирин М. М. Указ, соч., с. 142—165, 299—303; Topfer В.
Op. cit., S. 253, 258, 259.
109 Marongiu A. Op. cit., р. 106—-109.
110 Angermeier II. Op. cit., S. 292 -317; Topfer B. Slande..., S. 253,.
258, 259.
1)1 Below G. von. Op. cit., S. 178—179.
112 Ibid., S. 168, 212- 214, 216—219.
113 Ibid, S. 212—213.
114 Ibid., S. 270-271.
*’•> Landwehr G. Op. cit., S. 500—503; Topfer B. Slande..., S. 262—264.
i'8 Below G. von. Op. cit., S. 179, 180, 271.
117 См.: Неусыхин А. И. Указ, соч., с. 361; Topfer В. Sliindc...,
S. 250, 252, 271.
118 Маркс ]K.} Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 411—412.
87
119 Говоря об особенностях городов в каждой стране, мы имеем
в виду, конечно, не основную массу мелких городов, мало раз-
личавшихся между собой в разных странах, но наиболее зна-
чительные, ведущие из них, определявшие в какой-то мере тип
городов в данной стране.
,2° Marongiu A. Op. cit., р. 65—74, 109—117, 123—127.
121 Сванидзе А. А. Швеция в период Кальмарской унии. Начало со-
словной монархии (конец XIV — начало XV в.).—В кн.: Исто-
рия Швеции. М., 1974, с. 121—128.
122 Французские города занимали в этом типологическом ряду сре-
динное положение.
ГОРОД, БЮРГЕРСТВО
И СОЦИАЛЬНЫЕ ФУНКЦИИ
КРЕДИТНО-ДОЛГОВЫХ ОТНОШЕНИЙ
В ШВЕЦИИ ХШ-XV ВВ.
Города и бюргерство занимали в сложившейся сред-
невековой социальной структуре одно из основополагаю-
щих, конструктивных мест. Города выступали как цент-
ры общественного разделения труда, и прежде всего как
центры простого товарного производства, обмена, сущест-
вования собственности, основанной только па труде и
обмене. Благодаря органичному воздействию городов и
бюргерства феодальная формация преодолевала силы
инерции и, реализуя внутренние возможности (через диа-
лектические процессы эволюции ренты, аграрного строя,
форм государства и т. д.), достигла расцвета, а затем
вступила в полосу разложения и вызревания элементов
повой формации.
Вследствие неравномерности общественного разделе-
ния труда, различий в расстановке, сочетании и прояв-
лении производительных, экономико-социальных и поли-
тических сил процесс взаимодействия городов и бюргер-
ства с другими феодальными институтами и основными
классами па разных этапах и в различных странах про-
текал вовсе но одинаково и пе прямолинейно, он зависел
от конкретных исторических условий и особенностей.
Вместе с тем основоположники марксизма подчеркивали,
что, во-первых, эволюция феодального строя при всех
условиях включала города и бюргерство как органиче-
ский компонент процесса, во-вторых, главным рычагом
общественного их воздействия были деньги ‘. В свою
очередь кредитно-долговым отношениям принадлежало
здесь важное место.
Оценивая историческое значение кредита, К. Маркс
рассматривал его не только как важнейший элемент ком-
мерческой жизни, показатель уровня развития рынка, по
89
как фактор товарно-денежных отношений в целом, т. ё.
одно из средств общественной регуляции 2.
Изучение истории кредита и банковского дела в сред-
невековой Европе серьезно продвинулось в последние
годы. Этим сюжетам была посвящена работа секции
«Деньги, банки и кредит в Европе и на мусульманском
Востоке» V Международного конгресса экономической
истории (Ленинград, 1970 г.), где особенно подчеркива-
лось значение кредита как фактора экономического раз-
вития и социальной трансформации феодального обще-
ства 3. Специальной проблеме «Кредит, банки и инвести-
ции, XIII—XX вв.» был посвящен IV симпозиум
Международного института по экономической истории
«Франческо Датини» (Прато, 1972), где участвовал и ав-
тор этих строк4; в частности, там говорилось о проис-
хождении, типологии, дифференциации кредита, аккуму-
ляции банковского капитала и эволюции денежного
рынка. Симпозиум еще раз показал значительные разно-
гласия по поводу места кредита в общественной жизни
средневековья и выделил некоторые актуальные аспекты
и задачи исследования данного сюжета, в том числе про-
блему типологии кредита и банковского дола па уровне
локальном, региональном, континентальном — и па раз-
личных этапах эволюции европейского феодального об-
щества, и вопрос об общественной значимости кредита.
Действительно, в настоящее время более всего изучена
«собственная» история кредита, прежде всего торгового.
Интересные исследования освещают проблему кредита в
ганзейской торговле 5, а. также па итальянском и англий-
ском материале в. 11о роль кредитно-долговых отношений
как фактора общественной регуляции, действующего в
процессе взаимодействия бюргерства и других социаль-
ных слоев феодализма, особенно до периода первоначаль-
ного накопления капитала, исследована меньше. В равной
мере это относится и к шведскому материалу.
История кредита в средневековой Швеции мало из-
вестна европейским ученым 7~8. Исключение составляет
только вопрос о деньгах (монетные системы, денежное
обращение и т. п.) 9, который непосредственно примыка-
ет к проблеме кредита, но, разумеется, отнюдь не иден-
тичен с ней и к тому же, освещен неравномерно (и по
периодам, и по отдельным проблемам). История креди-
та — во всех его аспектах — еще недостаточно изучена и
90,
в самой Швеции. Эта проблема в целом оказалась в чис-
ле тех, которые по существу не пересматривались с
40-х годов. В таком серьезном современном историческом
своде, как «Культурно-исторический лексикон скандинав-
ского средневековья», говорится об отсутствии кредитно-
ссудной системы в средневековой Швеции 10.
Дискуссия о кредите возникла на Мсжскандипавском
историческом симпозиуме 1974 г. в Упсале. М. Васала в
своем докладе указала на то, что характер кредита —
один из главных моментов, определяющих различия меж-
ду двумя областями «культуры торговли» — балтийской
и средиземноморской. Она говорила, что ганзейцы пре-
следовали на своих рынках ломбардцев, прежде всего
из-за того, что то применяли векселя, а также голланд-
цев, англичан, испанцев и южнопемецких купцов, если
они пытались совершать денежные операции; ганзейской
же торговле все это не было свойственно и. Э. Лёнпрот
выступил против такой оценки состояния кредита на Бал-
тике, подчеркнув, в частности, что, судя по церковным
документам, кредитные операции в Швеции имели боль-
шое зпачепие; кроме того, он папомпил о связях гапзей-
цев с итальянскими банками и о том, что «ломбардцами»
в ганзейских городах могли называть отнюдь не только
итальянцев, но ростовщиков вообще 12. В ответном слове
М. Васала согласилась с тем, что в Северной Европе кре-
дитные операции применялись, по при этом подчеркнула
их «отсталые формы».
Дискуссия в Упсале еще раз подтвердила отмеченную
выше общую избирательность подхода к кредиту —
прежде всего как к инструменту обмена. Примечательна
также проявившаяся и там «оглядка» на итальянский
образец; видимо, это объясняется не только недостаточ-
ной разработанностью истории шведского кредита, по и
сохраняющей силу тенденцией усматривать специфику
североевропейского типа феодализма в замедленности
социального развития.
В данной работе но ставится задача всестороннего
раскрытия темы. Здесь рассматриваются следующие пять
вопросов: роль города в складывании кредита; воздейст-
вие деятельности горожан па развитие форм кредита;
особенности и роль коммерческого кредита и вексель;
залог и ссудные отношения; социальные функции долго-
вых отношений и бюргерство.
91
В основу работы положены памятники законодатель-
ства, жалованные грамоты городам и дипломы. Это во-
первых, областные законы страны, записанные главным
образом в XIII в.13, и два общегосударственных кодек-
са — Лапдслаги (Земские уложения) середины XIV34
и середины XV в.15; во-вторых, общегородские законода-
тельные своды: судебник XIII в. Биркрэтт 16 и Стадслаг
(Городское уложение) середины XIV в.17; в-третьих, хар-
тии, полученные городами от королей и регентов 18. Этот
материал сопоставлен с фактами реальной, живой дейст-
вительности, которые получили отражение в дипломах —
нотариальных документах, фиксирующих кредитные, дол-
говые, залоговые, запродажные акты 19. Попутно привле-
каются городские книги, некоторые ганзейские документы
и др.
I
Первые свидетельства о регулировании кредита мы
находим в записях обычного права, сделанных главным
образом в XIII в.,— в областных законах и городском
судебнике Биркрэттс, материал которых с определенными
оговорками может быть отнесен и к периоду с середины
XI в. Соответственно и имеющиеся в записях обычного
права первые достоверные сведения о ссудных отношени-
ях в Швеции относятся к этому времени. А период XI—
XII вв. был временем складывания городского строя. Дан-
ное обстоятельство чрезвычайно важно, поскольку это
фон, предпосылка, условие развития института 20. Второе
условие — относительная спонтанность и консерватизм
предыдущей эволюции страны. Третье условие — активи-
зация балтийской торговли и сильное воздействие немец-
ких образцов, ставшее возможным благодаря росту севе-
роевропейского рынка, относительной хозяйственно-эконо-
мической слабости Швеции и, наконец, возникновению
ее городов, явившихся опорными пунктами иноземной
экономической экспансии и социально-правового воздей-
ствия.
Областные законы зпают различные формы долговых
отношений. Это отношения только между чужими людь-
ми (не родственниками), сложившиеся в результате зай-
ма (или покупки в долг) одним лицом у другого лица
ценностей, могущих служить средствами обмена, а также
продуктов питания, средств и орудий труда (включая ра-
92
бов), средств передвижения и т. п. Уже в ранней редак-
ции судебника вестйётов (20-е годы XIII в.) говорится
о возврате любого долга (др.-шведск. Ian, laan, совр.
1ап), в том числе наследниками должника (... scald gauge
man.. ), пропорционально доле наследства. Затем пред-
писания о долгах повторяются в законах других передо-
вых областей страны — Уиланда и Сёдерманланда. Там
фигурируют такие категории, как кредитор, должник,
свидетель, поручитель, залог, долговое обязательство. За-
кон предписывает возвращать долг в целости, в полном
объеме и без пререканий, будь то деньги, вещь, раб, ско-
тина; подчеркивается, что ссуда наличных денег подле-
жит строго адекватному возмещению. Видимо, денежная
ссуда уже стала выделяться из ряда обычных займов. Од-
нако понятие «долг» в смысле денежного займа фигури-
рует только в документах, составленных па латинском
языке (obligarc). Соответствующие шведские термины го-
раздо шире: giaeld (деньги, материальные средства) —
в большинстве областных законов, skyldh (долг, матери-
альное обязательство) — и Вестйёталаге. Ссудные согла-
шения, как и соглашения о любом займе или покупке,
должны составляться в присутствии свидетелей (lansvit-
ni); кредитор (borghansaeren) имеет право взять залог
(nam) 21.
Первое шведское обозначение заемного письма встре-
чается в законе области Сёдермаплапд (конец XIII в.).
Это brewn (букв.: «письмо»,), т. е. особая запись, пись-
менное свидетельство при займе денег, фактически —
обязательство об уплате. По составление документа о
ссуде не было обязательным: в законе указано, что
оформление займа может производиться «со свидетелями
или письмом» (witnum vt sat eller med brewn) 22. Нако-
нец, в том же законе Сёдерманланда говорится о покупке
в кредит, в частности сукна, совершенной жителем де-
ревни в городе 23.
Итак, областные законы дают представление о про-
никновении ссудно-кредитных и долговых отношений в
аграрное общество, где отношения такого рода были ред-
ки и вообще специфичны. Это общество достаточно замк-
нуто, там все делается публично, гласно и «по обычаю».
Поэтому областной закон, еще сохраняющий инерцию
замкнутого аграрного мира, почти не детализирует про-
цедуру заемного акта, не входит во все ее тонкости —
93
так, как он делает это, например, в вопросе о наследова-
нии и отчуждении родовой собственности. Закон напоми-
нает о себе лишь в случае грубого нарушения самого
принципа сделки. И хотя упоминания в областных зако-
нах о заемном соглашении и, что особенно важно, де-
нежном займе, имеют место, денежный кредит специально
не выделен; очевидно, для деревенской жизни денежный
заем — явление относительно новое, нетрадиционное,
далеко не отделившееся от генетически предшествующих
форм in потому еще ие отразившееся в стандартных и
адекватных формулах.
Городской закон Биркрэтт, кодифицированный в се-
редине того же XIII в., , уделяет регулированию отноше-
ний, связанных со всякого рода ссудами, займами, арен-
дами и задолженностью по пим, значительно большее ме-
сто. Непосредственно кредитно-долговым обязательствам
в Биркрэтте посвящено четыре статьи, где говорится об
оформлении акта займа, о порядке возврата или взыска-
ния долга и мерах наказания неплательщика.
Ст. 5 гласит, что денежный долг следует брать и воз-
вращать при трех свидетелях. Вариант оформления сдел-
ки — клятва заинтересованных лиц. Ст. 9, определяющая
место принесения клятвы людьми, находящимися «в пу-
тешествии», т. е. прежде всего купцами, еще раз напо-
минает о необходимости полного возврата долга, обяза-
тельно при свидетелях (§ 3), и напоминает об обязанно-
стях поручителя (borghaenaeman — § 1).
Ст. 37 подробно рассматривает порядок взыскания
долга. Если какой-либо горожанин пе отдал долга, его
призывают к уплате па трех городских собраниях (Ьуа-
motum); затем кредитор в сопровождении свидетелей и
официальных лиц идет в дом должника и там слова пред-
лагает ему погасить задолженность. Если должник и те-
перь отказывается от выполнения своих обязательств,
заимодавец вправе распродать его имущество, вернув за-
тем разницу между суммой, вырученной от продажи изъ-
ятого имущества, и суммой долга; оцепка имущества
производится при свидетелях. Та же ст. 37 строго запре-
щает лихоимство, т. е. взимание с должника большей
суммы, чем размер ссуды (§3).
Наконец, ст. 40 специально трактует вопрос о взы-
скании долга с чужаков, задолжавших жителю данного
города. Здесь крайней мерой наказания являлась кон-
94
фискация имущества и заключение должника в тюрьму.
В целом порядок оформления ссуды (займа, долга)
и способы ее взыскания в Биркрэтте совпадают с соот-
ветствующими указаниями областных законов, согласно
которым, кстати, в уплату долга могли идти и земля
должника, и его «тело» (имеется в виду принудительная
отработка долга). Добавим, что денежный долг и в Бир-
крэтте еще по отделен от задолженности по аренде дома,
корабля, земли 24, а также по уплате судебных издержек
и штрафов за различные правонарушения. Судя по тому,
что паевые сделки (например, для совместной перевозки
товаров по морю) заключались «на слово» 25, так же, ви-
димо, чаще всего оформлялся и купеческий кредит.
Вместе с тем очевидно, что в городе, где вся жизнь
вращается вокруг рынка, где объектом сделок (купли-
продажи, арендных и прочих) является прежде всего
движимость и движимостью же может возмещаться не-
уплата долга, кредитные операции начинают занимать
уже самостоятельное место. В частности, статья о взы-
скании долга (ст. 37) посвящена именно денежному дол-
гу; не случайно в пес специально внесен запрет наживы
со ссуды (в областных законах этот запрет, возникший
под влиянием канонического права, имеется лишь в Уп-
ландслаге). Не случайно выделена в городском праве и
статья о задолженности чужака, обладающего годной к
распродаже движимостью: речь явно идет о купце. Не
случайно и то, что порядок получения и возврата денеж-
ной ссуды нормируется здесь особо и отличается от по-
рядка заключения обычной сделки.
Характерно далее, что городское законодательство
спешит оформить различные виды так называемых «то-
вариществ»: коммерческое соучастие, совместное ведение
дела или заключение сделки. В Биркрэтте оговорен, в ча-
стности, случай, когда «несколькими [лицами] совместно»
арендован корабль. Учащение такого рода отношений в
городе естественно вело к дальнейшему развитию форм
кредита, к появлению паевого кредита, когда в качестве
заимодавца и особенно ссудополучателя выступали но
отдельные лица, а коллективы лиц, связанных общностью
коммерческого предприятия («кредитные товарищества»,
создающие капитал за счет долгов или закупок в кредит).
Таким образом, Биркрэтт — первое городское законо-
дательство, происшедшее из обычного, т. е. сугубо тра-
95
дйциопного, права й по времени своей кодификации яв-
ляющееся ровесником областных законов,— показал веду-
щую роль города в развитии, дифференциации, углублении
ссудных и долговых отношений.
Главную роль здесь, конечно, играл характер город-
ского хозяйства, мелкое товарное производство и рынок,
само существование которых было связано с развитием
и накоплением средств обращения. Водь многие виды за-
продажных сделок неизбежно сопрягались со ссудой, се
погашением и другими операциями со средствами обра-
щения.
Уже в XIII в. в городе сосредоточивается торговля
драгоценными металлами — «основой» универсального
средства обращения. В хартии Магнуса Ладулоса Йёнчё-
пингу (1288 г.) король, разрешая городу устраивать яр-
марку (marcnat eller byte), предписывает: никто не дол-
жен покупать и продавать «испорченное» серебро — более
низкой, чем положено, пробы, пережженное и т, д.26 Этот
документ особенно интересен нс только как один из ран-
них актов регулирования обращения драгоценных метал-
лов на шведских рынках, по и как первое свидетельство
существования в городах страны (вряд ли в одном Йён-
чёпипге) рынка серебра — главного «монетного металла»
Швеции па протяжении почти всего средневековья27.
Концентрация в городах драгоценного металла также яви-
лась важным условием появления денежного рынка.
Вероятно, определенную роль в развитии ссудно-заем-
пых и долговых отношений играло укрепление городского
права, что давало более падежную гарантию при всякого
рода сделках, в том числе денежных. '
Итак, именно город обусловил решительный сдвиг в
области кредитных отношений, которые для него были
естественной, насущной необходимостью. В первых же
городских законах регулирование кредитно-долговых от-
ношений занимало гораздо большее место, чем в област-
ных законах. Именно городское законодательство предло-
жило наиболее жесткие меры воздействия на должников:
конфискацию имущества, домашний арест, тюремное за-
ключение. Городские магистраты следили за оформлени-
ем всех сделок. Строгие правила оформления долговых
обязательств, выработанные городским законодатель-
ством, значительно способствовали совершенствованию
ссудных и кредитных операций.
96
II
Если ссудные отношения XIII в. реконструируются
почти исключительно по правовому материалу, их состоя-
ние и эволюция в XIV—XV вв. зафиксированы уже в
различных документах: общем законодательстве, грамо-
тах городам, городских книгах и дипломах, воссоздаю-
щих особенно живую и многообразную картину.
Среди законодательных памятников главное место
здесь также принадлежит Стадслагу (1350—1357 гг.),
который действовал в течение всего интересующего нас
периода. Регулирование кредитно-долговых сделок и обя-
зательств заняло в нем большое место: в той или иной
связи эти сделки и обязательства рассматриваются почти
во всех разделах Стадслага. В «Разделе о праве короля»
говорится о заемных и арендных документах, взыскании
по ним и наказании за невыполнение обязательств;
в «Разделе о недвижимом имуществе» («Разделе о зем-
ле») вопросы долга и ссуды трактуются в связи с зало-
гом, выкупом и возвращением родовой земли, порядком
оформления и гарантиях этих операций. В «Разделе о
постройках» и «Разделе о кораблях»- рассматриваются
взаимные обязательства сторон при совладепии, аренде,
найме и займе транспортных средств, помещений, рабо-
чего и другого скота, найме работников, а также указан
порядок взыскания задолженности по соответствующим
обязательствам. В «Разделе о торговле» проблемам зало-
га, ссуды, кредита, их оформления, обеспечения и взы-
скания посвящены целиком 9 (из 34) глав. В «Разделе
о магистрате» (т. е. о порядке работы, полномочиях и
функциях городского муниципалитета) половина глав
посвящена процедурным вопросам, связанным с обяза-
тельствами по кредиту и ссуде, различным видам зало-
га и задолженности 28.
Городское уложение настоятельно подчеркивает, что
договорные отношения обязательно должны быть оформ-
лены, ибо лишь засвидетельствованный акт признается
законом, подлежит защите властей города, а в случае
надобности и короля. Отсутствие свидетельства может слу-
жить основанием для прекращения дела.
Оформление ссуды, долга производилось путем «битья
по рукам», выдачи «божьих денег», клятвы, привлечения
4 Заказ № 1624
97
третьих лиц (юридически дееспособных), записи в город-
ской книге (tankebok), составления письменного доку-
мента — заемного письма (skuldebrev) 29, которое также
регистрировалось в магистрате. Скрупулезность оформле-
ния акта зависела от важности обусловливаемых им обя-
зательств; например, заемные письма составлялись в
случае займа больших сумм, при возмещении которых
речь могла идти о конфискации имущества, вплоть до
земли и т. п. (чаще всего ссудный договор это прямо
предусматривал). Взыскание долгов также осуществля-
лось главным образом через городскую администрацию,
но при ссудных сделках в среде аграрного населения
(прежде всего среди крупных вотчинников) решение
проходило и через администрацию сотни (херада), обла-
сти либо через суд епископа 30.
Долговое обязательство — в его разных формах —
было органичным и повседневным явлением обществен-
ной жизни того времени. Оно имело место буквально при
всех актах, событиях, отношениях внутри и вне города.
Наиболее типичными были следующие случаи:
1. Заем наличных денег (reda paeninga), валюты (на-
пример, английских ноблей) или иных ценностей, имею-
щих значение денег. В заемных письмах денежные ссуды
абсолютно преобладают; и хотя это вовсе не обязательно
свидетельствует о преобладании денежных ссуд над всеми
иными видами займов, сам по себе факт чрезвычайно ши-
рокого распространения денежных ссуд примечателен.
Закон предусматривает взятие в долг денег для себя или
для третьего лица, под залог, под письменное обязатель-
ство, под клятву («на веру»), при свидетелях или в со-
четаниях этих гарантийных мер. «Путешествующий (wegh-
farande) человек» может явиться с жалобой к городским
властям по поводу неуплаты долга только с заемным
письмом 31.
2. Обязательство по вкладам при совладении, со-
вместной сделке или совместном предприятии. Чаще все-
го это было долевое участие; для города очень характер-
на была такая форма соучастия, как совместное домовла-
дение, также связанное со взаимными материальными
обязательствами сторон 32.
3. Обязательство по аренде дома (husalegho, gardha
legho), двора, земельного участка, которые начинаются
с того момента, когда съемщик (legher man; han, som
98
legde) при свидетелях дает хозяину дома (husabondhe,
aeghanden) задаток (деньги, скрепляющие сделку,—
faeste paeninghen) 33. Известны и письменные согла-
шения об аренде недвижимости (legobrev) 34. Если обяза-
тельства вступили в силу, их несоблюдение приводило к
образованию долга.
4. Обязательство при аренде корабля (skiplegho), ка-
сающееся, с одной стороны, командира (шкипера) или
владельца корабля, с другой — арендующего корабль
лица; речь, конечно, в первую очередь идет о купцах.
Здесь предусматриваются различные варианты наруше-
ния соглашения: отказ от аренды или арендной платы
после того, как был внесен задаток (faestepaening); фак-
тическое помещение на корабль большего груза, нежели
было предусмотрено в договоре, или требование вернуть
большую (иную) партию товара, чем та, которая была
погружена в действительности; порча товара или пропа-
жа его вследствие различных причин и т. д. Сохранились
дипломы — договоры о совместном найме корабля двумя
или более купцами, с обязательством уплаты за фрахт
пропорционально грузу. Плата за фрахт корабля, все
виды оплаты за товар и штрафы должны возмещаться
(giaeldes) только наличными деньгами (redho рас-
ninga) 35, при не внесении которых образуется денежный
долг.
5. Обязательство при аренде и взятии в долг движи-
мого имущества (fae): лошади или другого скота, топо-
ра и т. п.36 Следует отметить, что в ряде долговых обя-
зательств, особенно сельского происхождения, дошедших
от XIV в., в качестве «мелкой» ссуды выступают зерно
и скот; чуть ли не до конца средних веков в долговых
обязательствах фигурировали рабы. Эти займы иногда
также возмещались землей. Во мпогих случаях объектом
ссуды служили товары, часто металлы: медь, железо
(иногда в сочетании с наличными деньгами); такие ссу-
ды брались по преимуществу бюргерами. Дворяне брали
в долг либо наличные деньги, либо такие товары, как
сукно, рыцарское снаряжение и т. п., короли покупали
«в долг» снаряжение для армии, военную помощь37
и т. п.
6. Обязательства при найме работника. Здесь прежде
всего речь идет о долге нанимателя — хозяина, который
не отдает наемному слуге (служанке, работнику) зарабо-
4*
99
тайной им платы (fortiaent Ion) 38. Видимо, такого рода
случаи были нередкими.
7. Обязательства, соглашения о которых в законе
особо не оговариваются, но нарушения их так или иначе
предусмотрены: задолженность по земельной арендной
плате зэ, налогам, пошлинам и штрафам (предписаниями
о которых Стадслаг буквально пестрит), по всякого рода
сделкам, по «утреннему дару» новобрачной от ее мужа
(этот так называемый morgongava оформлялся по прин-
ципу любого иного соглашения) 40, по выплатам доли
наследства и т. д.
Таким образом, долговые обязательства возникали в
городе и вне его постоянно. Купля-продажа, совладение,
аренда, паем, заем (ссуда), залог, различные правонару-
шения, налог, карточная игра — все эти многообразные
проявления жизни сопровождались определенными обя-
зательствами сторон. И во всех этих случаях при невы-
полнении оговоренных условий вставал вопрос о матери-
альном долге. В разных главах, в разной связи, но в од-
ном значении Стадслаг, как и Биркрэтт, употребляет для
понятия «долг» термины giaeld (выплата, материальные
средства, букв.: «деньги») и skyld (задолженность, обя-
зательство, букв.: «долг»).
С точки зрения процедуры денежный кредит, денеж-
ная ссуда в Стадслаге все еще рассматриваются как один
из подвидов коммерческой сделки. Оформление и взыска-
ние денежной ссуды регулируется по преимуществу в
законах о «мелком» займе или долге41. Возможно,
в шведском городе этой эпохи действительно преобладали
мелкие ссуды, каждая из которых но имела серьезного
коммерческого значения.
Однако в целом чаще всего дело обстояло вовсе не
так однообразно, поскольку в дипломах фиксируются
суммы в несколько десятков марок, нередко — в несколь-
ко сотен, а в отдельных случаях, обычно в связи с зай-
мами королям и регентам,— и в несколько тысяч марок,
в том числе серебром.
Естественно, что вопрос о погашении долга, матери-
ального обязательства являлся очень важным объектом
внимания закона. В случае нарушения заемного согла-
шения суд использует показания свидетелей, клятву
свидетелей или самих заинтересованных лиц и, конечно,
письменное обязательство, если оно имеется. Предъявле-
но
ние ко взысканию (maet, utmatning) осуществляется че-
рез общее собрание — тинг. Сначала кредитор трижды
объявлял о невыплате ему в срок долга. Затем применя-
лись меры пресечения. Злостный неплательщик (незави-
симо от того, в результате каких акций образовался его
долг) наказывался штрафом, описью и конфискацией
имущества, принудительной отработкой долга, домашним
арестом и тюремным заключением. Если городское зако-
нодательство XIII в. предлагает применять арест за долги
лишь к чужакам, Стадслаг, как мы видим, распростра-
няет это наказание и па местных бюргеров, одновремен-
но предлагая замену тюремного заключения залогом42.
Город защищал своих жителей, имевших иски к по-
сторонним городу людям, затем интересы иноземных куп-
цов и прочих лиц. Все эти дела входили в обязанности
муниципалитетов и специально регулировались Стадсла-
гом. Применение городом жестких мер для обеспечения
материальных обязательств и удовлетворения исков по
ним, защита имущественных прав как своих жителей, так
и иноземных купцов и прочих лиц — все эти строгие
правила, безусловпо, способствовали дальнейшему разви-
тию коммерческих договорных отношений, развитию рын-
ка и товарных связей в целом. С другой стороны, мате-
риалы XIV—XV вв. показывают резко возросшее место
и значение наличных денег {свободного капитала) и, со-
ответственно, обладавших ими категорий населения, т. е.
прежде всего горожан.
III
Важнейшей общественной функцией ссудных отноше-
ний был торговый кредит. Система коммерческого креди-
та (купеческого и промышленного) пе получила в Стад-
слаге особого законодательно-правового оформления. Но
сами эти отношения существовали. В «Законах о торгов-
ле». имеется пункт о наказании купцов, которые покупа-
ют наличными либо в кредит на большую сумму (borghe
тега), чем позволяют их возможности43. «Небрежность»
этого замечания свидетельствует об обычности, повседнев-
ности торговли в кредит. О наличии торгового кредита,
его вычленении из долгосрочного займа говорит и исто-
рия торговых организаций. Сохранились заемные грамо-
ты и судебные документы по делам, связанным особенно
101
с комиссионерством и фрахтом (pro fructu nauis), сви-
детельствующие о займах в торговой среде: о покупках
и перевозках в кредит с последующей расплатой деньга-
ми и товарами44, о взятии товара в долг (в том числе
под залог земли, в частности у землевладельца) 45.
О развитии купеческого кредита свидетельствуют и
материалы, относящиеся к наиболее развитому типу
оформления долгового обязательства — заемному письму.
Выше уже отмечалось, что с точки зрения общей про-
цедуры кредит в Стадслаге все еще рассматривается как
один из подвидов коммерческой сделки, сопровождающей-
ся материальным обязательством. Но в то же время ма-
териальные обязательства и процедура их исполпения
оформлялись документами нескольких видов. Это могло
быть «открытое письмо» (бррпа brev) — удостоверение
(подтверждение) материального или правового обязатель-
ства, например, того же долга46. Или удостоверение
(kreditbrev) — аккредитационный документ, удостоверяю-
щий полномочия и личность предъявителя; он утверждал-
ся, в зависимости от миссии, в городском магистрате или
Государственном совете, а для членов последнего —
королем или регентом47. Или такой документ давался,
например, третьему лицу, если ему поручалось продать
недвижимость, получить наследство, долг или заплатить
долг поручителя48. В ряду этих документов стояло и
заемное письмо (skuldebrev) — обязательство, которое
брали на себя два лица — кредитор и должник. Заемное
письмо оказалось необходимым, получило распростране-
ние и развитие при двух типах заемных операций: ссу-
дах под недвижимость и коммерческом кредите.
Действительно, если вспомнить условия оформления
займа денег (или иной движимости), то оказывается, что
вообще в городе этот акт мог оформляться при помощи
устного соглашения, сделанного при свидетелях и скреп-
ленного клятвой. По существует определенная ситуация,
когда возбуждение иска о возврате ссуды оказывается
возможным лишь по предъявлении заемного письма:
речь идет о том случае, когда истец — «путешествующий
человек» (weghfarande аог) 49. Таким «путешествен-
ником», явившимся в город с заемным письмом, полу-
ченным здесь же (или в другом месте), был в то время
прежде всего купец. Таким образом, шведское средневе-
ковое законодательство совершенно определенно свиде-
102
тельствует, что появление заёмного письма связано с
развитием не местной, а более широкой — межгородской,
межобластной, международной (балтийской прежде всего)
торговли и с необходимостью обеспечения торгового кре-
дита.
О заемном письме как вполне принятом типе денеж-
ного обязательства говорилось в указе 1345 г.: «...если
явится перед королем некий человек, который имеет от
другого человека письменное (долговое) обязательство..».
Затем это предписание повторяет Ландслаг Магнуса Эрикс-
сона. Наконец, именно в аналогичном контексте говорит
о заемном письме и Стадслаг — с той лишь существен-
ной разницей, что Городское уложение предлагает креди-
тору апеллировать не к королю, а к городским властям
(которые, если должник отсутствует, обязаны известить
его об иске) 50.
Получить заемное письмо отнюдь не просто: ведь иногда
ссуда требовалась там, где нуждающегося в ней недоста-
точно знали. По этому поводу Стадслаг указывает: если
кто-либо из горожан хочет получить ссуду, пусть за-
пасется «письмом» своего города, составленным в маги-
страте, снабженным городской печатью и свидетельствую-
щим, что данное лицо действительно в состоянии отдать
те деньги, которые собирается взять в долг; если речь
идет о жителе деревни, то аналогичное свидетельство
правомочны выдать местный священник и 12 «добрых
людей» — свидетелейS1. Соответственно опротестование
(предъявление ко взысканию) заемного письма, а также
процедура описи имущества за долги (maet, utmaelning)
осуществлялись по через нотариусов, а через городской
суд, суд общего собрания — тинга (tingdom), а также суд
короля.
Схема заемного письма хорошо известна из дипломов.
Формула его не была стандартной. Иногда оно содержало
имена участников соглашения, указание о месте, дате,
размере и характере (деньги, товар и пр.) ссуды. Иногда
добавлялись сведения об общественном положении сторон
и обозначение качества платежных средств (в «хорошей
монете», «кельнского веса» и т. п.). Если давался залог,
то фиксировался его характер, оговаривались условия
его выкупа или перехода к кредитору. Почти всегда обо-
значался срок ссуды. Наконец, грамоты содержали имена
поручителей (свидетелей), называли орган, их утвердив-
103
ший. и несли соответствующие личные печати, печать го-
рода или того места, где документ фиксировался. Иногда
указывалось и гарантийное имущество должника.
Таким образом, заемное письмо имело вид личного,
именного обязательства, своего рода договора о сделке.
Передаточные записи на нем, судя по всему, не приме-
нялись. Вместе с тем материал тех же дипломов показы-
вает, что долговые обязательства по денежным ссудам,
во-первых, передавались в другие руки — в порядке пе-
резаклада и т. п., во-вторых, использовались для распла-
ты по другим долгам52, т. е. ходили как ценные бумаги.
Это является важным свидетельством развития в стране
векселя.
Торговый кредит в это время уже начал дифференци-
роваться. Законодательство и практика различают случаи
взятия кредита для деловой цели как в индивидуальном
порядке, так и па паях, соответственно с общей и вза-
имной ответственностью компаньонов 53. При этом наибо-
лее важными источниками получения кредита были
частное финансирование и взаимное кредитование торгов-
цами друг друга, особенно членами краткосрочных товари-
ществ s4. Вероятнее всего, уже тогда возникли и какие-то
формы торгово-промышленного кредита. В частности,
предпринимательство на паях было принято в организа-
ции горпометаллургического промысла; поскольку пос-
ледний требовал значительных единовременных вложе-
ний, он вряд ли мог обходиться без кредита s5.
Обеспечение (возмещение) торгового кредита особо
в законодательстве не оговаривается, из чего можно сде-
лать заключение, что он гарантировался теми же обяза-
тельствами, что и другие формы долговых отношений:
«словом» («кредит па веру»), клятвой, свидетельством
доверенных людей, заемным письмом (или векселем),
залогом (земли, дома, движимости), товаром, продукцией
(например, продукцией горнометаллургической промыш-
ленности), «телом» (отработка за долги) и т. д. Харак-
терно, что, хотя постоянный, в том числе долгосрочный,
кредит в шведском городе того времени определенно имел
место, шведское законодательство еще и в XV в. пе вы-
работало для него строгой терминологии, особой докумен-
тации и формы. Вероятно, это обстоятельство, помимо
отсутствия банковской системы, определялось также
сугубо живучестью обязательств «на веру» в сфере
104
коммерческих сделок. Не случайно столь важная роль
отводилась свидетелям, в качестве которых, судя по го-
родским протоколам, часто выступали родичи, соседи и
коллеги заинтересованных лиц.
Функции свидетелей, как говорилось, были разно-
образны. Иногда они просто подтверждали факт ссуды.
Чаще же всего они выступали как поручители за долж-
ника. При оформлении долговых обязательств на боль-
шую сумму указывалось не только имущество должника,
которое могло быть описало при неуплате долга, но за-
частую и имущество поручителей. Поручительство (поми-
мо др.-шведск. borghan в документах того времени встре-
чается верхненем. borgan, tak и лат. fideiussio) играло
особенно большую роль именно в отношении коммерче-
ского кредита и денежных займов 56. При сделках с не-
движимостью, видимо, предпочитали наличный расчет,
так как долговые обязательства здесь встречаются редко.
Известно, что обычными для Швеции того времени
были сделки отдельных землевладельцев и правительства
с ганзейскими купцами. Эти сделки, как правило, произ-
водились в кредит, деньги в них почти не фигурировали.
За доставленные в кредит товары дворяне расплачива-
лись затем продуктами, полученными от крестьян в каче-
стве рент. Иногда долг погашался за счет передачи креди-
тору права собирать в течение определенного времени
налог с каких-либо земель или промыслов. Деньги при
сделках дворян с ганзейскими купцами употреблялись чаще
всего лишь для уравнивания счетов, подведения баланса.
Это обстоятельство замедляло развитие кредитной систе-
мы, особенно организацию кредитных учреждений, и не-
посредственно, и через денежное обращение, особенно
монетное, где господствовал серебряный монометаллизм,
преобладала чеканка мелкой монеты и иностранная ва-
люта 57.
Постоянный характер имели кредитно-долговые отно-
шения между шведскими и немецкими купцами. Это был
прежде всего торговый кредит — данных о пем в дипло-
мах много. И здесь кредиторами выступали гапзейские
купцы, а должниками — скандинавы. Судя по спорам
между ганзейскими торговыми агентами и шведскими
купцами, разбиравшимся в стокгольмском суде и маги-
страте и записанным в «Памятной книге» этого города,
кредитные и сходные с ними операции даже в крупной
105
балтийской торговле также зачастую не получали доку-
ментального оформления, а фиксировались как устное5
соглашение. Вероятно, это было следствием достаточно
устойчивых и однообразных коммерческих контактов, ко-
торые связывали сравнительно узкий круг лиц.
Можно также предположить, что система устных со-
глашений и личных заемных писем помогала гапзейцам
сохранять эти стабильные связи, служила оружием В’
борьбе против конкуренции тех торговых народов, кото-
рые применяли сложившуюся вексельную систему, имели
развитой денежный рынок. Я склонна считать материалы
об «изгнании ломбардцев» из ганзейских городов (на ко-
торые ссылалась в своем докладе М. Васала) 58 свидетель-
ством такого метода сохранения ганзейцами своих пози-
ций, как метод опоры на местные традиции (тем более
что речь идет о периоде обострения борьбы с датчанами
за dominium maris Baltici). Так или иначе, но обычай
безмонетных и безвексельпых операций, принятый в ган-
зейской торговле, распространялся и на шведскую систе-
му коммерческого кредита.
Другой вывод, который вытекает из данных о кредите
в шведско-ганзейской торговле, состоит в том, что кредит
являлся одним из звеньев международных внутрисоциаль-
ных и межсоциальных связей. В частности, отношения
торгового кредита связывали между собою бюргерство
разных стран, равно как бюргерство (кредиторов) одной
страны с дворянством (берущим в долг товары и деньги,
дающим в долг товары) другой страны. Кредит, таким
образом, являлся и фактором интернациональной общест-
венной регуляции.
IV
Почти обязательным компонентом ссудных операций,
особенно при крупных денежных ссудах, был залог. И пе
случайно вопросу о залоге — его составе, сроках, поряд-
ке оформления, средствах выкупа и судьбе в случае не-
выкупа — уделяется очепь большое место и в законах,
и в заемных соглашениях.
Залог (nam, pant) как материальная гарантия какого-
то обязательства представлен в Стадслаге двумя видами.
Первый — залог-поручительство (borgen), избавляющий
лицо, виновное в правонарушении, от тюремного заклю-
чения — полностью или до вынесения приговора по его
106
делу. О залоге этого вида в Стадслаге говорится, что при
всех нарушениях в городе, влекущих за собой тюремное
заключение, горожанин и приезжий купец («гость») мо-
гут внести залог, за исключением дел о лишении кого-
либо жизниs9. Возможность «откупиться» от тюремного
заключения залогом — правовое нововведение Стадслага,
которое подтверждает возросшее значение движимых
ценностей, в частности наличных денег, и, соответствен-
но, владеющих ими социальных слоев.
Другая разновидность залога-поручительства, в еще
большей мере связанная с городом,— поручительство за
должника при коммерческой ссуде, свидетельствующее о
его кредитоспособности. Такие поручители были обязаны
расплачиваться за некредитоспособного должника, а в оп-
ределенных случаях — вносить залог из своего иму-
щества 60.
Еще большее внимание уделяет Стадслаг залогу —
закладыванию ценного предмета в обеспечение денежного
займа (pantsaetning). Этой теме в Стадслаге посвящено
восемь глав. Залог положено делать при свидетелях, кото-
рые проверяют, в каком состоянии находится закладывае-
мый предмет, оценивают его и затем присутствуют при
выкупе залога. Те же свидетели должны присутствовать
при перезалоге, продаже залога заимодавцу (в случае,
если должник не может его выкупить) и т. д.е1 Закон
оговаривает, что именно может служить залогом при де-
нежном займе: золото (gull), земля (tompt) и дом (hws),
а также пищевые продукты и носильные вещи, предметы
быта и товары из мастерской или лавки. Но на такого
рода залоги документы обычно не составлялись, в заем-
ных грамотах они не фиксируются. Изредка встречается
залог дорогих вещей из серебра 62. Под те огромные сум-
мы, которые брали в долг короли и правители, шли в за-
клад подати и пошлины — как в наличных деньгах, так
и в иных средствах платежа, по усмотрению кредито-
ра 63. Оплата долга могла гарантироваться рентой, упла-
той налога вместо кредитора, должностным доходом64.
В ссудных грамотах преобладающее место занимает
заклад недвижимости (целиком или долями): подворий,
участков земли, мельниц и т. п. Закон уделяет особое
внимание порядку залога, выкупа и возвращения, месту
и порядку оформления закладного документа или дове-
ренности. Закон подчеркивает, что закладывание земли,
107
как и все Сделки с ней, должны оформляться только му-
ниципалитетом. Закон напоминает и о старинном швед-
ском праве бюрда (bord), т. е. преимуществе родичей при
купле, взятии в залог и оценке наследственной земли
(унаследованной от родственников, arv). Стадслаг в по-
следнем вопросе все еще следует за Земскими уложения-
ми, и в принципе это понятно, так как город оформлял
ссудные операции не только в отношении земельных вла-
дений горожан или с горожанами. Однако в действитель-
ности это право сплошь и рядом нарушалось, в дипломах
уже с XIV в. фиксируются случаи перехода наследствен-
ной земли к заимодавцу без права выкупа и без всяких
упоминаний о правах наследников, родичей или их со-
гласии на этот акт 65. Распространение ссудно-кредитных
операций, таким образом, способствовало разрушению ос-
таточных элементов большесемейных отношений, живу-
чих в Швеции. При этом кредит «врывался» и непосред-
ственно внутрь семьи. Если законодательством XIII в.,
как говорилось выше, фиксировались долговые акты толь-
ко между чужими людьми, то с середины XIV в. такие
акты оформляются уже между ближайшими кровными
родичами. В частности, диплом от апреля 1366 г. узако-
нивает ссудно-закладную сделку между отцом и двумя
отдельно живущими сыновьями, у которых он одалжива-
ет 120 шведских марок под заклад двух участков земли и
с условием, что, если долг не будет возвращен (хотя бы
маслом) до рождества, залог отходит кредиторам-сы-
новьям 66.
Судя по нашим материалам, в феодальном шведском
городе не сложились особые ссудно-кредитные учрежде-
ния, выдававшие ссуды под залог (наподобие своеобраз-
ной разновидности итальянских банков, впоследствии
названных ломбардами). Однако очевидно, что в швед-
ском обществе XIV—XV вв. заемные операции имели
большое самостоятельное значение и место. Судя по ха-
рактеру залогов и строгости, скрупулезности их оформле-
ния, залог шел и под мелкие, и под весьма значитель-
ные ссуды, причем, как в возмещение уже имеющегося
долга, так и под будущую ссуду.
Возникли уже и элементы денежного рынка с его спе-
цифическими спекуляциями в виде ссудного процента.
Правда, ростовщичество запрещалось законом (этот за-
прет объявлен в известном указе 1345 г.— Talje stadga) 6Т.
108
Стадслаг также особо оговаривает незаконность наживы
при даче ссуды, в том числе под залог. Заклад должен
быть выкуплен за ту же сумму, за какую был сдан; если
он стоил больше, чем было под пего взято, то при выкупе
должпик платил столько, сколько фактически получил '38.
Запрет ростовщичества отчетливо звучит и в главе о не-
состоятельном должнике: если выясняется, что долг воз-
ник в результате азартной игры (dobbel) или ростовщи-
ческой операции (oker), то кредитор «имеет меньше все-
го прав» 69. Однако упорно повторявшиеся в течение сто-
летий запреты ростовщичества ужо сами по себе являются
показателем его живучести и относительной распростра-
ненности. В связи с этими запретами лихоимство усиленно
скрывалось, ростовщики стремились не оставлять опас-
ных для себя письменных свидетельств. Но факты о взи-
мании ссудного процента все же известны.
10 июня 1368 г. знатный рыцарь Эрснгисл Нильссон
заверил заемное обязательство. В нем говорилось, что он
одолжил у фрельсисмана Клауса Рюска 240 марок на-
личными и 30 марок серебра; под эту ссуду он заложил
поступления со своей должности херадсхэвдинга, поло-
вина которых должна была пойти в счет долга, полови-
на же — «за работу» (!) кредитора70. 10 мая 1366 г.
архиепископ Лунда Нильс направил совету Любека весь-
ма выразительное письмо — просьбу о содействии. В свое
время архиепископ дал долговое обязательство Годшаль-
ку Бредевельту, бюргеру Брюгге, который депонировал
это обязательство в Любеке и не хочет его возвращать,
хотя и основная сумма, и проценты уже выплачены (sum-
mum principalem totaliter cum indempnitatibus beuauit) 71.
Сведения о ростовщиках есть и по другим городам.
Размер процента со ссуды в принципе был невелик:
4—12%. Но при краткосрочности ссуд и быстрой обо-
рачиваемости ростовщического капитала такой процент
обеспечивал его рост.
Наиболее распространенным в стране типом лихоим-
ства, судя по дипломам, было пользование заложенным
имуществом или доходом до выплаты долга. В принципе
закон отвергал использование заложенного имущества72.
Однако в действительности такая практика была широко
распространена. Именно на этом условии закладывались,
напрцмер, должность судьи, налоги, доходы с отдельных
замков, городов сотен, целых областей73 и т. д.74.
109
Помещая своих двух дочерей в монастырь и не имея
средств для вклада на их содержание, некий рыцарь одол-
жил нужную сумму у этого же монастыря, дав в залог
недвижимость, которой кредитор мог пользоваться, пока
долг по будет погашен 75. Некая вдова получила от абба-
та монастыря св. Юлии 140 марок под залог мельницы
около Сёдерчёнинга на условии, что в течение ее жизпи
аббат будет пользоваться доходом с мельницы, а вдова и
ее дети сохранят право выкупа 76.
Иначе — в заемном договоре 1347 г.: долг может быть
погашен путем использования подворья (ссуда всего в
19 марок) 77.
Еще один вариант: в том случае, если ссуда не будет
возвращена в указанный срок, заимодавец может поль-
зоваться доходами с заложенного двора в течение огово-
ренного времени, например, трех лет; если же и в этот
срок имение не выкупят, оно переходит к кредитору без
права последующего выкупа 78. В 1435 г. одпа вдова жа-
ловалась областному суду, что семья стокгольмского бюр-
гера Ханса Дьекна продает подворье в сельской мест-
ности, которое было 23 года назад заложено владельцем
ее мужу за 44 марки наличными; вдова оспаривала закон-
ность продажи, так как двор не был выкуплен. Суд же
решил, что доходы от использования этого двора кредито-
ром уже давно превысили размер ссуды и поэтому пре-
тензии истицы не основательны 79.
Таким образом, можно сделать вывод о преобладании
в Швеции «скрытого» ростовщичества над «открытым».
Это не значит, что денежные ссуды под проценты вооб-
ще не были распространены, а означает лишь, что они
редко фиксировались в официальных актах80. Кроме того,
создается впечатление, что в Швеции вплоть до конца
XV7 в. ссуды под процент редко применялись в сфере тор-
говли, в частности крупной, т. е. торговый капитал в це-
лом не зависел от ростовщического.
V
О чем свидетельствовало и к каким последствиям при-
водило широкое распространение ссудных операций,
в том числе крупных ссуд и под большой залог, с поте-
рей недвижимости?
110
Применительно к деревне вопрос о задолженности
рассматривался главным образом в связи с потерей земли
и вообще процессом возникновения поземельной и личной
зависимости общинников-бондов. В частности, так назы-
ваемое «добровольное рабство», просуществовавшее в
страпе чуть ли не до середины XIV в. и зафиксированное
в Упландслаге, Сёд.ерманналаге и Эстйёталаге, некоторые
ученые весьма доказательно считают одной из крайних
форм долговой кабалы, которая возникла в крестьянской
среде вследствие неспособности низшей прослойки мел-
ких хозяев справиться с возраставшими публичными обя-
занностями (налогами и т. и.). Отсюда — кабальные зай-
мы, в возмещение которых поступала пе только земля,
по и личность непосредственного производителя 81.
Ландслаги уже не говорят о «добровольном рабстве».
Но и там предусматривается конфискация земли за не-
уплату оброка, говорится о «штрафе телом» (принуди-
тельной отработке) за долги82. В городе, судя по Стад-
слагу, практиковались такие же способы погашения
долгов (в том числе по судебным штрафам и поручитель-
ству) : залог и продажа недвижимости; кабальный заем;
залог, конфискация и продажа движимого имущества;
принудительная отработка (aerwodhis) долгов в пользу
частного кредитора (или города и короля, если долг
возник в результате неуплаты налога, судебного штра-
фа и т. п.) 83.
Хотя в целом шведское крестьянство в XIV—XV вв.
находилось в относительно благоприятных условиях, дип-
ломы того времени сохранили много свидетельств о за-
долженности бондов и потери ими заложенной недвижи-
мости или ее части; сохранилась, например, заемная гра-
мота на ссуду в 6 марок (!), сроком на три месяца, под
обеспечение которой кредитор-церковь взяла участок
земли с условием его перехода без права выкупа84.
Городские кпиги подтверждают, что выкуп залога и
отдача ссуд допускали альтернативные средства платежа
(деньги или натуральная оплата) лишь при мелких зай-
мах (исключение — коммерческий кредит); что креди-
тор, приходя с понятыми в дом неисправного должника,
забирал в возмещение долга его имущество; что в уплату
долга шла недвижимость85. Из городских книг также
видно, что ремесленники иногда отрабатывали свое тягло;
можно предположить, что и заемная кабала была пе толь-
1.11
ко одним из наказаний за долги, но могла входить в усло-
вия заемного соглашения 86.
Дипломы показывают широкое включение в кредитно-
ссудные операции недвижимости как средства платежа
за долги, причём не только при расплатах по ссудам, но
и как гарантийного элемента. В большом числе грамот
специально оговаривается не просто переход земли или
двора к заимодавцу (при неуплате долга), но и лишение
пеисправпого должника права их выкупа; это правило
равпым образом действовало в городе87. Соглашаясь на
переход недвижимости к кредитору без права выкупа
должник иногда получал от кредитора обязательство вер-
нуть разницу между ценой владения и размером ссуды88.
Сроки возвращения долга в дипломах довольно короткие:
как правило, меньше года, передко три месяца, а то и
меньше89; относительная краткосрочность займов под
заклад недвижимости облегчала захват ее заимодавцем.
Иногда в заемных грамотах оговаривается право кре-
дитора при невозвращении ссуды под недвижимость ку-
пить ее «за справедливую цену», которую назначают экс-
перты («четыре добрых человека»); такой заемный доку-
мент был составлен по поводу ссуды в 15 шведских
марок, а через 3,5 месяца (срок ссуды!) уже был оформ-
лен и документ о покупке этой земли заимодавцем, при-
чем в уплату пошло долговое обязательство90. Этот вто-
рой (запродажный) документ как бы соединил в себе
запродажное свидетельство и свидетельство о погашении
ссуды (quittobref, kvitto); тогда же, при продаже зало-
женной недвижимости, оформлялось возмещение разницы
в ее цене по сравнению с суммой займа91.
Очевидно, что задолженность как фактор и как след-
ствие имущественной дифференциации получила в рас-
сматриваемый период весьма заметное распространение.
Оно было тем более велико, что денежные ссуды и ком-
мерческий кредит, в том числе под залог недвижимости,
были в XIV—XV вв. чрезвычайно распространены. «Рас-
пределение ролей» в этом процессе таково: короли и реген-
ты ссуд пе давали, по активно их брали; церковные уч-
реждения, особенно монастыри, ссуды пе брали, но ши-
роко их раздавали; бюргеры высшего слоя выступали по
преимуществу кредиторами; дворяне, крестьянские и го-
родские низы обычно нуждались в займах; средние слои
города и деревни по ссудным документам почти не вы-
112
являются. Уже одно это «распределение ролей» в кре-
дитно-долговых операциях говорит о характере их соци-
альной функции как фактора имущественной дифферен-
циации: они способствовали поляризации общественных
отношений.
Роль города и бюргеров в этом процессе интересно рас-
смотреть на примере ссудных грамот, связанных с дво-
рянством. В XIV—XV вв, шведское дворянство в целом
испытывало большие трудности из-за запустения части
пахотных земель, нехватки рабочих рук, уменьшения
рентных поступлений, а также постоянных политических
неурядиц92.
Многочисленные заемные письма, составленные дворя-
нами, обнаруживают их постоянную нужду в средствах,
прежде всего в наличных деньгах. В связи с этим дворя-
не нередко прибегали к услугам заимодавцев 93. Некото-
рые дворянские семьи имели долги, так сказать, постоян-
но, на протяжении ряда лет. Знатная семья Стена Турес-
сона (Бьельке) находилась в долгах почти 80 лет.
В 1339 г. она взяла в долг деньги у вестеросского бюрге-
ра, позднее переехавшего в Ревель; из-за неуплаты этого
долга у нее были неприятности в 50-х годах XIV в.
В 1419 г. эта семья заложила 9 своих подворий (gardar)
и мельницу рыцарю Атте Пекателю за 1200 марок 94.
Сохранилось чрезвычайно интересное завещание дво-
рянина Нильса Олофссона Строле (Strale) от 13 декабря
1359 г. Оно состоит из трех грамот. В первой упоминают-
ся: заложенные бюргеру Сёдерчёпипга Тидеке Фредагу
за 19 марок золотые и серебряные ювелирные изделия,
на выкуп которых завещатель предназначает те 14 ма-
рок, которые ему в свою очередь должен священник Ола-
вус. Второй грамотой завещатель признал за собою и
другие долги: бюргеру Линчёпинга — 1 марку, молодому
Skytte — 6 эре, своему служителю — 16 марок, другому —
1 марку за У2 бочки эля, своему держателю (landbo) —
‘/2 марки и еще 10 марок разным лицам; затем он дол-
жен панцирь и 5 мер муки; 6 эре и 2 больших меры
муки. Наконец, в третьем дипломе речь шла об «утрен-
нем даре» жене завещателя — 200 марок пеннингов; вза-
мен этого дара (так, видимо, и неподаренпого) завеща-
тель оставляет супруге свое движимое и недвижимое
имущество 95.
ИЗ
Этот документ примечателен во многих отношениях.
Особенно четко показывает он, как складывались долги
дворянина: из множества сравнительно мелких долгов лю-
дям разного круга. Вероятно, большинство дворян ока-
зывалось в таком положении постоянно.
Характерно, что долги дворян возникали не только в
результате займа наличных денег, но и в связи с невоз-
мещением взятых в кредит товаров. Другие дипломы под-
тверждают практику взятия товаров дворянами в кредит
или под залог имущества. Так, рыцарь Филипп Бунде
одолжил у графа Голштинского, постоянного кредитора
шведских королей, большую партию меди96. Один вот-
чинник, видимо, готовясь к весеннему рыцарскому смот-
ру, заложил другому вотчиннику землю за боевую ло-
шадь и боевое снаряжение (par armorum) стоимостью в
60 марок97. Некий дворянин заложил бюргеру Мальмё
свою долю в недвижимости, включая мельницу, за 12 ма-
рок серебром, 10 датских скиллипгов и 10 локтей брабант-
ского сукна 98.
Завещание Нильса Олофссона Строле интересно так-
же тем, что среди его кредиторов — несколько бюргеров,
в том числе из состоятельных купеческих семей (как,
например, молодой Скютте или Тидека Фредаг). Действи-
тельно, горожане, особенно из высших социальных групп,
очень часто фигурируют в дипломах как заимодавцы.
Они ссужали товарами и деньгами правителей страны,
маршалов, рыцарей, мелких дворян, крестьян и своих
более бедных соседей по городу. Суммы, которые дава-
лись ими,— от нескольких марок до нескольких тысяч
марок монетой или нескольких сотен марок серебром99—
безусловно, свидетельствуют о скоплении в руках город-
ской верхушки значительных денежных средств.
Среди тех, кто давал большие займы и получал круп-
ные залоги, мы обнаруживаем имена известных в свое
время купцов, тесно связанных с ганзейской торговлей
(Хильдебранд Визе из Вестероса, Клаус и Магнус Скют-
те из Стокгольма и др.), и деятелей городских магистра-
тов, которые обычно принадлежали к тому же высшему
купечеству (родманы из Стокгольма и Нового Людоса,
бургомистр и судья из Охуса) 10°. Приобретая землю,
в том числе в результате ссудно-залоговых операций, эти
бюргеры затем получали права неподатного сословия
(fralse) и даже дворянство.
114
Когда купец или другой состоятельный горожанин вы-
ступал кредитором дворянина, это была их прямая связь
по кредиту. Но такая связь могла быть и опосредован-
ной, например проявляться в характере ссуды, ее составе.
Тот же завещатель Строле задолжал за ряд товаров, по-
лученных им из города: ювелирные изделия, панцирь,
пиво. Известны случаи взятия в долг (в том числе под
залог) военного металлического снаряжения, тканей, ме-
таллов и т. д. Городской рынок, таким образом, выступал
серьезным «побудителем ссуды», которую брали пред-
ставители господствующего класса. Другой канал воздей-
ствия города по линии кредита проходил через систему
оформления ссуды: большинство заемных писем было
оформлено в городе; и даже тогда, когда обе стороны пе
принадлежали к горожанам, па многих заемных докумен-
тах стоят печати города, подписи и печати бургомистров
и советников. Город выступал средоточием кредитных опе-
раций для всех слоев населения. Наконец, город был
источником денежной ссуды как таковой, ибо именно в
городе формировались те наличные денежные средства,
из-за которых совершались заемные операции; там же
находился и денежный рынок. То же можно сказать о
такой важной товарной группе займов, как промышлен-
ные товары (изделия ремесла в первую очередь), кото-
рая также формировалась в городе.
Итак, можно констатировать, что именно город с его
товарным и денежным рынком, товарным ремесленным
производством и системой коммерческого делопроизвод-
ства играл важнейшую роль во втягивании дворянства в
кредитно-долговые операции.
Какие же последствия имел этот процесс? Наиболее
наглядны опи в тех случаях, когда ссуда давалась под
залог, а в качестве залога предлагалась недвижимость.
Таких грамот, как говорилось, очень много, а сроки воз-
вращения ссуд были довольно короткими. Закономерно,
что с XIV в. в дипломах все чаще фиксируются как слу-
чаи перехода дворянской земли к заимодавцу (притом
нередко без упоминания о правах родичей-сонаследников,
т. е. без соблюдения права бюрда) 101, так и случаи
«скрытого' лихоимства» в отношении дворянской земли,
т. е. использования ее в период заклада. В результате
залогов и взыскания долгов ссудные отношения стали
115
одним из широких каналов движения земельной собст-
венности, ее перемещения из рук в руки.
При этом ясно видно, что земельная собственность
«передвигалась» в направлениях, соответствующих рас-
пределению социальных ролей в кредитном деле. Прави-
тели страны — до Густава Вазы (который сам занимался
кредитными операциями, хотя имел значительные долги
перед Любеком) или, во всяком случае, до 90-х годов
XV в.— страдали от острого безденежья и были опутаны
долгами, в том числе перед своими подданными. Весьма
впечатляющая картина закладывания ленов, замков, долж-
ностей, пошлин, налогов вырисовывается из многочислен-
ных дипломов. Как раздавалась земля, в том числе из
коронного удела, показано в работах И. Хаммарстрём
и Б. Фритц 102. Из их монографий также явствует, что
в качестве крупнейших леппиков и кредиторов коропы
(или регентов) внутри страны выступало несколько круп-
ных дворянских фамилий. Во второй половине XIV в.
таким путем, в частности за счет ссудных операций,
весьма успешно округлял свои владения Бу Йёнссон
(Грип). В 1359 г. он дал ссуду королю Магнусу (600 ма-
рок серебра «кельнским весом»), под залог недвижимо-
сти; в 1367 г. одолжил королю Альбректу 780 марок пеп-
нингов за пользование рентой со стокгольмского фогт-
ства; в 1370 г. ссудил большую партию меди под залог
земли. В начале XV в. Пильс Буссон (Грип) взял в за-
лог усадьбу одного знатного человека и т. д. В этой семье
одно время находился в закладе Кальмарский лен, кото-
рый приносил в год до 1200 марок ординарных поступле-
ний, не считая экстраординарных103. Примерно в этот
же период давал ссуды Ларс Ипгебьёрнссоп (Экеблад),
который имел много дел с бюргерами, например давал им
в кредит металл 104. Во второй половине XV в. присваи-
вал землю в порядке возмещения задолженности круп-
нейший земельный собственник Арвид Тролле; часть этой
земли он отсудил у бюргеров 105.
Здесь любопытны несколько моментов. Кредитно-дол-
говые отношения явно способствовали передвижению
имущественных состояний внутри класса феодалов от бо-
лее широких низших слоев к узкому слою высшей ари-
стократии 10е. Интересно также, что в дворянской среде
был распространен и кредит товарами, причем товары
брались в кредит не только дворянами у бюргеров, но и
116
бюргерами у дворян1"7. Примечательно и включение са-
мих городов или доходов с них в состав закладываемого
имущества 108.
В ряде случаев можно говорить о «переливе» к выс-
шим феодалам собственности бюргерства, и но только
среднего. Таким образом, в целом заметно усиление ари-
стократической верхушки за счет средних и низших
дворян, части бюргерства и, конечно, крестьян; кредит-
но-долговые отношения действовали именно в этом на-
правлении 109.
Если сопоставить факты о движении земельной собст-
венности в результате кредитно-долговых отношений в
среде дворянства с тем, что наблюдалось в среде кре-
стьянства и бюргерства, вывод будет такой же: эти от-
ношения повсюду способствовали имущественному пере-
мещению «снизу вверх», от менее имущих слоев внутри
каждого класса и социальной группы — к более (и даже
самому) имущему слою и от низшего класса — к высше-
му. Объективно это означало усиление антагонизмов в
классовой структуре феодального шведского общества,
и бюргерство играло здесь весьма действенную роль.
Одновременно ссудно-кредитные отношения вызывали
и другую тенденцию. Чтобы убедиться в этом, достаточ-
но вспомнить, насколько широк был круг втянутых в
кредитные отношения социальных слоев, какие создава-
лись здесь «комбинации» различных состояний и стату-
сов. Так, рыцарь Апунд Стуре заложил свою недвижи-
мость (за 23 марки) бюргеру из Эребру Хеиекипу Эдла,
монах Нильс из Эскильстуны возместил бюргеру Эдла
этот долг, но в результате заложенная рыцарем недви-
жимость отошла монастырю, от имени которого действо-
вал монах 110. Перечень различных сочетаний социальных
статусов кредитора и должника можно продолжить1И.
И хотя грамоты и вообще письменные материалы далеко
не полностью отражают многообразие кредитно-долговых
отношений, все же очевидно, что они соединяли проч-
ными нитями все общественные слои и группы, создавая
бесчисленные связи пе только через систему ссудных
отношений в целом, но и непосредственно в ее звеньях,
в отдельных ссудных актах. Эти связи «прорастали»
сквозь феодальную общественную структуру, нарушая
сословно-корпоративные перегородки, замкнутость от-
дельных социальных и профессиональных групп.
117
I*
Подведем некоторые итоги.
1. В течение рассматриваемого периода в шведском
обществе развилось несколько типов кредита: непроцепт-
ные долговые обязательства, связанные с коммерческими
сделками; денежные процентные ссуды; ранние формы
векселя. Преобладающей формой кредита были коммер-
ческие (именно торговые) долговые обязательства, денеж-
ные же процентное ссуды, видимо, не получили заметно-
го развития. Широко применялось «скрытое ростовщиче-
ство»: использование залога, а также принуждение
должника к уступке залога в пользу кредитора, что осо-
бенно выявляется на материале залогов недвижимости.
Большое распространение имели также устные соглаше-
ния о кредите — кредит выглядел и оформлялся как лич-
ное, персональное обязательство.
Особенность отношений кредита в средневековой Шве-
ции, во всяком случае в рассмотренный нами период,
заключалась в сохранении определенных личностных
форм и связей в данной сфере общественной жизни.
Я склонна видеть в этом следствие не только традицион-
ного уклада шведской жизпи, по и результат воздейст-
вия специфической организации торговли балтийского
региона, которая в значительной мере совершалась путем
безмонетных или вообще безденежных (прямых) обмен-
ных операций.
В XIV—XV вв. развитие кредита охватывало все
шведское общество, он глубоко проник в сферу земель-
ной собственности, поземельных отношений, фиска и
администрации. Это оказывало огромное обратное воздей-
ствие на кредитно-долговые отношения: на их типы, ха-
рактер оформления, применяемые платежные средства.
2. Социальные функции кредитно-долговых отноше-
ний были весьма широки. Кредит являлся одним из важ-
ных средств общественных связей, регуляции и диффе-
ренциации в период развитого феодализма в Швеции,
прежде всего в социально-экономической области. Кре-
дитно-долговые отношения пе только значительно расши-
ряли, стимулировали собственно рынок, накопление капи-
тала и вообще товарно-денежные отношения сами по
себе. Они, безусловно, способствовали дальнейшему раз-
витию частной собственности, изживанию патриархаль-
118
ных пережитков в системе собственности и одновременно
были показателями этого процесса. Через мобилизацию
земельной собственности и перемещение имущества
«снизу вверх» кредит, ссуда, залог способствовали поля-
ризации общественных позиций внутри основных соци-
альных сил, т. е. укреплению господствующих групп в
каждом классе и социальном слое феодального шведского
общества. Тенденции, которые при этом действовали,
вступали в известное противоречие, так как, с одной сто-
роны, укреплялись позиции верхушки господствующего
класса, с другой — нарушалась общая монополия феода-
лов на земельную собственность (в частности, путем
включения города и горожан в систему феодальной земле-
владельческой иерархии), равно как и сословно-корпора-
тивная изоляция отдельных общественных слоев.
3. Основные импульсы социальной трансформации под
воздействием кредитно-долговых отношений исходили из
города, который стал главным центром этих отношений,
и от бюргерства, которое выступало важнейшим субъек-
том развития кредитно-долговых отношений.
Город, бюргерство вырабатывали и предлагали дерев-
не новые и все более дифференцированные формы креди-
та, совершенствовали систему его оформления и делопро-
изводства в целом, устанавливали наиболее жесткие меры
контроля, регулирования, гарантий возмещения долга и
мер пресечения нарушений в области кредита; функции
официального оформления кредитных соглашений и взы-
сканий по ним выполняли их административные органы.
Будучи средоточием денежного обращения, город стал
источником развития денежного рынка в виде денежных
заемных обязательств, а затем и векселя. Именно с го-
родом, его торговлей, его зарубежными (прежде всего
германскими) отношениями связано появление передо-
вых образцов платежных средств, инструментов обмена и
коммерческих отношений, которые воздействовали на
шведскую организацию в этих сферах и проникали затем
во все общественные слои.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 407—409.
2 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 146—156.
3 Резюме докладов см.: V Международный конгресс экономической
истории (далее — МКЭИ). Ленинград, 10—14 августа 1970 г. М.,
,1970.
119
i Доклад: Сванидзе А. А. Кредитно-долговые отношения и город-
ское законодательство в средневековой Швеции (XIII—XIV
века) — был опубликован в кн.: Средневековый город. Саратов,
1975, вып. 3, с. 54—78.
5 Schildhauer J., Frttze К., Stark W. Die Hanse. Berlin, 1974; Хорош-
кевич А. Л. Кредит в русской впутреппей и русско-ганзейской
торговле XIX—XV веков.— История СССР, 1977, № 2.
6 Рутенбург В. И. Очерки из истории ранного капитализма в Ита-
лии. М.— Л., 1951; Яброва М. М. Особенности средневекового
кредита и его развитие в Англии XIII—XV вв.- - В кп.: Средне-
вековый город. М, 1978, вып. 4.
7 -8 Ср.: Postan М. М. Medieval Trade and Finance. Cambridge, 1973,
p. 1—27.
9 Доклад, представленный па соответствующую секцию V МКЭИ
известным шведским нумизматом Э. Нахорст-Бёёсом, был посвя-
щен прежде всего этому сюжету, но па материалах XVI—
XVII вв.
10 Yrwing Н. Kredit.— Kulturhistorisk leksikon for nordisk middel-
alder fra vikingetid til reformationstid (далее — KHL), 1964,
bd. IX, s. 251.
11 Vasala M. Kontakten mellan Osters jostaderna och Medelhavsvarl-
den under senmcdeltiden — en studie av handelskulturor.— In:
Nordiska historikermotet i Uppsala 1974. Stockholm, 1976, s. 466,
467.
12 Ibid, s. 469.
13 Samling af Sweriges gamla lagar (Corpus juris Sveo-gothorum an-
tiqui) I Utg. av H. S. Collin och C. J. Schlyter, 1827 f. (далее SGL),
bd. 1—5, 7—9. Цитируются в соответствии с принятыми сокра-
щениями названий судебников (Ogl — Ostgotalag; Vgl — Vastgo-
talag; U1 — Upplandslag; Sdml — Sodermannalag и др.) и их раз-
делов (KgB — «Главы о праве короля», КтВ — «Главы о торгов-
ле», BgB — «Главы о постройках», АВ — «Главы о наследова-
нии», JB — «Главы о земле» и т. д.).
14 Konung Magnus Erikssons Landslag.— SGL, bd. 10 (далее — ME
Landslag).
15 Konung Christoffers Landslag.— SGL, bd. 12 (далее — Chr. Lands-
lag).
16 Bjarkoaratten.— SGL, bd. 6 (далее — Bjr).
17 Konung Magnus Erikssons Stadslag.— SGL, bd. 11 (далее — Stads-
!ag).
18 Privilegior, resolutioner och forordningar for Sveriges Stader.
Del. I. 1251—1523 / Utg. av N. Herhtz. Stockholm, 1927 (далее —
Privilogier).
19 Главные (продолжающиеся) серии публикаций: Diplomatarium
Suecanum / Ed. J. G. Liljengren, В. E. Hildebrand, S. Tunberg,
E. Nygren, J. Liedgron, L. Sjodin, J. Oberg, К. H. Karlsson. Stock-
holm, 1829—1976 (далее—DS), v. I—VII (t. 1), VIII—IX, X
(t. 1, 2); Svonskt Diplomatarium, fran och med 1401 / Utg. genom
C. Silfverstolpo, II. Rosman, К. H. Karlsson. Stockholm, 1875—1904,
(далее — SD), bd. I—IV. Другие публикации дипломов см. ниже.
Неопубликованные дипломы приводятся по описям в картотеке
Государственного архива Швеции (далее — RA).
20 Это не означает, что в догородской Швеции не было отношений
кредита. Напротив, они обязательно существовали там и до се-
120
редины XI в.; в частности, коммерческий (пусть поначалу
и в примитивных формах) кредит — неотъемлемый спутник ре-
гулярной торговли, а последняя фиксируется в отдельных ры-
ночных центрах Швеции уже с середины I тысячелетия п. э.
21 AVgL, RB, 7, 10; YVgL. s. 186, 187, 188, особенно [АВ 1J; UL, JB, 6
(§ 3); Sml, JB, 20 (§ 6).
22 Sdml, AB, 5.
23 Sdml, KmB, 2, § 1.
24 Bjr, b. 6 и др.
25 Bhr, b. 20, 30.
26 Латинский оригинал не сохранился. Шведскую копию 1333 г.
см.: Privilegier, N 7, § 2.
27 Сванидзе А. А. Обмен и эволюция средств обращения в Швеции
с XIII до начала XVI в.— СВ, 1976, вып. 40, с. 73—76.
28 Stadslag, KgB, XI, XIX, XXIV. Ср. хартию Вестеросу от 1360 г.:
заключение в тюрьму за долги — ibid., Add. С; ср. JB, I, II, VI;
BgB, IX, X, XI, XII, XIII, XIV, XX, XXI; SkmB, XII, XIII, XIV;
KmB, V—XII; RB, XV—XXX, XXXV.
29 Stadslag, KgB, XI; cp. ibid., s. 27, anm. 39.
30 Svenska Medeltidsregister 1434—1441. Utg. av. S. Tunberg. Stock-
holm, 1937 (далее — SMR), N 201 o. a.
31 Stadslag, KmB, VIII, IX; KgB, XI; cp. VgFT, 2, § 8-9, s. 170,
174 o. a.
32 Stadslag, BgB, IX.
33 Stadslag, BgB, X.
34 Stadslag, BgB, XI, XIV. Арендные договоры бюргеров Стокголь-
ма см.: Stockholms stads jordebbker (далее —St. jb.), 1 (1420—
1474). Stockholm, 1876, s. 445 (N 38, 40) и др.
35 Stadslag, SkB, XIII: 1, XV; Stockholms stads tankebocker (далее —
St. tb.), 1 (1474—1483), Stockholm, 1917, s. 16, 20, 37, 102; ср.: AoA-
man L. Senmedcltida Stockholms larder.— Fran Gotlands dansk-
tid, under red. L. Bohman o. a. Visby, 1961, s. 77 (a. 1433).
36 Stadslag, BgB, XX.
37 DS, N 6056, 6531, 7591, 7717; Svenska Riks-Archivets pergaments-
bref fran och med ar 1351 / Ed. L. Kullberg. Stockholm, 1866—1872,
(далее —RPB), v. I—III, N 888, 957; SMR, N 55; DRA 1933, fot.
DK (H), RA.
38 Stadslag, BgB, XXI.
39 Cp. ME Landslag, JB, IX; GB, VIII.
40 Ср. обязательство дать жене в качестве «утреннего дара»
200 поблей (Sv. Or. perg. Esplunda arkiv (1:2). В 20.— RA (Ta-
Ije, a. 1420 2/1). Письменное обязательство об «утреннем даре»
бергсмана см.: Diplomatarium Dalecarlicum. Urkunder rorande
landskapet Dalarne/Utg. af C. G. Kroningssvard och J. Liden.
Stockholm, 1842, del. 1; N 3 и др,
41 Cp. Stadslag, KmB, V—IX.
42 Stadslag, KmB, VIII, IX; cp. ME Landslag, KmB, V, § 2; St. tb., 1,
s. 5.
43 Stadslag, KmB, XXXIII, § 9.
44 St. tb., 1, s. 2f.; St. tb., 2 (1483—1492) / Utg. av G. Carlsson. Stock-
holm, 1944, s. 42, 54, 59, 60, 62.
45 RPB, N 661; DS, N 707, 735, 1024, 7380.
121
46 Ср.: Liv-, Est- find Kurlandisches Urkundenbuch. Reval; Riga;
Moskau, 1853-1910 (далее —LECUB), bd. I-XII. II, N 772, s.293
(для предъявления магистрату Ревеля, утверждено королем).
47 DS, N 6423.
48 LECUB, II, N 702, S. 171; Or. perg. Borkhalt-saml. LS lb. Fot.—
RA (a. 1322); DS, N 7058.
49 Bjr, b. 9, § 3; Stadslag, RB, XXIV, XXV, XXVIII.
30 «Nu komber nokor firi konung som bref hawer a annaen man urn
gyaeld...»; cp. ME Landslag, KgB, XXIX; Stadslag, KgB, XI; «Nw
aer nokor wegh farande, som haffuer breff a annan for gieldh, ok
komber fore foghotan, borghamestara och radhmen...»
51 Stadslag, RB, XXV.
52 SD, N 326, 354, 414 o. a.; cp. DS, N 7339.
53 Stadslag, RB, XVII; cp. BgB, IX.
54 По-видимому, в последнем случае делалось обычное (для евро-
пейских и левантийских законов) исключение из запрета рос-
товщичества, направленное па обеспечение купцу «справедливо-
го» дохода на ссужаемый в форме кредита капитал; разреша-
лось, например, делать скидки при продаже товаров за налич-
ные и повышать цену при продаже в кредит.
53 Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники средневековой Швеции
(XIV—XV вв.). М., 1967, с. 295 и сл.
56 Stadslag, RB, XXVI.
57 Сванидзе А. А. Обмен и эволюция средств обращения, с. 78, 79.
Hanserecesse von 1431 bis 1476, bearb. von F. G. v. der Ropp. Bd.
I—VII. Leipzig, 1876—1892 (далее —HR), I, 4, N 397, § 14, a. 1405:
«Vortmer worven de vorscreven boden des compans dat de Lom-
barde, noch in copenschopen, noch in wessele, nene handlinge en
hedden, noch to Lubeke, noch to Hamburg, noch in Prussen, noch
in anderen steden langes der zee gelegen». Ср. аналогичные за-
преты того же года, 1412 и 1417 гг.— HR, I, 4, N 570, § 25; 6,
N 68 А, § И; 8, N 1030, § 8.
59 Stadslag, RV, XXXV, ср. ibid., XVIII—XXIII.
60 DS, N 7572; SMR, N 255 (поручительство двух купцов из Вы-
борга за купца из Ревеля).
61 Stadslag, KmB, X, XI, XIII.
62 Stadslag, KmB, X, XI; DS, N 5595.
63 DS, N 7551; SD, N 6300; Sveriges tractater med frammande mag-
ter / Utg. av O. S. Rydberg, v. 1—4. Stockholm, 1877—1888, v. 2,
N 348.
6i SRP, II, N 210; Stockholms stads skottebok 1460—1468 samt strod-
da Rakenskapper fran 1430 talet och fran aren 1460—1473 / Utg.
av. J. A. Almquist. Stockholm, 1926, s. 95. В 1368 в заклад под де-
нежный займ рыцарь отдал доход со своего судебного округа
(haradshovdingedomo).— DS, N 7706.
65 Stadslag, JB, I, II, V, VI, IX; ME Landslag, JB, I, VII, VIII, IX,
X o. a.; cp. DS, N 6056; 1551 o. 2162, 5933.
68 DS, N 7316, 7317.
67 DS, N 3972.
68 Stadslag, KmB, X, XII.
89 Stadslag, RB, XV.
70 DS, N 7706.
71 DS, N 7334. Решение по этому делу властей Брюгге и Любека
см.: DS, N 7339.
122
72 Bjr, b. 5 : 3; Stadslag, KmB. XI.
73 Fritz B. Hus, land och lan. Forvaltning i Sverige 1250—1434. Stock-
holm, 1972, v. 1, s. 94—107 o. a.
74 DS, N 6497, 6498.
75 DS, N 7585.
76 DS, N 2942, a. 1332.
77 MRA 1962—66, s. 112 f., 29.IX 1347.
78 DS, N 5933, a. 1358.
79 SMR, N 201.
80 Сванидзе А. А. Кредитно-долговые отношения..., с. 72. Профес-
сор П. Жапнеп указывал, что лишь к концу XVI в. кредит на
Балтике по своим задачам стал приближаться к тому, что можно
было наблюдать в романских странах. См.: Jeannen Р. Les in-
struments de credit dans 1’espace hanseatique au XVI-e siecle
(TV Settimana di studio: «Credito, banche e investimenti secoli
XIII—XX». Prato, 1972, I Sezione).
81 Пекарчик С. К вопросу о сложении феодализма в Швеции (до
конца XIII в.). Опыт постановки проблемы.—Скандинавский
сборник. Таллин, 1963, VI; Ковалевский С. Д. Так называемое
добровольное рабство в Швеции и его сущность (к вопросу о ге-
незисе шведского феодализма).— СВ, 1972, вып. 35.
82 ME Landslag, GB, VIII; JB, I, VII, VIII и др.
83 Stadslag, RB, XXI-XXIII; KgB, XI; cp. ME Landslag, KmB, V,
§ 2, XXIII.
84 RPB, N 113.
85 DS, N 7313; Jonkopings stads tankebok, 1456—1548, hf. 1/Utg. av
A. Ramm. Jonkoping, 1907, s. 12 (оплата денежного долга медным
котлом). В 1475 г. два совладельца дома (вдова шкипера и ее
сосед) продали этот дом, чтобы расплатиться за долги (St. tb.,
1, s. 7).
86 Об аналогичной практике закабаления социальных низов путем
ссудных операций в Северо-Западной Руси см.: Хорошкевич А. Л.
Указ, соч., с. 22.
87 Ср. DS, № 6056, 7338; RPB, N ИЗ, 330 о. а.
88 DS, N 7706.
89 Ср. DS, N 5933, 6531.
90 DS, N 6061; RPB, N 402 (а. 1359); ср. DS, N 7415 (а. 1366).
91 Ср., например: бюргер продает своему кредитору — другому
бюргеру — за 8 шведских марок (!) пригородную землю, кото-
рая раньше была ему заложена под ссуду, в оплату этой ссу-
ды.— SD, N 7594, а. 1367; ср. RPB, N 359 (а. 1358); Sv. Or. perg.
Eriksbergs arkiv (15.11 1419).— RA.
92 Сванидзе А. А. Швеция в период Кальмарской унии,—В кн.:
История Швеции / Отв. ред. А. С. Кап. М., 1974, с. 114—148. Дис-
куссию по поводу указанных явлений в экономической и со-
циальной жизни (так называемого «аграрного кризиса») в Шве-
ции см.: Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники..., с. 38—42.
93 DS, N 5933, 6056; SMR, N 329 о. а.
94 DS, N 5587; Strodda kamerala handlingar, v. 2.— RA.
95 DS, N 6149, 6150, 6151.
96 DBA, 1933; Fot. DK(H).— RA.
91 DS, N 6056.
98 DS, N 7717. См. также: SMR, N 55 и мн. др.
123
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
Ср. 200 марок серебром — ссуда бюргера из г. Скары маршалу
Эрику Кеттильссону (Ваза) и др.
Они одолжили королю Альбректу Мекленбургскому 2 тыс. лю-
бекских марок.
Ср. DS, N 1551, 2162, 5933, 6056.
IIam mars tr от I. Finansforva lining och varuhande] 1504—1540.
St. I. Uppsala, 1956; Fritz B. Op. cit. В Швеции лены были сроч-
ными, поэтому переходили из рук в руки непрерывно.
DS, N 6157, 7551; ВРВ, N 957; Fritz В. Op. cit., s. 124.
RPB, N 661, 707, 735, 1024; DS, N 7380, 7387 o. a.
Arvid Indies jordebok 1498, jamte atkomsthandlingar och andra
darmed samhoriga aktstycken / Utg. genom J. A. Almquist. Stock-
holm, 1938.
Это помогает попять особенности политической борьбы в Шве-
ции в период Кальмарской упии, в частности, длительность скла-
дывания национального правительства.
Например, когда купец забирал в кредит (или в расчет за то-
вары?) металл у феодала — владельца рудничных участков, как
это было в случае с Бу Йёпссопом (Грином).
Ср. отдачу короной в залог под ссуду (1000 марок серебром на
три месяца) трех херадов вместе с городом Стрепгпесом (DS,
N 6497, 6498 о. а.).
Это была общая тенденция, которая пе исключала факты иного
плана. Так, из дипломов видно, что некоторые, вполне ординар-
ные вотчиппики и даже мипистериалы стали зажиточными,
а затем вошли в состав неподатного сословия и даже получили
дворянство благодаря ссудным операциям. Среди них, напри-
мер, Рагвальд Пампа, которого рыцарь Хокой Альготссоп, одал-
живая у него 650 марок, называет своим familiaris; менее чем
через год тот же Пампа одалживает другому рыцарю деньги
под залог двора, а через несколько месяцев повторяет эту опе-
рацию (RPB, N 823, 879, 928). В 60-е годы XIV в. в дипломах
неоднократно фигурирует Клаус Рюска как заимодавец, ссу-
жавший деньги под залог недвижимости и доходов с нее; такой
же деятельностью занимались его прямые потомки (DS, N 7706).
В качестве заимодавцев и ростовщиков выступали также
крестьяне. Но в среде рядового дворянства и крестьян такие
люди были редки.
DS, N 6327.
DS, N 6286, 7334, 7338, 7573, 7717; SD, N 7594; RPB, N 823; SMR,
N 25, 55, 149, 329 и ми. др.
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ
СОЦИАЛЬНОЙ ПРИРОДЫ
ИТАЛЬЯНСКИХ ПОПОЛАНОВ
В XIV-XVBB.
(землевладение торгово-промышленных
и банковских компаний Тосканы).
XIV—XV столетия в Италии — не только высший
этап развития городов-коммун, но и качественно новая
ступень в их истории: в передовых итальянских городах
появились «первые зачатки капиталистического производ-
ства» \ Совершенно закономерен неослабевающий в исто-
риографии интерес к истории этих веков, но попятно
также внимание к последующему периоду — XVI—XVII вв.
Какова была дальнейшая судьба элементов раннекапита-
листической мануфактуры, продолжали ли они разви-
ваться, можно ли констатировать наличие «непрерывно-
сти» раннекапиталистических форм производства вплоть
до конца XVIII в., или хотя бы до середины XVII в.,
или же XVI век, который был в Европе «началом капи-
талистической эры» 2, для Италии стал началом феодаль-
ной реакции, которая, хотя и пе сразу и не повсеместно,
распространилась в XVII в. как на промышленную, так
и на аграрную сферу экономики.
Относительно судеб раннекапиталистического разви-
тия Италии в XVI—XVII вв. пет единого мнения как в
советской, так и в зарубежной историографии.
В советской историографии последних лет с обоснова-
нием тезиса о продолжающемся прогрессивном развитии
раннекапиталистических отношений в Италии в XVI —
XVII вв. выступили В. И. Рутенбург и А. Д. Ролова.
По мнению В. И. Рутенбурга3, хотя XVI в. и явился
для Италии начальным этапом феодальной реакции, ран-
некапиталистические отношения в ней пе пресеклись,
а лишь приспособились к новой внешней и внутренней
обстановке. В сфере промышленного производства XVI—
XVIII века были периодом глубокой перестройки, разло-
жения и ликвидации цеховой системы, зарождения ману-
125
фактурной, а затем и фабричной промышленности.
Несмотря на переключение доминанты на сельское хо-
зяйство, промышленное производство не исчезает, а лишь
сокращается, что происходит в некоторых областях в
середине XVII в., в других —в 70—80-х годах XVII в.
Новая, капиталистическая промышленность появляется
после нескольких десятилетий упадка, а не после 150-лет-
него перерыва. Раннекапиталистический уклад в XVIII в.
возрождается как качествепно новое продолжение ранпе-
капиталистических отношений прошлых столетий.
В своем исследовании проблем промышленного разви-
тия, социальных отношений и социальной борьбы в
Тоскане во второй половине XVI — начале XVII в.
А. Д. Ролова пришла к выводу, что в XVI в. пет непре-
рывного упадка пе только в экономике Тосканы в целом,
но и в промышленности. Для второй половины XVI в.
характерен подъем и возвращение позиций XIV—XV вв.
в сукноделии (вплоть до последней четверти XVI в.,
когда начался снова спад — теперь уже устойчивый —
В связи с изменением внептпеторговой конъюнктуры) и
некоторых других отраслях промышленности (книгопе-
чатание, ювелирное дело, строительная, кожевенная про-
мышленность). Но особого развития достигло шелкотка-
чество, упадок которого наступил лишь в последние де-
сятилетия XVII в., т. е. значительно позже, чем в других
отраслях промышленности. В XVI в., по мнению А. Д. Ро-
довой, сохраняются и организационные формы промыш-
ленности, характерные для XIV—XV вв.— смешанная
мануфактура (с преобладанием рассеянной), которая
распространилась из сукноделия па некоторые другие от-
расли промышленности, в первую очередь на шелкотка-
чество 4.
Иную точку зрения на возможности и результаты
раннекапиталистического развития Италии в XIV—
XVI вв. высказал А. Н. Чистозвонов, относящий Италию
(наряду с Германией и Испанией) к странам с обрати-
мым типом развития предпосылок раннекапиталистиче-
ских отношений, где прогрессивное развитие не приобрело
общегосударственного и устойчивого характера или со-
держало в себе более или менее явную тенденцию к по-
пятному движению.
Факторы формационного ряда, отражающие процессы
воспроизводства феодального базиса, который в рассмат-
126
риваемый период вступает в стадию разложения пока ещё
старого формационного типа, без разрушения его основ,
взяли в Италии верх над генетическими, т. е. отражаю-
щими процессы формирования предпосылок капитализма,
в частности развития товарного хозяйства.
Уже в XV в., прогрессивное экономическое развитие
под влиянием изменившейся внешнеторговой конъюнкту-
ры затормозилось, а потом вступило в полосу спада, со-
провождавшегося аграризацией экономики, возвращением
к более грубым формам эксплуатации, в городах — свер-
тыванием мануфактуры и усилением корпоративных форм
ремесла. Тем не менее в ряде итальянских развитых го-
сударств эволюция товарно-денежного хозяйства приобре-
ла необратимый характер, а крепостничество не имело
«второго пришествия». Однако в дальнейшем, в период
созревания предпосылок капитализма в европейских стра-
нах и в первый период его генезиса в XVI—XVII вв.,
в Италии, оставшейся политически раздробленной, от-
данной в руки иноземных завоевателей и превратившейся
в экономически и социально отстающую область Юго-За-
падной Европы, все ускорявшееся попятное движение
одержало победу 5.
Л. М. Брагина, анализируя структуру и организацию
флорентийского сукноделия XV в. по материалам неопуб-
ликованных цеховых статутов Ланы 1428 г. и других
источников, полагает, что точка зрения о наличии сло-
жившихся форм рапнекапиталистического предпринима-
тельства в шерстяной промышленности Флоренции XIV—
XV вв., будь то децентрализованная или смешанная ма-
нуфактура, пе вполне доказана. Она приходит к выводу,
что шерстяник, выступавший организатором производст-
ва, не нарушал традиционно дробного в сукноделии раз-
деления труда и централизовал только первичные опера-
ции — обработку шерсти. Он пе являлся и собственником
основных средств сукнодельческого производства, кото-
рые принадлежали цеху или ремесленнику узкой специа-
лизации.
Цеховая собственность, регламентация и строгий
контроль корпорации за технологией производства стано-
вились непреодолимой преградой для свободной инициа-
тивы шерстяников, которые не были свободны в глав-
ном — в возможностях приспособления производства к
потребностям рынка сбыта: они не могли изменять тех-
127
пологию, типы сукна и т. д. Приспособление к изменени-
ям конъюнктуры в XV в. оказалось малоэффективным и
пе могло предотвратить кризиса сукноделия6.
В зарубежной историографии мнение о продолжающем-
ся экономическом подъеме в XVI в. вплоть до 30-х годов
или даже до середины XVII в. высказывают Ф. Бродель
и К. М. Чиполла 7.
А. Сапори считал, что XV—XVI вв. были периодом
зрелости и одновременно периодом спада, когда уже нет
больше динамизма и активности, новой инициативы8.
Р. Романо разделяет точку зрения о перемежающихся
периодах экономического спада и подъема в XIV—
XVI вв.; 30—40-е годы XIV в,— подъем, до начала
XV в.— спад, 80—90-е годы XV в.— стабильность, до
20—30-х годов XVII в.— медленный подъем, затем в те-
чение XVII в. и первых десятилетий XVIII в.— депрес-
сия. Что же касается степени развития капиталистиче-
ских отношений в Италии XIV—XV вв., то Р. Романо
полагает, что, хотя Италия продолжала находиться в
авангарде Европы, опа оставалась сельскохозяйственной
и феодальной страной («единая феодальная глыба в те-
чение пятнадцати веков»). Неверно говорить о «приходе
капитализма», «рождении современной промышленности».
Итальянский феодализм оказался сильнее французского
и английского именно в силу своих связей с городами,
породнившись с буржуазными элементами. Но у него не
было никаких потенций для будущего развития. Новая
оболочка скрывала старое содержание. Процесс глубокого
разложения итальянской экономики, начатый еще в
XIV в., продолжался и в XV в. Отдельные успехи и от-
ступления с этого пути не могут заставить забыть о
том, что в целом итальянская экономика замыкалась в
самой себе и убила зародыши будущего развития9.
Очевидно, еще потребуется немало исследований для
того, чтобы можно было с полной уверенностью конста-
тировать наличие или отсутствие «непрерывности» в рап-
некапиталистическом развитии Италии в XVI—XVIII вв.
или, по крайней мере, «отодвинуть» хронологическую
грань начала упадка в экономике ее крупнейших центров
к середине XVII в., не отказываясь от признания самого
факта существования этого упадка.
Нам представляется, что в дальнейших исследованиях
названных проблем наряду с конкретным изучением по-
128
ложения в различных отраслях промышленности, торгов-
ли, финансов, а также социальной и политической исто-
рии разных областей Италии в XIV—XVIII вв. не послед-
нее место должно запять и изучение аграрной сферы
экономики, которая пока еще недостаточно принимается
во внимание исследователями экономической истории
страны этого периода.
Но, может быть, для понимания данной проблемы аг-
рарные отношения — второстепенная и пе очень сущест-
венная сторона экономического развития «страны горо-
дов»? Вплоть до последнего времени ученые-экономисты
обращались к аграрной тематике применительно к XIV—
XV вв. главным образом в аспекте анализа результатов
широко известного «отлива капиталов» крупнейших ком-
паний Тосканы в земельную собственность. Думается
все же, что такой подход пе может быть достаточно оп-
равдан. Более того, возьмем па себя смелость утверж-
дать, что исследование экономики Италии, и прежде всего
Тосканы (где в XIV—XV вв. раньше всего появились
ранпекапиталистические формы производства, а в XVI—
XVII вв. упадок сказался в большей степени, чем па се-
вере страны), в отрыве от изучения аграрной сферы не
даст возможности представить состояние ее экономиче-
ского потенциала с достаточной полнотой.
Именно в Тоскане, где города достигли наиболее вы-
сокого уровня развития в изучаемые столетия, отчетли-
во проявились взаимосвязь и взаимозависимость города
и деревни, оказавшие существенное влияние па специфи-
ку ее экономики и социального строя. Активность воз-
действия итальянского города па округу возросла в зна-
чительной степени в результате того, что он подчинил ее
себе ио только экономически, но и политически, через
разветвленную систему административных, судебных и
финансовых учреждений города-государства, на что
специально обращал внимание К. Маркс 10.
Результаты воздействия итальянского города на дерев-
ню были далеко пе однозначными. Не правомерно счи-
тать, что крупнейшие центры промышленности и торгов-
ли, кредитного дела, в которых появились зачатки капи-
талистического производства, лишь «подтягивали» (более
или менее успешно) отстававшую феодальную деревню
до своего уровня, увлекая ее па путь глубоких структур-
ных преобразований, а затем, с изменением мировой
5 Заказ № 1624
129
торговой конъюнктуры и в силу ряда других причин,
обусловивших постепенный упадок в первую очередь то-
сканских городов, «тянули за собой» уже в обратном на-
правлении эту «частично преобразованную» или «недо-
статочно преобразованную» деревшо в сторону «рефеода-
лизации», основной причиной которой и был этот упадок
городской экономики, «привнесенной» в копта до и дист-
ретто одворянившимися буржуа. Подобная схема отража-
ет лишь внешние контуры процессов, которые в действи-
тельности были гораздо более сложными и многообраз-
ными.
С нашей точки зрения, следовало бы обратить внимание
на два обстоятельства:
1. Особенность взаимоотношений города и деревни в
Тоскане заключалась прежде всего в том, что на всех
этапах истории феодального общества — от его генезиса
до начала разложения в позднее средневековье — это
было взаимовлияние, хотя способы и форма его были
различными. Деревня, точнее — феодальное окружение,
не просто «со своей стороны» воздействовала на город,
в чем-то чуждый ей по своей социальной природе, по
все развитие самого города было тесным образом взаимо-
связано с этой феодальной средой, в свою очередь также
подверженной изменениям, так как город был органиче-
ской частью, а не «чуждым элементом» феодальной об-
щественной структуры.
2. Воздействие города па деревшо не было всегда «бла-
гоприятным» для этой последней — в том смысле, что
оно имело своим результатом ее перестройку в прогрес-
сивном направлении, ускорявшую ее поступательное раз-
витие. Порой подчинение городом деревенской округи и
полнота власти города над деревней препятствовали ряду
прогрессивных преобразований в городском коптадо и
дистретто.
Будучи проявлением силы города, рано сложившееся
и широко распространившееся на территории коптадо и
дистретто городское землевладение, и в первую очередь
землевладение богатых пополапов, городской верхушки,
предопределило во многом особенности деревенской поли-
тики города — ее непоследовательность и противоречи-
вость, равно как и двойственность (хотя и в меныпей
мере, чем в деревне) политики города по отношению к
нобилям и магнатам в его стенах.
130
Сказанное подтверждает важность изучения как всей
совокупности аграрных отношений периода XIV—XVII вв.,
так и комплекса вопросов, связанных со спецификой зем-
левладения пополапов, которое стало особенно быстро
расти после победы городской коммуны над нобилями в
контадо и их насильственным переселением в город с
одновременным лишением части их прежних владений.
При этом нам представляется особенно интересным изу-
чение порядков, складывавшихся на землях крупных
торгово-промышленных и банковских компаний Тосканы,
в той или иной степени связанных с раннекапиталистиче-
скими мануфактурами.
Конечно, члены крупных торгово-промышленных и
банковских компаний Тосканы, «жирный народ» (popolo
grasso), представляли лишь верхушку пополанства, в то
время как основная часть горожан — мелкие купцы и
цеховые мастера — еще в значительной мере продолжали
быть связанными с традиционно-средневековыми форма-
ми организации производства и торговли, хотя процесс
их подчинения этим компаниям, прежде всего в текстиль-
пом производстве, ориентированном на экспорт, и достиг
немалых успехов.
Однако тем более правомерно выяснить, в какой сте-
пени и в каком направлении осуществляла (или не осу-
ществляла) преобразования в сельскохозяйственной сфе-
ре, па принадлежавших им земельных владениях в округе
именно эта верхушка пополанства, в своей промышлен-
ной деятельности прибегавшая — в той или иной фор-
ме — к передовым, раннекапиталистическим, методам
хозяйствования и управления, к использованию труда де-
сятков тысяч наемных рабочих.
В XIV—XV вв. подобные компании интенсивно вкла-
дывали немалую часть своих капиталов в земельную соб-
ственность. Каковы были причины этих инвестиций ка-
питалов? Действительно ли земля привлекала внимание
представителей этих компаний большей доходностью по
сравнению с торговой, промышленной или финансовой
деятельностью, которые в эти столетия начали пережи-
вать упадок, и тем самым имела место «перекачка» капи-
талов из одной сферы экономики в другую? Какую роль
играли новые капиталовложения в аграрной сфере: при-
водили ли они к перестройке методов агротехники и агри-
5*
131
культуры, к изменениям в формах землепользования и
аренды, в условиях арендных соглашений? Как изменя-
лось при этом положение непосредственных производи-
телей — арендаторов-испольщиков, аффиктариев, либел-
ляриев?
Вопросы, связанные с инвестициями в земельную соб-
ственность со стороны крупных компаний, уже давно
обсуждаются в историографии, ряд их продолжает оста-
ваться дискуссионным.
Еще в XIX в. историки, группировавшиеся вокруг
Аграрной академии во Флоренции, в своих работах раз-
вивали тезис о том, что инвестиции капиталов горожан
привели к значительному прогрессу в сельском хозяйст-
ве, создав благоприятные предпосылки для приложения
рабочих рук. Опи стремились подчеркнуть, что медзад-
рия была «выгодна» как для собственника земли, так и
для испольщика, так как, по их миопию, в этом договоре
присутствовала «гармоничная комбинация труда, достав-
ляемого семьей колона, и капитала, предоставляемого
собственником» и.
Никколо Родолико специально рассматривал приобре-
тение земель крупнейшими флорентийскими компаниями
во второй половине XIV в. (Строцци, Портинари, Сассет-
ти и др.). Он отмечал, что «отлив капиталов» происхо-
дил в той обстановке, когда доходы от торговли и кре-
дитно-финансовых операций компаний сокращались и
становились менее устойчивыми. Земля служила своего
рода гарантом прочности, ибо обеспечивала хороший и
стабильный доход и приносила все более высокие прибы-
ли по сравнению с другими видами деятельности (неред-
ко 8%). Немалую роль при этом играл и психологиче-
ский фактор. Не случайно Джованни Морелли, говоря о
способах лучшего приспособления к жизни во Флоренции,
отмечал в своей хронике: «Если ты имеешь деньги и твои
сыновья имеют многие земельные владения, следует вкла-
дывать денежные суммы в приобретение земель вблизи
Флоренции и там, где имеется достаточно рабочей силы,
по пе покупать земли, находящиеся в поймах рек» (оче-
видно, речь идет о затопляемых землях) 12.
Однако вопрос о том, действительно ли земля стала
повсеместно привлекать внимание ввиду своей большей
доходности по сравнению с приходившими в упадок тор-
говлей и промышленной деятельностью, так же как и
132
оценка роли инвестиций (содействовавших или пе содей-
ствовавших) улучшению земель, введению новых методов
хозяйствования и повышению их доходности, вызвал раз-
личные суждения в историографии. Дж. Вольпе подчер-
кивал, что нестабильность торговли наступила позже
«отлива капиталов» 13. Л. Сапори на примере компании
Альберти дель Джудиче привел ряд случаев из ее дея-
тельности, когда для оздоровления своих банковских
предприятий Альберти использовали средства из доходов
с уже имеющихся у них земельных владений 14.
Дж. Керубини полагал, что инвестиции в земельную
собственность не означали «бегства» капиталов из торгов-
ли в более доходную сферу, не означали «усталости» от
торговой активности, хотя и признавал, что было жела-
ние «застраховать» часть своего состояния от риска, свя-
занного с торговлей. Не менее важной побудительной
причиной Керубини считал социальный престиж и заботу
об обеспечении продовольствием 15.
Р. Романо разделяет точку зрения Дж. Луццато, ут-
верждавшего, что крупные купцы, становясь крупными
земельными собственниками, в управление своими земля-
ми не вносили духа инициативы и организованности, ко-
торый был свойствен их торговой и банковской деятель-
ности. Романо отмечает, что в источниках нет свидетельств
о «существенных изменениях» в аграрных отношениях в
результате «обуржуазивания земельной собственности».
Если обратиться к истории землевладения Альберти дель
Джудиче, то можно констатировать только два случая
незначительных инвестиций в земельную собственность,
которая достигала внушительных размеров: в Гуччино
Кьярелли 20,5 золотых флоринов было потрачено на
приобретение волов в 1350 г.; в Трети в 1323 г. было
израсходовано 117 лир 12 солидов 3 денария18.
По мнению Г. Росси, пока еще пет достаточно убе-
дительных доказательств, что сельское хозяйство гаран-
тировало лучший, более высокий уровень доходности и
стабильность доходов, хотя мы и пе располагаем данными
о сельскохозяйственных и несельскохозяйственных дохо-
дах на протяжении какого-либо определенного периода.
Однако даже отдельные примеры показывают, что неред-
ко горожане получали более высокую прибыль от торгов-
ли и морских перевозок. Ростовщические проценты также
держались на уровне 8—12, а процент, уплачивавшийся
133
Monte за переданные на откуп платежи по налогам
(prestanze, imposte) купцам и банкирам в первое время
с 5 вырос до 20, а впоследствии не опускался ниже 10—
15. Таким образом, доход от эксплуатации земельных вла-
дений даже в лучшем случае был все же более низким,
чем от ростовщичества. Это заключение может быть под-
тверждено документальным материалом на протяжении
довольно продолжительных отрезков времени. Нельзя
признать за сельским хозяйством и большую стабильность
доходов, чем от других предприятий, по причине коле-
баний цеп па землю и зерно, а также в результате па-
дения стоимости денег. Росси приходит к выводу, что
приобретение земель со стороны деловых людей города
большей частью вызывалось спекулятивными побужде-
ниями. Особенного размаха достигла спекуляция церков-
ными землями. Росси приводит ряд примеров спекуля-
тивных сделок, объектом которых были церковные (в том
числе епископские) земли, со стороны крупных флорен-
тийских фамилий в конце XIV в.: Корсики, Аччайюоли,
Риказоли, Адимари и др. Члены этих семей не раз зани-
мали и епископские должности в городе 17.
Итак, инвестиции торгово-промышленных кругов в
земельную собственность делались для использования ее
в спекулятивных целях. Вложения же для внесения тех
или иных «улучшений» в эти земли были незначитель-
ны. Какая-либо существенная перестройка хозяйствен-
ной деятельности пе имела места. На наш взгляд, по-
добный вывод в целом пе вызывает возражений. Но он
нуждается в ряде уточнений. Необходимо было бы рас-
смотреть инвестиции крупных компаний в земельную соб-
ственность в тесной связи с изменениями в распределе-
нии земельной собственности в сельских округах городов
Тосканы па фоне общего роста городского землевладения.
Далее, следовало бы привлечь материалы хозяйственной
деятельности более широкого круга компаний. Нам пред-
ставляется также важным сопоставление удельного веса
инвестиций той или иной компании в земельную собст-
венность с уровнем ее торговой и промышленной актив-
ности, а также сравнение доходности от этих разных ви-
дов деятельности.
Помимо того, по нашему мнению, было бы целесооб-
разно проанализировать состав недвижимого имущества
компаний, место в нем и назначение обрабатываемых
134
земель и иной недвижимости в городе и деревне (домов,
мастерских и лавок, торговых складов) и сравнить до-
ходность от этих разных видов недвижимости, а также
выяснить, в какой мере инвестиции направлялись па
введение новых сортов и видов сельскохозяйственных
культур, способствовали ли улучшению приемов агротех-
ники, применению новых орудий труда и т. п. Все это
необходимо для ответа на вопрос, преобразовывали ли
богатые ноиолапы порядки в сельской округе, и если да,
то в каком направлении.
Нам кажется, далее, очень существенным рассмотре-
ние данного вопроса в аспекте взаимоотношений компа-
ний как земельных собственников с арендаторами их
земель — испольщиками и аффиктариями, основной мас-
сой непосредственных производителей. Кто пес главные
расходы по ведению хозяйства: покупке скота, орудий
труда, семян, удобрений, приобретению и насаждению
новых культур? Действительно ли всегда пополам дели-
лись расходы на сданных в испольную аренду участках?
Приводил ли рост доходности отдельных земель к улуч-
шению условий жизни основных производителей в дерев-
не — арендаторов?
В какой мере на землях компаний применялся наемный
труд?
В настоящей статье, разумеется, невозможно сколько-
нибудь полно рассмотреть указанные вопросы. Мы стави-
ли перед собой задачу ответить лишь па некоторые из них
на материале хозяйственной деятельности ряда крупных
компаний Тосканы в XIV—XV вв. По вначале сделаем
некоторые общие замечания.
Городское землевладение возникло не в XIV в. Попо-
лапы-землевладсльцы были влиятельной силой итальян-
ского города и в IX—X вв., особенно в XII—XIII вв.,
после победы городских коммун над окрестными феода-
лами, немалая часть земель которых перешла в руки как
городской коммуны в целом, так и отдельных горожан.
Существование пополанского землевладения в довольно
значительных размерах в немалой степени определяло
особенности политики итальянского города в отношении
коптадо и дистретто, в вопросах освобождения колонов и
сервов, конфликтов крестьян-держателей и арендаторов
с их сеньорами, торговли в городе сельскохозяйственны-
ми продуктами и многих других.
135
Однако в XIV—-XV вв. городское землевладение, в пер-
вую очередь в Тоскане, достигло исключительного рас-
пространения — этот факт повсеместно отмечается в исто-
риографии. Оно росло как за счет сокращения церковых
земель, так и в результате перехода к пополанам и го-
родской коммуне в целом земель сельских коммун. Важ-
ным источником пополнения земельного фонда • прежде
всего богатых пополапов были земли, которых лишались
средние и особенно мелкие собственники, проживавшие
в городе и контадо. Многие прежние наследственные дер-
жатели-либеллярии также теряли права на свои держа-
ния. Оборотной стороной процесса обезземеления мелких
собственников и наследственных держателей была кон-
центрация земельной собственности в руках богатых се-
мей как в городе, так и в контадо. Показателен рост
влияния богатой верхушки в сельских коммупах. В ее
составе нередко были и пополаны, имевшие земли на
территории коммуны. В своих руках эта верхушка прак-
тически сосредоточила всю полноту административной,
судебной, финансовой власти в сельской коммуне, она же
стремилась распоряжаться пе только общинными земля-
ми, но и регулировать процессы мобилизации земель, нахо-
дившихся в собственности или держании отдельных чле-
нов коммуны 18.
В результате имущественной дифференциации в де-
ревне и роста крупного городского землевладения про-
изошли существенные изменения в распределении земель-
ной собственности.
В контадо Флоренции в начале XVI в. из 35 810 соб-
ственников более половины были уже или горожанами,
или представителями церкви. 37% горожан — земельных
собственников Флоренции принадлежало 60,4 % земельного
фонда (по его стоимости). 15% собственников (церков-
ные учреждения) владели 22,3% земель. На долю сель-
ских жителей (contadini), составлявших другую половину
собственников земель в контадо, большинство которых
принадлежало к крестьянам, приходилось лишь 17,3% зе-
мельной собственности (в ее стоимостной оценке) 19.
Используя некоторые статистические подсчеты, произ-
веденные Э. Конти по материалам переписи имущества
(кадастра) жителей Флорентийской округи 1427 г. по
4 зонам — кампьонам, мы сравнили процент земельной
собственности (в стоимостном выражении), принадлежав-
136
шей неимущим (miserabili) и бедным (poveri) людям,
владевшим облагаемым имуществом на сумму до 50 фло-
ринов, и их богатым соседям (agiati), владевшим облагае-
мым имуществом стоимостью свыше 200 флоринов. При
этом ясно обнаруживается имущественная дифференциа-
ция. В Ростолепа 70% бедных и неимущих людей при-
надлежало 22% земель, а 9% богатых—65%; в Мачио-
ли соответственно — 82% бедных и неимущих — 4,5%,
а 13% богатых —33%; в Пассипьяно — 80% бедных и
неимущих — 4 %, а 31% богатых —35%; в Пулика 71%
бедных и неимущих—5%, 39% богатых — 24% и т. д.20
Среди владельцев наиболее крупных земельных комплек-
сов па сумму в несколько сот, тысячу и более флоринов
как старые городские фамилии, так и новые семьи, свя-
занные с торговой, банковской и промышленной деятель-
ностью: Бальдовипетти, Фрескобальди, Альбицци, Меди-
чи, Строцци, Делла Каза, Стефани и др., а также цер-
ковные учреждения — приходская церковь св. Леолина в
Папцано, аббатство св. Михаила в Пассиньяно и др.
В дистретто Снопы уже в начале XIV в. (1320—
1330 гг.), по данным Tavola delle possession!, имел место
интенсивный процесс перехода земель к горожанам —
в первую очередь крестьянских, затем церковных и —
в меньшей море — земель феодальной знати. К горожанам
от жителей коптадо за этот период перешло земель па
76 993 лиры, от церковных учреждений — па 6431 лиру,
от феодальной знати — на 1539 лир. Поляризация земель-
ной собственности в сиенской деревне была значительной
уже в начале XIV в. По данным 27 книг поземельных
описей, содержащих сведения о горожанах — земельных
собственниках, в руках 5,3% собственников, владевших
недвижимостью па сумму свыше 5 тыс. лир каждый,
оказалось 42,6% земли. Это наиболее крупные магнат-
ские семьи — Толомеи, Малавольти, Буопсиньори, Са-
лимбени, Пикколомини; за ними идут купеческие фами-
лии. В то же время мельчайшие собственники, недви-
жимость которых пе превышала 20 лир, составляли
47% всех собственников 21.
Исходя из данных о величине облагаемого имущест-
ва жителей контадо и дистретто ряда других городов
Тосканы, приведенных в работах Э. Фьюми, мы можем
судить о подобных процессах, происходивших и в них
(при этом следует принимать во внимание и тот факт,
137
что большинство горожан — земельных собственников в
коптадо имели немалую недвижимость, в том числе и
земельные участки в черте самих городов, поэтому дейст-
вительные размеры их недвижимости ^больше указанных
пиже). Так, в городе и предместьях Вольтерри, по дан-
ным кадастра 1429 г., 5,9% пополапов принадлежало
65% имущества, причем на долю 6 богатейших пополап-
ских семей — Феи, Рикобалъди, Броккарди, Лиши, Ип-
контри, Марки, тесно связанных с местной торговлей и
сукноделием и владевших имуществом свыше 3 тыс. фло-
ринов каждая, приходилось 21,7% всего имущества горо-
жан 22.
В дистретто Прато, по данным кадастра 1428—1429 гг.,
49,9% населения, которые владели состоянием до 20 флор,
(т. е. считались бедными), принадлежало лишь 3,3% все-
го имущества в округе, в то время как 11,6% богатых
людей, размер состояния которых колебался от 500 до
3000 флор., обладали 60,7% имущества в округе23.
В Сан-Джиминьяпо на долю 51,4% населения, владевше-
го состоянием менее 50 флор., в 1428 г. приходилось
2,3% всего имущества дистретто, в то время как 4,3% жи-
телей владели 40,1% богатства 24.
Значительная имущественная дифференциация наблю-
далась в Сан-Джиминьяно еще в XIV в. В первой поло-
вине XIV в. 50,2% его жителей располагали земельной
собственностью с ежегодным доходом до 2 модиев зерна
(т. е. вдвое меньше годовой потребности в зерне семьи
из пяти человек). 73% жителей имели доход до 5 моди-
ев зерна па семью, в то время как 2,8% семей горожан
принадлежало свыше 30 модиев годового дохода. В ком-
муне Пыовика (дистретто Пистойи) в 1427 г. 30% семей
пе имели облагаемого имущества. В городе и дистретто
Пистойи тогда же 30% семей располагали лишь 10,2%
всего богатства 25.
Та же закономерность наблюдается и в отношении
распределения земельного богатства сельских жителей в
северных Апеннинах. В начале XV в. 9,7% богатых фа-
милий владели землями стоимостью свыше 500 лир,
в то время как 54% имели земли па сумму не свыше
100 лир. В коммуне Капрезе (округа Ареццо), по данным
кадастра 1427 г., среди 278 очагов 71,6% составляли
poveri, т. о. обладавшие состоянием до 50 флоринов,
5,7% были полностью неимущими, и 0,4% — богатыми
138
(agiati), владевшими имуществом па сумму свыше
200 флоринов. В коммуне-федерации Кыози, объединяв-
шей 15 мелких коммун, среди 377 очагов неимущих
было 5%, бедных — 72,4%, богатых —0,8% (впрочем,
в этой горной зоне, где свободная крестьянская собствен-
ность сохранилась дольше, полностью неимущие состав-
ляли меньший процент, чем па равнине) 26.
Переход значительных земельных участков в XIV—
XV вв. в руки горожан не означал простого перераспре-
деления земель, перехода их в руки иного социального
слоя без изменения социально-экономического и правово-
го статуса их держателей.
Либеллярные и иные наследственные держания, как
правило, сменяются краткосрочной арендой — аффиктом
(affitto) или же испольщиной — медзадрией, которая в
Тоскане XV в. занимала господствующее положение на
землях горожан. Испольная аренда могла возникать в
результате трансформации самого либеллярного договора:
сокращался срок аренды, собственник все более регла-
ментировал условия хозяйствования арендатора на участ-
ке, что пе было свойственно «классическому» либелляр-
ному договору, резко ограничивались права арендатора на
участок, иной раз собственник принимал участие в из-
держках производства и т. д.27 Однако чаще всего объек-
том краткосрочного арендного договора — в первую оче-
редь медзадрии — было пе прежнее наследственное фео-
дальное держание, а земельный участок, на который его
собственник — горожанин, реже церковное учреждение
или житель контадо — приобрели всю совокупность преж-
них феодальных прав (dominium directum et dominium
utiles), свободный от прежних феодальных обязательств
как для патрона, так и для будущего арендатора (дан-
ное обязательство не исключает возможности появления
подобных обязательств в дальнейшем, после заключения
договора и в силу ряда различных причин, как это и
случилось с испольщиной).
Краткосрочная аренда (affitto, locatio ad fictum) в
Тоскане в изучаемое время чаще встречалась на землях
церкви или в отдельных районах, где медзадрия по тем
или иным причинам не получила широкого распростра-
нения па' землях горожан (например, в дистретто Пизы).
Объектами этой аренды были обычно небольшие участки
пашни или виноградника, разбросанные подчас на зпа-
139
чительной территории и окруженные необрабатываемыми
землями (природный рельеф в окрестностях Пизы пе в
последнюю очередь обусловил распространение здесь
аффикта). Собственник осуществлял постоянный надзор
за ведением хозяйства арендатором, который пе мог без
разрешения собственника вносить какие-либо изменения
в соотношение культур па участке, например: насадить
виноградники и оливковые деревья на пахотной земле,
превратить пашню в луг, вырубить древесные насажде-
ния и т. п. Арендатор лишался каких-либо прав распо-
ряжения участком, причем ограничения нередко распро-
странялись и на возможность «подработать на стороне»
или продать часть собранного урожая. Порой с аффикта-
рия требовались и некоторые дополнительные (помимо
арендной платы) платежи и повинности, в том числе и
разного рода барщинные работы, характерные для фео-
дального держания. Все расходы по «улучшению» участ-
ка: насаждение плодовых деревьев и уход за ними, про-
ведение оросительных каналов и др. (чаще всего на
участках, сданных в аффикт, разводились специализиро-
ванные культуры), несли сами съемщики, собственники
в этом участия пе принимали.
Незначительные размеры участков, сдаваемых в аф-
фикт, обычно свидетельствовали о том, что у съемщика,
вероятно, имелись, и другие держания (например, либел-
лярпые) или он одновременно занимался и иной деятель-
ностью (торговой или ремесленной). Арендованный уча-
сток здесь далеко не всегда являлся синонимом крестьян-
ского хозяйства, соответственно и семья арендатора в
гораздо меньшей степени была связана с наделом, чем
при испольщине, где podere (см. ниже) должен был слу-
жить главным источником существования арендатора.
Такой вид аренды, где высота арендной платы и другие
условия договора в значительной мере определялись хо-
зяйственной конъюнктурой, содержал в потенции более
благоприятные условия связи с рынком, особенно для
состоятельных аффиктариев, которые могли привлекать
для обработки арендуемых ими в разных местах многих
мелких участков временных или постоянных наемных
рабочих.
Тем самым создавались предпосылки для превраще-
ния аффикта в будущем в аренду капиталистического
типа28.
140
Объектом испольной аренды — медзадрии в XIV—
XV вв., как правило, были пе прежние мелкие земельные
участки, подчас разбросанные по значительной террито-
рии, а довольно крупные земельные комплексы — poderi,
размером до нескольких га, компактно расположенные и
запятые обычно как зерновыми, так и специализирован-
ными культурами, а также плодовыми деревьями. Для
тосканской испольщины характерен был поликультурный
тип хозяйства. Нередко в состав арендуемого участка на-
ряду с poderi входили более мелкие и расположенные в
разных местах участки — pezze.
Образование poderi на месте прежних мелких держа-
ний или аллодиальных участков было важнейшей пред-
посылкой развития медзадрии, а степень распространения
poderi (так называемый индекс appoderamento) — одним
из главных показателей распространения испольной арен-
ды. Так, в XV в. индекс appoderamento в 22 зонах коптадо
Флоренции, изученных Э. Конти, варьировал от 40 до
80. Poderi частично образовывались из домепиальных зе-
мель (количество которых в XIV в. в Тоскане, впрочем,
было незначительно), но главным образом из участков,
являвшихся прежде собственностью или наследственным
держанием мелких крестьян, которые лишились этих зе-
мель в результате задолженности по чиншам, ипотеке,
выкупным платежам и т. п.29 Важнейшей особенностью
испольщины, как и аренды за фикт (affilto), было то, что
отношения между арендатором и собственником не были
тождественны отношениям феодального сеньора и зави-
симого держателя. Арендатор пе был здесь «традицион-
ным владельцем» 30 земли, права которого на нее опре-
делялись обычаем или наследственным договором и при-
ближались к фактической собственности, а в отношениях с
сеньором присутствовало в той или иной форме внеэконо-
мическое принуждение.
Испольщик, лишенный нередко земельного участка и
пе имевший средств для того, чтобы подчас приобрести
и орудия труда или скот, нуждался в помощи собствен-
ника. В медзадрии имело место участие — в той или иной
степени — собственника в издержках производства (предо-
ставление последним части семян, рабочего скота, чаще
в виде денежной ссуды). Однако основные расходы по
обработке poderi, как правило, лежали на арендаторе. На
свой участок испольщик, как и аффиктарий, пе имел ни-
141
каких прав, и в любой момент мог быть заменен другим
арендатором, если собственник счел бы его «нерадивым».
По своей экономической сущности медзадрия представляла
собой «переходную форму» от феодальной к капиталисти-
ческой ренте, когда рента «уже не выступает как нор-
мальная форма прибавочной стоимости вообще. С одной
стороны, издольщик, применяет ли он только собственный
или же и чужой труд, предъявляет притязание па извест-
ную часть продукта не потому, что он работник, а потому,
что он владелец части орудий труда, капиталист сам для
себя. С другой стороны, земельный собственник предъ-
являет притязание на свою долю не только в силу собст-
венности на землю, по и как лицо, ссудившее капитал» 31.
Вместе с тем па протяжении XIV—XV вв. тенденция
развития испольщины в Тоскане состояла в постепенном
и все большем устранении собственника от участия в из-
держках производства, что це означало, однако, его устра-
нения от постоянного вмешательства в процесс ведения
хозяйства па участке испольщиком. Предоставляемые ис-
польщику семена (обычно не главных для данного участ-
ка сельскохозяйственных культур), денежные суммы па
приобретение рабочего скота и пр. все чаще рассматрива-
лись как ссуда собственника арендатору и записывались
па счет последнего в качестве его долга, росли в объеме
и количестве дополнительные повинности, нередко, чисто
феодального характера (оброки, барщинные работы, в том
числе устройство оросительных каналов, обработка вино-
градников собственника, изготовление для пего вина и
оливкового масла, транспортная повинность и т. п.). Как
естественное следствие роста платежей и повинностей
ухудшается экономическое, социальное и правовое поло-
жение испольщика, в распоряжении которого остается столь
небольшая доля урожая, что ее не хватает для обеспече-
ния прожиточного минимума его самого и его семьи. От-
сюда — постоянная задолженность арендаторов и частая
смена ими патрона (который норой давал испольщику в
долг ссуду для возмещения его долга прежнему патрону),
что тем не менее не избавляло испольщика от задолжен-
ности 32.
Одновременно растет слой постоянных наемных работ-
ников, для которых этот вид занятий в деревне делается
обычным источником существования33. В то же время
большинство работников остаются сезонными, занимаются
142
работой по найму как дополнительным подсобным заработ-
ком к своему доходу арендатора. Сохраняются суровые
моры принуждения наемных работников, вплоть до телес-
ных наказаний. Наемный труд «в собственном смысле
слова» 34 не получил в тосканской деревне широкого рас-
пространения, очевидно, потому, что для горожанина —
земельного собственника оказывалось дешевле и выгоднее
применять труд арендатора-испольщика. Чрезвычайно
низкий размер фонда личного потребления испольщика
(остающийся в его распоряжении доход с участка нередко
был меньше заработной платы наемного рабочего, для
которого она была единственным источником существо-
вания) отчасти восполнялся дополнительными заработками
на стороне, а частично участием в подсобных промыслах
в городском дистретто, например в качестве прядильщика
и ткача тех же мануфактуристов Ланы или Сэты во Фло-
ренции, Сиене, Прато.
Рост инвестиций крупных торгово-промышленных и
банковских компаний Тосканы в земельную собственность,
особенно ярко проявившийся со второй половины XIV в.,
шел одновременно с ростом городского землевладения и
существенными изменениями в структуре земельной соб-
ственности и форм арендных отношений. Как «вписыва-
лись» порядки, установившиеся па землях компаний Тос-
каны, в общую картину эволюции аграрного строя в
XIV—XV вв.? Как сочеталось их «обращение к земле» с
другими видами деловой активности этих компаний?
Прежде всего, обращает па себя внимание несомнен-
ный факт увеличения недвижимости среди другого иму-
щества компаний. Торгово-промышленная компания Аль-
бицци, предки которой были выходцами из области Арец-
цо и принадлежали к крупным нобилям, в середине XIV в.
носила строго семейный характер. В пее входили Антопио
ди Ландо и четыре его сына: Ландо, Пепо, Якопо и Фи-
липпо. Капитал компании в целом был довольно велик по
размерами колебался в 1346—1350 гг. от 20 до 27тыс. лир.
Компании Альбицци принадлежали во Флоренции две
сукнодельческие мастерские (что было доволыю редким
явлением) в квартале Сан-Мартино, торговый склад, отку-
да сукна «посылались в Венецию, Фландрию и Англию»,
красильная мастерская в квартале Сан-Джилио, помеще-
ния для растяжки и очистки готовых сукон и еще четыре
мастерские (botteghe) в. квартале Сан-Броколо, назпаче-
143
ние которых неизвестно. Среди недвижимого имущества
компании были дворец, половина дома в Моптелоро, семь
poderi земельных угодий. Земельное богатство компании
оценивалось в 5300 флор. (53,5% всей недвижимости Аль-
бицци) и приносило ежегодный доход в 4%. Остальная
недвижимость оценивалась в 4600 флор. (46,5% состояния
и приносила ежегодный доход в размере 10%.
Как видим, poderi принадлежала ведущая роль среди
недвижимости Альбицци, однако по доходности они зна-
чительно уступали другим видам имущества компаний.
Таким образом, землевладение отнюдь пе являлось еще
основным или ведущим компонентом деловой активности
этих крупных купцов и промышленников Флоренции.
Производительный капитал компании колебался в ука-
занные годы от 4 до 10 тыс. флор, и приносил прибыль в
22,26%. Размеры капитала компании, непосредственно ис-
пользуемого в производстве, следует признать значитель-
ными, если сравнить его с капиталами других флорентий-
ских компаний. Так, капитал компании Дель Бене в
1370 г. составлял приблизительно 4900 флор., в 1427 г.
Каппоии располагали 3700 флор., Медичи в 1451 г. владе-
ли двумя мастерскими (botteghe), стоимость имущества
которых колебалась от 4 до 6 тыс. флор. Вместе с торго-
вым складом (fondaco) производительный капитал Медичи
достигал 12 тыс. флор.
Однако ориентация хозяйственной деятельности Аль-
бицци существенно изменилась в начале XV в. Постепен-
ный спад производства в старинном сукноделии заметно
отразился па их деловой активности, связанной с цехом
Лана. Из всех наследников рода Ландо Альбицци только
потомки Папьо занимались сукноделием. Около 1427 г.
известна маленькая мастерская, которую арендовал Джо-
ванни ди Джентиле. С марта 1426 по июль 1427 г. она
выработала лишь 111 кусков сукна, в то время как пер-
воначальная стоимость ее оборудования составляла нема-
лую сумму — около 1000 флор. Брат Джованни Никколо
в начале XV в. основывал различные компании по окраске
сукон, но их деятельность пе была успешной. Потомки
Аптонио ди Лапдо стали крупными земельными собствен-
никами, особенно Джозаффа ди Мариано Джованни и
Антонио ди Тедиче. Они почти совсем отошли от торговых
занятий. Три сына Алессандро продолжали владеть тор-
говым складом от компании Калимала, но уже пе зани-
144
мались оолыпе производством сукон, хотя один из них
держал еще две мастерские в Сан-Мартипо. Потомки Фи-
липпо, Пьеро ди Филиппо, Мазо ди Лука, Ринальдо ди
Мазо, стали известными политическими деятелями. Вме-
сте с другими представителями семьи, а также деи Пацци
опи основали компанию по производству шелка, продук-
ция которой продавалась в Неаполе, Валенсии, Барселоне
через посредство других компаний.
Кроме того, Ринальдо ди Мазо был крупным земель-
ным собственником, а его сын Мазо инвестировал неболь-
шие суммы денег в две компании по окраске шелковых
тканей и одну по их изготовлению в 1426—1427 гг. Очень
показателен для изменения направленности производст-
венной деятельности Флоренции в XV в. тот факт, что
крупнейшая ее «семейная» компания, организованная при
непосредственном участии такого крупного политика, ка-
ким был Ринальдо ди Мазо, была компанией по производ-
ству шелка, а не сукна 35.
Пизанские суконщики и сукпоторговцы Делле Браке,
принимавшие активное участие в политической жизни
Пизы в XIV в. (многие члены этой семьи были приорами
и анциапами), с начала XIV в. начали активно приобре-
тать недвижимость. G 1318 г. опи купили недвижимого
имущества па 689 флор., а с 1326 по 1349 г.— более чем
на 2464 флор., всего же за период с 1318 по 1366 г.— па
3401 флор. Удельный вес товарных запасов в общем объ-
еме капиталов Делле Браке за эти годы уменьшился:
с 69% в 1326 г. до 56% в 1356 г. Стоимость недвижимого
имущества в эти годы соответственно возросла: с 31% в
1326 г. до 44% в 1356 г. Многие из вновь приобретенных
земель перешли к Делле Браке от несостоятельных долж-
ников. К 1356 г. недвижимость этой семьи состояла из
76 земельных участков, 35 домов, 6 боттег, 1 гостиницы.
В 1354—1356 гг. от 20 до 25% дохода приносили земли,
занятые под интенсивные культуры и сданные в аренду —
аффикт, около 4,5% дохода давали земли, занятые зерно-
выми. Зерновые (пшеница, просо, сорго, ячмень), оливко-
вое масло нередко шли па продажу, по доходы от прода-
жи сильно колебались — от 532,7 лиры в 1334 г. до 85 лир
в 1353 г., 127 лир в 1356 г. и т. д.36
По данным кадастра Пизы 1428—1429 гг., соотноше-
ние разных видов имущества у представителей богатых
городских семей было далеко неодинаковым (см. табл. 1).
145
Если в состоянии купца-сукноторговца и банкира Гаспа-
ре да Лавайано вложения в кредитные операции состав-
ляли 48,67%, товарные запасы равнялись 28,82% иму-
щества, а недвижимость — лишь 16,84%, то недвижимость
в составе имущества виноторговца Герардо да Лавайано
занимала почти половину (43,59%), т. о. почти столько
же, сколько стоило оборудование мастерской по производ-
ству пеньки (bottega dei funi). Более половины состояния
занимали вложения и недвижимость у нотация Карло да
Векьяпо, в то время как товарные запасы достигали
лишь трети его имущества.
Данные кадастра Пизы 1428—1429 гг. свидетельству-
ют о том, что чем богаче торгово-промышленные семьи,
тем меньшую долю своих капиталов они помещали в не-
движимость, выделяя более значительные средства на тор-
говые и финансовые, а также промышленные предприя-
тия. Мы уже видели, что недвижимость достигала лишь
17% в имуществе сукноторговца и банкира Гаспаре да
Лавайано, самого богатого представителя этого семейства
в городе, входившего «во вторую десятку» богатейших
семейств Пизы (он занимал 13-е место в кадастре по раз-
меру имущества).
Еще меньший процент недвижимости видим у других
представителей богатых пизанских семей. Так, занимав-
ший 5-е место в кадастре, специализировавшийся на мор-
ской торговле и банковских операциях Пьеро ди Мессер
Стефано Гаэтани имел среди недвижимости только
14,57% имущества, в банковские же и кредитные опера-
ции помещал 83,95%.
В кредитные операции вкладывали 87,93% своего со-
стояния Бонаккорсо и Бартоломео Буонкопти. Самые бо-
гатые семьи Пизы (первое, 2-е и 3-е место в кадастре) —
торговец шелком Джованни Маджолини, торговец кожами
Джакопо ли Корбипо и банкиры Гильельмо и Пьеро Па-
гапелли — вкладывали в недвижимость соответственно
12,75%, 6,05% и 4,28% своих капиталов. Одновременно в
торговые и банковские операции Маджолини помещал
более 70% состояния, Джакопо ди Корбино и братья Пага-
нелли — более 90%.
В составе недвижимости (что, как мы увидим пиже,
показательно и для крупных пополанских фамилий других
городов) значительное место принадлежало пе собственно
земельным владениям, а сдаваемым в аренду домам, по-
146
мощениям под мастерские, лавки и торговые склады, кре-
дитные конторы. Такого рода недвижимость составляла
более 40% У представителей семьи Веккьяно (Леонардо
и Чипо), 23,1% —у Саикашано, 30,36%—у Гаспаре да
Лавайапо и т. и. (см. табл. 2).
Среди сдаваемых в аренду богатыми семьями Пизы
земель poderi, т. е. участки, сданные в медзадрию, зани-
мали незначительное место (пе более 10%). Подавляющее
большинство земельных угодий сдавалось в аренду за
фикт (locatio ad fictum) — обычно денежный, очень ред-
ко — в либеллярпую аренду. Как правило, сданные в
аренду земли представляли собой многочисленные участки
небольших размеров, занимаемые пашней, лугом (па рав-
нине и па холмах), реже — виноградниками (последние
чаще лежали компактно, а не обрамляли пахотные поля,
как это имело место в других районах Тосканы). Встре-
чались и посадки оливковых деревьев, каштанов, сады.
Доходность пахотных земель пе была высокой, обычно —
5-6%.
Виноградники приносили . гораздо больший доход —
от 14% до 30% и более.
Например, па землях Герардо да Лавайапо пашня за-
нимала 48,75%, виноградники 19,9%, луга — 15,6% и т.п.
Менее 6% дохода давали 38,67% его земель, от 6 до 10%
давали 47,23%, от 11 до 20% — 9,66%, свыше 20% —
4,41% земель. Еще менее доходными были земли Гаспаре
да Лавайано. От 6 до 10% приносили ему сданные в арен-
ду дома (30,48%), пе более 6% дохода поступало от
57,93% земель, 11,62% недвижимости приносили доход от
11 до 20%. Немного более половины всех земель Джова-
нни да Лавайапо приносили доход до 6%, а 47,98% зе-
мель — от 6 до 10% 37.
Как видим, инвестиции в земельную собственность
наиболее крупных торговых и банковских домов Пизы в
XV в. налицо, но опи не означают резкого уменьшения их
торговой активности или деятельности на поприще кре-
дитных или банковских операций. Показателен и тот факт,
что среди недвижимости важное место занимают сдавае-
мые в аренду жилые дома и помещения под мастерские
и торговые склады. Среди земельных угодий главное ме-
сто принадлежало небольшим участкам пашни, сдавае-
мым, как правило, в аффикт или либеллярпую аренду,
по лишь изредка — в испольщину.
•147
Доходность этого вида земель невелика: от 3 до 6—
10%. Виноградники же и плантации оливковых деревьев,
т. е. земли со сравнительно высокой доходностью (от 10
до 20 и более процентов) занимали не свыше 20% площа-
ди земель того или иного представителя богатой пизан-
ской семьи и редко превышали 15% стоимости всех их
земель (потребность в зерне для собственного потребле-
ния и продажи в городе у землевладельцев продолжала
быть исключительно высокой).
Было ли иным положение в земельных владениях дру-
гих крупных фамилий Тосканы — Строцци, Медичи, Да-
тини, какова была специфика эксплуатации этих земель?
Стоимость недвижимости Симоне ди Филиппо Строц-
ци по его завещапию, составленному в 1425 г., равнялась
4500 флор. (63,7% всего его состояния) (см. табл. 3). Од-
нако это были далеко не только земельные владения, но и
дом во Флоренции, где проживал он сам и который стоил
немало — 1200 флор., а также сдаваемые в аренду дома
и торговые помещения. Собственно земля оценивалась в
2500 флор, и представляла собой четыре крупных poderi
и более мелкие участки (pezze), расположенные к западу
от Флоренции — в Сан-Пьеро Кваракки (коммуна Камни
Бизепцио).
Анализируя данные, говорящие о соотношении разных
видов имущества других представителей семьи Строцци
в XV в.— Филиппо и его сыновей, Филиппо и Лоренцо,
занимавшихся торгово-промышленной и банковской дея-
тельностью, мы видим, что на протяжении этого столе-
тия их активность в деловых операциях и особенно в тор-
говле еще достаточно высока и значительно превышает
их вложения в земельную собственность. Земельные уго-
дья как таковые по-прежнему пе составляют главной ча-
сти недвижимости. Огромные и все возрастающие суммы
выделяются на постройку дворца во Флоренции.
В 1483 г. недвижимость Филиппо Строцци оценивалась
в 8205 больших флоринов, что равнялось 7,3% стоимости
его имущества, в то время как инвестиции в торговые опе-
рации составляли 83 635 б. флор. (74,48%). Главное место
среди последних принадлежало вложениям в компании в
Неаполе (86,43%) и во Флоренции (10,11%). В 1491—
1492 гг. вложения в торговые операции сократились в не-
сколько раз и составляли 30,27% стоимости имущества.
Недвижимости принадлежало теперь 14,13% стоимости
148
всего состояния, в абсолютных цифрах эти вложения так-
же возросли в два раза. Однако вложения непосредствен-
но в земельную собственность практически остались иа
том же уровне, что и 8 лет назад. Половина инвестиций
шла па постройку дворца.
Вложения в торговые и банковские операции снова
уменьшились в абсолютных цифрах через 10 лет
(в 1501 г.), как об этом свидетельствует структура иму-
щества сыновей Филиппо — Филиппо и Лоренцо Строцци.
Однако их доля в совокупном имуществе осталась почти
на том же уровне (около 27%). Инвестиции в земельную
собственность Филиппо и Лоренцо возросли за 10 лет бо-
лее чем в два раза, но тем не менее значительно уступа-
ли инвестициям в торговые и банковые операции. Гораз-
до большая сумма шла па постройку дворца. Па него
тратилось в 1501 г. почти столько же, сколько и па тор-
говые и банковские операции (19066 б. флор., т. о.
24,89% стоимости всего имущества).
П. Родолико указывает на сравнительно высокие дохо-
ды Строцци от их земельных владений в XIV в. (8%).
Но так было не всегда. Например, документ «Должники
и кредиторы» («Debitori е creditor!») Филиипо ди Маттео
Строцци, составленный в 70—90-х годах XV в., свидетель-
ствует, что с его земельных владений, в том числе с зе-
мель в долине Бизенцио, удавалось получить лишь 3,6—
4,8% дохода. И через 30 лет Лоренцо ди Филиппо Строц-
ци извлекал из этих земель почти такой же доход —
4,3%. Таков же уровень доходности земель Джакопо Гвич-
чардини; 3,5% в течение 34 лет составлял доход с земель-
ных владений Никколо и Джулиано Каппопи38.
Невелики были доходы от земельных владений других
представителей Строцци, как видно из хранящихся в Го-
сударственном архиве Флоренции кадастровых описей
XV в.— Строцца и Бенедетто ди Пьеро дельи Строцци.
Доходность одного из podere Строцца и Смеральдо дельи
Строцци в Камни Сап-Лоренцо составляла 7%. Подере в
Сан-Стефано в Камни приносил доход в 5%.
Кадастровая опись имущества Бенедетто ди Пьеро
дельи Строцци (1427 г.) содержит весьма характерные
данные о способе эксплуатации земель представителями
этой семьи. Они владели пятью poderi и многочисленны-
ми прилегающими к ним мелкими участками, всего
860 стайя земли (1 стайя=525 м2), общей стоимостью
149
3 тыс. флор. Принадлежавшие же им в приходе Сан-
Квирико два дома, в которых проживали Бенедетто и чле-
ны его семьи (10 человек), вместе с небольшим садом и
всем находящимся там имуществом стоили 850 флор. Ва-
ловой доход с земельных владений равнялся 5,87%, чи-
стый же доход (за вычетом расходов на ведение хозяйст-
ва) составлял 4,41%.
Основная часть земель Бенедетто была занята зерно-
выми культурами. Виноградники чаще высаживались по
краям поля и редко были расположены сплошными уча-
стками (в отличие от округи Пизы). Основную часть про-
дую щи (в стоимостном выражении) составляла пшеница
(60,3%). Низшие зерновые (полба, сорго, просо) давали
15,21% продукции земель, леи — 5,4%. Вино по стои-
мости составляло сравнительно небольшую часть продук-
ции (16,4%). С podere в Сан-Квирико арендная плата
вместо поступавшего прежде вина стала взиматься зерном
(правда, количество этого зерна невелико).
Какова была структура инвестиций собственника, если
судить по анализируемой описи? На первом месте — опла-
та собственником половины расходов на «зеленый клип»
(soveschio) — занятый пар. Собственник оплачивал так-
же половину стоимости предоставляемых арендатором се-
мян низших зерновых или бобовых — всего на 18 флор.
Семена главной посевной культуры — пшеницы повсюду
(за исключением podere Томарелло, где собственник
предоставлял арендатору 1 модий, т. е. 24 кг зерна)
должен был доставлять сам испольщик. Он же собствен-
ными силами выполнял все наиболее трудоемкие работы
по поддержанию в порядке виноградников, на свои сред-
ства содержал волов (только одному арендатору собствен-
ник оплачивал половину расходов на их содержание).
Собственник оказывал некоторую помощь арендатору в
приобретении семян льна (половина потребности). На его
средства на участки вывозилась половина навоза. Земле-
владелец оплачивал также 20 дней работы по укреплению
почвы, которую разрушала река (очевидно, Бизенцио).
На нем же лежала часть расходов по содержанию сданных
в сочиду трех телят.
Кажущееся многообразие участия Строцци в хозяйст-
венных расходах па сданных в испольщину poderi не
означает, что их расходы на ведение хозяйства и помощь
испольщикам были значительными. В целом эти расходы
150
невелики и составляли всего 43 флор., из них 29,3 флор,
шли на покрытие расходов па семена и 13,7 флор, состав-
ляли расходы по сочиде. Хозяйство Строцци большей ча-
стью носило экстенсивный характер. Необходимые для ве-
дения хозяйства расходы испольщиков обусловливали
низкий уровень их доходов: в их распоряжении после
уплаты половины урожая и за вычетом расходов па семе-
на и рабочий скот оставалось не более 20—25 флор, па
семью в год, что, как мы увидим ниже, едва покрывало
потребности в продуктах питания для семьи из пяти чело-
век. Вероятно, не случайно наличие многочисленных
должников среди арендаторов Бенедетто Строцци, кото-
рых он сам называет «бедными» 39.
Из описи доходов Алессандры и Джироламо Строцци
с podere Микелино (начало XVI в.), также хранящейся в
Государственном архиве Флоренции, видно, как увеличи-
лись дополнительные обязанности испольщика: поставки
випа, причем хороших сортов, возросли почти на 25% по
сравнению с обычно требуемой «половиной». Часть произ-
веденного вина, как и леи, шла на продажу. Испольщики
доставляли также кур и яйца сверх «половины» 40.
Из кадастровой описи 1457 г. (Portata al Catasto)
Козимо Медичи и его племянника Пьорфрапческо и из
других описей владений семьи, хранящихся в Государст-
венном архиве Флоренции, можно заключить, что инве-
стиции для приобретения земель у представителей этой
фамилии па протяжении XV в. сильно возросли. В 60-е
годы XV в. было приобретено недвижимости почти па
7 тыс. флор. Основные приобретения делались в районе
Муджелло, находящемся в радиусе 25—30 км к северу и
северу-западу от Флоренции. Через этот район проходили
торговые пути из Флоренции на север Италии. Он издав-
на был объектом борьбы крупных феодалов Убалъдини,
которым принадлежала львиная доля этой территории,
с городской коммуной и горожанами Флоренции. Не слу-
чайно, согласно постановлению 1289 г., изданному комму-
ной Флоренции, именно колоны, принадлежавшие Убаль-
дини в Муджелло, должны были в первую очередь выку-
питься на свободу. Впрочем, это постановление не было
выполнено, о чем, в частности, свидетельствуют постанов-
ления той же Флоренции не только конца XIII в., по и
XIV в.
151
Во владении тех же Убальдипи колоны сохраня-
лись вплоть до XV в., причем их личные свободы и позе-
мельные права по-прежнему сильно ограничивались.
В Муджелло Медичи приобрели 46,93% недвижимости,
часть земель перешла от Убальдини. В окрестностях
Флоренции в радиусе до 10 км Медичи купили 22,08%
недвижимости, в Калепцапо (окрестности Прато) —3,46%
земель, часть их прежде принадлежала семейству Строц-
ци. Почти четверть вновь приобретенной недвижимости
составляли дома, мастерские и торговые помещения во
Флоренции (24,38% всей приобретенной недвижимости и
88,5% всех зданий).
Основная часть земель в Муджелло была занята зер-
новыми (так же как и па землях Медичи в коптадо Пи-
зы). Правда, виноградникам принадлежало здесь несколь-
ко большее место, чем, например, на землях Строцци (от
10 до 20% стоимости продукции на отдельных podori за-
нимало вино). Доходность podere составляла обычно 7—
8%. К концу XV в. в окрестностях Прато опа несколько
выросла — в среднем па 2%. В отличие от Строцци Ме-
дичи почти по принимали участия в расходах по содер-
жанию своих многочисленных poderi. Все тяготы, свя-
занные с обработкой участка, покупкой и содержанием
скота, приобретением семян, лежали на испольщике. Ис-
польщики Медичи в подавляющем большинстве случаев
были должниками своих патронов, которые давали им де-
нежные ссуды для покрытия хозяйственных расходов (по-
рой это были ссуды и на приобретение скота). Фонда
личного потребления арендаторов Медичи, как можно су-
дить по кадастровым описям середипы и конца XV в.,
едва хватало для приобретения лишь продуктов питания.
Как и Строцци, Медичи в конце XV в. повысили размеры
дополнительных платежей (vanlaggi) на своих poderi:
эти платежи достигали более 19% от совокупности преж-
них взиманий («половины») и состояли из поставок мяса и
живого скота, реже — «традиционных» взносов домашней
птицей и яйцами.
Недвижимое имущество Козимо и Пьерфрапческо Ме-
дичи по своей стоимости в 1457 г. (59 741 флор. 18 сол.
8 ден.) составляло примерно половину всего состояния
(около 123 тыс. флор.). Товарные запасы оценивались в
54 238 флор. 8 сол., в банковские операции вкладывалось
8569 флор. 8 с. Таким образом, недвижимость играла нема-
152
лую роль в общей совокупности имущества семьи Медичи
уже в середине XV в., ио при этом довольно высокие до-
ходы, как и у других фамилий, приносила сдача в аренду
зданий и сооружений и.
По данным «Libri dello possession!» Франческо ди
Марко Датипи42, земельная собственность этого крупней-
шего купца и промышленника Прато (ему принадлежали
сукнодельческая мануфактура и мастерская по окраске
сукон в городе, банковская компания во Флоренции, он
был также членом 6 крупных торговых компаний и их
многочисленных филиалов в Пизе, Генуе, Авиньоне,
Барселоне, Валенсии и других городах) оценивалась в на-
чале XV в. на сумму несколько более 12 тыс. флор., что со-
ставляло лишь 12% всего его состояния, которое достига-
ло 100 тыс. флор. Деловая активность купца, как видим,
имела широкий размах, величина всего его капитала при-
ближалась к состоянию Козимо Медичи в середине XV в.
Земли Датипи (около 150 га) были расположены в не-
посредственной близости от Прато, на плодородной равни-
не вдоль роки Бизенцио, в направлении Кампи Бизепцио,
на окружающих город высоких холмах. Почти вся земля
была сдана в испольную аренду, и лишь 2,3% — в аф-
фикт. 1,2% составляли собственное хозяйство Датипи.
Географически выгодное расположение земель способст-
вовало тому, что ежегодные доходы Франческо Датипи от
земельной собственности были выше доходов от сдаваемой
в городе в аренду недвижимости (последние равнялись
5,44%, в то время как доходы от земли, сданной в аф-
фикт и модзадрию, в среднем за 1408—1410 гг. колебались
в пределах 6—9%). Лффикт приносил доход в среднем
6,9% в год со сданных в аренду земель и 7,5% — от сдан-
ных в аффикт домов, в которых проживали испольщики
на poderi. Медзадрия приносила собственнику более вы-
сокий доход: в среднем за три года —7,6% ежегодно (от
9,2% в 1408 г. до 5,9% в 1410 г.).
Основная часть земельных угодий Датини представляла
собой пахотные земли, виноградники высаживались обыч-
но но краям поля, так же, как и плодовые деревья: ябло-
ни, груши, оливы, гранаты, айва, а также фиги, орехи.
Отдельно расположенные виноградники, как и на землях
Строццщ занимали небольшую площадь (2,4%). Из 250 га
земли под виноградниками было 6 га, под рощами и ку-
старниками — 4 га, под оливковыми деревьями — 0,5 га.
153
Участки испольщиков варьировали довольно значительно
по своим размерам: из 37 хозяйств в двух они равнялись
менее 1 га, в 18 их площадь колебалась от 1 до 5 га, в 7 —
от 6 до 9 га, в 12 — от 10 до 15 га.
Обычно арендаторы земель Датини жили в Прато или
ого ближайших окрестностях. Жилища испольщиков на
участках встречались очень редко, и, как правило, они
принадлежали собственнику, которому арендаторы плати-
ли аффикт. Во владениях Датини чаще всего имела место
не «классическая» испольщина, когда испольщик прожи-
вал па роботе, который должен был бы предоставлять ему
основные средства существования (в сущности к «класси-
ческому» типу можно было бы отпести только одно из 37
хозяйств Датини). На остальных poderi арендаторы не
имели ни собственной хижины, пи рабочего скота, обраба-
тывая землю с помощью мотыги и лопаты. Если плуг и
применялся, то за его пользование арендатор должен был
платить собственнику. Участие собственника в издержках
производства здесь незначительное. Арендатор вносит сам
все семена для посева основных культур кроме половины
семян лупина, используемого в качестве зеленого удобре-
ния па занятом пару, иногда доставляет немного навоза
и половину семян льна. На арендаторе лежали также все
расходы по доставке господской части урожая к дому Да-
тини в Прато.
Испольщики Датини должны были также выполнять
немало дополнительных работ: размножать черенками и
сажать новые виноградники, прорывать оросительные ка-
налы, высаживать оливковые деревья, изготовлять вино
для патропа, доставлять ому помимо «половины», обус-
ловленное договором количество домашней птицы, суше-
ных олив и фиг. Еще И. Имберчадори отмечал, что ввиду
небольшой площади участков, занятых под зерновые куль-
туры, которые давали сравнительно невысокие (сам-5)
урожаи, примерно половина испольщиков Датини не мог-
ла доходом с участка обеспечить существование своей
семьи в течение года. Без дополнительных доходов с ви-
ноградников и оливковых деревьев (очевидно, не всегда
учитываемых собственником) не мог бы существовать
даже «лучший арендатор». Пища крестьянина по необхо-
димости состояла лишь из похлебки из проса, сорго и бо-
бовых, чистый пшеничный хлеб потребляли только синьо-
ры — горожане.
154
Используя цифровые данные, содержащиеся в «Зе-
мельных книгах» Датипи, мы со своей стороны попыта-
лись определить денежную величину того фонда личного
потребления, которым мог располагать испольщик, выпол-
нив все возложенные на него собственником обязанности
и оставив семенной фонд для будущего посева. В резуль-
тате оказалось, что 69,4% испольщиков на землях Фран-
ческо Датипи могли располагать фондом личного потреб-
ления величиной до 25 флор., 23% — от 26 до 50 флор, и
только 3,8% — от 51 до 100 флор., столько же — свыше
100 флор. Если же учитывать тяготевшие над испольщи-
ком долги, то к первой группе надо отнести 73,2% арен-
даторов. В целом же 92,4% располагали фондом личного
потребления до 50 флор., составлявших минимальную сум-
му, которой покрывались реальные потребности семьи из
пяти человек из расчета потребления одним членом семьи
в месяц 1 стайо (24 кг) зерна (*/4 пшеницы и 3/4 зер-
новых низших сортов), 0,5 л вина в день, по включая в
этот перечень расходы на приобретение мяса и оливкового
масла, но прибавляя расходы на одежду и обувь
(20 флор.).
Отметим при этом, что размер личного фонда потреб-
ления семьи во Флоренции во времена I кадастра (1427 г.)
был установлен в 200 флор., а фонд личного потребления
одного члена семьи Симоне ди Лотто ди Санкашано (бо-
гатого пизанского купца) равнялся 626 флор. Подавляю-
щее же большинство испольщиков Датини не могло удов-
летворить из своей доли урожая потребности семьи хотя
бы наполовину. Тем самым для них оказывалась неизбеж-
ной постоянная задолженность, как и поиски иных зара-
ботков, например сезонная работа по найму, изготовление
пряжи для сукнодельческой мануфактуры Датини в Пра-
то (Ф. Мелис показал, что 80% подобных работ произво-
дилось в 96 населенных пунктах контадо Прато).
Итак, па землях Датипи в Прато в начале XV в. пре-
обладали экстенсивные культуры, практиковавшиеся по-
рой удобрения и занятый пар не обеспечивали еще высо-
ких урожаев зерновых. Виноградники занимали срав-
нительно небольшое место в хозяйстве, инвестиции
собственника с целью «улучшений» в хозяйстве были не-
значительны, основные расходы нес арендатор-исполь-
щик, доход которого с его участка пе покрывал и полови-
ны необходимых потребностей его самого и его семьи.
155
Мы смогли использовать некоторые материалы из хо-
зяйственного архива Серро (dei poveri) di Francesco di
Marco Datini43 — благотворительного общества, которо-
му было завещано Датини его состояние (в том числе и
недвижимость). Описание доходов и расходов за 1493 г.
позволяет, на наш взгляд, провести некоторые сравнения
с предыдущим периодом. Не анализируя в целом весь этот
интересный источник, мы отметим только в связи с рас-
сматриваемой здесь проблемой, что хозяйство сохраняло
экстенсивный характер: главной культурой оставалась
пшеница, которая приносила 40,78% дохода с земель,
а вместе с рожью — 45,87%. Бобовые и лен давали не-
значительную часть дохода: бобовые — 4,7%, лен —2,17%.
Роль интенсивных культур возросла: виноград прино-
сил 25,25% валового дохода, причем 52,8% его шло па
продажу (что составляет 13,75% валового дохода всех
культур). На семена арендаторам ассигновалась лишь
V4 господской части урожая бобовых (1,3% урожая
всех культур).
Семена всех основных культур по прежнему доставлял
арендатор.
В хозяйстве использовалось четверо домашних слуг
(в том числе две рабыни, па которых затраты были вдвое
меньше, чем па свободных слуг). Во время уборки зерно-
вых, сбора винограда и других работ па виноградниках,
а также для изготовления вина в собственном хозяйстве
землевладельца привлекались окрестные крестьяне, труд
которых оплачивался натурой: зорном и вином (па это
шло 7,9% всех затрат хозяйства).
Постоянные наемные работники нанимались па срав-
нительно небольшую сумму (120 лир), составлявшую
2,02% всех расходов. Доходы от сданных в аренду домов,
виподавильпи, помещения, где растягивали готовые сукна
(tiratoi), составляли 5,3% всех поступлений, ростовщиче-
ские операции давали 4,52% всех доходов.
Приведенные цифры свидетельствуют о том, что и пос-
ле смерти Датини в принадлежавших ему ранее земель-
ных владениях собственное хозяйство нового землевла-
дельца также пе получило сколько-нибудь значительного
развития (хотя возможно, что по своим масштабам оно
было крупнее описанного в начале XV в.). Используемые
в хозяйстве наемные работники, как правило, были окре-
стными крестьянами.
156
Таким образом, тезис о том, что инвестиции капиталов
торгово-промышленных компаний в земельную собствен-
ность привели к значительному прогрессу в сельском хо-
зяйстве и способствовали распространению «выгодной»
для испольщика медзадрии, оказывается несостоятельным
в свете данных многочисленных источников. Инвестиции
компаний в земельную собственность в массе своей не
использовались для проведения каких-либо улучшений
или совершенствования самого процесса производства в
сельском хозяйстве. Свои накопления в несельскохозяйст-
венной сфере экономики представители крупных торгово-
промышленных компаний использовали в первую очередь
для приобретения земель, извлечения дохода путем экс-
плуатации находящихся в бедственном положении ис-
польщиков, всевозможных спекулятивных операций с не-
движимостью.
Тем пе менее неправильно полагать, что на землях,
принадлежавших крупным торгово-промышленным и бан-
ковским компаниям Тосканы, в XIV—XV вв. пе было
прогресса агрикультуры, роста доходности земель, интен-
сификации производства. Но распространение интенсив-
ных культур, сельскохозяйственное освоение новых зе-
мель (главным образом в холмистых и горных районах
под виноградники и посадки оливковых деревьев, а так-
же для разведения садовых культур), ирригационные ра-
боты осуществлялись в первую очередь и главным обра-
зом не в результате инвестиций капиталов представите-
лями компаний, а за счет интенсификации труда исполь-
щиков, которые несли главные расходы по ведению
хозяйства: покупке скота, орудий труда, семян, удобре-
ний, насаждению новых культур, и т. д. Некоторый рост
доходности на отдельных землях пе привел к улучшению
положения непосредственных производителей-арендато-
ров этих земель. Доход, «половина» арендатора, оказывав-
шийся в его распоряжении, пе покрывал в подавляющем
большинстве случаев и половины необходимых расходов
па существование испольщика и его семьи. Формальное
«равенство прав и обязанностей» в классической медзад-
рии на деле не соблюдалось. Мало того. К «половине»
урожая всех основных культур, которую должен был до-
ставлять испольщик собственнику земли, прибавлялись
многочисленные дополнительные обязательства, которые
сильно возросли в XV в., а в конце его и особенно в
157
XVI в. нередко принимали откровенно феодальный ха-
рактер. В результате многие испольщики находились на
пороге крайней бедности и разорения.
*
Зачатки капиталистического производства, возникшие
в передовых итальянских городах в XIV—XV вв., несо-
мненно, не оставили без влияния сельскую округу. При
этом особое значение имело как исключительно высокое
экономическое развитие многих городов Центральной и
Северной Италии, так и то обстоятельство, что они смогли
подчинить себе коптадо и дистретто политически, в систе-
ме города-государства, придавая своим постановлениям
силу закона и обеспечивая их выполнение при помощи
разветвленного аппарата администрации коммуны, а за-
тем синьории.
Одпим из главных факторов структурных изменений
в округе тосканских городов было повсеместное широкое
распространение городского землевладения, которое в
XV в. заняло господствующее место, оттеснив землевладе-
ние старых нобильских фамилий, многие из которых пе-
реселились в город и сблизились с пополапами или сами
стали пополапами, а также церковных учреждений и кли-
риков.
Сосредоточению значительных земельных массивов в
руках горожан (причем наибольший процент земель ока-
зывался в руках богатых фамилий) весьма способствова-
ла сильная имущественная дифференциация среди зави-
симых держателей и арендаторов, а также мелких сво-
бодных собственников, потеря немалым их числом земель-
ных участков, которые переходили к горожанам, а сами
эти крестьяне становились главным образом краткосроч-
ными держателями, арендаторами, частично — сезонными
и иногда — постоянными сельскими наемными работни-
ками.
Попятно поэтому, что направленность эволюции дерев-
ни в Тоскане в эти столетия очень во многом зависела от
того, какого рода преобразования произойдут (или пе про-
изойдут) на землях, принадлежавших пополапам, привне-
сут ли богатые пополаиы в свои хозяйства тот дух раппе-
капиталистической предприимчивости и инициативы, ко-
торым была проникнута их промышленная, торговая и
банковская деятельность,
158
Казалось бы, что возрастающие инвестиции в недви-
жимость, в том числе и в земельную собственность, со сто-
роны крупнейших торгово-промышленных и банковских
компаний Тосканы в XIV—XV вв. должны были содейст-
вовать структурным преобразованиям аграрных отноше-
ний, росту капиталистических элементов в сельском
хозяйстве, перестройке форм землевладения и землеполь-
зования, методов агрикультуры и агротехники в соответ-
ствии с развивавшимися в городах раппекапиталистичо-
скпми отношениями. Определенные структурные переме-
ны в формах землепользования и аренды, как мы видели,
действительно, имели место, было бы ошибкой пе прини-
мать во внимание и некоторых успехов в агрикультуре:
распространение интенсивных культур, применение бобо-
вых культур в севооборотах па паровых землях, работы
по ирригации и мелиорации и т. п.
Тем не менее коренной перестройки в направлении
эволюции по пути раннего капитализма в аграрной сфере
пе произошло, и здесь не последняя роль принадлежала,
как ни парадоксально, понолапам и городской коммуне,
ставшим крупнейшими землевладельцами.
Приобретение крупными компаниями недвижимости
преследовало цель в первую очередь использовать ее для
спекулятивных операций, извлечения доходов от сдачи в
аренду зданий и сооружений в городе и пригороде под
мастерские и торговые помещения. Городская недвижи-
мость нередко составляла половину приобретений, а доход
приносила чуть ли пе вдвое больший, чем собственно зе-
мельные владения.
Что касается непосредственно земельных владений, то
имевшие здесь место преобразования, в частности про-
цессы образования poderi, смена наследственных держа-
ний краткосрочной арендой, и прежде всего испольщиной,
затем как бы остановились на полпути, пе получая в до-
статочной степени импульсов к дальнейшему поступа-
тельному движению.
В тот период, когда в городе продолжали развиваться
раппекапиталистические формы в промышленности, тор-
говле, кредитно-банковских операциях, в деревне утверди-
лась не фермерская аренда, а полуфеодальная-полукапи-
талистичёская испольщина, которая и в XIV—XV вв. не
способствовала быстрому прогрессу и коренной ломке аг-
рарного строя, а затем па несколько столетий по сути
159
дела обусловила его стагнацию. Более того. В конце XV—
XVI в. усиливались феодальные черты в исполыцине.
Увеличивалась в объеме и распространялась на все боль-
шие виды работ барщипа (устройство оросительных кана-
лов, насаждение виноградников, переработка для патрона
различных сельскохозяйственных продуктов). Иногда эти
работы частично оплачивались, по очень часто выполня-
лись безвозмездно. Сильно возросли дополнительные,
«сверх половины», натуральные платежи, которые иногда
достигали четверти совокупности прежних взиманий, огра-
ничивалась личная свобода испольщика, возможность для
него покинуть участок: при заключении испольщиком
юридических сделок требовалось поручительство собствен-
ника; последний мог применять по отношению к аренда-
тору даже телесные наказания.
Одпако феодальные черты проявлялись но только в
медзадрии. Па земельных владениях, переходивших к го-
родской коммуне и отдельным: пополапам в результате по-
купок, обменов, разного рода кредитно-ростовщических
сделок, насильственных захватов их у феодалов — ноби-
лей и магнатов, нередко продолжали сохраняться наибо-
лее тяжелые формы личной и поземельной зависимости
прикрепленных к земле колонов и даже сорвов, продол-
жавших быть объектами продажи, дарений, обмена и т. п.
Имели место бапалитеты, юрисдикция феодального харак-
тера, вплоть до высшей уголовной, по отношению к по-
земельно зависимым держателям и арендаторам. Все эти
права как бы «переходили по наследству» от старых гос-
под. Как мелкие, так и крупные сеньоры — нобили сохра-
няли вассальные обязательства по отношению к новым
собственникам — горожанам. Эти нобили нередко значи-
тельное время года проживали в городе, но пе потеряли
часть своих земельных богатств, а также судебных и по-
литических прав как в городе, так и в округе. Примером
могут служить Убальдипи во Флоренции, постоянно
враждовавшие с флорентийской коммуной и после знаме-
нитых постановлений 1289—1290 гг., в первую очередь
направленных против этой фамилии, по, судя по всему, не
достигших своей цели — сломить ее могущество. Немалую
силу сохраняли Гвиди и Мапгопа в той же Флоренции,
Петропн в Сиене, не говоря уже о многих магнатских
семьях, которые умножали свои богатства, приобретая
значительные комплексы земель. Примером могут слу-
160
Жить магнаты Сиены, которые, как мы видели выше,
в XIV в. были наиболее богатыми землевладельцами сро
ди горожан.
«Феодализации» пополанов способствовали пожалова-
ния феодов богатым горожанам со стороны сеньоров, по-
лучивших в Тоскане широкое распространение в период
правления Медичи. Хронист Помпео Нери называл полу-
чателей феодов «новым сословием городского дворянства»
(nouva ordine di nobilta civile). Объектами пожалований
в феод были обычно коммуны, расположенные в районах,
мепее затронутых прогрессивными преобразованиями (на-
пример, отдаленная от города часть контадо Пизы, сиен-
ская Маремма). Отпыпе жители той или иной коммуны
были обязаны подчиняться гражданской и уголовной
(вплоть до высшей) юрисдикции, принадлежавшей этим
«новым феодалам», уплачивать в их пользу взносы за
пастьбу скота, рыбную ловлю, порубку дров, охоту на зем-
лях, которые издавна находились в общем владении (или
даже собственности) жителей данной коммупы. Коммуны
не желали мириться с такими порядками, о чем свиде-
тельствуют их бесчисленные жалобы и тяжбы с новыми
властителями. Следствием подобных пожалований феодов
были отставание в развитии и крайняя бедность именно
этих регионов вплоть до нового времени. Если в собст-
венно флорентийском государстве подобные феоды зани-
мали сравнительно небольшую площадь и охватывали в
40-е годы XVII в. около 3% населения, то на территории
бывшей Сиенской республики, вошедшей в состав Тоскан-
ского герцогства в середине XVI в., па их землях оказы-
валось уже 14% населения.
Применительно к Тоскане XIV—XV вв., на наш
взгляд, было бы ошибочно рассматривать пополапов
(и даже наиболее богатую их прослойку — жирных, или тол-
стых, пополанов) только в сфере их промышленной или
торгово-финансовой деятельности и с этих позиций ви-
деть в них лишь зарождающуюся буржуазию, полностью
порвавшую с «феодальными оковами».
Выше мы попытались показать, что действительность
даже в наиболее передовой в XIV—XV вв. области Ита-
лии — Тоскане — была сложнее. Это заставляет допол-
нить и уточнить характеристику пополанов,противоречия
в социальном облике которых вызваны были противоречи-
востью развития тосканского города в условиях феодаль-
6 Заказ № 1624
161
пого окружения, причем это «окружение» существовало
не только за городскими стонами, по и в виде вкраплений
и переплетающихся нитей в пестрой и многоцветной тка-
ни самого города и всех ого социальных слоев.
Богатые пополаны — владельцы мануфактур, круп-
нейших торговых и банковских компаний с капиталом в
десятки тысяч флоринов и инвестирующие немалую часть
этих капиталов в земельную собственность, тем пе менее
оказываются мало заинтересованными в перестройке на
раинекапиталистический лад форм и методов эксплуата-
ции арендаторов, в коренном изменении способов обра-
ботки земли. Большую часть своих земель они раздают не
в аренду фермерского типа, а в полуфеодальпую-полука-
питалистическую медзадрию, обусловившую на ряд столе-
тий существование застойных форм производительных сил
и производственных отношений в сельском хозяйстве.
Мало того. Эти же пополаны в XIV и даже в начале XV в.
являются господами колонов, продолжавших испытывать
наиболее тяжелые стеснения их личных и имущественных
прав, вплоть до прикрепления к земле, несмотря на тор-
жественное провозглашение их освобождения в конце
XIII в. и повторение подобных постановлений в статутах
и других постановлениях коммуны Флоренции в XIV и
даже в XV в.
Как прежде нобили, пополапы продолжали осуще-
ствлять в отношении своих подданных юрисдикцию по сути
феодального характера: им принадлежали бапалитеты,
в пределах их суверенитета сохранялась феодальная
иерархическая структура с обязательствами вассальной
службы подчиненных им мелких и крупных нобилей.
С конца XV и в XVI в. процесс «одворяпивания» попола-
нов в Тоскане ускоряется, причем прежде всего он каса-
ется богатой верхушки, наиболее тесно связанной с круп-
ными операциями торгово-промышленного и финансового
характера. Хотя деловая активность этих кругов продол-
жает сохраняться па довольно высоком уровне и было бы
ошибочно говорить о ее резком спаде и перекачке капи-
талов в сельское хозяйство за счет ослабления активности
в других сферах, тем пе менее в XV и особенно в XVI в.
наблюдается перестройка в самой структуре промышлен-
ных отраслей: замена сукноделия шелкоткачеством, не
рассчитанным на столь же высокий спрос в окружающих
162
областях, а также перемещение капиталов в другие об-
ласти Италии и даже в другие страны.
Процесс «феодализации» пополанов неоднозначен. Он
тесно связан и обусловлен их сближением с нобилями
(прежде всего со ставшими горожанами, но сохранивши-
ми немалые владения и связи в округе). Социальная
трансформация нобилей — как превратившихся в магна-
тов городских жителей так и не ставших ими — факт, хо-
рошо известный в историографии.
Процесс сближения и слияния пополанов и грандов
восходит еще к XII—XIII столетиям, к периоду ожесто-
ченной борьбы с грандами городской коммуны и начала
массового насильственного переселения многих из них в
город. Однако борьба эта пе была последовательной, мо-
жет быть, в этом — одна из причин того, что опа затяну-
лась па ряд столетий и шла с переменным успехом. От-
ражением этой противоречивой политики было допущение
магнатов и грандов к управлению коммуной (если они
формально «приписывались» к какому-либо цеху) сразу же
спустя два года после знаменитых «Установлений право-
судия», согласно «Поправкам» к «Установлениям», издан-
ным в 1295 г. Представителей старых нобильских родов
среди приоров, апцианов и даже гопфалоньеров правосу-
дия можно во множестве встретить во Флоренции, Пизе,
не говоря уже о других городах Тоскапы, в XIV—XV вв.
Естественно, что подобная политика городской коммуны
отражала объективные процессы изменения и социального
облика нобилей.
Сближению двух социальных группировок содейство-
вали многочисленные браки представителей пополапских
семей с магнатскими и нобильскими фамилиями, подража-
ние пополанов образу жизни нобилей. Так, члены купече-
ской фамилии да Веккьяпо находились в родственных
связях с Висконти, Казалеп, Эричи и др. В начале XV в.
каждый член фамилии да Веккьяпо, пополанской по про-
исхождению, носил титул nobilis vir. Впрочем, в эти же
столетия переселившаяся в Пизу из района Кашина фа-
милия да Сапкашано заняла место среди богатейших ку-
печеских семей города. Представители крупнейшей купе-
ческой фамилии Пизы до Вивайя получили права горожан
только после завоевания Пизы Флоренцией в 1406 г.,
и лишь тогда nobiles de Vivaia подписали договор с Фло-
рентийской республикой, обещав ей подчинение, но сохра-
6*
163
пив право носить оружие. Опи продолжали владеть зам-
ком в коптадо и правами па пастбище в коммупе Бапьи-
ад-Акви.
Соглашаясь в целом с выводом М. Луццатти о том, что
ко второй половине XV в. «назревает органическое слия-
ние между купеческими и побильскими фамилиями Тос-
каны, что создает основу новых политических и социаль-
ных структур»44, мы вместе с тем хотели бы сделать
особый акцепт на том, что предпосылками подобных явле-
ний было не только «одворяпивание» пополанов, но и то
обстоятельство, что в своем движении в направлении
«обуржуазивания» тосканские побили как бы останови-
лись па полпути. Если в городах был весьма значитель-
ный слой урбанизированных нобилей, магнатов, то сколь-
ко-нибудь значительной группировки «обуржуазившихся»
нобилей пе возникло. Вернее, эти побили как бы попол-
нили ряды «одворяпившихся» пополанов, среди которых
были как старые городские фамилии (в том числе и давно
урбанизированные побили), так и нобили, сравнительно
недавно переселившиеся в город, а скорее проводящие
теперь в нем большую, чем раньше, часть времени, пе
порвав и своих связей с округой.
Таким образом, «пе до конца» преобразованная и по-
степенно снова в немалой степени феодализировавптаяся в
конце XV—XVI в. аграрная периферия крупнейших горо-
дов Тосканы стала оказывать обратное негативное влия-
ние па развитие городской экономики.
Маркс очень ярко показал взаимосвязь и взаимозави-
симость развития капиталистических элементов в городе
и деревне, когда соответствующие структурные преобра-
зования в деревне, вызванные воздействием городского
промышленного развития (но в пределах, определенных
уровнем того развития), в дальнейшем оказывают в свою
очередь весьма важное влияние на глубину и формы пре-
образований в самой этой промышленности: «Как по своей
природе,— писал Маркс,— так и исторически капитал
есть создатель современной земельной собственности, зе-
мельной ренты; поэтому его действие выступает также и
как разложение старой формы земельной собственности.
Новая форма возникает в результате воздействия капита-
ла на старую форму...
Хотя капитал в качестве торгового капитала и может
полностью развиться (только пе в таких больших разме-
164
pax) без этого преобразования земельной собственности,
но он не может сделать это в качестве промышленного
капитала. Даже развитие мануфактуры предполагает на-
чинающееся разложение старых экономических отноше-
ний земельной собственности. С другой стороны, из этого
совершающегося в отдельных точках разложения новая
форма земельной собственности возникает во всей своей
полноте и широте лишь тогда, когда современная про-
мышленность достигает высокой степени развития, а это
развитие в свою очередь всегда идет вперед тем быстрее,
чем более развились современные земледелие, соответст-
вующая ему форма собствепности, соответствующие ей
экономические отношения...
Равным образом: если первая форма промышленности,
крупная мануфактура, уже предполагает разложение зе-
мельной собственности, то это разложение в свою очередь
обусловлено происшедшим в городах более или менее под-
чиненным развитием капитала в его еще неразвитых (сред-
невековых) формах, а также и воздействием мануфактуры
других стран, процветавших там вместе с торговлей...» 45.
В конце XV—XVI в. изменение конъюнктуры па ми-
ровом рынке не компенсировалось в Тоскане созданием в
сколько-нибудь достаточной мере внутреннего рынка и
приводило к перемещению капиталов в другие области
Италии и другие страны (некоторая перестройка в струк-
туре текстильной промышленности пе смогла затормозить
этот процесс). Отдельные районы в самой Тоскане (на-
пример, сиенская Маремма) становятся даже аграрными
придатками как столицы Тосканского герцогства — Фло-
ренции, требовавшей все больших поставок сельскохозяй-
ственной продукции, так и (наряду с другими районами)
поставщиками аграрной продукции на внешние рынки
быстро развивающихся европейских стран. Ливорно
становится крупным портом для вывоза сельскохозяй-
ственной продукции, а в 1675 г. получает статус порто-
франко.
Эволюция экономики и социального строя Тосканы в
XVI—XVII , вв. в немалой степени была предопределена
спецификой взаимосвязи и взаимозависимости между по-
поланством и феодальным окружением города, которые
сложились в период расцвета итальянских городов, и в
этом ряду отнюдь пе последнюю роль играли особенности
городского землевладения.
165
ТАБЛИЦА 1
СООТНОШЕНИЕ РАЗНЫХ ВИДОВ ИМУЩЕСТВА У ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ КРУПНЕЙШИХ ФАМИЛИЙ ПИЗЫ
В 1428-1429 ГГ. (.ЗОЛ. ФЛОР.)
Фамилия Стоимость всего иму- щества Стоимость оборудования мастерских, товарных запасов % Вложения в банковские и кредитные операции % Стоимость недвижи- мости % Другое имуще- ство (%)
Джованни Маджо- лини 23080 флор. 1 сол. 3 ден. 8859 флор. 10 сол. 6 ден. 38,43% 7441 флор. 19 сол. 6 ден. 32,24% 2943 флор. 12,75% 16,58
Джакопо ди Кор- бино 15796 флор. 12 сол. 12806 флор. 12 сол. 81,07% 1975 флор. 12,5% 955 10 флор. сол. 6,05% 0,38
Гильельмо и Пьеро Паганелли 13617 флор. 8 сол. 12 933 флор. 18 сол. 94,98% 583 10 флор, сол. 4,28% 0,74
Гаспаре ди сер Бенвенуто да Ла- вайано 5086 флор. 11 сол. 1466 флор. 28,82% 2475 флор. 9 сол. 48,67% 856 10 флор, сол. 16,84% 5,67
Бонаккорсо и Бар- толомео Буонконти 12701 флор. 19 сол. 4 ден. — — 11 166 флор. 17 сол. 3 ден. 87,93% 1534 флор. 12,07% —
Пьеро ди Мессер Стефано Гаэтани 10023 флор. 4 сол. 6 ден. 8414 флор. 15 сол. 6 ден. 83,95% 1460 флор. 9 сол. 14,57% 1,48
ТАБЛИЦА 1 (окончание)
Фамилия Стоимость всего иму- щества Стоимость оборудования мастерских, товарных запасов % Вложения в' банковские и кредитные операции % Стоимость недвижи- мости % Другое имуще- ство (%)
Леонардо ди се{ Леонардо да Век кьяно 6754 флор. 1956 флор. 12 сол. 28,96% 2484 флор. 13 сол. 36,78% 1451 флор. 17 сол. 5 ден. 21,49% 12,77
Симоне ди Лотто да Санкашано 4998 флор. 18 сол. 2901 флор. 10 сол. 38,04% — — 2176 флор. 43,5% 18,46
Наследники Ге- рардо да Лавайано 935 флор. 7 сол. 390 флор. 41,7% 113 флор. 12,08% 407 флор. 14 сол. 43,59% 2,63
Наследники Джо- ванни да Лавайано 612 флор. 19 сол. — — 32 флор. 5,2% 288 флор. 3 сол. 47,010% 47,79
Сер Карло ди Эн- рико да Веккьяно 663 флор. 210 флор. 31,67% 63 флор. 10 сол. 9,58% 387 флор. 58,37% 0,38
Чино ди сер Джо- ванни да Веккьяно 670 флор. 245 флор. 36,57% 425 флор. 63,43% —
оо
ТАБЛИЦА 2
СОСТАВ НЕДВИЖИМОГО ИМУЩЕСТВА У ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ КРУПНЕЙШИХ ФАМИЛИЙ ПОПОЛАНОВ ПИЗЫ
В 1428—1429 ГГ. (ЗОЛ. ФЛОР.)
Фалилия Стоимость всей недвижимости Стоимость домов, помещений под ремесленные мастерские и тор- говые заведения % Земельные впадения (денежная оценка) % Земельные владения, сданные в исполь- щину (%)
Леонардо ди сер Леонардо да Веккьяно 1114 флор. 467 флор. 10 сол. 41,9% 646 флор. 58,1% 4,6
Сер Карло ди ЭнрикодаВек- кьяно 387 флор. 102 флор. 26,3% 285 флор. 73,7% —
Чино ди сер Джованни да Веккьяно 425 флор. 198 флор. 46,59% 227 флор. 53,41% ’—
Симоне ди Лот- то да Санка- шано 2176 флор. 15 сол. 502 флор. 23,1% 1674 флор. 76,9% 7,1
Гаспаре ди сер Бенвенуто да Лавайано 752,5 флор. 228,5 флор. 30,36% 524 флор. 69,64% —
Т АБЛИЦА 3
СООТНОШЕНИЕ РАЗНЫХ ВИДОВ ИМУЩЕСТВА У ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ФАМИЛИИ СТРОЦЦИ В XV В.
Годы Имя Стоимость всего имущества Стоимость оборудо- вания мастерских, товарные запасы. Вложения в кредит- ные и банковские операции % Стоимость недви- жимости % Другое имущест- во (%)
1424 Симоне ди Филип- по 7064 зол. флор. * 1650 зол. флор. 23,3% 4500 зол. флор. 63,7% 13
1425 Маттео ди Симоне 6264 зол. флор. 1650 зол. флор. 26,3% 4500 зол. флор. 71,8% 1,9
1427 То же 7196 зол. флор. 1650 зол. флор. 22,9% 4492 зол. флор. 62,4% 14,7
1431 » 7018 зол. флор. 1200 зол. флор. 17,09% 4718 зол. флор. 67,2% 15,71
1483 Филиппо 112281 б. флор. 83635 б. флор. 74,48% 8205 б. флор. 7,3% 18,22
1491— 1492 » 116255 б. флор. 35195 б. флор. 30,27% 16429 б. флор. 14,13% 55,6
1491 Филиппо ди Фи- липпо и Лоренпо ди Филиппо 76164 б. флор. 23463 б. флор. 30,8% 5488 б. флор. 7,2% 62
1501 То же 76577 б. флор. 20201 б. флор. 26,37% 12711 б. флор. 16,59% 57,04
* Золотой флорин — монета, чеканившаяся во Флоренции с 1252 г. и равная 20 золотым солнцам, или 240 золотым денариям.
Использовался в кредитно-банковских и крупных торговых операциях. В розничной торговле, оплате наемных работни-
ков, арендных платежах продолжала иметь хождение так называемая «мелкая» — серебряная монета: лиры, полипы и де-
нарии, соотношение которой с золотым флорином постоянно менялось. В 1433 г. в связи с обесценением флорина прави-
тельство Флоренции выпустило в обращение новую золотую монету — большой флорин, стоимость которого была на 10%
выше прежнего золотого флорина. Через несколько лет эта разница увеличилась до 20%, и тем самым 5 больших флори-
, „ нов стали эквивалентны 6 прежним флоринам. Правительственный декрет 1471 г. запретил использование прежнего фло-
С5 рина, заменив его повсеместно большим флорином.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 728.
2 Там жо.
3 Рутенбург В. И. Италия и Европа накануне нового времени. Л.,
1974; Он же. Истоки Рисорджимспто (Италия XVII—XVIII вв.).
Л., 1979 (в печати).
4 Ролова А. Д. Основные черты экономического развития Италии
в XVI—XVIII вв.— В кн.: Возникновение капитализма в про-
мышленности и сельском хозяйстве стран Европы, Азии и Аме-
рики. М., 1968,. с. 50—71; Она же. Структура промышленности
Флоренции второй половины XVI — начала XVII в.— Ученые
записки Латвийского гос. университета им. И. Стучки, 1965, т. 61,
с. 5—53 и другие ее работы.
5 Чистозвонов A. II. Понятие и критерии обратимости и необра-
тимости исторического процесса (на материалах истории гене-
зиса капитализма).—Вопросы истории, 1969, № 5, с. 78—91;
Он же. К вопросу об эволюции итальянской и нидерландской
экономики в условиях «экономической депрессии» XIV—XV вв.—
СВ, 1977, вып. 41, с. 34—49.
8 Брагина Л. М. Флорентийское сукноделие в XV веке.— В кн.:
Проблемы генезиса капитализма. М., 1970, с. 83—127.
7 Braudel F. La Mediterranee et le monde mediterranean a I’epoque
de Philippe II. Paris, 1966, p. 518 sq.; Idem. L’Italia fuori d’Ita-
lia.— In: Storia d’Italia. Torino, 1972, v. 2, p. 2224 sq.; Cipol-
la С. M. The Decline of Italy.— The Economic History Review, 1952.
v. V, No 2; cp.: Luzzatto G. Storia ed economia di Venezia dall XI al
XVI secolo. Venezia, 1961.
8 Sapori A. Studi di storia economica. Firenze, 1955, vol. 1.
9 Romano R. Tra due crisi. L’Italia del Rinascimento. Firenze, 1963,
p. 13—84, 187—204; Idem. La storia economica. Da] secolo XIV al
Settecento.— Storia d’Italia, vol. 2, I, p. 1841—1937; Idem. La ti-
pologia economica.— In: Storia d’ltalia. Torino, 1972, v. 1, p. 298,
301—302 sg.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 365.
11 См.: Rossi G. Sviluppo economico е agriculture.— In: Un altra Fi-
renze. L’epoca di Cosimo di Vecchio. Riscontri tra cultura e societa
nella storia florentina. Firenze, 1971, p. 79—80, 99.
12 Rodolico N. La crisi industrial e risveglio agricolo.— In: Saggi
di storia medievale e moderna. Firenze, 1963, p. 134—137.
13 Volpe G. Il Medioevo. Firenze, 1967, p. 471.
?4 Sapori A. La famiglia e le compagnie degh Alberti del Giudice.—
In: Studi di storia economica. Milano, 1955, v. IT, p. 997.
15 В ряде глав книги Дж. Керубини (Cherubini G. Signori, contadi-
ni, borghesi. Firenze, 1974) и особенно в его докладе на советско-
итальянской встрече в мае 1977 г. (La proprieta fondiaria nei se-
coli XV—XVI nella storiografia italiana.— Societa e storia, 1978,
№ 1, p. 9—33) содержится ценный материал о важнейших пере-
менах в структуре землевладения в Тоскане (главным образом
на примере коптадо Сиены и районов северных Апеннин).
Romano R. La storia economica, p. 1845—1846; см. такд?е:
zatto G. Storia d’Italia. Firenze, 1963, p. 183.
17 Rossi G. Op. cit, p. 122, cp. p. 83—91.
170
Котельникова Л. А. Некоторые проблемы социально-экономиче-
ской истории сельских коммун в Средней Италии XIV—XV вв.—
В кн.: Из истории трудящихся масс Италии. М., 1959, с. 133—
170.
19 Demarco D. La struttura economico-sociale del Mugello nei secoli
XV-—XVI.— In: La poesia rusticana nel Rinascimento. Roma, 1969,
vol. 1, p. 130.
20 Conti E. La formazione della struttura agraria moderna nel conta-
do florentino. Roma, 1965, vol. 3, pte II, p. 15, 37, 50—51, 59—64,
178—184, 223. В то же время мы отдаем себе отчет в том, что
в кадастре не всегда следует отождествлять неимущих с бедны-
ми людьми, так как иногда они могли иметь имущество вне дан-
ного географического района.
21 Cherubini G. Signori, contadini, borghesi, p. 247—249, 259, 302—
303.
22 Fiumi E. Popolazione, societa ed economia volterrana dal catasto
del 1428—1429.— Rassegna volterrana, 1972, a. 36—39, p. 94—160.
23 Fiumi E. Demografia, movimento urbanistico e class! sociali in
Prato dall’eta comunale ai tempi moderni. Firenze, 1968, p. 113—
116.
24 Fiumi E. Storia economica e sociale di San Gimignano. Firenze,
1961, p. 135, 197.
25 Herlihy D. Pistoia nel medioevo e nel Rinascimento. Pistoia, 1972,
p. 206-207, 211—215.
2C Cherubini G. Signori, contadini, borhesi, p. 130—132.
27 Prunai M. Il livello dei document! toscani dal sec. IX alia legisla-
zione Leopoldina. Milano, 1970, p. 50—58, № XXV—XLVI; Came-
rani Marri G. Statute di Arezzo (a. 1327). Firenze, 1946, L. 3,
rubr. 27, 34, 35.
28 Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьян-
ства в средние века. М., 1968, с. 295—296; Imberciadori М. Mez-
zadria classica toscana con documentazione inedita dal IX al XIV
secolo. Firenze, 1951, p. 115, 118—120; Cherubini G. Signori, con-
tadini, borghesi, p. 63—73; Giorgetti G. Contratti agrari e rapporti
sociali nelle campagne.— In: Storia d’Italia. Documenti. Torino,
1973, v. 5, p. 716—721.
29 Conti E. Op. cit., vol. 1, p. 297—317; Cherubini G. Signori, conta-
dini, borghesi, p. 503—520.
30 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 361.
31 Там же, с. 367.
32 Подробнее см.: Котельникова Л. А. Экономическое положение
крестьян-испольщиков в Тоскане в XV в.— СВ, 1975, вып. 39,
с. 129—141. См. там же библиографию вопроса.
33 Statuta populi et communis Florentiae 1415. Freiburg; Berlin, 1778,
t. 2, L. IV, rubr. 12—13, 22; Statutum bladi (a. 1348). Firenze,
1934, rubr. 144; Statuto del comune di S. Maria a Monte (a. 1391),
a cura di B. Casini. Firenze, 1965, r. 158.
34 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. I, с. 452—453.
35 Hidetoshi Hoshino. Note sulla compagna commerciale degli Albiz-
zi del Trecento.— Istituto giapponese de cultura in Roma. Annua-
rio, 1969—1970, VII, p. 7—22.
36 Tito A. Il libro dei bilanci di una azienda mercantile del Trecento.
Il libro della ragione di Biaggio e Guide Belle Brache dal 1326 al
1356. Pisa, 1967.
171
37 Cas ini В. Aspetti della vita economica e sociale di Pisa dal Catas-
to del 1428—1429. Pisa, 1965, p. 34—43; Idem. Attivita giuridiche,
mercantile e politiche dei Da Lavaiano.— Archivio storico italiano,
1974, d. II—IV, p. 175—307. Таблицы составлены нами.
38 Gold watte R. Private Wealth in Renaissance Florence. Princeton,
1968, p. 32—61; Rossi G. Sviluppo economic©, p. 84—85; Rodolico N.
La crisi industrial, p. 134—136.
39 Archivio di Stato di Firenze (далее —ASF). Carte strozziane,
III serie, f. 127, c. 73—74. Catasto di beni e incarichi di Strozza
e Smeraldo degli Strozzi, sec. XV; f. 121, c. 44 r.—47r. Descrizione
dei beni, delle persone di famiglia о degli obblighi di Benedetto
di Piero Strozzi compilato Strozzi eo stesso nell’anno 1427. Здесь
и далее все подсчеты по материалам архивов Строцци и Медичи
сделаны нами.
40 ASF. Carte strozziane, III serie, n 127. Libro di M. a. Alessandra.
Libro B. di Girolamo.
41 ASF. Medici avanti Principato, f. 82, n. 189, c. 559—597; f. 88, n. 386,
c. 495 r.—498 r.; f. 82, n. 183, c. 599—601; f. 83, n. 87, c. 471—472.
42 Archivio Datini, Prato, n. 356. Libro di Francesco di Marco da Pra-
to sul quale si scriveranno tutti coloro che stanno a pigione nolle
case, e i lavoratori che tengono le terre a mezzo e a fitlo, a. 1408—
1410; Melts F. Aspetti della vita economica medievale (Studi
nell’Archivio Datini di Prato). Siena, 1962, v. 1, p. 51—52, 61—71,
192—193; cp. p. 514—519, 527. При анализе этих «Земельных
книг» были использованы некоторые подсчеты доходности от-
дельных комплексов, сданных в испольную аренду и аффикт,
сделанные К. Гори в ее неопубликованной диссертации (Gori С.
I poderi di F. Datini e il detto produttivo negli anni 1408—1410,
Tesi di laurea. Firenze, 1970—1971. Relatore prof. F. Melis), с ко-
торой я смогла познакомиться во время пребывания во Флорен-
ции в 1972 г. благодаря исключительной любезности научного
руководителя диссертантки нроф. Ф. Мелиса. Ценный материал,
характеризующий хозяйство Датини по данным «Земельных
книг», который также был частично использован в данной статье,
содержит статья И. Имберчадори (Imberciadori I. Proprieta terrie-
ra di F. Datini e parziaria mezzadrile nell’400.—Economia e sto-
ria, 1958, f. 3, p. 254—272; см. также: Котельникова Л. А. Эконо-
мическое положение крестьян-испольщиков...
43 ASF, Medici avanti Principato, f. 83, n. 48, c. 297—298. Nota della
entrata del Gieppo di Francesco di Marco del comune di Prato e
prima per quest’anno 1493.
44 ASF. Riformaggioni. Atti pubblici. Sezione Ubaldini: XII 1299;
14.III 1308; 26.V 1312; 9.XII 1331; 14.11 1321; 30.V 1324; Sezione
Acquisti Firenze: 21.XII 1375; 21.VII 1385; 17.IV 1331; 19.VI 1398;
19.IX 1380; 17.XII 1406; Sezione Dedezioni e comissioni: 18.X 1342;
Sezione Manfredi di Faenza: IV 1430; Luzzattt M. Famiglie nobili
e famiglie mercantili a Pisa e in Toscana nel Basso Medioevo.—
Rivista storica italiana, 1974, LXXXVI, f. Ill, p. 441—459; Panst-
nt G. Per una storia del feudalesimo nel Granducato di Toscana
durante il periodo modiceo.— Quaderni storici, 1972, 19, p. 131—
186.
45 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. I, с. 227—229. См.
также: Соч. т. 25, ч. II, с. 363.
СОЦИАЛЬНО-ЭТНИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА
ГОРОДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ
В ИРЛАНДИИ XII-XVBB.
Вопрос о социально-этническом составе городского на-
селения Ирландии в XII—XV вв. имеет большое значе-
ние как для понимания общего процесса развития горо-
дов и бюргерства в Западной Европе, так и для выяснения
своеобразия этого процесса в Ирландии, определения ти-
пологических черт ирландского города и бюргерства в
сравнении с городами других западноевропейских стран.
Ирландский материал особенно интересен тем, что он
относится к стране, где города и бюргерство формирова-
лись в особых исторических условиях. Эти условия опре-
делялись в значительной степени двумя факторами: от-
сутствием в Ирландии римского и германского влияния,
что обусловило безсинтезпое, а следовательно, замедлен-
ное развитие феодальных отношений, и английской коло-
низацией.
С конца XII в. Ирландия, как известно, подверглась
английскому завоеванию, которое наложило неизглади-
мый отпечаток па всю последующую историю страны,
в том число на развитие ее городов, и повлияло на струк-
туру городского населения. Города сыграли определенную
роль в колониальной экспансии феодальной монархии,
став опорными пунктами для проникновения английских
колонистов в Ирландию.
Мы не ставим своей задачей подробно рассмотреть ко-
лонизационную политику Англии в Ирландии, историю
возникновения и складывания ирландских городов, их
экономику. Ио для того, чтобы выявить те социальные
слои, на которые опиралась метрополия в процессе поко-
рения страны, следует остановиться на основных этапах
английского проникновения в Ирландию.
Начало английского завоевания Ирландии было связа-
но с процессом складывания в самой Англии централизо-
ванной феодальной монархии.и сопровождалось (с конца
173
XII в.) конфискацией земель у местных Ирландских кла-
нов и поселением на захваченной территории феодалов
англо-нормандского происхождения ‘. К середине XIII в.
значительные земельные площади ирландских провинций
Ленстера, Манстера и частично Ольстера были превраще-
ны в крупные поместья и отданы в держания от коропы
английским баронам. Определяя сущность феодальной
экспансии, Энгельс отмечал, что завоевательные походы
периода феодализма «по существу имели целью приобре-
тение земель» 2. Превращая Ирландию в английское вла-
дение, Плантагенеты стремились разрушить там коллек-
тивные формы землевладения — клановую систему и со-
здать в завоеванной полосе феодальные поместья по типу
английских маноров. Феодальная колонизация Ирландии
па ее раннем этапе (XII—XV вв.) сопровождалась введе-
нием в аграрную структуру Ирландии манориальной си-
стемы, которая впоследствии и стала главным средством
эксплуатации ирландских земель английскими колони-
стами.
В результате английского завоевания страна оказалась
разделенной на две части, совершенно различные по
уровню их общественного развития. В полосе английско-
го господства — Иэле быстрыми темпами развивался
феодализм. В районах коренной Ирландии па независи-
мой территории (Конноте, Ольстере) процесс складыва-
ния феодальных отношений в XIII—XV вв. был затор-
можен. Здесь были еще живучи пережитки первобытно-
общинных отношений и в сильной степени сохранялись
клановые обычаи.
Английские феодалы превратили завоеванные области
в плацдарм для дальнейшего наступления и отсюда в
течение длительного времени продолжали совершать на-
беги на независимые территории. В условиях освоения
острова поселенцами-завоевателями большое экономиче-
ское и политико-стратегическое зпачение приобрели ир-
ландские города Дублин, Уотерфорд, Корк, Лимерик и
другие укрепления и развитые порты приморской части
страны. Захватив эти стратегически важные пункты., ис-
пользовавшиеся ранее (до XII в.) скандинавами в каче-
стве баз для транзитной торговли, английское прави-
тельство стало рассматривать их как центры, через кото-
рые можно было осуществить дальнейшее проникновение
англичан в Ирландию. Стремление английской феодаль-
174
ной монархии в XIII—XV вв. посредством предоставле-
ния ирландским городам различных вольностей и приви-
легий (раздачи грамот по типу, выдававшемуся англий-
ским городам) превратить их в опорные пункты
колонизации страны стало главным содержанием англий-
ской политики в отношении ирландских городов вообще.
Эта политика отразилась в первую очередь на формиро-
вании городского управления и этническом составе на-
селения.
До настоящего времени вопрос об этническом составе
городского населения Ирландии не был предметом спе-
циального изучения. В обобщающих трудах по отдельным
разделам ирландской истории и монографиях по полити-
ческой истории некоторых ирландских городов —- Корка,
Лимерика, Уотерфорда — содержатся лишь упоминания
о наличии в пих этнически смешанного населения. Впер-
вые особое внимание на положение остманов (ostmen) —
потомков скандинавских (норвежских и датских) посе-
ленцев в городах, завоеванных при вторжении англий-
ских войск в Ирландию, обратил известный ирландский
историк-медиевист Э. Кертис. Он разделяет «скандинав-
скую» теорию происхождения ирландского города, до сих
пор преобладающую в англо-ирландской историографии.
Наиболее полное выражение эта точка зрения нашла в
статье «Англичане и остманы в Ирландии» 3. По миопию
Кертиса, до прихода англо-нормандских феодалов в Ир-
ландию в 1169—1170 гг. на территории страны существо-
вало несколько укрепленных городов, основанных сканди-
навами, в которых и жили остманы. Проанализировав
ряд королевских хартий, пожалованных в конце XII—
XIII в. пяти королевским городам — Дублину, Уотерфор-
ду, Лимерику, Уэксфорду и Корку, Кертис выяснил пра-
вовое положение остманов в городах и городских окру-
гах — Gantred (так называемых Gantred ostmen, по
терминологии английских хартий XIII—XIV вв.). Уче-
ный рассмотрел политико-юридическое положение лишь
незначительной части городского населения, каким явля-
лись остманы, и не уделил внимания другим, не мепее
важным группам. Тем пе менее его исследование пока-
зало важность изучения этнического и профессионально-
го состава городского населения Ирландии.
Исследуя социально-этнический состав населения наи-
более экономически развитых ирландских городов, мы
КЗ
использовали следующие публикации документов по исто-
рии Ирландии и Англии: собрание копий городских до-
кументов — королевских хартий за 1171—1395 гг., издан-
ное в начале XIX в.4 «Серия исторических и городских
документов» за 1172—1320 гг., и «Каталог древних бумаг
Дублина» (XII — начало XVII в.), опубликованные в
конце XIX в. Джоном Джильбертом. Помимо хартий го-
родам публикации включают протоколы заседаний город-
ского совета, списки членов торговой гильдии Дублина,
записи городских обычаев и др.5 Нами изучены также
правительственные распоряжения, хроники, официальная
переписка королевских чиновников и местных властей
Ирландии с Лондоном в XIII—XIV вв. и другие доку-
менты 6. Некоторые сведения для характеристики насе-
ления Дублина можно почерпнуть из списков имен чле-
нов торговой гильдии (gilda mercatoria) этого города;
один из этих списков относится к 1226 г.7, другой —
к 1256-1257 гг.8
Кроме того, в архивах Дублина сохранился еще один
недатированный список имен9. На основании палеогра-
фического анализа этого документа и сопоставления его
с более поздпими аналогичными источниками, исследова-
тели, в частности Джильберт, полагают, что данный спи-
сок является перечнем имен членов торговой гильдии
Дублина, и датируют его примерно 1200 г.10
Специалисты, занимавшиеся изучением экономической
истории Дублина (Орпеп, Уэбб и др.), не оспаривают
мнения Джильберта и, как правило, ссылаются на его
выводы относительно характера этого документа и его
датировки. По-видимому, опись 1200 г. действительно яв-
ляется поименным списком членов торговой гильдии Дуб-
лина. По аналогии с практикой английских городов, сле-
дует предположить, что дублинская гильдия объединяла
всех полноправных жителей этого города, все его торго-
во-ремесленное население н.
Итак, в пашем распоряжении имеются три важных до-
кумента конца XII — середины XIII в., в которых обо-
значены ремесленники и торговцы различных специаль-
ностей — полноправные жители Дублина. Все три списка
опубликованы на языке подлинника (на латыни) с при-
нятыми для того времени сокращениями. Списки очень
лаконичны: в них чаще всего зафиксированы только имя,
профессия, имя отца или местность, откуда данное лицо
175
или ого родные переселились в Дублин, например: Ricar-
dos fillius Normanni, Johanes de Brabante, Henricus Fland-
rensis. Изредка добавлено прозвище: Marcus Albus, Adam
ni ger, Rogerus rubs и т. п. В ряде случаев в списке
названы одновременно профессия, город или страна, от-
куда данный человек происходит, например: фламан-
дец — красильщик, лондонец — мелочной торговец, купец
из Корка, булочник из Трима и т. п.
Наиболее полным является список 1200 г., в котором
содержится 1600 имен 12. Для Ирландии нет данных, ко-
торые давали бы возможность вывести средний «семей-
ный коэффициент» этого периода, по, по-видимому, здесь
можно воспользоваться расчетами зарубежных и совет-
ских демографов и принять семейный коэффициент в
5—5,5 как свойственный слабопрогрессивпому типу дина-
мики населения13. Если предположить, что семья лица,
включенного в список 1200 г., состояла в среднем из
5 человек, то полноправное население Дублина в конце
XII — начале XIII в. можно определить примерно в
8 тыс,— следовательно, для Ирландии того периода Дуб-
лин являлся сравнительно крупным городом.
Следует иметь в виду, что учтенное пами население
Дублина — это преимущественно иноземные поселенцы.
Дело в том, что официальное английское законодатель-
ство исключало коренных ирландцев из состава полно-
правных жителей города. Действительно, в списках чле-
нов торговой гильдии Дублина конца XII в. не встречает-
ся ирландских имен. Это, разумеется, не означает, что
там пе было ирлапдцев, сумевших тем или ипым путем
(при помощи брака и т. п.) добиться полноправия. Кро-
ме того, поскольку новые колонисты оседали па землях,
отнятых ими у ирландцев, естественно предположить, что
в завоеванных при колонизации городах Ирландии сохра-
нялась какая-то часть ирландского населения, проживав-
шего в этих местах еще со времени скандинавского втор-
жения. Во всяком случае в городских документах второй
половины XIII в. уже встречаются полноправные жители
ирландского происхождения. Так, в списке членов тор-
говой гильдии Дублина середины XIII в. упоминается не-
кий Padinus Hibernicus, по профессии сапожник 14.
В гильдию должны были входить все жители города,
занимавшиеся ремеслом и торговлей, независимо от их
црофессии. Из упоминавшегося «Списка имен» 1200 г.
177
и отчетов этой же торговой гильдии, относящихся к
1256—1257 гг.14а, видно, что среди членов торговой гиль-
дии были кожевники, седельщики, красильщики, кузне-
цы, плотники, портные, сапожники, перчаточники, золо-
тых дел мастера, мясники, пекари, рыбаки, художники и
другие ремесленники. Всего в торговую гильдию Дубли-
на в середине XIII в. входили ремесленники около 50 раз-
личных специальностей. Сравнение отчетов торговой
гильдии Дублина от 1226 и 1256—1257 гг. позволяет сде-
лать заключение о росте гильдии за счет пополнения ее
новыми членами: суконщиками, ножовщиками, мелочны-
ми торговцами. Торговая гильдия Дублипа увеличилась
к 1226 г. на 225 чел., к 1256 г.— на 65 и к 1257 г.
еще на 140 человек.
По мере развития ремесла и торговли население го-
родов пополнялось выходцами из близлежащих округов
и соседних селений. Население городов стало особенпо
увеличиваться за счет местных уроженцев в связи со
строительными работами в XIII—XV вв. В источниках
встречаются упоминания об ирлапдеких плотниках, ка-
менщиках и других строительных рабочих, возводивших
городские укрепления15. В целом, численность горожан
в Ирландии XIII—XV вв. была невелика. Это свидетель-
ствует о слабости общественного разделения труда, осо-
бенно если учесть, что ремесленники и торговцы сосре-
доточивались в основном в завоеванных городах.
Полноправие в городах ирландцы, видимо, получали в
исключительных случаях и по особым грамотам, жало-
ванным английским королем. Так, в 1291 г. Эдуард I вы-
дал Роберту де Ври, «горожанину и купцу Дублина, ир-
ландцу по происхождению», грамоту, предоставлявшую
ему права горожанина согласно английским законам16. Го-
родские привилегии по этой грамоте приобретали и ого
потомки. Из более поздних документов известно, что на-
следники Роберта де Бри женились на дочерях богатых
и знатных горожан Дублина, а вдова де Бри вышла за-
муж за известного в то время в Дублине судовладельца
и богатого купца Джеффри Мортона, дважды избиравше-
гося в начале XIV в. мэром этого города17. Источники
зафиксиоовали несколько других случаев, когда ирландцы
по особым королевским грамотам становились полноправ-
ными жителями 18, но они, по всей вероятности, принад-
лежали к зажиточным слоям населения.
178
Очевидно, в подавляющем большинстве ирландцы от-
носились к неполноправным жителям и в общественно-
политической жизни городов местные уроженцы почти не
принимали участия. Это предположение исходит из обще-
го отношения королевского законодательства к местным
уроженцам, лишавшего основную массу ирландцев пол-
ноправия. О наличии среди жителей ирландских городов
местных уроженцев свидетельствуют также введенные в
Дублине, Уотерфорде, Голуэе и других городах постанов-
ления и правила, отразившие ярко выраженную дискри-
минационную политику городской верхушки в отношении
коренных ирландцев. Различными мерами городские
власти пытались ограничить проникновение их в число
полноправных горожан. Чтобы получить право пользо-
ваться городскими привилегиями, ирландцы должны были
владеть английским языком, носить английскую одежду,
родиться в данном городе или прожить в пем длитель-
ный срок 19.
Предоставление ирландским городам, расположенным
на захваченной территории, привилегий но типу англий-
ских городов сразу ставило поселенцев-англичан в при-
вилегированное положение по отношению к коренному
сельскому и городскому населению и приводило к ост-
рым конфликтам.
С момента завоевания Ирландии скандинавами проис-
ходил процесс смешепия ирландцев с норвежцами и дат-
чанами, в результате которого этнический состав насе-
ления ирландских городов пополнился еще скандинав-
ским элементом. Данные по истории Дублина, Уэксфор-
да, Уотерфорда, Корка и Лимерика свидетельствуют, что
на протяжении XII—XIII вв. в этих городах жили ост-
мапы. Наличие поселения остмапов — целого района
(villa ostmanorum) в Дублине — засвидетельствовали
самые различные по характеру документы. В «Списке
имен» торговой гильдии Дублина упоминается ремеслен-
ник (кузнец), живущий вблизи «моста остмапов» (ad
pontem ostmanorum) 20, а среди членов торговой гильдии
Дублина середины XIII в. названы еще три лица, живу-
щие в villa ostmanorum, в том числе один пекарь (Ricar-
dus pistor de villa ostmanorum) 21. В документе, датиро-
ванном 1244 г., упомянуты земли, принадлежавшие мо-
настырю св. Марии в Дублине и расположенные вблизи
поселения остмапов 22. В дарственной записи мэра и об-
179
щип Дублина некоему Адаму Лоулсу зарегистрирована
передача за ежегодную ренту в размере 6 пенсов «чет-
верти земли, расположенной в ostman town, на улице,
называемой Брсдстрит» 23.
С течением времени район, заселенный остмапами,
стал предместьем Дублина, о чем определенно свидетель-
ствует грамота 1262—1263 гг., по которой горожанин
Дублина Уильям Хект дарует церкви св. Марии свою
землю, находящуюся, как сказано в документе, «в пред-
мостье Дублина» 24. В городских документах Дублина се-
редины XIII в. также содержатся упоминания о землях,
которыми владели остманы в предместье города 25.
Ранние списки членов торговой гильдии Дублина,
в которых мы встречаем имена нескольких остмапов,
дают основание предполагать, что известная прослойка
остмапов среди дублинского населения сохранилась. Од-
нако если в списках торговой гильдии от 1226 г. пять
человек могут безусловно считаться принадлежавшими к
остманам, то в списке 1256—1257 гг. зафиксировано толь-
ко одно имя остмапа. Известно также, что в начале,
XIV в. некий Ричард Олаф 26 занимал пост мэра Дубли-
на; пе исключено, что он был потомком остмапов. Но в
дальнейшем в городских документах Дублина упомина-
ния об остманах исчезают.
В Корке, Лимерике и Уотерфорде первоначально так-
же существовали «округа остмапов», взятые Генрихом II
при завоевании Ирландии под королевскую защиту, по-
скольку опи были заселены преднриимчивыми торговца-
ми, потомками датчан. О наличии остатков остмапов в
Уэксфорде свидетельствует петиция, поданная ими в
1283 г. лорду Уэксфорда, в которой они жаловались на
тяжелые повинности и нищету 27.
С течением времени в ирландских городах, затронутых
скандинавским завоеванием, произошло смешение нор-
вежско-датского этнического элемента с английскими и
французскими поселенцами и остманы стали принимать
английские и французские имена28. Процесс слияния
потомков остманов с новыми поселенцами был длитель-
ным, по его результаты можно наблюдать в ирландских
городах уже через 100 лет после английского вторжения.
Так, в 1290 г. в английский парламент была подана пе-
тиция от жителей города Уотерфорда, в которой Мак-
Готхмонд просил короля предоставить ему право пользо-
180
ваться городскими привилегиями па том основании, что
он, как и «около 400 представителей его племени», по
своему происхождению являются остманами и англича-
нами, но пи в коем случае не должны быть причислены
к ирландцам. Так как право определять в спорных слу-
чаях, кем по происхождению является то или иное лицо,
принадлежит королю, то он просит «пе смешивать его о
ирландцами и разрешить [ему] пользоваться привиле-
гиями и обычаями англичан в Ирландии» 29.
Политика английского правительства имела опреде-
ляющее значение не только для оформления городских
привилегий и структуры городского управления в Ир-
ландии. Короли пытались превратить ирландские города
в места поселения новых колонистов, заселить их эле-
ментами, совершепно чуждыми местному населению.
Особенно четко эту политику можно проследить в отно-
шении Дублина, получившего вольности рапьше других
городов Ирландии. Как известно, сам Дублин по хартии
Генриха II от 1172 г. был пожалован жителям города
Бристоля в качестве места поселения30, а по хартии
1192 г.31 горожанам Дублина были даны довольно широ-
кие привилегии, аналогичные тем, которыми уже поль-
зовались бристольцы.
Это обстоятельство имело определенное значение для
формирования этнического состава дублинского населения
и явилось главной причиной того, почему именно в этот
город стекалось значительное число выходцев из Бристо-
ля. Сам же факт пожалования Дублину хартии по типу
города Бристоля обусловливался теми ранними торговы-
ми связями, которые существовали между двумя этими
городами задолго до английского вторжения.
На протяжении первой половины XIII в. торговая
гильдия Дублина пополнилась многими новыми членами,
из них 28 человек являлись выходцами из Бристоля32.
Согласно сообщениям хронистов XVI в. Кокса и Хо-
линшеда, в Дублин с конца XII в. переселялись многие
англичане33. Перечень имен, включенных в названные
выше списки, с указанием места, откуда эти лица при-
были, показывает, что большинство поименованных там
лиц — , английского происхождения 34. Значительную
часть населения к середине XIII в. составили уже пе-
реселенцы из других английских городов: среди них, по-
мимо ремесленников и торговцев из Бристоля, названы
181
портные, кожевники, мелочные торговцы из Кардифа,
кожевники из Херефорда, золотых дел мастера и жи-
вописцы из Лондона, Шрусбери, Колчестера, сапожники
из Честера и др. Всего в списках членов торговой гиль-
дии Дублина конца XII — середины XIII в. перечислены
имена 37 переселенцев из Лондона, 34 — из Кардифа,
33 — из Бристоля3', 17 — из Честера, 13 — из Уинче-
стера и Бедфорда, 12 — из Херефорда, 10 — из Шрусбе-
ри, 12 — вообще из Англии, без точного указания старого
местожительства.
В списках также представлены многие переселенцы
из других, преимущественно юго-западных, городов п
областей Англии, Южного Уэльса и Шотландии (Окс-
форда, Ланкастера, Саутгемптона, Йорка, Ковентри, Глаз-
го, Эдинбурга и др.) 36. Кроме того, в списке 1200 г.
содержатся имена многих лиц, переселившихся в Дублин
из некоторых захваченных англичанами приморских го-
родов Ирландии — Корка, Уотерфорда, Уэксфорда, а так-
же из мелких торговых поселений внутренних областей
(типа Трима и Каррикфергеса). Являлись ли эти лица
также выходцами из Англии, сказать трудно, ибо место,
откуда они прибыли в Дублин, не указано. Однако воз-
можно, что и они в своей основной массе также пересе-
лились из английских и уэльских местностей.
Переселялись в Дублин колонисты и из отдаленных
городов и областей европейского континента: Португа-
лии, Фландрии, Брабанта и из французских владений
английского короля. В документах начала XIII в. упомя-
нуты один переселенец из Португалии и 11 человек из
Фландрии, причем двое фламандцев названы в списке
красильщиками37. Среди членов торговой гильдии Дуб-
лина середины XIII в. также упоминаются переселенцы
из Фландрии33 и Брабанта, кроме того, часто встре-
чаются имена переселенцев из Бордо и Байоннызэ.
Развитие ремесла и расширение внешних торговых
«вязей Дублина, несомненно, способствовали притоку
городского населения. На протяжении XIII в. отмечается
рост торговой гильдии Дублина за счет пополнения ее со-
става новыми членами, главным образом иностранцами —
англичанами из Бристоля, Кардифа, Честера и других
городов40. Ирландские имена в списках членов торговой
гильдии Дублина почти отсутствуют, что позволяет счи-
тать торговую гильдию Дублина замкнутой организацией
182
зажиточных иноземных, в основном английских, купцов и
ремесленников, из которых образовался и магистрат
города.
Таким образом, документы конца ХП — середины
ХТП в., свидетельствуют, что Дублин усиленно заселялся
иностранцами, торговцами и ремесленниками из Англии,
иначе говоря, Дублин в значительной степени формирует-
ся как английское феодальное поселение в Ирландии41.
Как столица английской колонии, Дублин становится
местом пребывания королевской администрации, многочис-
ленных чиновников, что также отражается па этническом
составе ого населения.
Со времени английского вторжения этнически смешан-
ное население начинает складываться также в других'
экономически развитых городах Ирландии — Голуэе,,
Корке, Уотерфорде, Лимерике, Ныо-Россе.
Появление в сельской местности Коннота новых по-
селений и превращение города Голуэя в западный аван-
пост английского влияния также связано с проникнове-
нием в этот район Ирландии английских колонистов.
Источники содержат данные о наличии в Голуэе новых
поселенцев, главным образом семей англо-нормандского
происхождения, после 1232 г., когда Ричард до Бург за-
хватил город у ирландских клановых вождей и в Конноте
образовались владения английских собственников 43.
Среди наиболее известных семей, поселившихся в Го-
луэе на протяжении XIII—XIV вв., упоминаются имена
Блэков, Атаев, Бродупов, Динов, Дарси, Фонтов, Френ-
чей, Джойсов, Линчей, Корвайнов, Мартинов, Моррисов
и Скеритов 43. Все они вели свое происхождение от апг-
ло-нормапдеких феодалов, сопровождавших Генриха II
в его ирландском походе. Из них только фамилия Атай
может считаться местного происхождения, поскольку в
ирландских хрониках она упоминается в Голуэе еще до
прихода, в Коннот новых земельных собственников44.
Семья Атай издавна занималась рыболовством, по
постепенно разбогатела па экспортной торговле випом,
шерстью и уже в XIII в. владела в пределах города ка-
менным домом45. Впоследствии представители згой семьи-
стали служить короне и занимали высокие посты в коло-
ниальной администрации. Известно, например, что при
Эдуардо III в 1334 г. Джон Атай был пгерифом графст-
ва Керри, а позже занимал пост маршала Ирландии.
183
Уильям Лтай в 1398 г. был назначен королевским казна-
чеем в Конноте 46.
Среди горожан Голуэя иноземного происхождения в
XIV в. выделяется богатая семья Блэк. Получив земель-
ные пожалования в Конноте еще в конце XII в., владея
пахотными и пастбищными землями в графстве Голуэй,
Блэки постепенно втягивались в торговлю. Разбогатев в
основном па вывозе кож и шерсти в Англию, они стали
известными купцами Голуэя, богатыми домовладельца-
ми 47. Занимались опи также и рыболовством, владели
рыбными ловлями в бассейне реки Голуэй, о чем свиде-
тельствуют документы 1399—1445 гг.48
Филипп Броун, впоследствии поселившийся в Голуэе,
также прибыл в Ирландию в конце XII в. Он неодно-
кратно участвовал в завоевательных походах английских
феодалов против ирландцев Манстера. В XIII в. его
сыновья являлись собственниками земель на территории
Керри и Голуэя, по жили в городе, занимаясь главным
образом торговлей вином. Богатыми купцами, входивши-
ми в состав зажиточной верхушки городского населения,
в конце XIV в. сделались Бодкайпы, первоначально
крупные землевладельцы Коннота.
Большой известностью и влиянием в Голуэе с сере-
дины XIV в. стала пользоваться семья богатых купцов
Линчей, представители которой одними из первых зани-
мали должность мэра и неоднократно выбирались па дру-
гие судебные и административные посты. О Германе Лип-
че известно, например, что он, золотых дел мастер,
в 1465 г. получил от короля Эдуарда IV патент на че-
канку монеты в городе49. Линчи являлись также вла-
дельцами рыбных ловель па реке Голуэй, занимались
ловлей угрей и лосося50. Рыбу они продавали испан-
ским купцам и рыбакам, постоянно посещавшим гавани
Коннота.
О богатстве этой семьи свидетельствует завещание
Доминика Линча, составленное в 1508 г.51 Там упомя-
нуты земельные участки, несколько домов, принадлежав-
ших владельцу, а также весьма значительная сумма де-
нег (4 тыс. золотых дукатов), оставленная Домиником в
наследство одному из сыновой. В завещании перечисля-
лось и большое количество разнообразных товаров, им-
портных и местных: соль, воск, шкуры, тюки льняных и
шерстяных тканей, ирландские шерстяные плащи, покры-
184
вала и другие предметы. По-видимому, источником на-
копления богатств этой семьи служила, прежде всего,
торговля, так как известно, что Линчи вели широкую
оптовую торговлю, заключали торговые сделки с испан-
скими и итальянскими купцами. Для укрепления дело-
вых контактов с испанскими купцами Джеймс Линч, из-
бранный на пост мэра Голуэя в 1498 г., совершил поездку
в Кадис. Эдмунд Липч получал значительный доход от
торговли испанским вином.
Сначала аристократические семьи Голуэя пытались
сохранить чистоту своей крови и заключали браки толь-
ко с представителями английских фамилий. Но постепен-
но в Голуэе началось сближение англичан со знатными
семьями ирландских вождей, богатых французских и
испанских купцов, и в городе постепенно складывалось
смешанное население.
Итак, англо-нормапдекие феодалы, устремившиеся в
Ирландию еще при Генрихе II и быстро разбогатевшие
в результате захвата ирландских земель и естественных
богатств страны, со временем отошли от занятий сель-
ским хозяйством и переселились в город Голуэй. Весьма
вероятно, что первые представители этих семей появи-
лись в городе в конце XIII в., когда сильные крепостные
сооружения, воздвигнутые Ричардом де Бург, превратили
Голуэй в прибрежную крепость. Занявшись в основном
торговлей вином, которым они в обмен на шерсть, шкуры
и кожи снабжали коппотскпх и ольстерских вождей, опи
стали богатыми купцами и домовладельцами. Составив
зажиточную верхушку населения, используя влияние и
богатство, они захватили в свои руки городское управле-
ние. Известно, что все городские должности в Голуэе за-
мещались преимущественно наиболее богатыми и влия-
тельными представителями этих семей, составивших в
XV в. замкнутую олигархическую группировку. Со вре-
мени введения должности мэра в Голуэе (1484 г.) на дан-
ный пост избирались главным образом выходцы из этих
богатых купеческих фамилий. Известно, что в течение
170 лет (1485—1654 гг.) более 80 мэров было избрано из
их числа52.
Из членов этих семей вышло больше всего бейлифов
Голуэя.
Определяющую роль в процессе складывания смешан-
ного населения ирландских городов играли иностранцы —
185
англичане, уэльсцы, фламандцы, Итальянцы. Причем
иноземцы более зажиточные и полноправные захватывали
ведущие позиции в магистратах и составляли бюргерскую
прослойку населения ирландских городов. Так обстояло
дело в Лимерике: судя по спискам членов магистрата 53,
его патрициат формировался преимущественно из иност-
ранцев; на должность мэра и городского бейлифа в тече-
ние XIII—XV вв., как правило, избирались лица англий-
ского, фламандского, французского и итальянского про-
исхождения.
Итальянцы, которые упоминаются в наших докумен-
тах, были, вероятнее всего, флорентийскими купцами и
банкирами, имевшими конторы в Корке, Уотерфорде, Ли-
мерике и других городах. Правительственные распоряже-
ния, направленные юстициарию в 1301 г., упоминают
купцов из Италии, проживающих в ирландских городах
и ведущих финансовые и торговые операции с предста-
вителями администрации Дублина 54.
Фламандцы, прибывшие в Англию еще в середине
XI в. и занявшиеся там активной шерстяной торговлей,
приняли участие в ирландском походе Генриха II. Они,
как наиболее предприимчивые торговцы шерстью, могли
осесть в завоеванных городах, войдя таким образом в со-
став их формирующегося населения. Последующее рас-
ширение и укрепление торговых связей ирландских горо-
дов с континентом, в частности с экономически развитой
Фландрией, несомненно, содействовало пополнению их
населения за счет выходцев из Фландрии. Проникали в
ирландские города и испанские купцы, о чем свидетель-
ствует пребывание на посту мэра Лимерика во второй по-
ловине XIII в. трех лиц — переселенцев из Испании55,
Заселение Лимерика иностранцами продолжалось и в по-
следующие годы. Мак-Грегор и Фитцджеральд обнаружи-
ли в архивах сведения о 36 новопоселенцах, появивших-
ся в Лимерике во второй половине XV в., причем многие
из них были иностранцами 53.
Жителями Ныо-Росса в этот период также станови-
лись наиболее предприимчивые выходцы с континента,
главным образом из французских земель. В ирландской
правительственной переписке XIV в. неоднократно упо-
минается некий Джон Бойтер, родившийся во Франции
и ставший в начале XIV в. полноправным горожанином
Нью-Росса. В 1328 г. Джон Бойтер получил для себя и
186
своих детей особую королевскую грамоту о покровитель-
стве и защите, как человек, проживший в городе 20 лет 57.
В 1344 г. Джон Бойтер, «горожанин Нью-Росса в Ир-
ландии, проживший в городе уже более тридцати лот»,
снова добивается королевского покровительства и полу-
чает охранную грамоту, так как «он с целью торговли
отправляется в различные части Ирландии и Англии».
К этому времени он уже богатый купец, домовладелец,
имеющий в городе «дом, товары, земли и другую собст-
венность»!58. Через год Эдуард III снова выдал Джону
Бойтеру грамоту, подтвердившую его прежние приви-
легии 59.
Приведенные факты свидетельствуют о значительной
прослойке различных иноземных элементов в составе на-
селения ирлапдских городов. Они говорят также о том,
что переселенцы в большинстве случаев были людьми за-
житочными, главным образом купцами, ведущими опто-
вую внешнюю торговлю. Преобладающее место среди пе-
реселенцев занимали англичане. Однако правительство»
способствовало переселению в ирландские города но толь-
ко английских колонистов, но и предприимчивых зажи-
точных бюргеров из стран континентальной Европы, что
отвечало экономическим, социальным и стратегическим
интересам короны в Ирландии: оттеснению и ограблению'
местных жителей и превращению ирландских городов в.
опорные пункты колонизации. Естественно, такая поли-
тика приводила к резким социальным и политическим
противоречиям между полноправными свободными горо-
жанами, преимущественно иноземцами, и отстраненными
в основной массе от городских привилегий местными
уроженцами.
Большинство ирландцев, составлявших беднейшую
прослойку городского населения, но входило в состав
торговой гильдии и жило, по-видимому, за счет различ-
ных заработков. Многие из них использовались властями
на строительных работах, которые усиленно велись в го-
родах. В городских отчетах XIV—XV вв. нередко упо-
минаются расходы на оплату каменщиков, плотников и
подсобных строительных рабочих. Статуты, принятые для
Ирландии'после эпидемии чумы (середина XIV в.), про-
катившейся по всем странам Западной Европы, свиде-
тельствуют о наличии в ирлапдских городах наемных ра-
бочих ирландского происхождения.
187
Чтобы разрешить вопрос о рабочей силе в интересах
лордов и верхушки городского населения, правительство
Эдуарда III (1327—1377) издало в 1349 г. особый статут
для Ирландии (Statute of Labourers). В ном указывалось:
«Поскольку большая часть народа и особенно рабочие и
слуги недавно погибли от чумы, а оставшиеся в живых
не желают служить, если пе получат более высокую пла-
ту за свой труд..., то любой из пих (косец, жнец или
другой работник или слуга), кто оставит работу без раз-
решения, подвергается тюремному заключению...» 60 Да-
лее статут предписывал всем лицам в возрасте от 12 до
60 лет, не имеющим средств к существованию, нанимать-
ся на работу к тем, кто их потребует, причем за плату,
которая существовала до чумы.
Особый раздел касался оплаты городских ремеслен-
ников — кожевников, кузнецов, плотников, каменщиков,
портных, сапожников, которая должна была оставаться
прежней, «а если кто-либо [из ремесленников] возьмет
больше, пусть он будет заключен в ближайшую тюрьму».
С целью обеспечения рабочей силой английских колони-
стов в поместьях и городах статут разрешал местным
властям принуждать пищих и бродяг к работе. Статут
1351 г. подтвердил действие статута 1349 г. о рабочих и
предписывал шерифам графств, сенешалям и мэрам горо-
дов объявить об этом особой прокламацией61. Несмотря
па принятые меры ирландские города и графства про-
должали страдать от недостатка работников и слуг, ко-
торые, спасаясь от суровых наказаний, покидали страну
и уезжали за море. Чтобы сдержать эмиграцию наемных
рабочих и закрыть для них выезд в Англию, где опи по-
полняли бы ряды нищих и бродяг, 33-я статья
статута 1367 г. предписывала разъездным судьям дважды
в год посещать графства Ирландии и производить разбор
дел о побегах рабочих, не допускать их выезд за преде-
лы страны. В статуте указывалось, что плату за труд
должны определять «двое из наиболее зажиточных и
благоразумных людей города, местечка [тауна], укрепле-
ния [бурга] или села». Лица, не желающие получать
установленную им плату, должны быть задержаны мэром,
бейлифами или сепешалами города или тауиа и заклю-
чены в тюрьму до разбора дела разъездными судьями.
Они и определяют наказание, «и чтобы ни один рабочий
не перебирался за море» 62. Тем не менее, как видно из
188
указа Генриха VI (от 1433 г.), по которому местные вла-
сти были уполномочены «конфисковывать любое судно,
бот или барку, взявшее на борт рабочих», их выезд про-
должался. По-видимому, это было результатом продол-
жавшегося социального расслоения и пауперизации ир-
ландского населения.
Углубление социального расслоения в городах и фор-
мирование там замкнутой привилегированной верхушки,
преимущественно из богатых иноземных купцов, привели
к господству олигархии. Богатые горожане, державшие в
своих руках все управление и торговую монополию, стре-
мились пе допустить ирландцев в города, в частности но
принимали коренных ирландцев в состав бюргеров. Толь-
ко отдельным разбогатевшим местным купцам удавалось
поселиться в городе и затем приобрести права фримена.
Во второй половине XIV в. власти Дублина, Уотерфорда,
Корка, Голуэя ввели различные дополнительные ограни-
чения, имевшие целью воспрепятствовать поселению ир-
ландцев в городах.
Английское правительство неизменно стремилось про-
тивопоставить опекаемые им города сельским территори-
ям. Поскольку наиболее богатая, влиятельная и полно-
правная часть горожан состояла из англичан и других
иноземцев, города вызывали ненависть местного населе-
ния. Дискриминационная политика городских властей по
затрагивала богатых ирландцев, она касалась в основном
бедных и беднейших слоев ирландского населения.
В большинстве случаев к привилегированным ирландцам
принадлежали богатые купцы, домовладельцы, собствен-
ники кораблей. В этом отношении особенно интересно
принятое магистратом Дублина 24 июня 1454 г. постанов-
ление, которое предписывало лицам «ирландского проис-
хождения за исключением только тех, которые прожили
12 лет в пределах города, покинуть город через четыре
недели после этого дня». Далее указывалось: «Если кто-
либо из лиц ирландского происхождения, мужчина, женщи-
на или ребенок, будет обнаружен в пределах названного
города, тот лишается товаров, скота и заключается в тюрь-
му», после чего его дело разбирается городскими властями,
которые, присуждают его к уплате штрафа или выкупа,
подобно «ирландским врагам короля»63. Должны были
наказываться штрафами также лица, которые укроют ир-
ландцев, и окажут тем самым сопротивление городским
189
властям84. Постановление свидетельствует, что политика
бюргеров, заседавших в городском магистрате, заключа-
лась в стремлении пе допустить скопления ирландцев в
Дублине, однако оно пе затрагивало ирландских домовла-
дельцев, получивших право оседлости в городе.
Английское правительство стремилось пе допустить
развития торговых связей между городами и независимы-
ми ирландскими областями. Уже в Килкеннийском стату-
те 1367 г. содержались статьи, запрещавшие торговлю с
коренными ирландцами65. Купцы Лимерика, Килкенни,
Голуэя и других городов не имели права отправляться
со своими товарами в области, заселенные ирландцами.
Статут 1394 г., принятый парламентом Дублина вскоре
после высадки Ричарда II в Ирландии, подтвердил ранее
изданные постановления и снова запретил «верным под-
данным короля — англичанам» продавать товары, необхо-
димые ирландцам,— оружие, железо, випо, соль ев.
Статут 1429 г. и постановление ирландского парламен-
та 1431 г. опять запретили англичанам посещать ярмарки
и рынки ирландцев, покупать и продавать там свои това-
ры, мотивируя это тем, что «враги берут большие пошлины
и тем самым способствуют упадку наших местечек и тор-
говых городов» 67.
Создавая препятствия на пути развития торговли ир-
ландских городов с областями независимой Ирландии,
английские власти, по-видимому, преследовали одну
цель — оградить «верные города» от проникновения в их
пределы местных купцов. Несомненно, правительство Анг-
лии опасалось дальнейшего сближения городского населе-
ния с ирландцами, его ассимиляции местными жителями.
Конечно, несмотря ни на какие официальные запрещения,
торговля городских купцов с впутрепними областями не
прерывалась, и английское правительство также не могло
не понимать, что основная торговля городов осуществля-
лась благодаря выходу на рынок продуктов ирландского
сельского хозяйства.
Рассмотрение состава городского населения и полити-
ки английского правительства в отношении населения го-
родов показывает, что, помимо феодалов-колонистов, со-
циальной, экономической, политической и военной опорой
английского правительства в Ирландии были города и
бюргерство. Опираясь на зажиточную часть населения
крупных, экономически развитых городов — Дублина,
190
Уотерфорда, Корка, Голуэя, Лимерика и поддерживая
различными покровительственными мерами города, анг-
лийское правительство в течение XIII—XV вв. могло осу-
ществлять свои финансово-экономические и стратегиче-
ские планы и в конечном итоге к началу XVI в. удержать
Пэль в составе английской феодальной монархии.
Представляется возможным сравнить политику англий-
ского правительства в отношении ирландских и англий-
ских городов, которые по типу своего развития наиболее
близко стоят к ирландским.
Политика, проводившаяся английским правительством
по отношению к ирландским городам и бюргерству, при
всей специфике исторических условий, существовавших в
Ирландии, была проявлением общих позиций английского
феодального государства по отношению к городам и го-
родскому сословию. Формы и методы этой политики нс
были выработаны специально для Ирландии, а определя-
лись сложившейся социальной политикой феодального го-
сударства, классовыми интересами феодальных группиро-
вок. Городская политика английской королевской власти
была традиционной и определялась двумя факторами:
созданием условий для благоприятного экономического
развития городов и стремлением использовать в своих
интересах денежные накопления городов, полученные в
результате этого развития.
Однако ирландский материал показывает, что полити-
ка поощрения экономического развития ирландских горо-
дов и бюргерства приобретала в Ирландии своеобразные
черты, характерные для страны, подвергшейся завоева-
нию. Исходя из задач колонизации, английское правитель-
ство стремилось создать опору своей власти и путем пре-
доставления городам Ирландии хартий по образцу англий-
ских искусственно стимулировать заселение и развитие
этих городов.
Исходя из своих политических целей, английское пра-
вительство запрещало торговлю ирландских городов с
внутренними районами и тем самым еще больше способ-
ствовало проникновению иностранцев па внутренний ры-
нок страны. Политика изоляции городов приводила к су-
жению рынка для сбыта городских товаров, а города ли-
шались возможности приобретать скот и зерно у ирланд-
цев. Сосредоточивая главные пункты экспортной торговли
в городах Пэля и вместе с тем «отрывая» эти города от
191.
их аграрных территорий, политика английского прави-
тельства препятствовала развитию товарно-денежных от-
ношений в областях независимой Ирландии, мешала эко-
номическому сплочению страны. Сами же города, оторван-
ные от внутренних областей, являлись инородными эле-
ментами для остальной части страны и воспринимались
в Ирландии как оплоты чуждого влияния и господства.
Способствуя переселению в ирландские города зажи-
точного купечества и ставя ого в привилегированное по-
ложение по сравнению с местным, ирландским населени-
ем, королевская власть стремилась обрести в этих горо-
дах реальную силу в борьбе с крупной клановой знатью,
англо-ирландскими феодалами и растущим сопротивлени-
ем колонизации широких масс ирландского крестьянства.
Поддержка экономического развития городов, и инородных
элементов в этих городах служила колониальным задачам
английского государства, целям феодальной экспансии.
Таким образом, основное отличие ирландских городов
от английских состоит в том, что эти города создавались
как бы «сверху», в колонизируемой стране и с самого на-
чала были враждебны окружающей сельской территории
и ее населению.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В начале XIII в. завоеванная часть Ирландии была разделена
на 12 графств (Дублин, Килдэр, Мит, Лоут, Катерлаг, Килкен-
ни, Уотерфорд, Уэксфорд, Лимерик, Корк, Керри и Типперэри),
охвативших в основном земли Лепстера и Манстера.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 408—409.
3 Curtis Е. The English and Ostmen on Ireland.—The English His-
torical Review, 1908, Vol. 23, N 90; Idem. History of Ireland. Lon-
don, 1957.
4 Chartae, Privilegia et Immiinitates, Being Transcripts of Charters
and Privileges to Cities, Towns, Abbeys, and other Bodies corpo-
rate (1171 to 1395). Dublin, 1829—1830.
5 Historic and Municipal Documents of Ireland. A. D. 1172—1320,
from the Archives of the City of Dublin/Ed. by J. T. Gilbert. Lon-
don, 1870 (далее — Historic and Municipal Doc.); Calendar of An-
cient Records of Dublin in the possession of the Municipal Corpo-
ration / Ed. by J. T. Gilbert, (далее — Cal. Records of Dublin). Dub-
lin, 1889, Vol. 1.
6 Calendar of Documents Relating to Ireland, 1171—1301 / Ed. by
II. S. Sweelman (далее — Cal. Doc. Ireland), London, 1875—1881,
Vol. 1—6; Calendar of the Carew MSS, cd. J. S. Brewer and
W. Bullen. London, 1871.
7 Historic and Municipal Doc., p. 82—86.
192
8 Ibid., p. 112—123.
9 Ibid., p. 3—49.
10 Cm.: Webb J. The Guilds of Dublin. Dublin, 1929, p. 3.
11 Для сравнения с гильдиями английских городов см.: Левиц-
кий Я. А. К вопросу о характере так называемой «gilda merca-
loria» в Англии XI—XIII вв.— СВ, 1967, вып. 30, с. 118—121.
12 Historic and Municipal Doc., p. 3—49; Otway-Ruthven A. J. A His-
tory of Medieval Ireland. London, 1968, p. 124.
13 См.: Урланис В. Ц. Рост населения в Европе (опыт исчисления),
М., 1941; Ревуиенкова II. В. Население Монпелье в XII в.— СВ,
1967, вып. 30, с. 131—132; Сванидзе А. А. К исследованию демо-
графии шведского города.— СВ, 1968, вып. 31, с. 205.
14 Historic and Municipal Doc., p. 116.
14 a Ibid., p. 136—140.
15 Hardiman J. The History of the Town of Galway. Dublin, 1820,
p. 50.
16 Cal. Doc. Ireland, 1285—1292, p. 415; Historic and Municipal Doc.,
p. 541.
17 Historic and Municipal Doc., p. 519—520, 524—528.
18 Cal. Doc. Ireland, 1285—1292, p. 525.
19 Hardiman J. Op. cit., p. 202.
20 Historic and Municipal Doc., p. 40. Известно, например, что
в 1213 г. горояшне Дублина пожаловали монахам церкви св. Ма-
рии землю, которая, как указано в дарственной грамоте, была
расположена между дворами ос-тмапов и рекой Толкой (см.: His-
toric and Municipal Doc., p 472). В 1215 г. юстициарием Ирлан-
дии было получено королевское распоряжение провести рассле-
дование в Дублине при помощи остмапов и англичан, живущих
в городе, и выяснить, имеют ли право приор и монастырь
св. Троицы, ссылающиеся на древний обычай, держать на реке
Лиффи свой бот (Cal. Doc. Ireland, 1171—1251, р. 99). В 1236 г.
упоминается передача горожанами Дублина некоему Рандульфу
Хоре их башни, которая расположена в начале «моста остма-
нов», с сохранением за всеми горожанами права свободного про-
хода к этому мосту (Historic and Municipal Doc., p. 488).
21 Historic and Municipal Doc., p. 115, 116, 121.
22 Ibid., p. 477.
23 Cal. Records of Dublin, p. 94.
24 Ibid., p. 96—97.
25 Historic and Municipal Doc., p. 473, 480.
26 Curtis E. A History of Medieval Ireland from 1100 to 1513. Lon-
don, 1923, p. 195; Cal. Records of Dublin, p. 87.
27 Ноге P. II. History of the Town and County Wexford, Old and New
Ross. London, 1905, Vol. 5, p. 93.
28 Curtis E. A History of Medieval Ireland, p. 196.
29 Cal. Doc. Ireland, 1285—1292, p. 305.
30 Historic and Municipal Doc., p. 4, Chartae..., p. 1.
31 Historic and Municipal Doc., p. 2, 51—55; Chartae..., p. 6.
32 Historic and Municipal Doc., p. 49—87, 113—122, 137—139.
33 Кокс в своей хронике сообщает, что в начале XIII в. «Дублин
был заселен многими бристольцами» (Сох R. Hibernia Anglica-
na. London, 1689, Vol. 1, p. 49). Документы XIII в. свидетельст-
вуют, что многие бристольцы занимали должности в магистрате
Дублина и владели земельной собственностью.
7 .Заказ № 1624
193
34 Следует иметь в виду, что только ио имели определить нацио-
нальность трудно, особенно в завоеванной стране. Поэтому из
списков членов торговой гильдии Дублина нами учтены лишь
лица, относительно которых сказано, откуда они прибыли в Дуб-
лин. Например, Johanes taillor de Bristollo, Henricus pelliparius
do Lundon, WaItems de Gloucester, Vincenticus de Cestrie и др.
(см.: Historic and Municipal Doc., p. 4, 12, 20, 27).
35 Д. Орпен полагает, что, поскольку в описи 1200 г. названо око-
ло 200 человек, связанных с торговлей, их также можно отне-
сти к выходцам из Бристоля. Известно, что купцы Бристоля
в то время часто наезжали в Дублин и именно из этого англий-
ского порта снабжалась армия Генриха II, совершавшая высад-
ку в Ирландии. Эти обстоятельства, по мнению Орлена, также
повлияли па заселение Дублина бристольцами (Orpen G. Н. Ire-
land under Normans, 1169—1216. Oxford, 1911, Vol. 1, p. 269—270).
зе Всего в списках названо около 37 различных мест, откуда при-
бывали переселенцы в Дублин.
37 Historic and Municipal Doc., p. 23, 46.
38 Ibid., p. 87, 112, 122.
39 Ibid., p. 136.
40 Ibid., p. 112—123, 136—140.
41 The Course of Irish History/Ed. by J. W. Moody and F. X. Mar-
tin. Cork, 1967, p. 140.
42 Поскольку районы Котшота в свое время пе подвергались скан-
динавскому завоеванию, этнический состав Голуэя был более
однородным; он стал изменяться в результате английского втор-
жения, и тогда же, вероятно, в городе появились и лица скан-
динавского происхождения.
43 O’Sullivan М. Old Galway. The History of a Norman Colony in Ire-
land. Cambridge, 1942, p. 17.
44 Hardiman J. Op. cit., p. 7.
45 Ibidem.
46 Ibidem.
47 Среди сборщиков торговых пошлин в городе в документах от-
мечен Ричард Блэк, занимавший эту должность в 1303 г. {O’Sul-
livan М. Op. cit., р. 27, п).
48 Proceedings of the Royal Irish Academy, 1942, Vol. 48, Section C,
N 5, p. 240.
49 O’Sullivan M. Op. cit., p. 44; Hardiman J. Op. cit., p. 65.
50 Proceedings of the Royal Irish Academy, 1944, Vol. 49, Section C,
N 5, p. 187.
51 O’Sullivan M. Op. cit., p. 58.
52 Ibid., p. 18.
53 Fitzgerald P., M’Gregor J. The History of Topography and Antiqui-
ties of the County and City of Limerick. Dublin, 1927, Vol. 2-,
p. 395.
54 Cal Doc. Ireland, 1293—1301, p. 361, 368.
55 Fitzgerald P., M’Gregor J. Op. cit., Vol. 2, p. 395.
58 Ibid., p. 406—407.
57 Calendar of the Patent Rolls, 1327—1330. London, 1891, p. 310.
58 Ibid., 1343—1345. London, 1902, p. 451.
59 Ibidem.
194
60 Statutes and Ordinances and Actes of the Parliament of Ireland,
King John to Henry V/Ed. by H. F. Berry. Dublin, 1907, p. 367.
S1 Tracts Relating to Ireland, Dublin, 1843, Vol. 2, p. 115.
62 Cm: British Borough Charters. 1216—1307/Ed. by A. Ballard and
J. Tait. Cambridge, 1923, Vol. 2, p. 217.
63 Cal. Records of Dublin, p. 280—281.
ThidpTn
65 Tracts..'., vol. II, p. 115—117.
68 Statutes of the Realm, 1101—1713 / Ed. by A. Ludres and T. Tom-
lins. London, 1810, Vol. 1, p. 499.
67 Curtis E. A History of Medieval Ireland..., p. 413—414.
7*
КУПЕЧЕСКИЕ КОМПАНИИ
И ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ
В ГЕРМАНИИ
ПЕРВОЙ ТРЕТИ XVI В.
В конце XV — начало XVI в. в социально-экономиче-
ской жизни Германии наблюдаются важные изменения,
связанные с развитием раннокапиталистических отноше-
ний. Расширение международных и внутренних связей,
накопление капиталов крупным купечеством, особенно в
верхненемецких городах, возникновение раннекапитали-
стических отношений в некоторых отраслях производства
(горном деле, текстильном производстве, книгопечата-
нии) — таковы основные факторы, характеризующие этот
процесс. В социальной сфере эти изменения выразились в
складывании нового социального слоя крупных предпри-
нимателей, деятельность которых охватывала различные
сферы торговли, финансов и промышленности. Видное ме-
сто среди предпринимателей раннекапиталистического
типа занимало крупное купечество верхненемецких горо-
дов, организационно оформленное в компании семейного
типа,— Фуггеры, Вельзеры, Гохштеттеры, Паумгартнеры
и др., хотя в новейших исследованиях историков ГДР
справедливо подчеркивается, что новый социальный слой
был значительно шире, включая представителей среднего
купечества, дворянства, перешедшего к предприниматель-
ству и др.1
Если само возникновение нового социального слоя па
рубеже XV—XVI вв. пе вызывает сомнений у исследовате-
лей, вопрос о его дефиниции носит дискуссионный харак-
тер. В этом направлении больше всего сделано в послед-
нее время в историографии ГДР. В одних работах этот
новый социальный слой определяется как «раннекапита-
листическое бюргерство», «слой раппекапиталистических
предпринимателей» 2, в других работах в этом слое видят
элементы складывающейся торговой и мануфактурной
196
буржуазии 3. Неоднозначно оценивается в буржуазной и
марксистской историографии характер крупных верхне-
немецких компаний и их роль в социально-экономической
жизни Германии, а также целый комплекс вопросов, свя-
занных с так называемым антимонополистическим дви-
жением.
Как известно, крупные компании, занимаясь различ-
ной торговой, ростовщической и промышленной деятель-
ностью, опирались как на свою денежную мощь, так и на
полученные от феодальных властей привилегии. Их дея-
тельность, прежде всего торговая и ростовщическая, за-
трагивала интересы широких слоев населения — кресть-
ян, ремесленников, части купечества, рыцарства, части
крупных феодалов,— которые выступали с критикой ком-
паний-монополий \ Эти слои населения были недовольны
явлениями в экономике, связанными с процессом «рево-
люции цен». Вину за резкое повышение цен в начале
XVI в. общественное мнение возлагало па крупные купе-
ческие компании, которые действительно пытались уста-
навливать монопольные цены па некоторые товары. Не-
довольство ростом цеп в конце концов вылилось в критику
крупной экспортно-импортной торговли и купеческих ком-
паний в целом, в которой различные слои населения за-
щищали свои собственные интересы.
В буржуазной историографии исследователи, считаю-
щие купеческие фирмы Южной Германии олицетворением
капиталистического начала, рассматривают их монополь-
ную деятельность как результат и проявление свободной
конкуренции. Такая точка зрения была высказана еще
Я. Штридером 3. Ее разделяют многие современные исто-
рики. Г. фон Пёльпиц, например, утверждает, что хозяй-
ственно-практический идеал крупных компаний Фуггеров,
Вельзеров и других состоял в свободе действий в торговле.
Характеризуя борьбу против компаний, он отмечает:
«Речь шла пи больше, ни меньше, как о защите свобод-
ной инициативы крупных компаний и о как можно более
широкой независимости частного хозяйства от государст-
венного руководства и опеки вообще»6. По мнению
К. Бауэра, борьба против компаний олицетворяла собой
цеховое, мышление, а защита монополий — защиту свобо-
ды предпринимательства в целях получения максималь-
ной прибыли7. Ф. Блайх, хотя и считает, что антимоно-
полистическое движение было направлено против новых
197
явлений в экономике, в то же время ставит вопрос: каким
образом компании достигали монопольного положения,
на основе княжеских привилегий или путем вытеснения
своих конкурентов благодаря личной инициативе. Отвечая
па этот вопрос, он указывает, что, например, в торговле
медью благодаря привилегиям и правам, предоставленным
компаниям территориальными князьями, конкуренция
была устранена. Это наблюдалось и в других отраслях 8.
В советской историографии также высказываются раз-
личные взгляды по этому вопросу. А. Д. Эпштейн считает,
что «крупные торговые дома, независимо от результатов
их деятельности, выступали носителями свободной конку-
ренции». Он отмечает, что «преимущества крупных фирм
...создавались путем конкуренции, а пе в обход конкурен-
ции» э. Представителей антимонополистического движе-
ния А. Д. Эпштейн считает носителями цеховых, реакци-
онных тенденций, выступавшими против свободной кон-
куренции и образования единого национального рынка.
Другая точка зрения нашла отражение в работах
М. М. Смирипа и К). К. Некрасова. М. М. Смирин, иссле-
дуя деятельность южпонемецких фирм в горном деле
Тироля, отмечает, что она нс была основана па свобод-
ной конкуренции, характерной для капиталистических
отношений. «Без таможенных привилегий опа была невоз-
можна. Основой силы Фуггеров, направленной против ин-
тересов капиталистических меднопромышленпиков, были
и оставались королевские привилегии и подчиненная им
политика регальной власти, поощрявшей договоры о за-
прещении вывоза металлов и продажи их кому-нибудь
другому помимо Фуггеров» 1 °. 10. К. Некрасов также под-
черкивает, что торгово-ростовщические фирмы были мо-
нополистами, сосредоточивавшими в своих руках торгов-
лю отдельными видами товаров. В программных докумен-
тах представителей антимонополистического движения он
видит стремление капиталистических и прокапиталистиче-
ских элементов оградить свои интересы от компаний-мо-
нополий и.
В историографии ГДР характер крупных компаний и
антимонополистического движения тоже оценивается
по-разному. Ранее исследователи, занимавшиеся преиму-
щественно историей общественной мысли, были склонны
подчеркивать прогрессивный капиталистический характер
компаний и консервативные стороны антимонополистиче-
198
ского движения. Так, Г. Фабиунке трактовал выступления
Лютера против компаний-монополий как нападки на но-
вые капиталистические элементы в обществе 12. Подобные
же моменты отмечает у Гуттена Г. Рудольф 13. В послед-
нее время проблему компаний-монополий и антимонопо-
листического движения историография ГДР рассматрива-
ет в связи с общей проблемой раннебуржуазной револю-
ции, оценкой роли бюргерства и его различных групп в
этом процессе. Г. Шильферт, Г. Фоглер, Б. Бертольд,
Э. Энгель, Л. Лаубе констатируют важные изменения в
бюргерстве в начале XVI в., выразившиеся в возникнове-
нии нового социального слоя, связанного с развитием ка-
питалистических отношений, слоя «раннекапиталистиче-
ского бюргерства» или «раннекапиталистических предпри-
нимателей» (friihkapitalistisches Burgertum, fruhkapitali-
stische Unternehmerschicht, kapitalistisch wirtschaftendes
Burgertum) 14. В статье X. Хоффманн п И. Миттенцвай и
в последних статьях А. Лаубе этот слой рассматривается
как часть складывающейся торговой и мануфактурной
буржуазииls.
Историки ГДР справедливо подчеркивают, что этот
новый слой, сложившийся па рубеже XV—XVI вв., не
был един, а распался на два лагеря — монополистов и ап-
тимонополистов, которые различались по их отношению
к феодальным властям и по их роли в развитии способа
производства. Антимонополисты, прежде всего «капитали-
стические предприниматели в горном деле, выступали
против паразитической эксплуатации и государственной
опеки со стороны феодальных властей»1В. Монополисты
(Фуггеры и им подобные), экономически наиболее силь-
ные представители торговой буржуазии, использовали для
достижения монопольного положения на рынке феодаль-
ные привилегии, препятствуя таким образом росту бур-
жуазных сил17. А. Лаубе отмечает сложный социальный
состав антимонополистического движения и различные
субъективные мотивы и цели его участников. В нем наш-
ли отражение и интересы феодальных сил и простых
товаропроизводителей, направленные против определен-
ных элементов первоначального накопления. Однако, по
его мнению, это движение в целом нельзя оценивать как
антикапйталистическое. Антимонополистическое движение
содержало также элементы антифеодального характера,
которые могли бы обеспечить более широкое капитали-
199
стичоское развитие 18. В настоящее время историки ГДР
справедливо уделяют большое внимание выяснению роли
прогрессивных капиталистических элементов в антимо-
нополистическом движении 19.
В целом концепция, разработанная в историографии
ГДР, представляется весьма интересной и в ряде моментов
убедительной, хотя некоторые вопросы, особенно связан-
ные с дефинициями общего характера, по нашему мне-
нию, нуждаются в дополнительных исследованиях. При-
менительно к нашему сюжету отметим, присоединяясь в
целом к оценке крупных монопольных компаний, данной
А. Лаубе, что не только в политической, но и в экономи-
ческой сфере их деятельность была весьма противоречи-
ва. Опи не только «способствовали разложению экономи-
ческих позиций феодализма» 20, по и довольно часто со-
действовали консервации старых феодальных отношений.
Таким образом, постановка вопроса о монополиях в
буржуазной и марксистской историографии свидетельст-
вует о важности этой проблемы для характеристики со-
циально-экономической и политической жизни Германии
XVI в. В данной работе делается попытка на основе
материалов рейхстагов и полемических сочинений иссле-
довать антимонополистическое движение, выяснить, на-
сколько это позволяют привлекаемые источники, социаль-
ный состав «антимонополистов». Проблема рассматрива-
ется, если так можно выразиться, со стороны компаний:
выясняя, как оценивали деятельность компаний их совре-
менники, и защитники и противники, попытаемся отве-
тить на вопрос, в чем объективное значение борьбы во-
круг монополий.
Остановимся кратко на характеристике крупных юж-
понемецких фирм Фуггеров, Вельзеров, Паумгартперов
и др., которые были основным объектом критики. Стрем-
ление к достижению монопольного положения в разных
сферах деятельности было характерно для компаний. Ши-
рокое использование ими привилегий было одним из про-
явлений их тесной связи с феодальной системой.
И К. Маркс, и В. И. Лепин отмечали, что господство,
основанное не па капитале и конкуренции, а на монопо-
лии, присуще именно периоду, предшествующему капи-
тализму21. Монополия купеческого капитала была свой-
ственна феодализму. Развитие товарного производства и
обмена, подрывавшее монополию купеческого капитала и
200
способствовавшее понижению нормы торговой прибыли,
приводило к созданию крупными компаниями искусствен-
ных монополий, осповаппых на полученных от феодаль-
ных властей привилегиях.
Наиболее ярко монопольная деятельность южнопемец-
ких фирм проявилась в горном деле. Добиваясь положе-
ния монополистов па европейском рынке, компании про-
никали в горное дело и подчиняли сбыт, а затем и про-
изводство серебра, меди, ртути, золота, свинца и т. и.
Степень концентрации сбыта и производства металлов в
разных землях была различна и зависела от прочности
позиций регальпой власти и наличия местной конкурен-
ции, а также от характера связи южпонемецких фирм с
феодальными властями. Предоставляя займы представи-
телям феодальной власти, южнонемецкие фирмы получали
права па сбор регальпых поборов, проникали в регаль-
пый аппарат, использовали различные феодальные инсти-
туты 22. Дополнением этой деятельности являлось приоб-
ретение многочисленных таможенных привилегий, ставив-
ших представителей южпонемецкого купечества в особо
выгодное положение. Больше всего привилегий они име-
ли в землях, расположенных па путях транспортировки
металлов23. Поскольку в Германии не сложилось центра-
лизованное государство, компании были тесно связапы еще
с методами средневековой торговли; они опирались на
привилегий, полученные благодаря посредничеству Аугс-
бурга, финансовым контактам с Габсбургами и т. п.
Монополизация сбыта и производства металлов, приобре-
тение таможенных привилегий были тесно связаны с уча-
стием южнонемецкого купечества в крупной экспортно-
импортпой торговле, поскольку в германских землях опи
продавали лишь часть металлов. Монопольная торговля
компаний носила прежде всего международный характер.
Однако было бы неправильно совершенно исключить
влияние их монопольной деятельности па внутригерман-
скую торговлю. Это относится к торговле как металлами,
так и такими товарами, как сукно и пряности. В материа-
лах рейхстагов больше всего говорится о повышении цеп
па внутреннем рынке именно на эти три вида товаров.
Из табл. 1, отражающей цепы па пряности в Нюрнберге
в 1512—1522 гг., явствует, что па некоторые виды товаров
цены возросли на 60—80%. Несомненно, что среди про-
чих причин росту цеп па товары широкого потребления
201
па внутреннем рынке способствовала монопольная торгов-
ля компаний. Рост цен затрагивал интересы самых широ-
ких слоев населения, вызывая их недовольство деятельно-
стью компаний.
Оценивая характер компаний, необходимо иметь в
виду, что, будучи мощным рычагом аккумуляции огром-
ных денежных средств, что отмечал Маркс24, и разоре-
ния непосредственных производителей, они способствовали
развитию раннекапиталистических элементов. Об этом же
свидетельствуют ипвестиции капиталов в сферу производ-
ства, прежде всего в горное дело. Правда, капиталовло-
жения компаний в горное дело значительно уступали по
размерам капиталам, затраченным па торговые и финан-
совые операции, продолжавшие играть в их деятельности
определяющую роль, а позднее и капиталам, инвестиро-
ванным в сферу феодального землевладения25. Кроме
того, при оценке компаний помимо структуры капиталов
необходимо учитывать формы, методы и последствия их
проникновения в производство, характер связей между
представителями торгово-ростовщического капитала и гор-
норабочими, пайщиками, регалыюй властью, всю совокуп-
ность отношений торгово-ростовщического капитала с
элементами феодальной системы.
Нам представляется, что в тех случаях, когда роль
южнонемецких фирм ограничивалась скупкой продукции
и поставкой ее па мировой рынок, авансированием капи-
талов по инициативе регальных властей и даже владени-
ем паями в некоторых рудниках при сохранении всех
функций контроля над производством у регальной вла-
сти, еще нельзя говорить о наличии капиталистического
предпринимательства. Л именно такой характер носило
проникновение компаний в производство в ряде земель:
в некоторые периоды в Тироле и Силезии, в Словакии по-
сле 1546 г. Говорить о превращении торгового капитала
компаний в промышленный в горном деле можно тогда,
когда речь идет о полном подчинении ими добычи руды
и плавки металлов, о строительстве новых рудников и
плавилен, хотя и в этом случае необходимо учитывать
степень прочности регалыюй власти. Фирмам удавалось
добиться господствующего положения в добыче руды и
плавке металлов в определенные периоды в Тироле, Силе-
зии и Словакии. При этом представители торгово-ростов-
щического капитала часто использовали феодальные фор-
202
T А БЛИЦА 1
ДЕНЫ НА ПРЯНОСТИ В НЮРНБЕРГЕ *
Наименование пряностей 1512 г. 1513 г. 1515 г. 1516 г. 1517 г. 1518 г. 1519 г. 1520 г. 1522 г. 1524 г.**
Шафран а) каталонский б) из Адлера Гвоздика Мускатный орех Перец а) черный б) длинный Сахар Цукаты Миндаль 57 кр. 1 Г. 27 кр. 0.5 г. 27 кр. 11—12 г. 2,5 г. 6 кр. 2 г. 27 кр. 1 г. 12 кр. 16-17 г. 18 кр. 8 г. 27 кр. 1 г. 58 кр. 4г. 45 кр. 4 г. 2 г. 3 г. 28 кр. 33 кр. 20 г. 20—21 г. 12 г. Зг. 1 г. 1 г. 7 ш. 1 г. 15 кр. 12г. 18г. 6—9 г.
* Таблица составлена на основе материалов II Нюрнбергского рейхстага, проходившего в декабре 1522 —январе 1523 г.
(Deutsche Reichstagsakten, Jungere Reihe. Gottingen, 1964, Bd. Ill, S. 578—579). Сахар, цукаты, миндаль продавались на
центнеры, а остальные пряности на фунты. 1 ц. = 1С0 ф. Цены приведены в гульденах и крейцерах. 1 г. = 60 кр.
** В эту графу включены фиксированные цены на пряности, предложенные на III Нюрнбергском рейхстаге в апреле 1524 г.
(ibid., Bd. IV, S. 281-283).
мы эксплуатации. В горпом доле тех земель, где к мо-
менту проникновения южнопемецкого купечества уже
существовало раппекапиталистическое предпринимательст-
во, носителями прогрессивных капиталистических тенден-
ций выступала та часть местных предпринимателей, ко-
торые были заинтересованы в ограничении деятельности
компаний, ограничении и даже ликвидации некоторых
феодальных институтов. Что же касается южнонемецких
компаний, то в их деятельности капиталистические эле-
менты выступали в сложном переплетении с отношениями
простого товарного производства и феодальными отноше-
ниями. Наиболее же типичным для них был симбиоз тор-
гово-ростовщического капитала и существующих феодаль-
ных институтов. Это обстоятельство необходимо иметь в
виду при выяснении вопроса о том, против каких сторон
деятельности компаний выступали те или иные противни-
ки монополий, а также при попытке выделить в антимо-
нополистическом движении специфические требования
ранпекапиталистических элементов.
Вопрос о крупных компаниях и монополиях обсуждал-
ся почти на всех рейхстагах с 1512 по 1530 г., а также
нашел отражение в обширной полемической литературе
XV—XVI вв. О том, что крупные компании виновны в
повышении цен на товары, говорится в «Реформации им-
ператора Сигизмупда», автор которой предлагает их
отменить, «чтобы избежать это зло». Это требование
«Реформации», а также другие положения о купцах и
торговле, направленные против спекуляции, отвечали
интересам широких слоев, в том числе бедного населения
города и деревни, па что справедливо указывают иссле-
дователи26. О вреде, который папосят большие купече-
ские компании общей пользе, говорится также в «Рефор-
мации императора Фридриха III», в декларациях которой
предлагаются меры по ограничению капитала компаний,
нашедшие потом отражение в Гейльброннской программе.
Имперская политика стала заниматься вопросом о мо-
нополиях с конца XV в., однако первое постановление,
ограничивающее деятельность крупных компаний, было
принято па Кёльнском рейхстаге 1512 г., к решениям ко-
торого неоднократно апеллировали во время последующей
полемики. В постановлении в числе товаров, которыми ве-
дется вредная монопольная торговля, названы пряности,
руда и сукно. Концентрация этих товаров в руках одного
204
лица карается конфискацией имущества. Однако в реше-
нии рейхстага подчеркивается, что никому пе запрещает-
ся образовывать с кем-нибудь компании, покупать или
продавать любые товары. Наказанию подлежит лишь
скупка товаров одним лицом, чтобы установить цепы по
своему желанию, а также соглашения между продавцом
и покупателем, имеющие целью поддержание высоких
цен27. Выполнение этого решения возлагалось на мест-
ные власти, т. е. па городские советы, которые в большин-
стве состояли из представителей крупного купечества.
Вмешательство имперского фискала допускалось лишь в
случае попустительства со стороны местных властей. По-
становления Кёльнского рейхстага носили весьма умерен-
ный характер, однако, несмотря на это, пе выполнялись.
В годы, последовавшие за Кёльнским рейхстагом, про-
должали поступать жалобы па монопольную деятельность
компаний. Недовольство широких слоев бюргерства круп-
ными фирмами нашло выражение в полемике между аугс-
бургскими и нюрнбергскими гуманистами о допустимости
взимания процента в 1513—1515 гг. В отличие от нюрн-
бергских гуманистов, возглавляемых В. Пиркгеймером,
представители Аугсбурга считали законным взимание
умеренного процента. Г. фон Пёльпиц справедливо ука-
зывает, что позиция Нюрнберга объяснялась острой кон-
куренцией, которую оп испытывал со стороны аугсбург-
ского купечества28. В этом споре интересы аугсбургских
фирм отстаивал видный теолог, в дальнейшем ярый про-
тивник Лютера, доктор Иогатш Экк, который в 1514—
1515 гг. разработал свою теорию о допустимости взима-
ния 5%. Сам Экк был теспо связан с Фуггерами, а также
с известным аугсбургским гуманистом, защищавшим ин-
тересы компаний, Конрадом Пойтингером2Э.
Общее недовольство крупными фирмами было так ве-
лико, что в 1519 г. в обращении к курфюрстам, князьям
и другим сословиям по случаю избрания его императором
Карл V обещал отменить компании купцов, которые «при-
несли много вреда империи и подданным повышением
цен» 30. Это обещание носило явно демагогический харак-
тер, особенно если мы вспомним, что императорской коро-
ной Карл V в первую очередь был обязан Фуггерам31.
Более подробно вопрос о монополиях рассматривался
на Вормсском рейхстаге 1521 г. В проекте имперского
полицейского устройства, представленного Малым коми-
205
тетом, специальный параграф посвящался монополиям.
Малый комитет, состоявший из 6 представителей от кол-
легии курфюрстов, 6 — от светских и духовных князей»
2 — от прелатов и графов и лишь 1 представителя горо-
дов 32, предложил усилить меры против крупных компа-
ний, содержащиеся в постановлении Кёльнского рейхс-
тага. В перечень товаров, монопольная торговля которыми
запрещалась, включались серебро, медь, олово и другие
металлы, кожа, воск, вайда, вино и зерно. Далее отмеча-
лось, что местные власти, которые должны были осущест-
влять контроль за выполнением постановлений Кёльнско-
го рейхстага, «особенно в имперских городах, так как там
развита крупная торговля, связаны дружбой с купцами,
участвуют вместе с ними в прибылях, и поэтому ... чрез-
вычайно пристрастны и вызывают подозрение: ввиду это-
го необходимо назначить других наблюдателей и судей» 33.
Кроме того, отмечалось, что компании имеют тесные свя-
зи с некоторыми выдающимися лицами в имперском уп-
равлении, советниками императора, курфюрстов и князей,
что еще больше увеличивает причиняемый ими вред.
Очевидно, имелись в виду тесные контакты многих фирм
с Габсбургами, герцогами Саксонскими и др.
Аргументация авторов проекта включала в себя по-
ложения, широко распространенные до и после этого в
полемике против компаний. Компании обвинялись в том,
что 1) они вывозят из Германии много золотой и сереб-
ряной монеты, а взамен привозят товары, которые при-
носят больше вреда, чем пользы; 2) продавая товары по
сниженным ценам, разоряют «простых, честных купцов»;
3) покупая товары по высоким ценам, ставят продавцам
условие в дальнейшем еще больше повышать цены;
4) продают медь и другие металлы не христианам34.
Авторы проекта подчеркивали, что деятельность компа-
ний наносит вред не только мелким торговцам, но и всем
светским и духовным сословиям, корпорациям и отдель-
ным лицам. Правда, члены Малого комитета пе смогли
прийти к единству: одни требовали полной отмены ком-
паний, другие считали, что такая мера принесет Герма-
нии больше вреда, чем пользы35. Затем проект поступил
в Большой Комитет36, представители которого стояли
на более умеренных позициях. Указывая на необходи-
мость запретить монопольную торговлю товарами, а так-
же соглашение между купцами в целях повышения и
206
понижения цен, они признавали за каждым купцом и
компанией право вести обычную торговлю. Умеренная
позиция Большого комитета объясняется тем, что в его
составе были курфюрсты и имперские князья, во владени-
ях которых находились горные рудники. Они пе были заин-
тересованы в полной ликвидации компаний, поскольку
стремились к поддержанию высоких цен на металлы на
рынках. Так, представитель герцога Георга Саксонского
заявил в комитете, что рудники и металлы должны на-
ходиться в одних руках, чтобы их владельцы добивались
более высоких цеп на металлы, в противном случае руд-
ники придут в упадок37. Из имперских городов интересы
крупных купеческих компаний последовательно отстаивал
лишь Аугсбург. Его представитель Конрад Пойтингер
так характеризовал дебаты о монополиях: «Если бы они
были направлены против уличных разбойников, то было
бы затрачено меньше усилий». О Большом комитете он
писал, что там сидят недоброжелатели городов и купцов 38.
Интересы компаний также затрагивал обсуждавшийся
на рейхстаге план введения пятипроцентной имперской
пошлины на ввоз и вывоз, поскольку южнопемецкие
фирмы активно участвовали в крупной экспортной торгов-
ле. Правда, введение общеимперской пошлины ущемляло
интересы всего купечества, поэтому представители всех
городов выступили единым фронтом против этого плана,
что было на руку крупным компаниям39. Однако это
единство городов было недолгим. Дебаты о монополиях
на последующих рейхстагах выявили их различные по-
зиции.
Вормсский рейхстаг, не приняв никакого специально-
го решения по экономическим вопросам, передавал это
право штатгальтеру и имперскому управлению. Поэтому
в начале ноября 1522 г. имперское управление обратилось
к крупным городам с просьбой ответить па три вопроса:
1) Приносят монополии вред или пользу империи? 2) От-
менить компании совсем или только ограничить их дея-
тельность? 3) Каким образом это сделать? Были получе-
ны ответы от магистратов Франкфурта-на-Майне, Ульма
и Аугсбурга. Ответы Франкфурта-на-Майне и Ульма были
направлены против компаний. Отражая интересы средне-
го и мелкого купечества и ремесленников, магистрат
Ульма писал, что крупные компании вредны империи и
«общей пользе» и поэтому их нужно отменить40. Допус-
207
калось лишь существование небольших семейных компа-
ний с капиталом в 1000 гульденов. Ульмский магистрат
предложил установить максимальные цепы на все метал-
лы, шелковые ткани, пряности, воск. Другим средством
ограничения деятельности компаний должно было стать
установление государственного контроля, чтобы не нано-
сился вред «общей пользе» 41.
Аугсбургский магистрат, напротив, выступал против
всякой регламентации деятельности купечества, указы-
вая, что в случае ограничения капиталов компаний и за-
прещения депозитных вкладов состоятельные купцы уст-
ремятся из Германии в другие страны42. Интересно, что
в проекте ответа Аугсбурга на вопросы имперского управ-
ления авторы апеллируют к идее свободы торговли: «По
своей природе всякая торговля, когда она ведется правиль-
но, свободна»43. Здесь авторы проекта с позиций пред-
ставителей вольного имперского города защищают торгов-
лю, основанную на привилегиях и не ограниченную на-
циональными государствами. Вероятно, этот документ
составлялся пе без участия Конрада Пойтингера. Рассуж-
дая о пользе торговли для империи, магистрат Аугсбурга
в то же время жаловался, что о торговле в других стра-
нах заботятся больше, чем в Германии. Поэтому вместо
того, чтобы ликвидировать богатых купцов, по его мне-
нию, следовало подумать об улучшении условий торговли
в Германии. Эти различия в позициях городов четко про-
явились и на заседаниях нюрнбергских рейхстагов в
1522—1524 гг., также обсуждавших вопрос о монополиях.
Помимо ответов городов в имперское управление посту-
пали жалобы представителей различных сословий па мо-
нополии. Таким, например, было послание съезда рыцарст-
ва в Швайнфурте от 29 декабря 1522 г.44 На основании
этих материалов Малый комитет II Нюрнбергского рейхс-
тага представил в конце декабря 1522 г. на обсуждение
проект постановления о монополиях, систематизировавший
основные обвинения против крупных компаний и оказав-
ший влияние па решения последующих рейхстагов. Осо-
бенно острой критике авторы проекта подвергли торгов-
лю пряностями, обвиняя компании в резком повышении
цеп за последние 8—10 лет. Отмечалось, что рост цен
наносит вред мелким купцам, а также вызывает волнения
среди простого народа. Наконец, компании обвинялись в
вывозе из империи золотой и серебряной монеты и в
208
продаже металлов «врагам христианства» 43. Позитивная
программа предполагала ограничение капитала компаний
50 тыс. гульденов, числа факторий — тремя, запрещение
депозитных вкладов и увеличение основного капитала за
счет полученной прибыли. Запрещалась торговля с Пор-
тугалией, и вводились фиксированные цены на пряности.
Авторы проекта указывали на необходимость мер, способ-
ствующих развитию торговли: улучшение торговых путей,
введение единой системы мер и весов 46.
Критика компаний в проекте отражала недовольство
их деятельностью широких слоев населения: части бюр-
герства мелкого и среднего купечества, ремесленников,
рыцарства, части крупных феодалов. Купечество ганзей-
ских городов, Ульма, Фрапкфурта-на-Майне, Нюрнберга
видело в компаниях Аугсбурга своих конкурентов и было
заинтересовало в ограничении их деятельности. Ганзей-
ское купечество, не связанное с производством, ориенти-
ровавшееся на посредническую торговлю, опасалось про-
никновения южнонемецкого купечества в северные обла-
сти. Ремесленники и купцы Нюрнберга были недовольны
деятельностью аугсбургских фирм в горном деле Эрцге-
бирге, дававшем сырье для металлообрабатывающих ре-
месел. Ульмское купечество испытывало конкуренцию
аугсбургских компаний в производстве и сбыте верхне-
швабской бумазеи и полотна. Франкфурт-на-Майне опа-
сался падения роли его ярмарок в связи с ростом экспор-
та металлов южнонемецкими фирмами за границу. По-
этому во время обсуждения па рейхстаге вопроса о
монополиях представители Аугсбурга остались в полной
изоляции.
Активно отстаивал интересы компаний на рейхстаге
аугсбургский писец, известный гуманист Конрад Пойтин-
гер, связанный родственными и деловыми узами с Гох-
штеттерами и Вельзерами. Пойтипгер был автором ответа
па проект Малого комитета. Выступая против ограниче-
ний торговли, Пойтипгер апеллирует к идее свободы
торговли и личной инициативы купца. Он указывает, что
ни в одной стране пет попыток ограничить капитал ком-
паний, число факторий, продажу в кредит, требовать еже-
годной отчетности купца. Пойтипгер выступает и против
запрещения компаниям принимать депозитные вклады,
которое аргументировалось тем, что их владельцы пе
участвуют в торговле и не подвергаются риску наряду с
8 Заказ № 1624
209
купцами. По его мнению, в случае убытков или банкрот-
ства купца владельцу депозитных вкладов угрожает боль-
шая опасность. Запрещение депозитных вкладов тем более
непонятно, что разрешена покупка земельных рент 47.
Не согласен Пойтингер с утверждением, что компа-
нии являются причиной повышения цеп на пряности.
Торговля пряностями находится в руках португальского
короля. Цены на них зависят также от ежегодных уро-
жаев, от успешной доставки из Индии и прочих обстоя-
тельств. Ограничительные же меры в торговле с Порту-
галией нанесут вред германской нации. Если будет за-
прещена торговля с Португалией, вместо немцев там
будут покупать флорентийцы и получат все прибыли.
Отрицательно относится Пойтингер к предложению Мало-
го комитета привлекать в Германию иностранных купцов.
Это означает, что иностранцы будут иметь больше при-
вилегий, чем немецкие купцы. Необдуманным является,
по его мнению, и запрещение продавать медь и другие
металлы португальскому королю, так как купец везет их
туда, где рассчитывает иметь высокую цену. Выступая
против ограничений торговли, Пойтингер заявляет:
«Пути, фактории, складочные пункты купцов всегда были
свободны»48. Подобные утверждения давали повод ряду
буржуазных исследователей рассматривать Пойтингера
как выразителя новых экономических идей свободы тор-
говли и предпринимательства, характерных для капита-
лизма49. При этом не учитывается то обстоятельство, на
которое справедливо указывает Г. Лутц: в данном случае
Пойтингер защищает по сути средневековую торговлю,
основанную на полученных привилегиях и не связанную
с национальным государством50.
Интересы богатейших купцов Пойтингер отождест-
вляет с «общей пользой». На утверждение Малого коми-
тета, что в городах имеют место волнения и восстания
против крупных компаний, Пойтингер отвечает, что бо-
гатство купцов способствует увеличению доходов ремес-
ленников, а это обеспечивает мир и спокойствие 51. Под-
держивая личную инициативу богатых купцов, Пойтин-
гер выступает против тех уравнительных цеховых
тенденций, которые нашли отражение в некоторых ста-
тьях проекта. Возражая против введения фиксированных
цен па пряности, Пойтингер утверждает: «Всегда суще-
ствовало такое неравенство, что один из купцов продает
210
быстро, а другой медленно, один не имеет денег, а дру-
гой имеет». Требование ограничить количество товаров,
которое может купить один купец, Пойтингер считает
нецелесообразным, так как в этом случае бедный и не-
имущий будет приравнен к богатому. Л для государства
выгодное иметь богатых купцов, которые дают средства к
существованию другим. К качестве отрицательного при-
мера Пойтингер приводит положение цеховых уставов о
том, что ремесленники одной специальности должны
иметь равное число подмастерьев. В этом случае «луч-
шему ремесленнику, который хорошо занимается своим
ремеслом, избегает расточительности, любит умеренность,
мешает бедный, расточительный, ничем пе занимающий-
ся, банкрот» 52.
Эти положения Пойтингера направлены против тех
статей проекта, в которых отразились реакционные цехо-
вые тенденции. Он отстаивает свободу деятельности круп-
ных компаний по отношению к мелким купцам и ремес-
ленникам. Вне его поля зрения остается тот факт, что
компании опирались на тесные связи с Габсбургами, фак-
тически, а иногда и юридически санкционировавшими мо-
нополии. Пойтингер не только нигде не выступает про-
тив привилегий компаний, но, напротив, еще в своем ран-
нем сочинении по поводу медного «синдиката» (1498—
1499 гг.) отмечает, что этот договор нельзя считать неза-
конным, поскольку оп заключен по воле и приказу
короля 53. Та свобода торговли, которую защищает Пойтин-
гер, отнюдь не идентична свободной конкуренции, харак-
терной для капитализма.
Тесная связь южпонемецких компаний с Габсбургами
и другими князьями стала особенно очевидной в после-
дующие годы. В 1523 г. имперский фискал возбудил про-
цесс против крупных аугсбургских фирм, обвинив их в
создании монополий. Фуггеры направили жалобы эрцгер-
цогу Фердинанду, герцогу Георгу Саксонскому, импера-
тору Карлу V. Магистрат Аугсбурга обратился к Кар-
лу V с просьбой о мандате, запрещавшем ведение процес-
са против компаний. 15 сентября 1523 г. Карл V
приказал фискалу прекратить процесс против компаний
Якова Фуггера, Андреаса Грайдера, Кристофа Герварта,
Амброзиуса Гохштеттера, Бартоломея Вельзсра и Андреа-
са Рема. Император писал, что он желал бы ликвидиро-
вать все монополии в Священной Римской империи, но
8*
211
важные оостоятельства понуждают его прекратить про-
цесс 54. Несомненно, имелась в виду громадная задол-
женность Карла V аугсбургским фирмам.
Борьба по экономическим вопросам на Нюрнбергском
рейхстаге 1524 г. свидетельствовала о росте антимонопо-
листических тенденций. Все имперские города, за исклю-
чением Аугсбурга, требовали ликвидации крупных ком-
паний. Против полной отмены компаний выступили лишь
император и некоторые князья, в качестве рогальных гос-
под заинтересованные в монопольной торговле металлами.
Па предложение штатгальтера и имперского управления
установить' фиксированные цепы на товары и преследо-
вать монополии представитель императора заявил, что
это слишком тяжело для компаний и купцов 55. Против
суровых мер по отношению к компаниям был и курфюрст
Фридрих Саксонский. Альбрехт Бранденбургский заявил,
что ликвидация монополий не должна привести к исчез-
новению «честных компаний, которые служат императо-
ру, курфюрстам и князьям» 56. Позиция имперских горо-
дов видна из переписки их представителей с магистра-
тами. Представитель Франкфурта-на-Майпе Хольцхаузеп
писал, например, 28 января 1524 г., что из-за монополий
происходят все неприятности для князей, графов, рыцар-
ства, имперских городов. Поэтому на своих съездах в
Эсслингене и Шпейере, несмотря па сопротивление пред-
ставителей Аугсбурга, города добивались отмены моно-
полий. На съезде имперских городов в Шпейере было
принято решение требовать запрещения крупных ком-
паний 57.
После длительных дебатов па III Нюрнбергском рейхс-
таге решение вопроса о монополиях было передано им-
ператору, который должен был издать соответствующий
указ до начала ярмарки во Фрапкфурте-на-Майнс в
1525 г. Указ был подписан Карлом V 10 марта 1525 г.
По словам К. Бауэра, он явился результатом усилий ком-
паний и аугсбургского магистрата. В указе провозглаша-
ется идея свободы торговли и купца. Единственным ог-
раничением этой свободной торговли является запреще-
ние монополий в том смысле, как их понимает римское
право. В духе решений Кёльнского рейхстага 1512 г. за-
прещалась монопольная торговля некоторыми товарами.
Осуществление постановления возлагалось на местные
власти, вмешательство имперского фискала предусматри-
212
вилось лишь в случае их бездействия. Руда и металлы
нс были включены в список лимитированных товаров.
Смысл этого исключения становится ясным при анализе
мандата Карла V от 13 мая 1525 г. В мандате отмеча-
лось, что развитие горного дела в германских землях от-
вечает «общей пользе», поэтому все заинтересованы в
том, чтобы продавать металлы по высокой цене. Это лег-
че сделать, когда их сбыт сосредоточен в руках одного
или нескольких человек. Поэтому император приказывает
но рассматривать торговлю рудой и металлами, особенно
серебром, медью и ртутью, как монопольную58. Этот
мандат обрекал на неудачу все попытки судебного пре-
следования компаний, поэтому имперское управление от-
казалось его опубликовать.
Рост антимонополистического движения во время
Крестьянской войны оказал некоторое влияние па реше-
ние последующих рейхстагов. На Шпейерском рейхстаге
1526 г.58а было принято постановление о необходимости
действий фискала против монополий. Компании же и вы-
ступивший в их защиту аугсбургский магистрат добива-
лись проведения в жизнь императорских указов 1525 г.
В конце 1526 г. или в начале 1527 г. Конрадом Пойтин-
гером был написан и, как считает Г. Лутц, отправлен
императору краткий меморандум по вопросу о монополи-
ях и компаниях. В нем Пойтипгер после обычных аргу-
ментов в защиту компаний (торговля с Португалией пе
является монопольной, поскольку в ней участвует много
компаний; римское право распространяет попятив «моно-
полия» лишь на товары широкого потребления; отмена
компаний будет означать прекращение крупной торговли
в ущерб «общей пользе») призывает Карла V запретить
фискалу преследовать компании и подтвердить указы
1525 г.59 Аугсбургский магистрат, инструктируя своих
представителей на III Шпейерском рейхстаге 1529 г. (Гер-
варта, Лангенмантеля и Гауга) также указывал на необ-
ходимость добиваться осуществления императорского дек-
рета и постановления Кёльнского рейхстага 1512 г.60
Однако в соответствии с решением Шпейерского рейхс-
тага о действиях фискала против монополий в конце
1529 г. был возбужден процесс против компаний Барто-
ломея Вельзора, Андреаса и Луки Рема и вдовы Кри-
стофа Герварта по обвинению их в монополистических
договорах с португальской короной. Но и на этот раз по-
213
еле вмешательства Карла V в марте 1530 г. процесс был
прекращен.
Вопрос о монополиях обсуждался и на Аугсбургском
рейхстаге 1530 г. Проект решения, представленный на об-
суждение рейхстага, почти полностью повторял проект
Малого комитета II Нюрнбергского рейхстага 1522—
1523 гг. Точно так же критиковалась торговля пряностя-
ми, металлами и товарами широкого потребления (вино,
зерно). Отмечалось, что богатые компании и монополии
наносят вред бедным купцам и в ряде мест вызывают
волнения простого народа81. Деятельность компаний
вредит торговле и доходам всех людей, а территориаль-
ные князья и сеньоры лишаются своих доходов от та-
моженных пошлин и застав, поскольку компании исполь-
зуют во всех странах систему факторов и депеш. Там,
где существует одна компания, могли бы процветать
20—30 самостоятельных купцов. Не имея факторов, они
должны были бы сами путешествовать с товарами,
вследствие чего возросли бы доходы от таможенных по-
шлин и косвенных налогов 62. Здесь авторы проекта, от-
стаивая интересы территориальных сеньоров, фактически
ратуют за возвращение к чисто средневековым формам
ведения торговли, когда купец путешествовал вместо со
своими товарами. Позитивная программа проекта полно-
стью повторяла предложения 1522—1523 гг.: ограничение
капитала компаний 50 тыс. гульденов, числа факто-
рий — тремя, запрещение депозитных вкладов, запреще-
ние торговли с Португалией и установление максималь-
ных цен на товары83.
В защиту компаний выступил аугсбургский магистрат,
направивший императору Карлу V жалобу, написанную
Конрадом Пойтингером. В ней он расценивает проект как
результат зависти и вражды к Аугсбургу и компаниям 84.
Выступая против ограничений торговли, он апеллирует к
толедскому мандату Карла V от 10 марта 1525 г. Пойтип-
гер считает, что для государства наиболее целесообразно
заботиться и охранять свободу передвижения купца; он
ссылается на то, что купцам, их товарам и имуществу
предоставлялись общие и частные привилегии и гарантии
и что император брал их под покровительство в своих
королевствах65. Здесь Пойтипгер имеет в виду торговлю
автономных городов, опиравшуюся на систему при-
вилегий.
214
Критика мер по ограничению торговли содержится
также в сочинении, написанном Пойтингером специально
для Карла V в ответ на проект Аугсбургского рейхстага
о монополиях. Указывая, что высокие цены на пряности
объясняются другими обстоятельствами, а не деятельно-
стью компаний, он подчеркивает, что каждый купец мо-
жет стремиться продать свои товары дороже и получить
большую выгоду. «Продать дороже — это не монопо-
лия»,— утверждает Пойтингер66. Поэтому он отрица-
тельно относится к предложению ввести фиксированные
цены па товары. «Кто же захочет заниматься торговлей,
затрачивать усилия, подвергать риску себя и имущество,
если он пе сможет продать товары и свои пряности в со-
ответствии со своей выгодой, и даже пе отважится
купить больше установленного количества и будет про-
давать только в соответствии с указанной ему ценой?» —
восклицает Пойтингер.
По поводу обвинений компаний их противниками в
стремлении к личной выгоде не только в торговле, по и
во всякой деятельности, Пойтингер замечает, что поиски
личной выгоды не противоречат закону и не запрещены.
По его мнению, «личной выгоде всех купцов и их компа-
ний, которые рискуют не только состоянием и имущест-
вом, по и жизнью, пе действуют против закона, а также
тех, которые наживаются, не участвуя в деле, следует
покровительствовать и содействовать этому» ®7. Пойтин-
гер указывает, что торговля компаний дает немалые вы-
годы курфюрстам, князьям и сословиям империи, кото-
рые взимают с них пошлины68. Выступая против огра-
ничения капитала компаний 50 тыс. гульденов, он
подчеркивает, что чем больше капитал компаний, тем вы-
годнее для всех. «Следовательно, этот ограниченный ха-
рактер торговли направлен не только против личной, но
и против всякой общей пользы и поэтому устанавливает
большую монополию, чем до сих пор...»,— пишет он 6Э.
По его мнению, представители всех сословий империи —
князья, сеньоры, дворяне, горожане, купцы, служащие,
ремесленники, крестьяне — имеют право становиться бо-
гатыми, получать прибыль и искать личную выгоду. В ре-
зультате этих рассуждений Пойтингер приходит к выво-
ду, который он формулирует в конце своего послания
следующим образом: «Итак, представляется совершенно
невозможным вести какую-нибудь выгодную торговлю
215
там, где но разрешается свободно торговать, по крайней
мере не иначе, как разрешают привилегии. Такая свобод-
ная торговля способствует пользе государства больше,
чем ограниченная,,.» 70.
Анализ дебатов о монополиях свидетельствует о весь-
ма неблагоприятном для компаний соотношении сил на
рейхстагах. Часть князей, рыцарство, магистраты всех
городов, за исключением Аугсбурга, требовали ограниче-
ния их деятельности. Эти требования были направлены
прежде всего против той грабительской политики, кото-
рую осуществлял крупный купеческий (преимуществен-
но аугсбургский) капитал по отношению ко всем сосло-
виям. Однако в позитивных программах, выдвигавшихся
па рейхстаге и содержавших меры, существенно ограни-
чивавшие торговлю, несомненно, нашли отражение и ре-
акционные цеховые тенденции. Сравнивая с ними вы-
ступления Конрада Пойтингера, мы видим, что они отра-
жают более прогрессивное экономическое мышление,
связанное в какой-то степени с развитием раппскапита-
листических отношений. Это относится к ого утвержде-
ниям о праве представителей всех сословий стремиться к
максимальной прибыли и личной выгоде, к его выступле-
ниям против регламентации торговой деятельности.
Однако свободу торговли Пойтипгер понимает отнюдь
пе как свободу конкуренции, предпринимательства, что
характерно для развитого капитализма. Свобода торговли
означает для него торговлю купца в соответствии с суще-
ствующими привилегиями. Компании он защищает с по-
зиций представителя вольного имперского города. На эту
особенность воззрений Пойтингера справедливо указыва-
ет Г. Лутц, подчеркивающий, в отличие от Я. Штридера,
К. Бауэра и Г. фон Пёльница, что «К. Пойтипгер был глу-
боко связан с городом, как с политико-социальным укладом
жизни, развившимся в средние вока в качестве самостоя-
тельной общности» 71. Он отмечает, что Пойтингер не
является сторонником экономического индивидуализма,
который мог возникнуть лишь гораздо позже и на другой
политической и социальной почве. Свобода торговли, за
которую выступал Пойтингер,— это свобода «средневе-
ковой мировой торговли», осуществляющейся городами,
а не свобода в духе классической национальной эконо-
мики 72. Законным гарантом этой свободы для Пойтингера
является император. К тому же Пойтингер распростра-
216
пяст требование свободы торговли отнюдь нс па все от-
расли хозяйства. В горном деле, но его мнению, интере-
сы «общей пользы» требуют концентрации продукции в
руках одной или нескольких компаний для достижения
монопольно высоких цен на рынке. Пойтингер не упоми-
нает также о том, что крупные компании, стремясь про-
дать свои товары подороже, используют различные ис-
кусственные монополии.
Выступление Пойтипгера против ограничений круп-
ной торговли, в защиту предпринимательской инициати-
вы купца отвечало интересам купеческих компаний Аугс-
бурга. Однако объективно он пе был сторонником хозяй-
ства, основанного па свободной конкуренции, как не были
ее носителями монополистические компании.
Благодаря связям с императором и крупными князь-
ями все усилия противников компаний на рейхстагах бы-
ли сведены на пет. Постановления Аугсбургского рейхста-
га 1530 г., повторяя решения, принятые в Кёльне, были
благоприятны для компаний. Имперское законодательство
упоминает монополии затем еще только па рейхстаге
1548 г.
Материалы рейхстагов отражают отношение к ком-
паниям представителей имперских сословий — крупных и
мелких феодалов, имперских городов. Однако в борьбу
против монополий оказались втянутыми гораздо более
широкие общественные слои. Усилению антимонополи-
стического движения в 20-х годах XVI в. способствовало
распространение в это время полемических сочинений,
направленных против компаний. В 1521 г. появился диа-
лог' Ульриха фон Гуттспа «Разбойники», в котором он
резко критиковал компании-монополии, в первую очередь
Фуггеров, которых он требовал изгнать из страны. По-
гоня за прибылью, иноземная торговля, ввоз предметов
роскоши, организация монополий и ростовщичество — все
это, по мысли Гуттена, пе совместимо с «общей поль-
зой» 73. В диалоге «Разбойники», одним из участников
которого является купон;, слуга Фуггеров, Гуттеп высту-
пал против крупных компаний, отстаивая интересы не
только рыцарства. Он подчеркивал, что само купечество
недовольно деятельностью компаний: «Весь мир оглаша-
ется их единодушными жалобами на Фуггеров, которые
не дают другим наживаться, желают лишь сами вести
торговлю с иностранцами и, словно установив своего рода
тиранию, все закупают первыми; если же им это не уда-
ется, они побивают соперников' с помощью денег — взвин-
тив цены, избавляются от слабых конкурентов, а потом,
скупив все сами, сами же и продают за сколько взду-
мается» 74. Г. Рудольф видит здесь активные нападки на
новые капиталистические элементы 75. В. М. Володарский
говорит о складывании союза бюргерства и рыцарства,
в котором, по мысли Гуттена, не последнюю роль должна
была сыграть общая компания против монополий76.
В 20-х годах XVI в. появляются также сочинения Лю-
тера, направленные против торговли и ростовщичества.
Не ставя здесь задачи дать подробную характеристику
экономических воззрений Лютера, попытаемся все же вы-
яснить его отношение к торговле и компаниям, исходя из
сочинения «О торговле и ростовщичестве» (1524 г.) и на-
писанного в 1540 г. обращения к священникам о пропо-
веди против ростовщичества. Как и Гуттеп, Лютер не
выступает против торговли в целом — она, считает он,—
необходимая вещь, и без ное нельзя обойтись 77. Вред-
на лишь внешняя торговля, которая «доставляет из Кали-
кута в Индии такие товары, как дорогой шелк, украшения,
пряности, которые служат лишь для роскоши и не при-
носят пользы, и выманивают деньги из страны и у лю-
дей...» 78. Но вопрос о вреде такой торговли интересует
Лютера прежде всего с моральной точки зрения. Что ка-
сается ущерба, наносимого ею кошельку, то этим должна
интересоваться светская власть. Поэтому Лютер не приз-
нает права купца продавать товар так дорого, как он хо-
чет, которое отстаивает Пойтингер. Лютер считает, что
такие действия противоречат христианской любви и есте-
ственным законам. Товар следует продавать по закону и
справедливости. В соответствии с учением о справедли-
вой цепе Лютер считает справедливым и законным (recht
und billich), если цена включает прибыль купца, которая
должна лишь покрывать его издержки, затраченные тру-
ды и дорожные расходы79. Лучше всего добиться этого
можно, установив фиксированные цены. Но поскольку
немцы не могут рассчитывать на такой порядок, следует
предоставить регулирование цен рынку и обычаям. В том
случае, если товар впервые попадает на рынок, купец
должен установить такую цену, чтобы были оплачены его
труды. Лютер понимает, что практически это трудно
сделать. Но если купец возьмет за свой труд меньше,
218
это уравняется тем, что в другой раз он возьмет больше.
Допустимо, если купец при ежегодном товарообороте в
100 гульденов получит прибыль на 1—3 гульдена выше
нормы80.
Лютер выделяет четыре формы обмена товарами.
Первые две — просто брать и давать, не требуя ничего вза-
мен. Так поступал Христос, но к практической жизни это
не применимо. Третья форма — давать деньги, или това-
ры взаймы. В том случае, если дающий взаймы рассчиты-
вает получить больше?— это настоящее ростовщичество.
Если бы займы имели место между истинными христиа-
нами, должник охотно отдавал бы то, что он взял, а кре-
дитор пе настаивал бы на возвращении. Но там, где зай-
мы совершаются не истинными христианами, светская
власть должна следить за тем, чтобы должник возвратил
то, что он взял. Взимание даже самого маленького про-
цента Лютер считает недопустимым. Однако он по вы-
ступает против покупки земельных рент81. В написан-
ном в 1540 г. обращении к священникам против ростов-
щичества Лютер говорит также о допустимости
получения процентов старыми людьми, вдовами, сирота-
ми, помещавшими капитал в 1000—2000 гульденов в тор-
говлю. Он считает, что это не настоящее ростовщичество,
а ростовщичество из нужды (Notwucherlein), которое до-
пускается из милосердия к нуждающимся. Фактически
это означает допущение Лютером депозитных вкладов,
против чего он выступал в сочинении 1524 г.
Куплю и продажу Лютер считает четвертой формой
обмена товаров. Он подробно останавливается на злоупот-
реблениях купцов, среди которых называет скупку и про-
дажу товаров в кредит дороже, чем за наличные; по-
вышение цен на товары; скупку товаров и продажу их
по произвольным цепам. Но наиболее вредной, по мнению
Лютера, является скупка товаров одним лицом, т. е. мо-
нопольная торговля. Монопольные компании разоряют
мелких купцов, подобно тому как щука пожирает мел-
кую рыбу82. Злоупотребления купцов и ростовщиков
приводят к повышению цен. С особым возмущением Лю-
тер говорит о повышении цен в результате деятельности
ростовщиков в обращении к священникам в 1540 г. Лю-
тер считает их виновными в обесценивании монеты, что
наносило особенный вред лицам, получавшим постоянную
денежную плату, и тем, кто существовал за счет денеж-
219
ных рент. К ним Лютер относит и себя: «Мы, священ-
ники и проповедники, и те, кто живет за счет рент и не
занимается ремеслом, и не может увеличить или умно-
жить свои доходы, мы хорошо чувствуем, как близко к
нам сидят ростовщики. Они едят вместе с нами из нашей
кухни, выпивают большую часть из нашего погреба, со-
скребают и сдирают с пас шкуру, так что нам тяжела
жизнь. Крестьяне, горожане и дворяне могут, по крайней
море, повысить цену за свое зерно и свой труд и таким
образом удвоить и утроить свой доход. Поэтому они мо-
гут легче переносить ростовщичество. Но те, которые, как
говорится, должны проживать нажитое, те должны рас-
плачиваться за других и дать себя ободрать и за-
душить» 83. Лютер выступает здесь от имени того со-
циального слоя, который в наибольшей степени был за-
тронут последствиями «революции цен».
Весьма пагубной является, но его мнению, деятель-
ность такой компании, как Фуггеры. В написанном в
1521 г. сочинении «К христианскому дворянству герман-
ской нации» Лютер говорит, что необходимо обуздать
Фуггеров и подобные им компании 8\ Основную роль в
этом должно сыграть государство. Лютер отводит свет-
ской власти активную экономическую роль. Государство
должно следить, чтобы купцы и ростовщики нс допуска-
ли никаких злоупотреблений, чтобы товары продавались
по справедливой цепе, чтобы должник отдавал кредито-
ру взятое взаймы. В то же время Лютер понимал, что
крупные компании были тесно связаны с князьями, кото-
рые вместо того, чтобы их преследовать, помогали им 85.
Г. Фабиунке справедливо указывает, что чрезвычайно
активная экономическая роль, которую Лютер отводит
государству, соответствовала исторической задаче госу-
дарственной власти в эпоху перехода от феодализма к ка-
питализму 80.
Критика Лютера направлена прежде всего против гра-
бежа населения со стороны крупного торгового и ростов-
щического капитала. Лютер защищает интересы простых
товаропроизводителей, что отмечается многими исследо-
вателями. Во нельзя согласиться с Г. Фабиунке, который
считает, что взгляды Лютера были антикапиталистиче-
скими, поскольку они были направлены против крупных
купеческих компаний. Сами компании, как уже говори-
лось, отнюдь не являлись преимущественно капиталисти-
220
носкими организациями. К тому же Лютер выступает
против тех сторон их деятельности, которые были свя-
заны с функционированием торгово-ростовщического ка-
питала, с использованием привилегий, полученных от
феодальных властей. В то же время нельзя отрицать, что
выступления Лютера против накопления богатств круп-
ной экспортно-импортной торговлей были направлены
против новых явлений в хозяйственной жизни, способст-
вовавших развитию раинекапиталистических отношений.
На переплетение в мировоззрении Лютера консервативного
и прогрессивного указывает Г. Леманн, подчеркивая, что
отстаивание интересов простых товаропроизводителей при
ограничении «крупных торговых капиталистов» объектив-
но означало создание предпосылок для свободной конку-
ренции 87.
Антимонополистическое движение, достигшее своего
кульминационного момента с началом Крестьянской
войны, пашло свое выражение в ее революционных про-
граммах. С требованием ограничения деятельности круп-
ных компаний выступали широкие слои бюргерства, го-
родские низы, крестьянство. Остановимся кратко на со-
держании некоторых программных требований.
В числе реформ, предусматривавшихся Гейльброп-
иской программой, были требования ограничить деятель-
ность крупных компаний. Авторы программы требовали
отмены компаний Фуггеров, Гохштеттеров, Вельзеров
и др., так как опи создают неудобства при покупке то-
варов и бедному и богатому. Допускалось существование
компаний с капиталом по более 10 тыс. гульденов. На-
рушители этого положения карались конфискацией части
имущества. Купец, имеющий капитал, мог использовать
ого для предоставления займов. Он мог давать денежные
ссуды представителям магистрата из 4% годовых, а те
в свою очередь должны были предоставлять займы бед-
някам из 5% годовых. Интересы крупных компаний за-
трагивал и ряд других положений программы. Говоря о
необходимости введения единой монетной системы, авторы
проекта выдвигали требование, чтобы все серебряные,
ртутные, модные и свинцовые рудники были свободны
(очевидно, имеется в виду ограничение княжеских рега-
лий). Предполагалось сократить число лиц, имевших пра-
во чеканки монеты 88. А некоторые компании, как изве-
стно, были владельцами рудников и получали от регаль-
221
ной власти право чеканки монеты. Осуществление этих
реформ, отражавших интересы различных слоев бюргер-
ства, в том числе мелких и средних торгово-предприни-
мательских элементов, могло бы обеспечить более быст-
рое прогрессивное экономическое развитие 89.
Особый интерес представляют требования, выдвигав-
шиеся в горных районах, где раннекапиталистические
отношения были развиты в наибольшей степени. Именно
здесь в программах восставших могли пайти отражение
интересы прогрессивных капиталистических элементов.
Большого размаха достигло антимонополистическое дви-
жение среди бюргерства, крестьян и горнорабочих Тиро-
ля. Это объясняется тем, что население Тироля остро
чувствовало последствия проникновения аугсбургских
фирм в торговлю и горпое дело. С начала XVI в. мест-
ные предприниматели жаловались па крупные компании,
понижавшие цепы на медь90. На Иннсбрукском ландта-
ге 1518 г. представители сословий обвиняли крупные ком-
пании в том, что они, сосредоточив в своих руках тор-
говлю всеми необходимыми товарами (металлами, зерном,
салом, сыром и пр.), мешают торговле «простых купцов
и ремесленников, которые имеют капитал от 1000 до
10000 гульденов» 91. Однако, по словам М. М. Смирина,
в выступлениях горнорабочих, предшествовавших собы-
тиям Крестьянской войны, не нашли еще своего отраже-
ния вопросы, связанные с положением горного дела,
с деятельностью Фуггеров и политикой Габсбургов 92.
Требование ликвидации крупных компаний содержа-
лось в петициях крестьян различных судебных округов,
которые легли в основу Мерапских статей, составленных
в мае 1525 г. и, как считает М. М. Смирин 93, представ-
лявших компромисс между крестьяпством и бюргерством.
В статьях, выработанных на ландтаге двух низших со-
словий (горожан и крестьян) в Меране, отмечалось, что
население вынуждено покупать все товары по повышен-
ным ценам у компаний, поэтому необходимо полностью
отменить все компании, особенно Фуггеров, Гохштетте-
ров, Вельзеров, и не разрешать им заключать договоры
о покупке серебра94. Подобные же требования содержа-
лись в петициях представителей городов и судебных ок-
ругов, поступавших до и после составления Меранских
статей. Главным пунктом обвинения против компаний
было всеобщее повышение цен, что наносило ущерб про-
222
стому человеку (gemeinem Mann). Таково содержание
жалоб крестьян округов Тауэр, Зонненберг, Штайнах,
Шёнег, Михельсбург, Утенхайм, Альтрасн, Вельзерг,
Зонненбург, Эннеберг, Турн, Брунек. В петициях города
Лиенца и округов Лиенц, Теффергеп, Вирген содержались
жалобы медников па то, что они вынуждены покупать
железо и медь по высоким ценам у компаний. Они тре-
бовали их ликвидации, чтобы в будущем покупать
тауферскую медь у плавильщиков, а не у компаний95.
Всеобщее недовольство деятельностью крупных ком-
паний в горном деле нашло отражение и в «Земском уст-
ройстве» Михаила Гайсмайера. В «Земском устройстве»
требование упразднения купеческих компаний тесно свя-
зано с общей программой социально-экономических пре-
образований. Гайсмайер требует передачи всех плавилен,
рудников, руды, серебра, меди и т. п., принадлежавших
знати и купцам и компаниям Фуггеров, Гохштеттеров,
Паумгартнеров, Пиммелей, в пользу всей земли, так как
они приобретены путем незаконного ростовщичества. По-
вышая цены, компании наносят ущерб простому человеку
и рабочим, они оплачивают труд рабочих плохими това-
рами по высокой цене, вздувают цены на пряности и дру-
гие товары. Они являются причиной обесценивания мо-
неты, так как лица, имеющие право чеканки монеты, по-
купают у них серебро по повышенным ценам, что
приводит к ограблению бедных людей и к сокращению
заработной платы рабочих. При покупке руды у плавиль-
щиков не доплачивают им, но, сконцентрировав в своих
руках все товары, повышают на них цены96. Позитив-
ная программа организации горного дела предусматрива-
ла распределение рудников между непосредственными
производителями, закупку у них руды за полноценные
деньги по справедливой цене управляющим, который ор-
ганизует плавильное производство. Это означало освобож-
дение горного дела «от феодально-княжеских регалий и
от основанного на этих регалиях засилья монополистиче-
ских компаний» 97. Против торговых спекуляций и рос-
товщичества, характерных для компаний, направлен и
ряд других параграфов «Земского устройства»: запреще-
ние внутренней торговли, правительственный контроль
над производством необходимых товаров, над экспорти-
руемыми товарами и ценами на них98. Приведенные
выше параграфы «Земского устройства» отражают инте-
223
росы как горнорабочих, так и местных пайщиков (Gower
ken), недовольных деятельностью крупных компаний.
И в других горных районах во время Крестьянской
войны имели место выступления против крупных компа-
ний. Характер их зависел от местных условий: от нали-
чия слоя местных капиталистических предпринимателей,
от места компаний в горном производстве. В Эрцгебирге,
где роль южпонемецких фирм ограничивалась владением
отдельными куксами, как указывает А. Лаубе, местные
пайщики выступали против привилегированного положе-
ния иногородних купцов". В Иоахимстале, где экспорт
готовой продукции находился в руках Вельзеров,
И. Миттенцвай отмечает наличие в требованиях вос-
ставших статей, направленных против вывоза из города
нечеканного серебра '"°. Иная ситуация была в Слова-
кии. Здесь отсутствовал слой местных капиталистиче-
ских предпринимателей, а контроль над горным произ-
водством находился в руках Фуггеров. Хотя волнения
1525 г. начались с выступления рабочих Пойзоля, требо-
вавших повышения заработной платы, Фуггерам затем
удалось направить их недовольство против городского
магистрата и королевской администрации, В ряде пети-
ций горнорабочие требовали возвращения рудников, гор-
ного суда и всех функций по управлению производством
Фуггерам101. Такая позиция горнорабочих характерна
не только для Словакии. Исследования 3. Зибера,
И. Миттенцвай, А. Лаубе показали, что и в Эрцгебирге
недовольство горнорабочих направлялось главным обра-
зом против княжеской администрации и городских маги-
стратов 102.
Документы Крестьянской войны свидетельствуют о
сильном недовольстве различных общественных слоев
деятельностью компаиий-мошшолин. Это объясняется тем,
что компании препятствовали накоплению капиталов и
развитию предпринимательской деятельности различных
частей бюргерства, в том числе элементов, связанных с
ранпекапиталистичсскими отношениями, и еще больше
ухудшали положение беднейших слоев городского и сель-
ского населения, а также горнорабочих. Однако приве-
денных выше фактов, естественно, недостаточно для вы-
яснения роли в антимонополистическом движении про-
грессивных капиталистических элементов. Этот вопрос
требует спец11 ал ыi о го исслсдова ния,
224
* ф *
Сделаем краткие выводы. Материалы рейхстагов и по-
лемические сочинения первой трети XVI в. говорят о ши-
роком и весьма противоречивом характере антимонополи-
стического движения. Оценивая его значение, необ-
ходимо, как нам кажется, учитывать объективные и
субъективные моменты. Л. Лаубе справедливо указыва-
ет, что «нельзя исходить только из субъективных целей
крестьянских и городских программ и требований, кото-
рые часто были направлены на обеспечение идеала мел-
ких товаропроизводителей. Нужно учитывать объектив-
ные последствия, которые могли возникнуть в условиях
раппекапиталистического развития» 103.
Те слои населения, которые выступали против компа-
ний — часть князей, рыцарство, магистраты имперских
городов (кроме Аугсбурга), широкие слои бюргерства,
крестьянство, часть горнорабочих,— были недовольны
прежде всего теми сторонами деятельности компаний,
которые были связаны с функционированием торгового
и ростовщического капитала. Маркс отмечал, что «по-
всюду, где торговый капитал имеет преобладающее гос-
подство, он представляет систему грабежа» 104. Граби-
тельская политика купеческих компаний, основанная на
естественной монополии купеческого капитала в период,
предшествующий капитализму, па искусственных моно-
полиях, полученных благодаря связям с феодальными
властями, затрагивала интересы почти всех слоев насе-
ления, и этим объясняется чрезвычайно пестрый социаль-
ный состав участников антимонополистического движе-
ния. Осуществление ряда их требований по ограничению
деятельности крупных компаний при отстаивании интере-
сов простых товаропроизводителей в перспективе могло
обеспечить более благоприятное ранпекапиталистическое
развитие в условиях свободной конкуренции. Однако в
различных программах и проектах речь шла не просто об
отмене монопольной торговли. Часть князей, рыцарство,
города выступали за осуществление мер, вообще ограничи-
вающих торговлю, лимитирующих цепы и т. п., мер, в
которых, несомненно, нашли отражение реакционные цехо-
вые тенденции.
Вопрос о наличии среди участников антимонополисти-
ческого движения прокапиталистгтческих элементов весь-
ма сложен. Лам представляется, что их требования мог-
225
ли оформиться прежде всего в тех районах, где ран-
некапиталистические отношения получили наибольшее
развитие. Необходимо, естественно, учитывать специфику
отношений в горном деле различных районов, степень
развития местных раннекапиталистических элементов,
роль южнонемецких купеческих компаний. И здесь недо-
вольство широких масс вызывали в первую очередь тор-
говые спекуляции и ростовщичество компаний. Однако в
Тироле, например, местные пайщики выступали против
предпринимательской деятельности компаний в горном
деле. Здесь компании-монополии препятствовали местным
раннекапиталистическим элементам.
Необходимо также иметь в виду, что возникновение
в среде бюргерства раннекапиталистического слоя, тесно
связанного с феодальной государственной властью и
стремившегося закрепить свое монопольное положение,
очевидно, было неизбежным в период зарождения и раз-
вития раннекапиталистических отношений. Это явление
характерно и для других западноевропейских стран.
А. Лаубе справедливо отмечает, что связь с государствен-
ной властью нельзя оценивать отрицательно, «она объ-
ективно необходима для ранней буржуазии» 105. Моно-
польная деятельность компаний способствовала как ак-
кумуляции денежных средств, так и экспроприации
простых товаропроизводителей, т. е. созданию условий,
необходимых для развития капиталистических отноше-
ний. Сказанное выше отнюдь не исключает того, что в
экономической сфере деятельность компаний заключа-
лась не только в развитии раннекапиталистических отно-
шений, но и в консервации феодальных отношений.
Объективные и субъективные моменты надо различать
и в выступлениях защитника монополий Конрада Пой-
тингера. В его мировоззрении мы находим элементы но-
вого экономического мышления, связанного с развитием
раннекапиталистических отношений: отстаивание личной
инициативы купца, права представителей всех сословий
стремиться к максимальной прибыли, требование свободы
торговли. Однако у Пойтингера, как и у Лютера, хотя
первый защищал компании, а второй выступал против
них, элементы нового тесно переплетаются со старыми,
традиционными представлениями. Свободную торговлю он
понимал как торговлю, опирающуюся на привилегии, тес-
но связанную с имперским вольным городом, т. е. по сути
226
еще как средневековую торговлю. Именно с этих пози-
ций он защищал крупные компании, носившие междуна-
родный характер и тесно связанные с Габсбургами. Во
взглядах Пойтипгера, специфически преломившись, на-
шел отражение противоречивый характер компаний
XVI в., представлявших симбиоз раннекапиталистических
отношений, феодальных отношений и отношений простого
товарного производства.
Антимонополистическое движение, бывшее частью ре-
волюционного общественно-политического движения в
Германии начала XVI в., достигло апогея во время Кре-
стьянской войны. Поражение Крестьянской войны и всего
общественного движения той эпохи, усиление княжеской
власти, победа феодальной реакции способствовали ослаб-
лению борьбы против монополий. В дальнейшем этот воп-
рос перестал быть предметом дискуссий среди современ-
ников.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Laube A. Die Herausbildung von Elementen einer Handels- und
Manufaklurbourgeoisie und deren Rolle in der deutschen fruhbur-
gerlichen Revolution.— Jahrbueh fiir Geschichte des Feudalismus,
1977, Bd. 1, S. 283—284.
2 Berthold B., Engel E., Laube A. Die Stellung des Burgertums in
der deutschen Feudalgesellschaft bis zur Mitte des 16. Jahrhun-
derts.— ZfG, 1973, H. 2, S. 214; Vogler G. Probleme der Klassenent-
wicklung in der Feudalgesellschaft. Betrachtungen fiber die Ent-
wicklung des Biirgertums in Mittel- und Westeuropa vom 11. bis
zum 18. Jahrhundert.— ZfG, 1973, H. 10, S. 1203.
3 Hoffmann IL, Mittenzwei I. Die Stellung des Biirgertums in der
deutschen Feudalgesellschaft von der Mitte des 16. Jahrhunderts bis
1789.— ZfG, 1974, H. 2, S. 190; Laube A. Die Herausbildung...,
S. 285. He касаясь существа вопроса, отметим, что более убеди-
тельным нам представляется первое из изложенных выше мне-
ний.
4 Термин «монополия», широко распространенный в XVI в., заим-
ствован из источников той эпохи. Он использовался для обозна-
чения концентрации товаров в одних руках с целью установле-
ния произвольных цен и для обозначения соглашений, заклю-
чавшихся в таких же целях.— См.: Bauer С. Conrad Peutingers
Gutachten zur Monopolfrage. Eine Untersuchung zur Wandlung
der Wirtschaftsanschauungen im Zeitalter der Reformation.— Ar-
chiv fur Reformationsgeschichte, 1954, Bd. 45, S. 171.
5 Strieder J. Studien zur Geschichte kapitalistischer Organisationsfor-
men. 2. AufL, Munchen; Leipzig, 1929, S. 68—70.
6 Polnitz G. von. Jakob Fugger. Tubingen, 1949, S. 512, 531.
7 Bauer C. Op. cit., S. 166.
227
8 Blaich F. Die Reichsmonopolgesetzgebung im Zoitaller Karl V
Stuttgart, 1967, S. 102, 117.
э Эпштейн А. Д. История Германии от позднего средневековья до
революции 1848 г. М., 1961, с. 31, 57, 63.
10 Смирин М. М. К истории раннего капитализма в германских
землях. (XV—XVI вв.). М., 1969, с. 184.
11 Некрасов Ю. К. Очерк из экономической истории Германии кон-
ца XV — начала XVI в.— В кп.: Проблемы социально экономи-
ческой истории Германии и Австрии XV—XVI вв. Вологда, 1969,
с. 48.
12 Fabiunke G. Martin Luther als Nationalokonom. Berlin, 1963.
13 Rudolph G. Ulrich von Ilutten sozial-okonomische Anschauun-
gen.—Deutsche Zeitschril’t fiir Philosophic, 1972, II. 12, S. I486—-
1487.
14 Schilfert G. Die Revolutionen beim Ubergang vom Foudalismus
zum Kapitalismus.— ZfG, 1969, II. 1/2, S. 171; Berthold B., En-
gel E., Laube A. Op. cit., S. 214; Vogler G. Op. cit., S. 1203.
13 Hoffmann IL, Mittenzwei, I. Op. cit., S. 190; Laube A. Der historic
sche Platz des Deutschen Bauernkrieges.—Einheit, 1975, H. 1;
Laube A. Die Herausbildung..., S. 284.
16 Berthold B., Engel E., Laube A. Op. cit., S. 216.
17 Laube Л. Die Herausbildung..., S. 286—287.
18 Ibid., S. 296—297; Illustrierte Geschichte der deutschen fruhbiir-
gerlichen Revolution / Hrsg. von A. Laube, M. Steimetz, G. Vogler.
Berlin, 1974, S. 93—94.
19 Lehmann II. Okonomische Erkenntnisse aus der Zeit der friihbur-
gerlichon Revolution.— Wirtschaftswissenschaft, 1975, H. 7, S. 1029-
ЮЗО.
20 Laube A. Die Herausbildung..., S. 290.
21 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 194; Ленин В. И.
Поли. собр. соч., т. 3, с.485—486, 494.
22 См.: Савина II. В. Южнопемецкий торгово-ростовщический капи-
тал в горном деле за пределами германских земель (XVI в.).—
СВ, 1976, вып. 40.
23 Jansen М. Jakob Fugger der Reiche. Munchen; Leipzig, 1910,
S. 61—62, 139, 152, 362; Bechtel L. Die Fugger in Danzig und im
nordeuropaischen Baum. Dissertation. Munchen, 1944, S. 221, 224—
225, 260, 264—266, 276; Pblnitz G. von. Fugger und Hanse. Tubin-
gen, 1953, S. 138—139, 152, 155, 160, 164, 168.
24 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 763.
25 Strieder J. Inventur der Firma Fugger aus dem Jahre 1527. Miin-
chen, 1905; Scheuermann L. Die Fugger als Montanindustriolle in
Tirol und Karnten. Munchen, 1929, S. 16; Jansen M. Op. cit., S. 152;
Muller К. O. Quellen zur Handelsgeschichte der Paumgartner von
Augsburg. Wiesbaden, 1955, S. 251—269; Mandrou B. Les Fugger,
proprietaries fonciers en Suabe. Paris, 1969, p. 53, 76; Pol-
nitz G. von. Jakob Fugger. Quellen und Erlautorungen. Tubingen,
1951.
26 Смирин M. M. Очерки истории политической борьбы в Германии
перед реформацией. М., 1952, с. 148—152; 303.
27 Deutsche Reichstagsakten, Jungere Reihe. Gottingen, 1962—1966,
Bd. I—VII (далее — DRA JR); Bd. II, S. 351—352; «Dock soil hin-
durch niemand verbotten sein, sich mit jemands in gesellschaft
zu thun, gewarwa inen gefellt zu kauffen oder verkauffen dann al-
228
28
29
30
31
32
33
34
3 5
36
37
38
39
40
41
4 2
43
44
46
47
48
lein, das er die war nit nnderstell in ein hand zii bringen und
derselben war einen word nach seinem willen und gofallen zu set-
zen, oder dem kauffer odor vorkauffer anding, solich gewar nie-
mands dann im zu kaufen zu geben oder zu behalten oder das er
die nit naher geben woll».
Polnitz G. von. Die Beziehungen des Johannes Eck zum Augsbur-
ger Kapital.— Historisches Jahrbuch, 1940, Bd. 60, H. 3/4, S. 688.
Ibid., S. 685, 690—693, 702.
DBA JR, Bd. 1, S. 872.
DRA JR, Bd. 1, S. 106, 107, 378, 424, 251, 258, 186, 213, 220.
Па Вормсском рейхстаге было представлено 54 города. В Малом
комитете их интересы представлял д-р Ганс Бок из Страсбурга
(DRA JR, Bd. II, S. 161—162, 742—743).
Ibid., S. 352: «...der kaufleut ohrigkeit, die sonderlich in den reichs-
stetten, da die gross hantirung ist, mil den kaufleuten gefreundet
auch ir etlich toil und nulz mil inen haben... ganz parteilich und
verdachtlich sein...».
Ibid., S. 353—354.
Ibid., S. 354.
Большой комитет состоял из 6 курфюрстов, 4 духовных князей,
4 светских князей, 2 прелатов, 2 графов, их советников и 1 пред-
ставителя городов. Па Вормсском рейхстаге им был Конрад Пой-
типгер из Аугсбурга.
DRA JR, Bd. II, S. 360—361: «...dieselben Motall und anders ob-
gemelten werden dann in ein hand gowandt, damil dieselbe und
dergleichen in hoherem kaufgelt angekommen, dann durch dies
alles bergwerk deste bass unlerhalten, dann wo das nit beschehe,
mueston dieselbe bergwerk zu bauen underlassen werden».
Konrad Peutingers Briefwechsel / Hrsg. von E. Konig. Munchen,
1923, S. 331: «...da sitzen der stedt und kaufleut misgonner...»
DRA JR, Bd. II, S. 415—416.
Ibid., Bd. Ill, S. 557: «das die grosson goscllschaften dem heiligen
Romischen reich Teutscher nation und gemeinem nutzen, wie die
jetzo in wesen, schedlich, unerleidlich und nachfolgender gestalt
abzulhun sein».
Ibid., S. 557—558: «...statlich einsehen zu thun, die aberkauf da-
mit gemeiner nuzen zum hochsten beschwert abzuleinen und in
demseiben sonderlichen vleis fur und anzukeren, damit die besch-
werlichen unerleidlichen und ungottlichen kontrakt... abgestellt
wurden».
Ibid., S. 562—567.
Ibid., S. 559: «So will von natur jeder kaufmannshandel, wa der
redlich beschieht, frei sein».
Ibid., S. 723.
Ibid., S. 574—582.
Ibid., S. 584—590.
Gegen-Gutachten Peutingers gogen den Ralschlag des kleinen Aus-
schussos liber die Monopolien von 1522—1523.— AfR, Bd. 45, 1954,
S. 3: «Cum annui census empli, ex re certa puta predio, ubi nec
incommodum nec periculum adest, liciti sunt et porniitluntur».
Ibid., S, 4: «Si in Portugallia non emit Germanus, emit Florenti-
nus, qui posteo a Florentino emit, lucrum dat regi Portugalliae et
Florentino». «Ad quod hoc aliter tendat, quam quod forenses et ex-
tori plus quam germani mercatores foverentur, quilibet facile
229
diiudicare habet». «Mercator, qui Metalla ad vendendum habet, il-
luc portare cogitur, ubi precium sperat». «Libere semper fuerunt
mercatorum transmigrationes, factoriae et stationes».
49 Bauer C. Op. cit., S. 166, 173, 192—193; Strieder J. Studien zur Ge-
schichte..., S. 69—72.
50 Lutz IL Konrad Peutinger. Beitrage zu einer politischen Biogra-
phie. Augsburg, 1958, S. 137.
51 Gegen-Gutachten Peutingers..., S. 6; «Ubi enim potentes mercato-
res habitant, ibi victus et proventus omnium fere artificum crescit,
qui et ab ipsis commode tractantur. Gopia ergo et facultates dum
adsunt, pacem et tranquilitatem fovent atque augent».
52 Ibid., S. 4: «Inaequalitas haec semper fuit, ut ex mercatoribus unus
cite, alter tarde vendat, unus pecunii eget, alter non». «Hie egens
et pauper adaequaretur diviti, quod commode esse non potest».
«In ista quidem conditione meliori artifici qui bene artificium suum
curat, prodigalitatem fugit, parcimoniam amat, semper obstat
egens, pauper, prodigens, nihil curans et decoctor».
53 Lutz II. Op. cit., S. 38.
54 Strieder J. Studien..., Anhang 1, S. 370—371.
55 DBA JR, Bd. IV, S. 296: «...etlich artikel der gesellschaft und des
heiligen reichs kaufleut halben furgenommen, die ganz unleidlich
und beschwerlich sein sollen».
56 Ibid., S. 300—303: «...das kain ehrlich gesellschaft, die kais. Mt.
churfursten und fursten dienten, nicht zu geschwind nachgegan-
gen».
57 Ibid., S. 655, 673: «Nu sehen die gemeinen froie und reichstett die-
sen artikel der monopolia als vor der aller fordersten und hauptar-
tikel an, daraus auch alle ungnad der fursten, graffen und ritter-
schaft den stetten bis anher zugestanden und erwachsen».
58 Chronologisch-Systematische Sammlung der Berggesetze der Os-
terreichischen Monarchie / Hrsg. von Fr. A. Schmidt. Wien, 1834,
Abt. II, Bd. 1, S. 121—124.
58 a О Шпейерском рейхстаге см.: Vogler G. Der deutsche Bauern-
krieg und die Verhandlungen des Reichstags zu Speyer 1526.— ZfG,
1975, H. 12.
59 Kurze Denkschrift Konrad Peutingers zur Frage der Monopole und
Handelsgesellschaften.— AfR, Bd. 45, S. 14—15.
69 DRA JR, Bd. VII, Hbd. 1, S. 695.
61 Ratschlag der Monopolia halb.— AfR, Bd. 45, S. 17—19.
62 Ibid., S. 19: «So werden durch solch aigennutzige gesellschaft al-
ien landen die handtierung und narung dardurch gemyndert, geeth
auch den landsfursten und herrschaften an iron zollen und gleiten
ab. Das ist die ursach, das sy in alien landen ire faktor haben,
richten auch ir handel mit brive aus... Und wo jetzundt ain grosse
gesellschaft ist, an der stat mochten sich woll 20 oder 30 habhaf-
te kaufleut ernehren und alle nach dem sy dyner und faktor nit
mochten erhalten, webern und wandern mussen».
63 Ibid., S. 21.
63 Suplik der Stadt Augsburg.— AfR, Bd. 45, S. 23: «...pleraque ex
mera invidia atque odio, quibus informatores isti eciam nulla cau-
sa saltern justa moti vestras caes. Mt. civitatem Augustam et ejus-
dem societates persequuntur».
•5 Ibid., S. 25: «Quomodo autem id commodius fieri poterat nisi cu-
rando, commendando et observando ut negociatores libere peregri-
230
66
67
68
69
70
7i
72
73
74
75
76
nari et negociari possint et, ut id libcrius suum sortiretur effectum,
eciam eosdem merccs et bona eorum pluribus et singularibus gra-
ciis privilegiis et securitatibus exornaverunt et quantum possibile
erat eosdem humaniter tractarunt et amice tractari fecerunt, prout
M. V. solite sua dementia et bonitate eosdem in potentissimis reg-
nis suis plurimum commendatos habere solet, quaemadmodum
eciam V.C.M. civile jure continetur».
Konrad Peutingers Dcnkschrift fiir Karl V. zur Widerlegung des
Ratschlages der Monopolia halb.— AfR, Bd. 45, S. 29—30. «Nec
etiam oconsequcns est, quod si tales mercatores speciarum empto-
res pro voluntate eorum easdem carius vcndidissent, quod ex hoc
monopolium exerccuerint, cum carius vendere non sit monopo-
lium».
Ibid., S. 41: «Quis eciam vellit negociaciones contractare, laborem
assumere, se et sua periculis exponere, si secundum commoditatem
suam debite mcrces et species suas vendere non posset nec etiam
audcrot plus emere quam impositam summam nec aliter vendere
nisi secundum taxam sibi datam». Ibid., S. 37: «Et licet indebite
societatibus ad injuriam referuntur, cum tamen proprium commo-
dum quacrcre prout de jure non solum in negociacionibus sed
eciam alliis in accionibus omnibus permittitur, nulli prohibetur».
«Sic etiam omnibus mercatoribus et eorundem societatibus, qui non
solum bona et res, sed et corpora laboribus et periculis exponunt,
dum contra jus non contrahunt, proprium commodum sic et aliis,
qui otiosi acquirunt, fovere et illi studere convenit».
Ibid., S. 37: «Item societatum negociaciones non solum in eorum
proprio sod et in aliorum plurim commodo durabli, ut supra est
relatum versantur praecipue omnium principum electorum, caetero-
rum principum et statuum imperii, quibus ex tallibus negociacioni-
bus et circa tallis non modica commoda vel eciam plura, quam
ipsis met mercatoribus accedunt, licet mercatores aliquam jacturam
paciuntur».
Ibid., S. 38: «Ille ergo sic constrictus negociandi modus; cum ex-
presso sit contra non solum privatam, sed eciam contra omnem
publicam utilitatem et ideo maius monopolium induceret, quam
forte hactenus est auditum».
Ibidem: «Item omnes tarn ccclesiastici quam seculares omnium sta-
tuum et gonerationum sivo sint principes, domini, nobiles, cives,
mercatores, iustitores, artifices, rustici et quicumque alii nullo jure
sunt prohibit, se divitare et diviti fieri vol cum bonis suis lucrari
sic et utilitatem propriam fovore, saltern honeste». «Consequons ergo
plane porspicitur impossibilo esse aliquam commodam negociacio-
nem exercere posse, ubi libere negociari non permittitur, attamon
non alitor quam ut jura concedunt. Libera talis negociacio plus
quam coacta rei publicae utilitatem promovot, ut quottidiane expe-
riencia edocemur».
Lutz H. Op. cit., S. 137.
Ibid., S. 139-140.
Володарский В. M. Социально-политические взгляды Гуттена.—
СВ, 1964, вып. 26, с. 57.
Гуттен У. фон. Диалоги, публицистика, письма. М., 1959, с. 69.
Budolph G. Op. cit., S. 1486—1489.
Володарский В. М. Указ, соч,, с. 69,
231
77 Luther M. Von Kaufhandlung und Wucher.— In: Martin Luthers
Werke. Kritische Gesamtausgabe. Weimar, 1899 (WA), Bd. 15,
S. 293; «Das kann man aber nicht lencken, das keufen und verkeuf-
fen eyn notig ding ist, das man nicht entperen und wol christlich
brauchen kan, sonderlich in den dingen, die zur not und ehren
dienen».
78 Ibid., S. 293—294: «...der auslendische kaufshandel, der aus Kali-
kut in Indien und der gleichen wahr der bringt, als solch kostlich
seyden und goldwerk und wurtze, die zur Pracht und keynem nutz
dienet und Land und leuten das gelt aus fueget, soli nich zugelas-
sen werden». Ibid., S. 295—296: «Nu ists aber billich und recht das
eyn kaufman an seyner war soviel gewinne, das seyne kost beza-
let, sehne muhe erbeht und fahr bclohnct werde».
79 Ibid., S. 296—297.
80 Ibid., S. 299—302.
81 Luther M. An die Pfarrherren wider den Wuchcr zu predigcn.— Tn:
Fabiunke G. Martin Luther als Nationalokonom, Anhang, S. 209.
82 Luther M. Von Kaufhandlung und Wucher, S. 305: «Viel greulicher
ist das, das man darauf ein gut allcyne auffkeuft, welchs auch die
kayserlichcn und weltlichen rechte verbieten und heissens Mono-
polia». Ibid., S. 312: «...drucken und verderbon alle geringe Kauff-
leute, gleich wie die hecht die kleyne fisch im wasser».
83 Luther M. An die Pfarrherren..., S. 228: «Wir Pfarren und Prcdiger
und die, welche von zinsen lebcn und kein gewerbe haben, ihr
einkommen also wcdcr stoigern noch mehren konnen, fiihlenwohl,
wie nahe uns die wucheror sitzen, sie fressen mit uns aus unserer
Kiiche, trinken aus unserem Keller das meiste, schinden und scha-
bon uns, dass uns Leib und Lebon wehe tun. Bauern, Burger und
Adlige konnen ihr Korn und ihre Arbeit steigern und damit ihr
einkommen verdoppelm und verdreifachen. Sie konnen daher den
Wucher leichlor tragen. Abere jene, die... von don Schnur zehren
miissen, sie miissen herhalten und sich schinden und wiirglen las-
sen».
84 Luther M. An den christlichon Adel deutscher Nation.— WA, 1888,
Bd. 6, S. 466.
85 Luther M. Von der Kaufhandlung und Wuchcr, S. 293, 296, 302,
311, 313.
86 Fabiunke G. Op. cit., S. 88.
87 Lehmann JI. Op. cit., S. 1033.
88 Quellen zur Geschichte des Bauernkrieges / Hrsg. von G. Franz.
Miinchen, 1963, S. 380.
89 Vogler G. Zur Entstehung und Bedeutung dos Heilbronn er Prog-
vamms.— In: Die fruhbiirgerliche Revolution in Deutschland. Ber-
lin, 1961, S. 116—125.
90 Jansen M. Op. cit., S. 109—110, 121—125.
91 Zeibig II. J. Der Ausschuss-Landtag der gosamton Osterreichischen
Erblande zu Innsbruck 1518.— Archiv fur Kunde Osterreichischer
Geschichlsquellen, Bd. XIII, 1854, S. 232.
92 Смирин M. M. К истории раннего капитализма..., с. 377.
93 Там же, с. 391.
94 Acta Tirolensia. Quellen zur Geschichte des Bauernkrieges in
Deutschland 1525/IIrsg. von H. Wopfner, Innsbruck, 1908, Bd, 3,
№ 15a, S. 41.
232
95
90
97
98
99
100
101
102
103
104
105
Ibid., S. 74, 81, 123, 114, 120.
Quellcn zur Geschicble des Bauornkrieges, S. 289.
Смирим M. M. К истории раннего капитализма..., с. 399.
Quellcn zur Geschichto des Bauornkrieges, S_. 287—288.
Laube A. Studien uber don Erzgebirgischen Silberbergbau von
1470 bis 1546. Berlin, 1975, S. 249, 273—274, 279—280.
Mittenzwei I. Der loachimstaler Aufstand 1525. Seine Ursachen und
Folgen. Berlin, 1968, S. 107.
Documenty k banickemu povslaniu na Slovensku (1525—1526).
Bratislava, 1957, p. 48, 51, 52—53, 62, 64, 66, 74—78, 146—147.
Sieber S. Die Teilnahme erzgobirgischer Bergleute am Bauern-
krieg 1525.— FF, 1955, D. II, S. 104; Mittenzwei I. Op. cit., S. 95—
100; Laube A. Studien..., S. 207.
Laube A. Der historiscbe Platz des Deulschen Bauornkrieges.—
Einhoit, 1975, IT. 1, S. 16.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 364.
Laube A. Die Tlerausbildung..., S. 290.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Проблема роли и места бюргерства в феодальном об-
ществе, его социальной сущности неотделима от истории
товарного хозяйства, ремесла и торговли, концентрировав-
шихся первоначально в феодальном городе. Отделение
ремесла от сельского хозяйства, а города от деревни было
важнейшим историческим событием. «Можно сказать,—
подчеркивал Маркс,— что вся экономическая история об-
щества резюмируется в движении этой противополож-
ности» \
Недискуссионными представляются прогрессивное зна-
чение развития товарно-денежного хозяйства, олицетво-
рявшегося социально ремесленниками, торговцами, куп-
цами, т. е. средневековыми горожанами, а также много-
образные и многочисленные связи последних с другими
классовыми и сословными группами феодального общест-
ва, в частности с крестьянством. А оно даже в Нидер-
ландах, этой стране городов, па протяжении всего сред-
невековья составляло основную массу производительного
населения и создавало большую часть валового продук-
та. Примерно подобную картину можно было наблюдать
и в развитых итальянских государствах, не говоря уже
о таких странах, как Франция и Англия.
Однако не эти вопросы являются предметом рассмот-
рения в данном коллективном труде. Его задача состоит
в том, чтобы на материале разных европейских стран,
в различных аспектах и ракурсах проследить процессы,
связанные со складыванием средневекового бюргерства.
Исследованию также подвергнуты вопросы, касающиеся
места и роли бюргерства, характера его многосторонних
связей с разными классами, социальными слоями и груп-
пами в феодальном обществе и в период перехода от
234
феодализма к капитализму, а также разрыва бюргерско-
сословных связей нарождающейся буржуазией, которая
конституировалась в особый класс.
Использование материалов по истории бюргерства в
Италии, Англии, Франции, Кастилии, Империи, Швеции,
Ирландии, относящихся к разным сферам жизни фео-
дального общества, в широких хронологических рам-
ках — от XII до XVIII в.— позволило авторскому кол-
лективу нарисовать достаточно широкую картину, отра-
жающую процесс консолидации и развития бюргерства.
Материал же Нидерландов важен не только тем, что он
может служить своего рода «эталоном» для периода сред-
невековья, но и тем, что с предельной отчетливостью об-
наруживает исключительную устойчивость сословно-
корпоративного строя и его носителя — феодального
бюргерства — и во время Нидерландской буржуазной
революции XVI в. и в послереволюционный период,
вплоть до начала XIX в. При этом как особенно парадок-
сальное явление воспринимается тот факт, что цитаделью
средневековых цехов была главная торговая эмпория
страны, центр складывавшегося мирового рынка — Амс-
тердам. Причем данное обстоятельство не делало уже
отживавшие корпоративные структуры менее агрессивны-
ми по отношению к окружавшим их со всех сторон —
прогрессивным для той исторической эпохи — буржуаз-
ным формам производства и обмена. Именно на их фоне,
как нам представляется, феодальная природа средневеко-
вого бюргерства, его сословность, связи с экономическими
и социальными институтами, уходящими в прошлое, вы-
ступают особенно рельефно.
Вместе с тем ряд важных проблем, которые занимают
центральное место в дискуссии, идущей фактически на
страницах разных изданий, такие, в частности, как при-
надлежность средневековых горожан к определенному
классу, являвшемуся не органической составной частью
феодального общества, а лишь его спутником; характер
собственности базовых категорий форм производства и
обмена, определявших социальную сущность и облик
бюргерства на протяжении его эволюции; выход за со-
словные рамки складывавшегося класса буржуазии и
другие, нуждаются в специальных обобщающих исследо-
ваниях монографического типа.
Пока же таких работ нет, на том уровне изучения по-
235
ставленных вопросов, на каком ведется дискуссия в на-
стоящее время, можно позволить себе создание рабо-
чей гипотезы, учитывающей следующие обстоятельства:
а) экономической базой бюргерства было простое товар-
ное производство, прямое овладение купеческим или
ростовщическим капиталом той или иной отраслью ремес-
ла и промыслов, порою — простая капиталистическая коо-
перация; б) купеческий и ростовщический капитал вы-
ступал в форме самостоятельных отделившихся частей
капитала, а не в качестве частей капитала как такового
с особыми функциями (торговая, кредитно-ссудная);
в) указанные экономические категории не изменяли ко-
ренным образом существующий феодальный способ про-
изводства, а приспосабливались к нему, и, следовательно,
не являлись формациоино- и классообразующими; г) в
сфере отношений собственности это приспособление к
феодализму выражалось, в частности, в со сословности,
сращивании с непосредственным производителем, в том,
что значительную ее часть составляли феодальные по
своей сути привилегии и т. п. Поскольку категории со-
словности соприкасались и с категориями классовости,
это находило свое выражение, применительно к бюргер-
ству, например, в эксплуатации купеческим или ростов-
щическим капиталом разными методами мелких непосред-
ственных производителей, в том числе крестьян, на зем-
лях, приобретенных средневековыми горожанами или
городами, как своего рода коллективными сеньорами и т. д.
Такое наличие элементов классовости в сословности не
дает тем пе менее достаточных оснований, с пашой точ-
ки зрения, для определения бюргерства как особого клас-
са, сосуществовавшего с феодализмом лишь во времени
и т. п. В целом же на протяжении всего средневековья
бюргерство оставалось эксплуатируемой сословной груп-
пой. Когда же оно пыталось переступить эту грань, гос-
подствующий класс феодалов и феодальное государство
давали ему не раз достаточно убедительные предметные
уроки. Это специальный вопрос, на котором более под-
робно мы здесь останавливаться пе имеем возможности.
Только тогда, когда мы встречаемся в рамках феодаль-
ной системы со спорадически возникающими очагами
рацнего капитализма, можно констатировать наличие рап-
небуржуазных форм как в хозяйственной, так и в со-
циальной структуре общества. Но они еще очень незрелы
236-
и связаны мпоягеством нитей с феодализмом и сословным
строем.
Когда же капитализм начинает превращаться в осо-
бый уклад, а часть средневекового бюргерства наряду с
представителями других сословий и классов разлагаю-
щегося феодального общества составляет ядро склады-
вающегося класса буржуазии, входящие в нее компонен-
ты обособливаются, приобретают иное качество и так или
иначе выходят за рамки сословности.
Однако и буржуазия, формировавшаяся в недрах
феодального общества как класс эксплуататорский по
своей природе, до совершения буржуазной революции ос-
тавалась формально частью политически, юридически и
социально неравноправного «третьего сословия», а воз-
можности ее развития в рамках абсолютной монархии
были ограниченными.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 365.
СОКРАЩЕНИЯ
ВИ — Вопросы истории
СВ — Средние века
AfR — Archiv fiir Reformationsgeschichte
FF — Freiberger Forschungshefte
ZfG — Zeitschrift fiir Geschichtswissenschaft
СОДЕРЖАНИЕ
Введение (А. Н. Чистозвонов) ............ 3
Социальная природа нидерландского бюргерства при феода-
лизме и в период перехода от феодализма к капитализму
(А. Н. Чистозвонов)...................................... 15
Роль бюргерства в формировании сословных монархий в За-
падной Европе (Е. В. Гутнова)............................ 50
Город, бюргерство и социальные функции кредитно-долговых
отношений в Швеции XIII—XV вв. (И. А. Сванидзе)' ... 89
Некоторые особенности социальной природы итальянских по-
поланов в XIV—XV вв. (землевладение торгово-промышлен-
ных и банковских компаний Тосканы) (Л. А. Котельникова) 125
Социально-этническая структура городского населения в Ир-
ландии XII—XV вв. (Т. С. Осипова)....................... 173
Купеческие компании и общественное движение в Германии
цервой трети XVI в. (Я. В. Савина).......................196
Вместо заключения (А. Н. Чистозвонов)....................234
Сокращения.............................................. 238
СОЦИАЛЬНАЯ ПРИРОДА
СРЕДНЕВЕКОВОГО БЮРГЕРСТВА
ХШ—-XVJI вв.
Утверждено к печати
Институтом всеобщей истории
Академии наук СССР
Редактор издательства Ф. Н. Арский
Художник В. А. Чернецов
Художественный редактор II. II. Власик
Технические редакторы II. С. Кашина, Ф. М. Хепох
Корректоры Л. С. Агапова, М. К. Запрудская
ИБ № 15544
Сдано в набор 15.02.79
Подписано к печати 16.05.79
Т-01284. Формат 84хЮ8»/з2
Бумага типографская № 2
Гарнитура обыкновенная
Печать высокая
Усл. печ. л. 12,6. Уч.-изд. л. 13,7
Тираж 1550 экз. Тип. зак. 1624
Цена 2 р. 10 к.
Издательства «Наука»
117864 ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90
2-я типография издательства «Наука»
121099, Москва, Г-99, Шубипский пер., 10