А. E Елисейкин, Т. И. Колчанова
СПОРТ.
ХАРАКТЕР.
ЧЕСТЬ.

А. Г Елисейкин, Т. И. Колчанова
СПОРТ.
ХАРАКТЕР.
ЧЕСТЬ
КНИГА ДЛЯ УЧАЩИХСЯ
Москва
«ПРОСВЕЩЕНИЕ»
1984
ББК 75
Е51
Рецензенты
Заслуженный мастер спорта, олимпийский чемпион В. А. Ва-
син; начальник Отдела физического воспитания Министерства
просвещения СССР В. П. Богословский
Елисейкин А. Г., Колчанова Т. И.
Е 51 Спорт. Характер. Честь: Кн. для	учащихся.— М.:
Просвещение, 1984. — 144 с., ил.
Книга, рассчитанная на учащихся среднего и старшего возраста, включает рассказы
о выдающихся советских спортсменах и тренерах, описание их пути в спорте
Главными достоинствами книги являются идейная направленность повествования, высокие
нравственные мотивы, те большие цели и задачи, которые формируют характер подрастающего
поколения
Е 4306021800—722
103(03)—84
219—84
ББК 75
7А
© Издательство «Просвещение», 1984 г.
ВВЕДЕНИЕ
ЗА НЕСКОЛЬКО МИНУТ
ДО НАЧАЛА ПЕРВОГО УРОКА
НА ЭТОТ РАЗ вы не услышите звонка, возвещающего
о начале занятий; не войдет в класс учитель с журналом под мыш-
кой; не надо будет украдкой поглядывать на часы, мысленно под-
гоняя черепаший ход минутной стрелки в ожидании перемены...
Сегодняшний урок — лично для каждого из вас. А поведет его
добрый и мудрый волшебник по имени Спорт. Каждый человек в
своей жизни получает множество уроков. Уроков справедливости
и добра, честности и мужества. Эта книга — об уроках Спорта,
о том, какие качества он помогает воспитывать в человеке.
...Дворец спорта в знаменитых Лужниках. Выступают силь-
нейшие фигуристы мира. На льду — Ирина Моисеева и Андрей
Миненков. Они танцуют под прекрасный вальс из кинофильма
«Берегись автомобиля». И кажется, что спортсмены, сопровож-
даемые разноцветными стрелами софитов, плывут в невесомости—
до того плавны и нежны их движения. И, замерев, смотрят
и слушают эту сказку трибуны.
За моей спиной сидят двойняшки — белокурые, голубогла-
зые, похожие на куклят. Они в одинаковых, темно-коричневых
платьицах и с одинаковыми синими портфелями. Девочки зани-
маются фигурным катанием: в перерыве они наперебой расска-
зывали отцу о своих спортивных успехах.
Перед началом второго отделения папа купил им мороженое.
И я чувствую, как это самое мороженое ледяными каплями
стекает мне за воротник. Оборачиваюсь. Двойняшки, позабыв
обо всем на свете, не отрывают глаз ото льда. А мороженое
тает и просачивается сквозь тонкие стенки вафельного стакан-
чика.
...Многокилометровое велокольцо, расположенное между
подмосковными городами Химки и Новогорском. Здесь занимают-
ся гонщики-шоссейники. Сегодня соревнуются сильнейшие школь-
ники столицы.
Сложнейший поворот перед последним, финишным подъемом.
Шоссе скользит вниз, а затем резко, под углом в восемьдесят
градусов, уходит вправо.
Приближаются спортсмены. Это слышно по нарастающему
шелесту шин. Они выскакивают из-за деревьев и стремительной
г
3
лавиной несутся к коварному зигзагу. Вот кто-то из ребят не
справляется с рулем и вылетает с трассы в придорожные кусты.
Ему на помощь бросаются тренеры и болельщики. Тормозит
машина «скорой помощи», которая на всех соревнованиях следует
за караваном гонщиков. Но через несколько секунд парень
без посторонней помощи выбирается на дорогу, прихрамывая,
разбегается, вскакивает в седло.
— Подожди! — кричит ему врач. — Дай хоть зеленкой цара-
пины замажу!
Но тот, отмахнувшись, продолжает гонку, хотя знает, что
соперников догнать нелегко. Он упрямо взбирается в гору, а
заднее колесо его велосипеда делает чудовищную «восьмерку».
...Бассейн. Вышка для прыжков в воду. Высота 10 метров.
Первый прыжок. Причем не сегодня первый, а первый вообще
в твоей жизни с этой высоты. Глянешь вниз — дух захватывает.
Не покидает ощущение, что если во время полета как-нибудь не
так повернешься, то вообще проскочишь мимо ванны с водой.
— Очень страшно? — спрашивает тренер. Он стоит внизу и,
запрокинув голову, с улыбкой смотрит на девочку Олю, которая
учится во втором классе и мечтает стать олимпийской чемпионкой.
Я.украдкой включаю магнитофон, чтобы записать разговор
между учеником и тренером. Коротенький диалог, который по-
том назову «Не так страшен страх, как его малюют».
Итак:
— Очень страшно?
— Нет, не очень,— доносится с высоты. Оля делает два
шажка вперед, смотрит вниз, а затем на всякий случай три
шажка назад.
— Оля, твоя бабушка как-то говорила мне, что ты очень
смелая девочка и даже не боишься оставаться одна в темной
комнате. Но, кажется, все это не так.
— Нет, так.
— Тогда давай вспомним, как мы прыгали с пятиметровой
вышки. Ведь тебе не было страшно?
— Не было.
— Тогда соберись и — три шага вперед. Так, молодец.
Теперь — ноги вместе, и спинку выпрямить не забудь. Хорошо.
Стоп, а зачем же под ноги смотришь? Так, теперь глубокий
вдох, выдох — хлоп! — и тренер громко хлопнул в ладоши.
Оля легонько оттолкнулась и выполнила классический прыжок
для начинающих под названием «солдатик». Когда она взобра-
лась на бортик бассейна, то запрыгала на одной ножке и,
смеясь, пропела:
— И ни капельки не страшно. Я, когда летела, даже глаза не
зажмурила...
Уроки спорта.
Они ценны не только тем, что научили кого-то играть в
хоккей, или впервые уверенно почувствовать себя на лыжне,
4
или довести личный рекорд в прыжках в высоту до одного
метра пятидесяти сантиметров, или... В общем, подобных «или»
может быть сколько угодно. Но кроме того что спорт помогает
стать сильными, ловкими и смелыми, он учит, вернее, преподает
уроки истинной дружбы, гражданственности, доброты и красоты.
...В одной из московских школ снимался фильм. Его героями
стали ученики пятого класса, призеры Всесоюзных спортивных
состязаний «Старты надежд». Класс этот был очень дружным
и спортивным. Во всяком случае, не только мальчишки, но и
девчонки умели подтягиваться на перекладине.
Шел урок истории. По просьбе кинобригады тема была такой:
«Древняя Греция. Олимпийские игры». Пока оператор искал
наиболее удачную точку для съемки, режиссер задал классу
очень важный вопрос.
— Представьте себе,— начал режиссер,— что каждый из вас
смог бы загадать одно желание, которое будет выполнено. Какое
бы вы загадали? Но не забудьте, что желание лишь одно,
а на размышление — всего десять секунд.
И вот ответы ребят:
— Пусть все люди понимают друг друга...
— Я хочу, чтобы не было ни одной болезни на Земле...
— Пусть каждый человек живет столько, сколько он хочет...
— Пусть всегда будет мир,— сказал очередной ученик,
загадывающий желание, и добавил: — Как во время Олимпий-
ских игр в Древней Греции. Тогда ведь все войны запрещались...
Уроки спорта.
О них — эта книга. Вашими учителями и собеседниками
станут известные спортсмены нашей страны, чемпионы и призеры
первенств мира, Европы и Олимпийских игр. Имена их, конечно
же, хорошо вам известны — Владимир Сальников, Галина Горо-
хова, Андрей Миненков, Ирина Моисеева, Николай Андрианов,
Иван Едешко, Ирина Дерюгина, Николай Горелов, Николай Бал-
бошин, Владимир Парфенович. Вы узнаете, какой путь предстояло
им пройти, прежде чем удалось взойти на верхнюю ступень
пьедестала почета: как приходилось перебарывать себя, свой
характер, как в самую трудную минуту приходил на помощь
верный друг.
Одним словом, эта книга — рассказ об уроках доброго и
мудрого волшебника по имени Спорт.
УРОК ПЕРВЫЙ
УМЕЙ
ПЕРЕБОРОТЬ СЕБЯ
22 ИЮЛЯ 1980 года.
ПРИВЕТЛИВАЯ ОЛИМПИЙСКАЯ Москва слегка
разомлела под ласковым солнцем. Вот с линии горизонта на центр
города начала надвигаться черная грозовая туча. Но, преж-
де чем хлынул ливень и грянул гром, настоящая буря разрази-
лась под сводами бассейна спорткомплекса «Олимпийский».
Несколько тысяч москвичей и гостей столицы в едином порыве
сотворили такой радостный гром, которому могла бы позавидо-
вать начинающаяся за стенами гроза.
Что же произошло в бассейне на проспекте Мира? Если
глянуть со стороны — просто родился очередной рекорд мира.
Но если хоть на секундочку подключить к этому взгляду сердце, то...
Несколько слов о рекордах в спорте. Что это такое? Прежде
всего, рекорд — это победа. Правда, не всегда золотая олимпий-
ская медаль. Случается, что установлено высшее достижение в
предварительных соревнованиях, а в финале не повезло или
не хватило собранности — и прощай первое место. Обидно,
конечно, но что поделаешь, спорт есть спорт. Но рекорд — это
всегда твоя победа над собой, над нехотениями, нежеланиями,
неудачами, невезениями и прочими «не».
«...Талант, не подкрепленный упорными тренировками и твер-
дым, как кремень, характером, не поможет стать большим
спортсменом и тем более рекордсменом»,— вот что говорил ребя-
там мудрый хоккейный педагог, заслуженный тренер Советского
Союза Анатолий Владимирович Тарасов.
Это было в Артеке во время показательной тренировки по
общефизической подготовке, которую Анатолий Владимирович
проводил с участниками финальных соревнований «Старты
надежд». Он показывал очень трудные упражнения. И маль-
чишки должны были повторять их. Но, чтобы все получалось
правильно, мало было просто силы и ловкости. Необходим
был характер, чтобы справиться с «не могу».
Когда тренировка закончилась, Тарасов устало опустился
на скамейку и сказал окружившим его пионерам: «Хоть вы
меня сегодня и замучили, зато потрудились мы на славу. Кстати,
6
только что вы, да и я тоже, установили личные рекорды. Не
заметные для постороннего глаза, но очень нужные каждому
из нас. Разве мог я подумать, что в моем возрасте, да и при
солидной комплекции, отожмусь от земли столько раз? А глядя
на вас, заставил себя пойти на личный рекорд, установил его
и очень горжусь этим. Так что спасибо вам, мои маленькие
мужчины...»
Но мы немного отвлеклись. Вернемся к Олимпиаде. Что же
за рекорд был установлен в бассейне спорткомплекса «Олимпий-
ский»? Рекорд, названный всеми журналистами, аккредитован-
ными на Играх, фантастическим!
Советский пловец, двадцатилетний студент ленинградского
института физкультуры Владимир Сальников первым в мире
преодолел дистанцию плавательного марафона — 1500 метров
вольным стилем — быстрее чем за пятнадцать минут.
Человеку, мало посвященному в тонкости спортивного пла-
вания, эти цифры ничего не скажут. Но давайте проведем такой
эксперимент. Для тех, кто умеет плавать. Справьтесь со 100 мет-
рами водного пути и засеките по часам, сколько на это потребует-
ся времени. Затем пусть каждый ответит себе на вопрос: сможет
ли он без остановки проплыть 15 раз по 100 метров, причем
в максимальном темпе? Трудно...
Вот мне и захотелось рассказать, что же такое полтора
километра в спринтерском темпе и в исполнении олимпийского
чемпиона. И дело не только в рекорде. Хочется понять большого
спортсмена и незаурядного человека Владимира Сальникова.
Ведь если быть откровенным, то он не настолько талантливый
пловец, каким, наверное, вы представляете его. Вернее, не абсо-
лютно талантлив. Есть в нашей сборной по плаванию спортсмены,
по словам специалистов, более талантливые. А рекорды поко-
ряются Сальникову, не другим. Попробуем разобраться, в чем
здесь секрет.
Я не тренер. О методике тренировок и нюансах подготовки
почти ничего не знаю. И это даже здорово. Объясню почему:
получается, что мы с вами в одинаковом положении и сможем
смотреть на Сальникова как бы со стороны, ну, к примеру,
с трибуны бассейна. А взгляд с трибуны — это великая вещь.
Иногда спортивные журналисты готовы отдать сто профес-
сиональных тренерских суждений за один, как мы гово-
рим, взгляд с трибуны, за мнение болельщика, любителя
спорта.
Итак, представим себе, что наш урок проходит в олимпий-
ском бассейне в Москве, на проспекте Мира. Мы расположились
на трибуне и ждем: скоро финальный заплыв на 1500 метров
вольным стилем. Ждем Владимира Сальникова. И не знаем
еще, что он сейчас победит, а затем, в течение двух дней,
еще дважды будет подниматься на верхнюю ступень олимпий-
ского пьедестала почета. Все это — впереди.
7
А пока я хочу рассказать о самом плавании, о знаменитых
пловцах, о том, что значат в их понимании слова «преодолеть
себя», и, конечно же, о Владимире Сальникове. У вас может
возникнуть вопрос: почему разговор начался с плавания, а,
скажем, не с гимнастики или легкой атлетики? К другим видам
спорта мы еще обратимся на следующих уроках. Начать же с
плавания решили по двум причинам: во-первых, оно в любое
время доступно каждому, во-вторых, громких побед здесь добива-
ются совсем юные пловцы — ваши ровесники. Например, ленин-
градская школьница Юля Богданова в 13 лет стала чемпионкой
и рекордсменкой мира.
* * *
Лично я пошел учиться плавать в бассейн, когда мне было
12 лет. Тренер нашей группы говорил: «Если сможете проплыть
два-три метра и перестанете бояться воды, то, надеюсь, скоро
и научитесь плавать». Он показал нам небольшой синий значок
с фигуркой пловца и красными буквами под ней — «Умею
плавать» и продолжал: «Значок вручу каждому, кто проплывет
25 метров». То есть одну прямую между стенками бассейна.
Казалось бы, ничего трудного в этом нет. И я так думал,
пока на бортике стоял.
Когда поплыл, стало не до шуток. С первого раза значок
так и не заслужил: метра за три до финиша глотнул изрядную
порцию воды и, чтобы не захлебнуться, схватился за пено-
пластовую «колбасу», которой размечают дорожки. На трибуне
сидели мои родители, и было ужасно стыдно вылезать из воды
по-прежнему неумейкой.
Через неделю вновь пришел зарабатывать значок. Стою на
старте, а сам думаю: надо же случиться такой несправедливости,
что попал в группу брассистов. Ребята, которые кролем занима-
лись, как торпеды, на одном дыхании с дистанцией разделывались.
А с моим тихоходным брассом, пока доплывешь, год пройдет.
В общем, нагадал себе. Чего боялся, то и случилось. Опять
за несколько метров до финиша сбил дыхание, сделал несколько
глотков и хочешь не хочешь начал искать спасительный пено-
пласт. Раскрыл глаза, а бортик — вот он, рядышком совсем.
Помню, что разозлился в тот момент на себя: что ж получается,
слабее всех, что ли? И доплыл. Не помню как, но доплыл.
Потом долго гордился своей силой воли, а еще больше — синим
значком с фигуркой пловца и буквами «Умею плавать».
Вот такой эпизод о своих первых уроках плавания брассом
рассказал я, журналист, десятикласснице Эльвире Васильковой.
После этого она понимающе кивнула и сказала: «А я так вообще
брасс сначала ненавидела...»
Эля Василькова. Смешливая девушка с голубыми глазами
и малюсенькими веснушками. На Олимпийских играх в Москве
она, единственная из наших пловчих, завоевала две медали:
8
Трехкратный олимпийский чемпион, герой Олимпиады-80 Владимир Саль-
ников несколько секунд назад выиграл золотую медаль на дистанции 1500 мет-
ров, установив новый мировой рекорд, впоследствии названный фантастическим.
серебряную — на дистанции 100 метров брассом и бронзовую —
в комбинированной эстафете 4х 100 метров, где отлично проплыла
свой этап «тихоходным» стилем брасс.
Зато теперь о брассе она может говорить часами:
— Ну что тут поделаешь, не любила я плавать этим стилем.
Разве приятно, когда девчонки то и дело подначивают: «Ты,
Элька, плаваешь, как лягушка. Дрыг-дрыг ногами, честное
слово — лягушка. Зеленую шкурку надень и можешь в пруду
жить». Сначала я молчала. А потом хоть реви. Не хочу по-
лягушачьи плавать, и все. Я ж не виновата, что брассом у
меня лучше всего получалось, и тренеры это сразу заметили.
Я — в слезы, а тренеры на своем стоят: «Или брассом, или
иди на все четыре стороны. Если у тебя нет силы воли, далеко
не уплывешь». Потом поняла, что никуда меня не выгнали бы.
Просто характер у меня не сахар, потому и держали в ежовых
рукавицах. Иначе разбаловалась бы, разленилась...
Вот о чем мы беседовали с Васильковой, сидя на трибуне
киевского бассейна «Динамо». До открытия московской Олим-
пиады оставалось два месяца. И здесь, в Киеве, наши силь-
нейшие пловцы боролись за места в олимпийской команде.
9
Поводом для нашего разговора послужил финальный заплыв
на 100 метров брассом. Василькова выиграла его с таким огром-
ным преимуществом, что поразила всех зрителей, тренеров и
журналистов. Все знали, что она—сильная пловчиха, но в
решающий момент ей не всегда хватало уверенности в собствен-
ных силах. К тому же до этого она никогда не побеждала
рекордсменок и чемпионок мира — пятнадцатилетнюю Юлю Бог-
данову и шестнадцатилетнюю Лину Качюшите.
Финал проходил вечером. Утром во время тренировки я
услышал слова главного тренера сборной команды СССР по
плаванию Сергея Михайловича Вайцеховского и воспринял их
как розыгрыш.
Он незаметно подошел к хохочущим Юле и Лине и нарочито
громко сказал: «Смеетесь, чемпионки? Ну, смейтесь, смейтесь.
Хотя, думаю, в финале вам будет не до смеха. По всему чувствую,
что Василиса (так ласково в сборной команде называют Элю
Василькову. — Авт.) сюрприз приготовила. Так что завидую
вашему хладнокровию».
Да, это был удивительный финальный заплыв. Василькова
столь легко «уходила» от Качюшите, Богдановой и экс-рекорд-
сменки мира Светы Варгановой, будто те замерли на месте.
Финишировала она мощно и стремительно. Со стороны казалось,
что ей не хватит бассейна, чтобы показать всем, как она здорово
умеет плавать и что ей нипочем любые авторитеты. Она сама —
авторитет. Вот так-то. А это прозрение могло означать лишь
одно: наконец-то Эля Василькова победила свою самую трудную
соперницу — Элю Василькову.
И вот после заплыва мы продолжаем разговор:
— Раньше я тоже чувствовала, что могу проплыть лучше
всех. Но только начинала готовиться к старту, как сразу же
думала: ну вот, опять проиграю. И даже не спрашивала себя —
почему проиграю? Проиграю, и все.
Долго это продолжалось, несколько лет, пока не стала трени-
роваться у Евгения Иванченко. Он человек мягкий, спокойный,
справедливый. И в ответ на тридцать три моих сомнения — мол,
и эти соревнования проиграю, и следующие — повторял: «А я
так не считаю. Ты ведь сильная. Можешь и обязана выигрывать.
Но для этого необходимо верить в себя».
Так вот, когда вчера встала на стартовую тумбу, без кон-
ца твердила: ты сильная, сильная, сильная. И вдруг будто
эхом во мне отозвалось: конечно, сильная — кто же в этом сомне-
вается!
А когда за несколько метров до финиша увидела, что рядом—
ни справа, ни слева — никого из соперниц нет, так обрадовалась,
что хотелось плыть в одиночестве еще и еще. Но, оказывается,
уже приплыла. Обидно мне вдруг стало: только-только
развернулась по-настоящему, можно сказать, впервые в
жизни...
Ю
* * *
Преодолеть себя. Как важно нигде и никогда не сдаваться
без борьбы. Именно в этом и проявляется истинный характер,
который никогда не приходит сам собой, а воспитывается еже-
дневно, ежечасно, ежеминутно.
Мы установили, что наиболее трудная дистанция из входящих
в олимпийскую программу соревнования пловцов— 1500 метров
вольным стилем. Но на ней выступают лишь юноши и мужчины —
сильный пол, одним словом. У представительниц слабого пола
самая длинная дистанция — 800 метров. Преодолеть ее тоже
не просто. Без силы воли, без умения заставить себя терпеть,
не сдаваться на протяжении всего пути победительницей не
стать.
Хотя, когда рекордсменка Советского Союза на этой дистанции
Ирина Аксенова рассказала мне, как она готовится к каждому
заплыву, я не удержался от вопроса: «Не понимаю, зачем
перед стартом говорить себе столько слов? Разве нельзя просто
выиграть? Тем более, ты же прекрасно знаешь, что равных тебе
нет». А настраивается она так: встает на стартовую тумбу
и начинает себя... уговаривать: «Ты, Ира, самая сильная,
самая техничная, самая волевая, самая стройная, самая красивая,
самая умная и никто во всем мире с тобой сравниться не
может». Я тогда продолжил вопрос: «Понимаю, что «самая
сильная», это еще куда ни шло, как говорится, по теме. Но при
чем тут «стройная» и «красивая» за несколько мгновений до
решающего заплыва?»
Ира снисходительно посмотрела на меня и тихо сказала:
«Может, и ни при чем. Просто «самую-самую» победить трудно.
Да и мне проигрывать стыдно будет».
Ира Аксенова. Девушка с характером. Ей не очень везло
в спорте. Только начинала тренироваться и готовиться к побитию
очередного рекорда, как вцеплялась в нее какая-нибудь болезнь.
Как-то она целый год не появлялась в бассейне. Врачи сказали,
что в плавание ей обратной дороги нет. Ира же в ответ, в
первую очередь самой себе: «Вернусь и буду плавать, хорошо
плавать». Вернулась Аксенова в бассейн. Вновь попала в сборную
команду. И вскоре, в который раз, обновила рекорд нашей
страны на дистанции женского марафона — 800 метров вольным
стилем.
* * *
Победить себя. Разбить в пух и прах собственное невезение,
доказать свою силу — все это требует большого терпения. Боль-
шие победы не приходят мгновенно, по мановению волшебной
палочки. Так, трехкратный олимпийский чемпион Владимир Саль-
ников почти четыре года ни разу не смог выиграть заплыв
на дистанции 1500 метров у своего друга и соперника Сергея
Русина.
11
Вот что говорит о Сальникове главный тренер сборной коман-
ды СССР по плаванию Сергей Михайлович Вайцеховский:
«Володя Сальников никакой там не супер, а самый обыкновен-
ный парень, правда, обладающий характером настоящего муж-
чины. Как педагогу, мне частенько приходится сталкиваться с
противоречивым и подчас запутанным отношением класса к
отличнику. И вот что я заметил: не пользуется уважением и
любовью тот, кто уверен, что всегда и во всем прав, кто везде
и со всеми соглашается, кто все на свете знает и умеет и
кто всегда ходит по струнке, затаив собственное «я». Сборная
команда по плаванию — тоже своего рода класс, в котором
Владимир Сальников не первый год ходит в отличниках. Но
его любят и уважают. Потому что Сальников самостоятелен,
честен и принципиален в своих оценках и поступках и никогда
не позволит себе свести разговор к «я». Хотя мог бы — умеет
и знает он немало. Вот то главное, что я могу рассказать
вам о Владимире Сальникове».
Ныне с именем Сальникова связано весомое и значимое для
спбрта слово «впервые». Вы уже знаете, что он первым в мире
преодолел 15-минутный барьер на дистанции 1500 метров. Цена
не, то что секунды, каждой ее доли неимоверно высока в пла-
вании. Долгие годы спортсмены пытаются превзойти достижения
своих предшественников хотя бы на одну десятую секунды.
По продолжительности это сродни резкому выдоху — самое
настоящее мгновение, не правда ли? Но далеко не каждому
удается его покорить.
За год до Олимпиады-80 Сальников первым из советских
пловцов завоевал сразу две золотые медали на чемпионате мира—
на дистанциях 400 и 1500 метров вольным стилем. В тот же
год один из наиболее авторитетных в международных спортивных
кругах специализированный журнал «Мир плавания» (он издается
в США) по итогам своего традиционного конкурса впервые
назвал лучшим пловцом сезона советского спортсмена. Им стал
Владимир Сальников. Но это было лишь начало. И в следующий
год—год Олимпийских игр в Москве — «Мир плавания» по-
ставил Сальникова на первое место.
В США спортивное плавание считается национальным видом
спорта наравне с баскетболом и американским футболом. За
всю историю современных Олимпиад пловцы США завоевывали
наибольшее число золотых медалей. Усиленно готовились они к
Играм в Москве. Но за несколько месяцев до начала Олимпиады
президент США Картер запретил олимпийской команде ехать
в Москву. Столь несправедливое решение потрясло американ-
скую сборную и вызвало огромную волну протеста по всей
стране. Ведь Картер посягнул на священные заповеди Олимпий-
ской хартии, во все века служившие делу мира на планете,
укреплению дружбы между странами и народами и прославляв-
шие победителей гуманного поединка, где оружием служат не
12
бомбы и ракеты, не автоматы и танки, а мужество, характер
и честь атлетов. Вспомните вечные слова основоположника
современного олимпийского движения Пьера де Кубертена:
«О, спорт, ты — мир!»
Спорт и мир — слова эти неразделимы.
* * *
Говоря о характере истинного спортсмена и человека,
нельзя не сказать о характере спорта вообще, и примером этому
пусть послужит небольшой рассказ о дружбе пловцов СССР и
США.
В канун нового, 1980 года по заданию газеты «Советский
спорт» мы из Москвы связались по телефону с американским
штатом Калифорния, где живет известный пловец Брайен Гуделл,
который на Олимпийских играх 1976 года выиграл две дистан-
ции — 400 и 1500 метров вольным стилем. Тогда он владел
рекордом мира на дистанции плавательного марафона и гото-
вился к поединку с Владимиром Сальниковым в Москве.
Гуделл-младший, не вдаваясь в лирические отступления,
отвечал на наши вопросы короткими, энергичными фразами:
— Тренируюсь пока не очень много, но интенсивно. Думаю,
к Олимпиаде подготовлюсь хорошо. Но, чтобы Цопасть в олимпий-
скую команду, мне сначала надо стать призером нашего на-
ционального чемпионата. Задача не из легких. Зато, выполнив
ее, можно будет спокойно подумать и о поединке с Сальниковым.
— Брайен, вашу встречу с Владимиром Сальниковым в
финальном заплыве Игр на дистанции 1500 метров вольным
стилем с нетерпением ждут миллионы любителей спорта. На-
сколько нам известно, большинство заявок на билеты олимпий-
ского турнира пловцов подано именно на этот день — 22 июля.
Что вы можете сказать о своем самом грозном на сегодня
сопернике?
— До и после турниров мы виделись с ним всего несколько
раз, да и то мельком. Сами понимаете, напряженный график
соревнований не располагает к обстоятельному разговору. Но
я прекрасно знаю, насколько сильный пловец этот симпатичный
парень. Чем закончится спорт в олимпийской Москве, пред-
сказывать не берусь. Хотя вряд ли кто сможет вмешаться в
него, кроме нас...
Да, ни Брайен Гуделл, ни его отец, ни члены олимпийской
команды США и их верные болельщики, уже запасшиеся
билетами на авиарейсы Нью-Йорк — Москва, конечно, не подо-
зревали, что в спортивные поединки вмешается сам президент
США. В итоге американские спортсмены остались дома. Вернее,
их силой заставили сделать это.
Во время отборочных соревнований в Киеве Владимир Саль-
ников глухим от волнения голосом рассказывал:
— Я же сам видел, как американские пловцы готовились
13
к Играм. В начале года мы тренировались вместе с ними во
Флориде. Они плавали, ну, до седьмого пота. Когда мы разго-
варивали, то все вопросы сводились к Олимпиаде: где будем
жить, какая она — Олимпийская деревня, «быстрая» ли вода
в бассейне «Олимпийский»?.. И вдруг — на тебе, все мечты
разбиты... Не понимаю, как можно запретить участвовать в
Играх. Где же, спрашивается, элементарная честность по отно-
шению к человеку, уважение его достоинства? — после этих
горьких слов Сальников в сердцах рубанул рукой воздух и
зашагал на тренировку.
Вот о чем я сейчас подумал: надо ли было столько времени
и места уделять рассказу об американских спортсменах, так и
не приехавших в Москву? Ведь основная тема нашего разговора—
«Умей преодолевать себя» — построена на уроках плавания и,
прежде всего, на примере героя московской Олимпиады Вла-
димира Сальникова.
Итак, зачем?
Вспомните вновь об идеях спорта, об уроках спорта, о
целях Олимпийских игр. И вы поймете, насколько важно наше
небольшое отступление от главной темы. Любые спортивные
соревнования, в которых участвуют посланцы разных стран,—
это борьба за мир. Язык спорта, как и язык дружбы, понятен
каждому, и для него не нужны переводчики. Но не секрет,
что кое-кто в капиталистических странах делает все возможное,
чтобы не было мира на Земле, чтобы спортсмены относились
друг к другу как враги, чтобы ненависть стала главным дейст-
вующим лицом в отношениях между народами. Но их старания
тщетны.
Приведу такой пример. Незадолго до Олимпийских игр наша
сборная по плаванию выступала в международном турнире в
небольшом голландском городке. Приехали в Голландию и амери-
канские пловцы, которые уже знали, что путь им в олимпий-
скую Москву закрыт. Но отношения между спортсменами
Советского Союза и США не стали от этого хуже. Наоборот,
именно руководители американской команды попросили наших
тренеров, чтобы обе сборные сидели за одним обеденным столом.
А потом был день рождения у прекрасной американской
пловчихи Цинтии Вудхед. Наши ребята подарили ей талисман
Олимпиады-80 — плюшевого медвежонка. Вручая его именин-
нице, Володя Сальников, как положено, расцеловал улыбающую-
ся девушку в обе щеки. Фотокорреспонденты такой момент
пропустить не могли. И через некоторое время в одной из
итальянских спортивных газет появился снимок с красноречивой
подписью: «Поцелуй, при виде которого Картер лопнул бы от
злости!»
На тех соревнованиях вслед за первым днем рождения пришел
второй — на этот раз у чемпиона и рекордсмена СССР в плавании
баттерфляем Евгения Середина. И уже американские пловцы
14
устроили в честь своего советского друга настоящее карнаваль-
ное шествие — с песнями и плясками. Вот оно — проявление
истинной дружбы, в основу которой лег спорт.
После Олимпийских игр в Москве прошло полгода, и наша
команда получила официальное приглашение из-за океана при-
нять участие в розыгрыше Кубка США по плаванию. Однажды
в свободное от тренировок и соревнований время хозяева
турнира пригласили гостей в музей плавания. Здесь нашу
команду ждал сюрприз. Только спортсмены подошли к музею,
как над его воротами вспыхнула электронная надпись: «Добро
пожаловать, советская сборная во главе с чемпионом Владимиром
Сальниковым!»
В этом единственном в мире музее собрана уникальная
коллекция. В нем есть фотографии и автографы всех выдающихся
пловцов планеты. Улыбаются с фотографии и наши спортсмены—
первая советская олимпийская чемпионка в плавании Галина
Прозуменщикова и трехкратный олимпийский чемпион Владимир
Сальников.
Перед входом в музей лежат два огромных камня, на ко-
торых выгравированы имена лучших пловцов мира, определен-
ных по итогам конкурса, проводимого уже знакомым вам
журналом «Мир плавания». Предпоследняя надпись на одном
из них была такой: «1979 год. Владимир Сальников (СССР)».
В тот самый день, когда наша команда приехала в музей,
резчики работали над очередной строчкой: «1980 год. Владимир
Сальников (СССР)».
* * *
Однако вернемся к разговору об этом спортсмене, человеке,
который ставит доброту превыше всего. Вспоминаю его монолог
на эту тему.
— Доброта — великая сила. Но быть добрым — это не значит
быть добреньким. Мне всегда казалось, что у приторно-добрень-
ких людей два лица: одно — с улыбкой, сладкой, как пастила,
другое — с гримасой жестокости.
После побед и мировых рекордов Владимира Сальникова,
которые начались в 1978 году с чемпионата мира в Западном
Берлине, о его характере начали складываться легенды. Появи-
лись такие высказывания: «Пловец Владимир Сальников —
человек без нервов», «Феномен Сальникова — в абсолютном
спокойствии» и потрясающий в своей простоте вывод — «Выходя
на старт, будь Сальниковым».
Что ж, подражать характеру такого спортсмена не зазорно.
У него можно поучиться многому. Хотя бы тому, как обыкновен-
ный ленинградский мальчишка Володя Сальников стал трех-
кратным олимпийским чемпионом, лучшим пловцом мира, заслу-
женным мастером спорта. Не было бы у него сильного характера,
не умел бы перебарывать свои «не могу» и «не хочу», тогда
15
даже его тренер Игорь Михайлович Кошкин — личность ярчай-
шая не помог бы Володе вырасти в большого спортсмена.
Владимир Сальников не принадлежит к числу чемпионов,
которые лишь благодаря своему исключительному спортивному
таланту взлетели на Олимп и, вспыхнув ослепительной звездой,
столь же быстро его покинули. Нет, Сальников из тех, кто
трудится в спорте, идет к цели долго, по сантиметрам, но зато
и надолго приходит. И в этом, пожалуй, заложена величайшая
справедливость спорта как такового.
Не только известного спортсмена, но и просто сильного
человека, причем не обязательно сильного физически, с тверды-
ми, как гранит, мускулами, а сильного своим характером, отлича-
ет умение быть нетерпимым по отношению к поступкам подлым
и неправым. Именно сильный, честный, добрый человек первым
встанет на защиту и первым вступит пусть даже в неравный
поединок, потому что совесть и сердце не позволят ему поступить
иначе.
Как-то Владимир Сальников сказал, что спорт научил его
главному — умению терпеть. В чем заключается «спортивный»
смысл этих двух слов, вы поймете из дальнейшего рассказа о
том, что помогло Сальникову взойти на олимпийский пьедестал.
VII летняя Спартакиада народов СССР проходила в Москве
ровно за год до открытия Олимпиады. После победы на дистанции
400 метров вольным стилем Сальников пришел в небольшую
комнату «Почта — Телеграф — Телефон», расположенную под
трибунами бассейна Центрального стадиона имени В. И. Ленина,
где соревновались пловцы. Надо было позвонить домой, в Ленин-
град, где его заждались родные. Так получилось, что одни
соревнования сменялись другими, но теперь все они остались
позади, и через несколько часов «Красная стрела» помчит его
в родной город.
Вызвать Сальникова на разговор накануне старта практи-
чески невозможно. И ничего удивительного в этом нет. Пред-
ставьте себя на его месте: вы готовитесь к решающему заплыву,
мысленно — на водной дорожке, в жаркой борьбе, а вас вдруг
о чем-то спрашивают, отвлекают. Еще и обижаются: мол, тоже
чемпион нашелся, на секунду отвлечься не может. В том-то и
дело, что не может. Все разговоры, автографы потом, после
заплыва.
Вообще-то журналисты относятся к Владимиру Сальникову
хорошо. Он не в пример некоторым «звездам» никогда не кичится
своими титулами, званиями и медалями; собеседник он умный
и откровенный. На этот раз я увидел Владимира Сальникова
в тот момент, когда он диктовал телефонистке ленинградский
номер. Об интервью мы условились заранее. Ожидая, пока
Ленинград отзовется на телефонный вызов из Москвы, мы
разговорились.
— Володя, представьте себе ситуацию. Вы приходите в гости
16
к юным пловцам, которые мечтают быть похожими на Сальникова
и учатся сейчас в первом, втором или третьем классах. И сразу
же вам задают вопрос, спрашивают, как говорится, в лоб, без
обиняков: «Как нам стать чемпионами? Что для этого надо
делать?»
— Ребятам, пожалуй, нужны «живые» примеры?
— Безусловно. Общие слова их не устроят. Уж от кого
от кого, а от Сальникова они хотят услышать конкретные
рецепты чемпионства.
— Тогда начну с режима дня. А как иначе: ведь с само-
дисциплины и начинается большой спорт. Станешь ты чемпионом
или нет, покажет время. Но одно могу сказать совершенно
точно: без самоконтроля прийти к успеху невозможно.
Чем раньше вы задумаетесь над режимом своего дня — что и
когда делать, тем лучше. Начинать же надо с построения
графика учета своего времени. Да, именно — графика. Пона-
добится лист бумаги, и не из тетрадки, а побольше, линейка,
карандаш, авторучка и... максимум ответственности за свои
слова.
Итак, чертим график учета своего времени. Он может быть
выполнен как угодно, кому как больше нравится. Главное же
условие, чтобы подъем, зарядка, учеба, тренировка, прогулка,
вновь учеба, отдых, сон были поставлены в жесточайшие времен-
ные рамки. Как говорится: «от» и «до». Другое, не менее главное
условие,— чтобы раз и навсегда установленное расписание не
нарушалось. Если хоть однажды оправдаешь самого себя: ничего
страшного, что сегодня не схожу на тренировку, а с друзьями
в кино,— пиши пропало. И мысленные отговорки, что завтра
все пропущенное наверстаю, не оправдывают твоего поступка
ни на один процент. По себе знаю, как трудно потом нагонять,
наверстывать, как трудно заново входить в колею оптимального
ритма твоей жизни.
Сальников задумался и продолжал:
— Вот сказал эти слова, и будто наяву вижу юного скептика,
слышу его голос: вам хорошо читать нам лекции о графиках,
режимах и умении перебарывать себя. Вы уже своего достигли—
стали чемпионом. Да и в конце-то концов, человек — машина,
что ли, чтобы жить, словно заведенный? Каждый день в одно и то
же время вставать и ложиться, гулять и делать уроки, трениро-
ваться и смотреть телевизор. Скучно так жить: однообразно.
А где творчество? Где полет мысли? К примеру, гениальные
открытия связаны со случайными шагами в сторону от набивших
оскомину графиков...
— Я тоже,— продолжал Сальников,— когда-то задавал себе
подобные вопросы. И тоже сначала тяжело было. О творчестве
думал, о многом другом. Со временем понял, что творчество —
это и есть твое любимое занятие. Для меня лично — тренировки
по плаванию. Но если только о них думать, то обязательно
17
запустишь что-либо другбе, школьную учебу например. Успевать
делать все — это великое умение. Сравнивать здесь человека
с бездушной машиной тоже не стоит. График графиком, но
каждый день приносит столько новых открытий, пусть даже
очень маленьких и незаметных для окружающих, что никогда
не скажешь: я прожил два одинаковых дня. Надо только за-
мечать, что делается вокруг тебя, интересоваться буквально
всем, из чего складывается твоя сегодняшняя жизнь.
Я далек от мысли читать нотации: мол, надо поступать
именно так, а не иначе, и тогда обязательно станете рекорд-
сменами. Просто рассказываю о.том, с чем столкнулся и через
что прошел сам. Да, согласен, мне легко говорить об этом.
Сейчас легко. Я уже взрослый человек и привык к жесткому
распорядку дня.
Меня иногда спрашивают: «А вы помните себя, например,
во втором классе или в пятом? Вы всегда были серьезным?»
Как ответить на такой вопрос? Мне кажется, я был самым
обыкновенным мальчишкой. Насчет повышенной серьезности —
что-то не припомню за собой такого. Зато помню, как стало
не хватать на все мальчишеские дела и увлечения времени,
когда серьезно занялся плаванием. Успеть-то везде хочется:
погулять, телевизор посмотреть, в кино' сходить. В распорядок
дня никак укладываться не желал. Не один месяц прошел, пока
понял: без расписанного по часам дня вообще ничего успевать
не буду.
И еще, ребята, учитесь жертвовать мелочами во имя дости-
жения главных целей в своей жизни. Вот вы, к примеру, хотите
стать большими спортсменами... и до полуночи просиживаете
около телевизора. Но ведь для того чтобы назавтра все успеть
сделать и качественно потренироваться, вы должны хорошо
выспаться и быть готовыми к новому напряженному дню. А если
человек не выспался, так ему и утренняя физзарядка не в ра-
дость, не освежит она его, не принесет бодрости. Раз нарушив
режим дня, очень трудно затем вернуться к нему снова. Собствен-
ную слабость воли прикрывать некими объективными причина-
ми— это значит лгать самому себе. А это, на мой взгляд,
вообще последнее дело. На примере моих товарищей, с которыми
вместе тренируемся уже много лет, вижу, что без характера
в спорте делать нечего. И не только в спорте. Кем бы вы ни
стали потом — инженером, шофером, тренером, все равно без
этого не обойтись...
Владимир Сальников замолчал, вспоминая, о чем он еще
не сказал.
— И все же, как стать чемпионом? — напомнил я ему
главный вопрос.
Сальников развел руками и тихо произнес: «Если честно,
то не знаю. Может, стоит с моим тренером Игорем Михайлови-
чем Кошкиным поговорить?»
18
* * *
В одной прекрасной детской сказке есть слова: «Тили-бом!
Тили-бом! Загорелся кошкин дом!..» «Кошкиным домом» назы-
вают в сборной команде СССР по плаванию бригаду учеников
Игоря Михайловича. Огонь рекордов, огонь познания, огонь
дружбы у ребят в крови.
Какое место в жизни спортсмена занимает тренер? Он и
папа, и мама, и брат с сестрой, и дедушка с бабушкой, и кнут
и пряник одновременно. Одним словом — един во всех лицах.
Так что нетрудно представить, каким Человеком, принципиально
пишу это слово с большой буквы, должен быть тренер.
Как-то Сальникова спросили: — Вот вы собираетесь стать
тренером. Что, по-вашему, главное в этой профессии? — Исклю-
чительная любовь к делу, которым занимаешься, и полная
преданность ему,— не раздумывая ни секунды, ответил Влади-
мир. — И если в этом главном смогу быть похожим на Игоря
Михайловича, то буду счастлив.
Так в чем же секрет тренера Кошкина? Может, он волшебник,
и у него есть золотой ключик к сердцу каждого из учеников,
к любому характеру? На одной из тренировок, когда у Игоря
Михайловича что-то не клеилось и он ходил по бортику бассейна,
шепча что-то сердитое себе под нос, я не выдержал и пошутил:
«Жаль, что вы не старик Хоттабыч и что бороды у вас нет.
А то выдернули бы волосок—и никаких проблем: рекорд за
рекордом, все ученики — олимпийские чемпионы». Не ожидал я,
что ответ Кошкина будет серьезен: «Я считаю, волшебником
быть не интересно. Все дела кто-то делает за тебя. А на что
ты сам годен? Что ты можешь, чего достиг? Чтобы побеждать,
человек должен уметь преодолевать препятствия. Иначе за что
уважать себя?..»
А чего стоит притча о знаменитых кошкинских тетрадках,
которые он... сжигает. Много он их исписал за свою тренерскую
жизнь. И толстых, и тонких, и в линеечку, и в клеточку. Работал
над записями, как вдумчивый ученик. И вдруг... «Зачем вы
так поступаете? — спросил я Игоря Михайловича. — Ведь в них—
ваша работа, радость находок и горечь неудач». — «Так старые
тетрадки как раз и мешают мне работать,— перебил меня
Кошкин. — Они — мой пройденный этап, мой старый багаж.
Когда они под рукой, то ужасно хочется перелистать их еще
разок. Но, открыв тетрадь, я ведь возвращусь к находкам,
у которых борода выросла. Это отвлечет от новых мыслей и идей.
В спорте же, чтобы покорять рекорды, необходимо идти только
вперед, и как можно быстрее».
Профессия тренера неимоверно трудна. В ней мало быть
просто знатоком своего дела. Все-таки необходимо быть и ка-
пельку волшебником, не по-сказочному, а наяву, добрым и
сильным, чтобы найти путь к сердцу каждого ученика.
19
«За что вы любите и уважаете Игоря Михайловича?» —
этот вопрос я задавал многим его воспитанникам. Кто-то из
них задумывался, отыскивая наиглавнейшую черту в характере
тренера, кто-то, не уставая, перечислял все его достоинства, ни
в каждом ответе обязательно встречались слова: за человеч-
ность.
А расшифровал их Владимир Сальников: «Иной тренер,
работающий, например, со школьниками, все серьезные вопросы
решает только с родителями. Какой с детей спрос? Наверное,
так он считает. Игорь Михайлович поступает по-другому. И, на
мой взгляд, более справедливо. Потому что каждый из нас в его
глазах — личность. Сильная или слабая — это уже другой воп-
рос. Но он советуется с мальчишками и девчонками, как со
взрослыми. Прежде чем что-либо новое ввести в тренировку,
опять же спрашивает нашего совета. Сейчас, когда я уже давно
вышел из школьного возраста, это перестало удивлять. Поначалу
же было немного необычно и, что там говорить, приятно.
Кошкин во всем честен с нами. Даже когда дело касается
горькой правды. Честность в его понятии—основа взаимоотно-
шений. Честность и доброта. Разве не в этом и заключается
человечность?..»
Всегда ли тренер в мальчишке или девчонке может раз-
глядеть будущего рекордсмена? Конечно, нет. Порой ошибаются
даже опытные наставники и отчисляют из секций так называемых
бесперспективных. А ребята, достойные своей мечты, не опустив-
шие рук после первой неудачи, вырастают чемпионами в других
спортивных секциях, у других тренеров. Но чаще случается
вот что: тренер, всего раз, да и то краем глаза, увидев новичка
в деле, скажет себе: этот-то ничего, он мне нравится. А почему
нравится, и сам порой объяснить не может. Хотя большие
тренеры, как правило, обладают безошибочной интуицией на
таланты. Будто кто-то сидящий внутри них шепчет: «Возьми
его в ученики, маэстро. И не смотри, что мал он ростом, хлипок
телом и мало что умеет. Возьми, не пожалеешь...»
Володя Сальников начал заниматься спортивным плаванием
в восемь лет, у очень хорошего специалиста, ленинградского
тренера Глеба Георгиевича Петрова. Тогда у Петрова в учениках
ходили уже известные спортсмены и времени на то, чтобы с
каждым начинающим пловцом заниматься в полную силу, не
хватало. Поэтому, когда Игорь Михайлович Кошкин сказал
Петрову, что решил всерьез взяться за Сальникова, то его
коллега возражать не стал. Так в 1972 году Сальников начал
тренироваться у Кошкина.
Не раз я потом допытывался у Игоря Михайловича, почему
из большой группы юных спортсменов, занимающихся у Петрова,
он выбрал одного Володю? «Не знаю, не помню,— отнекивался
Кошкин. — Понравился — и все тут». Но как-то он все же
разговорился: «Сальникова я к себе взял по одной простой
20
причине: даже с бортика бассейна не трудно было заметить, что
этот мальчишка предельно исполнителен и требователен к себе».
Игорь Михайлович Кошкин и Владимир Сальников...
В основе их дружбы — непреходящая вера ученика в своего
тренера. Иначе ничего не получилось бы. Кошкин смело шел
от эксперимента к эксперименту, искал лучшие режимы трениро-
вок, менял нагрузки. Как и любое новшество, подчас это делалось
на грани риска. Но Сальников безбоязненно воплощал в жизнь
идеи своего тренера. Понимал ли он в том далеком своем
детстве, что надо делать все именно так, а не иначе, я не знаю.
Но что всегда и во всем он верил и верит Игорю Михайловичу,
об этом Володя говорил сам.
Была и еще одна причина, по которой Кошкин взял Сальни-
кова в свою группу: его ученику, талантливому юному стайеру
Сергею Русину, нужен был спарринг-партнер. И несколько лет
подряд, до чемпионата СССР 1976 года, который стал отборочным
турниром перед поездкой в олимпийский Монреаль, Владимир ни
разу не выигрывал у Сергея дистанцию 1500 метров. А здесь
выиграл и попал на Олимпиаду. Зеленым новичком, от которого
тренеры нашей сборной мало чего ждали.
В Канаде шестнадцатилетний ленинградец удивил всех
несказанно. Мало того, что он стал первым из советских спорт-
сменов, пробившихся в финальный заплыв на дистанции полтора
километра за всю нашу историю участия в Олимпийских играх,
но вдобавок установил рекорд Европы. Правда, рекорд рекордом,
но в призеры Сальников не попал. Победы к нему пришли
чуть позже. Рос и послужной список рекордов — от всесоюзных
до мировых, автором которых становился ленинградец.
...Вновь и вновь вспоминается один из разговоров с Кошки-
ным. Обложившись графиками и отвлекшись на минутку от
всевозможных кривых и прямых в своих тетрадках, Игорь
Михайлович рассказывал:
— Я считаю, что Русин как пловец талантливее Сальникова.
У Владимира довольно средние двигательные способности и по
быстроте и по координации движений.
— Но почему не кто-нибудь, а именно он — первый? И как
мы уже привыкли — всегда первый?
— Пожалуй, основу побед Сальникова надо искать в его
характере. Он как никто другой умеет преодолевать себя...
ч. ч ч-
Олимпийский финал по яркости подобен солнечному лучу.
Причем финал в любом виде спорта, длись он хоть несколько
часов, как, например, у прыгунов в высоту, все равно мгновенен.
Болельщикам, сидящим на трибунах бассейна спорткомплекса
«Олимпийский», хотелось, чтобы заплыв повторялся еще и еще.
Пусть даже не целиком, а хотя бы последняя сотня метров.
Эту возможность потом предоставило телевидение. А пока
21
усталый и счастливый Сальников отвечал на вопросы журна-
листов:
— Когда вы поняли, что получится рекорд?
— Перед последними ста метрами. Было очень тяжело. Но
я подумал: или сейчас, или никогда...
Первую свою золотую олимпийскую медаль он выиграл
22 июля. На следующий день — вторую в составе нашей команды,
участвовавшей в эстафете 4X200 метров вольным стилем. И еще
на следующий — третью на 400-метровой дистанции.
Вот и ответьте, ребята, себе на вопрос: мог ли спортсмен,
не умеющий преодолеть усталость, нервное напряжение, пред-
стартовую лихорадку, одним словом, перебороть себя, совершить
столь славные спортивные дела?..
Закончен первый урок, названный «Умей перебороть себя».
Кстати, умение перебороть себя — важнейшая черта характера
не только спортсмена, но и любого уважающего себя человека.
С этой чертой мы еще не раз повстречаемся на страницах
книги. Вам скажут «Здравствуй, товарищ» известные легко-
атлеты и гимнасты, гребцы и фехтовальщики, баскетболисты
и велогонщики. Но одним из самых славных героев Олимпийских
игр в Москве был Владимир Сальников. Знакомством с ним
мы и открыли наш «учебный день».
СПАСИБО ВАМ
ВСЕМ!
УРОК ВТОРОЙ
СТРЕМИТЕЛЬНОМУ взлету Ольги Корбут мир спортив-
ной гимнастики очень удивился. Как удивился в свое время Ната-
ше Кучинской, дерзнувшей посягнуть на приоритет Ларисы Латы-
ниной... Как удивлялся всему новому, необычному и до поры
до времени непонятному.
Корбут ворвалась в мир завершенных форм и отточенных
жестов вихрем головокружительных трюков. Покоробила люби-
телей классики и восхитила приверженцев поп-арта. Стало ясно,
что прежним мастерам не удержаться. Что девчонки с косичками
и.челочками — азартные, юные, рискованные — закрутятся, из-
вернутся и среди всей это невероятной круговерти ухитрятся
впиться ступнями в маты под единый зрительный выдох — «Стой».
Корбут сказала новое слово и, как все новаторы, первой
«наполучала синяков и шишек». Тем, кто пришел за ней, было
проще. Они, следующие, начинали сразу с того, к чему когда-то
так мучительно приходили вчерашние гимнастки и сегодняшние
тренеры, которые учили переступать через свои собственные
достижения разом, единым махом. Но иного пути нет, ибо
всякое развитие предполагает слово «вперед».
* * **
...В гимнастике Нина Ивановна не достигла уровня Латыниной
и Астаховой, была вечно на вторых ролях, в сборную ее взяли
лишь однажды, да и то запасной. Были у нее по этому поводу
в свое время и огорчения, и слезы, но опустошенности они не
принесли, а дали толчок к размышлениям. Нина Ивановна, не
имея дара постигать любое движение в целом и сразу его
выполнять, докапывалась до сути каждого элемента. Она научи-
лась со временем раскладывать движения на составляющие,
придумывала подходы к каждой его части. Но, что другим
давалось играючи, она постигала через сотни попыток. У нее
была преданность гимнастике и колоссальное желание трудиться,
но то, что одни называют талантом, другие — удачей, никак
к ней не подходило, было понятием инородным, чужим.
Ее подруги, те, которые были счастливее в гимнастике,
23
кому, кроме синяков, достались еще и лавры, в тренеры не
пошли. Одна, правда, пробовала, но бросила. Она никак не
могла простить своим ученицам того, что они не могут с такой
же легкостью, как она в свое время, сразу после первого объяс-
нения выполнить любой, даже самый сложный элемент. Объяс-
нить, почему движение разваливалось на части и как его собрать
в одно целое, она не умела. Гимнастику она чувствовала нутром,
каждым нервом и мускулом, но не разумом.
Нину Ивановну трудности не смущали. Если у ученика все
ладилось, хотя бы с десятого подхода, она радовалась, как
дитя. Ей-то самой все удавалось гораздо позже. Родители
охотно отдавали девочек к Нине Ивановне. Потому что она
была ласкова и строга и проблемы, связанные с учебой или
личным поведением’, могла устранить быстрее, чем папы и мамы.
Потому что старалась все понять, во все вникнуть, а потом
уже принимала решения и педагогические меры.
...Алену она приметила сразу. Пришла в школу делать
очередной набор и на уроке физкультуры обратила внимание
на гибкую тоненькую девочку с огромными серыми глазами,
пластичными худенькими ручками. В ней не было и намека на
физическую силу, но что-то подсказывало Нине Ивановне, что
она сможет все. «Только бы не отказалась»,— подумала тогда
Нина Ивановна.
Из дневника Алены
«Сегодня к нам на физкультуру приходил тренер по гимнас-
тике. Она спросила, не занимаюсь ли я спортом. Я сказала,
что занималась в первом классе балетом в нашей школьной
студии. Тренер почему-то обрадовалась и сказала, что гимнастика
и балет очень близки и что она советует мне заняться гим-
настикой. Завтра первая тренировка, нужно купить купальник
и чешки. Мне немножко страшно. Я видела соревнования по
гимнастике только по телевизору, но и тогда закрывала глаза.
Мне казалось, что Корбут обязательно разобьется. А однажды
она сильно плакала. Ей тогда судьи поставили низкие оценки
за очень сложный элемент. Я подумала, что она плачет не от
несправедливости судей, а от того, что ей было очень страшно
этот элемент делать, а потом она себя пересилила и боялась,
что больше никогда у нее так хорошо не получится.
А Светка на меня обиделась. Я же не виновата, что ее не
отобрали в секцию. Она на целую голову выше меня и, наверное,
просто между брусьями не поместится. А она сказала, что если
я настоящая подруга, то не пойду на гимнастику, а запишусь
вместе с ней в кружок кройки и шитья. Но мне это совсем не
интересно.
Светка всегда так говорит — «если ты настоящая подруга».
Если настоящая — дашь списать, если настоящая — пойдешь
24
со мной в магазин. Я однажды с ней пошла в какую-то очередь,
ее мама послала; там на гарнитуры записывали. Мы со Светкой
до вечера простояли, и я уроки не успела сделать. А моя мама
сказала, что это не дружба, а эксплуатация дружбы.
Я и теперь посоветовалась с мамой насчет гимнастики. Она
сказала, что это очень трудное дело. И если я приму решение
пойти тренироваться, то заранее должна знать, на что иду.
И не плакать потом, а терпеть и ждать своего часа.
Мама у меня сама занималась волейболом. Еще и сейчас
играет за свой институт. У нас так весело всегда было дома,
когда собиралась мамина команда. Мама меня предупреждала
заранее: «Ален, если к нам завтра придут мои девочки, ты не
будешь возражать?» Я всегда смеялась: «Ну какие же это девоч-
ки, когда им всем за тридцать лет?» А мама говорит: «Пока
мы играем в волейбол, мы девочки — старухи в волейбол не
играют».
Все эти «девочки» учат меня жить, но я не обижаюсь. Они
говорят, что в спорте нужна одержимость. Надо очень-очень
захотеть, и все сможешь.
...Утро было удивительное. Я проснулась в полседьмого сама,
без будильника, с такой радостью, что день начинается. Мама
уже не спала, она всегда рано встает, говорит, что утром
энергии больше. Я вообще-то зарядку давно не делаю. Был,
правда, у меня однажды порыв — по утрам бегать. Но всего-то
на три дня меня и хватило. Ноги начали болеть, сразу нашлись
какие-то причины и отговорки, чтобы не бегать. А сегодня руки
и ноги просятся в танец.
Я музыку завела и давай делать акробатические элементы,
которые мы на физкультуре учили. Чуть стекло в книжном
шкафу не разбила. Мама заглянула и сказала: «Ну-ну». Думает,
что у меня очередной «заскок» и через два дня он пройдет. У
меня так часто бывает: что-нибудь решу, а потом брошу. На-
пример, Начала марки собирать, альбом купила, за редкими
сериями гонялась, а потом забросила.
Танцевать я очень люблю. После школы приду, проигрыватель
включу и представляю себя героиней из какого-нибудь балета —
то Золушкой, то Джульеттой, то Авророй. А сегодня я пред-
ставила, что нужно идти на гимнастику, и подумала, что, если
и здесь не смогу долго продержаться, значит, я вообще человек
безвольный.
На арифметике я все время думала, что буду выступать на
первенстве мира, как Корбут, и изобрету такой элемент, что
все ахнут. Так размечталась, что не слышала, о чем учитель-
ница рассказывает. В конце урока она меня вызвала задачу
решать. Я условие на доске написала и вижу — материал-то
незнакомый. Говорю: «Мы этого еще не проходили». Все смеяться
начали, а Светка говорит: «Петровой теперь не до арифметики,
она себя в гимнастки готовит, а там думать ни к чему». Я после
25
урока подошла к Светке и спрашиваю: «Ты что мне сразу
сказать не могла, что материал новый?» А она отвечает: «Была
у нас с тобой дружба, Алена, да вся вышла; я с предателями
дел не имею». Я сначала жутко расстроилась, а потом вспомнила,
что вечером тренировка, и забыла о Светке.
Я никогда не была в настоящем гимнастическом зале. У нас
в школе тоже стоят снаряды, но они какие-то тусклые, старые,
а здесь все — блестящее и праздничное. Особенно мне понра-
вилась яма, набитая поролоновыми кусочками разных цветов.
В конце тренировки Нина Ивановна подвела нас к этой яме
и разрешила просто так покувыркаться.
Нас у нее немного — человек пятнадцать. Все девочки из
разных школ; мы еще толком и не познакомились. Да и некогда
было. До тренировки вообще не знали, что мы из одной группы,
а после тренировки так устали от новых впечатлений, что и
говорить было лень. У Нины Ивановны есть девочки и постарше
нас. Они пришли на тренировку вечером, когда мы уходили.
У них у всех купальники сильно ушиты, прямо тютельку в тютель-
ку, прически похожие — волосы собраны в пучок. Ходят они
смешно, носочки тянут, как балерины. В раздевалке они все
спрашивали: понравилось ли нам в зале? Говорили, что нам очень
повезло, что мы попали к Нине Ивановне, ее все любят, она
со всеми одинаково занимается.
А вот другой тренер, Татьяна Альбертовна, та все время
кричит на девочек, говорит, что они «камень на ее шее», а зани-
мается только с одной, по головке ее гладит, обнимает, подарки
ей делает — то чешки фирменные, то накладки, то купальник.
Даже маме ее разрешает сидеть в зале, а других родителей
не пускает. А Нина Ивановна нам сразу сказала: «Я хочу
познакомиться и подружиться с вашими родителями, рассказать
им о гимнастике, хочу, чтобы они стали нашими единомышлен-
никами».
Мне лично Нина Ивановна очень нравится. Она говорит
тихо, но все ясно и понятно. Она нам сегодня, наверное, полчаса
рассказывала о гимнастике, сказала, что мы, может, и не станем
чемпионками мира, но никогда в жизни не пожалеем о том,
что занимались этим видом спорта. И еще она сказала, что
ей хочется только одного: чтобы мы полюбили спорт, а все
остальное — приложится. Я ей сразу поверила. Она мне и внешне
очень понравилась: такая стройная, подтянутая и красивая.
Черные волосы собраны в пучок, как у старших учениц; у нее
очень большие карие глаза и длинные ресницы.
Когда мы кувыркались, то к яме подошел какой-то дяденька,
важный такой, и спрашивает: «Кто это вам разрешил безобраз-
ничать?» А Нина Ивановна и говорит: «Это мои дети, я им
разрешила». Так и сказала — мои дети, а всего-то мы у нее
первый раз на тренировке. Он пожал плечами и говорит: «Вечно
вы, Нина Ивановна, что-нибудь придумываете». И мне показа-
26
лось, что он сейчас, как наш директор, скажет: «Ученица Петрова,
зайдите ко мне после урока». Но он больше ничего не сказал.
Все, заканчиваю писать. Ма уже сделала замечание, сказала,
что спортсмены не должны нарушать режим. Завтра обязательно
сделаю зарядку».
* * *
У Нины Ивановны часто возникало чувство неудовлетворен-
ности. В какой-то момент, даже когда все шло гладко, она не
могла найти себе места, ходила по улицам, терзаемая сомне-
ниями. Было ей в такие времена очень неуютно в зале. Все,
что делала, казалось никчемным. Боялась смотреть детям в
глаза, думала: «Вот верят они мне, а что нового я могу им
дать? Так, подобие гимнастики. Обман, сплошной обман». Нина
Ивановна была к себе несправедлива, но именно эта тревога
и поиск чего-то нового делали ее тренерский труд новаторским,
неожиданным.
Девочки видели, что с Ниной Ивановной что-то не так, но с
вопросами не приставали, сидели тихие и послушные. И эта
прилежность добавляла горечи в смятенную душу тренера.
Нина Ивановна понимала, что нужно взять себя в руки, вырваться
из оцепенения, забыть себя и жить в них — в своих ученицах.
Тогда на смену прежнему состоянию приходила необузданная
веселость, остроты и каламбуры так и сыпались. Нина Ивановна
рвалась сама показывать элементы, потом просила аккомпа-
ниатора сыграть что-нибудь «шальное». И вдруг выдавала такие
вольные упражнения, что все находящиеся в зале останавливали
тренировку и не могли оторвать глаз от ковра. Когда Нина
Ивановна заканчивала и, смущенно улыбаясь, говорила: «Все,
концерт закончен», ее ученицы кричали «браво!» и хлопали
в ладоши. Потом задирали носы: мол, вот какой у нас тренер.
Но она-то знала, что дома будут слезы, а назавтра она
побежит в тот, другой зал, где раньше тренировалась сама.
Знала, что сядет в уголок и будет, как губка, впитывать в
себя все элементы, связки, переходы, тренерские команды, будет
всматриваться в лица теперешних сильнейших в мире маленьких
«звезд» и радоваться обилию информации и впечатлений.
Из дневника Алены
«Наверное, я ничего не понимаю во взрослой жизни. С Ниной
Ивановной что-то творится. Сегодня она вошла в зал, смотрит
на нас, а впечатление такое, что рассматривает стену за нашими
спинами. Потом мы разучивали комбинацию на бревне, а Нина
Ивановна не сделала нам ни одного замечания, хотя мы все
извалялись, и ничего хорошего в этом не было. У меня не шел
соскок. Нина Ивановна только повторяла: «Попробуй еще раз».
27
Я пробовала — и опять падала. Мне так хотелось, чтобы она
объяснила, в чем моя ошибка, а Нина Ивановна только махнула
рукой, сказала «хватит» и ушла куда-то из зала.
Мы сидели на скамейке, не знали/ что делать, ждали ее и
молчали. Вот так же, как на поминках, когда папа погиб.
А потом Нина Ивановна вернулась, стала рассказывать всякие
смешные истории, изображала всех известных гимнастов и
гимнасток в лицах, меняла голос, походку. Мы так хохотали —
чуть со скамейки не попадали. А потом вдруг Нина Ивановна
говорит: «Хотите, я придумаю вольные просто так, что-то очень
хочется пофантазировать». Мы, конечно, обрадовались. Она
пошепталась с нашим аккомпаниатором, и он заиграл какую-то
сумасшедшую мелодию, а Нина Ивановна сбросила чешки и
такое начала вытворять, что дух перехватило. Я стояла и думала,
что никогда, никогда мне такое не сделать.
Дома все маме рассказала. Она долго молчала, а потом
говорит: «А ведь Нине Ивановне, наверное, очень плохо было
сегодня». Стала спрашивать, чем мы ее обидели. Я ничего
такого вспомнить не могла. Мама еще сказала, что Нина Ива-
новна хороший человек, потому что плохие люди не способны
вот так вывернуться наизнанку. И сама почему-то загрустила.
Наверное, вспомнила папу. Она всегда, когда вот так замирает и
смотрит в одну точку, вспоминает папу. Он был у нас геологом.
Уезжал надолго, а однажды совсем не вернулся. Потом говорили,
что попал в обвал, а мама не поверила, полетела на Север,
где это произошло. Я тогда целый год жила у бабушки. Я не
очень-то поняла, что значат мамины слова «выворачиваться
наизнанку», но, наверное, что-то не очень веселое».
* * *
Наутро Нина Ивановна взяла в руки тетрадь, обтянутую
красной кожей. Это был подарок ее тренера, когда она заканчи-
вала выступления в спорте. На первой странице было написано:
«Ниночка, эти записи помогут тебе стать настоящим тренером».
Она очень удивилась в то время, увидев только чистые листы.
Спросила у тренера, что это значит. И он объяснял, что тетрадь
будет постепенно заполнять она и все размышления, наблюдения,
которые появятся в ней, станут опорой в работе.
На этих страницах уже были записаны и зарисованы компо-
зиции Мухиной, Филатовой, Шапошниковой. После сегодняшнего
дня в ней появились наблюдения за тренировкой Тани Аржан-
никовой и Лены Наймушиной.
Им обеим было по четырнадцать лет, обе одновременно
заявили о себе на молодежном первенстве СССР 1977 года.
Обе в 1978 году были включены в основной состав сборной
страны.
Нине Ивановне эти гимнастки нравились. Их делало похожими
стремительное освоение сверхсложных элементов. И не только
28
готовность создавать программы мирового уровня, но и возмож-
ность эти замыслы осуществлять.
Но они были разные.
Аржанникову тренировал признанный гимнастический педагог
Викентий Дмитриев. Из его витебской школы вышли олим-
пийские чемпионки Лариса Петрик и Тамара Лазакович.
Поэтому появление Аржанниковой считалось закономерным. Имя
же тренера Наймушиной Валентина Шевчука стало известным
только недавно. Лена — его первая ученица, поднявшаяся столь
высоко.
Нине Ивановне сразу бросилась в глаза внешняя непохожесть
Тани и Лены. Аржанникова казалась собранной, с печатью
внутренней силы. Нахмуренный лоб закрывала темная челка.
Наймушина смотрела широко раскрытыми голубыми глазами,
была восторженная, с чисто русской открытостью во взоре.
Елена впитывала каждое слово тренера. С готовностью вы-
полняла каждый его совет. Шевчук и Наймушина напоминали
ниточку с иголочкой, так тонко чувствовали друг друга. Лена
потом говорила о том, что Шевчук знает ее лучше, чем она сама.
Она понимала тренера с полувзгляда, полуслова. Только он
начинал фразу, Лена кивала головой, заранее соглашаясь со
всем, что бы он ни сказал.
Аржанникова поразила Нину Ивановну другим. Иногда
Таня вдруг замыкалась, как будто что-то в ней застопоривалось,
и исправить это что-то было невозможно. Замирала перед брусья-
ми, сомкнув брови, и стояла так двадцать минут, тридцать...
— Я слушаю себя,— объясняла она Дмитриеву. — Мой
организм говорит «нет», а организму сопротивляться бесполезно.
Тренер сердился:
— Слушает она, видите ли, себя. А твои соперницы в это
время работают!
Таня улыбалась:
— Ну что вы сердитесь? Сами же знаете, что на соревно-
ваниях я все сделаю распрекрасненько...
Нина Ивановна знала, что в этих словах есть доля правды.
Она видела, как на международном турнире Аржанникова
резко прибавляла от снаряда к снаряду, исполняя свои компо-
зиции с блеском.
Нина Ивановна вспомнила все свои прежние наблюдения
за этими спортсменками на соревнованиях. Сравнила с новыми
впечатлениями. Думала о том, как вела бы себя с ними, будь
их тренером. Лена — благодатный слушатель. Ей достаточно
дать четкую и ясную установку. Таня в беседах всегда оппонент.
Значит, с ней надо разговаривать всегда серьезно, аргументиро-
ванно, тщательно продумывать свои слова.
Нина Ивановна записала в свою тетрадь: «Этим девочкам
проще, чем Корбут. Они идут по проторенной дорожке. Но
им и сложнее, потому что по пути сложности они пошли дальше,
29
чем она. Теперь к сверхсложным элементам судейские требования
еще выше — они должны выполняться чисто, грациозно, легко.
Риск — удел юности. Грациозность приходит со зрелостью.
Моим девочкам еще предстоит пройти и первую стадию, и вторую.
Но только такой путь может обеспечить их гимнастическое
будущее».
Из дневника Алены
«Я сегодня очень внимательно присматривалась к Нине
Ивановне, но в ее веселости не было ничего неестественного.
Мы опять повторяли упражнения на бревне. После первого
же моего неудачного соскока Нина Ивановна сразу определила,
где я ошибаюсь, и все пошло на лад.
Я люблю гимнастику. Вот какое открытие! Я уже не могу
без нее. Знаю, что меня не выгонят, не потому, что я лучше
других, а просто у Нины Ивановны такой принцип — никого
не выгонять. И одно это делает меня счастливой. Жалко только,
что тренировки так быстро кончаются и надо уходить из зала.
Я согласилась бы там жить. Мы сегодня с девочками мечтали,
как было бы хорошо, если бы у нас был свой дом. Конечно,
там был бы зал. И еще комната для приготовления уроков,
комната отдыха, музыкальная комната, столовая. Мы бы сами
убирали, готовили.
Но по дороге домой мне вдруг стало немножко стыдно за
свои мысли, потому что в них я совсем не оставила места
маме. Я пришла и сказала, что сегодня готовлю ужин сама.
Мама сопротивлялась и говорила, что это неправильно, что я
после тренировки и так устала, что мне надо делать уроки.
Мы с мамой пошумели и решили, что ужин будем делать
вдвоем. А еще я сказала маме, что после ужина она будет
отдыхать, а юбку своей подруге дошьет после. Она говорила,
что тетя Вера ее не поймет. Я взяла и позвонила тете Вере и
сказала, что ее юбку мама дошьет в другое время, потому
что сегодняшний вечер мы решили посвятить друг другу. Тетя
Вера сначала растерялась, а потом говорит: «Конечно, конечно».
Мама все рвалась взять у меня трубку, но я ей не дала. Потом
повесила трубку и сказала: «Вот так, теперь я сама буду все
решать, раз ты не умеешь». Мама меня поцеловала и сказала,
что я у нее совсем взрослая стала и что меня такой сделала
гимнастика.
...До соревнований осталось две недели. У меня, наконец,
в вольных появилась уверенность. Я это поняла случайно.
Я только слышала музыку, куда-то летела, мне было весело, лег-
ко, будто не вольные это вовсе, а танец, и я сама не девочка, а
мотылек, невесомый, отдающийся любому дуновению ветерка.
А когда оборвался последний аккорд, я долго не могла прийти
в себя.
30
Нина Ивановна подошла, обняла меня за плечи и сказала
тихо-тихо, будто мы с ней были заговорщиками: «Запомни это
состояние, Алена, и старайся каждый раз хотя бы приблизиться
к. нему». Потом она загрустила и долго смотрела на ковер.
Я ее спросила: «Что это с вами, я что-то не так сделала?»
А она вдруг широко улыбнулась и говорит: «Мне хорошо, просто
хорошо и все».
...В школе идет к концу вторая четверть. Светка говорила,
что из-за своих тренировок я скачусь на «тройки». Но мне
только поначалу было тяжело. А сейчас я учусь еще лучше,
чем раньше.
Что же изменилось во мне? То, что прежде меня не трогало,
не задевало, вдруг стало видеться по-иному. И вот что я поняла.
У нас в гимнастике — все по правде, все всерьез. Чтобы сделать
что-то, нужно очень хотеть, не бояться, много тренироваться
и верить в себя. Здесь иногда бывает больно, когда падаешь
с брусьев, когда животом бьешься о перекладину, когда не
правильно приземляешься после связки на вольных. В общем все
здесь по-настоящему, и такую вот жизнь ни на какую другую
я бы не смогла променять.
...Сегодня ходила с мамой на игру. Я раньше никогда этого
не делала, думала, что неинтересно смотреть, как пожилые
женщины прыгают за мячом. А тут мама сказала, что мне
нужно привыкать к соревновательной обстановке, почувствовать
себя зрителем, представить, как я буду выглядеть в глазах
публики. И я пошла.
В зале было много народу. Мама пошла переодеваться, а я
гуляла по фойе. Мне вдруг очень захотелось мороженого. Нина
Ивановна говорила, что перед соревнованиями надо себя беречь.
Но здесь, в здании, мне показалось, что это здоровью не повредит,
и нарушила запрет тренера. Только начала облизывать брикет,
как все заторопились в зал. Команды вышли на разминку.
Я боялась пропустить начало игры, быстро доела мороженое
и побежала.
Я даже не ожидала, что моя мама такая азартная. Ее
подруги, когда собирались у нас, говорили: «У нас Люда горит на
площадке, как фитиль. Рядом с ней плохо играть просто
стыдно». Но я думала, что они так говорят, чтобы сделать маме
приятное. А тут я просто ее не узнавала. Она все время кричала,
бегала, вся взмокла, волосы прилипли ко лбу. В перерыве я
даже побоялась к ней подойти. Я тогда решила, что тоже буду
отдавать все силы гимнастике, чтобы и обо мне кто-нибудь
сказал, что я горю.
...Прошло уже десять дней, как я не брала в руки дневник.
Я болею. Болею и плачу. Доктор сказал, что, если буду плакать,
долго не выздоровлю, но мне все равно — соревнования прошли
без меня. А все началось с того несчастного мороженого. Кто бы
мог подумать, что одна-единственная пачка может вызвать анги-
31
ну. Я и раньше ела мороженое зимой, на улице, но ничего
такого не случалось. А мама сказала, что, когда спортсмен
в хорошей форме, к нему легче пристают всякие болезни. Звонила
Нина Ивановна. Она сказала, чтобы я не переживала, что
соревнования эти ничего для меня не решают, что надо жить бу-
дущим и ради этого будущего постараться набраться побольше сил.
Но я расстроилась еще больше. Как вспомню, что соревнова-
ния прошли без меня, плачу и не могу удержаться.
А тут еще Светка масло в огонь подливает. Пришла, села
и часа два меня успокаивала^. Теперь, говорит, тебя из гимнасти-
ки выгонят, а ты сама уходи. Там можно было запросто что-
нибудь себе сломать. И вообще, что это за жизнь: все вечера
заняты, ни в кино, ни на день рождения не пойдешь. Лучше,
говорит, переходи к нам в кружок кройки и шитья, там всех
берут в любое время.
Я. наверное, очень ослабла, потому что все это равнодушно
выслушала, даже головой кивала. Но, когда Светка ушла, я вдруг
подумала, что предаю гимнастику. Мне стало страшно. Я позвала
маму, все ей рассказала, как я чуть предателем не стала.
А мама сказала, что хватит слезы распускать, если выбрала в
жизни дело, за него надо бороться, а плакать — это легче
всего. И то, что сейчас у меня происходит,— мелочи по сравнению
с тем, что еще в этой жизни испытать предстоит, и если уже
сейчас я не могу перебороть себя, то о будущем и говорить
нечего.
Я, конечно, верила маме, но все равно мне казалось, что
она меня просто успокаивает, а страшнее моей беды быть не
может. Я закрывала глаза и пыталась повторять все комбинации,
но мне казалось, что я падаю, не хватает сил удержаться.
...Сегодня мне разрешили выйти на улицу. Еще не закончи-
лись зимние каникулы. Мама хотела, чтобы я сходила на елку,
но мне нужно поскорее попасть в зал. Я сошла с троллейбуса,
побежала, устала, пошла пешком, снова побежала. Нина Иванов-
на очень обрадовалась, тормошила меня, спрашивала, что сказал
врач, разрешила смотреть тренировку. Некоторых девочек в зале
не было. Они не выполнили программу второго разряда, но
Нина Ивановна сказала, что ушли они не потому, что их выгнали.
Если бы они хотели, то Нина Ивановна никогда бы не допустила
этого. Просто они сами решили, что гимнастикой заниматься
им ни к чему. Я их понимала.
Девочки, которые остались в секций, говорили, что директор
ходит к ним чуть ли не каждый день, смотрит тренировки,
проверяет по списку присутствующих. Сказал, что даже те,
кто сдали на разряд, если пропустят три занятия, будут отчисле-
ны. Девочки спросили: «А если человек заболел?» Он ответил,,
что спортсмен не имеет права болеть. Я все это слушала, и
первым желанием было бежать из зала. Но что-то меня останови-
ло. Я осталась.
32
Нина Ивановна сказала, что мне будет тяжело только первые
две недели, а потом все пойдет, как надо. Я спросила ее: «Но
ведь я не имею права заниматься, у меня нет разряда». Она
посмотрела мне в глаза как-то очень серьезно: «Ты очень любишь
гимнастику?» Мне хотелось быстро ответить: «Да, да». Но
Нина Ивановна смотрела так, будто говорила: «Подумай хоро-
шенько, быстро такие вещи не решаются». Я подумала, вспомнила
все свои мысли во время болезни, вспомнила, как жила раньше,
до гимнастики, и сказала то, что часто приходило ко мне по
ночам: «Понимаете, я не могу без нее жить». Тогда Нина Иванов-
на рассмеялась весело: «Ну, вот видишь. Разве кто-то может
лишить тебя жизни».
Наши девочки к тому, что мне разрешили тренироваться,
отнеслись по-разному. Одни просто молчали, ничего не говорили.
Люся подошла и сказала: «Я очень рада, что ты выздоровела.
Если нужно будет помочь, ты скажи». Но тут я услышала,
как Вера говорит Наташе громко, специально, чтобы мне было
слышно: «Других выгнали, а этой исключение делают. Она даже на
разряд не пришла сдавать, испугалась и притворилась больной».
За что они так? Что я им сделала? Кому я мешаю? Я же
только хочу тренироваться и больше ничего. Я убежала из зала.
Нина Ивановна что-то кричала мне. Но я ничего не слышала.
Я подумала, что директор все равно меня выгонит, зря я пришла,
не надо было унижаться. Лучше уйти самой...
Я куда-то шла, шла. Начал падать снег. Я так засмотрелась
на снежинки, что забыла на какое-то время обо всем.
Дома мамы еще не было. Я включила проигрыватель и
поставила пластинку Вивальди. Стала выполнясь мостики, шпа-
гаты, а потом села на пол и ревела. Даже не услышала, как
щелкнул замок. Мама стояла в дверях, румяная, свеженькая,
улыбалась, что-то говорила. Я уткнулась в мокрое от снега пальто
и говорила ей, говорила о всех своих бедах. Мама молчала,
а потом вдруг стала рассказывать, как занималась плаванием.
Я даже не знала, что она, кроме волейбола, еще каким-нибудь
видом спорта занималась. Ей очень нравилось плавание. И тренер
говорил, что у нее есть способности.
Но однажды она заболела, как я сейчас, перед сдачей на
разряд, и ей было стыдно вернуться в группу. Ее никто не
выгонял, у них и условия такого не было — кто не сдаст,
должен уйти. И девочки у них были дружные, хорошие. Она
очень переживала. Но гордость, как ей тогда казалось, а на
самом деле просто упрямство, не позволили ей вернуться в
бассейн. Только через много лет она поняла, какую глупость
совершила. Она поняла, что во имя цели, которую ставишь
перед собой, нужно забыть самолюбие и делать то, что тебе
дорого.
Потом мама стала разбирать то, что происходит со мной.
«Да, остальные имеют разряд. Ты знаешь программу, готова
2. Зак. 757. Елисейкин
33
была ее исполнить, ты любишь гимнастику не за разряды, а за
то, что она есть. Твоей вины здесь нет. А то, что девочки тебя
обидели, так они просто еще не все понимают. Это у них пройдет,
сами же будут жалеть потом об этом поступке. Но если ты сейчас
начнешь по каждому поводу плакать и каждое обидное слово
носить в себе, то значит для тебя собственное «я» дороже,
чем гимнастика. Надо поставить перед собой цель. Скажем,
на следующих соревнованиях выполнить вместе со всеми очеред-
ной разряд. И тогда тебя будут уважать. Потому что слабость
никогда не вызывает положительных чувств, а силу характера
ценят все. И не нужно сейчас, сию минуту принимать решения.
Дай себе время на размышление...»
Мама говорила со мной по-взрослому, как никогда раньше.
Мне хотелось, чтобы она мне подсказала, что я точно должна
делать, но она отказалась. Потом я долго не могла уснуть.
Утром я сделала зарядку, приняла душ и вдруг заметила, что
на кухне висит мой отглаженный купальник. Мама хитро улыбну-
лась и сказала: «Я подумала, а вдруг он тебе пригодится?»
И я бросилась ее целовать».
* * *
Нина Ивановна заметила, что Алену чем-то обидели. Она
не слышала точно, что говорили Вера и Наташа, но о чем шла
речь, догадывалась. Хотела догнать Алену, успокоить. Потом
решила, что бывают моменты, когда человеку важно самой в
себе разобраться. Решила пока не вмешиваться.
Правда, когда Алена убежала, она собрала девочек и прочла
им лекцию о человеческой доброте. Она сказала, что, если
человек способен обидеть другого, значит, он не очень хороший
человек. Девочки притихли, потупили глаза. И. еще Нина Ива-
новна сказала, что она не верит в то, что из плохих людей
могут получиться хорошие спортсмены, потому что плохие люди
слишком любят себя, не могут отказаться от собственных сла-
бостей во имя спорта. «Подумайте,— сказала она,— еще не
поздно кое-кому из вас переменить занятие». Нине Ивановне
трудно было говорить такие жестокие вещи, но она знала —
иначе нельзя.
Был у нее недавно один случай, который она тяжело пере-
живала, хотя и не могла обвинить себя в ошибке.
Попала к ней очень талантливая девочка, Ира Морозова.
Она была дочерью известного актера. Тот много гастролировал
за границей. Ира щеголяла в импортных вещах, на тренировку
мама привозила ее на машине. Все это сказывалось на поведении
девочки. Да еще как! В ней все было с изъяном, с червоточинкой.
Училась она плохо, но говорила, что в институт ее папа устроит,
так что пусть дураки учатся. На тренировках Ира тоже себя
не очень-то утруждала. Она любила говорить: «Пусть кто хочет,
34
тот и вкалывает, а нам и так неплохо». Когда Нина Ивановна
делала ей замечание, Ира выпячивала нижнюю губку, усмеха-
лась, а за спиной говорила: «Чего она достигла в гимнастике?
Бездарь. Я у нее выполню первый разряд и уйду к тренеру
сборной».
Она была красива, надменна... За ней всегда ходили две-три
девочки, которых она «учила жить», приглашала домой, про-
водила в Дом кино, а они за это терпели все ее насмешки,
таскали ее сумку.
Нина Ивановна пыталась поговорить об Ирином поведении
на общих собраниях группы, но у Морозовой на все был готов
ответ. Всегда — презрительный. Тогда Нина Ивановна решила
поговорить с Ириными родителями. Отца дома не было, а мать —
модная экстравагантная женщина — внимательно все выслуша-
ла, а потом сказала: «Вы что же хотите, чтобы моя дочь выросла
«божьей коровкой^, не приспособленной к жизни? В ее поведении
я ничегр страшного не вижу». Нина Ивановна сказала, что
тогда им с Ирой придется расстаться. Директор кричал, что
она потеряла верного мастера спорта, но Нина Ивановна на-
стояла на своем. Ирина ушла ,в другое спортивное общество,
но и там долго не задержалась, потом вообще куда-то пропала...
Размышляя таким образом и сравнивая Ирину с Аленой,
Нина Ивановна пришла к выводу, что подождет один день и,
если Алена не придет, позвонит ей и найдет слова, чтобы вернуть
ученицу.
Назавтра Алена была в зале. В ее лице что-то изменилось.
Она собирала лоб в складки, смотрела сурово. Появилась в ней
какая-то решимость. Ее больше никто не трогал, боясь натолк-
нуться на неприступность. Вера и Наташа долго кружили вокруг
нее, потом подошли и, смущаясь, произнесли слова о прощении.
Алена обрадованно закивала головой: «Я и не сердилась, что вы!
Со всеми быбает, забудем это».
Из дневника Алены
«Наконец-то врачи разрешили мне тренироваться. Еще
чувствуется слабость. Нина Ивановна все время меня останав-
ливает: «Тебе пока хватит». И, хотя ужасно хочется нарушить
этот запрет, я понимаю, что Нина Ивановна права. Как была
права, когда не разрешала нам есть мороженое. Все учат
программу первого юношеского разряда. Ия — вместе со всеми.
Нина Ивановна сказала, что у нас есть время до марта. Сегодня
приходил директор. Увидел меня и брови поднял: «А ты, девочка,
что здесь делаешь?» Я, зная о том, что за счастье нужно бороться,
ответила: «Тренируюсь, готовлюсь сдавать на первый юноше-
ский». Он сказал: «Пойду поинтересуюсь у Нины Ивановны,
что это за новшества такие».
Я сначала растерялась, а потом спохватилась: «Не надо,
2*
35
не ходите. Это я Нину Ивановну упросила разрешить мне
тренироваться,— и добавила, сама себе удивившись: — Я вам
обещаю, что стану лучшей гимнасткой в школе». Он пристально
на меня посмотрел. Я чувствовала, как краснею, но глаз не отвела,
понимала, что сейчас решается моя судьба. Он спросил:
«Фамилия?» Я ответила. Он спросил: «Почему не участвовала
в соревнованиях?» — «Болела». — «И часто болеешь?» — «Нет,
не часто. Просто чересчур хорошо готова была к турниру. Но я
больше никогда не буду болеть». Вдруг директор, который только
что сверлил меня глазами, заморгал часто-часто и так громко
расхохотался, что все в зале обратили на нас внимание. Потом
протянул мне руку и сказал по-военному: «Хвалю за храбрость».
Девчонки потом спрашивали меня, чем это я так рассмешила
директора, а я ничего объяснять не стала. Могут же и у меня
быть тайны?
...Ну вот и все. Я получила первый юношеский разряд, хотя
перед началом соревнований испугалась. Мне казалось, что я
все забыла. Пыталась вспомнить комбинации с начала до конца,
но все время отвлекалась, и восстановить в памяти нужные
элементы мне так и не удалось. Сказала об этом Нине Ивановне,
и она посоветовала думать перед каждым снарядом только о
первом элементе. Остальное, сказала, руки и ноги сами «вспом-
нят». Так оно и было. После каждого снаряда я удивлялась,
как это выходит само собой, будто кто-то дергает меня за
ниточки.
Не знала, какую сумму набрала, очки свои не считала, не
до этого было. В зале было немного народа. В основном ро-
дители, подруги, старшие девочки — наши и других тренеров.
Но я лиц не различала, ничего не слышала. Только потом,
перед сном у меня начали прокручиваться в голове все сорев-
нования, и я стала видеть, как кивнул головой аккомпаниатор,
как улыбнулась Нина Ивановна, как внимательно смотрел
директор.
После вольных, а я их делала под «Кармен», вдруг услышала
аплодисменты, но не поняла, что это — мне. Мама потом
спрашивала: «Неужели ты не слышала, как я кричала?» А я ее
даже не видела. Потом меня все стали поздравлять. Я не
понимала — с чем? Директор потряс меня за плечи, и только
тогда я очнулась: «Ты что, девочка, не слышишь, что директор
говорит?» Я оторопело на него посмотрела. «Ты первое место
заняла, поздравляю».
И я побежала искать Нину Ивановну. Она сидела на скамейке
в уголке. Посмотрела на меня: «Ну что, довольна?» Я сказала:
«Спасибо вам». Она замотала головой: «Нет, нет. Это ты молодец,
так вольные сделала, что я тебе позавидовала. Вот такие дела».
«Это все вы,— запротестовала я. — Вы меня в гимнастику при-
вели, вы меня научили, спасибо вам за мою гимнастику...»
Вот так прошли соревнования. Дома мама сказала, что это
36
только крошечный успех в моей спортивной жизни. И что завтра
опять тренировка, и послезавтра, и — всегда. Я поняла, о чем
мама говорит. Думать о завтрашнем дне так приятно».
* * *
Наверное, многие из вас, ребята, ведут дневники. И быть
может, история Алены в чем-то схожа и с вашими историями.
Кому-то что-то покажется сомнительным, кто-то найдет для себя
что-то новое. Ни одна спортивная биография не может в точности
повторить другую. Хотя если мы посмотрим на судьбы больших
спортсменов, то найдем в них много общего.
Да, для победы нужен талант. Нужны качества, которые
специалисты называют «чувством воды», «чувством ритма»
и т. п.
Нужны смелость и решимость.
Нужно упорство.
Нет судеб в спорте гладких и благополучных. Ибо смысл
спорта — в будничном, ежедневном, неприметном со стороны
преодолении. Победы — это праздник. И они редки. За миг удачи
спортсмены платят годами напряженных тренировок.
А все начинается с первых шагов, с порога зала, с первого
«надо», с первого «могу», и опять «надо», и —«могу уже чуть
лучше»...
УРОК ТРЕТИЙ
ЛЕГКО ЛИ
БЫТЬ РЫЦАРЕМ?
СЕРЕЖЕ ЖЕЛАНОВУ НРАВИЛОСЬ прыгать в вы-
соту. Нравилось ощущение полета, которое приходило к нему в это
время. В такие минуты казалось, что любая высота преодолима.
Нравился тренер Степан Иванович Тимофеев, у которого училась
прыжкам добрая половина городка Алексин, что в Тульской
области. Бывали, правда, моменты, когда ощущение полета
пропадало, и оставалось только ждать и верить, что оно вернет-
ся. И ради этого счастливого мига Сережа готов был по сотне
раз сбивать строптивую планку.
На одном из соревнований Сережу заметили и пригласили
в столичную школу прыгунов.. Они тогда до позднего вечера
сидели со Степаном Ивановичем у прыжковой ямы и рассуждали,
как жить дальше. Тренер стоял за то, что нужно ехать. В Москве
и условия были лучше, и специалисты опытнее. «Я понимаю,
Сережа, что тебе будет нелегко. Да и мне без тебя тоже станет
не просто,— говорил Тимофеев. — Но удерживать тебя не могу.
Если ты по-настоящему хочешь прыгать, то должен сегодня же
сделать выбор».
Москва встретила Сережу суетой. В Алексине все знали
друг друга в лицо, здоровались, справлялись о делах. Желанову
так хотелось, чтобы и здесь его кто-нибудь остановил, спросил
о чем-нибудь, но все спешили, спешили...
А в спортзале сразу же началась работа, о которой юноша
и не подозревал. В Алексине они много прыгали, но максималь-
ную высоту брали не чаще одного раза в неделю. Здесь же нужно
было ежедневно взвинчивать себя, выжимать все силы и прыгать
выше, выше, еще выше. Радость от прыжков уступала место
страшной усталости, а потом и непрекращающейся боли в
коленях. Сережа терпел, ожидая, когда боль отступит, но она
не проходила. Не было сил терпеть. Врачи давно говорили, что
нужно повременить, отдохнуть. Но Сережа не сдавался. И однаж-
ды он понял страшную вещь — с прыжками придется расстаться
на неопределенное время, а может быть и навсегда.
Если бы тогда Желанов ушел со стадиона, мы сейчас не
стали бы столько о нем говорить.
Он остался.
38
Ходил на стадион по-прежнему ежедневно и пробовал себя
во всех видах «королевы спорта». Бегал стометровку, брал
барьеры, прыгал в длину. Даже взлететь с шестом рискнул.
Специалисты предупреждали, что шест — коварная штука,
стоит не так оттолкнуться, и пенопластовая пружина, вместо
того чтобы вынести тебя наверх, всю свою силу обрушит на
тело прыгуна. Сергею удалось обуздать снаряд, и он с первого
раза взял планку на четырехметровом рубеже.
Эти Сережины попытки незамеченными не остались. Вскоре
тренеры стали предлагать ему серьезно заняться одним из
видов легкой атлетики. Но Желанов, познав прелесть разнообра-
зия, ограничивать себя не захотел. «Моей натуре размах
нужен»,— объяснял спортсмен. Вот тогда он и попросился в
группу к Михаилу Александровичу Левицкому, работавшему с
десятиборцами.
Чтобы было ясно, что это за вид спорта — десятиборье, пере-
числим составляющие его части: бег на 100 метров, прыжки
в высоту, прыжки в длину, толкание ядра, бег на 400 метров,
бег на 110 метров с барьерами, метание диска, прыжки с шестом,
метание копья и бег на 1500 метров.
Если беговые и прыжковые виды, как вы поняли, у Желанова
получались, то метания стали камнем преткновения. Сережа
был высокий, тощий, из тех, о которых говорят: «Не понятно,
в чем душа держится». А для того чтобы толкать ядро или
метать диск, нужна недюжинная сила. Сережа с замиранием
сердца примерялся к тренировочному пятикилограммовому
ядру. Оно тянуло руку вниз, и завершающего, мощного движе-
ния не получалось.
Прошло три года. Накануне Игр XXII Олимпиады, которые
проходили в Москве, на чемпионате СССР определялась
олимпийская команда. Было поставлено строгое условие: незави-
симо от прошлых заслуг только тот, кто займет первые три
места, войдет в сборную страны.
К чемпионату СССР Желанов пришел, имея звание мастера
спорта международного класса. Выполнил норматив в 1979 году
на чемпионате столицы.
На том памятном чемпионате Москвы у него впервые за годы
занятий десятиборьем появилось ощущение, что ему по плечу
любой результат. Он входил в сектор метаний, брал в руки
семикилограммовое (а не так, как на тренировке,— пятикило-
граммовое) ядро и не чувствовал его веса. Замирал, а потом,
вздрогнув, как от сильного электрического разряда, разбегался
и толкал снаряд на рекордную для себя длину.
И в прыжках вернулось забытое уже чувство полета. Он
легко взял 2 метра 20 сантиметров, чем удивил и специалистов,
и соперников. Левицкий точно угадал состояние ученика. Видел,
что тот готов преодолеть невидимый барьер из очков и секунд
и выйти на новый рубеж. Он, правда, немного посомневался,
39
прежде чем сказать Желанову: «А ведь если пробежишь 1500 мет-
ров за 4 минуты 23 секунды, то станешь мастером спорта
международного класса». Его ученик так быстро еще никогда не
бегал. Но вот тут тренер схитрил, прибавив на всякий случай
три секунды. Желанов кивнул, мол, попробую. И на последнем
круге выжал/все и еще чуть-чуть из того самого неприкосновен-
ного запаса, который есть в каждом человеке, но на который
трудно надеяться, потому что он не ощутим, пока впервые его не
затронешь. Сергей установил личный рекорд на дистанции
1500 метров...
Перед чемпионатом страны 1980 года он находился не в
лучшей форме. Но отступать было некуда. Впереди — Олимпиада.
Среди ее участников много именитых десятиборцев. Николай
Авилов уже имел звания чемпиона и серебряного призера
Олимпийских игр, Александр Гребенюк уже завоевывал «золото»
на чемпионате Европы. Было еще 5—7 человек, которые по
своим результатам могли занять место в тройке.
О намерении Желанова попасть в число призеров знали
только два человека—он сам и его тренер. Гребенюк сошел
после первого дня. Авилов также выбыл из лидеров... Сергей
Желанов занял третье место и был зачислен в олимпийскую
сборную.
За неделю до Олимпиады тренеры собрали команду. Пред-
ложили на выбор — остаться на тренировочной базе в Подольске
или переселиться в Олимпийскую деревню. Желанов, долго не
размышляя, заторопился: «Ну конечно же в «деревню», какие
могут быть сомнения». Ветераны снисходительно посмотрели в
сторону дебютанта. «Остынь, Серега. Ты же не знаешь, что такое
жить в «деревне». Пока дождешься своего вида — сгоришь.
Каждый день рядом кто-то будет выигрывать, проигрывать, а ты
начнешь все «примерять» на себя». Желанов стоял на своем:
«Сгореть можно и в Подольске, если с нервами не в порядке.
А такую возможность терять? Может, раз в жизни удастся в
Олимпийской деревне пожить». Он уговаривал Николая Сидо-
рова, спринтера: «Коля, ну пусть они здесь сидят, поехали, а?»
Автобус вез их по олимпийской Москве. Желанов крутил
головой и, изображая из себя экскурсовода, громко говорил:
«Посмотрите направо — проезжаем новенькое архитектурное
строение, совершенное по стилю и техническому оснащению —
комплекс «Олимпийский», а вот и знаменитая «черепаха» — уни-
версальный спортзал «Дружба». Мимо пробегали машины с
зелеными табличками «Пресса», с голубыми, как у них,— «Участ-
ники», с красными — «Представители МОК», с желтыми —
«Судьи». Подъехали к «деревне». Даже Сергей притих. Шестнад-
цатиэтажные корпуса занимали одну треть территории. Бросалось
в глаза яркое пятно стадиона, раскрашенного, как игрушка:
салатовый ковер поля, красное тартановое покрытие дорожек.
По культурному центру прогуливались статные гиганты — кубин-
40
ские баскетболисты. Расположившись под тентом, о чем-то ожив-
ленно беседовали итальянцы, сопровождая речь выразительными
жестами и взрывами хохота. В комнате игральных автоматов
быстро находили общий язык ливанцы, французы, поляки. Тут
разыгрывались свои олимпийские награды в стрельбе из пневма-
тического ружья или игре в настольный футбол.
Вечерами в «деревне» проходили дискотеки. В огромном
зале было жарко от гремящей мелодии в стиле «диско», от
топающих, скачущих ног, трепетных рук, щелкающих пальцев,
от разноязычной многоголосицы, от маленьких огоньков, бегущих
по краю кепки диск-жокея. У сотен спортсменов со всего земного
шара возникало желание взяться за руки и повторять на всех
языках и наречиях: «Дружба! Олимпиада! Мир!»
...После первого дня соревнований ему уже было не до
музыки. Давала о себе знать старая травма. Но усталость
одержала верх над болью, и Желанов, наконец, провалился
в глухой, без сновидений сон.
А накануне было вот что. Над стадионом сияло ничем не
омраченное солнце. Чаша стадиона переполнена — яблоку негде
упасть. Появление спортсменов в красных майках было встречено
приветственным рокотом на ближайшей трибуне, который, пере-
катываясь по стадиону, превратился в настоящий рев. Сергей
подумал тогда, что выжмет из се.бя все силы. Подумать-то
подумал, на мгновение забыв о травме, о том, что, оберегая
ноги, последнее время почти не бегал и к дистанции 100 метров
не готов.
Он старался что есть сил, но время показал среднее. После
забега нашел глазами на трибуне Левицкого: тот был среди
зрителей. Михаил Александрович спокойно кивнул головой —
мол, все в порядке, не волнуйся.
Волноваться, действительно, было нельзя, потому что в десяти-
борье один вид ничего не решает, а все зависит от общего хода
борьбы. Желанов выкинул из головы первый забег и остальные
виды отработал просто здорово. Особенно ему удался прыжок
в высоту. Желанов знал, что от того, сколько энергии он вложит
в толчок, зависит все. Знал и то, что при толчке боль пронзит
его всего — снизу доверху. Он сцепил зубы, разбежался и взлетел
на 2 метра 18 сантиметров. Как очутился в прыжковой яме,
не помнил. Открыв глаза, увидел, что планка осталась на прежнем
месте. Значит, высота взята. После пяти видов первого дня
Сергей был третьим. Теперь стояла задача — не стараться идти
на личные рекорды, а выступить ровно, чтобы сохранить свое
положение.
На последней дистанции—1500 метров—кровь пульсиро-
вала в висках и в такт бегу билась мысль: «До-бе-жать, до-
бе-жать». На финише его кто-то подхватил под руки, куда-то
повели и говорили, что он — третий. Желанов не верил. Но так
оно и оказалось.
41
Потом его приглашали в
школы* институты. Он с удо-
вольствием одевал олимпий-
скую форму и рассказывал о
любимом десятиборье. В одной
из школ худенький мальчик,
который напомнил Желанову
его самого в 13 лет, спросил:
«Скажите, легко ли быть ры-
царем «королевы спорта»? Се-
режа задумался и предложил:
«А ты приходи на стадион,
попробуй». Потом, поняв по
выражению лица мальчишки,
что ответ того явно не устраи-
вает, добавил: «Знаешь,, в спор-
те можно быть только рыца-
рем без страха и упрека. Иным
там делать нечего».
Кто же он, рыцарь спорта?
Бросок выполняет копьеметатель, В ТОЛКОВОМ СЛОВаре русского
олимпийский чемпион Дайнис Кула, языка есть несколько значений
слова «рыцарь». Одно из них
гласит: «самоотверженный, великодушный и благородный чело-
век». Отдельно трактуется выражение «рыцарь без страха и
упрека» — «человек безупречного мужества и безупречных
нравственных достоинств».
Их много, рыцарей спорта. Мы слышим об их победах, о
рекордных секундах, завоеванных медалях. О мужестве марафон-
цев, пробегающих многокилометровую дистанцию, об отчаянной
смелости крохотных гимнасток... Но всегда ли мы отдаем себе
отчет в том, что кроется за голами, секундами, метрами и
рекордами?
Сейчас вы познакомитесь с некоторыми из спортсменов и
без спешки, в спокойном раздумье постараетесь дать себе ответ
на вопрос — легко ли быть рыцарем?
* * *
Владимир Назлымов фехтовал утонченно. Неспециалисту,
пожалуй, почти невозможно было рассмотреть мелкие движения
сабли, которые заканчивались точным ударом. На его поединки
приходили смотреть болельщики во всех странах мира. Назлымов
доставлял любителям спорта истинно эстетическое наслаждение.
Он никогда не швырял маску на помост, не топал ногами, не
кричал в порыве гнева. Хотя это так просто — забыть обо всем
и поддаться секундному настроению. Но по чуть приметным
признакам — желвакам на скулах, жесткой складке на лбу,
мокрым курчавым волосам можно было догадаться, что эта
сдержанность дается Назлымову не просто. В течение многих
42
лет Владимир выводил сборную СССР на помосты Рима, Парижа,
Варшавы, Будапешта...
Чемпионы уходят — таков неумолимый закон спорта. Их
имена возвращают нам лишь страницы истории. Но бывает —
возвращаются и сами чемпионы. Что они ищут? Не молодости
же, не прежней силы и славы, которой, знают, не вернуть.
Судьба Назлымова, может быть, ответит на этот вопрос.
В августе 1976 года, после блестящей победы наших саблистов
на Олимпиаде в Монреале, Назлымов покинул фехтовальную
дорожку. Он обладал титулом чемпиона мира в личных соревно-
ваниях, много раз побеждал в командных. На Олимпиаде-76
он был вторым. А уже несколько месяцев спустя Назлымов,
став тренером, возглавил команду армейских фехтовальщиков.
У него появилось много серьезных и важных обязанностей.
...1977 год. Чемпионат мира в Аргентине. Команда советских
саблистов совсем молода. Но она побеждает. Ее капитан —
Назлымов.
...1978 год. Чемпионат мира в ФРГ. Сборную СССР вновь
выводит на помост Назлымов.
Вы спросите, это что — брат, родственник того известного
Назлымова? Нет, все тот же Владимир Назлымов, которого
попросили вернуться в сборную в самое трудное для нее время.
Как-то Владимира спросили: когда нужно уходить из спорта?
Он ответил: «Когда преодолевать себя уже не радостно, когда
это не открытие новых возможностей тела, духа, ума. Когда
победы не доставляют радости, потому что они слишком изматы-
вают тебя».
— Меня часто спрашивают, зачем я вернулся,— Назлымов
задумывается, и кажется, вот-вот он скажет что-то самое главное,
настолько глубоко запрятанное, что и выговорить-то трудно. —
Мне твердили: «У тебя есть все — титулы, награды, новое поле
деятельности, на котором нужно утверждаться». Мне говорили:
«Без тебя они будут четвертыми, не выше, а ты гордо подумаешь—
что они могут без меня?»
Он бросил кулаки на колени.
— Если бы они стали четвертыми — без меня, я бы себя
растоптал.
Откуда это в нем?
— Я и сам задумывался — откуда? Наверное, меня таким
сделал первый тренер Гайк Казарян. Нас, мальчишек из Махач-
калы, он настраивал перед командными соревнованиями: «Вы
думаете, что команда — это ты плюс Володя, Петя, Вася. Нет,
наша команда —это те триста ребят, которые занимаются спор-
том в нашей спортивной школе. Это все люди нашего города.
Это все жители нашего Дагестана. Это вся наша страна».
Назлымов был прекрасным бойцом. Однако больше всего его
ценили как человека, способного сплотить коллектив, вызвать в
каждом своем товарище стремление к самоотдаче.
43
Есть в спорте такое понятие — «командный боец».
— Это не тот, кто приносит очки,— объясняет Назлымов. —
Он может и проигрывать. Но своим поведением, своим настроем
он зажигает остальных.
...В Буэнос-Айрес поехали ребята молодые, неопытные.
Назлымов, уходя с дорожки, похлопывал по плечу Мишу Бурцева:
«Держись, прорвемся». От Саши Никишина вообще не отходил.
Тот внимал каждому его слову, исполнял все, что требовал
капитан. Один из соперников не выдержал: «Велите Назлымову
отойти, я фехтую не с ним, а с Никишиным».
В командном финале Назлымов не проиграл ни одного боя.
Ныло плечо, ломило спину. Но товарищи следили за любым его
движением, и он, перед тем как надеть маску, улыбался.
— Под маской я почу&ствовал, как глаза у меня сужаются,
делаются маленькими и острыми. Я весь напрягался, будто от
исхода поединка зависит вся моя жизнь.
После чемпионата мира 1978 года сделал поразительное
для себя — очень гордого человека — признание:
— В личном турнире мне оставалось выиграть два боя, и
я — в финале. Соперники попались не особо сильные. Но я
понял: еще усилие, и завтра, на командных соревнованиях, у
меня не останется сил. Я никому ничего не сказал, ни с кем не
стал советоваться, просто решил поберечь себя для команды.
В финал личного турнира он не попал. Но в командном
выиграл все бои.
После этого чемпионата ему снова задавали уже традицион-
ный, вопрос: «Когда же следует покидать спорт?» Назлымов
отвечал, что чемпион имеет право уйти, только когда почувствует,
что с его уходом команда ничего не потеряет.
На Олимпиаде в Москве команду к победе вновь вел Владимир
Назлымов...
* * *
Больше всего на свете Таня Зеленцова любила легкую
атлетику.
— Я буду чемпионкой мира, нет, рекордсменкой — это почет-
нее,— решила она еще в школе.
Об этом знал весь класс, потом вся группа в институте.
Слышали эти заявления и позднее, в различных спортивных
инстанциях.
Таня часами не расставалась со стадионом. Она бегала снова
и снова — на выносливость, с ускорениями, на выносливость.
Ее уважали, ей удивлялись. Она успела заработать звание масте-
ра спорта в восьми видах легкой атлетики, но в своем любимом
виде — беге на 400 метров с барьерами — выше этого норматива
не поднималась.
Ее утешали тем, что трудолюбие не всегда может заменить
44
отсутствие таланта. Мол, таких примеров в спорте сколько
угодно. Пора привыкнуть к этому и смириться. Зеленцова
сдаваться не собиралась.
Она ждала, верила, тренировалась. Вставала в шесть и шла
на стадион. Тренировалась два часа. Потом — на лекции в инсти-
тут. Потом — опять на тренировку. И так — сегодня, завтра,
послезавтра. Месяцы, годы. Без каникул. Без выходных. Без
прогулок теплыми вечерами. Без дискотек. Без слушанья соловья
и прочей романтики. Годы, годы. Пять, десять, пятнадцать...
А автобус с надписью «Сборная СССР» уезжает опять без
нее. Она машет ему рукой и быстро отворачивается. Никто
не видел ее слез. Ни там, у автобуса. Ни дома, где, дождавшись,
пока все уснут, она рыдала горько и безутешно. А утром снова
подъем в шесть и снова — стадион.
Легко ли быть рыцарем? Без страха, что пройдет еще столько
же лет, а вам так и придется уйти, не дождавшись исполнения
главной мечты. Без упрека этим годам, потому что путь-то
вы выбирали сами. С сердцем, открытым для добра. С чувством,
что жрзнь продолжается и как-то нужно в ней устраиваться.
Без стадиона, без беговой дорожки, в нормальной человеческой
жизни.
...Тане советовали друзья, тренеры, по-доброму, по-хорошему
советовали, без обычных в таких случаях жалобных слов:
«Оставь свои мечты, Таня. Будешь сама тренировать. И кто-то
из твоих учениц сможет дойти до конца». Но она твердила
одно: «Я же чувствую, что сама могу».
Потом Зеленцова вышла замуж, родила прелестную дочурку и
все решили, что теперь-то точно уйдет. Не тут-то было. На ста-
дион Зеленцова приходила с коляской и продолжала тренировки.
В 1977 году она приехала на международные соревнования
на приз газеты «Правда». Четыреста метров с барьерами про-
бежала плохо. Вечером просматривала видеозапись забега, не
понимая, в чем же дело. Подошел тренер из Минска Анатолий
Иванович Юлин. Сказал: «Что же это вы с таким опытом, такая
сильная, а бежать не можете!» Зеленцова ухватилась за его
слова, как за спасательный круг: «А вы научите».
Он долго объяснял, что ему не нравится в Таниной технике,
что нельзя бросаться со старта, что к последнему барьеру она
затухает, как свеча. Что нужно научиться распределять одина-
ковое количество шагов между всеми барьерами. А уж потом
потихоньку прибавлять скорость на каждом отрезке.
Зеленцовой терять было нечего. Она начала осваивать новую
технику. Шел ей тогда двадцать девятый год. Она переписывалась
с Юлиным. Писала, как идут дела на тренировке, чертила гра-
фики. Юлин подробно их корректировал.
Таня чувствовала, что результат уже рядом и мировой
рекорд — не за горами. Но ей говорили: «Старая песня. Сколько
лет одно и то же. Придумала бы что-нибудь поновее».
45
Но вот пришел и ее, Татьянин день.
В Подольске был традиционный День метателя. В перерывах
между этими соревнованиями устраивались забеги для членов
сборной команды России. Вот на эти соревнования и приехала
Зеленцова устанавливать мировой рекорд. Она с утра сияла,
пела, всем улыбалась, ела шоколадные конфеты. Кто-то сказал,
что не надо бы ей перед соревнованиями есть столько шоколада,
а она смеялась: «Мне ничто не может помешать». За спиной
Зеленцовбй кто-то шептал: «Совсем помешалась старушка». Она
краем уха улавливала этот шепот, но не реагировала. В этот
день Таня всех прощала, была ласкова и добра. Ведь она
шла, вернее бежала, на мировой рекорд.
Объявили, наконец, и их забег. Все рванули со старта.
Зеленцова старых ошибок не повторяла. Было точно вымеряно
количество шагов между барьерами — 17, она отсчитывала их,
больше ни о чем не думала. Уже на четвертом барьере перед
ней не маячило ни одной спины. Пробежав дистанцию, Зеленцова
даже не запыхалась. Так легко ей еще никогда не бегалось.
Ждала объявления результата. Диктор долго молчал. Потом
Таня узнала, что ее результат обсуждался всей судейской колле-
гией. Наконец в микрофон объявили: «С новым мировым рекор-
дом победила Татьяна Зеленцова».
Она ушла плакать в лес. Плакала о том, что так легко
победила, о своих трудных годах, о том, что мечта, наконец,
достигнута...
* * *
— Легко ли быть рыцарем? — Олег Степанов, наш первый
бронзовый призер Олимпийских игр по борьбе дзю-до, улыбает-
ся. — Вы знаете, в каком году мы впервые услышали о дзю-до?—
Он интригующе молчит, а затем сообщает: — В 1962!
Я не понимаю, о чем это он, а потом вспоминаю дату Олимпиа-
ды, на которой Степанов занял третье место,— 1964 год...
— Мы тогда только что услышали об этом виде борьбы,
но потом стало известно, что с 1964 года дзю-до войдет в
программу Олимпийских игр, и было решено некоторых сам-
бистов срочно «переделать» в дзюдоистов. Если учесть, что япон-
ский профессор Дзигаро Кано создал дзю-до почти сто лет
назад, а с конца XIX века им занимались во многих странах
Европы, Азии и Америки, то можно понять, каково было нам —
новичкам... Что же касается рыцарства,— Степанов вновь
замолкает,— то в дзю-до иначе нельзя. Как и любой вид спорта,
зародившийся на Востоке, он имеет свою философию и глубокую
культуру. Если вы видели соревнования по дзю-до, то обратили
внимание, что, прежде чем начать схватку, спортсмены становятся
на колени и приветствуют друг друга. Здесь не имеет значения,
что один из противников, скажем, чемпион мира, а другой
46
дебютант соревнований. Если же у участников не в порядке
кимоно, судья останавливает схватку и просит поправить одеж-
ду. В спорте все должно быть красиво — и выполнение приемов,
и внешний облик.
Нужно добавить к словам Олега Степанова, что любой вид
спорта требует от спортсмена высокой культуры поведения.
Само название — физическая культура — говорит о принадлеж-
ности к понятию высокому, нравственному. Недаром любое
соревнование начинается с ритуала приветствия — соперника,
судей, зрителей, а заканчивается обязательно с благодарности
друг другу за умение бороться и побеждать или проигрывать
с достоинством.
Без этого не было бы спорта. Любая Олимпиада начинается
с олимпийской клятвы, которая гласит: «От имени всех спортсме-
нов я обещаю, что мы будем участвовать в Играх, уважая и
соблюдая правила, по которым они проводятся, в истинно
спортивном духе, во славу спорта и во имя чести своих команд».
На Олимпиаде в Москве почетное право произнести клятву от
имени спортсменов всех континентов получил наш прославлен-
ный гимнаст, человек, заслуживший это право умением бороться
честно, Николай Андрианов.
Умение побеждать честно отличает больших спортсменов.
Владимир Смирнов, олимпийский чемпион 1980 года по фехтова-
нию на рапирах, рассказывал, как был сражен благородством
французов на первых же международных соревнованиях, в
которых он принял участие. Чтобы было понятно, почему
именно французы произвели на Володю такое большое впечатле-
ние, нужно пояснить, что сборная Франции в то время являлась
главным соперником нашей команды. В решающем бою Смирнов
встретился с Фламеном, который к тому времени уже носил
титул чемпиона мира.
Судья, видимо смущенный заслугами французского рапири-
ста, в одной из фехтовальных фраз, выигранных Смирновым,
отдал преимущество Фламену. Тот пытался объяснить судье
его промах, но арбитр решения не изменил. Тогда Фламен
после команды: «Начали» — подошел к Смирнову с опущенной
рапирой, давая ему возможность нанести безответный укол.
Так была ликвидирована оплошность судьи. Хотя именно одного
укола Фламену и не хватило, чтобы победить советского фех-
товальщика. Уронить достоинство для француза было страшнее,
чем победить нечестным путем.
Далее Степанов вспоминает:
— Первый раз мы побывали в стране Восходящего Солнца
в 1963 году по приглашению японской федерации. Нас сразу
же поразило то, что в Японий дзю-до — спорт номер 1. Им
занимается пять миллионов человек. Одного этого факта было
достаточно, чтобы привести нас в замешательство. Пришлось
призвать на помощь слова великого русского полководца
47
А. В. Суворова: «Тяжело в учении, легко в бою». Итак, мы
приехали учиться. И ничего, что до Олимпиады оставался всего
год. Надо было пошире «раскрыть» глаза и уши, ловить каждое
слово, запоминать каждое движение...
После этой поездки Степанов привез семь общих тетрадей,
исписанных от корки до корки. То, что не смог записать словами,
зарисовывал. Есть в тетради и такая запись: «Сегодня были
на тренировке в токийском университете. Поражает удивительная
тишина в зале и дисциплина занимающихся. Говорит только
тренер. Его слушают с почитанием и благоговением. Большинство
занимающихся — женщины! Мы посмотрели, как они мастерски
проводят приемы, и призадумались, что же тогда покажут
мужчины».
Удивляться нечему. В Японии дети — и мальчики, ц девочки—
начинают заниматься дзю-до с пяти лет. Дзю-до является
обязательным предметом и в школах, и в институтах.
Еще одна запись из дневника Степанова:
«Нужно отметить большой интерес к нам. Тут все, что
связано с дзю-до, вызывает внимание. Все нам хотят помочь.
Даже семилетние дети, нас учат. На улице какие-то незнакомые
люди, которые, видимо, наблюдали за нами во время товари-
щеских матчей (кстати, мы все проиграли), кланяются, говорят
приветственные слова».
Был у Степанова в то первое посещение им Японии и курьез-
ный случай. После встречи с дзюдоистами в институте Рекю из
публики в зал спустилась женщина, сбросила туфли и стала
показывать, какую ошибку он совершил в последней схватке
и как ее можно было избежать. Переводчица объяснила:
— Эта дама говорит, что у вас большое будущее. Она
сказала, что придет болеть за вас во время Олимпиады.
Степанов улыбнулся:
— Туда еще нужно попасть.
Переводчица обменялась несколькими фразами с японкой
и добавила:
— Она считает, что вы обязательно попадете на Игры, и
прогнозирует, что составите серьезную конкуренцию японским
спортсменам.
Перед отъездом на Олимпиаду в Токио тренеры были на-
строены не слишком оптимистично. Они говорили, что в конце
концов, один из девизов Олимпиад гласит, что главное не
победа, а участие, и высоких результатов от советских дзюдоистов
никто не ждет.
Олег был настроен иначе. Чувствовал, что год прошел не
даром. Он много тренировался самостоятельно, используя
записи, сделанные в Японии. Учил не только приемы, но и
шаги, перемещение по татами.
... Во время Олимпийских игр японские болельщики, потеряв
традиционную сдержанность, страстно поддерживали своих
48
соотечественников. Но нужно отдать им должное. С неменьшим
пылом любители дзю-до приветствовали и любой красивый
прием, выполненный борцами из других стран.
Степанов, неожиданно для специалистов, да и для себя тоже,
удачно провел предварительные схватки и попал в поединок
за третье место. На первой же минуте соперник провел бросок.
Олег, не успев сгруппироваться, больно ударился лицом о пол.
Почувствовал неприятный сладковатый привкус крови. Схватку
остановили. У борца были рассечены бровь и лоб.
— Нитки есть? — крикнул Олег товарищам по команде.
Парнаоз Чиквиладзе оказался запасливее остальных. У него
нашлась катушка с нитками и иголка.
— Зашивай! — приказал Степанов.
Парнаоз засомневался:
— Может, с соревнований снимешься?
— Зашивай! — стоял на своем Олег. — Да вытерплю я,
не такая уж сложная операция.
Возвращение «заштопанного» Степанова на татами японцы
приветствовали стоя.
И он победил, завоевав первую бронзовую награду для
советской команды.
Ныне наши дзюдоисты считаются одними из самых сильных
в мире, но имя Степанова всегда будет называться первым в
списке лучших представителей этого вида борьбы. И дело даже
не в его награде.
Трудно провести черту между такими качествами спортсмена,
как рыцарство и воля, мужество и стремление к своей цели.
Ни одно из этих качеств не существует само по себе.
Но без рыцарского отношения к спорту, к своим соперникам,
к самому себе, согласитесь, сдорт потерял бы свою привлека-
тельность.
А вопроса о том, легко или трудно быть рыцарем, как вы
поняли, для истинных спортсменов не существует. Рыцарское
поведение для них — аксиома, истина, не требующая доказа-
тельств.
УРОК ЧЕТВЕРТЫЙ
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ
ХАРАКТЕР?
С ЧЕМ МЫ ПРИХОДИМ в спорт? Какие мысли
движут нами? Почему однажды, переступив порог спортивного
зала, мы уже не можем просто так с ним расстаться? Почему
вместо двух-трех часов нам хочется проводить здесь гораздо
больше времени, а вечером, еле переставляя усталые ноги, мы
засыпаем со счастливой мыслью о том, что и завтра, и после-
завтра, и, кажется, всю жизнь нас ждет любимое дело.
Однажды в спортивную школу пришел психолог. Его задачей
было выяснить, с какими мыслями дети приходят в спорт, чего
они хотят достигнуть, как меняются потом их мечты. Он спраши-
вал начинающих футболистов, хоккеистов, гимнастов, пловцов,
фехтовальщиков. Новички отвечали по-разному: «Хочу, чтобы
меня не дразнили во дворе очкариком, чтобы я стал в ворота
и не пропустил ни одного мяча», «Хочу стать Мальцевым», «Мама
сказала, что все мужчины должны заниматься спортом», «Хочу
доказать мальчишкам, что они слабаки»... Психолог ответами
оставался доволен. Составлял таблички, подсчитывал проценты.
С теми же, кто прозанимался в спортивных секциях больше
года, дело обстояло иначе. Как только их ни расспрашивал
исследователь, с какого бока ни подходил, OTBetbi были рас-
плывчаты или однозначны1: «Просто я люблю это дело, и тре-
нера своего люблю». Тогда психолог стал задавать наводя-
щие вопросы: «Что значит любить дело, тренера? За что?»
Один мальчишка ответил ему так: «Знаете, чем я только
ни занимался — и фото, и танцами, и на пианино играл, и в
ансамбле пел, отовсюду уходил, не грело это меня. Иду как-то
по улице, навстречу Генка из бывшей моей школы, гордый
такой, сумка через плечо. Я его спрашиваю, как там наши —
я в новый район переехал, давно не видел ребят из класса,
а он мне: «Прости, на тренировку спешу». И поМчался за
автобусом.
А я никуда не спешил. Чем я, думаю, хуже Генки, он ху-
дющий такой был, вот-вот переломится, а у меня и рост и вес
подходящие. Решил записаться в секцию борьбы. И не то чтобы
назло Генке. Это только в первый день так казалось. Просто
пришел в зал, там ребята на ковре борются. Посмотрел и сразу
50
решил — это по мне. Тренер, правда, сказал, что набор закончен.
А я ему: «Вы только попробуйте меня, может, я больше всех
к борьбе подхожу». Он ухмыльнулся, но все-таки отправил
переодеваться. Потом пареньку одному крикнул: «Иди, Миша,
проверь новичка».
Этот Миша чуть ли не на голову ниже меня. Но я и подумать
ничего не успел, как на ковре оказался. Он меня к земле
прижимает, а я сопротивляюсь что есть силы. Долго так продол-
жалось, у меня даже круги перед глазами пошли. Мы пыхтим,
а тренер молчит, наблюдает. Я сам не заметил, как губу
прикусил, от напряжения, наверное. Только тогда тренер оста-
новил нас, велел мне пойти умыться. Когда я вернулся, он сказал,
чтобы я приходил на следующее занятие. Вот так в спорт попал.
Но это не главное. Главное, что уходить мне никуда не
хотелось. Себя не узнавал. Раньше мне не нравилось, когда
старшие замечания делают, с утра до вечера воспитывают —
и дома, и в школе. Но когда Иван Борисович, так тренера
моего зовут, мне что-то говорил, я готов был через себя пере-
прыгнуть, лишь бы сделать так, как он велел».
Тогда психолог записал в своей тетради только одну фразу:
«Все.начинается с тренера».
У всех жизнь в спорте складывается по-разному. Но начало,
истоки, пожалуй, одни. Я расскажу вам несколько случаев.
Может быть, познакомившись с ними, вы сами сможете ответить
на те вопросы, которые волновали психолога.
* * *
Было впечатление, что зиме надоело играть с осенью, отсту-
пать перед дождями и только по начам мстить гололедом и
свирепыми ветрами. В то утро старуха-зима решительно ткнула
клюкой в землю и прошипела: «Хватит, поигрались и будет,
пора осени и честь знать».
По радио передали: «Во Владимире минус тридцать. Пре-
дупреждаем родителей — занятия в школе отменяются». Не
выдержав мороза, в старых домах лопались трубы, пошли в
ход электрокамины и другие нагревательные приборы.
В красном кирпичном здании владимирской гимнастической
школы светились окна и хлопали двери, впуская вместе с клубами
морозного воздуха крохотных, перевязанных бабушкиными пу-
ховыми платками гимнастов и гимнасток. Через десять минут,
освободившись от одежек, они стояли на ковре в зале хорео-
графии. Тренер давал задание: «Прослушайте внимательно мело-
дию, а затем представьте, что это были звуки шагов каких-то
животных..\ Нет, нет, спрашивать вас я ни о чем не буду.
Попытайтесь изобразить то, что вы представляете».
Вместе с мелодией затопали ноги, дети скакали, прыгали,
меняя выражение глаз и мимику.
51
— А вот теперь рассказывайте, кем вы только что были.
— Зайчиком.
— Мышкой.
— Лягушкой.
— Синичкой.
— Лошадкой.
И вдруг они замерли, глядя во все глаза на дверь, откуда
смотрело веселое курносое лицо их кумира, Николая Андрианова.
Он крикнул им:
— Здорово, карандаши!
И скрылся.
«Карандаши» зашептали: «Андрианов, это же наш Андриа-
нов». Подтянулись, выгнули спины и задрали подбородки. Каза-
лось, что носы у них в этот миг закурносились так же, как у
самого главного спортсмена их школы.
Весь Владимир, все его население, достигшее пятилетнего
возраста, стремилось стать хоть чуточку похожим на олимпий-
ского чемпиона Андрианова...
... Колька Андрианов, гроза местных садов и огородов,
первый забияка и драчун, первый во дворе футбольный форвард,
попал в школу гимнастики случайно, за компанию с Женькой,
своим соседом и соратником по всем дворовым делам. Женькин
выбор он сразу же не одобрил, оглядев собравшихся в зале
чистюль в белых носках и тщательно выглаженных трусах.
Он заливался смехом, когда кто-то из них беспомощно
дрыгал ногами на перекладине и сопел от натуги. Николай
Григорьевич Толкачев, их тренер, тогда строго посматривал в его
сторону. Кольке не терпелось забраться поскорее на перекладину,
чтобы отомстить этим хлюпикам за недоброжелательные взгляды.
Наконец подошла и его очередь. Он подтянул видавшие виды
трусы, шмыгнул носом и яростно бросился подтягиваться. Толка-
чеву пришлось силой стаскивать Андрианова с перекладины.
Было ясно, что еще чуть-чуть, и тот в кровь сдерет ладони.
— Видал? — бросил Колька Жене.
— Видал,— Женя смотрел на друга с уважением.— Здорово ты...
— Ну так вот. Мастер, он сразу виден...
Скоро Кольку было не узнать. Он ходил в настоящих спортив-
ных трусах, которые подарил ему Толкачев. По совету тренера
пришлось срезать и залихватский чубчик. Кольке заниматься
гимнастикой страшно нравилось. Особенно он любил задания
на сознательность. Это когда Николай Григорьевич писал на
бревне мелом «100 фляков», сам уходил из зала, а они должны
были сами накрутить положенное количество фляков. Колька
крутил по двести и уходил из зала только тогда, когда Толкачев
отправлял его в раздевалку.
В Колькиной жизни вообще теперь все переменилось. Бегать
во дворе не было времени, да и охота пропала. В зале было
куда интереснее. Ему нравился особый запах магнезии, нравились
52
Олимпийский чемпион, гимнаст
Николай Андрианов.
блестящие снаряды, нравилось
вымокать на тренировке до
нитки, а потом долго стоять
под колючими струйками душа.
Да и уроки теперь приш-
лось делать. Сначала такая
постановка вопроса Кольке
пришлась не по душе. «Еще
чего,— думал он. — Раньше
времени было навалом, и то не
делал, а теперь-то и подавно
не буду». Его дневник пестрил
«двойками». Кое-где мелькали
«тройки».
Так бы и продолжалось, ес-
ли бы однажды Николай Гри-
горьевич не потребовал днев-
ник. Андрианов внимательно
следил за выражением лица
тренера. Боялся услышать обычные в этих случаях наставления,
заранее репетировал ответ. Но Толкачев ругать ученика не стал.
Спросил только': «Тебе не кажется, что это, он указал на «двойки»,
не по-мужски?»
Теперь во что бы то ни стало Андрианову хотелось заслужить
похвалу из уст тренера, дорогого ему человека. Он набросился
на математику так же, как когда-то на перекладину. Смотрел
на учителей и про себя повторял: «Ну, я вас скоро удивлю!»
Задачи давались ему с трудом. Все эти трубы, бассейны, кото-
рые зачем-то то наливались, то опустошались, эти пешеходы
и велосипедисты, которые шли и ехали навстречу друг другу из
пунктов «А» и «Б», снились Кольке по ночам. Зато через два
месяца в рабочей тетради Толкачева появилась запись, под-
черкнутая жирной чертой: Андрианов получил первую твердую
«четверку» по математике. Все в жизни Коли урегулировалось,
стало на свои места. Было ему спокойно и счастливо. Если бы...
Если бы не первое соревнования. Он долго потом не мог
объяснить себе, что это с ним в тот день случилось. Андрианов
никогда и ничего не боялся, его трудно было смутить, но в тот
злополучный день что-то сломалось, замкнулось в нем.
... Объявили фамилию: «Андрианов». Аккомпаниатор заиграл
мелодию вольных упражнений. Коля подошел к ковру, вздернул
подбородок и — не смог сделать ни одного движения. Музыка
замерла. Судья сделал еще одну попытку: «Андрианов». Колька
сосредоточил взгляд на ковре, а потом бросился что есть сил
в раздевалку, размазывая на ходу злые слезы.
Во дворе, как обычно, мальчишки гоняли мяч. Колька при-
соединился. к ним, приговаривая при каждом ударе: «Плевать
я хотел на вашу гимнастику, плевать». Но уже через минуту
53
игра показалась ему скучной, двор тусклым, дома серыми и
жизнь противной.
Вечером появился Женя с сияющим видом. Сказал небрежно:
«Выиграл». Кольке очень хотелось услышать, что сказал Толка-
чев, но спрашивать не стал. Гордость не позволяла. Женя сам
завел об этом разговор: «Слушай, ты куда делся? Николай
Григорьевич обыскался. Сказал, чтобы домой к нему зашел».
Дальше Андрианов слушать не стал. Побегал к Толкачеву,
на ходу ругая себя за глупую выходку.
«Подумаешь,— соображал он на ходу,— выиграю еще. И не
только первенство школы...»
* * *
Мама была настроена агрессивно: «Вы, может быть, тоже
скажете, что таких,— она указала ра заплаканное голубоглазое
чудо с рыженьким хохолком,— не берете?» Тренер по фехтованию,
у которого группа уже достигла чрезмерных размеров и который
накануне вечером уговаривал себя быть решительным, сказал:
«А в чем, собственно говоря, дело? У нас, действительно, набор
закончен, вы что, объявлений не читаете?»
Мальчишка потянул маму за рукав: «Пойдем отсюда, я все
равно этим фехтованием заниматься Не буду».
Тренера его слова задели:
— Это почему, собственно говоря? — спросил он.
— Не буду и все. Гимнастом хочу стать.
Мама, заметив заинтересованность тренера, заторопилась:
— Пошли в гимнастику, говорят — высокий. В футбол —
уже не берут, в плавание — поздно. В борьбу — рано. Думали,
что хоть к вам возьмут. А вы вот тоже...
Тренер уже решил для себя, что ему именно такого «сол-
нышка» и не хватает.
— Слушай, чудо, тебя как звать?
— Кирилл,— недовольно ответил несостоявшийся гимнаст.
— А ты фильмы про мушкетеров видел?
— Видел. Не понравились.
— Знаешь, Кирилл, ты, по-моему, что-то в фехтовании недо-
понял. Давай так. Завтра приходишь и смотришь тренировку.
А там сам решай — заниматься тебе или нет.
... Тренировка у малышей начиналась в пять. С трех занима-
лись пятнадцатилетние. Они были одеты не в длинные стеганые
нагрудники, а в настоящие белые костюмы, поверх которых
поблескивали проводками металлические куртки. Фехтовальщики
быстро перемещались по начерченному на полу прямоугольнику,
звенели оружием, сталкивались, разбегались, кричали. Над
ними вспыхивали зеленые, красные, белые лампочки.
Тренер заметил Кирилла сразу: сидит в уголке на скамейке,
подперев лицо крохотными кулачками. Глаза расширены от
54
изумления и восторга. Тренер
сделал вид, что не замечает его.
Подошел только в конце трени-
ровки.
— Кого я вижу? Принци-
пиального противника фехто-
вания. Ну как по-прежнему не
хочешь заниматься нашим ви-
дом спорта?
Лицо Кирилла залилось
краской, и он тихо прошептал:
— Можно, я попробую?..
* * *
В секцию фигурного ката-
ния Володю Ковалева привела
мама. Ему тогда было пять лет,
и он сам не помнит, как отнес-
ся к этому маминому решению.
Но, наверное, положительно.
Потому что сколько бы ни па-
дал на льду и как бы ни было
больно, маме ни разу не пожа-
ловался.
Победитель Олимпийских игр 1976
и 1980 гг. в личном и командном
зачетах саблист Виктор Кровопусков.
Из памяти выпали первые
тренировки, но навсегда оста-
лось дорогим и близким мно-
жество примет, связанных с
прекрасной и удивительной по-
рой детства. Лицо тети Тани,
первого тренера Татьяны Толмачевой, ее голос, грустный,
когда ему было больно или обидно, радостный и громкий,
когда получался первый прыжок, затем второй, третий...
Уже в ранге чемпиона мира Владимир Ковалев перешел тре-
нироваться к Елене Анатольевне Чайковской, одному из ведущих
специалистов по фигурному катанию. У нее тонкое чувство
каждого движения, умение в уже знакомой мелодии отыскать
сотни неприметных на первый взгляд нюансов, распределить их
так, что, глядя на композицию, исполняемую ее учениками,
невольно замирает сердце от жестов и поворотов головы, таких
созвучных и гармоничных музыкальной фразе.
И все-таки в тот страшный день, когда врачи поставили
диагноз: «Корь! К соревнованиям не будет допущен» — он думал
только о тете Тане, о своем первом тренере. Он представлял,
как было бы хорошо, если бы она каким-то невероятным способом
вдруг очутилась в Олимпийской деревне в Лейк-Плесиде, присе-
ла бы к нему на краешек кровати, провела по голове прохладной
рукой и сняла жар.
55
Ковалев ехал в Лейк-Плесид в ранге чемпиона Европы и
чемпиона мира, но самого важного для любого спортсмена
титула у него еще не было. Все ему тогда казалось пустяками
по сравнению с Олимпиадой, с тем чувством единства и понима-
ния, которое приходило к спортсменам всех стран и народов
сразу, с первых улыбок и рукопожатий.
Уже полным ходом шли соревнования лыжников и конько-
бежцев. Они приходили в «деревню» измученные, с обветренными
лицами и резко обозначенными скулами. Кто-то возвращался
с медалями, кто-то нес в себе обиду и огорчения. Вечерами
все собирались в холле, слушали песни, молчали. Приближался
день старта фигуристов.
Накануне Ковалев почувствовал неладное. Голова развалива-
лась на части, казалось, что в висках кто-то стучит молотом.
Поднялась температура. Но все же он не хотел сдаваться. Потому
что привык бороться всю жизнь и невольное положение туриста
его не устраивало.
Но уже в «школе», начав чертить «восьмерки», которые ему
всегда особенно удавались, вдруг потерял равновесие, а вслед
за ним и сознание. Его изолировали, потому что болезнь бы-
ла инфекционной. В полном одиночестве было время по-
думать.
Об Олимпиаде Володя старался не вспоминать. Прокручивал
перед глазами длинную ленту спортивной жизни, составленную
из цветных, ярких кадров, когда он блистал на льду и к его
ногам бросали множество цветов... И из черно-белых, в которых
были тренировки, тренировки, тренировки... В те дни он испыты-
вал разные чувства — обиду, радость, печаль, тоску. Но ни разу
его не посещало сожаление.
Когда потом, на встречах с юными спортсменами, ему задавали
вопрос: «Что вам дал спорт?» — он отвечал скупо: «Все».
И это было абсолютной правдой...
* * *
Во дворе, в котором жила Тамара, было, как и во всяком
другом, полно мальчишек и девчонок. Возвращаясь с тренировок,
она думала: «Отчего они толкутся все время во дворе? Как
получилось, что спорт не увлек и не заинтересовал их?» Но
развивать эту мысль после учебного дня в институте и тренировок
не хватало ни времени, ни сил.
Однажды она вошла в подъезд. На подоконнике сидели маль-
чишки лет по 13—14 и курили, передавая из рук в руки «бычок».
Тамару они знали. Она часто появлялась с рапирами, и о ней
даже писали в газете. К ней никто во дворе не приставал.
Бояться ее, естественно, не боялись, но относились с уважением,
отдавая должное ее успехам в непонятном фехтовании.
Трудно сказать, что случилось с ребятами в тот вечер.
56
Просто, видимо, козыряя друг перед другом взрослостью, они
не могли остановиться. Кто-то подставил Тамаре подножку, ос-
тальные засмеялись так громко, что этажом выше открылись две-
ри. Тамара отряхнулась, смерила их презрительным взглядом и
гордо прошествовала на свой этаж.
Дома она долго не могла успокоиться. Обиды не было. Было
недоумение. Рядом с ней в зале тренировались мальчишки
такого же возраста, со многими из них она часто занималась,
помогая тренеру. Все они были какими-то другими, чем те,
которые встретились ей в подъезде. Заниматься глупостями у них
не было времени. Желание выглядеть взрослыми они вполне
удовлетворяли на фехтовальной дорожке.
«А что, если попробовать затащить их в фехтование? —
подумала она.— Нет, вряд ли... Никто их не возьмет, поздно
уже».
Наутро она снова вернулась к своим размышлениям. И решила
поговорить со своим тренером. Он отмахнулся: «Всех не пере-
воспитаешь. А тебе вообще о другом думать надо. Вот станешь
тренером, тогда все и решишь».
Из его слов получалось, что поступки человека зависят не
от побуждений, а от четко распланированных кем-то обязан-
ностей. Одним предстояло воспитывать, другим учиться, третьим,
когда подойдет время, быть воспитуемыми. Что-то в этой логике
казалось Тамаре неправильным. Она поняла, что слова тренера
нельзя воспринимать буквально. Он сам тянул большущий воз.
Вечно брал в группу тех, на ком кто-то другой ставил крест.
Были у него контакты и с инспекцией по делам несовершенно-
летних, откуда он время от времени приводил ребят. И как-то
так выходило, что они становились самыми преданными
его учениками. Сам того не ведая, он подсказал Тамаре ре-
шение.
Тамара часто встречала во дворе Любовь Дмитриевну, стро-
гую, деловую женщину, словно стремительно летящую куда-то.
Она слышала, что Любовь Дмитриевна учится в аспирантуре
на факультете психологии. Знала Тамара и то, что эта женщина
работает в жэке воспитателем. Зимой она заливала с мальчиш-
ками лед на пустыре, летом на том же пустыре гоняла с ними
в футбол. Сейчас она стругала вместе с ребятами доски для
теннисных столов. Видела Тамара и то, что Любовь Дмитриевна
часто наведывается вместе с участковым к соседскому Генке,
которого во дворе все побаивались. Он вечно был заводилой в
драках, и неудивительно, если это он вчера подставил Тамаре
подножку.
Тамара решила сходить к Любови Дмитриевне посоветовать-
ся. В домашнем халате воспитательница (как Тамара окрестила
про себя Любу) выглядела хрупкой и трогательной. Было не-
понятно, откуда она берет столько энергии. Тамара поначалу
даже растерялась. Выдавила из себя:
57
— Вот, пришла посоветоваться.
— Стихи пишете? — огорошила ее Любовь Дмитриевна
вопросом.
Тамаре ничего не оставалось, как сознаться.
Люба, так Любовь Дмитриевна попросила себя называть,
поставила чайник, обласкала Тамару взглядом лучистых карих
глаз.
— Читайте.
Они проговорили пять часов. И о поэзии, и о спорте, и вообще
о жизни, прежде чем Тамара добралась до цели своего прихода.
Люба ухватилась за идею создания фехтовального клуба сразу.
Придумывала, где достать инвентарь, какое использовать поме-
щение. Словом, выработала целую программу их совместных
действий по завоеванию мальчишеских сердец. И настроена была
оптимистично: «Ты просто не знаешь мальчишек. Они и рады бы-
ли бы не болтаться без дела. Да никто им дело настоящее не
предлагает. А спорт — он всегда настоящий. Если к тому же это
не просто секция где-то за тридевять земель, а свой дворовый
клуб...»
На следующий день во дворе висела афиша, сообщающая,
что при жэке создается фехтовальный клуб и первое занятие
назначается на субботу в помещении спортивного зала школы,
которая была по соседству с Тамариным домом. Люба уже
успела договориться, что, пока они подыщут помещение, ребята
будут два раза в неделю заниматься в школьном спортзале.
Тамара волновалась. Одно дело помогать тренеру занимать-
ся с детьми в спортивной секции, где все отлажено, а совсем
другое — самой, все самой. Мучал ее и другой вопрос. Объяснить
себе, почему ребята идут в спортивные секции солидных обществ,
как «Динамо» или ЦСКА, она могла. Но что им может дать
какой-то клуб во дворе? Тренер — сама еще, в сущности,
девчонка. Тем более, что завлекать в клуб было нечем. Весь
инвентарь состоял из двух Тамариных рапир, одной маски, двух
стареньких курточек, которые она выпросила на время у кладов-
щицы в спортивной школе.
Тамара втайне надеялась, что придет к ней человек пять.
Кто обратит внимание на объявление столь сомнительного
свойства?
Но, когда в намеченный срок Тамара вошла в зал, там уже
было много народу, трудно даже определить, сколько. Первым
желанием тренера было сбежать. Но ее уже заметили. Маль-
чишки заинтересованно рассматривали ее, и она почувствовала
себя музейной редкостью, не меньше. Отступать было некуда.
Когда они выстроились и рассчитались по порядку, то
оказалось, что желающих записаться в клуб 57 человек. Ребята
были разного возраста — от десяти до пятнадцати лет. Одни
смирные, тихие, ловили каждое слово, другие смотрели с вызо-
вом, явно получая удовольствие от ее смущения.
58
Глядя на этих вторых, Тамара вспомнила, что лучшие спорт-
смены именно из таких и получаются. В фехтовальном мире
бродило много историй, полулегенд. Одну из них с удовольствием
рассказывал киевский тренер Семен Яковлевич Колчинский. Он
приводил юных воспитанников к себе домой, где на стене висел
громадный портрет (метр на метр) олимпийского чемпиона
Григория Крисса. Рассказ звучал примерно так:
«Тренировал я в полуподвальном помещении. Окна были
высоко, где-то на уровне глаз. Часто летом с этих окон свешива-
лись ноги любопытных, которые таким образом знакомились с
фехтованием. В основном зрители молчаливо, наблюдали за
поединками. Иногда, правда, интересовались, чем отличается
сабля от рапиры и шпаги и какие изменения произошли в
фехтовании со времен мушкетеров. Многие потом с подоконника
перекочевывали в зал, становились моими учениками.
Однажды в окне появилась белокурая вихрастая физиономия
в кепочке набекрень. Это был Гриша. Он нахально щелкал
семечки и запросто сплевывал шелуху в зал. Такого непочитания
я стерпеть не мог. Сделал ему замечание. Гриша плеваться
перестал, но вместо этого начал Обсуждать фехтовальщиков,
издеваясь над ними: «Ой, я не могу, вы зачем подштанники
белые нацепили? Че, не понял, модно говорите? Продайте по
дешевке, я в них по Подолу щеголять буду. Дядя, дядя,— это
он мне,— да вы зачем их на веревки привязали, думаете сбегут?»
Заливался, посвистывал...
Дальше я терпеть не смог. Подошел к нему и говорю: «Ты
парень больно прыткий. Ну-ка спускайся в зал, мы посмотрим,
на что ты способен». Он с готовностью спрыгнул с подоконника.
«Дядь, а вы не боитесь, что я кого-нибудь проколю, больно же,
дядя, будет». Ему дали шпагу, он получил свой положенный укол.
Посмотрел укоризненно на соперника: «Парниша, ты чего это?..»
Гордо вышел из зала, но на следующий день явился через
дверь, чтобы остаться в зале навсегда».
... Тамара смотрела на ребят и ждала вопросов. Но вопросов
не было, все молчали. И она начала рассказывать им о своем
любимом виде спорта, о его истории, истоки которой уходили
в далекий XV век, о королевских мушкетерах, о дуэлях... Они
проговорили три часа, и еще неизвестно, сколько бы просидели
в зале, если бы не школьная сторожиха тетя Шура, которая
наказала расходиться.
Тамара разбила ребят на две группы и задумалась: «Что
же делать дальше?» Без оружия фехтованию не очень-то научишь.
В жэке обещали помочь, но не сразу. Домком, местком и
руководство жэка не очень-то верили в затею с фехтовальным
клубом. Говорили: «Вы работайте, работайте, а мы посмотрим,
что из этого получится. Вид спорта у вас больно Непонят-
ный. Наверняка через неделю у вас не останется и половины
ребят».
59
«Да,— думала Тамара,— без оружия и впрямь все разбегут-
ся». Она обзвонила всех своих подруг, умоляя помочь детям.
К концу недели у Тамары было настоящее сокровище — 7 рапир,
4 маски и 5 курток.
В те первые занятия они много играли, попутно осваивая
фехтовальную стойку. Лучшим разрешалось по пять минут за-
ниматься с оружием. Люба здорово помогала Тамаре. Она
считала, что деятельность клуба не может строиться только на
тренировках. Она заказывала для ребят экскурсии с серьезной
тематикой, через знакомых художников устраивала посещение
выставочных залов. По воскресеньям они все вместе выезжали
за город, где совершали длинные пешие переходы. Люба читала
лекции по психологии, подключила своих друзей, которые про-
водили литературные диспуты и конкурсы гитаристов.
Помещение, которое предложил жэк, находилось в подвале.
Там проходили трубы котельной, было сыро, душно. Временно
клуб перебрался в трехкомнатную квартиру нового дома, где
маляры хранили приспособления для ремонта квартир.
Никакие трудности ребят не пугали. Они терпеливо отмыва-
ли каждый раз полы от побелки в сдоем новом помещении.
Не жаловались. Казалось, им даже нравится вся эта полуроман-
тическая обстановка. Наконец Люба обнаружила прекрасный
(по сравнению, естественно, с квартирой) полуподвальный зал.
Надо ли говорить, с какой радостью ребята обживали свой
новый дом. Стругали скамейки, участвовали на субботниках
в жэке, разбирали подвалы, в которых хранилась старая мебель.
Из сидений кожаных кресел получились хорошие мишени. Из
остатков шкафов и тумбочек делали вешалки.
Но главное испытание ждало клуб впереди. Уже через год
юных жэковских спортсменов было трудно узнать. Вместо само-
дельных курточек у них появились настоящие костюмы, рапир
тоже стало достаточно. На встрече с таким же клубом города
Обнинска, куда москвичи ездили на матчевую встречу, первые
три места достались им.
И пришел день, когда ребята захотели попробовать себя
на настоящих соревнованиях. На московский турнир допустили
троих. Было необычно слушать составы групп, в которых против
фамилий участников писались названия обществ — «Спартак»,
«Динамо», «Буревестник» и ...жэк № 18.
Но все ребята пробились в полуфинал. И хотя на этот раз
они не стали первыми, но настоящая победа уже была ими
одержана...
* * *
О спорте и его героях можно рассказывать долго. Почему
же все-таки тема эта так притягательна?
Если бы спорт вел только к познанию себя сегодняшнего,
он в какой-то момент стал бы делом обычным. Но в том-то и
60
суть его, что познанию этому нет предела, также как нет предела
человеческим возможностям.
Сегодня вы с большим трудом, переступив через страх,
сомнения, неверие, берете планку на высоте 2 метра. А назавтра
вы устанавливаете ее на высоте 2 метра 10 сантиметров и
понимаете, что пройдет не один день, а может быть не один
месяц, пока эта высота станет для вас достижимой.
Сегодня вы получили удачный пас, находились в хорошем
положении, вратарь замешкался и вы смогли забить победный
гол. А в следующем матче или товарищ по команде вас не по-
нял, или мяч сорвался с ноги, или поле было мокрым после
дождя, и вы ничего не могли сделать, как ни старались.
И так — до бесконечности.
Ни один олимпийский чемпион не скажет вам, что он достиг
совершенства. Он может сказать, что сделал все для победы,
переступил через себя, возвысился сам над собой, но завтра
ему предстоит начать все сначала. Снова ежедневно и мучительно
тренироваться, снова искать, находить, терять и побеждать.
Но не всегда спорт был состязанием воли и ума, не всегда
его лозунгом были слова: «Спорт — посол мира». Менялись вре-
мена, менялись формы спортивных состязаний, менялись цели
самих спортсменов.
Когда-то в Древней Греции спорт был способом самосовер-
шенствования. Красивое телосложение, крупные рельефные
мышцы, упругие ноги, крепкая грудь ценились не меньше, чем
вдохновенный дар стихосложения или сочинение музыки. Пра-
вители Эллады полагали, что, прежде чем юноша начнет обучать-
ся азам математики, словесности и прочим известным тогда
наукам, он должен укрепить себя физически. В гимнастических
школах, куда родители отдавали детей с семилетнего возраста,
мальчики до 14 лет йолучали лишь физическое образование.
Ежегодно среди воспитанников проводились испытания на силу,
ловкость, выносливость и быстроту. В Спарте, например, перед
образованием стояла* задача — готовить хороших воинов. Фи-
зическое образование там было многолетним. Только к двадцати
годам (после 13 лет занятий спортом) мужчина считался готовым
совершать военные походы и мужественно сражаться.
В средние века физическая культура имела еще более выра-
женный прикладной характер. Воспитание физически крепких,
выносливых юношей было продиктовано необходимостью вести
постоянные междоусобные войны. Слышали вы, наверное, и о
кровопролитных рыцарских пбединках, в которых для утехи пра-
вителей велись схватки на копьях, мечах или палашах. К таким
поединкам, в котором каждый из участников мог погибнуть,
юношей готовили много лет.
Так от культа тела был сделан скачок к чисто военной
подготовке. От гуманистических задач Олимпийских игр древ-
ности оставалось все меньше рациональных зерен. Неизвестно,
61
что было бы дальше, если бы не родился во Франции Пьер де
Кубертен, философ, трезвый политик, дипломат, энтузиаст и
страстно влюбленный в истинный спорт человек.
В истории мы найдем немало людей, которые делали попытки
вернуть спорту его изначальное предназначение—состязание
в силе, быстроте и ловкости. Но человеком, который не только
высказывал идеи, но и практически смог добиться возобновления
олимпийского движения современности» стал Пьер де Кубертен.
В нашей стране только после революции спорт стал обретать
те формы, которые ныне доведены до совершенства. Еще шли
бои с армиями империалистических стран, с полчищами Колчака,
Деникина, Юденича, Врангеля, а руководители молодого Совет-
ского государства уже думали о мирном времени. И одним
из главных дел они считали создание широкой сети физического
образования.
Вот что вспоминает один из первых студентов Высшей
военно-гимнастической школы в Москве М. В. Слепцов. К ним в
роту, к бойцам Красной Армии, пришел командир и спросил:
«Есть среди вас спортсмены?» Слепцов сделал шаг вперед. До
революции он занимался в московском яхт-клубе. Был чемпионом
города по плаванию, гребле, гонкам на лыжах.
Прошло несколько лет, и Слепцов стал дипломированным
тренером по фехтованию в первом Всесоюзном спортивном
обществе «Динамо», организованном в начале 20-х годов по
инициативе Ф. Э. Дзержинского. Надо ли говорить, что в стране,
которая только-только начала восстанавливать хозяйство, не
было даже элементарных условий для занятий этим видом спорта.
Небольшие партии клинков и масок привозили из Германии и
Италии дипкурьеры. Поломанные клинки паяли по нескольку раз.
Трудно было и с оплатой тренерского труда. В старом
здании на Петровке был обнаружен склад с зеркалами. Вместо
зарплаты тренерам выдавали по зеркалу. Трудно в те годы,
несмотря на жажду ребят заниматься спортом, было и с набором
в секции. Тогда господствовал футбол. Во всех дворах сражались
тряпичными мячами мальчишки. Слепцов приходил в парк
культуры и отдыха и созывал на открытие площадки всех
желающих овладеть мушкетерским искусством. Здесь же прово-
дилось и первое обучение. И вскоре от желающих не было
отбоя.
Для того чтобы побеждать в те юные для спорта годы, нужно
было только одно — желание. Но с годами, вместе с возмужанием
страны, менялся и спорт.
Теперь от спортсменов требуется отодвигать видимый барьер
возможностей все дальше и дальше.
Каков же он, современный спорт? Что он требует от нас,
какие качества воспитывает? В последующих уроках вы позна-
комитесь со многими известными советскими спортсменами, и вам
откроется простая и многогранная истина — что же такое спорт
века.
62
УРОК ПЯТЫЙ
МОЯ КРЫЛАТАЯ
МЕЧТА
ЕСЛИ ВАМ Kto-нибудь когда-нибудь скажет, что
он не мечтал,— не верьте. Просто он забыл. Или стесняется.
С детства вам хочется быть шоферами, врачами, космонавтами ...
Каждый видит себя прёобразователем мира, вселенной.
Каждому грезятся белые пятна на карте, которые необходимо
заполнить. Перед сном, оставаясь один на один со своими
мыслями, мы бродим по горным отрогам, открывая залежи еще
не виданщях минералов.
В мечтах нам по плечу забраться в самую глушь, собрать
одаренных мальчишек и девчонок и сделать их всемирно извест-
ными танцорами, певцами, художниками и, конечно, спортсме-
нами. Мечта и спорт! Они не разделимы, так же как не разделимы
тренер и спортсмен.
Чемпионкой московской Олимпиады по фехтованию стала
француженка Паскаль Тринке. После финального боя она сидела
у помоста растерянная, разбитая, будто бы ее вывернули наизнан-
ку. Репортеры просили чемпионку улыбнуться, им необходимо
было счастье в глазах и вскинутые в восторге руки. Паскаль
поначалу не видела их, не слышала и не понимала—о чем
это они?
Потом, вдруг прозрев, испугалась направленных на нее
сверкающих фотоаппаратов и кинокамер. Вскочила, побежала,
оглядываясь назад. Репортеры, не ожидая столь странного
проявления чемпионских эмоций, нерешительно потоптались на
месте и кинулись вдогонку. Но Паскаль была уже недосягаема.
Она рыдала в тиши раздевалки.
На пресс-конференции ее спрашивали — мечтала ли она
о золотой олимпийской медали, а она сказала, что когда-то
давно, в детстве, но только не теперь. Она повторяла: «Не
верю, не верю. Ничего не знаю». И снова плакала...
Не подумайте, что будущие чемпионы вообще не мечтают
о победах. Но оци мечтают по-своему, не под фанфары и не
под звуки праздничного марша. Они мечтают о победах на
трудных тренировках, опираясь на мечты, как на спасательную
трость, чтобы найти силы на еще одну попытку, на последние
сто метров...
63
О чем мечтала маленькая Ирина Роднина, пока ехала от
дома до катка и обратно, когда ее каждый раз укачивало в
автобусе? О чем она мечтала, когда ее партнер Алексей Уланов,
с которым они прошли спортивный путь от первой ступеньки
до олимпийской вершины, стал выступать с другой партнершей
и все достигнутое, пережитое, стало прошлым, не имеющим
теперь никакого значения? У нее осталось все — и силы, и
мастерство, и опыт побед, и умение тренироваться так, как
никто в мире. Но что было ей, одной, делать со всем этим?
О чем она мечтала, когда пришел Саша Зайцев, с которым
предстояло вновь пройти весь путь? Не отчаиваться, когда он
сначала не мог почти ничего, и верить, что сможет все. И еще
верить, что на этом пути ни ты, ни он не изменят мечте, что вновь
дойдут до самого верха.
Спорт научил Роднину верить в свои силы, научил ее борьбе,
сделал человеком цельным и интересным.
* * *
Я хочу рассказать вам об одном человеке, для которого
мечта оставалась очень часто единственной опорой в жизни.
Речь пойдет о заслуженном мастере спорта, заслуженном тре-
нере СССР по классической борьбе Анатолии Ивановиче Пар-
фенове.
Представьте себе первый послевоенный год. Надо было
строить, налаживать нормальный мирный быт без страха перед
бомбежками, без страха перед почтальонами, которые неизвест-
но что принесут в своих сумках — весточку с фронта или сухое
официальное сообщение, что в боях за Родину пал смертью
храбрых...
Вновь набирал силу спорт. На стадионах стало гулко от
громадной армии послевоенных спортсменов, которые, что назы-
вается, с головой окунулись в это мирное занятие.
Анатолий Парфенов вернулся с фронта двадцатилетним
парнем. На груди у него орден Ленина, который Парфенов
получил за, форсирование Днепра. В том бою его ранило в
локоть, и теперь рука почти не сгибалась. Но Анатолий сам
придумал для себя упражнения, без конца мял, разрабатывал
руку, зная, что в конце концов она станет послушной.
Родное Подмосковье встретило Парфенова цветением летних
цветов, благоуханием родных, невыжженных трав, синью речу-
шек и ощущением долгожданного счастья — мира. Он носился
вместе с пацанами по пустырям, таскал пудовые гири — и
здоровой, и раненой рукой, устанавливал собственные рекорды.
Но ему хотелось чего-то большего. Чего точно, пока, правда, и
-сам не знал.
...Секция вольной борьбы находилась под трибунами стадиона.
В зале пахло тальком и потом. Хотя где-то вдалеке уже видне-
64
лось участие советских спортсменов в международных турнирах,
чемпионатах Европы и мира, многим казалось, что после жесто-
ких военных испытаний наша страна не скоро оправится, а
голодное военное поколение еще долго будет не способно к
высоким спортивным достижениям. О рекордах и победах тогда
вообще не говорилось.
Тренер оглядел Парфенова с ног до головы. Линялая гимнас-
терка натягивалась на мощной спине, на плечах расползались
швы, но что-то неестественное было в руке, почти неподвижной.
Начинать заниматься борьбой Анатолию было, конечно, поздно-
вато, но он так настойчиво говорил о своем желании, что отказать
ему тренер не смог. В конце концов фронтовик мог ходить
в секцию и просто так,, для здоровья.
Но Парфенов так не думал. Он внимательно наблюдал за
поединками и твердил себе: «Я буду не я, если через год не
стану сильнейшим в секции». Это желание даже трудно было
назвать мечтой. Скорее, это была потребность доказать, что
фронтовики нигде не сдаются. Он мечтал, что сможет стать
сильнейшим и на планете, но эти мечты отдавали мальчишеством,
которого было в нем еще так много.
Поначалу, конечно, все не клеилось. Молоденькие виртуозы
лихо швыряли Парфенова на ковер. Но это длилось недолго.
Уже через полгода, чтобы победить Анатолия, нужно было при-
ложить все усилия. Через год он стал сильнейшим в секции,
и тренеры стали подумывать о том, не попробовать ли Парфенова
на Всесоюзных динамовских соревнованиях. Попробовали —
и там Анатолию не оказалось достойного соперника. О руке он
старался не думать. Искал собственные решения многих приемов,
захватов, чтобы компенсировать ее недостаточную чувствитель-
ность и подвижность.
Ко всему сказанному остается добавить, что в 1956 году
Парфенов уже стоял на высшей ступени пьедестала почета на
Олимпиаде в Риме. И хотя после этого на тренировке Парфенов
сломал вторую руку, он не остановился, не оставил ковра, и еще
многим пришлось испытать на себе силу мышц и железные
захваты Парфенова. Спорт для него стал естественным продол-
жением той жизни, которую он изведал и испытал на фронте.
Многие из вас, конечно, слышали фамилию Николая Балбо-
шина, пятикратного чемпиона мира и чемпиона Олимпийских
игр по классической борьбе. Так вот, его воспитал Парфенов.
Их можно принять за отца и сына, столько у них схожего,
даже во внешности. Наверное, это сделало время, очень уж
долго они вместе. И поведение на ковре у обоих почти одинаковое.
И в жизни — тоже.
Балбошин кончил выступать в большом спорте, сам перешел
на тренерскую работу. А Анатолий Иванович продолжает каж-
дую осень делать набор в секцию, вновь пропадает здесь с утра
до вечера. Ему важно уловить самое главное в характере буду-
3 Зак 757, Елисейкин
65
щего борца — боец он или не боец. Говоря языком военного
времени — можно пойти с учеником в разведку или нельзя.
Бывает, что те, с кем в разведку Парфенов пошел бы не заду-
мываясь, оказываются физически не очень подготовленными
для спорта. Тогда Анатолий Иванович, чтобы поднять дух ре-
бят, сам возглавляет колонну воспитанников на длинных кроссах
или многокилометровой дистанции лыжного перехода. При-
бегают они в зал одинаково взмыленные. Парфенову бы отдох-
нуть. Но он стаскивает майку и выходит на ковер: «Ну, что
скисли? Так никто и не составит мне компанию?»
Больше говорить ничего не надо, кому же из мальчишек
не хочется попробовать свои силы с самим Парфеновым! Трени-
ровка продолжается.
О чем теперь мечтает тренер Парфенов? О том, чтобы вырос
в их секции еще один Коля Балбошин. И чтобы те мальчишки,
которые чемпионами не станут, никогда бы не забыли спорт и
нашли свое место в жизни.
* * *
... Разными путями идут спортсмены к своей мечте. Галина
Евгеньевна Горохова, государственный тренер сборной СССР по
фехтованию, рассказывала мне, как долго она выбирала свой
главный жизненный путь. Спорт затмил все, целиком заполнив
глубоким содержанием ее неуемную натуру.
В фехтовании она, как все большие мастера, была ни на
кого не похожа.
Взять, например, таких неповторимых фехтовальщиц, как
Забелина и Белова. На двукратную чемпионку мира Александру
Забелину смотреть — наслаждение. Маленькая, легкая, взрыв-
ная, она любила прихотливые, многоходовые завязки в спорах
клинков, сплетенные из кружева защит, ответов, переводов, и
всегда ухитрялась изящно нанести укол. Она жила интуицией, а
богатейшая техника владения рапирой помогала Забелиной выиг-
рывать.
Чемпионка мира и монреальской Олимпиады Елена Белова,
рослая, атлетичная, эффектно растягивалась в гигантских вы-
падах, никого к себе не подпускала, а сама буквально «на-
калывала» соперниц на рапиру.
Галина Горохова ни изящностью Забелиной, ни атлетическими
качествами Беловой не обладала. Вообще она мало соответство-
вала классическим представлениям о фехтовальщице. Горохова
предпочитала ближний, самый рискованный бой. Она топталась
на дорожке, крупная, вроде бы не очень складная, медлительная,
клинок был опущен, а корпус открыт. Казалось, нужно просто
шагнуть и вытянуть руку, чтобы попасть в нее.
Атака — защита. Безнадежно глухая. Соперница ищет новый
ход, похитрее, но Горохова делает шажок назад, половинку,
66
четвертинку шага — ровно столько, чтобы вызвать промах. И со-
перница вязнет, точно муха в паутине, вязнет в совершенно
непонятных действиях Галины. И завлеченная, приманенная
поближе получает укол, неотразимый не только своей стреми-
тельностью, но и тем, что его невозможно предугадать.
Горохова пришла в фехтование поздно — в восемнадцать
лет. До этого увлекалась многим, и все, за что бралась, у нее
получалось. Играла ли в школьном драматическом кружке —
ей сулили будущее актрисы; занималась на станции юных нату-
ралистов — стала участницей сельскохозяйственной выставки.
Записалась в кружок юных моряков Дома пионеров — единствен-
ная девочка среди мальчишек. Поступила после седьмого класса
в речной техникум, кончила его с отличием, получила диплом
штурмана. И опять же это был беспрецедентный случай —
девочек на штурманов не учили, а вот Горохову взяли в группу.
Добилась-таки своего. Надо сказать, что Галю редко мучили со-
мнения по поводу того, получится или не получится. Она зна-
ла всегда точно и наверняка — получится, к тому же — очень хорошо.
Есть ли взаимосвязь между такой ее разносторонностью и
тем, что, взяв рапиру, она быстро добилась успеха? Ее жиз-
ненный девиз можно выразить словами Поэта: «Во всем мне
хочется дойти до самой сути...» Обостренно любопытное стремле-
ние докопаться до основания, до корней, до сердцевины помо-
гало ей, конечно, постигать и искусство владения клинком.
...На их улице был один единственный телевизор, старичок
КВН с линзой и крошечным экраном. Тогда это было новинкой
техники. По четвергам по телевизору передавали спортивные
передачи. Владельцы телевизора выставляли его на улицу, все
тащили из дома стулья, рассаживались и впивались глазами
в экран.
В один из четвергов она услышала, что желающих пригла-
шают в различные секции, в том числе и в секцию фехтования.
На экране демонстрировала свое искусство Забелина. Она очень
красиво смотрелась в белом костюме с блестящей рапирой в
руке и так лихо разделывалась со своими соперницами, что
Гороховой тут же захотелось выйти против нее на фехтовальную
дорожку.
На следующий день она уже была на стадионе. Ее определили
в группу к известному тренеру Раисе Ивановне Чернышевой.
Год близился к завершению. Горохова терзала мишень, ничем
особенным не выделяясь. Чернышева нечасто обращала на нее
внимание: Галя не могла поразить воображение тренера ни
юностью — она считалась в группе переростком, ни своими фи-
зическими данными. Никто не замечал, что эта девушка умеет
создавать хитрые ситуации на дорожке, расставлять ловушки и
использовать их быстрее, чем противник успеет сообразить, что
его попросту обманывают. Но уже тогда Горохова сама для
себя решила, что это и есть главное в фехтовании.
3’
67
Год закончился, на лето секцию распустили. Но Гороховой
не сказали, чтобы она осенью приходила снова. Галя расценила,
что она к фехтованию, видимо, не приспособлена. Самолюбивый
характер уже начал искать новое поприще, но фехтование не
шло из головы, не могло исчезнуть, как все ее предыдущие
занятия.
Осенью же, накануне первого сентября, она неожиданно
получила открытку, в которой извещалось, что она, Галина
Горохова, приглашается в секцию фехтования для прохождения
дальнейшего обучения. Галя тут же принялась себя ругать за
недальновидность. Оказывается, ее заметили, ее лично пригла-
шают. Теперь она знала, что так просто из спорта не уйдет.
Правда, на стадионе ее ждало разочарование. Оказывается,
такие открытки разослали всем воспитанникам секции по списку.
Но, вернувшись, Галя уходить уже не собиралась. Вот тогда-то
на нее и обратил внимание Иван Ильич Манаенко, воспитавший
к тому времени сильнейших в мире фехтовальщиков — Якова
Рыльского, Александру Забелину, Валентину Растворову. Все они
находились в расцвете сил, .все были звездами первой величины.
Гороховой в этой компании было и интересно, и немного
страшновато. Но такое соседство ее даже подхлестывало. Она
говорила себе ежедневно: «Буду такая же», а иногда и так:
«Буду лучше». Иван Ильич хитровато посмеивался: «Давай,
давай». Тренировались они много. Хотя в те времена, особенно
в таком виде, как фехтование, нормой были две-три тренировки
в неделю.
Манаенко считал, что французы, итальянцы, венгры, которые
имели многолетнюю фехтовальную культуру, могут себе позволить
такую роскошь, как тренироваться полушутя. Советским же
спортсменам, для которых фехтование лишь приоткрывало свои
тайны, нужно было трудиться во много раз больше. Девчонки
уставали, жаловались, но Иван Ильич включал музыку, и они
оживали.
Горохова не жаловалась никогда, хотя времени у, нее было
в обрез — она уже училась в институте физкультуры. Многие
спортсмены брали академические отпуска, будучи не в силах за
один год освоить программу института. Горохова считала ниже
своего достоинства идти на это. Она закончила институт в срок, да
еще и с отличием, хотя часто ездила на различные соревнования,
участвовала в чемпионатах мира и другик крупных турнирах.
Одного института Гале показалось мало. Не бросая спорт,
она окончила Академию общественных наук, защитила кандидат-
скую диссертацию на историческую тему.
— Парадоксально, казалось бы,— рассказывает она,— но
свои лучшие спортивные результаты я показала именно в годы
учебы в академии. В семьдесят втором я получила золотую олим-
пийскую медаль в командных соревнованиях и «бронзу» — в лич-
ных, и это после тяжелой травмы колена, после почти десятиме-
68
сячнцго перерыва в тренировках. Мне помогли показать эти ре-
зультаты именно занятия в академии. Диалектика жизни и диалек-
тика спортивного боя, который в конце концов представляет
собой диалектику мышления,— это ведь одно и то же...
Вы можете возразить, что пример Гороховой не типичен,
что в современном спорте, мол, и нагрузки иные, и требования
выше, и теперь уже нельзя прийти в восемнадцать лет в; зал,
увидеть и победить. Что теперь, кроме мечты, нужно и еще
что-то и этого что-то должно быть гораздо больше, нежели
просто мечтаний и желаний.
Вы, конечно, правы. В современном спорте все усложнилось.
Но главное-то — прежнее. Стоит очень-очень захотеть, нет, не
просто захотеть, а сделать все, чтобы желание твое стало
реальностью, и тогда вы обязательно достигнете высокого
уровня в любом деле.
* * *
Чтобы у вас не было повода говорить о том, что предыдущее
поколение было другим и возможности у него были другие,
расскажу вам еще одну историю. О спортсменке, чье имя много
лет значилось в верхней строчке Кубка мира, который присуж-
дается Международной федерацией фехтования лучшему спорт-
смену года,— о Валентине Сидоровой.
Ей не пришлось долго плутать среди калейдоскопа желаний
и увлечений. Ее мечта определилась рано, как, впрочем, почти
у всех современных спортсменов. Правда, начинала Сидорова
не с фехтования. Первым ее увлечением, на очень короткое
время, было плавание. Но уж очень монотонным и неинтересным
для Сидоровой показался этот вид спорта. Ей хотелось творить,
импровизировать, фантазировать, а в бассейне приходилось
просто наматывать километры.
Каждая индивидуальность, каждая личность имеет собствен-
ные склонности, темперамент. Одним нравится целыми днями
чертить правильные геометрические фигуры, другим ближе
свободное, многокрасочное, широкое вождение кистью. Одни
могут видеть вечерами, аккуратно вышивая крестом, другие
играют на улице в сыщика-разбойника, и загнать таких ребят
домой родителям часто стоит больших трудов. Одни любят решать
сложные, многоходовые шахматные комбинации, другим это ка-
жется малоинтересным, ненужным делом. Да что говорить,
сколько людей, столько и увлечений.
Если же говорить о Валентине Сидоровой, то она обладала
даром широким, многоплановым. Глядя на нее, специалисты
легкой атлетики жалели, что эта девушка не попала к ним,—
она прекрасно бегала, прыгала. Тренеры по волейболу, баскет-
болу, гребле считали, что им тоже не повезло, коль не пристала
к их берегу Валя Сидорова.
69
После первой победы Сидоровой на взрослом чемпионате
мира в 1977 году в Аргентине местная газета писала: «’Истинно
то, что Сидорова была единственным, главным, изумительным
выражением исключительного как в фехтовании, так и в любом
другом виде спорта». Так реагировала аргентинская печать на
выступления советской фехтовальщицы, а ведь Аргентину никак
фехтовальной державой не назовешь: представители этой страны
даже в чемпионатах мира не участвуют.
Аргентинцы хорошо помнили Валю по молодежному первенст-
ву мира 1973 года, которое проходило в их стране. Тогда ей
тоже не было равных. Темпераментным зрителям импонировало
ее фехтование — атлетичное, взрывное, стремительное, свобод-
ное. Импонировало поведение — она не топала ногой, не срывала
маску, только позволяла себе, если судья оказывался не прав,
укоризненно и насмешливо улыбнуться ему.
Надо сказать, что Вале никогда не приходило в голову
списывать свои неудачи за счет необъективного судейства, хотя
такое еще и случается. Она всегда искала причину в себе,
знала, что сильный боец должен уметь наносить в бою вместо
положенных пяти, если понадобится, десять уколов. А иначе —
какой же он сильный?
В ней было многое от бойца-мужчины: скорость, виртуоз-
ность владения оружием, напор, при котором достаточно уловить
внешнее проявление замысла противницы и тотчас сломать, смять,
разрушить. Но и чисто женский фехтовальной хитростью судьба
ее не обделила. Словом, в ней жил ритм женщины XX века,
стремительный и бурный.
Ее тренер, Виктор Душман, рассказывает, что он никогда
не давал ей задания простые, такие, с которыми она могла
бы справиться вполсилы. Валя, уходя с тренировки, никогда не
могла сказать, что ей было легк'о. Душман приказывал: «Еще
быстрее». Она делала. Тогда он говорил: «А теперь на предельной
скорости». Она снова делала, выжимая из себя последние
усилия. И тогда Душман твердил, что надо сделать ровно в два
раза быстрее. Измученная, взмокшая, Валя усаживалась на пол
и плакала. Душман ждал, пока «выйдет пар», снова приказывал:
«Ровно в два раза быстрее!» Она молчала и терпела, только
очень-очень редко, размазывая злые слезы, говорила: «Больше
не могу, брошу». Но Душман знал — не бросит.
Он хорошо помнил молодежное первенство мира 1970 года,
когда Валя, самая юная участница соревнований — ей только
исполнилось 15—заняла второе место. Она плакала, завернув-
шись в полотенце посреди зала, и, казалось, большего горя у
этой девочки нет. Ей тогда говорили: «Глупенькая, вторая в
мире — это же здорово». А она сквозь слезы: «Не хочу быть
второй, хочу быть первой!»
Это сейчас кажется, что ей так просто, почти без усилий,
даются молниеносные атаки и жесткие, как стена, защиты. Это
70
сейчас она улыбается и зарази-
тельно хохочет, выиграв, и
становится хладнокровна, вы-
держана, вся в себе, проиграв.
Она ежедневно приходила в
свой любимый спортивный зал,
и ежедневно ее ждал, изодран-
ный тысячами уколов ее рапи-
ры, квадрат мишени. И зерка-
ло, которое с неумолимой точ-
ностью отмечало каждую
шероховатость в передвиже-
нии. Сколько часов, сколько
лет она провела в этом зале,
сколько раз видела свое отра-
жение и сколько раз оно ей
казалось недостаточно гармо-
ничным, красивым, стремитель-
ным. Другие приходили и ухо-
дили, кто-то оставался рядом
С ней И, копируя Сидорову, Олимпийская чемпионка, фехто-
пытался работать СТОЛЬКО же вальщица Валентина Сидорова,
и в таком -же ритме, но скоро
и они перекочевывали в ряды зрителей. А она хмурила брови
и снова оттачивала какие-то штрихи, которые теперь уже могла
подметить только она сама. Никто больше из этого зала не
вышел чемпионкой мира. Только она одна. И каждый раз Валя
с упоением ждала, когда тренер пригласит ее на урок. Она
ждала, хотя знала, что сейчас будет требовательный голос,
будут резкие команды. Но без всего этого она не достигла
бы того, чего достигла, а значит, тренер знал, что делает.
Когда она выиграла взрослый чемпионат мира, у нее все
равно не было впечатления, что она всего достигла. Казалось,
что еще надо учиться и учиться фехтованию, что вот только
теперь оно начало приоткрывать свои тайны.
Можно быть сильной и техничной, но нужно набраться еще
и практического, чисто житейского опыта, чтобы одинаково
сильно бороться с любым соперником. А их масса — удобных
и неудобных, просто «коряг», каким-то невероятным способом
попадающих в куртку, рослых, маленьких, убегающих, сбли-
жающихся, тюкающих рапиркой еле-еле и просто выбивающих
ее из рук. Одним словом — всяких.
Тренер не пророк. Он не знает, что получится из ребенка,
только что пришедшего в зал. Тем более из девочки. Если
бой мужчин — это цельная логическая структура, то у женщин
зачастую все построено на интуиции, на догадках, при большем,
чем у мужчин, эмоциональном накале.
У Душмана и до Вали было много учеников, представители
71
всех видов оружия — рапиристы, шпажисты, саблисты. Стано-
вились они победителями и Всесоюзных соревнований, и
международных, но никто не мог приблизиться к тому, к чему
вплотную подошла Сидорова,— к совершенству.
Это, конечно, относительное понятие — совершенство.
В спорте оно никогда и ни к кому не приходило в полной мере.
Потому что сегодняшние рекорды уже завтра кажутся нетрудны-
ми, вчерашние — просто нормативными, скажем, первого разря-
да для тех, кто придет в спорт будущего. Но от этого мечта,
высокая, зовущая к высотам спорта, к любым высотам, не ста-
новится менее заманчивой и притягательной.
Валентина Сидорова достигла в спорте почти всего. Трех-
кратная чемпионка мира, чемпионка Олимпийских игр в команд-
ных соревнованиях. У нее нет только титула чемпионки Олимпиа-
ды в личных состязаниях. В Москве она как никогда близко сто-
яла к своей заветной мечте, но, наверное, сознание того, что
победа стала почти реальной, не дало возможности Сидоровой
фехтовать легко и свободно.
Ей не в чем себя упрекнуть, ибо всю свою спортивную жизнь
она прожила честно, отдавая все силы спорту так же, как
Роднина, как Парфенов, каК Горохова, как Балбошин и многие,
многие другие рыцари большого спорта. Как все, кто умеет
мечтать и во имя мечты дерзать, творить, мучаться и страдать,
терять и находить — что и составляет смысл и внутреннее
содержание жизни.
УРОК ШЕСТОЙ
МГНОВЕНИЕ
И ВСЯ ЖИЗНЬ
НАЧНУ УРОК с разговора, который состоялся в
декабре 1975 года. За окном редакции под лучами солнца блес-
тел снег. И блестели глаза десятиклассницы' Оли Маренковой,
когда она рассказывала о любимом фехтовании, без которого
не может жить. Накануне Оля выиграла турнир на призы Минис-
терства просвещения СССР. Но так получилось, что наш раз-
говор перешел с чисто спортивной темы — кто, как и за счет чего
наносит в бою укол — на тему: что такое спорт в жизни сегод-
няшнего школьника, можно ли замыкаться только в нем,
помогает он или мешает главному — полноценной учебе, какие
черты характера воспитывает.
Честно говоря, никогда бы не подумал, что так трудно
будет писать об Оле Маренковой. Чувствовал, что просто фех-
товальная тема здесь не проходит. Несколько дней думал о
нашем диалоге и злился, что никак не могу ухватить главную
ниточку, которую называют сутью любого газетного материала —
статьи, очерка, зарисовки. Но в итоге получился монолог,
обращенный к десятикласснице 35-й московской школы Оле
Маренковой — курносому кандидату в мастера спорта по фех-
тованию.
Написать-то монолог написал, а в газету так и не отдал:
получился он чересчур личным, что ли. Подумал тогда — имею
ли моральное право на глазах у тысяч читателей учить Олю
Маренкову жизни и объяснять прописные истины? В общем,
сложил отпечатанные листки и засунул в нижний ящик пись-
менного стола, чтобы, как говорится, забыть навсегда. Это было
одиннадцать лет назад.
Но вот как-то встретил Олю Маренкову на одном из фехтоваль-
ных турниров. Она сама не выступала — только-только родила
дочь и чуточку грустная сидела на трибуне, наблюдая, как фехту-
ют подруги. Мы вспомнили наш декабрьский разговор, и она
попросила, чтобы я принес «монолог», который она так и не
видела.
На следующий день, прочитав, Оля задумалась и потом
сказала: «Наверное, я не обиделась, если бы он тогда был
напечатан. Это сейчас понимаешь, что в жизни все складывается
73
не так просто и однозначно, как думаешь. Ныне я, конечно,
другая, но в главном по-прежнему осталась десятиклассницей
Олей Маренковой...» — «А что если теперь, спустя много лет,
представить этот монолог на суд читателей? — спросил я у нее.—
Думаю, что среди сегодняшних школьников, влюбленных в спорт,
найдутся похожие на тебя». — «А почему бы нет?» — ответила она
вопросом на вопрос. И, улыбнувшись, добавила: «Может быть,
он поможет кому-либо из ребят лучше понять самого себя...»
Итак, монолог, обращенный к школьнице Ольге Маренковой
одиннадцать лет назад:
«Помнишь, когда я спросил, что для тебя главное в жизни,
ты ответила: «Добиться своего».
Для тебя добиться своего — это значит сделать все возможное
на фехтовальной дорожке. Мы говорили еще и о том, что ты
не знаешь, к примеру, что произойдет с тобой завтра. Только
одно было предельно ясным — ты не представляла себе жизнь
без фехтования.
И вдруг ты произнесла фразу, которую я не понял: «Но
все может вмиг измениться...»
И рассказала, что твой первый тренер до десятого класса
мечтал стать геологом. Потом столкнулся с фехтованием и в кор-
не изменил свои жизненные планы, окончил институт физкультуры.
«А что может измениться? — переспросил я. — Ты вдруг на-
всегда забудешь рапиру?»
«Если завтра я не смогу фехтовать, значит, я перестану
существовать как личность»,— был ответ.
Смелое заявление. Я знаком со многими известными спорт-
сменами, но не все, наверное, сказали бы так.
Знаешь, слушая тебя, мне показалось, будто что-то тебя не
устраивает, что-то беспокоит. Хотя, бесспорно, ты счастлива в
самом главном. Фехтование для тебя — все. И даже после со-
ревнований ты не находишь себе места, пока снова не окажешься
в спортзале.
Ты говоришь, что случайно оказалась на фехтовальной дорож-
ке. Пришла в специализированную школу молодежи по старому
объявлению, опоздав на полгода. И до сих пор удивляешься,
почему вдруг тебя приняли. Это было более четырех лет назад.
«Со мной все происходит случайно»,— любишь ты повторять.
Не знаю. Хотя, возможно...
Конечно, у каждого человека свои проблемы. Но, как я
понимаю, для тебя они в первую очередь связаны со школой.
Когда я услышал, что у тебя нет в классе хороших друзей,
«только несколько девчонок и мальчишек, с которыми можно
поговорить», то принял это за высокомерие. Ты же чемпионка!
Но, к счастью, я ошибся.
«В другой школе, где я училась до восьмого класса, все
было как-то по-другому. Я дружила со многими, вообще у нас
был очень дружный класс»,— сказала ты.
74
За последнее время, действительно, фехтование для тебя
стало всем. И за общей, всегда волнующей темой для разговора
о спорте появились новые, настоящие друзья.
Но школа остается школой. Прийти, отбыть повинность и
уйти — это, наверное, выматывает еще больше, чем самые труд-
ные тренировки. «Недружный у нас класс»,— сказала ты. И когда
я спросил, а как же относятся ребята к тебе, спортсменке,
участвующей во многих соревнованиях, ты ответила: «Нормально.
Иногда спросят, как дела в нашем спорте. Вот и все».
Я не удивился, когда узнал, что ты член комитета комсомола
школы. И, конечно же, как само собой разумеющееся, отвечаешь
за спортивную работу. Я уверен, что ты пытаешься все сделать
так, как надо. Потому что завалить работу не позволяет спортив-
ная гордость.
В то время, когда фехтование впервые заполнило тебя всю,
учителя строго напомнили: «О каком спорте может быть речь,
если ты двоечница?» Ты дала слово, что исправишься. И при-
шлось серьезно заняться учебой. Нарушить обещание ты не могла.
Это завидное качество — отвечать за свои слова. И здесь,
по-моему, тебе помог спорт, то же самое фехтование.
Ты говоришь, что знаешь все свои недостатки. Сила воли
слабовата, можешь не сдержаться... Как-то раз добавила, что
хотела бы в будущем стать тренером, но характер не тот, не
сможешь работать с детьми. И хоть сказано все это было с
улыбкой, грусть в этой фразе чувствовалась.
Куда идти после школы? Ты сейчас этого точно не знаешь.
«Может быть, пойду в институт физкультуры. Правда, мама
против, но ее можно уговорить...»
Я не могу не возразить. У нас в стране нет такой профессии —
спортсмен. Но есть учебные заведения, дающие профессиональ-
ные знания и навык в работе тем, кто захотел связать свою судьбу
с физкультурой и спортом.
Согласись, ты еще серьезно не думала над своим будущим.
«Вдруг все изменится». Это отговорка ради твоего настояще-
го— любви к фехтованию. Ты никогда серьезно не думала над
тем, чтобы попытаться поступить в институт физкультуры и
стать тренером. Я не агитирую. Просто в психологии спорт-
смена заложена необходимость объяснить молодым, тем, кто
делает первые шаги в спорте, то, что знаешь сам. И надо
учиться, чтобы профессионально учить других.
Я думаю, что ты все-таки счастливый человек. Особенно
по сравнению с «неустроенными» ребятами из класса. Знаешь,
тебе даже можно позавидовать. У тебя есть главное в жизни — то,
что ты любишь, во что веришь.
Фехтование — это вид спорта, относящийся к числу интел-
лектуальных. Нельзя замкнуться лишь в нем одном. Ходить в
кино, в театр, читать книги — этого тоже мало. Надо воспитывать
себя каждый день.
75
«Поймите меня правильно,— сказал ты в конце нашей бесе-
ды. — Из-за спорта мне, конечно, пришлось чем-то пожертвовать.
Но ведь многие жертвуют во имя своей любви».
Откровенно говоря, такого сравнения ,я не ожидал, хотя
оно и лежало на виду, читалось в твоих глазах.
...Все-таки это прекрасно — сильно верить во что-то. Но и
безумно трудно. Надо быть по-настоящему сильным человеком,
воспитывать в себе силу и веру.
* * *
Этот разговор с велогонщиком Николаем Гореловым надолго
запомнился мне.
— ...Когда ты так нелепо проиграл, в семьдесят шестом,
на Олимпиаде в Монреале, вернее, не сам проиграл, а соперник,
применив нечестный прием, резко крутанул руль своего вело-
сипеда влево, прижал тебя к ограде стадиона, и ты, чтобы
не врезаться в нее, сбавил скорость, о чем ты тогда подумал?
— В то мгновение, наверное, еще ни о чем. Не понял —
что со мной случилось. Только через несколько секунд дошло,
что остался без олимпийской медали. Пятый, шестой, седьмой —
какая разница, пьедестал-то без тебя. А я ведь уже поверил,
что медаль у меня будет, ни за что бы не выпустил ее. Пусть
не золотая,'но медаль — олимпийская медаль. Не помню, как и
финишировал: в полном забытьи. Как мы говорим — на автопи-
лоте. По привычке крутил педали и жалел себя.
Вокруг бурлил олимпийский стадион, приветствуя победителей
групповой гонки на 190 километров. А мне хотелось куда-нибудь
забиться поскорее, чтобы тишина вокруг и ни души — ни с
расспросами, ни с соболезнованиями. Но тут Таллер подъехал,
тот, который кроссинг мне устроил при въезде на стадион. Схва-
тился за руль моего велосипеда, смотрит в глаза и частит: «Изви-
ни, Николай, сам не понимаю, что со мной произошло. Как увидел,
что ты обходишь, словно зверь какой-то во мне проснулся,
извини».
Что мне было ему сказать? Хотел, конечно, объяснить по-
простому, по-русски, что ежели зверь просыпается, так гоняйся
в зоопарке, да что теперь объяснять-то... Махйул рукой и пошел
к нашей техничке. Вот так и закончилась моя первая и последняя
Олимпиада, которую, как настоящую любовь,, ждал всю свою
спортивную жизнь.
— Но согласись, что Олимпиада — это миг в твоей бога-
тейшей спортивной биографии. Пусть самый памятный, но все
равно лишь миг. Представь на секунду, что ты — никому не
известный гонщик и каким-то чудом попал на Олимпиаду и
тебе перед стартом сказали: «Вам, молодой человек, здесь ни-
чего не светит. Извините, конечно, но медали нынче не для вас».
С каким чувством ты тогда пошел бы на гонку?
— Лег бы костьми, но постарался выиграть. Во всяком
76
случае, не дал бы повода для разговоров такого типа: «Этот
мальчик сломался еще до выхода на старт».
Вот ты спрашивал меня про миг — самый памятный, самый
важный. Уходить из большого спорта, понимая, что ты так и
не достиг его вершины, хотя она была рядом, тяжело... В общем,
будто виноватым себя чувствуешь — перед товарищами по
команде, тренерами, зрителями, да и перед самим собой то-
же. Хотя прекрасно знаешь, что не лукавил, не берегся, не пря-
тался за чужие спины и если уж шел вперед, так до конца, до
победы.
И умирал, и воскресал вновь, как сказочная птица Феникс,
из политого потом пепла надежд. И ради мига победы, не
только олимпийского. Все равно: веселый ты, или грустный, или
обшарпанный в кровь прикосновением асфальта, когда на ско-
рости вдруг порохом взрывается проколотая однотрубка и ты
летишь в неизвестность,— все равно садишься в седло и спешишь
за этим самым мигом победы. Иначе нельзя. Иначе никогда
не станешь Человеком с большой буквы.
Я знаком со многими спортсменами — вечно вторыми, как
говорят про них. Но спортивное рыцарство этих людей без-
гранично. Не знаю, что им не хватило до «золота» — таланта
или везения, но за честь почту пожать их мужественные, сильные,
честные руки. Может, ты и не согласишься, но когда я слышу
слова «долг спортсмена», то, в первую очередь, думаю о ребятах
из этой когорты вечно вторых, но никогда, даже в самой безна-
дежной ситуации, не расстававшихся с мыслью о победе.
— Согласен с тобой. Но тогда ответь мне еще на один
вопрос: а вот ты выполнил свой долг спортсмена?
Сказал это и вдруг почувствовал, что мой вопрос словно
врасплох застал признанного всем велосипедным миром «горного
короля» Николая Горелова. Хотя нет, «врасплох» здесь не
подходит. Точнее сказать — это была реакция человека, который
никогда не задумывался над подобными словами, потому что
зачем они ему, если и так все ясно. И каждый день, прожитый
им в большом спорте, тому подтверждение. Горелов недоуменно
глянул на меня, как бы увидев вновь.
— Ты сам-то как думаешь? — глухим голосом спросил он.
А я уже понял, что здорово обидел его, сомневаясь, что Горелов
хоть раз в жизни мог бы пойти на компромисс с самим собой,
изменив таким понятиям, как «долг», «совесть» и «честь».
— Прости,— единственное, чт^о я ответил на его внимательный
взгляд. Сказал это и покраснел. Как я мог забыть хотя бы о тех
самых главных для него 75 днях 1976 года.
Почему именно семьдесят пять? Да потому, что два с поло-
виной месяца разделили тот облаченный в снег горный этап
Велогонки Мира и групповую олимпийскую гонку. Эти дни
навсегда остались в памяти заслуженного мастера спорта
Николая Горелова. Я расскажу вам, ребята, лишь о трех из них,
77
теперь ставших мгновениями в
жизни одного из лучших вело-
гонщиков нашей страны.
14 мая 1976 года. Велогонка
Мира. Пятый этап. Последний
этап из числа горных. Сегодня
гонка покинет Чехословакию и
помчится по дорогам Польши.
После четвертого этапа Горе-
лов желтую майку лидера в
личном зачете уступил другому
нашему «горному королю» —
ленинградцу Сергею Морозову.
Но это было совсем не обидно
для него. Ведь главное то, что
сборная Советского Союза шла
на первом месте.
Утро. Горы в тумане. Ка-
жется, что 152 километра эта-
па уходят за горизонт. Трасса
Многократный победитель Вело знакома и сама по себе прос-
гонок Мира, «горный король» Нико-	___
лай Горелов.	тз. два подъема, затем спуск
к Кракову. Холодновато. «Как
бы туман снегом не обернулся»,— подумал Николай и пошел оде-
ваться. Когда натягивал тоненькую эластичную майку, улыбнул-
ся: «Эх, сейчас бы шерстяную, тогда никакая погода не страшна».
Румыны, бельгийцы, итальянцы вышли на старт утеплен-
ными, чуть ли не в валенках. Прошел слух, что в горах идет
снег. Горелов посмотрел на главных соперников — гонщиков
Чехословакии, Польши и ГДР. Они-.то должны знать погодную
раскладку. Оказалось, что половина одета по-зимнему, полови-
на — по-летнему. Что ж, и такое бывает: кто как переносит горы.
Горелов чувствовал себя прекрасно. Три промежуточных
премии разыгрывались на этом этапе, и он собирался взять
их все.
Километров через 50 начался снегопад. Тяжелый, мокрый...
В пяти метрах уже ничего нельзя было разобрать. Скорость
принесла пронзительный леденящий ветер. Тут он впервые поза-
видовал тем, кто оделся тепло, как на зимнюю прогулку. Лишь
на секунду, но позавидовал. Он ехал словно обнаженный. Снег
и ветер обжигали лицо. Вскоре Николай заметил, что снежинки
падают на руки и не тают. Теперь он боролся за победу лишь
сам с собой.
На середине дистанции вдруг все куда-то провалилось. А из
152 километров оставалась еще добрая половина. Когда пришел
в себя, понял, что лежит. Рядом увидел машину с красным
крестом. Словно сквозь сон, спокойно подумал: «Если я попаду
78
в эту машину, то гонка для меня закончилась. Наши останутся
впятером. Им придется очень трудно, труднее, чем мне сейчас».
Врачи, заботливо поддерживая гонщика, вели его к машине.
«Но сейчас для меня эта помощь может обернуться катастро-
фой»,— вновь подумал он. И, как мальчишка, вдруг вырвался
из рук не ожидавших от него такой силы и потому на миг
опешивших врачей, вскочил на велосипед и поехал. И врачи
не посмели его остановить.
Он знал только одно: надо добраться до финиша. Ведь
впереди еще девять этапов борьбы. Колеса велосипеда утопали
в раскисшем снегу. По бокам лежали сугробы. Вот он догнал
француза. Тот был не в лучшем состоянии. И они, как сонные
мухи, медленно пробивались вперед вместе. Потом увидел
деревья. Они почему-то склонились над ним. И вновь пришла
в голову мысль: «Почему деревья не сбоку, а сверху?» За
пеленой снега блестели огни какой-то деревни. И вновь ему
помогли встать. Кто-то схватился за колесо велосипеда. Он
понимал говорившего: «Этого русского нельзя пускать дальше.
Он совсем плох». Вот и санитарная машина.
Но там, впереди, его команда, которая ведет борьбу за
победу. Он рванул велосипед на себя, с облегчением подумал:
«Хорошо хоть за спицы не держались». Вскочил в седло и вновь
пошел вперед.
Он приказал себе: больше падать нельзя.
Дорога скатилась вниз, стало теплее.
Въезжая на стадион, он еще не знал, что здесь по радио
уже объявили: «Один из лидеров гонки, Николай Горелов,
сошел с дистанции и выбыл из соревнований».
Сначала он увидел даже не ребят, а их руки, почерневшие от
грязи и дрожащие, которые с трудом держали пластиковые ста-
канчики с горячйм кофе. Но вот вскочил на ноги капитан нашей
сборной Саша Гусятников, будто увидев выходца с того света.
Его встретили, как космонавта, возвратившегося на родную
Землю...
У них была одна ночь отдыха. Всего лишь ночь до начала
следующего этапа. И вновь советская команда пошла в бой.
Они верили, что выиграют Велогонку Мира.
Так оно и случилось.
1 июня 1976 года. Неделю назад закончилась Велогонка
Мира. В личном зачете первым был Хартник (ГДР), в команд-
ном — сборная СССР. Горелов с 74-го места поднялся на 25-е.
А сегодня началась многодневная гонка по Прибалтике —
последние отборочные состязания перед монреальской Олимпиа-
дой. У 28-летнего Николая Горелова была лишь одна мечта —
Олимпиада. И он прекрасно знал — сейчас или никогда.
В том случае, о котором вы сейчас узнаете, нет ничего
сверхъестественного. Просто стечение обстоятельств. Пожалуй,
даже больше смешного, нежели серьезного. Но, думаю, этот
79
случай поможет вам понять, что значит для спортсмена его
самая главная мечта.
Рассказывает Николай Горелов:
— Завтра старт гонки. Два дня отдыхал в Москве. Но спать
спокойно не мог. Все, вроде, рассчитал правильно: ночь посплю
в поезде, рано утром приеду в Тарту, часа два передохну и —
вперед.
Вечером приехали с тренером на вокзал. Идем, разговари-
ваем, не торопимся. У какого-то мужчины спросили, на каком
пути стоит наш поезд. Еще десять минут до отправления. У
мужчины от нашего вопроса округлились глаза, и он'переспросил:
«Вы ничего не перепутали? Это Белорусский вокзал, а вам
нужен Ленинградский». Несколько секунд стояли онемевшими.
Перепутать вокзал, когда вопрос стоит об Олимпиаде — не
хотел верить в это. Но, если завтра не выйду на старт,—
прощай, мечта.
Спас самолет. Всю ночь промучился на вокзале в Таллине,
ждал утреннюю электричку на Тарту. Только вышел с вокзала,
как мимо промчался велосипедист. Глянул на часы — шутка
какая-то, ведь до начала соревнований еще должно быть время.
За первым гонщиком промчался второй, затем третий. Бросил
чемодан в камеру хранения, закатил брюки, прыгнул на своего
коня и помчался за ними по кругу.
Не знаю, как зрителям, но мне1 было не до смеха. Доехал
до старта. А мне кричат: «Твое время начинается через четыре
минуты!» Так и вышел на дистанцию четырехкилометрового
пролога к гонке в брюках, в ботинках и рубашке с пришпиленным
на ней номером. Приехал 17-м. Ну, думаю, до завтра хоть вы-
сплюсь по-человечески. А ребята невинно спрашивают: «Никак в
гостиницу собрался? Только поторапливайся обратно — через
два часа уходим на 140 километров». Я ушам своим не поверил...
Сто километров «проспал» в середине группы. Затем встрях-
нулся и подумал: «Проверим, осталась мощь или нет?» Убежал
в отрыв, и основная группа смогла догнать меня лишь за три
километра до финиша.
Спал в тот день как убитый.
Затем подряд выиграл три этапа. Тренеры, видя такое дело,
срочно созвали совет, на котором решили: я еду на Олимпиаду.
И... отправили меня отдыхать.
Итак, мечта сбывается. Почти сбылась...
27 июля 1976 года. Олимпийский Монреаль. Групповая гонка
на 190 километров. Тяжеленная трасса, проложенная по городу.
Шоссе поуже, чем подмосковное Куркинско-Машкинское вело-
кольцо. Хозяева постарались для рекламы основательно: теле-
репортажи будут вестись с вертолета, поэтому сделали новое
покрытие и не пожалели краски на разметку и объявления
различных фирм. Никто не знал, что будет дождь и жара и
асфальт от испарений станет как бы натертым маслом.
80
Более двухсот гонщиков начали борьбу за олимпийское «зо-
лото». Главные претенденты на награды — старые знакомые
Николая Горелова. Он знает их как самого себя, и они его
не хуже. От советской сборной в гонке также участвуют Ааво
Пиккуус, Александр Аверин и Валерий Чаплыгин.
Предварительная тренерская раскладка такова: главная
ставка делается на Сашу Аверина. Закон гонки — это железный
закон, и личная медаль — заслуга всей команды. Аверин пока
негласный лидер. Остальные трое — его помощники.
Но гонка — хитрая штука и в мгновение может перечерк-
нуть планы тренеров.
Не прошли и половины пути, как яркая кавалькада раз-
билась на множество группок. Тяжесть подъемов и олимпийское
напряжение выдержали самые сильные. И теперь они — 100 чело-
век — мчались впереди. Среди лидеров и все наши.
Темп возрастал с каждым километром. Над полотном шоссе
повисли зеркальные миражи, и казалось, что едешь сквозь
стекло.
Горелов скосил глаз вправо, затем влево. Что-то случилось с
Авериным. По лицу видно — смертельно устал.
Другие гонщики тоже это подметили. Горелов понял, что
готовится отрыв. И на этот раз серьезный. Пожалуй, игра в
догонялки, где кто кого перехитрит, закончилась. Он подождал
Пиккууса и Чаплыгина, тихо сказал: «Надо догонять».
Лидеры уходили вперед. Ааво махнул рукой: мол, давай
без меня. Чаплыгин тоже попробовал было увеличить скорость,
но сил уже не хватило...
Горелов ушел один. Терять было нечего.
Он догнал лидеров на подъеме. Впереди него катил бельгиец.
И вдруг, словно в замедленной съемке, тот начал заваливаться
вправо. Все решали доли секунды, но за этот миг мозг Горелова
вобрал весь его опыт: руль влево, и опасность вроде бы миновала.
Но вновь вмешивается случай: ударившись о бордюр шинами
велосипеда, потерпевший крушение гонщик снова отскочил под
колеса машины Горелова. Такое бывает лишь раз в жизни!
И надо же, чтобы это случилось именно на Олимпиаде. Опять
остались доли секунды на размышление — ведь столкновение
неминуемо. Горелов резко вывернул руль еще левее и сквозь
бросившуюся врассыпную толпу болельщиков вылетел на газон.
Но он — в седле, он едет.
Теперь лидеры попытались избавиться от Горелова. Он —
реальный претендент на медаль, и он им не нужен. Резко
увеличивают скорость. Пока они работают как единая команда
и помогают друг другу. А здесь, хоть плачь, хоть локти кусай,
ничего не сделаешь.
60 километров Горелов крутил педали в одиночестве. Минуту
он проигрывал лидерам, минуту выиграл у основной группы.
А что такое проехать одному 60 километров в групповой гонке,
наверное, объяснять не надо...
4 Зак 757 Елисейкин	$1
Скорость. Командная гонка преследования на олимпийском велотреке в Кры-
латском.
... Я как-то спросил у него: «Как тебе удалось догнать
тогда лидеров?» Он коротко ответил: «Я доДжен был это сде-
лать...»
Теперь их осталось 10 человек. Самых сильных. Но золотая
медаль — одна. Горелов пристроился в конце группы. Эта погоня
отняла все силы. Оставались последние 10 километров, и надо
было хоть немного отдохнуть, а потом на последних метрах
уйти вперед. Силы найдутся. Ведь это — Олимпиада,
Но куда смотрят итальяйцы? Их впереди двое, и тем не
менее они спокойно дают уйти шведу Юханссону! От бессильной
злости Николай сжал зубы. Они же опытные гонщики, и допус-
кают такой нелепый просчет в тактической игре!
Пятьсот метров до финиша. Пора. Ведь на пьедестале не
одна, а три ступеньки.
Впереди него мчался двукратный чемпион мира по вело-
кроссу Клаус Таллер из ФРГ. Последний рывок. И, когда
Горелов начинает обходить западногерманского гонщика, тот
оборачивается, смотрит на него безумными глазами и резко
бросает свою машину влево, блокируя дорогу советскому
спортсмену...
О том, что было потом, вы уже знаете.
* * *
Мгновение и вся жизнь. Когда я заговорил на эту тему
с двукратными чемпионами мира в спортивных танцах на льду
Ириной Моисеевой и Андреем Миненковым, то они как-то с
82
подозрением глянули на меня, будто ожидая подвоха. Но затем
Андрей, не любящий громких фраз, спокойно, с расстановкой
произнес:
— Мгновение — это когда мы на пьедестале стоим и нам
медали вручают. А жизнь —это путь к пьедестаду.
Вы, конечно, помните наших первых чемпионов мира и Олим-
пийских игр в спортивных танцах на льду — блистательных
фигуристов Людмилу Пахомову и Александра Горшкова? И вот
первыми их победную эстафету подхватили Моисеева и Миненков.
А потом началась полоса неудач, огорчений, поисков. А где-то
им просто не везло. Подчас строгие судьи отказывались понимать
их программы — эти мини-спектакли на льду. Они говорили:
«Столь образное катание ближе к балету на льду, нежели
к фигурному катанию как виду спорта». Иногда сами фигуристы,
увлекшись творчеством, забывали, что обязательные танцы
требуют отточенной техники, которая достигается самой настоя-
щей зубрежкой. В общем, стали привычно «вторыми», затем —
«третьими», но ни разу их не покидала надежда и вера вновь
подняться на высшую ступень.
И как же они к этому стремились! Во всяком случае, мало
таких примеров, когда сильнейшие танцевальные пары мира,
уже став известными, в очередном сезоне как бы рождались
заново и не были похожими на себя самих, предыдущих. А вот
Ирине Моисеевой и Андрею Миненкову это удавалось...
Фигурное катание довольно субъективно: кому-то нравятся
одни спортсмены, кому-то — другие. Не скрою, мне очень симпа-
тичны Ирина Моисеева и Андрей Миненков. И как люди, и как
фигуристы. И я очень хочу, чтобы вы тоже подружились с ними.
А для знакомства расскажу историю о том, как они пришли в
большой спорт и как впервые выиграли золотые медали чемпио-
нов мира.
То есть, по словам Андрея Миненкова, о той самой жизни,
которая предшествует мигу.
... И Моисеевы, и Миненковы жили недалеко от стадиона
Юных пионеров. Миненковы отправлялись на каток всей семьей:
мама, папа, старший брат и Андрей. В шесть лет младшего
Миненкова записали в подготовительную группу фигуристов.
И опять же на тренировки его часто сопровождали всем семейст-
вом — ходили смотреть на Андрея. Кроме фигурного катания,
у него была еще одна страсть — очень любил лепить из пласти-
лина. Это детское увлечение растянулось надолго, и, повзрослев,
он приносил Моисеевым свои лепные игрушки. Они только ахали,
глядя на его работу.
...Ирина увлекалась фигурным катанием, музыкой, рисова-
нием. Как у папы день рождения — обязательно подарок —
нарисованная ею закладка для книги.
Впервые она стала на коньки в четыре года. И тут же
несчастье — сломала ногу. Так был потерян год. Даже не поте-
рян, а пропущен.
л.	83
На стадионе Ирина и Андрей тренировались как одиночники.
В одиннадцать лет получили первый разряд и ... тренер признал
их бесперспективными. Ребята, конечно, об этом не знали, но
в любой момент могли почувствовать, что он уделяет им меньше
внимания.
Тогда кто-то предложил показать детей специалистам, ра-
ботавшим в еще совсем молодом виде фигурного катания —
спортивных танцах. Написав эти слова, ловлю себя на мысли,
что пары Моисеева — Миненков еще не было. Она появилась чуть
позже, когда перед одиннадцатилетней девочкой поставили двух
ребят, тоже одиночников, и спросили: «С кем хочешь танцевать?»
Она выбрала Андрея. И до сих пор не знает, почему. Понра-
вился — и все тут.
Но теперь им предстояло понравиться опытному специалисту
в спортивных танцах — Игорю Александровичу Кабанову.
Просмотр назначили на искусственном льду катка «Кристалл».
За несколько дней до просмотра Ирина отнесла коньки в мастер-
скую, где у них срезали задник и нижний шип — именно такие
коньки нужны танцорам.
Но вот все страхи позади — Кабанову Ира и Андрей понра-
вились. Игорь Александрович сказал: «Не забудьте завтра к
тренировке коньки в порядок привести». А когда, присмотревшись,
увидел, что лезвие в норме, удивился: «А вдруг не взял бы
в группу?»
В ту пору Кабанов тренировал три танцевальных дуэта.
Тренировал самозабвенно. Интеллигентнейший человек, педагог,
он находил подход к каждому из своих учеников. И в первую
очередь он воспитывал у них качества, необходимые каждому,—
силу, мужество, понимание прекрасного.
В то время у Ирины еще не было выразительных, гибких,
как ивовый прутик, и создающих особый образ рук. Только
намечалась горделивая осанка у Андрея. В них только-только
зарождалась ненасытная любовь к фигурному катанию.
Полтора года занятий у Кабанова пролетели как миг. Ка-
залось, нечего и вспомнить — будто только вчера первый раз
вместе вышли на лед.
И вдруг, как гром среди ясного неба — Кабанов уходит на
работу в спорткомитет, а свои пары передает молодому тренеру —
Татьяне Тарасовой. Но, если Игорь Александрович доверил
кому-то своих ребят, тем более совершенно молодому, не
умудренному ни спортивным, ни житейским опытом тренеру,
значит, верил в его талант. И началась их совместная работа
с Татьяной Анатольевной Тарасовой.
Тренер рос вместе со своими учениками. Они сообща
искали новое, находили свой стиль, не похожий на манеру катания
других танцевальных пар. С каждым годом все ярче
чувствовался неповторимый артистизм Ирины. Он не появился
вдруг, внезапно. Он был . всегда. Только сначала — каким-то
84
Ирина Моисеева и Андрей Миненков, чемпионы мира по фигурному катанию.
незаметным, внутренним. А здесь, под неудержимой фантазией
тренера, распустился, как цветок.
И все увидели, что танцевальная пара Моисеева — Миненков
на самом деле нечто новое, доселе неизвестное в фигурном
катании. А Тарасова продолжала искать. Каждый год меняла
программу. Шла от сложного к сверхсложному.
85
Татьяна Анатольевна на каждой тренировке требовала от
Ирины и Андрея полной отдачи сил. Компромиссные решения ее не
устраивали. Были случаи, когда, казалось, нервное напряжение
и большие физические нагрузки сломят волю ребят. Тогда на
тренировке вдруг вспыхивали ссоры. Ирина и Андрей расходи-
лись мрачные.
Моисеева приходила домой, бросала в угол сумку с коньками
и молчала. Родители ни о чем ее не расспрашивали. Знали:
если надо, дочь все расскажет сама. Иногда у нее появлялись
слезы, и скороговоркой, задыхаясь от обиды, начинала доказы-
вать — и чаще всего бабушке, где и в чем не правы Татьяна
Анатольевна или Андрей. В такие минуты обычно ищешь
сочувствия. Но в этом доме, как и в семье Миненковых, имя тре-
нера было свято. Родители верили Тарасовой во всем. Иначе и
не могло быть.
Совместная работа,, победы и поражения еще больше сбли-
жали тренера и учеников. Сближали Ирину и Андрея. Правда,
они могли повздорить на тренировке, по нескольку дней ходить
обиженными друг на друга. Но стоило одному попасть в беду,
как другой сразу приходил на помощь. Когда Ира болела,
Андрей вел себя как няня, предугадывал ее малейшее желание.
Вы, наверное, заметили, что я рассказываю об Ирине больше,
чем о ее партнере. Просто во многом их спортивные судьбы
схожи. Иное дело — характеры. В Андрее, например, есть нечто
такое, что заставляет прислушиваться к каждому его слову,
сказанному неторопливым баском. Он умеет верно взвешивать
свои силы. Одним словом, Андрей — реалист. Как-то Тарасова
предложила им подобрать музыку для произвольного танца.
Ирина побоялась, что не получится. А Миненков махнул рукой
и сказал, как отрезал: «Справимся». И справились.
... Когда Ира и Андрей уезжали на чемпионат мира 1975 года,
родители не желали им ни первого места, ни отличного выступле-
ния. Они только сказали: «Будьте умницами».
Это, наверное, очень легко — быть умницами, когда знаешь,
что с программой все благополучно. Но когда до чемпионата
остается две недели, а у тебя нет оригинального танца —блюза,
настроение, конечно, не из лучших.
Перед этим, на чемпионате Европы в Копенгагене, они
показали блюз таким, каким его видели и чувствовали. Но
некоторым судьям такой оригинальный танец пришелся не по
душе. Оценки были явно занижены. И на чемпионате мира все
могло повториться вновь.
И вот Татьяна Анатольевна вместе с хореографом Валерией
Васильевной Кохановской начали искать новый блюз и новую
музыку. Помогли друзья. Прислали мелодию. За один день
Тарасова вчерне поставила танец. Но времени на тренировки
больше не оставалось, и ребята повезли на чемпионат блюз,
который только начали разучивать.
86
Они часто звонили домой. Рассказывали, как тренируются,
как живут. В последнем звонке — накануне соревнований — лишь
«голая» информация: какой достался стартовый номер. По
традиции теперь связь с внешним миром обрывалась.
В восемь часов утра дома услышали по радио, что Ирина
и Андрей стали чемпионами.
Чемпионы мира! Об этом никто даже и не думал. Ведь
были непревзойденные Людмила Пахомова и Александр Горшков,
но болезнь Александра не позволила им участвовать в соревно-
ваниях. После чемпионата Ира прислала домой письмо, где
говорилось, что ей даже как-то неловко было выходить на лед
в показательных выступлениях после Милы и Саши. Ведь
чемпионы всегда танцуют последними.
Когда спортсмены стоят на пьедестале, им вручают медали
и цветы и мы видим их счастливые лица, то невольно спрашиваешь
себя: «Интересно, а что они за люди? Что им нравится, что
не нравится, кого и что они любят, на кого хотят быть похожими?»
Так вот, в середине прошлого столетия дочери Карла Маркса—
Женни, Лаура и Элеонора предложили отцу и его друзьям
ответить на анкету, где вопросы предполагали как серьезность,
так и шутку в ответах. Но в любом случае тот, кто ее заполнял,
представал во всем своеобразии личности. Эта «Исповедь»
известна многим.
Позже вопросы «Исповеди» не раз использовались журна-
листами, чтобы определить, что же за человек их собеседник.
Но ни разу эту анкету не заполнял спортсмен, пока за дело
не взялся спортивный журналист и писатель Станислав Токарев.
И обратился он к фигуристам. К той «золотой» группе Татьяны
Анатольевны Тарасовой, в которую входили чемпионы Олимпий-
ских игр, мира и Европы Ирина Роднина и Александр Зайцев,
чемпионы мира и Европы Ирина Моисеева и Андрей Миненков.
Тарасова, конечно, тоже приняла участие в «Исповеди». Причем
«пятерка» размышляла и оценивала себя отдельно друг от друга,
ничего не зная об ответах остальных.
Вы можете спросить — какое отношение эти вопросы и ответы
имеют к главе «Мгновение и вся жизнь»? Думаю, самое прямое.
Ведь любой большой спортсмен — это не бездушный манекен,
и самое яркое мгновение в его спортивной жизни напрямую
зависит от того, что он представляет собой как личность.
Итак, анкета:
Достоинства, которые вы больше всего цените в людях?
Роднина. Честность.
Зайцев. Целеустремленность. Честность.
Моисеева. Доброту.
Миненков. Порядочность.
Та расова. Любовь к людям.
Достоинства в мужчине?
Роднина. Сочетание силы и доброты.
Олимпийские чемпионы Ирина Роднина и Александр Зайцев.
Зайцев. Ответственность.
Моисеева. Ответственность.
Миненков. Целеустремленность, мужество.
Та расова. Ум.
Достоинства в женщине?
Роднина. Любовь.
Зайцев. Душевность.
Моисеева. Женственность.
Миненков. Женственность.
Тарасова. Доброту, преданность.
Ваша отличительная черта?
Роднина. Я маленькая и злая.
Зайцев. Я не похож на других.
Моисеева. Обидчивость.
Миненков. Отсутствие терпения.
Та расова. Много друзей.
Ваше представление о счастье?
Роднина. Нормальное счастье — чередование неудач и удач.
Зайцев. Достижение заветных целей.
Моисеева. Когда тебя понимают.
Миненков. Победа.
Тарасова. Когда тебя понимают.
88
Ваше представление о несчастье?
Роднина. Несчастье близкого человека тяжелее всего.
Зайцев. Одиночество.
Моисеева. Когда нет друзей.
Миненков. Когда тебя не понимают.
Тарасова. Болезнь.
Недостаток, который внушает вам наибольшее отвращение?
Роднина. Когда человек, ничего не отдавая, хочет получить
многое.
Зайцев. Подхалимство, лицемерие.
Моисеева. Самоуверенность.
Миненков. Тщеславие.
Тарасова. Двуличие.
Недостаток, который вы считаете извинительным?
Роднина. Если сделал что-то нехорошее, но не со зла.
Зайцев. Отсутствие чувства юмора.
Моисеева. Слабость к чему-нибудь — нарядам, украшениям,
духам...
Миненков. Расточительность.
Тарасова. Легкомыслие.
Ваша антипатия?
Роднина. Наигранность.
Зайцев. Ханжество.
Моисеева. Жадность.
Миненков. Злопамятность.
(Тарасова на вопрос не ответила.)
Ваше любимое занятие?
Роднина. Тренироваться.
Зайцев. Быть все время занятым.
Моисеева. Хозяйничать.
Миненков. Фигурное катание.
Та расова. Готовить еду.
Ваш любимый поэт?
Роднина. Лермонтов.
Зайцев. Пушкин. Бернс.
Моисеева. Есенин.
Миненков. Пушкин.
Та расова. Блок.
Ваш любимый прозаик?
Роднина. Булгаков.
Зайцев. Дюма.
Моисеева. Лев Толстой.
Миненков. Джек Лондон.
Та расова. Хемингуэй.
Ваш любимый герой?
Роднина. Андрей Болконский.	09
Зайцев. Герои не литературные, а живые.
Моисеева. Граф Монте-Кристо.
Миненков. Андрей Болконский.
Тарасова. Овод.
Любимая героиня?
(Роднина на вопрос не ответила.)
Зайцев. Наташа Ростова.
Моисеева. Анна Каренина.
(Миненков на вопрос не ответил.)
Тарасова. Пат из «Трех товарищей» Ремарка.
Любимые цветы?
Роднина. Гвоздики.
Зайцев. Несорванные.
Моисеева. Ландыши.
Миненков. Живые, не в вазе.
Та расова. Незабудки.
Вот и вся .анкета, на которую ответили выдающиеся спорт-
смены и выдающийся тренер. Вы узнали, какие они в повседневной
жизни, что любят... Перед вами раскрылись пять различных
характеров. Но объединяет их одно. Я бы сказал так: честность
к жизни. И тот единственный миг, который всегда нов и никогда
не повторяется, в котором и заключены цель и мечта, к каждому
из «пятерки» приходил и приходит по полному праву. Они
заслужили его, этот свой радостный, победный миг, пришедший
через труд и боль, через успех и огорчения...
* * *
Поговорили мы об одном из «земных» видов спорта, фигур-
ном катании. Теперь самый раз опуститься под воду или поднять-
ся в воздух. Давайте остановимся на втором. Хотя бы ради
девочек. Ведь все привыкли, что летная профессия — мужская.
Во всяком случае; за штурвалом лайнера уж точно должен
сидеть мужчина.
Миг полета. К своей крылатой мечте — стать летчиком или
летчицей стремятся многие ребята. Но, в первую очередь, по
просьбе ваших ровесниц — девочек, отправился я за обстоятель-
ным разговором на тему «Мгновение и вся жизнь» к Марине
Попович (жене космонавта Павла Поповича), полковнику в
отставке, военному летчику-испытателю. Ее поднебесный труд
отмечен многими дипломами и медалями. А звания заслужен-
ного мастера спорта она удостоена за свои многочисленные
рекордные полеты.
...Быстрая, стремительная в движениях и словах, она вдруг
сказала мягким, грустным голосом, перебирая письма, грудой
лежащие на столе:
— Я ужасно завидую ребятам, мечтающим стать летчиками.
90
У них еще все впереди — очарование высотой, чувство полета.
Впереди у них — миг полета.
Мне чаще всего пишут девочки: «Помогите стать летчицей...»,
«Мечтаю быть похожей на ‘вас...», «Не могу жить без неба...»
И я отчетливо вижу своих юных корреспонденток, их мальчи-
шечьи челки, разбитые коленки и веселые глаза. И мне хочется,
усадив их в кружок, рассказать о моем небе, о себе.
Самый запоминающийся полет — первый. Позади сидит
инструктор, строгий, немного важный, как директор школы на
выпускных экзаменах. А у меня такое чувство, будто я маленькая
девчонка и залезла на пожарную колокольню в родном своем
селе. Тогда, в детстве, я испытала от этой «шутки» восторг
и страх. А сейчас к ним добавилась и какая-то непонятность —
как это могло произойти, что я лечу?
Первый самостоятельный полет — это чувство властелина
машины. Умный многотонный самолет слушается каждого дви-
жения штурвала, на котором лежат твои руки.
Первая посадка. Ее тоже никогда не забыть. На полосе
есть рассчитанная тобой точка, где колеса машины должны
соприкоснуться с землей. Чуть-чуть промажешь, и может не
хватить аэродрома. Убираю газ, выравниваю высоту, гашу
скорость... И уже на земле вдруг замечаю, что пою вполголоса
любимую песню.
Знаете, я точно могу сказать, что все летчики любят петь
и обязательно когда-нибудь сочиняли стихи. Потому что невоз-
можно остаться равнодушным к той красоте, которая вокруг
тебя в небе.
Когда я училась в летном училище в Новосибирске, то
учебные полеты начинались с рассветом. Воздух чистый, звонкий.
Все восходы мы встречали в небе. Ярко-красное солнпе всегда
неожиданно появлялось над горизонтом. Если бы я умела ри-
совать, то... Но, увы, не умею. И даже немного жаль, что
Алексея Леонова космос покорил так сильно, что он только
его и рисует. Хотя сам мне говорил, что рассветы над аэродромом
незабываемы.
Вот когда иду на рекорд, то о песнях забываю. Даже на долю
секунды нельзя отвлечься. Ошибку допустить легко, а исправить
ее порой невозможно.
В «свободном» полете люблю смотреть на землю. Высота —
двадцать километров. Небо здесь темно-синее, густое, как черни-
ла. Горизонт выгибается коромыслом. Внизу, на одиннадцати-
^илометровой «отметке», застыли облака, еще ниже — отчетливо
видимая земля. Интересно, чем выше летишь, тем лучше видно,
что делается на земле: даже железнодорожные составы замечаю.
А Прибалтика похожа на разноцветное одеяло, сшитое из
аккуратных лоскутков. И если вдруг ветер пробежит по огромным
пшеничным полям Черниговщины, то вижу, как бегут по золотому
раздолью тени-волны.
91
Мы, летчики, никогда сами из неба не уходим. Потому что,
если хоть раз в жизни почувствовал себя властелином высоты,
невозможно после прожить, не отрываясь от земли, без полета
и чистого горизонта. И лишь медицинская комиссия, строгая
и придирчивая, отправляет нас на заслуженный отдых.
«Бывает ли вам страшно?» — часто спрашивают меня ребята.
Да. Бывает и страшно. Но не просто летать, а испытывать
самолеты в сверхтрудных условиях. Страх этот не парализующий.
Просто это чувство страха, присущее человеку. Побороть его —
вот главное. Ведь я—летчик и выбрала свою профессию сама.
Если честно, то я не особенно верю в людей, которые ни-
когда и ничего не боятся. Они мне кажутся какими-то искусствен-
ными. По-моему, настоящая цена человеку проявляется тогда,
когда он побеждает чувство страха.
Я, например, боялась с детства, да и сейчас побаиваюсь
черного, ночного леса. Но если надо, то я войду в него, пусть
даже там воют волки и ползают змеи. И еще немножко до сих
пор боюсь прыжков с парагвкютом. Но если бы в нужную минуту
не смогла забыть о своей неуверенности, то никогда не стала
бы летчицей.
Всегда помните, что расстояние между «хочу» и «стала» —
очень велико. У меня этот маршрут занял двенадцать сознатель-
ных лет — от порога аэроклуба до первого самостоятельного
вылета. Мало просто «хотеть», надо учиться, воспитывать, тре-
нировать себя.
Есть про нас такие слова: летчик обязан знать обо всем
понемногу, а об авиации — все. А что я иногда читаю в ваших
письмах? «Забыла обо всем и думаю лишь о небе...» О небе
можно мечтать и до ста лет. А кто будет учиться, познавать
мир? Авиация немыслима без знаний математики, физики, химии,
астрономии и даже литературы.
Мне уже немало лет, но я до сих пор люблю учиться. И не
потому, что я такая хорошая и сознательная, а во многом
благодаря авиации. Я просидела над учебниками почти 30 лет:
сначала в школе, затем в авиатехникуме, авиаинституте, акаде-
мии, аспирантуре. Человек должен учиться всю свою жизнь.
Я, например, не умею стоять на одном месте.
Полет — это прежде всего огромный, кропотливый труд,
который по плечу сильному духом и телом человеку, а затем
уже — романтика. Не принимайте эти мои слова как нотацию
или поучение. Постарайтесь понять их. И если вы окажетесь
пригодными для неба, милые мои девочки, и поймете, что без него
вам не жить, то дерзайте, не останавливайтесь ни перед какими
трудностями. И мальчишкам желаю, конечно, того же.
* * *
...Полет. Но не только на самолете. Как прыгнуть в длину,
чтобы пролететь, предположим, семь метров, которые до тебя
не преодолевала ни одна спортсменка в мире?
92
Первой взяла семиметровый рубеж литовская студентка
Вильгельмина Бардаускене. Это случилось за два года до
Олимпийских игр в Москве. Спортивный мир долго ждал от
представительниц слабого пола прыжка за семь метров. И очень
часто им не хватало чуть-чуть до заветной черты. Но, как вы
знаете, чуть-чуть не считается.
Итак, за два года до московской Олимпиады Бардаускене
стала рекордсменкой мира и начала готовиться к Играм. Мечтала,
конечно, об олимпийском «золоте». Но ее подстерегла травма,
а только поправилась — заболела. Выздоровела — и вновь
травма.
Она все равно продолжала тренироваться, но стать участницей
московской Олимпиады ей так и не пришлось: проиграла от-
борочные соревнования своим подругам по сборной. Не трудно
догадаться, что она чувствовала в тот момент. Однако она не
считала себя неудачницей, потому что знала, что такое — миг
победы.
Рассказывает Вильгельмина Бардаускене:
— Чемпионкой Европы я стала в августе 1978 года в Праге.
Для того чтобы попасть в финал, надо было сначала преодо-
леть так называемый квалификационный барьер — прыгнуть не
хуже чем на 6 метров 40 сантиметров.
На чемпионат в Чехословакию я приехала уже рекордсменкой
мира. За две недели до этого на «Дне прыгуна» в Кишиневе
показала результат. 7 метров и 7 сантиметров. И теперь соперницы
готовились дать мне бой. Мой тренер Ян Янович Годович
сказал: «Надо их ошеломить в первой же попытке, доказать,
что сегодня ты — лучшая прыгунья. Ты можешь это сделать,
я знаю».
Я во всем верю своему тренеру. Как и в судьбе каждого
спортсмена, у меня тоже были очень трудные годы, когда одно
накладывалось на другое и все вокруг твердили: «Вильма,
бросай ты этот спорт, ничего уже не добьешься». А мой спокой-
ный тренер говорил: «Запомни, это только у слабых ничего не
получается. Вот увидишь, все будет в порядке».
... В Праге шел дождь. И хотя я очень люблю солнце
(оно как бы мой талисман), я забыла о сумрачном небе и
готовилась к первой, решающей попытке. Для меня в прыжке
самое главное — разбег. И еще чувство полета. С чем его можно
сравнить, даже не знаю.
Прыгнула. Знаю, что хорошо, но какой будет результат?
На демонстрационном табло зажглись цифры — 7.09 — новый
мировой рекорд. Но это еще не означало, что мне уже вручили
золотую медаль: я просто добилась права выступить в финале.
Вечером сильнейшие прыгуньи разыгрывали финал. В первых
трех попытках я заступила за черту, и арбитры прыжки не
засчитали. А стадион шумно радовался каждой удачной попытке
чехословацкой спортсменки Ярмилы Нигриновой. Она лидирова-
93
ла. И вдруг я на минуту отвлеклась от подготовки к очередному
прыжку, посмотрела по сторонам и увидела наших ребят, своего
тренера. В их глазах, во всем их облике было такое желание
моей победы, что я поняла: нет у меня права проиграть.
В четвертой попытке прыгнула на 6 метров и 88 сантиметров
и завоевала золотую медаль. Потом, стоя на пьедестале почета,
слушала гимн нашей страйы, смотрела, как поднимается вверх
красный флаг и думала сразу обо всем. В моей жизни пока два
самых счастливых момента — этот и рождение сына.
Я всегда хотела стать чемпионкой. Это была моя цель, ради
которой тренировалась и жертвовала свободным временем.
Давным-давно Козьма Прутков сказал: «Нельзя объять необъят-
ное». Разменивая жизнь на разные маленькие «приятности» и
не особенно утруждая себя в работе, ничего в жизни не достиг-
нешь. Я считаю, что в любом выбранном тобой деле надо
стремиться быть первым. И никогда нельзя проигрывать самому
себе.
Конечно, если ты, к примеру, никогда не бегал кросс, то
кто-то пробежит лучше. Но свой личный рекорд попытайся
установить. И если ты пока еще физически слаб, то не ищи
себе оправдания. Не ленись. Не бойся уроков физкультуры и
нормативов ГТО. Предположим, тебе нравится литература и ты
мечтаешь стать писателем. Учителя говорят, что ты талантлив.
Но запомни, очень трудно добиться желаемого без настоящей фи-
зической подготовки. Иначе ты просто-напросто быстро устанешь.
Или другая крайность: кто-то захотел стать олимпийским
чемпионом и все свое время отдает спорту, частенько забывая
об учебе. Так вот, этим ребятам я хочу напомнить: давно уже
прошли те времена, когда на соревнованиях побеждала лишь
физическая мощь. Спорт сейчас немыслим без науки. Поэтому
спортсмен должен быть образованным человеком. В сборной
команде Советского Союза по легкой атлетике многие закончили
высшие учебные заведения, некоторые продолжают учебу в
аспирантурах.
И еще: человек, поставивший перед собой какую-нибудь
цель, должен уметь думать.
Знаю, что юные спортсмены любят спорить. Чуть что — ла-
дошка в ладошку и загадывается, что будет делать проигравший.
Иногда он обязан без подготовки пробежать по стадиону
20 кругов или поднять тяжеленную штангу. А это уже не
столько риск, чтобы доказать свою силу или мужество, сколько
удар по собственному здоровью. Вот такой спор — это неблаго-
родное дело. Хочу посоветовать вам почаще думать над своими
поступками.
Другое — уметь победить свой страх. Но для этого не обяза-
тельно спорить. Когда мне было 13 лет, я все-таки заставила
себя прыгнуть в бассейн с десятиметровой вышки. Потом не-
делю ходила гордая. Даже сегодня это вспоминать приятно.
94
И еще одно обязательное условие для достижения цели —
научиться верить в собственные силы. В критическую минуту,
конечно, на помощь придут друзья. Но если их не оказалось
рядом, а ты всю жизнь привык ощущать их плечо? Что тогда?
А тогда не надо стесняться своего «я». Потому что многие
вопросы за нас самих не решит никто другой. В детстве у меня
было два героя: художник Ван Гог и музыкант Паганини. И не
потому, что я увлекалась музыкой и живописью. Меня потрясли
их судьбы. Каждый из них своего самого главного в жизни
добился самостоятельно. Они умели, когда это надо, не бояться
собственного «я». Безусловно, они были талантливыми людьми.
Но вы сами знаете, что настоящий успех — это лишь десять
процентов таланта и девяносто — работы до седьмого пота...
* * *
Помните, этот урок начался с разговора о московской
десятикласснице Оле Маренковой? Закончим его рассказом, в
котором примет участие тоже десятиклассник—Григорий Род-
ченков. И вновь коснемся темы-—какая же жизнь стоит за
мгновением, которое приходит вместе с победой? И не обяза-
тельно спортивной... Какие мысли и стремления определяют
жизнь одного из ваших ровесников, отличного спортсмена, но
для которого спорт стоит на почетном втором месте, после
учебы?
Итак, Григорий Родченков рассказывает о своей учебе и
своем спорте.
«Во время тренировок я обязательно о чем-либо думаю: то
по-английски тему вспоминаю, то билеты по физике повторю, а
то представлю, как выигрываю соревнования...»
Я услышал эту фразу и не ... улыбнулся. Хотя, будь она
произнесена кем-либо другим или при иных обстоятельствах,
трудно было бы поверить в идеальную учебную и спортивную
совместимость. Но я буквально во всем верил сидящему напротив
пареньку в синей олимпийке, которого при заочном знакомстве
мне представили не иначе, как уникального московского десяти-
классника из 749-й школы — Григория Родченкова.
Уникальный — слово-то уж очень эмоциональное. Пожалуй,
процентов на девяносто оно состоит из восторгов. И даже не
знаю, насколько применим этот термин по отношению к Грише
Родченкову, но претендовать на золотую медаль по окончании
школы и при этом быть одним из основных кандидатов на
Спартакиаду школьников в составе сборной легкоатлетической
команды Москвы — такое встретишь не часто.
«По серьезному все началось в девятом классе. В школе
был традиционный осенний кросс. До этого я к легкой атлети-
ке вообще никакого отношения не имел,— продолжал рассказ
Григорий Родченков. — Перед забегом наши спортсмены раз-
95
минку делали, «ускорялись», а я в их подготовительной сис-
теме ну ничегошеньки не понимал. За несколько секунд до
старта один парень, боксер, говорит: «Ты не думай, что они
сильнее тебя. Скажи себе — я сильнее, и все будет, как ты
захочешь. Самое главное — поверь в себя».
Я поверил. Сначала было легко. Бежал и удивлялся, откуда
только силы берутся. Обгонял соперника и очень этому радовался.
Но, когда финишировал, думал, ч?о умру — в голове стучит,
земля под ногами ходуном ходит. В итоге — оказался третьим.
После этого забега тренер Валерий Иванович Пономарев и
пригласил меня в ДЮСШ. Так я стал стайером.
А в феврале первенство Москвы проиграл из-за своего
щенка. Три ночи он лаял, не давал уснуть. После этой вынужден-
ной бессонницы вышел на разминку, а чувства полета нет. И где
ощущение победы? (Это когда только подходишь к старту,
а уже знаешь, что сегодня пробежишь как никогда здорово!)
Но не было его сегодня. Чувство полета обязательно должно
быть. Жаль только, что не всегда оно приходит. Хотя, если бы
оно перешло в разряд «всегдашних», его, наверное, нельзя было
бы назвать чувством, просто — ощущение.
Тогда ничего уже нельзя было изменить. Я вдруг понял,
что сегодня проиграю...
Дома у нас всякой живности полно: хомячки жили, ворона
и очень умная галка Галя, щенок вот... Но с одной любовью к
животным на биофак МГУ не поступишь. Да и скидок на это
никто не делает. Так что на вступительных экзаменах придется
нелегко. Но если поступлю, то обязательно пойду на генетику
и селекцию. Для меня сейчас эти два слова будто волшебные —
и манят, и немного отпугивают. Вроде бы и литературу специаль-
ную читал, что-то знаю, но все равно толком ничего не понимаю.
Знаю только, что именно в этой области и буду работать в
дальнейшем, не жалея ни сил, ни времени.
Времени мне пока на все мои дела хватает. На письменные
уроки трачу около часа. А любимые предметы — физика, мате-
матика и биология — потому любимые, что с ними не только
интересно, но и легко. Устные больше чем на половину делаю
в школе. Главное — внимательно следить за объяснением новой
темы на уроке. Перед тренировкой час-два обязательно посвящаю
художественной литературе. Читаю классику, то, что положено
знать каждому образованному человеку.
Бываю сердитым, когда чувствую, что после финиша — совсем
не устал, сил хоть отбавляй. Выходит, не смог до конца выложить-
ся на дистанции, заставить себя не смог. Иногда мне кажется,
что в легкой атлетике я эдакий свободный художник, в творчестве
которого решающую роль играет вдохновение. Не люблю и не
умею «терпеть». А терпеть на дистанции — великое дело. Здесь
и характер, и злость, и надежда — все, одним словом.
Но самое приятное чувство — чувство скорости. Ты уско-
96
ряешься, и вдруг спина, которая маячит впереди тебя, начинает
приближаться. А ты бежишь и думаешь — неужели соревнования
уже начались, неужели они идут и судьи берут на секундомер
твой результат, а девчонки за круг до финиша крикнут:
«Вспомни Москву!» То есть — февраль месяц, плач щенка и свой
проигрыш. Но сейчас нужна только победа. И она не может
не прийти. Ведь есть оно, это чувство полета, когда каждая
клеточка рвется к победе».
Вот и весь рассказ о десятикласснике Григории Родченкове.
Вам и судить, что он за человек, этот обыкновенный московский
парень, который, как вы, ходит в кино и театры, играет в
футбол, рассказывает товарищам о своих соревнованиях. Многие
учителя и не догадываются, что у Родченкова, кроме учебы, есть
еще и большой спорт.
В конце нашей беседы я спросил у него:
— Учеба и спорт — пока что два основных твоих предмета.
Но что из них больше подходит под разряд «увлечения»?
Он подумал и постарался ответить на мой вопрос при
помощи такого примера:
— Зимой каждый день утром бегаю кросс. На улице — хо-
лод, но ничего не поделаешь—надо. Заставляешь себя оде-
ваться и выходить на мороз. Или сочинение нам на дом задают.
Тоже надо писать. Неохота, но надо. Так что и учеба, и
спорт — это, по-моему, в какой-то мере и дело, и увлечение.
Правда, учеба давно мое первое дело, а спорт стал таким год
назад. Но если бы пришлось выбирать между ними — выбрал
бы учебу.
Но, отмеривая километр за километром на тренировках,
он не может хотя бы на секунду не представить свою очередную
победу в каких-либо больших соревнованиях...
УРОК СЕДЬМОЙ
КОГДА
ПОДНИМАЕТСЯ ФЛАГ
РОДИНЫ
ЭТОТ УРОК несколько необычен. Вы не только позна-
комитесь с выдающимися спортсменами, но и узнаете немало
интересного о видах спорта, в которых они стали победителями.
Часто приходится слышать от ребят вопрос: «Почему чем-
пионы, стоя на пьедестале, иногда плачут? Ведь слезы — это
проявление слабости...»
Нет, слезы - это не всегда проявление слабости: бывают
и слезы радосн! Л появляются они в тот момент, когда сбылась
главная мечта твоей жизни, когда исчезло огромное нервное
напряжение, приходящее перед выходом на лед, решающим
заплывом или матчем...
Ты знаешь, что победил, но еще не можешь в это поверить.
И вот скользит вверх по флагштоку алый стяг, торжественно
звучит над замершими трибунами гимн Родины. И ты стискиваешь
зубы, чтобы не разрыдаться, потому что остались позади годы
напряженных тренировок, неудач и надежд, потому что ты
сделал все, что мог, и даже чуточку больше, чтобы сегодня
весь мир аплодировал твоей стране,— и непрошеные слезы сами
собой катятся по щекам.
Конечно, не все чемпионы плачут. Это, как вы понимаете,
зависит от человека. Но в любом случае слез победы никто
из них никогда не стеснялся и стесняться не будет. Ведь радость,
когда ты в упорнейшей борьбе отстоял честь спортивного флага
Родины, поистине безгранична.
Три советских атлета стали трехкратными чемпионами Игр
XXII Олимпиады, проводимой в Москве: пловец Владимир Саль-
ников, гимнаст Александр Дитятин и гребец на байдарке Влади-
мир Парфенович. Перед спортивным мужеством каждого из них
можно преклонить колени. Понимаю, что олимпийское «золото»
избаловать болельщиков не в состоянии: сколько бы раз наши
спортсмены ни поднимались на вершину пьедестала, все равно
хочется, чтобы повторялось это раз за разом, всегда и везде.
Но назвать уникальными золотые медали Сальникова и Дитятина
было бы не совсем верно: на предыдущих Олимпиадах выступали
98
пловцы и гимнасты, которые собирали наград и поболее. Три
же медали Владимира Парфеновича — пока наивысшее дости-
жение среди байдарочников на олимпийских регатах!
* * *
... Последний перед Олимпиадой месяц они тренировались
под Рязанью. Приехали в Москву, когда Игры были в разгаре.
Только что на гребном канале в Крылатском завершилась
академическая регата. Мощные машины на специальных прице-
пах вывезли из эллингов хищно вытянутые лодки академистов,
освободив место для вертких байдарок и каноэ. Болельщики
вновь заспешили на трибуны.
Может быть, не все из вас знают о том, на чем Парфенович
и его друзья-соперники отправляются в путь за медалями? Каяк—
так называли свои лодки эскимосы. Легкие, маневренные каяки
были незаменимы в охоте за морским зверем. Их легко было
строгать: на деревянный каркас натягивалась шкура или чаще
всего несколько шкур моржей. На воде утлые суденышки слуша-
лись малейшего приказа двухлопастного весла.
В спорт каяк привел; шотландец Мак-Грегор. Он построил
деревянную одноместку, придав корпусу обводку, как у эскимос-
ского каяка. Он дал ей и собственное имя — «Роб-Рой». Шотланд-
ца нарекли отцом байдарочного спорта.
И еще одна небольшая подробность: байдара — это русское
название лодок приморских чукчей, коряков и эскимосов. И если
мы говорим «соревнования на байдарках», то по-польски, по-
немецки, по-чешски это звучит несколько иначе — «соревнова-
ния на каяках».
Теперь поговорим о каноэ. Его родина — Северная Америка.
Каноэ выдалбливалось или выжигалось из цельного ствола дере-
ва, или же деревянный каркас обшивался легкой корой. Предвижу
вопрос: «Но ведь пирога — тоже индейская лодка и тоже вы-
далбливалась из ствола? К тому же у Фенимора Купера по рекам
и озерам Северной Америки плавают не каноэ, а пироги и чел-
ны?» Все верно. Пирога — тоже индейская лодка, рукотворное
произведение индейцев-карибов, живущих в бассейне Кариб-
ского моря. Просто с легкой руки европейцев название «пирога»
закрепилось почти за всеми индейскими лодками.
Современные спортивные каноэ имеют легкий каркас, обтя-
нутый тонкой фанерой из лучших пород древесины. Гребут
в каноэ однолопастным веслом, стоя на одном колене. Причем
гребут лишь по одному борту. Поэтому смены течений приобре-
тают у каноистов несравнимо большее значение, нежели у
мастеров байдарки. Гонки — классические, олимпийские —
проводятся на одноместных и двухместных судах. Но индейские
каноэ иногда изготовлялись и для целой армии. Стоместное
каноэ, согласитесь, впечатляет.
99
Ну вот вы и познакомились с основными признаками и
отличиями байдарки и каноэ, хотя индейские лодки в наше
дальнейшее повествование не заплывут. Но ведь мы говорим
о виде спорта, который называется — гребля на байдарках и
каноэ. Поэтому уверен, что исходные данные, хотя бы для общего
развития, знать необходимо.
А сейчас — в путь. Вслед за Владимиром Парфеновичем в
Москву, на олимпийский гребной канал в Крылатском.
Итак, осталось'два дня, и зеленой ракетой громыхнет олим-
пийский старт. Невидимой пулей он навылет прошьет нервную
систему тренера Анатолия Каптура, заставит украдкой сосать
валидол и сквозь сжатые зубы насвистывать бодренькие мелодии.
При этом Каптур будет улыбаться — спокойный, уверенный в
себе и в своих учениках — в Парфеновиче и Чухрае.
Да, он не дрогнет. Ни на секунду. Потому что давным-
давно усвоил и сердцем, и мозгом одну простую истину: тот не
тренер, кто не умеет быть спокойным. Тем более на глазах у
учеников. Правда, на второй по счету победной пресс-конферен-
ции тренеру чуть не стало дурно.
— Это от счастья, бывает,— скажут мои коллеги-журналисты.
А Каптур через силу улыбнется и, позабыв об этикетах, по-
простому, рукавом спортивной куртки, утрет пот с загорелого
лица и выдохнет:
— Извините, ребята, это от духотищи.
И переводчики с улыбкой переведут его слова иностранцам.
А те понимающе закивают головами — мол, что поделаешь,
всякое бывает...
Наградной плот цвета солнца. Когда его красили яркой
желтой краской, кто-то из случайных прохожих встал рядом и
и начал вещать:
— Что делают-то? Краска светлая, значит—маркая. День-
другой, грязь-пыль натечет, ногами затопчут, и будут все опять
красить...
Тогда оторвался от работы молодой парень, на вид лет
двадцати, наверное, только из армии пришел: хоть и в пере-
пачканной краской куртке, а локти все равно к бедрам при-
жимает, как и учили. Потянулся всем телом и спокойно сказал:
— Это же Олимпиада, дядя. Если понадобится, сто раз
выкрасим, а он все равно золотым будет.
Прошли месяцы после окончания Игр, а плот до сих пор
в солнечные дни отдает золотом...
Два дня до олимпийского старта. Тренер Анатолий Каптур
сидит на наградном плоту, а перед ним по волнистой полировке
канала ходят в одиночках Владимир Парфенович и Сергей
Чухрай: идеальная пара гребцов, которая в байдарке-двойке
будет бороться за высшие награды Олимпиады в заездах на
500 и 1000 метров. Кроме того, Владимир Парфенович пойдет
в байдарке-одиночке на 500 метров.
юо
Об этом я знал за месяц до Олимпийских игр. И свято
верил, что золотые медали у них будут. Другой вопрос — сколько.
Хотелось верить, что по максимуму. И вот сейчас, казалось,
наступила та сказочная минута, которой репортер подчас доби-
вается месяцами: рядом с тобой тренер и кандидаты в чемпио-
ны — спрашивай, записывай. Тем более что и настроение у ребят
неплохое. Вот только что спрашивать? Как выступят? Этого
никто не знает. На что они надеются? Конечно, на победу.
Тренер внимательно смотрит на меня и, будто читая мысли,
просит:
— Ты их сейчас не тереби. Они хоть и взрослые, но пусть
лучше о предстоящих соревнованиях не думают. В конце концов,
и сам все знаешь.
— Не знаю, а верю,— поправляю его.
— В том-то и дело, что я тоже верю, но пока ничего не
знаю,— тихо добавляет Анатолий Каптур, думая о чем-то глубоко
своем, сокровенном.
Но, если серьезно, что я знаю о них, о будущих чемпионах
Олимпийских игр? Запомнился разговор, который происходил
в номере гостиницы гребного канала в Крылатском после оконча-
ния первенства страны. До Олимпиады оставался месяц, а через
час сборная отправлялась на регату в Англию.
Чухрай шнуровал чехол, в котором лежали весла. Оглядел
хозяйским взглядом собранную амуницию и остался доволен
порядком.
— Так на чем мы остановились? — спросил он.
— На том, что на второй Олимпиаде тебе будет, пожалуй,
потруднее выступать, чем на первой. Одним словом, постарел
ты, Серега... — Парфенович с серьезной миной произнес эти слова,
а глаза смеялись, в них витало недосказанное: мол, как же,
рассказывай, труднее...
— Ну-ка, молодой, вспомни, когда греблей занялся? — на-
рочитым басом спросил Чухрай у Парфеновича.
— В семьдесят третьем.
— Вот именно — в семьдесят третьем. А я в тот год уже
чемпионом Европы среди юниоров стал. Вот так-то. А в олим-
пийском Монреале в 1976 году знал лишь одно: все надо выдать,
без остатка. Со мной в четверке взрослые люди сидели, они-то
и считали варианты для победы. У меня одно преимущество
было — олимпийская молодость. В общем, взлетели мы тогда на
Олимп. Там хорошо, радостно, уютно.
Только через четыре года стучатся: покупались ребятки в
лучах славы, пора и честь знать. Что? Хотите еще понежиться?
Тогда будьте добры на грешную воду и докажите свою силу.
Это мне детскую игру напоминает — в царя горы. Куча песка
или сугроб. Взобраться на вершину трудно, но не так, чтоб
очень, зато отстоять ее — задачка потяжелее. Правда, у тебя
все впереди, сам почувствуешь...
101
На международных соревнованиях в Москве за год до
Олимпиады простудился постоянный напарник Сергея Чухрая
Владимир Тайников. И вот тогда на старт вышел экипаж
Парфенович — Чухрай. «А ведь с первым попавшимся в лодку
не сядешь, у нас так не принято»,— говорил мне как-то Чухрай.
«Значит, вы уже хорошо знали друг друга?»,— спросил я. «Ско-
рее, чувствовали»,— улыбнулся Чухрай.
... Парфенович о чем-то думал. И мне показалось, что вот
сейчас он скажет то самое главное, что во многом объяснит
мне и его самого, и его друга Сергея Чухрая. И, по-моему,
не ошибся:
— Слово есть такое — «не могу». Многое за ним стоит, и
прежде всего — что ты за человек. Так вот, когда, сжав зубы,
кто-то ради тебя, ради общего дела преодолевает это самое
«не могу», тогда и начинается настоящая вера в друга. И ника-
кие испытания уже не нужны.
Я посмотрел на Чухрая. Тот сидел, откинувшись на спинку
стула, с закрытыми глазами и словно затвердевшим лицом, в
молчаливом согласии склонив голову.
— Я в основном в одиночке греб,— продолжал Парфенович.—
А здесь — двойка. Команда. Я — загребной. Сергей вторым
номером сидит. Я то знаю, что в следующую секунду последует,—
темп я задаю. А он интуитйвно чувствовать все должен, чтоб
ни мгновения задержки, чтоб единое целое. Такая у него работа.
Честно могу сказать, не выдержал бы я на втором номере,
умер бы от напряжения.
— Ладно прибедняться,— сказал Чухрай. — Первый или
второй номер — какая разница. Где лучше получается, там и
должен работать. Помнишь, репортеры меня как-то выпытывали
насчет самолюбия: ведь с Тайниковым загребал, а здесь вторым
сижу. Смешной вопрос — разве до «яканья», когда одно дело
делаем, и не для себя, для всех...
До. отъезда в аэропорт оставалось минут десять. Мы спуска-
лись к подъезду, когда Чухрай, таинственно оглянувшись по
сторонам и понизив голос, спросил:
— Интересно, а что журналисты называют главным в спор-
тивном таланте Парфеновича? — и тут же без секундной паузы
сам и ответил: — Все просто, как дважды два. Он умеет грести
быстро, понимаешь, очень быстро. Кстати, я не шучу, а говорю
на полном серьезе,— улыбнулся мудрый Чухрай.
— Постой,— начал было я, желая во что бы то ни стало
разложить эти дважды два по полочкам.
— Увы, это необъяснимо,— сказал Чухрай. — Это его вели-
чество — талант.
... Олимпиада. Праздник спорта. Над гребным каналом в
Крылатском взвилось белое полотнище с пятью олимпийскими
кольцами. С бешеной скоростью мчатся олимпийские дни. Ныне
болельщиков лихорадят прогнозы насчет байдарок и каноэ.
102
Кто «взобрался» на пик формы,
кто не дошел до него, а кто
уже перевалил через его вер-
шину— вот исходные данные
борьбы за медали.
Но вы не забывайте, ведь
это — Олимпиада. Форма фор-
мой, но подчас «темненькая
лошадка» может вырвать побе-
ду, проявив вристину олимпий-
ский характер,
— Сюрприз — где угод-
но,— слышу от специалистов.
Только не там, где Парфе-
нович.
Это приятно. Но... Олим-
пиада...
Итак, начинаются дни высо-
чайшего напряжения, когда
мало кто вспоминал, что нерв-
Владимир Парфенович, трех-
кратный олимпийский чемпион по
гребле на байдарках.
ные клетки, к сожалению, не
восстанавливаются.
В дальнейшем постараюсь
не очень затруднять вас ариф-
метикой, но в данный момент без нее не обойтись. Парфенович
боролся за три олимпийских золотых медали: в байдарке-
одиночке на 500 метров и байдарке-двойке на 500 и 1000 метров.
В этом виде спорта в один день проводятся полуфиналы (утром)
и финалы (вечером) на дистанции 500 метров; а на следующий
день точно такая же программа на километровой дистанции.
О предварительных заездах я сейчас даже и не говорю. То есть
в первый свой победный день Парфенович стартовал четыре
раза — в одиночке и в двойке с Чухраем. И утром, и вечером
у него было чуть больше часа между заездами, чтобы отдышаться.
Ранний вечер, вернее, преддверие вечера 1 августа 1980 года.
Беседуем с руководителем команды гребцов ГДР о все тех же
мало исчисляемых олимпийских шансах. В конце беседы, вытянув
вверх большой палец, он с расстановкой произносит:
— Парфенович — прима. Я думаю, за него не стоит волно-
ваться.
Пресс-центр гудит, будто вскипевший чайник. Теле- и фото-
журналисты сгрудились поближе к воде, к пьедесталу. Из
рабочей комнаты прессы, уставленной желтыми телефонами и
пишущими машинками, доносится призывный крик:
— Ребята, кто о Парфеновиче знает, подойдите, пожалуйста.
Да, случается и такое: кого-то редакция вызывает раньше
финального заезда.
Нас оказывается трое «специалистов» по Парфеновичу. В рас-
поряжении — секунды. Быстренько набрасываем на листке:
103
«22 года, рост 192 см, вес 84 кг. Живет и тренируется в Минске.
Учится в Белорусском государственном институте физкультуры.
Женат. Чемпион мира 1979 года в одиночке и двойке (с Чухраем)
на 500 метров».
— Кто знает, он сейчас выиграет или как?
Переглянувшись, утвердительно киваем.
... Дистанция 500 метров. Финал одиночек. Трибуны на
мгновение замерли, чтобы не прослушать и не проглядеть старт
первого финала олимпийской регаты, и — зашлись в многоязыч-
ном крике.
И без бинокля видно, что Парфенович впереди. Вот без
видимых усилий он еще дальше уходит от соперников. Кто-то
лихорадочно бросается в погоню, кто-то яростно вгрызается
веслом в воду, пытаясь поднять темп до предела, но Парфенович
недосягаем.
И вот — его олимпийский пьедестал. Первый. Улыбка во все
лицо. Улыбка, значит, все в порядке. Кстати, в греблю он
тоже пришел с улыбкой. Надоело заниматься борьбой, и когда
товарищ притащил его на занятия секции юных байдарочников,
все это казалось поначалу ненастоящим. Зато тренер оказался
настоящим — Петр Ефимович Ковганов. Он не заигрывал с
мальчишками, не обещал им будущих побед, а воспитывал
характер.
Характер в первую очередь. Зимой на Комсомольском озере
они вырубали прорубь, клали байдарку на черную ледяную
воду и тренировались. Так получилось, что в лодку Парфенович
впервые сел зимой. Испытание было не из легких. Но он вновь
пришел на тренировку и остался. А весной, посмотрев мальчишку
на чистой большой воде, Ковганов уже точно мог сказать —
этот парень талантлив.
Талант. Уникальные физические данные, врожденное чувство
воды и весла помогли Парфеновичу войти в сборную. В сборной
с ним начал работать Каптур.
Ковганов в напутствие сказал Володе, что теперь все будет
для него по-другому, намного серьезнее. На одном таланте далеко
не уедешь. Парфенович молча слушал, во всем соглашаясь с
тренером. Он никогда не боялся работы. Просто ныне она
становилась на ступеньку выше. В сборной и нельзя работать
иначе — уж очень велика ответственность.
Осенью 1978 года в финальном заезде чемпионата мира
Владимир Парфенович самую малость проиграл победителю
монреальской Олимпиады румынскому спортсмену Василе Дыбе.
После этого до московской Олимпиады Парфенович нигде, ни-
когда и никому не проигрывал, даже предварительные заезды.
Полтора часа пролетели как миг. На старте — финальный
заезд байдарок-двоек. Все те же полкилометра. По первой воде
идут Парфенович и Чухрай. И вновь бинокль не нужен. Первая
вода оправдывает свое название: они — чемпионы!
104
В пресс-центре — вавилонское столпотворение. Телексы и
телефоны работают с предельной нагрузкой. Не только завтраш-
ние газеты, но уже и вечерние выпуски выйдут с аншлагом —
две золотых медали советского гребца Владимира Парфеновича!
В сегодняшнем олимпийском дне это — главное событие.
Известный статистик гребли на байдарках и каноэ Юрий
Плеханов, устроившись на случайном стуле, что-то сосредото-
ченно пишет в стартовых протоколах. На секунду отрывается от
своего занятия и говорит:
— Что Парфенович и Чухрай сильнейшие сегодня — это
объективно. Но завтра им будет архитрудно. Усталость. От
нее никуда не денешься.
Ужасно не хочется, чтобы кончался этот «золотой» день. Сер-
гей Чухрай дает интервью корреспонденту Всесоюзного радио.
— Знали, что выиграем. Боялись только одного — нелепой
случайности: вдруг весло сломается или с лодкой что случится.
— А как думаете завтра выступить?
Чухрай смотрит на часы и, зажав микрофон рукой, шепчет:
— Завтра, в это же время, здесь же. Тогда все и расскажу...
И вот он — завтрашний день. Еще отхаживают нашатырным
спиртом словно в забытьи улыбающегося Парфеновича. Чухрай,
опершись на весло и забыв обо всем на свете, неотрывно смотрит
на электронное табло: вот-вот должны появиться результаты.
И хотя без этих минут и секунд ясно, что они — первые, они —
«золотые», он стоит, смотрит и ждет, ждет, ждет. Наконец
в самой верхней строчке зажигаются их фамилии. Чухрай соглас-
но закрывает глаза — мол, все в порядке, ошибки никакой нет,
и, не выпуская из рук весла, кричит:
— Выиграли!
И вновь надрываются в пресс-центре телефоны, вновь бегут
перфоленты телетайпов: «Третья золотая медаль Владимира Пар-
феновича!» Сергей Чухрай также становится трехкратным
(первую свою высшую олимпийскую награду он выиграл четыре
года назад) олимпийским чемпионом...
Вчера закончилась Олимпиада. Пусто на трибунах. Пусто
на дорожках канала. На наградном плоту, скрестив ноги, сидит
тренер Анатолий Каптур.
Протягиваю ему протоколы финалов и прошу автограф. Он
в первую секунду не понимает, о чем речь, затем, улыбаясь,
расписывается. Покончив с делом, спрашивает:
— О чем хочешь спросить?
— Обо всем.
— И все-таки давай-ка лучше по порядку.
— Хорошо. Наступил ли в Москве ваш тренерский звездный
час?
— Да. Еще в первый день, когда ребята выиграли «пяти-
сотки». Вот и думаю, что дальше будет с моим тренерством.
Сумею ли переступить свой рубеж — прекрасную, уже сбывшую-
ся мечту — или нет.
105
— Что вам как тренеру дали Парфенович и Чухрай?
— Смотри шире — и как человеку тоже. Уверенность в
собственной правоте и большое человеческое счастье. Безгранич-
ное счастье. Когда знаешь, что все, к чему стремился годы,
свершилось. Так, как ты и мечтал, и хотел, и верил.
— Скажите что-нибудь о своем ученике Владимире Парфено-
виче.
— Небольшая поправка: Петра Ефимовича Ковганова и моем.
Что будут у него еще блестящие победы, я знаю. Что он станет
самым титулованным байдарочником в нашей стране, в это я
хочу верить. Но главное, пожалуй, вот что: уверен, что выдаю-
щийся спортсмен должен быть хорошим человеком. И здесь
Парфеновичу не надо ломать свой характер и казаться не тем,
кто он есть на самом деле. Вот, пожалуй, и все.
* * *
Иногда слышишь споры: какой вид спорта тяжелее? Один
доказывает, что самый-самый — это тяжелая атлетика, другой —
хоккей, третий — велоспорт и т. д. Откровенно говоря, какой
вид спорта требует наивысших затрат физических и нерв-
ных сил, я не знаю. Но, работая вполсилы, чемпионом не стано-
вятся.
Вот многие из вас, ребята, с улыбкой относятся к худо-
жественной гимнастике или санному спорту. Первый, понятно,
только для девчонок, да и что в нем трудного-то: поскакал,
побегал по ковру, лентой помахал, мячом постучал — и уже
с медалью. О втором и говорить смешно — одним словом, сани
едут сами...
Ну, к саням мы еще вернемся. Пока поговорим о художест-
венной гимнастике, которая, начиная с 1984 года, войдет в про-
грамму Олимпийских игр. Я раз попробовал, ради смеха, «помо-
хать» лентой. Через несколько секунд она завязалась в хитрый
узел. И грациозные девчонки покатывались со смеху, глядя на
мои безуспешные старания ее распутать. Видел и тренировку
«художниц» по общефизической подготовке. Причем самую
обычную, одну из многих, но не менее трудную и выматывающую,
чем, к примеру, у хоккеистов.
Начать же рассказ о двукратной абсолютной чемпионке
мира по художественной гимнастике Ирине Дерюгиной хочется
с разговора о красоте.
Красота не исчезает и никогда не проходит. Надо только
уметь видеть ее. Насладиться прекрасным дано не каждому.
Можно тысячу раз смотреть на восходы и закаты, на сверкающую
капельку росы, на цветок, на лунную дорожку и даже говорить,
что все это очень красиво, но потом забыть. Настоящая красота
не забывается. Пусть это был лишь миг, но ты вспомнишь
его через много лет.
106
... Вьюжит снег. Скользко перед Дворцом спорта. Расходятся
после выступления гимнасток зрители. Подняв воротник, семенит
мама, крепко схватив за руку дочку. А дочь шагает, как перед
приемной комиссией балетного училища, тянет носочек, проги-
бает спинку. Холодно на улице. Колет глаза мелкий снег. Но
замедляет шаг мама, идет рядом с маленьким человечком на
птичьих ножках, упорно тянущим носок «под Дерюгину», и знает,
что завтра дочь попросит отвести ее к тренеру.
Тихо в режиссерской на Центральном телевидении в Остан-
кино. Напряженные минуты работы. Кажется, одна из стен
просторной комнаты состоит лишь из экранов телевизоров —
так их много. Планы крупные, средние, дальние, общие. За
«картинкой» невозможно уследить. Вот Ирина Дерюгина в ожи-
дании оценки, вот ее мама — тренер Альбина Николаевна Дерю-
гина с застывшим, словно маска, лицом, вот о чем-то пере-
говаривающиеся зрители, вот за судейским столиком что-то пишет
в блокноте неоднократная чемпионка мира болгарка Мария
Гигова... Идет чемпионат мира.
Телевизоры в наших квартирах могут дать лишь один план —
тот, который сочтет нужным режиссер. Поэтому здесь, в
телестудии, понимаешь, что художественная гимнастика Ирины
Дерюгиной — многопланова. Это не только, когда она одна:
выступает или ждет оценки. Это атмосфера единого целого,
условно ограниченная аплодисментами приветствия и аплодис-
ментами благодарности.
За окном зима. Короткий серенький день сменил ранний
вечер, больше похожий на ночь. Притушен в квартире свет.
Почти неслышно льется из магнитофона мелодия, ласковая, как
дуновение ветерка. Ира Дерюгина, забыв о своих совсем взрослых
восемнадцати годах, играет в гадание. Перед ней лежит картин-
ка с нарисованными украшениями и нарядами. Когда выберешь
себе по вкусу, то можно узнать, какой у обладательницы кольца
или ожерелья характер. Долго с серьезным видом выбирает:
длинное вечернее платье... темно-синее... нет, пожалуй, лучше
светлое с рукавом в три четверти... эта брошка уж очень взрос-
лая... Переворачивает страницу. Улыбается. Потом — подруге:
«Наташ, слушай. Вы всегда стремитесь быть в центре внимания,
а если Вам приходится танцевать в коллективе, то обязательно
встанете в центр». «Похоже на тебя»,— говорит Наташа. «Не
знаю, не знаю»,— смеется Ирина и начинает вальсировать,
по-балетному оттягивая носок и сплетая руками волшебные
узоры.
— Балерина, пора ко сну готовиться,— Альбина Николаевна
уже несколько секунд стояла в дверях комнаты и с улыбкой
наблюдала за дочерью. — Утро вечера мудренее.
Но так уж получилось в жизни семьи Дерюгиных, что самыми
мудрыми становились вечера. Может потому, что утром были
работа, учеба, тренировки. Отец, мать и дочь всегда спешили,
107
и было совсем не до разговоров по душам. А может, и потому,
что вечера в Киеве темно-синие, как бархат, сказочные, добрые
и спокойные. Будто сами просят: расскажи, поведай о том, что
на сердце.
... Тот памятный вечер для пятиклассницы Иры Дерюгиной,
ученицы балетного училища, получился не совсем обычным.
Впрочем, не только для нее. Альбина Николаевна не ожидала,
что традиционная вечерняя прогулка станет началом большого
пути ее дочери в спорт...
— Мама, можно задать тебе один очень важный вопрос?
— Конечно, можно,— Альбина Николаевна даже и подумать
не могла, что «важный вопрос» заставит ее задуматься не на
один день. А как раз в этом-то случае и нельзя будет долго
думать, нельзя будет подыскивать ответ, округляя или смягчая
его, нельзя будет даже на секунду дать ребенку засомневаться
ни в твоей честности, ни в правомерности выбора... Не дога-
дывалась она и о том, что вопрос этот будет по-настоящему
взрослым и на самом деле важным, хотя в те годы у Иришки
было много важных вопросов.
— Как ты думаешь, из меня получится хорошая гимнастка?
Мать посмотрела на дочь и вдруг поняла, что девочку в
первую очередь интересует слово — хорошая.
— А можно я тоже тебя спрошу?
- Да.
— Ты решила бросить балет, тебе уже неинтересно?
Ира остановилась, подняла голову и ровным, спокойным го-
лосом стала объяснять матери, как это могут делать только
дети, когда чувствуют, что взрослые не совсем их понимают:
— Ты же знаешь, мам, что я очень люблю балет. Но
понимаешь,— она на секунду замолчала, как бы подбирая нуж-
ные слова,— такой, как Надя Павлова, мне не стать, я знаю...
Ну, вот и решила стать хорошей гимнасткой. Ты только скажи:
получится или нет? Если нет, то я буду заниматься балетом.
— Единственное, что могу тебе сейчас ответить — придется
очень много работать...
О чем они говорили еще, я не знаю. Впрочем, это не имеет
сейчас никакого значения.
Тот вечер кончился для Альбины Николаевны лишь под утро.
Давно уже спала Ира, и снились ей, наверное, сказочные сны.
А к матери сон никак не шел. Она вновь и вновь вспоминала
дочь в гимнастическом зале. Как после занятий в школе, а затем
после училища она приходила к ней, делала уроки и, переодев-
шись, выскальзывала в зал. Чтобы не мешать матери проводить
тренировки, вставала в уголок и, глядя на спортсменок, начинала
сама что-то импровизировать, повторять. Иногда подходила и
спрашивала: «Мам, я правильно делаю?» Когда были свободные
минуты, мама объясняла ей, что к чему, но так случалось не часто.
Своих забот хватало, да и ребенку не хотелось голову морочить,
108
потому что была она в своем балетном классе одной из лучших,
а смешивать балет и гимнастику Альбине Николаевне не хотелось.
И ей самой показалось сейчас удивительным, что хоть сегодня
Иринка сможет выступить по программе первого спортивного
разряда. Вспомнила она и слова Люси Савинковой, замеча-
тельной гимнастки, первой из советских чемпионок мира: «Что
ж ты, Альбина, по сторонам смотришь, а на собственное дитя
внимания обратить не желаешь. Ведь Ира создана для художе-
ственной гимнастики. Я тебе серьезно говорю, приглядись к
дочери. И помяни мое слово — быть ей чемпионкой мира». Что
она тогда ответила? Отшутилась, наверное. А дочь смотрела
на тетю Люсю влюбленными глазами и, почувствовав внимание
к своей особе, без устали повторяла: «У меня и произвольные
есть, я их сама придумала...»
Хотела ли она, чтобы Иринка пошла по ее стопам? Трудно,
даже самой себе трудно ответить на вопрос. Мечтала? Пожалуй,
да. Но в спортивных семьях дети воспитываются по каким-то
своим неписаным законам. И для каждой семьи он свой. Кто
с самого начала видит себя в детях, кто, наоборот, стремится
дать полную свободу выбора.
Иван Дерюгин — олимпийский чемпион по современному
пятиборью, Альбина Дерюгина — ведущий на Украине тренер
по художественной гимнастике. Будет или нет дочь в спорте,
для них такого вопроса не существовало. Просто они учили
ее понимать прекрасное — рисунок, музыку, природу. Стремились
вырастить здоровой и закаленной. Потом Ира увлеклась балетом.
И вот теперь этот разговор, после которого надо решать, сможет
ли она, мать, стать тренером дочери. И где эта грань, когда
кончаются материнские обязанности и начинаются тренерские?
Справится ли, сумеет ли синтезировать свои чувства? Вопросы,
сомнения — они нескончаемы.
И вдруг — она даже испугалась поверить себе, где-то внутри,
около сердца, родилась уверенность: все будет так, как надо,
как должно быть. И только сейчас она поняла, что хотела
сказать дочери последние год или два. Как будто озаренный
молнией, ясный, как день, вопрос вклинился в мозг: «Ира, почему
бы тебе всерьез не заняться художественной гимнастикой?»
А ведь она все это время чувствовала, что не договаривает что-то,
чувствовала, но не знала, что именно. Теперь все стало на
свои места...
...Тренировка. Стоят в спортзале друг против друга Альбина
Николаевна и Ира. Мать-тренер и дочь-ученица. Кажется,
разговаривают глазами. Идет тренировка, совсем будничная,
одна из тысяч. Но даже самая будничная тренировка нова,
как нов каждый день.
— Стоп. Не то... — говорит тренер.
Молчит ученица, надула губки. Начинает все сначала и опять
делает по-своему.
109
— Ну почему? Я же говорила, что надо вот так.
— Мне кажется, что, как у меня, лучше.
Присела Дерюгина-младшая на скамейку. Усталая вся,
печальная. Смотрит в пол будто не на паркет, а в бездйу. И не
замечает она взгляда своего тренера. А в нем одно лишь
материнское — боль, и жалость, и желание подойти, погладить
по головке и сказать, что говорят в таких случаях самым
маленьким детям...
— Легче, когда мать еще и твой тренер? — как-то спросил Иру.
— Не знаю. Не думала об этом. Во всяком случае не могу
представить, что для меня может быть как-то иначе.
Она не нашла в балете то, что нашла в художественной
гимнастике. Себя. Это звучит банально и, тем не менее, до баналь-
ного правдоподобно.
Когда спортсмен говорит, что хочет стать тренером, это никого
не удивляет. Он имеет право на эти слова. Потому что его
спортивные успехи выстраданы им самим, преломились в нем,
остались в каждой нервной клетке, и по крупицам создали
нечто не поддающееся исчислению — опыт.
Когда спортсмен говорит, как о решенном, что он обязательно
будет тренером, это настораживает. Возникает вопрос: имеет ли
он моральное право на это. Здесь мало быть просто большим
спортсменом. Надо уметь передать внимательным слушателям
то, чем владеешь сам. Это трудно. Очень трудно. И дано далеко
не каждому. Особенно в работе с детьми.
Чемпионка мира по художественной гимнастике Галима Шу-
гурова говорила, что может работать с малышами сколько
угодно, но при одном условии: если они понимают ее с полу-
слова, с полужеста. Потому что она сама так тренировалась
и не знает, как можно иначе. Ее вдохновение не терпит повторов.
Честь и хвала Шугуровой за эту честность.
Ира Дерюгина хочет работать с детьми. У нее это должно
получиться.
— Для меня главное — терпение,— говорит она.
— Но вдруг оно тебе надоест?
— Нет, я знаю, что значит терпеть.
— А тебе не кажется, что от частого употребления этого
слова оно приобретает смысл — смирись, пригни голову?
— Нет, это не так. С терпения начинается победа. Терпеть —
накапливать силы. Терпеть — это сначала один раз, но по-настоя-
щему проверить себя, а затем уже верить...
Вот что хотелось рассказать вам о художественной гимнастике
и заслуженном мастере спорта Ирине Дерюгиной.
* * *
Теперь выполню обещанное и представлю первого советского
чемпиона мира в одноместных санях Сергея Данилина. Санный
спорт не случайно вошел в эту главу. Лишний раз хочется пока-
ио
зать, насколько трудно защитить честь флага даже, казалось
бы, в таком «несерьезном деле», как катание на санях. Напомню,
что здесь ежегодно продолжается погоня за тысячными долями
секунды, и порой бывает очень страшно заставить себя умчаться
вниз по ледяному желобу. Но побеждают на санных трассах
отнюдь не супермены.
Сначала мне показалось, что за неразговорчивостью Данили-
на скрывается характер человека мрачноватого и предельно
рационального. Но серьезный Сергей Данилин улыбался, когда
рассказывал, что совсем недавно даже мог себе позволить
опоздать на тренировку, что по натуре он непоседа и неравно-
душен к путешествиям, что любит приключенческую литературу,
и когда надо отдохнуть от учебников и отвлечься от соревнований,
то лучшего средства не придумаешь. Улыбались его глаза
за темноватыми стеклами очков, а руки, загрубевшие от мороза,
рулевого ремня и каждодневного общения с металлом, скупым
полетом сопровождали каждую фразу.
В общем, сидел передо мной самый обыкновенный парень,
любящий кино и эстрадную музыку, превыше всего ставящий
в общении честность «без всяких задних мыслей», переживающий
каждое поражение на трассе и говоривший, что когда-то он
был очень несерьезным человеком.
На спортивных санях нет спидометра. Если бы был, то цифра
100 километров в час, а то и более редко бы сбегала с него.
В школе ребята, да и учителя, говорили Сергею Данилину,
что санки — это несерьезно. Да и сам он поначалу думал, что
санки —это просто развлечение.
Но когда стоял на самой верхотуре и в полуметре от ног
змеилась уходящая вниз ледяная артерия, было не до шуток.
Он знал, что через несколько секунд чудовищная центробежная
сила вдавит его в вираж. И/стоя на старте, он твердил: «Врешь,
попробуем еще разик». И бросался вниз, как в бой, доказывая
себе< что может, может, может...
Два года Сергей Данилин перебарывал в себе чувство страха.
Переборол. Привык и к скорости, и к падениям. Теперь после
неудач, а случались они все реже и реже, спрашивал себя:
«Почему произошла эта случайность?»
Он быстро прошел путь от новичка до чемпиона мира.
В апреле 1975-го впервые сел в спортивные сани — в летние, ро-
ликовые. Тренировались с ребятами на отростках Рублевского
шоссе. В ноябре в Златоусте совершил первый зимний спуск.
Через полтора года вошел в состав молодежной сборной страны.
В 1979-м, на юниорском первенстве Европы, завоевал «серебро»,
хотя в первом заезде финишировал... вслед за санями. Благо
было четыре попытки, и он доказал, что умеет неплохо ездить.
На Олимпийских играх в Лейк-Плссиде выступал в двойке с
Валерием Якушиным. Накануне они мечтали о медалях, но во
втором заезде на вираже вылетели из саней.
111
Чемпионат мира-81 проходил на трассе, которая была ему по
душе. Четыре попытки шли в зачет. В первой Данилин установил
рекорд трассы. Затем трижды улучшал его. И в итоге выиграл
у серебряного призера около десяти метров — расстояние по
саночным меркам внушительное.
* * *
Олимпийская победа. Что стоит за ней? И часто случалось,
что в разговорах с ребятами я, журналист, среди самых первых
ответов на этот вопрос слышал такую фразу: «Годы упорных
тренировок, не щадя себя, что называется, до седьмого пота».
Все верно: давая себе поблажку на тренировках, олимпийским
чемпионом не стать. Но однажды от двукратного олимпийского
чемпиона по академической гребле Александра Тимошинина я услы-
шал: «...Горькие поражения, после которых заставляешь себя не
сдаться, не расстаться с большим спортом, а вновь и вновь
выходить на старт с одной лишь мыслью — о победе! Ты знаешь,
что обязан доказать всем, и в первую очередь себе, что можешь
и должен побеждать...»
Вы, наверное, уже догадались, что с вами сейчас будет
говорить заслуженный мастер спорта, гребец Александр Тимоши-
нин, ныне один из тренеров сборной команды Советского Союза.
Он впервые завоевал золотую олимпийскую медаль в 20 лет,
на Олимпиаде 1968 года, которая проходила в городе Мехико,
столице далекой Мексики. Тогда партнером юного Тимошинина
по академической двойке-парной был знаменитый спортсмен,
33-летний Анатолий Сасс. Не только молодое поколение сборной
команды, но и многие известные гребцы величали его тогда
уже по имени-отчеству — Анатолий Фомич, или же просто —
Фомич. Познакомитесь вы и с ровесником Тимошинина Генна-
дием Коршиковым, с кем Александр через четыре года после
первой своей олимпийской победы вновь выиграл золотую медаль
в столице Игр-72, западногерманском городе Мюнхене, и опять
в двойке-парной. Среди главных действующих лиц этого расска-
за — отец и первый тренер Александра Тимошинина — Иван
Трофимович Тимошинин; главный тренер сборной команды тех
лет Евгений Борисович Самсонов; друг и соперник Тимошинина-
младшего, олимпийский чемпион 1972 года в гонках на одиночках
Юрий Малышев...
Не случайно еще до самого рассказа я познакомил вас с
главными героями монолога Александра Тимошинина. Просто
вам легче теперь будет разобраться, «кто есть кто». Но наиглав-
нейший герой этого повествования, конечно же, его величество
Спорт, олицетворением которого всегда будет честная борьба.
Перед тем как вспомнить свои олимпийские годы, Александр
Тимошинин сказал: «Я очень хочу, чтобы ребята как бы перенес-
лись со мной на Олимпиады в Мехико и Мюнхен и почувствовали
112
себя членами экипажа наших «золотых двоек». Не со стороны,
а именно изнутри узнали, что такое олимпийская регата. Чтобы
осталось в их памяти и другое, может быть, более важное,
чем сами соревнования: даже олимпийские чемпионы лишь тогда
по-настоящему познают себя и свой характер, когда признают
и исправляют свои ошибки...
...Я спортсмен. Как теперь говорят, бывший. Сейчас — тренер.
И вот что хочу сказать: бывших спортсменов не бывает. Мы —
я, он, она — заслуженные мастера, чемпионы мира, Европы,
Олимпийских игр заканчиваем выступать в большом спорте,
потому что на смену приходят молодые. Они полны сил и по-
спортивному честолюбивых планов, и они становятся чемпионами,
нашей сменой. А мы остаемся бывшими чемпионами, но не
бывшими спортсменами. Это жизнь. Мы свое право на признание
доказали, все авансы вернули. Наступает их черед доказать,
что может и должен сделать человек и патриот, сделать ради
Родины, ради народа, доверившего ему алую майку с гербом
Страны Советов.
Я знаю цену слову «мы». Дважды становился олимпийским
чемпионом в команде—в своей до боли родной академической
двойке-парной. Маленькая команда, но без «мы» и она не могла
бы существовать. Впрочем, как и без двух «я» — иногда струной
звенящих от ярого спора, дугой выгибающихся от, казалось,
непрощаемых обид. «Я» грубоватых и шершавых, как на ладони
гребца. Но всегда честных в общей правоте и сознании того, что
общее дело неизмеримо выше твоего личного «я».
Став тренером, особенно четко понял и осознал: без «я»
никогда не сложится «мы» — коллектив ищущий и творческий.
Не люблю, вернее, не уважаю людей, кто привык прятать свое
«я» в глубине души, прикрывая мысли и поступки святым «мы».
Нет, уж если надо, найди в себе силы сказать «я>>. Если споришь,
отстаивай свою точку зрения, борись за нее. Но ошибки научись
признавать, хотя по себе знаю, как это нелегко.
Растут у меня сыновья. И хочется одного, чтоб в главном —
в честности — они всегда оставались людьми с большой буквы.
А какие испытания им жизнь приготовит — кто ж это знает?
Частенько объясняю им: этого нельзя, это плохо, тут вы
ошиблись — понятное дело, все мы детьми были. Говорю правиль-
ные слова и тут же ловлю себя на мысли: многое отдал бы,
чтоб не повторили они моих неверных шагов, идущих от незнания
жизни, от переоценки своих сил и возможностей. Чего, кажется,
проще — взять их за руки и, как на экскурсии, провести по
той дороге, которую сам прошел, попутно объясняя: вот здесь
и здесь, ребята, ваш отец поступал до того глупо и несерьезно,
что ему и сейчас за это бывает стыдно. Так что смотрите
внимательно-внимательно, запоминайте и делайте выводы.
А может, и хорошо, что нельзя всему научить и все объяснить.
Человек взрослеет, и человеком становится в конце концов лишь
5 Зак. 757 Елисейкин
113
в единоборстве с самим собой. Кто-нибудь, может, и скажет,
прочитав предыдущее предложение,— мол, здесь Тимошинин,
чересчур круто взял. Спорить не буду. Но говорю именно так,
потому что сам это испытал.
... Вот что никогда не любил — так это смотреть спорт по
телевизору. Теряется внутренний контакт с происходящим на
хоккейной или волейбольной площадке, на футбольном поле.
С трибуны — еще куда ни щло. Но за греблей даже с трибуны
наблюдать спокойно не мог. Тут же мысленно, непрошеным
гостем, садился в какую-нибудь лодку, занимая место того,
кто, на мой «трибунный» взгляд, ошибался, и, теряя нервные
клетки, злился, что ничем не могу помочь.
Зато Анатолий Фомич Сасс в олимпийском Мехико всегда
держал себя «за кадром». С ним смотреть с трибуны заезды
было все равно что слушать разбор домашнего задания: эта
ошибка от того-то, истоки другой следует искать в том-то.
После предварительного старта мы с Фомичом сразу же
попали в полуфинал, минуя утешительный заезд. Во время
«утешения» сидели на трибунах, определяя сильные и слабые
стороны будущих соперников.
А перед нами разыгрывались настоящие трагедии. Потому
что по-другому не могу назвать повторяющуюся картину, когда
здоровенные мужики, вроде нас с Сассом, ростом под два метра
и весом под сто килограммов, падали без чувств на дно лодок.
Жара в тридцать пять градусов и высокогорье провели среди
гребцов-олимпийцев естественный отбор, не оставляя ни малей-
шего шанса заведомо слабым и подстерегая сильных, если
позволят они себе хотя бы малейшую небрежность. Тридцати
шести гребцам потребовалась срочная медицинская помощь во
время этих Игр. Столь рекордная цифра вряд ли будет побита
до следующего олимпийского старта на высокогорье. Еще до
начала Олимпиады в Мехико медики предупреждали о возможном
аэробном голодании, особенно в таких видах, как легкая атлетика,
велоспорт, гребля, требующих концентрации физических усилий
на протяжении довольно длительного времени. Но то, что мы
с Сассом увидели с трибуны, избавленные на день от участия
в соревнованиях, буквально потрясло нас. И тогда Сасс сказал
мне фразу, которую можно взять эпиграфом к поэме о финальной
гонке:
— Саня, умрем, но выиграем!
Но «умереть» было намного легче, нежели выиграть. В пред-
варительном заезде это испытали на себе знаменитые швейцар-
ские гонщики Бюрген и Штудах — во всех прогнозах относитель-
но будущих чемпионов они проходили под «первым номером».
Швейцарцы попали во второй по счету отборочный заезд
с экипажами из Болгарии, Голландии и ГДР, которые, хотя и
были пониже их классом, но роль статистов себе не отводили.
Я этого заезда не видел — мы в следующем стартовали. Наш
114
тренер. Евгений Борисович Самсонов, потом рассказал, как
швейцарцев соперники «наказали». Они, уверенные в себе и в том,
что в любую секунду смогут переломить ход гонки, половину
дистанции резвились на четвертой позиции, отпуская болгарскую,
голландскую и двойку из ГДР все дальше и дальше. А за километр
решили начать финиш. И вдруг их синхронная, мощная гребля
начала «рассыпаться». В общем, кое-как они доковыляли до конца
дистанции, после чего Штудах оказался в глубочайшем обмороке.
Его пришлось срочно госпитализировать, а Бюргену — подыски-
вать себе нового партнера. В полуфинал, сквозь утешительный
заезд, они пробились, однако на большее их не хватило...
После предварительных заездов Самсонов занялся срав-
нительным анализом секунд победителей. Первый заезд выиграли
американцы Мейер и Нанн. Второй — с абсолютно лучшим
результатом для б мин 54,16 сек — болгары Желев и Выдчев.
Мы выиграли свой заезд под номером «три», не особенно следя
за скоростью, а соблюдая тактику, нацеленную на победу.
Однако наши семь минут и почти восемь секунд привели Евгения
Борисовича в мрачное раздумье.
А трехкратный олимпийский чемпион Вячеслав Иванов сказал
Сассу:
—7 Фомич, мой тебе совет, с тактикой не перегни. На вас
уже внимание обратили, так что в полуфинале будут смотреть
за вйми зорко...
Фомич в ответ лишь согласно кивнул — мол, готовы и к
этому, выдержим, а тактику, какую выбрали, до финала прибе-
режем.
Тактика у нас была одна — попасть в финал как можно
«меньшей кровью». А там — умереть, но выиграть.
Полуфинальный заезд Сасс разложил, как по нотам. Решил
напоследок еще разок «потемнить». По три долки из двух полу-
финалов допускались к решающей гонке, поэтому мы не стали
из кожи лезть, чтобы достать Шмидта и Хаке из ГДР и Желева
с Вылчевым, а спокойно финишировали третьими.
Из второго полуфинала борьбу за медали продолжили экипа-
жи США, ФРГ и Голландии. И теперь всевозможные прогнозы
отдавали предпочтение в борьбе за «золото» голландцам ван Дису
и Дрооду. Также высоко котировались двойки из США и Болга-
рии. Мы же после своей невпечатляющей предварительной езды
заведомо отдавались им на съедение.
Вся эта словесная дележка пьедестала накаляла и без того
нервозную предстартовую атмосферу. И мы — к сожалению, в
тот момент не глухие и не слепые — постепенно затягивались
в ее бешеный водоворот.
Я, например, делал вид, что мне весело и беззаботно.
Сасс же, казалось, решал одну и ту же задачку, с упорно
не получающимся решением — как выиграть? А я подгонял часы,
минуты и секунды, оставшиеся до старта. Но занять себя ничем
не удавалось. Даже сном.
5"
И вот накануне финала, вечером, профессор медицины Ко-
робков, отвечающий в Мехико за наше предстартовое состояние,
сказал, что молодому Тимошинину, чтобы не перегорел и стал
спокойным, необходимо сделать «отсасывающий массаж головы».
Коробков назвал эту штуку, конечно, по-научному, но суть того,
что предстояло сделать со мной нашему массажисту, от этого
не изменилась. Однако я уже «созрел» и был готов на все,
в том числе и на «отсасывающий массаж головы».
Результат массажа оказался феноменальным: проворочался
на кровати всю ночь, но так и не заснул. Считал до миллиона,
расслаблял мышцы горла, даже о снотворном подумывал —
голова, как самовар, отзывалась непроходящим гулом. Зато я
был занят делом — поиском сна — о предстоящей гонке и думать
забыл.
Утром предстартовый стресс ни на секунду не давал рас-
слабиться. Сасс, по-моему, переживал нечто похожее, о чем сви-
детельствовали полукруги теней под его глазами.
— Трясешься? — спросил он за завтраком.
— Спокоен,— ответил я, уткнувшись в тарелку.
— Это плохо,— ответил Фомич, поддерживая разговор.—
Должен волноваться.
— Тогда считай, что волнуюсь.
— Сильно? — спросил он.
— Фомич,— не выдержал я,— «Спокойной ночи, малыши»
сочиняешь? Сам-то не лучше моего выглядишь. Давай помолчим.
Сядем в лодку, все пройдет. Я себя знаю.
— Спрячь нервы, молодой,— сказал Сасс. — Пригодятся
еще. А пока давай поговорим.
— О нашей тактике?
— Хотя бы о ней.
— Но ведь всё и так ясно: не дергаемся, «пасем» лидеров,
метров за восемьсот начинаем финишный рывок.
— Молодец, знаешь. И что бы там ни было — ничего лишнего.
Запомнил?
— Вызубрил, Фомич, вызубрил давным-давно.
— Тогда встаем, и на выход. Через десять минут автобус
на канал идет...
По жребию нам выпала шестая, крайняя вода. Рядом с
нами двойка из ФРГ, по четвертой стартуют голландцы, за
ними — болгары, американцы и экипаж из ГДР. Компания
солидная.
Сюда, к стартовым плотам, ветер доносит нетерпеливый гул
переполненных трибун.
Задувает встречняк. Мелкая волна облизывает носы лодок.
Встречный ветер хорош для «тяжеловесов». Мы с Фомичом по
гребным меркам как раз из них, так что маленькое везение
в активе уже есть.
Ван Дис и Дроод, лениво взмахивая веслами, снисходительно
116
посматривают на остальных финалистов, стараются обязательно
встретиться взглядами. Психологи. Но ведь не уверены на «все
сто», если стараются себя демонстрировать в сознании собст-
венной силы.
Наконец дождались — приглашают к стартовым плотам.
Фомич на секунду отпускает весла и обстоятельно вытирает
ладони о майку. Проделываю то же самое.
Выравниваемся. Судья ловит миг, когда носы шести лучших
парных двоек Олимпиады совпадут с лишь ему видимой линией.
— Эд ву прэ, месье? — разносится усиленный мегафоном
голос.
— Давно готовы, старт давай! — мысленно кричу в ответ,
уставившись в оцепеневшую спину Фомича.
И вдруг порыв, ветра заставил дернуться лодку сборной ФРГ.
Фальстарт. «Фу-у-у»,— выдыхает Фомич. Оборачивается:
— Ну, как?
— В норме.
Опять процедура выравнивания, пока как вкопанные не
замираем у стартовой черты.
— Эд ву прэ, месье?
— Ну, скорее, милок! Сколько можно резину тянуть? —
чуть слышно шепчу я.
— Партэ!
Водоворотами вспениваются волны, прыть весел и податли-
вость воды в секунду расправляются с остатками волнения.
Я свеж, полон сил и не чувствую ничего, кроме гонки.
После пятисот метров идем шестыми. Сзади нас только
судейский катер. Головой по сторонам крутить рано. Пятьсот
метров — это легкая закуска. До горячего еще много времени.
После тысячи — уже третьи, отчеркивая призовой уступ, на
острие которого ван Дис и Дроод, и посередке — Мейер и
Нанн.
Очередные пятьсот метров позади. Занимаем «серебряную»
позицию, потеснив американцев. Жду, когда Фомич даст «добро»
на финишный рывок. А он не дает, тянет, будто забыл.
Голландцы держат нас на одном и том же двухкорпусном
расстоянии. Они не первую сотню идут в финишном темпе.
Боковым зрением вижу, как мелькают лопасти их весел.
Но мы постепенно сжигаем этот просвет своим дистанционным
ходом. Сасс ни на полгребка не меняет темп, словно закостенел
в нем.
Сто пятьдесят метров до финишного гонга. Мне не хватает
воздуха. Мертвеют спина и руки. Слышу нарастающий рев
трибун. Он заполняет мозг, не оставляя места другим звукам.
Вижу, как потихоньку «въезжаем» в корпус голландской лодки.
И тут кричу что-то нечленораздельное. Но на миг до этого мы,
не сговариваясь, изо всех оставшихся сил налегаем с Фомичом
на весла. В нас проснулось второе, третье, десятое дыхание...
117
Отчетливо помню гонг. Сначала — нам, и только после —
голландцам. Затем на кинограмме видел, как, пройдя финиш,
в победном порыве вскинул руки. Но это было уже неосоз-
нанно. Потому что закружилось всё перед глазами —люди, небо,
вода, Фомич, и последнее, что слышал, тихий голос Сасса:
— Саня, давай к плоту.
На автопилоте мы подгребли к долгожданной суше и только
коснулись ее веслами, проложив мостик между собой и нашими
ребятами из сборной, тут же отключились.
Не помню, как нас вытащили из лодки, как несли в эллинг
и какие слова говорили. Двадцать минут — пока не привели в
чувство — провели в глубочайшем забытьи.
Очнулся от терпкого запаха нашатыря. И первое, что
увидел,— руку врача с пузырьком нашатырного спирта перед
моим носом. Попытался вскочить на ноги, но они не держали.
Пришлось зафиксироваться в сидячем положении, хотя не поки-
дала мысль, что надо куда-то бежать и что-то делать.
Но тут вспомнил, что гонка-то закончилась. Спросил:
— Какие мы?
Честное слово, не помнил, кто выиграл, кто проиграл.
— Первые! Чемпионы! — услышал в ответ.
Я тогда не поверил. Зато в первый раз в жизни разрыдался.
Не просто тихо заплакал, а трепали меня настоящие рыдания.
Фомич тихо сидел рядом и улыбался.
Тут подбегает медсестра из допинговой комиссии и протя-
гивает мне черный целлофановый пакет, в котором два шарика —
черный и белый. Если вытащу черный — мне идти на допинг-
контроль, белый — значит, Сассу. Достаю черный. Встаю и,
пошатываясь, отправляюсь вслед за ней.
В комнате, куда меня привели, встретил Мейера, из амери-
канской двойки, и Дроода, загребного голландцев. Дроод, увидев
меня, непонимающе оглядел с ног до головы, затем, все еще не
веря, что я один из тех русских, кто на самом финише лишили
его и ван Диса золотых медалей, подошел, дотронулся до плеча,
и вдруг по его щекам и подбородку заструились слезы. Не утирая
их, он похлопал меня по плечу и вышел из комнаты...
Когда нас вызвали на олимпийский пьедестал, я еще не пони-
мал, что значит выиграть Игры. Просто мы с Фомичом сделали
свое дело. Когда надели мне на голову черное в золотом орнаменте
мексиканское сомбреро — отличительно-уважительный знак всех
победителей Олимпиады в Мехико, мне хотелось вскочить на
мустанга и тут же, перед аплодирующими трибунами, немножко
погарцевать. Когда вечером на сборе команды вручили значок
«Заслуженный мастер спорта», я чуть ли не прыгнул до потолка и,
не долго думая, привинтил его к тренировочному костюму.
Я готов был спать в сомбреро и с медалью на груди. Но
видя, как Фомич аккуратно и то, и другое уложил в чемодан,
немного остепенился и последовал его примеру.
118
В Мехико на мое имя пришла масса телеграмм. Поздравляли
отец, мама, сестры, ребята из школы, которую закончил всего
лишь два года назад...
Теперь уверен вот в чем: в шестьдесят восьмом мне и не
дано было познать всю полновесность олимпийской победы.
Я пришел к ней по прямой, что-то испытав, но не пережив
даже половины того, через что, к примеру, прошел тот же Сасс.
Не'знал я гнетущих сомнений, ни разу мне не пришлось воз-
рождаться после, казалось бы, смертельных ударов судьбы.
И прежде всего я сам не знал, какую цену по-настоящему
стою.
Впереди открывался путь, усыпанный розами. И эти розы я
приготовился собрать в гигантский букет и подарить самому
себе.
В мае мне исполнилось двадцать. За всю олимпийскую исто-
рию нашей гребли стал вторым по юности олимпийским
чемпионом, уступив пальму первенства Вячеславу Иванову,
потрясшему своим 18-летним «золотым» дебютом олимпийский
Мельбурн.
Я любил себя, был уверен в себе, и очень скоро эти любовь и
уверенность начали приносить незабываемые печальные плоды...
За недолгие годы своего тренерства утвердился, как считаю,
в главном: учить надо на примерах, через которые сам прошел.
И вот один из них. Ранней весной шестьдесят девятого студентом
института физкультуры приехал в Тирасполь на учебно-устано-
вочные тренировки сборной команды. Хожу «ве<;ь из себя»
чемпионский, загранично-мексиканский. На ремне бляха умо-
помрачительная— два скрещенных пистолета, последний «писк»
моды. Хожу и рассуждаю. Вслух сам с собой советуюсь:
— Все-таки я в душе одиночник и буду грести в одиночке.
В двойке — это не мое. Так — если только ради развлечения.
Евгений Борисович Самсонов со мной пробовал по душам
поговорить. Я его выслушал внимательно, не перебивая. Но что
он мне мог доказать, если я был глух ко всему и слышал только
себя?
Самсонов единственное, что пожелал мне,— это не переоце-
нить собственные силы. Понять бы тогда, насколько пророче-
ским окажется его пожелание! Но, увы, мексиканская бляха,
оказывается, намертво засела у меня в голове.
Я соглашался со всем, что мне говорили тренеры и ветераны,
хотя предостережения их считал по большей части пустыми и к
моей персоне никакого отношения не имеющими. Ни на секунду
не сомневался, что уже все знаю и умею в гребле. Коли стал
олимпийским чемпионом, то техника мне подвластна, от и до,
и обрету ее в любой момент, когда захочу. И мог позволить
себе тренироваться ,не выкладываясь, перенося на завтра то, чем
обязан был заниматься сегодня. И можно было не утруждать
себя всевозможными «надо», которые еще были свежи в памяти
после тренировок под руководством Фомича.
Если бы мне тогда сказали:
— Тимошинин, вот ты и дождался испытательного срока
в своей спортивной судьбе. И даже не представляешь, что тебе в
скором времени предстоит пережить,— я в ответ рассмеялся бы.
Пока все складывалось блестяще. Мне везло в жизни. Везло
буквально во всем. И недовольство Самсонова моими трениров-
ками лишь оттеняло прелесть блестящего чемпионского будущего,
которое, по моим скромным подсчетам, мчалось мне навстречу
со скоростью курьерского поезда.
Но в Тирасполе прозвенел и первый звоночек — вестник
грядущих бед. Я заработал жесточайший радикулит. Поленился
утеплиться на тренировку, и острый весенний ветерок продул
поясницу.
Боль прихватила под утро. Почувствовал, что не в состоянии
разогнуться. Незнакомая сила обручем сжала спину.
— Не может быть,— твердил я себе. — Это qt того, что не-
удобно лежал. Сейчас, сейчас разойдутся мышцы...
Однако ни массажный стол, ни врачебные прогревания, ни
сухой огненный пар сауны не смогли избавить тело от боли.
Тепло заглушало её, но стоило сесть в лодку, как боль возвраща-
лась, перехватывая дыхание и заставляя думать только о ней,
а не о том, что предстояло делать.
Кончилось это тем, что я полностью сорвал весенний цикл
подготовки, а заодно и выступление на традиционной майской
Московской регате. И не просто проиграл, а даже не попал в
финальный заезд.
В тот же день на душе было скверно. Дома меня и отца
ждали мама и мои сестры Татьяна и Ольга. Мать спросила
у отца:
— Будете говорить?
— Будем,— ответил он. — Кое-что спросить у него надо.
— А что спрашивать-то, батя? — вмешался я в их разговор.—
Ну, проиграл. С кем не бывает?
— Не о проигрыше речь, о тебе,— отрубил отец. Сестрички
сочувственно глянули на меня и скрылись в своей комнате.
Мать ушла на кухню и загремела посудой.
— Что дальше думаешь делать? — спросил отец.
— Жениться,— пошутил я с кислым видом.
— Иван,— раздался голос мамы.
— Ты лучше подумай над вопросом, чем шутки шутить,—
сказал отец. — Сейчас мать мне втолковывать начнет, чтоб
помягче с тобой говорил. Сынок ведь проиграл, лица на нем нет,
а я с расспросами в душу лезу, вместо того чтобы отдохнуть
ему дать.
— Па, чайник заодно поставь, остыл совсем,— попросил я.
Отец, не говоря больше ни слова, взял чайник и цошел на
кухню.
А мне в тот момент хотелось одного: раствориться в тепле
120
домашнего уюта и ни о чем не думать. Это было бы реально,
если бы отец вдруг перестал быть принципиальным человеком —
Иваном Трофимовичем Тимошининым и моим первым и самым
любимым тренером. Но...
Приоткрылась дверь комнаты сестричек. Высунулась коротко
стриженная кудлатая Танькина голова, шепотом спросила:
— Началось?
Я обречённо пожал плечами.
Голова исчезла, и дверь тихонечко закрылась.
— Не расхотелось жениться? — Отец внес дымящийся чай-
ник. — Сколько тебе сахара?
— Как обычно, две ложки.
— Ну, так что, шутить продолжим или серьезно поговорим?—
спросил он, разливая по чашкам темную, как деготь, заварку.
— Давай серьезно.
— Ты знаешь, куда с такой греблей скоро попадешь?
— Вновь к тебе под начало.
— Во-первых, я тебя не возьму. А, во-вторых, если надумал
шутки продолжать, иди-ка лучше спать, чтоб я не видел тебя.
— Но что ты хочешь услышать от меня, па? — сорвался я.
— Кричать будешь, когда усы вырастут,— легонько, чтобы не
привлечь внимания мамы, стукнул он кулаком по столу. —
Услышать же хочу слова мужчины, а не сопляка.
— Что именно?
— Как жить дальше думаешь?
— Как и все — учиться, тренироваться, выступать, выигры-
вать.
— Чем выигрывать? Золотой олимпийской медалью? Разве
не видишь, что с таким отношением к себе и к жизни ты скоро
кончишься как спортсмен? Потом пройдет немного времени и
человеком быть перестанешь.
— Кем же стану, по-твоему?
— Приспособленцем.
— Не понял.
— А что тут не понять? Соглашаться с собой научишься.
Будешь считать, что всегда и во всем прав. Я вот смотрю:
как после Мексики «засверкал» своей незаменимостью, так из
этого ореола до сих пор выбраться не можешь. Как же —
ты теперь великий, непревзойденный, всех и каждого за пояс
заткнешь! А кто «пахать» на тренировках будет? Потом удобрять
почву для следующих побед? Сасс?
— Фомич заканчивать собрался.
— Не перебивай, когда Старшие говорят. Сасс закончит,
но его отношение к делу в других останется. Жаль, что не в тебе.
— Одиночку я хочу выиграть, понимаешь, о-ди-ноч-ку!
— Ну вот, я ему про Петра, он мне про Ерему. Разве не
чувствуешь, что из олимпийского чемпиона в посмешище пре-
вращаешься?..
121
В общем, этот разговор с отцом не прошел для меня бес-
следно, хотя желание стать лучшим одиночником страны
оставалось моей самой большой спортивной мечтой. Я очень
хотел выступить на Олимпиаде в Мюнхене именно в этом виде
академической гребли. И когда казалось, что мечте моей суждено
сбыться, взошла спортивная «звезда» моего друга и главного
соперника той предолимпийской поры Юры Малышева.
< И вот мы встречаемся с ним в финальном заезде чемпионата
СССР — решающем этапе отбора в олимпийскую команду. Как
и на весенней Московской регате, для меня существует лишь
он, для него — только я. И как я ни следил за Юрой на дистанции,
как ни пытался «перебить» его отменный ход какой-нибудь
тактической заготовкой, он финишировал первым. Семь секунд
выиграл. Было отчего схватиться за голову. Переживал это даже
не поражение, а разгром ужасно. Хотя и понимал, что у сегодняш-
него Малышева вряд ли кто сможет выиграть не только у нас в
стране, а, пожалуй, и в мире. Слабым утешением был для
меня и тот факт, что проиграв Малышеву семь секунд, почти
столько же выиграл у гребца, занявшего третье место. Но второе,
третье, равно как и сотое, означали одно и то же: путевка на
Олимпиаду завоевана не мною...
Назавтра мы готовились с Малышевым идти в парной двойке.
Больше шансов попасть на Игры у меня не было. Еще перед
началом чемпионата договорились между собой: кто бы из нас
ни выиграл одиночку, и в двЬйке нужна только победа.
До этого мы в одной лодке никогда не «гонялись». К тому
же была у нас перед стартом всего одна-единственная трени-
ровка. Когда вышли на нее, то на катере нас сопровождала
целая делегация: Евгений Борисович Самсонов, мой отец и
тренер Малышева Евгений Владимирович Сиротинский. Юра сел
на место загребного, я — за ним. Прошли тысячу метров, чувст-
вуем, лодка наша птицей летит, не остановишь. И тут же с катера
раздался приказ старших: мол, поворачивайте назад, отдыхайте.
Гена Коршиков на этот раз в одиночке не выступал. Берег
силы для двойки. Он и Николай Баленков составили отличный
экипаж, уже успели стать бронзовыми призерами чемпионата
Европы. И во время финала на трибунах все ждали упорнейшей
борьбы. Однако надеждам этим сбыться было не суждено. Наша
лодка буквально летела, как и на той единственной тренировке.
После километра Коршиков и Баленков отставали на пять секунд.
Тут Юра оглядывается и спрашивает:
— Ну, что, Сань?
— Я ему в ответ:
— Что-что? Сам знаешь. Прибавляй.
То есть первую тысячу метров прошли, будто и не гонялись —
свеженькие, хоть заново на старт становись. Вторую тысячу
отработали в темпе, близком к финишному, оставив Коршикова
и Баленкова далеко позади.
122
Итак, получилось, что парная двойка в составе Юрия Малы-
шева и Александра Тимошинина завоевала право участвовать
в олимпийской регате в Мюнхене. И все бы хорошо, если бы
не одно «но»...
Чемпионат закончился, а у тренеров сборной нерешенных
вопросрв, наоборот, прибавилось. Если раньше не вызывал сомне-
ний экипаж Коршиков — Баленков, но надо было что-то решать
с одиночником, то теперь ситуация изменилась на сто восемь-
десят градусов.
Юра сначала заявил Самсонову:
— Евгений Борисович, не сомневайтесь, меня хватит и в
одиночке выступить, и в двойке.
Тут уж я в разговор вмешался, услышав, что Малышева
начало немножечко заносить «на вираже» в оценке олимпийской
ситуации.
— Юра, пойми,— сказал ему,— чтобы кто-либо становился
чемпионом Игр и на одиночке, и в двойке — такого не припомню.
Хотя и до тебя гребцы были не из слабых. Но никто себе позво-
лить подобного не мог, тем более, думая об олимпийском «золоте».
В гребле на байдарке — еще куда ни шло. Но там можно и по дням
«развестись», и дистанция не две тысячи метров, а в два или
четыре раза короче. И то, что сейчас ты предлагаешь,— это
значит заведомо потерять две медали.
В конце концов Малышев согласился с нашими доводами.
А мне тренеры решили дать в напарники Коршикова или Бален-
кова. Начали с Коли Баленкова. Но как мы с ним ни старались,
лодка день ото дня шла хуже и хуже. Тогда и попросил Самсо-
нова:
— Может, мне загребным сесть? Хуже не будет, зато вдруг
ход обретем?
— Давай,— согласился Евгений Борисович. — Заодно ho-
смотрим, как Коршиков на первом номере чувствовать себя
будет.
И тренеры продолжили поиск оптимального, наисильнейшего
варианта парной двойки, где-то сознательно рискуя — ведь до
начала Игр оставалось меньше месяца. Я даже слышал, как
наиболее горячие головы предлагали:
— А что если рискнуть по-другому? Пусть Малышев идет и в
одиночке, и в двойке с Тимошининым. Не было до сего момента
аналогов подобному, а гляди, у нас первых и получится.
Но мэтры тренерского дела тут же отмели эту версию как
полностью несостоятельную. Тем более, что пока было неясным,
что выйдет у меня и Коршикова.
И надо же, после первой тренировки, у нас получилось так,
как надо, как когда-то с Анатолием Сассом. Лодка, правда,
еще не летела, но ход ее мы почувствовали сразу.
— Потеряете скорость,— предупредил Самсонов,— голову
оторву. Обоим. Но сначала Тимошинину, как главному в этом
Все шло к тому, что, похоже, могла повториться ситуация
четырехлетней давности, когда экспериментальная двойка в
составе Сасса и Тимошинина стала участницей Олимпиады.
Только теперь роль Фомича по негласному главенству в экипаже
была отведена мне. Хотя Гена уступал в возрасте лишь год, беспре-
кословно исполняя все, что я говорил. И спасибо его золото-
му характеру — Коршиков сразу понял: начнись между нами не-
нужные разговоры, на них закончились бы олимпийские на-
дежды.
Но характер — характером, мастерство же Коршикова было
отменным А что касается трудолюбия и настырности, так этому
многим спортсменам не помешало бы у Геннадия поучиться.
И наша лодка с каждым днем набирала скорость. Получилось
даже лучше, чем у нас с Малышевым, когда обыграли Коршикова
и Баленкова в финале чемпионата страны.
Я точно знал, что еду на Олимпиаду за второй золотой
медалью, точнее — мы едем за золотыми медалями. О меньшем
не думал. С Коршиковым этот вопрос хотя и не обсуждал,
помня выучку Сасса — делать, а не загадывать — был уверен
в нем, как в самом себе.
Мюнхен. Олимпийский гребной канал Фельдмохинг, ухожен-
ный и аккуратный, будто сошедший с картинки. Болельщиков —
не счесть. А настоящий бум по части прогнозов относительно
будущих чемпионов подогревался раскладкой сил, сделанной
ЭВМ. Специалисты заложили в ее блок-память результаты участ-
ников олимпийской регаты, показанные на соревнованиях послед-
них четырех лет. Когда машина все пересчитала, свела воедино
и классифицировала, то нам с Коршиковым отводилось шестое
место в финальной гонке. Мы $ Геной поулыбались, узнав о
«приговоре», и поняли, что всерьез нас никто из соперников
не принимает.
Лидерство в классе двоек-парных отводилось норвежскому
экипажу — Франку Хансену и Свену Торгерсену. И на трениров-
ках они демонстрировали себя во всей красе: здорово работали —
мощно и слаженно.
Подошла пора полуфиналов. Тогда и сказал Коршикову:
— Что бы ни случилось, не удивляйся. Темп буду менять
в зависимости от ситуации. Так что внимательно следи и не
отставай.
— А что может случиться? — спросил он.
— А то, Гена, что, наверное, придется нам чуть-чуть «за-
темниться». Чую,- кое-кто хитрить начнет. Так что как на ладони
себя выставлять — до финала подождем.
В полуфинальном заезде сразу же вышли в лидеры и к
отметке «1000 м» опережали Хансена и Торгерсена секунды на
четыре. Я мысленно прикинул: и мы, и норвежцы, и датчане,
остальные три лодки безнадежно отстали — выходим в финал.
Так пусть соперник думает, что нашего лидерства хватает лишь на
124
первую тысячу метров и... сбросил темп. Гена мгновенно под-
держал. На финише были третьими, после норвежцев и датчан.
И Самсонов тут же учинил разнос:
— Значит, поберечься решили? А кто будет сценарий фи-
нальной гонки проигрывать?
— Евгений Борисович, вы будто не видели, что и норвежцы,
и датчане силы для финала тоже приберегали,— подал голос
Гена Коршиков.
— Я многое что видел,— оборвал его тренер. — Но у них —
своё, у вас — своё. Ведь предупредил — идти, как если бы был
финал.
И тут я сказал:
— Евгений Борисович, не надо горячиться. Цыплят по осени
считают. Какой смысл сейчас-то нервы тратить?
— Ну-ну,— удивленно протянул Самсонов. — Говоришь,
цыплят по осени считают? Ну-ну, посмотрим...
А я чувствовал, что правильно мы с Коршиковым сделали,
что не раскрылись полностью в полуфинале. Хотя и гнев Самсоно-
ва можно было понять: играть «в прятки» на Олимпиаде, когда
мы с Геной сидели в одной лодке меньше месяца, по всем греб-
ным канонам — роскошь непозволительная.
Но дело было сделано. Правда, почувствовал, что сделай
мы что-нибудь «не так» во время финальной гонки, Самсонов ни-
когда мне не простит полуфинальной «бережливости». Не нам,
а лично мне. Как когда-то Сасс отвечал за меня и за наш с ним
экипаж, то ныне подобная ответственность — и за Коршикова,
и за нашу двойку — легла на меня. А тут еще и перед Самсоновым
ее продемонстрировал...
— Ну-ну, Тимошинин,— соболезнующе протянул Коршиков
и подмигнул мне. — В финале тоже «темниться» будем? Смотри,
еще одна такая гонка — и доведем Борисыча до белого каления.
А это, Саня, чревато... Эй! — вдруг воскликнул Гена, глянув
на часы. — За разговорами обед упустим!
Еда в те дни стала для Коршикова самым «больным^ вопро-
сом. От нервных перегрузок в ожидании главного старта на
Генку напал какой-то немыслимый голод. Он, наверное, мог бы
съесть слона, а после сказать, что это лишь легкая закуска.
Но тащить две тысячи метров его лишние килограммы нам было
ни к чему. Поэтому за столом я правил поведением Коршикова
железной рукой.
— Гена, ты съел первое, второе, третье? Десерт на четвертое
скушал? Ставим точку. До свидания.
— Шура, я есть хочу.
— До сви-да-ни-я.
Гена с сожалением окидывал уставленный тарелками стол
и нехотя направлялся к выходу. Я — следом, чтобы не так обидно
ему было. Хотя в скорости поглощения пищи, в те дни с Коршико-
вым сравниться мало кто мог. Зато после финальной гонки он
несколько суток на еду даже смотреть не мог...
Накануне финала пошли мы с ним в интерклуб отвлечься
от мыслей о предстоящей гонке. Перед входом встретили Малы-
шева. Поговорили о том, о сем, ничего не значащем, и вдруг
Малышев говорит:
— Мужики, а я завтра свой финал, пожалуй, выиграю.
И на нас смотрит, ждет, какова реакция будет на его слова.
Я подумал и говорю:
— Знаешь, Юра, если судить по полуфиналу, то и мы завтра
элементарно всех обгоним.
Коршиков крутит головой, то на меня глянет, то на Малышева,
и, чувствую, не понимает, как мы о таких серьезных вещах можем
вести такие несерьезные разговоры.
— Вот и Гена так же думает,— сказал я.
— Ага,— сказал Гена. — Выиграем.
— Спорим? — тут же предложил Малышев.
— Зачем? — спросил Коршиков.
— Значит, сомневаешься? — спросил у него Юрка.
— Я — нет, а ты, похоже, да, если спорить собрался,—
сказал Гена.
Отбой мы устроили себе пораньше, чтобы как следует вы-
спаться. Но не получилось. Всю ночь снилось черт знает что. Когда
осознал, что уже не сплю, за окном занимался рассвет. Залез под
душ, вспоминая, что же мне такого наснилось-то. После душа
исчезли сон и усталость, но повели наступление мысли о пред-
стоящей гонке. Попробовал было избавиться от них, открыв книгу,
но читать не смог. Подумал: а почему, собственно, должен
пугаться их? Не мальчишка же, кое-что повидал в гребле, да и
ответственность за Гену Коршикова и за нашу будущую победу
не даст перегореть. А вот взвесить все «за» и «против» не поме-
шает. У норвежцев козырь — финишный рывок. Самсонов об этом
предупреждал, и в полуфинале мы видели, как они финишный
рывок лишний раз попробовали. Впечатляет. Значит, вывод
один — со старта ошеломить соперников и идти всю дистанцию
в максимальном темпе. Без всяких тактических уловок заставить
их поработать все два километра, чтобы лишить преимущества
в конце дистанции. Хотя на первой тысяче они в погоню не
бросятся, должны ведь вспомнить, как мы «скисли» на второй
половине пути в полуфинале. Вот тут-то и нужно сделать макси-
мальный отрыв. А там видно будет. Догонять всегда труднее.
Они ведь тоже люди, не машины...
Утром Коршиков1 спросил:
— Как спалось?
— Прекрасно,— ответил я. — А тебе?
— Еще лучше,— услышал в ответ.
Самсонов, провожая нас на воду, тихо напомнил:
— Смотри не перегни с тактикой,— добавил: — Помни,
главное — дотерпеть.
Перед финалом двоек-парных в сумасшедшей гонке на оди-
126
ночках Юра Малышев сумел вырвать золотую медаль у чемпиона
мира аргентинца Альберто Демиди.
— Раз — есть,— сообщил Коршиков. — Молодец, Юрка.
— Теперь за нами сказать «два». Вспомнил?
— Скажем,— успокоил меня Коршиков. — Он смог, а мы,
что, хуже?
Я не очень-то верил в Генкино спокойствие. Но внешне
предстартовые эмоции на Коршикове не отразились. Да, характер
у него — что надо!
— Значит, как и договорились: с самого начала и до конца?—
спросил Коршиков.
— Да, Ген, другого варианта нет.
— Знаю,— спокойно сказал он, и мы пошли на старт.
После команды «Партэ!» сразу же выскочили вперед. Вот
миновали стартовую зону и, не давая себе ни секунды передышки,
вышли на максимальный темп.
Успел заметить, как крутанул головой в нашу сторону рыжий
Торгррсен и что-то, отрывисто крикнул Хансену. Неужто
бросятся в погоню? — промелькнула мысль.
Нет, в погоню норвежцы не бросились. Как шли ровным,
мощным ходом, так и продолжили. А чемпионы Европы, спорт-
смены из ГДР, следили только за ними, не обращая на нас ни
малейшего внимания.
Позади тысяча пятьсот метров. Выигрываем у норвежцев
секунд пять. Где-то в самых дальних закуточках мозга рождается
мысль: кажется, выиграли...
И тут они «врубили» — именно врубили, другого слова не
подобрать, свой знаменитый финишный рывок. Я это понял по
смене частоты весельных «шлепков» на второй воде, по которой
шли Хансен и Торгерсен.
. За двести метров до финиша, когда попали в громыхающий
криком, барабанным боем и трубами коридор трибун, почувство-
вал, как исчезли силы. Будто испарились или провалились
сквозь дно лодки в воду канала. Услышал прерывистое с хри-
потцой Генкино дыхание. Ему было не лучше моего.
Но мы продолжали гнать лодку к финишу.
Не знаю, где и в чем черпали для этого силы. Но ведь черпали
же!
Чтобы сохранить, темп, взятый еще на старте, и не сбиться
с ритма, я просто-напросто гармошкой сокращался в лодке,
уже не вспоминая ни о технике, ни о чем.
Мы шли по четвертой воде. Норвежцы по второй. И с каждым
гребком они по сантиметрам, но наезжали и наезжали на
невидимую проекцию кормы нашей лодки, наезжали методично
и неотвратимо, как каток.
Метров за двадцать до финиша скосил глаза в их сторону
и с каким-то неимоверным облегчением подумал: пусть догоняют,
пусть хоть вровень встанут, но все равно мы — первые, и
ничего они уже не успеют сделать!
Ну, вот и все. Сидим в лодке, отдыхаем. Обернулся. Коруши-
ков — само спокойствие, а глаза шальные и лицо в соляных
разводах, как в морозных узорах стекло бывает.
Вскоре нас подвали к наградному плоту. Взялся за рукоятку
весел, а они из, рук выскальзывают, никак не могу ухватить так,
чтоб сжать — пальцы не гнутся. Наконец кое-как приловчился.
Взмахнул пару раз — лодка еле-еле ползет. Обернулся — Корши-
ков как сидел, так и сидит, на меня серьезно-серьезно смотрит.
Я ему говорю:
— Гена, нас за медалями зовут, поехали.
А он в ответ:
— Какие медали, Шура? Я домой хочу, к маме...
Ему, как и мне в шестьдесят восьмом, в послефинишные
минуты было не до медалей. Он отдал гонке всего себя, без
остатка, и даже чуточку больше, взяв силы из резерва, который
есть в каждом из нас и заложен природой как неприкосновенный
запас — на самый крайний, самый ответственный случай, да и то,
если хватит воли вскрыть в себе этот истинно «золотой» запас.
Когда встали на пьедестал и зрйтели аплодировали, не жалея
ладоней, я Коршикова попросил:
— Гена, пожалуйста, помаши руками и улыбнись, ведь это
нас приветствуют.
И услышал шепот Коршикова:
— Саня, тогда держи меня крепче, а то упаду...
Вот так завершилась вторая и последняя моя Олимпиада.
И как ни странно, но именно тогда почувствовал, что вместе
с ней кончились мои сомнения и неудачи последних четырех
лет и что могу самому себе вслух сказать: я — гонщик, я готов
повести за собой...
Но прежде чем поставить точку, постараюсь ответить на
вопрос, который мне задают довольно часто: что такое спор-
тивная семья?
Вот, к примеру, наша семья, если взять ее в чисто спортивном
разрезе. Отец — многократный чемпион страны по академической
гребле в довоенные годы, заслуженный мастер спорта, заслу-
женный тренер РСФСР; жена моя, Наташа, заслуженный мастер
спорта, серебряный призер мексиканской Олимпиады по прыжкам
в воду; ее отец, заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер
СССР Владимир Андреевич Кузнецов, был отличным пловцом
и ватерполистом; мои сестры, Татьяна и Ольга, мастера спорта
по волейболу; мамы, Наташина и моя, тоже спортом занимались,
и наши дети спортом увлекаются.
Но для меня определение «спортивная семья» — не ассоции-
руется с понятием «семья больших спортсменов»
А только так: семья, в которой понимают, насколько спорт
помогает развиваться и физически, и нравственно.
Уверен, что каждая семья в нашей стране может и должна
быть спортивной. Ведь спорт — это так полезно, так здорово, и
128
главное — так доступно! Стоит лишь захотеть. В любом выбран-
ном вами деле жизни — спорт один из первых помощников.
Понимаю, что говорю прописные истины, но лучше-то не сказать.
Например, среди друзей нашей семьи, кто достиг в спорте
больших высот, нет таких, кто говорил бы своим детям: ты обяза-
тельно будешь чемпионом. Но всегда говорят: надо обязательно
заниматься спортом. Сумеют ли они стать чемпионами — время
покажет. Если хватит таланта и усердия, значит, взойдут на
пьедестал, нет — так все равно спорт на всю жизнь полюбят, и
он поможет им стать сильными, смелыми, честными людьми.
Но как и во всем, в спорте просто необходим пример и при-
мерность. Поэтому и хочу напомнить детям и взрослым: делитесь
спортом, учите спорту и любите спорт!
...Только что вы, ребята, встретились с двукратным олимпий-
ским чемпионом Александром Тимошининым, познакомились с
некоторыми моментами из судьбы этого знаменитого спортсмена,
узнали «изнутри» прекрасный вид спорта под названием «акаде-
мическая гребля».
Однако рассказ Александра Тимошинина о том, что важно
быть не только большим спортсменом, но и всегда, и везде отве-
чать за свои слова и поступки, мне хочется дополнить еще
двумя интервью с людьми, безусловно, вам хорошо знакомыми —
с чемпионом мира в спринтерской гонке на велотреке, заслу-
женным мастером спорта Сергеем Копыловым и заслуженным
тренером СССР Владиславом Растороцким, воспитавшим лучшую
гимнастку мира 70-х годов Людмилу Турищеву, олимпийскую
чемпионку Наталью Шапошникову, победительницу Кубка мира
по спортивной гимнастике Наталью Юрченко, кстати, выиграв-
ших эти высокие титулы в школьном возрасте.
А встречи с Копыловым и Растороцким произошли в тот
момент, когда они несли вахту по волшебной яхте «Эстафета»,
отправившейся в свой многомесячный путь со страниц газеты
«Советский спорт». Причем вопросы, которые задавались им —
это ваши вопросы, присланные в редакцию школьниками из
разных уголков нашей страны.
Итак, по вашей просьбе с Сергеем Копыловым беседует автор
этих строк, а с Владиславом Растороцким — известный спортив-
ный журналист Станислав Токарев.
...После завершения очередного плавания «Эстафеты»,
вратарь футбольной команды «Спартак» и сборной страны Ринат
Досаев сдал вахту Сергею Копылову, по традиции завершив
запись в вахтенном журнале вопросом: «Сергей, в вашем виде
спорта очень важно мгновенно принимать решения. Часто ли
вам случалось и в жизни решать злободневные вопросы по-
спринтерски?
Задумался Сергей Копылов, машинально перебирая письма,
в которых красным карандашом подчеркнул вопросы, обращенные
непосредственно к нему, и затем предложил: «Давайте вопрос
129
Дасаева оставим на десерт. Если, конечно, возражений нет?»
Возражений не было, и он приступил к ответам на другие
вопросы.
«Я вот о чем хочу спросить: зачем гонщику ... умная голова?
Знай себе жмй на педали, и все. Даже если я умнее других, а
ноги у меня слабые, все равно же нё выиграть...»
— Слабые ноги, тренируясь, можно сделать сильными.
Зато без головы в велоспорте, особенно в спринте, никак нельзя.
Да и в любом другом виде тоже. Взять, к примеру, штангиста.
Казалось бы, все просто: подними больше всех и занимай первое
место. Но и здесь, не думая, особенно когда соперничество на
граммы идет, успеха не добиться. Ведь надо всё предусмотреть,
рассчитать, взвесить «за» и «против»
Но вернемся к велоспорту. Вот читаю в письме: «Знай себе
жми на педали, и все». Если я только этим буду заниматься,
то грош мне цена, как спринтеру. Во время гонки я хитрым
должен быть, чтобы нажать на педали в тот момент, когда
соперник меньше всего этого ожидает. А для этого его как себя
должен знать — в чем он силен, в чем — не очень. Поэтому
приходится думать, сравнивать, искать варианты для атаки. И вот
в чем уверен: мастерство настоящего гонщика-спринтера держит-
ся на трех китах: умной голове, всевидящих глазах и сильных
ногах.
«Сергей, подскажите мне, как перебороть чувство страха?
Второй год занимаюсь велоспортом, но когда развиваю большую
скорость, то каждый раз думаю, что обязательно упаду. А может
это вовсе и не страх, потому что падать я не боюсь. Может быть,
это просто чувство неуверенности?»
— Рецепт против неверия в собственные силы могу дать лишь
один: сжав зубы, заставь себя поверить, что можешь, обязан в
конце концов победить не кого-нибудь, а самого себя. Но для
этого надо чаще соревноваться. По себе знаю, как только
захлестнет желание выиграть заезд, мысли о возможном падении
улетучатся, как дым. Когда выхожу на старт, то никогда не
думаю, что могу упасть. Хотя падал часто и, наверное,
еще не раз упаду. Больно? Не без этого. Но всегда хочу по-
нять — на что же ты, Сергей Копылов, способен? На какую
скорость?
А страшно мне все-таки бывало. Не за себя, за брата Виктора.
Он был очень сильным велогонщиком, сейчас работает тренером.
Когда мы с ним в одних соревнованиях участвовали, то всегда
болел за него. И, видя, с какой скоростью и как рискованно
он несется по полотну трека, переживал, шептал про себя: не
упади, ну, потише, потише же...
«Всегда ли для победы нужна спортивная злость? Испы-
тывали вы это чувство, когда выходили соревноваться, например,
с вашим братом?»
— То есть злился на Виктора или нет? Конечно, нет. Я так
130
понимаю спортивную злость: отдай всего себя ради победы.
Так разозлись на себя, на все свои слабости, нехотения и невезе-
ния, что — ух! Растопчу, размечу, разнесу!
Злость, как черту характера, не люблю и не понимаю. Иногда
именно злость от собственного бессилия толкает человека на
бесчестный поступок. Для меня же главное в характере человека—
честность и совесть. И в спорте, и в жизни. Многие из моих самых
ярых соперников на треке — мои друзья. «В спорте есть соперни-
ки, в спорте нет врагов»,— казалось бы, просто слова из песни,
помните, посвященной московской Олимпиаде, а ведь сильнее
и точнее сказать трудно. Так что запомните это, ребята, на
всю жи-знь запомните.
«Уважаемый Сергей Копылов. Однажды я прочитал в газете,
что несколько лет назад вас вдруг отчислили из сборной команды.
О чем вы подумали в тот момент? Обиделись на кого или нет?
Мне это очень важно знать, потому что со мной произошло
почти то же самое...»
— Вообще-то не люблю вспоминать об этом. Молодым был,
повел себя не так, как надо, ну, и сказали мне: мол, отдохни,
подумай над своим поведением. Поначалу обиделся на всех,
кроме себя. Но вскоре понял: правоту свою делом надо доказы-
вать, а не обидами. Ведь не один ты, вокруг ребята, тренеры —
коллектив. И гордость не только у тебя — у каждого из них.
«На дыбы» во время соревнований научись вставать, чтобы
миллиметра сопернику не уступить. А в отношениях между
людьми обязательно должны присутствовать терпение, уважение
и понимание. И чтобы — никакого высокомерия не было. И еще
надо научиться прощать. Не себя, нет,— других, пусть даже
в чем-то и ошибающихся. Ведь каждый из нас порой оши-
бается...
— Однако подошел черед ответа и на вопрос Рината Дасае-
ва,— сказал Копылов, отложив в сторону последнее письмо. — И
вот что скажу: по-разному я решал свои «злободневные» вопросы.
Быстро — когда был уверен в своей правоте, и медленно случа-
лось их решать — цо принципу «семь раз отмерь, один отрежь».
Но всегда старался, чтобы не услышать:. «Изменил Копылов
своим принципам, смалодушничал». Но ни разу ничего подобного
не слышал. И надеюсь никогда не услышать...
А теперь очередь отвечать на вопросы заслуженному тренеру
СССР Владиславу Степановичу Растороцкому. И первый задала
школьница из Вильнюса, чемпионка Европы по художественной
гимнастике Даля Куткайте:
«Как вы думаете, что важнее в спорте, талант или тру-
долюбие?»
— Может быть, я отвечу не оригинально, но в наш век
не трудолюбивым талант быть не может. Потому что он не про-
явится, если он не трудолюбивый. И мы так и не узнаем, что
он — талант. Приведу в пример Люду Турищеву. Ее все
131
знают. А кто знает, что по некоторым чисто физическим ка-
чествам — по эластичности мышц, например, она порядочно
уступала такой выдающейся гимнастке, как Ольга Корбут?
Хотя в многоборье Корбут у нее никогда не могла выиграть.
Я помню, как однажды меня поразила мысль, высказанная в
книге «Следуйте за мной» известного японского волейбольного
тренера Даймацу. Утром рано я вбежал в зал и крикнул: «Девоч-
ки, садитесь и слушайте, я нашел сокровище!» Мысль была
вроде бы проста: чтобы тренироваться больше, нужно время.
«Нужно было,— пишет Даймацу,— выработать привычку непро-
должительного сна каждый день и при этом чувствовать себя
отлично». Я прочел это вслух и Люда сразу все поняла. Она
воскликнула: «Владислав Степанович, почему мы должны спать
до семи? Давайте вставать в пять тридцать, и в шесть начинать
тренировку!» И еще она у меня иногда спрашивала: а что
если, к примеру, в двадцать один тридцать пробежать пять
кругов по стадиону? Она постоянно противопоставляла моему
тренерскому плану «встречный план».
Был случай, когда мы летом тренировались в Леселидзе.
Мы с ней решили каждое утро купаться в море несмотря ни на
что И вот дождик, холодно, море шумит. Оля Корбут сказала:
«Я посмотрю, как ты выполнишь свой план». Люда подошла
к воде, потрогала ее. Я даже было засомневался в Турищевой.
А она как прыгнет в волны, как поплывет! «Попробуй, выиграй
у такой»,— сказала Корбут...
«Но ведь не только трудолюбие и сила воли, не только
мышечное дарование входят в понятие «талант»?
— Талант — это тот, кто постоянно хочет познать больше,
это мятущаяся душа. Талант ставит перед собой вопросы и
ищет ответы. А у кого он может эти ответы найти? Кто ему
откроет тайны побед? Талантливый педагог. Учитель ищет учени-
ка', ученик ищет учителя. Найдут друг друга — значит, счаст-
ливы.
«Владислав Степанович, но вот учитель нашел ученика, уче-
ник — учителя. Достаточно ли это для успеха?»
— Хочу быть с ребятами откровенен. Надо признавать и свои
ошибки. Не секрет, что Наташа Шапошникова рано ушла с
помоста, не все сделала, что могла бы сделать в гимнастике..
Природа дала ей красивое лицо, красивый стан. Но не дала
большой физической силы. А в семье этот ребенок нежился,
был баловнем семьи. И у Наташи не хватило решимости, образно
говоря, перегрузить вагоны песка. А у меня не хватило силы
убеждения...
Или вот Наташа Юрченко. По работоспособности не уступит
Турищевой, по данным — Шапошниковой. Но когда она получает
большую недельную нагрузку, то как бы сжимается в комок.
Думаю, соображаю — значит, надо ей лишний день отдохнуть.
Если она отдохнет... да она весь зал перевернет!
132
«Некоторые ребята в своих письмах спрашивают: обязатель-
но ли чемпиону быть отличником в учебе? Обязательно ли много
читать? Ведь у него и так времени в обрез. Что вы думаете
по этому поводу?»
— Турищева была в школе отличницей, и Шапошникова, и
Юрченко — тоже отличницы. Я считаю так: если хочешь достичь
результата, он должен быть результатом по всему фронту. Если
ты идешь на уборку урожая, ты должен быть первым. Если
ты на практике в слесарных мастерских, ты опять же должен
быть первым. И если ты сильно любишь спорт, всё это тебе
помогает, потому что ты постоянно учишься не давать себе
поблажки. Это моя логика. Если ты отвечаешь отлично урок,
значит, твой мозг сегодня способен на большее, чем вчера. Я всегда
говорю: «Решая задачу по геометрии, ты решаешь задачу на
брусьях. Решая задачу на брусьях, ты решаешь задачу поведения
в обществе. Правильно решая задачу поведения в обществе,
ты становишься примером для подражания. Это моя логика.
Говорят, что дурные примеры заразительны. А я утверждаю —
нет! Заразительны — хорошие!..»
Итак, ребята, вы приняли участие в двух олимпийских рега-
тах вместе с Александром Тимошининым, затем шли под флагом
волшебной яхты «Эстафета» вместе с Сергеем Копыловым и
Владиславом Степановичем Растороцким, узнали немало инте-
ресного и поучительного, нашли ответы на некоторые свои
вопросы. Но у нас нет времени остановиться и дать себе передыш-
ку. Мы снова в пути по стране по имени «СПОРТ», в ожидании
новых встреч и новых знакомств.
* * *
Мы говорили о слезах радости, что туманят глаза чемпионов,
когда под звуки гимна поднимается флаг твоей Родины. Но
ведь и у многих телезрителей, наблюдающих за этим мигом
победы, тоже появляются непрошеные слезы, слезы сопережи-
вания и гордости за соотечественника. Они узнают, через что
пришлось пройти спортсмену, чтобы подняться на верхнюю сту-
пень пьедестала. Вспомните, как, расходуя остатки сил, пробивал-
ся заснеженным перевалом велогонщик Николай Горелов, как со
сломанной ключицей играл в финальном матче мельбурнской
Олимпиады футболист Николай Тищенко, как... Подобных
примеров множество.
Почему-то у многих ребят сложилось мнение, что если в
«суровый» хоккей играют настоящие мужчины, то в фигурное
катание идут маменькины сынки, боящиеся синяков и ссадин.
Попробую разуверить юных скептиков, рассказав о человеке,
завоевавшем для нашей страны первую золотую медаль чемпио-
на мира в фигурном катании. Но не столь важно, что он стал
первым, сколько — как он стал первым,
... Тот чемпионат мира проходил в американском городе
133
Колорадо-Спрингс. Мы надеялись, что кто-нибудь из трех —
Сергей Волков, Владимир Ковалев или Юрий Овчинников —
смогут подняться на высгйую ступень пьедестала. Знали, что после
обязательных фигур и короткой программы Волков — первый,
но шевелилось в душе сомнение: а вдруг опять не повезет?
Его невезение многие чуть было не возвели в ранг фаталь-
ного — до самого главного Волкову всегда не хватало чуть-
чуть. Но сейчас нас разделял океан, а информационный теле-
граф эмоциями не богат: голые факты передает, да и только.
Но мы уже знаем, что участие Волкова в чемпионате было
под вопросом: с ним что-то произошло на тренировке.
Наша сборная прилетела на чемпионат пораньше, чтобы
фигуристы свыклись с высокогорьем.
Шла обычная тренировка у мужчин, очередной прокат корот-
кой программы. До начала чемпионата оставалось еще две
недели, а это, по сравнению с «завтра»,— целая вечность. Но
сегодня Волкову что-то тяжеловато давались прыжки. Но он
прыгал и прыгал, потому что должен был получиться «тройной».
Итак, еще один заход. Вся тяжесть тела перемещается на
толчковую ногу, теперь надо резко взмывать в воздух... Для него
этот прыжок запомнился на всю жизнь. Сначала предательски
заскрежетало в колене, как будто все там пересыпало песком,
затем, словно ударом тока, тело пронзила'боль.
Он попытался встать со льда — и не смог, не чувствовал ногу.
Вокруг него собрались фигуристы. И на лицах их было столько
сочувствия, словно вся его боль прошла сквозь них.
Его смогли поднять со льда, лишь предварительно обрабо-
тав колено приличной дозой обезболивающего лекарства.
Врач в клинике сказал: «Подозрение на разрыв мениска».
Это значит — нужно хирургическое вмешательство и перспектива
стать на коньки становится именно перспективой.
А мы, с нетерпением ожидающие соревнований, и не знали,
что будущий чемпион мира уложен в постель.
О чем может думать спортсмен в той ситуации, в которую
попал Сергей Волков? Ясно, что мысли у него невеселые.
«Мне сейчас уже двадцать пять,— наверное, думал он. —
Четверть века позади. Двадцать лет занимаюсь фигурным ката-
нием. Участвовал в Олимпийских играх. В прошлом году стал
серебряным призером на первенстве Европы и чемпионате мира.
Тогда тоже без происшествий не обошлось: выступал со сломан-
ным пальцем. Нога еле в ботинок влезала. Что же получается: вы-
ходит, «без внешних раздражителей» нет результата... Смешно...
Правда, четверть века по нынешним меркам — эта не шутка.
Для фигурного катания — стариковский возраст., Но ничего, еще
поборемся».
Массажист Женя Кокурин творил чудеса. Выходил из комнаты
Волкова весь измочаленный, будто после многораундового
боксерского поединка.
134
— Ничего, Сергей, мы тебя на коньки мигом поставим. Еще
всех обыграешь.
И кивал головой в сторону телевизора. Американцы довольно
часто баловали соотечественников предстартовыми репортажами
и подогревали страсти интервью с участниками турнира.
Гордон Маккелен, очень сильный фигурист из США, был
многословен; когда говорил о претенденте на чемпионский титул.
Назвал почти всех: Шевера, Крэнстона, Ковалева, Овчинникова,
Казенса, Сано... Зато о Волкове ни слова. И эта забывчивость
американца вывела Волкбва из себя. Теперь он точно знал,
что будет выступать при любых обстоятельствах, хоть на одной
ноге, но будет. Выиграет или нет — об этом не думал. Но что
выйдет на лед — это уж точно.
Научный руководитель делегации Герман Александрович
Титов колдовал над его ногой со своими высокочастотными
приборами. Приходили ребята, обязательно рассказывали что-
нибудь веселое.
Но все равно трехдневного постельного режима избежать не
удалось. Ступить на ногу было невозможно.
Как-то вечером он приковылял к спортзалу, где шла очеред-
ная тренировка. Входить с костылями было как-то неловко —
как будто инвалид. Он смотрел на прыгающих и вращающихся
сквозь стекло. Вышел на улицу знакомый судья. Подошел к нему,
сказал: «Сергей! Не надо расстраиваться. К следующему
чемпионату все снова будет ожей». «Зачем же к следующему,—
ответил Волков. — Сейчас тоже все будет о’кей».
Мы считали последние дни до начала турнира, а Волков
делал первые шаги на льду. Эти слова стоит понять буквально.
Он рисовал те школьные фигуры, с которых начинают свой
путь первоклашки.
Судьи всегда все видят. Они специально приходят на трени-
ровки спортсменов. Но когда Волков вышел на лед для официаль-
ного участия в чемпионате, они были ошеломлены.
Он, как никогда, откатал «школу» и сразу же вырвался
вперед на целых четыре балла — преимущество очень большое.
В короткой программе тройной прыгать не стал. Поберегся.
Потому что лишь раз мог позволить себе в'ыложитвся до конца —
в произвольном катании.
А потом и был тот самый первый прыжок. Он знал: как его
выполнишь, так и будет идти вся программа. И, сидя перед
телевизорами, за тысячи километров от американского города
Колорадо-Спрингс, многие сказали себе: «Сегодня Волков в
ударе!»
Вот такой «прыжок через невозможное» совершил заслу-
женный мастер спорта Сергей Волков. Удивились ли мы этому?
Пожалуй, нет. Но что радовались за Волкова, что гордились
его мужеством, его волей и характером — здесь двух мнений
быть не может. И если бы знать, что ему пришлось испытать,
135
пережить и передумать перед тем, самым главным в его спортив-
ной жизни и мгновенным по времени прыжком в три оборота,
перед тем, как в честь Волкова звучал гимн Советского Союза,
наверное, у многих влажно заблестели бы глаза... Честь флага.
Гимн Родины в честь новой победы. Такое не забывается.
* * *
Ну, а если ты сам никогда не был чемпионом мира, но
любишь спорт всем сердцем и отдаешь ему весь свой досуг?
Какую страничку спортивной истории ты зазубрил наизусть,
что помнишь лучше всего? Наверное, одно из мгновений своего
любимого вида спорта.
У меня это — баскетбол. Поэтому и приготовил напоследок
рассказ о нем — игре очень популярной, но не столь «телевизион-
ной», а отсюда и менее знакомой, нежели футбол, хоккей или
фигурное катание.
В детстве все мечтают стать великими. Я мечтал стать
великим баскетболистом. Хотел играть лучше всех. Даже лучше
олимпийских чемпионов Геннадия Вольнова, Ивана Едешко,
Сергея и Александра Беловых.
Впрочем, тогда они еще не были олимпийскими чемпионами—
первыми в истории советского баскетбола.
О, какой это был матч — в Мюнхене, в 1972 году, между
сборными СССР и США,— матч, в котором все решалось!
У американцев баскетбол — один из самых престижных
видов спорта. В баскетбол там умеет играть едва ли не каждый.
Именно там изобрел его в прошлом веке Джеймс Нейсмит —
выбил дно из корзинки и прикрепил ее на высоте человеческого
роста.
До Мюнхена американцы ни одного олимпийского турнира
не проигрывали. С нашими они впервые встретились в 1956 году
в Мельбурне и выиграли с завидной легкостью. Но Билл Рассел,
которому вскоре предстояло стать звездой первой величины
профессионального баскетбола, подарил тогда нашему молодому
центровому Виктору Зубкову свои кеды — мол, ты достойный
соперник.
Шестнадцать лет спустя наша команда детской спортивной
школы завода «Серп и молот» сидела возле телевизора, на
экране которого сражалась в последнем олимпийском бою глав-
ная команда страны, наши кумиры — Вольнов, Едешко, Сергей и
Александр Беловы...
Прозвучала сирена, американцы заплясали, устроили «кучу
малу» — советская команда всю игру вела в счете, но проиграла
одно очко. Мы сидели и молчали, не было сил говорить. Молчала
там, далеко, у микрофона Нина Еремина, известная спортсменка
и комментатор. А потом вдруг каким-то будничным, даже не
удивленным, просто обессиленным голосом произнесла: «Матч
не закончился — на контрольном секундомере еще три секунды».
136
Дальше было — как во сне. Едешко через все поле бросил
мяч Александру Белову, тот взмыл в воздух, на него прыгнули
двое соперников, столкнулись друг с другом, разлетелись в
разные стороны, мяч летел, летел... Мучительно долго, казалось
нам| летел, прежде чем попасть в кольцо. Еремина что-то кричала,
мы не слышали этого, потому что вся наша детская команда
«Серп и молот» тоже кричала и плясала победный танец в честь
главной команды страны.
С чем это сравнить — не знаю. Для нас, может быть, с
первым полетом в космос...
По данным ЮНЕСКО, на нашей планете в баскетбольный
мяч играют 100 миллионов человек. В иных странах о футболе
понятия не имеют, хоккей в глаза не видели, а в баскетбол
играют. В Советском Союзе три с половиной миллиона баскетбо-
листов.> Я не стал великим, но игра осталась в крови, и, когда
я вижу щит и кольцо, у меня начинают чесаться ладони.
Помню, Приехал в Киев на Спартакиаду народов СССР, при-
шел в тренировочный зал — сейчас, думаю, интервью возьму,
вечером в редакцию отправлю. А тут олимпийский чемпион
Алжан Жармухамедов по кольцу бросает и бросает. Покосился
на меня: «Может, посоревнуемся?» Снял я ботинки — и на пло-
щадку. Через час я вспомнил о невзятом интервью, а он о том,
что может без ужина остаться.
В Москву летел в самолете вместе со сборной столицы,
выигравшей Спартакиаду. Сел рядом с Иваном Едешко, спросил:
«За что ты любишь баскетбол?» Он , сказал: «За то, что он
такой, как есть». — «А какой он?» Иван ухмыльнулся в пшенич-
ные усы: «Это журналистам виднее». — «Так что, ты хочешь,
чтобы журналист рассказал олимпийскому чемпиону, за что
олимпийский чемпион любит баскетбол?» Хитрый Едешко поудоб-
нее устроился в кресле: «Ну, давай».
И я стал говорить за него.
— Понимаешь, каждый сыгранный матч — это жизнь, про-
житая заново. За две тысячи четыреста секунд чистого времени
вы успеваете, сами не отдавая себе в этом точного отчета,
тысячу раз полюбить и возненавидеть, возликовать и впасть в
полное отчаяние, подумать, что все рушится, почувствовать,
что еще не все потеряно, и — вперед...
Судья дает пятый фол, вы уходите с площадки, жизнь
кончена. Вы садитесь на неудобную низкую скамеечку, но
неудобство вас не волнует, да и горе забыто, потому что душой
вы на площадке — с теми пятью, кто борются за победу. И так —
каждый матч.
Баскетбол прост, поэтому его легко полюбить. Он прост, но не
простак. Он остроумен, лукав, рационален, точен, неожидан и
совершенно не признает шаблона. Он — плоть от плоти нашего
времени, он — как творческая, ищущая личность. Недаром его
правила меняются чаще, чем в любой другой игре,— он гибок,
137
чужд косности. Баскетбол —
великий джентльмен, он не
признает грубой силы. И то, что
он корректнее всех спортивных
игр, строг по отношению к тем,
чей спортивный и жизненный
принцип — толкаться локтями,
это совершенно точно.
— Ты, пожалуй, прав,—
сказал Едешко. — Баскетбол—
это жизнь.
Но я не отметил еще одной,
особенности замечательной иг-
ры — демократизма^ общедо-
ступности.
Впрочем, эта мысль нужда-
ется в доказательстве.
На| площадке, конечно, лег-
че живется тем, кто ближе к
п „ .	с кольцу. А оно поднято над по-
Лучшии баскетболист Европы	J
Анатолий Мышкин.	лом на высоту 305 сантиметров.
Так что рост баскетболиста—
не последнее дело, и в свое время меня позвали в школу «Серпа
и молота», честно говоря, не за особый талант к спорту — я
больше книжки любил читать про шпионов, а за рост.
На территории Австрии в прошлом веке жил мужчина ростом
278 сантиметров. А в Германии — девушка 255 сантиметров.
В Финляндии хранится скелет некоего Каянуса — три метра
без десяти сантиметров. Трудно даже представить, что стало
бы с баскетболом, если бы такой гигант появился на площадке.
Звездой нашего баскетбольного прошлого был Янис Кру-
миньш (218 сантиметров). Большой Ян, как звали его товарищи
по сборной СССР. Ян был очень, осторожен — прежде чем
опустить на площадку огромную ногу и повернуть кор-
пус, осматривался по сторонам, боялся кому-нибудь сделать
больно.
Недаром в сказках великаны большей частью добрые. И Ян
был на редкость добрым человеком, в нем жила душа худож-
ника — не случайно, оставив спорт, он стал скульптором, нашел
главное дело для своих больших, нежных и точных рук.
А общедоступность Игры, о которой я упомянул, в том, что
любой «малыш» — то есть по общечеловеческим нормам лич-
ность обыкновенного роста — может здесь, как в сказке, по-
бедить великана. Вообще без «малышей» команда не команда.
Только им надо быть быстрыми, как Борзов, прыгучими, как
Ященко, резкими, как боксеры, выносливыми, как марафонцы.
Я думаю, из ста миллионов баскетболистов мира двухметровых
едва ли десятая часть, а то и меньше. Но их присутствие
заставляет остальные девять десятых еще усиленней, еще
138
тщательней работать над собой. В этом — гармония бас-
кетбола.
Мужской баскетбол, женский баскетбол — есть что сравни-
вать. Обычно на игры представителей сильного пола зрителей
собирается больше — дух захватывает от таких прыжков, когда
руки по локоть вытягиваются над кольцом. Женщины, конечно,
прыгают не так высоко — ведь и мировой рекорд в прыжках
в высоту у мужчин выше.
Тренеру нашей женской сборной страны Лидии Алексеевой
Иван Едешко однажды в шутку сказал:
— Разве вашу игру с нашей сравнишь?
— Ваня,— спросила она,— а ты знаешь, что такое женская
логика?
Он пожал плечами:
— Это, наверное, то, что вообще логике не поддается.
— Вот тебе и ответ.
Правила в баскетболе для мужчин и женщин общие. Но,
когда играют женские команды, не перестаешь удивляться уму,
неожиданности ходов, парадоксальности решений.
Они похожи и не похожи — мужской и женский баскетбол,
они дополняют друг друга, и в этом тоже гармония.
В любой команде — свой лидер. Есть звезды республикан-
ского масштаба, городского, районного. Игроком же номер
один всего советского баскетбола можно назвать Сергея Бело-
ва, бывшего капитана сборной Советского Союза и чемпиона
страны — ЦСКА. В Бразилии, где баскетбол популярен почти
наравне с футболом, о нем писали: «Это верх совершенства.
Это поэт и воин современного баскетбола. Это спортсмен, кото-
рому найдется место не только в любой команде нашего време-
ни, но и в спорте завтрашнего дня».
Про него можно сказать, что он родился ,в сорочке, держа
в ручонках мяч. Хотя в сибирском селе тогда, в войну, мячей
в глаза не видели. И узнал он об игре, прославившей его,
много позже, из журнала, случайно взятого в библиотеке. Тем,
кто видел его на площадке, здорово повезло. Повезло потому,
что рассказывать о его игре все равно как о весне: вроде,
верно, правильно — бегут ручьи, лопаются почки, но чего-то
главного не сказано. Того, что только самому дано увидеть.
Белов умел все. Он забивал самые нужные мячи. Кстати, в
том олимпийском, золотом для нашей команды матче, где
решающим стал бросок его однофамильца, Сергей принес сбор-
ной 20 очков из 51.
Вообще рекорды по очкам, добытым спортсменом в одной
игре, официально не регистрируются. Хотя известно, что среди
профессионалов в этом смысле лидер — американец Уолт Чем-
берлен— 100 очков за матч. Однажды и югославский баскетбо-
лист Радивое Корач во встрече на Кубок европейских чемпионов
набрал 99 очков. Один из олимпийских рекордов также у
139
Корача — на Олимпиаде в Риме во время матча против коман-
ды Уругвая он записал на счет сборной Югославии 45 очков.
Удивительный был игрок: не очень высокий, словно разболтан-
ный в движениях, рыжий, вихрастый, он неожиданно делался
живой пружиной, и остановить его было невозможно.
Еще рекорд — чуть ли не из области фантастики — на мет-
кость штрафного броска. В 1935 году американец Банни Левитт
на одной из тренировок с линии штрафного 499 раз послал
мяч в кольцо. Потом разок промахнулся и вновь без отдыха,
без единой ошибки довел серию попаданий до 871.
Но Левитт бросал в спокойной, домашней обстановке. Другое
дело — соревнования, когда нервы напряжены. Так вот, на
чемпионате Европы 1974 года в Любляне Сергей Белов из
34 штрафных бросков промахнулся лишь один раз.
Ужасно не хочется ставить на этом точку. Только-только
разговорился, только-только вспомнились разнообразнейшие
баскетбольные истории, как истекло время нашего последнего
урока.
И очень жаль расставаться с вами, ребята, с прекрасной,
вечно юной темой о спорте, который воспитывает характеры...
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
ВОТ ВЫ И ПРОШЛИ семь уроков о спорте и
спортсменах — людях различного возраста и профессий. По-
нравилась книга или нет, об этом скажут ваши письма-отзывы.
В каждом из уроков мы стремились раскрыть черты харак-
тера спорта. Познакомить с его рыцарями, рассказать о ваших
ровесниках — школьниках, уже носящих чемпионские титулы,
и с теми из ребят, кто не достиг спортивных высот, но без
тени сомнения отдал прекрасному увлечению свой досуг. Мы —
это тренер детской спортшколы московского «Динамо» по фех-
тованию и корреспондент газеты «Советский спорт», некогда
сам работавший детским тренером. Знание законов спорта,
знакомство с героями этой книги позволили нам в некоторые из
уроков входить с собственным «я», вести повествование от
первого лица. Вот почему последняя буква алфавита — «я»
иногда забегала на страницы.
Может быть, некоторые мысли, высказанные героями книги,
покажутся вам спорными, с чем-то вы не согласитесь. Что ж,
в таком случае надо спорить — доказывать и отстаивать свое
мнение. Попробуйте сделать это при помощи Спорта. И если
вы не увлеклись еще ни одним из его видов, постарайтесь
срочно исправить столь досадную ошибку.
Да, чуть не забыли: мальчишки, влюбленные в футбол и
хоккей, наверное, здорово обижены на нас за то, что их обо-
жаемым спортивным играм не нашлось места ни в одном из
уроков. Но мы сознательно пошли на эту жертву, потому что
о футболе и хоккее, о футболистах и хоккеистах уже написано
столько всего интересного, что вряд ли мы могли бы добавить
к этому что-либо вам неизвестное.
Итак, мы говорим — до свидания. И будем рады, если
примеры Спорта помогли вам, ребята, понять самих себя,
если они заставили каждого взглянуть на себя как бы со сто-
роны, помогли провести черту между «плохо» и «хорошо»,
«честно» и «бесчестно» и, самое главное, научили бескорыстной
дружбе.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Адуевский В. На прицеле — кольцо. М., 1965.
Бобров В. Самый интересный матч. М., 1963.
Викторов В. Вслед за копьем. М., 1972.
Гомельский А. С мячом по странам. М., I960,
Горбунов В. Подружись с «королевой». М., 1970.
Иванов В. Ветры олимпийских озер. М., 1972.
Иванов Д. Сила сильных. М., 1967.
Кикнадзе А. Обожженные ветром. М., 1972.
КлуСов Н., Цуркан А. Стадионы во дворе. М., 1984.
Колесникова Н. Самая красивая. М., 1964.
Кулешов А. Падающие звезды. М., 1970.
Лучшие ...(Очерки о спортсменах). М., 1967.
Мазуров Г. Летящие над водой. М., 1967.
Малкин Ф. Пой, стрела. М., 1966.
Олимпийский огонь. М., 1980.
Салуцкий А. Испытание на верность. М., 1970.
Светов А. Судейский свисток. М., 1968.
Седов Ai Твой друг велосипед. М., 1963.
Стариков В. Так начинается спорт. М., 1965.
Юр мин Г. Какая ты, Спортландия? От А до Я по стране спорта. М., 1970.
Филатов Л. Тайны «Золотой богини». М., 1965.
Чернышев Б. Мяч на воде. М., 1966.
СОДЕРЖАНИЕ
Введение ..................................................... 3
За несколько минут до начала первого урока.............
Урок первый г................................................. 6
Умей перебороть себя ..................................
Урок второй.................................................. 23
Спасибо вам всем!........................................ __
Урок третий.................................................. 38
Легко ли быть рыцарем?.................................... —
Урок четвертый............................................... 50
С чего начинается характер ............................... —
Урок пятый................................................... 63
Моя крылатая мечта........................................ —
Урок шестой.................................................. 73
Мгновение и вся жизнь..................................... —
Урок седьмой ................................................ 98
Когда поднимается флаг Родины............................. —
Вместо послесловия.......................................... 141
Рекомендуемая литература.................................
142
Александр Геннадьевич ЕЛИСЕЙКИН
Татьяна Ивановна КОЛЧАНОВА
СПОРТ. ХАРАКТЕР. ЧЕСТЬ
Редактор А. А. Трапезников
Художник А. М. Синегубов
Художественный редактор Е. Л. Ссорина
Технические редакторы И. Ф. Ф е д о р о в а, Л. Б. Володина
Корректоры Е. В. Куликова, Р. Б. Штутман
ИБ № 7069
Сдано в набор 27 01 84 Подписано к печати 11 09 84 Формат 60 Х90 '/ig Бум офсетная № 2
Гарнитура литературная Печать офсетная Усл. печ л. 9 Усл кр -отт 9,5 Уч -изд л 9,67 Ти-
раж 200000 экз Заказ № 757 Цена 30 коп
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Просвещение» Государственного комитета
РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли 129846, Москва, 3-й проезд
Марьиной рощи, 41
Смоленский полиграфкомбинат Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли Смоленск-20, ул Смольянинова, 1

30 коп.