ISSN 0042-8744
ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ
3
1988
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ
№ 3
НАУЧНО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
ИЗДАЕТСЯ С ИЮЛЯ 1947 ГОДА
ВЫХОДИТ ЕЖЕМЕСЯЧНО
1988
СОДЕРЖАНИЕ
Актуальные проблемы современности
П. Н. Федосеев — Социалистический гуманизм: актуальные пробле-
мы теории и практики ................................... 3
К итогам VIII Международного конгресса по логике,
методологии и философии науки
От редакции.................................................24
Выступление академика И. Т. Фролова на церемонии официального
закрытия конгресса......................................24
Социально-философские проблемы развития
социалистического общества
Н. П. Федоренко, В. Л. Перламутров — К теории ведения обществен-
ного хозяйства при социализме...........................26
К 125-летию со дня рождения В. И. Вернадского
М. А. Кузнецов — Учение В. И. Вернадского о ноосфере: перспекти-
вы развития человечества............................... 39
Дискуссия по проблеме идеального
А.	А. Новиков — О содержании и статусе категории идеального в
марксистской философии......................................49
ФИЛОСОФСКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА
Ю. Н. Давыдов — Раздумья о философской культуре ....	57
Философские проблемы культуры
Н. С. Автономова, Ю. Н. Караулов, Ю. А. Муравьев — Культура,
история, память (О некоторых тенденциях новейшей француз-
ской историко-методологической мысли).................. 71
Из истории отечественной философской мысли
В.	И. Керимов — Философия истории А. С. Хомякова (По страницам
одной полузабытой работы).................................. 88
МОСКВА. ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК КПСС «ПРАВДА». 1988.
A.	H. Медушевский — Гегель и государственная школа русской ис-
ториографии .............................................1
Об итогах Всесоюзного совещания по философским
и социальным проблемам науки и техники
А. Г. Барабашев — Взаимодействие общественных, естественных и
технических наук в условиях ускорения социально-экономиче-
ского развития...........................................
М. И. Микешин — Методология науки: проблемы и решения ... 120
М. Д. Ахундов, Ю. В. Сачков, Я. И. Свирский — Философия и естест-
вознание 80-х годов: новые диалоги и синтезы..........123
Рекомендации Всесоюзного совещания по философским и социаль-
ным проблемам науки и техники.........................128
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
И. Т. Касавин — Знание и его социальное содержание: к современ-
ным дискуссиям на Западе..............................130
А. Л. Блинов, В. В. Петров — Д. Дэвидсон. Современная аналитиче-
ская философия в США..................................138
ФИЛОСОФСКИЕ ЗАМЕТКИ
Г. И. Панкевич — Некоторые вопросы взаимоотношения искусства,
науки и техники.......................................141
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Ю. Д. Гранин — Человеческий фактор развития советского общества 145
В.	В. Фролов — Право и философия..........................149
П. И. Быстров — Неклассические логики и их применения к инфор-
матике и анализу естественных языков..................151
Всесоюзный симпозиум «Методологические и социальные проблемы
информатики»...........................................156
Всесоюзная конференция «Научно-технический прогресс, духовное
производство, духовная культура».......................156
ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ
Татьяна Иванова — Нефилософские вопросы?..................157
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Л. Н. Митрохин — Техника — культура — человек (Размышления
о новой книге и жанре, ею представленном).............161
В. И. Шинкарук (Киев) —Философия Гегеля: проблемы диалектики 167
Г. 3. Рамишвили — Э. А. Орлова. Современная городская культура
и человек.............................................169
Ю. К. Субботин — Г. И. Царегородцев, В. Г. Ерохин. Диалектиче-
ский материализм и теоретические основы медицины .... 170
К. А. Шварцман, Э. В. Деменчонок — Л. В. Коновалова. Растерян-
ное общество. Критика современной буржуазной социологии и
психологии морали.....................................171
Резюме на английском языке.....................................173
Содержание на английском, французском, немецком и испанском
языках.................................................... 174
Наши авторы.........................................'	176
© Издательство ЦК КПСС «Правда». «Вопросы философии», 1988.
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОСТИ
Социалистический гуманизм:
актуальные проблемы теории
и практики
П. Н. ФЕДОСЕЕВ
Более двух тысяч лет назад философия провозгласила непреходящую
истину: человек есть мера всех вещей. Сквозь череду веков, теснимая
жестокостью, насилием и беззаконием светских и духовных властей,
гуманистическая мысль упорно пробивалась к признанию и жизнеутверж-
дению. Ныне от философии требуют определения меры самого человека,
критериев его Поведения и социальной позиции, его места в мире,
его ответственности за судьбы цивилизации, за социальный прогресс и
гуманизацию общественных отношений людей.
Со времени апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС и XXVII съез-
да партии пристальное внимание и непрестанное обращение к человеку,
к гуманистическим идеалам и ценностям стало непреложной нормой
политики партии и Советского государства как во внутренних делах,
так и в сфере международных отношений. Происходит глубокое осозна-
ние того, что успех развернувшейся перестройки и революционного
обновления всех сторон жизни социалистического общества коренным
образом зависит от активизации человеческого фактора, от творческой
инициативы и самодеятельности людей как главных двигателей общест-
венного прогресса. С этим связан крутой поворот к социальной сфере —
жизненно важной для человека, к расширению демократии и гласности
как формам проявления его активного участия в управлении всеми сто-
ронами общественной жизни. В полном соответствии с гуманистически-
ми и научными принципами марксизма-ленинизма сегодня человек,
его всестороннее гармоничное развитие как первейшая сила прогресса
социалистического общества выдвинуты на передний план во всей со-
временной системе политических, социально-экономических, духовных,
нравственных приоритетов и ценностных координат.
С нарастающей активностью гуманистическая природа марксистско-
ленинской идеологии и нового общественного строя проявляется в но-
вом политическом мышлении, смелом новаторском подходе КПСС
к важнейшим международным проблемам. Это обнаруживается в даль-
нейшем обогащении ленинской концепции мирного сосуществования
и разоружения в современную эпоху, углубленном анализе тенденций
развития нынешнего противоречивого и вместе с тем взаимозависимого
мира, в осознании значимости глобальных проблем, в признании приори-
тета общечеловеческих ценностей.
Все это вызывает живой и глубокий интерес широкой обществен-
ности, ученых и публицистов, деятелей литературы и искусства к воп-
росу о соотношении социализма и гуманизма в марксистско-ленинском
мировоззрении, в теории и практике КПСС и братских партий.
3
Мощный импульс обогащению концепции социалистического гуманиз-
ма дает активно развернувшаяся в нашей стране, в братских социали-
стических странах перестройка общественной жизни, предполагающая
гуманизацию всех сфер социального бытия — от производства, общест-
венной деятельности до досуга, выявление во всех этих сферах челове-
ческих измерений, их критическую оценку и переоценку, определение
перспектив их возможно более полного соответствия запросам и нуж-
дам человека.
В то же время все более упорными и изощренными становятся на-
падки буржуазных идеологов на марксистско-ленинское мировоззрение
и социалистический строй, как якобы противоречащие принципам гума-
низма, правам и достоинству человека, миру и безопасности народов.
Таким образом, анализ теоретических предпосылок реального гума-
низма и практического его воплощения в социалистическом строитель-
стве приобрел жизненно важное значение в перестройке и обновлении
социалистического общества, в соревновании и противоборстве двух
различных идеологий и общественно-политических систем на мировой
арене.
I.	Теоретическое содержание и основные вехи
формирования концепции реального гуманизма
Одна из важных особенностей марксистско-ленинского мировоззре-
ния, неисчерпаемого по своему идейному богатству и открытого
к бесконечному совершенствованию, состоит в том, что в каждый исто-
рический период, в специфических общественных условиях в нем на пер-
вый план выдвигаются и наиболее интенсивно разрабатываются те идеи
и концепции, которые отвечают насущным потребностям революционной
борьбы и логике создания целостной системы теоретических воззрений.
И сегодня революционные партии, революционные деятели и теоретики
ищут в классическом наследии прежде всего методологию анализа и ре-
шения самых насущных и неотложных проблем своего времени. Такое
отношение к теории естественно и закономерно. Но вследствие этого
некоторые важные вопросы теории и практики могут длительное время
оставаться в тени и недостаточно разрабатываться, будучи заслоненны-
ми наиболее острыми потребностями повседневной жизни и текущей поли-
тики. И если при этом отвлекаются от всей целостной системы марксист-
ско-ленинского мировоззрения, то создается опасность одностороннего,
однобокого понимания наследия классиков марксизма-ленинизма.
Полнее всего, начиная с «Коммунистического манифеста», в трудах
К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина разработана теория классовой
борьбы, а также ее экономические основы, особенно в фундаменталь-
ном марксовом труде — «Капитале». Марксизм-ленинизм не был бы
целостной системой взглядов, если бы он не имел всестороннего фило-
софского обоснования, что было сделано в таких трудах, как «Людвиг
Фейербах и конец классической немецкой философии», «Анти-Дюринг»,
«Диалектика природы» Ф. Энгельса, «Материализм и эмпириокрити-
цизм», «Философские тетради» и других произведениях В. И. Ленина.
Но впоследствии такие важные стороны мировоззрения, как вопросы
гуманизма, не получили систематического теоретического анализа
и концептуального выражения. Гуманизм не выделился в марксистско-
ленинском учении в особую теорию, как, скажем, теория прибавочной
стоимости или теория социалистической революции. Это не только дало
недругам марксизма повод утверждать, будто коммунизм с его теорией
классовой борьбы вообще несовместим с гуманизмом, но и сыграло
свою роль в возникновении и достаточно широком распространении обед-
ненных представлений о марксистском гуманизме и отходе от его прин-
ципов на разных этапах социалистического строительства в ряде стран.
4
Конечно, было бы ошибочным полагать, что к вопросам гуманизма
классики марксизма не обращались и не придавали им важного значе-
ния. Наоборот, идеи гуманизма органически включены в основы их
мировоззрения и революционной практики. Хотя сам термин «гума-
низм» употреблялся ими не так часто, гуманистическая сущность
марксистского учения проявляется в трудах Маркса, Энгельса и Лени-
на ясно и определенно.
Основным началом в гуманизме при всех его изменениях в истори-
ческом развитии остается человечность, человеческая личность. Как систе-
ма взглядов и более или менее широкое течение общественной мысли
гуманизм впервые выступил в эпоху Возрождения. Ядром гуманистиче-
ских идей стало в противовес феодально-церковной идеологии понима-
ние человека как части природы и самоценности его личности, требова-
ние беспрепятственного удовлетворения его «земных» потребностей,
в том числе потребности в реализации присущих индивиду способнос-
тей и возможностей.
Марксизм впитал в себя лучшие достижения гуманистической мыс-
ли прошлого и вместе с тем, отвергнув отвлеченную, внеисторическую
трактовку природы человека и утвердив ее конкретно-историческое по-
нимание, положил начало новому этапу в развитии идей гуманизма.
Связав гуманизм с научной теорией общественного развития, с ре-
волюционным движением пролетариата, марксизм впервые определил
реальные пути осуществления идеалов гуманизма.
Уже в первых работах К. Маркс называл коммунизм реальным гу-
манизмом, подчеркивая тем самым его противоположность буржуазно-
либеральной филантропии и христианской потусторонней благодати.
Общество объединенных свободных и равных производителей, занимаю-
щихся совместным трудом по общему и рациональному плану,—тако-
ва та гуманная цель, к которой, по мысли К. Маркса, ведет великое
освободительное движение ‘.
В упразднении эксплуатации человека человеком, в освобождении
и развитии основной, но угнетенной и придавленной массы человечест-
ва — людей труда, основоположники марксизма видели высшую цель
реального гуманизма и всего революционного освободительного движе-
ния на основе социалистической теории.
В соответствии с гуманистической традицией реальный гуманизм
провозглашает основным богатством общества человека. При этом
в центр внимания ставится отношение человека к человеку. «Чем иным,—
заявлял К. Маркс,— является богатство, как не абсолютным выявлени-
ем творческих дарований человека, без каких-либо других предпосылок,
кроме предшествовавшего исторического развития, делающего само-
целью эту целостность развития, то есть развития всех человеческих
сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее
установленному масштабу?» 1 2.
Абстрактность, индивидуализм и элитарность прежних гуманистиче-
ских построений преодолеваются обоснованием фундаментального зна-
чения общественной связи людей, пониманием сущности человека
как совокупности общественных отношений и выявлением необходи-
мости изменения этих отношений, созданием «новых форм связи между
людьми» в интересах практической реализации гуманистических идеа-
лов. Ибо только таким путем можно преодолеть отчуждение человека
от результатов и продуктов своей деятельности, а также его отчужде-
ние от других людей и от самого себя, сложившихся вследствие гос-
подствующих в обществе отношений эксплуатации одних людей другими.
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 57.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 476.
5
На смену классовому обществу с его социальными антагонизмами
и войнами идет, как подчеркивал К. Маркс, общество, «международным
принципом которого будет — мир, ибо у каждого народа будет один
и тот же властелин — труд» * *. Орудием создания и упрочения этих но-
вых, более гуманных форм человеческого общежития в условиях пере-
хода от капитализма к социализму становится государство рабочего
класса — диктатура пролетариата. Недруги коммунизма изображают
эту исторически преходящую форму политического господства рабочего
класса как некое орудие взаимоистребления классов, как нечто проти-
воречащее природе человека и принципам гуманности. На самом деле
диктатура пролетариата призвана не ужесточать борьбу классов,
а обеспечить возможно более нормальное развитие общества в сложный
период острой борьбы между социализмом и отживающим капитализ-
мом, между пролетариатом, его союзниками и остатками эксплуата-
торских классов. К. Маркс разъяснял, что диктатура пролетариата
не устраняет сразу классовой борьбы, но создает обстановку, в которой
она может происходить наиболее рационально и в гуманных формах*.
Веками накопившаяся ненависть угнетенных народных масс в отно-
шении эксплуататоров выливалась во время стихийных восстаний в су-
ровую расправу над угнетателями, а подавление восстаний со стороны
господствовавших классов осуществлялось жесточайшими мерами, пре-
вращалось в кровавое побоище, сопровождалось беспощадным террором.
Организованная борьба рабочего класса за освобождение людей
труда от эксплуатации, завершающаяся социалистической революцией
и созданием государства нового типа, выражающего интересы подавля-
ющего большинства народа, может избежать подобного рода эксцессов
и жестокостей.
Коммунисты стремятся свести насилие до необходимого минимума,
применять более гуманные мирные средства борьбы там, где возникает
такая возможность, обеспечить возможности создания нового социаль-
ного строя «более человеческим» (Ленин) путем. Отсюда ясно, что в ус-
ловиях классово-антагонистических формаций классовая борьба против
эксплуатации людей труда — закономерная, хотя и исторически прехо-
дящая форма постепенной гуманизации человеческой истории, последо-
вательного углубления и утверждения гуманистических принципов
и идеалов во всех сферах и процессах жизнедеятельности человече-
ского общества. И это не абстрактное теоретическое заключение,
а реальный практический вывод, который, можно сказать, выстрадан
всем ходом исторического развития человечества. Особенно ярким его
подтверждением является 70-летний исторический опыт развития социа-
лизма. Именно в Октябрьской революции воплотился ни с чем не срав-
нимый грандиозный, неудержимый порыв к свободе, социальной спра-
ведливости, к гуманистическим идеалам.
Исторический опыт достаточно убедительно показал, что ужесточе-
ние классовой борьбы в ходе революционных преобразований происхо-
дит не по инициативе и не по воле рабочего класса, а по вине его
классовых противников.
Самая ожесточенная, самая кровопролитная классовая борьба —
гражданская война была вызвана после победы Октябрьской революции
врагами трудящихся — свергнутыми классами помещиков и капитали-
стов, а также иностранными интервентами империалистических госу-
дарств, стремившихся в колыбели задушить Советскую власть.
В 1917 году в ходе нарастания и развития революционных событий
В. И. Ленин старался использовать всякую возможность мирного раз-
вития революции, мирного перехода власти в руки Советов. И если это
3 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 5.
* См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 553.
€
не удалось, то главная причина была в том, что мелкобуржуазные
партии меньшевиков и социалистов-революционеров вступили в блок
с буржуазией и противопоставили себя разгорающейся революции.
Насильственное свержение буржуазного временного правительства ока-
залось неизбежным. Притом само вооруженное восстание в октябре
1917 года обошлось малыми жертвами и, можно считать, без серьезных
кровавых столкновений.
Известно, что после победы Великой Октябрьской социалистической
революции контрреволюционные мятежники были арестованы, но вскоре
Советская власть отпустила их «под честное слово» на свободу. Однако
эти главари контрреволюции стали организаторами белогвардейских
банд и зачинателями гражданской войны, в которую включились импе-
риалистические интервенты со всех концов мира.
Рассуждая ретроспективно, можно упрощенно уверять, что это была
наивность или ошибка со стороны Советской власти, когда она выпус-
тила на волю явных врагов революции. Но !вернее будет сказать,
что это — проявление свойственного социалистической идеологии гума-
низма и глубокого исторического расчета, который послужил уроком
для буржуазии в ряде стран, вставших на путь социалистических пре-
образований. Известно, что в странах Восточной Европы значительная
часть буржуазии в новых исторических условиях и с учетом итогов рос-
сийской революции убедилась в бесполезности и безнадежности повер-
нуть колесо истории вспять и вынуждена была более или менее мирно
уступить власть рабочему классу. Таким образом, в этих странах социа-
листические преобразования, хотя и встречали противодействие реак-
ционных сил, происходили в сравнительно мирных, бескровных формах,
без вооруженных восстаний и гражданской войны. Возникавшее време-
нами обострение борьбы и социальной напряженности вызывалось,
с одной стороны, попытками остатков эксплуататорских классов и бур-
жуазных партий при поддержке империалистических сил затормозить
и дезорганизовать строительство нового общества, а с другой — наруше-
нием принципов социализма и отрывом от масс руководства в этих
странах. Но в целом, как и полагал К. Маркс, диктатура пролетариата
смогла создать обстоятельства, при которых классовая борьба проходи-
ла в определенных рамках, более рационально и гуманным путем.
В полном смысле гуманным курсом на социалистическое преобразо-
вание страны ознаменовался переход по инициативе В. И. Ленина к но-
вой экономической политике, в основе которого лежала идея союза ра-
бочего класса и крестьянства при временном допущении хозяйственной
деятельности капиталистических элементов. Классовая борьба продолжа-
лась и временами приобретала довольно острые формы, но диктатура
пролетариата, утвердившаяся в форме Советской власти, вовсе не раз-
жигала и не обостряла этой борьбы, а умеряла ее силой пролетарской
организованности и самим ростом социалистических элементов экономи-
ки. Значительная часть так называемой новой буржуазии вынуждена
была действовать в рамках законов Советской власти, подчиняться усло-
виям, установленным принципами новой экономической политики. По-
следовательный гуманизм Советской власти проявлялся прежде всего
по отношению ко всей трудящейся массе населения, выражением чего
были нацеленность политики на укрепление братского союза рабочего
класса и трудящегося крестьянства, избавление всех наций и народно-
стей от былого неравенства и угнетения, формирование политических,
экономических и духовных основ равноправия, дружбы и сотрудничест-
ва всех народов.
Разумеется, между принципами, идеалами и реальной жизнью,
между глубинной логикой социального прогресса и конкретно-историче-
ским ходом его реализации в той или иной стране в какой-то период
по объективным, а также по субъективным причинам может возник-
7
путь определенный разрыв. Воплощение в жизнь идеалов реального
гуманизма оказалось делом трудным и сложным. 'В истории нашей
страны не обошлось, в отдельные периоды, и без отступлений от гума-
нистических идеалов и ценностей, преувеличения роли насилия, что ска-
залось на методах и формах руководства социалистическим строитель-
ством, в частности и в особенности на методах проведения коллективи-
зации сельского хозяйства.
Проявившиеся в период культа личности Сталина отступления
от ленинского курса означали разрыв принципиального единства социа-
лизма и гуманизма, вели к оттеснению и забвению гуманистических
принципов, к дегуманизации социализма. Само понятие гуманизма ста-
вилось под сомнение и все более отождествлялось с буржуазным либе-
рализмом. Необоснованные репрессии против многочисленных кадров
партийных и государственных работников, советских служащих, интел-
лигенции, рабочих и крестьян явились преступным попранием идеалов
гуманизма, извращением ленинских принципов строительства социа-
лизма.
Характерно, что для идеологического обоснования этих репрессий
и беззаконий была выдвинута именно теоретически глубоко ошибочная
и чуждая интересам трудящихся концепция обострения классовой борь-
бы по мере укрепления социализма, хотя сопротивление враждебных
классов к тому времени было уже в основном сломлено и все более
утверждалось прочное социально-политическое единство всех трудящих-
ся на почве углубляющейся общности их коренных интересов.
Массовые репрессии породили чувства неуверенности и растерян-
ности, взаимной подозрительности и отчужденности, а хуже всего —
безнаказанности за ложное доносительство, получившее распространение
и поощрение. Все это сеяло смятение в умах людей, вело к деформа-
ции общественного сознания. Углубление появившегося духовного над-
лома могло стать роковым в условиях фашистского нашествия. И толь-
ко незыблемость марксистско-ленинской идеологии, руководящая и орга-
низующая роль партии, убежденность советских людей в неодолимости
социализма, патриотические традиции русского народа и других народов
СССР позволили выдержать тягчайшие испытания Великой Отечествен-
ной войны. Все же последствия массовых репрессий, а затем неисчисли-
мые жертвы и бедствия, невыносимые страдания и жестокости военных
лет, начавшаяся новая волна беззаконий вели к очерствлению нравов,
упадку гуманистической морали.
Разоблачение и преодоление культа личности на основе решений
XX съезда КПСС сопровождалось воссозданием гуманных начал социа-
лизма. Были начаты реабилитация и восстановление в правах безвин-
но осужденных и погибших советских людей, укреплялась вера в со-
циалистическую законность, в возможность реального осуществления
ленинских принципов политики и морали. Появились публикации о со-
циалистическом гуманизме, гуманистические идеалы стали ярче и пол-
нее воплощаться в работах философов и обществоведов, в художествен-
ном творчестве. Понятие гуманизма все чаще стало входить в офи-
циальные документы.
Однако этот прогрессивный процесс не приобрел в то время долж-
ного размаха и необходимой последовательности. Шаги в направлении
восстановления принципов реального гуманизма сочетались с проявле-
ниями субъективизма и волюнтаризма, с отжившими административно-
авторитарными методами управления экономикой и всей общественной
жизнью. В результате усилия по гуманизации всех сфер общественной
жизни советского общества стали постепенно ослабевать. Хотя продол-
жалось повторение тезиса, что народ творец истории, но на развитие
творческой силы, инициативы и самодеятельности трудящихся обраща-
лось все меньше внимания. С особой наглядностью это проявилось
8
в тех кризисных явлениях, которые дали о себе знать в 70-е — начале
80-х годов. Это прежде всего выразилось в снижении динамизма со-
циально-преобразовательной деятельности, в инертности и застылости
сложившихся форм и методов управления общественными делами, отда-
лении субъекта управления от его объекта, нарастании бюрократизма
в ущерб социалистической демократии, распространении технократизма
и бездуховности. Произошло не только снижение темпов экономическо-
го и научно-технического развития, роста доходов населения и куль-
турного уровня общества, но и нарастание элементов отчуждения, апа-
тии и равнодушия, формирование двойной морали, нарушение принци-
пов социалистического образа жизни и т. п. Словом, на протяжении
70 —начала 80-х годов наблюдались не только консервация устарев-
ших социальных форм и структур, обусловивших общественный застой,
но и деформация общественного сознания, все сильнее проявлявшая
свой антигуманный характер.
Застойные явления 70-х и начала 80-х годов в немалой степени
были связаны с превратным пониманием гуманизма, заботы о кадрах,
о человеке, когда под стабильностью кадров стали понимать их бессмен-
ность и безответственность, гарантированное пребывание в должностях
вне зависимости от результатов работы, а внимание к человеку выли-
валось в попустительство и потворство лодырям, расхитителям общест-
венного добра, взяточникам и пьянчугам, обратилось в подрыв дисцип-
лины и организованности, в примиренческое отношение к нарушителям
моральных принципов и правовых норм социалистического общества.
Произошло резкое ослабление внимания к социальной сфере, к мате-
риальным и культурным условиям существования человека, что повело
к распространению пассивности людей на производстве и в обществен-
ных делах.
Перестройка и обновление общественной жизни, начатые по инициа-
тиве партии, знаменуют полное восстановление всего теоретического
богатства концепции социалистического гуманизма и решительный раз-
рыв со всем тем, что искажало и деформировало идеалы гуманизма
в реальной жизни социалистического общества. Перестройка возвышает
гуманистические ценности, ставя в центр внимания человека труда
с его реальными потребностями и стремлениями.
Все это заставляет заново проанализировать содержание гуманизма
как неотъемлемого фундаментального принципа марксистско-ленинского
мировоззрения, раскрыть его огромную и все возрастающую роль
в структуре этого мировоззрения, характер его взаимосвязей с другими
основополагающими принципами научного социализма.
2.	Перестройка и гуманизация общественной жизни
«Цель перестройки,— подчеркнул М. С. Горбачев в докладе на тор-
жествах по случаю 70-летия Великого Октября,— теоретически и прак-
тически полностью восстановить ленинскую концепцию социализма,
в которой непререкаемый приоритет — за человеком труда с его идеа-
лами, интересами, за гуманистическими ценностями в экономике, со-
циальных и политических отношениях, культуре»5.
Перестройка всех сторон общественной жизни является революцион-
ной прежде всего ввиду того, что она отвергает все чуждое принципам
научного коммунизма, возрождает на практике марксистско-ленинские
принципы социалистического строительства, партийной, государственной
и общественной жизни, ставит в центр внимания всестороннее развитие
человека, заботу об условиях его труда и быта, воссоздает единство со-
’ Горбачев М. С. Октябрь и перестройка: революция продолжается. М., 1987,
с. 31—32.
9
циализма и гуманизма. В результате революционного обновления разви-
вающийся социализм становится обществом подлинного реального гума-
низма, обществом, призванным обеспечить саморазвитие, самоуправле-
ние и самоутверждение человека во всех областях жизни и деятельности.
Главный замысел перестройки — на деле построить такое общество,
в центре которого постоянно находился бы человек, его жизненные
интересы и гуманные формы общения. Это обновление, в частности,
предполагает реализацию и тех безусловно правильных, но ранее лишь
декларированных лозунгов и положений. Призыв «Все для человека,
во имя человека!», отражая гуманистическую природу социализма,
не всегда и далеко не в полной мере воплощался в таких конкретных
проявлениях, которые действительно ощущались бы каждым членом со-
циалистического общества. Иногда этот призыв к тому же воспринимал-
ся односторонне — лишь с точки зрения того, что предоставит общество
человеку, какую заботу проявит о нем, а йе с точки зрения того,
насколько каждый проявит свои творческие способности, раскроет свой
трудовой потенциал. Определенная пассивность социальной политики,
запущенность социальной сферы сочетались с ослаблением активности
трудящихся. Бесспорные социальные завоевания социализма, обращен-
ные к человеку, наталкивались на целую систему бюрократических
извращений, нарушавших социальную справедливость.
Твердо и целеустремленно проводимый ныне курс на активизацию
человеческого фактора означает прежде всего развитие и совершенство-
вание всех способностей и всех форм жизнедеятельности человека,
все большее наполнение их гуманистическим смыслом и содержанием.
Гуманистический идеал человека — гармонично развитая личность,
человек-творец, для которого труд является первой жизненной по-
требностью, человек, свободное развитие которого служит условием
развития всего общества, а общество, в свою очередь, делает самоцелью
эту целостность развития каждого индивида и всего человеческого рода.
Он подразумевает также полноту и разносторонность человеческих свя-
зей, единство нравственного и эстетического, гармоничное сочетание
духовного и физического.
Такой гуманистический идеал человека не плод умозрительных
размышлений, а строго научный вывод, опирающийся на анализ реаль-
ных тенденций прошлого и современности. Он не только соответствует
социальным закономерностям развития человеческой цивилизации,
но и тенденциям современной научно-технической революции. И имен-
но в наши дни широкое общественное развитие человека, культивиро-
вание всех его сил и способностей предстает как непосредственное
условие дальнейшего прогресса общественного производства, которое
в процессе коренного преобразования и совершенствования производи-
тельных сил и производственных отношений под воздействием НТР и
коренной качественной перестройки всей жизнедеятельности общества
получает прочный объективный материально-технический и социально-
экономический фундамент для своей реализации. В свою очередь, все-
стороннее развитие человека все более явно становится необходимым
условием, предпосылкой, главенствующим фактором свободного от де-
формирующих воздействий развития научно-технической революции.
Научно-техническая революция, объединяя развитие науки и техни-
ки в единый процесс и в то же время тесно связывая этот процесс
с современными производственными задачами, содействует созданию та-
кой единой трехзвенной системы «наука—техника—человек», в которой
человеческий фактор превращается не только в объединяющее, но и во
все более активное звено реализации и развития могучих сил техники
и высших достижений науки, их использования для удовлетворения
растущих материальных и духовных потребностей людей. В ее услови-
ях работник все больше освобождается от роли придатка технических
10
устройств и становится перед необходимостью управления целым техно-
логическим циклом. Это требует от него не только соответствующей
сноровки и навыка, но и все более широкого общеобразовательного,
научно-технического и культурного кругозора. Растущее использование
«думающих» кибернетических машин по необходимости предполагает
высокоинтеллектуальный труд, связанный с решением сложных умст-
венных задач, с формированием научного стиля мышления и носящий
творческий характер. В результате интеллектуализации труда и расши-
рения его творческого содержания процесс производства, как это
и предвидел К. Маркс, будет все больше превращаться в предметно-
воплощаемую науку и свободную игру интеллектуальных сил человека,
используемых на благо общественного развития.
В результате происходят расширение и сближение сфер социальной
активности людей, универсализация и все более рациональное и полное
использование творческого потенциала конкретной личности посредст-
вом формирования целостной производительной деятельности, включаю-
щей в себя все ее родовые типы — производственную, познавательную,
воспитательную, регулятивно-управленческую, коммуникативную, эсте-
тическую, нравственную, потребительную. Соответственно такого рода
деятельности личность все больше будет приобретать способность сво-
бодно ставить и реализовывать социально значимые цели, иными сло-
вами — постепенно складывается универсальный способ реализации ее
сущностных сил и творческого потенциала, самоутверждения как целост-
ного, духовно богатого и всесторонне развитого общественного существа.
Но для этого требуется гуманизация самой «техносферы», преодоле-
ние противоречий научно-технического прогресса, прежде всего между
автоматизмом и творческим началом в производственном процессе, уст-
ранение негативных последствий технократического отношения к пробле-
мам человека, к его возвышающимся потребностям.
Нет нужды доказывать, сколь сложна и многообразна проблема раз-
вития человеческих способностей и их разумной реализации. Главное
здесь — повернуться лицом к реальным механизмам, обеспечивающим
формирование у каждого члена общества стремления максимально раз-
вивать и реализовывать свои возможности. Очевидно, например, что сей-
час уже недостаточно признания на словах каждого трудящегося «сохо-
зяином» средств производства. Требуются конкретные условия для выпол-
нения этих именно хозяйских функций, осуществления своего «я»
в реальных действиях.
Утверждение гуманистического начала, пронизывающего весь строй
социализма, включая его экономическую основу, немыслимо без слома
устаревшего, ставшего тормозом хозяйственного механизма, базирующе-
гося на административных методах управления со свойственными им во-
левыми решениями и командно-приказным стилем, отводящими трудя-
щимся лишь роль исполнителей выдаваемых «сверху» директив. Выкор-
чевывание корней бюрократизма, преодоление так называемого «преуве-
личенного ведомственного усердия», на опасность которого указывал
В. И. Ленин, служат необходимой предпосылкой создания таких условий,
при которых люди как носители производственных отношений получат
исключительные возможности для приложения своих творческих сил, са-
мовыражения в процессе труда и общественной жизни в целом, раскро-
ется простор для хозяйски заинтересованного и активного участия каждо-
го члена общества в достижении новых высот экономического и социаль-
ного прогресса. Перспективы такого развития открывают новое поле
исследований в экономической науке, особенно в политической экономии.
Гуманистические начала в экономической теории социализма не есть
нечто привнесенное извне — они внутренне присущи самому строю обще-
ственного производства, закономерности развития которого она изучает.
Политическая экономия, созданная К. Марксом, содержит разящую кри-
11
тику капитализма как строя беспощадной эксплуатации человека чело-
веком, то есть как антигуманного в своей сущности общественного уст-
ройства. Если для политической экономии капитализма гуманистическая
направленность определяется коренными интересами рабочего класса в
его борьбе за освобождение человека от эксплуатации и всех видов угне-
тения, то для политической экономии социализма она означает обоснова-
ние средств и методов окончательного преодоления отчуждения человека
и развития такой экономической системы, которая предполагает равно-
правное положение каждого участника общественного производства.
Обогащение и развитие экономической теории социализма в таком по-
следовательно гуманистическом направлении призвано более полно вы-
явить всю совокупность условий, необходимых для проявления человече-
ской сущности во всех сферах общественной жизни. В сфере производст-
ва это достигается на основе формирования работника подлинно
социалистического типа, обладающего чувством хозяйской ответственно-
сти, восприимчивого к прогрессивным формам организации труда, готово-
го к революционным переворотам в технике и технологии, способного
активно включаться в механизм движения общественной собственности.
В сфере распределения — это последовательная реализация социалисти-
ческого принципа «от каждого по способностям — каждому по труду»,
причем обеих его диалектически взаимосвязанных сторон, ибо развитие
способностей каждого члена общества есть необходимое условие дости-
жения лучших результатов совокупного общественного труда. В сфере
потребления — это изучение достаточно сложной и постоянно меняющей-
ся структуры потребностей, их соизмерение, прогнозирование, определе-
ние путей такого возвышения потребностей, которые отвечают высшей
общественной цели всестороннего развития человеческой личности.
Рассмотрение под этим углом зрения процессов качественного преоб-
разования производственных отношений позволит поднять на новый уро-
вень идейно-нравственное воздействие экономической науки. Однако не в
том смысле, как полагают некоторые авторы, что политическая экономия
должна вобрать в себя всю полноту этических категорий и требований и
представить собой своеобразный моральный кодекс. Главное нравственное
требование, которое изначально присуще марксистско-ленинской экономи-
ческой теории,— это признание самоценности труда как исходного прин-
ципа при анализе экономических отношений, а следовательно, установле-
ние решающей роли человека труда в общественном развитии.
Сторонники своеобразной «этизации» политической экономии особую
опасность усматривают в использовании товарно-денежных отношений,
якобы неизбежно ведущих к культивированию «чистогана» и другим про-
явлениям частнособственнического эгоизма и расчета. В противовес это-
му предлагается исходить при исследовании экономических процессов
только из нравственных идеалов п норм, коренящихся в «глубинных нед-
рах народной жизни». Подобный перепев давно уже известных идей мел-
кобуржуазного романтизма особенно нелеп в современных условиях, ког-
да совершается коренной поворот к экономическим методам управления.
В ходе перестройки перед каждым человеком встает категорический
нравственный императив, выдвинутый В. И. Лениным еще в самом нача-
ле социалистического строительства,— веди добросовестно и аккуратно
счет денег, не лодырничай, не воруй. Социалистический гуманизм несов-
местим с попустительством в отношении нарушителей общественных ин-
тересов, лодырей и бракоделов, виновников расточительства и бесхозяй-
ственности. Новая система хозяйствования отвечает этим требованиям
J*. jrcxojjjr на	‘талоаечеспого фяъ-тора. ва1(олен.1 на
то, чтобы экономические методы управления обеспечивали необходимые
условия для расчетливого, эффективного ведения планового социалисти-
ческого хозяйства.
Думается в связи с этим, что перестройка ставит на твердую почву
12
основное в тех связях и опосредствованиях, в которые человек вступает
в процессе своего общественного бытия. И отношение человека к произ-
водству, технике, к природе и т. п. определяется его отношением к чело-
веку, другим людям. Это коренная особенность социализма, преодолева-
ющего фетишизацию, овеществление общественных отношений, что воз-
можно лишь на путях качественного обновления всей совокупности
общественных отношений социализма, обеспечивающего действительно
всестороннюю социальную активность личности во всех без исключения
сферах, определяющих жизнедеятельность общества. Это и понятно. Ведь
выдвинутый и развиваемый реальным гуманизмом идеал человека исхо-
дит из научного понимания его сущности как совокупности обществен-
ных отношений нового типа, присущих новому типу цивилизации. Но
отсюда следует, что последовательное проведение в жизнь принципов
реального гуманизма возможно только на основе решения всех других
проблем жизни человека, и прежде всего экономических, в неразрывной
связи с преодолением социального неравенства, последовательным и пов-
семестным утверждением принципов социальной справедливости.
Социалистическая социальная справедливость, составляя важную сто-
рону социалистического образа жизни, находит свое выражение прежде
всего в равном отношении всех трудящихся к социалистической общест-
венной собственности, последовательном совершенствовании социалисти-
ческой демократии и самоуправления трудящихся, в обеспечении реаль-
ных и равных прав и свобод каждой личности, возможностей для ее
всестороннего и гармоничного развития, активного приобщения ко всем
сферам жизнедеятельности социалистического общества — экономической,
социально-политической, духовной, бытовой.
В социалистическом обществе созданы равные социально-политиче-
ские условия для развития людей всех наций. Социалистический гума-
низм находит яркое выражение в дружбе, сотрудничестве и взаимопо-
мощи всех народов во всех областях жизни. В заботе КПСС о дальней-
шем совершенствовании национальных отношений, об искоренении всего
того, что мешает интернациональному сплочению, о всестороннем разви-
тии и сближении наций и их культур проявляется гуманистическая сущ-
ность ее национальной политики.
Реализация социальной справедливости составляет необходимое ус-
ловие единства всех слоев и групп трудящихся, людей всех наций, по-
литической устойчивости социалистической системы, ее беспрепятственно-
го и ускоренного прогресса.
Нарушение принципов и требований социальной справедливости ска-
зывается как на эффективности различных общественных процессов и
отношений, так и на духовном и нравственном климате социалистическо-
го общества в целом. Так, ошибки в распределительной политике ведут к
появлению нетрудовых доходов, пассивности и инертности работников,
расшатыванию социалистических производственных отношений. Отчужде-
ние широких масс от сферы социального управления, превращение их в
простых исполнителей чуждой им воли центральных, бюрократически
действующих органов подрывает основы сознательной социалистической
дисциплины, организованности, социально-политической активности тру-
жеников, лишает их чувства хозяев своей жизни и деятельности. Затруд-
нение доступа к культурным благам, обеспечивающим духовное развитие
человеческого фактора, снижает интеллектуальные параметры трудящих-
ся, их компетентность и информированность, их способность сознатель-
ного и эффективного участия в творчестве, в ускорении социально-эконо-
мического и научно-технического развития.
Ключ к подлинной гуманизации всех сфер жизни социалистического
общества — правильное сочетание интересов личности, коллектива и об-
щества. В способности осуществить такое сочетание — высокое призвание
и великое преимущество социализма, залог последовательного продвиже-
13
ния к коммунизму. Сейчас много и справедливо говорится о заботе о
конкретном человеке как ключевой задаче социальной политики. Соци-
альная защищенность человека — основа социалистического гуманизма.
Однако при этом важно не впадать и в другую крайность — принижать
общественные интересы за счет возвышения индивидуальных и группо-
вых. Забота о человеке не может трактоваться в духе индивидуализма
или корпоративизма. Примат общественного над индивидуальным и груп-
повым остается справедливым и для современной фазы развития социа-
листического общества.
Продуманная и эффективная социальная политика призвана обеспе-
чить наиболее полное удовлетворение материальных и культурных по-
требностей людей, активно воздействовать на формирование позитивных
социальных качеств гражданина социалистического общества и одновре-
менно блокировать и решительно пресекать негативные для общества
проявления социальной активности. В социальной политике главное вни-
мание КПСС сейчас уделяет решению жилищной проблемы, обеспечению
населения продовольствием, товарами народного потребления и бытовы-
ми услугами. Повышение материального благосостояния народа — основ-
ная предпосылка и гарантия жизненности и эффективности проводимой
перестройки управления и всех сторон жизни общества.
Непременным условием обеспечения всестороннего развития и акти-
визации личности является дальнейшая демократизация всей обществен-
ной жизни социалистического общества, последовательная реализация со-
циалистического самоуправления народа, при котором управление госу-
дарственными и общественными делами закономерно, шаг за шагом ста-
новится непосредственным делом самих трудящихся. Важнейшее значение
в этом отношении приобретает осуществление ленинской идеи о том, что
масса должна быть подготовлена «к самостоятельному участию во всей
общественной жизни» е.
Решение этой задачи в первую очередь связано с новым подходом к
воспитанию, целенаправленному формированию личности, ее прогрессив-
ных черт, потребностей и способностей. Непременным условием, обеспе-
чивающим их формирование, является всемерное углубление и расшире-
ние гласности. Принцип гласности требует ее точной и конкретной трак-
товки, адекватно отражающей социально-политические, правовые,
моральные и другие аспекты общественной жизни. Основное средство
здесь — «полная и правдивая информация» (В. И. Ленин), поскольку
только точное и достоверное знание широкой массой реального состоя-
ния тех или иных социальных процессов и явлений позволяет ей все
знать, обо всем судить и на все ндти сознательно. В какой мере широко
и полно представлена точная и достоверная социальная информация,
в том числе социальная статистика,— во многом зависит от усилий об-
ществоведов, представителей всех общественно-научных направлений.
Однако сама по себе осведомленность в общественных делах еще не
делает личность общественно активной, сознательной и убежденной. Это
обеспечивается воспитанием ее гражданственности, то есть способности
активно воспринимать общественные проблемы как личные и действенно
реагировать на них, подключаться к их решению. Помощь в этом деле со
стороны обществоведов, в особенности политологов, юристов и этиков,
может и должна состоять прежде всего в изучении и осмыслении раз-
личных структурных компонентов этого сложного и важного образова-
ния — нравов, правосознания, достоинства, эмоционального мира лично-
стей и групп и т. п., особенностей их формирования и совершенствования.
Это направление исследований во многом по-новому позволяет осмыслить
проблему взаимоотношений личности и общества, понять мораль как один
из каналов приобщения человека посредством ее «простых норм»
• Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 158.
14
(В. И. Ленин) к общечеловеческим ценностям и гуманистическим идеа-
лам. Оно помогает осмыслить и обосновать действенные способы и сред-
ства реализации этих идеалов — таких, как утверждение принципов со-
циальной справедливости, рост сознательного отношения к труду, само-
дисциплины, коллективизма и чувства социальной ответственности.
И хотя главным в активизации человеческого фактора является ин-
тенсификация его трудовой, производственной деятельности, но она не
может обособиться от культурного развития. Нельзя допустить, чтобы ум-
ственное развитие шло в ущерб здоровью человека, его физическому со-
стоянию, как и наоборот, чтобы увлечение, скажем, спортом, шло в ущерб
интеллектуальному развитию. Равным образом было бы неразумно, что-
бы научные знания вытесняли причастность человека к искусству, как
и наоборот, чтобы занятие художественной деятельностью ущемляло бы
его научные познания. Точно так же показная общественно-политическая
активность человека при плохом выполнении профессионально-производ-
ственных обязанностей и моральных норм оборачивается пустозвонством,
а во многих случаях и демагогией.
Развитие взаимозаинтересованных отношений между обществом и
личностью, действительная активизация человеческого фактора предпола-
гают создание не только объективных, но и субъективных предпосылок
умножения духовного богатства личности. В этом отношении первостепен-
ное значение может иметь успешное осуществление реформы среднего и
высшего образования, формирование системы непрерывного обучения с
учетом возрастающих требований к уровню знаний и профессиональной
подготовке, моральному облику гражданина социалистического общества.
По-настоящему задействовать человеческий фактор общественного разви-
тия, а тем самым создать предпосылки для повсеместного утверждения в
реальной жизни гуманистических идеалов невозможно без повышения
уровня образования и культуры самой личности, воспитания у нее ори-
ентаций на максимальную реализацию своих сил, способностей и дарова-
ний. Более того, сегодня именно такие стороны бытия, как нравствен-
ные основы социального развития и критерии жизни и деятельности, их
смысл, взятый не только обобщенно, но и в сугубо личностных аспектах,
инициатива и дисциплинированность людей, формы их общения и т. п.,
выступают на первый план.
Гуманизм — это прежде всего человечность человека и его отношений
к другим людям, внутренняя потребность в активной творческой деятель-
ности, богатство нравственной, духовной жизни. Все это объективируется
не столько в предметных, вещных и социальных структурах, сколько в
самом человеке, в отношениях между людьми, в образе их жизни, в нрав-
ственных ее основах, в человеческом отношении ко всему миру — приро-
де, обществу. Гуманизация всех экономических, социальных, националь-
ных, политических и духовных отношений, преодоление отчуждения и
эгоизма в качестве одного из необходимых субъективных условий пред-
полагает уважение к другим людям, без которого невозможно ни утвер-
ждение человека как самоцели коммунистической цивилизации, ни раз-
витие отношений коллективизма. Поэтому из всех форм и видов собст-
венно культурной деятельности главная —это «культивирование» самого
человека, его разума, чувств и воли, развитие его души, стремления к
нравственному самоусовершенствованию во имя человечности. Это не
только самая благодарная гуманистическая цель социальной и культур-
ной политики, но и, пожалуй, самая сложная задача, в решении которой
не все пути ясны и не все возможности созданы.
К важным и острым вопросам, которые возникают в связи с пробле-
мой путей и перспектив гуманизации общественных отношений, относит-
ся и вопрос о взаимоотношении науки и гуманизма. XX столетие знает
множество подходов к ответу на этот вопрос. В центре столкновения раз-
личных концепций оказывается понимание взаимоотношения «человек-
15
техника—природа». Значение этой проблемы непрерывно возрастает по
мере того, как яснее определяются гуманистические задачи, с решением
которых человечество связывает научно-техническую революцию. Соиз-
мерением развития науки и техники с развитием и перспективами чело-
века определяется адекватность научно-технической революции гумани-
стическим идеалам и надеждам человечества. Возрастающая мощь науки
и техники ставит человечество перед сложной и противоречивой пробле-
мой выработки таких социальных механизмов, которые могли бы исклю-
чить возможность их использования против человека.
Адекватная реализация этих потребностей возможна только на пути
глубоких социальных преобразований, в ходе которых новая техника и
технология будут поставлены на службу человеку, его развитию как «са-
моцели» истории. Вместе с тем необходимы и глубокие изменения в со-
циальном статусе и направленности развития науки и техники в плане
их более тесной связи с человеческими ценностями.
Понятно, что реализовать эти цели нелегко, поскольку в условиях
ускорения процесса превращения науки в непосредственную производи-
тельную силу общества на первый план, естественно, выдвигаются вопро-
сы практической эффективности науки. Однако, подчеркивая растущую
практическую значимость науки, важно не впасть в опасную односторон-
ность, не отодвинуть на второй план как нечто малосущественное кри-
терии культурной, гуманистической значимости науки. Нет ничего раз-
рушительнее для будущего развития самой науки, чем ее односторонняя
ориентация на возможно большее обособление от мира человеческих уст-
ремлений и потребностей. Гипертрофируя дух автономности научных ре-
зультатов, можно ослабить жизненные связи, которые движут развитием
науки, деятельностью ученых. Поэтому столь важны сейчас размышления
над этическими вопросами развития науки. И здесь во многих случаях
необходима переоценка ценностей вплоть до отказа от стремления пред-
ставлять научный поиск сам по себе в качестве высшей этической цен-
ности, но при непременном условии сохранения свободы научного поиска.
Гуманизм применительно к науке означает исследование законов при-
роды и общества в интересах человека, социального прогресса, человече-
ства. Антигуманным в науке, а еще больше в использовании результатов
научного исследования является все то, что направлено против челове-
чества, всестороннего развития личности. Реальный гуманизм, следова-
тельно, включает в себя и специфический подход к научно-техническому
прогрессу с точки зрения обеспечения интересов человека, сохранения
его жизни, поддержания определенного ее качества и уровня, обеспече-
ния технологической и экологической безопасности. Последний вопрос,
то есть проблемы, связанные с обеспечением безопасности научно-техни-
ческого прогресса, приобретает все большую значимость. Могущество,
сосредоточенное в руках человека, настолько значительно, что пускать
его в ход. не представляя всех последствий, попросту преступно.
Основные проблемы здесь связаны с преодолением технократических
и манипуляторских тенденций и механизмов, которые, по существу, ли-
шают человека статуса активного субъекта и ведут, с одной стороны,
к подчинению человека машине, его превращению в ее придаток, а с дру-
гой — к подчинению одних людей другим как простых исполнителей чуж-
дой им воли, использующей их как безличную производительную силу.
В противовес им необходимо найти пути и способы превращения техники
из средства подчинения человека, использования его в качестве «подсоб-
ной силы» в средство, обеспечивающее, на основе применения все более
могучих и эффективных природных сил и законов, освобождение человека
от физически тяжелых, рутинных и монотонных видов трудовой деятель-
ности и его сосредоточение на творческой деятельности, которая «не под
силу» никакой, даже самой совершенной и передовой технике. Вместе с
тем нужно выявить, всесторонне обосновать и разработать такой способ
16
соединения человека с техникой, со всей остальной совокуиппстью вещ-
ных производительных сил в трудовом процессе, чтобы сам трудящийся
человек чувствовал себя и действительно был хозяином этого процесса,
чтобы он постоянно держал его под своим общим контролем, совершал
его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных че-
ловеческой природы и адекватных ей.
Не случайно обсуждение гуманистической проблематики науки, ее
«человеческого измерения» становится предметом особой дисциплины —
этики науки.
Отмечая возрастающую значимость культурно-гуманитарных функ-
ций науки, важно вместе с тем подчеркнуть, что гуманизму противостоит
не ее социально-экономическая эффективность, а корыстный утилита-
ризм, использование науки исключительно или преимущественно в целях
максимальной эксплуатации природы и человека. Нельзя согласиться с
высказываемым порой мнением, что чем в большей степени наука пре-
вращается в непосредственную производительную силу, тем в большей
мере она перестает быть фактором гуманизма. Напротив, поскольку гума-
низм включает в себя борьбу за создание достойных человека материаль-
ных условий его жизни, наука выполняет свое гуманистическое назначе-
ние и в качестве непосредственной производительной силы. Эти функ-
ции науки взаимосвязаны, но эта взаимосвязь опосредуется социальными
условиями. Этими же условиями определяется направленность науки на
поддержание здоровья человека, его долголетней творческой жизнеспособ-
ности, на сохранение природы как среды его обитания и развития.
Взаимодействие с природой на протяжении всей истории составляло
не только основу существования человека, но и определяло в значитель-
ной мере пределы и возможности общественного прогресса человечества.
На современном этапе особенно необходимы исследования сложных и
своеобразных условий взаимодействия человека и природы, анализ путей
формирования таких отношений между ними, которые позволили бы на-
ладить освоение и использование природных ресурсов в «форме, соответ-
ствующей полному развитию человека» ’.
Путь создания нового общества — это нелегкий, но единственно воз-
можный и верный путь осуществления реального гуманизма. Поэтому
мечтать о торжестве гуманизма, не выдвигая в качестве предварительной
и самой существенной предпосылки его реализации подлинно гуманисти-
ческое преобразование общества,— все равно, что мечтать о хлебе, не
вспахав и не засеяв поля.
Другая предпосылка грядущего торжества реального гуманизма, вы-
текающая из особенностей современной ядерно-космической эпохи,— гу-
манизация всей сферы международных отношений. В настоящее время
человечество находится перед историческим выбором: допустить сполза-
ние по пути конфронтации и гонки вооружений к пропасти ядерного са-
моуничтожения или привести свой образ мыслей и действий в соответ-
ствие с реальностями ядерно-космической эры и перестроить международ-
ные отношения на принципах подлинного гуманизма. Именно на эту пе-
рестройку ориентирует концепция нового политического мышления, вы-
двинутая КПСС и находящая все большее признание международной об-
щественности.
3.	Гуманизм, мир и новое политическое мышление
«Ядром нового мышления,— подчеркивал М. С. Горбачев,— является
признание приоритета общечеловеческих ценностей и еще точнее — вы-
живания человечества»* 8. Долгое время «общечеловеческое» рассматри-
’ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 514.
8 Горбачев М. С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и.для
всего мира. М., 1987, с. 149.
2 Вопросы философии, М 3
17
валось как конечный результат борьбы рабочего класса, который, осво-
бождая себя, Освобождает и все общество от классовых антагонизмов.
ОДйако в наши дни в связи с возможностью истребления рода челове-
ческого в результате термоядерной войны появился объективный предел
длй классовой конфронтации на международной арене: это угроза все-
уничтожения. Впервые общечеловеческий интерес стал реальным, а не
умозрительным.
Этот бесспорно новаторский и в теоретическом, и в практическом пла-
нах подход знаменует новую ступень идейной и политической зрелости
социализма, выдвижение на первый план в нашей теоретической деятель-
ности и повседневной практике глубинных гуманистических основ марк-
систского мировоззрения.
Коммунисты — самые последовательные гуманисты, самые активные
приверженцы прогресса всего человечества. Выражая интересы рабочего
класса, они не противопоставляют их интересам всех людей, а опираются
на рабочий класс как ведущую силу социального прогресса во всем мире.
Это неоспоримо доказывается теорией и практикой коммунистов.
Характерно, что В. И. Ленин еще на рубеже XIX—XX веков в проек-
те программы нашей партии обращал внимание на то, что ниспроверже-
ние самодержавия необходимо не только в интересах рабочего класса, но
и в интересах всего общественного развития. «Такое указание,— писал
В. И. Ленин,— необходимо и в теоретическом отношении, ибо, с точки зре-
ния основных идей марксизма, интересы общественного развития выше
интересов пролетариата,— интересы всего рабочего движения в его целом
выше интересов отдельного слоя рабочих или отдельных моментов дви-
жения...»
В борьбе за предотвращение ядерной катастрофы, за спасение миро-
вой цивилизации и самой жизни на Земле, за дальнейший прогресс и
благосостояние всех народов советское руководство опирается на гумани-
стический тезис о приоритете общечеловеческих ценностей над всеми
другими, к которым привержены те или иные люди. И это не противо-
речит, а целиком соответствует классовой сути марксизма-ленинизма,
классовому подходу к коренным вопросам политики рабочего класса и его
революционной партии. В силу своего общественного положения именно
рабочий класс свободен от классовой ограниченности и национальных
предрассудков. Он выступает носителем идеалов интернационализма, под-
линного гуманизма и по своему историческому призванию способен пред-
ставлять интересы общественного развития в целом.
Как известно, в международных отношениях произошло крупное,
можно уже сегодня Сказать — историческое — событие, как нельзя лучше
подтверждающее приверженность первой страны победившего рабочего
класса идеалам мира й гуманизма. На встрече высших руководителей
СССР и США в Вашингтоне была достигнута договоренность об уничто-
жении целого класса ядерного вооружения — ракет средней и Меньшей
дальности. Надо ли напоминать, что осуществленный ныне крупнейЩий
за последние десятилетия «прорыв» в международных отношениях, веду-
щий к уменьшению угрозы ядерной войны, стал возможен прежде всего
в результате Смелых и конструктивных инициатив Советского Союза, из-
ложенных в Заявлении от 15 января 1986 г., в Политическом Докладе
ЦК КПСС XXVII съезду партии и в других внешнеполитических доку-
ментах КПСС и Советского правительства.
Таким образом, сегодня у нас на глазах утверждается и обретает
реальные очертания новый подход к проблемам мира, отвечающий инте-
ресам всех народов, международного сообщества в целом. Сознавая, что
земная цивилизация вступила в критическую стадию своего развития,
мир социализма обращается ко всем народам, государствам, к политиче- *
9 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 4, с. 220.
18
ским деятелям разных убеждений с призывом: давайте прекратим под-
чиняться стихии ядерной гонки, выработаем новое политическое мышле-
ние, которое позволит народам мирно сосуществовать в сегодняшнем
сложном, противоречивом, но взаимосвязанном мире. Такое Мышление и
является практическим воплощением стремления коммунистов, социали-
стических стран «покончить с отторжением политики от общечеловече-
ских норм нравственности»10, о котором говорил на состоявшемся в
Москве международном форуме «За безъядерный мир, за выживание че-
ловечества» М. С. Горбачев. Отправной точкой нового политического мыш-
ления, базирующегося на творческом развитии марксизма-лёниййзма в
современную эпоху, является именно это осознание органической целост-
ности и взаимосвязанности явлений Окружающего нас сложного и проти-
воречивого мира.
В соответствии с этим в размышлениях о сущностных чертах и осо-
бенностях современного гуманизма выдвигается необходимость осмысле-
ния объективно складывающегося нового вида родового единства чело-
вечества. Своеобразие настоящего момента состоит в том, что человече-
ство Ныне объективно объединено общей заботой о спасении цивилизаций,
всего живого и самой среды его обитания. Это не отменяет сущностных
различий между странами Социализма, капитализма и так называемого
«третьего мира», но властно объединяет их народы общностью глобаль-
ной исторической судьбы, взаимосвязью и интернационализацией всех
сторон общественной жизни.
Таким образом, важная особенность в современном понимании гума-
низма — осознание возрастающего значения общечеловеческого, новых
граней и аспектов взаимоотношения общечеловеческого и классового. От-
давая приоритет общечеловеческим ценностям, отстаивая ненасильствен-
ный мир, марксисты не отказываются от классового подхода к общест-
венным процессам. Но как именно, в каких формах и посредством каких
механизмов реализуется взаимопроникновение классового и общечелове-
ческого? Глубокая теоретическая разработка этой проблематики, по су-
ществу, только начинается, и здесь открывается широкий простор для
творческого поиска.
Общественным наукам предстоит раскрыть перспективы всемирно-
исторического процесса, постичь глубинные источники движения обще-
ственных сил и те закономерности, которые определяют мировое разви-
тие, одновременно акцентировав новые грани в концепции гуманизма.
Мировое сообщество развивается в весьма сложном переплетении про-
тиворечий — между системами и внутри систем, глобальных и регио-
нальных. Противоречия «сцеплены» друг с другом, и анализ точек их
соединения представляет особый и теоретический и практический инте-
рес. На исходе XX века в жизни человечества на первый план выдвину-
лась проблема выживания, предотвращения ядерной катастрофы. Бесче-
ловечная логика гонки вооружений, ведущая в ядерный тупик, вступила
в острое противоречие с самой гуманистической основой земной цивили-
зации.
Проблема мира как альтернативы войны интернациональна по свое-
му существу. В наш ядерный век эта проблема встает перед каждым че-
ловеком независимо от его классовой принадлежности и идеологических
воззрений. Мйр нужен всем — это простая истина, усвоение которой со-
ставляет сердцевину реального гуманизма в международных отношениях.
Осознание людьми своего общечеловеческого родства служит одной из
решающих предпосылок планетарного мышления, проникнутого заботой
о сохранении уникального в космическом мироздании бытия разумных
существ. Мир, построенный на общем согласии и взаимопонимании, на
10 Горбачев М. С. Избранные речи и статьи. Т. 4. М., 1987, с. 380.
2»
19
уважении друг друга,—этот идеал, к которому стремились великие мы-
слители и гуманисты прошлого, стал в наше время реальной целью.
Этой, не имеющей себе равных в истории цели должно послужить со-
здание всеобъемлющей системы коллективной международной безопасно-
сти, за установление которой выступают наша страна, прогрессивные силы
мира. Гуманистический смысл этого движения основан на безусловном
признании того факта, что возросшее до исполинских сил в результате
социального и научно-технического прогресса могущество человека де-
лает его вместе с тем беззащитным перед лицом общих глобальных уг-
роз, прежде всего угрозы смертоносного ядерного оружия. Поэтому уста-
новление безъядерного, ненасильственного и в конечном счете немилита-
ризованного мира есть прежде всего защита самого человека, защита
здравого смысла и общечеловеческих ценностей.
Ярким проявлением такой реальной практической взаимосвязи поли-
тики и здравого смысла, общечеловеческой морали стала Делийская де-
кларация о принципах свободного от ядерного оружия и ненасильствен-
ного мира, подписанная руководителями Советского Союза и Индии. Это
решительный протест против всего отжившего, архаического и в поли-
тической практике, и в политическом мышлении. Будучи творческим
продвижением ленинских принципов мирного сосуществования, воплоще-
нием диалектики классовых и общечеловеческих интересов, десять прин-
ципов Делийской декларации фокусируют внимание на таких актуаль-
нейших для нашей эпохи глобальных проблемах, как предотвращение
ядерной угрозы, экономическая безопасность, колоссальное негативное
влияние непроизводительных военных расходов на судьбы мирового раз-
вития. Отсюда логически следует обращение к вопросам сохранения среды
обитания человека, изыскания новых источников энергии и многим
другим.
Новая философия безопасности предполагает взаимный учет и баланс
интересов разных стран в развитии международных отношений. Сердце-
виной этих отношений должно явиться взаимодействие государств и на-
родов в решении глобальных проблем, их взаимовыгодное сотрудничество,
охватывающее политическую, экономическую, социальную, культурную и
духовную сферы жизнедеятельности. Гуманизм международных отноше-
ний — жизненная необходимость современного мирового развития.
Переживаемый человечеством критический момент заставляет по-ново-
му взглянуть и на условия социального освобождения. Устранение всех
видов гнета и насилия, главной несправедливости — эксплуатации чело-
века человеком возможно лишь при сохранении человеческого рода. Это
основная предпосылка любого общественного прогресса. Вместе с тем
объективно борьба за революционное преобразование мира служит обуз-
данию сил реакции и агрессии, ставит преграду милитаристским устрем-
лениям наиболее экстремистски настроенных групп монополистической
буржуазии. В этих условиях нужны новые оценки различных аспектов
социального прогресса и путей их достижения. При сохранении в каче-
стве основного критерия роста производительных сил движение совре-
менного общества все более подтверждает правоту мысли К. Маркса о
том, что общественное развитие есть развитие самого общественного ин-
дивида “. Именно характер общественного отношения человека к чело-
веку характеризует степень развития цивилизованности общества. Неда-
ром в написанном К. Марксом Учредительном манифесте I Интернацио-
нала указывалось, что простыми законами нравственности должны
руководствоваться во взаимоотношениях не только частные лица, но и
народы11 12. В простых нравственных законах основоположники марксизма
усматривали основу гуманизма в его последовательно демократическом
11 См.: Маркс К. и Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 46, ч. II. с. 214.
12 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. И.
20
й реальном выражении. С этими соображениями полностью согласуется
положение Ленина о том, что из всех ценностей главную ценность со-
ставляет человеческая жизнь 13.
Долгое время в марксистской литературе проводилось резкое противо-
поставление абстрактного и реального гуманизма. Это предопределялось
необходимостью отсечения разного рода буржуазных и реформистских
проповедей о якобы изначальной гуманной природе человека вообще без
социальной детерминированности его деятельности и устремлений. Одна-
ко при этом допускалось известное упрощение. Под абстрактным гума-
низмом понимались лишь концепции, отрицающие в принципе классовые
противоречия и борьбу классов. Под реальным гуманизмом — только то,
что присуще рабочему классу в его борьбе за социальное освобождение и
за социалистическое преобразование общества. Между тем диалектика
этих процессов гораздо сложнее. Нельзя не видеть, во-первых, определен-
ной преемственности марксистского подхода к проблемам гуманизма с
учениями предшественников марксизма, особенно с немецкой классиче-
ской философией и утопическим социализмом. Во-вторых, нельзя не
учитывать связи борьбы рабочего класса с борьбой всех эксплуатируемых
и угнетенных, выставляющих в качестве своего знамени прежде всего
требования общедемократических прав и свобод, соблюдения простейших
нравственных принципов справедливости, добра, честности и т. д. Сегодня
мы никак не можем сбрасывать со счетов и живую диалектическую взаи-
мосвязь общечеловеческих интересов мира и социального прогресса. В ко-
нечном счете ведь именно народы вершат судьбы истории. Эта «веч-
ная истина» особенно очевидна в свете недавнего празднования 70-летия
Великого Октября, напомнившего всем нам о тех живительных истоках,
которые обусловили новое течение могучего потока мировой истории.
Ведь именно бурные исторические «водовороты» Октябрьской революции
обозначили тот рубеж, за которым «право сильного», право агрессора
перестало восприниматься как норма международных отношений. Укреп-
ление мира, стремление к миру стало постоянным принципом политики
социализма. Путь от ленинского «Декрета о мире» к Делийской деклара-
ции, к сегодняшним мирным договоренностям, к смелому проекту ликви-
дации всего ядерного оружия до 2000 года не был гладким. Но сегодня
очевидно, что это именно единый, последовательный путь, обусловленный
самой сущностью нашего строя, нашего государства, нашей идеологии.
Напротив, классовые интересы наиболее агрессивных кругов монополи-
стического капитала, военно-промышленного комплекса ведущих импе-
риалистических держав находятся в противоречии с миролюбивыми
устремлениями народов, связаны с курсом на милитаризацию и подго-
товку новой мировой войны. Ненасилие должно стать нормой жизни чело-
веческого сообщества.
В сегодняшних условиях развития человеческой цивилизации всемир-
но-историческая освободительная миссия рабочего класса обогащается
новым содержанием. Наряду с социальным освобождением трудящихся от
эксплуатации и угнетения она теперь включает борьбу за освобождение
человечества от страшной перспективы ядерного самосожжения. Рево-
люционный опыт нашей эпохи учит, что мощь социализма, сила рабочего,
национально-освободительного, а в последние десятилетия и массового
антивоенного движения — ключевые факторы сохранения мира и одновре-
менно необходимые условия дальнейшей успешной борьбы за социальный
прогресс. Некогда «автономные», разделенные пространственными и вре-
менными рамками, интересы борьбы за мир и социальный прогресс ныне
настолько тесно взаимосвязаны, что практически трудно отделить их
друг от друга. Отсюда и гигантское расширение социальной базы совре-
менных гуманистических движений. В их деятельности получают кон-
“Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 305.
21
кретное воплощение общечеловеческие гуманистические Цели И Ценности,
отвечающие современному видению мира.
Каждая эпоха выделяет в гуманизме те или иные его постулаты как
наиболее важные. В наши дни, перед лицом тех сложных проблем, с ко-
торыми столкнулась человеческая цивилизация в Целом, постулат бес-
препятственного развития личности должен быть дополнен глубоким осо-
знанием ценности человеческого рода, его истории, уникальности
человеческой Цивилизации, оказавшейся перед утрозой смертоносной ка-
тастрофы. Таков императив нашей эпохи ввиду новых измерений истории
и особенностей развитий международной жизни.
Ныне оказывается важным, с учетом особенностей современной эпохи,
по-новому посмотреть не только на генезис марксистского гуманизма,
сложную диалектику исторической преемственности социалистического
идеала и предшествующей гуманистической традиции, но и на содержа-
ние современных немарксистских гуманистических концепций, объективно
оценить меру их социальной значимости.
Абстрактные гуманистические требования общечеловеческого харак-
тера, переведенные на язык конкретной практики прежде всего в между-
народных отношениях, означают ныне осознание и создание необходимых
предпосылок для прочного мира. Так прокладывается мост от абстрактно-
го гуманизма к реальному действию в защиту человека и условий его
развития, то есть к реальному гуманизму, утверждение которого предпо-
лагает целенаправленное взаимодействие всего многообразия обществен-
ных сил современности, независимо от узкоклассовых интересов и идео-
логий. И в этом — важнейший императив, вытекающий из принципов
гуманизма, соотнесенного с реалиями нашей эпохи. Тем самым внимание
приковывается не только к судьбам и перспективам отдельного человека
в его уникальности и самобытности, но и к будущему человеческого рода
в целом.
Судьба человечества теперь зависит от того, насколько аргументы его
выживания, здравого смысла возобладают над аргументами националь-
ной, государственной, идеологической и прочей нетерпимости и вражды.
Отсюда нарастающее стремление к сотрудничеству всех социальных сил,
разделяющих гуманистические идеалы и обеспокоенных судьбами челове-
ка независимо от различий в конкретном понимании содержания гума-
низма и путей его утверждения в реальной жизни. В коренном вопросе
современности — в вопросе защиты мира водораздел сейчас проходит не
между гуманистами разных мировоззрений и социально-политических
ориентаций, а между силами гуманизма и антигуманизма, и прежде все-
го силами войны и силами мира.
Такова диалектика классового и общечеловеческого в ядерную эпоху.
Осознание этой диалектики, ее воплощение в практические дел.а, в реаль-
ную политику — это и есть Новое политическое мышление в Действии.
Новое мышление, вероятно, должно стать предметом особого специ-
ального рассмотрения Обществоведов, и прежде всего философов. Выяв-
ление органической связи его с материалистической диалектикой, анализ
преемственности в развитии теории — это весьма существенный вопрос
для научной разработки и пропатайдйсТСкой деятельности.
Новое политическое мышление — это Не есть нечто отличное от марк-
сизма-ленинизма. Это его современная позиция, его выводы НО коренным
общечеловеческим проблемам. Ключевым здесь является соотношение
мирного сосуществования и классовой борьбы, а также и национально-
освободительного движения. Мирное сосуществование и приоритет обще-
человеческих интересов не отменяют классовую И национально-освободи-
тельную борьбу. Мирное сосуществование ничего общего не имеет с так
называемой конвергенцией двух систем. Во-первых, мирное сосуществова-
ние не исключает соревнования, состязания двух систем во всех обла-
стях жизни. Во-вторых, оно связано с борьбой против агрессивных планов
22
и действий империализма. Именно с позиций мирного сосуществования
мы поддерживаем антиядерное движение и справедливые национально-
освободительные интересы народов. В-третьих, мирное сосуществование
представляет область межгосударственных отношений и предполагает
невмешательство во внутренние дела. Это значит, что вопросы классо-
вой борьбы в той йлй иной стране—это Вопросы внутренней жизни.
Коммунисты и все левые силы каждой страны самостоятельно решают
вопросы борьбы труда против эксплуатации, за жизненные права и ин-
тересы Трудящихся.
Разумеется, коммунисты всех стран солидарны с такой борьбой, руко-
водствуясь принципами интернационализма. Борьба против эксплуатации
И угнетения — условие социального прогресса, она не противоречит, а со-
действует достижению высоких гуманистических целей, реализации об-
щечеловеческих Интересов — всеобщего благосостояния и прочного мира.
К ИТОГАМ VIII МЕЖДУНАРОДНОГО КОНГРЕССА
ПО ЛОГИКЕ, МЕТОДОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ НАУКИ
ОТ РЕДАКЦИИ. VIII Международный конгресс по логике, методо-
логии и философии науки, состоявшийся в Москве в августе 1987 г.,
проходил под девизом «Наука — человек — гуманизм». Он имеет большое
значение для развития логики, методологии и философии науки как в на-
шей стране, так и за рубежом. В последнее время оргкомитет получил
письма от участников конгресса, в том числе от бывшего Президента
0ЛМФН1МСИФН проф. Д. С. Скотта, Генерального секретаря ОЛМФЩ
МСИФН проф. Р. Хилпинена и других, в которых они выражают сердеч-
ную благодарность советскому оргкомитету за теплый прием, оказанный
им в Москве, а также за высокий научный и организационный уровень
конгресса.
По результатам конгресса принято решение о реорганизации Совет-
ского Национального Комитета по истории и философии науки и техники.
Его председателем стал академик И. Т. Фролов, председателем От-
деления логики, методологии и философии науки член-корреспондент АН
СССР В. С. Степин, а Отделения истории естествознания и техники ака-
демик А. Л. Яншин. В Бюро Национального Комитета вошли также ве-
дущие советские ученые, академики В. А. Амбарцумян, Е. П. Велихов,
Д. М. Гвишиани, В. П. Гинзбург, А. Ю. Ишлинский, Н. Н. Моисеев,
В. В. Пиотровский, Б. В. Раушенбах, К. В. Фролов и другие.
На секционных заседаниях и «круглых столах», организованных в
рамках конгресса, выступили ведущие ученые из многих стран мира.
Журнал «Вопросы философии» традиционно уделяет самое пристальное
внимание освещению итогов такого рода конгрессов. К данному конгрес-
су мы начали публикацию материалов с № 10 за 1986 г. и продолжали
ее почти в каждом номере вплоть до начала конгресса, а № 7 за 1987 г.
был почти полностью посвящен его тематике. В № 11 за 1987 г. статьей
академика П. Н. Федосеева «Философия, наука, человек», подготовлен-
ной на основе его пленарного доклада, открыта публикация материалов
по итогам VIII Международного конгресса по логике, методологии и фи-
лософии науки.
В данном номере нашего журнала мы предлагаем вниманию читате-
лей текст выступления академика И. Т. Фролова на церемонии официаль-
ного закрытия конгресса. В дальнейшем редакция планирует опублико-
вать отчеты о работе конгресса и проходивших в его рамках «круглых
столов».
Выступление академика
И. Т. Фролова на церемонии
официального закрытия конгресса
Уважаемые дамы и господа, уважаемые товарищи!
Мы завершаем нашу работу и прощаемся с вами. Мы делаем это с
грустью, так как Конгресс — яркое событие для всех нас.
Спасибо вам за творческий вклад в работу, благожелательность! Гу-
манизм господствовал и здесь!
24
В работе Конгресса приняли участие более 580 зарубежных ученых,
в том числе более 200 из социалистических стран. Кроме того, на Кон-
грессе присутствовало более 800 советских участников, представлявших
различные научные центры нашей страны.
Теплая атмосфера человеческого общения обеспечила высокий науч-
ный потенциал Конгресса.
Конгресс показал, что в современной методологии все теснее увязы-
ваются два типа исследований. Один из них, более традиционный, ориен-
тирован на методологию отдельных научных дисциплин. Второй, по-ви-
димому, в большей мере отражающий тенденции развития современной
науки, посвящен методологии междисциплинарных проблем. Наиболее
активно эта тематика обсуждалась на «Круглых столах» Конгресса.
Я имею в виду обсуждение глобальных проблем, проблем человека и
компьютеризации, проблемы необратимости и эволюции в современной
научной картине мира. В целом успешное проведение «Круглых столов»
свидетельствует о перспективности этой формы дискуссии, интегрирую-
щей усилия различных специалистов и необходимой для успешного об-
суждения методологии междисциплинарных проблем. Как и в самой нау-
ке, в ее методологии, по-видимому, будет возрастать удельный вес проб-
лемно ориентированных междисциплинарных исследований. И этот
важный аспект придется, видимо, учитывать в дальнейшей работе.
Мне представляется, что прошедший Конгресс выявил еще один
весьма важный аспект сегодняшнего этапа развития логики, методоло-
гии и философии науки. Речь идет о том, что в условиях ускоренного
развития науки и техники в современном мире решение специальных
методологических задач требует постоянного углубления философского
анализа социальных функций науки, ее места в культуре, изменения
ее исторически сложившегося облика.
Мы все ощущаем, что наука наших дней уже иная даже по сравне-
нию с наукой первой половины двадцатого столетия. Сегодня, изучая
любые объекты, мы в большей мере, чем когда бы то ни было, сталки-
ваемся с необходимостью учета специфики человеческой деятельности,
в которой преобразуются эти объекты. Учет человеческого фактора ста-
новится первостепенным при изучении биосферных процессов, объектов
биотехнологии, при анализе проблем компьютеризации, современной ин-
женерной деятельности и проектирования и т. д. Все это обостряет ак-
туальность анализа гуманистических измерений современной науки. Нау-
ка всегда была и остается ориентированной на поиск объективно истин-
ного знания. Но сам этот поиск сегодня ставит вопросы социальной от-
ветственности ученого, по-новому заставляет нас осмысливать проблемы
этики науки. Синтез логико-методологической и социально-этической
проблематики — это, пожалуй, один из важных итогов дискуссий, про-
шедших в рамках Конгресса. Мы живем в противоречивом, но целостном
мире, где региональные и глобальные аспекты тесно переплетаются, где
различные сферы социального и культурного творчества оказывают все
более интенсивное взаимное влияние друг на друга. В этом мире особен-
но отчетливо проявляется ценностная ориентация науки и ее социальная
миссия. Как мне думается, логика, методология и философия науки
вступили сейчас в новую фазу своего развития, когда исследования за-
кономерностей науки как феномена человеческой культуры выводят нас
на проблематику высших гуманистических ценностей.
Будем вместе двигаться в этом перспективном направлении, несмотря
на различное концептуальное понимание философии, ее проблематики и
принципов!
Будем искать точки соприкосновения, общий язык, общие методы и
понятия, и это поможет нам успешно вести диалог, лучше понимать
друг друга, овладевать новым мышлением во имя мира и прогресса че-
ловечества!
СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ
СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА
К теории ведения общественного
хозяйства при социализме
Н. п. ФЕДОРЕНКО, В. Л. ПЕРЛАМУТРОВ
Перестройка — лестница вверх, которую надо сделать. Сложность в
том, что она для страны, раскинувшейся от реки Буг в Европе до Бе-
рингова пролива между Азией и Америкой. И еще в том, что лестницу
надо было бы начать раньше, а теперь заниматься подъемом на более
высокие этажи, но многие годы те, от кого это зависело, жили под вы-
веской «Относительно лестниц просят не беспокоиться».
Накопленный во многих странах и постоянно пополняемый опыт ве-
дения социалистического хозяйства — как позитивный, так и негатив-
ный — достаточен для теоретических обобщений. Однако он еще очень
мало изучен и обобщен именно как целостность, как проявление в прак-
тике общих закономерностей развития либо отклонений от них. Между
тем только на такой научной базе и возможно создание теории (и с той
мерой общности), которая реально выступила бы руководством к дейст-
вию в движении общества к самым высоким рубежам эффективности и
гуманности — целевым ориентирам коллективистски организованного со-
циально-экономического строя.
Перестройка определила курс на демократизацию советского общест-
ва. При всем диалектическом многообразии связей между сферами об-
щественной жизни ключевой в этом процессе выступает демократи-
зация ведения общественного хозяйства. Именно она
в конечном счете вызывает к жизни и определяет реальные, устойчивые
и действенные демократические институты. Без коренных изменений в
этой сфере меры по демократизации «надстроечных» отношений не смо-
гут закрепиться, да и вообще сколь-нибудь последовательно проявиться.
Не следует забывать того, что начавшаяся после XX съезда КПСС де-
мократизация натолкнулась прежде всего и больше всего именно на ста-
рые методы хозяйствования, которые тогда никто не пытался и не соби-
рался менять. Изменения в хозяйственном механизме за период с XX по
XXVI съезд включительно (замена отраслевых министерств совнархозами
и обратно, создание и ликвидация Госэкономсовета, реформа 1965 года
и «замах» на реформу в 1979 году) не затрагивали или затрагивали в
малой степени демократизацию ведения хозяйства. Не следует забывать
и того, что демократические институты нарождавшегося буржуазного
строя были вызваны к жизни как раз тем, что для его экономики необ-
ходима предпосылка: неприкосновенность капитала и личности купца,
предпринимателя и неприкосновенность «капитала» (рабочих рук) и
личности рабочего. Там, где названная предпосылка проявилась ранее
(итальянские города-республики), там прежде других возник и упрочил-
ся капитализм. Во всяком случае, с этой экономической необходимости
26
начались буржуазные преобразования. Точно так же капиталистическая
организация хозяйства и определяет в целом тот предел демократично-
сти, за который это общества не может выйти, ибо тогда оно рискует
самим своим существованием.
По замыслу радикальной реформы1 в экономике СССР меняется сам
тип функционирования хозяйства. Для того поколения, которое сегодня
работает в стране, реформа беспрецедентна по широте и глубине начи-
нающихся перемен. В итоге они, эти перемены, должны вывести народ-
ное хозяйство на режим стабильного интенсивного роста за счет, по су-
ществу, двух источников: все более совершенных технологий и ответст-
венного, хозяйского положения работников во всех делах предприятия.
Первые годы, видимо, будут особенно сложными — осуществляется «пе-
реналадка», некоторый период будут сосуществовать старые и новые ме-
тоды хозяйствования при замене одних другими.
Административная, «командно-исполнительская» модель ведения хо-
зяйства от Госплана через отраслевые министерства до предприятий в
ходе реформы заменится новой, основанной на согласовании интересов
работников, предприятий и экономики страны. Предприятие самостоя-
тельно или через посредников сможет в соответствии с законом набирать
заказы, технически перевооружаться, организовывать сбыт, применять
системы оплаты труда и т. п., помня, естественно, что оно теперь живет
за свой счет, а не на средства государственного бюджета и всегда льгот-
ные банковские ссуды. А Госплан и другие центральные хозяйственные
ведомства вместо постоянного административного «дерганья» предприя-
тий сосредоточатся на двух своих кардинальных делах. Первое — опреде-
ление стратегии развития экономики и постоянное поддержание ее в
сбалансированном, динамично равновесном состоянии. И второе — в со-
ответствии со стратегическими плановыми задачами регулирование дохо-
дов, цен, банковского процента, капиталовложений, налогов, норм амор-
тизации, масштабов и скорости денежного оборота, государственных
резервов и других экономических рычагов таким образом, чтобы полмил-
лиона предприятий, руководствуясь своими интересами, сами двигались
по плановой траектории страны.
Дело не в том, как иногда думают, что увеличение самостоятельности
предприятий влечет за собой соответственное ослабление центрального
управления. Экономика сложнее арифметики. Вообще индустриальное
хозяйство в условиях научно-технической революции немыслимо без оп-
ределенной степени централизации. Давно ушли в прошлое те времена,
когда законопроекты «нового курса» президента Ф. Рузвельта неодно-
кратно отвергались Конгрессом США как «противоречащие правам че-
ловека». Тем более немыслима без централизма в управлении экономика,
основанная на общественной собственности на средства производства.
Для нее совершенно не подходит сформулированная классиком экономи-
ческой теории Адамом Смитом формула: хозяйством управляет таинст-
венная «невидимая рука». Все дело в методах осуществления централиз-
ма в нашей экономике и в наше время. Они вместо «силового давления»
приобретают новое качество — «мягкого управления дирижера».
Целенаправленность ведения общественного хозяйства
У социалистического общества две коренные особенности: оно разви-
вается целенаправленно, к сознательно определенной цели — «обеспечить
всем членам общества путем общественного производства не только впол-
не достаточные и с каждым днем улучшающиеся материальные условия
существования, но также полное свободное развитие и применение их
1 «Материалы Пленума Центрального Комитета КИСС, 25—26 июня 1987 г-.а.
М, 1987, с. 83-111.
27
физических и духовных способностей» 2; члены общества становятся не
только работниками, но и сособственниками, сохозяевами основных
средств производства — «социалистическое общество есть один большой
кооператив»3.
Это общая закономерность развития. Как всякая социально-экономи-
ческая закономерность, она реализуется через особенное (конкретные
условия развития данного общества в данное время, историческое, куль-
турное наследие и т. п.) и через единичное (люди и учреждения, прини-
мающие решения, их. умение следовать объективным потребностям или
противостоять им, таланты, воля и т. д. и т. п.) 4. Взаимодействие
объективного и субъективного в развитии общества Г. В. Плеханов
определяет следующим образом: «В общественных отношениях есть своя
логика: пока люди находятся в данных взаимных отношениях, они не-
пременно будут чувствовать, думать и поступать именно так, а не ина-
че. Против этой логики тоже напрасно стал бы бороться общественный
деятель: естественный ход вещей (то есть эта же логика общественных
отношений) обратил бы в ничто все его усилия. Но если я знаю, в ка-
кую сторону изменяются общественные отношения, благодаря данным
переменам в общественно-экономическом процессе производства, то я
знаю также, в каком направлении изменится и социальная психика, сле-
довательно, я имею возможность влиять на нее. Более или менее мед-
ленное изменение «экономических условий» периодически ставит общест-
во в необходимость более или менее быстро переделать свои учреждения.
Такая переделка никогда не происходит «сама собой», она всегда требует
вмешательства людей, перед которыми возникают, таким образом, вели-
кие общественные задачи» 5. Все вместе взятое — объективное и субъек-
тивное — и определяет реальное развитие общественных отношений.
Ведущие общественные противоречия всегда лежат в области отноше-
ний собственности на средства производства. Основное социально-эконо-
мическое противоречие социализма заключается, по нашему мнению,
в двойственном положении трудящегося — как работника и как сособст-
венника общественных средств производства. Именно в их соединении
принципиальный смысл и цель революционного перехода от частной к
общественной собственности на средства производства. Естественно,
что новые отношения собственности создают и адекватные себе противо-
речия. При общественной собственности они сложнее, чем в эксплуата-
торских общественных формациях, где стороны противоречия «географи-
чески» разделены, то есть персонифицированы в антагонизмах классов,
классовых.и социальных групп.
Противоречие же социализма проходит через каждого члена общест-
ва, коллектив и уже на этой базе через классы и группы общества. Фор-
мы его разрешения не складывались во многовековой истории господст-
ва частной собственности. Соответственно и разрешение основного про-
тиворечия социализма сложнее, не «протоптанней и легче», если вос-
пользоваться формулировкой В. В. Маяковского. В сущности, движение
этого противоречия и определяет развитие общества к объективной цели
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 294.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 230: см. также т. 36, с. 161, 162, 185
и т. 37, с. 413. т. 45, с. 373. От первой после дискуссии о Брестском мире статьи со-
ветского периода — «Очередные задачи Советской власти» до последней — «О коопе-
рации» В. И. Лепин многократно проводит мысль о социалистическом обществе как
обществе «одного общенационального, или, вернее, общегосударственного коопера-
тива», «строе цивилизованных кооператоров при общественной собственности на
средства производства» и т. п. Однако последующие толкователи сузили его пони-
мание до хотя и важного, но частного — до кооперирования в сельском хозяйстве.
Тем самым была извращена одна из коренных идей организации и экономики и в
целом всего социалистического общества. Ее на долгие годы подменила другая —
гипертрофированная административная, командно-исполнительская модель.
4 См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. проиэв,, т. II, М,2 19562 с, 332.
5 Там же.
28
социализма, коммунизма. Именно здесь перекрестье общего, особенного
и единичного. Разумеется, конкретные обстоятельства общественного
развития могут влиять на темп движения к этой цели, могут отклонять,
но не могут изменить общую направленность естественноисторического
процесса. В сущности, застойные явления 1970-х — первой половины
1980-х годов — следствие фактического игнорирования основного проти-
воречия. Вообще преимущественно административные методы управле-
ния экономикой и есть методы игнорирования сособственнического поло-
жения трудящегося, а следовательно, и самого этого противоречия.
Молчаливо предполагалось, что объективные законы развития «сами со-
бой» сделают необходимую работу. Поэтому, по нашему мнению, тради-
ционная формула «использование экономических законов социализма»
в ее десятилетиями сложившейся упрощенной и механистической трак-
товке нуждается в корректировке именно в указанном смысле.
За годы социалистического строительства исторически сложилось так,
что сособственническая функция трудящихся практически не приобрела
сколько-нибудь существенного значения и сколько-нибудь развитых форм
проявления. Начальные, неразвернутые формы ведения общественного
хозяйства, сложившиеся в основном в годы первой пятилетки — в целях
форсированной индустриализации страны,— долгое время представлялись
и воспринимались как имманентные социализму. Работник был постав-
лен в положение только работника, исполнителя заданий. А ведь имен-
но здесь — корень просчетов и ошибок в хозяйствовании как основной,
базовой сфере деятельности общества. Обычно речь шла о «воспитании
чувства хозяина у трудящихся». Но воспитанием может прививаться
то, что имеет материальную основу. Иначе надо было бы вернуться в
XVIII век, «а мы все-таки материалисты. И рабочие — материалисты» в.
В результате сложилось вовсе не свойственное социализму отчуждение
работника от средств производства, очень точно выражаемое расхожим
словом — «бесхозяйственность». Пока что на деле не состоялось то, что
«трудящийся народ» Ф. Энгельс называл «совокупным собственником
домов, фабрик и орудий труда» 6 7.
По мере того, как завершали трудовой путь поколения советских
людей, для которых централизация основных средств производства явиг
лась и фактом биографии и сильнейшим социально-экономическим моти-
вом и стимулом (в годы становления Советской власти, индустриализа-
ции, Отечественной войны, послевоенного восстановления), все более
проявлялось и набирало остроту основное противоречие. Именно наби-
равший силу «накал» этого противоречия при отсутствии подходящих
условий для его разрешения в другие формы своего проявления в конеч-
ном счете и привел к ситуации предкризиса в обществе. Сам факт
национализации, естественный для новых поколений, уже недостаточен
для должной трудовой мотивации и активности работников. Получилось
так, что частные собственники давно прогнаны, а «совокупный собствен-
ник» свою естественную функцию не исполняет или исполняет слабо и
спорадически. И как следствие — стабильно повторяющиеся массовые
факты бесхозяйственности, нераспорядительности, безответственности,
ожидания всякого рода улучшений хозяйства и благосостояния от об-
щества в целом, безотносительно к результатам собственного трудового
вклада. Именно эта стабильность и массовость — показатель устарелости
реальных отношений собственности на средства производства.
Современный революционный этап развития социализма есть период
полной и всесторонней реализации его возможностей и особенностей, раз-
вернутых, совершенных форм и методов. Тем самым крайне важным
оказывается поиск путей и методов хозяйствования, не ограничиваю-
6 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 212.
7 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 278.
29
щпйся сложившимся опытом и практикой как результатом экстенсивного
развития экономики. Здесь нужно умело применять проверенный жизнью
марксистский диалектический метод и — в его рамках — прежде всего
путь познания от общего к частному, от прогнозируемого будущего к на-
стоящему, от концепции, общих принципов к практическим мерам по
радикальной перестройке управления.
Планомерность ведения хозяйства
Преимущественно экстенсивный и преимущественно интенсивный
пути хозяйствования составляют, как свидетельствует имеющийся оте-
чественный и интернациональный опыт, последовательные этапы подъ-
ема и совершенствования социалистической экономики. Переход от перво-
го ко второму происходит по мере решения задач создания на индуст-
риальной основе высокоразвитого народнохозяйственного комплекса.
Интенсификация социалистического хозяйства осуществляется в услови-
ях развернувшейся научно-технической революции, когда развитие про-
изводительных сил все отчетливее, с «прерыванием постепенности»,
скачком выдвигает интенсивные факторы как определяющие рост и
совершенствование общественного хозяйства. Кстати сказать, уже по
одной этой причине необоснованны весьма распространенные ностальги-
ческие представления о методах хозяйствования периода нэпа как необ-
ходимых в современных условиях: тогда не было НТР.
Можно различать два аспекта отношений собственности на средства
производства — обобществленческий и мотивационный. Социалистическое
обобществление основных средств производства делает реальностью еди-
ное, целенаправленное, в масштабе всей страны планомерное развитие
народного хозяйства. При этом объективно необходим адекватный уров-
ню обобществления механизм ведения хозяйства, всего воспроизводст-
*• венного процесса. Коль скоро он долгое время не отвечал такому усло-
вию, общество несло реальный урон, снижалась эффективность хозяйст-
вования, нарастала разбалансированность. Что касается мотивации
хозяйственной деятельности, то в условиях социалистической собственно-
сти она действенна тогда, когда производственный коллектив и работник
распоряжаются каждым рублем общественного богатства «как своим
собственным», заинтересованно и ответственно. Она проявляется тогда и
постольку, когда и поскольку налажена полная и ясная связь между
результатами хозяйствования коллектива и общества и трудовыми уси-
лиями, эффективностью использования общественных средств производ-
ства, их сохранностью и приумножением. Это, на наш взгляд, становится
реальностью, когда, во-первых, работники данного коллектива реально
выступают как сохозяева на своем предприятии, то есть совместно ведут
дела и реально ответственны за собственные хозяйственные результаты,
и, во-вторых, на этой основе коллективы работников непосредственно или
через своих прямых представителей реально воздействуют на социально-
экономические решения общества, страны. Видимо, это и есть в принци-
пе организация экономики, способная «превратить всех граждан данной
страны поголовно в членов одного общенационального или, вернее, об-
щегосударственного кооператива» ’.
Органическое единство названных аспектов в процессе обобществ-
ленного хозяйствования и обеспечивает планомерность социалистическо-
го воспроизводства. Недооценка мотивационного аспекта, естественно,
приводит к толкованию планомерности как преимущественно или даже
исключительно системы централизованных — в основном «натуральных»
или даже в их денежном исчислении, так называемых валовых — плано-
вых заданий общества, «разверстываемых» по отраслям, предприятиям, *
8 Л евин В. И. Полн. собр. соч., т. 36, с. 161.
30'
регионам. Это, конечно, планомерность, однако неполная, нецелостная,
позволяющая проявляться и даже нарастать общественно негативным про-
цессам.
Планомерность — сущностная характеристика социалистической эко-
номики—могла бы, как представляется, быть определена как целена-
правленное хозяйствование в интересах всего общества на основе
общественной собственности. Целенаправленность в данном случае озна-
чает развитие народного хозяйства «по заранее намеченному плану»9 * 11 12,
и в более общем смысле развитие к цели социализма — достижению
«полного благосостояния и свободного всестороннего развития в с е х
членов общества» Что касается интересов всего общества, то они реа-
лизуются в мере движения к цели, в темпе приближения к ней, что за-
висит главным образом от точности отражения в плане потребностей и
возможностей общества, а также устремленности, настроенности его
хозяйственных звеньев («объединения свободных и равных производи-
телей») “ как плановыми рычагами, так и всей системой ценностей со-
циализма на такое именно развитие.
Целенаправленность реализуется директивностью, определяемой во-
все не ее исторически начальной формой (задание: «центр» — «местам»),
но именно существом (результат — обязательность достижения плано-
вых целей). Сложившаяся в годы экстенсивного развития форма много-
кратно демонстрировала результаты, обратные планируемому,— невы-
полнение установленных планов. Нужна, таким образом, безусловно
обеспечивающая как постановку, так и достижение последовательных
рубежей на пути реализации целей организация планирования. Разуме-
ется, она не может быть «декретирована» вне связи с существующей.
Реальным представляется лишь развитие форм и методов планирования
в направлении, соответствующем интенсивному хозяйствованию, на что,
собственно, и нацелена нынешняя реформа народнохозяйственного пла-
нирования 1г.
Вместе с тем существование и действие хозрасчета развивает способ-
ность хозяйственных коллективов общества оптимально владеть и рас-
поряжаться средствами производства, огромным и сложным воспроизвод-
ственным комплексом. Поэтому народнохозяйственный план и хозрасчет
необходимо рассматривать во взаимном соответствии даже с точки зрения
самого их существования и проявления. Хозрасчетные отношения воз-
действуют на производство и обращение посредством стимулирования ра-
боты коллективов, то есть планомерного согласования всей системы со-
циально-экономических интересов.
Сохозяйское положение трудящихся
Радикальная реформа хозяйственного механизма резко меняет статус
предприятия в советской экономике. С 1 января вступил в силу Закон о
государственном предприятии (объединении), с мая прошлого года — за-
кон об индивидуальной трудовой деятельности. На очереди закон о ко-
оперативном предприятии. После 1923 года юридические нормы для
предприятий устанавливались в основном органами исполнительной
власти. Они не были столь четкими и однозначными, как это устанав-
ливает закон, никак, в сущности, не гарантировались, часто менялись,
включали противоречивые положения и т. п.
По новому закону предприятия становятся самофинансирующимися.
Это составит — при строгом соблюдении — материальную базу ответст-
9 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 234.
!0 Л е н и и В. И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 232.
11 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 57.
12 «Собрание постановлений Правительства СССР (Отдел первый)'». 1987,
№ 33, ст. 115,
31
венности коллектива за собственные хозяйственные результаты. Теперь
за спиной не будет постоянно стоять добрый министр с большим денеж-
ным мешком. Добрый потому, что сам выпросил деньги у Министерства
финансов или банка. И на текущие расходы и на развитие надо будет
зарабатывать деньги собственными усилиями. Этот процесс, естественно,
требует времени. Кому-то надо будет модернизировать оборудование, из-
менить номенклатуру и характеристики выпускаемой продукции, найти
надежных контрагентов, кому-то придется влиться в более мощные пред-
приятия или закрываться, а всем — научиться коллективно управлять
предприятием. Часть цен на продукцию будет устанавливаться по согла-
шению предприятия-поставщика с покупателем. Реальной становится
кооперация предприятий с контрагентами в других странах. Начинается
создание в СССР предприятий с участием иностранного капитала.
Предприятия превращаются в самоуправляющиеся. По закону пол-
нота управления принадлежит общему собранию работников (или кон-
ференции их представителей, если предприятие большое). Выбираемый
совет трудового коллектива ведет повседневные дела. В сущности, он
становится парламентом завода или фабрики. Это естественная переме-
на — если ответственность за итоги работы переносится на коллектив
работников, то он сам и принимает решения по хозяйственным и соци-
альным вопросам своей жизни. Никто лучше его самого ни разобраться,
ни выбрать лучшее решение не сможет. Администрация теперь превра-
щается в исполнительный орган коллектива, ему полностью подотчет-
ный. Коллективы подразделений выбирают своих руководителей. Дирек-
тор назначается и смещается министром по представлению совета трудо-
вого коллектива. Демократизация управления предприятиями, как мы
рассчитываем, позволит активизировать энергию, знания, мастерство ра-
бочих и инженеров, не просто добросовестное, но хозяйское отношение
к работе.
В ходе нынешней реформы, по нашему мнению, самоуправление —
а тем самым и реальное сохозяйское положение коллективов — будет
развиваться и по следующим направлениям, ею еще не охваченным.
Первое. Передача предприятиям в пользование и распоряжение не-
обходимых для нормальной работы производственных фондов не на ад-
министративных началах и при односторонней («низа перед верхом»)
ответственности, а путем равноправного хозяйственного договора коллек-
тива с государственным органом управления на аренду общественных
средств производства13. При этом определяются взаимные обязательст-
ва: объем, техническое состояние, производительность и другие характе-
ристики передаваемых производственных фондов, с одной стороны,
и арендная плата, порядок ее внесения и т. п,— с другой. Тем самым
четко фиксируется минимальный уровень отдачи фондов, эффективности
хозяйствования, который коллектив гарантирует своим трудом и своим
доходом.
Второе. Внутрипроизводственный хозрасчет организуется как систе-
ма подрядов (цех — участок — бригада) с определением конечных ре-
зультатов работы каждого звена и оплатой по этому результату. Именно
самоуправляющееся и самофинансирующееся предприятие есть «пита-
тельная почва» для развития подрядных отношений. Ведь многочислен-
ные попытки развития бригад и цехов на подряде с 1963 года приноси-
ли почти сплошь временные или отрицательные результаты. И наоборот,
если теперь работники не поставлены в сохозяйское положение в своем
«первичном» коллективе, где они и выполняют работу, то легко скатить-
ся на позиции иждивенчества или рантьеризма по отношению к пред-
приятию и обществу. Иное дело, когда заработок каждого работника
13 Об этом см. подробнее: Федоренко Н. П., Перламутров В. Л. Хоз-
расчетные отношения — динамика и перспективы,— «Вопросы философии», 1987, № 2.
32
определяется трудовым вкладом в конечный результат работы его пер-
вичного коллектива, а тем самым предприятия в целом. Здесь возврат к
иждивенчеству невозможен.
Третье. Страхование имущества предприятий и организации от сти-
хийных бедствий, преждевременного износа, потерь при транспортировке
и других подобных причин при широком спектре условий страхования
вплоть до полного возмещения понесенного ущерба. Пока что Госстрах
принимает к страхованию имущество колхозов и совхозов, перекладывая
на госбюджет и банки расходы по убыткам государственных предприя-
тий и организаций. До начала 1980-х годов правомерным считалось
страхование лишь кооперативных предприятий. Начавшийся процесс
следует распространить, помимо совхозов, и на государственные хозрас-
четные объединения, предприятия и организации других отраслей. В про-
тивном случае самофинансирование не будет полным. Нужно и улучше-
ние условий страхования в сельском хозяйстве. Этому способствовало бы
выведение Госстраха из административной подчиненности Министерству
финансов как хозрасчетной государственной организации, нацеленной на
предотвращение и минимизацию убытков предприятий от стихийных
бедствий и других непредвиденных причин.
Четвертое. Лишь временной, переходной мерой можно считать при-
нятый порядок организации государственных заказов предприятиям на
производство и поставки продукции. Пока что они сохраняют старое
содержание при новой форме, поскольку представляют собой переимено-
ванные традиционные административные задания, то есть без взаимной
материальной ответственности. Государственные заказы широко приме-
нялись в советской промышленности в 1920-х годах. Наркомпуть, нар-
комвоен и другие государственные ведомства на договорных отношениях
строили свои связи с производителями. Одна сторона обязывалась про-
извести и поставить, другая — принять и оплатить обусловленную зака-
зом продукцию по назначенной цене. На аналогичных же началах куп-
ли-продажи продукции строились хозяйственные отношения предприя-
тий — трестов и синдикатов. Однако государственные заказы
принимались и исполнялись в первоочередном порядке, а в некоторых
случаях по несколько повышенной цене. Но это было единственным их
отличием от прочих заказов. И это естественно: самофинансирующееся
положение предприятия и административное построение госзаказов (осо-
бенно при нынешней их высокой доле в объемах производства продукции,
от 30 до 100%) — «две вещи несовместные».
Опыт прошлого здесь может оказать реальную услугу новому хозяй-
ственному механизму как ясный ориентир на период временного «сосу-
ществования» старых и новых методов хозяйствования. Если же Госплан
и Госснаб с их традиционными еще со времени «военного коммунизма»
планами распределения продуктов (а не планами купли-продажи) при-
вычно-опасливо поведут себя и в деле перехода от снабжения предприя-
тий по фондам и нарядам («по карточкам», как писал более 20 лет назад
академик В. С. Немчинов) к оптовой торговле средствами производства,
то самофинансирование и самоуправление коллективов будет сорвано.
Так сугубо, казалось бы, организационно-хозяйственный вопрос стано-
вится социально-экономическим, решающим судьбы реформы в целом.
Сособственническое положение трудящихся
Что касается положения работников предприятия как сохозяев про-
изводства, то такая практика ведет начало еще с экспериментов Р. Оуэ-
на в 1820—1840-е годы в колониях «Новая гармония» и «Хармони-Холл».
Обе колонии функционировали на основе общественной собственности и
совместного труда. Работали в течение нескольких лет успешно, но дол-
го не продержались. Социалистические предприятия в рамках капитали-
33
стического хозяйства «выстоять» долго не могут, они «отторгаются» всей
системой господствующих отношений. Эксперимент в Хармони-Холл по-
лучил высокую оценку Ф. Энгельса14, знавшего некоторых бывших его
участников. На основе, в частности, опытов Р. Оуэна вызревала соци-
ально-экономическая теория марксизма и ее вывод о необходимости ре-
волюционного перехода к коллективной собственности на средства про-
изводства в масштабах общества, следовательно, и к положению работ-
ников как сособственников общественных средств производства.
При отсутствии реального сособственнического положения работников
все дела планирования и управления экономикой возлагаются на спе-
циализированные государственные органы. Естественно, специализация
и профессионализм — необходимые условия выработки верных плановых
решений. Однако здесь заложено и противоречие: «Общество порождает
известные общие функции, без которых оно не может обойтись. Предна-
значенные для этого люди образуют новую отрасль разделения труда
внутри общества. Тем самым они приобретают особые интересы также и
по отношению к тем, кто их уполномочил; они становятся самостоятель-
ными по отношению к ним...15». Вследствие такого положения, как
представляется, необходимы два направления работы в современных ус-
ловиях: демократизация деятельности самих государственных экономи-
ческих органов и поиски реальных форм включения трудовых коллекти-
вов и работников в дела общества как сособственников средств произ-
водства. Разумеется, накоплен — хотя и весьма ограниченный — опыт в
обоих направлениях. Отталкиваясь от него, перерабатывая его примени-
тельно к условиям интенсификации экономики, надо выработать меры,
диктуемые самой сущностью социалистической организации общества.
В условиях самоуправления и самофинансирования коллективов
исключительно важной становится позиция органов управления и пла-
нирования. Многие десятилетия, будучи административными организа-
циями, они привыкли «чувствовать, думать и поступать», находясь в ста-
рых «взаимных отношениях» с хозяйством, с предприятиями. До тех
пор, пока в их арсенале преимущественно административные методы
руководства, они непременно будут стремиться «держать и не пущать».
Поставить их в иные «взаимные отношения» — значит переориентиро-
вать на другие рычаги руководства, на новую логику экономических
связей.
В частности, когда отраслевые министерства устанавливают предприя-
тиям и объединениям так называемые «стабильные» нормативы распре-
деления прибыли, они, в сущности, никакими рамками ответственности
не ограничены. Обычно все идет от пресловутого правила: с лучших
брать больше, с худших — меньше или вовсе ничего. То есть традицион-
ным волевым порядком. Видимо, вернее будет законодательно устано-
вить налоговую форму взаимоотношений хозрасчетного коллектива с
государством, то есть норматив отчисления от дохода, определенный об-
ществом в целом. В связи с резкими колебаниями рентабельности между
отраслями и предприятиями налоги должны содержать прогрессивную
шкалу ставок. Тогда стабильность гарантируется законодательно и в том
же порядке в необходимых случаях изменяется. Практикуемые же до сих
пор по преимуществу индивидуальные нормативы, по существу, норма-
тивами — то есть некими общеобязательными правилами — и не являют-
ся: это традиционные единичные задания коллективам, «втиснутые» в
нормативные «мундиры». Это опять «разверстка»: Госплан устанавлива-
ет разной величины нормативы для министерств, они — соответственно
для подотраслей, объединений, предприятий. В результате норматив
перестает быть стимулом рационального ведения хозяйства. Что если для
14 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20. с. 276.
45 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 416.
34
каждого предприятия, выпускающего данный продукт, устанавливались
бы индивидуальные цены? Какой смысл такого нормирования? С норма-
тивами распределения прибыли происходит как раз именно такого рода
процедура.
Госплан был создан по решению VIII Всероссийского съезда Советов
в конце 1920 года одновременно с Советом Труда и Обороны и подчи-
нялся ему как одно из центральных общехозяйственных ведомств наря-
ду с ВСНХ, наркомпутем, наркомпочтелем, наркомпродом и другими.
В его задачи входило разрабатывать научные планы развития народного
хозяйства и средства их выполнения. Ответственность за ведение дела
несли (и распоряжались ресурсами) ведомства-исполнители планов. Об-
щее руководство осуществляли правительство и СТО как его орган. А со-
средоточение и планирования и управления в Госплане в последние
предвоенные годы как раз было вызвано оперативными, чрезвычайными
обстоятельствами. Оно и стало почти за полвека не только привычным,
но и как бы единственно возможным, что, понятное дело, ошибочно. Да
и сложившееся, по существу, монопольное положение этого органа (его
статус выше, чем других хозяйственных ведомств) также не отвечает
духу времени.
Социально-экономическое планирование страны в целях интенсифи-
кации воспроизводства следовало бы четко направить на разработку сле-
дующих долгосрочных и среднесрочных ведущих позиций плана.
Первое: целевые социальные стандарты развития общества и коллек-
тивов — потребления населения, условий работы и проживания, образо-
вания, культуры, здоровья, занятости, общественного порядка и безопас-
ности, свободного времени и его использования и т. п.
Второе: уровни обеспечивающих достижение целей объемов и эффек-
тивности общественного производства — пропорций и темпов роста про-
изводства и национального дохода, технико-технологического совершенст-
вования производства, производительности труда, окупаемости затрат,
сбалансированности, денежного оборота и эмиссии (реэмиссии) денежных
средств, капитальных вложений и их распределения по целям обществен-
ного развития, страховых запасов и т. п.
Третье: уровни воздействующих на интересы хозрасчетных звеньев
экономических нормативов и стимулов, понуждающих к достижению
плановых целей страны — динамики цен и тарифов, налогов на валовой
и чистый доход, процентов по ссудам, норм амортизации, валютных кур-
сов и т. п.
В интересах социалистического общества чрезвычайно, первостепенно
важно, чтобы центральной фигурой плановой экономики становился ра-
ботник, который бы «чувствовал себя не только хозяином на своем заво-
де, а представителем страны» 16 17. Это сущностная сторона всего дела
ведения общественного хозяйства. Это и собственно социалистический
резерв эффективного хозяйствования, которого нет и не может быть в
условиях любого другого общественного строя.
Практически нам неизвестны работы, обсуждающие реальные формы
собственнического положения работников социалистического общества.
Видимо, первая такая форма определена тем положением радикальной
реформы, которое устанавливает порядок всенародного обсуждения про-
ектов народнохозяйственных планов". Разумеется, эта экономическая
и юридическая норма займет место в системе мер, которую надо выра-
ботать и практически реализовать. Но как таковая, как единичная она
ограничена уже тем, что действует «на выходе» процесса планирования,
а не включает трудящихся и их коллективы в этот процесс. К тому же
сам этот процесс может быть действенным при двух условиях. Во-
16 Л е н и и В. И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 369.
17 «Собрание постановлений Правительства СССР (Отдел первый)», ст. 115.
35
первых, повсеместная социально-экономическая грамотность населения.
Ведь даже районный или городской план, формирование и распределение
ресурсов по целям и приоритетам — весьма сложная процедура. И, во-
вторых, нужна четкая процедура обобщения и усвоения плановыми ор-
ганами предложений трудящихся и коллективов, их принятия или от-
клонения. Только при этом данная норма действительно будет демокра-
тической, реально «работающей».
Что касается демократизации в целом процедуры плановых решений,
то основным представляется следующее. Первое. Общей предпосылкой
демократизации общественного хозяйства следует признать равные пра-
ва (и равную ответственность) центральных экономических органов го-
сударства — Госплана, Госбанка, Министерства финансов и других. Пока
что Госплан заставляет их подчиняться своим сугубо «натуральным»
предпочтениям — наращиванию штук, тонн, метров продукции. Они же
по его решениям выдают деньги на расходы. Тем самым плановый ор-
ган поставлен вне абсолютной необходимости «считать деньги», искать
и находить лишь эффективные хозяйственные решения. Но ведь эффек-
тивно расходовать может лишь тот, кто планирует, а планировать — тот,
кто тратит. Командное — по отношению к другим ведомствам — положе-
ние центрального планового органа с его «натуральными» приоритетами
заставляет денежные ведомства пускать в действие все мыслимые, в том
числе и спонтанно развивающиеся инфляционные источники финансиро-
вания плановых расходов. При неравноправном положении названных
ведомств невозможно перекрыть эти спонтанные процессы, а следова-
тельно, и сбалансировать хозяйство и заинтересовать в научно-техниче-
ском прогрессе.
Смогут ли ведомства как равноправные партнеры договориться, согла-
совать единый вариант плана? А почему бы и нет? Оптимальным или
приближающимся к оптимальному может быть лишь тот вариант, кото-
рый учитывает все — возможно, и противоречивые — требования: «нату-
ру», денежную массу в обороте, динамику и соотношения цен. Главное
в том, чтобы у плана была четкая целевая направленность, социальные
цели, достижение которых он призван и должен обеспечить. Это — общее,
что будет связывать воедино разрабатывающие план ведомства18.
Условиями нынешней реформы в целях координации деятельности
всех центральных экономических органов страны предусматривается об-
разование Экономического совета из руководителей этих органов во гла-
ве с председателем Госплана. Лучшее ли это решение? Будет ли оно
способствовать равноправию и равной ответственности ведомств? Как
будут приниматься решения — голосованием, председателем? Если соз-
дается совет — то, видимо, не председателем? А если председателем —
то это, видимо, совет не по существу, а лишь по форме, по названию?
Второе. Нужен новый подход к построению отношений отраслевого
(межотраслевого) управления с региональным (республика, область,
край). Регионы — столь же правомочные и ответственные субъекты хо-
зяйствования, как и отраслевые ведомства. Необходимым представляется
четкое определение и разграничение функций взаимодействующих отрас-
лей и регионов, их прав и обязанностей.
Общим принципом построения хозяйственных взаимоотношений ре-
гиона с общесоюзными органами и с другими территориями должна, как
представляется, стать самоокупаемость региона в составе единого народ-
нохозяйственного комплекса, то есть превышение созданного обществен-
ного продукта (или национального дохода) над затратами на его созда-
ние (независимо от источников получения ресурсов — союзный бюджет,
республиканский, ссуды банков, собственные средства отраслей и пред-
18 Подробнее об этом см.: Федоренко Н., Перламутров В. Кто планов
творцы? — -«Правда», 6.V.19&7 г., с. 3.
36
приятий любой подчиненности и т. п.). Только при этом условии мож-
но быть уверенным, что регион пополняет общественное богатство СССР,
а не «проедает» его. В то же время такое построение хозяйственных
взаимосвязей создает материальную ответственность местных советов и
общесоюзных органов за рациональное использование природных, трудо-
вых и производственных ресурсов, причем в виде не расчетных или ста-
тистических, «бумажных» показателей, но реальных денежных поступле-
ний в доходы отраслей и регионов (либо их убытков).
Материальной основой самоокупаемости хозяйства региона может
стать следующее разграничение прав и ответственности. Отношения об-
щенародной собственности на орудия и средства производства включают,
вообще говоря, отношения присвоения, владения и распоряжения. Если
первые охватывают социалистическое общество как целое, то по значи-
тельной части хозяйственных ресурсов отношения «регион—отрасль»
могли бы принять форму отношений владения и распоряжения. Это зна-
чит, что отрасли используют земельные, водные, трудовые и часть про-
изводственных ресурсов, находящихся на территории республики или
иного региона, не безвозмездно, а на платной основе. Тогда платежи за
пользование этими ресурсами составят основной источник формирования
доходной базы республиканского, местного бюджетов как относительно
обособленной части государственного бюджета СССР. Местные Советы
как органы власти трудящихся вообще-то реально властны лишь при
бюджетах, не «предписываемых» им сверху, но планируемых, пополня-
емых и расходуемых самостоятельно (на основе, разумеется, законода-
тельно установленного порядка и норм).
Местные Советы народных депутатов как носители отношений вла-
дения при таком порядке будут экономически заинтересованы в наилуч-
шем использовании земли, воды, воздушного бассейна, трудовых ресур-
сов, производственных фондов хозрасчетных предприятий, объединений
и организаций. В то же время отраслевые и межотраслевые органы уп-
равления, размещая производства по территории страны, не смогут не
учитывать того обстоятельства, что используемые земля, вода и т. п.
«стоят денег» и, следовательно, отдача ресурсов, эффект от их примене-
ния должны, во всяком случае, превышать ставку платы, а не быть для
них безразличными (что стимулирует бесхозяйственность в использова-
нии ресурсов).
Такого рода отношения могут принять форму хозяйственных догово-
ров на аренду земли, отчуждаемой под промышленные нужды, платы в
местный бюджет за привлекаемые на предприятия трудовые ресурсы,
налога на прибыль, штрафов и т. п. «Зазоры» безответственности тем
самым перекрываются. Хозрасчетные отношения распространяются на
отношения между отраслевыми и местными органами власти. Лучший хо-
зяйственный результат отлагается доходами и отрасли (и ее предприя-
тий), и республики, области, а бесхозяйственность во всех ее проявлени-
ях прямо сигнализирует о себе убытками. Отношения из административ-
ных становятся хозрасчетными.
И наиболее, на наш взгляд, существенное — третье. Одной из демо-
кратических сторон системы управления государственной промышленно-
стью, сложившейся в первые годы после революции, была прямая и не-
посредственная связь губсовнархозов с местными органами Советской
власти — как «экономических отделов» Советов (с одновременным под-
чинением ВСНХ). Реформы 1930—1932 годов, создавшие хозяйственный
механизм форсированной индустриализации, практически ликвидирова-
ли влияние этих органов на промышленность (за исключением, естест-
венно, местной промышленности и предприятий промкооперации).
С первых месяцев Советской власти регулярно созывались съезды
Советов народного хозяйства республики, определявшие на демократиче-
ской основе как текущие, так, в особенности, и долговременные задачи
37
и методы решения коренных вопросов руководства промышленностью.
В тяжелейшем 1918 году были проведены два таких съезда, В тех же
направлениях активно действовали профсоюзы, постепенно готовившиеся
взять на себя управление промышленностью. Как известна, вторая про-
грамма РКП (о) предусматривала передачу управления народным хо-
зяйством профсоюзам1’. Здесь важно подчеркнуть, что в условиях со-
ветской государственности впервые ставилась как программная задача
передать управление хозяйством общественной организации трудящихся.
В современных условиях, думается, необходимой формой реализации
на практике оособственнического положения трудящихся могли бы стать
всесоюзные, республиканские, местные съезды советов трудовых коллек-
тивов. Если на предприятии общему собранию работников иди конфе-
ренции их представителей и избираемому совету трудового коллектива
становятся подвластны решения в области социально-экономического раз-
вития и подотчетна администрация, то в масштабах страны этот процесс
может найти воплощение и завершение в «народнохозяйственном совете
трудовых коллективов», правомочном содержательно обсуждать и демо-
кратически решать коренные социальные и экономические вопросы
(предплановые наметки и проекты народнохозяйственных планов, соци-
альная, инвестиционная, финансовая, структурная эмиссионная, ценовая
политика на плановую и более дальнюю перспективу, выборность хозяй-
ственных руководителей, проекты социального и хозяйственного законо-
дательства и т. п.). При таком «всенародном учете и контроле» реальной
могла бы стать многовариантность планирования с целью выбора опти-
мального • варианта, равно как и рассмотрение альтернатив при выборе
методов решения основных социально-экономических задач в ходе вы-
полнения планов. Это ведь тоже демократические элементы ведения хо-
зяйства на базе общественной собственности.
Наиболее важным представляется, чтобы новая форма участия трудя-
щихся в управлении стала не информационной или «обсуждающей», но
решающей — «работающей ассоциацией». Мотивированные решения или
резолюции съезда Советов трудовых коллективов могли бы выноситься
на обсуждение и решение соответствующих Советов народных депутатов,
включая Верховный Совет СССР. Такой порядок сомкнет воедино сово-
купного трудящегося, представленного Советами трудовых коллективов,
и его же, представленного Советами народных депутатов. Собственно, это
и есть «совокупный собственник домов, фабрик и орудий труда»,
* *
*
В ходе социалистического строительства в нашей стране (почти не-
прерывно в экстремальных условиях) не могла сколько-нибудь последо-
вательно проявиться общая закономерность управления общественным
производством. Чтобы радикально изменить сложившееся положение ве-
щей, необходимо привести предметные формы реализации общего — осо-
бенное и единичное — в диалектическое соответствие с его требованиями,
теоретически раскрытыми и обоснованными, то есть преобразовать эти
формы так, чтобы в них и через них могло адекватно и гибко реализовать-
ся это общее. Процесс перестройки и есть период формирования этой адек-
ватности в отношениях общего, особенного и единичного.
19 «Организационный аппарат обобществленной промышленности должен опи-
раться в первую голову на профессиональные союзы. Будучи уже, согласно законам
Советской республики и установившейся практики, участниками всех местных и
центральных органов управления промышленностью, профессиональные союзы
должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления
всем народным хозяйством как единым хозяйственным целым» («КПСС в резолю-
циях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», т. 2. М., 1983, р. 83).
К 125-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ В. И. ВЕРНАДСКОГО
Учение В. И. Вернадского о ноосфере:
перспективы развития человечества
М. А. КУЗНЕЦОВ
«Я смотрю на все с точки зрения ноо-
сферы и думаю, что в буре и грозе, в ужа-
се и страданиях стихийно родится новое
прекрасное будущее человечества» *.
Термин «ноосфера» был введен в научную литературу в начале
20-х годов нашего столетия французским математиком и философом
Э. Леруа г. В его работах, а также в работах П. Тейяра де Шардена
ноосфера осмысливалась как чисто духовное явление. Ноосфера, отме-
чал, к примеру, П. Тейяр де Шарден, «...действительно новый покров,
«мыслящий пласт», который, зародившись в конце третичного периода,
разворачивается с тех пор над миром растений и животных— вне био-
сферы и над ней»1 * 3. Сходное толкование ноосферы давал и Э. Леруа.
«Происходит,—отмечал он,—освобождение все более свободного и чисто-
го сознания и создание существования высшего порядка — порядка ду-
ховности, доходящего до такой степени совершенства, когда ноосфера
будет стремиться отделиться от биосферы, как бабочка от куколки»4.
В работах Вернадского ноосфера рассматривалась как качественно
новый этап эволюции биосферы, обусловленный историческим развитием
человечества, его трудом и разумом.
Созревание этапа ноосферы, по мнению В. И. Вернадского, связано
с многими параметрами: планетарным характером человеческого бытия
и единством человеческого рода; соизмеримостью человеческой деятель-
ности по преобразованию природы земной поверхности с геологически-
ми процессами; развитием демократических форм человеческого обще-
жития; небывалым расцветом (своего рода «взрывом») науки и техни-
ки. Обобщая данные явления, ставя в неразрывную связь дальнейшую
эволюцию биосферы с развитием человечества, его производительных
сил, В. И. Вернадский и вводит понятие ноосферы. «Человек своим
трудом — и своим сознательным отношением к жизни — перерабатывает
земную оболочку — геологическую область жизни, биосферу. Он пере-
водит ее в новое геологическое состояние: его трудом и сознанием био-
сфера переходит в ноосферу»5.
Учение о ноосфере, разработанное В. И. Вернадским, представляет
собой выдающееся достижение научной мысли. Оно включает огромно-
го мировоззренческого значения обобщения о роли человечества в эво-
люции биосферы, о единстве человечества и биосферыв.
1 «Письма В. И. Вернадского А. Е. Ферсману (1907 — 1944)». М., 1985, с. 211.
г См.: L е Roy Е. L’exigence idealiste et le Fait de 1’evolution. P., 1927, p. 196.
3 Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987, с. 149.
‘ L е R о у Е. Les origines humaines et 1’evolution de 1’intelligence. P., 1931, p. 50.
(В кн.: «Марксистско-ленинская теория исторического процесса. Исторический про-
цесс: диалектика современной эпохи». М.. 1987, с. 415).
5 «Проблемы биогеохимии. В. И. Вернадский». М., 1980, о. 56.
• См.: Микулинский С. Р. О понятии ноосферы.—«Вопросы истории есте-
ствознания и техники», 1983, № 3, с. 43—49.
39
Предшественники В. И. Вернадского тоже пытались осмыслить гео-
логическую роль человека. Американские геологи Д. Ле Конт иЧ. Шу-
херт предложили назвать новый геологический этап, связанный с по-
явлением человека, «психозойской эрой», а русский геолог А. П. Пав-
лов — «антропогенной эрой». В. И. Вернадский подошел к этому воп-
росу» учитывая диалектическую взаимосвязь человечества с биосферой.
Геологическая роль человечества является продуктом исторического
развития, и поэтому историческое развитие необходимо рассматривать
как продолжение истории биосферы ’.
Еще в самом начале XX столетия В. И. Вернадский ставил вопрос:
«к чему клонится вековая работа человечества, что вынырнет из мра-
ка времен перед нами и ближайшими к нам поколениями?»’. Попытки
ответить на этот вопрос закономерно вели его к учению о ноосфере.
Разрабатывая проблемы геохимии и биогеохимии, он подошел к необхо-
димости учесть в структуре организованности биосферы преобразующую
роль человеческой деятельности, силу его разума и труда. В работе
«Мысли о современном значении истории знаний», написанной в 1926
году, В. И. Вернадский вплотную подходит к идее ноосферы. «Научная
человеческая мысль,— писал он,— могущественным образом меняет
природу. Нигде, кажется, это не проявляется так резко, как в истории
химических элементов в земной коре, как в структуре биосферы. Соз-
данная в течение всего геологического времени, установившаяся в своих
равновесиях биосфера начинает все сильнее и глубже меняться под
влиянием научной мысли человечества. Вновь создавшийся геологиче-
ский фактор — научная мысль — меняет явления жизни, геологические
процессы, энергетику планеты» ’.
Ноосферная концепция, основы которой были заложены В. И. Вер-
надским в его работах 30-х и 40-х годов, адресована современности,
сегодняшнему дню. Она выражает качественно новую ступень в разви-
тии самого естествознания, его коренного поворота к научному освое-
нию производительных сил природы.
Осваивая природные ресурсы, человек вторгается в целостность
и взаимосвязь явлений и процессов природы. Созданная человеческим
гением, его трудом и разумом, производственная мощь стала соизмери-
мой по силе своего воздействия с геологическими процессами и при не-
обдуманном применении может привести к разрушительным, губитель-
ным последствиям.
Учение о ноосфере позволяет ответить на эти коренные вопросы со-
временного этапа развития человечества, определить принципиально
новое отношение к биосфере, с которой оно неразрывно связано.
Биосфера и человечество
В статье «Несколько слов о ноосфере» В. И. Вернадский с трево-
гой и обеспокоенностью писал: «В гуще, в интенсивности и в сложно-
сти современной жизни человек практически забывает, что он сам
и все человечество, от которого он не может быть отделен, неразрывно
связаны с биосферой — с определенной частью планеты, на которой
они живут» ‘°.
В связи с возникновением человеческой жизни в биосфере появля-
ется качественно новый фактор. Если живые организмы своим размно-
жением, трофическими (пищевыми) цепями взаимодействуют с косной
средой и на основе этого осуществляют трансформацию вещества * * * * *
’ См. «Переписка В. И. Вернадского с Б. Л. Личковым, кн. 1. 1918—1939».
М., 1979, с. 186.
8 Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М., 1981. с. 186.
9 Там ж е, с. 231—232.
10 «Проблемы биогеохимии. В. И. Вернадский», с. 213.
40
и энергии биосферы, то человек включается в биосферные связи на ос-
нове трудовой деятельности. Поэтому не непосредственно своим природ-
ным телом, что характерно для живого вещества, а социальной формой
движения материи, материальным производством воздействует человек
на биосферный процесс.
История человечества — это история развития его производительных
сил, история освоения естественных производительных сил биосферы.
Остановимся на рассмотрении некоторых аспектов этой проблемы с точ-
ки зрения учения о ноосфере.
Первоначально в силу неразвитости общественных производительных
сил в основном господствовало животное отношение первобытного,
формирующегося человека к биосфере, локальное и ограниченное един-
ство с ней. Человек находил в природе готовые жизненные средства,
и его деятельность в виде собирательства и охоты целиком опиралась
на биосферную «технологию». Лишь в связи с переходом от собира-
тельства к производству возникает качественно новая форма отношения
человека к биосфере. Появляется обмен веществ между человеком
и биосферой, обусловленный материальным производством. Здесь чело-
век выделяет себя из природы и, как отмечал В. И. Вернадский, начи-
нает создавать культурную биогеохимическую энергию (земледелие,
скотоводство) 41.
С историческим развитием меняется масштаб и характер тех естест-
венных условий, с которыми связан человек. Если первоначально исполь-
зовалось богатство растительной и животной жизни, то в дальнейшем
на первое место выдвигаются природные факторы косной среды, являю-
щиеся основой для развития средств труда. Воздействие общества
на биосферу осуществляется на основе развития материального произ-
водства и существенно меняется от одной технологической эпохи к дру-
гой. Тем самым общество «становится в биосфере, то есть в верхней
оболочке нашей планеты, единственным в своем роде агентом, могуще-
ство которого растет с ходом времени со все увеличивающейся быстро-
той. Оно одно изменяет новым образом и с возрастающей быстротой
структуру самых основ биосферы» ,2.
В оценке такого изменения биосферы следует исходить из основных
положений материалистического понимания истории, определяющей
роли способа производства в отношении человека к природе. По сути
дела, об интенсивном изменении биосферы можно говорить примени-
тельно только к стадии промышленного развития. На этом этапе уже
не сила руки, а используемая сила природы, биосферы определяет ха-
рактер развития производительных сил. Промышленность опирается на
содействие сил природы, правда, разрывая при этом их целостность и
взаимосвязь, создает особое движение природного материала. Природ-
ные предпосылки для промышленности перестают быть местными, ло-
кальными и начинают приобретать качество общепланетарных: сырье
может завозиться из различных уголков земного шара. Как заметил
К Маркс, промышленность обусловливает ускользание природной поч-
вы из-под всякой отрасли хозяйственной деятельности и перенесение ус-
ловий ее производства в находящуюся вне этой отрасли всеобщую
связь 11 12 13.
Поэтому только на этом этапе исторического развития идет интен-
сивный процесс формирования всеобщих связей и отношений человека
с биосферой. Промышленное производство подрывало прежнюю ограни-
11 См.: Вернадский !?. И. Размышления натуралиста. Кн. 2. Научная мысль
как планетное явление. М., 1977, с. 106, 107.
12 Вернадский В. И. Биогеохимические очерки 1922—1932 гг. М.—Л.,
1940, с. 47.
13 См.: М а р к-с К. и Э-н г е л ь с Ф. Соч., т. 46, ч. II, с. 19.
41
ценность общественных отношений, вело к созданию мирового хозяйст-
ва. Экономические связи и отношения, порожденные промышленным
производством и его потребностями, обусловили появление новой реаль-
ности в историческом развитии. История перестала быть местной, Ло-
кальной, относящейся к тем или иным отдельным островкам человече-
ской жизни; она охватила весь род человеческий И стала всеобщей,
всемирной.
Одновременно это и новая реальность в отношении человека к при-
роде. Человеческая деятельность начинает приобретать общепланетар-
ный характер И охватывает всю земную поверхность. Не локальные
природные условия, а организованность и целостность природной систе-
мы биосферы становятся достоянием этой деятельности. Как в свое
время «давление» жизни, выражаемое в размножении живых организ-
мов и охвате ими процессов движения вещества и энергии земной по-
верхности, привело к появлению организованности биосферы, так и
«давление» жизни человечества, вызванное общественными потребностя-
ми, развитием материального производства, ведет к формированию
естественноисторической системы «человечество и биосфера»14.
Появление естественноисторической системы «человечество и биосфе-
ра» означало и качественно новое соотношение биосферы и человечест-
ва. С этого момента история биосферы поставлена в прямую и непо-
средственную связь с дальнейшей историей человечества; ее судьба
стала зависеть от того, как дальше будет развиваться само человече-
ство.
Если раньше человек преклонялся перед природой, признавая ее
самодовлеющей силой, то условия, когда человеческая деятельность
приняла характер общепланетарной силы, порождают и негативное от-
ношение к природной среде. Это видно на примере изменения «Лика»
Земли.
Геологическая деятельность человечества, конечно, вызвана потреб-
ностями развития материального производства, необходимостью освое-
ния вещества и энергетических запасов биосферы. Прй этом следует
иметь в виду, что не только структурные компоненты биосферы, ее под-
системы, но и время жизни биосферы в целом стало объектом челове-
ческого воздействия. То, что создавалось в процессе длительного вре-
мени, измеряемого миллионами и даже миллиардами лет, потребляется
за сравнительно короткий промежуток времени. «Былые» 15 16 биосферы,
ее прошлая История стала тем самым основой исторического развития
человечества, базой роста его Производительных сил.
В. И. Вернадский в своих работах неоднократно Подчеркивал нераз-
рывную связь человечества с биосферой, видел объективную необходи-
мость ее изменения, отмечал ее роль в создании производительных сил.
Он также вйдел и Противоречия, порожденные капиталистической
эксплуатацией природных ресурсов. В этом он убедился во время по-
ездки по Америке. В письме к Н. Е. Вернадской в 1913 году Он отме-
чал: «Та новая техника — американская техника, которая так много
дала человечеству, имеет и Свою тяжелую сторону. Здесь мы ее виде-
ли вовсю. Красивая страна обезображена. Леса выжжены, часть—
на десятки верст, страна превращена в пустыню: растительность отрав-
лена и выжжена, и все для достижения одной цели — быстрой добычи
нйкёЛя»1в. Здесь экономический интерес поставлен над человеческим,
14 См.: Федоров В. М. Синтетические тенденции в современном естествозна-
нии. М., 1979, с. 27.
15 В. И. Вернадский понимал «былые» биосферы как продукты прошлой дея-
тельности живого существа.
16 «Страницы автобиографий В. И. Вернадского». М., 1981, с. 259,
42
интенсивная эксплуатация природных и человеческих еил становится
самоцелью 17.
Однако сводить противоречие между человечеством и биосферой
только к социальным аспектам было бы неточно. Следует учесть также
й то, что это противоречие между движением вещества и энергии био-
сферы И промышленным освоением ее организованности обусловлено
И уровнем развитий материальных производительных сил. Частичное
освоение производительных сил биосферы* ее отдельных сил (механи-
ческих, физически!, химических И т. Й.) без учета целостности биосфе-
ры* ее всеобщих закономерностей порождает противоречие между
ЦёйеПОйагййЩей Деятельностью и биосферой.
С Обостренным характером противоречий Между человечеством
и биосферой особенно остро столкнулось современное поколение людей.
«Никогда прежде наш земной ДоМ*— отмечалось В Политическом докла-
де ЦК КПСС на XXVII съезде партии,— не подвергался таким поли-
тическим и физическим перегрузкам. Никогда человек не взимал
с природы столько Дани и никогда не оказывался столь уязвимым пе-
ред мощью, которую сам же создал»18. Упрямые факты говорят о край-
не обостренной Ситуаций, сложившейся в современном природопользо-
вании *9. Исчезли с Лица земли многие виды животной и растительной
жизни. Непродуманная эксплуатация поЧвы ведет К тому, чтО ежегод-
но из хозяйственного Оборота вЫпаДают миллионы гектаров эрозирован-
ных земель. 19% поверхности суши находится под угрозой наступле-
ния пустыни. Под угрозой также находятся И «лёгкие» Земли. Практи-
ка Сплошной вырубки леса наносит серьезный, непоправимый урон.
Уничтожены 40% всех Тропических лесов. Расточительная технология,
несбалансированное развитие производительных сил, чрезмерная эксплуа-
тация природных звеньев Приводит к деградации природной среды.
В небывалых масштабах загрязнены реки, озера, моря и океаны, воз-
душный бассейн, создаются горы отходов Промышленного производства.
ПоД угрозу, таким обрайом, ставится существование всей в целом
биосферы и человечества, организованность природной системы и выс-
шая ценность — человеческая жизнь. Деградация природной среды,
биосферы прежде всего больно бьет по человеку. Не может не трево-
жить растущее ухудшение здоровья человека, увеличение рождения де-
тей с генетическими дефектами20.
На неразрывную связь между ухудшением Природных условий и
деградацией человеческого здоровья в свое время указывали основопо-
ложники марксизма. Так, айализируя состояние земледелия в Ирлан-
дии, К. Маркс обратил внимание на зависимость между истощением
плодородия почвы и возрастанием числа хромых, слепых, глухонемых
и душевнобольных21.
Таким образом, обострение противоречия естествейноисторической
системы «человечество и биосфера» требует Перехода к новым формам
взаимосвязи человечества и биосферы. Учение В. И. Вернадского о ноо-
сфере является ответом на такой «вызов» современности, научным
17 Глобальные потери капитализмом природных ресурсов только в XX в. оцени-
ваются в 10 000 миллиардов долларов. См.: Адабашев И. Сотворение гармонии.
М., 1984, с. 14.
14 «Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза».
М., 1986, с. 6.
18 См. «Горизонты экологического знания (социально-философские проблемы)».
М., 1986; «Изучение и оценка воздействия человека па природу». М., 1980; Китано-
в и ч Ё. Йланета и цивилизация в опасности. М., 1985; Лаптев И. Д. Экологические
проблемы. М., 1982 й др.
2° См.: Казначеев В. П. Очерки теории и практики экологии человека,
уг 1983; Кондратьев К., Зуев В., Соловьев Л. Гроза над биосферой,—
«Правда», 11.VII. 1987; Смирнов К. Экофорум за мир.-«Коммунист», 1986, № 14,
с. 118.
21 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 581.
43
осмыслением объективной необходимости перехода человечества к но-
вым отношениям с биосферой. Оно адресовано современному этапу
истории человечества, необычайно возросшим научно-техническим воз-
можностям, крепнущим усилиям многих стран, мировой общественности,
демократических движений в их борьбе за будущее человечества
и будущее нашей планеты. По своей сути это учение оптимистично и
позволяет вести активную борьбу с различного рода прогнозами гибе-
ли человечества. «Цивилизация «культурного человечества»,— писал
В. И. Вернадский,— поскольку она является формой организации но-
вой геологической силы, создающейся в биосфере,—не может прервать-
ся и уничтожиться, так как это есть большое природное явление,
отвечающее исторически, вернее геологически, сложившейся организо-
ванности биосферы. Образуя ноосферу, она всеми корнями связывается
с этой земной оболочкой, чего раньше в истории человечества в сколь-
ко-нибудь сравнимой мере не было» * 22.
Наука как основной фактор ноосферы
В ноосферной концепции В. И. Вернадского вопрос о роли науки
логически вытекает из диалектики соотношения человечества с биосфе-
рой, из объективной необходимости перехода к новым формам связи.
Начало созревания науки как исторической и геологической силы
В. И. Вернадский относит к XVII веку — именно с этого времени на-
чинает также формироваться естественноисторическая система «челове-
чество и биосфера». Капиталистический способ производства вызвал
к жизни небывалое развитие производительных сил, науки и техники.
Вернадский исходит из того, что наука с самого начала была ориен-
тирована на овладение силами природы. В своих работах он обращает
внимание на то, что уже в начале XVII века наука подошла к проб-
лемам жизни человека. Однако в последующем преимущественное раз-
витие получили другие направления научного знания: в XVII веке —
развитие физики, механики, астрономии, в XVIII веке — расцвет
описательного естествознания (ботаника, зоология, минералогия),
в XIX веке — развитие исторических наук.
В концепции ноосферы особое место занимает развитие науки в XX
столетии. Это связано, по мнению В. И. Вернадского, с рядом причин.
Во-первых, имеет место небывалый до сих пор расцвет науки, своего
рода «взрыв» научного творчества. Во-вторых, наука стала «вселенской»,
«мировой» наукой, она охватила всю планету. В-третьих, происходят
крупные изменения и в самой науке. Последние В. И. Вернадский свя-
зывает с достижениями физики, биологии, геологических наук, а также
науки о человеке. При этом речь идет о сближении наук о природе
с науками о человеке. «Перелом научного понимания Космоса..,—
писал В. И. Вернадский,— совпадает, таким образом, с одновременно
идущим глубочайшим изменением наук о человеке. С одной стороны,
эти науки смыкаются с науками о природе, с другой, их объект совер-
шенно меняется» 23.
Сформировавшаяся как целостность, наука становится мощной исто-
рической и геологической силой; она коренным образом изменяет био-
сферу. По своей сути это — явление XX столетия. У В. И. Вернадско-
го есть ряд высказываний, в которых период становления ноосферы
не определен однозначно, что дает повод некоторым авторам связывать
ноосферу с моментом появления начатков научного знания. Но В. И. Вер-
надский подчеркивает: «Биосфера XX столетия превращается в нео-
22 Вернадский В. И. Размышления натуралиста, кн. 2. Научная мысль как
планетное явление, с. 33.
22 Вернадский В. И. Избранные трУды по истории науки, с. 239.
44
сферу, создаваемую прежде всего ростом науки, научного понимания и
основанного на ней социального труда человечества... Необходимо под-
черкнуть неразрывную связь ее создания с ростом научной мысли,
являющейся первой необходимой предпосылкой этого создания. Ноосфе-
ра может создаваться только при этом условии» 24 * * 27.
Мысль о превращении биосферы в ноосферу именно в XX столетии
имеет принципиальное значение. Если мы отодвигаем становление ноо-
сферы к моменту появления науки, то отсюда логически вытекает вы-
вод о том, что процесс становления есть во многом сложившееся явле-
ние. А если это так, то теряет свою актуальность постановка вопроса
о целенаправленном влиянии на процесс формирования ноосферы.
Если же мы связываем становление ноосферы с XX столетием, на что
обращает внимание В. И. Вернадский, с мощным развитием науки
и техники, с социально-политическими изменениями, с единством чело-
вечества, то ситуация принципиально иная. За ноосферу и тем самым
будущее человечества необходимо активно бороться, ставить и решать
сложнейшие вопросы природопользования, изменять отношение челове-
ка к биосфере, оказывая целенаправленное влияние на процесс станов-
ления ноосферы. К этому и призывал В. И. Вернадский. Перед учены-
ми, отмечал он, «стоят для ближайшего будущего небывалые для них
задачи сознательного направления организованности ноосферы»
Деятельность В. И. Вернадского является примером работы ученого
на этапе становления ноосферы. Он осознал необходимость нового
мышления в условиях, когда человеческая деятельность приняла обще-
планетарный характер и стала мощной геологической силой, изменяю-
щей биосферу. В этих условиях, по мнению В. И. Вернадского, чело-
век должен мыслить и действовать в планетном, биосферном масштабе.
Особенно это относится к научной работе, к ученому, несущему пол-
ную ответственность за судьбу биосферы и за будущее человечества.
Именно с такой, можно сказать, биосферной ответственностью
В. И. Вернадский относился к научным открытиям. Уже в самом на-
чале XX века он видел неизбежность овладения человечеством атомной
энергией и ясно сознавал практическую значимость этого. Но вместе
с тем он видел и то, что данное открытие может обернуться злом для
человечества. «Недалеко время,— отмечал он,— когда человек получит
в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему
возможность строить свою жизнь, как он захочет. Сумеет ли человек
воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоунич-
тожение? Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неиз-
бежно должна дать ему наука?» 2е.
Реально возникает и более общая проблема: доросло ли человечест-
во до создания ноосферы? Его техническая и производственная мощь,
не говоря даже о военной, его наука могут быть направлены против
биосферы, против ее организованности. Чрезмерная и однобокая эксплуа-
тация природных ресурсов, погоня за призраком экономического благо-
получия, стихийность развития производительных сил — все это реаль-
ности сегодняшнего дня. К тому же мы имеем чрезмерную гонку воору-
жений, огромные запасы ядерного, химического и бактериологического
оружия ”. Поэтому человечество стоит перед выбором пути дальней-
шего развития: либо путь безумия, либо путь разумного использования
24 Вернадский В. И. Размышления натуралиста, кн. 2. Научная мысль как
планетное явление, с. 31.
“Там ж е, с. 36.
28 Вернадский В. И. Очерки и речи, вып. 2. Пг., 1922, с. 3. На это положение
В. И. Вернадского ссылается М. С. Горбачев в своей речи на встрече в Кремле с
участниками международного форума «За безъядерный мир, за выживание челове-
чества».
27 См. «Кибернетика, ноосфера и проблемы мира». М., 1986.
45
тех сил, которые дает наука. На этапе ноосферы «в геологической
истории биосферы перед человеком открывается огромное будущее,
если он поймет это и не будет употреблять свой разум и свой труд
на самоистребление»28.
В борьбе за это будущее человечества В. И. Вернадский большое
значение отводил науке, необходимости организации научной работы
по изучению производительных сил биосферы. В годы первой мировой
войны он возглавил «Комиссию по изучению естественных производи-
тельных сил» (КЕПС), сыгравшую заметную роль в изучении сырье-
вых ресурсов. Это во многом стимулировало и научную работу
В. И. Вернадского, разработку проблем геохимии и биогеохимии. Науч-
ный охват живого вещества и связанных с ним природных процессов
позволил открыть организованность биосферы, выявить ее основные
закономерности.
Открытие биосферы определило дальнейший ход научной работы.
В 1921 году при «Комиссии» возникает небольшая лаборатория по изу-
чению живого вещества, которая в 1928 году выделяется в самостоя-
тельную Биогеохимическую лабораторию. Так, благодаря усилиям
В. И. Вернадского и его учеников в нашей стране начало развиваться
биосферное, а с 30-х годов и ноосферное направление в науке.
Следует отметить огромное значение развития биосферного и ноо-
сферного направления науки, ибо оно является стержневым, определяю-
щим для создания ноосферы. В. И. Вернадский подчеркивал, что созда-
ние ноосферы связано прежде всего с ростом наук о биосфере29.
Высказывания В. И. Вернадского актуальны и в наше время, когда
пробуждается интерес к биосферной и ноосферной проблематике, дела-
ется попытка определить формы работы по разработке проблем биосфе-
ры и ноосферы 3°.
Идеи В. И. Вернадского позволяют поставить вопрос об объектив-
ной необходимости перехода к научному регулированию об-
мена веществ с биосферой. Стадия ноосферы, о которой пишет В. И. Вер-
надский, неотделима от этого процесса научного регулирования обмена
веществ между человечеством и биосферой. При этом сама биосфера
должна рассматриваться с точки зрения ее всеобщих закономерностей,
соотношений между ее основными составляющими (живое вещество,
косные и биокосные тела). Познание «именно таких соотношений и
составляет сущность всяких научных изысканий и, в то же время,
служит вернейшим средством овладеть... и направить их на
службу и благо человечества»31.
Именно синтетическое, целостное изучение явлений биосферы и их
взаимосвязи выступает надежным ориентиром в решении задач приро-
допользования. Свобода человека по отношению к биосфере состоит
в том, чтобы полнее и универсальнее определить свое отношение к ней,
выявить всеобщие связи и, опираясь на них, вести обмен веществ,
материальную деятельность.
Человечество, развивая материальное производство, создавая мате-
риальные и духовные ценности, должно постоянно вести обмен веществ
с природой. Такой обмен веществ имеет место на всех стадиях истори-
ческого развития. В современных условиях ситуация меняется. Челове-
чество прошло путь от слепого подчинения силам природы к созданию
собственной силы — в виде развитых производительных сил,— которая
28 «Проблемы биогеохимии. В. И. Вернадский», с. 218.
29 См.: Вернадский В. И. Размышления натуралиста, кн. 2. Научная мысль
как планетное явление, с. 94.
80 При Институте литосферы создана лаборатория по биосферным исследова-
ниям, при Президиуме АН СССР работают Научный совет по проблемам биосферы,
научный семинар «Фундаментальные проблемы биосферы и ноосферы»,
31 Д о к у ч а е в В. В. Соч., т. VII. М., 1953, с. 461,
46
на современном этане исторического развития уже не может и не долж-
на быть «слепой» по отношению к биосфере. Стихийность развития уже
оставила свои следы на природе, и продолжение такой практики может
иметь губительные последствия.
Научное регулирование обмена веществ с биосферой открывает но-
вые возможности для развития производительных сил человечества.
Ибо, во-первых, до сих пор производительные силы, созданные челове-
ком, основывались на использовании лишь отдельных сил природы
и не учитывали богатство природных факторов в полной мере. Это от-
носится не только к освоению морей и океанов, но и к освоению суши,
богатства растительной и животной жизни, включая и создание биотех-
нологии. Человек в основном брал то, что шло ему навстречу32.
Во-вторых, принципиально новые возможности открываются за счет
освоения производительных сил, заложенных в целостности и организо-
ванности биосферы и ее систем. Речь идет о том, чтобы не подходить
односторонне к природным системам, видеть не только один «срез» си-
стем, а учитывать единство во всем многообразии их связей и отноше-
ний, «жизнь» и организованность. Если, например, речь идет о земле-
делии, то должны учитываться все факторы, заложенные в почве,
вся система ее связей и отношений. То же относится и к освоению
природных богатств. А в более широком плане — необходимо учитывать
все богатство природных систем биосферы и все многообразие отноше-
ний и взаимосвязей человека с ними, не сводя их только к производ-
ственному аспекту. Целостность биосферы, многообразие ее явлений
необходимы для физического и духовного развития человека.
В общем плане речь идет о том, чтобы человечество взяло на себя
функцию научного управления биосферным процессом, орга-
низованностью биосферы в целом. Возможность такого управления вы-
текает из логики развития производительных сил, из той роли, которую
объективно должна занять наука. Необходимость такого управления
определяется противоречиями в соотношении человечества с биосферой,
закономерностями становления ноосферы. Теоретической основой управ-
ления выступает учение В. И. Вернадского о биосфере и ее переходе
в ноосферу.
Для наше!! страны актуальность научного регулирования обмена ве-
ществ с биосферой определяется задачами создания целостной системы
управления народным хозяйством, основные положения которой опреде-
лены решениями июньского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС. Важным зве-
ном такой системы управления должна быть продуманная, научно
выверенная концепция природопользования, правильное соотношение
и размещение производства с учетом общих, а не ведомственных, инте-
ресов, комплексное, сбалансированное использование природных ресур-
сов.
* #
* ,
Учение В. И. Вернадского о ноосфере позволяет наметить пути ре-
шения сложнейших вопросов диалектики взаимоотношения человечества
с биосферой. Это учение в определенном аспекте развивает и углубля-
ет положения марксизма-ленинизма о взаимодействии общества с при-
родой; оно определяет перспективы соотношения человечества с биосфе-
рой в условиях выявления геологической роли деятельности человека.
К проблеме ноосферы В. И. Вернадский подходит с материалистиче-
ских позиций, учитывая роль материального производства, науки и тех-
32 См.; Вавилов Н. И. Происхождение и география культурных растений.
М., 1987, с. 114.
47
ники, а также социально-политических изменений. Поэтому ноосфера —
не только этап эволюции биосферы, но и этап социальных преобразова-
ний, создания новых форм человеческого общежития. Наука, научная
мысль осмысливаются как в историческом, так и в геологическом изме-
рениях. Вполне можно согласиться с положением о том, что учение
о ноосфере стало для В. И. Вернадского «своеобразным мировоззренче-
ским и идеологическим переворотом — перехода от естественнонаучного
материализма к сознательному утверждению идей марксизма» ”.
Характерной чертой мировоззренческой позиции В. И. Вернадского
является активный поиск, постановка и разрешение принципиально
новых проблем. В этом творческом поиске он встречает реальные про-
тиворечия, вопросы, пытается их осмыслить, не всегда давая на них
окончательный ответ.
Теория ноосферы не есть нечто завершенное. В. И. Вернадский
не успел написать свою «главную» книгу33 34 35. Как выдающееся достиже-
ние человеческой мысли, это учение должно всемерно развиваться,
обогащаться. Вполне можно согласиться с тем, что «...мы стоим перед
необходимостью создания теории ноосферы — синтетической дисциплины,
которой предстоит разработать базу для выработки стратегии человече-
ства» ”. И в этой разработке непреходящую ценность имеют идеи
Владимира Ивановича Вернадского, учение о биосфере и ее переходе
в ноосферу.
33 «Марксистско-ленинская теория исторического процесса. Исторический про-
цесс: диалектика современной эпохи», с. 419. В. И. Вернадский видел созвучность
своих положений о ноосфере идеям марксизма. См.: его же. Размышления нату-
ралиста, кн. 2. Научная мысль как планетное явление, с. 67.
34 См. «Письма В. И. Верпадского А. Е. Ферсману (1907—1944)», с. 217.
35 М о и с е е в Н. Н., Ф р о л о в И. Т. Высокое соприкосновение. Общество, чело-
век и природа в век микроэлектроники, информатики и биотехнологии.— «Вопросы
философии», 1984, № 9, с. 40.
ДИСКУССИЯ ПО ПРОБЛЕМЕ ИДЕАЛЬНОГО *
О содержании и статусе категории
идеального
в марксистской философии
А. А. НОВИКОВ
В отечественной философской литературе идеальное по существу не
рассматривается и не эксплицируется в качестве строгой категории, не
говоря уже о четком определении ее места и значения в системе важней-
ших понятий диалектического материализма. Идеальное, как правило,
фигурирует в роли сопутствующего понятия при изучении сознания, тео-
рии познания и некоторых тем исторического материализма. В ряде слу-
чаев идеальное эксплицируется в качестве синонима понятий сознания,
психики, мышления, духовного, субъективного и т. и. Все это, естествен-
но, порождает известные теоретические и методологические трудности в
разработке самых различных проблем философского знания.
Нельзя сказать, что проблема идеального обойдена вниманием совре-
менных исследователей. Однако «белых пятен» в этой теме немало. Но-
вейшие исследования в области гносеологии и истории философии,
в социальной и психологической сферах выявили ряд интересных под-
ходов, так или иначе связанных с пониманием сущности и природы
идеальных явлений. Вместе с тем некоторые традиционные вопросы дан-
ной темы остаются до сих пор предметом оживленных дискуссий.
Так, например, взаимосвязь идеального с феноменом сознания приня-
то считать столь же традиционной, сколь и бесспорной. Однако характер
этой взаимосвязи остается пока не вполне ясным. Является ли идеальное
особой реальностью, отличной от сознания, или представляет собой свой-
ство (качество, характеристику) сознания, духовной сферы человеческой
деятельности? Если идеальное и сознание — два различных феномена,
то в чем состоит существо их различия и как оно может быть экспли-
цировано под углом зрения основного вопроса философии? Если же иде-
альное — одно из свойств сознания, то должны, по-видимому, существо-
вать и другие — не идеальные (следовательно, материальные) его свой-
ства (речь в данном случае идет исключительно о философских,
гносеологических «свойствах»). Но подобное предположение ведет к фи-
лософской эклектике. Отождествление же идеального с сознанием озна-
чало бы тождественность явления своему свойству, что также неприем-
лемо. В этой ситуации возникает и другой вопрос: если понятия идеаль-
ного и сознания употребляются для обозначения одной и той же
субъективной реальности, то в чем же состоит смысл терминологических
различий? Не таит ли подобный подход опасности превращения научных
категорий в формальные ярлыки, варианты терминологической «упаков-
ки» одного и того же «товара»?
Другой трудностью, с которой сталкиваются исследователи, являет-
ся то обстоятельство, что они не только не находят прямых и достаточ-
* Продолжение. Начало см. в № 9, 10 за 1987 г. и в № 1 за 1988 г. журнала «Воп-
росы философии».
3 Вопросы философии, X: 3
49
но строгих определений идеального в работах классиков марксизма, но и
обнаруживают в них различные интерпретации этого понятия, позво-
ляющие эксплицировать идеальное и как фактор субъективной реально-
сти, и как особый объективно-социальный феномен. При этом сторонни-
ки того и другого подходов в развитии современных марксистских пред-
ставлений об идеальном нередко проявляют известную тенденциозность в
подборе соответствующих цитат из произведений классиков марксизма,
что ведет порой к искажению пх подлинных мыслей на этот счет и, ко-
нечно, никак не способствует творческим разработкам проблемы.
Прежде всего попытаемся уяснить: почему, употребляя термин «иде-
альное» на сотнях страниц своих произведений, по разным поводам и в
различных контекстах, классики не дают строгого определения этого важ-
ного философского понятия? Игнорирование его значимости в системе
философского знания абсолютно исключается. Остается предположить,
что они употребляют его в том значении, которое выработала на этот
счет классическая философская мысль. И здесь основоположники марк-
сизма ориентируются главным образом на Гегеля. В пользу этого сви-
детельствуют по меньшей мере два факта. Во-первых, вряд ли какой дру-
гой философ внес столь значительный вклад в развитие учения об идее
и идеальном со времен Платона. Во-вторых, в широко известном и наи-
более часто цитируемом высказывании об идеальном, содержащемся в
Предисловии к «Капиталу», К. Маркс противопоставляет свое понима-
ние идеального именно гегелевскому. При этом он учитывает те терми-
нологические нюансы, на которые Гегель обращал особое внимание. Речь
идет о конкретизации значений терминов «ideale» и «ideelle» и их за-
креплении в немецкой классической философии. «Ideale,— подчеркивал
Гегель,— имеет более определенное значение (прекрасного и того, что
к нему относится) чем ideelle; первому здесь еще не место; поэтому мы
здесь употребляем термин ideelle» ‘. Это было сделано Гегелем в связи
с разъяснением сущности философского идеализма. По существу, здесь
он пытается «очистить» философскую категорию идеального от аксиоло-
гических, эстетических и далее мифологических наслоений, содержащихся
в собственно платоновской экспликации идеи (idea — образец для под-
ражания, недостижимый божественный идеал), которые были впослед-
ствии абсолютизированы философской и обывательской мыслью, и уточ-
няет ее значение как сугубо логической категории (idee как понятие,
мысль).
Этот гегелевский терминологический «педантизм» не только не был
отвергнут основоположниками марксизма, но и использовался ими в борь-
бе с невежественными представлениями о сущности философского идеа-
лизма. Так, в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой
философии» Ф. Энгельс высмеивает бесплодные потуги филистера Штар-
ке причислить Фейербаха к идеалистам на том основании, что тот ве-
рил в прогресс человечества. Путая философское понятие ideelle (как
мысленно представляемое, нематериальное) с понятием ideale (как эта-
лон совершенства), Штарке путает и философский идеализм с челове-
ческими устремлениями к «идеальным целям» (ideale Ziele). «Предрас-
судок относительно того, что вера в нравственные, то есть общественные,
идеалы составляет будто бы сущность философского идеализма,— по-
ясняет Ф. Энгельс,— возник вне философии, у немецкого филистера, ко-
торый подбирал потребные ему крохи философского образования в сти-
хотворениях Шиллера» 1 2. При этом Ф. Энгельс не преминул отметить,
что никто так не высмеял подобным образом понимаемый идеализм, то
есть «насажденную Шиллером филистерскую наклонность помечтать о
несуществующих идеалах», как «законченный идеалист Гегель».
1 Гегель. Наука логики, т. 1. М., 1970, с. 215.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 289.
50
О том, какое значение классики марксизма придавали в ряде случа-
ев точности терминологии в данном вопросе, свидетельствует, например,
письмо К. Маркса П. В. Анненкову от 28 декабря 1864 года, в котором,
в частности, говорится следующее: «Еще меньше понял г-н Прудон, что
люди, производящие общественные отношения соответственно своему
материальному производству, создают также и идеи и категории, то есть
отвлеченные, идеальные (в оригинале — ideelle.— А. Н.) выражения
этих самых общественных отношений» 3. Примечательно здесь то, что в
написанном на французском языке письме (дабы избежать неточностей
в изложении взглядов своего оппонента), К. Маркс там, где речь идет
об идеальном, прибегает все же к немецкой терминологии, опасаясь, ви-
димо, что французский (в то время фактически — интернациональный)
термин «ideale» может исказить смысл сказанного.
На специфику немецкой философской терминологии в вопросе об
идеальном уже обращалось внимание в нашей философской печати. Дей-
ствительно, русский, английский, французский (надо полагать, и другие
европейские) переводы немецких философских текстов, по причине от-
сутствия в этих языках термина, идентичного немецкому «ideelle», не
вполне точно могут передать смысл тех или иных высказываний на этот
счет, вынуждая читателя ориентироваться прежде всего на контекст. Од-
нако цитаты из переводов классиков, приводимые исследователями в
подкрепление своих позиций, как правило, оказываются вырванными из
контекста.
Позитивный анализ проблемы идеального па современном уровне раз-
вития диалектико-материалистической философии ориентирован, конечно,
не на выявление терминологических нюансов. Тем не менее учитывать
это обстоятельство в ряде случаев совершенно необходимо. Так, если
классики рассматривали иерархию в качестве идеальной формы феода-
лизма4, то они употребляли здесь выражение «ideale Form», но ни в
коем случае не «ideelle Form», подчеркивая, что соответствующая харак-
теристика данной общественно-экономической формации не имеет ни ма-
лейшего отношения к философской идеализации. Иерархия есть лучшая,
наиболее совершенная из всех возможных форм феодализма; форма ре-
альная, а не только мысленно представляемая, то есть не ideelle.
И все же есть все основания полагать, что различие терминов «idea-
le» и «ideelle» для классиков марксизма не представлялось абсолютным,
и в ряде случаев они употребляют термин «ideale» там, где по логике
вещей, то есть по смыслу, должно было бы стоять «ideelle» 5 6 *. Так, рас-
сматривая философию в качестве «идеального дополнения» реального
мира («К критике гегелевской философии права»), К. Маркс употребля-
ет термин «ideelle» *, а Ф. Энгельс, высказывая, по существу, ту же
мысль в «Анти-Дюринге» ’, прибегает к термину «ideale». И дело здесь,
конечно, не в различии терминологических вкусов авторов. На страни-
цах совместно написанной «Немецкой идеологии» идеальное (как мыс-
ленное отражение объективной реальности, как нечто, выраженное лишь
в сознании) обозначается и термином «ideale», и термином «ideelle».
Даже в «Капитале», где идеальное фигурирует главным образом в обли-
ке особого объективного феномена, возникающего в системе товарно-де-
нежных отношений, оно выступает не только под именем «ideelle» (что
характерно для большинства случаев), но и под именем «ideale».
Чем же объяснить очевидный терминологический «педантизм» клас-
сиков в одних случаях и отказ от него в других? Может быть, это свя-
’ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 27, с. 408-409. См. также: Marx, En-
gels. Gesamtausgabe (MEGA), b. Ш/2. Berlin, 1979, C. 77.
4 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 164.
5 Нами проанализировано и сверено с немецкими текстами (в частности с
MEGA) около ста высказываний классиков на этот счет.
6 См.; Marx, Engels. Werke, b. 1. Berlin, 1956, S. 384.
’ См.: Marx, Engels. Werke, b. 20. Berlin, 1962, S. 82.
3*	.. 51
зано с исторической эволюцией их взглядов или соответствующим отбо-
ром терминов для обозначения логически-контрарных идеальному поня-
тий? Ни то, ни другое. Смеем утверждать, что упомянутая ситуация
встречается как в работах раннего, так и зрелого марксизма. Установ-
лено также, что термины «ideale» и «ideelle» в равной степени эксплици-
руются как контрарные, но не относительно друг друга, как у Шеллин-
га, а относительно терминов «материальное», «реальное» (как Reale, так й
Reelle — основоположники марксизма, так же как и Гегель, не принимали
во внимание различия этих терминов), «вещное», «действительно суще-
ствующее» (das Wirkliche).
Поскольку никаких исследований на этот счет, насколько нам извест-
но, в отечественной философии не проводилось, осмелимся предложить
следующий вариант объяснения.
Вероятно, учитывая универсальное значение термина «ideale» в не-
мецком литературном языке и адресуя свои работы не только профес-
сиональным философам, К. Маркс и Ф. Энгельс сочли возможным упо-
треблять этот термин не только в его основном, общепринятом значении
(совершенство, недостижимый идеал), но и в чисто философском, то есть
как внутренний образ, как нечто, существующее лишь в голове, и т. п.,
корректируя его действительное значение контекстом. Но то, что терми-
нологические различия учитывались ими, не подлежит сомнению. Под-
тверждением служит следующий факт: нигде вместо термина «ideale»
(как более универсального) они не употребляли специфически философ-
ский термин «ideelle». Здесь для классиков терминологическая неточ-
ность столь же недопустима, сколь недопустимо смешение философского
идеализма с филистерской мечтательностью.
Поскольку наиболее острые дискуссии в современной отечественной
философии развернулись вокруг вопроса о природе идеальных явлений,
то есть относительно того, являются ли они реальностью субъективной
или особой формой объективной реальности, и поскольку сторонники и
той и другой точек зрения апеллируют к классикам марксизма (и, надо
признать, не без основания), остановимся именно на этом вопросе, тем
более что он, в сущности, является центральным, исходным для раз-
работки проблемы идеального.
Факт субъективности идеальных явлений в том смысле, что их носи-
телем является общественный субъект, в марксистской философии ни-
когда и никем не подвергался сомнению, в том числе и Э. В. Ильен-
ковым 8, коему обычно инкриминируют этот грех. Действительные труд-
ности в рамках концепции субъективной природы идеального возникают
при такой его интерпретации, когда реальность идеального обусловлива-
ется лишь фактом наличия способности психического отражения и когда
носителем «идеальных целей» становится не только человек, включенный в
систему общественных связей и отношений, но и персонифицирован-
ная особь, которой может быть любой живой организм, обладающий
высшей (или даже низшей) нервной деятельностью. А такой подход к по-
ниманию природы идеальных явлений в контексте психологизаторской
или даже биологизаторской ее интерпретации в принципе существует в
рамках отечественной философии и имеет немало сторонников. Но соот-
ветствует ли он духу (и даже букве) марксова понимания идеального?
Эксплицируя идеальное как «мышление», как «внутренний образ»,
как нечто «субъективное», «исключительно во мне существующее»,
классики марксизма вместе с тем не только не рассматривали идеальное
в качестве природной формы психического (чувственного) отражения,
но, напротив, постоянно подчеркивали осмысленность, теоретичность иде-
альных установок, развивающихся в форме логических представлений
8 См.: Ильенков Э. В. Идеальное. «Философская энциклопедия», т. 2. М., 1962
с. 220, 221, 225.	' ’
52
(определений) °. Более того, имея в качестве своей естественной пред-
посылки факт чувственно-психического отражения, идеальное оказыва-
ется отличным по своей природе от чувственно-воспринимаемого, что
свидетельствует о невозможности возникновения идеальных явлений
естественноприродным путем. Особенно наглядно К. Маркс иллюстриру-
ет это положение в анализе экономических форм и отношений9 10 11.
Отрицая идеальность как простую чувственную проекцию реальной
действительности, К. Маркс показывает, как возникает идеальное в про-
цессе мысленного превращения одних вещей в другие (например, това-
ра в золото) без их реального, действительного превращения и даже без
их непосредственной чувственной репрезентации. Следовательно, идеаль-
ные формы имеют сугубо общественную природу и возникают как осо-
бые «свойства» вещей и процессов, включенных в орбиту социальных
(в том числе социально-экономических) связей и отношений. «Товары,
существующие как потребительные стоимости, создают себе прежде все-
го форму, в которой они идеально выступают по отношению друг к
другу как меновые стоимости» “.
Признание за товарами способности создавать себе определенную
форму и возможности стоимости, не содержащей в себе ни одного атома
вещества природы и противостоящей «чувственно грубой осязаемости»
товарного тела, превращать продукт труда в «чувственно-сверхчувствен-
ную вещь», в «общественный иероглиф» вовсе не означает фетишизации
соответствующих экономических феноменов. Напротив, К. Маркс реши-
тельно подчеркивает, что за отношениями вещей (товарных тел) всегда
скрываются определенные человеческие отношения, которые порой оши-
бочно принимаются людьми за фантастическую форму отношений меж-
ду вещами. Последнее и есть та форма проявления объективного идеа-
лизма, которая именуется товарным фетишизмом. Таким образом, в
понимании идеального К. Маркс решительно выступает как против
вульгарного сенсуализма, так и против идеализма.
. Было бы, однако, неверно думать, что такие экономические феномены,
как стоимость, цена, счетные деньги и другие, природа которых каза-
лась многим непостижимой тайной именно вследствие их недоступности
чувственному восприятию, являются «типичнейшими» и «характернейши-
ми» формами проявления «идеальности вообще», и что только через них
К. Маркс смог проиллюстрировать свое понимание философской идеаль-
ности. Не тайну зарождения идеального искал он в анализе соответст-
вующих феноменов. Да и вряд ли стоимость или цену можно считать
единственными «полномочными представителями» идеальности, посколь-
ку и то и другое, будучи неизменным атрибутом товарного производст-
ва, носит исторически преходящий характер. Идеальное не рождается с
возникновением и не отмирает с исчезновением товарно-денежных от-
ношений. Весь пафос соответствующих марксовых исследований направ-
лен на раскрытие с материалистических позиций тех «экономических
тайн», которые усилиями философов-идеалистов типа Беркли и идеали-
стически мыслящих буржуазных экономистов и социологов типа Прудо-
на были загнаны в сферу мистических откровений. Их попытки мисти-
фицировать экономическую реальность, выдать действительное положе-
ние вещей за воплощение идеалистических абстракций и разоблачал
К. Маркс в «Капитале», «Нищете философии» и других работах.
Непосредственно и специально основоположники марксизма обраща-
ются к идеальному в связи с собственно философской характеристикой
9 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 27; т. 3, с. 171—172; т. 12, с. 632;
т. 13, с. 53; т. 23, с. ПО и др.
10 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 105, 106, ПО, ИЗ, 115. 118, 139,
140, 149, 343; т. 24, с. 37. 78, 152, 428; т. 25, ч. I, с. 131, 377, 385, 504; т. 26, ч. II, с. 535,
564; т. 26, ч. III, с. 112, 114. 132. 138, 139, 484 и др.
11 М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 13, с. 49-50,
53
сознательной (духовной) формы человеческой деятельности, в которой
общественный человек в отличие от всех прочих живых существ (в том
числе и высших животных) строит свои действия не на основе рефлек-
сов и благоприобретенных навыков, а на основе предварительного осо-
знания потребностей, процедуры их реализации и возможных последст-
вий содеянного; иначе говоря, предваряет практическому действию его
идеальный план. Это положение К. Маркс наглядно раскрывает в широ-
ко известном сравнении действий архитектора и пчелы. Таким образом,
под «идеальным миром» понимается богатство человеческого духа, кото-
рый восходит из реальной действительности и обратно вливается в нее
«животворящим потоком».
Итак, подводя итог сказанному, мы можем констатировать, что идеаль-
ное в работах основоположников марксизма имеет достаточно широкий
диапазон значений. Это и внутренний образ человека, и сверхчувствен-
ная форма, функция (но не природная, а социальная) вещи, и совокуп-
ность форм общественного сознания, представляющих собой надстройку
над материальным базисом, и совокупность духовных качеств, поверну-
тых к общественной практике, и общее понятие, универсалия («идеальный
совокупный капиталист»). Можно указать и на другие конкретные фор-
мы проявления идеального, но суть его остается неизменной, а именно:
идеальное есть понятийная форма отражения (выражения) реальной
действительности общественным человеком, выступающая как продукт
его сознательно-практической деятельности и одновременно как условие
ее дальнейшего развития. Это еще раз подтверждает несостоятельность
попыток интерпретации идеального и в качестве естественно-психиче-
ской формы отражения, и в качестве особого сверхприродного закона,
определяющего тенденцию развития природной и социальной действи-
тельности.
Каково же место и значение категории идеального в системе совре-
менной марксистской философии?
Один из основных принципов марксистско-ленинского учения о фило-
софских категориях, их роли в познании и преобразовании действитель-
ности состоит в том, что любая философская категория рассматривается
не изолированно, но лишь в системе понятий, составляющих категори-
альный аппарат научной философии. При этом важно и необходимо опре-
делить место и значение исследуемой категории в ряду других катего-
рий, установить ее истинный смысл (или строго обосновать возможные
модификации последнего), дабы не обесценивать содержание и значение
научно-философской категории, не превращать ее в расхожий термин
обыденного языка.
Категория идеального в марксистской философской традиции пред-
стает в качестве логической антитезы категории материального (мате-
рии) . Это — предельно общие научно-философские абстракции, отражаю-
щие действительность и обусловливающие в своем генезисе специфику
основных философских направлений — материализма и идеализма.
Классическое определение материи, как исходного понятия диалекти-
ческого материализма, дал, как известно, В. И. Ленин в работе «Мате-
риализм и эмпириокритицизм». Раскрывая содержание этой категории,
он особенно подчеркивал, что понятие материи «не означает гносео-
логически (разрядка моя.—Л. Я.) ничего иного, кроме как: объек-
тивная реальность, существующая независимо от человеческого созна-
ния...» 12 13. «Свойство быть объективной реальностью» В. И. Ленин рассмат-
ривал как «единственное «свойство» материи, с признанием которого свя-
зан философский материализм» ,3. Именно в гносеологическом аспекте
предельно четко выявляются смысловые и содержательные границы ка-
12 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 276,
13 Там ж е, с. 275.
54
тегории материи, что имеет первостепенное значение для понимания ста-
туса философских категорий вообще и категории идеального в частности.
Точно так же, как понятие материи представляет собой обобщенное
философское обозначение мира в целом, абстрагированное от всего мно-
гообразия его конкретных свойств и состояний, кроме «свойства» быть
объективной реальностью, так и понятие идеального, будучи логической
противоположностью понятия материального, представляет собой гносео-
логическую экспликацию духовной сферы человеческого бытия. Эта по-
рожденная деятельностью общественных субъектов реальность, возникаю-
щая как «отражение объективного в субъективном сознании человека»
(В. И. Ленин), продуцируемая в форме образов, мыслей, представлений
и т. и., и именуется в классическом марксизме идеальной стороной чело-
веческой деятельности в отличие от предметно-практической, материаль-
ной деятельности.
Как превращенное, распредмеченное материальное, идеальное сущест-
вует лишь в формах человеческого сознания и прежде всего в форме по-
нятий (идей) — теоретического обобщения всех видов общественной прак-
тики. Идеальное возникает лишь там, где есть «человеческая голова», где
имеет место процесс расщепления деятельности субъекта на практическую
(материальную) и теоретическую (духовную) и где в рамках данного
целого одно не существует без другого. Именно отсутствие соответствую-
щих способностей (возможностей) у животных исключает возмож-
ность характеризовать их психику в качестве идеальной, делает соответ-
ствующий гносеологический прием, механически перенесенный на каче-
ственно иное явление, абсолютно некорректным.
Идеальное, следовательно, не есть особое свойство психики. Если уж
говорить об «идеальном свойстве» психики (сознания), то следует иметь
в виду, что это — единственное «свойство» материи, точно так же как свой-
ство» объективности есть единственное философское «свойство» материи.
Условность подобного рода «свойств» очевидна. Не случайно В. И. Ленин
употреблял это слово в кавычках. Идеальное — это сугубо гносеологиче-
ская экспликация (гносеологическое обозначение) духовной сферы чело-
веческой деятельности во всем ее диапазоне, рассматриваемой под углом
зрения основного философского (гносеологического) вопроса, то есть в
аспекте философско-мировоззренческой ориентации относительно приро-
ды человеческого сознания (человеческой психики). Никакого другого со-
держания понятие идеального в философии диалектического материализ-
ма в себе не несет. Вне сознания, помимо сознания, как основного способа
человеческого отражения действительности, идеального не существует,
как не существует и подлинной духовности. Понятия идеального и созна-
ния, таким образом, несопоставимы по объему. Идеальное не шире и не
уже сознания, оно — особая форма его философской (мировоззренческой)
экспликации.
Но в чем же тогда состоит различие этих понятий и существует ли
оно в действительности?
Будучи субъективным образом объективной реальности, сознание об-
ладает конкретным содержанием и специфическими особенностями. Со-
знание одного человека, одних народов, одних классов и эпох неизбеж-
но отличается от сознания других людей и других эпох. Идеальное же
в принципе всего этого лишено: один образ от другого не может отли-
чаться большей или меньшей степенью идеальности (ideelle). В этом
смысле идеальное всегда надсубъективно, надличностно. Оно характе-
ризует только то общее, что присуще человеческому сознанию во-
обще как высшей форме отражения действительности, независимо от
особенностей субъективных образов индивидов.
Вышеизложенное дает основание полагать абсолютно несостоятель-
ными всякого рода усилия по истолкованию идеального в качестве од-
ного из рядоположенных «свойств» сознания или же, напротив, поиски
55
этого феномена вне сознания (человеческой психики), «за его спиной»,
как особой «идеальной вещи».
Никаких особых «идеальных вещей» самих по себе не существует.
В самом деле: идеальны ли адановская «Жизель» или роденовская «Веч-
ная весна»? Идеален ли труд художника или писателя? Однозначного
корректного ответа на данные вопросы дать невозможно, ибо они уже
поставлены некорректно. Любой труд, как общественное действо, в том
числе и труд по написанию книги, сочинению симфонии или постановке
балетного спектакля, есть творческий сознательно-детерминированный
процесс. Человеческого труда, в состав которого не вплетена «идеальная
ткань», попросту не существует. Это убедительно показали классики
марксизма. Чисто материальный или чисто идеальный труд — это такая
же абстракция, как, скажем, идеальная точка в математике. Поэтому
идеальное невозможно конкретизировать, выделить в какой-то особой
форме, не исказив при этом сущность и смысл данной философской аб-
стракции. На идеальное нельзя указать, как, впрочем, нельзя указать и
на материю. Понятиями материального и идеального характеризуют не
вещи, а отношения, гносеологические отношения, возникающие между
генетически первичной (объективной) реальностью и ее вторичной
(субъективной) функцией, обладающей уже совершенно особой приро-
дой и специфическими законами развития.
Материальное и идеальное как философские категории (абстракции)
по своему гносеологическому статусу абсолютно равноправны и равно-
значны в том смысле, что их нельзя ранжировать по объему или значи-
мости. Каждая из этих «логических фигур» имеет определенное содержа-
ние и смысл лишь во взаимопредположении и взаимосоотнесении. Мате-
риальное и идеальное не имеют смысловых полутонов, переходных зон
или каких-то «типичных» (или нетипичных) форм проявления. Во всяком
случае, никому еще не удалось привести хотя бы единственный при-
мер «нетипичного» идеального или «нетипичного» материального.
Материальное и идеальное, таким образом, в любой классической фи-
лософской системе есть вполне определенные мировоззренческие (гно-
сеологические) константы. Суть материалистического решения проблемы
идеального состоит не в том, чтобы в конечном счете объективировать
этот феномен в той или иной конкретной форме (например, информации)
и тем самым окончательно «изобличить» идеализм, а в раскрытии истин-
ной природы идеальных явлений в целях дальнейшего познания и рево-
люционно-практического преобразования действительности.
Нам представляется, что эта проблема, как одна из фундаменталь-
ных проблем философского знания вообще, не может получить сколько-
нибудь серьезного развития сама по себе, независимо от нового качест-
венного этапа в развитии философского знания в целом. Она не есть од-
на из многих рядоположенных проблем философского знания. Она есть
элемент того, что образует самую суть философского мировоззрения. Та-
ким образом, углубление понимания проблемы идеального необходимо
обусловлено дальнейшим развитием представлений о предмете и сущ-
ности самого философского знания, о его структуре и функциях. Эти
вопросы и призвана решать научная гносеология как диалектика и ло-
гика марксизма.
ФИЛОСОФСКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА
Раздумья о философской культуре
Ю. Н. ДАВЫДОВ
Постановка вопроса
Мы... хотел было сказать — философы, но тут ясе заколебался. А имею
ли я право сказать о себе «я — философ» только потому, что при слу-
чае могу предъявить соответствующие дипломы? И не прозвучат ли эти
слова так же смешно, как смешно звучит «я — поэт» в устах человека,
получившего диплом... ну, скажем, об окончании литинститута? Наверное,
лучше пусть кто-то другой скажет: «он — философ» или «он — поэт».
Разумеется, если сочтет «объект» подобного именовапия достойным его.
В этом будет больше вкуса, а стало быть, и культуры. Все равно, идет
ли речь о философской культуре или поэтической. Однако оставим пока
эту деликатную тему. К ней нам и так придется возвращаться.
Перед публикой, интересующейся философией, ищущей к ней дорогу,
мы — пишущие о ней, объясняющие, что она такое,— повинны во многих
грехах, о которых не рассказать в одной статье. Намекну лишь на не-
которые из них, особенно тревожащие душу сейчас, во времена пере-
стройки. Во-первых, мы мало задумывались над вопросом о том, что же,
собственно, такое философская культура, о необходимости «дальнейше-
го подъема» которой у нас так много говорится и пишется. А потому —
и это уже во-вторых — были зачастую достаточно невразумительны, когда
приходилось разъяснять «нефилософскому» читателю, в чем же она
должна заключаться, его философская «культурность». (И не так уж
редко наши разъяснения также являли собою достаточно прискорбные
примеры философского «бес-» или, скажем мягче, «околоКультурья».
Впрочем, не только философского.) По этой же причине мы, в-третьих,
нередко предлагали читающей публике в качестве настойчиво реклами-
руемых образцов философской культуры сочинения, лишь имитировавшие
ее внешние признаки, а по сути дела, достаточно от нее далекие; в от-
дельных же случаях эта имитация имела характер откровенного «пере-
дразнивания» философской культуры — пародию на нее. (Об одном из
таких случаев речь пойдет особо.)
При этом, так мне кажется, свои рассуждения перед «нефилосбфской
общественностью» о том, как необходима ей философская культура, мы
чаще всего начинали не с того конца. Вернее, с «конца»-то как раз и
начинали, рассказывая читателям и слушателям, какой должна быть их
философская культура. Между тем начинать (и хорошо, что об этом нам
напомнил сегодня М. С. Горбачев) нам следовало бы с самих себя —
с вопроса о том, какова наша собственная философская культура: куль-
тура самих культуртрегеров. Если «воспитатель сам должен быть воспи-
тан» (К. Маркс), то интересно узнать, каков уровень нашей «философ-
ской воспитанности».
57
А для того чтобы у наших возможных оппонентов не возникло по-
дозрения, что мы хотим заняться «очернительством», а потому выбира-
ем для рассмотрения лишь «заведомую макулатуру», попытаемся уяс-
нить этот уровень на некоторых примерах, которые вовсе не фигури-
руют в нашей философской (да и околофилософской) среде в качестве
отрицательных, а, наоборот, рассматриваются как вполне положительные,
если даже не эталонные. Попробуем оценить некоторые — конечно же,
не все — моменты нашей философской культуры с точки зрения того,
что в нашем «общем сознании» считается ее достижением, а отнюдь не
недостатком.
Не судить же, в самом деле, об уровне нашего сегодняшнего фило-
софского развития по тому, что мы сами же называем «серятиной»,
уже тем самым демонстрируя отличие своего собственного уровня от
того, который характеризуем подобным образом! Так будем же говорить
не о тех, кто уже не удовлетворяет нашей философской потребности, а о
тех, кто, согласно «общему мнению», отвечает ей. Предоставим мертвым
«погребать своих мертвецов». Поговорим о живых, о тех, на кого мы
хотели бы равняться. О тех, следовательно, кто реально воплощает для
многих из нас сегодня «идеалы и нормы» философской культуры.
Разумеется, речь пойдет не обо всех таких философах, а лишь о не-
которых из них, представляющих как раз ту тенденцию философской
культуры, которая вызывает у меня не столько воодушевление, сколько
тревогу.
Два аспекта философской культуры
Но вначале — о некоторых позитивных предпосылках, положенных в
основу последующих размышлений.
По мере профессионализации знания философии становилось все труд-
нее избегать одновременно двух опасностей — Сциллы того, что со времен
Маркса получило название «профессионального кретинизма», и Харибды
«безбрежного дилетантизма», превращающего философию в пустопорож-
нее резонерство, самодовольные жесты всезнайства — демонстрацию спо-
собности говорить «обо всем» (а следовательно, ни о чем). Сцилла —
это отрыв философии от целого культуры, оправдываемый убеждением
«профессионального мыслителя в том, что философия — «сама себе куль-
тура», более того — истина всякой культуры, а потому «специалист-
философ» культурен уже «по определению», и, стало быть, вопрос о том,
нужна ли философии «еще и» культура,— бессмыслен. Харибда — это
растворение философии в «культурном целом», доходящее, что называет-
ся, до ее «самозабвения» — до утраты философским знанием ощущения
собственной специфики, чувства границы, отделяющей действительно су-
ществующую универсальность этой формы знания от того самого «много-'
знания», которое, согласно древним, «не научает уму».
Первая опасность — это опасность выхолащивания философского
мышления, его догматизации и бюрократизации, ибо мышление, отор-
ванное от целого культуры и жизни, гораздо легче поддается, оказыва-
ется, бюрократической регламентации, чем мышление органически-куль-
турное (хотя подчас некоторым из нас и казалось, что дело обстоит как
раз наоборот). Однако необходимость вести борьбу против бюрократиче-
ской «кретинизации» философского мышления (да и против опасности
«профессионального кретинизма» вообще, которая усугубляется на фоне
новых и новых «демаршей» технократии и «технобюрократии») не может
быть аргументом в пользу идеи «саморасстригаиия» философии, отказа
от своей собственной строгости, от своих собственных методов, от своей
культурной специфики, предполагающей особую одаренность, отличную
от одаренности, скажем, поэта или «гуманитария широкого профиля».
58
Не буду заниматься сопоставлением этих двух опасностей, издавна
подстерегавших философское мышление, «вообще», в плоскости «абст-
рактного рассмотрения»: здесь, как говорится, «обе хуже». Не буду воз-
ражать и против того, что если взять их «в исторической плоскости», то
от первой из них мы пострадали гораздо больше, чем от второй. И, до-
бавлю, еще нет незыблемых гарантий «неповторимости» этой «истории»
не только в отдаленном «завтра», но и в близком «сегодня», несмотря на
целый ряд в высшей степени плодотворных решений, принятых на этот
счет на самом высоком уровне.
Но что можно утверждать с известной долей определенности, на ос-
новании личных — и не только личных— наблюдений, так это то, что в
наши дни успехи (пусть пока что очень небольшие) в борьбе против
первой опасности (Сциллы) сопровождаются нарастанием второй (Ха-
рибды). Причем в значительной степени это происходит в силу того па-
радоксального лишь на первый взгляд обстоятельства, что нынче вче-
рашние защитники «бюрократической кретинизации» философского мыш-
ления также норовят «перестроиться». И, как правило, делают они это
на модный «культурологический», а вернее культур-релятивистский лад,
так как им кажется *, что мода эта освящена сегодня «директивными
указаниями». Так возникают совсем уже экстравагантные — поистине
монструозные — амальгамы «бюрократической кретинизации» и культур-
релятивистского «распредмечивания» философского мышления. Об этой —
новой и потому не вполне еще осознанной — опасности для фило-
софской культуры у нас также пойдет речь, хотя и несколько позже.
Сначала рассмотрим «классический» вариант этой позиции, еще не
затронутый культур-релятивистским поветрием. Чем она не только мо-
жет, но и должна вызывать неприятие людей, настаивающих на необ-
ходимости более широкого понимания философской культуры? Филосо-
фия — с чем сегодня не будут спорить даже сторонники ее догмати-
чески-бюрократической «профессионализации» 1 2 — это «интеллектуальное
резюме» культуры. Однако отсюда следует вывод, диаметрально противо-
положный тому, что хотели бы сделать любители схоластических рассуж-
дений, прикрываемых ссылками на «специализированность» философ-
ского знания. Занимаясь «одной лишь философией», черпающей содер-
жание «из самой себя», «философ-профессионал» утрачивает право
считаться философом (не говоря уже о его праве считаться культурным
человеком). «Условие возможности» быть философом — это самое широкое
общекультурное развитие человека. Сперва — культура, затем — филосо-
фия, а не наоборот: иначе нечего будет и «резюмировать» в понятиях
и категориях.
Между тем в нашем философском образовании мы имеем дело с диа-
метрально противоположным устремлением, которое способствует выхо-
лащиванию философского знания — с последующей его «технологиза-
цией» и бюрократизацией. Озабоченные «профессионализацией» в фило-
софии, которая связывалась в общем представлении с ее углубляющей-
ся «специализацией» — на манер естественных и технических наук,—
некоторые из нас долгое время стремились отсечь от нее все, что не име-
ет «прямого отношения» к ее «специфике» (вернее догматическим
представлениям о таковой). А тем самым лишали ее жизненного
содержания, связи с действительностью; неизбежный результат этого —
схоластика, проникающая как в преподавание, так и в изучение фило-
софских «специальностей» именно в той мере, в какой они обособляются
друг от друга. Речь идет о совершенно особом — современном — типе
схоластики, о схоластике безрелигиозного — «чисто» идеологического —
сознания, лишенного того унаследованного от традиции содержания, ко-
1 Ведь так хочется принять желаемое за действительное!
2 Не путать с профессионализацией без кавычек.
59
торым обладала средневековая схоластика, апеллировавшая к Аристоте-
лю. К новейшей схоластике в гораздо большей степени, чем к средневе-
ковой, можно было бы отнести слова Гегеля о «варварской философии
рассудка, лишенного всякого содержания» 3. Самый общий источник та-
кой схоластики — отрыв этих «специальностей» от целого культуры.
Ложное представление — будто философское «резюме» возможно без того,
что резюмируется. В этом случае философское бескультурье и схоласти-
ка берут начало из одного и того же источника.
Итак, первый признак философской культуры — это именно широта
общей культуры человека, все равно, приступает ли он к философским
занятиям или продолжает их. А она, кстати, имеет глубочайшим своим
основанием ту — элементарную! — культуру, которую мы усваиваем
(точнее должны были бы усваивать, хотя это далеко не всегда про-
исходит) уже в начальной школе. Вместе с умением правильно читать
и писать, верно формулировать свои мысли. В ходе приобщения к ос-
новам естественнонаучного и гуманитарного знания. И если эта элемен-
тарная культура усвоена плохо — о философской культуре, о философии
не может быть речи. Говорю это специально для тех, кто недостатки
элементарной культуры норовит «компенсировать» избытком «филосо-
фичности» (проще говоря, темноты) своих абстрактных рассуждений.
Такая попытка «схватить бога за бороду», начав с «самых последних»
философских проблем, вместо того, чтобы кончить ими,— она-то как раз
3 Гегель. Соч., т. XI. М.— Л., 1935, с. 154. У нас, как правило, подобного рода
философское «варварство» сочетается с элементарным недостатком культуры. Вот
примеры (фамилии называть не буду, так как это могло бы подействовать успокои-
тельным образом на тех, кто остался неназванным: не о нас, мол, речь): 1. «Только
в процессе формирования такой («всесторонне развитой»,— Ю. Д.) личности возмож-
но фактическое освобождение человека от всех (выделено мною.— Ю. Д.) при-
родных и социальных сил, довлеющих порой над ним в его повседневной практике.
Это и есть действительная атеизация личности»,—читаем мы в одном из сбор-
ников, опубликованном в 1983 году. Стоит только вдуматься в это «от всех», как
становится очевидным: «действительная атеизация личности» возможна лишь...
для ангелов, над которыми, как известно, не «довлеют» ни природные, ни социаль-
ные силы. 2. «Теоретическим обоснованием системы манипулирования сознанием
трудящихся являются многочисленные буржуазные концепции общественного раз-
вития, в которых капиталистическое общество рассматривается как комплексная си-
стема, состоящая из определенных элементов и структур». Опять же задумаемся:
разве такое рассмотрение «капиталистического общества» (и не только капиталисти-
ческого) специфично лишь для «буржуазных концепций»? И не всякое ли теорети-
ческое рассмотрение общества как целого, в котором непременно выделяются и
«элементы» и «структуры», рискует оказаться «обоснованием системы манипулиро-
вания сознанием трудящихся»? То, что объединяет авторов приведенных высказы-
ваний,— это именно их «философическое» забвение о содержании, придающем смысл
употребляемым нами словам и терминам; между тем стоит только хоть на секунду
«отвлечься» от этого содержания, спутавши философию и абстрактное «рассужда-
тельство», как из-под нашего пера появляется чистая бессмыслица. А вот еще один
пример, более сложный: 3. «...Авторы настоящего издания,—пишет ответственный
редактор другого сборника, приписывая своим коллегам взгляд, с которым они
вряд ли безоговорочно согласятся,— понимают под рефлексией акт самопредПолага-
ния, означающий отталкивание некоторой сущности от самой себя, переходящее в
присвоение результата, достигнутого образователем рефлексивного движения на своем
двойнике, на телесном субстрате некоторого контрагента». Здесь ощущение того,
что Гегель назвал беспочвенным «сочетанием категорий», оказалось результатом
«совмещения» (если не сказать — спутывания) трех различных уровней рассмотре-
ния проблемы: логического (логико-диалектического) — «отталкивание некоторой
сущности от самой себя» с последующим «обратным присвоением» результатов та-
кого «самоотталкивания»; психологического или социально-психологического, которое
предполагается ссылкой на «образователя рефлексивного движения», да к тому же
еще достигающего некоего «результата» «на своем двойнике»; наконец, социологи-
ческого (если не политэкономического) — коль скоро говорится о том, что упомяну-
тый «результат» был достигнут «на телесном субстрате некоторого контрагента».
Можно ли было бросать понятия, относящиеся к столь различным областям знания
(причем не только философского), «в один котел», не лишая их содержания и не
превращая оперирование.понятиями в игру словами? А ведь это лишь один, к тому
же далеко не самый худший пример «варварской философии рассудка».
60
ярче всего и свидетельствует о прорехах «начального» образования и
культуры.
Между прочим, из такой вот среды и рекрутируются абстрактные
«мыслители», ни за что не согласные прочитать тот или иной текст,
если на нем заранее не поставлен штамп: «философия». Зато уж если
такой «мыслитель» прочел одну-две книжки с таким штампом, он тут
же причисляет себя к философам. Круг замкнулся: философ не тот, кто
стремится постичь смысл реальной жизни, культуры, в которой он живет,
а тот, кто читает философские книжки, усвоил «умные слова». И вот уже
куда ни глянешь — все философы. Все готовы учить философской куль-
туре, а потом — и тому, что такое «культура вообще». И представления
о философии и культуре становятся все более и более фантастическими
и в то же время плоскими.
Тут уже страшновато даже заикаться о том, что в философии требу-
ется особая одаренность (во всяком случае, не меньше, чем в поэзии).
И что без философски одаренных людей она просто не может сущест-
вовать. Хиреет, производя на свет мертворожденную «литературу». Как
засвидетельствовал В. Межуев *, у нас отсутствует понятие «философ-
ский талант». Уже само отсутствие этого понятия в нашем лексиконе —
одно из проявлений философского бескультурья. Бескультурья, откры-
вающего, как и всякая энтропия, путь еще большему бескультурью. Если
для успешной работы в области философии не нужно особое дарование,
то для того, чтобы «приобщиться» к философии, для философского само-
образования вообще не нужны ни особые усилия, ни особая направлен-
ность мышления. Ее «восприятие» становится делом гораздо более лег-
ким, чем, скажем, восприятие поэтического текста.
— Но позвольте! При чем здесь эта особая одаренность?— возразят
нам читатели, отовсюду привыкшие слышать, что способностью к фило-
софскому мышлению наделен каждый, и «стоит только захотеть»...— Не
вы ли, философы, убеждали нас, что каждый человек — чуть ли не при-
рожденный мыслитель? (А уж судить да рядить о философии, «по пово-
ду» нее — того легче!)
Вот предрассудок, также не свидетельствующий о высоте нашей фи-
лософской культуры. А ведь и с ним мы еще не справились.
Разумеется, известным минимумом задатков к теоретическому мыш-
лению обладает каждое мыслящее существо. Подобно тому, как каж-
дый более или менее прилично пользующийся родным языком имеет
«поэтический задаток». Не случайно так много людей в юности пишут
нечто рифмованное, воспринимаемое ими как стихи. Но стихи ли это?
И точно так же далеко — ой, как далеко!—не всякая склонность к рас-
суждению имеет философскую природу. А между тем скольких рассуж-
дателей-резонеров мы возвели в философскую степень, стоило им толь-
ко кое-как освоить «чтение и письмо»! И в той мере, в какой предло-
жение формирует спрос, создали целую армию читателей, наивно по-
лагающих, что макулатура, вышедшая «под грифом» соответствующего
философского учреждения,— это уже и есть «настоящая философия».
Как и всякий «задаток», «задаток» философский — это еще не ода-
ренность. Хотя из него и может вырасти способность к пониманию фи-
лософии. (А может и не вырасти — не каждый же, писавший «стихи»
в юности, становится тонким ценителем поэзии!) Для того, чтобы раз-
вить в себе эту способность, каждому нужно много, очень много порабо-
тать над своим общечеловеческим «задатком». Ну, а что тогда сказать
о способности к философскому творчеству? Ее ведь следует отличить от
способности восприятия чужих философских текстов. Даже очень разви-
той? Стало быть, и здесь уже есть градация. Общечеловеческий «зада- *
‘ См. «Роль духовной сферы жизни общества в реализации стратегии ускоре-
ния».— «Круглый стол».--«Политическое самообразование», 1987, № 2, с. 102.
61
ток», который нельзя путать со всей «авансированной суммой». Разви-
тая способность философского восприятия, выработанная из него благо-
даря длительным и систематическим усилиям. Наконец, сам философский
дар творчества — талант философского творчества. Дар этот нельзя при-
обрести на путях философской «профессионализации». А вот опасность
утратить его, запутавшись в лабиринтах узкоспециализированного и раз-
дробленного «философского производства»,— вполне реальна.
— Но все-таки,— не унимаются наши оппоненты (из числа тех, кто
все время путает демократизм и уравниловку. Кстати, извлекая под-
час из этого немалые выгоды).— В чем же заключается эта ваша «спе-
цифическая» одаренность? Что это за пресловутый «божественный дар»?
Ну, ладно — допустим эту шутку у поэта. Как там у Пушкина: «Пока
не требует поэта к священной жертве Аполлон» и т. д. Хотя и в пуш-
кинских виршах о «пророческой» одаренности поэта —тоже ведь немало
поэтической вольпости. Но, слава богу, о философии Пушкин ничего по-
добного не писал. Какой еще Аполлон может «призвать» философа? Да
еще К «священной жертве»?
Попробуем ответить. Хотя здесь мы и рискуем вступить в конфликт
с некоторыми из вчерашних союзников по борьбе с догматически-бюро-
кратическим толкованием специализации в философии.
Философское дарование — это способность восприятия (Платон, как
мы знаем, говорил даже о «вйдении») идей5. А идеи — это то, что обес-
печивает связь понятий, делая ее неслучайной. Например: идея числового
ряда заключает в себе необходимую — универсальную! — связь чисел,
в результате которой два, умноженное на два, всюду и во все века бу-
дет равно четырем. И что бы мы ни делали с этим «дважды два», как
бы неприятна ни была для нас истина этого необходимого отношения,—
его результат — четыре. Где угодно: на Земле, на Марсе, на Солнце,
в любой другой Галактике. Связь эта не только объективна, но и абсо-
лютна. И ее абсолютность гарантирует «момент» абсолютности фиксирую-
щим ее понятиям.
Казалось бы, чего проще! Положи две палочки, рядом положи ехце
две — вот и будет четыре. Вот вам и вся тайна. Но если в этом возра-
жении и раскрылась некая тайна, то это тайна различия философского
и нефилософского восприятия вещей. И, стало быть, тайна философ-
ского Дара, дарования. Философ и за этими четырьмя палочками по-
прежнему будет видеть понятия. И удивляться: откуда эта чудесная
связь понятий, делающая их независимыми от меня, хотя акт мышления
совершается вроде в моей голове? В какой бы голове ни совершался акт
этого умножения двух на два, истиной его всегда будет четыре.
Это и было то удивление, из которого, как мы знаем, родилась вели-
кая древнегреческая философия. Тот, кто впервые удивился этой непре-
ложной связи понятий, тому, что связь понятий, существующих в его го-
лове, не зависит от него самого (ни даже от всего человечества, в ка*
5 Вот как определяет идею Ибн Сина, отличающий — в духе Платона — фило-
софское познание, толкуемое как «познание идей» или «разумное познапие», от по-
знания нефилософского, названного им «Душевным познанием». «То, что вызывает
необходимость множества, называют душевным познанием, а то, что не вызывает
необходимость множества, называется разумным познанием... Для краткости приве-
дем один пример. Если разумный человек спорит или разговаривает с кем-нибудь,
кто высказывает множество сообщений, на которые следует ответить, то в его
(разумного человека) уме возникает одна идея, посредством которой он уверенно
отвечает на все (вопросы) без того, чтобы формы ответов в его уме отделялись друг
от друга. Потом он начинает рассуждать и доказывать. Стало быть, когда в его уме
уже появилась какая-то одна идея, исходя из нее, в его уме следуют формы одна
за другой, и ум его исследует форму за формой. В (результате) действия (этой
идеи) совершается процесс познапия, а язык создает из этих форм свои выражения»
(Ибн Сина (Авиценна). Избранные философские произведения. М., 1980, с. 146.)
Здесь, как видим, проблема значения идеи в философском познании теснейшим об-
разом сопряжена с вопросом о культуре философского рассуждения.
62
кой бы точке его ни взять),— он-то и оказался философом. Обнаружил
свое особое — отличное от всех Других!—философское дарование. Хотя,
быть может, не написал об этом не только диссертацию, но даже малю-
сенькую статью.
Благо и письменность-то не играла поначалу в философской культу-
ре той огромной роли, которую стала играть впоследствии. Бумагу, ис-
пещренную различными знаками, заменяла память мыслителя. На экране
памяти он видел свои Числа, свои Идеи. Отсюда — платоновское «виде-
ние» идей, заставляющее вспомнить о его прямых предшественниках —
пифагорейцах. Способность «увидеть воочию» связь понятий, заключен-
ную в их Идее, поразиться ей и затем искать ее в окружающем мире,
в универсуме вновь и вновь — она-то и была изначально осмыслена как
специфически философское дарование. И впоследствии философа отли-
чали от нефилософа на основании одного и того же критерия: способен
ли он усмотреть в эмпирических явлениях понятия. А за ними — Идеи.
И здесь нет ни капли идеализма. Это — требование относиться всерьез
к объективной связи понятий.
У пифагорейцев, напавших на след Идеи (умозрительно постигаемого
закона), в которой раскрывалась необходимая связь Чисел, возможность
закрепления ее на бумаге, письменность воспринималась как что-то сугу-
бо подсобное, не существенное для сути самого акта мышления. И даже
Платон, живший значительно позже Пифагора, мог позволить себе иро-
ническое замечание в адрес Аристотеля: «Здесь живет читатель!» Име-
лось в виду, что само по себе чтение — это еще не мышление, в особен-
ности философское. (Не говоря уже о том, что ориентация на письмен-
ный текст, закрепляющий определенную сумму сведений, грозила так
«разгрузить» память, что это могло отрицательно сказаться и на мышле-
нии.) Дар внутреннего, логического видения идей, то есть непреложной
связи понятий, свидетельствующей и об Их объективности ’ — независи-
мости этой связи от нашей воли, от наших желаний и капризов; и об их
истинности, которая немыслима без этой объективности,— вот что такое
философская одаренность* 7.
И, следовательно, неотъемлемый признак философской культуры —
умение постичь, выявить, «видеть» такую связь. Способность удивляться
и радоваться ей — как это и было у греков, которые как дети носились
со своим открытием. Это одинаково касается культуры и философского
творчества, и философского восприятия. Читающий философский текст
должен увидеть вместе с его автором связь идей и понятий, усмотренную
в вещах и событиях окружающей жизни. А увидев, испытать радость —
от самого этого открытия и от соответствующего ему мыслительного пе-
реживания. Но прежде всего именно увидеть и проследить эту связь во
всей ее логической чистоте, высветляющей соответствующее измерение
действительности.
Так вот, если этой способности нет, то ее не возместить в философии
ни филологической эрудицией, ни красотами стиля, ни воинствующей
публицистичностью. Даже сносного популяризатора не получится из того,
кто не обладает философским даром видения идей: как сможет он
популяризировать то, чего никогда не видел? Между тем именно эта
способность у нас явно захирела. Она «не наблюдается» у многих из
e С этим открытием и сопрягалось представление о «божественности» чисел, жи-
вущих своей собственной жизнью.
7 Между прочим, наши исследователи античности вообще не обращают внимания
на вполне рациональный смысл как пифагорейской «мистики чисел», так и плато-
новской «мистики идей», связанной с необходимостью удерживать в активной — то
есть не механической, а интеллектуальной — памяти универсальные связи — Логос
бытия, открывшийся философу. Так называемая «мистификация» сплошь и рядом
выступает в «неписьменно» ориентированной философии как особый мнемонический
прием, направленный одновременно на развитие философской способности «умного
зрения» («видения» идей).
63
«производителей» философской продукции. Так что же тогда говорить о
ее потребителях? Впрочем, выразимся осторожнее: интерес к этой сторо-
не дела как-то ослаб. Во всяком случае, сейчас в философии немногие за-
ботятся о том, чтобы артикулировать строгую логическую связь рассуж-
дений. Представление о более или менее четкой логической форме статей,
брошюр, книг по философии 8 явно исчезает из нашего сознания. Везде
пробивает дорогу эссеизм — стиль более или менее произвольных «ассо-
циаций» 9, не имеющих ни начала, ни конца. Соответственно и читатели
не обнаруживают вкуса к тому, чтобы — ну, пусть не удивиться 10, по-
радовавшись вместе с автором, а хотя бы почувствовать эту связь, отли-
чив работы, где такая связь прослеживается, от сочинений, где ее нет
и, как говорится, даже «не ночевало».
В самом деле, посмотрим, какие сочинения, претендующие на назва-
ние философских, получили наибольший «читательский отклик». Как раз
те, в которых меньше логики, но больше «суггестии» — внушения, апел-
лирующего не к «естественному свету» разума, а к более темным способ-
ностям. Как тут не подумать, что способность радоваться логической
строгости и последовательности философского рассуждения, по-видимо-
му, полностью «экспроприирована» у нас счетно-решающими устройства-
ми. А мы радуемся лишь тому, «как сказанул!», «как врезал!», «как
(в какую тьму) погрузил!»
Правда, тут-то как раз и возникает большой соблазн переложить от-
ветственность с пишущих о философии на «читательскую массу». Тем
более что многие из таких читателей и впрямь напоминают того знаме-
нитого слушателя музыки, о котором было сказано: он прослушал все
звуки исполненного произведения, но не услышал одного-единственно-
го — симфонии звуков. Именно симфонии, то есть созвучия, сопряжения,
сочетания — связи! — звуков. Однако зададимся вопросом: кто больше
ответствен за такое вот «одичание» (Гегель сказал бы «варваризацию»)
философского восприятия, порчу «философского вкуса», взыскующего се-
годня не постижения, а «впечатления», «шока», вызываемого отдельными
«звуками»? Сами ли читатели и слушатели, вслепую тянущиеся к фило-
софии, подлинного смысла которой никто не удосужился им объяснить?
Или все-таки мы, пишущие статьи и книги «по» философии? А может,
потому и утратился вкус к настоящей философии, что его не на чем было
развивать и оттачивать?
«Вез божества, без вдохновенья...»
Приходится констатировать, с одной стороны, что у нас не было и нет
еще учебников и учебных пособий по философии, которые действительно
глубоко — и вдохновенно (не устрашусь этого слова!) — раскрывали бы
специфику философского знания, неповторимое, ничем не возместимое
своеобразие философских способов постижения действительности, откры-
вающих в ней то, что не открывается другими средствами. И здесь также
явно сказался углубившийся — в силу нашей общей неразвитости —
разрыв между гуманитарной культурой в целом и философией, которая
долгое время суетливо поспешала («петушком, петушком...») за естест-
венными и даже техническими дисциплинами, причем далеко не всегда,
что называется, «от хорошей жизни». Заботясь о «необходимой диффе-
8 Даже просто о том, что они должны иметь начало, середину и конец.
9 Терминологическую строгость рискует «отменить» программно заявленный
«терминологический ассоцианизм», согласно которому к философским терминам
предъявляется требование, чтобы они прежде всего обладали «ассоциативным зна-
чением», толкуемым как «способность вызывать богатство ассоциаций, которая воз-
местила бы трудности аналитического выражения там, где дело касается «метама-
терии» (имеется в виду «метаматерия» «метатеории сознания»,— Ю. Д.)».
10 Сегодняшнего читателя, воспитанного телевизионной няней, трудно чем-ни-
будь удивить.
64
ренциации» философского знания (на манер естественных наук), мы
упускали из виду другое: если уж в самом естествознании властно заяви-
ла о себе противоположная тенденция — поиск «стыков» различных дис-
циплин, то тем решительнее должно искать на этих путях новые пер-
спективы знание философское. Эпоха «методологизма» в философии,
связанная с позитивистской и неокантианской ориентацией на методы
естественных наук, вовлекшей ее в процесс усугубляющегося раздробле-
ния на отдельные дисциплины, явно подошла к концу. От философии
вновь ждут синтеза. Но этим-то ожиданиям и не отвечает «профессиона-
лизированная» и «специализированная» философия.
Однако, с другой стороны, нельзя не видеть и иной, не менее опасной
тенденции. Во всяком случае, опасной именно в аспекте вопроса о фило-
софской культуре. Речь идет о тенденции поглощения (точнее подмены)
философии — гуманитарией, в узком смысле этого слова: лингвистикой,
литературоведением, искусствознанием и т. д. Если в первом случае
опасность была связана с тенденцией отрыва философии от своего обще-
культурного фундамента, следствием чего неизбежно оказывается схола-
стика и догматизм (как один из наиболее распространенных ныне видов
схоластики), то во втором опасность заключается в стирании логически-
понятийной специфики философского знания. Философию начинают пре-
вращать в род интеллектуальной романистики. Философствующим гума-
нитариям, которые начинают учить философию правилам хорошего тона,
явно не дает покоя популярность тех из подвергшихся саморасстриганию
философов прошлого, которые вместо логически-понятийной ясности и
отчетливости мышления предлагали «точность фантазии», или какие-ни-
будь иные — но непременно неинтеллектуальные — способы постижения
истины, И теперь (опять же «петушком, петушком...») вослед им кину-
лись вчерашние сторонники «сциентизации» философского знания.
Аналогичная тенденция наблюдается среди потребителей «философ-
ской продукции». Как говорится, «свято место пусто не бывает». Потреб-
ность в любви к мудрости, которая (в обстановке падения общей культу-
ры) так часто принимается за саму эту любовь, рождая разнообразные
психологические фантомы, жаждет заполнить пустоту, образовавшуюся в
результате утраты веры в Науку, чем-то содержательным. И вот тогда
на место отсутствующего интереса к связи понятий, к идеям, оживотво-
ряющим философию, приходит совсем другой интерес. Интерес к тому,
чтобы «испытать впечатление» от философского текста — читаемого или
прослушиваемого. Не испытывая «впечатления» от того, что представляет
собой живую ткань, материю философии — часто, кстати, это бывает в
силу элементарной безграмотности (человек, не знающий грамматики и
синтаксиса родного языка, не способен воспринять в чистом, философски
очищенном виде и его логику),— потребитель «философской продукции»
ищет иных впечатлений. Тех, к каким он больше привычен. Чаще всего
ими оказываются впечатления от незнакомых слов философского текста,
рождающих столь же неопределенные, сколь и уводящие «куда-то» (все
равно — ввысь или вглубь, важно, чтобы уводили) ассоциации.
В русле этой второй тенденции, в полном объеме проявившейся не
столько в письменной, сколько в устной «философской продукции», воз-
никло любопытное явление, с которым мне самому неоднократно прихо-
дилось встречаться на протяжении последних полутора десятков лет.
«Явление» это характерно уже не для читательской (или слушательской)
«массы», а для пишущих и говорящих о философии — и от ее имени.
Разумеется, не для всех из них, а лишь для тех, кто решил, не утруж-
дая себя «безнадежным делом» философского просвещения «восприни-
мающей массы», «эксплоотнуть» распространившуюся в ней — не без их
же участия — склонность к чему-то противоположному «естественному
свету разума».
65
Вот иллюстрация. Приходишь на лекцию какого-нибудь модного —
тебя непременно предупредят: он почти запрещен 11 — поп- (по-нынеш-
нему рок-) мыслителя и видишь картину откровенной мистификации.
Докладчик высыпает (именно высыпает — другого слова не подберешь)
на голову слушателей полу-, а то и вовсе незнакомые им «понятия», со-
пряженные друг с другом столь причудливо-фантастическим образом, что
их не только непрофессиональная аудитория не поймет, но, что называ-
ется, родная мать-философия не узнает. А публика, которая должна была
бы, ну, пусть не возражать, но хотя бы задавать недоуменные вопросы,
ведь ясно же, что здесь ничего не ясно (и не ясно, быть может, преж-
де всего самому лектору, поскольку он не связал логически-вразумитель-
но ни одного понятия!), вместо этого прямо-таки «кейфует»!
Кайф — вместо просветления
Сразу же оговорюсь: кайф — не мое слово. Его я не раз слышал, ког-
да пытался узнать, что же, собственно, вынесли слушатели из этого фи-
лософского (или культур-философского, или культур-лингвистического,
культур-филологического и т. д.) «действа».
— Что вы поняли из его вчерашней лекции,—спросил я как-то одну
из поклонниц очередного поп-мыслителя, не пропускавшую ни одного из
его выступлений (и считающуюся специалисткой в его «философии»).
А она мне в ответ:
— Разве это надо понимать?! В это же надо погружаться. А «погру-
зиться» можно, лишь отказавшись от суетного желания что-то понять.
Ведь речь идет о том, что выше нашего понимания. Откажитесь от этого
тщеславного стремления (если, впрочем, это возможно для людей вашего
поколения), отключите свой рассудок и — вы почувствуете такой кайф!
Такой кайф!
Этот разговор пятнадцатилетней давности я запомнил, что называет-
ся, «на всю оставшуюся жизнь». Запомнил потому, что мне о нем все
время напоминали. Напоминали те, кого я, не удовлетворившись этим по-
разившим меня ответом (вернее не пожелав им удовлетвориться, не
поверив ему), вопрошал снова и снова:
— Ну, как доклад «X»?
— Как всегда — великолепно! Потрясающе! Такая глубина! Такой
кайф! Такой кайф!
— Ну, а что-нибудь конкретное вы по его поводу сказать можете?
— Да что вы! Разве это возможно! Как только начинаешь размыш-
лять о прослушанном, тут же исчезает все очарование. Мы уж и не пы-
таемся! Что мы — враги себе, чтобы упустить такой кайф!
Поначалу мне казалось, что во всем повинна здесь специфическая
аудитория, в принципе неспособная к философской дискурсии. Аудито-
рия, обладающая повышенной эмоциональной возбудимостью и желаю-
щая получить от философии то, что привыкла получать от «модерново-
го» 12 искусства,— «пронзительное впечатление», нечто вроде «шока».
11 Это к вопросу о том, к каким неожиданным вещам приводило подчас отсут-
ствие гласности (так сказать, «полу-» или «четверть-» гласность). Нормальному раз-
витию здоровых тенденций нашей философской мысли оно, безусловно, препятство-
вало. Но если находились мыслители «широкого профиля», способные «оседлать»
подобную полугласность, то она создавала им такую популярность, какую они ни-
когда бы не имели в условиях полной гласности. И это, конечно же, никак не спо-
собствовало подъему философской культуры. Она ведь заключается именно в ясно-
сти и отчетливости философских понятий. «Темнит» же — сознательно! — в филосо-
фии лишь тот, кто «блефует». Не привыкнув (или уже отвыкнув) отдавать самому
себе отчет о различии между пониманием и непониманием, он заражает этой — ги-
бельной для философии — болезнью и своих почитателей.
12 Термин, кстати, не имеющий сколько-нибудь определенного смысла, хотя и
получивший ныне широкое хождение.
66^
(Тем более что большинство этой аудитории составляла молодежь, «при-
ближенная» к искусству и уже начавшая проявлять интерес к рок-музы-
ке с ее специфическими возбудителями «кайфа».) Но вскоре я убедился,
что и докладчик (лектор) здесь не без греха. Партитура его философской
арии, как правило, оказывалась заранее рассчитанной как раз на подоб-
ную слушательскую реакцию.
Вот почему, когда я начал спрашивать людей постарше, не отвыкших
еще отдавать себе отчет в услышанном, то поразился разбросу ответов.
В изложении «респондентов» одна и та же лекция выглядела каждый раз
как совсем другая. Причем не в каких-то мелочах, а в самой сути дела.
Складывалось такое впечатление, что они слушали совершенно различ-
ные доклады.
И стал я все чаще подумывать о том, что слова «философская спеку-
ляция», кроме традиционного и вполне благородного смысла, означающе-
го философское умозрение, то есть «умное» (мысленное) созерцание идей,
имеют и смысл совсем даже неблагородный. Тот самый, что мы вклады-
ваем в эти слова в обыденной жизни, когда говорим о спекулянтах-пе-
рекупщиках, озабоченных только одним: подешевле купить — подороже
продать.
В философии это выглядит так: заимствовал, мягко выражаясь, у од-
ного одну идейку, у другого — другую, у третьего — третью (с улучшением
знания иностранных языков это имеет форму обыкновенного перевода...
без указания источника, чтобы, значит, концы в воду легче было спря-
тать). Затем эти идеи записываются на отдельных обрывках бумаги и
подбрасываются в воздух — тот порядок, в каком они улягутся на полу,
и оказывается затем порядком идей очередного доклада (а потом, если
повезет с изданием, и целой монографии). Как видим, метод «философ-
ского творчества» — тот же самый, что в искусстве практиковали дада-
исты. Имея в виду, правда, не философские, а эстетические (точнее ан-
тиэстетические — ведь дадаисты боролись с искусством как таковым,
истребляя его «как класс») тексты.
Но «текст есть текст», и теперь он может продаваться по цене, впе-
чатляющим образом диссонирующей с его себестоимостью. А покупатель
всегда найдется. Он уже «приучен» к тому, что в философии не обя-
зательно что-то понимать. Ее нужно просто «потреблять», переживая
«кайф» от одного «шелеста» малопонятных — зато тем более «погружаю-
щих!» — словечек. Ну, точь-в-точь как потребляется нынче рок-музыка.
А теперь скажите, пожалуйста, разве это не спекуляция? Не нахо-
дится ли она в опасной близости с коррупцией, злоупотреблением слу-
жебным положением? В данном случае — благородным званием фило-
софа.
Мудрец поневоле
Однако позволим себе несколько слов если не в защиту, то в объяс-
нение рассматриваемой тенденции, которая — что особенно тревожно —
рискует получить характер эпидемического заболевания именно среди
философской молодежи. Не толкаем ли мы ее на этот скользкий путь уже
тем, что именуем людей философами на основании чисто внешних при-
знаков? В частности, того же диплома о философском образовании,
одно лишь обладание которым заставляет осознавать себя мыслителем
всякого, кому удалось его заполучить, независимо от возраста (можно ли
считать 22—23 года возрастом мудрости?), общекультурного (да и про-
сто общеобразовательного) развития и, наконец, специфического дарова-
ния, таланта.
В самом деле, представьте себе ситуацию. Вы только что окончили
философский факультет, получив соответствующий диплом. И от вас,
естественно, ждут мудрости. А у вас ее нет. Так сказать, по не завися-
.67
щим от вас обстоятельствам. Что прикажете делать? Приходится — хо-
чешь не хочешь — придумывать себе эту самую мудрость: мудрить,
мудрствовать лукаво. А попросту говоря — вешать кому-то «лапшу на
уши». Со временем это занятие становится увлекательным: верят ведь!
А иногда даже и кейфуют. Погружаются. (Ну, прямо как алкоголики на
сеансе лечения гипнозом: увидят белый халат врача и тут же — хлоп —
в «гипнотический сон».) И такие потом тебе вещи говорят об «услышан-
ном» от тебя, что прямо диву даешься! Как же тут не порадеть родному
человечку. Разве можно разочаровать его в самых лучших ожиданиях?
Это было бы даже и неэтично. Бесчеловечно. Люди на тебя надеются,
ждут от тебя «откровений». И уже поверили тебе, почувствовали, что ты
им действительно «что-то такое» сказал! А ты скажешь им, что все это
липа! И у тебя сердце не дрогнет совершить такое кощунство?
Как видим — диалектика. Определенный вид спроса порождает соот-
ветствующий вид товара. Известный вид товара вызывает привычку его
иметь. Внушает потребность в нем. (Хотя эту потребность трудно отли-
чить от потребности почесывать место, зараженное кожным заболевани-
ем,— пример, который привел однажды Платон, чтобы дать представле-
ние об отличии «ложного наслаждения» от истинного.) Налицо молчали-
вый сговор определенной части «философской публики», не желающей
дать себе труд поработать с понятием, с его внутренней логикой, с его
отношением к действительности (Гегель называл все это «трудной рабо-
той понятия». Подумать только: работой! А где же творчество?), и фило-
софа, потакающего — подсюсюкивающего — этой интеллектуальной ле-
ности своими спекуляциями. Спекуляциями, замешенными, кстати, на
гедонистическом представлении о философии — философском творчест-
ве — как о деле, не требующем никакого усилия, никакого напряжения
ума. И тут и там — один сплошной кайф: кейфует докладчик, который
несет бог весть что («Что говорю?», «Что сказал?», «Куда заехал?»).
Кейфует и слушатель, купаясь в атмосфере «философского творчества»,
упиваясь сознанием поразительной легкости, с какой можно погрузиться
в метафизику (до самых праматерей, как любит говорить одна из на-
ших пока еще полумодных философских пророчиц «общего дела», так
напоминающего местами непереваренный, догматически урезанный
«диамат»).
И главное, на чем сходятся здесь любители философской «клубнич-
ки»,— это убеждение, что в области философии трудная работа понятия,
аналитика связи, сопряжения понятий, поиск путей восхождения от по-
нятий к идее, лежащей за ними действительности не только не необхо-
димы, но вообще излишни, даже вредны. Если уж воспринимается фило-
софия (на публичных лекциях) в акте «кайфа», то творится она, конечно
же, в кайфе еще более вкусном. (Это словечко особенно обожают неко-
торые из наших эстетиков, совсем не случайно вводящих в свой эстети-
ческий лексикон гастрономические ассоциации. Но в данном случае оно
очень кстати: в «философском кайфе» и впрямь много от гастрономиче-
ски-гурманского способа восприятия.)
Симуляция любви к мудрости (технологический аспект)
А вот еще один случай, когда нашему брату философу приходилось
имитировать акт любви к мудрости, не зная, что это такое, а потому ори-
ентируясь лишь на внешние ее признаки. Рассказчик подавал этот слу-
чай как забавный анекдот из своей «философской жизни», а его собствен-
ные сочинения подтверждали: «анекдот» этот не только мог, но и должен
был «иметь место» в действительности. Учитывая «чистосердечное при-
знание» рассказчика, пусть и сделанное в. слегка иронической манере,
не буду называть его имени; Хотя, учитывая изрядное число поклонни-
ков его «философского стиля», а главное, изобретенной им «технологии»
68
овладения любовью к мудрости, это стоило бы сделать. Но, быть может,
он сделает это сам? Должны же мы знать, что и на ниве имитации фило-
софии тоже были свои изобретения и свои изобретатели!..
Случилось так (очевидно, не без собственного желания нашего рас-
сказчика), что судьба забросила его в научное подразделение, занимаю-
щееся преимущественно философско-историческими проблемами. Оказав-
шись среди своих новых коллег, новоиспеченный философ поначалу
пришел в ужас: они говорили вроде на русском языке, но он ничего-
шеньки не понимал. Однако, поразмыслив, он решил, что суть возникшей
пред ним трудности — чисто языковая. Дело в том, что он не знает слов,
употребляемых его коллегами. Поскольку отступать ему было некуда —
платоническая любовь к философии завела его слишком далеко (не по-
давать же в самом деле заявление об уходе с работы), наш герой разра-
ботал следующую «стратегию выживания». Он стал потихоньку записы-
вать неизвестные ему слова, которые произносились его теперешними
коллегами. А потом, заучив их (не более того: на более углубленное ус-
воение скрывавшихся за ними понятий, а тем более объемлющих их идей
не было времени — приходилось торопиться под дамокловым мечом при-
ближающихся научных заседаний, на которых пора уже было и пока-
зать себя), начал мало-помалу вворачивать их в свои выступления. Ввер-
нул три-четыре из наспех усвоенных терминов — ничего, прошло. Услы-
шав что-то им привычное, да еще от одного из «естествоиспытателей»,
перед которыми благоговели (это было в эпоху, когда война «физиков»
и «лириков» обещала, казалось, полную победу первых), коллеги-фило-
софы удовлетворенно закивали головами: по-нашему говорит. Что там
было за знакомыми модными словечками — это никого не интересовало.
Когда же наш герой, обнаруживший незаурядные языковые дарования
(это же надо уметь — вворачивать только что выученные термины, да
так, чтобы тебя никто не уличил в непонимании их действительного
смысла), стал сыпать темными словечками направо и налево, его окон-
чательно приняли за своего: «наш человек». Конечно, время от времени
ему все-таки приходилось заглядывать в словарь иностранных слов
(реже —в философский словарь), чтобы ненароком не попасть впросак.
Но, как правило, оказывалось, что в этом не было необходимости: ему
верили на слово. Тогда он начал пересыпать этими терминами, умело
обыгрывая их чисто словесную оболочку, и свои письменные тексты. И это
понравилось. За статьями пошли брошюры, за брошюрами — книги.
И поскольку (вспомним известный анекдот) оказалось, что по призванию
своему наш философ «широкого профиля» не читатель, а писатель, до
того, чтобы заглянуть в книги, из которых заимствовались новые и но-
вые модные термины, руки так и не дошли. Да и зачем, когда сведе-
ния, необходимые для языковой игры с ними, всегда можно почерпнуть
на «философских посиделках». А главное — когда углубляешься в перво-
источник, всегда есть риск, что употребляемые тобой слова утратят ту
печать «непонятной» глубины и таинственности, к которой так тяготеют
любители философской рок-литературы.
Характерно, что большинство философов, появившихся на свет божий
этим прогрессивным способом,— как правило, естественные, стихийные
релятивисты. (Были же в культуре стихийные материалисты, почему бы
не появиться и стихийным релятивистам?) В глубине души они убежде-
ны, что истины-то, собственно говоря, никакой и нет. Все дело в словах
и их сочетаниях. Одни были модны в одну эпоху, другие — в другую.
В общем, одна сплошная словесность, меняющаяся от одной эпохи к дру-
гой. (Вот почему так важно усвоить слова и так несущественно уясне-
ние их сути: где она, суть-то? Вот почему так важно «сказануть» — это
же едва ли не всемирно-исторический акт. И уж, во всяком случае, акт
культуротворчества.) Так что истина — это фантом, который всегда мож-
но свести к чему-то другому. Ну, скажем, к словам, имеющим хождение
69
в данном этносе, или «культуре», в «большой» или «малой» социальной
группе. А если уж быть совсем точным, заглядывая в подтекст нынешне-
го «бытового релятивизма»,— большой или малой компании.
У вас-де своя компания, и вы предпочитаете одни слова, а потому у
вас, следовательно, одна истина. У нас своя компания, и мы предпо-
читаем другие словечки, а значит, и истина у нас совсем другая. Существу-
ет же концепция Сепира — Уорфа, согласно которой возможности мыш-
ления детерминированы рамками соответствующего языка, наличием или
отсутствием в нем известных слов или лингвистических оборотов. Так вот
и будем ей соответствовать (чтобы не дай бог не отстать от моды).
И если мы с «хорошенькой такой компанией», скажем, «доставим непри-
ятность» своим (теоретическим) оппонентам,— это будет хорошо и истин-
но. Если же они — нам,— нехорошо и неистинно. И коли все это так, то
и слова (особенно те из них, что котируются как философские) можно и
нужно употреблять так, как это принято в твоей компании. А имеют ли
эти слова действительный смысл или нет — это не вопрос. Стерпится —
слюбится. Привыкнешь — поймешь. И смысл появится. Тогда остается
лишь явить его «городу и миру», найдя доступ к издательским возмож-
ностям. Впрочем, последнее — уже дело техники. А техника заключается
(скажу по секрету) в том, чтобы заручиться наибольшим количеством
«положительных» рецензий: например, в пропорции десять хвалебных на
одну критическую. Против этой пропорции не устояло еще, насколько
мне известно, ни одно издательство.
Здесь, наконец, раскрывается сакраментальная тайна невероятной
темноты и непонятности, которой поражают своих восторженных поклон-
ников одинокие философские «гуру», не замечающие, что за ними уже
выстроилась целая армия лихих «темнописцев», готовых испещрить
невразумительными словосочетаниями сотни (а то и тысячи: дрожите,
не срубленные еще леса!) страниц. А тайна эта заключается в том, что
в непонятных текстах (новейшего происхождения)... нечего и пони-
мать. Ведь они с самого начала составлялись из слов, в истинном —
в данном случае категориальном, системообразующем — смысле которых
составители этих текстов (все равно — письменных или устных) и не пы-
тались дать себе сколько-нибудь серьезного отчета, рассчитывая, очевид-
но, на то, что этот труд возьмет за них на себя «благородная публика».
Кое-кто из «мастодонтов», случайно оказавшихся среди этой публики,
и впрямь пытается взять-таки на себя этот труд, и ему даже начинает
что-то брезжить: ведь слова, слава богу, имеют и свой смысл, независи-
мый от того, имел ли его в виду произнесший их или не имел вовсе.
Но — увы! — в этом случае ситуация рискует оказаться едва ли не еще
более комичной: «Один козла доит, а другой решето подставляет».
Однако все это было бы совсем смешно, если бы не было так грустно.
И особенно грустной эта философская ситуация выглядит в тот момент,
ко1'да убеждаешься, как далеко зашло дело. Ведь продукция философ-
ской темнописи имеет не только своих восторженных потребителей. Она
имеет уже и своих идеологов — апологетов, подводящих под этот род
философского производства некое культур-философское обоснование.
ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРЫ
Культура, история, память
(О некоторых тенденциях новейшей французской
историко-методологической мысли)
Н. С. АВТОНОМОВА, Ю. Н. КАРАУЛОВ, Ю. А. МУРАВЬЕВ
Обширную серию книг под названием «Места памяти» 1 французская
научная печать разных направлений единодушно оценила как крупное
событие в современной интеллектуальной жизни Франции. Даже доста-
точно избалованная новинками французская пресса использовала в ха-
рактеристике этого издания такие эпитеты, как «выдающийся вклад»,
«новое слово» и пр. Однако, если задаться вопросом, чем вызваны такие
оценки, ответить будет нелегко,— понадобится экскурс в довольно дале-
кие времена, в былое и прошлое этой страны. Дело в том, что в XX веке
историческая мысль пйставила перед исследователями множество новых
вопросов, ответы на которые потребовали углубления в смежные с исто-
рией научные дисциплины, а также переосмысления того среза истори-
ческого знания, который со времен романтической историографии
XIX века называют «философией истории».
Советский читатель лишь недавно получил возможность познакомить-
ся сколько-нибудь детально с основными достижениями французской ис-
торической мысли XX века — в первую очередь с блистательной истори-
ческой школой Анналов. Признанный глава этой школы Ф. Бродель
незадолго до своей кончины успел написать предисловие к советскому
изданию своего фундаментального труда «Материальная цивилизация,
экономика и капитализм XV—XVIII веков». Уже вторым изданием вы-
шло с обширными комментариями А. Гуревича философско-публицисти-
ческое сочинение одного из основоположников школы Анналов, Марка
Блока. Искания французской исторической мысли всегда встречали у со-
ветского читателя самое пристальное и внимательное отношение2. Не
1 Les lieux de memoire. Sous la direction de Pierre Nora. P., Gallimard. V. L- La
Republique, 1984,— XLII, 674 p. V. II — La Nation, 1986. Part 1 — XXI, 610 p.; part 2 —
662 p.; part3-669 p. (В дальнейшем ссылки па это издание даются лишь с указанием
тома, части и страниц в римской или арабской пагинации.)
г См., в частности: Анциферова Л. И. Жан-Пьер Верная об исторической
психологии.—«Вопросы психологии», 1967, № 4; Розовская И. И. Проблематика
социально-исторической психологии в зарубежной историографии XX века,— «Вопро-
сы философии», 1972, № 7; Автономова Н. С. Концепция «археологического зна-
ния» М. Фуко.— «Вопросы философии», 1972, № 10, ее же. От «археологии знания»
к «генеалогии власти».- «Вопросы философии», 1978, № 2; «Историография новой
и новейшей истории стран Европы и Америки». М., 1977; «Философия и методология
истории». М., 1977; Вайнштейн О. Л. Очерки развития буржуазной философии
и методологии истории в XIX—XX веках. Л., 1979; Соколова М. Н. Современная
французская историография. М., 1979; Далин В. М. Историки Франции XIX —
XX веков. М., 1981; Г у р е в и ч А. Я. М. Блок и «Апология истории». В кн.: М. Блок.
Апология истории или ремесло историка. М., 1986; Афанасьев Ю. Н. Историзм
против эклектики. М., 1980; его же. Вчера и сегодня французской новой историче-
ской науки.— «Вопросы истории», 1984, № 8; е г о же. Фернан Бродель и его видение
.21
менее заинтересованного отношения заслуживает, на наш взгляд, и рас-
сматриваемый четырехтомный труд — итог работы шестидесяти истори-
ков самой высокой квалификации под руководством главы издательства
«Галлимар» Пьера Нора. Сопоставляя память и историю, они обратили
внимание не на прошлое как содержание исторических событий, а на то,
как это прошлое представлено в нашей сегодняшней мысли и в концеп-
циях историков других эпох. Анализ, различных пластов исторического
сознания — таков, в общих чертах, подход, который стремились осущест-
вить авторы книги «Места памяти»: историки, во многом разделяющие
устремления школы Анналов, считают тем не менее необходимым поста-
вить себя на службу не столько истории, сколько современности. Их за-
дача по замыслу глубоко патриотична: в ситуации быстрого исчезнове-
ния французской национальной памяти ученые стремятся описать и
исследовать как можно больше мест, с которыми связана, в которых
представлена эта память. Подчас оказывается, что такие места надо еще
открыть, ибо наряду с общеизвестными символами французской истории
существует множество на первый взгляд незначительных явлений, в ко-
торых историческая память воплощена очень точно и убедительно.
Изучение «мест памяти» происходит на пересечении нескольких ин-
теллектуальных движений. С одной стороны, это чисто историографиче-
ское движение, момент рефлексивного возврата к истории как таковой.
С другой — это движение «бытийно»-историческое, с тревогой фиксирую-
щее предел традиций памяти и стремящееся сохранить преемственность
процесса передачи народной памяти. Предпринимая далее попытку про-
рисовать основные черты своеобразия методологических позиций, науч-
ного и философского содержания «Мест памяти», мы не можем ставить
целью исчерпывающе описать и оценить весь корпус материала, содер-
жащегося в этом фундаментальном труде, и полагаем, что историки еще
скажут о нем свое слово.
Если на заре XX века наибольшее влияние на сознание историков
оказывали теологические воззрения тех философов и мыслителей, кото-
рые пытались возродить философию Фомы Аквинского и привлекали при
этом практиков исторической науки критикой понимания истории как са- .
моразвития_духа, отказом от «экономического детерминизма», приписы-
ваемого Марксу? и в то же время~ттринятием за основуЛгс*горического
процесса сложных связей между действием божественного провидения и
проявлениями свободной воли личности (все эти идеи были выражены
представителями теологического историзма Жаком Маритеном, Гастоном
Фессаром и католиком-бергсонианцем Анри-Ирине Марру), то рациона-
листический и антиклерикальный пафос историков школы Раймона Аро-
на и Анри Берра ориентирует исследователя на тесный союз историка с
философом и с представителями всей расширившейся к тому времени
семьи гуманитарных наук. Именно эти попытки синтезировать данные
гуманитарных наук, учитывая при этом всю сложность индивидуальной
психики, и составят. в дальнейшем исходный пункт метаисторической
позиции школы— Анналов., После того как французскаямысль'ПДблЯ'ла
еще один зигзаг, связанный с усвоением неогегельянского наследия
Б. Кроче и Р. Дж. Коллингвуда (своеобразно соединенного с экзистен-
циализмом у Поля Рикера и Жозефа Урса), деятельность М. Блока,
Л. Февра и Ф. Броделя вывела французскую теорию исторического про-
цесса на первый план европейской историографии, нераздельно связав ее
с идеями социально-психологической трактовки истории. Именно с этой
поры и возник лейтмотив историков французской школы — мысль о свя-
зи социологии и истории. Акценты в их взаимоотношениях расставля-
лись по-разному. Сначала история понималась как «социология прошло-
истории. В кн.: Ф. Бродель. Структуры повседневности: возможное и невозмож-
ное. М., 1986 и др.
72
го», и тем самым на исторический процесс опрокидывалась методология
и отчасти методика социологического исследования в том классическом
виде, какой она обрела в работах Кетле и Дюркгейма. В дальнейшем
сама социология начала приобретать облик исторической дисциплины,
которая не изолируется от динамики социальных процессов, а стремится
включить в свое видение изменчивое мироощущение самого исследо-
вателе.
Замысел авторов «Мест памяти» во многом определяется всеми пред-
шествующими судьбами французской исторической мысли, претерпевшей
на протяжении XX века наиболее внушительные трансформации по срав-
нению с исканиями буржуазных историков того же периода в других
странах Европы и Америки. В сложных переплетениях принципиально
различных, но взаимопересекающихся метаисторических позиций рожда-
лись радикальные идеи французского историзма XX века. Наиболее четко
эта позиция была сформулирована Люсьеном Февром в афоризме «чело-
век — единственная мера и основание истории». Отныне было покончено
с наивной* веройТГ возможность познать событие в прошлом та&.. как опе-
происходило «на самом деле». И тогда центр тяжести исследования зако-
номерно переместился на изучение самого исторического взгляда, вос-
приятия исторического процесса теми* людьми, которые непосредственно
включены в этот процесс, будучи одновременно и его субъектами, и как
бы сторонними наблюдателями.
Сама возможность такого подхода к истории как процессу и истории
как науке (заметим особо, что в противоположность германоязычной раз-
личенное™ Geschichte и Historic французский язык всегда располагал к
смешению этих смыслов понятия «история», что в дальнейшем приобре-
ло концептуальное значение для историков «Мест памяти») была обус-
ловлена развитием исторической методологии, а точнее усвоением исто-
риками понятий и методов социальной- психологии (игровое поведение,
теория «малых групп», социально-психологический функционализм с его
набором экспериментальных методов исследования сознания и т. д.). Зна-
чение этого фундаментального факта ни в коем случае нельзя преумень-
шать: хорошо известна закономерность, согласно которой основное науч-
ное движение осуществляется не за счет непосредственного накопления
фактов, а прежде всего за счет расширения методологического инстру-
ментария. Как показывает анализ исторического пути французской мы-
сли, история в этом отношении не исключение, а яркий пример указан-
ной закономерности, и в этом, по-видимому, один из секретов успеха
школы Анналов в глазах историков самых разных направлений. В са-
мом деле, исследование сознания эпохи во многих измерениях с помощью
относительно точных инструментов сразу открыло широкое~исслБдбва-
тельскоёГ'пбле. Возделывалась* оно не только основоположниками метане^"
торических или по сути своей философско-исторических доктрин, но также
армией историков, ставших чем-то вроде интервьюеров-социологов. Таким
образом, и с этой точки зрения идея синтеза методов истории и социо-
логии, по-своему заявившая о себе в концепции «Мест памяти», оказа-
лась чрезвычайно плодотворной.
Между тем богатство идей патриархов школы Анналов во многом ос-
новывалось на их глубоком историческом чутье, проявившемся, в част-
ности, и в их внимании к учению Маркса. Историческое чутье Блока,
Февра, Броделя подсказало им такую историческую позицию, при кото-
рой исследование состояний сознания, его динамики, его разнообразных
ритмов и временных срезов не затемняло детерминирующеи роли всей
социально-экономической основы исторического процесса. Мы сознатель-
но сопоставляем фундаментальный~труд учеников и единомышленников
П. Нора с концепцией школы Анналов, ставившей в центр исследования
структуры повседневности — того, чем жили обыкновенные люди прош-
лых веков, как они ощуЩали биение пульса истории, каким образом их
касались сгущения и разрежения исторического времени, частицу ко-
торого они составляли. Разделяя в целом эти установки Анналов, авто-
ры «Мест памяти» обращают главное внимание на структуры повседнев-
ности и прежде всего на ту сторону, которая связана с жизнью нацио-
нальной памяти. Однако Пьер Нора и его коллеги выступают как
продолжатели уже ставшей классической линии Анналов еще и потому,
что они трактуют историческое исследование в междисциплинарном пла-
не — как обогащенное за последние десятилетия достижениями методо-
логии смежных гуманитарных наук. А это значит, что на авторов «Мест
памяти» не могла не воздействовать и та методологическая линия, кото-
рая в последнее время была связана с самым влиятельным интеллекту-
альным течением Франции. Мы имеем в виду структурализм.
У структурализма сложные отношения с историей. Структуралист-
ский историзм — это понятие-нонсенс, ибо основная мысль структурали-
стов заключалась именно в сознательном отказе от всего того, что рань-
ше понималось под историзмом. Безличные структуры (в первую очередь
языковые) уничтожают не только субъект исторического процесса, но, по
сути, всякий центр исторического сознания. История превращается в
структуру, структуры же лишаются центра — такова логическая цепь,
приводившая структуралистов к отказу от истории в пользу либо архео-
логии, либо генеалогии социальных процессов. Отказ от экзистенциалист-
ского субъективизма рикошетом ударил по историзму, и этот процесс,
определивший, по сути, целую эпоху в развитии французской интеллек-
туальной жизни, дорого стоил гуманитарному сознанию: лишь постепен-
но французское общество стало освобождаться от той завораживающей
возможности бессубъектного рассмотрения мира, о которой возвестили
структуралисты.
Концептуальная работа структуралистов принципиально противопо-
ложна всякому философскому синтетизму: именно на этой основе выра-
стает принцип децентрации как теоретическая опора структурально-анали-
тического метода. Отсюда и та философия различия и прерывности, ко-
торая претендует на то, чтобы занять место «долгих длительностей» или
«медленных ритмов» (longues durees) школы Анналов. Так, строя поле
речевых, дискурсивных фактов, М. Фуко пытается избавиться от истори-
ческих фактов как «непроницаемых и самодостаточных», от разного рода
абстрактных сил (Разум, История, Прогресс, Либидо и пр.), равно как
и от всех понятий, концептуально обеспечивающих непрерывность и про-
тяженность пространства и времени в историческом исследовании (тра-
диция, развитие, влияние, эволюция и пр.). В итоге исследователь
получает системы «рассеяния» — поля, в которых образуются и преобра-
зуются различные объекты познания. Структуралистскую концепцию де-
центрации истории четко фиксирует Жак Деррида: мысль о структуре
исключает мысль о центре, а, в свою очередь, мысль о центре в его
структуралистском понимании исключает мысль о наличном, или о «бы-
тии-присутствии», о некотором однозначно определенном месте: центр —
это не место в пространстве, но скорее определенная функция. Однако,
коль скоро отсутствуют центр, первоначало, источник, то снимается и тра-
диционное разграничение значимого и незначимого, важного и неважного,
центрального и периферийного, сущностного и эпифеноменального — все
становится языком с равноправными означающими. Этот децентриро-
ванный и бессубъектный язык и выступает в рамках структуралистской
идеологии как заместитель субъекта и его атрибутов — сознания и исто-
ричности.
Для концепции «Мест памяти» как раз характерна полемическая за-
остренность против такой аисторической позиции. Хотя в то же время
сам этот аисторизм не пройдет бесследно для «нового исторического мы-
шления» группы П. Нора и его коллег: история существует для них не
в форме целостностей, а в форме отдельных «мест», правда, на несколько
74
ином основании — вследствие того, что историческая память не сохрани-
ла нам общей непрерывной картины истории, а отдельные ее места — это
все, чем мы располагаем.
Сделавшись господствующей, структуралистская идеология сильно по-
колебала влияние школы Анналов на интеллектуальную жизнь Франции.
Нельзя, однако, не видеть, что у школы Анналов и идеологов структура-
лизма было много не только взаимных претензий, но и общих установок.
Можно сказать, что безраздельное на какой-то период господство струк-
турализма было своеобразно подготовлено школой Анналов, поскольку ее
главные представители сами настаивали на исследовании истории мето-
дами лингвистики, психологии, этнологии, выступали против плоско-по-
вествовательной истории событий. Однако «глобальная история» школы
Анналов оказалась сильнее «общей» (не всеобщей!) истории Фуко. Шко-
ла Анналов с характерным для нее акцентом на исследовании ментали-
тетов никогда не ограничивала свой предмет историей сознания, исто-
рией идей. Не ограничивалась она и историей структур: она отыскивала
опосредующие звенья, ведущие от одной структуры it другой, сосредото-
чивалась на разнокачественности времени, постоянно подчеркивала гене-
тические связи, истоки исторических преобразований. Тем самым, даже и
не обостряя явную полемику со структуралистами, представители школы
Анналов наносили структуралистской парадигме серьезный удар. Вся ло-
гика данного этапа в развитии гуманитарного познания объективно вела
к реабилитации исторического сознания, к пониманию жизни общества
как естественноисторического процесса.
Впрочем, до этого вывода и по сей день французской академической
исторической науке довольно далеко: на деле современный французский
историк приходит ныне, как правило, к тому, что отличает его и от кон-
цепции Анналов, и от концепции структурализма и постструктурализма,
заимствуя, однако, у тех и у других главные позитивные установки.
Вследствие синтеза воздействий Анналов и структурализма на сознание
внешних представителей «новой исторической школы» и возникает ори-
ентация на применение точных методов, в частности метода моделирова-
ния, при построении исторических концепцййт Как Рбрно отмечает
Ю. Н. Афанасьев, «исследуется уже не реальность через источники,
а заранее сконструированный самим историком объект» 3. Закономерно,
что при этом возникает необходимость абстрагироваться от особенностей,
редкостей, реликтов, найти рядовые, массовидные подтверждения сконст-
руированной модели. Ясно при этом, что здесь налицо моменты форма-
лизации исторического исследования, его сближения с теми нормами и
идеалами, которые предлагаются логикой современного научного позна-
ния и основанной на этой логике функционалистской социологической
теорией. Ныне исследователь-историк начинает с интереса к той или иной
теме — определенной эпохе, событию, лицу: он начинает с определения
проблемного поля, с исторической загадки, для разгадывания которой вы-
двигаются гипотезы: эти гипотезы, в свою очередь, разбиваются на ряд
рабочих гипотез, проверка которых и сопровождается выделением объек-
та, предмета, метода исследования (чаще всего это моделирование, на-
копление статистических рядов и т. д.) сообразно с отработанной логикой
формализованного социологического исследования.
Очевидно, что при таком подходе исчезает, образ той истории, которая
вызывает наибольший интерес у неспециалиста — истории как рассказа,
истории-повествования, улавливающей и фиксирующей чувство события,
сопричастность конкретному историческому времени, вживание в созна-
ние людей далекой эпохи. Ярче всего значимость этих потерь была осо-
знана тем направлением «новой исторической школы», которое наследова-
’ Афанасьев Ю. Н. Вчера и сегодня французской «новой исторической нау-
ки», с. 41.	/ /. х
' -^4	.к.
. . лЛ4, £	75
ло одновременно и традиции классических Анналов, и структурализму.
Именно это направление и заявило о себе созданием «Мест памяти».
Появление данной работы свидетельствовало о формировании нового эта-
па в развитии наиболее влиятельных тенденций «новой исторической
школы». Эти установки отчетливее всего прослеживаются в теоретиче-
ских разделах «Мест памяти», написанных самим П. Нора. П. Нора был
непосредственным участником того внутреннего размежевания в «новой
исторической школе», в результате которого она распалась на два отно-
сительно самостоятельных течения. При ориентации первого, как уже го-
ворилось, на методологию точных наук, второе течение находилось в более
тесной связи с теми метафизическими и методологическими принципами,
которые разделяли старшие представители школы Анналов. Этот узел
взаимовлияний и взаимоотталкиваний и обусловливает специфику кон-
цепции «Мест памяти».
Успех четырехтомника группы П. Нора у широкого читателя опреде-
ляется во многом тем, что его авторы опирались на широко распростра-
ненные общественные настроения, затронувшие различные слои фран-
цузского общества и связанные с сохранением памятников многовековой
культуры и истории Франции. Как известно, аналогичные процессы про-
текают ныне и в нашей стране, и во всем мире. Не случайно в то же
время, что именно во Франции, где находится штаб-квартира ЮНЕСКО,
вопрос о культуре, ее исторических корнях, народных традициях и обы-
чаях встал особенно остро. Еще в самом начале 70-х годов многие фран-
цузские социологи культуры и ученые, разрабатывавшие принципы того,
что позднее получило название «культурной политики», сетовали на хро-
ническую нехватку средств для сохранения памятников культуры, пред-
сказывали гибель французской народной культуры. Ясно, что настроения,
порожденные этими универсальными феноменами духовной жизни, по-
служили благодатной почвой для разработки такой концепции, которая
могла бы стать и основой конкретных социальных действий, социального
движения за сохранение памятников истории и культуры. Пьер Нора с
подкупающей прямотой заявил в авторском предисловии к четырехтомни-
ку: «Быстрое исчезновение нашей национальной памяти, как мне кажет-
ся, требует инвентаризации мест, в которых она воплощена и которые по
воле людей или в результате вековых трудов остаются лишь блестящи-
ми символами: это праздники, эмблемы, памятники, торжества в честь лю-
дей или событий, а также прощальные погребальные речи, похвальные
слова, школьные словари и музеи...» 4. Этот призыв к конкретным прак-
тическим действиям был созвучен настроениям самых широких кругов
населения. Вовлекая читателя в осмысление «мест памяти», П. Нора по-
степенно подводит его к определению понятия. Что такое «места памя-
ти»? По мысли П. Нора, это и самые конкретные места (национальный
архив, памятники людям или событиям), и самые абстрактные созданид
человека (язык, поколение, регион), и даже отдельные люди^- символы^
носители, воплощения исторической памяти. Изучая труд французских
историков, невольно приходится обратить внимание на непропорциональ-
ность объема материалов, представленных в четырехтомнике. Первый,
самый большой том назван «Республика», все остальные тома имеют об-
щее заглавие «Нация». И этот креп в сторону национального сознания
(подчас в ущерб республиканскому и иолитическому), как мы далее уви-
дим, отнюдь не случаен 5.
4 О р. с i t., v. 1, р. VII.
5 Более дробная структура труда такова. Первый том, «Республика», включает
разделы: символы, памятники, педагогика, празднование памятных событий, проти-
вопамять (сюда внесены такие «антиместа» памяти, как Вандея — провинция, в ко-
торой было поднято контрреволюционное восстание сторонников короля при
поддержке крестьян, или же Стена коммунаров на кладбище Пер-Лашез). Далее, пер-
вый подтом «Нации» состоит нз следующих разделов: французское национальное на-
76
Смелость и своеобразный антиакадемизм позиции П. Нора заключает-
ся в том, что автор концепции «мест памяти» с самого начала выступает
как противник истории. Однако выступление это противоположно ради-
кальному аисторизму структуралистов. С точки зрения П. Нора, история
не нужна, ибо она невозможна. Не история, а именно память — пред-
мет его исследования. Это принципиально важный момент: история и па-
мять занимают различные места во временном ряду и подчиняются раз-
личным хронологическим принципам: история относится к прошлому,
а память — всегда только в настоящем. «Память есть жизнь, носителями
которой являются живые группы людей, и потому она постоянно эволю-
ционирует в открытой диалектике воспоминания и забвения — диалекти-
ке бессознательной в ее непрерывных смещениях и искажениях, уязви-
мой во всех ее применениях и использованиях, долго пребывавшей в
сокрытости, но все же способной к внезапному оживлению. История —
это всегда проблематичная и неполная реконструкция того, чего больше
нет. Память — всегда актуальный феномен, связь, живущая в вечнсьна-
стоящем... Память аффектившГи магична, она приспосабливается Чолько
к тем частностям, которые ей удобны; она питается туманными, смещен-
ными, объемлющими многое или не привязанными ни к чему в отдель-
ности воспоминаниями — конкретными или символическими, доступными
чувствам во всех своих перемещениях, затенениях, внутренней цензуре
или проекциях. История как интеллектуальное, светски ориентированное
предприятие требует анализа и критического рассмотрения. Память воз-
водит воспоминание в святыню, тогда как история вытесняет воспомина-
ние и делает его прозаическим. Источник памяти — в группе, которую она
объединяет; памятей, по выражению Хальбвакса, столько же, сколь-
ко групп, память по природе своей множественна и способна умттожять^-
ся, она плюралистична и индивидуализированна. История, напротив, при-
надлежит всем и никому7"ТГэто определяет ее—Направленность к универ-
сальному. Память коренится в конкретном — в пространстве, жесте,
образе и объекте. История же соотносится только с временными непре-
рывностями, с эволюцией и смещающимися отношениями вещей. Память
абсолютна, а истории ведомо только относительное» *.
В этом отрывке как нельзя лучше обрисован общий предмет исследо-
вания Нора и его коллег. Предпочтение памяти диктуется самим предме-
том исследования. Нора считает, что реальная история с той или иной
степенью полноты изучена и описана; она будет изучаться и впредь. За-
дача Нора — исследование принципиально нового объекта — памяти. Оче-
следство (монастыри, аббатства, королевские дороги, священный город Реймс), фран-
цузская историография (здесь даны подробные характеристики пяти основных эта-
пов в развитии французской историографии; это Великие Хроники Средневековья,
Этьен Паскье, Огюстен Тьерри, «История Франции» Лависса, Анналы), французские
пейзажи (отдельные статьи посвящены здесь пейзажу в живописи, «пейзажу уче-
ного» или научному пониманию ландшафта, пейзажу в путеводителях. Во втором
подтоме «Нации» также три раздела: «Нация» (здесь мы находим статьи «От фео-
дальных границ к границам политическим», «От государственных границ к нацио-
нальным границам», «Граница — память: Эльзас» и др.), «Государство» (здесь по-
мещены статьи о символике государства, две статьи о Версале — Версаль в связи с
образом правителя и Версаль как сочетание функций дг легенд, а также статьи о
гражданском кодексе, о генеральной статистике Франции, о памятниках — образах
государства), «Наследие» (здесь мы видим статьи о самом понятии «наследие», о
рождении музеев в провинции, борьбе за сохранение памятников старины, о деяте-
лях культуры, посвятивших свои силы сохранению культурного наследия, таких,
как А. Ленуар, Виоле-Ле Дюк, А. де Гомон, а также Гизо, Мериме). В третьем подто-
ме «Нации» только два раздела — «Слава» и «Слова». В первом разделе помещены
статьи «Умереть за родину», «Солдат Шовен», «Возвращение праха» (о погребении
неизвестного солдата), «Верден», «Исторический музей в Версале», «Лувр», «О смер-
тях великих людей», «Парижские статуи», «Название улиц». Во втором разделе да-
ются лингвоисторические очерки таких конкретных мест памяти, как Коллеж де
Франс или Дворец Бурбонов, отдельные статьи посвящены учебным хрестоматиям,
сокровищнице национального языка как места памяти народа,
6 О р. с i t, v. 1, р. XIX.
77
видно, что именно в этом концепция Нора продолжает общую линию
французской буржуазной исторической науки, направленную прежде все-
го на изучение «менталитетов». Однако изучение это протекает в обста-
новке радикальных изменений в самой исторической науке. Дело в том,
что значение и влияние материальных факторов развития человеческой
истории, роль способа производства как главной детерминирующей силы
исторического процесса предстают теперь как нечто, хотя и недостаточно,
но все-таки изученное, вызывающее все меньше сомнений даже у откры-
тых, казалось бы, противников марксистской концепции исторического
процесса. Исследование же того, как воспринимались конкретные исто-
рические события теми, кто их непосредственно переживал, и какое ме-
сто они занимают в историческом сознании наших современников, уже не
выглядит как попытка уйти от роковых вопросов, повернуться спиной к
существенному, погрязая в мелочах. Это вновь открытое измерение исто-
рии все в большей мере доказывает свое право на внимание исследова-
теля.
Мы все время обращаем внимание на принципиальную вторичность
исследовательской позиции группы П. Нора: под скальпель анализа по-
падают не сами исторические события, а их трансформации в восприятииi
людей разных исторических эпох. Именно поэтому упрек в попытке за-1
менить реальную историю, то есть «описание самого процесса истории,I
хода событий», «туманной мешаниной» 7 бьет мимо цели. Ведь предста-!
вители группы П. Нора и не пишут обычных исторических книг, у них
другой предмет. Если речь идет, скажем, о Великой французской револю-
ции, то исследованию подвергаются прежде всего ментальные источники
ее символики, способы восприятия ее идей, проявляющиеся в празднова-
нии революционных событий, в чествовании героев революции в разные
исторические эпохи и т. д. Конечно, велик соблазн преувеличить значение
этих отчасти новых для исследователя явлений. Можно даже сказать, что
открытие нового объекта исторического исследования, ставшее, по словам
Леви-Стросса, явлением ослепительным, отчасти ослепило и самих авто-
ров. Но не забудем, что в восприятии массовым и групповым созна-
нием таких идеалов, как республика, отечество, нация, Франция, есть
свои законы и особенности, свои проблемы и опасности.
Когда мы охарактеризовали точку зрения П. Нора на память как не-
что, противостоящее истории, мы имели в виду прежде всего критику
П. Нора современного состояния исторического сознания и познания.
Смысл позиции П. Нора, разумеется, вовсе не в том, что он выступает в
принципе против истории. Констатируя разрыв между памятью и исто-
рией, он формулирует идеальный императив: память должна быть
историей, а история должна быть памятью. Отрыв их друг от дру-
га — результат работы историка, критическая установка которого разру-
шает спонтанную память. Память, по выражению П. Нора, всегда на по-
дозрении у истории, задача которой видится ей в том, чтобы разрушить
и отбросить память. Первый результат отрыва истории от памяти П. Нора
усматривает в существовании историографического сознания. «История
историков» сформировала особую среду памяти, постепенно складывав-
шуюся от создателей средневековых хроник до представителей современ-
ной исторической науки. Все великие' историки со времен Фруассара
стремились, как считает Нора, восстановить прошлое без пробелов и тем
самым ставили перед собой невыполнимую задачу — преодолеть рамки
любой частной памяти, создав более широкую и экспликативную исто-
рическую картину. На деле же, полагает П. Нора, каждый из них все
равно воссоздавал картину ограниченной памяти — памяти династий или
монархий, народа или нации. Тем самым это историографическое движе-
ние представляло собой процесс внутреннего разрушения истории-памяти
’ Молчанов И. Память и совесть.—«Литературная газета», 1.ХП.1985, с.-15.
78
историей-критикой. Ясно, что всякая история так или иначе претендует
на уничтожение ложных мифологий предшественников. Но рождение ис-
ториографического произведения — это такое оЪфащёниёГ истории к самой
себе, которое вытравляет из истории память, лишает историю смысла.
Именно историография, по выражению П. Нора, вводит лезвие критики
между стволом древа памяти и корой истории: когда история входит в
свой «историографический возраст», она перестает отождествлять себя с
памятью.
Таким образом, то, что мы сегодня называем памятью,—это уже не
память, а история, которая поглощает память. Такое превращение памя-
ти в историю совершается, согласно П. Нора, в трех формах — как па-
мять-архив, память-долг и память-отстранение. Относительно памяти-ар-
хива Нора поясняет: чем меньше память Живет внутри, тем больше она
требует внешней поддержки, материальных следов; отсюда современный
интерес к архивам, чувство быстрого и необратимого исчезновения памя-
ти, беспокойство о точности восприятия настоящего в будущем. То, что
мы называем памятью, представляет собой в действительности огромное
сооружение, склад материальных запасов, которые мы не можем удер-
жать в воспоминании. Соответственно следам памяти приписывается ста-
тус святости, но поскольку невозмояшо заранее сколько-нибудь исчерпы-
вающе определить, что именно стоит помнить, гипертрофируется функ-
ция памяти, разбухают ее институты. В самом деле, ныне и частные
организации, и государственные учреждения субсидируют архивы с реко-
мендацией хранить все, тогда как главное здесь — и профессионалы-
хранители архивов хорошо понимают это,— напротив, в том, чтобы на-
учиться искусству разумного уничтожения. Утрата памяти оборачивается
общим стремлением зарегистрировать следы истории, что привело в те-
чение жизни одного поколения к немыслимому обогащению воображаемо-
го музея архивов. Беда, однако, в том, что все это невозможно прочитать.
Архив как способ организации потерянной памяти — это вторичная па-
мять, память-протез; это «острое следствие нового сознания, наиболее яс-
ное выражение терроризма историзированной памяти» 8.
Переход от памяти к истории связан, как считает Нора, с тем, что
каждая социальная группа оказывается перед необходимостью заново оп-
ределить самое себя, а это возможно лишь посредством нового осмысле-
ния, оживления собственной истории. Долг памяти делает каждого своим
собственным историком. Отличительный прйзнйтгймяти-долга — другого
в сравнении с памятью-архивом способа историзации памяти — Нора
усматривает в массовом распространении генеалогических поисков. Так,
согласно ежегодным отчетам Национального архива, в 1982 году 43%
запросов в архивы было сделано не историками-профессионалами. При
этом поиском своей генеалогии, переосмыслением своего исторического
прошлого заняты не только отдельные лица, но и целые научные дисци-
плины. Биологи и физики, медики и музыканты обращаются к истории
своих областей: «когда сотрясаются прочно установленные знания, каж-
дая дисциплина считает своим долгом верифицировать основы, обратить-
ся к своему становлению» ’. Это замечание Нора можно распространить
и на еще один важный процесс: историческая метаморфоза истории-па-
мяти, ее раздробление на частные, приватизированные памяти, каждая
из которых требует своей собственной истории, была оплачена обращением
к индивидуальной психологии — порядок возникает из воспоминаний, но
именно моих воспоминаний. Атомизация общей памяти придает огром-
ную силу воспоминанию: когда памяти нет повсюду, ее, по сути, нет
нигде. Чем меньше память живет коллективно, тем больше она нуждается
в отдельных людях, каждый из которых превращается в носителя памяти,
• Ор. cit„ v. 1, р. XXVIII.
’Ibidem, v. 1, р. XXIX.
79
в человека-память. Именно этот тип памяти именуется памятью-долгом.
Память-долг — это память в душе, долг перед предками, который мы
должны воздавать, чтобы и нас не забыли в будущем.
Третий способ превращения памяти в историю — это возникновение
памяти-отстояния, памяти-дистанции. Эта память — также память в душе
(подобно памяти-долгу), однако уже успокоившаяся, объективированная
память, представленная, наиример, в таких формах, как словари или
учебники. Для прежней истории-памяти подлинное восприятие прошлого
состояло в рассмотрении того, что не было по-настоящему в прошлом.
Возродить прошлое могли усилия воспоминания, при которых само на-
стоящее становилось чем-то вроде возобновленного, актуализированного
прошлого, сцепленного с настоящим. Чтобы возникло подлинное чувство
прошлого в его специфике, необходимо сначала представить прошлое в
его отстраненности, помыслить радикальный перелом между настоящим
и прошлым, между «до» и «после» — с тем, чтобы потом иначе, на новой
основе проработать и отношения между прошлым и настоящим.
Косвенным, побочным продуктом нового подхода к историческому со-
знанию оказывается внимание к изучению традиционных объектов, обы-
чаев национальной памяти. Именно здесь, по выражению Нора, «на по-
роге родного дома», старина чаще всего остается необретепной, неузнан-
ной. Узнать ее можно лишь тогда, когда память охватывается историей.
Тем самым совокупность «мест памяти» развертывается в своеобразную
«другую историю», в которой чувственные данные представлены в непо-
средственном опыте и в то же время органично участвуют в выработке
наиболее абстрактных мыслительных схем.
Места памяти всегда содержат в себе три смысла, или, точнее, три
взаимодействующих уровня смысла — материальный, символический и
функциональный (здесь, как нам кажется, можно заметить перекличку
с тремя формами историзации памяти, вычлененными выше). Так, напри-
мер, архив — материальное хранилище документов — оказывается местом
памяти только в том случае, если воображение наделяет его символиче-
ской аурой. Примером чисто функционального места памяти выступает
школьный учебник или, скажем, завещание: они входят в категорию мест
памяти, только становясь предметами символизирующего ритуала. Такой
высокий образец символического места памяти, как минута молчания,
имеет и свой материальный разрез — фактуру временного разрыва, в ко-
тором сосредоточивается воспоминание, и т. д. и т. п.
Четко различив память и историю, Нора в дальнейшем показывает
их взаимопереходы и взаимодействия, в результате которых сами места
памяти предстают как изменчивые, трудно уловимые, гибридные формы.
Места памяти «живут только способностью к метаморфозам», к непре-
рывному разрастанию и разветвлению1<>. Так, по мере развертыва-
ния категориальной дихотомии «память-история» постепенно прорисовы-
ваются существенные черты культурно-психологической концепции
П. Нора и раскрываются ее методологические горизонты. Но как раз в
методологической сфере, в сфере конкретного использования теории, ярче
обнаруживаются, как это часто бывает, и сильные, и слабые ее стороны.
В данном случае это связано как с самими эвристическими возможностя-
ми предлагаемой методологии, так и с чрезвычайно разнородным соста-
вом авторского коллектива, объединяющего историков с различными
научными интересами и политическими взглядами, по-разному относя-
щихся к самой концепции П. Нора. Это не может не сказаться и на ре-
зультатах исследований, представленных в четырехтомнике: некоторые
статьи написаны всецело в традиционном духе — так, как будто никакой
концепции «Мест памяти» не существует, в других слишком явно про-
ступает стремление держаться этой концепции. Есть, однако, и такие,
« Ibidem, v. 1, р. XXXV.
80
в которых, как нам кажется, эта методология выявляет прежде всего
именно свои положительные качества, на практике доказывая свою дей-
ственность и эвристичность. На некоторых из них мы в дальнейшем и
остановимся подробнее. Так, прекрасной иллюстрацией идей П. Нора
служат две большие исследовательские работы, которые открывают пер-
вую книгу четырехтомника — «Республика». Они посвящены соответст-
венно трехцветному знамени Франции и республиканскому календарю.
Республиканская символика занимает большой раздел книги Нора: здесь
исследуются различные стороны связанных с революцией 1789 года явле-
ний, значение которых в последующие периоды «жизни памяти» сдела-
лось подчас противоположным первоначальному. При этом основная
забота историков «Мест памяти» в том, чтобы освободить, казалось бы,
всем известные и привычные символы, эмблемы и знаки от заведомо при-
страстного прочтения или от упрощающих в педагогических или идеоло-
гических целях легенд.
Так, при исследовании происхождения одного из самых ярких симво-
лов современной Франции — ее трехцветного знамени — выясняется, что
известная каждому французскому школьнику легенда, повествующая
о том, как во время встречи с Байи и Лафайетом король Людовик XVI
по требованию Байи нацепил на шляпу с белой кокардой патриотиче-
ские цвета города (синий и красный), на поверку оказывается неточ-
ной11. Во-первых, неточен исторический смысл этой легенды, что сказа-
лось в дальнейшем и на судьбе самого символа. Во-вторых, эта цветовая
символика таит в себе более глубокие исторические коннотации. Прежде
всего белый цвет в принципе не мог быть отличительным знаком коро-
левской власти, поскольку герб французских королей Капетипгов —
золотые лилии на лазурном фоне: белый цвет — это цвет мундиров коро-
левской гвардии, так что речь здесь может идти разве что об альянсе
королевской гвардии и города (или городской милиции с синим и крас-
ным цветами). Выясняется далее, что уже и раньше, до того события,
о котором идет речь в предании, трехцветный символ использовался для
отличения сторонников восставшего народа от врагов революции, тогда
как в более отдаленные времена этот символ толковался как символ
нации, закона и короля или же как символ согласия трех сословий —
дворянства (красный), духовенства (белый) и третьего сословия (синий).
Впечатляет и последующая судьба трехцветного символа: «Дворянская
Франция умерла в 1789 с белым знаменем, буржуазная Франция умерла
в 1871 году с белым знаменем, британская «Таймс» писала о битве ком-
мунаров с версальцами как о битве красного знамени с трехцветным» *2.
Именно в эпоху Третьей республики сложилась трактовка, согласно кото-
рой Франция, республика и нация — это одно и то же: «Симбиоз Фран-
ции и республики, осуществившийся под сенью трехцветного знамени,
может быть понят лишь в той мере, в какой он явно или неявно под-
разумевает единую и согласованную концепцию национальной судьбы» 13.
Таким образом, в исследовании трехцветного знамени мы видим, как
конкретно работают принципы исторического анализа, как практически
воплощается интерес к ментальной символике, к подробностям бытования
высоких идеологических символов, установка на выявление живой, мате-
риальной основы эмблематического официоза.
Другое важное место памяти — республиканский календарь14, В ис-
следовании этого символа хорошо показана внутренняя противоречи-
вость самой идеи революционного календаря: так, будучи календарем,
он должен служить априорной рамкой всякой памяти, а будучи револю-
ционным, он призван самой своей символикой открыть новую эру исто-
11 GirardetR. Les trois Couleurs. I b i d e m, v. 1, p. 5—35.
12 I b i d e m, p. 23.
13 I b i d e m, p. 32.
14 Baczko B. Le calendrier republicain. Ibidem, v. 1, p. 37—83.
4 Вопросы философии, Лй 3
81
рйи. Он останавливает историю часом революции, но одновременно и
продолжает ее, обозначая с помощью революционных образов будущие
дни, месяцы, годы и века. Местом памяти делает революционный кален-
дарь неудача замысла его основателей: если бы мы и сейчас жили по
этому календарю, Отмечает Нора, комментируя данное Исследование, он
стал бы для нас столь же родным, как й грегОрианский календарь,
но перестал бы быть местом памяти. Изучая идейную сторону револю-
ционных преобразований, историки приходят к выводу о значительном
развитии в эпоху революции идеологического и символического производ-
ства, что потребовало особого рода деятельности воображений, в основе
которой лежала весьма разветвленная символизация представлений
о разрыве времен, о пропасти между старым и новым (ср. Новое Время,
Новое государство, Возрожденный народ и т. д. и т. п.). Недаром изобре-
татель календаря Жильбер Ромм говорит об открытии новой книги, в ко-
торой должны быть записаны события истории обновленной Франции.
И хотя попытка декретировать вечность не удалась, однако в истории
революции календарь сыграл существенную роль как одна Из колорит-
ных черт революционного сознания.
_^Вере^__н£торической установке «Мест памяти» и очерк об истории
«Марсельезы» 15 * 17 18. Здесь мы опять встречаемся с совершенно не изучен-
ной темой, восприятие которой окрашено множеством недостоверных
сведений. Тем более плодотворным оказывается прослеживание всех тех
исторических перипетий, которые связаны с созданием различных вариан-
тов музыки и текста «Марсельезы». Исследование образов Руже де Лил-
ля и окружающих его людей разрастается в объемистый очерк музыки
и поэтики Великой французской революции. На материале символи-
ческой дуэли Марсельезы и Интернационала показано различие черт
буржуазной и пролетарской революционности, лежащих в основе того й
другого гимна.
Раздел «Памятники» открывается глубоко противоречивой картиной
французского Пантеона ”, где наряду с величайшими людьми Франции,
составившими ее славу (Гюго, Руссо, Жорес и др.), похоронено немало
людей, ничем, в сущности, не примечательных. Конечно, воспитательная
роль Пантеона и поныне достаточно высока, но все яге за последнее
время возникает все больше сомнений в том, насколько действенным
вообще может быть пропагандистское искусство, культ моральных добро-
детелей, представленных канонизированными людьми, причем падение
воспитательной миссии таких мест памяти, как Пантеон, трактуется
здесь как явление негативное.
Среди других «вещественных» мест памяти интересному анализу под-
вергнута, например, архитектурная символика французских мэрий ”.
Поначалу мэрии, строившиеся по типу античных храмов, были местами-
символами республики, наглядными средствами социальной педагогики
(не случайно фронтоны зданий, помимо обычных часов и флага, укра-
шала надпись: Свобода — Равенство — Братство). Одновременно с посте-
пенной утратой идеологической символики мэрии начинают все больше
подчиняться архитектурной моде: они строятся то на манер английских
замков, то по канонам конструктивизма, то просто «под старину»
(в Лионе, например, есть мэрия, построенная в стиле Генриха IV с вы*
зывающе шутливой надписью: «Марианна не свергла Генриха IV»).
В очерке о памятниках в честь траурных событий, особенно связанных
с военной славой, Антуан Прост расчленяет эти памятники по принципу
служения соответственно республиканским, гражданским, патриотиче-
ским культам, которые иногда сочетаются ”. Здесь вновь находит свое
15 V о v е 11 е М. «La Marseillaise». I b i d е m, v. 1, p. 85—136.
« Ozouf M. Le Pantheon. Ibidem, v. 1, p. 139—166.
17 Agulbon M. La mairie. Ibidem, v. 1, p. 167-193.
18 P г о s t A. Les monuments aux morts. I b i d e m, v. 1, p. 195—225.
82
отражение главная идея «Мест памяти»: не столь важно, как именно
протекало то или иное событие в истории, важно, как оно запечатле-
лось в памяти народа. Существенно при этом, что сам образ памяти
может значительно меняться, что мешает восприятию изначального
смысла памятника потомками (например, памятники гражданскому му-
жеству могут в дальнейшем вызвать националистические чувства и пр.).
Но существуют и другие формы запечатления важных событий, свя-
занных с историей республики, в народной памяти. Таковы для Фран-
ции празднование 100-летнего юбилея Вольтера и Руссо, перенесение их
праха, похороны В. Гюго (1889), праздник в честь 100-летия Великой
французской революции и другие.
Здесь же помещен очерк, прослеживающий различные способы празд-
нования дня 14 июля (характерен сам подзаголовок к этому очерку
«От дня гнева к празднику радости» 19). Интересно написана статья
о Колониальной выставке 1931 года и ее воспитательно-идеологическом
смысле (что это— демонстрация имперской мощи или же республикан-
ской силы? Автор статьи склоняется к первому предположению).
Весомый вклад в социальную педагогику вносят и такие возникшие
в эпоху республики и поныне формирующие сознание французов «места
памяти», как «Большой словарь» Пьера Ларусса, 27-томная история
Франции Эрнеста Лависса, педагогический словарь Фердинанда Бюиссо-
на и др.20. Так, «Большой словарь» Ларусса, убежденного республикан-
ца, прозванного «неутомимым», надолго пережил своего создателя и мно-
го сделал для развития французского национального самосознания и
французского языка. Э. Лависс невольно выступил как «учитель нации»,
воспитатель республиканского сознания, а его малая история Франции —
как компендиум необходимых для любого француза исторических сведе-
ний, как «республиканское евангелие» 21. Так называет книгу Лависса
П. Нора. И это вполне естественно, ибо, как можно предположить, изу-
чение деятельности Лависса подтолкнуло Нора к идеям «мест памяти».
Как показал недавний опрос, проведенный сотрудниками «Экспресс» 22,
оценка деятелей Французской революции рядовыми французами — наши-
ми современниками — в точности соответствует тем оценкам и предпоч-
тениям, которые фактически содержатся в таких внешне непредвзятых и
беспристрастных книгах, как история Лависса. А именно: умеренный
республиканец и прогрессист Лафайет, который стоял у истоков Фран-
цузской революции, а потом благополучно действовал в эпоху Луи-
Филиппа, вызывает наибольшие симпатии (43% опрошенных выразили
симпатию и лишь 6%—антипатию к нему); противоречивый Наполеон
пользуется гораздо меньшей популярностью (39% опрошенных — «за»,
21% — «против»), а, скажем, такой «рыцарь революции», как Робеспьер,
который уже был казнен в эпоху якобинского террора, предстает как дес-
пот и палач.
А вот еще одно интересное место памяти: речь идет о традиционном
маршруте путешествия французских детей по родному краю, о знамени-
том «Тур де Франс» 23. Ведь само это путешествие создавало и создает
у многих сменяющих друг друга поколений маленьких французов осо- 
бый, по в чем-то общий образ Франции, а книжечка-путеводитель, со- I
ставленная в 1877 году, и поныне служит сокровищницей коллективной I
памяти. На этих примерах видно, как история и память взаимодействуют 
в живом процессе, где «память диктует, а история пишет».	j
49 А ла а 1 v i Ch. Le 14 — Juillet. I b i d e m, v. 1. p. 421—472.
20 О г у P. Le «Grand Dictionnaire» de Pierre Larousse; Nora P. Lavisse, instituteur
national; Nora P. Le «Dictionnaire de pedagogies de Ferdinand Buisson. Ibidem, v. I.
p. 229 - 289, 353- 378.
21 I b i d e m, v. 1, p. 247.
22 Cm. «Les Francais jugent leur histoire» - «L’Express» 19-25 aoflt 1983.
23 Ozouf J., Ozouf M. «Le Tour de la France par des enfants». Ibidem, v. 1,
p. 291-321.
4*
83
Документальными местами памяти являются также мемуары, авто-
биографии и дневники, записки государственных деятелей, в которых
неразрывно сосуществуют писатель и «человек действия». К числу мест
памяти относятся и так называемые «великие события». Это нередко
события, изначальное величие которых, выявляемое лишь в будущем,
едва ли вообще заметно в тот момент, к которому они непосредственно
относятся.
Итак, во всем разнообразии мест памяти Нора пытается установить
какой-то порядок, хотя и считает это в основном делом будущего.
Понятно, что первое место в такой предварительной классификации за-
нимают более или менее «естественные» места памяти — такие, как
кладбища, музеи, ритуалы чествования (юбилеи и пр.). На другом полю-
се располагаются такие менее привычные, более «искусственные» места
памяти, как, например, «пейзаж-память» (то есть память, символизирую-
щая типично французское жизненное пространство — ср. пейзаж-картина
К. Коро). Нора считает целесообразным различать также, к примеру,
монументальные и архитектурные места памяти. Первые — статуи или
памятники — хранят свое значение внутри самих себя. С архитектурны-
ми ансамблями дело, как правило, обстоит иначе: их значение постепен-
но складывается из сложных связей между накапливаемыми временем
элементами (ср. Шартрский собор или Версальский дворец). Веер клас-
сификации Нора развертывается далее от тех мест памяти, которые
призваны хранить преходящий опыт, исчезающий вместе с его носителя-
ми (ассоциации ветеранов), до мест, в которых надолго фиксируется
определенное состояние национального сознания (учебники, словари,
сборники семейных моральных наставлений (livres des raisons) и т. д.).
Предлагаемая Нора классификация мест памяти включает дихотомию
общественных и частных мест памяти, а также «чистых» мест памяти,
целиком сопряженных со всей меморативной функцией (таковы, напри-
мер, погребальные речи, Стена коммунаров и пр.), и тех, мемориальное
измерение которых — только одно среди других символических значений
(таковы национальное знамя, национальные праздники и др.).
Конечно, подчеркивает Нора, эта классификация подчас весьма услов-
на и относительна, однако существенно уже то, что она вообще возмож-
на. А коль скоро «невидимая нить связывает объекты, лишенные види-
мых отношений»24, то и возникновение неожиданных символических
сращений не есть лишь «сюрреалистическая встреча зонтика и утюга»:
существует целая сеть, «артикулирующая эти различные отождествле-
ния, бессознательная организация коллективной памяти, которую необ-
ходимо вернуть самому сознанию» 25.
В отличие от всех других объектов истории места памяти не имеют
прямых референтов в реальности, точнее, они сами — свои собственные
референты, знаки «чистого состояния», обращенные на самих себя. Это,
разумеется, не значит, что места памяти не имеют ни содержания, ни
физического существования, ни истории — как раз наоборот; однако они
становятся местами памяти именно в силу того, что лишаются их исто-
рического измерения. В этом смысле места памяти и как бы замкнуты
на своей собственной самотождествепности, и постоянно открыты для
всего спектра будущих значений. Тем самым история мест памяти ока-
зывается, как это пи парадоксально, и наиболее банальной, и наименее
ординарной. В самом деле, предметы наиболее очевидные, материал
самый простой, источники самые сподручные, методы наименее изощрен-
ные — такова для нас история мест памяти. Но ведь это не простой
возврат к вчерашним принципам исторического исследования, ибо основ-
ное содержание мест памяти не может быть целиком выражено в тради-
24 I b i d е m, v. 1, р. XLI.
25 Ibidem.
84
ционных категориях. Оно во многом определяется тем, что историческая
критика становится критической теорией, не ограничиваясь более своей
функцией рабочего инструмента исторического исследования. Такое от-
ношение к местам памяти Нора сопоставляет с новым переживанием
истории у Мишле: живое чувство уже не заставляет больше страдать,
но по-прежнему трогает сердце, а не только ум. Граница между двумя
главными способами фиксации памяти — историческим и литератур-
ным — в наши дни, по мысли Нора, заметно размывается, порождая .
новый тип истории, новый способ связи с прошлым. Свидетельства этого
можно видеть в возрождении исторического романа, в моде на передавае-
мые из поколения в поколение документы личного архива, в оживлении
интереса литераторов к исторической драме: «Интерес к местам, где ко-
ренится, сосредоточивается, находит формы выражения растраченный
капитал нашей коллективной памяти, пробуждает и нашу чувствитель-
ность к ней самой» 26.
Такова эта неожиданная и на первый взгляд даже шокирующая
историка философско-историческая концепция. Ей, как видим, соответ-
ствует и практика исторических исследований группы «Места памяти».
Каковы же, однако, общие посылки этого труда, если взглянуть на него
не с позиций лишь французской исторической мысли, а поставить
в более общие рамки, показать его место в современной исторической
и культурологической литературе? В этой связи мы считаем необходи-
мым высказать следующие соображения.
Первое связано с вопросом о значении патриотизма, национализма,
интернационализма, национальной идеи как таковой. Как известно, весь
XIX век прошел под знаком формирования национального сознания,
создания теорий национального вопроса и одновременно осознания исто-
ричности существования наций. В марксистской исторической концепции
существование национального сознания поначалу связывалось лишь
с эпохой господства буржуазного способа производства: предполагалось,
что классовая солидарность уничтожит нации, а в будущем бесклассо-
вом обществе национальные признаки окажутся лишь внешней, несуще-
ственной стороной человеческого бытия. Современная сноха заставила,
не меняя сути дела, более конкретно и реалистично взглянуть на эту
проблему: она обнаружила в национально-освободительной борьбе против
империализма новые стимулы для поддержания национального самосо-
знания, иногда даже для формирования наций. Рассматривая теперь на-
циональный вопрос, мы, как и прежде, фиксируем глубокое внутреннее
противоречие самой идеи нации. Это противоречие проявляется в двух
полярных явлениях, связанных с нацией,— в патриотизме и национа-
лизме: то и другое коренится в сознании, и потому понятно, что столь
устойчивым и глубоким делается интерес к жизни национального духа,
национального самосознания (ведь это одно из первых определений на- j
ции). Все эти обстоятельства неизбежно окрашивают наше восприятие /
концепции «Мест памяти». Нельзя не увидеть в программе этого труда /
подлинного и глубокого интереса к корням национальной культуры/
Франции. В свою очередь, в этом интересе отражается не сегодня начав-
шееся оживление национального французского патриотизма как противо-
действие засилью американских стандартов массовой культуры и куль-
турного потребления, безотносительно к которым не строится ныне ни
одно общезначимое действие французского интеллектуала.
Это интеллектуальное движение само по себе также достаточно про-
тиворечиво. В самом деле, оно объединяет как сторонников культурной
демократии, защитников лучших традиций французской культуры, так и
сторонников иной, узконационалпстпческой тенденции, опирающейся на
консервативные идеологические установки в области французского
26 Ibidem, р. XLII.
85
национального самосознания. Не случайно здесь объединение памяти на-
циональной с памятью республиканской, Последовательно проводимое в
«Местах памяти». Делая это весьма двусмысленное отождествление,
историки «Мест памяти» тем самым подчеркивают, что существует фак-
тически множество республиканских сознаний, что республиканское со-
знание может быть и прогрессивным, и основанным на отживающих тен-
денциях. Здесь есть один важный нюанс. Дело в том, что даже неболь-
шого превышения меры в защите национальной идеи как таковой
достаточно для того, чтобы этот патриотизм стал уже отчасти и нацио-
нализмом. Нет, мы не упрекаем группу «Мест памяти» в национализме:
интеллектуальные традиции французского интернационализма, для кото-
рого любой шовинизм — это грубость и безвкусица, отличают и предста-
вителей «Мест памяти»» 27. Тем не менее нельзя не прочесть или хотя
бы не предположить в настойчивом прославлении идеалов Третьей рес-
публики и одновременно в нарочито десакрдлизаторском тоне в отноше-
нии ценностей революции глубоко запрятанную, но все же вполне отчет-
ливую консервативную тенденцию.
Другое обстоятельство, на котором необходимо в данном случае оста-
новиться, связано уже не с национальной идеей, а с политической си-
туацией. В позициях П. Нора, конечно, дают себя знать негативные сто-
роны буржуазного либерализма 28. Однако, не забывая, что и национа-
листическая, и даже правая политическая направленность весьма
ощутимы в духовном климате современной Франции, было бы по мень-
шей мере странно сводить к ним все научное содержание исторической
концепции «Мест памяти». Неуместно, по-видимому, и грубое преувели-
чение политической ангажированности французских историков, прямоли-
нейное связывание всей их научной деятельности с непосредственной
борьбой политических партий, например, трактовка «новой исторической
школы» как рупора идей и экономических интересов тех или иных групп
французской буржуазии, издательских магнатов и т. д. Слов нет, при
подобном подходе задача критика чрезвычайно упрощается, но тогда те,
против кого эта критика направлена (а они относятся к пей с большим
вниманием), лишаются возможности ее сколько-нибудь осмысленного
восприятия, а наш массовый читатель оказывается дезориентированным
относительно реальной значимости конкретных достижений французских
обществоведов. Здесь необходим, конечно, более Дифференцированный и
тонкий подход.
В самом деле, не будем же мы, следуя далеко не лучшим традициям
недавнего прошлого, упрекать группу П. Нора в избрании ею семантико-
смыслового, сигнификативного аспекта исторической реальности — то есть
в предпочтении слов и символов вещам и историческим реалиям. Ведь
сами эти историки точно указали на границы поставленных иМи задач.
Разнообразие материала, многосторонность его рассмотрения, фундамен-
тальность исследовательского замысла, высокая мера объективности оце-
нок — все это позволяет признать весомый вклад обсуждаемого труда
в укрепление новой волны французского патриотизма на основе идеи
величия Франции.
В начале данного очерка, сопоставляя позицию «Мест памяти» с по-
зицией школы Анналов, мы подчеркивали как общность, так и различие
их идейных установок. Теперь, подвоДЯ итоги, можно сказать, что
с «Местами памяти» связывается не столько прокладывание новых путей
в историческом познании, сколько впечатляющее завершение Определен-
ного этапа в развитии национального исторического самосознания. Оно
характеризуется рядом особых, четко прослеживаемых черт. Прежде все-
го это унаследованное от Анналов внимание к историческим ритмам,
27 См. ibidem, v. II, part 3, р. 658.
28 I b i d е m, v. 1, р. 655.
86
различным по скорости и по фазам. Далее, это акцент на присутствий
истории в современности — не осовременивание прошлого, а спокойное
и серьезное исследование исторических реалий, живущих в памяти наро-
да, а также попытка эту память обогатить. Наконец, третье — это завер-
шение попыток объединить структуры ц~Историю: строго говоря, перед
нами здесь та граница, до которой можно дойти в анализе исторически
ориентированного сознания, или, иначе, тот предел историзма, который
доступен исследователю, прошедшему «структуралистскую выучку».
Лингвоисторически, семантико-менталистски ориентированный подход на
большее, пожалуй, и не способен. Он может лишь фиксировать опреде-
ленные состояния сознания: прошлую историческую память, совсем не-
давнюю историческую память, наконец, современную историческую
память. Изощренность теории в соединении с добросовестностью эмпири-
ческого анализа — достоинство рассматриваемого исследования. Вместе
с тем явные черты некоего предела исследовательской методологии здесь
уже отчетливо проступают. Эта ограниченность исследовательского мето-
да связана прежде всего с тем, что на языке социологов называлось бы
вторичным анализом: речь идет об ориентации на изучение социальной
психологии — будь то установки прошлых эпох или сегодняшнего дня.
На этом перекрестке социологии, социальной психологиями истории
мы теперь, пожалуй, и оставим Пьера Нора, его учеников и единомыш-
ленников. Завершенный характер этого труда вовсе не означает, что
достигнут предел в развитии общих не только для Франции, но й для
всего современного мира тенденций к возрождению народной, националь-
ной памяти, к осознанию истории как чего-то такого, что всегда должно
присутствовать и в настоящем. В самом деле, равнодушие к историче-
скому прошлому возникает прежде всего в периоды социального застоя,
когда уничтожается осмысленность миссии каждого человека в истори-
ческом процессе, и напротив, оживление национальной памяти часто ока-
зывается связанным с демократизацией общественной жизни. Практиче-
ские формы осуществления этой общей тенденции во многом аналогичны
в разных странах (краеведческая работа, создание местных музеев, воз-
рождение народных обычаев и пр.), однако степень концептуальной
оснащенности этого движения всюду своя, что значительно влияет и на
эффективность практической и теоретической работы. К несомненным
достоинствам способов реализации этой тенденции на французской почве
следует отнести и тот очевидный факт, что во Франции данные процессы
глубоко пропитаны давними традициями национальной историографии.
Наш рассказ о «Местах памяти» не передаст всего впечатления от
этого труда, если не учесть тот особый общий колорит, который придает
здесь буквально каждому историческому очерку эмоциональность, про-
чувствованность тона, столь отличную от спокойной повествовательности
обычных исторических сочинений. Если в рассказах традиционного исто-
рика эта эмоциональная насыщенность связана лишь с риторическим
искусством автора, то в Данном случае дело совсем в другом. Память
понимается историками «Мест памяти» как живая, пронизанная эмоция-
ми: это опыт, который остается акту-” лизированным и потому может быть
передан будущему. Иными словами, память — это не история-ретроспек-
тива, а история-прогноз: она обращена в будущее и открыта для более
широких горизонтов. Осознать французскую культуру, ее историческое
наследие, ее память как часть мировой культуры — значит создать эмо-
циональную и интеллектуальную" почву для сохраненияэтой культуры,"
для того, чтобы как можно больше людей не только почувствовали ужас
перед возможностью ее исчезновения, но и активно встали на ее защиту
Великие гуманистические традиции французской исторической науки по-
служат тогда залогом обогащения самой Истории.
ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФСКОЙ мысли
Философия истории А. С. Хомякова
(По страницам одной полузабытой работы)
В. И. КЕРИМОВ
Практически во всех работах, посвященных славянофилам, имя
А. С. Хомякова упоминается, особенно там, где речь заходит о социаль-
но-философских проблемах. Но и здесь наблюдается одна странность.
Большинство авторов, касаясь анализа Хомяковым всемирной истории,
лишь вскользь затрагивают его капитальный (к сожалению, неокончен-
ный) труд «Записки о всемирной истории», по объему составляющий
почти половину собрания его сочинений. Работа эта, хотя и малоизу-
ченная, характеризуется иногда весьма резко. По словам одного исследо-
вателя, Хомяков пытался в ней «данные религии и языкознания при-
влечь все для тех же прихотливых концепций, уныло сводившихся
к нескольким излюбленным идейкам о торжестве славянского правосла-
вия» ’. Стоит ли после такой однозначной оценки копаться в старом
хламе и попусту тратить время? При первом знакомстве тома «Запи-
сок...» А. С. Хомякова — действительно произведение специфическое. Эти
записки делались автором для себя, что накладывает на работу свой от-
печаток. И все-таки «Семирамида» 1 2 — произведение интереснейшее и за-
мечательное в своем роде. Так как оно практически не исследовалось,
необходимо, прежде чем приступить к его анализу, дать хотя бы самое
общее его описание и рассмотреть основные его положения и идеи.
Язык истории и история языка
Труд распадается на две большие части. В первой содержится мето-
дологическое введение, намечаются принципы исследования. Данная
часть работы выглядит, как ни парадоксально это на первый взгляд,
наименее упорядоченной, логичной. Однако надо понять: автор здесь,
собственно, лишь эскизно намечает свои будущие построения, которые
во второй части уточняются на конкретном историческом материале, ста-
новятся более строгими.
Главным предметом исследования является «человечество» 3. Но что
понимается под человечеством, какие его структурные единицы высту-
1 Кулешов В. Славянофильство как оно есть...— «Вопросы литературы», 1969,
№ 10, с. 140.
2 Но воспоминаниям современников, Н. В. Гоголь, как-то заглянув в рукопись
А. С. Хомякова, заметил: «Опять Алексей Степанович про Семирамиду что-то пи-
шет». Отсюда в кругу близких им людей родилось название хомяковской рукописи:
«Семирамида». Сама же рукопись названия не имеет; в начале проставлена лишь
аббревиатура «И. и. и. и.», смысл которой не расшифрован. «Записки о всемирной ис-
тории» — заглавие, данное издателем.
3 См.: Хомяков А. С. Поли. собр. соч., т. 5. М., 1902; т. 6, 1904; т. 7, 1906. Да-
лее ссылки на это издание поиводятся в тексте статьи.
88
пают действующими лицами исторической драмы? Вопрос этот далеко не
праздный — история может писаться как событийная, ограничивающаяся
главным образом описанием деяний великих личностей, а может опирать-
ся на анализ массовых процессов. Хомяков резко настаивает на необхо-
димости второго подхода, ибо «бессильна самая сильная личность ... про-
тив логической строгости исторических начал» (т. 7, с. 259). Итак,
главными агентами истории являются общности. Но и здесь требуется
дальнейшая конкретизация, так как эти общности могут иметь самый
различный характер, например, природный. Но зависимость истории от
факторов природно-климатических, по мнению Хомякова, весьма относи-
тельна и все время уменьшается (т. 5, с. 5—8). Здесь не составляет
труда установить, что критикуется географическое направление в фило-
софии истории, в частности идеи Ш. Монтескье.
Не подходит на роль главного действующего лица истории и полити-
ческая общность, так как «деление по условным границам обществ из-
меняется беспрестанно» (т. 5, с. 9). Хомяков же ищет устойчивые эле-
менты и структуры в истории. И он находит их в «племенных стихиях»,
которые и являются для философа индивидами исторического процесса.
При этом главнейшие различия племен, по Хомякову, лежат не в био-
логической (расовой), не в экономической или политической плоскостях,
а в духовной: племена отличаются друг от друга психической «физионо-
мией», нравственными и мировоззренческими установками, коренящими-
ся в вере народа. «Вера составляет предел его (человека,— В. К.)
внутреннему развитию. Из ее круга он выйти уже не может, потому что
вера есть высшая точка всех его помыслов, тайное условие его желаний
и действий, крайняя черта его знаний» (т. 5, с. 8). Поэтому природные,
экономические, политические факторы, подчиненные этому началу и «об-
ратно действующие на него: вот что следует представить, вот труд, кото-
рый должен быть исполнен» (т. 5, с. 18).
История делается и пишется, по Хомякову, на языке веры. Удиви-
тельно, но Хомяков, прямо утверждавший, что его пером при написании
всемирной истории руководила религиозная мысль, настойчиво при-
меняет термин «вера», а не «религия». С одной стороны, для него вера
дает исток и пределы человеческому знанию и действию, этнической пси-
хологии, то есть определяет их; с другой — говорится о религии, «пере-
носящей в невидимое небо законы, которыми управляется видимый мир
земли и его видимый владыка — «человек» (т. 5, с. 217),—мысль, под
которой подписался бы и Фейербах. Получается, что вера определяет
образ жизни и мысли народа, а они, в свою очередь, определяют рели-
гию. Нет ли здесь логического круга? Нет, если предположить, что Хомя-
ков различает религию и веру (хотя не всегда четко) 4. Тогда вера пред-
ставляет собой неотъемлемую часть, ядро народной психологии, религия
же — догматика и культ — составляет внешнюю неорганическую часть
бытия, она может заимствоваться или меняться, между ней и племенной
стихией нет жесткой связи, хотя и существует некоторое сродство.
Таким образом, историческую концепцию Хомякова можно считать
религиозной лишь с известными оговорками. Во-первых, история для
автора «Семирамиды» не есть поле приложения божественной воли,
а арена борьбы различных идей; провиденциализма она совершенно
лишена 5. Во-вторых, веру Хомяков понимает очень широко, «она в себе
заключает весь мир помыслов и чувств человеческих. Поэтому все поня-
4 Для этого есть основания, ибо Хомяков неоднократно противопоставляет рели-
гию вере, нравственный закон — моральному побуждению, внешнее знание — внут-
реннему убеждению. (См. более подробно: Лясковский В. А. С. Хомяков. Его
жизнь и сочинения, М„ 1897, с. 115.)
5 В других произведениях Хомякова иногда слышны провиденциалистские мо-
тивы, но в «Семирамиде» они почти не чувствуются.
89
тия, все страсти, вся жизнь получают от нее особенный характер»
(т. 5, с. 168).
Какова вера народа, таково его просвещение (т. 5, с. 530). Здесь мы
подходим к одной из самых запутанных и мистифицированных интер-
претациями мыслей Хомякова, да и славянофилов вообще. Дело в том,
что термин «просвещение» мы понимаем традиционно «по-просвещенче-
ски», отождествляя его с опытным знанием, наукой и т. п., и забываем
о том, что уже в рамках самого просвещения это слово сближалось
с понятием культуры 6 7, и именно в этом смысле его употребляли славя-
нофилы. Все недоразумения возникают оттого, что эта вторая смысловая
ассоциация (просвещение — культура) в современном языке изрядно
стерта, а в сознании «просвещенного» человека XIX века сливались
понятия культуры, науки и просвещения, вера же трактовалась поэтому
как нечто вне- и некультурное У Хомякова все эти понятия представ-
ляют расчлененную систему: вера есть ядро и одновременно горизонт
просвещения (культуры), наука же (в терминах Хомякова — образова-
ние) — это сродство, инструмент культурной деятельности. Таким обра-
зом, вера, образование и просвещение трактовались мыслителем как
смысл, орудие и результат культурной деятельности, а философия исто-
рии превращалась в философию культуры, основанную на религиозных
верованиях. «Выньте Христианство из истории Европы и Буддаизм из
Азии, и вы уже ничего не поймете пи в Европе, ни в Азии»
(т. 5, с. 131). Отсюда становится ясным, почему религиоведение, иссле-
дование мифов оказывается у Хомякова важнейшим инструментом изуче-
ния истории культуры. За подобными построениями чувствуется прямое
влияние Шеллинга, которого Хомяков почти повторяет: «история обрати-
лась в религиозный миф и только в нем сохранилась для нас» (там же).
Идеи Шеллинга, как и собственные воззрения Хомякова, приводят к ши-
рокому использованию в «Записках» аллегорических толкований рели-
гиозных мифов и «историзации» их.
Другое средство исторического анализа, которому Хомяков уделяет
большое внимание,— это экскурсы в историю языка и связей языков,
как бы хранящих следы реальных исторических связей народов. Язык,
по мнению мыслителя, держит «мысли под своею незаметною опекой»
(т. 5, с. 10), влияет на «развитие и направление умственных способ-
ностей народов» (т. 5, с. 9). Более того, заимствование чужого языка
п утеря своего приводят к уничтожению всей прежней нравственной,
умственной и бытовой жизни (см. т. 5, с. 108).
Сравнивая различные языки, Хомяков пытается установить генеало-
гию племен — скажем, близкое родство славян и ариев. И здесь нам
открывается еще одна особенность этого сочинения. За чисто академиче-
скими историческими штудиями у Хомякова почти всегда стоит попытка
обосновать ту или иную «славянскую» идею. В максимальной степени
это относится к филологическим штудиям автора «Семирамиды»: одна из
главных задач здесь состоит в том, чтобы доказать широкое распростра-
нение славян в Евразии и их сильнейшее культурное влияние на подав-
ляющее большинство народов. От Китая до Атлантического океана ищет
Хомяков следы славянских племен, запечатленные в языковых явлениях.
Особенно «достается» при этом ближайшим соседям — германцам и тюр-
кам. «Англы — Углы — Угловые славяне»; «Померанцы — Поморяне»;
«Болгары — Волгари» и многие другие, столь же анекдотичные этимоло-
гические сближения вызывают до сих пор усмешки исследователей.
6 И. Г. Гердер, в частности, пишет, что воспитание человеческого рода можно
назвать культурой, а можно - просвещением (см.: Гердер И. Г. Идеи к филосо-
фии истории человечества. М., 1977, с. 230).
7 Отсюда постоянная ирония современников (да п потомков) по поводу идеи
славянофилов о необходимости национального просвещения, хотя за этой идеей
стояла простая мысль о необходимости развития национальной русской культуры.
90
Конечно, нельзя не видеть в подобных примерах явной предвзятости
Хомякова. Но необходимо помнить о том, что историческая филология
находилась тогда в пеленках, да и пальма первенства в подобного рода
спекуляциях принадлежит в России не Хомякову, а Ломоносову и осо-
бенно Тредиакрвскому. Последний на голову «превосходил» Хомякова по
части смелых филологических параллелей: скифы — скитальцы, иберы —
упертые (в море), Пруссия — Поруссия, этруски — хитрушки и т. п.".
Как же можно определить жанр работы? Она, как и во многих
других отношениях, носит переходный характер: в данном случае —
переходный от рационалистической философии истории к историософии.
В отличие от Гегеля, которого интересует логика истории, отлитая в по-
нятийные формы, Хомяков ищет в истории религиозный сюжет. Поэтому
В «Семирамиде» много образности, метафоричности, художественных ин-
туиций. Вместе с тем в отличие от более поздних историософских по-
строений, полных мистических прозрений, Хомяков остается в рамках
рациональных конструкций, хотя и осложненных религиозно-образными
элементами. Отношение историософов, скажем, Бердяева, к Хомякову
аналогично отношению Хомякова к Гегелю: переосмысление и одновре-
менно зависимость. Поэтому в дальнейшем сопоставление гегелевской
концепции и хомяковской исторической схемы будет частым — в данной
статье нас интересует в первую очередь, как вписывается философия
истории Хомякова в контекст исторических изысканий его эпохи, то есть
синхронные срезы типа: Хомяков — Гегель, Хомяков — Чаадаев и т. и?
К истокам истории: синтез науки и поэзии
Важным методологическим принципом является для Хомякова мыс-
ленное движение в глубь истории — к ее истокам, что определяется его
мировоззренческими установками. В методологическом плане ретроспек-
цию Хомяков понимает как движение от сложного к простому, от более
изученного к менее известному: «Возвратный ход, то есть от современно-
го к старому, от старого к древнему, не может создать истории; он, и оп
один может служить ее проверкою» (т. 5, с. 21). Другими словами, автор
«Семирамиды» хочет добраться до праэлементов истории и до тех «кир-
пичиков», из которых складывается историческое здание. Путь к исто-
кам важен, так как «в истории мы ищем самого начала человеческого
рода, в надежде найти ясное слово об его первоначальном братстве и
общем источнике» (т. 5, с. 30). Причем поиски исходного человеческого
братства важны не с академической точки зрения, не сами по себе,
а с целью обоснования единства грядущего, чаемого. Братство, по Хомя-
кову,— это исток истории и ее цель.
Аналогичный прием «возвратного» движения к элементарному ис-
пользован не только для анализа истории в целом, но и для исследова-
ния развития народов. Для Хомякова характерно внимание к элементар-
ной, исходной «клеточке» исторического явления, из которой разворачи-
вается затем то или иное социальное целое.
Особенностью философии истории Хомякова по сравнению с гегелев-
ской является очень высокая оценка первобытного, так сказать, доисто-
рического состояния человечества: «Взгляд на древнее рассеяние семей
и древнее расселение человеческого рода, на стройное, многозначительное
и духовно живое строение первобытного языка, на бесконечное простран-
ство пустыни, пройденное первыми обитателями земли, на беспредель-
ность морей, переплытых основателями первых заокеанских колоний, на
тождество религий, обрядов и символов с одного края земли до другого * *
’ См.: Тредиаковский В. К. Соч., СПб., 1849, с. 333, 417.
’ Влияние философско-исторических построений Хомякова на Данилевского,
Бердяева и других мыслителей конца XIX — начала XX века — вопрос, выходящий
за рамки данного исследования.
91
представляет неоспоримое свидетельство о великом просвещении, всемир-
ном общении и умственной деятельности времен доисторических
(т. 5, с. 531). Таков пролог человеческой истории.
Роковой, проходящей через всю историю человечества тенденцией
исторического развития является разъединение, раскол, схизма (выра-
жаясь религиозным языком). Происходящее разделение — это прояв-
ление фундаментальной закономерности истории, а именно: борьба двух
религиозных начал, которые манифестируют свободу и необходимость.
Логика Хомякова проста: если признается внемировое свободно творящее
начало, то оно является гарантом свободы в мире (иранство); если же
божество на пантеистический лад растворяется в мире (или, наоборот,
на индийский манер: мир растворяется в божестве), то все подчинено
«органической необходимости» (кушитство). В первом случае существует
свобода воли, ответственность, мораль; во втором— нет места ни свободе,
ни морали. Можно проиллюстрировать мысль Хомякова, перефразируя
Ф. М. Достоевского: «Если нет свободного творящего начала (бога), зна-
чит, все позволено».
Можно заметить идейную зависимость Хомякова от немецкой класси-
ческой философии и романтизма. Противопоставление поклонения нрав-
ственной свободе и природной необходимости — не что иное, как кантов-
ская дихотомия свободы и необходимости, «опрокинутая» в историю.
Тезис Шеллинга о мифологии как почве культуры превращается у Хомя-
кова в представление о религиозной вере как основе культуры. Некото-
рые авторы указывают на схожесть идей Хомякова с философско-исто-
рическими построениями Ф. Шлегеля. Действительно, у них много точек
соприкосновения: противопоставление свободы и необходимости (приро-
ды), попытка примирить циклизм с прогрессом, понимание философии
истории как истории культуры и др.10 11 Однако между ними существуют
и большие различия. Шлегель — поклонник античности и, главное, ищет
пути синтеза культур, что, как мы увидим, совершенно чуждо Хомякову.
Еще сложнее обстоит дело с влиянием Гегеля. У Хомякова много
упоминаний имени великого диалектика, и почти все — всуе. Хомяков
критикует Гегеля главным образом за логицизм, примат необходимости
в историческом процессе, за телеологизм, исключающий якобы человече-
скую свободу, за этатизм, наконец — за европоцентризм. По всем этим
пунктам отталкивание от Гегеля очень сильное. В исторической концеп-
ции Хомякова предопределения совершенно нет. Это на первый взгляд
странно, но мыслитель, оценивающий историю через призму религиозных
идей, начисто отрицает в ней как деятельность Провидения, так и вообще
влияние каких бы то ни было трансцендентных факторов. Однако если
задуматься, то здесь Хомяков не одинок, он принадлежит к тем мысли-
телям, которые придавали исключительное значение роли религиозных
идей в истории, но совершенно отрицали божественное воздействие
на нее.
Далее Хомяков, в отличие от Гегеля,— антигосударственник, почти
анархист: для него государство было злом (исторически неизбежным),
плодом человеческого разъединения и насилия “. И, наконец, в противо-
положность Гегелю, Хомяков настроен весьма критически к «германцам»
и вообще всей западноевропейской цивилизации (кроме Англии, но об
этом подробнее скажем ниже). Зато славяне на мировой арене появляют-
ся у Хомякова в глубокой древности и оказываются буквально везде-
сущими.
Здесь мы наблюдаем любопытную картину повторения в духовной
сфере того, что раньше произошло в материальной. В XVIII веке Запад
10 См.: Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика, т. 1. М., 1983, с. 74—76.
11 Думается, И. И. Цимбаев не вполне прав, категорически отрицая элементы
анархизма у славянофилов (см.: Цимбаев Н. И. Славянофильство. Из истории
русской общественно-политической мысли XIX века. М., 1986, с. 120).
92
с удивлением обнаружил на краю Европы сильное государство, освоив-
шее европейские материальные достижения (особенно в военной сфере),
с которым нельзя было не считаться в европейской политике. В XIX веке
то же самое имело место в сфере духа. Практически все европоцентрист-
ские концепции (Просвещение, гегельянство) были использованы в
России для компрометации западной культуры. На Западе доказывали,
что Европа является венцом просвещения и свободы; в России возникли
концепции, что Запад непросвещен и несвободен, а Россия если и не-
просвещена и несвободна в полном объеме, то уж по крайней мере пре-
успела в этих направлениях значительно больше Запада. Для этого, ко-
нечно, надо было своеобразно истолковать и просвещение, и свободу.
И все-таки, несмотря на эти очевидные антигегелевские настроения,
зависимость от Гегеля у Хомякова чувствуется. Она проявляется и в
рассмотрении истории через призму необходимости и свободы, и в вы-
членении в мировой истории азиатского, античного и новоевропейского
периодов (а это сквозная идея германской исторической мысли от Гер-
дера до немецкой классической философии). На фоне этих заимствован-
ных мотивов, однако, особо выпукло проступают глубокие отличия от
немецкой традиции в осмыслении Хомяковым исторического процесса.
Во-первых, если у Гегеля народы выступают на историческую арену
один за другим, реализуя в своем движении идею прогресса свободы,
то у Хомякова борьба свободы и необходимости охватывает все челове-
чество: изменяется лишь эпицентр цивилизации, модифицируются стал-
кивающиеся начала, но смысл их борьбы остается неизменным. И, во-
вторых, движение истории у Хомякова связывается не с прогрессом
свободы, а наоборот (по крайней мере до определенного момента) —
с постоянной ее утратой. Поэтому-то история и наделяется у Хомякова
ярко выраженным драматическим характером. К слову говоря, не следует
забывать, что автор «Записок о всемирной истории» — поэт и драматург,
прямо указывающий, что «нужна поэзия, чтобы узнать историю» (т. 5,
с. 71) ,2.
Впрочем, это имеет под собой и методологическую основу. Хомяков
видит первоочередную задачу историка в выявлении простейших элемен-
тов исторического процесса, «камней», из которых сложены «мешаные»
народности и религии. «Чистые» древние формы есть, во-первых, формы
более высокие по сравнению с позднейшими, а во-вторых — более про-
стые. Но «простота древности не есть простота логики, свойственная хо-
лодному разуму книжных отшельников, но простота поэзии, доступная
суду художника» (т. 5, с. 76). Хомяков убежден, что народы под влия-
нием кушитства развиваются односторонне (в Китае — в политическом
отношении, в Элладе — в эстетическом, в Индии — в религиозном и т. п.).
По Хомякову, чтобы понять эти чуждые стихии со стороны во всей их
целостности и своеобразии, нужна интуиция, которая сродни художест-
венной, поэтической; анализ, расчленение здесь бессильны.
«Ученость может обмануть,— пишет Хомяков,— остроумие склоняет
к парадоксам: чувство художника есть внутреннее чутье истины челове-
ческой, которое ни обмануть, ни обмануться не может» (т. 5, с. 31).
«Художественное чутье» необходимо в познании истории еще и потому,
что сама она — великая поэтесса, или, иначе сказать, «великий драма-
тург». Можно говорить лишь об исторических возможностях, а то, как
они реализуются, зависит от массы факторов. Причем сам сюжет истори-
ческой «пьесы» крайне драматичен для Хомякова: почти вся история
есть для него постоянный процесс одичания человечества, поражения
светлых сил свободы со стороны всепожирающей необходимости, идейно-
го и социального разложения, роста насилия и измельчания культур.
42 Эта мысль в общем-то достаточно характерна для многих представителей ро-
мантического направления в философии — как на Западе (Шеллинг), так и в Рос-
сии (В. Ф. Одоевский).
.93
Фанатичная приверженность идее регресса человечества заставляет Хо-
мякова весьма часто подтасовывать факты и предлагать совершенно фан-
т".стические объяснения, что ярко проявляется во всей его работе.
Первый акт исторической драмы: иранцы и кушиты
Разъединение, как уже говорилось выше, Хомяков считает главным
«проклятием» человеческом истории. Расселяясь по липу земли, люди
начали забывать свое прежнее единство, «вспоминая друг о друге только
для взаимной ненависти» (т. 6, с. 19), «кончилось светлое и святое мла-
денчество человеческого рода; кончились взаимные сношения и развитие
просвещения синтетического и вселенская жизнь мысли» (там же).
Первый этап истории характеризуется, по Хомякову, отделением от
общего человеческого корня кушитских племен и откочевкой их в райо-
ны Эфиопии, Египта, Нижнего Двуречья и Индии. Иранцы (симо—
яфетиты), наследники и хранители идеи единства человечества, распро-
странились из района Арарата (прародины человеческого рода) в Перед-
нюю Азию, Иран, Бактрию. Но это разделение носило не просто геогра-
фический характер, оно сочеталось с появлением двух основных типов
племенного характера (или народного нрава). Иранцы — мирные земле-
дельцы, «кроткие, но мужественные», сохраняющие общечеловеческое
предание о едином, свободном, творящем боге, народы по преимуществу
словесного творчества, кушиты—завоеватели, агрессивные и воинствен-
ные, признающие лишь природную необходимость, вещественную силу
и величие, возводящие грандиозные сооружения культового и иррига-
ционного характера13 14. Причем драматичность ситуации состояла в том,
что, хотя иранцы (симо—яфетиты) сохраняли древнюю веру, однако ку-
шиты были сильнее во всех отношениях — их пороки превращались в
их преимущества. Во-первых, они оказались сильнее материально, так
как направляли всю свою энергию на овладение вещественным миром;
во-вторых, кушиты, будучи завоевателями, легко объединялись в госу-
дарство. Но главное — вера иранцев не терпела никакого смешения с
посторонними религиозными началами, иначе она вырождалась в прими-
тивную «синкретическую» религию. Это последнее обстоятельство и ока-
залось самым роковым.
Столкновение между агрессивными кушитами и «миролюбивыми,
но мужественными» иранцами не могло не породить взаимовлияний. Хо-
мяков выделяет две главные зоны контактов в древнейший период чело-
веческой истории; Передняя Азия, где кушитским государствам Египта
и Междуречья противостояла иранская Ассирия (?), и Центральная Азия,
в которой противоборствовали Бактрпя (иранцы) и Кашмир (кушиты) 1S.
Причем на Востоке в силу географических факторов (горные хребты)
взаимодействие носило более мирный характер. Если на Западе ойкуме-
ны «Иран, презиравший мир вещественный, принимал характер крово-
жадности, Куш — поклонник вещества — погружался глубже и глубже
в сладострастие»... «тихим соблазном разума вливалась в восточный Праи
логическая форма необходимости» (т. VI, с. 37, 38). Таким образом, фа-
тальное влияние кушитства на Западе имело, по Хомякову, гораздо бо-
лее пагубные последствия. Порча коснулась не только веры, но и народ-
ных нравов (агрессивность, воинственпость).
Уже при описании данного этапа развития человечества, как можно
видеть, у мыслителя намечаются географические аксиологические оппо-
зиции: Север (иранцы) лучше Юга (кушитства); Восток (Центральная
13 Любопытно, что задолго до К. Витфогеля Хомяков применяет термин «гидрав-
лический» для обозначения пародов несвободных. (См.: Wittfogel К.-А. Oriental Des-
potism. A Comparative Study of Total Power. New Haven - London. 1957).
14 Весьма симметричная оппозиция, довольно характерная для построений Хо-
мякова.
94
Азия) лучше Запада (передняя и Малая Азия). И это далеко не случай-
но, ибо Северо-Восток тогдашней цивилизации — это, по мнению Хомя-
кова, прародина славян. Данная гипотеза имеет для автора «Записок»
весьма существенное значение: она предполагает превосходство славян
не только по сравнению с кушитами, но и с западными иранцами, к ко-
торым Хомяков относит дорийцев, римлян, кельтов и германцев. Это ход,
рассчитанный на далекую перспективу, и он реализуется позднее, при
анализе философом древней и новой истории.
Но пока, в рамках древнейшей истории, дело идет все хуже и хуже.
Области, совершенно не затронутые иранским влиянием, все более кос-
неют в суеверии, фетишизме, что, с точки зрения Хомякова, является
неизбежным следствием поклонения силам природы («вещественному на-
чалу»). Не лучше обстоит дело и в Азии. Тяга к роскоши, агрессив-
ность, как чума, распространились на иранские области. Слабость чело-
веческой природы, выражающаяся в злоупотреблении свободой (т. 5,
с. 265), в шаткости разума и обманах эмпирического мудрствования
(т. 5, с. 266), приводила к утрате веры в человеческую свободу, к «оди-
чанию» человечества. Соединение кушитства п ирапства давало, по Хо-
мякову, антропоморфизм, то есть поклонение человекообразным богам,
в трактовке которых сочетались представления о свободной воле и ве-
щественной необходимости. Правда, и здесь восточные иранцы, являв-
шиеся, по мнению Хомякова, предками славян, имели некоторое преиму-
щество. На Западе антропоморфизм был «гнусен»: боги кровожадны, бо-
гини сладострастны. На Востоке же «родилась и составлялась полная
система антропоморфизма, светлого и кроткого, но бессмысленного»
(т. VI, с. 38).
Постепенно с исторической арены уходят некоторые страны. В Китае,
скажем, поклонение вещественному началу приняло форму обожествле-
ния государства, цивилизация застыла. В Индии пестрая смесь религиоз-
ных верований всех типов постепенно приводит к оскудению духа, а зна-
чит, по Хомякову, и всей полноты жизни народа. Последняя вспышка
активности иранства — древнеперсидская держава, которую Хомяков
довольно неожиданно ставит выше эллинской цивилизации. Нетради-
ционный подход, но совершенно логичный в рамках его концепции, ведь
сравнение идет по религиозному принципу, а довольно абстрактный пер-
сидский дуализм гораздо выше для него, чем греческий антропоморфизм.
«Агуро—Маздро и Зевс! Зенд-Авеста и теогония Гесиода! Чудные гим-
ны Заратустры и глупые заклинательные приговорки эллинского бого-
служения!» (т. VI, с. 235—236). Однако и персы не выдержали скрытого
наступления кушитского духа — синкретизм и обрядность одерживают
новую победу.
Таким образом, Хомяков в качестве первой ступени исторического
развития выделяет довольно традиционный фрагмент — от возникнове-
ния древнейших цивилизаций до выхода на историческую арену древних
греков, но трактовка этого периода человеческой истории у него весьма
оригинальна. В ее основе не сумма историй отдельных племен и не дви-
жение просвещения от одного народа к другому, а глобальная борьба
двух непримиримых начал. А так как в этой борьбе не могут не участ-
вовать все народы, то все народы являются народами историческими.
Пожалуй, в этом смысле, как и в плане трактовки истории через рели-
гиозные принципы, Хомяков предвосхищает К. Ясперса. Вместе с тем у
последнего данный период развития завершается уникальным духовным
взлетом человечества, определившим его историю на многие столетия
(осевое время) *5. у Хомякова же — трагическим религиозно-нравствен-
ным падением. «Мидр-персидская держава замыкает собою ряд миро-
правптельных государств, древней системы—государств, основанных на
13 См.: Jaspers К. Vom Ursprung und Ziel der Geschichte. Zurich, 1949. S. 21.
95
идее отвлеченной или религиозной идее, высшей самого государства и от
того никогда не могущей с ним совоплотиться вполне... Наступило время
новой системы, основанной на высоком значении отдельных лиц челове-
ческих, которых совокупность составляет государственную общину,—
системы, управляющей миром с большими или меньшими изменениями
до нашего времени» (т. VI, с. 239).
Но история не закончилась, она вступила в свою следующую стадию.
Акт второй: община и дружина
Отношение к античной цивилизации у Хомякова, как ранее отмеча-
лось, в целом отрицательное. С религиозной точки зрения, Греция, а тем
более Рим, гораздо ниже, чем Персия или Индия. Но это не значит, что
здесь (в греко-римском мире) прекращается борьба главных историче-
ских сил: свободы и необходимости, тем более что сам религиозный син-
кретизм, столь свойственный античности и столь ненавистный Хомяко-
ву,— результат борьбы тех же начал. Исследование античного периода
истории ведется как бы в двух планах. Во-первых, анализируются иран-
ские и кушитские корни в греческой (и римской) религии. Во-вторых,
вскрывается иная, чем в древнейшей истории, модификация племенного
противоборства. Любопытно, что еще до Ф. Ницше Хомяков персонифи-
цирует основные начала греческой культуры, то есть, по Хомякову,
веры как основы культуры: иранское начало названо аполлоновским,
«кушитское» — дионисовским (см. т V, с. 236). Но большого интереса
этот вопрос у Хомякова не вызывает. Древнегреческая религия для
него — типичный пример синкретизма с сильным преобладанием кушит -
ства, а значит, и вся культура греческая обречена на односторонность и
вырождение. Она трактуется как односторонне эстетическая: «бедность
основной мысли (религиозной.— В. К.) производила богатство видимых
форм», культурное «целое, полное красоты и прелести, но лишенное глу-
бокомыслия и страсти» (т. V, с. 238).
В дальнейшем выходит на авансцену другая тема — борьба племенных
начал. Все более значительное внимание Хомяков начинает уделять вос-
точно-иранской семье народов, и на первый план выходят если не славя-
не, то их ближайшие родственники (фракийцы, троянцы, скифы), кото-
рые оказались меньше «повреждены» религиозным синкретизмом и со-
хранили первоначальные понятия о братстве в быту, что проявилось в
большом значении у них семейно-общинных отношений. К примеру,
в Троянской войне Хомяков целиком на стороне троянцев (рассматри-
ваемых им в качестве славян или по меньшей мере их ближайших род-
ственников). Его умиляет трогательная семейственность Приамова дома,
греки же предстают сборищем разбойников, бандой завоевателей, дружи-
ной (последнее слово имеет у Хомякова бранный характер).
«Светлые» праславянские стихии, согласно взглядам Хомякова, обла-
гораживали весь античный мир (вспомним, что и римляне вели свою
родословную от троянца Энея). Однако эти стихии вынуждены были
уйти в глубь культуры под мощным напором кушитского просвещения.
Уже здесь чувствуется стратегический замысел Хомякова: сначала по-
зитивную миссию «апостолов свободы» несут иранцы в целом, затем паль-
ма первенства переходит к восточно-иранцам, чтобы оказаться в конце
концов у одного из восточно-иранских племен — славян.
Но главный вопрос, который занимает автора «Семирамиды» на дан-
ном этапе его размышлений,— вопрос об основаниях государства. Если
в древнейший период государство было реализацией пусть односторон-
ней, но религиозной идеи, то в античные времена оно превращается в
орудие регуляции частных интересов, выступает в «чистом», неприкры-
том виде как образование неорганическое, механическое, «условное».
«Эллада и Рим принадлежат периоду погибших верований и преоблада-
96
ния личной свободы. Государственный их закон один: грубая беззаконная
сила» (т. VI, с. 336). В отношении эллинско-римской государственности
обретает свое полное выражение ранее высказанная Хомяковым мысль о
двух типах племенных стихий: мирной, земледельческой, семейно-общин-
ной и воинственной, агрессивной, дружинной. Дружина — основная фор-
ма существования второй племенной стихии,— по Хомякову, представ-
ляет собой зародыш государства. Созданная для сугубо завоевательных
целей и объединенная лишь общим корыстным интересом, она превра-
щается в эффективное орудие порабощения других племен, легко замы-
кается в военное сословие1е. Классический пример здесь — Спарта.
Перипетии борьбы общинного и дружинного начал и составляют, по Хо-
мякову, содержание античной истории. За этими началами скрыта все та
же противоположность свободы и необходимости: община состоит из ду-
ховно свободных людей, индивид является ее органической частью и
только в связи с ной — личностью; дружина —это условный агрегат
своевольных личностей, объединенных формально (в государство), под-
чиненных внешнему закону, а значит — несвободных
Итак, государство для Хомякова — зло, хотя и терпимое. Точно так
же, как несовершенство человеческой природы приводило людей в ду-
ховной сфере к отказу от нравственной свободы, в сфере общественных
отношений повторяется «бегство от свободы». Власть над природой (ку-
шитство) пли над людьми (государство) — две ипостаси несвободы, хотя
они могут рождать временные практические успехи и внешний блеск.
Конечно, Хомяков осторожнее, чем темпераментный К. Аксаков, за-
являвший: «Государство как принцип — зло; ложь лежит не в той или
иной форме государства, а в самом государстве как идее, как принци-
пе» ”. Однако, думается, надо прислушаться к свидетельству И. Акса-
кова, который говорил, что идеалом и Хомякова, и К. Аксакова являлось
«не государственное совершенство, а создание христианского общества ”.
Так что от Хомякова явно тянется нить к Бакунину — для обоих госу-
дарство — это зло, которое требует искоренения. Однако Хомяков, испыты-
вавший отвращение к сфере политики, считал, что государство будет из-
жито путем религиозно-морального совершенствования; тогда как Баку-
нин — политик и революционер до мозга костей — уверен, что средством
уничтожения политической машины является только политика. При этом
если для Бакунина приемлемо насилие, то для Хомякова революционное
насилие может породить только деспотизм (Кромвель, Наполеон).
Но формула «насилие порождает насилие» — это палка о двух концах.
Если насилие деспотизма порождено революционным насилием, то по-
следнее тоже должно являться продуктом насилия. И Хомяков, этот,
по словам Герцена, «бретер диалектики», не боится сделать такой вы-
вод. «Всякая революция в себе предполагает предшествовавшее беззако-
ние. Взрыв страсти тем сильнее, чем ужаснее было иго, против которого
она выступает. Преступление ее и жестокость необходимо обусловлены
преступлением и жестокостью власти... Не должно забывать, что опле-
уха тяжелее сабельного удара» (т. V, с. 115). Семя зла, порожденное
насилием, нравственно калечит и угнетателей и угнетенных, но оно «силь-
нее развивается в самом сеятеле, чем в почве, невольно подвергающейся
его вредному влиянию» (т. V, с. 129). Смелый вывод для «реакционе-
ра», которым любят иногда изображать Хомякова! И одновременно вы-
,в Кастовость и сословность для Хомякова представляют собой социальное зло;
в этом отношении философ, в духе времени — эгалитарий.
17 Противопоставление «органической» общины и «механического» государства
сродни известной оппозиции Ф. Тенниса — «община — общество»; здесь имеется кон-
цептуальное и даже терминологическое сходство (см.: Т б n n i s F. Gemeinschaft und
Gesellschaft. Leipzig, 1887).
ls Цит. по кн.: «Ранние славянофилы», M., 1898, c. L1V,
** См. там ж е.
97<
вод этот — предупреждение власть имущим: «Если вы посеете моральное
зло, то пожнете бурю революции».
Хомяков не только антиэтатист, но и противник всякого империализ-
ма. Для него любая империя от древности до современных ему дней —
это неистинная, механическая форма единения человечества, основанная
на насилии и угнетении. Глубоким сарказмом звучат его слова, что «не-
разумные» (латино) американцы, китайцы и африканцы мешают «цивили-
зованным» европейцам «разорять и развращать всякого дикого и полу-
дикого сына земли» (т. V, с. 4).
Третий акт всемирной драмы: Россия и Европа
Идеи римской государственности и всемирной империи — это, по мне-
нию философа, тяжелое наследие, доставшееся от античности романо-
германскому миру, формированием которого начинается третий акт все-
мирной истории. Верный своей методологии, Хомяков вводит новую пару
противоположностей, определяющих в своей форме борьбу начал свобо-
ды и необходимости: православно-славянский мир и католико-протестант-
ский Запад. Если ранее славянский мотив звучал у Хомякова приглушен-
но, то здесь он становится доминирующим — мифотворчество на этниче-
ской почве разворачивается во весь размах.
Согласно мысли Хомякова, не только формальность и «мертвечина»
римского политического наследия пагубно влияют на европейскую куль-
туру го. Важно и то, что племена, составляющие западные народы, аг-
рессивны, воинственны, несут в себе вредный дух аристократизма. Эти
две причины мешают им воспринимать христианство адекватно и, глав-
ное, перестроить свою жизнь на его принципах. Тема борьбы западного
и восточного христианства и оказывается ключевой на третьем этапе
всемирной истории.
Здесь нельзя не вспомнить о приятеле-противнике Хомякова П. Я.
Чаадаеве. Собственно, весь рассматриваемый раздел «Записок о всемир-
ной истории» представляет скрытую полемику с последним, но полемику
своеобразную. Оба сражались на религиозной почве, пользовались схожи-
ми аргументами, но острия их критики были направлены в противополож-
ные стороны. П. Я. Чаадаев утверждал, что подлинная культура строит-
ся лишь на христианской основе, ярким выражением чего и является
для мыслителя католичество. По Чаадаеву, политическое величие России
уживается с ее культурным ничтожествомг1. Хомяков соглашается, что
политическое значение не определяет всемирно-исторической культурной
миссии народа, но указывает при этом не на Россию, а на Запад. Хомя-
ков с радостью подписывается под тезисом, что высшей формой культуры
является христианская, но истинным христианством, адекватным своей
идее, считает не католичество, а православие, и т. п.22.
В чем состоит, по Хомякову, преимущество славянско-православного
мира перед западным? Прежде всего в том, что православие полностью
выражает смысл христианства, явившегося, по его мнению, высшей фор-
мой иранской религиозной идеи о примате нравственной свободы: мес-
сианство венчает религию свободы, показывая, что человек духовно подо-
20 К «вредным» для Запада влияниям Хомяков относит и эллинское «эстетство»,
чуждое глубокой религиозной идее. Поэтому никак нельзя согласиться с Т. Андер-
соном, утверждавшим, что, по мнению Хомякова, пранство проникло па Русь через
Грецию (см.: Anderson Т- Russian Political Thought. Ithaka (N, Y.). 1967, p. 214).
21 См.: Чаадаев IL Я. Статьи и письма. М., 1987, с. 41, 42.
22 Это противопоставление взглядов Хомякова и Чаадаева действительно лишь
в отношении первого периода творчества Чаадаева. В дальнейшем взгляды последне-
го неоднократно менялись. В 40-е годы он писал, скажем, что еще Древняя Русь
«достигла высокой степени просвещения», так как «из цветущей Византии осенило
нас святое православие». (Там же, с. 314). Под этим тезисом подписался бы не толь-
ко осторожный Хомяков, но й «неистовый» К. Аксаков!
98
бен боту. Кроме того, на стрежень исторического потока славянский мир
выдвигается благодаря таким своим качествам, как смирение, миролюбие
и восприимчивость к чужому. Более поздние реминисценции позволяли
часто сводить славянофильское поклонение к народному смирению, к не-
противлению злу насилием. У Хомякова нет ничего подобного. Славяне,
как он не устает повторять, народ кроткий, но мужественный, они хо-
рошие воины, но не любят войны (да и политики вообще), поэтому и
перепоручают их «казачеству» или государству.
В качестве лидера славянско-православного мира Хомяков выдвигает
Россию. Это определяется следующими факторами. Во-первых, на ее
племенную стихию менее всего повлияли «ветреная самоуверенность
кельта, гордое аристократство германца и бытовая сухость римлянина»
(т. V, с. 120). Во-вторых, просвещение (культура) в ней всегда склады-
вались под воздействием восточно-иранской образованности, в частности,
Индии, влияние которой осуществлялось якобы «через Волжский торго-
вый путь» или «по коренному сродству» (т. V, с. 362).
И в этом вопросе философ следует своей диалектике. Славянская нату-
ра, по его мысли, двойственна; она не только обладает, как сказал бы
Ф. М. Достоевский, «всемирной отзывчивостью» в силу восприимчивости
к чужому. Но в силу той же восприимчивости она способна к перерож-
дению. Россия здесь не исключение, опа, «увлеченная бурным движени-
ем веков и соблазном западной науки, давно живет жизнью чуждой и
несогласной с ее настоящим характером. Она утратила свое мирное бра-
толюбие в раздорах удельных, свое устройство гражданское в возрастаю-
щей силе князей и особенно великокняжеских престолов, свою област-
ную жизнь в потопе Монгольском, свой чисто демократический лад в
борьбе с аристократической Польшей, свой семейный быт и самостоя-
тельную, хотя ограниченную образованность в развитии мыслей, чувств
и учреждений, перенесенных с почвы Германской и Латинской. Наконец,
при всем вещественном могуществе и наружном блеске, она представля-
лась глазам наблюдателя глубоко, вполне, без возврата искаженной»
(т. 5, с. 128).
Даже так, «без возврата»! Но это сказано в пылу увлечения, на «воз-
врат» надежда есть. Здесь и в других местах 23 24 Хомяков сетует на иска-
жение исконной славянской основы России, но все-таки в России она,
по его мнению, искажена минимально и потому может легче реставри-
роваться. Именно может, а не должна. И тут мы подходим к одному из
самых каверзных вопросов: о русском мессианизме славянофилов и,
в частности, Хомякова.
Даже доброжелательно настроенные к славянофилам мыслители ста-
вят им в вину идею русского мессианизма. Так, например, Н. Бердяев
обвиняет славянофилов в приверженности «ветхозаветной идее о богоиз-
бранном народе мессии» Но есть ли мессианизм у Хомякова? Вряд ли.
Если он весьма критичен к прошлому и настоящему России, то на буду-
щее ее он взирает с надеждой, и только25. Дело в том, что, как уже го-
ворилось выше, у Хомякова в принципе отсутствует идея божественного
предопределения, а значит — и богоизбранности того или иного народа.
В силу исторических факторов народ может быть призван (но не пред-
назначен!) для решения «всемирной» задачи 26 * 28. Но решит ли он ее, за-
23 Надо учесть, что до анализа русской истории Хомяков в «Записках...» не до-
шел. Но в разных частях книги разбросаны замечания на эту тему.
24 См.: Бердяев Н. А. Судьбы России. Пг., 1916, с. 28.
25 В своей книге Р. Хеар с удивлением констатирует, что, будучи адептом рус-
ского мессианизма, «относительно будущего своей Родины Хомяков остается на диво
гипотетичен и скромен». См.: Hare R. Pioneers of Russian Social Thought. Oxford,
1951, p. 130. Удивление обусловлено тем, что Р. Хеар уверен в мессианизме Хо-
мякова.
28 Нечто подобное мы находим в идее А. Тойнби об «историческом вызове» (см.:
Toynbee A. A Study of History, v. 1. London, 1955, p. 261).
99
висит от его мужества и мудрости. Так, не смогли справиться с истори-
ческой сверхзадачей — духовным единением всего человечества — Изра-
иль, Византия, мусульманский мир, хотя и исповедовали религию
свободы, что, по Хомякову, является обязательным условием выполнения
этой задачи. В кругу друзей Хомяков говаривал: «Лучшая из сущест-
вующих стран — Англия. Наилучшая из возможных — Россия. Но она
может так и остаться в возможности». Что и говорить — странное «мес-
сианство».
Камо грядеши?
«...Если есть какая-либо истина в братстве человеческом, если чувст-
во любви и правды и добра не призрак, а сила живая и неумирающая:
зародыш будущей жизни мировой —не Германец, аристократ и завоева-
тель, а Славянин, труженик и разночинец, призывается к плодотворному
подвигу и великому служению» (т. 5, с. 108). Вот и еще одно слово про-
изнесено: «братство». Вспомним, что Хомякова занимала диалектика сво-
боды и условия подлинного равенства (община). «Свобода, равенство,
братство» — так получается, что революционный лозунг века образует
фундаментальную смысловую и ценностную опору философско-историче-
ской концепции славянофила. Конечно, этот лозунг перетолкован на ре-
лигиозно-этический лад. Но век и вообще не обошел его перетолкования-
ми: в Германии он обретал вид «априорного» конструкта для диалектики
«самодвижения» исторического духа. Деполитизация революционной
идеологии осуществлялась и на французской почве: в утопическом (Сен-
Симон) и христианском (Ламенне) социализме. Так что вариант его
интерпретации Хомяковым симптоматичен и для времени, и для сущест-
ва его концепции, вместе и устремленной к выдвинутым эпохой идеалам,
и сопряженной с чаяниями «великого прошлого».
Суммируя, можно сказать, что Хомяков представлял себе всемирную
историю следующим образом: первобытное, доисторическое состояние че-
ловечества (золотой век) — борьба свободы и необходимости в истории
древнейшей (иранцы и кушиты), древней (государство и община), сред-
невековой и новой (Россия и Запад) — будущее единение человечества
на началах христианства (православия) — христианства, истолкованного
либерально, в духе эпохи. Это единение должно осуществиться не меха-
нически, не империалистически, а органически-духовно. Чуткий к идеям
славянофильства Тютчев писал на этот счет:
«Единство,—возвестил оракул наших дней27,—
Быть может спаяно железом лишь и кровью...
Но мы попробуем спаять его любовью,—
А там увидим, что прочней...» 28
Драматизм ситуации, по мнению Хомякова, состоит в том, что, кроме
России, никто больше не в состоянии выступить пионером в этом деле,
и ей некому передать эстафету свободы. Но для того чтобы встать во
главе процесса духовной консолидации человечества, России самой необ-
ходимо «очиститься от скверны».
«В судах черна неправдой черной,
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной
И лени, мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
О, недостойная избранья,
Ты избрана! Скорей омой
Себя водою покаянья, * 27
27 Имеется в виду Бисмарк.
27 Тютчев Ф. И. Лирика, т. II. М., 1966, с. 223.
100
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой!» 29.
Если «омовения» не произойдет, то, как не раз бывало в истории,
свобода будет побеждена «механическим» (несущим на себе «проклятое
наследие» кушитства и государственности) Западом. Но вообще-то воз-
никает впечатление, что в понятии восходящей ветви исторического про-
цесса у Хомякова есть противоречия. Прежде всего если регресс веры в
свободу объясняется слабостью человеческой природы, то возникает
вопрос: почему христианству суждено объединить человечество? Если
природа человека осталась столь же греховной, христианство должна
ожидать та же судьба, что и древнее иранство. Если же природа чело-
века вдруг качественно изменилась, то это невозможно объяснить ина-
че, чем божественным вмешательством. Второй вариант для Хомякова
неприемлем — он пытается объяснить исторический процесс исключи-
тельно имманентными факторами. С первым вариантом объяснения дело
обстоит сложнее. С одной стороны, Хомяков не перестает уповать на
спасительную миссию христианства (православия), с другой — реальная
картина истории нашей эры в его изображении выглядит не как объ-
единение человечества, а как его дальнейшее разделение. Христианство
дробится (сначала ереси, потом отпадение католицизма и протестантиз-
ма), не избавлено от этого и православие (раскол, секты). Восходящая
ветвь сильно смахивает на регресс, диалектику которого виртуозно про-
демонстрировал Хомяков ранее. Как это ни парадоксально, но для Хомя-
кова прогресс в вере вообще исключен: православие остается неизменным
в своей полноте, другие виды христианства и мусульманство деградируют
в сторону кушитства.
Можно, конечно, попытаться быть пророком, утверждая мысль о
светлом будущем человечества вопреки гнусной действительности, но
жанр пророчества не подходит для наукообразной философии истории,
и Хомяков это понимал30. Думается, он оказался перед серьезной труд-
ностью: ни диалектика регресса, ни пророческие предсказания не годи-
лись для объяснения прогресса человечества и его будущего. Не этим ли
объясняется удивительная особенность «Семирамиды»: древнейшая и
древняя истории рисуются в ней крупными мазками, синтетическими
образами, средневековая же расползается в деталях, мелочном анализе?
Можно предположить также, что Хомяков не то что не успел дописать
«Записки», а не смог этого сделать, так как не знал —как. Поэтому-то
вместо выхода на приятную для него стезю русской истории он топчется
напоследок в западноевропейской, практически не продвигаясь вперед.
Для анализа восходящего этапа исторического движения нужна диалек-
тика не просто борьбы противоположностей, но и их единства: нужен
диалектический синтез. Такую возможность Хомяков отрицал, а его соб-
ственная антитетическая диалектика применительно к проблеме истори-
ческого прогресса «работать» отказывалась. Так, намерение осмыслить
историческую драму превращается в личную драму философа, пытающе-
гося втиснуть все многообразие истории в тесные рамки религиозной
схемы.
* *
«
Мы не ставим здесь задачу дать развернутый критический анализ
«Семирамиды», что потребовало бы рассмотрения филологической, исто-
29 Цитируется стихотворение Хомякова «России» (1854). См. в кн.: «Поэты тют-
чевской плеяды». М„ 1982, с. 256.
30 Надо заметить, что мыслитель пробовал себя и на стезе пророчества, скажем,
в «Послании к сербам». Но здесь и само название (дерзкая евангелическая аллюзия),
и содержание не имеют ничего общего с философией истории.
ДИ
рической, философской базы труда. Цель была уже: определить место
«Записок о всемирной истории» в развитии философии истории. Хомяков
жил в переломную эпоху, когда кончалось восходящее движение капита-
листического общества и буржуазной социальной мысли. Позади оста-
лись оптимистические прогрессистские концепции мировой истории.
Впереди маячил циклизм пессимистического толка. В философии Хомя-
кова причудливо переплетаются прошлое и будущее. В ней явно просмат-
ривается концепция культурно-исторических типов (цивилизации),
реализующих какое-то одно из возможных направлений развития. Но в
отличие от будущих основателей концепции культурно-исторического
циклизма у Хомякова циклизм не есть «исконное» для истории, он про-
является лишь на «среднем» ее этапе, когда идет процесс распадения,
смешения и локализации (точнее — провинциалнзации) культур. И этот
средний этап есть отрицание по отношению к периоду изначального
единства — «антитезис», который должен быть еще раз подвергнут от-
рицанию.
Развитие философии истории пошло по пути ужесточения циклизма.
Уже у Данилевского, который опирался на идеи Хомякова, складывается
теория локальных культур, хотя еще не вполне последовательная. До
логического предела циклизм был доведен лишь О. Шпенглером, благо-
даря чему концепция локальных культур ярко продемонстрировала свою
мировоззренческую ущербность и методологическую неэффективность.
«Закат Европы» стал началом «заката циклизма» в философии истории.
Теперь, проанализировав в общих чертах «Семирамиду», можно со-
гласиться с В. И. Кулешовым: действительно, труд Хомякова подчинен
одной идее, как, впрочем, известной идее подчинена вся философия исто-
рии Гегеля. Но при этом не следует забывать, как высоко, несмотря на
гегелевские спекуляции, ценили ее классики марксизма. Думается, чтс
и нам не пристало усваивать фамильярнр-снисходительный тон по отно-
шению к первой на русской почве универсальной и детальной филосо-
фии истории. А вот переиздать теоретические труды Хомякова, дать к
ним научный комментарий наконец необходимо.
Гегель и государственная школа
русской историографии
А. Н. МЕДУШЕВСКИЙ
Изучение влияния философии Гегеля на формирование концепции
государственной школы позволяет полнее представить место классиче-
ской немецкой философии в развитии русской философской мысли и
историографии, лучше понять методологические установки государствен-
ной (или юридической) школы, определившие ее концепцию историче-
ского процесса в России и взгляд на роль государственности в нем
Влияние Гегедя на государственную школу целесообразно проследить
по главным направлениям гегелевской философской системы и основным
компонентам учения государственной школы: общефилософские взгляды
(прежде всего отношение к диалектическому методу), философия права
(публичное право и концепция государства), философия истории (отно-
шение к русскому историческому процессу).
Проникновение идей классической немецкой философии в Россию
началось еще до оформления государственной школы. Первоначально
наибольшее распространение получили идеи Фихте и Шеллинга, привле-
кательность которых была обусловлена их мессианским, романтическим
характером. Впоследствии влияние этих мыслителей сменилось более
глубоким воздействием Гегеля1 2, причем изучение и интерпретация ге-
гелевской философии оказались одним из центральных направлений
идейной борьбы того времени. Классическая немецкая философия ста-
новилась оружием в этой борьбе: она необыкновенно расширяла горизон-
ты мысли, давала единый вгляд на мироздание, выдвигала диалектику
бытия и мышления, которая, словно огонь Гераклита, уничтожала все
временное, преходящее, неразумное, а потому недействительное3. Как
бы связывая философию Гегеля с деятельностью государственной шко-
лы, Чернышевский писал: «Мы встречаем ученый взгляд новой истори-
ческой школы, главными представителями которой были гг. Соловьев и
Кавелин: тут первый раз нам объясняется смысл событий и развитие
нашей государственной жизни» 4. Объективно возникла связь между ге-
гельянством и изучением всеобщей истории: существовала настоятельная
потребность отказаться от традиционных и выработать новые объясняю-
щие схемы, которые бы давали абстрактную картину развития истори-
ческого процесса. По свидетельству С. М. Соловьева, «время проходило
не столько в изучении фактов, сколько в думании над ними, ибо у нас
1 См.: Маркс К. в Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 221-368.
2 См.: Ковалевский М. М. Шеллингианство и гегельянство в России. К исто-
рии немецких культурных влияний,- «Вестник Европы». Пг., 1915.
3 См.: Г е р ц е и А. И. Былое и думы. Л., 1947, с. 216.
4 Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы.
М„ 1953, с. 26; 251, 255-256.
103
господствовало философское направление: Гегель кружил всем голо-
вы...» s.
Государственная школа представляет собой одно из наиболее замет-
ных явлений в истории русской исторической мысли: сформированный
ее представителями подход к изучению общественных явлений отличал-
ся цельностью и диалектичностью, а концепция русского исторического
процесса долгое время оставалась господствующей в отечественной исто-
риографии. В качестве определяющих признаков самостоятельного науч-
ного направления выделяются, как правило, его предмет и метод, а так-
же наличие длительной научной традиции. Этими признаками обладает
государственная школа: предметом ее изучения является главным об-
разом исторический процесс в России, прежде всего история государства
и права; методом — философия немецкого идеализма; научная традиция
определяется несколькими поколениями философов, историков и юри-
стов. Существовавшие между отдельными авторами разногласия и споры,
приведшие к некоторым модификациям основных теоретических положе-
ний, скорее подчеркивают преемственность развития государственной
школы, чем отрицают ее. Хронологические рамки существования госу-
дарственной школы могут быть примерно определены следующим обра-
зом: начало 40-х — 80-е годы XIX века. Наиболее видными представите-
лями этого направления за все время его существования являлись:
К. Д. Кавелин, С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин, В. И. Сергеевич, а с не-
которыми существенными оговорками также В. О. Ключевский и
П. Н. Милюков. В области философии права сходных взглядов придер-
живались А. Д. Градовский, П. И. Новгородцев и отчасти Н. М. Корку-
нов. Важно также отметить наличие в философской литературе рассмат-
риваемого периода определенных традиций немецкой идеалистической
философии, в особенности консервативного гегельянства (С. С. Гогоцкий,
Н. Г. Дебольский, а в последующий период, например, И. А. Ильин и
другие.)
Государственная школа в лице своих наиболее видных представителей
рассматривала философскую систему Гегеля как высшее достижение
мировой философии и принимала, иногда с оговорками, все его учение,
включая и самую консервативную его часть — философию права. Это
позволяет говорить о единстве метода рассматриваемого направления.
Вместе с тем в отношении к философским взглядам Гегеля у различных
представителей государственной школы не было полного единства. Рас-
смотрение эволюции философских взглядов изучаемого научного направ-
ления представляет известные трудности: за некоторыми исключениями,
мы не имеем трудов представителей государственной школы, специально
посвященных философским проблемам. Отношение автора к тому или
иному вопросу часто приходится устанавливать по отдельным высказы-
ваниям в конкретных работах по истории или праву, а также публицис-
тических произведениях или переписке.
Общефилософские взгляды государственной школы в их отношении к
системе Гегеля наиболее четко проявляются при рассмотрении вопроса
о диалектическом методе и теории познания, в полемике с позитивизмом.
В соответствии с учением Гегеля всемирная история представляется как
самореализация абсолютного духа. Его развитие осуществляется в соот-
ветствии с диалектическим законом, по которому тезис сменяется анти-
тезисом и они оба находят свое высшее завершение (через снятие) в
синтезе. Б. Н. Чичерин подчеркивал, что идея борьбы противоположно-
стей как двигателя развития есть «коренное начало идеализма». Рас-
сматривая важнейшие сочинения Гегеля («Феноменология духа», «Нау-
ка логики», «Философия права»), Чичерин подчеркивает внутреннее
единство, поступательное диалектическое движение мысли в них. Ха-
5 Соловьев С. М. Записки. Пг., с. 60,
104
рактерно в этом отношении сопоставление Чичериным «Логики»
Д. С. Милля и «Науки логики» Гегеля: если первую он обвиняет в фор-
мально-логическом строе мысли, то вторую определяет как единственно
научную «попытку вывести всю систему умозрительных понятий, кото-
рыми руководится человеческий разум в познании вещей»6 7. В своих
«Основаниях логики и метафизики» Чичерин делает попытку развить
гегелевскую логику и ее категории (возможность и действительность,
становление, количество и качество). Центральной проблемой при ана-
лизе философских взглядов Б. Н. Чичерина является его отношение к
диалектическому методу. Уже современники Чичерина, например,
Н. М. Коркунов и II. И. Новгородцев, отмечали его отступление от
взглядов Гегеля на диалектику и связанные с этим изменения в области
теории права и истории. Б. Н. Чичерин неоднократно подчеркивал, что
диалектика является ядром философии Гегеля. Вместе с тем уже в оп-
ределении диалектического метода прослеживается оригинальная манера
его интерпретации: «Через все проходит один диалектический закон, ко-
торый, вытекая из самого существа человеческого разума, идет от одно-
го определения к другому, пока он не совершит полного круговорота» ’.
Идея диалектического круга наиболее ярко выражена в «Истории поли-
тических учений», где она положена в основу их изучения, а потому
«мысль по необходимости вращается в этом круге», образуя «цикл по-
литических учений». Отсюда вывод: «Поэтому мы видим в истории мыс-
ли постоянное повторение одних и тех же воззрений, которые возвраща-
ются в силу необходимости», причем «будущее не дает нам ничего су-
щественного, чего бы не было в прошедшем» 8. Этому пессимистическо-
му выводу соответствовала предложенная Чичериным модификация геге-
левской триады: вместо трех составляющих формулы Гегеля (тезис,
антитезис, синтез) она включала в себя четыре компонента. Отказ от
гегелевской триады выражал подмену идеи развития представлением о
диалектике как круговом движении, циклическом вращении, не дающем
хода вперед. Положение о том, что «диалектический закон влечет за со-
бою совпадение конца с началом», стало ключевым в философии Чиче-
рина и вызвало упреки в отходе от Гегеля. Тот факт, что такая интер-
претация учения Гегеля наложила отпечаток на все творчество Чичери-
на, в том числе по вопросам социологии, права и истории, не вызывает
сомнений. С одной стороны, он не отрицал борьбы противоречий и их
синтеза как высшего единства, дающего новое качество, то есть понимал
существо диалектики. «Мысль двигается,— отмечал он,— через односто-
ронние определения, путем раздвоения и борьбы, чтобы достигнуть окон-
чательной своей цели, высшего единства познания» 9. С другой стороны,
обращает на себя внимание эволюционистский характер интерпретации
диалектики: у государственников (прежде всего у Б. Н. Чичерина) ак-
цент делался на снятие противоречий, их синтез, подчеркивалась преем-
ственность развития и единства диалектической триады; отсюда попытка
ввести четвертый элемент диалектической схемы как переходную ступень
от одного законченного цикла развития к другому. Эту особенность диа-
лектики Чичерина хорошо подметил Н. М. Коркунов, отмечавший, что
четырехчленные схемы не могут переходить одна в другую и, следова-
тельно, образовать единого процесса развития10.
Подход Чичерина к диалектике нашел свое конкретное выражение в
его философии права и философии истории. Если Гегель различал пра-
во и мораль как противоположности и нравственность как их синтез,
то Чичерин прибавляет к этой триаде общежитие, как их первоначаль-
6 Чичерин В. Н.— «Вопросы философии и психологии». М., 1904, с, 11.
7 Чичерин Б. Н. Наука и религия. М., 1879, с. 77.
8 Чичерин Б. Н. История политических учений, т. 1. М., 1869,
9 Т а м ж е, с. 11.
1“ См.: Коркунов Н. М. История философии права. Сиб., 1915, с. 400.
105
ное единство. У Гегеля различаются три общественных союза (семья,
гражданское общество и государство), а Чичерин добавляет к ним чет-
вертый — церковь. Наконец, если Гегель в государстве выделяет три
власти (королевскую, исполнительную и законодательную), то Чичерин —
четыре, прибавляя к названным судебную. Видоизменяя учение Гегеля
об обществе, Чичерин выделяет следующие компоненты его диалектиче-
ского объяснения: свобода и закон как основные противоречащие друг
другу силы (тезис й антитезис), власть как их примирение (синтез) и
четвертый — общая цель как объединение и связь всех предшествующих
компонентов диалектической триады.
Философские взгляды государственной школы определили ее подход
к изучению проблем теории и истории государства и права. Правовые
Взгляды государственников, большинство из которых были юристами,
охватывают широкий круг вопросов общественного развития и, по су-
ществу, могут рассматриваться в качестве социологической теории. Из-
ложение этой теории состоит в последовательном логическом выведении
основных социальных институтов — общества, государства, семьи — из
идеи органического развития абсолютного духа. Стержневая идея фило-
софии Гегеля — принцип свободного раскрытия и самореализации, воп-
лощения абсолютного духа — лежит в основе философии права: абст-
рактное право, нравственность, мораль, а также семья, гражданское об-
щество и государство представлены как ступени саморазвития абсолютной
идеи. Центральным пунктом в интерпретации философии права у «госу-
дарственников» является анализ диалектики общества и государства,
причем с сильным креном в сторону последнего. На этой стороне их
учения целесообразно остановиться, так как оно легло в основу методо-
логических воззрений государственной школы.
Б. Н. Чичерин, исходя из гегелевской концепции разделения и «фи-
лософского различения» гражданского общества и государства, проводит
изучение их взаимоотношений по принципу единства и борьбы противо-
положностей: «государственное единство и общественная рознь составля-
ют соответствующие и восполняющие друг друга явления» “. В соответ-
ствии с Гегелем государство определяется как осуществление нравст-
венной идеи, а его внутренняя цель — как «высшее сочетание свободы
с разумным порядком», служение идеалу общего блага, охрана свободы
и прав личности и собственности. С позиций либерализма Чичерин рас-
сматривает вопросы верховной власти (ее нераздельность, неотчуждае-
мость), законодательные прерогативы и законность действий, а также
связь с обществом (сочетание прав и обязанностей личности). В соот-
ветствии с правовой традицией того времени право подразделяется на
публичное и частное, причем последнее рассматривается как подчинен-
ное по отношению к первому. Это связано с гипертрофированным
представлением о государстве как «высшем назначении народа, его исто-
рическом призвании», «высшем цели общественного развития» 12. Госу-
дарство предстает «вечным и верховным союзом на земле». В соотноше-
нии общества и государства, как понял его Чичерин, наиболее отчетливо
выражается механистичность гегелевского представления о публичном и
частном праве, в соответствии с которым гражданское общество образу-
ется на основе взаимодействия частных Целей отдельных лиц, а государе
ство является осуществлением общественной или коллективной цели. Не
случайны поэтому упреки Чичерину в возрождении теорий естественно-
го права и общественного договора Руссо, высказывавшиеся в современ-
ной ему юридической литературе. Отсюда понятна также логика прово-
дившейся Чичериным критики известных правовых теорий того времени,
дававших определение права с неокантианских позиций (например, ра-
м Ч и ч е р и.н Б. Н. Курс государственной науки, ч. 2. Социология. М., 1896, ₽. 37,
“ Чи ч е р я>н Б. И. Собственность и государство, ч. 2. М., 1883, с. 359,
106
боты Р. Иеринга «Цель в праве» й С. А. Муромцева). В учении о фор-
мах государственной власти для Чичерина характерна известная дихо-
томия, то есть все образы правления он однозначно подразделяет на
государственные и негосударственные. При этом в отличие от Гегеля Чи-
черин придает самостоятельное значение не только идеалу государствен-
ного устройства, но и подготовившим его формам, отмечая, что с исто-
рической точки зрения «все образы правления одинаково правомерны,
хотя не все обнаруживают одинаковую степень развития». Однако, как
и Гегель, идеальной формой правления Чичерин считал конституцион-
ную монархию, позволяющую, по его мнению, совместить сильную
власть (монархическое начало) и свободу (элемент народного предста-
вительства). В этих идеалах нашли выражение политические устремле-
ния русского либерализма эпохи буржуазных реформ13.
Развитие исторической мысли в середине XIX века настоятельно тре-
бовало концептуального осмысления русского исторического процесса.
Отметим, что уже в предшествующий период в историографии была про-
делана большая работа по сбору фактического материала и критике
источников. Однако в рассматриваемый период наряду с определенными
достижениями в критике источников все более явственно ощущается
необходимость их теоретического осмысления. «Внутренняя история Рос-
сии,— подчеркивал К. Д. Кавелин,— не безобразная груда бессмыслен-
ных, ничем не связанных фактов. Она, напротив, стройное, органическое,
разумное развитие нашей жизни, всегда единой, как всякая жизнь, всег-
да самостоятельной, даже во время и после реформы» Полемизируя
со славянофилами («Ответ Москвитянину»), он выделил это положение
в качестве главного: «В моей статье я отстаивал необходимость теории
Для русской истории». В то же время он рассматривал теорию не как
извне навязанную интерпретирующую схему, но как отыскание опреде-
ленной внутренней закономерности в саморазвитии процесса русской
истории, ее внутреннего смысла: «Теория русской истории есть обнару-
жение законов, которые определили ее развитие». Этот поиск теоретиче-
ского подхода обусловливался не только потребностями собственно исто-
рической науки, но и общественным движением предреформенной эпохи:
«В наше время русская история становится предметом общего любопыт-
ства и деятельного изучения». Накануне реформ стало необходимым ос-
мысление русского исторического процесса в целом в перспективе взаи-
мосвязи прошлого, настоящего и будущего. Этот подход был, по
существу, открытием историзма в подходе к социальным явлениям:
«Возможность в одно и то же время судить историческое явление на ос-
новании прошедшего и чаемого будущего расширяет круг зрения, рож-
дает многосторонний взгляд на предмет, освобождает от исключительно-
сти, легко переходящей в ограниченность» ”,— писал Кавелин. Именно
поэтому диалектический метод и историзм Гегеля были восприняты ис-
ториками государственной школы как основа й важнейший элемент их
собственного мировоззрения. Рассмотрим, какие идеи фплософии исто-
рии Гегеля Сыграли наиболее существенную роль в формировании обще-
го подхода государственной школы к объяснению русского исторического
процесса. Важнейшее значение имел подход к истории народа как
развитию целостного, взаимосвязанного социального организма, взятого
во всей его сложности и единстве.
Сами представители государственной школы отмечали, что данный
взгляд на общество был навеян и непосредственно вытекал из гегелев-
13 См.: Чичерин Б. Н. Воспоминания. Земство и Московская дума. М., 1934;
его же. Вопросы политики. №., 1903; его же. Конституционный вопрос в России.
Рукопись 1878 года. Спб., 1906.
14 Кавелин К. Д. Взгляд на юридический быт древней России.— «Монографии
по русской истории». Спб., 1897, с. 66.
15 Т а м ж е, с. 69.
107
ской методологии. «Этот взгляд — последний результат европейской нау-
ки — имел огромное и решительное влияние на уразумение нашего древ-
него быта» 16,— отмечал Кавелин, анализируя историческую концепцию
С. М. Соловьева. Новым и невиданным приемом назвал Кавелин стрем-
ление воссоздать наукой живой организм русской истории, понять ее
как органическую взаимосвязь каждого этапа и явления русской исто-
рии. При таком подходе все становилось на место: удалось объяснить
возникновение удельной системы, которая ранее представлялась как «не-
известно откуда взявшаяся», понять монгольское иго как внешний фак-
тор, оказывавший влияние, но не игравший определяющей роли. Реали-
зацию этого теоретического подхода дал на конкретном фактическом
материале С. М. Соловьев. Раскрывая общую задачу главного труда
своей жизни, он писал: «Не делить, не дробить русскую историю на от-
дельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за
связью явлений, за непосредственным преемством форм; не разделять
начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить
каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из об-
щей связи событий и подчинить внешнему влиянию» 17.
Применение этих общефилософских идей к анализу реальных обще-
ственных явлений и исторического процесса шло в значительной степени
через критическое переосмысление и оевоение известной диалектической
формулы Гегеля, изложенной в его «Философии права»: «Что разумно,
то действительно, и что действительно, то разумно». Сам Гегель указы-
вал на непонимание смысла этой формулы его современниками. Многие
авторы, в том числе некоторые ученики Гегеля, выступили с критикой
этого положения. Так, по мнению Р. Ганма, «философия права... яснее
всего отражает направление, или, лучше сказать, эту судьбу гегелева
учения — превращение абсолютного идеализма в идеализм реставрацион-
ный» *8 19. В этой связи возникла известная полемика между Герценом и
Белинским. Если члены кружка Станкевича, куда входил Белинский,
интерпретировали эту формулу как призыв к приятию внешнего соци-
ально-политического мира николаевской Россип, поскольку единственной
истинной действительностью обладает лишь внутренний мир индивида,
то Герцен считал действительным внешний мир, поскольку он наклады-
вает печать необходимости на внутренний мир индивида. Пересмотр
Белинским своих взглядов по этому вопросу (в русле его революционно-
го решения Герценом) обусловил их идейное сближение в последующий
период. К. Д. Кавелин считал формулу Гегеля туманной идеалистиче-
ской абстракцией, подчеркивая, что «далеко не все действительное ра-
зумно», а современность «достойна не только критики, но и глубокого
порицания» Н. М. Коркунов также интерпретировал эту формулу как
консервативную, связывая ее появление с усилением реакционных черт
мировоззрения Гегеля в поздний период творчества (отсюда несколько
механистическое противопоставление раннего Йенского и Гейдельбергско-
го периодов позднему Берлинскому, когда была создана «Философия
права») 20 21. Неправомерность подобной интерпретации отметил К. Фи-
шер: положение «все действительное разумно» не более консервативно,
чем положение «все разумное действительно» — революционно 2‘.
П. И. Новгородцев подчеркнул многоплановость понятия «действитель-
ное»: «дело в том, что Гегель не все существующее* считал действитель-
ным. Под действительностью он понимает ту высшую реальность мирово-
16 К а в е л и н К. Д. Монографии по русской истории, с. 279.
17 Соловьев С. М. История России с древнейших времен, т. 1. Спб., изд. 2, с. 2.
18 Г а й м Р. Гегель и его время. Спб.. 1861, с. 306, 312.
19 «Вестник Европы», 1888, кн. 5, с. 16.
20 См.: Коркунов Н. М. История философии права. Пг.. 1915, с. 370.
21 См.: Фишер К. История новой философии, т. VIII. Гегель. Его жизнь, сочи-
нения и учение. Перв. полутом. М,- Л., 1933, с. 425.
108
го и исторического процесса, в которой осуществляется закономерное
движение духа» 22. Историки государственной школы как раз и стреми-
лись выяснить, что является действительным — характерным, опреде-
ляющим в русском историческом процессе, а затем понять закономер-
ность, разумность исторической действительности. Наблюдая русский
исторический процесс, они справедливо отмечали большую роль госу-
дарства в нем. Роль государства в русской истории отметили уже
историки предшествующего поколения, а Н. М. Карамзин подчеркнул
это названием своего обобщающего труда «История государства Россий-
ского». То новое, что внесла государственная школа в разработку этой
проблемы, состояло в попытке не только констатировать это явление,
но понять его закономерности, социальную природу и процесс развития.
Таким образом, в отличие от предшествующей историографической тра-
диции центр тяжести исследования был перенесен на проблему генезиса
российской государственности как характерной черты всего национально-
го исторического процесса: если развивалась государственная, политиче-
ская мысль, а другие стороны — нет, значит, в ней сосредоточились все
силы и соки народной жизни. «Вся русская история,— писал, например,
К. Д. Кавелин,— как древняя, так и новая, есть по преимуществу го-
сударственная, политическая в особенном, нам одним свойственном зна-
чении этого слова» 23. В результате такого подхода история государст-
ва, «государственного начала» стала своего рода стержнем русской истории
вообще. «После этого,— заключал автор,— оставалось только понять, так
сказать, почву, элемент, в которых совершалась государственная жизнь, и
уловить законы ее развития — и дело было сделано, задача решена, взгляд
на русскую историю создан». Гегелевская идея органического развития
исторического процесса, где каждый этап выступает как ступень общего
развития, послужила основой для обоснования периодизации русской
истории. В качестве общего принципа выступает выделение в ней трех
основных этапов — родового, вотчинного и государственного, каждый из
которых подобно элементам гегелевской триады выражает тезис, анти-
тезис и синтез и воплощает связь и поступательное движение народной
жизни. Направленность исследований при этом определялась интересом
к государственно-правовой тематике. Попытка разрешить вопрос о ге-
незисе русской государственности привела к анализу раннего периода
истории, когда, по Эверсу, складывались родовые отношения, «когда
начальники отдельных племен, возникшие из патриархального быта се-
мейств, начинают основывать государство,— времени, на которое мы
везде должны обращать внимание, чтобы уразуметь древнее право» 24.
С. М. Соловьев в качестве главного, основного явления в смене общест-
венных отношений выделял переход родовых отношений между князья-
ми в государственные. Кавелин, принимая эту периодизацию в целом,
отмечал, однако, что в концепции Соловьева переход от родовых начал
(родовая собственность, основанная на личных отношениях князей) к
государственным не нашел достаточного обоснования: откуда взялись го-
сударственные начала, он не объясняет. Вклад Кавелина состоял в том,
что он выделил в качестве особого, самостоятельного вотчинный период.
В его триаде родовой этап переходит в вотчинный, а с начала XVIII ве-
ка — в государственный, когда Московское царство стало государствен-
ным, политическим целым. Несомненный интерес представляет попытка
Кавелина связать проблему власти и земельной собственности: удельное
право предстает как семейное, частное право, постепенно разрушающее
общее родовое владение княжеского рода. Б. Н. Чичерин, в свою оче-
22 Новгородцев П. И. Лекции по истории философии права, учения нового
времени. XVI—XIX вв. М„ 1918, с. 195.
23 К а в е л и н К. Д. Монографии по русской истории, с. 272.
24 Эверс И. Ф. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. Спб.,
1835, с. 19.
109
редь, применительно к истории русского государства и права выделяет
три эпохи: XVI век — установление общественных повинностей (земское
начало); XVII век — правительственное начало, а эпоха Петра —третий
этап, когда «весь организм получил правильное, систематическое устрой-
ство». Поиск внутреннего смысла и связи различных периодов народной
жизни выдвигается как главный принцип исторического исследования:
«только предыдущие периоды жизни народа раскрывают нам смысл по-
следующих» 25,— говорит Чичерин.
Этот подход определил изучение историками государственной школы
происхождения и развития, переломных эпох истории российской госу-
дарственности. Принципиальное значение при этом имеет Вопрос о фео-
дальном строе и свойственных ему социальных отношениях. Известно,
что в само понятие «феодализм» историография традиционно (со времен
Гизо) вкладывает прежде всего представление о социально-политическом
строе, характеризующемся рядом особых признаков: политической раз-
дробленностью, системой вассалитета и условным землевладением. По-
скольку в России на разных этапах ее истории эти признаки либо вовсе
не существовали, либо существовали лишь отчасти, то, делали вывод го-
сударственники, для нее не был характерен феодальный строй: «В Ев-
ропе все делалось снизу, а у нас сверху». Эти обстоятельства определили
коренное отличие русского исторического процесса от западноевропейско-
го и специфический путь развития русской государственности. Государ-
ственная школа выводила русскую государственность из ряда факторов.
Среди них подчеркивались прежде всего обширность географического
пространства, определявшего постоянное развитие колонизации новых
земель и, как следствие, стремление государства закрепить население.
Отсюда — объяснение крепостного права, исходившее из теории закре-
пощения сословий государством в интересах военной службы и сбора
налогов. Последующее раскрепощение предстает также как акт госу-
дарственной власти, осознавшей своевременность и историческую обус-
ловленность этого шага. В качестве другого фактора указывается борьба
«леса со степью» в русской истории, постоянная угроза враждебных на-
бегов делала необходимой сильную центральную власть и военную орга-
низацию общества. Наконец, третьим фактором, в значительной степени
связанным с длительным господством монголо-татарского ига, является
практика «собирания земель» московскими великими князьями, опреде-
лившая установку на освоение новых земель. В соответствии с данным
подходом государственная школа интерпретировала историю социальных
отношений в России, и в частности принципиальную проблему крепостно-
го права. Строительство государства требовало создания специального
военно-служилого сословия, а его материальное обеспечение сделало не-
обходимым закрепление других сословий: «Все подданные укреплены
таким образом к местам жительства или к службе, все имеют своим на-
значением служение обществу. И над всем этим господствует прави-
тельство с неограниченной властью»26 27. Добавляя новые штрихи к
концепции о закрепощении сословий государством, С. М. Соловьев сде-
лал упор на объективном характере и исторической обусловленности
этой меры: «Прикрепление крестьян — это вопль отчаяния, испущенный
государством, находящимся в безвыходном экономическом положении» г’.
В исторической концепции государственной школы речь шла о том, что
закрепощение сословий было исторически обусловлено и необходимо в
предшествующий период, а затем, начиная с петровского времени и в
течение XVIII века, началось раскрепощение сословий, прежде всего
дворянства. Освобождение крестьян должно было, по этой концепции,
25 Чичерин Б. Н. Областные учреждения России в XVII в. М., 1856, с. L
26 Чичерин Б. Н. О развитии древнерусской администрации. «Опыты по исто-
рии русского права». М., 1858. с. 383.
27 Соловьев С. М. Публичные чтения о Петре Великом. Спб./ 1903, с. 212.
НО
замыкать цикл освобождения сословий, открывавший новые основы граж-
данственности русского общества. Иначе говоря, основное внимание этой
концепции было обращено на историческое обоснование проведения го-
сударством либеральных преобразований. В этом контексте следует рас-
сматривать и известное положение о роли государства как движущей
силы исторического процесса, формирующей социальные отношения:
«В России все совершалось правительством, все устанавливалось свер-
ху» г>. В преддверии реформ Ото положение означало призыв прави-
тельства к решительным действиям. Апофеоз идеи государства достига-
ет своей кульминации применительно ко времени петровских преобра-
зований. Диалектику Исторической преемственности и ее разрыва в ходе
реформ лучше всего выразил С. М. Соловьев: «Преобразователь воспи-
тывается уже в понятиях преобразования, вместе е обществом приготов-
ляется он идти только Далее по начертанному пути, докончить начатое,
решить нерешенное. Так тесно связан в нашей истории XVII век с пер-
вою половиною XVIII: разделять их нельзя» * 29. Результаты государст-
венных преобразований Петра справедливо высоко оценивались государ-
ственной Школой. Это «было,— писал Б. Н. Чичерин,— основание проч-
ной государственной системы, организация государственных сил,
возведение России на ту степень могущества, которая дала ей возмож-
ность играть всемирно-историческую роль» 30.
Относительный оптимизм гегельянства до крестьянской реформы
сменился пессимизмом и растущей неуверенностью В будущем у госу-
дарственников в последующий период. Это чувство проявилось в пере-
оценке философии Гегеля и познавательных возможностей ее метода.
К. Д. Кавелин Писал: «Наши теории 40-х годов исходили из общих на-
чал, взятых извне, из идеалистической немецкой философии или из фак-
тов западноевропейской политической и общественной жизни. Поэтому
они были оторваны от почвы, были слишком априористичпы для рус-
ской жизни»31. В одном из писем А. И. Герцену и Н. П. Огарёву
он писал, что «давно Перестал верить в чудотворную силу науки вообще
и философии в особенности. Она есть переведение жизни в область мыс-
ли, то есть общего, которое только выражает жизнь под другой формой,
но не творит ее. Формулу Гегеля «природа есть инобытие духа» надоб-
но выворотить: «дух есть инобытие природы». Философия в форме Ге-
геля есть все еще кабалистика и религия» 32. Отказ от «предвзятых об-
щих идей» в русле данного направления фактически означал переход к
неокантианской критике гегелевской философии, позитивизму. С крити-
ческих позиций попытку переосмысления философий Гегеля предпринял
Н. Г. Дебольский. Комментируя феноменологию, он обращает преиму-
щественное внимание на наличие преемственности развития, снятия про-
тиворечия: «Этот способ развития высшего из низшего Гегель выражает
глаголом aufheben — снимать, придавая ему значение вместе и изменения
и сохранения» 33 34. Слабость системы ГёгелЯ он видит в ее абстрактном и
сугубо идеальном характере. Следствием является то, Что «гегёлев абсо-
лют есть нечто доступное весьма разнообразным толкованиям и может
быть настолько Же отождествлен с духом, как и с материальною си-
лою» ’4. С позиций «философии тождества», исходя из гносеологических
принципов объективного идеализма, государственники выступали с кри-
2S Кавелин К. Д. Монографии по русской истории, с. 566.
29 С о л о в ь е в С. М. История России с древнейших времен, т. 1, с. 6.
30 Чичерин Б. Н. Опыты по истории русского права, с. 386-388.
31 Корсаков Д. А. Константин Дмитриевич Кавелин. Из семейной переписки
и воспоминаний.- «Вестник Европы», 1887, кн. 2, с. 629, 633.
32 «Письма К. Д. Кавелина и И. С. Тургенева к А. И. Герцену». Изд. Драгома-
нбва. Женева, 1892, с. 13.
33 Дебольский Н. Г. Введение в учение о познании. Спб., 1870, с. 161, 175.
34 Дебольский Н. Г. Философия будущего. Спб., 1882, с. IX; е г о ж е. фило-
софия феноменального формализма. I. Метафизика. Спб., 1892.
111
тикой субъективно-идеалистических неокантианских и позитивистских
идей, получивших распространение в конце XIX — начале XX века. Так,
Чичерин критиковал субъективистские и волюнтаристические теории,
например, А. Шопенгауэра и его русских последователей. Полемизируя
с С. Н. Трубецким, он писал, что автор, «к сожалению, увлекся фанта-
стической логикой Шопенгауэра, которая попутала его, вопреки очевид-
ности, видеть субъекты в столах и подушках» 35 36. Возражая против при-
нижения знания перед мистикой и субъективизмом, он писал: «Разум не
есть пустая шляпа, а живая деятельная сила, которая в себе самой но-
сит свои начала и только в силу этого может быть органом истинного
знания» зв. С этих позиций Чичерин критиковал взгляды В. С. Соловье-
ва, его религиозную и этическую проповедь 37. Характерно, что полеми-
ку с молодым В. С. Соловьевым начал еще К. Д. Кавелин, который
критиковал его за неоправданное увлечение Шопенгауэром и Гартманом,
видя в этом учении «вспышки угасающего отвлеченного идеализма»,
характерного для сложных переходных эпох, сравнивал его со спиритиз-
мом и рассматривал как своеобразную реакцию на материализм. Сам же
Кавелин в это время склонялся к позитивизму, подчеркивая значение
И. Канта и О. Конта для развития науки38. Вместе с тем определенное
значение имело противопоставление позитивистским представлениям ге-
гелевского тезиса об органическом, закономерном характере развития об-
щества и его познания, в соответствии с которым «высшая цель позна-
ния, исходящего от явлений, состоит в познании управляющих ими за-
конов». Выдвигая априорный метод против волны эклектики и эмпириз-
ма, Чичерин утверждал, что «метафизика... является руководительницею
опыта» 39, что в условиях того времени имело положительное значение.
Наиболее отчетливо тенденция к неокантианской интерпретации и
критике Гегеля проявляется у поздних государственников, прежде всего
у Н. М. Коркунова. В многократно переиздававшемся курсе «Истории
философии права», в разделе «Спекулятивные системы» находим подроб-
ный критический анализ философии Гегеля и русских гегельянцев. Автор
скептически отмечает, что Гегель отождествил мышление и бытие с
помощью изобретенной им диалектической методы, основанной на необ-
ходимом движении духа по трем стадиям развития: «Согласно своему
учению о тождестве законов мышления и бытия, он не ищет понимания
существующего в его непосредственном изучении, а привносит это по-
нимание, как готовую, априорно данную диалектическую формулу»40.
С неокантианских позиций дается Коркуновым критика диалектического
метода: отрицание онтологического монизма философии тождества при-
водит его к неверным гносеологическим выводам, критике абстрактного
метода познания вообще: «Диалектическая схема оказывается приложи-
мой ко всему, но вместе с тем она ничему в сущности и не научает
нас. Это ... не уравнение, а простое тождество... оно не раскрывает со-
бою действительных объективных законов явлений».
Отмеченная тенденция нашла развитие в трудах государственников
более позднего периода, посвященных непосредственно теории и истории
права. В очерке А. Д. Градовского «Политическая философия Гегеля»
последовательно раскрывается гегелевская трехступенчатая формула —
семья, гражданское общество, государство. Характерно, что автор делает
упор именно на ступенчатый, механистический характер формулы, а не
35 Чичерин Б. Н. Метафизика есть ли наука? — «Вопросы философии и психо-
логии». М., 1904, с. 49.
36 Чичерин Б. Н. Существо и методы идеализма. Там ж е, с. 210.
37 См.: Чичерин Б. Н. Мистицизм в науке. М., 1880. См. также рукописные ма-
териалы Чичерина по этому вопросу: ЦГАОР, ф. 1154, on. 1, д. 48, лл. 2-4.
38 См.: Кавелин К. Д. Априорная философия или положительная наука. Спб.,
1875.
39 Чичерин Б. Н. Основания логики и метафизики. М., 1894, с. 301.
40 Коркунов Н. М. История философии права. Спб., изд. 6, 1915, с. 370.
112
рассматривает ее как выражение диалектической триады, что было свой-
ственно представителям государственной школы раннего периода. Госу-
дарство определяется как «продукт осознавшего себя духа, продукт на-
родного самосознания», «действительность идеи воли», «действительность
конкретной свободы». Эти признаки государства объединяются постула-
том единства цели: «Государство... есть само по себе цель. Эта цель есть
абсолютная, неподвижная и конечная цель, в которой свобода достигает
высочайшего своего права» “. В отличие от многих других авторов Гра-
довский склоняется к расширительной трактовке формулы Гегеля о кон-
ституционной монархии как форме власти, которая может получить са-
мое разнообразное содержание.
Государственная школа находила свой идеал разумной действитель-
ности в идее правового государства. Под этим углом зрения рассматри-
валась история правовой мысли, смена основных социологических кон-
цепций41 42. Гегелевская философия права, ставившая в центр внимания
государство, явилась теоретической основой их построений. Выявляя
историографическую традицию государственно-правового направления,
П. И. Новгородцев рассмотрел вопрос о взаимоотношении философии Ге-
геля с исторической школой права Савиньи, преодолевшей некоторые
метафизические догмы истории естественного права и представившей
правовое развитие как длительный исторический процесс постепенного
складывания государственных учреждений, правовых идей и соответст-
вующего им законодательства43. На место теорий спонтанного, волюнта-
ристского происхождения правовых норм (например, теорий Вольтера и
Руссо) была выдвинута идея об их органическом развитии из недр и
традиций народной жизни. Новгородцев отмечал воздействие гегельянст-
ва на позднейшие воззрения представителей исторической школы права,
чем объяснял некоторые модификации исторической теории права. Изло-
жение правовых взглядов Гегеля связано с разработкой Новгородцевым
его собственной концепции. Задачу философии права он видит в том,
чтобы оценивать факты существующего с этической точки зрения. Этот
«этический критицизм» является своеобразной попыткой совместить ка-
тегорический императив Канта и философию права Гегеля, с одной сто-
роны, и идею правового государства — с другой. Вся история государств
и политической мысли предстает как стремление утвердить идеал право-
вого государства. «Этот путь,— пишет он,— намечается историческим
развитием новых европейских государств, приводящим их все без исклю-
чения, по некоторому непреложному закону, к одному и тому же идеалу
правового государства» 44. Новгородцев считает, что гегелевское понятие
о государстве следует рассматривать как идеал государственного строя и
не более того, так как в его построении было много «идеалистического
утопизма», объяснявшегося тем фактом, что все гегелевское построение
совершалось на высоте диалектической идеи. Раскрывая историю форми-
рования этого представления через смену философских и правовых идей,
Новгородцев подчеркивает, что гегелевская философия стала завершаю-
щим этапом и как бы подведением итогов этого пути: если у Макиавел-
ли, Гоббса, Руссо государство предстает источником нравственной жизни
людей и занимает место церкви, у Канта высшей целью объявляется
объединение всего человечества под господством единого и равного для
всех права, то у Гегеля эта идея выражается в представлении о госу-
41 Градовский А. Д. Политическая философия Гегеля. Собр. соч., т. 3. Спб.,
1899, с. 298.
42 См.: «История буржуазного конституционализма XIX в.». М., 1986.
43 См.: Новгородцев П. И. Историческая школа юристов, ее происхождение
и судьба. Опыт характеристики основ школы Савиньи в их последовательном разви-
тии. М., 1896, с. 62.
44 Новгородцев П. И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве.
М., 1901, с. 241. В построении «идеального государства» видит автор смысл гегелев-
ского учения о конституционной монархии.
5 Вопросы философии, № 3	ИЗ
дарстве как о земном боге, действительности нравственной идеи на Зем-
ле. Опираясь на идеал государства Гегеля, государственная щкода цозд-
него периода в традициях либерализма характеризует свое представле-
ние о правовом государстве, которое должно объединить все классовые,
групповые и личные интересы в целях общей жизни, сочетая частцые
интересы с единством общего блага, воплощая идею единого ц равного
для всех права. Своими предшественниками в формировании концепции
правового государства они считали в Англии — И. Бентама, во Фран-
ции — Б. Констана и А. Токвиля, в Германии — Гегеля и Лрренца
Штейна, чьи идеи стали «общим достоянием, к которому все привыкли».
Гегелю среди них отводится особое место, для них оц в известном смыс-
ле является «завершителем» идеала правового государства. Интерпрета-
ция гегелевских правовых воззрений представителями государственной
школы выражалась в либеральной трактовке общественной мысли, исто-
рии политических учений и доктрин, в частности идей античной демо-
кратии, естественного права, исторической щколы права. В практическом
и политическом отношении это означало выдвижение в качестве идеаль-
ной формы государственной вдасти конституционной монархии.
Тенденцию к переходу государственников на позитивистские позиции
в исторической науке наиболее полно выразил П. Н. Милюков. В своих
«Воспоминаниях» он следующим образом сформулировал отношение к
основным концепциям государственной школы и их эволюции: «Соловь-
ев был мне нужен, чтобы противопоставить схему историка, считающего-
ся с внешней обстановкой исторического процесса, схемам юристов, по-
степенно устраняющим этот элемент среды и сводящим конкретный исто-
рический процесс к все более отвлеченным юридическим формулам.
Идеализация гегелевского государства у Чичерина, докторально противо-
поставляющего эту высщую ступень низшей, частному быту; спасение
от тисков государства свободной личности (с Петра) у представителя
прогрессивного лагеря, Кавелина; наконец, окончательно опустошенная
внутренне схема с устранением элемента неюридических отношений и
подчинения событий юридическим формулам у петербургского антагони-
ста Ключевского, Сергеевича,— это сопоставление, вытянутое в логиче-
ский ряд, представляло в оригинальном свете эволюцию одной из глав
новой русской историографии»45. Попытка самого П. Н. Милюкова по-
дойти к решению проблемы русского государства, и в частности реформ
Петра, через изучение государственного хозяйства представляла собой
модификацию традиционного подхода государственной школы.
Оценка историографического значения государственной щколы, данная
ее позднейшими представителями, показывает, что они считали ее завер-
шенным направлением науки, исчерпавшим свои познавательные воз-
можности. Ацализцруя «историю той общей формулы», в которой выра-
зилось понимание русской истории у главнейших представителей юриди-
ческой школы, Милюков подчеркивал единство ее основных принципов;
потребность понять историю как развивающийся процесс; концепцию
исторического процесса как смены политико-юридических форм; единст-
во выработанной схемы. Вместе с тем показан исторически преходящий
характер концепции государственной школы. «В сорок лет,— писал
П. Н. Милюков,— это направление совершило свой цикл: послужило зна-
менем ДЛЯ целой школы историков, вызвало ряд капитальных исследо-
ваний в нашей литературе, дало свою формулу русской истории и, нако-
нец, само сделалось фактом нашего прошедшего». При этом подчерки-
вается, что это направление сходит со сцены «не замененным никаким
другим, которое было бы столь же общепризнано» 46.
45 Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917), т. 1. Нью-Йорк, 1957, с. 127.
48 Милюков П. Н. Юридическая школа в русской историографии (Соловьев,
Кавелин, Чичерин, Сергеевич).— «Русская мысль», 1986, кн. 6, с. 80, 83.
114
Государственно-правовая социологическая теория определила общий
подход государственной школы к исследованию русской истории. Выра-
ботанная концепция соотнесения общества и государства выдвигала на
первый план государственное начало, в котором видели стержневую идею
русской истории и ее главное отличие от истории западноевропейских
стран. В соответствии с этим основным принципом разрабатывалась тео-
рия русской государственности и ее исторического развития: в русле
этой концепции дан ряд модификаций теории «родового быта» и «закре-
пощения сословий государством», объяснений переломных эпох русской
истории.
С изменением общественных отношений многие представители госу-
дарственной школы отошли от узкого государственного детерминизма и
соответствующего ему формально-юридического подхода. Изменился круг
исследуемых проблем и источников: предметом изучения чаще станови-
лись «хозяйственный быт», «государственное хозяйство» и соответствую-
щие источники.
Таким образом, философская система Гегеля оказала значительное
влияние на формирование концепции государственной школы, во многом
определив ее философские, правовые и исторические взгляды и подходы
к изучению российского исторического процесса. Изучение философских
основ русской историографии позволяет лучше понять происхождение и
дать более глубокий анализ современных философско-исторических кон-
цепций истории России.
Отношение одной из наиболее влиятельных школ русской историо-
графии к философии истории Гегеля, к его философии в целом — важ-
ная тема изучения истории русской философской и общественной мыс-
ли и одна из фундаментальных проблем развития философско-историче-
ской науки XIX века. Поднятая здесь проблематика— одна из реальных
сфер самостоятельного развертывания богатой выдающимися представи-
телями и исследователями философско-исторической мысли России в ее
соприкосновении с западной и через нее — с мировой научной и фило-
софской мыслью, в решении сложных и важных проблем, связанных с
анализом реальных процессов российской истории, их социального, эко-
номического и духовного содержания и исторических перспектив.
Дальнейшие философские исследования в этой области помогут нам
выявить глубинные пласты и все богатство отечественной мысли в од-
ной из важнейших областей исторического и философского знания.
Г
,’5»
ОБ ИТОГАХ ВСЕСОЮЗНОГО СОВЕЩАНИЯ ПО ФИЛОСОФСКИМ
И СОЦИАЛЬНЫМ ПРОБЛЕМАМ НАУКИ И ТЕХНИКИ *
Взаимодействие общественных,
естественных и технических наук
в условиях ускорения
социально-экономического развития
А. Г. БАРАБАШЕВ
Проблема взаимодействия наук и ин-
тенсификации их развития - одна из
самых важных среди тех, от решения
которых зависит ускорение развития со-
циалистического общества,- привлекла
внимание значительного числа участни-
ков Всесоюзного совещания. На секции
было сделано 23 доклада, проведен
«круглый стол» по теме «Проблемы оп-
тимизации и эффективности научных
исследований». Руководили работой сек-
ции В. И. Купцов, член-корреспондент
АН СССР С. Т. Мелюхин, С. Б. Лавров.
Широта и разветвленность современ-
ного процесса взаимодействия наук в
полной мере нашла свое отражение в
докладах и выступлениях на секции.
Можно выделить ряд основных вопросов
и проблем, на которых в основном было
сосредоточено внимание выступавших,
вне зависимости от того, какую область
науки они представляли. Это проблема
установления социально-экономического
и теоретического фундамента взаимодей-
ствия наук; нахождение междисципли-
нарных проблем, носящих практико-
прикладной характер и объединяющих
различные науки; выявление междисцип-
линарных теоретических проблем, тео-
рий и областей науки; проблемы внутри-
научной интеграции; проблемы интегра-
ции наук с использованием методов точ-
ного естествознания, в том числе с ис-
пользованием математических методов;
затруднения в современном взаимодей-
ствии наук и возможные пути устране-
ния этих затруднений.
В исследовании социального и
теоретического фундамента
взаимодействия обществен-
ных, естественных и техни-
ческих наук особое внимание
было уделено роли социалистических об-
* Окончание. Начало см. в № 12 за
1987 г. и № 1 за 1988 г. журнала «Во-
просы философии».
щественных отношений как основы оп-
тимального взаимоотношения наук
(В. Ж. Келле), месту общественных
наук в системе научного знания
(В. М. Межуев), роли философии во
взаимодействии наук (член-корреспон-
дент АН СССР Н. И. Л а п и н, С. Т. М е-
л ю х и н, А. Н. Кочергин), иссле-
дованию взаимодействия языков наук
(Д. И. Дубровский), изучению соот-
ношения дифференциации и интеграции
наук (В. И. Купцов, Л. Б. В а ж е н о в).
В докладах подчеркивалось, что во
взаимодействии наук, в особенности ес-
тественных и социальных, важно не
только провозглашать принципы, но и
устанавливать механизмы их реализа-
ции, относящиеся к области социальных
отношений. Социальное обеспечение на-
учно-технического прогресса является
первоочередной задачей.
Относительно места общественных
наук в системе научного знания было
высказано мнение, что общественные
науки по необходимости должны быть
лидером взаимодействия наук. В про-
тивном случае, если индустриализация
не сопровождается развитием социаль-
ных наук и на их основе демократиза-
цией общественной жизни, такая инду-
стриализация может принести только
вред. Научно-технический прогресс без
лидерства общественных наук, без но-
вых идей, которые общественные науки
постоянно должны поставлять, будет
обезглавлен. Необходимо преодолеть та-
кие недостатки нашей общественной
науки, и философии в первую очередь,
как безликость, анонимность некоторых
создаваемых работ, боязнь критики и
уход вследствие этого от решения насущ-
ных общественных проблем и т. д.
При исследовании роли философии во
взаимодействии наук в первую очередь
была рассмотрена интегративная функ-
ция философии по отношению к общест-
венным наукам, тесно связанная с ее
мировоззренческой и методологической
116
функциями. Было отмечено, что за по-
следние 20 лет интегративная функция
философии в развитии общественных
наук ослабла, основной причиной чего
явилось культивирующееся апологетиче-
ское отношение философии к действи-
тельности. Чтобы марксистско-ленинская
философия в полной мере смогла реали-
зовать свою интегративную функцию,
необходимо, чтобы ее отношение к со-
циальной действительности стало кон-
структивно-критическим. По отношению
к естественным наукам интегративная
функция философии реализуется через
философские основания естествознания.
Несмотря на то, что в современном ес-
тествознании превалирует дифференциа-
ция, одновременно происходит и обрат-
ный процесс интеграции наук. Он об-
ладает определенными философскими
основаниями, которые реализуются через
мировоззренческие, методологические и
социальные принципы интеграции естест-
венных наук.
Одним из важных моментов установ-
ления единства наук является синтез их
«языков», проблема перевода с одного
языка на другой в случае, когда иссле-
дуемый вопрос находится на стыке наук.
Наконец, в рамках установления теоре-
тического фундамента взаимодействия
наук рассматривалось соотношение про-
цессов дифференциации и интеграции
наук. Было высказано мнение, что в
обозримом будущем наука будет сущест-
вовать во многодисциплинарном виде,
причем процесс дифференциации будет
и далее углубляться. При этом одно из
самых значительных различий - между
науками точными и гуманитарными.
У них разные приемы, методы и т. д.
Однако эти два типа наук взаимодопол-
нительны.
Вторая группа проблем, рассматривав-
шаяся на заседаниях секции,- междис-
циплинарные проблемы, но-
сящие практик о-п рикладной
характер. Были затронуты такие
важные проблемы, как изучение Миро-
вого океана (член-корреспондент АН
СССР А. С. Монин), исследование поч-
вы (член-корреспондент АН СССР Г. В.
Добровольский), создание искус-
ственных продуктов (А. П. Руденко),
сохранение окружающей среды и приро-
допользование (В. С. Преображен-
ский), проблема человека (А. Н. Ко-
чергин) .
При изучении Мирового океана объ-
единены ряд наук о физических, хими-
ческих, биологических процессах в Ми-
ровом океане, а также технические
направления, занятые разработкой и экс-
плуатацией техники, которая предназна-
чена для изучения океана. Практиче-
ские проблемы, связанные с океаноло-
гией,- это, например, реализация проек-
та по регистрации потока нейтрино,
проекты создания марикультуры, иссле-
дования влияния океана на климат, за-
грязнения океана и т. д. Другой междис-
циплинарной практической проблемой
является изучение почвы как уникаль-
ного природного объекта, в котором пе-
ресекаются, тесно связаны мир живого
а неживого. Соответственно, здесь, при
изучении почвы, оказывается необходи-
мым взаимодействие различных наук.
Причем различные науки вовлекаются
«в оборот» при исследовании почвы по-
очередно. Так, применение химических
удобрений повлекло за собой развитие
химических и физических методов ис-
следования почвы. Проблема повышения
урожайности дала выход на микробио-
логию, системный экологический под-
ход; создание земельного кадастра обес-
печило связь с экономикой и т. п. Не-
обходимость интеграции наук возникает
и при решении такой важной практиче-
ской проблемы, как создание химико-
биологических технологий производства
искусственных продуктов (пищевых про-
дуктов из неорганических веществ и
энергии). Эта проблема неизбежно вста-
ет перед человечеством, ибо ограничен-
ность плодородных земель и рост насе-
ления устанавливают «потолок» для про-
изводства продуктов естественным путем.
КПД зеленых растений весьма невелик,
и значительно улучшить его возможно
только посредством нового типа техно-
логии, который нельзя создать без взаи-
модействия различных наук. Еще одна
проблема, имеющая практический харак-
тер и объединяющая различные науки,-
это проблема охраны окружающей сре-
ды. Первоначально в решение этой проб-
лемы оказалась вовлеченной юридиче-
ская наука, затем - экономика, далее -
медико-биологические науки, философия
и т. д. Наконец, одной из важнейших
практических проблем, стоящих на сты-
ке различных наук, является проблема
человека.
Если на эмпирическом уровне взаи-
модействие наук сопровождается возник-
новением междисциплинарных проблем
практико-прикладного характера, то на
теоретическом - таким же образом воз-
никают междисциплинарные
теоретические проблемы, тео-
рии и новые научные обла-
с т и. Причем практические междисцип-
линарные проблемы могут порождать
теоретические проблемы, и наоборот.
Указанный круг теоретических междис-
циплинарных проблем, теорий и направ-
лений обсуждался в докладах С. С.
Митрофановой (классификацион-
ная проблема). члена-корреспондента
АН СССР А. С. Монина (теория мобилиз-
ма, проблема происхождения жизни),
О. Г. Сорохтина (теория мобилизма),
Ю. В. Чайковского (эволюционная
теория), Е. Б. Рашковского (эколо-
гия культуры).
Хотя в современной науке классифи-
кационная проблема имеет междисцип-
линарный статус, она неодинаковым об-
разом ставится и решается в различных
науках. Все науки можно разделить по
отношению к классификационной проб-
леме на два класса - науки с хорошим
117
теоретическим «конструктором», которые
не испытывают затруднений с класси-
фикацией своих объектов, и науки ино-
го плана, в которых проблема классифи-
кации является одной из центральных
(такие, как ландшафтоведение, почвове-
дение и т. д.). Другая междисциплинар-
ная теоретическая проблема, тесно свя-
занная с уровнем наших эмпирических
представлений,- возникновение и эво-
люция жизни. Она ныне получила не-
ожиданное освещение в свете новых
данных, найденных при исследовании
глубинных термальных источников, в ко-
торых велико содержание сероводорода
и сульфидных металлов в растворенном
виде. На дне океана образуются холмы
высотой в сотни метров, состоящие из
продуктов выбросов этих источников. На
них селятся бактерии, осуществляющие
первичный хемосинтез из сероводорода,
и на этой основе возникает трофическая
цепь живых организмов, включая доста-
точно крупных животных, для которых
белковые соединения являются ядовиты-
ми. Такая «внеземная» жизнь, в усло-
виях, близких к тем, что имеются на Ве-
нере, вполне могла зародиться на Зем-
ле много раньше белковой, что заставля-
ет более критически подойти к современ-
ным концепциям возникновения жизни.
Примерами междисциплинарных тео-
рий являются теория мобилизма и эво-
люционная теория. Теория мобилизма
анализировалась в двух аспектах: как
порожденная океанологией, возникшая
из изучения рифтовых зон, и как раз-
витие гипотезы Тейлора — Вегенера о
дрейфе континентов. Ныне теория мо-
билизма перерастает в общую теорию
развития Земли, в том числе дает воз-
можность поиска месторождений полез-
ных ископаемых, объяснения явлений
вулканизма и образования гор. Междис-
циплинарный характер имеет и совре-
менная эволюционная теория. Теорети-
чески закрепленные эволюционные пред-
ставления впервые появились в новое
время (Декарт, Рэй, Гук, Лейбниц). Да-
лее они получили развитие в биологии,
где Дарвин ввел эволюцию видов. Со
времен Дарвина биологический эволю-
ционизм развивался автономно. Однако
существует и общая ветвь развития эво-
люционизма (которая рассматривает
Эволюцию видов как подсистему в си-
стеме эволюции Земли). Это - эволюция
Солнечной системы, эволюция земной
коры и т. д. Все эволюционные процес-
сы взаимосвязаны (например, эволюция
жизни зависит от потоков веществ из
земной коры в биосферу), и встает во-
прос, каков тот минимальный поток, ко-
торый еще обеспечивает самоорганиза-
цию? Необходимо понять комплексный
характер эволюционных процессов и на-
ладить взаимодействие наук, изучающих
эти процессы.
Из междисциплинарных научных об-
ластей была рассмотрена современная
экология. Применительно к гуманитар-
ным наукам она может быть представле-
на как экология культуры, предмет ко-
торой - исследование культурной среды
как единого целого и сбережение этой
среды (такой подход был впервые пред-
ложен академиком Д. С. Лихачевым).
Экология культуры должна исследовать,
как сосуществуют различные и подчас
противоречащие друг другу культурные
ориентации, традиции и т. д. Польза, ко-
торую в таком случае могла бы эколо-
гия культуры приносить научно-техни-
ческому прогрессу, заключается в:
а) гносеологическом обеспечении науч-
но-технического прогресса (знание о ре-
альном мышлении в различных культу-
рах, их языках, исторических путях раз-
вития) ; б) биологическом обеспечении
(информация о том социальном контек-
сте, в котором наука развивается);
в) установлении способов улучшения
жпзни в условиях городской скученно-
сти и общего «давления» цивилизации
на человека.
Внимание участников работы секции
было направлено и на исследование и н-
тегративных процессов на
внутридисциплинарцом у р о в-
н е. Такие интегративные процессы при-
менительно к географии были рассмот-
рены С. Б. Лавровым. Дифференциа-
ция географии, отстаивание узких ведом-
ственных интересов привели к тому, что
без учета последствий начали осущест-
влять такие проекты, которые наносят
ущерб природе (например, строительство
сплошной плотины, отделяющей залив
Кара-Богаз-Гол, переброска стока север-
ных рек и т. д.). Особенно пагубным
было разделение географии на два жест-
ких «блока»: естественный и обществен-
ный. Разорванная география не может
способствовать решению стоящих перед
обществом проблем. Тем самым, в силу
объективных причин, в географии веду-
щими становятся интегративные процес-
сы и возникают такие географические
направления, которые объединяют ее
естественный и общественный блоки.
Это — мелиоративная география, рекреа-
ционная география, медицинская геогра-
фия. Интеграции географии способству-
ет и ее «втягивание» в происходящие
ныне процессы общей экологизации и
социологизации науки.
Значительное количество докладов
секции было посвящено проблемам
интеграции наук с использо-
ванием методов точного ес-
тествознания, в том числе ма-
тематических методов. Так, ис-
пользование методов точных наук при
исследовании эволюции изобразительно-
го искусства было рассмотрено академи-
ком Б. В. Раушенбахом; компьюте-
ризация науки - в докладе И. С. Л а д е н-
ко; проблемы применения математиче-
ских методов и математизации науки —
в докладах А. Н. Кочергина, Н. М. М и ц-
к е в и ч а, М. И. П а н о в а, А. Г. Б а ра-
ба ш е в а; применение физических ме-
тодов и понятий в химии - в докладе
А. А. Печенкина.
113
Применение методов точных наук при
анализе эволюции изобразительного ис-
кусства дает возможность отвергнуть
представления о прямолинейном разви-
тии изобразительного искусства от про-
стого и примитивного к сложному. Каж-
дый раз при переходе от одной ступени
к другой в искусстве что-то теряется и
что-то приобретается. Так, когда егип-
тяне изображали пространство, то они
поступали аналогично современным чер-
тежникам, которые изображают фигуры
с целью как можно точнее передать их
строение и компоновку частей. Средне-
вековое искусство, в свою очередь, изо-
бражало объекты так, как они видны с
двух-трех метров - в слабой обратной
перспективе, либо в аксонометрии. Ис-
кусство же XX века вообще не ставит
задачу правильно передать пространст-
во. В целом можно сказать, что матема-
тика служит вспомогательным средст-
вом при анализе художественных произ-
ведений и позволяет при использовании
адекватных математических моделей
лучше понять развитие искусства.
Процесс компьютеризации науки, бу-
дучи интегративным, унифицирующим
науки и направляющим их развитие в
сходном направлении, не одинаково ус-
пешно осуществляется в различных нау-
ках. Так, были проанализированы труд-
ности, возникающие при использовании
компьютеров в тех областях человече-
ской деятельности, которые связаны с
разработкой схем самой этой деятельно-
сти. Таковы проектирование технических
систем, обучение с помощью компьюте-
ров, применение компьютеров в позна-
вательной деятельности и т. д. Соответ-
ствующие разработки осуществляются в
рамках «соционики» (термин введен
Н. Рашевским). Основной задачей
соционики является изучение систем со-
циальной деятельности посредством их
функционального моделирования.
Была рассмотрена применимость ма-
тематики в современной науке и процесс
математизации. Если говорить о матема-
тизации науки в целом, то этот процесс
в настоящее время столкнулся с рядом
сложностей, связанных с отсутствием
адекватного математического аппарата,
одинаково пригодного в различных об-
ластях науки. Если же рассмотреть про-
цесс математизации детальнее, то наи-
большие достижения существуют в при-
менении математики в современной фи-
зике. При этом здесь часто реализуется
ситуация, когда теоретико-математиче-
ские идеи только впоследствии применя-
ются в физических исследованиях. Это —
феномен избыточности математики по
отношению к физике.
В контексте применимости математи-
ки в докладах были проанализированы
роль и место интуиционистской матема-
тики, основу которой составляет после-
довательное применение принципа кон-
структивности. Возможности приме-
нения интуиционистской математики
в приложениях связаны с тем,
что конструктивные рассуждения строят
свои объекты и позволяют найти их кон-
кретные характеристики, получать реше-
ния в конкретном виде, доводить реше-
ние «до числа», а не только выяснить,
что это решение существует или не су-
ществует. Немаловажным является так-
же то, что конструктивные рассуждения
могут быть представлены в машинном
виде.
Как подчеркивалось в докладах, при-
менение точных методов не сводится
только к использованию математическо-
го аппарата. Так, исторически сущест-
вует процесс физикализации химии, ко-
торый охватывает все больше разделов
химии, носит поступательный характер.
Однако, отступая под давлением физи-
ческих приемов н методов исследования,
химия одновременно развивается и вне
рамок физики, возникают новые, собст-
венно химические понятия и методы.
Проблема редукции химии к физике не
решается окончательно «победой» физи-
ки; соотношение этих двух наук находит-
ся в динамическом равновесии, в кото-
ром «активной» стороной является фи-
зика.
В рамках секции был проведен
«круглый стол» «Проблема оп-
тимизации научных исследо-
ваний и эффективности их
использования в условиях
ускорения научно-техниче-
ского прогресса». Выступавшие
за «круглым столом» (член-корреспон-
дент АН СССР С. И. Никольский,
В. С. Преображенский, В. И. Куп-
цов, А. С. М а м з и н, И. А. Майзель, Э. С.
Маркарян, В. Т. Мещеряков, А. К.
Астафьев и др.) рассмотрели ряд
«узких» моментов в развитии современ-
ных научных исследований, связанных
со сложностями привлечения талантли-
вых молодых специалистов и их рацио-
нального использования (отмечалось,
что мало принять решение об омоложе-
нии науки, надо знать, как отсеивать
посредственности, которых немало и
среди молодежи). Другой «узкий» мо-
мент - это цеховая разобщенность совре-
менной науки. Обществоведение может
внести свой вклад в преодоление этой
разобщенности (например, организация
на научной основе деловых игр при со-
здании планов работы, или же оптими-
зация социальной структуры взаимодей-
ствия наук). Проблемой является и ма-
лая, постоянно снижающаяся отдача
научных работников (снижение внутри-
научной эффективности), недостаточное
качество научных исследований. Отме-
чалась связь явлений бюрократизации
науки и недостаточной внешней эффек-
тивности науки, сложностей внедрения
результатов научных разработок в про-
изводство. Давались примеры отрица-
тельной эффективности науки (создание
ведомственных проектов, наносящих
ущерб природе) в условиях ее чрезмер-
ной дифференциации. Данные проблемы
возможно решать только комплексно,
119
увязывая усилия в области улучшения
качественного и возрастного состава уче-
ных с решением назревших проблем ма-
териального обеспечения науки, с созда-
нием условий экономически и социаль-
но выгодного внедрения научных дости-
жений, с развитием демократизации на-
шей жизни и духовной культуры.
* *
•
Заканчивая обзор работы секции, мож-
но отметить, что усилиями всех высту-
павших было осуществлено широкое и
разностороннее рассмотрение проблем,
связанных с взаимодействием наук и со-
временными тенденциями, проблемами и
затруднениями этого взаимодействия.
Как представители различных естествен-
ных, гуманитарных и технических наук,
так и философы подходили к этим проб-
лемам с единых позиций, понимая друг
друга и реализуя на практике тот союз
философии и науки, требование которого
было выдвинуто В. И. Лениным как не-
обходимое условие развития философии
марксизма.
Методология науки:
проблемы и решения
М. И. МИКЕШИН
Сегодня перед советской философской
наукой стоит важнейшая задача — найти
живую связь с актуальными проблема-
ми социальной практики, найти свою
обновленную форму. Одна из главных
таких проблем — гуманизация общества,
теории и практики. Однако решение
этой проблемы весьма непросто, посколь-
ку в самой природе философии заложе-
но абстрагирование весьма высокого
уровня. Поиски путей «поворота» фи-
лософии к жизни, к реальному челове-
ку характерны сегодня для всех ее от-
раслей, начинаются они и в методологии
научного познания. Об этом шла речь на
секции «Структура и закономерности
развития научного познания», работа
которой проходила под руководством
Д. П. Горского, В. А. Лекторского п чле-
на-корреспондента АН СССР В. С. Сте-
пина.
* *
»
Прогресс научного знания сегодня об-
условливается взаимодействием внутри-
научных и социальных факторов. Одна
из важнейших задач методологии — вы-
явление механизмов такого взаимодейст-
вия. Для этого необходимо выделить
внутри системы научного знания компо-
ненты - «проводники» социокультурных
влияний на развитие знания. Среди
них - идеалы и нормы науки, имеющие
довольно сложную структуру, в которой
В. С. Степин выделил три взаимосвя-
занных уровня. Первый включает ха-
рактеристики, отличающие науку от
других типов познания. Второй пред-
ставлен исторически изменчивыми пара-
метрами, отражающими стиль научного
мышления определенной исторической
эпохи. Третий уровень специфицирует
параметры второго относительно той
или иной области науки. Система идеа-
лов и норм отражает представления о
познавательной деятельности, путях до-
стижения и обоснования истины. Эти
представления всегда обладают социо-
культурныхм измерением. Они формиру-
ются в науке под влиянием социальных
требований как результат воздействия
мировоззрения, лежащего в основании
культуры той или иной исторической
эпохи.
Поэтому в методологическом анализе
все большую роль играют мировоззрен-
ческие проблемы. По мнению В. А. Л е к-
торского, идет расширение поля ме-
тодологического анализа, добавляются
новые проблемы, переосмысливаются
старые. Широко анализируются прин-
ципиальные вопросы понимания специ-
фики науки, философско-методологиче-
ские вопросы наук о человеке, культуре,
обществе. Растет также количество мо-
делей функционирования и развития на-
учного знания, построенных на основе
исследований конкретных фактов исто-
рии науки, взаимоотношений внутри на-
учных сообществ и между ними, психо-
логии научного творчества. Переплета-
ются философские соображения и спе-
циально-научный анализ конкретных
120
проблем. Важно отметить, что неприя-
тие той или иной философской позиции
должно вести не к игнорированию про-
веденного специально-научного ана-
лиза конкретного материала (что не раз
бывало в прошлом), а к его возможному
переосмыслению.
Сегодня необходимо осознать, что же
произошло в самой философии, в каком
состоянии она находится, с чем связаны
ее недостатки. А. Л. Никифоров под-
черкнул в своем докладе, что основная
причина этих недостатков - вульгарное
отождествление философии с конкретной
наукой. Следуя примеру конкретных
наук, философы стремятся высказывать
только общезначимые утверждения, уни-
фицируют философский язык, делают
его максимально наукообразным, устра-
няя из философских работ все то, что
свидетельствует о личности автора. Это
приводит к повторению известного,
к утрате оригинальности авторской по-
зиции, к параличу философского твор-
чества.
А. А. Ивин попытался выявить объ-
ективные и субъективные условия про-
никновения схоластики в философию.
К ним относятся замедление обществен-
ного развития и наличие неблагоприят-
ных явлений в духовной сфере. Это ка-
сается как наследия 30 - 40-х, так и об-
становки 70-х - начала 80-х годов. Мож-
но выделить некоторые определенные
черты, в которых выражается склонность
к схоластике. Это спекулятивность, дог-
матизм, авторитарность, уход в отдален-
ное прошлое или будущее, консерватив-
ность, комментаторство и ученичество,
риторика, серость и заумность. При яв-
ном приоритете умозрительного, теоре-
тического мира над реальным теория
представляется схоласту тем идейным
первоначалом, которое определяет раз-
витие общества и человека. Поэтому для
него важны лишь те факты, которые
подтверждают теоретические схемы. Ос-
мысление жизни подменяется наведени-
ем в ней схематичного порядка. В стрем-
лении всегда идти от идей к фактам -
суть догматизма. Догматик абсолютизи-
рует оценочный подход к реальности в
ущерб истинностному, описательному.
Усиление и конкретизация догматизма
за счет комбинирования цитат из абсо-
лютных авторитетов есть авторитар-
ность — крайний случай предпосылочно-
сти мышления.
М. С. Козлова разделила общую
неудовлетворенность положением дел в
советской философии, которая была вы-
сказана с самых высоких трибун и по-
своему выражена в докладах А. Л. Ни-
кифорова и А. А. Ивина. Вместе с тем
она предостерегла против односторон-
не негативной характеристики всего, что
было сделано в прошлом.
М. С. Козлова напомнила, что, развен-
чивая многовековые представления о
«чистом» философском разуме, Маркс
сформулировал понимание философии
как формы общественно-исторического
знания. Осмысление философских проб-
лем требует, по Марксу, глубоко научно-
го позитивного знания истории, конкрет-
ного изучения ее тенденций и форм.
Причем философские проблемы мыслят-
ся не только как теоретические, но и
как практические проблемы. По спосо-
бам своего получения и по сути филосо-
фия всегда понималась как «итог, сум-
ма, выбор» истории. А это означает не-
обходимость обращения к добротному
изучению истории общества, техники,
науки, языка, что и составляет эмпири-
ческий базис философского понимания.
Марксизму противоречит трактатно-
схоластическая форма мышления. Неда-
ром Маркс не оставил сугубо философ-
ского трактата. Философия — в жизни.
Это некая «основная структура» ее вос-
приятия, живущая, изменяющаяся вме-
сте с жизнью. Искусственно разрывая
их связь, мы умертвляем философию,
превращаем в безжизненный «скелет»,
который, как это ни странно, уже не
может быть успешно применен к любо-
му другому случаю. Иная крайность -
полный отказ от философствования —
растворяет мысль в действии, что «опус-
кает» нас на обыденный уровень и при-
водит к потере «стратегической ориен-
тировки». Одна из заслуг марксизма -
реальная возможность синтеза мысли и
действия.
Э. Н. Л о о н е затронул проблему клас-
сификации обществоведческих дисцип-
лин. Выдвигаемые при ее обсуждении
концепции часто оказываются норматив-
ными построениями. Отчасти это объ-
ясняется отсутствием у философов опы-
та деятельности внутри современных об-
ществоведческих дисциплин, что являет-
ся результатом все усиливающихся со-
циальных требований комплектации кад-
ров философов только из лиц, обладаю-
щих «базовым образованием».
Современная проблематика, связанная
с человеком, как бы по-новому окраши-
вает всю философию и методологию на-
учного познания, предъявляет к ней
особые, высокие требования. Это замет-
но и в таких, казалось бы, отвлеченных
областях знания, как логическая фор-
мализация и структурно-номинативные
реконструкции научных теорий. Так,
Д. П. Горский, остановившись на
трудностях концептуального определе-
ния понятия развития, отверг попытки
его подмены приведением типичных при-
меров, указал на то, что все известные
определения страдают тавтологичностью
и неадекватностью. Он предложил но-
вый подход к определению указанного
понятия. В его основу положены два па-
раметра — степень развития и историче-
ское время. Различные формы раз-
вития включают в себя некоторый
общий структурный элемент - «эле-
ментарную клеточку развития». На не-
обходимость дальнейшей работы в обла-
сти логики и математически точных
представлений обратили внимание М. С.
Бургин и В. И. Кузнецов.
121
Для уточнения и дальнейшей разра-
ботки языков методологии научного ис-
следования, для представлений процес-
са развития научного знания Э. Ф. Ка-
раваев предложил использовать вре-
менную логику. Методы формализации,
как правило, отстают во времени от не-
формальных соображений. Однако углуб-
ление и уточнение последних и продви-
жение в познании объекта происходят
благодаря формализаций. Именно поэто-
му возрастает роль формальных методов.
Многие исследователи указывали в
своих сообщениях на необходимость
дальнейшей разработки категориально-
го аппарата теории познания для более
адекватного отражения активности субъ-
екта в ее различных формах. М. Н. Аб-
дуллаева продемонстрировала не-
обходимость разработки самого понятия
адекватности.
Теория проходит многоуровневую про-
верку на адекватность. Эта процедура
включает в себя, по крайней мере: 1) ме-
татеоретическую проверку, выявляющую
адекватность исходных оснований тео-
рии и хода ее доказательности, 2) гносео-
логическую проверку на внутреннюю
непротиворечивость и систематичность,
3) интертеоретическую проверку, ана-
лизирующую взаимодействия различных
теорий, 4) философскую - на обоснован-
ность и эвристнчность философских
предположений и допущений, 5) собст-
венно эмпирическую проверку.
С развитием познания, специализацией
его и образованием отдельных частных
наук И главное - в перйод научных ре-
волюций формируются методологические
принципы, выполняющие важные эври-
стические функции. К. X. Делокаров
назвал их принципами второго рода —
регулятивными принципами. Таковы
принципы соответствия, простоты, на-
блюдаемости и т. д.
Сложность познавательной активности
субъекта отражается не только в нели-
нейном характере науки и ее изменений,
в наличии сложных, многофакторных
корреляций, исторической эволюций
стандартов научности и т. д., но и в том,
что эта деятельность включает в себя
ряд неосознанных моментов. Неявные
смыслы математических формализмов,
научных теорий и гипотез остаются ка-
кое-то время неосознанными, невЫяв-
ленными, образуя, скрытую основу бу-
дущих открытий. Элементы неосознанно-
го присутствуют также В процессах ин-
дивидуального восприятия, В формирова-
нии и использовании языковых средств,
в научном творчестве — там, ГДе имеет
место отбор фактов, установление свя-
зи между нймп и их оценка. В искусство
экспериментатора, в структуру навыков,
практических действий Входят неосоз-
нанные элементы, словесно невыразимое
знание, содержание Которого остается
неизвестным во всех деталях даже Тем,
кто им обладает. И. П. Меркулов пе-
речислил исторически и логически воз-
можные случаи выявления скрытых тео-
ретических предпосылок. Он сделал вы-
вод о том, что методологический анализ
Процессов развития теоретической нау-
ки обязательно должен учитывать, Что
человечество обладает не только огром-
ным арсеналом специфйцйрбйанных на-
учных и практических знаний, нН й не-
известным запасом скрытые теоретиче-
ских предпосылок и лишь частично осо-
знаваемых сенсорных Гипотез, лежащих
в основе индивидуальных Практических
навыков, мастерстВа.
Дело не только в том, что структура
научного знаНиЯ многоуровйейа, Отме-
тил Н. С. Рыбаков, выделяя мета-,
макро- и микроуровейь, и не Только В
том. что развитие знания — это нелиней-
ный процесс, в котором постоянно По-
рождаются новые точки роста. Не ме-
нее ясно и то, что любая познавательная
форма не просто сложна, но неисчерпае-
ма по своей структуре. Это касается не
только теоретического, но и эмпириче-
ского уровня научного знания, посколь-
ку их нельзя представлять как однород-
ные, внутренне недифференцированные.
Каждый из них постоянно развивается
и обогащается, так что происходят из-
менения в структурах этих уровней. По-
этому и критерии разграничения теоре-
тического и эмпирического не могут
быть сведены к какой-то одной устойчи-
вой их совокупности, поскольку в про-
цессе развития знания данные критерии
не только порождаются, по и постоянно
снимаются, разМЫваются. Не зная
структуры эмпирического и теоретиче-
ского уровней, невозможно иметь полное
представление о механизмах развития,
системе движущих сил, источниках и
специфических противоречиях как каж-
дого уровня, так и всего научного позна-
ния в Целом.
Ряд докладов был Посвящен проблеме
целостности. Так, Г. В. Карамышев
заметил, что В наше время в социальйо-
философской литературе все больше пу-
бликаций посвящается проблемам цело-
стности, системности, комплексности ис-
следуемых явлений как в естествозна-
нии, так и обществознании. Одну из Воз-
можных моделей целостного отражения
процесса научного познания предложил
Д. Т. Кривенко. Он сформулировал
подход, с помощью которого можно ре-
шить вопрос о характере становления
научного познания независимо от богат-
ства его эмпирического содержания, про-
верочных процедур, совместимости и со-
измеримости теоретических построений
и т. п. За основную аналитическую еди-
ницу анализа, по его мнению, следует
принять метод.
И. П. Элентух констатировал Воз-
можность и необходимость Перехода к но-
вому качеству методологического ана-
лиза, который стал Сегодня наиболее
развитой формой взаимодействия фило-
софий и оснований частных наук. Он
должен быть целенаправленным процес-
сом изучения Целостного формирования
средств ускорения роста научного знаний.
122
Под целостностью анализа понимается
такое единство его философских основа-
ний, которое обеспечивается не просто
Их наличием, но особой структурой Их
взаимосвязи, реализующейся в способе
этого анализа. Трудность заключается
в том, что вся проблематика методоло-
гии разбивается на отдельные области
со своими задачами, средствами, языком.
Единая система не образуется. Более
того, до сих пор теоретически мало ис-
следован вопрос о природе и сущности
методологического отношения, Методоло-
гической деятельности, сознания И куль-
туры.
Универсальные категориальные струк-
туры философии не могут быть обосно-
ванно применены в частных науках,
пока они не осознаны как принципиаль-
но новые структуры деятельности И
определенном типе решения класса за-
дач. А принципиально новый тип реше-
ния задач определенного класса не мо-
жет быть отчетливо выбран и научно
обоснован, пока он не будет понят кай
новая универсальная структура дея-
тельности и объективного взаимодей-
ствия.
Еще один важный аспект методологи-
ческих проблем выделила Е. Н. Князе-
в а. Роль методологических средств на
этапе обоснования знания, как правило,
не вызывает сомнений, чего нельзя ска-
зать о методе в отношении поиска но-
вого научного знания, о методе творче-
ского научного мышления, когда науч-
ное творчество и выступает в наиболее
полном смысле этого слова.
Целостность человеческого мышления,
особенно проявляющаяся в процессе по-
иска, творчества, обнаруживается и в
роли образа в науке. А. К. Сухотин
считает, что образ порой оказывается ре-
шающим в поисках истины. Образ нели-
неен, «мозаичен», поэтому он позволяет
схватить объект исследования как нечто
целостное, данное одновременно во всех
его деталях. Далее, образ основан иа по-
добии предмету исследования, тогда как
вербальные знаки условны. Представля-
ется, что в процессах научного поиска
образ выступает в качестве: а) языка
рассуждении, б) метода структурного
переноса, в) приема визуализации. Наи-
более широко образные представления
используются в качестве модели изучае-
мого объекта. Многие исследователи счи-
тают, что самым распространенным и
эффективным приемом в научйом поис-
ке является аналогия. При этой образ
Выступает не как нечто чувственно улав-
ливаемое, а в качестве абстрактно-логи-
ческой наглядности, то есть дается не
аналог вещи, не ее подобие, а, так ска-
зать, схема, именно схема выявленной
сущности.
Специфика гуманитарного познания
была предметом обсуждения в докладе
Э. Ю. Соловьева, который, отталки-
ваясь от недавно опубликованной рабо-
ты М. М. Бахтина «К философий поступ-
ка», попытался выявить роль этйкИ В
обосновании гуманитарного (прежде все-
го исторического) знания. В докладе
В. Л. Рабиновича «Текстология Пет-
ра Абеляра» для анализа были выбра-
ны своеобразные тексты Абеляра. Этот
доклад об умении читать текст вызвал
большой интерес у слушателей.
* *
*
В заключение отметим, что в резуль-
тате работы секции было поставлено мно-
жество проблем, требующих дальней-
шей разработки. В современной Методо-
логии науки получены интересные ре-
зультаты. Однако сегодня возникает во-
прос, в каком направлений она будет раз-
виваться дальше. Здесь уже недостаточ-
но одних только споров и обсуждений,
нужна конструктивная работа, проведе-
ние целенаправленных методологических
исследований на конкретном научном
материале.
Философия и естествознание
80-х годов: новые диалоги
и синтезы
М. Д. АХУНДОВ, Ю. В. САЧКОВ, Я. И. СВЙРСКИЙ
В рамках Всесоюзного совещания ПО
философским и социальным Проблемам
науки и техники работала секция «Вклад
естествознания в развитие современных
представлений о мире» (Руководители:
В. С. Готт, Ю. В. Сачков; ученый секре-
тарь - М. Д. Ахундов). Проблемнее поле
секций можно представить состоящим
ИЗ четырех основных разделов: Широ-
кий круг философских проблем само-
организации, Логпко-метоДологйческйё
Проблемы современной физики, фило-
софские проблемы космологии и биоло-
гии. Секция провела четыре заседания.
123
В выступлениях прежде всего отмеча-
лось, что современное естествознание,
весь комплекс наук о природе пережи-
вает в течение последних 10-15 лет ин-
тенсивные революционные преобразова-
ния. В первую очередь это касается фун-
даментальных наук - физики, астроно-
мии, химии, биологии, то есть наук, на
основе которых создаются базовые мо-
дели строения и эволюции мира. Проис-
ходит переход к исследованиям новых
сложных объектов, разрабатываются
весьма тонкие методы исследования,
выдвигаются новые обобщающие идеи.
В результате буквально на наших гла-
зах создается новая концепция приро-
ды, обогащаются наши представления о
строении и развитии мира, по-новому
мыслится включенность человека в ход
материальных процессов.
Из понятийных преобразований в со-
временном естествознании наибольшее
внимание привлекли разработки физи-
ческих концепций самоорганизации (раз-
работка синергетики) и их воздействие
на всю структуру современной науки.
Этим вопросам были посвящены докла-
ды Ю. Л. Климентовича, В. И. Ар-
шинова, 10. А. Данилова, А. С.
Михайлова, В. Г. Пушкина (Ле-
нинград) , Ф. А. Цицина, А. А. К ру-
ша н о в а и других.
Вторжение идей и методов физики в
анализ явлений самоорганизации прак-
тически означает становление новой па-
радигмы, нового видения мира. Ранее
физика уже давала начало парадигмам,
например, основанным на принципе
жесткой детерминации или же на идеях
и методах теории вероятностей. Скла-
дывающееся новое видение мира бази-
руется на таких понятиях и представле-
ниях, как неустойчивость, неравновес-
ность, нелинейность. Недаром говорят
об интенсивном становлении «нелиней-
ного мышления». Эти новые подходы
еще только складываются и нуждаются
в философском осмыслении, но в то же
время их воздействие на современное
научное мышление очевидно.
На секции отмечалось, что особое, по-
жалуй, центральное место в новых под-
ходах принадлежит обогащению исход-
ных представлений о развитии матери-
ального мира. Если вплоть до недавнего
времени в качестве базовых моделей ми-
роздания принимались равновесные мо-
дели, то теперь в качестве наиболее об-
щих моделей рассматриваются неравно-
весные системы. Материальный мир ны-
не понимается как динамичный на всех
уровнях своей организации.
Обсуждение философских вопросов си-
нергетики во многом сконцентрирова-
лось на анализе содержания таких ис-
ходных, предельных представлений о
структурной организации материи, как
порядок и хаос. Глобальный процесс
развития можно представить как непре-
рывный переход от хаоса к порядку, при
этом отмечались соотносительность, по-
лисемантичность, взаимосвязанность и
взаимодополняемость этих понятий. Под-
черкивалось, что эти представления надо
рассматривать в динамике и в плане
развития научных методов. Так, корни
теории о хаотических процессах лежат
в трудах Пуанкаре и Больцмана.
Обсуждалась связь синергетики с вы-
двинутой в XIX веке Л. Больцманом и
развитой затем М. Смолуховским гипо-
тезой о самовозникновении упорядочен-
ных структур из редких, но неизбежных
флюктуаций. При этом показано, что для
ансамблей, обладающих достаточно боль-
шим количеством элементов, тенденция
к самоорганизации имеет место в осо-
бых флюктуационных эффектах. В рам-
ках данной проблематики отмечена роль
динамического хаоса в процессе станов-
ления упорядоченных структур. Встает
вопрос; каким образом можно сравни-
вать степень хаотичности систем? Для
ответа на него Больцман и Гиббес
ввели характеристику беспорядка — «эн-
тропию», величина которой в случае за-
крытых систем увеличивается. Однако
в открытых системах, где есть источни-
ки и стоки энергии и вещества, могут
протекать процессы, приводящие к умень-
шению доли хаоса, эволюция идет в
направлении упорядоченности. При ана-
лизе этих вопросов большое значение
стало придаваться так называемым уп-
равляющим параметрам, и, таким обра-
зом, вопрос о степени хаоса сводится к
проблеме обнаружения управляющих па-
раметров. Обобщая классические резуль-
таты на неравновесные процессы, можно
сформулировать утверждение: при уве-
личении управляющих параметров эн-
тропия системы уменьшается и, следо-
вательно, упорядоченность ее растет.
Примем под упорядоченностью можно
понимать наличие определенного вида
симметрий. Резюмируя вышесказанное,
отметим, что если имеется некоторая
неравновесная нелинейная среда, эле-
менты которой находятся в хаотическом
движении, то в ней в результате флюк-
туационного изменения управляющих
параметров неизбежно возникают упо-
рядоченные структуры вполне опреде-
ленного типа. На основе такого подхода
делаются даже попытки понять работу
человеческого мозга. Если раньше функ-
ционирование мозга сравнивалось с дей-
ствиями вычислительной машины, то
теперь поняли, что мозг не вычисляет.
Скорее всего здесь мы имеем дело так-
же с нелинейной средой, в которой воз-
никают определенные структуры, ответ-
ственные за образное и, может быть, ло-
гическое мышление.
В докладах подчеркивался некласси-
ческий характер синергетического подхо-
да и отмечалось, что понимание возни-
кающих здесь методологических проблем
невозможно без использования опыта,
пакопленпого в квантовой механике. Не-
обходимо осознать, что в лице синерге-
тики, рассматривающей природу на мак-
роуровне, мы приходим к тому, что и
здесь нужен учет включенности наблю-
124
дателя в материальные процессы. Диа-
лог, как между людьми, так и меж-
ду человеком и природой,- конкретный
вариант самоорганизующейся системы,
когда «собеседники» совместно порож-
дают истину. Таким образом, синергети-
ку следует рассматривать как новое на-
учное направление, пронизывающее, по
сути дела, все уровни организации ма-
терии. При этом отмечалось, что синер-
гетика как бы развивает далее идеи ки-
бернетики, так как она тоже описывает
определенный вид самоорганизации
объекта, основанный на принципах уп-
равления и обратной связи.
Значение проблем, связанных с синер-
гетикой, выходит далеко за рамки тех
конкретных областей математизирован-
ного естествознания (физика сплошных
сред, физика плазмы и т. д.), в которых
впервые были обнаружены и описаны
с помощью средств интегродифферен-
циального исчисления явления, давшие
более отчетливое представление о само-
организации. Сейчас уже осознано, что
понятийный аппарат, вырабатываемый в
ходе становления новой дисциплины,
может быть перенесен на области пау-
ки, до этого прямо ие связанные с фи-
зикой, такие, как биология, экология,
социология и другие, в результате чего
оказалось возможным выявление фунда-
ментальной общности между процесса-
ми, принадлежащими к, казалось бы,
совершенно различным формам движе-
ния материи. Использование высокораз-
витой вычислительной техники, чрезвы-
чайно обогатившей исследовательский
арсенал науки, позволило решать слож-
нейшие системы нелинейных дифферен-
циальных уравнений, являющихся ос-
новным инструментом моделирования
самоорганизующихся систем. Появилась
возможность моделировать и на базе
моделей прогнозировать вероятные по-
следствия тех или иных изменений, вно-
симых человеком как в окружающий его
мир, так и в систему социальных свя-
зей. Особую актуальность подобные за-
дачи приобретают в настоящее время,
когда экологические, экономические, со-
циальные последствия бесконтрольного
воздействия человека на внешнюю сре-
ду и на формы организации ее жизни
могут оказаться достаточно трагичными.
Вопрос, куда, к какому «аттрактору»
движется человечество и какие следует
предпринимать меры, является главным
вопросом современной эпохи. Поэтому
изучение и развитие методов и моделей
синергетики как общей теории о само-
организации имеет первостепенное зна-
чение для успешного решения многих
назревших проблем.
Другой важной областью знаний, к ко-
торой было привлечено внимание участ-
ников совещания, явились логико-мето-
дологические проблемы современной фи-
зики. Во-первых, на заседаниях секции
рассматривался ряд традиционных фи-
лософских проблем современной физики,
рожденных грандиозной научной рево-
люцией физики начала XX века, свя-
занной с созданием теории относитель-
ности и квантовой механики. Однако
современные «синтетические» тенденции,
которые столь ярко проявились в синер-
гетике, оказали воздействие и на тради-
ционные философские проблемы - они
также рассматривались под углом зре-
ния возможных синтезов. Ярким приме-
ром такого нового подхода к традицион-
ным проблемам может служить доклад
А. А. Тяпкина (Дубна) «Объедине-
ние концепций потенциальных возмож-
ностей и квантовых ансамблей». Чита-
тели, знакомые с философскими вопро-
сами квантовой физики, знают, сколь
длительным и принципиальным было
противостояние указанных двух концеп-
ций, за которыми стояли такие извест-
ные физики и философы, как Д. И. Бло-
хинцев, Н. Бор, В. Гейзенберг, И. В. Куз-
нецов, М. Э. Омельяновский, В. А. Фок
и другие. Однако, как показывает А. А.
Тяпкин, существует путь к объединению
этих концепций: для этого, в частности,
следует отказаться от неправомерного
отождествления исходного квантового
ансамбля со статистическим, поскольку
для исходной совокупности не задано
распределение вероятности.
Следует отметить еще одну синтети-
ческую тенденцию, все рельефнее про-
являющуюся в последние десятилетия,
с которой мы столкнулись на заседаниях
нашей секции. Речь идет о синтезе фи-
лософских вопросов естествознания, с од-
ной стороны, а с другой — логики и ме-
тодологии науки. Раньше философские
вопросы естествознания были чрезмерно
«заземлены» на естественнонаучную кон-
кретику, на научно-популярное перело-
жение естественнонаучного материала с
использованием философской термино-
логии, а логика и методология науки
нередко строили свои обобщенные кон-
струкции без обращения к глубокому
анализу и учету современных естествен-
нонаучных теорий и экспериментов. Счи-
талось вполне достаточным обратиться
к коперниканской революции или кру-
шению флогистонной теории, чтобы иметь
богатый и достоверный материал, на-
пример, для реконструкции структуры
научных революций. Сейчас наметилось
плодотворное преодоление этих односто-
ронностей, что вместе с тем привело к
сближению указанных двух направле-
ний философского анализа науки. Эти
синтетические тенденции нашли свое
проявление в ряде докладов, с которы-
ми выступили В. П. Бранский (Ле-
нинград) «Роль философии в фундамен-
тальном естественнонаучном открытии»;
А. С. Кравец (Воронеж) «Интертео-
ретические отношения физики»; А. И.
Панченко «Основания квантовой фи-
зики»; О. С. Разумовский (Ново-
сибирск) «Основания научных теорий».
Доклады были выслушаны с большим
интересом и вызвали плодотворную дис-
куссию в виде коротких и оперативных
выступлений и вопросов, на которые
125
сразу же отвечали докладчики. В каче-
стве примера хотелось бы обратить вни-
мание на содержательную дискуссий о
природе квантовой логики, развернув-
шуюся вокруг доклада А. И. ПаННенйб,
в которой Выступили С. Г. Калиберда
(Тернополь), Н. М. РожеНКо (Киев),
И. 3. Цехмистро (Харьков). Видимо,
такая форма работы секций, при кото-
рой участники не отвлекаются от теМы
обсуждения, является наиболее йродук-
тивной.
Во многих выступлениях затрагивал-
ся вопрос о выработке единой, «самой
новейшей» научной картийы мира и ро-
ли философии в этом процессе. Здесь
выступили: В. Н. Первушин (Дуб-
на), Б. Я. Пахомов, В. С. Стрель-
нйцкий и другие.
Докладчики рассматривали проблемы
эволюции физического знания и различ-
ные концепции объединяющего типа,
к которым сходятся многие направления
научных исследований (например, кван-
товая теория струны). В этой связи от-
мечалось, что необходимо изменить сами
основы философского подхода в совре-
менных условиях развития естествозна-
ния. Философы должны в первую оче-
редь заниматься не интерпретацией по-
лучерных наукой результатов, а изучать
трансформацию взглядов, ибо осознание
механизма смены представлений помо-
гает ставить новые задачи и находить
новые подходы В анализе явлений при-
роды. Указывалось также на выявление
необычных особенностей в развитии на-
учного знания. Так, научная концепция,
казалось бы, частного характера может
с течением времени стать теоретической
платформой для интеграции комплекса
научных ДисЦИпЛий. Статус подобной
объединяющей Системы знания приобре-
тает синтез космологии и физики эле-
ментарных частиц (третья революция в
астройОМйи). В то время как современ-
ное развитие фйЗНКи позволяет обога-
тить й конкретизировать многие фило-
софские представления, философия, как
отмечалось В докладах, остается во мно-
гом на уровне картины мира, сложив-
шейся еще В XIX веке. Подводя итог,
необходимо отметить, что система физи-
ческих теорий Может рассматриваться в
настоящее время как новая единица
гносеологического анализа. Физика яв-
ляется сложной концептуальной струк-
турой, с помощью небольшого числа
блоков которой строятся разнообразные
архитектуры. Идеалом же, к которому
стремится познание физических процес-
сов, является теория, выраженная на
развитом языке математики. Сравнение
с Ней позволяет оцепить уровень разви-
тости той Или иной теоретической кон-
струкций. При создании единой теорий
существенную роль играют фундамен-
тальные естественнонаучные открытия.
При обсуждении этих вопросов отмеча-
лось, что фундаментальные открытия
есть результат взаимодействия многих
факторов: творческого воображения, фи-
лософских принципов, теоретических па-
радоксов, математических аксиом и
Опыта.
Во многйх докладах рассматривались
проблемы разработки научной картйнк
Мира На осйбве достижений современ-
ной астрономии. АкадёмйК В. А. Ам-
барцумяп (Ереван) подчеркнул роль
нестационарных объектов во Вселенной
для углублений современной концепции
эволюции, Идеи глобального эволюцио-
низма. И. Л. РозейталЬ, В. В. К а-
зютйнскйй, А. М. МосТепанепко
(Ленинград), Ю. Б. Молчанов И Дру-
гие обсуждали философский кбнТейст
современной космологий, в частности,
так называемого антропного принципа.
Хотя космология претендует на тоталь-
ную экстраполируемость, докладчики от-
мечали относительность этих претензий,
поскольку окружающий мир дан нам с
точки зрения некоторой теории. Причем
философский анализ в ряде случаев
предваряет конкретные естественнона-
учные разработки. Так случилось, на-
пример, с идеей возникновения метага-
лактики из физического вакуума. Особое
внимание привлекли суждения о том,
что структура метагалактики нестабиль-
на относительно фундаментальных фи-
зических постоянных. Достаточно не-
больших изменений в значениях неко-
торых из таких физических характери-
стик, чтобы структура мира приобрела
другие черты. Например, если бы масса
электрона была больше в два раза,
то в период нейтрального водорода (фа-
за в развитии галактики) все вещество
превратилось бы в нейтроны. Существу-
ет восемь констант, при изменении зна-
чения любой из которых произошли бы
существенные изменения в окружающем
мире.
В докладах также указывалось на не-
обходимость изучения космологических
предпосылок социальной формы движе-
ния материи. В этой связи выделены два
аспекта мироздания: физико-энергети-
ческий и системно-информационный.
Причем информация рассматривается как
атрибут материи. Для того чтобы глуб-
же понять социальную форму движения
материи, надо проследить эволюцию Все-
ленной в данных двух аспектах. В этом
плане рассматривались предпосылки воз-
никновения сознания, что дает ключ к
изучению социальной формы движения
материи.
В некоторых выступлениях затраги-
валась проблема универсальности вре-
мени. В связи с этим указывалось на
неправомерность отождествления раз-
личных типов «часов» или спепифиче-
ских природных ритмов с наличием не-
скольких уровней времени. Различие
здесь состоит в том, что часы фиксируют
некоторое совпадение длительностей про-
цессов, которое приводит к установле-
нию объективных размеров временных
отрезков, а время и его «течение» гово-
рят о том, что в природе непрерывно
происходит возникновение чего-то ново-
126
го и исчезновение ранее существующе-
го. Существенной характеристикой вре-
мени является принципиальная Нёобра-
тймосТЬ природных процессов, с Которы-
ми оно связано. Разделение времени на
биологическое, геологическое, социаль-
ное и т. д. может быть снято при уста-
новлений частных различий между вре-
менем и измеряющими его часамй.
Сходной проблематике был посвящён
и доклад А. М. М а у р И н ь (Рйга)
«Темпорализм в биоЛОгйи».
Что же касается непосредственно со-
временных философских проблем разви-
тия биологического знания, то им было
посвящено большое число выступлений,
среди которых в первую очередь следу-
ет отметить доклады члена-корреспон-
дента АН СССР А. В. Яблокова, Й. Н.
Воронцова, Р. С. Карпинской, А. И. Але-
шина и других. Выступавшие подчерки-
вали, что новые синтезирующие концеп-
ции, меняющие весь образ природы, раз-
рабатываются не только в физическом,
но и в биологическом познании. Наука
о происхождении жизни и ее характе-
ристиках в процессе своего становления
претерпела три преобразования синте-
зирующего характера. Первым синтезом
явилось Эволюционное учение Ч. Дар-
вина, которое имело несколько источни-
ков: теорию К. Линнея, идеальную мор-
фологию, сравнительную эмбриологию,
теорию эволюции неорганического мира
(Кант, Бюффон) и др. Затем произошло
объединение классического дарвинизма
и генетики, к которым присоединились
систематическая зоология, ботаника и
популяционная биология. Со времени
второго синтеза сделано много фунда-
ментальных открытий, породивших но-
вые направления в биологической нау-
ке, такие, как молекулярная биология,
ультраструктурная цитология, теории но-
вых макросистем биологического мира.
Открыты избыточность ДНК и вырож-
денность генетического кода, появилась
идея недарвиновской эволюций (эволю-
ции нейтральных признаков). Таким об-
разом, в настоящее время биология сто-
ит перед проблемой создания всеобъем-
лющей теории, в которой были бы акку-
мулированы все полученные знания о
живой природе, то есть перед третьим
синтезом эволюционизма.
Большое внимание уделено проблеме
становления принципиально иного отно-
шения к окружающей среде. Человек
органично включен в природу и при
современном развитии техники и про-
мышленности оказывает существенное
влияние своей деятельностью на Эколо-
гические, биологические, геофизические
процессы в природе. Все это требует не
только правовых; законодательных норм,
пресекающих варварское отношение к
природным богатствам и животному ми-
ру, но и выработки иной системы мо-
рально-нравственных оценок, Которые
стали бы внутренним кодексом самосо-
знания человека, ориентированным на
поддержание безущербного функциони-
рования системы «человек - природа».
В связи с этим встает философский
ВбИраё: есть ЛИ возможность обосновать
ценность, самоценность жйзни, а вместе
С нёЙ .й удержание биологического зна-
ния? ЗдёсЬ МоЖно рассуждать в при-
кладной и фундаментальном аспектах.
СеЬодня подчеркивается значение вто-
рого аспекта, причем современные идеи
о сохранении жизНп на Земле активно
воздействуют на такие компоненты на-
учпо-исСледовательской деятельности, как
целевая установка И мировоззренческие
предпосылки.
В ходе работы секции живой интерес
был проявлен к проблеме естествознания
и культуры. Было проведено заседание
«круглого стола» «Естествознание и ду-
ховные ценности цивилизации». Первое
сообщение сделал В. Н. Первушин
(Дубна). В обсуждении проблемы при-
няли участие А. А. Т я п к и н, И. А. Ак-
чурин, Ю. В. Сачков, В. И. Арши-
нов, И. С. Добронравова (Киев),
и другие.
Активно обсуждался вопрос о форми-
ровании наукой, в особенности естест-
вознанием, Духовных ценностей. Нередко
назначением науки, и не только естест-
венной, считают Производство матери-
альных благ. Однако невозможно понять
единую природу пауки, если ее рассмат-
ривать в отрыве от развития творческо-
го начала человека. Анализ этой пробле-
мы возможен в койтексте такого вопро-
са, как цель существования человечест-
ва или направленность его социальной
эволюции. Весьма важно, чтобы все об-
щественные институты и социальные
условия стимулировали не только по-
стоянное накопление и развитие инди-
видуумами своего творческого и духов-
ного потенциала, но и саму потребность
заражения этим потенциалом творчества
окружающих, стимулировали активное
и свободное участие масс в обществен-
ном строительстве. Широкий и активный
диалог человека с природой плодотворен
только при таких условиях.
В заключение необходимо отметить,
что в настоящее время происходит бур-
ный рост научного знания, связанный
как с выработкой прИйцШгйально новых,
неклассических подходов в теоретиче-
ском обобщении экспериментальных дан-
ных, так и с тенденцией к формирова-
нию единой теореТико-пбЗнавательНой
системы. Она охватывает самые раз-
личные области научного исследования,
начиная с традиционных физических
представлений и кончая биологией, со-
циологией, психологией. На базе совре-
менных достижений физики, химии, био-
логии вырабатываются новые подходы к
установлению конструктивного диалога
между естественнонаучным и гумани-
тарным знанием, необходимость которо-
го все острее ощущается В связи с угро-
жающим ростом мощи человека, одним
из непосредственных результатов чего
является угроза экологического кризи-
са. В таких условиях на первый план
127
выходит мировоззренческое значение ес-
тественнонаучной деятельности, осмыс-
лить которое предстоит философии
естествознания.
Статус философских исследований в
естественнонаучных и технических раз-
работках неуклонно повышается, что
требует от специалиста-философа осно-
вательной подготовки в области новей-
ших направлений естественнонаучного
поиска, умения быстро вникать в слож-
ные мировоззренческие проблемы совре-
менного естествознания. Решение этих
вопросов требует активного вовлечения
в философию представителей конкрет-
ных областей науки и техники. Филосо-
фия естествознания в настоящее время
играет важнейшую роль в выработке
новых конструктивных и вместе с тем
разумно компромиссных подходов к ис-
следованию природы и овладению ее бо-
гатствами. При этом важно понимать
проблемы, связанные с этическими, эс-
тетическими и культурными изменения-
ми, происходящими в обществе. Други-
ми словами, воздействие естествознания
на духовную жизнь общества концентри-
рованным образом выражается в разви-
тии мировоззрения, которое включает в
себя систему жизненных установок че-
ловека по коренным вопросам его бы-
тия. Прогресс естествознания невозмож-
но глубоко понять и обосновать, если
не будет учитываться его связь с раз-
витием человека. И в первую очередь
это относится к осмыслению революци-
онных преобразований во всем комплек-
се наук о природе в 80-е годы нашего
столетия.
Рекомендации Всесоюзного совещания
по философским и социальным проблемам
науки и техники
Обсудив итоги и перспективы исследований по философским и социальным проб-
лемам науки и техники, участники Всесоюзного совещания считают целесообразным:
1.	Выделить следующие основные направления разработки философских и со-
циальных проблем науки и техники, которые должны лечь в основу Комплексной
программы и Прогнозного доклада до 2000 года:
—	взаимодействие и интеграция общественных, естественных и технических
наук в условиях ускорения социально-экономического развития;
—	социология науки, закономерности развития НТП при социализме;
—	диалектико-материалистическая методология научного познания;
—	философские и социальные проблемы и основания развития современной нау-
ки, новой техники и технологии;
—	методологические и социально-этические проблемы комплексного изучения
человека;
—	глобальные проблемы современной цивилизации; мировоззренческие, методо-
логические и социальные аспекты;
—	критика современных немарксистских концепций сущности науки и ее роли
в жизни общества.
2.	Считать необходимым повышение качества и практической значимости ис-
следований по философским и социальным проблемам науки и техники на основе
тесного взаимодействия в их совместной разработке представителей общественных,
естественных и технических наук.
Научному совету по философским и социальным проблемам науки и техники
при Президиуме АН СССР и Центральному совету философских (методологических)
семинаров при Президиуме АН СССР осуществлять эффективную координацию в их
научной и пропагандистской деятельности.
3.	Коренным образом усилить координацию исследований по философским и со-
циальным проблемам науки и техники.
В этих целях:
-	активизировать работу секций Научного совета АН СССР по комплексной про-
блеме «Философские и социальные проблемы науки и техники» соответствующих
научных советов при научных центрах АН СССР и республиканских академий наук;
128
организовать научные советы по этим проблемам во всех научных центрах АН СССР
и республиканских академий наук;
—	усилить координацию исследований по философским и социальным пробле-
мам науки и техники и внедрение результатов исследований в практику с Минву-
зом СССР, Минвузом РСФСР, Философским обществом СССР, Всесоюзным общест-
вом «Знание», обществом «Знание» РСФСР и другими организациями и ведомствами;
—	значительно расширить сотрудничество в разработке философских и социаль-
ных проблем науки и техники со странами социалистического содружества, а также
научными центрами других стран. Ввести соответствующий раздел в «Программе
многостороннего сотрудничества академий наук социалистических стран по об-
щественным наукам»;
—	систематически проводить комплексное обсуждение итогов, перспектив и прак-
тической значимости исследований по философским и социальным проблемам нау-
ки и техники на всесоюзных и международных совещаниях;
—	в период между этими совещаниями регулярно проводить конференции, сим-
позиумы, «круглые столы» и т. д. для обсуждения основных направлений исследо-
ваний рассматриваемого крута проблем с участием советских и зарубежных ученых;
—	систематически, не реже, чем раз в два года, проводить всесоюзные коорди-
национные совещания по философским и социальным проблемам науки и техники.
4.	Резко повысить качественный уровень публикаций по философским и социаль-
ным проблемам науки и техники, их актуальность и воздействие на ускорение про-
гресса социалистического общества. Поручить Научному совету по философским и
социальным проблемам науки и техники разработать эффективную систему меро-
приятий в этой области и осуществлять постоянный контроль за их выполнением.
5.	Поставить вопрос о мерах, направленных на расширение публикации итогов
наиболее актуальных и практически значимых исследований по философским и со-
циальным проблемам науки и техники с участием советских и зарубежных специа-
листов, включая: расширение соответствующих публикаций в журналах «Вопросы
философии», «Философские науки», «Вопросы истории естествознания и техники»,
изданий книг на основе материалов совещаний, конференций, симпозиумов, выпуска
на русском языке книг зарубежных авторов по этим проблемам.
6.	Решительно улучшить преподавание философских и социальных проблем нау-
ки и техники в вузах;
—	обращать особое внимание на необходимость освещения основных итогов со-
временных исследований по философским и социальным проблемам науки и техни-
ки в новой программе и учебниках по марксистско-ленинской философии для вузов,
в программах и учебниках по специальным дисциплинам для школы и вузов;
—	подготовить учебные пособия по методологии науки, социологии науки, нау-
коведению, серию учебных пособий по философским основаниям фундаментальных
естественных наук, математики, технических наук, сельскохозяйственных паук;
—	разработать мероприятия, направленные на конкретное улучшение подготов-
ки специалистов по социально-философским проблемам НТП, методологии науки,
социологии науки и науковедению.
7.	Постоянно расширять пропаганду итогов исследований по философским и со-
циальным проблемам науки и техники, всемерно повышая ее уровень, укрепляя
связь с задачами ускорения социально-экономического развития:
—	разработать совместно с Госкомиздатом перспективный план издании науч-
но-популярной литературы по этим проблемам;
—	систематически организовывать выступления крупных специалистов по этим
проблемам в печати, на радио, телевидении;
—	разработать тематику циклов лекций по социально-философским и методо-
логическим проблемам НТП по линии общества «Знание». Согласовать с правлением
Всесоюзного общества «Знание» и общества «Знание» РСФСР перспективный план
изданий по соответствующему кругу проблем.
Совещание твердо подчеркнуло, что наш долг — делом ответить на призыв пар-
тии, ее XXVII съезда, последующих Пленумов ЦК КПСС углублять перестройку,
которая затрагивает и сферу науки, включая методологические основания, поднять
на новый уровень качество и эффективность исследований, их социальное значение.
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
Знание и его социальное содержание:
к современным дискуссиям
на Западе
Й. Т. КАСАВИН
Отсутствие единства в понимании
проблемы социальной природы познания
в настоящее время общейризнайо. Сви-
детельствуя о ситуаций активного поис-
ка, это никоим образом не означает
равноправия и равноценности сущест-
вующих подходов. Однако об определен-
ном прогрессе, который позволяет ожи-
дать появления новых интересных то-
чек зрения, говорить, no-видимому, мож-
но. Что же это за точки зрения? Како-
вы их теоретические истоки и следствия?
Эти вопросы и являются предметом об-
суждения данной статьи.
Идея социальной природы, зависимо-
сти содержания и формы знания от кон-
кретно-исторических условий и спосо-
бов его производства впервые научно
сформулирована и обоснована К. Марк-
сом. Диалектико-материалистическое по-
нимание общественного развития позво-
лило К. Марксу рассмотреть познание
как социально-исторический Процесс. По-
нятие духовного производства связало
знание с человеческой деятельностью,
а идея всеобщего труда выразила исто-
рическую континуальность познания.
Буржуазная социология в лице Э. Дгорк-
гейма и М. Вебера к концу XIX века
выдвинула иную программу исследова-
ния социальной природы познания, ко-
торая в процессе своего развития асси-
мйлйровала ряд идей марксизма. Данная
Проблема обрастала солидным эмпири-
ческим материалом, новыми подходами
в русле развития буржуазной этногра-
фии от эволюционизма Л. Моргана й
Э. Тейлора с теми изменениями, которые
внёс В него ДЖ, Фрэзер, й функциона-
лизму (Б. Малиновский) и французской
школе (К. Леви-Брюль) и, наконец,
к структуралистской социальной айтро-
йойогйй (А. РэДйлйфф-брауй, Э. Эванс-
ПрИЧарД, К, Лёёй-СтросС). Но резуль-
таты этнографических исследований на-
чали философски осмысливаться лишь
во второй Половине XX века.
Имёнйо Тогда Социологи знания обра-
тили внимание на элементы методоло-
гического арсенала антрополога, в част-
ности, на методы полевого исследования,
связанные с включенным наблюдением,
взяли на вооружение новые способы опи-
сания результатов в форме «case stu-
dies» — протоколов с предельной прост-
ранственно-временной определенностью
й скрупулезным воссозданием деталей
обстоятельств, условий и методов иссле-
дования, отношений между учеными.
Образцы анализа были почерпнуты из
работ Э. Эванс-Причарда, М. Дуглас и
других социальных антропологов, отту-
да же брались содержательные аналогии
и аргументы. Философский источником
такого исследования оказались концеп-
ции, в которых явно выражены элемен-
ты релятивизма и плюрализма (поздний
Л. Витгенштейн, О. Шпенглер, П. Фейе-
рабейд). Благодаря Этой «новой волне»
в социологии научного знания были по-
ставлены и осмыслены не только социо-
логические, но и важнейшие гносеоло-
гические проблемы.
«Релятивистский тезис»
и проблема Научной культуры
Эдинбургская школа, группирующаяся
вокруг Центра по изучению науйй при
Эдинбургском университете (Шотлан-
дия), выступает в качестве лидера но-
вого направления. Коллективные резуль-
таты ее работы изложены, напрймёр,
в монографий, Содержащей потШГку ис-
торико-социологического анализа естест-
вознания как типа культуры1. Выдви-
нутый Б. Барнсом «релятивистский те-
зис» принимается едва ли не всеми его
коллегами как исХоДИый МёТоДологйЧё-
ский ориентир. В чем он заключается?
В эпилоге своей книги «Научное позна-
ние и социологическая теория» Б. Барнс
указывает, что «все системы убеждений
следует рассматривать как симметрич-
ные, исходя Ий задач социологического
объяснения»2. Он поясняет, что этот
1 См.: Вагйез Вп Shapiti 8. (Eds.)
Natural Order: Historical StddiOs of Scien-
tific Culture. L., 1979.
2 Barnes B. Scientific Knowledge and
Sociological Theory. L., 1974, p. 154,
130
тезис основывается на эпистемологиче-
ской предпосылке, согласно которой ни-
какая Эпистемология или онтология не
является абсолютно истинной, объек-
тивная оценка системы убеждений ян
ее соответствие реальности или рацип-
налнностй невозможна. Этот скептиче-
ский и релятивистский исходный пункт,
по мнению Барнса, никак не противо-
речит его собственной исследовательской
позиции, которая характеризуется им
как рефлексивная, натуралистическая и
эмпирическая. Рефлексивность здесь
означает, что релятивизм в полной мере
относится и к утверждениям социологии
Науки. Натурализм, или материализм,
применительно к социологии познания
проявляется в использовании в качестве
предмета исследования объективного, как
полагает Б. Барнс, материала - естест-
веннонаучных факторов. То же обстоя-
тельство, что в данном случае социоло-
гическое исследование осуществляется
путем философски неориентированного,
неконцептуального описания, рассматри-
вается Барнсом как свидетельство его
эмпиричности.
Как видно, «релятивистский тезис»
в его Первоначальном варианте испыты-
вает на себе влияние Традиционной со-
циологии знания с ее сциентизмом й
боязнью теоретизирования. Дальнейшие
исследования побудили Барнса скоррек-
тировать этот тезис, который с самого
начала не слишком последовательно при-
менялся В решении конкретных иссле-
довательских задач. Именно в послед-
них, а не в Программных заявлениях
Эдинбургской школы И обнаружились
ростки новой социологии научного зна-
ния.
Взять хотя бы такую традиционно
сложную проблему, как объяснение мно-
гообразия несовместимых представлений
о мире. Обычный гносеологический взгляд
на существование различных концепций,
теорий, убеждений, имеющих один й тот
Же Предмет, сводил различия к дйхОТо-
мйи «истина - ложь». При этом в качест-
ве истинных гносеолог рассматривал свои
собственные убеждения, якобы очевид-
ные и согласующиеся со здравым смыс-
лом, а все другие объявлял ложными.
Примечательно, что основания истинно-
сти знания полагались общедоступными,
лежащими на поверхности, в то время
как причины заблуждений требовали
специального социологического и психо-
логического анализа. В связи с этим
обстоятельством социология знания ис-
торически складывалась именно как ана-
лиз заблуждений (!)-Б. Барнс упомина-
ет об «идолах» Ф. Бэкона и исследова-
нии фетишизма К. Марксом. Уникаль-
ной областью знания, характеризуемого
неизменной истинностью, свободной от
психологических иллюзий и социальных
предрассудков, представляли поэтому
математику и естествознание. Истина
рассматривалась как естественный ре-
зультат познания, как его нормальный
продукт, заблуждение жо объявлялось
отклонением от магистральной линии
развития, знания. С таким пониманием
ипзнаэаия£оказывалась тесно связана идея
куиулятивизма — развития знания через
постепенное накопление раз и навсегда
истинных фактов. Ясно, что процесс
принятия того илияаного положения де-
терминировался, согласно такой точке
зрения, лишь его иститаостью, и более
ничем.
Это представление о познании было
оспорено в дальнейшем и самими мето-
дологами, выдвинувшими тезис о теоре-
тической загруженности опыта, когни-
тивной психологией, показавшей актив-
ность и культурную нагруженность вос-
приятия, когнитивной социологией, раз-
вивающей некоторые идеи Э. Дюркгей-
ма, Д. Лукача, К. Мангейма. Крепло
убеждение, что конфликтующие точки
зрения, альтернативные способы вос-
приятия, интерпретации, объяснения и
т. п. имеют свои собственные основания,
которые сами по себе не могут быть
оценены как истинные или ложные.
Отличия одной научной концепции от
другой обнаруживались в соответствую-
щих различиях между типами культуры
(или субкультуры). И именно здесь
Б. Барнс видит подлинную область при-
менения социологии научного знания,
которая должна изучать обусловленные
данной локальной культурой способы
производства знания, не принимая во
внимание его истинностную (внешнюю)
оценку.
Дольше всего западные социологи зна-
ния не могли расстаться с убеждением
об особом приоритетном статусе некото-
рых (в частности научных) типов выска-
зываний, по поводу которьгх предпола-
галось, что Их принятие представляет
собой рациональную процедуру. Социо-
логии познания предстояло вслед за ме-
тодологами определить свое отношение
к понятию рациональности. Уже были
известны некоторые методологические
концепции рациональности: инДуктйвйст-
ская (Р. Карнап, М. Хессе) и дедукти-
вистская (К. Гемпель, К. Поппер), каж-
дая из которых была вполне аргументи-
рованной, хотя и несовместимой с дру-
гой. Их общим гносеологическим фунда-
ментом было понимание рационального
как естественного, подлинно разумного,
простого, логичного и т. п., в ТО время
как не- или иррациональное предполага-
ло объяснение через указание конкрет-
ных причин отклонения от рациональ-
ного. Но «естественность» таким обра-
зом трактуемой рациональности была
поставлена под сомнение весьма неожи-
данным образом - в результате этногра-
фических исследований примитивных об-
ществ.
Казалось бы, описанная, скажем,
Э. Эванс-Причардом процедура принй-
тия решений, практикуемая племенем
азанде, должна выглядеть несовмести-
мой с рациональностью. Племя обраща-
ется к шаману и просит его дать ответ,
доверяясь его магическим способностям.
131
Шаман дает цыпленку сильнодействую-
щий яд — бенге и на основании того,
умирает цыпленок или нет, решает воп-
рос положительно или отрицательно. По
ходу дела он вынужден учитывать при-
входящие обстоятельства (возможность
колдовского воздействия и т. п.), резуль-
таты предшествующего испытания яда,
от которого не все цыплята должны по-
гибать; он также может принять реше-
ние о повторении всей процедуры. По-
нятно, магическая практика ненаучна,
но ее реконструкция в терминах эмпи-
рических свидетельств, их интерпрета-
ции, объяснения и процедуры логическо-
го вывода оказывается вполне возмож-
ной; в частности, можно предположить,
что поведение цыпленка выполняет роль
своеобразной вероятностной модели ре-
альной ситуации, по поводу которой ша-
ману задается вопрос. Так или иначе,
но налицо определенные требования и
логики, и опытного подтверждения,
и эффективности, а потому мышление
и деятельность азанде могут быть оце-
нены как рациональные не только в рам-
ках их собственной, но (если подходить
формально) с точки зрения и европей-
ской научной культуры.
Относительность рациональности науч-
ного знания особенно очевидна при ана-
лизе того, как используются гипотезы
ad hoc. Ведь методологи, в сущности,
не доказывают, что объяснение ad hoc
действительно ухудшает пауку: полага-
ется достаточным, что оно просто про-
тиворечит иной раз весьма условным
стандартам рациональности. Более того,
как показывает Б. Барнс, всякая социо-
логическая интерпретация естественно-
научного знания в таком случае оказы-
вается иррациональной, ведь знание та-
кого типа само по себе не содержит яв-
ных ссылок на культуру, имея вид бо-
лее или менее полного образа объекта,
а потому культурологическая его интер-
претация неизбежно имеет форму объяс-
нения ad hoc.
Итак, напрашивается вывод, что про-
стое сравнение науки как типа культу-
ры с иной культурной системой не дает
основания для однозначного вывода о
приоритетности научной рационально-
сти. И Барнс подчеркивает, что «крите-
рии естественной рациональности» (со-
гласованность с опытом, последователь-
ность и «логичность», эффективность)
не выделяют науку из других институ-
циализированных систем убеждений и
не проводят различия между такими
системами вообщеэ.
В том, что Б. Барнс не обнаружил
особенностей предмета социологии нау-
ки, выделяющих ее из других социоло-
гических дисциплин, он близок тради-
ционной социологии мертоновского ти-
па. Правда, в самой науке ему удалось
найти область, составившую специфиче-
ский предмет когнитивной социологии,-
сферу научной культуры. «Науку мож-
3 См. ibid e-m, р. 32.
но рассматривать как слабо связанную
совокупность общностей, каждая из ко-
торых использует характерные процеду-
ры и технику для метафорического опи-
сания загадочной области опыта в тер-
минах, принятых учеными особых куль-
турных ресурсов»4 5,— пишет Б. Барнс.
Исторические и социологические иссле-
дования развеяли иллюзии методологов
по поводу возможности отыскать сущ-
ность науки или обосновать ее единство.
Из этого Б. Барнс заключает, что нау-
ку образует совокупность субкультур,
или традиций, занятых изобретением
теорий,- культурных метафор, призван-
ных упорядочить эзотерическую науч-
ную практику в рамках ролевых струк-
тур общения ученых. Релятивистская
форма этого тезиса не должна заслонять
его нетривиального смысла. Традиция
как форма научной культуры принима-
ется ученым в ходе социализации, и хо-
тя он может сознавать ее неопределен-
ность (или даже ошибочность), он будет
ориентироваться на нее. Чисто негатив-
ная критика традиции встречается уче-
ным в штыки, поскольку отказ от тра-
диции означает, что ученому будет не-
чем заниматься. Поэтому не раз бывало,
что ученые в ответ на обнаруженные
логические трудности их теорий или
процедур заявляли, что изменений тре-
бует сама логика! Ведь ученый,, играя
определенную социальную роль, заин-
тересован не в логике, а в развитии нау-
ки, а потому ситуации выбора теории
проясняются исследованием не логики
науки, а конкурирующих социальных
ролей и ценностных ориентаций ученых.
Определенная мировоззренческая ограни-
ченность здесь налицо: ученый не при-
вык критиковать науку или хотя бы
просто разбираться в ее фундаменталь-
ных методологических проблемах, он
просто сориентирован на поддержку и
развитие традиции. И это связано с ха-
рактером научной работы, многие важ-
нейшие части которой не могут быть
явно эксплицированы и передаются лишь
при помощи личного примера, нефор-
мального общения, предполагающих вы-
сокую степень ' доверия. Искусство по-
знания, как и поварское мастерство,
транслируется в форме рецептов, кон-
кретных правил, навыков и приемов,
а не путем лекций по методологии. «Уче-
ным приходится самим формулировать
свои суждения, поскольку они обладают
сознанием, сферу которого очерчивают
модели и примеры их исследовательской
традиции»6,- формулирует эту мысль
Б. Барнс, имея в виду, что в природе
научной традиции кроется реальное ос-
нование научной деятельности.
Проект «социальной теории познания»
Методологические проблемы когнитив-
ной социологии науки едва ли не силь-
4 Ibidem, р. 57.
5 I b i d-em, р. 68.
132
нее, чем Б. Барнса, волнуют его колле-
гу — Д. Блура. Придерживаясь во мно-
гом близкой позиции, он формулирует
целую программу обновления этой дис-
циплины — «сильную программу» социо-
логии познания. Почему сильную? А по-
тому, что даже в самых последних кон-
цепциях социологии У. Старка, Р. Мер-
тона, Г. Дегре, Дж. Бен-Дэвида оста-
валось нетронутым само содержание
естественнонаучного знания, которое
полагалось недоступным для социологи-
ческого анализа (в отличие от форм ин-
ституализации науки или обусловленно-
сти ее развития внешними социальными
факторами). Блур стремится опроверг-
нуть эту установку. Любопытно, что он
связывает обновление социологии позна-
ния с возможностями ее гносеологиза-
ции, с углублением ее в исследование
природы познавательного процесса. При
этом социология познания превращается
(незаметно для самого Д. Блура) в осо-
бого рода теоретико-познавательную
концепцию, достаточно отличную, впро-
чем, от аналогичных традиционных фи-
лософских концепций. Подобно другим
научным дисциплинам социология науч-
ного познания рассматривает свой пред-
мет — знание — как объективный, есте-
ственноисторический феномен. Социо-
логическая дефиниция знания, подчер-
кивает Д. Блур, «будет поэтому отли-
чаться от обыденного или философско-
го его понимания. Вместо того, чтобы
определять его как истинное убеждение,
социолог рассматривает как знание то,
что является таковым в реальной чело-
веческой жизни»в. Поэтому «социолог
ищет теории, которые объясняют факти-
чески существующие убеждения, неза-
висимо от того, как сам исследователь
оценивает их» 6 7 8.
Предлагая использовать в гносеологии
(формально — в социологии познания)
феноменологический метод, Д. Блур
упускает в то же время следующий мо-
мент: если при исследовании некоторой
системы знания мы не учитываем, ис-
тинна она или ложна, общепринята или
нет, доказана или принимается на веру,
то тем самым утрачиваем часть иссле-
дуемого объекта (если, конечно, не счи-
тать, что эти характеристики никак не
отражают содержания знания). Знание —
часть духовной культуры человека, по-
этому его анализ требует учета того, как
оно воспринимается самим субъектом,
функционирует в системе отношений
человека к миру и другим людям. Забве-
ние этого обстоятельства имеет, впрочем,
и позитивную сторону. Действительно,
теоретико-познавательное исследование
обычно молчаливо ограничивалось сфе-
рой истинного (понятого как истинное,
разумеется) знания, и концепции знания
содержали в качестве своего эмпириче-
ского базиса лишь знание именно это-
го рода. Ложное знание подвергалось
6 В1 о о г D. Knowledge and Social
Imagery. L., 1976, p. 2.
7 I b i d e m, p. 3.
критике, которая никак не углубляла
представление о природе познания как
такового. Достаточно вспомнить работы
Ф. Бэкона, Р. Декарта, Дж. Локка, Дж.
Беркли, а то и всю докантовскую тради-
цию, чтобы убедиться в распространен-
ности этой философской иллюзии: в то
время как едва ли не важнейшее место
в философском исследовании занимал
анализ различных видов заблуждений,
эмпирическим базисом гносеологии про-
возглашалось лишь истинное знание!
Начиная с Канта, критика познаватель-
ных заблуждений была легализирована
как гносеологическая задача, в рамках
которой, например, иллюзии разума рас-
сматривались трансцендентальным обра-
зом, так же как и истинное знание.
В дальнейшем позитивистски ориенти-
рованная гносеология рассталась с таким
подходом, и сложилась именно та си-
туация, которую Д. Блур пытается ис-
править: гносеология ограничилась по-
исками надежного фундамента истинно-
го знания, а социология знания превра-
тилась в объяснение заблуждений. Идея
Д. Блура состоит в том, чтобы вернуть
теории познания всю сферу познания в
качестве объекта, и это, конечно, заслу-
живает внимания: понятия иллюзии, за-
блуждения, предрассудка, веры и т. п.
исследованы значительно слабее понятий
истины, очевидности, логичности, не го-
воря уже о совершенной загадочности
природы отдельных заблуждений.
Программа Д. Блура состоит из четы-
рех пунктов. Во-первых, он считает, что
социология познания должна занимать-
ся причинным объяснением и не исчер-
пывается социальными причинами. Во-
вторых, она должна быть безразлична к
тому, истинное ли, рациональное, приня-
тое знание или нет избирается для ана-
лиза, и объяснять все виды знания.
В-третьих, социологическое объяснение
должно быть симметричным и сводить
обе части перечисленных пар к одному
и тому же типу причин. И, наконец, со-
циология знания обязывается быть реф-
лексивной: «образцы объяснения долж-
ны быть применимы также к самой со-
циологии» ’, как ко всякой другой систе-
ме знания. Как мы видим, сходство
программы Д. Блура с «релятивистским
тезисом» Б. Барнса налицо.
Первой попыткой применения методо-
логии Д. Блура оказывается case studies
знаменитого спора между К. Поппером
и Т. Куном, который всегда рассматри-
вался как столкновение разных методо-
логических стандартов. Блур видит в нем
отблеск борьбы идеологий: «легко проде-
монстрировать. что Поппера следует при-
числить к мыслителям Просвещения,
а Куна — к романтикам» 9,— пишет он.
Помимо чисто структурного подобия,
он выделяет социальные метафоры, взя-
тые соответственно Поппером и Куном
из идеологических споров: демократиче-
8 I b i d е m, р. 5.
9 I b id e m, р. 56.
133
ский индивидуализм, антиавторитар-
ность, космополитизм и коллективизм,
патернализм, национализм формируют
антитезу «Методологический регулятив —
традиций».
Далее, Д. Блур задается целью рас-
ширить границы социологии познания:
дать социологическую интерпретацию
логики и математики (обычно рассмат-
риваемых в качестве образцов чистого,
беспристрастного знания). Обосновывая
эмпиристский подход К Природе Матема-
тического знания, Д. Блур отстаивает
несколько измененную ИМ самйм пози-
цию Д. С. Милля против платонизма
Г. Фреге. И здесь любопытен егд ВЫВОД
о том, «что идеи знания Покоятся На со-
циальных образах, что логическая необ-
ходимость является формой морального
обязательства, а объективность представ-
ляет собой социальный феномен» 10 11 12 *. Это
вовсе не означает, что истина и объек-
тивность знания суть иллюзйн; просто
их природа несколько не укладывается в
обыденное понимание.
Как Ясе преодолеть этот устаревший
гносеологический стереотип? Что если
использовать для этого идей позднего
Л. Витгенштейна? Последний, как убеж-
ден Д. Блур, осознал, что человек есть
«социальное животное», а познание яв-
ляется коллективным предприятием,
и это привело его к своего роДа «соци-
альной теории познания», то есть к спе-
цифическому Пониманию познавательно-
го процесса как социальной деятельно-
сти. Разрыв Витгенштейна с традицион-
ной концепцией знания как ментально-
го образа (и с представлением о «лич-
ном языке») был ознаменован прежде
всего формулировкой «правила овнешне-
ния» (экстерНалйвации), как его назы-
вает Д. Блур, Которое состоит в вамейе
мысленного образа или внутренней речи
их материальными аналогами (рисун-
ком, звуковой речью). С помощью этого
правила Витгенштейн надеялся раскрыть
«тайну мышления», преодолеть мисти-
ческое представление о нем как генера-
торе значений языка: «Как только ВЫ
подумали о замене ментального образа,
скажем, нарисованным, И как Только бла-
годаря этому данный образ утратил свой
оккультный характер, исчезает впечат-
ление, что предложение обладает своей
собственной жизнью» **. «МйСтичесйОё»,
по Витгенштейну, это та внеязыковйй
область материальных объектов, кото-
рая обычно рассматривается как источ-
ник знаний. Он призывает преодолеть и
пересмотреть образ сознания как «по-
средника» между языком и миром, по-
скольку пределы мира задаются яйобы
языком, и именно в сйстеме языка каж-
дый знак обретаеТ сйое значение,а. Вйт-
»» Bloor D. Wittgenstein: A Social
Theory of Knowledge, N. Y., 1983, p. 10.
11 Wittgenstein L. The Blue and
Brown Books. Oxford, 1978, p. 5.
12 Д. Блур здесь несколько отходит от
Витгенштейна, рассматривай «мйстИчо-
генштейн раскрывал механизм порожде-
ния значения в рамках своей теории
«языковых игр», и Д. Блур предприни-
мает систематический анализ этой кон-
цепции, которая, по его мнению, должна
существенно Обогатить когнитивную со-
циологию. Ключ к этому дает Известное
высказывание Витгенштейна: «Если то,
что является жизнью Знака, должно
быть названо, то следдвало бы сказать,
Что это его употребление» 13. Д. Блур не
без основания видит здесь намек на по-
нимание мышлений (Приписывания зна-
чения, в частности) не как акта инди-
видуального сознания, но как социально-
го процесса, включенного в систему раз-
личных социальных практик.
Всякого когнитивного социолога при-
влечет в текстах Витгенштейна его опи-
сание «языковых игр», включённых в
процесс труда: здесь можно найти вели-
колепные примеры анализа познаватель-
ного содержания человеческой деятель-
ности. Рассматривая локальные ситуа-
ции типа разговора каменщика и под-
мастерья, он приходит к выводу, что
даже Такие «языковые игры» следует ис-
толковывать не как элемент, часть язы-
ка, но как самостоятельную, замкнутую
языковую систему, «как языки, завер-
шенные в самих себе, как полные систе-
мы человеческого общений» 14, быть мо-
жет даже как «целостную систему ком-
муникации некоторого племени на при-
митивной стадии развития общества»1S 16.
Д. Блур замечает, что тезис о замкну-
тости «языковой игры» вводится Витген-
штейном как средство понимания раз-
вития языка. И Действительно, Витген-
штейн выделяет два тйпа такого разви-
тия. Первый представляет Собой смену
«языковых игр»: «возникают новые типы
языка, новые языковые игры. ... а другие
устаревают и забываются» *в. Это именно
тот тип развития, в связи с которым в
начале 50-х годов П. Фейерабёнд выдви-
нул идею несоизмеримости, поскольку
между разными «языковыми йграмй»
действительно не существует не только
преемственности, но и общих черт вооб-
ще. Но Витгенштейн (и это более важно)
обнаруживает второй тип развитий Язы-
ка, который позже И. Лакатос Примени-
тельно к истории науки назовет Выдви-
жением гипотез ad hoc, Штарнбергская
группа осмыслит в качестве тезиса фй-
йализацйи, а Д. Блур (вслед За М. Хёс-
се) обозначит как «финйтизм». ПровоДЙ
аналогию со строительством городе,
когда ядро старых строений и улиц йй-
как не предопределяет архитектуру и
планировку окраин, Витгенштейн ут-
верждает, что зафиксированное значение
слова Не детерминирует его посЛёДуЮ-
ское» как иллюзию способности отдель-
ного сознания продуцировать значения.
13 Wittgenstein L. Op. cit., р. 4.
14 I b i d е m, р. 81.
15 Ibidem.
16 Wittgenstein L. Philosophical
Investigations. Oxford, 1978, p. 11.
134
щего использования, в развитие «языко-
вой игры» не обусловлено ее исходной
вербальной формой. Поясняя эту мысль,
Д. Блур пишет: «Значение продуцирует-
ся актами употребления. Как город, оно
конструируется в ходе нашего движения
вперед Употребление определяет зна-
чение; значение не определяет употреб-
ления. Ярлык «финитнзм» здесь подхо-
дит, потому что мы должны помыслить
значение, расширяющееся все дальше,
но не далее конечного набора обстоя-
тельств, в которых употребляется это
слово. За пределами этих последних пре-
цедентов значение, применение и рефе-
ренция еще не определены» ”.
Д. Блур, правда, не подчеркивает здесь
еще одну находку Витгенштейна. Авст-
рийский философ фактически обнаружи-
вает два типа социальности познания:
внутреннюю социальность, отражение в
замкнутой системе знания некоторой
локальной деятельности, и внешнюю со-
циальйость, воплощенную в измененной
под влиянием социальных условий ис-
ходной системе, первоначально сформи-
рованной на основе иных потребностей
и целей. Но Витгенштейн исходит при
этом из двух неверных предположений:
отрицания какой-либо самостоятельно-
сти, внутреннего богатства языковой си-
стемы (знания вообще), якобы неспособ-
ной оказать даже минимальное влияние
па собственное использование, и атоми-
стического представления об обществен-
ных отношениях, потребностях, интере-
сах, каждый из которых способен при-
дать развитию знания (конструирова-
нию значения) свое собственное, незави-
симое от всей социальной системы на-
правление. Такие установки чреваты в
Конечном счете вульгарно-социологиче-
ским истолкованием знания — известным
недостатком экстерналистской социоло-
гии и истории науки.
Другая находка Витгенштейна, широ-
ко воспринятая современной западной
социологией научного познания,— это те-
зис о «социальном конструировании со-
знания» (значений, знания и т. п.).
В противовес англосаксонской философ-
ской традиции Витгенштейн начинает
исследование не с индивидуального со-
знания, индивидуального опыта, а берет
за основу категориальную структуру
мышления, через анализ которой при-
ходит к пониманию индивидуальности:
Я должно быть понято через Другое.
Обычный пример Витгенштейна воспро-
изводит ситуацию, когда человек учится
давать названия собственным ощуще-
ниям17 18. Как моЖет, напрймер, учитель
объяснить ученику, что значит «цвет»?
Можно, конечно, указывать на различ-
ным образом окрашенные предметы и
ожидать, пока тот, используя «естествен-
ную Индукцию», поймёт, чего от него хо-
тят. Здесь, правда, нет никаких гаран-
17 Bloor D. Wittgenstein: A Social
Theory of Knowledge, p. 25.
18 Cm.: Wittgenstein L. Philoso-
phical Investigations, p. 89.
тий, что ученик поймет учителя пра-
вильно и не заучит нечто совершенно
иное, поскольку он не знает, что от чего
следует абстрагировать. А что, если по-
ступить так: показывая ребенку разные
предметы, надеть ему зеленые очки И
произносить слово «эелепый»; затем, ме-
няя цвет очков, вводить другие обозна-
чения цветов? При этом очки каждого
цвета будут иметь разную форму — кру-
га, овала, треугольника и т. п., благо-
даря которой учитель отличает их друг
от друга. Ассоциация, возникающая в
сознании учителя (форма — цвет), поз-
воляет ученику воспринять иную ассо-
циацию (термин — цвет), поскольку
имеется общее («средняя посылка»), на-
блюдаемое и знакомое обоим — форма
очков, объединяющая две ассоциации.
Парадоксальная черта этого «опосредо-
ванного метода» состоит в том, что уче-
ник усваивает не то, чему учит учитель,
хотя искомый результат достигается тем
успешнее. Само Же обучение Перестаёт
казаться мистическим Процессом «пере-
садки» мысли учителя в сознание уче-
ника в условиях взаимонепонИмания;
звание, полученное учеником, отражает
не содержание чьего-то сознания, но си-
туацию реального практического Контак-
та с учителем, ситуацию совместного
действия, связанного общими стимуль-
ными реакциями на форму предмета.
Неизбежным следствием такого пони-
мания познания оказывается отрицание
«личного языка», индивидуального кон-
струирования значений. Язык — тип со-
циального института; в понимании его
Витгенштейном бихевиористская трак-
товка обучения в стиле Скиннера смыка-
ется с почерпнутым у Э. Дюркгейма
(и даже у Канта) представлением о «со-
циальной объективности» знания. Все
это получило отображение в его доста-
точно противоречивой теории «языковых
игр» 19.
Однако трудно представить, чтобы не-
ясная и противоречивая концепция «язы-
ковых игр» могла быть непосредственно
применена к социологии научного позна-
ния. Д. Блур поэтому пытается напол-
нить эту концепцию эмпирическим ма-
териалом, взятым из психологии (К. Бю-
лер, Б. Скпнвер), социальной антрополо-
гии (Э. Эванс — Причард, М. Дуглас),
из истории самых разных (психологии,
политэкономии, философии, логики, ма-
тематики, фпзпки. биологии) паук,
из критики современных теорий лингви-
стической философии (Н. Малькольм,
М. Даммет, А. Мелден). Так, например,
‘® См.: Wittgenstein L. The Blue
and Brown Books, p. 110; Bloor D.
Wittgenstein: A Social Theory of Know-
ledge, p. 72; «Wittgenstein and the Vien-
na Circle: Conversations». Oxford, 1979,
p. 115—116; Wittgenstein L. Philo-
sophical Investigations, p. 8; e г о Ж e. Lec-
tures and Conversation on Aesthetics, Psy-
chology and Religious Belief. Oxford, 1970,
p. 8,
135
Витгенштейн объясняет расплывчатость
понятий языка тем, что они являются
реакцией на изменяющиеся обстоятель-
ства, реакцией на «аномалии». М. Дуг-
лас, в свою очередь, предлагает класси-
фицировать формы жизни по тому, как
они реагируют на «чужака» (аномалию),
выделяя четыре типа возможных реак-
ций: безразличие, исключение (отторже-
ние), принятие, оппортунизм (изменчи-
вое, контекстуальное отношение). К это-
му качественному признаку М. Дуглас
добавляет два количественных: степень
внутригрупповой дифференциации (СВД)
и степень прочности групповой границы
(СПГ). В итоге получаются четыре типа
форм жизни (или «языковых игр»),
по Д. Блуру: первая имеет низкую СВД
и низкую СПГ, вторая — низкую СВД и
высокую СПГ, третья — высокую СВД и
высокую СПГ и четвертая — высокую
СВД и низкую СПГ. Вторую группу со-
циолог характеризует как гетто, антро-
полог — как изолированную африканскую
деревню, а историк науки — как Фран-
цузскую академию наук в XVIII веке в
ходе дискуссии о природе света или
Прусский университет до реформы 1812
года. Эти группы опасаются аномалий,
они локальны и, будучи окружены вра-
гами, сохраняют единство благодаря
внешней угрозе. Антиномии добра и
зла, чистого и нечистого, внутреннего и
внешнего, диетические ограничения, охо-
та за ведьмами, поиски «козла отпуще-
ния» составляют основные культурные
образцы. В силу их примитивности они
не могут обеспечить более или менее бо-
гатый образ мира: одни и те же темы и
идеи циркулируют из года в год; созвуч-
ные друг другу, они выражают собой
идею единства, ограничиваются демарка-
ционными методами и способами само-
оправдания ad hoc. Если представить,
что в таком обществе происходит рево-
люция, то она неизбежно должна выро-
диться в традиционный порядок вещей.
Впрочем, никакая революция здесь
невозможна, как и в доведенной до аб-
сурда «нормальной науке». Другое дело,
что «нормальная наука» все же иногда
взрывается, и это происходит потому,
что научное сообщество никогда не бы-
вает однородным (здесь Т. Кун отступил
от реальной социологии). В той же самой
дискуссии о природе света участвовали
не просто парадигма и аномалии, а две
группы ученых, одна из которых стре-
милась разработать новую парадигму в
противовес старой. Поэтому и революция
(смена парадигмы) оказалась возможна,
и конфликт не свелся к «позиционной
войне» (решению взаимных головоло-
мок). Если же еще допустить, что в ре-
зультате обе группы остались довольны
каждая своей парадигмой и тем самым
спор был исчерпан, то мы получим дву-
членную группу четвертого типа. В ней
теория и контрпример, всякие противо-
положные убеждения сосуществуют бок
о бок, царят безразличие, фрагментар-
ность, отчуждение, распад. Группа этого
типа неустойчива, она легко превраща-
ется в другую. Достаточно некоторого
внешнего давления, чтобы возникла об-
щая потребность в урегулировании сов-
местной деятельности, и она превращает-
ся в группу третьего типа, с высокой
СВД и высокой СПГ — бюрократический,
или армейский тип (по М. Дуглас). Здесь
доминирует не просто защита от внеш-
ней угрозы, но сложный ритуал, направ-
ленный на обеспечение стабильности пу-
тем усложнения и развития структуры.
Разрабатывается сложный репертуар вос-
приятия аномалий: вводится множество
различий, теоретических фикций, соз-
даются схоластические учения, изощрен-
ные теологические и метафизические
концепции. Д. Блур приводит пример
ассимиляции проективной геометрией
геометрии неевклидовых пространств при
помощи разного рода тактических уло-
вок, обеспечивающих их сосуществова-
ние.
И, наконец, первая группа с низкой
СВД и низкой СПГ характеризуется пол-
ным отсутствием угнетения, поскольку
нет ни внешней угрозы, ни жестких со-
циальных ролей. Эта группа, в противо-
положность второй, не исключает «мон-
стров», а допускает их, видя в них воз-
можные пути развития. Динамичность,
гибкость, неопределенность, прерывность,
индивидуализм, плюрализм, соперниче-
ство, прагматизм, секуляризм — характе-
ристики этой группы. Здесь никто не
озабочен осквернением или нарушением
ритуала, но социальная реальность об-
наруживает себя в угрозе проигрыша.
Интеллектуальное развитие здесь подчи-
нено успеху: разрабатываются и тут же
сменяются космологические и идеологи-
ческие доктрины, не обогащаясь ходом
предшествующего развития, лишь на
мгновение одна из них становится мод-
ной благодаря каким-то ярким чертам и
тем самым может обеспечить свою счаст-
ливую судьбу. Пример, приводимый
Д. Блуром, описывает такую ситуацию,
сложившуюся в физике в момент воз-
никновения и принятия электромагнит-
ной теории,— «странного гибрида» (клас-
сической и неклассической физики) 20.
Описывая мировоззрения и культуры,
характеризуемые страхом осквернения,
отчуждением, ритуалом или прагматиз-
мом, Д. Блур вводит понятие «социаль-
ного использования природы» для объяс-
нения того, как возникают формы спе-
циализированного знания. Ссылаясь на
М. Дуглас, он анализирует миф индей-
ского племени шайенов, жизнь которых
зависела от удачной охоты на бизонов.
Индейцы были убеждены, что убийство
члена своего племени ведет к уходу би-
зонов, поскольку тело убитого издает
особый запах, отпугивающий их, в то
время как труп врага «всегда пахнет хо-
рошо». Этот каузальный принцип, при-
писываемый природе, объединял природ-
20 См.: Bloor D. Wittgenstein: A So-
cial Theory of Knowledge, p. 140—145.
136
ные и социальные отношения: сама при-
рода требовала единства племени.
Но, с другой стороны, обоснование пле-
менного единства служило объяснением
поведения бизонов. Натуралистическое
понимание общества и социоморфная
трактовка природы смыкались в этой си-
стеме убеждений, что характеризует,
по Д. Блуру, не только примитивное
мышление, но и науку.
Обосновывая этот тезис, он рассмат-
ривает проблему соотношения бытия и
сознания («игры с духом и материей»),
как опа решалась в истории философии
и науки. Дискуссии между иптуиционис-
тами (сторонниками У. Гамильтона) и
формалистами — математиками кембрид-
жской школы Д. Блур оценивает сквозь
призму влияния на первых философских
концепций С. Кольриджа и Т. Карлейля,
отказавшихся от эмпирицистской фило-
софской традиции в пользу идеализма
немецкого образца (виной тому якобы
их консервативная социальная платфор-
ма). Вообще данный пример не очень
удается Д. Блуру, стремящемуся связать
гамильтонову и кембриджскую концеп-
ции математики с философским идеализ-
мом и материализмом соответственно,
но он весьма показателен для характе-
ристики его социологической интенции.
Более убедительны примеры из физики
и биологии. Так, материалистическое ми-
ровоззрение Р. Бойля, утверждавшего
пассивность материи, было частью его
деистической, вполне лояльной по отно-
шению к церкви позиции, и оно же фор-
мировалось в ходе критики аристотелев-
ского тезиса «природа боится пустоты»,
предполагавшего в материи известную
активность, а также в качестве оппози-
ции еретическим и радикалистским уче-
ниям левеллеров и диггеров, чей пан-
теизм был направлен на разрушение
дуалистического космоса и иерархиче-
ской социальной структуры. Именно по-
литический кризис 1679—1681 годов, по-
казавший крепость королевской власти
и религиозной ортодоксии, лежал в ос-
нове дихотомии инертной материи и дан-
ных богом законов ее развития: бог конт-
ролирует материальное движение так
же. как церковь — социальное изменение.
Подобным образом Д. Блур реконстру-
ирует концепцию эфира в поздневикто-
рианской физике, дискуссию о самоза-
рождении времен Л. Пастера, процесс
институциализации и специализации
научных дисциплин в Англии XIX века.
Тем самым обосновывается центральная
идея социологии научного познания: на-
учное знание (а тем более всякое дру-
гое) есть продукт социального развития,
итог культурных воздействий, направ-
ленных. в терминах исторического мате-
риализма, от базиса к надстройке, и
вместе с тем результат попыток понять
и обосновать общественный идеал с по-
мощью природных аналогий.
Очерченные выше проекты социологи-
зации и культурологизации гносеологии
не исчерпывают, впрочем, всего содер-
жания данной тенденции. Она была за-
ложена еще в идеях К. Маркса и Ф. Эн-
гельса и предполагала нацеленность гно-
сеологического анализа на неразрывную
связь знания и порождающей его дея-
тельности в системе общественных от-
ношений. Тем самым знание предстает
уже не только как отражение (сколь
угодно опосредованное) объекта, но и
как отражение форм и способов его соб-
ственного производства и его социаль-
ных условий. В некотором смысле вся-
кое знание оказывается знанием со-
циальным, в котором отражается опреде-
ленный срез социальной реальности. Зна-
ние представляет собой социальный фе-
номен не только по способам и условиям
его производства, по и по своему предмету.
Иное дело, что знание, ориентированное
на анализ и исследование социальной
реальности, существенно отличается от
знания, которое лишь использует неко-
торые социальные образы для формули-
ровки, скажем, элементов картины мира
(примеров подобного использования ког-
нитивная социология дает множество).
Это различие исследования и использо-
вания может отчасти служить и сред-
ством демаркации социального и есте-
ственнонаучного знаний, в которой прео-
долевается сциентистский предрассудок
«абсолютной объективности» естество-
знания и «идеологичности» обществен-
ных наук. Из этого предрассудка выте-
кает и жесткое противопоставление зна-
ния (как рефлексивного отражения
объективного мира) и сознания как от-
ражения (не обязательно осознанного и
рационального) человеческого бытия.
Современное развитие эпистемологии
приводит к смягчению этой противопо-
ложности — предметом исследования ста-
новятся не только формы специализиро-
ванного знания типа науки, но и такие
духовные образования, относительно ко-
торых не ясно, дают ли они какое-то
знание или выступают лишь выраже-
нием интересов и потребностей познаю-
щего субъекта (как художественное или
мистическое сознание). Более того,
в фокус гносеологического внимания по-
падают и не собственно духовные фено-
мены — разного рода производственные
или даже сакрально-эзотерические прак-
тики, которые анализируются с точки
зрения их побочных когнитивных ре-
зультатов, порой вообще не оформленных
в интерсубъективную знаковую форму.
Понятно, что такое расширение пред-
мета гносеологического исследования
требует и новых методологических под-
ходов. В частности, интерес смещается
от анализа способов истинной оценки к
методам рациональной реконструкции и
типологического описания когнитивных
феноменов. И это отчасти оправдано тем,
что предметом исследования выступает
знание, которое само не всегда ориенти-
ровано на поиски истины. Исследование
многообразия знания приводит также к
достаточно широкому и ситуативному
пониманию знания и познания, в извест-
137
ном смысле производному от типологи-
ческого анализа, учета его социально-гу-
манитарных измерений, его антропоге-
неза, а не. только объективных характе-
ристик. Все это отнюдь не должно ис-
ключать традиционных задач и методов
объяснения и оценки знания. Однако по-
добное объяснение и оценка, так ска-
зать, «извне и с высоты», с позиций со-
временной науки и культуры, обеспечи-
вающие континуальный образ знания,
его кумулятивный срез, теперь допол-
няются образом его дискретного много-
образия. Внутренний смысл знания как
такового постепенно начинает прояснять-
ся через конкретные формы его суще-
ствования в культуре и этапы эволюции.
Поэтому реконструкция и описание
знания требуют нового уровня теоре-
тичности. Так, для воссоздания действи-
тельного образа знания нужно не просто
описание социокультурного контекста,
но определенные теории, объясняющие,
соподчиняющие и типологически распо-
лагающие данные социальные факты.
Так, в частности, для объяснения самой
типологии знания необходимо строить
соответствующие типологии практик, ос-
нованные в свою очередь на представле-
нии о структуре социальной реальности.
Тогда, например, вместо того, чтобы от-
брасывать понятия истины и рациональ-
ности, на чем настаивают некоторые со-
циологи знания, мы получим их типоло-
гическую характеристику: разные виды
деятельности и типы знания обретут раз-
ные критерии рациональности и истин-
ности. Такова гносеология, социальная
в подлинном смысле слова: она не толь-
ко подчеркивает и эксплуатирует факт
социальной нагруженности знания, но и
объясняет социальную природу самого
этого содержания, поскольку анализи-
рует как знание, так и деятельность и
культуру с точки зрения их когнитивно-
го содержания. Поэтому социокультурная
интерпретация знания в рамках марк-
систской гносеологии не может ограни-
читься методом анализа ad hoc (к чему
призывает, например, Б. Барнс), сводя-
щим знание к социальной реальности.
Она предполагает прежде всего тщатель-
ное и подробное описание многообразия
ситуаций порождения (производства)
знания в контексте развития деятельно-
сти и общения. А ситуации эти, в свою
очередь, могут быть поняты как отра-
жение форм и способов человеческой
деятельности, с одной стороны, и соци-
ального использования знания — с дру-
гой. Чтобы понять социальную природу
познавательного процесса, надо не под-
черкивать «относительную самостоятель-
ность» последнего, но исследовать его
реальную вплетенность в человеческую
жизнь.
Д. ДЭВИДСОН. Современная аналитическая философия в США
В июне 1987 года в нашей стране по
приглашению АН СССР находился из-
вестный американский философ, профес-
сор Калифорнийского университета
Д. Дэвидсон, работы которого внесли су-
щественный вклад в развитие современ-
ной аналитической философии. В его
лекциях и интервью, которое он любез-
но согласился нам дать, освещался ши-
рокий круг проблем развития американ-
ской философии. Изложение этих взгля-
дов и составляет основное содержание
данных заметок.
Напомним, что основные научные ре-
зультаты получены Д. Дэвидсоном в
двух важных разделах современной ана-
литической философии — философии язы-
ка и философии человеческого дейст-
вия *. В философии языка Д. Дэвидсона
1 Практически все его основные пуб-
ликации собраны в двух книгах. См.:
Davidson D. Essays on Actions and
Events. Oxford, 1980; его же. Inqui-
ries into Truth and Interpretation. Oxford,
1984. На русский язык переведены две
его статьи. См. «Истина и значение».
В кн.: «Новое в зарубежной лингвисти-
ке», вып. 18. М., 1986; «Общение и кон-
венциональность». В кн,: «Философия.
Логика. Язык». М., 1987,
центральное место занимает вопрос о со-
отношении теории истинности и теории
значения. Основная идея здесь заклю-
чалась в том, что вопросы, которые мы
хотим задать относительно значения и
на которые хотим получить правильные
ответы, лучшим образом выражаются на
языке теории истины. С этой целью
Д. Дэвидсон модифицировал примени-
тельно к естественному языку стандарт-
ную теорию истины в формализованных
языках А. Тарского. Сейчас (в 80-е годы),
когда мы гораздо лучше представляем
эти сложные механизмы функциониро-
вания языка, такой подход нам кажется
несколько упрощенным. Однако в 60-
и 70-е годы он сыграл важную роль в
сближении логики и лингвистики, рас-
пространении методов логического ана-
лиза на область естественного языка.
Значительно меньше у нас известно
о вкладе Д. Дэвидсона в философскую
теорию действий, как, впрочем, и о всей
этой области аналитической философии,
переживающей в последнее десятилетие
настоящий подъем. Исторически анали-
тическая философия действий представ-
лена двумя направлениями. В рамках
первого лингвистика философии дей-
ствий исследует употребление выраже-
ний действия в обыденном языке. Ини-
138
циаторами этой философия явились
Дж. Райл, выступивший в 1949 году с
критикой «волиционных» теорий дей-
ствия (то есть теорий, объясняющих дей-
ствия особыми волевыми актами), и Дж.
Остин, представивший в 1956 году обра-
зец методологии анализа обыденного
языка в приложении к традиционной
проблеме свободы воли. Примерно в это
же время Л. Витгенщтейн в «Философ-
ских исследованиях» поставил вопрос,
Сыгравший основную роль в дальней-
шем развитии аналитической филосо-
фии действий: «Что останется, если из
действия — поднятия руки — вычесть са-
мо физическое движение руки?».
Второе направление — философия ло-
гического анализа, ориентированная на
человеческое действие и родственные ему
понятия. За прошедшие десятилетия за-
падная аналитическая философия дей-
ствия претерпела существенную эволю-
цию как в области тематики, так и в
области концептуального аппарата ана-
лиза. Приведем только перечень вопро-
сов, дающих представление о логико-се-
мантической проблематике современной
философии действий: семантический ана-
лиз понятия действия; базисные дей-
ствия; индивидуация действий; действия
и их последствия; действия по прави-
лам и конвенциям; способность к дей-
ствию (анализ акциональных модально-
стей); действие и ответственность; фор-
мализация предложений действия; линг-
вистический анализ глаголов действия;
логика акциональных (то есть связан-
ных с действием) понятий — предпочте-
ния, долженствования и других; логи-
ка действий.
Основные результаты Д. Дэвидсона в
этой области связаны с анализом логи-
ческой формы предложений действия.
Однако реализация этой конкретной за-
дачи потребовала существенного разви-
тия теоретического и логического аппа-
рата теории действий, значимость кото-
рого и сейчас представляется бесспор-
ной. В частности, Д. Дэвидсон ввел в
широкий научный оборот понятия «де-
скрипции действий», «индивидных дей-
ствий», большой резонанс получила его
концепция аномального монизма и мно-
гое другое.
Учитывая вклад профессора Дэвидсона
в развитие аналитической философии и
его несомненное влияние на философ-
скую жизнь в США, было весьма инте-
ресно узнать его мнение о состоянии и
перспективах американской философии.
По утверждению нашего собеседника,
современная аналитическая философия
США активно развивается в следующих
направлениях — эпистемология, филосо-
фия науки, философия языка, филосо-
фия сознания (mind) и философия дей-
ствия. При этом Д. Дэвидсон выделил
три характерные особенности нынешне-
го этапа — признано полностью несостоя-
тельным традиционное неопозитивист-
ское разделение на аналитические и
синтетические истины; отвергается точ-
ка зрения, согласно которой могут су-
ществовать «теоретически пенагружен-
ные данные»; значительный скепти-
цизм вызывает восходящее еще к Кан-
ту жесткое разделение научной теории
(а также обыденного языка) на концеп-
туальную схему и соответствующее эм-
пирическое содержание.
Эти положения, являющиеся, по мне-
нию Д. Давидсона, ацтинеопозитивист-
скими, направлены прежде всего против
резкого противопоставления Декартом
природы и духа, мыслящей и телесной
субстанций. Такая «антидекартовская»
ориентация характерна, с его точки зре-
ния, для большинства западных фило-
софов аналитического толка. С другой
стороны, есть и гораздо более радикаль-
ная точка зрения относительно перспек-
тив дальнейшего развития аналитиче-
ской философии. Ее, например, убежден-
но отстаивает другой известный амери-
канский философ, Р. Рорти2, который
считает, что с окончанием «декартовской
эпохи» — тех философских традиций, ко-
торые инициировал Декарт,— аналитиче-
ская философия вообще прекратит свое
существование. Ее место займут не стро-
гие и сложные теоретические построе-
ния, которые будут доступны со време-
нем все более узкому кругу посвящен-
ных, а философские диалоги в духе Пла-
тона, доступные широкой обществен-
ности.
Не разделяя столь радикальной точки
зрения, профессор Дэвидсон, однако,
считает, что современная аналитиче-
ская — постаналитическая - философия
меняет свой облик. Прежде всего это
связано со сближением тематики амери-
канской и европейской философии. Хо-
рошим подтверждением этому являются
работы западногерманского философа
Ю. Хабермаса и американского логика
X. Патнэма. Здесь также следует иметь
в виду расширение в последние два де-
сятилетия международных контактов,
участие философов разных стран в сов-
местных исследовательских проектах.
Другая характерная черта — возра-
стающий уровень взаимодействия ана-
литической философии и конкретных
наук. В настоящее время, отметил Д. Дэ-
видсон, есть философы, которые очень
хорошо подготовлены в области матема-
тики, физики и имеют конкретные науч-
ные результаты. С другой стороны, мно-
гие ученые, работающие в сфере естест-
венных наук, приходят к интересным
философским обобщениям и выводам.
Эти процессы «взаимопроникновения»
наиболее отчетливо наблюдаются в та-
кой междисциплинарной области иссле-
дований, какой является сегодня искус-
ственный интеллект. Например, в работе
Международного исследовательского
центра по искусственному интеллекту
при Стэнфордском университете наряду
со специалистами в области информати-
2 См.: R о г t у R. Philosophy in Histo-
ry. Cambridge, 1985.
139
ки, когнитивной психологии, лингвисти-
ки активное участие принимают фило-
софы, логики, семиотики.
За последнее десятилетие, по мнению
профессора Дэвидсона, изменилось ме-
сто логики и логического анализа вообще
в аналитической философии. Если в 60-е
годы наблюдался максимальный всплеск
интереса к проблемам логической семан-
тики, неоспоримой признавалась гла-
венствующая роль логики в решении
многих философских проблем, то в 80-е
годы уже практически никто не разде-
ляет этой точки зрения, хотя и призна-
ется несомненная полезность владения
логической техникой, но уже как вспо-
могательного средства, а не «единствен-
ного ключа к решению всех философских
проблем».
Гораздо более перспективным сейчас,
как считает Д. Дэвидсон, является пере-
несение ряда общих идей логики в сфе-
ру социальных наук - политологии, эти-
ки, права. И в этой связи можно отме-
тить, например, исследования Дж. Элсте-
ра по приложению семантики возмож-
ных миров к анализу важнейших поли-
тических принципов и понятий3, кон-
структивное 'использование Р. Дебнамом
концепции интенциональности примени-
тельно к анализу природы власти4. По-
добная интеграция логики и всей анали-
тической философии и социальных наук
является, по мнению нашего собеседни-
ка, новым многообещающим философ-
ским направлением, где могут успешно
сотрудничать философы различных стран
и ориентаций.
А. Л. БЛИНОВ, В. В. ПЕТРОВ
3 См.: Elster J. Logic and Society.
Oxford, 1978.
4 См.: D e b n a m R. Nature of Power.
N. Y., 1984, .
ФИЛОСОФСКИЕ ЗАМЕТКИ
Некоторые вопросы
взаимоотношения искусства,
науки и техники
Г. И. ПАНКЕВИЧ
Современная культура связана и с осо-
бенностями научно-технического про-
гресса на нынешнем этапе его осуществ-
ления, и с тенденциями более широки-
ми, представляющими совокупность
исторического прогресса человечества,
со стремлениями к универсальному и
целостному развитию социальных сил.
В этой связи возникает необходимость
изучения на современном уровне содер-
жания не только отдельных видов зна-
ния и деятельности, но и методологиче-
ских возможностей ученого, художника,
инженера, работающих на стыке различ-
ных областей культуры в условиях их
нарастающего взаимодействия и интегра-
ции. В ряде видов деятельности процес-
сы взаимодействия могут приобретать
синтетический характер.
Творческая личность аккумулирует по-
требности развития науки, искусства или
техники и сочетает их в творчестве как
достижение всех областей прогресса че-
ловеческого знания и как «схватывание»
наиболее актуальной общественной по-
требности. Достаточно свидетельств тому
дает история культуры. В современных
условиях важное значение приобретает
исследование процесса взаимодействия
различных видов творчества, комплекс-
ный подход к изучению интеграционных
процессов в науке, искусстве, технике.
Однако во многих современных работах
мы чаще встречаемся с соединением не-
соединимого, нежели с выявлением ме-
ханизмов интеграции, поэтому сама ин-
теграция выглядит скорее как явление
случайное, связанное с индивидуальны-
ми пристрастиями и интересами, нежели
как объективно необходимое, выражаю-
щее историческую тенденцию.
Взгляд на ситуацию заставляет при-
знать, что первые годы увлечения раз-
личными взаимодействиями в области
науки, техники, искусства сосредоточи-
лись главным образом на внимании к
тому, что дает искусство естествознанию
или что дает естествознание искусству
и т. п., то есть скорее на ведомственном
интересе, нежели на интеграции. Не обо-
шлось, как известно* а без некоторых
методологических или теоретических сме-
щений.
В настоящее время все более настойчи-
во стала пробивать себе дорогу для ши-
рокого поля действия другая тенден-
ция: посмотреть, как различные подхо-
ды сопрягаются в определенном знании,
представить комплексное изучение как
имеющее теоретическое основание. Эта
тенденция сейчас, пожалуй, наиболее
плодотворна, так как больше, чем дру-
гие, нацелена на выявление основных
характеристик интеграционных процес-
сов в творчестве и знании. Она позволяет
выйти через постижение механизмов ин-
теграции в творчестве к практике, в част-
ности, к воспитанию необходимых твор-
ческих способностей. Такая тенденция
может быть реализована полностью толь-
ко на основе анализа диалектики твор-
ческого процесса, понимании его места
в духовной культуре общества.
Здесь можно отметить ряд интересных
работ *.
Анализ диалектики творческого процес-
са убеждает в том, что первоначальный
художественный замысел не сводится к
его воплощению в продукте мышления.
В него включается и та часть деятельно-
сти, которая не находит реализации в
данной ситуации, но позже кристалли-
зуется в новых идеях, замыслах, методо-
логических построениях, стиле и манере
работы.
В связи с этим исследование истории
культуры (искусства, науки, техники)
приобретает серьезное эвристическое зна-
чение, причем условием функционирова-
ния ее в этой роли является философско-
методологическое истолкование конкрет-
ных творческих актов в широком куль-
турологическом аспекте. На основе его
1 См.: «Актуальные вопросы методоло-
гии современного искусствознания». М.,
1983; «Методологические проблемы со-
временного искусствознания». (Отв. ред.
А. Я. Зись). М., 1986; «Рождение звуко-
вого образа: художественные проблемы
звукозаписи в экранных искусствах и на
радио». М., 1985 и др.
141
возникает дополнительная мотивация
творческого подхода к решению актуаль-
ных задач. К тому же развивается не
только потребность в сопряжении ре-
зультатов и методологического арсенала
творчества в различных областях, но и
возможности для удовлетворения этой
потребности, так как возрастает глубина
постижения проблемы и адекватность
способов ее решения.
Яркая, унивррсадьпр творческая лич-
ность представляется необычайно со-
временной. В этом отношении хотелось
бы обратить внимание на осмысливание
в культуре самого феномена такой лич-
ности, которая способна оказать инте-
грирующее воздействие на различные
области социальной жизни. Не случайно
Д. Гранин, писатель с характерно про-
явившимся свойством таланта видеть на-
рождающиеся содержательные связи раз-
личных областей знания, все настойчи-
вее углубляется в художественную раз-
работку образа ученого нового типа. Само
поле влияния подобной личности оказы-
вается выходящим за рамки профессио-
нальной науки и во многом определяю-
щим зону прогресса не только тех или
иных областей, но и культуры в целом.
Разумеется, личность такого типа фор-
мируется в условиях коллективных уси-
лий, вбирая богатство результатов и ме-
тодов их получения. Но главное здесь
то, что она сама выступает инструмен-
том интеграции, ибо средством решения
творческой задачи является не простое
суммирование информации, а диалекти-
ческое усвоение накопленного в культу-
ре опыта и формирование на этой осно-
ве новых принципов художественной, на-
учной и технической деятельности.
Творчество всякий раз по-разному от-
вечает на историческую потребность, бла-
годаря чему культура приобретает исто-
рически определенное своеобразие. Исто-
рическим контекстом детерминируются
и тип личности творца, и формы знания.
В этой связи весьма существенно для
современной философской науки обраще-
ние к тем проблемам творческого акта,
которые в большой степени являлись
прерогативой психологии, эстетики, ис-
кусствознания, так как решение их име-
ет прямое отношение к развитию культу-
ры в целом. Й здесь очень важно проана-
лизировать с позиций целостности процес-
са познания не только результаты, но и то,
что остается за их пределами, что не на-
ходит пока языка выражения для себя,
но уже заявило о себе в той или иной
форме. Думается, что именно на фило-
софском уровне можно понять причины
неосуществимости поиска, обозначить тот
«методологический горизонт», В пределах
которого» легче будет осуществить иско-
мый выбор. Ведь любая авторская идея,
предназначенная для реализации в том
или ином произведении, отражает обще-
социальные потребности и тенденции,
хотя содержание и форма идеи и опре-
деляют тот конкретно-художественный
научный и практически реализованный
материал, который осуществляется в
форме художественного произведения,
научной концепции, технического реше-
ния. Поиск адекватных авторской идее
средств выражения представляется не
менее существенным, чем сама идея,
ведь формы воплощения замысла часто
определяют его социальную ценность,
воздействуя на темпы включения в кон-
текст художественной, научной или ин-
женерной культуры. Не реализованное
В конечных результатах творческой дея-
тельности в одной сфере может получить
адекватное выражение в другой, либо в
творчестве данного человека, либо дру-
гих людей.
Разработка новой техники и техноло-
гии воплощения замысла является важ-
ным моментом творчества в искусстве и
технике. Возможности воплощения за-
мысла в материале могут лежать как в
специфической для данной формы дея-
тельности области, так и вне ее. Реше-
ние творческой задачи может также осу-
ществляться как вполне осознаваемо,
так и неосознаваемо (на уровне интуи-
ции). Это, конечно, не может не ослож-
нять процесса исследования творческого
акта. Тем более важна разработка ме-
ханизмов творчества, особенно способ-
ствующих интеграционным его фор-
мам.
Крупные результаты в развитии и ис-
кусства, и науки, и техники оказывают
воздействие на все формы творчества.
В творчестве художника, наименее ско-
ванного формой реализации замысла,
выстраивается образная система, вопло-
щающая содержание произведения,
и одновременно разомкнутая — ориентиро-
ванная на формирование в сознании ре-
ципиента ансамбля смыслов более широ-
кого порядка. Это позволяет искусству
выполнять в культуре особую функцию -
активизации творческих способностей че-
ловека, их направления на нетрадицион-
ные способы решения задач. То, что в
искусстве творческий акт приобретает
чаще открытую развернутую форму, на-
целивает исследование творчества на учет
достижений наук, изучающих искусство.
Вне этого обращения понимание процес-
са и результат творчества представляют-
ся уже недостаточными. Но это лишь
одна сторона проблемы.
Другая связана с тем, что современ-
ный этап социального прогресса ставит
вопрос о необходимости высокой органи-
зации всех сфер общественной жизни,
в основе которой лежит совершенствова-
ние общественного производства. Базой
для решения этой задачи является преж-
де всего развитие науки, техники, совре-
менной технологической культуры. Эта
область развития культуры создает но-
вые условия для творческого прогресса
в искусстве, которое обновляется резуль-
татами, полученными наукой и техниче-
ским творчеством, способствующими по-
явлению и развитию документальных
жанров, киноискусства, телевидения,
звукозаписи и видеозаписи и т. д.
142
К срщадеицю, ₽се ацщ живуча едщщ-
цпя разобщения искусства, даудд и Т#х-
ники, культивируемая в пределах сциен-
тистских и технократических концеп-
ций современной культуры. Противостоя-
щая атод трактовке культуры концепции
цедостнцсти человека, исходящая из по-
нимания цауки и техники как способов
сдцоосуществления человека, открывает
дорогу поиску объективно обусловленной
взаимосвязи различных видов творчест-
ва, помогает увидеть с помощью опреде-
ленных методологических принципов и
мировоззренческих установок конкрет-
ные формы единства искусства, науки ц
техники.
В XX веке техническая сфера все
активнее формирует важные стороны
среды обитания человека, причем интен-
сивно развиваются не толькр различные
области, где синтезируются достижения
науки и техники (дизайн в промышлен-
ности, радио, кино, телевидение, грам-
запись, видеозапись и т. ц.); технический
прогресс властно вторгается и в сферу
собственно искусства, ускоряет сближе-
ние деятельности ццщецерд и художни-
ка во многих областях культуры, позво-
ляет управлять зтим процессом.
Новые способы передачи информации
о действительности знаменуют собой два
процесса: один связан со все более глу-
боким постижением человеком мира и
возможностями его отражения в формах,
рожденных научной, художественной и
технической фантазией, другой — с тем,
что сама познавательная процедура про-
никновения человека в суть действитель-
ности через новые формы способствует
изменению направленности и, возможно,
даже структуры мышления, порождению
новых способов восприятия и постиже-
ния мира. Благодаря усвоению законов,
по которым «перерабатываются» реаль-
ные явления в кино, на телевидении
и т. п., условному пространству экрана,
особому времени восприятия, аккумули-
рующему более емкие масштабы, чело-
век научается накладывать эти мерки и
на прочие типы восприятия действитель-
ности, обретает тем самым способность
осмысливать более глубокие закономер-
ности бытия, видеть историческую соот-
несенность процессов. Аудиовизуальная
форма информации, приближенная по
своим характеристикам к процессам не-
посредственного целостного восприятия,
помогает не только осуществлению син-
теза информации, но и формированию
оценочного отношения, выбору социаль-
но и эстетически значимой информации.
Здесь, следовательно, как бы смыкают-
ся художественное, научное и обыденное
мышление. Последнее служит генетиче-
ски не только фундаментом, но и по-
стоянной питательной средой для более
высоких форм. Соединение опыта науч-
ного, художественного и обыденного со-
знания не нашло еще должного специ-
ального освещения, но может дать мно-
гое для развития науки. В сферах нау-
ки, искусства и обыденного сознания су-
ществуют точки соприкосновения, напри-
мер, в подходе к восприятию простран-
ства и времени.
Обыденное сознание, руководствуясь
практической ориентацией человека, в со-
временных условиях далеко не ограни-
чивается личным чувствецнр-црактиче-
ским опытом, но имеет все расширяю-
щуюся область опосредованного рпытд и
щедро черпдет из опыта научного и ху-
дощестреицого. В то время как наука
придает строго гносеологический смысл
цробдеме прострацства-времени,’ искус-
ство допускает известную деформацию
пространства и времени в рамках худо-
жественных решений, оно выполняет
своими средствами собственные позна-
вательные задачи, давдя иной поворот
жизненному материалу, раскрывая иные,
неподвластные естественнонаучному про-
никновению свойства действительности.
Можно полагать, что новые технологи-
ческие достижения в области передачи,
фиксирования и воспроизведения аудио-
визуальной информации не только при-
вели к рождению новых видов искусст-
ва, но и активно включились в общую
систему познания и преобразования мира
и человека, его мышления. Они стали
своеобразным катализатором особого син-
теза, где слились специфические формы
мышления и деятельности. При этом не-
обходимо подчеркнуть, что синтез в ис-
кусстве выступает не как своеобразное
отрицание предыдущего состояния новы-
ми достижениями, но как параллельное
движение и даже как обратное влияние
последующего осуществления синтеза на
явления культуры, явившиеся его источ-
ником. В этом отношении и вопрос о про-
грессе в искусстве — особый. Здесь ше-
девры прошлого не утрачивают своего
художественного значения, а продолжают
жить в обществе. Аудиовизуальная тех-
ника умножает возможности воспроизве-
дения и интерпретации явлений жизни
и искусства.
Синтез науки, техники и искусства
коснулся различных сфер практики, что
было предопределено логикой историко-
культурного развития человечества, уве-
личением технических возможностей че-
ловека и что привело ко все более содер-
жательным пересечениям путей позна-
ния и выражения мира.
Современный художественный процесс
требует все большего насыщения новы-
ми, более совершенными и современны-
ми средствами различных его сторон в
системе взаимодействия последних как
элементов целого. Это касается и созда-
ния произведений искусства, и их ис-
полнения, и распространения пр массо-
вым каналам социальной связи, а также
восприятия, постижения цх содержания
па разных уровнях сознанця. Сама воз-
растающая эффективность технических
средств радио, кино, телевидения и т. и.
позволила им ныне выйти из сферы толь-
ко обеспечения художественного процесс
са непосредственно в область структуры
самого произведения искусства.
143
Изобразительные и выразительные
средства новых каналов аудиовизуальной
информации обладают огромными, еще
не реализованными возможностями соз-
дания неизвестных ранее видов худо-
жественного синтеза. Все это выдвигает
перед эстетической теорией и художест-
венной практикой ряд новых сложных
проблем.
Практика распространения художест-
венных ценностей основывалась прежде,
как правило, на дифференциации публи-
ки относительно тех или иных видов ис-
кусства, произведений, жанров, авторов
и т. п. Сейчас, по существу, каждое про-
изведение искусства становится достоя-
нием многомиллионной аудитории. Это
положительный момент. Но нельзя не
видеть и отрицательных последствий,
связанных с функционированием и
управлением новыми формами. Так по-
являются массовидные культурные сте-
реотипы, принудительное усреднение
программ, вводится понятие «кассового
фильма» и т. п. Авторитет средств мас-
совой коммуникации как бы освящает
эту продукцию, шаблонизирующую вос-
приятие, притупляющую социальное по-
ведение, что создает реальную опасность
для процесса воспитания личности.
Как всякая новая форма выражения,
аудиовизуальные способы общения стре-
мятся к своей автономности, выработке
специфического языка, емких вырази-
тельных и формообразующих (конструк-
тивных) средств. Можно рассматривать
аудиовизуальный способ отражения как
новую специфическую систему передачи,
записи и хранения информации о реаль-
ных процессах действительности, а так-
же искусства. Однако здесь есть и при-
сущий искусству момент трансформации
действительности, и преобразование
пространственно-временных свойств и от-
ношений воспринимаемого, в условиях
новой техники помогающие соотносить
самые различные чувственные, событий-
ные и прочие планы. Человек в этих
условиях может попадать практически
одновременно в разные точки земного
шара и космоса, в одно целое могут сли-
ваться картины различных времен и т. п.
Мобильность кино, а также телевиде-
ния связана со специфическим художе-
ственным языком, возникшим как син-
тез выразительных средств традицион-
ного искусства с новыми техническими
возможностями.
Технические средства, включаемые в
художественную деятельность, вызыва-
ют, в свою очередь, необходимость про-
фессиональных кадров, способность ре-
шать вопросы использования техники в
области искусства на содержательном
уровне. Сегодня многие казавшиеся до
сих пор чисто техническими специально-
сти изменяют свой статус в сфере куль-
туры. За последние годы это, к примеру,
произошло с такой профессией, как зву-
кооператор в кино, на телевидении, на
радио, в студиях, выпускающих грампла-
стинки. Возникла на наших глазах про-
фессия звукорежиссера, выполняющего
творческие функции. Именно артистиче-
ский элемент становится в его работе
все более определяющим содержание и
форму деятельности, а следовательно,
помогает гуманизировать технику, прак-
тически шире поставить ее на службу
человеку.
Социальная значимость профессии зву-
корежиссера - лишь один из примеров
развития синтеза науки, искусства и
техники, поэтому и проблемы, характе-
ризующие сферу его природы и функцио-
нирования, сегодня представлены широ-
ким кругом проблем подготовки кадров,
связанных с перестройкой высшей шко-
лы в условиях ускорения социально-эко-
номического развития страны. Метамор-
фоза, происшедшая с фигурой звукоопе-
ратора в искусствах, так или иначе ис-
пользующих звуковой материал, ярко
характеризует процесс более органично-
го включения техники в сферу культу-
ры, показывает богатые возможности их
будущего сотрудничества, вскрывает ре-
зервы совершенствования системы тех-
нического обеспечения области культуры.
Это касается и визуальной стороны в
кино и на телевидении, связанной с осо-
бой подачей зрительного ряда. Думается,
что большую помощь в осмысливании
возникшей проблемы практикам могут
оказать искусствоведы и философы, пси-
хофизиологи и психологи, представители
точных наук (акустики, радиотехники и
т. д.) для установления законов построе-
ния и способов функционирования про-
изведений искусства в новых техниче-
ских условиях, учета особенностей ху-
дожественного восприятия в них, харак-
тера переработки различной информации
в системах связи художественного про-
цесса (создания, распространения и по-
требления художественной продукции).
До сих пор слабо еще исследованы вза-
имосвязи различных видов восприятия,
особенно взаимодействия слуха и зрения
в искусстве.
Таким образом, процессы, происходя-
щие в художественной жизни, приводят
к существенным сдвигам в структуре ху-
дожественного творчества, в пределах ко-
торого возникают новые профессии, об-
наруживающие скрытые до сих пор
внутренние резервы и возможности.
Интеграция искусства, науки и техни-
ки, коснувшаяся сейчас, казалось бы,
частных моментов культуры, на самом
деле является показателем заметного из-
менения в сфере различных форм по-
знания и деятельности.
Все это вызывает необходимость акти-
визации философско-эстетического ис-
следования процессов взаимодействия
искусства, науки и техники,
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Человеческий фактор развития
советского общества
Человек, его жизненные интересы п
возможности, способности и системы цен-
ностей, предпосылки, пути и средства
развития творческой деятельности масс
в условиях перестройки и обновления
нашего общества находились в центре
внимания участников Всесоюзного семи-
нара «Возрастание роли человеческого
фактора в ускорении социально-экономи-
ческого развития страны» (февраль
1987 года), организованного обществом
«Знание» СССР, в работе которого при-
няли участие преподаватели Академии
общественных наук при ЦК КПСС, пред-
ставители журналов «Коммунист», «Во-
просы философии» и «Философские нау-
ки», ведущие специалисты институтов
философии, психологии, государства и
права, социологии АН СССР, преподава-
тели МГУ им. М. В. Ломоносова, ряда
других вузов страны.
С основными докладами, в которых
анализировались социально-философский,
социально-психологический, социологиче-
ский и государственно-правовой аспекты
проблемы активизации человеческого
фактора, перед участниками семинара
выступили ректор Академии обществен-
ных наук при ЦК КПСС член-корреспон-
дент АН СССР Р. Г. Яновский, директор
Института государства и права АН СССР
академик В. Н. Кудрявцев, член редкол-
легии журнала «Коммунист» Э. А. Араб-
Оглы, главный редактор журнала «Фило-
софские науки» В. С. Готт, руководитель
кафедры идеологической работы АОН при
ЦК КПСС Ж. Т. Тощенко, заведующий
сектором социального прогнозирования
ИСИ АН СССР И. В. Бестужев-Лада, ве-
дущий научный сотрудник Института
психологии, заместитель главного редак-
тора журнала «Вопросы психологии»
А. В. Брушлинский, заведующий секто-
ром Института социально-экономических
проблем АН СССР Б. Д. Парыгин (Ле-
нинград) .
В своем докладе Р. Г. Я и о в с к и й от-
метил, что одно из направлений повыше-
ния эффективности теоретического обе-
спечения работы по воспитанию масс,
развитию их творческой активности свя-
зано с преодолением до сих пор не изжи-
той (особенно в экономической литера-
туре) традиции, в рамках которой чело-
век рассматривается лишь как элемент
общественной системы, средство соци-
ально-экономических преобразований и
в этом смысле как «фактор» обществен-
ного развития. Подобная односторонность
теоретических исследований нередко обо-
рачивается «инструментальным» подхо-
дом к человеку и вольно или невольно
выхолащивает гуманистический смысл
коммунистического строительства, в ко-
тором наиболее полно реализуются сущ-
ностные силы индивида как свободного
субъекта исторического творчества.
Отметив, что понятие «человеческий
фактор» выражает основное содержание
объективного закона возрастания роли
народных масс и личности в истории,
докладчик, опираясь на теоретическое
наследие В. И. Ленина, обосновал тезис,
согласно которому под человеческим
фактором при социализме нужно пони-
мать такую совокупность возможностей,
знаний, опыта, способностей и навыков
человека, которые проявляются в его
действиях и тем самым влияют на со-
циальные процессы. Они сознательно ис-
пользуются новым обществом как в ин-
тересах планомерного совершенствова-
ния всех сторон социальной жизни, так
и для улучшения собственной жизни
каждого члена общества. «Использование
человеческого фактора — это выявление,
формирование и применение в интересах
социализма творческого потенцпала лю-
дей труда».
Подробно охарактеризовав основные
сферы действия человеческого фактора,
Р. Г. Яновский обратил внимание на то,
что повышение роли человеческого фак-
тора необходимо связано с приоритет-
ным развитием духовного компонента
общественно-исторической практики. Ду-
ховная культура человека, его образо-
ванность, истинная внутренняя свобода
становятся сегодня важнейшим инстру-
ментом преобразования общества.
Диалектика строительства и совершен-
ствования социализма такова, что в той
же мере, в какой сегодня советский че-
ловек является фактором общественного
f) Вопросы философии, № 3
145
развития, современное общество являет-
ся фактором развития человека. Об этом
говорили большинство участников семи-
нара.
Применительно к государственно-пра-
вовому аспекту активизации человече-
ского фактора эта идея получила разви-
тие в выступлении В. Н. Кудрявце-
в а. Последовательная демократизация
всех сфер общественной жизни, подчерк-
нул докладчик, является важнейшей
предпосылкой, средством активизации че-
ловеческого фактора. Неуклонное разви-
тие народной инициативы, демократии,
самодеятельности масс — закон социализ-
ма. Но он в силу ряда исторических при-
чин осуществляется неравномерно. В со-
временных условиях предстоит не только
преодолеть тормозящие факторы, устра-
нить серьезные недостатки функциониро-
вания институтов социалистической
демократии, но и претворить в жизнь бо-
лее масштабную задачу: коренным обра-
зом обновить существующие и сформи-
ровать новые демократические институ-
ты, внедрить подлинно самоуправленче-
ские начала в работу трудовых коллек-
тивов, в общественную и государствен-
ную жизнь.
В качестве обязательных условий
успешной реализации этой задачи В. Н.
Кудрявцев выделил: а) существенное
повышение политической и правовой
культуры населения, особенно молоде-
жи; б) обновление и развитие действую-
щего законодательства (введение, напри-
мер, новых законодательных актов о пра-
вах добровольных обществ и творческих
союзов в процессе принятия государст-
венных решений, о гарантиях осуществ-
ления гласности и роли в этом деле
средств массовой информации и др.);
в) совершенствование политических, со-
циальных и правовых механизмов, необ-
ходимых для строжайшего соблюдения
законности в стране. Последнее — состав-
ная часть перестройки. Подлинная демо-
кратия не существует вне закона и над
ним. Уважение личности, охрана прав и
свобод граждан - необходимая мера в
деле подъема трудовой и социально-по-
литической активности советских людей.
Наряду с проблемой демократизации
предметом обсуждения на семинаре был
вопрос о взаимосвязи и взаимовлиянии
таких мощных рычагов ускорения наше-
го развития, каковыми являются науч-
но-технический прогресс и человеческий
фактор.
В докладе Э. А. Араб-Оглы возра-
стание роли человеческого фактора в
ускорении научно-технического прогрес-
са связывалось с действием объективной
исторической тенденции, согласно которой
с течением времени доля «живого тру-
да» в материальном производстве не по-
нижается, а неуклонно возрастает. По
мнению автора, господствовавшая долгие
годы убежденность в том, что по мере
роста научно-технического прогресса (и
вообще по мере экономического разви-
тия) доля живого труда в производстве
сокращается, а доля труда овеществлен-
ного возрастает, должна быть уточнена
применительно к современным реалиям.
В условиях научно-технической револю-
ции диалектика «живого» и овеществ-
ленного труда, «живого» и овеществлен-
ного знания претерпевает существенные
изменения. Темпы прироста «живого»
знания резко возросли и сегодня значи-
тельно опережают возможности измене-
ния знания, овеществленного в техниче-
ских устройствах. «По самым консерва-
тивным оценкам, удвоение знаний (точ-
нее - удвоение информации) происходит
сейчас примерно за 12 лет». В этой свя-
зи, отметил докладчик, возникает ряд
проблем, которые требуют безотлага-
тельного решения.
Первая из них связана с тем, что в на-
шей стране сложилась такая ситуация,
когда овеществленное знание заметно
тормозит ускорение научно-технического
прогресса. Поэтому переход производст-
ва на новые гибкие технологии являет-
ся безальтернативным, так же как и пе-
реход на новые гибкие формы образова-
ния. Вне этого перехода к качественно
новым, гибким системам непрерывного
образования мы не решим проблем адап-
тации человека к новой технике и ново-
му «живому» знанию. А это, в свою оче-
редь, может привести к ряду негативных
последствий: например, информационно-
му и технологическому отчуждению.
Развивая эту мысль, Э. А. Араб-Оглы
подчеркнул, что первые симптомы тех-
нологического отчуждения можно на-
блюдать уже сегодня. Нельзя закрывать
глаза на то, что у нас внедрение прин-
ципиально новых видов техники сталки-
вается с явным, а чаще скрытым психо-
логическим противодействием; в лучшем
случае она не используется на полную
мощность, а в худшем — сознательно пор-
тится. Это, по мнению докладчика, ре-
зультат «неграмотности» определенной
части трудящихся, в том числе и моло-
дого поколения. Сегодня почти повсеме-
стно (и в развитых, и в развивающихся
странах) мы сталкиваемся с таким явле-
нием, когда умение читать и писать не
является достаточным для усвоения но-
вой информации. Поэтому необходимо пе-
ресмотреть традиционное (а по суще-
ству, обыденное) содержание понятия
«грамотность». В широком историческом
смысле «грамотность» — «это способность
членов данного общества приобретать и
использовать информацию, которая не-
обходима для прогрессивного развития
общественного производства». Учитывая
это, ликвидация «электронной неграмот-
ности» является необходимым, но недо-
статочным условием решения проблемы
информационного и технологического
отчуждения.
Выступление Э. А. Араб-Оглы стало на
семинаре предметом обсуждения, в ходе
которого некоторые из высказанных им
положений были уточнены и конкрети-
зированы.
В частности, В, С. Готт указал на то,
146
что формулируемый в самой общей фор-
ме тезис об удвоении знания не соответ-
ствует действительному положению дел.
Необходима его конкретизация путем
указания на то, о каком (фундаменталь-
ном или прикладном) типе знания идет
речь. В системе обыденного и научного
сознания различные виды знания объек-
тивно выполняют различные функции,
и это оказывает значительное влияние
на темпы их количественного изменения.
Так, например, в каждой пауке есть
«пласт» апробированных практикой поло-
жений (законов), которые выступают в
качестве теоретико-методологических
предпосылок последующего научного
поиска, и в настоящее время (и в бли-
жайшем будущем) опи вряд ли могут
быть подвергнуты кардинальному пере-
смотру или существенному уточнению.
Поэтому тезис «об удвоении или утрое-
нии знаний» вряд ли точен, когда речь
идет о фундаментальных науках техни-
ческого и естественнонаучного цикла,
и тем более - о философии.
К этому, по мнению автора настоящего
обзора, можно добавить соображение о
необходимости различать качественный
и количественный параметры прираще-
ния знания и информации в науке. Дей-
ствительно, сейчас в системы научной
коммуникации с каждым годом поступает
все больший объем научной информа-
ции, но параллельно с этим возрастает
и строгость отбора новых данных: значи-
тельная их часть так и не получает ста-
туса «установленного знания», посколь-
ку имеет характер уточнений к уже из-
вестному, не обладает необходимой науч-
ной ценностью, способной эффективно
стимулировать качественные изменения
в развитии науки. Особенно остро необ-
ходимость прогрессивных сдвигов ощу-
щается в области марксистско-ленинской
теории, роль которой в активизации че-
ловеческого фактора сейчас исключитель-
но велика.
На современном этапе основная зада-
ча нашей философии, отметил В. С. Готт,
состоит в формировании нового стиля
мышления. Современная наука вышла
на такие рубежи в познании явлений
общественной жизни и природы, которые
могут быть успешно преодолены только
благодаря диалектизации мысли общест-
воведов и естествоиспытателей. Научная
практика последних лет свидетельствует
о том, что в среде ученых растет интерес
к результатам философских исследова-
ний: они ощущают потребность в обнов-
лении своего философского «багажа». Но
для того, чтобы удовлетворить эту по-
требность, философам, в свою очередь,
необходимо отказаться от ряда догмати-
ческих представлений, изменить сам
стиль философской работы: сделать его
подлинно диалектическим. «Далеко не
все мы,- подчеркнул докладчик,— научи-
лись накладывать категориальную сетку
на действительность, искать примеры. По-
этому нам надо начинать с самих себя».
Активизация человеческого фактора
предполагает значительные изменения в
сферах общественного и индивидуально-
го сознания советских людей. Современ-
ное состояние общественной психологии
и перспективы ее перестройки были в
центре внимания участников семинара.
В частности, В. Ж. Т о щ е н к о доло-
жил об итогах недавно проведенного в
10 регионах страны социологического ис-
следования, предметом которого было
изучение психологической готовности ра-
бочих и служащих жить и работать в
условиях перестройки, уровня осознания
ими этой готовности.
В конечном счете тип сознания опре-
деляется типом общественного бытия
людей, которое есть не что иное, как «ре-
альный процесс их жизни». Современ-
ный образ жизни, отметил в своем вы-
ступлении И. В. Б е с т у ж е в - Л а д а,
оказывает значительное влияние на че-
ловеческий фактор, который, в свою оче-
редь, является средством его совершен-
ствования. Обосновав дискуссионную
точку зрения, согласно которой челове-
ческий фактор — «это моральный дух,
нравственная атмосфера, соответствую-
щий настрой людей», докладчик указал,
что на пути его активизации, эффективно-
го использования стоят четыре серьезные
преграды: «теневая» экономика, преступ-
ность, наркомания и бюрократизм.
Вплоть до последнего времени эти явле-
ния, деформирующие социалистический
образ жизни, находились на периферии
внимания политического руководства,
научной общественности, причины их су-
ществования и широкого распростране-
ния не стали предметом широкомасш-
табных исследований снециалистов.
Указав на необходимость безотлага-
тельного устранения из сферы пробле-
матики обществознания такого рода «бе-
лых пятен», И. В. Бестужев-Лада обра-
тил внимание на то, что становление и
упрочение Советской власти, строитель-
ство социализма в СССР осуществлялись
в сложных общественно-исторических
условиях, особой социокультурной сре-
де, когда в российской деревне, и осо-
бенно в среднеазиатских республиках,
на Кавказе, еще господствовали патри-
архальные формы жизни с их специфи-
ческой системой ценностных ориента-
ций, доминированием отношений родст-
ва, низким уровнем культуры и т. д. Под
влиянием социалистических преобразо-
ваний эти формы частично исчезли,
а частично претерпели существенную де-
формацию и в этом «превращенном» ви-
де продолжают существовать, например,
в сфере морального сознания, где до сих
пор безусловность отношений господства
и подчинения в семейной жизни, «чи-
нопочитание», предпочтение семейно-
родственных обязательств общественным
и т. п. выступают в качестве императив-
ных образований. Объективный анализ
и на этой научной основе решительное
преодоление остатков культурно-истори-
ческого наследия прошлого в образе
Д47
6*
жизни и сознании советских людей яв-
ляются сегодня значимой предпосылкой
борьбы с наркоманией, преступностью и
бюрократизмом.
Для того чтобы борьба с бюрократиз-
мом стала более эффективной, необходи-
мо, по мнению докладчика, устранить
одну устойчивую социальную иллюзию,
согласно которой «микроб бюрократиз-
ма» поразил лишь аппарат управления,
а основная масса населения («мы с
вами») обладает иммунитетом против со-
циальной болезни. Так как по своей сути
бюрократ - «это человек, который поста-
вил свои личные интересы над интереса-
ми общества», «то в ту секунду, когда
мы подлейшим образом ставим свои ин-
тересы над интересами общества, мы и
есть бюрократы».
Необходим, думается, развернутый со-
циально-философский анализ тенденций
к бюрократизации социально-экономиче-
ской, политической и культурной сфер
жизни социалистического общества, ре-
зультаты которого могли бы выступить
в качестве методологических ориентиров
для исследования социально-психологи-
ческих предпосылок появления в массо-
вом сознании симптомов бюрократизма
и других деформирующих обществен-
ную психологию явлений.
С анализом психологических проблем
активизации человеческого фактора на
семинаре выступили А. В. Б р у ш л и н-
ский и П. Н. Шихарев. По итогам
трехдневной работы семинара состоялся
«круглый стол», на котором были об-
суждены наиболее актуальные, по мне-
нию участников, вопросы.
Открывая заседание «круглого стола»,
Л. П. Буева отметила, что осуществля-
емая сегодня революционная по сути пе-
рестройка общественного бытия и обще-
ственного сознания предполагает серьез-
ные изменения и в области марксистско-
ленинской теории, связанные с необходи-
мостью переосмысления вопроса о соот-
ношении общечеловеческих и классовых
интересов в условиях становления во
многом целостного и взаимозависимого
мира, о гуманистической «составляющей»
общественных наук. Появление гумани-
стической детерминанты в «ткани» об-
ществознания, подчеркнул докладчик,
связано с формированием нового типа
отношений общественной теории и об-
щественной практики. Его новизна со-
стоит в определенном изменении функ-
ций общественных наук: объяснительно-
описывающая функция обществознания
уступает место проектно-конструктивной
и прогнозирующей. Это означает, что об-
ществоведы сейчас все чаще должны
быть авторами проектов и, следователь-
но, нести ответственность за все их по-
зитивные и негативные последствия.
«Прогнозирование возможных негатив-
ных последствий социального проектиро-
вания - самая острая и самая сложная
проблема».
Продолжая эту тему, Д. И. Дубров-
ский отметил, что в любом социальном
проекте «заложена» определенная мо-
дель человека и его сознания. Если эта
модель неадекватна, то проект нереален.
Поэтому одной из важнейших задач фи-
лософии является разработка «реалисти-
ческой концепции сознания», ибо пред-
ставленная ныне в учебной и научной
литературе теоретическая модель созна-
ния человека оставляет желать лучше-
го. Ее основные недостатки, по мнению
докладчика, состоят в парадности и
чрезмерной рационалистичности. «Спон-
танность, непредсказуемость и многие
другие оппозиционные «рациональному»
черты поведения человека до сих пор не
получили концептуального осмысления».
Суть перестройки сознания, подчерк-
нул Д. И. Дубровский, заключается в из-
менении характера взаимосвязи ценно-
стно-смысловых и деятельностных струк-
тур. Наблюдаемый «разрыв» между «цен-
ностно-смысловой» и «деятельностно-во-
левой» структурами сознания человека
заслуживает самой серьезной теоретиче-
ской проработки, так же, как и философ-
ское осмысление проблематики индиви-
дуального сознания.
Участники «круглого стола» проанали-
зировали трудности, с которыми сопря-
жен реальный процесс «включения» че-
ловеческого фактора в дело перестройки,
указали на необходимость учета соб-
ственно человеческих издержек (физиче-
ские и нервные перегрузки и т. д.), ко-
торыми сопровождается интенсификация
труда в производственной и непроизвод-
ственной сферах и которые, естественно,
снижают привлекательность труда в
авангардных отраслях общественного
производства, обратили внимание на
проблемы, связанные с вовлечением в
процесс перестройки различных возраст-
ных групп, и некоторые другие вопросы,
решение которых будет способствовать
повышению роли человеческого фактора
в ускорении развития советского обще-
ства.
Ю. Д. ГРАНИН
148
Право и философия
В секции Философского общества СССР
по методологическим проблемам общест-
венных, наук в апреле 1987 года состоя-
лось обсуждение книги Д. А. Керимова
«Философские основания политико-пра-
вовых исследований», опубликованной
издательством «Мысль» в 1986 году. Эта
работа, развивающая идеи, изложенные
в книге «Философские проблемы пра-
ва» (М., 1972), интересна в том от-
ношении, что в ней широко используется
современная философская литература.
Философам, безусловно, интересно знать,
как «работают» философские категории
в той или иной конкретной области об-
ществознания. И автор предоставляет та-
кую возможность, применяя их как «фун-
даментальные, прежде всего методологи-
ческие предпосылки познавательной дея-
тельности, в соответствии с которыми
строятся научные теории» (указ, соч.,
с. 5). Автор выделяет такие категории,
как историческое и логическое, конкрет-
ное и абстрактное, системность и комп-
лексность, предпосылая им общие харак-
теристики существа методологического
знания и заключая анализом соотноше-
ния теоретического и практического в
исследовании и реальной практике по-
литико-правового строительства в со-
временных условиях.
На обсуждении присутствовали юри-
сты и философы, причем первые обраща-
ли внимание преимущественно на юри-
дическую, а вторые — на методологиче-
скую сторону данной работы.
Одним из существенных пробелов во
взаимосвязи философии со специальными
общественными науками, отметил В. С.
Ш в ы р е в, является отсутствие необхо-
димого творческого сотрудничества меж-
ду философами и теоретиками-правове-
дами. Книга Д. А. Керимова в определен-
ной мере преодолевает этот недостаток.
Опираясь на специальную философскую
методологическую литературу, автор
развивает свой подход к анализу и реше-
нию поставленных в ней проблем. Это
проявляется прежде всего при рассмот-
рении во «Введении» сущности, структу-
ры и уровней методологического знания.
Автор обсуждаемой книги совершенно
справедливо подчеркивает многослой-
ность методологического знания, много-
образие функций методологии в совре-
менной науке. В то же время трудно со-
гласиться с категорическими формули-
ровками о невозможности существования
методологии как особой научной дис-
циплины. Аргументация автора объектив-
но свидетельствует скорее о вплетенно-
сти реального методологического созна-
ния в научно-познавательную деятель-
ность, чем о неправомерности рефлексии
над средствами этого реального методо-
логического сознания в специальной на-
учной дисциплине, которая может вы-
ступать частью науковедения - такая
возможность, кстати, в книге предусмат-
ривается. Интересные соображения вы-
свечиваются в книге в связи с проблема-
ми «исторического и логического», «аб-
страктного и конкретного», критикой
автором абсолютизации «фактологии»,
выделением роли конкретизации при при-
менении общих теорий. Вместе с тем вы-
зывают возражеппе некоторые тезисы ав-
тора, относящиеся к проблеме эмпириче-
ского — дает о себе знать уже преодолен-
ное в философской литературе смешение
научной эмпирии с чувственным уров-
нем знания. При рассмотрении системно-
го подхода обращает на себя внимание
мнение автора о необходимости разви-
тия уже достаточно выявленных общих
установок этого подхода в конкретном
исследовании, а при анализе диалектики
теоретического и практического — подчер-
кивание опосредования практического
теоретическим, включенности теории в
практику и, кроме того, необходимости
концептуального анализа самого «практи-
ческого» в методологическом аспекте.
Продолжая рассмотрение философских
оснований политико-правовых исследова-
ний, предпринятых автором обсуждаемой
книги, В. А. Лекторский подчеркнул,
что в данной работе дается не только
анализ философских проблем права, но
и предпринята попытка осмысления не-
которых общих философских проблем.
Среди собственно философских проблем,
разрабатываемых автором, обращает на
себя внимание его трактовка методоло-
гии, которая, по мнению Д. А. Керимова,
не может быть единой дисциплиной, а
растворяется в целом ряде наук. Думает-
ся, впрочем, что этот вывод слишком
категоричен. Конечно, в каждой науке
есть свои философские вопросы и свои
частнометодологические проблемы. Но
это не исключает необходимости сущест-
вования особой философской науки и
философской методологии как особой на-
учной дисциплины, которая развивается
в единстве с проблематикой конкретных
наук. В связи с обсуждаемой в книге
проблемой соотношения абстрактного и
конкретного В. А. Лекторский отметил,
что есть разные виды эмпирического зна-
ния. Один его вид, скажем, обыденное
сознание — предшествует научному как
эмпирическое теоретическому; другой —
это собственно научное эмпирическое
знание, которое функционирует лишь в
составе науки. В этом пункте возникает
проблема теоретической и аксиологиче-
ской нагруженности эмпирических фак-
тов.
В. С. Нерсесянц подчеркнул, что
работа Д. А. Керимова — это многоаспект-
ное фплософское исследование проблем
политики, государства и права, нацелен-
ное на дальнейшее углубление междис-
149
циплинарных связей различных гумани-
тарных наук. Этим во многом обусловлен
и общеметодологический профиль моно-
графии. С точки зрения философии пра-
ва, интерес представляет анализ по-
нятия и определения права (см. гл. 5).
Развивая критику так называемого «узко-
нормативного» понимания и определения
Права (право как государственно уста-
новленные или санкционированные нор-
мы), автор приводит целый ряд доводов,
демонстрирующих его существенные не-
достатки. Принципиальное значение для
всей проблематики правопонимания
(и вообще теории, философии, социоло-
гии и психологии права) имеет различе-
ние (соотношение, расхождение, соответ-
ствие и т. д.) права и закона. А посколь-
ку Д. А. Керимов в своей трактовке пра-
вопонимания признает различение права
и закона, постольку он расходится и с
«узким», и с «широким» правопонима-
нием. Но, к сожалению, признаваемые
им аспекты и смысл различения права и
закона не нашли еще в полной мере
своего адекватного выражения в его же
общих определениях понятия права
(см. с. 193-195). Ведь из концепции раз-
личения права и закона следует, что
даже в самой краткой дефиниции обще-
го понятия права, помимо всего осталь-
ного, необходимо отразить различие,
взаимосвязь и конкретное единство как
минимум двух абстрактных определений
права: 1) определения права самого по
себе как специфического социального яв-
ления и регулятора особого рода и 2) оп-
ределения права как закона.
В обсуждаемой книге, подчеркнул Г. Н.
Манов, находит освещение широкое
правопонимание, которое выступает ос-
новным слагаемым нового правового
мышления. Отнюдь не отвергая опреде-
ления права как системы норм, обеспе-
чиваемых государственным принужде-
нием, автор показывает, что такая его
характеристика не являлась достаточно
полной и не должна быть единствеппой
уже в момент своего обоснования. Изла-
гаемое в монографии Д. А. Керимова
правопонимание дает возможность вплот-
ную подойти также к проблеме взаимо-
действия и взаимопроникновения внут-
реннего и международного права как од-
нородных социальных явлений, опираю-
щихся на единую аксиоматическую осно-
ву и формы проявления. Вместе с тем в
книге не всегда основательно и без ка-
ких-либо оговорок осуществляется пере-
ход от права вообще к вопросам социали-
стического права и его роли в коммуни-
стическом строительстве. Говоря о взаи-
модействии политической и правовой си-
стем, Д. А. Керимов проходит мимо того,
что правовая система является компонен-
том политической системы, ее норматив-
ной основой. При этом в определенном
смысле затушевываются различия меж-
ду системой права и правовой системой.
Наряду с философско-методологпчески-
ми и философско-правовыми проблемами
при обсуждении книги Д. А. Керимова
выделялись и другие аспекты взаимо-
связи философии и политико-правовых
исследований.
По мнению М. Я. К о в а л ь з о н а,
Д. А. Керимов, по существу, сводит «фи-
лософские основания» конкретно-научно-
го исследования к анализу его методоло-
гических оснований. Книга примечатель-
на тем, что не только во «Введении», где
анализируется сущность, структура и
уровни методологического знания, но и
во всех ее четырех разделах, посвящен-
ных соотношению исторического и логи-
ческого, конкретного и абстрактного, си-
стемности и комплексности, теоретиче-
ского и практического, есть нацелен-
ность на раскрытие диалектики процесса
политико-правового познания. Между
тем значение философии состоит именно
в том, что она саму методологию позна-
ния разрабатывает на основе философ-
ской теории познания мира. Тождество
гносеологии и методологии в определен-
ном отношении пе исключает их разли-
чия и, следовательно, специфических
функций в процессе познания. Поэтому
разработка диалектики юридического по-
знания может быть осуществлена лишь
на основе материалистической гносеоло-
гии и приведения в соответствие диалек-
тики юридического познания с существу-
ющим уровнем социального развития и
уровнем развития познания в целом. От-
сюда понятно, что споры, которые ведут
юристы по вопросу о природе права, об-
щих чертах и различиях международного
и внутригосударственного права, могут
найти разрешение именно на основе со-
циально-философского видения этих
проблем.
И. И. Кравченко сказал, что иссле-
дование философских проблем обществен-
ных наук, особенно политических, у нас
развивается медленно. Далеки от реше-
ния и многие вопросы взаимодействия
между политической и другими регуля-
тивными системами общества, в частно-
сти, правовой. Об этом свидетельствует
и обсуждаемая книга, автор которой рас-
ширяет обычно принятые рамки толкова-
ния права и политики. Толкование поли-
тики как организации масс, участвую-
щих в управлении, выделение разных
уровней политики обогащает ее понима-
ние, показывает перспективу философ-
ского исследования политики, ее функ-
ций, политической деятельности на раз-
ных уровнях политической организации
общества и политического управления.
Анализ Взаимосвязи двух относительно
самостоятельных систем - политической
и правовой, проведенный автором, поз-
воляет рассчитывать в дальнейшем на
аналогичный анализ взаимодействия по-
литики и других организационно-регуля-
тивных систем общества, политического
и иных форм общественного сознания,
на философское исследование таких вза-
имодействий. Философские основы тако-
го исследования заложены в книге Д. А,
Керимова.
150
В. В. Фролов обратил внимание на
комплекс проблем, связанных с примене-
нием выводов политико-правовой науки
в социальной практике. Реализацией
этой идеи является попытка Д. А. Кери-
мова на основе философского понимания
взаимосвязи теории и практики исследо-
вать трактовку практики в политической
и юридической науках. Практика полити-
ко-правового строительства, по мнению
автора книги, определяет, направляет и
проверяет выводы теории, в то время как
включенность политико-правовой теории
в практику придает ей целенаправлен-
ный, рациональный и планомерный ха-
рактер (с. 280). В условиях совершенст-
вования социализма взаимосвязь обще-
ственных наук и практики, применение
выводов политики и права в практиче-
ской деятельности приобретает жизненно
важное значение для развития общества.
Поэтому понятно стремление автора вы-
явить связь политико-правовой теории и
социальной практики через содержатель-
ный анализ проблем демократии, соци-
алистического самоуправления, свободы
личности, законности и правопорядка
(с. 325). Вместе с тем философско-социо-
логический анализ социальных механиз-
мов, благодаря которым выводы полити-
ки и права реализуются в практике поли-
тико-правового строительства, явился бы
для обсуждаемой работы более адекват-
ным выражением ее внутренней логики.
Именно раскрытие структурного состава
указанных механизмов, их системного ха-
рактера, функций и эффективности поз-
воляет совершенствовать уже сущест-
вующие механизмы использования дан-
ных общественных наук в практике, со-
здавать новые механизмы подобного рода,
усиливать действенность практического
применения выводов общественных наук.
Обсуждаемая книга, отметил В. Ж.
Келл е,— доказательство того, что юри-
сты следят за достижениями современной
философской науки и стремятся исполь-
зовать их для разработки методологиче-
ских проблем политико-правовых иссле-
дований. Для активизации исследования
этого направления общественных паук
необходимо движение навстречу друг
другу философов и представителей кон-
кретных общественных наук. В обсужда-
емой работе это движение наблюдается.
Вместе с тем хотелось бы пожелать ав-
тору в том комплексе методологического
знания, которым он оперирует, больше
внимания уделить проблематике истори-
ческого материализма, функции которо-
го достаточно многообразны, поскольку
это и методология анализа самой обще-
ственной реальности. В последней главе
автор рассматривает ряд актуальных
проблем, имеющих практическое значе-
ние, но все-таки надо сказать, что эти
проблемы уже поставлены, а от теорети-
ков требуется и опережение существую-
щей практики, проявление теоретической
инициативы. В этом смысле нужно но-
вое видение проблем самой социальной
практики.
Н. В. Черноголовкин подчеркнул,
что то или иное правопонимание имеет
фундаментальное, философско-методоло-
гическое значение, определяет пути раз-
вития всего комплекса юридических наук.
Поэтому в процессе исследования поли-
тико-правовых явлений автор опирается
на новейшие достижения марксистско-
ленинской философии. Однако можно по-
спорить, например, об определениях
(«всеобщих») политики и права, о соот-
ношении этих понятий (и их определе-
ний). Не помешало бы и более обстоя-
тельное обсуждение вопроса о соотноше-
нии системы политики и политической
системы общества. Говоря о соотношении
системности социально-экономической
формации и системности (или «подси-
стемности») ее компонентов, автор отно-
сит к числу последних экономическую,
политическую и правовую системы
(с. 207). Надо полагать, что это далеко
не полный перечень. Кроме того, «отно-
сительная самостоятельность и автоном-
ность функционирования» правовой си-
стемы требует более подробного рассмот-
рения всего ее своеобразия как компо-
нента социально-экономической форма-
ции.
Обсуждение книги показало, что для
современного развития обществознания
необходимо более тесное взаимодействие
философии и общественных наук. В этом
смысле нужно более глубокое мировоз-
зренческое и методологическое обоснова-
ние конкретных общественных наук и
вместе с тем более емкое обогащение фи-
лософии их новейшими достижениями.
В. В. ФРОЛОВ
Неклассические логики и их применения
к информатике и анализу
естественных языков
Логические исследования в последние
годы приобретают все более ощутимое
практическое значение. Можно сказать,
что особое внимание специалистов имен-
но к прикладному аспекту определяет
сейчас специфику логических разработок,
ведущихся как в отечественных, так и
зарубежных научных центрах, в частно-
сти в ПНР. Данное обстоятельство по-
служило хорошим стимулом для даль-
151
нейшего развития плодотворных научных
контактов между польскими и советски-
ми логиками.
Согласно плану научного сотрудниче-
ства текущих лет между Институтом фи-
лософии АН СССР и Институтом фило-
софии и социологии Польской Академии
наук в Москве в декабре 1986 года было
проведено первое советско-польское сове-
щание по теме «Неклассические логики
и их применения к анализу естественных
языков», посвященное общим и приклад-
ным вопросам неклассических логик.
В работе совещания приняли участие
известные польские ученые, в том чис-
ле заведующий сектором логики Инсти-
тута философии и социологии Польской
Академии наук профессор Р. Вуйцицкий,
член-корреспондент Польской Академии
наук, заведующий сектором систем авто-
матических комплексов, профессор 3. Пав-
лак, заведующий кафедрой логики фи-
лиала Варшавского университета про-
фессор В. Марчижевский и другие. С со-
ветской стороны участвовали логики Ин-
ститута философии АН СССР, ученые
Московского, Ленинградского, Калинин-
ского, Львовского университетов, Инсти-
тута кибернетики АН ГрССР, ВИНИТИ,
Института языкознания АН СССР и ряда
других научных центров.
Сделанные на совещании доклады и
научные сообщения содержали результа-
ты, полученные их авторами за послед-
нее время, и были посвящены как теоре-
тическим, философско-методологическим
проблемам логики, в том числе внутрен-
ним проблемам неклассических логик,
так и разнообразным приложениям клас-
сической и неклассической логик в об-
ласти информатики, искусственного ин-
теллекта и лингвистики. Содержание и
характер докладов свидетельствуют о
том, что для советской и польской логи-
ческих школ характерна общая ориента-
ция на все более глубокое исследование
философских оснований логики с учетом
актуальных прикладных задач - докла-
ды включали и теоретические результа-
ты, и информацию о конкретных прило-
жениях, проведенных авторами теорети-
ческих исследований, или перспективах
таких приложений.
Актуальные философско-методологиче-
ские проблемы логики нашли отражение
в докладах В. А. Смирнова «Логика
внутренняя и внешняя» и Е. К. В о й ш-
в и л л о «Философско-методологические
проблемы релевантной логики». В. А.
Смирнов сформулировал новый класс ло-
гических систем с двумя уровнями, ко-
торые основаны на восходящих к Г. Фре-
ге и Н. А. Васильеву идеях разграниче-
ния акта предикации и акта утвержде-
ния о событии, соответственно онтологи-
ческих и гносеологических характери-
стик. Системы предложенного типа отк-
рывают новые аспекты анализа общих
свойств так называемых паранепротиво-
речивых логик и могут служить базой
для исследования пропозициональных
установок.
Е. К. Войшвилло показал, что одной из
главных задач релевантной логики яв-
ляется содержательная экспликация по-
нятия логического следования для фор-
мул любой конечной степени. Одним из
возможных путей решения этой задачи
может быть определение информативно-
сти высказываний и выявление содержа-
тельных принципов, которым понятие
следования должно удовлетворять. Такой
подход открывает возможность выраже-
ния на специальном языке логики зако-
нов конкретных наук и точного анализа
отношений между ними. В то же время
сами законы логики являются информа-
тивными высказываниями, в их основе
лежат определенные предпосылки онто-
логического и эмпирического характера.
О задачах построения непарадоксаль-
ной теории логического следования шла
речь в докладе Е. А. Сидоренко «За-
кон противоречия и парадоксы следова-
ния». Автор показал, что принципы ло-
гики, в основе которых лежит закон про-
тиворечия, не являются универсальными
в том смысле, что неограниченное ис-
пользование таких принципов приводит
к парадоксальности формализованных
теорий дедукции. Это позволяет рацио-
нальным образом поставить проблему па-
радоксальности той или иной теории,
а также дать оценку различных подходов
к ее решению. Во всех теориях дедукции,
в которых из противоречия невозможно
получить произвольное следствие, это ре-
шение достижимо за счет определенных
ограничений на область применения за-
кона противоречия.
При построении систем «искусственно-
го интеллекта» большое значение имеет
техника машинного доказательства тео-
рем. Важной предпосылкой для осущест-
вления автоматического поиска логиче-
ского доказательства является представ-
ление логических систем в секвенциаль-
ной форме с устранимым правилом се-
чения. Для многих логических исчисле-
ний первого и особенно второго порядка
вопрос о возможности такого представ-
ления остается открытым. Новые резуль-
таты в этой области были доложены
О. Ф. Серебрянниковым (Ленин-
град), В. М. Поповым (Калинин) и
П. И. Быстровым.
Заслуживает внимания результат
О. Ф. Серебрянникова, который предло-
жил элементарное, то есть формализуе-
мое в первопорядковой арифметике, до-
казательство теоремы об устранении се-
чения в логике второго порядка.
Построения упорядоченных «по силе»
секвенциальных исчислений, основан-
ные на идее применения в процессе де-
дукции правил манипулирования комп-
лексами логических констант, были пред-
ложены В. М. Поповым. Использование
таких правил позволяет получить удоб-
ные для поиска доказательств формули-
ровки паранепротиворечивых и релевант-
ных логик. Для всех предложенных ав-
тором исчислений имеет место теорема
об устранении сечения, и можно по-
152
строить разрешающий алгоритм, базиру-
ющийся на этой теореме.
П. И. Быстров изложил метод по-
строения табличных вариантов логиче-
ских систем, который представляет собой
модификацию известного метода Бета —
Крипке, состоящую в том, что при фор-
мулировке правил вывода применяется
числовое индексирование формул. Это
позволяет дать удобные для приложений
формулировки модальных и пропозицио-
нальных релевантных систем в виде ис-
числений секвенций и табличных кон-
струкций, которые являются дедуктивно
эквивалентными.
В совместном докладе В. К. Финна,
Д. П. Скворцова и М. С. Гусакова
были представлены результаты исследо-
ваний по описанию метода автоматиче-
ского порождения гипотез. Эти результа-
ты — итог многолетней работы авторов
доклада и их сотрудников - получили реа-
лизацию на электронно-вычислительных
машинах в процессе экспериментов, про-
водившихся в онкологическом центре.
Важной «точкой пересечения» теорети-
ческих и прикладных исследований яв-
ляется доказуемостное программирова-
ние, которое сейчас получает прак-
тическое применение. Известно, что по
проведенному средствами интуиционист-
ского исчисления предикатов и удов-
летворяющему определенному условию
доказательству существования объекта
можно построить автоматически про-
грамму, вычисляющую соответствующую
функцию. Н. Н. Н е п е й в о д а (Ижевск)
предложил идею сближения структур
программ и доказательств. Для этого
требуется разработка новых логических
средств, в которых доказательство имеет
вид сети, а не Дерева или последователь-
ности формализмов.
Ряд докладов был посвящен основан-
ным на глубокой алгебраической техни-
ке исследованиям по многозначным и су-
перинтуиционистским логикам. В недав-
нее время интерес к последним повысил-
ся потому, что была установлена связь
между модальной доказуемостной и вре-
менной логикой. Л. Л. Э с а к и а (Тбили-
си) предложил новый класс расширений
интуиционистской п суперинтуиционист-
ских систем, обогащенных слабым зако-
ном Пирса. В. Д з о б я к (ПНР) доложил
результаты своих исследований по кон-
груэнтной дистрибутивности квазимного-
образий и проблеме конечной базируемо-
сти, А. С. Карпенко дал новую интер-
претацию бесконечнозначноп логики Лу-
касевича, при которой в качестве истин-
ностных значений рассматриваются ал-
гебры Геделя, В. А. Васюков (Львов)
построил для этой логики семантику в
топосах.
Польскими учеными 3. Павлаком и
Е. Оровской в 1985 году была предложе-
на логическая теория языков представ-
ления знаний. В докладе на совещании
Э. П а в л а к изложил основы созданной
им теории грубых множеств, которая яв-
ляется альтернативой теории нечетких
множеств Заде и, по мнению многих уче-
ных, выступавших в дискуссии по до-
кладу, представляет большой интерес в
различных аспектах. Докладчик проин-
формировал о приложениях этой теории
к проблемам автоматического распозна-
вания, медицинской диагностики и диаг-
ностики в технических областях, о ре-
зультатах проведенных экспериментов.
Доклад Е. Орловской (ПНР) был по-
священ собственно логическим и семан-
тическим проблемам тех языков пред-
ставления знаний, о которых шла речь в
докладе 3. Павлака; в частности был ука-
зан интересный способ реализации в та-
ких языках известной техники семанти-
ки возможных миров.
Проблемам использования компьюте-
ров в рассуждениях, проводимых на
естественном языке, был посвящен до-
клад профессора В. Марчижевского
(ПНР). Возглавляемой им группой разра-
ботана система программ проверки пра-
вильности рассуждений в различных об-
ластях знания, что требует широкого
применения логических исчислений. Та-
кие программы экспериментально ис-
пользуются в педагогическом процессе в
польской высшей и средней школе.
В настоящее время логика достаточно
интенсивно взаимодействует с лингви-
стикой. Получившая развитие в трудах
польских ученых С. Лесневского и
К. Айдукевича теория семантических ка-
тегорий находит применение как в логи-
ке, так и в лингвистике. На совещании с
докладами о новых результатах в этой
области выступили В. Бужковский
и Е. Погонский (оба - ПНР).
Другое направление (ему было посвя-
щено два доклада), в котором взаимодей-
ствуют логики и лингвисты,— исследова-
ние проблем пропозициональных устано-
вок.
И. А. Герасимова сообщила о своих
результатах по построению эпистемиче-
ских логик. Одной из важнейших задач
эпистемической логики можно считать
разработку формальных моделей, пред-
назначенных для изучения рассуждений,
включающих термины, характеризующие
познавательную деятельность субъекта.
Ключевой идеей, используемой автором
для построения таких моделей, являет-
ся трактовка знания как истинного мне-
ния и обобщение стандартной семантики
возможных миров.
А. Т. Ишмуратов (Киев) изложил
идеи применения теории игр к логиче-
ской теории интенциональных актов.
Им были предложены модификации вре-
менной логики, в которых используются
интенционально трактуемые теоретико-
игровые понятия. Такие логические си-
стемы предназначены для построения мо-
делей с описаниями интенциональных ак-
тов как событий, упорядоченных во вре-
мени.
На общей дискуссии были обсуждены
перспективы и направления дальнейших
исследований. Как советскими, так и
польскими участниками признавалась не-
t53
обходимость осуществления дальнейшей
работы в области неклассической логики
в тесном взаимодействии с математика-
ми, специалистами по проблемам искус-
ственного интеллекта, лингвистики.
Участники дискуссии обсудили различ-
ные вопросы современной логики, кото-
рая представляет собой разветвленную
научную дисциплину и имеет сложные,
многогранные связи с различными сфе-
рами науки. Одна из специфических ее
черт — интенсивная разработка идей и
методов неклассических логик: релевант-
ной, паранепротиворечивой, эпистемиче-
ской, модальной и других, которые сей-
час находят все более широкое внелоги-
ческое применение.
Разумеется, в процессе развития в сим-
волической логике, как и во всякой дру-
гой науке, сформировалась собственная,
специальная проблематика. Однако это
не значит, что логические исследования
ограничиваются только кругом внутрен-
них проблем. Их разработка оказывается
тесно связанной с приложениями логики
в области теории познания, методологии
дедуктивных наук, а также в области ин-
форматики, проблем искусственного ин-
теллекта, языкознания, медицинской ди-
агностики, социологии и других. Следует
признать, что многие актуальные проб-
лемы, поставленные современной наукой,
потребовали выхода за рамки классиче-
ской логики, создания специальных язы-
ков с более богатыми дедуктивными и
выразительными возможностями. Сейчас
разработка таких языков наиболее ус-
пешно осуществляется именно в области
неклассической логики. Здесь можно от-
метить следующие две основные тенден-
ции.
С одной стороны, возникновение не-
классических логик было обусловлено
глубокими философскими проблемами,
в частности, связанными с активностью
субъекта познания, относительным ха-
рактером знания, его аппроксиматив-
ностью, ростом и изменением. Системы
неклассической логики возникали в ка-
честве средства для решения важных гно-
сеологических вопросов, ориентировались
на анализ философских оснований логи-
ческой науки. С другой стороны, они
нашли конкретное применение, напри-
мер, в программировании (логическое
программирование, динамические логи-
ки), при построении прикладных языков
для представления данных и знаний, в
логическом обеспечении электронно-вы-
числительных машин, в информационно-
поисковых системах, автоматизированных
системах распознавания, системах ме-
дицинской диагностики. Значительный
интерес представляет приложение не-
классической логики к проблемам, нахо-
дящимся на пересечении логики и линг-
вистики. К таковым относятся, например,
разработка средств формализации так на-
зываемых неформальных рассуждений,
проблема определения лингвистического
типа и другие.
Классическая логика абстрагируется от
ряда факторов, которые существенны для
естественных рассуждений человека или
работы компьютера. Но для эффективно-
го применения логики необходимо, чтобы
принимались во внимание ограниченные
ресурсы, ограниченная память, неполно-
та и неточность информации. Это, в свою
очередь, требует как глубокого гносеоло-
гического анализа, так и разработки но-
вых технических логических средств.
В настоящее время формулируются за-
дачи, связанные с созданием «интеллек-
туальных» компьютерных систем, и ус-
пех решения таких задач во многом за-
висит от того, насколько успешно реша-
ются проблемы представления знаний и
алгоритмизации рассуждений, проблемы
создания алгоритмических логик, в ко-
торых учитывались бы прагматические,
эвристические, нормативные аспекты ин-
теллектуальной деятельности.
Теоретические исследования в области
искусственного интеллекта в последние
десятилетия ориентированы в основном
на интеллектуализацию баз данных, то
есть комплекса информации о той или
иной предметной области. Такая ориен-
тация требует как развития средств отоб-
ражения семантики предметной области,
так и новых дедуктивных средств. Из-
вестные трудности в этом плане наблю-
даются с поиском эффективных средств
дедукции на основе такой содержатель-
ной информации, объем которой может
меняться с течением времени, содержать
смысловые «провалы» или противореча-
щие друг другу элементы. Дело, по-ви-
димому, в том, что при работе с моделя-
ми данных в подавляющем большинстве
случаев используются дедуктивные, или
в более широком смысле синтактико-опе-
рациональные средства, которые базиру-
ются на разработанных в классической
логике понятиях и схемах вывода, а так-
же метатеоремах о структуре и преобра-
зованиях выводов. Естественно, они под-
вергаются модификации, но большей
частью по форме, а не по существу.
В этом плане семантические и дедуктив-
ные средства, разрабатываемые в рамках
современной неклассической логики,
имеют хорошие перспективы и могут
найти эффективные приложения.
В последние годы разнообразная проб-
лематика неклассических логик разраба-
тывается в Советском Союзе особенно
интенсивно. Координацию исследований
в рамках темы «Неклассические логики
и их применения в области информатики
и искусственного интеллекта» осущест-
вляет сектор логики Института филосо-
фии АН СССР. Основная черта этих ис-
следований — тесная связь прикладной
проблематики с углублением логического
анализа философских проблем. Учеными
института философии АН СССР получе-
ны интересные результаты в области мо-
дальных. временных, релевантных и
многозначных логик на пути построения
для них нестандартных семантических и
синтаксических конструкций с использо-
154
ванием оригинальных методов и средств
Активное участие в этих исследова-
ниях принимают ученые Московского
государственного университета. Темати-
ка работ преподавателей и аспирантов
кафедры логики философского факуль-
тета МГУ включает различные вопросы
релевантной, модальной и квантовой ло-
гик, нестандартные методы семантическо-
го анализа интенсиональных контекстов.
Актуальные проблемы современной не-
классической логики исследуются учены-
ми - философами, математиками, линг-
вистами - ряда научных центров СССР.
В области модальной и временной логики
интересны работы ученых Института фи-
лософии АН ГрССР и Тбилисского госу-
дарственного университета. Как внутрен-
няя проблематика, так и прикладные
аспекты модальных, интуиционистских,
суперинтуиционистских систем, и в осо-
бенности алгебраические методы их ана-
лиза, разрабатываются сектором логики
Института кибернетики АН ГрССР. Логи-
ческие методы построения п анализа
формальных моделей поведения челове-
ка и искусственных «интеллектуальных»
систем разрабатываются учеными Инсти-
тута философии АН Украинской ССР,
ВНИИСИ, ВИНИТИ и Физико-техниче-
ского института УНЦ АН СССР.
Одним из актуальных и быстроразви-
вающихся направлений современной ма-
тематической логики можно считать ди-
намические и алгоритмические логики,
которые являются мощным средством
анализа понятий и принципов програм-
мирования. В этом направлении ведутся
теоретические исследования во многих
отечественных научных центрах.
В Польше исследования в области не-
классической логики имеют давние тра-
диции. Общеизвестен вклад в логическую
науку Я. Лукасевича, А. Тарского,
А. Линденбаума, С. Лесневского, С. Ясь-
ковского, М. Вайсберга и других. Во мно-
гом благодаря результатам, полученным
этими учеными и логиками-философами,
которые продолжают сейчас работать в
этой области, неклассическая логика яв-
1 См. «Модальные и интенсиональные
логики и их применение к проблемам ме-
тодологии науки». М., 1984; а также еже-
годные издания Трудов научно-исследо-
вательского семинара по логике Инсти-
тута философии АН СССР за 1982—
1986 годы.
ляется в настоящее время актуальной и
практически применимой научной дис-
циплиной.
Традиции старой польской школы
успешно развивают современные поль-
ские логики, причем серьезный акцент
делается на прикладных аспектах логи-
ческих исследований. Одной из централь-
ных программ этих исследований явля-
ется программа «Логическая структура
неформальных рассуждений». В рамках
названной программы работают логики и
лингвисты Познаньского и Катовицкого
университетов по теме «Теоретический
базис семиотики»; лингвисты, логики и
математики работают над темой «Фор-
мальная структура языков»; логики, ма-
тематики и социологи ведут совместную
работу по темам «Анализ рассуждений».
«Применение логических исчислений для
анализа рассуждений» и «Алгоритмиче-
ские способы рассуждений».
В заключение следует отметить, что
исследования по неклассическим логикам
и их приложениям приобретают все бо-
лее явный междисциплинарный харак-
тер, требуют сотрудничества ученых раз-
личных специальностей: логиков, мате-
матиков, лингвистов, специалистов по
проблемам искусственного интеллекта,
социологов. Такая тенденция четко про-
слеживается и в нашей стране, и в ПНР.
Это подтверждается, в частности, тем
фактом, что определяющим моментом
всей работы совещания стало сбаланси-
рованное сочетание фундаментальных
теоретических и прикладных аспектов.
Положительные научные результаты
первого советско-польского совещания
свидетельствуют о том, что развитие со-
временной логики во многом определяет-
ся взаимным влиянием общетеоретиче-
ских и прикладных исследований. Разви-
тие теоретических идей способствует бо-
лее эффективному применению логиче-
ских средств и методов в области реше-
ния конкретных задач в гуманитарных
и естественных науках. В свою очередь,
развитие «прикладной» логической тех-
ники стимулирует разработку новых идей
и методов теоретической логики.
Значительным итогом советско-поль-
ского совещания по неклассическим ло-
гикам, без сомнения, можно считать так-
же развитие и углубление плодотворных
контактов между учеными Советского
Союза и Польши.
П. И. БЫСТРОВ
Всесоюзный симпозиум «Методологические
и социальные проблемы информатики»
Философское общество СССР, центральная секция «Методологические проблемы
информатики, информационной технологии и информатизации общества» проводят
10—14 октября 1988 года в г. Обнинске Московской области Всесоюзный симпозиум
«Методологические и социальные проблемы информатики».
Организаторы симпозиума: Философское общество СССР, Московский физико-
технический институт, Московский институт радиотехники, электроники и автома-
тики, Обнинский горком КПСС.
На симпозиуме предполагается работа следующих секций: 1. Социально-фило-
софские и методологические проблемы информатизации общества; 2. Социально-эко-
номические и правовые проблемы информатизации общества; 3. Развитие новых ин-
формационных технологий и их внедрение; 4. Проблемы информатизации образо-
вания; 5. Логические и лингвистические проблемы информационной деятельности;
6. Компьютеризация научных исследований; 7. Методологические проблемы когни-
тивной науки и психология; 8. «Круглый стол» «Искусственный интеллект и экс-
пертные системы».
Ученые секретари симпозиума: Воскресенский Анатолий Кириллович, тел.:
201-55-04; Семенова Татьяна Николаевна, тел.: 408-57-31.
Почтовый адрес: 121002, Москва, Смоленский бульвар, 20. Философское общест-
во СССР.
Тезисы объемом до 2 стр. с указанием места работы, ученой степени и адреса
автора (в конце текста) присылать до 25 апреля 1988 г.
Всесоюзная конференция
«Научно-технический прогресс,
духовное производство, духовная культура»
Секции исторического материализма и эстетики при Президиуме Философского
общества СССР совместно с Институтом философии АН СССР 5—9 октября 1988 года
проводят Всесоюзную конференцию «Научно-технический прогресс, духовное произ-
водство, духовная культура». На конференции планируется работа следующих
секций:
1. Научно-технический прогресс, интеллектуализация труда и повышение твор-
ческого потенциала человека; 2. Диалектика духовного производства и потребления:
методологические и социологические аспекты; 3. Духовная культура: тревоги и на-
дежды; 4. Коммуникативные проблемы культуры: информация и образность.
Место проведения конференции — г. Москва. Число участников — 150, из них
иногородних — 50.
Тезисы присылать по адресу: 121002, Москва, Смоленский бульвар, 20. Философ-
ское общество СССР, Степанову Е. И., Дергачеву Г. Б. до 1 июня 1988 г.
Требования к тезисам: машинописный текст объемом до 6 стр. (через 1,5 ин-
тервала) , в 2-х экз., название — заглавными буквами, фамилия, имя, отчество —
в правом верхнем углу.
К тезисам прилагаются следующие сведения об авторе: фамилия, имя, отчество,
ученая степень и звание, место работы или учебы, должность.
ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ
Нефилософские вопросы?
Уважаемые товарищи философы, вы-
слушайте, пожалуйста, журналиста. Я ра-
ботаю в газетах и журналах с 1961 года,
но впервые потребность в общении с
вами возникла у меня года два назад.
И чем дальше, тем эта потребность силь-
нее.
Нет, жизнь и работа во все сознатель-
ные годы шла, разумеется, не без фило-
софов. Я часто читала и перечитывала
работы Ленина, бывали мне нужны
Маркс и Энгельс. В разные годы моими
постоянными собеседниками были то
Герцен, то Достоевский (вы ведь прини-
маете их в свой круг, правда?). И в бук-
вальном смысле годы, целые годы прове-
дены за чтением Льва Толстого. С ним
бывало очень хорошо, особенно хорошо...
Надо сказать, что университет, где я
с наслаждением училась (всему, кроме
общественных наук), к вашей науке в
те годы как-то особенно искусно приви-
вал антипатию. Не один ли семестр был
отведен у нас истории философии? Ну, во
всяком случае, уж никак не более двух.
Тысячи дат жизни и смерти, имен, на-
званий работ — без шпаргалки нечего
было и думать идти на экзамен. Прекрас-
но понимал это и преподаватель, не
обижал и не унижал нас: раздаст билеты,
да и уйдет из аудитории. Поленившийся
собственноручно изготовить квалифици-
рованную шпаргалку - краткую, точную,
всеохватную — все равно провалится,
в учебниках не сориентируется, не най-
дет, откуда списывать.
А что там писал Кант, да над чем бил-
ся Гегель, да кто такой Эмпирик — по
шпаргалке, жесткими формулировками
я ответить могла. По-человечески нет,
конечно.
А работы Ленина, Маркса, Энгельса?..
Десятка два их статей нас столько раз
за годы учебы заставили законспектиро-
вать и «сдать» (на разных предметах,
для каждого предмета своя тетрадь с
конспектами работ), что многие статьи
я знала наизусть. И потребовалась пара-
тройка лет после выпуска, чтобы клас-
сиков захотелось открыть снова. И при
атом открыть для себя, что- у них есть,
оказывается, и но только те два десятка
работ.
Сейчас, наверное, все дано иначе. Но
мы, журналисты, обученные по той ме-
тоде, еще весьма далеки от «выхода в
тираж». Пожалуй, можно сказать и ина-
че: именно наши поколения сейчас в са-
мой трудоспособной поре - зрелость воз-
растная и профессиональная. Сокурсни-
ки все, как говорится, «на ключевых по-
стах».
А потомственных интеллигентов среди
нас было раз, два и обчелся. Я имею в
виду тех, кто дома с полки, с привычно-
го места снимал бы, скажем, Канта, да
раскрывал бы на закладке, положенной
папой, да усмехался бы над пометкой,
сделанной дедушкой... Увы, мы в основ-
ном интеллигенты в первом поколении,
в лучшем случае во втором, в превос-
ходном и редчайшем случае — в третьем.
Родители наши и сами не знают, кто та-
кой Эмпирик. Чему выучились в универ-
ситете, то и есть.
Диалектику же мы учили не по Ге-
гелю. Нет, не по Гегелю. Учебник «для
педагогических вузов» в университете
был презираем. Но «сдавали»-то мы по
нему: в нем хоть можпо было все понять,
да, читая, не уронить от скуки голову на
стол.
Учебники по общественным дисципли-
нам я всегда читала стоя, товарищи фи-
лософы. Сидя — уснешь.
Я огорчаю вас? Простите. Но я счи-
таю просто необходимым сказать вам,
как плохо, как безобразно плохо мы об-
разованы, как отчаянно мы неграмотны
в вашей науке. Вы должны это знать,
вам нужно это знать, ведь вы не можете
быть к этому равнодушны.
Годы «застоя» к нашему журналист-
скому невежеству были вполне терпимы.
Когда в обществе возникал, вызревал ка-
кой-нибудь философский вопрос, появля-
лась статья в «Правде» на два подвала
(вопрос попроще — на полтора). И все
знали, «куда ж нам плыть». Когда теперь
утром я беру в руки пачку утренних
газет, я понимаю неизменно, и с каждым
днем вен отчетливее, несколько вещей:
157
во-первых, как мы невежественны в фи-
лософском: смысле (пишущие и читаю-
щие); во-вторых, какая масса возникает
вопросов; и, в-третьих, что все эти вопро-
сы — философские. И, в-четвертых, а вер-
нее сказать, в самых первых, в первей-
ших, я не вижу ни в газетах, ни в жур-
налах (будем точны, ладно: почти не
вижу) запятой после фамилии автора и
слова «философ». Почему вы молчите?
Да, я сейчас с Марксом, с Лениным.
Поражаюсь их предвидениям, их обобще-
ниям, их прямым предсказаниям, прак-
тическим советам, данным будто сегодня
же утром. Восхищаюсь глубиной и точ-
ностью мысли, простотой и остроумием
слога (эх, если бы я в молодости знала,
как отлично они пишут, я бы жизнь
посвятила популяризации их работ —
благодатнейшее дело 1).
Но слышать голоса философов-совре-
менников необходимо, просто жизненно
необходимо, понимаете? Читать не «по
ассоциации», а напрямую — потребность
ума.
Вот смотрите, что получается. Идет
дискуссия между печатными изданиями.
Ясно, что предмет спора — отношение к
сталинскому периоду истории (прошу у
историков прощения за такую самодея-
тельную периодизацию). Так сошлось,
что XX съезд партии, отношение к по-
становлению о преодолении культа лич-
ности и его последствий — вот сейчас и
камень преткновения, и пробный камень,
и камень, который мы кидаем друг в
друга, и тот камень, который у нас за
пазухой.
Вы молчите. Ваших голосов не слыш-
но. Нам опять читать классиков и выис-
кивать у них ответы «по ассоциации»?
Но не может же быть, чтобы наши фило-
софы никак не осмысливали этот период.
Не может быть, чтобы отношение к нему
волновало всех, кроме философов? Не мо-
жет быть, чтобы философы могли спо-
койно наблюдать, как люди, отстаиваю-
щие свои взгляды, бывают нелогичны, не
додумывают свои мысли до конца, бро-
сают их на половине дороги, исходят из
ложных постулатов, не слышат собесед-
ника, оспаривают то, что он никогда не
утверждал, утверждают то, с чем он ни-
когда не спорил, заплетают постыдную
суть в невнятные слова... Неужто все это
только вопросы корректности?
А логика? Есть такая наука логика,
уважаемые товарищи философы? Меня,
выпускницу Московского университета,
ей никогда не учили, но откуда-то я слы-
хала, что есть. Почему вы не вмешивае-
тесь в наши журналистские, литератур-
ные споры? Почему вы не показываете
нам, что такое логика в применении к
нашим печатным выступлениям? Два
журнала публикуют две статьи на одну
и ту яге тему •— прямо противоположного
содержания, с прямо противоположными
нравственными выводами. Почему фило-
соф не публикует третью статью, про-
фессионально, с точки зрения логики,
методологии отстаивания истины, мето-
дики спора, показывая, кто прав, кто ви-
новат?
Оба спорящих цитируют Ленина и
Маркса. У обоих цитаты «работают». По-
чему не выступает третий, не объясняет
нам, кто из цитирующих ошибается и
где?
Только не говорите мне, что оба пра-
вы. В обывательском восприятии, в ми-
нимальном приближении к истине, на
«среднеинтеллигентном» уровне оба мо-
гут быть правы. Но истина все-таки одна,
и она, как мы знаем, конкретна. И зна-
чит, при высокой культуре мысли ее все
же можно отличить.
Вот о том и прошу. Отличайте. Помо-
гайте нам отличить.
О чем бы сегодня ни писали мы, мы так
или иначе выражаем свое отношение к
сталинскому периоду нашей истории.
Бесполезно закрывать на это глаза. Одни
из нас утверждают (продолжим образ),
что настало время собирать камни, дру-
гие — что время разбрасывать камни.
И дело здесь вовсе не в том, что одни
из нас хотят очернить историю, а дру-
гие, наоборот, ее обелить (хотя именно
так хотят представить нам самим и, ви-
димо, представляют сами себе те, кто нас,
пишущих по мере сил и возможностей,
и сейчас «наставляет на путь»). Дело
здесь в отношении к демократии, а зна-
чит, в отношении к Революции. Пожа-
луйста, не иронизируйте над тем, что я
написала это слово с большой буквы,
иронизировать я умею и сама. И всегда
писала с маленькой. А последние годы
вот стала писать с большой. Потому что
она для меня святая, идеалы ее святые.
Потому что она свершилась ради сво-
боды моего народа, ради человеческого
достоинства, во имя человеческого равен-
ства, всеобщего братства и торжества
справедливости. Моя Родина мало была
свободной, мое Отечество редко ценило
достоинство в своих гражданах, как
писал еще Пушкин в письме к Чаада-
еву. Истории нас учили неплохо, я это
знаю точно. Да и родная литература про-
светила по исторической части.
Революция молода, семьдесят лет — не
срок для новой исторической формации,
они ведь формируются столетиями.
Семьдесят лет — миг истории. Он толь-
ко кажется нам долгим, потому что ра-
вен целой человеческой жизни. Общество,
строя себя, идет непроторенным, беспре-
цедентным путем, ему не у кого учиться.
Оно, естественно, совершает ошибки.
У моей Революции впереди еще долгий
срок, и она еще покажет всем, что идеи
ее и дело — прекрасны. За всю историю
человечества самые лучшие умы не доду-
мались до чего-либо более совершен-
ного, чем коммунизм — свободное, спра-
ведливое общество гармонически разви-
тых людей с равными возможностями.
Буржуазная демократия ведет не к тому,
у людей есть только этот, наш социали-
стический путь.
Но как же часто за последние пару лет
приходится то на разные лады писать,
158
то думать про себя эти мысли. Слишком
простые? Но хоть так, товарищи фило-
софы, а все лучше, чем ничего. Ведь вы
не можете не видеть, что те из пишущих,
кто так сильно озабочен, чтобы мы не
очернили сталинский период истории,
чтобы мы не принизили значение «отца
народов»,— ведь вы же не можете не ви-
деть, что они обеляют культ личности.
А культ личности с идеалами Революции
никаким образом не совмещается, наобо-
рот, находится с ними в непримиримом
противоречии. Поскольку Революция —
свобода и равенство. А культ личности —
рабство душевное со всеми вытекающими
отсюда — из душевного рабства — послед-
ствиями.
Если мне со всей корректностью начи-
нают доказывать, что до Революции Рос-
сия вовсе не плохо жила, вовсе не безгра-
мотный был народ, никакой тюрьмой для
других народов России никогда не бы-
вала; если мне со всей любезностью начи-
нают объяснять, что «еврейско-масонское
недоразумение» 1917 года свернуло Рос-
сию с «праведного» пути, лишило воз-
можности естественно развиваться; если
моему русскому народу, которым я при-
выкла гордиться, потому что он оказал-
ся свободолюбивее всех народов мира и
решительнее, беззаветнее, отчаяннее их в
решимости свободы добиться — если мое-
му собственному народу отказывают в
самом главном предмете его гордости —
в праве считать Революцию русской,
своей; если мне начинают доказывать,
что «Сталин зря не сажал», что все луч-
шее в стране за годы его правления свер-
шилось его именем и под его мудрым
руководством, а вовсе не вопреки ему,
не благодаря героизму народа и выходя-
щей за пределы обычных человеческих
возможностей стойкости последовательно
истребляемой партии — если все это на-
чинают мне доказывать, используя любые
поводы, то на корректность мне как-то
делается наплевать, товарищи философы.
И на любезность тоже.
И я тогда не могу молчать. А вы? Вы
можете?
Недавно в Останкинской студии вы-
ступал один известный писатель. Почти
два часа длилась встреча. Я обратила
внимание: писатель ни единого раза не
употребил слова «социализм», «комму-
низм», «партия», «советский», «Советский
Союз». Дело не в частоте употребления
тех или иных слов, скажете вы. Зачем?
Разве сама я думаю, что в частоте?
Я дала вам основания всем сказанным
выше так о себе думать?.. Не в частоте,
конечно. Но вот писателя спрашивают,
во что он верит. «В счастье человека...
В его духовность». Так он отвечает. И до-
бавляет, что лучшие люди, например,
декабристы, всегда боролись за духов-
ность.
Будто он боится произнести слово «сво-
бода». А ведь лучшие люди боролись
именно за нее, не правда ли? В том чис-
ле и декабристы.
Можно, конечно, вплести «свободу»
в «духовность». Но я думаю, что это было
бы достаточно искусственное вплетение.
Конечно, если речь идет о внутренней
свободе — дело другое. Но лучшие-то
люди боролись все-таки не за внутрен-
нюю свободу, верно? Внутреннюю-то им
удавалось сохранить даже в тюрьмах...
Потом писатель заявил, что русская
философия куда сильнее немецкой...
Я уверена, что ни один философ эту пе-
редачу не смотрел. Потому что, если бы
смотрел, ведь не смог бы промолчать,
убеждена. Ну как, право слово, можно
оставить такое заявление без коммента-
рия? Сам писатель не объяснил, что име-
ет в виду. Толстого ли с Достоевским,
Бердяева ли с Соловьевым и Леонтьевым.
Ну. хорошо. А если бы он объяснил?
Вы спокойно миритесь с заявлением с
телеэкрана о том, что русская философия
прошлого века была куда сильнее немец-
кой?
Да, мы невежественны. Но даже если
предположить, что мы невежественны
до крайней степени и знаем только од-
ного немецкого философа прошлого
века — Карла Маркса, даже в этом слу-
чае интересно было бы услышать ответ
на вопрос, кто же из русских философов
далеко превзошел его. Может быть, нам
в 1917 году надо было не Маркса слу-
шать, а, к примеру, Леонтьева, который
считал, что Россию нужно подморозить?
Жалкая девчушка, чуть грамотная, из
зрителей, умирая от смущения, лепетала:
«Сейчас как-то нет веры... Не во что ве-
рить... Нету никаких идеалов... Вот вы —
во что вы верите?» - «В счастье.., в ду-
ховность...» — ответил писатель. Больше
не во что ему, бедному, верить. Ни в свой
великий народ. Ни в свою революцию.
Ни в торжество разума. «В счастье, в ду-
ховность»...
Интересно, а как это — верить в сча-
стье? И в чем оно? А не верить в
счастье — это как?
Вот почему я стала писать слово Рево-
люция с большой буквы. Что-то ведь надо
со всем этим делать, что-то предприни-
мать. Помогите, подскажите, придумайте!
В другой телепередаче участников
спросили: когда в первый раз вы почув-
ствовали себя интернационалистом? Я бы
ответила, если бы меня спросили, так:
всегда я чувствую себя интернационали-
стом. А вот русской я себя чувствую
тогда, когда надо мне за Россию засту-
питься, отстоять ее честь. Вот тогда, на-
пример, когда мою русскую Революцию
начинают порочить, оговаривать. Когда
прекрасных русских поэтов (Маяковско-
го, например) обвиняют в недостаточном
патриотизме, когда в нем же обвиняют
лучших русских писателей, ученых, об-
щественных деятелей, когда высшим до-
стоинством моего народа объявляют дол-
готерпение, когда утверждают, что в ре-
жиме культа мой народ был вполне счаст-
лив и процветал.
Вот тогда я чувствую, что я русская.
И что я плохая русская — необразован-
ная, не способная спорить по высшему
159
классу, не умеющая доказывать, убеж-
дать, объяснять. И тогда я утешаюсь
только тем, что ведь есть же люди, кото-
рые сейчас чувствуют то же, что и я,
так же, как я,— но они образованнее,
умнее, они владеют искусством спора,
они умеют отстаивать истину, они не да-
дут посрамить, как писал некогда Гер-
цен, «честь имени русского». Я уповаю
на вас, товарищи философы. А на кого же
еще уповать?
Слово «экология» не сходит сейчас с
уст и печатных страниц. Важнейшая эко-
логическая победа — предотвращение по-
ворота северных рек. Всей душой и всем
сердцем я всегда была против поворота,
боялась его, воспринимала как трагедию.
Общественное мпеиие возбуждено, пра-
вительственное постановление (даже
его!) стороны толкуют противоположным
образом. Поворачивать? Или не поворачи-
вать? Погибельно? Или не погибельно?
В каком направлении вести пропаганду?
Что отстаивать?
Я понимаю, что это слишком серьезный
вопрос. Но выработка ответа теперь (ког-
да столько и такого уже наговорено) мо-
жет идти только публично. Мне кажется,
задача стоит того, чтобы над нею бились
лучшие умы. Потому что тексты типа
«это вопрос не экономический, это вопрос
памяти» теперь вряд ли кого-нибудь во-
обще удовлетворят.
Проектанты показали, что вопросы па-
мяти им дороги не меньше, чем нам,
противникам проекта (мне теперь инте-
ресно, какое право мы имели вообще
усомниться в этом? и что подвело нас к
сомнению?).
Мы не любим вспоминать, что, по Марк-
су, цель и средства имеют равное значе-
ние. Мы достигли цели: поворота не бу-
дет. Какими средствами? На первый
взгляд самыми демократическими — вме-
шательством общественности, обществен-
ным мнением. Отлично. А на второй?
На второй взгляд? Наши известные писа-
тели говорили, а авторы проекта молча-
ли. Больше того, писатели говорили от
имени народа, взывали к патриотиче-
скому чувству, легко возбудимому. Но по-
чему-то пикому из писателей и из их
читателей (мне в том числе) в голову не
приходило, что антипатриотической объ-
является деятельность многих тысяч лю-
дей. И они ведь тоже народ. И, видимо,
страдает их патриотическое чувство, лег-
ко уязвимое. Нам было показались сред-
ства, к которым мы прибегли, сверхдемо-
кратпческими, а потому и самыми совре-
менными. Но вглядишься, так ведь видно,
что они совсем старинные, наши сред-
ства (обвинение в неполном патриотизме
едва ли не наиболее популярное в ста-
линские времена — а ведь именно оно ле-
жало в основе). Видно так же и то, если
вглядишься, что мы были послушными
воспитанниками культовой системы соз-
дания общественного мнения: аргументы
специалистов скользили мимо наших
ушей.
Будет затоплен Кирилло-Белозерский
монастырь, Ферапонтов монастырь — так
мы заклинали друг друга (и я в том чис-
ле). Послушайте, но в этом случае надо
говорить и о затоплении целого Ленин-
града, раз уж по-вашему вода будет на
таком уровне, что ж вы о Ленинграде не
говорите? — такой простой и сокруши-
тельный аргумент был, в частности, ока-
зывается, у проектантов. Значит, надо
было бы нам сказать: «А, ну тогда про-
стите, значит, мы ошиблись, что-то пере-
путали». Но мы ничего не слушали и про-
должали друг друга заклинать.
Не знаю, может быть, я и не права сей-
час. Может быть, я опять попала под
обаяние чужой логики и не вижу в ней
ляпов. Но ведь как-то же надо разобрать-
ся с этой моей неправотой (или право-
той), как-то же надо...
Не думайте, я вовсе не призываю к
тому, чтобы у всех наших споров были
итоги, чтобы давалась нам истина в по-
следней инстанции. Я прошу вас только
об одном: не молчите. Те из нас, кто чув-
ствует собственную педоученность, будут
прислушиваться к вам. Учите нас мето-
дам спора, культуре мысли, логике. Учи-
те, помогайте нам овладевать демокра-
тией, привыкать жить в ней. Ведь навы-
ков нет. Все миги, все краткие годы —
и безжалостная расплата за них потом в
течение десятилетий. «Золотой» девятнад-
цатый век? Сколько раз в учебнике о нем
историки написали «годы реакции»... А от
него в одну сторону руку протянуть —
жесточайшее крепостничество, карто-
фельные бунты, варварские казни, в дру-
гую — шпицрутены, и суда никакого не
надо.
Помогайте, учите думать — и додумы-
вать, додумываться. Я понимаю, что об-
ращаюсь к страшно занятым людям. Вы
пишете сейчас новые учебники для ин-
ститутов, новые книги по своим разделам
науки — полки в книжных, те, где надо бы
стоять книгам по философии, эстетике,
этике, логике, по проблемам общества,—
эти полки, если смотреть на них чест-
ными глазами и видеть соответственно
то, что есть, а не то. что хочется, пусты,
как никакие другие. Вы, видимо, готовите
к изданию труды крупнейших философов
прошлого (сейчас их можно прочесть
только в самых респектабельных библио-
теках). Вы пишете статьи для своих уче-
ных журналов.
И все это нужно, необходимо и, конеч-
но, это нельзя не только бросать, но не-
возможно и откладывать. Но время сей-
час такое, что я чувствую себя вправе
просить вас, товарищи философы, не за-
бывать еще и про нас — «широких» чита-
телей. «глотателей» газет, про нас — пи-
шущих для «широких» читателей, запол-
няющих текстами газетные страницы.
Выбирайте время, снисходите до нас.
И простите вторгшегося в ваш крут
дилетанта.
ТАТЬЯНА ИВАНОВА
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Техника — культура — человек
(Размышления о новой книге и жанре,
ею представленном)
Г. М. Тавризян пользуется заслуженной
репутацией серьезного специалиста, и ее
новая книга 1 — убедительное тому под-
тверждение. Поэтому, рассказывая о ней,
полезно посмотреть на состояние разра-
ботки этой проблематики в целом, поду-
мать о путях перестройки, потребность в
которой здесь ощущается никак не ме-
нее, чем в других обществоведческих дис-
циплинах.
Начнем с того, что развитие философ-
ской науки предполагает как ее критич-
ность в отношении других форм духовной
культуры, так и собственную самокритич-
ность и внутридисциплинарные дискус-
сии. В этом существенную роль призваны
играть рецензии. Однако на этот жанр,
невольно ассоциируемый с «вышестоя-
щим мнением», явное воздействие ока-
зали бюрократические представления об
«организации» исследований. И вместо
заинтересованного, делового обсуждения
нерешенных проблем акцент в рецензиях
все более смещался на аттестацию авто-
ров (отзывы «положительные», «отрица-
тельные», даже «разгромные»). Отсюда
панический страх перед публичными кри-
тическими замечаниями, мобилизация
приятелей на печатное восхваление или
«опровержение», а в конце концов неиз-
бежное: число рецензий и процент елея,
в них содержащийся, чаще свидетельст-
вовали о «пробивной» силе автора, не-
жели о качестве текста.
Оказёниванию наиболее заметно, пожа-
луй, подвергались отзывы на работы о
современной западной философии. И это
закономерно, поскольку до последнего
времени эти работы рассматривались как
преимущественно обличительные. Недав-
но нам довелось высказаться на этот
счет 2, а поэтому можно ограничиться не-
сколькими словами. Изучение западной
(«буржуазной») философии неправомер-
но сводить лишь к «разоблачениям», «от-
поведи», выведению «на чистую воду»
'Тавризян Г. М. Техника. Куль-
тура. Человек. М., «Наука», 1986, 200 с.
2 См. «Вопросы философии», 1987, № 12,
с. 49-53,
и т. п. В трудах серьезных философов и
социологов, стоящих на идеалистических
позициях, даже в работах теологов за-
фиксировано реальное знание. И задача,
профессионального исследователя состоит
в том, чтобы обеспечить выявление реаль-
ных проблем, критически-творческое, по-
рой предельно радикальное переосмысле-
ние предложенных решений и в конце
концов прибавку к диалектико-материа-
листическому знанию, разумеется, несов-
местимому с какими-либо уступками в
принципиальных мировоззренческих по-
зициях.
Все это истины отнюдь не новые. Боль-
ше того, сейчас, когда проявляется тен-
денция приписывать догматизм всей на-
шей философской мысли, нелишне на-
помнить, что уже в 60-е годы сложилась
не слишком многочисленная группа спе-
циалистов по западной философии, кото-
рые по мере своих, увы, не всегда до-
статочных сил противостояли обличи-
тельной трескотне тогдашних «разобла-
чителей». Не будем называть имена — до-
статочно раскрыть «Вопросы философии»
тех лет. Среди таких авторов уже тогда
выделялась Г. М. Тавризян, которая опуб-
ликовала ряд работ по экзистенциализму,
отмеченных высоким уровнем анализа и
выразительным, легко узнаваемым сти-
лем. Несколько позже стали появляться
ее статьи по западной фплософип техни-
ки, как правило, впервые знакомившие
читателей с ее наиболее характерными
представителями (О. Шпепглеп. М. Хай-
деггер, Ю. Хабермас. X. Шельский,
К. Хюбнер и др.).
Но даже хорошие статьп еще не кни-
га, тем более на тему, которая все яснее
осознается как одна из актуальнейших в
философских раздумьях. Очевидно и дру-
гое: именно размышления о материаль-
но-техническом аспекте общества, наибо-
лее автономном в отношении идеолого-
политических характеристик, прежде
всего должны реализовать то «хозяйское»
отношение к западной мысли, о котором
говорилось выше. Тем самым обознача-
ется взыскательный критерий, который
можно предъявить к рецензируемой
книге.
1Й1
При ее подготовке автору пришлось
решать ряд сложных проблем. Первая —
определение самого понятия «философия
техники». Связано это с тем, что в каче-
стве предмета философских интерпрета-
ций выступает не просто техника как та-
ковая, но и ее многообразное воздействие
на социальные структуры, на массовое
сознание, облик личности, на культуру в
целом. Г. М. Тавризян права: о технике
трудно сказать, «остается ли какое-либо
из явлений современной жизни и куль-
туры от нее «в стороне» (с. 8). Такие
разноплановые взаимосвязи и отношения
изучаются целым набором обществовед-
ческих дисциплин, поставляющих исход-
ный мыслительный материал, который
«возгоняется» на уровень философских
доктрин и наполняет их категории. По-
этому, как свидетельствует современная
литература, картина получается весьма
разнородной и многоплановой.
С одной стороны, большинство значи-
тельных школ западной философии энер-
гично обсуждает техническое измерение
современной культуры. Имеется и «фило-
софия техники», возникшая в Германии
в конце XIX века. С другой - осмысле-
ние техники как «базового» компонента
цивилизации, в том числе ее историче-
ского, культурного, социального и других
аспектов, далеко не всегда вводится в
традиционные и строгие категориальные
рамки философской дисциплины. Чаще
оно представлено своеобразными сраще-
ниями с философией культуры, теорией
познания, историей техники, социологией
труда и т. п., и именно в таком общегу-
манитарном виде обретает острое и со-
циально-поучительное звучание.
Справедливо отметить, что содержание
рецензируемой книги шире подзаголовка
«Критический анализ концепций техни-
ческого прогресса в буржуазной филосо-
фии XX века». Воззрения Ж. Фридмена,
например, с большой натяжкой можно
отнести к философским. Пожалуй, лишь
М. Хайдеггер — разумеется, вовсе не «фи-
лософ техники» в узком смысле этого
понятия — полностью удовлетворяет та-
кому критерию, поскольку решительно
устраняет следы как историко-культур-
ного, социологического подходов, так и
психологической драматизации феномена
«техницизма», ставя проблематику в спе-
цифически философском — онтологиче-
ском — разрезе.
Г. М. Тавризян ясно видит, что при-
влеченный разнокачественный материал с
трудом переплавляется в сетку собствен-
но философских категорий. И, на наш
взгляд, стоило бы подробнее остановиться
па этой проблеме, выявить объективную,
самим движением культуры выдвигае-
мую потребность, которая обусловливает
необходимость особого философского под-
хода. Тогда, по-видимому, речь пошла бы
о задаче рационально выявить «предель-
ные» социально-онтологические корни
феномена техники (в том числе и воз-
можность альтернативного пути), просле-
дить исторически изменчивые взаимоот-
ношения его объективного и субъектив-
ного компонентов, конкретно-историче-
скую обусловленность философской реф-
лексии и ее результаты как в Диахрони-
ческом, так и в синхроническом аспектах.
При этом вовсе не исключается возмож-
ность иного вывода: попытки построения
абстрактной «метафизической» концеп-
ции техники непродуктивны, а поэтому
неустранимы вкрапления в нее смежных
дисциплин.
Фиксация специфически философского
подхода, своего рода конструктивной ме-
татеории техники помогла бы и в «орга-
низации» обширного материала, который
привлечен автором, начиная от масштаб-
ных схем общественно-исторического
процесса (О. Шпенглер, Л. Мамфорд)
и кончая экзистенциалистским подходом,
вычитывающим теоретические открове-
ния в душе анонимного, затравленного
техникой индивида, а также более фраг-
ментарными концепциями X. Шельского
и К. Хюбнера.
Впрочем, проблема содержательного
расчленения предмета и логики его изло-
жения получила в книге нетривиальное,
исследовательски продуктивное решение.
Г. М. Тавризян не стремится охарактери-
зовать отдельные, пусть даже наиболее
поучительные концепции. Замысел ин-
тереснее и сложнее — выявить сам век-
тор движения философии техники, его
поисковые, разнокачественные реализа-
ции. Читателю предлагается история фи-
лософии XX века, которая постоянно, но
по разным поводам обращается к фено-
мену техники.
Конкретно такой замысел проявляется
в отказе от общепринятого деления на
«техницистские» и «антитехницистские»
концепции. Вообще говоря, такое деление
по-своему удобно, но лишь как первый
шаг в последующем восхождении
(в Марксовом смысле) к целостной кар-
тине объекта исследования со всеми его
многосторонними связями и опосредова-
ниями. Дело не только в том, что реаль-
ные «живые» доктрины невозможно без
досадных потерь втиснуть в жесткую ди-
хотомическую схему. Если главное не в
Публичной аттестации зарубежных оппо-
нентов (а это предполагает, что истина
у нас в кармане и ее достаточно прило-
жить к рассматриваемой доктрине, чтобы
сразу же обнаружить подозреваемые в
ней — прежде всего «идеалистические» —
изъяны), но в получении нового, пока не
существующего знания, то наибольший
интерес вызывают не «крайние», порой
искусственно концептуализированные
взгляды, а противоречивый механизм их
формирования, те исходные гносеологи-
ческие и социальные моменты, которые
обусловили их характер.
Предлагаемая автором классификация
во многом способствует решению такой
задачи. Различаются, во-первых, концеп-
ции, идущие к рассмотрению техниче-
ского фактора от общего представления
о социуме (например, Ю. Хабермаса).
Во-вторых, концепции, отталкивающиеся
162
(хотя бы в логике изложения) от раз-
мышлений о самой технике (X. Шель-
ский).
Однако преимущества такого деления
могут выявиться лишь в том случае, если
анализируется и «вертикальный» срез
рассматриваемых доктрин, прослежива-
ются их различные пласты, начиная от
глубинных, непосредственно сливающихся
с историко-культурной подпочвой, и кон-
чая «верхними» — системой понятий и
символов, в которых обнаруживается их
содержание, часто в запутанном и не-
адекватном виде. Таков, вообще говоря,
неотъемлемый момент грамотного исто-
рико-философского анализа, обязанного
различать «сформулированное», зафикси-
рованное в авторском самосознании со-
держание и те общественно-содержатель-
ные проблемы, которые в нем отразились.
Только в этом случае можно преодолеть
как легковесный обличительно-морали-
стический подход («не понял», «исказил»,
«переоценил» и т. п.), так и сведение
«критики» к сопоставлению западных
доктрин с марксистским пониманием и
бесхлопотной констатации их «полной
противоположности».
При реализации такого замысла автору
уже на первых страницах пришлось
столкнуться с немалыми трудностями.
Книга начинается с рассмотрения взгля-
дов О. Шпенглера, которые, пожалуй,
наименее поддаются теоретически цель-
ной, содержательной реконструкции. Дей-
ствительно, его «Закат Европы» представ-
ляет собой с трудом мыслимое сочетание
профессиональных знаний и дилетант-
ских ассоциаций, научных высказываний
и экстатических пророчеств, строгих по-
нятий и причудливых метафор и образов,
сливающихся в мрачное фанта стически-
художественное видение. Но вся эта раз-
нообразная эмпирическая база ассимили-
рована им в рамках цельной по своему
мироощущенческому пафосу доктрины.
Нет также нужды напоминать, что
О. Шпенглер — ключевая фигура в бур-
жуазной философии культуры. Его взгля-
ды образуют отправную точку для мно-
гих, часто друг с другом несовместимых
концепций техники; они оказали замет-
ное влияние на таких крупных мыслите-
лей, как X. Ортега-и-Гассет, А. Тойнби,
на многих интерпретаторов «массовой
культуры» преимущественно консерва-
тивной ориентации.
Взгляды Шпенглера невозможно оха-
рактеризовать, если ограничиться пере-
сказом, суммированием его высказыва-
ний на уровне эксплицированного содер-
жания, прослеживания авторской логики,
точности интерпретации тех или иных
исторических фактов и т. п. Г. М. Таври-
зян хорошо понимает это: «...При ана-
лизе учения Шпенглера необходимо по-
стоянно помнить о различии между тем,
что патетически провозглашалось, но не
делалось, оставаясь чисто поверхностной
стороной, роскошной романтической
«мантией»...— и тем, что особенно-то и
не провозглашалось... но делалось»
(с. 21). И тогда выясняется, что «вирту-
озная ассоциативность его мышления»
позволяет Шпенглеру пусть в фантасти-
ческой, приблизительной и достаточно
произвольной форме предощутить, выра-
зить весьма симптоматические, «глубин-
ные», с трудом поддающиеся рационали-
зации токи и настроения критического
буржуазного миросознания, а в иноска-
заниях, на первый взгляд надуманных
параллелях, интуитивных «озарениях»
зашифровать характеристики и сужде-
ния, которые сегодня стали основанием
для многих культурологических теорий.
Таковы, например, представления об уни-
кальности и изолированности отдельных
«культур», о несводимости их исходных
«прасимволов», отказ от попытки отыс-
кать общие законы истории, многие, ка-
залось бы, заведомо несерьезные анало-
гии и высказывания о конкретных явле-
ниях культуры.
Отличительной чертой «фаустовой
культуры» Шпенглер объявляет взгляд
на мир, как на «добычу», «волю к влас-
ти», в том числе и над природой, все бо-
лее выявляющуюся «усталость западно-
европейского духа». Что ж, это легко
узнаваемые ныне особенности континен-
тальной духовной традиции с характер-
ным для нее противопоставлением чело-
века и природы, отсутствием самой мыс-
ли об экологической этике, идеалом аб-
страктно-математической схематики. Она-
то и порождает феномен «двух культур»,
требование «гуманизации» научно-техни-
ческого прогресса, призывы к нравствен-
ному обузданию социальных процессов,
вспышки религиозно-мистических поис-
ков, наконец.
То же самое можно сказать и об идее
уникальности и принципиальной изоли-
рованности развития отдельных культур.
Первоначально она вызывает категориче-
ские возражения как теоретического (на-
учное знание очищено от всяких куль-
турно-исторических и даже антропологи-
ческих характеристик), так и фактиче-
ского (известные примеры заимствова-
ния научных и технических достижений
Востока) порядка. И все же в них обна-
руживается «рациональное зерно», при-
чем достаточно жизнестойкое. Речь идет
о фиксации социально-культурной обус-
ловленности развития науки, формирова-
ния ее исследовательских программ. Что
же касается утверждения о «бесцель-
ности» развития человечества, то в нем
угадывается обоснованная реакция на
плоско-оптимистические, к тому же евро-
поцентристски окрашенные представле-
ния. Даже явно формалистическое (и по-
своему телеологическое) различение
«культуры» и «цивилизации» как бы
предвосхищает засилье «массовой куль-
туры», лишенной внутренних жизненных
сил и импульсов, смену интенсивного
развития «внешним», экстенсивным.
Иными словами, достоинство книги со-
стоит в том, что в ней четко выявляется
историко-культурный смысл воззрений
Шпенглера. Тем самым объясняется, по-
163
чему многие теоретики культуры по-
стоянно обращались к его наследию, хотя
бы для выражения своего несогласия.
В результате воспроизводится «живой»
процесс становления социальной мысли,
совершающийся посредством гипотез,
догадок, предположений, поливариантных
констатаций и поисков.
Не переоценивается ли в таком случае
Шпенглер, не амнистируются ли его ан-
тинаучные рассуждения, и прежде всего
несомненная идеологически реакционная
направленность? Вообще говоря, несерь-
езна сама мысль, будто имеются какие-
то идеологически санкционированные
пропорции «разоблачительного» и «пози-
тивного» отношения, предшествующие и
заранее предписываемые самому исследо-
ванию. Профессиональная «критика» не
назидательно-моралистическая надбавка
к реальному анализу, и компетентность
последнего является единственным пока-
зателем ее качества.
В книге Г. М. Тавризян «критика» не
сводится к опровержению отдельных по-
нятий и положений: анализируется и
воспроизводится сама процедура, меха-
низм формирования концепции Шпенг-
лера в целом. Тогда-то и выясняется, что
привлекаемый им бескрайний эмпириче-
ский материал не организуется вокруг
содержательных категорий, помогающих
выявить объективные, содержательные
взаимозависимости, а подгоняется под
обыденно-житейские представления и
пророчества, что неизбежно приводит к
столь же формальным, односторонним
декларациям и схемам.
Главное же, что показано: подобная ис-
кусственная концептуализация исклю-
чает «пространство» для дальнейшего
самодвижения, развития доктрины на
собственной основе, и последнее неиз-
бежно ведет к ее распаду, к абсолютиза-
ции отдельных ненаучных элементов.
А поэтому работа «Человек и техника»,
в которой Шпенглер предполагал разъяс-
нить свою концепцию, вылилась в надру-
гательство над пусть не всегда прозрач-
ными и очевидными элементами трезвого
подхода к истории культуры, в «одно-
значное приятие установок германского
(и мирового) империализма», в славосло-
вие по адресу «грубой силы и милита-
ристски-экспансивной техники» (с. 33).
Г. М. Тавризян находит предельно выра-
зительные слова для характеристики
этого «теоретического падения»: «В «За-
кате Европы» биологизм (пряча схемати-
ческие конструкции за богатейшим ми-
ром образов) давал картины «органиче-
ского цветения» культур. В «Человеке
и технике» биологизм вытравил фило-
софию культуры» (с. 34).
Стремление автора проследить преемст-
венные связи между различными куль-
туркритическими концепциями законо-
мерно приводит к трудам Л. Мэмфорда.
У нас ему не везло. Критики (а недо-
статка в них не ощущалось) любили от-
мечать, что он «недооценивает» значение
технического прогресса, «не раскрывает»
его социальных корней, «идеализирует»
домонополистический капитализм и т. п.
Между тем Мэмфорд — один из круп-
нейших знатоков темы, широта его по-
знаний истории техники, проблем градо-
строительства, тонкостей урбанизма,
архитектуры едва ли не уникальна. Со-
мнению не подлежит и обостренное вни-
мание Мэмфорда к гуманитарно-социаль-
ной стороне технического прогресса, его
стойкая гуманистическая позиция, не-
приятие бюрократизма, милитаризма, фа-
шизма. Так что у него кое-чему можно и
поучиться. Но тогда нужно понять струк-
туру его концепции, отыскать первичную
«клеточку», от которой исходят более
конкретные высказывания и констата-
ции. В книге Г. М. Тавризян это «систе-
ма машин», интерпретации ее развития
и современного состояния. Они с полным
основанием квалифицируются как бур-
жуазные и идеалистические.
Здесь необходимо одно отступление.
К сожалению, понятие «буржуазный
идеолог» нередко в нашей литературе
трактуется упрощенно — как сознатель-
ный апологет капиталистических поряд-
ков. Между тем Маркс в качестве решаю-
щего критерия выдвигал не «намерения»,
«желания», а объективный показатель:
соотношение теоретических выводов ав-
тора с выводами, к которым данный
класс приходит практически. Особенно
поучительны его рассуждения о форме,
в которой классовая позиция проявля-
ется в сфере теоретической мысли. Для
буржуазных экономистов, отмечал Маркс,
«существует только два рода институтов:
одни — искусственные, другие — естест-
венные. Феодальные институты — искус-
ственные, буржуазные — естественные»
(К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 4,
с. 142). «Другими словами: г. Прудон не
утверждает прямо, что буржуазная
жизнь является для него вечной
истиной. Он утверждает это косвенно,
обожествляя категории, которые в форме
идей выражают буржуазные отношения»
(т. 27, с. 409). Таким образом, продолжает
он, Прудон «не выходит за пределы бур-
жуазного горизонта».
Таков ключ и к пониманию концеп-
ции Л. Мэмфорда. Дело вовсе не в том,
«переоценил» или «недооценил» он роль
техники. Он буржуазный социолог, мысль
которого движется в четко очерченном
мировоззренческом коридоре. Поэтому в
своих теоретических построениях он не
учитывает изменчивых социально-классо-
вых детерминант состояния «машины»,
рассматривая ее развитие как параллель-
ное реальной истории и взаимодействую-
ющее с ней лишь на уровне культуры,
ценностных установок, побуждений от-
дельных людей и т. п. Отсюда его бесси-
лие понять и выразить в непротиворечи-
вой форме многие реальные историчес-
кие процессы. Так что не станем зани-
маться провизорскими подсчетами
соотношения имеющихся в книге «кри-
тических» и «одобрительных» замечаний
в адрес американского, социолога. «Кри-
164
тичность» ощутимо проявляется в том,
что Г. М. Тавризян показывает, как ми-
ровоззренческая ограниченность неиз-
бежно снижает теоретическую содержа-
тельность и способность заглянуть в
будущее. Порой, правда, в таком диагно-
зе проступает некоторая односторон-
ность.
Мамфорд, объясняя прагматистски-це-
ляческий характер использования техни-
ки в «фаустовой культуре», апеллиро-
вал к «общему духу», «стилю жизни»,
к характерным нравственно-идеологичес-
ким установкам. Да, это свидетельства
идеалистического подхода, и в книге
справедливо отмечается, что подобные
ссылки на «уникальность западноевро-
пейского технического мышления» никак
не объяснение, а констатация фактов, ко-
торые еще следует понять. Сделать это
«невозможно без исторического подхода,
без учета характера экономики н уровня
потребностей людей, то есть реальных
исторических фактов» (с. 82).
Но стоило бы более определенно ука-
зать и на другую сторону проблемы, а
именно на «деятельную сторону созна-
ния», его способность оказывать «обрат-
ное» влияние на социальные процессы,
где оно выступает как их органический,
неотъемлемый компонент, как «реаль-
ный исторический фактор».
В самом деле, когда мы стремимся вос-
произвести исторический процесс во
всей его цельности, динамике, то указа-
ния на его «материалистическую детер-
минированность» еще недостаточно. Это
лишь исходная принципиальная предпо-
сылка, никак не отвергающая признания
«духа», «нрава», «духовных традиций» в
качестве существенных ориентиров и
стимулов такого процесса. Так, мы с
полным основанием отвергаем различные
концепции «христианской цивилизации»,
исходящие из первичности религиозного
фактора в определении конфигурации
европейской культуры. Однако не мо-
жет быть сомнения в той существенной
роли, которую сыграла мировоззренчес-
кая установка христианства (например,
дуализм духа и тела, призыв к господ-
ству человека над природой) в развитии
европейской культуры, в том числе и в
определении исследовательских прог-
рамм, а следовательно, и в научно-тех-
ническом прогрессе.
Можно согласиться с автором, что наи-
более поучительны рассуждения Мэм-
форда о «неотехнической эпохе». Пов-
торим, что об их утопическом характере
много и справедливо писали. Г. М. Тав-
ризян не ограничивается такими лишь
оценочными суждениями и стремится
выявить содержательные моменты дан-
ной концепции. Это вполне правомерно.
Иллюзии таких крупных и требователь-
ных к себе мыслителей, каким был Мэм-
форд, способны обогатить (а говоря
точнее, «отрезвить») социальную мысль.
В конце концов Мэмфорд проявил ред-
кую прозорливость, уже в ЗО-е годы
уловив лишь намечавшиеся черты нау-
чно-технической революции, прежде все-
го ее неисчерпаемые резервы для «чело-
веческой» переориентации развития «сис-
темы машин», для органического «вос-
соединения» людей с предельно истер-
занной природой.
При этом американский социолог тре-
зво понимал сложность радикальной пе-
реориентации «фаустовой культуры» и
обеспокоенно указывал на живучесть
«гибельных паразитов» прошлого, на за-
тянувшийся «переходный период». Рано
или поздно ему пришлось признать не-
жизненность своих надежд, и он распро-
щался с ними взволнованными апокали-
псическими видениями. К сожалению, в
книге детально не разбираются поздней-
шие взгляды Мэмфорда. Но автор и не
спешит зачислять его в разряд «песси-
мистов»: такая метка, вообще говоря,
бессодержательна, если не выясняется
«горизонт», по которому движется мысль
философа, и конкретные условия, опре-
деляющие его взгляд на будущее. Если
же говорить о «буржуазных» мыслите-
лях, то трезвый пессимизм часто ока-
зывается достовернее казенного опти-
мизма.
Лишь многолетние раздумья позволи-
ли Г. М. Тавризян в столь емкой и сжа-
той форме представить специфически
экзистенциалистское восприятие техни-
ческого фактора, взгляд на цивилизацию
сквозь призму «ошеломленного, смятен-
ного индивида, ее безучастного участни-
ка, агента истории поневоле» (с. 102),
взгляд, выражающий потребность драма-
тизации действительности. Эта специ-
фика выразительно показана на приме-
ре суждений К. Ясперса. Но все же наи-
больший интерес представляет подроб-
ная характеристика взглядов М. Хайдег-
гера, пожалуй, наиболее могучего ума
западной философии.
Правда, некоторые замечания о нем
представляются по меньшей мере спор-
ными. Таково утверждение, будто фило-
софия техники немецкого философа
оставила след, «какого не оставил даже
хайдеггеровский экзистенциализм»
(с. 116), пли высказывание о его взгля-
дах как направленных «против науки»
(с. 117). Но в целом Г. М. Тавризян дает
им вполне обоснованную оценку как
«наиболее значительной в буржуазной
философии попытки анализа самого фе-
номена техники» (с. 115). Ценно и то,
что такое суждение подтверждено в ходе
подробного рассмотрения, пожалуй, наи-
более впечатляющего в книге.
Автор не пытается смотреть на воззре-
ния немецкого экзистенциалиста с высо-
ты некоего метауровня. Сейчас едва ли
можно заполнить те бреши и лакуны,
которые М. Хайдеггер обнаружил в при-
вычных представлениях о «технологи-
ческих» детерминантах человеческой ис-
тории, к тому же обсуждаемой на ими
же порожденном языке. Он прорывает-
ся в более фундаментальную, космиче-
скп-онтологическую проблематику, и
предложить «позитивные» ответы на
165
вопросы, которые здесь возникают, фи-
лософы техники пока не готовы.
В книге предложен единственно до-
стойный и теоретически плодотворный
способ рассмотрения, а именно — после-
довательное критическое изложение ло-
гики рассуждения М. Хайдеггера, выяв-
ление реального смысла и тех возмож-
ных перспектив, которые открывает его
нетривиальный подход. Это рассмотрение
убедительно свидетельствует, что пред-
стоит большая работа по выявлению
всех возможностей подобного «нетехни-
ческого» понимания и обоснования тех-
ники, анализа ее как реализации неко-
торого онтологического запроса, оценки
«техницизма» и «антитехпицизма» в ка-
честве однопорядковых вариаций пло-
ского, «фетишистского» отношения к
технике.
У нас немало написано о Франкфуртс-
кой школе. Но Г. М. Тавризян выделяет
особый аспект, который на примере ха-
рактеристики взглядов Г. Маркузе,
Ю. Хабермаса, Ф. Поллока обогащает на-
ши знания по данной теме. В частности,
автор показывает, как, опираясь на
М. Вебера, К. Мангейма, того же Л. Мэм-
форда, представители этой школы раз-
вернули острую, социально-злободневную
критику «технической рациональности».
Особо выделим мысль о «политической
интенциональности» технического прог-
ресса, который расценивается как все
более эффективный способ идеологиче-
ской компенсации неудач и просчетов в
политико-экономической области, как
средство легитимизации «политического
господства». Напомним, что Г. Ма’ркузе,
например, характеризовал рациональ-
ность европейской науки как «чистую
форму конкретной социальной практики»
(с. 135). Сюда же примыкают и взгляды
Ф. Поллока, который стремится конкре-
тизировать социально-политический об-
лик менеджерства — «генштаба» техно-
кратически-милитаристской ориентации.
Что ж, эта проблема взаимосвязи поли-
тической власти и технократической
структуры современного общества пред-
ставляется весьма плодотворной и за-
служивает дальнейшей разработки.
Несколько в стороне от главного русла
книги оказались взгляды «не совсем» фи-
лософа Ж. Фридмана. Видимо, поэтому
Г. М. Тавризян сосредоточила главное
внимание на общих гуманистических
предпосылках его критики индустриаль-
ного труда, выступившей в достаточно
абстрактном и безадресном виде. Однако
в культуру Запада Фридман вошел преж-
де всего как видный индустриальный со-
циолог, организатор вполне конкретной
программы «человеческих отношений».
Столь же симптоматичной выглядит и
концепция К. Хюбнера, кстати сказать,
не вполне укладывающаяся в привычную
схему противостояния «техницизма»
и «антитехницизма». Он рассматривает
технику как органический и производный
продукт исторически сменяющих друг
друга периодов культуры, каждый из ко-
торых образует «системное множество»,
определяющее направленность техниче-
ского развития. Иными словами, Хюбнер
отвергает идею некоего «сквозного» опре-
делителя прогресса техники и утверждает
ее эволюцию как смену периодических
мутаций, конечные причины которых
нельзя ни понять, ни предвидеть. Отсюда
достаточно сложные и неожиданные
взаимоотношения доктрины Хюбнера со
взглядами Шпенглера, Хайдеггера, Шель-
ского. Они детально выявлены в книге,
что позволяет составить обобщенное
представление о едином потоке западной
мысли, занимающейся научно-техниче-
ским прогрессом.
Заслуга Г. М. Тавризян в критическом
осмыслении современной западной фило-
софии техники нам представляется бес-
спорной. Но теорией, пожалуй, дело не
ограничивается. Сейчас становится все
очевиднее, что техницистские ошибки и
перегибы проявились и в нашем обще-
стве. Они уже породили серьезные, порой
с трудом обратимые воздействия на при-
родную среду, на условия жизни миллио-
нов людей. Больше того, в силу однотип-
ности социалистической и западной ма-
териально-технической базы последствия
их пагубного воздействия (в том числе н
явно отрицательного) на природу и
«внутренний мир» людей оказываются
сопоставимыми на стадии не только ди-
агноза, но и предписываемых лекарств.
Поэтому в данной проблематике отчет-
ливо выявляется ценность того «хозяйст-
венного» (теоретически-«хозрасчетного»)
подхода к взглядам западных общество-
ведов, на который мы уже обращали вни-
мание. От книги на философскую тему
едва ли справедливо ожидать очень кон-
кретных рекомендаций на этот счет.
Но ее содержание и пафос позволяют
говорить о практической ценности пред-
принятого исследования.
Отметим и другое немаловажное досто-
инство работы. В нынешних философских
публикациях преобладает на диво сукон-
ный язык, который, видимо, считается
наиболее достойным «академического»
жанра.- Г. М. Тавризян относится к не-
большому числу философов, владеющих
пластичным, выразительным языком.
Только так, по-видимому, и нужно пи-
сать, если адресовать свои работы не
только высокоученым коллегам, но и ши-
рокому кругу читателей, если заботиться
о философском образовании, столь необ-
ходимом в пору крутого перелома в раз-
витии нашего общества.
Л. Н. МИТРОХИН
Философия Гегеля: проблемы диалектики. М., «Наука», 198-7, 304 с.
Отв. редакторы Т. И. Ойзерман и Н. В. Мотрошилова.
Социальное обновление, охватившее
нашу страну, вносит в различные об-
ласти деятельности новые формы, кото-
рые должны отвечать задачам поистине
революционной перестройки бытия и со-
знания современного человека. Партия
нацеливает обществоведов на ломку скла-
дывавшихся в обстановке застоя косных
форм работы, в частности, тех форм,
в рамках которых осуществляется вза-
имодействие, борьба взглядов и позиций.
Нужны смелые, конструктивные дискус-
сии, прежде всего внутри марксистско-
ленинской философии.
Одновременно требуются решительные
перемены в практике наших дискуссий
с философами-немарксистами. Чего греха
таить, в некоторых наших книгах и ста-
тьях «победа» достается нашим авторам
весьма легко, ибо борьба ведется со
«сконструированным» противником, чьи
взгляды и идеи сначала максимально
упрощаются, а затем «опровергаются».
Ощущается потребность в иных подходах,
в таком глубоком, конструктивном твор-
ческом диалоге с западными философами,
в котором их позиции представали бы не-
упрощенными и в котором мы могли бы,
поддерживая здравые, рациональные, ин-
тересные идеи, вместе с тем решительно
спорить с ними, доказательно противо-
поставляя неверным, или дискуссионным,
по нашему мнению, взглядам научно раз-
работанные марксистские идеи и концеп-
ции. И даже в случаях, когда приходится
спорить с противниками марксистской
философии, читателю или слушателю
должна предоставляться возможность оз-
накомиться с их позицией, что называ-
ется, «в оригинале». Кстати, бывает, что
в оригинале такие взгляды, нацеленные
на «разоблачение» марксизма, для наше-
го читателя обладают как раз не разоб-
лачительной, а саморазоблачительной си-
лой. И если с таким противником к тому
же спорит марксист, обладающий опытом
ведения острых идейных дискуссий, поле
боя не на словах, а на деле остается за
нами.
Книга «Философия Гегеля: проблемы
диалектики» является, насколько я знаю,
первым опытом объективного воспроизве-
дения в печати острого идейного диалога
между марксистскими и немарксистски-
ми философами. Сам диалог состоялся
несколькими годами раньше, в 1980 году,
когда в Москве, в Институте философии
АН СССР, проводился симпозиум, посвя-
щенный «Науке логики» Гегеля, с уча-
стием философов из СССР и других со-
циалистических стран, с одной стороны,
и западных философов, входящих в Меж-
дународное гегелевское объединение,
с другой. Выход в свет этой книги пред-
ставляется мне одним из свидетельств
начинающейся перестройки в философии.
Обстановка гласности сделала возможной
ое публикацию. На мой взгляд, эта ра-
бота вносит конкретный вклад в дело
поисков новых форм научного и куль-
турного сотрудничества с капиталисти-
ческими странами. Очень важно то, что
в данном случае сотрудничество взаимо-
выгодно, ибо параллельно, а по времени
даже несколько раньше, в солидном за-
падногерманском издательстве Клетт-Кот-
та вышел (под другим названием) немец-
кий вариант той же книги *. И, следова-
тельно, в ФРГ и других странах читатель
сможет тоже «в оригинале» знакомиться
с идеями и разработками советских фи-
лософов.
Взаимовыгодность сотрудничества не
только в факте публикации книги на
двух языках. Самое, пожалуй, главное
состоит в том, что благодаря публикации
сравнительно небольшой по объему кни-
ги наш читатель получает возможность
ознакомиться с основными идеями, по-
явившимися в мировом гегелеведении в
последние десятилетия, с взаимодейст-
вием и борьбой этих идей. Эта возмож-
ность создается благодаря тому, что в
книге в качестве авторов выступают из-
вестные в своих странах и завоевавшие
международное признание гегелеведы.
Из философов социалистических стран в
книге участвуют: Э. Альбрехт, Г. Лей
(ГДР), И. Зелены (ЧССР), А. С. Богомо-
лов, В. А. Лекторский, Н. В. Мотрошило-
ва, Т. И. Ойзерман, И. С. Нарский, В. С.
Нерсесянц, В. А. Погосян, П. Н. Федосеев
(СССР). Западные авторы — М. Баум,
Р. Виль, М. Вольф, К. Дюзинг, Л. Б. Пун-
тель, Д. Хенрих, В. К. Эсслер (ФРГ),
П. Гайер (США), X. Киммерле (Нидер-
ланды), П.-Ж. Лабарьер (Франция),
Ч. Тейлор (Канада). (Сведения об этих
авторах читатель найдет в конце книги.)
Ряд проблем гегелевской диалектики —
и на ее материале диалектики в целом —
получили в книге особенно интересное
освещение. Открывающий книгу текст
доклада П. Н. Федосеева «Значение диа-
лектики Гегеля» ставит гегелевскую диа-
лектику в связь с новейшими тенденция-
ми науки и практики, с разрешаемыми
ими противоречиями, с возросшим инте-
ресом современного человечества к проб-
лемам развития. Диалектика Гегеля, как
показал П. Н. Федосеев, занимает особое
место в неувядающей, всегда актуальной
истории диалектической мысли: «Диалек-
тический способ мышления был разра-
ботан Гегелем с небывалой в истории
домарксистской философии полнотой и
основательностью. В философии Гегеля
диалектика предстает как всеобщая тео-
рия познания и высшая форма логики,
логического мышления. В то же время
она обусловливает особый мировоззрен-
ческий настрой, основанный на убежде-
нии в неодолимости прогресса как вако-
1 «Hegels Wissenschaft der Logik, For-
mation und Rekonstruktion. Veroffentli-
chungen der Intemationalen Hegel-Vereini-
gung». Bd. 16. Stuttgart, Klett-Cotta, 1986.
167
номерного результата развития» (с. 13-
14). К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин,
осмысливая и преобразовывая диалекти-
ку Гегеля, бережно сохраняли все ее цен-
ные идеи и исследовательские тенденции.
Представляют интерес и другие опуб-
ликованные в книге работы советских фи-
лософов. Но особо хотелось бы сказать о
работе А. С. Богомолова. Мне лично пред-
ставляется, что его статья принадлежит
к числу лучших работ этого прекрасного
историка философии, безвременно ушед-
шего от нас. (И очень хорошо, что в пер-
вом выпуске «Историко-философского
ежегодника» его творчеству посвящена
специальная статья А. Н. Антонова и
А. Ф. Зотова.)
Благодаря статьям И. С. Нарского, В. К.
Эсслера, М. Вольфа на новый, более вы-
сокий уровень переводится дискуссия о
проблеме противоречия у Канта и Ге-
геля. Работы Н. В. Мотрошиловой и
М. Баума продвигают вперед дело осмыс-
ления гегелевского понимания систем-
ного принципа, что существенно для по-
строения диалектической (неформаль-
ной) концепции системности. Одна из
лучших в книге — статья видного запад-
ногерманского философа К. Дюзинга, по-
священная проблемам силлогистики у
Гегеля. Как будто бы известная тема Ге-
геля «рассудок — разум» по-новому про-
звучала в споре И. Зелены и Л. Пунтеля.
Интересный и тонкий анализ структуры
гегелевской «Науки логики» дал П.-Ж. Ла-
барьер. Заслуживает изучения и критиче-
ского обсуждения имеющаяся в статье
X. Киммерле трактовка понятий тож-
дества, различия и противоречия у Геге-
ля (мне известно, что на симпозиуме со-
ветскими философами высказывались
возражения в ее адрес, однако в книгу
все материалы симпозиума не вошли, да
и не могли войти).
Нельзя не отметить наряду с глубиной
и содержательностью анализа также и
высокую информативность ряда материа-
лов. Так, примечания к статьям К. Дю-
зинга, М. Вольфа, И. Зелены содержат
полезные и достаточно полные оценки
литературы по разбираемым вопросам.
Хотелось бы особо остановиться имен-
но на диалоге, представшем перед чита-
телем в той прямой, острой форме, в ка-
кой он велся на симпозиуме. Диалог был
организован так, что докладчики заранее
представляли свои материалы и появля-
лась возможность полемпкп. Так, по до-
кладу Э. Альбрехта выступил П. Гайер;
доклад Ч. Тейлора был подвергнут кри-
тике В. А. Лекторским; по докладу И. Зе-
лены с критическими замечаниями вы-
ступил Л. Б. Пунтель.
В. А. Лекторский тщательно разобрал
и доказательно отвел полемические аргу-
менты Ч. Тейлора против материалисти-
ческой диалектики, обнаружив несостоя-
тельность тезиса канадского философа о
том, что представляемая им позиция «ин-
терпретативной диалектики» якобы и
есть философский аналог «свободного об-
щества».
Критика тезисов Тейлора содержится
и в статьях других марксистских авто-
ров. По существу, против тезиса Ч. Тей-
лора об «ограниченном» применении диа-
лектики (лишь к человеческо-субъектив-
ной сфере) направлена статья М. Вольфа,
демонстрирующая теоретическое значе-
ние и универсальность гегелевского поня-
тия «объективного противоречия».
В статье американского философа
П. Гайера, по форме направленной про-
тив доклада Э. Альбрехта, был поставлен
немаловажный вопрос о путях доказа-
тельства всеобщности метода, в част-
ности метода диалектики. Эта полемика
была по-своему интересна и конструктив-
на, хотя выпады П. Гайера против теории
отражения, что убедительно показали в
предисловии Т. И. Ойзерман и Н. В. Мот-
рошилова, выдают его незнание совре-
менного уровня разработки этой теории.
Л. Б. Пунтель подверг критике доклад
И. Зелены по проблеме рассудка и разу-
ма у Гегеля. Авторы предисловия отме-
тили, что позиция И. Зелены кажется им
более убедительной и более «соразмер-
ной» гегелевским текстам, чем аргументы
Л. Б. Пунтеля. В целом я с этим согла-
сен. Однако было бы неверно — и, думаю,
этого не предполагают авторы предисло-
вия — не принять в расчет предложенную
Л. Б. Пунтелем во второй части статьи
программу понимания логических форм.
Немаловажно, что представленные в
книге западные философы подходят к
диалогу с марксистами конструктивно,
решительно отказываясь от еще распро-
страненного на Западе снобистского отно-
шения к современной марксистской фи-
лософии. В книге в качестве приложения
опубликовано предисловие президента
Гегелевского объединения Д. Хенриха к
вышедшему в 1986 году немецкому вари-
анту книги (кстати, заслуживает одобре-
ния эта редкая для наших изданий опе-
ративность). Д. Хенрих правильно подме-
тил и признал постоянное повышение
уровня гегелеведческих исследований в
социалистических странах: «Речь идет,
следовательно, о потребности для этих
стран так вести исследования системы и
метода Гегеля, чтобы они постоянно раз-
вивались и становились более тонкими,
что отвечает также критериям движуще-
гося вперед анализа форм теории и вновь
создаваемых методов логического и фи-
лософского анализа» (с. 300). Д. Хенрих
назвал свое предисловие «Verstandigung
uber Hegel» (понимание Гегеля), a Ver-
standigung означает «понимание» как
сообщение, информацию о позициях, диа-
лог и взаимопонимание. Означает не
только по словарю, но и по смыслу полез-
ного диалога. Его следует продолжать,
углубляя наше понимание существа но-
вых проблем и научным образом убеждая
в правоте и плодотворности нашей марк-
систской методологии.
член-корреспондент АН СССР
В. И. ПШНКАРУК
(Киев)
168
Э. А.-ОРЛОВА. Современная городская культура и человек. М.,
«Наука», 1987, 192-щ
Тема, заявленная автором, несомнен-
но, одна из наиболее значимых для фи-
лософского, культурологического, соци-
ально-психологического анализа общест-
венной жизни в современных условиях.
Ее исследование имеет большое значение,
в том числе с точки зрения целенаправ-
ленной регуляции культурных процессов.
Действительно, практика показывает,
что сегодня мы плохо понимаем истоки
и суть культурных изменений, порожден-
ных интенсификацией научно-техниче-
ского прогресса и развитием урбаниза-
ции; мы недостаточно полно и точно
оцениваем их с точки зрения даже бли-
жайших перспектив развития советского
общества, подчас неадекватно новой си-
туации пытаемся регулировать нашу
культурную жизнь. Книга Э. А. Орловой
открывает интересные пласты в понима-
нии этих вопросов.
При изучении культурных изменений,
происходящих в современном советском
обществе, автор выбирает схему анализа,
последовательно ведущую читателя от
фундаментальных социальных процессов
к их конкретным отражениям в культуре.
Так, характеризуя социальные послед-
ствия урбанизации и научно-техниче-
ского прогресса, автор выделяет культур-
ные проблемы, порожденные этими по-
следствиями, и дает определение харак-
тера проблемной ситуации для жителя
крупных городов: организация жизнен-
ной среды и личностное самоопределение
в ней.
Затем в книге рассматриваются психо-
социокультурные механизмы адаптации
личности в проблемных ситуациях. Ре-
зультатом этой работы являются две тео-
ретические модели. Во-первых, строится
модель образцов решения проблемных
ситуаций как устойчивых культурных об-
разований, с которыми люди соотносят
свои действия и поведение в этих усло-
виях (см. с. 76—79). Во-вторых, на осно-
вании психологических данных по изуче-
нию стресса выстроены три фундамен-
тальных обобщающих типа поведения
людей в проблемных ситуациях (см.
с. 94-97).
Наконец, на основании разработанной
автором теоретической модели образцов
конструктивного подхода к проблемной
ситуации выявляется современное куль-
турное содержание таких образцов.
При описании и обобщении уже про-
явившихся и устойчивых для обозримого
будущего последствий урбанизации и
научно-технического прогресса автор не
ограничивается традиционным перечнем
элементов городской культуры и их по-
зитивных возможностей для жителей
больших городов. В работе представлены
реальные условия жизни горожан и их
сегодняшние конкретные проблемы, свя-
занные с освоением этих условий.
Автором проделана серьезная работа
по обобщению имеющихся в отечествен-
ной литературе теоретических и эмпири-
ческих данных, касающихся современ-
ного состояния городской культуры. Убе-
дительно показано, что для основных
факторов, влияющих на жизнь современ-
ных горожан, таких, как условия и со-
держание труда, городское пространство,
социальная дифференциация, информа-
ционные процессы, характерна тенденция
к усложнению. Э. А. Орлова удачно избе-
гает односторонности в оценке этой тен-
денции. В связи с анализом динамики
рассматриваемых факторов в работе от-
мечаются как те последствия, которые
уменьшают затраты времени и усилий
людей, так и те, которые сегодня вызы-
вают физические и психические напря-
жения;
Интересно обращение автора к данным
психологии и их интерпретация приме-
нительно к культуроведческим пробле-
мам. В этом отношении убедительно вы-
деление трех типов реакций людей на
социокультурные проблемы — активного,
пассивного и конструктивного.
Нетривиально подходит автор к ана-
лизу ряда проблем культуры в связи с
образным уровнем освоения реальности.
Э. А. Орлова удачно осуществляет анали-
тический переход от формирования об-
раза как психического процесса к пред-
ставлению его средствами искусства и к
трансформации в культурный образец ре-
шения жизненно важной проблемы. При
этом художественны!! образ рассматрива-
ется как специфичный ответ на социаль-
но или индивидуально значимую проб-
лемную ситуацию.
С точки зрения Э. А. Орловой, невер-
бальные виды искусства — музыка, жи-
вопись — позволяют в большей степени,
чем, например, литература, увидеть но-
вые способы организации сложной социо-
культурной среды. Так, личностные со-
стояния, связанные с индивидуальным
самоопределением в мире культурных
ценностей, прослеживаются в исполни-
тельском искусстве. Организация пред-
метно-пространственной городской среды
демонстрируется на материале художест-
венного проектирования. Обобщая полу-
ченные данные, автор выделяет основ-
ные черты «конструктивного» мировиде-
ния (см. с. 109—190), на котором строит-
ся самоопределение личности в сложной
культурной среде крупного города.
Работа носит междисциплинарный ха-
рактер: она выполнена на стыке социо-
логии, социальной психологии, искусство-
ведения, хотя в общем является культу-
роведческой.
Все ключевые термины ясно опреде-
лены, логика анализа последовательна,
междисциплинарные переходы теорети-
чески обоснованы. Автор уходит от столь
распространенных в нашей литературе
конструкций долженствования и норма-
тивных моделей применительно к жиз-
ни современных людей. Книга посвящена
169
изучению того, что есть, с попыткой про-
анализировать, какие из имеющихся в
наличном фонде социокультурных образ-
цов и ценностей помогают людям спра-
виться с некоторыми из текущих жиз-
ненных проблем.
Однако в книге есть недочеты. Так,
автор, обоснованно выделяя музыкаль-
ное исполнительство, живопись и ху-
дожественное проектирование как те
сферы искусства, где интересующие ее
процессы проявляются особенно отчет-
ливо, не анализирует, почему этого по
происходит в других видах искусства.
И еще. Может быть, не следовало огра-
ничиваться только конструктивным
подходом к решению текущих проблем
в культуре. Было бы интересно более
подробно осветить две другие ориента-
ции. о которых говорилось выше. Тог-
га более попятными стали бы особен-
ности культурных проблем, рассматри-
ваемых в работе.
Г. 3. РАМИШВИЛИ
Г. И. ЦАРЕГОРОДЦЕВ, В. Г. ЕРОХИН. Диалектический материализм и теоретические
основы медицины. М., «Медицина», 1986, 288 с.
Ленинское положение о союзе есте-
ствоиспытателей и философов приоб-
ретает особое значение при решении
философских проблем медицины в свя-
зи с тем, что ее естественнонаучное
содержание неразрывно связано с со-
циальной, гуманистической направлен-
ностью, обусловленной практической дея-
тельностью по охране здоровья людей.
Эта сторона проблемы нашла отраже-
ние во многих работах советских уче-
ных, опубликованных в 60—70-е годы.
В то же время курс диалектического
материализма, читаемый в медицинских
вузах, не всегда обеспечивает связь фи-
лософской проблематики с потребностя-
ми медицинской теории и практики.
Возникла необходимость целостного из-
ложения философской методологии при-
менительно к медицине.. Книга Г. И. Ца-
регородцева и В. Г. Ерохина представ-
ляет собой попытку такого рода.
Свою задачу авторы определили как
«проблемное изложение основных фи-
лософско-методологических вопросов сов-
ременной медицины в рамках диалекти-
ческого материализма» (с. 4). Правда,
попытка совместить в ограниченном объ-
еме книги анализ актуальных, иногда
дискуссионных вопросов медицины и
систематическое изложение курса диа-
лектического материализма примени-
тельно к медицинскому профилю при-
вела, на наш взгляд, к неравноценности
отдельных глав монографии. По-види-
мому, авторам нужно было более четко
провести принцип проблемности, со-
средоточить внимание на постановке и
анализе «горячих точек» дискуссий, не
обязательно следуя буквально вузовской
программе курса диалектического мате-
риализма.
Основную часть монографии состав-
ляет обоснование мировоззренческой
и методологической роли диалектическо-
го материализма для медицинской науки
как проблемы, требующей дальнейшего
осмысления.
Это привело авторов к необходимо-
сти более четкого определения предме-
та и сущности медицины. Медицина,
как общественный феномен во всей его
целостности, в философско-методологи-
ческом плане почти не исследовалась
в нашей литературе. Пытаясь выявить
предмет и социальное предназначение
медицины, авторы приходят к выводу
о том, что медицина есть гуманистиче-
ски ориентированное производство осо-
бого рода социальных ценностей, «те-
лесных условий полноценной жизнеде-
ятельности людей» (с. 20, 22). Поэтому
теория медицины не может быть све-
дена к концепциям теоретической па-
тологии, занимающим в настоящее вре-
мя центральное место в разработках
многих теоретиков медицины. Ведущие
понятия современной теории медици-
ны — «болезнь», «патология», «смерть»
и другие — не отражают, с точки зре-
ния авторов книги, социальной сущно-
сти медицинской деятельности. Теоре-
тическая медицина должна преодолеть
исторически сложившиеся рамки борь-
бы с болезнью, стать учением о сохра-
нении здоровья, профилактике болез-
ней. Это потребует пересмотра некото-
рых веками складывавшихся взглядов
на медицину как на науку, изучаю-
щую болезни.
С точки зрения деятельностного под-
хода, считают авторы, единство меди-
цинского знания, его относительная са-
мостоятельность и несводимость к со-
держанию биологии, социологии и дру-
гих наук, изучающих человека, опре-
деляется не столько самим по себе
объектом исследования, сколько един-
ством форм и видов медицинской дея-
тельности. Медицинская теория должна
строиться, исходя из принципа опти-
мизации морфофизиологических и пси-
хоэмоциональных условий жизнедея-
тельности человека (см. с. 63).
Не менее важным для теории меди-
цины является рассматриваемый авто-
рами вопрос о соотношении биологиче-
ского и социального в жизнедеятельно-
сти человека, который для медицины
является не отвлеченной философской
проблемой, а центральным вопросом
практики и теории. Основные понятия
170
медицины не могут быть правильно ос-
мыслены без определенной позиции по
отношению к социально-биологической
проблеме. Исторически медицина раз-
вивалась как раздел естествознания, как
теория патологии жизнедеятельности
организмов. Социальная реальность учи-
тывалась лишь в качестве составляю-
щей внешней среды обитания. Отметив,
что проблема социально-биологической
детерминации здоровья и болезни зани-
мает центральное место в системе науч-
ной медицины как часть общей пробле-
мы «человек — общество — природа», ав-
торы сделали попытку систематизиро-
вать социальные последствия НТР, имею-
щие непосредственное отношение к здо-
ровью человека, выделив три группы
явлений: 1) связанные с прямым влия-
нием социальных факторов на биологию
человека; 2) свидетельствующие о соци-
альном опосредовании некоторых био-
логических по своей природе процессов;
3) касающиеся биологического содержа-
ния социальных по своей сущности и
происхождению процессов (см. с. 82—
85). По мнению авторов, актуальная за-
дача медицинской науки заключается
не в констатации зависимости здоровья
и болезней от факторов социальной сре-
ды, а в изучении взаимодействия при-
родного и социального и последующем
воссоздании законов самодвижения си-
стемы «человек — окружающая среда».
Можно выделить также анализ авто-
рами методологического значения тео-
рии познания и научной методологии
диалектического материализма для ре-
шения проблем теории медицины. Это
касается, в частности, специфики поз-
навательной деятельности врача. Мето-
дика диагностики в ее гносеологиче-
ском содержании, проблема истинности
диагноза, соотношение субъективного и
объективного в процессе диагностики,
стиль мышления медика — все это воп-
росы, требующие совместной дальней-
шей разработки философами и медика-
ми. Авторы показывают пути решения
этих вопросов с помощью философской
методологии. Однако не со всеми их
утверждениями можно согласиться. Так,
определяя диагностику как процесс рас-
познавания, они пишут: «По самой сво-
ей сути процесс распознавания связан не
с открытием новой, неизвестной ранее
сущности, а с подведением единичного
под общее путем распознавания этого
общего в отдельном» (с. 143). Но ведь
это только стадия формального, логиче-
ского диагноза болезни, необходимая, нэ
недостаточная. Конечным этапом явля-
ется выделение особенного в отдельном,
то есть диагноз больного. Творчество
диагноста заключается в сочетании этих
диалектически связанных составляющих
диагноза. Абсолютизация одного из этих
этапов и приводит к антинозологиче-
ским, кондиционалистским выводам
или к среднестатистическим диагнозам.
По-видимому, следовало бы рассмот-
реть вопрос об имеющих большое со-
циальное значение качественных ха-
рактеристиках диагностической деятель-
ности, то есть о качестве диагноза как
специфического продукта познаватель-
ной деятельности врача, поскольку это
качество не сводится только к истин-
ности диагноза.
Авторы исходят из того, что ведущей
формой медицинской деятельности в
условиях социализма должно стать об-
щественное здравоохранение, ориенти-
рующееся не на болезнь, а на здоровье,
его сохранение и укрепление, обеспе-
чение условий полноценного и гармо-
ничного человеческого бытия, когда
охрана здоровья является одной из
важнейших функций всего общества.
Это позволило им сформулировать ос-
новные черты, характеризующие мыш-
ление современного медика — граждани-
на социалистического общества, и рас-
крыть факторы, тормозящие перестрой-
ку стиля мышления медиков в этом на-
правлении.
Полемичность книги, оригинальность
постановки ряда вопросов, поиск но-
вых подходов к философскому решению
основных методологических проблем ме-
дицины, не всегда бесспорных, но до-
статочно обоснованных и заслуживаю-
щих дальнейшей более основательной
разработки, выгодно отличает проблем-
ную часть монографии от изложения ди-
дактических материалов курса диалек-
тического материализма, которые во мно-
гом являются чисто иллюстративными.
Оценивая работу в целом, можно от-
метить, что авторам не только удалось
увязать философскую методологию с по-
требностями медицинской науки и прак-
тики, но и обстоятельно раскрыть ак-
туальные методологические проблемы
медицины. Полезную информацию по-
лучат о состоянии методологической ра-
боты в области медицины, науки, нахо-
дящейся на стыке биологических и об-
щественных наук, и философы.
Ю. К. СУББОТИН
Л. В. КОНОВАЛОВА. Растерянное общество. Критика современной буржуазной
.....	социологии и психологии морали. М., «Мысль», 1986, 220 с.
Главное содержание рецензируемой
книги составляет анализ качественно но-
вой тенденции в современной буржуаз-
ной этике — применение эмпирических
методов исследования морали. Автор про-
слеживает возникновение и развитие
этой тенденции, показывает, как шло
привлечение конкретно-социологических
и экспериментально-психологических ме-
тодов к исследованию морали, подчер-
171
кивает, что именно в наше время дела-
ется попытка заменить этику иными
дисциплинами — социологией и психо-
логией морали.
В книге показано, как шло конститу-
ирование буржуазной социологии мора-
ли, возникшей на стыке этики и социо-
логии. У истоков социологии морали
стоял Э. Дюркгейм, однако ни ему, ни
его последователям не удалось дать удов-
летворительное определение предмета и
содержания этой науки. Поэтому, при-
ступая к критическому анализу ее те-
перешнего состояния, автор руководст-
вуется рабочим определением: социоло-
гия морали понимается как совокуп-
ность исследований морали современ-
ного буржуазного общества средствами
конкретно-социологического, эмпириче-
ского анализа (см. с. 34).
С помощью эмпирических методов изу-
чаются, во-первых, моральные представ-
ления и мнения по конкретным мораль-
ным проблемам различных социальных
групп и отдельных людей буржуазного
общества; во-вторых, прогнозируются
пути и тенденции развития буржуазной
морали. Такого рода исследований на
Западе проводится немало, поэтому ав-
тор дает критический анализ ряда наи-
более весомых концепций. Особое внима-
ние уделяется работам известного аме-
риканского социолога морали Д. Янкело-
вича. Автор отмечает, что Д. Янкелович
является представителем наиболее рас-
пространенной в конце 70-х - начале
80-х годов теории о якобы формирую-
щейся в современном буржуазном обще-
стве «новой морали».
Среди школ психологии морали, воз-
никшей на стыке этики и психологии, ав-
тор особо выделяет две — бихевиоризм и
теорию стадий морального развития лич-
ности американского психолога Л. Коль-
берга. В центре бихевиоризма стоит
проблема соотношения поведения и мо-
рали, тогда как главной проблемой дру-
гой теории является процесс морально-
го развития лпчности отдельного чело-
века. Для обеих школ характерно то, что
они связаны с психологическими экспе-
риментами. Если раньше, отмечает ав-
тор, разного рода эксперименты в мо-
ральной сфере считались еще более не-
допустимыми, чем медицинские опыты
над живыми людьми, поскольку могли
нанести ущерб уже не телу, а душе
человека, то в настоящее время они
приобрели самое широкое распростране-
ние (см. с. 127). Они проводятся для того,
чтобы найти ответы на сложнейшие воп-
росы: «как человек становится мораль-
ным», «что такое поступать по совести»,
«что означает быть морально принци-
пиальным», «что могут сделать родите-
ли и общество, чтобы дети выросли мо-
рально зрелыми» и другие.
К числу наиболее весомых психологи-
ческих концепций автор относит теорию
стадий морального развития личности
Л. Кольберга. В книге детально анализи-
руется эта теория, подчеркиваются ее
сильные стороны. Основная идея Коль-
берга, пишет автор, состоит в изучении
процесса морального рассуждения в за-
висимости от стадий морального разви-
тия личности. Согласно теории стадий,
в основе динамики личных моральных
представлений лежит изменение (разви-
тие, углубление) когнитивных и социаль-
ных представлений, точно так же, как
причиной различий в моральных взгля-
дах людей является их неодинаковое
когнитивное развитие, уровень их соци-
альных и моральных знаний. В книге
раскрываются основные методы этой тео-
рии — метод проблемных ситуаций, дол-
говременных экспериментальных наблю-
дений, опросов.
В работе имеется ряд недостатков.
Прежде всего, автор подвергает критике
около десяти различных школ современ-
ной социологии и психологии морали.
Но общее количество школ в ней этим не
исчерпывается. Необходимо было как-то
оговорить в книге то обстоятельство, что
многие, и причем весомые, школы вы-
пали из поля зрения автора. Видимо, это
произошло еще и потому, что не был
поставлен методологический вопрос о
классификации школ эмпирической этики
и их систематизации. Далее, не получил
достаточно полного раскрытия вопрос об
идеологическом значении каждой отдель-
но рассматриваемой школы.
Несмотря на отмеченные недостатки,
книга Л. В. Коноваловой вносит сущест-
венный вклад в критический анализ со-
временной этики, исследование ее новей-
ших концепций и методологических уста-
новок. _ .. . ,	. . ~ .
К. А. ШВАРЦМАН, Э. В. ДЕМЕНЧОНОК
SUMMARIES
P. N. FEDOSEYEV. Socialist Humanism: Problems of Theory and Practice
The restructuring and renewal of social life, which has been started on the Party’s
initiative, signifies the complete restoration of the entire theoretical wealth of the social
humanism concept and the resolute rejection of everything which destorted and deformed
the ideals of humanism in socialist society. The main objective of restructuring is to
build a society constantly centred around man, his vital interests and humane forms of
relations.
Each epoch singles out in humanism certain pistulates which are the most impor-
tant. In our days the postulate of the unimpeded development of the personality should
be complemented with the profound awareness of the value of the human race, its histo-
ry, the unique nature of human civilization facing the threat of a nuclear disaster. The
new political thinking concept, which has been put forward by the CPSU and which
finds ever greater recognition by the international community, is geared towards this.
Giving priority to common human values and upholding a non-violent w’orld, the
Marxists do not abandon a class approach to social processes. Class struggle is the issue
of a country’s internal life. The struggle against exploitation and oppression is a prere-
quisite for social progress. It only contributes to the attainment of noble humanistic
goals and to the realization of common human interests — universal prosperity and last-
ing peace.
N. P. FEDORENKO, AND V. L. PERLAMUTROV. On the Theory of Economic
Management under Socialism
The authors discuss the problems of working out the theory of managing the social
economy under socialism. Such theory could serve as a guide to action in the course of
the transition to the stable intensive economic growth. It is pointed out that the main
contradiction of socialism is a man’s ambivalent position in society: as a worker and as
a co-owner of the social means of production. Historical experience shows that the co-
proprietor’s function of working people has not taken sufficient forms of realization,
which predetermined miscalculations and mistakes in collective management. The forms
of solving the main contradiction in compliance with the goals and conditions of inten-
sification are pivotal in democratizing socialist society.
In this connection two basic tasks have come to the fore: the switch-over of economic
collectives to to a self-financing and self-management basis and the improvement of
existing practice for these purposes; the democratization of the work of state bodies of
economic management and the promotion of the forms of implementing the co-pro-
prietor’s status of workers in society on the whole. The authors consistently consider
purposeful economic management, the planned development of the socialist economy, the
co-owner’s status of working people. They believe that it will become possible to arrange
along these lines the management of socialist society as a “single. nation-wide coopera-
tive” (Lenin).
N. S. AVTONOMOVA, Y. N. KARAULOV, Y. A. MURAVYOV. Culture, History
and Memory (Some Trends in French Historical—Methodological
Thought)
The authors discuss some basic features of the scientific und philosophical content
of the four-volume work “Places of Memory” by modern French researchers. This work
represents the intellectual historiographic movement associated with the analysis of pre-
sent-day historical knowledge and geared to preserve the process of the transfer of the
people’s memory from generation to generation.
P. Norat and his colleagues see their task not in studying historical events but pri-
marily in analyzing their transformations in the consciousness of contemporaries and
people of other eras. Pointing out the gap between history and memory and the presence
of transitional, hydrid forms between them, the authors of “Places of Memory’ formu-
late the ideal imperative: memory should be history, while history should be memory. The
combination of “places of memory” should form such “other history” which would be
given in direct experience and which would organically take part in working out the most
abstract schemes of thinking.
However, “Places of Memory” do not blaze new' trails in historical cognition. This
work is a completion of the definite stage in the development of historical national self-
consciousness. Attention to the specific features of multiple historical rhythms (this at-
173
tention was borrowed from “The Annals”), the emphasis on the presence of history in
contemporariness (memory is the actuality of such presence geared towards the future),
the attainment of a certain limit in attempts to unite the reliance on structures and the
reliance on history are the main conceptual aspects of “Places of Memory”. Trends to-
wards the revival of the traditions of people’s memory are now widespread all over the
world. Noting the merits of implementing this trend in France, the authors of the article
point out that in that country such processes are illumined by the light of deep ideas and
are buttressed by serious traditions of national historiography.
V. I. KERIMOV. Alexei Khomyakov’s Philosophy of History
(Scanning a Half-Forgotten Work)
“The Notes on World History” by the famous Slavophile Alexei Khomyakov are ana-
lyzed. The author believes that this work by Khomyakov systematically expounds Sla-
vophilism’s philosophy of history.
Considerable attention is given to philosophical-methodological problems: the role
of geographical, political and cultural factors in history, the understanding of culture by
Slavophiles, the place of religious ideas in historical development, the artistic and scien-
tific reflection of reality.
The author thinks that Khomyakov’s philosophical-historical concept is based on the
principle of the struggle of two principles: the necessity and freedom which assumes dif-
ferent historical forms (Kushitism and Iranianism, a druzhina and a commune, Europe
and Russia).
He analyzes the topological signs linking Khomyakov’s concept with the views of
Pyotr Chaadayev, Hegel, German romanticists and Enlighteners, Karl Jaspers and Os-
wald Spengler.
Revealing the religious-idealist roots of Alexei Khomyakov’s views, the author, ne-
vertheless, insists on the necessity of publishing Khomyakov’s works and of studying
more profoundly the Slavophiles’ philosophy of history.
A. N. MEDUSHEVSKY. Hegel and the State School of Russian
Historiography
The influence of Hegelian philosophy on shaping the concept of the state school is
discussed. The state school whose most prominent representatives are Konstantin Kave-
lin, Sergei Solovyov, Boris Chicherin, Alexander Gradovsky, Vasily Sergeyevich and to
a certain extent Vasily Klyuchevsky and Pavel Milyukov is the leading trend of Russian
historical thought of the second half of the 19th century. The influence of Hegel whose
philosophy was regarded by the fouders of the state school as the highest achievement of
world science is studied here along three basic lines corresponding both to the structure
of the Hegelian philosophical system and to the main components of the teaching of the
state school: general philosophical views (primarily the attitude to the dialectical meth-
od), philosophy of law (public law and the concept of the state), philosophy of history
(the attitude to the Russian historical process).
As shown in the article, the impact of Hegel’s philosophy determined the general
evolution of the juridical and historical views of the state school. The juridical views of
the representatives of this school most of whom were jurists encompass a wide range of
the problems of social development and actually can be regarded as an integral sociolo-
gical theory. The gist of this theory consists in the consistent logical derivation of the
basic social institutions (society, the state, the family) from the idea of the organic de-
velopment of the absolute spirit. The major practical conclusion this theory is the sub-
stantiation of a rule-of-law state — a constitutional monarchy as an ideal form of go-
vernment
The author traces the view of the state school on the Russian historical process: the
importance of the geographical factor, the role of the specific organization of social
classes (the theory of their enslavement and emancipation) and finally the decisive role
of the state.
CONTENTS
P. N. FEDOSEYEV. Socialist Humanism: Topical Problems of Theory and Practice.
I. T. FROLOV. Concluding Speech on the Vlllth International Congress of Logic, Metho-
dology and Philosophy of Science. N. P. FEDORENKO, and V. L. PERLAMUTROV.
On the Theory of Economic Management under Socialism. M. A. KUZNETSOV. V. I. Ver-
nadsky’s Theory of Noosphere: The Prospects of the Development of Humankind.
A. A. NOVIKOV. On the Content and Status of the Category of the Ideal in Marxist Phi-
losophy. YU. N. DAVYDOV. Meditations on Philosophical Culture. N. S. AVTONOMOVA,
YU. N. KARAULOV, and YU. A. MURAVYOV. Culture, History and Memory (Some
Trends in French Historical-Methodological Thought). V. I. KERIMOV. Alexei Khomya-
kov’s Philosophy of History (Scanning a Half-Forgotten Work). A. N. MEDUSHEVSKY.
174
Hegel and the State School of Russian Historiography. A. G. BARABASHEV.'Interaction
of Social, Natural and Engineering Sciences under Conditions of Accelerating Social and
Economical Development. M. I. MIKESHIN. Methodology of Sciences: Problems and De-
cisions. M. D. AKHUNDOV, Yu. V. SACHKOV, and Ya. I. SVIRSKY. Philosophy and
Science in the 80s: New Dialogues and Syntheses. PHILOSOPHY ABROAD; PHILO-
SOPHICAL REMARKS; LIFE IN SCIENCE; LETTERS TO THE EDITORS; BOOK RE-
VIEWS; ENGLISH SUMMARIES.
SOMMAIRE
P. N. FEDOSSEIEV. Humanisme socialiste: les problemes actuels de sa theorie et pra-
tique. Discours de I. T. FROLOV a la ceremonie de la cloture officielle du VIII Congres
International de la logique, methodologie et philosophie de la science. N. P. FEDOREN-
KO, V. L. PERLAMOUTROV. Sur la theorie de la gestion de Feconomie sociale sous le
socialisme. M. A. KOUZNETSOV. La conception de la noosphere de V. I. Vernadsky et
les perspectives du developpement de I’humanite. A. A. NOVIKOV. Du sens et du statut
de la catdgorie de 1’ideal dans la philosophie marxiste. lu. N. DAVYDOV. Reflexions sur
la culture philosophique. N. S. AVTONOMOVA, lu. N. KARAOULOV, lu. A. MOURAVIOV.
Culture, histoire, memoire (sur quelques tendances de la pensee historique et methodo-
logique fran?aise contemporaine. V. I. KERIMOV. Philosophie de 1’histoire de A. S. Kho-
miakov (sur un ouvrage oublie). A. N. MEDOUCHEVSKI. Hegel et 1’ecole d’Etat de
1’historiographie russe. A. G. BARABACHEV. L’interaction des sciences sociales, naturel-
les et techniques sous les conditions de 1’acceleration du developpement social et econo-
mique. M. I. MIKECHINE. Methodologie de la science: les problemes et les decisions.
M. D. AKHOUNDOV, lu. V. SATCHKOV, la. I. SVIRSKI. Philosophie et les sciences na-
turelles de 80-s annees: dialogues et syntheses nouveaux. PHILOSOPHIE A L’ETRAN-
GER; NOTES PHILOSOPHIQUES; VIE SCIENTIFIQUE; LETTRES A LA REDACTION;
NOTES CRITIQUES; RESUME EN ANGLAIS.
INHALT
P. N. FEDOSSEJEW. Der sozialistische Humanismus: Aktuelle Probleme ihrer Theorie
und Praxis. I. T. FROLOW. SchluBrede am VIII. WeltkongreB fur Logik, Methodologie
und Philosophie der Wissenschaft. N. P. FEDORENKO, W. L. PERLAMUTROW. Zur
Theorie der Wirtschaftssteuerung unter dem Sozialismus. M. A. KUSNEZOW. W. I. Wer-
nadskis Lehre von der Noosphare: Perspektiven der Entwicklung der Menschheit. A. A. NO-
WIKOW. Vom Inhalt und Status der Kategorie des Idealen in der marxistischen Philo-
sophie. Ju. N. DAWYDOW. Bedenken fiber die philosophische Kultur. N. S. AWTONOMO-
WA, Ju. N. KARAULOW, Ju. A. MURAWJOW. Kultur, Geschichte, Gedachtnis (von einigen
Tendenzen in dem neuesten franzosischen historisch-methodologischen Gedanken).
W. I. KEROMOW. A. S. Chomjakows Philosophie der Geschichte (Ein Blick in ein halb
vergessenes Werk Chomjakows). A. N. MEDUSCHEWSKIJ. Hegel und die „Staatsschule"
in der russischen Historiographie. A. G. BARABASCHEW. Wechselwirkung der gesell-
schaftlichen, Natur- und Technikwissenschaften unter Bedingungen der Beschleunigung
der sozialokonomischen Entwicklung. M. I. MIKESCHIN. Methodologie der Wissenschaft:
Probleme und Losungen. M. D. ACHUNDOW, Ju. W. SATSCHKOW, Ja. I. SWIRSKIJ.
Philosophie und Naturwissenschaft der achtziger Jahre: Neue Dialoge und Synthesen.
PHILOSOPHIE IM AUSLAND; PHILOSOPHISCHE NOTIZEN; AUS DEM WISSEN-
SCHAFTLICHEN LEBEN; BRIEFE DER LESER; REZENSIONEN; ENGLISCHE KURZ-
FASSUNGEN.
SUMARIO
P. N. FEDOSEIEV. El humanismo socialista: Problemas actuates de la teoria
у de la practice. I. T. FROLOV. Discurso de clausura en el Congreso Intemacional de la
logica, metodologia у filosofia de la ciencia. N. P. FEDORENKO, V. L. PERLAMUTROV.
Sobre la teoria del gobierno de la economia social bajo el socialismo. M. A. KUZNETSOV.
La teoria de noesfera de V. I. Vernadski у las perspectives del desarrollo de la huma-
nidad A. A. NONIKOV. Sobre el contenido у el status de la categoria del ideal en la filo-
sofia marxista. lu. N. DAVYDOV. Reflexiones sobre la cultura filosofica. N. S. AVTO-
NOMOVA, lu. N. KARAULOV, lu. A. MURAVIOV. Cultura, historia у memoria (algunas
tendencies del pensamiento historico-metodologico en la Francia contemporanea).
V. I. KERIMOV. Filosofia de la historia de A. S. Jomiakov (sobre una obra casi olvida-
da). A. N. MEDUSHEVSKI. Hegel у la «escuela estatal» de la historiografia rusa.
A. A. BARABASHEV. Interaccion de las ciencias sociales, naturales у tecnicas bajo las
condiciones de la aceleracion del desarrollo social-economico. M. I. MIKESHIN. Metodo-
logia de la ciencia: Problemas у soluciones. M. D. AJUNDOV, lu. V. SACHKOV,
IA. I. SVIRSKI. Filosofia у ciencias naturales de los afios ochenta: Nuevos dialogos у
sintesis. FILOSOFIA EN EL EXTRANJERO; NOTICIAS FILOSOFICAS; VIDA CIENTI-
FICA; CARTAS DE LOS LECTORES; CRITICA Y BIBLIOGRAFIA; RESUMEN EN IN-
GLES.
Наши авторы
ФЕДОСЕЕВ
Петр Николаевич
ФЕДОРЕНКО
Николай Прокофьевич
ПЕРЛАМУТРОВ
Вилен Леонидович
КУЗНЕЦОВ
Михаил Алексеевич
НОВИКОВ
Альберт Александрович
ДАВЫДОВ
Юрий Николаевич
АВТОНОМОВА
Наталия Сергеевна
КАРАУЛОВ
Юрий Николаевич
МУРАВЬЕВ
Юрий Алексеевич
КЕРИМОВ
Валерий Игоревич
МЕДУШЕВСКИЙ
Андрей Николаевич
КАСАВИН
Илья Теодорович
ИВАНОВА
Татьяна Ильинична
-	академик, вице-президент АН СССР
-	академик, член Президиума АН СССР
—	доктор экономических наук, заведующий лабораторией
Центрального экономико-математического института АН
СССР
-	кандидат философских наук, доцент Московского авиа-
ционного института им. С. Орджоникидзе
-	кандидат философских наук, старший научный сотруд-
ник Института философии АН СССР
-	доктор философских наук, заведующий сектором Ин-
ститута социологических исследований АН СССР
— кандидат философских наук, старший научный сотруд-
ник Института философии АН СССР
— член-корреспондент АН СССР, директор Института рус-
ского языка АН СССР
- научный сотрудник НИИ культуры Министерства куль-
туры РСФСР
— кандидат философских наук, консультант газеты
«Правда»
—	кандидат исторических наук, научный сотрудник
Института истории СССР АН СССР
—	кандидат философских наук, научный сотрудник Ин-
ститута философии АН СССР
-	критик, консультант секретариата Союза писателей по
литературе
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
В. А. Лекторский (главный редактор), В. Г. Афанасьев, Л. П. Буева, Б. Т. Григорьян,
М. Т. Иовчук, В. Ж. Келле, Ф. В. Константинов, Н. И. Лапин, С. Р. Микулинский,
Т. И. Ойзерман, Н. В. Пилипенко, В. С. Семенов, Ю. Н. Семенов,
И. Н. Смирнов, А. И. Титаренко, В. И. Шинкарук.
Технический редактор Е. Ю. Пашкова.	
Адрес редакции: 121002, Москва, Г-2, Смоленский бульвар, 20.	Телефон 201-56-86.
Сдано в набор 27.01.88.	Подписано к печати 04.03.88. Высокая печать.	Усл. печ. л. 15,4.	Учетно-изд. л. 17,31. Тираж 26 000 экз. Зак. № 1285	Формат бумаги 70x108'/, Усл. кр.-отт. 15.75.
2-я типография издательства «Наука», 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 6
Цена 80 коп.
Индекс 70156
В конце февраля 1988 г. издательство «Наука»
выпустило книги нашего великого соотечественника
ученого-энциклопедиста В. И. Вернадского.
1.	В. И. Вернадский. Философские мысли натура-
листа. Объем 38 л. Цена 3 р. Объявлена в Книго-
торговом бюллетене 45—18—1987.
2.	В. И. Вернадский. Труды по истории науки
в России. Объем 44 л. Цена 3 р. 50 к. Объявлена в
Книготорговом бюллетене 45—-17—1987.
3.	В. И. Вернадский. Труды по всеобщей истории
науки. Объем 30 л. Цена 2 р. 60 к. Объявлена в
Книготорговом бюллетене 54- -7—1987.
4.	В. И. Вернадский. Кристаллография. Избран-
ные труды. Объем 32 л. Цена 4 р. 90 к. Объявлена
в Книготорговом бюллетене 45—20—1987.
5.	В. И. Вернадский. Письма к жене Н. Е. Вернад-
ской (1886—1889}. Объем 20 п. л. Цена 2 р. 30 к.
Объявлена в плане выпуска издательства «Наука»
на IV квартал 1987 г.
С аннотациями работ можно познакомиться в
книготорговых бюллетенях и в аннотированных пла-
нах издательства «Наука».
Вопросы философии, 1988, № 3, 1—176.