ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ
«АФРИКА»
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯГромыко Ан. А.
Давидсон А. Б.
Ибрагимов М. А.
Исмагилова Р. Н
Кулик С. Ф.Осипов В. О.Хохлов Н. П.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХВыпуск 7WTTTVМосква«Художественная литература»
1986
ББК 84.6
А94Оформление художникаЕ. Соколоваt Составление, статьи, переводы,
^ ^ /и^циццццо!^	оформление. Издательство «Худо-028(01)-86	жественная литература». 1986 г
СОДЕРЖАНИЕРассказыЯ. Световидова. Алжирские рассказы	 9Ат-Тахир Ватта р.Письмо. Перевод с арабского Л. Макаренко	 ИТанец скорби. Перевод с арабского Л. Макаренко	 26Саид Бела н тёрПраматерь олива. Перевод с французского Н. Световидовой 34
Каддур М’ХамсаджиГазель. Перевод с французского Я. Световидовой	 40Мулуд АшурПоследний сбор винограда. Перевод с французского Я. Све¬
товидовой 	 45РоманИфеома ОкойеБезухие. Перевод с английского Я. Емельянниковой	 62РассказыЕ. Ряузова. Рассказы Островов Зеленого Мыса	 196Антонио Аурелио ГонсалвешКончина сеньоры Кандиньи. Перевод с португальского А. Бог¬
дановского 	 197Мануэл Лопес«Ямайка» снялась с якоря. Перевод с португальского Е. Ряу-зовой 			 212Каникулы Эдуардиньо. Перевод с португальского Е. Ряузовой 233
Энрико Тейшейра де СоузаДракон и я. Перевод с португальского А. Богдановского 253
Бочонок масла. Перевод с португальского А. Богдановского 2635
Луис РоманоКалема. Перевод с португальского М. Волковой		270Возвращение Паулино. Перевод с португальского М. Волковой	11Ь
Орланда АмарилисТонон-ле-Бен. Перевод с португальского А. Богдановского	285Стихистихи РАЗНЫХ СТРАНА н С у м а н И СумахЕдинство. Перевод с английского Т. Редькиной	 294Остин БукеньяОдин и тот же мир. Перевод с английского Т. Редькиной 295Само собой. Перевод с английского Т. Редькиной	 295Фрэнсис БарасаРост. Перевод с английского Т. Редькиной	 296Войди, новый год. Перевод с английского Т. Редькиной 297
Питер СонгаВозвращение. Перевод с английского Т. Редькиной	 298'Светляки и падучие звезды. Перевод с английского Т. Редь¬
киной 	 299Марджори Олудхе МакгойеТребование об освобождении Нгуги Ва Тхионго. Переводс английского Т. Гутиной	 300Тамба Нинимба КомбаЛагос. Перевод с английского Т. Гутиной	 302Грейс Барбара ИщаразаСвет свечи. Перевод с английского Т. Гутиной	 303Надир ТхараниПротив стихов. В защиту стихов. Перевод с английскогоГ. Гутиной	 304Брайт БлевуРжавый черный фонарик. Перевод с английского А. Кавтаскина 305
Доминик ОфориТруженики. Перевод с английского А. Кавтаскина	 306Амин КассамНеон. Перевод с английского А. Кавтаскина	 308Противоречивость желания. Перевод с английского А. Кав¬
таскина 	 308Джералд Маджелла Мбугеерамула МатовуНе ко времени. Перевод с английского А. Кавтаскина 309
Ф ре дди МачаХудожник и жалующаяся мать. Перевод с английскогоА.	Кавтаскина	 3106
Честность. Перевод с английского А, Кавтаскина		310Она — это все. Перевод с английского А. Кавтаскина ...	311
Питер СтюартЖенщина. Перевод с английского А. Кавтаскина		312Кобена Эйи АккуаБережней. Перевод с английского А. Кавтаскина		313РоманВ.	Корочанцев. К роману «Горняк» Питера A6paxaiMca	 315Пи тер АбрахамсГорняк. Перевод с английского Л. Беспаловой (1 — 7 гл.) и
М. Лорие (8—14 гл.)	 325Очерки, статьи, эссеЗаменга БатукезангаВоспоминания о деревне. Перевод с французского П. Жар¬
ковой 	 479ФольклорСКАЗКИ восточной АФРИКИв поисках нищеты. Перевод с английского Н. Тимофеевой	521Водщебный барабан. Перевод с английского П. Тимофеевой	523
Огбе Баба Акиньелуре, воитель Ибоде. Перевод с английскогоИ. Тимофеевой		524Стена из проса. Перевод с английского П. Тимофеевой		526Как Анансе выбрался из реки. Перевод с английского Н. Тимо¬
феевой 		529Как у народа ашанти появились долги. Перевод с английскогоН. Тимофеевой		530Как Анансе притворился умерщим. Перевод с английскогоН. Тимофеевой		531Спор за дочь Ньямы. Перевод с английского П. Тимофеевой	533
Праздник танцующих шапок. Перевод с английского П. Ти¬
мофеевой 		535Меч Аберевы. Перевод с английского П. Тимофеевой		537Волшебное кольцо. Перевод с английского П. Тимофеевой	538Обезьяна-побирушка. Перевод с английского Н. Тимофеевой	5407
Происхождение королевских детей. Перевод с английского Н. Ти¬
мофеевой 		543Силач. Перевод с английского Н. Тимофеевой		544Старуха и дьявол. Перевод с английского Н. Тимофеевой	545
По доброй воле. Перевод с английского И. Сумароковой	548
Черепаха и крыса. Перевод с английского И. Сумароковой	549
Откуда у черепахи панцирь. Перевод с английского И. Сумаро¬
ковой 		550Как черепаха доказала свою сметливость. Перевод с английскогоИ. Сумароковой		551Черепаха и слон. Перевод с английского И. Сумароковой	552Дети-калебасы. Перевод с английского Л. Биндеман		553Колдовство змеи. Перевод с английского Л. Биндеман		557Жена питона. Перевод с английского Л. Биндеман		566Исо, бедный человек. Перевод с английского А. Малышева	510Самая красивая девушка. Перевод с английского А. Малышева	572
Девушка, которая ускользнула от Ама-ирми. Перевод с анг шй-ского А. Малышева		573
РассказыАЛЖИРСКИЕ РАССКАЗЫСовременная алжирская про¬
за ведет свое летосчисление с
конца сороковых - начала пяти¬
десятых годов нашего столетия.
То была эпоха антиколониальной
борьбы, определившая в конеч¬
ном счете как судьбу народа, так
исудьбу литературы Алжира. 1 но¬
ября 1954 года, а иными словами
начало национально-освободи¬
тельной войны, стало решающим
событием для большинства ал¬
жирских писателей, которые по¬
чувствовали ответственность пе¬
ред новой историей своей страны.
С той поры вся алжирская литера¬
тура так-или иначе определяется
по отношению к этой дате.Несмотря на свою относи¬
тельную молодость, алжирская
литература заняла за минувшие
десятилетия одно из ведущих мест,
причем не только в Африке. В си¬
лу исторически сложившихся усло¬
вий литература Алжира сущест¬
вует и на арабском, и на француз¬
ском языках. У нас в стране
неоднократно издавались произ¬
ведения таких известных алжир¬
ских мастеров слова, писавших
на французском языке, как Мулуд
Фераун, Мохаммед Диб, Катеб
Ясин, Малек Хаддад, Мулуд Мам-
мери. Переводы с арабского поя¬
вились в относительно недавнее
время. Дело в том, что до незави¬
симости большинство алжирцев
получали франкоязычное образо¬
вание, и арабоязычная литературав то время не могла занять
подобающее ей место, хотя и
тогда уже были известны имена
Ахмеда Реда Хуху и Абдельхами-
да Бенхаддуги.В свободном Алжире распро¬
странение арабского языка яв¬
ляется частью официально про¬
возглашенной революции в об¬
ласти культуры, и в связи с этим
литература на арабском языке
быстро развивается.В период национально-осво¬
бодительной борьбы появилось
много новых писателей, среди
них Ат-Тахир Ваттар, пишущий
на арабском языке. Ваттар сам
участвовал в революционной вой¬
не своего народа, ставшей одним
из главных мотивов его творче¬
ства. События тех лет оживают
и на страницах рассказа Ат-Та-
хира Ваттара «Письмо», вклю¬
ченного им в сборник «Колющие
удары» (1969 г.).В семидесятые годы героиче¬
ская тема начинает волновать всю
писательскую молодежь Алжира,
которая в своих произведениях
воскрешает эпоху освободитель¬
ной войны (не только годы самой
войны, а именно эпоху), и не
просто для того, чтобы осмыслить
ее во всей сложности, но и затем,
чтобы еще раз сказать: иначе быть
не могло. Об этом — рассказ од¬
ного из самых молодых писателей
Саида Белантёра «Праматерь
олива».
Огненные годы алжирской
истории не уходят с литератур¬
ных страниц так же, как сохра¬
няются на стенах домов столицы
Алжира надписи военных лет.
И это понятно. Миллион жизней
отдал десятимиллионный народ
борьбе за свободу. Таков был
трагический итог войны за неза¬
висимость. Поэтому неудивитель¬
но, что литература, кинемато¬
граф, скульптура и живопись Ал¬
жира часто оглядываются назад,
рассказывая о трудном и мучи¬
тельном вызревании и рождении
нового мира. В аллегорической
новелле писателя Каддура М’Хам-
саджи «Газель» нашли отражение
раздумья интеллигенции и поис¬
ки ею путей, ведущих в горы, к
партизанам, о которых в свое
время писали те, кого ныне счи¬
тают основоположниками совре¬
менной алжирской литературы —
например, Мулуд Фераун, рас¬
стрелянный в 1962 году оасовца-
ми, в своем романе «Дорога, ве¬
дущая в гору», Мурад Бурбун,
«Гора, поросшая дроком» и др.
Сам М’Хамсаджи был одним из
первых, кто поведал о духовном
мире «повстанцев 1 ноября» (ро¬
ман «Молчание пепла», 1963 г.).
Аллегория новеллы заключается
уже в самом ее названии. Дело в
том, что образ газели довольно
часто встречается в алжирской ли¬
тературе и вообще в искусстве,
олицетворяя собой свободу. «Га¬
зель — все равно что сама свобо¬
да. Ее в клетке не удержишь»,-
говорит один из героев рассказаКаддура М’Хамсаджи «Цветы
ноября».Успехи новой жизни и на¬
правление ее развития тесно свя¬
заны с идеалами национально-
освободительной войны и револю¬
ции.Выбор Алжиром в конечном
итоге некапиталистического пути
развития, те положительные изме¬
нения, которые происходят не
только в сфере социально-эконо¬
мической, но и в духовной жизни,
не могут не сказаться на тенден¬
циях развития культуры, литера¬
туры и искусства в целом и не от¬
разиться на творчестве большин¬
ства писателей. Многие рассказы,
опубликованные в еженедельнике
«Альжери-Актюалите» и в лите-
ратурно-художественном ежеме¬
сячнике «Промесс», посвящены
были проблеме нового общества.
Их авторы сознательно взяли на
себя особую воспитательную
функцию, четко сознавая свою
активную социальную роль. К чи¬
слу таких писателей относится
Мулуд Ашур. В 1969 году жюри
премии им. Ахмеда Реда Хуху
отметило его «Последний сбор
винограда», непритязательный,
реалистический рассказ о буднях
сельской жизни (вспомним о том
значении, какое придавалось в Ал¬
жире аграрной реформе и комите¬
там самоуправления), о преодо¬
лении трудностей на новом этапе,о	возвращении к истокам и в то
же время о перестройке сознания
людей Одним словом, о вере в бу¬
дущее.Н. Световидова10
Ат-Тахир ВаттарАт-Tax up Ваттар (род. в	«Павшие возвращаются на этой
J936 г.) — один из крупнейших ал~	неделе» (1980) и романов «Туз»
жирских писателей, пишет на	(1974), «Землетрясение» (1974) и
арабском языке. Общественный де-	«Свадьба мула» (1978). Роман
ятелъ. Принимал активное уча-	«Туз» публиковался в сборнике
стие в национально-освободитель-	«Земля и кровь. Современная про¬
ной войне. Автор сборников рас-	за Алжира». М., Художественная
сказов «Дым нашего сердца»	литература, 1983.(1961), «Колющие удары» (1969),ПИСЬМОЗдравствуй! Намеренно не обращаюсь к тебе по имени,
знаю, что тебя это не удивит и не оскорбит. Никогда больше
я не назову тебя по имени. Слишком дорого мне это стоило.
Достаточно. Ты знаешь, что я имею в виду.Предугадываю твой вопрос: «Зачем же ты тогда мне пи¬
шешь? Чего хочешь от меня?» Ну, что ж. Попытаюсь объяс¬
нить.Я пишу тебе, желая раз и навсегда положить конец прошло¬
му. Выражаясь более определенно, это письмо — попытка най¬
ти выход из того тупика, в котором мы очутились. Итак, начну
по порядку, с самого начала.Единственное окно комнаты, где ты некогда жил, смотрит
прямо на окна нашего дома. Хотя ты старался вести себя как
можно тише, частенько, просыпаясь на исходе ночи, я видела,
как ты уезжал или приезжал. В твоем поведении мне чудилось
высокомерие. Видя в окне, прямо напротив, красивую девушку,
которая наблюдала за тобой с приветливой улыбкой, ты не
улыбался в ответ, а сразу же, опустив голову, скрывался. Так
ли подобает относиться к соседям? Но, может быть, в этом
проявлялся твой скверный характер? Пусть так. Скрытность —
это, в сущности, то же высокомерие. Ах, как мне хотелось,
чтобы ты поговорил со мной откровенно, все объяснил. Я на¬
блюдала за тобой с большим вниманием и, признаюсь, немало
удивлялась.Да, удивлялась. Хотя во мне и накипало глухое раздраже¬
ние, многое в тебе удивляло меня, а кое-что и восхищало. Не¬
вероятная подвижность, живость сочетались в тебе со столь же
невероятной сдержанностью. Любопытно, что ты замечал все
происходящее на улице. Болтают ли между собой соседи, по¬
явился ли какой-нибудь прохожий, ты, даже стоя в стороне отИ
окна, все замечал. Электрическим светом ты не пользовался,
вечером зажигал свечи. И еще одна странная черта! Днем ты
спал, а по ночам бодрствовал. Всякий раз, перед тем как лечь
спать, ты высвистывал красивую мелодию. Моя сестра Суад
называла тебя соловьем нашего квартала. Хотела бы я знать,
почему ты свистел. Просто по привычке? Или потому, что тос¬
ковал в одиночестве? Кстати, почему ты жил таким затворни¬
ком? Ни друзей, ни подруг. Ведь так можно повеситься от то¬
ски. Или ты поступал так, оберегая покой соседей? Тогда
я находила только одно объяснение: ты опасался, как бы кто-
нибудь из твоих друзей не заподозрил, что между тобой
и мной что-то есть.Удивляла меня и твоя манера одеваться. То ты был одет
с иголочки и выглядел расфранченным красавцем — не хватало
только, чтобы рядом была невеста. То вдруг появлялся в такой
скромной одежде, будто ты святоша, отшельник или же пол¬
ный банкрот. Свою рыжую бороду ты то вдруг отпускал, то
укорачивал. Почему, хотела бы я знать?Моя сестра Суад утверждала, что ты пользовался наклад¬
ной бородой. Правда ли это? И если правда, зачем ты это
делал?Прости, что я пишу о всяких пустяках. Уверена, ты сам за¬
метишь, что постепенно тон моего письма смягчается. Конечно
же, ты догадаешься почему. Письмо все равно что слезы:
облегчает боль, очищает душу, многое само по себе проясня¬
ется.Не буду затягивать, переворачиваю страницу прошлого.
Итак, я победила тебя: ты полюбил меня. Это утверждение,
несомненно, требует разъяснений. И я тороплюсь добавить:
«Как ни странно, меня покорила именно противоречивость все¬
го твоего поведения».Ты был в постоянной яростной борьбе с самим собой, точ¬
нее, твоя зарождающаяся любовь ко мне и твое высокомерие
пришли в столкновение. Ты долгими часами не отходил от ок¬
на, и мне казалось, что я чувствовала каждый удар твоего
сердца. Но стоило мне улыбнуться тебе, как ты исчезал на не¬
сколько дней, как бы давая мне понять, что никогда не будешь
ничьим рабом (подчеркиваю слово «рабом»).Всякий раз, когда ты отсутствовал, я с кипящей кровью
ждала твоего появления, нервы мои были напряжены до пре¬
дела. Я проклинала тебя, ты рисовался мне жестоким, эгои-
СТР1ЧНЫМ человеком. Но вот ты появляешься. Намеренно
хлопаешь окном. Приглаживая волосы, выглядываешь
на улицу. Приветствуешь меня с этаким простодушным
видом.12
в душе я сразу же прощала тебя. Мне хотелось вы¬
прыгнуть из окна, броситься к тебе на грудь, плакать и плакать,
пока я вся не изойду слезами. Но почему-то брала верх
гордость и самолюбие, и я с силой захлопывала окно. Ты же
снова исчезал на долгие дни. Несчастный одинокий человек.
Как и я.Однажды волею судьбы мы столкнулись на улице, и я по¬
шла за тобой. Мы шли по узким улочкам, сквозь толпы тор¬
говцев, маклеров, сводников. Я скрытно наблюдала за тобой
и поняла, что ты намного красивей, чем мне казалось: с густы¬
ми бровями, большими черными глазами, припухлыми губами,
четко очерченным подбородком, молодой и стройный. Тебе не
хватало только элегантного костюма и черных блестящих
штиблет или же военного мундира со звездами и орденами.
И хорошо бы в руке у тебя были зажаты ключи от шикарной
машины. Мы сели бы в нее и рванулись вперед. Твоя рука на
моем плече, ветер развевает мои волосы, и голос Умм Куль-
сум i поет для нас прекрасную песню.Ты же всматривался в лица людей и время от времени бро¬
сал на меня какие-то странно встревоженные или безразличные
взгляды. Ты нарочно выбирал самые узкие и темные улочки.
Подолгу стоял перед витринами книжных лавок, незаметно по¬
сматривая, не идет ли кто-нибудь следом, будто ты герой
фильма с бесконечными бегствами и погонями.В конце концов мы оказались на берегу моря за новыми
кварталами города. Здесь мы уселись на песок, под большой
пальмой. Нам было что сказать друг другу, и сразу же полился
разговор, веселый и живой как музыка. Ты ни разу не задал
мне вопроса о моей личной жизни, я — тоже. Ни разу не об¬
молвился о моей красоте и не пытался ухаживать за мной. Но
рассматривал меня пристально, с головы до пят, и я таяла от
восторга и наслаждения, несмотря на черную тень в твоих глазах
и постоянно нахмуренный лоб, на котором будто лежала пе¬
чать смертного греха. Заглянув в глубь своей души, я поняла,
что люблю тебя, что я твоя рабыня.Сознание этого отнюдь не принесло мне радости. Наобо¬
рот, мне пришлось бороться с внезапно нахлынувшим чув¬
ством унижения, с тоской и страданием. Я встала и ушла, не
оборачиваясь.Что заставило меня сделать это? Конечно же, твоя самона¬
деянность. Ты посчитал, что я стала твоей собственностью,
и стал вести себя со мной так фамильярно, будто мы женаты,^Умм Кульсум — знаменитая арабская певица, исполнитель¬
ница народных песен.13
по крайней мере, десять лет. Это оскорбило меня до глубины
души. У тебя был вид ястреба, закогтившего желанную
добычу.Я решила отомстить, но не тебе, а себе, и я отомстила. Не
подходила к окну целую неделю, несмотря на жгучее желание
увидеть тебя. Считаешь ли ты себя хоть чуточку виноватым
или полагаешь, что вся вина — моя?Как бы там ни было, продолжаю писать. А писать есть
о чем. Несколько месяцев нас разделяло взаимное отчуждение.
Затем мы снова встретились под высокой пальмой. После ко¬
роткого бешеного поцелуя я задала себе вопрос: почему, за
что я люблю его? Ответ был таков: потому что восхищаюсь
им. Значит, я просто рабыня своего восхищения. А он этим
пользуется!Я позабыла спросить себя о другом: а восхищается ли он
мною? Является ли он моим рабом? Задай я себе этот вопрос,
я не пришла бы к решению навсегда изгнать тебя из своей
Жизни...Однажды я сказала тебе:—	Между нами все кончено. Мы чужие.Ты опешил:—	Отчего? Почему? Что за каприз!—	Я не питаю к тебе ничего, кроме отвращения. Уходи, не¬
медленно уходи, не то я позову полицию, - ответила я.—	Сумасшедшая! Мне еще столько надо тебе сказать...—	Оставь все это для себя, — и я уже хотела было позвать
полицейского, но ты моментально скрылся.Дорогой ценой досталась мне эта победа. Но я приняла ре¬
шение и выполнила его. Ты бежал, должно быть, проклиная
меня и себя. А что еще оставалось тебе делать?!Между прочим, я заметила, что ты боишься полиции.
Почему?Я вышла на центральную улицу и гордо пошла по ней, рас¬
сматривая витрины магазинов. Я видела множество влюб¬
ленных парочек и вдруг задалась вопросом, почему ты никогда
не гуляешь по широким улицам, а, как вор, крадешься по
темным, тесным переулкам. Может быть, ты просто не тер¬
пишь суеты, суматохи? Может быть, ты мечтатель, поэт, пи¬
шущий о прекрасных певицах, призраках и непорочности? Если
ты поэт и я в самом деле разожгла жар в твоем сердце,
возможно, ты воспоешь и меня в своих вдохновенных
строфах.С этих пор я решила встречать тебя насмешливой улыбкой.
Ты всегда появлялся из-под арки, ведущей к нашему кварталу.
Но когда мы встретились, ты вдруг подошел и отвесил мне две14
звонких пощечины. На щеках, которые ты целовал с такой
нежностью, вспыхнули два красных огня.—	Глупая вертихвостка, — воскликнул ты. — Прибереги свои
капризы для других!Урок был жестокий, и я поняла, что, избирая свой путь,
я должна считаться прежде всего с тобой, а не своими жела¬
ниями. Это усугубило мое восхищение тобой.Итак, ты считаешь меня капризницей.Но ведь Суад, моя сестра, и все мои подруги утверждают,
что мужчины любят избалованных женщин.Суад недавно сообщила тебе, что ко мне сватаются.
Я спросила ее:—	Конечно, он был потрясен и сожалел о своем опрометчи¬
вом поступке?..—	Я этого не заметила, — сказала она. — Он отложил книгу,
тяжело вздохнул, надолго задумался, затем тихо и спокойно
сказал: «Этого нельзя допустить...»—	Что, что? — перебила я.—	Он спросил, сколько тебе лет, — продолжала сестра.—Я
с удивлением ответила: «Ты до сих пор не поинтересовался?!
Ей уже восемнадцать». — «А мне двадцать шесть, — произнес
он. — Скажи твоей сестре, что мне надо с ней поговорить. Я бу¬
ду ее ждать на старом месте, под пальмой, послезавтра в по¬
ловине восьмого вечера, когда она уже вернется с ра¬
боты».Не знаю почему, но твое благодушие и выдержка бук¬
вально взбесили меня. Я решила объявить тебе беспощадную
войну.В назначенное тобой время я не пошла на свидание. Мне
захотелось видеть тебя жалким и униженным. Поэтому я со¬
гласилась на предложение мужчины, который просил моей
руки.В тот день, когда у нас в доме уже праздновалась помолв¬
ка, ты, мой любимый, уехал. Ах, какая я дура! Да и ты не про¬
явил понимания!Увидела я тебя через год и улыбнулась, как будто ничего не
произошло. Ты не изменился, только волосы и борода у тебя
стали черными.Я поздоровалась с тобой. У меня было такое чувство, буд¬
то ты мой брат, вернувшийся из долгих странствий. Мы не
спеша пошли по темным улочкам. Ты шепнул мне на ухо:—	Ясмина! Ты первая девушка, с которой я чувствую себя
легко и свободно. Мне так хорошо с тобой.Любимый мой, если бы ты знал, как бережно я храню эти
слова в своей памяти!15
Но зачем ты задал тогда тот дьявольский вопрос:—	Так ты вышла замуж? Счастлива?Ты опять ранил мое самолюбие, и я ответила:—	Да, очень счастлива.И я отошла от тебя, не попрощавшись, рыдая, как ребенок.
Но ведь ты просто хотел знать, не забыла ли я тебя. Чтобы
сказать, что и ты меня не забыл. А тогда мне осталось бы
только спросить, продолжаешь ли ты на меня сердиться или
простил.Не знаю, кто из нас виноват, но прошу: внимательно про¬
чти это письмо. Думаю, ты поймешь самое главное, мой
любимый.Искренне твоя
Ясмина Ш.Переверни, пожалуйста, страницу. Боюсь, что мои мысли
покажутся тебе ребяческими, не заслуживающими внимания.«Ох, уж эти легкомысленные девицы из буржуазных се¬
мейств, — с издевкой подумаешь ты. — Все в жизни они сводят
к каким-то примитивным чувствам. Все они бездельницы,
пустые мечтательницы еще со времен Харуна ар-Рашида, Шах-
резады». Сплюнув, ты растопчешь мое письмо и бросишь
в мусорный ящик.Но не торопись. Сейчас я все объясню.В тот день, когда ты уезжал, я, уже просватанная невеста,
сидела у окна и наблюдала, как ты готовишься к отъезду: в те¬
легу погрузили скромную, обветшалую мебель, множество
книг и старенькое радио. Телега тронулась, и ты пошел сле¬
дом. Вскоре ты скрылся из виду. Я поручила Суад проследить
за тобой и узнать твой новый адрес. Сердце мое разрывалось
и ныло от боли, в глазах темнело, и я, как будто сойдя с ума,
бормотала:—	Вот и улетел наш прекрасный соловей. Окно твое уже
стало темным и мрачным, как будущее сироты. Пройдут годы,
и самая память о нем улетучится. Ведь даже скалы не могут
устоять под натиском времени. А я отпраздную свою свадьбу
под оглушительный бой барабанов и радостные клики женщин.
Дом, где я поселюсь, будет заставлен роскошной мебелью,
увешан тонкими, прозрачными занавесями. На стенах будет
яркая роспись, перед сверкающими зеркалами будут стоять
флаконы дорогих духов.И вдруг все утратило свой смысл. И моя будущая спальня
представилась мне склепом, наполненным запахом винного
перегара, идущим от спящего мужа. К горлу комком подкати¬16
ла тоска. Я подумала, как дорого порой обходятся наши ка¬
призы и причуды. Нет, если мне опостылеет семейная жизнь,
я заведу себе красивого любовника! - решила я, но тут же рас¬
каялась в этом намерении и поняла, что мне, как и другим
женщинам, уготован удел покорности.Возможно, я бы и дальше предавалась этим сбивчивым
мыслям, если б улица вдруг не наполнилась воем сирен: к до¬
му, где ты жил, с двух сторон подъехали полицейские машины.
Из них высыпали полицейские с оружием наизготовку и оцепи¬
ли дом. Трое в штатском подошли к двери и постучали. Не по¬
лучив ответа, взломали дверь и скрылись внутри. Когда они
немного погодя вышли, один из них удивленно воскликнул:—	В доме никого нет!Ко мне подошел мой жених и, положив руки мне на плечи,
сказал:—	Твой бывший приятель разоблачен как опасный полити¬
ческий преступник. Сегодня же его схватят.Пол заходил у меня под ногами. Я вспомнила все странно¬
сти твоего поведения и тут-то вдруг все поняла. Вот почему ты
одевался по-разному, входил в одну дверь, а выходил через
другую, никогда не прогуливался по центральным улицам
и избегал встреч с полицией.Я разразилась сумасшедшим смехом. Лицо у меня снова за¬
пылало, как от тех двух пощечин. Так вот почему на лице у те¬
бя лежала черная тень! Какая же я идиотка! Ты уехал не из-за
меня, ты просто скрылся от полиции!Я продолжала хохотать, что-то лепеча в бреду, но из глаз
у меня струились слезы. Когда наконец я пришла в себя, ве¬
роятно, благодаря громким кликам, доносящимся из соседней
комнаты, я спросила своего жениха:—	Кого ты имел в виду?—	Ну, того, кто жил в этом доме. Аль-Манджи. Я видел
вас вместе.Вот когда я узнала, что тебя зовут Аль-Манджи, а не Мух¬
тар, как ты назвался. Полицейские расспрашивали о тебе де¬
тей, но никто не признался, что видел тебя. Или хотя бы слы¬
шал твое имя. Дети отбегали и кричали: «Да здравствует
свобода! Да здравствует свобода!»На улицу вышла старая испанка, жительница соседнего до¬
ма. Она сказала полицейским, что дом давным-давно покинут,
лишь иногда по ночам там мерцает свеча.—	Должно быть, туда иногда забредают бродяги, — предпо¬
ложила она.Мой жених что-то пробормотал себе под нос и направился
к одному из полицейских, но я остановила его, крикнув:17
—	Ты что, работаешь осведомителем у французов?Он склонил голову и растерянно ответил:—	Нет, нет. Но твой сосед перебежал мне дорогу...Меня охватило презрение к этому ничтожеству. Боже, какон жалок! Я сжала губы, закрыла глаза и представила не его,
а тебя рядом с собой. Он бросился ко мне. В этот миг у меня
было лишь одно желание — покончить с собой...Клики женщин стали еще громче, зарокотал барабан, зазве¬
нели золотые украшения на ногах танцовщиц. Вошла моя мать
и попросила меня выйти к гостям. Жених тут же выскользнул
из комнаты.—	Сейчас, — сказала я и снова выглянула в окно. Полиция
уехала, детвора разбежалась. Твое окно было закрыто. Кругом
царили уныние, мрак.Не успела мать закрыть за собой дверь, как прибежала за¬
пыхавшаяся Суад и, скинув с себя покрывало, вскричала:—	Это не человек, а джинн или дьявол.—	Говори потише! Ты узнала его новый адрес?—	Конечно, нет! Сам шайтан не сможет уследить за этим
человеком. Да упасет тебя от него Аллах!—	Он ускользнул от тебя? Как это случилось?—	Выйдя на центральную улицу, он сразу же нацепил
темные очки и сел в ожидавший его автомобиль, а за телегой
с вещами пошел другой человек, которого я раньше не видела.
Повозка подъехала к грузовику, вещи перегрузили в него, и он
уехал. Я стояла остолбеневшая и думала: «Бедная моя се¬
стричка Ясмина! Человек, который похитил ее сердце, скрыл¬
ся, будто в воду канул». Вдруг ко мне подходит незнакомый
симпатичный парень и вкрадчиво так говорит:—	Отправляйся домой. Никому ни слова о том, что ты ви¬
дела. И предупреди сестру, чтобы она отрицала всякое знаком¬
ство с жильцом дома напротив. Это в ее же интересах. И пусть
постарается, чтобы и ее жених не упоминал имени Мухтара.
Ясно?Он придвинулся ко мне ближе и шепнул:—	А ты такая очаровательная девушка! — Суад сделала
ударение на последних словах и закрыла глаза в упоении.—	А между прочим, знаешь ли ты, что эта испанка — вдова,
ей тридцать четыре года. Она влюблена в своего соседа-испан-
ца, спит с ним раз в неделю и готовит приворотное зелье,
чтобы он женился на ней.Выйдя в гостиную, я продолжала думать о тебе. Вспомнила
вдруг роман Горького «Мать», который ты мне дал почитать
во время нашей первой встречи. И представила себе, будто это
ты — герой романа. Вот ты произносишь речь на тайной сход¬18
ке, а вот и я сама везу в поезде чемодан с листовками. По ка¬
кому-то странному обману чувств мне почудилось, что бой ба¬
рабанов, звон золотых украшений, радостные клики женщин —
все это шум поезда, увозящего меня.В этот миг я почувствовала все убожество окружающей ме¬
ня жизни. Ты был прав, назвав меня избалованной дурой.
Я вспомнила тот день, когда мы расстались в последний раз.
Революционер-подпольщик не шляется по большим осве¬
щенным улицам. А его обязанности - тяжелое бремя, которое
кладет черную тень на лицо.Я задумалась: что я за человек? Чем и зачем я живу?
Сплю, ем, работаю в офисе одной из компаний, снова ем,
сплю, — и ничего больше.И все же Аль-Манши — или как там его зовут — любил ме¬
ня, а я теперь вот собралась замуж. Отхлестал меня по щекам,
но уважал во мне человека. Почему же я не пошла тогда на
встречу с ним? Почему не выслушала все, что он хотел мне
сказать. Нет, я и вправду избалованная дура...Я протянула руку жениху. Пока фотограф делал свое дело,
Суад шептала мне:—	Ты — ангел дивной красоты, Ясмина, да не оставит тебя
своими милостями Аллах.Всю ночь после помолвки я мучилась бессонницей. Что-то
перевернулось во мне.С тех пор я забросила все дела, только сидела и, занятая
своими мыслями, глядела в окно, точно боясь упустить мо¬
мент, когда ты пройдешь мимо. У меня будто открылись гла¬
за. Я начала смотреть на все вокруг себя по-новому. И поняла,
что жила все это время легкомысленно и беспечно, не интере¬
суясь окружающими людьми, не стараясь постичь сокровенный
смысл жизни. Ты жил рядом со мной целый год. Я полюбила
тебя. Но никогда даже не спросила, есть ли у тебя семья, мать,
отец, сестры, братья, сыт ты или голоден, кто стирает тебе
одежду, чем ты живешь, какие у тебя вкусы, как ты относишь¬
ся к семейной жизни. Я была слепой эгоисткой. Думала только
о себе и своих интересах. Даже не полюбопытствовала, сколь¬
ко тебе лет: узнала это от сестры. И, естественно, ты тоже не
спрашивал.Ты видел моих родителей, познакомился с моей сестрой,
Суад, все ждал, когда наконец я проявлю подлинный интерес
к тебе. Не сомневаюсь, что мой эгоизм доставил тебе много
неприятных мгновений, но ты жалел меня. Из всех твоих слов
я запомнила только те, что касались меня. Я была опьянена
своей любовью и проснулась слишком поздно: после того как
потеряла тебя, быть может, навсегда.19
Бессонница продолжала терзать меня и в последующие но¬
чи. Я не могла дождаться, когда наконец наступит рассвет.
А если и забывалась, то коротким, тревожным сном.Потянулись нестерпимо тягучие дни. Я решила выполнить
все твои распоряжения, переданные через Суад. Подавила стре¬
мление порвать с женихом. Но если бы кто знал, какой пыткой
были для меня прогулки с ним по освещенным широким ули¬
цам европейских кварталов.Мой жених всегда изысканно одевался, душился, В нем бы¬
ло немало чванства. Он сорил деньгами направо и налево. Мы
ходили в кафе, в дансинги. Я старалась танцевать с другими,
чтобы отомстить ему и себе за пустоту нашей жизни.Постепенно я прозревала. И увидела, какие большие разли¬
чия существуют между людьми: богатые и бедные, образо¬
ванные и невежественные, одетые в лохмотья и с иголочки,
здоровые и больные, господа и слуги. Вспоминая о тебе, я ста¬
ралась убедить себя в том, что ты видение, призрак, а может
быть, просто волнующая мелодия, которой мне уже никогда
больше не услышать.Я смотрела на своего жениха, на его костюм и туфли, зо¬
лотые часы на руке, оттопыренный карман. На его лбу я не ви¬
дела ни одной озабоченной морщинки. Я все время сравнивала
его с тобой. Но какое же тут могло быть сравнение!Однажды он признался, что ревновал меня к тебе. Ревность
побудила его написать анонимный донос в полицию. Он много
рассказал мне о тебе, о твоей подпольной деятельности.Сознаюсь, что в этом разговоре с ним я схитрила.Заявила, что всегда хотела иметь именно такого спутника
жизни. Он красив и богат, его отец — ханифитский i муфтий,
а я всего-навсего дочь фесочника. Поэтому я должна быть
счастлива. Тут, однако, я дала ему понять, что только из люб¬
ви к нему прощаю этот донос. Он покаялся, и в знак примире¬
ния мы поцеловались.Наверное, тебя и сейчас обуревает ревность, ты готов вы¬
бросить это письмо. Но не спеши. Тебя ожидает еще много
удивительного.Книга, которую ты мне дал, способствовала моему пробу¬
ждению. Я раздобыла множество брошюр, кое-какие из них
я поняла, кое-какие — нет. В каждом слове, в каждой строке
я искала тебя - и часто находила. Многие мысли переклика¬
лись с твоими мыслями. С горечью сознавала я, что мой же¬
них — в стане твоих врагов.^ Ханифиты — последователи религиозной школы имама Абу
Ханифа.20
Каково же было мое удивление, представь себе, когда мой
жених, прочитав те же книги и брошюры, заявил, что он устал
от своей семьи и своего окружения. Оказалось, что его родите¬
ли усиленно следят, чтобы он не пропускал пяти ежедневных
молитв и держался подальше от людей сомнительной на их
взгляд репутации.Он предложил мне присоединиться к тем, кто вел борьбу за
свержение нынешнего режима. Откровенно сказать, я так и не
поняла его побудительных мотивов, но вдруг почувствовала
к нему искреннюю симпатию. Может быть, он неосознанно за¬
видовал тебе? Как бы там ни было, мы договорились о каких-
то действиях.Отправясь на улицу Гарната, мы столкнулись с полным
разбродом в мыслях и убеждениях. Люди с бородами, в чал¬
мах, джуббахЧ с орденами на груди с апломбом рассуждали
о праве на руководство, об очередности вступления в их ряды,
о принятии приглашения на прием в королевский дворец. Оче¬
видно, это были остатки националистов, отставшие от вре¬
мени. Мы попробовали найти представителей отделившейся
группировки. Нам сказали, что ее члены сидят в тюрьмах или
находятся в изгнании. Мы твердо уяснили себе одно: именно
народ со своей неиссякаемой жизненной энергией является под¬
линным руководителем борьбы против французских колониза¬
торов. И мы не потеряли надежду найти ниточку, которая бы
связала нас с движением сопротивления. Я вспомнила тебя, но,
выполняя твое веление, переданное через Суад, я не осмели¬
лась напомнить о тебе своему жениху.Мы договорились, что будем продолжать поиски, но
с осторожностью, потому что по стране прокатилась широкая
волна арестов. Было решено, что он попробует найти еди¬
номышленников среди своего окружения, а я — у себя на рабо¬
те. Мы были уверены, что сумеем достичь своей цели.Но шли дни, а наши поиски не приносили никаких плодов.
Моему жениху так и не удалось найти в своем окружении чело¬
века, кто хотя бы осмелился поговорить с ним о политике.
В доме его отца собирались преимущественно адвокаты, судьи,
вельможи. Они вели беседы о продвижении по службе, надбав¬
ках, о расхождении между идеологией короля и доктриной ха-
нифитов, о победе, по милости Аллаха, суннитов над безбож¬
никами мутазилитами^. Завершались эти беседы обычно
обсуждением блюд, которые следует или не следует есть в ме-^ Д ж у б б а — верхняя одежда с широкими рукавами.2 Мутазилиты — мусульманская секта, отрицавшая многие
догматы ортодоксального ислама.21
сяц поста Рамадан. Что до женщин и молодежи, то они гово¬
рили о моде, о скачках, о том, кто из парикмахеров лучше,о	достоинствах тех или иных конфет, о торговцах, поставщи¬
ках короля и т. д. и т. п.Слушая эти разговоры, мой жених приходил в отчаяние.
Однажды он набрался смелости и в присутствии своего отца
спросил одного из крупных ученых, специалистов в области
мусульманского права, о происходящих событиях, бомбах,
взрывающихся повсюду, о политических партиях, их платфор¬
мах и конфликтах.—	Не вступайте на пагубный путь, — с осуждением ответил
ученый.А его отец, ханифитский муфтий, назидательно и важно,
будто толкуя Хадисы^, изрек:—	Видимо, близится час, когда рабыня родит госпожу.
И посягнут босые и голые на пастырей и охранителей порядка.
Смутьянам, вступающим в партии, место в тюрьме, — это от¬
бросы нашей нации.Прежде чем мой жених успел возразить, один из присут¬
ствующих перевел разговор на другую тем>:—	Как вы полагаете, из чего вкуснее всего мулюхийя ^ — из
говядины или баранины?Вот и все.Однажды я разговорилась с одним из наших сослуживцев
в присутствии машинистки, милой смуглой девушки, дочери
железнодорожника. Разговор коснулся политики Поначалу со¬
служивец был осторожен, но потом заговорил откровенно, вы¬
сказавшись в поддержку отколовшейся группировки в нацио¬
нальном движении. Он назвал наиболее выдающихся, на его
взгляд, руководителей. Все, кого он упомянул, были аресто¬
ваны или сосланы. Я не отдавала себе отчета в целях группи¬
ровки, но готова была к ней присоединиться. Девушка слушала
нас с большим вниманием, но сама не произнесла ни слова,
только иногда улыбалась.Я уже давно оценила ее знания и осведомленность. Поэто¬
му ее молчание меня удивило. Ведь она всегда живо участвова¬
ла во всех беседах, зачастую высказывая точку зрения, идущую
вразрез с взглядами других. Это вызывало жаркие споры, из
которых она неизменно выходила победительницей. Главным
ее аргументом было-—	Вам не достает объективности. Подлинное развитие мыс¬
ли невозможно без объективного подхода.^ Хадисы — предания о деяниях и речениях Мухаммеда2 Мулюхийя — густая похлебка из зелени, риса и баранины или
говядины22
Было уже шесть часов вечера. Сослуживец слегка прикос¬
нулся к моей руке, давая понять, что хотел бы продолжить со
мной разговор о политике. Девушка-машинистка, однако, при¬
хватив свои черные кудри красной косынкой, предложила мне
прогуляться. Посмотрев на нее, я вдруг с удивлением уловила
нечто схожее в твоей и ее манере поведения Уж не родственни¬
ца ли она тебе? Конечно, по внешности и темпераменту вы со¬
вершенно различны, но в обоих вас чувствуется та же твер¬
дость воли, та же стойкость... Мы уже полтора года работали
в одном бюро, и она ни разу еще не пожаловалась на уста¬
лость. В общих разговорах она участвовала только тогда, ког¬
да обсуждались профсоюзные любо другие, сравнительно безо¬
бидные темы. На работу она приходила раньше всех, уходила
последней. Она отвергала духи, косметику и украшения. Никто
даже не пытался за ней ухаживать. В сумочке у нее всегда хра¬
нилась какая-нибудь книга Она была на год младше меня, но
я смотрела на нее, как на профессора ..Итак, мы пошли вместе. Она вежливо поинтересовалась
моими делами, спросила о женихе и наших отношениях, заме¬
тила, что я очень изменилась за последнее время, видно, сказы¬
вается любовь . Но я перебила ее:—	А ты знаешь, я уверена, что Аль-Манджи, или Мухтар,
как он себя назвал, твой брат, по крайней мере, двоюродный.
Я любила его, а он отхлестал меня по щекам. Я хотела бы
пойти тем же путем, что и он. Читаю книги о России и ста¬
раюсь его понять. Повторяю: ты — его сестра. Только не пы¬
тайся убедить меня, что ты его не знаешь.Она остановилась. Лицо ее было озабочено, на лбу обозна¬
чилась морщинка. Но она улыбалась.—	Я не понимаю, о чем речь, — сказала она.—Ты мне
много рассказывала о Мухтаре и о том, как вы разошлись. Но
с чего тебе взбрело в голову, что я его сестра? Мой брат ни¬
когда бы не стал добиваться любви такой красавицы, как ты.
Наша семья бедная. Имя Аль-Манджи я вообще услышала
впервые.Она пошла дальше, будто ничего не произошло. Мне ста¬
ло горько и стыдно. Я почувствовала себя неопытным ди¬
тятей.—	Прости меня, Аида. — сказала я ей.— сама не знаю, что
несу...—	В последнее время, мне кажется, тебя больше занимает
политика, чем жених, — ответила она, ничуть не обиженная, да¬
вая понять, что пошла со мной гулять именно для того, чтобы
поговорить о политике. — А что, в магазин Общества дружбы
с СССР поступили новые книги?23
—	Ты тоже заходишь туда ? —ответила я вопросом на
вопрос.—	Конечно. А почему бы и нет? По крайней мере, до тех
пор, пока там продаются новые книги по более или менее
сходной цене. Конечно, я не была там уже несколько дней. Не
зайти ли нам?Мы пошли по улицам, отбиваясь от назойливых пристава¬
ний юнцов. Перед входом в книжный магазин Аида приостано¬
вилась, бросила взгляд на витрину. А когда вошла, пристально
оглядела всех покупателей, не обращая внимания на мое уди¬
вление, выбрала дешевую книжку «Супружеская жизнь Омара»,
быстро расплатилась и с милой улыбкой потащила меня к вы¬
ходу. Когда мы вышли на улицу, она сказала:—	Ты разве не заметила, что продавцы новые, а на полках
совсем другая литература. Там были три шпика, которые сле¬
дили за каждым движением покупателей. Без сомнения, в мага¬
зине был обыск.В который уже раз я убедилась, насколько я наивна. «Да,—
подумала я, — а ведь Аида куда умнее, чем я полагала». Ты хо¬
рошо знаешь мой скверный характер: упряма, своенравна. Но
ей я подчинялась. Не говоря ни слова.Неожиданно Аида остановилась у витрины ювелирного ма¬
газина. Но смотрела она не на золотые украшения, как можно
было бы предположить, а на лица прохожих. Я догадалась:
она проверяет, нет ли за нами хвоста.Мной овладела неясная тревога...Стало быть, Аида — революционер, как и Мухтар. А я — на
пороге перестройки всей своей жизни. Я улыбнулась, а на лбу
выступили капли пота. Повернувшись к Аиде, я с любовью по¬
целовала ее в щеку. Она пристально посмотрела на меня — и
все поняла.—	Бдительность — главное в революционной работе, — тихо
произнесла она.—	Вы с ним оба резко отличаетесь от всяких там реформи¬
стов и сепаратистов. Глубже и четче знаете, что и как вам де¬
лать. Я тоже хочу заниматься политикой, быть с вами, — сказа¬
ла я.Она строгим голосом ответила:—	Никогда больше так не говори. Я не «занимаюсь поли¬
тикой». Это выражение, характерное для буржуазии. Я просто
борюсь. А для того чтобы бороться, необходимо прежде всего
знать, за что. Верить всей душой в свои цели. Одних патриоти¬
ческих чувств мало. Потому что чувства — тот же огонь, ко¬
торый в любой миг может погаснуть. Одни патриотические
чувства не смогли спасти республиканскую Испанию. Стать ре¬24
волюционером нелегко. Тебе надо начинать с самого начала,
с основы основ, с осознания того, что наша жизнь пока еще
плохо устроена, а надо устроить ее так, чтобы она удовлетво¬
ряла всех людей без исключения. Для этого нужны знания.В тот вечер я пришла домой поздно, около восьми часов
вечера, и сразу же получила нахлобучку от отца. Он хотел по¬
казать моему жениху, что в нашем почтенном семействе не
принято, чтобы женщины опаздывали домой. Затем они с же¬
нихом уселись играть в нарды. Мать готовила ужин на кухне,
а сестра накрывала на стол.Я положила сумочку и вдруг впервые с радостью почувство¬
вала, что у меня наконец-то есть чем заняться, есть цель жизни.Отец и жених разговаривали о политике. Отец — приверже¬
нец консервативного курса мечети Зейтуна^ и тунисского бея,
а жених отстаивал национально-освободительное движение,
время от времени бросая на меня вопросительные взгляды.Аида посоветовала мне скрыть от него все до тех пор, пока
его не проверят компетентные люди. Поэтому я только
вскидывала бровь, — мол, ничего нового, и задавала ему такой
же безмолвный вопрос. Он улыбался.А со следующего дня началось...Я вступила в подпольный кружок. Затем стала членом ячей¬
ки и начала выполнять задания. Взорвала две бомбы, принима¬
ла участие в пересылке оружия и взрывчатки.Аиду арестовали. Она никого не выдала. Моему жениху
удалось организовать забастовку рабочих в порту, его задер¬
жали, но через два часа по приказу королевского дворца выпу¬
стили. Обстоятельства его освобождения были неясны, и
в ячейку он принят не был. Это выбило его из колеи, и он за¬
нял выжидательную позицию, порвав с анархическими и бур¬
жуазными группировками.Наши ряды растут и крепнут. Среди рабочего класса и сту¬
денчества прочно укоренились наши взгляды.После того как я успешно выдержала проверку, было реше¬
но перевести меня на работу в подпольный комитет, где рабо¬
таешь и ты.Вчера мне приснилось, будто я сижу в темной тюремной ка¬
мере и кормлю грудью чудесного младенца. Один из надзира¬
телей спрашивает:—	Как его зовут?И я, как в бреду, отвечаю:—	Товарищ. Его зовут товарищ.И тут я проснулась...^ Мечеть 3 е й т у н а — центральная мечеть в Тунисе.25
Ясмина перечитала свое письмо и вспомнила о необходимо¬
сти строго хранить тайну. Она поспешно сожгла письмо и во¬
скликнула, как будто принося клятву:—	Напишу обо всем этом после победыТАНЕЦ СКОРБИДиктор объявил очередной номер Стадион потонул в гро¬
ме рукоплесканий, криков, свиста. Тысячи зрителей устремили
свои взгляды к арене. Вот-вот появится танцевальная группа,
которая уже успела покорить столицу своими уличными высту¬
плениями. Группа исполняла танцы наездников с такой ли¬
хостью и мастерством, что казалось, будто действительно ска¬
чут подгоняемые всадниками кониНекоторое время арена, похожая на огромный барабан,
оставалась пустынной. Затем ярко вспыхнули прожекторы, по-
следоват новый взрыв аплодисментов, и все замерло. Все жда¬
ли появления танцоров.—	Не позволим им уйти с арены, — уверенно произнес один
из зрителей.—	Конечно, нет. Пока не налюбуемся, — поддержал его
соседТретий добавил:—	Пускай танцовщица танцует, сколько хватит сил.Молодой деревенский парень глухо пробормотал.—	Тащусь за ней следом от самой деревни. Неделю провел
в Константине 1. И вот уже четыре дня, как торчу в столице.
Гостиницы все забиты. Ночую, где придется: то в саду, то
в бане. И все ради того, чтобы увидеть ее хоть на мгновение.
Совсем потерял голову. Единственный способ исцелиться от
этого безумия — вонзить ей в грудь кинжал.В проходе, ведущем к арене, появился человек. Аплодис¬
менты усилились. Все вытянули шеи Человек замедлил шаг.
Повернулся к трибунам, всматриваясь в шевелящиеся тени,
скрытые пеленой сигаретного дьгма. Затем твердым шагом на¬
правился к арене. Поднявшись по ступенькам, он очутился
в освещенном пятачке на краю арены.Он был высокого роста. Одет в белую джубб>, поверх
нее — шерстяной бурнус, на голове — желтая шелковая чалма,I	Константина — город на севере А тира26
отороченная несколькими витками черного ворса. У него было
длинное лицо, крючковатый нос. на лбу — татуировка.Диктор торжественно провозгласил:—	Аль-Хамуди аль-Фахль!И снова по стадиону прокатилась волна аплодисментов. Де¬
ревенский парень завопил:—	Живи и здравствуй, аль-Хамуди аль-Фахль!Некоторое время аль-Хам>ди стоял неподвижно, похожийна римск>ю статую. Затем вытащил из-под джуббы длинную
флейту, отер рукой рот и подбородок, облизнул г>бы, поднес
флейту ко рту и начал играть
, Полились звуки вступления По традиции ее мелодия дол¬
жна быть сдержанно-возвышенной Но аль-Хамуди отошел от
обычаев и канонов и по самому ему непонятному наитию
играл другое Подобные мелодии звучат на празднествах
и свадьбах после пол>ночи, когда ч\вства возбуждены и умы
одурманены.—	Господи! Как он играет^ —прошептал деревенский па¬
рень.Аль-Хамуди шагнул вперед Луч света рванулся за ним.
Флейтист закрыл глаза и весь отдался чувствам, отдался мело¬
дии, страстно зовущей в неведомую даль.«Бедный Камиль... Первый человек, с которым я начал вы¬
ступать. Ему было тогда тридцать. Великан с ликом ангела.
Танцовщицы так и вились вокр>г него. Приблизится к нему ка¬
кая-нибудь красавица, покружит вокруг него, затем протянет
руку, чтобы совлечь с него накидку, да так и продолжает тан¬
цевать, не сводя глаз. Только для него.У него был сильный, чистый, глубоко волнующий голос.
Никто не мог лучше его воспроизвести мотив. На всех свадь¬
бах он был тамадой Говорун, краснобай, за словом в карман
не полезет. С вечера до утренней зари руководит всякими тор¬
жествами. Петь начинал он раньше, чем я заиграю. Обозначит
мелодию и >же поет, не обращая на меня никакого внимания.
Мне остается только подстраиваться под него.На первой же свадьбе, где мы выступали вместе, в него
стреляли. П>ля порвала ем> >хо и сразила наповал танцую¬
щую девушку. Свадьба превратилась в похороны. Жандармы
целую неделю искали убийц\, но так и не нашли.На следующей свадьбе молоденькая танцовщица в экстазе
<^бросила с себя покрывало и кинулась к нему. Ее разъяренный
брат выхватил кинжал. Поднялась дикая суматоха. Нам уда¬27
лось пробраться к выходу, и мы со всех ног бросились в спаси¬
тельную темноту. На следующий день мы услышали, что эту
красивую девушку зарезали. Ее брата посадили в тюрьму,
а позднее отправили на каторгу.На третьей свадьбе вышла танцевать чья-то жена. Молодая,
с открытым лицом, белокожая, стройная. Никогда не встречал
я более совершенной красоты. Танцуя, она с улыбкой сорвала
с Камиля накидку. Он как зачарованный потянулся к ней, об¬
нял ее за талию, и они вместе пустились в пляс. Вся молодежь
расселась вокруг. Танцевали они до восхода солнца.Спустя два дня к Камилю верхом на осле приехал муж этой
женщины. На руках он держал шестимесячную девочку. Она
охрипла от плача.—	Или верни мне жену, или забирай и ребенка, — потребо¬
вал он.Камиль повернулся и пошел в свою лачугу. Через несколь¬
ко минут он вышел с посохом в руке и узелком на плече.—	Будьте счастливы! — пробормотал он, опустив глаза до¬
лу. — Я ухожу к святым местам.И направился на восток. Мы проводили его до окраины де¬
ревни, затем остановились и стали глядеть ему вслед. Камиль
спустился к развилке и стал подниматься по склону холма. Ве¬
тер раздувал его джуббу. На вершине он задержался. Даже не
обернувшись, сделал шаг, другой и скрылся из виду. Навсегда.Уже двадцать лет я спрашиваю каждого встречного палом¬
ника о нем, но никто до сих пор не смог мне ничего
ответить...»По щекам аль-Хамуди ползли слезы. Он открыл глаза. Ста¬
дион сотрясался от криков и рукоплесканий.—	Это музыка заоблачных далей, — восторженно сказал
своему соседу один из зрителей.Сосед уточнил:—	Не просто заоблачных далей, это музыка самой дальней
звезды.—	Это мелодия, льющаяся из сокровенных тайников души
скорбящей девушки, — прошептал деревенский парень и сжал
в кармане рукоять кинжала.Освещенный пятачок, где стоял аль-Хамуди, стал расши¬
ряться. Скоро вся арена была уже залита светом. Грянули зву¬
ки бубна. Аль-Хамуди пришел в себя и вспомнил, зачем он
здесь, на арене: сегодня его группа борется за один из главных
призов фестиваля.28
«Ну, что ж, - подумал аль-Хамуди, - постараемся побе¬
дить. Но сейчас я играл не для вас. Я играл для него. Для
Камиля».Свет погас. Арена покрылась мраком. И вдруг солнечный
луч прожектора выхватил ступеньки арены. Звуки бубна стано¬
вились все громче и громче.—	Давай, братец аль-Хамиси, давай! - закричал деревен¬
ский парень.Певец быстро поднялся на арену. Одет он был точно так
же, как и аль-Хамуди. Только ростом чуть пониже. Под гром
оваций и невообразимый шум он прошел освещенный участок
арены и присоединился к своему другу. Запела флейта. В такт
ей ударил бубен. Полилась мелодия танца. Мелодия радости
и веселья, но с легким призвуком тревоги.—	Сейчас, сейчас выйдет она! — прошептал деревенский па¬
рень. Сердце его учащенно забилось. Он приковал свой взгляд
к освещенным ступенькам. И наконец наступил долгожданный
миг. Появилась она. Стройная, одетая в тончайшее красно-бе¬
лое свободное платье. На голове — белый платок, завязанный
сзади узлом. Ступала она легко и грациозно.—	Это она! Она!.. — прошептал деревенский парень. Его за¬
хлестнуло чувство ревности: почему она танцует для многих
тысяч людей, а не для него одного.Танцовщица шла быстрым шагом, стараясь побыстрее
пересечь освещенный участок арены и скрыться в темноте, от¬
куда лилась мелодия. Именно: скрыться. У нее нестерпимо бо¬
лели почки. Врач настаивал на срочной операции и разрешил
ей выступить только с условием, чтобы она не перенапряга¬
лась. Но разве можно не танцевать, тем более сегодня?!Она перевела дух. Вернулась на освещенный центр арены
и начала медленно кружить, раскачиваясь под мелодию
флейты и ритм бубна. Двигаясь на полусогнутых ногах, подав¬
шись телом вперед, она тянула правую руку, будто держала
поводья. Левой рукой танцовщица подхватила подол платья
и развевала им в такт скачке. Это был танец наездницы.Музыканты заиграли быстро и резко. Звуки напоминали
крики раненого о помощи. Танцовщица рванулась вперед, во
тьму, словно всадница, спешащая на помощь. Луч света прыг¬
нул за ней, высветив на миг музыкантов.Аль-Хамуди стоял, раскачиваясь в такт мелодии, грудь его
вздымалась и опускалась. Он пристально следил за танцовщи¬
цей.Аль-Хамиси, немного откинувшись назад, выбивал ритм на
бубне: то с силой, то мягко и нежно. Глаза его были закрыты,
и его одолевали горькие мысли, воспоминания.29
«Уже девятнадцать лет, как я играю и пою. Как много
времени утекло. Моя рука, сжимающая оливковый посох, от¬
мерила жизнь целого поколения. За это время мои сверстники
стали врачами, профессорами, офицерами, адвокатами. Я же
остался кем был и вот наблюдаю со стороны за суетой сме¬
няющих друг друга поколений. Чего я достиг? У меня на руках
выросла девочка. Самое совершенное творение природы, какое
мне доводилось видеть. Ее родители были бедняками и не смо¬
гли отдать ее во французскую школу. Благодаря моим забо¬
там, она расцветала как прекрасная гвоздика. Когда ей испол¬
нилось двенадцать, отец отдал мне ее в жены. Прочли
фатиху^, заклали, как полагается, петуха, а потом вошли в на¬
ше общее жилище. Она навсегда осталась преданной мне, стой¬
ко перенося все невзгоды: голод, холод, преодолевая искуше¬
ния и отклоняя домогательства сынков богатеев. Рассказывала
мне обо всем, что с ней случалось или занимало ее. Когда при¬
ставания становились слишком назойливыми, мы уходили
в другую деревню, другой город. И мы были счастливы.Но не прошло и трех лет, как у нее начался кашель. Ее цве¬
тущее прекрасное личико стало увядать, покрылось желтизной.В тот вечер я вернулся домой и очень удивился, разглядев
в полутьме, что она подкрасилась и принарядилась. На щеках
ее играл румянец, а в глазах снова появился блеск. Она схвати¬
ла мою руку и покрыла ее поцелуями. В уголках ее глаз стояли
слезы, но на губах играла улыбка. Я хотел зажечь лампу, но
она возразила:—	Нет, мой любимый, не надо. В полутьме мечтать прият¬
ней...— Она снова начала целовать мою руку и вдруг обрати¬
лась ко мне со странной просьбой: — Уже семь лет, как мы
муж и жена. А наша любовь длится еще дольше. Когда мне
было всего четыре года, меня околдовал твой голос. Я не по¬
нимала, о чем ты поешь, но слушала тебя, затаив дыхание.
В твоем голосе слышались звуки рая и ада, голоса ангелов
и чертей. Проводи же меня с песней, моя любовь. Спой мне...—	Милая, что с тобой?!—	Твой голос для меня как священное заклинание. Спой же
мне. Выполни мою последнюю просьбу.Объятый тревогой, я спросил:—	Что же тебе спеть, любимая?—	Спой мне песню, одновременно и радости} ю и печаль¬
ную,—ответила она. Я сказал:1	Фатиха— первая сура Корана30
—	Но я не знаю таких песен.—	Я хочу услышать песню о любви Аль-Джазии и Зиябе
аль-Гилейле. Помнишь эту историю?Аль-Джазии всячески домогался халиф аль-Зинати. Как ей
было тяжело! Она днями и ночами всматривалась в даль,
плакала и ждала, когда же приедет ее любимый. И вдруг —
о радость! — на горизонте появился Зияб на своей белой ло¬
шади, обгоняющей ветер. Я хотела бы услышать трепет их
сердец в тот миг.Любимый, у тебя такой прекрасный голос, ты можешь вы¬
разить все. Спой же мне, милый. На прощание. Я не могу под¬
няться и станцевать для тебя. Но мое сердце — оно уже тан¬
цует. Спой же мне. спой...—	Да, да,—отвечал я ей,—я спою для тебя песню. Вот
только вспомню мелодию...Я \же был готов начать, как она вдруг всхлипнула, захрипе¬
ла, и ее рука, цепко державшая мою, разжалась. Я не успел вы¬
полнить эт> просьбу любимой...»Танцовщица продолжала танец. Все в ней двигалось в рит¬
ме танца: плечи, грудь, ноги, руки. Луч света неотступно сле¬
довал за ней. Боль стала уже совсем нестерпимой, и она
медленным и отяжелевшим шагом направилась к центру
арены.«Что это с ней ?» — всполошился аль-Хамуди и толкнул
товарища, который тоже пристально наблюдал за танцовщи¬
цей.—	У нее, видимо, сильные боли. Надо бы ей помочь.Он поднял бубен вверх, ударяя по нему с большой силой,
но в медленном ритме. Аль-Хамуди понял его и тоже замед¬
лил ритм, перейдя на более протяжную мелодию.«Боже, — шептала танцовщица про себя,—как ярко горят
огни! Этот луч прожектора просто преследует меня. Хоть бы
он погас!..»Мучительная боль не ослабевала, хотя она и перешла на
медленный танец.Влюбленный деревенский парень ощупал в кармане кинжал
и стал пробираться вперед, решив найти наиболее удобное
для нападения место — чтобы полиция не успела ему по¬
мешать.Танцовщица достигла центра арены и начала исполнять
вторую половину танца — танец коня, но новый приступ резкой
боли пронзил ее.31
Аль-Хамуди заметил, что движения левой ноги, очень
важные для этого танца, у нее не получаются. Он толкнул аль-
Хамиси локтем, и они вместе шагнули вперед. Встали рядом
и начали кружить вокруг нее, пытаясь прикрыть ее полами
своих бурнусов.«Дорогая, потерпи. Надо продержаться еще всего несколько
минут», — мысленно ободрял ее аль-Хамиси.Аль-Хамуди же думал: «Если боли не доконают ее, один из
главных призов — наш. Вон как бушует народ, восхип^енный ее
танцем».Прожектор осветил всех троих. Танец продолжался...«Как это было? Он поклялся, что будет петь постоянно, по¬
ка я не исцелюсь. И он пел и пел. Однажды он пел на свадьбе,
а я танцевала перед ним. Потом он попросил у матери моей
руки. На другой день мы поженились. И он пел для меня.
Днем и ночью.Когда врач сказал, что мне надо обязательно делать опера¬
цию, он заплакал, как ребенок. Операцию мог сделать только
специалист. В больнице такого не оказалось. Все наши деньги
ушли на обследования, лекарства и переезды из города в город
в поисках врача-специалиста. Я не работала два месяца. А он
не хотел петь кому бы то ни было, кроме меня. Мы завязли
в долгах.Тогда я убедила его принять участие в конкурсе, попытать¬
ся выиграть премию. Удалось мне это с великим трудом. На
областном конкурсе танцев мы заняли третье место и добились
права выступать в столице перед тысячами зрителей в финаль¬
ной части фестиваля, бороться за главный приз.—	Видишь, что здесь творится! — твердил мне аль-Хамиси
на протяжении всего фестиваля. — Все продается и покупается.
Люди, которые заправляют всеми делами, на фестивале хотят
лишь тебя, а до твоих танцев им нет дела. Поехали обратно
в деревню! В случае неудачи нам останется только облиться
бензином и поджечься.Я старалась убедить его в необходимости попытать
счастье:—	Ты прекрасно знаешь, зачем мы все здесь. Нам рукопле¬
щут тысячи зрителей, нас видят министры и высокопоста¬
вленные чины. Нас показывают по телевидению, о нас пишет
пресса. Мы должны бороться до последнего. Это единственная
возможность набрать денег для операции. Сердце подсказы¬
вает мне, что мы победили, дорогой.32
Он отвечал:~ Я пустился на эту авантюру, только выполняя твое жела¬
ние. Я так боюсь потерять тебя. И я не хочу, чтобы у тебя был
повод думать: «Любимый не выполнил моей последней про¬
сьбы, последнего желания».Ответил и заплакал.А вчера приехал на машине агент от организаторов фести¬
валя и сказал, многозначительно глядя на меня:—	Если вы хотите получить премию, то мы могли бы
договориться...Аль-Хамиси вскипел:—	Скажи тому, кто тебя послал, пусть приезжает сам. Я из
него кишки выпущу!А я сказала агенту:—	Обойдемся и без премии! Денег у нас и так хватает. Мы
приехали сюда просто потанцевать. Только и всего. Я его
очень люблю и никогда ему не изменю....Ах, если бы я не измучилась так вчера, танцуя на улицах
города! Я бы вынесла эту боль. А сейчас у меня нет сил. Под¬
держи меня, аль-Хамиси, я падаю. И скажи, чтобы погасили
проклятый свет, ослепляющий меня...»«Нет, я ее не убью. Пусть живет. Лучше я убью самого се¬
бя»,-решил деревенский парень. Он вернулся на свое место
и присоединился к крикам тысяч зрителей, наблюдающих за
выступлением прекрасной танцовщицы. И вдруг он в ужасе
воскликнул:—	Да она же корчится от боли!Танцовщица согнулась в три погибели. Ее шатало. Она
так и не смогла устоять и упала навзничь прямо у ног аль-Ха¬
миси.Музыканты прекратили играть: аль-Хамиси схватил аль-
Хамуди за руку и повернулся к зрителям, и они стали раскла¬
ниваться перед публикой. Круг света стал расползаться шире
и шире и скоро осветил весь стадион.—	По-моему, она просто потеряла сознание, — сказал один
из зрителей.—	Может быть, — отозвался его сосед. — Но надо потребо¬
вать, чтобы она продолжила танец. Это самое прекрасное
зрелище, которое я видел здесь, на фестивале.Третий восторженно всплеснул руками.—	Она изображает лошадь, которую закололи. А всадник,
конечно, успел соскочить. Какая прекрасная концовка!2 Альманах «Африка», вып. 7	33
Санитары бегом несли носилки с танцовщицей. За ними бе¬
жал аль-Хамиси, повторяя один и тот же вопрос:—	Она жива? Скажите, она жива?..Потом он закричал:—	Я поеду с вами! Не останусь один!..Аль-Хамуди стоял, опустив голову, похожий на римскую
статую, в центре арены и играл мелодию, с которой начал вы¬
ступление. Мелодию, страстно зовущую в неведомую даль.
Мелодию далекой звезды и сокровенных тайников сердца скор¬
бящей девушки.Свет прожектора погас, и он стоял в беспросветной тем¬
ноте.Перевод с арабского
А. МакаренкоСаид БелантёрСаид Белантёр принадле-	Диар аль Маисула»), опубликован-жит к младшецу поколению ал-	ным издательством СНЕД. Тудажирских писателей. Его рассказы	вошел и рассказ «Праматерь Оли-печатались в еженедельнике, «Аль-	ва». Его произведения на русскомжери-Актюалите», в 1974 г. вы-	языке издаются впервые,
шли отдельным сборником («КониПРАМАТЕРЬ ОЛИВАОлива стояла тут с незапамятных времен и наверняка была
старше самой деревни, а может, даже древнее всего нашего
племени. Во всяком случае, никто из стариков не видел, как
она росла, и даже по рассказам не знает, когда она появилась
на свет.Возможно, она стояла здесь уже в те времена, когда кое-кто
из отважных римских центурионов, пресытясь легкими победа¬
ми на побережье, в поисках приключений взбирался на склоны
Суммама. Там, устрашенные собственной дерзостью, они, вер¬
но, искали прибежища в тени ее ветвей, прежде чем спуститься
обратно в долину. Кто знает, может, она выросла здесь после
того, как случайная перелетная птица уронила зерно жизнй, за¬
несенное из далекой солнечной страны?Ну, а потом уже пришел черед всему остальному. И жизни,
и людям.34
От ее ствола сквозь лесную чащобу разбежались во все сто¬
роны пути-дороги. Тут же, под сенью оливы, приютилась дере¬
венька, отсюда и пошло наше племя. И откуда ни глянь - с
востока ли, где восходит солнце, или с запада, где оно клонит¬
ся к закату, с другой стороны долины, с вершин Акфаду,—
олива видна отовсюду, и взгляд каждый раз невольно ищет ее.
Она и маяк, и веха, и защита от солнца и дождя, ориентир
и пограничный столб, кормилица и покровительница, одним
словом, Праматерь. А все остальные, сотни и тысячи других
оливковых деревьев на склонах гор по обеим сторонам до¬
лины, — это ее потомство, рассеянное с небесной выси дро¬
здами и скворцами, дикая поросль, прирученная и облагоро¬
женная неустанным трудом двух десятков поколений фелла¬
хов, умело расчищавших путь в непролазных лесных дебрях
для ростков жизни, каждый год вызревавших на ее щедрых
ветвях.Обойти ее огромный ствол — задача не из легких, на каж¬
дом шагу натыкаешься на уродливые наросты. Все дерево
сплошь покрыто громадными бородавками, такими твердыми,
что нечего и думать сковырнуть их даже самым острым топо¬
ром; вероятно, это признаки очень долгой, а может, и вечной
жизни. Есть на нем и всевозможные выемки, дупла разной глу¬
бины, которые почти весь год, за исключением летних месяцев,
наполнены дождевой водой; ниши, до которых могут дотя¬
нуться малыши, служат своеобразными «кладовками» для де¬
ревенских ребятишек, каждый раз в конце недели устраиваю¬
щих очередную свадьбу, причем жениха и невесту выбирают по
жребию прямо на школьном дворе, и надо видеть, в какие изы¬
сканные кушанья и напитки, доступные воображению детей,
превращаются под их волшебными пальчиками вода и земля,
в избытке хранимые деревом. О взыскательном вкусе «главно¬
го повара» свидетельствуют бумажки, прикрепляемые у самого
края дупел — «кладовок», на этих бумажках можно прочитать:
мед, масло, молоко, острый соус, сладкий соус, кускус i и еще
с десяток разных фруктов, и невелика важность, что отведать
ничего этого нельзя. Самое знаменитое дупло то, которым
пользуются деревенские старики для приготовления табака:
это настоящая природная ступка, где они режут и растирают
табачные листья, причем толкушкой им служит обломок ста¬
рой ветки Праматери оливы, который закоренелые любители
нюхательного табака почтительно передают друг другу из-под
полы бурнуса! Есть там и другие дупла, расположенные повы-^ К у с к у с — традиционное мучное блюдо в странах Северной
Африки.2*	35
ше; пастухи, не скупясь на воду, отмывают их, чтобы на¬
полнить затем молоком, свернувшееся там молоко они вы¬
держивают, а затем делают из него сыр — незаменимое
блюдо их полуденной трапезы... Хозяева стад смотрят
сквозь пальцы на такое употребление принадлежащего им
молока.Под кроной оливы враждующие племена забывают о
взаимной ненависти и прячут оружие; вид лесной долгожитель¬
ницы вызывает у них желание долгой жизни, и, следуя совету
своих старейшин, они приходят к мирному соглашению; заблу¬
дившийся путник, а то и целый караван, который держит путь
из Бежайи или возвращается из М’силы и Борджа, забывают
о своих страхах и усталости, как только завидят ее издалека:
у них уже нет необходимости искать дорогу, они без колебаний
устремляются прямо к ней. И если мелкие разладицы улажи¬
ваются в мечети, то для разрешения поистине важных дел
к подножию оливы отправляется вся деревня, это торжествен¬
ное шествие предваряют стайки ребятишек, а сопровождается
оно пронзительными криками женщин.Летом под ее необъятных размеров кроной, надежно защи¬
щающей от солнца, свежо и прохладно, туда сбредаются быки,
доведенные до изнеможения полуденным зноем и мухами, ее
благодатная тень усмиряет их, хвосты начинают мерно пока¬
чиваться, ноздри умиротворенно втягивают нежаркий
воздух, колени тут же послушно сгибаются, и животные тя¬
жело валятся на бок, погружаясь в долгий сладостный
сон.Когда начинается осеннее ненастье, нет укрытия надежнее,
чем олива, а уж зимой, в снежную бурю, возвращаясь с базара,
жители деревни просто не чают, как бы поскорее добраться до
нее; дожидаясь, пока небо смилостивится, они нередко раз¬
водят огонь, нисколько не опасаясь, что могут сжечь де¬
рево.Все земли, раскинувшиеся вокруг оливы, давно уже по¬
делены.В прежние времена любую необъезженную кобылицу мож¬
но было гонять галопом без всякого риска заехать на чужую
землю. Но с каждым новым поколением землю приходилось
делить между наследниками, сначала это делали просто так, на
глаз, и наделы были большими, но по мере того, как их число
увеличивалось, дележ стали делать при помощи мерной верев¬
ки, дело порой доходило до брани, а то и до драки между
братьями. Теперь же у каждого есть только крохотный клочок
земли, ревниво оберегаемый толстой каменной стеной, не¬
чего и думать загнать туда быков с плугом: слишком мало36
места, единственно пригодным инструментом для работы
остается мотыга, которую надо держать крепко, обеими
руками.Только на Праматерь оливу при всех бесчисленных разде¬
лах никто не решился посягнуть. Потому, верно, что тут скре¬
щиваются не только пути-дороги, но и человеческие судь¬
бы. Да и мыслимое ли дело посягнуть на прародительницу,
которая видела рождение всего племени, и, пока пле¬
мя было слабым и беззащитным, всячески оберегала его,
охраняла, кормила, согревала, укрывала от ветра и непо¬
годы.Впрочем, она и поныне остается единственным связующим
звеном между всеми жителями деревни. Как на праздник, идут
они торжественной процессией собирать вызревающий на ее
ветвях урожай. Этот день празднуют решительно все, хорошее
настроение обязательно для всех без исключения, в том числе
и для тех, кто по нраву своему молчун или брюзга. Правда,
попадаются и такие закосневшие в злобной обиде души, ко¬
торые приоткрываются лишь с большим трудом, подобно
старым, проржавевшим воротам, чтобы тут же сразу и за¬
крыться.И все-таки каждый год Праматерь олива вершит дивное ди¬
во, чудо, за которое жители деревни, все до единого, не устают
ее благодарить!В день сбора урожая рушатся все запреты и предрассудки,
воцаряется дружественный союз мужчин и женщин, старых
и молодых, которым дозволено наконец побыть вместе!Сколько тут слышится тихих вздохов, негромких покашли¬
ваний ! Звенят браслеты и ожерелья, шуршат новые платья! Де¬
вушки, которые вместе со своими матерями подбирают оливки
с земли, умело привлекают внимание парней, взбирающихся
вместе с отцами на самую макушку дерева, ведь любой из этих
парней может в один прекрасный день стать женихом, а там,
глядишь, и супругом.Все роли распределяются строго по обычаю.Отцы и сыновья подставляют лестницы, карабкаются на де¬
рево и набивают оливками большие корзины. Дело это не та¬
кое простое, и порой где-то трещит ветка, затем следует паде¬
ние, смягчаемое обычно густой нижней листвой. Случается,
мужчины рвут себе штаны. Девушки дружно хохочут, до¬
вольные, что им представляется такой повод для веселья. Кто-
то робко запевает, песня набирает силу, становится все громче
и звончее, ее слышно даже на другом конце деревни, и жен¬
щины, оставшиеся дома готовить обед, понимают, что следует
поторопиться: мужчины скоро вернутся.37
Что касается женщин и девушек, явившихся на сбор уро¬
жая, то они работают внизу, под оливой, самые молодень¬
кие — чуть наклонясь, а самые старые — попросту усевшись на
землю. Образовав большой круг, они все вместе, плечом к пле-
чу, устремляются к дереву, проворно бросая пригоршни оли¬
вок в свои корзины, которые ставят перед собой на расстоянии
вытянутой руки. И сколько же самых тонких различий в этом
слаженном хоре пальцев, вконец измученных после такого
трудного дня: тут и видавшие виды ловкие пальцы матерей,
и нежные, неопытные пальцы юных девушек, которые еще не
изведали тягот полевых работ и неумело хватают горстями
оливки, торопясь по примеру старших быстро справиться
с ними.Праздник сбора урожая заканчивается к вечеру, и все тут же
готовятся к другому празднеству — оно начнется на рассвете
следующего дня. Предстоит еще обработать собранный уро¬
жай, отжать масло, наконец, разделить его и раздать каждой
семье, а их в деревне не меньше сотни.Сколько радости и энтузиазма, сколько силы и трудолю¬
бия ! Работа так и кипит. Десять пар рук, словно лопатки, под¬
талкивают оливковое месиво под огромный вертикальный
белый жернов, который опускается на другой, положенный
плашмя. Еще десяток рук, ухватившись за брус, который слу¬
жит осью вертикального жернова, толкает его перед собой, за¬
ставляя вращаться жернов. Но самые крепкие руки требуются
там, где пресс, ибо это и есть настоящее испытание на проч¬
ность и силу — это схватка с гигантским дубовым винтом, тот
уступает всеобщему натиску, но доводит обслуживающих его
работников до полного изнеможения, так' что порой лопаются
даже толстые ремни, а кое-кто, не выдержав, нет-нет да и вски¬
пит, скажет бранное словцо! Но тут же все снова начинают
улыбаться и радость берет верх.Никто не может остаться равнодушным при виде тонких
золотистых струй, постепенно превращающихся в ручеек. Ког¬
да пузатые ядрышки расплющиваются и делаются совсем пло¬
скими, ручеек начинает бить ключом. Всем не терпится отве¬
дать масла оливы. Это волнующая церемония: снача¬
ла разрешается попробовать масло детям, потом старикам
и, наконец, мужчинам и женщинам, работающим в да¬
вильне.Дележ возглавляет старейшина деревни. Девушкам надле¬
жит разнести по домам масло, которое причитается каждому
семейству. Парни же разносят жмыхи.Едва успеют собрать урожай оливок, как наступают холо¬
да. Жизнь в деревне становится скучной, и ее жителей одоле¬38
вает тоска. Но делать нечего, приходится терпеливо ждать, по¬
ка не кончатся тяготы зимы и не появятся первые весенние
радости, а разве не радость увидеть, например, цветущей
Праматерь оливу? Правда, в тот год ждать пришлось
недолго.Стояла глубокая осень, пора ненастья и бурь, и вот од¬
нажды хлынули с небес потоки воды и огня, они обрушились
на деревню. Всклубился туман, да такой густой, что казалось,
будто средь бела дня наступила темная ночь. Гром гремел
с ужасающей силой, и люди боялись, что дома не выдержат,
рухнут. Потом вдруг все разом, словно по волшебству стихло,
прекратился дождь, перестал греметь гром, рассеялся туман.
И тут на головы деревенских жителей, подобно безжалостному
ножу гильотины, обрушилась неслыханная новость. Они
выскочили на улицу и пустились бежать к Праматери
оливе.Оливу выворотило из земли вместе с корнями, видимо,
небо выбрало ее во искупление грехов и поразило мол¬
нией.Все молча окружили рухнувшее почерневшее дерево. Никто
не смел поднять головы. Одни плакали потихоньку, стараясь
скрыть слезы, другие — не таясь, громко. Ни один человек не
решался прикоснуться к обуглившемуся стволу. Все ждали ста¬
рейшину, и вот он наконец пришел.Он встал посреди толпы и заговорил не торопясь негром¬
ким, дрожащим голосом:—	Дети мои, это знамение свыше, знамение огня и света.
В назидание всем нам. Небо сказало свое слово, подало нам
знак. Праматерь олива не может погибнуть, ей суждена вечная
жизнь. Вчера она давала вам масло и сушняк, сегодня отдает
свое тело, отдает огонь жизни, так пусть он послужит вам све¬
точем. Не вздумайте использовать эти раскаленные угли по¬
добно обычному древесному углю! Женщины! Ступайте домой
и принесите свои покрывала. Заверните в них останки оливы
и храните их как самые бесценные сокровища! Скоро вам пред¬
стоит отдать их своим мужьям. В их огне пройдут закалку все
наши аркебузы и ножи, состарившиеся от бездействия. Это
оружие должно служить нам вновь! Завтра исполнится предна¬
чертание судьбы!Так говорил старейшина.А было это в канун I ноября 1954 года!^^ 1 ноября 1954 года в горах Ореса началось вооруженное восста¬
ние, положившее начало национально-освободительной войне алжир¬
ского народа.39
Каддур М’ХамсаджиКаддур М’Х а мсад ж и	Его новелла «Цветы но чбря» пуб-(род. в 1933 г.)—драматург, поэт,	ликовалась в сборнике «Земля ипрозаик. Новелла «Газель» вошла в	кровь. Современная проза Алжи-его сборник под названием «Цветы	ра». М., Художественная литера-ноября», увидевший свет в 1970 г.	тура, 1983.ГАЗЕЛЬГазель моя,Не медли, поспеши,Ты мчишься, словно ветер окрыленный,—
Подобна ты свободе обретенной.Газель спускалась по невысокому склону, пробираясь
сквозь непролазную чащу, и как бы бросала мне вызов, застав¬
ляя любоваться своей юной отвагой. Душа моя встрепену¬
лась: да это просто чудо!У водопада газель вдруг остановилась. В любую минуту
она готова была броситься наутек, но все почему-то медлила,
навострив уши и выжидающе подняв копытце. Верно, ее заво¬
раживало струение воды.Что за диво!Вода падала с трехметровой высоты со странным звуком,
казалось, будто кто-то играет на трохмбоне под аккомпанемент
ударника. Газель стояла недвижно, внимая музыке воды, похо¬
же было, что в этой музыке заключено для нее некое таин¬
ственное послание. Присмотревшись, я увидел, что копытца
у нее все мокрые, и мне почудилось, что на бегущей воде свер¬
кают, переливаясь, ее следы. Невыносимая жалость охватила
вдруг меня: я увидел, как газель задрожала в испуге.Где-то на верхушке ивы послышалось воркованье. Вспорх¬
нула и улетела горлица. Впрочем, она тут же вернулась и опу¬
стилась рядом со мной на большой камень, с дерева посыпа¬
лись засохшие листья. Горлица проворно прыгала, забавно
крутя головкой. Ее беззаботность служила подтверждением,
что я хорошо спрятался. Густой кустарник с посеребренной
или позолоченной в этот час листвой придавал окружающему
пейзажу видимость безмятежности. Не в силах удержать вздо¬
ха, я снова посмотрел на кустарник. Мне хотелось хоть как-то
выразить благосклонной ко мне природе свою признатель¬
ность. Я уже не чувствовал ни тяжести огромной дубины, ко¬
торую держал на правом плече, ни толстой жесткой веревки,
впивавшейся мне в левую руку при малейшем резком движе-40
НИИ. Боль моя утихла. Одного присутствия этого благородного
и в то же время такого хрупкого создания оказалось довольно,
чтобы сделать меня нечувствительным к любым мукам, кроме
тех, которые пробудило во мне неожиданное ее появление.Что за диво!Откуда в наших краях живая газель? Ведь чиновники лесно¬
го ведомства, а еще задолго до них наши предки не сомнева¬
лись в бесследном исчезновении этой некогда распространен¬
ной здесь породы. Я вдруг испугался. И в то же время меня
охватило глубокое волнение, я буквально задыхался от
счастья. Подумать только — газель! На какую-то долю се¬
кунды я вообразил себе и даже поверил в то, что газель эта —
моя, и уже предчувствовал, как позавидуют мне товарищи. Но
неописуемый восторг не мешал мне сомневаться во всем, даже
в реальности окружающего пейзажа, который вдруг показался
мне каким-то призрачным. В моей стране одно предположение
о существовании газелей воспринимается как чудо, волшебная
сказка, загадочная легенда, волнует воображение даже самых
благоразумных ребятишек, когда они коротают долгие зимние
вечера.И вдруг газель здесь, передо мной, прекрасная и живая. Вот
она осторожно вытянула шею, и на ее крохотную мордочку
упало несколько капель прохладной воды. Я удивился, что она
даже не вздрогнула. Потом она подставила голову, грудь и,
наконец, все свое гибкое тело. Но тут ее прохватила дрожь.
Время от времени она вскидывала голову, видимо, боясь
упасть на колени. Глаза ее увлажнились и сияли в золотистых
сумерках, точно свечи.Я не мог налюбоваться явившимся мне чудом.Тем временем горлица приблизилась к газели. Она переска¬
кивала с места на место, из своего укрытия я видел, что она
описывает клювом какие-то непонятные круги, но умиротво¬
ренная газель не обращала ни малейшего внимания на ее знаки
или просто их не понимала.Вода с шумом низвергалась с уступа, и я не мог разобрать,
пела горлица или нет. Но при1 лядевшись, я заметил, что клюв
птицы то открывается, то закрывается, по всей видимости, гор¬
лица разговаривала с газелью на каком-то своем язьпсе.Я хотел подойти ближе, чтобы насладиться этим необы¬
чайным зрелищем, хотя и ощущал смутное беспокойство. Но
тут под ногами у меня хрустнула сухая ветка, веревка зацепи¬
лась за кусты, они зашуршали, и большой камень покатился
по гальке. Г орлица в ужасе кинулась прочь и в замешательстве
угодила под отвесную струю воды. Заметив меня, газель
вздрогнула, но не от страха, так вздрагивает молодая женщина41
при виде подростка. Мне было семнадцать лет, и я как вко¬
панный стоял перед юной газелью. Веревка соскользнула с ру¬
ки, разбередив рану, дубинка упала, больно ударив о поясницу.
Обыкновенный дикарь, я вдруг со всей полнотой ощутил свою
человеческую суть.Газель горделиво вскинула голову, потом потихоньку скло¬
нила ее набок, глаза ее излучали такую нежность, что я совсем
смешался. Какой стыд: она меня прощала. Я мнил себя побе¬
дителем, а на деле оказался побежденным. Не зная, куда глаза
девать от стыда, я уставился на дубинку с веревкой, лежавшие
у моих ног. Мне хотелось броситься к той, что одержала верх
надо мной, сложить перед ней свое оружие, пасть на колени,
молить о прощении. Глупое самолюбие остановило меня. Лег¬
кая дрожь пробежала по телу газели, и, словно повинуясь не¬
коему инстинкту, она сделала один или два прыжка в мою сто¬
рону. Я стоял в нерешимости. Газель сделала еще два прыжка.
Стоило только руку протянуть, склониться над ней... Но я все
еще колебался. А между тем какой-то голос нашептывал мне,
что пора решаться, теперь или никогда. Листва пламенела
в закатных лучах солнца. Веяло прохладой, ветер пригибал
к земле слабые тростинки, одурманивал меня запахом полыни.
Струи воды ударяли о мшистые камни.Я смотрел на газель. Колени у нее подрагивали. Она не от¬
рывала от меня глаз, точно ребенок, который боится остаться
вечером в лесу.Что за диво!Кто же эта газель?Фея? Божество? Наконец я решился погладить ее. Она была
вся мокрая. Присев на корточки, я в волнении водил трепещу¬
щей рукой по ее рыжеватой шкурке.Наверное, ей было холодно. Но постепенно дрожь ее уни¬
малась. Она кивала головой, как бы говоря: «Спасибо! Спа¬
сибо !»Согревшись, она сразу же отстранилась. Мне почудилось,
будто она собирается бежать. Но нет. Весь во власти желания
ласкать ее, лелеять, я едва не забыл, что газель — существо неж¬
ное, хрупкое. Мне вдруг открылась дотоле скрытая сторона
моего собственного существа: оказалось, я неловок, необуздан,
даже жесток. Газель, не подозревая, видимо, о моих внутрен¬
них терзаниях, смотрела на меня, стоя в стороне, а я изо всех
сил старался показать ей свои добрые чувства.Откуда ей было знать, что до того дня мне никогда не до¬
водилось видеть воочию живую газель, гладить ее? Разумеет¬
ся, я видел фильмы о путешественниках, об охотниках на сло¬
нов, на разных беззащитных зверей вроде газелей. Да, да,42
я видел в кино людей, которые убивали друг друга, чтобы раз¬
богатеть, убивали творения, которые господь бог создает ради
нашего же благополучия и счастья. Но увы, кое-кто посягает
на самые основы человеческого бытия не только в кино. Ад су¬
ществует со времени появления на земле первых людей, и нече¬
го удивляться, что с тех пор одни позволяют себе не только
оскорблять и бога, и своих сородичей, но посягают на самое
наше существование, а другие никак не могут смириться с тем,
что жизнь нам сначала даруется, потом отнимается — одна
мысль об этом внушает ужас.Что за диво!Есть в этой газели некая тайна, нечто неземное! Откуда она
взялась? В двадцатом веке, покорном лишь власти огня, никто
уже не верит ни в привидения, ни в ангелов. И какое кому дело
до газели с ласковыми глазами, которая купается в про¬
зрачных струях воды!Услыхала ли газель меня? Или, может быть, каким-то чуть¬
ем угадала мои мысли? Взгляд ее был недвижен, сиял как да¬
лекая звезда. Я с опаской подошел ближе. Газель не отрываясь
смотрела на меня, склонив голову набок. Ее черный глаз рас¬
ширился, звезда засияла еще ярче. Беззвучные рыдания сотря¬
сали мое тело. Газель и не думала убегать. Она прильнула ко
мне и ласково потерлась своими рожками о мою грудь. Я не
мог прийти в себя от счастья. Тепло, исходившее от меня, во¬
все успокоило ее, и она совсем перестала бояться. Она принад¬
лежала мне целиком, только мне и никому другому!Когда я снова взглянул на небо, солнце уже почти скры¬
лось, но, задержавшись на склоне холма, оно медлило, как бы
желая продлить жизнь на земле, забыв, верно, что она круглая.
В шуме воды послышалось что-то новое. Ее поверхность запы¬
лала алым светом, а в воздухе повисла огненная россыпь бле¬
сток. Потом солнце вдруг растворилось, исчезло совсем.
И тотчас сгустились сумерки, порождая глухую тревогу во¬
круг, внося смятение в мирное дыхание вечернего ветерка.И вот тут-то меня охватило страстное желание выразить
свои мысли вслух. Подвести, так сказать, жизненный итог,
словно в канун Страшного суда. И каков же этот итог? Я ска¬
зал себе: вот я пришел сюда, чтобы вновь увидеть водопад,
где некогда я играл со школьными товарищами. С той поры
минули многие годы, мир переменился, и место это стало мо¬
гилой утраченной дружбы. Идя сюда, я взял с собой старую
веревку и дубинку. В городе мне сказали, что здесь опасно.
Я ответил, что на Земле теперь всюду опасно. Мои родители
и друзья только пожали плечами: с ума, мол, сошел.Итак, я решил проверить самого себя, произвести переоцен¬43
ку ценностей, причем именно здесь, возле этого водопада, с ко¬
торым у меня связано столько воспоминаний. Что-то со мной
случилось, что-то новое появилось в моих поступках, в жела¬
ниях, упованиях. Долгое время я не мог понять, в чем дело.
Потом мало-помалу осознал все значение этой перемены, тес¬
но связанной с событиями, которые свершились в моей стране.
Итак, я захотел здесь, в непосредственной близости к Земле,
решить для себя извечный вопрос о смысле жизни. Да, я под¬
вел собственный жизненный итог. Я был наедине с самим со¬
бой, по примеру святых, которые в былые времена удалялись
от мира, дабы, повинуясь только голосу праведности и сове¬
сти, навести порядок в собственной душе.Если мне не удастся отыскать ответ на то, что я считаю
«вопросом всех вопросов», то мне придется коротать свои дни
одному, некому будет ни осудить, ни пожалеть меня, я оста¬
нусь наедине с господом богом, но что скажут люди?В такие вот раздумья я и был погружен, когда глазам моим
предстало это зрелище: водопад и возле него газель. Моя га¬
зель, моя грядущая свобода!Я взял газель на руки и понес ее. Она как будто дремала.
Была она полна жизни, молода и красива. Могла ли она гово¬
рить по-человечески? Но разве феям, ангелам или богам так
уж необходимо это умение?Я прошел еще немного вперед, сердце мое переполняло
гордое сознание того, что я нашел наконец то, что понапрасну
искали столь многие.Вдруг меж двумя белыми валунами я заметил белые перья,
а чуть поодаль с ужасом увидел растерзанное тело юной гор¬
лицы. Газель вздрогнула у меня на руках, я прижал ее к себе.
В этот самый миг послышался шорох, что-то быстро скользну¬
ло сквозь заросли полыни. Я отшатнулся. Навстречу мне вски¬
нула свое страшное жало гадюка. Я отступил еще на несколько
шагов и тут вспомнил о дубинке. В медленно сгущавшемся
мраке я отыскал свою дубинку, затем веревку и взял их, ста¬
раясь не потревожить сон газели. Но когда я вернулся к зарос¬
лям полыни, гадюки там уже не было.Я подумал: как странно! К чему бы это? И еще я подумал:
надо взять с собой оружие, отныне на моем пути снова и снова
будут встречаться гадюки. Затем, лихорадочно сжимая в своих
объятиях газель, я решил взобраться по невысокому склону,
чтобы отыскать дорогу в горы. Ведь газель пришла оттуда, ко¬
нечно же, оттуда, сказал я себе и сам удивился своей безогово¬
рочной вере.Я сделал всего несколько шагов вверх по склону, и в лицо
мне хлынула волна благоуханного света. А ведь солнце уже44
скрылось, и тогда я сказал себе: это солнце грядущего дня.
Его еще пока не видно, потому что Земля круглая, — и все же
это завтрашнее солнце.А дальше все прежнее уже не имело значения, важно было
только одно — начинается новая жизнь.Мулуд АшурМу луд Ашур (род. в 1944 г.)—	В настоящее время работает впредставитель молодого поколе-	отделе культуры газеты «Аль-ния алжирских писателей. Его рас-	Муджахид». В Алжире вышло че-сказы и литературно-критические	тыре сборника его повестей истатьи публиковались в журнале	рассказов. Рассказ «Последний«Промесс» и еженедельнике «Аль-	сбор винограда» опубликован в жур-жери Актюалите». В 1969 г. по-	нале «Промесс», Nq 11, 1971 г.лучил первую премию на конкурсе,	Его произведения публиковалисьорганизованном газетой «А гь-Муд-	в альманахе «Африка», № 3 и 4.
жахид», за лучшее произведение
о национально- освободит ельнойПОСЛЕДНИЙ СБОР ВИНОГРАДАНа краю пшеничного поля стоял человек в широкополой
соломенной шляпе - такие обычно носят деревенские жители.
Можно было подумать, что он наблюдает за трудом жнецов,
но нет, взгляд его терялся вдалеке, в колышущемся море тя¬
желых колосьев, простиравшемся вплоть до самого горизонта
и, казалось, вобравшем в себя палящие лучи полуденного солн¬
ца. Был один из тех летних дней, когда жара спадает поздно,
лишь с наступлением сумерек.Сверкающий красной краской комбайн работал на полную
мощность, передвигаясь по раскаленной земле, словно гигант¬
ское насекомое, оставляя за собой ровные ряды срезанных ко¬
лосьев. Вокруг расплывались волны оглушительного шума,
превращаясь в тоненькое, едва слышное жужжание, в зависи¬
мости от того, приближается комбайн или удаляется. Про¬
тяжные крики, нередко заглушавшие гудение мощного агрега¬
та, свидетельствовали о том, что даже нестерпимый зной не
в силах умерить трудовой энтузиазм жнецов. Они неотступно
следовали за комбайном. Весело перекликались, давали друг
другу советы, звонким эхом разносящиеся в раскаленном воз¬
духе. Комбайн, неторопливо разворачиваясь, принимался за45
следующий ряд и, удаляясь, превращался постепенно в неяс¬
ную точку на другом конце поля, по жнивью тянулась убегаю¬
щая вдаль вереница снопов. На золотой щетинистой стерне
здесь и там темнели наполненные мешки. Вот-вот должен по¬
доспеть трактор с прицепом и подобрать их.Если бы кто-то приблизился в этот момент к одиноко
стоявшему Маджиду, который молча наблюдал за жатвой, то
прочитал бы на его лице полное удовлетворение. Это удовле¬
творение объяснялось тем, что урожай превзошел все его ожи¬
дания. Его долгий и упорный труд принес свои плоды, и,
объятый ликованием, он готов был пуститься в пляс посреди
золотистых снопов.Маджид стал агротехником совсем недавно. Он был уверен,
что его пошлют работать в сельскохозяйственный отдел какой-
нибудь префектуры. У него не было иных желаний, как рабо¬
тать с полной отдачей, сколько хватит сил. И он очень удивил¬
ся, когда начальник управления вызвал его к себе в кабинет
и сообщил о своем намерении поручить ем> руководство фер¬
мой номер пять. У Маджида были веские соображения; чтобы
отклонить это лестное предложение. Но он промолчал. А ког¬
да пришел в себя от изумления, принялся горячо благодарить
начальника. Маджид был из породы неутомимых бесстрашных
борцов. К тому же он сохранил закалку, полученную в те — не
такие уж далекие — дни, когда ему приходилось вести муже¬
ственную борьбу за независимость своей родины. Высшие, об¬
щественные интересы он привык ставить над своими личными.
А начальник не преминул ему разъяснить, что это как раз тот
случай, когда он должен поступиться своими интересами ради
общества. Это помогло Маджиду преодолеть понятные опасе¬
ния. Гордый оказанным ему доверием, сознавая важность воз¬
ложенной на него задачи, он решил снова начать борьбу, хотя
и совсем отличную от той, что вел прежде, отдав ей все свое
сердце.Ферма номер пять, раньше ее называли усадьбой «Три уте¬
са», пользовалась дурной славой. Государство оказывало этой
ферме большую помощь, но ее руководителям до сих пор не
удалось наладить там работу. Бывший хозяин усадьбы, госпо¬
дин Робер, оставил ее в состоянии полного запустения, восста¬
новить ее было чрезвычайно трудно. Это положение сохраня¬
лось с момента завоевания независимости. На первом же
общем собрании избрали комитет самоуправления, сменилось
много управляющих, но никому из них так и не удалось под¬
нять хозяйство на ноги. Принимаясь за порученное дело, они
все наталкивались на большие трудности, которые, несмотря
на все свои познания, так и не могли преодолеть. Председатель46
комитета самоуправления, честный и добросовестный, хотя
и недостаточно опытный работник, сколько ни старался, никак
не мог поправить промахи вышестоящей организации. По¬
стоянные рабочие с полным основанием выражали недоволь¬
ство странным затяжным недугом, который поразил ферму.
Они видели, что внакладе не только они сами, но и государ¬
ство, а предложить что-нибудь дельное во время своих много¬
численных собраний, придумать способ устранить недостатки
не могли.Только человек с большим опытом и инициативой способен
был восстановить брошенную усадьбу. Районное начальство,
преслед>емое постоянными неудачами, уже отчаялось поды¬
скать подходящую кандидатуру. Тем временем недовольство
рабочих обратилось против председателя комитета самоупра¬
вления, и тот был в полной растерянности, не зная, что делать.Маджид с самого начала сознавал, что работа предстоит
нелегкая, ему нужно добиться успеха там, где многие уже по¬
терпели поражение. Справится ли он? Ведь его предшественни¬
ки тоже были энтузиастами, а в профессиональном отношении
он вряд ли сколько-нибудь превосходил их. Он, правда, не до¬
гадывался, что начальство делает ставку не только на его спо¬
собности, но и на особый склад его характера, живой и ини¬
циативный. В управлении поняли, что он, человек уже
немолодой и тем не менее сумевший получить профессиональ¬
ное образование, щедро оделен неоценимым качеством — упор¬
ством, и доводит до конца все, за что ни возьмется. Сам Мад¬
жид приписывал свои успехи одержимости в работе несчетному
числу бессонных ночей, он и не подозревал, что начальство це¬
нит в нем как раз эту черту.Из-за войны Маджиду не удалось получить школьное обра¬
зование. На курсах, где так и сыпались технические термины,
он не отставал только благодаря упорству — упорству и запоз¬
далому желанию учиться. Только необыкновенное крепкое здо¬
ровье позволило ему вынести все тяготы шестилетней парти¬
занской жизни, а затем напряжение, необходимое, чтобы
преодолеть пробелы в знаниях. За каких-нибудь несколько ме¬
сяцев он самостоятельно усвоил всю школьную программу.
Днем обучался своей профессии, ночами же сидел за школьны¬
ми учебниками. По окончании курсов Маджид получил вполне
приличные оценки. С тех пор он с честью выполнял свои обя¬
занности в районном сельскохозяйственном управлении. Никто
лучше него не мог разработать план севооборота и выбрать
наиболее эффективные удобрения. Специалист-иностранец, по¬
могавший им в работе, не раз имел возможность убедиться
в разумности его предложений, которые он из-за природной47
застенчивости решался излагать лишь после долгих колебаний.
Маджид, однако, был далек от того, чтобы гордиться, если да¬
же и оказывался прав, и радовался, когда начальник пускался
в подробные объяснения, чтобы разъяснить ему допущенную
ошибку.С особым пристрастием Маджид занимался зерновыми
культурами. Здесь он был хорошим знатоком и не терпел воз¬
ражений, кроме^научно обоснованных.—	Пшеница, — говорил он проникновенно и даже с какой-то
мистичностью, — вот истинный источник жизни.Чувствовалось, что в глубине души он готов поклоняться
пшенице, как некоему божеству.Объяснение такой безмерной и, пожалуй, даже маниакаль¬
ной любви к зерновым следовало искать в его детстве, в том
далеком времени, когда он был маленьким школьником из
бедной семьи без всяких надежд преуспеть у себя на родине,
где колониальные власти чинили всевозможные препятствия
школьному обучению «туземцев». Малыш никогда не ел хлеба
досыта, а белый хлеб лишь изредка видел у некоторых своих
приятелей. Да и вообще ему редко доводилось есть что-либо,
кроме хлеба и кускуса из ячменя, зерна бедняков, того самого,
одно название которого было синонимом нищеты.Уже став взрослым, стоя на вершине холма, где притули¬
лась родная деревня, Маджид с затаенной горечью и болью
оглядывал волнующееся хлебное море на равнине. А когда за
дело принимались комбайны, ему всегда казалось, будто горя¬
чий воздух напоен приятным пшеничным ароматом, неотступ¬
но преследующим бедняков, которые всю жизнь сидят на яч¬
менном хлебе. На скудных землях бедняков пшеница не
росла, — только на плодородных, не подверженных губительно¬
му воздействию эрозии землях, принадлежавших одному-един-
ственному в округе богачу.Еще мальчиком Маджид любил ходить вместе с отцом на
жатву к этому богатею. Это обеспечивало им несколько да¬
ровых обедов. Злаки в те времена скашивали дедовским спосо¬
бом, а потом провеивали с помощью огромных лопат и легко¬
го ветерка. Когда мешки обмолоченной пшеницы складывали
на краю гумна, Маджид думал о том, что в долине земля
была более щедра к своим хозяевам, которые, пожалуй,
и не нуждаются в ее щедрости, ибо хлеба у них более чем
достаточно.Голод, который неотступно терзал Маджида в годы юно¬
сти, оставил в его сознании неизгладимый след, вселив в него
убежденность, что пшеница куда ценнее, чем любая другая
культура. Он никогда и не скрывал своего пристрастия, это то¬48
же повлияло на решение начальства доверить ему руководство
фермой номер пять.Когда Маджид углубился в длинную тенистую аллею,
ведущую к бывшей хозяйской вилле, в его памяти вдруг
воскресло прошлое. Десять лет назад, доведенный до крайности
голодом, он явился просить у всемогущего хозяина ка-
кой-нибудь работы. На Маджида тут же набросились
собаки.—	Ступай спроси управляющего, — крикнул ему маленький
старикашка, успокаивая сторожевых псов.Сам того не ведая, Маджид нарушил блаженный покой хо¬
зяина, полагавшегося во всем, что касалось работ в его име¬
нии, на управляющего, человека, известного своим нескры¬
ваемым презрением к «туземцам». Вилла стояла возле поля
пшеницы, и Маджид, которому следовало свернуть влево по¬
сле того, как он миновал большие ворота, должно быть,
ошибся...На этот раз Маджид явился сюда не как жалкий батрак,
а как управляющий. Рабочий, который повстречался ему на пу¬
ти, подтвердил, что председатель комитета самоуправления
живет на бывшей хозяйской вилле. Маджид должен был при¬
ступить к работе еще с утра, но из-за разных администра¬
тивных формальностей опоздал, явился только к полудню.
Меж тем, почитая неприличным являться незваным на обед, он
больше получаса прохаживался по шоссе, идущему вдоль ого¬
роженных колючей проволокой виноградников. Знай он, кто
именно является председателем комитета самоуправления, он
не стал бы мешкать со своим прибытием.—	Здорово, старина!Маджид страшно удивился, увидев перед собой своего ста¬
рого друга Ларби.—	Да ты, я вижу, не думал встретить здесь меня, — произ¬
нес председатель комитета самоуправления, протягивая руку
новому управляющему, все еще не оправившемуся от изумле¬
ния.Маджид и впрямь не ожидал встретиться со старым другом
здесь, в этом имении, где когда-то обоим им приходилось
гнуть спину ради обогащения хозяина, снося гнусные издева¬
тельства его прихвостней. Председатель комитета знал о на¬
значении Маджида, а тот и понятия не имел, с кем его столк¬
нет судьба. В годы освободительной борьбы они были боевы¬
ми друзьями, прошли сквозь огонь и воду. Во время одной из
боевых стычек Ларби ранили, его не успели подобрать, и он
попал в плен. Маджид был уверен, что Ларби погиб, вот поче¬
му имя друга, которое ему не раз доводилось видеть в слу¬49
жебных бумагах, оставляло его безучастным. Они крепко обня¬
лись, и Ларби пригласил Маджида в дом.—	Так ты, значит, знал о моем приезде?—	Если б ты мог себе представить, что я испытал, когда твою
кандидатуру предложили в СоветеНаговорившись обо всем, Маджид признался, что голоден,
и с радостью пододвинул скамейку к низкому столику — мейде.
За едой мужчины снова предались воспоминаниям.—	Четыре месяца пришлось проваляться в госпитале, - рас¬
сказывал Ларби, показывая на покрытую шрамами культю,
видневшуюся в правом рукаве. Гранатой ему оторвало руку
с зажатым в ней пистолетом.—Потом лагеря, — продолжал
Ларби, — три или четыре за год. Счастье еще, что вы там, в го¬
рах, не стали тянуть.Маджид посочувствовал другу, но возблагодарил небо за
то, что тот остался в живых.—	И давно ты здесь, в комитете самоуправления?—	Два года! И по правде сказать, за все это время неприят¬
ности шли косяком. Боюсь, как бы и ты не спасовал перед
трудностями, подобно всем твоим предшественникам.—	Посмотрим, посмотрим, — осторожно заметил Маджид.После весьма скромного обеда бывший батрак усадьбы«Три утеса» получил возможность осмотреть предназначенную
для него огромную комнату со стенами, отделанными красным
деревом, и обставленную богатой мебелью в так называемом
сельском стиле, ту самую комнату, где некогда его принял хо¬
зяин. Усаживаясь в мягкое кресло, Маджид на какое-то мгно¬
вение почувствовал неловкость: ему вспомнился тот, к
счастью, безвозвратно миновавший день. Хозяин смотрел на
него вроде бы благожелательно, но под этой благожелатель¬
ностью угадывалось высокомерие. Маджид опустился на крае¬
шек этого самого кресла так, словно это не кресло, а колючий
куст. Хозяин предложил ему заняться делом, недостойным
честного человека, тем более патриота. Маджид отказался
стать охранником фермы, это было незадолго до его ухода
в партизаны.Воспоминания о его жизни в усадьбе были далеко не из
приятных, и потому-то так не хотелось возвращаться туда. Он
проработал у хозяина два года с перерывами, нанимаясь на
прополку и на время жатвы. В один прекрасный день хозяин,
которому наскучило выращивать одни лишь зерновые, решил
отвести пятнадцать гектаров превосходной земли под вино-^ Имеется в виду Коммунальный совет по вопросам самоуправле¬
ния50
град. Были высажены тысячи черенков. Маджид занимал
слишком ничтожное положение, чтобы осмелиться давать свои
советы, ему пришлось довольствоваться молчаливым неодо¬
брением. Разумеется, он прекрасно знал все преимущества вы¬
ращивания винограда для тогдашнего хозяина усадьбы. Ведь
господину Роберу не обязательно было сеять зерно, он и без
того мог его получить.И может быть, именно в эти минуты, когда Маджид воро¬
шил свои воспоминания, в нем окончательно укоренилось на¬
мерение, которое он изо всех сил будет стараться провести
в жизнь. Эти бесчисленные ряды виноградников, покрывшие
почти всю поверхность пригодной для обработки земли, дол¬
жны уступить место изначальной культуре. Он поклялся бо¬
роться всеми силами за осуществление своего намерения. Жи¬
тели этого края, да что там, вся страна куда более нуждаются
в зерне, чем в самом лучшем вине. Виноградная лоза, зани¬
мающая тысячи гектаров богатых земель на севере страны,—
паразит, само ее присутствие недостойно его нации, вынужден¬
ной ввозить зерно, то самое зерно, которое она в изобилии
производила еще за несколько веков до того злополучного
1830 года, когда колонизаторы решили обеспечить за их счет
погреба собственной страны. Обратный процесс пойдет на об¬
щую пользу, и Маджид от души надеялся, что никаких препят¬
ствий на его пути не возникнет. Он горячо любил землю.
Страсть эта, коренившаяся в его крестьянском происхождении,
заставила его принять активное участие в вооруженной борьбе,
а затем определила его мирное призвание. Он дорожил своей
профессией и считал, что вся надежда алжирцев на эту землю,
которая стала жертвой беззастенчивого грабежа. Он всегда
был уверен, что, возвратив себе поля, захваченные чужеземца¬
ми, его земляки сумеют перестроить свою жизнь, им не при¬
дется больше зарабатывать себе на пропитание по ту сторону
Средиземного моря.Тем временем Ларби варил кофе. Он уже успел сообщить
Маджиду, что на вилле живет совсем один. Вал героической
битвы, прокатившейся по всей стране, поглотил его родных.
Много времени спустя после того, как всю остальную семью
настигла смерть под развалинами дома во время одной из
бомбардировок, погиб и его старший сын, последний, кто еще
оставался в живых.Внимательно разглядывая огромную комнату, Маджид ду¬
мал о том, что если поселится здесь, то без всякого сожаления
вынесет вон всю эту бесполезную мебель, роскошь которой,
казалось, бросала ему дерзкий вызов, напоминая о заморских
пришельцах, еще недавно владевших здесь всем. Ларби пре¬51
рвал его размышления, войдя с двумя чашками дымящегося
кофе, — он держал их единственной уцелевшей рукой. Угадав
мысли друга, он взглянул на его скромную одежду, которая
столь резко контрастировала с окружающей обстановкой,
и счел нужным объяснить:—	Видишь ли, я живу здесь временно, как на привале. Се¬
годня — я, завтра кто-нибудь другой, кто заслужит доверие ра¬
бочих... Не подумай, что для меня эта роскошь имеет хоть
какое-то значение. Да и для других, тех, кто постарше...
А молодым, детство у них было не то, что наше, может, здесь
и понравится.В памяти Маджида вновь всплыло недавнее прошлое. Ему
вспомнился их лагерь в горах, просторная пещера с липкими
стенами, где во время очередного «прочесывания» они не раз
спасались от дотошных преследователей. В течение нескольких
лет их жизнь протекала гам, лишь изредка какое-нибудь важ¬
ное задание вынуждало их покидать на некоторое время тай¬
ное убежище. Мысленно сравнив обстановку тех дней с тепе¬
решней, Маджид расхохотался. Он поделился своими мыслями
с товарищем, и тот тоже улыбнулся, хотя воспоминания были
отнюдь не такие уж радостные.Во время дальнейшего разговора Маджид убедился, что
Ларби и впрямь живег в этом роскошном доме чужаком, пре¬
следуемым призраками неумирающего прошлого. Ларби
вспоминал жестокие схватки, погибших героев, потом тем же
тоном рассказывал какой-нибудь смешной эпизод — чего толь¬
ко не случается на войне, — ибо теперь все в равной степени
стало достоянием минувшего.В гостиной, она служила и столовой, и спальней, было
много такого, что, по всей видимости, не находило себе ника¬
кого применения. В углу сверкала дорогая радиола, сюль же
бесполезная, как и замысловатая люстра, свисавшая с потолка:
электричества не было, перед отъездом хозяин успел уничто¬
жить генератор, питавший энергией всю его усадьбу. Маджид
проникся еще большим уважением к своему другу. Как предсе¬
датель, возглавляющий столь большое хозяйство, он заслужен¬
но мог пользоваться некоторыми преимуществами, но про¬
являл полное равнодушие к материальным благам. Маджид
восхищался этим человеком, который, все потеряв, сумел тем
не менее заново начать свою жизнь и остался таким же
честным, каким был всегда: он сам готовил себе еду, мыл по¬
суду, а спал на старенькой раскладушке. Маджид сразу понял,
что вполне может рассчитывать на его помощь и что оба они,
как в былые времена, будут работать дружно ради общего де¬
ла. Он с возмущением отверг прежнюю свою мысль, будто бы52
председатель комитета хоть в какой-то мере виновен в несо¬
блюдении интересов рабочих. Сама личность Ларби, его не¬
подкупная честность отводили от него всякое подозрение
в недобросовестности.—	В Совете о тебе говорили много хорошего, — сказал Лар¬
би, — все тут же согласились с твоей кандидатурой.—	Что ж, очень рад, — ответил Маджид, — надеюсь, что
и впредь обо мне будут говорить так же хорошо.Председатель стал рассказывать о возглавляемом им хозяй¬
стве, о многочисленных трудностях, с которыми ему довелось
столкнуться, и со всей откровенностью признался, что и поня¬
тия не имеет, как с этими трудностями справиться.—	Ты ведь знаешь, почти все наше хозяйство строится на
виноделии. Есть у нас, правда, несколько огородных культур,
с гектар картофеля, но доходы от них не могут обеспечить пла¬
ту даже постоянным рабочим. До сих пор нам удалось просу¬
ществовать благодаря кредитам, но я сильно сомневаюсь,
чтобы мы смогли погасить эти кредиты. В погребах нашего
кооператива — избыток вина, сбыть его в настоящий момент
мы не можем; нет спроса.—	А как с техникой? — спросил Маджид.—	Три четверти полностью вышло из строя, — продолжал
его друг.—Да ты сам сейчас убедишься. Из трех тракторов,
которые мы здесь нашли, два, того и гляди, совсем развалятся.
Третий нам кое-как удалось починить, кое-где просто связали
проволокой. Остальные машины нарочно были выведены из
строя и, по-моему, годятся только на свалку.Ларби принялся перечислять все трудности. Картина выри¬
совывалась довольно мрачная. Когда же он кончил изливать
многочисленные жалобы, новому управляющему не оставалось
ничего другого, как поддержать его вывод, что все надо на¬
чинать заново. Он уже не удивлялся, что его предшественники
не смогли справиться с разрешением такой задачи, на первый
взгляд совершенно непосильной.Председатель и словом не обмолвился о численности рабо¬
чих на ферме. Маджид ахнул от изумления, когда в ответ на
его вопрос Ларби назвал цифру.—	Сорок постоянных рабочих? Явный перебор. Хозяйство
только выиграло бы, если бы в ожидании лучших времен нани¬
мали одних сезонников. Число постоянных рабочих надо со¬
кратить, по крайней мере, наполовину, тогда хоть не придется
опасаться конца месяца, когда ты будешь выдавать жалованье.У бывшего хозяина рабочих было куда меньше, и Ларби
признался, что после провозглашения независимости сезонники
сами зачислили себя в категорию постоянных рабочих.53
—	Но сколько я ни излагал свои соображения там, у вас,
все безрезультатно. Даже работая в полную силу, хозяйство не
может прокормить столько людей. Нас поставили перед совер¬
шившимся фактом, и я не вижу выхода.Здравый смысл требовал, чтобы сознание гражданского
долга возобладало над личными интересами, но Маджид знал,
что это отнюдь не лучшее решение вопроса — уволить людей,
считающих себя окончательно устроенными.На бескрайней равнине, в прежнее время сплошь занятой
господскими поместьями, угодью «Три утеса» принадлежало
гектаров двадцать плодороднейшей земли, раскинувшейся во¬
круг виллы в провансальском стиле. Лучшего места и желать
было нечего, а близость шоссейной дороги облегчала перевоз¬
ку урожая в расположенный по соседству город. Жаль только,
что хозяин, не желая отставать от соседей, отвел пятнадцать
гектаров земли, где прежде практиковался трехпольный сево¬
оборот, под виноградники. С 1954 года на смену пшенице при¬
шел черный виноград, к тому же хозяин позаботился о том,
чтобы большой участок, прилегающей к вилле, обеспечивал
его собственный стол. Там можно было отыскать самые про¬
славленные сорта.После обеда друзья обошли хозяйство. Маджид вниматель¬
но слушал объяснения председателя, хотя многое помнил
и сам. Хозяйство действительно пришло в полный упадок. Бе¬
да заключалась не только в неисправной технике. Осмотр
фермы подтвердил слова друга, но трудности с продажей вина
не могли служить оправданием такому запущенному состоя¬
нию виноградников. Подпорки во многих местах были вы¬
рваны вместе со шпалерами. Сотни виноградных лоз беспоря¬
дочно стлалась по земле, сразу бросалось в глаза, что о них
нет надлежащей заботы.Маджид не преминул сказать Ларби, что виноградники,
точно так же как и участки земли, отведенные под другие куль¬
туры, обрабатываются плохо. Это свидетельствовало либо
о плохом руководстве, либо о небрежном отношении рабочих
к культуре, которая представляется им убыточной и бесполез¬
ной. Большинство постоянных рабочих, видимо, сознавали
бедственное положение фермы. Разговоры с ними лишь утвер¬
дили нового управляющего в этом его предположении. Остава¬
лось только надеяться, что вынашиваемые им планы в ско¬
ром времени помогут наладить работу. Надо как можно
скорее пробудить трудовой энтузиазм, и тут лживыми
посулами, пустыми обещаниями не отделаешься, не такой
уж характер у рабочих, надо поставить перед ними реаль¬
ные. достижимые цели.54
-	Если мое предложение одобрят, - сказал он, - ферма уже
на будущий год сможет работать в полную силу и будет при¬
носить доход.-	Ну что ж, один год это немного, - ответил Ларби, - су¬
щие пустяки по сравнению с тем, сколько нам пришлось
терпеть.На этом разговор закончился. Маджиду надо было успеть
на последний автобус, идущий в город. Он знал, что не успо¬
коится до тех пор, пока окончательно не выработает програм¬
му, которую ему предстоит осуществить, чтобы вывести хозяй¬
ство из затянувшегося упадка.Познакомясь со всеми членами комитета самоуправления,
новый управляющий приступил к своим обязанностям. Рабо¬
чие уже свыклись с мыслью, что дела идут плохо, выхода нет,
и ничуть не сомневались, что новый начальник, подобно всем
остальным, пробудет на своем посту недолго. Маджид значи¬
тельную часть времени проводил в отделах районного управле¬
ния. План посева, который он представил на утверждение через
несколько дней, был хорошо продуман и вызвал интерес у на¬
чальства. Оказалось, впрочем, что подобное решение предла¬
гает не он один. Окончательно утвердясь в том, что это един¬
ственный путь для подъема хозяйства, Маджид стал еще
настойчивее добиваться приведения своего плана в исполнение,
любая задержка лишь ухудшала положение. Но приходилось
считаться с вьппестоящими инстанциями, такое решение не мо¬
гло быть принято без серьезного предварительного изучения,
и то, что Маджиду казалось лишь бюрократической волоки¬
той, свидетельствовало о вполне понятной осторожности, ведь
недостаточно продуманное начинание может вызвать непредви¬
денные осложнения.Виноградников в стране много. Производство вина слиш¬
ком велико, не учитываются реальные возможности его про¬
дажи. А внутреннее потребление вина незначительно и не
может оправдать неограниченное расширение виноградар¬
ства.Маджид энергично работал. Не всегда его нововведения
встречали с должным пониманием, не раз ему хотелось бро¬
сить все начатое, так много усилий приходилось ему тратить,
чтобы преодолеть сопротивление. Однажды, например, какой-
то горе-теоретик, которому Маджид представил свой проект,
выдвинул даже такой аргумент:-	Ну и что ж, наша страна и нефть добывает! А потре¬
бляет лишь ничтожную ее часть.«Зато хлеб наша страна потребляет в изобилии, — мог бы
возразить Маджид, сдержав возмущение, — хотя сама произво¬55
дит ничтожную его часть! Откуда же взять остальное ?» — но
не стал обострять отношения.Доведенный до крайности Маджид чуть было не решился
действовать на свой страх и риск, в обход законности. Он не
сомневался в поддержке рабочих, они будут счастливы немед¬
ленно начать перестройку. Но нетерпение, с которым он ждал
окончательного разрешения, не до такой степени ослепляло
его, чтобы он не понимал, что перестройка, благотворная для
фермы номер пять, может оказаться вредной для других ферм,
пригодных исключительно для виноградарства. Разработанные
до мельчайших подробностей планы севооборота должны
предварительно изучаться, потому что малейшая ошибка отри¬
цательно повлияет на все сельское хозяйство. Да и сама систе¬
ма самоуправления, основы которой еще только-только за¬
кладывались, может быть опорочена.Начальник районного управления, видно, хорошо предста¬
влял себе, что творится в его душе; и он тоже искал решение,
которое не только успокоило бы его подчиненного, но и могло
бы заинтересовать различные инстанции, от которых зависела
судьба всего дела.Во всяком случае, времени было вполне достаточно. До со¬
зревания винограда было еще далеко, с решением вполне мож¬
но было подождать до середины осени.Тем временем Маджид работал не покладая рук. Он созна¬
вал всю тяжесть лежащей на нем ответственности, и так как
всякая ответственность означала для него неустанную деятель¬
ность, он, не щадя сил, отдавался этой деятельности. Зная, что
рабочие фермы и их семьи многого ждут от него, причем
в ближайшем будущем, и следуя мудрым советам Ларби, зара¬
женного его энтузиазмом, он старался облегчить участь по¬
стоянных рабочих фермы и немало в этом преуспел.Через несколько дней после того как Маджид приступил
к работе, состоялось общее собрание. Новый управляющий из¬
ложил всем сорока его участникам план, который позволит со¬
кратить половину постоянных рабочих, хотя в сущности они
останутся членами коллектива. Ему удалось договориться с ру¬
ководителями большого хозяйства, расположенного неподале¬
ку, об использовании этих рабочих во время сбора цитрусовых
и других культур. Им будут отдавать предпочтение перед други¬
ми сезонниками, — объяснил Маджид. Общее собрание выну¬
ждено было согласиться на эту меру, сознавая ее неизбежной,
иначе пришлось бы попросту уволить половину рабочих.Остальные рабочие, почукствовав, что кто-то наконец при¬
нимает участие в их судьбе, энергично принялись за дело, они
радовались согласию между двоими их начальниками. В ожи-56
Дании, пока освободится земля, занимаемая виноградниками,
Маджид сосредоточил свое внимание на огородных культурах.
Он изучил всевозможные методы их выращивания, среди них
много новых. Теоретических познаний, приобретенных на кур¬
сах, оказалось недостаточно, и он нередко наведывался на со¬
седние фермы, старался перенимать опыт других агротехников
и сельскохозяйственных рабочих. Главной его заботой было
повышение урожайности. Ему удалось добиться кредитов, ко¬
торые он использовал для мелиорации и закупки необходимых
удобрений. Для поливки надо было приобрести мощный насос.
Маджид с большим трудом выхлопотал необходимые для это¬
го деньги и разрешение. Рабочие уже знали его характер и ни¬
чуть не удивились, когда прибыл насос.Активно участвуя в будничной работе, Маджид ни на мину¬
ту не переставал думать о будущем. Зная, что грядущий сбор
винограда последний, Маджид, однако, рассчитывал получить
хороший урожай и неустанно заботился о виноградниках.Не прошло и месяца, как Маджида назначили управляю¬
щим, а он уже завоевал глубокое уважение почти всех рабочих.Нашлись, правда, и закоренелые пессимисты, эти не верили
в пользу своих усилий, предвидя, что вино, если даже и удастся
его продать, принесет ничтожный доход. Остальные возража¬
ли. Новый управляющий, мол, знает, что делает, он вполне за¬
служивает доверия, прошлогодняя история навряд ли повто¬
рится. Виноградники обрабатывали с большим тщанием, — ес¬
ли трактор выходил из строя и быстро починить его было
нельзя, рабочие трудилрюь с удесятеренной энергией.Некоторые рабочие с удивлением и даже не без досады
узнали, что новый управляющий возлагает надежды и на вино¬
градник, предназначавшийся прежде для хозяйского стола. За
два предшествующих года ни разу не удалось продать выра¬
щенный там виноград. Им лакомились семьи рабочих посме¬
лее. Этот год обещал быть урожайным, и Маджид, убе¬
жденный в том, что на этот редкий сорт винограда будет
неплохой спрос, надеялся пополнить его продажей опустевшую
кассу хозяйства. Для ухода за виноградником создали спе¬
циальную бригаду. Насекомым объявили беспощадную войну,
пустили в ход всевозможные химикаты, а на виноградные ки¬
сти, пока еще зеленые, заботливо надели целлофановые
мешочки.Работа, которую взвалил на себя Маджид, доконала бы
любого человека, но только не его. Как в свое время на курсах,
его здоровье, закаленное в куда более тяжелых условиях, по¬
зволяло ему трудиться целыми днями; он успевал следить за
всем, а иногда и сам принимал участие в работах.57
Тем временем подоспел урожай. Рабочие, убиравшие сто¬
ловый виноград, попросили подкрепления, и всех подсобников
перекинули на его досрочный сбор. Первая партия крупного
винограда была отправлена в закупочный кооператив на ста¬
реньком казначеевском «пежо-203», ради такого случая на его
крышу водрузили огромный багажник. На вырученные деньги
починили трактор, который неустанно сновал взад-вперед
с большим прицепом. Результат превзошел все ожидания, ра¬
бочие смогли получить значительный аванс в счет жалованья,
на которое они уже и не надеялись.И вот однажды Маджид заявил председателю:—	Пора вернуть наших рабочих с соседней фермы.И в самом деле на сбор винограда требовались все сорок
рабочих. Мало того, придется еще искать сезонников, жителей
окрестных деревень, которые не преминут явиться по первому
же зову.—	Это будет первый урожай, за который я могу не трево¬
житься, — заявил Ларби. — Благодаря тебе мы уже кое-чего
достигли.—	Надеюсь, что он будет первым и последним, — рассмеял¬
ся Маджид. Он считал, что бывший товарищ по оружию незас¬
луженно превозносит его. Самому Маджиду довольно было
сознания того, что он стремится выполнить свой долг, ведь от
его отношения к делу зависит судьба сорока семейств. Однако
решения, которого он ждал с таким нетерпением, все еще не
было. В конце концов Маджид возненавидел виноград и в ка¬
ждой лозе стал видеть врага, победить которого может только
золотой колос пшеницы. Каждый раз, заезжая в управление,
Маджид снова и снова повторял свои бесспорные доводы.
Трудное детство выработало в нем упорство, он любой ценой
стремился выполнить задуманное. И не было для него задачи
важнее, чем облегчить участь своих земляков. Всякий раз, ког¬
да дело не клеилось, он вспоминал о скудной еде, простых яч¬
менных лепешках, которыми вынуждено было довольствовать¬
ся большинство людей в деревнях, и тут же обретал новые
силы. Его долг, его священный долг — восторжествовать над
прошлым, вернуть эту землю, так долго кормившую людей не¬
благодарных, беззастенчиво выпивавших все ее соки, истинным
хозяевам. Маджид даже думал, что, будь у него собственный
клочок земли, он не смог бы так терпеливо его обрабатывать.И вот наконец с самого раннего утра в сероватой дымке на¬
рождающегося дня у ворот бывшего имения вытянулась длин¬
ная очередь. То и дело подходили все новые запыхавшиеся лю¬
ди, их томила тревога, что они опоздали — то ли слишком
далеко идти, то ли просто проспали — и теперь лишатся целого58
рабочего дня. Среди них были и дети, и старики, и здоро¬
венные парни: безработица научила их всех жадно хвататься за
любую возможность поработать. Это были сезонники, неоце¬
нимые помощники в страдное время. По их озабоченным ли¬
цам, по одежде, по манере держаться без труда можно было
догадаться, что им до зарезу нужно вернуться домой хотя бы
с несколькими динарами в кармане. На сбор винограда, как на
праздник, явились даже феллахи, владельцы собственных на¬
делов по соседству, пришли и кхаммесы — издольщики, рабо¬
тающие на другпх за пятую часть урожая.Постоянные рабочие фермы, жившие в окрестных деревнях,
разнесли сл>х, что работы хватит на целых две недели. Мад-
жид всех предупреждал, что работать придется на совесть, ка¬
ждому заплатят строго по количеству собранного винограда.
Но бывают случаи, когда никто, даже отъявленные лодыри не
отлынивают от работы. В общей сложности набралось больше
пятидесяти человек. Маджид предвидел подобный наплыв
и еще накануне высказал свое мнение в разговоре со своим
другом Ларби:—	Виноград не может больше ждать. Чем больше придет
народу, тем лучше, раньше кончим.Постоянные рабочие, в горделивом сознании, что они здесь
хозяева, естественно, не стали занимать места в очереди, а про¬
шли или проехали, если были на велосипедах, прямо во двор
фермы. Заботам каждого из них поручались один-два человека
из сезонников, они обязаны были следить, чтобы те работали
на совесть.Как только распахнулись ворота, очередь заполнила двор,
где все уже было готово. Молоденький секретарь, студент, - он
предложил свои услуги на время каникул, — записал всех в кни¬
гу. Затем раздали инвентарь: остро наточенные ножи, садовые
ножницы, корзины, а то и просто картонки. Рабочие двинулись
по направлению к виноградникахм и вскоре затерялись среди
виноградных лоз. Тем, кто прибыл последними, пришлось
уйти ни с чем: работа уже началась.Маджид очень удивился, когда председатель поздравил его
с прекрасной организацией дела:—	Ты не просто хороший управляющий, но и вообще хоро¬
ший организатор.Маджид и в самом деле заранее старался исключить всякую
возможность беспорядка. Благодаря своей настойчивости он
смог позаимствовать у соседних хозяйств три трактора с при¬
цепами. Теперь они непрерывно возили груз от виноградников
к кооперативным погребам, расположенным неподалеку. Были
перевезены тонны черных гроздьев, подернутых сизым нале¬59
том. Все с энтузиазмом принимали участие в сборе винограда,
начавшемся в начале сентября, настроение у рабочих было
приподнятое. То тут то там средь отяжелевших виноградных
лоз слышалась радостная песня, она взмывала ввысь и долго
еще трепетала в накаленном воздухе.Во дворе фермы царило небывалое оживление, то и дело
подходили сборщики винограда и высыпали содержимое своих
корзин в прицепы. Трактор трогался с места, ему на смену тут
же являлся другой и вскоре тоже двигался в путь, а вокруг все
было насыщено терпким, сладковатым запахом, въедливым
привкусом вина. Двор усеивали виноградные кисти, разда¬
вленные в пылу работы, алые следы тянулись и вдоль шоссе,
там, где проезжали трактора с прицепами. А на виноградниках
целые ватаги ребятишек, подобно осиным роям, набрасыва¬
лись на участки, откуда только что ушли сборщики винограда.
Из сторожевой будки их никто теперь не окликнет, а рабочие
слишком увлечены, чтобы помешать им выискивать забытые
кисти. Да они и не станут этого делать: пусть ребятишки пола¬
комятся. Все рабочие твердо знали, что скоро им выдадут жа¬
лованье и отныне так будет всегда. И с каждым годом доходы
фермы будут расти.После того как закончился сбор винограда, Маджид и не
подумал никуда уехать. Перед ним стояла еще одна задача:
оборудование фермы пришло в негодность, и он решил отре¬
монтировать все, что только возможно, на деньги от продажи
винограда. Надежды его были вполне обоснованны: некоторые
страны уже подписали соглашение о покупке вина. Доход от
продажи вина позволил бы ему покрыть прошлогодний дефи¬
цит. Благодаря стараниям казначея Маджиду это удалось,
и он знал, что отньше дела на ферме номер пять пойдут
в гору.Маджид никогда не отличался красноречием и на общем
собрании несколько растерялся. Между тем для будущего
фермы его выступление было очень важно. Все сорок человек
глядели на него, надеясь, что он воодушевит их, заразит соб¬
ственным энтузиазмом. Пересиливая волнение, Маджид заго¬
ворил. Он подробно рассказал о программе перестройки хозяй¬
ства, которую начальство только что одобрило. С каждым
словом спокойствие возвращалось к нему. По выражению лиц
внимательно слушавших его людей он замечал, что интерес их
все возрастает. Маджид не мог не радоваться этому. Конечно,
согласие руководства необходимо для осуществления его про¬
екта, но он прекрасно сознавал, что только при безоговороч¬
ной поддержке рабочих можно довести его начинание до
конца.60
—	Время виноградников ушло в прошлое. У нас в стране
есть прекрасная земля для пшеницы, и детям нашим нужна
именно пшеница. А выращивать на этой земле виноград, иду¬
щий на приготовление дурманного зелья, просто преступно.Маджид подробно рассказал, каким образом и в какие сро¬
ки он собирается перестраивать хозяйство. Районное управле¬
ние, стараясь действовать осмотрительно, сочло необходимым
провести новую программу в жизнь за три года. Маджид при¬
вел цифры, свидетельствующие о его вере в будущее. Рабочие,
на деле убедившиеся в том, что их руководитель не какой-ни¬
будь пустомеля и не станет брать на себя неосуществимых обя¬
зательств, всецело ему верили.Ферма преобразилась. Разрушенные строения восстано¬
влены, старый инвентарь заменен новым. Маджид не сомне¬
вался, что, если бы не необходимость рассчитаться по много¬
численным займам, часть полученных доходов можно было бы
раздать рабочим. К тому же и урожай овощей оказался
неплохим.—	Вчера еще, — сказал Маджид в заключение, — наша ферма
кормила всего одну семью. Сегодня же за счет ее живет сорок
семей, а завтра их будет еще больше. Пусть каждый считается. с общими устремлениями и каждый живет честным трудом.Сарай, где проходило собрание, мало-помалу опустел, ра¬
бочие, попрощавшись, разошлись, а Маджид продолжал си¬
деть, размечтавшись. Он хорошо представлял себе, какой ста¬
нет их ферма будущей весной. Наконец и он вьш1ел следом за
Ларби.Перевод с французского
Н. С вето видов ой
РоманИфеома Окойе.Безухие ^Можно без преувеличения
сказать, что в центре внимания
всей молодой нигерийской рома¬
нистики оказались проблемы, так
или иначе связанные с внедрением
капиталистических отношений в
экономику страны. Здесь широко
распространилась продажность,
коррупция. Отброшены тради¬
ционные моральные устои: чест¬
ность и совесть. Насаждается пол¬
ная бездуховность. Безудержный
размах приняло насилие. Об этом
пишут такие нигерийские писате¬
ли, как Фестус Ийайи в своем ро¬
мане «Насилие» и Сонала Олум-
хенсе — «Две жизни прожить не
дано». Эта же тема преобладает
и в романе молодой нигерийской
писательницы Ифеомы Окойе
«Безухие» (это название опирается
на нигерийскую пословицу: «Если
хочешь жить в стране безухих,
отрежь себе уши»). Чтобы придать
этой теме особую остроту, пи¬
сательница прибегает к специфи¬
ческому художественному приему:
она как бы взглянула на свою
страну глазами вернувшегося пос¬
ле пятилетнего отсутствия бухгал¬
тера Чиго Адабы — заметим вскобках, что он вернулся из Тан¬
зании, как известно, страны со¬
циалистической ориентации. Чиго
Адаба — человек безупречной че¬
стности, является своеобразным
зеркалом, отражающим растле¬
ние — иного слова и не подбе¬
решь, — проникающее во все поры
современного нигерийского обще¬
ства и прежде всего, естественно,
в его верхи. Чиго Адабе про¬
тивопоставлен его брат Улоко,
типичный «бизнесмен», прокручи¬
вающий одну аферу за другой,
старающийся всячески пускать
пыль в глаза окружающим —
необходимое качество для всякого
«бизнесмена», ибо от этого зави¬
сит его возможность получать
кредиты. Важно не столько быть
богатым, сколько выглядеть бога¬
тым ! Важно носить богатые
одежды, устраивать пышные при¬
емы, заботиться о саморекламе.
Окружают Улоко такие же, толь¬
ко еще более беззастенчивые и
удачливые дельцы, вульгарные,
невежественные выскочки, кото¬
рые награждают себя такими
кличками как «Молодой миллио¬
нер», «Накопитель», а то и «Гос¬London.^ © Ifeoma Окоуе, 1984.This book was originally published by Longman Group Limited of62
пожа Большие деньги» или про¬
сто «Банк». У всех у них на уме
одно - нажива! И. Окойе убеди¬
тельно показывает нравственное
падение, а потом и полный жиз¬
ненный крах Улоко, скатывающе¬
гося от незаконных махинаций до
контрабанды и даже покушения на
ритуальное убийство мальчика,
слуги своего брата.Чиго Адабу поддерживает
его отец, изображенный носите¬
лем здоровых традиций нигерий-
<;кого общества. Писательница
видит, какой натиск испытывают
на себе эти традиции. Устоят ли
они, не рухнут ли? Пока же они —
единственная преграда на пути
бушующего потока, имя которому
Корыстолюбие, Частная инициа¬
тива.Знаменателен финал: Чиго
Адаба, который готов уже сдать¬
ся и вернуться обратно в Танза¬
нию, такой чужой оказьгоается
для него собственная родина, ре¬
шает все же остаться. Это еще не
начало сознательной борьбы, но,
может быть, ее предвестие.Конформизм пословицы «Ес¬
ли хочешь жить в стране без¬
ухих, отрежь себе уши», соответст¬
вующей нашей пословице «С вол¬
ками жить — по-волчьи выть», не¬
приемлем для Чиго. Зачем от¬
резать себе уши, зачем выть по-
волчьи? Не лучше ли держать
высоко свое личное достоинство,
ни к кому не подстраиваясь, чего
бы это ни стоило!Если хочешь жить в стране
безухих, отрежь себе уши.Пословица народа игбоЭта книга посвящается мо¬
ему покойному отцу Джеймсу
Опеке и моей матери Виктории
Опеке в знак признательности
за все, что они для меня сдела¬
ли, несмотря на свои скудные
средства.Глава перваяВ аэропорте Лагоса царил такой хаос, что мне, пока я про¬
талкивался к стойке, где шла регистрация, стало явно не по
себе. Однако служащим аэропорта, как ни странно, это,
по-видимому, было на пользу, ибо с их лиц не сходило
выражение благожелательности и довольства, словно они ни¬
чуть не возражали против хаоса.Я прибыл из Танзании в первой половине дня и собирался
лететь дальше в Энугу. Уже пять лет я жил и работал в Танза-63
НИИ, как вдруг несколько дней назад получил отчаянное письмо
от отца; он призывал меня немедленно вернуться домой. По
причинам, которые мне трудно объяснить, едва дочитав пись¬
мо до конца, я сразу почувствовал, что отца уже нет в живых.
Пока я жил за границей, письма, которые мне присылал отец,
обычно писал не он сам, а другие люди, потому что писать как
следует он не умел. А определить, писалось ли это письмо под
диктовку отца или нет, я не мог. К тому же в нашей семье, как
мне было хорошо известно, считалось неуместным, по крайней
мере в ту пору, оповещать о смерти родственника письмом.
Наоборот, лучше под каким-нибудь вымышленным предлогом
зазвать его близких домой, а уж потом по прибытии осторожно
поведать о постигшем их горе.По пути из Танзании в Лагос я клял себя за то, что опоздал
с возвращением домой и теперь не смогу воздать отцу за все,
что он для меня сделал. Я с грустью вспоминал, что он выну¬
жден был заложить часть принадлежащей нашей семье земли,
чтобы оплатить мое образование за границей. Хорошо бы по¬
вернуть стрелки часов вспять!В лагосском аэропорту я целый час тщетно пытался добыть
посадочный талон на самолет в Энугу. Тот факт, что моя пере¬
садка была согласована еще при покупке билета, не имел ника¬
кого значения. Кипя от негодования, я отыскал себе укромный
угол, откуда с отвращением наблюдал, как «леди» и «джентль¬
мены» сражались из-за места в очереди к стойке, где шла реги¬
страция, или лезли без очереди, чтобы поговорить непосред¬
ственно со служащими. И вдруг передо мной появился рослый,
хорошего сложения молодой человек лет двадцати пяти.—	Доброе утро, сэр, — почтительно обратился он ко
мне.—	Доброе утро, — резким тоном ответил я. Я злился и не
мог совладать с собой.—	Хотите лететь, сэр? — спросил он.—	Да.—	Куда, сэр?—	В Энугу.—	Посадочного талона у вас нот, сэр?—	Нет.-Я совсем смягчился.—	Я могу достать вам талон, сэр.Я посмотрел на него и возблагодарил господа за ни¬
спосланную мне помощь. Этого человека, несомненно, я ви¬
дел впервые и поэтому был приятно поражен его любез¬
ностью.—	Чрезвычайно благодарен вам за желание помочь мне, ~
отозвался я.64
—	с вас пятьдесят наир, сэр, — сказал он. — Я сдам ваш ба-
г$ж и достану посадочный талон.Мое ликование тотчас сменилось гневом.—	Убирайся, не то я позову полицию! — крикнул я.Но он не двинулся с места и, с презрением глядя на меня,
проскрежетал:—	Небось впервые здесь, да? Подождите, сами увидите, что
без денег посадочного талона вам не достать.Он постоял еще, не сводя с меня взгляда, но поняв, что я не
намерен с ним больше разговаривать, шаркая ногами, отошел.«Ну и нахал! С какой наглостью занимается вымогатель¬
ством!» — подумал я.Приметив свободное место, я пошел и сел, поставив свой
багаж — чемодан и саквояж — перед собой, чтобы не сводить
с них глаз. Меня предупредили, что э аэропорту много воров.Вскоре ко мне подошел еще один молодой человек. «Оче¬
редной маклер», — пробормотал я про себя.—	Здравствуйте, — обратился ко мне молодой человек.—Я
слышал, как вы тут возмущались. Напрасно. Здешних спеку¬
лянтов этим не проймешь. Достали посадочный талон?Меня душила такая злоба, что я сумел лишь помотать го¬
ловой. Неужто он тоже спекулянт? Но что-то в нем заставило
меня усомниться.—	Дайте ваш билет, — сказал он. — Я возьму вам поса¬
дочный талон.—	Большое спасибо, — ответил я и протянул ему свой
билет.Он подозвал носильщика и велел ему, взяв мои вещи, сле¬
довать за ним. А я сидел и смотрел, как он выходит из зала.
Внезапно меня охватили сомнения в его честности. Кто он? От
чистого ли сердца предложил мне свою помощь? А вдруг он
вор? Что делать, если он улизнет с моим багажом и билетом?Еще больший страх одолел меня, когда я сообразил, что
даже не спросил, как его зовут. И не разглядел как следует,
при встрече и не узнаю. До чего несчастливая поездка!Тянулись минуты, а человека, которому я добровольно вру¬
чил свой собственный билет и вещи, и след простыл. Я не
знал, что делать, кому жаловаться, где его искать. Но тут
вдруг он появился, и я сразу успокоился. На его чисто выбри¬
том лице играла широкая улыбка. Тут я разглядел его как сле¬
дует : высокий, стройный, а лицо маленькое с чересчур больши¬
ми глазами, маленький, как и лицо, рот и чуть плоский нос
в придачу.—	Прошу, — торжествующе улыбнулся он, протягивая мне
посадочный талон и багажную квитанцию.3	Альманах «Африка», вып. 7	65
—	Большое вам спасибо, — обрадовался я. — Как вам это
удалось? Я три раза пытался получить талон и всякий раз
безуспешно.Молодой человек сел. Он явно устал. Я уселся рядом.—	Вам редко приходится бывать в этом аэропорту? — спро¬
сил он.—	Редко. А почему вы спрашиваете? — полюбопытство¬
вал я.—	Потому что вы, по-видимому, не знаете, как следует дей¬
ствовать, чтобы достать посадочный талон.—	А как?—	Нужно делать то, что делают другие, — улыбнулся он.—	Дать служащему взятку?—	Ну, разве это взятка ? —снова улыбнулся он.Я рассказал ему о ссоре с молодым человеком, который за
посадочный талон потребовал с меня деньги. Он выслушал, не
перебивая, а потом сказал:—	Да, я видел, как вы тут возмущались. Ничего, скоро при-
вьгенете к нашим порядкам.Никогда не привыкну, не сомневался я, о чем и сказал ему.—	В таком случае у нас в стране вам придется нелегко,—
заметил он.—	Посмотрим.Молодой человек встал.—	Инженер Ака, — представился он, протянув руку.—На¬
деюсь, теперь вы доберетесь до Энугу без особых проблем.—	А я Чиго Адаба, — крепко пожав ему руку, сказал я, —
Очень благодарен вам за помощь, мистер Инженер Ака.Он чуть поморщился.—	Инженер — это не имя, — поправил он меня. — Это моя
профессия.—	Простите великодушно, — поспешил извиниться я.—А
я подумал, что вас так зовут.—	Нет, меня зовут Эзуала. Надеюсь, мы еще встретимся,—
добавил он.—	Спасибо за помощь, — повторил я.Он ушел, а я задумался над сказанным. Еще ни разу я не
слышал, чтобы слово «инженер» ставили перед фамилией, как
ставят слова «мистер», «доктор», «профессор», «вождь». Я не
был виноват, приняв слово «инженер» за имя собственное.
И поскольку мне не раз встречались чудные имена, вроде Епи¬
скопа, Империи, Ландшафта, Черной леди, Драгоценности, Бо¬
гача и Красавчика, имя «Инженер» тоже не вызвало у меня
удивления.Я подошел к газетному киоску поблизости, купил свежий66
кйьюсуик» и сел читать. В зале стоял шум, похожий на гомон
щцц ткачей на вершинах пальм. Стараясь его не сльппать,
я раскрыл «Ньюсуик» и принялся за чтение моего любимого
раздела — «Письма редактору».Не успел я одолеть и четырех писем, как вдруг, толкаясь
и распихивая друг друга локтями, люди бросились к выходу из
зала. Я поднялся с места и начал с тревогой озираться. В эту
минуту мимо меня пронесся какой-то хорошо одетый человек.—	Куда это все бегут? — испуганно спросил я.—	Занять место в самолете, — на ходу бросил он, не повер¬
нув и головы, чтобы полюбопытствовать, кто задал вопрос.По-прежнему ничего не понимая, я стоял и смотрел. Муж¬
чины, женщины и дети мчались к самолету с такой скоростью,
будто их жизни грозила смертельная опасность. Полы мужских
пиджаков раздувались от ветра, а галстуки летели вслед за
своими владельцами. Женщины тоже не отставали от мужчин
в этом состязании. Одна из них, видел я, скинув на бегу туфли
на высоком каблуке, схватила их в руки. Тем же, кого украшал
еще и головной убор, приходилось не на жизнь, а на смерть
сражаться с ветром за свое имущество.Мимо меня промелькнул толстяк в белых, струящихся по
ветру одеждах, я уже видел его в международном аэропорту,
когда прилетел из Танзании. На голове у него была увенчанная
двумя перьями красная шапочка, а на пухлой шее и на руках
красовались в несколько нитей красные кораллы. На правой
руке висели большой кожаный веер и трость, а в левой он та¬
щил огромный портфель. Он старался не отставать от других,
но собственный вес и пышное убранство явно были ему поме¬
хой. Левой рукой — той, в какой у него был портфель, он при¬
подымал, боясь наступить на подол, свои роскошные одеяния,
а правой отчаянно боролся с головным убором, которому явнотерпелось побежать наперегонки с ветром. Смакуя это ко¬
мическое зрелище, я не переставал удивляться тому, что ста¬
лось с моими земляками. Сначала они дрались из-за посадоч¬
ного талона, а теперь несутся как безумные занять место
в самолете.—	Между прочим, это ваш самолет, — тронул меня за плечо
служащий аэропорта. — Если будете стоять и смеяться, места
в самолете вам не достанется.—	А что, разве посадочных талонов раздают больше, чем
мест? — удивился я.—	Вы, наверное, думаете, что вы все еще за границей,—
усмехнулся он.—Вы в Нигерии!Взяв саквояж в руки, я пошел к самолету. Заставить себя
бежать я не мог, но, поднявшись в самолет, с испугом обнару¬3*	67
жил, что все места и вправду заняты либо пассажирами, либо
ручным багажом, который ставили на сиденье на тот случай,
если явятся запоздавшие с посадкой друзья или родственники.
Я дважды прошелся по проходу между рядами в надежде оты¬
скать свободное место, но ничего не нашел. И уже совсем бы¬
ло отчаялся, как вдруг меня окликнул тот самый инженер, ко¬
торый помог мне достать посадочный талон.—	Я вижу, вы без места, — сказал он, снимая с соседнего
кресла портфель. — Садитесь. Я занял место для приятеля, но
вряд ли он полетит этим рейсом.Поблагодарив его, я сел. Через несколько минут, когда наш
самолет взлетел и взял курс на Энугу, между инженером
и 4НОЙ завязался разговор, и он рассказал мне о себе. Он чи¬
тал лекции в университете, но сравнительно недавно бросил
преподавание и занялся бизнесом. По его словам, он ушел из
университета, потому что не мог заработать столько, сколько
ему хотелось.—	А каким же бизнесом вы занимаетесь? — полюбопыт¬
ствовал я.—	Э... Не сразу и определишь, — хмыкнул он. — Контракта¬
ми, импортом, оптовой торговлей пивом и безалкогольными
напитками, поставкой продуктов в школы и колледжи и разны¬
ми другими делами.—	И такого рода деятельность вам больше по душе, неже¬
ли чтение лекций? — спросил я, стараясь не выдать презрения,
которое я испытывал. Я лично не сомневался, что препода¬
вать в университете куда более престижно, чем заниматься биз¬
несом, каким занимается он, но я ему ничего подобного не
сказал.—	Нет, не могу утверждать, что нынешняя деятельность
мне больше по душе, — признался он. — Но моя душа меня не
очень беспокоит. В наши дни о том, что труд должен быть
в радость, забыто. Мне нужны деньги. Человек без денег — в
Нигерии не человек, а самый быстрый способ добыть деньги —
это заниматься бизнесом.—	Понятно. И есть успехи?—	Еще какие! — с гордостью заявил он. — Занятие, правда,
довольно изнурительное, но меня это не смущает.—	Желаю вам удачи.—	Спасибо. Сколько лет, вы сказали, вас не было
в Нигерии?—	Много. Я приезжал сюда несколько раз, но ненадолго.—	Учились?—	И учился тоже.—	В Лондоне?68
—	я немало поездил, — сказал я. — Из Ганы в Нигерию, по¬
том в Лондон, затем обратно в Гану, оттуда в Танзанию.
А сейчас я возвращаюсь из Танзании, где жил два последних
года.—	Очень интересно, — отозвался он и попросил рассказатьо	себе подробнее.—	Особенно рассказывать нечего, — скромно ответил я. —
Родился я и вырос в Гане. Мой отец уехал туда енде в молодо¬
сти. Я окончил там школу и вернулся в Нигерию вместе с от¬
цом, когда он решил, что уже стар, чтобы жить на чужбине.
В Нигерии я провел год, а потом поехал учиться в Англию. По
окончании университета я некоторое время работал в Гане,
а затем перебрался в Танзанию. И сейчас лечу домой.Ему, по-видимому, было любопытно меня слушать, потому
что он ни разу не перебил меня.—	И на этот раз навсегда— спросил он.—	Пока трудно сказать, останусь я здесь или нет.—	Добро пожаловать в Нигерию! — улыбнулся он.—На¬
деюсь, процесс акклиматизации после столь длительного от¬
сутствия не окажется чересчур болезненным.—	Я тоже хотел бы этого.—	Как вас зовут? — спросил он.—Я не расслышал, когда
мы знакомились.—	Чиго Адаба.—	Чиго? Какое необычное имя! Что-то я такого не при¬
помню.—	А Чигози?—	Вот это другое дело. Чигози — такое имя я знаю.—	За границей я намеренно пользовался сокращенной фор¬
мой, чтобы трудно было догадаться, откуда я родом.—	Почему? — удивился он.—	Еще на первом курсе в университете нам прочли задев¬
шую нас за живое лекцию о пан-африканизме, после чего
я стал считать себя не нигерийцем, а пан-африканцем. Глупо,
правда?—	Да нет, не совсем, — усмехнулся он.По проходу к нам приближался стюард, и мой сосед зака¬
зал виски с содовой.—	Хотите? — спросил он меня. — Плачу я.—	Спасибо, нет. Я не пью виски.—	Тогда, может, пива?—	Спасибо, нет настроения.Он выпил виски и тут же задремал. Даже во сне с лица его
не сходила усталость. Его новая деятельность была, по-види¬
мому, как он и сказал, нелегкой.69
Разговаривать было не с кем, и я снова обратился мыслями
к отцу. Когда по окончании университета я написал ему, что
хотел бы работать за границей, он не стал возражать, вероят¬
но, потому что сам в молодости тоже служил в чужой стране,
но посоветовал через несколько лет навсегда вернуться домой.
По той или иной причине я все оттягивал и оттягивал свое воз¬
вращение, пока отец не вызвал меня письмом. «Не опоздал ли
я ?» — спрашивал я себя весь остаток пути, вновь и вновь воз¬
вращаясь мыслями к отцу.Полет из Лагоса в Энугу занял всего сорок пять минут, но
они показались мне вечностью. Когда самолет начал садиться,
в голове у меня гудело. В аэропорту меня должен был встре¬
чать мой единственный брат Улоко, которого я известил теле¬
граммой о дне и часе прибытия. Я пытался представить себе,
как в деревне у входа в свой оби^ сидит и с нетерпением ждет
меня отец. Но тут же меня охватывает страх: отец, наверное,
умер, и его уже похоронили, письмо, которое я получил два
дня назад, написано лишь для того, чтобы заманить меня
домой.Наконец самолет сел. Открыли люк, пассажиры потянулись
к выходу.—	Вы будете жить в Энугу? — спросил у меня инженер Ака.
Он отстал, чтобы поговорить с приятелем, но догнал меня
у выхода с летного поля.—	Думаю, да. По крайней мере, первое время, — ответил я.—	Значит, увидимся. Офис у меня в Лагосе, но дела выну¬
ждают курсировать между Лагосом и Энугу.—	Еще раз большое спасибо за помощь. Не знаю, что бы
я делал без вас.—	Что-нибудь придумали бы, — ответил он, и мы, пожав
друг другу руки, расстались.«А может, умер не отец, а Улоко?» — на мгновенье по¬
думалось мне. Глупости, сказал я себе и постарался прогнать
эту страшную мысль.Глава втораяВ энугском аэропорту произошли большие перемены с тех
пор, как я был здесь в последний раз. Неподалеку от старого
аэровокзала появилось новое здание. И перед ним я, с облегче¬
нием вздохнув, еще издалека увидел Улоко. Я сразу узнал его,
хотя за те пять лет, что я не был в Нигерии, он растолстел.1 О б и — домик, хижина.70
щдл более солидным. На нем была роскошная агбада ^ из бе¬
лого кружева. На шее, как у женщины, висели три нити корал¬
ловых бус и длинная золотая цепь с кулоном величиной в це¬
лое блюдце. На голове — красная шапочка, но без пера, а
в аравой руке — большой кожаный веер. Я первый раз видел
его в таком наряде.Он искал меня почему-то в другой стороне и не заметил,
как я очутился совсем рядом.—	Брат! — с радостью выкрикнул я. Он круто повернулся и,
увидев меня, весь расцвел.—	Чиго! — ласково обнял он меня. — Наконец-то! Я уж
и надеяться перестал, что ты вернешься.—	Я вернулся, брат. Вернулся домой.—	Надеюсь, навсегда? — спросил он.—	Еще не решил.—	Как долетел?—	Ничего, хотя в лагосском аэропорту мне пришлось не¬
легко. Если бы не помощь совершенно чужого человека, я не
имел бы ни посадочного талона, ни места в самолете.—	Да, лагосский аэропорт — это сущий бедлам. Но я рад,
что ты вернулся. Пошли.К нам подошел его шофер, обряженный в униформу. Улоко
велел ему пойти за моим багажом. Через несколько минут шо¬
фер вернулся с моим чемоданом, и мы вслед за ним направи¬
лись к машине Улоко.—	Как твоя жена? — спросил я.—	Прекрасно. Просила извинить, что не смогла приехать
в аэропорт. Дела по дому задержали.Я еще ни разу не видел его жену, так как они поженились
во время моего пятилетнего отсутствия. Письма он писать не
любил, писал коротко и редко, но о том, что женился и что
у них родился ребенок, написал.—	А как малыш? — спросил я. Имени его я не мог припом¬
нить, хотя Улоко в одном из своих писем его называл.—	Тоже прекрасно. У него уже есть сестренка.—	А я и не знал! - возмутился я. - Поздравляю! Почему
же ты мне не написал? Я бы хоть поздравление послал твоей
жене.—	Извини. Последнее время не до писем. Страшно занят, —
виноватым тоном признался он.—	Как она? Твоя малышка, хочу я спросить?—	Прекрасно. Уже начинает ходить.—	Сколько же ей сейчас? — спросил я.^ Агбада- широкое мужское одеяние, обычно узорчатое.71
—	Месяцев десять, точно не помню.—	Признаться, мне не терпится увидеть детей и их мать,—
сказал я.—	Успеешь, — отозвался Улоко. — Скоро будем дома.Шофер — он шел впереди нас — поставил чемодан на зем¬
лю, чтобы передохнуть, потом снова поднял его и, весь сгор¬
бившись от тяжести, двинулся дальше.—	А как отец? — спросил я и впился глазами в Улоко, пы¬
таясь заметить, не исказится ли его лицо от горя при упомина¬
нии об отце. Но на его лице ничего не отразилось.—	Отец здоров, — ответил он. — По крайней мере, когда
я его видел в последний раз, был здоров.Но я почему-то ему не поверил. Отец умер, не сомневался я,
просто Улоко не спешит сообщить мне эту печальную весть.
Я вспомнил: когда несколько лет назад умер муж нашей
сестры, меня послали за ней на ферму, где в ту пору шел сбор
урожая. Я сказал ей, как мне велелп, что ее зовет отец, и она,
совершенно спокойная, отправилась вместе со мной к нам до¬
мой. Дома же отец распорядился прежде всего накормить ее
до отвала. Потом велел, чтобы она как следует отдохнула.
И только перед заходом солнца ее отвели в дом мужа, где
и поведали о беде. Муж ее скончался в Кано еще накануне,
а на следующий день должны были привезти домой его
останки.—	А когда ты видел отца в последний раз? —спросил я.—	Месяца три назад. У меня нет времени ездить в деревню.—	Три месяца? Давно, — отозвался я, недоумевая, почему
это у него нет времени почаще навещать отца.—	Ничего не поделаешь, — пожал плечами Улоко. — У меня
дел невпроворот.Мы подошли к машине Улоко. Шофер уже уложил мой че¬
модан в багажник. Это был новый белый «мерседес-бенц», ухо¬
женный, престижный автомобиль с высоко поднятой антенной.—	Твоя машина, брат? — спросил я.—	Да. Нравится? — Он явно гордился своим «мерседесом».
Лицо его сияло от самодовольства.—	Конечно, нравится, — не мог солгать я. — Дела у тебя,
видно, идут неплохо, раз ты позволил себе такую дорогую
машину.—	Но и не так хорошо, как мне хотелось бы. У нас в стране
сейчас в обороте большие средства, поэтому я и рад, что ты
приехал домой. Надеюсь, не собираешься снова в бега? Ты
должен поселиться здесь и ковать свое будущее. Сейчас
каждый стремится заработать как можно больше, потому что
без денег ты ничто.72
я не стал ему возражать, хотя никак не мог согласиться
с его последним утверждением. Однако затевать спор о том,
«делают ли деньги человека» или нет, было не время и не ме¬
сто. Я приехал домой потому, что получил от отца письмо
с просьбой вернуться, а не потому, что хотел зарабатывать
деньги. Мне хватало моего жалованья в Танзании, ибо у меня
не было чересчур больших запросов.Салон «мерседеса» был еще более роскошным, чем его
внешний вид. Сиденья обтянуты бархатом, а пол покрыт пу¬
шистым красным ковром. И вправду шикарная машина.—	Прекрасная машина, - с чувством заметил я.—	Рад, что тебе нравится, — расплылся Улоко.—Таких
в Энугу немного, — с гордостью добавил он.Шофер выжал педаль сцепления, и «мерседес» тронулся
с места. Ни разу в жизни я не сидел в такой машине, до сих
пор мне приходилось ездить лишь в автобусах, такси или
малолитражках. В Лагосе было немало таких престижных ма¬
шин. Пока я сидел в аэропорту, я видел, как к дверям то и де¬
ло подкатывают лимузины с новоявленными богачами и их
супругами.—	Давай сегодня же и поедем к отцу, — предложил я Уло¬
ко. — Сразу после знакомства с твоей семьей.—	Нет, сегодня нельзя. Поедем в деревню завтра. Сегодня
уже поздно. И кроме того, у меня на вечер другие планы.—	Вовсе не поздно. Вполне успеем, если не задерживаться.
Разве отец не знает, что я прилетаю сегодня?—	Знает. Я просил передать ему, как только получил от те¬
бя телеграмму. Передали, не сомневаюсь.—	Значит, он ждет меня сегодня, — сказал я. — Да и мне не
терпится его увидеть.—	Почему ты, сидя в Танзании, не очень спешил его уви¬
деть, — съязвил Улоко. Его замечание так обескуражило меня,
что я даже растерялся.—	Но теперь я в Энугу, — спустя минуту тихо сказал я, — и
все будет по-другому.На Улоко мои слова не оказали никакого действия.—	Очень сожалею, но сегодня ты его не увидишь. В дерев¬
ню поедем завтра. А сегодня тебя ждет сюрприз.—	Может, твой сюрприз повременит, пока я повидаюсь
с отцом? — взмолился я.—Он будет ждать меня весь день.—	Не умрет, если подождет несколько часов. В конце кон¬
цов, он не видел тебя целых пять лет, и ничего с ним не
случилось.Я не понял, кому — мне или отцу — был адресован упрек,
слышавшийся в словах моего брата. Он явно переменился.73
Раньше он не был так безразличен к отцу, а может, мне это
только кажется?Я решил, хотя и продолжал тревожиться об отце, больше
не затрагивать эту тему. Не прошло и часа, как я вернулся до¬
мой, а мы с Улоко уже ссоримся! Я подумал, не поехать ли
мне одному в деревню, но по размьпплении отказался от этой
идеи. Я не был уверен, идет ли туда автобус в это время дня.Почувствовав, что начинаю злиться, я силой заставил себя
расслабиться. «Не глупи, — уговаривал я себя. — И не придумы¬
вай того, чего нет. Успокойся и радуйся первому дню на роди¬
не после такого длительного отсутствия».—	Много перемен в Энугу, - заметил я вслух, когда мы
въехали в город. То тут то там встречались высокие дома.
В некоторых районах города даже появились уличные фонари,
а на главных улицах было введено двустороннее движение.—	Да, Энугу изменился, — подтвердил Улоко.—Тебе это,
конечно, более заметно, поскольку ты столько лет отсутство¬
вал.—	Ты не забыл, что я приезжал сюда пять лет назад?—	Всего на неделю, — отпарировал Улоко.—	Нет, на две,-не остался в долгу я.—	Одна или две недели — какая разница ?—	Большая, — улыбнулся я.Улоко велел шоферу включить кассетник.—	Сию минуту, сэр, - почтительно ответил шофер и выпол¬
нил приказание.—	Громче! — распорядился Улоко.Шофер молча подчинился.—	Теперь чересчур громко, болван! Сделай потише! — за¬
гремел Улоко. Его грубость, по-моему, была совершенно
неуместна.Шофер снова подчинился, не промолвив ни слова. Музыка
была отличной, исполнял ее местный ансамбль, и я поймал се¬
бя на том, что киваю головой в такт мелодии. И тут, подъехав
к штаб-квартире пожарной бригады, мы попали в уличную
пробку, которая создалась потому, что нетерпеливые и недис¬
циплинированные водители, пытаясь опередить друг друга, ме¬
тались с полосы на полосу и в конце концов сгрудились все
вместе. Даже полицейский офицер в патрульной машине, вме¬
сто того чтобы ликвидировать пробку или, по крайней мере,
показать пример неуклонного следования по одной полосе, то¬
же оказался в числе нарушителей уличного движения.Наконец мы подъехали к дому Улоко. Его жена, заметив
нас, выбежала навстречу. Это была хорошенькая женщина лет
двадцати с небольшим, не худая и не толстая. Улоко предста-74
ее мне, и она обняла меня, как и полагалось по обычаю.—	Добро пожаловать домой! — сказала она. Блестящие во¬
лосы ее были тщательно уложены. По-видимому, она только
что побывала у парикмахера.—	Рад с тобой познакомиться, - сказал я. - Брат писал
мне о тебе. К сожалению, я не мог быть у вас на свадьбе.Когда мы уселись в гостиной, она привела туда детей. Ибе —
так они назвали своего сына — был точной копией Улоко,
а малышка Канайо очень походила на мать. Когда я подошел
к детям, они испугались, особенно Канайо, которая была го¬
това вот-вот расплакаться. Их мать поспешила позвать слу¬
жанку и велела увести детей.Когда я приезжал пять лет назад, Улоко занимал трехком¬
натную квартиру в одном из густонаселенных районов города.
В то время он уже был влиятельным чиновником министерства
здравоохранения. На этот пост он пробился из рядовых, а на¬
чинал рядовым, потому что бросил школу в Гане за год до
окончания, и ни мольбы и угрозы отца, ни уговоры и слезы
матери не смогли заставить его вернуться к учебе.Теперь Улоко был строительным подрядчиком и занимал
целое крыло двухэтажного дома. Чтобы снять такой дом, тре¬
бовались немалые деньги. Я немного устал от поездки в маши¬
не и с удовольствием опустился в мягкое и удобное кресло. На
двадцать километров или около того, что отделяли аэропорт
от дома Улоко, у нас ушло полтора часа, то есть в два раза
больше времени, чем на перелет из Лагоса в Энугу.Улоко поставил пластинку на большой стереокомбайн,
стоявший в углу комнаты, и включил его.—	Чиго, — сказал он, — я должен уйти по одному важному
делу, но сначала я покажу тебе твою комнату. Когда переоде¬
нешься, спускайся в гостиную, выпей чего-нибудь холодного.Я поднялся вслед за ним наверх. Шофер уже внес мой чемо¬
дан в приятную на вид комнату, с отдельной ванной
и туалетом.—	По-моему, тебе здесь будет удобно, — сказал Улоко. — Я
ухожу, но скоро вернусь.—	Комната чудесная! Буду чувствовать себя, как дома, не
сомневаюсь.Когда Улоко ушел, я пошел в ванную и умылся. Затем
переоделся в рубашку с короткими рукавами и чистые брюки.
Я распаковал саквояж — чемодан подождет — и вьшул подарки,
которые купил жене брата и их сыну. Для девочки у меня ниче¬
го не было, ведь я и не подозревал о ее существовании.Спустившись вниз, я отдал подарки. Они пришлись по душе
и жене брата и Ибе. Я извинился за то, что не купил подарка75
малышке, но ни словом не обмолвился о том, что виноват
в этом Улоко, который не сообщил мне о рождении дочери.—	Как мне тебя называть ? — спросил я у невестки.Улоко сказал мне, что ее зовут Анене, но я побоялся оби¬
деть ее, обратившись к ней по имени, которое ей, быть может,
не по душе. Женщины очень чувствительны к подобного рода
вещам.—	Зови меня Ани. Так меня все называют. Сокращенная
форма от моего имени — Анене.—	Ани Г Какое красивое имя!—	Что ты будешь пить? — спросила она.—	Пиво есть? —Я не хотел обидеть ее отказом на первое
же ко мне предложение.—	Наверное, есть.Она сама налила мне пива. Пока мы потягивали, я — пиво,
а она — кока-колу, она, отвечая на мои вопросы, рассказывала
мне о себе. Она учительница. Получив аттестат об окончании
западно-африканской школы, поступила в педагогический кол¬
ледж, который закончила в тот год, когда вышла замуж за
моего брата. Ее родители мечтали, чтобы она пошла в универ¬
ситет, и были против ее брака с Улоко. По ее словам, Улоко
заворожил ее родителей деньгами и обещанием разрешить ей
учиться в университете после того, как она родит двух или
трех детей. На этом условии ее родители согласились на их
брак.—	У тебя еще не пропало желание пойти в университет? —
спросил я.—	Конечно, нет. Я всегда об этом мечтала. Но твой брат
часто говорит в шутку, что если я закончу университет, то ста¬
ну чересчур умной.—	Что за чепуха! — возмутился я и, чтобы переменить те¬
му, заговорил про ее работу.—	Мне нравится быть учительнрщей. Если мне удастся по¬
ступить в университет, я все равно не брошу преподавать.Она расспрашивала меня про жизнь в Танзании, и я как
можно подробнее постарался рассказать ей про эту страну.
Когда я допил пиво, она уговорила меня пойти наверх отдох¬
нуть. Она предложила накормить меня, не дожидаясь прихода
Улоко, но я ответил, что подожду его. Улоко явился домой го¬
раздо позднее, чем предполагал, и мы сели за обед довольно
поздно.—	Суп очень вкусный, — взглянул я на Ани.—	Спасибо, — улыбнулась она.—Твоему брату тоже не ме¬
шало бы это заметить. Он последние дни совершенно не обра¬
щает внимание на то, что ест. Редко приходит домой обедать76
^ и утром порой уходит без завтрака. Я уже несколько раз го¬
ворила ему, что ни к чему так перетруждать себя, но он меня
не слушает.—	Неужто это правда, брат? — спросил я, стараясь превра¬
тить слова Ани в шутку.По-видимому, поведение Улоко так сердило его жену, что
она поведала мне об этом всего лишь через несколько часов
после нашего знакомства, то есть, когда мы были еще, так ска¬
зать, совершенно чужими друг другу.—	Я действительно очень занят, — признался Улоко.—Но
ей известно почему.Я принялся расспрашивать про его работу, и он рассказал,
что ему как строительному подрядчику приходится выдержи¬
вать сильную конкуренцию со стороны других подрядчиков.
К тому же он должен проводить как можно больше времени
на строительной площадке, иначе рабочие воруют строи¬
тельный материал и отлынивают от работы. Много времени
уходит на добывание подрядов.После обеда Улоко вьшул из холодильника пиво. От пред¬
ложенной мне бутылки я отказался, да и его бутылку делить
с ним не стал. Обед был очень вкусным, и я почувствовал, что
переел.—	Вечером я устраиваю в твою честь коктейль, — объявил
Улоко.—	Зачем? — удивился я.—	Как зачем? Чтобы отпраздновать твое возвращение до¬
мой, разумеется.—	Но к чему такие расходы? Я же вернулся не из космоса
и не с луны.—	Так полагается. Другие тоже празднуют возвращение из-
за границы своих братьев и сестер. Если я не устрою коктейля,
все будут думать, что я либо скряга, либо у меня нет денег.
И кроме того, я хочу познакомить тебя с моими друзьями
и партнерами.—	Какое имеет значение, что все будут думать? А с твоими
друзьями я и так рано или поздно познакомлюсь. Мне ведь
придется первое время пожить у тебя. Если бы ты спросил
у меня заранее, устраивать ли коктейль, я был бы категориче¬
ски против. Сейчас, наверное, уже поздно его отменить? Как
жаль, что из-за меня ты вынужден истратить столько денег.—	Чепуха! Денег мне не жаль. Нужно идти в ногу
с временем.Я не люблю конформистов. И не люблю людей, которые
руководствуются тем, что думают о них другие, людей, ко¬
торые находятся под влиянием окружающих и потому позво¬77
ляют другим думать за себя. Но как я мог упрекнуть во всем
этом брата, не оскорбив его чувства и не выглядя неблаго¬
дарным?—	Спасибо за доброе намерение, брат, — только и сказал
я. — Хотя мне жаль, что ты так потратился.—	Чепуха! Это же моя идея, поэтому пусть совесть тебя не
мучает. Коктейль начинается в семь тридцать в «Ройял палас-
отеле». А сейчас я ухожу, чтобы проверить, как все приготовят.
Я заеду за тобой и Ани.Он ушел, а в гостиной появилась Ани, которая сразу после
обеда поднялась к детям. Она переоделась в другое платье.—	Иду в магазин, — объяснила она. ~ Почему бы тебе не
пойти наверх и не отдохнуть немного перед коктейлем? Ты
ведь столько времени провел в пути.—	Неплохая мысль, — согласился я.Я проводил ее на улицу и смотрел, как она села в свою ма¬
шину, новый «пежо».—	Элегантный автомобиль, — заметил я, захлопывая за ней
дверцу.—	Твой брат подарил мне его, когда я родила второго ре¬
бенка, — объяснила она не без гордости.—	Счастливая ты! — вздохнул я. Я постоял, глядя ей вслед,
а затем вернулся в гостиную.Я посидел там еще несколько минут, слушая музыку.
И смотрел по сторонам. Я удивился, увидев две энциклопедии:
«Британика» и «Американа». Тома их были выставлены напо¬
каз за стеклом двух красивых книжных полок. Улоко никогда
не отличался любовью к чтению, что, собственно, и было
одной из причин того, почему он не кончил средней школы.
Я проглядел один-два тома, потом взялся за газеты.Еще через несколько минут я поднялся к себе и лег спать,
как всегда делаю, когда переем. Но уснуть не смог, меня терза¬
ла тревога. Мне виделся отец, который сидел на своем люби¬
мом стуле и ждал меня. И вдруг эту картину сменила другая.
Я увидел могилу отца. Венки на ней уже завяли. И усльппал
его голос, упрекающий меня за то, что я не приехал домой
раньше Спал я или бодрствовал? Трудно сказать. Какие же
шутки способен шутить над нами наш разум!Глава третьяУлоко вернулся вскоре после шести вечера. Когда он вошел
в гостиную, я сидел там, томясь от безделья. Лицо у него бы¬
ло усталым.—	К семи я должен вернуться в отель, проверить, все ли го-78
toBO,— сказал Улоко.- Вечер начинается в семь тридцать. Идиодевайся.—	Хорошо,^ согласился я и пошел к себе. Через несколько
ьшгут я был уже готов. И спустился вниз ждать У л око и
Ани.Прошло довольно много времени, прежде чем они появи¬
лись. Улоко был в агбаде из дорогого кружева, Ани — в бубе ^
из той же ткани. При виде меня Улоко нахмурился: моя одеж¬
да ему явно пришлась не по вкусу.—	У тебя что, нет костюма? — спросил он.—Или нацио¬
нальной одежды?Я покачал головой.—	А чем это плохо ? —беспечно спросил я. На мне были
куртка и брюки, какие носит в Танзании большинство людей
даже по великим торжествам.—	Ничем не плохо. Но у нас на коктейль так не одевают¬
ся, — объяснил Улоко.—	А мне нравится ходить в куртке и брюках, - упорство¬
вал я, оглядывая себя с головы до ног. - В них мне
удобно.—	Прошу тебя, Чиго, переоденься, — взмолился Улоко. — Я
себя буду неловко чувствовать, если ты не переоденешься.
В куртке и брюках на коктейле быть неприлично.—	Ладно,-сдался я,—пойду переоденусь, если ты настаи¬
ваешь.Я опять поднялся наверх. К счастью, среди вепдей, которые
я успел разложить и развесить, был европейский костюм, и
я быстро надел его. Зато на розыски галстука ушло немало
времени. Завязав его, я спустился вниз к Улоко и Ани, которые
ждали меня в гостиной.—	Вот так куда лучше, — одобрил мой туалет Улоко.Что касается меня, то я никогда не чувствовал себя удобнов европейском костюме и по доброй воле надевал его, только
когда в Лондоне было холодно. Но поскольку мне не хотелось
в этот вечер портить Улоко настроение, то я больше ничего не
сказал.Мы отправились в отель на «вольво». За рулем был тот же
шофер, что привез нас с Улоко из аэропорта. Улоко и Ани си¬
дели сзади, а я рядом с шофером.—	Это тоже твоя машина? — откинувшись назад, шепотом
спросил я Улоко, который сидел прямо за мной.—	Да. Я купил ее еще до «мерседеса».Мне хотелось спросить, зачем ему две такие большие ма-1	*Б у б а — длинная широкая женская одежда.79
шины, но решил промолчать, ибо сейчас было не время и не
место для подобных откровений.«Ройял палас-отель» располагался в красивом здании. Там
был зал, предназначенный для коктейлей и приемов а-ля фур¬
шет. Он был со вкусом обставлен и кондиционирован. Гости
пока не явились. Но ничего странного в этом не было, по¬
скольку было еще рано. Мы обошли зал, Улоко разглядывал
бутылки и закуски, желая удостовериться, все ли в полном по¬
рядке. По его лицу было видно, что он доволен приготовле¬
ниями. Он отдал официантам последние распоряжения и встал
у входа в зал, чтобы приветствовать гостей.Было уже без двадцати восемь, но гости не появлялись.—	Точность у нас в стране, по-видимому, все еще не в поче¬
те, — заметил я.—	Когда нужно, и у нас умеют не опаздьгоать, — сказал
Улоко. — Просто некоторые считают, что если приезжаешь
в гости вовремя, значит, тебе не терпится приняться за еду.Я рассмеялся.—	Но это правда, — подтвердила Ани.—	Какая глупость!Около восьми, то есть на полчаса позже, чем было указано
в приглашениях, стали потихоньку съезжаться гости. Они вхо¬
дили в зал, и Улоко знакомил меня с ними.—	Оримили! — обратился к Улоко первый из го¬
стей.— Оримили — Море-которое-никогда-не-высыхает!—	Это я, — с гордостью подтвердил Улоко. — Вижу ли
я перед собой Аку-Джи-Аку — Руку-которая-делает-деньги?—	Кого же еще? — И гость самодовольно расхохотался.Они обменялись неким подобием рукопожатия, тронув другдруга за огромные кожаные веера.—	Одиозиаку! Приветствую тебя! — обратился гость к Ани.—	Ака-Джи-Аку, разреши представить тебе моего брата,
бухгалтера Чиго Адабу, — сказал Улоко.Ака-Джи-Аку расправил на плечах свою голубую кружев¬
ную агбаду и перебрал нити коралловых бус, словно желая
привлечь к ним мое внимание.—	Привет, бухгалтер, как поживаешь? — обратился он ко
мне, особо выделив слово «бухгалтер».—	Ничего, — ответил я.—	Добро пожаловать домой, - сказал Ака-Джи-Аку и
с улыбкой повернулся к Улоко.—Поговорим попозже. А сей¬
час я хотел бы угоститься золотой водой.Я смотрел, как Ака-Джи-Аку направился к столу с напитка¬
ми, где один из официантов налил ему виски. Ну и золотая
вода!80
—	Чиго, — зашептал мне Улоко.—У большинства присут¬
ствующих здесь есть титулы или прозвища. Пожалуйста, когда
будешь с ним№ разговаривать, не забывай про эти титулы
и прозвидца, и тебе будут очень признательны.—	Я сама не могу запомнить все эти прозвища, — вставила
Ани.—	Если Чиго будет внимателен к титулам и прозвищам,
когда я его знакомлю, то запомнить их ему будет нетрудно.—	Постараюсь, — пообещал я, видя по его лицу, как много
это для него значит.—	Оримили! — приветствовал Улоко очередной гость.-
Невысыхающее море! Кто когда-либо слышал, чтобы море вы¬
сохло? Никогда!—	Osisi па ami ego! — поздоровался с ним
Улоко. - Дерево-на-котором-растут-не-плоды-а-деньги!—	На то воля божья, а не людская, — отозвался гость. На
нем тоже была роскошная кружевная агбада и несколько рядов
коралловых бус.—	Мой брат, бухгалтер Чиго Адаба, - представил меня
Улоко.—	Бухгалтер? — протянул мне руку гость. — Большой чело¬
век! Надеюсь, ты работаешь в банке и сумеешь помочь мне
кое в чем. Понятно, что я имею в виду? - И он громко
рассмеялся.Я обменялся с ним рукопожатием и с улыбкой произнес его
прозвище. Он одарил меня благодарным взглядом. Не прихо¬
дилось сомневаться, что подобное обращение доставляет ему
удовольствие.—	Зачем ты, представляя меня, всякий раз упоминаешь, что
я бухгалтер? - спросил я Улоко, когда гость отошел.—	А разве ты не бухгалтер? — улыбнулся Улоко.—	Бухгалтер. Но к чему об этом упоминать? Говори про¬
сто: Чиго Адаба. Так всегда делается.—	Ты что, борппься, что они явятся к тебе в банк с прось¬
бой о дополнительном кредите или займе?—	Дело не в этом. Я еще не знаю, пойду ли работать
в банк, даже если решу остаться в Нигерии.—	А в чем же тогда?—	Ставить слово «бухгалтер» перед именем, как это де¬
лаешь ты, просто смешно. Это же не «мистер» или «доктор».—	Я сам знаю, что мне делать, — отмахнулся от меня Уло¬
ко. — Быть бухгалтером не просто. Если ты бухгалтер, архитек¬
тор, инженер, юрист или фармацевт, называя перед именем
свою профессию, ты даешь людям понять, кто ты такой. А
в наши дни это очень важно.81
—	Какая в этом необходимость? — не соглашался я.—
Словно хвастаешься.	'—	Вовсе нет! Чтобы тебя уважали, люди должны знать,
чем ты занимаешься.Я понял, что мне его не переспорить, тем более что к нам
приближался очередной гость.По мере того как прибывали новые и новые гости и их зна¬
комили со мной, я все хуже различал их лица, запоминая толь¬
ко их прозвища и названия, которые меня так смешили, что
порой я был не в силах сдержать улыбки или взрьгоа хохота,
в чем гости, надеюсь, усматривали удовольствие от знакомства
с ними.Присутствующих на вечере мужчин можно было, пожалуй,
разделить на две группы. В европейских костюмах большей
частью были инженеры, архитекторы, фармацевты и тому по¬
добные. Те же, кто красовался в национальных одеждах из до¬
рогих кружев и парчи, вместо имен пользовались прозвищами:
«Молодой миллионер», «Накопитель», «Золото Ичи», «Швей¬
царский банк». И женщины не были забыты. Одну звали «Гос¬
пожа Наличные», другую «Госпожа Большие Деньги», а
третью — просто «Банк».К половине девятого зал был переполнен и гудел, как пче¬
линый рой. Порой из этого гула вырывался взрыв смеха или
радостный визг женщин. Я очутился среди людей богатых
и одетых по последней моде. На шее у мужчин висели длинные
золотые цепочки с увесистыми кулонами и по несколько рядов
бус. И на женщинах тоже было полно украшений: по четыре-
пять цепочек, а на пальцах рук, а то и ног сверкали огромные
кольца. Еще ни разу не довелось мне видеть такую разряжен¬
ную толпу.Угощение было отменным; напитки были в изобилии и от¬
личались разнообразием. Я переходил от одной группы людей
к другой, стараясь по возможности познакомиться с обще¬
ством, в котором вращался мой брат.Довольно быстро я понял, что женщин больше всего зани¬
мают моды. Они обсуждали туалеты друг друга, стоимость
и редкость украшений, рассказывали, где их можно купить,
в основном, в больших городах, вроде Лондона, Нью-Йорка,
Парижа, Милана, Каира и даже в Мекке, куда люди, как из¬
вестно, отправляются молиться, а не за покупками.Мужчины вели разговоры о бизнесе, о своих особняках
и лимузинах, строили планы, как заработать побольше денег.
Улоко чувствовал себя среди них, как рыба в воде. Он был
в приподнятом настроении, смеялся и красовался. И буквально
исходил довольством.82
Что касается меня, то я, увидев, что у меня нет ничего об¬
щего с этими людьми, сразу почувствовал себя чужим. Их по¬
ведение казалось мне каким-то неестественным, натянутым,
как костюм с чужого плеча, который напяливают, только
чтобы не отстать от моды.Вдруг ко мне, пока я стоял и наблюдал за гостями, по¬
дошел какой-то молодой человек.—	Привет, бухгалтер! — поздоровался он.К счастью, я не забыл, как его зовут, но вспомнить его ти¬
тул был не в силах. Решив, что он один из немногих в этом за¬
ле «мистеров», я назвал его мистером Уба.—	Не мистер, а доктор Уба, - нахмурился он, давая мне
понять, что слово «мистер» считает для себя оскорби¬
тельным.—	Прошу прощения, доктор Уба, — извинился я, делая уда¬
рение на слове «доктор», чтобы искупить свою ошибку.Поскольку я признал свою вину, доктор Уба улыбнулся
и спросил, нравится ли мне прием.—	Нравится, — ответил я.—А вам?—	Я в восторге, — расплылся он в улыбке и принялся, не
дожидаясь моих расспросов, рассказывать о себе. Он столько
раз во время нашей с ним беседы упомянул о том, как ему бы¬
ло трудно привьжнуть к нашему жаркому климату (на нем кра¬
совался европейский костюм-тройка), что я вьшужден был за¬
дать ему тот вопрос, который ему до смерти хотелось
услышать :—	Вы, по-видимому, жили некоторое время за границей?—	Да, да! — воскликнул он.—	Где же?—	В Нью-Йорке, — с гордостью ответил он.—	Понятно. И долго вы пробыли в Нью-Йорке? —
спросил я.—	Две недели. Я ездил туда по делу.—	Две недели? - Мне показалось, что я ослышался, потому
что был уверен, что он ответит, десять лет, по крайней мере.—	Да, две недели. Две длинные недели.Я был счастлив, когда его отозвали для очередного знаком¬
ства.В пригласительных билетах было указано, что прием закан¬
чивается в девять тридцать, но, как ни странно, именно к это¬
му часу он только набрал силу, и большинство гостей при¬
нялось по-настоящему веселиться.Ани подвела ко мне одного врача. Он приехал на вечер
с опозданием. Оказалось, однако, что я знал его еще в Лондо¬
не, где он учился.83
—	4jiro! — воскликнул он, увидев меня. — А я и не подозре¬
вал, что Аки, рассказывая мне о своем девере, говорит о тебе.—	Рад наконец видеть тебя, — перебил я.—	Надеюсь, ты вернулся домой навсегда? — спросил док¬
тор.—	Не знаю, еще не решил. Это зависит от многих обстоя¬
тельств.—	В гостях хорошо, а дома лучше, — изрек он.—	Верно. А ты сам когда вернулся из чужих краев? Одно
время, помнится, ты не собирался возвращаться.—	Я вернулся два года назад, — сообщил он.—	Не буду мешать вашей дружеской беседе, — сказала
Ани. — Во1 уж не думала, что вы знакомы. — И она отошла
к женщинам, что стояли позади нас.—	Где ты теперь работаешь, доктор? — спросил я. Он
ответил.—	Нравится?—	Так себе. Слишком много работы, но она себя оправды¬
вает.—	Каким образом? — спросил я.—	Потом объясню. Скажи, Чиго, когда ты вернулся домой?—	Сегодня.—	Неужели?—	Правда. Днем прилетел в Энугу из Лагоса. А в Лагос —
сегодня утром.—	Из Лондона?—	Нет. Я давно уехал из Лондона. Последние пять лет
я жил в Танзании.—	Я очень хотел бы видеть тебя у нас. Я теперь семейный
человек, у меня растет дочь.—	Поздравляю. Я безнадежно отстал: ни жены, ни детей.—	Ничего. Теперь, когда ты вернулся домой, быстро навер¬
стаешь.—	Сначала, если я решу здесь остаться, мне предстоит най¬
ти работу. Ни одна девушка не выйдет замуж за безработно¬
го. — И мы оба рассмеялись.К нам подошел Улоко.—	Как поживаете, доктор? Вы что, только что приехали?—	Нет, не только что. Но я опоздал. Вы же знаете, сколько
нам, врачам, приходится трудиться. Как ослам.—	А где ваша супруга? - спросил Улоко.—	Не смогла прийти. Ни с того ни с сего заболела служан¬
ка, не с кем было оставить ребенка.—	Как жаль, — отозвался я. — Надеюсь, мы еще сумеем
повидаться.84
Улоко увел меня знакомить с гостями, которые пришли не
к началу коктейля, а позже. Пока он водил меня от одного
к другому, я испытывал такое чувство, будто меня выставляют
напоказ, - так поступает ребенок с подаренной ему игрушкой.
Улоко всегда любил меня, своего единственного брата, и, ког¬
да мы были детьми, защищал от драчунов, часто ввязываясь
в ссоры с более сильными и старшими по возрасту мальчишка¬
ми, а то и подставляя себя, чтобы мне не попало.—	А вот и Принц Аха. Ты его, конечно, помнишь? — пред¬
ставил мне Улоко очередного молодого человека.Я чересчур хорошо помнил его. Родители его были бедня¬
ками и трудились на земле моего отца, потому что собственно¬
го клочка земли у них не было.—	Давненько мы не встречались с тобой, Аха, — сказал я,
пожимая протянутую мне руку. Я не мог заставить себя назы¬
вать его, как Улоко, «принцем», потому что никаким принцем
он не был, и мне это было хорошо известно. Не разделял я
и мнения Улоко о том, что слово «мистер» было вульгарным,
бесклассовым и ничего не говорящим о человеке.—	Рад снова видеть тебя, — отозвался Аха, опомнившись от
удара, который я ему нанес, не назвав его «принцем».—	Должен сказать, что ты отлично выглядишь, Аха.Мой комплимент заставил его просиять.—	Дела у меня рщут неплохо. Я теперь занимаюсь бизне¬
сом.—	Каким именно, Аха? Чтобы знать, когда обратиться
к тебе за помощью.—	Таким же, как и твой брат. Я строительный подрядчик.
Тебе моя помощь вряд ли понадобится, можешь обратиться
к брату.—	Заранее никогда нельзя сказать.—	Я строю лучше, чем твой брат, — похвастался Аха. —
Поэтому, если захочешь строить дом, забудь про брата и при¬
ходи ко мне.—	Пока я при деле, этому не бывать, — засмеялся Улоко.Вечер завершился сразу после полуночи. Все напитки быливыпиты, вся еда съедена. Снова Улоко, Ани и я встали у две¬
рей, чтобы попрощаться с гостями и поблагодарить их за при¬
сутствие на вечере.Г ости поздравляли Улоко с удачным вечером. Правда, речь
отдельных гостей под влиянием выпитого была не вполне раз¬
борчивой, да и Улоко, прощаясь с друзьями, тоже не очень
твердо стоял на ногах.Наконец все гости ушли. Улоко отдал последние распоря¬
жения официантам, и мы покинули отель. По дороге к машине85
Ани спросила меня, откуда я знаю молодого врача, которого,
она подвела ко мне. Я ответил, что знал его еще в Лондоне,
когда он там учился.—	Он мой врач, — объяснила Ани. — Он принимал у меня
дочь.—	Вот как? Он такой хороший врач?—	Хороший-то хороший, но слишком любит деньги. — По¬
следние слова она произнесла с отвращением.—	Что ты имеешь в виду? — спросил я.В эту минуту Улоко, который молчал, пока мы с Ани раз¬
говаривали, пошел обратно в отель, сказав, что он что-то там
позабыл. Я повторил свой вопрос.—	Он любит деньги больше, чем их любил Иуда, — объяс¬
нила Ани. — Мне пришлось заплатить ему порядочную сумму.—	Но ведь он работает в государственной больнице! Он
мне сам сказал.—	Да. Но, если хочешь, чтобы в больнице он был к тебе
внимателен, нужно заранее пойти к нему домой и дать деньги,
причем немалые.—	И все так? Я спрашиваю про врачей.—	Есть честные, которые ничего не требуют у пациентов,
но таких очень немного. Можно пересчитать на пальцах одной
руки. Мой врач по-своему даже лучше других. Он, по крайней
мере, если уж берет деньги, то обязательно присутствует при
родах. А есть такие, возьмут деньги, а потом нагло отказы¬
ваются помогать, особенно если схватки принимают затяжной
характер.—	А в правительстве известно про такую практику? — спро¬
сил я, придя в себя от удивления.—	Конечно, известно. Но, как говорится, сам живешь, дай
жить другим. Все делают деньги, бросить камнем в грешника
некому. Тебе бы посмотреть на дом этого доктора. Не дом,
а дворец.—	Неужели у него уже есть собственный дом ? — не мог по¬
верить я.—	Есть.—	Он сказал мне, что вернулся сюда всего два года назад.—	Врачи много зарабатывают. Жалованье их — лишь нич¬
тожная доля того, что они берут со своих пациентов за особый
уход в государственных больницах. Большинство из них зани¬
мается еще частной практикой.—	Но частная практика, по-моему, давным-давно за¬
прещена?—	В нашей стране ничто не бывает запрещено по-настояще¬
му, — засмеялась Ани, но в ее смехе было больше сарказма,86
щьл веселья. — По правде говоря, если у нас что-либо попадает
И0Д запрет, это значит, что оно перешло на нелегальное суще¬
ствование, а потому становится более популярным. Кружева,
чтх) на мне, в страну ввозить запрещено, но на рынке ты най¬
дешь сотни тюков с кружевом.Ани была права. На вечере большинство гостей щеголяло
в кружевных агбадах и бубах, которые выглядели такими
новыми, что никак не могли быть куплены до введения запрета
несколько лет назад.Мы с Ани стояли возле машины в ожидании Улоко. Я был
рдщ, что вечер кончился и эксгибиционисты-гости удалились.
Мне никогда не были по душе эти приемы, которые устраи¬
ваются скорей из тщеславия, карьеристских соображений и не¬
верного понимания правил приличия, нежели из искреннего
гостеприимства.Наконец появился Улоко, и мы отправились домой. Улоко
так устал, что всю вторую половину пути дремал, не открывая
глаз.Глава четвертаяНа следующий день было воскресенье. После завтрака мы
с Улоко отправились в деревню к отцу. Ани не могла поехать
с нами. Как раз перед завтраком выяснилось, что у малышки
температура, и Улоко велел Ани остаться дома и ухаживать за
ребенком.Мы поехали на «мерседесе». Ани попыталась было угово¬
рить его взять ее «пежо», поскольку дорога в деревню сквер¬
ная, а ремонт «мерседеса» влетает в немалые деньги, однако
Улоко и сльпиать об этом не хотел. Я высказался в поддержку
Ани, но Улоко отверг все наши доводы и велел шоферу идти
за «мерседесом».В пути Улоко больше молчал. То ли все еще не оправился
от последствий вчерашнего вечера, то ли был занят соб¬
ственными мыслями. У меня тоже не было настроения разго¬
варивать, потому что я опять не мог отделаться от чувства
тревоги за отца. Мне снова казалось, что его уже нет в живых
и что я еду домой только посмотреть на его могилу.—	Брат, наш отец жив? — спросил я, нарушая тишину.—	Конечно, жив,—ответил Улоко.Я посмотрел на него, но не мог определить, правду он го¬
ворит или лжет.—	А тебе известно, зачем он вызвал меня домой? — спро¬
сил я.87
—	Понятия не имею, — только и ответил Улоко.Когда спешишь куда-нибудь, дорога становится нестерпимо
длинной. Так было в тот день и со мной. К тому же, когда мы
съехали на каменистый проселок, у нас лопнула шина, и мы
были вынуждены ждать пятнадцать минут, пока шофер менял
колесо.В конце концов мы добрались до нашей деревни. Услышав
шум мотора, отец вышел из своего оби. Увидев его живым,
я вздохнул с облегчением и, как только машина остановилась,
выскочил из нее и бросился в объятия отца.—	Наконец-то ты дома, Чиго, — еле слышно проронил он.—	Да, отец, — подтвердил я, и из глаз моих хльшули слезы
радости. Я не стал их утирать. Не покидавшая меня последние
две недели тревога усилила мою привязанность к отцу.
Я взглянул на него и увидел в его глубоко запавших глазах
слезы. Он тоже плакал от радости.Наступило многозначительное молчание. И тут я вспомнил
про Улоко, которому не дал возможности поздороваться с от¬
цом. В ожидании, пока отец повернется к нему, он молча
стоял, наблюдая за нами, и на память мне пришла библейская
притча о блудном сыне.—	Я виноват, отец! — воскликнул я. — Из-за меня ты забыл
про Улоко. — И отступил, предоставив Улоко возможность по¬
здороваться с отцом.—	Здравствуй, отец! — сказал Улоко.—	Улоко, ты давно не приезжал в деревню, - сказал отец,
и в голосе его я услышал упрек.—	Я был очень занят, отец, — объяснил Улоко.—	Добро пожаловать домой, — сказал отец и пошел к себе
в оби, а мы с Улоко последовали за ним.В оби он уселся на свой любимый стул, Улоко и я устрои¬
лись перед ним.—	Я ждал тебя вчера весь день, Чиго, а ты так и не при¬
ехал, — сказал отец.—	Извини, отец, — отозвался я. — Вчера я не смог при¬
ехать. — Не хватало только рассказать ему про вчерашний кок¬
тейль или выдумать какую-нибудь явную ложь в свое оправда¬
ние.—	И твоя сестра ждала здесь вместе со мной, — продолжал
отец. — Она принесла тебе еду и, когда после заката стало ясно,
что ты не приедешь, расплакалась. Мы решили, что ты не
вернулся.—	А где она сейчас? ~ спросил я.—	Ушла к себе в деревню. Обещала сегодня опять
прийти.88
Тут отец повернулся к У л око и поинтересовался, как чув¬
ствуют себя его жена и дети.—	Хорошо, — ответил Улоко.—	Когда же ты снова привезешь их ко мне? Я давным-дав¬
но их не видел.—	Я ведь очень занят, отец. Ладно, на днях привезу.
Обещаю.Не приходилось сомневаться, что отношения между отцом
и Улоко были довольно натянутыми, но почему, я понятия не
имел.Я встревожился, заметив, что отец плохо выглядит. Он по¬
худел, свидетельством чему были запавшие глаза и жилистые
руки. Рубашка на нем была изношенной, как и накидка. Я
с грустью пришел к выводу, что Улоко из-за своей занятости
плохо о нем заботится, хотя я регулярно посылал ему из Тан¬
зании деньги на содержание отца.—	Адаего дома? — спросил я.—	Нет, — ответил отец. — Она ушла на собрание.Адаего была второй женой отца. Мать наша умерла еще
в Гане, а женился он вторично, только когда навсегда вернулся
в Нигерию. По правде говоря, он не хотел снова жениться, по¬
тому что, по его словам, не существовало женщины, которая
могла бы заменить ему первую жену, но впоследствии наши
родственники уговорили его вступить в новый брак.—	Я велел Адаего прийти домой вовремя, чтобы пригото¬
вить обед на случай, если ты сегодня приедешь, но уговорить
ее не пойти на собрание не сумел, — пожаловался отец.— Где
она сейчас? — И он раскинул руки в знак покорности судьбе.—	Не беспокойся, отец. Она скоро вернется.Улоко, который с самого нашего приезда все больше мол¬
чал, вышел взглянуть на двор.—	Эта женщина сведет меня в могилу, — продолжал жало¬
ваться отец. — Она меня не слушается. Я буквально умолял ее
никуда не ходить, остаться дома и приготовить обед, но она
меня не послушалась.—	Не обращай внимания, отец, — пытался я его успо¬
коить. - Она скоро вернется. До обеда еще далеко. Да я и не
голоден.—	Сегодня она уже не вернется вовремя, я ее знаю, — вор¬
чал он. — Каждый день она рано утром уходит на базар. При¬
ходит поздно вечером. Она не желает готовить не только для
меня, но и для собственных детей. И думает только о том, как
бы заработать деньги. Хотелось бы знать, что она будет де¬
лать со всеми этими деньгами?Он ворчал не переставая, поэтому, чтобы его прервать,89
я принялся рассказывать ему про мою жизнь в Танзании.
В разгар описаний я вспомнил про подарки, которые купил
ему, и принес их из машины. Две рубашки и шляпа пришлись
ему по душе.—	Ты словно знал, что все мои рубашки, кроме одной, из¬
ветшали, — с благодарностью улыбнулся отец, разворачивая
рубашки и любуясь ими. Он надел шляпу, она оказалась ему
как раз.—Да благословит тебя господь, сын мой.Вернулся Улоко, и я попросил его сходить вместе со мной
к дяде Амаезе, который жил в нескольких шагах от нашего до¬
ма. Амаезе был единственным оставшимся в живых братом от¬
ца и ходил у него вроде как в сыновьях, поскольку был намно¬
го младше.Амаезе и его жена Оибо оказались дома. Они обрадова¬
лись, увидев меня после столь долгой разлуки.—	Мы тебя ждали вчера, а ты не приехал, — упрекнул меня
Амаезе, когда мы с Улоко уселись рядом с ним в его оби.—	Правда, правда, — подхватила Оибо.—Я даже пригото¬
вила для тебя особое блюдо, но когда мы убедились, что ты не
приедешь, разозлились и съели его сами.Я попросил прош;ения за причиненные им хлопоты.—	Улоко, тебя мы тоже почти не видим последнее время, —
вспомнил Амаезе.—	Я сейчас очень занят, — объяснил Улоко. — У меня порой
нет времени поесть.Снова вошла Оибо.—	Не хочу даже сльппать таких слов от тебя, Улоко. Гово¬
ришь, так занят, что нет времени сесть и поесть? А скажи мне,
что в жизни важнее еды?—	Такой уж у меня бизнес, — попытался оправдаться Уло¬
ко.—	И сюда ты приезжаешь гораздо реже, чем нам хотелось
бы, — продолжала Оибо. — Тебе известно, что жена твоего отца
плохо за ним ухаж.ивает. Если бы она знала, что ты приез¬
жаешь часто и можешь ее проверить, она бы не уходила из
дома.—	Это правда, Улоко, — поддержал жену Амаезе, — А кста¬
ти, как твои жена и дети?—	Хорошо, — ответил Улоко.Оибо встала.—	Я, пожалуй, оставлю вас, мужчин, беседовать и пойду
приготовлю обед.И она пошла в хижину напротив, где размещалась ее кухня.—	Ты помнишь, какое у меня любимое блюдо? — крикнул
я ей вслед.90
—	Конечно, помню, — отозвалась она.—На память я пока
не жалуюсь.Побеседовав еще несколько минут, мы, Амаезе, Улоко и я,
вернулись в наш дом к отцу. Там мы сидели и разговаривали,
пока Оибо готовила обед. Она была работящей, и вскоре мы
уже ели вкусную еду. Она принесла ее к отцу в оби.Когда с едой было покончено, отец вынул две бутылки
пива, наполовину опорожненную бутылку виски и бутылку
красного вина.—	Чиго, иди возьми у меня в комнате стаканы и штопор,—
велел отец и сказал, где их отыскать.Я вошел в комнату отца. С тех пор как я был здесь в по¬
следний раз, ничто не изменилось, кроме того, что матрас был
разорван в клочья, - это, по-видимому, потрудились крысы.
Я быстро отыскал стаканы и штопор и отнес их на кухню
помыть.—	Что ты будешь пить, отец? — спросил я.—	Ничего. Ты вернулся домой — вот для меня и праздник.—	Выпей что-нибудь, отец, в честь моего возвращения.—	Чиго прав, — подтвердил Амаезе. — Вьшей немного вина.
Оно некрепкое и будет тебе на пользу.Я налил в стакан вина и подал его отцу. Он взял стакан
и одним глотком опорожнил его.Я повернулся к Амаезе и спросил у него, что он будет пить.—	Виски, — ответил он. — Он меня согревает.Я налил в стакан виски и подал ему.—	А я выпью пива, — сказал Улоко.Я протянул ему бутылку пива, а вторую открыл для себя.Мы пили и беседовали. Я расспрашивал их о деревенских
новостях, о событиях, происшедших после моего последнего
приезда домой, и о наших соседях. А они отвечали с таким
удовольствием, так подробно, что вскоре мне стало казаться,
будто я никуда и не уезжал.Позже я не спеша обошел наш двор. Он был довольно об¬
ширным, в нем стоял принадлежащий нашей семье пятиком¬
натный дом, оби отца и хижина, в которой жили Адаего и ее
дети. Строительством нашего семейного дома руководил
Амаезе, когда мы еще жили в Гане. Мне отчетливо помнилось,
как однажды отец сказал нам, что у него нет денег, потому что
он послал деньги брату на строительство дома.Оби отец воздвиг уже после нашего возвращения из Ганы.
Он сказал, что ему нужно небольшое помещение, куда можно
было бы удалиться для дневного сна. Оби состоял из одной
комнаты и просторной веранды, застекленной с боков. Потом
отец стал проводить больше времени в оби, чем в семейном91
доме, который, жаловался он, казался ему чересчур большим.
Было это еще до моего отъезда на учебу в Англию. Семейный
дом наш, заметил я, был в неважном состоянии, и я, стараясь
быть предельно вежливым, спросил Улоко, в чем причина
этого.—	Зачем тратить на него деньги, раз я собираюсь строить
в деревне двухэтажный дом? Я намерен приобрести земельный
участок возле главной дороги. По правде говоря, я уже почти
договорился. — И, словно прочитав мои мысли, он, помолчав,
продолжал: — У отца есть несколько участков, но они в непре¬
стижных местах. На них я строиться не могу. Тогда никто на¬
шего дома и не заметит.—	Ты строишь дом, чтобы в нем жить или чтобы на него
смотрели? — не подумав, спросил я.—	И для того и для другого, — ответил Улоко.—Я хочу,
чтобы о доме, который я построю, говорили.—	А где тот участок земли, который ты собираешься
купить ?—	Неподалеку отсюда. Я покажу тебе его до моего отъезда
в Энугу.—	Если хочешь знать мое мнение, то лучше бы нам вместо
строительства нового дома отремонтировать старый. Он до¬
статочно добротный и вместительный.—	О нет! — вскричал Улоко, словно я предложил что-то
страшное. — Наш семейный дом нам теперь не подходит. По
правде говоря, мне стыдно, когда ко мне приезжают сюда мои
друзья. У них дома в деревне гораздо лучше.—	Если ты хочешь строить новый дом, тогда почему бы те¬
бе не выстроить бунгало? Зачем тебе здесь двухэтажный дом?—	Ты не понимаешь, в чем смысл этого строительства,—
ответил Улоко. — Я практически единственный среди людей
своего возраста у нас в деревне, кто не построил здесь двух¬
этажного дома, не говоря уж о доме в Ониче или Энугу.—	Нашел о чем беспокоиться! Мне, например, безразлично,
как поступают другие.—	А мне не безразлично! И отставать от них я не намерен.Действительно, когда мы въехали в деревню, я обратилвнимание, что в ней появилось много двухэтажных особняков.
Они все были выстроены по одному проекту, словно их вла¬
дельцы решили брать пример друг с друга. И больше походи¬
ли на символ положения в обществе, нежели на семейный кров.
Я не сомневался, что именно такой дом Улоко и задумал
построить.Мы вернулись в оби. Амаезе уже ушел к себе, и отец был
один.92
—	Отец, я хочу съездить к игве iсказал У л око.—Пусть
й Чиго поедет со мной, посмотрит округу.—	Хочешь поехать, Чиго ? —спросил меня отец.—	Хочу. Игве, правда, меня не очень интересует, но на
округу посмотреть занятно.—	Я буду ютов через пять минут, — сказал Улоко.—Мо¬
жет, и тебе что-то нужно сделать до отъезда?Я покачал головой, и он пошел зачем-то в семейный дом.
Я был рад остаться наедине с отцом и воспользовался возмож¬
ностью спросить у него, зачем он вызвал меня домой.—	Это долгая история, сын мой,—шепотом ответил он.—
Мы поговорим ночью, когда все лягут спать. Мне не хотелось
бы, чтобы нам мешали во время беседы.—	Что-нибудь случилось, отец? С тобой?Он скорбно покивал головой.—	Случилось, Чиго, сын мой, но я расскажу тебе обо всем
ночью.Пришел Улоко, и мы поехали с ним к игве. Из-за того, что
нам пришлось по дороге несколько раз остановиться, чтобы
поговорить с соседями или обменяться приветствиями с друзь¬
ями и родственниками, у меня не было возможности расспро¬
сить Улоко про игве, к которому мы направлялись. Насколько
я помнил, в последний мой приезд пять лет назад никакого иг¬
ве, или вождя, у нас не было, поэтому мне было интересно уз¬
нать, как и когда наша округа приобрела игве и кто он такой.Я сразу догадался, что мы очутились возле резиденции иг¬
ве, ибо прямо перед нами над широкими чугунными воротами
висела доска, на которой жирными буквами было начертано:
«Дворец его высочества — игве».«Дворец» был огорожен бетонной стеной с остроконечными
железными пиками поверху. В одном углу двора стоял со¬
лидный на вид трехэтажный дом. Напротив, в другом строе¬
нии, размещалась приемная, куда и повел меня Улоко. Во дво¬
ре было запарковано несколько машин, свидетельствующих,
что к игве кто-то приехал.В одном конце приемной на возвышении стоял золоченый
трон. На нем восседал игве в шляпе с широкими, как балда¬
хин, полями, в которую были беспорядочно воткнуты перья
самых различных размеров и расцветок, что напомнило мне
басню о черепахе, которая, чтобы взлететь в небо, выпросила
перьев у самых разных птиц и приклеила их себе на панцирь.По бокам трона стояли мальчики. Одеты они оба были
только в шорты и держали похожие на весло деревянные эмб-* Игве — вождь.93
лемы. Лица их были чересчур мрачными для таких мало¬
леток.—	Игве-е-е! —прокричал Улоко, опускаясь на колени.—	Оримили! — отозвался игве.Я вгляделся в игве и, несмотря на то что шляпа с широки¬
ми полями закрывала большую часть его лица, узнал в нем
одного торговца откуда-то из северной Нигерии, которого мне
доводилось раньше встречать.—	Доброе утро, — поздоровался я с ним.Он нахмурился и, обратившись к Улоко, спросил свысока,
кто я такой, хотя, несомненно, тоже сразу меня узнал.—	Это мой младший брат, — смиренно ответил Улоко. — Он
бухгалтер и только что вернулся из-за границы. Его долго не
было дома.Улоко явно старался загладить мою непочтительность, вы¬
разившуюся в том, что я не встал на колени и опустил слово
«игве».—	Ясно, — сказал почти про себя игве. И, возвысив голос,
обратился ко мне: — Добро пожаловать на родину, молодой
человек! Надеюсь, в самом ближайшем времени ты обучишься
нашим традициям.Его слова должны были прозвучать для меня упреком, и
я это понял. Но решил не подавать виду.Улоко вставил еще несколько слов в мою защиту. Лучше
б он этого не делал, и я пожалел, что не подал ему знак мол¬
чать. Пока они с игве беседовали, я отошел и сел поодаль.
Я считаю себя республиканцем и твердо верю в бесклассовое
общество, а потому высокомерие игве меня раздражало, а от
его напыщенной речи воротило с души.Глава пятая—	С каких же это пор Эзу сделался нашим игве? — спросил
я Улоко, как только мы очутились вне стен «дворца». Мне не
терпелось задать ему этот вопрос.—	Всего два года назад.—	Он был торговцем и жил на севере страны. Не помню,
в каком городе. Его младший брат учился вместе со мною
в Лондоне.—	Правильно. Он занимался оптовой торговлей в Кано. Но
с тех пор сумел заработать кучу денег.Мы подошли к машине, сели, и шофер включил зажигание.—	Куда, сэр? — спросил он Улоко.—	Домой, — ответил Улоко. — Хотя, может, ты хочешь на¬94
вестить кого-нибудь из своих приятелей? — повернулся он ко
мне.—	Нет. А разве у меня здесь есть приятели?—	Были бы, если бы ты не разъезжал с места на место, — не
преминул упрекнуть меня Улоко.Шофер отпустил педаль сцепления, и машина тронулась.—	Каким же образом Эзу удалось сделаться нашим иг-
ве? ~ поинтересовался я.—Что-то не припомню, чтобы у нас
Прежде был игве.—	Руководство штата в один прекрасный день решило, что
у каждой общины должен быть свой вождь, — объяснил Уло¬
ко. — Общине предложили выбрать вождя и представить его
кандидатуру на одобрение. В некоторых общинах люди не су¬
мели договориться, кого им выбрать из числа появившихся не¬
весть откуда кандидатов. Тогда руководство штата назначило
комиссию, которая объезжала эти общины, беседовала с кан¬
дидатами и решала, у кого больше оснований занять пост
вождя.—	Что же заставило наших земляков предпочесть Эзу всем
другим кандидатам? — спросил я.Я считал совершенно неприемлемой идею правительства
навязать власть вождя народу, который в основном состоит из
республиканцев, но говорить об этом Улоко было бесполезно.—	Я не входил в состав выборщиков, но, по-моему, знаю,
почему выбрали именно его. Люди решили, что, поскольку его
деревня самая старая в округе, первый игве должен быть отту¬
да. А со временем все деревни по очереди будут выдвигать
своего кандидата на пост игве.—	Но почему именно Эзу? — не унимался я. — В его деревне
полно куда более образованных, достойных и уравновешенных
людей, чем он. И как личность он ничего из себя не предста¬
вляет. А ведь эти качества требуются от вождя, не так ли?—	Я полностью согласен с тобой, Чиго, — не стал возра¬
жать Улоко. И, понизив голос, чтобы шоферу не было сльпп-
но, продолжалНаш игве знает, как добиться своего.—И
совсем уже шепотом добавил: — У него полно денег. Во время
выборов он четко знал, какие связи пустить в ход, кого подку¬
пить, кого оговорить, а кого взять шантажом. Он предусмо¬
трел все возможности, которые следовало использовать для
того, чтобы его выбрали.—	Не могу понять наш народ. Ведь среди так называемых
выборщиков Не должно быть людей, которые способны при¬
нять взятку или стать объектом шантажа.—	Ты себе представить не можешь, какую важную роль на
выборах играют интриги, личная неприязнь и подкуп. — И,95
чуть помолчав, Улоко добавил: — Я рассчитывал стать одним
из членов кабинета игве, но из этого ничего не вышло.—	Почему? — спросил я.—	Насколько я понял, меня не назначили, потому что я не
достаточно богат и у меня нет в деревне такого дома, какой
подобает члену кабинета.—	Неужто членов кабинета выбирают, исходя из подобных
заслуг? — засмеялся я.—	Представь себе. Один из выборщиков сказал прямо мне
в лицо, что нечего и соваться: денег у меня нет, а поэтому,
мол, меня никто и уважать не будет. Не могу передать тебе,
Чиго, всех гадостей, которые наговорил мне этот человек.—
Звучавшая в его голосе горечь свидетельствовала о таком уни¬
жении, что я не сомневался, он навсегда утратил уважение
к самому себе.—	Поэтому, Чиго, — продолжал он, — я и утверждаю, что
без денег человек — ничто. Я знаю, что я богаче некоторых
членов кабинета. Но, по-видимому, не умею как следует пока¬
зать, что у меня есть. В конце концов, никому ведь не ведомо,
сколько денег на банковском счету у соседа. — Он и не пытался
скрыть своего ожесточения.—	Надеюсь, ты не принимаешь все это близко к сердцу?
Неужели так важно быть членом кабинета игве? - Еще я хотел
добавить, припомнив придуманные игве регалии и его нелепо
напыщенный вид, что и он сам, и его кабинет представляются
мне детской забавой, но, подумав, решил промолчать. Слиш¬
ком разными были мы с Улоко во всем — в наших вкусах, мне¬
ниях и даже в устремлениях, — и я понимал, что вряд ли он от¬
несется благосклонно к подобному замечанию. Кроме того,
тон его свидетельствовал: он смертельно обижен тем, что не
получил места в кабинете игве.—	Быть членом кабинета очень важно, — сказал Улоко.—
Членов кабинета игве уважают. Они всегда в центре внимания,
особенно на праздниках. Это выгодно и в финансовом отноше¬
нии, не говоря уж о престиже.—	Видишь ли...—начал я, но Улоко меня перебил:—	До конца года игве намерен увеличить свой кабинет еще
на два человека. По-видимому, он будет советоваться с выбор¬
щиками, кого ему взять. Мне предстоит обеспечить себе одно
из двух мест, чего бы это ни стоило. — В последних словах его
прозвучало отчаяние.—	Неужели место в кабинете значит для тебя так много? -
спросил я.—	Да. Мне оно очень нужно. Кроме того, я больше не хочу
терпеть унижений. Я претерпел горькое унижение, когда меня96
обошли. На этот раз, даже если мне придется продать все, что
у меня есть, чтобы получить пост в кабинете, я это сде¬
лаю.—	Надеюсь, Улоко, что, добиваясь этого поста, ты не при¬
чинишь беды себе лично? Такой цены он никак не стоит.—	Во всяком случае, отступать по причине отсутствия денег
или из ложной скромности я не намерен. Решение принято,
я знаю, как действовать. Второго поражения я себе позволить
не могу.Мне была не по душе та твердость, с какой он говорил. Он
не сказал, но я догадался, что, по его мнению, если бы ему
удалось собрать много денег, он бы добился всего, что поже¬
лает. А потому задумал любыми средствами добыть денег
и доказать окружающим, что и он не из бедняков. Я понял,
что в безумной погоне за наирами и показушничеством, ко¬
торые так губительны для души, он ступил на путь самоунич¬
тожения. Пока не поздно, его надо остановить, решил я, но не
имел представления, как это сделать.Когда мы вернулись домой, по мере того как новость
о моем прибытии распространялась по деревне и за ее предела¬
ми, один за другим стали приходить, чтобы поздороваться со
мной, наши родственники. Отец угощал их пальмовым вином,
пивом и безалкогольными напитками, за которыми Улоко по¬
слал шофера на местный базар. Появились приятели и парт¬
неры Улоко, приехавшие домой на уик-энд. Они устроились
в стороне, развлекаясь только им понятными шутками.Пришла и моя сестра Огойи, которая напрасно прождала
меня весь день накануне. Она ласково обняла меня.—	Вчера я тебя ждала и ждала, — пожаловалась она.—	Я знаю. Отец рассказал мне, как вы оба ждали меня. Из¬
вини, пожалуйста, за вчерашнее. Говорят, ты даже мне еду
принесла. Принесешь еще?—	Конечно, принесу, Чиго. Я вчера так расстроилась, что
сегодня утром мне не хотелось готовить. Я стала сомневаться,
приедешь ли ты вообще. Ты прекрасно выглядишь. Как хоро¬
шо, что ты дома! Больше не уедешь?—	Видишь ли, это зависит от...—	Ни от чего это не зависит, — перебила меня она.—Ты
больше не уедешь. — Она энергично затрясла головой. — Уж
я постараюсь.—	Как же ты помешаешь мне, если я решу уехать ? — с
улыбкой спросил я.—	Знаю как. Увидишь, — засмеялась она.Красавицей ее нельзя назвать. У нее плоский нос и большой
рот, но она приятная женщина, рядом с ней легко дышалось.4	Альманах «Африка», вып 7	97
Наконец появилась и Адаего, жена моего отца. Она только
что вернулась с собрания.—	Добро пожаловать домой, Чиго! — крикн>ла она—	Адаего, ты что, только что вернулась ? — набросилась на
нее Огойи, не дав мне возможности поздороваться с Адаего.—	Да, — отрезала Адаего.—Что еще ты хочешь знать?—	Неисправимая женщина! — сердито посмотрела на нее
Огойи. — Что ей ни толкуй, она ведет себя плохо, не ухаживает
за отцом и занята только добыванием денег .. В один пре¬
красный день ты поймешь, что к чему, да только будет
поздно!—	Убирайся в дом своего мужа! — бросила ей Адаего. — Я
не разрешаю тебе приходить сюда и >чить меня, что мне
делать!Я попытался было помешать сестре продолжать ссору, но
она не желала меня слушать.—	Оставь меня! Я должна высказать этой г тупой женщине
все, что о ней думаю! — прорычала она. — Она не видела тебя
несколько лет и тем не менее не осталась дома, чтобы встре¬
тить тебя и приготовить еду. Спроси ее, сколько раз в день она
кормит отца? Она не готовит даже для собственных детей.
Только деньги добывает! —с презрением прошипела она.—	Ты просто мне завидуешь, вот и все, — усмехнулась
Адаего. — Если, по-твоему, я не ухаживаю за твоим отцом, то
почему же ты не переберешься сюда, чтобы жить вместе
с ним? Ведь он твой отец!Их ссора мне надоела.—	Иди к себе, Адаего! — загремел я. — И чтоб я больше не
слышал ни слова! Огойи старше и имеет полное право учить
тебя, если ты плохо себя ведешь.Адаего, что-то ворча, удалилась в свою хижину.—	Эта женщина не ухаживает за отцом, — не унималась
Огойи. — Ей следует подрезать крылья, и, по-видимому, кроме
тебя, Чиго, этого некому сделать. Отец больше не надеется
перевоспитать ее, а Улоко последнее время очень занят. Вот
почему мне не хочется, чтобы ты уехал, Чиго. — И она
с мольбой взглянула на меня.—	Не беспокойся, сестра, — пытался я утешить ее — Я еще
доберусь до нее.Улоко уехал в Энугу около пяти вечера, а я остался. Я ре¬
шил провести дня два с отцом. Сначала я поговорю с ним,
а потом уж решу, возвращаться мне в Танзанию или нет.После ужина я проводил Огойи домой. Она была вдовой
и жила одна в нескольких километрах от нас, в соседней дерев¬98
не, после того как ее младший сын уехал в Абу учиться на
плотника. У нее было четверо детей, три сына и дочь. Стар¬
ший был оптовьш торговцем в Джозе, дочь тоже жила
в Джозе с мужем-торговцем, а средний сын учился там
в школе.Луна была яркой, освещая тропинку так, что можно было
ничего не опасаться.—	Приходи завтра ко мне, Чиго, — предложила Огойи.—
Навестишь моих родственников по мужу. Они спрашивали про
тебя.—	Обязательно приду. Если, конечно, ты обещаешь уго¬
стить меня с>пом из листьев алоэ и толченым ямсом.—	Обещаю, — засмеялась она.—Когда ты придешь?—	Вечеро\1 Устраивает'^—	Вполне. Я так рада, что ты вернулся, Чиго. Но я хочу,
чтобы ты сделал еще кое-что—	Что именно, сестра моя"^—	А ты не догадываешься? — Она остановилась, сорвала
веточку с какого-то растения возле тропинки и начала ковы¬
рять ею в зубахЯ задумался—	Нет, — ответил я — Ничего не приходит в голову.—	Чтобы ты женился—	А! — засмеялся я — Я об этом еще не думал.Я л1ал. У ^^eня была невеста. Я познакомился с Ирукой
в Лондоне, когда приехал туда из Танзании на летние курсы.
Мы решили пожениться, как только она окончит университет.
Ее родители жити в Ohiihq.—	Сразу как устроишься, поищи себе жену, — настаивала
Огойи. — Не будь ты таким образованным, я бы тебе помо¬
гла, — засмеялась она и я вместе с ней.Мы прошли полпути, когда она велела мне возвращаться.—	Отсюда я >же не боюсь идти одна, — сказала она.—В
случае чего я закричу, меня >слышат и прибегут мне на
помощь.—	А что, могут напасть? — встревожился я.—	В нашей округе в эту пору бояться нечего.Я пожелал ей спокойной ночи и пошел домой.Отец, когда я вошел во двор, сидел один у входа в оби. Все
гости, кроме одной женщины, которая о чем-то шепталась
с Адаего возле ее хижины, уже разошлись. Слышно было, как
ссорятся из-за }жина дети Адаего. А я-то думал, что с возра¬
стом они избавились от этой дурной привычки.Отец хотел позвать Адаего принести мне ужин, но я сказал,
что не хоч> есть4*	99
—	Правда, не хочешь? — переспросил отец.—	Правда, отец. Я сыт.—	А пива выпьешь? Осталось несколько бутылок.—	Нет, отец. Сегодня я уже ни есть, ни пить не буду. У ме¬
ня желудок и так переполнен.Женщина, которая шепталась с Адаего, уходя домой, про¬
шла мимо нас.—	Спокойной ночи, Эньи, — попрощалась она с отцом, на¬
зывая его прозвищем, которое он заслужил, потому что был
высоким и могучим, как слон.—	Спокойной ночи, Оиди, — отозвался отец.—	Чиго, завтра я приду за своим подарком, - обратилась
она ко мне. — Я видела, что ты подарил жене своего отца. Раз¬
ве я не заслужила подарка?—	Конечно, заслужила, - откликнулся я, хотя знал, что
больше мне дарить нечего.Я зажег фонарь-молнию, вошел к себе в комнату в семей¬
ном доме и переоделся. Потом постелил постель и снова по¬
шел к отцу в оби.—	Теперь мы можем поговорить, Чиго,— сказал отец.—
Пойдем внутрь. Я не хочу, чтобы нам мешали.Он встал, и я последовал за ним. Войдя в комнату, он усел¬
ся на низенькую табуретку, а мне указал на стул перед ним.
Я подтянул стул к себе и сел. Любопытство мое не знало
границ.—	Чиго, сын мой, — начал отец, — я счастлив, что ты от¬
кликнулся на мою просьбу приехать домой.—	Но, отец, я был обязан это сделать.—	В наши дни редко кто из сыновей подчиняется воле от¬
ца,— с грустью констатировал он.— Хорошо бы, если бы Уло-
ко слушался меня, как слушаешься ты.Не об Улоко ли хотел поговорить со мною отец?Он не дал мне задуматься.—	Мне хотелось бы, чтобы ты вернулся домой навсегда,
пока я еще жив. Если ты не поселишься в Нигерии, пока я жив,
вряд ли ты на это решишься после моей смерти.—	Не будем говорить про смерть, отец. Я уверен, что тебе
суждено жить еще долгие годы.—	А я совсем не уверен, сын мой. Порой я чувствую, что
конец мой близок. И не хочу умереть в печали. Но сейчас я не¬
счастный человек.—	В чем дело, отец? Почему ты несчастен?—	Я хочу, чтобы ты остался дома по многим причинам,—
словно и не расслышав моего вопроса, продолжал он. — Пре¬
жде всего ты мне нужен здесь, чтобы показать и рассказать те¬100
бе кое-что, пока не наступил мой смертный час. Ты много
путешествовал, и нам с тобой некогда было поговорить.Теперь я уже не сомневался, что между отцом и Улоко нет
взаимопонимания. Все это он должен был бы говорить Улоко
как старшему сыну, а не мне.—	Почему ты несчастен, отец? — повторил я.—	Теперь, когда ты вернулся домой, я чувствую себя луч¬
ше. По крайней мере, я могу рассчитывать, что возле моего
смертного ложа будет стоять мой сын. Тогда умирать легче,
и смерть не страшна. — И, помолчав минуту, он продолжал: —
Пока тебя не было, я все время беспокоился о тебе. И не мог
не думать о том, что потеряю тебя, как потерял твоего един¬
ственного брата Улоко.—	В чем дело, отец? Что произошло между тобой и Уло¬
ко? Он сделал что-нибудь плохое?—	Да, сын мой. Не хотелось бы говорить этого, но я утра¬
тил свое влияние на Улоко. Он ступил на путь самоуничтоже¬
ния. Он одержим навязчивой идеей наживать деньги, ей подчи¬
нена его жизнь. К стыду своему, вынужден признать, что не
в силах спасти его от того рокового шага, который он намерен
совершить.Так вот в чем дело! Я был прав насчет отца и Улоко. Но не
успел я вымолвить и слова, как отец продолжал:—	Ты должен был заметить, как натянуты наши отноше¬
ния. И все это из-за того, что я попытался удержать его от по¬
гони за наирами, чем сейчас занимается у нас в стране боль¬
шинство. Я попытался помешать ему гоняться за вещами,
которые он не может себе позволить, но хочет иметь только
потому, что их имеют другие. Я долго присматривался к нему,
поэтому знаю, о чем говорю. Теперь Улоко не любит меня,
потому что я, как и подобает отцу, пытался удержать его от
губительных для него действий. Я несколько раз советовал ему
перестать беспокоиться по поводу того, что думают о нем дру¬
гие, перестать изматывать себя, стараясь быть похожим на его
приятелей, у которых лжив не только язык, но и внешность.Он помолчал с минуту, промокая лицо углом своей накид¬
ки, ибо, произнося свою длинную речь, весь покрылся крупны¬
ми каплями пота.—	Как заставить Улоко понять, — продолжал отец, — что не
тогда ты уважаем, когда за тобой ходит целый хвост людей,
которым от тебя что-то требуется? Как спасти его от рокового
шага, который он намерен совершить? Крыса, пустившись
играть вместе с ящерицей под дождем, слишком поздно вспо¬
минает, что ей не так легко просушить свою шубку, как ящерице
свою шкурку.101
к горлу у меня подкатил комок, а на глаза навернулись
слезы, когда я увидел утомленное, искаженное страданием ли¬
цо отца и уловил в его голосе отчаяние и безнадежность.—	Отец... — заговорил я, но он продолжал, словно не услы¬
шал меня.—	Чиго, сын мой, я вызвал тебя домой еще по одной при¬
чине. Может, ты сумеешь уговорить своего брата отказаться
от того образа жизни, который он сейчас ведет. При таком
образе жизни его надолго не хватит, и тогда ты останешься
один. У л око живет в стране безухих, а потому готов и сам от¬
резать себе >ши.Разве мог я лишить отца последних надежд, сказав ему, что
вряд ли сумею добиться успеха там, где он сам. по его мне¬
нию, потерпел неудачу? Разве мог я напомнить ему, что Улоко
на пять лет старше меня и уж меня-то никак не послушается,
если не послушался его?Он, по-видимому, прочел мои мысли, ибо продолжал;—	Я знаю, что задаю тебе нелегкую задачу, Чиго, но про¬
шу тебя попробовать ее решить. Улоко стал мне совсем чу¬
жим. Я не смогу даже, если придется, поручиться за него. Доб¬
рый и великодушный Улоко превратился в жестокого дельца,
который готов на все ради денег и не остановится ни перед
чем, лишь бы доказать другим, что он тоже не бедный человек.—	А тебе не кажется, отец, что ты несколько преувеличи¬
ваешь? Неужто Улоко способен на дурной поступок?—	Да, Чиго. Уверяю тебя, да.—	Хорошо, я сделаю все, что в моих силах, — пообещал я,
только чтобы облегчить страдания отца.—А ты не болен,
отец?—	Нет, не болен. Но кто знает, что будет завтра? Я стра¬
даю, видя, как хорошо воспитанный сын в один день превра¬
щается в...—И он, не завершив фразы, скорбно покачал
головой.—	Я не вернусь в Танзанию, отец. Я напишу просьбу об
увольнении с работы и начну искать место здесь.Он обрадовался моему решению. Наша беседа и мое обе¬
щание, казалось, сняли с его плеч тяжкую ношу. Он облегчен¬
но вздохнул и сам переменил тему нашего разговора. Пока мы
беседовали, его изборожденное глубокими морщинами лицо
несколько разгладилось. Он поведал мне о событиях, которые
произошли в деревне за время моего отсутствия.Из высказанных им отдельных намеков я понял, что Улоко,
добиваясь осуществления своих честолюбивых замыслов, был
слишком занят, чтобы заботиться об отце. Отцу приходилось
существовать только на скудные доходы от земледелия. Понял102
я, что и от Адаего тоже было мало толку. Она «делала деньги»,
занимаясь торговлей, но редко вспоминала о своей обязанно¬
сти регулярно и сытно кормить отца. Даже когда он сам поку¬
пал продукты, она часто была чересчур занята, чтобы готовить
для него. Наш разговор затянулся далеко заполночь, но когда
отец вспомнил, что уже поздно, он велел мне сейчас же ло¬
виться спать.Ничего удивительного, что почти всю ночь я не мог уснуть.
Во-первых, меня беспокоил отец. Не болен ли он? Не близок
ли его конец? Я еще больше встревожился, когда вспомнил,
что он обладает даром провидения и способен порой заглянуть
в будущее. О смерти матери он знал за несколько недель до
того, как она погибла, попав под машину.Потом я стал думать об Улоко. Преувеличивает ли отец,
особенно когда говорит, что Улоко способен ради денег на
все? И тут, словно в ответ на мой вопрос, я вспомнил свой
разговор с Улоко по дороге домой из «дворца» игве.Я совершенно четко представлял, что мне нужно делать.
Прежде всего надо помирить отца и Улоко. Во-вторых, я дол¬
жен сделать все, чтобы отец был счастлив и жил тихой и мир¬
ной жизнью. И наконец, я должен позаботиться о том, чтобы
Улоко осознал, какую опасность влечет за собой тот образ
жизни, который, по словам отца, он ведет. Перед тем как за¬
снуть, я принял решение сначала понаблюдать за Улоко, убе¬
диться, прав ли отец, а потом уже приступить к выполнению
этой последней задачи. Может, отец, как и большинство
пожилых людей, склонен преувеличивать опасность происхо¬
дящего?Глава шестаяНа следующее утро я съездил в Оничу за покупками. Купил
отцу кое-что из одежды на смену старым и поношенным ве¬
щам. Купил также новую кровать с матрасом, кое-какие про¬
дукты и напитки.Отец обрадовался, увидев мои покупки. Когда он попытал¬
ся выразить мне свою благодарность, я видел, что он едва
сдерживает слезы. Я тоже забывал о нем и не приезжал домой
так часто, как полагалось. И хотя посылал Улоко деньги на со¬
держание отца, сейчас я понял, что отцу нужны были не только
деньги. Теперь мне оставалось по возможности искупить свою
вину.Вечером я, как и обещал накануне, навестил мою сестру
Огойи. Мы пошли к ней вместе с отцом и чудесно провели вре¬103
мя. Огойи была очень рада нашему приходу и на славу угости¬
ла нас вкусными блюдами, фруктами и каким-то особым паль¬
мовым вином. А родственники ее мужа одарили нас самыми
разными подарками, начиная с орехов кола и кончая гигант¬
скими клубнями ямса. Преподнесли нам и живого петуха с ус¬
ловием, что мы возьмем его домой.На заходе солнца мы с отцом отправились назад. Огойи
и несколько ее родственников проводили нас до границы меж¬
ду нашей и их деревнями и пожелали спокойной ночи. Огойи
не разрешила нам тащить подарки, пообещав на следующее
утро принести все сама.Я провел с отцом три счастливых дня. Но пора было и
в Энугу. Отец проводил меня до шоссе, где мне предстояло
сесть на автобус.—	Что ты собираешься делать? — спросил он.—	Как я уже сказал, отец, в Танзанию я не вернусь. Первое,
что мне предстоит сделать по возвращении в Энугу, это найти
себе работу.—	Да поможет тебе бог отыскать хорошее место, сын мой.—	Отец, я поговорил с Адаего. Надеюсь, больше она не бу¬
дет морить тебя голодом. Я пообещал ей, как только устроюсь
с работой, каждый месяц присылать деньги на продукты.—	Я давно перестал обращать внимание на Адаего и все ее
недостатки, — мрачно заметил отец. — Я с самого начала не
ждал от нее ничего хорошего. Ни одна женщина не способна
заменить мне твою мать.—	Надеюсь, теперь она будет вести себя лучше.—	Не беспокойся обо мне, сын мой. Я научился сам ухажи¬
вать за собой. И Оибо, жена брата, хорошо ко мне относится.
Часто приносит еду, причем очень неплохую.Шел автобус, и я поднял руку с просьбой остановиться.
Мне повезло, в нем оказалось свободное место. Я попрощался
с отцом и влез в автобус.—	Прощай, сын мой, да благословит тебя господь.—	Я скоро опять приеду, — высунулся я из окна. — Если воз¬
никнут затруднения, пришли за мной.Автобус рванулся с места. Отец стоял, глядя нам вслед, но
когда автобус свернул на другую дорогу, я потерял его из
виду.Около четырех дня я приехал в Энугу Дома была только
Ани. Она обрадовалась моему возвращению. Ибе и Канайо по-
прежнему дичились и ко мне не подходили. Однако, когда
я вытащил бананы и апельсины, которые дал мне для них
отец, они преодолели свою робость, и мы все вместе с удо¬
вольствием принялись за фрукты.104
—	больше всего на свете они любят бананы, — сказала Ани,
очищая банан для себя самой. - Боюсь, если кому-либо взбре¬
дет в голову их похитить, стоит показать им банан, как они са¬
ми побегут за похитителем.—	Все дети любят бананы, — засмеялся я. — Да и взрослые
тоже. Я, например.—	А я больше люблю апельсины. - Ани встала. - Соберу-
ка я тебе что-нибудь поесть. Ждать Улоко незачем. Он не
вернется домой к ужину. Он привык есть в самое разное
время.—	А куда он уехал? — полюбопытствовал я.—	По делам, конечно, — ответила она из столовой, где
накрывала на стол. — Можно ли представить себе, чтобы
он отправился, скажем, играть в теннис? - засмеялась
она.Я с аппетитом поел. Ани сидела напротив, наблюдая, как я,
словно голодный лев, пожираю еду.—	Как ты провел время в деревне? — спросила она и с во¬
сторженным вниманием выслушала мой рассказ о том, что
я там видел и слышал.—	В самое ближайшее время я собираюсь снова навестить
отца, — сказал я в заключение.—	Хорошо бы и мне поехать с тобой, — задумчиво отозва¬
лась Ани. — Я давно не видела его.—	Да, он упомянул об этом.—	Правда? - подняла она брови.-Но это не моя вина.
У твоего брата нет времени свозить нас с детьми к отцу. Сама
я не в силах вести туда машину, а Улоко не может обойтись
без шофера.—	Ладно, в следующий раз, когда отправлюсь к отцу,
я возьму вас с собой, — пообещал я. — Мы поедем на твоей ма¬
шине, а за руль сяду я.—	Ты уедешь обратно в Танзанию? — спросила она.Я покачал головой. Говорить я не мог, потому что рот был
набит мясом.—	Лучше бы ты не уезжал.~ Значит, ты хочешь, чтобы я остался? — с трудом выгово¬
рил я.—	Конечно.Наконец мне удалось проглотить мясо, и я спросил ее, по¬
чему она хочет, чтобы я остался.—	Ты нужен твоему брату, хотя он этого и не понимает.
Его друзья вряд ли скажут ему правду. А меня он не слушает,
когда я стараюсь помешать ему делать что-либо такое, что,
по-моему, способно нанести вред его здоровью. Например, он105
почти не отдыхает, всегда на ногах. Если он не остановится, то
в один прекрасный день его ждет нервный срыв. А к тебе,
я уверена, он прислушается.—	Ты не преувеличиваешь, Ани?—	Нет. Сам скоро убедишься.—	Я поговорю с ним, но не сейчас, — пообещал я. — Подо¬
жду подходящего момента.После обеда я поднялся к себе, захватив с собой несколько
газет. Улоко приносили все газеты, какие выходят в стране, но
вряд ли у него было время их просматривать.В тот вечер, впервые после приезда домой, у меня появи¬
лась возможность не спеша почитать газеты. Первое, что я уз¬
нал, проглядев прессу, это о стычках между политическими
партиями. По нелепым восхвалениям одной партии и ее лиде¬
ров и по проклятьям, которыми осыпались другие партии, не¬
трудно было догадаться, какую партию поддерживает та или
иная газета.Газеты оказались страшно ск>чньпми Живых очерков в них
почти не попадалось, да и нелегко было понять, чего хотят ав¬
торы с их непосчедовательностью, предвзятостью и ограничен¬
ностью В одной газете буквально на каждой странице приво¬
дилась либо какая-нибудь новость о губернаторе этого штата,
либо подробно излагались его действия, но особенно удручало
то, что ни единого раза в этих сообщениях не было ни намека
на критик}, ни тени сомнения в его добросердечии и мудрости
Даже ангела небесного нельзя было бы представить более
безупречным.Расстроился я из-за того, что в газетах упоминалось множе¬
ство случаев присвоения государственных средств высокопоста¬
вленными чиновниками, а также мошенничества среди банков¬
ских служащих, которые получали крупные суммы денег по
поддельным чекам либо переводили чужие деньги за границу
на свое имя. Газеты пестрели сообщениями о вооруженных
ограблениях: обнаглевшие грабители не только нападали пря¬
мо на улицах, но и врывались в дома Все хотели «делать день¬
ги», причем без труда.Я заснул, так и не дочитав последнюю из газет. Спал я, по-
видимому, крепко, потому что не слышал, как Улоко поднялся
в свою спальню, которая помещалась напротив моей Про¬
снулся я \же в темноте.Улоко сидел в гостиной за беседой с каким-то человеком.
Я вошел, и Улоко поспешил нас познакомить.—	Молодой миллионер. — обратился Улоко к своему го¬
стю, — позволь представить тебе еще раз моего младшего бра¬
та, бухгалтера Чиго. Чиго, это мой закадычный друг, Моло¬106
дой миллионер. Ты, конечно, его помнишь? Вы виделись на
коктейле.Я вспомнил его.—	Добрый вечер, Молодой миллионер, — поздоровался я,
делая особое ударение на словах «Молодой миллионер», чтобы
ему угодить. На коктейле, который Улоко устроил в мою
честь, я понял, что своим прозвищам их владельцы придают
особое значение.Лицо Молодого миллионера расцвело от гордости и
радости.—	Позволь мне. бухгалтер, еще раз поздравить тебя с воз¬
вращением на нашу любимую родину, — сладко улыбаясь, ска¬
зал он. У него был хриплый голос, царапающий барабанные
перепонки. Ничего молодого в нем не было.—	Спасибо, — ответил я, усаживаясь.—	Чиго специально изучал бухгалтерское дело,—объяснил
Улоко Молодому миллионеру.Представляя меня кому-нибудь, мой брат ни разу не забыл
упомянуть о моей профессии. Мне становилось неловко, и
я порывался сказать ему, чтобы он перестал рекламировать
меня, словно выставленный на продажу новый костюм.—	Ну и повезло тебе, Оримили, что у тебя брат — бухгал¬
тер, — проскрипел Молодой миллионер. — От бухгалтеров
большая польза.—И, обратившись ко мне, добавил: — Хоро¬
шо бы тебе устроиться в банк. Тогда ты и нам окажешься
полезным.—	Он пока без работы, — признался Улоко. — Но дело
в том, что он еще не решил, остаться ли здесь или вернуться
в Танзанию.—	Я решил, брат. Поговорим об этом потом.—	Вот моя визитная карточка, — продолжал Молодой мил¬
лионер. — Звони в любое время. А в субботу пусть Оримили
приведет тебя ко мне на ужин.—	Большое спасибо. Молодой миллионер, — сказал я, взяв
у него карточку. - Благодарю и за приглашение на ужин.—	Оримили, — обратился он к брату, — тебя устроит, если
мы договоримся на семь вечера, а?—	Вполне, — отозвался Улоко, отвечая и за себя и за ме¬
ня.—Мы обязательно придем.—	И жену, пожалуйста, приведи.—	Разумеется, — согласился мой брат.Я взглянул на визитную карточку Молодого миллионера
и прочел про себя: «Вождь Алике Отака, он же Молодой мил¬
лионер - представительство, экспорт-импорт, промышленное
и гражданское строительство, очистные устройства, перевоз107
и поставка продуктов, доставка пива и безалкогольных напит¬
ков». Мастер на все руки да и только, подумал я.—	Ну и ну, чем только вы не занимаетесь! — улыбнулся я.—	Да, да, — снова просиял он. — У меня многомиллионное
предприятие. Своим успехом я доказал, что образование ниче¬
го не значит. Я ушел из шестого класса. То есть даже непол¬
ной средней школы не закончил. Но это не помешало мне до¬
биться успеха. Профессор за месяц не получает того, что я даю
жене только на покупку мяса. — И он зычно загоготал.—	Я вижу, у вас дела и вправду идут хорошо, — вставил я,
пропуская между ушей его глупое хвастовство.—	Да, да, — подтвердил Улоко.Я приметил восхищение в голосе брата. Он, несомненно,
мечтал стать таким же богатым, как Молодой миллионер. Не
обращая больше на меня внимания, Улоко и его приятель
перешли к деловым разговорам. А я отправился к Ани на кух¬
ню, где она готовила ужин.Через несколько минут я услышал, что Молодой миллио¬
нер отказался от предложения Улоко остаться на ужин.—	Нет, нет. Очень бы хотелось, — прокаркал он,— но у ме¬
ня сегодня вечером деловое свидание. Упустить такую возмож¬
ность выше моих сил. Я могу заработать на этом десятки
тысяч наир.После ужина, когда Ани вышла уложить детей, Улоко спро¬
сил меня, привез ли я с собой из Танзании деньги.—	Привез, — ответил я. — В Лагосе я погасил несколько че¬
ков, но часть денег потратил на покупку кое-каких вещей для
отца. А почему ты спрашиваешь?—	У меня сейчас нет наличных денег, — задумчиво ответил
он. — А чтобы окончательно расплатиться за коктейль, ко¬
торый я устроил в твою честь, нужно еще около двухсот наир.
Я надеялся, что управляющий отеля позволит мне погасить
остаток в конце месяца, когда у меня будут деньги, но он все
время теребит меня.Признаться, Улоко меня порядком озадачил. Одолжить ему
двести наир — значит самому остаться почти без денег.
А сколько времени потребуется банку в Танзании на перевод
того, что осталось у меня на счете, и сколько времени у меня
займут поиски работы, я не знал. Было и другое соображение.
Если верить отцу, Улоко, не желая отставать от богатых при¬
ятелей, постоянно берет взаймы. Стало быть, одалживая день¬
ги, я только потворствую ему.Тем не менее я решил одолжить ему деньги. Коктейль
он устроил в мою честь, хотя я его об этом и не просил,
а поэтому, если я позволю его кредитору опозорить его,108
значит, я не выполню своих обязательств по отношению к брату.
Улоко явно обрадовался, когда я сказал ему, что дам
деньги, только мне нужно утром погасить еще несколько
чеков.—	Большое тебе спасибо, Чиго. Утром шофер первым де¬
лом отвезет тебя в банк.' Разрешив эту проблему, Улоко взял какую-то брошюру
и углубился в чтение. На коленях у него лежала еще одна
брошюра.—	Брат, мне нужно кое о чем поговорить с тобой.—	Извини, Чиго, — отозвался он, — но я должен за сегод¬
няшний день изучить обе эти брошюры. Приятель дал их мне
до утра. Может, мы поговорим завтра вечером? Или то, что
ты хочешь сказать, не терпит отлагательства?—	Нет, ничего. Подожду до завтра.В комнату вошла Ани с намерением что-то сказать Улоко,
но он был слишком поглощен чтением и даже не посмотрел на
нее. Покачав головой, она пожелала мне спокойной ночи и
ушла наверх спать.Я включил телевизор перед самым началом неплохо снято¬
го документального фильма. Спустя несколько минут я заме¬
тил, что Улоко клюет носом над своей брошюрой. Я подошел
к нему и тронул его за плечо.—	Почему бы тебе не лечь, брат? — спросил я. — Прочтешь
эти брошюры рано утром.Он испуганно вскочил и уставился на меня сонными,
усталыми глазами.—	Говоришь, нужно уплатить тысячу наир? — еще не очнув¬
шись от дремоты, спросил он.Я не мог удержаться от смеха. И во сне он думает о день¬
гах! Он встал. Брошюры упали на пол. Он поднял их, положил
на стол и с трудом зашагал вверх по лестнице.—	Спокойной ночи, брат.Он что-то промычал в ответ, и я услышал, как затворилась
дверь спальни.Интересно, что же это Улоко вынужден читать, несмотря на
усталость и нелюбовь к чтению? Я взял со стола брошюры.
Одна называлась: «Легкий путь к богатству», а вторая — «Как
стать миллионером».На следующий день я увидел Улоко только за ужином, по¬
тому что он ушел из дома рано утром, пока я еще спал, и обе¬
дать не приходил.—	А сейчас мы можем поговорить? — спросил я его после
ужина.Ани, которая обычно ложилась рано, посидела минут пять109
перед телевизором, но, поймав себя на том, что вот-вот заснет,
ушла наверх.“ Пожалуйста. О чем ты хочешь говорить со мною, Чиго?—	Что произошло между тобой и отцом? — тихо спросил я.—	Почему ты спрашиваешь? — В голосе Улоко послыша¬
лось легкое раздражение.—	Может, я ошибаюсь, но, когда мы были в деревне, я за¬
метил, что отец разговаривал с тобой как-то сдержанно.—	Он что, жаловался тебе?—	Пожалуй, да.—	Почему он не оставит меня в покое? — взорвался Уло¬
ко. — Почему не предоставит мне возможности жить так, как
я хочу? я не ребенок, я знаю, к чему стремлюсь, и добьюсь
своей цели тем путем, каким считаю нужным. Я уже человек
взрослый и имею право не сл>шаться отца.—	Ты неверно воспринимаешь слова отца, брат, — тихо ска¬
зал я. Ни в коем случае не следовало нарушать наших добрых
отношений. — Отец вовсе не намерен вмешиваться в твою
жизнь. Он только боится, чтобы ты не попал в бед>. Его бес¬
покойство свидетельствует о том, что он тебя любит и желает
тебе благополучия.—	Ты даже не представляешь, как отец вмешивается в мою
жизнь. Он устраивает скандалы, когда узнает, что я взял
взаймы у друзей или в банке. Только я один беру взаймы, что
ли? Отец хочет, чтобы я жил так, как жил он, когда был
в моем возрасте. Но ведь времена меняются. Придется eviy со¬
гласиться, что вместе с временами меняемся и мы. Я не хочу
отставать от других. Ни за что! И поступаю так, как поступает
большинство людей. С ними ничего не случается. Они живут
и здравствуют. Почему же я должен погибнуть?Я решил переменить тактику и не стал перебивать его, пока
он не закончил своей речи.—	Брат, меня сильно беспокоят твои отношения с отцом.
И он крайне огорчен. Не нужно обижаться на него за его
замечания. Мне очень хотелось бы, чтобы вы снова стали
друзьями.—	Пока каждый мой поступок видится ему только в дур¬
ном свете, мы друзьями не будем, — заявил Улоко.И тут мне открылись в нем новые качества: полное безраз¬
личие к отцу и отсутствие сострадания к его переживаниям.
Я был в растерянности, не знал, как продолжать наш и без то¬
го мучительный разговор, ибо Улоко, как и прежде, не терпел
никаких замечаний.—	Пожалуйста, подумай о том, что я сказал, брат, — тихо
попросил я. — Наша семья всегда была дружной, и мне вовсе110
не хотелось бы, чтобы мы перессорились и разошлись в разные
стороны.—	Все зависит от отца. Если он хочет мира, пусть оставит
меня в покое, — не допускающим возражения тоном заключил
Улоко.Я решил отложить этот разговор до того времени, когда
брат не будет настроен так враждебно. Их с отцом надо поми¬
рить, пока разделяющая их пропасть не стала совсем непрео¬
долимой.Шли дни. Я навестил некоторых из моих прежних зна¬
комых, сказал, что вернулся домой навсегда, и попросил помо¬
щи в поисках работы. Я регулярно просматривал страницы га¬
зет, где печатались объявления, и подавал прошение о приеме
на должность бухгалтера, как только встречалась вакансия.
Помимо этого, я сам разослал письма в несколько страховых
компаний и государственных учреждений. Я написал также
в Танзанию моему начальнику письмо с заявлением об уволь-
ненрш, но одновременно напомнил ему о его обещании взять
меня обратно, если я задумаю вернуться. Я не хотел сжигать
все корабли на тот случай, если мне придется возвратиться
в Танзанию.А с ужином у Молодого миллионера приключился конфуз.
На следующий день после его визита он прислал нам со своим
шофером официальные приглашения.Улоко, Ани и я явились к нему в семь вечера. Его не оказа¬
лось дома, но нас радушно встретила его третья, как мне шеп¬
нули, жена.—	Молодой миллионер вот-вот должен прийти, — сказала
она, когда мы расположились в гостиной.—Он, наверное, по¬
пал в уличную пробку.Она была совсем молоденькой, лет двадцати с небольшим.
За ней, путаясь в ногах, ходили двое ее детишек. У этих дети¬
шек, худых, с вздувшимися животами, был такой вид, будто
они постоянно недоедают. Хозяева, видимо, не имели элемен¬
тарного понятия, как следует кормить детей и ухаживать за
ними.Напитки подавал лакей. Выглядел он оборванцем, а руки
у него были такие грязные, что я предпочел сам открыть бу¬
тылку с пивом. Ани, — она сидела рядом — заметив мое отвра¬
щение, прошептала:—	Как свинью ни купай и ни чеши...Она не договорила, потому что в этот момент в комнату
вошла жена Молодого миллионера.Мы пили и беседовали. Жена Молодого миллионера рас¬
спрашивала меня про жизнь в Танзании, а потом перешла111
к Ани, присев на ручку ее кресла. Они о чем-то шептались
и хихикали, как обычно делают женщины. Улоко взял экзем¬
пляр «Бизнес тайме» и принялся его просматривать.Поскольку разговаривать мне было не с кем, я оглядывал
комнату. Гостиная, где все почему-то отличалось гигантскими
размерами, была обставлена дорогой мебелью. Но от сочета¬
ния цветов в комнате на душе становилось муторно. Тяжелые
занавеси были огненно-желтыми, обивка кресел — грязно-зеле¬
ной, а ковер —ало-красным. Молодой миллионер, может, и воро¬
чал большими деньгами, но вкусом явно не мог похвалиться.В половине девятого Молодой миллионер так и не поя¬
вился.—	Не случилось ли чего с моим мужем? — встревожилась
его жена. — Про ужин я уж и не говорю. Не сомневаюсь, что
все переварилось и пережарилось.—	Ничего с твоим мужем не случилось, я уверен, — отозвал¬
ся Улоко. — Мало ли что могло его задержать.—	И как он мог позабыть, что пригласил на ужин го¬
стей? — размышляла вслух жена Молодого миллионера. — Мо¬
жет, сядем за стол без него?—	Ни в коем случае, — возразила Ани. — Давайте подождем
еще. Он скоро придет, не сомневаюсь.—	А вы, бухгалтер, может, вы проголодались ? — обрати¬
лась ко мне жена Молодого миллионера.Больше всего мне хотелось сказать ей, чтобы она не назы¬
вала меня бухгалтером.—	Нет, я не голоден и могу подождать. Сейчас ведь только
половина девятого, да? — И я в сотый раз с тех пор, как мы
сюда пришли, взглянул на часы.В девять часов нашего хозяина по-прежнему не было. Его
жена вся дрожала. Она не сомневается, говорила она, что
с ним что-то случилось. Мы тоже забеспокоились, сначала еще
перебрасывались словом-двумя, а потом и совсем умолкли.Молодой миллионер появился в половине одиннадцатого.
Мы услышали его хриплый голос еще из коридора.—	Где ты, дорогуша ? —прокаркал он. — Сегодня у меня
самый счастливый день. Я выхлопотал многомиллионный
контракт.Его жена, которая вышла на кухню посмотреть, что сталось
с едой, услышав его голос, вбежала в гостиную одновременно
с ним.—	Ба, да у нас гости! — сладко пропел, увидев нас. Моло¬
дой миллионер. Поразительно, как он умел менять свой голос!—	Ты что, забыл, что пригласил их на ужин? — кинулась на
него жена.112
—	Иисус из Назарета! — воскликнул Молодой миллио¬
нер. — Совсем позабыл!—	Но я же напомнила тебе, когда ты уходил, - чуть не
в слезах упрекнула его жена.—	Да, дорогуша, да. Но, видишь ли, я, обсуждая дела, за¬
бываю обо всем на свете. — И, обернувшись к нам, онемевшим
от изумления свидетелям их перепалки, добавил: - Извини
меня, мой добрый друг Оримили. Прости меня, Одиозиаку.
Извини, бухгалтер. Я прошу прощения у вас всех. Я совершен¬
но забыл про наш ужин.Мы промямлили что-то в ответ и спустя несколько минут
уже сидели за остывшей курицей с рисом. После столь дли¬
тельного ожидания у м€ня пропал аппетит. Но чтобы не пока¬
заться невежливым, я заставил себя проглотить несколько ло¬
жек риса. Ани явно была не в себе, а жена Молодого
миллионера вся кипела от ярости.За столом беседа шла в основном между Молодым миллио¬
нером и Улоко. Улоко расспрашивал своего приятеля про кон¬
тракт, который, по его словам, ему удалось получить, но тот
старательно уходил от расспросов. По-видимому, боялся, что
контракт перехватят, если не будет держать язык за зубами.
Мне же претила его осторожность.—	Хорошо бы, если бы ты был инженером в министерстве
общественных работ, — обратился ко мне Молодой миллионер.
Он ел, чавкая, как свинья. — Один идиот из министерства, кото¬
рого посылают обследовать выстроенные мною дома, всегда
отыскивает какие-нибудь недоделки и, принимая работу, сры¬
вает большие деньги. Ненасытная тварь! С его предшествен¬
ником было куда легче. Суну ему небольшую сумму, и он
готов присягнуть, что работа завершена даже тогда, ког¬
да мы еще и не приступали к ее окончанию. Я шел в ми¬
нистерство и без разговоров получал все, что мне при¬
читалось.—	Очень сожалею, что я бухгалтер, а не инженер, — сказал
я, мысленно возблагодарив господа бога за то, что он избавил
меня от необходимости иметь дело с Молодым миллионером
или каким-либо другим подрядчиком его калибра.—	Ничего, — улыбнулся мне Молодой миллионер. — Ты еще
сумеешь оказаться нам полезным. Не сомневаюсь.Когда с едой было покончено, мы вернулись в гостиную.
Через несколько минут Улоко сказал своему приятелю, что мы
уходим.—	Спасибо за ужин, — поблагодарил он.—	Спасибо, Молодой миллионер, и спасибо вам, мадам,—
добавил я.113
Ани поблагодарила наших хозяев без особого энтузиазма.—	Я очень рад, что вы пришли. Обязательно приходите
еще, — сказал Молодой миллионер. — В следующий раз пригла¬
шаю вас не ужинать, а обедать.Они с женой проводили нас до машины и пожелали спокой¬
ной ночи.Как только мы приехали домой, Ани сразу пошла спать.
А я был такой злой, что все равно не смог бы уснуть, и потому
остался в гостиной посмотреть по телевизору фильм и немного
прийти в себя. У л око переоделся и тоже спустился в гости¬
ную.—	Счастливец этот Молодой миллионер. — усевшись, вздох¬
нул он.—	Почему?—	Всем известно, какой он счастливец. Дом, в котором он
живет, его собственный. Еще у него есть дома в Энугу, Ониче,
Лагосе и Порт-Харкурте. Есть у него и шикарный особняк
в деревне — красивее нет ни у кого во всей округе. В банке
у него на счету, не сомневаюсь, миллионы. Я был бы наверху
блаженства, если бы мне хоть наполовину так везло.Мне было больно убедиться, что Молодой миллионер — ку¬
мир моего брата и что в деньгах и недвижимости брат видит
источник счастья.—	Разве наличие денег и богатства означает, что человек
счастлив? — спросил я.—	Конечно!—	Неужто счастье измеряется только деньгами? И разве
деньги — гарантия счастья?—	А что еще? Образование? Дети? Высокий государ¬
ственный пост? Политическая власть? Разве все это не сред¬
ства для приобретения денег? Разве деньги — не конечная
цель? Я считаю, если человек богат, значит, он счастлив.—	Я не согласен с тобой, брат. Я убежден, что человек
только тогда счастлив, когда у него на душе спокойно. А день¬
ги можно иметь и не будучи счастливым, не так ли?—	Если не деньги приносят счастье, то что еще? Бедность?—	Я говорю о том, что счастье не зависит от богатства. От
того, что у тебя есть достаточно средств, чтобы удовлетворить
любое свое желание, счастлив не будешь. Желания у человека
неистощимы и по мере их утоления стремительно растут. Че¬
ловек счастлив только тогда, когда доволен тем, что у него
есть, и когда приносит пользу окружающим.—	Послушай, Чиго, хватит нам спорить. Счастливым без
денег не будешь. А если у тебя есть деньги, то все к твоим ус¬
лугам, включая и счастье. Вот так и не иначе.114
—	в этом я не могу согласиться с тобою, брат. Мне не
нужны деньги, чтобы быть счастливым.—	А я не могу быть счастливым, если у меня нет больших
денег, — заявил Улоко.Мы еще немного поспорили, а затем он принялся читать
«Легкий способ разбогатеть» — он купил себе тоже такую бро¬
шюру, а я стал смотреть телевизор.Глава седьмаяВ следующую субботу я решил снова поехать к отцу
в деревню.—	Я тоже собираюсь сегодня в деревню, — сказал за завтра¬
ком Улоко, когда я сообщил ему о своих планах. — Но только
после деловой встречи, которая назначена на десять >тра. Мо¬
жет, ты подождешь меня, и мы поедем вместе?—	Конечно, подожду, — ответил я. — Между прочим, Ани
сказала, что тоже хочет поехать.—	Только не в этот раз, — заявил Улоко. — Она должна кое-
что сделать для меня сегодня.Ани, которая вышла посмотреть, почему плачет Ибе, во¬
шла как раз в тот момент, когда ее муж возразил против ее
поездки с нами.—	Интересно, что это такое я должна сделать, что не мо¬
жет ждать? — спросила она. — Тебе хорошо известно, что я уже
несколько месяцев не видела твоего отца, а он обо мне спра¬
шивает, я слышала.—	Ладно, не шуми, — остановил ее Улоко. — Вот будет у те¬
бя отпуск, тогда поедешь и будешь сидеть у него столько,
сколько твоей душе угодно.—	Ты и тогда найдешь какой-нибудь повод, чтобы мне по¬
мешать, — возразила Ани.—	Ни в коем случае, Ани, — вмешался я. — Я прослежу,
чтобы этого не случилось.Она молча принялась за завтрак.—	Я собираюсь сегодня передать пожертвование в сирот¬
ский приют, — объявил Улоко. — Хочешь поехать со мной,
Чиго?—	С удовольствием. А во сколько?—	В десять утра. Это и есть та деловая встреча, о которой
я упомянул. — Он обратился к жене и спросил, не хочет ли
и она поехать с ним в сиротский приют.—	Никуда я не поеду, — огрызнулась Ани и снова молча
принялась за еду.115
—	Если ты так жаждешь поехать с нами в деревню, мо¬
жешь ехать, — сказал Улоко.—	Я уж сказала, что никуда не поеду, — окончательно рас¬
сердилась Ани. — Только не забудь сказать отцу, что это из-за
тебя я не смогла с ним повидаться.—	Почему из-за меня? Я же сказал, что ты можешь ехать
с нами.Ани даже не сочла нужным отозваться на его последние
слова. Мне было неловко присутствовать при их ссоре, но
я ничего не мог поделать. Я всегда был сторонником того, что
мужу и жене лучше разбираться в своих разногласиях без
свидетелей.—	Вчера я закупил часть строительного материала, — обра¬
тился ко мне Улоко. — И сегодня утром отправляю его в дерев¬
ню. Я хочу приступить к строительству дома, о котором я тебе
говорил.Я не мог его понять. Всего несколько дней назад он одол¬
жил у меня деньги, потому что ему нечем было погасить не¬
большой долг, а сегодня говорит об отправке в деревню строи¬
тельного материала.—	Значит, ты все-таки решил строить новый дом, брат?Ани допила свою чашку и вышла из комнаты, не сказав нислова. Посмотрев ей вслед, Улоко повернулся ко мне:—	Да. И намерен закончить его к ноябрю. На этот раз
я твердо решил получить место в кабинете.Я попытался было снова заговорить о ремонте нашего се¬
мейного дома. Сказал ему, что, на мой взгляд, дом вполне
пригоден для жилья, потому что вместителен и добротно по¬
ставлен. Требуется лишь, заключил я, немного обновить его
и обставить.—	Не могу понять тебя, Чиго, — засмеялся Улоко. — Ты, по-
видимому, ничего не понимаешь. Что скажут люди, если вме¬
сто строительства нового дома я начну ремонтировать наш
старый, когда чуть ли не у каждого в деревне теперь есть впол¬
не приличный особняк?—	Брат, какая разница, что скажут люди! — вскричал
я. — Я, например, не обращаю внимания на всякие домыслы,
если убежден, что действую правильно.—	Тебя слишком долго здесь не было, в этом вся беда.
Очень скоро и ты начнешь беспокоиться по поводу того, что
о тебе говорят. Неужто тебе хочется оказаться вне игры, а?—	Пусть я окажусь вне игры, но я должен быть уверен, что
действую правильно, — повторил я. Как заставить Улоко отка¬
заться от его глупых убеждений?Мы потратили на спор еще несколько минут. Я был против116
условностей, Улоко - за. Из приводимых им доводов мне ста¬
до ясно, что он беспрекословно подчиняется условностям
и больше озабочен тем, что о нем думают другие, нежели тем,
что представляет собой на деле. Он не видел ничего плохого
в поступках, противоречащих его совести или убеждениям,
лишь бы и другие люди совершали такие же поступки.—	Послушай, брат, — решил я закончить спор, — несколько
дней назад ты говорил, что у тебя нет денег. Откуда же ты
взял деньги на строительный материал?—	У меня по-прежнему нет своих денег, — задумчиво при¬
знался он. Я с радостью отметил, что он, как и прежде, не
перестал быть чистосердечным. — На днях человек, для которо¬
го я сейчас строю дом, дал мне часть денег в счет уплаты за
строительство. На эти деньги я и собираюсь начать строитель¬
ство собственного дома.—	Но это же нечестно, — вскричал я. — А если он узнает, что
ты израсходовал его деньги не по назначению?—	А как, по-твоему, поступают другие подрядчики? — за¬
смеялся Улоко. — Как только им в руки попадают чужие деньги,
государственные или частных лиц, они используют их в соб¬
ственных интересах, а потом стараются отыскать средства для
осуществления подписанного ранее контракта.—	А что бывает, если обнаруживается, что работа не вы¬
полнена? — совершенно сбитый с толку спросил я.—	Ничего особенного, — пожал плечами Улоко.—В боль¬
шинстве случаев дело даже не доходит до суда, потому что это
только трата времени да и приговор редко бывает суровым.
Не беспокойся за меня, Чиго. Все будет в порядке. Все посту¬
пают точно так же и выходят сухими из воды. Почему же мне
нельзя?—	Но тебе не хуже моего известно, что нельзя оправдывать
свои действия тем, что точно так же поступают другие.—	Как раз наоборот, младший брат, — возразил Улоко, де¬
лая особое ударение на слове «младший», чтобы поставить ме¬
ня на место. — Люди сразу начнут сомневаться, в здравом ли
ты рассудке, если здесь, у нас в стране, ты не будешь посту¬
пать так, как поступают другие. Не бойся за меня. Случись да¬
же самое плохое, я знаю, как мне быть.Ему снова удалось заставить меня замолчать, как всегда
в тех немногих случаях, когда мы не могли прийти к согласию.В девять утра мы с Улоко поехали в сиротский приют и
в половине десятого остановились на обочине в нескольких ме¬
трах от приюта.—	Без четверти десять я должен встретиться здесь с тремя
людьми, — объяснил Улоко, поглядывая на часы.117
—	Для чего? — спросил я.—	Они пойдут со мной в приют.—	А кто они такие?—	Три репортера. Один — с местной радиостанции, вто¬
рой — из городской газеты, а третий — с телевидения.—	А зачем им идти с тобой в приют?—	Чтобы присутствовать, когда я буду вручать свое по¬
жертвование, а потом предать огласке этот факт. Зачем еще
они мне нужны?—	Пожертвования не полагается предавать огласке, — шут¬
ливо упрекнул я брата. — Вспомни, что говорится в Библии: ле¬
вая рука не должна ведать, что творит правая, когда ты протя¬
гиваешь подаяние, ибо про подаяние никому не следует
знать — как это дальше? Ага, вспомнил — кроме господа бога,
который все видит и воздаст тебе открыто. — Мне так долго
пришлось изучать Библию, что я до сих пор помнил целые
абзацы.—	Не смеши меня, — ухмыльнулся Улоко. — Этот завет, что
ты только что процитировал, предназначался для иудеев, а не
для современных нигерийцев.—	А что, разве христиане в Нигерии больше не следуют
библейским заветам? — в шутку спросил я.—	Я следую, но я не согласен со всем, что говорится в
Библии, хотя, признаюсь, не решился бы заявить об этом
вслух в присутствии священника или кого другого, кроме
тебя.—	По правде говоря, брат, — попытался я уговорить его, —
нехорошо, когда пожертвование вручается перед телевизионны¬
ми камерами и так широко рекламируется.—	А для чего, по-твоему, сиротский приют осыпают пожер¬
твованиями?Не сомневаюсь, что он совершенно искренне сахМ ответил
бы на свой вопрос, хотя его ответ я знал заранее, но в эту ми¬
нуту мимо нас на своем «мерседесе» промчался Молодой мил¬
лионер, который, заметив Улоко, тут же остановился. Его шо¬
фер дал задний ход, и он очутился рядом с нами.—	Оримили — Море-которое-никогда-не-высыхает! — при¬
ветствовал он моего брата.—	Самый Молодой миллионер на свете! — откликнулся
Улоко. Лицо его прояснилось, он на мгновенье позабыл про
свои тревоги.— Как дела?—	Никаких проблем, никаких, — прохрипел Молодой мил¬
лионер.- А у тебя?—	Тоже все в порядке. Никаких проблем. Все идет, как за¬
думано, - ответил Улоко.118
я поздоровался, не забыв добавить слова «Молодой мил¬
лионер».—	Как поживаешь, бухгалтер? - спросил он меня.—	Ничего.—	Нашел работу?—	Пока нет.—	Постарайся устроиться в банк,-громко рассмеялся он.
И затем, обратившись к Улоко, спросил его, будет ли он при¬
сутствовать на церемонии приема в их клуб новых членов
в следующую субботу.—	Обязательно! —расцвел Улоко. — Только болезнь или
смерть могут помешать мне присутствовать на такой цере¬
монии.—	Правильно. Значит, увидимся. Кстати, мне нужно обсу¬
дить с тобой кое-какие дела. В понедельник можем встретиться
у меня в офисе?—	Разумеется. В какое время?—	Ты же знаешь, как я ненавижу связывать себя опреде¬
ленным часом. Давай сначала созвонимся. Если я буду на ме¬
сте, ты придешь. А то сейчас договоримся, например, на де¬
сять, а там вдруг что-то подвернется именно на это время.—	Ладно, позвоню перед тем, как прийти, — пообещал
Улоко.—	Значит, увидимся. До свиданья, бухгалтер, — сказал Мо¬
лодой миллионер и отбыл.Улоко взглянул на часы и невесело покачал головой. Вско¬
ре, заметив его, остановился еще один его знакомый. Они по¬
говорили несколько минут, и тот уехал. Минуты шли, нетерпе¬
ние Улоко росло, а трое репортеров так и не появлялись.—	Подумать только, какие деньги я им заплатил! — негодо¬
вал Улоко.—	Не волнуйся, вот-вот явятся, — старался я успокоить его.Он снова посмотрел на часы.—	Уже одиннадцать. Чиго, пойди, пожалуйста, в приют,
посмотри, не ждут ли они меня там. Я-то помню, что велел им
ждать здесь, но они вполне могли ошибиться.Я зашел в приют, но никаких репортеров там не оказалось,
о чем я, вернувшись, и доложил Улоко.—	Странно! Очень странно! — заявил он.В двенадцать дня репортеров все еще не было. Ни одного.
Словно сговорились. Охвативший Улоко гнев не знал границ.—	Почему бы не забыть про репортеров и не вручить по¬
жертвование без них? — рискнул спросить я.—	Ни за что! ~ взорвался он.—На экранах телевизоров
и на страницах газет появляются фотографии людей, которые119
дают мизерные суммы, а я, решив пожертвовать приюту целых
сто наир, должен оставаться в стороне?Слова Улоко напомнили мне помещенные в газетах снимки,
на которых изображались люди в момент вручения пожертво¬
ваний. Поскольку они обычно таращились в камеры, а не смо¬
трели на тех, кому передавали деньги, то было ясно, что их
больше интересовала гласность, нежели объект их благотвори¬
тельности.В два часа репортеров по-прежнему не было, поэтому мы
отправились домой, а в портфеле Улоко в целости и сохранно¬
сти лежали те сто наир, что предназначались для сиротского
приюта. Всю дорогу он ворчал и проклинал всех на свете.В деревню мы приехали гораздо позже, чем рассчитывали.
Отец обрадовался нашему приезду. Выглядел он гораздо луч¬
ше, чем в прошлый раз. Строительный материал, который от¬
правил Улоко, прибыл за несколько часов до нашего приезда,
и его сложили перед нашим семейным домом. Как всегда,
Адаего еще не явилась с базара, я велел одному из ее сыновей
отнести ей деньги на покупку продуктов и попросить прийти
домой пораньше, чтобы приготовить ужин.Как только мы с отцом остались наедине, он первым делом
спросил меня, кто прислал строительный материал.—	Улоко, — ответил я.Я знал, что он задаст этот вопрос, но был уверен, что спро¬
сит он Улоко, а не меня. Теперь я понял, что размолвка между
ними была куда глубже, чем я предполагал.—	Значит, он все-таки задумал строить новый дом? А я-то
надеялся, что вы оба будете жить в нашем семейном доме.—
Отец говорил скорее сам с собою, чем со мной. Я же, хотя
и был с ним согласен, ничего не сказал, боясь, что только раз¬
дую пламя разлада между ним и Улоко.В эту минуту появился Улоко. Подтянув к себе стул, сел.—	Отец, — заговорил он, — я хочу построить новый дом.
Я что-то не помню, говорили мы с тобой об этом или нет.—	Ты ни разу не обмолвился о своем желании.—	Но у тебя, отец, надеюсь, нет возражений?Я видел, что положение Улоко не из легких. Ему не хоте¬
лось ссориться с отцом, и в то же время он не намерен был от¬
казаться от задуманного.—	Даже если у меня есть возражения, — ответил отец, — не
кажется ли тебе, Улоко, что их слишком поздно высказывать?
Ты хочешь построить новый дом не потому, что он тебе ну¬
жен, — наш семейный дом стоит пустой, — а потому, что ты ре¬
шил не отставать от своих приятелей и сверстников, которые
воздвигли здесь особняки, чтобы выставить напоказ свое бо¬120
гатство. В их домах большей частью обитают не люди, а кры¬
сы и гекконы.Помолчав с минуту, он продолжал:—	И хватит ли у тебя денег, не прибегая к займам и не ли¬
шая свою семью предметов первой необходимости, на строи¬
тельство такого дома?—	Хватит, - солгал Улоко.Я снова струсил и утаил от отца правду о том, откуда Уло¬
ко взял деньги на покупку строительного материала. Я не ре¬
шился сказать отцу то, что было известно мне.—	Что ж, — задумался отец, — останавливать тебя, пожалуй,
уже поздно. Но раз ты говоришь, что у тебя хватит денег...—
Он вдруг замолчал. — Кстати, твой друг Офо на днях жаловал¬
ся мне, что ты не возвращаешь ему долг. Видишь ли, Улоко,
нет ничего плохого, если берешь взаймы на то, что имеет пер¬
востепенную важность, например, на оплату школьных занятий
или больничных счетов, или на покупку продуктов, даже на
строительство дома, если у тебя его нет. Но брать взаймы на
покупку лимузинов, чтобы ими хвастаться, или строить особ¬
няки, по-моему, непростительно.—	Не слушай ты Офо, отец. Я вернул ему те деньги, что
брал у него, — как-то неубедительно сказал Улоко. — Ты, навер¬
ное, его не совсем правильно понял.Отец вышел поговорить с человеком, который зачем-то за¬
шел к нему, и Улоко облегченно вздохнул.—	Давай съездим к игве, — предложил он.—	Не хочется, — ответил я. — Мне и в прошлый раз у него
не понравилось. Ты что, всякий раз, когда приезжаешь в дерев¬
ню, навещаешь его или сегодня у вас какое-нибудь собрание?—	Никакого собрания у нас сегодня нет, — ответил Уло¬
ко, — но, видишь ли, раз я собираюсь стать членом его кабине¬
та, мне нужно добиться его расположения. Вот и приходится
свидетельствовать ему свое почтение, чтобы он, когда состоят¬
ся выборы новых членов кабинета, не поленился замолвить за
меня слово.-- Я по-прежнему не понимаю, брат, почему этот пост так
много для тебя значит?—	Скажи мне, Чиго, зачем ты поехал изучать бухгалтерское
дело?Своим вопросом он поставил меня в тупик. И я сказал пер¬
вое, что пришло мне в голову:—	Чтобы зарабатывать на жизнь.—	Вот и мне тоже надо зарабатывать на жизнь, — заявил
Улоко. — А если я стану членом кабинета игве, я смогу легче
проворачивать свои дела.121
—	Каким образом?—	Не будь наивным, Чиго. Неужели ты сам не видишь, ка¬кие этот пост дает преимущества?И он перечислил их. Мне они, правда, показались суетными
и мелкими, и я откровенно сказал ему об этом.Когда Улоко уехал во дворец к игве, мы с отцом отправи¬
лись к Амаезе.—	Я слышал, Улоко собирается строить в деревне большой
дом, — сказал Амаезе, как только мы с отцом уселись.Отец пробурчал что-то в ответ.—	Приятно слышать, что Улоко наконец решил строить¬
ся, — продолжал Амаезе. — Давно пора. Значит, его бизнес
процветает.—	А чем плох наш семейный дом? — спросил я.—	Улоко знает чем. Поэтому и решил строить новый. Его
сверстники уже давно отгрохали себе в деревнях большие и со¬
временные дома. Посмотри на вашего соседа Офо. У него луч¬
ший дом во всей округе. А ведь он всего лишь торговец, а не
подрядчик, как Улоко. — И Амаезе принялся перечислять всех
«передовых» молодых людей, которые уже выстроили новые
особняки.—	Не приводи в пример Офо,—возразил отец.—Мы все
знаем, что он зарабатывает деньги нечестным путем.—	Это к делу не относится, — возразил Амаезе. — Честным
или нечестным, а деньги есть деньги.—	Я с тобой не согласен, — рассердился отец. — Лучше быть
бедным, чем зарабатывать нечестным путем. И мне непонятно,
зачем Улоко новый дом.—	Ты должен гордиться своим сыном, раз он так преуспе¬
вает. И разве ты не знаешь, что Улоко не досталось поста
в кабинете игве только потому, что у него нет собственного
нового дома?—	А что толку иметь пост в кабинете игве? — спросил я.—	Тебе это, конечно, трудно понять, — повернулся ко мне
Амаезе, — потому что ты слишком долго отсутствовал. Скажи
мне, кому в основном достаются те ассигнования, которые
правительство выделяет нашей округе?Я промолчал.—	Игве и его кабинету, — ответил на свой вопрос Амае¬
зе. — А когда начинается спор из-за земли между деревнями,
кто выступает в роли посредника? Опять же игве и его каби¬
нет. И думаешь, от чего зависит их решение? От того, кто
больше поднесет им денег и подарков. Вот тебе две причины122
из многих, почему выгодно иметь пост в кабинете игве. Понят¬
но теперь, чего лишился Улоко?Отец поднялся, зевая, и вышел облегчиться. У него с его
братом точки зрения на происходящее часто не совпадали, и,
убедившись, что по слишком многим вопросам им трудно
прийти к согласию, отец, как он сам сказал мне однажды, раз
и навсегда отказался от споров с Амаезе.—	Дела у Улоко рщут хорошо, — сказал я Амаезе, — поэтому
ему не нужны деньги, добываемые бесчестным путем.—	А ты часто видишь, чтобы деньги добывались честным
путем, Чиго? Или таких людей, кто откажется прикарманить
деньги, если плохо лежат?—	Я. например, — ответил я, забыв про скромность, потому
что очень хотел доказать Амаезе, что он ошибается. — Я всегда
жил только на жалованье и на большее не рассчитывал.—	Ты хочешь сказать, что когда и здесь устроишься на ра¬
боту, то будешь жить только на жалованье?—	А почему бы и нет?—	Ты ненормальный!—	Вовсе нет. Я всю жизнь так поступал, где бы ни прихо¬
дилось работать.—	У нас в стране нынче так не делается, — засмеялся Амае¬
зе. — Если ты будешь жить только на жалованье, над тобой бу¬
дут смеяться, ибо ты не сможешь позволить себе жить так, как
окружающие. Тебе известно, что один из наших сыновей — ко¬
миссар полиции?Я кивнул.—	А ты видел, какой чудесный дом он выстроил себе в со¬
седней деревне? И насколько мне известно, в Энугу и в Ониче
у него тоже есть дома еще большего размера. Думаешь, он все
их построил на свое жалованье?—	Откуда мне знать? — увильнул я от ответа.—	По-моему, даже ребенок способен ответить на мой
вопрос.Я слышал, как у входа в дом отец разговаривает с женой
Амаезе. Он, по-видимому, потерял всякий интерес к нашей
беседе.—	Послушай меня, сын мой, — обратился ко мне Амаезе. —
Не обращай внимания на отца, который хочет быть совестью
человеческой. С чем он вышел в отставку, проработав столько
лет в Гане, а потом здесь, в железнодорожной корпорации?
Можно сказать, ни с чем. А ты бухгалтер. Бухгалтер может
сделать так, что деньги сами поплывут ему в руки. Тебе это
следует помнить.Я пробыл в Нигерии всего несколько недель, но уже успел123
заметить, что моих земляков, и образованных и необразо¬
ванных, больше всего волнует вопрос, как нажить деньги.
Обратил я внимание и на то, что уважением здесь пользуется
не умный и целеустремленный человек, а человек со средст¬
вами.Отец, войдя в эту минуту в комнату и затеяв разговор на
другую тему, избавил меня от необходимости дать достойный
отпор дяде с его советом. Они принялись обсуждать разгорев¬
шийся между нашей и соседней деревнями спор из-за земли,
решая, какие единственно возможные в данном положении дей¬
ствия им следует предпринять. Я слушал их, но участия в бесе¬
де не принимал.Вскоре появилась жена Амаезе — Оибо. Она послушала не¬
много, о чем идет речь, а затем вышла, чтобы приготовить
нам поесть. И вскоре появилась с моим любимым рыбным
блюдом, считающимся в нашей деревне большим деликатесом.
Отец, Амаезе и я воздали еде должное, и вскоре затем мы с от¬
цом отправились домой.Улоко в тот вечер вернулся поздно, когда мы с отцом уже
давно поужинали. Он привел с собой каменщика, и с час или
около этого они торговались из-за цены на кладку кирпича.
Время от времени я вставлял в их торг слово-другое, но отец
молчал. Наконец Улоко и каменщик пришли к согласию, и ка¬
менщик пообещал через два дня начать кладку фундамента.
Когда он ушел, Улоко сел ужинать. Отец вскоре лег спать,
а через час легли и мы с Улоко.На следующий день было воскресенье. После завтрака отец,
Улоко и я пошли в нашу деревенскую церковь на утреннюю
службу. Я никогда не был ревностным христианином и, пока
жил за границей, ходил в церковь только по особым случаям.
Отец же, наоборот, позволял себе пропустить церковную служ¬
бу, только когда был болен. Что касается Улоко, то он любил
посещать сборища всякого рода: церковную службу, похо¬
роны, праздники, приемы.В церкви было полно народу, потому что на тот день была
назначена особая служба, во время которой должен был со¬
стояться сбор пожертвований на строительство храма для на¬
шей округи. Проповедь оказалась невыносимо длинной и скуч¬
ной, а главное, лицемерной, ибо проповедник, которого
я превосходно помнил, в самых суровых выражениях порицал
тот образ жизни, который сам вел. Но кто бы решился осудить
проповедника?Разозлили меня и наши прихожане, большинство из ко¬
торых явилось в церковь не молиться, а демонстрировать свои
наряды. Они намеренно пришли с опозданием, чтобы дать воз¬124
можность присутствующим любоваться ими, пока они во всей
своей красе шествуют по проходу к закрепленным за ними ме¬
стам. Противно было видеть, как одна женщина, прячась за
спины соседей, принялась пудриться и подкрашивать губы.По окончании службы начался сбор пожертвований. Снача¬
ла небольшую речь произнес наш священник. Среди прочего он
упомянул и предполагаемую стоимость строительства храма,
а закончил просьбой жертвовать ровно столько, сколько по
карману прихожанам, ибо, напомнил он, среди них есть такие,
кто, наобещав в прошлый раз горы золотые, так и не выполни¬
ли своих обещаний.Председателем этой церемонии был избран Окалиа, торго¬
вец из Оничи. Под одобрительные возгласы собравшихся нам
представили его и его помощников. Но пока эти достойные
люди поднимались на трибуну, сидящий позади меня какой-то
старик не переставая ворчал, что священник и его присные за¬
были о том, что, выбирая председателя такой церемонии и его
помощников, следует прежде всего исходить из набожности
кандидатов. Это качество, продолжал старик, нынче заменили
богатством, явным или мнимым, независимо от того, каким
путем оно нажито.Наконец Окалиа поднялся, проверил, как работает микро¬
фон, и заговорил на местном диалекте, перемежая свою речь
английскими словами, а то и целыми фразами.—	Я не собираюсь занимать дорогое для вас время длин¬
ной речью. Священник уже сказал все, что требовалось ска¬
зать. Теперь нужны не слова, а действия. — Он с важностью от¬
кашлялся, огляделся вокруг, довольный собой, и продол¬
жал : — Я намерен открыть церемонию по сбору средств
внесением моего собственного скромного пожертвования. Но
прежде чем я это сделаю, я попрошу подняться сюда четырех
сильных мужчин. И моего шофера тоже.К нему поднялись четверо мужчин и его собственный шо¬
фер. Он дал им какие-то указания и сел. Присутствующие не
сводили с него глаз. Мужчины вышли и через несколько минут
появились снова, таща каждый по мешку, которые свалили на
стол перед председателем.Председатель снова проверил микрофон, чтобы привлечь
внимание к себе, откашлялся и заговорил:—	Как я уже сказал, я намерен открыть сбор средств соб¬
ственным скромным, да, очень скромным пожертвованием на
сумму в двадцать тысяч наир. — Последние слова он произнес
четко и медленно.Это заявление было встречено оглушительной овацией Лю¬
ди кричали, хлопали в ладоши, приветствовали его как героя.125
Остановить овацию не спешили; наоборот, людям дали выкри¬
чаться до конца. Они замолкли только тогда, когда уже не бы¬
ло больше сил кричать.Со «скромныхм» пожертвованием председателя, разумеется,
ничьи даяния сравниться не могли. Поначалу, правда, в ящики
для пожертвований опускались банкноты в тысячу наир, но по¬
том их сменили сотни, десятки, пятерки и даже двойки. Улоко
тоже произнес краткую речь и пожертвовал церкви «нич¬
тожные шесть тысяч».Я не мог поверить своим >шам. Где он
взял деньги? Из той суммы, что дал ему человек, для которого
он строил дом?Я, было, решил, что вся эта показуха завершена, как вдр>г
услышал собственное имя.—	Среди нас присутствует бухгалтер Чиго Алаба, который
только что вернулся из-за границы. Он, наверное, тоже хочет
сделать пожертвование.Я растерянно огляделся. Потом моя растерянность смени¬
лась гневом. Я ничего никому не говорил. И даже в мыслях
у меня не было намерения делать пожертвование. Какое право
имели они высказываться за меня?—	Иди и дай что-нибудь, — полтолкн} л меня сидящий ря¬
дом Улоко.—	Но у меня при себе почти нет денег. — возразил я. — Я не
собирался этого делать.—	Какое это имеет значение? — удивился Улоко.—Иди
и пообещай что-нибудь. Отдашь потом.Ко мне повернулся отец, который сидел слева от меня—	Иди и дай им, что у тебя есть. Чиго. Никто не осудит те¬
бя за лепту вдовицы.Я встал и подошел к микрофону. Раздались возгласы одо¬
брения. Если бы они только знали, что им предстоит услы¬
шать ! Я взял микрофон и сказал, что никому не давал никаких
обещаний, и затем сделал действительно скромное пожертво¬
вание в тридцать наир, выложив деньги на стол перед предсе¬
дателем. Толпа засвистела и зашикала. Кто-то обозвал меня
скрягой. Не обращая внимания на выкрики, я сел на место.—	Этого делать не следовало, — тотчас набросился на меня
Улоко.—	Чего «этого»? — огрызнулся я.—	Жертвовать такую мизерную сумму денег, — объяс¬
нил он.—	Но у меня больше при себе не было, — возразил я—	Лучше бы ты совсем ничего не дал. Позор дать такую
сумму!Отец взглянул на Улоко, но промолчал.126
—	я дал то, что у меня было, — объяснил я. — Причем на¬
личными, а не как другие, кто только обещают, а потом не
дают.—	Не в этом дело. Кто будет знать, дадут они потом или
не дадут? Лучше бы ты ничего не дал, чем эти жалкие гроши!
Теперь над нашей семьей будут смеяться.Я не стал с ним спорить, хотя Улоко никак не мог угомо¬
ниться и ворчал до тех пор, пока сбор средств не завершился.Глава восьмаяВ след>ющ\ю с}бботу yrpovi Улоко пригласил меня пойти
с ним и Ани на церемонию приема новых членов в кл>б Оли-
ли, членом которого он был. Кл>бы в Нигерии только начали
появляться (пять лет назад, когда я приезжал домой, их вооб¬
ще не существовало), и страницы газет пестрели объявлениями
об учреждении все новых и новых клубов.—	Не пойду, ПОТОМ) что я не член клуба, — отказался я.—	Я знаю, но нам разрешено привести на церемонию по
одному гостю, — настаивал он.Я лихорадочно пытался найти еще какой-нибудь предлог
для отказа, потому что мне и вправду не хотелось ехать с ни¬
ми. Я уже был сыт по горло всякими общественными шоу, на
которых неизменно демонстрировались богатство и лицемерие.—	Я обещал приятелю заглянуть к нему сегодня, — сказал
я. По правде говоря, я уже дважды обманул его, пообещал
зайти и не зашел.—	Мы вернемся домой к ужину,—уговаривал меня Уло¬
ко.—Успеешь еще навестить своего приятеля.—	Я устану, — возражал я.Но Улоко не сдался. Почему-то мне гораздо чаще приходи¬
лось ему уступать.—	А что там будет? — спросил я.—	Сначала примут новых членов. Потом состоится сбор де¬
нег на строительство нового, более просторного помещения
для клуба. А в конце будет угощение.—	В чем заключается деятельность вашего клуба?—	Во многом. Например, если > члена клуба умирает жена,
мы даем ему пособие в три тысячи наир и ту же сумму — вдо¬
ве, если >мирает член клуба.—	Значит, это своего рода страховое агентство? А что еще
®Ь1 делаете в своем клубе?—	Устраиваем встречи, собираем деньги на благотвори¬
тельность. Тебе понравится сегодняшнее собрание, я уверен.127
—	А что требуется, чтобы стать членом клуба? — из лю¬
бопытства спросил я.—	Ты хочешь вступить в клуб?—	Нет. Просто спрашиваю.—	Если хочешь стать членом клуба, прежде всего надо
взять анкету. Когда ты ее заполнишь и передашь секретарю,
тебя вызовут на собеседование. Если члены жюри санкциони¬
руют твой прием, ты платишь вступительный взнос в тысячу
пятьсот наир, и тебя принимают в клуб.—	Что-то у вас чересчур большой вступительный взнос.
А вы кому-нибудь отказывали в приеме?—	Конечно. Не можем же мы принимать всякого, кому за¬
благорассудится вступить в клуб. Если мы найдем, что у тебя
нет достаточно денег, чтобы нести свои финансовые обязатель¬
ства, в члены клуба тебя не примут.—	А откуда вам известно финансовое положение того или
иного члена клуба? Он что, представляет вам документ из
банка ?—	Нет. Мы хорошо знаем, что за несколько наир банков¬
ский служащий готов засвидетельствовать наличие у тебя цело¬
го состояния, поэтому документу из банка мы не доверяем.—	Откуда же тогда вам известно, сколько у человека денег?—	Ну, это просто, — улыбнулся Улоко. — Мы видим, какой
образ жизни он ведет, чем владеет. Я, например, могу с перво¬
го взгляда отличить богатого от бедного.Вот чем объяснялись претенциозность и фальшь в манерах
людей и нарочитая демонстрация богатства на тех приемах,
где мне довелось побывать.—	На внешность нельзя полагаться, потому что она часто
бывает обманчива, — возразил я. — Можно держаться так, буд¬
то у тебя куча денег, а на деле быть бедняком из бедняков.
И еще можно жить, например, на деньги, взятые взаймы.—	Ты должен согласиться, Чиго, что не каждый имеет воз¬
можность брать заем в банке. Если банк дает тебе заем, зна¬
чит, ты кредитоспособен,—	Я заметил, что есть множество других клубов. Я видел
их объявления в газетах и по телевизору. Они такие же, как
ваш?—	В известной мере, да. Но наш клуб особый. Мы не при¬
нимаем всех без разбору. Простых людей мы не принимаем.Я не сомневался, что под словом «простые» Улоко в дан¬
ном контексте подразумевает «бедные».—	Ладно, пойду с вами. А к приятелю схожу, как ты посо¬
ветовал, после клуба.В два часа дня я спустился в гостиную в ожидании Улоко128
ц Ани. Прием был назначен на три часа, и Улоко предупредил
меня, что мы выедем из дома примерно в четверть третьего.Через двадцать минут в гостиной появился Улоко. На нем
была кружевная агбада янтарного цвета. На голове красная
шапочка, а на груди пять ниток красных кораллов. В правой
руке он держал большой кожаный веер, на котором было на¬
писано: «Оримили — Море-которое-никогда-не-высыхает».—	Извини, — сказал он, увидев меня, — надеюсь, ты не очень
давно ждешь. Никак не пойму, почему это женщинам требует¬
ся так много времени, чтобы одеться к приему. Ани все еще не
готова. Я спустился нарочно, чтобы заставить ее поторопить¬
ся.—	Ничего, подождем. Можно послушать музыку.Улоко с осуждением оглядел меня.—	У тебя что, нет кружевной агбады? — спросил он.—	Нет. А что?—	Понимаешь, лучше бы, конечно, если бы ты был в агба-
де. У тебя что, совсем нет агбад?—	У меня есть только куртка с брюками и европейский
костюм.—	Ты должен купить себе агбаду, — сказал Улоко.— Хотя
бы одну. Не будь ты намного выше и худее меня, я бы одол¬
жил тебе свою.—	А чем плох костюм? Это что, непатриотично?—	На приеме, куда мы идем, — ответил не сразу
Улоко, — все будут в кружевных агбадах. И только те, кто не
может позволить себе купить кружева, вроде государственных
служащих и им подобных, будут в европейских костюмах.
И над ними все смеются.—	Я уже говорил тебе, брат, мне совершенно безразлично,
что на мне, лишь бы моя одежда была впору, чистой
и опрятной.—	Подожди, поживешь здесь подольше, перестанет быть
безразличным. У нас в стране тому, как человек одет, придают
большое значение. В учреждениях и фирмах, например, агбада
из дорогих кружев тотчас привлечет к тебе внимание.Я уже из опыта знал, что в словах Улоко есть доля правды.
В двух случаях (один раз в банке, а другой — в государствен¬
ном учреждении) ведущие прием секретарши предпочли мне
посетителей, одетых в агбаду, хотя видели, что очередь моя.
В банке один из мужчин в агбаде сунул секретарше десять наир
после того, как она пропустила его к управляющему раньше
меня, хотя он пришел на десять минут позже и, по-видимому,
даже не был записан на прием.Наконец на лестнице появилась Ани.^ Альманах «Африка», вып. 7	129
—	Извините за задержку, — сказала она, спускаясь вниз. —Я
должна была отдать служанке последние распоряжения насчет
детей.На ней были кружевная блузка и накидка того же цвета
и плетения, что и агбада у ее мужа. Голову ее обматывал блед¬
но-голубой шарф, на мой взгляд, чересчур широко и чересчур
высоко уложенный, и мне стало жаль того, кому на приеме до¬
ведется сидеть позади нее. Этому несчастному суждено ничего
не видеть.За полчаса мы добрались до клуба. Вокруг все было забито
машинами различных марок, в основном, «мерседесами»
и «вольво», среди которых попадались «ауди» и «пежо». В саду
играл оркестр, его музыка гремела на всю окрестность.Как только мы переступили порог зала для приемов, из ми¬
крофона понеслось:—	А вот и Оримили — Море-которое-никогда-не-высыхает!
Да, вот он идет! Его сопровождают его супруга и его брат,
бухгалтер Чиго Адаба. Да, вот они!Мне стало неловко, когда я услышал свое имя. Я не сомне¬
вался, что тот, кто, завидев нас, принялся кричать в микрофон,
получил все эти сведения от моего брата. Я совсем растерялся,
когда вокруг нас засуетились, отпихивая друг друга, несколько
телеоператоров и фоторепортеров.Улоко же явно всем этим наслаждался. Он пыжился от гор¬
дости, и походка у него сразу изменилась, он шагал размерен¬
но, откинув плечи и покачивая ими в такт шагам. Всякий раз,
когда его окликал кто-нибудь из присутствующих, он улыбался
и поднимал веер на манер приветствия.Встретивший нас у двери распорядитель возглавлял наше
шествие по проходу. На полпути я тихонько потянул Улоко за
рукав.—	Я не сяду с вами в первом ряду, — прошептал я.—	Почему? — удивился он.—Пойдем. Ты мой гость.
Я имею полное право посадить тебя рядом, где бы я ни сидел.—	Не в этом дело, — прошептал я. — Я предпочитаю сидеть
сзади, откуда все видно.Распорядитель остановился в ожидании. Улоко не хотелось
его задерживать, поэтому он не стал со мной спорить.—	Делай как знаешь, — сказал он и пошел вслед за распоря¬
дителем в первый ряд. Я же вернулся назад и сел в последнем
ряду у стены, откуда мне был виден и весь зал, и, главное,
вход в него.Члены клуба входили один за другим, намеренно не торо¬
пясь, чтобы получить полную меру внимания как со стороны
человека с микрофоном, так и со стороны других уже сидящих130
йа местах членов клуба. В микрофон выкрикивались их прозви¬
ща и живописались их наряды. В окно рядом со мной было
видно, как они, поставив автомобиль на стоянку, шли ко входу
в клуб, а потом шествовали по проходу на свои места.Наконец > входа в клуб появился Молодой миллионер. Он
и его жена были облачены в чудесное бледно-голубое кружево.
А шея у него, казалось, прогнулась под тяжестью многочис¬
ленных коралловых ожерелий и огромного кулона на длинной
золотой цепи. У жены его был такой высоты головной убор,
что ей приходилось держать голову в постоянном напряжении
из страха, что это замысловатое сооружение вот-вот упадет.
Когда на какой-то миг она должна была оглянуться, то повер¬
нула голову так медленно и осторожно, будто у нее свело
шею.Как только Молодой миллионер и его жена вступили в зал,
телеоператоры и вся свора фоторепортеров окружили их и ос¬
лепили вспышками своих блицев. Микрофон захлебывался от
крика: «Входит Молодой миллионер! Молодой миллионер!
Человек, у которого деньги растут даже на огороде. Вот он!
Никто не способен отгадать, сколько стоит его агбада. И на
его жене такое же кружево. Это кружево, не сомневаюсь, плели
специально для них в Австрии. Вот они! Молодой миллионер,
человек, который родился, чтобы стать богатым, и его су¬
пруга!»Я смеялся, глядя, как Молодой миллионер, с важностью
переставляя ноги, несет себя в первый ряд. Мне еще ни разу не
доводилось видеть человека столь довольного собой, столь на¬
чиненного чванством. На лице его играла улыбка, предназна¬
ченная специально для телевизионной камеры. Он так старал¬
ся, чтобы его физиономия появилась на экране крупным
планом, что не заметил электрического кабеля и чуть не растя¬
нулся на полу, если бы его вовремя не подхватил один из опе¬
раторов. На мгновенье воцарилось молчание, но тут же из ми¬
крофона снова понеслись крики восхищения в адрес Молодого
миллионера, который немного приуныл и теперь уже с осто¬
рожностью пробирался к своему месту.Объявив торжество открытым, ведущий представил собрав¬
шимся председателя церемонии и его помощников, которые
йод одобрительные выкрики из зала заняли места в президи>-
ме. После затянутой речи председателя, в которой он перечис¬
лил деяния клуба, состоящие, в основном, из мизерных пожер¬
твований в пользу бедных, денежных пособий семьям недавно
почивших членов клуба и организации многочисленных встреч
для живых его членов, началась церемония приема. Как только
выкликалось имя вступающего в клуб, он в сопровождении5*	131
жены подходил к столу президиума, где председатель выдавал
ему свидетельство о принятии в члены клуба. Каждый из вновь
принятых так старался, чтобы его лицо попало на экран теле¬
визоров, что порой во время вручения свидетельства поворачи¬
вался к председателю спиной.Затем приступили к пожертвованиям. Я не собирался ниче¬
го давать и потому заранее решил не вставать с места, даже
если мое имя будет названо. Председатель, открывая эту про¬
цедуру, напомнил присутствующим, что никакие обещания
и посулы не принимаются и что все пожертвования должны
быть сделаны только наличными и только на месте. В заклю¬
чение он объявил, что вносит пожертвование в тридцать тысяч
наир, что было встречено бурей восторга. Следующим оказал¬
ся Молодой миллионер, который выложил двадцать тысяч на¬
ир, и с этой минуты на стол председателя посыпались суммы
в десятки тысяч и тысячи наир. Сотен не было совсем.Ни разу в жизни я не видел такого количества денег. Каж¬
дое пожертвование увозили в угол зала, где несколько чело¬
век его пересчитывали, сверяя, соответствует ли оно названной
жертвователем сумме. Вскоре оказалось, что эти люди не в си¬
лах справиться с порученным им заданием, и тогда им на по¬
мощь пригласили еще несколько человек.Как я и думал, Улоко тоже поднялся с места и сконфу¬
женным тоном заявил, что жертвует всего девять тысяч наир,
поскольку его бизнес сейчас переживает легкий застой. Я с тре¬
вогой наблюдал, как он выкладывает из своего портфеля пачки
банкнот. Зная состояние его дел, я не сомневался, что это были
чужие деньги. Других доказательств того, что Улоко, как
утверждал отец, встал на путь самоуничтожения, не требова¬
лось. Теперь нужно только набраться храбрости и твердо пого¬
ворить с Улоко, объяснив ему, что нельзя безнаказанно при¬
кидываться богатым, в конечном счете это неминуемо обернет¬
ся против него, а постоянная ложь приведет к разрушению
личности. Разговор с ним, который должен заставить его про¬
зреть и увидеть опасность избранного им пути, следует вести
с большим тактом, чтобы не рассориться окончательно.Когда с пожертвованиями было покончено, подали виски,
джин, вино, пиво и безалкогольные напитки. Каждому из пяти¬
сот или около того присутствующих принесли по целой
курице.-	Одному мне столько не съесть, - сказал я официанту.-	Съешьте, сколько сможете, - ответил мне официант. - За
оставленное в тюрьму не сажают!-	Но это же придется выбросить! Забери мою тарелку
и принеси мне только ножку, — попросил я.132
—	Неужели вы не можете один съесть небольшую курицу?—	Ладно, дай мне нож, я сам отрежу себе столько, сколько
съем.—	Послушай, ты, — разозлился официант,—у нас нет но¬
жей. Ешь руками. Оглядись вокруг и увидишь, что даже жен¬
щины расправляются с курицей без ножа.Он оказался прав. Когда он отошел, я огляделся и увидел,
что женщины, позабыв про намазанные помадой губы и про¬
чий грим, раздирают кур, как голодные львицы. Разговор стих,
все жевали. И словно курицы было мало, подали еще жареное
мясо, горы риса, а в завершение разные супы на выбор.Съев две куриные ножки, я так наелся, что больше не мог
проглотить ни кусочка. И занялся тем, что наблюдал, как едят
другие гости. Занимательное времяпрепровождение! Одни тер¬
зали еду, как собаки, другие пожирали даже куриные кости,
высасывая сначала из них мозг. Сидящая рядом со мной
женщина так яростно сражалась с куриной ногой, что брызнув¬
шая из кости жидкость попала ей прямо в глаза.—	Воды, воды, — закричала она, топая ногами от боли.Я кинулся ей на помощь, используя все носовые платки, чтобыли у меня в карманах. Открыв наконец глаза, она поблаго¬
дарила меня за помощь и снова как ни в чем не бывало набро¬
силась на куриную ногу.И в эту минуту я увидел, как две дамы, открыв свои сумки,
принялись совать туда куски курицы. Одна из них, по-видимо-
му, недовольная тем, что уносит домой только мясо, огляну¬
лась, желая убедиться, что никто за ней не следит, и в мгно¬
венье ока сунула в сумку две небольшие бутылки с тоником.Наконец прием подошел к концу. На улице Улоко
остановился поговорить с Молодым миллионером.—	Не нравится мне этот Молодой миллионер, — сказала
Ани, когда мы уселись в машину.—	Почему?—	Он самый подлый из всех, кого я встречала в жизни.—	Подлый человек не станет жертвовать двадцать тысяч
наир на здание клуба. Ты видела в сегодняшней газете его фо¬
тографию? Он сделал пожертвование и в пользу сиротского
приюта.—	Да, видела. Он его сделал, чтобы лишний раз покрасо¬
ваться на экранах телевизоров. Те пятьдесят наир, что он дал,
не составят даже одной сотой стоимости рекламы, которую он
получил. Когда можно выставить себя напоказ, он ни за чем не
постоит.—	Нельзя ругать друзей мужа, — засмеялся я.—	Порой я удивляюсь, что видит в нем Улоко, почему он133
так дорожит его дружбой? Ты не поверишь, но Молодой мил¬
лионер отказался одолжить триста наир одной вдове из своей
родной деревни, когда ей нужно было заплатить за \чебу доче¬
ри в университете. А у девушки шла уже последняя сессия. Бед¬
ная мать одна тянула дочь все годы, но на ее лавку напали
грабители и обобрали ее до нитки. Он называет себя миллио¬
нером, — скривилась она, — а скупится одолжить вдове немного
денег в трудную для нее минуту!—	Может, он боялся, что она их ему не вернет?—	Глупости! Какое это имеет значение, даже если и не вер¬
нет? Он что, не может без них прожить? А между прочим, м>ж
этой женщины был ему родственником.Пока мы ждали Улоко, я принялся вспоминать только что
закончившееся торжество. Мне оно не понравилось, потому
что все в нем было фальшивым, одна показуха. И разодеты
члены клуба были вовсе не к месту, и поведение их — длинные
высокопарные речи и напыщенные манеры — было искус¬
ственным. Каждый из них, кичась богатством, в действитель¬
ности пытался скрыть свою бедность.Прошло немало времени, прежде чем появился Улоко,
и мы отправились домой. В пути, а ехать нам пришлось доль¬
ше обычного из-за большого скопления машин на улицах, он
с удовольствием вспоминал проведенное в клубе время.—	Ты пожертвовал большую сумму денег, — сказал я Улоко
по приезде домой.—	Сказать по правде, — отозвался он, усаживаясь, — мне
пришлось из-за этого взять вчера в банке заем.—	Зачем ты это сделал, брат? — воскликнул я.Мне надоела его фальшивая жизнь. Во мне боролись жела¬
ние бросить его на произвол судьбы и сознание, что я поступ¬
лю дурно и вопреки воле отца.—	А что мне оставалось делать? — жалобно спросил Улоко,
разводя руками. — Совсем ничего не дать или пожертвовать
мизерную сумму? Помнишь, как тебя освистали, когда ты
в деревне пожертвовал тридцать наир?—	Но от этого со мной ничего не случилось, а?—	Случилось бы, будь ты, как я, бизнесменом. Если ты не
делаешь вида, что ты человек богатый, то сразу лишаешься
контрактов и дополнительных кредитов. Думаешь, я один по¬
жертвовал сегодня взятые взаймы деньги?Хотел было я отругать его за то, что он жертвует чужие, по
сути, деньги, за то, что. не отставая от своих приятелей, швы¬
ряет деньги налево и направо, лишь бы пустить пыль в глаза,
а это губительно не только для него самого, но и оказывает
деморализующее влияние на других людей, особенно на134
буйных, пробуждая в них ненависть и зависть, что, в свою оче¬
редь, порождает преступность, обостряет классовую борьбу, но
в ту пору я счел себя не вправе читать брату нотацию, по¬
скольку все еще зависел от него: он приютил и кормил меня.
Да и пребывал он в таком радостно-возбужденном состоянии,
что вряд ли мои увещевания принесли бы какую-либо пользу.
Поэтому я решил сначала найти себе работу и жилье и уж тог¬
да более энергично взяться за него.Глава девятаяНайти работу оказалось нелегко. Целыми неделями я оби¬
вал пороги частных фирм, компаний со смешанным капита¬
лом, государственных учреждений, комиссии по трудоустрой¬
ству в поисках вакантной должности бухгалтера. Но никому я,
по-видимом>, не был нужен. Порой я слышал или видел, как
бухгалтеры, куда менее квалифицированные, чем я, получали
хорошо оплачиваемую работу с такой же легкостью, с какой
можно набрать воды из ручья, и стал задумываться над тем,
в чем я допускаю ошибку. Вскоре я понял, что у меня на роди¬
не квалификация, образование и способности не в почете, в то
время как неумение и невежество процветает. Я обнаружил
также, что протекционизм и взяточничество значат гораздо
больше, нежели профессиональная пригодность и опыт. Поэто¬
му не приходится удивляться, что повсюду царит посредствен¬
ность.Как мне стало известно позже, я не сумел получить работу
в одной из компаний со смешанным капиталом только потому,
что слишком долго пробыл за границей. Управляющий этой
компанией сказал мне, что председатель совета директоров
был категорически против моей кандидатуры, хотя я оказался
наиболее квалифицированным из всех претендующих на это
место.—	Почему? — спросил я. — Я уверен, что мы с ним никогда
даже не встречались.—	Он сказал, что люди, которые получили подготовку за
границей, особенно в странах социалистической ориентации,
как Танзания, и длительное время там работали, руковод¬
ствуются только своими убеждениями и потому не умеют вы¬
полнять распоряжения начальства беспрекословно.—	Какая чепуха! — возразил я.~ Председатель заявил, что у него на этот счет есть
опыт,— сказал управляющий.—	И другие члены совета были с ним согласны?135
—	Нет. Но возразить они не решились. Он имеет большую
власть и сам принимает все решения.—	Зачем же тогда целый совет, если председатель сам все
решает? — спросил я.Вместо ответа управляющий лишь пожал плечами. Выраже¬
ние его лица говорило, что он и так уже сказал слишком много
и не намерен дальше обсуждать со мной этот вопрос. Я побла¬
годарил его и ушел.Шли дни, и я все больше и больше терял надежду на полу¬
чение работы. Однажды утром за завтраком Улоко сказал
мне:—	Я понял, что, если предоставить тебе самому искать ра¬
боту, ты ее никогда не найдешь.—	По правде говоря, я никак не могу понять, почему мне
не удается ее найти. Я ведь очень бойко отвечаю на все во¬
просы, которые мне задают на собеседованиях.—	Я знаю, почему ты до сих пор не нашел работы. Пре¬
доставь-ка все дело мне. Только скажи, где и кем ты хочешь
работать, а я уже позабочусь об остальном.Я объяснил ему, где и кем мне хотелось бы работать—	Посмотрим, что я сумею сделать, — пообещал он.Через четыре дня Улоко, вернувшись домой, бросил настол письмо. Принадлежащая государству компания предлага¬
ла мне должность главного бухгалтера. Я не мог поверить
своим глазам. Улоко за четыре дня сделал то, на что у меня
понапрасну ушли недели.—	Как это тебе удалось? — удивился я.—	Обычным путем, — ответил Улоко. — Повидался с нужны¬
ми людьми и дал то, что они просили.—	Ты хочешь сказать, что дал взятку за то, чтобы устроить
меня на работу?Он не ответил на мой вопрос и не назвал людей, с которы¬
ми «повидался». Тем не менее я был очень ему благодарен
По-видимому, он по-прежнему относился ко мне с привязан¬
ностью.Еще через неделю я приступил к работе. Войдя в здание,
где помещалась компания, я сразу же пошел к управляющему
доложить о своем появлении. Мне пришлось посидеть несколь¬
ко минут в приемной, потому что у него в кабинете кто-то
был. Пока я ждал, пришли еще люди, которые тоже жаждали
с ним повидаться.Из разговора я понял, что это были, в основнохм, бизнес¬
мены. Они, не стесняясь, хвастались тем, как легко заработать
деньги, получив контракты у государственных функционеров.
Они обсуждали политику — не политические убеждения или что136
должно делать правительство для повышения благосостояния
народа — а политику хлеба с маслом: какое можно занять по¬
ложение или какую получить выгоду, если вступить в ту или
иную политическую партию.Один из присутствующих упомянул, что управляющий этой
компанией вместе с ним преподавал в университете и что оба
они решили бросить чтение лекций ради бизнеса. По тому, как
он говорил, было видно, что он давно утратил культуру, при¬
обретенную им в университете.Из того, что услышал, я понял, что у людей науки появи¬
лась тенденция бросать учебные заведения ради бизнеса, где
можно быстрее и больше заработать. Профессура и преподава¬
тели перестали пользоваться уважением в обществе, в то время
как подрядчики и бизнесмены заняли в нем самые почетные
места.Наконеп наступила моя очередь предстать перед управляю¬
щим. Я вошел, назвал себя, и он предложил мне сесть.—	Надеюсь, мистер Адаба, работа у нас придется вам по
душе, — сказал управляющий. — Все будет в порядке, если вы не
станете чересчур усердствовать.Я не понял, что он хотел этим сказать. Я посмотрел на не¬
го, а затем перевел взгляд на табличку на его столе, где было
начертано: «Вождь, доктор, инженер Озо Келие». Я усмехнул¬
ся про себя.—	Вот экземпляр устава нашей компании. Возьмите его до¬
мой и как следует проштудируйте, чтобы знать, в чем состоят
ваши обязанности и во что вам не следует соваться. — И управ¬
ляющий одарил меня многозначительным взглядом.Он принялся вводить меня в курс дела, неоднократно наме¬
кая на то, что единолично руководит этой компанией, что
председатель совета директоров и весь совет всецело у него
в руках и что он имеет прямой выход на влиятельных членов
правительства.Довольный тем, что ему удалось запугать меня, он повел
меня по занимаемым компанией помещениям, знакомя с на¬
чальниками других подразделений. Он был такой толстущий,
такой широкий в бедрах, что полы пиджака у него не сходи¬
лись. По-видимому, и ходить ему было нелегко, потому что он
вздохнул с облегчением, когда пытка, вызванная необходи¬
мостью водить меня по офису, завершилась.Заместитель главного бухгалтера, тоже только что при¬
нятый на работу, появился у нас в конторе в один день со
мной. Его звали Ама Эрика, а кабинет его был рядом с моим.Через неделю после начала работы Ама спросил меня, не
нужна ли мне квартира.137
—	Конечно, нужна. — обрадовался я.—	Где ты сейчас живешь? — полюбопытствовал он.—	У брата, а мне хотелось бы иметь свою квартиру. Я уже
давно ищу что-нибудь подходящее, но пока мне не везет.—	Я как раз веду переговоры по поводу одной квартиры.
Но соседняя тоже свободна, и я подумал, что, может, ты хотел
бы ее занять.Я не сумел скрыть своего нетерпения.—	Я очень заинтересован.—	Может, ты сначала спросишь у меня, где эта квартира
находится?—	А это важно?—	Конечно. В некоторых районах города нет воды. Даже
краны заржавели. В др>гих не проехать по дорогам, а в треть¬
их нет электричества.—	А я об этом и не подозревал. Я мало где бывал, с тех
пор как вернулся.—	Квартира, по поводу которой я вед> переговоры, нахо¬
дится в Нью-Хейвн. Там есть вода и электричество. И дороги
в неплохом состоянии.—	В Нью-Хейвн? Там как раз и живет мой брат. Мне Нью-
Хейвн очень нравится. Было бы чудесно поселиться там.
А сколько надо платить за эту квартиру?—	Пока не знаю, — ответил Ама.—В ближайшие день-два
я опять повидаюсь с хозяином и поговорю с ним уже про две
квартиры, одну для тебя, а другую для себя.—	Буду весьма признателен, — сказал я, и он >тнел.Вскоре после этого разговора я внес деньги за аренду квар¬
тиры. Владелец дома потребовал заплатить вперед за целый
год, неосторожно упомянув, что, поскольку ему пришлось от¬
дать Аме пятнадцать процентов комиссионных за подыскание
приличного жильца, он вынужден повысить стоимость аренды.
Быть может, ничего дурного в получении комиссионных в наш
век, когда в бизнесе процветает мошенничество, когда не брез¬
гуют никакими средствами, лишь бы разбогатеть, когда всюду
царит профессиональная и моральная распущенность, не было,
но меня разозлило лицемерие, с каким Ама пытался снискать
мое расположение. Когда мы вели разговор о квартире, он дал
понять, что делает мне большое одолжение, поскольку, не имея
ни малейшей материальной заинтересованности, только тратит
деньги на поездки в такси к владельцу дома и обратно. По-ви¬
димому, он счел себя вправе получить от меня компенсацию
за свои хлопоты.138
Мне повезло: из Танзании пришел перевод как раз тогда,
когда я особенно нуждался в деньгах. Часть из них я решил ис¬
тратить на покупку мебели и других нужных в хозяйстве
вещей.—	В конце месяца я переезжаю в собственную квартиру, — в
один прекрасный день объявил я Ани и Улоко.—	Лучше бы ты жил с нами, — сказала Ани.—	Пора, — возразил я. — Я и так был вам в тягость столько
месяцев.—	Чепуха! Дело не в этом, — вмешался Улоко.—Я не жа¬
луюсь, что пришлось дать тебе кров и кормить тебя. Просто
человеку нужен собственный дом. Ты уже заказал мебель?—	Да, кое-что заказал. Я хотел попросить у тебя разреше¬
ния забрать ваши старые кресла. Я видел, они лежат рядом
с гаражом.—	Эти кресла тебе не подходят, — заявил Улоко.—	Почем>?—	Они старомодные. Купи себе современный гарнитур, как
и подобает бухгалтеру компании.—	Кресло остается креслом, старомодное оно или совре¬
менное, — усмехнулся я. — Если ты не возражаешь, я предпочел
бы взять твои кресла. Их только нужно как следует почистить,
вот и все.—	Возьми их и пока пользуйся ими, — вмешалась Ани, —
Потом купишь себе новые.Но Улоко не устроил даже этот компромисс.—	Будь я на твоем месте, Чиго, я заказал бы себе полный
комплект современных кресел. На выполнение заказа уйдет ме¬
сяц, а пока живи у нас.Мне не терпелось иметь собственную квартиру по многим
причинам, главная же состояла в том, что пора было обрести
независимость для разговора с Улоко, как просил меня отец.—	Не беспокойся за меня, — сказал я. — Мне эти кресла нра¬
вятся. И по правде говоря, мне безразлично, старомодные они
или нет. Можно их забрать?—	Бери, — наконец согласился Улоко. — Только поскорее
смени их на новые, как сказала Ани.—	Спасибо, — поблагодарил я, не сомневаясь, что не буду
их менять, поскольку они во вполне приличном состоянии.В следующую субботу я перебрался в свою квартиру. Перед
этим Ани помогла мне купить газовую плитку, небольшой хо¬
лодильник и несколько кастрюль. Улоко не понравилась при¬
обретенная мною кровать. Такая же старомодная, как и те
кресла, которые я взял у него, сказал он. Я, правда, не обратил
внимания на его замечание.139
в день переезда Улоко и Ани проводили меня на новую
квартиру и помогли распаковать и расставить мебель и вещи.
Ани на скорую руку что-то приготовила, и мы поели в моей
крошечной, но уютной столовой. Когда они в девятом часу от¬
правились домой, я смотрел им вслед, испытывая какое-то
двойственное чувство. Я был счастлив иметь собственный дом,
и в то же время мысль о том, как я буду здесь одинок, не дава¬
ла мне покоя.На следующий день ко мне зашли мои соседи, мистер
и миссис Экью. Они жили на первом этаже, прямо подо мной.
В другой квартире на первом этаже расположился маленький
магазин готового платья. Мистер Экью работал в одном
из государственных учреждений, а его жена преподавала в на¬
чальной школе в двух шагах от дома. Они зашли поздра¬
вить меня с переездом и познакомиться. Я открыл бу¬
тылку вина, и мы выпили за добрые отношения между со¬
седями.Через несколько дней я заметил перед нашим домом фур¬
гон по перевозке мебели. Вскоре раздался стук ко мне
в дверь — я еще не провел электрического звонка. Это был
Ама.—	Входи, Ама, — пригласил я.—	Сейчас не могу. Я зашел только сказать, что я сегодня
переезжаю.—	Рад слышать. А то я не мог понять, почему ты так меш¬
каешь с переездом.—	Я ждал, пока будет готова моя мебель.—	Готова? Отлично. Мне здесь очень одиноко. Добро по¬
жаловать! Нужна помощь? — Когда Ама постучал, я собирал¬
ся выйти опустить письмо, но был готов отложить все дела
и помочь ему распаковаться.—	Спасибо, нет. По правде говоря, чтобы обставить квар¬
тиру, я обратился к услугам фирмы по интерьерам. Их служа¬
щие уже здесь и сделают все сами. Мне надо только принять
работу и расписаться.—	Они, наверное, берут за свои услуги довольно дорого,—
предположил я.—	Да, но эти услуги того стоят, — уверил меня Ама.Пока мы спускались по лестнице, я раздумывал над тем,где Ама раздобыл денег на оплату мебельного гарнитура и
услуг фирмы, припомнив, как совсем недавно он жаловался на
безденежье. Он рассказывал мне, что некоторое время был без
работы и, пока не нашел места, был вынужден одалживать
деньги даже на питание. Я не мог представить себе, как за то
короткое время, что мы проработали вместе, ему удалось ско-140
датить такую сумму, да еще принимая во внимание его от-
Йюдъ не экономичный образ жизни.На улице грузчики уже вытащили из фургона мебель и дру¬
гие предметы домашнего хозяйства и собирались нести их на¬
верх. Среди вещей я разглядел свернутые в рулоны ковры, не¬
сколько обтянутых очень красивой тканью кресел, золотого
цвета кровать, огромный холодильник, цветной телевизор
с большим экраном и еще кучу всяких дорогих электроприбо¬
ров. И все совершенно новое.—	Ты выиграл в лотерею, Ама? — спросил я при виде этих
предметов.—	Нет, — засмеялся он.—А почему ты спрашиваешь?—	Как в таком случае ты мог позволить себе все эти
вещи?—	Я сделал то, что делают другие. Я взял заем в банке.
И выбросил старую мебель. Мне хотелось что-нибудь совре¬
менное.—	Понятно.Больше я ничего не сказал. Бесполезно было говорить, что,
по-моему, сначала следует собрать деньги, а потом уже делать
покупки. Теперь я знал, что большинство людей у нас в стране
поступают как раз наоборот. К тому времени я уже был на¬
слышан про тех, кто тратит половину кредита, предоставлен¬
ного им государством на строительство дома, на пиры в честь
закладки фундамента, или у кого кредит на покупку автома¬
шины уходит на пышные похороны, а то и на церемонию по
возведению в сан вождя.Я сказал Аме, что пошел опустить письмо и зайду к нему
на обратном пути. Опустив письмо, я посетил нашего домо¬
владельца с просьбой прислать слесаря, потому что у меня
в кухне течет труба. Его не было дома, жена обещала все ему
передать.По дороге домой я купил бутылку вина и сразу после ужи¬
на, взяв эту бутылку, зашел к Аме.—	Давай отпразднуем твой переезд, — предложил я, ставя
бутылку на столик рядом с креслом Амы.—	Очень тебе благодарен, — сказал он и вынул из буфета
стаканы.' Я огляделся в изумлении. Комната была обставлена вели¬
колепно, впору самому королю. Но я плохо представлял себе,
как бы жил в такой комнате, ощущая на себе бремя невыпла¬
ченного займа.Появился Ама. Он принес стаканы и блюдо с холодной ку¬
рицей. Мы пили вино, ели курицу и вели беседу о себе, о ком¬
пании, где работаем, и о стране вообще.141
—	Мне пора,-сказал я, взглянув на часы.-Да и тебе по¬
сле такого дня полагается как следует отдохнуть.—	Спасибо за радушный прием, — еще раз поблагодарил
он, пожелав мне спокойной ночи.На следующий день было воскресенье. Ко мне зашла Ани
по дороге из церкви. С ней были Ибе и Канайо. Увидев меня,
дети обрадовались — мы давно стали друзьями, — и я угостил
их кока-колой и вафлями. А мы с Ани выпили немного вина.—	Твой брат попал в беду, — сказала Ани, не отрывая глаз
от стакана с вином.—	В чем дело? — встревожился я. Хотя я и не одобрял тот
образ жизни, который вел Улоко, тем не менее я по-прежнему
испытывал к нему теплое чувство.—	Вождь Алу грозится его убить.—	Убить?—	Да.—	А кто он такой ? — спросил я—	Улоко строит для него дохм в Индепенденс Лэйаут здесь
в Энугу, — объяснила Ани. Она отпила всего глоток, не боль¬
ше. Ее мучила тревога.—	А почему вождь Алу угрожает Улоко? — спросил я.—	Потому что Улоко на его деньги начал строить соб¬
ственный дом Не знаю, откуда об этом проведал вождь Алу.
Он грозится >бить Улоко, если к этой среде Улоко снова не
приступит к работе в Индепенденс Лэйаут. Кроме того, он ска¬
зал, что наймет бандитов разрушить начатую Улоко стройку
в деревне.—	Не думаю, что вождь Алу осуществит свои угрозы. Ему
хорошо известно, какое его ждет наказание за убийство или за
умышленное причинение ущерба. И если Улоко к среде снова
приступит к строительству дома вождя, то конфликт разрешит¬
ся сам собой.—	Но он не приступит! В этом-то все дело. А вождя Алу
я хорошо знаю Он не побоится осуществить свою угрозу,
и никто его не тронет. Он уж об этом позаботится.—	Улоко сказа т, что не сумеет приступить к работе над до¬
мом к среде?—	Нет, не сказал. Просто у него на счету нет ничего. По
правде говоря, он задолжал банкам очень большую сумму.Мне было жаль Ани. Интеллигентная, добрая и никогда
не унывающая, она не одобряла тот расточительный и показ¬
ной образ жизни, который вел ее муж.—	Я много раз упрекала Улоко в неразумной трате денег,
но он меня не слушает, - сказала Ани. - И даже пригрозил
мне, что, если я буду мешать ему жить так, как он считает142
лужным, отошлет меня обратно к моим родителям. Я тоже
люблю деньги, но не так, как он. И он не умеет радоваться то¬
му, что у него есть. Он редко бывает дома, а когда прихо¬
дит вечером, то валится от усталости. Хорошо бы, если б ты
сумел поговорить с ним, Чиго. Тебя он, может, и по¬
слушает.—	Попробую, — пообещал я.—А пока, пожалуйста, успо¬
койся. Он найдет выход из положения, не сомневаюсь.—	Хорошо бы, — удрученно повторила Ани. — Но я в этом
не уверена.Ибе и Канайо уже расправились с кока-колой и вафлями
и бегали по гостиной.—	Я пошла, — поднялась Ани.—	Сначала допей, — напомнил я.—	Ой, совсем забыла про вино. — Она села и осушила свой
стакан.Я проводил их на улицу, помог сесть в машину. Ани сама
была за рулем.—	Не волнуйся за Улоко. Все будет в порядке, — попытался
я еще раз ее успокоить.—	Постараюсь. Но это нелегко. — Она включила зажигание.—	Я знаю, но ты постарайся.Я постоял, глядя им вслед, потом поднялся к себе.Не успел я в тот день пообедать, как сам Улоко тоже при¬
шел ко мне.—	Сядь, поешь немного, — предложил я.Он отказался.—	Нет, мне что-то не хочется ни есть, ни пить, — ответил
он. И перешел прямо к делу. — Не можешь ли ты помочь мне
деньгами, Чиго? Мне нужно тысяч восемь наир.—	К сожалению, у меня таких денег нет, — не задумываясь,
ответил я.—	Я знаю, что нет. Я хочу, чтобы ты взял в банке заем для
меня. Я потом тебе верну.—	Ни один банк не даст мне заем. У меня нет никого, кто
мог бы выступить в качестве поручителя.-- Тебе никого и не нужно, — объяснил Улоко. — Все делает¬
ся по-другому. Управляющие банков знают, как обойти это
условие. Нужно только отдать им определенный процент от той
суммы, которую берешь взаймы, и ты получаешь разрешение
на заем без поручительства.—	Но это преступление! — вскричал я.~ Я знаю. Однако только таким путем мы, бизнесмены,
можем получить заем. Многие ли из нас владеют имуществом,
достаточным для гарантий?143
—	Уж я-то ни в коем случае не стану потворствовать мо-
шенникам-управляющим, — разозлился я. Но не только по этой
причине я не хотел брать для Улоко заем. Если я это
сделаю, рассудил я, значит, помогу ему еще больше увязнуть
в долгах. К тому же я боялся взять заем, потому что ночи
напролет, знал я, буду думать о том, как погасить долг.
Я не сомневался, что Улоко никогда не вернет мне этих
денег.—	А зачем тебе нужны деньги, брат? — спросил я.Не сразу, но он повторил мне слово в слово то, о чем не¬
сколькими часами раньше рассказала Ани. Я очутился в край¬
не щекотливом положении. Улоко всегда старался мне помочь,
а особенно с тех пор, как я возвратился из Танзании, но
мысль о том, чтобы одолжить в банке восемь тысяч наир,
пугала меня до смерти. Спокойно и вразумительно я поста¬
рался втолковать Улоко, почему не смогу взять для него
деньги.—	Я и представить себе не мог, Чиго, что ты мне отка¬
жешь. После всего, что я для тебя сделал, я надеялся, что могу
в трудную минуту рассчитывать на тебя.Его слова задели меня за живое, заставив почувствовать се¬
бя виноватым. Я пребывал в нерешительности: выполнить его
просьбу или отказать ему? Внезапно меня осенила мысль:
я понял, что должен сделать.—	Я могу дать тебе пятьсот наир, — сказал я. — Это все, что
у меня есть, за вычетом тех денег, на которые я доживу до
конца месяца. Устраивает это тебя?—	Ты прекрасно знаешь, что нет. Лучше я не буду брать
этих денег, раз ты ничем другим не хочешь помочь мне.—	К сожалению, это все, что у меня есть,—сказал я.—	В таком случае, я ухожу, — заявил Улоко, направляясь
к двери. Он даже не позволил хмне проводить его вниз.Всю ночь я не сомкнул глаз, не зная, на что решиться: от¬
казать Улоко в помощи, и пусть он сам выпутывается из беды,
в которой только он один и виноват, или прийти ему на по¬
мощь, но тогда я должен совершить поступок, который проти¬
воречит моим убеждениям. В конце концов, я принял решение
предоставить Улоко его судьбе. Я дорожил своими отношения¬
ми с Улоко, ибо мы с раннего детства были большими друзья¬
ми, но когда я вспоминал, что мне предстоит взять взаймы
деньги да еще дать взятку управляющему банком, чтобы он
позволил получить этот заем без гарантии, я не мог не содрог¬
нуться от отвращения.144
Глава десятаяЯ не сразу свыкся со своей работой главного бухгалтера
компании. Но зато довольно быстро я понял, что рядовые со¬
трудники у нас в компании (и вероятно, во всей стране) люди
чаще нерадивые, нежели прилежные, и что к добросовестному
служащему его коллеги по большей части относятся с нена¬
вистью. Пунктуальность была неведома большинству рабо¬
тающих, зато повсеместно процветала симуляция.После утомительной борьбы мне удалось наладить порядок
в подчиненном мне отделе. Но за старания заставить сотруд¬
ников моего отдела являться на службу вовремя и трудиться
усердно и аккуратно я заработал кучу гнусных прозвищ.Совершенно случайно я обнаружил, что отдельные служа¬
щие компании, оставаясь холостяками, утверждают, что у них
есть жена и дети, и претендуют на семейные пособия, которые
им отнюдь не положены. Один сотрудник, не ведая о том, что
я его слышу, хвастался другому, что получает все льготы, по¬
ложенные женатому, в то время как в действительности у него
нет семьи. Чтобы прекратить это мошенничество, я издал рас¬
поряжение о представлении фотокопий свидетельств о браке
и рождении детей.Большинство сотрудников встретило мое распоряжение
в штыки. Дня через два ко мне в кабинет вломился один из
них. Я предложил ему сесть. С минуту он пребывал в нереши¬
тельности, потом сел.—	Чем могу служить? — спросил я. В лицо я его не помнил.—	Я работаю здесь,—начал он.—И пришел предостеречь
вас по поводу вашей активности.—	А в чем дело? Я не совсем вас понимаю, — спокойно ото¬
звался я, не обращая внимания на его заносчивый и оскорби¬
тельный тон.—	Зачем вы требуете представлять фотокопии свидетельств
о браке и рождении детей? За кого вы нас принимаете?—	Есть сотрудники, которые претендуют на пособия, им не
положенные, — возразил я. — Компания несет убытки, поэтому
я решил такую практику приостановить.—	Компания ваша, что ли? Какое вам дело до того, несет
она убытки или нет?—	Я главный бухгалтер и должен охранять интересы ком¬
пании. Это входит в мои обязанности.Он встал и навис надо мной всем своим могучим телом.—	Послушай, малый, отзови свое распоряжение, не то тебе
несдобровать.—	Не понимаю, почему это распоряжение вас так раздра¬145
жает. Если вам нечего скрывать, в чем же тогда дело? - возра¬
зил я, не испугавшись его угроз.—	Никаких фотокопий я представлять не собираюсь, и ни¬
чего ты со мной не сделаешь! А если ты осмелишься лишить
меня пособия, то увидишь, какие у меня связи. Я тебе покажу
что почем! — Он прямо задохнулся от злости, с минуту помол¬
чал, а потом продолжал: — Предупреждаю тебя: нам здесь
праведники не нужны. Либо веди себя, как другие, либо уби¬
райся отсюда. — И с этими словами он, с важностью задрав го¬
лову, пошел к дверям.Как раз в этот момент вошел Ама. Он чуть не столкнулся
с моим визитером.—	Кто это? — спросил я.—	Тот, с кем я чуть не столкнулся, когда входил?—	Да. Кто он такой?—	Это двоюродный брат нашего управляюпдего. Мистер
Иче, по-моему.—	Он, по-видимому, решил, что запугает меня тем, что со¬
стоит в родстве с управляющим? — И я передал Аме наш
разговор.—	Чиго,— сказал мне Ама, — у нас в Нигерии, чересчур вы¬
тягивая шею, рискуешь остаться без головы. На твоем месте
я отозвал бы это распоряжение насчет брачных свидетельств.
Не забудь, что у тех, кто сочетался по местным обычаям, во¬
обще нет никаких свидетельств.—	Я знаю. Ко мне уже приходил человек, который заявил,
что сочетался по местным обычаям и потому свидетельства
у него нет. Но, добавил он, я могу в любое время прийти к не¬
му и своими глазами убедиться, что у него есть семья. И он
оставил мне свой адрес. Почему бы и другим не сделать то же
самое?—	Послушайся моего совета и забудь об этом деле, Чиго.
Компания терпела убытки и до твоего прихода, и ничего, пока
существует.—	Не согласен с тобой, Ама. Я не могу мириться с обма¬
ном. Это несправедливо по отношению к тем немногим
честным служащим, которые не требуют того, что им не поло¬
жено. Кохмпания нуждается в деньгах и не может позволить се¬
бе терпеть убытки из-за мошенников.—	Дело твое. Давай прекратим этот разговор и поговоримо	том, ради чего я пришел, — сказал Ама.—	А в чем дело?—	Тебе не кажется, что пора переоборудовать твой каби¬
нет? - спросил он.—	Зачем?146
—	Посмотри на ковер. Он весь истерт. Стулья и столы
старые, занавеси тоже. В твоем офисе должна быть мебель,
приличествующая главному бухгалтеру компании. У твоего
предшественника кабинет был куда лучше.Мне вспомнилось, что сказал Ама, когда на ссуду, которую
дала мне компания, я купил небольшую «тойоту». Он же купил
«ВОЛЬВО». И в то время как мне хватило ссуды на покупку ма¬
шины, Аме пришлось к ссуде еще занять деньги для оплаты
«ВОЛЬВО», который, как он выразился, приличествует замести¬
телю главного бухгалтера такой большой компании, как наша.—	Во-первых, Ама, я ничего не имею против старого ковра
и старых стульев. В работе они мне не мешают. Во-вторых,
компания наша в долгах. Тебе это хорошо известно, не так ли?В течение нескольких минут он старался убедить меня, что
ради моего же престижа мне следует обставить офис новой ме¬
белью и что трудное финансовое положение компании не дол¬
жно служить препятствием для моего комфорта.Когда наконец он понял, что не в силах меня убедить, он
рассердился:—	Хочешь ты или не хочешь заново меблировать свой ка¬
бинет, а я решил у себя сменить целиком всю обстановку.—	Не вижу в этом необходимости, приятель.—	Ты, может, нет, а я вижу.—	Позволь мне быть с тобой, Ама, откровенным, — всерьез
заговорил я. — Согласия на покупку мебели для твоего кабине¬
та я не дам. Мы не можем себе этого позволить, да и срочно¬
сти в этом нет.—	Если не дашь ты, я знаю, как мне поступить и к кому
обратиться. До свидания.Он ушел от меня взбешенный. Из-за того, что я не хотел
действовать наперекор своей совести, я был не по душе мно¬
гим. И первым среди них был Улоко. С тех пор как я отказал¬
ся взять для него заем, он больше ко мне не приходил.
Я трижды заглядывал к нему, но мне всякий раз говорили, что
его нет дома, хотя на третий раз я почувствовал, что он дома,
но не хочет меня видеть. Ани, с которой я виделся, зайдя
к ним в первые два раза, сказала мне, что Улоко все еще не
может простить мне отказа помочь ему, хотя ему удалось по¬
лучить заем из банка в Ониче.Затем шел мистер Иче, возмущенный тем, что я решил по¬
мешать служащим обманывать нашу компанию. А до мистера
Иче были сотрудницы моего отдела, которых я прямо в рабо¬
чее время несколько раз заставал за куплей-продажей юве¬
лирных изделий, платьев и индийских тканей. Когда я сказал,
что категорически запрещаю устраивать в отделе продажу ве¬147
щей, дамы восприняли мой приказ с неудовольствием. У одной
из них хватило нахальства заявить мне прямо в лицо, что быв¬
ший главный бухгалтер относился к подобной практике бла¬
госклонно, а чем, мол, я лучше него?Теперь к группе обиженных мною людей присоединился
и Ама. Но, поразмыслив над нашей с ним беседой, я пришел
к выводу, что поступил правильно. И, забыв обо всех неприят¬
ностях, приступил к работе.К концу рабочего дня ко мне явилась одна из сотрудниц.
Решив, что она из обиженных, я, собравшись с духом, вознаме¬
рился отчитать ее.—	Чем могу быть полезен? — резко спросил я.—	Oral, я пришла узнать, не нужен ли вам мальчик для
услуг? — сказала она.Я вздохнул с облегчением. Впервые с тех пор как я начал
работать, ко мне обратились с предложением. До этого я слы¬
шал только требования и больше ничего.—	Очень нужен, — ответил я. — А у вас есть кто-то на
примете?—	Да. У нас в деревне есть мальчик, сирота с самого мла¬
денчества Он жил у своей тетки, теперь тетка умерла. Маль¬
чик состоит со мной в дальнем родстве, но я не могу его со¬
держать. У меня девять детей, а мой муж всего лишь
чернорабочий при министерстве здравоохранения. Нам живет¬
ся нелегко.—	А вы откуда? — поинтересовался я.—	Из Абакалики. Вернее, из той округи.—	А мальчик честный и работящий?—	Да. Очень честный и очень работящий. И такой жизнера¬
достный, что не поверишь, что у него было трудное детство.
Он вам понравится, я знаю.—	Сколько ему лет?—	Скоро восемнадцать, хотя на вид он гораздо младше;—	Он ходил в школу?—	По-моему, ходил, но всего года три-четыре. Его тетка
после смерти мужа не могла платить за учебу.—	А когда вы можете привезти его?—	Когда хотите. Сегодня пятница, да?—	Да, — подтвердил я.—	Я могу сегодня после работы съездить в деревню и зав¬
тра привезти его.—	Вы знаете, где я живу?—	Нет, — покачала она головой.1	О г а — почтительное обращение.148
—	Вот мой адрес. — Вырвав листок из блокнота, я написал
ей свой адрес. Кроме того, я дал ей денег на проезд в деревню
и обратно для нее и для мальчика.—	Большое вам спасибо, — поблагодарил ее я, когда она
поднялась уходить.-Мне уже давно нужен бой, но никто,
к кому бы я ни обращался, не мог порекомендовать подходя
щего.—	Это я должна вас благодарить, — возразила она. — Вы да
же не представляете, от какой обузы вы меня освободили—	Между прочим, как вас зовут? — спросил я.—	Вероника Муху. Я работаю в офисе у нашего управляю
щего.—	Понятно. Еще раз большое спасибо за помощь.Она ушла, а вскоре опять появился Ама. Он почему-то
имел обыкновение появляться тогда, когда у меня не было ни¬
какого желания его видеть.—	Зачем приходила эта женщина? — спросил он.—	Та, что только что вышла из кабинета?—	Да.Я объяснил ему, хотя сам не понимал почему, поскольку
наш с ней разговор касался только меня лично.—	Тебе, наверное, не доводилось слышать про людей, ко¬
торые берут деньги у тех, кому требуются мальчики для услуг
или служанки, а потом скрываются?—	Не думаю, что эта женщина так поступит со мной. Она
выглядит честной.—	А как отличить честного от нечестного? Меня уже
трижды надули, и каждый раз на сорок наир. Своего нынешне¬
го боя я взял у приятеля, который уехал учиться за границу.—	Тем не менее надеюсь, эта женщина меня не разочарует.—	Я зашел по поводу изданного управляющим приказа, ко¬
торый ты мне передал, — сказал Ама, кладя на стол передо
мной приказ. Я прочел его, мы его обсудили, после чего Ама
ушел. Вскоре наступил конец рабочего дня, и я был рад пойти
домой.С тех пор как я начал работать в компании, я стал ездить
на выходные дни к отцу, никогда не забывая прихватить с со¬
бой продукты. Но в ту пятницу я остался в городе. Я решил,
что, если Вероника, как обещала, приведет мальчика, я поеду
в деревню в субботу, захватив с собой и его. И оставлю у отца
приносить из колодца воду, стирать белье и готовить еду,
чтобы отец больше не зависел от Адаего.Но словно неприятностей, случившихся на работе в ту пят¬
ницу, было мало, под вечер передо мной возникла еще одна
проблема. Я сидел в гостиной, раздумывая, чего бы попроще149
приготовить на ужин, как вдруг ко мне явился Молодой мил¬
лионер. До этого он не приходил ни разу, поэтому, увидев его,
я крайне удивился.—	К сожалению, золотой воды у меня нет, — усадив, пре¬
дупредил я его,—но пиво имеется.—	Раз нет виски, придется пить пиво, - прохрипел он.Я принес ему бутылку пива. Он сам откупорил бутылкуи налил себе целый стакан.—	А ты не будешь пить ? — спросил он меня, отхлебывая из
стакана.—	Нет, я только что пил.—	Как идет работа?—	Привыкаю. Но это нелегко.—	Я знаю, чго тебе нелегко, — засмеялся он. — Поскольку ты
раб того, что вы, ученые люди, называете убеждениями.Наверное, Улоко рассказал ему о моем отказе взять заем
в банке, подумал я, отсюда и подобное замечание.—	У каждого должны быть свои убеждения, — сказал я.—	Верно, но только не глупые, — добавил он.—	Что представляется глупым одному, другому может по¬
казаться умным, — возразил я, не желая ему уступать.—	Как Улоко? — спросил он, меняя тему разговора. Было
видно, что он не знает, как подступиться к тому, за чем явился.—	Вроде ничего. Я давно его не видел. Он очень занят.—	Как и все бизнесмены. Занятость — это наш бич. Вот ты,
например, после работы отдыхаешь дома, а я не могу себе это¬
го позволить. У меня не хватает времени поесть и поспать.
У тебя каждый год отпуск, а у меня его нет.—	Нпчто не мешает вам отдыхать столько, сколько захо¬
чется. Вы сам себе хозяин. Можете делать что угодно, когда
угодно и как угодно.—	Это не совсем так, — засмеялся он.—Ты, по-видимому,
не понихмаешь, что если я буду так себя вести, то потерплю
крах. Для нас время — деньги.Отчасти он был прав. Я заметил, пока жил у Улоко, да и
в других случаях тоже, что рядовой бизнесмен у нас в стране
тратит в погоне за наирой столько времени, что у него нет воз¬
можности пользоваться радостями повседневной жизни.
Я обратил внимание также на то, что вместе с успехом у биз¬
несмена расгет и аппетит, поэтому чувство удовлетворения ему
почти неведомо.Внезапно Молодой миллионер решился изложить цель
своего визита.—	Я хотел попросить тебя кое-что для меня сделать, — не¬
громко прокаркал он.150
—	А именно?—	Мне нужно, чтобы ты привел в порядок мои денежные
документы. Меня замучила налоговая служба. Требует с меня
слишком больших налогов.—	Вам следует обратиться в фирму, которая специализи¬
руется по такого рода делам.—	Я пользуюсь услугами этой фирмы.—	Чем же они не устраивают вас на этот раз?—	Беда в том, что они не желают фальсифицировать доку¬
менты так, как мне требуется. Кое-что они подправляют, но
все равно после них приходится платить большие налоги
Я уверен, что ты сумеешь разобраться с документами гораздо
лучше них.Последняя фраза Молодого миллионера, несомненно, дол¬
жна была означать комплимент, но я усмотрел в ней оскорбле¬
ние моей честности и неподкупности—	Боюсь, что вы обратились не по адресу, — еле сдержи¬
ваясь, сказал я. — Во-первых, я ни в коем случае не стану помо¬
гать кому-либо, даже родному брату, обманывать государство
Во-вторых, в качестве государственного служащего я не имею
права заниматься частной практикой.—	Ты рассуждаешь, как ребенок, — невесело рассмеялся
он. — Кто представляет это государство, которое ты так рьяно
защищаешь? Кучка каких-то людей, о которых ты и понятия
не имеешь, поэтому нечего и говорить об обмане. Что же ка¬
сается частной практики, то можешь ли ты назвать мне хоть
одного государственного служащего, который бы ею не зани¬
мался? Врачи, инженеры, техники, архитекторы, преподавате¬
ли, даже чернорабочие и курьеры — все так или иначе заняты
в частном бизнесе. Просто никто до сих пор их не разоблачил
Да никто и не заинтересован в их разоблачении, потому что
людей волнует только, как бы нажить побольше денег.-Он
поерзал на стуле и, посмеиваясь, продолжал: — Даже послед¬
ний дурак не решится обвинить другого в том, в чем сам
виноват.Я молчал, поэтому он заговорил снова:—	Если жить только на зарплату, ничего у тебя никогда не
будет. Посмотри на свою гостиную: кресла потертые, ковра
нет, занавеси из дешевой ткани. Бухгалтеру твоего ранга так
жить не подобает. А выполнишь одно-два частных задания,
сразу заработаешь достаточно, чтобы как следует обставить
эту комнату.Он помолчал с минуту и в заключение сказал:—	Если ты согласишься сделать для меня эту работу, я тебе
хорошо заплачу.151
—	Спасибо за предложение, — ответил я, стараясь, по воз¬
можности, оставаться вежливым, — но, к сожалению, ничем не
могу быть вам полезен. Это противоречит моим убеждениям.—	Значит, тебе не нужны лишние деньги? — спросил он
в недоумении.—	Нет, не нужны. Мне хватает моего жалованья.—	Ну и странный же ты тип! Я еще ни разу не встречал че¬
ловека, даже среди самых богатых, кому не нужны были бы
деньги вдобавок к тем, которые он регулярно получает. Ты ча¬
сом не спятил, а?—	Я вполне здоров, — рассердился я. — И голова у меня ра¬
ботает не хуже вашей, если вы это имеете в виду.Он пожал плечами.—	Ты единственный, кто когда-либо отказал мне в услу¬
ге,— скорбно констатировал он. — Люди всегда делают то, что
мне нужно. Если незадаром, то за деньги.—	К сожалению, ничем не могу быть полезен, — твердо по¬
вторил я, не обращая никакого внимания на его последнюю
фразу.—	Дурак я был, надеясь, что ты меня обяжешь, когда ты
отказался и пальцем шевельнуть, чтобы спасти родного бра¬
та, — сказал он, стараясь больнее уколоть меня. Теперь уже не
приходилось сомневаться, что Улоко рассказал ему о моем не¬
согласии взять для него заем.Через несколько минут Молодой миллионер ушел. Он был
так расстроен и обижен, что не позволил мне проводить его,
буркнув, что в состоянии сам найти выход. Число обиженных
мною быстро росло.На следующий день, в субботу, Вероника, как обещала,
привела ко мне мальчика. Звали его Нвеке. Он и вправду для
своих лет был мал ростом, но выглядел смьш1леным
и честным.—	Я решил, что Нвеке будет жить в деревне у моего от¬
ца, — сказал я Веронике. — Отец — человек пожилой, и мне хо¬
телось бы, чтобы Нвеке ему готовил. Если Нвеке будет себя
хорошо вести, я оплачу его обучение любому ремеслу, какому
он захочет. Объясните это ему, потому что он, по-видимому,
не совсем понимает мой диалект, и скажите мне, согласен
ли он.Вероника вывела Нвеке на балкон. Там они о чем-то пого¬
ворили и вернулись в гостиную.—	Он говорит, что готов жить в деревне с вашим отцом,—
сказала Вероника.—	Вот и отлично, - обрадовался я.—	Еще он говорит, - продолжала Вероника, - что изо всех152
енл постарается угодить вам и вашему отцу. Он говорит, что
хотел бы стать каменщиком.—	Нет ничего проще. Как раз сейчас мой брат строит в на¬
шей деревне дом. Я могу договориться, чтобы Нвеке работал
на строительстве. И поручить его заботам одного из каменщи¬
ков.Вероника и Нвеке были рады, что все так просто решилось,
и долго благодарили меня.—	Сегодня я отвезу тебя к моему отцу, — сказал я Нвеке.—	Да, сэр, — с готовностью улыбнулся он.Я накормил их с Вероникой. И заплатил Веронике за ока¬
занную мне услугу. Сначала она из скромности отказалась
взять деньги, но когда я настоял, была мне очень благодарна.—	Вы добрый человек, — сказала она. — Надеюсь, что те
люди, что плетут против вас заговор у нас в компании, не до¬
бьются успеха.—	Значит, есть люди, настроенные против меня? — спро¬
сил я.—	Да. Один из них мистер Иче. И еще ваш заместитель
Ама Эрика. Они говорят, что вы им мешаете и что вас нужно
убрать.—	Неужели? — не мог поверить я.—	Да. Я не собиралась вам говорить. Но вы были так до¬
бры ко мне, что я не хочу видеть вас жертвой интриги. Моя со¬
весть не позволяет мне уйти, не предупредив вас об опасности,
которой вы подвергаетесь.—	Очень благодарен вам за то, что вы мне сказали. Как-ни¬
будь постою за себя. Передайте от меня привет вашему мужу.—	Я должна привести его к вам, чтобы он лично мог выра¬
зить вам свою признательность. Вы освободили нас от такого
тяжкого бремени! Да благословит и защитит вас господь бог!Глава одиннадцатаяВо второй половине дня я, прихватив с собой Нвеке, отпра¬
вился в деревню. Я заехал к Улоко предупредить его, что еду
к отцу, на тот случай, если он захочет что-либо ему передать (я
не оставлял надежды помирить их), но он, как всегда, был
в бегах. Ани, однако, была дома. Она знала, что с тех пор как
я устроился на работу, на субботу и воскресенье я езжу к отцу,
и обычно передавала со мной что-нибудь: табак или рис,
а иногда и готовый обед. Она, несомненно, искренно любила
своего свекра и не постояла бы ни перед чем, лишь бы ему бы¬
ло хорошо. Отцу она тоже очень нравилась, поэтому он и был153
недоволен тем, что Улоко редко привозит ее в де¬
ревню.—	Я бы тоже с удовольствием поехала с тобой, — сказала
она, когда я садился в машину. Как всегда, она дала мне кое-
что для отца.—	Я могу взять тебя, когда захочешь, — ответил я.Ибе и Канайо, которые вместе с ней вышли на улицу про¬
водить меня, залезли на переднее сиденье и уселись там.—	Улоко мне не позволит, — ответила Ани.—	Почему?—	Спроси его. У него нет времени поехать к отцу, и тем не
менее мне он ехать запрещает. — Она присмотрелась. — Это тот
самый мальчик, которого ты везешь к отцу?—	Да. Его зовут Нвеке. Он из-под Абакалики.—	Отец будет рад ему,— сказала Ани.— Теперь он может
послать Адаего ко всем чертям.—	Я и везу его в деревню, чтобы отец больше от нее не за¬
висел, иначе я оставил бы мальчика при себе. Иногда я так
устаю, что мне лень готовить, да и по магазинам толкаться
я ненавижу.—	Ты молодец, что так уважаешь отца. Как хорошо, что
ты вернулся домой насовсем. Никто не смог бы присматривать
за отцом лучше тебя.Убедить Ибе и Канайо вылезти из машины оказалось де¬
лом нелегким. Я обещал прокатить их в другой раз. Очень не¬
охотно они позволили вытащить себя из машины, и я тронулся
в путь. Через два часа я был в деревне.Отец уже привык к тому, что я приезжаю на каждый
уик-энд.—	А я ждал тебя еще вчера, — сказал он, когда мы поздоро¬
вались.—Всю ночь не спал, думал, почему ты не приехал.Я собирался было объяснить ему, почему не смог приехать
накануне, но тут он увидел Нвеке и спросил, кто он такой.—	Он будет жить у тебя, — ответил я, подводя Нвеке к от¬
цу. — Он будет тебе готовить, стирать и делать все, что ты ему
скажешь. Его привели ко мне вчера. Поэтому я и не мог при¬
ехать. Его зовут Нвеке.—	Спасибо за заботу. Но почему бы тебе не оставить его
у себя? Ты ведь сам ведешь хозяйство. Тебе он нужен больше,
чем мне.—	Нет, не больше. Я в состоянии сам за собой ухаживать.—	Да благословит тебя господь, сын мой!Я поручил Нвеке приготовить ужин. И мы с отцом пошли
в соседнюю деревню навестить мою сестру Огойи. По дороге
домой мы заглянули к Амаезе, отнесли ему пачку табака, кото¬154
р^ю я привез. И он, и его жена, которой я преподнес огромно¬
го карпа, были довольны подарками.—	Такой сын, как ты. один на миллион, — сказал мне Амае-
3g _ Твой отец всегда показывает мне, что ты ему привозишь.
А кое-что и нам перепадает, знаешь? За все это мы очень тебе
благодарны.—	Правда, правда, — подхватила жена Амаезе Оибо. — Кто
может быть лучше сына, который заботится о своих родите¬
лях? Молю бога, чтобы он послал тебе долгую жизнь. Боль¬
шое спасибо тебе за твою доброту.Амаезе угостил нас пальмовым вином из бочонка, который
откупорил в тот вечер. Зашли еще двое знакомых, мы вместе
пили пальмовое вино Разговор шел на интересующие всех
темы: сначала об }частившихся случаях вооруженных ограбле¬
ний, потом об инфляции и о голоде, вызванном какой-то неве¬
домой болезнью, напавшей на кассаву.Когда мы пришли домой, Нвеке уже приготовил ужин,
и мы с отцом принялись за ямс с овощами. Нвеке, оказы¬
вается, умел готовить, и отец расхваливал его на все лады.
Адаего домой еще не вернулась, поэтому отец велел Нвеке
отнести ямс и ее детям. Мы уже поели, когда с базара явилась
Адаего.—	Видишь, когда приходит домой моя жена, — пожаловался
мне отец.Я посмотрел на часы. Было больше семи.—	Базар закрывается гораздо раньше, — сказал я.—	Она, наверное, уходит последней.—	Почему?—	Боится, вдруг не все покупатели разошлись, — презри¬
тельно отозвался отец. — Они с Улоко два сапога пара. Оба го¬
товы на все ради денег. Кстати, как он поживает?—	Улоко? — нарочно переспросил я. Впервые за вечер отец
назвал его имя. А это свидетельствовало, что разрыв между
ними растет, несмотря на мои старания их помирить. Меня это
очень огорчало. — Все в порядке.—	Что-то он перестал строить свой новый дом. Уже две не¬
дели на участке полная тишина.—	Ты же знаешь, он строит чужие дома, — сказал я. — Воз¬
можно, он сейчас занят очередным проектом.—	Или у него нет денег, — предположил отец, неожиданно
попав в самую точку.В эту минуту пришла поздороваться со мной Адаего. Не
успела она переступить порог, как я кинулся на нее.—	Если муха не слушается советов, то вместе с мертвецом
уходит в могилу, гласит поговорка, — сказал я. — Я ведь гово¬155
рил тебе, что ты обязана ухаживать за отцом и собственными
детьми. Предупреждал, что опасно в темноте да еще одной
возвращаться с базара. Но, по-видимому, я зря тратил время.
Ты еще вспомнишь мои слова, не сомневаюсь, только будет уж
поздно.Отец не сказал ей ни слова, вероятно, давно уже утратил
всякую надежду на какие-либо перемены в ее поведении—	Мне приходится зарабатывать на содержание детей, — за¬
щищалась Адаего.—	Разве я не даю тебе денег на их питание и другие
нужды? — наступал я на нее — Многие женщины в нашей де¬
ревне сами содержат семью и тем не менее успевают и ухажи¬
вать за детьми, и не сидят допоздна на базаре Последний раз
я разговариваю с тобой на эту тему.Я познакомил с ней Нвеке и, предвосхищая неизбежные ме¬
жду ними трения, поскольку знал, что представляет собой
Адае! о, установил определенные правила для нее, добавив, что
она может поужинать тем, что приготовил Нвеке.На следующий день было воскресенье. Я отвез отца в цер¬
ковь на утреннюю службу. В церкви были молодожены, ко¬
торые обвенчались накануне и теперь явились возблагодарить
господа и получить от него второе благословение. С ново¬
брачных не сводили глаз, пока они шли по проходу к алтарю.
За ними следовали разодетые в пух и прах родственники
и друзья.Глядя на них, я вспомнил, как через несколько недель после
моего поступления на работу состоялась свадьба одного наше¬
го сотрудника. Как стало известно потом, этот человек — он
был счетоводом у нас в компании — истратил все свои сбереже¬
ния, взял заем в банке, одолжил у Своих приятелей сумму, рав¬
ную его двухгодичному жалованью, и присвоил принадлежа¬
щие компании деньги для того, чтобы устроить так называе¬
мую «светскую свадьбу». Он даже нанял кинооператора,
которому было поручено запечатлеть всю церемонию бракосо¬
четания на пленку, заплатив немалые деньги и за демонстра¬
цию этой пленки по телевидению в городской программе
«Светская хроника».После свадьбы счетовод, естественно, сделался несчастным
человеком, ибо ему приходилось считать каждый медяк, чтобы
расплатиться с долгами. Его трудности приумножились с по¬
явлением младенца и с увольнением с работы через три меся¬
ца, когда стало известно о том, что он присвоил чужие деньги.
Когда я видел его в последний раз, он превратился в жалкое
существо и подвизался в качестве «консультанта».Когда церковная служба закончилась, мы с отцом съездили156
g соседнюю деревню навестить наших родственников. Часов
в пять вечера я собрался возвращаться в Энугу.—	Ты уверен, что тебе хватит денег до моего следующего
приезда? — спросил я у отца, когда он взял только половину
той суммы, что я хотел ему оставить. — Помни, тебе придется
кормить еще один рот.—	Хватит с лихвой, — ответил отец.— Ты ведь привез мне
много продуктов и табак. Для чего еще мне нужны деньги?—	Будь здоров, — попрощался я с отцом, садясь в маши¬
ну. — Надеюсь, с Нвеке вы поладите.—	Поладим, - подтвердил отец.Я попрощался с Нвеке, который стоял позади отца, и по¬
обещал ему привезти что-нибудь новое из одежды в следую¬
щий уик-энд.Отец и Нвеке пожелали мне счастливо доехать, и я тронул¬
ся в путь. К счастью, шоссе на Энугу оказалось не перегру¬
женным, поэтому ехать до самого дома было одно удоволь¬
ствие.Я бы лег спать, не поужинав в тот вечер, если бы не зашел
Ама спросить, нет ли у меня чего-нибудь поесть. Последнее
время он довольно часто так поступал. Хотя мне были из¬
вестны его интриги против меня, я не мог ему отказать. Нахва¬
тав денег на покупку шикарной мебели и престижной машины,
он вынужден был отдавать большую часть своего жалованья
в счет погашения долга, и на еду у него оставались сущие
гроши.—	Продукты у меня есть, но готовить придется тебе, — ска¬
зал я. — Я был в деревне и устал, пока ехал.—	А что у тебя есть? — спросил он.—	Ямс, рис, баклажаны и бобы, - перечислил я.—	Я пожарю баклажаны. Это проще всего.Я дал ему баклажаны и вытащил из морозилки рыбу. Он
пошел ко мне на кухню готовить еду. Я-то надеялся, что он
будет готовить у себя, но тут же вспомнил, как часто он одал¬
живает у меня растительное масло, соль и приправы. По-види¬
мому, и сегодня у него их не было.Я съел чуть-чуть из приготовленного Амой ужина. Мы еще
поговорили о том о сем, а затем, заметив, что я зеваю, он
ушел.На следующее утро я приехал на работу раньше обычного,
потому что к середине дня мне нужно было просмотреть
много бумаг. Сразу после десяти за мной прислал управляю¬
щий.Когда я вошел к нему в кабинет, он диктовал какое-то
письмо своей секретарше. Я хотел было уйти, но он сказал157
мне, что уже заканчивает. Я сел и стал ждать. Сразу же, как
только его секретарша вышла, он объявил мне, что взял для
меня в аренду дом за восемь тысяч наир в год.—	Но я уже снял себе квартиру, — возразил я. — Да я и не
могу позволить себе платить за дом такие огромные деньги.
Это больше, чем мое жалованье за полгода.—	Не будь наивным, — невесело засмеялся управляющий. —
Арендную плату и меблировку дома возьмет на себя компа¬
ния. Я, правда, ждал, пока ты сам об этом попросишь, но так
и не дождался. Особняк, который мы снимали для бывшего
главного бухгалтера, снять нельзя, потому что в нем теперь
живет сам владелец.—	Но мне неплохо и в той квартире, где я поселился, — на¬
стаивал я. — Да и финансовое положение нашей компании, как
вам известно, оставляет желать лучшего. Мне совершенно не
нужен дом.—	Подумай как следует, - сказал он, не обращая никакого
внихмания на мое замечание о финансовом положении компа¬
нии. — Я уверен, ты поймешь, насколько приятнее жить в боль¬
шом, хорошо обставленном доме, который к тому же ничего
тебе не стоит, чем ютиться в крошечной квартире, А я тем вре¬
менем кончу переговоры с его владельцем.—	Прошу вас прекратить переговоры, — гнул я свою линию,
стараясь тем не менее сохранять уважительный тон. — Я себя
хорошо знаю и могу сразу сказать, что не хочу жить в особня¬
ке. Напрасная трата и без того скудных фондов нашей компа¬
нии. Спасибо большое за вашу заботу обо мне.Он подумал немного, а потом сказал:—	В ближайшие две-три недели мне понадобятся пятнад¬
цать тысяч наир.—	Для чего? — спросил я.—	Я хочу обставлть заново мою виллу. В ней уже давно не
меняли мебель. Года два, не меньше. Я уж заключил контракт
на покупку новой мебели.Я не мог поверить своим ушам. Управляющий был превос¬
ходно осведомлен о финансовом положении компании и не
имел никакого права идти на такие совершенно излишние
расходы.—	Извините, но у меня нет возможности выделить такую
сумхму денег, — спокойно сказал я.—	Возможность найдется, если ты как следует поразмыс¬
лишь, — настаивал он.—	Единственная статья, по которой у нас нет перерасхо¬
да, — это заработная плата наших сотрудников. Но ее трогать
нельзя.158
—	Послушай, я уже подписал контракт, разорвать я его не
^огу. Возьми деньги, где хочешь. Хоть из заработной платы.Я был совершенно огорошен и не мог понять, всерьез он
говорит или нет. Ни один здравомыслящий человек не станет
тратить предназначенные для заработной платы сотрудников
деньги на покупку обстановки, тем более что в ней не было
особой необходимости.—	Кстати, — продолжал управляющий, — пожалуйста, отзо¬
ви свое распоряжение о семейных документах. Я говорю о ра¬
зосланном тобою распоряжении с требованием представлять
фотокопию свидетельства о браке.—	А чем вам не нравится это распоряжение? - Я старался
не повышать голоса.—	Незачем тревожить осиное гнездо.—	Я не понимаю, почему отдельные сотрудники чрезмерно
обеспокоены. Ничего необычного в этом распоряжении нет.
Я уверен, что именно тем, кто поднял шум, есть, что скрывать.—	Тем не менее, пожалуйста, отзови распоряжение.—	Разве я не имею права проверять поданную сотрудником
просьбу о пособии? — спросил я.—	В твои обязанности входит выполнять мои указания.
А поэтому я приказываю тебе отозвать распоряжение.—	Понятно, — сказал я. Продолжать спор было бессмыслен¬
но, поскольку я понял, что управляющего не переубедить.Я вернулся к себе в кабинет, но долго не мог сосредото¬
читься. Поразмыслив еще раз над моей беседой с управляю¬
щим, я решил взять домой для изучения устав нашей
компании, чтобы освежить в памяти права главного бухгалте¬
ра. Я решил, что без борьбы не сдамся и не позволю упра¬
вляющему заставить меня совершить незаконные поступки или
действовать вразрез с моей совестью.Через два дня после нашего разговора я увидел приказ за
подписью управляющего, которым отменялось мое распоряже¬
ние о брачных свидетельствах. Не приходилось сомневаться,
что он сделал это в защиту своего двоюродного брата и назло
мне. Подумав, я решил промолчать и тем самым сбить управ¬
ляющего с толку. Он скорей всего ждал, что я приду к нему из¬
лить свое возмущение.Его двоюродный брат мистер Иче, который добился отзыва
моего распоряжения, прямо раздувался от самодовольства,
когда явился ко мне в кабинет, чтобы позлорадствовать по по¬
воду явного моего поражения.Я выслушал его, не проронив ни слова, и он ушел разоча¬
рованный, ибо ожидал от меня взрыва негодования. Первый
раунд выиграл управляющий, но без хорошей драки, решил я,159
во втором раунде я не сдамся. Если он надеется, что я подпи¬
шу чек на пятнадцать тысяч наир, чтобы заново меблировать
его виллу, то он очень ошибается. По счастью, ни один чек на¬
шей компании банк без моей подписи не акцептирует.Глава двенадцатаяЖизнь стала невыносимой, особенно на работе. В один пре¬
красный день ко мне ворвался Ама, который рвал и метал из-
за того, что я не позволил управляющему арендовать для меня
дом, — Ама в этом случае рассчитывал на двухэтажную кварти¬
ру для себя, — а потом долго со мной не разговаривал и на
службе, и дома, когда мы встречались на лестнице, пока ему не
понадобилось одолжить пальмового масла, чтобы поджарить
на ужин баклажаны.Управляющий в свою очередь использовал каждый
удобный случай, чтобы поставить меня в неловкое положение,
и, помимо того, если можно было вместо меня прибегнуть
к услугам Амы, охотно это делал. Некоторые сотрудники пря¬
мо в моем присутствии клялись и божились, что крепко насо¬
лят мне за введение мною нового метода проверки просьб
о пособии, лишающего их возможности обманывать компанию
незаконными требованиями или повторными заявлениями.Ухудшились и наши с братом отношения, ибо я был выну¬
жден несколько раз ответить отказом на его просьбы. Од¬
нажды Ани, зайдя ко мне, рассказала, что Улоко, желая раз¬
добыть деньги, необходимые ему для погашения бесчисленных
долгов, занялся контрабандой. Услышав об этом, я отправился
к нему с твердым намерением отговорить его, стараясь дока¬
зать ему, что занятие контрабандой мало того что подрывает
экономику нашей страны, но и послужило причиной разорения
большого числа людей. Я приводил примеры, когда контра¬
бандисты, припертые к стене таможенными чиновниками, были
вынуждены бросать свой товар стоимостью в тысячи наир или
платить такие огромные штрафы и судебные издержки, что
в конечном счете либо превращались в бедняков, либо попада¬
ли в тюрьму.Улоко выслушал меня, не перебивая, но с явным презре¬
нием и буркнул, чтобы я не вмешивался в его дела, раз я
и пальцем не шевельнул, когда он очутился в затруднительном
положении. И со злостью добавил, что большинство торговцев
разбогатели, занимаясь именно контрабандой, и он не видит
причины, почему бы и ему не разбогатеть.Я сделал еще одну попытку растолковать ему, почему я не160
мог удовлетворить его просьбу, но он не пожелал меня слу¬
шать. Такой поворот событий меня крайне огорчил, потому
что мне очень хотелось поддерживать с ним добрые отноше¬
ния. Более того, рассуждал я, только если я буду с ним рядом,
я могу надеяться выполнить волю отца.Как больно сознавать, что, отказав в просьбе, ты можешь
нажить себе врага. Очень немногие, казалось, понимали или
верили, что совесть не позволяет мне, например, подтвердить
выполнение работы, которая не сделана, или получение това¬
ров, которые не доставлены, даже когда мне предлагают про¬
цент от стоимости этой сделки.Один раз, вернувшись домой после трудного дня в офисе,
я прилег отдохнуть, но никак не мог уснуть - у меня звенело
в ушах от крика и плача детей внизу. Миссис Экью, что жила
подо мной, устроила у себя нечто вроде небольшой школы, ку-
'да ежедневно приходили около тридцати детей. Родители этих
детей, которые утром посещали обычную начальную школу,
платили по пятнадцать наир в месяц за услуги, по-моему, не¬
значительные, ибо большую часть времени дети играли или
дрались, а миссис Экью уходила куда-то по своим делам. Од¬
нажды, когда я сказал ей. что учителям государственных школ
запрещено заниматься частным предпринимательством, она
ответила, что не она единственная дает уроки — так она прямо
и сказала «дает уроки» — детям после школы. Она считала, как
и многие другие, что преступление перестает быть преступле¬
нием, если его совершают многие.Пролежав минут тридцать, — уснуть я так и не смог и толь¬
ко вертелся с боку на бок, — я собрался было подняться
и включить радио — музыка меня бы убаюкала, — как вдруг
в дверь позвонили.Это был У л око. Я удивился, увидев его у себя после нашей
последней ссоры. Есть у нас пословица, где говорится, что во
второй половине дня жаба впустую и скакать-то не будет, так
и по его искаженному тревогой лицу было ясно, что его приве¬
ла ко мне крайняя нужда. Я предложил ему пива, но он
отказался.—	Я пришел к тебе с просьбой, ~ сказал он. — Надеюсь, на
этот раз ты мне не откажешь.Меня охватило дурное предчувствие. Всего два дня назад
я видел в местной газете снимок, на котором был запечатлен
Улоко во время передачи сиротскому приюту пожертвования
в сто наир. Поэтому, рассудил я, его визит ко мне, несомнен¬
но, связан с деньгами.—	В чем дело? — спросил я. — Уверяю тебя, брат, что я го¬
тов сделать для тебя все, что в моих силах.^ Альманах «Африка», вып 7	161
—	Раз ты не захотел взять заем в банке, может, возьмешь
для меня деньги у себя в компании? Тысяч шесть, а то и по¬
больше. Выборщики требуют, чтобы претенденты на вакансии
в кабинете игве внесли безвозвратно депозит в две тысячи на¬
ир. Кроме того, я должен Молодому миллионеру четыре тыся¬
чи, которые ему сейчас понадобились. Через две недели я вер¬
ну тебе эти деньги.—	Что значит «взять деньги у меня в компании»? — спро¬
сил я. Советовать ему не претендовать на должность в кабине¬
те было без толку.—	Брать заем не надо. Деньги компании в твоем ведении?Я кивнул.—	Значит, от тебя требуется только взять деньги из сейфа.
Поскольку ты ими ведаешь, никто и не узнает, что ты их взял.
Когда я верну тебе деньги, снова положишь их в сейф.Я яростно затряс головой.—	Я такого сделать не могу!—	Почему?—	Потому что это непорядочно.—	Другие бухгалтеры делают. По правде говоря, мне тоже
\же один раз таким образом помогли, и никто ничего не узнал,
потому что я вовремя вернул деньги. И если это смог сделать
человек, который мне вовсе не родственник, то я не понимаю,
почему ты, мой родной брат, не можешь.—	Извини, Улоко, я этого сделать не могу. И лучше не
проси меня совершать поступки против совести.—	Вечно ты рассуждаешь о совести, словно только у тебя
и есть совесть! Совесть есть у всех, твое горе в том, что у тебя
она правит тобою. Ты ее раб!—	Лучше бы гы попросил меня сделать для тебя что-ни-
б>дь другое, Улоко. А из-за этого я могу попасть в беду.—	Достанешь ты мне деньги или нет? — спросил он, не
обращая внимания на мои слова.—	Извини, Улоко, не могу. Не могу так поступить.—	Вот, значит, как ты решил отплатить мне за все, что
я для тебя сделал? Я еще не забыл, сколько дал денег на твое
заграничное образование. Я приютил и кормил тебя несколько
месяцев, пока ты не нашел себе работу и квартиру. И тем не
менее, когда я прошу тебя помочь мне выбраться из затрудне¬
ния, ты мне отказываешь! Ты хочешь, чтобы я погиб,
я знаю! — В его голосе была горечь.Я очутился в трудном положении и не знал, чем ответить
на подобное обвинение.—	Ты можешь помочь мне, но не хочешь, — продолжал
Улоко. — Ты бухгалтер. Ты знаком со многими из тех, кто ра¬162
ботает в банке, но получить для меня заем не желаешь. На
этот раз я не прошу тебя обратиться в банк, а пойти к себе
в офис и взять для меня деньги из твоего собственного сейфа.
Я же сказал, что верну их, и все равно, ты не хочешь \ше
помочь.—	Ты, по-видимому, не понимаешь, на какой бесчестный
поступок меня толкаешь, как не понимаешь и того, что за этот
поступок меня могут выгнать со службы.—	Разве тех, кто уже так поступал, выгнали со службы?Я понятия не имел, что ему на это ответить. Наш спор шелпо параллельным линиям, которые нигде не пересекались, и
я был уверен, что, сколько бы я его ни убеждал, он никогда не
поймет, в какое сложное положение поставила меня его прось¬
ба. Мне тут же припомнились все случаи мошенничества
и присвоения чужих средств, о которых ежедневно писали га¬
зеты. На память пришел и счетовод из нашей компании, кото¬
рого за подделку нескольких чеков на совсем небольшие
суммы по сей день таскали по судам. Я решил рассказать Уло-
ко про этого счетовода, чтобы он понял, в какую вовлекает ме¬
ня беду своей просьбой. Он, не перебивая, выслушал меня до
конца.—	Должно быть, глупый он был человек. Будь он умный,
ни за что бы не попался. Все собаки воруют мясо, но попа
даются только те, у которых иа морде остаются следы крови
Ты, я уверен, достаточно умен, чтобы не попасться.Опять мне ие удалось заставить его понять не только без
нравственность такого поступка, но и связанный с ним риск
Тем не менее я был непреклонен.—	Улоко, то, о чем ты просишь меня, я сделать не могуОн поднялся. И укоризненным тоном сказал:—	Я понял, что на тебя больше рассчитывать не приходит¬
ся. Будет лучше, если каждый из нас пойдет своим путем.У меня сердце обливалось кровью, когда я глядел ему
вслед, но выполнить его просьбу я был не в силах.В ту ночь я долго не мог уснуть. Я лежал и видел перед со¬
бой жалкое лицо брата. Мне вспоминались мои суровые сен¬
тенции и его обвинения. Мне было одиноко и грустно. По¬
всюду меня обвиняют в равнодушии, в скупости и даже
жестокости и все потому, что я стараюсь поступать по совести.
Хорошо бы куда-нибудь от всего этого сбежать. Хорошо бы
рядом была моя невеста Ирука, только она одна могла меня
понять и утешить. Хорошо бы вернуться в Танзанию. Но как
быть с отцом?Перед тем как наконец уснуть, я принял решение отдать
Улоко ту тысячу наир, которую я накопил. Каждый месяц163
с тех пор, как я начал работать, я откладывал часть моего жа¬
лованья на выкуп за Ируку, которая в будущем году заканчи¬
вала университет в Лондоне. Расходы у меня были небольшие,
а поскольку я не подражал своим коллегам в их показном
и расточительном образе жизни, то сумел скопить, не отказы¬
вая себе в еде и предметах первой необходимости, значитель¬
ную сумму денег. С тяжелым сердцем решился я запустить ру¬
ку в мои сбережения, чтобы помочь брату, который живет не
по средствам и жертвует на благотворительность взятые
взаймы деньги ради престижа и нелепого стремления быть не
хуже других.И утром, когда я проснулся, на сердце у меня было тяжко.
Во сне я видел отца, который укорял меня за то, что, одалжи¬
вая брату деньги, я помогаю ему вести порочную жизнь, и на¬
стаивал, что, только когда Улоко негде будет одалживать
деньги, он всерьез столкнется с реальностью и научится «ве¬
шать свой мешок туда, откуда его можно достать».На работе в тот день я то и дело возвращался мыслями
к просьбе Улоко, к чеку, который я выписал на его имя, и к на¬
ставлениям отца во сне. Я разрывался между намерением дать
Улоко чек (о том, чтобы взять деньги, принадлежащие компа¬
нии, не могло быть и речи) и желанием предоставить ему воз¬
можность самому расхлебывать кашу, которую он же
и заварилВечером, положив чек в конверт, я поехал к Улоко Я не
рассчитывал застать его дома и собирался осгавить конверт
Ани. И был несказанно удивлен, когда оказалось, что Улоко
дома. Он сидел в гостиной, закрыв лицо руками. Рядом в крес¬
ле сидела Ани, и слезы бежали у нее по щекам.~ В чем дело ? —спросил я, переводя взгляд с Ани на
Улоко.Улоко поднял голову, посмотрел на меня и снова закрыл
лицо руками, оставив мой вопрос без ответа.—	В чем дело? Можете вы мне сказать? — повторил я, пере¬
водя взгляд с Улоко на Ани. Наверное, это из-за моего отказа
помочь Улоко, решил я.Я сел в ожидании ответа, но они молчали. Прошло не¬
сколько минут, и я снова спросил, в чем дело.На этот раз, захлебываясь слезами, Ани объяснила мне, что
партия товаров, которую Улоко вез контрабандой из Того, бы¬
ла задержана на таможне и конфискована. И только случайно
Улоко самому удалось ускользнуть от таможенников.-	Как теперь вернуть банку те деньги, на которые он купил
конфискованный товар? — рыдала Ани. — У нас не осталось да¬
же на еду.164
Что можно сказать в подобной ситуации, когда одновре¬
менно хочется и ругать и жалеть?—	Ани,—сказал я,—от слез легче не будет. Пока есть
жизнь, есть и надежда. У нас в народе говорят, что только
шерть непоправима. Лучше расстаться с деньгами, чем
С жизнью.Улоко издал стон, но продолжал молчать.—	Чиго, ты, по-видимому, недооцениваешь всю серьезность
нашего положения, — всхлипнула Ани.—Ты не представляешь
себе, сколько твой брат должен. Где он возьмег деньги пога¬
сить эти долги?—	Жизнь идет полосами: за плохим следует хорошее, - пы¬
тался я их утешить.Улоко, который не проронил ни слова с тех пор, как я при¬
шел, сидел в кресле и тяжело вздыхал.—	Подумать только. Молодому миллионеру, который по¬
тащил Улоко с собой в Того, удалось провести свою партию
товара через таможню! — негодовала Ани. — Улоко потерял
все, а Молодой миллионер — ни единого ящика. Это неспра¬
ведливо. Очень несправедливо.—	Но жизнь полна несправедливостей, — сказал я. — Есть
люди, которым, какие бы дурные поступки они ни совершали,
все сходит с рук.Мне припомнились слова отца, когда он говорил об Улоко
и его образе жизни: «Он очутился в стране безухих, и потому
решил сам отрезать себе уши. Он не знает, что крыса, пустив¬
шись играть вместе с ящерицей под дождем, слишком поздно
вспоминает, что ей не так легко просушить свою шубку, как
ящерице свою шкурку». Я все время чувствовал, что дружба
Улоко с Молодым миллионером обернется для моего брата
бедою. Из того, что мне довелось слышать о Молодом мил¬
лионере, я знал, что он закоренелый мошенник из тех, кого
с поличным не поймаешь, а уж если и поймаешь, то он так или
иначе уйдет от последствий.—	И ведь мы с тобой, Чиго, предупреждали Улоко, чтобы
он не ввязывался в эту авантюру, — плакала Ани, перебивая
мои мысли.—	Заткнись, не то я тебя убью! — заорал Улоко. Ее послед¬
ние слова его очень обидели, ибо ничто так не злит, как слова
«тебя предупреждали», когда ты пытаешься оправиться от
удара.Наступило тяжелое молчание. Как в склепе. Только
всхлипывания Ани время от времени нарушали тишину.^ Ты принес мне деньги? - вдруг спросил Улоко, впиваясь
в меня взглядом.165
—	Видишь ли... Нет... — заикаясь, ответил я.— Но я...
Я принес тебе чек на тысячу наир. Это все, что у меня есть.
Извини, но больше я ничего сделать для тебя не могу.Это было не совсем правдой, потому что я оставил себе
часть денег на всякий непредвиденный случай. Я поднялся,
подошел к нему и протянул ему чек. Шли секунды, казавшиеся
мне вечностью, он смотрел на чек, но не брал его.—	Какой прок от тысячи наир? — спросил он, и в голосе его
слышался только упрек.—	То, 410 я отдаю тебе ^юи последние сбережения, доказы¬
вает, что твоя cyдLбa мне не безразлична, — сказал я, все еще
протягивая ему чек.—	Ты должен быть благодарен за то, что тебе дают. — под¬
сказала Аии.—	А тебя кто спрашивает? — цыкнул на нее Улоко. Бедная
женщина, он вымешал на ней свою досаду.—	Не делай из меня козла отп\щения! — крикнула Ани
и вышла из комнаты.Наконец Улоко взял у меня чек.—	Это всего лишь капля в море, но я возьму его. Лучше,
чем ничего. — В голосе его было больше упрека, чем благодар¬
ности, но я ре^иил не обрагцать на это внимания.—	Видишь, в каком я положении? — продолжал он,-Что
и говорить? Вся моя надежда только на гебя. Никто у вас
в компании не заметит отсутствия денег, пока я их тебе не
верну.Появление в комнате Ани избавило меня от необходимости
высказать ему все, что я о нем думаю. Спустя пять минут
я уже ехал домой.Глава трм1адцатаяВ понедельник, сразу после празднования Дня независимо¬
сти, я вылетел в Лагос на совещание главных бухгалтеров ком¬
паний, принадлежащих государству, и компаний со смешанным
капиталом.Последний }ик-энд я, как обычно, провел у отца. Он был
в отличном настроении и говорил мне, как он доволен тем. чю
у него есть Нвеке, которого он называл «посланцем божьим».
Отец показал мне все наши земли и где проходят их границы.
Он был казначеем } людей своей возрастной группы и ведал
деньгами, полученными от сдачи внаем безземельным ферме¬
рам участков, которыми они владели сообща. Он познакомил
меня с их денежными документами и показал, где хранит
деньги.166
Отец выглядел вполне прилично, и я не мог понять, почему
он вдруг предупредил Амаезе, У л око и меня (У л око в тот уик¬
энд приехал в деревню посмотреть, как идет строительство его
нового дома), чтобы, когда он умрет, его не держали в покой¬
ницкой, а сразу после смерти тихо похоронили. В самых су¬
ровых выражениях он осудил новомодный обычай держать
мертвецов в покойницкой неделями, а то и месяцами, пока
идут тщательные и дорогостоящие приготовления к погребаль¬
ной церемонии. С насмешкой рассказал он нам о человеке,
продержавшем гело своего отца в покойницкой целых полгода,
ибо спешно принялся строить двухэтажный дом, который, по
его мнению, был подобающим местом для панихиды.Пока я летел в Лагос, я то и дело возвращался мыслями
к тому, что наказывал нам с Амаезе и Улоко отец. Мне отчет¬
ливо по\шился его ответ, когда я спросил, не болен ли он и не
следует ли отвезти его к врачу в Энугу, как я уже делал
дважды.—	Конечно, нет, — ответил отец, — но пока я в здравом уме
и твердой памяти, о таких вещах не следует забывать.Мое пребывание в Лагосе было не из приятных, ибо сове¬
щания тянулись часами, в уличном движении царил хаос, а
6 отеле, где я остановился, — он считался одним из лучших —
плохо кормили и плоко обслуживали. Мне и еще нескольким
участникам сорещания так опротивел ресторан при отеле, что
мы перебрались в маленькую, но приличную частную столо¬
вую, которой заправляла необразованная, зато очень растороп¬
ная женщина. Блюда в этой столовой выглядели очень аппе¬
титно, и в то время как в отеле невозможно было раздобыть
холодного пиза, > этой женщины в холодильнике всегда стояло
ледяное пиво.В ее столовой я встретил инженера Аку, и мы с ним побол¬
тали, как старые друзья. Когда я поведал ему о моих пробле¬
мах, он, рассмеявшись, заметил:—	Я ведь предупреждал вас, что вам будет нелегко привык¬
нуть к здешней жизни, а?Совещание закончилось в пятницу вечером, а в субботу
днем я вылетел в Энугу. Я хотел улететь еще утром, но не су¬
мел попасть на оба утренних самолета. Я по-прежнему не
умел брать верх в сражении за посадочный талон.Самолет прибыл в Энугу в половине пятого. Я поднимался
по лестнице к себе в квартиру, как вдруг появилась моя сосед¬
ка снизу, миссис Экью, и сказала, что, пока я отсутствовал, ко
мне трижды приходила Ани, которая просила передать, чтобы
по приезде из Лагоса я тотчас пришел к ним.Большое спасибо, — поблагодарил я миссис Экью и под¬167
нялся наверх. Бросив чемодан на кровать, я схватил ключи от
машины и сбежал вниз.Улоко отсутствовал, но Ани была дома. Она сидела в го¬
стиной, держа на руках Канайо. Г олова малышки была обвяза¬
на мокрым платком. Ибе стоял, прильнув к матери, на веках
у него висели крупные капли слез.—	Что случилось? — спросил я, дотрагиваясь до лба Ка¬
найо. Лоб был обжигающе горячий.—	У Канайо высокая температура, — ответила Ани дрожа¬
щим голосом.—	Давно?—	Нет, только сегодня.—	Ты показывала ее врачу?—	Да, мы только что вернулись от врача. Он сделал ей
укол и дал микстуру.—	Ибе тоже болен?—	О нет. Просто он тоже хочет ко мне на колени.Я попытался отвести Ибе от матери, но он цепко держалсяза нее.—	Не трогай его, — сказала мне Ани. — Он бывает иногда
очень упрямым.—	Где Улоко?—	Как всегда, отсутствует.—	Моя соседка сказала мне, что ты просила меня прийти.—	Да, я три раза заходила к тебе. Приезжал из деревни
Нвеке, сказал, что отец болен.У меня упало сердце.—	Когда он приезжал?—	Еще в среду.—	Улоко ездил в деревню — Я не мог справиться с охва¬
тившим меня беспокойством.—	Нет. Сказал, что сможет поехать только сегодня вече¬
ром. У него, как всегда, куча дел.—	Тогда я немедленно еду в деревню.—	Ты ведь только что прилетел из Лагоса!—	Ну и что?—	Давай я хоть приготовлю тебе поесть Ты, наверное,
страшно голоден?—	Не беспокойся. Поем, когда приеду в деревню. Может,
отец в тяжелом состоянии, нужно ехать немедленно.Я помчался обратно к себе. Несся по улицам, ничего не ви¬
дя, ничего не разбирая. Отец болел редко, и если он послал за
нами Нвеке, значит, ему требовалась помощь. Амы дома не
было, я оставил ему записку о том, что уезжаю в деревню, по¬
тому что заболел отец, и просил передать об этом >правляю-168
щему, если не вернусь на работу к понедельнику. Я сунул запи¬
ску ему под дверь.Не прошло и двух часов, как я уже подъезжал к деревне.
Мой дядя Амаезе стоял на пересечении дороги с тропинкой,
что вела к его дому, по-видимому, в ожидании нас с Улоко.
Доехав до того места, где он стоял, я остановился. Но он уз¬
нал меня, только когда я с ним поздоровался.—	А, это ты, Чиго? —сказал он.—Я стал плохо видеть.—	Как отец? — спросил я.Не ответив на мой вопрос, он спросил сам:—	Почему ни ты, ни Улоко не приехали сразу же?—	Я был в Лагосе на совещании и вернулся в Энугу не¬
сколько часов назад.—	Понятно, — кивнул он.—А то я никак не мог взять
в толк, почему тебя нет. А Улоко?—	Он приедет сегодня попозже. Как отец?—	Плох. Я только что от него. Я не знал, что делать. Вас
с Улоко все нет и нет.Я сел в машину и поехал дальше. Вскоре я уже был в оби
отца. Отец лежал в постели, а Нвеке с отрешенным лицом си¬
дел у него в ногах. В комнате была и моя сестра Огойи.—	Отец! — окликнул я его, наклоняясь над ним.—	Это ты, Чиго? — не спросил, а прошелестел он,—	Я, отец. Извини, что я не приехал сразу, когда ты послал
за мной Нвеке. Меня не было в Энугу. Я всего несколько часов
назад вернулся из Лагоса.—	А.я-то не мог понять, что тебя задержало, — шепотом
отозвался он. — Не приехать сразу — это так не похоже на тебя.—	А теперь, раз уж я здесь, отец, позволь мне немедленно
отвезти тебя в бюльницу.—	Нет, сын мой. Слишком поздно. Конец мой близок. Не¬
зачем тратить деньги на больницу. Ты сделал для меня все,
что мог. Ты сделал меня счастливым в последние дни моей
жизни. - Он задыхался. Ему было трудно говорить, хотя гово¬
рил он еле слышно и медленно.—	Отец, хочешь ты или нет, а я везу тебя в больницу, - ска¬
зал я.Огойи, которая до сих пор плакала молча, подняла голову.—	Когда ему стало хуже, он не разрешил нам с Амаезе от¬
везти его в больницу. Он сказал, что будет ждать вас с Улоко.В растерянности я посмотрел на отца. Заходящее солнце за¬
глянуло в комнату, озарив своим лучом его лицо. Уходит ли
с солнцем и его жизнь? Я склонился над ним. Он дышал тяже¬
ло, с хрипом. Несколько раз попытался что-то сказать мне,
Но так и не сумел.169
—	Когда он ел в последний раз? —спросил я, ни к кому
в частности не обращаясь.—	Сегодня он не съел ни крошки, — ответ1ша Огойи.-А
вчера проглотил чуть-чуть кукурузной каши, и все.—	А когда он заболел? — спросил я.Огойи повернулась к Нвеке. Она не знала когда.—	Вечером в воскресенье, — ответил Нвеке. — А в среду
утром ему стало хуже, вот он и послал меня в Энугу за вами
или за У л око.Я еще раз попытался уговорить отца поехать в больницу,
но он не хотел об этом и слышать. Я решил рано утром съез¬
дить в Оничу и во что бы то ни стало привезти врача.Пришли Амаезе с женой, и мы впятером сели у постели
отца.—	Где Адаего? — вспомнил вдруг я.—	На базаре, конечно, где же еще? — отозвалась Огойп—	Даже когда ее муж так болен? - рассердился я.—	Она-то ведь здорова, — ответила Огойи.—	Раз уж ты вспомнил про Адаего, а где твой брат Уло-
ко ? —обратился ко мне Амаезе.—	Я не видел его перед отъездом из Энугу, но Ани сказала,
что вечером он приедет.—	А где Ани? Почему она не приехала, раз Улоко занят?
У нее ведь тоже есть машина?Я объяснрш, стараясь, чтобы отец не слышал, ибо боялся
его огорчить, что больна Канайо. Я не мог заставить себя ска¬
зать им правд>: Ани не приехала, потому что ей не разрешил
мой брат.Улоко явился около семи вечера. Только он вошел, как
Амаезе принялся его ругать. Он так рассердился, что не дал
Улоко и слова вымолвить в свое оправдание.Улоко вызвал меня на улицу и начал расспрашивать про
самочувствие отца. Я пересказал ему то, что узнал от Нвеке
и Огойи. Улоко был и вправду обеспокоен состоянием отца.
Я с радостью заметил, что, несмотря на то, что он весь был
поглощен добычей денег, в нем все-таки продолжала жить лю¬
бовь к отцу.Когда мы снова вошли в спальню отца, я приготовил ему
питье, но он не стал пить. Всякий раз, когда я подносил
чашку к его губам, он ее осторожно отталкивал, не говоря
ни слова.Адаего вернулась домой после семи. Когда она вошла к от¬
цу, никто с ней не заговорил. Она, по-видимому, прочла наши
мысли и поэтому воздержалась от какого-либо поступка, спо¬
собного напомнить нам о ее пренебрежении к отцу. Она при-170
иесла себе стул и уселась возле двери. Про ужин в этот вечер
мы просто забыли.Около девяти отцу стало еще хуже. Сделав над собой уси¬
лие, он сказал:—	Я не хочу, чтобы меня, когда я умру, держали в покой¬
ницкой. Похороните меня скромно и быстро.Его слова меня потрясли. Я посмотрел из Амаезе. Наши
взгляды встретились. Он скорбно покачал головой. Улоко
вскочил и подошел к постели отца. Оюйи и Оибо беззвучно
плакали.—	Не говори о смерти, отец. — сказал я, склоняясь над
ним — Я \верен, что ты поправишься. — Я храбрился, стараясь
отогнать от себя страх.Улоко даже попытался >бедить отца, что он скоро выздоро¬
веет. Он сидел в ногах отца, а я в изголовье кровати.Амаезе, заметив в отце перемену, выслал из комчагы жен¬
щин и Нвеке. Отец начал задыхаться, Я приподнял его голову,
чтобы было легче хватать ртом возд\х. Лишь бы дождаться
утра, а утром мы отвезем его в больницу. И почему я не отвез
его в больницу раььше, п>сть против воли? Но позволил бы он
мне это сделать"^ По мере того как состояние его ухудшалось,
я все больше и больше ругал себя за то, что силой не отвез его
в больницу.Отец умер в половине одиннадцатого вечера. Голова его
покоилась > меня на коленях Я смотрел на его у\1иротворен-
ное лицо, и в горле у vienn рос комок. Амаезе и Улоко помо¬
гли мне положить его на кровать. Я вышел на улрщу и, пря¬
чась позади оби, дал выход своим чувствам.Мы, я говорю о мужчинах, изо всех сил старались успо¬
коить женщин, которые зарыдали, когда им стало известноо	кончине отца. Адаего упала на землю и, не слушая никаких
увещеваний^ грозилась покончить с собой, а потом, когда
Амаезе поднял ее и держал, чтобы не дать ей возможности
причинить себе какую-нибудь бед>, рвалась из его рук. Через
несколько мин>т она обессилела, лежала, сжавшись в клубок,
на земле, и выла, как собака.Горе Огойи было безмолвным, но глубоким. Потрясенная
происшедшим, она сидела в углу, стиснув руки и бормоча что-
то про себя. По нашему обычаю плакать в эту ночь запреща¬
лось, и только самых близких родственников полагалось изве¬
стить о смерти отца. Рано утром деревня услышит душеразди¬
рающие стенания, означающие, что в дом пришла смерть.Чуть придя в себя от случившегося. Амаезе, Улоко, я и еще
три наших родственника сели обсудить, как устроить похо¬
роны.171
—	Улоко, — начал Амаезе, — ты старший сын, и на тебе ле¬
жит ответственность за похороны. Мы же собрались здесь,
только чтобы дать тебе совет и помочь сделать все так, как ты
пожелаешь.Улоко встал.—	Сначала я должен поговорить с Чиго. - Он завел меня за
семейный дом и там сказал: - Утром первым делом я отвезу
тело отца в Оничу в покойницкую.—	Для чего? — вскричал я.—	Тсс... тсс...—зашикал он.—Чего ты кричишь? — Пусть
тело отца лежит в покойницкой, пока мы будем готовиться
к похоронам.—	Ты этого не сделаешь! — опять закричал я. — Он же ска¬
зал перед смертью, что не хочет этого.—	А что, по-твоему, скажут обо мне мои друзья и мои де¬
ловые партнеры, практически все, кого я знаю, если я не сумею
похоронить отца, как полагается?Я вьппел из себя.—	Плевать мне на то, что они скажут! Значение имеет толь¬
ко воля отца. Неужели ты не можешь хоть раз забыть про то,
что подумают или скажут другие, и поступить по-своему?
Я знаю только, что отца следует похоронить скромно, как он
завещал нам перед смертью.—	Послушай, Чиго, — не сдавался Улоко, — теперь, когда
отец умер, главой нашей семьи стал я. Следовательно, мне
и решать, как нам поступить. Я не позволю тебе делать из ме¬
ня посмешище. Я хочу похоронить отца так, как полагается.—	Тогда считай, что я в этом не участвую.—	Я так и знал, что ты это скажешь. Ты всегда жалел день¬
ги. Думаешь, я тебя не раскусил? Скряга!—	Можешь обзывать меня, как угодно. Я знаю только, что,
пока отец был жив, я делал для него все, что в моих силах,
старался, чтобы он жил хорошо.—	Тогда почему же ты отказываешься устроить ему до¬
стойные похороны? — ухмыльнулся Улоко.Я окончательно вышел из себя и совсем перестал сдержи¬
ваться:—	То, что ты называешь «достойными похоронами», на
самом деле только предлог, чтобы потешить свое чванство. Ес¬
ли ты не хотел тратить деньги, чтобы сделать отца счастливым
при жизни, зачем под видом погребальной церемонии тратить
их на развлечение твоих друзей? И вспомни, ведь тебе придет¬
ся брать взаймы каждый кобо^, чтобы устроить празднество,1	К о б о — мелкая монета.172
которое ты со своими приятелями называешь «похоронами».
Мне надоело спорить с тобой, — продолжал я. — Я знаю, у ме¬
ня нет власти помешать тебе сделать то, что ты задумал, но,
по крайней мере, у меня есть возможность не участвовать
в твоей затее. Можешь делать, что хочешь, но без меня.Он был явно поражен моими словами, ибо никогда не слы¬
шал от меня ничего подобного.После минутного молчания он, по-видимому, пришел
в себя.—	Я расскажу нашим родственникам о твоей жадности,—
пригрозил он и ушел в оби, где его ждали Амаезе и другие.Услышав о смерти отца, появилось еще несколько наших
родственников. Через некоторое время мне пришлось пред¬
стать перед, так сказать, судилищем инквизиции. Улоко изло¬
жил им мою позицию в отношении отцовских похорон, и они
решили выслушать мои аргументы.—	Амаезе, — начал я, — ты ведь слышал, как отец перед
самой смертью велел нам похоронить его скромно и запретил
класть в покойницкую, так?—	Так-то так...—нерешительно протянул Амаезе.—	Почему же вы не хотите выполнить последнюю волю по¬
койного? — спросил я.Амаезе запнулся, и Улоко поспешил ему на помощь.—	Потому что отец не предполагал, какой урон будет нане¬
сен нашей репутации, если мы выполним его волю. Отец умер.
Живы мы, и нам решать, как поступить.К моему удивлению и отвращению, родственники, один за
другим, начали просить меня согласиться с тщательно проду¬
манным Улоко планом проведения погребальной церемонии.
Когда очередь дошла до Огойи, она разрыдалась. Слова ее
свидетельствовали о том, что она сбита с толку, и не знает,
чью принять сторону. Но меня не тронули доводы и просьбы
моих родственников, и, выслушав их, я заявил, что не буду
вместе с ними нарушать последнюю волю отца.Убедившись, что не в силах заставить меня передумать, они
прибегли к угрозам и шантажу. Вслед за Улоко они кричали,
что, если я не соглашусь подчиниться, меня отлучат от нашей
семьи. Меня обзывали неблагодарным сыном, скрягой и хан¬
жой. Позабыв обо всем, что я делал для отца, пока он был
жив, они на все лады расхваливали Улоко, который уже давно
не заботился об отце и объявился лишь у его смертного ложа,
чтобы устроить ему «достойные похороны», которые будут
стоить не одну тысячу наир.Только один наш родственник, самый старый из всех, — он
приходился двоюродным братом моему деду — замолвил за173
меня доброе слово. Он ггохвалил меня за заботу об отце и под¬
держал мое желание выполнить последнюю волю покойного.Но его, по-видимому, никто не услышал. Амаезе, говоря от
лица собравшихся, заявил, что, если я по-прежнему не согласен
с желанием Улоко устроить похороны, как он задумал, и не
хочу принять в них денежного участия, мне придется навсегда
покинуть нашу cev^ью. У меня сердце обливалось кровью, ког¬
да я услышал, что Амаезе — подумать только! — так жестоко
со мной разговаривает. Я был совершенно ошарашен, увидев,
что он принял сторону Улоко, которого всего несколько часов
назад ругал за то, что тот не явился к отц> по первому же
зову.Я >шел к себе в комнат> в семейном доме. Было три ночи,
часа через два должны были начать, как полагалось по обы¬
чаю, оплакивать покойного. Но раз Улоко увезет тело отца
в покойницкую, где его заморозят и будут держать до тех пор,
пока не завершится подготовка к погребальному обряду, зна¬
чит, оплакивать отца не будут. Известие о его смерти переда¬
дут по цепочке из дома в дом, а тем временем Улоко подгото¬
вится к официальному объявлению о его кончине.В ту ночь я ни на минуту не закрыл глаз. Скорбь по отцу
усугубилась несправедливыми обвршениями, которые предъяви¬
ли мне наши родственники. Снова я мечтал \ видеть рядом
близкого мне человека — Ир>ку. Она одна была способна меня
утешить.В пять часов я пошел искать Нвеке и нашел его в углу ве¬
ранды отцовского оби. Он был потрясен смертью отца и почти
не мог говорить. Я сказал ему, что рано утром мы с ним уез¬
жаем в Энугу, и велел тотчас же собрать все его вещи.Кроме Огойи, которая по секрету от других сделала попыт¬
ку уговорить меня передумать, никто из родственников больше
со мной не разговаривал. Но и мольбы Огойи меня тоже не
тронули.В половине шестого тело отца засунули в принадлежащий
Улоко «мерседес». Горько и до слез мучительно было смо¬
треть, как его увозят в то место, к которому он при жизни пи¬
тал отвращение.Около шести, захватив с собой Нвеке, я выехал в Энугу.Глава четырнадцатаяКогда я приехал в Энугу, Амы дома не было. Это меня
обрадовало, потому что мне требовалось время прийти в себя
от потрясения, вызванного смертью отца и облыжными обви-174
нениями моих родственников. Время нужно было и для того,
чтобы решить, о чем из случившегося за последнее время мож¬
но рассказать Аме, который как человек дотошный будет изво¬
дить меня расспросами.Я велел Нвеке приготовить себе что-нибудь поесть, а за ме¬
ня не беспокоиться, так как хмне есть не хотелось. Но он тоже
один есть не стал и пошел к себе в комнату, а не на кухню.Я пролежал в постели весь день до пятп вечера, когда при¬
шел домой Ама и, заметив, что я вернулся, прибежал разуз¬
нать у меня, что случилось Узнав о смерти моего отпа. он ис¬
кренне огорчился и начал расспрашивать меня, как 01ец
умирал и как мы собираемся его хоронить. Сам того не желая,
я сказал ему всю правду. Не следовало, конечно, этого делать,
но на сердце у меня было тяжело, и мне не терпелось хоть
чуть-ч>ть освободиться от этой тяжести.—	По-моем>, неправ ты.— сказал Ама,— а твой брат прав.
Забудь то. что сказал твой отец перед смертью. Умирающие
часто бывают не в себе. Люди будут смеяться, если вы похоро¬
ните своего отца скромно, как он завеш^ал. Он умер и не смо¬
жет ником> объяснить, что скромные похороны ему устроены
потому, что он сам того пожелал.Я был слишком утомлен и расстроен, чтобы вступать
с Амой в спор, зная наперед, что он тоже принадлежит к той
группе людей, которых больше волнует, что подумают о них
люди, нежели, правильно ли они поступают. Я просто повто¬
рил, что отец неоднократно, еще в ту пор>, когда не был бо¬
лен, просил похоронить его скромно.—	Прими мои соболезнования. — сказал Ама после того,
как мы несколько минут просидели молча, и встал. — Советую
еще раз подумать, прав ли ты в своем решении не принимать
участия в похоронах. Люди будут над вами смеяться, если вы
не устроите достойных похорон.Он ушел, и я вздохнул с облегчением. Его совет меня толь¬
ко разозлил. Эти так называемые «достойные похороны» по¬
явились в Нигерии недавно, проникли в нашу жизнь вместе
с меркантильностью, притворством и конформизмом и были
явлением прямо противоположным нашим традициям и обы¬
чаям.В понедельник я пошел на службу, надеясь за работой за¬
быть о своих бедах. Уже перед самым уходом домой мне дове¬
лось услышать, как мистер Иче, человек, который с такой серь¬
езностью оспаривал мое распоряжение представить копии
свидетельств о браке, пересказывал одному из наших сотруд¬
ников содержание нашего с Ахмой откровенного разговора.
Я тотчас же понял, что сделался предметом сплетен и насме¬175
шек, вскоре все до единого сотрудники будут считать меня
скупым и неблагодарным сыном. Я ругал себя за то, что выло¬
жил Аме всю правду, хорошо зная, какой он коварный и веро¬
ломный человек.Я собирался сесть в машину, когда ко мне подошла Веро¬
ника. Я понял, что она хочет спросить меня про Нвеке.—	Добрый день, сэр, - чуть застенчиво обратилась она ко
мне.—С сожалением услышала о смерти вашего отца, сэр.Я не ошибся. Кроме Амы, я никому не говорил о смерти
отца.—	Кто вам об этом сказал? — спросил я.—	Я слышала чужой разговор. Очень сожалею, сэр.—	Спасибо, — поблагодарил я. И хотел было спросить ее,
что еще она слышала, но передумал. Я сказал ей, что Нвеке те¬
перь будет жить у меня. Потом я сел в машину и поехал
домой.Через неделю меня пригласил к себе управляющий и велел
выписать чек на пятнадцать тысяч наир на имя подрядчика, ко¬
торый отремонтировал и обставил заново его виллу. Я еще раз
напомнил ему, что, истратив такую сумму на его дом, мы не
сможем выдать жалованье нашим сотрудникам в конце месяца,
но он настаивал на своем указании.—	Если нам не хватит денег, я расскажу сотрудникам, в чем
дело, — спокойно предупредил его я.—	Ты что, мне угрожаешь? — вскричал он.—	Ни в коем случае, — ответил я. — Просто предупреждаю.Несколько дней я тянул и не подписывал чека, стараясь темвременем придумать, как бы уклониться от выполнения его
приказа. Но он так на меня нажимал, что я, помня о своей
обязанности ему подчиняться, подписал чек, заставив, правда,
и подрядчика подтвердить получение этих денег.Однажды вечером, через несколько дней после смерти отца,
на экране моего телевизора вдруг появился его некролог. Фо¬
тография, которую показали вместе с некрологом, была сдела¬
на по моей инициативе и за мои деньги, когда я сообразил, что
у меня нет хорошей фотографии, которую я мог бы хранить
в память о нем, если он умрет раньше меня. Я горько улыб¬
нулся, усльппав текст некролога, сочтенного и подписанного
Улоко. Он называл отца «нашим горячо любящим отцом»,
а перечисляя «оставшихся его оплакивать», намеренно опустил
мое имя. Согласно вновь заведенному обычаю, в некрологе
указывались дата и место прощания с покойным и дата его по¬
гребения. Некролог заканчивался приглашением всех желаю¬
щих принять участие в погребальном обряде.До того как я лег спать, некролог появлялся на экране теле¬176
визора еще пять раз. Никому не удастся обскакать Улоко
В умении рекламировать все, что связано с его особой. И не
важно, что некролог вынуждены читать телезрители, девяносто
девять процентов которых не имеют об усопшем ни малейшего
понятия, - это Улоко не интересует.Некролог отца демонстировался еще два вечера, после чего
объявлению о его смерти была посвящена целая страница
в «Дейли Таймс». Снова в списке его детей, внуков, дядей, пле¬
мянников и двоюродных братьев, которые остались его опла¬
кивать, мое имя было опущено. Улоко истратил целое состоя¬
ние на объявление о смерти отца средствами массовой инфор¬
мации.Вечером того же дня, а это был понедельник, ко мне зашла
Ани. После смерти отца это была первая наша встреча. Она
даже не присела.—	Не нужно, чтобы Улоко знал, что я была здесь, — сказала
она. — Я очень расстроена вашей ссорой. И пришла сказать,
что похороны отца состоятся в следующую субботу.—	Я знаю. Я видел некролог по телевизору и в «Дейли
Таймс» и слышал по радио.—	Надеюсь, ты придешь?—	Нет. Разве ты не знаешь, что мои родственники не хотят
меня больше видеть? Улоко не сказал тебе, что меня изгнали
из семьи?—	Но это не значит, что ты не имеешь права попрощаться
с отцом. В конце концов, никто о нем не заботился так, как ты.—	Не хочу портить Улоко настроение. Я не приду. Если
верно, что мертвые могут видеть, то отец меня поймет.—	Ты должен прийти, Чиго. Должен! - со слезами на гла¬
зах уговаривала меня Ани. — Как мне все надоело! Как надо¬
ело!Я стал ее утешать и, сам того не заметив, пообещал ей
прийти на похороны отца.—	Как хорошо, что ты согласился прийти, - немного ожи¬
вилась она. — А теперь мне пора. Как я уже сказала, я не хочу,
чтобы Улоко знал, что я была у тебя. Он меня убьет.Я попрощался с ней у дверей.На следующий день у меня в кабинете появилась явно
обеспокоенная Вероника.—	Что случилось, Вероника? — спросил я.—	Правда ли, что вы не пойдете на похороны вашего от¬
ца? — робко спросила она.—	Кто вам это сказал, Вероника?—	Видите ли, когда кто-нибудь из сотрудников в нашей
компании теряет близких, все остальные собирают деньги,177
чтобы помочь ему в погребальных расходах. И выражают свое
соболезнование.—	Да?—	Ама сказал, что вам мы не будем ни собирать деньги, ни
выражать соболезнование.—	Когда он это сказал?—	На общем собрании.—	Но почему? — спросил я.Она ответила не сразу.—	Он говорит, что вы не хотите истратить ни одного кобо
на похороны отца, поэтому незачем собирать для вас деньги.
Мне не понравилось, как он это сказал. Я вам уже говорила,
что он вас не любит. Он всегда выступает против вас, и управ¬
ляющий его поддерживает.-Она помолчала с минуту, а по¬
том, стараясь говорить как можно учтивее, спросила меня,
правда ли то, чю сказал Ама?—	Я не слушаю сплетен, — произнес я, не отвечая на ее
вопрос.У нее не хватило смелости повторить свой вопрос, и с этим
она вышла.Наступил конец месяца, и компания не сумела выплатить
сотрудникам жалованье. Прождав дня два и ничего не получив,
они прислали ко мне как к главному бухгалтеру делега¬
цию с вопросом, почему им не платят. Я от них ничего не
скрыл.На следующий день весь младший персонал и рядовые со¬
трудники отказались работать. Они пошли к управляющему
и заявили, что. пока им не выплатят жалованье, они на работу
не выйдут.Управляющий послал за мной и, как только я вошел к не¬
му, кинулся на меня:—	Почему ты сказал нашим работникам, что я виноват
в том, что им не платят жалованье?—	Разве это не так? — тихо спросил я.—	Послушай, ты, мистер Праведник, — ухмыльнулся он,—
раз ты сам не намерен учиться у других и не желаешь подчи¬
няться заведенному у нас порядку, я тебе задам жару. Ты еще
пожалеешь, что связался со мной.—	Но я информировал вас о нашем финансовом положе¬
нии, прежде чем подписать чек на пятнадцать тысяч наир, ко¬
торые вы истратили на ремонт и обстановку вашей виллы.
Я предупреждал вас, не так ли, что нам нечем будет в конце
месяца платить жалованье?—	Поэтому ты и решил рассказать сотрудникам о нашей
беседе? Я тебя так проучу, что ты век не забудешь! Увидишь!178
—	Только для этого вы меня и вызывали? — нарочито спо¬
койно спросил я. Я достиг своей цели: пусть служащие нашей
компании знают, куда пошли деньги, предназначенные для вы¬
платы им жалованья.—	Вон из моего офиса! — заорал управляющий.—	Благодарю вас, — сказал я и вышел довольный, что мне
удалось его разозлить.Работники компании продлили забастовку еще на несколь¬
ко дней, пока им не заплатили. Управляющему удалось по¬
лучить в банке заем и справиться с финансовыми затруд¬
нениями.Хотя я и пообещал Ани прийти на похороны отца, меня на¬
чали одолевать сомнения, правильно ли я поступил. Я не
предусмотрел того, что родственники могут просто не пустить
меня в наш двор. Я долго размышлял над тем, как мне быть,
но в конце концов решил поехать на похороны и провести в де¬
ревне, если мне разрешат, только одну ночь.Я выехал из Энз/гу в пятницу к вечеру, так как похороны
отца должны были состояться на следующий день. В деревню
я приехал после шести и услышал еще издали причитания пла¬
кальщиц Не успел я въехать во двор, как Улоко, который
первым заметил меня, тотчас велел мне убираться. Я не обра¬
тил внимания на его слова, тогда он поднял такой шум, что
пришлось нашим родственникам собраться и решать, кэк
быть. И вновь все они высказались против моего присутствия.
Только Уде, старейший из них, пригрозил, что уйдет домой,
если меня выгонят.—	Вы, наверное, хотите, чтобы вся округа узнала про ссору
у нас в семье, — обратился он к ним. — Как старейший из вас,
я настаиваю, чтобы Чиго, нравится вам это или нет, был
здесь. Он должен сидеть среди родственников, как пола¬
гается по обычаю. А теперь попробуйте сказать, что я
не прав.Улоко отошел ворча, за ним потянулись и остальные. На
этот раз они не осмелились выступить против Уде, своего
патриарха.Я вошел в гостиную семейного дома, где для прощания бы¬
ло выставлено тело отца. И не поверил своим глазам. Он воз¬
лежал на роскошном золоченом ложе, окутанном бесчисленны¬
ми метрами чудесного белого кружева. И сам он был облачен
в саван из той же необыкновенной кружевной ткани. Кру¬
жевные занавеси висели на окнах и на дверях комнаты, кру¬
жевным был и балдахин у нею над головой. Пол был устлан
мягким красным ковром, явно только что доставленным из
лавки.179
я смотрел на отца и не мог сдержать слез. Тысяча и одно
чувство переполняли мое сердце, пока я стоял, глядя на тело
отца, которое от долгого пребывания в покойницкой раздулось
и потемнело.Я вынул носовой платок и промокнул слезы. В одном углу
комнаты, в окружении своих родственников, сидела Адаего.
Она не переставая рыдала и била себя в грудь. Как раз перед
тем, как я вышел из гостиной, она разразилась песнопением,
повествуя окружающим, как горячо она любила покойного,
как изо всех сил старалась сделать его счастливым и как будет
горевать без него. Она пела о том счастливом времени, кото¬
рое они с отцом провели вместе, и закончила свой плач слова¬
ми, что злая судьба лишила ее единственного друга и возлю¬
бленного.На дворе, как и в гостиной, горели бесчисленные цветные
лампочки. Весь двор был электрифицирован, и где-то на огоро¬
де жужжал движок. А на дворе царило оживление* женщины,
занятые варкой риса, чересчур энергично расправлялись со
своими обременительными обязанностями.-	А я и не знала, что Улоко такой богатый, - сказала одна
женщина другой. — Ты слышала, он купил двух коров, которых
сегодня вечером забьют? Завтра будет пир горой. Вот это
похороны!Всю ночь во дворе шли приготовления. Я задвинул лю¬
бимый стул отца в угол и сидел, сражаясь с одолевавшими ме¬
ня мыслями и мечтая об Ируке.Утром старый Уде позаботился о том, чтобы меня посади¬
ли рядом’с Улоко и Амаезе там, где полагается сидеть самым
близким родственникам покойного. Наши стулья было уста¬
новлены перед входом в семейный дом, откуда нам были
видны и выставленное для прощания тело отца, и те, кто при¬
ходил разделить наше горе. На низенькой табуретке перед на¬
ми стоял поднос, куда, согласно обычаю, соболезнующие дол¬
жны были класть денежное подношение. Присутствовал
и оркестр из полицейских, который играл нечто торжественное
и приличествующее событию.Около девяти утра повалили соболезнующие. Женщины,
входя во двор, причитали, мужчины качали головой, скрежета¬
ли зубами или издавали стоны, показывая, что и они разде¬
ляют наше горе.Вдруг я увидел трех женщин, которые направлялись к на¬
шим воротам, болтая между собой и весело смеясь. Едва вой¬
дя во двор, они тотчас же включились, будто кто-то щелкнул
выключателем, во всеобщий плач. Они причитали и били себя
в грудь, а когда вошли в комнату, где лежал отец, от их крика180
чуть не сорвало крышу. Внезапно, словно по сигналу, плач пре¬
кратился. И я услышал, как одна из женщин сказала чистым,
ничуть не охрипшим от слез голосом:—	Где моя сумка? Где она? В ней много денег!Я заметил, что она, когда вошла в комнату, где лежал отец,
жестом отчаяния швырнула сумку на пол.—	Вот она, - ответила женщина, которая подобрала сумку
с пола и отдала хозяйке, которая тотчас открыла ее, желая
удостовериться, все ли деньги на месте. Удовлетворенная тем,
что ничего не пропало, она нашла себе удобное место у нас за
спиной.Вскоре после этого явился приятель Улоко, врач из Оничи.
Он привез огромного барана. Его сопровождали жена и дочь.
С ним приехал и фоторепортер, который по его просьбе снял
пошлую процедуру вручения барана моему брату. Я не сомне¬
вался, что снимки на днях появятся в газетахВ двенадцать часов под стенания и плач присутствующих
тело отца положили в гроб. Адаего порывалась лечь в гроб ря¬
дом с отцом, но трое мужчин удержали ее от этого мужествен¬
ного поступка. Ее увели, но предварительно она сделала не¬
сколько попыток вырваться из рук державших ее мужчин,
крича, что просит похоронить ее вместе с отцом.Перед тем как гроб закрыли навсегда, я в последний раз
взглянул на отца. Он был моим единственным другом здесь,
в Нигерии, и сердце мое обливалось кровью при мысли, что
я никогда больше его не увижу. Сквозь слезы я видел, что
и Улоко, не выдержав, зарыдал, как женщина. К нему подош¬
ли его приятели, отвели от гроба, стали успокаивать.Во двор, не выключая сирены, въехала «скорая помощь»
марки «ВОЛЬВО». В нее вдвинули гроб с телом отца. «Скорая»,
а за ней целая кавалькада машин тронулась в путь. После вче¬
рашнего вечера, когда мои родственники потребовали, чтобы
я уехал, ни один из них со мной не заговорил, и никто из при¬
ятелей Улоко, явившихся на похороны в «мерседесах» и «воль-
во», не предложил подвезти меня к церкви.Убитый горем, я не решился сесть за руль собственной ма¬
шины и пошел в церковь пешком. По пути я то и дело слышал
насмешки людей, недоумевающих, в здравом ли я рассудке,
и обзывающих меня жадным и неблагодарным сыном. В де¬
ревне ничего не остается в секрете, а потому все они знали
о наших с Улоко разногласиях и не стеснялись высказывать
свое мнение обо мне.У меня душа рвалась на части при мысли, что все они
приняли сторону Улоко. Я не слышал ни единого слова в мою
защиту.181
в церкви старый Уде поднял меня с места в заднем ряду
и повел в первый ряд, где возле гроба сидели Улоко
и остальные наши родственники. Все они были в одинаковых
траурных одеждах из кружева на черной подкладке, что в ту
пору считалось последним криком моды для похорон. Я
в своей белой рубашке с короткими рукавами и темного цвета
брюках вносил резкий диссонанс в их ряды.Заупокойная служба шла под шепот и вздохи присутствую¬
щих. В своей проповеди епископ говорил о достойной подра¬
жания жизни, которую прожил отец, и восхвалял Улоко за то,
что он следует примеру отца. Как мне пото\1 объяснила Ани,
>локо ради того, чтобы о похоронах еще долго похмнили
в округе, отвез епископу тучного барана с просьбой вести
службу лично, а не поручать ее приходскому священнику,
в обязанности которого это входило.После сл\жбы та же кавалььада из машин сорровождата
гроб до нашего двора, где тело отца погребли позади его соб¬
ственного оби. Погребение совершалось под музыку, испочняв-
шуюся стоявшихМ поодаль полицейским оркестром.Когда отец в конце концов обрел покой рядом со своими
предками, началось веселье. В одном углу двора собрались
чтены клуба Олили, их щедро угощали жареными курами, ри¬
сом, виски и другими алкогольными напитками и пивом.
И про других гостей не забывали. Каждый ел и пил сколько
душе было угодно. Танцоров и музыкантов, а их было немало,
тоже накормили и напоили.Я весь день ничего не ел и не пил. Из разговоров вокруг
меня я узнал, что на следующий день, то есть в воскресенье,
ожидалось прибытие новых «соболезнующих» и новых танцо¬
ров. 14з-за этого я решил рано утром уехать Мне надоело
это нелепое шоу, особенно когда я вспокшнал о тысячах
наир, которые Улоко, должно быть, занял, чтобы устроить
то, что он и люди его круга называют «достойными похо¬
ронами».Ночь я провел в машине и перед тем, как заснуть, обнару¬
жил в ящичке в салоне пачку печенья и бутылочку кока-колы.
А поскольку с вечера в пятницу у меня во рту не было ни
крошки, то я с жадностью съел все печенье и одним глотком
опорожнил бутылку.Рано утром я выехал в Энугу. Войдя в квартиру, я бросился
на кровать и не вставал до вечера, не желая видеть никого,
в том числе и Нвеке, который несколько раз заглядывал
в спальню — дверь была неплотно прикрыта, — проверяя, не
умер ли я.182
Глава пятнадцатаяОтец, пока был жив, наверное, был моим ангелом-храните-
лем, ибо, как только его похоронили, на меня посыпались не¬
счастья. Через неделю после похорон управляющий письменно
уведомил меня о временном отстранении от работы и прика¬
зал передать дела Аме, назначенному исполняющим обязанно¬
сти главного бухгалтера. В письме говорилось, что на очеред¬
ном совещании совета директоров обсуждалась забастовка,
устроенная служащими компании. Меня сочли за нее ответ¬
ственным и приказали временно, пока не будет завершено рас¬
следование, отстранить от дел.Дважды перечитав письмо, я положил его к себе в порт¬
фель. Поддавшись обиде, я было вознамерился тотчас же уе¬
хать в Танзанию, но, поразмыслив, понял, что намерение мое
продиктовано трусостью, и решил задержаться и предстать
перед комиссией, которая будет проводить расследование, хотя
бы для того, чтобы оправдать себя и разоблачить управляю¬
щего.Когда комиссия через несколько дней пригласила меня для
беседы, я приготовил длинный список финансовых нарушений,
допущенных управляющим. Мы часто придерживались разных
мнений на необходимость тех или иных затрат и порядок оче¬
редности тех или иных мер; ремонт и меблировка его виллы
явились лишь последней каплей. Возможно, я вел себя по отно¬
шению к нему не очень дипломатично и уважительно, но по¬
ощрять его расточительность и эгоизм я не мог.В обвинения, которые я вьщвинул против него, входили по¬
купка «мерседеса» и «вольво» в качестве служебных машин, а
в действительности для себя, аренда особняка, который он ис¬
пользовал как дом для гостей, а сам жил в Энугу и, между
прочим, работал у нас по совместительству, а также съем за
невероятно высокую сумму денег нового дома для своей секре¬
тарши. Я обвинил управляющего в оборудовании офисов его
прихлебателей совершенно ненужными для дела, но дорогими
предметами, вроде холодильников и мебельных гарнитуров.
И все это делалось, когда компания испытывала финансовые
затруднения.Только один из членов комиссии, казалось, заинтересовался
фактами, которые я приводил в доказательство того, что
управляющий неразумно расходует принадлежащие компании
денежные фонды. Остальные задавали мне вопросы, которые,
как мне прищло в голову позже, только свидетельствовали
о том, что они заранее приняли решение считать меня
виновным.183
Вскоре после моего допроса на заседании комиссии Ама
переехал в дом, арендованный и обставленный за счет компа-
НИИ. Он широко отпраздновал новоселье, разослав позоло¬
ченные пригласительные билеты, — я, разумеется, приглашения
не получил. Я располагал кучей доказательств, что своим от¬
странением обязан прежде всего Аме, но старался не желать
ему зла, хотя порой у меня это плохо получалось.И вдобавок ко всем моим несчастьям однажды, вернувшись
из Оничи, где я провел два дня с родителями моей невесты,
я обнаружил, что пропал Нвеке и что Вероника понятия не
имеет, где он. У него не было привычки выходить из дома,
кроме как на базар или по моим поручениям. Когда и к сере¬
дине следующего дня о Нвеке не было ни слуху ни духу, я за¬
беспокоился и поставил в известность полицию. Вскоре в
газетах, по радио и по телевизору появились сообщения
об исчезновении Нвеке. Трудно описать, что я испыты¬
вал по мере того, как дни шли, а Нвеке так и не возвра¬
щался.Как-то вечером я решил позвонить Ани, чтобы спросить, не
слышала ли она чего-нибудь про Нвеке. Поскольку мне не хо¬
телось разговаривать с Улоко, я решил, если он подойдет к те¬
лефону, положить трубку. Но, к счастью, трубку взяла Ани,
потому что, как обычно, Улоко дома не было. Я рассказал ейо	Нвеке и спросил, не видела ли она его. Она ответила, что
и она и Улоко слышали про исчезновение Нвеке, но, боясь
Улоко, она не звонила мне, хотя ей хотелось узнать подробно¬
сти.На следующий день я получил письмо из компании, изве¬
щающее меня об увольнении с должности главного бухгалтера
за «вопиющую недисциплинированность» и за подстрекатель¬
ство к неподчинению руководству. Несправедливость этого
обвинения повергла меня в состояние, близкое к депрес¬
сии.И только случайное знакомство с Кенве спасло меня от по¬
тери рассудка в то время, когда против меня, казалось,
ополчился весь мир. Чтобы забыться, я однажды вечером ре¬
шил пойти на симпозиум в отеле «Президеншл» в Энугу. Вы¬
ступить был приглашен известный писатель и борец за нацио¬
нальную независимость Нигерии Кенве. Я сразу же подпал под
его обаяние. В своем простом, но элегантном белом джемпере
и брюках он явно выделялся среди людей, одетых в дорогие
агбады и европейские костюмы. Я был восхищен его лекцией.
Он обладал блестящей эрудицией и находчивостью, особенно
ярко проявившейся в ответах на вопросы, которые обрушила
на него аудитория.184
Когда лекция закончилась, я, набравшись храбрости, по¬
дошел к Кенве и представился. Он был так приветлив со мной,
что буквально через несколько минут я поймал себя на том,
что высказываю ему самое сокровенное. Разговор с ним не¬
сколько меня успокоил, и я был в восторге, что он дал мне
свой домашний адрес и пригласил заходить когда угодно. Он
даже подвез меня к дому в своей старой машине, потому что
свою я отдал в ремонт. Я удивился, увидев, что такой из¬
вестный человек, как Кенве, садится за руль видавшей виды
машины, и это у нас в стране, где роскошные лимузины пре¬
вратились в символ общественного положения.Я решил, не теряя времени, воспользоваться приглашением
Кенве. Через два дня после симпозиума — Нвеке по-прежнему
отсутствовал, и я был просто в отчаянии — я отправился
к Кенве. Жил он в небольшой квартире в самом центре
города. Когда я позвонил, дверь мне открыл мальчик лет
четырнадцати.—	Кенве здесь живет? — спросил я.—	Да, — ответил мальчик и провел меня в гостиную, боль¬
шую часть которой занимала библиотека. Количество книг
меня потрясло. Когда я сел, я услышал, что в соседней комна¬
те кто-то печатает на машинке.—	Как вас зовут? — спросил мальчик. Я назвал себя, и он
исчез за дверью, ведущей в соседнюю комнату.Через минуту мальчик снова появился в гостиной.—	Отец говорит, что сейчас выйдет, — сказал он.Он спросил меня, что я буду пить, налил мне и вышел из
комнаты, оставив меня одного. Я стал осматриваться Боль¬
шинство гостиных, где мне довелось побывать после моего
возвращения в Нигерию, были так богато обставлены, что де¬
тей, не сомневаюсь, туда не пускали. Гостиная в доме Кенве,
однако, резко от них отличалась: на небольшом коврике были
разбросаны детские книжки, на одном кресле лежали газеты,
на другом — кукла, на третьем — игрушечный паровоз. В сере¬
дине комнаты валялся один крохотный башмачок, а около сту¬
ла, на котором я сидел,-второй.На стене я заметил какой-то забранный в рамку текст.
Я снял его и принялся читать. Это был рассказ о девяти де¬
нежных тузах, самых известных в мире финансистах, о том, как
каждому из них суждено было умереть. Двое из них умерли
банкротами, трое покончили самоубийством, двое лишились
жизни в тюрьме, один потерял рассудок и, наконец, последний
погиб, скрываясь от правосудия. Рассказ этот был озаглавлен:
«Пища для размышления». И вправду, тут было над чем
поразмыслить.185
в комнату вошел Кенве. Он извинился, что заставил меня
ждать. Я был польщен: известный писатель и общественный
деятель извиняется, что заставил меня ждать.—	Ну и библиотека у вас! — не удержался я от комплимен¬
та. — Я вижу, у вас есть книги по всем вопросам.—	Я люблю читать, — улыбнулся он.—Это самый верный
способ развить умственные способности и по возможности со¬
хранить здравый смысл в нашем безумном мире.—	Я мало читал, — со стыдом признался я.—	Еще не поздно наверстать упущенное, — мягко подсказалон.Вскоре мы уже беседовали, как старые друзья. Он рассказал
мне про свою жизнь — он никогда не был конформистом.
Объяснил мне, в чем, по его мнению, состоят ошибки наших
руководителей. Без ожесточения, но с горечью говорил о по¬
средственностях, которые захватили власть у нас в стране,
и суровым тоном клеймил «страсть к наире», обуявшую людей
образованных и необразованных. Сам он, по всей видимости,
был не из богатых, но это не мешало ему быть умнее и сча¬
стливее большинства моих знакомых.Я поведал ему обо всем, с чем мне довелось столкнуться
после возврагцения в Нигерию, и спросил его совета, как быть
дальше, как обрести душевный покой в стране, где богатство
уважают больше, чем честность, а положение в обществе опре¬
деляется наличием денег. Совет, который он дал, только укре¬
пил меня в намерении как хможно чаще наведываться к не¬
му, если только он не откажется меня видеть. Когда я спу¬
стя два часа ушел от него, мне было значительно легче. И
только исчезновение Нвеке тяжелым грузом лежало на
душеПо пути домой возле железнодорожного переезда я увидел
толпу людей. Женщины рыдали от ужаса, а мужчршы сокру¬
шенно качали головой. Холодная дрожь пробежала у меня по
спине, когда я разглядел в нескольких метрах от железнодо¬
рожного полотна искалеченное тело мальчика лет пятнадцати.
Рядом лежали его форма, экземпляр книги «Жизнь разрушает¬
ся» и его удостоверение, свидетельствующее о том, что он
учился в школе. Несомненно, он был жертвой ритуального
убийства.Я поехал дальше, вспоминая все прочитанные хшою в газе¬
тах случаи исчезновения людей и сообщения о найденных
в самых глухих уголках искалеченных трупах. На память при¬
шли и рассказы о людях, которые расчленяли тело человека
и несли отдельные куски колдунам для приготовления снадо¬
бий, — выпьешь такое снадобье и сразу разбогатеешь. Искале-186
чешое тело мальчика близ железнодорожного полотна под¬
тверждало правдивость газетных сообщений.Я ехал домой, а перед глазами у меня был Нвеке: он лежал
где-то в непроходимом лесу. И всякий раз, при виде этой кар¬
тины, холод охватывал мое тело, почти парализуя меня, и
я знал: из ночи в ночь будет меня преследовать это видение.
Прошло много дней после исчезновения Нвеке, как вдруг ко
мне пришла Ани.—	Твой брат болен, он в больнице, - сказала она, как толь¬
ко я открыл дверь.—	В какой больнице? — спросил я. Она ответила.Я провел ее в гостиную, заставил сесть—	Что с ним?—	Понятия не имею. Ты ведь знаешь, врачп стараются дер¬
жать в тайне все, что касается больных. Я слышала, один врач
сказал, что у него очень высокое кровяное давление.—	Он что, в последнее время часто вочновался?—	Конечно. Он сам жаловался, что у него большие долги.
Приятели от него отвернулись, потому что он не возвращал
одолженные у них деньги. Даже Молодой миллионер за¬
был о нем — Она помолчала, глядя куда-то в пространство,
а потом продолжала: — И что хуже всего, его исключили
из клуба, ибо он не мог нести финансовые обязательства.
Я представить себе не могла, что они с ним так сурово по¬
ступят.—	А как он себя чувствует сейчас?—	Он иногда разговаривает сам с собой. По-моему, его
что-то беспокоит, но в чем дело, он не говорит. Он уже
дважды во сне выкрикивал твое имя. И теперь хочет тебя
видеть.—	А как дети?—	Ничего Я отвезла их к маме через два дня после того,
как У л око попал в больницу. Я не могу уделять им сейчас
много внимания, потому что то и дело езжу в больницу
и обратно, выполняя просьбы Улоко.—	Ты уверена, что он хочет меня видеть? — переспро¬
сил я. — Мне не хотелось бы ухудшать его состояние своим
появлением, раз он велел мне не показываться ему на
глаза.—	Я знаю, он хочет повидаться с тобой, Чиго. Он сказал
мне, чтобы я попросила тебя навестить его.—	Хорошо, — согласился я.—Когда ты поедешь в боль¬
ницу?—	Сейчас. У меня с собой фляга с горячей водой и питье.
Что-нибудь слышно про Нвеке?187
—	Ничего, - грустно ответил я.—	Моя служанка говорит, что вроде бы видела его возле
нашего дома. Но она не очень уверена.—	Когда это было? — нетерпеливо спросил я.Она подумала и назвала день. В этот день я вернулся из
Оничи.—	Чего бы ему делать возле вашего дома? — задумчиво
спросил я. — Он ведь знал про нашу с Улоко ссору.—	Вот и я думаю, что служанка ошиблась, — сказала Ани. —
Наверно, это был кто-то похожий на Нвеке.—	Ума не приложу, что с ним случилось. Лишь бы не
погиб!—	Надо надеяться на лучшее, — старалась она успокоить
меня.Мы с Ани отправились в больницу к Улоко. Когда мы при¬
ехали, он спал, и сестра не разрешила его разбудить. Мы
устроились на веранде при отделении, в котором он лежал,
и беседовали в ожидании, когда он проснется.В конце концов он проснулся, и мы вошли к нему в палату.
К моему удивлению, при виде меня, отверженного им брата,
он обрадовался. Вид у него был озабоченный и тревожный,
и говорил он не совсем отчетливо. Он извинился передо мной
за свое отношение ко мне, ругал себя за то, что не слушал нас
с отцом, а больше всего за свой образ жизни, который навлек
на него столько бед. «Может, еще не поздно?» — спросил я се¬
бя. Я всеми силами старался успокоить его, но он волновался
все сильнее и сильнее, а речь его становилась все более нераз¬
борчивой. Я решил выйти из палаты.Когда я спустя несколько минут заглянул в палату, Ани
уговаривала его вьшить приготовленное ею питье - так обыч¬
но уговаривают больного ребенка. Часы посещения истекли,
и нас попросили уйти.Мы шли к стоянке для машин, как вдруг Ани замедлила
шаги и повернулась ко мне.—	Как ты думаешь, Улоко поправится? — спросила она.—	Конечно. По-моему, он не так уж плохо себя чувствует.—	Почему он просил меня, если умрет, не устраивать ему
пышных похорон?Мне стоило большого усилия скрыть свое смятение.—	Он так сказал? — спросил я, стараясь говорить как мож¬
но спокойнее.—	Да. Как раз перед моим уходом.—	Не обращай внимания. Он боится болезни, вот и все,—
сказал я и перевел разговор на другое.188
Глава шестнадцатаяДва дня спустя, когда я, сидя за обедом, принуждал себя
съесть хоть кусочек, в дверь позвонили. Я растерял почти всех
своих знакомых, ко мне не заходил почти никто, кроме Веро¬
ники, которая прибегала узнать, нет ли новостей о Нвеке (в по¬
исках его она несколько раз ездила к себе в деревню), и Ани,
которая являлась посоветоваться насчет Улоко. Я поднялся' из-
за стола и пошел открывать дверь, предполагая, что увижу ли¬
бо Веронику, либо Ани.—	Нвеке! — радостно воскликнул я, открыв дверь. — Где ты
пропадал? — не удержался я от упрека и в ту же секунду пожа¬
лел о своих словах, такой грязный, нечесаный и худой он
был. - Входи!Мальчик тихо вошел в гостиную и опустился на пол. Он тя¬
жело дышал и чем больше старался совладать с собой, тем
больше волновался. И вдруг залился слезами.—	В чем дело, Нвеке? Прошу тебя, скажи! —вскричал я.Выжать из него рассказ о происшедшем оказалось деломнелегким—	За мной прислал ваш брат Улоко, — начал он. — Я пошел
к нему. Он велел мне поехать с еще четырьмя его людьми по¬
мочь разгрузить застрявшую машину.—С мин\ту он помол¬
чал, а потом продолжал; — Я объяснил ему, чго вас не г и что
без вашего разрешения я никуда не могу поехать. Он настаи¬
вал. Мы сели в пикап и поехали, не знаю куда Этих четырех
я видел впервые в жизни. — И он задрожал.—	И что же случилось? — поспешил спросить я, пока он не
замолк окончатетьно.—	Мы ехали долго, наконец остановились. Кругом был лес.
Ни одного дома нигде, только дорога. Мне сказали, что ip>3o-
вик в лесу, мы должны пойти и перегрузР1ть товары с него на
пикап.—Он запнулся.—	И что было дальше? — спросил я.—	У двоих из этих людей были острые мачете, — продол¬
жал он. — И когда я спросил, зачем эти мачете, они сказали,
чтобы рубить листву и ветки.—Он снова умолк.—	Нашли грузовик? — спросил я.—	Нет. В глубине леса они схватили меня и связали по ру¬
кам и ногам.Холод пробежал у меня по спине. Бедняга Нвеке опять за¬
плакал. Я успокоил его, и он продолжал свой рассказ:—	Мужчины принялись спорить между собой, кто убьет ме¬
ня и кто вскроет мне грудь, чтобы вынуть сердце, которое
Улоко велел принести ему.—Он опять задрожал.189
—	Улоко, сказал ты? - Я не мог поверить своим ушам
Мне вспомнились слова отца о том, что Улоко готов на все
ради денег. Тем не менее трудно было поверить в рассказ Нве-
ке, хотя и сомневаться в его честности у меня не было никаких
оснований.—	Да, так сказали эти люди, — подтвердил Нвеке.—Могу
поклясться. Я хорошо слышал их. Они продолжали спорить,
как вдруг поблизости раздались голоса. Тогда они бросили ме¬
ня и изо всех сил помчались прочь.—	И что было дальше? — Мое волнение не знало границ.—	Сначала я хотел позвать на помошь. Но потом решил
молчать, прежде узнать, кто это Оказалось, охотники И с ни¬
ми двое ребят моего возраста. Один тащил убитого горного
козла, другой--amилопу. Они говорили на каком-то незнако¬
мом мне языке.—	И что они сделали с тобой? — спросил я—	Я закричал Они подбежали ко мне, перерезали веревки,
которыми я был связан. Один из мальчиков понимал по-ан¬
глийски даже лучше меня. Я, как сумел, рассказал ему про лю¬
дей, которые меня связали. Они взяли меня с собой
и накормилиИ он опять заплакал. Рассказ его был долгим и потребовал
от него большого эмоционального напряжения Чего он не до¬
сказал, легко было себе представить.Я велел ему принять ванну и переодеться. Поюм он поел
то, что осталось у меня от обеда. Сам я не мог заставР1ть себя
сесть за стол, аппетит у меня пропал окончательно. Пойти
в полицию, сказать им, что Нвеке нашелся? А ^^тo им отве¬
тить, если они спросят меня, где он был? Донести на брата?
Тогда ex\iy наверняка несдобровать.Я пошел на кухню, где сидел за едой Нвеке, и спросил его,
рассказывал ли он кому-нибудь про случившееся. Нет, ответил
мальчик, он прямо оттуда пришел ко мне.—	А теперь послушай меня, — сказал я. — Не рассказывай с5
этом никому, даже Веронике.Он молча, с видимым удивлением смотрел на меня—	Знаешь ли, — попробовал объяснить я, — мой брат очень
болен и лежит в больнице. Если до него дойдет рассказ о том,
что с тобой случилось, он умрет. Ты меня понимаешь?Он кивнул.—	Но Вероника будет на меня сердиться Она. спросит мс~
ня, где я был. Что мне ей ответить?—	Ничего. Я сам скажу ей, что мой брат послал тебя с по¬
ручением, а потом забыл о тебе.Я произносил эти слова и чувствовал себя виноваты\1: спа-190
сяя брата, учил невинного мальчишку лгать. Я становился со¬
участником преступления. Но разве мог я донести на брата?
Я все еще пребывал в сомнении, когда явилась Ани.—	Нвеке! — обрадовалась она, завидев пропавшего было
мальчика. — Когда ты вернулся? И где был?—	Он пришел домой несколько минут назад, — ответил я за
него.—	А где он был все это время?Я искусно уклонился от ответа.—	Я расскажу гебе потом, — прошептал я.—Ему неловко
будет Слушать мой рассказ.Меня удивлял я сам. Г од назад мне бы в голову не пришло
скрыть правду. Как быстро я меняюсь, с тревогой понял я.
И если я собираюсь жить в Нигерии, значит, мне суждено
меняться—	Ты можешь одолжить мне денег? — спросила Аки, когда
Нвеке вышел — К своим родителям я не могу обратиться. Не
хочу, чтобы они знали, что у нас с Улоко не1 денег.Она рассказала мне, сколько Улоко истратил на похороны
отца и как глубоко он завяз в долгах.—	Сколько гебе нужно? — спросил я.Она сказала По счастью, у меня дома были кое-какие день¬
ги, я положи 1 названную ею сумму в конверт и отдал конверт
ей. И на авиабиле! в Тзнзанию у меня, слава богу, осталось.
Как только я пол>чу ответ на поспеднее письмо к Ир>ке. я уе¬
ду из Нигерии навсегда.—	Большое спасибо тебе, Чиго, — сказала Ани, опуская кон¬
верт в сумку — Теперь я могу купить еду для Канаио, она
\ мамы. А оттуда поеду в больницу к Улоко.—	Я попозже тоже приеду к нему, — пообещал я.Сразу после ее ухода я пошел к Веронике и сказа т ей, что
Нвеке нашелся. Язык у меня заплетался, пока я излагал ей соб¬
ственную версию исчезновения Нвеке, которая, я cavi понимал,
звучала не очень убедительно. Но она и ее муж были так рады,
что Нвеке вернулся целым и невредимым, что не заметили
моего заиканья и не усомнились в правдоподобности рассказа.От Вероники я отправился в полицейский участок сообщить
и там о возвращении Нвеке. Я чувствовал себя очень неловко,
обманывая их: Нвеке убежал, потому что я порол его розгами.
Я не мог сказать им правд>, ибо тогда Улоко обвинили бы
в покушении ка убийствоИз полицейского участка я поехал в больницу. Ани я нашел
на веранде возле палаты, где лежал Улоко. Она сидела на ска¬
мейке и тихо плакала.Я сел рядом.191
—	Что случилось, Ани? — спросил я.—Улоко стало хуже?Ани кивнула. Она была так расстроена, что не моглаговорить.—	Я сейчас пойду к нему.—	Тебя не пустят, - прошептала она сквозь слезы.—	Почему?—	Он без сознания.—	Не может быть! - чуть не закричал я. - Он же себя не¬
плохо чувствовал вчера, когда мы у него были.—	Да. И сегодня, когда я приехала, ему вроде было непло¬
хо. Он жаловался только на сильную головную боль. Но мы
разговаривали. Потом я вспомнила, что Нвеке вернулся, и ска¬
зала ему. Он очень расстроился и спросил, где нашли Нвеке. —
Она вытерла слезы носовым платком.—	И что ты ему ответила?—	Я ответила ему, что ты обещал мне рассказать всю исто¬
рию потом. Тут он что-то невнятно забормотал, повел себя
как-то странно. Я позвала сестру, а она меня выгнала, заявив,
что я только его расстраиваю, от моих визитов ему становится
хуже. А потом я слышала, как они говорили, что он поте¬
рял сознание. Никак не могу понять, чем я его так
огорчила.—	Да не обращай ты внимания на сестру, — попытался я
успокоить ее, хотя сразу понял, почему Улоко расстроился, услы¬
шав о возвращении Нвеке.—Чем ты можешь его огорчить?
Сестры тоже говорят глупости, особенно когда устают.—	Может, это имеет какое-то отношение к Нвеке? — размы¬
шляла вслух она. Женщиной она была очень неглупой и часто
поражала меня логичностью своих рассуждений.—	Ерунда! Конечно, нет! — Я прикинулся удивленным. Уз¬
най она правду, сердце у нее не выдержало бы. Быстро же
я превратился в лгуна! Разумеется, я не испытывал бы таких
угрызений совести, если б умение лгать, которому я научился,
было использовано во спасение невинного человека, а не
преступника.Просидев несколько минут с Ани, я пошел справиться
у старшей сестры, нельзя ли мне повидать Улоко.—	Даже если бы я вам позволила, вы не сможете с ним по¬
говорить, - ответила старшая сестра. - Он без сознания, и луч¬
ше его не беспокоить.С трудом мне удалось уговорить Ани поехать домой. Зачем
сидеть в больнице, раз ее не пускают в палату? Очень неохотно
она позволила мне проводить ее к машине.—	Домой я не поеду, - сказала она. - В доме пусто и оди¬
ноко. Я поеду к родителям.192
—	я буду ехать следом, пригляжу, чтобы с тобой ничего не
случилось.Я сопровождал ее, пока она не доехала до родительского
дома, а потом отправился к себе. Дверь мне открыл Нвеке. Он
выглядел гораздо спокойнее. Нанесенная ему душевная рана
постепенно затягивалась. Но что будет с Улоко? ПоправитсяГлава семнадцатаяУлоко по-прежнему не приходил в себя. Я приезжал в боль¬
ницу каждый вечер, чтобы справиться, как он себя чувствует.
И всякий раз заставал там Ани. Иногда мне удавалось угово¬
рить ее поехать домой отдохнуть. Она как-то сразу осунулась
и похудела. Несколько раз я встретил в больнице ее родителей.
Они тоже были обеспокоены состоянием Улоко.—	Не думаете ли вы, что нам следует сходить к врачу до¬
мой? — однажды вечером спросил меня отец Ани.—	К какому врачу? — не понял я.—	К тому, который лечит Улоко.—	А зачем нам идти к нему домой? — недоумевал я.—	Дадим ему деньги, чтобы он был более внимателен
к Улоко. Если мы заплатим, он будет лучше его лечить. Я на¬
чинаю всерьез беспокоиться.—	По-моему, нам не следует этого делать, - ответил я. —
Доктор просто-напросто выставит нас из дому, как только
поймет, зачем мы пришли.Отец Ани мрачно рассмеялся.—	Ничего подобного. Я уверен, он давно уже ждет, когда
мы к нему явимся. Когда здесь лежала моя жена, лечащий
врач почти не заходил к ней в палату. Но как только я отнес
ему деньги, он стал проявлять к ней особый интерес, заходил
по несколько раз в день.Чтобы не идти уж совсем вразрез со своей совестью, я по¬
обещал дать деньги, но категорически отказался сопровождать
его к врачу домой.Два дня спустя, когда я приехал в больницу, я застал Ани
как всегда на веранде возле палаты, где лежал Улоко. По ее
лицу я понял, что состояние Улоко ничуть не улучшилось, мо¬
жет быть, даже стало хуже.—	Послушай, Ани, — сказал я, усаживаясь рядом, — ты сама
заболеешь, если будешь проводить здесь целые дни.—	Сегодня меня даже не пустили к нему! — воскликнула
она.*7 Альманах «Африка», вып. 7	193
—	Они сказали почему?—	Нет. Я просила старшую сестру позволить мне только
взглянуть на него, но она сказала, что у него врачи.—	Посмотрим, не разрешат ли мне, — предложил я и на цы¬
почках вошел в палату. Кровать Улоко была отгорожена шир¬
мой, но я различил за ширмой чьи-то силуэты. Сестра поспеш¬
но понесла за ширму кислородную подушку.Меня увидела старшая сесгра.—	Извините, но сейчас к нему нельзя, — сказала она.—	Как он? — спросил я.—	Неважно. Но мы делаем все, что можем.Я вышел на веранду и сел рядом с Ани.—	Видел его ? —спросила она, поднимая залитое слезами
лицо и впиваясь в меня взглядом.—	Нет. Они там сейчас что-то делают и хотят, чтобы им не
мешали.—	Как ты думаешь, он поправится?—	Конечно. Люди лежат без сознания месяцами и ничего,
поправляются.Минут через пятнадцать меня позвала старшая сестра.
Я подошел к ней.—	Можно повидать его? — спросил я.Она ответила не сразу:—	Я очень сожалею, он умер.Несколько минут я стоял неподвижно, схватившись за голо¬
ву. Я был потрясен. Потом собрался с силами и стал думать,
как сообщить это печальное известие Ани. Я вытер навернув¬
шиеся на глаза слезы и пошел к ней.—	Видел его? — спросила Ани.—	Да,—солгал я.—Сестра просит для него свежую пи¬
жаму.-Я решил увезти ее домой и там >ж все расска¬
зать.—	А я не могу сначала повидать его?—	Нет. Мне сказали, что тебя пустят к нему, когда ты вер¬
нешься. Поедем в моей машине, только сначала заглянем
к твоему отцу, я должен кое-что ему сказать.Всю дорогу Ани не проронила ни слова. Когда мы подъеха¬
ли к дому ее родителей, они как раз садились в машину, соби¬
раясь в больницу.—	Мне нужно кое-что вам сказать, — обратился я к отцу
Ани, и мы с ним вошли в дом. Ани и ее мать остались на
улице.—	Улоко умер,—сказал я.—	О боже! — вскричал он, опускаясь в кресло.Когда он оправился от удара, мы быстро обсудили, как со¬194
общить об этом Ани и ее матери. Он сказал, что сделает это
(зам.Услышав, что ее муж умер, Ани залилась слезами. Скорбь
ее матери не подлежит описанию. Когда я посмотрел на Ани
и увидел, каким она охвачена горем, меня преисполнило чув¬
ство вины. Я не сумел спасти Улоко от безвременной кончины
и не оправдал ожиданий отца ни до, ни после его смерти.Глядя на поникшую в скорби Ани, я решил, что уж ее-то
я не подведу. В Танзанию я не вернусь. Я помнил, что сохра¬
нить уши в стране безухих нелегко, но не простил бы себе, если
бы бросил Ани в такую тяжкую для нее пору.Перевод с анг шйского
Н. Емельянниковой
РассказыРАССКАЗЫ ОСТРОВОВ ЗЕЛЕНОГО МЫСАРеспублика Островов Зелено¬
го Мыса, бывшая португальская
колония, ас 1975 года — независи¬
мое африканское государство со¬
циалистической ориентации, рас¬
положена у северо-западного по¬
бережья Африки в Атлантическом
океане. У этого небольшого архи¬
пелага, состоящего из десяти ост¬
ровов, — самобытная культура,
возникшая в результате слияния
нескольких культур. Носителями
африканской культуры были вы¬
везенные из Гвинеи и других близ¬
лежащих областей африканского
континенту рабы, европейскую
культуру принесли переселенцы из
Португалии, главным образом
миссионеры, торговцы и солдаты,
латиноамериканскую — выходцы
из Бразилии и с Кубы. Этот сплав
культур смог стать подлинно на¬
циональным лишь благодаря су¬
ществованию зеленомысской
(креольской) национальной общ¬
ности и существованию, наряду с
официальным португальским язы¬
ком, общенародного креольского
языка, который произошел от
смешения архаического языка ко¬
лонистов XV века с диалектами
и наречиями африканской части
населения.Зеленомысцам присущи осо¬бые обычаи, «особые приметы»
национального характера, особый
образ жизни. Отличительным
свойством креолов всегда считали
мягкость, приветливость, госте¬
приимство. Эти черты допол¬
няются большой нравственной
стойкостью, гордостью. Неприя¬
тие «цивилизаторской» миссии ко¬
лонизаторов, желание утвердить
свою национальную культуру спо¬
собствовали пробуждению чувст¬
ва собственного достоинстваСпецифика национального ха¬
рактера, наряду с особенностями
местной жизни, обусловленными
географическим положением Ост¬
ровов, их климатическими и при¬
родными условиями (отсутствие
дождей, периодические засухи),
нашла свое воплощение в художе¬
ственной литературе, возникшей
еще в середине прошлого века.Зеленомысская новеллистика,
как можно убедиться по публикуе¬
мым в настоящем выпуске альма¬
наха образцам, создается людьми
разными и по убеждениям, и по
интересам; в творчестве каждого
из них новелла занимает далеко
не адекватное место. Так, если для
Орланды Амарилис новелла —
излюбленный жанр, а старейший
прозаик архипелага Антонио196
Дурелио Гонсалвеш видел в но¬
веллистике лучшую возможность
блеснуть мастерством компози¬
ции, тщательной разработкой
характеров, то Мануэл Лопес и
Луис Романо посвящают свой
талант и поэзии, и крупным про¬
заическим жанрам, и социологи¬
ческим исследованиям.Пестрая, красочная панорама,
разворачивающаяся перед читате¬
лями этих новелл, поможет им
более конкретно и зримо предста¬
вить себе далекий архипелаг в
Атлантическом океане - Респуб¬
лику Островов Зеленого Мыса.Е. РяузоваАнтонио Аурелио ГонсалвешАнтонио Аурелио Гонса i-
веш (1902—1984) — зеленомысский
новеллист и исследователь литера¬
туры. Учился в семинарии Сан-
Николау (Острова Зеленого Мы¬
са), затем на историко-филологи-
ческом факультете Лиссабонско¬
го университета. Автор новелл«Блудная дочь» (1956), «Кончина
сеньоры Кандиньи» (1957), «Без¬
умные девушки» (1973), «Ночь
ветров» (1980) и др., а также
очерка «Ирония Эсы де Кейроша»
и «Этюдов о Камоэнсе». На
русский язык переводится впер¬
вые.КОНЧИНА СЕНЬОРЫ КАНДИНЬИО смерти сеньоры Кандиньи Сены я узнал вчера вечером:
на площади столкнулся нос к носу с Иполито Алмейдой; мы
прошли вместе несколько шагов, а потом он остановился
и спросил:—	Ты уже знаешь, что сеньора Кандинья скончалась?Я даже не удивился, словно был готов услышать этоизвестие.—	Сеньора Кандинья? Нет, не знаю. Отмучилась, бедная.—	Она умерла сегодня около трех пополудни. Лежит в до¬
ме Абеля Феррейры.—	Нет, мне еще не успели сообщить, - помолчав, сказал
я.—Бедная Кандинья! Хотя она была уже очень старенькая...—	Очень, очень, — подхватил Иполито, - и все хворала
в последнее время. Пора уж ей было... Теперь отдохнет.Больше мы об этом не говорили, пошли дальше, но я вдруг
стал вспоминать сеньору Кандинью: когда я впервые увидел
ее, мне было не то восемь, не то девять лет от роду.197
Похороны были назначены на десять утра. Додумались, не¬
чего сказать! Дурак этот Абель Феррейра: не мог выбрать бо¬
лее подходящего времени?! Где это видано — устраивать похо¬
роны в десять утра? Изволь-ка тащиться на кладбище, когда
солнце, того и гляди, рухнет на головы! Дикая жара, са¬
мый зной, да к тому же все на службе. А мне к одиннадцати
непременно надо быть в «Монте»: у меня деловое сви¬
дание, мне принесут образцы товара — банки с краской.
Если не успею, перехватят, а я останусь с носом. Дела
такого рода на завтра не откладывают, куй железо, пока
горячо... Но и не проводить Кандинью я не имею права:
и так, наверно, никого не будет . Я должен быть на по¬
хоронах !Дом Абеля Феррейры был довольно далеко, и я вскоре
взмок от пота, расстегнул пиджак, чтобы ветер просушил
влажную рубашку. У ресторанчика «Заячий ручей» мне по¬
встречался Норберто Сантос, давний приятель сеньоры Кан-
диньи. Мы обнялись, и он спросил, пойду ли я на похороны.
Я кивнул.—	Вот и отлично! Вместе пойдем!Мы были уже совсем рядом с домом Абеля. Норберто тоже
удивлялся, почему погребение назначено на такой час.—	Скажу тебе прямо: если б не мои правила, я ни за что
бы не пошел! У меня дел по горло. Абель, должно быть, спя¬
тил: выбрал самое неудачное время!—	Бедная Кандинья!.. Ну а все-таки, мне кажется, она про¬
жила счастливую жизнь. Если б только не ее хвори, особенно
в последние годы. . Ну, и конечно, второй брак. Нет, жизнь ей
улыбалась.—	Да, ты прав. Не стоило ей выходить замуж во второй
раз. Разве мог этот Шалино устроить ей сносную жизнь? Веч¬
но в разъездах... А уж его родня! Что за люди! Разорились на
родине — перекочевали сюда, лезут вперед, расталкивая всех
локтями. Вот разве что Мана другой породы .. Но зато она
сделала невыносимым супружество Кандиньи. Все наследство
досталось Абелю.—	Посмотрим, сумеет ли он им воспользоваться. Он тоже,
знаешь ли, без царя в голове.Мы поднялись к дому Абеля. Ставни были закрыты, но
дверь распахнута настежь, на обе створки. Вокруг сновали лю¬
ди в трауре. У дверей толпились мальчишки и женщины из
простонародья: они рассматривали нас и пытались заглянуть
в комнаты. Стояла тишина, что довольно необычно для наших
краев, где принято оплакивать покойника, и только время от
времени сльппались голоса.198
Норберто вошел, а я остался снаружи, рассеянно обводя
взглядом бесплодную серую землю и вспоминая, как познако¬
мился с сеньорой Кандиньей.Это было много лет назад. Сеньора Кандинья была темной
мулаткой — почти чернокожей. Среднего роста, крепкая и коре¬
настая, она казалась приземистой. Волосы у нее были прямые,
н она неизменно покрывала их косынкой, как делают женщины
из народа.Лица ее не помню: время стерло в моей памяти ее черты.
Помню глаза — черные, улыбающиеся, ласковые. Ни у кого
больше не видел я таких глаз. Помню ее руки — они обнимали
меня, и я, хохоча, терся о них щекой. Помню ее горячую шел¬
ковистую кожу. Стоит мне подумать о Кандинье, как в ушах
начинает звучать ее голос: в детстве от него меня начинала
пробирать какая-то сладкая дрожь, я замирал и подолгу гля¬
дел на нее как зачарованный. У Кандиньи был один из тех го¬
лосов — они редко встречаются, в котором словно бы одновре¬
менно звучат низкие и высокие ноты, в детстве он казался мне
настоящей музыкой, ласкал меня и убаюкивал.Когда болезнь ее усилилась, сеньора Кандинья окончатель¬
но перебралась к своему племяннику Абелю Феррейре. Там
и умерла... Но всю жизнь прожила в маленьком домике, непо¬
далеку от нашего: пройдешь немного, поднимешься по склону,
свернешь налево - и увидишь ее жилище. Дверь вела на засте¬
кленную веранду, где стояли горшки с цветами, а с веранды
можно было попасть в крохотную гостиную. Был там и садик,
куда, словно близкий друг, ежедневно приходило, пылало,
сверкало- и не собиралось исчезать солнце. Там стояли пле¬
теные кресла, качалка, в которой я чаще всего заставал сеньору
Кандинью, когда меня вечером отпускали из дому побегать,
поиграть с Ньяно, Ничей, Джинджей или с кем-нибудь еще из
ребятишек.Прячась за спинами приятелей, я ожидал появления моей
подруги: я был очень застенчив и ужасно стеснялся и робел,
стоило нам с ней день не повидаться. Когда я подходил к ее
дверям, мне всегда хотелось кубарем вкатиться в комнату,
крепко обнять ее, как обнимали своих друзей мои сверстники,
но я не смел: что-то властно удерживало меня, и я делал вид,
что играю, а на самом деле ждал, когда же выйдет Кандинья.
Она появлялась, смотрела на меня — наши взгляды встреча¬
лись - и подзывала к себе. Если же ее не было слишком, по
моему мнению, долго, я потихоньку, бочком-бочком подбирал¬
ся к дверям домика, прижимался к стене и наконец про¬
скальзывал внутрь, смущенно улыбаясь.199
я заставал ее на застекленной веранде в кресле-качалке.
Стояла тишина, только слышно было потрескиванье рассохше¬
гося пола да постукиванье ее туфель. Голова ее была откинута
на подушечку, сеньора Кандинья о чем-то размышляла, а уже
слабеющий свет закатного солнца ореолом вспыхивал на мгно¬
венье вокруг ее головы, а потом исчезал, гас.Она улыбалась и подзывала меня к себе, и я, как птенец
в гнезде, удобно устраивался у нее на коленях и слушал ее во¬
ркующий голос:—	Пришел, пришел... Что ж так давно тебя не было, а? Ты
меня разлюбил? А? Ты больше не мой дружок? Да? Вот, зна¬
чит, ты какой? Ну и прекрасно, тогда и я тебя больше не лю¬
блю... Почему вчера не пришел? Я ждала-ждала, а тебя нет да
нет. И зря не пришел. Много потерял. Я для тебя кое-что сбе¬
регла, но потом вижу — ты не идешь, я и съела все сама.Я не отвечал, молча улыбался, привалившись к ее плечу,
и мне было удивительно хорошо. Кандинья крепко обнимала
меня и продолжала ворковать:—	Я шучу, шучу... Ты мой хороший, самый красивый, да?
Ты меня любишь? А? Ну, скажи. Любишь? Тогда подожди
минутку...—Она вставала с кресла, куда-то уходила и тут же
возвращалась, неся в руке маленькое блюдечко, снова сади¬
лась, ее прохладные пальцы прикасались к моим векам. — Ну-
ка открой рот, закрой глаза! — Я повиновался и тут же чув¬
ствовал во рту вкус лакомства, на языке таяла конфетка, и
я смеялся от удовольствия, а Кандинья шептала мне в самое
ухо: - Ну, а мне что за это будет? - Я поворачивался к ней,
и она обнимала меня еще крепче.Как давно все это было... Но воспоминания о Кандинье
имеют для меня особенную прелесть: я словно переношусь
в далекие времена, и мир, окружающий меня, исчезает.Я услышал звон колокольчика, а потом появился падре
в белом облачении с требником в руках. Впереди шел мальчик-
служка с распятием, а рядом другой паренек, певший в церков¬
ном хоре: он нес дарохранительницу и кропило, позванивая
в колокольчик, серебристый звук которого был похож на дет¬
ский голосок.Из дому, ожидая выноса, вышло несколько мужчин в трау¬
ре. Я подошел к ним, и тут на углу появился Карлиньос — се¬
деющий, уже по-стариковски сгорбленный; шея его была вытя¬
нута, а на лице застыло выражение постоянного внимания,
словно он все время к чему-то присматривался. На нем был
белый косгюм, в руках он держал зонтик от солнца.20а
—	Ну, вот и Карлиньос, - довольно громко произнес
Аннибал Дуарте, — без него ни одни похороны не обхо¬
дятся.—	Я тоже хожу на все похороны, разве что со службы не
отпустят, — горделиво улыбнулся Норберто.—	Да нет, что ты сравниваешь! Карлиньос ходит на все по¬
хороны. Еще не было случая, чтобы он не пришел. Он готов
пожертвовать чем угодно, лишь бы проводить покойника на
кладбище.Тут в беседу встрял и Марио Диас:—	Ну, еще бы! Ведь он душа «Общества», похороны для
него — первое дело, все бросит ради похорон. Мано, который
тоже служит в «Обществе», говорил мне, что он постоянно та¬
скает в кармане черный галстук — на всякий случай...—	Каждый по-своему с ума сходит, — философски заметил
Аннибал. — У меня, к примеру, все наоборот: почти никогда не
хожу на похороны, мне как-то неприятно... Все, что связано со
смертью, меня гнетет... Все эти соболезнования, слезы, вообще
вся атмосфера... Меня на панихиду и не заманишь. Я не желаю
иметь со смертью ничего общего.Марио Диас, дурачась по обыкновению, потер руки, потряс
ими в воздухе, умывая их, словно Пилат:—	Не ты один. Представь себе, я тоже.Все одобрительно приняли его выходку и рассмеялись — кто
в полный голос, кто сдавленно. Сам Аннибал тоже не удержал¬
ся от смеха:—	Сам не понимаю, как это я сморозил такую глупость.
Разумеется, ни у кого из нас, как мне кажется, нет желания по¬
знакомиться со смертью поближе... Но я не о том хотел ска¬
зать. В отличие от нашего Карлиньоса мне внушают отвраще¬
ния все эти похоронные церемонии — погребение, речи, собо¬
лезнования — вся эта чушь, которая непременно сопровождает
смерть человека. В день похорон я всегда чувствую себя не
в своей тарелке, нервничаю... Почему? Сам не знаю. Меня все
это раздражает, вот я и стараюсь отделаться как могу. Ну, ко¬
нечно, если это не связано с кем-нибудь из близких мне. А все¬
ми остальными пусть занимается моя жена: у нее это лучше
получается. Сюда же я не мог не прийти: сеньору Кандинью
я помню сто лет, а Абель...Но тут громкие рыдания, причитания прервали его. В две¬
рях показалось траурное шествие. Четверо ближайших друзей,
осторожно нашаривая ногой первую ступеньку лестницы, вы¬
несли гроб. За ним следовала целая толпа плачущих женщин —
служанок и соседок. Они причитали хором:—	Прощайте, сеньора Кандинья, прощайте... Ах, сеньора201
Кандинья, никогда больше не вынесу я вашу качалку на солны¬
шко... Ах, сеньора Кандинья...В окнах соседних домов появились женщины с красными
заплаканными глазами, по щекам их текли слезы.Траурная процессия двинулась вниз. Не успели мы сделать
и трех шагов, как послышался горестный и неутешный вопль,
вырвавшийся, казалось, из самых глубин чьей-то души. Этот
вопль начинался как сдавленное рыдание, сквозь которое про¬
бивались всхлипывания — они следовали одно за другим, нара¬
стали и превращались в долгий глубокий сверлящий стон, от
которого мы все содрогнулись: в нем чувствовалось истинное
и искреннее страдание, не вязавшееся с обыденностью этого
знойного утра. Я повернулся, чтобы узнать, кто же так скорб¬
но оплакивает сеньору Кандинью, и увидел женщину, отпря¬
нувшую от окна. Однако я успел узнать Ману, крестницу по¬
койной, — в свое время она испортила сеньоре Кандинье
немало крови.—	Чего уж теперь? Теперь можно и не рыдать! Притвор¬
щица ! — прошептал Норберто.Мы продолжали спускаться. Впереди широким шагом шел
священник; служка звонил в колокольчик, и этот звук казался
нам жалобным детским голоском. Следом несли гроб. Наша
группа шла немного в стороне.Толстая, широкобедрая мулатка, хозяйка таверны, застыла
в дверях своего заведения, не спуская больших печальных глаз
с похоронной процессии, шепча что-то невразумительное. Нор¬
берто тут же пустился в воспоминания:—	А-а, это Мария-Жулия... Миновало твое времечко... Вот
ты какая стала... Кто теперь поверит, что стройней тебя не бы¬
ло женщины в Сан-Висенте?! А какая у тебя была комнатка,
какая чистота! Какие белоснежные простьши на твоей кровати!
Куда все девалось?!Марио Диас лукаво покосился на него:—	Норберто, ты что-то слишком сильно горюешь... Не
бойся, мы и так поверим, что она принимала тебя по-коро¬
левски.—	Знаете, что я сльплал от одной дамы? «Норберто, - ска¬
зала она, - медленно разгорается, зато долго горит». Поня¬
ли? — вмешался я, а Норберто, давно уже огрузневший и ссу¬
тулившийся, издал какой-то горловой звук, который должен
был означать смешок.Жара становилась невыносихмой — должно быть, собиралась
гроза. Огромная черная туча закрыла солнце и повисла над
самыми нашими головами, окутывая нас душным маревом.
Норберто расстегнул свой пиджак из толстого сукна — его ру¬202
башка на груди насквозь промокла от пота — и помахал пола¬
ми на манер вееров.—	Ох, не могу!—	Невыносимая жара! — поддержал его Аннибал.—	Может, кто-нибудь объяснит мне, какого дьявола Абель
решил назначить похороны бедной Кандиньи на такое время?!
Ведь тут же можно заживо свариться! Не говоря уж о том, что
многих не отпустили со службы. А что если он хотел, чтобы за
гробом его тетки шла кучка полудохлых от зноя людей — чем
меньше, тем лучше?!Кто-то поинтересовался, многие ли дойдут до самого
кладбища.—	Не знаю и знать не хочу! — ответил Аннибал. — Лично
я пойду только до церкви: я считаю, что мой долг перед по¬
койницей исполнен. Больше не выдержу. Сейчас печет солнце,
а потом станет очень сыро. После обеда я ложусь в постель,
закрываю окна, на грудь кладу льняную салфетку, смоченную
йодом,-и все равно от лихорадки не уберечься. Того и гля¬
ди — грипп да еще с осложнениями.Мы были уже неподалеку от церкви. Норберто принялся
высчитывать возраст сеньоры Кандиньи.—	Ей исполнилось бы... Погоди, погоди... Она вьппла за¬
муж в тот год, когда умер Жоан Розинья. Сколько лет про¬
шло, Марио?Марио, шедший впереди, обернулся. Губы его раздвинулись
в улыбке.—	Не знаю. Меня тогда и в помине не было.Гроб внесли в церковь, и вскоре оттуда донеслись звуки за¬
упокойной литании. Мы все остались снаружи, пытаясь спа¬
стись от зноя под навесами, которые давали узкие полоски
тени. Начались разговоры. Я отошел в сторонку.Так сколько же лет было сеньоре Кандинье? Я и не знал.
Когда я стал понимать что к чему, мамы уже не было
в живых. Кандинья очень любила ее, относилась к ней как
к старшей сестре — преданно и почтительно, они были зака¬
дычными подругами. Она восхищалась ею. Детей у Кандиньи
не было, и после маминой смерти она всю любовь перенесла
на меня.Если к ней приходили гости, она всегда представляла меня,
неизменно говорила, какой я ласковый и добрый мальчик, по¬
вторяла мои смешные детские словечки, гордилась моими ус¬
пехами в ученье: моим учителем был сеньор Гильерме Арау¬
жо — равного ему не было в Сан-Висенте, если не считать
падре Клеофаса, но ведь падре никогда в жизни не преподашл,203
а сеньор Гильерме по праву гордился своими учениками. Кро¬
ме того, падре был человеком крутого и вздорного нрава, он
пересилился в Ламейран и с каждым днем все меньше времени
уделял науке. Так вот, Кандинья твердила всем, что сеньор
Гильерме очень мною доволен и говорит, что, если все пойдет
по-прежнему (случается ведь, что дети ни с того ни с сего ста¬
новятся неузнаваемыми), первый экзамен я сдам шутя.Вслед за тем она непременно начинала рассказывать о моей
матери, о том, как дружила с ней и любила ее, о том, как од¬
нажды я заболел и мама срочно послала за Кандиньей; о том,
как они всю ночь напролет прождали своих мужей, которые
бог знает куда запропастились; о том, как в ночь маминой
смерти прибежали за Кандиньей... Глаза ее затуманивались
слезами, а кончала она свой рассказ всегда одинаково:—	Господи, господи! Почему ты забираешь у нас таких лю¬
дей?! Дня не проходит, чтобы я не говорила себе: такая жен¬
щина не должна была умереть.Гости согласно вздыхали:—	Ваша правда, сеньора Кандинья. Такие люди, как сеньо¬
ра Аугуста, не должны умирать. Они должны быть с нами,
чтобы жизнь наша была хоть чуточку приятнее и веселее. Не
было человека, который не получил бы от покойной сеньоры
Аугусты утешения. Что ж поделать? Такова жизнь: те, кто нам
дороги, уходят первыми...Как-то раз случилось, что я несколько дней не видел Кан-
диньи. Дверь ее дома была заперта; она не подходила к окош¬
ку. Вечером, когда я рассеянно брел по улице, я вдруг поднял
глаза и увидел ее. Против обыкновения она была не одна: ря¬
дом с ней, обнимая ее за плечи, в окне стоял незнакомый мне
мужчина. У него было смуглое удлиненное лицо с тонкими
чертами, на голове шляпа, в которых обычно ходили те, кто
возвращался из Амеррпси или из Англии.Кандинья встретила меня ласково, как всегда, а потом
шепнула:—	Поздоровайся с сеньором Шалино. — И, повернувшись
к своему спутнику, сказала: — Это мой дружок, которого я лю¬
блю больше всех. Это сын сеньоры Аугусты...—Тут лицо ее
опечалилось, она прикрыла глаза и скорбно покачала голо¬
вой,—моей подруги, жены сеньора Раймундо. Ты ведь пом¬
нишь ее?Незнакомец внимательно оглядел меня — сосредоточенно
и равнодушно - и ответил:—	А-а, так это сынок Аугусты и Раймундо... Помню, как
же! Прекрасно помню. Гляди-ка, взрослый парень...Я почувствовал в ту минуту никогда прежде не испытанную204
дурноту: мне показалось, что этот чужой человек приехал из
дальних стран, чтобы разлучить меня с Кандиньей. Вскоре она
вышла за него замуж. Его звали Шалино, он был моряком,
жил в Америке и приехал в Сан-Висенте жениться. Второй
брак не принес Кандинье счастья: слишком разные люди были
они с мужем. К тому же его сестры плели против Кандиньи
интриги. Шалино недолго прожил в наших краях: вскоре вер¬
нулся в Америку, где и умер. Кандинья редко вспоминалао	нем.Шло время, я подрастал. Отец мой был человек неуго¬
монный и непоседливый, таких называют «перекати-поле». Ни
с того ни с сего он ушел со службы, бросил свою чиновничью
должность и занялся торговлей. Все наши друзья и знакомые
осуждали его за этот неосторожный шаг: как же так, поломать
карьеру и заняться делом, о котором не имеешь ни малейшего
представления? Но отец непоколебимо верил в успех своих на¬
чинаний, слышать ничего не желал и продолжал торговать: ес¬
ли уж какая-нибудь идея западала ему в голову, никакими си¬
лами ее нельзя было оттуда выбить.Новая профессия заставляла его переезжать с одного остро¬
ва на другой, и я неизменно сопровождал его. Иногда, впро¬
чем, он отправлял меня на каникулы в Сан-Висенте, и прежде
всего я бежал к сеньоре Кандинье. Наша дружба продолжа¬
лась, наша радость при встрече нисколько не слабела. Чаще
всего мы вспоминали всякую всячину — полузабытые смешные
происшествия, словечки, ситуации — все эти сокровища, ко¬
торые жили только в нашей памяти, но теперь опять обретали
и плоть, и вкус, и запах: я впервые тогда ощутил этот
грустный, горьковатый аромат воспоминаний.Вскоре отец умер, оставив нас почти без всяких средств
к существованию: старая мебель (которая в свою очередь пере¬
шла к нему по наследству от кого-то), жалкие остатки това¬
ра — их никак не удавалось реализовать, — и все. Я часто слы¬
шал, как он говорил нам: «Я не рожден для богатства. Дети
мои, тот, кто пришел в этот мир лишь для того, чтобы бо¬
роться с судьбой... — тут ногтем указательного пальца он про¬
водил под подбородком, точно желая показать этим жестом
всю бессмысленность борьбы с непостижимым и непобедимым
врагом, — ...пусть сначала попробует выйти в море в прилив...»
Бедный отец, он так тяжело работал всю жизнь, и не его вина,
что ему не хватало твердости и уверенности в себе, и потому
он метался из стороны в сторону.Мы с сестрами нашли приют в доме наших родственни¬
ков, которые тоже едва сводили концы с концами. Мне во
что бы то ни стало требовалась работа, а работы в Сан-205
Висенте в те времена было мало. Пришел мой черед покинуть
Зеленый Мыс и отправиться в далекие края искать счастья.Я немало постранствовал по свету, вдоволь покачался на
волнах житейского моря — то свирепых и коварных, то ла¬
сковых и кротких — заносило меня бог знает куда. А счастья
я так и не нашел. Почему? Да уж, наверно, не потому, что не
совал носа в каждую щелочку, отыскивая удачу и достаток...
Испытал я и палящий зной, и смертельный холод, топтал мо¬
стовые городов больших и маленьких, красивых и безо¬
бразных, шумных и тихих, но вот незадача: я из той породы
людей, что неизменно остаются ни с чем. Я видал, как мои то¬
варищи обгоняли меня, урывали свой клочок счастья, набивали
мошну, а меня сволочная жизнь все норовила стукнуть покреп¬
че. В общем, могу сказать: я достойный сын своего отца.Но когда беды шли сплошняком, когда столько скаплива¬
лось в душе злости и горечи, что впору было задохнуться, ког¬
да я спрашивал себя, кто же повинен в моих несчастьях, кто не
дает мне вздохнуть, когда становилось уж совсем невьшосимо,
я вспоминал маленький домик на затерянном где-то в океане
островке, я думал о своей родине. Я видел сеньору Кандинью,
и этого было достаточно, чтобы разогнать клубящуюся вокруг
тьму: из глубины лет снисходил в мою душу покой — светлые
свежие детские воспоминания.Гроб вынесли из церкви и снова установили на катафалк.
Заскрипели колеса: похоронная процессия двинулась дальше,
пересекла соборную площадь и стала спускаться по улице Ко¬
ко. К счастью, появилось несколько автомобилей, которыми
воспользовались те, кто решил идти до самого кладбища. Ря¬
дом со мной остановилась машина; за рулем сидел Филипе-
Американец. Я приоткрыл дверцу:—	Филипе, ты ведь один? Можно, мы к тебе? Нас трое.
Все поместимся.Филипе окинул заднее сиденье опасливым взглядом:—	Вам не попадался Жозезиньо Брито? Я обещал заехать
за ним. За ним и за его детьми.—	Ну, ничего! Его нет, а мы тут! А кроме того, я знаю
Жозезиньо не хуже, а может, и лучше, чем ты. Характер у не¬
го, конечно, крутоват, но если он потребует, мы вылезем. Не
бойся.Рядом со мной под зонтиком от солнца шли, о чем-то се¬
кретничая, Карлиньос и Норберто. Я окликнул их. Норберто
непременно нужно было договорить: «...видите ли, сеньор Кар¬
линьос, я как раз тот человек, с которым он не должен был так
поступать. Он передо мной в долгу. В неоплатном долгу.206
Впрочем, мы еще потолкуем...» Карлиньос улыбался рассеянно
и благодушно. Оба сели в машину.Мы проехали еще немного и почти у самого кладбища сте¬
на низких домиков вдруг разомкнулась, открывая панораму
долины, тронутой кое-где пятнами зелени, которая отчаянно
сопротивлялась безжизненным суровым линиям горной гряды.
В опущенное окно автомобиля ворвался ветерок, и его внезап¬
ное появление было приятно и загадочно: как удалось ему
в полете над раскаленной землей сохранить прохладную све¬
жесть горных вершин? Карлиньос откинулся на спинку
и скорбно заметил:—	А ведь я не знал, что и жена Тижиньи скончалась, и не
был на ее похоронах. Говорят, Тижинья совсем убит горем.—	Ну. естественно, — ответил Норберто.— Подруга жизни...
Но он, мне кажется, >же в том возрасте, когда человек готов
ко всему Скорбел, конечно, но от отчаяния далек.Теперь мы видели красноватую плоскую равнину кладбища,
с одной стороны ограниченного холмами Рибейра-до-Жулиан,
а с другой — кобальтово-синим морем, огибавшим узкую поло¬
су песчаных пляжей. Казалось, что зеленые холмы присыпаны
тончайшим слоем пепла. Те, кто шел в похоронной процессии,
были похожи на измученных долгой дорогой крестьян, спасаю¬
щихся от засухи. Воздух дрожал от зноя, очертания гор трепе¬
тали так, что невольно хотелось прикрыть утомленные глаза.
Священник брел пошатываясь, как от головокружения.Мы догнали хвост процессии. Могильщики то прибавляли
шагу, то, изнемогая от жары, останавливались. Филипе сбро¬
сил газ, потом опять увеличил скорость, повернулся к нам:—	Это настоящая пытка — ползти в похоронной процессии
по такому солнцепеку. Не знаешь, сколько километров дер¬
жать.—	Смотрите, вон Жозезиньо! Жозезиньо! — вдруг закричал
Норберто—	Где?-спросил Филипе.И, правда, мы увидели Жозезиньо, который шел, погрузив¬
шись в свои мысли, бессильно опустив руки вдоль тела, по¬
жевывая мундштук погасшей сигареты. Он не сльпнал нас.—	Ладно, бог с ним, - пробормотал Фияипе. Мы были уже
у самых ворот кладбища.Но в эту минуту Жозезиньо вдруг повернул голову и заме¬
тил машину, мрачно подошел поближе и, не здороваясь, спро¬
сил Филипе:-- Ну, куда прикажешь садиться мне и моим сыновьям? — а
потом, не дожидаясь ответа, пошел дальше.207
—	Сердится, что влезли в машину без разрешения, — ска¬
зал я.Карлиньос благодушно улыбнулся:—	Да, он у нас такой...Показались кладбищенские ворота. Родственники, не теряя
времени, сняли гроб с катафалка и понесли его к могиле. Я по¬
шел было вперед, но тут Норберто, последним вылезший из
машины, взял меня под руку. Он был очень раздражен.—	Ты угадал, Кристиано! Этот идиот на самом деле разо¬
злился. Не меняется с годами. Ну а мне плевать! Пусть епде
кому-нибудь характер показывает. Меня его выходки не тро¬
гают!Мы вошли на кладбище. Нас торопливо обогнал священник
в сопровождении мальчишек-певчих. Четверо могильщиков
стали медленно опускать гроб в могилу, окруженную кучами
свежевырытой земли. Женщины заплакали громче. Могильщи¬
ки стали зарывать могилу; земля с глухим стуком падала на
крьш1ку гроба. Сеньора Кандинья ушла от нас навсегда.Каждый из нас по обычаю бросил на могилу горсточку зем¬
ли. И в этот миг мы увидели Мануэла Дойа, который, запы¬
хавшись, только что появился на кладбище. Он размахивал ру¬
ками и восклицал:—	Я ничего не знал! Понятия не имел! Мне говорят:
«Сеньора Кандинья умерла вчера, похороны сегодня, в де¬
сять...» Кто это додумался, интересно? Самое неподходящее
время. Я ничего не :^нал! Никто ничего не знал!На него не обращали внимания, торопясь поскорее закон¬
чить церемонию, и Мануэл смолк, перекрестился, бросил на
могильный холмик скатившийся оттуда ком земли и направил¬
ся выразить соболезнование Аристидесу Ферейре, который
представлял семью покойной. Аристидес, молодой, спортивно¬
го вида человек, выслушивал сочувственные слова очень непри¬
нужденно, и казалось, что на его юношескохМ лице таится
улыбка.Автомобили, выпуская клубы белесоватых выхлопов, взды¬
мая красную пыль, выезжали из ворот, водители шумно при¬
глашали знакомых и друзей. Повсюду виднелись обтяну¬
тые черным сукном спины тех, кто уже просунул голову
в кабину.Я опоздал; все уже разъехались, и мне пришлось возвра¬
щаться пешком. Может быть, оно и к лучшему. Сеньора Кан-
дйнья осталась в безмолвии и одиночестве, и я хотел с опозда¬
нием проститься с ней. Хотя что уж теперь прощаться?
Прощаться, милая моя Кандинья, надо с живыми, а ты из тех
людей, кто отрешился от всего на свете еще при жизни.208
Зачем я вернулся на родину после стольких лет, прове¬
денных за границей? Это нетрудно объяснить. Ностальгия не¬
заметно, день за днем, все больнее когтила мою душу. Кроме
того, наконец-то мне улыбнулась удача, времена изменились,
и я чуточку разбогател. Тут-то я и сказал себе: «Черт побери,
Кристиано, похоже, жизнь хочет приласкать тебя. Не зевай, ло¬
ви момент, упустишь шанс — локти будешь кусать». И сейчас
же услышал другой голос: «Кристиано, жизнь состоит не из
одних только забот и хлопот, посмотри, болтается ли еще
в океане твой островок...»После того как ты вдосталь поездил по свету, родной горо¬
док кажется особенно маленьким и невзрачным. И бедным.
Я помнил, конечно, что оставлял дома, пускаясь в путь, и все
же не думал, что найду по возвращении такое убожество, такое
застойное болото. Я совсем отвык от него, и теперь мне не
хватало пространства и воздуха.Но и мое неудовольствие (готов признаться, что понять ме¬
ня нелегко) сопровождалось странным ощущением спокой¬
ствия, уверенности — всего того, что я уже успел с годами за¬
быть. Я трудно привыкал к этому, но когда первое потрясение
прошло, подушка стала казаться мне мягче. Иными словами,
меня охватило чувство покоя, словно кто-то шепнул мне: «Не
суетись, расслабься».Тем не менее я не собирался задерживаться в родных краях
надолго. Чтобы не сидеть сложа руки и не взбеситься от без¬
делья, я открыл лавчонку — крохотный магазин на улице Кане-
кадинья — и стал торговать всякой всячиной: консервами,
спиртным, бакалеей... Я стоял за почерневшим прилавком, на
котором виднелись пятна от пролитого керосина и оливкового
масла, а за спиной громоздились мешки с овощами, бидоны
с маслом, только что выгруженные с кораблей ящики, от ко¬
торых, казалось, еще пахло просмоленными досками палубы
и морской солью. Торговать пришлось всерьез: имел я дело
и с честными купцами, и с контрабандистами — волна эта за¬
хлестывала меня с головой.До меня доходили, разумеется, скептические отзывы о моей
деятельности: «Стоило мотаться по свету столько лет, чтобы
открыть убогую лавчонку! Жалкая судьба!» — и я узнавал ма¬
нию величия, свойственную парням из Сан-Висенте. Прикусите
язык, ребята! Такова жизнь. Земля — круглая, но вот что важ¬
но: в какую сторону она катится, не угадаешь. Лавка моя
стоит на бойком месте: взад-вперед проходит множество наро¬
ду. Еще не вечер! У меня, милые мои, есть серьезные подозре¬
ния, что лавчонка эта даст мне доходу больше, чем все мои
скитания по заграницахм. Разумеется, я не собираюсь похоро¬209
нить себя в Рабо-де-Салина: погодите, я еще позову вас на ос¬
вящение моего магазина где-нибудь в самом центре-расцентре:
на Лиссабонской улице или на соборной площади. Время
покажет.В общем, я решил покуда плыть по течению и с места не
трогаться. Мало ли есть на свете больших и красивых горо¬
дов: я ими сыт по горло. Пусть теперь они меня подождут.
Кажется, я заслужил право пожить без суеты и гонки, в свое
удовольствие, тихо и скромно поработать...Сеньора Кандинья была первой, о ком я спросил сразу же
по приезде.—	Жива, жива, — ответили мне, — прихварывает в последнее
время Так и живет в своем домишке, ну, а когда ей становится
совсем тоскливо. Абель Феррейра забирает ее к себе, чтобы по¬
возилась с его детишками, отошла немножко. Ты же помнишь,
сеньора Кандинья всегда любила детей...И еще мне рассказали, что были у нее нелады с Жозезиньо
Брито.—	С Жозезиньо? Это еще почему?—	Да нет, ты не подумай чего-нибудь... Пустяки. Эужения,
супруга Жозезиньо, днюет и ночует у сеньоры Кандиньи, а
у Жозезиньо характер, сам знаешь, не сахар, человек-то он не¬
плохой, да уж больно любит на своем поставить. В общем, де¬
ло было так: помнишь Гидинью, дочку Грегорио Сены, пле¬
мянницу Кандиньи? Ну, ей крепко не повезло в жизни, пошла
не по той дорожке, осрамилась, короче говоря. А ведь Жозе¬
зиньо — тоже племянник Кандиньи, родня по второму мужу,
Шалино. Вот он и запретил жене пускать Гидинью в дом — она
ведь родила неизвестно от кого .. Но сеньора Кандинья не со¬
гласилась: слово за слово, и они поругались. Знаешь, как бы¬
вает? Ну, вот и вся история.Почти сразу же после возвращения в Сан-Висенте я отпра¬
вился навестить сеньору Кандинью и увидел, как служанка по¬
могает маленькой — в чем душа держится — старушке сойти по
ст} пенькам дряхлого домика. Старушка уселась в плетеное
кресло - видно, решила погреться на солнышке. Я бросился
к ней. чтобы от всей души обнять ту женщину, которую я
в своих скитаниях не забывал ни на минуту. Боже, сколько
лет’. И тут я словно споткнулся.Может быть, это вовсе не сеньора Кандинья? Какая-то вы¬
сохшая мумия с неподвижным лицом равнодушно глядела на
меня невидящим взором. Седые волосы спускались на ко¬
стлявые плечи. Темные иссохшие руки бьши сложены на коле¬
нях и напоминали два закрытых веера.Да что руки! Меня приковал к месту этот застывший ледя¬210
ной взгляд — взгляд человека, которому уже ни до чего на
этом свете нет дела, душа которого опустошена.Я побоялся, что она меня не узнает, и прошел мимо. А зна¬
комым рассказал:—	Сегодня я видел сеньору Кандинью, был возле ее дома.
Я не поздоровался с ней — боялся, не узнает... Как она поста¬
рела! Я не ожидал...—	Да, — ответили мне. — Сеньора Кандинья совсем потеря¬
ла память, сильно одряхлела, что говорить! Но ведь и неуди¬
вительно — в ее-то годы! Вспомни, сколько лет ты скитался по
свету, а время бежит — не угонишься.Они говорили сущую правду, я никогда не задумывался
об этом... Я-то, дурак, думал увидеть перед собой прежнюю
сеньору Кандинью, словно и не было всех этих лет.
Забавно...Сколько раз после этой несбывшейся встречи я собирался
прийти к дому Кандиньи, броситься перед ней на колени, рас¬
целовать ее слабые костлявые руки, спросить, помнит ли она
меня, осторожно и ласково — так раздувают засыпанное пе¬
плом пламя — воскресить в ее памяти мой образ, сказать, что
значила она для меня в разлуке... И каждый раз я натьпсался
на этот ледяной невидящий взгляд, уже не озаренный светом
нашего мира.И кончилось тем, что я стал обходить ее дОхМ стороной,
боясь, что она все-таки узнает меня и позовет, и ее необыкно¬
венный голос зазвенит над шумной улицей...Я пришел в дом Абеля Феррейры и едва сумел различить
гроб в темной комнате, переполненной людьми, — собралась
вся родня, неподвижно застывшая на старых стульях. Я со
страхом ждал от Абеля бурного проявления скорби, но,
к счастью, он сдержался. Я с чувством облегчения вышел на
улицу. Вытер платком вспотевший лоб, щеки и шею под во¬
ротничком рубахи. О господи: половина первого, как долго
еще будет жарко, как нескоро настанет вечер!.. Приду домой,
скину одежду, сменю белье, приму прохладный душ...Незаметно для себя я оказался у дверей Селины: наверно,
ноги сами принесли меня сюда. Девушка — загляденье, можете
мне поверить: свеженькая, стройненькая... И так забавно по¬
глядывает из-под прищуренных век, словно таит улыбку. Она
достаточно известна в нашем городке — мне уже успели порас¬
сказать о ней, хоть я и не просил... Сплетни тянутся за ней
шлейфом... Ну, а кого пощадят злые язьпси?.. Про какую жен¬
щину не распускают слухов? Я жив, я собираюсь обосноваться
тут, мне нужна женщина. Селина мне подходит по всем стать¬
ям... Я постучался.211
—	принимайте гостя. Шел мимо, дай, думаю, загляну, про¬
ведаю... Как поживаешь?Мы немножко поболтали. Она посмеивалась и отвечала не¬
домолвками. Ну, что ж... Видна хорошая школа. Спешить не
будем.Я еле дополз до дому — настоящее пекло. Иполито Алмей¬
да - тот, кто первым сообщил мне о кончине сеньоры Кан-
диньи, — сейчас снова попался мне навстречу.—	Ты от Абеля? Я еще не был. И на похороны не ходил:
начальство не отпустило. Зачем было назначать погребенье
на такой час?!Прошли еще несколько шагов. Дом сеньоры Кандиньи
стоял пустой и безмолвный. Смерть ледяной рукой наглухо
и навсегда затворила двери, захлопнула ставни. И только на
застекленной веранде еще жил, медленно угасая, солнечный
зайчик...Заскрипит пол, когда сеньора Кандинья раскачается в своем
кресле, солнце нимбом вспыхнет вокруг ее головы.—	Я давно тебя не врщела. Почему же ты вчера не пришел,
а? Ты меня разлюбил? Да? А я тебя ждала... А ну-ка открой
рот, закрой глазЪ...-услышу я ее голос.Зазвенит детский смех — так смеются только в начале жиз¬
ни, а потом он начнет стихать, гаснуть... Давно это было. Ох,
как давно!..Перевод с португальского
А. БогдановскогоМануэл ЛопесМануэл Лопес (род. в 1907 «Петух пропел в бухте» (Премия
г.) — выдающийся зеленомысский	Фернана Мендеса Пинто, 1958,
романист, новеллист, поэт. Окон-	1984), романы «Яростный ливень»
чил Коимбрский университет (фи-	(1956) и «Гонимые восточным
лософский факультет). Его перу	ветром» (1960, 1979). Па русский
принадлежат «Стихи о том, кто	язык переведены многие его стихи
остался» (1949), «Креол» и другие	и роман «Яростный ливень» (Про¬
стихи (1964), сборник рассказов	гресс, 1972).«ЯМАЙКА» СНЯЛАСЬ С ЯКОРЯДверь незаперта. Какое счастье! Если бы она была на зам¬
ке, пришлось бы стучать. На стук прибежала бы тетушка Же-
же, и тогда скандала не избежать. Тетя, наверно, у соседки, как
обычно, жалуется на жизнь. В последнее время жизнь и вправ¬
ду ее не балует...212
«Видите ли, тетушка, - пришлось бы объяснить ей. - Я ска¬
зал отцу, что забыл купить на берегу одну очень нужную вещь.
Забегу, мол, в лавочку и сразу обратно». Он скорчил злую гри¬
масу. Да как гаркнет: «Боже упаси тебя! И думать не смей!
Танкер вот-вот отчалит. Никто из команды не смеет сходить
на берег перед самым отплытием».У меня до сих пор стоит перед глазахми его искаженное гне¬
вом лицо. И широко раскрытые глаза — они преследовали ме¬
ня всю дорогу. Но я настаивал. Через десять минут я вернусь.
Только куплю, что надо. Отец ртоял, вытирая грязные руки ве¬
тошью. Когда судно готовится к отплытию, механику не до
разговоров. Он спустился в машинное отделение, не сказав мне
ни слова. Он, конечно, даже не предполагал, что я решусь на
такой отчаянный шаг. Но я заранее договорился с матросом.
Саквояж уже лежал в шлюпке. Я спустился в нее по веревоч¬
ной лестнице; чуть было не свалился в воду. Я не рожден быть
моряком, тетушка. Меня вдруг стал бить озноб. Да и теперь
еще бьет, сами видите. Мне страшно, а почему, не знаю. Нет,
тетушка, я не захотел с ним ехать. Лучше остаться здесь, на
твердой земле, и бороться. Наш остров, по крайней мере, не
качается под ногами, точно палуба корабля. На мель он не ся¬
дет, ко дну не пойдет. Но я убежал не потому, что боюсь моря
или кораблекрушения, нет. Сегодня утром отец, проходя
мимо, - он, как всегда, куда-то спешил - бросил на меня
взгляд, который, казалось, говорил: «Настоящий моряк никог¬
да не станет стоять вот так, бессильно опустив руки, словно за¬
ранее покорился судьбе. Жизнь есть борьба. Чтобы заработать
несколько фунтов, надо здорово попотеть». Я тогда подумал,
что такая жизнь не для меня и что если уж бороться, то за
что-нибудь стоящее, пока я еще точно не знаю, за что
именцо... Нет, я решил бежать не из трусости. Я уже сказал,
что сразу после нашего разговора отец спустился в ма¬
шинное отделение — механик он отличный. И вовсе не пья¬
ница, как вы все думаете. На корабле он не пьет, могу по¬
ручиться. А когда занимается своим делом, бывает таким
серьезным, уверенным в себе, вы бы его просто не уз¬
нали.«Ямайка» безмятежно покачивалась на волнах, хотя ветер
свежел и весь Канал покрылся белыми барашками. Голова
у меня шла кругом, меня мутило. А ведь я провел на корабле
двое суток, и мне ни разу не было дурно. Да, теперь я припо¬
минаю, меня сильно мутило. Я смотрел на остров Санто-Антао,
он находится далеко в море. Не знаю, каждый ли, кто поки¬
дает наш Сан-Висенте, испытывает подобное чувство, но при ви¬
де Санто-Антао в дымке вечернего тумана мне стало грустно.213
в бухте не было таких огромных волн, как на Канале, но меня
все равно продолжало мутить. Я понял, что не создан быть
моряком.Руй хорошо представлял себе, какое изумленное сделается
у тетки лицо, как она вонзит в него свой проницательный
взгляд. Что и говорить, тетя у него женщина героическая. За¬
каленная в каждодневной битве за хлеб насущный Она прошла
школу суровой жизненной борьбы. А вот ему не смогла пе¬
редать свой опыт. На этом маленьком островке, где жизнь
течет размеренно и монотонно и не сулит ничего хоро¬
шего, ему остается только рассчитывать на чудо. Надежду
на лучшее будущее могут питать лишь возвратившиеся
домой эмигранты, скопившие в чужих краях немного
денег.А ведь он годами ждал этой возможности! «Никто не
знает, когда господь сподобится привести сюда этого гуля¬
ку», — вздыхала тетка, и в голосе ее с каждым разом слыша¬
лось все большая безнадежность. И вот наконец два месяца на¬
зад — можно было подумать, что бог вцял ее молитвам, —
пришло короткое письмецо. В нем сообщалось, что нефтяной
танкер должен прибыть на Сан-Висенте с грузом горючего для
«Шелл-компани»; если Руй захочет, писал отец, пусть подго¬
товит документы, чтобы отправиться с ним в плаванье... С это¬
го дня тетку снедало нетерпение. «Ты узнал у Жоана Пины,
когда прибудет корабль? Тебе надо быть наготове...» У нее
было туго с деньгами. Она получала все меньше доходов со
своих земельных угодий на Санто-Антао. Арендаторы жалова¬
лись на плохой урожай, просили батраков в помощь. Дожди
выпадали редко, и батат с фасолью родились лишь на немно¬
гих поливных землях. Рыночные торговки ск>пали у нее весь
урожай на корню, на эти деньги и жила вся семья с тех пор,
как Руй потерял место в торговом доме Силвы, подпав под
очередное сокращение.Наконец в начале недели Жоан Пина сообщил о прибытии
танкера. То-то была радость! Но в сердце тетушки Жеже все
еще жило недоброе чувство к отцу Руя, который, по ее убежде¬
нию, дурным обращением «отправил на тот свет мою сестру
Шику» Это был уже не прежний яростный, исступленный гнев,
а привычный горький осадок. «Подумать только, этот субъект
все-таки объявился!» Оба они, и тетка, и племянник, жили
в мучительном беспокойстве: она надеялась, что зять позабо¬
тится о будущем ее племянника, его прельщала возможность
«удрать» с Островов, это словечко было в ходу у молодых зеле-
номысских литераторов — воображение рисовало им открытое
море, рассекающий волны корабль, остановки в каждом порту214
и полные денег карманы. Иные пейзажи, иные люди, но самое
главное — жизненный опыт, да еще какой! И, конечно же, за¬
висть товарищей, ведь ему предстоит много странствовать,
а повидать мир — заветная мечта каждого островитянина. Та¬
кова была его первая реакция, еще неосознанная, смутная.
А потом... Потом давнишняя мечта развеялась в один миг, то
был миг просветления или безумия, когда он, почти по на¬
итию, сделал окончательный выбор. Зачем уезжать? Ведь все
в жизни представляется значительным или пустяковым в зави¬
симости от угла зрения. Видимо, только любовь к странствиям
и заставляет нас возвеличивать чуть ли не до небес всякого,
кто много повидал. Правильно сказал один местный поэт:
«Мир не больше, чем зрачок твоего глаза...»Ах, как вытянется теткина физиономия, когда он появится.
Его возвращение будет для нее сильным ударом. Спокойствие,
спокойствие, спокойствие! Надо быть готовым ко всему — она
сама ему так говорила. Тетя не из тех, кого легко пронять:
«Это просто безрассудство, Руй! Ты же безработный. Чем ты
будешь заниматься здесь, среди общей нищеты, да еще не имея
профессии? Отправляйся лучше в плавание». Он заранее подго¬
товился к разговору. На эти ее слова он с твердостью заявит:
«Я буд> обрабатывать твои поля на Санто-Антао, тетушка.
Я знаю их лучше, чем ты. Они так нуждаются в трудолюбивых
руках. Когда я там был, мне сказали, что истинные хозяева зем¬
ли — те, кто ее обрабатывает. И научили всему, что надо
знать, чтобы получать щедрый урожай...» Тетка будет пораже¬
на. Вот тогда-то он и произнесет слова, вертящиеся у него на
язьпсе с тех пор, как он покинул «Ямайку»: «Стоит ли исто¬
щать силу моих рук, чтобы другие пользовались плодами мое¬
го труда? Море не сделает меня лучше. Однажды в Долине Гу¬
сей я видел, как ветер колышет высокие колосья пшеницы. Мне
это понравилось, очень даже понравилось. Зрелище было вол¬
нующее, захватывающее, прекрасное — прекрасней, чем море,
я почувствовал прилив энергии и любви к людям...» Эти заго¬
дя приготовленные слова выплеснутся из его уст, точно струя
ключевой воды из расщелины в скалах. Только, увы, она его не
поймет. Или поймет на свой лад.Руй осторожно приоткрыл дверь. Сунул голову внутрь,
в полутьму, прислушался. Тишина прерывалась лишь шипе¬
нием жарящейся на сковородке рыбы да голоском Лины, она
боялась оставаться одна и, чтобы отогнать страх, что-то поти¬
хоньку мурлыкала. Тетка, должно быть, ушла к соседке Эуфе-
мии поболтать. Каждый вечер с наступлением темноты эти две
горемычные подруги, вдовая и незамужняя, вели нескончаемые
разговоры. Жаловались, что цены на рыбу, мясо, маис и дру¬215
гие продукты беспрерывно растут. Беднякам не на что надеять¬
ся. Ежедневно подсчитывая расходы на хозяйство, обе подруги
не без садистского удовольствия растравляли раны, нанесенные
им жизнью. Так они причащались к экономическим проблемам
всего Сан-Висенте, разделяя трудности, испытываемые
остальными семьями в городе. А когда наступало время ужи¬
на, они трогательно прощались, умиротворенные и просвет¬
ленные, словно побывали на исповеди, и расходились, прибере¬
гая неизлитые обиды на следующий день.Руй вошел в дом. Бесшумно притворил за собой дверь и,
крадучись, точно вор, направился в свою комнату. Его родное
пристанище. Пол здесь не ходит ходуном под ногами, как па¬
луба, здесь не мутит от морской болезни. Руй повернул вы¬
ключатель. Тусклое мерцание пятнадцатисвечовой лампочки
осветило комнатушку. Увиденное потрясло его. Это уже не его
каморка, а набитый до отказа склад, похожий на трюм одной
из тех фелюг, которые ему доводилось видеть. Ящики, кор¬
зины, свертки, старые платья, вышедшие из моды туфли, мно¬
жество барахла, о существовании которого он даже не подоз¬
ревал. Тетка ничего не умела выбрасывать. Она цеплялась за
свои вещи, каждая напоминала ей какой-нибудь эпизод из про¬
шлого. Все было брошено наспех, кое-как, в ожидании гене¬
ральной уборки. Мебель была сдвинута в угол, а посредине
стоял старый баул с бог весть какими ценностями. Удивитель¬
ная метаморфоза. Выцветшая акварель, изображавшая пусты¬
ню с озерцом и одинокой кокосовой пальмой, — он написал ее
несколько лет назад и прикнопил над кроватью — была второ¬
пях сорвана, кусочки бумаги, прихваченные кнопками, так
и остались на стене. «Ямайка» в эту минуту, наверное, сни¬
мается с якоря. Безмолвно, без прощального гудка. Даже если
бы он захотел вернуться на корабль, уже поздно.Он чувствовал себя чужим в собственном жилище. Его вы¬
гнали как постылого нахлебника. В комнате уже начал распро¬
страняться едва уловимый запах затхлости, плесени, запусте¬
ния. Так скоро! Просто поразительно! Это зрелище символи¬
зирует скорее не его прошлое, а будущее — отньше ему здесь
нет места. Внезапно из хаоса выплывала та или иная знакомая
вещь - стул, умывальник, разоренная кровать, они, казалось,
подплясывали с насмешливым видом, издевательски спрашива¬
ли: «Тебе, случайно, не знаком один паренек, что здесь жил,
пытаясь укрыться от жизни?» Укрыться от жизни... Неожи¬
данно Руй ощутил прилив мужества. Если бы он только
мог догнать ушедший танкер и начать все сначала (чудес¬
ные незнакомые порты и города, бескрайние морские просторы и
вечно новые в каждом странствии пейзажи, мир от¬216
крытий и щедрых даров, в течение многих лет пьянив¬
ший его воображение). Его ожидают работа и свобода!
Настоящая борьба за настоящую жизнь!Однако Руй прекрасно понимал, что лишь чудом сумел бы
теперь попасть на корабль. Но ведь старая одинокая тетка
должна обрадоваться моему возвращению, подумал он. Я ей
скажу: «Я вернулся, потому что хочу обрабатывать твои земли
на Санто-Антао. Пусть эта комната останется за мной. Иногда
я буду сюда приезжать. Привозить сыр, масло, овощи. Вот
увидишь, все будет хорошо!» В нем разгорался энтузиазм. Все
казалось ему доступным, легко достижимым. Не лучше ли
остаться здесь, чем плыть на английском танкере, да еще
в шторм, когда неопытных матросов выворачивает наизнанку?
И ради чего? Ради нескольких жалких фунтов, которые можно
промотать в мгновение ока? Сердце у него забилось в радост¬
ном волнении. Мрачная, заваленная хламом каморка неожи¬
данно вселила в него бодрость. Огромный, пахнущий плесенью
баул возвратится в кладовку тети Жеже, кровать встанет на
свое место, возобновится прежняя жизнь. Разве можно срав¬
нить такую жизнь с долей моряка — одиночество в безбрежном
морском просторе, вдали от родных, беспрестанная качка, раз¬
дражающе монотонный стук турбин, тошнотворная вонь
в душных кубриках, унизительная тошнота, унылое, лишенное
всякого героизма существование, а вокруг только волны мо¬
ря, кишащего невидимыми с палубы прожорливыми акулами.Стенные часы в столовой пробили семь раз. Лина запела
громче. Сумерки сгущались, и страх ее все возрастал. Свисаю¬
щие на каменную ограду ветви дерева пугали ее, как приви¬
дения.Ему захотелось окликнуть Лину, рассказать ей, что он убе¬
жал с танкера, покинул отца — пускай едет один — и вернулся
к ней с теткой, чтобы как прежде жить вместе с ними; ему за¬
хотелось поделиться с ней этими новостями, прижать ее к себе,
почувствовать тепло этого гибкого, упругого тела, такого жи¬
вого, реального, чтобы наконец ощутить, что он действительно
возвратился домой.В этот момент на улице послышались голоса. Руй ~ он
только-только начал расстегивать ремни на саквояже — в вол¬
нении вскочил на ноги. Это тетка, она прощается с ньей!
Эуфемией. Иногда он робел перед теткой. Ее тайная власть над
ним сохранялась еще с детских лет. Он вскинул руку, чтобы1	Н ь я (сокращенно от «сеньора») — вежливое обращение к жен¬
щине на Островах Зеленого Мыса.217
погасить свет, но тут же заколебался: почти стемнело, это мо¬
жет привлечь внимание. А если выпрыгнуть из окна и убежать?
Как застигнутый врасплох преступник. Но незаметно про¬
шмыгнуть мимо обеих женщин невозможно. Они стоят в двух
шагах от калитки. Да и зачем, спрашивается, убегать? Неуже¬
ли тетя не обрадуется его возвращению? Неужели не оценит
того, что он предпочел остаться с ней? Не захотел променять
ее на «этого субъекта»?.. «Мне кажется, запах моря заставляет
многих мужчин забывать о семье», — сказала она утром во вре¬
мя прощания, и что-то в интонации ее голоса навело его на
мысль, что она уже раскаивается: зачем толкнула его на эту
авантюру?—	Трудно бороться с укоренившейся привычкой. Я при¬
выкла жить вместе с ним, кума Эуфемия. Мне будет одиноко,
страпшо одиноко, — тихонько жаловалась нья Жеже. Стоя воз¬
ле окна, она говорила медленно, сдавленным от волнения го¬
лосом.—Мне будет тяжело привыкнуть..Соседка принялась ее утешать:—	Надо иметь терпенье. Со временем ко всему привыка¬
ешь. Наша судьба в руках божьих.Но нья Жеже продолжала все тем же тоном:—	Конечно, в глубине души я довольна, здесь его не ждало
ничего хорошего. Он поступил совершенно правильно. Этот
субъект приехал очень кстати. Я просто не знала, что делать
с парнем. Денег у меня мало, иной раз и накормить его было
нечем. Сами знаете, какая у нас земля. Конечно, мы все ее лю¬
бим, но уж слишком она скудная. Какое здесь будущее у моло¬
дого человека? Или слоняйся без места, или работай за такие
гроши, что и куска мыла не купишь. Вы и не представляете, на
какие жертвы приходилось мне идти при эдакой-то дорого¬
визне...—	Кому вы это рассказываете, кума Жеже! Богатеи просто
задавили нас, бедняков. Эти негодяи никого не щадят, дадут
взаймы пятьдесят контор а потом оттягают твой дом. Такие
сделки нынче очень в ходу. Кругом запустение, упадок. Еще
сегодня...—	Я ведь старею, — продолжала нья Жеже свой монолог. —
Впрямь старею. Знаете, кума Эуфемия, мне уже трудно ходить
по улице, ноги подламываются. Прошли те времена, когда я хо¬
дила пешком в Грасу, чтобы сэкономить хоть мелочь на по¬
купке рыбы.—Тут тетка глубоко вздохнула, и Руй подумал:
«Я стану присматривать за твоими полями в Долине Гусей,А Конто — денежная единица в португалоязычных странах,
равная тысяче эскудо218
вот увидишь». — и мне тяжело расстаться с ним, вы и предста¬
вить себе не можете, как тяжело. Я воспитала его, как родного
сына. Он был совсем крохой, когда я привезла его сюда. И как
вспомню, что он сейчас в открытом море, вся покрываюсь хо¬
лодным потом. Знаете, как оно всегда бывает, мы предпола¬
гаем одно, а жизнь решает по-своему. («Это прекрасно, когда
ветер колышет колосья пшеницы... вот оно — мое море...» Руй
был растроган.)Нья Жеже умолкла. Казалось, ей нечего больше сказать.
Отъезд горячо любимого племянника, видимо, на какое-то вре¬
мя отнял у нее способность рассуждать на привычные темы.
Женщина она была сильная, с почти мужской волей. Видя, что
она очень расстроена, кума Эуфемия решила ее ободрить:—	Вам известно, нья Жеже, что мой брат со своим сыном
тоже нанялись простыми матросами и уехали, а теперь живут
« Америке. Джек в Провиденсе, Мошин в Калифорнии, Мошин
зарабатывает даже больше, чем отец, правда, жизнь в Кали¬
форнии дороже. Слава богу, оба они неплохо устроились. При¬
сылают мне иногда несколько долларов. Хоть незадаром рабо¬
тают. Там рабочие следят, чтобы их не обирали — так писал
мне Джек. А у нас здесь никакого порядка Работы без протек¬
ции не найти. Ростовщики что твои акулы, полиция смотрит на
все их махинации сквозь пальцы. Одни богатеют не по дням,
а по часам, другие вконец обнищали. Что это за жизнь! Позо¬
ви они меня к себе, думаете, я бы не поехала? Хотя я и не пер¬
вой молодости, но сил у меня еще хватает. И уж больно мне
хочется поглядеть на белый свет Брат с племянником обещали
пригласить, и если когда-нибудь они и впрямь пригласят, мах¬
ну к ним в Америку. Как знать, кума, может, и Руй когда-
нибудь пригласит вас к себе.—	Да что вы несете, кума Эуфемия! — запротестовала нья
Жеже. Но соседка не унималась:—	Те, кто отсюда уезжает, сразу видят, что хорошо, а что
плохо. На земле сколько угодно мест, где можно найти рабо¬
ту, и Руй сумеет устроиться не хуже других. Такие, как он,
только на родине строят из себя важных господ. А как попадут
в чужие края, спесь с них точно рукой снимает. Хватаются за
самую грязную, тяжелую работу, да так ловко ее выполняют,
будто всю жизнь только этим и занимались. Все мы любим
свои Острова, но наши парни все подряд зазнайки и хвастуны.
Я каждый божий день твержу моему младшему, Эдуардо:
«Пойми, у нас уважаемые люди лишь те, кому удалось обзаве¬
стись дипломом. Учись получше, не бездельничай. Я ухлопы¬
ваю уйму денег на всякие там подношения учителям, книги,
бумагу — вдруг ему удастся потом получить тепленькое ме¬219
стечко? Поверьте, кума, скоро настанет такое время, когда да¬
же семи классов лицея будет недостаточно, чтобы работать по¬
чтальоном. Теперь всем подавай только «докторов»!. Такая уж
нынче мода - в конкурсах на замещение вакансий одни «докто¬
ра» и участвуют, а тем, у кого нет денег, чтобы окончить курс
в Лиссабоне, остается только удовольствоваться любой рабо¬
той по торговой части, где этих проклятых конкурсов еще не
устраивают. А теперь я хочу спросить, и пусть мне ответят:
в самом ли деле эти хваленые «доктора» работают лучше, чем
те, кому не довелось много учиться? Вот почему, кума, я хочу,
чтобы Эдуардо получил диплом, но если в один прекрасный
день ему захочется уехать отсюда на каком-нибудь корабле,
что ж, я возражать не стану. Пускай едет. Попытает счастья,
узнает, на что способен. Все, кто уезжают, становятся настоя¬
щими людьми, а если когда-нибудь возвращаются на родину,
то не с пустыми руками. Наша земля бедна и не может про¬
кормить своих детей. Так пусть они ищут себе работу вдали от
нее...—	Вы правы, кума, абсолютно правы, - задумчиво согласи¬
лась с соседкой нья Жеже. Ветер гремел черепицей на крышах,
свистел в проходах между домами, заглушал затянувшийся
разговор. Руй слушал его, прячась за ставнями. Тетка вдруг
сказала: — Странный он все-таки парень. Целыми днями сидел
в комнате, все читал, что ему приятели давали, а аппетита ни¬
какого, прямо наказание, ничем ему, бывало, не потрафишь!
Нет чтобы поискать приличное место, как другие. Даже и ду¬
мать об этом не хотел. Может, немного обтешется в плаванье,
поизворотливее станет...Соседка вздохнула:—	Дай-то бог.Нья Жеже продолжала:—	Отец его - форменный негодяй, горький пьяница. По-
своему он любил сына, но без зазрения совести пропил все, что
имел. В конце концрв ему пришлось закрыть торговлю в ла¬
вочке. Он распродал даже домашнюю утварь. Я рассказывала
уже, кума. Домой он являлся вдребезги пьяный и оскорблял
жену, если на столе не оказывалось его любимых блюд. Пред¬
ставляете, кума, сестре приходилось самой зарабатывать на
пропитание семьи. От зверского обращения, побоев и вечного
недоедания бедняга заболела чахоткой. Я возненавидела этого
субъекта на всю жизнь. Маленького Руя я взяла к себе. Он хо¬
тел было отнять у меня ребенка, да я его так отчитала, что он1	«Докторами» в Португалии и ее бывших африканских колониях
называли вьшускников высших учебных заведений или студентов
старших курсов.220
ни разу не осмелился больше ко мне сунуться. Пятнадцать лет
назад он собрался уехать с Островов. Только тогда я разреши¬
ла ему повидаться с сыном. Ну как было не разрешить? Он так
плакал, так убивался, что я даже пожалела его. Горько видеть,
как мужчина вдруг опомнится и примется оплакивать причи¬
ненное им зло. Если б не эти слезы и не письма, что он присы¬
лал сыну, я нипочем не отпустила бы с ним Руя. Парень он та¬
кой чувствительный, деликатный, но ведь надо ж ему
когда-нибудь стать взрослым. У него хватит благоразумия не
следовать дурному примеру отца и устроить свою жизнь как
самому захочется. Двери моего дома всегда для него открыты.
Я так ему и сказала...Лина сняла со сковородки последний подрумянившийся ку¬
сок аппетитно пахнущей рыбы. Составила сковороду на зем¬
лю, и пламя очага вдруг озарило сад кроваво-красным заре¬
вом. Девушка подняла голову. Прямо над ней висела толстая
корявая ветка мандаринового дерева, принадлежавшего соседу.
Днем эта ветка украшала владение ньи Жеже, даруя прохладу
и тень. После цветения на ней появлялись золотистые плоды.
Забравшись на скамейку, Лина рвала их и с жадностью поеда¬
ла, корча гримасу, такие они были кислые. Но с наступлением
темноты девушка начинала бояться ветви. Ее отростки в от¬
блесках пламени очага напоминали протянутые руки, а вся
она — изготовившегося к прыжку человека. Когда ветер с осо¬
бой яростью сотрясал дерево, его сучья трещали, задевая огра¬
ду, это наводило ужас на Лину, которая в сумерках, после ухо¬
да хозяйки, чувствовала себя совсем беззащитной... Ах, как не
хватало ей сейчас Руя! Только он знал, до чего она боялась
мандаринового дерева. Всякий раз, пока тетка болтала с сосед¬
кой, Руй был подле нее. Он сжимал ее в объятиях, но она, ис¬
коса на него взглянув, ловко высвобождалась из его рук,
ускользала, точно рыбка, в привычную стихию домашней ра¬
боты. Он нервничал, злился, а она, оживленная и веселая, как
ни в чем не бывало занималась своими делами. «Ну скажи на
милость, чем я тебя обидел?» — спрашивал Руй. А она кокет¬
ливо щурилась и отвечала: «Слишком долго перечислять». Руй
замьпсался в себе. Но она неудержимо влекла его. Он был не
первый, кто за ней ухаживал. Лусинда, она жила с матерью на
окраине хутора, поучала подружку: «Знаешь, все парни липу¬
чие, как мухи. Им нравится нас ласкать, обнимать, и если мы
разыгрываем равнодушие, это их еще больше распаляет. Так
даже интереснее. Обычно все они наглецы, но если вдруг ста¬
новятся смирными, можно повеситься от тоски. По мне, так
уж пусть лучше нахальничают». Лусинда была примерно тако¬
го же роста, пухленькая, темнокожая, чуточку помоложе, но221
в таких вещах была куда опытней. Лина прошла под ее настав¬
ничеством целую школу, отнюдь не безопасную. Лусинда веч¬
но торчала на улице, она была лентяйкой, да еще и нечиста на
руку. Товарки ее презирали за то, что она благосклонно при¬
нимает ухаживания любого парня. Но Лина не пренебрегала
этими уроками, они разжигали в ней любопытство, изощряли
природную изворотливость и коварство. Все, что ей говорила
Лусинда, оказывалось верным. Рую нравилось ее обнимать
и ласкать, а если он становился слишком настойчив, она серди¬
лась, лицо ее вспыхивало. «Не распускай руки, не то я пожа¬
луюсь нье Жеже!» — грозила девушка и возвращалась к своим
хлопотам. Кровь ее начинала быстрее струиться по жилам, де¬
ло спорилось.Хлопнула калитка. Слава богу, хозяйка пришла ужинать.
Лина облегченно вздохнула. Страхи испарились, ветка ман¬
даринового дерева снова стала просто веткой, но ощущение, что
Руй здесь, рядом, осталось, он словно маячил у нее перед
глазами.Нья Жеже замерла на лестничной площадке, пораженная.
В комнате Руя горел свет.—	Что ты там делаешь, Лина? — Эти девчонки любят ко¬
паться в старье Она снова окликнула, уже с раздражением; —
Лина, ты меня слышишь? Что ты там делаешь?Послышались шаги, тяжелые шаги обутого в ботинки му¬
жчины. В комнате Руя прячется незнакомый мужчина? Из сада
послышался голосок Лины:—	Вы звали меня, сеньора?И в то же мгновение Руй отворил дверь:—	Это я, тетушка.Он стоял, не зная, куда деваться от смущения, тетка смо¬
трела на него широко открытыми глазами. Можно было по¬
думать, что он воскрес из мертвых. Но ей было слишком хоро¬
шо знакомо его землисто-бледное лицо, его виноватый вид
нашкодившего ребенка.—	Ты здесь?! А я-то думала, ты далеко в море! - P>ti по¬
чувствовал в ее голосе осуждение и недовольство.-О боже!
Как ты меня напугал! - Она поднесла руки к груди. - Но что
случилось? Тебя не взяли в плаванье? Твой отец отказался
взять тебя с собой? — В ее словах звучало такое нетерпение
и тревога, что Руй совсем растерялся, язык у него прилип
к гортани. А тетка, не давая ему времени прийти в себя, обру¬
шила на него новый вопрос. — Вы что, поссорились, да? Ну от¬
крой же рот, отвечай!Руй стоял на пороге своей комнаты, нос его блестел, глаза
были устремлены в одну точку. На него вдруг навалилась222
ст|>ашная усталость, где уж тут протестовать против такого
обращения с собой?! Тетка не потерпела бы никакого проте¬
ста, она говорила почти агрессивно, чувствуя себя полной хо¬
зяйкой положения.—	Объясни мне, Руй. почему ты сбежал с корабля? Неуже¬
ли ты сделал это по своей доброй воле? Или тебя вынудил
отец? — Она ненавидела зятя, знать его не хотела, но только
«этот субъект» мог помочь племяннику устроиться на ко¬
рабль.—	Нет, нет, тетушка, я не сбежал с корабля. - Голос его
звучал хрипло, отчужденно, слова застревали в глотке, так бы¬
вало, когда еще ребенком его заставали в кладовке за кражей
бананов или сахара или когда он шалил, несмотря на запреты
тетки. Уши у него побагровели, губы побледнели, щеки стали
белыми, как мел. в глазах стояли слезы. — Нет, тетушка, я не
сбежал с корабля .—	А Шико Пенья сказал, что корабль уже снимается с яко¬
ря. Он пришел прямо оттуда и не мог ошибиться. Я спросила
про тебя, и он ответил, что скорее всего ты стоишь на палубе
и смотришь на наш остров. Зачем же ты вернулся, отвечай!..Поражение. Это было полное поражение. Он ощутил во рту
привкус желчи. Горестная усмешка исказила его лицо. И вдруг
он заговорил, точно кто-то против воли заставлял его лгать:—	Корабль отплывает только в половине восьмого, еще
есть время Я сошел на берег кое-что купить. С ведома отца.
Корабль отплывает только в половине восьмого. Я купил все,
что нужно, и забежал сюда. Тут у меня закружилась голова.Нья Жеже смотрела на него с недоверием. В этот момент
он ужасно напоминал прежнего малыша. Голова опущена, гла¬
за бегают по сторонам. Точно такой вид бывал у него в дет¬
стве, когда, попавшись с поличным, он начинал врать. Но если
Руй все же не обманывает ее? Если он и впрямь сошел на бе¬
рег с ведома отца? Нья Жеже поднялась по ступенькам. Они
стояли совсем рядом, друг против друга. Это ее воспитанник,
почти сын! Она вдруг ощутила к нему глубокую нежность.
Должно быть, он пришел сюда, чтобы еще раз проститься.
Угрызения совести потихоньку закрались в ее сердце — так, поль¬
зуясь оплошностью сторожа, бродячий пес юркает в пустую
конуру. Но как сторож сразу бы приметил хитреца, так и те¬
тушка Жеже мгновенно представила себе безработного пле¬
мянника, склонившегося в своей комнате над книгами, — он по¬
глощает их одну за другой, а потом что-то пишет и все худеет
и худеет, прямо на глазах (теряя и вес и хорошее настроение,
приобретенные им на Санто-Антао, где он пробыл два месяца
по совету врача). И вот, вместо того чтобы попытаться изме¬223
нить свою жизнь, он сбегает с готового к отплытию танкера,
какое же будущее его ждет?—	Немедленно отправляйся на корабль! — Подумать толь¬
ко, родная тетка гонит его! — Наверно, уже четверть восьмого.
Чего же ты медлишь? Упаси бог еще опоздаешь. - Она обняла
племянника. Столько горести было в этом торопливом
объятье. Не зная, куда деваться от стыда, Руй тоже ее обнял. —
Прощай, сынок. Будь благоразумен и не теряй мужества. Не
забывай меня.Расставаться всегда грустно. Тот, кто уезжает, словно исче¬
зает в мглистой дали. И как знать, что его ждет за этой
мглой ?Она повторила:—	Не забывай свою старую тетку.Почему он заплакал, если ничто в этом мире, казалось, уже
его не трогает? У него нет ни малейшего желания покидать
этот дом. Просто он чувствует себя здесь чужим, трагически
одиноким. Лишним. Он будто физически ощутил в этот мо¬
мент уже разделившее их пространство и время — обратно воз¬
врата нет. Тетя гонит его прочь. Ну что ж, он принимает это
как должное. Если она не желает его больше видеть, он никог¬
да НС' переступит порога ее дома. Уйдет навсегда. Свет не со¬
шелся клином на Сан-Висенте. Мир велик, и забвение — без¬
брежный океан. В нем закипало безотчетное враждебное чув¬
ство.Руй быстро зашагал к пристани. Размашистыми шагами, не
оборачиваясь. Снова готовый к любым приключениям. Стоя
в дверях, нья Жеже и Лина смотрели ему вслед. Свет уличного
фонаря на мгновение выхватил из темноты его спину, и тут же
он исчез. Руй шел, не разбирая дороги, наклонясь вперед,
чтобы защитить от резкого ветра лицо. Надо успеть на поджи¬
дающую его шлюпку. Вот он, не оглядываясь, завернул за
угол. В мерцании последнего фонаря заклубилось облако пы¬
ли. Он должен догнать корабль, его ждет шлюпка.Тетушка Жеже все еще никак не могла опомниться от
изумления. Кто бы мог подумать, что племянник спрячется
у себя в комнате? Значит, она его плохо знает, хотя и воспиты¬
вала с детства. Не обманет ли он ее и на сей раз? Все ясно, как
дважды два четыре. Руй сбежал с корабля, потому что не захо¬
тел ехать с отцом, с этим «субъектом», который оскорблял его
мать и в конце концов свел ее в могилу? Мог ли он поладить
с пьяницей?—	Послушай-ка, Лина, — сказала нья Жеже, выходя на ули¬
цу.— Иди сюда. Право, не знаю, как быть. Послушай-ка. —Она
притянула к себе девушку. — Беги за ним, да поживее. Погляди,224
куда он направится. Конечно же, он сбежал с корабля. Слушай,
Лина, иди все время за ним, не спускай с него глаз. Он не захо¬
тел уехать, ему не хватило мужества...Порывы ветра, подхватывая скопившийся на углу мусор,
кружили его по пустынной улочке. Вместо того чтобы свернуть
на площадь Серпа Пинто, откуда ему следовало бы отправить¬
ся по авениде Жудис Биккер, прямо к пристани, Руй бросился
к Понтинье. Электрическая лампочка на столбе по прихоти ве¬
тра то гасла, то зажигалась вновь. Казалось, кто-то машет
платком в час разлуки, умоляя вернуться ушедшего.По дороге Руй не встретил ни одной живой души. Кругом
только ветер да пыль. За освещенным участком пути лежала
погруженная в мрак Понтинья. Приглушенно слышался гул
морского прибоя.Шоссе в Понтинье было освещено лишь заревом городских
огней на другом берегу естественной бухты, где в непогоду
укрывались небольшие суденышки. Руй торопился, душа его
ликовала. Может быть, «Ямайка» еще не снялась с якоря? Мо¬
жет быть, он еще успеет вернуться на корабль? А как же сак¬
вояж с вещами, оставленный дома? Бог с ним, с этим саквоя¬
жем. У него будут деньги, много денег, и он сможет купить
все, что ему понадобится. Он увидит новые края, о которых
всегда мечтал. И обретет ту свободу, которую дарует набитый
деньгами кошелек. Мир велик, в мире много разных дорог,
только выбирай. Когда-нибудь он вернется и расскажет друзь¬
ям обо всем, что видел своими глазами, попытается разжечь
в них то же беспокойство, то же стремление в неведомое, какое
испытывал сам, слушая рассказы бывалых моряков об их пла¬
ваниях. Но у него иной взгляд на вещи. И жизнь свою он по¬
строит по-иному. Не лучше и не хуже, чем другие, просто по-
иному, в соответствии со своим характером. И он повторял,
как припев, будто повинуясь чьему-то тайному приказу:
«Мир не больше, чем зрачок твоего глаза...»«Ямайки» на прежнем месте уже не было. Может быть, она
стала на якорь где-нибудь позади Падрао? Ветер совсем разбу¬
шевался. Он неистово штурмовал Крепостной вал, лишь иног¬
да, словно переводя дух, стихал, дуя вдоль берега моря и снова
с бешеной злобой бросался в атаку. И он, как и тетка не ведая
пощады, кидал ему в спину пригоршни земли и подгонял
громким улюлюканьем! Новая шляпа так и норовила улететь.
Руй опасался, как бы очередной шквал не сбросил его в море.
Задыхаясь, он прибавил шагу.Неужели танкер изменил место стоянки? Порт был погру¬
жен во мрак и, казалось, потерял всякую связь с окружающим
миром, В тот вечер в гавани не осталось ни единого суденыш-8 Альманах «Африка», вып. 7	225
ка. Пустота, полная пустота! Сердце неистово застучало.
Чтобы успокоиться, Руй снова ускорил шаг. Нет, он не проме¬
няет своего корабля ни на какие сокровища. Но танкер исчез.
Словно воспользовался кратковременным отсутствием Руя,
чтобы навсегда от него освободиться. Если бы не ночь, вероят¬
но, можно было бы еще видеть уходящий вдаль пенистый след,
оставленный мощным винтом. Где-то теперь его корабль? Ку¬
да направляется он по бескрайнему морскому простору — гро¬
мадный призрак во мгле.В такую вот непогоду судам приходится иногда менять ме¬
сто стоянки: их может сорвать с якоря и выбросить на мель
Это вполне реальная опасность. Руй застегнул пальто на все
пуговицы, поднял воротник. Беснующийся ветер вынуждал его
останавливаться, поворачиваться спиной, прикрывать ладонью
глаза.На каменном парапете против управления общественных
работ смутно маячила какая-то тень.—	Эй, погоди, — донеслось из темноты.Руй продолжал идти, не замедляя шага. Его снова окликну¬
ли, и он остановился. Присмотревшись, он различил в темноте
девицу с непокрытой головой, она была одета во все белое.—	Ах, простите, я обозналась, — жеманно проговорила де¬
вица. — Я жду одного приятеля. В такую темень он мог пройти
мимо, даже не заметив меня. Я-то привыкла к темноте. Мне
чаще приходится бродить по ночам, чем днем. Я живу как со¬
ва.— Она подошла ближе, коснулась его руки. — Мне уже надо¬
ело тут торчать.—Увидев, что он повернулся спиной и хочет
уйти, она поспешно добавила: — Видно, мой приятель так и не
придет. Э, какая разница! Ты вроде бы неплохой парень. Могу
пойти и с тобой. Уже иду. — Она говорила на бегу, схватив его
за руку, чтобы не отставать. — Эй, послушай! Куда ты так спе¬
шишь? На пожар, что ли?Р>й только переспросил:—	Что?Он был озабочен лишь одним — поскорее увидеть корабль.
Думал об одном: отплыл танкер или еще стоит в Матиоте.—	Я тебя хорошо знаю. У меня масса знакомых. Даже
взрослые мужчины есть. Да, я знаю тебя. Ночью я вижу, как
кошка. Чтобы бродить по ночам, нужно кошачье зрение.
Жаль, конечно, что мне выпала такая доля. Но что поделаешь,
надо же как-то зарабатывать на жизнь. Не то пропадешь.
Я знаю всех парней в Праса Нова. И тебя тоже. Меня зовут
Розабела, ты, верно, обо мне слышал, ведь ты племянник ньи
Жеже. Я, правда, никогда не видела тебя в этой шляпе. Обьи-
но ты ходишь с непокрытой головой или в шлеме. Да не беги226
ты так, а то у меня сердце выскочит из груди. Ох, больше не
могу. Понимаешь, я сегодня на мели, без гроша в кармане, по¬
есть не на что. Как говорится, на брюхе шелк, а в брюхе щелк.
И что за удовольствие прохаживаться одному по берегу моря,
да еще в такую собачью погоду? Давай остановимся на минут¬
ку. Ради бога. Кстати, за тобой должок. Два месяца назад, еще
до твоей поездки на Санто-Антао, мы с тобой встречались за
вашим садом. У вас, местных ребят, короткая память. Пополь¬
зовался и даже не заплатил.Руй внезапно вздрогнул и спросил, протянув руку по напра¬
влению к опустевшему порту:—	Ты не знаешь, этот танкер, что стоял здесь, переменил
стоянку?Она рассмеялась, таким забавным показался ей удрученный
вид парня и жалобный тон. которым он задал вопрос. На
мгновение она даже забыла про голод.—	Ты, должно быть, порядком набрался, приятель, — сказа¬
ла она, погладив его по голове. — Хочешь, пойдем со мной,
только заплати должок, потому как я на мели. Маковой росин¬
ки во рту сегодня не было. Пойдем, а? Да не прикидывайся,
будто не узнаешь меня...Голова у Руя шла кругом, мысли путались, однако он ее
вспомнил. Та самая девица с мелодичным голосом, которая
при встрече с ним всякий раз задавала один и тот же вопрос:
«Ну так как же, дружок, ты не собираешься мне заплатить?»
Она говорила это тихо, вполголоса, но настойчиво. И пока
Лина что-то напевала в саду, он шептал на ухо этой девице,
стоявшей по ту сторону ограды, как спрашивал у других слу¬
чайных подружек: «Кто же у тебя был первый, а? Кто тебя пу¬
стил по рукам?» — «Не все ли равно кто. Тебе-то что? Может,
и ты. Все вы одинаковые. Видно, так уже мне на роду написа¬
но». А он мечтал поласкать Лину, голосок которой раздавался
совсем близко.Резкий порыв ветра сорвал у него с головы шляпу, она за¬
кружилась и мгновенно исчезла во мгле. Розабела нагнулась,
придерживая развевающуюся юбку. Увидев, что он стоит с не¬
покрытой головой, простирая руки к небу, точно в мольбе, она
воскликнула:—	Господи! Ты потерял шляпу! — Она нервно хихикнула.—
Пятьдесят эскудо уплыли в море.Руй нетерпеливым жестом оттолкнул ее.—	Иди своей дорогой. А меня оставь в покое.Она изо всех сил ухватилась за его руку, чтобы не упасть.—	Какой ты сегодня грубый, парень. Этот танкер, — продол¬
жала она, — только что ушел. Я сидела на парапете и видела, как8*	227
он отплывал. Огромный корабль, красивый и весь в огнях. Хо¬
рошо им, верно, на борту. Знаешь, без него бухта выглядит
очень грустно. Точно вдова в трауре. Он, должно быть, уже
огибает мыс Жоана Рибейро.-Она говорила громко, следуя
по пятам за Руем, который быстро шагал прочь.—	Наверно, танкер бросил якорь в Матиоте, — проговорил
он, как бы размьппляя вслух. Девица засмеялась. Он понял,
что спорол глупость, но повторил, чтобы убедить себя само¬
го: — Бросил якорь в Матиоте...К горлу подкатил комок. Насмешка Розабелы оказалась
благотворной, заставила его очнуться. Отныне совесть его чи¬
ста. А уж все муки, которые его ждут, он как-нибудь перемо¬
жет. Руй убыстрил шаг. Девица, задыхаясь, все еще бежала за
ним.—	Жаль, конечно, что у тебя унесло шляпу, — громко закри¬
чала она. — Я тут ни при чем, но мне все равно очень жаль.
Хочешь, я ее поищу? Я вижу в темноте, как кошка. Только
она, верно, упала в море. Если б я умела плавать, кинулась бы
за ней, ведь это пятьдесят эскудо. Эх, будь у меня сейчас
столько денег...Около Падрео девица совсем выдохлась и остановилась,
Руй несся, как на крыльях. «Видно, здорово налакался, не уго¬
нишься. Пьяницы, они легки на ногу, — подумала девица. —
Может, он хочет искупаться? Крепкий парень, ничего не
скажешь».Руй продолжал бежать. Он еще надеялся успеть на корабль.—	Значит, ты так мне и не заплатишь? — послышался деви¬
чий голос в шуме прибоя.Лихорадочная дрожь пробежала по телу Руя. Зубы его за¬
стучали. Он пошел медленнее. Куда спешить? «Ямайка» не
игрушечный кораблик, чтобы можно было протянуть руку
и остановить ее.Издали скова донесся женский голос — казалось, это было
последнее непрочное звено, связующее его с миром людей:—	Все вы здесь не мужчины, а тряпки.Руй остановился, поднес руки к лицу, оглянулся.—	Слушай, ты, потаскушка! Убирайся! Прыгай в море, ес¬
ли тебе так хочется! Попей соленой водички! — Он ощупал
карманы. Пусто. Все, чем он располагал, осталось в саквояже.
Руй снова тронулся в путь. «Наверно, он бросил якорь в Ма¬
тиоте. Все может быть». Он еще не потерял окончательно на¬
дежды. Мало ли что может приключиться — несчастный случай
на борту, безбилетный пассажир, внезапная эпидемия. Бывает
же, что корабли возвращаются в порт после отплытия. Внезап¬
но земля заходила у него под ногами, точно палуба судна во228
время качки. Голова закружилась. Перед глазами замелькали
белые мухи, мешая различать дорогу. Он остановился, чтобы
сориентироваться. Сделал еще несколько шагов — и оказался
у поворота на Фортин. Последняя его надежда лопнула, точно
проколотый воздушный шар. «Ямайки» и здесь нет. Не веря
своим глазам, он обшарил всю бухту пристальным взглядом.
Корабль исчез, увезя с собой веселое великолепие праздничных
огней. На том месте, где он стоял, воцарился ночной мрак, тя¬
желый и мертвый. Бухта овдовела, как сказала девица. Вместе
с огнями танкер увез с собой и мечты островитян, грезящих
о жизни, полной приключений и борьбы со стихиями. Кто из
них отказался бы занять его место на борту?!Маяк на Птичьем острове, эта путеводная звезда моряков,
вспыхивал красным огоньком, каплю за каплей принося кровь
своего сердца в дар отважным мореходам, таким, как его отец,
бродягам, искателям приключений, без родины и без семьи —
судьба вела их своими неисповедимыми путями. В их жизни не
было ничего определенного, кроме профессии, твердого зара¬
ботка, а его так трудно найти здесь, на маленьком острове.Мечты уносили его за Падрао — туда, где простиралась не¬
видимая линия утонувшего во мгле горизонта. А ветер все
крепчал, яростными ударами бича стегая всех тех, кто был
предоставлен своей судьбе и боролся за выживание. Грозно ро¬
котал прибой; море и суша вели между собой сердитый, не¬
скончаемый спор, волны подхватывали на бегу камни, точно
клоуны — медяки, фосфоресцировали и сверкали, точно кру¬
жевные юбочки стройных танцовщиц, пощелкивающих ка¬
станьетами. Только откуда тут взяться стройным танцовщи¬
цам, а уж тем более — кастаньетам? Но, пожалуй, больше
всего волны походили на беспрестанно лязгающие челюсти,
усаженные острыми зубами. Схваченные ими камни рычали
по-звериному. Дорога все еще продолжала покачиваться у него
под ногами, будто он находился на палубе «Ямайки», в откры¬
том море. Над головой мерцали звезды, мириады небесных
тел. Где же, на каком острове находится этот маяк, рассекаю¬
щий своим кровавым светом темный горизонт? Его мутило.
Силы его были на исходе. Он не рожден моряком. Его удел —
ходить по суше.Руй с трудом добрался до защищенного от ветра места. На
волнорезе, напоминающем нос корабля, стояли каменные
скамьи. Хорошо бы очутиться сейчас на носу «Ямайки», чув¬
ствовать, как ветер обдувает твое лицо. Фу, какой отврати¬
тельный запах гниющей рыбы! Вот почему его и мутит. Но
здесь, на волноломе, свежий ветер дует прямо в лицо и кажет¬
ся, будто он и впрямь на танкере, который, обогнув мыс, вхо¬229
дит в гавань. Но какую гавань? Слева огни города. Но какого
города?Битва, которая разыгрывалась в его душе, началась не¬
известно когда и где и уже близка к окончанию. Самое стран¬
ное, что в этой битве он лишь посторонний наблюдатель, но
на него ложится вся тяжесть последствий... Его продолжало
мутить. Остается сделать так мало: пройти до самого волноре¬
за и спуститься вниз по узкой лесенке.Руй облокотился на парапет, глядя на бушующие волны.
Он поднес руку ко лбу и прикрыл глаза. А когда отнял рук>,
он сидел уже не на палубе «Ямайки», а на каменных плитах вол¬
нореза. В отдалении слабо мерцали городские огни. Снующие
между городом и Падрао ботики покачивали длинными мачта¬
ми. В настороженной ночной темноте их фонарики напоминали
светлячков. Все снова приняло свой обычный вид. Тошнота
прошла. Он как будто прозрел после долгой слепоты; к нему
вернулись здравый смысл и спокойствие — так после бури сле¬
дует затишье. Выход у него один: возвратиться домой и снова
жить, злоупотребляя добротой тети Жеже. Ничего не поде¬
лаешь, придется и выслушивать от всех слова утешения, де¬
лать вид, что принимаешь всерьез притворное сочувствие лю¬
дей состоятельных: «Терпение, парень, терпение. Скоро все
образуется...», почтительно внимать начальникам отделения:
«Можешь, конечно, подать документы, только, знаешь, на это
место много претендентов, и все они с хорошей квалифика¬
цией, да еще и с протекцией», тогда как ты хорошо знаешь,
что они принимают на работу лишь по рекомендации — сыно¬
вей знакомых и приятелей, «хороших парней», наглых бездар¬
ностей, побеждающих на всех конкурсах, потому что они
умеют подмазать кого надо или пользуются покровительством
местных воротил. В нем пробудилась тайная ненависть, давно
уже дремавшая в сердце. Он ощутил привкус горечи во рт>.
Как выйти из нелепого положения, в которое он поставил себя
по собственной глупости? Он убежал с «Ямайки» и теперь
спрашивал себя, зачем это сделал? Зачем отказался от своих
заветнейших желаний и грез, когда они вдруг приблизились
к осуществлению? Зачем, милосердный боже?! Неужели по
трусости? Или маленький бедный остров впрямь дороже всего
на свете его сердцу? Или он не может отвергнуть тихий, еле
внятный зов гористого Санто-Антао с его щедрой, сулящей не¬
виданные урожаи землей? Как бы то ни было, для него важнее
всего сейчас не открывать новые земли, как некогда конкиста¬
доры, а твердо ступать по родной земле.Руй сидел на берегу моря, точно узник, прильнувший к за¬
решеченному оконцу камеры. Ощущая себя навсегда прико¬230
ванным к своему маленькому острову, к повседневной жизни
своего городка. Все дороги во внешний мир перекрыты. На¬
дежды растоптаны. А может быть, так и лучше? Затянутый ту¬
чами горизонт. Он и сам не знает, почему покинул отца: под¬
дался непреодолимому порыву мужества или трусости, героиз¬
ма или малодушия. Плохо, однако, что он спасовал перед
теткой, не осмелился раскрыть свои истинные намерения и мы¬
сли, и тем самым предал самого себя. Надо было мужественно
отстаивать принятое решение, ведь он загодя готовился к сло¬
весному поединку.Неужели в великой жизненной битве он окажется вечным
неудачником, неспособным воспользоваться даже самььми бла¬
гоприятными обстоятельствами, тогда как достаточно было
отдаться на волю судьбы, и без малейшего усилия с его сто¬
роны успех был бы обеспечен. А теперь остается одно: возвра¬
титься к тете. Есть ли другой выход? Море, с его жалобно сте¬
нающими волнами, будто зовущими в свои объятия, темнота-
сообщница? Ну уж нет! Да, он любит море, но не такое!
Прыжок — и в тот же миг море схватит его своими фосфорес¬
цирующими челюстями. Несколько мучительных судорог — и
все кончено. Просто и быстро. Все клетки его тела бурно про¬
тестовали против самоубийства. Нет, нельзя поддаваться
слабости. Жить, только жить. Даже если упадет в воду, он вы¬
плывет, напрягая всю силу мышц, всю энергию, волю к жиз¬
ни,—и вернется домой, промокший до нитки. Тетя откроет
ему дверь, дрожащему неуклюжему паяцу, который не сумел
с достоинством выбрать дорогу смерти либо дорогу спасения.
Она уложит его в постель, напоит горячим чаем, разотрет ему
руки и ноги, укутает потеплее.«Ну что же ты, Руй?» — покачает головой тетушка. «Я не
захотел уехать с отцом. После того как увидел в Долине Гусей
кольппущиеся колосья пшеницы...» Почему же он не сказал ей
сразу: «Я буду обрабатывать твои поля на Санто-Антао. Ко¬
нечно, у меня нет опыта, но я постараюсь справиться...» Скажи
он так с уверенным видом, пристально глядя на нее, тетя уди¬
вилась бы, заколебалась. Ведь и для нее, если уж говорить от¬
кровенно, это единственное спасение... «Ты и вправду так ре¬
шил?.. Справишься ли ты? Знаешь ли, как взяться за дело? Ты
ведь не привык к тяжелому физическому труду, такая жизнь не
для тебя. И что это тебе взбрело в голову?» Может быть, пре¬
исполненная недоверия, она спросит себя: «Неужели он поки¬
нул корабль, лишил себя верной надежды на будущее ради
этой вздорной затеи?» Нет, тетя Жеже не поняла бы его. А ес¬
ли бы он рискнул признаться: «Я поступил так под влиянием
Эдуардиньо, знаете, Эдуардиньо сказал, что...» Тетка всегда231
недолюбливала его друзей, считала их неподходящей для него
компанией. И сразу бы обрезала его: «Эдуардиньо?! Так, зна¬
чит, это дружки сбивают тебя с толку?! Романами и стихами
не прокормишься...»Он вспомнил о Мане Кине^, с которым познакомился
в Долине Гусей. Этот парень не захотел покинуть опаленную
засухой родную землю. В тот самый день, когда он уехал на
Сан-Висенте, чтобы отправиться оттуда вместе со своим
крестным в Бразилию, ливанул дождь. Густой запах мокрой
земли взывал к его сердцу. И он отказался ехать в Бразилию.
Внутренний голос всегда взывает к нам во всех превратностях
судьбы, во всех наших горестях. Наконец-то Руй это понял.
Ему вспомнились слова Сомерсета Моэма: «По-твоему, душа
ничего не значит? А мне кажется, мало радости человеку, если
он завоевал весь мир, но утратил душу. Я думаю, что обрел
здесь свою душу...» - говорил его герой. Запах орошенной дож-
дехМ земли будил в нем те же чувства, что заставили Мане
Кина отказаться ехать в Бразилию. Наверное, ньо Лоурен-
синьо2 и Мане Кин заразили его своей болезнью. Эдуардиньо
подтвердил бы это. Но ведь Эдуардиньо... К черту этого
Эдуардиньо с его бесконечными призывами: «Вернуться к зе¬
мле...» Руй вспомнил, как однажды другой приятель, Тука, ска¬
зал ему: «Засучи рукава, в поте лица обрабатывай землю, как
это делаю я, тогда ты и писать будешь на более живом и по¬
нятном язьпсе, а самое главное, сможешь выразить заветные
чаяния народа». Нет, это не теория, а живая реальность, надо
бороться.Но, разумеется, тетя Жеже не разделяет такого образа мыс¬
ли. Ока ни за что не поверила бы в его искренность. Все его
доводы показались бы ей неубедительными, даже ложными.Руй перекинул ноги через парапет, уныло сгорбясь, уперся
руками в колени и долго сидел в такой позе, глядя на волны.
Бухта, лежавшая с правой его руки, была совершенно пустой
и усугубляла его уньшие. Здесь же, в заливе, у Понтиньи, сно¬
вали похожие на светлячков ботики с фонарями, их мачты по¬
качивались. Ветер завивал вокруг него вихри пыли, а вдалеке,
у входа в гавань, в многоголосой звездной но^^и, слабо светил¬
ся маяк. И ему вдруг отчетливо представился отец; вот он
стоит на палубе танкера, — небритый, с всклокоченными воло¬
сами, с багровыми, опухшими от пьянства глазами; не говоря
ни слова, он молча наблюдает за сыном. Только ирония свети¬
лась в его пристальном взгляде, далеком и равнодушном.1	Мане Кин —герой романа М. Лопеса «Яростный ливень».2	Ньо Лоуренсиньо — персонаж романа М. Лопеса «Ярост¬
ный ливень».232
Без возмущения и без гнева, но и без угрызений совести
принял племянник ньи Жеже свое поражение. Он не знал, что
его ждет. Находится он в тупике или на перекрестке неведомых
дорог?И тут он почувствовал: кто-то тронул его за плечо. Прикос¬
новение было легким, едва ощутимым, словно его осторожно
коснулась крылом птица. Руй испуганно оглянулся. Перед ним
стояла Лина.—	Там какая-то девушка ругается, — зашептала она слабым
дрожащим голосом. — Грозит пожаловаться на меня. Я ее
боюсь... — Она стояла близко, он чувствовал на своем лице ее
дыхание. В широко раскрытых от страха глазах Лины, похо¬
жих на два крохотных зеркальца, ярко отражались городские
огни. И эти глаза, казалось, озаряли дорогу, ведущую
в будущее.КАНИКУЛЫ ЭДУАРДИНЬОТука допил последний глоток кофе с молоком и, прежде
чем встать, положил на стол свои огромные ручищи, накло¬
нился к Эдуардиньо, который продолжал неторопливо есть ку¬
скус i, и с нетерпением спросил:—	Ну так как же?!—	Понимаешь ли, дружище... — пробормотал в ответ его
бывший одноклассник. Со смущенной улыбкой он развел рука¬
ми и еще раз бросил взгляд на открывавшиеся перед ним
окрестности. — Карабкаться по узким тропинкам на горные
кручи, да еще на самом солнцепеке, без единого дуновения ве¬
терка, нет уж, увольте! Лучше сидеть во дворе перед домом,
в тени бугенвилии, и писать статью. Надо же ее когда-нибудь
закончить... — Но тут. словно спохватясь (всегда можно найти
благовидный предлог, чтобы отказаться от приглашения близ¬
кого друга), добавил: - А какая у нас сегодня программа на
утро? Ты мне еще не сказал. Куда мы пойдем?Тука встал, не скрывая разочарования.—	Понимаешь ли, urbi et orbi^,—с пафосом воскликнул
он. — Подходящий ответ, как по-твоему?—	Помнится, ты был по-латыни не из последних. Жаль все-
таки, что ты бросил лицей.—	У тебя плохая память или ты просто издеваешься. Будь
я и впрямь силен в латыни, разве стал бы я выискивать латин-^ К у с к у с — национальное зеленомысское кушанье, приготовлен¬
ное из кукурузной муки.2	Городу и миру. Здесь в значении «куда угодно» {лат.).233
ские изречения в словаре? Нет, языки мне никогда не давались.
Ты был куда способнее, хотя все равно в первые ученики не
выбился. Может, потом я и пожалею, но пока копать землю
для меня куда милее, чем копаться в книгах. Здесь, дома, я ну¬
жен. Я тебе уже говорил, что отец не может без меня обойтись,
пусть даже он этого и не признает. Я отнюдь не считаю, что
приношу себя в жертву, и с радостью выполняю свои обязан¬
ности. Но вернемся к нашим баранам: сейчас я отправлюсь
в долину помочь работникам врыть столбы для загона. Хо¬
чешь, пойдем со мной, а когда освободимся, сходим к источни¬
ку с целебной водой или куда тебе вздумается. Я в полном
твоем распоряжении, можешь со мной не церемониться.—	Послушай, это же черт знает как далеко. Вам тут все ка¬
жется под боком...—	Что-то я тебя не пойму. Лень-матушка одолела? — Тука
натянуто рассмеялся. Снял со спинки стула соломенную шля¬
пу, нахлобучил ее на голову. — Сразу видно, ты домосед.
И кроме тени от бугенвилии, тебя в Долине Гусей ничто не ин¬
тересует. Я тебя не осуждаю. Жаль только, нет у меня бино¬
кля, я бы тебе одолжил...—	Вечно ты со своими шуточками. Мы же с тобой столько
лет знакомы. Ты не хуже меня знаешь, какой я неутомимый
ходок. Но ведь я обещал написать статью в журнал...—	Ну что ж, тебе виднее. - «Подумать только. Кувшинное
Рыло строит из себя ученого. Спрятался, будто черепаха,
в свой панцирь...» Засучив рукава. Тука продемонстрировал
другу развившиеся от ежедневных упражнений с мотыгой
бицепсы.—	Если захочешь прогуляться, дай мне знать.Выйдя, Тука в сердцах захлопнул за собой дверь. До чего
же они все рохли, эти горожане. Нет у них вьшосливости, а так
хотелось бы показать приятелю, чего он. Тука, успел добиться
после окончания лицея: углубил источник (вот бы столичных
задавак определить на такую работу!), зацементировал русло
оросительного канала, сколотил деревянные настилы для суш¬
ки зерна, посадил деревца — они отлично прижились и растут
не по дням, а по часам, хороший присмотр — самое главное,
парник для овопдей построил (матросы с иностранных судов
прямо нарасхват раскупают); так хотелось бы поделиться пла¬
нами на будущее, мечтами, пооткровенничать с другом. Всегда
приятно похвастать своими достижениями, доказать, что и ты
на что-то годишься. Кое-кого, может, и шокирует, что мы жи¬
вем простой непритязательной жизнью, пускай они культиви¬
руют свою утонченность, а мы будем культивировать батат.
И все-таки жаль, что Эдуардиньо не может освоиться на новом234
для него месте. С другой стороны, его можно понять. Это не
так-то просто. Закваска у него иная. Он привьпс к другому
образу жизни. Дороги Санто-Антао для него, возможно, слиш¬
ком трудны. Скоро он, конечно, привыкнет. А пока — как
знать? — статья, которую он сейчас якобы пишет, верно, про¬
сто отговорка, предлог, чтобы сидеть дома. «В глубине души
ты что-то скрываешь от друзей, Эдуардиньо всегда был ма¬
менькиным сынком, ходил надушенный, расфранченный, лю¬
бил прихвастнуть. Пешеходные прогулки и поездки мало его
интересовали, а вот спортом он занимался с увлечением, хотя
« нерегулярно, — ведь это престижно, был, правда, случай, когда
они ходили вдвоем в поход на побережье Жоана дЭворы...;>Эдуардиньо все еще не вставал из-за стола... Что за пре¬
лесть этот кускус, просто объедение! Горячий, рассыпчатый,
пропитанный маслом, настоящим деревенским маслом, его
только здесь и умеют сбивать! У кухарки Изабелиньи золотые
руки! Не каждый способен приготовить такую вкуснятину.
Надо иметь особый дар. Приготовление кускуса — подлинный
ритуал. «Целая наука», - утверждает его приятель Алсиндо.
И начинается этот ритуал с вышелушивания зерен из куку¬
рузных початков. Стоит поглядеть, как Изабелинья толчет их
в ступе, просеивает муку, замешивает тесто. Священнодействие
происходит рано утром, и Эдуардиньо встает на заре, лишь бы
полюбоваться работой девушки. Как ловко она расправляется
с кукурузой! Движения ее рук такие плавные, размеренные.
«Так вырабатывается привычка вставать чуть свет», - думает
Эдуардиньо. И зря Тука сердится, мало-помалу он привыкает
к сельской жизни. Все идет своим чередом...Эдуардиньо медленно жует, осторожно глотает, чтобы не
подавиться. Есть кускус — тоже своего рода искусство. Если
будешь спешить, то и подавишься. Он запивает кускус уже
остывшим кофе. Откидывается на спинку стула, вытянув
длинные ноги. Нет, торопиться некуда. Суета >тсорачивает
жизнь. В каникулы нужно восполнить потраченные на учение
силы, времени на все хватит: хочешь ~ иди гуляй, не хочешь —
сиди дома. Приятно сознавать, что сейчас он недосягаем для
грозного отца. Старик, наверно, корпит над бухгалтерскими
книгами. Он убежден, что на свете нет более достойной и при¬
тягательной профессии, чем бухгалтерия, — только ока и может
обеспечить будущность и семейное благополучие. Он мечтает,
чтобы сын получил коммерческое образование. И не где-ни¬
будь, а в самом Лиссабоне. Только доктора пользуются у них
на Островах истинным уважением. «Но ведь я не рожден для
торговли, — думает Эдуардиньо. — Какая тоска — обменивать
деньги на кукурузу, а кукурузу на деньги! Передо мной иные235
горизонть. и журнал «Лицеист», - я буду вьшускать его вме¬
сте с т оварищами, — это докажет. Отец в конце концов убедит¬
ся, что меня ожидает более достойное будущее. Только бы по¬
лучить на экзаменах высокие оценки...»Хотя солнце уже стояло высоко и все живое поникло под
его палящими лучами, для Эдуардиньо день только еще на¬
чинался. Он с наслаждением откинулся на стуле, лениво потя¬
нулся. Нет такой силы, которая смогла бы заставить его под¬
няться с места, кроме крайней необходимости. Только вряд ли
она возникнет, эта крайняя необходимость. Как опытная ма¬
шинистка печатает вслепую, не отдавая себе отчета, как ее
пальцы находят нужную букву, так и Эдуардиньо не в состоя¬
нии объяснить, что с ним происходит. Может быть, охватив¬
шее его радостное волнение вызвано бодрящим горным клима¬
том или здоровой пищей, вкусными козидо^ великолепными
кашупами2 с наваристым бульоном, супами из белой фасоли
с салом — аппетит тут у него зверский, — а может быть, это на¬
строение навеяно прекрасной природой, насыщенным ярким
солнечным светом пейзажем. Даже почти ежедневные стычки
с Тукой по пустякам не влияют на расположение его духа. Веч¬
ное перо трудится без устали, хотя результаты труда не удов¬
летворяют его юного владельца. Чрезмерная радость ведет
к расточительности, однако растраченная впустую энергия вся¬
кий раз возрождается, точно феникс из пепла, стоит взяться за
перо, а Тука вызывает его на спор, лишает внутреннего спо¬
койствия, и вот уже пейзаж за окном начинает раздражать его,
кажется вызывающим. Каждое утро в душе его начинается
борьба, и это мешает ему покинуть тенистую бугенвилию. Эта
борьба все усиливается и усиливается. Он похож на волшебни¬
ка, который не может справиться с силами, вызванными им
к жизни. Его захлестывает поток мыслей. Всякий раз после та¬
кого кризиса он уничтожал почти все написанное, оставляя все¬
го лишь несколько строк, наброски или план будущей статьи,
просто-напросто зацепку для новой работы...Неожиданно (хотя это и происходит каждое утро) на него,
точно ястреб на зазевавшегося цыпленка, обрушивается полное
смятение. Он порывисто вскакивает со стула, размашистыми
шагами направляется в соседнюю комнату и распахивает дверь
на веранду. Стайка испуганных воробьев взмывает в воздух
и садится на фиговую пальму, что растет у самой веранды,
и на землю дождем сыплются красные цветы бугенвилии. Рез-1	К о 3 и д о — жаркое из разных сортов мяса.2	Кашупа — национальная еда, приготовленная из мяса и
овощей.236
кий солнечный свет бьет ему прямо в глаза, он заслоняет лицо
руками, поворачивается спиной к свету. Позднее утро врывает¬
ся в комнату вместе с пряным запахом цветущего жасмина,
гниющих корней и навоза. Когда юноша отнимает руки от ли¬
ца, взгляд его устремляется на стоящий около стены столик.
К энтузиазму, неизменно охватывающему его при виде столи¬
ка, примешивается чувство недовольства. Он терпеть не может
расставленные на скатерти в красную и черную клетку безде¬
лушки, всевозможных размеров и форм пузырьки, к ним при¬
слонены выцветшие семейные фотографии и старые поздрави¬
тельные открытки, тут же испорченный будильник без стрелки,
переплетенные журналы прошлых лет, сборник медицинских
рецептов, справочники для землепашца, садовода, овощевода,
керосиновая лампа, блюдце с укрепленной на нем свечой и кар¬
тонная коробка, где Тука хранит семена овощей. Для Эдуар-
диньо столик служит письменным столом. С яростным отвра¬
щением хватает он груду этих реликвий и швыряет на
подоконник. А чтобы скрыть беспорядок, расстилает поверх
клетчатую скатерть. Сделав это, он бросается к своему столи¬
ку, бегом переносит его к двери, точно рыцарь, похищающий
прекрасную даму, — его отбрасывает назад и он чуть не падает,
когда ножки «дамы» задевают за порог, — и ставит столик под
бугенвилией, так, чтобы можно было, подняв глаза, обозревать
окрестности. Терпеливо используя уже приобретенный опыт,
он устанавливает ножки на неровном дощатом полу. Идет за
табуреткой, ставит ее у стенки и приносит словарь, вечное перо
и кипу бумаги - и кладет их на стол. Закрывает за собой две¬
ри, глубоко вздыхает. День для него начинается с такой вот
подготовительной работы. Уф!Несколько слов о здешнем пе11заже. Это большая открытая
книга. И пускай каждый заполняет книгу Природы теми фраза¬
ми, что ему по вкусу. Нет таких слов, которые не уместились
бы на ее страницах. В ней оставляют свои записи все поколе¬
ния людей. Так вот, этот пейзаж -- вечно новое зрелище для
широко раскрытых глаз изумленного горожанина. Высунув¬
шись из окна застекленной веранды, Эдуардикьо пребывает
в таком же наивном неведении, что и неоперившийся птенец,
впервые выглядывающий из гнезда в незнакомый таин¬
ственный мир. Каждый раз видеть все будто заново — это
счастье, значит, сердце твое щедро одарено. И главный его
Д р — способность ежеминутно и ежечасно возрождаться. Ка¬
ждое утро полно для Эдуардиньо приятных неожиданностей.237
Солнце окутывает его теплом, согревает тщедушное тело. Ти¬
хое безмятежное утро придает силы. Небо как всегда без еди¬
ного облачка. Дом Туки стоит посреди засаженного маниокой
холма, и с веранды можно видеть почти всю раскинувш)^ся
амфитеатром Долину Гусей. Окрестный пейзаж дает богатую
пищу для фантазии сотрудника «Лицеиста», многообещающего
журнала юных интеллектуалов с острова Сан-Висенте.—	Господи! —восклицает Эдуардиньо. Снедаемый беспо¬
койством, он подходит к столу, с мрачным видом разгляды¬
вает записную книжку. Глаза под густыми бровями робко бро¬
сают вызов резкому солнечному свету. «Я же обещал. Как
я могу подвести товарищей. Я не имею права их подвести»,—
твердит он, стиснув зубы. Ребята из «Лицеиста» ожидают его
статью уже в первый номер. Закончив ее, он будет в полном
распоряжении Туки. То-то друг обрадуется. Да и сам он тоже.
Может быть, статья будет готова уже завтра. Он напишет
о деревьях, о горах, об оросительных каналах, о солнце,
огромном пылающем солнце, о людях, затерянных в этом ог¬
ненном лабиринте, неуязвимых для языков пламени, о ритме
бешеного танца. Он живет здесь целую неделю. Каждое утро
приносит на веранду столик, табуретку, кипу бумаги, вечное
перо. Пишет, зачеркивает, снова пишет и снова зачеркивает.
Неблагодарное занятие. Сизифов камень катится в пропасть
с обескураживающим упрямством. Ну так что же? Все равно
он не сдастся, не прекратит борьбу. Даже если иногда прихо¬
дится отступать. Так же, как этим трудягам, взрыхляющим до¬
потопным орудием, мотыгой, клочки земли. Из поражений
складывается жизненный опыт, — учил его друг. Эдуардиньо
разрывает написанное, бросает клочки бумаги за ограду. Лю¬
бопытные ящерки сбегаются посмотреть, что это такое; раз¬
очарованные. они возвращаются в свои норки. К вечеру он до¬
писывает статью и, хотя сомневается, действительно ли она
готова, собирает бумаги, стелет на стол красно-черную ска¬
терть, кладет безделушки. Это повторяется седьмой раз. И все
потому, что он раб своего слова...Все внимание юноши сосредоточено на пустом листе бума¬
ги. Воображение стре\шгся к кончику вечного пера, точно тол¬
па к узкой двери выхода. Но дверь наглухо зацерта, и толпа
начинает волноваться. Заслышав глухой размеренный шум за
оградой, он поднимает голову. Взгляд его привлекает странное
существо, напоминающее ствол старого дерева с потрескав¬
шейся корой и двумя иссохшими корявыми сучьями. И это
существо, которое то появляется над оградой, то вновь исче¬238
зает, — человек, боже мой, человек, под знойными лучами солн¬
ца обрабатывающий землю. Спина согнута, в руке — черенок
мотыги, он трудится. Намокшая от пота рубаха едва прикры¬
вает тощую спину, и напряженные мышцы трепещут под лос¬
нящейся кожей, будто ящерки на ладони. В такт ударам моты¬
ги человек вполголоса что-то напевает — только теперь сльпыен
его голос. Звук его так низок и глубок, что кажется скорее от¬
голоском другого, приглушенного расстоянием голоса, голоса
земли, исходящего из самых ее глубин. Эдуардиньо говорит се¬
бе, что и его спина склонилась над мотыгой вечного пера, над
незасеянным пространством пустого листа бумаги, его камени¬
стого поля, его земли, жаждущей семян и животворного дождя
воображения...Гость Туки уже не замечает окрестного пейзажа, он весь во
власти непреодолимого влечения писать. Но когда он усажи¬
вается на грубо сколоченную табуретку, солнечный свет, зали¬
вающий веранду, сразу убивает вдохновение. Подстрекаемый
новым тираном-любопытством, он устремляет взор на лило¬
веющие вдали горы, вершины которых тонут в многоцветном
колышащемся мареве. Но теперь минуты текут, точно умиро¬
творяющий елей. Пейзаж перед его глазами беспрестанно ме¬
няется. Краски то блекнут, почти стираются, то вновь ожи¬
вают, властно подчиняя себе все вокруг. Борьба ведется не на
жизнь, а на смерть. Лицо у Эдуардиньо становится задумчиво¬
неподвижным. С реальностью его связывает тонкая нить. Дух
его — словно аэростат перед подъемом...По ту сторону каменной ограды слышатся глухие удары
мотыги. Поденщик продолжает работать. Движения его мед¬
лительны и размеренны, точно движения усталого пловца в от¬
крытом море. На рукоятке мотыги играет солнце. Густая золо¬
тистая пыль окутывает поденщика, будто полыхающего огнем.
Тень на вскопанной земле карикатурно повторяет его движе¬
ния.Между человеком и землей — вековая борьба. Земля стонет,
когда мотыга врубается в ее чрево. Настанет день, и она одер¬
жит над человеком верх, обрушится на него и погребет навсег¬
да. И эту тень заменит другая. Упорную и ожесточенную борь¬
бу ведет человек. Золотистая пыль — свидетельство силы его
воли, каждодневного его торжества.Рубашка и штаны поденщика превратились в лохмотья —
на них густым слоем налипает пыль, вздымаемая мотыгой.239
Пот просаливает и увлажняет пересохшую почву. Чтобы раз¬
веять тоску, поденщик тихонько напевает песенку погонщика
волов, жалобный напев вписывается в смутный рисунок пейза¬
жа, — вечное перо старательно пытается запечатлеть его на бу¬
маге - этом невозделанном поле, ожидающем пахаря; песенка
поется на криольо, язьпсе, что, подобно дикому кустарнику, пу¬
стил корни в недрах островов и пахнет смоченной дождем зем¬
лей, морским прибоем, спелыми плодами манго:Невысказанная любовь убивает,От невыплаканных слез опухают глаза.Пока печальные понурые волы ходят по кругу, приводя
в движение давильный пресс, человек, их товарищ, унаследо¬
вавший меланхолию от своих предков рабов, поет, следуя за
ними, убаюкивающие песни, чтобы сделать короче их беско¬
нечный путь, облегчить тяжелую работу. Приглушенные шаги
быков напоминают мерные удары мотыги. Точно пот по телу,
стекает сахарный сироп по железным цилиндрам. Только си¬
роп сладок, а человеческий пот горек...Зе Виола в мгновение ока перемахнул через ручей и оказал¬
ся на банановой плантации, граничащей с водоемом. Он уселся
на край водоема, опустил ноги в воду. Ее маленькие обитате¬
ли, живущие у берега, всполошились. Пурпурные стрекозы, от¬
дыхавшие на водяных лилиях, вспорхнули, ящерицы укрылись
в трещинах, а невидимые невооруженным глазом насекомые
попрятались в устилающих землю сухих листьях.Чтобы наполнить водоем, требуется совсем немного воды.
Но сколько часов придется ждать, если водопровод из бамбу¬
кового стебля работает с частыми перебоями! Кто бы мог по¬
думать, что дело обернется так плохо?.. Только вовсе не отто¬
го, что он мало трудился. Еще на прошлой неделе Зе Виола
взобрался на высокий берег реки, пробурил отверстие в скале
как можно вьппе, проложил водопровод, утоптал вокруг зем¬
лю. Впадающий в оросительный канал ручеек пересох еще
в прошлом месяце. На всем протяжении русла, до водоема,
и песок, и галька занесены перегноем. Прежде на месте этого
водоема был другой, втрое или вчетверо больший, он тянулся
от гряды скал до банановой плантации, его вычерпывали два
раза в день, даже зимой, а он все бывал полнехонек! Вода
в ручейке журчала без умолку, будто болтливая кумушка, пре¬
жде чем упасть с высоты в большой резервуар, в этом месте240
всегда стояла мелкая водяная пыль, разносящая свежесть
и прохладу. «Теперь же водоем превратился в настоящую лу¬
жу»,—скривив губы, думает Зе Виола. Воды едва хватает на
несколько кустов ямса и семенного батата. Бог проклял эту зе¬
млю. Вот уже две недели, как водоем еле-еле утоляет жажду
зарослей сахарного тростника. Половина воды из него расхо¬
дуется по дороге: сегодня вода пойдет по новому пути, по рус¬
лу пересохшего оросительного канала, там, где у самого дома
растет маниока. Когда так мало воды, всякая охота поливать
пропадает. Одна маета!У Зе Виолы на душе кошки скребут. Его охватывает ощу¬
щение пустоты, неприкаянности — того и гляди, без работы
останешься. Дождь и родники - основа всех замыслов и на¬
дежд земледельца. Без них он как без рук. Все равно что мерт¬
вец. Ни новую рубашку купить, ни жениться, ни загадать на
будущее: «Сделаю то или это». «Если в будущем году пройдут
дожди...» — вот как обусловливает земледелец свои планы на
будущее. С тех пор как Зе Виола задумал жениться на Андрезе,
он точно переродился. Ко всему относится серьезно, уже не
болтает, что попало, а думает, что говорит, и говорит, что ду¬
мает. Приятели подтрунивают над ним: «И ты еше собираешь¬
ся жениться, Виола?! Да ведь у тебя ни кола ни двора, не все
ли тебе равно, будет в этом году дождь или нет». Да, он, Вио¬
ла, бедняк. Но ведь сказал же однажды ньо Андре: «Неимуще¬
му принадлежит весь мир». И какая разница, что он имел в ви¬
ду, этот или тот мир. Обильный влагой мир — год всеобщего
благоденствия, равно благосклонный и к богатеям, и к тем,
кто беден. А если год выпадет засушливый, как же он сможет
жениться на Андрезе из Козьей Долины?Он погружает руку в воду, дергает за веревку, привязанную
к бамбуковому стеблю. Освобожденная вода весело устрем¬
ляется в канал, несется во весь опор, точно выбежавшая из
школы детвора. Ему нравится смотреть на ее бег, слышать ее
бульканье. Воздух становится свежее, прозрачнее, легкий вете¬
рок шелестит листьями деревьев, а кругом стоит дразнящий
запах дождя. Вода в оросительном канале — обманщица...Зе Виола на мгновение замер. Оглянулся назад, на манговое
дерево. Какое красивое! Нельзя отнимать у него всю воду. Так
говорил покойный отец. Пока оно приносит плоды, значит,
под землей для него достаточно влаги, говорил отец. А Зе Вио¬
ла уважает его память. Он опять принялся за дело. Ласкает
пальцами тонкую струйку воды и, прокладывая ей путь, от¬
брасывает ногой нападавшие с дерева сучки и сухие листья. Во¬
да льется почти беззвучно, следуя за ним, как покорный вол за
хозяином. Парень идет, опустив голову, ссутулившись под лох¬241
мотьями, едва прикрывающими его плечи. Уже начался сен¬
тябрь, а дождя нет и в помине. Эта земля и впрямь проклята.
Не за горами тот день, когда сюда нахлынут беженцы с севера,
из Бордейры, гонимые засухой бродяги с одеялом и циновкой
на спине. Они будут просить работы. Но работы им не найти.
Ночевать им придется в ямах и котлованах. Добрый христиа¬
нин должен быть начеку, чтобы уберечь свой огород. Если до¬
жди не пойдут, начнется голод. Грош цена любой земле, если
ее не оплодотворил дождь. Дождь — хозяин этих полей. Со¬
зревшая кукуруза поддерживает веру в жизнь. День святого
Андре — любимейший праздник у них на острове, ведь это
праздник урожая, праздник жизни. А когда нет дождя, голо¬
дающие спускаются с гор в долины, опустошают, точно саран¬
ча, поля. Вместо радости и веселья, девичьих песен и грога —
бессонные ночи, приходится оберегать урожай от воров, не то
все растащут ..Вода льется почти беззвучно, следуя за ногами Зе Виолы,
точно покорный вол за хозяином.Первые четыре страницы в тетради заполнены. На очереди
пятая. Лениво греются на солнце ящерки, их можно схватить
рукой. По ту сторону каменной ограды — глухой шум, это
мотыгой рыхлят землю. Эдуардиньо сидит за своим столиком;
перед ним тетрадь с заметками, листы глянцевитой бумаги,
толковый словарь Фигейредо, неизменное вечное перо. Он опи¬
рается на скрещенные руки выступающим вперед подбород¬
ком — вот почему одноклассники прозвали его Кувшинное Ры¬
ло. На фиговой пальме продолжают щебетать воробьи. Один
из них, похрабрее, в поисках хлебных крошек прыгает по полу,
приближаясь к столу. И вдруг, испугавшись, поспешно взле¬
тает на дерево, где его ожидает вся стая. Но через мгновение
возвращается в сопровождении товарищей, чтобы продолжить
разведку. Они отчаянно чирикают, оспаривая друг у друга свои
находки. Юноша не замечает существования этого крошечного
мирка соперников и друзей. Два воробьишки, уверовав в свою
безнаказанность, усаживаются на край стола. Но каменная ста¬
туя вдруг оживает, порывистым движением хватается за вечное
перо (так охотник вскидывает ружье при появлении дичи) и по¬
правляет лежащие перед ней листы бумаги. Воробьи в панике
возвращаются на дерево и тут же с прощальным писком уст¬
ремляются в долину, в более гостеприимное место, оставляя
охваченного вдохновением юношу в одиночестве.На веранде воцаряется тишина, постепенно заполняющая242
всю долину. Словно крупные капли крови, падают цветы с бу-
генвилии. Рука Эдуардиньо водит пером по листу бумаги. Тон¬
кий кончик пера оставляет на ней влажные черточки, из черто¬
чек свиваются буквы, фразы, от фраз, точно дым от костра,
исходят образы, краски, движение. Эдуардиньо улыбается.
Держа ручку, словно боевое копье, мчится он от победы к по¬
беде, одолевая призраки и видения, сражаясь с ветряными
мельницами. Перед глазами у него расстилается прекрасный
вид на долину, но сейчас он ничего не замечает. Не слышит ни
сильного аромата кустов жасмина, которые пунктиром тянутся
вдоль стен веранды, ни назойливого монотонного жужжания
мух, вьющихся рядом, у самого лица. Он парит в горних сфе¬
рах. Канат обрублен, аэростат устремился ввысь. Пишущая ру¬
ка порхает по бумаге с нетерпеливой поспешностью творца.
Единственная реальность — рука.—	Правда, приятный уголок, ньо Дуардин?От неожиданности Эдуардиньо чуть не падает с табуретки.
Щуря глаза, поднимает недовольное лицо. Возвращение к ре¬
альности болезненно. Зе Виола, выглядывая из-за ограды, весе¬
ло улыбается. У него мускулистые руки, могучий торс. Позади
Зе Виолы стоит поденщик, из окна веранды хорошо видно его
бородатое лицо, затененное полями старой драной шляпы из
фетра.—	Даже очень приятный... — На пятой странице Эдуардиньо
начертал латинское изречение, заимствованное из словаря Ла-
русса, принадлежащего Туке: О fortunatus nimiam^.—	Вам бы надо гулять, загорать на солнышке, вот как я,
поглядите. — Зе Виола распахнул рваную, линялую рубашку,
обнажив смуглую грудь мулата. — Не бойтесь, коли оно к вам
сюда заглянет. Кашупы у нас маловато, зато здоровья хоть от¬
бавляй. Видали, какой знатный у меня загар, на всю жизнь
хватит. Если вы, ньо Дуардин, хотите подкопить силенок, за¬
чем сидеть в тенечке? Карабкайтесь по горам. Ходьба укреп¬
ляет здоровье, руки и ноги наливаются силой. А у кого креп¬
кие ноги, тот от любой хворобы убежит...—Говоря это, он
выразительно жестикулирует и улыбается, показывая белые
зубы.—	Что правда, то правда. Я хочу стать заядлым спортсме¬
ном. (Неоконченное латинское изречение ждет его.)Но собеседник не унимается:—	Спортсменом? — Зе скроил забавную гримасу, его разби¬
рает смех, такого чудного слова он еще никогда не слышал. -
Зачем же непременно спортсменом? Не лучше ли просто пойти1 О счастливец безмерный (шт).243
размять ноги? Теперь мне понятно, почему вы такой тощий.
День-деньской, верно, голову ломаете, как стать спортсменом,
совсем с лица спали. Прямо беда с заморышами. — Для вящей
убедительности он ударяет костяшками пальцев по ограде.—
Вы же знаете, кто силен, тот и умен...“Да, конечно...-Эдуардиньо начинает терять терпе¬
ние.—Я пишу статью для журнала. Лучше мы после погово¬
рим. Вот кончу статью, обязательно пойду посмотрю, как вы
тут живете. — Он делает рукой широкий жест, охватывая всю
Долину Гусей, словно одним махом намечает обширнейшую
программу.Физиономия Зе Виолы становится серьезной. «Парень-тодля журнала пишет. Умный, видать...»—	Я сразу смекнул, что вы заняты важным делом. — Он ки¬
вает в сторону разбросанных на столе бумаг. — Бот оно что,
ньо Дуардин. Напишите, пусть правительство начнет работы
по строительству дорох. Людям нужна работа, а господь бог
нам ее за здорово живешь не посылает. А коли она с неба не
падает, правительство обязано дать нам работу здесь, на зем¬
ле. — И Зе Виола поспешно скрывается за оградой.Эдуардиньо снова берется за работу. «Этот чертов болтун
все испортил», — злится он. Дописывает фразу: «...Sua si bona
norint agricolas»!. Нескояько секунд отдыхает, прислонясь к
стене... И вдруг из глубины его души взмывает па сверкающих
крыльях вдохновение, слова эти все время не давали ему по¬
коя, пока он разговаривал с работником ньо Андре: «Я никог¬
да еще не повторял с таким наслаждением эти слова благород¬
ного латинского поэта, которые никогда не казались столь
современными, как теперь, когда мне довелось воочию увидеть
деревенское житье-бытье». Вечное перо своим топким острым
кончиком запечатлевзег на бумаге это удачное начало. Одер¬
жав верх над вражеским войском с его стадами овец, ветряны¬
ми мельницагчш и прочим, юноша ставит точку и обессиленно
падает ничком около груды бумаги, точно ловец возле чудови¬
ща, поверженного в героической схватке.Издалека донесся женский голос, тонкий и переливчатый,
точно звук скрипки. В ответ раздался другой голос. Это дере¬
венские кумушки обмениваются на расстоянии новостями. Рас¬
слышать весь их разговор невозможно, лишь отдельные слова
реют в воздухе, словно голуби, преследующие собственное эхо.Эдуардиньо устал, страшно устал; он откинулся спиной
к стене, глубоко вздохнул. Солнце заливает долину живо-1 Если бы знали об этом, земледелец {лат.).244
творным теплом; горы в летнем мареве колышутся, как оду-
шевленнъю существа. Природа вновь оживает. Повинуясь ди¬
рижерской палочке солнца, окружающий мир трепещет перед
изумленными глазами хроникера деревенской жизни, он как
будто наблюдает за подводным миром через прозрачную, на¬
ходящуюся в вечном движении воду океана. Звучит многого¬
лосый хор, в нем сливаются жужжание насекомых, щебет
лесных птиц, разговоры крестьян, кудахтанье кур, глухие
удары мотыги, шорох падающих сучков, сухих листьев и увяд¬
ших цветов бугенвилии...Эдуардиньо перечитывает статью. Ему не нравится. Слиш¬
ком уж сложный, трудный для понимания стиль; все нагромо¬
ждено, свалено в одну кучу. Конечно, статью можно было бы
поместить как отрывок из будущей повести. Если ее получше
отделать, она будет иметь успех. Юноша склоняется над сто¬
лом, начинает править. Он вспотел, задыхается, в мозгу элек¬
трические разряды. Мухи с надоедливым жужжанием вьются
у самого лица. Ну и мучение! Все тело зудит, в позвоночнике
острая боль, попробуй тут сосредоточиться. Хорошо бы сейчас
побродить с приятелем по банановой плантации, по берегу
ручья или поваляться на траве в тени деревьев. Или съесть хо¬
лодную папайю, пососать ствол сахарного тростника, принять
душ за домом. Господи! Как хочется бросить всю эту писани¬
ну на столе и бежать куда глаза глядят — только бы освежить
усталую голову, размять мышцы. И все же последним усилием
воли он преодолевает все искушения и принимает героическое
решение — переписать статью набело, сбросить с плеч эту тя¬
жесть, чтобы не испытывать потом угрызений совести. Он
принимается править, переписывает целые абзацы с удвоенным
энтузиазмом земледельца, уже ощущающего запах дождя, ко¬
торый вот-вот прольется из тучи. Вечное перо порхает с лег¬
костью бабочки.В журнал «Группы Возрождения» «Лицеист».Каникулы. Автор - Эдуардо Миранда Рейс.«Среди холмов в самом центре острова...»—так начинает
он статью. Рисует райской красоты пейзаж. Пастбища, где ко¬
ровы идиллически спокойно жуют нежную траву, тихие заводи
и говорливые родники, которые, пробиваясь из-под земли,
смиренно возносят хвалу божественному солнцу, и вода их
устремляется в русло затененного деревьями ручья. Плоско¬
горья, словно пышно разросшиеся оазисы. Домики земледель¬
цев среди апельсиновых и хлебных деревьев; у дверей снуют
дети; матери заняты повседневным трудом — растирают кору
хинного дерева, изготовляют мыло, толстые длинные свечи;245
мужчины вскапывают и засевают поля. Весь остров пересекают
дороги. Они поднимаются на окутанные облаками вершины
гор, вьются по крутым склонам, тянутся вдоль речных берегов,
иногда теряясь среди густой травы. «А по ночам, в краткие
часы забвения, на залитых лунным светом площадях звучат ги¬
тары... Счастливая, беззаботная жизнь сельских жителей. Та¬
кой была она прежде, в Древней Греции и в Египте во времена
фараонов, такой будет и потом, в любую эпоху, по всей земле;
человек труда сеет в поте лица и собирает урожай будущего,
ни на миг не прекращая запорной борьбы. Он борется за вопло¬
щение мечты в явь, за то, чтобы, копая неблагодарную порой
землю, найти таящееся в ее недрах сокровище и, преодолев
тяжкие муки, добыть его силой собственных рук...Ах, как завидую я этим людям, их беспечной радости, уве¬
ренности в том, что с помощью мотыги они рано или поздно
обретут свое счастье...»Раздаются шаги. Кто-то в кованых башмаках проходит
в спальню. Эдуардиньо принимает равнодушный вид и за¬
хлопывает тетрадь с поспешностью женщины, оправляющей
неожиданно вздернувшуюся юбку. Тука спрашивает его из
спальни: «Ты куда положил коробку с семенами?» — «Она на
подоконнике, под скатертью». Слышится звон пузырьков. Ша¬
ги приближаются, стремительно распахивается дверь, и на по¬
роге появляется Тука с коробкой в левой руке и маленькой са¬
довой мотыгой в правой. Лицо у него пылает, грудь тяжело
вздымается, на подбородке висит капля пота.—	Ну как дела? - спрашивает он, указывая вытянутой ниж¬
ней губой на бумаги, которые держит в руках его бывший
одноклассник. - Подвигаются?—	Подвигаются, и неплохо.—	Стало быть, ты уже засеял свое поле?—	Да, и надеюсь получить неплохой урожай.—	Приятная новость, значит, почва плодородная. Я тоже
подготовил землю для посева и теперь намереваюсь заняться
тем же, что и ты. Только мои семена вот здесь, на ладони.
А где твои — я не знаю.—	Они ведь совсем иные. Невидимые семена.—	Почитай мне что-нибудь из написанного. Я ведь немного
разбираюсь в том, что здесь происходит. Может, чем-нибудь
и помогу.—	Да я тебе уже много раз говорил о статье. Мне хочется
описать местную жизнь людей и природу: горы, крутые
тропинки.Тука язвительно расхохотался и прервал друга:—	Мы имеем право писать лишь о том, что хорошо знаем.246
Тебе в Долине Гусей знакома только тень от бугенвилии. Си¬
деть в холодке, конечно, приятно, ничего не скажешь. Только
там, в долине, нет тени. Там солнцепек. Если ты все время бу¬
дешь прохлаждаться в тенечке, как ты сможешь рассказать
о солнце?—	Вовсе не обязательно съесть целую корову, чтобы уз¬
нать, каково на вкус ее мясо.Тука присаживается на пороге. Кладет рядом с собой моты¬
гу, коробку с семенами и говорит, покачивая головой:—	Это ты здорово выдал про корову, но сравнение твое
здесь не подходит. Ты ведь пока даже не попробовал, каково
ее мясо. Оно может сначала показаться тебе жестким, даже не¬
вкусным. Но потом ты привыкнешь. Что ты знаешь о нашей
жизни и природе, чтобы писать о них?Эдуардиньо не сдается:—	Кое-что мне известно, постепенно узнаю и все осталь¬
ное, — запальчиво возражает он.—	Хорошо, допустим, кое-что и впрямь тебе известно, но
этого недостаточно, — кипятится Тука. — Видишь ли, одно дело,
когда гору описывает человек, исходивший все тропинки, и со¬
всем другое, если о ней рассказывает тот, кто видел ее лишь
издали. Какое из двух описаний больше тебе понравится?
Ясное дело, то, что соответствует истине. Вот почему я
советую тебе ближе познакомиться с нашими крестьянами,
чтобы ты со знанием дела мог рассуждать об их жизни и
борьбе. Прежде чем писать о боли, нужно ее испытать
самому.Войдя в раж, Тука обрушивает на бывшего одноклассника
целый поток упреков, но тот, помня, что в лицее они вечно
ссорились, хотя и были неразлучны, опасается, что между ни¬
ми завяжется острый спор и хорошее настроение, не покидав¬
шее его в это утро, испортится, поэтому он предостерегающе
поднимает руку:—	Тебе нетерпится испытать мои силы на этих козьих троп¬
ках и показать, на что способен ты сам. Потерпи, скоро отпра¬
вимся в горы. Вот закончу статью, а там я весь в твоем распо¬
ряжении. Подожди немного.Тука встает.—	Ну что ж, только то, что ты напишешь в своей статье, не
будет иметь ничего общего с правдой. — И, направляясь к кух¬
не, он громко, чтобы услышал Эдуардиньо, бросает: — По-
моему, ничего путного у него не получится...Эдуардиньо улыбнулся. «Мы должны преодолевать любые
препятствия», — подумал он. А вслух сказал:—	Ты и не представляешь себе, как я тебя удивлю...247
Эдуардиньо вернулся к работе весь во власти вдохновения,
ему уже некогда думать о размолвке с воинственным хозяи¬
ном. Вынужденный перерыв разжег снедающее его пламя. Тука
еще увидит, над кем вздумал подтрунивать. Еще рывок, и он
увидит перед собой конечную цель, выход на финишную пря¬
мую. Поэзия — тоже своего рода реальность, это сама истина,
думает юноша. Он решительно принимается за последний
абзац:«Каждый день я взбираюсь на скалы под лучами благодат¬
ного солнца, пью прозрачную воду из родников и ручьев, от¬
дыхаю в тени манговых деревьев с развесистой кроной,
каждый день орудую мотыгой, разговаривая и смеясь с добры¬
ми и простыми сельскими жителями; ем вместе с ними свежий
деревенский сыр или горячий кускус из кукурузы, пью парное
молоко от коз, привязанных к стволу хлебного или мангового
дерева...»Отрывок совсем неплох, он замыкает повествование неожи¬
данно. Впечатление такое, будто он вырван из самой гущи
жизни, из живой реальности. Да, не обязательно съесть целую
корову, чтобы узнать, каково ее мясо на вкус. Интересно, что
скажут ребята из журнала? И вот заключительный аккорд:
«Беззаботно и счастливо живут сельские жители».Прекрасно и многозначительно. Описание словно доносит
запах тростнр1кового сиропа с сахарного завода, меда, жас¬
мина, смоченной дождем земли и — почему бы нет? — возбу¬
ждающий запах коровьего навоза. А главное, оно доносит за¬
пах подлинной жизни.Разговор тянулся лениво, собеседники разомлели от устало¬
сти и сильной жары:-	Вы знаете Апдрезу из Козьей Долины? Вы ее и вправду
знаете?—	Апдрезу... Крестницу Шико Симао, девушку лет двадца¬
ти, стройную, с длинными волосами, да?-	Да, по ней-то я и страдаю.—	В прошлом году Андреза зроде бы собиралась выйти за¬
муж за Гуалдино. И они не поженились только потому, что
год был засушливый.—	Как бы не так, сеньор, просто я перебежал Гуалдино до¬
рогу, отбил у него невесту. У нас с Андрезой почти все уже го¬
тово для свадьбы.-	Я, парень, смотрю, ты ловко работаешь! Вон как упра¬
вляешься с водой.248
Зе Виола нагибается над каналом, направляя воду в нужную
сторону.—	И ты так легко расстаешься с вольной жизнью?—	Знаете, эта девушка просто сокровище. Если уж я сумею
ее завоевать, ни в жизнь от себя не отпущу.Поденщик выпрямляется, чтобы перевести дух, стряхивает
большим пальцем капли пота с подбородка, затем снимает фет¬
ровую шляпу, ударяет ей зачем-то себя по ногам и снова при¬
лаживает ее на голове.—	Но я слыхал, будто она все-таки выходит за Гуалдино.
Они только ждут хорошего урожая.—	Все это враки. Мало ли чего болтают. Язык без костей.
Я вам уже сказал, что перебежал Гуалдино дорогу. Тоже мне,
соперник.—	Ты и впрямь собираешься на ней жениться или просто
голову морочишь? С девушками из порядочных семей так не
поступают.—	Если выдастся год с обильными дождями, приходите
в Бордейру заготовлять дрова для свадебного очага.Вода понемногу заполнила борозды, смачивая корни ма¬
ниоки. Зе Виола мотыгой подгребает землю, преграждая путь
воде, и она течет в следующую борозду. Пересохшая земля
с жадностью ее впитывает.—	Видно, ты уже окончательно спятил, парень. У кого моз¬
ги набекрень, тот не видит расставленной ему ловушки. Ты же
такого дурака сваляешь, если женишься!—	Будет урожайный год, так я обязательно женюсь, — стоит
на своем Зе Виола. — Коли урожай уродился на славу, каждый
может сыграть свадьбу. Чем я хуже других?..Но поденщик твердит свое («Упрям, как пень/>).—	Дождь ли будет, солнце ли, это еще бабушка надвое ска¬
зала. А в голодный год никто не устраивает свадеб, - и он до¬
бавляет старинное изречение, о котором обычно слишком по¬
здно вспоминают: — «В счастье не забывай о превратностях
судьбы».Зе Виола не сдается, он говорит совершенно серьезно:—	Мы должны друг друга подбадривать. Разве не так?Вот теперь, когда он переписал текст, другое дело. Даже
смотреть приятно. Ровные четкие буквы облегчают чтение,
статья кажется привлекательнее, точно девушка в нарядной
одежде. Аккуратный, красивый почерк творит чудеса.И все же, перечитывая готовую статью, начинающий автор249
с горечью думает, что мог бы написать лучше. Что-то ему не
удалось. Только он еще не понимает, что именно. Им овла¬
девает искушение изменить ту или иную фразу, испра¬
вить неудачное выражение, вычеркнуть или добавить эпи¬
теты, и чтение, столь приятное вначале, начинает его тя¬
готить.—	Ах! —вздыхает юноша, впадая в отчаяние. — Какое это
неблагодарное занятие - писать! Мечтать куда лучше...Душа его полна противоречий: увлеченность сменяется разо¬
чарованием ; радость — меланхолией, энтузиазм — унынием,
самые контрастные настроения чередуются мгновенно, и вот
уже расслабленность уступает место уверенности в себе и воле
к победе. Невзирая ни на что, он испытывает тайную любовь
к своему детищу. И уже заранее предвкушает, какое впечатле¬
ние произведет на ребят из журнала эффектная концовка:
«...fortunatis nimiam, sua si bona norint» — подлинный «золотой
ключ». Завистники могут сказать, что он выписал эту фразу из
словаря. Ну и что? Мудрые речения не возбраняется заимство¬
вать из любого источника, будь то рукопись или словарь. Это
признак культуры или, по крайней мере, эрудиции. Главное,
не откуда почерпнут афоризм, а вписывается ли он в контекст.
Ох уж эти завистники! Да кто с ними считается?! Не мешало
бы их спросить, чему они больше завидуют, готовой статье
или мукам творчества. Фраза удачно легла в текст, потому что
он ощутил ее как неотъемлемую от содержания его хроники
правду. Да, счастливы сельские жители, куда счастливее его,
страдающего так, как, говорят, страдают только избранные...На дне водоема осталась лишь коричневая от глины
лужица.—	Поливка окончена! — горестно воскликнул Зе Виола. На¬
брав воды в сложенные ковшиком ладони, он поливает остав¬
шиеся сухими кусты маниоки. Оборачивается к поденщику, ко¬
торый все еще продолжает копать: — Когда напоишь растения,
и самому легче станет.Поденщик кладет мотыгу на землю, выпряхмляется, прово¬
дит указательным пальцем по подбородку, стряхивая пот. Сно¬
ва берется за мотыгу и, не говоря ни слова, начинает работать
в размеренном, выработанном за долгие годы ритме. А Зе
Виола гладит листья только что политой маниоки, точно ла¬
скает трепещущее тело женщины, и говорит:—	Все-таки я тебя напоил...250
«...Где это я слыхал, что надо съесть целую корову, чтобы
узнать каково на вкус ее мясо? Вообще-то так оно и есть. Я не
придумал это изречение сам, конечно, нет, но оно пришло мне
на ум с такой готовностью, словно это я его сочинил. А на
него оно не произвело никакого впечатления! Он остался при
своем мнении. Так кто же из нас прав? Мысль о том, что мы
должны рассуждать лишь о вещах, известных нам по собствен¬
ному опыту, далеко не нова, но она заставляет призадуматься.
А что понимает Тука в вопросах художественного творчества?
Если я не имею права говорить о том, чего не испытал сам, то
и не вправе критиковать статью, которой и в глаза не видел.
Вот это уже аргумент. Раз он ее не читал, зачем же высказы¬
вать свое мнение? И все же он, по-моему, прав. Чем я зани¬
мался всю неделю, склоняясь над столиком в тени бугенвилии
и лишь мысленно участвуя в жизни острова, да, чем я занимал¬
ся? Писал статью. Слова, слова, слова. А как мы договарива¬
лись с ребятами из «Группы Возрождения»? Писать, придер¬
живаясь только одного — достоверности (словцо этого прокля¬
того Алсино). Тука предлагает мне теперь прекрасное объясне¬
ние слова «достоверность», и совет его странно звучит в устах
неотесанного парня: «Поучись у наших крестьян, чтобы ты мог
рассуждать со знанием дела об и\ жизни и борьбе».В речах его ч>вствуется презрение и насмешка, однако в них
есть и рациональное зерно. А не звучит ли цитата из Вергилия,
золотой ключ статьи, фальшиво и претенциозно в таком кон¬
тексте? Это было бы справедливо в применении к богачам,
владеющим обширными землями и водой. Но как я могу
утверждать, что жители Долины Гусей, например, ньо Андре,
отец Туки счастливы, если даже не знаю их жизни? И есть ли
причины для радости у поденщика, который от зари до зари
роется в земле, вечно недоедает и, уж конечно, обременен деть¬
ми? Что я о нем знаю? И не явится ли моя статья просто до¬
сужим вымыслом? Эти лохмотья, эта тощая спина, боже мой,
эта молчаливая покорность судьбе, что они в конце концов оз¬
начают? Зачем я пишу о том, чего не знаю? Едва солнце на¬
чинает припекать, я бегу в тень, «прежде чем узнаю его вкус».
У меня на руках нет мозолей, как у Туки».Эдуардиньо говорит вслух, яростно жестикулируя, расхажи¬
вая широкими шагами взад-вперед. За оградой, по правую сто¬
рону от веранды, он вдруг замечает два вытаращенных от изум¬
ления глаза под полями рваной фетровой шляпы. Присут¬
ствие поденщика заставляет его опомниться. Успокоясь,
Эдуардиньо снова садится. Припоминает, что ему удалось уз¬251
нать в деревне сразу же по приезде. В Долине Г усей он слышал
разговоры лишь о дожде. Дождь, ключевое слово, было у всех
на устах. Его произносили со страхом. С надеждой. Словно
в мире не существует никаких иных проблем. Но ведь в ручьях
и водоемах воды предостаточно, и так приятно слушать по
утрам музьпсу наполняемых водоемов. Крестьяне ходят озабо¬
ченные, каждую минуту поглядывают на небо, одни мрачно ка¬
чают головой, другие исполнены такой веры, о которой он
прежде не подозревал. Прикладывают руку к глазам, наподо¬
бие козырька, пытаясь определить прозрачность воздуха, при¬
нюхиваются, разглядывают очертания гор. Что особенного ви¬
дят они на небе, кроме солнца, огромного солнца, повелителя
бескрайних просторов? Но их глаза различают то, чего ему не
дано видеть.Эдуардиньо хватается за голову. «Боже мой!» Если бы он
немного пожил здесь, учась у этих людей («солидаризируясь
с ними», — как сказал бы Алсино), потея, как Тука, обдирая ру¬
ки о черенок мотыги, если бы он принял участие в их нескон¬
чаемой борьбе с природой, если бы испытал подлинный вкус
этой яростной каждодневной борьбы, - у него сейчас не болела
бы голова, и он без труда написал бы то, чего не сумел сде¬
лать за неделю чрезмерного напряжения и бесполезных муче¬
ний.Эдуардиньо склонился над тетрадью. Перечитал ее, чтобы
убедиться, нет ли преувеличений в его оценке, в его горькой
самокритике. Разумеется, у него есть способности. Но они на¬
правлены по ложному пути. Он пробежал глазами несколько
строчек. Погрузился в чтение. И все же... Статья читается
в самом деле легко, не такая уж она плохая. Описание вполне
достоверно. А то, что достоверно, правдиво. Вовсе не обяза¬
тельно есть целую корову! Или только несварение желудка по¬
зволяет оценить удовольствие от еды?В этот момент поденщик выпрямился, повернувшись лицом
к веранде. Глаза у него прикрыты, черты лица искажены, он
тяжело дышит. Вероятно, ему плохо. Эдуардиньо вскочил,
подбежал к ограде. С ужасом замечает он, что работник выро¬
нил мотыгу из рук, а длинная тень, стелющаяся по земле, ко¬
леблется, точно маятник у часов. Застигнутый врасплох, он ни¬
как не решит, что делать, — то ли спрятаться и притвориться,
будто он ничего не видит, то ли позвать Изабелинью, то ли
самому броситься на помощь. Поденщик протягивает руки
вперед, словно ища опору, но тут колени у него подгибаются,
и он падает ничком на взрыхленную мотыгой землю.В захмешательстве Эдуардиньо машинально хватает тет¬
радь, и когда он, не раздумывая, перепрыгивает через ограду,252
отделяющую его от лежащего без чувств поденщика, она вы¬
скальзывает у него из рук. Тетрадь описывает параболу и па¬
дает, как подстреленная птица, около куста жасмина. Любопыт¬
ные ящерицы поспешно сбегаются посмотреть, что это такое,
но увидав, что это всего-навсего листы бумаги, разочаро¬
ванные возвращаются в свои норки...Перевод с португальского
Е. РяузовойЭнрико Тейшейра де СоузаЭнрико Тейшейра де Соуза	(1972) и роман «Спорный остров»(род. в 1919 г ) — зе гено чысский	(1979, 1984)^ Два его рассказа —прозаик Окончи г медииииский фа-	«Ответственность» и «Сечъчкультет Лиссабонского универси-	Anvcemy Бразао^^ — пубшковалисьтета, работает врачом-онко ю-	в альманахе «Африка», выпуск 4,гом Опуб niKoea г сборник расска-	1983
зов «Пропоив моря и ветра»ДРАКОН И ЯЯ подрос и решил, что тюра мне уже обзавестись собакой,
а тут мы с братом узнали, что сука сеньоры Фелисмины още¬
нилась, и отправились в Аыада-Гранде выбрать самых кра¬
сивых щенков.Хозяйка провела нас в сад, где лежала недавно разродив¬
шаяся собака, но оставалось при ней тотько два щенка —
остальные подошли сразу же, сказала нам сеньора Фелисмрша,
роды были тяжелые. Щелки едва шевелились, с .рудом сосали
молоко, а мать — исхудавшая', все ребра нар>жу — тоже еле-еле
двигалась, нежно поглядывая на своих щенков запавшими гла¬
зами. Жизнь > нее была тяжкая — совсем как у людей.Сеньора Фелисмина велела нам прийти недельки через две,
когда щенки немного окрепнут, и все эти две недели мы почти
не выходили из ее сада: выпаивали щеиков молоком, — они пи¬
ли жадно, и животы у них раздувались и делались тугими как
кожа на барабане.Мы с братом решили, что назовем щенков Дракон и Пиро¬
лито. Мой пес будет самым храбрым во всей деревне, а его —
вообще царь зверей.Дома у нас не больно-то обрадовались шенкам. Когда
я принес своего р1з Ашада-Гранде, родители сказали, что он пу¬
затый и неказистый, а бабушка огорчила меня вконец: заявила,253
что я ничего в собаках не понимаю и, значит, пошел не в отца
Только потом я понял, что просто-напросто им не хотелось,
чтобы в доме появился новый жилец, который к тому же ску¬
лил всю ночь напролет.И правда, поначалу щенок никому не давал уснуть до рас¬
света, повизгивая и поскуливая беспрестанно. Отец разозлился
и даже пригрозил, что утопит его. Мне было и страшно и со¬
вестно, я не знал, как быть, пока меня не надоумили: надо на
ночь напоить его молоком до отвала, а потом положить на
мягкую подстилку. Замечательно подействовало! Больше он не
пищал. А бедняга Пиролито вскоре сдох — что-то у него случи¬
лось с желудком. Мы устроили ему пышные похороны, и на
могильной плите написали:Здесь покоится прах Пиролито.Скончался 6-го апреля от кровавого поноса.А моему Дракону досталась нелегкая судьба, хотя он сам
был виноват во всех своих несчастьях.Однажды за столом мой отец сказал, что надо бы пса охо¬
лостить, он тогда нагуляет жирку и похорошеет Бабушка так
и подскочила на стуле и сказала, что знает подходящего чело¬
века, который возьмется за это дело, а я просто онемел от
ужаса, от возмущения и от жалости, от бесконечной жалости
к Дракону. Мне ведь так хотелось, чтобы он вырос первым за¬
биякой в деревне, чтобы он одним ударом лапы укладывал на¬
земь остальных собак. Я ничего не сказал им — не мог. Но ра¬
зозлился так, что почувствовал: ярость просто кипит во мне,
вот-вот выплеснется... И в школе я на переменке не носился
вместе со всеми остальными, а стоял в стороне и все думал,
как бы мне спасти моего Дракона.Придумать я так ничего и не смог. В одно прекрасное утро,
пораньше — я еще спал — пришел к нам этот самый Пиноти
Я проснулся от предчувствия беды и тут же узнал по голосу
ветеринара.В руках у него была свернутая кольцом веревка, а за по¬
ясом — нож. Я оглядел его с ног до головы: на нем были сан¬
далии, ветхие брюки из заграничного сукна, рубашка вся в за¬
платках, на голове — черная дырявая шляпенка. Зато нож был
что надо — американский, с черной рукояткой, клинок узкий
и изогнутый.А Дракон, ни о чем не подозревая, безмятежно гонялся за
курамиВсе мое семейство вышло поглядеть на операцию: я бьы
один против всех. Впору было отчаяться.Страшная минута приближалась. Раздумывать было уже254
некогда, я решил выпустить пса за ворота, но чуть только
я двинулся с места, меня крепко обхватили чьи-то здоровенные
волосатые лапы. Я лягался, кусался, выкрикивал бранные сло¬
ва, но все было тщетно.Пасть Дракону стянули веревкой и уже готовились связать
его, но он прыгал как сумасшедший и уворачивался. Ничего
с ним не могли поделать, никак не удавалось набросить на не¬
го аркан. Позвали всю прислугу, и вокруг несчастной собаки
собралась целая толпа. Четырежды мне казалось, что он по¬
гиб, и четырежды он выскальзывал. Пиноти-ветеринар шарах¬
нулся, воздев к небесам укушенный палец. А Дракон вспрыг¬
нул на стену, и я чуть не заплакал от радости. Спасен!Мы росли вместе, но он стал взрослым гораздо раньше,
чем я.Первая его настоящая драка произошла на городской пло¬
щади, а соперником был пес по кличке Вулкан. Дрались они
больше часа. Вулкан был крупный, сильный пес, чуть-чуть по¬
ниже ростом. В них кидали комьями земли, поливали водой,
но разнять их удалось только с большим трудом. Оба просла¬
вились с того дня среди окрестных собак и затаили др>г на
друга страшн>ю злобу. У них было еще несколько стычек, но
определить победителя так и не удалось. В Верхнем городе
верховодил мой Дракон, в Нижнем — Вулкан.Однажды, как раз перед школьными экзаменами — я дол¬
жен был перейти в третий класс, мне повстречался Франк, ко¬
торый тоже держал на поводке свою собаку, этого самого Вул¬
кана. Жалко, поблизости не оказалось свидетелей, а то вопрос
решился бы раз и навсегда: я видел, что Вулкан стал жаться
к хозяину, а тот сделал вид, что еле-еле удерживает его на по¬
водке, хотя ясно было: Вулкан испугался. Потом Франк ска¬
зал, что торопится, ему, дескать, надо оплатить счета за воду.
А Вулкан дрожал от страха.Франк держал экзамен вместе со мной. Я получил «хоро¬
шо», а он «удовлетворительно» Родители его еще долго потом
распускали слухи, что к мальчику придирались. И что я во
всем уступаю Франку: и по уму, и по успехам в ученье, да
и семья у него получше. Так кому же надлежит получить выс¬
шее образование? Франк собирался поступать в лучший лицей
в Лиссабоне, а для этого, знаете, какие нужны связи? Ну вот,
у родителей Франка эти связи были, так что все мы вскорости
с завистью узнали, что наш одноклассник поступил в этот
лицей.Как-то не верилось, что мы окончили школу, что больше не
будет ни уроков, ни возни на переменках, что я не буду читать
вслух, как «Марилия и Гонсалвес прогуливались вдоль берега255
реки, Марилия оступилась и упала в воду. Гонсалвес прыгнул
следом и спас девушку» или как «Луис де Камоэнс боролся
с волнами, спасая свою поэму».До чего ж там было хорошо! Герои сражались на войне,
мудрые ученые придумывали вакцины, и все это я знал назу¬
бок Учительница говорила мягко, ласково, никогда не била
нас. После звонка она выводила нас из класса, а сама подолгу
разговаривала о чем-то с нашим школьным доктором, ко¬
торый неизменно поджидал ее в дверях своего кабинета. Кто-
то говорил, что доктор влюблен в нее. В это легко было
поверить, потому что перемена затягивалась минут на пят¬
надцать.Мы все любили нашу дону Альду, она умела придумывать
забавные игры, всегда была веселая и хорошо к нам относи¬
лась. Только один раз она меня наказала — стукнула согнутым
пальцем по затылку. Дело было на уроке рисования: мы рисо¬
вали, а она ходила между партами и смотрела, что у кого по¬
лучается. Вот она подошла ко мне и остановилась. Я робко
взглянул на нее снизу вверх, но она ласково улыбнулась: «Что
это ты нарисовал, погляди-ка! Ведь это ж скорее ванна!» Я-то
рисовал чашку, а вышла какая-то лохань. Тогда дона Альда се¬
ла рядом со мной, обняла меня за плечи и стала водить по бу¬
маге моей рукой с карандашом. Она терпеливо объясняла, а
я словно оглох и почти не слышал ее, хотя мягкий голос зву¬
чал у самого уха. Не знаю, сколько это продолжалось. А оч¬
нулся я, когда она слегка щелкнула меня костяшкой пальца по
затылку: «Это тебе за твою рассеянность». Все захохотали, но
она быстро навела порядок, и в классе воцарилась тишина.
Я почесал в затылке, огляделся по сторонам...Вот теперь всему этому пришел конец. А мне так хотелось
и дальше учить названия океанов и европейских сюлиц. Вот
Франку повезло: поедет в Лиссабон, в лицей.Но пришел октябрь, и стало мне ясно, что с учебой покон¬
чено. Тут мне в голову пришла одна мысль, и я сразу развесе¬
лился: попрошу учительницу заниматься со мной и дальше.
Дона Альда сразу согласилась и велела мне приходрхть каждый
день после уроков, когда она будет вести занятия для отстаю¬
щих. Сияя от счастья, я прибежал домой и поделился своей ра¬
достью с матерью.Но отец не согласился. Ни за что! Сказал, что пора уже
мне всерьез приниматься за дело, — ему в лавке трудно без по¬
мощника. Я стал объяснять, что хочу учиться, но он слушать
ничего не захотел. Больше я в школу не ходил, а когда видел
дону Альду, прятался или убегал...Вскоре я уже помогал отцу в лавке: целыми днями разве¬256
шивал продукты — сахару на два тостана ^, рису на пять, соли
на полтостана — а если случалось ошибиться, отец устраивал
мне здоровую выволочку.Наша лавка помещалась на площади, рядом с огромной
акацией, которой было, наверно, лет пятьдесят, и вот однажды
утром произошел забавный случай. Муниципалитет распоря¬
дился отловить всех бродячих собак и зарегистрировать тех,
у кого были хозяева. Я одним из первых зарегистрировал мое¬
го Дракона. А в то утро возле акации прогуливалось не мень¬
ше полдюжины псов, весьма довольных жизнью. Жетончик но¬
сил один Дракон. Живодеры бродили по улицам, отлавливая
собак, и при их приближении все бродяжки исчезали бесслед¬
но — только Дракон медленно и степенно продолжал прогули¬
ваться вокруг акации.Иногда он сбегал из дому, где-то шлялся, возвращался ис¬
худавший - все ребра наружу: это означало, что он увязался за
соседской сукой и ходил за нею по пятам. Отогнать его не бы¬
ло никакой возможности — он даже меня не слушался. Стоило
подойти к нему, как он грозно рычал и оскаливался. Джек,
наш слуга, чуть было не остался без руки, спасся только тем,
что вовремя схватил дубину, а потом я заметил, что Дракон
ковыляет на трех лапах, а четвертую — распухшую и покале¬
ченную — держит на весу. Но мой пес был горд, надменен
и жаловаться не привык. А для меня он был не просто
грозным красавцем, а чем-то вроде старшего друга, которым
я гордился. Маленьких слабых собак он не трогал, не обижал,
а проходил мимо. Он был благороден и независим и отличался
от Вулкана, как день отличается от ночи.Моя двоюродная сестра Оливия заболела — что-то с гор¬
лом, и врач посоветовал отправить ее в больницу, в Сан-Висен¬
те, чтобы сделать операцию. Веселого было мало, я загрустил.
У Оливии локоны рассыпались по плечам, глаза сверкали как
угли, и устоять против нее было невозможно. Оливия была
моей первой любовью. В тот день, когда она уплыла в Сан-Ви¬
сенте, даже Дракон ходил понурый, свесив голову. Ночью я не
сомкнул глаз и слышал, как подвывает в темноте мой пес — а
ведь ночь была безлунная.Мы ждали месяц, потом еще две недели, но никаких вестей
о пароходе так и не было, и родственники пассажиров с ума
сходили от беспокойства. Может быть, корабль сбился с курса,
и пассажиры умирали с голоду — как случалось и на суше.
А может быть, океан поглотил древний пароходик? В эти тя¬
желые для всей нашей семьи дни Дракон почти не шевелился.1 Т о с т а н — мелкая португальская монета.9	Альманах «Африка», вып. 7	257
только ел да спал. Жизнь для него замерла, как и для
нас.Когда мне исполнилось пятнадцать лет, отец решил, что те-
перь можно оставить на меня лавку. Он так и сделал, а сам от-
правился привести в порядок наше именьице на севере, потому
что в руках управляющего оно дохода не приносило вовсе.Я растерялся, услышав это известие, потому что думал
в скором времени избавиться от сидения в лавке и стать сво¬
бодным, как мой Дракон. Голос у меня изменился — огрубел,
и я заметил, что пес, когда я звал его, быстрее, чем прежде,
прибегал на мой зов.В честь принятого отцом решения мы отправились на
праздник Святой Девы, в пяти километрах от нашего городка.
На обратном пути нам повстречалось стадо овец, и Дракон как
бешеный погнался за ними, разогнав овец в разные стороны.
Я увидел, как он пулей пролетел в туче черной пыли и исчез.На следующий день я даже не отпирал лавку: бегал по го¬
роду и спрашивал, не видел ли кто Дракона. Все было тшетно.
Должно быть, его убили, думал я и был безутешен. Я послал
письма во все концы острова, но никто не смог сообщить мне,
где моя собака. Мне казалось, что есть какая-то связь между
пропажей Дракона и исчезновением парусника, на котором
плыла в столицу Оливия.Но, к счастью, вскоре все пошло на лад. В одно прекрасное
утро, когда наша служанка встала с постели и принялась гото¬
вить кускус, в дверях кухни появился Дракон. Меня как ветром
сдуло с кровати. Дракон еле двигался от усталости, умирал от
голода и жажды: не мог даже стоять, и мне вспомнились те
времена, когда он, новорожденный щенок, подползал к матери
сосать молоко... Только через три дня восстановились его
силы, и он тут же принялся увиваться за соседской сукой. Ба¬
бушка сказала, что он ведет себя точь-в-точь как ее покойный
муж, мой дед.Именьице на севере стало приносить доход, зато дела
в лавке шли из рук вон плохо. Я предвидел, что отец свалит
всю вину на меня, и завел новый гроссбух, где все концы с кон¬
цами сходились, узнал, как идет торговля у соседей, и попросил
приятеля, служившего на таможне, сообщать об интересовав¬
ших меня импортных товарах. Целую неделю я только тем
и занимался, что готовился отбить нападение. Быть грозе, ду¬
мал я.И не ошибся.Приехал отец, приказал запереть лавку, чтобы поговорить
без помех и подбить годовой баланс. Это был второй год моей
торговой деятельности.258
Стараясь сохранять присутствие духа, я приготовил все бу¬
маги. Мы сидели над книгами больше трех часов, и в конце
концов отец пришел в бешенство: он кричал, что я запустил
дела, что меня ничто не интересует, что он осведомлен о моих
ночных похождениях и я слишком рано возомнил себя
взрослым. Он мне докажет, как я ошибся.Я попытался было спокойно и во всех подробностях отчи¬
таться перед ним, но он слушать ничего не хотел. Не знаю,
сколько раз он меня обрывал и мне приходилось начинать сы¬
знова. Под конец лопнуло терпение у меня, и я завопил, что ни
в ком не нуждаюсь, что он сам счел меня взрослым, самостоя¬
тельным человеком и передал мне бразды правления. Я выбе¬
жал вон. Помню только, что в первые минуты очень боялся
сойти с ума, но потом, вечером, успокоившись, понял, что
прав-то был я, а не отец. Мать послала за мною Джека, но
хоть мне и было ее жалко, я остался тверд в принятом реше¬
нии: домой больше не вернусь, а если она хочет меня видеть,
пусть идет к тете Аделии.Ночь я провел в комнате своего двоюродного брата, а ел
то, что мать присылала мне через Джека. Дракон тоже сбежал
из дому и поселился вместе со мной, теперь мы с ним были не¬
разлучны: мне казалось, что он образумился и остепенился.Работать я устроился на почту. Платили мне триста эскудо
в месяц — этого хватало, чтобы одеться-обуться.Прошло три года. Я был предоставлен самому себе и неуз¬
наваемо изменился, но ничьих советов не слушал — даже в ту
пору, когда чуть было всерьез не увлекся картами. Я рассчиты¬
вал только на себя и считался только с собственным мнением.
Жизнь вел разгульную, иногда до самого утра домой не являл¬
ся: ходил на вечеринки, танцевал с лихими креолками из Фон¬
те-Лишо. Тамошние парни свято оберегали свои права, и дело
часто кончалось потасовкой. Я тоже стал драчуном и по всяко¬
му поводу кидался в свалку. Испуганные девчонки убегали
врассыпную, а парни продолжали драться до последнего, но
плохо приходилось тому трусу, который хватался за нож: он
засыпал вечным сном.В скором времени я стал очень похож на своего пса: такой
же независимый, непринужденный и надменный. В карты
я больше не играл, потому что поссорился со своим начальни¬
ком, — он сказал, что я передергиваю, и стал оскорблять. Мы
сцепились, но вокруг было много народу, и нас растащили, хо¬
тя ему крепко от меня досталось. Больше я носу не казал на
службу.А в ночь после этой драки мне не спалось, и я решил выйти
прогуляться. То ли еще не утихло возбуждение от драки, то ли9*	259
душно было, но сон меня не брал. Я натянул штаны и рубашку,
вышел на улицу.На набережной остановился, облокотился на парапет, стал
смотреть, как внизу шумно разбиваются волны; скала гудела,
словно огромный барабан, и в ту ночь я будто впервые видел
и черный песок, и молочные волны прибоя, и острый край
скалы. Я даже забыл про драку, про потерянные отныне три¬
ста эскудо и про то, что мне теперь не на что жить.Я свернул себе папиросу, пошарил по карманам, но спичек
не нашел. Тут вдалеке мелькнул и стал приближаться огонек.
Я пошел навстречу, увидел рыбака, курившего трубку. Я по¬
просил у него огоньку, а потом спросил, куда он идет, но отве¬
та не получил: рыбак молча прикоснулся пальцами к полям
своей соломенной шляпы и отправился дальше, неся на плече
бамбуковое удилище. Я опять пошел на набережную. В море
то вспыхивали, то гасли, точно подмигивали, бортовые огни
какого-то корабля.Скала продолжала глухо резонировать от ударов волн.
Близился рассвет. Уже запевали петухи. Теплый июльский воз¬
дух ласкал мое лицо; на горизонте продолжали помаргивать
судовые огни; был полный штиль.Меня стало клонить в сон, но домой идти не хотелось.
Я присел на скамейку. Падающие звезды катились по темному
небосводу. Хором завопили петухи по всему городку, крик их
становился все слабее, пока не замер в отдалении, и тогда на¬
ступила полная тишина. Смолкли петухи, застыли на небе
звезды. Стало темно. Мне казалось, что рядом со мною еще
танцуют люди, а к моей груди прижалась Гида, креолка из
Фонте-Лишо. Танец казался нескончаемым, а потом Гида ис¬
чезла, а вместо нее в моих объятиях оказалась моя двоюрод¬
ная сестра Оливия. Но как же так? Ведь она пропала без вести
много лет назад?! Она ответила, что вернулась за мной. «А
что, если и мы не доберемся до Сан-Висенте?» — «Но ведь мы
уже на корабле, — загадочно отвечала она.—Ты трус. Ты
боишься. Идем скорей, пока не зажгли свет».Я почувствовал на щеке влажное прикосновение, вздрогнул
и проснулся. Поднял голову и увидел Дракона, который при¬
шел за мной следом. Из-за гор уже выплывало солнце. Дракон
начал лаять на трех тяжело нагруженных осликов, проходив¬
ших мимо, но я удержал его за ошейник, и ослы неторопливо
прошагали дальше.Корабль уже вошел в гавань и шел по тому пути, который
несколько часов назад указал ему маяк. Я чувствовал смутную
тоску, словно был виноват в том, что уснул здесь на набереж¬
ной, - не могу толком объяснить, что я чувствовал в ту мину¬260
ту. На душе кошки скребли, и будь я женщ;иной, я бы, наверно,
заплакал. Я снова взглянул на корабль, который покачивался
на глади воды в бухте. Часть парусов была убрана, судно вхо¬
дило в порт и готовилось стать на якорь.Я почувствовал, что мне сейчас, сию же минуту необходимо
увидеться с Гидой, но разыскал я ее только во второй полови¬
не дня и провел с ней целые сутки. Гида была смазливенькая
мулатка, живая и кокетливая. Дракон очень подружился
с ней... Вся беда была в том, что я остался без работы, а ведь
где-то надо было заработать денег: Гида пожаловалась, что
у нее нет платья, и я хотел сделать ей подарок. В общем, я ре¬
шил обратиться к секретарю городского казначейства — может
быть, он чем-нибудь поможет.И секретарь в самом деле помог, хоть мне и пришлось пре¬
жде выслушать уйму добрых советов: «...тебе следует отныне
вести себя безупречно, чтобы исправить свою дурную репута¬
цию...» Я покорно кивал, а потом в награду получил поруче¬
ние — надо было ездить по деревням и оценивать дома.И вот мы с моим неразлучным Драконом занялись этим де¬
лом. Поначалу все шло гладко, но потом я стал замечать, что
относятся ко мне враждебно. Однажды меня забросали камня¬
ми, и в ту же минуту Дракон бросился за каким-то человеком,
который успел спрятаться за огромный тамаринд. Вообще-то
винить этих людей было нельзя: они ждали дождя, а дождя все
не было. Урожай погиб: его не спас бы уже никакой дождь.
Ситуация обострялась с каждым днем, работать мне станови¬
лось все труднее, а работать было необходимо... Дракон
время от времени ставил уши торчком и начинал что-то
вынюхивать. Я останавливал лошадь и доставал пистолет.
Потом мы снова пускались в путь, настораживаясь при виде
людей на дороге.Вскоре я вернулся в город. Наш с Гидой роман шел своим
чередом, но моя тетка, узнав, что я связался с девицей из Фон¬
те-Лишо, пришла потихоньку от всех, чтобы образумить меня.
Она говорила, что для моей матери это будет настоящим уда¬
ром, что она знавала мужчин, которые попадали в мое поло¬
жение и выпутаться уже не могли. Она просила меня как сле¬
дует подумать, чтобы потом не пришлось раскаиваться. Не
помню, что я ей ответил тогда, но больше она об этом никог¬
да не заговаривала.Наш городок заполнили крестьяне, бросившие свои погиб¬
шие от засухи поля. Они были исхудавшие, оборванные,
с гноящимися ранами. На руках несли детей, на головах - кор¬
зины со скарбом. Они останавливались у порога и протягивали
нам руки, и мы видели, каким голодным блеском сверкали261
огромные на сжавшихся в кулачок лицах детские глаза. Само
отчаяние шло тогда по >лицам нашего юродка.Пиноти-ветеринар страшно опух и умер. Люди теряли рас¬
судок и становились неразумными, как малые дети, а лица де¬
тей покрывались морщинами, как у древних старцев. Они при¬
ходили в школу, а на следующий день там, во дворе, мертвые
лежали рядом с еще живыми.Каждый день ходили от дома к дому матери, у которых не
было в груди молока. На городской площади, на глазах у всех,
лежали умирающие старики.Сначала люди страшно худели и делались похожими на ске¬
леты, а потом начинали опухать, животы у них вздувались, как
барабаны. Они падали замертво и лежали, устремив непо¬
движный взгляд в небо, на котором по-прежнему не было ни
облачка.Для всех жителей острова это было ужасное время. И для
меня тоже. Я устроился на службу в «Скорую помощь»
и целыми днями ходил по город>, пытаясь чем-нибудь помочь
голодающим. Но что я мог сделать? Я тоже исхудал и изму¬
чился. Люди, которых я помнил цветущими и здоровыми, на¬
зывали мне свои имена, и карандаш замирал у меня в руке:
я не узнавал их. Дома я перечитывал эти списки и помечал
многие фамилии крестиком, ^^тoбы на следующий день уже не
тратить на этих людей время.Дракон неотступно следовал за одной деревенской сукой —
она тоже прибежала в город из вымершей деревни. Их повсю¬
ду сопровождал целый рой мух, с гудением облеплявших поро¬
ги домов.Мать, постаревшая и печальная, появилась у тети Аделии,
чтобы поговорить со мной. Она сказала мне, что я еще слиш¬
ком молод, чтобы работать в «Скорой помощи»; о стражду¬
щих позаботится господь, и не мне, ничтожному грешнику,
вмешиваться в их жизнь и пытаться отвести от них божью ка¬
ру. Она просила меня вернуться домой, потому что у нее боль¬
ше нет сил видеть мою пустую комнату: там в углах появи¬
лась паутина, и вид нежилой. Она рассказала, что отец
в последнее время сильно пьет, а как напьется — плачет.Я сказал матери, что подумаю и дам ответ через месяц,
и глаза ее засияли от радости, и она вдруг стала похожа на тот
портрет, который висел у нас в гостиной: немец-художник на¬
писал ее, когда ей было столько лет, сколько мне сейчас...А Дракон постоянно ввязывался в ужасающие драки со все¬
ми окрестными собаками, которые тоже отощали до неузна¬
ваемости. Он постарел, но все еще был грозным псом,
и деревенская овчарка предпочитала его всем остальным. По¬262
том он куда-то исчез, и свора носилась по городку без него.
Целую неделю я разыскивал моего Дракона, но так и не на¬
шел. Может быть, он исчез вместе со своей подругой? Но
вскоре я увидел ее рядом с другим псом. Никто ничего не знал
о Драконе. Но вскоре у меня появилась ужасная мысль: голо¬
дающие ели все, что попадалось под руку, а хозяева ослов
и собак стали находить обглоданные кости животных. Мысль
о том, что моего Дракона съели, не давала мне покоя, и вскоре
мои опасения подтвердились: наш слуга Джек принес мне шку¬
ру моего пса.У себя в комнате я постоят две минуты молча, вспоминая
того, кто в течение девяти лет был мне верным другом. Девять
лет бурной и трудной жизни мы были вместе. Через некоторое
время я сел на пароход, отплывавший в Америку, но об этом
рассказывать не стану. Потом я узнал, что магь \мерла, не вы¬
держав разл>ккг, и только посте этого поверил, чю тоска и раз¬
лука убивают.БОЧОНОК М\СЛ\Пели первые петухи, когда Ромуальдо поднялся со своей
холостяцкой постели: предстояла долгая дорога в город — ки¬
лометров тридцать с гаком, четыре часа трястись на спине му¬
ла. Сократить время пути от Кова-Фигейры до Сан-Фелипе не
удавалось еще ни разу: сеньор Ромуальдо даже не понимал,
как это некоторым верховым удается покрыть это расстояние
за три часа.Покуда он седлал мула, его служанка Луиза при свете фо¬
наря доила козу сеньор Ромуальдо страдал желудкОхМ, и по
утрам ему непременно требоватось парное молоко и под¬
жаренный кускус. Луиза знала диету своего хозяина и
готовила ему еду. радуясь, что попала в услужение к старому
учителю и избавилась от монахини, которая ее тирани¬
ла. Учитель, правда, все равно продотжал кряхтеть и жа¬
ловаться.Поводья истрепались вконец, из седельной подушки клочья¬
ми лезла шерсть, стремена были в нескольких местах подшиты
и залатаны, но подпруги были еще ничего да и подхвостник
тоже. Что поделаешь — вещи старятся, как и люди.Выпив стакан парного молока, проглотив сдобренньш мас¬
лом кускус, сеньор Ромуальдо отправился в путь. Мул его
с возрастом стал послушным: хоть и был стар годами, шел
ходко, — шел себе да шел, и сеньор Ромуальдо надеялся, что,
бог даст, будет возить его до самой смерти.263
Приветствуя зарю, пронзительно загорланили петухи. До¬
рога ясно вырисовывалась при свете ярких звезд. Ох, нет,
опять не будет сегодня дождя: вон как сияет Млечный Путь.
Старик заметил, что на деревьях еще нет листвы, а ведь на
дворе конец июня, пора бы появиться свежим листочкам. Нет
дождя, хоть ты тресни!Впрочем, сеньора Ромуальдо засуха тревожила мало — его
жизнь от дождей не зависела. Всю свою жизнь он учительство¬
вал, а когда пришло время — вышел на пенсию. Пенсия, конеч¬
но, маловата: еле-еле на жизнь хватает, а тут еще эта диета:
доктор запретил ему фасоль, и свинину и вообще всякую еду,
приготовленную на свином жире... Хорошо хоть, подвернулась
эта Луиза, и хорошо, что она соглашается есть кускус: ему не
надо тратить деньги, чтобы прокормить служанку. А диета об¬
ходится недешево: доктор Баррето прописал растительное мас¬
ло, рис, галеты, молоко, а время от времени — и жареного
цыпленка... Прописать-то он прописал, да вот беда — выпол¬
нять в точности его предписания сеньор Ромуальдо не может:
денег не хватает. А кроме того, не все можно купить на рынке.
Где, к примеру, взять телятину?!Горше всего пережил он смерть сына — почувствовал вдруг
себя круглым сиротой, а такого не было с ним даже в те неза¬
памятные времена, когда потерял Ромуальдо отца и мать...
В эту минуту учитель как раз миновал ворота кладбища, где
покоились останки его бедного сьша. Как Мануэл любил отца,
как не по годам был умен, как доверчиво и доброжелательно
относился к людям! Матери своей он не знал: через несколько
месяцев после его рождения она уплыла в Дакар, и с тех пор
не было о ней ни слуху ни духу...А Ромуальдо так привязался к мальчику, что минуты без
него не мог прожить — послал господь утешение на старость.
Были у него и другие дети, но все выросли, оперились и разле¬
телись по свету кто куда, а письма он получал только от одно¬
го. Мануэл окрашивал ему одинокую жизнь, да недолго...
В шесть лет он умер от менингита. До сих пор слышится учи¬
телю, как жалобно стонал мальчик в беспамятстве, как, обни¬
мая отца за шею, отчаянно кричал: «Вот она! Вот она идет!»
А когда Мануэл навсегда закрыл глаза и выражение страдания
схльшуло с его умиротворенного лица, в сердце старика вкра¬
лась жесточайшая, никогда прежде не испытанная тоска.А сейчас он едет в город, потому что кум Жоан сообщил
ему о продаже бочонка масла — прекрасного оливкового мас¬
ла, так необходимого ему для диеты. Бочонок пока находится
на таможне и будет продаваться с аукциона в четверг за сто
восемьдесят эскудо. Дешевле не бывает. Если бакалейщики не264
перекупят, масла хватит на много месяцев — стоит попытать
счастья.Мул, постукивая копытами, шел бодрым шагом, привычно
обходя выбоины и рытвины, и сеньор Ромуальдо так глубоко
погрузился в размышления, что даже не замечал тряски.Почти сорок лет учительствовал он в Сан-Фелипе и Кова-
фигейре; пенсию ему определили в шестьсот эскудо: будь у не¬
го жена и дети, концы с концами не свести нипочем... Он даже
получил за безупречное выполнение своих обязанностей на ни¬
ве народного просвещения награду; сам губернатор поздравил
и обнял его в зале муниципалитета. На торжество он взял с со¬
бой сына, и как тот гордился отцом, которому важный госпо¬
дин из Лиссабона приколол на грудь какую-то красивую штуч¬
ку! Еще господин сказал: «Это за то, что хорошо учил
детей...» Бедный, милый, маленький Мануэл!Через несколько дней — день святого Иоанна, но над зубча¬
той грядой гор нет и намека на облачко, и горы так ясно выри¬
совываются в свете наступившего дня. Совсем скоро из-за вер¬
шины выплывет солнце, красное и жгучее, как раскаленное
железо. «Хорошо, что захватил с собой зонт, — подумал ста¬
рик, — небо чистое, и день будет просто жуткий». Сеньор Ро¬
муальдо был во всеоружии: надел светлый полотняный ко¬
стюм, панаму, которую ему привез из Америки крестник.Казалось, что дорогу, плавно спускающуюся к морю,
кто-то нарочно перекопал заступом или мотыгой. Земля пере¬
сохла - дождей не было уже очень давно, и лишь кое-где вид¬
нелись зеленые пятнышки травы. Обмелевшие ручьи были по¬
хожи на распяленные в беззвучном крике пасти. Ах, если бы
хльшул дождь! Как мгновенно и разительно переменилось бы
все кругом! Пшеница покрыла бы собой растрескавшуюся зем¬
лю, по склонам оврагов зацвели бы цветы, отовсюду вылезла
бы свежая трава, скотина наелась бы досыта сеном... А теперь
даже не хотелось смотреть вокруг... Тоска!У лавки старинного приятеля Руфино старик на минутку
задержался.—	Что-то больно рано ты нынче открыл торговлю!—	Сеньор Ромуальдо! Какими судьбами, в такой час?—	Еду в город, у меня там дельце.—	А здоровьице ваше как, сеньор Ромуальдо?■“ Скриплю покуда.—	Вы не свидетелем ли в суд?—	Да нет, бог спас.—	Путь неблизкий, а вы уже немолоды да и здоровье
аше...—	Что делать, что делать... Как жена и детки?265
—	Все ничего, слава бог>. Нининья родила вчера еще
одного.—	Н}, поздравляю. Сколько ж их теперь у тебя?—	Девять душ. Пять девчонок, четверо мужичков, считая
того, что появился на свет вчера. Может, зайдете, сеньор Ро-
муальдо, передохнете немного? Выпьете чашечку кофе?—	Нет, благодарствую. Хочу приехать в город пораньше,
пока еще не так жарко. Днем будет просто пекло.—	Ну. что ж, сеньор Ромуальдо, тогда уж на обратном пу¬
ти загляните к нам. Вы ведь ненадолго в город?—	Нет. Завтра же и обратно.—	Значит, дело \ вас там не очень важное?..—	Дело > меня пустячное. На площадь надо заглянуть.—	На площадь?—	Да. Таможня будет продавать кое-какие товары.—	н>?—	Ладно, Р>фино, мне недосуг. Кланяйся жене, и до
свиданья—	Счастливого пути, сеньор Ромуальдо, удачи вам!М>л снова прибавил шагу и уже не останавливался до
самой Кова-Фигейры, а его хозяин открыл свой зонтик: с неба
уже посыпались первые огненные стрелы. Через несколько ми¬
нут сияющий поток света ринется с вершин горной гряды, за¬
топит все вокруг.Сеньор Ромуальдо спрятался под куполом своего огромно¬
го зонта. Еще полчаса ходу — и покажется город.И правда, минут через двадцать пять стала видна высокая
колокольня кафедрального собора. Море блеснуло, словно раз¬
литое по полу масло. На Браве тоже не было ни облачка, хотя
в эту пору белая шапка всегда одевает ее вершину. Плохой
знак. День святого Иоанна на пороге, а дождя не предвидится.Он продолжал спускаться. На площади Фелипе Сантос
Сильвы мальчишки гоняли мяч, у некоторьос за снятой болта¬
лись школьные ранцы. «Вместо того чтобы учиться, носятся
как сумасшедшие за мячом. Ох, уж этот мне футбол — один
вред от него юношествуv.Сеньор Ромуатьдо еле-еле сумел пересечь площадь: испу¬
ганный мул то и дело замирал на месте. Привычки нет. А
у родителей этих сорванцов, что не умеют себя вести, стыда
нет: не воспитали своих детишек...При виде сеньора Ромуальдо мальчишки закричали:—	Мучной червяк! Мучной червяк!Конечно, это к нему относилось, к нему: белый костюм,
белые башмаки, белая панама, седые усы. Конечно, это его они
дразнили... И кожа, как на грех, такая светлая...266
—	У-у-у, мучной червяк!Когда копыта мула застучали по городской мостовой, на
башне пробило восемь. Он выехал из дому в четыре утра... Все
правильно — ровно четыре часа пути.Кум Жоан и его жена Маргида встретили учителя с непод¬
дельной радостью. Мула расседлали и завели под навес, а Ро¬
муальд о усадили в раскладное кресло. Ноги у него онемели
и побаливали.—	У вас, сеньор Ромуальдо, стремена слишком коротки.
Надо отпустить.—	Я всегда так езжу.—	Нет-нет, вы попробуйте удлинить, увидите, как будет
удобно. Чем длинней дорога, тем длинней должны быть стре¬
мена, так меня отец учил.Эти люди всегда нравились сеньору Ромуальдо: Маргида
ко всем относилась по-матерински, может быть, потому что
своих детей бог не дал. Она горевала об этом, и в ее доме
с утра до ночи толклись мальчишки и девчонки. Многие супру¬
жеские пары нашли когда-то друг друга в этом доме, и их дети
относились к Жоану и Маргиде как к бабушке и дедушке —
только так их и называли.Сеньор Ромуальдо стал рассказывать о своих недугах,о	диете, о том, как повезло со служанкой Луизой, о своем оди¬
ночестве, о сыне Мануэле, которого прибрал господь десять
лет назад, о том, что дождя вроде бы так и не предвидится,о	том, как дурно нынче воспитывают детей и, наконец, о бо¬
чонке масла, за которым он и приехал.—	Сколько там литров?—	Четыре галлона, значит, литров шестнадцать — восем¬
надцать.—	А первоначальная цена?“ Сто восемьдесят эскудо. Это очень дешево. Оливковое
масло обычно идет по восемнадцать эскудо за литр. Можно
будет и двести отдать. Куплю бочонок, мне хватит масла на
целый год, а может, и больше. Ведь мы с Луизой вдвоем.Кум Жоан неизменно оставлял у себя сеньора Ромуальдо,
хотя старик протестовал, говорил, что это ни к чему, он может
переночевать где угодно. Но чем больше он кипятился, тем на¬
стойчивее становилась Маргида, и утомленный долгой дорогой
Ромуальдо в конце концов сдавался. Все это повторялось де¬
сятки раз.В отведенной ему комнате стояла железная, вьпсрашенная
в кремовый цвет койка, — высокая, широкая, с упругим и мяг¬
ким американским матрацем, с бесчисленными шариками
и перекладинами, которые блестели как новые. Кровать стояла267
посреди просторной комнаты, изголовьем к северной стене,
под огромным металлическим распятьем. Оно принадлежало
отцу Маргиды, падре Кассиано, человеку образованному и све¬
дущему, который тоже преподавал в Центральной школе
и был знаменит на всю округу.Еще на стенах висели гравюры, олеографии, календари, ко¬
торые всегда раздражали сеньора Ромуальдо: на одном изоб¬
ражена почти что голая девица — все напоказ — и висел этот
календарь прямо под портретом Маргиды. Кум Жоан мог бы
проявить к жене побольше уважения. Слаб человек!На комоде тоже стояли фотографии в рамках, и среди дру¬
гих — портрет маленького Мануэла, крестника Жоана и Мар¬
гиды. Это был последний снимок, сделанный незадолго до его
смерти. Такой красивый, такой смышленый мальчик... Почему
не дал господь ему века, не захотел, чтобы он стал утешением
старости сеньора Ромуальдов?’На следующий день, с утра пораньше, Ромуальдо с Жоа¬
ном отправились на таможню: торги были назначены на во¬
семь. Оба то и дело прислушивались — не бьют ли часы на
башне. Они присели на скамейку, заговорили о погоде, о том,
что дождей все нет да нет, о видах на урожай. Если дождей не
будет, весь край выгорит. Правительство будет вынуждено
предпринять какие-то шаги, чтобы помочь голодающим.
А признаков дождя так и не было: на деревьях не появились
листья, даже почек не было, в мае не дул ветер, который обыч¬
но предвещает обильные проливные дожди...Тут как раз, словно занавес в театре, открылись двери та¬
можни. Кумовья понимающе переглянулись, потом встали
и первыми оказались у входа.Народу прибывало, и кум Жоан осторожно, чтобы Ро¬
муальдо не услышал, завел беседу с соседями: вот, мол, от¬
ставной учитель, пенсия маленькая, доктор назначил диету, не
велит употреблять в пищу свиной жир, только оливковое мас¬
ло, вот он и решил купить бочонок, как было бы благородно
с вашей стороны не становиться ему поперек дороги.А люди смотрели на худого старика с белыми, как морская
пена, усами, в белом полотняном пиджаке, застегнутом на все
пуговицы, в панаме, - глаза его пролили, должно быть, немало
слез. Вид был человека достойного и почтенного. Вряд ли кто
осмелится перебить цену.Появился аукционист с кипой отпечатанных на машинке
листков, влез на ящик, и торги начались.Список товаров был огромен, но вот пришел черед бочонка
с маслом.—	Сто восемьдесят, кто больше?268
—	Сто восемьдесят один! — поднял руку сеньор Ромуальдо.—	Сто восемьдесят один, кто больше? Сто восемьдесят
один —раз! Сто восемьдесят один —два!..Никто не поднимал цену. «Три!» — вьпсрикнул аукционист,
и бочонок оливкового масла достался сеньору Ромуальдо, ко¬
торый улыбался со скромным удовлетворением. Кум Жоан го¬
рячо поздравил его.Теперь надо доставить бочонок в Кова-Фигейру, и опять же
на помощь пришел Жоан: дал старому другу осла взаймы. Все
складывалось превосходно. После обеда сеньор Ромуальдо
тронется в путь на своем муле, а сзади потрусит осел с бочон¬
ком на спине. Теперь ему хватит масла на целый год.И, пообедав, он попрощался с Маргидой, поблагодарил ее
за гостеприимство, сел в седло и двинулся по направлению
к таможне. Кум Жоан нашел одного парня, который согласил¬
ся помочь.Был второй час, и таможня была еще закрыта, но стоило
лишь постучать, как дверь распахнулась.Парень с помощью чиновника принялся готовить вьючное
седло: везти бочонок так далеко - дело нелегкое. Изо всех сил
натянули подпруги, потом осторожно положили бочонок попе¬
рек вьючного седла, сверху крест-накрест перехватили веревка¬
ми, затянули узлы намертво, так что веревки впились в шкуру
осла. Решили, что теперь груз закреплен надежно, и оставили
осла в покое.Сеньор Ромуальдо расцеловался с кумом, расставаясь
с ним бог знает на сколько времени: старик нечасто приезжал
в город, такие путешествия в его возрасте - не шутка. Пусть
уж лучше Жоан навестит его в Кова-Фигейре: он помоложе
и покрепче, пусть приедет и обязательно захватит с собой
Маргиду, тамошний воздух пойдет ей на пользу, излечит от
мигреней.От площади улица круто шла под уклон. Какой открывает¬
ся вид на море: по вечерам там собираются горожане погово¬
рить о всякой всячине, подышать свежим воздухом. Когда он,
Ромуальдо, жил в городе — много лет тому назад, — то каждый
вечер приходил туда, присаживался на пьедестал памятника
и вел с уважаемыми в городе людьми долгие разговоры. В те
времена он был молод, отменно здоров, и денег хватало. Жа¬
лованье было невелико, но все стоило дешевле. В Центральной
школе ему платили двадцать пять мильрейсов i в месяц,
и он мог покупать себе на десерт виноград из метрополии.
А теперь еле-еле сводит концы с концами и тащится в солнцепек
по рытвинам и ухабам за этим несчастным бочонком...1	Мильрейс - денежная единица Португалии.269
На площади, еще не успели свернуть за >гол казначейства,
бочонок >ттал. Упал и покатился. Кум Жоан, который шел по¬
зади, завопил не своим голосом и бросился к месту происше¬
ствия. Старик словно окаменел в седле. Закричал и таможен¬
ник. Бочонок все катился, грохоча по мостовой, а потом
ударился о парапет. Обр>чи соскочили, ободья разошлись,
и масло одарило струей. Костлявая собака с отвисшими соска¬
ми стала лизать блестящ} ю мостовую.—	Кум Ром>альдо, что ж это такое?! — горестно восклик¬
нул Жоан.Ромуальдо даже не пошевелился. Он неотрывно смотрел на
собаку, лизавш\ю масло: ка мостовой натекла целая лужа.—	Какое несчастье, какое несчастье! Приехать из такой да¬
ли, уплатить сто восемьдесят одно эскудо — и вернуться домой
с пустыми руками...—	Брось. Жоан. Если я пережил Мануэла, не умер с горя,
то потерять хоть тонну масла мне нипочем.Он раскрыл свой огромный зонтик: щелкнула пружина. Су¬
хонькое тело сеньора Ром>альдо спряталось от зноя и от со¬
чувственных взглядов горожан.Перевод с португальского
А. БогдановскогоЛуис Романол у и с Р о ман о (род в 1922 г ) —	мат» (1963), двуязычного — на
зеленомысский поэт, романист,	креольском и португальском язы-
журналист, общественный дея-	кох — сборника стихов и рассказов
тель, по профессии инженер по	«Чернота» (1973) и других про¬
добыче соли. Автор романа «Го-	изведений. На русском языке пуб-
лодные» (1962), посвященного	тковались его стихи и отрывок
«изголодавшимся по хлебу	из романа «Го годные— «Цирк»
справедливости и человеческому	(«Восточный альманах^), выпуск 2,
взаимопониманию землякам-зеле-	«Дневная звезда», 1974)
номысцам», сборника стихов «Кт-КАЛЕМА1Когда наконец схлынула волна последнего кошмара, Се-
бастьао проснулся. Скоро уже утренняя заря погасит последние
звезды. Пора подниматься и идти в Лажедо.Всю ночь бушевал ветер, и море кипело пеной от берегов
Алто-до-Ковало до самой кромки пляжа селения Ас-Казиньяс,1	К а л е м а - могучий ветер, шквал.270
так что невозможно было даже набрать моллюсков для
наживки.Себастьао с трудом высвободился из сплетенных рук Каро¬
лины, которая всю эту ночь проспала, тесно прижавшись к не¬
му. Он перелез через нее и детей, отодвинул циновку у входа и
вышел во двор. Здесь он с удовольствием облился водой, размял
затекшие руки и ноги, освобождая тело от сонной вялости и на¬
страивая его на новую схватку с жизнью и нищетой. Потом
прополоскал рот, влез в робу, взял удочки и крючки для мол¬
люсков. Нашел в углу веревку, которой он привязывал
якорный камень, и сунул ее в жестянку для вычерпывания во¬
ды. На поясе уже болтался нож для разделки рыбы. Теперь
оставалось только натянуть тельняшку, купленную в лавке
у сеньора Маркиньо-Гойаба, сунуть в карман мятую пачку та¬
баку, и можно идти. Прощаться и собирать еду на дорогу бы¬
ло уже некогда.Каролина проводила его взглядом до самого поворота, кре¬
стя и приговаривая: «Да поможет тебе бог и да хранит тебя
дева наша, пресвятая богородица».Было еще темно, но рыбаки уже выводили лодки на середи¬
ну бухты, спеша захватить прилив.Себастьао командовал «Эсморегалом» — длинным вытя¬
нутым баркасом, сработанным Жоакино-Бико. Хозяин его был
Шорамингинья, в те времена выборный вождь Понта-до-Сол;
тот самый, чьи любовные похождения с Шикой — Белый-Клю¬
вик сеньор Антонио Жануарио запечатлел в язвительных стиш¬
ках. Стишки эти висели на террасе его таверны и были попу¬
лярны среди местного населения.Шорамингинья торговал потрохами, пока не оттягал богат¬
ство сеньоры Рикарды, — ныне безумной странницы, ворожа¬
щей и гадающей за казармами, - и он стал враз одним из ту¬
зов Лобиньо, владельцем полей в Аз-Араньяс и засушливых
плоских земель Ас-Формигиньяс.Каждый день на рассвете он спускался на берег Мейя-Ла-
ранда посмотреть, как будет выходить в море «Эсморегал»,
и еще раз убедиться в надежности его экипажа. Приходил
и мастер Луис Мадейра - тоже бросить взгляд на свои лодки.
Прежде чем вернуться домой, они заглядывали в таверну —
пропустить стаканчик грога, подслащенного тростниковым ме¬
дом, чтобы поднять дух, несколько угнетенный утренним хо¬
лодком. Закусывали они спелыми бананами.Гребцы уже взялись за весла, когда на дороге показался
Жоао, он нес завтрак, который Себастьао впопыхах забыл до¬271
ма. Отгрести немного назад, протянуть руку, взять корзинку
и сунуть ее под кормовую банку было делом одной минуты.
Себастьао перекрестил сына и снова подал команду отчали¬
вать.Антонио Симоа поднял якорь, и «Эсморегал», как легкая
скорлупка, запрыгал с волны на волну.Они миновали Фундеадоуро; Амброзио, который был на
веслах, тянул что-то протяжное и унылое, приноравливая напев
к ритму весельных ударов, подбадривая товарищей, чтобы уве¬
ренней шли они навстречу горизонту, не страшась волн, бью¬
щих в корму с яростью диких зверей. Иной раз ветер под¬
хватывал песню и уносил ее прочь, чтобы потом вновь вернуть
и обжечь жгучей тоской, заставив позабыть о затекших руках
до тех пор, пока там, далеко от Банко-до-Пескейро, лодки не
встанут в дрейф. Тогда можно цеплять наживку и забрасывать
удилища подальше в море.Понта-до-Сол уже скрылся за горизонтом. Теперь не зевай,
гляди в оба, жди, когда рыба, бог даст, заглотнет приманку.
По нынешним временам, если удалось ухватить за хвост кам¬
балу, значит, можешь спать спокойно. Большой морской чере¬
пахи или хорошего улова макрели хватает, чтобы семья не
протянула ноги. Бывает, в удачные дни или накануне праздни¬
ка Святого Андрея лодка приходит с дюжиной тунцов. Тогда
деревня отъедается. Дети Лажедо толстеют от рыбьего жира.
Излюбленное блюдо деревни — хамса, приправленная жиром,
вытопленным из головы тунца.Как только муж ушел, Каролина разбудила детей и велела
им умыться и приходить пить чай. Чаю, однако, никто не захо¬
тел, ей пришлось выставить на стол жареные сардины и обжа¬
ренную холодную кукурузу — остаток вчерашнего ужина, да
еще дать каждому по кружке горячей воды с молоком и
сахаром. Распределение еды сопровождалось ревом и пла¬
чем. Дети не дали матери ни накрыть, ни убрать стол спо¬
койно.То же самое творилось каждое утро во всех домах на их
улице, потому что все деревенские дети никогда не ели досыта.
Вечно голодные и хилые, они целыми днями хныкали, прося
есть, как новорожденные птенцы.Кроме двоих, целыми днями пропадавших неизвестно где
мальчишек, была еще Альбертина, старшая дочь. Она уже чи¬
нила при свете очага отцову одежду и смотрела за младшей се¬
стренкой Ассунсиньей: та еще ползала по полу, но уже пыта¬
лась совать землю в свой маленький рот. У всех у них272
было полно блох и вшей, а внутри — и глистов, все они
страдали разными желудочными и кишечными недугами.
Зато отличались наглостью и полнейшим отсутствием вос¬
питания.Когда все разбрелись кто куда, Каролина принялась за
уборку. Ей никогда не удавалось вывести этот стойкий запах
рыбы, который, казалось, въелся в стены. Весь их дом со¬
стоял из одной комнаты с земляным полом. Жили они здесь
уже давно. Самой красивой вещью в доме была циновка, при¬
крепленная к стене. На нее вешались интересные находки, ко¬
торые Себастьао приносил с собой, а также ложки, жестяные
миски и шпильки для волос. Здесь же были прикноплены
цветные картинки из американских журналов, некоторые даже
с обнаженными женщинами — эти картинки попали сюда вме¬
сте с пачками сигарет; а на одной из них красовался большой
пароход: он пускал дым из всех своих труб.Однажды Себастьао прикрепил сверху крест Соломона, об-
. витый четками, сделанными из хребта какой-то рыбы. Крест
должен был приносить удачу и охранять от превратностей,
подстерегающих рыбака в море.В углу стояло весло — на него Себастьао вешал морскую
робу, когда возвращался. Здесь он переодевался и шел на Руа-
Дирейта глотнуть стаканчик грога в лавке у сеньора Бен-
жамина.Там и сям в стене были сделаны ниши, где хранились оче¬
ски волос Каролины и гребень из хвоста манты. Им можно бы¬
ло вычесывать даже гниды, такой он был частый.В полдень Каролина спустилась с детьми в Лажедо, чтобы
помочь вытащить лодки и забрать свою часть рыбы. Се¬
бастьао загарпунил огромную рыбу-пилу! Все окружили «Эсмо-
регал», и торговки уже присматривали себе подходящие куски,
хотя жребий еще не бросали. Даже сеньор Родолфо, тюрем¬
щик, прослышав о такой удаче, явился прикупить рыбы для
заключенных.Каждый из рыбаков держал в руке камень, чтобы отметить
свою долю, пока Себастьао раскладывал улов по кучам, кому
сколько причитается, а еще сверх того хозяину баркаса.Шорамингинья зорко следил за дележом, чтоб никому не
досталось больше положенного, готовый, если что, тут же под¬
нять шум.Когда все было разложено честь по чести, позвали мальчи¬
ка. Тот собрал камни и положил по одному сверх каждой кучи,
чтобы любой рыбак знал свою часть.И почти в тот же миг налетела алчная толпа из Повоасао
и Рибейры-да-Торре и с невообразимым криком и гамом рас¬273
купила почти весь улов — на зависть тем, у кого в кармане гу¬
лял ветер. Сеньор Жулио-де-Либаниа, который принимал в тот
день гостей, с трудом успел купить себе одного окуня.Себастьао отложил голову тунца на ужин и, продав свою
долю, направился со всем семейством в Ас-Казиньяс. Дома,
в большом глиняном чане, он хорошенько отдраил свое просо¬
ленное морем и продубленное ветрами тело и сел ждать, пока
Каролина принесет ему кружку кофе и тарелку с обжаренной
кукурузой и икрой. Это была закуска — чтобы заморить чер¬
вячка в ожидании плотного ужина.Мальчишки сидели вокруг отца, жадными глазами следя за
каждым куском присоленной рыбы, который отец отправлял
себе в рот. Это отбивало у него аппетит, да и вообще отбивало
всякое желание жить: сколько ни работай, дети ходят голодны¬
ми, с горящими голодом глазами. Иногда он отдавал им
остатки своей еды. Порой, доведенный до отчаяния, выгонял
их, проклиная эту чертову жизнь.Каролина считала самыми подходящими эти часы, чтобы
рассказать о проделках сорванцов, которые совсем распоясыва¬
лись в отсутствие отца.—	Сегодня Жоао стащил деньги, удрал в Пелоуриньо
и просадил там на какие-то сладости, потом подрался с Анто-
нио-да-Гийомар, этим черномазым ублюдком, сьшом бродяги.
Видишь, как головой мотает? Сразу видно, что виноват.Себастьао молчит, так как рот его набит едой, но внутри
у него закипает ярость. Окончив есть, он входит в дом, берет
кнут и приказывает сьшу стащить штаны, чтобы всыпать ему
несколько горячих.Жоао от страха мочится прямо под себя и выскакивает на
двор, чтобы проделать все остальное у забора свинарника. Он
вопит во все горло и пытается свалить все на младшего брата.
И это повторяется каждый день! Если не требуют штрафа за
потраву, его свиньи объедают чужие огороды, то, значит, надо
идти отрабатывать на принудительных работах по расчистке
дорог.Так идет их жизнь. Удачным считается день, когда им пере¬
падает пара-другая тунцов, есть из чего сварить суп. День без
ссор и драк вызывает чувство недоумения: кажется, будто
жизнь вдруг прекратила свой неутомимый бег.Главная забота Себастьао — чтобы какая-нибудь рыба не
повредила его острогу или крупный скат не вырвал бы из рук
удилища и не уволок ко дну со всеми грузилами и крючками.Бывало, сети, кишащие тунцами и макрелью, разрывали274
акулы, унося в зубах обрывки сетей, а если добычи оказыва¬
лось мало, они заглатывали и камни, привязанные к сетям. Все
это доводило Себастьао до отчаяния, и без того нечем было
расплачиваться по счетам в местной лавке.Тревожило сильнее всего именно это; со всем остальным,
в том числе и со штормами, можно было мириться, ведь
жизнь моряка — это постоянная, непрерывная битва с морем,
эта борьба передается от поколения к поколению, от отца
к сыну, пока есть на то воля господня.Это было возле Педринья-до-Мейо, в День Бурного моря,
когда «Эсморегал» на глазах у всех свершил свое земное
предназначение ’Лодки в тот день не могли войти в гавань, стояли в ожида¬
нии удобного момента Волны вздымались, как крепостные
валы, не пропуская в бухг>. Народу на берегу Мейн-Ларанжи
было что песк}. со всех сторон неслись ьфики отчаяния и боли:
кто призывал святую Барбару, кто молил ангелов о спасении.С адским грохотом откатываясь от берега, волны подыма¬
лись все выше и выше, не оставляя морякам ни малейшей на¬
дежды. Между тем было уже три часа пополудни; люди на бе¬
регу уже начинали терять надежду, гребцы устали сопроти¬
вляться безостановочно катящимся водяным горам, в это
самое время А\гз/сто-де-Пипи велел выставить ему в лавке че¬
тверть водки за счет сеньора Жоакимингиньи, а уж он, Аугу-
сто, как-нибудь умудрится провести гребцов в бухту. Ему охот¬
но поверили, ибо человек он был очень сведущий в своем
деле. Слава его была велика, никто лучше его не изучил нрав
бухты Бока-да-Пистола.Опрокинув в себя водку, Аугусто-де-Пипи выпрямился на
своих костылях, выждал, пока море семикратно накатит могу¬
чими валами, подождал еще чуток и, когда море успокоилось,
подал сигнал рыбакам грести к берегу:—	Гребите, черти! Табаньте, каторжные!!!И весь народ на берегу подхватил:—	Г ребите, ребята!!! К берег) !!!Себастьао скомандовал бросить весла, и баркас заплясал на
волнах, как спятившая мурена. Они шли уже вдоль берега Бо-
ка-да-Пистола, когда вдруг налетела калема, и над морем
вздыбилась волна, подобной которой не видел еще ни один
смертный. Она ударила лодку своим брюхом, накрьша кипя¬
щей пеной, а затем подбросила в воздух и обрушила на берег
с грохотом, который, казалось, возвещал о конце света.275
Те, что были на берегу, обезумели от страха. Невиданная
волна обрушилась, подобно руке самого сатаны, сомкнувшей
пальцы вокруг «Эсморегала». Многие попадали на колени,
йротягивая руки к берегу и моля об отпущении грехов.Дети и женщины кричали, а со стороны Ас-Казиньяс и Ка-
боукиньо-де-Тинтас уже бежали люди узнать, живы ли их
родные и близкие.Стоя на берегу, Жоакин-Бико, тот, что построил «Эсморе-
гал», разразился слезами и без конца выкрикивал имя своей
жены: «Вадалена» вместо Мадалена, таким уж несуразным вы¬
говором наградил его господь.За первым валом последовали еще семь, их ярость и свире¬
пость лишили последней надежды собравшихся на берегу
людей.Немного погодя всплыли обломки «Эсморегала». Остав¬
шиеся в живых рыбаки спешили подплыть к лодкам, вы¬
сланным для пх спасения.Ближе всех был баркас сеньора Виржилио. Он стоял на яко¬
ре, вертясь, как компасная стрежа. Тут собрались все спа¬
сенные.Буря не утихала до ночи, а на утро по окрестным селениям
разнеслась весть, что Себастьао переселился в мир, который
называют «лучшим», — оставив Каролину наедине с неумоли¬
мой судьбой.Шорамингинья подал жалобу мировому судье на Аугусто-
де-Пипи за то, что тот якобы ошибся в расчетах, и по его ми¬
лости он, Шорамингинья, оказался на бобах, ибо потерять та¬
кой баркас, как «Эсморегал», это, знаете ли, вам не шуточки!ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАУЛИНОДолгие годы на чужбине внушили ему страстное желание
вернуться в один прекрасный день домой, на родину. И вот те¬
перь он обнимал друзей, которые ждали от него известий
о тех, кто еще не вернулся, и раздавал сувениры из пропахшего
нафталином чe^юдaнa.Подходили старики, трясущимися руками трогали его за
плечо:—	Скажи что-нибудь о моем сьше.—	А что с Серафимом? Бог знает, сколько он уже не
пишет.276
Лицо Паулино непрерывно менялось.—	Серафим, царство ему небесное, погиб на фабрике. Же¬
лезной балкой грудь ему пробило, бедняге... Видел, видел ва¬
ших, когда уезжал, живы и здоровы, работают.И он поворачивался к другим людям, ждавшим новостей.
Все слушали его с открытым ртом, ощупывали ткань на пид¬
жаке, рассматривали блестящую позолоченную ручку, торчав¬
шую из кармана, или развлекались, глядя на заморскую дико¬
вину — резиновый галстук, который Паулино надувал то
и дело.В доме царило довольство. Чемоданы стояли посреди го¬
стиной, чтобы все видели, что он приехал не с пустыми рука¬
ми; даже кое-что привез для дома, который собирался ставить
на плантации, у самого берега. Кто-то все время подносил
новые ящики, их тут же распаковывали, и комната заполнялась
новыми костюмами, обувью, картинками и прочими ве¬
щами. ,—	Это марка «мишим». Чтоб развлечься малость, — объяс¬
нял Па>лино самым невежественным, показывая сверкающий,
длинный патефон. Он покрутил ручку, пока не почувствовал,
что пружина достаточно натянулась, поставил пластинку,
и простенькая бразильская песенка сразу захватила слушате¬
лей: «Ах, радость моя!..» Глаза у всех, особенно у девушек, за¬
блестели, кровь побежала быстрее по жилам.Паулино снял пиджак. Полосатая рубашка под мышками
была темна от пота. В огромной ручище он сжимал молоток,
которым открывал очередной ящик. По полу были разбросаны
цветные вырезки из журналов; на стульях и табуретах беспоря¬
дочной грудой лежали дорогие костюмы, большие, широкие
пальто, галстуки с изображенными на них полуженщинами, по-
лурыбами, носки в красную клетку и носовые платки. На полу
стояли купленные по дешевке желтые сапоги с очень острыми
носками и почти новой подошвой, лишь слегка потертой.Люди все подходили и подходили. Паулино одной рукой
обнимал входящих, а другой извлекал из чемоданов все новые
и новые чудеса; он без умолку рассказывал о своей жизни за
границей, о друзьях, о далеком мире, который он оставил.—	Это зеркало мне товарищи на память подарили.Выгравированный на зеркале б>кет отражал лица мальчи¬
шек, они приближались все ближе и ближе, пока не утыкались
носами в полированное стекло. Народ тянул шеи, чтобы рас¬
смотреть получше.—	А вот моя кровать.Вместе с друзьями Паулино разбил фанерный ящик, и перед
изумленными зрителями предстала новенькая кровать. Паули-277
но схватил одного мальчишку и швырнул на матрас. Пружины
загудели.—	Вот это да, - охнули все.Старики не спеша рассматривали вещи, изучающе огляды¬
вали Паулино и подводили итог:—	Да, этот приехал не с пустыми руками. Не зря ездил.—	А это для крестной.Женщина растроганно благодарила, разворачивая перед
глазами собравшихся яркую, цветную шаль.—	Эта скатерть для сеньора учителя! Эта ручка для кума!Никого не забыл Паулино, ни родственника, ни друга, раз¬
давая сувениры с горящими от счастья глазами.Во дворе, под раскидистым деревом, играли мальчишки, за¬
ложив за щеки большие леденцы. А в доме оживление не ути¬
хало. Розенда, старшая дочь, встречала на пороге гостей, ис¬
полняя роль хозяйки дома, пока мать распоряжалась на кухне;
нельзя же отп}стить дорогих гостей, не угостив хотя бы тарел¬
кой супа, тем более, что время обеденное.Патефон играл не смолкая, все упоенно слушали голос пар¬
ня по имени Наутилио, который так хорошо пел.К вечеру пришли музыканты. Паулино принял их с распро¬
стертыми объятиями, перецеловал всех, велел принести заку¬
ски, а бутылка доброй водки сделала встречу еще более ра¬
достной. Когда затихли последние колокола, сзывающие
к вечерне, праздник начался. Парочки жались в танце друг
к другу, пламя желания разгоралось все сильнее; лицо к ли¬
цу, мягкие девичьи груди упираются в твердую, как скала,
грудь партнера; девушки становятся все податливее, пока,
в конце концов, не позволяют увлечь себя в глубь заро¬
слей, туда, где растительность особенно густа, а земля
мягче пуха. Плоть брала свое, отдавая то, что берегла так
долго, и внутри нее уже начинала зарождаться новая
жизнь.Уже глубоко за полночь «мишим» сменил музыкантов, да¬
вая им возможность отдохнуть и подкрепить силы тарелкой
куриного бульона с рисом. Жизнь, как известно, имеет свой
вкус и запах: в эту ночь она пахла полногрудыми девушками
с цветами в волосах. Они охотно смеялись без всякой причины,
показывая белые и ровные, как четки, зубы, и во время танца
прилипали к своим партнерам всем телом, как те почтовые
марки, что наклеивают на письма, посланные на чужбину. Пар¬
ни выходили во двор, чтобы остудить свои разгоряченные го¬
ловы либо в ожидании свидания. Единственные свидетельницы
тайных бдений молодежи, цикады, выводили свои успокаиваю¬
щие мелодии.278
и Паулино, среди всего этого веселящегося люда, вдруг за¬
плакал, растроганный, не умея объяснить причину нахлынув¬
шей на него блаженной слабости, которую другие приняли как
само собой разумеющуюся.—	Когда человек возвращается на свою землю, к своим, он
должен плакать, чтобы дать выход тоске и yvmr4HTb сердце, —
объяснил ем> кум, и все с ним согласились, и тогда музыканты
разбили тишину первыми аккордами контрданса.Постепенно, однако, все переменилось. Плантации переста¬
ли давать урожай из-за недостатка воды. Страх перед засухой
приводил в отчаяние «американцев»: бестодные поля без еди¬
ного стебелька кук>рузы или кустика картофеля сводили на нет
годы тяжкого тр>да на хлопкообрабатывающих фабриках сре¬
ди повисшей в воздухе удушливой пыли. В отчаянии они сдер¬
гивали с себя шапки, падали на колени и просили помощи
у неба.^ В часы обеда еды для всех уже не хватало, и вода уже
не булькала весело в кастрюлях, как преждеДети плакалр!, матери успокаивали их, гладя по головкам:
«Господь ^шлocтив!», а облака тем временем проплывали
мимо, собираясь в тучи и проливая над океаном драгоценную
влагу.Деревни пустели. Жизнь поворачивалась своей мрачной
стороной к тем, кто жил вдали от морского побережья.—	Па, а сегодня на ужин ничего нет?Паулино остановился в дверях, глядя на дочку, которая
обхватила его ногу. Внутри у него все переворачивалось.—	Махма сказала, чтоб все шли спать без ужина, а я не хочу
спать без уж1ша, — повторила девочка дрожащим голосом, уже
готовая заплакать.В гостиной молча сидела жена Паулино, Розенда, и два его
сьша. Не сказав ни слова, Паулино отодвинул дочку, повернул¬
ся и вьЕпел. Магазин Моргадо бьш в двух шагах.—	Слушай, кум, зайди ко мне, сделай милость. Я тебе кое-
что покажу.Они вышли вместе. Перед домом Паулино обогнал его
и распахнул дверь гостиной.—	Входи, кум. Это тебе, поставишь в кабинете, — и он ука¬
зал на письменный стол черного дерева, украшенный серебром
и росписью.Моргадо не проявил интереса. Скривив рот, он осмотрел
стол, открыл и закрьш ящики и потер подбородок:279
—	Уж больно жизнь сейчас трудная. Не знаю, смогу ли
я это купить.В гостиную снова вошла маленькая дочка Паулино и нача¬
ла хныкать. Моргадо вновь осмотрел стол и заключил:—	Денег у меня сейчас нет. Жизнь трудная!—	Пойдем выйдем.На улице Паулино повернулся к нему:—	За пятьдесят килограммов зерна отдам. Нет у меня вы¬
хода. Не могу смотреть, как дети с голоду плачут.—	Бери тридцать и считай, дело слажено. Я родственников
не граблю.В магазине Паулино получил зерно. Вернувшись домой, от¬
дал его жене:—	Возьми, Ана. По крайности, дети сытые спать лягут,
а там, что бог даст.Жернов за несколько минут превратил зерно в муку. Розен-
да разожгла огонь, чтобы вскипятить воду, а мать тем време¬
нем положила в глиняную миску несколько горячих углей,
чтобы поджарить кукурузу и дать детям, пока не будет готов
ужин. Все это время они сидели в кухне и, не отрываясь, как
безумные, смотрели на пляшущие языки пламени. Суп загу¬
стел. Бросив в него горсть соли, Ана черпнула ложкой и с шу¬
мом втянула в рот, пробуя, готово ли. Потом расставила ми¬
ски на каменной скамье, положила каждому порцию густого
варева и раздала ложки.Паулино не стал есть. Он сидел в углу, задумавшись, опе¬
рев подбородок на руку. Дети смотрели на него встревоженно.
Быстро расправясь с ужином, они повеселели. Ана то и дело
вытирала глаза уголком фартука и просила мужа съесть хоть
что-нибудь.—	Я уже сказал, не хочу, Ана. Лучше уложи детей, они но¬
сом клюют.Дети спросили благословения, и Розенда увела их спать.Всю ночь Паулино не мог уснуть и только тяжело вздыхал.
Ана успокаивала его.—	Как подумаю, что за тридцать килограммов зерна отдал
вещь, стоившую мне стольких трудов!—	Что делать, Паулино. Не про нас он был, этот стол.
Против нищеты что поделаешь?Мало-помалу вещи, привезенные из-за границы, исчезли.
Против этого ничего нельзя было поделать. Паулино особенно
остро чувствовал это, когда смотрел на голые стены с одиноко
торчащими гвоздями, напоминавшими ему о том, каким тяж¬
ким трудом он пытался заслужить право на спокойное и без¬
бедное существование. «Мишим» перешел к Моргадо за два280
килограмма муки; после этого Паулино уже не знал, что де¬
лать. Чтобы хоть как-то поддержать семью, он продал все
плантации. Теперь они спали на полу вместе с детьми, на ци¬
новке из банановых листьев. И все это он должен был при¬
нимать со смирением, уповая на милосердие пресвятой девы,
которое должно снизойти на него и смягчить его страдания.Между тем дети, хотя и ели что-то, таяли день ото дня:
кости выпирали, глаза горели лихорадочным блеском.-	Завтра начну крышу снимать. Мигельино согласился
взять, мы уже сговорились в присутствии кума.Глаза Аны наполнились слезами. Она ничего не сказала,
только поднесла к глазам уголок фартука, чтобы скрыть отчая¬
ние, потому что дом без крыши — все равно что загон для ско¬
та, куда не спросясь входит, кто захочет.Постепенно дети перестали ходить, опухли и умерли один
за другим. В лачуге, где Паулино теперь ютился вместе с Аной
и Розендой, царили отчаяние и нипцета.—	Папа, благослови меня, я пойду просить подаяние Это
не стыдно, потому что лучше просить, чем воровать.У Паулино не было сил ответить. Дна уже почти не двига¬
лась, и Розенде приходилось поддерживать ее за талию, когда
дизентерия выворачивала ей внутренности.Розенда понимала, что долго так продолжаться не может,
поэтому она решила пойти раздобыть что-нибудь, пообещав
вернуться к ночи. Деревня в двух шагах, и там, конечно, еще
есть люди, чувствующие сострадание к бедности. Они не дол¬
жны дать христианам умереть с голоду. Когда Розенда ушла,
Паулино расстелил циновку, уложил Ану и пошел собрать
травы для курева и успокоения астмы, которая медленно, но
верно сводила его в могилу.К счастью, в деревне вдруг объявился Фалушо, вербовщик
на погрузку кукурузы. Глашатай с барабаном ходил по улице
и сзывал людей на работу.Желающих оказалось слишком много, пришлось вызывать
полицию. Та быстро навела порядок, каждая завербовавшаяся
женщина получила талон со своим именем. В этот талон был
вписан вес доверенного ей груза.Розенде тоже удалось получить талон, и вместе с группой
женщин из их мест она направилась в порт. К полудню все они
получили мешки —по одному на двоих —и двинулись обратно.
Они шли колонной по двое, согнувшись под тяжестью груза,281
как волы под ярмом, спотыкаясь на острой гальке, поддержи¬
вая ослабевших.Оставалась еще половина пути, когда разнесся слух, что
Канда упала, мешок придавил ей грудь, и она лежит без
движения.Женщины побросали мешки и, крича, кинулись ей на по¬
мощь. Ткань на некоторых мешках лопнула, и зерно посыпа¬
лось на дорогу. При ввде этой вдруг свалившейся на них
манны небесной женщршы забыли о милосердии и честности и,
как изголодавшиеся животные, бросились подбирать зерна.
Ползая по земле, они засовывали зерна в рот и глотали их по¬
чти целиком, пока сзади не налетела охрана, раздавая удары
налево и направо.—	Пошли, пошли! Не останавливаться!—	А как же Канда? Так и останется тут? Бедняха,
у нее сын болен, и ей пришлось оставить его одного без при¬
смотра.—	Вперед, вперед, довольно болтать, а то до ночи не
доберемся.Охранник вновь погнал колонну, а Канда осталась непо¬
движно лежать на дороге, и душа ее уже переместилась туда,
где конец всем страданиям.Пройдя немного вперед. Розенда открыла мешок и, осто¬
рожно оглядывась, вытащила несколько зерен. Положила их
в рот и медленно, чтоб не заметил охранник, прожевала. Ее на¬
парница сделала то же самое. Так им удалось обхмануть голод.
Только к вечеру колонна добралась до места, где должны бы¬
ли взвешивать зерно. Полицейские проверили всех по списку,
выкрикивая имена, чтобы определить, у кого именно будет
недостача.Женщины следили глазами за стрелкой весов, неумолимо
исполняющей свою миссию, в то время как полицейский, обна¬
ружив недостачу, выкрикивал имена и называл количество съе¬
денного по дороге зерна.—	Ланта!—	Здесь.—	Кандинья!—	Здесь!—	Не хватает полтора килограмма!Ланта, у которой на руках был ребенок, пыталась оправ¬
даться, призывая святых в свидетели. Ребенок уткнулся лицом
в шею матери, прячась от хлыста, зажатого в руке у охранни¬
ка. Стремясь защититься, Кандинья сделала шаг вперед, но по¬
лучила сильную затрещину, которая отбросила ее на Ланту.
Та покачнулась. Рука с хлыстом поднялась и опустилась.282
Ланта увернулась, ребенок пронзительно вскрикнул, и в
тот же миг лицо и левое плечо его оказались залитыми
кровью. На земле, подрагивая, как оторванный хвост яще¬
рицы, лежало маленькое ухо. Поняв, в чем дело, Ланта
закричала:—	Он убил! Убил мою дочку!ЗастывшР1е в страхе женщины с ужасом смотрели на воору¬
женного хлыстом охранника. Им ничего не оставалось, кроме
как успокаивать несчастную мать, в надежде получить поско¬
рее свою плату и уйти из этого места, где царят насилие
и несправедливость.Розенда де Паулино подошла, чтобы взвесить свой мешок.
На груди у нее была спрятана горсть зерна. Стрелка весов
стояла неподвижно.—	Розенда де Паулино!—	Туда де Мари-Файял!Женщины вышли вперед, и их мешок лег на площадку ве¬
сов. Стрелка показала на два килограмма меньше, Розенда за¬
дрожала под взглядом охранника, который оценивающе рас¬
сматривал ее грудь и бедра.—	Украдено два килограмма зерна.Полицейский поднялся, и все, кто ждал своей очереди, от¬
шатнулись, зная уже, что за этим последует. Собравшиеся во¬
круг нищие жадно смотрели на горы мешков. Шум сыплюще¬
гося зерна ласкал им слух. Близко их не подпускали, но
в конце им обычно перепадало что-нибудь.Розенда не стала протестовать. Только попросила полицей¬
ского вычесть из ее заработка сумму недостачи.—	Ты, бесстыжая тварь, будешь еще указывать мне, что
делать ?Розенда опустилась на колени, моля о снисхождении, но
хлыст уже поднялся и опустился на спину девушки. Каждый
новый удар срывал мясо с выступающих ребер, оставляя ярко-
алый след. Потом он вытолкал ее во двор и там бил, пока она
не потеряла сознание.Когда Розенда упала, спрятанное на груди зерно высыпа¬
лось, и нищие, налетев с жадностью дикарей, в тот же миг
подобрали его. Подруги отнесли Розенду в глубь двора и по¬
могли подняться. Г олова у ней разламывалась от невыносимой
боли.~ Что же ты не спрятала зерно в другом месте? Теперь ни
зерна, ни денег.—	Понимаешь, мать больна. Хотелось принести что-ни¬
будь, чтобы поела вволю. Этот негодяй сказал, что не хватает
двух килограммов. Ложь!283
-	Все знают, что он мешками возит зерно в таверну своей
любовницы. За несколько зернышек убить готов, только бы
барыша не лишиться.—	Чтоб он провалился со своим барышом. Не дала я ему
на днях возле источника задрать мне юбку. Мне еще есть, что
беречь, и никакая бедность не заставит меня пойти на поклон
к этому подонку. Упаси, боже!Сокровище береглось для Мосиньи, который обещал же¬
ниться на ней по возвращении с чужбины.Эту ночь Розенда спала на паперти, перед входом в
церковь, сил идти домой у нее уже не было. Все тело ныло
от боли, а живот пучило от зерна. Тут же спали и другие
женщины. Утром надо было снова идти на погрузку. Гурь¬
бой подошли нищие. Поглядывая на звезды, они обсуждали
события дня.Паулино совсем высох. Астма и голод постепенно убивали
его. Однажды он взял лопату и пошел на строительство доро¬
ги, надеясь заработать хоть что-нибудь.Ана осталась в лачуге; время от времени оттуда доноси¬
лись ее стоны. Розенда теперь просила милостыню в деревне
и возвращалась к ночи, часто с пустыми руками. Подрядчик
называл Паулино мошенником и бил его по губам, так что тот
потом слова произнести не мог.Роберто, его товарищ, утешал:—	Назавтра он все позабудет и ты сможешь продолжать
работать. Уповай на господа нашего, Иисуса Христа!Паулино горько стонал:—	Не могу больше, Роберто. Конец мне пришел.И вдруг он упал на землю. По всему его телу пробе¬
жала дрожь. Новый приступ астмы оказался последним в его
жизни: нижняя челюсть отвисла, глаза остановились и
остекленели, так он и лежал, уставив в небо огромные
глаза.Роберто ощупал его:—	О, господи!Не спеша снял с него одежду — и содрогнулся.Перевод с португальского
М. Волковой284
Орланда	АмарилисОрлан да Амарилис (род. в	«Птичий остров» (1983). Рассказ1925 г.) - зеленомысская новелли-	«Тонон-ле-Бен» взят из сборникастка. Преподавательница лицея,	«Птичий остров». © Platanoобщественная деятельница. Автор	Editoria, Sari, 1982. На русх;кийсборников рассказов «От Кайш-	язык ее произведения переводятсядо-Содре до Саламансы» (1974) и	впервые.ТОНОН-ЛЕ-БЕНТеперь-то, вновь перечитав это письмо от дочери, где все
было изложено толково и подробно, сеньора Ана успокоилась,
а вот утром она была сама не своя, томило ее дурное предчув¬
ствие. Сердце вдруг сжалось, а потом бешено заколотилось —
пришлось прислониться к дверному косяку. Тут ее и нашел по¬
чтальон Антонио Кошиньо, захлопотал, помог дойти до
кровати.—	Э-э, сеньора Ана, — приговаривал он. — Что это с вами?
Эдак не годится. Глядите-ка, что я вам принес. Письмо! Пись¬
мо из Франции. Видите — марка французская!Сеньора Ана обомлела от радости.—	Так вот почему сердце у меня с раннего утра прыгает,
словно птица в клетке! Давай письмо, Антонио! Ну, что ты его
вертишь в руках, будто никогда не видал писем из-за границы?
Мало тебе писали из Америки?—	Да что вы, сеньора Ана! Разве можно сравнить амери¬
канскую марку с этой? Американцы ничего красивого сделать
не могут.Сеньора Ана прикрыла дверь и прямиком направилась к се¬
бе в спальню, а там пододвинула стул к ночному столику воз¬
ле изголовья, пошарила в япдике и достала бритву. Поглядела
еще раз на конверт и аккуратно взрезала его. Прав Антонио
Кошиньо: у американцев вкуса нет — достаточно взглянуть на
то барахло, что они присылают в посылках. Хотя духи у них
очень хорошие. Американские духи самые лучшие.Она осторожно достала письмо, развернула его и прочла.
Потом повернулась к резному изображению Спасителя, погля¬
дела на его скорбный лик, на горькие складки в углах гуо, на
восковые цветы, святую Терезу и Пречистую деву.—	Благодарю тебя, господи, благодарю тебя, пречистая,
и тебя, святая Тереза, вы услышали мои молитвы. — Она пере¬
крестилась, подошла к изголовью кровати, прижалась губами
к руке Спасителя.-Неизреченна милость господня.285
Еще раз перечла письмо, и еще раз, и еще.С того дня началась невиданная суета: сеньора Ана бегала
по лавкам, покупая тонкое пол'отно, лакированные т)фли, пу¬
дру, туалетную воду. Как долго ждала она известия о благопо¬
лучном прибытии Пьедаде во Франции. Габриэль, пасынок
сеньоры Аны, самолично отвез туда свою сводную сестру...—	Габриэль мне как родной. Он знает, как мне трудно бы¬
ло вырастить четверых одной, без хмужа.—Она молитвенно
сложила руки и возвела глаза к потолку. — Господи, упокой ду¬
шу Шико. Габриэль — истинный ангел-хранитель: он и денег
мне присылает, и подарочки хорошие...—	Как же вы не боитесь дочку отправлять так далеко, так
надолго, совсем одну? — спрашивали ее к\мушки перед отъез¬
дом Пьедаде.~ А чего же мне бояться? Габриэль все >строит. Пьедаде
поедет сейчас, через два года — Жукинья, потом Мария Анто-
ниета, а потом уж переберемся и мы с Шикиньо.—	Дай вам бог, дай вам бог...Кумушки попрощались и разошлись, а когда через несколь¬
ко дней они встретились снова, Пьедаде бььта уже в пути.
Сеньора Ана заливалась слезами: вот уж не думала она, что
станет так убиваться в разлуке с дочерью.—	А что делать, кума? Так больше жить нельзя. Сама
знаешь: семь лет засухи. Живем только на ренту, а она кро¬
шечная, да еще тем, что арендаторы пришлют: то бананы, то
корзиночку яиц, то манго, то две меры зерна. Вот и все наши
доходы.—	Я и сама еле свожу концы с концами. Если б не веночки
для покойников да не кружева на постельное белье, то хоть
пропадай.—	Если дочка мне пришлет немного денег, я, пожалуй, от¬
крою свое дело. Можно вот крюшон продавать. Какие-никакие
все деньги.—	Если и вправду надумаете, я вам дам рецепт: в широко-
горлый сосуд наливаете полтора литра грога — можно даже
один литр, — потом добавляете на три четверти меда, два боль¬
ших лимона, а потом воды до краев...—	Нет, зачем столько воды? — возразила сеньора Ана.—
Воды надо капельку — только чтобы мед разошелся...—	Сеньора Ана, да ведь это же на продажу! С таким крю¬
шоном вы в трубу вылетите! Знаете, сколько стоит килограмм
меда? А почем нынче лимоны?В таких вот разговорах, в подсчетах и мечтах проходили
целые дни. Письма от дочери стали приходить все реже, а Га¬
бриэль сообщил причину: Пьедаде влюбилась во француза. Он286
человек хороший, хоть и немолодой, девушка будет за ним как
за каменной стеной.Сеньора Ана и обрадовалась, и растерялась. Когда-то она
мечтала, что дочь придет к ней за советом насчет своего из¬
бранника, а потом они, сидя рядьш1ком, будут шить приданое.
А вышло-то все вон как. Прослышав о женихе-французе, по¬
явилась кума. Сеньора Ана сделала вид, будто рада ей без
меры, расцеловала и провела в комнаты.—	Не выпить ли нам кофейку? Мне что-то с утра
неймется...—	Что ж, сеньора Ана, от чашечки кофе не откажусь, но
больше ни-ни. Я ведь на минутку. Пришла поздравить. Пись¬
мо из Франции, правда?—	Правда-то оно правда, но как ты узнала? Я ведь еще ни¬
кому не успела сказать...—	Да и я ничего толком не-знаю! Слышала краем уха, что
Пьедаде нашла свое счастье, вот и прибежала поздравить. И,
кстати, узнать, как теперь будет с Теодоро.От таких речей сеньора Ана заволновалась. Ей хорошо бы¬
ло известно, что на почте творится бог знает что: вскрывают
конверты, читают письма, вынимают доллары, вложенные не¬
осторожным отправителем. Никто на этих почтовиков не жа¬
луется, вот они и творят что хотят. Но не на такую напали:
она им не спустит. Сеньора Ана подозревает некоего Жилбер-
то — он белый, кончил четыре класса, пятый не осилил, при¬
строился по знакомству на почте. Наверняка это он вскрывает
письма и ворует доллары. А иначе с каких это достатков он
каждый вечер сидит в кабачке Эркулано? Каждый вечер! И пи¬
во пьет! Мать у него уже год как вдовеет, пенсии никакой, жи¬
вет тем, что сдает комнаты приезжим школьникам — как пи¬
шут в объявлениях, «полный пансион и стирка белья» — да
и то пускает не всех, а только белых. Когда родственники Ар¬
мандо, у которого такой чудный голос, попросили сдать маль¬
чику комнату или угол, она забормотала что-то невнятное,
глаза у нее забегали туда-сюда, а потом сказала, что совсем
места нет, разве что в коридоре койку поставить... А через
день пустила к себе Арлиндо, сына доктора Фелисберто,
устроила ему райскую жизнь. Выходит, сыну плотника нельзя,
а сьшу доктора - пожалуйста?.. Сеньора Ана, кипя от негодо¬
вания на бесстыжих людей, что лезут в каждую щелку и суют
нос в чужие дела, уселась напротив кумы, налив кофе ей и себе.—	А при чем тут Теодоро?—	Ни при чем, сеньора Ача, совсем ни при чем. Просто все
знают, что он влюблен в твою дочь, да и она к нему
неравнодушна.287
—	Моя дочь никогда не обращала на него никакого вни¬
мания.—	Не сердись, кума, на мои слова: обращала! Еще как
обращала! Мать Теодоро даже на картах загадывала насчет
Пьедаде и своего сынка. Пьедаде выпала дальняя дорога за
море. Разве не сбылось?Ана раскрыла рот от изумления. Соседка-кума была счаст¬
лива, что сумела ее ошарашить: всякому ясно, что карты врать
не станут. Мало-помалу сеньора Ана успокоилась, решила эти
толки всерьез не принимать. Ее дочка выходит замуж за фран¬
цуза, и дети у нее будут с тонкими прямыми волосиками, с си¬
ними или зелеными глазами. Никакого Теодоро она и знать не
хочет! Пусть сплетничают, ей главное, чтобы дочка счастье
нашла.Габриэль писал: во Франции, в Тонон-ле-Бене на границе со
Швейцарией сейчас холодно. Люди здесь ходят в теплых баш¬
маках, в плащах и в перчатках. Сестрица Пьедаде связала мне
шапочку и шарф. Позавчера, в воскресенье, я повстречал зем¬
ляка — Мошиньо из Рибейры. Он пощупал мой шарфик, при¬
мерил шапочку и сказал, что отныне все барышни Тонон-ле-
Бена — мои, не устоять им перед таким щеголем. Мы очень
смеялись.Дальше Габриэль писал, что работает на лыжной фабрике,
он делает лыжи: придает деревянным заготовкам форму, со¬
стругивает все лишнее, а потом передает их дальше, другой их
отстругивает, третий полирует, последний уже привинчивает
крепления. А Пьедаде занимается тем, что приклеивает фа¬
бричные ярлыки и протирает каждую пару.«...Не беспокойтесь, матушка, насчет холода: сестрица еще
нанялась прибирать по утрам номера в гостинице, и за это хо¬
зяин разрешает нам ночевать в комнатке под лестницей, а там
всегда очень тепло...»Пьедаде писала, чтобы мать не вздумала готовить прида¬
ное, во Франции это не принято: там люди просто-напросто
идут в магазин и покупают все необходимое. И она, и Га¬
бриэль уже переселились из гостиницы в дом друзей, выходцев
из Санто-Антао, там она будет жить и после свадьбы; места всем
хватит. Жану сорок два года, он уже был однажды женат, но
развелся. Пожалуй, он чересчур ревнив, но человек хороший,
добрый, дарит ей шоколад; видятся они всегда только на лю¬
дях, вдвоем Габриэль их не оставляет да и хозяева дома
присматривают.У сеньоры Аны будто камень с души свалился. Дочка, вид¬
но, не забыла ее наставлений. Сеньора Ана не рассказывала со¬
седке о Жане: женщина она, конечно, незлая, но мало ли что.288
Как бы не сглазила... От сглаза не спасется никто, недаром
люди обвивают животик новорожденного черно-белой круче¬
ной ниткой. Тем, кто постарше, нитка уже ни к чему, но если
они заподозрят сглаз - кто-нибудь похвалит не от чистого
сердца или просто косо посмотрит — то надо быстро сложить
пальцами левой руки фигу. Фига — лучшее средство от сглаза,
отводит любое несчастье.Сеньора Ана хранила письма от дочери на комоде под сал¬
феткой или под ларчиком, где лежали ее украшения, время от
времени с наслаждением перечитывала их и не переставала ди¬
виться этой волшебной стране, где даже дети умеют говорить
по-французски. Она мечтала о том, что после замужества Пье-
даде откроет кабачок или кафе.Но письма от дочери приходили все реже — то ли ей лень
писать, то ли некогда, — и становились все короче: один-два
листка голубой или розовой почтовой бумаги с тисненным
в уголке букетиком: какой вкус у этих французов! Нельзя ска¬
зать, что Пьедаде безумно радовалась предстоящему бракосо¬
четанию, но ей не в чем было упрекнуть жениха, он был по-
прежнему мил и щедр, надарил ей всякой всячины, два раза
свозил в Швейцарию, благо тут рукой подать до границы...
Габриэль был откровеннее. «Матушка, вчера купил цветной те¬
левизор. До чего ж здорово! Видишь на экране людей в раз¬
ноцветных костюмах, все как в жизни. Телевизор стоит перед
моей кроватью, и если надо его выключить, только нажми на
кнопочку не вставая,— и все. Правда, замечательно?»Почему же Пьедаде стала писать реже? На то были свои
причины. Вначале девушка очень радовалась предстоящей
свадьбе, но потом как-то приуныла. Жан, конечно, очень до¬
брый и симпатичный, но она все чаще задумывалась о его воз¬
расте и о том, почему он всегда такой сумрачный и серьезный:
все подсчитывает, прикидывает, оценивает. Ей уже надоели эти
вечные разговоры о франках. Хотелось и посмеяться, и подура¬
читься, и подымить сигареткой, — разговоры жениха наводили
на нее тоску. Каждый вечер приходил Мошиньо из Рибейры —
веселый, беспутный парень, — приносил транзистор, и они лихо
отплясывали на пару, а Жан сидел на диване и улыбался. Тан¬
цевать он не любил, только наблюдал, как колеблется в танце
тело Пьедаде, точно огонек на ветру.Мошиньо иногда прижимал ее к себе покрепче, шептал на
ухо нежные слова, потом отбрасывал и ловил, как полагается
в танго и в негритянской румбе. А Жан все улыбался, покачи¬
вая головой в такт мелодии.День рождения Габриэля решили отпраздновать в доме зем¬
ляков из Санта-Антао, благо у тех появился новый проигры-10	Альманах «Африка», вып. 7	289
ватель. Пригласили приятелей Габриэля, крестницу Мошиньо
с мужем-швейцарцем (она совсем недавно вышла замуж за
двадцатичетырехлетнего парня, работавшего на пригородной
ферме) и еще двоих зеленомысцев, осевших в Швейцарии.Пьедаде приготовила коктейли: джин с вермутом, водка
с тоником и минеральной водой. Удалось даже купить зеленые
бананы, и к столу было подано национальное блюдо: отварная
рыба со сладкими бататами и тушеные бананы. Жан не привык
к такому количеству лука и чеснока: он вяло жевал рыбу, при¬
хлебывал пряным б)льоном и часто застывал в неподвижно¬
сти, глядя, как снует взад-вперед его невеста. Зато Мошиньо
веселился как никогда, часто подсаживался к Жану, заговари¬
вал с ним и угощал, заставляя отведать всего, что было на сто¬
ле. Рот у жениха горел от непривычно острой пищи; он часто
сморкался.Потом Мошиньо отодвинул стол к стене, включил про¬
игрыватель. «Потанцуем?!»Американский джаз перемежался самбами: один танец сле¬
довал за другим. Умаявшись, неугомонный Мошиньо забрался
на диван, схватил подушку и стал ладонями выбивать ритм,
как на африканском барабане.Пьедаде, веселясь от души, перетянула талию полотенцем,
принялась вращать бедрами, по обычаю женщин своей ро¬
дины...Вечеринка затянулась заполночь. Мошиньо не отходил от
Пьедаде ни на шаг, постоянно подливая ей и себе. Он совсем
потерял голову и то и дело шептал: «Пьедаде, зачем тебе этот
зануда Жан?.. Выходи лучше за меня...»Она наконец вырвалась из его лап, подошла к Жану и села
с ним рядом.—	Почему ты такой грустный? Тебе скучно с нами?—	Я ухожу, — ответил он, вставая.—	Почему? Подожди, я с тобой.Жан угрюмо шел по коридору. Возле двери в ванную ком¬
нату он замедлил шаги. Растерянная Пьедаде прижалась
к нему:—	Чю с тобой^ Жан? Ты сердишься на меня?Пьедаде еще теснее прижалась к нему, обняла его.—	Что случилось?Жан тоже обнял свою невесту, не снимая р\ки с ее талии,
мягко втолкнул в ванную. Пьедаде не издала ни звука. Жан
никогда особенно не домогался ее, и дальше поцелуев дело
у них не заходило. «Кажется, сейчас я распрощаюсь с девиче¬
ством,— подумала она. — Не все ли равно, сейчас это произой¬
дет или после свадьбы, ведь мы скоро поженимся». Пьедаде,290
придавленная тяжелым телом Жана, опустилась на холодный
кафельный пол. Даже сюда, в ванную, доносилась гремевшая
в гостиной музыка.В этот миг что-то блеснуло в его руке, но вскрикнуть Пье-
даде не смогла: Жан зажимал ей рот. В кромешной тьме толь¬
ко и виден был этот блеск да горели, как раскаленные угли, его
глаза. Пьедаде почувствовала обжигающий холод на шее.Пальцы жениха разжались, Пьедаде захрипела, потом, со¬
брав последние силы, крикнула. Глаза девушки вылезли из ор¬
бит, руки повисли как плети. Из перерезанного горла струей
хльшула кровь: заливая кафельный пол ванной, потекла из-под
двери в коридор.Жан встал на ноги, сложил бритву, открыл окошечко.В дверь >же барабанили. Габриэль монотонно выкрикивал:
«Открой, открой!» Несколькими сильными пинками швейцарцу
удалось высадить дверь, но войти они не смогли: мешало рас¬
простертое на полу гело девушки. Пришлось влезть в ванную
со двора через маленькое окошечко. Зажгли свет, и все оцепе¬
нели от ужаса. Страшная рана на горле Пьедаде тянулась от
уха до уха.Первым очнулся Габриэль. Нужно было вызвать полицию,
похоронить сестру, подыскать квартиру. Но никто во всем То¬
йоне не согласился приютить их — ни его, ни Мошршьо, ни по¬
кинувшую свой дом чету из Санта-Антао.Через месяц их уведомили, что им надлежит в трехдневный
срок покинуть Тонон-ле-Бен, а если они окажутся замешанными
еще в какой-нибудь истории, их немедленно вышлют из
страны. К счастью, Габриэль получил отпуск и отправился на
родину, чтобы утешить сеньору Ану.На причале собралась вся семья — сеньора Ана, Шикиньо,
Антониета, двоюродные сестры и братья, тетки, дядья. Все бы¬
ли в трауре. В письме Габриэль не решился рассказать о под¬
робностях убийства Пьедаде. Перед глазами у него до сих пор
стояла лужа горячей, пенящейся крови... и посреди нее убитая
Пьедаде.У порога силы оставили сеньору Ану: она разрьщалась.
Вдоль стен были расставлены стулья, на столе у распятия
горела свеча. Срок траура уже миновал, но сеньора Ана
дожидалась приезда Габрр1эля и не разрешала убирать ал¬
тарь. Все расселись по местам; стояла полная тишрша,
лишь изредка прерываемая чьими-то рыданиями. Габриэль
начал свой рассказ.—	Почему же ты не сообщил в полицию об этом негодяе?
Почему? — спросила сеньора Ана, когда он замолчал.10*291
—	я сообщил, но это ни к чему не привело... Я для них им¬
мигрант, пустое место. С такими, как я, официальные лица да¬
же разговаривать не желают...Он не стал рассказывать, как над ним измывались в комис¬
сариате полиции.—	Похороны были очень хорошие, матушка. Мы сняли
комнату для бдения. Долго искали, наконец четвертая нам по¬
дошла. Она была сплошь затянута белой материей. Все заботы
приняла на себя похоронная контора. Прислали цветов. Пьеда-
де лежала там два дня. Мы заплатили за все. Приглашенным
на бдение подавали чай, печенье, даже коньяк. Все было очень
хорошо. Стулья мягкие, штофные...У сеньоры Аны стало легче на душе: по крайней мере, Пье-
даде хоть похоронили как полагается. Одного она не могла по¬
нять: почему Габриэль не донес в полицию об убийце? Боялся,
что его вышлют из Франции? Так ведь все равно ему не жить
больше в Тононе.—	Я теперь поеду в Швейцарию, матушка. У меня там есть
друг, который мне поможет. Устроюсь в бар.—	Кто он, этот твой друг? — не выдержала сеньора Ана.—
Берегись таких друзей, Габриэль. Мою дочку твои друзья уже
погубили! Смотри, как бы и тебе не пришлось плохо...—	Я не знаю, кто этот человек. Я с ним не знаком. Мы
условились о дне моего приезда. Он будет ждать меня в сквере
у вокзала. Под мышкой у него будет газета... Я знаю пароль.Сеньора Ана не пожелала больше говорить на эту тему. Си¬
девшие вдоль стены родственники посматривали то на нее, то
на расписанный масляной краской потолок.Габриэль не мог сказать мачехе, что выбрал Швейцарию не
случайно, а для того, чтобы жить поблизости от Тонона. Он
решил отомстить за смерть сестры. Даже если придется спу¬
ститься в ад, первым туда попадет Жан.До него донесся шепот двух молоденьких родственниц:—	Какой красивый наш кузен Габриэль, правда, Луиза?—	Я бы не прочь уехать с ним во Францию, а ты?—	Замолчи, бесстыдница!На улице загрохотал барабан. Было Вознесение. Габриэль
подошел к окну. Глаза его были полны слез. Он смахнул их
ладонью и снова сел рядом с мачехой. Вечером он поедет
в Степ, оттуда виден Птичий остров. Он поглядит на островок,
который возвышается над водой в нескольких сотнях метров
от берега. Он успокоится, он вновь обретет твердость духа —
она так нужна ему теперь.Перевод с португа гьского
А. Богдановского
Стихистихи РАЗНЫХ СТРАНВ последние годы на афри¬
канском континенте появилось
много новых поэтических имен.
В тех странах, которые вступили
на капиталистический путь раз¬
вития, пустили пышные всходы
социальное неравенство, корруп¬
ция, взяточничество, грубое наси¬
лие. Рисуя обобщенный портрет
Лагоса, молодой сьерралеонский
поэт Тамба Нинимба Комба гово¬
рит и о сверкающих огнях реклам,
и об «ужасе» и «неуемной алчно¬
сти», которые бродят по улицам
города. Те же контрасты, но в бо¬
лее конкретном, зримом вопло¬
щении становятся темой творче¬
ства и угандийского поэта Остина
Букеньи. В своем стихотворении
«Один и тот же мир» он пишето	работающих в поте лица каме¬
нотесах и рядом с ними праздных
богачах, прохлаждающихся на
балконе. Впрочем, О. Букенья уже
предвидит наступление времени,
когда «грянет гром, ливень смететлачуги... И рука нанесет... удар».
Есть свои проблемы и у стран,
которые избрали некапиталистиче¬
ский путь развития. Танзанийский
поэт Фредди Мача призьгоает к
борьбе с нечестностью, за высо¬
кие моральные идеалы. Идя в
своем радикализме еще дальше,
Питер Стюарт, поэт из Лесото,
открыто говорит о «гниении серд¬
цевины капитализма», упоминает
имя великого Ленина как вопло¬
щение всех надежд трудящихся.
Разумеется, творчество молодых
африканских поэтов не исчерпы¬
вается гражданскими мотивами,
они пишут и много лирических,
философски раздумчивых стихо¬
творений. Порой им, может быть,
недостает опытности, зрелости, но
ведь эти поэты еще в самом начале
своей поэтической деятельности.
Во всяком случае, по их стихам
уже можно представить себе зав¬
трашний день африканской поэ¬
зии.293
Ансумани СумахАнс у мани Сумах (род. в «Минуточку, о боже^>. ^ Kenya
1947 г.) — гвинейский поэт. Сти- Literature Bureau, 1981.
хотворение взято из сборникаЕДИНСТВОНа вершине горы Королевы Виктории
На вечном льду
Среди облаков
Бродящих по небу
На высочайшей вершине Африки
Разрастается веское слово
Единство.Единство я кричу твое имя
Килиманджаро кричит твое имя
А эхо дробится в горах
Гора Кения отвечает
Единство.Эхо взмывает ввысь
Гора Фута Джаллон отвечает
Единство.Разобщенный народ великого Шаки i
Сотня людей деленная на сто
К вам взывает Единство
Разрастается эхоГрохочет с горы Королевы Виктории
Взмывает ввысь
Несется с югаК палящим просторам Севера
С востока запада севера юга
Народ сотня людей деленная на сто
Объединитесь немедля
И как один возгласите
Единство.Стихи для этой подборки переведены участниками группы семина¬
ра молодых переводчиков (руководитель А. Ревич) при творческом
объединении художественного перевода МО СП РСФСР.1 Шака (Чака; ок. 1787— 1828) — з>лусский вождь, объединитель
племен.294
Остин БукеньяОстин Букенья (род. в	взяты из сборника «Минуточку, о1944 г.) — угандийский поэт, дра-	боже». © Kenya Literature Bu-матург. В настоящее время жи-	reau, 1981.
вет в Кении (Макерере). СтихиОДИН и тот ЖЕ МИРАлый персидский ковер ласкает пол; помпезные стулья
Выстроились полумесяцем вокруг столика;Скатерть бела, как цветок кофейного дерева,И своей вышивкой ослепляет весь балкон,Когда в нее смотрится солнце —И от него, от этого солнца, на спинах каменотесов.Что вкалывают под балконом.Проступает пот; он мешается с каменной пылью.
Взметающейся в такт ударам по камню.А на балконе болтают все громче — о танцах, о фильмах,
Романах, футболе, автомобилях и сексе,О свеженьких, обалденных дисках из Рима.Возглас работяг: «Эй, разом!» — переворачиваемая глыба
Послушно и глубоко врезается им в ладони.А сверху: «Горластый сброд!»Сердятся на балконе: дружный возглас «Эй,разом!» мешает беседе!Официант, весь в безжалостно белом,Склонился над столиком с кофе.Вниз} безысходно-отчаянное «Эй, разом!»Застревает в иссохших глотках.САМО СОБОЙБоюсь рабочих: они копошатся в колкой траве
И кишащей червями грязи; уходят чуть свет, приходятзатемно;Уносят семена, приносят взрывающиеся от зрелости плоды.А я эти плоды ем.Обливаются потом в душных цехах.Их оглушает грохот машин и грозный визг пил;295
Жуют маниоку, пьют воду из проржавевшего крана,И опять за работу: собирают «мерседес-бенц».А я разъезжаю на «мерседесе»,Украшенном яркими вымпелами и проволочнымичертиками.Рабочие мне рукоплещут ладонями, вспухшими отмозолей,А я давлю их детей.Они строят свои ульи,Подчас из костей погибших собратьев.А я долблю, прожужжал им ушиПро дешевизну жилья в госкоттеджах, образование иразновсякие их праваА еще — совращаю их дочерей.Взращенных в прогнивших, вонючих бараках
И мечтающих упорхнуть оттудаВ эту сладкую-пресладкую, прекрасную-распрекрасную жизнь.И я призываю рабочих к единству.Хотя знаю: не увидят, не услышат, не поймут.Грязь и пот залепили им уши.Электросваркой выжгло глаза.Не убедит их моя бесцветная речь.Но день придет: грянет гром,Ливень сметет лачуги.Вымоет грязь из глаз и ушей.Силу вольет в одряблевшие мьшщы,PI рука нанесет ждущий своего часа
Удар.Фрэнсис БарасаФрэнсис Бараса — кенийский сборника «Минуточку, о боже»
поэт, новеллист Стихи взяты из © Kenya Literature Bureau, 1981РОСТСолнце легло на курс
И степенно, неторопливо
Плывет по сияющей мирной дороге:
Взойдет - зайдет;Восход — закат;296
и так день за днем;И так без конца.А где кончится путь — неведомо.
И с каждым восходом
Я рос и мужал.Вместе со мной рос весь мир,
Познавая то, что познавал я.ВОЙДИ, новый год«Прощай, прощай, старый год!»А потом —«Войди, войди. Новый год!»Так мы пели все вместе, хором;А на наших влажных, вялых губах —
Заемная, вымученная усмешка —Притворялись, что счастливы.Но чего-то нового ждем.«Войди, Новый год!»И пришел Новый год.Вот бы и впрямь с ним пришло
Что-нибудь новое!«Войди, Новый год!»Мы вписали последнюю строчку вдневник.Пришел ее срок.И другая, новая строчка, как толькозатянем :«Войди, Новый год!»На очереди.Старый лист вянет и умираетКаждый раз, как затянем: «Войди, Новыйгод!»А новый, здоровый листок веселопробиваетсяНа самой верхушке дерева.297
«Прощай, старый год!»«Войди, Новый год!» —с хмурой улыбкойя слушаю это.
Мне, старику, слезы жгут глаза.Этот распев воскрешает во мне
Старые, добрые воспоминания
О славных, минувших днях.Больно смотреть, как этот лист
Увядает и умирает.Только что мне было девяносто,А едва затянули «Войди, Новый год!»И мне, глядишь, девяносто один.Веки мои смежаются,И изменяет слух.Не говорите об этом — сам знаю.В дневнике я — последняя строчка,У подножия дерева — пожухлый, иссохшийлист.Да, я увядаю; поют:«Войди, Новый год!»И я сознаю — время мое позади,Потому что проклюнулся новый лист намакушке дерева.
Чтоб воцариться после меня.Питер СонгаПитер Сонга — танзаний- сборника «Минуточку, о боже»,
ский поэт. Стихи взяты из © Kenya Literature SSureau, 1981.ВОЗВРАЩЕНИЕЗдесь тени так черны и глубоки;При лунном свете черно-белой лентой
Река змеится среди глубоких черных теней.
Легко дышать, слегка шуршит листва.
Ухает сова, вздыхают коровы,Звенят цикады, шепчутся людские голоса.298
Нитка теплого бурого дыма стремится к луне,
Иногда опускается, опутывает все вокруг.Чей-то сдавленный кашель, вскинутое лицо. Все такзнакомо!Я прячусь здесь.Вдыхаю смешанный запах навоза и дыма.Я вернулся из мест, где на выжженных песках
Ничего не взрастишь, как ни бейся.Где дышат, вздыхают, пульсируютгорода-привиденья.
Где забыться можно лишь ночью, ка крыше.Мы когда-то покинули отчий край вместе с ветром,что унес саранчу,—
Искать лучшей жизни, сулившей мед.Ядовит оказался мед. Сладкие бредни!А теперь меня гложет стыд — впору крикнуть:«Вы сызмала знали меня, запахи, тени и голоса —
Да, я виновен! Но прртмите меня,Я здесь, я прячусь: дотянитесь, отыщите меня!»СВЕТЛЯКИ И ПАДУЧИЕ ЗВЕЗДЫВспышка звезды;устремленный к земле
Свет падучей звезды,
рассекающий небо.Знаменует судьбуот рожденья до смерти.Коротка жизнь,что была прожита
В ревнивой радости,
без размышлений.И ты, весь во власти чуда,
Несбывшийся художник —а мог бы стать настоящим,Если бы чья-то бесстрастная рука
не смазала, не зачернила
То, что твой неуемный разум
Прежде отражал, как зеркало:
двойные образы сущего.
Светляки и падучие звезды
возникают, пропадают, обманываюттебя.299
Ночной звездопадструится и мягко мерцает,Гладит черную одержимость.Пульс ночи всевластен —лихорадит плоть, как кипящая кровь,
Плывут полурешенные вопросы;Светляки и падучие звездывозникают, мерцая, и растворяются.
Полу обманывая тебя.Представления и понятия,мелькая в размытом «ничто».Взрываясь, рождаюткристально-чистую яркость:Светляки и падучие звезды,мощные, но преходящие страсти.Несут обман, либо полуобман,
либо необман.Перевод с английского
М. РедькинойМарджори Олудхе МакгойеМарджори	Олудхе этесса, издате гь © Heinemann,Макгойе — кенийская по- 1983ТРЕБОВАНИЕ ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ НГУГИ ВА ТХИОНГО iПришла пора для скорби, пришла пора для песни.
Гудит, как провод, воздух; гремят, сшибаясь, вести
О загнанной любви, замученной надежде,О страхе и страстях в смирительной одежде.Пришла пора для скорби, пришла пора для песни.Земля еще жива и замереть не может.Вот сотни муравьев свои запасы множат.Не слышимы никем; но это копошенье
Способно разбудить и привести в движенье
Всю землю, что жива и замереть не может.Хруст веток под ногой. Нар>тпено молчанье.Кто лётом, кто ползком тщедушные созданья1	Стихотворение написано в период, когда известный кенийский
писатель Нгуги Ва Тхионго находился в тюрьме300
Влекутся к солнцу. Сук сухой скрипит уныло
О том, что надо жить, но не осталось силы.Вверху, внизу снуют тщедушные созданья.Вода бежит с горы, бурлит и обещает
Достаток, но опять чего-то не хватает.Вода уходит в землю, чтоб в трубах задохнуться.
Одними лишь слезами посевы не напьются.Вода уходит в землю, чтоб в трубах задохнуться.Слова о братстве всходят и гаснут. Эхо, смейся!
Застигнуты молчаньем, мы никогда не вместе
(Лишь где-нибудь в земле и высеченных в камне
Словах, впитавших свет и выпивших дыханье).
Застигнуты молчаньем, мы никогда не вместе.Нам нужен сильный голос и долгое упорство.
Раскованное слово и ненависть к притворству;Нам нужно, чтоб душа добром отяжелела.От нас уходит гордость, мы робки и несмелы.Нам нужен сильный голос и долгое упорство.Отцы, наш край широк, здесь люди с разной кожей.
Атласной или жесткой, чертами лиц несхожи.У всех свои заботы, свой скот, свое наречье
(Ведь было же одно когда-то — человечье).У всех свои заботы, свой скот, свое наречье.Не вправе ль человек чтить родовое имя?Не вправе ль человек быть с ближними своими.
Идти своим путем, носить свою одежду?Обязан ли бежать и оставлять надежду?Не вправе ль человек носить свою одежду?Мы слышим лай собак, и как пески скрежещут,И как гремит прибой, шаги усталых женщин.Что в поисках воды бредут в пустынях голых.Шум, крики, лай собак, но где свободный голос?
Шум, крики, лай собак, но где свободный голос?Пришла пора для скорби, пришла пора для песни.
Земля еще жива и замереть не может.Не вправе ль человек быть с ближними своими?Нам нужен сильный голос и долгое упорство.Пришла пора для скорби, пришла пора для песни.301
Тамба Нинимба КомбаТамба Нинимба Ком- С Heinemann, 1983.
ба — съерра геонский	поэт.ЛАГОСНаша птица снижается, и у меня падает сердце.Я впиваюсь глазами в разноцветное созвездию внизу,страну моих снов.
И кто-то прощается в репродуктор, желая мнесчастья.Я думаю о пластмассовых улыбках бизнесменов,Пока встречающий меня произносит какие-то слова.И вот он шагает впереди — мой хозяин в этомневедомом мире
Потом мы едем — два километра, выкладывай десятьнаир.Ночь сверкает огнями, ослепительная, как день.Земля дрожит под колесами, воздух дышит
Аммиачными испарениями. Лагос не спит.Но мне ведь хотелось увидеть его под солнцем.Люди спешат по улицам, как тысячи муравьев.Лица улыбаются товарам, отворачиваясь от лиц.
Крикливые голоса сливаются в громком гуле.Ветер несет тела, как песчаную пыль.Лагос обрушивается на них. как ливень в сезон,Лагос, живой для мгновенья и мертвый для души;
Вечный поток — антенны волос направлены в небо.
Чьи-то нечистые руки прячутся под агбадой,Лагос, шаги вчерашнего дня, заглушившие сердце.Пойте и дергайтесь в этом ритме, ритме безумья.Лагос, мы покупали воду, измучась жаждой, ипопросили налить полней.
«На сочувствии не заработаешь», - был ответ.Лагос, кто-то рассказывал мне про Нью-Йорк иПарижНечто подобное: в них не найдешь состраданья.302
Необходимо вливание новой крови, нашей крови,Лагос?Только что бы сказал Одудува^ восстав из мертвых?Возле мрачной громады Картер-бриджа-равнодушная улыбка походит на оскал.
На блестящем острове Виктория ^ ничье дыханьене остается чистым.
В Лагосе жизнь раскалывается, как стекло,стоит закрыть глаза.
В Лагосе ужас рыщет по улицам голоднымгепардом,И неуемная алчность растет под огнями.Грейс Бирабуа ИшаразаГрейс Бирабуа И шар а- профессии учительница. ® Hei-
3 а — угаидийскач поэтесса, по nemann, 1983.СВЕТ СВЕЧИТы помнишь?Или забыл, как пустяк?
Помнишь тот легкий ужин
При свете свечи?Ветер дул сильно в ту ночь.
Пламя дрожало.Клонилось.У нас было только
Тепло наших плеч,И только свеча
Горела в ту ночь.Ты помнишь?Мы сидели —Ты, я, дети -
Мы сидели.^ Одудува — родоначальник, вождь племени йор>ба.2	Картер-бридж — название моста.^Остров Виктория — район Лагоса, где находятся дипло¬
матические миссии и другие учреждения.303
Наши тени слились в одну —
Единство, подобное
Свету свечи!Пламя,Фитиль,Воск -Старый симбиоз, обновленный
Нашим присутствием.Ты, я, дети —Мы были неповторимы.Мы были вечны в ту ночь.При зыбком свете свечи.Как мы смаковали
Обычный ужин!Дети просили добавки,И ты сказал:«Не каждый день бывает такое.
Дай-ка и мне еще».Потом мы смеялись,Мы ели.Мы спали,И наша свеча
Горела сквозь ночь.Ты помнишь?Разве ты мог
Забыть?Надир ТхараниНадир ТX ар а н и — танза- (О Heinemann, 1983
нийский поэт, студент.ПРОТИВ стиховИтак, я пишу
о потеющей коже,
ребрах, камнях,
я хочу передать вам
запахи,
звукикаждого дня;304
я пытаюсь сказать,
что земля эта — наша,
что глаза могут лгать,
что солнце огромно
и жажда безмерна,
но кто из вас
видел слово,
сломавшее камень?В ЗАЩИТУ СТИХОВслова не сломают камень,
слова не отмоют грязь,
но только словами
можно сказать:
все, что создали
наши руки,должно быть в наших руках.Перевод с английского
Т. ГущинойБрайт БлевуБрайт Б г ев у — ганский по- ский язык впервые. (С, Неше-
эт. Стихи переводится на рус- mann, 1983РЖАВЫЙ ЧЕРНЫЙ ФОНАРИКIЗаржавевший черный фонарик.Он лежит на табурете колченогом.
Освещая пыль, в которой мы играем.
Светом чистым, как кристаллы соли;
Он — как маленький маяк средь океана;
Так пылает помидор созревший.Так шар молнии пылает над саванной.305
IIЗаржавевший черный фонарик,Он дрожит в моих усталых пальцах,
Освещая нашу вьющуюся тропку
Светом чистым, как кристаллы соли;
Он — как стеклышко в мешке, средьчерных углей;
Так пылает помидор созревший.Так кочевника очаг пылает.IIIЗаржавевший черный фонарик,Он свисает с моей ветхой кровли.
Освещая нашей хижины убогость
Светом чистым, как кристаллы соли;Он — как звездочка, глазеющая с неба;
Так пылает помидор созревший,—Так пылает лунный свет на волнах моря.Доминик ОфориДоминик Офори - сьерра- щим. © Heinemann, 1983.
яеонский поэт, работает с гужа-ТРУЖЕНИКИВглядываясь в ваши суровые лица
Всматриваясь в изрытый временем гранит вашихлбовСилясь заглянуть внутрь монолита вашейсущностиЯ вижу только тщету житейских невзгод
Я не нахожу даже следов вашего дыхания нигдев воздухеВаше дыхание закупорено в подвалах банковВаше дыхание потоки потаОбещание прозябанья длиною в жизньИтак такова реальность как странно но как реально
Ощущение одиночества ощущение голода
И то чувство когда рука
Проскальзывает в дыру в кармане306
я бреду и со мною мое виденье
Пядь за пядью перемещаюсь
Мощью ударов своего сердцаИз силы источаемой вашими заскорузлымипальцамиПроистекает блаженство ГосподО	легковерные долготерпеливые люди
Все мы бедны, понимаете, все мы во власти
Зыбких надежд, изнурительной бесконечнойработыА наши чаши наполнены пеной лживых посулов
Верно это и есть торжество Изобилья
Обещанное нам на последних выборах?Сияй! Сияй! Сияй!Не откажи нам в тепле, о великое солнце
Пока мы греемся тут внизу все вместе
Это единственное доступное нам утешенье
Да будут мучения наши силою нашейРазговорами и писаниной ничего не докажешь
Разговорами и писаниной ничего не добьешься
Есть ли хоть что реальней дырявых карманов
Или кашля от удушливого суховея
Или голода, обжигающего желудок,Или унылой очереди в день получки
Или муравья что тащит зерно за зерном
Бесконечные годы: была бы сыта самозванная
Мать-Царица?А когда иссякнет и пот что от вас сохранится?
Сполохи темные на ветру?Но все же бывают мгновенья когда капли пота
Вдруг обращаются в песнюИ тогда обязательно должен быть рядом некто
Терпеливый как вы и как вы голодный
Он и запишет песню307
Амин КассамАмин Кассам — кенийский ликовалисъ на русском языке,
поэт. Работает журналистом. © Heinemann, 1983.Его стихи неоднократно пуб-НЕОНнеон сияет в небе нашем
в ночи во славу боак^
фиата и иных богов
мы говорим глядите
какая красотища
и тянем руки
за их дарами
поутрукогда безжалостное солнце
в клочья разрывает темень,
как будто шлюха
с безволосой головы
парик срывает,—
и мы уставясь в землю говорим
в лавках нет рисаПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ЖЕЛАНИЯискрыжгуткак брызги кислоты
иль капли масла
с раскаленной сковородки
но если сталь
взрезает сталь взрываясь
фонтаном звезд
то так и манит
схватить руками
эту красоту
хотя онапрожжет насквозь ладони1	Б о а к - «Бритиш оверсиз эйруэйз корпорейшн» (ВОАС). - Бри¬
танская авиакомпания, обслуживающая маршруты за пределами
Европы.308
Джералд Маджелла Мбугеерамула МатовуДжералд	Маджелла фессии — учитель. Стихи пере-Мбугеерамула Мат о- водятся впервые. © Heinemann,
в у — угандийский поэт. По про- 1983.НЕ КО ВРЕМЕНИГ осподи,Не поспешил ли Ты с пришествием?Ведь оно было задолго
До расцвета науки и техники.Разве Ты не желал бы, чтобы Благая
ВестьРаспространялась
По всей вселеннойБыстрее и с меньшей затратой энергии
И без помех со стороны
Непонятливых учеников, —Сколько раз Ты изъяснял им слова
Твоего Завета, но они по-прежнему
Их извращают,Разделяя тело Твое
На множество сект?Дождался бы радио.Телевидения, магнитофонов, самолетов
(Или же побудил бы людей изобрести
все это пораньше).Обходило бы Твое Слово
Сразу всю землю.Чудеса можно бы заснять на пленку,И показывать их по телевизору
Любому Фоме Неверующему,В любом глухом углу.Нам пришлось бы по вкусу вновь и вновь
Видеть в ночь Твоего торжества
Искаженные ужасом лица стражей
У отверстого Гроба.Не снизойдешь ли Ты снова?Молим Тебя, покажи на сей раз.Как превращать воду в вино,А камни в хлебы.Ибо столько пересохших глоток,Г осподи,И столько чахнущих тел,309
Фредди МачаФредди М а ч а — танзаний- перевод чгпсч впервые. © Heine-
ский поэт Работает журналы- mann, 1983.
стам. Стихи на русский языкХУДОИСНИК и ЖАЛУЮЩАЯСЯ МАТЬПока я сижу сочиняя замысловатые вирши
брожу по проспектам записанных песен
пляшу на подмостках вечерних концертов
бренчу на гитаре и на барабане стуч> в так г
мелодиям или стихамунылый вопрос тянет руку
жалким жестом измученной женщиныЧем накормлю я сыночка? вопрошает мать
а где взять деньги на хангу^
на рис и бобы и на обувь
на такси чтоб свезти брата в больницуПока я купаюсь в волнах мелодии флейты
рука спешит записать мотивы со слуха
а шею мне душит галстук вечерних концертов
унылый вопрос наблюдает за мной весь в слезах
и тянет рукуЧем накормлю я сыночка?Она не плачет и не смеетсяона глядит на мою поэзиюи остается голоднойничего в ней не находяа я продолжаю писать стихипреследуемый ее молящим голосом.ЧЕСТНОСТЬМолодой клерк перебирает судейские бумаги
Где-то над столом муха ж-ж-ж
А за окном стихают
гудки автомобиля^ Ханга — женская национальная одежда в странах Восточной
Африки.310
Молодой клерк озабочен
его беременная жена
беспомощная
бессильнаясейчас на койке в больнице на Оушн-роуд
В ушах его сердца — ее умоляющий зов«Кому нужна твоя честность», — еще жужжитхищный голос
толстопузого господина который только чтовышелсоблазн пляшет -в крови клерка
размахивая знаменами
тысячешиллинговых банкнотпотом ни нужды
ни забот о таксимать с младенцем вернется в дом
в комфорт и уютИ вдруг бумаги разлетаются в клочьябелые лоскуты нагло скалятсярадуясьжеланиючиновной особыкоторое в этот мигосуществилосьОНА-ЭТО ВСЕприкури ты хотел закурить
разведи очаг чтоб испечь хлеб
поверни ключ зажигания надо ехатьэтот огонь — она!протяни руку приятелю
наклонись за ведром с водой
вставай пора на работуэтот порыв — она!возьми барабан и гитару сыграй
обними ту что любишьподставь свое тело ветру с Индийского океана
это настроенье — она!311
сунь руку в карман там деньги
пусть врач наложит гипс сломана рука
ответь на вызов недругаэта сила — она!опусти глаза тяжелое время насталовосстань с тебя хватит лживозмутись неправдой радуйся свергли тиранаэто чувство — она!ОНА-ЭТОТ ОГОНЬ!ОНА-ЭТОТ ПОРЫВ!ОНА - ЭТО НАСТРОЕНЬЕ!ОНА - ЭТА СИЛА!ОНА-ТО ЧЕГО ТЕБЕ НЕ ХВАТАЕТ!
ОНА-ЖЕНЩИНА!Питер СтюартПитер Стюарт — поэт из Стихи переводятся впервые.
Лесото. Работает учителем. © Heinemann, 1983.ЖЕНЩИНАЖенщина в африканской деревне.Нет денег, чтобы учиться.Вечно неможется малышам.Вот и уехала в город, хочется ей приодеться.
Двое мужчин пристают к ней, четыре раза
она теряла работу.Пять человек родных ночуют у нее; работа —шесть дней в неделю.
Ноги распухли, она без ума от диско.Мать умирает в деревне.Одна и есть у нее драгоценность,хранимая в сердце,—Ленин,Духовная суть, ореол, предвещанье величья.А там, в деревенских садах собирают плоды.312
Не так уж и много нам надо для полнотыжизни —Хватило бы просто любви, но без конца и безкрая.Она готовит еду, пар рвется из-под крышки,вся страна — как бурлящий котел.
Людям бы жить и жить, а не умирать бесполезно.
Сгущается тьма над страной, она обнищала,
ее угнетает страх.Найдут ли обездоленные в себе силы
Стать революционерами?По ту сторону пропасти из океанов и языков
Гниет сердцевина капитализма,индустриальная культура ветшает.Ни один вопрос не находит ответа, истощаютсяресурсы,распадаются общины.Неужто история каждой из них —просто набор случайностей,
а не продвиженьепо пути ВСЕОБЩЕЙЛЮБВИ?Кобена Эйи АккуаКоб ена Эйи Аккуа - ган- Стихи переводятся впервые,
ский поэт. По профессии юрист. © Heinemann, 1983.БЕРЕЖНЕЙУж если ломаете, братья, старайтесь побережней.
Ведь здесь жили люди.И не всегда глинобитные эти стены
были годны лишь на снос, чтоб их рушил
бульдозер,ровняя место под автостраду.Небу лишь ведомо, что за шрамы
на этих ободранных стенах; память
о прошлом; в этих стенах
жили, любили, ссорились и мечтали.313
Сюда возвращались по вечерамк скудному ужину;строили планы, ждали приходалучших времен; и, как оказалось, напрасно.Были те люди очень на вас похожи:
радости те же, и те же печали.Но вот однажды им велено было уйти,
то есть начать все сначала, но уже не здесь.Но не расстраивайтесь. Сантиментытеперь ни к чему. Вам ведь надозаработать себе на хлеб. Что ж, сносите лачуги.Только, прошу вас, ломайте побережней.Здесь жили люди.Перевод с английскогоА.	Кавтаскина
РоманК роману П. Абрахамса «Горняк»О раннем po\faKe Питера
Абраха^1са «Горняк» писали до¬
вольно много. Но сильнее всего
в мою память врезались слова
замечательной южноафрикан¬
ской публицистки Рут Ферст,
сказанные ею во время нашей
краткой встречи в Мапуту в фе¬
врале 1977 года. «Если хотите
пообстоятельнее разобраться
в истоках освободительного
движения в Южной Африке,
убедиться в его закономерности
и неодолимости, прочитайте ро¬
ман Питера Абрахамса «Гор-
няк», главные герои которого —
африканец Кзума и ирландец
Падди. — посоветовала она. —
Идея сплоченности рабочих
всех рас, во имя которой они
пошли за решетку, в наши дни
становится решающим факто¬
ром борьбы за свободу моей
родины. Пророческий роман!»Питер Абрахамс и впрямь
обладает даром предвидения.
Его произведения взрезают
пласты жизни и времени, от¬
крывают Южную Африку в раз¬
ных социальных и временных
измерениях: такой, какой она
бьыа, какой стала и какой бу¬
дет. Типичность мастерских
динамичных зарисовок южно¬африканской дейс гвительности
подтверждена	временем —главным судьей жизненности
и художественности литератур¬
ного произведения. Романом
«Горняк» писатель основал те¬
чение критического реализма
в южноафриканской литерату¬
ре. Хотя книга увидела свет
в 1946 году, ее злободневность
и сила воздействия на умы
и сердца читателей отнюдь не
ослабевают. Роман, запре¬
щенный, как и другие произве¬
дения П. Абрахамса, в расист¬
ской ЮАР, очень современен
по своему идейному заряду
и достоверности созданных
образов.«Г орняк» — первый роман
о рабочем классе Южной Афри¬
ки, о зарождении в трудящихся
антирасистского и классового
сознания в период, когда власть
там захватывала Национали¬
стическая партия, провозгласив¬
шая официальной политикой
доктрину апартеида. Роман по¬
зволяет уяснить первопричины
и характер нынешних крупно¬
масштабных революционных
выступлений всех расовых групп
населения против зловещей си¬
стемы расовой сегрегации.315
Кзума, герой романа, —один
из тысяч южноафриканских ра¬
бочих, покинувших деревню ра¬
ди города и включившихся
в сферу новых социальных от¬
ношений. Деревни как таковой
в романе нет, но она составляет
дальний, закадровый, но по¬
стоянно ощущаемый фон, на
котором разворачивается дей¬
ствие. Каждый персонаж (даже
уроженцы города) носит на себе
следы распада общинных, пле¬
менных отношений и необуз¬
данного натиска урбанизации.
Кзума воплощает в себе чаяния,
разочарования и беды отходни¬
ков, не нашедших в городе при¬
зрачного счастья и превратив¬
шихся в пролетариев, для ко¬
торых уже не суть важно, какой
у них цвет кожи, из какого они
племени, откуда — с Севера или
Юга — пришли на рудник или
завод.Люди, приютившие Кзуму,
привлекают своей душевной те¬
плотой. Сколько хорошего за¬
ложено в них от природы [
Сколько остается нераскрытым,
растрачивается впустую! Жизнь
обитателей Малайской слободы
и рабочих прииска убога, жал¬
ка, унизительна. Беспросветная
бедность, забитость, глухое не¬
вежество, беспутное веселье,
пьянство, драки — вот и все, что
выпало на их долю. Обстоя¬
тельства требуют от них слепо¬
го подчинения. Даже самые
энергичные, обладающие креп¬
ким, волевым характером, вро¬
де содержательницы незаконной
пивн>тпки-ночлежки Лии, оди¬
ноки, не имеют ясных целей,бессильны изменить что-либо.
Их роль разве что только
в том, чтобы намекнуть на по¬
тенциальные возможности, ко¬
торые заложены в африканцах
и, несомненно, проявятся в гря¬
дущем. Люди топят свои боли
и чувства в вине. Однако каким
бы всемогущим, мстительным,
всеподавляющим ни было раб¬
ство, искра свободы никогда не
гаснет в сердцах человеческих.
Абрахамс веско доказывает эту
истину каждой строкой романа.Сам Питер Абрахамс после
ранней кончины отца вьшужден
был тяжелым трудом зарабаты¬
вать себе па хлеб. В 1939 году
двадцатилетний Питер Абра¬
хамс, зачисленный по офи¬
циальной расистской классифи¬
кации в разряд «цветных», по¬
кинул родину. Нет, не ради
личной выгоды! Это было трез¬
вое решение борца. «Мне нужно
было писать, говорить о свобо¬
де, а для этого надо было само¬
му стать свободным», — объяс¬
нял он мотивы эмиграции.«Стать свободным!» Нелег¬
ко поднять руку на собствен¬
ную психологию, пусть даже
рабскую, но насаждавшуюся
много поколений, перевернуть
в себе все нутро. Многие эпи¬
зоды из романа — наглядное то¬
му подтверждение. С горечью
отзывается Кзума о рабочих зо¬
лотого прииска и жителях Ма¬
лайской слободы, о «черных/>
и «цветных»: «...У них глаза
точь-в-точь как у овец». «А что,
разве все мы не овцы, только
что говорящие?» — в тон ему
вопрошает рабочий Нана.316
Кзума противостоит рабски
покорной толпе. В нем зреет
внутренняя сила, помогающая
ему перебороть присущий афри¬
канскому традиционному мыщ-
лению фатализм, он все время
размышляет, стараясь вникнуть
в тайны существования, оты¬
скать во тьме безысходности
ключ к свободе и счастью.
У него, верующего в совесть
и справедливость, нет страха
перед «господствующей расой».
В начале романа, во время
облавы, Кзума не медля дает
отпор блюстителю порядка, на¬
бросившемуся на него с дубин¬
кой. Все остальные пускаются
наутек при одном появлении
полицейского фургона, а он
остается. Когда его подруга,
а потом и возлюбленная Элиза
удивленно спрашивает: «А по¬
чему ты не убежал?», Кзума от¬
вечает просто, но огорошиваю-
ще для той среды: «Зачем бе¬
жать человеку, за которым нет
никакой вины?» Он поступает
так не вследствие социального
прозрения (до этого еще долгая
дорога), а по чисто человече¬
ским соображениям, которые
в определенных условиях могут
приобретать социальную окра¬
ску. Впрочем, социальный мо¬
мент здесь есть, и весьма суще¬
ственный: на безотчетном стра¬
хе миллионов ни в чем не
виноватых людей перед власть
имущими и держится общество
апартеида. В Южной Африке
наших дней этот страх изжи¬
вается благодаря людям, по¬
добным Кзуме.В романе, кстати, предстаетцелая галерея образов стойких,
несгибаемых людей: Кзума,
Падди, Ди, Лия, Мейзи, доктор
Мини — они стоят выше ра¬
совых предрассудков, поскольку
источник зла — в обществе, по¬
родившем расизм.Ценность любого челове¬
ка — эта мысль пронизывает ро¬
ман — определяют его корни,
степень его привязанности,
любви к родине. Ощущая себя
сыном своего народа, он всегда,
даже в самой, казалось бы,
безвыходной, запутанной ситуа¬
ции, найдет силы бросить вызов
поработителям. Мысленно и
в разговорах Кзума часто
вспоминает о деревне. «Когда
я вспоминаю родные места, ме¬
ня тянет вернуться туда», — вы¬
рывается у него однажды. Без
любви к отчему краю, как по¬
казывает автор, не может быть
ни любви, ни дружбы, ни до¬
стоинства, ни воли к борьбе за
свободу, ни самой свободы.
Кзума стремится быть прежде
всего человеком со свободным
сердцем, отринувшим расовые
предубеждения и вооруженным
классовыми идеями. В этом ему
неназойливо, истинно по-брат¬
ски помогает ирландец Падди.«Г орняк» — прежде всего
призыв к возрождению челове¬
ческой личности, но это также
и скорбь по слабым, падшим
душам. Причем для писателя
важно сцепление обстоятельств
падения персонажа, к которому
в общем-то он относится сочув¬
ственно, важно, чтобы читатель
непременно извлек надлежащий
нравственный урок.317
Формирование патриотиче¬
ского сознания Кзумы изобра¬
жено на фоне трагедии его лю¬
бимой девушки Элизы. Воспи¬
танная по учебникам и канонам
расистов, она хочет «жить, как
белые, ходить туда же, куда хо¬
дят они, делать то же, что де¬
лают они». «В душе я не чер¬
ная. И не желаю быть черной».
Наглядный пример того, как че¬
ловек, в сущности неплохой, до¬
брый, может переродиться, если
у него нет твердых моральных
устоев и принципов. Слабоха¬
рактерная Элиза мечется между
искренними человеческими чув¬
ствами и втиснутыми в ее со¬
знание стереотипами буржуаз¬
ного мира. Она, к сожалению,
не отдает себе отчета в том, что
мир вещей, если он подменяет
мир нравственной чистоты, со¬
вести, коверкает душу и жизнь
человека. Таких, как Элиза, не¬
мало среди африканцев, белых
и «цветных», в сегодняшней
Южной Африке, их исподволь
покупает, развращает, зазем¬
ляет пресловутое «общество по¬
требления», броские, но обман¬
чивые витрины которого едва
маскируют вопиющее неравен¬
ство.Дорога борьбы несовмести¬
ма с отказом от самого себя, от
своего народа, она пролегает
через сознание неразделимости
собственной судьбы с долей
всего угнетенного народа, со¬
знание личной ответственности
за его попранное достоинство.
Кзума уверенно движется к по¬
ниманию	необходимости
борьбы. Чтобы прийти к этоймысли, ему надо пережить
многое, в том числе трагедию
своих друзей — обитателей неза¬
конной пивнушки, а главное —
повстречать Лию, доктора Ми¬
ни, Ди, Падди, перевернувших
его мироощущение и взгляды.
Смятение и замешательство
долго туманят разум простого
деревенского парня, потрясен¬
ного бездушием и угнетатель¬
ской сутью капиталистического
города. Слова Падди и его воз¬
любленной Ди, выступающих
за равенство всех людей, на
первых порах не убеждают Кзу-
му: не способный пока шире,
философски, а не механически
оценивать жизнь, он видит
лишь пропасть между белыми
и черными. Вчерашний крестья¬
нин-общинник, он должен дора¬
сти до того, чтобы судить
о людях не по цвету кожи, а по
их социальному положению
и убеждениям. Кзума же внача¬
ле воспринимает всех белых как
целостн>то, враждебную афри¬
канцам силу. «Для меня суще¬
ствует только кюй народ», —
повторяет он.Авторитет вожака среди ра¬
бочих Кзума завоевывает бла¬
годаря острому природному
уму, способности держать себя
достойно, на равных с белыми,
подавать пример в труде. «Кто
не умеет работать сам, из того
не выйдет старшой», — учит его
Падди. Да и сами они, два
сильных человека, белый
и черный, сближаются, работая
под землей плечом к плечу.Одного	недовольстважизнью, своим >т1иженным по¬318
ложение1М слишком мало для
выковки подлинного борца.
И Кзума, пожалуй, не пошел
бы дальше фатального убежде¬
ния в том, что «надо терпеть»,
или, как гласит пословица зулу,
«что случалось прежде, случит¬
ся опять», если бы не дружба
и беседы с Падди, который по¬
советовал ему не бояться соб¬
ственных мыслей и, отбросив
расовые предрасс> дки, искать
людей, которые помогут найти
ответы на волнующие его во¬
просы о целях борьбы за сво¬
боду.Жизнь Кзумы, да и Падди
переворачивает катастрофа на
руднике, гибель их товари¬
щей — Йоханнеса и Криса —
вследствие нарушения админи¬
страцией правил техники безо¬
пасности. Они, черный и белый,
жертвуют собой ради спасения
других горняков. В реши¬
тельный час Кзума порывает
с фатализмом, нашептываю¬
щим ему мысль о долготерпе¬
нии, бесповоротно приходит
к заключению: все зло происте¬
кает от расистской системы,
и против нее надо вести
смертный бой. Возмущенные
Падди и Кзума бросают клич
к стачке, возглавляют негодую¬
щих рабочих. Никогда еще Кзу¬
ма не чувствовал себя таким
сильным. Комплекс цвета кожи
уже не довлеет над ним. В нем
окончательно пробудился мя¬
тежник, революционер. Падди
арестуют сразу же. Растеряв¬
шийся Кзума поддается общей
панике — ох, как нелегко пре¬
одолеть в себе рабские привыч¬ки! — и убегает от полицейских,
но потом, дома, решает добро¬
вольно отправиться за решетку,
чтобы разделить славную долю
борца за свободу африканцев,
«цветных» и белых в Южной
Африке. «Если не пойду, и жить
не захочется, до того буду себе
противен», — объясняет Кзума.
И оставшиеся с ним близкие
люди одобряют его выбор. Так
началась борьба, так рождались
народные руководители, на¬
родные герои, которыми гор¬
дится не только народ Южной
Африки, но и вся Африка.Роман так отчетливо спрое¬
цирован на будущее, которое
стало ныне настоящим, что, по¬
жалуй, его значение нельзя по¬
нять, не проанализировав все
развитие	антирасистскойборьбы в Южной Африке
вплоть до последних дней.Многое ли изменилось с тех
пор в положении коренных
африканцев в расистском рейхе?
Режим апартеида нагнетает на¬
силие. Густой паутиной запре¬
тов в экономической, политиче¬
ской и других областях опутана
жизнь двадцати пяти миллио¬
нов африканцев. В некоторых
общественных местах, правда,
исчезли таблички «только для
белых». Отменены позорнейшие
законы, рассматривающие бра¬
ки между людьми с разным
цветом кожи как тяжкое уго¬
ловное преступление. Африкан¬
ские трудящиеся завоевали пра¬
во на организацию профсою¬
зов.Однако основная битва впе¬
реди: устои системы остаются319
неприкосновенными. Афри¬
канцы, составляющие почти три
четверти населения страны, ли¬
шены права голоса. Районами
«только для белых» объявлены
87 процентов территории ЮАР.
Африканцев насильственно из¬
гоняют из родных мест в пле¬
менные резервации — банту-
станы^ под которые власти Пре¬
тории отвели лишь тринадцать
процентов всех земель, причем
самых бесплодных и забро¬
шенных. Близ крупных городов
уничтожаются африканские по¬
селения. Людям с небелым цве¬
том кожи дозволено появляться
в «белых» районах, когда их
пребывание там «служит удов¬
летворению нужд белых».Однако многое из того,
о чем мечтали Кзума и Падди,
сбылось. Канула в Лету пора
разрозненных борцов-одиночек.
Национально - освободительное
движение в Южной Африке се¬
годня, как никогда, носит мас¬
совый, сознательный, организо¬
ванный характер. Его возглав¬
ляет Африканский нацио¬
нальный конгресс (АНК).
«Братьями и соотечественника¬
ми» называет его программный
документ — Хартия свободы —
всех без исключения жителей
страны. «Южная Африка при¬
надлежит всем, кто здесь живет,
черным и белым», — записано
в ней. Долгие годы патриоты
АНК действовали ненасиль¬
ственными методами. Лишь
в шестидесятые годы, убедив¬
шись, что таким путем с расиз¬
мом не покончить, они выну¬
ждены были взяться за оружие.Возникла военная организация
АНК «Умконто ве сизве»
(«Копье нации»). На гребне на¬
ционально-освободительной
борьбы в 1983 году в Южной
Африке был легально основан
Объединенный демократический
фронт, включающий в свои
ряды около семисот обще¬
ственных организаций страны.
Наряду с АНК, который запре¬
щен расистскими властями
и действует в подполье, фронт
вносит существенный вклад
в наращивание антирасистских
выступлений народных масс.
А они охватили всю страну, да¬
же «белые» районы. Под удара¬
ми патриотов в результате по¬
литической и вооруженной
борьбы, которой уверенно руко¬
водит АНК, рушится упорно
распространявшийся буржуаз¬
ной пропагандой миф о не¬
зыблемости власти белого
меньшинства.—	В Южной Африке, — рас¬
сказывал мне член Националь¬
ного исполнительного комитета
АНК Табо Мбеки, — склады¬
вается революционная ситуа¬
ция. Это признал не кто иной,
как глава режима Претории
Питер Бота. В людях крепнет
уверенность в неизбежной побе¬
де над апартеидом. Мы непре¬
станно подчеркиваем, что
в Южной Африке сражаются не
черные с белыми, а демократия
с реакцией. Обстановку отли¬
чает резкая поляризация сил
Власти лихорадочно пытаются
отыскать среди африканцев,
особенно в рядах патриотов,
умеренные элементы, готовые320
пойти на сговор. Но вопрос
стоит принципиально: либо —
на стороне народа, либо — на
стороне режима.Не на шутку перепуганные
размахом всенародной борьбы
правители Претории говорят
о «мирных переменах» и даже
провели в сентябре 1984 года
под шумный пропагандистский
аккомпанемент «конституцион¬
ную реформу». Куцыми мерами
они надеются подновить оттал¬
кивающий фасад здания апар¬
теида, ввести в заблуждение
и расколоть население Южной
Африки. Однако псевдоре¬
формы, по-прежнему отстра¬
няющие африканское большин¬
ство от управления государ¬
ством, никого не обманывают.
Манифестации протеста на¬
столько усилились, что в июле
1985 года правительство декре¬
тировало в ЮАР чрезвычайное
положение.Власти фальшиво разгла¬
гольствуют о «диалоге» с пред¬
ставителями африканского насе¬
ления. Это тоже одна из их
вынужденных «уступок»: рань¬
ше ярые ревнители «расовой чи¬
стоты» свирепели при одном
предположении о беседе за од¬
ним столом с африканцами. Те¬
перь в Претории допускают
«диалог», но только с подат¬
ливыми темнокожими полити¬
канами, согласными одобрить
убогие «реформы».Осенью 1985 года я попро¬
сил генерального секретаря
Африканского национального
конгресса Альфреда Нзо оце¬
нить события в Южной Африке.Сопротивление расистам,
подобно степному пожару, ох¬
ватывает все уголки страны:
и город, и деревню, сказал он.
Белая община раздроблена.
Уже можно смело говоритьо	том, что апартеид обречен ис¬
торически, что его власть кло¬
нится к закату. Многие белые
сознают это и считают благора¬
зумным идти навстречу угне¬
тенному большинству. Поло¬
винчатые реформы уже никого
не удовлетворяют. Благодаря
широкой работе по мобилиза¬
ции народа успешно претво¬
ряется в жизнь выдвинутый
АПК лозунг: «Лишить режим
возможности действовать».В стране множатся «сво¬
бодные зоны», куда расисты
проникают только на танках
и бронемашинах. Изменилось
поведение африканцев. В афри¬
канском поселке на окраине го¬
родка Крадок в Капской про¬
винции принято в обиходе
обращение	«товарищ».Взрослые и дети в знак привет¬
ствия поднимают сжатый ку¬
лак, что означает: «Власть на¬
роду!» Городские власти уже не
пытаются убирать с местного
стадиона лозунг «Да здрав¬
ствует «Умконто ве сизве!».
И такое наблюдается не только
в Крадоке. Веское слово в поль¬
зу освобождения от апартеида
говорит рабочий классе. Сегод¬
ня более четверти всех темноко¬
жих шахтеров входят в проф¬
союзы. О масштабах забасто¬
вочной борьбы свидетельствует
двухдневная стачка в районе
Йоханнесбурга в ноябре 1984И Альманах «Африка», вып. 7321
года, в которой участвовало бо¬
лее полумиллиона трудящихся.Основным способом «нор¬
мализации» ускользающей из-
под контроля ситуации для ре¬
жима апартеида остается тер¬
рор. Мирным демонстрантам
противостоит армия. Власти
санкционируют стрельбу по
«возмутителям спокойствия».
В тюрьмы заточают даже детей
моложе десяти лет. Прорасист¬
ское белое население воору¬
жается.Ресурсы апартеида, конечно,
далеко не исчерпаны. Наготове
держатся танки, артиллерия, ре¬
активная авиация...—одним
словом, мощная боевая техни¬
ка, которой расистам помогли
обзавестись США и другие за¬
падные державы. Наконец за
расистско-фашистским режи¬
мом стоит весь военно-эконо¬
мический потенциал Запада. За
океаном ЮАР без стеснения на¬
зывают «опорой западной де¬
мократии в Африке», «другом
и военным союзником США».
Кощунственно понимают демо¬
кратию в Вашингтоне. Белый
дом осуществляет политику
«конструктивного сотрудниче¬
ства с ЮАР», равнозначную во¬
енно-политическому альянсу.Но никакой грубой силы,
никакой улиссовой хитрости не
хватит, чтобы перевести стрел¬
ку часов жизни, истории вспять.
«Даже там, где нет петуха, на¬
ступит день», — говорят зулу.
Легендарен героизм народа, от¬
стаивающего идеалы свободы.
Южная Африка гордится героя¬
ми, которые, не колеблясь, жер¬твуют собой ради искоренения
расовой дискриминации, созда¬
ния демократического обще¬
ства. Молодые люди, подрост¬
ки не страшатся смерти — толь¬
ко бы избавиться от позора
апартеида. Вот такое у нас сей¬
час положение, — заявляет ла>-
реат Нобелевской премии епи¬
скоп Десмонд Туту. В образе
Кзумы нетрудно усмотреть
прототип этих героев. Кстати,
мои южноафриканские друзья
говорили, что если вглядеться
пристальнее, то в Кзуме легко
узнаются черты Мапого Макга-
то, участвовавшего 8 января
1912 года в основании АНК,
Джосиа Гумеде, руководившего
конгрессом в конце двадцатых
годов, лауреата Нобелевской
премии, тоже президента АНК
Альберта Лутули и других не¬
сгибаемых борцов.Символом и знаменем
борьбы за освобождение стал ли¬
дер АНК Нельсон Мандела, то¬
мящийся в тюремных застенках
с 1964 года.—	Я презираю расизм, по¬
тому что рассматриваю его как
варварство, идет ли он от чер¬
ного или от белого, — заявляет
он. — Мой идеал — свободное
и демократическое общество,
в котором все люди будут жить
в дружбе и гармонии, иметь
равные возможности. Ради это¬
го идеала я живу и надеюсь до¬
биться его осуществления. Если
потребуется, во имя такого
идеала я готов умеретьНельсону Манд еле и Уолте-Правда, 1985, 24 августа.322
ру Сисулу, приговоренным
к пожизненному тюремному за¬
ключению, и всем, «кто схвачен
и кто еще на свободе, — всем,
кто борется против власти но¬
чи», посвятил Питер Абрахамс
изданный в 1965 году роман
«Живущие в ночи». Герои про¬
изведения, люди разных рас,
отважно борются в подполье
с апартеидом.Пример героев увлекает. Ле¬
гендарному командиру отряда
«Умконто ве сизве» механику
Роберту Мок вене было двад¬
цать девять лет, когда он погиб
в Восточном Трансваале. Муже¬
ственно отбиваясь от своры по¬
лицейских, он взорвал себя
и карателей последней грана¬
той. Точно так же поступил
в бою у Чиавело сын безра¬
ботных Петрус Линда Джабане.
Леона Тюме за убежденность
и храбрость товарищи прозвали
«Ликоманиси» («коммунист»).
Двадцатитрехлетний юноша
пал, до последней пули отстре¬
ливаясь от расистских солдат.В памяти народа не померк¬
нет имя активистки Объединен¬
ного демократического фронта
адвоката Виктории Нониамезе-
ло Мсенге, злодейски убитойI	августа 1985 года в пригороде
Дурбана Умлази молодчиками
из «эскадронов смерти», агента¬
ми южноафриканской и за¬
океанской спецслужб. Палачи
расстреляли ее из автоматов.
На следующий день она должна
была защищать шестнадцать
своих соратников по фронту на
процессе в Питермарицбурге.
Свой трудовой путь ВикторияМсенге начала медсестрой
в Алисе в 1960 году. Четырнад¬
цать лет спустя ее муж Гриф¬
фитс, адвокат по профессии,
уговорил ее учиться на юриста.
19 ноября 1981 года Гриффитс
Мсенге, с блеском выступавший
на процессах по делу противни¬
ков апартеида, о нарушениях
прав человека расистами, был
обнаружен мертвым с сорока
пятью ножевыми ранами в те¬
ле. Убийц, конечно же, не на¬
шли.18 октября 1985 года в Пре¬
тории был повешен двадцати¬
восьмилетний поэт Бенджамин
Молоизе, «виноватый» в отри¬
цании апартеида. В камере
смертников он не прекращал
писать. Его стихи и песни про¬
рывались сквозь стены казема¬
та, воодушевляя борцов. Вели¬
чие его духа поражало всех.
Смерть его нисколько не пуга¬
ла. «Мой сын спокоен, он не
дрогнет», — заявила журнали¬
стам его мать после прощаль¬
ного свидания с сьшом.Всю не>кротимость, благо¬
родство духа своего свободо¬
любивого народа он вложил
в последние строки.Когда о моей гибели весть
Придет —Расскажите белым и черным:
Горжусь и гордился тем, что
я есть,Что борюсь с угнетеньем.А песня еще прозвучит, какгром,И кровь моя выпадет чистым
дождем.
Я горд, что единственнуюсвоюЖизньЗа свободу страны отдаю.11*323
По поверьям народов Юж¬
ной Африки, погибшие в бою
за свободу становятся звездами.
По ночам люди смотрят в лу¬
чистую высь и гордятся подви¬
гами героев. В мигании звезд
им чудятся голоса ушедших ге¬
роев. Им кажется, что небо над
страной светлеет, становится
все ярче, улыбчивее. «В
звездные золотистые ночи серд¬
це наполняет надежда, и ничего
не страшно», — говорят старики.Ныне пафос героизма, ко¬
торый некогда вдохновлял
лишь таких одиночек, как Кзу-
ма и Падди, объял миллионы.
Большая заслуга Питера Абра¬
хамса как художника состоитв том, что четыре десятилетия
назад он наметил не только ли¬
нии социального размежевания,
но и сплочения, нарисовал
живые типы южноафриканских
революционеров. Прозорливо
заглянув в будущее, он поста¬
рался в меру своих сил вселить
бодрость в униженный, зада¬
вленный народ. В «Горняке»,
одном из первых произведений
писателя, на фоне сложных жиз¬
ненных драм и коллизий убеди¬
тельно раскрыт путь угнетенно¬
го южноафриканца в револю¬
цию, решительный поворот на¬
родных масс в Африке к борьбе
против расизма.В.	Корочащев
Питер АбрахамсГОРНЯКо, Запад есть Запад, Восток есть Восток,
и с мест они не сойдут.Пока не предстанет небо с землей
на Страшный господен суд.Но нет Востока, и Запада нет,
что — племя, родина, род.Если сильный с сильным лицом к лицу
у края земли встает?Р. Киптнг (Перевод Е. Полонской)Глава перваяВдалеке пробили часы. Мужчина прислушался. Один...
Два... Три... Три часа утра.Он переложил узелок из правой руки в левую, подтянул
брюки и зашагал дальше по узкой улочке. Узкая темная улоч¬
ка казалась мрачной. Впрочем, мрачной была и вся Малайская
слобода.Хорошо бы знать, где я, подумал он. Он не понимал, куда
идет. Хотя что одна улица, что другая — какая разница.Но тут он увидел у калитки женщину. Он никогда не заме¬
тил бы ее - она почти сливалась с неразличимой в тени калит¬
кой, — если б она не кашлянула и не шевельнулась. Он по¬
дошел поближе.—	Сестра, не знаешь, где тут можно передохнуть, а если
удастся и выпить? —Голос у него был низкий, хрипловатый.—	Поздно уже, — ответила женщина.—	Правда твоя, поздно, — согласился мужчина.—	Посвети, я хочу на тебя посмотреть, — велела женщина.—	У меня спичек нет.—	Что же у тебя есть?—	А ничего.—	И ты хочешь, чтобы тебя в такой поздний час пустили
передохнуть и еще выпить дали?Мужчина опустил голову, но женщина не заметила этого —
такая стояла темень.—	А деньги у тебя есть?—	Нет.-- Ну и ну. А ты чудной. Как тебя звать-то? Ты не
здешний?325
—	Кзума. Я родом с Севера.—	Ну что ж, Кзума с Севера, постой здесь, пока я принесу
чем посветить. Может, я и пущу тебя передохнуть и выпить,
а может, и не пущу.Тень беззвучно отделилась от забора. Он вгляделся
в черный провал калитки, но черная стена не пропускала
взгляд. Перекинул узелок из левой руки в правую и пригото¬
вился ждать.Ноги ныли от усталости. От голода кровь стучала в висках.
Язык распух — так хотелось курить и выпить.А что, если... — мелькнула у него мысль, но он тут же ото¬
гнал ее. Надо быть последним дураком, чтобы взломать дверь,
когда тебе хотят ее открыть.—	Ну, что ж, Кзума с Севера, сейчас я направлю на тебя
свет. Приготовься.А он и не услышал, как она вернулась. Ну тень и тень, по¬
думал он и улыбнулся своей мысли. Судя по голосу, характер
у нее сильный, подумалось ему.—	Свети, — сказал он.Яркий луч фонаря уперся ему в живот, помешкав секунду-
другую, опустился к ногам, а оттуда стал пядь за пядью под¬
ниматься вверх: видно, о нем хотели составить полное пред¬
ставление.Вначале луч выхватил из тьмы огромные растоптанные
кеды, скрепленные обрывками веревки и проволокой, из ко¬
торых, невзирая на все ухищрения, торчали пальцы; потом
пыльные брюки нераспознаваемого цвета с прорехами на коле¬
нях, такие тесные, что казалось, они вот-вот лопнут; потом
грудь колесом, широченные плечи, обтянутые такой же узкой
ветхой рубашкой, грозившей расползтись; задержался на круг¬
лой добродушной физиономии; переметнулся на правую руку,
с нее на левую. Затем фонарь погас, и Кзуму вновь обступила
темнота.—	Ладно, — сказала наконец женщина. — Я пущу тебя от¬
дохнуть и выпить, Кзума с Севера. Пошли.Кзума замешкался. Женщина залилась звонким смехом.—	Такой здоровенный парень, а боишься.—	Тут темно.Фонарь снова зажегся, но на этот раз луч упал на землю
в нескольких шагах от Кзумы.—	Пошли, — повторила женщина.Кзума пошел вслед за лучом.—	Сюда, — сказала женщина и толкнула дверь. — Входи.Кзума прошел в комнату. Она прикрыла дверь и провелаего в комнату, расположенную вслед за этой. Тут горел свет,326
за столом, на котором стоял огромный бидон с пивом, сидели
трое мужчин и старуха.—	А это Кзума с Севера, — сказала женщина.—Он устал
и проголодался. Накорми его, Опора... Садись, Кзума.Кзума разглядывал женщину. Рослая, крупная, кожа, как
у всех женщин народа басуто, гладкая, с желтоватым отливом,
колючий взгляд темных глаз. Явно сильный характер, и глаза
такие, словно видят тебя насквозь.—	Как тебя зовут? — спросил он.Женщина улыбнулась, и он заметил, что улыбка тронула
лишь одну сторону ее лица. Левую.—	Лия, — сказала женщина.—	А зачем тебе знать, как ее зовут? — спросил долговязый
мозгляк, моложе всех в комнате. Злобно скривившись, он бура¬
вил Кзуму глазами.—	Кто он? — спросил женщину Кзума.—	Он-то? Дладла. Вообразил, что он силач, и балуется но¬
жом, а на самом деле он просто щенок.—	Хоть он и щенок, а хозяйка возьми да и положи этого
щенка с собой спать, — сказал старший из мужчин и рассыпал¬
ся кудахтающим смехом.Лия улыбнулась.—	Правда твоя. Папаша, только почему бы щенку и не по¬
греть хозяйку?Папаша и вовсе зашелся. Бока его тряслись, слезы текли по
щекам, он задыхался.Дладла, без лишних слов, хватил Папашу кулаком по ви¬
ску, да так, что тот отлетел в угол. Кзума двинулся к нему, но
тут увидел в руке Дладлы нож. Кзума неспешно положил узе¬
лок на стол, обогнул длинную скамью. Дладла занес нож над
головой, ощерился. Оба во все глаза следили друг за дру¬
гом. В комнате воцарилась тишина. Папаша с нетерпением
ожидал, когда начнется драка, ~ глаза его возбужденно бле¬
стели.Опора принесла еду для Кзумы, хотела было что-то ска¬
зать, но передумала и вернулась на кухню.—	А ну, дай сюда нож! — рявкнула Лия.Дладла поглядел на нее, перевел взгляд на Кзуму, с Кзумы
снова на Лию.—	Не дам, — огрызнулся он, но голос его звучал жалобно.—	Ну!—сказала Лия не терпящим возражений голосом.Дладла опустил глаза, протянул ей нож.—	А теперь садитесь! Оба садитесь.~ Ох уж мне эти бабы!—сквозь зубы процедил Дладла
и сплюнул. — Подраться не дадут!327
—	Опора,- позвала Лия,—принеси поесть.—	Драка кончилась? —крикнула из кухни Опора.—	Вот и другая голос подает, — сказал Папаша, снова
сплюнул, привалился к стене и мигом заснул.—	Ешь, — скомандовала Лия, когда старуха поставила
перед Кзумой еду.Кзума поглядел на нее и принялся есть.—	Ямы как следует засыпали? — спросила Лия, обводя всех
по очереди глазами. Все — тоже по очереди — утвердительно
кивнули.Она поглядела на Папашу, на его разинутый рот и криво
усмехнулась.—	И он тоже?Опора кивнула.—	Тогда отправляйтесь спать, — сказала Лия.Дладла и Опора ушли. В комнате остался только мужчина,
который до сих пор помалкивал. Он поглядел на Лию, потом
на Кзуму.—	Ты чего? — спросила Лия.—	Откуда ты знаешь, что его не подослала
полиция ? —спросил мужчина.—	Знаю, — ответила Лия и широко улыбнулась.Мужчина порывисто протянул Кзуме руку. Кзума пожалруку и тот ушел.—	Кто он? —спросил Кзума.—	Брат моего мужа.—	Твоего мужа?—	Да.—Глаза Лии подобрели. Кривая усмешка играла на
губах, Кзуме показалось, что и лицо ее смягчилось. И глаза
смотрели уже не колюче, вполне обыкновенно.—	Да, моего мужа, — повторила она тихо. — Он в тюрьме.
Год уже отсидел, и ему осталось еще два. Он убил одного му¬
жика. Здоровенного нахала, который ко мне пристал. А мой
муж, он не слабак какой-нибудь, и если кто его жену обидит,
от него пощады не жди. Не то что Дладла — тому бы только
языком молоть да ножом размахивать. Мой муж мужик что
надо. Да и ты сам такой, Кзума, ты тоже сильный. Но мой
муж тебя как былинку переломил бы. Я не вру, кого хочешь
спроси...Она замолчала. Лицо ее вновь посуровело.Из угла донесся Папашин храп—	Этот Дладла, кем он тебе приходится?Она зычно засмеялась.—	Бабе одной тоскливо, надо с кем-то коротать ночи... По¬
говорим лучше о тебе, Кзума. Что ты собираешься делать?328
—	я пришед наниматься на работу. В наших местах работы
не найти, а здесь, говорят, ее навалом.—	Где ты хочешь работать?—	На рудниках. Такая работа для мужчины в самый раз.Лия покачала головой, налила себе пива.—	На рудниках хорошего мало, Кзума, и кто на них рабо¬
тает, тот поначалу кашляет, потом харкает кровью, а потом
силы у него уходят и он помирает. Не счесть, сколько раз я та¬
кое видала. Сегодня ты молодой, здоровущий, завтра кожа да
кости, а послезавтра - готов в могилу.—	От любой работы так бывает.—	Не от любой... Слушай, Кзума, ты мне по нраву пришел¬
ся, иди работать ко мне. У меня здесь есть власть. Станешь
моим помощником, и у тебя власть будет. Когда ты застал ме¬
ня у калитки, я стояла на стреме, глядела, не собирается ли
полиция наведаться к нам. Остальные закапывали бидоны
с пивом в ямы. Наше дело денежное. Иди работать ко
мне, а?Они долго смотрели друг другу в глаза, потом Лия
улыбнулась, но не краешком рта, а широко, и покачала
головой.—	Не хочешь... Олух ты, да все вы, мужики, такие... По¬
шли, я покажу, где ты будешь спать.—	У меня нет денег, — сказал Кзума.—	Это не беда, зато у тебя сила есть, наймешься на рабо¬
ту — отдашь, идет?—	Идет.—	А может случиться, что мне сильный мужик понадобит¬
ся, тогда и ты в помощи не откажешь.—	Не откажу.—	Сюда, — сказала Лия, входя в крохотную комнатушку, —
здесь учительница живет, но ее до послезавтра не будет, так
что можешь спать здесь. Ну, а вернется она, тогда что-нибудь
другое придумаем. — Чиркнув спичкой, она зажгла свечу и по¬
шла к двери. — Так вот, Кзума с Севера, хоть я тебе и помогла,
ты не думай, что я растяпа какая-нибудь и меня можно обла¬
пошить. Лучше и не пытайся, потому что я тебя так отделаю,
что родная мать не узнает...Кзума фыркнул.—	Непонятная ты женщина. Кто тебя разберет? Одно мне
пока ясно: ты добрая.—	А ты славный, — ласково сказала Лия, - но город, он
странные штуки с людьми вытворяет. Спокойной ночи. — И
вышла, закрыв за собой дверь.Кзума не спеша разделся. И хотя еда взбодрила его, уста¬329
лость давала о себе знать И все равно сон еще долго не шел
к нему.Непонятные они люди, думал он. Ни к чему > них нет при¬
вязанности. Ни во что не верят. А переночевать все-таки пусти¬
ли. Она пустила. А в ней разобраться еще труднее, чем
в остальных. В комнате по соседству спал, прислонясь к стене,
старикан по прозвищу Папаша, спал, разинув рот, ничем не
прикрытый. Но в жизни и вообще мудрено разобраться. А эти
люди — они и есть жизнь... Вот оно как...Глава втораяКогда Кзума проснулся, солнце \же стояло высоко Он за¬
мер, прислушался. Ни звука.—	Хочешь не хочешь, надо вставать, — огорчился он и уку¬
тался поплотнее. Но тут же вспомнил, что он в чужом доме,
и откинул одеяла. Не ровен час еще кто-нибудь войдет, по¬
думал он, а я в одной рубашке. Он вмиг оделся, впрочем,
и надевать было особенно нечего. Натянуть штаны, и все дела.Он открыл дверь, прислушался: где-то в доме тикал бу¬
дильник. Тик. Так. Тик. Так... Но никаких других звуков не бы¬
ло слышно.—	Доброе утро! — позвал он.Никто не отозвался.—	Доброе утро, — повторил он погромче.Никакого отклика.—	Эй!— закричал он.В дверь влетела пчела, закружила над его головой. Он за¬
махал руками, но пчела не отставала. Опускалась все ниже
и ниже. Того и гляди ужалит, дуреха, подумал он и выскочил
из комнаты, захлопнув за собой дверь.Дом был пуст. Миновав кухню, он вышел во двор. И тут
усльпыал голоса. Голоса доносились с улицы. Он подошел
к калитке, выглянул.На улице сгрудилась кружком толпа. В центре ее дико
скакал и что есть мочи орал Папаша. Размахивая руками, он пры¬
гал то на одной ноге, то на другой — выкрикивал старинные
боевые кличи, танцевал древний боевой танец. Кзума улыбнул¬
ся, протолкался сквозь толпу.В центре кружка шла драка: две цветные женщины тузили
друг друга. Толпа держала пари, кто из них одержит верх.
Большинство ставило на ледащую женщину, потемнее кожей,
похожую на индианку. Звали ее Линой. Толстуху посветлее на¬
зывали Пьянчуга Лиз — ее, похоже, не любили.Толстуха повалила ледащую на землю, уселась ей на грудь.330
Но ледащая, вцепившись ей в волосы, пыталась опрокинуть ее.
Из глаз толстухи градом лились слезы. Ухватив за длинные
пряди темных волос, ледащая оттягивала ее голову назад.—	Так ее! Так ее, Лина! — подзадоривал Папаша, в возбуж¬
дении катаясь кубарем по земле.Еще рывок — и толстуха, выпустив горло ледащей, упала
навзничь. Платье ее задралось, обнажив светлокожее тело.Кзума опустил глаза.Толпа взревела. Папаша гоготал, болтал ногами в воздухе.
Из глаз его лились слезы.Когда Кзума поднял глаза, ледащая уже оседлала толстуху.
Стискивая левой рукой толстухино горло, правую она завела
за спину, нашаривая 1уфлю. А найдя, размахнулась и что было
силы опустила туфлю на толстухину голову. Брызнула кровь.
Кзума выругался себе под нос. Папаша в порыве восторга ко¬
лотился головой о землю. Толпа вновь взревела. Кзума раз¬
двинул толпу. Ему не терпелось уйти. У него было тяжело на
сердце, а почему, он и сам не понимал.—	А ну кончайте! — перекрыл рев толпы чей-то голос.Кзума обернулся и увидел Лию. Толпа расступилась передней. Не глядя по сторонам, она прошла прямо к драчуньям.
Глаза ее полыхали. Нагнувшись, она подхватила ледащую
и отшвырнула, словно ребенка, от толстухи. В толпе раздался
ропот.Лия откинула голову назад, криво улыбнулась. Обжигая
презреньем, обвела толпу глазами.—	Тут кто-то высказывался. — проворковала она.—А ну,
пусть выскажегся еще. Хочу знать, кто это такой смелый.Прошла мину та-другая. Толпа затихла.—	Значит, молчите. Вот и славно. Но если кому-то, хоть
мужчине, хоть женщине, неймется подраться или поглазеть на
драку перед моим домом — вот она я. — Она постучала по гру¬
ди кулаком. — Пусть дерется со мной.Толпа стала молча расходиться. Папаша встал и, шатаясь,
заковылял прочь. Толстуха сидела, обхватив голову,—из го¬
ловы ее лилась кровь. Она на глазах трезвела. Чуть поодаль от
нее привалилась к стене ледащая.—	Глянь-ка! Сейчас ее белая горячка начнет трясти! — ра¬
достно загоготал Папаша, пошзывая на ледащую. Рот ее от¬
крылся, струйка слюны полилась на платье, пальцы скрючи¬
лись в кулаки, она соскользнула по стене на мостовую, глаза
ее остекленели, и если б не дрожь, пробегавшая по ее телу,
можно было бы подумать, что это труп.Лия гадливо сплюнула, подхватила ледащую на руки
и унесла во двор, Кзума и Папаша пошли следом за ней.331
—	Принеси-ка мешок, — велела Лия.Папаша принес мешок и расстелил его в тени. Лия положи¬
ла ледащую на мешок, пошла к воротам.—	А ты чего расселась? — грубовато спросила она толсту¬
ху. — А ну, иди сюда, смой кровищу со своей глупой башки.Толстуха прошла во двор, подставила голову под кран. Лия
набрала в кружку холодной воды, плеснула в лицо ледащей.
По телу бедняги пошли судороги, она закрыла рот, бившая ее
дрожь постепенно унялась.—	Она что, совсем расхворалась? — спросил Кзума, раз¬
глядывая ледащую.Лия покачала головой, рот ее скривился.—	Когда-нибудь ее вот так прихватит и она больше не
встанет. Она славная, они с Папашей два сапога пара. Нагля¬
делась на жизнь, вот ее и тянет забыться... Ну, а ты-то как?
Поесть хоть поел?—	Я спал, а когда проснулся, увидел — в доме никого, вы¬
шел на улицу, а тут драка. Скажи, Папаша всегда такой? Дра¬
ки он любит, а сам-то он дерется?—	Для начала мы поедим, потом потолкуем, а уж потом
Джозеф поведет тебя показать город, ладно?Кзума прошел за ней в дом, сел и стал смотреть, как она
готовит. Для своей фигуры она двигалась на удивление легко
и изящно. Рослая, сильная, с крепкими крутыми бедрами. Ког¬
да она, склонясь над очагом, следила, чтобы мясо не пригоре¬
ло, Кзуме чудилось, что она вновь стала самой обычной жен¬
щиной. Такой же, как накануне вечером, когда она рассказыва¬
ла о своем муже, которого засадили в тюрьму за то, что он
убил наглеца, осмелившегося пристать к его жене. Кто ее раз¬
берет, эту женщину. Он замотал головой.Она подняла на него глаза.—	Что такое?—	Ничего.—	Чего ж ты тогда головой мотаешь? Поглядел на меня,
потом замотал головой... Небось подумал, кто ее разберет, эту
бабу. Нрав у нее крутой, все ее боятся, а вот поди ж ты — то¬
ропится меня накормить, верно я говорю?—	Верно.Она рассмеялась, и смех у нее был добрый.—	Небось думаешь, а вдруг я ей полюбился, верно?—	Верно.—	Что ж, может, ты мне и полюбился, только тебе не¬
вдомек за что. Небось подумал, я с тобой переспать хочу,
так?Кзума улыбнулся, ничего не ответил.332
—	Так... Вижу, что так. Но ты, Кзума с Севера, ты еще ди¬
тя дитем, людей ты не понимаешь. Я тебе могу стать заместо
матери. А теперь слушай меня, не знаю, поймешь ты меня, не
поймешь, только слушать выслушай. Ты мне полюбился, пото¬
му что ты здесь, но ты не здешний... Да нет, тебе не понять,..
Я живу здесь, и понимаешь, хоть я и из народа вышла, но от
народа я отошла. Вот что с нами город творит, а я в городе
столько лет прожила — не счесть. В городе отходршь от обы¬
чаев своего народа, понял?—	Да, да. Понял.—	Вот и хорошо... А теперь ешь.Она подтолкнула ему тарелку, поставила тарелку себе.
И села напротив.—	И ты вышел из моего народа...—	Ты же небось с Юга.—	Ты не понял. Послушай. Пусть ты с Севера, а я с Юга, но
народ-то у нас один, верно? —Кзума неуверенно кивнул.—	Ты еще дитя дитем. Слушай. У твоего народа и у моего
народа есть закон племени, обычаи, так или не так?—	Так.—	Ты из нашего народа вышел, ты по нашим законам жи¬
вешь, вот почему ты мне полюбился, а не потому, что я хочу
с тобой переспать, — чего нет, того нет I И заруби себе это на
носу, не то быть беде! Да не тряси ты головой — я вижу, что
толкуй, что не толкуй, тебе меня не понять. Знаю, что не по¬
нять. Ну, а вдруг когда-нибудь и поймешь!Они кончили есть. Лия собрала тарелки, перемыла и вытер¬
ла. Во дворе показался Папаша, она окликнула его:—	Папаша! Поди-ка сюда.Папаша насупился, сплюнул.—	И чего тебе надо? Ни на минуту человека в покое не
оставишь.—	А ну, иди сюда.Пьяной раскачкой Папаша подошел к ней.—	Расскажи Кзуме о городе и нашем обычае.—	Чего? —Папашу мотало из стороны в сторону.—	Расскажи Кзуме о нашем обычае и городе, — терпеливо
повторила Лия, подводя Папашу к стулу.—	О нашем обычае и городе, — пробормотал Папаша, и тут
глаза его просияли и губы распустились в улыбке. — Как же,
как же, о нашем обычае и городе. Да история смешная, смеш¬
нее не бывает. Ты только послушай...Он встал и зашагал по комнате взад-вперед. Потирал руки,
хитро улыбался, причмокивал. Вздергивал то одно плечо, то
другое.333
—	Смешней не бывает, — повторил он. — Пришел как-то раз
город в гости к нашему обычаю. А у нашего обычая сердце
доброе. Он накормил город, напоил пивом, пригожую молоду¬
ху под бок положил.—	Постой, Папаша, — прервала его Лия.—	Молчать, баба! — рявкнул Папаша.Лия улыбнулась.—	...Так вот, подложил под бок пригожую молодуху, и что
же дальше, как ты думаешь? Хочешь верь, хочешь нет, а город
молчит себе и молчит. Ни тебе «спасибо, не утруждайся», ни
просто «спасибо». А люди вокруг радуются: «Дела пошли на
лад, город и наш обычай подружились». Вот так вот... И с тем
вышли в поле. А как солнцу садиться, вернулись домой, захо¬
тели выпить пиво, смотрят, а пива-то и нет. Кинулись, стали
наш обычай искать, а его тоже нет как нет. А город стоит
и надрывает бока со смеху. И теперь едва кто выпьет пиво, его
мигом сажают в тюрьму. Вот почему я пиво люблю. Хорошая
история, смешней не придумаешь, верно, Кзума? Вот как оно
было, а теперь пойду-ка я спать...И заковылял прочь. Потоптался возле драчуний — ледащая
отсыпалась после припадка, толстуха прикорнула рядом. Жен¬
щины, что есть мочи тузившие друг друга, теперь мирно спали
бок о бок на куске мешковины.—	Тут негде приткнуться, — крикнул Папаша.Лия вынесла из дому другой мешок, расстелила его по¬
одаль от первого. Папаша растянулся на спине и улыбнулся ей.—	Люблю я тебя, Лия, — сказал он заплетающимся языком.—	И я тебя люблю. Папаша, — ответила она.—	Раз так, поцелуй, — наседал он.Лия опустилась на колени, чмокнула его в лоб. Когда она
поднялась, он уже крепко спал. Улыбка промелькнула было на
ее лице и тут же скрылась. Она постояла, поглядета на Папа¬
шу, потом повернулась и прошла в дом.—	А ты его любишь, — сказал Кзума.—	Тебе-то что? — зло отрезала она.Кзума ничего не ответил, только поглядел на нее. Про¬
скользнув мимо, она прошла в другую комнату. Кзума слы¬
шал, как она снует там туда-сюда. Прибирается, расставляет
все по местам.Чуть погодя она замурлыкала песню. Он узнал ее. Это бы¬
ла «песня дождя». А потом различил и слова.Мама, ливень хльшул,Я совсем промок.Я продрог от ливня334
и совсем промок,Горько мне, тоскливо,Я совсем промок.Мама, ливень хлынул,Я совсем, совсем.Совсем промок.Тоска в ее голосе бередила душу.Кзума вышел во двор, посмотрел на спящих.Из дому донесся Лиин голос. Но на этот раз она завела ве¬
селую песню. Смешную, радостную, и в голосе ее звучал смех.
В песне шла речь о молодом парне, задаваке и похвальбуше,
который повадился рассказывать девушкам, какой он молодец-
размолодец и красавец-раскрасавец, а девушки заманили его на
свидание, и он пробежал чуть не десять километров. И потом
девушки еще долго дразнили его.В песне было множество куплетов, и в каждом похвальбуше
доставалось на орехи.Кзума улыбался, кивал головой — и поделом ему, этому
похвальбуше.Внезапно песня оборвалась.—	Кзума! — позвала Лия.Он прошел в дом.—	Чего тебе?В комнате сидел Джозеф, брат Лииного мужа. Кзума по¬
глядел на Лию. Она улыбалась ему.—	Джозеф покажет тебе город. Сегодня суббота, сюда на¬
берется народ, а не ровен час и полиция нагрянет, так что
только успевай поворачивайся. Вот деньги, держи. Перекусите
в городе и вернетесь попозже, идет?—	А кто тебе торговать поможет? — спросил Джозеф.—	Эти две бабы, которые сейчас спят без задних ног, и Па¬
паша, и Опора, и в придачу к ним еще две бабы подойдут.
А тебе, Джозеф, лучше уйти. Еслп тебя вдругорядь полиция за¬
стукает, штрафом не отделаешься. — Она улыбнулась Джозефу.Джозеф кивнул и вышел из комнаты. Кзума последовал за
ним.—	Вы там поаккуратней! — крикнула им Лия, когда они уже
шли по улице.Джозеф засмеялся и помахал ей рукой.—	Славная она баба, — сказал он.Кзума кивнул — он глядел во все глаза на запруженную на¬
родом улицу.—	По субботам тут всегда так. Едва у них заведется моне-
та-другая в кармане, как они прочь из дому — и ну сорить335
деньгами. По субботам здесь всегда так, — повторил
Джозеф.Другие улицы ничем не отличались от этой. Что одна, что
другая были запружены людьми. Мужчины, женщины расха¬
живали взад-вперед. Как-никак суббота, а по субботам черные
граждане Йоханнесбурга вторую половину дня официально ос¬
вобождались о г работы. И лучше места провести досуг, чем
Малайская слобода, было не найти, разве что Вредедорп с ней
сравнится.Прохожие громко переговаривались, вытаскивали из карма¬
нов кошельки и пересчитывали деньги — знай, мол, наших. Они
были разнаряжены в пух и в прах, в самые свои яркие одежды.
Кто в красной рубашке, кто в зеленой, кто в желтой, кто в ро¬
зовой. Широкие брючины мели мостовую, кургузые пиджаки
едва прикрывали талии. Носы у туфель были уже узкого.
А встречались и такие, что расхаживали и вовсе в одних май¬
ках и брюках: пусть все полюбуются — у них есть на что по¬
смотреть. И действительно, посмотреть было на что — все, как
на подбор, рослые, могучие, грудь колесом, глаза веселые, на¬
хальные, дороги никому не уступают, наоборот, перед ними
все сторонятся. Но если два верзилы в майках встретятся, тог¬
да они едят друг друга глазами все равно как собаки перед
дракой.Во Вредедорпе и в Малайской слободе их звали силачами.
Порой они устраивали состязания, чтобы определить, кто из
них всех сильней. Двое дрались, потом победитель дрался со
следующим и так далее, и так далее. Бои продолжались до тех
пор, пока не оставалось двое победителей. И тогда начинался
всем боям бой. Того, кто побеждал в этом бою, объявляли
самым сильным из силачей.Случалось, что в этих боях и убивали: ведь в ход шли
и палки, и ножи, и башмаки, а то и камни.И вот по субботам силачи расхаживали по улицам Малай¬
ской слободы и Вредедорпа, выпятив грудь и дерзко сверкая
глазами. И опять же по субботам девчонки с Холма, с Бирии
из Парк-тауна стекались в Малайскую слободу. Разнаря-
женные на манер белых, разве что попестрее, потому что пред¬
почитали яркие цвета. Забывали, как тяжело им работалось
всю неделю на Холме, в Бирие и в Парк-тауне, сходились на
углах улиц и трещали без умолку. Смеялись, подтрунивали
друг над другом. И все без исключения провожали глазами
парней, и разговору у них было только о парнях. «А mhq вон
этот приглянулся», — скажет одна. «А мне вон тот», — скажет
другая, и так далее. Они показывали друг другу парней, ко¬
торые им приглянулись. Но пальцами — никогда. Только гла¬336
зами. И парни невесть каким образом, но узнавали, кто какой
девчонке приглянулся.А потом, когда натанцуются, насмеются, наглядятся
всласть на девчоночьи ноги, парень сходился с девчонкой
и девчонка с парнем. Пересмеиваясь и громко болтая, парень
и девчонка уходили вместе. Кто заглядывал выпить в одну из
забегаловок. Кто просто шел погулять. Кто в кино. А то
и просто уходили, куда глаза глядят... На их место приходили
другие. И тоже, в свой черед, уходили... И тут уж жизнь на¬
чиналась такая привольная, такая увлекательная, что лучше
и желать нельзя. Вот когда можно было вдосталь и накричать¬
ся, и наговориться, и выпить, и подраться. А жители Малай¬
ской слободы выходили на веранды и глазели на них. Отпуска¬
ли шуточки, потом уходили в дом, но не выдерживали, снова
высыпали на веранды и снова отпускали шуточки.А потом наступала ночь, и жизнь становилась еще увлека¬
тельнее...—	По субботам у нас всегда так, — повторил Джозеф и про¬
тянул Кзуме сигарету.Остановившись на углу, они смотрели на гуляющую толпу.
Через дорогу возвышалось здание кинотеатра, туда устремлял¬
ся людской поток. Около кино кучка мужчин играла в кости.
Тот, кому выпало бросать, прежде выделывал причудливые
коленца.Чуть поодаль сцепились двое цветных. Драка шла уже вто¬
рой час, и оба едва держались на ногах.А еще дальше прохаживались двое хлыщей. Разодетые
в ядовито-лиловые костюмы, с широченными брючинами
и долгополыми пиджаками до колен, в соломенных шляпах,
красных рубашках и черных галстуках. У каждого в левой руке
по красному носовому платку, в правой по легкой тросточке.
Чванясь и пританцовывая, они то и дело переходили с одной
стороны улицы на другую. Стоило поглядеть на них, как чуди¬
лось, будто у тебя двоится в глазах — оба были приземистые,
схожие лицом, да вдобавок еще и одинаково одетые. За ними
с хохотом и шутками валила валом толпа. Мимо Кзумы
и Джозефа прошли цветной мужчина и совсем светлая жен¬
щина.—	Ты только погляди на этих черномазых, вот остолопы,—
сказала женщина.Мужчина фыркнул.Кзума ощутил жгучий укол стыда и повернулся к Джозефу.—	Они у нас задают тон, — сказал Джозеф.Но они же выставляют себя на посмешище.Джозеф глянул на него, но ничего не ответил. Из-за угла337
вынырнул закрытый фургон. И:> него попрыгали полицейские
и разбежались по улице. Толпа бросилась врассыпную.—	Бежим! — крикнул Джозеф.Прохожие кинулись кто куда. Игроки похватали свои став¬
ки и задали стрекача. Хлыши припустили во все лопатки.
Только цветные не сдвинулись с места.—	Бежим! - наседал Джозеф.—	Но мы же ни в чем не виноваты.—	Будто это кому интересно, — угрюмо буркнул Джозеф
и пустился наутек.В десяти метрах от себя Кзума увидел полицейского, тот
надвигался на него. Кзума подождал. Ведь он ни в чем не ви¬
новат. Он просто стоял и смотрел. Полицейский подошел к не¬
му, замахнулся и с силой опустил дубинку. Он метил Кзуме
в голову, но промахнулся и угодил в левое плечо. Боль пронзи¬
ла тело Кзумы.—	Я же ни в чем не виноват, — сказал Кзума и схватил по¬
лицейского за руку — пусть только попробует его еще ударить.—	Пусти, гад! — взревел полицейский и пнул его.Нестерпимая боль отдалась во всей ноге.—	Ах ты, сука! — прошипел он и заехал полицейскому
в лицо.Полицейский оторопело уставился на Кзуму. Кзуму обуяла
ярость. Громадные кулаки сами собой сжались. Он снова дви¬
нул полицейского, на этот раз изо всей силы. Полицейский за¬
стонал и замертво рухнул на землю.Кзума огляделся по сторонам. Полицейский фургон был
довольно далеко, но к нему подступались двое полицейских.—	А теперь, пожалуй, пора бежать, - сказал он и рванул
прочь.—	Держи его! — заорал один из полицейских.Какой-то цветной сошел на мостовую и растопырил руки.Кзума припустил еще. Хотя сердце у него бешено колотилось,
бежал он легко. Нет, он не допустит, чтобы этот желтый пога¬
нец передал его полиции.Но тут еще один цветной сошел на мостовую. Кзума пере¬
пугался. Отбиться сразу от двоих да еще на бегу — статочное
ли это дело. Они его схватят. Он слышал, как по пятам за ним
топочет полицейский. Ну и погань же эти цветные. Но он им
так легко не дастся, он хоть одному из них да врежет! Эти по¬
лукровки, они у него вот где сидят.Но что же это такое творится? Второй цветной сшиб перво¬
го с ног и побежал, сделав Кзуме знак следовать за ним.Кзума улыбнулся и прибавил ходу.—	Спасибо тебе, коричневый человек, — сказал Кзума.338
—	Сюда, - сказал цветной и свернул в проулок, - так мы
отвяжемся от них.Кзума нырнул за ним.Они ворвались в один дом, выскочили в окно, перемахнули
через забор. И еще в один дом, и снова перемахнули через за¬
бор. Цветные хозяева им не препятствовали. Миновали узкую
улочку и юркнули в дом.Цветной запер дверь и тяжело дыша опустился в кресло.
Знаком пригласил Кзуму сесть, но тут же вскочил и выглянул
в окно.В комнату вошла его жена. Кзума не поверил своим гла¬
зам: она была совсем черная. Муж рассказал ей, что случи¬
лось. В молчании выслушав его рассказ, она вышла из ком¬
наты, а чуть погодя принесла чай.Кзума поглядел на цветного. Низкорослый, щуплый, лицо
все в морщинах, а ведь он совсем не старый, белки глаз
красные, то и дело кашляет сухим, жестким, надрывающим
грудь кашлем.—	Ты почему ударил полицейского? — спросила женщина.—	А полицейский ударил его ни за что ни про что, — сказал
цветной.Женщина вопросительно поглядела на Кзуму.—	Это так,— сказал Кзума.—	Вот дурак, вечно в чужие дела суется. — Она метнула су¬
ровый взгляд ка мужа. — У него грудь слабая... — Но тут лицо
ее осветила улыбка, и она сразу помолодела, — усталые мор¬
щинки разгладились, глаза повеселели - Но он хороший ду¬
рак... Ты недавно в городе?Кзума кивнул.—	Теперь понятно, почему он полицейского ударил,— ска¬
зала женщина.Цветной взял жену за руку, улыбнулся ей.—	Надо идти, — сказал Кзума.—	Тебе рано идти, — сказал мужчина. — Еще вовсю идут по¬
иски. Надо переждать.Глава третьяУлицу Кзума отыскал без труда. Отыскать дом оказалось
не так просто, В сгущающихся сумерках все дома походили
друг на друга. Одни и те же веранды. Одни и те же калитки.
Одни и те же стены рифленого железа, кренящиеся назад.
Одного и того же грязного цвета.И повсюду снуют люди. Входят в калитки, выходят из ка¬
литок. Шатаются и падают. Дерутся и перебраниваются.339
«Едва у них заведутся деньги, как они спешат их спу¬
стить, — сказал Джозеф. — По субботам здесь всегда так».—	Послушай, — окликнул Кзума прохожего.—	Пшел ты, - не останавливаясь отрезал прохожий.Кзума попытался обратиться к другому, к третьему, но всепроходили мимо. Никто не хотел его слушать.И тут он увидел ту толстуху, которой утром расшибли го>
лову. Она повисла на шее у пьяного здоровяка. Он подошел
к ней, тронул за плечо.—	Как пройти к Лииному дому?Пьянчуга Лиз глянула на него мутными глазами и помота¬
ла головой.—	Пшел, пшел. Ты мне не нравишься. Вот мой милок.—	А ну пшел! — сказал здоровяк и замахнулся на Кзуму.Кзума увернулся от удара и пошел прочь. Похоже, что домза одной из этих калиток, вот только за какой? Толстуха до
того пьяна, что ничего не смыслит. Тут Кзума налетел на како¬
го-то мужчину и, чтобы удержаться на ногах, вцепился
в него.—	Помогите! Помогите! Грабят! — завопил Папаша — это
был он, отчаянно вырываясь из рук Кзумы.—	Заткнись ты! — тряханул Папашу Кзума.—	А, это ты, — сказал Папаша, — а я было решил, что тебя
засадили. Джозеф сказал, что ты отказался убегать. Или ты
все-таки убежал?—	Убежал. Где тут Лиин дом?—	Не знаю, — сказал Папаша и пошел прочь.Кзума ухватил его за рубашку и снова потряс.—	А ну говори!—	Ишь какой! Оглоушил полицейского и уж думаешь всем
героям герой? Я тебе сейчас покажу!..Папаша отскочил и обошел вокруг Кзумы, размахивая ку¬
лаками. Потом пригнулся и - хвать его кулаком в грудь. Кзу¬
ма засмеялся, кинулся на Папашу. Тот попятился, поскольз¬
нулся, растянулся на мостовой. Ушиб голову, застонал
и затих.Кзума опустился на колени, поднял Папашину голову.—	Папаша, ты как?Папаша обхватил Кзуму за голову и попытался повалить
его.—	Ах ты, старый лис, — засмеялся Кзума.Он встал и поднял Папашу на руки, как ребенка. Папаша
барахтался, вырывался — но куда там.—	Где живет Лия?—	Давай так договоримся. Ты мне поставишь пива, если340
я тебя отведу к Лии, - юлил Папаша. - Она не дает мне боль¬
ше пить, вот дуреха. Ну как, согласен? А не согласен, так я за¬
тею драку, подниму шум, скажу, ты меня хотел ограбить, сло¬
вом, неприятностей не оберешься...—	Идет, — сказал Кзума.—	Заметано?—	Заметано.—	И пусть тебя муравьи сожрут, если ты обманешь меня?—	Да.—	И пусть тебя неделю белая горячка трясет...—	Пошли. Веди меня туда.—	Ты мне нравишься, Кзума.Кзума засмеялся.—	Ты получишь свою выпивку. Папаша.—	Вот за что я тебя люблю, — кинул через плечо Папаша,
показывая путь.Народу вокруг было видимо-невидимо. Одни рвались прой¬
ти в дом выпить, другие рвались из дому. Дом насквозь про¬
пах самодельным пивом.Опора сидела у огромного чана во дворе, разливала пиво
по кружкам и собирала деньги.В кухне хлопотал Джозеф — он тоже торговал пивом.—	Кзума, Кзума! — не своим голосом завопил Джозеф,
бросил торговать, схватил Кзуму за руку и долго тряс ее.—	А я думал, тебя загребли. Оглянулся, увидел, что ты вре¬
зал полицейскому, и решил, тебе каюк. Скажи, что случилось,
парень?Кзума начал было рассказывать, но шум не давал говорить.
Он покачал головой. Джозеф кивнул, что было мочи хлопнул
Кзуму по спине, протянул ему кружку пива. Кзума отвел его
руку, но тут же ощутил чувствительный толчок локтем. Папа¬
ша! Кзума улыбнулся и принял кружку. Папаша расцвел улыб¬
кой и потрепал его по руке. Кзума приложился к кружке
и передал ее Папаше. Папаша утер рот рукой, поднес кружку
к губам.В эту самую минуту в дверь вошла Лия, с ходу выхватила
у Папаши кружку.С жалобным криком Папаша обернулся, увидел Лию и при¬
шел в неописуемую ярость: прыгал, бранился, плакал.Лия обняла Кзуму, сгребла его в охапку. Пьяницы заго¬
готали, подняли Папашу на смех. Кзума отнял у Лии
кружку.—	Я обещал поставить Папаше кружку пива: мне ничего
другого не оставалось, иначе он не соглашался показать, где
твой дом.341
Лия криво улыбнулась, вскинула бровь, передала кружку
Папаше.Папаша, цапнув кружку, пулей вылетел из кухни.Кзума и Лия покатились от хохота.—	Значит, ты убежал, — сказала Лия.Он кивнул.—	Вот и хорошо. Ты его как следует оглоушил?Кзума продемонстрировал свой огромный кулак.—	Он сразу с катушек долой.—	А это и еще того лучше, но только в следующий раз,
когда Джозеф велит тебе бежать, ты ему не перечь. Он в горо¬
де все ходы-выходы знает.Она погладила Кзуму по руке и улыбнулась:—	Да, ты мужик что надо... Пойдем посмотрим, где тут
можно поговорить.Они переходили из комнаты в комнату, но всюду было бит¬
ком набито, всюду толпились любители выпить.—	Дело есть дело, — сказала Лия.Она тряханула кожаной кисой, привязанной к поясу. Похо¬
же, киса была полнехонька.—	Это и есть власть, - сказала Лия.Кзума поглядел на нее. Глаза Лии сияли, лицо раскрасне¬
лось, улыбка мельком тронула край губ и погасла. Высокая
грудь ровно вздымалась и опускалась. Она перехватила его
взгляд и захохотала. Вид у нее сегодня был особенно
властный.—	Тебя опять заели вопросы?Глаза ее хитро поблескивали.Они вышли на веранду, но и тут толпился народ.—	Дело есть дело, — повторила она и вывела Кзуму на
улицу.Они дошли до угла.—	Ты поел?—	Нет.—	Ладно. Когда переговорим, пойдешь поешь с учительни¬
цей, она вернулась. Идет?—	Идет, — сказал он.—	Завтра можешь отдохнуть. А если тебе так уж приспичи¬
ло, послезавтра отправляйся на рудник... Скажи, у тебя на Се¬
вере есть баба?—	Нет.—	Хочешь здесь завести?—	Там посмотрим.Она усмехнулась. Они постояли еще немного на углу. Лия
все вглядывалась в поперечную улицу.342
Минут через десять около них притормозил чернокожий по¬
лицейский на мотоцикле.—	Привет! - сказала Лия.—	Привет! — ответил полицейский и искоса глянул на
Кзуму.—	Это свой, - сказала Лия.—	Сегодня они не придут, — сказал полицейский.—	Вот и хорошо.—	Зато утром они перекопают вверх дном весь твой двор,
да и не только твой.—	Вот оно что... А чей еще?—	Я имею дело только с тобой, — сказал полицейский. Вы¬
нув пять бумажек по одному фунту из кожаной кисы, Лия
передала их полицейскому.—	Но другим — ни гугу, — сказал он.—	Мне до других дела нет, — ответила Лия и отвернулась.Полицейский уехал.—	Пошли, — сказала Лия и повернула обратно к дому.Кзума нагнал ее, взял за руку.—	А ты других предупредишь?—	Тебе-то что? - Она вырвала у него руку.—	Не пойму я тебя.—	Дурак, потому и не понимаешь... Пошли! У меня дел не¬
початый край.Они прошли к двери в самом дальнем конце двора. Лия по¬
стучалась в дверь, вошла, Кзума — вслед за ней.Молодая женщина — они застали ее за едой — подняла на
них глаза.—	Это Кзума, — сказала Лия.Кзума улыбнулся, но ответной улыбки не дождался. Так
вот она какая, учительница, подумал он.—	Дай ему поесть, — сказала Лия, — и пусть он останется
у тебя. У меня дел по горло. Спозаранку придут рыть.—	А сегодня? — спросила девушка.—	Сегодня не првдут. Поэтому нам надо побыстрее растор¬
говаться, а что останется, закопать попозже. Я тебя кликну.
Когда поедите, может, вы с Кзумой сходите в кино. Идет?Лия вьпила, захлопнула за собой дверь, но тут же всунула
голову обратно.—	Кзума, я на тебя не сержусь. Но тебе пора поумнеть.
Если я предупрежу других, полиция мигом смекнет, кто это
сделал, и тогда быть беде. А теперь ешь...И снова захлопнула дверь.—	Бери стул, садись, - сказала девушка.Кзума повиновался.343
Девушка встала, положила ему еду. До чего же она краси¬
вая! Как бархатистый коричневый цветок. И какая молодая,
сильная, ловкая. Все в ней красиво — и очертания рук и ног,
и движения, и посадка головы, глаз не отведешь. А голос та¬
кой нежный — кажется, век бы его слушал.Она поставила перед Кзумой тарелку.—	Ты сегодня ударил полицейского? — сказала она.Он кивнул.—	Почему?—	Он меня стукнул ни за что ни про что.—	А почему ты не убежал?—	Зачем бежать человеку, за которым нет никакой вины?И тут она в первый раз улыбнулась ему. И какая милаяу нее была улыбка! Зубы белоснежные, на щеках ямочки, по
одной на каждой. Глубокие, прехорошенькие — так и хотелось
их поцеловать. А когда она улыбнулась, в глубине ее глаз заго¬
релись огоньки. Он рассиялся ей в ответ.—	Ты не боишься? — спросила она.—	Не родился еще тот человек, чтоб меня напугать, — по¬
хвастался Кзума.—	Ешь, — сказала она.Чуть погодя он поднял на нее глаза.—	Как тебя зовут?—	Элиза.—	Хорошее имя.—	Ты откуда родом? — спросила Элиза.—	С Севера.—	А у вас там красивые места?—	Очень красивые.—	Чего ж ты тогда оттуда ушел?—	Работы не было. А тут на рудник можно определиться.Она замолчала. Ему хотелось поддержать разговор, но ни¬
чего не приходило на ум: она была до того красивая, что он
онемел. Он поглядел на ее волосы — и руки сами собой потяну¬
лись погладить их. Она поймала его взгляд, и он снова опу¬
стил глаза.—	Как тебе еда?—	Очень вкусная. Это ты готовила?—	Да.Лия просунула голову в дверь.—	А она красивая, верно, Кзума?—	Очень красивая.Лия прыснула и грохнула дверью.—	Выпить хочешь? — спросила Элиза.—	Нет.344
Элиза встала, убрала со стола. Кзума следил за ней - в
комнате воцарилось молчание.До них доносились едва слышные звуки пьяного веселья.
Время от времени, когда пьяные уж слишком расходились, Лия
наводила порядок.—	Помоги мне поставить машинку, мне надо кое-что по¬
строчить, — сказала Элиза.Кзума вскочил, поднял машинку, и острая боль стрельнула
в левое плечо.—	Тебе больно? - сказала Элиза.—	Ерунда, — сказал он.—	Дай посмотреть.—	Ничего серьезного.—	Раз так, дай посмотрю.—	Это меня полицейский огрел дубинкой.—	Садись сюда.Она расстегнула ему рубашку. На левом плече лиловел
огромный синяк.—	Надо растереть, — сказала Элиза.Вынула баночку с мазью, растерла ему плечо. Какие у нее
мягкие нежные пальцы! Кзуме захотелось, чтобы она как мож¬
но дольше не отрывала их.—	Ты добрая, — сказал Кзума.—Добрая и красивая.—	А тебе тут одиноко, — усмехнулась она.Оба снова замолчали, но теперь молчание больше не тяго¬
тило их. Как не тяготил и шум, доносившийся со двора. Она
протянула ему сигарету, закурила и сама, поглядела ему в лицо
и фыркнула.—	Ты что, никогда не видел, как женщины курят?—	Видел, только они были белые.Она вдела нитку, и машинка застрекотала. Ее негромкое
жужжание действовало успокаивающе.—	Расскажи мне, откуда ты родом, из какой семьи, - по¬
просила Элиза.—	Мои родные места далеко-далеко, — сказал он. — Там ме¬
жду двумя горами течет река, а уж какая тишина, какой покой.
Не то, что здесь. Когда я вспоминаю родные места, меня тянет
вернуться туда. Раньше у нас было много скота, а теперь чуть
не весь скот пал, и земля стала плохо родить. У меня там
отец, а еще брат и сестра. Они моложе меня.—	А мать?—	Она умерла.—	Ты вернешься туда?—	Вернусь.—	А город тебе нравится?345
—	Пока не разобрался.—	Лии ты пришелся по вкусу. Она только о тебе и говорит.—	Она добрая, но ее не поймешь.—	Она не только добрая, она еще и хорошая.—	А тебе, видно, она тоже нравится. Кем она тебе прихо¬
дится?—	Она мне тетка, сестра моей матери. После смерти мате¬
ри она взяла меня к себе, определила в школу, и я выучилась
на учительницу. А ты ходил в школу?—	Her, в наших местах школы не было.Элиза кончила шить, закрыла машинку футляром.—	Пошли погуляем. Я тебя в такое место отведу, где ты
почувствуешь себя совсем как на родине.И вот позади осталась Малайская слобода, остались толла,
брань, драки, и мало-помалу уличный шум стал слабеть,
и вскоре они уже различали лишь смутный гул.А еще чуть погодя они уже ступали по траве.—	Как здесь тихо! — сказала Элиза.—	Почти как в деревне, — сказал Кзума.—	Когда мне надоедает городская суета, я порой прихожу
сюда, — сказала Элиза.—	А как легко здесь дышится.Они сели на траву.—	А вон там город, — показала Элиза.На востоке высились сумрачные махины домов, мерцали
огоньки.—	Когда глядишь на город, особенно остро ощущаешь свое
одиночество, - сказал он.Элиза растянулась на траве, подложила руки под голову.—	Люблю смотреть на звезды, — сказала она.Он повернулся к ней.—	Ты красивая.—	Просто тебе одиноко, — усмехнулась она.—	Зачем ты так говоришь?—	Потому что это правда.Он чувствовал, что их разделяет какая-то преграда, кото¬
рую он не может ни понять, ни преодолеть, и отвернулся. Он
повернул голову. На западе высоченные горы возносили к небу
свои темные вершины. Округлые громадины сужались кверху,
и на фоне неба рисовались лишь игольно-острые пики.—	А это что такое?Элиза приподнялась и тоже посмотрела на запад.—	Это отвалы. Сюда сваливают песок, который вьпсапы-
вают, когда добывают золото. Ты тоже будешь этим зани¬
маться.346
—	Самый обыкновенный песок?—	Да, самый обыкновенный песок, — устало повторила
Элиза.—	Его, должно быть, давно сюда ссыпают?—	Конечно, давно. Много лет подряд. И что ни день, этих
отвалов становится все больше.—	Ты к ним подходила близко?—	Конечно.—	И какие они?—	Песок, он песок и есть.—	А какого он цвета?—	Белого.—	А черных отвалов не бывает?—	Мне не случалось видеть.—	Вот чудно.—	Что — чудно?—	Что такие высоченные юры белого песка, а насыпали их
черные.—	Без белых тут тоже не обошлось... Пошли, нам пора.Она встала, потянулась, но Кзума никак не мог оторватьглаз от отвалов. Из-за тучи выглянула луна. Большая, желтая,
добродушная. Весело замигали звезды. Кзума перевел глаза
с отвалов на Элизу, его неодолимо тянуло к ней.—	Красивая ты, — угрюмо сказал он.—	Пошли, — сказала она.—	Я тебе не нравлюсь?Она как-то странно посмотрела на него, но ничего не отве¬
тила. Ему показалось, что она улыбнулась, но, может, это
лунный свет играл такие шутки? Улыбнулась краем губ. Со¬
всем как Лия. И пошла по тропинке прочь от него. Он нагнал
ее. Взял за руку, притянул к себе.—	Ого, какой ты сильный! — засмеялась она.—	Я тебе не нравлюсь, почему?И вновь она как-то странно поглядела на него. И вновь
оставила его вопрос без ответа.Он прижал ее к себе, обнял и почувствовал, как тело ее ста¬
ло мягким, податливым. Губы ее раздвинула улыбка.По одну сторону от них тянулся город с Малайской слобо¬
дой, по другую высились отвалы белого песка, а здесь был
островок тишины, покоя, и она — такая нежная — в его объя¬
тиях. Он взял ее за подбородок своей огромной ручищей, при¬
поднял ее голову. Улыбнулся, глядя прямо в глаза, но ответ¬
ной улыбки не дождался. Ее не понять. Все равно как Лию. Он
нагнулся поцеловать ее, но почувствовал, как она вся снова
напряглась.347
—	Не надо, — совсем по-детски выкрикнула Элиза и оттолк¬
нула его.Отвернулась, отошла на несколько шагов. Кзума стоял как
вкопанный и смотрел ей вслед.—	Прости, — сказала она, не оборачиваясь.—	Да ладно, — сказал он и повернул в другую сторону.Он возвратился в город той же дорогой, которой они шли.Только раз он обернулся, поглядеть на далекие отвалы и даль¬
ше шел не останавливаясь. Элиза догнала его уже на подходе
к Малайской слободе и пошла рядом, стараясь приладиться
к его шагу. Какое-то время они шли молча.Потом она вскинула на него глаза.—	Ты сердишься? — спросила она.—	Тебе-то что?—	Прости меня, - сказала она. - Но ты меня не пони¬
маешь.Он поглядел на нее. Лицо ее было печальным. Вся его
злость куда-то испарилась, но в нем поселилась неизъяснимая
тоска.—	Я не сержусь, - сказал он.Они дошли молча до самого Лииного дома.Всю ночь в Лиином доме пили и гуляли. Когда Кзума
и Элиза вернулись, народу в доме еще прибавилось. Опора по-
прежнему сидела все на том же месте во дворе. За ее спиной
стояли два пустых чана, леред ней один опорожненный до по¬
ловины. На дворе народу тоже было видимо-невидимо.В другом углу двора стоял еще один чан — там торговала
пивом ледащая Лина, та самая, у которой был припадок белой
горячки. Кзуму удивило, что она совсем протрезвела.Во всех комнатах толклись пьяные мужчины и женщины.
Попадалось много цветных женщин, они обнимались с черны¬
ми мужчинами. А вот цветных мужчин было мало — раз-два
и обчелся.Тощая цветная женщина с недобрым лицом подкатилась
к Кзуме, повисла у него на шее.—	Поставь мне пива, милок, я тебя приголублю. Дешевле
дешевого — всего полкроны.Элиза удалилась в свою комнату, а Кзума вьш1ел во двор.
Там, прислонившись к стене, звонко хохоча, болтала с муж¬
чинами Лия. Лицо ее раскраснелось, глаза задорно блестели.—	Кзума! услышал он голос Опоры.—	Садись-ка сюда, сынок, — сказала она и передвинулась,
освободив ему место на скамье.348
—	у меня много денег набралось, вот я и хочу, чтобы ты
взял их на хранение, а потом передал Лии: тут такая пьянь со¬
бралась — не ровен час передерутся, - а годы мои уже не те.Она отдала ему деньги, похлопала по руке и отстранила от
себя. Голос у нее был ласковый, совсем материнский голос.
И ему вспомнилась его старая мать.—	А ну давай налетай, сукины дети! Налетай, заливай глот¬
ки пивом! — заорала Опора, уже никак не ласковым и не мате¬
ринским голосом.Кзума прыснул. Опора плутовато подмигнула ему, шало¬
вливо улыбнулась, и ее дубленое лицо пошло морщинами.—	А ну налетай, сукины детй! — орала она. — Не жмись, вы¬
тряхивай денежки!—	Вот он где, гад!Кзума обернулся. Задев его по лицу, мимо пролетел нож.
Он попятился.—	Вот тебе, чтоб не зарился на мою бабу! — ревел Дладла,
размахивая ножом. За ним стояли еще двое молодчиков с но¬
жами. Кзума почувствовал, как по его щеке ползет струйка
крови.Дладла, ухмыляясь, рассекал воздух ножом. Молодчики
подступали все ближе. Кзума отпрянул, стал шарить за спиной
чем бы отбиться.—	Держи, — услышал он женский голос, и в руку ему сунули
дубинку. Он узнал голос Лины.—	А ну подходи! - заорал Кзума, запася дубинку над
головой.—	Оставь Дладлу, я сама с ним расправлюсь! -- крикнула
Лия.Дладла отступил назад. Кзума шагнул к Дладле.—	Нет! Я сама с ним разберусь. Ты займись двумя
другими.Лия неспешно вышла вперед — руки в боки, на губах кривая
усмешечка. Народ расступился, отодвигаясь все дальше, пока
они не остались в центре кружка. Один из прихвостней Дладлы
перевел взгляд на Лию; воспользовавшись этим, Кзума огрел
его дубинкой. Молодчик рухнул, даже не пикнув. Второй рва¬
нул к калитке, но ему преградил путь высоченный парень,
только что вошедший во двор. Ухватил молодчика за горло да
как тряханет.—	Меня зовут И.-П. Вильямсон и я тебя одной левой уло¬
жу, сукин ты сын! — ревел верзила.—	Йоханнес! — крикнула Лина. Не ослабляя хватки, верзи¬
ла обернулся к ней. — Не убивай его, тебя посадят! ^—	Одной левой уложу сукина сына, — бушевал Йоханнес.349
—	Не смей! —цыкнула на него Лина. Голос ее звучал
непререкаемо.Ворча себе под нос, Йоханнес отпустил молодчика — тот
повалился на землю и затих.—	Ступишь еще шаг - зарежу, - грозился Дладла, пятясь
от Лии.—	А сейчас и второго уложу, — ревел Йоханнес, надвигаясь
на Дладлу.—	Я сама с ним расправлюсь, — сказала Лия.Йоханнес отступил.—	Ни шагу больше, женщина! — надрывался Дладла.Лия шагнула вперед. Дладла полез на нее с ножом, но Лияперехватила, отвела его руку. Дладла все порывался полоснуть
ее по плечу, но Лиины руки сжимали его как тиски.—	А ну подналяг, — прошипела Лия и — как боднет.Из носа Дладлы хлынула кровь. На лбу, на шее веревками
натянулись жилы — он из последних сил тянул руку с ножом
к Лииному плечу.Намертво сцепившись, Лия и Дладла раскачивались из сто¬
роны в сторону. Дладла тужился опрокинуть Лию, она сопела,
но мало-помалу отгибала его руку назад. Все дальше, дальше
и дальше. Крупные бисерины пота усыпали лоб Дладлы. Лицо
его исказилось от боли. Послышался вопль, и Дладла поник.
Нож выпал из его пальцев.Лия разжала руку, и Дладла рухнул на землю. Окинув его
презрительным взглядом, Лия плюнула, задрала ногу и пнула
Дладлу в лицо.—	Не надо! — вырвалось у Кзумы.Криво усмехнувшись, Лия отвернулась.—	Уберите эту погань, — приказала она.Элиза взяла Кзуму за руку.—	Пошли, я помогу тебе смыть кровь.Она принесла миску с водой, обмыла ему ран>.—	Порез неглубокий, — сказала она, — но надо его зашить,
иначе кровь не остановится.—	Не стоит, — отнекивался он.Но Элиза уже тянула его за собой.Через час они вернулись. Им удалось разыскать доктора,
и он наложил Кзуме швы.Двор уже опустел. Опустел и дом. В доме остались только
верзила Йоханнес и Лина. В воздухе стоял тяжелый пивной
запах.350
—	Сильно тебя поранили? - спросила Лия.Кзума покачал головой.—	Йоханнес работает на рудниках, — сказала Лия. — Он тебе
поможет устроиться, верно, Йоханнес?—	Меня зовут Йоханнес П. Вильямсон, и я не я, если я не
помогу ему,—ответил Йоханнес.Опора ввела за руку Папашу. Он проспался, хмель явно вы¬
ветрился из его головы.Кзума пригляделся к Йоханнесу. С виду Йоханнес был
цветной как цветной, но и говором, и повадкой больше похо¬
дил на черного. А ледащая Лина, хоть она и цветная, видно,
души в нем не чаяла — это и слепому видно.Лия поглядела на Кзуму, перевела взгляд на Элизу, и лицо
ее расцвело улыбкой.—	Он потерял много крови, — сказала Элиза.—	Пусть он идет спать, — сказала Лия, — а ты помоги нам
вынести бидоны и прибраться, чтобы поутру, когда заявится
полиция, все было шито-крыто.Элиза кивнула, и они прошли в комнату Элизы. Лия присе¬
ла на стул.—	Ты располагайся здесь, а Элиза поспит одну ночь у Ъ1€-
ня... Ну как, согласен?—	Согласен.—	Есть хочешь?—	Нет.—	А пить?—	Тоже нет.—	А ее не хочешь?—	Не дури, — сказала Элиза.Кзума молчал. Лия вздохнула и засмеялась. Тут Кзума
вспомнил о деньгах, которые ему передала Опора, и вручил их
Лии. Она встала, хлопнула его по спине и двинулась к двери,
но на пороге остановилась, кивком головы показала на Элизу.—	Ты ей по сердцу пришелся, только она дуреха. А все из-
за того, что в школу ходила. Ты ей люб, но ей вынь да положь
такого, чтоб и книжки читал, и говорил, и одевался, как белый,
и нацеплял на шею тряпку — ее белые галстуком зовут. Не
будь дурнем, бери ее силком.Фыркнула и вышла из комнаты. Кзума не спускал глаз
с Элизы.Верно Лия говорит?Элиза не подняла на него глаз.—	Постель постелена, — сказала она. — Ложись спать.И вышла, так и не ответив на его вопрос.351
Глава четвертаяЙоханнес пьяный и Йоханнес трезвый были два разных че¬
ловека. Первый — крикун, бахвал, забияка, каждому встречно-
му-поперечному объявлял, что он, И.-П. Вильямсон, любого
сукиного сына уложит одной левой. Обожал драться, кичился
своей силой, всех задирал. Второй — смирный, замкнутый, об¬
ходительный, кроткий, как агнец. Он, похоже, даже стеснялся
своей могутной фигуры и своей силы. Робкий, даже слишком
уступчивый и до крайности миролюбивый.Но рассвет этого понедельника Йоханнес встретил трезвым.
Выражение лица было у него сосредоточенное, брови насу¬
плены — видно, его одолевали серьезные мысли.Время от времени Кзума поглядывал на Йоханнеса, но тот
брел, не поднимая головы. А у Кзумы накопилось столько во¬
просов к Йоханнесу. Раз-другой Кзума заговаривал с ним. Но
Йоханнес отвечал только да и нет, отвечал мягко, но в голосе
его сквозила такая грусть, что язык не поворачивался расспра¬
шивать его. Кзума пытался представить, какие же они, эти
рудники.—	Как сегодня безлюдно на улицах, — сказал Кзума: ему
вспомнилось, сколько народу толпилось здесь в субботу.—	Верно, — ответил Йоханнес.Когда на улицах безлюдно, они кажутся чужими, подумал
Йоханнес, но вслух ничего не сказал. Длинные, широкие, без¬
людные, разве такими должны быть улицы. И так улица за
улицей. И лавки тоже сегодня совсем чужие — на витрины ни¬
кто не глазеет. И над городом висит какой-то наводящий страх
тихий гул. И уличные фонари светят тускло. Все здесь совсем-
совсем чужое. Чужое как смерть. Йоханнесу это не нравилось.
Он не любил думать о смерти.—	Сегодня здесь так тихо, — сказал Кзума. — И до чего же
мне это нравится! Терпеть не могу такого многолюдья, какое
здесь по субботам.—	Угу, - буркнул Йоханнес, но про себя подумал: «А мне
нравится многолюдье».—	Что ты сказал?—	Ничего.—	А мне показалось, ты что-то сказал.—	Да нет же.И снова они долго шагали молча. Вверх-вниз по без¬
людным улицам, по обеим сторонам которых высились при¬
тихшие дома, тянулись набитые одеждой и всевозможными то¬
варами витрины.Но нигде ни одной машины, ни единой души. Город золота352
спал, спали все его обитатели, кроме них двоих, никто не бодр¬
ствовал, никто не брел по улицам. «Кажется, город вымер,—
думал Йоханнес, — и до чего же мне это не нравится».«Как здесь красиво, - думал Кзума, - красиво и тихо».«Ему нравится безлюдье, — думал Йоханнес, — а я люблю
многолюдье. Безлюдные улицы и вымершие дома мне не по
душе. Люди, мне нужны люди вокруг».«Кто его разберет, — думал Кзума, — вчера он драл глотку,
бахвалился, а сегодня такой тихий — голоса его не слыхать».
«Интересно, что за работа на рудниках?» — думал Кзума.
Спросил у Йоханнеса, но тот не ответил. Кзума снова присту¬
пился к нему:—	Что за работа на рудниках?Йоханнес удивленно уставился на него.—	Я никогда не был на рудниках, — пояснил Кзума.Йоханнес все так же удивленно смотрел на него. Интересно,понимает ли Йоханнес, почему меня это занимает, подумал
Кзума и снова спросил:—	Работы я не боюсь. Просто хочу разбираться в том, что
мне придется делать.—	Разберешься, невелика премудрость.Йоханнес отвернулся. До чего же ему ненавистны без¬
людные улицы. Ненавистен гулкий звук их шагов. От него
улицы кажутся более пустынными. А от звука голосов они
и еще того пустыннее.Кзума хотел было что-то сказать, поглядел на Йоханнеса
и не решился.И вот уже Йоханнесбург остался позади — хоть и недалеко
позади, остался за тем приземистым холмом, через который
они перевалили, — если оглянуться, за ним виднеются дома
повыше.А впереди громоздились отвалы. Кзума окинул их взгля¬
дом. Сегодня вид у них был самый что ни на есть обычный, не
то что в субботу вечером, когда он смотрел на них с Элизой.
Тогда их далекие очертания представлялись ему прекрасными
и величавыми. Теперь он видел перед собой ничем не примеча¬
тельные нагромождения песка и не находил в них ничего
привлекательного.~ Смотри, вон рабочие идут на рудники, — показал Йохан¬
нес.Кзума поглядел вниз. Налево вршась могценная щебнем
ровная дорога. Левый ее поворот огибала колонна людей. Рас¬
свет только брезжил, и взгляд не различал лиц.—	Как их много! — сказал Кзума.—	Немало.12 Альманах «Африка», вып. 7	353
—	Откуда они идут?—	Из бараков, — сказал Йоханнес и присел на траву. Кзума
пристроился рядом и стал смотреть, как приближается ко¬
лонна.—	Их бараки в Ланглаагте, — тихо сказал Йоханнес. - Всем
горнякам положено жить в бараках.—	А ты почему там не живешь ? —спросил Кзума.Йоханнес промолчал. Длинная колонна приближаласьк ним, но до нее оставалось еще порядочное расстояние.
Йоханнес показал пальцем на колонну.—	Они все не из города, тут в основном деревенские, а есть
которые и из Родезии, и из самой Португалии. Их белые при¬
везли сюда. Тем, кого сюда привезли, им положено жить в ба¬
раках. Такой порядок. А я приехал в город по своей воле, как
и ты, я у белого старшим состою и потому в бараке жить не
обязан. Городских на рудниках мало, их нанимать не любят.—	А меня наймут?Йоханнес кивнул, пожевал травинку.Колонна почти поровнялась с ними. Йоханнес поднялся,
расправил затекшие члены.—	Вставай, пойдем с ними.Кзума с Йоханнесом спустились по пологому спуску и вста¬
ли у обочины.Впереди длинной колонны шагал индуна — рудничный ох¬
ранник: он присматривал за рабочими. Остальные охранники
шагали по обеим сторонам колонны, на расстоянии десяти ме¬
тров друг от друга. Все индуны были вооружены тяжелыми ду¬
бинками, деревянными копьями с металлическими наконечни¬
ками. Люди тихо напевали на ходу.Кзума с любопытством разглядывал колонну.—	Почему у индун копья?—	Такой порядок, — сказал Йоханнес.Колонна приблизилась к ним.—	Здравствуйте! —приветствовал колонну Йоханнес.—	Здравствуй, Вильямсон! — крикнул направляющий инду¬
на.- Ну как жизнь в городе?—	Как всегда, — ответил Йоханнес.Они пошли в ногу с колонной, но вливаться в нее не стали.Кзума приглядывался к шагающим рядом людям, но про¬
честь на их лицах ничего не мог. Потом его взгляд упал на
мужчину в летах — тот улыбнулся ему. Кзума улыбнулся в от¬
вет, и старик помахал ему рукой.—	А это кто? — спросил Кзума у Йоханнеса.Йоханнес, скользнув взглядом по старику, мотнул головой,Кзума снова посмотрел на старика.354
—	Как зовут твоего приятеля, Вильямсон? — перекрыл то¬
пот колонны громовый голос направляющего.—	Кзума, — крикнул Йоханнес.—	Привет, Кзума! —рявкнул индуна.—	Привет! — ответил Кзума и перевел взгляд на старика.
Тот явно хотел ему что-то сказать, о чем-то предупредить, но
о чем, Кзума не мог понять и поэтому только покачал
головой.—	Вильямсон, он что, идет наниматься на рудник? — крик¬
нул индуна.—	Он у Рыжего будет работать, вот у кого.Здесь дорога сделала поворот, а когда она снова пошла по
прямой, невдалеке показались рудничные ворота.На востоке загорелись первые лучи солнца. Глухо грохота¬
ли тяжелые башмаки. За колонной волочился длинный хвост
медленно оседавшей пыли. Над колонной неслась песня.Ворота открылись, пропуская колонну. Из низкого закопте¬
лого домишки вышла группка белых, они проводили глазами
проходящую колонну. Колонна свернула налево, и вскоре вы¬
сокий отвал и группа зданий скрыли ее из виду. Топот шагов
стих.И тут же вновь загрохотали шаги. Но на этот раз топот по¬
слышался справа. Кзума повернул голову — новая колонна! Он
вопросительно взглянул на Йоханнеса.—	Это идут с ночной смены, — сказал Йоханнес.Ночная смена вышла за ворота. Во главе и по бокам ко¬
лонны тоже шли индуны. Эта колонна точь-в-точь походила на
предьщущую, но чем-то она и отличалась от нее. Было в ней
что-то такое, чего не было в колонне, которая заступала на
смену. Кзума пригляделся, но определить, в чем различие, так
и не смог. А вместе с тем оно явно чувствовалось.Колонна исчезла за поворотом дороги. Топот шагов стал
тише, потом и вовсе заглох.—	Подожди здесь, — сказал Йоханнес и подошел к воротам.
От ворот отделился индуна. Йоханнес поднял, расставил руки.
Индуна ощупал его карманы. После чего пропустил Йоханнеса
и тот исчез за приземистым зданием.Из-за поворота показались двое белых на мотоциклах. Ин¬
дуна распахнул перед ними ворота. Мотоциклисты проехали
на рудничный двор, а вслед за ними одна за другой подкатили
три машины и тоже въехали в ворота.Йоханнес не заставил себя ждать.—	Рыжий еще не приехал, подожди здесь, — сказал он.За воротами прогрохотал долгий раскатистый взрыв. Кзумааж подскочил.'2-	355
—	До чего же здесь все непривычно, - сказал он.—	Со временем привыкнешь.Мотоцикл, обогнув поворот, промчался к воротам.—	А вот и мой белый, — сказал Йоханнес.Белый нажал на тормоз, мотоцикл по инерции пронесся
еще метров десять и лишь тогда остановился. Белый, хохоча,
спрыгнул с мотоцикла. Такой же высокий и широкоплечий, как
Йоханнес, только помоложе и покрепче с виду. Лицо у него
морпдилось в улыбке, глаза весело поблескивали.—	Привет, Йоханнес! — сказал белый. — Интересно, кто
приглядывает за ребятами, пока ты здесь околачиваешься?—	Я уже к ним ходил. Там полный порядок.—	Господи, спаси и помилуй, Йоханнес, да ты никак
трезвый! — белый хлопнул Йоханнеса по груди.—	Полиция разнесла пивнуху вдребезги, — сказал Йоханнес
ухмыляясь.Белый шлепнул себя по ляжкам, закатился хохотом, но
вдруг резко оборвал смех и поглядел на Кзуму.—	Эй, Крис, — позвал его один из белых, стоящих в дверях
закоптелого домишки.—	Иду! — отозвался Крис, снова повернулся к Кзуме
и уставился на него.—	А это еще кто такой?—	Его зовут Кзума, - сказал Йоханнес.Белый улыбнулся Кзуме в ответ и вдруг ни с того ни с сего
как хватит его кулаком по груди. Глаза Кзумы полыхнули, он
непроизвольно отпрыгнул назад, сжал кулачищи и встал
наизготове.Белый тоже встал наизготове, глаза у него лукаво поблески¬
вали.—	Прости, Кзума, я хотел убедиться, мужчина ты или не
мужчина, вот Йоханнес — он баба бабой, — сказал он и ласково
потрелал Йоханнеса по плечу. - Мужчиной он бывает, только
когда напьется. Ну как, ты не сердишься?Крис протянул Кзуме руку. Кзума не сразу решился пожать
ее. Крис пошарил в карманах, нашел пачку сигарет, отдал их
Йоханнесу.—	Поделись с Кзумой, Йоханнес, и веди его во двор, а
я переговорю с Рыжим.—	Крис, где ты там? — снова подал голос человек из закоп¬
телой подсобки.—	Иду! — крикнул Крис и пошел к воротам.—	Белый! — окликнул его Йоханнес.Крис обернулся.—	Вели этому, у ворот, пусть пропустит Кзуму.356
—	Ладно, — согласился Крис.Он сказал что-то индуне у ворот и отошел к белым, собрав¬
шимся у подсобки.—	Пошли, — сказал Йоханнес. — Теперь тебя пропустят.—	А где Рыжий? Ты сказал, я буду работать у него.—	Раз этот белый так сказал, значит, так и будет. Они
с Рыжим друзья-приятели.Они подошли к воротам. Индуна схватил Кзуму за руку.
Кзума вывернулся.—	Он должен тебя обыскать, — сказал Йоханнес. — Такой
порядок.Индуна поднял Кзуме руки, Кзума расставил их, вспомнив,
как делал Йоханнес. Индуна обшарил его карманы, кивнул.
Искал он только для виду, но порядок есть порядок.—	А мне нравится твой белый, — сказал Кзума.—	Он хороший, — сказал Йоханнес—	Он что, бур? —спросил Кзума.—	Бур. А твой — он из заморских краев. Иди сюда. — Йохан¬
нес подвел Кзуму к стеклянной перегородке с окошечком. По¬
стучал по деревянному прилавку. В окошечко высунулся
белый.—	Чего тебе?—	Вот новенького привел.—	Из-твоей бригады?—	Нет. Он у Рыжего будет работать. Старшим.—	Рыжий еще не пришел.—	Вот и мой белый так говорит.—	Твой начальник, ты хочешь сказать?—	Мой белый.Человек в окошечке ожег Йоханнеса взглядом, но Йоханнес
не отвел глаз. Белый выругался и перевел взгляд на Кзуму.—	Тебя как зовут?—	Кзума.—	Где твой пропуск?Кзума передал ему пропуск, и белый ушел. Чуть погодя он
вернулся с квадратиком голубого картона и перебросил его
Кзуме.—	Смотри не потеряй, — сказал белый.Кзума взял картонный квадратик и посмотрел на него, чи¬
тать он не умел и поэтому, что там написано, не понял. А на¬
писано там было вот что: «ПРОПУСТИТЬ АФРИКАНЦА
КЗУМУ, ПОМОЩНИКА МИСТЕРА ПАДДИ О’ШИ».—	А мой пропуск?—	Получишь после смены, — сказал человек в окошечке
и отвернулся.357
Кзума обогнул здание вслед за Йоханнесом — позади зда¬
ния группа мужчин, нагрузив песком вагонетки, толкала их
вверх. Этой бригадой человек в пятьдесят руководили двое ин-
дун и белый.—	Сегодня будем работать здесь, — сказал Йоханнес.Йоханнес провел Кзуму к белому и представил как новогостаршого мистера О Ши.Этот белый Кзуме сразу не понравился. По глазам было
видно, что он из тех белых, для которых первое удовольствие
пинать, гонять и бранить людей.Переговорив с белым, Йоханнес отвел Кзуму в сторону.—	С этим белым надо держать ухо востро, но тебе всего
полдня придется у него поработать. Не беспокойся, все обой¬
дется. Если уж очень он будет цепляться, не отвечай. Когда
придет время обедать, Рыжий заберет тебя к себе. А теперь,
Кзума, мне пора... Счастливо.Кзума смотрел вслед Йоханнесу. Смотрел, как он подошел
к группке людей, стоявших у дверцы клети. Один из них дал
Йоханнесу каску с прикрепленной к ней лампой, Йоханнес за¬
жег лампу и надел каску и взмахом руки велел рабочим загру¬
жаться в клеть, а сам вошел следом. Прозвучал свисток. Клеть
пошла вниз, и вот она уже скрылась из виду, а на ее месте зия¬
ла дыра. Хотя Кзума знал, что так оно и будет, он не мог
оправиться от потрясения. Сердце у него колотилось. Руки
взмокли от пота.—	Эй ты!Кзума вздрогнул, поглядел на белого. Глаза белого метали
молнии.—	А ну толкай!Кзума поглядел на белого, на груженую вагонетку, на кру¬
той откос, по которому были проложены рельсы, и снова на
белого. Индуна, стоявший рядом с ним, недовольно забурчал
себе под нос. Какие-то рабочие чуть поодаль что-то неразбор¬
чиво проворчали.—	Он же не знает, как это делается, — шепнул один.—	Тут двоим еле справиться, а уж одному и подавно,—
шепнул другой.—	Молчать! — гаркнул белый.Воркотня, перешептывания мгновенно оборвались.—	С чего бы ему взъесться на меня? — удивился Кзума и не
спеша направился к вагонетке. Двое рабочих, которые уже бы¬
ло взялись за вагонетку, отступили назад. Кзума уперся в борт
вагонетки, кинул взгляд на белого. Глаза белого как-то стран¬
но поблескивали. За его спиной стояли еще двое белых —
Йоханнеса и какой-то незнакомый. У второго были ярко-рыжие358
волосы. Значит, это и есть Рыжий. У обоих белых вид тоже
был чудной, но чудной по-другому, не так, как у того, который
велел Кзуме толкать вагонетку.—	Давай, давай, - рыкнул белый.Кзума толкнул. Верхняя часть вагонетки подалась вперед,
но колеса не тронулись с места.—	Упирайся ниже, — злобно прошипел белый.Верх вагонетки еще больше подался вперед, вагонетка на¬
клонилась. Сейчас перевернется, смекнул Кзума и потянул ва¬
гонетку на себя. Колеса поехали назад, но сама вагонетка все
клонилась вперед. Надо срочно что-то предпринять, иначе ва¬
гонетка перевернется, песок вывалится и засыплет рельсы.И тут Кзума перехватил взгляд белого. Глаза его радостно
сверкали, на губах змеилась победная улыбка.—	Вот сволочь, — вырвалось у Кзумы. Он собрался с сила¬
ми, вытянул левую ногу вперед, пока не \ перся голенью в ко¬
лесную ось, откинулся назад и всей своей массой потянул ваго¬
нетку на себя. Кожа лопнула, по ноге горячей струйкой
потекла кровь. Кзума стиснул зубы и еще сильней дернул ваго¬
нетку на себя. И вдруг вагонетка выпрямилась. На лбу Кзумы
высыпали крупные капли пота. У следивших за ним рабочих
вырвался дружный вздох.Кзума, преодолевая боль в ноге, улыбнулся рабочим, при¬
вел вагонетку в равновесие, налег на борт и толкнул. Мало-по¬
малу вагонетка поползла вверх по колее. В толпе послышался
облегченный смех. Если знать, как это делается, нет ничего
проще, подумал Кзума.—	Кзума!Кзума остановился, обернулся. Его окликнул белый Йохан-
неса.Он что-то сказал двоим рабочим, и они помогли Кзуме
толкать вагонетку.—	Иди сюда! - позвал его Крис.Кзума жадно глотал воздух. Сердце его бешено колоти¬
лось. Нога саднила, голову сдавило, как обручем.Крис взял его за руку, и Кзума почувствовал, как дрожат
пальцы белого. Глаза Криса горели, видно бьшо, что в нем си¬
лен бойцовский дух.—	Да ты силач, Кзума, — сказал Крис и со значением погля¬
дел на того белого, который велел Кзуме толкать вагонет¬
ку.—А вот и твой Рыжий, он тоже, кстати, силач. Ты ничего
себе не повредил?—	Да так, ногу немного поранил, — сказал Кзума.—	Дай погляжу.Кзума задрал брючину, показал рану.359
-	Ногу надо забинтовать, индуна проводит тебя к врачу, -
сказал Крис.Кзума посмотрел на Рыжего - и тот ему сразу не показал¬
ся. Взгляд у него жесткий, угрюмый. То ли дело Крис, у того
глаза всегда смеются, а у Рыжего вдобавок еще и жесткая
складка у рта. Может, Рыжий — человек и справедливый, но уж
снисхождения от него не дождешься, решил Кзума. Ростом
Рыжий был чуть ниже Криса, зато в плечах гораздо шире.
Подбородок упрямый, а глаза голубые-голубые. И шапка ог-
ненно-рыжих волос — недаром же его прозвали Рыжим. Не го¬
воря ни слова, Рыжий долго вглядывался в Кзуму, потом
обратился к тому белому, который поставил Кзуму толкать
вагонетку:—	Этот парень у меня работает, и мой тебе совет, больше
с ним такие шутки не выкидывать. — Голос у Рыжего был зыч¬
ный, низкий. Потом обернулся к Кзуме: — Никак не могу вы¬
говорить твое имя. Я буду звать тебя просто Зума, ты не
против ?Кзума кивнул. Интересно, подумал он, а Рыжий, он когда-
нибудь улыбается?Крис улыбнулся Кзуме, и двое белых ушли. Прозвучал сви¬
сток — значит, уже половина шестого.День выдался какой-то непонятный, другого такого дня не
случалось в жизни Кзумы. Рокот мешался с криками, раската¬
ми взрывов. Земля ходила ходуном. То и дело индуны, покри¬
кивая, гнали людей на работу. А пупде всего Кзуму удивили
свирепые глаза и злобность того белого, который поставил его
толкать вагонетку, не разъяснив, как это делается. Но было
кое-что и похуже. Все это лишь тревожило Кзуму, сбивало его
с панталыку, а вот то, что он решительно не понимал происхо¬
дящего, приводило его в ужас. Ну и, конечно, запуганные глаза
рабочих. Ему доводилось видеть такие глаза, еще когда он жил
в деревне. Он тогда пас скот, а в стадо забрался пес и с лаем
кинулся на овец. Глаза у этих людей были точь-в-точь, как
у овец, когда на них лает пес, а они не знают, куда бежать.Но вот подошел грузовик, рабочие попрыгали на дорогу
и кинулись врассьшную как овцы. Индуна был все равно как
пастух, только что с копьем. Белый же сидел сложа руки.Кзума еще с одним рабочим толкали груженую вагонетку
вверх по откосу. Вагонетку было трудно удерживать в равнове¬
сии, а белый то и дело подгонял их, кричал: «Пошевеливайся!»
Индуна вторил ему, и так одна за другой вагонетки, гру¬360
женные мелким белым песком, поднимались по откосу — насы¬
пался новый отвал.Но не успевали песок увезти, как на этом месте вырастала
новая груда. Одна вагонетка увозила песок, а на смену ей из
недр земли тут же приходила другая, и эта уходила вверх, и ей
на смену другая привозила песок. И еще одна. И другая. И так
весь день. Без передыха.Рабочие задыхались, глаза их наливались кровью, по лицам
катил пот, мускулы ныли, а груда мелкого сырого песка все не
убывала.г И как они ни потели, как ни пыхтели, как ни наливались
кровью и ни лезли на лоб их глаза, смотреть в результате бы¬
ло не на что. Утром их ожидала груда песка. И к вечеру она
ничуть не убывала. И отвал, кажется, тоже вовсе не рос.Работаешь, работаешь, и никакого толку — вот что больше
всего пугало Кзуму. И груда сырого теплого песка, и отвал,
который никак не рос, и злобные глаза белых, то и дело подго¬
нявших рабочих, — все казалось ему сплошным издеватель¬
ством.Кзума пал духом, его грызла тревога. Он работал не покла¬
дая рук. Изо всех сил толкал груженую вагонетку, бежал вслед
за порожней вагонеткой, а сам все приглядывался, не растет ли
отвал, не убывает ли груда вырытого из земли песка. Но раз
от разу ничего не менялось. Решительно ничего. Никаких
перемен.Вокруг стоял чудовищный грохот. Верещали пронзительные
свистки. Из-под земли доносилось шипение, раскаты взрывов.
Звуки эти отдавались в голове, и вскоре глаза Кзумы тоже на¬
лились кровью. Когда прозвучал свисток на обед, один из ра¬
бочих, грузивших вагонетки, подозвал Кзуму.—	Меня зовут Нана,— сказал он.—Давай обедать вместе.Они выбрали местечко в тени, сели на землю. Все рабочиепристраивались, где поудобней. У каждого была с собой же¬
стяная коробка с едой. И каждый принес в коробке кус затвер¬
девшей маисовой каши, ломоть мяса и краюху грубого хлеба,
вьшекавшегося специально для барачного поселка.Нана поделил обед поровну и половину отдал Кзуме.Кзума утер лоб, привалился к рифленой стене подсобки.
Слева от них громоздился отвал, огромный, наводящий ужас.
Справа они все утро возили вагонетками песок, но новый от¬
вал почти не рос. Нана перехватил Кзумин взгляд.—	Это быстро не делается, — сказал Нана.—	И вы каждый день так работаете?—	Каждый.~ Не понимаю я вашей жизни.361
—	с непривычки здесь тяжело, но вообще-то не так тут
и плохо. Ну, а новички, они поначалу пугаются: видят, ты ра¬
ботаешь, работаешь, а все попусту. И вот ты глядишь, гля¬
дишь, а все попусту. И ты пугаешься. Ну, а назавтра дума¬
ешь, смотри не смотри, все равно глядеть не на что, и
уже смотришь реже. Зато и пугаешься меньше. А после¬
завтра смотришь еще реже и так далее, а потом вообще
перестаешь смотреть. И страх проходит. Вот оно как здесь
бывает.—	Тогда скажи, почему тут у людей такие глаза... — настаи¬
вал Кзума.—	Какие такие?—	Я присмотрелся к здешним — у них глаза точь-в-точь,
как у овец.Нана поглядел на Кзуму, улыбнулся, от улыбки лицо его
смягчилось, и по нему пошли лучики морщин.—	А что, разве все мы не овцы, только что говорящие? —
сказал Нана.Какое-то время они ели молча. Когда с едой было поконче¬
но, Нана растянулся на земле, закрыл глаза. Остальные рабо¬
чие, все как один, тоже легли на землю.—	Ложись и ты, — сказал Нана, — дай телу отдых.Кзума последовал совету Наны.—	Ну как, полегчало?—	Да.—	А теперь расслабьсяКто-то из рабочих замурлыкал песню, негромкую, мелодич¬
ную, протяжную. Песню подхватили все. Запел и Кзума, и
у него сразу отлегло от души. Напряжение спало, спина и
та перестала ныть. Он смежил веки. Тихая песня заглушила
и шипение, и грохот взрывов. И вскоре Кзума открыл гла¬
за и поглядел на небо. До чего же оно голубое! А дома, в
деревне, небось все зеленым-зелено и на холмах щиплет
траву скот. Глаза Кзумы подернулись влагой. Он смахнул
слезу.—	А под землей что за работа? - спросил он Нану.—	Как на чей вкус.Раздался свисток — получасовой перерыв кончился.Рабочие вставали, разминались, не спеша шли на рабочие
места.Нагружали мелким сырым песком вагонетки. Увозили ваго¬
нетки, опорожняли их. И из недр земли поднимались новые ва¬
гонетки и в свой черед грузились теплым сырым песком... И ни
конца, ни края этом\ не было...362
Солнце уже почти зашло, когда рабочих, которых утром
спустили под землю, стали поднимать наверх. Из недр земных
повалил сплошной людской поток. Кзума, заслонив глаза ла¬
донью, всматривался в выходящих из-под земли людей.—	А там внизу небось темень ?-спросил он Нану.—	А ты что думаешь, туда и солнце вместе с людьми спу¬
стили? — засмеялся Нана.Кзума с маху вонзил лопату, теплый сырой песок захру¬
стел. Во второй половине дня Кзуме больше не пришлось тол¬
кать вагонетку — его поставили на погрузку. Но не успел он за¬
швырнуть лопату песка в грузовик, как его окликнули.—	Кзума!Раздвигая толпу, к нему продвигался Йоханнес.Кзума опасливо покосился на белого, руководящего погруз¬
кой, и не сдвинулся с места.—	Привет! Как жизнь? — кричал Йоханнес.—	А товарищ твой силач, каких мало, — сказал Нана
Йоханнесу, когда тот пробрался к ним.—	Вильямсон, ты что себе позволяешь ? — рявкнул белый.—	Его Рыжий требует к себе, — не оборачиваясь кинул бело¬
му Йоханнес.Кзума пригляделся к Йоханнесу — в его голосе звучало бы¬
лое бахвальство. И глаза блестели так же забиячливо. Интерес¬
но, когда Йоханнес успел надраться: он же весь день протор¬
чал под землей, удивился Кзума.—	Тебе следовало сначала обратиться ко мне, — запальчиво
сказал белый.—	Это еще зачем? — нагличал Йоханнес.Белый придвинулся к Йоханнесу.~ Ты с кем так разговариваешь?—	С тобой, а что такое? — отвечал Йоханнес, не отводя
взгляда.Они сверлили друг друга глазами. Белый побагровел от
злобы. На губах у Йоханнеса играла бесшабашная улыбка, ка¬
залось, он сейчас заорет: «Меня зовут Йоханнес П. Вильямсон,
я любого сукиного сына уложу одной левой».—	Твоя наглость, кафр, не доведет тебя до добра, — сказал
белый и с этими словами повернулся и ушел.—	Пошли и мы, Кзума, — сказал Йоханнес.Кзума отшвырнул лопату и пошел за Йоханнесом. Тот от¬
вел его к рудничному врачу. В кабинете врача их уже ждали
Крис и Падди.363
-Здравствуй, Кзума, как дела ?-приветствовал Кзуму
Крис,—	Грех жаловаться, — ответил Кзума.Падди, Рыжий, тот сидел, будто набрал в рот воды.—	Подойдите ко мне, Кзума, — приказал врач.Кзума разделся и лег на длинный стол.—	Он силен, как бык,—сказал доктор, осмотрев Кзуму.—
Но спускаться под землю ему пока рано.—	Йоханнес за ним приглядит, — пообещал Крис.—	Охотно верю, но вам обоим только бы нарушать прави¬
ла. В один прекрасный день сами подведете себя под мо¬
настырь...—	А ты что скажешь, ирландец?—	Ничего с ним не случится, — отрезал Падди.—	А вы сами хотите работать под землей, Кзума? — спро¬
сил врач.—	Очень хочу! — выпалил Кзума.—	Раз так, другое дело, — засмеялся врач.Они вышли из приемной.—	Кзума! — окликнул его Падди. — Отправляйся мыться,
а перед уходом зайди ко мне, ладно?Кзума кивнул.Оба белых ушли в подсобку, а Йоханнес провел его в душе¬
вую для горняков.Йоханнес расшвыривал всех, кто попадался под руку.—	Меня зовут Йоханнес П. Вильямсон, — бушевал он.Кзума, потупясь, шел следом за Йоханнесом. Рабочие по¬
теснились, высвободили им место под душем. Они помылись,
и Кзума подождал, пока Йоханнес зайдет в подсобку за
Падди.—	Приведи мотоцикл, — велел Йоханнесу Крис.—	Пошли, — сказал Кзуме Падди.Кзума и Падди направились к воротам. Крис, чуть отступя,
шел за ними, замыкал шествие Йоханнес, толкавший сразу оба
мотоцикла. Солнце клонилось к горизонту. Из-за поворота по¬
казалась колонна — во главе ее, по бокам, шли индуны — и за¬
шагала к воротам. Слышался глухой топ-топ-топ-топ-топ то¬
пот шагов. Колонна прошла ворота и свернула налево. Справа
показалась другая колонна и направилась к баракам.—	Если хочешь работать у меня, знай наперед, со мной ни¬
какие фокусы не пройдут, — сказал Кзуме Падди. — Под землей
работа тяжелая, но если работать не за страх, а за совесть, все
будет в порядке. Будешь присматривать за рабочими. Следить,
чтоб они не ленились. Это и будет твоя работа. Но чтобы ру¬
ководить людьми, надо хорошо работать самому. Кто не364
умеет работать сам, из того никогда не выйдет старшого. Бы¬
вает, что рабочие сачкуют, тогда не грех их поучить. Здесь ина¬
че нельзя, вот почему мне нужен сильный старшой. Но одной
силы мало, надо уметь верховодить. Того, кто трусит, люди
нипочем не послушаются. Так что тебе надо забыть, что такое
страх. Под твоей командой будет пятьдесят человек. Кое-кто
попытается нащупать в тебе слабину. Тебе придется дать им
отпор, иначе твое дело швах. Кое-кто будет тебе завидовать:
мол, без году неделя на рудниках, здешней работы не нюхал,
а уже пролез в начальнички. И ко всем тебе надо найти под¬
ход, а сверх того освоить как можно быстрее работу. Будешь
работать хорошо, я буду тебе другом. Нет — пеняй на себя,
И вот тебе весь мой сказ. Я дельно говорю?—	Дельно, — согласился Кзума.—	Вот и хорошо.Падди протянул Кзуме руку. Кзума потряс ее — это было
рукопожатие двух сильных мужчин.—	Деньги у тебя есть?—	Нет, баасК—	Не называй меня баас. На, держи.Падди вынул из кармана деньги, отделил Кзуме одну
купюру.—	Там, внизу, у меня есть старые вещи. Утром возьмешь,
что тебе нужно. Ну вот пока и все.Они подождали Йоханнеса и Криса. Белые сели на мото¬
циклы.—	Йоханнес, смотри пей в меру! — крикнул, отъезжая, Крис.Йоханнес помахал ему.—	Пошли, — сказал он Кзуме.И они зашагали к Малайской слободе.Глава пятаяПодходя к Лииному дому, они увидели, как из калитки вы¬
шла группка женщин. Лия, стоя в воротах, смотрела им
вслед — руки в боки, на губах кривая усмешечка.—	Привет, Кзума! —сказала она.—Как тебе работалось?—	Нормально.—	Привет, Йоханнес!—	Лия, вот он я. Меня зовут Йоханнес П. Вильямсон, и
я не я, если любого сукиного сына не уложу одной левой! Ска¬
жи только слово, Лия, сестра моя! И я кого хошь в порошок
сотру. Меня зовут Йоханнес П. Вильямсон, и я не я...^ Хозяин (африкаанс).365
Лия засмеялась, потрепала Кзуму по руке.—	Пошло-поехало! И где только он успел надраться? Ког¬
да у него в кармане пусто, он приходит ко мне. А завелись
у него деньжонки, только я его и видела: тогда он пьет у дру¬
гих. Куда это вы ходили, Кзума?—	Мы прямо с работы пошли к тебе—	Так я тебе и поверила, — сказала Лия.—	Йоханнес уже из рудника вышел под мухой, - сказал
Кзума.Лия перевела взгляд с Кзумы на Йоханнеса.—	Он правду говорит, сестра, ей-ей. У моего белого было
с собой виски, и он меня прямо там в руднике и угостил.—	А тебе-то виски понравилось— спросила Лия Кзуму.—	А что, неплохая штука.—	Чего ж тогда ты так приуныл?—	С чего ты взяла?—	Тебе меня не провести. — Лия прищелкнула языком.—Я
ж тебе говорила, ты еще дитя дитем, ничего в людях не
понимаешь.—	Кто эти женщины? — спросил Кзума, пряча глаза.Лия вскитла бровь.—	Это торговки пивом, у них круговая порука: если одну
засадят, они сходятся, собирают деньги и вносят за нее залог.
Вот и сегодня они сошлись, чтобы собрать деньги на тех, кого
вчера арестовали.—	Понятно, - сказал Кзума.Лия вгляделась в него, потом обернулась к Йоханнесу.—	Иди в дом. Там тебя твоя Лина ждет, и к тому же еще
трезвая. Скажи Опоре, чтобы приготовила поесть.Йоханнес вышел.—	Давай сядем, в ногах правды нет, — сказала Лия.Они присели на длинную деревянную скамью у стены дома.—	А ведь ты виноватишь меня, думаешь, из-за меня этих
торговок посадили. Думаешь, мне надо было предупредить их,
что полиция придет копать в воскресенье. Так ведь?—	Мне-то что, мое дело сторона.—	Да нет, ты меня виноватишь.—	Кто я такой, чтобы тебя виноватить?—	А все равно виноватишь. Я по твоим глазам поняла, ко¬
гда я тебе про этих женщин рассказывала. Верно я говорю?—	Верно,—чуть помолчав, согласился Кзума.—	То-то и оно! Вот от этого ты и приуныл. И почему?—	Я от тебя столько добра видел.—	Ну и что?Кзума покачал головой.366
—	я ничего не понимаю, ничегошеньки! Оставь меня в по¬
кое, женщина.Лия улыбнулась, уставилась в пространство. И они долго
сидели молча.А вокруг них бурлила жизнь. Люди сновали взад-вперед.
Дети резвились в канавах, играли, ели грязную апельсиновую
кожуру.Вечерами в Малайской слободе кипела жизнь. Пылкая, бур¬
ная, напряженная.Люди пели.И люди плакали.Люди дрались.Люди любили.И люди враждовали.Одни грустили.Другие веселились.Одни гуляли с друзьями.Другие тосковали в одиночестве.Одни умирали.Другие нарождались на свет...—	Ты говоришь, что ничего не понимаешь в этой жизни,
Кзума, а я, я вот понимаю. — Лия поглядела на него, и губы ее
тронула улыбка, но глаза не смеялись. — Понимаю все, — шеп¬
нула она. — Выслушай меня, Кзума, — повторила она уже впол¬
не серьезно. — Я тебе еще раз попытаюсь втолковать, что такое
городская жизнь. В городе ты с утра до вечера ведешь борьбу
не на жизнь, а на смерть. Слышишь, борьбу! И когда спишь,
и когда не спишь. И каждый борется только за себя. А иначе
тебе каюк! Допусти только слабину, о тебя будут ноги выти¬
рать. И оберут, и обведут вокруг пальца, и продадут с потро¬
хами. Вот почему, чтобы жить в городе, надо ожесточиться,
надо, чтобы твое сердце стало, как камень. И лучше друга, чем
деньги, в городе нет. На деньги можно купить полицию. На
деньги можно купить человека, который отсидит за тебя
в тюрьме. Вот какая она, здешняя жизнь. Хорошо ли, плохо
ли, но от этого никуда не деться. И пока ты этого не понял,
Кзума, тебе здесь не жить. Там, в деревне, жизнь устроена ина¬
че, здесь совсем не то.Они снова замолчали. На небе зажглись звезды, взошла лу¬
на и поплыла по Млечному Пути на восток.Розита, из дома напротив, завела патефон и, виляя ро¬
скошными бедрами, вьш1ла на веранду.—	Привет, — крикнула она через дорогу Лии.—	Пошли в дом, — недовольно сказала Лия. — Ужин, навер¬
ное, уже готов.367
—	Мой белый дал мне фунт, — сказал Кзума. — Возьми
у меня деньги: я ведь у тебя и сплю, и столуюсь.Лия поднялась.—	Нет, получишь первую получку, тогда и расплатишься, —
отрезала она. — А теперь пошли.Посреди кухни в продырявленной канистре из-под керосина
горел огонь. Вокруг огня на полу расположились Опора, Папа¬
ша, какой-то незнакомый Кзуме мужчина. Пьянчуга Лиз, леда¬
щая Лина, Йоханнес и еще одна женщина — Кзума видел ее
впервые.Все, кроме Папаши, Йоханнеса и Пьянчуги Лиз, были
трезвые.—	Кзума, сынок, — приветствовал его Папаша, — я знаю, ты
хочешь поставить мне выпивку, небось не забыл своего
обещания?—	Он и так хорош, — сказала Опора и ткнула Папашу
локтем.—	Сукин ты сын, Кзума, — лепетал Йоханнес.—	А тебе, Йоханнес, лучше бы помолчать, — сказала Лина.—	Сукин сын, — повторил Йоханнес, растирая лицо кула¬
ком.Лина кротко улыбалась. Трезвая, она выглядела на удивле¬
ние хорошенькой. Кзума не верил своим глазам — неужели это
та самая выпивоха, которую в воскресенье трясла белая
горячка.—	Познакомься, это Самуил, — показала Лия на незнакомо¬
го мужчину. — А это Мейзи.Кзума кивком поздоровался с новыми людьми. Женщина
была молодая, но красивой ее никак не назовешь. Зато глаза ее
искрились весельем, и этим она сразу располагала к себе.—	Элизы нет дома, — бросив взгляд на Кзуму, сказала
Опора.—	Попридержи язык, старая, — прикрикнула Лия.Опора прыснула:—	На ней одной свет клином не сошелся, верно, Кзума?
Может, я и старая, но получше иной молодой буду. Правду
я говорю?—	Чем молоть языком, лучше бы покормила мужика,—
окоротила ее Лия.Посмеиваясь под нос. Опора поднялась и начала раздавать
еду. Всем раздала, никого не обошла.А Кзума все не мог оторвать глаз от Лины.—	Поди пойми ее, — перехватила его взгляд Лия, — сын ее
ходит в школу, без пяти минут учитель, у дочери большой дом
и муж почти совсем белый, а она — это ж надо! — работает368
в подпольной пивнухе у черной бабы за жратву и выпивку. Вот
и поди пойми ее после этого.Лина понурилась. На глаза ее навернулись слезы. Лия кину¬
лась к ней, притянула к себе. Лина прильнула к Лии, и Лия
стала укачивать ее, ласково приговаривая:—	Не сердись, малышка, я тебя не хотела обидеть. Уж ты
меня прости. Ну что ты, что ты, успокойся, не надо плакать.
Ты же знаешь, я тебя люблю. Просто у меня язык без костей.
На вот, вытри-ка слезы.—	Дети мои тут ни при чем, — сквозь слезы лепетала
Лина.—Уж они ли не старались мне помочь...—	Да будет тебе, будет... Чего ты перед ними распинаешь¬
ся, им-то какое дело? А все я виновата. Черт меня дернул тебя
дразнить. Прощаешь меня, окаянную? — по-матерински уча¬
стливо утешала Лия ледащую.Лина кивнула, погладила Лию по руке.—	Вот и хорошо... А теперь садитесь-ка обе есть,— ска¬
зала Лия. Йоханнес обнял Лину за шею, притянул к себе.
Лина пыталась вырваться, но куда там. Под общий смех
Йоханнес подхватил ее, как пушинку, и посадил к себе на
колени.—	Зачем ты ее так? —спросил Лию Кзума.—	Ты же сам расспрашивал о ней,—сказала Лия.—	А ты недобрая, — сердито сказал Кзума.Лия пожала плечами и отвернулась.В кухие завязался общий разговор, но Кзуме разговаривать
не захотелось, и, покончив с ужином, он ушел. На душе у него
было гадко, муторно. Он вышел на веранду, стал смотреть на
улицу. Слушал уличные шумы, старался их различить. Гадал,
где может быть Элиза, чем она сейчас занимается и как там
его домашние в деревне? Чем они занимаются? И сам за¬
смеялся своим мыслям. Ему ли не знать, чем они занимаются.
Сидят-посиживают вокруг большого костра — сейчас туда вся
деревня стеклась. Одни болтают, другие пляшут, третьи поют.
Молодые резвятся, старые смотрят на них. Ему ли не знать,
чем занимаются у них в деревне... Но здесь, здесь все другое.
Здесь никто никому не доверяет. Лия говорит, здесь не жизнь,
а борьба. Йоханнес пьет, потому что боится жизни. Папаша
пьет не просыхая. Послушать Опору, так можно подумать, она
тронутая. А ледащая Лина, как напьется, один человек, а как
протрезвеет, совсем другой, и тогда несчастней ее никого не
сыскать.А Элиза, прекрасная Элиза, которая с лету все хватает, раз¬
ве она, если приглядеться к ней, не странная? Он знал, что лю¬
бит ее, тоскует по ней. И в этом знании было много печали.369
Разве Лия не предупредила его, что Элизе подавай такого,
чтобы читал книги, одевался, как белый, и говорил по~ихнему?
Но ведь та же Лия говорила, что он Элизе люб, чтобы он брал
ее силком. Да разве он посмеет? А по своей воле Элиза к нему
не придет — не о таком, как он, она мечтала. Никогда не по¬
нять ему городских обычаев, решил Кзума, глядя на Млечный
Путь.Старики говорили, что умершие становятся звездами. Инте¬
ресно, а его мать, она тоже стала звездой? Значит, она сейчас
на небесах и видит его оттуда?—	Мама, мама, как мне найти тебя среди звезд? Видишь ли
ты меня?И тут же посмеялся над собой: вот дурак, не нашел ничего
лучшего — со звездами разговаривать. Чем он умнее своего
пса, который вечно лаял на луну? А луне от этого ни жарко,
ни холодно.Из дому вышла Мейзи, подсела к нему.—	А ты все сердишься?Кзума поглядел на Мейзи: лицо ее морщила улыбка, смею¬
щиеся глаза сияли.—	Нет,—сказал он.—	Ты в нее сильно влюбился?—	В кого это?—	Я подумала, ты поэтому сердишься.—	Не понимаю, о чем ты.—	Не важно... Лия мне сказала, ты в городе новичок.
И давно ты здесь?—	Всего четыре дня.—	Из каких ты мест?Голос > нее был хриплый, грубоватый, но в нем звучала
подкупающая задушевность.—	С Севера, наша деревня за Солончаковой горой. А ты?—	Я здесь родилась.—	В городе? — Он с любопытством поглядел на Мейзи.Мейзи разобрал смех.—	Ну да. В городе.—	И ты никогда не была в деревне?—	Нет.—	И тебе не случается тосковать по деревне?—	Нет. Раз я не бывала в деревне, как я могу тосковать по
ней?—	И ты не чувствуешь себя несчастной, как они? — Он мот¬
нул головой в сторону дома. Мейзи снова засмеялась. Смея¬
лась она громко, заливисто, но в смехе ее не чувствовалось из¬
девки. Две женщины и мужчина, проходившие мимо, оберну¬370
лись на ее смех, улыбнулись Мейзи. Мейзи помахала им рукой.
Они ответно помахали ей.—	Кто они такие? — спросил Кзума.—	Кто их знает.Кзума поглядел на Мейзи:—	Смотри-ка, она родилась здесь, а когда он спросил, не
чувствует ли она себя несчастной в городе, она только
расхохоталась.Мейзи ухватила его за руку и не выпускала до тех пор, пока
не отсмеялась. Потом подняла на него глаза, смахнула слёзы.—	Да нет, Кзума. С чего бы мне быть несчастной? Мне со¬
всем не нравится быть несчастной. Я люблю радоваться,
смеяться, а иначе жизнь не в жизнь. Слышишь, на >глу тан¬
цуют. Пойдем и мы потанцуем...—	Не хочу.Мейзи потянула Кзум> за руку.—	Н\ пошли же, Кзума,—упрашивала она.—	Не пойд>.Мейзи выронила его руку, посмотрела ему прямо в глаза.—	Ее ждешь?—	Кого?—	Сам знаешь кого. Элизу, конечно, кого же еще? Но ты
ей не подходишь. Она выше метит, много о себе понимает! Ей
подавай такого, чтоб сигары курил, как белый, и разъезжал
в машине, и на буднях в костюме ходил. Зря ты, Кзума, тра¬
тишь на нее время, она тебе натянет нос. А я тебя научу весе¬
литься! Я тебе покажу, что и в городе можно жить. Пошли со
мной...—	Устал я. Я только сегодня начал работать на руднике,
мне надо отдохнуть.—	С тебя всю усталость как рукой снимет, пошли.Она вытащила его с веранды на улицу. Пение, хлопки при¬
двигались все ближе и ближе. Мейзи повисла у него на руке,
вертела бедрами, приплясывала, то и дело забегала вперед,
кружилась, вздувая юбку колоколом и, отвесив ему поклон,
вприпрыжку возвращалась и снова висла на его руке. В Мейзи
жила такая радость жизни, что она заражала и его. Глаза
Кзумы повеселели, он улыбнулся Мейзи в ответ.На углу улицы, под фонарем, группа мужчин и женщин со¬
бралась в кружок. Они хлопали в ладоши, топали ногами
в такт стремительной мелодии. Одна из женщин запевала.В центре кружка танцевала пара — и танец этот был разго¬
вором, разговором мужчины и женщины, и вели они этот раз¬
говор на языке жестов и знаков. Оттанцевав, пара смешалась
со зрителями, и в круг вступила другая пара. И она, в свой че¬371
ред, начала разговор, - и тут в ход пускалось все - руки, ноги,
бедра, глаза. А зрители похваливали танцоров, подбадривали
их. Запевала затягивала песню чистым мелодичным голосом,
зрители подхватывали ее, хлопали, топали ногами, раскачива¬
лись в такт, и лица их сияли радостью и весельем.Кзума и Мейзи смешались с толпой. У Кзумы сразу полег¬
чало на душе. И рядом с ним была Мейзи — глаза ее горели,
зубы сверкали, она хлопала в ладоши, раскачивалась, подзадо¬
ривала его. И он не удержался — и ну хлопать в ладоши, ну
раскачиваться, ну скалить зубы. И Мейзи одобрительно кивала
головой.В круг вступила пара. Величавым жестом мужчина призвал
к себе женщину, приказал подползти к нему на коленях. Жен¬
щина надменно отпрянула. И вновь мужчина призвал ее к себе.
И вновь женщина отказалась повиноваться. Мужчина рванулся
за ней, но она ускользнула от него.Зрительницы аплодировали женщине, зрители подзадорива¬
ли мужчину.Мужчина горделиво выпрямился, затрясся от бешенства
и велел женщине подползти к нему на коленях. В глазах жен¬
щины отразился ужас — ей был страшен гнев мужчины, и она,
съежившись, бочком-бочком попятилась от него. Мужчина на¬
ступал на женщину. Она отступала. И вновь мужчина призвал
женщину, и вновь его сотряс приступ гнева. Но женщина, хоть
и сжалась в комок, отказалась повиноваться ему. И тогда муж¬
чина ударил женщину. Она пошатнулась, лицо ее исказилось
от боли, но не уступила. В отчаянии мужчина отвернулся.Зрители жалели мужчину. Зрительницы уговаривали женщи¬
ну держаться. А над толпой плыл чистый голос запевалы.И вдруг мужчина повернулся к женщине — теперь он молил
ее. Он больше не приказывал. Он просил, он пал перед ней на
колени. И женщина исполнила победный ликующий танец.Зрительницы вместе с ней радовались ее победе. Зрители
вместе с ним огорчались его унижению.Но вот победный танец оборвался. Женщина покорно при¬
близилась к мужчине, теперь она молила его. Женщина опу¬
стилась перед мужчиной на колени. И они обнялись.Эта пара смешалась со зрителями. На смену ей в круг вы¬
шла другая. И так далее...Мейзи ткнула Кзуму локтем в бок, приглашая стать в круг.
Они дождались, когда уйдет очередная пара, и вышли вперед...Когда их танец кончился, они смеясь отошли в сторону. По
лицу Кзумы тек пот. Мейзи утирала лицо платком. Тяжело
дыша, они привалились друг к другу.—	Разве плохо быть счастливым? — спросила Мейзи.372
—	Очень даже хорошо, — ответил Кзума и поглядел в ее ис¬
крящиеся смехом глаза. — Пойдем еще потанцуем.—	Нет, — сказала она и взяла его за руку. — Уже поздно, те¬
бе надо отдохнуть. Да и мне с утра на работу.—	Ну хоть ненадолго.—	Ни за что! Да и ты хорош, Кзума. Поначалу тебя сюда
не затянешь, а теперь так разошелся, что за шиворот не оття¬
нешь... Нам пора, тебя хватятся.—	Я уже вышел из детского возраста.—	Пошли, — сказала Мейзи и со смехом потащила Кзуму
за собой.Лия встретила их на веранде.—	Никак тебе удалось развеселить нашего угрюмца,
Мейзи?—	Ничего нет проще, он и сам рад повеселиться, было бы
с кем. Верно я говорю, Кзума?—	Мейзи любого расшевелит, — улыбнулся Кзума.—	Ты ей приглянулся, — сказала Лия уже без улыбки.—	Что тут плохого ? — спросила Мейзи.—	Спроси его, — ответила Лия.—	Может, он тебе самой приглянулся? — покосилась на
Лию Мейзи.Лия со смехом откинула голову назад.—	А ты его спроси.Мейзи ухмыльнулась, взяла Лию под руку. Лия похлопала
ее по руке.—	Элиза пришла, — сказала Лия.Когда они вошли в комнату, Элиза скользнула по ним
взглядом. Рядом с ней сидел тщедушный франтовато одетый
юнец.Элиза перевела взгляд с Кзумы на Мейзи, отметила, как
Мейзи льнет к нему.—	Какой у тебя счастливый вид, Мейзи, — сказала Элиза.—	А я и впрямь счастлива! Я танцевала с Кзумой. Он ма¬
стак танцевать. А тебе случалось с ним танцевать, Элиза?—	Нет.—	А сильный какой. Уж как он мне нравится!Элиза так и ожгла Мейзи взглядом, но Мейзи не отвела
глаз.—	А где Йоханнес? — спросил Кзума.—	Завалился спать, — сказала Лия.—	Познакомьтесь, это учитель Ндола, — сказала Элиза, —
мы с ним ходили гулять.—	Хорошо повеселились? — спросила Мейзи.—	Ага.373
—	Но п мы не скучали, верно, Кзума?—	Вот уж нет.—	Устала я,— сказала Лия.—Спать хочу. Ты где будешь
спать, Мейзи, с Элизой или с Кзумой ? —Голос ее звучал на¬
смешливо, но Мейзи пропустила насмешку мимо ушей.—	Разберусь, — как ни в чем не бывало ответила она.В Лииных глазах заблестели было злые огоньки, но тут жепогасли.—	Ты бы прик\сила язычок, не доведет он тебя до добра.—	Спокойной ночи, - сказал Кзума и прошел через двор
к себе.Сел на кровать, обхватил голову руками. Элиза ходила гу¬
лять с этой чахлой обезьяной, разодетой на манер белых. Да
о чем тут говорить, он и руку толком пожать не может. А вот
Мейзи, она девчонка что надо. Свойская, понятная. В первый
раз с тех пор, как попал в город, он радовался жизни. А все
благодаря ей, Мейзи, И как славно они танцевали! Да, ни¬
чего не скажешь. Мейзи девчонка что надо. А как зазывно она
смотрит на него. И вдобавок добрая душа, не насмехается над
ним, помогает разобраться в здешней жизни. И до чего жар¬
кая, податливая. Будь Мейзи с ним, уныние с него как рукой
сняло бы. Так нет же, он страдает по Элизе, а ей до него и де¬
ла нет — она гуляет с другим.Кзума задул свечу, посидел в темноте. Закурил сигарету.В дверь постучались.—	Кто там?—	Спишь?Он узнал голос Элизы.—	Нет.—	Можно к тебе?—	Входи.Кзума нашарил в кармане коробку спичек.—	Не зажигай свет. л\чше я открою окно позади кровати -
сегодня светит луна.Элиза наткнулась на него, обогнула кровать и распахнула
окно. Лунный свет залил комнату, и Кзума различил очерта¬
ния Элизиной фигуры — она стояла совсем рядом.—	Можно я сяду?—	Да.Воцарилось молчание, его нарушали лишь звуки города,
врывавшиеся в окно.—	Как потанцевал? — спросила Элиза убитым голосом.—	Л>чше не надо.—	Ты прямо от радости светился, а Мейзи повисла у тебя
на р>тсе.374
—	я и в самом деле был рад.—	Тебе нравится Мейзи?—	Да. Я ее понимаю, и она ко мне расположена, и мне
было радостно от того, что она старалась доставить мне
радость.—	Лии она тоже нравится, она всегда веселая, и люди к ней
тянутся.Они снова замолчали. Элиза порылась в кармане, нашла
сигарету.—	Дай закурить! Как тебе понравилось на рудниках?—	Нормально.—	Что ты там делал?—	Насыпал новый отвал, а он все никак не рос.—	Тяжело там работать?—	Терпимо.Элиза затянулась сигаретой — в темноте вспыхнул ого¬
нек — и вздохнула.—	Почему ты пришла? — спросил Кзума.—	Потому что захотелось прийти, — мягко сказала Элиза.—	Ты же гуляла с учителем.—	А ты танцевал с Мейзи.—	Тебя же дома не было... Ты зачем сюда явилась, драз¬
нить меня?—	Нет, я пришла потому, что я и хотела, и не хотела идти
к тебе. Да нет, где тебе меня понять!—	Чего же это мне не понять?—	Того, что творится в моей душе. Какая-то злая сила рас¬
поряжается мной. Я сама не пойму, что это за сила. Одну ми¬
нуту меня тянет сюда, другую — туда. Одну минуту я знаю, че¬
го хочу, другую — нет.—	Чего же ты хочешь сейчас?—	Сама не знаю. Я пришла, потому что мне хотелось быть
с тобой, и вот я с тобой, а мне все равно нехорошо. Но ты ме¬
ня не понимаешь, верно?—	Иди ко мне,-властно сказал он.Она придвинулась к нему, он обнял ее, прижал к груди. По¬
степенно напряжение оставило ее, и она со вздохом прильнула
к нему.—	Ты на меня не злишься? — шепнула она.—	Нет.—	Я тебе нравлюсь?—	Да.—	Очень?—	Очень-очень.—	А ты часом не любишь меня?375
—	Может быть... Не знаю... Ты занозой засела в моем
сердце...—	Ты увидишь, я умею и смеяться, и танцевать не хуже
Мейзи, когда-нибудь и мы с тобой потанцуем.Элиза обвила руками Кзумину шею, приникла к нему всем
телом.—	Какой ты сильный!.. И такой большой... Я вся горю,
Кзума.Она поцеловала его долгим жарким поцелуем. Кзума стис¬
нул в объятиях, сгреб ее, она изо всех сил прижалась к нему.
Элиза любит его, ликовал Кзума, любит! Он склонил ее на
кровать, нагнулся к ней. Глаза ее сияли. Он глядел — не
мог наглядеться на ее сияющие радостью глаза, но они чуть
ли не сразу погасли. Тело ее напряглось, она скинула его
руку со своего бедра, вскочила. Кзума не стал ее удер¬
живать.—	Не надо! Не надо! — выкрикнула Элиза, повалилась на
кровать ничком и замерла.Кзума чиркнул спичкой, зажег свечу. Элиза встала с крова¬
ти. Она кусала платок, по лицу ее струились слезы. Но ни зву¬
ка не вырывалось из ее губ. Видно было, что она хочет что-то
сказать, но не может. И так молча выскочила из ком¬
наты.Кзума долго сидел, уставившись прямо перед собой. Потом
задул свечу и лег в постель. Но уснуть не мог. Долго валялся
без сна, глядел на небо, прислушивался к постепенно затухаю¬
щим звукам — вскоре дом заснул и лишь из города доносился
смутный шум.Вдруг дверь снова распахнулась — вошла Элиза и легла ря¬
дом. Он не повернулся к ней.—	Кзума,—тихо позвала она.—	Что тебе?—	Я плохая, но я ничего не могу с собой поделать. Если ты
возненавидишь меня, я тебя пойму. Тебе бы надо меня побить.
Но со мной творится что-то неладное. А все потому, что меня
манит жизнь белых. Я хочу жить, как белые, ходить туда же,
куда ходят они, делать то же, что делают они, а я, я черная!
И ничего не могу с собой поделать! В душе я не черная. И не
желаю быть черной. Я хочу быть как белые, понял, Кзума!
Может, это и плохо, но я ничего не могу с собой поделать.
Мне никуда от этого не деться. Вот почему я мучаю тебя... По¬
жалуйста, постарайся меня понять.—	Как я могу тебя понять?Элиза вздохнула и вышла из комнаты.376
Глава шестаяТепло ушло, мало-помалу зима надвигалась на Малайскую
слободу, Вредедорп и Йоханнесбург. Дни стояли холодные,
а ночи и вовсе студеные. Люди, укутавшись потеплее, стара¬
лись не отходить от очагов. Спали, тесно прижавшись друг
к другу, чтобы согреться. Особенно в Малайской слободе
и Вредедорпе.Кзума четвертый месяц жил в городе. Вот уже два месяца,
как он съехал от Лии и снял комнату в Малайской слободе.
С тех самых пор он не видел Лию - избегал ходить к ней из
боязни встретить Элизу. Забыть ее он не мог.А вот с Лией ему хотелось повидаться, да и с остальными
тоже. Кто, как не они, приветили его на первых порах, когда
он пришел в город. Кто, как не они, накормили, приютили его.
А он избегает их — и все из боязни встретиться с Элизой. И все
равно он оставался дома.Он коротал вечер в холодной комнате, где не топился очаг
и не с кем было перемолвиться словом, и тосковал по теплому
Лииному дому, по блестящим Лииным глазам, по пьяной око¬
лесине Папаши, по мудрой, зоркой Опоре, которая все видела,
да помалкивала Даже по ледащей Лине, такой маленькой ря¬
дом с громадным Йоханнесом, и по той он соскучился. Он сто¬
сковался по всем им, на сердце у него было тяжело, и холод
пронизывал его до костей. Он закурил трубку, затянулся. По¬
том решительно встал, надел пальто, вышел. Резкий ветер
хлестнул по лицу — Кзуму пробрала дрожь.Несмотря на холод, на улицах было полно народу — как-ни-
как субботний вечер. Но до чего же здесь все изменилось с пер¬
вой его субботы в городе, когда он гулял с Джозефом. Люди
жались друг к другу, едва-едва перебирали ногами. Силачи ку¬
да-то подевались - видно, холод заставил и их одеться, так
что теперь они не выделялись в толпе. На улицах больше не
скапливался народ.Он решил сходить в центр. Миновал парочку под фонарем.
Мужчина обнимал женщину. Женщина смеялась. Кзума отвер¬
нулся, прибавил шагу. Но то и дело натыкался на парочки.
Они шли рука об руку, согревая друг друга. Видно было, что
им хорошо вместе. Только он был один. Сквозь тонкие ботин¬
ки проникал холод. Ноги закоченели. Но ему грех жаловаться,
подумал Кзума, вспомнив, сколько одежды надавал ему
белый. А мимо шли люди, у которых башмаков и тех не было.
Попадались и такие, которые шли и вовсе без пальто, и по их
глазам было видно, как они продрогли, так что ему уж никак
нельзя роптать. Но даже те, которые совсем озябли, были не377
одни. Кто шел с женщиной, кто с другом, а он, он был
один-од инешенек.Ближе к центру народу на улицах поубавилось. Больше
встречалось белых, и белые тут были совсем другие. Совсем не
похожие на тех, кого он знал, — они и ходили, и выглядели по-
другому. Он уступал им дорогу, слышал их разговоры, но они
были ему чужими. Он на них не глядел, не прислушивался к их
разговорам, не вглядывался в их глаза, его не рштересовало,
любит ли женщина того мужчину, с которым она идет рука об
руку. Они были чужие ему — ему не было до них дела. Он ми¬
новал витрину ресторана. Там сидели белые - они ели, разго¬
варивали, курили, пересмеивались. Так и подмывало туда
войти — до того там было тепло и >ютно. Кзума поспешил
отвести глаза от витрины.В др>гой витррше взгляд привлекали пирожки. Кзума загля¬
делся на них. Но туг его тронули за плечо. Он обернулся, уви¬
дел полицейского, без лишних слов вынул из кармана пропуск
и предъявил. Полицейский посмотрел на пропуск, оглядел Кзу-
м> с головы до ног, вернул пропуск. Судя по всему, он парень
не из вредных, решил Кзума.—	Куда пугь держишь, Кзума? — спросил полицейский.—	Да так, гуляю.—	А чего бы тебе не отправиться домой, не засесть у очага
с кружкой пива?—	Ты что хочешь, чтоб я в тюрьму загремел? — ухмыль¬
нулся Кзума.—	И то правда, — засмеялся полицейский, — Но смотри
у меня, чтоб не безобразничать.Кзума посмотрел полицейскому вслед. А он неплохой па¬
рень. Наверное, недавно в полиции.Кзума свернул на Элофф-стрит — в самый центр города. На¬
роду тут было видимо-невидимо. Кзума с трудом продвигался
в толпе белых — то и дело приходилось уступать дорогу и при
этом еще следить, чтобы не попасть под машину.Кзума горько усмехнулся: если он где и чувствовал себя
привольно, то только под землей, на руднике. Там он был хо¬
зяин, понимал, что к чему. Там ему и Рыжий был не страшен,
потому что тот зависел от него. Кзума был старшой. Он отда¬
вал приказания горнякам. Для него они готовы были расши¬
биться в лепешку; а для Рыжего — нет, для других белых —
нет. Кзума убедился в этом, убедился на опыте. Там, под
землей, белый уважал его и советовался с ним прежде, чем
приступить к любому делу. Вот почему под землей Кзума чув¬
ствовал себя как дома.Его белый старался с ним подружиться, потому что горня¬378
ки уважали его. Но никогда белому и черному не быть друзья¬
ми. Работать вместе-это они могут, но и только. Кзума
усмехнулся. Он не хочет жить, как белые. Не хочет водить
дружбу с белым. Работать на белого, это - да, но и только.
Недаром горняки уважают его больше Йоханнеса. А все пото¬
му, что он, хоть и умеет ладить со своим белым, никогда не
величает его баасом.Тут ему снова вспомнилась Элиза - и куда только подева¬
лась его гордость. Как ни пытался он ее забыть — тщетно!
С каждым днем он все больше и больше тосковал по ней.
А Элиза хочет жить, как белые, и поэтому он не желает знать
белых.—	Смотри-ка, Ди, а вот Кзума!Кзума обернулся и увидел Рыжего — тот шел под руку
с женщиной. Глаза его смеялись, губы растягивала улыбка.
Кзума впервые видел, чтобы Падди смеялся.—	Привет, Кзума!Падди протянул руку. Кзума не сразу решился ее пожать.
Рыжий явно подвыпил.—	Познакомься с моей девчонкой, Кзума. Ну как, одо¬
бряешь мой вкус? — веселился Падди.Кзума поглядел на женщину, она улыбнулась ему и протя¬
нула руку. Белые прохожие останавливались, косились на них.
Кзуме стало неуютно. И чего бы Рыжему не увести ее поско¬
рее, подумал он, но пожал протянутую женщиной руку. До че¬
го же она маленькая, нежная!—	Так вот он какой, Зума! — сказала женщина.—	Его имя начинается с «к», — сказал Падди.—	Зума, Рыжий только о вас и говорит, — сказала женщина.—	Мы загораживаем дорогу, — сказал Падди и, взяв Кзуму
за руку, отвел с дороги. Они прошли чуть дальше по улице
и свернули в переулок.—	Вот где я живу, — сказал Падди.—	Пригласи его к нам, Рыжий, — сказала женщина.—	А это мысль! — обрадовался Падди. — Пошли с нами, Зу¬
ма, поужинаешь у нас. Ладно?—	Нет, — сказал Кзума.—	Пошли, пошли, — не отступался Падди и чуть ли не си¬
лой впихнул Кзуму в лифт.Они вышли из лифта и вслед за женщиной прошли
в квартиру.Кзума озирался по сторонам: ему никогда не доводилось
бывать в таких квартирах. Очага, похоже, тут нет, а в комнате
все равно тепло.—	Садитесь, Зума, — сказала женщина.379
Кзума примостился на краешке стула. Женщина сняла
пальто и ушла в другую комнату, Падди раскинулся на
кушетке.Женщина вернулась с тремя бокалами.—	Это вас сразу согреет, - сказала она, протягивая Кзуме
бокал.Падди поднял бокал:—	За Зуму, лучшего из всех горняков!—	За Зуму! - вторила ему женщина.Падди и Ди осушили свои бокалы. А Кзума все никак не
решался выпить свой. Ему казалось, что он все еще держит ру¬
ку женщины в своей руке. Такую маленькую, нежную. Какая
она красивая, эта Ди, — глаза радуются смотреть на нее, но он
не хотел на нее смотреть.—	Выпейте, Зума, — сказала женщина.Вино согрело Кзуму. Ди забрала у Кзумы пустой бокал,
включила радио.—	Ужин готов, — обратилась она к Падди. — Поставь все ча
сервировочный столик и вези сюда.Падди вьш1ел. Теперь мне понятно, чего хочет Элиза, но та¬
кой жизнью нам не жить. Экая дурость думать, что это
возможно.Кзума оглядел комнату. Красивая комната, спору нет: на
полу ковер, книги, радиоприемник. Полно всяких замеча¬
тельных вещей. Красиво, очень красиво, но все это не для нас.
И дурость, ох какая дурость, тянуться за белыми. Пить вино,
держать на столе бутылку, не опасаясь, что того и гляди нагря¬
нет полиция, — да кто позволит черным так жить? И может ли
Элиза походить на женщину Рыжего?Ди заметила, что он разглядывает комнату.—	Вам нравится?—	Что? — Кзума не сразу вернулся к действительности.—	Я о комнате спрашиваю, — ответила Ди.—	Очень, — сказал Кзума.Ди участливо смотрела на Кзуму, на щеках ее, когда она
улыбнулась, заиграли ямочки — точь-в-точь такие, как
у Элизы. По тому, как Ди смотрела на него, Кзуме стало ясно,
что она разгадала его мысли, и он отвел глаза.—	Рыжий хочет, чтобы вы с ним были друзьями, — ска¬
зала Ди.И снова Кзума поглядел на нее. И снова подумал: а ведь
она догадывается о том, что творится у него на душе. Кзума
глядел на Ди и видел, как лицо ее осветила улыбка.—	Он белый, — сказал Кзума.Улыбка погасла, глаза Ди омрачились. Кзума вдруг ощу-380
ТИЛ жалость к Ди и опешил: пожалеть белую женщину, такого
он сам от себя не ожидал.—	И, значит, нам не быть друзьями?.. — сказала она.Падди прикатил столик с ужином. Кзума чувствовал себянеловко, но Падди и Ди разговаривали так, будто не замечали
этого, и вскоре Кзума перестал стесняться и принялся за еду.Покончив с едой, они выпили еще вина. Кзума и Падди
разговаривали о руднике, припоминали всякие забавные исто¬
рии, от души смеялись. Временами Кзуме случалось забывать,
что его собеседники белые, и он даже сам заговаривал с Ди.
Потом Падди убрал тарелки.И тут Кзуму потянуло рассказать Ди об Элизе, но он не
знал, как к этому подойти. Ди предложила ему сигарету, заку¬
рила и сама. Элиза тоже курила. Кзума поглядел на Ди
и улыбнулся.—	Чему вы улыбаетесь?—	Моя девушка тоже курит.—	А что тут плохого?Кзума ничего не ответил.—	Как зовут вашу девушку?—	Элиза.Самое время рассказать ей об Элизе, но он никак не мог
выдавить из себя ни слова.—	Рассказывайте, — сказала Ди.—	О чем?—	О том, о чем вам давно хочется мне рассказать. Скоро
вернется Рыжий, а я знаю, что вам не хочется откровенничать
при нем.—	Вы, похоже, знаете все?—	Нет... Но это я знаю точно. Рассказывайте.—	Вы славная, — сказал Кзума.—	Спасибо. Я желаю вам добра. Рассказывайте.—	Моя девушка — учительница, и ей хочется быть такой,
как белые женщины. Жить в такой же квартире, одеваться, как
вы, и заниматься тем же, а что это, как не дурость: ведь такая
жизнь не для черных. Но она не может ничего с собой по¬
делать, и от этого ей плохо.—	А вам?—	Ну а мне, мне тоже плохо, потому что она и хочет и не
хочет меня разом, и это тоже от дурости.—	Нет, это не от дурости, Кзума.—	Но она же не может быть такой, как вы.—	Но разве душа у нас не одинаковая?—	Нет, и поэтому для меня существует только мой народ.—	Вы неправы, Зума.381
—	Нет, я прав, от этого никуда не уйти, а добрыми пожела¬
ниями ничего не добьешься.—	Послушайте, Зума, я белая, а ваша девушка черная, но
в душе мы одинаковые. Ей нужно то же, что и мне, и мне — то
же, что и ей. В душе мы с вашей Элизой ничем не отличаемся,
правда, Зума?—	Быть такого не может.—	Может, Зума, в душе мы все одинаковые. Что у черной,
что у белой девушки душа одна и та же.—	Одна и та же?—	Да.—	Вы ошибаетесь.—	Нет, я права. Зума, я знаю, что это так.—	Быть такого не может.—	Может, и хоть вы мне и не верите, тем не менее
я права.В комнату вошел Падди, Кзума поглядел на Ди и встал.—	Мне пора,—сказал он.—	Ты чего поднялся, Зума? — сказал Падди. — Посиди еще.—	Ладно, идите, Зума, - сказала Ди.—	Ну как, нравится тебе моя девчонка? — спросил Падди.—	Она славная, Рыжий, вам с ней повезло, — сказал Кзума.—	Я тебя провожу, — предложил Падди.Ди взяла Кзуму за руку, поглядела в глаза, улыбнулась.—	Я права, Зума.—	Возможно, но я с вами не согласен. — И он пошел за
Падди к лифту.Падди вернулся, не спеша притворил дверь. Ди наблюдала
за ним. Он подошел к кушетке, потянул Ди за руку, усадил ря¬
дом, обнял за плечи. Они посидели молча.—	Что ты думаешь о Зуме? — спросил наконец Падди.—	Что тут думать — горняк как горняк.—	Да нет, Зума парень в своем роде замечательный.—	Может, парень он и замечательный, но пока твой Зума
еще не человек, а горняк, и только. Девушка его, она уже чело¬
век, и поэтому ему ее не понять. Ему не понять, почему ей
н>жны те же вещи, которые нужны мне, но у меня они есть, а
у нее их нет. И в другом ты неправ. Рыжий, ты считаешь, что
Зума тебя не любит, а на самом деле вы живете в разных
мирах.—	Что за чушь, Ди?—	Ты сам должен в этом разобраться.382
—	Да Зума точно такой же человек, как я.—	Нет, Рыжий, он смиряется с тем, с чем ты никогда бы не
смирился. Вот почему, хотя и не только поэтому, он так нра¬
вится белым. На него можно положиться, чего никак не ска¬
жешь о старшом Криса, Йоханнесе.—	Мне кажется, ты ошибаешься, Ди.Ди горько усмехнулась.—	Как же, как же. Рыжий, я знаю, «при всем при том, при
всем при том судите не по платью»^... И я сужу не по платью,
не думай, но, по-моему, человеком можно назвать только того,
кто умеет постоять за себя. А твоему горняку ничего подобно¬
го просто в голову не приходит. И хотя в душе его смятение
и замешательство, он принимает все как должное. Он чело¬
век — кто спорит? Он говорит, ест, любит, думает, тоскует, но
только и всего.—	Нет, у него есть и гордость, и чувство собственного
достоинства.—	Они есть и у животных, Рыжий. Человек в твоем Зуме
еще не пробудился, вот почему он такой красивый, сильный
и гордый, и вот почему тебе видится в нем африканец будуще¬
го. Но тут ты жестоко ошибаешься.Лицо Падди омрачилось. Долгое время они молчали, по¬
том Ди встала и ушла на кухню.—	Ты все усложняешь, Ди,—крикнул ей вслед Рыжий.—
Послушать тебя, так кажется, что у нас нет никакой надежды.Ди засмеялась.—	Чтобы я когда-нибудь еще сошлась с ирландцем, ~ отшу¬
тилась она.—Вечно они кидаются из одной крайности
в другую.—	Ди, шутки в сторону.Никакого ответа. Рыжий подождал. Чуть погодя Ди загово¬
рила, не спеша, не сразу подбирая слова, но вместе с тем так,
будто бы она не придает тому, о чем говорит, особого
значения.—	У людей, мнящих себя прогрессивными, самые раз¬
личные и весьма причудливые понятия о том, что представляет
собой африканец, но всех их роднит одно: они хотят опреде¬
лить, каким быть хорошему африканцу, хотят ему благоде¬
тельствовать. Да ты и сам знаешь, о чем я говорю. Они хотят
руководить этим африканцем. Предписывать, что ему делать.
Хотят думать за него, считают, что он будет жить их умом.
Хотят, чтобы он зависел от них. И твой Зума - тот самый
образцовый африканец, который нужен этим мнящим себя про-^ Роберт Бернс. «Честная бедность». Перевод С. Маршака.383
грессивными людям. Вот почему он так пришелся тебе по
душе.—	Неправда, Ди, по-моему, ты к нему несправедлива.—	Прости, Рыжий, но я и правда так думаю.—	Во всяком случае, твоя теория к Зуме неприменима. Он
держится со мной недружелюбно.—	Тут есть известное противоречие, но оно ничего не до¬
казывает. Ты не понимаешь, никакого недружелюбия со сто¬
роны Зумы нет. Просто вы живете в разных мирах. Суть
в том, что африканец, который хочет жить, как белый, всегда
подозрителен, если только он не глядит белым в рот, не позво¬
ляет им собой руководить.Ди вернулась из кухни, села напротив.—	Ну и что?—	Ну и ничего.—	Выходит, у тех, кто, как ты говоришь, мнят себя про¬
грессистами, безвыходное положение?—	Да, до тех пор, пока они не признают, что африканцы
могут руководить не только черными, но и белыми.—	А как насчет Зумы?—	Меня больше занимает его девушка. Она тянется
к белым и возмущается ими. Она общественное животное,
твой Зума — нет.—	Ты неправа, Ди. В судьбе этой девушки уже заложена
трагедия, а для Зумы есть еще надежда. Ты выдаешь свои поже¬
лания за факты. Тянуться к белым и возмущаться ими —
этого мало.—	Но это свойственно человеку.—	Да, детка, очень даже свойственно, но, увы, для обще¬
ственного, как ты говоришь, животного и этого мало. Можешь
насмешничать, сколько твоей душе угодно, но в Зуме чув¬
ствуется сила, а сила заставляет с собой считаться. Ты не пони¬
маешь, что он такой же человек, как его девушка, ты или я
и что именно это поможет ему пробудиться. Издевайся сколь
ко душе угодно над так называемыми прогрессистами, Ди, но
бога ради, не теряй веры в человека. Одним разрушением ниче
го не достигнешь, надо уметь созидать, а созидание невозмож
но без веры. Ты должна поверить в африканца Зуму, горняка
хотя у него и нет общественного сознания, он пе умеет ни чи
тать, ни писать и не может постичь, почему его девушка хочет
жить, как ты. Но я тебе вот что хочу рассказать. В его первый
же день на руднике, когда Смид велел ему толкать вагонетку,
а он не знал, как за нее взяться...384
Расставшись с белыми, Кзума испытал облегчение. Ему бы¬
ло с ними неловко. Чем больше они старались, чтобы он чув¬
ствовал себя у них как дома, тем больше он конфузился. Прав¬
да, с Ди ему было легче. Она понимала его, чутье у нее было
потрясающее. И Кзума впервые видел, как Рыжий улыбался.Кзума не стеснялся только, когда остался с Ди один на
один. Он и сам не понимал, почему ему вдруг захотелось рас¬
сказать Ди об Элизе. Наверное, потому что она была такая
умная и все понимала. Да нет, не такая она и умная. Сказала
же она, будто нет ничего плохого в том, что Элиза хочет жить,
как белые. А разве это не дурость: Элизе никогда так не жить.А чем плохо так жить? Теперь он видел своими глазами,
как живут белые. И понял, почему Элиза хочет так жить. По¬
нял, чего именно она хочет. И от этого ему стало легче.Он пересек улицу — решил вернуться в Малайскую слободу.
Теперь холод донимал его меньше. Белые накормили его на
славу, но наесться он не наелся: маисовой каши не подавали,
а хлеба всего ничего. Разве это еда для мужчины? А так при¬
няли его, лучше не надо, намерения у них были самые добрые.
Повезло Рыжему с Ди, она добрая, даже с африканцем и то
держится по-дружески.Рыжий, тот тоже держится по-дружески, но совсем на дру¬
гой лад. Рыжему надо, чтоб ты ему доверял, чтоб ты в труд¬
ную минуту обратился к нему, — вот чем вызвано его дружелю¬
бие. И об этом ни на минуту нельзя забывать. А когда
чувствуешь такое, трудно вести себя по-дружески. Ну а с Ди
ему проще. Когда она интересовалась, о чем он думает, за
этим ничего не крылось. Вот почему Кзуме было так легко
с Ди.Но вот уже центр остался позади. Белые попадались все ре¬
же. Черные, наоборот, все чаще. Все реже надо было уступать
белым дорогу — и тревога постепенно отпустила Кзуму.Он касался встречных плечами, не думал отскакивать в сто¬
рону, Налетал на них, чувствовал теплоту их тел. И здесь все
это воспринималось, как должное. Недаром это была Малай¬
ская слобода. А если здесь и встречались белые, то разве что
сирийцы и цветные. Ну, а к ним и отношение совсем иное, они
вроде бы как и не белые. Коли на то пошло, среди их женщин
есть и такие, которые за деньги спят с африканцами. Да, с си¬
рийцами все проще.Он свернул на Джеппе-стрит и увидел, как ниже по улице
группа людей, задрав голову, смотрит вверх. Кзума прибавил13 Альманах «Африка», вып. 7	385
шаг, смешался с толпой и тоже задрал голову, но ничего не
увидел.—	На что вы смотрите? - спросил он стоящего рядом
человека.—	Сам не знаю, — сказал тот.Не спуская глаз с крыши, Кзума стал выбираться из толпы
и налетел на машину.—	Что случилось?—	Да вон человек убегает по крыше от полиции.—	Где?Женщина ткнула пальцем. Кзума пригляделся: да вот же
он! Человек полз по скату крыши, по пятам за ним полз поли¬
цейский. Кзума затаил дыхание: крыша круто пошла вниз,
одно неосторожное движение — и беглец сверзится, и тогда его
ждет верная смерть или увечье. Да и полицейского тоже. Толпа
дружно ахнула. Беглец потерял равновесие и медленно пополз
вниз. Все ниже, и ниже, и ниже. Он был уже почти у края кры¬
ши. Если чудом не удержится, он неминуемо рухнет вниз. Вот
оно — одна нога его уже свесилась с крыши. А за ней другая.
Еще миг — и он упадет. У Кзумы перехватило дыхание, сердце
бешено колотилось. Беглец вцепился в край крыши и повис.
Толпа содрогнулась от ужаса. Еще чуть-чуть — и полицейский
настигнет беглеца.Толпа заколыхалась — стройный, элегантно одетый муж¬
чина раздвигал людей, прокладывая себе дорогу. И одеждой
и манерами он походил на белого, и так же бесцеремонно рас¬
талкивал толпу. Зеваки, с трудом оторвав глаза от крыши, пя¬
лились на хорошо одетого мужчину.—	Кто он такой? — спрашивали одни.—	Кто он такой, чтобы так себя вести? ~ спрашивали
другие.И тут кто-то шепнул:—	Это врач, доктор Мини.И вот уже по толпе зашелестел шепот. Кзума тоже поко¬
сился на доктора. Доктор не сводил глаз с беглеца, раскачи¬
вающегося на краю крыши.—	Кто он такой? — спросил доктор резким тенористым го¬
лосом. Никто ему не ответил.—	Что он натворил? Кто это видел? — снова спросил
доктор.—	Играл в кости, — угрюмо буркнул какой-то оборванец.Раздался женский вскрик: теперь уже за беглецом охоти¬
лись двое полицейских и оба неуклонно надвигались на него.
Медленно, осторожно. Но женщину явно испугало не это: она
заметила, как у беглеца сорвалась рука, теперь он висел лишь386
на одной руке. Толпа замерла: вот оно, сейчас затравят зверя.
Машинально, все как один, сделали шаг вперед. Во главе с
доктором. Кзума пробился вперед. И тут беглец, словно ему
наскучило висеть между небом и землей, разжал руку. Толпа
дружно охнула, беглец мелькнул в воздухе, глухо стукнулся
о землю и затих. Толпа, казалось, приросла к земле.Но вот беглец шевельнулся. И толпа перестала жить, как
единое целое, распалась на отдельных людей. Доктор рванулся
к беглецу, наклонился над ним. Зеваки обступили их тесным
кольцом.—	Ему нужен воздух, — сказал доктор.Кзума распихал зевак.—	Ему нужен воздух, — повторил он.Доктор ощупал беглеца.—	Ничего страшного, у него сломана только рука.—	Помогите мне удрать, — прошептал беглец.Вдруг толпа раздалась, попятилась, к беглецу спешили
полвдейские.—	Назад, — скомандовал полицейский, который шел
первым.Кзума отпрянул вместе с толпой. Лишь врач не тронулся
с места.—	Да ты что, оглох? — рявкнул на доктора полицейский.
Врач встал, поглядел на полицейского.—	Я доктор Мини.Полицейский захохотал.Второй полицейский отстранил его и с размаху отвесил док¬
тору пощечину.—	Вам за это придется отвечать, — выкрикнул доктор.Второй полицейский снова занес руку для удара.—	Зря ты с ним связываешься, это же врач, — выступил впе¬
ред третий полицейский, постарше тех двоих.Полицейские вытаращились на вновь подошедшего: видно
было, что они не верят ему.—	Что, я вас обманывать стану? ~ сказал пожилой поли¬
цейский.—	Я хочу забрать этого человека с собой, — обратился док¬
тор к пожилому полицейскому. — У него сложный перелом ру¬
ки, и он нуждается во врачебной помощи.—	Еще чего!-сказал первый полицейский.- Поедет, куда
следует — прямым ходом за решетку.Доктор достал визитную карточку, протянул пожилому
полицейскому.—	Я состою в штате городской клиники, и если во мне воз¬
никнет нужда, вот мой домашний адрес. Я забираю этого че¬13*	387
ловека с собой. Через час можете прийти за ним. Но, если вы
придете, знайте наперед: я подам на вас жалобу за оскорбле¬
ние действием.Полицейские в замешательстве переглядывались. Лицо пер¬
вого выражало злое упрямство. Второй явно испугался. А
у пожилого на лице была написана скука, усталость. Он взял
у доктора карточку, согласно кивнул Первый открыл было
рот, но второй покачал головой, и первый так ничего и не
сказал.—	Пусть кто-нибудь поможет мне донести раненого до ма¬
шины, — сказал доктор.Первый полицейский резко обернулся, взглядом пригвоздил
толпу. Грозно занес дубинку. Никто не тронулся с места. Док¬
тор попытался приподнять беглеца, но ему это оказалось не
по силам.И тут Кзума выступил вперед. Полицейский угрожающе за¬
махал дубинкой и вперил в Кзуму злобный взгляд, но Кзума
не отвел глаз и подошел прямо к доктору. Доктор поднял го¬
лову, просиял навстречу Кзуме улыбкой.—	Подержите раненого, но так, чтоб не задеть руку.—	А ну погоди, — ткнул Кзуму дубинкой первый полицей¬
ский.Кзуму трясло от ярости. Кулаки налились, стали тяжелы¬
ми, как ядра.—	Предъяви свой пропуск.Кзума вынул пропуск, протянул полицейскому. Тот долго
изучал его, потом вернул.Кзума поднял беглеца. Толпа раздвршулась, пропуская их.
Первым шел доктор, за ним Кзума. Открыв дверцу машины,
доктор вместе с Кзумой бережно уложили беглеца на заднее
сиденье.—	Не могли бы вы поехать со мной — в одиночку мне не
вынести его из машины.Кзума кивнул.—	Садитесь рядом с ним и придерживайте, чтобы он не за-
либ руку.Доктор захлопнул дверцу, включил мотор. Прежде чем тро¬
нуться, обернулся, следом за ним обернулся и Кзума. Двое по¬
лицейских с дубинками разгоняли толпу, люди разбегались кто
куда. Только пожилой полицейский стоял на том же месте,
и на лице его по-прежнему была написана скука, усталость.Машина медленно, плавно тронулась. Доктор достал сига¬
рету, передал пачку Кзуме.—	Как вас зовут?—	Кзума.388
—	Давно вы приехали в город?—	Три месяца.—	Вот оно что!Остаток пути они ехали молча.Кзума то и дело переводил взгляд с человека на заднем си¬
денье на человека за рулем. И тот и другой африканцы, но до
чего же они разные! Тот, что лежал рядом с ним, не вызывал
у Кзумы особого уважения. Таких, как он, здесь много, хоть
пруд пруди. Они только и <знают, что пить, драться и играть
в кости. Кзума нагляделся на них, он их насквозь видел. А вот
такие, как тот, что за рулем, это совсем другой коленкор. Та¬
ких тут днем с огнем не сыскать. Даже белые, и те чувствовали
разницу и обращались с ним иначе. Никто из тех, с кем Кзума
сталкивался, не осмелился бы пойти против белых. А ведь
доктор тоже черный.Доктор остановил машину на другом конце Малайской сло¬
боды, вдвоем они внесли раненого в дом.В дверях их встретила цветная женщина, такая светлокожая,
что легко могла сойти за белую Она и одета была тоже как
белая. Но до чего же красиво было в доме у доктора — еще
красивей, чем у Рыжего. И полным-полно всяких интересных
вещей — даже больше, чем у Рыжего.Они внесли раненого в кабинет. Женщина пособила докто¬
ру снять пальто и надеть взамен другое, белое, из тонкого
материала.Споро, ловко, бережно доктор обработал перелом. Жен¬
щина ни на минуту не отходила от него, подавала всякие ин¬
струменты, помогала, разговаривала. Кзума, присев на низкий
стульчик, любовался их слаженной работой. Не исключено, что
это Докторова жена, подумалось ему.А когда они кончили бинтовать перелом и доктор помыл
руки, женщина чмокнула его в щеку, и тут Кзума окончательно
уверился, что она докторова жена.—	Готово! — сказал доктор, улыбнувшись Кзуме.Улыбнулась и женщина. Пожалуй, мне пора идти, решилКзума, но тут в кабинет пришла черная женщина, принесла ка¬
кое-то питье в стакане и заставила беглеца выпить. Беглец тут
же привстал на кушетке.—	Спасибо вам, доктор, — сказал он. — А нельзя ли мне
уйти?—	Что вы, как можно? Я же сказал полицейскому, чтобы
они возвращались через час. Они вряд ли придут, но на вся¬
кий случай надо подождать. Так что пока суд да дело, ложи¬
тесь и набирайтесь сил.—	Но меня же арестуют.389
—	Пусть только попробуют - тогда я подам на них в суд
за оскорбление личности. А отпусти я вас, мне не миновать
неприятностей.Беглец на это ничего не ответил, только обвел взглядом
комнату.—	Кзума, не могли бы вы тоже подождать, мне нужен сви¬
детель. А вы все видели.Кзума кивнул.Цветная женщина накрыла раненого одеялом.—	Пойдем выпьем чаю, Кзума, — сказал доктор.И они вышли. В соседней комнате горел жаркий огонь.
Играло радио, а свет зажигался, стоило только нажать паль¬
цем на кнопку в стене. Не нужно никаких керосиновых ламп,
никаких свеч. Кзума оглядел комнату. Доктор поймал его
взгляд и усмехнулся. Эта усмешка не укрылась от глаз Кзумы.
Его посетило то же чувство, что и в доме Рыжего: словно он
затесался сюда по ошибке, словно ему здесь не место.Доктор заметил, как омрачилось Кзумино лицо.—	В чем дело, Кзума?—	Вы живете совсем как белые.Доктор с женой рассмеялись.—	Ты неправ, Кзума, — сказал доктор. — Совсем не как
белые, а просто по-человечески, и жить так вовсе не значит
подражать белым, потрафлять их вкусам. Так подобает жить
всем, потому что человеку следует жить по-человечески,
а белый он или черный — значения не имеет. Вот когда мы жи¬
вем не по-человечески, тогда мы потрафляем вкусам белых, по¬
тому что они хотят, чтобы мы так жили.—	Доктор, доктор! — всполошенно ворвалась в комнату
черная женщрша. Лицо у нее было расстроенное.—	Что случилось, Эмили?—	Тот пациент, которого вы перевязали, удрал, доктор.—	Вот оно что...Кзума посмотрел на доктора. Какое горькое, убитое у него
лицо — и Кзуме вспомнились лица горняков, грузивших ваго¬
нетки мелким сырым песком, который все не убывал. Но лицо
доктора тут же посуровело, стало спокойным и непрони¬
цаемым.Он встал и вышел в кабинет. Остальные потянулись за ним.
Одеяло валялось на полу. В открытое окно задувал резкий ве¬
тер. Беглец скрылся. Цветная женщина взяла доктора за руку.
Эмили затворила окно.—	Вы свободны, Кзума, — резко, не поднимая глаз, сказал
доктор.Кзума обиделся. Он-то, спрашивается, в чем виноват? Он390
согласился остаться по просьбе доктора, а потому что тот,
другой, удрал, доктор вымещает свое недовольство на нем.
Кзума возмутился, но обида была даже сильнее возмущения.Кзума круто повернулся и двинулся к двери. Докторша ки¬
нулась за ним, протянула ему руку, улыбнулась.—	Большое вам спасибо, — сказала она.Кзума пожал протянутую руку. Какая она нежная, крохот¬
ная — совсем как у той белой женщины!Глава седьмаяХотя час был поздний, Кзуме не хотелось идти домой. Что
там делать'^ Торчать в нетопленной комнате Лежать в холод¬
ной постели А что толку? Заснуть он все равно не заснет, а ва¬
ляться в холодной постели без сна не очень-то приятно. Он
поднял глаза — небо казалось далеким-далеким, звезд почти не
видно. Вот мигнула одна и тут же погасла.Он завернул за угол и ему вдруг по-новому открылась Ма¬
лайская слобода. Открылась совершенно по-иному.Малайская слобода. Ряды за рядами улиц, пересекающих
ряды за рядами улиц. Почти всегда узких. Почти всегда
грязных Почти всегда темных. Ряды за рядами домишек.
И конца краю им нет. Ряды за рядами улиц, ряды за рядами
домишекШатких мрачных домишек, таящих за своими стенами
жизнь и смергь, любовь и ненависть, недоступные взглядам
прохожих. Мутные грязные лужи на песчаных мостовых.
Малышня, плещущаяся в лужах Кучки игроков на углах
Стайки ребятишек, рыщущих по канавам, наперебой, отталки¬
вая друг друга, кидающихся на отбросы. Проститутки на
углах, сводники, ведущие с ними переговоры.Доносящееся невесть откуда приглушенное унылое бренча¬
ние расстроенного фортепиано, на котором наигрывают одну
и ту же мелодию, топот отплясывающих под нее ног. Крик,
визг, брань. Драки, воровство, ложь.Но прежде всего ему открылась самая суть Малайской сло¬
боды. Жар, разлитый в воздухе, даже в самую студеную ночь.Жар людских тел — живых, дышащих, трепетных. Жар жи¬
вотворнее воздуха, и земли, и солнца. Животворнее всего на
свете. Жар, который таит в себе бурная пульсирующая жизнь.
Биение сердец. Молчание и шум. Движение и покой. Жаркое,
плотное, темное покрывало жизни. В этом и была вся Малай¬
ская слобода. Живая жизнь, которой нет названия. Темная ре¬
ка жизни.391
Кзума старался разобраться в своих мыслях, облечь их
в слова, но у него ничего не получалось. Он глядел на улицы,
дома, людей и не видел ничего, кроме улиц, домов, людей.
Чувство, недавно охватившее его, прошло, как сон.—	Пойду-ка я к Лии, — сказал он и свернул к ее дому.В этот субботний вечер он рассчитывал застать у Лии пол¬
ный сбор. Но, подойдя к дому, не усльппал ни звука. Он толк¬
нулся в калитку — она оказалась заперта изнутри. Постучал во
входную дверь. Подождал и постучал снова.И в памяти встала та первая ночь, когда он впервые при¬
шел в Лиин дом. Как давно это было! Даже не верилось, что
с тех пор прошло всего три месяца. Сколько событий про¬
изошло за это время. Он с трудом вспоминал себя, тогдашне¬
го. Постучал еще раз. Погромче.Дверь приотворилась, в щель выглянула Опора. Она не
сразу узнала его, а узнав, заквохтала, закудахтала, вта¬
щила в дом.—	Кзума! Пропащая душа! А мы думали-гадали, куда ты
запропастился? Входи быстрее!У Кзумы было ощущение, что он вернулся в родной дом.
Вот она. Опора, тут. Та же, ничуть не изменилась. Те же черти¬
ки пляшут у нее в глазах, и сразу видно, что она хоть и помал¬
кивает, а все понимает.—	С чего бы это в городе сегодня так тихо? — спросил
Кзума.—	Полиция по соседству рыщет, многих торговок застука¬
ли за продажей пива и посадили.—	Лию предупредили?—	А ты как думаешь — за что Лия деньги платит?—	А своих товарок Лия предупредила?Опора вскинула бровь и презрительно ухмыльнулась.—	Да ты, я вижу, не поумнел.В доме тоже было непривычно тихо, точь-в-точь, как в то
первое утро, когда он проснулся тут. Он пошел за Опорой
в кухню. Там топился очаг. У очага разлегся на полу Папа¬
ша - его свалил хмельной сон. Рот его был разинут, изо рта
ползла струйка слюны.—	Где остальные?—	Лия, Элиза и Мейзи пошли в кино, Джозефа зацапали
две недели назад и запрятали на полгода за решетку. На этот
раз ему не удалось отделаться штрафом.—	И Мейзи с ними?—	А ты что, пропустил мои слова мимо ушей? — стрельну¬
ла в него глазами Опора.—	Все враки, старая.392
Опора так заразительно засмеялась, что Кзума не мог не
присоединиться к ней.—	Я же ничего не сказала.—	Чего не сказала языком, сказала глазами. Только все ты
врешь.—	А что это я такого соврала?—	Да ты намекаешь, будто у меня шашни с Мейзи.—	Ну и что?—	А то, что сначала говоришь, а потом норовишь уйти
в кусты или спрятать голову, все равно как страус, только
страус прячет голову в перья, а у тебя перьев нет, ты ж не
страус, а старуха, так что тебе спрятаться некуда.Опора зашлась от смеха, бока ее заколыхались. Кзума ста¬
рался не рассмеяться, делал зверское лицо, но ему здесь было
так по-домашнему уютно, что он и не хотел, а захохотал вме¬
сте с веселой старушкой.Отсмеявшись, Опора утерла слезы, погладила Кзуму по ру¬
ке, ее дубленое, изрезанное морщинами лицо подобрело.—	Смотри, ишь как разговорился у нас в городе! Вот
и славно! А когда из деревни пришел, из тебя, бывало, слова
не вытянешь. Мужчина должен уметь разговаривать... Скажи,
ты есть хочешь?—	Нет, я встретил моего белого, он зазвал меня к себе
и накормил.—	Фу-ты ну-ты! Высоко залетел! Ешь с белыми! А наря-
дился-то как! Чего ж удивляться, что ты к нам носу не ка¬
жешь! — Глаза Опоры лукаво поблескивали.—	Полно глупости говорить, старая! —сказал Кзума.—
Лучше расскажи мне, как поживает Элиза.—	Ты все еще думаешь о ней? — ласково спросила ста¬
руха.—	Думаю.—	Все по-прежнему. То плачет, то дуется, то круглый день
молчит. А то веселехонька.—	А этот ее ухажер-учитель?—	Не знаю, о каком ты, их тут много перебывало, ходят-
ходят, только долго ни один не задерживается, она их быстро
отваживает.—	Вот оно что.—	Ты про себя расскажи.—	Работаю, а больше и рассказывать нечего.—	А мы грешили на тебя, думали, ты бабу себе завел.—	Да нет, какую там бабу.—	Йоханнес говорит, ты на руднике пришелся ко двору.—	И много Элиза с ухажерами гуляет?393
—	Бывает, что гуляет, а бывает, что ни вечер, дома сидит.
Знаю я, что у тебя на уме, только я тебе скажу, это ты зря.
Она не из таковских. Она со всяким-каждым путаться не ста¬
нет. Был у нее один да сплыл. Только давно это было да быль¬
ем поросло.—	А ты-то откуда знаешь?—	Глаза у меня есть и ревность мне их не застит, как тебе.
Вы твердите одно: старуха да старуха, а я вас всех насквозь
вижу.Кзума уставился на языки пламени в очаге. На полу по¬
храпывал и ворочался Папаша, бессвязная брань изрыгалась из
его рта. Но вот Папаша перевалился с боку на бок и пустил
струю. Лужа на полу все росла. Кзума смотрел на лужу, не
в силах скрыть гадливости.—	Ты его и за человека не считаешь, верно я угадала,
Кзума?Кзума поразился тону Опоры—	Разве ты не видишь, до чего он докатился?—	Вижу, Кзума. Но я видела на своем веку и много чего
похуже, — со вздохом сказала ОпораКзума не отрывал глаз от языков пламени в очаге—	За человека Папашу не считаешь, верно я говорю? А то¬
го не ведаешь, какой он был раньше, когда только в город
пришел. Ты таких и не видел! Силач, каких мало. Его все по¬
читали и боялись. А теперь ты за человека его не считаешь. Ты
поверь мне, старухе, я столько лет на свете прожила, а второго
такого, как Папаша, не видела.Опора задумчиво улыбнулась, долго смотрела на огонь,
а когда заговорила снова, в словах ее сквозила горечь.—	Когда Папаша шел по улице, женщины оборачивались
на него, мужчины ему кланялись, и все почитали его за муд¬
рость. И если кто попадал в беду, шел прямо к Папаше, и он
всем помогал. Белые и те почитали Папашу. У него и деньги
тогда водились, и друзья. Мужчины за честь считали дружить
с ним, женщины сохли по нему. А когда беспорядки из-за про¬
пусков поднялись, он повел за собой людей, речь им гово¬
рил — не одна сотня людей его слушала. Полицию и ту в стра¬
хе держал. А умный какой был, все как есть понимал и за свой
народ умел постоять. Но от ума своего большого он потерял
покой, все равно как Элиза. Только Папаша, хоть он в своей
луже и валяется, поумней твоей Элизы будет. Это я тебе гово¬
рю, Кзума. И читает, и пишет он тоже получше ее. Лию на
улице подобрал и выходил. А вот ты, Кзума, ты его за челове¬
ка не считаешь. А я тебе говорю, что я на своем веку не видела
второго такого, как Папаша...394
Кзума поглядел на Опору. По ее лицу струились слезы, но
глаза лучились: казалось, она все еще видит перед собой того
Папашу, которого все почитали.Кзума обратил взгляд на Папашу. Одежда у него совсем
промокла. Кзуме хотелось ответить Опоре, но что тут отве¬
тишь? Опора поглядела на него сквозь слезы, он неуклюже по¬
гладил ее по руке и уставился в угол. Опора поднялась.—	Пойду заварю чай.Кзума посмотрел на Папашу, который спал хмельным сном
в собственной луже и попытался вообразить, каким тот был
раньше, когда еще не пил и люди почитали его и шли за ним.
Уму непостижимо! При Кзуме Папаша всегда был мертвецки
пьян, его всегда качало из стороны в сторону — другим Кзума
его и не видел. Но говорит же Опора, что второго такого, как
Папаша, не видала на своем веку А не верить ей нельзя: по
голосу и по глазам видно, что она не врет.—	Я слышу, они вернулись, — сказала Опора.Кзума насторожился — послышались приближающиеся ша¬
ги. Интересно, обрадуется ли при виде его Элиза? И что ска¬
жет Лия? И та, другая, интересно, будут ли ее глаза все так же
смеяться? Дверь открылась, он поднял взгляд.Первой вошла Лия. Увидев его, она подняла бровь, криво
усмехнулась — и только. Следом за ней Элиза. Эта поглядела
на него, странно блеснула глазами, отвернулась. За ней Мей-
зи — глаза горят, лицо расплылось в улыбке. Вот кто встретил
его по-настоящему!Кзума огорчился. Посмотреть на Лию и Элизу, можно
подумать, будто он с ними недавно виделся. Будто ничего осо¬
бенного и не случилось. И как ни обрадовался Кзума встрече,
он не подал вида.Лия остановилась около Папаши, сгребла его в охапку
и унесла с той легкостью, какую дает сила. Элиза сняла паль¬
то, развязала платок, села, протянула руки к огню. Кзума смо¬
трел на ее руки: какие они нежные! Точь-в-точь такие же, как
руки той белой, как руки докторши.Он глядел на руки Элизы, на ее плечи, на ее вздымающую¬
ся грудь, на изгиб шеи, на мягкий овал лица, на темные глаза,
и его неодолимо тянуло к ней.Опора налила чай, раздала каждому по кружке.И тут в комнате остались только он и она. Что ему за дело
до остальных? Для него никто не существовал. Только он
и Элиза.Элиза ощутила на себе пристальный взгляд Кзумы, подня¬
ла глаза. Все вокруг окутала тьма. Кзума видел лишь очерта¬
ния ее лица, блестящие глаза. Элиза видела лишь его. Другие395
лица будто растворились. В комнате остались лишь он и она.
Одни во всем мире, одни везде и всюду.Мейзи перевела взгляд с Кзумы на Элизу, потом на Опору.
Опора еле заметно мотнула головой, и Мейзи потупи¬
лась.Вернулась Лия.—	Что скажешь? — обратилась она к Кзуме.И все вернулось на свои места — и Опора, и Мейзи, и пламя
в очаге, и комната, и окна, и уличный шум, и, конечно же, Лия.—	Как живешь-можешь ? — спросила Лия.Кзума улыбнулся.—	Как всегда.Опора налила Лии чаю.—	Давненько ты у нас не был, — сказала Лия и перевела
взгляд с Кзумы на Элизу.Лия, как всегда, видит всех насквозь, подумал Кзума.—	Но ничего не изменилось, - сказал он.Лия кивнула, засмотрелась на огонь, с трудом оторвала
глаза от языков пламени и уперлась взглядом в Мейзи.—	Вот эта девочка сохнет по тебе.Кзума поглядел на Мейзи, и она не спрятала от него вне¬
запно посерьезневших глаз. Лия тихонько засмеялась. Смуглые
щеки Мейзи вспыхнули темным румянцем. Она опустила гла¬
за. А когда подняла их вновь, в них искрилось веселье. И ру¬
мянец, и искрящиеся весельем глаза красили Мейзи, и Кзума
с удовольствием смотрел на расхорошевшуюся девушку. Элиза
вскочила и метнулась в дверь. И вновь раздался тихий смех
Лии.—	Элиза все та же, но тебя она не забыла. А ты ее? — В
Лиином голосе сквозила насмешка. Недобрая, едкая.Опора пытливо поглядела на Лию, Мейзи тряханула голо¬
вой, натянуто засмеялась. Кзума смотрел на Лию — ее жест¬
кий, ушедший внутрь взгляд был прикован к красным языкам
пламени.—	Я хотела узнать о тебе у одного горняка, — робко сказа¬
ла Мейзи.—	Угу,—равнодушно буркнул Кзума.—	Но оказалось, что он работает в другом руднике, — про¬
должала Мейзи.—	Лия! — окликнул Кзума.Лия оторвала взгляд от огня. Голос Кзумы звучал так твер¬
до и властно, что она поразилась.—	Что тебе?—	Ты хочешь, чтобы я ушел?—	Да.396
Кзума встал.—	Лия, как же так?..—В один голос сказали Опора
и Мейзи.—	А вы молчите, - прикрикнула на них Лия.—	Спокойной ночи, — сказал Кзума и вышел.Мейзи рванулась к двери.—	Назад! — рявкнула Лия. Мейзи, секунду поколебавшись,
вернулась на место.Лия не спускала взгляд с Мейзи. Кривая усмешечка вновь
играла на ее губах, взгляд стал жестким, отсутствующим. Чуть
погодя она резко поднялась и направилась к двери.Мейзи бросилась за Лией, но Опора дала ей знак вернуться
на место.Лия спешила вдогонку за Кзумой, настигла она его уже на
углу.—	Кзума, — позвала она.—	Что?Оба выдерживали молчание. Кзума знал, что Лия хочет за¬
ставить его обернуться, но обернуться не мог. Он сам не знал,
хочется ему обернуться или нет, но не мог обернуться, и все
тут.—	Кзума! — снова позвала его Лия, на этот раз мягко,
просительно.От радости у Кзумы екнуло сердце: Лия говорит с ним мяг¬
ко, просительно. Мягко, просительно...Кзума обернулся. Лия стояла совсем рядом, в глазах ее
блестели слезы, руки теребили платье. Кзуму захлестнул неве¬
домый ему дотоле прилив чувств. Лия улыбнулась ему сквозь
слезы. Рывком привлекла к себе, прильнула, положила голову
к нему на грудь, и тело ее сотрясли рыдания. Кзума обнял
Лию, крепко прижал.Прохожие косились на них.И так же, одним рывком, Лия оттолкнула Кзуму от
себя. Превратилась в прежнюю, властную, сильную Лию,
смахнула слезы, усмехнулась.—	В меня сегодня будто черт вселился, — сказала она. —
Пошли погуляем немножко.Они завернули за угол, молча зашагали по улице. Их обсту¬
пили люди, люди сновали взад-вперед. Одни плелись, другие
неслись сломя голову. А всех их обступил, над ними всеми
плыл городской гул.Лязг трамваев и поездов, шорох шин, гудение голосов, то¬
пот ног — все сливалось в гул, и гул этот, казалось, существо¬
вал независимо от породивших его звуков и ничем на них не
походил.397
То был отчетливый неповторимый рокот, вырывавшийся
из недр земли, из глоток, сердец, механизмов и уно¬
сившийся ввысь. Высоко, высоко над всем, что его по¬
родило.Они миновали покосившийся фонарный столб. Под ним па¬
рень и девушка сплелись в тесном объятии.—	Джозефа забрали, — сказала Лия. — Я уверена: меня кто-
то предает, а кто — не пойму. Полиции точно известно, что
и когда у меня делается. Я это кожей чувствую.Лия кинула взгляд на Кзуму и опустила глаза.—	Ты на меня сердишься? — спросил Кзума.Лия фыркнула.—	Святая ты простота, Кзума. Как не понимал людей, так
и сейчас не понимаешь.Кзума улыбнулся, на него вдруг снизошел непривычный по¬
кой. Ему было приятно, когда Лия сказала, что он не понимает
людей. Нет, он не согласился с Лией, но ее слова были ему
приятны. И гулять с ней по городу ему тоже нравилось. Слов¬
но бы он вернулся домой в деревню. И неспешно прогуливал¬
ся, как прогуливался когда-то с матерью. И мать отчитывала
его точь-в-точь как Лия.Сегодня в Малайской слободе все дышало сердечностью.
Возможно, так было всегда, но раньше он просто не замечал
этого.Все напоминало ему ту ночь, когда он встретил Лию. Ведь
тогда они и двумя словами не обменялись, а уже поняли друг
друга. Лия с первого взгляда увидела, что он человек верный.
Все равно как у них в деревне. Там все про всех все знают,
и потому понимают друг друга. Сейчас он снова себя чувство¬
вал точь-в-точь как в деревне.—	Ты славная, — сказал он, беря Лию за руку.Она дала ему руку, но тут же отняла.—	Пора возвращаться, — сказала она прежним жестким го¬
лосом. Куда только подевалась былая мягкость — голос ее зву¬
чал сухо, деловито.Элизу они застали в кухне — придвинувшись поближе к оча¬
гу, она читала.Она не оторвалась от книги, не посмотрела на них. Лишь
Опора и Мейзи заметили их приход. Глаза Мейзи больше не
искрились весельем, но чувствовалось, что оно затаилось и при
малейшей возможности вырвется наружу. А Опора — т^ не ме¬
нялась. Она все видела, да помалкивала.—	Ты будешь спать здесь, — сказала Лия.— Пошли, уже
поздно.—	Где, где он будет спать? — переспросила Опора.398
—	в каморке. Мейзи ляжет спать со мной, а Элиза у
себя.—	Я тебе почитаю, — сказала Элиза, глядя на Кзуму.—	Поздно уже. — Лия многозначительно посмотрела на
Элизу.—	Спокойной ночи, — сказала Мейзи и вышла.—	Пусть ее читает, — бросила Опора и направилась к двери.
Лия передернула плечами, криво усмехнулась и вьппла следом.
Дверь захлопнулась, пламя свечи затрепетало.Элиза подняла глаза на Кзуму, улыбнулась.—	Почитать тебе?—	Да.Элиза открыла книгу, начала читать. В книге рассказыва¬
лась история зулусских войн. Прекрасный образный язык, ме¬
лодичный Элизин голос — и постепенно Кзума подпал под
обаяние книги.И вновь отряды африканских воинов шли на бой с белыми,
чтобы отстоять свои земли. И вновь гибли один за другим,
и на их место вставали новые бойцы. Но их все равно победи¬
ли и отобрали их земли, потому что Сила была на стороне
белых. Их поражение преисполнило Кзуму печалью, и лицо его
омрачилось.Элиза захлопнула книгу.—	Хорошая книга, — сказала она, — но до чего же горько
читать о том, как нас победили.—	Верно.Свеча вспыхнула в последний раз и погасла. Комнату осве¬
щало лишь пламя очага. Элиза нагнулась, прикурила сигарету
от огня, и Кзума снова вспомнил Ди, женщину Рыжего.—	А я видел, как живут белые, — сказал он.~ Угу, — безразлично откликнулась Элиза.—	Пойду-ка я спать, — сказал Кзума.Элиза скользнула по нему взглядом, но промолчала. Он
прошел двором в каморку — там все оставалось таким же, как
до его ухода. Вплоть до мелочей. Кзума разделся, лег в по¬
стель, задул свечу.Пока здесь не было никого, кроме Опоры и Папаши, он
чувствовал себя как дома. А когда остальные вернулись, все
переменилось. Стало совсем другим, не таким, как до его ухо¬
да. Даже Лия и та ехала совсем другая. Дверь отворилась, во¬
шла Элиза, от холода у нее стучали зубы. Кзума почувствовал,
как у него екнуло сердце — в памяти всплыла та незабываемая
ночь.—	Оставь меня, — сказал Кзума.—	Нет.399
Он отвернулся. Элиза легла рядом. Кзума чувствовал,
как она продрогла. Ее знобило. Элиза тронула его за руку, но
Кзума выдернул руку.Но вот Элиза перестала лязгать зубами. Озноб прошел —
напряжение отпустило ее. Она лежала совсем тихо, не придви¬
галась к нему, но и не отстранялась.Кзума почувствовал, как в нем с бешеной, убийственной си¬
лой нарастает желание.—	Оставь меня, — повторил он.Элиза повернулась, приникла, прижалась к нему всем
телом.—	Люблю тебя, — сказала она.Кзума подмял ее под себя, нежную, жаркую. Она оплелась
вокруг него.—	Люблю тебя, — повторила она.Когда страсть отпустила их, Элиза склонила голову ему на
плечо и ласково поглаживала бугры мышц. Кзума держал ее
бережно, как держат цветок.—	Ты почему так долго пропадал? — спросила она.—	Ты меня отвергла.—	Это неправда. Не из-за этого. Я тебя тогда обидела.—	Да нет же.—	Нет, обидела. Потом, когда я вернулась, мне так хоте¬
лось, чтобы ты сделал меня своей.—	Тебе хотелось... Так почему же?..Элиза тихо засмеялась.—	Лия верно говорит: ты совсем не понимаешь людей.—	Почему ты хотела стать моей?—	Какой ты глупый! Хотела тебя, вот почему.—	Люблю тебя.—	Знаю.—	С первого взгляда полюбил.Она нарисовала пальцем кружок на его груди.—	А ты это знала?—	Не гожусь я для тебя, Кзума.—	Что за чушь?—	Нет, правда. В меня вселился бес, он хочет жить такой
жизнью, которая мне недоступна.—	Какая ты красивая!—	До чего мне приятно, когда ты так говоришь.—	Но ты и правда красивая.—	Люблю тебя, Кзума.И она еще теснее прижалась к нему и заснула.400
Глава восьмаяКзума проснулся от крепкого мирного сна. Протянул руку,
ища Элизу. Всю ночь перед тем он чувствовал, что она здесь,
рядом с ним. Слегка пошевелилась. Вздохнула, что-то пролепе¬
тала. Прижалась поближе. Он спал, а все эти мелочи подтвер¬
ждали ее присутствие. И от этого сон был крепок и отраден.Среди ночи он один раз проснулся и прислушался к ее ров¬
ному дыханию. Сердце его залила тогда великая нежность,
желание защитить, и он укрыл ее уверенным, мягким движе¬
нием матери, укрывающей беззащитного ребенка.Теперь он нащупал только подушку. Он сел, сон разом рас¬
таял. Ее не было. Ни в постели, ни в комнате. Может, вышла
заварить чай, подумал он. Но знал, что не в этом дело. Место,
где она спала, было холодное. Наверное, она ушла давно. Сам
не понимая, как и почему, он знал, что она ушла и не вернется.Он встал и оделся.На улице светило солнце, но это было холодное, никчемное
солнце, неспособное разогнать режущий холод воздуха.—	Доброе утро, Кзума, — окликнула его Опора.—Спал хо¬
рошо?—	Очень, — ответил он. — А ты?—	А я как раз несу тебе кофе, — крикнула Мейзи в окно
кухни.—	Спасибо. Сейчас приду возьму.Он умылся под краном во дворе. Холодная вода больно
жалила.—	Здесь есть горячая вода, ~ крикнула Мейзи.—	Я уже умылся, — ответил он.Мейзи рассмеялась. Голос ее был радостным, как летнее
утро. Кзума улыбнулся и вошел в кухню.—	Выглядишь хорошо, — сказала Мейзи, и глаза ее смея¬
лись.—	И чувствую себя хорошо, — отозвался он.—	И что это с тобой случилось? — спросила Опора. — Вечор
был такой кислый, а сейчас готов выше себя прыгнуть, а?—	Может, и готов.С долгим проникновенным взглядом Мейзи подала ему
кружку кофе.—	Да, может, и правда готов, — сказала она.—	А где остальные?—	Элиза у себя в комнате, — сказала Мейзи.—	Лия пошла выяснять, кто это нас вьщает, — сказала
Опора.Кзума вьшил кофе до дна и поставил кружку.401
—	Еще хочешь? — спросила Мейзи.—	Нет.—	Она спит?—	Нет.Кзума шагнул к двери.—	Не ходи, — сказала Мейзи.Кзума мотнул головой. Мейзи, повернувшись к нему спи¬
ной, стала смотреть в окно. Кзума дошел до двери в комнату
Элизы и постучал. Ответа не было. Он постучал еще раз
и вошел.Элиза отвернулась от стены и посмотрела на него.—	Привет! — сказал он и хотел ее обнять.Она оттолкнула его, отодвинулась.—	Нет, Кзума.Кзума замер и посмотрел на нее.—	Что случилось? Тебе нездоровится, родная?—	Нет! Я не хочу, чтобы ты меня трогал.—	Но, Элиза, вчера вечером...—	Вчера вечером я была дура. Пожалуйста, уйди отсюда.—	Но...—	Пожалуйста, уйди!—	Если тебе нужны такие вещи, как у белых, очень хорошо.
Мы подкопим денег и купим их, ладно?—	Пожалуйста, уйди, Кзума!Кзума снова попробовал заговорить, но она указала на
дверь:—	Уйди, прошу тебя.Кзума стиснул кулаки и вышел. Элиза зарылась головой
в подушку и вся затряслась от рыданий.Кзума вышел во двор. Мейзи за ним.—	Мне очень жаль, — сказала она.—	Ничего.Он поглядел на небо. Солнце скрылось за облаком.—	Я пробовала тебя предостеречь.Она сунула руку в его кулак. Он почувствовал, какая жест¬
кая эта маленькая рука. Не мягкая, как у той белой женщины
и у жены доктора, и у Элизы. Но она утешала. Он в ответ то¬
же пожал ее.—	Добрая ты, - сказал он.—	Нет, не добрая.—	Еда готова! — крикнула Опора.Они вошли в комнату. Пока их не было, вернулась Лия.
Лицо ее словно съежилось от холода. Но с виду она была еще
сильнее, чем обычно.—	Что-нибудь узнала? — спросила Опора.402
—	Нет. Кто-то меня вьщает, это точно. Я видела того, ко¬
торый меня предостерегает. Его допросили с пристрастием, он
теперь и говорить со мной боится. Да, кто-то меня выдает, но
кто именно — никто не может мне сказать. Я на обратном пути
встретила инспектора, он сказал, что скоро до меня доберется.—	Тогда подожди пока торговать.Лия фыркнула:—	А деньги нам с неба будут валиться? Скоро уже на¬
чинать, но сперва я должна изловить эту свинью, что меня вы¬
дает. А уж если я его поймаю...—Она растопырила пальцы,
потом свирепо их сжала.—	Но как ты узнаешь?—	Это тот же, который выдал моего мужа и Джозефа. Это
я теперь знаю.Хлопнула дверь на улицу.—	Элиза, — сказала Опора.Кзума вскочил и бросился к двери на улицу. Элиза быстро
удалялась от дома. Он вернулся в кухню. Мейзи встретила его
вопросительным взглядом.—	Ушла, — сказал он.Радость всей ночи обернулась в нем горечью. Его тянуло
к ней больше, чем когда-либо, потому что он был с ней и на¬
шел такой теплой и желанной. Но теперь осталась только тьма
и боль.—	Поешь! — прикрикнула на него Опора, но глаза у нее бы¬
ли добрые.Мейзи подошла к нему.—	Я еду в гости к друзьям, — сказала она.—Я сегодня не
работаю. Поедем со мной. Там легче забудется. Они хорошие
люди. Тебе это пойдет на пользу.Голос у нее был мягкий, ласковый.—	Поешь, Лия, - сказала Опора.—	А где Папаша? — спросила Лия.—Ты ему выпить оста¬
вила?—	Да. Он ничего. Сейчас он пальцем пошевелить не
может, но когда вьшьет — быстро согреется, а тогда придет и
поест.—	Я подстрою ловушку, — задумчиво проговорила Лия.—	Может, это та желтая, Пьянчуга Лиз, — сказала Опора.—	Нет.—	И конечно, не Йоханнес и не Лина.—	Конечно, нет.—	Поедем со мной. Тебе это пойдет на пользу, - улещала
Мейзи Кзуму.—	Дура ты, что обо мне заботишься, — сказал он. — Мне,403
дураку, понадобилась Элиза - такая женщина, а теперь ты, ду¬
ра, заботишься обо мне.—	Я-то не дура, это я знаю. Поедешь со мной?И голос и глаза ее молили.После того, как с ним обошлась Элиза, было приятно, что
кому-то он нужен. Что кому-то не безразличен.—	Я знаю, что ночь она провела с тобой, — сказала Мейзи.Он поглядел на нее. Знает, а все-таки зовет с собой?—	Странная ты женщина, — сказал он.Она улыбнулась, но за смехом в ее глазах таился мрак. Ей
хотелось сказать ему, что Элиза не для него, но она знала, что
к добру это не приведет. Знала: единственное, о чем нельзя го¬
ворить, это Элиза.—	Поедем? Ехать туда долго, надо поспеть на автобус. Те¬
бе там понравится. Там как в деревне. На земле растет трава
и деревья, и есть речка, и коровы. Поедем?Он засмеялся. Из ее описания стало так ясно, что надолго
она из города никогда не уезжала.—	Ты что смеешься?—	Ты в деревне когда-нибудь жила?—	Нет.—	Потому и смеюсь. Когда ты про это говоришь, сразу
видно, что тебе все это незнакомо.—	Да, - повторила Лия, и Опора кивнула. - Подстрою
я этому гаду ловушку.Мейзи встала и вышла из комнаты. Вернулась она в пальто
и в шляпе. Глаза ее звали.—	Ладно, поедем, — сказал он неожиданно.Мейзи вышла, принесла ему пальто и шляпу и помогла
одеться.—	Я еду в Хоопвлай, и Кзума со мной, — сказала она
Лии.—	Ладно, — рассеянно отозвалась Лия.Опора проводила их до дверей.Из какой-то комнаты появился Папаша, застегивая на ходу
брюки. Он уже начал пьянеть.—	Лия беспокоится, — сказала Опора. Потом улыбнулась
им.—Только смотрите, чтобы не шалить,—и дала Мейзи
шлепка.—	Хватит, старуха! — сказал Кзума и рассмеялся.—	Вы его только послушайте! — сказала Опора и ловко по¬
вернулась вокруг своей оси, наградив себя звонким шлепком. —
Меня называет старухой. Я такое умею, что иным молодым
кобылкам и не снилось. Если не веришь, Кзума, приходи ко
мне, проверь.404
Она вытолкала их на улицу, а сама стояла на веранде
и смеялась.Кзума с улыбкой поглядел на Мейзи.—	Шутница она.—	Она любит пошутить, но она добрая и очень умная. Ни¬
чего не говорит, а видит ох как много.На углу они оглянулись и помахали. И Опора помахала им.
Рядом с ней стоял Папаша.Они заспешили к остановке автобуса. Автобус на Хоопвлай
вот-вот должен был отойти. Мейзи пустилась бегом, Кзума за
ней. Вскочили уже на ходу.Машина была полна, но на задней лавке нашлось местечко.
Они сидели, тесно прижатые друг к другу. Рука Кзумы впива¬
лась Мейзи в бок, он извлек ее, обхватил Мейзи за плечи. Она
подняла на него взгляд, и смех из ее глаз передался ему, и оба
беспричинно рассмеялись.Мейзи что-то сказала, но грохот стоял такой, что Кзума не
расслышал. Он пригнулся к ней. Она повторила. С тем же ус¬
пехом. Она открыла сумку, достала пачку сигарет, сунула одну
ему в рот и поднесла огня. Потом закрыла глаза и уснула, го¬
ловой на его плече.Кзуме вдруг стало легко на сердце. Как в тот вечер, когда
она повела его танцевать. Эта умеет быть счастливой. Умеет
смеяться. И как хорошо, что она и других смешит, и сама
радуется.Два часа спустя Мейзи, спавшая лишь урывками, просну¬
лась и огляделась, соображая, где она.—	Скоро приедем. Сойдем немножко раньше и дойдем
пешком. Здесь хорошо. Тебе понравится.Еще километра через два они сошли. Мейзи взяла его за
руку и повела по тропинке. Да, здесь была деревня. Места, как
у него на родине. Тишина и покой. И добрая, мягкая земля. Не
жесткие шоссе, а мягкая ласковая земля.—	Теперь гляди, — сказала Мейзи.Они только что обогнули уступ. Под ними лежала долина,
и на дне ее пристроилась Хоопвлай — Долина Надежды —
горстка домов и несколько улиц. А позади река.—	Красота, - сказал Кзума и вздохнул полной грудью.—	Я так и знала, что тебе понравится.—	Земля, простор, вот что хорошо.—	Пошли, - сказала Мейзи и побежала вниз по тропинке.Бежала она легко и проворно, перескакивая через большиекамни, увиливая от торчащих из земли острых гребешков. Он
и не знал, до чего стосковался по земле. И вот она перед ним.
И сколько ее! И небо опять рядом с землею.405
—	Иди! — крикнула Мейзи.—	Иду! — отозвался он радостно.Ее ясный беспечный смех долетел до него. Да, здесь он до¬
ма. Он побежал вниз по крутой тропинке. Когда до Мейзи
оставалось несколько шагов, она опять пустилась бежать,
крикнув: «Лови!» Кзума бросился следом, протянув руки, но
она увернулась и, смеясь, уже бежала дальше.—	Лови!—	И поймаю!Он ощущал себя, как в тот вечер, когда они пошли танце¬
вать, абсолютно свободным и счастливым.Они мчались вниз, Мейзи впереди, Кзума за ней по пятам.
Настигая Мейзи, он всякий раз протягивал руку схватить ее,
но опаздывал и только слышал ее веселый смех.Кзума замедлил шаг. Мейзи тоже. Потом он рванулся впе¬
ред. Обхватил ее, и оба упали и покатились по траве.Лежали запыхавшись, смеясь, и не чувствовали холода, так
им было жарко.—	Это нечестно, — сказала Мейзи.—	Ну, ты и бегаешь!Мейзи вскочила на ноги.—	Надо идти. Мои друзья увидят автобус и решат, что я не
приехала. Пошли.Они двинулись дальше, вдоль реки. Кзума швырял в воду
камешки. Мейзи плясала вокруг него, как в тот вечер, когда
они ходили на танцы. Кзума был счастлив. Она это знала. Она
и подарила ему это счастье. Пусть его бегает за Элизой, но два
раза он побывал с нею, и оба раза был счастлив. Это он за¬
помнит. Мужчины все такие.—	Здесь как дома, — сказал Кзума. — Это потому, что я
с тобой, а ты умеешь дать человеку счастье.Мейзи метнула на него быстрый взгляд. Его глаза смотре¬
ли в землю, смотрели спокойно и пусто. Она перевела взгляд
на реку и пошла быстрее.Кзума шел не спеша — слушал, как мягко шуршит вода по
гальке, смотрел на крошечные водовороты, где течение переби¬
валось торчащим камнем или веткой ивы, погрузившейся
в воду.Небо было ясное и далекое, и все-таки оно было частью
земли и зеленой травы, по которой он шел. Если б только
с ним была Элиза. Была бы здесь и шла с ним рядом. Может
быть, касалась его руки. Вот тогда все было бы лучше некуда.
Но она нынче утром не пожелала с ним разговаривать, а по¬
том ушла. Мейзи — вот кто хорошая. Она все понимает. Вон
она — далеко впереди. Сняла пальто, несет на руке. Про¬406
хладный ветерок раздувает ее платье, и вся она видна, как на
ладони.Вот кто хорошая. Кто понимает. Кому он нужен. Так поче¬
му не она? Почему Элиза? Она его не обидит, как обидела
Элиза. И знает, что для него хорошо, и помогает ему.—	Мейзи!Она остановилась, поджидая его, очень юная и очень же¬
ланная, и глаза светятся смехом.Он заглянул в ее глаза. Глаза смеялись ему, и он улыб¬
нулся.—	Ты хорошая, — сказал он и обнял ее.Наклонился к ней. Она откинулась назад, изучая его
лицо. Смех исчез из ее глаз, и она медленно покачала го¬
ловой.—	Нет, Кзума. Ты думаешь не обо мне, а о ней.Она высвободилась и пошла дальше, не отрывая глаз от
травы.Кзума хотел сказать ей, что она ошибается, но знал, что
она поймет, что он лжет. И молча пошел за нею.Они были уже близко от поселка. Уже ясно видны были до¬
ма. Во дворах и между домами двигались люди. С этого конца
жили почти сплошь цветные, африканцы же селились на том,
дальнем, конце. Африканцам не нравились предоставленные
им районы, и к тому же там уже некуда было втиснуться, по¬
этому белые стали строить поселки на дальних окраинах Йо¬
ханнесбурга в надежде постепенно покончить с Вредедорпом
и Малайской слободой. Много мест уже было прикончено
таким способом.Лет через пять или через десять от Малайской слободы, мо¬
жет быть, останется одно название. Может быть, даже Вреде-
дорп, где бьется сердце темнокожего населения города, станет
лишь сном, рассказанным на ночь ребенку, который потом
сможет вспомнить только разрозненные клочки его. Да, может
быть, через пять лет так и будет.Они шли мимо домов, мимо работающих мужчин и жен¬
щин и играющих детей. Их разделяло молчание. Молчание на¬
ступало и раньше, но то было молчание друзей. Сейчас они
молчали как чужие. Кзума чувствовал, что обидел ее, и не
знал, как исправить дело. От этого было больно.—	Гляди! — вскричала Мейзи.Она подбежала к нему, взяла под руку, указала. На том бе¬
регу реки голый до пояса мальчик гнал стадо коров. Кзума
рассмеялся.—	Тебе бы в деревне жить.—	А тебе здесь разве не нравится?407
—	Очень даже нравится, — ответил он, и в голосе его звучал
смех.Она подняла голову и увидела, что смех не только в его го¬
лосе, но и в глазах. И ее глаза засмеялись в ответ.Время близилось к полуночи. Последнее такси было пере¬
полнено. Мейзи пришлось сесть на колено Кзумы. На заднем
сиденье такси их оказалось восемь человек — не пошевелиться.День прошел так быстро — они и не заметили, и опоздали
на последний автобус. Друзья у Мейзи оказались отличные.
Смеха в них было не меньше, чем в самой Мейзи, и Кзума бы¬
стро почувствовал, что знаком с ними всю жизнь.Приняли они его как постоянного друга Мейзи, и она все
поглядывала на него и ждала, что он станет это отрицать, но
он не сказал ни слова. Его угостили пивом — не таким, какое
варят в городе, а местным, своего изготовления. И все много
говорили, и Мейзи все вре^мя была с ним рядом.Все забылось — Элиза и Лия, Папаша и Опора, и рудник,
и все, что связывало с городом. И Мейзи, казалось, вовсе не
была связана с городом. И было много смеха, свободного, сча¬
стливого, как в прежнее время в деревне.О деревне говорили много, потому что друг Мейзиной под¬
руги сам пришел из тех мест и очень их любил. Он поговари¬
вал о том, чтобы вернуться туда, когда будут деньги, и купить
участок земли. Но его женщина в эти минуты смотрела на не¬
го, как мать смотрит на ребенка, играющего водой.А Кзума, согретый их радушием, разнежась от пива, чув¬
ствуя под ладонью плечо Мейзи, заговорил о своем доме,
своих родных. О том, как красиво утро в вельде, когда встает
солнце, и поют птицы, и мычат коровы - просятся на пастби¬
ща, и о том, как добра была его мать и как силен был отец,
когда сам он и его брат были детьми. И как охотились на зай¬
цев, и обо всем, чем он занимался ребенком и юношей.А потом пришли еще люди, и лилось пиво, и были песни,
и смех, и танцы. Он танцевал с незнакомыми. Заговаривал
с ними, а они с ним, и Мейзина подруга обняла его за шею
и велела взять на руки. А Мейзи смеялась и так же обняла
подругиного друга. И все хлопали в ладоши и смеялись. Муж¬
чины подхватили женщин на руки, стали в круг, круг все ши¬
рился, пока комната не стала тесна, а тогда высыпали во двор.И там стали в круг, и женщины запелц^а остальные хлопа¬
ли в ладоши и топали ногами. А потом одна пара вышла на
середину круга и танцевала.Когда они устали, опять полилось пиво, и танцы продолжа¬408
лись. Один из мужчин принес с собой гитару, другой гармонику.
Народу все прибывало. Женщины принесли закусок и пива,
еды и питья было вдоволь. И все это время ему светило смею¬
щееся лицо Мейзи и ее горящие глаза. И Мейзи была с ним
рядом, полная смеха и счастья, и дарила смех и счастье ему.И среди всего этого он взял Мейзи за руку, и они пошли
к реке, где светила луна. И почему-то смеялись. И смех их не
умолкал, а разливался по всей реке.Потом пришли остальные — искать их, и тогда они спрята¬
лись, и их долго не могли найти. А когда нашли, подняли на
плечи и зашагали к дому, с песней.И опять лилось пиво. И жизнь была хороша, потому что
пиво было местное, а не та городская отрава, от которой толь¬
ко пьянеешь, а счастья не прибавляется.А потом Мейзи трясла его и тормошила и твердила, что
пора на автобус. Они надели пальто, и все пошли провожать
их к автобусу. Но автобус уже ушел, а следующий должен был
отойти только утром.Мейзина подруга предложила - пусть ночуют у них. Но
Мейзи сказала — нет, и объяснила, что завтра ему очень рано
нужно быть на руднике. Сам он бахвалился, что это не страш¬
но. Он остается. Но Мейзи выдержала характер и прямо заяви¬
ла ему, что он пьян. И они выпили еще пива.А потом нашли последнее такси.И вот Мейзи, в битком набитом такси, сидит у него на коле¬
не. Ему жаль, что все кончилось. Хорошо было. Ему так хоте¬
лось, чтобы все шло и шло. Мейзи обняла его рукой за шею.
От этого стало лучше.Такси сорвалось с места и ринулось в ночь, к Йоханнесбур¬
гу. На этот раз весь путь занял всего час.Когда они вышли, Кзума понятия не имел, где они, и ни¬
сколько этим не тревожился.—	Я пьян, — объяснил он Мейзи.—	Я за тобой пригляжу, — сказала она и взяла его под руку.Он улыбнулся. Раз Мейзи за ним приглядит, все будет в по¬
рядке. В этом он был уверен.Очень скоро она свернула в какой-то проулок и велела ему
подождать, пока она отворит дверь. Потом ввела в маленькую
комнату. Дверь закрыла и включила свет. Он поглядел на элек¬
трические лампочки. Свет белого человека.—	Мы где?-- В моей комнате. Я здесь работаю. Тебе лучше поспать
здесь, а утром я тебя разбужу на работу.Он подошел к кровати и сел. Оглядел комнату. Похоже, как
у того белого. А может, и нет. Он видел неясно. Все двигалось.409
Как будто двигалась его голова. Он схватил ее обеими руками
и попробовал остановить. А она не останавливалась.—	Ляг, — сказала Мейзи.Он послушался. Стало лучше, все по-прежнему двигалось,
но медленнее. Только стали закрываться глаза.—	Мейзи.—	Да?—	Поди сюда.Она подошла. Он протянул руку. Она взяла ее и потрепала.—	Ты от меня не уйдешь?—	Нет.—	Ты за мной приглядишь?—	Да, пригляжу.—	Это хорошо, — сказал Кзума и уснул.Мейзи его раздела, себе постелила на полу. Постояла ми¬
нутку, глядя на него, и выключила свет.Глава девятая—	Вставать, Кзума! Вставать!Он перекатился на другой бок и открыл глаза.—	Еще темно, — протянул он недовольно.—	Тебе идти на работу, — сказала Мейзи.Кзума сел и протер глаза. Вспомнил вчерашний вечер. Он
в комнате Мейзи. Вчера провел с ней весь день. В голове по¬
стукивало, но пиво вчера было хорошее, так что это не
мешало.—	Одевайся, сейчас принесу тебе поесть, — сказала Мейзи
и вышла из комнаты.Кзума оделся, оглядел комнату. Приятная комната, чисто
женская. И заметил постель на полу.Вошла Мейзи, принесла чашку горячего кофе и тарелку
с хлебом и мясом.—	Ты спала здесь ? —спросил Кзума, указывая на пол.Она кивнула и сказала:—	А ты поторопись.—	Который час?—	Пять... Тебе еще надо зайти к себе, переодеться.Он кивнул. А он и не подумал об этом.—	Почему ты спала на полу?—	Некогда разговаривать. Давай быстрее.Она, оказывается, принесла кувшин воды. Он умылся, поел.
А поев, встал и постоял, глядя на нее. Не поймешь ее. Он был
ей нужен, а когда она его получила, спать легла на полу.410
—	Ты была ко мне добра, — сказал он.—	Пошли, — сказала она.Он вышел следом за ней в проулок. Утро было холодное.
Вьшитый кофе приятно согревал нутро.—	Пойдешь по этой улице до поворота налево. Сверни
и выйдешь в Малайскую слободу.Уходить не хотелось. Он стоял и смотрел в лицо Мейзи.
Все это время она не смотрела на него. А теперь подняла
взгляд, и ее заспанное лицо смеялось.—	Хорошо было вчера, — сказал он и взял ее за руку.—	Я рада.—	Ты хорошая. Может, еще туда съездим?—	Если хочешь.—	Я-то хочу.—	А теперь беги, не то опоздаешь.Рука ее была холодная. По руке он почувствовал, что она
вся дрожит от холода. Она-то кофе не пила.—	До свидания, — сказал он.—	До свидания.Но уйти от нее просто так было трудно. Нужно было еще
что-то сделать, а что — неизвестно. Она отняла руку.—	Иди.Он сделал несколько шагов и оглянулся. Она уже исчезла.
Он быстро зашагал по широкой, обсаженной деревьями улице.
Утренний холод покалывал. Он поднял воротник пальто и за¬
сунул руки глубоко в карманы. В такой день хорошо в руднике
под землей. А еще лучше было бы посидеть у костра, какой се¬
годня будет у Лии.В своей комнате он переоделся и отправился на рудник.У ворот встретил Йоханнеса.—	Эй, Кзума, сукин ты сын!Кзума улыбнулся. Йоханнес был еще пьян. Не очень пьян,
но и не трезв.—	Как дела, Йоханнес?—	Я Й.-П. Вильямсон. Силен как бык и тюрьму их разнесу,
вот увидишь!Кзума подхватил его под руку, и они прошли в ворота.—	Что там стряслось?—	Стьщ и позор, брат Кзума.—	Да в чем дело? Скажи мне.—	Женщину мою забрали.—	Твою женщину? Лину?—	Да! Полиция, сукины дети. Хоть одного, да убью.—	За что?—	Семь дней, либо фунт деньгами.4П
—	А за что забрали?—	Напилась и скандалила.—	Не горюй, попробуем достать денег и вызволим ее. Мо¬
жет быть, Лия тебе даст взаймы. Я у нее попрошу, а ты потом
отдашь, ладно?—	Нет! — взревел Йоханнес.—	Не ори, - сказал Кзума.—	Пусть поработает семь дней. Пойдет этой суке на
пользу.—	А раз так, зачем разносить тюрьму?Йоханнес одной рукой обхватил его за плечо и улыбнулся.—	Не знаю, брат, — прошептал он.Кзума подвел его к колонке и заставил умыться. Йоханнес
орал, что вода холодна, но Кзума настоял, и под громкую ру¬
гань Йоханнес все же умылся.Из-за поворота показалась длинная колонна рабочих из ба¬
раков, впереди них и по бокам шли охранники. Шаги их глухо
стучали о землю, поднимая мелкую пыль.Из подсобки, где белые отдыхали и пили чай, вышел Пад¬
ди. Увидев Кзуму, окликнул его. Кзума оставил Йоханнеса
у колонки и пошел к подсобке.—	Здорово, Зума!—	Здорово, Рыжий!—	Как дела?—	Дела хорошо.—	Ты, я вижу, помогаешь Йоханнесу протрезвиться. Как
он, сильно пьян?Кзума промолчал. Падди улыбнулся и предложил ему
сигарету.—	Слушай, Зума. Будем работать до перерыва на еду, по¬
том выйдем и больше не работаем сегодня до полуночи.
И дальше будем работать только ночью. И так целый месяц.
Ясно?—	Ясно.—	Хорошо. Скажи своим.Кзума повернулся и пошел.—	Эй, Кзума!Кзума оглянулся. Это был Крис, он только что вышел из
подсобки.—	Да?—	Скажи Йоханнесу, мы спустимся, только когда вам пора
будет подниматься, и объясни ему насчет новых смен, ладно?Одна колонна подошла слева. Люди вьппли из ворот
и свернули по дороге к баракам. Йоханнес все стоял, подста¬
вив голову под холодную воду. Гудели машины. Охранники412
выкрикивали приказания. Одна группа рабочих стояла у входа
к подъемникам, готовясь лететь вниз, в недра земли, на поиски
золота.Кзума подошел к Йоханнесу.—	Твой белый сказал - вам не работать до перерыва.Йоханнес быстро трезвел. Он уже почти не был похож наЙ.-П. Вильямсона. Кзума взял его под руку.—	Новые смены?• - Да.—	Как будем работать?Кзума объяснил.—	Тогда пойду посплю маленько, — сказал Йоханнес.—	Насчет твоей женщины это правда? — спросил Кзума.—	Да.—	Тогда пойдем, попробуем достать у Лии денег.—	Нет. Я и так кругом задолжал. И Лии должен.Йоханнес как будто стыдился — стыдился, что был такпьян, что он такой огромный, что кругом в долгах.—	Ступай в мою комнату, — сказал Кзума. — Вот тебе ключ.
Спи, пока не будет время идти сюда. Там есть хлеб и банка
сардин. Съешь их. Это тебе на пользу будет.Йоханнес прикусил нижнюю губу и отвернулся. Кзума ра¬
ботает на руднике совсем недавно, но у Кзумы есть своя ком¬
ната, и еда, и платье, и он ни гроша никому не должен.Кзума смотрел на него и понимал ход его мысли. Он ткнул
его пальцем в грудь.—	Мы разве не друзья, а?—	Спасибо, — сказал Йоханнес, не глядя на него.Рабочие ждали Кзуму. Клеть поднялась. Пора было спу¬
скаться. Йоханнес отошел на несколько шагов, потом остано¬
вился и зашагал обратно.—	Я видел Дладлу,— сказал он. — У него денег было — де¬
вать некуда. Он был пьяный и хвастал. Сказал, что Лия пожа¬
леет, что так с ним обошлась. Что ее муженек и Джозеф жа¬
леют, и она пожалеет. Может, это он выдает ее полиции.
Увидишь ее — скажи.—	Ладно, - сказал Кзума.Значит, Дладла. Почему это не пришло им в голову?—	Я один раз сбил его с ног, и он уснул, — сообщил Йохан¬
нес, словно оправдываясь.—	Это ты правильно сделал.Кзуму позвал охранник, и он припустился к ожидающей
клети. Люди ждали. Все поздоровались, когда он подошел.—	Так, порядок, — сказал Кзума.Люди гуськом потянулись в клеть.413
—	Хватит! — выкрикнул Кзума. — Давай!Клеть медленно двинулась вниз. Место ее заняла другая,
порожняя.—	Порядок.Эта клеть тоже заполнилась.—	Хватит. Давай!Здесь он был хозяин, распоряжался, приглядывал за рабо¬
чими. Здесь был уверен в себе. Уверен в своей силе. В своей
власти над рабочими. И в их уважении.Поблизости, наблюдая, стояла кучка белых. В этом руднике
Кзума успел стать лучшим рабочим. И бригада под его руко¬
водством стала лучшей. А это все шло Падди на пользу.
И белые наблюдали почтительно.—	Повезло тебе с ним, — сказал Падди один из них.Падди кивнул—	Подкидывал бы ты ему фунт в неделю, — сказал другой.Заполнилась третья клеть. Кзума ждал Падди. Падди бегомбросился к клети. Кзума вошел последним. Так полагалось.
Старшой приглядывал за всеми. Проследил, пока все благопо¬
лучно погрузились, потом дал сигнал и сам вскочил, когда
клеть уже тронулась. Это все входило в его обязанности.Клеть неслась вниз. Дальше, дальше.Рабочие молчали. Так бывало всегда. Спуск под землю вы¬
нуждал их к молчанию. А сердца колотились Многие из них
уже по скольку месяцев спускались туда изо дня в день, но
привыкнуть не могли. Каждый раз сердце начинало бешено
стучать И горло сжималось. И в животе становилось горячо.
Так было со всеми горняками. Они это знали.Только насчет белых не были уверены. Белый человек ни¬
когда не выказывает своих чувств. Никогда не выказывает
страха. Никогда не расстраивается. Он распоряжается и сам
всегда впереди, со старшим. И если старшой у него хороший,
как Кзума или Йоханнес, тогда и старшой не выказывает стра¬
ха и никогда не расстраивается, и распоряжается. Это тоже по¬
лагается. Это они тоже знали.Клеть неслась вниз. Дальше, дальше.Вниз неслась клеть, и лампы их мерцали, и шелестел тон¬
кий пронзительный свист. Глубже, глубже в недра земли.
И единственный свет был свет их ламп. И воздух согревался,
а дышать становилось тяжело. Это тоже бывало всегда.Клеть замедлила ход, люди выскакивали. Стояли кучками.
Ждали.Кзума шел рядом с Падди. Падди все заглядывал в свой
рабочий блокнот. Вместе они осмотрели место, где предстояло
работать. Остальные ждали у клетей. В обязанности белого че¬414
ловека и старшего рабочего входило проверять, не грозит ли
рабочим опасность. Все ли вообще в порядке.Спустилась еще одна клеть. В ней было четверо белых. Они
стояли в сторонке от остальных и ждали Падди и Кзуму.Кзума шел и на ходу проверял стены и кровлю штольни.
Там, где штольня подходила к стене и должны были работать,
была построена крепь, на вид она походила на дверной проем.
Кровля над ней провисала. Кзума долго изучал ее. Падди,
успевший уйти вперед, вернулся и стал с ним рядом.—	Что думаешь? — спросил он.—	Может, и ничего, — сказал Кзума, — но кажется мне, надо
вбить еще по два стояка с каждой стороны.Падди кивнул,—	Да, и, пожалуй, поперечину, поддержать кровлю.—	Правильно.—	А прочее?—	Прочее в порядке.Падди подошел к телефону, пристроенному на стене для
связи с поверхностью, и крикнул в микрофон:—	Можно давать ток!Кзума прошел дальше, окликая других. Четверо белых,
шедшие впереди, обогнали его. Африканцы перед ним остано¬
вились. Он окинул их взглядом и выбрал четверых, самых
крепких.—	Принесите стояки и почините это место.Они ушли за стояками.—	Пошли, — сказал он остальным и повел их туда, где
стоял Падди.Падди показал четверым белым, где работать, Кзума ра¬
зобрал африканцев и каждому белому придал их по десятку.Первые четверо принесли стояки и стали подпирать стену
штольни.—	Правильно, — сказал Падди и улыбнулся Кзуме.—	За работу! — крикнул Кзума и смешался с рабочими.Тут поможет, там покажет, как удобнее копать. В другомместе научит, как сподручнее погрузить валун на транспортер.Падди обходил белых, смотрел, как они бурят, и отмечал
места, как будто сулящие золото. Бур гудел. Звенели молоты.
Шелест, жужжание, гул, звон кайлы и скрип лопаты. И посте¬
пенно ритм работы нарастал.Кзума улыбался. Он знал этот ритм. Он сам задавал его.
И поддерживал. Вместе с Рыжим он был здесь хозяином. Он
распоряжался и знал, что Рыжий не станет ему перечить, пото¬
му что Рыжий знает, что распоряжение его разумно.Падди взял бур, включил его и приставил к каменной стене.415
Под гудение бура мускулы у него на руках и на груди стали
вибрировать. Кзума отошел от группы рабочих и взял другой
бур. Стал рядом с Падди и тоже приставил бур к стене штоль¬
ни. Мускулы у него на груди и на руках под гудение бура тоже
стали вибрировать. Они работали плечом к плечу. Два
сильных человека. Белый человек и черный.И пел конвейер, и стучали кирки, и скрипели кайлы, и гуде¬
ли буры. И кругом люди работали. Пот катился с них
градом...В уме у Кзумы не осталось места ни для чего, кроме
работы.Не останавливаясь, он бросал кому-то указания — сделать
то-то и то-то, либо подгонял зазевавшегося, либо велел кому-
то бросить то, чем был занят, и заняться другим. А то, может
быть, встречался глазами с Падди, и Рыжий улыбался сквозь
зубы, и они вместе крушили камень.И все больше сверкающих обломков породы и мелких кам¬
ней и тонкой пыли уплывало наверх, где их просеивали, кро¬
шили и сортировали, добывая прекрасный желтый металл, ко¬
торый люди любят и называют золотом.Один из тех, кто ставил новые стояки, постучал Кзуму по
спине. Тот перестал бурить и оглянулся.—	Вода проходит! — заорал рабочий.Кзума пошел с ним. Поднял голову. Стена была влажная,
сквозь нее сочилась тонкая полоска воды. Кзума позвал Падди
и показал ему, Падди постоял, приглядываясь, потом пошел
к телефону и крикнул, чтобы прислали техника — посмотреть.Техник явился, внимательно все осмотрел и сказал, что ни¬
чего, не страшно. Падди посмотрел на Кзуму, в лице его про¬
чел сомнение.Переспросил техника, уверен ли он. Техник ответил очень
уверенно. Все вернулись к работе.И золотая пыль плыла вверх, чтобы дать избранным лю¬
дям богатство и власть.Когда настало время перерыва, рабочие побросали инстру¬
менты, стояли с усталыми лицами, обливаясь потом. Кзума
созвал их в одну кучу и рассказал про новое расписание.
И они, словно это их не касалось, поспешно двинулись
к клетям.Рядом с Кзумой один рабочий закашлял. Изо рта у него вы¬
летел плевок красной мокроты и упал к ногам Кзумы. Кзума
уставился на него. Он сльппал, что бывает болезнь легких,
и она съедает все тело человека, но видеть такого никогда не
видел. Теперь он посмотрел внимательно. Глаза у рабочего яр¬
ко блестели, ноздри подрагивали. Он был уже старый.416
—	Поди сюда, — сказал Кзума.Тот выступил вперед. Остальные ждали, в глазах у них был
страх. Этот еще был человеком. Но признаки налицо. Ко¬
стлявый, когда-то был большой, мускулистый, это и по костя¬
ку видно.—	Идите, - отпустил он остальных.Они двинулись медленно, нехотя. Кзума спросил
его:—	Давно ты так кашляешь?—	Два месяца.—	У доктора был?Тот потупился и стал суетливо перебирать руками.—	Слушай, Кзума, у меня жена и двое детей. И я уже все
обдумал. У меня маленький домик в деревне, я должен одному
белому восемь фунтов. Если не верну ему долг, он возьмет до¬
мик. А если возьмет, куда моей жене с ребятами деваться? А я уже
все обдумал. Кзума, правда. Уже четыре месяца откладываю
деньги Еще три месяца — и будет у меня восемь фунтов, а
у жены и детей будет дом. Не прогоняй меня, пожалуйста. Не
говори белым. Остальные не скажут. Они знают. Я знаю, что
умру, но если моей жене и детям останется дом, я буду
счастлив.—	Поэтому ты и не говорил про свою болезнь?—	По этом> самому.Кзума почувствовал, как страх застучал ему в сердце.—	Что там, Кзума?Это был Падди. Стоял в двух шагах. Кзума промолчал,
и Падди подошел ближе. Падди внимательно посмотрел на ра¬
бочего. На щеке возле рта у него была кровь. Он закашлялся
Падди кивнул.—	Сходишь к врачу.—	Нет, — сказал рабочий.—	Расскажи ему, — велел Кзума рабочему.Тот рассказал Падди про жену и детей и про восемь фунтов
долга. Когда он кончил, Падди прошел туда, где они с Кзумой
работали Постоял там немного и вернулся.—	А человек, который тебя нанимал, не сказал тебе, что,
если заболеешь болезнью легких, деньги тебе все равно
вьшлатят?—	Нет—	А ведь это так, - сказал Падди. Рабочий посмотрел на
Кзуму с таким волнением, что Кзуме стало больно.—	Это так, Кзума?Кзума не знал. Он поколебался, потом кивнул.—	Да, так.14	Альманах «Африка», вып. 7	417
—	Это хорошо, -- сказал рабочий. — Значит, у них будет
дом. Это хорошо.—	Ступай к врачу, — сказал Падди. — Мы тоже придем и все
уладим.Рабочий ушел. Кзума посмотрел на Падди.—	Он правда получит деньги? — В голосе его было сомне¬
ние.—	Да, правда. Пойдем, сам увидишь.Вслед за стариком они вошли в последнюю клеть. Клеть
рванулась вверх. Дальше, дальше.Другая смена ждала наверху. Йоханнес вернул Кзуме ключ.
Он был совершенно трезв, только темные круги под глазами
да руки дрожат.Падди поговорил с Крисом, потом кликнул Кзуму, и они
поехали в больницу. Кзума ждал с рабочим на улице, а Падди
пошел поговорить с доктором.Потом доктор позвал их и осмотрел рабочего. Осмотр про¬
шел быстро. Никаких сомнений не было. Врач написал бумаж¬
ку и отдал ее Падди.И опять Кзума и горняк пошли следом за Падди, на этот
раз в контору заведующего рудником. Ждали в конторе. Время
тянулось. Потом заведующий вышел вместе с Падди. Он
ворчал, что это не по правилам, но подписал какую-то бумагу
и отдал ее Падди.—	Ну вот и все! —крикнул Падди. — Теперь пойдем полу¬
чим деньги, а потом можешь идти домой.Когда старик улыбнулся, губы у него ходили ходуном.Получили у кассира деньги — десять фунтов и зарплату за
полный месяц, три фунта пять шиллингов. Всего тринадцать
фунтов и пять шиллингов. Еще дали бесплатный железнодо¬
рожный билет до дома и пропуск, где было написано, что ра¬
бочий не сбежал с рудника.—	Доктор хочет поместить тебя в больницу, но можешь
ехать и домой, - сказал Падди.—	В любое время?—	Да, в любое время.—	Хоть сегодня?—	Да, хоть сегодня.Тот сжал кулаки, чтобы устоять на ногах. Посмотрел на
Падди, потом на Кзуму и улыбнулся. Глаза его сияли.—	Хороший ты человек, Рыжий. И ты, Кзума, ты настоя¬
щий брат. Великий вас не оставит.Он низко поклонился им и пошел прочь. Другие рабочие
ждали. Он сообщил им хорошую весть. И на радостях выпятил
грудь и издал боевой клич, который закончился болезненным418
кашлем — словно рвались легкие. Вместе с друзьями он влился
в колонну, направлявшуюся к баракам. Это была его послед¬
няя смена. Скоро он будет с женой и детьми. Скоро и долг бу¬
дет оплачен.—	Хорошее дело ты сделал, — сказал Кзума Падди.—	Чего уж лучше, — горько ответил Падди.Он решительно зашагал прочь, а Кзума остался один. По¬
стоял немного, потом пошел в душ. Далеко на дороге хвост
колонны исчезал за поворотом.Кзума переоделся, оглядел комнату. Улыбнулся. Чудак
этот Йоханнес. Кто бы догадался, что он застелит постель,
подметет пол и оставит комнату в полном порядке. Да, чудак.А Рыжий оказал неоценимую услугу больному. Кзума вы¬
шел, запер за собой дверь. Перед ним был весь день, до само¬
го вечера. Может быть, позже он поспит, а сейчас хотелось на
воздух.Он подумал, пойти или нет к Лии, Если пойдет, придется
сказать ей про Дладлу. А он видел ее лицо, когда она говорила
о предателе. И говорить ей про Дладлу не хотелось.—	Пойду к Мейзи, — решил он.А может, она занята или побоится, что его увидят белые.
Но ем> было грустно, и он знал, что подбодрить его может
только Мейзи. Лия поймет, но подбодрить не сумеет. Не смо¬
жет. Может только Мейзи. Она это умеет.Он вышел на широкую обсаженную деревьями улицу, но не
был уверен, что узнал дом. Утром он спешил, не успел при¬
смотреться. Где-то здесь. И проулок имеется. Но проулки ве¬
дут ко всем домам, и у каждого дома проулок, и все
одинакие.Он замедлил шаги возле дома, который как будто узнал.
Как убедиться? К белым людям не пойдешь спрашивать, рабо¬
тает ли здесь Мейзи.Из проулка выбежал маленький мальчик. Может, его спро¬
сить? Лучше, пожалуй, не надо. Некоторые из этих мальчишек
озорные, а если такой начнет кричать, Кзуме придется плохо.—	Здравствуй, — сказал мальчик.Кзума улыбнулся. Хороший человечек. Вот он его
и спросит.—	Здравствуй, — сказал Кзума.—	Тебя как зовут?—	Кзума.—	Как?—	Кзума.14*	419
—	Смешное имя, да?—	Джонни! - позвал голос со двора.—	Это Мейзи, — сказал Джонни. — Она хочет поить меня
чаем, а я не хочу пить чай. Ты хочешь пить чай?Не зная, что сказать, Кзума опять улыбнулся. Значит, пра¬
вильно, Мейзи тут живет.—	Иди-ка, Джонни!Это был уже другой голос.—	Это моя мама. Она хочет, чтобы я пил чай. А ты хочешь
пить чай?Интересно, подумал Кзума, какая у Мейзи белая женщина.
Открылась калитка, и вышла Мейзина белая женщина, а за ней
Мейзи.—	Кзума! —воскликнула Мейзи, увидев его.—Ты на руд¬
ник ходил?Видимо, она свою белую женщину ничуть не боялась.—	Да, на сегодня все. Опять начинаем в двенадцать ночи.—	Понятно.—	Иди пить чай, Джонни, — сказала белая женщина маль¬
чику.—	Не хочу чаю,—сказал мальчик.—	А хочешь стать таким же большим, как Мейзин друг?—	Уу, да.—	Тогда изволь пить чай.—	А ты будешь пить чай? — спросил мальчик у Кзумы.—	Да,—сказал Кзума и закивал головой.—	Вот видишь, — сказала женщина. — Мейзи тоже даст свое¬
му дружку чаю.—	Дашь ему чаю? — спросил мальчик у Мейзи.—	Дам.—	И маминого пирожного?—	Конечно, — сказала мать.—	Ладно, — сказал мальчик и пошел за матерью.—	Я не был уверен, что это ваш дом,—сказал Кзума.—	Я рада, что ты пришел, — сказала Мейзи.—	А твоя белая?—	Она добрая. Заходи.Кзума прошел за ней в маленькую комнатку, где провел
прошлую ночь.—	Поел? — спросила Мейзи.—	Да.—	Чаю хочешь?~ Да.Мейзи ушла за чаем. Кзума сел на кровать. Ему уже было
лучше. С Мейзи всегда так. Она его понимает, и ему от этого420
лучше. Но забыть горняка, который плевал кровью, он не мог.
До сих пор слышал его кашель, видел выражение его глаз.Мейзи вернулась с чаем. Принесла и маминых пирожных.—	Это подарок от белой женщины, — сказала она с улыб¬
кой.Кзума вернул ей улыбку. Так с Мейзи всегда - она смеется,
и смех ее нельзя не поддержать, улыбнется — и нельзя не улыб¬
нуться. В ней есть тепло, и оно проявляется в ее смеющихся
глазах, оно согревает.Мейзи налила ему чая.—	Что с тобой? Ты какой-то печальный.—	Я сегодня видел одного, он плевал кровью, — и рассказал
ей про человека с женой и двумя детьми, и что он должен был
восемь фунтов.—	Ты потому и печальный?—	Не знаю. Он собрался умирать и был счастлив, потому
что у него были деньги заплатить за дом для жены и детей.—	И ты поэтому печальный? — спросила она опять.Он глядел на нее, не зная, что сказать.—	Ты очень добрый, Кзума, ты мне очень нравишься,—
сказала она, ласково глядя на него.Кзума прочел в ее глазах нежность и отвел взгляд.—	Ты мне очень нравишься, Мейзи, очень, но...Мейзи улыбнулась.—	Да, я знаю.—	Нет, не знаешь. Ты думаешь, мне хочется ее любить,
а это не так, она не для меня, я знаю. Но сделать ничего не
могу. Она занозой засела во мне. Я не тронул тебя, потому
что знаю: она во мне как заноза.—	А в ней как заноза сидит зависть к белым.—	Да.—	Мне очень жаль, Кзума.—	Но ты мне нравишься, Мейзи. Благодаря тебе я смеюсь.
Когда мне тяжко, я иду к тебе. Ты хорошая, и я это знаю. Но
если бы мне улыбнулась она, я бы заболел, так сильно к ней
тянет.Мейзи глянула в окно.—	Ты устал, Кзума. Приляг.Кзума растянулся на постели и закрыл глаза. После этого
разговора с Мейзи ему стало гораздо легче. Уже не так мучило
чувство, что он ее обманывает.Наступило долгое молчание. Мейзи все смотрела в окно.
Кзума лежал с закрытыми глазами, на него снизошел покой.
И вдруг вспомнил про Дладлу.—	Лию выдает Дладла, — сказал он, не открывая глаз,421
—	Дладла? А ты откуда знаешь?—	Мне Йоханнес сказал. Он вчера напился и расхвастался
Йоханнесу.—	Лия знает?—	Нет.Опять между ними пролегло молчание. Мейзи подошла
к кровати. Постояла, глядя на него сверху вниз. Он открыл
глаза и тоже посмотрел на нее.—	Кончу поскорее работу, а потом пойдем и предупредим
Лию.—	Ты видела ее, когда она клялась добраться до того, кто
выдает ее?—	Мы должны ей сказать. Теперь закрой глаза и поспи. Те¬
бе нужно отдохнуть, а то к началу работы будешь совсем вы¬
мотанный. Ну, закрывай глаза.Мейзи коснулась его лба прохладными, утешающими паль¬
цами. Они задержались там секунды на две, потом она отняла
руку.—	Спи, — повторила она и вышла, плотно притворив за со¬
бою дверь.Глава десятаяЗимние сумерки уже сгущались, когда они шли в Малай¬
скую слободу предупредить Лию. Говорили они очень мало.
Мейзи была как-то необычно мягка и покорна. Смех и ра¬
дость, обычно не покидавшие ее, словно испарились.Чем ближе они подходили, тем ярче вспоминалась Элиза.
Он не думал о ней после того, как в воскресенье утром они
с Мейзи уехали в Хоопвлай, где ему было спокойно и радост¬
но. Но чего-то в этой радости не хватало. И теперь он понял:
мешало сознание, что всю эту радость подарила ему Мейзи,
а не Элиза.А ему было нужно, чтобы это была Элиза. Потому что ему
вообще нужна Элиза. Если б только Элиза смеялась, как Мей¬
зи, и танцевала, как Мейзи, и всюду водила его с собой, как
Мейзи, вот тогда счастье его было бы полным. Работы он не
боится, и мог бы обставить их жилище не хуже, чем у того бе¬
лого. Но она не такая, как Мейзи. Не смеется, не танцует.
И он слишком сильно ее любит. Он смотрел на Мейзи и жалел,
что не любит ее. Но любил он и хотел Элизу.—	Мейзи.—	Да?—	Почему, когда любишь человека, так бывает?422
—	Может, потому, что любишь не того человека, — ответи¬
ла Мейзи, не глядя на него.—	Но если иначе не можешь?—	Знаю. Я вот не могу... А она?—	Не знаю. А ты бы спросил.—	Это трудно, с тобой я могу говорить. А с ней — нет.—	Ведь она пришла к тебе тогда ночью. Я в том смысле,
ты звал ее прийти?—	Я не звал ее. Она пришла сама.—	Она тебя любит, Кзума.—	Как это может быть? — спросил он и строго посмотрел
на нее.—	Бывают такие люди.—	Ты не такая.—	Я не Элиза. И ты меня не любишь.—	А ты?Мейзи подняла на него глаза. Губы ее сложились в горькую
улыбку, но в глазах был смех. Она медленно покачала
головой.—	Любишь меня? — не отставал Кзума.—	А для тебя это важно?Кзума смотрел вдаль, на неоновые огни, бросавшие в по¬
лумрак многоцветные рекламы.—	Для меня это очень важно, — сказал он. — Для меня очень
важно, что ты меня любишь, потому что ты — хороший чело¬
век, и я могу тебя понять и говорить с тобой.—	А для меня? Думаешь, мне очень приятно смотреть, как
ты за ней бегаешь? Очень приятно, что приходишь ко мне,
только когда она тебя прогоняет? А ты говоришь, что,
если я тебя люблю, это хорошо. Катись ты от меня зна¬
ешь куда!Мейзи бегом пересекла улицу и свернула в какой-то пере¬
улок. Он хотел догнать ее, но мешали машины и толпы прохо¬
жих. Он остановился на обочине. Элиза всегда на него сердит¬
ся. А теперь вот и Мейзи рассердилась.Он пожал плечами и побрел к дому Лии.Лия была одна, под хмельком, глаза ее радостно поблески¬
вали. На ней было веселенькое платье, голубое, с красными
и белыми цветами, на голове пестрый платок. Лицо блестело
от жира, которым она намазалась после мытья. В ушах болта¬
лись длинные стеклянные серьги, а сильную, красивую шею
обхватывала нитка мелких стеклянных бус. Очень она бьша
красива сейчас, когда стояла на веранде, такой красивой Кзума
ее еще не видел. И всех призывала любоваться ее сильной,
щедрой красотой.423
Кзума загляделся на нее.—	Ну и ну! И откуда такие берутся?Лия рассмеялась. Глубоким, счастливым, сильным смехом
Спросила хвастливо:—	А туфли мои новые видел?—	Нет. Покажи!Она сошла на тротуар и показала. Туфли были черные, бле¬
стящие, на низком каблуке, и притом новые.—	Хороши?—	Да.—	Покажи мне, Лия! — крикнула соседка из дома напротивЛия сошла на мостовую.—	Идите смотреть Лиины новые наряды! — крикнула со¬
седка.Люди выходили из домов, звали других. Чуть не все обита¬
тели ближних домов вышли смотреть новые Лиины наряды
Чтобы им было виднее, Лия стала прохаживаться взад-вперед,
подражая белым модницам Йоханнесбурга. Она покачивала
бедрами, пыталась изобразить бальные па. Люди радостно
ржали. Жеманясь, она уперла левую руку в бок, а в правой
держала воображаемый мундштук с сигаретой, смахивала во¬
ображаемый пепел и улыбалась снисходительной, прямо-таки
белой улыбкой.На улице показался пьяненький старый Папаша. Он увидел
Лию, и глаза его распахнулись от удивления, а потом вдруг
вспыхнули. Он весь подобрался, принял надменный вид. По¬
правил воображаемый галстук, похлопал себя воображаемыми
перчатками, покрутил воображаемую трость. Потом огляделся
по сторонам, откашлялся и, двигаясь по более или менее пря¬
мой линии, подошел к Лии и отвесил ей низкий опереточный
поклон. Лия, продолжая играть воображаемой сигаретой, чуть
заметно кивнула и протянула ему руку. Кривляясь и паясничая,
он опустился на колени и поцеловал протянутую руку. Но ког¬
да он стал подниматься, из-за выпитого пива не выдержал бла¬
городную позу и растянулся плашмя. Люди кричали, хлопали.
Кзума держался за бока, по щекам у него текли слезы. Чуть
дальше Мейзи — она только что появилась — без сил сидела на
краю тротуара.Лия с каменным лицом стояла над Папашей, не убирая
протянутой руки. Светская дама, да и только. Папаша встал,
поправил призрак галстука, похлопал себя незримыми перчат¬
ками, покрутил несуществующую трость и снова отвесил
поклон.И тогда Лия жестом, полным достоинства, взяла его под
руку. Он надел шляпу, которой не было, и под ручку — леди424
с сигаретой, джентльмен с тросточкой, каким-то чудом держа¬
щийся на ногах — они стали прохаживаться по улице.Люди хохотали, орали, хлопали. Но знатная леди
и джентльмен не обращали на них внимания. Изредка то она,
то он кивали и улыбались снисходительной улыбочкой, и про¬
делывали каждый свой номер — она играла сигаретой, он кру¬
тил трость. И так, под гром аплодисментов, эта благородная
пара исчезла в доме.Через несколько минут Лия вышла на веранду и объявила,
что леди и джентльмен уехали, а она всех приглашает на вече¬
ринку. Приглашение было принято с восторгом, и люди разо¬
шлись по домам — наряжаться.Мейзи встала и подошла к Кзуме.—	Ты ей сказал про Дладлу? — спросила она.—	Нет.—	Я скажу.Кзума смотрел в конец улицы. Там из-за угла только что
показалась Элиза. Медленно шла к дому. Мейзи проследила за
его взглядом, потом резко отвернулась и вошла в дом. Кзума,
оставшись на веранде, смотрел на приближающуюся Элизу.Хотелось пойти к ней навстречу, но он не решался. Она бы¬
ла прекрасна, когда шла вот так по улице, чуть покачиваясь,
высоко держа голову. Вот какой должна быть его женщина. Он
готов был стоять и смотреть на нее без конца. Мог бы всю
жизнь смотреть на ее гордую грудь и крепкие ноги.Элиза заметила его и махнула рукой. Кзума не поверил
глазам. Этого не может быть. Но нет, она махнула. Он соско¬
чил на тротуар с нетерпеливой улыбкой. Но к ней не пошел.
Ждал. Она опять махнула. Да, ему! Он побежал к ней. Она
ему улыбалась. Он взял ее за руку.—	Привет, Кзума. Я рада тебя видеть. Ты на меня больше
не сердишься ? —Голос был нежный, милый.Хорошо было смотреть ей в глаза и видеть, что она рада
ему.—	Я и не сердился, - сказал он.—	Я тебя очень огорчила.—	Это ничего, — сказал он.—Давай понесу твою сумку.Он отобрал у нее сумку. Она с улыбкой взяла его под руку.Чуть прижалась к нему, и в глазах ее было тепло и любовь,
и Кзума был счастлив. Все остальное забылось. Элиза с ним,
опирается на его руку, и он чувствует тепло ее тела, и в голосе
ее нежность. Что из того, что когда-то она его обидела? Сей¬
час она с ним, и прильнула к нему, и на губах ее улыбка, а
в глазах свет. Сейчас — только это и важно. Не вчера, не
вчерашнее.425
—	Это ничего, — повторил он твердо.Элиза дотрепала его по руке.—	Это было очень дурно, — сказала ока.—	Нет, — возразил он.—Если мужчина любит женщину,
значит — любит, вот и все. Ничего тут нет ни дурного, ни хо¬
рошего. Есть только любовь. Что плохо, так это если мужчина
любит женщину, а она его нет. Тогда плохо. Но если он любит
<ее, а она его, тогда плохого быть не может. А я тебя так лю¬
блю, что тебе меня любить не может быть плохо.Он ждал, с тревогой глядя на нее. Взгляд ее смягчился, она
крепко сжала его руку.—	А если мужчина любит женщину, а она его не любит, по¬
чему это плохо?—	Потому что мужчина тогда страдает.—	А может, та женщина для него не годится.—	Может быть. Но когда мужчина любит, он любит.—	И ты будешь счастлив, если я буду тебя любить?Они остановились перед домом. В глазах Кзумы она про¬
чла ответ на свой вопрос. И в этом ответе была такая сила
чувства, что она не могла оторвать от Кзумы глаз. Он увлек
ее, как увлек в субботу ночью. Казалось — они одни на свете.
Только он и она во всем огромном мире.—	Ты меня не звал в субботу, а я к тебе пришла. Почему?
И я всегда с тобой ссорюсь. Почему? А когда тебя нет, ты мне
нужен. Почему? У мужчины и женщины всегда так. Ты муж¬
чина. Тебе бы знать. Слушай, Кзума, я — твоя женщина. Хочу
я того или нет — но это так. И я не могу иначе. Просто я —
твоя женщина. Но ты должен быть со мной сильным, потому
что я плохая.Она цеплялась за его руку. Дрожащие губы улыбались, а
в глазах блестели слезы.—	Тебе столько всего нужно, а зачем? Вещи белого челове¬
ка, и вдобавок мужчина, который умеет читать книги и гово¬
рить с тобой на языке белых. Вещи я мог бы тебе подарить,
если работать как следует. Но книги читать я не умею и гово¬
рить на языке белых тоже не умею. Ну и что?—	Это безумие, — сказала она и потупилась. — Это мое бе¬
зумие, и когда оно на меня находит, не давай мне тебя оби¬
жать, оставляй меня в покое, и когда пройдет, я опять буду хо¬
рошей. Когда найдет, ты просто уходи, а когда вернешься, все
уже будет как раньше. Я люблю тебя, Кзума, я твоя женщина.
Я так хочу. — И в голосе ее были слезы.Но через минуту глаза ее прояснились, он уже не видел
в них ни слез, ни теней, а только любовь. Он обнял ее крепко
и прижал к себе.426
—	Это хорошо, — сказал он с убежденностью победившего
мужчины. И, улыбнувшись ей, встретил ответную улыбку.Прохожие смотрели искоса, как они там стоят, прижавшись
друг к другу, глядя друг на друга, и, кивнув с понимающим ви¬
дом, шли дальше.—	Жизнь хороша! - сказал он.Ему хотелось крикнуть это во весь голос. Всем и всюду ска¬
зать, что жизнь хороша.—	Да, — сказала Элиза.—	Ты красавица, — сказал он.—	Нет...—	В самом деле. Я, когда в первый раз тебя увидел, сразу
подумал: вот красавица. Такой красивой женщины я еще ни¬
когда не видел. И это правда.—	Глаза влюбленных лгут, - сказала она.—	Эта поговорка лжет,—сказал он.Оба рассмеялись, и он подумал, что впервые сльш1ит ее
смех, и что смех у нее хороший. Словно звенят сразу много
нежных, мелодичных колокольчиков.—	Пошли в дом, — сказала она, оглянувшись. На улице
стояли два мальчугана, злорадно на них уставившись.На веранду вышла Мейзи и одним зорким взглядом оцени¬
ла всю картину.—	Еда готова.Кз>ма и Элиза следом за нею вошли в дом.Все уже сидели за столом. Ужинали наспех, потому что уже
появились первые гости.Лия взглянула на Кзуму и Элизу и рассмеялась коротко,
громко, хрипло.—	Так! Явились наконец вместе — кобель и сучка. Это хо¬
рошо. Значит, с этим покончено. А то мне уже надоело. Ну,
что стали? Ешьте. Оттого что вы влюблены, я свою вечеринку
откладывать не намерена.Элиза усадила Кзуму на ска^мью.—	Она нам добра желает, — шепнула Элиза.—Ты на ее
язьж не обижайся.—	Знаю.Лия встала и посмотрела на Мейзи. Взгляд ее смягчился.
Потом она обхватила Мейзи за плечи и ласково ее притиснула.—	Пошли, Мейзи. Нам предстоит много работы и много
веселья. Ты будешь хозяйкой на празднике. Будешь распоря¬
жаться танцами и откроешь праздник, и вообще распоряжайся,
ладно ?—	Это будет очень хорошо, — сказала Опора.—	Я сама хотела открыть праздник, — сказала Элиза.427
—	Ты лучше за своим мужчиной присматривай, учительни-
ца! — цыкнула на нее Лия и увела‘Мейзи во двор, где уже со¬
брался народ и музыканты настраивали инструменты.—	Сегодня ты должна быть счастливая, — сказала Лия.—	А я и есть счастливая, - сказала Мейзи и ласково к ней
прижалась.—	Так беги, начинай танцы. И смейся, голубка, смех у тебя
хороший. От него и другие будут смеяться. Беги.Мейзи выступила вперед, подняла руки. Разговор замер,
музыка притихла. Став под лампой, прикрепленной к веревке
для белья, она призвала всех — пусть забудут свои заботы
и будут счастливы, ибо счастье — это хорошо. И запела песню
о счастье. Гитара, банджо, гармоника стали ей подыгрывать.
Гости подпевали вполголоса. Музыка была теплая, бодрая. Го¬
лос Мейзи — с хрипотцой, теплый. И в глазах опять загорелся
смех. В ее голосе. В руках. В том, как она стояла, и как откры¬
вала рот, и как смотрела на всех. Все это ощущали, и это
сказывалось в их глазах и улыбках.—	А теперь танцуйте! — крикнула Мейзи и ухватила за ру¬
кав какого-то стройного юношу.Лия улыбнулась уголком рта и поспешила смахнуть слезу.—	Вот кто хорош-то.—	Да, этот Кзума — дурак.Лия стремительно обернулась. Она и не знала, что Опора
рядом.—	Я с тобой не говорила, старуха.Та улыбнулась:—	Знаю. Ты говорила сама с собой, но я услышала. И это
правда. Кзума — дурак.—	Элиза очень хороша.—	Знаю. А он все равно дурак.—	Мужчина не дурак, старуха, если берет женщину себе по
вкусу.—	Но все мужчины дураки, когда берут таких женщин.—	Глупая ты, Опора. Разве подойдешь к мужчине, разве
скажешь ему: «Вот для тебя женщина. Люби ее». Мужчина сам
полюбит, в этом все дело.—	Знаю, милая. Разве не так было с Папашей...Лия стиснула ее руку.—	Вот и всегда так,—сказала Опора и глубоко вздохнула.Подошла какая-то старуха и увела Опору. Лия постояла,глядя на праздник. Начался он хорошо. И дальше пойдет хо¬
рошо. А потом, через несколько дней, она разберется с Длад-
лой, ведь праздник-то в его честь. Отмечается день, когда она
узнала, кто ее выдает.428
Посреди двора горел огромный костер. От него шло тепло,
люди снимали пальто и накидки. Лия подозвала каких-то юно¬
шей и велела развести костры поменьше в разных концах
двора.Земля во дворе была жесткая, к ней был подмешан цемент
и конский навоз, потом ее утоптали, потом прошлись по ней
плоским камнем. Теперь здесь был паркет не хуже, чем в лю¬
бом ресторане. От костров скоро станет тепло в любом конце
двора, и тогда все будет ладно.В дальнем уголке двора несколько старух готовили еду. Все
шло как надо.Лия вернулась в дом. Кзума и Элиза были там — засиде¬
лись за столом.—	Так,—сказала Лия и улыбнулась им.Кзума подвинулся, давая ей место на скамье, но она села на
другую, напротив. Она видела, что Кзума счастлив. И Элиза
счастлива. Элиза изменилась. Глаза ее глядели мягче, от этого
она стала еще краше. И рот не жесткий. И более хрупкая. Не
такая прямая и несгибаемая. А рука то и дело тянется потро¬
гать Кзуму.Мысленно Лия кивнула. С влюбленными всегда так. Жен¬
щина находит мужчину, и весь мир преображается. Тело стано¬
вится мягче и податливее, и характер мягче, ведь она уже не
думает головой, а чувствует сердцем. Да, так всегда. И муж¬
чина тоже. Плечи расправляются, улыбка уже почти коснулась
губ, в нем появилась уверенность. Да. Так всегда было и всег¬
да будет, когда мужчина и женщина полюбят друг друга.—	Ну, теперь тебе хорошо? — спросила Лия, и Элиза отве¬
тила:—	Да, Лия!—	Это хорошо. Тогда поговорим. Разговор будет у нас
с тобой, Кзума.—	Это хорошо, — сказал Кзума.—	А ты слушай, Элиза, но помни: ты в нем не участвуешь.Элиза, кивнув, прислонилась к Кзуме, и он обхватил еерукой.Во дворе веселье разгоралось. Музыка звучала громко,
смех и крики доносились в комнату. И выше других взлетал
время от времени голосок Мейзи.—	Эта Элиза иногда ведет себя как дура, Кзума. Я знаю.
Я всю жизнь смотрю на нее, наблюдаю и вижу, что она про¬
делывает. Так вот, я тебе и говорю: иногда она ведет себя как
дура.—	Да.—	Иногда на нее находит безумие. Ну и пусть. Это безумие429
города. Будь ты другим человеком, я бы сказала: оттузи ее,
и все пройдет. Но ты тоже дурак, так что пусть ее. Хорошо
я говорю?—	Хорошо.—	Ну вот и ладно. Ты хороший человек, Кзума! Теперь ты
сам будешь за ней приглядывать, а с меня хватит. Она теперь
твоя. А если будет трудно, приходи ко мне, потому что я тебя
люблю, и ее люблю, и я помогу вам... Уф, все. Моя беседа
с тобой кончена, Кзума.И перевела взгляд на Элизу.—	Теперь ты. С тобой разговор короче. Скажи мне одно,
ты правда любишь Кзуму, или это то безумие, что иногда на
тебя находит?Со двора раздался взрыв оглушительного хохота. Похоже,
это опять Папаша куролесит.Элиза взглянула на Лию, и в глазах ее прочла такое, что
едва сумела отвести взгляд.—	Я его люблю.—	Эго хорошо, — сказала Лия. — Если женщрша любит муж¬
чину, она делает все, что для него хорошо. И у меня есть для
тебя подарок. Все, что находится в маленькой комнате, это для
вас двоих, когда захотите жить своим домом... А теперь, Кзу¬
ма, иди туда, найди Мейзи и потанцуй с ней. Это было бы хо¬
рошо. Ну же!Кзума поколебался, но вышел.—	Хороший он человек, — сказала Лия Элизе.Элиза, кивнув, стала убирать со стола. И вдруг все бросила,
опустилась перед Лией на пол и зарылась головой в ее колени.Кзума нашел Мейзи в кольце юных франтов и протолкался
к ней. Мейзи смеялась, ее прекрасные белые зубы так и сверка¬
ли. Молодые франты просили ее выбрать одного из них в ка¬
валеры на весь вечер.—	Я хочу танцевать только с тобой, — твердил один.—	Я хорошо танцую, — хвалился другой.—	Я никогда не устаю, — уверял третий.—	Я тебя не подведу, — разорялся еще один.—	Я провожу тебя домой, — предлагал еще кто-то.Один из них взял ее руку и уверял, что она красавица.
А Мейзи всем отказывала с веселым смехом.—	Пойдешь со мной танцевать? - спросил Кзума.Мейзи перестала смеяться. Юные франты уставились наКзуму.—	Да, — сказала Мейзи и шагнула к нему.Юные франты попеняли на свою неудач\ и стали спраши¬
вать др>г друга, кто этот счастливчик.430
Кзума и Мейзи танцевали молча. Вокруг них другие пары
кружились, толкались, переговаривались.Кз>ма думал об Элизе и улыбался. Она его любит! Любит!
И любовь у нее такая же сильная и радостная, как у него.—	Она меня любит, — сообщил он Мейзи.—	Я рада за тебя.—	Ты хороший друг.—	Не забудь пойти на работу, — сказала Мейзи.—	Не забуду.Музыка смолкла. Молодежь потянулась в тот угол, где го¬
товили еду старухи — получать ломоть хлеба и кусок мяса.
Кзума и Мейзи стояли рядом, не зная, что сказать друг другу.
Элиза вышла из дому с Лией и взяла Кзуму под руку.—	Здравствуй, Мейзи, - радостно сказала Элиза.—	Вид у тебя счастливый, - сказала Мейзи.—	Я и есть счастливая, — сказала Элиза и взяла ее под руку.-- Кзуме нужно на работу к двенадцати, напомни ему,—сказала Мейзи Элизе.Элиза, кивнув, посмотрела на часы.Мейзи отошла. Юные франты дождались ее и встретили
с восторгом.Музыка опять заиграла. Кзума танцевал с Элизой. Танце¬
вать с ней было блаженство. В его объятиях она была легче
перышка Легкой, послушной, быстрой. Музыка звучала у них
в крови, и танцующую рядом толпу они не замечали.
Смотрели друг другу в глаза и крепко держались друг за
друга.Музыка смолкла. Элиза утащила его в тихий уголок двора.
Они сели у костра, на какие-то подстилки. Около сидели по¬
жилые люди, смотрели на танцующих. Элиза велела ему поло¬
жить голову ей на колени. Она кормила Кзуму, совала ему
в рот маленькие кусочки, а сама играла его волосами.Вокруг них люди танцевали и пели, смеялись и рассказыва¬
ли разные истории. А они были одни и наслаждались этим.
Элиза рисовала узоры у него на лбу и на щеках. И всякий раз,
как ее рука приближалась к его рту, он шутливо хватал ее
зубами.А потохм Кзума стал рассказывать ей про свою родину
и своих родных и про то, что он делал и что мечтал делать
подростком. Чуть хвастливо сообщил ей, что был самым креп¬
ким из деревенских мальчишек. Рассказал об умершей матери.
И о старом отце и младшем брате.—	Они тебе понравятся, и места наши понравятся.—	Да, там прекрасно, — сказала она. — Мы поедем их наве¬
стить?431
—	Поедем! —подтвердил он уверенно.—Но сначала надо
устроить дом и отложить денег, чтобы отвезти им подарков,
когда поедем.А потом она рассказала ему о себе. Родителей она не пом¬
нила. Они умерли, когда она была младенцем, и растила ее
Лия. И Лия была к ней добра и отдала ее в школу. Рассказала,
как бывает в школе и что там делают. Пыталась рассказать
о безумии, которое иногда ее одолевает. О безумии, которое
заставляет ее ненавидеть себя, потому что кожа у нее черная,
и ненавидеть белых, потому что у них кожа белая, и ненави¬
деть своих соплеменников, потому что они не завидуют белым.
Но об этом говорить было трудно, не хватало слов. Трудно
было объяснить, как пусто бывает в груди, а иногда — так бы
и убила кого-нибудь. Для этого слов не находилось.И она сказала просто:—	Это безумие города меня треплет.Он не велел ей говорить об этом. И умолкнув, держась за
руки, они смотрели, как рядом танцуют, поют, смеются. И бы¬
ли счастливы. Ему было хорошо лежать головой у нее на коле¬
нях. А ей было хорошо от того, что его голова лежит у нее на
коленях. И пальцы ее изучали ею лицо. А когда он ловил их
зубами, он нежно их покусывал.И снова и снова она повторяла, что любит его. А он повто¬
рял, что любит ее. И каждый раз в этом было что-то новое.Лия прошла мимо них и улыбнулась. С влюбленными всег¬
да так, подумала она и вспомнила, как за нею ухаживал ее
мужчина.Элиза посмотрела на часы. Было около одиннадцати.—	Пора идти, — сказала она.Но Кзума не хотел двигаться. Пришлось поднимать его
силой.Музыка смолкла, люди стали в круг, хлопали в ладоши
и притоптывали. Это был танец Мужчины и Женщины. Танец,
в котором мужчина и женщина выходят на середину круга
и ведут беседу руками и всем телом, но губы их молчат.Кзума вспомнил, как в первый раз танцевал этот танец.
С Мейзи. На углу улицы. Под уличным фонарем.—	Пошли танцевать, — сказал он и взял Элизу за руку.Теперь Мейзи пела. Голосок ее взлетал вверх над топотомног и хлопками ладоней.Кзума и Элиза вышли на середину круга, и Кзума стал же¬
стами звать к себе Элизу, но она не шла. В ее отказе была
боль, и тело дрожало, а лицо кривилось, так больно было ей
отказывать ему.Женщины громко выражали сочувствие. Мужчины подзадо¬432
ривали Кзуму. А надо всем взлетал голос Мейзи. И боль от
танца Элизы проникала в ее голос.Кзума продолжал звать мягкими, молящими движениями,
Элиза двинулась в его сторону. Один шажок. Два. Но дальше
идти не могла. Танцевала на месте, и как ни старалась, ближе
подойти к нему не могла. Кзума удалялся, разочарованный
и несчастный. И вдруг Элиза обрела свободу. Снова двинулась
вперед. Манила руками, подзывала движением головы. А он не
слышал. Был удрученный, несчастный.Мужчины ему сочувствовали. Женщины подсказывали Эли¬
зе, чтобы звала его громче.Ритм ее танца стал напряженнее, настойчивее, быстрее.
Она крутилась на месте. Молила руками. Понуждала головой.
Приказывала ножками. Быстрее и быстрее. А он все удалялся,
удрученный, несчастный.Ритм Элизиного танца замедлился, стал тихим, томным.Голос Мейзи стал тихим, томным.Полузастенчиво, полужадно Элиза танцевала, пока не ока¬
залась напротив него. И тогда, с любовью в каждой жилочке,
предложила ему себя. Не просила. Не приказывала. Просто
предложила. Вся его угнетенность испарилась. Они подтанце-
вали друг к другу и, взявшись за руки, закружились в торже¬
ствующем вихре победившей любви.Танец кончился под оглушительный хор похвал. Элиза, за¬
пыхавшись, держалась за Кзуму.—	Нам пора уходить,—еле выдохнула она.На прощание их щедро хлопали по спине.Они зашли в комнату Кзумы, где он переоделся. Элиза обо¬
шла всю комнату и все потрогала.Она проводила его до того места, куда они ходили в свой
первый вечер. Тогда он ничего не знал про рудник. Шум Ма¬
лайской слободы ослабел до далекого гула. Звезды горели, яр¬
кие и лучистые. Вдали вставали отвалы — темные призраки, тя¬
нущиеся к небу.Кзума вспомнил, как был здесь с нею в первый раз. Он так
хотел поцеловать ее, но она не далась. Как давно это было!
Тогда он ничего не знал о руднике. Теперь он — старший рабо¬
чий, и знает очень много. Почти все.—	Помнишь тот первый вечер? — спросила она.—	Да.—	Ты меня тогда не знал, но хотел поцеловать.—	Ты не далась.—	Я тебя боялась.—	А теперь?—	Теперь боюсь еще больше, потому что люблю.433
—	Иди домой, — сказал он.—	Хорошо.Он крепко обнял ее, потом оттолкнул. И быстро зашагал
по тропинке, выводящей на дорогу к руднику. Обернулся, по¬
махал. Элиза глядела ему вслед, пока бледное покрывало мра¬
ка не скрыло его. А тогда повернулась и медленно побрела
в Малайскую слободу.Глава одиннадцатаяВ мозгу у него пела птица. Пела утомленно, потому что он
устал Он повернулся на бок, но пение не исчезло. Звучало чет¬
ко, но очень далеко. Кзума глубоко вздохн>л во сне Птица
пригрозила, что >летит. Лучше послушать. Он слушал, и птица
снова убаюкала его.Он вернулся утром, когда бледное бесцветное солнце стоя¬
ло уже высоко. Собирался пойти к Лии. Знал, что Элизы там
еще нет, слишком рано. Но думал прийти и подождать ее,
чтобы, вернувшись из школы, она его там застала. Огромная
усталость, однако, загнала его в постель, а теперь пела птица.Он опять крепко уснул, и голос птицы превратился в сон
про Элизу, и вчерашний вечер, и праздник.Ночью не то что днем. Время движется медленнее. Рабо¬
тать труднее. И не заснуть очень трудно.Голос птицы вернулся, звучал назойливо, все ближе и бли¬
же. Кзума застонал и перекатился на спину. Теперь к голосу
птицы добавлялись другие звуки. Он пытался их прогнать, но
очи не уходили. Ветер и вода шумели и шумели в листьях и не
давали закрыть глаза.Голос птицы превратился в человеческий — кто-то напевал.
Он открыл глаза и уставился в потолок. В комнате было свет¬
ло. И не так холодно, как когда он вошел сюда утром.Он вспомнил, что бросился на постель поверх одеяла. Те¬
перь одеяло прикрывало его. И башмаки были сняты.Он повернул голову. Посреди комнаты горел веселый,
теплый огонь. А свист ветра в деревьях оказался шипеньем
сковороды на огне. Но в комнате никого не было. Он ясно
сльппал, как кто-то напевал, а теперь — ничего.Нет, вот опять. Это за дверью. Ближе и ближе. Дверь отво¬
рилась, и вошла Элиза с буханкой хлеба и несколькими
пакетами.Заметив, что он не спит, она перестала петь и улыбнулась.
Кзума был потрясен, увидев ее здесь, и от этого почувствовал
себя дураком. Он не ожидал, что она придет в эту комнату,434
разведет огонь, сготовиг ему ед>. Мейзи — да, пожалуй, но
Элиза — нет, этого он никак не ждал.Она сложила покупки на столик, бросила взгляд на сково¬
роду, подошла и села на край кровати. Старая железная разва¬
люха застонала. Элиза легонько поцеловала его.—	Спал хорошо?Он кивнул. Просто не верилось, что эта женпдина, которая
пришла в его комнату, готовит ему еду и все так аккуратно
прибрала — та же Элиза, которую он знал раньше. В глазах ее
играл смех, как у Мейзи. И на него они смотрели мягко
и тепло.—	Ты не рая Nme,—сказала она.—	Что ты, что ты! Я просто не думал...Она рассмеялась, зазвенели колокольчики.—	Не думал, что я приду на тебя поработать?Кзума взял ее руку, разглядел ее и ответил:—	Да.—	Какой же ты бываешь дурак, Кзума!Она дружески ткнула его в плечо, пошла к сковороде, пере¬
вернула бифштекс. Закипел чайник. Она заварила чай, нарезала
хлеба.—	Можно подумать, — сказала она, глядя на него через пле¬
чо,—можно подумать, что ты в первый раз кого-то любишь.—	Может, и так.—	Это неправда!А глаза сказали, до чего ей хочется, чтобы это было
правдой.—	Может, и так!—	Ты еще не знал женгцин?Кзума улыбнулся, глядя в потолок.—	Знал других женщин, но не любил их.—	Многих? — Голос ее прозвучал спокойно и вежливо.—	Может, двух, может, трех.—	Они были красивые?—	Не помню.—	Так же скажешь про меня, когда я тебе надоем.—	Нет, тебя я люблю.—	Я знала только одного мужчину, — сказала она.Кзума кивнул, это ему уже говорила Опора.—	И любила его?—	Да, но не так, как тебя. Тогда я была девчонкой. Теперь
я взрослая. А любовь ребенка и любовь взрослого человека —
это две разных любви.Кзума вдруг засмеялся.—	Ты что?435
—	Ты же не старая.—	Я не ребенок. Иди сюда, будем есть.—	Который час?—	Около шести.Кзума присвистнул и вскочил. Он понятия не имел, что так
поздно.—	Долго же я спал. Почему ты меня не разбудила?—	Ты устал. Тебе нужно было отдохнуть.Кзума сел на низкую скамеечку. Элиза уселась на полу, по¬
ложив руку ему на колено, как на подлокотник. Ела и время от
времени закидывала голову и улыбалась ему.Так они сидели почти молча, ели и были счастливы. Кзуме
все не верилось, что Элиза — его женщина. Так хороша, и учи¬
тельница, и надо же — любит его. Она на него опирается. Сго¬
товила для него еду. Навела красоту в комнате. Так вот и ве¬
дет себя женщина, когда любит.—	Те женщины, которых ты знал, — спросила вдруг Эли¬
за,—они были хорошие?—	Ревнуешь! — засмеялся Кзума.—	Неправда! С Мейзи можешь ходить куда угодно, и я не
буду ревновать, а я знаю, что она тебя любит.—	Мейзи хорошая.—	Да.Она отставила пустую тарелку. Взяла его руку и загляде¬
лась в огонь.—	Кзума.—	Да?—	Ты хочешь, чтобы я перешла сюда жить?—	Да.—	А почему не попросил?—	Думал, может, тебе не захочется. Всего одна комната.
Думал, может быть, скоро заведем две.—	А если бы мне не захотелось?—	Я ведь не звал тебя.—	Так позови сейчас.И глядела на него, ожидая ответа.Он пытался позвать ее, но слова не шли. Застревали в горле
жесткими комьями. Раскрыл рот, а слов все равно не было.
И он только поглядел на нее и покачал головой.Нежная улыбка озарила лицо Элизы. С минуту она смотре¬
ла на него ласково, нежно, потом опять устремила взгляд
в огонь, держа его большую жесткую руку в своих, маленьких
и мягких.Так они сидели долго. И вокруг них было молчание и по¬
кой. Потрескивали дрова. Временами залетали звуки с улицы.436
Но все это было далекое, нереальное. Реально было только
молчание и покой. Только они двое, что смотрят в огонь
и молчат. Реальна только любовь и двое любящих.Небо потемнело, медленно сгущались сумерки. Люди спе¬
шили по домам с работы, посидеть у огня со своими. А другие
спешили из дому на работу. А у третьих нет ни любимых, ни
дома, ни работы. Кто-то умирает. Кто-то рождается. У одних
есть, чем насытиться. Другие голодают.В комнате все темнело, и огонь разбрасывал по углам
черные тени. Кзума и Элиза сидели плечом к плечу, глядя на
красные языки пламени. Запел чайник. Элиза закинула голову.
Кзума наклонился к ней и коснулся губами ее губ.—	Хорошо и спокойно быть любимой тобою, — сказала она
и поднялась.Убирая посуду, она напевала, и в голосе ее была веселая
легкость. А в движениях — ритм танца. Они были раскованные,
свободные, счастливые. Она была прекрасна, и любовь еще
красила ее. Делала мягкой, послушной, полной смеха и музы¬
ки. И проходя мимо него, она каждый раз умудрялась его кос¬
нуться. Платьем, локтем, пальцами, скользнувшими по воло¬
сам, ногой, задевшей его колено.Кзума не спускал с нее глаз. Хорошо иметь в доме женщи¬
ну, да еще чтобы любила его и была с ним счастлива. Все .без¬
умие из нее выветрилось, и осталась просто женщина, как лю¬
бая другая, только красивее, и он любил ее и гордился ею.Она велела помочь ей со всякими мелочами. Расставить все
по местам. И голая комнатка, в которой и было-то всего-на¬
всего железная кровать в одном углу и столик в другом, превра¬
тилась в прекрасное удобное жилище.Кзума зажег керосиновую лампу и повесил посредине
комнаты.—	Наведем здесь красоту, — сказала Элиза, оглядывая все
вокруг.—	Да. А потом у нас будут две комнаты, а?Она энергично закивала и прошлась по комнате впри¬
прыжку.В комнату бесшумно вошла Опора и затворила дверь. Они
и не заметили. Стояли у огня, держась за руки.—	Войти можно? — спросила она сердито.Элиза бросилась к ней и потащила к огню. Опора дрожала
от холода, и лицо ее точно осунулось. Элиза налила ей чашку
горячего кофе.—	Я ненадолго, — сказала она.—Есть неприятности, и Лия
просит тебя прийти, Кзума.—	А что случилось? - спросила Элиза.437
—	Дладлу нашли.—	Дладлу? — Кзума поглядел на Элизу.—	Полиция нашла,- продолжала Опора.-Под Р13городью
возле школы для цветных. В боку дырка от ножа.—	Насмерть ? —спросил Кзума.—	Насмерть.—	Пойдем сейчас же, — сказал Кзума, надевая пальто.Лия стояла посреди комнаты, уперев руки в боки, и обводи¬
ла глазами людей, рассевшихся вокруг. Опора сидела, сложив
р>ки на коленях. Папаша прислонился к ней, рот полуоткрыт,
глаза затянуты пьяной пленкой. Мейзи на отлете, возле двери.
Кзума и Элиза рядом друг с другом у двери, ведущей на
улицу.~ Кто-то убил Дладлу, — сказала Лия. — Я хочу знать, не
кто-нибудь ли это из вас. Я должна это знать, потому что тог¬
да буду знать, как действовать. Не скрывайте и не лгите. По¬
лиция скоро сюда явится. Приедут сюда, потому что Дладла
меня выдавал.И снова ее глаза обежали собравшихся. Задержались на
Папаше — долго, задумчиво. Папаша любил ее. Как сильно —
это знала только она.—	Не твоих рук дело. Папаша?Тот скорчил гримасу и сплюнул.—	К сожалению, нет.Лия перевела глаза на Опору.—	Нет, - отрезала та.—	Мейзи?—	Нет, Лия, не я.Лия взглянула на Элизу. Она и так знала, что Элиза ни
при чем.—	Элиза?—	Нет.Посмотрела на Кзуму. Этот мог. Но он был с Элизой, пока
не ушел на работу. Да если б он это и сделал, она бы прочла это
у него на лице. Не лицо, а открытая книга.—	Кзума?—	Нет... А ты?Лия улыбнулась уголком рта.—	Не убивала я его.—	Может быть, Йоханнес? — сказал Кзума.Лия покачала головой.—	Нет, с ним я говорила нынче утром. Это не он. У Йохан-
неса, как у тебя, все на лице написано.438
—	Тогда кто же? — спросил Кзума.Лия пожала плечами и отвернулась.К дому подъехала машина. Вышло несколько белых из уго¬
ловной полиции, в штатском. Застучали в дверь.—	Вот и полиция, — сказала Лия, не оглядываясь. — Впусти
их, Опора.В дверь опять задубасили.—	Тише вы! — крикнула Опора. — Иду я!И заковыляла к двери.Лия смотрела в окно во двор. Гордая и несгибаемая. Силь¬
ная женщина.Мейзи поглядывала на Кзуму и тут же отводила
взгляд.Элиза сидела как можно ближе к Кзуме.А Кзума смотрел Лии в спину и поражался. Она словно
и не волнуется. Еще сильнее и надменнее с виду, и голову дер¬
жит гордо, как никогда.Полицейские вошли.—	Здравствуй, Лия! —сказал первый.Лия повернулась, посмотрела на него. Тень улыбки тронула
ее губы.—	Выглядишь ты хорошо.Он хорошо знал Лию. Сколько раз пытался поймать ее
с поличным. Знал, что она содержательница незаконных пив¬
нушек.—	Вы тоже выглядите хорошо, — сказала она.—Что вам
нужно ?—	Ты знаешь, что погиб Дладла, — сказал он.—	Слышала.—	Кто это сделал?~ Вот этого не слышала.—	Ты знаешь, что он осведомлял нас о тебе?—	Мне говорили.—	И ты его за это не убила?—	Нет.—	И никого не подкупила на это дело?—	Нет.—	Он выдал твоего мужа и твоего брата. Это тебе из¬
вестно?—	Мне говорили,—	Кто говорил?—	Доброжелатель.—	Как его зовут? — неожиданно рявкнул он.Лия улыбнулась.—	Я не маленькая.439
Тот улыбнулся ей в ответ и глазами попросил прощения.
И перевел взгляд на Кзуму.—	Этот на тебя работает? — спросрш он Лию.—	Он работает на руднике.Полицейский обвел глазами комнату, приглядываясь к ли¬
цам, потом пожал плечами, улыбнулся.—	Ну что ж, Лия, хорошо, поедем с нами.Кзума вскочил.—	Я с тобой, Лия.Та с улыбкой покачала головой.—	Нет, Кзума, ты оставайся здесь и заботься об остальных,
а я сама о себе позабочусь.Пальцы ее впились ему в руку и сразу отпустили.Тут вскочила Элиза. Она вся дрожала. Сжимала кулаки.
Глаза ее сверкали, зубы стучали от злости.—	Уходите! — закричала она и бросилась на первого поли¬
цейского.Тот поймал ее руки и отвел от себя.—	Забери ее, — сказала Лия Кзуме.Кзума оторвал ее от полицейского.-Она ничего не сделала!-кричала Элиза.-Не тро¬
гайте ее!Кзума пытался ее урезонить.—	Вот дикая-то, а, Кзума? — сказал полицейский.—	А вам какое дело? — огрызнулся Кзума.Полицейский усмехнулся.—	Они молодые, — объяснила ему Лия. — Оставьте вы их.Он отступил, и Лия вышла. Он смотрел на нее с восхище¬
нием. Губы крепко сжаты, глаза жесткие. Лезет в машину,
а держится прямо, хоть бы ссутулилась.Толпа, собравшаяся вокруг машины, наблюдала молча.
Первый полицейский - жители Малайской слободы и Вреде-
дорпа прозвали его Лисом — сел рядом с ней. Остальные про¬
шли вперед.Лиса любили, потому что он вел себя не как белый че¬
ловек. Он был не прочь посидеть среди черных, даже по¬
пить их пива — когда не старался кого-нибудь из них изло¬
вить. И боялись его больше всех остальных полицейских,
потому что Лис вылавливал больше нарушителей, чем
другие...Элиза, вырвавшись из рук Кзумы, выбежала на улицу.
Машина тронулась.—	Лия! — жалобно возопила Элиза. — Лия! Вернись!Но машина набирала скорость.Элиза замерла. По щекам ее катились слезы. Руки стисну¬440
лись в тугие кулачки. И долгие горькие проклятья белым огла¬
сили улицу.Кзуме пришлось внести ее в дом вместе с проклятьями
и слезами. Машина уехала и увезла Лию, и люди медленно
разбрелись по своим делам.Кзума уложил Элизу на кровать Лии, склонился над ней,
а она вся сотрясалась от мучительных рыданий. Что он мог ей
сказать? Только стоять и охранять ее.—	Может, вернется, — выговорил он наконец и почувство¬
вал, что это безнадежно.Они бессильны. Является белый, говорит: «Пошли», — при¬
ходится идти. А оставшимся что? Только ждать. Сделать они
ничего не могут. Безнадежно.Постепенно рыдания Элизы затихли, она лежала без сил
и тяжело дышала. Кзума взял ее руку. Рука была холодная.—	Ты озябла, — сказал он. — Пойдем к огню.—	Ты иди, я скоро приду.—	Я подожду тебя.—	Нет, иди.Он вышел из комнаты. Опора подогрела кофе.—	Отнесу ей чашечку, — сказала она. И пробыла у Элизы
долго.Кзума и Мейзи молча сидели у огня.В уголке тихо плакал Папаша. Потом уснул.Из комнаты Лии вышли Опора и Элиза. Элиза уже вытер¬
ла глаза. Она подошла к Кзуме и села с ним рядом, положив
руку ему на колено. Опора подошла к Папаше и повернула его
поудобнее, чтобы шея не затекла, а потом тоже подсела
к огню.Молчание длилось. Огонь погас. Зола пошла бледными
бликами. Опора выгребла ее и принесла другой совок, с горя¬
щими угольями. Никто ничего не говорил. Без Лии в доме не
было жизни.Прошел час.И еще один, и еще.Все вздрогнули, когда с улицы постучали. Может быть,
Лия? Может быть, ее отпустили? Опора, Мейзи и Элиза разом
ринулись к двери. Но то была всего лишь соседка, зашла спро¬
сить, не надо ли чем помочь.Все вернулись на свои места, тишина стала совсем уж
гнетущей.Прошел еще час.Кзума взглянул на окно и застыл. Там, за окном, стояла
Лия и заглядывала в кухню.—	Лия! — крикнул он.441
Опора втащила ее в кухню, не знала, где усадить, дала ей
кофе, предлагала поесть, плакала и смеялась. Лия с улыбкой
принимала ее восторги. Мейзи гладила Лию по руке. Папаша
проснулся, увидел Лию и прослезился. Потом опять уснул.Элиза расплакалась и зарылась головой в плечо Кзумы.Они носились с Лией, словно она вернулась из долгих даль¬
них странствий.Лия взяла Кзуму за руку и улыбнулась ему в глаза.Явились соседи сказать Лии, как они рады, что она
вернулась.Всем хотелось порадоваться. Перед домом начались
танцы — прямо-таки праздник по случаю ее возвращения.Среди этого веселья Лия отвела Кзуму в сторонку и сказала:—	Интересно, кто же убил Дладл>.—	Да, интересно, — подтвердил он.Но кто убил Дладлу так и осталось неизвестным.Глава двенадцатаяС>мрак быстро сгушался. Элиза и Кзума шли домой. Так
было >же десять дней. Все это время они любили и были вме¬
сте. И это было хорошо.Каждый день, кончив работу, Кзума приходил домой
и спал, и всегда, как в тот первый день, когда его разбудило ее
присутствие, и приготовление еды, и пение, пела птица и буди¬
ла его. И голос оказывался голосом Элизы — это она готовила
обед.А иногда, поев, они шли побродить куда-нибудь, где тихо
и безлюдно. Говорили на этих прогулках мало — говорить бы¬
ло не о чем. Просто ходили. Близко прижавшись друг к другу,
там, где не было людей, где земля была тихая, и летний вете¬
рок обвевал их лица, там и ходили. Смотрели на луну и на
звезды и на далекие призрачные отвалы, а потом возвраща¬
лись в комнату и сидели у огня, пока не наступало время Кзу-
ме идти на работу. Тогда Элиза провожала его до того места,
где они впервые были одни в тот первый вечер. А там он поки¬
дал ее и быстро шагал, удаляясь по тропинке. А она глядела
ем> вслед. Глядела, пока его не скрывала завеса тьмы. А тогда
возвращалась в комнату и спала. Хорошо спать в постели лю¬
бимого, даже когда его нет и он не может спать с тобой.В другие дни они, поев, шли к Лии, беседовали там, пo^ю-
гали ей торговать пивом. Теперь, когда Дладла умер, выдавать
Лию было некому, и торговать безопасно. А Лия всегда гово¬
рила, что торговля — это деньги, а деньги — это власть.442
А бывало и так, что они вливались в уличную толпу и тан¬
цевали на перекрестках. Это тоже было хорошо, когда они там
бывали вместе. Жизнь была хороша, а любовь — чудо.Бывало, Кзума замечал, что Элиза как-то затихает и куда-
то удаляется от него, углубляясь в свои невеселые мысли. В та¬
ких случаях он уходил и один бродил по улицам с полчаса. А
к его приходу Элиза опять была молодцом. И всегда в таких
случаях она бывала особенно нежна с ним и вызывала его на
любовь. И страсть ее бывала особенно сильной. Кзума дивил¬
ся. откуда в таком маленьком теле столько страсти.У Лии они иногда встречались с Мейзи. У той в глазах и на
губах всегда был прежний смех. Кзума уж думал, не присни¬
лось ли ему, что Мейзи к нему неравнодушна. Лишь очень ред¬
ко, когда он на нее не смотрел, она взглядывала на него
пытливо, и глаза у нее были странные, без смеха. Но этого Кзума
не знал.Кзуме жилось хорошо. Он думал об этом, и о десяти днях,
которые Элиза провела с ним, и о том, как хороша ее любовь,
и. счастливый, улыбался, когда они шли домой в сгущающем¬
ся сумраке.—	Ты улыбаешься, — сказала Элиза, не глядя на него.—	Да, жизнь хороша. Хорошо быть с тобой. Я от этого так
счастлив, что не могу выразить словами.—	Это хорошо,—сказала Элиза.—	А ты несчастлива.—	Нет.—	Слышно по голосу.—	Нет.—	Нет, слышно.—	Когда кончатся ваши ночные смены?—	Почему тебе плохо?—	Не глупи. Кзума. Расскажи мне про ваши ночные смены.
Не дело женщине из ночи в ночь спать одной. Ну же, давай,
расскажи.Кзума улыбнулся.—	Еще две недели.—	А потом с ночными сменами будет покончено?—	Будет покончено.—	На сколько времени?—	Не знаю.Они умолкли. Свернули за угол. Уже совсем близко от до¬
ма. Женщина, жившая на той же площадке, стояла на веранде.
Она им помахала.—	Ей что-то от нас нужно, — сказал Кзума, и они ускорили
шаг.443
—	Что там случилось? - спросил Кзума.—	Тут приходила старая женщина, — отвечала соседка. — Ве¬
лела передать, что была Опора, и чтобы вы оба быстро шли
к Лие.—	А что там произошло? - спросила Элиза.Соседка покачала головой.—	Не сказала. А глаза у нее были мокрые, дело, видно,
серьезное.—	Может быть, Лию арестовали? — сказал Кзума.—	Пошли сразу туда.Опора впустила их.—	Лия? — спросила Элиза. — Ее арестовали?—	Нет.—Опора покачала головой. — Папаша.—	Что с ним? — спросил Кзума.Опора прикусила нижнюю губу и отвернулась. Из глаз ее
хлынули слезы. Элиза обняла ее.—	Его машина сшибла.Дольше сдерживать свои чувства она не могла. Плакала,
пока совсем не ослабела. Элиза усадила ее, стала утешать.Кзума вошел в комнату Лии. Папаша лежал на кровати
и стонал. Лия, сидя на краю кровати, держала на коленях его
голову. В ногах кровати стоял доктор Мини, которому Кз>-
ма помогал когда-то бинтовать руку человека, упавшего
с крыши.Врач узнал Кзуму и взглядом поздоровался с ним. Лия
оглянулась и посмотрела на Кзуму невидящими глазами. Кзу¬
ма обошел кровать и посмотрел на Папашу. Вид у него был
обычный, только на губах кровяной пузырек. Никаких следов
ушиба. Кзума посмотрел на врача.—	Как он?Доктор Мини сжал губы, покачал головой и чуть пожал
плечами. И это означало: «Конец».—	Но ты же врач, — сказал Кзума.—	У него внутреннее повреждение, — сказал доктор.Папаша застонал. Лия погладила его по лбу, тихо пригова¬
ривая что-то, как утешают ребенка. Кзума положил руку ей на
плечо. Она отстранилась.—	Ничего сделать нельзя, — сказал доктор и взял свой
чемоданчик.Вошла Элиза. Губы ее дрожали, но глаза были твердые, су¬
хие, руки стиснуты в кулачки. Она подошла к Лии. Некоторое
время они смотрели друг на друга, как бы говоря без слов.Папаша открыл глаза. Пьяной поволоки на них не было.
Ясные были глаза, добрые и понимающие. Он попробовал за¬
говорить, но поперхнулся кровью. Лия стерла кровь с его губ.444
—	Иди, — сказала Лия, подняв глаза на врача.Он легонько коснулся ее плеча и вышел.Папаша закрыл глаза.Открылась дверь, появилась Мейзи и подошла к Лии. И как
было с Элизой, так Мейзи и Лия посмотрели друг на друга,
точно поговорили молча.Папаша закашлял, опять пошла кровь. Лия стерла ее. Па¬
паша снова открыл глаза. Кзуму поразило, до чего они ясные.
Перед ним словно был новый человек. Человек, которого он
видел впервые. Даже лицо изменилось. Лицо хорошего, добро¬
го человека, а не старого забулдыги.—	Позовите Опору, — сказала Лия, не поднимая головы.Кзума привел ее. Папаша посмотрел на нее и, казалось,улыбнулся, но лицо его осталось неподвижным. Она же улыб¬
нулась, погладила его по лбу, и в глазах ее было много тепла,
любви, понимания. Папаша приподнял руку, Лия помогла ему.
Он прикрыл ладонью руку Опоры у себя на лбу. Потом за¬
крыл глаза, и так они побыли немного. Потом открыл — и те¬
перь он в самом деле улыбался. Казалось, боль отпустила его.
Глаза его задержались на Мейзи, потом на Элизе и добрались
до Кзумы. Кзуме почудилось, что они полны доброго смеха,
словно старик говорил: «Ты, значит, Кзума с Севера, так?
Жаль мне, что ты меня не застал, каков я был, но что
поделаешь, тебе меня не понять». У Кзумы ком стал
в горле.Потом Папаша посмотрел на Опору. Она улыбалась самой
счастливой улыбкой, и лицо ее от этого стало как у молодой
женщины.А Лия все это время сидела не шевелясь, бережно держа го¬
лову Папаши у себя на коленях, губы сжаты, в глазах — покор¬
ная боль. А вид в то же время сильный и гордый как никогда.
Сильная Лия.У Папаши шевельнулись губы. Опора приникла ухом к его
рту.—	Простите меня, - выдохнул он.—	Это что еще за глупости, — сказала Опора, и голос ее
прозвучал легко и весело, как у влюбленной девчонки. — Вот
уж глупости! Да мы что, не были счастливы вместе? Разве ты
не был для меня добрым дедом? Так что эти глупости ты
брось.Папаша улыбнулся, глаза его глядели счастливо. Он при¬
крыл их, а открыв снова, устремил взгляд на Лию. Долго они
смотрели друг на друга. Папаша и Лия. Смотрели с глубоким
пониманием, которому не нужны слова. Потом Папаша вздох¬
нул и закрыл глаза.445
и внезапно Папаша, не бывший трезвым ни минуты с тех
пор как Кзума знал его, Папаша, изо дня в день валявший ду¬
рака, но которого Лия уважала как никого другого. Папаша,
любивший хорошую драку, если только сам в ней не участво¬
вал, — внезапно этот Папаша перестал супдествовать. Перед
Кзумой была цустая оболочка. Эта смерть потрясла его.Беззвучно Опора опустилась на колени. Мейзи коротко
вскрикнула и затихла. Элиза повисла на руке у Кзумы. Только
Лия не шелохнулась. Сидела так же, как пока Папаша был
жив, держала его голову, каменная, далекая.—	Оставьте нас, — сказала Лия.Кзума, Мейзи и Элиза вышли.Две немолодые женщины, знавшие и любившие Папашу,
когда он не был еще старькм пропойцей, остались с ним.Огни во Вредедорпе и в Малайской слободе погасли, люди
легли спать. Улицы были безлюдны, когда Кзума пошел на ра¬
боту, один. Элиза не пошла его провожать.С работы он вернулся наутро прямо к Лии. Застал ее в той
же позе, что и накануне, — она все еще сидела над пустой обо¬
лочкой. бывшей когда-то Папашей.Мейзи и Элиза не пошли на работу. Вместе приготовили
все для похорон. Вся улица помогала. Народу набралось не
протолкнуться. Улица знала Папашу и любила. Кое-кто из
стариков помнил его в молодости, когда он был такой муж¬
чина, каких Опора и не видывала. Они говорили о нем тепло,
с любовью. Заходили гуськом в комнату проститься с ним. По¬
том уступали место другим. Их были сотни.Лия и Опора вдвоем обмыли и убрали Папашу. Других они
стали пускать в комнату, только когда он уже лежал в гробу.Лия была молчалива и холодна. Говорила только с Опо¬
рой. Ни одной слезы не пролила.Весеннее солнце стояло высоко, когда Папашу похоронили
на кладбище для африканцев на холме близ Вредедорпа.Лина, подруга Йоханнеса, выпущенная в тот день из
тюрьмы, плакала, не осушая глаз.В голове могильного холмика Папаше поставили крест
с номером. А под номером написали его имя. Звали его Фран¬
сис Ндабула...Какое-то время Папашу будут оплакивать, а потом забу¬
дут, и поминать его имя будут редко. В конце концов главным
местным пьяницей станет какой-нибудь другой старик, его,
возможно, тоже прозовут Папашей. А того Папашу, Франсиса
Ндабулу, забудут совсем. Будут вспоминать только в доме, где446
он жил. да и там память о нем постепенно станет слабой, ту¬
манной. Такова жизнь...В вечер похорон Лия напилась. В доску. Кзума видел ее та¬
кой впервые. Она все время смеялась. Откидывала голову, при¬
топтывала и, держась за бока, хохотала. И так раз за разом.
Глубокий, радостный поток смеха словно омывал ее всю.Элизу это злило, она не стала разговаривать с Лией.
А Мейзи была с Лией ласкова. Обращалась с ней, как с ребен¬
ком. Велела делать то, другое, и Лия слушалась. Кзума заме¬
тил, как она смотрит на Лию и кивает головой. А раз услы¬
шал, как она сказала: «Бедная Лия».Но Лия была пьяная и счастливая. Она всех звала в гости
и поила даром. Пиво лилось рекой. Но тех, кто заговаривал
про Папашу, тут же изгоняли, для них бесплатного пива не бы¬
ло, и продать им пива в доме Лии в этот вечер отказывались.Неожиданно Лия вышла во двор и подняла руки.—	Тихо! — крикнула она. — Тихо!Люди угомонились, все лица обратились к ней.—	Будем танцевать! — крикнула она.Увидев Кзуму, подозвала его, он подошел. Она вцепилась
в его куртк> и тяжело привалилась в нему.—	Будешь танцевать со мной, — объявила она с милой
улыбкой.Элиза трон\ла Кз>му за руку, он обернулся.—	Я пойду в нашу комнату, — сказала она. Кзума кивнул.—	Я пойду с ней,—сказала Опора.—	Пусть идут! — крикнула Лия. — Пусть идут!И окинула их мрачным взглядом.—	Думаете, ваши слезы и черные тряпки кому-то нужны?
Думаете, если будете стараться держать себя в узде и ждать от
других жалости, это поможет? Болваны! Что кончено, то кон¬
чено. Учительница — тьфу! — ты глупее всех. Слезы, слезы!
Уходите, пока я не рассердилась и не убила вас обеих. Уходи¬
те! Вон отсюда! Обе уходите, ну! — В голосе ее прорвалось
рыдание.—	Давай, Лия, танцуй, — тихо сказала Мейзи.Элиза и Опора вьппли. Кзума хотел последовать за Элизой,
но знал, что нужно остаться с Лией. Он посмотрел на Мейзи.—	Надо остаться с ней, - шепнула Мейзи. - Опора скоро
вернется. Сердце у нее победило голову совсем ненадолго.—	Пошли танцевать, Кзума, — сказала Лия.Люди стали в крут. Кзухма выжидательно смотрел на Лию.
Лия ему поклонилась. Все захлопали. И Лия стала кружиться,
все быстрее и быстрее. Словно не могла остановиться, словно
что-то подталкивало ее, чтобы кружилась быстрее.447
и вдруг — стоп. Покачалась с ноги на ногу. Кзума увидел,
что она сейчас упадет. Бросился к ней, но опоздал. Она упала
мешком и застыла. Многие вскочили в круг, махали Кзуме ру¬
ками, стали петь и танцевать.Кзума поднял Лию и унес в дом. Люди решили, что так
надо по ходу танца.Кзума положил Лию на кровать. Скоро пришла Мейзи
с мокрой тряпкой, стала промывать ей лицо. Лия открыла гла¬
за и всем улыбнулась грустной, кривой улыбкой, потом закры¬
ла глаза.—	Все в порядке, — сказала Мейзи Кзуме. — Теперь можешь
идти. Она теперь успокоится. — Мейзи коснулась его руки. —
Ты все хорошо сделал. Теперь иди.—И он ушел.По дороге к себе он встретил Опору — она >же возвраща¬
лась.—	Ну как она, ничего? — спросила Опора, и он кивн>л.—
Она его любила, — только и сказала Опора и пошла дальше,
а Кзума стоял и смотрел ей вслед.Старая женщина, по походке видно. Усталая, истомленная
старая женщина, которой комедия, называемая жизнью, поряд¬
ком наскучила.Кзума повернулся и пошел дальше. Он был сердит на Эли¬
зу. Почему она показала себя такой черствой? Почему не мо¬
гла понять, что для человека главное? Хотела, чтобы он шел
с ней домой, а он тогда был нужен Лии. Совсем не поняла, что
происходит. Только Мейзи поняла — и осталась.И оттого, что был сердит на Элизу, ему стало до странно¬
сти печально и очень тяжело на душе. Внутри ощутилась
огромная пустота, и его потянуло вон из города. Вон из этого
места, где люди топят свои чувства и боли в вине, где тебе
плохо, а другие этого не понимают.Хотелось уйти от всего этого. Полежать на зеленой траве,
глядя в небо. Он жалел, что вообще знал Папашу, потому что
смерть Папаши огорчила его больше, чем смерть матери.
С ней все было просто, можно понять. С Папашей — не то. Тут
было много странного. Такого, что ему не понять. Такого, что
заставляло двигаться на ощупь. А это не дело.Он прошел мимо своего дома, до самого угла улицы.
А там постоял, поглядел на улицу, на людей. Поглядел, дак
трое младенцев играют в сточной канаве. Как пьяная цветная
женщина добирается домой, хватаясь за стены. Как три мо¬
лодых человека, надвинув кепки на глаза, курят опиум и зорко
поглядывают по сторонам — нет ли полиции.Элизу на веранде он не увидел и не увидел, как она медлен¬
но приближается, глядя на него. Только услышал, как она ти¬448
хонько его окликнула, а тогда вздрогнул, как ужален¬
ный.Дрожа, она просунула руку ему под локоть.—	Озябла, - сказал он.Она покачала головой, потрогала его теплыми руками. Он
почуял в ней что-то странное. Что-то, для чего не было имени.
Она казалась прямее, сильнее, чем-то похожей на Лию. А по¬
смотреть — та же самая. Та же красавица Элиза. Он забыл, что
сердит на нее. В глазах таилось нечто такое, что сердиться на
нее было невозможно.—	Не сердись на меня, — сказала она.Мысленно он ответил: «С Лией ты поступила нехорошо», —
но только мысленно. А вслух проговорил:—	Я не сержусь.—	Это хорошо. Сегодня я хочу, чтобы мы с тобой были
счастливы. А ты хочешь?И молила его глазами. Странная какая-то. Никогда ее та¬
кой не видел. Он решительно кивнул.—	Мы будем счастливы, — сказал он и подумал о Папаше.—	Пошли пройдемся, — сказала она.И они пошли по улице, прочь от Малайской слободы
и Вредедорпа, в самое сердце города и дальше. Шли молча.
Дорогу выбирала Элиза. Оказались в местах, где Кзума никог¬
да не бывал. Город теперь лежал позади них. Малайская сло¬
бода далеко влево. А Вредедорпа и видно не было.Улицы расширились, и людей на них не было. Вдоль тро¬
туаров тянулись ухоженные газоны, росли деревья. В домах
были большие окна-фонари, и с улицы было видно, как белые
люди едят там и пьют. И слышалась музыка и веселый смех
белых.Было еще рано, всего восьмой час, и Кзума не торопился
домой. Сегодня он вообще не спал после работы, но знал, что
не заснет, и не мешал Элизе вести его куда хочет.Дома кончились, дорога пошла в гору. Все время они мол¬
чали. Он чувствовал, что Элиза с ним, а в то же время и нет.
Вот это и было странно. Поднявшись на холм, Элиза вздохну¬
ла и предупредила тревожно:—	Только не оглядываться!Не оглядываясь, он подошел с ней к плоскому камню
и остановился:—	Теперь гляди! — сказала она и вдруг обернулась.Кзума оглянулся на ее возглас и увидел. У него даже духзахватило — под ним лежал весь город — Малайская слобода,
Вредедорп, песчаные отвалы. И удивительно было все это ви¬
деть отсюда, словно сам он вознесся над ними, стал вьш1е их.15	Альманах «Африка», вып. 7	449
Он знал, что все это где-то там, но где именно — не знал. Знал
сердце города, это каждому было ясно. Огни вспыхивают
и гаснут - синие, зеленые, желтые. Огни сплетаются в кольца.
Огни образуют лошадь. Строят дом в небе. Вот это и было
сердце города, это каждый дурак знал. И он соображал, что
Малайская слобода должна быть где-то справа, но где?—	Где Малайская слобода?Элиза указала пальцем.—	Вон тот свет, видишь? Нет, синий. Теперь от него левее.
Видишь темное пятно и на нем только редкие огоньки? Это
и есть Малайская слобода. А по ту сторону моста — Вреде-
дорп.—	Отсюда все такое крошечное, — дивился Кзума.—А ко¬
гда ты там, все большое. Я когда первый раз попал в город,
заблудился в Малайской слободе. Бродил там с полудня до позд¬
него вечера. Не увидел бы Лию у калитки, совсем бы про¬
пал. А сейчас все такое маленькое. Как в деревне.—	Это и есть город, — мечтательно протянула Элиза.Да, весь город умещался там в неглубокой лощине. И ка¬
зался нереальным в свете луны и мигающих огней. Казался
большой, красивой игрушкой.—	И люди там живут, — сказал Кзума.Элиза глядела вниз, не отрываясь. Временами глаза ее обе¬
гали город из конца в конец и во взгляде сквозил голод и то¬
ска. А особенно жадно он устремлялся на длинную дорогу, что
зигзагами поднималась на дальние холмы и пропадала за го¬
ризонтом. Отсюда она казалась тонкой белой ниткой. Игру¬
шечной дорогой, уводящей из игрушечного города.—	И ты в этом городе родилась! — сказал он.—	Да, в этом городе я родилась.Голос у нее был грустный. Он обнял ее.—	Покажи где, — попросил он, оживляясь.Она улыбнулась, потерлась щекой о его руку.—	В доме Лии.—	Покажи,— настаивал он.Она покачала головой, но шутливо устремила палец во
тьму. Дом Лии тонул во мраке Малайской слободы, один из
многих домов, в точности на него похожих.По луне пробежала стайка тонких облаков. Ниже неоновые
огни в сердце города вспыхивали и гасли. Вспыхивали. Гасли.
Снова и снова.Кзума хотел заговорить. Элиза подняла палец и покачала
головой. Он закрыл рот. От города поднимался гул. Лениво
взлетал и растворялся в бескрайнем небе.Они сидели тихо, молча, почти не двигаясь. Просидели так450
долго, и когда Кзума опять посмотрел на Элизу, то увидел,
что она беззвучно плачет.—	Ты что? — спросил он.—	Ничего, — ответила она и улыбнулась сквозь слезы.Он вытер ей лицо. Так трудно ее понять, когда она такая.
Но она с ним. И не пытается отстраниться.—	Кзума, — сказала она еле слышно. Он смотрел на нее,
и она поняла, как он старается понять ее, и сжала ему руку.—	Да?—	Не ходи сегодня работать. Останься со мной...Ее голос молил.—	Не могу не идти. Я старший горняк.—	Только сегодня, Кзума. Пожалуйста.—	Не могу, Элиза. Мой белый от меня зависит.Ну как она не понимает!Она вдруг улыбнулась веселой, сверкающей улыбкой
и кивнула.—	Глупая я. Конечно, тебе надо идти.Он был доволен. Поняла! После этого они опять помол¬
чали.Бежали минуты. Она стала как бы невзначай играть его
пальцами, его рукой. Играла до тех пор, пока он не почувство¬
вал тепло ее рук и призыва ее пальцев. Он взял ее руки п так
стиснул их, что она охнула от боли.—	Люби меня, — шепнула она.—	Пошли.—	Нет, здесь.—	Но...—	Здесь никто не бывает. Я хочу тебя здесь.Он не мог устоять против ее пальцев, ее глаз и странной зо¬
вущей улыбки.И до того как он унес ее за вершину самой высокой горы,
Элиза посмотрела на город, а потом крепко зажмурилась
и прильнула к нему...Глава тринадцатая-	Элиза, Элиза! - позвал он сквозь сон и перевернулся на
другой бок. Работать той ночью было мучительно - он совсем
не успел поспать. Напряжение и беспокойство сказались сегод¬
ня. Он метался, крутился и стонал с тех самых пор, как Опора
вошла в комнату. А теперь вот зовет Элизу, и что делать —
неизвестно.—	Элиза! — позвал он снова.15*	451
Опора подошла к постели, постояла. Протянула руку — по¬
трогать его, потом убрала обратно. Он открыл глаза, узнал ее,
улыбнулся.—	Здравствуй.—	Здравствуй, Кзума.Оглядел комнату. Все как всегда. Его рабочее платье убра¬
но. Посреди комнаты горит огонь, на нем еда.—	А где Элиза?—	Ушла.—	Надолго?Опора резко отвернулась и пошла к огню. Вид у нее очень
старый, очень усталый. Еле волочит ноги.Кзума сел и почесал в затылке.—	А куда она пошла?—	Она ушла, Кзума. — Старуха не смотрела на него.—	Куда ? — В голосе его уже слышалось раздражениеОпора заставила себя посмотреть на него и больше не отво¬
дить глаз.—	Уехала поездом далеко-далеко, — сказала она медлен¬
но. — Велела сказать тебе, что уедет поездом далеко и не вер¬
нется. В дороге будет два дня и одну ночь.Опора перевела дух. Кзума сидел и смотрел на нее. Рас¬
крыл было рот, но снова закрыл, не сказав ни слова. Опора
снова заговорила:—	Сказала, что старалась, Кзума, но не получается.
И много плакала, сынок, потому что она правда тебя любит...
Трудно это объяснить, Кзума. Что на уме у другого человека,
это всегда трудно понять. Но я знаю, Элиза — хорошая девоч¬
ка и любит одного тебя. У нее та же болезнь, что была у Па¬
паши, а я Папашу любила, потому и знаю...—	Помолчи, - сказал Кзума негромко, он сидел, глядя пря¬
мо перед собой и ничего не видя.В комнате стало до странности тихо. И весь мир был такой
же, пустой и странный.Опора поглядывала на него. Гнева в его глазах не было.
В них не было ничего, и они глядели в одну точку, не видя ее.
Она не знала, чего ждать от него, но только не этого — что
он будет сидеть здесь так спокойно, глядя в одну точку и
не видя ее.—	Мне очень жаль, - сказала она тихо.Кзума не слышал. Она встала и наложила ему полную та¬
релку еды.—	Она просила, чтобы я тебе готовила, — сказала Опора, но
Кзума ее не сльппал.Она подала ему еду. Он стал есть машинально, не видя, не452
разбирая. Она ждала от него новых вопросов, а он — ест и гля¬
дит, ничего не видя, и вкуса никакого не чувствует. Так люди
не ведут себя. Когда им плохо, они что-то делают. Плачут, ли¬
бо кричат, не едят ничего, либо пьют, либо сердятся, либо те¬
ло их застывает, как кукла. Но так или иначе проявляют себя.Кзума заметил, что ест, и отставил тарелку.—	Ты не доел, - сказала Опора.—	Прошу тебя, уйди.Она приготовилась яростно возражать, но, взглянув на не¬
го, передумала. Не спеша забрала свою шаль и вышла.—	Ушла,—сказал Кзума и оглядел комнату.Он попробовал думать, но это оказалось невозможно. Все
невозможно. Элиза ушла и не вернется к нему. Больше он ни¬
чего не понимал... Элиза ушла.Приближался вечер, а Кзума все сидел на краю постели.
Время кончилось.Постучала Мейзи и вошла. Он поднял на нее глаза, Мейзи
бодро улыбалась, hq в глазах ее была большая боль.—	Давай оденься, — сказала она и нашла ему рубашку
и брюки.Он оделся и снова сел.—	Тебе сегодня работать? — спросила Мейзи.—	Нет.Была суббота, на работу идти только завтра к полуночи.
Мейзи об этом пожалела. Работа пошла бы ему на пользу Тя¬
желая работа лечит сердце.—	Пошли куда-нибудь танцевать, — сказала она.—Мои
друзья из Хоопвлай звали меня и тебя велели привозить. Мож¬
но бы поехать сегодня, а завтра поспеть на работу, а?Кзума покачал головой. Мейзи пожевала нижнюю губу
и вдруг засмеялась.—	Лия говорит, она тоже поедет, если ты поедешь.Кзума встал и затянул пояс. Мейзи беспокойно следила заним,—	Я не хочу ехать к твоим друзьям, — сказал Кзума ти¬
хо. — Я никуда не хочу ехать. Пожалуйста, Мейзи, оставь меня
в покое. Позже, возможно, я опять с тобой поеду куда-нибудь.
А сейчас хочу побыть один.Мейзи, чуть поколебавшись, вышла. Дверь за ней закры¬
лась, и он услышал, как она заплакала. Это рассердило его, но
он тут же про это забыл. И опять опустился на край кровати.—	Она ушла, — произнес он и попробовал определить, —
спокойно, объективно, — что он чувствует. Но чувств не было.
Только тяжкая пустота. Ни боли. Ничего. Ничего... Элиза
ушла...453
Через двадцать минут после ухода Мейзи дверь отворилась,
и без стука вошла Лия. Постояла в дверях, глядя на него, под-
боченясь, голова набок, в углу рта улыбка. Потом двинулась
к нему.—	Здорово, Кзума, — заговорила резко и громко. — Я тут
много чего слышу, вижу, как ревут старые женщины и мо¬
лодые дуры, а?Кзума глядел на нее молча.—	Что, язык проглотил? Кзума с Севера. А почему? Баба
твоя тебя бросила. Вы только на него посмотрите. Тьфу!—	Оставь меня,—сказал Кзума.—	Оставлю, не беспокойся. Надоели мне слабаки — только
носят штаны и притворяются мужчинами. — Голос ее вдруг из¬
менился, стал мягче, нежнее, но улыбка осталась кривой. — Она
ушла, Кзума. Этого не вернешь. Ушла, потому что ей осточер¬
тели эти места и все мы, и ей нужно такое, чего мы не можем
ей дать. Такое, чего ей здесь не найти. Может, она найдет, чего
ищет, может — нет. Но такая уж она есть, Кзума. Ты этого не
знаешь, но поэтому ты и любишь ее... Говорила я тебе, что ты
людей не понимаешь, Кзума. Думаешь, что, раз ты любишь
женщину, и она тебя любит, это все? Для одних да. Для дру¬
гих нет. Для Мейзи да. Для Элизы нет. Когда-нибудь, когда
и с тобой что-то случится, может быть, ты поймешь Элизу...
А теперь... Иди пройдись, Кзума. Походи по улицам. Долго
походи, а когда устанешь — возвращайся.Она подхватила его под мышки и рывком поставила на но¬
ги. Так они постояли, глядя друг на друга. Лия вздернула ле¬
вую бровь, и кривая улыбка ее подобрела.—	И если ты мужчина, — закончила Лия, — если ты муж¬
чина, можешь после прогулки прийти ко мне, и я, может быть,
пущу тебя в постель.Она грубо рассмеялась, такое у него появилось выражение,
и хлопнула себя по ляжкам. Вытолкнула его на улицу, убеди¬
лась, что он пошел. Быстро вернулась в комнату и закрыла за
собою дверь. Прислонилась к косяку, вздохнула. На глазах
заблестели слезы. Она открыла рот и жадно глотнула воз¬
духа.А потом не спеша осмотрела комнату. Здесь Элиза какое-то
время была счастлива. Да, это можно было сказать по ее лицу,
по глазам, по голосу. По тому, как она иногда брала Кзуму
под руку, было видно, что короткое время она была здесь
счастлива.Лия задумчиво улыбнулась. Лицо ее стало прекрасным
и нежным. И улыбка была человеческая, нежная и грустная.
Две крупных слезы скатились по щекам. Она подошла к столи¬454
ку, над которым была приколота к стене старая выцветшая фо¬
тография Элизы, и долго смотрела на нее.—	Каково мне — этого никто не знает, — проговорила Лия
и отколола карточку от стены. Спрятала в складках платья,
прикрыла рукой. А глаза были как у матери, ласкающей
ребенка.Она пошла к двери. Остановилась, оглянулась на комнату.
Потом быстро вытерла слезы, расправила плечи и вышла.
И по улице шагала бодро.А Элиза ушла...Глава четырнадцатаяЭлиза ушла...Кзума шагал, и слова эти стучали у него в мозгу. Только
это и было реально. Только это и было живое. Все остальное
умерло. Он не видел спешащих прохожих, не видел, как вол¬
нуется Малайская слобода субботним вечером, не видел, как
везде бьется и теплится жизнь. Только одно отмечал его мозг.
Только это было реальное, живое, жгучее. А больше ничего.Он шел, сам не зная куда. Это его и не занимало. Лишь бы
идти, не останавливаясь, как миллион людей без души и без
мыслей, только это и было ему нужно. Потеряться в ритме
движения. Ничего не видеть. Ничего не сльппать. Только нога
за ногу, нога за ногу. Только это, и так без конца.Но пока он шел, пустота постепенно покидала его. А через
два часа он стал замечать людей и предметы. Они стали даже
интересовать его. Он приглядывался к ним с ленивым любо¬
пытством. И тут он снова ощутил себя. Снова испытал боль,
от которой кровоточит сердце. Боль, от которой сжимается
горло. Он протер глаза и помотал головой, чтобы перестало
стучать в висках.Страшная усталость подобралась к нему, он больше не мог
идти. Остановился, соображая, где он, подумал — надо возвра¬
щаться. Огляделся. Вот и плоский камень. Что-то знакомое.
Но где он видел его раньше? Потом вспомнил. Вчера ночью
на таком камне он любил Элизу.Вдруг он огляделся. Ну да, здесь они были вчера. Вот го¬
род — светящаяся огнями игрушка. Отсюда они смотрели на
него вчера вечером. Она попросила его не ходить на работу.
Странная была какая-то. Велела любить ее здесь. Сейчас, гля¬
дя на камень, он почти видел ее. Словно она здесь и смотрит
на него своихми нежными черными глазами, а как улыбнется —
на щеках ямочки.455
Вчера вечером они были здесь, а теперь она ушла.Кзума заторопился прочь от этого места. Сердце у него ко¬
лотилось, ноги болели, но он шел быстро. Память обрушилась
на него. Пустота заполнилась. Сознание, что он больше не
увидит Элизу, что она бросила его, было острым, реальным.
Не смутным, не туманным. От него было больно, и ком в гор¬
ле душил.Все было ослепительно в этой реальности. Дома, люди,
улицы, машины, огни, небо, земля — все было реально и все
терзало.В мозгу проплывало то, что они делали вместе. Вместе гу¬
ляли. Вместе танцевали. Вместе сидели и молчали. Вместе
смеялись. Вместе смотрели на людей. Самые обыкновенные ве¬
щи, но в волшебном нимбе. И все это кончилось. Навсегда.
Больше этого не будет.Никогда уже он не проснется под пение птицы, которое
обернется голосом Элизы. Никогда не будет сидеть с ней у ог¬
ня и есть. Никогда она не обопрется о его колено как о подло¬
котник. Никогда ничего не сготовит для него, не пришьет ему
пуговицу к рубашке. Никогда они не будут вместе.И боль от этого убивала.Он вернулся в Малайскую слободу. Теперь он чувствовал,
что вокруг тепло. Зима уходила, люди опять встречались, об¬
ивались, жили на улицах. Вон их сколько. Смеются. Оклика¬
ют знакомых. Танцуют на перекрестках. С наступлением
лета жизнь тепло и неспешно бьется на улицах Малайской
слободы.От этого Кзума еще пронзительнее ощутил свое одиноче¬
ство, отсутствие Элизы и свою неизбывную тоску о ней.Он затесался в кучку прохожих. Какой-то мужчина схватил
его за руку, недовольный — чего толкается. Кзума стряхнул его
и пошел дальше. Мужчина рассердился, выругался и устремил¬
ся за ним. Но женщина, бывшая с ним, бегом догнала его и
ухватила за руку.—	Оставь его,—сказала она.—Видишь, плохо ему.Кзума пришел к себе в комнату и постоял, глядя по сторо¬
нам. Комната уже начала меняться. Не здесь они были счаст¬
ливы, и ели, и молчали. Эта комната была неуютная, серая,
холодная, несмотря на печурку. Он не мог здесь оставаться.
Вьппел и запер за собой дверь.Он медленно побрел к дому Лии. Идти туда не хотелось, но
больше идти было некуда. Больше он никого не знал. За все
время, что он прожил в городе, у него только и было друзей,
что Лия и ее домочадцы. Улицы были ему не нужны — они на¬
поминали об Элизе.456
Когда мимо неторопливо проходили мужчина и женщина,
это было невыносимо. Вот и пришлось идти к Лии.Опора была у калитки — сторожила, не идет ли полиция. Во
дворе шла торговля.—	Ну как ты, Кзума? — спросила Опора.—	Я ничего, — отвечал он тупо.—	Заходи. Они все там. И Мейзи там.Он зашел. Огляделся. Во дворе было полно пьющих муж¬
чин и женщин. В углу он увидел Лию. Она торговала и заодно
пересмеивалась с несколькими мужчинами.Лия увидела его, посадила на свое место другую женщину
и пошла ему навстречу.—	Здорово, Кзума, — сказала она, и голос у нее был мягкий
и добрый.Она сжала его руку. Ему стало легче. Раньше, когда она за¬
ходила к нему, с ней тоже было легче, чем с другими.—	Лучше стало, — сказала она. — Пусть больно, но ты вер¬
нулся к жизни. Это хорошо.Он кивнул. Он знал, что Лия понимает, что она знает лю¬
дей лучше, чем кто бы то ни было. Она улыбнулась ему
в глаза.—	Может, хочешь сегодня напиться? — продолжала она.—
Выпей побольше, может, это поможет забыть.Он покачал головой.—	Нет.—	Йоханнес в доме. Пойди поговори с ним. Он еще не
очень пьян. — Она улыбнулась. — Потом станет Й.-П. Вильям¬
соном, тогда с ним трудно будет говорить.—	Я не хочу с ним говорить, — сказал Кзума.—	Ладно, тогда пойдем, посидишь со мной, пока я торгую.
А потом пойдем на свидание с моим дружком, тот мне скажет,
какие у полиции планы.Она провела его в свой угол, расчистила для него место. Он
сел позади нее, слева, и смотрел, как она отмеряет и раздает
порции, а взамен получает монеты в шиллинг или в два
шиллинга.Вокруг них жужжали голоса. Двигались люди. Бесконечный
поток людей. Люди подходили, получали свое, уступали место
другим. И было много смеха и крепких словечек.Время от времени Лия оглядывалась на него, что-нибудь
говорила. А не то просто смотрела на него и опять отводила
глаза.Из дому вышла Мейзи, увидела его. Глаза ее заблестели,
губы растянулись в широкую счастливую улыбку. Она тоже
поняла, что он вернулся к жизни. Подбежала к нему, похлопа¬457
ла по плечу. Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она не сказала
ни слова. Просто похлопала по плечу и посмотрела, а потом
ушла в дом.—	Вот кто хороший, — сказала ему Лия, перекрикивая окру¬
жающий шум.—	Знаю, — сказал он вяло.—	И любит тебя, — сказала Лия.Он молча отвернулся.Из дома вышел Йоханнес. Лина висела у него на руке. Йо-
ханнес был пьян. Оттолкнул кого-то с дороги. Человек распле¬
скал пиво. Стал ругаться. Йоханнес схватил его за шиворот
своей огромной рукой и приподнял в воздух. Тот слабо квакал
и отбрыкивался.—	Я Й.-П. Вильямсон, — взревел Йоханнес.—И я тебя,
сукина сына, одной левой уложу.—	Отпусти его! —крикнула Лия и залепила ему оплеуху.Лицо Йоханнеса изобразило оскорбленную невинность. Онразжал пальцы, и жертва его плюхнулась наземь.—	Ты меня ударила, сестра Лия,—возопил Йоханнес жа¬
лобно. — Меня ударила.— И заплакал.Йоханнес в слезах — на мгновение это ошеломило Лию —
он такой огромный, такой силач — и плачет, но тут же она рас¬
смеялась — очень уж это было уморительно.—	Ты меня ударила, — вопил Йоханнес, и слезы текли у не¬
го по щекам. Его Лина, тоже начала всхлипывать, скоро они
уже ревели на два голоса.У Лии бока тряслись от смеха. Кзума не мог сдержаться
и тоже засмеялся. Тот несчастный, которого Йоханнес уронил,
лежал на земле всеми забытый. Он лежал на земле и надивить¬
ся не мог на такую картину: Йоханнес и его баба — в слезах.Рядом с Лией какой-то мужчина усмехнулся. Йоханнес сде¬
лал шаг вперед, скорчил грозную мину, но слез не вытер. Ус¬
мешка застряла в горле у весельчака. Лия стала между hh^^i
и Йоханнесом. Человек стал озираться, ища выхода. Больше
никто не решался смеяться — только Лия и Кзума. Из дома
вьппла Мейзи, увидела, что творится, зашлась смехом. Лия
глянула на Кзуму, увидела, что он смеется, и в смехе ее зазву¬
чала новая, веселая нотка.Йоханнес и Лина жалобно плакали.—	В чем дело? — спросила Лия.—	Ты его ударила, - сказала Лина и пуще заревела.—	Меня ударила, — пояснил Йоханнес.—	Ты этого чуть не задушил, - сказала Лия, пытаясь удер¬
жаться от смеха.—	Он меня первый ударил.458
—	Врешь.—	Это я вру? — спросил Йоханнес Лину и с силой толк¬
нул ее.—	Не юлкайся! — взвизгнула Лина и схватила его за руку.Она хотела впиться в эту руку зубами, но он смахнул ее,как перышко.—	Спроси Кзуму, - сказал Йоханнес. - Он видел, как этот
тип мне врезал.Лия с улыбкой повернулась к Кзуме.—	Верно он говорит, Кзума?—	Нет.—	Ну так как, Йоханнес?Тот повесил голову.—	Грубиян! — взорвалась Лина.—Проси у него прощенья.
Скажи, что извиняешься. Ну же! — И двинулась на него засу¬
чив рукава.—	Давай, давай, Йоханнес, — сказала Лия.—Ты мне отно¬
шений с клиентами не порти. Проси прощенья.Лина подскочила к нему. Он чуть встряхнулся, и она отле¬
тела. Потом неуклюже наклонился к распростертому на земле
противнику и протянул руку. Тот боязливо поежился.—	Возьми его за руку, — учила Лия. — Он тебя не тронет.Тот осторожно коснулся Йоханнесовой ручищи, и Йоханнесподнял его на ноги.—	Прошу прощенья, — сказал Йоханнес. Человек кивнул
и пошел прочь.—	Сукин ты сын, — пробормотал Йоханнес.—	Вот и хорошо, — сказала Лина и взяла Йоханнеса под ру¬
ку.—Теперь можешь купить мне выпить.—	Дай этой сукиной дочери выпить, — сказал Йоханнес
и протянул бумажку в десять шиллингов.—	Сдачу сберегу. Тебе завтра понадобится.И торговля пошла еще бойчее. Запах пива пропитал все во¬
круг. Голоса пьяных мужчин и женщин сливались в пьяный
гул. Дышалось так легко, как дышится только в Малайской
слободе и других трущобах в субботний вечер, такого воздуха
нет нигде, кроме йоханнесбургских трущоб.—	Пошли, Кзума, я иду на свидание с дружком, у которого
для меня есть новости.Кзума вышел следом за Лией. Опора все маячила
у калитки.—	Все спокойно, — сказала она.—	Иду узнавать планы полиции, — доложила ей Лия.И они пошли. Лия поглядела на него, но он углубился
в свои невеселые мысли.459
—	я тоже по ней скучаю, — сказала Лия.Кзума взглянул на нее. Ну конечно же, она тоже любит
Элизу. Элиза росла у нее на глазах, значит, Элиза ей как доч¬
ка. Конечно, она тоже любит Элизу.—	Да, ты тоже ее любишь, — сказал он.—	Мы все ее любим.—	А она?—	Она любит тебя, Кзума. Я знаю. Я в этих делах
разбираюсь.—	Но она меня бросила.—	И меня бросила. И Опору... А нас она тоже любила.На углу улицы они подождали.Прошло пять минут, десять. Потом показался черный поли¬
цейский на мотоцикле. Подъехал и остановился.—	Привет, — сказала Лия.—Какие новости?—	Я не спокоен, — сказал он. — Странно как-то на меня
смотрят.—	Это твоя забота,—грубо отрезала Лия.—Я тебе плачу,
чтобы узнавать их планы, а как на тебя смотрят, меня не ка¬
сается. Что они решили?—	Трудная ты женщина.—	Это жизнь трудная. Что они решили?—	Нынче не придут, и завтра утром тоже, а завтра после
обеда — да, и завтра вечером ни на час не уберут наблюдение.—	Так,— сказала Лия и отсчитала ему пять бумажек по
фунту.Он сунул деньги в карман и укатил.—	Завтра совсем не будем торговать, — задумчиво произ¬
несла Лия.—Так будет лучше. А бидоны уберем сегодня. Ты
как думаешь, Кзума?—	Я в этом не понимаю, - сказал он.Домой дошли молча. У ворот их ждала Мейзи.—	Пошли погуляем, Кзума, — сказала она.—	Пойди с ней, — сказала Лия и подтолкнула его.—	Ладно.—	Но не очень надолго, — сказала Лия. — Сегодня надо
убрать бидоны, ваша помощь потребуется. Ну, бегите.Мейзи зацепила его под руку и повела в сторону Вредедор-
па. Шли молча. Мейзи все сворачивала налево, и наконец они
почувствовали под ногами траву.—	Это где же мы? — спросил Кзума.—	Это спортплощадка для цветных ребят, Фордсбург. На
полпути между Малайской слободой и Вредедорпом. Давай
посидим на траве.Она села и его потянула вниз.460
Они лежали на сочной траве — Кзума на спине, руки под го¬
лову, Мейзи боком к нему, опершись на локоть.Кзума смотрел вверх, на молодую луну. Боль казалась та¬
кой обыкновенной. Неотъемлемой частью жизни. Он подумал
о доме, о тех, кто там остался, и уже знал, что никогда не вер¬
нется домой. Ему и не хотелось домой. Это уже не был его
дом. Но будь он сейчас там и лежи он на траве, вокруг были
бы бесчисленные огоньки, загорались бы и гасли фонарики ма-
люток-светляков. И была бы тишина, без вечного гула, ко¬
торый слышишь в городе. Но с домом покончено. Уход Элизы
сделал это невозможным. Он ведь мечтал побывать дома
с нею.—	Тихо здесь, — сказала Мейзи.—Мне нравится.Кзума подумал о светляках и не ответил.Мейзи взглянула на него, потом куда-то вдаль. Глаза ее
выбрали далекий, бледный, подрагивающий огонек на горизон¬
те. Свет до того слабый, что кажется — вот-вот погаснет.
И она не сводила с него глаз.—	Кзума.—	А?—	Она была хорошая.Он посмотрел на Мейзи, но промолчал.—	Она, когда решила уйти от тебя, заболела. И теперь, се¬
годня, где бы она ни была, она одинока и тоскует по тебе, по¬
тому что любила тебя.—	Не говори о ней.—	Мы должны о ней говорить. Ты о ней думаешь, а о том,
что думаешь, лучше говорить.—	Я не хочу, чтобы ты о ней говорила.Мейзи все смотрела на далекий подрагивающий огонек.—	Хорошо, буду говорить о себе. Потому что говорить
я хочу. Я вся измучилась, поговорить мне будет полезно. —Она
примолкла, облизнула губы и продолжала безразличным то¬
ном, словно обсуждая какой-то пустяк. — Любить человека, ко¬
торый любит другую, — это мука. Может, это мучительнее, чем
любить кого-то, кто тебя любит, а потом бросает. Не знаю.
Знаю только, что это мучительно — любить человека, который
любит другую. Смотришь на него, а его глаза светятся для
той, другой, и сердце кровью обливается. Ложишься спать — и
одна, и как будто никому ты не нужна, и думаешь: «Они вме¬
сте», — и это так больно, что и не уснешь. Все время носишь
это с собой в груди. Смотришь на них, когда они вместе,
и улыбаешься, а внутри боль. И так день за днем, все время.
Вот это мука, Кзума. Вот эту муку я ношу уже несколько
месяцев.461
Она яростно выдрала из земли пучок травы и отшвырнула
прочь. Бездна горечи была в этом движении. После этого оба
долго молчали. Потом она оторвала взгляд от далекого по¬
драгивающего огонька и посмотрела на Кзуму. И сказала
спокойно, с хрипотцой, безразлично:—	Я знала, что эта твоя любовь кончится. Знала — и все.
Элиза, она особенная. Ей подавай такое, чего нам и не понять.
Я ждала. Теперь это кончилось, а мне все равно плохо. Может
быть, потому, что знаю: она тебя любит так же, как ты ее. Не
знаю, может быть, в этом дело. Но мне сейчас нехорошо.
Я думала, когда она тебя бросит, ты вспомнишь про меня,
и мне будет так хорошо. Но нет...Она опять на него поглядела, и в полумраке Кзуме помере¬
щилась на ее лице тень улыбки. Потом она разом сникла, за¬
крыла лицо руками и горько заплакала. Неуемные рыдания со¬
трясали все ее тело. Боль и мука прорывались в голосе.
И вперемешку с криками летели слова, загл>шенные доброй
землей и сочной зеленой травою.Кзума, приподнявшись, смотрел на нее. Ему нечего было ей
сказать. И нечем помочь Только смотреть и сл>шать боль в ее
голосе. Помочь ей он был не в силах.Далеко на горизонте бледно подрагивал слабый огонек.
Молодая луна светила так же безмятежно. И глухой гул горо¬
да только подчеркивал ночную тишину. Звезды были на своих
местах. Все было в порядке.Постепенно рыдания Мейзи затихли. Всхлипывания прекра¬
тились. Дыхание стало ровнее. Наконец она без сил растяну¬
лась на земле и уже дышала легко и ровно. Буря всколыхнула
ее до самой сердцевины — и пролетела. Теперь все кончилось,
наступил отдых. Вернулось время. Вернулся окружающий мир.Мейзи пролежала долго, закрыв глаза, сжимая в пальцах
острую траву. Наконец села, вытерла глаза. Кз>ма закурил
и глубоко затянулся.—	Надо идти домой, — сказала Мейзи.И они пошли медленно, молча. Мейзи взяла его под р>тсу.
Стала такая, как всегда.Было поздно, улицы п> стели.Когда они подошли к дому Лии, оттуда уходили последние
гости. Лия во дворе говорила с Опорой и двумя женщинами,
обещавшими помочь с уборкой бидонов.—	Вот и дети пришли нам помогать, — сказала она и похло¬
пала Кзуму по плечу. — Я буду отмечать места, а вы копайте.Они подождали, пока она отметит места. Их бьию пятеро.
Лия каждого поставила на место, объяснила, как копать.—	А ты, Опора, стереги у калитки.462
Лия принесла железные совки.—	Ну, теперь живо I — крикнула она и начала копать.Первым вытащил свой бидон Кзума. Он был еще до поло¬
вины полон пива. Следующей справилась Лия. Мейзи позвала
Кзуму — помочь. Те две женщины обошлись без помощи. Три
бидона были пустые, один полный доверху и один — до
половины.—	Вот теперь мы их унесем, — сказала Лия.И вдруг двор наполнился народом. Люди появлялись ото¬
всюду, только не из калитки. Вспыхивали электрические фона¬
ри. На сек>нду все смешалось. Один из фонарей осветил Лию.
Она, не мигая, уставилась на его свет.—	Привет, Лия, — ласково произнес белый голос.—	Уберите свет, — сказала Лия.Лис выключил фонарь.—	Вот я тебя наконец и застукал.Лия криво усмехнулась и расправила плечи.—	Да, застукал.—	Пошли в дом, Лия. Мне надо поговорить с тобой и
с твоими друзьями.Лия пошла первой. Лис за нею. Остальных каждого вел
свой полицейский. Двое остались во дворе — сторожить би¬
доны.Лис оглядел собравшихся и узнал Кзуму.—	Привет, Кзума.Тот промолчал. Лис поглядел на Лию и неприкрыто восхи¬
тился ее выдержкой и кривой усмешкой в углу рта.—	Я поставил ловушку, Лия, и мышь в нее вскочила. Да
как вскочила! У меня теперь хватит материала, чтобы убрать
тебя с глаз на шесть месяцев, Лия.—	Как же вы поставили ловушку? — спросила Лия.Лис приветливо ей улыбнулся.—	Никто тебя не выдавал. Я знал, что кто-то пересказывает
тебе наши планы, и мы его провели. Решили сказать, что се¬
годня не появимся, а явимся завтра, после обеда. Твой дружок
тебе так и передал, а мы возьми, да и явись сегодня. Два часа
продежурили на крышах.—	Хитро, — сказала Лия.—	Недаром я Лис.Лия кивнула.—	Тут вот какая вещь, Лис. Остальные делали все по мое¬
му слову. Оставьте их в покое. Вы мужчина, и если вы мне
друг, вы это сделаете. Я была вам нужна. Вы меня изловили.
А других оставьте.—	Кто тебя снабжал новостями? - спросил Лис.463
Лия покачала головой. Лис улыбнулся, и Лия прочла восхи¬
щение в его глазах. Он кивнул.—	Они могут идти?—	Да, Лия.—	Благодарю. Вы хороший человек.—	А ты хорошая женщина, Лия. Ты готова?—	Повремените маленько.—	Не копайся. Время позднее, меня жена ждет.Лия кивнула и обратилась к Кзуме:—	Приведи Опору.Через несколько минут она явилась и одним взглядом оце¬
нила ситуацию. Лия улыбнулась, и в глазах Опоры что-то за¬
мерцало в ответ. Эти две до конца поняли, что произошло.
Остальные были растеряны. Лия легко коснулась плеча стар¬
шей подруги.—	Меня не будег месяцев шесть. Опора. Продавай все, что
есть, а деньги береги. Береги вместе с теми, другими, деньга¬
ми. Когда я вернусь, нам будет нужен новый дом, верно?
И помни, на адвокатов денег не трать, ладно?Опора кивнула и скрылась в комнате Лии.Лия глянула на Мейзи очень ласково. Из всех она была сей¬
час самая спокойная, самая сильная. Твердая, сильная, на¬
дежная.—	До свидания, Мейзи, будь умницей. Присмотри за Опо¬
рой, она у нас стареет, а старьгм людям нужна забота.У Мейзи задрожал подбородок, две слезы выкатились из
глаз, но она сдержалась и несколько раз кивнула.—	Ну, Кзума с Севера, — сказала Лия, и ее голос звучал
легко и шутливо. — Пришла беда, отворяй ворота, верно?—	Я пойду с тобой, — сказал он.—	Нет, Кзума. Я пойду одна. Я хочу идти одна. Мне жаль,
что все случилось так сразу. Сначала Папаша, потом Элиза,
а теперь еще это. Так вот и бывает. Я о тебе буду тревожиться,
ты ведь у меня как взрослый сын, а сын всегда дорог материн¬
скому сердцу, верно?Она протянула ему руку, большую, сильную, умелую. Кзу¬
ма пожал ее и почувствовал ее силу.Из комнаты Лии вышла Опора с шалью и накинула шаль
на плечи Лии.Лия обернулась к полицейскому, ее левая бровь была вздер¬
нута, на губах — кривая усмешка.—	Я готова, Лис.Лис отступил в сторону, и Лия прошла михмо него.—	Мне очень жаль, — сказал он шепотом.—	Ну и дурак! - И Лия вызывающе рассмеялась.464
Голову она держала высоко. Плечи развернуты. В походке
уверенность. Лия. Сильная Лия.Остальные смотрели вслед процессии, пока она не скрылась
за углом. Еще долго после их ухода Кзума видел кривую ус¬
мешку на губах Лии, слышал ее вызывающий смех. Элиза уш¬
ла... А теперь и Лии не будет.Глава пятнадцатаяСвет следовал за тьмою, а тьма за светом. Уже сколько
дней так продолжалось. Время потеряло смысл. Все было не¬
реально, а поверх этих нереальностей было небо, и земля,
и люди. Люди ели, работали, спали, пили. Люди не измени¬
лись. Они ссорились и дрались, смеялись и любили. А миру
будто и не было до них дела. И людям до мира — тоже.
Огромная земля — говорят, она круглая, как шар, — катится
своим путем. Элиза ушла, а земля катится. Папаша умер — а
она катится. Лия в тюрьме — а она катится. Как это может
быть? Почему? Кому есть дело до людей?Кзума остановился и закурил. Бросил спичку, посмотрел на
луну. Луна была круглая, большая, быстро двигалась к западу.
Близилось утро.Он шел с работы. Пробовал думать о работе, но мысли все
возвращались к Лии. Он был в суде, когда разбиралось ее де¬
ло. Лия тогда стояла в загончике, куда вводили всех подсу¬
димых Она улыбнулась ему, и глаза у нее были спокойные,
дружелюбные. А,потом белый человек сказал, что ей надо ид¬
ти в тюрьму на девять месяцев. И 'фотографию ее поместили
в газете белых. А перед зданием суда какой-то юнец всем
объяснял, что белые продают пиво и другие напитки, а в тюрь¬
му их не отправляют. И еще сказал, что единственный способ
обуздать владелиц незаконных пивнушек — это настроить
пивных для всех чернокожих.Почему, если Лия продает пиво, это плохо, а если белые —
хорошо?С того субботнего вечера, когда Лия ушла из дому под кон¬
воем двух полицейских, все чувства у Кзумы притупились.
Осталась только усталость. Усталость и много вопросов, ко¬
торые обременяли мозг, потому что ответов на них он не знал.
И спать было трудно, потому что усталости тела приходилось
бороться с усталостью ума. Казалось, настоящий Кзума умер,
осталась одна оболочка. Какое-то чувство было, но это было
чужое чувство, оно не причиняло боли. Боли он больше не чув¬
ствовал. И комок не стоял поперек горла. И сердце не колоти¬465
лось. Он без труда улыбался. Делал все то, что научился де¬
лать, когда пришел жить в город. Все как будто было
по-старому. Но казалось - все это видишь чужими глазами
и все это делает и обо всем этом думает кто-то другой. Что-то
пропало. Что-то такое, что раньше было в нем, внутри него,
все время. А теперь пропало.Опора и Мейзи приходили к нему, пытались ему помочь.
И пытались подбодрить его. Но в подбадривании он не
нуждался. Он не был несчастен. Просто говорить с Опорой и
с Мейзи было трудно, но они этого не понимали. Они думали,
что он очень несчастен.Ему не нравилось, что они к нему ходят, но просить их не
ходить представлялось ненужной канителью, и он молчал,
а они приходили. Пытались поговорить с ним, но не знали,о	чем. А потом перестали приходить. В последний р^з, когда
Мейзи навестила его, она перед уходом стала в дверях и сказа¬
ла: «Когда я тебе буду нужна, приходи ко мне, где я работаю.
Опора живет там у меня. Мы будем рады тебя видеть». И уш¬
ла. С тех пор миновало уже много дней.Кзума погасил сигарету, поглядел, как спешит луна. Под¬
ковырнул ногой ком земли и сел. Странно, как без Лии все из¬
менилось. Дни сматывались в ночи, ночи в дни. Все до ужаса
однообразно, утомительно. И он чувствовал себя чужим среди
чужих. Вспоминал ту ночь, когда подошел к дому, где когда-то
жила Лия. Он тогда вышел из своей комнаты, всю дорогу шел
медленно. И с ним здоровались, потому что он уже стал своим
человеком в Малайской слободе, и он читал это в глазах
встречных. И знал, что они знают про Элизу, ибо в Малайской
слободе люди каким-то неисповедимым образом узнают все
про всех. Случалось, кто-то говорил своему спутнику:—	Это Кзума, он работает на руднике. Его женщина броси¬
ла его. А сильная Лия, которую он любит как родную мать,
сидит в тюрьме. И все случилось одновременно.Так было и в ту ночь, когда он медленно брел по улице. Он
свернул налево, потом направо, потом опять налево. И вокруг
него были люди.Он медленно брел по улице, где когда-то жила Лия. Улица
та же. И дома те же. Потом увидел дом. Тот самый дом. Он
почти увидел Опору у калитки, и Лию на веранде, и пьяненько¬
го Папашу на улице. Почти увидел Элизу, как она стоит рядом
с Лией и улыбается, так что появились две ямочки и сверкают
прекрасные белые зубы. Почти услышал беспечный смех Мей¬
зи, увидел, как хрупкая маленькая Лина укрощает верзилу Йо-
ханнеса. И вдруг видение погасло. На веранду вьплла незнако¬
мая женщина. Низенькая, круглая, как шарик. А следом за ней466
мужчина, хромой. Кзума быстро повернулся и пошел прочь.
Больно было видеть, что в этом доме, где когда-то жила Лия,
теперь живут чужие. Чужие люди живут в нем, и смеются,
и спят, и разговаривают. Было больно, потому что этот дом
много для него значил. Первый дом, в котором он спал, когда
только добрался до города. Первый дом, где у него появились
друзья Дом, где он нашел Элизу. Где Элиза родилась. Дом,
где с Лией жили Папаша и Опора. Лиин дом.Кзума горько улыбнулся и собрал в кулак горсть песка.
Большая луна спешила своим путем, а звезды бледнели. День
быстро приближался.Он услышал, как по камешкам хрустят толстые подошвы,
и поднял голову. Кто-то шел к нему, кто-то крупный, но лица
пока не разобрать. Кзума ждал. Когда тот приблизился, оказа¬
лось, что это — Рыжий.—	Эй, Зума! — окликнул Падди.Кзума ответил, Падди подошел и тяжело 0п}стился рядом
с ним на землю. Вытащил из кармана пачку сигарет, извлек
одну и протянул пачку Кзуме. Оба закурили. Кзума смотрел
на белого человека и ждал, чтобы он заговорил. А Падди мол¬
чал, только смотрел вверх на небо и на луну.—	Что случилось? - не выдержал Кзума.—	Трудно сказать, — ответил Падди. — Когда человек болен
телом, говоришь «у него то-то и то-то» и ведешь его к докто¬
ру, а доктор дает тебе лекарство и говорит «прршимать столь¬
ко-то раз в день и все пройдет», так?—	Да.—	Очень хорошо. А теперь возьмем другой случай, может
быть, здесь ты что-нибудь скажешь. Если у человека болит ду¬
ша, что ему делать? С этим к докт|ору не пойдешь.—	Тогда надо терпеть, — сказал Кзума, глядя на луну.—	Не эту мудрость проповедовали твои предки.—	То было давно, до того как пришли белые.—	Ну, а теперь, когда белые пришли?—	Теперь делать нечего.—	Даже бороться нельзя?—	Как бороться голыми руками против пушек?—	Ты меня не понял, Кзума, я не о такой борьбе говорю.
Есть и другая борьба.—	Какая же?—	Ищи ее сам, Зума. Она должна родиться из твоих чувств,
из твоей боли. Некоторые люди нашли ее. И ты можешь най¬
ти. Но сначала научись думать и не бойся своих мыслей. И ес¬
ли у тебя есть вопросы и ты поищешь вокруг себя, то найдешь
и людей, которые на эти вопросы ответят. Но сначала ты дол¬467
жен решить, с чем ты намерен бороться, и почему, и чего
добиваться.—	Почему ты, белый человек, так со мной говоришь?—	Потому что я, Кзума, в первую очередь человек, как
и ты, а потом уже белый человек. Я вижу, что у тебя болит ду¬
ша. Я с тобой работаю изо дня в день, и увидел твою болезнь,
и понял.Кзума удивленно воззрился на Падди.—	Ты говоришь, что понял, ты, белый?Падди кивнул.—	И по-твоему, я должен говорить, что у меня на душе?Падди снова кивнул.Кзума молча смотрел вдаль. Падди ждал. Луна ушла дале¬
ко на запад. Звезды были еле видны. И эти двое, черный
и белый, были как бы одни во всем мире. Ни признака жизни
вокруг. Вдали высокие отвалы на фоне неба, а в другой сторо¬
не возвышаются дома Йоханнесбурга. В холодном утреннем
воздухе — загишье. Словно весь мир затаил дыхание.—	Ты сказал, что понимаешь, — заговорил наконец Кзу¬
ма,— но разве это возможно? Ты белый. Ходишь без пропуска.
Не знаешь, каково это, когда тебя задерживает полицейский на
улице. Ходишь куда хочешь. И не знаешь, каково это, когда
тебе говорят: «Выйди. Здесь только для белых». Тебя бросает
женщина, потому что с ума сошла от зависти к вещам, какие
есть у белых. Ты Лию знал? Ты любил ее? Знаешь, каково это,
когда у тебя на глазах ее на девять месяцев отправляют
в тюрьму? Ты знал ее дом? Тебя туда впускали среди ночи? —
Голос Кзумы окреп. — Говорила с тобой Лия, улыбалась тебе
краем рта? Ты говоришь, что все понимаешь. А чувствовать
все это, как я, ты можешь? Где тебе понять, белый человек. Ты
понимаешь головой, а я болью. Болью сердца. Вот это пони¬
мание. Понимаю сердцем и страдаю от этого, а не просто ду¬
маю и говорю. Я-то это чувствую! Ты хочешь, чтобы я был
тебе другом. Как я могу быть тебе другом, когда твои люди
так поступают со мною и с моими?Кзума встал.—	Ты прав, Зума, такого со мной не случалось, поэтому
я этого не чувствую, но ты мне вот что скажи. Ты думаешь,
черный человек все это чувствовал бы, если бы это не случи¬
лось с ним самим? И твой Йоханнес так же чувствует все про
Элизу и про Лию? Он не любил Элизу. Возможно, он тебя жа¬
леет, потому что ты его друг. Но к Элизе-то он не может чув¬
ствовать того же, что ты. Скажи-ка!—	Йоханнес черный, как я, и он знает, что Элиза бросила
меня из-за белых, и что Лия в тюрьме из-за них. Когда он468
трезв, на сердце у него великое горе, потому что он это
знает.—	А у меня на сердце всегда великое горе.—	Ты белый.—	Я прежде всего человек и хочу, чтобы ты был прежде
всего человеком, а потом уже черным.—	Я черный. И народ мой черный. Я их люблю.—	Это хорошо. Хорошо любить свой народ и не стыдиться
того, какой ты есть. Белые в этой стране думают только
как белые, поэтому от них столько зла для твоего на¬
рода.—	Тогда я должен думать как черный.—	Нет. Сперва ты должен думать как человек. Должен
быть сначала человеком, а потом уже черным. И тогда ты все
поймешь и как черный человек, и как белый. Вот это пра¬
вильный путь, Зума. Когда ты это поймешь, то станешь чело¬
веком со свободным сердцем. Только те, у кого сердце свобод¬
но, могут помочь окружающим.Кзума покачал головой и устремил взгляд на восток. На не¬
бе появились первые лучи утреннего солнца. Светлые полоски
на синем. Он сказал белому человеку правду. Думал, что тот
рассердится. Думал даже, что после этого белый человек не ве¬
лит ему больше выходить на работу. А белый человек не
рассердился. И стоит на своем. Он хороший человек.
Добрый.—	Ты добрый человек. Рыжий, и это хорошо. Столько есть
людей недобрых. Так что, если люди к нам добры, это очень
хорошо. Но мне-то не доброта нужна.—	А я тебе и не предлагаю доброту, — сказал Падди, и в го¬
лосе его звучал гнев. — Я думал, ты хочешь понять. Может,
я ошибся. Может, мне надо было лучше пойти домой и лечь
спать Может, ты просто дурак, который боится думать.Падди вскочил и зашагал прочь.Кзума смотрел ему вслед, и тень улыбки тронула его
губы.—	Спи сладко. Рыжий! - крикнул он, и в голосе его звуча¬
ло дружелюбие. Он дождался, когда Падди перевалил за невы¬
сокий холм, а тогда повернулся и пошел в сторону Малайской
слободы.Гнев Рыжего напомнил ему Лию. Вот так же сердито и она
с ним говорила, и странно было встретить такое и в белом че¬
ловеке. Он стал думать о словах Падди. Поворачивал их так
и этак. Взвешивал. Сначала быть просто человеком и думать
как подобает человеку, а потом уже черным. Как это может
быть? Это значило бы, что у людей нет цвета. Но людей без469
цвета нет. Есть люди белые, черные, коричневые. У каждого
свой цвет. Так как же думать о людях без цвета? Но мысль это
приятная. Да, очень приятная. Не белые и не черные, просто
люди. Да если бы было так, он мог бы ходить куда угодно,
и никто не требовал бы у него пропуска. И Элиза еще была бы
с ним. Будь это так, он получал бы столько же денег, как Ры¬
жий. И ездил бы в одном автобусе с белыми. Вот было бы
приятно! Будь это так, он чувствовал бы себя человеком... Че¬
ловеком... Вот это и сказал Рыжий. Не черным и не белым,
а просто человеком. И Лия не сидела бы в тюрьме. Будь это
так, он сейчас шел бы к Лии... нет, там уже спят. Не к Лии.
К себе в комнату, спать, пока Элиза не придет из школы, и по¬
среди комнаты будет гореть огонь и жариться мясо... А потом
они пошли бы к Лии... Будь это так, Элиза была бы с ним,
и была бы счастлива, без этого своего безумия. Если бы толь¬
ко это было так!Он шел по пустынным улицам, и в мозгу у него роились
мысли. Одна картина сменяла другую. Он был легок, свобо¬
ден, весел. Люди — это люди. Не белые и не черные. Просто
люди. Обыкновенные. И белого можно понять, а не только
черного. И пожалеть его. Как черного. Его личная тайная
обида на всех белых исчезла. Нет белых людей. Есть просто
люди.Видение увлекало его все дальше. Он уже видел, как сидит
с Элизой, Падди и его женщиной за столиком в одном из ма¬
леньких кафе в сердце Йоханнесбурга, пьет чай, смеется, бол¬
тает. И вокруг них много других людей, все счастливы и все
без цвета. И так во всей стране. И в деревне так же. Люди ра¬
ботают бок о бок, а земля, неутомимая, щедрая, дает им бо¬
гатый урожай, так что еды хватит для всех, и работы хватит на
всех, и люди работают и поют, и много смеха. И в городах
так же. Люди работают. Люди едят. Люди счастливы. А уж
смеха... Словно мощная волна катится по всей стране. И все
глаза от нее загораются, пока люди работают на солнце, и
солнце греет по-новому.Кзума пришел в свою комнату, разделся, сам того не заме¬
тив... А над всем возвышался Человек. Думающий человек,
сильный, свободный, счастливый и без цвета. Жив человек. Вы¬
пятил грудь, гордится. Человек в своем величии.И страна - хорошая страна. И мир - хороший мир. Пол¬
ный смеха и дружбы. Полный еды. Полный счастья. Хороший
мир...Кзума забылся в блаженной дремоте....Если б только это было так...470
Глава шестнадцатаяВечер уже опустился на Йоханнесбург, когда Кзума про¬
снулся. В комнате у него было темно. Он перевернулся на спи¬
ну и стал нашаривать спички — зажечь свечу. Потом передумал
и лежал неподвижно в темноте, чувствуя, как пусто у него
в желудке и как неровно колотится сердце. Казалось, что оно
бьется громко, злобно. Он вспомнил свой разговор с Рыжим.
Вспомнил, с какой прекрасной мечтой засыпал. Люди без цве¬
та, и повсюду смех. Так это было прекрасно, так хорошо. Но
возможно ли такое? Нет, и думать нечего. Как этого достичь?
На это ответа не было. Белые люди этого не допустят. Так что
ответа нет.Наступила реакция. Он чувствовал себя одиноким, озлоб¬
ленным, несчастным. Мир — темное место. Темнее, чем когда-
либо. Раньше его горе было только чувством. С тех пор его
посетило видение. Люди без цвета. Теперь у него было, чему
противопоставить свою боль и горе, и от этого было хуже.
Боль и горе так выросли, что нести их не было сил. Бремя да¬
вило его, и горячие волны горя и ненависти вздымались в гру¬
ди и жгли глаза. Да, он ненавидел всех белых и ненавидел Ры¬
жего. Если бы не последний разговор с Рыжим, сейчас этого не
было бы. Но ненависть не снимала обруча, стиснувшего его го¬
лову. Обруч стискивал все крепче. Ему нужно было как-то
снять этот обруч, почувствовать себя так, как было до разгово¬
ра с Рыжим, — просто пустым и без всяких чувств, и то было
бы лучше. Ух, как он ненавидел Рыжего!Потом пустой живот властно напомнил о себе. Он зажег
свеч>, встал и оделся. В комнате был хлеб, но он зачерствел.
Была маисовая мука и сырое мясо, но готовить не хотелось.Он умылся и вьш1ел. На соседней улице была столовка. Ту¬
да он и пойдет. Бывало, там в мясе попадалась муха, но от та¬
мошнего мяса пока никто не умер. И мясо будет горячее,
и там будут люди. Он вышел на улицу.Вокруг него шли и бежали люди, живая, дьш1аш:ая толпа.
Вот так и всегда. Кто-то уезжает, как Элиза, кто-то умирает,
как Папаша, кто-то попадает за решетку, как Лия; а толпа
остается. Та же толпа из безымянных людей, что живут и дви¬
жутся, смеются или затевают драки. Люди умирают, уезжают,
попадают в тюрьму, — может быть поодиночке, может быть
сотнями. Но это — люди, а не толпа. Толпа, наверно, никогда
не умирает. Может быть, эта толпа — та же, что существовала
с начала времен. Может быть, толпы вообще не умирают, мо¬
жет быть, толпы, подобные этой, есть во всем мире, даже и за
морем. Толпы, что идут, идут, идут. Везде одинаковые.471
А белые? Зачем ему думать о белых? Но может быть, и они
такие же? Да, наверно.Кзума заглянул в столовку. В дальнем углу переполненного
помещения он присмотрел местечко, куда, видимо, можно бы¬
ло втиснуться. Он стал туда пробираться. Ботинки скрипели по
опилкам на полу. Пахло мясом далеко не высшего сорта.
Громкий гул голосов сливался с другим гулом погромче —
жужжанием мясных мух,Кзума кое-как уселся и выкрикнул заказ. Грязный обо¬
рванный старик поставил на грязный стол тарелку с мясом,
плавающим в подливке, и большой кусок хлеба. После чего
протянул засаленную руку, и Кзума вложил в нее шиллинг.Он ел и мысленно сравнивал это место с теми, куда ходят
белые. Белым нет нужды ходить сюда, сидеть на головах друг
у друга. У них комнаты побольше. Не одна жалкая каморка.
И чистые кафе чуть не на каждой улице.И опять всплыл в памяти тот прекрасный мир, где люди
будут без цвета. Если бы было так, все могли бы есть в хоро¬
ших, чистых помещениях. И без мух, от которых не продох¬
нуть.И Кзума затосковал. Так хотелось поюворить об этом
с кем-нибудь и чтобы его поняли. Может, здесь такой человек
найдется. Он поглядел на своего соседа. На вид ничего, только
рот набит едой, а глаза свирепые, до того он старается про¬
гнать мух.—	У белого человека хорошие столовки, — сказал Кзума.—	Что? — и сосед оглянулся на Кзуму.—	Хорошие столовки! — повторил Кзума.—	Мух слишком много.Кзума вздохнул. Ему бы поговорить с кем-нибудь в тихом
уголке. С кем-нибудь, кто поймет. Он встал.—	Уходишь? — спросил сосед. Кзума кивнул и вышел.Постоял на улице, глядя на толпу. Тяжесть одиночества неотпускала. Ему стало бы легче, если б он мог рассказать кому-
то свои мысли. Хотя бы облечь их в слова, и чтобы кто-то си¬
дел и слушал его.Мейзи, вот с кем ему захотелось поговорить. Ведь с ней
всегда бывало так спокойно. Да, пойти к ней и поговорить.
Что-то она поделывала с тех пор, как он видел ее в последний
раз? Может, у нее теперь новый дружок. Эта мысль слегка
встревожила его. Ему не хотелось, чтобы у нее был новый дру¬
жок. Вчера он бы и слова не сказал. А теперь дело другое. Те¬
перь, если у нее завелся новый дружок, — это нехорошо. Поче¬
му так ~ он не мог бы объяснить, но знал, что это было бы
плохо, а для него — очень, очень обидно.472
Он пустился в путь к тому дому, где Мейзи работала. Чем
ближе подходил, тем сильнее чувствовал, что у нее, скорей все¬
го, завелся новый дружок, и росло убеждение, что это нехоро¬
шо. Шаги его словно выстукивали: «Это плохо, очень плохо».
И слова эти зажужжали в мозгу. И быстро нарастал страх —
только бы не это!Ну вот, теперь уже близко. Хорошо будет повидать Мейзи,
и Опору тоже. А Мейзи ему обрадуется? В самом деле обра¬
дуется? Одет он не очень-то чисто. Может, она не захочет
с ним разговаривать. Может, ее нет дома.Он потер пальцем лацкан своей куртки, аккуратнее запра¬
вил рубашку и в отчаянии уставился на ботинки.Подходя к дому, где жила Мейзи, он весь дрожал. Посмо¬
трел на калитку, облизнул губы. Нельзя показать, что нервни¬
чаешь. Надо быть спокойным. Как настояш;ий мужчина.
И Мейзи надо сказать, что зашел просто поговорить о чем-то,
что очень его занимает. Но как сказать ей про людей без цве¬
та? Он попробовал собраться с мыслями, но мысли разбега¬
лись. И слова, уже дрожавшие на кончике языка, все куда-то
подевались.И он повернул обратно, в Малайскую слободу. Не может
он говорить с Мейзи. И наверно, Мейзи этого не захочет, и уж
наверно не поймет его.Да, не надо к ней ходить. Лучше вернуться к себе в комна¬
ту, переодеться в рабочее платье и полежать на кровати, пока
не настанет время идти на работу.На руднике, когда Кзума туда пришел, царило смятение
Мерцали несчетные огни, слышался нестройный гул голосов
Заливались свистки, кучки людей перебегали с места на место
Пробираясь между ними, он узнал кое-кого из бригады Йохан
неса. Далеко впереди маячил Рыжий. Видимо, произошел не¬
счастный случай.Он ухватил за плечо незнакомого горняка и тряхнул
его.—	Что там?—	Несчастный случай.—	Где Йоханнес?—	Не знаю.—	Он там, внизу, - сказал кто-то другой.Кзума добрался наконец до Падди. Падди схватил его заруку. ^—	Йоханнес и Крис внизу. Я сейчас туда спускаюсь.—	И я с тобой, - сказал Кзума.473
—	Это опасно, — сказал какой-то белый.—	Подождите, когда будут спускаться техники, — сказал
управляющий.—	Там двое рабочих, — сказал Падди и двинулся к малой
клети, и Кзума за ним.Они вошли, и клеть полетела вниз.Подошла машина «скорой помощи». Люди стояли наготове
с носилками. Ждали два врача. Толпа притихла. Управляющий
все поглядывал на часы. Минуты еле ползли.Пять... Десять... Пятнадцать... Двадцать...Но вот — слышно — клеть поднимается. В могильной тиши¬
не Кзума вышел из клети и вынес тело Йоханнеса, а за ним
Падди, с телом Криса.Врачи осмотрели два тела. И Крис, и Йоханнес были
мертвы.—	Они собой держали стену, чтобы мы успели выйти! —
вьпсрикнул один из горняков и зарыдал.Никто его словно и не слышал.Тела погрузили в санитарную машину, она отъехала.Дышать стало чуть легче. Два техника спустились в забой
обследовать, что там случилось. Люди ждали в полном без¬
молвии. Время снова еле ползло. Падди предложил Кз>ме
сигарету.Техники вернулись.—	Ну? — спросил управляющий.—	Небольшой обвал, — ответил один из техников. — Сейчас
все тихо. Там стояки долго мокли, ну и в одном месте прогни¬
ли. И не вьщержали. Ничего серьезного. Если б эти двое не
поддались панике и остались на своих местах, а не бросились
очертя голову затыкать собой дыры, все было бы в порядке.
Для работы там и сейчас все в порядке. Кое-что подчистить да
поставить новые стояки. Это можно поручить следующей
смене.Управляющий взглянул на второго техника, и тот кив¬
нул.—	Из-за паники жизни лишились, — подтвердил он.Падди кинулся на него и одним ударом сбил с ног.—	Они заботились о своих людях, — сказал он.—А пре¬
дупредить мы вас давно предупредили.Между Падди и поверженным техником оказалось несколь¬
ко человек.—	Все в порядке! Все в порядке! — закричал управляю¬
щий. — Шахта в порядке. Ночная смена, готовсь спускаться.—	Нет! — выкрикнул Кзума. — Нет!—	Готовсь! — орал управляющий.474
—	П\сть сначала произведут ремонт! - воскликнул Кзу-
ма. — Мы предупреждали. Нам заявили, что все в порядке.
А теперь погибли двое. Хорошие люди погибли. Пусть делают
ремонт, а потом уже и мы спустимся.Управляющий смерил глазами Кзуму, перевел взгляд на
других горняков и крикнул еще раз:—	Готовсь!—	Нет, — раздался голос. — Сначала ремонт.Кзума вдруг взбодрился, почувствовал, что он свободный
и сильный, что он — человек.—	Все мы люди! — закричал он. — Что шкура у нас черная,
это не важно. Мы не скотина, чтобы у нас жизнь отнимать.
Мы люди!—	Да это стачка! — вскипел управляющий и заорал, тыча
пальцем в Кзуму:—Тебя мы отправим в тюрьму. Я уже вы¬
звал полицию. Они скоро прибудут.—	Не пойдем работать, пока ты не велишь, Кзума! — крик¬
нул кто-то из толпы.Кзума никогда еще не чувствовал себя таким сильным. До¬
статочно сильным для того, чтобы стать человеком без цвета.
И сейчас он вдруг понял, что это возможно. Человек может
быть без цвета.—	Ремонтируйте забой, тогда спустимся! — прокричал
он. — Да получше ремонтируйте, не тяп-ляп. Йоханнес был
моим другом. Нашим другом. А теперь он погиб. Ремонти¬
руйте забой!—	Те, кто не бастует, подходите сюда! —крикнул упра¬
вляющий и отступил немного влево. Туда же перешли все ох¬
ранники и остальные белые. Падди остался где был.—	О Ши! — окликнул его управляющий, а Падди будто и не
слышал.—	Иди к нам, О’Ши,—позвал кто-то из белых.—Изредка
полюбезничать с ними — это невредно, но сейчас пора напом¬
нить этим кафрам, где их место. Иди сюда!Вот об этом я и поспорил тогда с Ди, подумал Падди.
Это — проверка всех моих теоретических выкладок. Зума взял
на себя руководство, мое дело - следовать за ним. Ди насчет
него ошиблась. Он настоящий человек.Вдали завизжала сирена полицейской машины. Скоро поли¬
ция будет здесь.Падди подошел к Кзуме и взял его за рутсу.—	Я в первую очередь человек, — сказал он и продолжал
громко, обращаясь к горнякам: — Зума прав! Платят вам мало.
Если вы рискуете жизнью, это ваша забота. Почему так? Разве
у черного не такая же алая кровь, как у белого? Разве черный475
ничего не чувствует? Разве черный тоже не любит жизнь? Я
с вами. Пусть сначала произведут ремонт!Кзума улыбался. Теперь он понял. Много чего понял.
Можно быть сначала человеком, а уж потом черным или
белым.Два полицейских фургона свернули на рудничный двор, из
них посыпались полицейские.—	Вот они! — крикнул управляющий. — Вот эти двое — за¬
чинщики !Охранники бросились помогать полиции, они вместе вреза¬
лись в толпу, работая без разбора дубинками.Кзума увидел, как один полицейский дал Падди по затыл¬
ку, а другой схватил обе его руки и завел за спину. Тут рядом
с ним вырос еще один полицейский, и что было дальше с Пад¬
ди, он уже не знал. Что-то укололо его в левое плечо, и левая
рука бессильно повисла. Он увернулся от удара по голове и,
схватив полицейского за руку, ловким движением выбил у не¬
го из рук дубинку. Полицейский упал. Кзума почувствовал
удар по затылку, и струйка теплой крови побежала под
рубашку.В голове вдруг прояснилось. Отсюда надо уходить. Огрев
дубинкой еще одну фигуру в шлеме, он двинулся вперед. Он
уже почти выбрался из схватки. Теперь поднажать — и
бегом. И тут до него донесся голос Падди:—	Не удирай, Зума!Но сзади уже топали чьи-то ноги, и жажда свободы была
сильна, и он побежал. Погоня отстала. Он все бежал. Он чув¬
ствовал, что легкие у него вот-вот лопнут и в голове мучитель¬
но стучало. И где-то далеко Падди кричал:—	Не удирай, Зума!Улица перед ним была безлюдна, он был один во всем ми¬
ре. Одна пустая улица сменяла другую. Малайская слобода
осталась позади. За ним точно дьявол гнался. Слезы усталости
жгли глаза. А остановиться он не мог. Уже близко дом, где
живет Мейзи. Он замедлил бег. Возле калитки Мейзи он уже
не бежал, но шагал очень быстро. Завернул в знакомый про¬
улок. Времени было в обрез.Он постучал в ее дверь. Вскоре там зажегся свет, и Мейзи
открыла дверь. Увидела его лицо, и последние остатки сна ис¬
чезли из глаз.—	Кзума!—	Мейзи, привет!Она втащила его в комнату и закрыла дверь.Опора сидела на полу в углу комнаты, где она теперь спа¬
ла. Кзума успел заметить, до чего она постарела.476
Не говоря ни слова, Мейзи налила в миску воды и вымыла
ему голову. Опора вскипятила чайник на примусе. Выпив чаю,
Кзума рассказал им, что случилось.—	Что же ты решил делать? — спросила Мейзи, выслушав
его до конца.—	Рыжий в тюрьме И мне туда дорога. Неправильно бу¬
дет, если я туда не пойду Выйдет, что я — не человек.—	С ума ты спятил, Кзума, — сказала Опора.—Уходи
в другой город, пережди, пока тут все уляжется. Тебя не
поймают.—	Нет, Опора, надо идти. Если не пойду, и жить не захо¬
чется, до того буду себе противен. Надо идти. Там Рыжий. Он
не черный человек, но идет в тюрьму за наш народ, как же мне
не идти тоже? И я много чего хочу сказать. Хочу рассказать
им, что я думаю и что думают чернокожие.—	Они и так знают, что мы думаем, а делать ничего не де¬
лают, — возразила она.—	Но от нас они этого не слышали. Будет хорошо, если
черный человек скажет белым, что мы думаем. И черный же
должен сказать всем черным, что они думают и чего хотят. Все
это я должен сделать, тогда я почувствую себя человеком. Ты
понимаешь? —и он повернулся к Мейзи.Она потрепала его по руке и кивнула.—	Понимаю, Кзума.—	С тобой мне всегда бывало хорошо, Мейзи. Теперь
я знаю, что люблю тебя и что ты мне нужна. Может быть,
подождешь меня, а когда я вернусь, заживем с тобой вместе?—	А Элиза?—	Она бедная, несчастная, но с этим покончено. Мне нужнаты.Мейзи улыбнулась сквозь слезы.—	Я подожду тебя, Кзума. Долго ли, коротко придется
ждать, я дождусь. Дождусь, когда ты ко мне вернешься.
А тогда устроим себе жилье, где будет много смеха и много
счастья. Ты не бойся, другие мне не нужны. Мне нужен ты, и
я буду ждать тебя каждый день и каждую ночь.—	Я вернусь, потому что с тобой хорошо.Мейзи зацепила его под локоть, и так они посидели. Опора
налила себе еще чаю и опять залезла под одеяло. И тогда Кзу¬
ма встал.—	А теперь мне пора.—	Я провожу тебя до участка, — сказала Мейзи.—	Нет,—сказал он.—	Да, — сказала она.—	Пусть идет, — сказала Опора.477
—	Ладно.—	А когда будешь им говорить, Кзума, — добавила стару¬
ха, — ты уж расстарайся, тогда Папаша будет тобой гордиться.—	Да, уж ты им скажи! — попросила Мейзи. — Я буду там
и послушаю.И они вышли на пустынную улицу.Один за другим гасли огни в Малайской слободе. Один за
другим гасли огни во Вредедорпе и в других трущобах
Йоханнесбурга.Улицы были безлюдны. Покосившиеся старые дома молча¬
ли. Только тени скользили мимо. Только еле слышный ночной
гул висел над городом. Над Вредедорпом. Над Малайской
слободой.Перевод с ангтйского
Л. Беспаловой и М. Лорие
Очерки, статьи, эссеЗаменга БатукезангаЗаменга Батукезанга —	«Африка» (1982). Очерк «Воспо-заирский писатель. Его повесть	нинания о деревне» ярко описы-«Почтовая открытка» публикова-	вает повседневную жизнь и бытлась в третьем выпуске а 1ьманаха	современной заирской деревни.ВОСПОМИНАНИЯ О ДЕРЕВНЕ
I—	Мне помнится, Мбадио,—сказала мать своему ребен¬
ку,—что родился ты в ту пору, когда опочил Йа Мунквенга.
Каждый год на его могилу льют пальмовое вино. В этом году,
сдается, уже в седьмой раз совершался этот обряд. Но если те¬
бе охота точнее узнать, сколько тебе лет, давай подождем от¬
ца. Мне бы хотелось открыть тебе тайны жизни. Ведь если
я умру, ты сохранишь и мою историю, и историю всей семьи.
Пословица говорит: «Спроси у своих родителей, пока они еще
живы, цену шикванги!, не то с тебя после запросят гораздо
дороже»—	Но я же все это знаю, мама, — поторопился сказать Мба¬
дио. — Шикванга стоит два сантима, петух — пять франков, ко¬
за — пятнадцать. Чего я еще не знаю?—	Ничего ты не знаешь, — спокойно сказала мать. — Смысл
пословицы вот в чем: не дожидайся смерти своих родителей,
чтобы воспользоваться их знанием, их опытом. Умеешь ли ты
лечить змеиный укус? Умру я, кто тебя этому научит?—	Мне очень нравятся пословицы, мама! Скажи мне еще
какую-нибудь.—	Твой отец знает уйму разных тайн и разных пословиц.
Ну, например: «Ешь пальмовые орехи, пока у тебя есть зубы».
Или: «Козленок, который ничего не спрашивает у матери,
в один прекрасный день съест ядовитую травку». А известна1	Шикванга - национальное блюдо.479
тебе история нашей деревни? Послушай ее; это также история
твоей матери...В давние времена Нкобо была настоящей деревней, чуть ли
не городом. Теперь-то она уже не такая, как прежде. Здесь бы¬
ли и кузнецы, и торговцы, жизнь била ключом.У меня не было ни отца, ни матери, ни сестры. Я была
единственным ребенком, и мать мою продали племени, к кото¬
рому она по рождению принадлежала. А мой двоюродный
брат Нгумба, ныне умерший, был продан в чужое племя.
Грустно это — не знать, где родился! Один из моих родичей
утверждал, что наша деревня находится там-то. Прочие же на¬
зывали совсем иные места. Как узнаешь? Как выкупить земли,
проданные другим людям?.. Но я предпочитала умереть в не¬
воле, нежели уехать туда, куда хотел мой родич, в ту деревню,
что он считал нашей, — я бы там чувствовала себя и вовсе
рабыней.—	Я раб? Почему? — спросил возмущенный Мбадио.—	Купили-то не тебя, — ответила ему мать. — А нашего
предка. Дети, рожденные от невольниц, становятся тоже раба¬
ми. Таков закон. Если бы продали твою сестру, все ее дети
и дети ее дегей сделались бы рабами. Став взрослыми, они бы
вернулись в свою семью, однако же сохранили бы до дня выку¬
па сыновние обязательства по отношению к племени, которое
их купило. У вас, мои дети, нет ни дяди, ни тетки, только отец
да мать. И нам нельзя помереть, пока вы не выросли. Нельзя
мне сойти в могилу прежде отца...Мать расплакалась. Тогда Мбадио пошел задавать вопросы
отцу. Так он узнал, что календарь в их стране отличается от
календаря белых; что продолжительность месяца исчисляется
от исчезновения до нарождения луны; что названия дней неде¬
ли связаны с базарными днями.И еще он узнал, что вот уже десять лет, как отец ничего не
может сделать, чтобы вернуть родовое имущество: он был все¬
го лишь отцом и не имел права вмешиваться в дела мамы.
Очень уж деликатная это материя.—	Я уже был женат перед тем, как женился на твоей ма¬
ме, — сказал отец Мбадио. — Мою первую жену обвиняли в бес¬
плодии. А потом родился твой старший брат. Ваша мать для
меня все равно что сестра: ведь она воспитала детей моей рано
умершей тетки. Если меня не станет, двоюродные мои братья
вырастят вас, как своих собственных детей. А у вашей матери
сердце открыто для всех: она одинаково принимает и име¬
нитых особ и последнего сироту, миссионера и бедняка, пасто¬
ра и калеку. Мама Неона всегда готова отдать другим все, что
есть у нее за душой, а коли нет ничего, так прямо и скажет.480
Вот бы вы брали с нее пример!.. Через несколько лет после на¬
шей свадьбы у нее началась эпилепсия. Чего только я не испро¬
бовал! Клал в больницы, знахарей приглашал, и все такое про¬
чее. Все понапрасну. Будет на то воля божия, в один
прекрасный день она выздоровеет. А покамест надо смотреть
за ней в оба, следить, когда она возле огня или какого иного
опасного места. Если увидишь, что приближается припадок,
сразу уводи ее подальше. А еще лучше заранее заметить опас¬
ность Перед припадком мама вроде как чуточку не в себе.
А пока он длится и после того, как кончатся судороги, лучше
дать ей полный покой.Твоя старшая сестра уже замужем. Она покинула родитель¬
ский кров, и я колеблюсь, посылать ли в школу младшую на¬
шу дочь — боюсь оставлять маму одну. Что, если приступ за¬
хватит ее в реке, и никого не окажется рядом, это же верная
гибель. Ваши родители — это для вас все равно что земные бо¬
ги; всегда помни это. И послушай, сынок, еще такую историю.Однажды лесной пожар опустошил одну деревушку. Некая
мать, которая только что родила ребенка, омывалась в реке.
Вернувшись домой, она увидала, что ее хижина вся в огне. Она
бросилась в пламя спасать своего младенца, но ей опалило
правый висок и глаз. Ребенок-то был спасен, а мать не только
глаз потеряла, но и все лицо ее было обезображено. Она пере¬
менила ребенку имя. Назвала его Мпасинакумомина, что озна¬
чает: «Я пострадала из-за тебя».Выросши, мальчик уехал в город и долго не подавал о себе
вестей. Мать встревожилась и решила поехать к сыну. Но тот
всенародно отрекся от матери. Он счел, что не подобает ему,
молодому красавчику, иметь столь уродливую, внушающую
своим видом такой ужас мать.Мать, расставаясь с сыном, произнесла такие знамена¬
тельные слова:—	Видно, ты не мною рожден и не моей грудью вскор¬
млен...Через несколько дней от этого парня стал исходить тошно¬
творный запах. Люди его сторонились. Никто не мог его выле¬
чить, ни доктора, ни знахари. Он возвратился в деревню и бро¬
сился в ноги к матери. Только ее прощение помогло ему
выздороветь...В то время дети с четырехлетнего возраста целыми днями
нянчились со своими младшими сестрами и братьями, пока
весь народ был в поле, за исключением калек, больных и детей
не старше восьми. Ребята подвешивали младенцев себе на спи¬
ну; деревню охраняли собаки. Так Мбадио узнал, что такое от¬
ветственность с самого раннего детства.16	Альманах «Африка», вып. 7	481
Как-то раз перед тем, как отправиться в поле, мать Мба-
дио, которая только что впрок, на весь день, покормила
грудью его сестренку, дала ему последние наставления:—	Видишь вот эту кашку, она для ребенка. Шикванга,
мфумба, фасоль — для тебя. Ты дашь кашку девочке еще пре¬
жде, чем солнце будет над твоей головой. Потом подождешь
немного и можешь идти купаться на речку. А вернувшись,
опять покорми ребенка, сначала кашицей из мвамбы, затем
молоком, которое я оставлю в этом горшочке на холодке.
Будь осторожен, молоко очень быстро скисает. Когда солнце
будет над головой и начнет припекать лоб, проверь, не скисло
ли молоко. Брось в него таракана Если он сразу сдохнет, мо¬
локо для ребенка уже не годится. На речке тоже будь осторо¬
жен* сначала выкупаешь сестренку, потом посадишь или уло¬
жишь ее на набедренную повязку и лишь тогда можешь
выкупаться и сам. Да смотри берегись: в речке полно пиявок,
они питаются человеческой кровьюЕсли случится, что я задержусь в поле, попросишь у виноде¬
ла немного свежего пальмового сока, он сладкий и так же пи¬
тателен, как молоко.Да, забыла! Берегись на реке вихрей. Крутящийся ветер не¬
сет в себе тайну. Это не просто ветер Порой это кружится ка¬
кой-нибудь покойник, который из-за своей жестокости не полу¬
чает доступа в царство мертвых и жаждет мести. Он хочет
тогда затянуть с собой и других, ни в чем не повинных. Порой
это кружатся злые духи — ндоки, ищут, кого бы сожрать...Также с юного возраста Мбадио уразумел, что опасно от
кого бы то ни было принимать деньги, пожимать чужакам ру¬
ку, получать подарки от незнакомцев, так как иные ндоки та¬
ким образом покупают людей.Он научился лечить распухшие суставы подсушенными над
огнем горячими молодыми листочками, которыми натирают
больные места. И узнал секрет листьев н лоло и какие предо¬
сторожности надобны, чтобы ребенка не укусили ядовитые на¬
секомые или гусеницы Но Мбадио уже вышел теперь из возра¬
ста няньки: это дело ему поручали в шесть лет. Отныне он
спал со своими сверстниками на циновках в домике, выстроен¬
ном для них одним молодым человеком. Часто ребята спали
и под открытым небом, тесно прижавшись друг к другу,
и ночью, случалось, их согревали только собаки, так как ни
у кого из них не было, чем укрыться.В некотором роде эти ребята были уже взрослыми; как
и родители их, они устраивали охоты. В то время как
взрослые, сопровождаемые собаками, охотились с ружьями,
у детей были только палки. Но самая организация охоты была482
та же: один или два загонщика гнали дичь к вооруженным
палкой охотникам, и горе тому, кто промахивался, давая тем
самым возможность дичи удрать; его осыпали попреками
и оскорблениями. Дичью же им служили главным образом по¬
левые мьппи.Ходили они еще и рыбачить. У каждого была своя соб¬
ственная удочка. Накануне все отправлялись искать приманку,
чаще всего то были жареные термиты или же попросту дож¬
девые черви, выкопанные в болоте.Охота на птиц была самым захватывающим из детских за¬
нятий. Часы и часы проводили мальчики в зарослях со своими
рогатками. Они устанавливали ловушки-шалашики с длинной
веревкой на дверце, а внутри для приманки сыпали рис. Не¬
скончаемые часы ожидания! Порой попадалось множество
птиц, но иногда весь этот пернатый народец изловчался
вырваться из тенет, и тогда начиналось все сызнова.Был и еще один, весьма действенный способ. Заключался он
в следующем: намазав ветки смолой, набросать поверх при¬
манки (риса или термитов), чтоб птица с отяжеленными клеем
крыльями уже не могла взлететь.Самообразование Мбадио вскоре закончится. Так что он
впредь станет жить вместе с мужчинами своего рода. Но по¬
скольку у Мбадио не было дяди, в лес он пойдет со своим от¬
цом и будет таскать за ним его охотничью сумку. Отец с пере¬
кинутой через плечо веревкой, необходимой, чтоб забираться
на пальмы, с мачете в руке, с висящим на поясе тесаком в нож¬
нах поверит ему все тайны жизни.—	Сьш мой, жизнь — это великая тайна; но еще и игра для
того, кто ищет... Для того, кто хочет дознаться истины, явное
и неявное сливаются воедино. И все становится ясно, точно во¬
да в роднике, настолько прозрачном, что можно увидеть на
дне иголку. Труд поможет тебе понять таинственные законы
подлунного мира...Так началось отцовское учение. И Мбадио узнал, что труд
не только удовольствие, он облагораживает человека. А на¬
учившись делать людям добро, Мбадио понял, что ничто
в этом мире не пропадает бесследно; как добро, так и зло всех -
да возвращаются к сотворившему их. Отец, впрочем, понимал,
что в один день он вряд ли сумеет всему научить сьша. Ребен¬
ку потребуется выносливость, много терпения и ежедневная
выучка.16*	483
—	Взгляни на этот камень: ему уже несколько сотен лет.
Его нам оставили пращуры; на нем мы затачиваем наши ору¬
дия. Этот точильный круг положен на перекрестке троп, что
ведут в окружающие леса. Здесь покоятся мудрецы и великие
люди нашего племени. А теперь послушай, чему нас учили
предки: любой представитель племени, явившись сюда, должен
прежде, чем углубиться в лес, наточить на камне свои орудия.
Но, сьшок, заточка орудий - это всего лишь внешняя сторона
гораздо более важного дела: именно тут мы набираемся сил,
черпаем вдохновение, уверенность в своей мощи, которые нам
помогают в работе, а заодно и защищают нас от врагов как
видимых, так и невидимых, живых или мертвых. Могущество
это исходит от предков, здесь похороненных. Это они — по¬
средники между живыми людьми и всесильным богом.Место это священно; и помни — здесь следует преиспол¬
няться благоговения; не кричи, разговаривай шепотом; обнажи
голову и переложи ношу с головы на плечо. И вот как пред¬
ставься своим предкам: «Это я, ваш брат, ваш сын, здесь про¬
хожу; охраните меня от всякого зла, от всякой опасности».Мбадио не очень-то хорошо понимал, как это получается,
что усопший вдруг оказывается живым. И отец открыл ему
тайну смерти.—	Мертвые живы не так, как живые, но они более всемогу¬
щи, чем мы, так как их мир владычествует над нашим. Мы их
не видим, но они видят нас и наблюдают за нами. Если ты бу¬
дешь хорошим на этой земле, то тебе позволят войти в мир
предков.Мбадио уже знал, что вихрь на реке опасен и что злые ду¬
хи, которым нет доступа в царство мертвых, жаждут мести.
Теперь ему стало известно и то, что между умершими и живы¬
ми людьми, животными и растениями, воздухом и водой суще¬
ствует некая общность и что среди всего этого происходит кру¬
говорот природы.Главное для человека - это узнать, что ему следует делать,
как жить в ладу со всеми своими «партнерами». Понятно, что
для отца естественно поделиться с сыном накопленным опы¬
том. Именно так передаются традиции от поколения к поколе¬
нию. И каждый открывает сегодня чуть больше, нежели знал
вчера. Но великое таинство природы, незыблемое со времен
праотцов, коренится в изначальных отношениях между приро¬
дой и человеком, во взаимосвязи жизни и смерти. Разумеется,
человек находит пищу в растительном мире, но этот мир еще
помогает ему и выжить.И, погрузившись в изучение природы, Мбадио открыл сек¬
реты лечебных растений. Он узнал, например, что мунсангу-484
ла — чудодейственное лекарство при болях в желудке. К тому
же имеются пальмы, множество пальм на его пути: та, что
дает масло, рафия и богова пальма.—	В чем состоят секреты различных пальм? — спросил у от¬
ца Мбадио.—	Пальма, дающая масло, несомненно очень полезна, — по¬
ведал ему отец. — Орехи претерпевают несколько превращений:
можно извлечь из них масло, чтобы потом сварить мыло;
а можно из них приготовить мвамбу, которая ценится даже
белыми. Впрочем, сырой, неспелый и твердый орех тоже весь¬
ма вкусен. Ничего нет лучше для ребятишек, чтоб заточить им
зубки, сделать их такими же крепкими, как клыки леопарда.
А без ветвей пальмы у нас и домов бы не было, не говоря уж
о вершах.Вдобавок ко всему этому, орехи прекрасно врачуют болез¬
ни. Пальмовое масло — незаменимая вещь при лечении опухо¬
лей и ожогов. Знахарям отлично известны свойства свежего
масла. А когда больной уже при смерти, на его тело льют мас¬
ло, дабы отмыть его от всех прегрешений; так семья испраши¬
вает у предков прощения для него.Чтобы обрести право выйти на люди без траурного одея¬
ния и вступить в новый брак, вдовица или вдовец очищаются
пальмовым маслом. Сама жизнь человека иной раз зависит от
чарочки пальмового вина. И если мать не может выкормить
грудью ребенка, его, случается, взращивают на пальмовом со¬
ке. А значит, он не уступает в ценности или почти равен мате¬
ринскому молоку...Мбадио удивляло, что его отец, утверждавший при всем на¬
роде, что не в состоянии выпить и капли пальмового вина, тай¬
ком пропускал по маленькой. У каждой медали своя обратная
сторона! Точно так поступали и пасторы-миссионеры, которые
запрещали молящимся пить пальмовое вино, называя это тяж¬
ким грехом, так как иные верующие являлись на богослужение
в подпитии. Однако это отнюдь не мешало и им самим при¬
кладываться к бутылке, но только вечером и втихомолку.Отец между тем продолжал свои поучения:—	Что касается пальмы рафии, сын мой, то польза ее оче¬
видна. Волокно, извлекаемое из листьев, служит для изготовле¬
ния таких вещей, как маски, охотничьи сумки, ковры и прочее.
К сожалению, ремесло это сходит на нет. Йа Киула, к приме¬
ру, недавно скончавшийся, был одним из лучших ткачей окру¬
ги. Его ткацкий станок сожгли на следующий же день после
смерти хозяина. Так гибнут традиции.Но самая загадочная из пальм — богова пальма. К ней даже
приближаться опасно. В ней словно заключена вся тайна со¬485
творения и жизнедеятельности вселенной. Тот, кто приблизит¬
ся к ней, вроде бы хочет уподобиться богу, но так как бог все¬
могущ, то может нас покарать, отняв те несколько жалких
способностей, которые у нас есть.Первый человек, сотворенный богом, звался Махунгу. Само
имя его, происходящее от имени бога, Мпунгу или Нзамби
Мпунгу, означает совершенный, самодостаточный, не нуждаю¬
щийся ни в чем. Итак, Махунгу был создан по образу и по¬
добию божию, своего творца. Он не испытывал ни голода, ни
жажды. Бог запретил ему только одно: ходить вокруг его
пальмы. Махунгу, гордый, тщеславный, мечтавший сравниться
с богом в мудрости и доброте, подошел к пальме бога. Тотчас
Махунгу почувствовал, что его изнутри раздирает надвое с та¬
кой силой, что он не может сопротивляться. Так первого чело¬
века враз расщепило на две неполные части: мужчину и жен¬
щину. Две половинки пытались восстановить единство, но
тщетно. Было уже поздно. С этого дня оба неполные существа
ощутили все нужды: голод, жажду, взаимное влечение; они
стали склонны ко всякому злу, к ненависти и зависти, подвер¬
жены мукам, болезни и смерти.Вот почему человек пытается через супружество превра¬
титься опять в Махунгу. Но его целостность, на беду, утраче¬
на, и прежнего счастья уже не воротишь. Богова пальма доны¬
не осталась запретной. Она заключает в себе всю историю
человеческой жизни и смерти...Все это было слишком мудрено для маленького Мбадио,
который только и жаждал взбираться, карабкаться, лезть на
макушки пальм. Отец понял, что на сегодня хватит серьезных
бесед. И решил посвятить ребенка в суровые правила штурма
ореховых пальм.—	Прежде всего, нельзя много есть перед тем, как поле¬
зешь на дерево; лучше, когда это делаешь натощак и чув¬
ствуешь себя легким. Затем проверь, хорошо ли завязан узел
обоих концов лианы; и, наконец, ни в коем случае не натирай
ноги мылом, так как, покрывшись испариной, они будут слиш¬
ком свободно скользить, что неминуемо приведет к падению.На некоторых деревьях еще сохранились остатки опавших
ветвей; на пальму легче влезть по этим сучкам. Но осторожно,
иные могли уже сгнить. Перед тем, как на них опереться, вни¬
мательно их опробуй. Стволы старых пальм часто бывают
скользкими, а это опасно; но именно эти деревья самые плодо¬
носные. Их иногда называют скользкими или винными
пальмами. Такое же прозвище дают порой людям суро¬
вым, но храбрым, умеющим выходить из самых трудных
положений.486
Все это дело навыка и умения: лезешь ли кверху или спу¬
скаешься, ноги должны быть плотно прижаты к стволу, и лишь
тогда наноси по нему короткий, резкий удар...У Мбадио еще не было никакого навьпса. Отец указал ему
пальму, на которую легче будет влезать, и ребенок несколько
раз удачно это проделал. Когда же отец предложил сьшу за¬
браться на более опасное дерево, мальчик свалился на землю.
Однако отец предвидел это падение, и Мбадио отделался толь¬
ко легкими ушибами.—	Все, — заявил Мбадио. — Ни в жизнь не полезу больше на
пальму, конец!—	Полезешь, сынок. Наоборот, ты вовсе неплохо начал.
Многие мальчики в твоем возрасте и даже постарше еще не
умеют как следует лазать. Не должен ты отступать из-за од-
ной-единственной неудачи. Человеку даже его неудачи идут на
пользу, ведь он при этом приобретает мудрость и опыт. Лучше
добиться хотя бы маленького успеха и продолжать упорство¬
вать, нежели с маху достигнуть полного торжества; птица мо¬
жет промчаться мимо собственного гнезда, если будет лететь
слишком быстро. Тот, кто первым переправляется через реку,
лучше узнает все ее мели и перекаты. Смелее, сынок. Бери
свою лиану и иди до конца...Мбадио полез и оказался нос к носу... с огромной змеей,
поджидавшей его на самой верхушке.—	Ай, мама, мфвиди! (Мама, все кончено, я погиб!)В тот день Мбадио напустил в штаны, но отец-то знал, что,если змее ничто не грозит, она нападать не будет. И, следуя
советам отца, Мбадио медленно спустился на землю.—	Я совсем забыл натереть тебя табаком или повесить на
шею какое-нибудь растение, запах которого змея не выносит.
Тогда бы твои штанишки остались сухими.Вот так Мбадио научился гнать пальмовый сок, срезать
гроздья орехов, выжимать масло.Причисленный к взрослым, Мбадио начинает уже стано¬
виться добытчиком и получать удовольствие от плодов своего
труда: ему поручают плантацию банановых деревьев, и посте¬
пенно он заменяет отца. Так течет жизнь.Мбонги — это общинный дом. Каждый вечер и каждое утро
взрослые мужчины и юноши собираются там и обмениваются
новостями. У этого очага старейшины учат и воспитывают мо¬
лодых. Мбонги или иначе йемба служат для племени подлин¬
ной школой инициации: там обучают искусству беседы, пес¬487
ням, пословицам. Но все там покрыто завесой тайны. Лишь
посвященным понятны речи, звучащие в этом доме, так как все
выражается с помощью пословиц и песен. Происходящее окру¬
жено атмосферой глубокого уважения к строгой иерархии.
Вождь племени восседает на самом почетном месте в кресле,
спинка которого обтянута антилоповой шкурой. Ошую и одес¬
ную, полукружьем сидят на деревянных табуретах его преемни¬
ки. Иные из этих сидений, весьма искусно сработанные, на¬
считывают множество лет и отображают не только эпоху,
когда проживала та или другая особа, но и дают понятие
о самом человеке, представленном ньше его внуками. На неко¬
торых табуретах вырезаны записи разных событий. К примеру,
сколько было затребовано калебасов для свадьбы племянницы,
чтобы знать, на случай развода, сколько их надо будет вер¬
нуть. Вот так на одном баобабе висят рога и клыки, по числу
которых можно судить, сколько буйволов и слонов убили
охотники этого племени.История племени, всей деревни, даже и края из уст в уста
передается на этих собраниях, где царит дух сотрудничества
и полного едршения. Разногласия среди представителей пле¬
мени тут же немедленно разрешались.—	Взгляни на свою руку, — говорил вождь.—Ты видишь,
что твои пять пальцев неодинаковы. Но для тебя они все
равны, потому что каждый полезен по-своему. Пусть отрежут
тебе хоть мизинец, сразу почувствуешь, что чего-то твоей руке
не хватает. Большие нужны точно так же, как малые. Племя
без старцев утратило бы и свою историю, и свою мудрость;
племя без молодых не имело бы будущего. Когда ты соста¬
ришься, кто поможет тебе? Твой ровесник? Именно в молодых
наше будущее.Так Мбадио уяснил, что молодые должны быть к старшим
почтительны, даже если они не очень умны.—	Не говорите о ндоки! —продолжал вождь.—Потому
что, случись старикам, которые знают историю, умерегь, их
дети сразу почувствуют на себе последствия этого. А другие
племена, которые сохранят своих стариков, овладеют нашими
землями. Наковальня без молота превращается в орудие для
лущения орехов!То был великий урок племенной солидарности, круговой
поруки между старыми и молодыми, сиротами и калеками.
Каждый ел досыта. Жизнь текла спокойно.Кто отправлялся рыбачить, кто — на охоту, кто убирал уро¬
жай, и плоды их труда шли в общий котел, а после распределя¬
лись по справедливости между всеми. Женщины стряпали и де¬
лили еду на две части: одну отдавали мужу и сыновьям, дру¬488
гую они оставляли для дочерей и себя. Таким образом, каждая
группа питалась там, где жила.По утрам, через два дня на третий, мальчики шли собирать
топливо для общинного очага; и к вечеру, еще до прихода
старших, разжигали огонь. До ночи мужчины рассказывали
обо всех событиях дня; молодежь внимательно слушала. Поль¬
зуясь случаем, взрослые делали замечания недотепам, подбад¬
ривали неудачников.Что за жизнь! Какая еда! Яства раскладывались на два или
три блюда: одно для вождя и старейшин, второе для взрослых
мужчин и третье — для мальчиков. Специальной процедуры за¬
ведено не было, детям только приказывали вести себя смирно
и не объедаться.Подливку накладывали деревянными ложками или при по¬
мощи листьев нсафу. Мясо ели разрезанным на одинаковые ку¬
сочки. Потом переходили к напиткам. Воду пили без осо¬
бенных церемоний; иное дело с пальмовым вином... С вином
было так: первый стакан выливали на землю. Все тот же вели¬
кий урок жизни и смерти в действии. Отделить себя от
мертвых означает положить конец своему собственному суще¬
ствованию. Того и гляди, навлечешь на себя несчастья или слу¬
чится с тобой что-нибудь необычайное. Вот почему полагается
разделить трапезу с предками. Где бы она ни происходила,
первый стакан предназначался пращурам, второй подавали
вождю, а затем уж поочередно обносили всех прочих, согласно
их общественному положению.В конце ужина раздавались громкие звуки отрыжки, что
считалось пристойным способом вознести благодарность
предкам и богу. И мудрецы восклицали: «Нтондель! Нтон-
дель!» (то есть спасибо), не забывая при этом шумно
рыгать...Не все, впрочем, ужинали в общинном доме. Для тех, кто
не был туда допущен, сохраняли их долю. Таким образом,
прокаженные, которые не могли там присутствовать и при¬
нимать участие в общем ужине, не были отвержены обще¬
ством.В те времена прокаженных селили вдали от деревни; дома
им строили у подножия горы, чтобы зараза не достигала се¬
ленья, а с каждым дождем ее, наоборот, сносило бы вниз во¬
дяными потоками. Тем не менее племя было обязано помогать
прокаженным. Им приносили воду, пищу, одежду, словом, все
необходимое.Кое-кого вождь племени иногда отлучал от себя и от обще¬
ства. Взрослые себялюбцы, молодые ослушники не допуска¬
лись к общинным трапезам.489
Вот, кстати, какую историю рассказал отец Мбадио в дока¬
зательство жизненной необходимости мбонги.Один человек из их племени постоянно жаловался, что его
жена слишком мало готовит еды как для них самих, так и для
общего ужина. В самом деле, когда бы к нему ни явились юно¬
ши за общинной долей, эта женщина заявляла со злобой, что
либо она еще ничего не сварила, либо что даже для их семьи
не хватило еды. Между тем она только слушалась мужа, ко¬
торый считал, что не наедается в мбонги, и требовал, чтобы
жена припрятывала ему на ночь добрый кусок, который он
и сжирал потихоньку от всех. Но бог карает за ложь.Однажды, вернувшись из Фаланзы, где он купил копченой
слонятины, он попросил жену приготовить кушанье, не отрезая
заранее от этого мяса общественной доли. Дескать, он сам по¬
том это сделает. А вождю нахально соврал:—	Я ходил на рынок в Муйонзи, Кингойи, Мадингу, одна¬
ко нигде ничего не нашел, ничего не купилВождь притворился, что удивлен. Опустилась ночь. Наш
чревоугодник вернулся домой и, довольный, что все спят, рас¬
пустил пояс и сел, поставив между коленями шиквангу и коте¬
лок с мясом. В один присест он у1мял еду, приготовленную для
целой семьи!Кому известно, что у слона мясо жесткое, жилистое и с тру¬
дом переваривается, особенно если глотать почти не разже¬
ванные куски, тот не удивится, что брюхо у нашего лакомки
вспучило так, будто он женщина, ожидающая прибавления се¬
мейства! Той ночью дом огласился смятенными воплями:
«А-а, мойо! А-а, мой живот!» Встревоженная жена привела
вождя. Вождь выразил крайнее изумление:—	Чем ты набил свое брюхо? Ведь только что ты был на
нашем ужине...—	Это, конечно, меня отравили на обратном пути; помнит¬
ся, я опрокинул несколько стопок вина в Килулу; думаю,
в этом все дело.—	Не может быть, — сказал вождь — Все знают, как добр
Йа Лубота. Не надо марать его имя; тут что-то другое.Ощупав твердый, как камень, живот больного, вождь обра¬
тился к своей невестке:—	Уж не ты ли его отравила?—	Ай, семеки (зятек), как ты можешь такое подозревать?
Чтоб я отравила собственного супруга!И, вся в слезах, она вышла за дверь .. а там увидала пустой
котелок, в котором должна была быть приготовленная еда. Ну
ясно же, почему он пустой: обжора все слопал один!Когда она показала вождю пустой горшок, все объясни¬490
лось. Лекарь Майунга сказал, что ее муж просто жертва соб¬
ственного чревоугодия. Но было тут нечто и более важное.Более важное заключалось в том, что эта семья сама себя
отгородила от племени своей ложью. Ведь община кормит си¬
рот. Многие жизнью обязаны этим общинным ужинам, само¬
му племенному духу взаимопомощи. Отказ внести свою лепту
в общий котел считается неприличным. Но правда всегда вы¬
ходит наружу. Так что даже зря ее и скрывать. Дурак, кто, бу¬
дучи голоден, что-нибудь стащит или соврет, как гласит
пословица.Так Мбадио узнал цену правды. Отношения между ложью
и истиной напоминают взаимодействие между водой и маслом
или водой и бензином: более легкое вещество, истина, всегда
всплывает наверх. Как ни прячется обезьяна, ее тотчас выдаст
длинный хвост.Разумеется, можно иной раз слегка прихвастнуть или выпу¬
таться из какого-нибудь неприятного дела честным способом.
Но ложь, особенно та, что наносит ущерб другому, должна
быть исключена. Непослушных и лживых детей лишают ужина.
А вождь при помощи разных песенок и прибауток одаривает
их поучениями. Среди прочих такими:Неслуху не дают подлизать блюда за старшими.Послушный ребенок забыт не бывает; о нем всегда помнят,
ему достаются самые лакомые куски.Внешняя красота человека зависит от его пищи, но его ра¬
зум, сама его жизнь зависят от умения слушать.Мир взрослых, однако, трудно постигнуть юным ушам.
И дети недолго сидят с мудрецами. У них есть собственный
мир, и вечером, после общинного ужина, они убегают играть.Большая часть игр приурочивалась к новолунию или заходу
луны. Любимейшая игра называлась нсунса. Она была одина¬
ково интересна как маленьким, так и большим. Две команды.
Равное число игроков в каждом лагере. Тянут жребий, чтобы
решить, какой рукой будет играть та и другая команда. Так
что, если случайно сыграешь не той рукой, тебя исключат из
игры. Победит та команда, которой удастся одного за другим
удалить всех соперников. Порой устраивают состязания между
поселками и деревнями.Игроки движутся, повинуясь ритму маленьких тамтамов,
сопровождаемых специально подобранным к случаю пением.
В этих песенках можно услышать то имя какого-нибудь вориш¬491
ки, то в чем-либо согрешившей девушки. Однажды, к примеру,
Нгабидиель и Зелемани украдкой отведали мясо шакала, тогда
как есть его возбраняется, поскольку шакала считают дикой
собакой. Об этом в деревне пошел шепоток, и имена нечестив¬
цев попали в песенку: «Нгабидиель и Зелемани ели мясо шака¬
ла; виданное ли дело, чтоб люди ели шакала, ведь он же не
что иное, как просто собака! Наши предки об этаком сраме не
слыхивали даже в дни голода. А Нгабидиель и Зелемани, по¬
жалуй, вскоре нажрутся жаб...»Когда такая или похожая песенка прозвучит во время игры
в нсунсу, это подобно удару грома. Пристыженные грешники
дальше играть не смеют и быстренько ретируются.Однажды двое мальчишек украли жирного петуха, но были
застигнуты в лесу как раз, когда его жарили. Они было начали
всех уверять, будто это пойманный ими орел. Но оперенье
и голова петуха ничуть на орлиные не похожи. И тут же сочи¬
нили песенку, которую молодые спели во время нсунсы:«Ноэль и Уанга воришки. Петух не орел. Но если бы то
был даже орел, его, как и петуха, не жарят в лесу. Кто пойдет
за вас замуж? Во всяком случае, не моя сестра».Но песни, связанные с дурным поведением девушек, подни¬
мали с постели даже мирно спящих стариков. Иногда имя де¬
вушки и ее родителей звучали при игре в нсунсу до третьего
часа утра. Нередко случалось, что потрясенная мать чуть не
сходила с ума, а девушка пыталась покончить с собой. Тогда
в дело вмешивался вождь, требуя не называть в песенках име¬
на старших.—	Довольно! То, что вы делаете, поможет исправиться не
только вашей подружке, но и тем среди вас, кто тоже дурно се¬
бя ведет. Однако не называйте имен родителей. Не всегда они
отвечают за поступки детей. Да, отцы породили их, но слиш¬
ком часто им не удается вложить в свои чада разум.Нсунса была не единственной любимой игрой молодежи.
Была еще, например, йа нгуади (йа — господин или госпожа,
и нгуади — куропатка). Эта самая йа нгуади — история одной
куропатки, которая, не сумев разгадать значения пословицы,
от этого и погибла. Потерпевшие поражение в игре боятся по¬
гибнуть, как та куропатка. Игра состоит в том, чтобы найти
пальмовый орех, незаметно передаваемый из ладони в ладонь,
в то время, как сидящие на земле игроки подсовывают его под
своими вытянутыми ногами.Сама луна тоже служила предметом развлечения. Всматри¬
ваясь в нее, замечаешь черное пятнышко, похожее на величе¬
ственно восседающую женщину. Рассказывают, что женщина
эта ослушалась бога, собирая дрова в воскресенье, день госпо-492
ден. В наказание бог отправил ее на луну и превратил в соля¬
ную статую.Исчезновение звезд также было окутано тайной: оно повер¬
гало деревню в ужас. Действительно, согласно поверью, у каж¬
дого человека есть собственная звезда. Исчезновение на небе
звезды означает чью-нибудь смерть. При виде падающей
звезды все бросаются по домам, чтобы прогнать смерть.
«Смерть, смерть убирайся! Ах, только бы это была не моя
звезда!»Когда луна шла на убыль, общее одушевление ослабевало.
Взрослые девушки покидали родительский кров. Наступала по¬
ра различных сказок, историй и поговорок, пора загадок, сме¬
нявшая пору игр, нсунсы.Вот когда обучались искусству беседы, традиционному
красноречию, будившему творческую фантазию молодежи.
Что осталось сегодня от этих сказок? Увы, радиоприемники
передают лишь афрокубинские ритмы да песни йейе, а сказки
и притчи, которые прежде всех завораживали в безлунные вече¬
ра, позабыты. Кто нынче помнит басню о слоне и корольке
Нтиенти, где хитрость берет верх над силой? Корольку удается
поднять на смех слона, наступившего на его выводок, и гиппо¬
потама, вызванного им на поединок.Не только сказки и притчи становились предметом бесед
в безлунные вечера. Были еще и загадки. Эти игры развивали
детское воображение. И навсегда западали в память, овладева¬
ли вниманием всех собравшихся на протяжении долгих часов.Вот некоторые из этих загадок:—	На пальме отца калебасы висят, да не по одному, а пуч¬
ками. Что это такое?Ответ: плоды дынного дерева растут гроздьями; калебасы
эти - папайи.—	За тридевять земель пало дерево, но ветви его дотяну¬
лись до самой нашей деревни. Что это?Ответ: занесенный издалека листок со сгоревшего во время
лесного пожара дерева,—	В племени моего отца остались одни лишь старики, и все
носят бороды. Кто эти старики?Ответ: султаны маиса.—	Два вождя вечно спорят из-за дороги. Кто они?Ответ: левая и правая нога.—	Черный уехал в Европу, выкупался в реке и стал белым.
Кто этот негр?493
Ответ: клубни маниока, опущенные вместе с кожицей в ре¬
ку, через несколько дней становятся белыми.—	Что за дом, вот так дом, он без двери и окон.Ответ: яйцо.—	Я пошел в лес, и мертвые приветствовали меня, а живые
не обращали внимания. Кто эти мертвые?Ответ: палые листья; они шуршат под ногами.—	Ну и домишко — столбик да крьш1ка. Что это?Ответ: гриб.—	Отец убил в лесу антилопу, мясо оставил, а шкуру при¬
нес. Что это?Ответ: луб.—	Побежали за вождем, да не успели — он пришел раньше,
чем вестник. Кто этот вождь?Ответ: гроздь орехов, упавшая с пальмы на землю прежде,
чем до нее добрались.Чаще всего по субботам загонщики ни свет ни заря уходят
из дома искать свежий след антилоп и буйволов. Обнаружив
его, они возвращаются с этой вестью в деревню и ударами ко¬
локола созывают охотников; все собираются и заряжают
ружья. В полной тишине, сообщаясь одними жестами, разде¬
ляются на три партии. После того как охотники завершают
окружение, так сказать, запирают все выходы из леса, загон¬
щики окончательно устанавливают тропу, по которой прошло
животное.Тем временем юноши, еще не набившие на охоте руку,
стоят в стороне, на высотках, с гонгом у пояса и держа нагото¬
ве собак, чтоб пустить их по первому же сигналу. Им даны
точные указания: ни в коем случае не спускать собак до сигна¬
ла, до той минуты, когда загонщики обнаружат животное;
если подстреленное животное рассвирепеет, надо принять
срочные меры — как можно быстрее и вьппе взобраться на де¬
рево: хотя леопарды тоже лазают на деревья, однако вскараб¬
каться на верхушку не могут.На охоте также дает себя знать солидарность племени. Ес¬
ли охота удачна, добрую весть сообщают деревне пронзи¬
тельными свистками; и все, кто остался дома, ликуя, кричат:
«Есть чем оросить шиквангу!» Что означает: полакомимся
шиквангой со смачной подливой.Первый дележ происходит прямо на месте. Голова и шея
предназначаются для загонщиков и собак. Сердце, печень494
и легкие получает тот, кто убил животное. Если стрелков было
несколько, всех поровну оделяют кусками того, другого
и третьего. Но это мясо каждый из них обязан преподнести
своему отцу или родоначальнику в знак сыновнего уважения.
Не сделавший этого навлечет на себя неминуемую беду. По¬
троха отдают детям. Всем взрослым охотникам, хотя бы раз
в жизни сразившим животное, достаются равные доли.Несовершеннолетний достигает полного равноправия, во-
первых, вступивши в брак, а во-вторых, став заправским охот¬
ником: даже женатый до тех пор считается несовершеннолет¬
ним, пока не подстрелит дичи. Все это время его всячески
распекают и осыпают насмешками. Положение незавид¬
ное! Поэтому молодые люди стремятся отличиться на охоте
еще до того, как войдут в совершеннолетие и сыграют
свадьбу.Однако все те, кто не может охотиться по серьезным при¬
чинам (больные, калеки и прочие), получают такую же долю,
как и участники. Из дележа исключаются только те, кто отсут¬
ствовал на охоте из-за своих коммерческих дел.По возвращении в деревню охотники предъявляют свою до¬
бычу, и тут происходит новый дележ между членами каждого
рода. По принятому обычаю охотники обязаны четвертину ту¬
ши слона или буйвола отдать вождю племени или всего рай¬
она. Женщины одного и того же рода получают равные части,
если какое-нибудь табу не запрещает им есть это мясо; так,
женщинам не разрешается есть антилопу.То, что досталось мужчинам, будет съедено сообща на ужи¬
не в доме старейшины; в пиршестве примут участие и старые
и молодые.Но не всегда охота бывает успешной. Если охотники воз¬
вращаются не солоно хлебавши три или четыре раза подряд,
значит, над деревней нависло проклятье. Возможно, что по ви¬
не какого-нибудь охотника, пренебрегшего своим долгом от¬
дать отцу полагающуюся ему долю; или из-за того, что были
забыты больные и калеки при дележе в какую-нибудь из
предыдущих удачных охот.Предаваться любовным утехам накануне охоты — непозво¬
лительно: это также может рассматриваться как источник не¬
счастья ; повстречать на своем пути мьшюнка нунзи — дурное
предзнаменование. Сын, осмелившийся хулить своего отца,
должен вымолить у него прощение, преподнеся ему «малафу»
и петуха. Тогда отец даст ему благословение, трижды просунув
между ногами ружье. И сын, в свою очередь, трижды пролезет
между ногами отца. Если случай касается общего дела, соби¬
рается вся деревня; ружья кладутся на землю, предполагаемый495
истец и деревенские старейшины благословляют ружья, про¬
совывая их между ногами.Вот какую охотничью байку слышал Мбадио от своего
отца.Шла охота на буйвола; подстреленное животное в ярости
набросилось на охотников. Неожиданно напав на Йа Сайа диа
Базолула де Кимбенги, буйвол сильно ударил его головой
и подкинул в воздух; а затем, приняв его на свои рога, пропо¬
рол ему горло. После чего он вновь поднял его в воздух, и че¬
ловек упал так, что поранил себе бок о рога животного. Под¬
брошенный в третий раз, он свалился на землю. Макима,
Мабуила и отец Мбадио поймали животное, но его несчастная
жертва плавала в крови. К счастью, прославленный шведский
врач спас этого человека, доставленного в гамаке в больницу
Кибунзи. Но шрамы остались.О,	тайны мира и жизни! Когда жена Йа Сайа родила сына,
на его теле были точно такие же шрамы, как у отца, и на тех
же самых местах.Подобные истории пугают людей, но жизнь полна диковин;
и надо быть к этому готовым. Откормленная до нужного веса
свинья не избежит ножа. Ей надо быть к этому готовой, так
как это неизбежно. И Мбадио понял, что опасности на охоте
велики и неизбежны. Следует лишь научиться искусно лазать;
и это всё.—	Папа, как люди находят себе жену? — спросил однажды
Мбадио у отца.—	Когда дядя видит, что его племянник достиг совершен¬
нолетия, он подыскивает ему девушку.—	Но почему выбирает дядя, а не будущие супруги?—	Послушай, сынок, историю, которая дошла к нам от на¬
ших пращуров.Один юноша пожелал жениться, даже не спросив совета
у племени. Придя на рьшок, он встретил там с десяток очаро¬
вательных девушек; прельстившись красивым личиком, он вы¬
брал самую прекрасную из девиц, не зная того, что на рьшок
заглядывают также и оборотни. В первую брачную ночь его
избранница начала превращаться то в одно, то в другое; ново¬
брачный, охваченный ужасом, собрался бежать из дома. А так
называемая супруга и говорит ему:—	Зачем ты женился на мне? Не догадался, что ли, что
я оборотень?Потребовалось провести церемонию богослужения, чтобы
великие жрецы изгнали ее из дохма.496
—	Представители рода, — продолжал отец, — подбирают бу¬
дущего супруга своей сестре и супругу для брата или хотя бы
высказывают о них свое мнение; и это вполне естественно.
Старшие по опыту знают, что в том или ином роду часто,
к примеру, встречаются люди нечистые на руку, или больные
наследственными болезнями, или бездельники, и что отважные,
честные люди там редки. Вот и приходится опасаться, что ре¬
бенок от брака с представителем этого рода, с огромной сте¬
пенью вероятности, унаследует основные его черты. Долг дядь¬
ев в подобных случаях позаботиться о своем племяннике или
племяннице, заранее зная, что такое супружество вряд ли будет
удачным. Если принять, что целью брака является также
и продолжение рода, то общество просто обязано обеспечить
выполнение этой священной миссии, от которой зависит само
его существование. И разве же не такова и воля господа?—	Мы, старшие, — заключил отец, — довольно печально гля¬
дим на будущее вашего общества, коль скоро сегодняшняя мо¬
лодежь желает жениться бог знает на ком и как. Последствия
этого, сын мой, вы увидите еще на своем веку...—	Папа, — сказал Мбадио, — я заметил, что в нашей дерев¬
не большая часть мужчин имеет по нескольку жен. А почему
у тебя только одна жена, наша мама?—	Во-первых, — ответил отец, — я сам так захотел, зачем
мне вторая жена? К тому же я христианин, и нам многожен¬
ство запрещено. Но мне известны примеры, когда обычай пря¬
мо-таки принуждает мужчину стать многоженцем. Принято,
например, когда умирает брат, чтобы его жена и дети не бед¬
ствовали, одному из родственников примерно того же возра¬
ста, что и умерший, в каком-то смысле унаследовать его
семью. Так, житель нашей деревни Мбута Макази, бывший
и без того уже многоженцем, получил в наследство еще двух
жен своих покойников братьев, и со своими стало их у него
целых шесть!Во время войны, хотя многоженство и запрещается цер¬
ковью, колониальные власти по разным экономическим и со¬
циальным соображениям смотрели на это дело сквозь пальцы.
То было время, которое мы называем «периодом двоежен¬
ства». В самом деле, столько здоровых мужчин пало на поле
боя, что оказалось множество вдов и сирот.—	Отец, — вновь спросил Мбадио, — а когда и на ком все же
можно или нельзя жениться?—	По нашим обычаям, — отвечал отец, — в жены тогда бе¬
рут девушку, когда она будет признана физически зрелой;
определенного возраста тут нет, ведь ни один человек не по¬
хож на другого. Иные выходят замуж в тринадцать, четырна¬497
дцать или пятнадцать лет, другие — позднее. Родственники же¬
ниха изъявляют согласие на его брак, если он сам себя
чувствует достаточно взрослым и если община даст свое согла¬
сие. Надо, чтобы тебя признали совершеннолетним, то есть го¬
товым к ответственности.Что же касается разных препон, то все зависит прежде всего
от воли всего рода. Общество строго-настрого запрещает бра¬
ки между людьми одной «диканды» (потомства); то были бы
брачные узы между сестрой и братом. Не разрешается также
супружество двух представителей одной и той же «лувилы»
(рода), даже если они проживали не вместе. Однако если
первый запрет (на брак между сестрой и братом) соблюдается
неукоснительно, то к нарушению второго запрета — на брак
среди одной лувилы, или иначе канды, — относятся снисходи¬
тельно; такому браку предшествует церемония уничтожения
родственной связи.Но слушай дальше, сынок, дело начнет осложняться.Сыновья, продолжающие мужскую линию рода или родив¬
шиеся от одного и того же потомства, могут жениться на де¬
вушках, происходящих от женской линии своего рода или того
же потомства; обратное же находится под строжайшим запре¬
том, поскольку отношения между этими молодыми людьми
рассматриваются обществом как отношения сестер и братьев.
Ты, например, имеешь право жениться на девушке из моего
рода, что даже желательно, так как ты в этом случае возвратил
бы в наш род мою кровь.Это тебя удивляет? Ну, слушай внимательно.Тебе известно, что ты мой сын, а значит, ты моя кровь, но
ты не принадлежишь моему роду. На это смотрят, как на от¬
ток нашей крови или, скорее, как на заем; твоя кровь стано¬
вится в некотором смысле нашей должницей. Для погашения
задолженности необходимо, чтобы один из моих сыновей же¬
нился на девушке нашего рода, так как дети от этого брака
войдут в наш род; вот почему это называют «возвратом
крови».Разводы у нас бывают, но редко. Основная причина — дли¬
тельное отсутствие детей или бесплодие. Беспутство жены или
плохое ее отношение к мужу также бывают поводом для раз¬
вода; добавим сюда состояние здоровья ее и детей. Супруже¬
ство сразу же ставится под сомнение, если дети начнут уми¬
рать один за другим.Когда развод оглашен, супружеские отношения прерывают¬
ся, и жена с детьми возвращаются к своим родственникам. Тем
не менее какие бы ни были причины развода, братство по бра¬
ку, связавшему оба рода, пусть даже супруги и развелись, про¬498
должается вечно, если имеются дети. Пословица говорит:
«Брак умирает, союз сохраняется»,—	А как люди женятся, папа? Сначала происходит сговор
между родами, а после берешь себе девушку в жены?—	Тут, сынок, церемонии следуют одна за другой и денег
тратится уйма. После устного сговора дядя жениха шлет пись¬
мо дяде невесты и уже официально просит ее руки для своего
племянника. Большей частью ответ бывает благоприятным.
И тут-то и начинаются официальные и публичные церемонии.—	А один миссионер из Европы рассказывал, будто у нас
браки не так заключаются, как у них; по его словам, афри¬
канцы покупают своих жен. А как бывает на самом-то деле?—	Да, европейцы, вероятно, так и считают, они думают,
что цель да и смысл выкупа состоит в покупной цене жен¬
щины. Согласен, что в наши дни слегка извратилось первона¬
чальное понятие о выкупе. Некоторые родители и впрямь го¬
товы рассматривать своих дочерей как товар, но это не что
иное, как извращение.Жизнь человека только тогда обретает смысл, когда лич¬
ность становится частью общины, а та, будучи введена в курс
дела, естественно, выражает свое мнение. Послушай меня, сы¬
нок, попытаюсь во всех подробностях описать тебе разные
фазы женитьбы и объяснить их значение.Я уже говорил тебе о первой из этих стадий — о сватовстве,
так что повторяться не буду. Вторую стадию можно назвать
запрещением прикасаться к девушке. Церемония заключается
в том, что жених преподносит невесте несколько горшков паль¬
мового вина — малафы и кольцо. Торжественный обряд озна¬
чает, что отныне девушка не свободна, обручена, кем-то вы¬
брана; поэтому на нее нельзя даже бросить и взгляд. Каждый,
кто пьет малафу, преподнесенную по этому случаю, признает,
что девушка, за которую он выпивает, кому-то принадлежит;
в некотором роде, она уже замужем. Этим церемониалом мо¬
лодой человек и его родня показывают всему честному народу,
что девушка просватана.Затем родичи жениха начинают готовиться к следующему
этапу, так называемому одеванию невесты. Как того требует
обычай, жених подарит ей:1.	Кольцо, различные бусы и серьги;2.	Большой кусок воска, головной платок и белье;3.	Одеколон, пудру и прочее;4.	Туалетное и стиральное мыло;5.	Напитки.Оба рода выбирают себе глашатаев — нзонзи, как правило,
не из числа родственников. Те всенародно провозглашают со¬499
гласие обоих родов на брак племянника или племянницы. Тог¬
да присутствующие подвергают помолвленных испытанию. Де-
влтпка наливает в бокал малафу, на коленях ползет к своему
нареченному, и они вместе осушают бокал. Сделав глоток, она
передаст бокал жениху со словами: «Клянусь перед своими ро¬
дителями и всеми присутствующими, что люблю тебя и со¬
гласна считать тебя своим единственным мужем».Жених, в свою очередь, выпивает глоток и возвращает
бокал невесте с такими словами: «Клянусь перед своими ро¬
дителями, что люблю тебя и согласен взять тебя в
жены».Девушка, вернувшись на место, наполняет новый бокал и,
опять на коленях, ползет к отцу и говорит, поднося ему бокал:
«Отец, я люблю такого-то и согласна выйти за него замуж.
Мы вместе создадим крепкий очаг; клянусь, папа, не доста¬
влять тебе горя дурным поведением в семье. Раздели со мной
этот бокал в залог моего обещания».Отец первым выпивает свою половину бокала и говорит:
«Дочь моя, я дал тебе жизнь; мое единственное желание — уви¬
деть тебя матерью, достойной этого высокого звания. Ты ска¬
зала при всех, что не доставишь мне горя плохим поведением.
Что ж, очень рад. Мне бы и впрямь хотелось слышать только
одно хорошее про твою семью. Тяжко будет мне узнать, что
ты совершила дурной поступок, украла что-нибудь, оскорбила
мужа, с кем-нибудь подралась; следуй примеру своей матери.
Мы ждем от вашего брака много внуков и внучек. Большое
спасибо».Родители и родня невесты, пользуясь случаем, сообщают
дяде будущего супруга, что им хотелось бы получить сверх вы¬
купа. Просят обычно следующее:Для отца:1.	Деньги (как правило, сумма вполне умеренная);2.	Накидка, шапка;3.	Меч;4.	Лампа;5.	Посуда — таз, стопки и прочее.Для матери:1.	Кусок воска и головной платок;2.	(То же и для родных теток);3.	Соль, напитки и т, п.Для общины:Много разных напитков.Каждый из вьппеперечисленных предметов имеет свое на¬
значение. Все они вместе взятые помогали вырастить девушку.
Община не тем, так иным образом тоже участвовала в ее во¬500
спитании; напитки преподносят в знак благодарности и воздая¬
ния за сделанное добро.Все эти церемонии — огромная радость для деревенского
люда. Замечу, что все они происходят в деревне невесты.Уже с трех часов деревня полна веселого ожидания, каждый
готовится к приему гостей. В назначенный день и час юноши
и девушки отправляются целой гурьбой далеко за околицу
встречать жениха, его дядю и всю делегацию; жениха уклады¬
вают в гамак или сажают себе на плечи и так несут к месту,
где совершится торжество...Тут Мбадио перебивает отца и задает ему вопрос:—	Папа, мне нужно спросить одну важную вещь. Я отро¬
дясь не видел, чтобы какая-нибудь церемония совершалась
в точно назначенный час. Объявят, что в два, а на деле начнут
не раньше восьми. Почему?—	А что, разве тебя это огорчает?—	Ну да! В школе нас учат быть точными: явишься рань¬
ше — еще не время, придешь позже — уже не время, говорят
нам.—	Сын мой, мы, старики, чуть обеспокоены будущим этого
мира, где люди всегда недовольны и вечно куда-то торопятся,
словно вот-вот наступит конец света. Нет, сынок, по нашему
мнению, не человек подчиняется времени, а само время подчи¬
нено человеку; вот и пускай оно будет ему покорно. Нам
страшно, когда мы видим, как на наших глазах современные
люди превращаются прямо-таки в рабов времени. Уж слишком
все они материалисты, это ваше новое человечество! Но я всег¬
да говорил, что ни в чем нельзя перебарщивать. Когда опозда¬
ние необоснованно велико, деревня невесты имеет полное
право потребовать возмещения убытков, если, конечно,
родичи жениха не представят серьезной причины своей
задержки.Ответив на все вопросы Мбадио, отец продолжал свой
рассказ.—	Жениха часто сопровождает чуть ли не вся его деревня;
и деревня невесты должна всю эту компанию накормить. Обго¬
варивать приданое начинают только тогда, когда все гости на¬
кормлены. Обсуждение бывает порой весьма жарким; споры
вертятся вокруг списка вещей, входящих в приданое. Но как
только придут к соглашению, сразу же начинается праздне¬
ство.Обычно молодая жена не следует за своим мужем в день
обговаривания приданого.Последняя церемония — проводы новобрачной в дом мужа.Родители загодя припасают продукты питания, необходи¬501
мые дочери, пока она не освоится в семье мужа. Дело муж¬
чин — рыбалка, охота и копчение постепенно накапливаемого
мяса и рыбы; тогда как на совести теток и матери — сделать
запасы арахиса, продуктов, а также приготовить кувшины
и глиняные горшки для варки пищи.В это же время мать, тетки и деревенские повивальные баб¬
ки посвящают девушку в тайны брака, объясняют ее обязанно¬
сти по отношению к мужу и всем его родственникам и дают ей
понять, что главной ее целью должно теперь стать продолже¬
ние рода, его бессмертие. «Ты уходишь одна, но мы хотим,
чтоб ты вернулась с целой кучей детишек».Закончив приготовления, родители назначают день и сооб¬
щают родичам мужа, когда им следует ожидать прихода
невесты.В отличие от других церемоний, проводы новобрачной —
сугубо женское дело, мужчины в нем почти не участвуют. Ра¬
ненько утром женщины этой деревни, а также соседних селе¬
ний, по большей части друзья родителей, пускаются в путь
длинной вереницей; одни несут корзины с продуктами, у дру¬
гих за плечами вязанки хвороста. Все бодро шагают к деревне
мужа. Там они исполняют ритуальные танцы и складывают
свои подношения в доме молодоженов. Новобрачный подносит
женщинам прохладительное питье и кое-какие подарки в знак
благодарности, после чего вся процессия расходится по домам;
однако же мать новобрачной будет ее навещать едва ли не
ежедневно, чтобы помочь дочке на практике применить все то,
что раньше ей было говорено на словах, и поскорее сжиться
и с новым домом и с новыми родичами.С самого детства Мбадио слышал вокруг себя разговоры
о рынке и замечал, что еще в канун базарного дня вся деревня
и каждый ее обитатель радовался и веселился. На следующий
день дети с нетерпением ждали возвращения родителей, осо¬
бенно своих мам, потому что мамы приносили им по этому
случаю разные маленькие подарки. Молодые люди и девушки,
да и взрослые тоже, возвращались с рынка чуть что не
хмельными от радости.Однажды Мбадио даже заплакал от счастья, отец объявил,
что считает сына достаточно взрослым для посвящения
в тайны жизни и что скоро они отправятся вместе в долгое пу¬
тешествие далеко от деревни; им предстоит пересечь границы
страны и купить коз, а потом перепродать их на рынке. Мать502
приготовила им на дорогу еду: шиквангу, арахис, копченое мя¬
со и прочее.—	Смотри, никому не проговорись, что мы отправляемся
по делам, — предупредил отец сына. — Не то злые духи отпра¬
вятся вслед за нами и как-нибудь да напакостят. Многие кол¬
дуны косо смотрят на тех, кто занимается торговлей.За день до отбытия отец сказал жене:—	Все должно быть готово к вечеру; разбуди нас с первы¬
ми петухами, мы выйдем из дома, когда они прокричат
вторично.В два часа пополуночи, едва лишь запел петух, мать разбу¬
дила своего мужа:—	Тата на бана, тата на бана! Вставай, петушок пропел!Она разожгла огонь, отец увязал одеяла, запасся в путь та¬
баком, сделал два тюка: один с вещами полегче, для сына,
другой потяжелее — для себя.—	Береги дом и детей, — наказал он жене. — Не хотелось бы
мне услышать по возвращении, что у тебя тут что-то произо¬
шло; если кто-нибудь из моей родни спросит, куда я пошел,
скажешь, что решил посетить миссии. Вернусь через три
недели.—	Через три? — вскричала жена.—Да это слишком долго,
не для тебя, конечно, а для Мбадио, он еще у нас малыш и пу¬
скается в такое путешествие впервые в жизни; я буду очень
тревожиться! Ты забыл, что здоровье у меня никудышное
и что ты моя единственная опора? Ты же мне вместе и брат
и муж...Отец был очень растроган и тут же решил сократить их пу¬
тешествие с трех недель до всего лишь двух. И вот мы вьппли
в темень. Но кто пойдет впереди и кто сзади? «Если пустить
сына сзади, — подумал отец, — я не смогу за ним уследить,
и напади на нас сзади какой-нибудь хищник, сьш первым ста¬
нет его жертвой; если он будет идти впереди, опасность грозит
не меньшая, но я хотя бы сразу ее замечу».Что касается Мбадио, то он, наслушавшись россказней про
злых духов, оборотней, нечистую силу и особенно про ндоки,
боялся идти как спереди, так и сзади; однако же на вопрос от¬
ца он ответил, что предпочитает идти за ним следом. Они дви¬
гались по тропе в густой чаще; потревоженные ими высокие
травы сухо постукивали стеблями справа и слева дороги. Ребе¬
нок воскликнул:—	Папа, папа, ведь нас только двое, откуда же взялся
третий?—	Третий? — переспросил отец.—	Да, папа. Я слышу, что кто-то крадется за нами и что-то503
шепчет; он даже несколько раз дотронулся до моей шеи, касал¬
ся то рук, то ног.—	Ну что ты, сынок, не думаю, чтобы это был человек; это
просто трава шелестит, путаясь у нас под ногами.—	Да нет же, папа. Я слышал, как он сказал: «Эй, прохо¬
жий! Я дьявол! Зачем ты бродишь тут ночью, ведь это
время отведено нечистой силе! Живые должны разгуливать
днем!»Отец улыбнулся; хоть он не поверил сыну, сомнения все же
одолевали его. Мбадио шел теперь впереди. Прошагав киломе¬
тра три, он вскрикнул:—	Папа, папа, взгляни на того господина, который стоит
перед нами, кто он?—	Где?—	Да вот же, стоит недвижимо; давай подождем. Ну
и громадина!—	Пожалуй, что и впрямь человек, - согласился отец, тоже
охваченный страхом.Но, поглядев на сына, он снова воспрянул духом и дерзко
окликнул «чудовище»:—	Эй, кто ты?Ничто и не дрогнуло. Тишина.—	Господин, — опять начал отец, — дай нам пройти; мы чу¬
жестранцы на этой земле. Если ты нас не пропустишь, я всту¬
плю с тобой в бой не на жизнь, а на смерть. Посмотрим тогда,
кто кого... Я никому ничем не обязан, так почему же ты тут
торчишь у меня на пути?Ни признака жизни.Поколебавшись, отец сделал два-три шага. В пяти метрах
от чудища он приготовился к бою: одернул набедренную по¬
вязку и, держа нож в правой руке, потряс левой, зажатой в ку¬
лак. Он медленно, но уверенно подвигался вперед и только на
расстоянии метра вдруг понял, что это не человек, а всего
лишь ствол мертвого дерева, которое издалека и в самом деле
походило на человеческую фигуру.Отец засмеялся. Он и сам удивлялся тому, как это на него
нашел такой страх.—	Нет, сынок, это же не человек. Мы оба стали жертвой
самообмана.—	Я не понял, папа, что ты сказал?—	Ах, дитя мое! Мир полон тайн. И все же не так он таин¬
ствен, как думают люди. Например, нам часто представляются
разные демоны, чудища... но это всего лишь образы, поро¬
жденные нашим страхом. На самом деле их нет, это только на¬
ша фантазия.504
—	Да, папа, — ответил Мбадио, не совсем убежденный до¬
водами отца.—	Ну ладно, вперед!Сын все еще был в нерешительности. Он не желал быть ни
сзади, ни спереди. И попросил отца идти с ним рядом.—	Не выйдет, — ответил отец. — Тропа слишком узкая. Не¬
ужели тебе еще страшно, сынок? Ай-ай! Иди первым, не то
я отправлю тебя обратно в деревню. Не будем зря тратить
время. Ты что, не веришь тому, что я говорил?—	Верю, папа.—	Тогда в чем же дело?И они вновь пускаются в путь. Впрочем, уже рас¬
свело. В первый день они покроют длинное расстояние; отец
определит его по числу оставленных позади деревень; с на¬
ступлением темноты отец решает заночевать в ближайшем
селении.—	А где оно? — спросил мальчик.—	Не беспокойся, сынок, уже близко; вот только этот хол¬
мик минуем — видишь его ? — потом через несколько шагов бу¬
дет речка, перейдем ее, взберемся на пригорок, обогнем поле,
тут как раз и будет селение.Они идут уже целый час, а селенья все не видать. Мбадио
начинает тревожиться.—	Что же это такое, папа? Ты говорил, что близко: мино¬
вать только холм и речку. А мы все идем да идем. И никакой
деревни не видно!—	Да вон она, сын мой. Мы уже рядом.—	Какая деревня, папа? Неужели та, где зажглись огоньки?—	Ну да, сынок.—	Да ведь она еще так далеко!—	Не падай духом, сынок, скоро мы доберемся до места.—	Но, папа, кого мы там знаем, в этой деревне? Где зано¬
чуем, особенно, если придем туда так поздно?—	Не волнуйся, сьшок; у нас есть братья и сестры в любой
африканской деревне; стоит только сказать, что мы потомки
такого-то рода.Добравшись наконец до деревни, они увидали людей, сидя¬
щих вокруг костра. Отец подошел и представился им:—	Я — Базиди, сын Бачата, потомок рода Киндамба, из де¬
ревни Нкобо.—	Вон там живут люди из вашего рода, — и ему указали ку¬
да идти.Какому-то мальчику поручили их проводить, и отец вновь
представился тем же манером. Вождь ответил:—	Ты здесь у себя.505
Им отвели дом для ночлега. И принесли поесть. Тут отец
не преминул спросить, все ли здоровы у них в роду.—	Да, более или менее; вот только сейчас, к несчастию,
весь род пребывает в великой тревоге: погибает ребенок одной
из наших сестер.Отец пошел взглянуть на ребенка. Случай был очень
серьезный.Ночью Мбадио спросил у отца, был ли он раньше знаком
хотя бы с одним человеком из этого рода.—	Нет, дитя мое, ни с одним.Мбадио изумился.—	Вот так-то, сынок. Это и есть настоящая африканская со¬
лидарность, о которой вам часто говорит пастор и которую
так называемые цивилизованные поносят, ставя нам в пример
цивилизацию белых.Примерно около часа дня раздались пронзительные крики
и рьщания.—	По-моему, — сказал отец, — это умер ребенок нашей
сестры.Через несколько минут постучали в дверь. Явился гонец,
которому поручили сообщить о смерти младенца.—	Все это очень печально, — сказал отец сыну. — Да и наше
с тобой путешествие затянется дольше, чем мы рассчитывали,
потому что нас не вьшустят из деревни прежде, чем похоронят
ребенка. И я тоже приму участие во всех церемониях этих
похорон.Отец был так тесно спаян со своим кланОхМ, что разделял об¬
щее горе и явно переживал его вместе со всеми. Ребенка похо¬
ронили, и члены клана отпустили их из деревни.После долгого хождения по множеству деревень им удалось
купить десяток крупных коз. Отец сообщил сыну, что он
впервые решил заняться торговлей и очень этому рад.После двух дней ходьбы козы явно приустали, некоторые
с трудом волочили ноги; таким образом при наступлении тем¬
ноты в глухом лесу им было просто не по силам гнать такое
стадо. Отец был очень взволнован.—	Знаешь, сынок, для нас сейчас наступает плохая минута;
придется нам заночевать в лесу. Но что-то нас здесь ждет?—	Как, папа! Теперь и ты опасаешься оборотней, злых ду¬
хов и уж не знаю, чего там еще?—	Нет, сын мой. Нас ожидает другое.—	Что?—	Спи, сынок, спи.—	Как я могу спать, если ты, отец, волнуешься, а я не знаю
почему.506
—	Ну что ж, сынок, я тебе скажу почему. Нам придется но¬
чевать в этом огромном девственном лесу. А ведь тут, навер¬
но, полно всяких хищных зверей — скажем, леопардов, львов.
Если они нас учуют, не миновать нам схватиться с ними, тут
и кровь прольется. Может случиться, что эти звери сумеют от¬
бить у нас несколько коз, не исключаю даже, что всех.-■ А вдруг они нападут и на нас и тоже съедят, ты так не
думаешь, папа?—	Не смеши меня, мальчик. Звери боятся людей; они
опасны только тогда, когда на них нападают. Самое главное,
это не дать козам блеять.Собрав хворост, они разожгли костер. Но незадолго до по¬
луночи послышался вдалеке львиный рык. Несколько коз от
страха заблеяли.Отец велел сыну заткнуть этим козам глотки. О, то оказа¬
лась трудная и забавная операция!Пока они оба пытались хоть как-нибудь приглушить их
блеяние, лев продолжал к ним подкрадываться. Несмотря на
свою массивность, он, точно кошка, двигался без малейшего
шума и остановился всего в десятке метров от них. Люди ни
по каким признакам не замечали присутствия этого грозного
зверя, и только козы нюхом учуяли близость хищника. Одним
махом накинулся лев на самую крупную козу и вмиг разодрал
ей горло когтями.При виде этого отец с сыном бросились наутек и умчались
куда глаза глядят, оставив на произвол судьбы все свое стадо.
Вернувшись на следующее утро, они убедились, что, к велико¬
му их счастью, лев уволок лишь одну козу, прочие же остались
невредимы. Собрав своих коз, они продолжали путь; и в этот
раз и в дальнейшем они уже будут более осмотрительны и не
покинут очередной деревни с наступлением темноты.Наконец отец с сыном добрались до дома.—	Мы не отправимся прямиком на рынок продавать этих
коз,—заявил отец. — Смотри, как они отощали! Придется от¬
кармливать их не меньше, как две недели; это уж твоя работа,
сынок.И верно, спустя две недели все девять коз опять раздобре¬
ли. А тут как раз и настал базарный день. Обычный разного¬
лосый гомон сотен сошедшихся здесь людей напугал Мбадио,
и ему показалось, будто это бушует гроза. Покупатели, обра¬
зовав большой круг, встали в специально для них отведенном
месте; здесь собрались ткачи, ювелиры, там — земледельцы
и рыбаки. Немного в сторонке, в кустарнике, скотоводы и про¬
давцы овец суетились вокруг своих беспокойно мечущихся жи¬
вотных. К ним-то и подошли отец с Мбадио.507
—	Почему мы должны стоять тут, в траве? — спросил он
у отца.-- Нехорошо загаживать рьшок, и было бы неудобно,
если бы наша коза кого-нибудь затоптала, боднула или про¬
шлась по чьим-либо товарам; это могло бы нам дорого
обойтись!—	Папа, я голоден, можно купить арахис и бананы?—	Осторожно, сынок! Не говори так больше, а то я могу
уплатить крупный штраф. Час открытия рынка еще не пробил.
Вождя еще и на месте-то нет. По правилам рынка никто не
имеет права ни продать, ни купить что-либо, пока солнце не
будет в зените и вождь не подаст сигнала.—	А почему так, папа?—	Чтобы все получили возможность приобрести себе то,
что необходимо, а главное — не поставить в невыгодные усло¬
вия тех, кто приходит издалека. Эту меру приняли из-за того,
что многие покупатели отправляются навстречу торговцам, ме¬
шая тем самым купле-продаже других. Видишь, какой тут по¬
рядок? Разве ты не находишь, что это прекрасно? Вождь здесь
использует весь свой авторитет. Я же тебе рассказывал: нема¬
ло бандитов было тут в прошлом заживо похоронено. Я потом
тебе покажу железные прутья, которыми им дырявили головы.
До прихода белых на рынках царил порядок; авторитет еще
что-то значил в те времена, а теперь слишком много у нас раз¬
велось хулиганов, безобразников...Внезапно рьшок заметно оживился. Прибыл вождь. Вот он
там, в самом центре, окруженный телохранителями. На нем
роскошное тканое одеяние из рафии, на голове красуется шля¬
па с перьями, в руке — длинный посох. Ему подносят самое
лучшее вино. Поглядев на свою тень, он устанавливает, что на¬
ступил полдень. Вождь с улыбкой обходит базар и, приказав
сыграть на рожке, объявляет рьшок открытым. Отец шепотом
сообщает сыну, что вождь, по-видимому, доволен, так как ры¬
нок ломится от товаров, а это значит, что его подданные хоро¬
шо поработали и много произвели. Если же он убеждается, что
товаров не густо, то сильно досадует и призывает народ тру¬
диться старательней.—	Не торопитесь, — обращается вождь к присутствую¬
щим. — Товаров — хоть отбавляй. Всем всего хватит.И начинаются сделки. Мбадио теряет терпение, видя, как
более получаса торгуется из-за каждой козы отец, ведь их же
почти десяток! Но вот наконец все козы проданы. Тогда они
покупают разные товары, не забывая и про гостинцы для всей
семьи. На рынке оживление, торговля будет идти допоздна.
А в кустах уже собрались компании и сльппатся песни.508
По дороге Мбадио спросил у отца:—	Папа, зачем надо торговаться? Почему не навесить на
каждый товар этикетку с ценой, как у белых в торговом
центре?—	Невозможно, сынок, назначить заранее цены на все то¬
вары: не выйдет! Белые исчисляют стоимость вещи, исходя из
стоимостей труда и сырья, отчасти учитывая, конечно, и коле¬
бания рынка. Мы, африканцы, так же, как белые, принимаем
в расчет сырье и усилия, необходимые для его обра¬
ботки, но обращаем больше внимания на колебания цен,
на спрос.~ Я не понял, папа, что такое — спрос?—	Чем меньше на рынке какого-нибудь товара, тем он до¬
роже ценится; а чем его больше, тем он делается дешевле. Ес¬
ли бы на базар пригнали сотни и сотни коз, мы, понятно, не
продали бы своих за такую цену; нам было бы трудно от них
избавиться, разве что мы спустили бы их по дешевке. Цена за¬
висит от потребностей покупателя. Ну, например, ты помнишь,
конечно, тот день, когда мы проделали длинный путь, нигде не
встретив ручья; нам страшно хотелось пить, верно ведь?—	Да.—	Предположим, что ты умираешь от жажды, и некто го¬
тов продать тебе воду; что для тебя представляет первый ста¬
кан? Если тебе назначат даже огромную цену, ведь ты все рав¬
но его купишь; и если ты этим стаканом все равно не утолишь
свою жажду, то безусловно купишь второй, но разве он будет
иметь для тебя такую же ценность, как первый. А третий, чет¬
вертый, пятый? Последний ты просто выплеснешь.До сей поры ничто нас не отличает от белых в оценке вещи.
Хорошенько вдолби себе это в голову, сын мой. Наш способ
торговли вполне человечен, так как он справедлив в общем
распределении ценностей. Мы назначаем цену по виду покупа¬
теля. Ты, вероятно, заметил недавно, как я ее изменил, внима¬
тельно рассмотрев покупателя. Я повьппаю цену, когда убе¬
ждаюсь, что покупатель явно с деньгами, живет богаче меня.
Если он хорошо одет, я немного накидываю. А если он белый,
то я даже вдвое и втрое вздуваю цену, поскольку обычно у бе¬
лого куда больше деньжат, чем у африканца. Ну, видишь те¬
перь, что это вопрос справедливости? Что тот, кто больше
имеет, платит дороже? Они нас сами этому научили.—	Но, папа, я же могу тебя обмануть, как и любого друго¬
го, прикинувшись человеком, еле сводящим концы с концами,
напялю грязное, рваное платье и заставлю тебя продать мне
что-нибудь за бесценок, в то время, как у меня карманы на¬
биты деньгами!509
—	Хорошо уже, что ты называешь это обманом. Ты обла¬
пошишь продавца, а это значит, что ты нечестен, тогда как он
лишь хотел справедливого распределения и вовсе не собирался
мошенничать. Что ж, сынок, я тебя понимаю; то, о чем я гово¬
рю, возможно лишь в обществе честных, благородных людей.
Сомневаюсь, что так оно будет и впредь, когда ты станешь
уже взрослым: я все печальней смотрю на будущее нашего
общества.—	А что я заметил, папа: торговля, по сути, кончается, ког¬
да солнце идет на закат, но какие-то группы людей еще пря¬
чутся в кустарниках. Что они делают там?—	Базар, сынок, это место, где происходит торговый об¬
мен; но там совершаются также и разные сделки. Будь у меня-
время, ты побывал бы на церемонии платежа за ссуду, пре¬
доставленную одним братом.—	А как это делается, папа?—	Если у меня плохо с деньгами, я могу попросить взаймы
у какого-нибудь имущего человека; но потом я обязан вернуть
этот долг в условленный срок; никакой расписки при этом нет,
все основано на полнейшем доверии друг к другу; но, к сожа¬
лению, находятся личности, не выполняющие своих обяза¬
тельств; такое бывает редко, и все же я знал людей, которые,
будучи по уши в долгах, были не в состоянии их оплатить.
В прежние времена в таких случаях можно было ожидать весь¬
ма неприятных последствий: возникали серьезные распри ме¬
жду родами заимодавца и должника, а порой и между их де¬
ревнями. Заимодавец мог захватить заложника из рода своего
должника и держать его вплоть до уплаты долга: немало было
таких рабов. Вождь рода, к которому принадлежал должник,
выйдя в конце концов из терпения, мог его наказать; самым
суровым наказанием было обращение в рабство. Должника
продавали на рынке, вот как мы сегодня продали наших коз.—	О, боже! - воскликнул мальчик.—	Да, тут не шутили, — сказал отец. — Надо выполнять
добровольно взятые на себя обязательства. В нашем обществе
не было места нечестному человеку.Тот, кто ссужает деньги, сынок, оказывает другому услугу;
его положено за это благодарить; потому-то, по принятому
обычаю, и приносят ему, заодно с деньгами, еще петуха и ви¬
но; подношение это нельзя, однако же, путать с процентами,
которые требуют белые; это, скорее, символ доверия, дружбы,
взаимопомощи: ведь на этой земле никто не бывает самодо¬
статочным; все знают, что тот, кому ты пришел на помощь,
тоже поможет тебе — не сегодня, так завтра, и если не тебе
лично, так, может быть, детям твоим или братьям. Вот что510
должно бы являться основой подлинного сотрудничества ме¬
жду людьми и народами.Те люди, которых ты видел, заключали между собой раз¬
личные соглашения — на испольщину, на отдачу в наем скота,
да мало ли что еще.Вот послушай, сьшок. Когда кто-нибудь отдает тебе на раз¬
вод животное, например, козу, ты становишься по обычаю ее
совладельцем. Как именно? А возьмем все ту же козу; если
она принесет тебе двух или больше козлят, ты, как издольщик,
имеешь право на одного; но если за время издольщины дадут
приплод и эти козлята, ты имеешь право на столько коз,
сколько их у тебя народилось...—	Ну а предположим, папа, — сказал Мбадио, — что у козы
родится всего один маленький. Как поступают тогда?—	Уместный вопрос, сьшок. В этом случае скотоводу поло¬
жена четвертина.—	Как так?—	То есть, если козу прирежут, он получит четвертую часть
мяса, а если ее продадут, то четвертую часть ее стоимости.
Словом, вот основной закон: издольщик имеет право на одно¬
го детеныша всякий раз, как порученное животное даст в при¬
плоде более одного. И он имеет право на четвертину, если
животное воспроизводит лишь одного. Понятно, сьшок?—	Да, папа. Скажи, а откуда взялись деньги?—	Деньги пришли от белых, сьшок, но еще до них были
у африканцев в каждой стране свои единицы обмена. Мой де¬
душка, он был торговцем, рассказывал нам, что ездил повсю¬
ду,— и в Южную Африку, и в Габон, далеко-далеко от Заира.
И между странами производился обмен, иногда натуральный,
а иногда за различные драгоценные камни, за слоновую кость
и другие предметы. У нас единицей обмена считались нзимбу,
ракушки, которые собирали на побережье; они-то и были на¬
шей валютой. Нзимбу попадаются редко; надо было хорошо
потрудиться, чтобы добыть их.—	Как это - редко? Нзимбу у моря такая прорва, что мож¬
но набить ими полный мешок!Отец улыбнулся и воскликнул, хлопнув в ладоши:—	Перед приходом белых в Африке были сильные и бо¬
гатые государства, с более человечным социальным устрой¬
ством, нежели нынешние.Место, где собирали ракушки, день и ночь охранялось во¬
оруженными стражниками, так что приморские жители находи¬
ли нзимбу не чаще, чем те, кто жил в отдалении; да, впрочем,
все побережье с ракушками было запретной зоной. Обращение
нзимбу в стране находилось под строгим контролем, их не511
должно было быть слишком много. Как только старейшинам
делалось ясно, что нзимбу накопилось больше, чем нужно, об
этом докладывали великому вождю, который приказывал вы¬
нуть из обращения какую-то часть ракушек.И вот еш;е что, сынок: рынок — не только место купли-про¬
дажи и разных сделок; это также и место, где люди открыто
проявляют друг к другу свою приязнь. Больше того, он часто
бывает тем местом, где разрешаются споры... Прислушайся!
Ты, конечно, слышишь стройное пение — это приветствуют зя¬
тя, приехавшего из Киншасы на отдых; а чуть-чуть подальше
мирят поссорившихся супругов...—	Папа, — сказал Мбадио, — что-то у нас так тихо сейчас
в деревне!.. А между тем наступает сухой сезон, тогда больше
всего бывает повсюду сходок и разговоров; люди ссорятся, да¬
же дерутся, а случается, и убивают друг друга из-за земли, хо¬
тя вон его сколько вокруг, свободного пространства... Почему
возникают драки?—	Не бывает свободных, никем не занятых пространств, все
поделено между родами; пускай у нас нет межевых столбов, но
и без них каждый знает, какому роду принадлежит то или иное
угодье. Природа (реки, равнины, холмы, леса, термитники и
т. п.) сама без промаха определяет границы.Распря чаще всего возникает отнюдь не из-за нарушения
границ, причиной служит сама история землевладения, исто¬
рия, полная потрясений. Порой либо смерть, либо длительное
отсутствие влиятельных представителей рода ставит под со¬
мнение всю историю родовой преемственности во владении
данным угодьем; а бывает — расколется род, и раздел его соб¬
ственности создает совершенно безвыходное положение.—	По-моему, — настаивал Мбадио, — если бы каждый ого¬
родил свой участок, то многое бы разрешилось само собой.—	Ничуть не бывало, — ответил отец. — Это лишь породило
бы обособленность; земля ведь на деревенском уровне — кол¬
лективная собственность, а на уровне рода — единоличная. Это
значит, что каждый житель деревни может обзавестись строи¬
тельным материалом для своей хижины в любом из принадле¬
жащих деревне лесов; то же самое в отношении охоты и рыб¬
ной ловли. Однако он не имеет права возделать какой попало
участок, а только тот, что является частью земельной соб¬
ственности его рода. Ты прав, сынок, мы неминусхмо придем
к этому. Мир меняется, община уже не имеет того значения,512
что несколько лет назад. Иные хозяева не разрешают людям,
принадлежащим к другому роду, даже ногой ступить в их леса.—	А какое значение придают земле, папа?—	Да, сынок, ты коснулся сложной проблемы, а именно —
происхождения человека в частности и самого вещества вооб¬
ще. А ну, поскреби-ка себя, что ты видишь?—	Пыль, папа.—	И на что же она похожа?—	На землю.—	Отлично, сынок! Тело твое не похоже на землю, но это
земля. Ты из земли слеплен - вот что это значит. Человек из
земли вышел, в нее и сойдет.Ты здесь родился и в известном смысле сделан из этой де¬
ревенской земли. Потому-то я и настаиваю, что, где бы ни
опочил человек, его тело следует привезти в родную деревню
и там и предать земле. Умоляю не хоронить меня на чужбине.—	Так вот почему привозят в деревню тела наших земля¬
ков, умерших в других местах?—	Ну конечно, сынок! Так что продать свой участок или
позволить, чтобы тебя лишили его, это в каком-то смысле себя
потерять.Мбадио задумался обо всем, что сказал отец, помолчал
с минутку и вновь завел разговор:—	Папа, а как достигают власти?—	Власть - опасное слово, сынок. Означает ли это господ¬
ство, глумление над своим ближним? Или всесильность в стя¬
жании богатых земельных наделов? Или способность, возмож¬
ность лучше служить другим?Что пользы думать о том, зачем кто-то хочет добиться вла¬
сти? Что до меня, твоего отца, на коем лежит обязанность вы¬
растить и воспитать тебя в полном согласии с волей предков
и бога, то я полагаю, что ты, задавая мне эти вопросы,
имеешь в виду возможность лучше служить своим ближним.—	Ну да, я об этом...—	Что ж, спасибо, сынок. А я испугался было, что ты гово¬
ришь про другую власть. Потому-то я и срываю покровы
с разных жизненных тайн, что хочу, чтобы между нами устано¬
вилось подлинное сродство, близость не столько физическая,
сколько духовная. Назначение человека в мире — служить
своим ближним Но человек от этого часто увиливает. Слу¬
жить — это значит вслушиваться в другого, пытаться проник¬
нуть в самую глубину его сердца и, наконец, помогать ему
самому справляться с собственными затруднениями.Предполагается, что помогающий более обеспечен и более
сведущ, нежели все остальные. Вот мне и хочется поговорить17	Альманах «Африка», вып. 7	513
о знании скрытых пружин мира, так как найти ключи от него
возможно, лишь изучая природу. Приходится прилагать уси¬
лия, даже осваиваясь в среде своего обитания. Только что
я сказал, что твое тело не что иное, как просто земля; но, го¬
воря о земле, мы имеем в виду ее фауну, флору и все как ви¬
димые, так и невидимые элементы вселенной.Между природой и человеком устанавливается постоянная
связь. Кто не считается со средой своего обитания, тот наносит
удар по себе самому. Я особенно упираю на непреложность
этого закона, потому что мы видим, как часто нынешняя мо¬
лодежь пренебрегает родной природой. Молодые предпочи¬
тают, к примеру, заморские лакомства вместо того, чтоб пи¬
таться плодами своей земли. Позабыли они и о том, что у нас
изобилье различных целебных трав, и достаточно было бы
приобрести только нужную технику, чтобы выработать из них
замечательные лекарства.Молодые ошибочно думают, что некогда смертность была
выше нынешней; мы жили прекрасно, природа была нетрону¬
та, наши пращуры знали, какие растения врачуют ту или иную
болезнь. Да, впрочем, тогда было меньше опасных заразных
болезней, о туберкулезе, оспе, раке, инфарктах и прочем мы
даже и не слыхивали.Знания самого себя, своей среды, составляющих видимый
мир, еще недостаточно. Чтобы твердо стоять на ногах, надо
постичь и невидимый мир. Но это лишь так говорится, на
самом-то деле порознь не существует видимого и невидимого
миров, все гесно связано между собой; многое мы различаем
простым глазом, другое же можно увидеть лишь духовным
зрением, и отнюдь не любому это доступно, — ведь речь тут
идет о том, чтобы знать основные законы нашего мироздания.Я уже говорил, сын мой, и не устану повторять: что по¬
сеешь, то и пожнешь, то есть все. что ты сделал другому, будь
то доброе или дурное, все вновь падет на гебя самого; зло
и добро умножаются на число людей, которым ты их принес.Так что, сынок, выбср за тобой: сделаешь человеку добро,
и оно вернется к тебе, возвысит тебя и твоих потомков; а сде¬
лаешь зло, и воздастся тебе тем же злом; ты утонешь в нем,
и настанет смерть для тебя, смерть физическая и духовная.
Честный же человек, напротив, будет жить вечно; смерть его —
всего только смена оболочки. Тебе это трудно пока ухватить,
но ты поймешь позже.Не старайся силой привлечь к себе чье-нибудь расположе¬
ние; это приходит само собой; скажу иначе: дурные мысли
ищу1 друг друга, чтобы объединиться, то же самое относится
и к хорошим. Отсюда необходимо, а также и полезно распро¬514
странять благотворные мысли. Мысли влияют на человека —
спасают, если они хороши, и засасывают в пучину, если
негодны.Дорогое дитя мое, нет случайностей в мире; я много раз те¬
бе говорил: человек не самодостаточен. Он должен смириться
со своей зависимостью. Ты уже знаешь, что между вселенной
и человеком происходит постоянный обмен, в природе таятся
необходимые человеку жизненные силы. Надо, сын мой, уметь
приручать эти силы. Надеюсь, что ты уловил смысл моих слов.Если ты хочешь приобрести силу, чтоб делать добро, под¬
готовь себя к этому. И готовность эта заключается в том,
чтобы мысли чередовались с действиями, другими словами,
всякий раз, как появится у тебя хорошая мысль, попытайся
применить ее в жизни. Если же ты ограничишься только лишь
благими намерениями, то так и останешься половинчатым
и никогда ничего не добьешься.Не слишком-то радуйся хорошему обороту дела. Даже если
цель и достигнута, поставь-ка себе и такой вопрос: не мог ли
ты сделать больше и лучше? Таким образом ты будешь идти
вперед, и только это и называется совершенствованием.Совершить поступок и убедиться в его значительности — не¬
легкая штука. Поэтому-то многие мудрецы временами бро¬
сают привычную обстановку и ищут спокойное место, где
можно было бы славно поразмыслить в тишине. Сьш мой,
подобные размышления в тишине — вот путь к удивительным
откровениям! Послушайся моего совета: когда станешь
взрослым и будешь держать в руке кормило власти или тебя
призовут изменить лицо мира, удаляйся по временам в заросли
или в лес, чтобы поразмьшхлять там на покое.Лишь в тишине удается постигнуть язык и одушевленного
и неодушевленного. Человек способен уразуметь речь жи¬
вотных. Нескончаемые беседы ведет с ним бегущий ручей,
свист ветра приносит ему бесчисленные вести, и он не мог бы
понять их, если бы не размышлял в тишине.Будь скромным, мой дорогой, никогда не считай себя вьппе
кого-то другого, даже малого ребенка; надеюсь, я уже научил
тебя эгому, когда приводил пример с рукой человека. Пальцы
неодинаковы по длине, но все одинаково необходимы.Не забывай, что ты за других в ответе. Твоя жизнь будет
оценена по тому, как и в какой мере ты помогаешь ближнему.
Для этого следует развивать в себе творческую фантазию. Да¬
вай под конец проделаем несколько упражнений, чтобы прове¬
рить твои способности в этом плане.Тебе ведь известно, сьшок, что деревенские женщины перед
тем, как лечь спать, засовывают в золу головешки и поджи¬17*	515
гают поленья, чтобы огонь в очаге не погас. Предположим,
что все они позабыли об этом и назавтра утром во всей дерев¬
не не оказалось ни огонька; так вот, придумай четыре способа
раздобыть огонь какой угодно ценой.Мбадио пришел в замешательство, но потом, подумав,
сказал:—	Попросил бы огня в соседней деревне. Или отправился
к солнцу, от которого происходит огонь.—	По-твоему, — возразил отец, — огонь исходит от солнца,
и поэтому ты бы пошел за огнем к нему?—	Да, папа.—	Но, сынок, солнышко далеко, ты бы умер, пока до него
добрался. Значит, не годится. Придумай другое решение.—	Я заметил, что если взять две железки и потереть одну
о другую, то получаются искры, а если они попадают на ватку,
может вспыхнуть и огонь.—	Это отчасти верно, сынок, но если нет под рукой железа,
не найдешь ли ты другой способ, очень похожий, но гораздо
более естественный? Подумай немного.—	Возьму два камешка и тоже потру их рядом с кусочком
ваты; она загорится от искры.—	Что ж, ладно, неплохо соображаешь. Об этом довольно.
Теперь перейдем к другой задаче. Ты идешь по полю; на пути
у тебя большая река. А тут начинается ливень, и вода даже бе¬
рега заливает, так что уже нельзя перейти ее вброд. Что ты
сделаешь?—	Но я же умею плавать, переплыву ее, да и все! Очень
просто.—	А если течение слишком сильное, что тогда?—	Подожду, пока вода не спадет.—	Подождешь! А если она начнет спадать через день или
два, ты так и будешь сидеть у реки и заночуешь в лесу?—	Ах нет, как-нибудь постараюсь перебраться. Пойду ис¬
кать мост; по-моему, на такой реке где-нибудь непременно от
одного берега до другого переброшен мост из лиан. Ниже ли
он окажется по течению, выше ли - я все равно до него
доберусь!—	Но если никакого моста нет, тогда что?—	Как бы то ни было, я все равно найду местечко, где
переплетаются ветви деревьев, растущих на том и другом бере¬
гу. Залезу на дерево на своем берегу, перейду по ветвям на
другое, и вот уже я на той стороне.Очень довольный богатой фантазией сына, отец обнял
мальчика и, поплевав на него, сказал:—	Вырастешь — будешь мужчиной.516
Однако только после минутного колебания задал ему
новый вопрос:—	Здоровье у твоей матери очень слабое, я за нее беспо¬
коюсь. Вдруг мы оба умрем, твоя мама и я, — что ты, Мбадио,
будешь делать, не имея рода с твоей стороны?—	Ах, папа, зачем ты говоришь о смерти! Давай погово¬
рим о другом.—	Я понимаю, что это тебя пугает, но, сын мой, не надо
страшиться и закрывать глаза на то, чего нельзя избежать: че¬
ловек смертен. Это естественно. Все родители мечтают, чтобы
их дети получили серьезное образование и подготовку. Но не
всегда доживают до этого. Бог же свои деяния держит в секре¬
те. Мне думается, что долг родителей — мужественно и откро¬
венно говорить своим детям о неизбежном. И я хотел бы на¬
ставить тебя на путь истинный, пока еще жив... Итак,
повторяю вопрос: если мы с мамой умрем, как ты выйдешь из
положения, не превратившись при этом в нищего?—	Я продолжал бы ходить в школу.—	А кто бы платил за твое ученье?—	Ну, так я бы как-нибудь выкрутился во время каникул:
срезал бы пальмовые орехи и продавал 6м их португальцам.
А вырученные деньги отдал бы за учебу. Или бы временно
прекратил занятия и пошел бы работать. Или совсем бы бро¬
сил школу, сделался бы сборщиком пальмовых орехов.—	Нет, сын мой, лучше тебе не бросать занятий, даже если
придется крепко помучиться. В жизни следует всегда смотреть
лет на двадцать вперед. Когда мне было столько же лет, как
тебе, условия жизни были совсем другие, чем нынче.Молодые склонны считать сновидения и мечты чародей¬
ством, способным интересовать только одних дикарей. Они за¬
блуждаются. По моему разумению, сны и грезы - не что иное,
как необработанные послания свыше. И тому, кто их получил,
надлежит их растолковать и извлечь из них пользу.Если тебе приснилось, к примеру, что в лесу тебя укусила
змея, приготовься к этой опасности. Если нам удается во сне
без слов общаться с другими и передвигаться каким-то чу¬
десным образом, надо и наяву найти способ снестись с находя¬
щимся на расстоянии человеком, не прибегая к современным
техническим средствам... Сколько раз мы, бывало, летим во
сне в какую-то пропасть и совсем не ушибаемся, падаем мягко¬
мягко. Почему бы нам не попробовать полететь и в жизни
и научиться падать, не расшибаясь?Один старый дед рассказывал мне, что в прежние времена,
когда человек испытывал в чем-то нужду, он обращался
к предкам; и те отвечали ему через сны и грезы. Однажды слу¬517
чилось так, что деду этому нечего было есть: под вечер он за¬
дремал и увидел во сне горшок, доверху полный вкусного ку¬
шанья; а стоял тот горшок в лесу у подножия дерева.
Назавтра старик отправился в лес и нашел под деревом уби¬
тую кем-то антилопу...Как бы хотелось мне, сын мой, внушить тебе весьма важ¬
ную мысль, что фантазия — мать созидания! По вечерам ло¬
жись на спину, вытянись хорошенько, и ты получишь множе¬
ство разных посланий.Тебе повезло: ты умеешь писать, тогда как мы все, негра¬
мотные, назавтра уже забываем, что нам приснилось ночью.
Рядом с постелью всегда клади карандаш и бумагу; едва лишь
придет к тебе среди ночи, во сне, хорошая мысль, непременно
пробудись и запиши ее; а утром как следует разберись в ней
и уточни, насколько возможно.Тщательно сохраняя в д>ше все отцовские по>чения, Мба-
дио рос послушным и рассудительным мальчиком. Где бы он
ни был, повсюду он выделялся из обш;ей массы. Но вот какая
была у него беда: до тринадцати лет он не ходил в школу, так
как долгие годы мама не уступала отцу, который давно меч¬
тал, чтоб ребенок начал учиться.—	Мы будем несчастны, — убеждал ее муж, — если не подго¬
товим детей к жизни. Я очень жалею, что наши старшие сы¬
новья не смогли продолжать >чение. Но Мбадио — одаренный
ребенок, он далеко пойдет и б>дет нам, старикам, помогать.И мать наконец согласилась:—	В воскресенье, сынок, ты отправишься в школу.Как же радовались они оба, и отец и Мбадио!Мбадио отстал на целых четыре года. В то время дети на¬
чинали учиться с девяти-десяти лет. Однако Мбадио уже так
прилично читал, писал и считал, чю его решили сразу принять
во второй, а спустя триместр перевели в третий класс. Так он
быстро догнал своих сверстников. А успевал в учебе намного
лучше других.Однажды часов в одиннадцать прибежала женщина из со¬
седней со школой деревни и с криком бросилась к преподавате¬
лю: «Кто здесь Мбадио? Кто здесь Мбадио?» И на ухо про¬
шептала ему, что мать мальчика >мерла. Понимая, как
потрясет это горе ребенка, и не осмеливаясь сообщить ему
страшную новость, учитель ограничится тем, что отпустил по518
домам всех детей из Нкобо, сказав, что в деревне объявлен
траур. Только двум старшим ученикам он открыл, что сконча¬
лась мать Мбадио, попросил их не говорить ему этого до при¬
хода в деревню и вообще присмотреть за своим товарищем.А через три года тяжело заболел и отец. Однажды он при¬
звал к себе Мбадио и сказал:—	Сын мой, ты будешь жестоко страдать, но все-таки не
отчаивайся, потому что никакое страдание не проходит для че¬
ловека даром. Надеюсь, что ты запомнишь то, что я постоян¬
но тебе говорил: ведь это ключи жизни и драгоценнейшее на¬
следство. Умоляю, не перекладывай ответственности за все
твои жртзненные неудачи ни на меня, ни на мать свою, ни на
общество. Но и не думай, что в нас основная причина твоих
достижений, так как в конце концов всякий, будь то маленьк^ий
или большой, сам кузнец своего счастья. Я вызвал тебя из
школы, чтобы рассказать тебе пережитую мной непонятную,
странную историю.Позавчера я был очень плох, почти \\1ирал. Но вдруг мне
послышалось, будто ссорятся из-за наследства мои племянники
и племянницы. Один из них даже посмел сказать: «Уж на этот
раз Мбадио поймет, в чем дело, зря он надеется завладеть от¬
цовским добром. И спички ем> не достанется!» Явственно это
услышав, я тотчас представил себе те м\кн, через которые при¬
дется пройти моим детям, в особенности же тебе.Тем не менее я доволен, что усльгхал этот разговор и могу
тебе сообщить о нем перед смертью. Вот почему я вызвал тебя
из школы. Ни на кого не держи зла, продолжай хорошо учить¬
ся, старайся преуспеть настолько, насколько это возможно,
всегда пересматривай заново то, что освоил вчера, не ради то¬
го, чтобы остаться собой недовольньгм, но единственно ради
того, чтобы сделать лучше, — не для себя, для других.Ты уже знаешь: когда я умру, здесь ли ты будешь или где-
нибудь в ином месте, мой род ничего тебе не отдаст. Впрочем,
они просто гл>пцы: какое это наследство? Истинное наследие
отца — наставить своих детей на праведный жизненный путь.
Надеюсь, я исполнит свой долг.Теперь возвращайся в школу, будь умником, занимайся
прилежно.После долгой и тяжкой болезни старик отец скончался. Од¬
нажды он вдруг замертво упал с табурета. Представители его
рода ни за что не желали вызывать Мбадио. «Слишком он да¬
леко, известим его позже», — говорили они.Но деревенский пастор, вопреки их воле и без их ведома,519
послал одного юношу к Мбадио, который по какой-то стран¬
ной телепатии почувствовал, что потерял отца в тот самый
час, когда он умер. В трех снах подряд отец являлся ему под
видом некоего призрака и, словно прощаясь, помахивал бело¬
снежным платком.Наутро Мбадио, как и все остальные воспитанники, взял
тазик, чтобы умыться. Но вдруг, обессилев, он его выронил
и заплакал. Товарищи с удивлением наблюдали за Мбадио, не
понимая, что с ним происходит Тут-то они и заметили, что к
Мбадио подбегает юноша в насквозь промокшей от пота одеж¬
де. Узнав своего земляка и еще прежде, нежели вестник успел
вымолвить слово, Мбадио вскрикнул пронзительным голосом:—	Я уже знаю: папа скончался!—	Бежим скорее, — сказал посланный, — иначе ты не уви¬
дишь отца, они похоронят его до твоего прихода!И впрямь, покойника положили в гроб, и гроб уже заколо¬
тили. Едва лишь Мбадио прибыл, начался спор: большинство
земляков желали, даже требовали открыть гроб, чтобы сын
мог в последний раз увидеть отца и получить от него «нсам-
бу», или иначе «миелу» (благословение). Окончательное реше¬
ние вынес старейшина рода, категорически этому воспротивив¬
шийся.На следующий же день после похорон родичи стали делить
наследство. Больше всего огорчало Мбадио то, что люди спо¬
рили даже из-за одежды покойного, которую тут же и надева¬
ли на себя без зазрения совести. Мбадио не досталось и спич¬
ки. Только на отцову Библию, однако, никто не покусился.
Тогда Мбадио спросил, не может ли он ее взять себе.—	Да мы же слепые, на что нам она? Бери.Мбадио бросился к книге, схватил и завернул в бумагу свое
сокровище; а раскрыл он ее только в миссии, где теперь был
его дом. Он перелистал ее по страничке. И обнаружил листок
бумаги, на котором дрожащей рукой была накорябана нераз¬
борчивая записка:«Дорогой мой сын^Мне нечего добавить к тому, что я тебе говорив. Мы еще
встретимся в царстве предков. Я отхожу спокойно, так как
сердце мое незапятнано. И никому не желаю зш, да простят
меня те, кого я обидел»Продолжая листать книгу, Мбадио обнаружил там три ас¬
сигнации по двадцать франков, в общей сложности — шестьде¬
сят. Целое состояние по тем временам!Перевод с французского Н. Жарковой
ФольклорСКАЗКИ восточной АФРИКИв ПОИСКАХ НИЩЕТЫВерховный ВОЖДЬ по имени Аджахосу владел всем, что
только мог пожелать. Однажды пришел он к своему прорица¬
телю и говорит:—	Я хочу узнать, что тадое бедность.Прорицатель раскинул ракушки, а потом сказал, чтобы
вождь запасся барабаном и трещоткой и велел своим охотни¬
кам поймать жирафа.Вернувшись домой, вождь приказал изготовить барабан,
гонг и трещотку, а затем поймать жирафа. Прорицатель ска¬
зал, чтобы барабан, гонг и трещетку прикрепили к шее жира¬
фа, а самому вождю он велел взобраться на спину животного.
Когда слуги прикрутили его веревкой к спине жирафа, прори¬
цатель подал ему маленькую палочку. Едва вождь ударил в ба¬
рабан, жираф бросился бежать в лесные заросли. Жираф не
переставал продираться сквозь заросли, пока веревка не пере¬
терлась и всадник не свалился с жирафа. Случилось это в глу¬
бине лесной чащобы. Вождь и понятия не имел, где он
находится.Время было вечернее, и чтобы устроиться на ночлег, вождь
вскарабкался на дерево. Три месяца провел он в этой безлюд¬
ной местности. Лишь на четвертый ему встретилась старуха,
которая зашла в эту чащу в поисках листьев индиго. За время
своих скитаний вождь потерял один глаз, да и другим стал
плохо видеть.Женщина приняла его за полного слепца и решила взять
в помощники: пусть понесет листья.Каждые пять дней старуха отправлялась на рынок, чтобы
закупить ткани для окраски и продать уже окрашенные. И
купленный товар, и товар для продажи она клала слепцу на
голову.521
прошло три года.Все это время дети вождя не знали, какая судьба постигла
их отца. Однажды стар>ха отправилась на рынок во владения
вождя. Как обычно, слепец нес на голове ее товар. Увидев
одноглазого человека, очень похожего на их отца, младшие
сыновья заспорили, кто это такой: впрямь ли их отец или
нет.—	Аджахосу, пойди принеси дров, — приказала ем> ста¬
руха.Вернувшись домой, братья сказали старшему брату:—	Послушай, мы сегодня видели человека по имени Аджа¬
хосу. Он очень похож на нашего отца—	Хорошо, я пойду посмотрю, — сказал старший брат.Рано >тром он отправился на рынок и вскоре увидел стару¬
ху, рядом с которой стоял человек со свертком ткани на голо¬
ве. Слся^ив товар на землю, он вьш>л тесак и напра¬
вился к ближайшему леску. Через некоторое время возвра¬
тился с небольшой охапкой с}шняка, которую свалил у ног
стар>\и—	Теперь ты ^можешь поесть, — сказала она и дала ему не¬
много еды.Пока одноглазый ел, старший сьш подошел к нему вплот¬
ную. Аджахос> >знал своего старшего, из его глаз потекли
слезы. Заплакал и старший сын Он подвел отца к старой жен¬
щине и спросил ее.—	Где ты нашла этого человека?Она ответила:—	В лес>, где я собирала листья индиго.—	Продай мне этого человека, — попросил сьш.—	Кто же тогда понесет мой груз?—	Я дам тебе много денег, и ты сможешь купить другого
раба.—	Да за^^ем тебе этот старый нищий?—	Он мой отец. Заклинаю, продай его.—	Хорошо, — ответила старая женщина. — Раз он твой отец,
продам его тебе.Сьш привел Аджахосу домой. Вождь вымылся и оделся
в новые одежды Затем, собрав всю семью, он сказал:—	Я был очень богат и захотел узнать, что такое нищета.
Теперь я говорю вам, мои сыновья и родные, упаси вас судьба
от нищеты. На свете нет ничего хуже. Ни поесть вволю, ни по¬
пить. Только и знай, что работай.522
ВОЛШЕБНЫЙ БАРАБАНЭто случилось задолго до первого урожая кукурузы. Мбе,
черепаха, изголодался и отощал. Дни и ночи напролет рыскал
он по окрестностям в поисках еды, но все впустую.После долгих странствий он набрел в глутпи на одинокую
хижину, зашел и лег спать. А хижина эта принадлежала духу.
Вечером он вернулся домой и очень удивился, заслышав доно¬
сящийся изнутри храп. При появлении духа Мбе сразу про¬
снулся, втянул голову и стал ждать кары. Однако дух, это был
добрый дух, не причинил черепахе никакого зла. Чуть-чуть
приоткрыв глаза, Мбе увидел, что дух протянул руку вверх
и достал один из барабанов, висящих под крышей.Дух ударил по барабану, и перед Мбе появилось его люби¬
мое лакомство — плоды и лепешки. У Мбе потекли слюнки, но
он побоялся приступить к еде. А вдруг тут какая-нибудь кавер¬
за? Но дух успокоил его. Мбе так набросился на лакомство,
будто ел и пил последний раз в жизни. Он жевал и глотал, же¬
вал и глотал, сперва осторожно, затем полностью высунув го¬
лову и без всякой осторожности.Прошло десять недель, Мбе все жирел и жирел, в то время
как дома его жена Анига и сын умирали от истощения. Но он
часто вспоминал о них и в конце концов сказал своему прияте-
лю-духу, что ему пора возвращаться домой. Дух был очень
огорчен — Мбе ему понравился, и они успели крепко подру¬
житься. Но он понимал, что Мбе пора и в самом деле возвра¬
щаться к жене и сыну. На прощание дух подарил Мбе один из
своих барабанов.Как только Мбе отошел подальше, любопытство взяло
верх над благоразумием, и он начал бить по барабану, но не
по той стороне, по какой учил его дух. Внезапно появилось
семь духов предков с плетьми и так его исхлестали, что он
чуть не умер! Мбе поплелся дальше и на>тро добрался до до¬
ма. На заре он ударил в большой деревянный гонг. Вскоре
площадь перед хижинами была запружена народом. Мбе долго
рассказывал о своих приключениях, а hotoj^i заявил, что накор¬
мит всю деревню. Ему не поверили. Решили — врет. Мбе уда¬
рил по барабану и откуда ни возьмись — гора еды! Жители ки¬
нулись на нее и наелись до отвала. Так продолжалось много
дней. Но однажды сельчане, войдя в хижину Мбе, не застали
его дома, лшпь барабан лежал на обычном месте.Один из сельчан ударил по нему. Появилось семь духов-
прсдков и принялись охаживать сельчан огромными дубинами.
Всс это время Мбе прятался в кустах неподалеку, он злорадно523
наблюдал, как суетливо бегают сельчане, стараясь увернуться
от летающих дубин.—	А вы думали, здесь только вкусное и приятное! — хохо¬
тал он.- Отведайте-ка палок!ОГБЕ БАБА АКИНЬЕЛУРЕ, ВОИТЕЛЬ ИБОДЕБыло время, когда на земле не стихали войны. Множество
героев прославилось тогда. Но не было среди них никого, бо¬
лее знаменитого, чем Огбе, воитель из западного города Ибо-
де. Немало прославленных воинов мерились с ним силой и от¬
вагой. Все они испробовали на себе тяжесть меча Огбе. Жизнь
вытекла из их жил на поле сражения. Их имена давно уже
позабыты.Все, кто жил в ту далекую пору, знали, что воину нельзя
пить пальмовое вино, когда страна сражается с врагом, потому
что тяжелеют у него руки, слабеет удар копья. Верно сказано:
«Пить так пить, сражаться так сражаться. Нельзя совмещать
и то и другое». Однако Огбе был настолько могуч и вынослив,
что часто бросался в битву, ощущая, как по телу разливается
приятная теплота от выпитого вина. И руки его не тяжелели,
и не слабел удар копья.Как и приличествует прославленному воителю, у Огбе было
много жен, родивших множество детей. Изо всех сыновей ми¬
лей всего был ему Акиньелуре. Может быть, потому, что мать
Акиньелуре была самой любимой женой. И в знак этой любви
называл себя герой Огбе: Баба Акиньелуре, что означает: Ог¬
бе, отец Акиньелуре. Именно под этим именем знали его даже
в самых отдаленных землях.Однажды Огбе вернулся из сражения на окраинной границе.
В Ибоде начался шумный праздник, посвященный его новой
победе. Раздавалась дробь барабанов, люди смеялись, пели,
танцевали с утра и до ночи. Все превозносили отвагу Ибоде.
Рожки восхваляли подвиги Огбе.Праздник продолжался много дней и ночей подряд. Было
выпито много чаш с вином. Огбе поглощал вино с таким же
неистовством, как и сражался. Но был он великим героем
и никто не осмелился сказать ему: «Пить так пить; сражаться
так сражаться».Однажды, рано утром, когда город пробуждался после ноч¬
ного празднества, прибежал вестник, громко крича, что к Ибо¬
де приближаются несметные вражеские силы. Огбе и другие
воины приготовились вступить в битву. Видя, что отец взялся
за оружие, Акиньелуре сказал ему:—	На этот раз я тоже отправлюсь на поле боя.524
Посмотрел на него отец. И понял, что стал его сын
взрослым мужчиной.—	Хорошо, — ответил он.—Возьми копье, возьми боевой
топор и будем стоять плечом к плечу, пусть поразит смерть
тех, кто пришел покорить Ибоде.Началась великая битва. Струи пыли поднимались из-под
ног тяжело вооруженных воинов. Над полем сражения повисло
темное облако. Огбе и Акиньелуре бились бок о бок. Куда на¬
правлялся один, туда же и другой. Солнце уже клонилось к за¬
кату, но схватка все еще продолжалась. Неистово блистал,
разя, боевой топор Огбе, ряды вражеских воинов расступались
перед ним и обращались в бегство. Скрывались они в густых
зарослях. Закричали воины Ибоде:—	Наши враги бегут, ища спасения!Только тогда очнулся Огбе, оглянулся вокруг и вдруг заме¬
тил, что Акиньелуре нет рядом. Поискал он взглядом по полю
сражения и увидел, что его сын лежит мертвым среди других
мертвецов. Великая печаль наполнила сердце Огбе. Уронил он
оружие на землю.Воины Ибоде бродили по полю сражения, собирая тела
своих погибших товарищей. Заметив, что великий воитель
стоит неподвижно, не в силах оторвать взгляда от тела своего
любимого сына, они сказали:—	Огбе, пора возвращаться!Но он ответил:—	Нет, я не пойду с вами, останусь здесь. Как я посмотрю
любимой жене в глаза? Ведь я не уберег ее сына!Воины сказали:—	Так не поступают герои. Мужчины сражаются, мужчины
погибают, но жизнь продолжается.Но Огбе отказался вернуться в Ибоде. Стоял посреди поля
битвы и пел:Я, Огбе, отец Акиньелуре,Обладатель множества жен,Отец множества детей.Победитель многих сражений.Одержавший верх над множеством врагов!
За всю мою жизнь ни разу
Не падал позор на мою голову!Откуда мог я знать, что Акиньелуре
Не может разить, как искусный воин?Не нашел он надежной защиты
В тени моего копья.Как мне сказать его матери:«Жизнь продолжается»?525
Воины продолжали уговаривать его:—	Огбе, возьми оружие и возвращайся вместе с нами.Но он стоял на своем:—	Нет, оставьте меня здесь. Я бы ушел на чужбину, но я не
вынесу разлуки с той, сына которой я не спас от гибели. Нет,
я останусь здесь навсегда.Как только Огбе произнес эти слова, он превратился
в большое дерево ироко.И хотя он так и не вернулся в Ибоде, память о нем живет
и поныне. До сих пор раз в году жители Ибоде приносят
жертвы у корней этого дерева ироко.СТЕНА ИЗ ПРОСАДавным-давно жил в земле Сено, в деревне Тенделла бо¬
гатый человек по имени Каддо. Было у него множество полей
и садов. Мужчины Тенделлы вспахивали его землю. Женщины
Тенделлы засеивали ее. Зерно, собранное с его полей, не вме¬
щалось в один амбар. Его засыпали во множество амбаров.
Странники, проходившие по землям Тенделлы, удивлялись,
что один человек может владеть такими обширными запасами
еды, и повсюду разносили славу о богатстве Тенделлы. Богат¬
ство его превратилось в легенду, слух о нем шел далеко за
пределы земли Сено.Каддо долго раздумывал, что ему делать со своими запаса¬
ми. Однажды собрал он жителей деревни, чтобы посоветовать¬
ся с ними.—	Амбары мои полны зерна, — сказал он. — Семья моя не
может съесть столько проса. Что вы посоветуете мне
сделать ?Собравшиеся долго молчали. Наконец один старик сказал:—	Да, Каддо. Велики твои запасы проса. Поля твои при¬
носят большие урожаи, и принесут еще большие. А в деревне
цолно нуждающихся. Большую часть года им нечего есть. Раз¬
дели свои запасы между этими семьями. Все вокруг превозне¬
сут тебя за твою щедрость.Калдо, однако, возразил:—	Эта мысль мне не нравится.Др>гой старик сказал:—	Тогда одолжи зерно семьям, у которых нет семян. Когда
они соберут урожай, то отдадут свой долг. У нас в деревне не
останется бедноты. И все будут восславлять тебя.—	Мне эта мысль не нравится, — ответил Каддо.Кто-то посоветовал так:526
—	Продай часть своего проса и прикупи скота. Это облег¬
чит тяжесть запасов в твоих амбарах.—	Нет, — ответил Каддо. — И эта мысль мне не нравится.Ни одно предложение не подошло Каддо. Наконец онсказал:—	Я истолку все свое зерно. Присылайте завтра девушек со
ступами.Люди были рассержены на Каддо. Но на следующий день
они все же послали своих дочерей со ступами. «Наверно, он хо¬
чет дать муку голодающим», — думали они. Девушки начали
толочь зерно; целый день раздавались глухие удары пестов.
И так длилось семь дней подряд. Насыпали громадную кучу
муки. Когда все зерно бьыо размолото, Каддо приказал при¬
нести из ручья воды, смешать с мукой и приготовить липкий
раствор, а потом слепить кирпичи и поставить их на солнце
сушиться.—	Высохнут кирпичи, — сказал Каддо, — и я выстрою из них
стену вокруг своего дома.Жители деревни возмутились:—	Где это слыхано, чтобы вокруг дома возводили стену из
проса, в то время как люди умирают от голода? Такого еще
никогда не было в истории наших предков.—	Разве просо не принадлежит мне? — сказал Каддо.—
Разве не собрано оно с моих полей? Как хочу, так и обойдусь
со своим зерном. Это мое право.И вот, когда кирпичи были высушены, Каддо велел жите¬
лям деревни возвести стену вокруг дома. Стена росла все вьппе
и выше. Когда был уложен последний кирпич, Каддо пожелал
еще выложить раковинами каури стену из проса, чтобы стала
она красивой. Наконец все было сделано. Каддо бьит в восхи¬
щенье. Очень уж ему понравилась стена из проса.—	Теперь наверняка люди повсюду узнают мое имя и ста¬
нут превозносить его!Покачали сельчане головами. Нехорошо поступил Каддо.
Но что поделаешь? Он богач, против его воли не пойдешь.
Всякий раз, когда они приходили в дом Каддо, им приходи¬
лось стоять перед воротами, пока их не пригласят в дом. Ког¬
да Каддо отдавал приказания тем, кто трудился на его полях,
он разговаривал с ними, восседая на стене из проса, а они смо¬
трели на него снизу вверх. Слух о стене Каддо разнесся по всей
округе, достиг самых отдаленных земель, ведь ни у кого никог¬
да не было стены из проса.Нежданно-негаданно началась засуха. На полях Каддо не
взошло ни колоска. Земли у него было много, но в этот раз он
не получил с нее ни зерна. И вот Каддо и его семья съели зер¬527
но, оставленное для посева. На следующий год Каддо вьшуж-
ден был прикупить зерна, но и в этот год не выпало ни дож¬
динки. И так продолжалось год за годом. Каддо распродал
весь скот и лошадей, чтобы купить еды. Многие его родичи
умерли. Оставшиеся в живых переселились в другие края. Слу¬
ги Каддо и рабы тоже покинули его, потому что он не мог их
прокормить.Чтобы утолить нестерпимый голод, Каддо соскреб немного
проса со стены и поел. И на следующий день и на третий он ел
просо. Мало-помалу стена становилась все ниже и ниже и, на¬
конец, перестала существовать. Тогда Каддо подумал: «А не
попросить ли мне кого-нибудь о помощи?» Жители Тенделлы
давно отвернулись от него. Каддо вспомнил о Соголе, короле
Ганы, человеке, известном своей щедростью. И вот он и его
дочь сели на ослов и через семь дней достигли селенья, где
жил король. Принял их сам Соголе. На полу для них была рас¬
стелена шкура, чтобы могли они удобно усесться, принесли им
пива, сваренного из проса. Выслушал Соголе рассказ Каддо
о голоде в Тенделле и сказал:—	Да, тяжело вам пришлось. Но у меня полно зерна. Дам
я тебе то, что тебе нужно.Спустя некоторое время король Ганы расспросил Каддо
подробно о жизни в Тенделле.—	Слышал я часто о вашей деревне, — сказал он. — Пришла
засуха и многие ее покинули, все, как ты рассказываешь. Гово-
рят люди, что в Тенделле обитает богатый и могущественный
человек по имени Каддо. Жив ли он?—	Да, жив, — ответил Каддо.—	Слышал я, — продолжал Соголе, — что Каддо построил
стену из проса вокруг своего дома, и когда разговаривает
с простыми людьми, восседает на стене. Правда ли это?—	Да, правда, — ответил Каддо.—Он выстроил стену из
кирпичей, слепленных из просяной муки.Соголе спросил:—	И он богат по-прежнему, у него множество скота?Каддо ответил:—	Нет, ничего у него не осталось. Стена тоже исчезла. Раз¬
бежались его слуги и рабы. Только одна дочь еще с ним.—	Вот рассказ, исполненный печали, — сказал Соголе.—А
ты — один из родственников Каддо?И Каддо ответил:—	Да, я принадлежу к семье Каддо. Когда-то я был богат.
Было у меня много скота, обширные поля, дающие много зер¬
на. Когда-то в моих амбарах хранилось много пропитанья.
Когда-то я был Каддо, знаменитый житель Тенделлы.528
Удивился Соголе:—	Как? Ты, ты сам, оказывается, Каддо?Каддо ответил:—	Да, это я. Когда-то я был уважаемым богатым челове¬
ком. А теперь я убогий нищий, просящий милостыню.Задумался Соголе, размьппляя о разорении Каддо. А потом
спросил:—	Что я могу для тебя сделать?—	Великий король Ганы, дай мне немного зерна, чтобы
я мог вернуться в Тенделлу и снова засеять мои поля.Приказал Соголе слугам принести мешки с просом и нагру¬
зить их на ослов. Каддо униженно поблагодарил Соголе за по¬
мощь. Отдохнув, Каддо с дочерью пустились в обратный путь.
По пути проголодался Каддо. Взял он немного зерна и поел
его. Поела и дочь. Были они очень голодны. И в пути поели
все зерно. Желудок Каддо отвык от пищи, поэтому он тяжко
захворал и вскоре умер.Потомки Каддо до сего дня не могут выбиться из нищеты.
А тем богачам, что не желают поделиться с бедняками своим
богатством, говорят:—	Хорошо ли это — строить стену из проса вокруг своего
дома?КАК ПАУК АНАНСЕ ВЫБРАЛСЯ ИЗ РЕКИКогда у Анансе родился первенец, паук собирался наречь
его, но дитя само подало голос:—	Не трудись давать мне имя. Оно уже есть у меня. Зовут
меня Акакаи — Предсказатель Беды.Когда родился второй сын, он тоже заявил, что имя у него
уже есть:—	Зовут меня Тва Акван — Строитель Дорог..Третий сын, родившись, сказал:—	Имя мое - Иве Нсуо - Осушитель Рек.Четвертый объявил, что зовут его Адзафо — Потрошитель.Пятый, едва появился на свет, молвил:—	Меня нарекли Тото Абуо — Метатель Камней.Шестой сын заявил:—	Меня зовут Да Ии Иа - Лежи-На-Земле-Как-Подушка.Однажды Кваку Анансе отправился в длительное стран¬
ствие. Несколько недель минуло, а о нем все ни слуху ни духу.
Акакаи, Предсказатель Беды, объявил, что Анансе упал в реку,
протекающую в самом сердце джунглей.Тва Акван, Строитель Дорог, соорудил дорогу через джун¬
гли, и братья добрались до реки.529
Нве Нсуо, Осушитель Рек, отвел воду, и сыновья уввдели
громадную рыбину, которая проглотила Анансе.Адзафо, Потрошитель, разрезал рыбу пополам и освободил
отца.Как только вынесли они Анансе на берег, с неба ринулся
громадный ястреб, подхватил Анансе и унес.Того Абуо, Камнеметатель, схватил обломок скалы
и швырнул в ястреба, ястреб выронил Анансе и улетел прочь.И прежде чем Анансе упал на землю. Да Ии Иа распла¬
стался, как подушка, чтобы смягчить удар.Так был спасен Анансе.Однажды, бродя по лесу, Анансе нагнулся на яркую блестя¬
щую вещь — это была Луна. Ничего подобного Анансе прежде
не видел. Анансе решил, что это волшебный амулет. И решил
подарить его одному из сыновей.Он попросил бога неба Ньяму забрать Луну, а потом по¬
дарить ее одному из его сыновей — тому, кто сделал больше
других для его спасения.Бог неба спустился на землю и забрал Луку. Затем он по¬
слал за сыновьями Анансе. Когда они увидели Луну, каждый
захотел завладеть ею. Тот. кто предсказал, что отец покоится
на дне реки, утверждал, что Луна должна достаться ему,
Строитель дороги считал, что Луна должна принадлежать ему.
Тот, кто осушил реку, полагал, что именно он — законный вла¬
делец Луны. Тот, кто камнем ранил ястреба, утверждал, что
Луна должна быть у него в доме. А тот, кто смягчил паденье
Акаксе на землю, тоже требовал Луну.Так пререкались они, каждый твердил свое, не слушая
другого.Ньяма, бог неба, не знал, кому отдать предпочтенье. Слу¬
шал он, сл>шал, потом надоел ему этот бесконечный спор. Он
вернулся к себе, на небо, а Луну с собой унес.Вот почему Луну всегда можно видеть в небесах, а не на
земле, где ксгда-то ее нашел Анансе.КАК У НАРОДА АШАНТИ ПОЯВИЛИСЬ ДОЛГИБыло время, когда ашанти даже не знали, что такое долг.Однажды к ашанти прибыл охотник по имени Соко. В род¬
ной деревне задолжал он мною денег, вот и скитался, стараясь
спрятаться от долгов. Но как только ашанти проведали о его
долгах, они сильно обеспокоились. Старейшины сказали Соко:—	Нехорошо, что ты в долгах. Надобно тебе расплатиться.Думал Соко, думал, как избавиться от долгов, но так ниче¬
го и не придумал. Как-то утром зашел к нему в дом паук530
Анансе, а тот как раз кувшин с пальмовым вином откупори¬
вает. Захотелось Анансе вина. Вот он и говорит:—	Избавиться от долгов не такое уж трудное дело. Надо
только сказать: «Кто отведает моего вина, забирает себе
долг». Можно я возьму у тебя пальмовое вино?—	Забирай, — согласился Соко.Отнес Анансе кувшин к себе в дом и выпил. Так появился
у него долг, а Соко, наоборот, избавился от долга. Анансе по¬
сеял зерно.—	Кто съест зерно, тому и долг останется, — сказал он.Однажды на поле опустилась птица и склевала зерно.—	Теперь долг твой, — сказал ей Анансе.Вернулась птица в гнездо. Снесла яйца и говорит:—	Кто разобьет мои яйца, тому и мой долг достанется.И полетела на поиски съестного. Тем временем налетел ве¬
тер, обломил ветку с гнездом, оно упало на землю, яйца раз¬
бились. Вернулась птица и говорит дереву:—	Теперь весь долг твой, дерево.В свой срок на дереве распустились цветы. Вот оно
и говорит:—	Кто съест мои цветы, тому долг достанется.Взобралась на дерево обезьяна и принялась поедать цветы.А дерево говорит:—	Отныне, обезьяна, мой долг перешел к тебе.Ответила обезьяна:—	Ну и что ж. К тому, кто меня съест, и перейдет долг.Спустилась обезьяна с дерева, а тут, отк>да ни возьмись,лев.Предупредила его обезьяна:—	Если ты съешь меня, долг падет на тебя.Но лев все-таки съел ее. Расхаживает он взад и вперед и
приговаривает:—	На того, кто меня съест, и долг падет.И зашел в лес охотник Соко. Увидел льва. Застрелил. Мясо
отнес в деревню и разделил между всеми семьями. Поели они.
И всем поровну досталось по частице долга. Так у ашанти по¬
явились долги. А виноват во всем Анансе.КАК АНАНСЕ ПРИТВОРИЛСЯ ViMEPmnMОднажды по всей земле начал свирепствовать голод.
У Анансе, его жены Асо и сыновей было большое хозяйство,
пищи для них всех хватало, но одержимый неимоверной алч¬
ностью, Анансе стал думать, как бы раздобыть побольше зер¬
на и клубней. И вот что он прид>мал.531
Однажды он сказал жене, что плохо себя чувствует, его
сильно знобит и что он собирается отправиться к колдуну.
Вернулся он поздно ночью и объявил, что колдун предрек ему
скорую смерть. И будто бы колдун еще сказал, чтобы похоро¬
нили его в дальнем конце ямсового поля.Услышав это печальное известье, все домашние сильно
огорчились. Анансе же велел положить к нему в могилу пест
и ступку, миски, ложки и горшки, чтобы он мог позаботиться
о себе и в том мире.Несколько дней Анансе пролежал на циновке, делая вид,
будто тяжко занемог, а потом прикинулся умершим. Асо и сы¬
новья погребли его в дальнем конце ямсового поля, положив
в могилу все, что он просил.Анансе оставался в могиле только до вечера. Как только
стемнело, он вылез, накопал ямса и приготовил его. И поел до
отвала. Затем вернулся в могилу. Так поступал он каждую
ночь, выходил, отбирал лучшие клубни, наедался и прятался
в могилу.Асо с сыновьями начали замечать, что кто-то обирает их
поле. И вот пошли они к могиле Анансе и стали молить,
чтобы его дух защитил их от воров.В ту же ночь Анансе вышел из могилы, забрал лучшее зер¬
но и клубни и все съел. Когда Асо и сыновья обнаружили, что
дух Анансе не защищает их, они придумали, как им поймать
вора. Вылепили фигуру человека из липкой смолы, поставили
его на поле и отправились домой.Когда стемнело, Анансе, как обычно, прокрался на поле.
И увидел в лунном свете человека, там стоящего.—	Что ты делаешь здесь, на моих полях? - спросил Анан¬
се. Смоляной человек молчал.—	Если не уберешься прочь, я тебя поколочу, — сказал
Анансе.Смоляной человек молчал.Потеряв терпенье, Анансе ударил незнакомца правой рукой.
Рука сразу прилипла — не отодрать.—	Отпусти мою руку, - крикнул Анансе. - Не гневи
меня.Смоляной человек не двигался.—	Ты еще не знаешь моей силы, — свирепо завопил Анан¬
се. — Левая рука у меня сильнее правой.Смоляной человек ничего не ответил, и Анансе ударил его
левой рукой. И вторая рука прилипла.—	Ах ты сморчок! — совсем разъярился Анансе. — Убирайся
сейчас же с моих полей или я тебе сейчас наподдам своей пра¬
вой ногой!532
Смоляной человек не отвечал, и Анансе пнул его правой
ногой. И она прилипла.Тогда Анансе пустил в ход левую ногу. И она прилипла.Анансе боднул смоляного человека головой. И голова
прилипла.-	Если не отпустишь меня, я пожалуюсь вождю, - пригро¬
зил Анансе. — Смотри у меня!Смоляной человек молчал. Анансе глубоко вздохнул и сжал
его изо всех сил. Теперь он прилип весь целиком, даже не мог
пошевельнуться.Утром Асо и ее сыновья вьппли на поле и увидели Анансе,
накрепко прилипшего к смоляному человеку. Тогда они все по¬
няли. Кое-как отлепили его и повели в деревню на суд, к во¬
ждю. А на обочинах дороги люди стоят, смеются-издеваются
над заляпанным смолой Анансе. Прикрыл он от стыда лицо
головной повязкой. Когда Асо и сыновья остановились у ручья
напиться, Анансе скрылся от них. Забежал в ближайшую хижи¬
ну и затаился в темном углу.Начиная с этого дня Анансе прячет свое лицо, чтобы люди
не смеялись, не издевались над ним, ютится в темных углах.СПОР ЗА ДОЧЬ ньямыу Ньямы была дочь-привередница, которая отвергала всех
женихов. Сходились они отовсюду, из близких и дальних зе¬
мель, чтобы посвататься к ней, но она отвергала всех подряд.
В конце концов Ньяма не выдержал, решил сам позаботиться
о своей дочери. И сказал:—	Моей дочери давно уже пора замуж, но она отвергает
всех женихов подряд. Такая привередливость может плохо кон¬
читься. Надо что-то придумать.-	За кого же ты хочешь ее отдать? — спросили советники.—	За того, кто назовет ее тайное имя,—ответил Ньяма.Глашатаи объявили по всей деревне, что дочь Ньямы вый¬
дет замуж за того, кто назовет ее тайное имя. А этого тайного
имени никто не знал. Все, кто пробовал его отгадать, ошиба¬
лись.Анансе тоже был не прочь жениться на дочери Ньямы. Как-
то вечером он перебрался через стену, окружающую двор Нья-
ме, и затаился на большом дереве кола. Немного погодя по¬
явилась дочь Ньямы с подругой, и Анансе тут же бросил орех
кола. Подруга подхватила его и проговорила:-	О, Бадуасеманпенса, орех кола упал!Анансе сбросил еще один орех, и девушка повторила:533
—	Бадуасеманпенса, упал второй орех!Анансе сбросил третий орех.—	Бадуасеманпенса! — воскликнула девушка. — Падают оре¬
хи кола!Сели они обе и начали уплетать орехи. А потом в дом
удалились.Анансе также отправился к себе, повторяя имя Бадуасеман¬
пенса. Взволнованный, он забежал в дом Абосомы, Ящерицы,
и закричал:—	Я наконец узнал, как зов>т дочь Ньямы! Завтра же от¬
правлюсь к нему. Приду и скажу: «Я явился за твоей до¬
черью». Он спросит: «А как зов>т ее?» Возьму я свой барабан-
атумпан и отобью на нем ее имя: «Бадуасеманпенса,
Бадуасеманпенса! Вот имя твоей дочери!» — «Да, это так», —
признается Ньяма. И отдаст мне свою дочь. Так я стану его
зятем.На следующее утро Анансе послал Ньяме весть, что вскоре
явится к нему в дом. По пути, однако, зашел он в дом Яще¬
рицы. И попросил: «Пойдем со мной к Ньяме, будешь моей
свидетельницей». Анансе с Ящерицей отправились к Ньяме.
А там их уже поджидала большая толпа. Ньяма вышел из до¬
ма и сел на скамеечку. Люди говорили:—	Сегодня Анансе назовет тайное имя девушки и станет ее
мужем.Анансе снял с плеча барабан-атумпан и начал на нем
играть. Отбивал он имя, отбивал. А Ньяма слушает и ничего
не понимает. Наконец спросил он своих советников:—	Что он отбивает?Анансе сказал с укором:—	Неужто не узнаешь ты имени своей дочери?— И сно¬
ва стал бить в барабан, пока Ньяма не попросил его
прекратить.—	Анансе, — произнес Ньяма, — если знаешь имя моей доче¬
ри, назови его. Если же не знаешь, оставим это дело.Анансе позвал своего друга Ящерицу. И попросил:—	Сыграй это имя для меня. Люди так глупы. А я >стал
играть для них. Возьми барабан и сыграй то, что я хочу
сказать.Но тот не взял барабана. А просто отчетливо произнес:—	Имя девушки Бадуасеманпенса.~ Да, это так, — подтвердил Ньяма. Все в толпе удиви¬
лись. А Ньяма продолжал: — Я обещал дочь тому, кто назо¬
вет ее тайное имя П>скай же Ящерица женится на моей
дочери.Анансе возразил:534
-	Но ведь это я узнал имя твоей дочери. А Ящерица толь¬
ко назвал его вместо меня.Ньяма ответил:-	То, что ты играл на барабане, никому не понятно - ни
мне, ни моим советникам. Ящерица же произнес имя отчет¬
ливо: Бадуасеманпенса. Вот почему он и станет моим зятем.Если хотите сообщить нечто важное, не прибегайте к бара¬
бану Анансе.ПРАЗДНИК ТАНЦУЮЩИХ ШАПОКЕсли присмотреться повнимательней, можно увидеть, что
Анансе лыс. Говорят, в давние времена и у него были волосы,
но он лишился их из-за тщеславия.Когда умерла его теща, которая жила в соседней деревне,
жена его Асо собралась идти на похороны матери. Анансе ска¬
зал ей:—	Иди одна, а я — пойду следом.Когда Асо ушла, Анансе сказал себе: «Когда я явлюсь на
похороны, мне придется всячески выказывать скорбь, придется
отказаться от еды. Поэтому надо хорошенько поесть». Он
уселся и туго набил себе живот. Затем надел похоронный на¬
ряд и пустился в путь.На поминках было выставлено много еды. Но Анансе отка¬
зался есть.—	Я должен почтить память своей тещи, — сказал он. —
Прилично ли есть сразу же после ее похорон? Нет, я поем
только восемь дней спустя.Никто от него этого не ждал, обычай не требует такого
длительного воздержания от еды. Но таков уж был Анансе: ес¬
ли ест, то вдвое больше остальных, если танцует, то живее
всех, а когда оплакивает чью-либо смерть, то делает это гром¬
че всех. Что бы он ни делал, всегда стремился всех превзойти.Вот и сказал он:—	Ешьте, друзья мои, а я пока воздержусь.Все навалились на еду: дикобраз, кролик, змея, цесарка
и другие. Все, кроме Анансе.На другой день после похорон они сказали ему:—	Ешь, незачем себя истощать.Но Анансе ответил:—	Я поем только после того, как минет восьмой день. За
кого вы меня принимаете?Все поели, а Анансе остался голодный.На третий день ему снова сказали:535
—	Поешь, Анансе, зачем истощать себя?Но упрямый Анансе ответил:—	Как могу я есть на третий день после похорон тещи.Все поели, Анансе же страдал, принюхиваясь к вкуснымзапахам.На четвертый день Анансе подошел к очагу, где стоял гор¬
шок с фасолью. Заглянув в горшок, он не выдержал, взял боль¬
шую ложку и зачерпнул ею фасоль. «Спрячусь-ка я,—ду¬
мает, — в укромное местечко и наемся досыта». А тут как раз
вернулись собака, цесарка и кролик.Анансе быстро высыпал фасоль в шапку, а шапку нахлобу¬
чил на голову. И вот начали его опять уговаривать:—	Ты бы поел, Анансе.—	Нет, за кого вы меня принимаете?Но горячая фасоль обжигала ему голову. Он тряс шапку ру¬
ками, а когда увидел, что все смотрят на него с удивленьем,
сказал:—	У нас в деревне как раз справляют праздник танцующих
шапок. Вот и моя шапка танцует.И он сам затанцевал. Ему очень хотелось сорвать с себя
шапку, но он боялся, что друзья увидят фасоль.—	В моей деревне праздник танцующих шапок. Это вели¬
кий праздник. Я должен отправиться туда немедленно!—	Анансе, - сказали ему друзья. - Ты бы поел, прежде чем
пуститься в путь.Но Анансе подпрыгивал и крутился на месте.—	Нет, — кричал он. — Я должен немедленно отправиться
в свою деревню.Он выбежал из дома, хватаясь за шапку. Друзья сопровож¬
дали его, приговаривая:—	Поешь, прежде чем пускаться в такой долгий путь.Но Анансе отвечал:—	Как я могу есть, если только что похоронил тещу.Но он уже не мог больше выдерживать жар горячей фасо¬
ли - и сорвал шляпу. Фасоль облепила всю его голову, увидев
это, собака, цесарка и кролик перестали упрашивать его по¬
есть, остановились и начали потешаться над злополучным
Анансе.Сгорая от стыда, Анансе юркнул в высокую траву.—	Приюти меня, - попросил он траву. И трава спряталаего.С тех пор Анансе часто находят в высокой траве, куда
загнал его стьщ. Он лыс: горячая фасоль сожгла ему все
волосы.Вот к чему приводит тщеславие.536
МЕЧ АБЕРЕВЫОднажды по всей земле разразился жестокий голод. Только
в амбаре бога неба Ньямы еще оставались кое-какие запасы.
И вот Ньяма объявил, что ему нужен слуга, который будет
продавать еду людям. Желающих поступить к Ньяме на служ¬
бу оказалось много. Но бог неба поставил такое условие:
каждый, кого он примет на службу, должен обрить голову.
Никто не захотел принять это условие, никто, кроме паука
Анансе. Слуги Ньямы обрили пауку голову. Анансе скрепя
сердце принял это унижение. Когда он предстал перед людьми,
поднялся всеобщий хохот. Распродав часть запасов, Анансе
явился к Ньяме. И на другой день его снова обрили. И снова
Анансе был уязвлен до глубины души. Шел день за днем, и
в конце концов понял он, что не в силах терпеть подобное уни¬
жение. Прихватив с собой часть запасов, он убежал. После
долгих скитаний Анансе добрался до дома богини земли Абе-
ревы, владевшей могущественным талисманом. Он предложил
ей часть украденной пищи, а взамен попросил защиты от гнева
Ньямы. Богиня согласилась.У бога Ньямы были слуги, которые могли находить любое
существо, где бы оно ни скрывалось. Ньяма приказал им оты¬
скать и вернуть Анансе. Слуги подошли к дому Аберевы
и сказали:—	Бог неба приказал Анансе возвратиться.—	Нет его в моем доме, — ответила Аберева.—	Мы чуем, что он здесь.Но Аберева недаром владела могущественным талисма¬
ном — огромным длинным мечом, который разил сам, без по¬
мощи чьей-либо руки.Вынесла Аберева этот меч и приказала:—	Рази.Меч взлетел и ну косить слуг Ньямы. Всех поубивал. Тогда
она приказала:—	Уймись.И меч возвратился в ножны.Так был спасен Анансе. Однажды Аберева собралась отпра¬
виться в отдаленную деревню и попросила Анансе охранять
дом в ее отсутствие. Паук согласился. Но едва Аберева поки¬
нула дом, он украл волшебный меч и побежал во дворец бога
Ньямы.—	Я ушел от тебя, потому что мне каждый день обривали
голову. Такого унижения я не мог стерпеть,- сказал паук.—
Но все же я вернулся. У меня есть могущественный талисман,
надежная оборона от врагов.537
Ньяма не отказался от услуг Анансе.И вот город бога Ньямы осадила несметная вражеская си¬
ла. Ньяма приказал трубить в рога, бить в барабаны. Но когда
его войска, потрясая копьями и щитами, выступили наперерез
врагу, он увидел, что они куда слабее и малочисленнее. Воз¬
звал он к Анансе:—	Яви же могущество своего талисмана.Достал Анансе меч.—	Рази!Поднялся меч и обрушился на врагов, осадивших город.
Разит и разит. Ничего не могут поделать с ним враги. Кину¬
лись бежать, а меч — вдогонку, всех бегущих порубил. Ни один
не утпед.—	Остановись! — крикнул Анансе.А меч все руб пт и рубит.—	Угомонись!А меч все рубит и рубит. Ведь надо было сказать «у^ймись».Поубивав всех врагов, меч ринулся на воинство Ньямы. По¬
разил нх всех, никого в живых не оставил. Только один Анансе
и остался ка поле боя. И на него тоже обрушился меч. При¬
кончил его, а затем со всего размаху вонзился в землю. Пре¬
вратился меч в растение, которое называется тинкя.Всякий, кто к тинки прикоснется, непременно поранит себе
руку. Бот к чему приводит забывчивость. Если бы не забыл
паук Анансе слово «уймись», глядишь, и остался бы жив.ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦООднажды заползла в деревню большая змея. Собрались жи¬
тели, чтобы убить змею, но один из них, юноша, отец которо¬
го умер, оставив ему трех невольников, сказал:—	Не убивайте змею.—	Хорошо, — согласились люди. — Мы ее пощадим. Но за
это отдашь ты нам одного невольника.—	Ладно, — согласился юноша. И отдал им одного неволь¬
ника.На другой день поймали дети ястреба. Хотели было его
убить, но юноша упросил их отпустить его на волю и отдал
им за это второго невольника.На третий день поймали мьпль. Юноша отдал за нее ма¬
ленькую невольницу. Мьппь он отпустил на волю.С того времени все считали его безумцем.Однажды юноша взял копье и углубился в лес. Шел он,
шел, наконец устал и уселся под деревом, возле тропинки,538
чтобы отдохнуть, и вдруг слышит какой-то странный шум:
будто гром вдали грохочет. Подползла к нему огромная змея
и свилась в три больших кольца, блистая своими украшения¬
ми. Она молча взглянула на юношу, вытянулась во всю длину
и медленно, медленно в лес уползла.Встал юноша, пошел дальше. И тут же повстречал незнако¬
мого юношу, сидящего у тропинки.—	Куда идешь? — спросил тот.—	Счастье свое ищу.—	Пока ты отдыхал, не видел ли кого-нибудь?—	Змею видел.—	Змея эта — я сам, — сказал незнакомец. — Это меня хоте¬
ли убить жители вашей деревни. Но ты сказал: «Пощадите
змею!» Хороший поступок заслуживает вознаграждения.Юноша последовал за змеей, и когда подошли они к мура¬
вейнику. змея сказала:—	Уцепись за меня. И ничего не бойся.Уцепился он за змею, и она быстро поползла вперед. Нако¬
нец прибыли они в большой город. Стражи у ворот не хотели
их пропускать, но змея разогнала их и поползла прямо ко
дворцу правителя, Л амид о.После обмена приветствиями змея сказала Ламидо:—	Люди хотели меня убить, но этот юноша выкупил меня.А Ламидо сказал, что оба они его гости, и велел слугамугождать юноше и змее.Семь дней прожил юноша в городе, а потом сказал змее,
что соскучился по дому.—	Хорошо, пойдем с тобой к Ламидо, — сказала змея. —
Предложит он тебе множество чудесных подарков. Не при¬
нимай их. Проси только кольцо с большого пальца.Юноша явился во дворец Ламидо и стал с ним прощаться.
Ламидо предложил все, все, что он только пожелает, но юно¬
ша ответил:—	Мне ничего не надо, кроме кольца с твоего большого
пальца.—	Но ведь кольцо такое маленькое. Зачем оно тебе? — по¬
жал плечами Ламидо.Но юноша настаивал, и королю пришлось снять кольцо
с большого пальца и отдать его юноше.Змея и юноша покинули город вместе. Змея провожала его
только до того места, где они повстречались, и, прежде чем
проститься с юношей, сказала:—	Когда вернешься домой, исполнятся все твои желанья.После своего возвращения в родн>то деревню юноша сразуже разбогател и женился. Мать его жены была колдуньей. Жи¬539
ла она на другом берегу реки, потому что в деревне ей не раз¬
решили поселиться. Однажды она сказала дочери:—	Достань мне кольцо твоего мужа.Дочь насыпала себе в глаза молотого перца. Ручьем хлыну¬
ли слезы. Юноша всячески успокаивал жену, а она не переста¬
вала плакать, прося у него перстень. Наконец снял он кольцо
и отдал его жене.Она же велела отнести кольцо матери, на ту сторону реки.
Та вскоре разбогатела, зато юноша совсем обнищал. Жена
оставила его и стала жить у матери.В конце концов юноша взял копье и отправился в лес.
Вдруг к нему подлетел ястреб.—	Пойдем со мной, друг. Однажды ты спас меня, и я помо¬
гу тебе.Следуя за ястребом, юноша подошел к мышиной норе.—	Выходи, мышь, — крикнул ястреб.Мышь тут же выбежала, ястреб ее взял в клюв и полетел
к дому колдуньи. Там он опустил мышь возле двери дома.
Мышь забежала в дом и прогрызла дыру в горшке, где кол¬
дунья хранила кольцо, схватила кольцо и пустилась наутек.
Ястреб подхватил ее и опустил у ног юноши. Юноша взял
кольцо, поблагодарил мышь и ястреба и отправился домой.
И к нему вернулось все его богатство.ОБЕЗЬЯНА-ПОБИРУШКАОднажды решила Обезьяна пойти подаяние собирать. Спро¬
сила она своих соседей, собак, не хотят ли они ей компанию
составить. Соседи ответили:—	Нет, мы не хотим, а вот Куропатка как будто не прочь.Куропатка и впрямь согласилась. Обезьяна протянула Ку¬
ропатке ложку и нож и говорит-—	Если попросим мы людей накормить нас, они не дадут
нам ни ножа, ни ложки, нечем нам будет есть. Возьми их с со¬
бой. Неси их.Отправились они в путь А на подходе к деревне Обезьяна
говорит Куропатке:—	Спрячь нож и ложку, а то люди могут украсть их.Спрятала Куропатка ложку и нож в траву, вошли они в де¬
ревню и у первого же дома попросили милостыню. Вынес хо¬
зяин им похлебки.Обезьяна повернулась к Куропатке и говорит:—	Сбегай за ложкой.Куропатка пошла обратно за деревню, разыскала в густой
траве ложку. Тем временем Обезьяна съела всю похлебку и да¬540
же миску вылизала. Наконец появилась Куропатка с ложкой.
Обезьяна накинулась на нее:—	До чего ты медлительна. Хозяин забрал свою похлебку,
так что мне не довелось ее даже попробовать.Пришел хозяин и принес мяса.—	Быстро! Беги неси нож! —скомандовала Обезьяна.Кинулась Куропатка со всех ног и вскоре вернулась с но¬
жом, но Обезьяна уже успела мясо изжарить, съесть самые
вкусные куски, а остальное в огонь бросить.—	Слишком долго ты ходила! Человек забрал свое мясо.
Хочешь — верь, хочешь — не верь! Но правда это.Вот как Обезьяна провела вокруг пальца Куропатку, Бедная
птица так ослабела и устала, чувствовала себя такой несчаст¬
ной и голодной, что захотела умереть.—	Отведи меня домой, — простонала она.Взглянула Обезьяна вверх, видит — громадная черная туча
медленно заволакивает все небо, и говорит Куропатке:—	Ладно, вставай! Мы домой отправляемся!Только подошли они к реке, разразилась буря, хлынул
дождь. Промокли они до костей. Когда дождь прекратился.
Обезьяна предложила:—	Давай наберем хворосту и разожжем костер.Собрали они хворост. Обезьяна развела костер. Сушатсяони возле огня, а Обезьяна и спрашивает:—	Как ты думаешь, Куропатка, что хуже — сгореть на ко¬
стре или утонуть в реке? — И, не дождавшись ответа, быстро
поднялась: — Оставайся пока здесь, а я пойду испытаю воду.
Если увидишь, что покраснела вода, значит, я утонула. Тогда
прыгай в костер!И нырнула Обезьяна в реку. Но не могла знать Куропатка,
что Обезьяна прихватила с собой кусок сухой красной краски:
потерла она кусок в воде, вот вода и окрасилась в ярко-
красный цвет.И как только услышала Обезьяна отчаянные вопли Куро¬
патки, прыгнувшей в костер, выскочила из воды, подбежала
к костру и стала медленно поворачивать Куропатку, чтобы та
повкусней зажарилась. Затем съела ее и отправилась домой.Приблизившись к деревне, стала она кричать и причитать:—	Куропатка умерла! Куропатка умерла’—	Плохого о тебе не подумаем, — сказали ее соседи собаки.—	На все воля Аллаха, — утешали ее собаки.Прошло немного времени и снова решила Обезьяна пойти
подаянье просить.—	Перепелка хочет с тобой отправиться, - сказали собаки.
Взяла Обезьяна нож и ложку и отдала их Перепелке, чтобы та541
несла их. Вот так и отправились они в путь. Подопити к дерев¬
не. Обезьяна говорит:—	Лучше спрячь нож и ложку, а то люди их украдут.Но Перепелка не стала их прятать в траве, а положила ихсебе под крыло.Вошли они в деревню и направились к тому же дому. Вы¬
шел хозяин, подал им похлебки. Обезьяна тут же говорит:—	Сходи-ка за ложкой.Перепелка завернула за дом, вынула ложку из-под крыла
и тут же вернулась, смотрит, а Обезьяна поглощает похлебку.—	Как тебе удалось так быстро вернуться? — воскликнула
Обезьяна. — Поешь похлебки. Мне она вовсе не по вкусу! — до¬
бавила она сердито и отшвырнула миску.Перепелка съела весь суп и осталась очень довольна. Затем
вынес хозяин мясо, и приказала Обезьяна Перепелке:—	Принеси нож!Перепелка за дом зашла, достала из-под крыла нож и тут
же назад воротилась и видит. Обезьяна уже и за мясо
принялась.Обезьяна очень удивилась и разгневалась, обнаружив, что
Перепелка подхватила его и съела не спеша. Обезьяна начала
догадываться, что Перепелка вовсе не так уж глупа.И снова заволокла громадная т>ча все небо. Заметив это,
Обезьяна тут же сказала:—	Поднимайся, Перепелка. Пора нам домой возвращаться.Пошли они обратно. И к тому времени, когда разразилсяураган с ливнем, подошли они к реке и основательно вымокли.Вскоре стих ветер, дождь перестал. Обезьяна и Перепелка
разложили костер. Пока они отогревались, Обезьяна опять
спросила:—	Что хуже — в огне сгореть или в реке утонуть? — И
прежде чем Перепелка ответила, пробормотала Обезьяна: —
Ты оставайся здесь. А я прыгну в реку. Если увидишь, что во¬
да покраснела, значит, я умерла. Тогда прыгай в огонь.Прыгнула Обезьяна в воду и потерла кусок краски. Покрас¬
нела вода. Увидела это Перепелка, но в огонь прьп'ать не
стала. Подобрав башмаки Обезьяны, швырнула она их
в огонь, а сама спряталась в кожаную сумку обезьяны. Услы¬
шала Обезьяна, как из костра звуки доносятся «фон-джон*
ДЖОН, фон-джон-джон», выскочила из воды. Подумав, что
Перепелка успела уже хорошо прожариться, повертела она свои
туфли еще немного на углях, и начала есть, но, так и не доев,
подхватила кожаную сумку и побрела домой.—	Ну и жесткое мясо у Перепелки, прямо как подметки,—
пробормотала она. - Куропатка была куда нежнее.542
Не выдержала Перепелка и пискнула тихонько:—	Обезьяна, да ты спятила! Ох и глупа ж ты, что поедаешь
собственные туфли!Но Обезьяна решила, что ее сумка поскрипывает, и запела:Сумка, ты поешь песенку?Но что означает она?Сумка,Ты поешь песенку!Дойдя до деревни. Обезьяна снова запричитала:—	Умерла Перепелка! Умерла Перепелка!Но Перепелка высунула голову из сумки и закричала:—	Ты лжешь. Обезьяна! Ты убила и съела Куропатку!
Услышали это собаки, кинулись на Обезьяну, но ей все жеудалось в буш ускользнуть. С тех пор живет Обезьяна в буше,
и деревенские собаки враждуют с обезьянами. Если удается со¬
баке схватить Обезьяну, немедленно убивает ее.ПРОИСХОЖДЕНИЕ КОРОЛЕВСКИХ ДЕТЕЙВо времена незапамятные вышел из реки леопард и возлег
на ложе с младшей женой короля Аджи. Едва король узнал об
этом, как тут же рассказал своей бездетной старшей жене, а та
пересказала людям. Люди не пожелали, чтобы дети леопарда
унаследовали престол короля и прогнали его неверн>ю
жену.У младшей жены родились три сьша. Когда выросли, убили
они своих врагов и скрылись в Алладе. Здесь стали они пра¬
вить народом айзону, издавна населявшим Алладу.Но и дня не могли прожить братья в мире. Кровь отца-лео-
парда подстрекала их к ссорам и распрям. Решили братья рас¬
статься. Старший по имени Агасу — охотник — со своими при¬
ближенными отправился на север. Средний — Аджахуто, остал¬
ся в Алладе. А третий — Те Агбанли, выбрал дорогу на юг.
Потокши его управляли землей Порто-Ново.Больше прочих детей леопард возлюбил старшего сьша
Агасу — ведь его потомки начали править древней Абомеей,
Аджой, Алладой и другими королевствами.Леопард любил сраженья, где человеческая кровь лилась
пстоком. Мать же всегда искала мира п т1Ш1ины. И вот, в >го-
ду своей матери, покорили братья королевство к юго-западу от
Аллады. Там они ос^ли и с тех пор поучали людей жить в ми¬
ре и согласии, и сами они творили добро.543
СИЛАЧЖил-был силач по имени Касса Гена Генанина. Часто по¬
хвалялся он, что сильнее его нет никого на свете и поэтому он
ничего и никого не боится.Однажды Касса отправился в лес на охоту с двумя юноша¬
ми: Ири Ба Фаррой и Конго Ли Ба Джелемой. Ири Ба Фарро
и Конго Ли Ба Джелема захватили с собой ружья, Касса же
был вооружен только палкой из кованого железа.Ири Ба Фарра и Конго Ли Ба Джелема долго рыскали по
лесу, но добычи так и не нашли. Тем временем сильный и лов¬
кий Касса убил своей железной палкой двадцать крупных анти¬
лоп и принес их на поляну, где ожидали его Ири Ба Фарра
и Конго Ли Ба Джелема.—	Вот и мясо,— сказал Касса.—А теперь — кто пойдет
в чащу, чтобы набрать дров для костра?Но оба юноши боялись идти в лес одни, и Касса сказал
Ири Ба Фарро:—	Оставайся на месте, охраняй мясо — его могут раста¬
щить звери. А Конго Ли Ба Джелема и я раздобудем дров.Пошли они вместе в лес, а Ири Ба Фарра остался один.
И пока ходил он вокруг добычи, охраняя ее, с неба спустилась
громадная птица и сказала ему:—	Я голодна. Забрать мне тебя или мясо?Испугался Ири.—	Забирай мясо, конечно!Птица забрала одну из антилоп и улетела. Когда вернулись
Касса и Конго, Ири сказал им:—	Пока вас не было, с неба спустилась птица и спросила:
«Тебя ли мне забрать или мясо?» А я ответил: «Забирай
мясо!»Касса пренебрежительно сказал:—	Не следовало тебе отдавать антилопу. Ты бы сказал:
«Возьми меня!»На следующий день Касса опять пошел в лес за дровами,
и на этот раз взял с собой Ири, а Конго остался стеречь мясо.И пока бродили они по лесу, с неба опять опустилась птица
и сказала Конго Ли Ба Джелеме:—	Я голодна. Тебя мне забрать или мясо?Испугался Конго.—	Если голодна, забирай мясо!Птица забрала одну из антилоп и улетела. Когда вернулись
Ири и Касса, Конго рассказал им, что произошло.Касса сказал:544
—	Не следовало тебе это говорить, надо было ответить:
«Возьми меня». Завтра я сам останусь охранять мясо.На другой день Ири и Конго вместе отправились в лес за
дровами, и как только они ушли, с неба опустилась на поляну
огромная птица и сказала Кассе:—	Я голодна. Тебя ли мне забрать или мясо?Касса вскочил:—	Я - Касса Гена Генанина, сильнейший из живущих, - за¬
кричал он. — Ничего я тебе не отдам, ни мяса, ни себя самого.Схватил он железную палку и швырнул ее в птицу. Палка
настигла птицу в полете, и она замертво рухнула на землю. Но
обронила птица крошечное перышко, и оно, паря в воздухе,
опустилось на плечи Кассе. Перышко оказалось таким тя¬
желым, что придавило его к земле. Никак не может Касса под¬
няться, даже пошевелиться не может. Только корчится на зем¬
ле, стараясь приподняться, но ничего у него не получается.Прошло много времени, наконец появилась женщина
с ребенком за спиной, и Касса попросил ее:—	Позови моих друзей из лесу — пусть придут, помогут
мне.Зашла женщина в лес, отыскала Ири и Конго и прибежали
они на помощь. Сначала пытался поднять перышко Конго, по¬
том попытался поднять его Ири, все впустую, до того оно бы¬
ло тяжелым. Тогда юноши ухватились вдвоем за перышко, но
так и не смогли сдвинуть его.Женщина долго стояла и смотрела на них. Потом нагну¬
лась над распростертым Кассой и сдунула перьппко с его
плеча.Подняла с земли мертвую птицу, сунула ребенку, чтобы
играл ею, и ушла.СТАРУХА И ДЬЯВОЛОднажды, в конце рамадана ^ старуха, захватив небольшую
бутыль из тыквы, отправилась на рынок. По пути повстречала
она Шедана, дьявола.—	Пойдем со мной, — предложил он.—Я тебе покажу, на
что я способен.Женщина последовала за ним. Когда достигли они рынка,
дьявол прошептал:—	Садись вон там и наблюдай. Увидишь, на что я спо¬
собен.1 Pa^^aдaн — месяц мусульманского поста.
18 Альманах «Африка», вьш 7	545
—	Хорошо, — ответила старуха.Несколько африканцев, неверных из Бамле как раз входили
на рыночную площадь, где не очень-то обрадовались их прихо¬
ду в этот праздничный день. Многих из них сопровождали со¬
баки. Шедан расположился неподалеку от того места, где мяс¬
ники разделывали мясо, нарезая его длинными кусками. Он
внушил одной из собак, чтобы она подбежала к мясникам
и выхватила у них кусок мяса. Разгневанный мясник заколол ее
кинжалом.—	Это ты заколол мою собаку? — спросил хозяин собаки—	Да, я,—отозвался мясник.Поднял неверный лук и ударил им мясника по голове.Сердца всех мясников запылали гневом, когда увидели они,
что неверный ударил их собрата по голове; повскакали они
с мест и накинулись на остальных пришельцев. Началась кро¬
вавая резня. Многих неверных поубивали, но погибли и многие
мясники. Рынок опустел, прилавки были опрокинуты, повсюду
беспорядочными грудами валялись брошенные товары.—	Видела, что я сделал? — гордо спросил дьявол старуху.—	Да, видела, — отвечала та. — Но я могу и не такое
сотворить.—	Хорошо. Попробуй. Только я хочу видеть это соб¬
ственными глазами.—	Приходи сюда завтра утром, и ты увидишь, на что
я способна.—	Согласен.Старуха вернулась домой, положила тыквенную бутыль
и немедленно направилась к дому властителя, Ламидо. При¬
ближенные не хотели ее пускать, но Ламидо, завидев старуху,
велел ее впустить во двор.—	Наверно, она принесла мне еду,—сказал он.Старуха прошла через двор и вошла в хижину любимойжены Ламидо. Она обменялась с молодой женщиной привет¬
ствиями и сказала:—	Меня послал к тебе сын некоего человека, он хочет с то¬
бой встретиться.Выслушала молодая женщина старуху и спрашивает:—	Но как мне с ним увидеться? Мне запрещено выходить
за порог дома.—	Хи-хи, - засмеялась старуха, - не так уж это трудно
> строить.Молодая женщина согласилась сделать все, что старуха ей
велела, и в знак благодарности подарила ей большой кусок жи¬
ра, кусок отборного мяса и муки.Позднее, днем, старуха отправилась в дом визиря. Богат¬546
ства его были неисчислимы, но был у него только один сын.
Позвала она юношу через ограду и повторила ему все то же,
что и сказала жене Ламидо, только теперь разговор шело	женщине.—	Но ведь я ее не знаю, и она меня не знает. Боязно мне,—
ответил юноша.—	А ты не бойся, — успокоила его старуха.—	Хорошо. Я хочу видеть ее.—	!^втра утром, перед восходом, ты приходи ко мне в хи¬
жину, - сказала старуха. Юноша согласился.Перед рассветом юноша пробрался в хижину старухи.—	Забирайся в большой горшок для воды, — сказала она.Забрался он в горшок, закрыла старуха горшок и покатилаего к дому Ламидо. Мужчины, вскочив на коней, как раз соби¬
рались ускакать в пустыню, чтобы там сотворить молитву.
Старуха прокатила горшок через весь двор и втолкнула его
в хижину, где жила любимая жена правителя.—	Вот, принимай, — сказала ска.Открыв кувшин, молодая женщина увидела красивого юно¬
шу. Он выбрался из кувшина, и двое молодых людей сели
и начали беседовать.Тем временем старуха пошла к Ламидо, который еще не ус¬
пел уехать, и сказала ему:—	Я видела сына визиря в доме твоей любимой жены.Он спрыгнул с коня, бросился в дом молодой жены и, уви¬
дев юношу, тут же убил его. Ламидо был так разъярен, что не
захотел даже на молитву отправиться.Старуха явилась в дом визиря.—	Ламидо убил твоего сына, — сообщила она ему.Сердце визиря упало.—	Дитя мое! Мой единственный сын! Ламидо убил его!—	Хи-хи! — прошамкала старуха. — Он убил его.Визирь собрал всех родичей и приближенных и повел их на
Ламидо. Разразилась кровавая битва, в которой погибло мно¬
жество людей.—	Ну что, Шедан, видел мою работу? — гордо спросила
старуха.—	Да, — ответил дьявол.— Ты и впрямь лучше моего спра¬
вилась.Таковы были деянья старухи и дьявола. Злобная старуха,
что и говорить.Перевод с английского
Н. Тимофеевой18"	547
по ДОБРОЙ ВОЛЕОднажды вождь Орел созвал всех своих подданных и
сказал им, что долгая засуха причинила большие страдания
людям.—	Мы должны им помочь, — сказал Орел, — отнести духам
наших предков, обитающих на небе, какой-нибудь дар.Наступило долгое растерянное молчание.—	Не наше это дело, пусть люди сами о себе заботятся, —
сказал наконец Гриф.Орел промолчал.—	Надеюсь, ты слышал, что я сказал? — с легкой издевкой
спросил Гриф.—	Слышал, — сказал Орел, — но ведь люди — наши соседи,
просят о помощи. Как же им отказать? Может быть, кто-ни¬
будь вызовется сам помочь им?Никто не откликнулся. Тогда Орел указал на Змею:—	Почему бы тебе не отнести наш дар.—	Ты, верно, запамятовал, что я не умею летать, — ответи¬
ла Змея.—	Тогда ты, - обратился орел к птице Ткачу.Но Ткач отказался лететь на небо, сославшись на заня¬
тость.—	А что скажешь ты. Журавль?—	Я только что вернулся из кругосветного путешествия.
Неужели ты не позволишь мне хоть немного передох¬
нуть?—	Слетай на небо! Слетай, Журавль! — принялись все упра¬
шивать его со всех сторон.Тот наотрез отказался.—	Тогда слетай ты, Зимородок.Но Зимородок тоже отказался.—	Пусть летит Гриф,—сказал он.—	Да, да, — поддержал Журавль. — Он среди нас самый
сильный.Вождь произнес в честь Грифа целую хвалебную речь, ска¬
зал, что никто не сумеет выполнить его поручение лучше Гри¬
фа,—и в конце концов тот согласился.На следующий день Гриф отнес подарок духам предков.
Когда он возвращался, пошел такой сильный дождь, что со¬
рвал почти все перья у Грифа с шеи и с головы. Едва завидев
его, птицы принялись громко смеяться.Вот так Гриф стал лысым.548
ЧЕРЕПАХА И КРЫСАОднажды животные решили отправиться на охоту. Одна
лишь Черепаха, сославшись на болезнь, отказалась пойти со
всеми.Как только охотники ушли, Черепаха выползла из дому
и спряталась за муравьиной кучей. А когда они начали возвра¬
щаться, громким голосом запела:Говорит ваш вождь Изеану!Все, кто здесь есть,Добычу свою
Мне несите.Белка сбросила всю добычу и умчалась прочь. Так же по¬
ступил Страус и другие животные. Вождь Идеану был их
праотцом. Все его очень почитали.Последней из лесу вышла Крыса. Она тоже слышала голос,
но не подчинилась, а спряталась за деревом, и когда Черепаха
вышла, чтобы унести добычу, поймала ее на месте преступле¬
ния. Чтобы выгородить себя. Черепаха разделила всю добычу
на три части: одну взяла себе, а две отдала Крысе, умоляя ни¬
кому ничего не рассказывать. Крыса обещала ей все сохранить
в тайне. Но Черепаха все-таки боялась, что Крыса выдаст ее.
«Чтобы чувствовать себя в полной безопасности, я должна
убить Крысу», — решила онаДома Черепаха велела приготовить плод хлебного дерева,
а затем пригласила на обед всех животных, только попросила
их приходить по одному.Первой пришла Белка. Она всегда приходила вовремя. Хо¬
зяин принял ее с большим почетом и обещал угостить плодом
хлебного дерева.-	Но у моего хлебного дерева есть одна странная особен¬
ность, — сказал он гостье, — его плоды ни в коем случае не
должны касаться земли. Поэтому, чтобы сорвать плод, нужны
двое: первый должен влезть на дерево, сорвать и сбросить
плод, а второй должен подхватить его.Белка сказала, что готова помочь. Они пошли в сад. Чере¬
паха взобралась на дерево, сорвала плод и бросила его в Бел¬
ку, крикнув:—	Лови! Не дай ему дотронуться до земли!Тяжелый плод хлебного дерева убил Белку. Черепаха спу¬
стилась вниз и утащила ее тело в дом. Других животных, ко¬
торые по очереди приходили к Черепахе, постигла та же
участь. Последней пришла Крыса. Когда Черепаха в нее прице¬
лилась, Крыса увернулась и тут же бросилась плашмя на зе-549
млю, притворясь мертвой. Черепаха утащила в дом и ее. Там
она положила Крысу в горшок и накрыла крьпнкой. Через не¬
сколько минут она подняла крышку, Крыса схватила ее за гор¬
ло и задушила. Потом она вылезла из горшка. Жену Черепахи
она сделала своей служанкой. Так с тех пор жена Черепахи
и прислуживает Крысе.ОТКУДА У ЧЕРЕПАХИ ПАНЦИРЬЧерепаха как-то послала сына в дом Дятла, наказав ему по¬
просить несколько горящих углей. Дятел дал ему не только
угли, но и три банана. Сын Черепахи принес их домой. Бананы
так понравились Черепахе, что она тут же, вместе с сыном, от¬
правилась к Дятлу. Дятел угостил их еще несколькилш ба¬
нанами.—	Где вы берете эти вкусные плоды? — спросила Черепаха.—	Принесите мне пустую сумку, и я дам вам побольше,—
ответил Дятел.На другой день Черепаха приготовила большую старую
сумку, залезла в нее и велела сыну отнести ее в дом Дятла. Дя¬
тел удивился, что Черепаха прислала такую тяжелую сумку, но
все же взял ее и полетел к банановому дереву. Сорванные
плоды он клал в сумку. Черепаха, сидя в сумке, тут же их по¬
едала, а кожуру выбрасывала в проделанное ею отверстие.Дятел долго наполнял сумку и все никак не мог ее напол¬
нить. Наконец, потеряв терпение, раскрыл ее и увидел, что вну¬
три сидит Черепаха и поедает бананы. Разгневанный, он
швырнул ее в реку, что протекала неподалеку.По реке проплывал косяк рыб.—	Отнесите меня на берег! — стала молить их Черепаха, — и
я всех вас сделаю красивее и длиннее:В один миг рыбы перенесли ее на берег, сна собрала хво¬
рост, развела огонь, перепрыгнула через него и предложила
рыбам сделать то же самое. Одна из рыб прыгнула, упала
в огонь и вытянулась мертвая.—	Посмотрите, — сказала Черепаха, — какая она стала кра¬
сивая и длинная.Потом прыгн}ла следующая рыба и тоже погибла. Так. все
рыбы, одна за другой, падали в огонь и погибали. Черепаха
собрала их, завернула в листья и отправилась домой. По доро¬
ге ее остановил Лев.—	Что ты несешь ? —спросил он.—	Я несу хоронить тело моего умершего отца, — сказала
Черепаха.550
—	в нашей деревне никто в одиночку не хоронит умерших.
Я тебе помогу, — вызвался Лев.Черепахе, разумеется, не нужна была его помощь. Но она
не посмела прогнать Льва.—	Я должна посоветоваться с духами предков, — сказала
она, забежала за кусты и отправилась окольной дорогой к себе
домой: но Лев отыскал ее по следам. Когда он вбежал в дом,
Черепаха ела рыбу.—	Так вот как ты хоронишь своего отца! — в гневе вскри¬
чал Лев.Он схватил ступку, накрыл Черепаху, а потом съел всю ры¬
бу. Но уходя, забыл выпустить Черепаху. С тех пор она пере¬
двигается со ступкой на спине. Эту ступку называют панцирем.КАК ЧЕРЕПАХА ДОКАЗАЛА СВОЮ СМЕТЛИВОСТЬМногие животные утверждали, будто Черепаха самая из
них сметливая. Вождь решил однажды проверить, правда ли
это. Он дал Черепахе кусочек ямса и сказал:—	Я восславлю твою сметливость и вдобавок сделаю
главным советником, если ты сможешь на этот к>сочек ямса
купить дом.Черепаха поскреб та в голове и ушла, размышляя, как ей
поступить.Дома она сказала, что знает место, где ямс в большой цене,
и в тот же вечер отправилась в путь. Когда совсем стемнело,
она постучалась в первый же попавшийся дом. Крестьянин,
владелец дома, принял ее очень радушно, накормил, оставил
ночевать. Черепаха показала кусочек ямса, который дал ей
вождь, и сказала:—	Это не простой, а волшебный ямс. Недавно я была на
небе, у бога, и бог подарил мне этот кусочек. Если его сварить,
то можно накормить целую деревню.Черепаха легла в постель, а ямс оставила на полу. Ночью
его съел козел.Утром Черепаха подняла большой шум.—	Козел съел мой волшебный ямс! Козел съел мой вол¬
шебный ямс! — в слезах кричала она.Сжалившись над ней, хозяин дома сказал:—	Забери моего козла. Дома убьешь его и вытащишь ямс.Обрадованная Черепаха взяла козла и пошла дальше.К ночи она опять постучалась в чей-то дом. Его владельцембыл Дятел, известный повсюду своей добротой и гостеприим¬
ством. Он принял гостя как родного. И отвел ему под ночлег551
один из своих многих домов. Ночью Черепахова козла за¬
брал лев.Утром Черепаха с громкими рыданиями потребовала вер¬
нуть принадлежавшего ей козла.—	Я куплю тебе другого, - обещал ей Дятел.Но Черепаха сказала:—	Этот козел — особенный. Я отдала за него целый дом.Услышав это, Дятел подарил Черепахе один из своих до¬
мов. Черепаха сразу же отправилась к вождю и сказала ему,
что дом куплен. Убедившись, что Черепаха сказала правду,
вождь сделал ее главным советником.ЧЕРЕПАХА И СЛОНВождю животных понадобилось обработать свое поле. За
эту работу он обещал заплатить тридцать каури ^. Кроме того,
он обещал кормить работников.Выполнить эту работу вызвались два друга: Черепаха
и Слон. Им дали мотыги, и они отправились на поле.Черепаха через каждые полчаса делала перерыв. То ей надо
было облегчиться, то отдохнуть. Слону это не понравилось.
Он тоже решил схитрить: бросил мотыгу и, сказав, что хочет
пить, отправился к реке.Как только он ушел, появился вождь с женой. Увидев их
еще издали. Черепаха сделала вид, что усердно трудится.—	Как прекрасно ты работаешь, Черепаха! — похвалила ее
жена вождя, — а где Слон ?—	Он сказал, что эта работа слишком тяжела для него,
и ушел, — ответила Черепаха.Жена вождя рассердилась и отдала Черепахе всю принесен¬
ную ею еду.Черепаха съела половину, а когда вернулся слон, сказала
ему, что это и есть вся еда, которую принесла для них жена
вождя. Слон рассердился, что еды так мало, и швырнул свою
долю на землю. Черепаха подобрала и ее.Вечером друзья направились к вождю за вознаграждением.Тот дал им сорок каури, по двадцать на каждого.—	Я хочу купить платье для своей жены. Прошу тебя, пой¬
дем со мной на рынок! — обратилась к Слону Черепаха.Слон согласился. Они вместе пошли на рынок. Платье, ко¬
торое понравилось Черепахе, стоило сорок каури, и поэтому
двадцать каури она взяла у Слона.1	Каури — раковина, которая употреблялась в Африке как
деньги.552
—	Приходи завтра утром, — сказала она Слону, — и я отдам
тебе долг.Утром Слон поленился прийти. Пришел только вечером.—	Почему ты так поздно ? — сказала Черепаха, — я уже ис¬
тратила каури. Приходи завтра.Черепахе страшно не хотелось возвращать долг. И она при¬
думала одну хитрость. Велела домашним, чтобы они намазали
ее тело толстым слоем глины, а утром, когда придет Слон,
стали бы на нем, как на жернове, растирать съедобные листья.Домашние так и сделали. Они сказали Слону, когда он
явился, что Черепаха заболела и пошла к врачевателю. Слон
осведомился, когда вернется Черепаха, но ему ничего не
ответили.—	Какая невежливость! — возмутился Слон.Он схватил Черепаху и зашвырнул ее в кусты. Черепаха
встала, отмыла глину и вернулась домой.—	Что тут происходит? — спросила она.Домашние ей все рассказали.—	Когда найдешь жернов, тогда и получишь свои деньги, —
сказала Черепаха Слону.Слон долго искал жернов, но не смог его найти и поэтому
он так и не получил двадцать каури, которые дал в долг
Черепахе.Перевод с английского
И. СумароковойДЕТИ-КАЛЕБАСЫДавным-давно жила одинокая женщина в деревне у подно¬
жия высокой горы. Муж у нее умер, детей не было, и она со
страхом думала о надвигающейся безутешной старости.День за днем вдова подметала дом, приносила с реки воду,
собирала хворост, готовила себе пищу. Возле реки у нее была
большая делянка. Там она выращивала овощи, бананы и все
свободное время мотыжила землю, пропалывала посевы. Как
она жалела, что нет у нее помощников — ни сыновей, ни доче¬
рей. Бедная вдова из сил выбивалась, а соседки — нет чтоб по¬
жалеть ее, смеялись и судачили: плохая ты, видно, женщина,
что боги не послали тебе детей.В тех краях было поверье, что на вершине горы обитает мо¬
гучий дух. Сельчане, поднявшись поутру, и вечером, отходя ко
сну, молились, глядя на покрытую снегом вершину. Молилась
и бездетная женщина — просила великого духа послать ей по¬553
мощника в тяжком труде. Наконец великий дух внял ее
мольбам.Случилось это вот как. Однажды утром посадила женщина
семена тыквы-горлянки на своем клочке земли у реки. Ростки
с самого начала появились крепкие и быстро потянулись к солн¬
цу. Что ни утро вдова только диву давалась, как они вытя¬
нулись за ночь. Потом стебель усыпали цветы, и зародились
плоды. Вдова любовно полола землю вокруг каждого стебля
в ожидании скорого урожая. А там она высушит горлянки, на¬
режет из них черпаки да плошки и понесет на базар. Они
в этих краях нарасхват.И вот мотыжит она как-то землю и вдруг откуда ни возь¬
мись — незнакомый человек на краю делянки. Дивится женщи¬
на: когда подоспел? Она шагов не слышала, не видела, чтоб
кто-то шел по тропинке. Человек этот был высокий и кра¬
сивый, а повадку имел властн>ю, как у вождя. Улыбнулся не¬
знакомец женщине и говорит:—	Я ~ посланец великого духа. Он наказал передать тебе,
что молитва твоя усльштана. Вкладывай все силы и уменье
в уход за горлянками, а великий д>х пошлет тебе с ними
удачу.И незнакомец исчез так же неожиданно, как и явился. Вдова
ушам своим не верила, но потом смекнула: нет, это не сон, она
видела посланца великого духа, слышала его речи. Стала она
еще усерднее работать на делянке, но все думала: как тыквы
принесут ей удачу, как исполнят обещание великого духа?С того дня прошла неделя или чуть дольше, и тыквы-гор¬
лянки созрели. Срезала женщина плоды и принесла их домой.
Там она выбрала из горлянок мякоть и поставила их на полку,
чтоб подсохли и затвердели. В таком виде они станут зваться
калебасами и служить людям чашками и сосудами для
воды.Одна горлянка была лучше всех, и хозяйка положила ее
возле очага, где готовила; решила оставить этот калебас себе.
Наутро отправилась женщина на свою делянку — мотыжить зе¬
млю. Только она ушла, посланец великого духа явился к ней
в хижину, тронул рукой горлянку, стоявшую возле очага, и она
тут же превратилась в мальчика. Потом он прикоснулся к дру¬
гим горлянкам, и они тоже стали детьми.Посланец исчез, и в хижине зазвенели ребячьи юлоса:—	Китете, Китете, старший брат! Помоги нам спуститься
вниз!Мальчик, стоявший у очага, помог остальным ребятишкам
спуститься вниз. А в деревне никто и не догадывался, что про¬
изошло в доме у вдовы.554
Дети веселой гурьбой выбежали из хижины. Одни схватили
метелки и взялись подметать двор, другие стали полоть ого¬
род и кормить кур. Двое таскали воду с речки и наполняли
большие глиняные сосуды у дверей, а самые хмаленькие сбегали
в лес и вернулись с большими охапками хворосту. Только Ки-
тете ничего не делал. Великий дух не дал ему смекалки, как
другим детям, он сидел у огня и глупо улыбался, слушая раз¬
говоры своих расторопных братьев и сестер.Управились ребятишки с делами и закричали:—	Китете, Китете, подсади нас под крышу!И старший брат поднял всех поочередно на полку. Они сно¬
ва превратились в калебасы, и Китете, вернувшись к своему
месту у очага, тоже стал калебасом.ТсхМ временем вдова медленно брела домой, согнувшись
под тяжестью копны травы, которой она собиралась подно¬
вить кровлю. Пришла она домой, увидела, что кто-то переде¬
лал за нее всю работу, и даже вскрикнула от удивленья. Загля¬
нула в каждый уголок, обежала двор, огород, никого не нашла
и отправилась к соседкам.—	Пока я была на делянке, кто-то управился с хозяйством.
Кто бы это мог быть ? —спросила вдова.—	По двору у тебя бегали какие-то ребятишки, — отвечали
соседки, — мы думали — родственники. Но разговору у нас
с ними не было.Вдова не знала, что и думать. Вернулась домой, стряпает,
а мысль о том, кто тут без нее хозяйничал, из головы нейдет.
И вдруг ей припомнились слова великого духа, переданные ей
незнакомцем на делянке. Обещал тогда великий дух послать ей
удачу, если она вырастит хороший урожай горлянок. Может,
дух исполнил свое обещание?На следующий день все повторилось. Дети позвали Китете,
и он помог им спуститься вниз. Потом они прршялись за до¬
машние дела и работали без устали, даже кровлю подновили
той травой, что хозяйка принесла накануне.Услышали соседи детские голоса, подкрались к изгороди
и подсматривают тайком, как детишки работают. А те сделали
свое дело, и снова — ни звука не слышно, ни одной живой ду¬
ши не видно.Вернулась вдова домой, удивилась, как помощники споро
с хозяйством управились, и вознесла хвалу великому духу, оби¬
тавшему на вершине горы. Но ей было невдомек, что кале¬
басы превращаются в детей, и она гадала, кто же ей помо¬
гает.А соседей все больше разбирало любопытство. Когда вдова
ушла на делянку, подкрались они к ее двери и смотрят, что бу¬555
дет дальше. Вдруг калебас возле очага превратился в мальчиш¬
ку, а сверху послышались голоса:—	Китете, Китете, старший брат, помоги нам спуститься
вниз!Подивились любопытные соседки на детей, которых Китете
снимал с полки. Они едва успели скрыться, а дети, хохоча, вы¬
скочили во двор и принялись хозяйничать.Под вечер возвращается вдова домой, а соседки уж ее под¬
жидают. Рассказали они ей все, что видели. Глупой женщине
довериться бы великому духу, но она решила сама тайком
взглянуть на ребятишек. Наутро сделала вид, что собирается
на делянку, а сама потихоньку вернулась и увидела все
собственными глазами. Выскочили ребятишки веселой гурь¬
бой во двор, глядь — стоит хозяйка, остолбенела от изум¬
ления—	Так вот вы какие, детишки, дорогие мои помощники,—
говорит. — Спасибо вам от всего сердца.Дети постояли, постояли молча, а потом принялись за при¬
вычную работу Только Китете бездельничал, как всегда.
Управились они с делами и стали просить Китете подсадить их
на полку. Но вдова воспротивилась:—	Вы теперь мои дети, — сказала она, — не хочу, чтобы вы
снова горлянками обернулись. Сейчас я вас ужином накормлю,
а спать уложу у очага, как у добрых людей водится.И с той поры стали ей дети-калебасы как родные, а они,
в свой черед, помогали ей и по дому, и на делянке. Разбогате¬
ла вдова. Делянку с овощами расширила, а бананов це¬
лую плантацию насадила. Завела и несколько стад коз и
овец.А Китете по-прежнему работать не хотел. Дурашливый он
был парнишка: сидит, бывало, целыми днями у огня, да знай
хворост ему скармливает, что братья и сестры из лесу принес-
jm. Ребятишки тем временем подрастали и взрослели, и
вдова каждый день благодарила великого духа, пославшего
ей детей. Но чем больше она богатела, тем больше сер¬
дилась на глупого Китете и на чем свет стоит ругала
шалопая.И вот как-то раз принялись другие дети за работу, а вдо¬
ва — стряпать им обед. Зашла она со двора, где ярко светило
солнце, в темную хижину и нечаянно наткнулась на Китете,
разлегшегося у очага. Горшок с овощами выпал у нее из рук,
на куски разлетелся, и весь обед оказался на полу. Поднялась
вдова и на Китете напустилась:—	Ну что ты за бестолочь! Сколько раз тебе наказывала:
не ложись у очага. Да что от тебя ждать, калебас никчемный!556
Слышит вдова, идут дети с работы, и пуще прежнего
кричит:—	И они — тоже калебасы! Сама не знаю, чего ради
я стряпню из-за них развожу!Ругалась она, ругалась, да вдруг как закричит не своим го¬
лосом: Китете и впрямь калебасом обернулся! А там уж, кри¬
чи не кричи, каждый из ребятишек, переступив порог хижины,
падал на пол и превращался в калебас.Уразумела вдова, что натворила, рыдает, руки ломает.—	Ах я дура старая! И зачем только я назвала детишек ка¬
лебасами! Теперь конец колдовству! Великий дух прогневался
и отнял у меня детей!Так оно и вышло. Дети больше не появлялись в хижине
вдовы, и она жила одна-одинешенька в бедности до самой
смерти.КОЛДОВСТВО ЗМЕИЖил дровосек с женой и двумя детьми, мальчиком и девоч¬
кой. Девочка была красивая и добрая, а мальчишка — злой
и бессердечный, родителей вовсе не слушался. Дровосек тру¬
дился от зари до зари, скопил деньжат и завел справное хозяй¬
ство. Семья про голод совсем позабыла.Но время шло, и отец состарился. Вернулся он как-то из ле¬
су, к еде не притронулся и сразу лег. Жена и деги поняли: отец
умирает.—	Дети, подойдите ко мне, — позвал он слабым голосом.Взрослые брат и сестра подошли к отцу и опустились наколени.—	Я помираю, — сказал отец сыну. — Что ты хочешь полу¬
чить в наследство — хозяйство или родительское благослове¬
ние?—	Хозяйство, — не колеблясь, ответил сын.Отец и дочери задал тот же вопрос.—	Благослови меня, отец, — сказала дочь.Возложил дровосек руки ей на голову, благословил дочь
и умер. Поплакали жена и дети над покойным, схоронили его.
А после похорон мать заболела с горя и в одночасье сконча¬
лась. Брат и сестра остались на свете одни.И вот через несколько дней после смерти матери приходит
брат в хижину к сестре и говорит:—	Хозяйство теперь мое. Складывай вещи и выноси из до¬
му, я заберу их к себе, на другой конец деревни.Девушка сделала, как ей было сказано. А брат тем време¬
нем привел носильщиков, и они вытащили из дому все — кро¬557
вати, табуретки, одежду, даже глиняные горшки для воды. Ни¬
чего сестре не оставил. Смотрели, смотрели соседи, как брат
очищает родительский дом, и не выдержали, принялись его
увещевать:—	Оставь что-нибудь и сестре. В доме — хоть шаром пока¬
ти. Каково ей жить в пустом доме?А те, кто знал его с детства, бранили брата почем зря за
жадность. Тогда, чтоб они утихомирились, брат оставил сестре
горшок и ступку с пестиком, сердито приговаривая:—	Она просила благословение, а я — хозяйство. Ничего ей
из родительского добра не причитается. Но раз уж вы ко мне
придираетесь, так и быть, даю ей три вещи, чтоб с голоду не
померла.И брат ушел вслед за носильщиками к себе домой, оставив
сестру в пустом доме, без еды. Как она станет жить дальше,
ему было все равно.Соседи жалели девушку, но многим помочь не могли: сами
едва сводили концы с концами. Они одалживали у нее ступку
с пестиком, а в благодарность приносили немного зерна. Этой
пищи хватало, только чтоб не умереть с голоду. Бедняжка весь
дом обшарила сверху донизу — может, брат позабыл какую-ни-
будь малость, сгодилось бы на продажу. Нашла она большое
тыквенное семечко, посадила его позади дома, и вскоре на
этом месте появился длинный ползучий стебель с крупными
листьями и множеством цветов. А брат тем временем узнал:
сестра перебивается кое-как крохами, что дают соседи в обмен
на ступку и пестик, которые он оставил ей против своей воли.~ Да знай я, что она из них выгоду извлечет, ничего бы ей
не оставил, — разъярился брат.Явился он вечером в родительский дом, схватил горшок,
ступку и пестик и унес их, не сказав ни слова. Приуныла бед¬
ная девушка. Всю ночь она беспокойно ворочалась и думала,
как жить дальше, да вдруг вспомнила про тыкву. Как только
рассвело, вышла она посмотреть на тыкву и — вот радость!
Среди широких листьев появилось и множество крупных зе¬
леных плодов.—	Какое счастье, - обрадовалась девушка и срезала не¬
сколько самых крупных тыкв.Она отнесла их на базар и выручила хорошие деньги. Лю¬
ди, отведав этой тыквы, дивились ее сладости и просили про¬
дать им еще и еще. Каждый день девушка собирала целую гру¬
ду тыкв на продажу, а наутро созревали новые — бери и ешь.Время шло, у сестры скопились деньги, она купила себе
кровать и кое-что еще. В доме снова стало уютно, а в кла¬
довых появился запас зерна на случай засухи.558
Однажды молодая жена брата послала служанку на базар —
купить тыкву, которую все вокруг нахваливали. Сестра узнала
служанку и дала ей тыкву даром, не хотела брать деньги с род¬
ного брата. Служанка, конечно, обрадовалась. Вскоре новость
дошла и до брата — себялюбца — сестра так хорошо заработа¬
ла на продаже тыкв, что теперь даром их раздает. Разозлился
брат и говорит жене:—	Завтра же пойду к сестре и вырву эту тыкву с корнем.
Разбогатеть вздумала! Она просила благословения, а не богат¬
ства, благословением и обойдется, уж я об эгом сам позабо¬
чусь !Пришел он к сестре с утра пораньше и говорит с порога:—	А ну, сестра, показывай, где у тебя тыква растет!—	Зачем тебе знать? - отвечает сестра. - За домом растет,
у колодца.Сказала и испугалась: а вдруг брат погубит ее кормилицу?
Конечно, погубит! Побежала сестра к колодц> и заслонила со¬
бой ползучий стебель с широкими листьями и чудесными пло¬
дами. А брат выхватил из-за пояса нож и закричал:—	Срублю твою тыкву, вырву ее с корнем! Ишь, завела зо¬
лотую тыкву, кто тебе это позволил?—	Опомнись! — молила сестра, вцепившись в стебель пра¬
вой рукой. - Я ее не отпущу. Прежде мне руку отрубишь, чем
до нее дотронешься.Рванулся злодей к сестре — глаза лютой злобой горят, де¬
вушка и отскочить не успела, как он отсек ей кисть правой ру¬
ки вместе со стеблем. Закричала сестра от боли и ужаса: не ду¬
мала она, что даже бессердечный брат на такое отва¬
жится. А он пошел себе домой, даже не обернулся в ее
сторону.Сбежались соседи, перевязали бедняжке культю, уте¬
шили, как могли. Но она поняла: в деревне не будет ей житья
от брата, мало ли что злодею в голову взбредет, лучше
уйти в лес.И вот бродит девушка по лесу, спит на деревьях, питается
дикими ягодами. Культя тем временем зажила. Увидела она
как-то город вдали, залезла на дерево, чтоб отдохнуть и по¬
размыслить, как ей, одинокой, однорукой, прокормиться на
чужбине. Думала, думала, и все безрадостней казалась ей
жизнь. Заплакала она горькими слезами: лучше умереть, чем
так мучиться. Вдруг слышит — голоса. Идут по лесу охотники,
птиц выглядывают.Одним из охотников был принц, сын короля из города, ко¬
торый виднелся вдали. Девушка, конечно, этого не знала.Улегся он под деревом и сказал слугам:559
—	Давайте отдохнем, тогда и охотиться легче будет.Сидит девушка на дереве, не шелохнется, а слезы у нее изглаз сами собой катятся. Капнула слеза на принца, он припод¬
нялся, сел и удивляется:—	Дождь капает. Видано ли такое — в середине сухого
сезона — дождь?—	Нет дождя, ваше высочество, — отвечает один слуга.Другие поднялись, смотрят сквозь листву — в голубом небени облачка. Откуда же дождь капает на принца?—	Залезай на дерево и посмотри, — приказал принц самому
молодому слуге.Тот не мешкая полез на дерево. Лез, лез и столкнулся ли¬
цом к лицу с плачущей девушкой. От неожиданности у слуги
язык отнялся. Спустился он с дерева, стоит перед принцем
и молчит.—	Ну, — нетерпеливо говорит принц,— что ты там увидел?
Почему молчишь, как рыба?—	О, господин, — вымолвил наконец слуга, — там наверху
сидит на ветке девушка необычайной красы и плачет. Видно, ее
слезы на ваше высочество капают.Вскочил принц и сам полез на дерево. Увидел девушку
и обрадовался: и впрямь красавица!—	Почему ты плачешь? — ласково спрашивает принц.—	Жизнь у меня горькая, — отвечает девушка, — вот я и не
могу удержаться от слез. Но это долгая история, и вам недосуг
ее слушать.Слова эти только разожгли интерес принца, он решил во
что бы то ни стало узнать, что приключилось с девушкой,
и потому сказал:—	Спускайся с дерева, я отведу тебя во дворец. Пока ты со
мной, никто тебя не обидит.—	Попадусь брату на глаза, худо мне придется, — говорит
девушка, — лучше я здесь останусь.Но принц и слышать об этом не хотел. Он подозвал слугу,
который носил за ним тонкотканый бело-голубой плащ, укутал
в него девушку и повел в город.Во дворце она умылась, переоделась и еще краше стала.
Принц решил на ней жениться. Выслушал он печальную исто¬
рию девушки и успокоил ее: во дворце короля, его отца, ей
никто не причинит зла.—	Я нашел тебя и никогда с тобой не расстанусь, — сказал
принц. — Отдохни, а я пойду к отцу - попрошу его согласия на
женитьбу.Когда родители принца узнали, что он привел во дворец де¬
вушку и хочет на ней жениться, им это не очень понравилось.560
Ведь они о ней ничего не знали, кроме того, что принц нашел
ее плачущей в лесу.—	Кто она такая? — допытывались они. — Кто ее родители?
Откуда мы знаем, что она хорошая и будет тебе хорошей
женой?—	Вы только загляните ей в лицо, - отвечал принц, - и сра¬
зу поймете, какая она.Он повел родителей в покои, где отдыхала его невеста. Она
поднялась им навстречу и так приветливо улыбнулась, что ко¬
роль с королевой сразу ее полюбили.Такого роскошного свадебного пира никто в этой стране не
устраивал. Люди дивились красоте невесты. А потом по горо¬
ду поползли слухи: принц женился на однорукой, да еще не¬
известно, какого она роду-племени.Время шло, принц с принцессой жили в любви и согласии.
Потом у них родился сын и принес еще больше радости.
Принц был человек смелый и верный своему долгу. Когда отец
приказал ему проверить, все ли в порядке в дальних пределах
королевства, он простился с молодой женой и сыном и отпра¬
вился в путь.Все это время брат-злодей сорил деньгами, проживал роди¬
тельское добро и под конец вовсе обнищал. Решил он уйти из
деревни, поискать легкой жизни в чужом краю. Надеялся раз¬
житься деньгами, дурача простаков и легковерных женщин.
Так и занесло его в неведомый город, где его сестра жила во
дворце.—	Как дела, приятель? — остановил он прохожего.Тот рассказал ему, что их принц уехал далеко, а дома оста¬
вил жену-красавицу, у которой нет кисти на одной руке. «Вот
так удача, — подумал брат, — уж не моя ли это сестрица? Тогда
о будущем тужить нечего». Через несколько дней добился он
приема у короля.—	Я открою вам тайну, и это, может быть, спасет жизнь
вашему сыну, — сказал злодей. — Говорят, принц нашел в лесу
однорукую женщину и взял ее в жены. Откуда ему было знать,
что эту женщину прогнали из многих городов и деревень за
колдовство. До принца эта колдунья шесть раз была замужем
и извела шестерых мужей. На нее уж и собак натравливали, и
с позором изгоняли из города, а один раз в наказание за кол¬
довство отсекли кисть правой руки. Неужели вы хотите, чтоб
и вашего сына постигла такая же беда, как ее прежних мужей?
Убейте колдунью сейчас, пока не поздно!—	Какое несчастье, — вздохнул король. — Не верю я твоим
словам. Она так прекрасна и добра... Но все же...—	Я сказал правду! - уверял короля злодей.-Кто ж не561
знает, что колдунья, стоит ей захотеть, может стать и красави¬
цей, и уродиной? Заклинаю вас, спасите принца, убейте кол¬
дунью!Обеспокоился король, но не знал, как быть. Позвал он ко¬
ролеву, и они вдвоем стали думать и гадать, как поступить
с принцессой. Королева поверила злодею брату: она больше
мужа боялась колдовства, да еще порой завидовала красоте не¬
вестки. Принялась она уговаривать короля избавиться от прин¬
цессы и ее младенца.—	Язык не поворачивается приказать, чтоб их >били,—
молвил король. — Прикажу изгнать их из города.И он повелел немедля изгнать принцессу с сыном из горо¬
да. И еще распорядился насыпать два могильных холмика за
пределами города, чтоб сказать сыну, когда он вернется:
«Твоя жена и сын умерли. Пойдем, я покажу тебе их могилы».А брат сделал свое черное дело и на деньги, полученные
в награду, купил дом возле дворца и завел торговлю. Он поль¬
зовался милостью короля и королевы и вскоре разбогател.Прекрасную принцессу и ее сына солдаты изгнали из двор¬
ца, она ничего не успела с собой прихватить, кроме маленького
горшочка, из которого кормила малыша. Бедняжка понятия не
имела, почему с ней так жестоко обошлись. Начальник дворцо¬
вой охраны сказал:—	Король повелел, чтоб ты немедленно покинула дворец.
Если ты вздумаешь вернуться, тебя и сына ждет смерть.
Уходи!Схватила принцесса ребенка и побежала, а за ней, размахи¬
вая палками и улюлюкая, погнались солдаты. Принцесса укры¬
лась от них в дремучем лесу, а как стемнело, без сил рухнула
под деревом Так и пролежала она на земле всю ночь, вздраги¬
вая от малейшего шороха в кустах, от криков сов и других
хищных птиц. Но вот забрезжил рассвет, и принцесса, к своему
удивлению, обнаружила, что и сама цела и невредима, и ребе¬
нок здоров — сидит, как ни в чем не бывало, с любопытством
по сторонам поглядывает.Стала принцесса думать, что ей делать. Ни еды, ни питья
у нее не было, и лес был неведомый. Вдруг сын указал ей на
что-то пухлым пальчиком. Зашевелилась трава, выползла отту¬
да змея и — прямо к ребенку. Принцесса и вскрикнуть не успе¬
ла, как змея заговорила человеческим голосом:—	Спаси меня, женщина, спаси меня! Спрячь в горшочке,
за мной гонится враг!Поразилась принцесса таким речам, но открыла горшочек.
Змея заползла туда, свернулась ка дне клубком и прошгаела:—	Укрой меня от солнца, а я тебя укрою от дождя.562
Принцесса хотела спросить, какой смысл кроется в этих
словах, но в это время из высокой травы появилась другая
змея. Подняла она голову, будто ужалить целится, и спраши¬
вает:—	Не проползала ли здесь моя сестра?—	Проползала, — отвечает принцесса, — вон туда направи¬
лась.Она указала змее на чапдобу, та скользнула между деревья¬
ми и пропала из виду.—	Ушла? — донеслось из горшка.—	Ушла, — ответила принцессаЗмея выползла и улеглась у ее ног.—	Не бойся, — говорит, — я не причиню зла ни тебе, ни
твоему ребенку. Почему ты оказалась в лесу одна?—	Меня выгнали из дом>, а муж ~ далеко и защитить меня
не может, — пожаловалась принцесса. — Нам с сыном и есть не¬
чего, и идти некуда.—	Пойдем со мной, — предложила змея, — я отведу тебя
к своим родителям и позабочусь, чтоб тебя никто не обидел.
Путь долгий, но ведь я обещала: укроешь меня от солнца,
укрою тебя от дождя. Ты мне помогла, теперь мой черед.Принцесса знала: останься она в лесу, ей и сыну все равно
смерти не миновать. Поднявшись, она привязала сына за спи¬
ной и пошла вслед за своей провожатой.Змея долго петляла по лесу и наконец выползла к большо¬
му озеру.—	Я передохну и посплю тут немного, — сказала она, — а вы
с сыном искупайтесь в озере.Вода в том озере была чистая и прохладная. Принцесса вы¬
мыла ребенка, выкупалась сама. Но резвому малышу понрави¬
лось брызгаться в воде. Он выскользнул из рук матери и скры¬
лся под водой. Принцесса не смогла поймать его своей
единственной левой рукой. Плача, она зашла в озеро по пояс,
шарила под водой снова и снова, но ребенка так и не нашла.
А озеро, прежде голубое и прозрачное, теперь потемнело,
помутнело.—	Горе мне. горе, — рыдала принцесса, выбравшись на бе¬
рег к спавшей змее — Сын упал в озеро, я не могу его найти.
Скажи, что делать?—	Ты какой рукой его искала ? —спрашивает змея.—	Здоровой, конечно,—нетерпеливо отвечает принцесса,—
ты же знаешь, что брат отрубил мне кисть правой руки, не
обрубком же под водой шарить!—	Поищи его правой рукой и найдешь, — молвила змея.—	Смеяться надо мной жестоко, — говорит принцесса. —563
Такое горе - ребенка потеряла, а ты еще насмехаешься над
калекой ?—	И не думала насмехаться, опусти обе руки в воду и
поймаешь ребенка.«Ладно, хуже, чем есть, не будет», - подумала принцесса,
подошла к озеру и опустила туда обе руки. Только она это сде¬
лала, чувствует - вот он, ребенок! Выхватила его из воды, а он
живехонек! Прижала его мать к груди, опомниться от радости
не может, а мальчишка, как колокольчик, смехом заливается.
Глянула принцесса невзначай на свою правую руку и обомле¬
ла: кисть на месте, рука как живая!—	Радость какая! — закричала она. — Сын жив, и я больше
не калека!—	Пойдем ко мне домой, — сказала змея, выползая на тро¬
пинку.—Увидишь наших старейшин. Они отблагодарят тебя,
ведь ты спасла мне жизнь.—	Ты уж отблагодарила меня с лихвой, — сказала принцес¬
са, показав змее правую руку, — мне не нужно благодарности
старейшин. Я оказала тебе такую малую услугу, а ты отплати¬
ла мне сторицей.—	Я же обещала: если укроешь меня от солнца, я укрою
тебя от дождя. Этого обещания я еще не выполнила.И принцесса пошла за змеей, теперь она знала, что змея
принесет ей счастье. Они продвигались все дальше и дальше
в глубь леса и под конец попали в самую чащобу, куда никогда
не ступала нога человека, — в царство змей.Гостью приняли с великими почестями. Каждый день ее
и сына потчевали H3j>iCKaHHbiMH кушаньями. За все время, что
она провела в царстве змей, ни одна змея не причинила ей зла,
а местные старейшины снова и снова благодарили ее за спасе¬
ние своей соплеменницы.Наконец молодая женщина решила, что пора отвести сына
к людям, и сказала об этом змее.—	Нам всем жаль отпускать тебя, - молвила змея, - но ты
сначала попрощайся с моими родителями. Они предложат тебе
много ценных даров, но ты от всего отказывайся. Попроси
у отца кольцо, а у матери - шкатулку, и до конца дней ни
в чем нужды знать не будешь.Пришла принцесса прощаться с родителями змеи, и они
разложили перед ней множество дорогих подарков — ткани, зо¬
лото, драгоценные каменья.—	Мне не унести всего этого, - сказала принцесса. — Вы уж
лучше оставьте богатства себе, а мне, отец, дайте на память
ваше кольцо, а вы, мать, - шкатулку.—	Как ты о них прознала? Наверное, наша дочь тебе рас¬564
сказала? Ну да ладно, дадим все, что пожелаешь, ты спасла
нашу дочь от смерти.Отец змеи надел ей на палец кольцо и наказал:—	Проголодаешься, попроси кольцо накормить тебя, и оно
накормит.А мать змеи дала ей шкатулку с таким наказом:—	Захочешь попросить одежду или дом, открой крышку
шкатулки, и твое пожелание исполнится.Поблагодарила молодая женщина добрых змей, спрятала
шкатулку в узелок, взяла на руки ребенка и распрощалась
с царством змей навсегда. Она больше не была однорукой
калекой, а волшебное кольцо и шкатулка придали ей уверен¬
ности. Принцесса смело направилась в город, где жил
ее муж.А принц к тому времени вернулся, и каково же было его го¬
ре, когда он, спешившись у городских врат, узнал от отца
с матерью, что нет у него ни жены, ни сына. Пришел он к то¬
му месту, где насьшали два холмика, и долго безутешно пла¬
кал. Потом заперся у себя в покоях и никого к себе не допу¬
скал, от еды отказывался. Король с королевой испугались: как
бы сын не помер от горя! Но сказать ему правду про жену
и сына они не отважились, да и слуги, знавшие про их судьбу,
не смели и слова молвить.—	Жена моя, красавица моя, сынок мой милый, зачем я по¬
кинул вас, - рыдая, приговаривал принц, - если б я не уехал,
вы были бы живы!И вот как-то на рассвете подошел принц к окну. Он горел,
как в лихорадке, и хотел освежиться утренней прохладой.
Вдруг он увидел вдали чудесный дом, которого раньше не бы¬
ло, позабыв на минуту про свое горе, он спросил слугу, при¬
несшего завтрак:—	Кто построил этот дом? Его здесь не было, когда
я уезжал. Большой дом, наверное, хозяин очень богат.—	Не знаю, когда его успели построить, — отвечает слу¬
га, — я и сам только вчера его заметил. Люди на базаре тол¬
куют, что живет там красивая молодая женщина с сыном, слуг
у нее добрая сотня, а богатства - не счесть.—	Завтра наведаюсь туда, - сказал принц.Он вдруг загорелся желанием побывать в чудесном доме.
Слуга побежал в королевские покои и доложил королю и коро¬
леве, что принц опомнился от горя и интересуется красивым до¬
мом, который виден из дворцовых окон.И в тот же вечер, когда солнце опустилось и жара спала, из
дворца вышла целая процессия и направилась к новому дому.
Впереди шел принц, за ним — король с королевой, а дальше —565
толпа советников и старейшин — всем было любопытно гля¬
нуть на чудо, возведенное за одну ночь.Разумеется, дом этот принадлежал женщине, изгнанной
прежде из этого города. Она пришла сюда два дня тому назад
и попросила у волшебной шкатулки хороший дом с богатым
убранством и драгоценности. Потом повелела кольцу вкусно
накормить всех обитателей дома.И вот теперь принцесса услышала голоса, шаги людей, под¬
бежала к двери, а перед домом — ее любимый муж, король
с королевой и целая толпа советников и старейшин. Повелела
принцесса кольцу устроить роскошный пир, и bmpit на столах
появились разные яства. Хозяйка побежала встречать гостей.С криком радости кинулся принц к жене и долго не выпу¬
скал ее из объятий. Потом поднял на руки сынишку, маленько¬
го крепыша, и засмеялся счастливым смехом.—	Почему же родители убедили меня, что вы умерли? — не-
до\мевал принц.—	За столом я открою тебе все, как было, — сказала прин¬
цесса и пригласила гостей в дом.Придворные не заставили себя просить, но король и коро¬
лева в страхе попятились назад.—	Мы считали тебя колдуньей, — покаялись они,— нас об¬
манул злой человек.Невестка, в свой черед, поведала о том, что приключилось
с ней и сыном, когда их выгнали из дворца.—	Я не колдунья! —воскликнула она.—А злой человек,
оболгавший меня, — мой брат.И она рассказала, как брат выжил ее из родной деревни,
как отрубил кисть правой руки. Тут гости все как од1Ш вскочи¬
ли с мест и закричали:—	Смерть злодею! Он живет в нашем городе, у самого
дворца. Собирайтесь! Найдем его и прикончим!—	Не надо! — ужаснулась принцесса. — Прошу вас, не надо!—	Тогда покараем его изгнанием, — заяврьти придворные
и побежали искать злодея.А принц с женой и сыном вернулись во дворец и жили там
долго и счастливо. Принцесса никогда больше не видела зло¬
дея брата, а принц в благодарность за возвращение жены из¬
дал указ: отныне в его королевстве запреш^алось убивать змей.ЖЕНА ПШОНАДавным-давно жили в Малави муж с женой и двумя до¬
черьми. Пришла в те края жестокая засуха. Вполсыта ели даже
те, кто трудились на земле до седьмого пота, а уж лентяи, по¬566
нятно, либо ловчили, либо голодали. Одни ловили рыбу в со¬
седнем озере, другие промышляли охотой на диких зверей,
а иные не гнушались и воровством — разоряли огороды у ра¬
ботящих соседей.Таким вором и бездельником был и отец двух дочерей.
Целый день сидит, бывало, сложа руки. Жена и дочери голо¬
дают, а ему и горя мало. Зато, как у самого живот от голода
подведет, выждет, пока добрые люди уснут, и заберется в чу¬
жой дом или огород. Где цыпленка стянет, где бананы, а где
й овощи с ухоженной грядки.Однажды ночью Нгозе, старшей дочери, не спалось от го¬
лода. Соблазнилась она дурным отцовским примером, залезла
к соседям и украла гроздь бананов. На рассвете, когда их
мать-труженица отправилась мотыжить землю на делянке,
младшая сестра спросила:—	Что ты прячешь, сестрица?—	Тихо, — прошептала Нгоза, приложив палец к губам, —
отец услышит. Глянь-ка, у меня есть чем заморить червячка.Нгоза вытащила из-под одеяла гроздь спелых бананов. Го¬
лодная сестра не спросила Нгозу, откуда они взялись, и не
ждала приглашения — схватила банан и с жадностью проглоти¬
ла. А надо сказать, младшая давно завидовала красоте стар¬
шей сестры и решила ей навредить.Вернулась мать в полдень с делянки - еле дышит от уста¬
лости и жары. Младшая дочь отвела ее в сторонку и говорит:—	Накорми меня посытней, а я тебе тайну открою.—	Что случилось, дочка? — сурово спросила мать. — На, бе¬
ри, ешь сколько хочешь.С этими словами мать отдала жадной девчонке все, что
принесла с поля.—	Нгоза ворует у соседей бананы, — прошептала младшая
на ухо матери.Конечно, мать догадывалась о ночных проделках мужа, но
сама она была женщина честная и не хотела, чтоб дети брали
с отца дурной пример. Поймала она Нгозу, отлупила ее не¬
щадно и выгнала из дому на ночь глядя.В то утро небо заволокло тучами, и вскоре начался дождь.
Он лил все сильнее и сильнее. По земле пронесся ливневый по¬
ток, он увлек Нгозу и понес ее к реке. Бурная река подхватила
Нгозу, закрутила ее, завертела. И тогда со дна реки поднялся
на поверхность Санто, речной питон, и проглотил девушку.Питон нырнул обратно на дно, в подводную пещеру, и вы¬
пустил там девушку из своего чрева живой и невредимой. Пи¬
тон обошелся с ней, как с дорогой гостьей, и через некоторое
время Нгоза стала женой огромного змея. Зажили они счастли¬567
во. Санто был очень щедрый и одарил молодую жену жемчу¬
гом, красивыми нарядами из тончайших тканей. Такой роско¬
ши бедная девушка прежде и в глаза не видывала. Подарил ей
питон и волшебную повозку. Она так ослепительно сверкала,
что была невидима человеческому глазу. Два волшебных буй¬
вола возили счастливую Нгозу по горам, по долам — куда ни
пожелает.—	Садись в волшебную повозку и навести родителей,—
предложил Нгозе муж-питон. — Пусть та, по чьей вине выгнали
тебя из дому, знает, как ты любима и счастлива.И вот вернулась маленькая изгнанница в родную деревню
невидимкою, заколдованная питоном, и стала жить, как пре¬
жде. Утром отправились деревенские девушки за водой. Нгоза-
невидимка увязалась за ними. Сначала все купались в чистой,
прозрачной воде, плескались, смеялись, шутили. Потом, прито¬
мившись от забав, наполнили калебасы водой, и каждая де¬
вушка помогла подружке водрузить сосуд на голову.—	А теперь вставайте парами, — сказала та, что была у них
заводилой, - и помогайте друг другу, понесем воду в деревню.И они пошли парами, а у младшей сестренки Нгозы пары
не было.У самого дома она горько заплакала от обиды. Поняла —
сама виновата, что осталась одна. Увидела Нгоза-невидимка
сестрины слезы и пожалела ее. Она сняла с головы у младшей
тяжелый калебас с водой, а та только по сторонам озиралась;
что за диво? А уж когда услышала голос Нгозы, и вовсе оне¬
мела от изумления.—	Я пришла навестить тебя, сестренка, - сказала Нгоза, - я
теперь замужем. Муж у меня добрый, добрее не бывает. Но
пока я здесь, не говори матери и соседкам, а то они разрушат
мое счастье.Нгоза прожила в деревне несколько дней и все время помо¬
гала младшей по хозяйству. Но однажды мать удивилась, как
это дочка так быстро с делами управляется.—	Старшая сестренка мне помогает, — призналась та мате¬
ри, — только я ее не вижу.И она рассказала матери про сестру-невидимку. Сердце ма¬
тери заколотилось, стыдно ей стало, что выгнала дочь из дому
в непогоду, закричала она громким голосом, умоляя дочь
вернуться:—	Доченька, прости меня! Воротись, заклинаю, мы все лю¬
бим тебя!При этих словах чары рассеялись, и Нгоза предстала перед
матерью. Она, обливаясь слезами радости, повела Нгозу
в дом.568
А питон терпеливо ждал, когда же вернется жена.
С каждым днем ему все тоскливее жилось в одиночестве. Ког^
да уж не стало сил выносить тоску, он покинул свой под¬
водный дом и отправился искать Нгозу. Ползет Санто по де¬
ревне, все люди в страхе разбегаются. Наконец отыскал питон
хижину Нгозы и увидел жену.—	Любимая моя, — прошептал Санто, — вернись, мой под¬
водный дом пуст без тебя.Затем питон обернулся к матери и сказал:—	Женщина, ты выгнала Нгозу из дому, она больше не
твоя. Ты не можешь отнять ее у мужа. Я люблю ее, она из¬
бранница моего сердца.И, вытирая слезы, питон запел:Жена моя, любовь моя и свет.Владычица, тебя нежнее нет.Не возвращайте мне дары, не надо,Постыл мне род змеиный и родня.Жена моя, одна моя отрада,Я без нее не проживу и дня.Волна и ветер молят за меня.Дождь благодатный, землю напои,Верни мою любимую, верни.И у Нгозы выступили слезы на глазах, поняла она, как
сильно любит ее Санто. Стала Нгоза просить мать: отпусти,
позволь вернуться в подводный дом, к мужу. А та, хоть и по¬
нимала, что Санто прав, ведь Нгоза ему жена, не захотела рас¬
статься с дочерью. Захлопнула она дверь и прогнала питона.—	Пошлю ему подарки, — сказала она, — он девчонку
и позабудет.Как стемнело, положила мать на тарелку разные лакомства
и пошла к реке. Там, возле глубокого омута, она оставила свое
подношение.Но ничто не могло утешить Санто, всю ночь с реки неслись
его жалобные стоны.—	Отпусти мою жену, — молил он. — Она свет очей моих.И не польстился Санто на угощение матери Нгозы.—	Я принесу ему дар лучше прежнего, — решила мать.И она загнала в омут весь скот — самое большое свое бо¬
гатство. Но снова ночь напролет с реки доносились жалобные
стоны:—	Отпусти хмою жену, она свет очей моих!И вот в предрассветных сумерках громадный питон вполз569
в хижину, где спала Нгоза, открыл свою огромную пасть
и проглотил жену. Он отнес ее в подземный дом и выпустил из
чрева живой и невредимой.С тех пор Нгоза людям не показывается. Она живет счаст¬
ливо с любимым мужем-питоном, ей прислуживают рыбки,
а сверху тихо несет свои воды река.Перевод с английского
Л. БиндеманИСО, БЕДНЫЙ ЧЕЛОВЕКЖил-был человек по имени Исо. Был он очень беден и зара¬
батывал на пропитание тем, что рубил дрова и продавал их на
рынке. Его заработка едва хватало, чтобы не умереть с голоду.
Однажды дровосек отправился как обычно в лес, и ему по¬
встречался лесной дух Васла; он спросил у Исо, что тот соби¬
рается делать. Исо ответил, что хочет нарубить дров, чтобы
заработать денег на покупку еды. Васла дал ему волшебное
кольцо и сказал, что с помощью этого кольца он может полу¬
чить все, что только ни пожелает. Когда дровосек вернулся до¬
мой, он попросил кольцо дать ему еды и денег. И вдруг — о,
чудо! — его желание исполнилось. И все его другие желания ис¬
полнялись тоже. Как-то Исо решил отправиться в долгое путе¬
шествие, но подумал, что было бы неразумно брать с собой
столь ценное кольцо. Он пошел к соседу и попросил хранить
кольцо во время его отсутствия. Исо объяснил, что это кольцо
волшебное, и предупредил соседа, чтобы тот ничего не просил
у кольца. Однако не успел он уехать, как сосед нарушил свое
обещание и попросил у кольца множество вещей, о которых он
давно уже мечтал. Поняв, какое сокровище у него в руках, он
купил другое кольцо, точь-в-точь похожее на волшебное.Когда Исо возвратился и попросил вернуть ему кольцо, об¬
манщик-сосед отдал,ему купленное им простое кольцо. Вернув¬
шись домой, Исо догадался, что кольцо подменено, оно не мо¬
гло исполнить ни одной его просьбы. Исо поспешил к соседу
и спросил, не подменил ли он то самое кольцо. Но тот только
тряс головой и с простодушным видом уверял, что это то
самое кольцо. Дровосек снова обеднел, ему пришлось идти
в лес рубить дрова. Не успел он взяться за топор, как к нему
подошел дух и спросил, нет ли у него каких-нибудь желаний.—	Мне очень жаль, Васла, но я лишился кольца, которое
ты мне подарил. Я надеялся стать богатым, но сейчас я столь
же беден, как и раньше, и должен снова приняться за рубку
дров на продажу.570
Лесной дух подарил ему волшебную козу, которая могла
в любое время по желанию Исо приносить ему деньги. Исо по¬
благодарил духа и вернулся домой.Дома он решил испытать козу и приказал:—	Коза! Принеси мне много денег!К его величайшей радости и удивлению коза принесла ему
целую гору монет.Вскоре Исо опять надумал отправиться в дальнее путеше¬
ствие. Ему показалось благоразумней всего оставить козу до¬
ма. Он пошел к соседу и попросил его приглядеть за козой до
тех пор, пока он не возвратится. Сосед согласился, и дровосек
отправился в путь. Сметливый сосед вскоре понял, какое цен¬
ное животное эта коза. Стоило попросить денег, как он т}т же
получал их. По возвращении Исо сосед отдал ему другую ко¬
зу — обыкновенную козу этой породы. Козы были так схожи,
что Исо не заподозрил обмана. Однако чуть спустя правда вы¬
плыла наружу — сколько ни просил Исо денег у козы, та не мо¬
гла принести ни одной монетки... В отчаянии он бросился к со¬
седу, но на все его горькие жалобы сосед клялся, что вернул ту
же самую козу, мол, все, что оставляет дровосек, со временем
теряет свою волшебную силу, его вины тут нет. Понял Исо,
что ему не остается ничего другого, как заняться прежним де¬
лом. Как-то раз, когда он усердно рубил дрова, к нему по¬
дошел лесной дух и спросил, зачем он опять пришел в лес. Исо
признался, что лишился обоих волшебных подарков и стал
умолять подарить ему еще что-нибудь.—	Уж на этот-то раз я пригляжу, чтобы подарок никуда не
делся, — обещал он.Лесной дух дал ему волшебную палку, стоило Исо произне¬
сти заветные слова, как она сама бросалась на обидчика н била
его до тех пор, пока он не произносил другие заветные слева.
Исо пошел домой к соседу-обманщику, сказал, что собирается
в дальнее путешествие и попросил присмотреть за палкой в его
отсутствие.—	Только смотри, не говори палке: «Палка, палка, при¬
нимайся за работу», — предупредил Исо.Сосед сразу же обещал позаботиться о палке, и Исо >шел.Сосед был уверен, что эта палка такое же ценное приобре¬
тение, как и другие вещи, за которыми дровосек просил ею
приглядеть. Он задумал испытать палку, послютреть, что она
может делать, и воскликнул:—	Палка, палка, принимайся за работу!Палка тут же принялась колотить его самого. Она била его
до тех пор, пока вконец обессиленный и в синяках с головы до
ног он не свалился на пол. Исо не отправился в путешествие,57i
а остался дома. Он заглянул к соседу посмотреть, что там де¬
лается. Увидев, как его отделала палка, он воскликнул:—	Палка, палка! Прекрати работу!Палка немедленно повиновалась.—	Я думаю, палка попотчевала тебя досыта, — сказал Исо
соседу. - Если ты не хочешь, чтобы она забила тебя до смерти,
верни мне волшебное кольцо и козу.Сосед возвратил ему украденное, и Исо вернулся домой
в радостном расположении духа.Чуть погодя Исо захотел жениться на одной красивой де¬
вушке. Ее отец, однако, поставил очень трудное условие. Он
выкопал около своей хижины глубокую яму и сказал, что от¬
даст свою дочь в жены только тому, кто сможет наполнить эту
яму монетами. Ни одному молодому человеку в округе не уда¬
лось выполнить это условие. Решил попытать счастья и Исо.
Хоть и глубока была яма, с помощью волшебной козы он за¬
валил ее доверху деньгами. Так Исо женился на этой девушке.Успехи вскружили Исо голову — он стал высокомерен. И
в наказание за это высокомерие лесной дух отобрал у него все
три своих волшебных подарка. Исо стал таким же бедным, ка¬
ким и был. Пришлось ему отправиться в лес рубить дрова. Но
Васла больше ни разу не подошел к нему. Так дровосек умер
нищим.С помощью волшебства можно получить все, кроме скром¬
ности и ума, а без них можно потерять любое богатство.САМАЯ КРАСИВАЯ ДЕВУШКААри — так звали самую красивую девушку в деревне. Все
остальные девушки завидовали ей. Однажды пошли все они
к старому мудрецу и спросили:—	Кто из нас самая красивая?—	Вы все хороши собой, — отвечал старик, — но ни одна из
вас не может сравниться красотой с Ари.Что только не делали девушки, как только себя не украша¬
ли, но всякий раз мудрец отвечал им: самая красивая девушка
в деревне — Ари. В конце концов их взяла такая досада, что
они решили убить ее.Однажды все девушки отправились к источнику за водой.
Придя на место, они попросили Ари наполнить водой кале¬
басы, а сами пошли на вершину холма посмотреть, не соби¬
раются ли тучи. Пока Ари набирала воду, девушки вскарабка¬
лись наверх и увидели на вершине большой валун. Они все
вместе навалились на него и спихнули вниз, прямо на Ари. Ва¬572
лун сшиб Ари с ног, и она упала на самое дно глубокой заво¬
ди. Вернувшись домой, девушки сказали родителям Ари, что
не знают, куда подевалась их дочь.На другой день брат Ари отправился пасти скот неподалеку
от заводи. Одна из коров свернула на чье-то поле, чтобы пола¬
комиться маисом. Тогда мальчик закричал на корову:—	Эй, ленивая корова! Ну-ка иди по дороге, по которой
прошла Ари!Услышала Ари эти слова и отозвалась из глубины вод:—	Братик, не говори плохо о корове моего отца, а говори
плохо о девушках, столкнувших меня в заводь.Узнав голос сестры, он принялся искать Ари повсюду, но
на нашел ее. На следующий день он рассказал отцу о голосе,
напоминавшем голос Ари, который донесся из омута. Они тот¬
час вдвоем пошли к заводи, и отец крикнул:—	Ари, доченька, где ты?—	Я на дне, — отозвалась Ари,— под огромным валуном.Теперь они смогли найти и вытащить ее из воды. Понятно,что у девушки не было сил и она сильно проголодалась, — в за¬
води ей нечем было питаться. Отец с братом спрятали ее дома,
накормили вкусной и питательной пищей, но никому не сказа¬
ли о случившемся. Вскоре Ари поправилась, и ее отец устроил
большое празднество, на которое пригласил всех жителей де¬
ревни. Когда двор наполнился людьми, отец вышел из дома,
ведя за руку Ари. Она стала еще более красивой, чем была. Де¬
вушки, пытавшиеся утопить ее, онемели от удивления, увидев
Ари живой. Придя в себя, они бросились бежать со всех ног.
Во время этого поспешного бегства злодейки, одна за другой,
превращались в уродливых ворон. Так они никогда и не верну¬
лись, а Ари осталась с семьей и прожила счастливо всю жизнь.ДЕВУШКА, КОТОРАЯ УСКОЛЬЗНУЛА ОТ АМА-ИРМИВ давние времена разразилась ужасная засуха, дождь не вы¬
падал на землю в течение многих лет. Палящее солнце безжа¬
лостно выжгло травы, деревья, кусты. Из всех водоемов остал¬
ся только небольшой пруд, вода в котором едва покрывала
дно. Жителям ближних и дальних мест приходилось делить ее
между собой. Собрались они однажды все вместе около пруда
и стали молиться:—	Отец Нетланга! Дай пролиться дождю!Вдруг они почувствовали, что кто-то брызгает на них во¬
дой. Испугались они и разбежались по домам. Дома они пове¬
дали друзьям и соседям о странном происшествии, случившем¬573
ся с ними, а на следующий день у пруда собралась огромная
толпа людей. Они повторили ту же самую молитву о дожде,
которую возносили вчера. Когда на них опять упали брызги
воды, люди перепугались, но один человек набрался смелости
и спросил:—	Кто ты? Ответь!—	Я — Ама-ирми, — раздался голос со дна пруда, — эта вода
принадлежит мне, а не Нетлангу,—	Что же ты хочешь в обмен на воду для нас? — спросили
люди.Ама-ирми ответил:—	Нет у меня желания сильнее, чем завладеть Санди М>н-
даре — самой красивой девушкой в округе.Тогда люди пообещали Ама-ирми, что его желание будет
исполнено. И стали они держать совет, как выполнить это тре¬
бование, и решили, что девушке придется пожертвовать собой,
чтобы остальные могли выжить. Утром они сообщили Ама-ир¬
ми о своем решении и дали слово, что на следующий вечер они
пришлют к нему Санди Мундаре. Когда настал условленный
срок, родители попросили девушку сходить за водой. Как
только люди увидели, как она идет с калебасом на голове
в сторону пруда, они крепко-накрепко заперли двери хижин.
Прошло немного времени, и слышат люди: бежит Санди
обратно, а за ней гонится Ама-ирми. Подбежала девушка к до¬
му своих родителей, но к ужасу своему обнаружила, что двери
заперты. Мечется Санди от одной хижины к другой и поет:Ах увы! Не пускают меня в дом родной,Я должна жертвой стать Ама-ирми,Чтобы жажду людей утолить дождевою водой.Чтоб вода воскресила всех к жизни.Не успела Санди допеть песню, как поднялась буря и хлы¬
нул дождь, какого не могли припомнить люди. А Ама-ирми,
преследовавший в зтот моменг девушку, продолжал кричать:Девушка с калебасом на голове.Девушка с калебасом на голове
Принадлежит мне, принадлежит только мне!Наконец Санди добежала до хижины своей старшей сестры,
но та, как и все остальные, отказалась впустить ее внутрь.
Ама-ирми уже почти настиг девушку, когда муж сестры от¬
крыл дверь и впустил Санди.—	Подожди минутку, — сказал он Ама-ирми, который скре¬
жетал от гнева зубами. — Санди сейчас готовится. Она вот-вот
выйдет к тебе.574
Пока муж сестры говорил, он взял большую посудину с ме¬
дом, стоявшую за дверью. Затем он попросил Ама-ирми за¬
крыть глаза и открыть рот. Чудище поверило, что ему сейчас
отдадут девушку, и широко раскрыло пасть. В один миг муж¬
чина бросил банку меда в рот Ама-ирми. Но когда он понял,
что чудище не удовольствуется одним медом, он взял откор¬
мленного длиннорогого козла и с силой швырнул в пасть Ама-
ирми. Длинные острые рога вонзились чудищу в нёбо, оно за¬
хрипело и рухнуло замертво. После этого муж сестры спрятал
Санди у себя дома, а люди взаправду поверили, что ее забрал
Ама-ирми, так как дождь продолжал литься в течение несколь¬
ких дней, и воды теперь хватало, чтобы самим напиться и скот
напоить. А земля быстро оправилась от засухи и дала богатый
урожай маиса, бобов и проса.Вскоре в селенье состоялся большой праздник. М>ж сестры
раздобыл для Санди великолепное одеяние. Когда начались
танцы и жители деревни собрались в круг, он запел такую
песню:Д>рачье-дурачье! Как вы смели послать
Дочь любимую на смертные муки?Чтоб себя сохранить и от жажды спастись.Вы решили обманом ее Ама-ирми скормить!Услышав эту песню, жители разгневались и с угрозами на¬
кинулись на певца.—	Не убивайте меня, — закричал он, — я найду Санди и при¬
веду ее сюда живой.Тут он позвал Санди. Прекрасная девушка, которая, как все
д>мали, погибла давным-давно, неожиданно явилась перед
людьми. Увидели они Санди живой и невредимой, радость
переполнила их, ибо раскаянье и стыд точили их сердца. Санди
и муж ее сестры рассказали народу обо всем, что произошло,
и как был убит злой Ама-ирми. Люди щедро одарили смельча¬
ка: дали ему сотни овец, коз и коров. Счастливо и в богатстве
он прожил свой век.Перевод с английского
А, Малышева
Африка: Лит. альманах. Вып. 7.—М.: Худож.
А94 лит. 1986.- 575 с.В седьмом выпуске литературного альманаха «Африка» публикуются • роман южно¬
африканского писателя Питера Абрахамса «Горняк» о жизни рабочих ЮАР, роман
нигерийской писательницы Ифеомы Окойе «Без>\ие» о продажности и корр>пции в
современной НигерииЧитатели познакомятся с зеленомысскими и алжирскими рассказами, с очеркачш
заирца Заменги Батукезанги, со стихами, сказками и др. материалами■ ^’03000000-313028(01)-86ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ
«АФРИКА»Выпуск седьмойСоставители:Редько Тамара Прокофьевна
Ибрагимов Алев Шакирович
Редактор
А. Ибрагимов
Художественный редактор
С. Гераскевич
Технический редактор
М. Плешакова
Корректоры
Т. Калинина, И. ФилатоваИБ № 4352Сдано в набор 21.01.86. Подписано в печать 22.05.86. Формат
84x 108^32- Бумага тип. № 1. Печать высокая. Гарнитура тайме.
Уел. печ. л. 30,24. Уел. кр.-отт. 30,24. Уч.-изд. л. 36,51. Тираж
50 000 зкз. Изд. № VIII-2222. Заказ № 230. Цена 3 р. 90 к.Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная
литература», 107882, ГСП, Москва, Б-78, Ново-Басманная, 19.Ордена Октябрьской Революции, ордена Трудового Красного Знамени
Ленинградское производственно-техническое объединение «Печатный
Двор» им. А. М. Горького Союзполиграфпрома при Государственном
комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной
торговли. 197136, Ленинград, П-136, Чкаловский пр., 15.