в. Ю. Давыдов
НЕЛЕГАЛЬНОЕ СНАБЖЕНИЕ РОССИЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ И ВЛАСТЬ 1917-1921 гг.
МЕШОЧНИКИ
Саш-Петсрбург “НАУКА" 2002


УДК 94(47)
ББК63.3
Д 13
Давыдов А. Ю. Нелегальное снабжение российского населения и власть. 1917—1921 гг.: Мешочники. — СПб.: Наука. — 341 с. — 23 ил.
ISBN 5-02-028529-3
В монографии рассматривается система снабжения населения в период Октябрьской революции и гражданской войны, когда государство претендовало на единовластие в сфере снабжения, однако не могло справиться с этой задачей и главным занятием значительной части россиян стало нелегальное самоснабжение, так называемое мешочничество.
В работе описаны место и роль этого явления в экономической и социальной жизни, условия жизни, формы самоорганизации «людей с мешками», исследованы взаимоотношения государственных структур и чиновников с самоснабженцами, способы разрешения конфликтов; характеризуются также основные тенденции народного самоснабжения на протяжении всего XX в.
Для историков, экономистов и широкого круга читателей.
Рецензенты:
д-р ист. наук Н. И СМИРНОВ, канд. ист. наук А. Н. ЧИСТИКОВ
ISBN 5-02-028529-3
© А. Ю. Давыдов, 2002
© Издательство «Наука», 2002


ВВЕДЕНИЕ
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ
Эта работа посвящена изучению одного из существенных и в то же время малоизвестных явлений истории России — народного самоснабжения. Оно бурно развивалось в нашей стране в XX в., поскольку следовавшие друг за другом кризисные, иногда катастрофические, ситуации приводили к развалу систем снабжения населения продовольствием и предметами широкого потребления. Делом жизни становилось налаживание товарообмена между потреблявшими провизию (промышленными) и производившими продовольствие регионами. Этим вынуждены были заниматься в определенные повторяющиеся один за другим периоды десятки миллионов простых россиян. Снабжение самих себя (самоснабжение) в России приняло прежде всего форму так называемого мешочничества.
Государство претендовало на единовластие в важнейшей сфере распределения продуктов и товаров широкого потребления. Соответственно оно в большинстве случаев всячески пыталось искоренить мешочничество, которое волей-неволей становилось нелегальным. Вырабатывалась сложная система взаимоотношений между нелегальными снабженцами и чиновничеством. Колоссальные российские просторы, бесчисленные опасности на дорогах, необходимость укрываться от контроля деспотического и коррумпированного государственного аппарата — все это содействовало широчайшему распространению именно мелкого мешочнического самообеспечения и превращению его в отдельные периоды в главное занятие россиян.
Иногда в литературе отождествляют мешочничество с «вольным черным рынком продовольствия».1 Однако его представители брали на себя и снабжение промышленными товараз


ми. Кроме того, понятие «черный рынок» в нашем случае вряд ли стоит употреблять из-за его аморфности, публицистической неопределенности. Вот, например, одно из толкований термина. «Черным рынком мы называем всеобъемлющую систему искаженных экономических отношений, с неизбежностью возникающую как компенсация фундаментальных разрушений естественных экономических (рыночных) связей», — пишет Л. Тимофеев.2 Формулировка явно отличается неопределенностью. Правильнее в дальнейшем употреблять словосочетание «нелегальное снабжение» и исторически сформировавшийся термин «мешочничество». Применительно к 1917—1922 гг. эти понятия были тождественными. Они определяли запрещенные государством мелкие и мельчайшие товарообменные операции, а также доставку и распределение отдельными гражданами или их небольшими коллективами продовольствия и предметов широкого потребления. Между прочим, широко употреблявшийся термин «самоснабжение» несколько принижает роль изучаемого явления — он предполагает, что мешочничество было дополнением к какому-то основному каналу обеспечения населения всем насущно необходимым. На деле в одни периоды нелегальное снабжение было единственным. В другие — оно существовало на равных и рядом с легальным. Нет смысла в использовании каких-то не вполне точных словосочетаний.
В самое последнее время рассматриваемое явление наконец-то получило соответствующее толкование в научной литературе, иначе говоря, была выработана дефиниция: «Мешочничество — массовое социальное явление в годы гражданской войны, возникшее на почве продовольственного кризиса и товарного голода. Мешочники, в основном крестьяне, привозили в города (в мешках) продовольствие сверх установленных Советской властью норм с целью продажи и обмена для приобретения промышленных товаров».3 Однако авторы упрощают существо процесса, ограничивая социальный состав мешочников крестьянами, а само явление относя лишь ко времени 1918—1922 гг., что не соответствует действительности.
Известны 5 стадий эволюции мешочнического движения в XX в. в России: период «русской смуты» 1917—1922 гг.; время «великого перелома» в конце 1920-х—начале 1930-х гг.; годы Великой Отечественной войны и первые послевоенные; 1970—1980-е гг. (их символом стали так называемые колбасные электрички и поезда с миллионами мешочников); наконец, с новой силой мешочничество возродилось после провозглашения свободы торговли (при сохранении в целом негативного отношения к ней со стороны государственного 4


аппарата) в 1992 г. На каждом из этапов явление имело свои особенности, но основные тенденции его развития оставались неизменными. Формально оно не всегда было нелегальным, но состояние конфронтации с государством не прекращалось.
Объектом изучения в данной монографии стала история «классического» мешочничества, т. е. нелегального снабжения в 1917—1922 гг. Тогда движение получило всестороннее развитие, стало поистине массовым, в годы гражданской войны оно в первую очередь обеспечило выживание народа в условиях всеобщего хаоса.
Несмотря на важнейшую роль мешочничества, исследователи очень редко уделяли внимание этой теме. Причины в общем равнодушного отношения к ней разнообразны. В частности, некоторые авторы опасались крайней недостаточности данных для серьезного изучения народного нелегального снабжения. Ошибочное мнение: материалы имеются, но их необходимо собирать по крупицам; они разбросаны по страницам бесчисленных источников. Главное же, как представляется, состоит в том, что по сути дела историки нередко пренебрегали «историей народа». Предпочитали идти по накатанному пути исследования истории политики, иначе говоря, «истории начальников». Для понимания народной жизни она представляет большую важность. Плохо лишь то, что внимание привлечено главным образом к ней.
Ситуацию очень точно объяснил русский писатель М. А. Осоргин. Вспоминая о жизни в годы гражданской войны в своей автобиографической книге «Времена», он заявил, что историки по привычке отдадут пальму первенства «многодумным людям» — политикам и вообще руководителям, начальникам. И далее Михаил Андреевич отмечал: «А солдата, продававшего из-за пазухи „игранный” сахар, бывшую даму, поменявшую будильник на щепотку муки ...история не припомнит за малостью и ненужностью на страницах ее соломенной бумаги».4
Думается, стоит постараться помочь истории припомнить, чем жили и как выживали в суровые годы миллионы тех, кого принято называть «простыми» или «маленькими» людьми. Ведь они-то и есть народ, сознание и облик которого в конечном счете определяют исторический процесс.
Необходимость научного осмысления проблемы стала осознаваться уже некоторыми дальновидными современниками революционных событий. Ученый и организатор продовольственного дела Н. А. Орлов писал в середине 1918 г.: «Мешочники — это модная теперь тема. Мешочника хвалят и порицают, с ним борются и его поддерживают. Однако до сих 5


пор социально-экономическая природа мешочничества не выяснена».5 С Орловым полностью соглашался теоретик кооперации В. В. Шер, который в мае 1919 г. сокрушался: «К сожалению, вся эта область хозяйственной деятельности (мешочничество) не поддается в данное время систематическому изучению. Она остается предметом случайного, несистематизированного наблюдения».6
Почти совсем была забыта тема «мелкое нелегальное снабжение в 1917 г.». Авторы ограничивались в этой связи высказываниями самого общего плана. Отмечали негативную роль нелегального снабжения при Временном правительстве, обнаруживали в нем причину срыва хлебозаготовок. Считали, что продуктами, которые привозили мешочники, пользовались лишь богачи, а вовсе не большинство населения.7 Пытаясь как-то определить периоды развития нелегального снабжения, исследователь 3. В. Атлас писал, что в 1917 г. оно «существовало», а в последующие годы «широко развилось».8 Одну из причин развала хлебного дела в революционном году ученые усматривали в недостаточной жесткости методов борьбы с мешочничеством.9 При этом историки приводили данные о катастрофическом сокращении поступления продовольствия в города, но не объясняли, почему их жители не вымерли от голода еще осенью 1917 г. Думается, угроза голода и ее роль как предпосылки политических пертурбаций в тот период, скорее всего, преувеличены. В данном отношении явно недооценивается снабженческая миссия нелегального рынка. Непредвзятое осмысление ее окажет серьезную помощь в постижении смысла российских революций.
В общей сложности состояние мешочничества становилось объектом специального исследования всего дважды. Оба раза авторами были очевидцы событий, которые привели немалый фактический материал, но рисовали мешочничество черной краской. Речь идет о небольшой брошюре наркома продовольствия Украины М. Владимирова (1920) и солидной статье историка М. Фейгельсона (1940).10 В основном же проблему рассматривали походя и в контексте исследования экономической, прежде всего продовольственной, политики советской власти. Мимоходом некоторые ученые определяли существо явления. Известный меньшевистский деятель эмигрант Д. Далин в 1922 г., а также крупный советский экономист (в начале 1930-х гг. репрессированный) Л. Н. Юровский в 1928 г., изучая отечественное народное хозяйство времен гражданской войны, назвали мешочничество мелкой нелегальной торговлей хлебом.11 На деле речь следует вести о более широком явлении. Не случайно исследователи С. Г. Струми- 6


лин и М. М. Жирмунский увидели в мешочничестве олицетворение частной торговли «военного коммунизма».12
Сам процесс нелегального снабжения до крайности упрощался, и зачастую его сводили к «поездкам» мешочников в хлебные районы. Дело в том, что в годы гражданской войны власти обращали внимание почти исключительно на видимую часть айсберга. Их представители обнаруживали мешочников на вокзалах, в поездах, на пароходах и об этом упоминали в своих отчетах. Соответственно многие важные сферы деятельности нелегальных снабженцев (изучение рынка, товарообменные операции, общение с крестьянами и т. д.) оставались в тени. Поэтому исследователи в лучшем случае изображали единственный — «дорожный» — сюжет сложного и многопланового исторического явления. К тому же обществоведы нередко противоречили сами себе. Так, признавая массовый характер нелегального снабжения, указывали в то же время на то, что простые люди не могли пользоваться доставленным мешочниками продовольствием из-за дороговизны. Получается: десятки миллионов везли еду для нескольких десятков тысяч избранных. В это не верится.
На первых порах в литературе еще встречались двойственные оценки нелегального снабжения. В работах 1920-х гг. содержалось непременное указание на «коррумпированность мешочнического рынка», но признавалось и его значение для спасения людей от голодной смерти. Проф. Н. Д. Кондратьев, с одной стороны, определял мешочничество как «высшую уродливую форму распыления хлеботоргового оборота», а с другой — высоко оценивал его спасительную роль в выживании народа.13 Однако с начала 1930-х гг. оценка нелегального снабжения периода «военного коммунизма» утратила противоречивость, утвердилась «единственно правильная», официальная «классовая» точка зрения. Мешочников объявили контрреволюционерами и уголовниками, их деятельность признали исключительно вредной и опасной.
Советские авторы чаще всего называли действия мешочников контрреволюционным «разгулом», «контрреволюционной акцией», «отвратительным наследием капитализма», «формой ожесточенной борьбы капитализма с коммунизмом». Мешочников сравнивали с «наиболее отсталой частью рабочих»; с людьми, которые «развращали менее отсталые слои рабочего класса».14 Они были и «подрывателями основ продовольственной политики», и нарушителями «планового распределения». Один автор и вовсе сгустил краски: «Мелкобуржуазная стихия (а не голод? — А. Д.) захлестывала недостаточно сознательных рабочих, которые становились на путь добычи хлеба в одиночку, на путь мешочничества».15 В 1960 г. 7


издатели одного документального сборника по ошибке назвали мешочничество «мошенничеством». Выразительная опечатка! Как представляется, негативные параметры изучения явления были заданы еще до начала исследовательской работы и об объективности говорить не приходится.
Вместе с тем в некоторых вышедших в свет в 1960— 1990-е гг. работах звучат (в сравнении с трудами трех предшествующих десятилетий) новые мотивы. Мешочничество начали признавать «порождением войны и революции» (а не чьих-то «происков»), исторически обусловленной «формой товарообмена между городом и деревней». Хотя при всем том авторы на первый план выдвигали его первостепенную роль в срыве государственных хлебозаготовок.16 Налицо новое противоречие: либо «люди с мешками» сорвали хлебозаготовки и, следовательно, организовали голод, либо сами были его порождением. Требуется четко расставить акценты.
Между тем многие современные авторы по-прежнему усматривают в нелегальном снабжении «средство классовой борьбы». Деятельность заградительных отрядов романтизируют, а их самих изображают «верными стражами» национальной продовольственной политики. К сторонникам сугубо «революционных» (преимущественно насильственных) методов борьбы с мешочничеством относятся и отечественные авторы книг, вышедших в свет в конце 1980-х—1990-е гг.17
За пределами России широкое распространение получила точка зрения известного экономиста (осенью 1917 г. — министра продовольствия Временного правительства) С. Н. Прокоповича, идеализировавшего мешочников и изображавшего их как спасителей отечества. «Мешочники, — писал Сергей Николаевич, — мужчины и женщины с мешками, большей частью из фабричных и ремесленников, совершавших регулярные поездки в какую-либо деревню (иногда за 1000 верст) за хлебом и др. продовольственными продуктами. Эти мешочники многих спасли от голодной смерти».18
Разумеется, следует удерживаться от идеализации, как и от очернения нелегального снабжения. Вместе с тем никакое исследование без четкой авторской позиции возникнуть не может. Поэтому сразу оговорюсь, что в целом симпатии автора данной работы находятся на стороне мешочников при полном осознании необходимости констатации негативных сторон их деятельности. Такая позиция определилась в ходе научного осмысления решающего вклада нелегальных снабженцев в дело выживания народа в годы социальной катастрофы. Она стала и результатом понимания особой роли государства в период социального потрясения; власть прово8


дила в отношении рынка в общем ошибочную революционно-ригористическую политику.
При исследовании поставленных проблем использованы следующие источники. В отчетах и протоколах совещаний государственных организаций определялся комплекс мероприятий по налаживанию борьбы с нелегальным снабжением. Изучение этих документов позволяет представить ход развертывания репрессий по отношению к мешочникам. Мы узнаем, как возникали и действовали соответствующие «антиме- шочнические» формирования — заградительные отряды, подразделения чекистов и милиционеров. Здесь же содержится информация о некоторых, наиболее радикальных формах сопротивления нелегальных снабженцев — столкновениях, перестрелках с бойцами заградительных подразделений.
Выделим материалы различных официальных документов — директив, постановлений, приказов. Их исследование приводит к выводу, что борьба с нелегальным снабжением занимала в политике государственных органов важнейшее место. К тому же не всегда эта политика была исключительно твердолобой. Указанные документы объясняют, как власть в отдельные периоды и непоследовательно пыталась искать компромисс с нелегальным снабжением и какие противоречия это порождало.
Для понимания происходивших в мешочнической среде процессов огромное значение имеют письма и воспоминания нелегальных снабженцев и их врагов — агентов государства. Сюда можно отнести направленные в официальные организации жалобы на действия представителей властей. Здесь же следует упомянуть о дневниках и корреспонденциях сочувствующих нелегальным снабженцам журналистов и писателей. В данных материалах обнаруживаются важные данные о «конкретике» изучаемого массового движения: обстоятельства мешочнических поездок, социальный облик мешочников, налаживание отношений с заградительными отрядами посредством взяток и других методов. Наибольший интерес для нас представляют именно те источники, которые характеризуют неизученные сюжеты, а именно рассказывают о механизмах нелегального снабжения, об условиях существования в пути вольных добытчиков продовольствия, об их каждодневной жизни и т. п.
Место рассматриваемого явления в народной жизни начинает выясняться уже при изучении происхождения и эволюции термина «мешочник». Он появился задолго до 1917 г. — по крайней мере во второй половине XIX в. Тогда им определяли чаще всего тех книжников-букинистов, которые не имели постоянного места торговли и разносили книги в 9


переносных мешках. Оба конца мешков зашивались наглухо, а посередине делался разрез; они наполнялись книгами с обеих сторон и перекидывались через плечо. Такие букинисты, по свидетельству очевидца Н. И. Свешникова, были людьми «разбитными, то есть ловкими, изворотливыми и смелыми». Именно у них покупали запрещенные цензурой книги политического или порнографического содержания.19
В условиях Первой мировой войны смысл мешочничества принципиально изменился. А затем военные обстоятельства, ошибки и пороки политики Временного и большевистского правительств содействовали появлению и стремительному увеличению числа мелких нелегальных добытчиков и перевозчиков продовольствия, а также товаров ширпотреба. Мешочничество заменяло разрушавшиеся на глазах заготовительный, транспортный, распределительный, торговый аппараты. Явление приобрело в период гражданской войны столь значительные размеры, что экономику стали называть мешоч- нической.
Главным средством перемещения десятков миллионов тонн тяжестей были простые мешки, отсюда — широчайшее распространение оригинального прозвища нелегальных снабженцев населения. Однако не все так просто. Крестными отцами вольных добытчиков продуктов стали в 1917 г. государственные продовольственники, т. е. служащие, призванные как раз искоренить «анархический способ добывания пищи».20 Поэтому термин с самого начала содержал оттенок уничижительности. Писали «мешечник», и иронический смысл непременно подчеркивали кавычками; должно было создаваться представление о чем-то несущественном и зловредном. Но постепенно мешочники доказывали государству свою силу. Уже в издании, вышедшем в свет в марте 1918 г., обнаруживаем привычное написание слова.21 Реже употреблялись и кавычки. Впрочем, по привычке еще в 1920—1930-е гг. отдельные авторы использовали распространенный в 1917 г. термин.22
Самим мешочникам официальное название вовсе не нравилось. «Я — мешочник, — возмущался один из них в 1918 г., — но не знаю, почему нам дали это обидное имя».23 Вольные добытчики продовольствия именовали себя «ходоками». В отдельных местностях их называли «петроградцами», «калужанами», поскольку там был высок удельный вес жителей соответствующих губерний среди нелегальных снабженцев. Некоторые публицисты и писатели величали последних «паломниками» или «контрабандистами».24 Высокопарно писали о «хлебных аргонавтах... устремлявшихся в неведомые дали за желанным хлебом».25 Современник описываемых сою


бытий, тонкий знаток народной жизни М. М. Пришвин предостерег от героизации мешочников, которых назвал «ушкуйниками»; литератор имел в виду «разбойничий» элемент в их деятельности, частое использование оружия, обращение к насилию.26
Нередко нелегальное снабжение 1917—1921 гг. отождествляли со спекуляцией. Это неверно. Показательно, что официальные документы различали их. Соответственно разницу пытались определить исследователи. С. И. Ожегов, например, называл мешочничество разновидностью спекуляции.27 Некоторые считали, что мешочник выменивал продукты у крестьян, в то время как спекулянт покупал за деньги.28 С подобными утверждениями нельзя согласиться. В самом деле, что такое спекуляция? Правильный ответ на этот вопрос дали современники «русской смуты». На совещании в Министерстве торговли (начало августа 1917 г.) спекуляцией была названа «всякая скупка и сокрытие товаров первой необходимости, а также отказ в продаже их в целях взвинчивания цен».29 В журнале Харьковского губернского продовольственного комитета в январе 1918 г. отмечалось, что «спекуляция заключается в сокрытии предметов массового потребления, продаже их по ценам, не вызываемым условиями производства и сбыта, по ценам, превышающим твердые».30 Таким образом, спекуляция, связанная исключительно с перепродажей товаров, выступает разновидностью мешочничества (а не наоборот). Не случайно современники говорили о «мешочничестве различного рода».31 В этой связи очевидцы выделяли две основные разновидности или формы мешочничества — спекулятивное (профессиональное) и так называемое потребительское («мешочничество по нужде»). Соотношение между формами постоянно менялось.
В многообразии подходов, оценок необходимо разобраться. В этой работе сделана попытка определить направления эволюции разновидностей нелегального снабжения, пути взаимодействия мешочничества с властью, охарактеризовать облик самих мешочников.
1 Семенникова Л. Н. Россия в мировом сообществе цивилизаций. Брянск, 1999. С. 379.
2 Тимофеев Л. «Черный рынок» как политическая система : Публицистическое исследование. Вильнюс; Москва, 1993. С. 13.
3 Советская деревня глазами ВЧК—НКВД: Документы и материалы. Т. 1: 1918-1922. М., 1998. С. 739.
4 Осоргин М. Времена: Романы и автобиографическое повествование. Екатеринбург, 1992. С. 578.
11


5 Орлов И. А. Король умер — да здравствует король // Известия Наркомата продовольствия (далее Известия НКП). 1918. № 9. С. 3.
6 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 1. 10 марта. С. 10.
7 Волобуев П. В. Экономическая политика Временного правительства. М., 1962. С. 420; Лейберов И, П., Рудаченко С.Д. Революция и хлеб. Л., 1990. С. 198.
8 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения в СССР: (1917-1925 гг.). М.» 1940. С. 84.
9 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. С. 18.
10 Владимиров М. Мешочничество и его социально-политические отражения. Харьков, 1920; Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним в пролетарском государстве // Историк-марксист. 1940. № 9.
11 Далин Д. После войн и революций. Берлин, 1922. С. 123; Юровский Л Н. Денежная политика Советской власти (1917—1927). М., 1928. С. 63.
12 См.: Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 190; Жирмунский М. М. Частный капитал в товарообороте. М., 1924. С. 7.
13 Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1922. С. 199.
14 Фейгельсон М, Борьба за хлеб в Царицыне // Проблемы экономики. 1940. № 1. С. 152; Бизяев Т. К вопросу об организации народных масс в борьбе за хлеб в 1918 г.// Учен. зап. Новозыбковского пед. ин-та. Брянск, 1955. Т. 2. С. 28; Макаренков М. Е. Московские рабочие в борьбе с продовольственными трудностями в 1918 г. // 40 лет Великого октября: Сб. трудов. М., 1957. Вып. 2. С. 18; Соколов С. А. Революция и хлеб: Из истории советской продовольственной политики в 1917— 1918 гг. Саратов, 1967. С. 64, 82; Филиппов И. Т. Продовольственная политика в России в 1917—1923 гг. М., 1994. С. 88; Кибардин М. А, Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне: (На материалах Среднего Поволжья). Казань, 1967. С. 84.
15 См.: Бизяев Т. К вопросу об организации... С. 9.
16 См.: Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления товарообмена в 1917—1920 гг. //Исторические записки. М., 1966. Т. 79. С. 234, 235; Давыдов М. И. Борьба за хлеб. М., 1971. С. 93.
17 См.: Давыдов А. Ю. Мешочничество и советская продовольственная диктатура : 1918—1922 годы // Вопросы истории. 1994. № 3. С. 41 — 42.
18 Прокопович С. Н. Народное хозяйство СССР. Нью-Йорк, 1952. Т. 2. С. 147.
19 Свешников Н. Я. Воспоминания пропащего человека. М., 1996. С.193.
20 См.: Известия Воронежского губернского продовольственного комитета при Воронежском губернском исполкоме Совета рабочих, крестьянских и казачьих депутатов. 1918. № 26. 13 окт.
21 Продовольственное дело // Изд. Московского городского продовольственного комитета. 1918. № 5. С. 5.
22 Жирмунский М. М. Частный капитал в товарообороте. С. 2; Развитие советской экономики / Под ред. А. А. Арутюняна, Б. Л. Маркуса. М., 1940. С. ПО.
12


23 Цит. по: Среди печати // Продовольственное дело. 1918. № 4. С. И.
24 Там же. 1917. № 29—30. 3 дек. С. 16; 1918. 6 июля. С. 3; Известия Казанского губернского продовольственного комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 24.
25 Известия Уфимского губернского продовольственного комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 3.
26 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. М., 1995. С. 15—16.
27 Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1986. С. 301.
28 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А, Октябрь в деревне. С. 84.
29 Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 8. 4 авг. С. 7.
30 Продовольственное дело / Орган Харьковского губернского продовольственного комитета. 1918. № 1—2. 11 янв. С. 3.
31 Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр. С. 2.


ГЛАВА 1
НЕЛЕГАЛЬНОЕ СНАБЖЕНИЕ В 1917 г.
ХЛЕБНАЯ МОНОПОЛИЯ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Важную роль в появлении слоя мешочников сыграло введение Временным правительством хлебной монополии, которая со временем превратилась в советскую продовольственную диктатуру. Хлебная монополия не только радикально усугубила трудности в обеспечении населения провизией (в 1917 г. еще далеко не продовольственную катастрофу), но и содействовала расшатыванию экономических устоев огромной страны, разрушению главной составляющей всероссийского рынка — хлебной торговли.
Думается, немаловажную роль в разработке и проведении в жизнь монополии сыграло стремление многих русских интеллигентов следовать западному образцу, не учитывая национальных особенностей. Так, российские революционеры 1917 г. (в частности, руководитель продовольственной комиссии Петросовета, «продовольственный диктатор» Петрограда меньшевик В. Г. Громан) копировали мероприятия деятелей Великой Французской революции. Вспомним, что в 1792—1794 гг. французы — собственники хлеба были объявлены «простыми держателями его».1 Все «излишки» полагалось продавать по низким «максимальным» ценам муниципалитетам или на специальных общественных рынках. Предписывалось производить одинаковый для всех черный хлеб — так называемый хлеб равенства. Имена нарушителей вносились в списки лиц «подозрительных», которым грозила тюрьма или ссылка, а то и смертная казнь. Сурово карались французские предшественники русских мешочников. Один из декретов (от 26 июля 1793 г.) провозглашал: «Скупка есть тягчайшее преступление... скупщики будут наказаны смертью. Товары их конфискованы».2 Между тем острый дефицит продовольствия породил массовую скупку-продажу 14


съестных припасов. Часть сверхприбылей продавцов хлеба передавалась государственным контролерам, развилось взяточничество. Торговлей занялись слуги, хозяева гостиниц, парикмахеры, кузнецы, сапожники и т. д. Для искоренения спекуляции и проведения реквизиций использовали продовольственную армию, жандармерию, регулярные части. Дело доходило до кровопролития, но пресечь вольный рынок никому не удалось. В XX в. лидеры русской революции увидят главную ошибку французских предшественников в недостаточно последовательном и радикальном пресечении свободной торговли. «К этому, однако, не были готовы люди 1793 г.», — писал в 1917 г. А. Я. Вышинский, состоявший в то время в меньшевистской партии.
Наряду с историческими аналогиями и образцами большую роль в выработке программы хлебной монополии в России в революционном году сыграл и притягательный образец Германии. Еще 4 марта 1917 г. тот же В. Г. Громан уверял, что «нам необходимо действовать так, как в Европе».3
Вот как обстояли дела в Германии. 25 января 1915 г. там был принят закон о хлебной монополии. С этого времени устанавливались твердые цены, нормировалось потребление продуктов путем введения карточек и пайков. Все запасы пшеницы, ржи, муки перешли во владение государства. Установился компромисс между государством и буржуазией, юнкерством, прочими собственниками. Общественные организации приняли активное участие в налаживании хлебного дела на новой основе, в создании аппарата снабжения. Всюду немедленно приступили к учету запасов. Деятельное участие в этом приняли, например, школьные учителя и учащиеся старших классов.4
Сельским хозяевам разрешалось оставлять у себя по два центнера зерна на человека. Часть хлеба они стали продавать по высокой цене горожанам. По утрам немецкие домохозяйки, оснащенные корзинками, отправлялись в окрестные села за провизией. Однако этот индивидуальный товарообмен не получил широкого распространения. Показательно, что в немецкой корзинке много не перевезешь — не то, что в русском мешке. Да и численность германских самоснабжен- цев далеко не достигла критического уровня. Нарушать закон немцам было несвойственно. А летом 1916 г. правительство еще раз строго-настрого запретило торговлю без выданных государственными учреждениями предписаний. За нарушение грозили крупным штрафом, высылкой или тюремным заключением. На всех вокзалах стали тщательно проверять багаж. По улицам ходили патрули, осматривавшие корзинки и узелки прохожих. Дело дошло до того, что берлинец, отпра15


вившийся на село, не всегда мог приобрести без карточки и простую морковку. Пресекалась торговля в городах, было закрыто много ресторанов за тайную продажу продуктов сверх установленной нормы. Ничего подобного массовому распространению движения мешочников в законопослушной Германии не произошло.5
Сразу отмечу, что проведение сходных мероприятий в России привело к прямо противоположным результатам. Причины — в особенностях народной психологии и государственной организации. Стоит упомянуть об исторически сложившемся устойчивом стремлении российского населения противостоять действиям государства. Еще М. А. Бакунин отмечал: «В немецкой крови, в немецком инстинкте, в немецкой традиции есть страсть государственного порядка и государственной дисциплины, в славянах же не только нет этой страсти, но действуют и живут страсти совершенно противные; поэтому, чтобы дисциплинировать их, надо держать их под палкою, в то время как всякий немец с убеждением свободно съел палку».6 И главное — катастрофические последствия осуществления хлебной монополии в России определялись крайней слабостью государственной власти. В этом — серьезное отличие от Германии. Трудно не согласиться с писателем М. М. Пришвиным, отметившим в 1920 г. в своем дневнике: «Организация держала германский народ, насилие держало русский».7 По мере развала государственной машины, способной осуществлять такое «насилие», исчезал всякий порядок. Самое же печальное состояло в следующем: в подобной ситуации российские вожди вели себя так, как будто у них под началом находилось по-прежнему сильное государство. Не поняли, что из окон Таврического дворца и Рейхстага открывались совершенно разные виды. Неадекватность представлений и поведения официальных лиц отчетливо проявилась применительно к хлебной монополии, которую в России провести в жизнь не было шансов с самого начала. В итоге власть блестяще продемонстрировала населению свое полное бессилие, а от ее авторитета не осталось и следа. Каждый начинал выживать в одиночку или объединившись с несколькими себе подобными. Поднималась волна русского мешочничества.
Таким образом, очень многое в переломном 1917 г. зависело от того или иного политического выбора. Однако вожди не сумели учесть особенности России. Вот как разворачивались события. После прихода к власти Временное правительство стояло на перепутье. Следовало либо форсировать огосударствление продовольственного дела — как в революционном Париже и в кайзеровском Берлине (к этому 16


звали прежде всего деятели продовольственной комиссии Петросовета во главе с В. Г. Громаном), либо сохранить основы свободной торговли (ее сторонниками были представители I Торгово-промышленного съезда, Временного комитета Государственной думы, сам бывший председатель думы Родзянко). Под давлением лидеров Советов выбран был первый вариант.
25 марта принимается закон «О передаче хлеба в распоряжение государства». Так было положено начало форсированному осуществлению монополии. Под хлебом понимали рожь, пшеницу, просо, полбу, гречиху, чечевицу, «всякого рода муку, отруби, крупы, всякие жмыхи». На большей части территории страны сельскохозяйственные производители обязывались передать «излишки» хлеба (т. е. все, что превышало определенный минимум) государственным продовольственным комитетам. Свободная торговля, в частности и мешочничество, категорически запрещались.8
Проводилась хлебная монополия поспешно. Подготовительная работа была непродолжительной. Хлебные цены определялись наскоро. Первоначально ведение дела поручалось Министерству земледелия, а с мая 1917 г. — вновь созданному Министерству продовольствия. Возник и общегосударственный Центральный продовольственный комитет, который — сессии его происходили в Аничковом дворце — руководил организацией закупок по твердым ценам и распределением продовольствия с помощью губернских продовольственных комитетов. Все эти комитеты образовывались на паритетных началах из представителей буржуазных (цензовых) и демократических организаций. В них входили деятели Советов, земских собраний и городских дум, в немалом числе — работники сельскохозяйственных, потребительских и кредитных кооперативов.9
Монополия довольно быстро распространилась на большинство основных видов потребительских товаров — обувь, ткани и т. д. Установив на них твердые (низкие) цены, государство фактически лишило себя товарообменного фонда. Например, аршин ситца на рынке продавался по 2 р. 50 к., а государство покупало его у производителей за 65 к. В итоге государственные заготовки тканей составили менее трети того, что планировалось. «Вряд ли такое количество окажется достаточным стимулом, чтобы побудить население производящих губерний отдать хлеб», — свидетельствовал уже в середине августа 1917 г. товарищ министра продовольствия А. И. Титов. И примерно так обстояло дело всюду. Тот же Титов заявлял: «На рынок попадает лишь ворованная кожа».10 Складывалась безвыходная ситуация.
17


Не стоит думать, что введение хлебной монополии немедленно привело к продовольственной катастрофе и росту мешочничества. На первых порах положение удавалось стабилизировать и решающую роль в этом сыграли кооперативы. Их значение в 1917 г. было первоочередным. Временное правительство дальновидно сделало ставку в продовольственной политике на кооперацию как на самую массовую общественную организацию. 20 марта оно издало «Положение о кооперативных товариществах и союзах», в соответствии с которым снимались все преграды на пути образования сельскохозяйственных, потребительских и прочих обществ. В принятом 25 марта «Временном положении о местных продовольственных органах» им отдавалось предпочтение при заготовке зерна и фуража.11
Российская кооперация обладала немалым потенциалом. Товарищества и общества брали на себя распределение продуктов. Так, в Петрограде в принадлежавших им магазинах в июне 1917 г. жители купили по твердым ценам 40 тыс. пудов сахара (из завезенных в столицу 75 тыс. пудов). Многие десятки тысяч кооперативов, сотни их союзов располагали ссыпными пунктами, элеваторами, транспортом. Причем организационная деятельность набирала темпы именно в 1917 г. Тогда была построена основная часть кооперативных пекарен, кузниц, а также мыловаренных, маслобойных, кожевенных, обувных, кондитерских, колбасных и других предприятий. Активно действовал Московский народный банк — центр кредитных товариществ; если в 1916 г. при нем функционировало 2 отделения, то в 1917 г. — уже 15.
С помощью (в первую очередь) кооперации органам Временного правительства удалось заготовить за 7—8 месяцев не менее 360 млн пудов зерна. Это вовсе не мало. Учтем, что за последние 8 месяцев существования царской власти заготовили всего на 5 млн пудов больше. Хотя общество ожидало, что после освобождения от «ненавистного» царизма будет достигнут прорыв во всех сферах.
На самом деле результаты хлебозаготовительной кампании могли быть гораздо более успешными. Хлебный экспорт России прекратился, и огромное количество зерна могло поступить на внутренний рынок. Однако добиться этого не удалось. Кооперация стала лишь островом стабильности в море хаоса. Ее возможности были все-таки ограничены. Например, на долю Московского народного банка приходилось пока только 2.5 % денежных вкладов. При этом деятельность частных организаций, всевозможные виды «самозаготовок» населения государство старалось пресекать — для того и вводилась «революционная» хлебная монополия. Власть с 18


самого начала свела к минимуму круг организаторов продовольственного дела, хотя любыми путями следовало его расширять. Лишь осенью стали делаться запоздалые попытки использовать возможности частнокапиталистических предприятий.
Продовольственные комитеты нередко испытывали нехватку всего, что необходимо для хлебозаготовок. Ощущался недостаток средств доставки и распределения продовольствия. Не хватало даже мешков — вместо необходимых 200 тыс. на складах имелось 120 тыс. Осенью обнаружились серьезные перебои с поступлением в кассы продовольственных управ денег, предназначенных для расчетов со сдатчиками зерна. Члены некоторых безденежных управ стали надеяться, что земледельцы привезут им поменьше хлеба. В отдельных местностях в ожидании расплаты за сданные государству продукты крестьяне по нескольку дней проводили рядом со ссыпными пунктами, раскидывали там таборы, по ночам жгли костры. После мытарств крестьяне предпочитали пустить хлеб на самогон, на корм скоту. А самое лучшее для них было — продать продовольствие мешочникам, которые не знали проблемы нехватки мешков и денег. В некоторых уездах уже весной 1917 г. крестьяне отказались признать закон о хлебной монополии.12
На первое место стали выдвигаться транспортные проблемы. Осенью 1917 г. удельный вес неисправных паровозов достигал ’/з (в апреле он составлял 22 %). Нарастала анархия на железных дорогах. Профессиональные союзы и комитеты начали объявлять свои путевые участки самоуправляющимися, занимали по отношению к администрации непримиримую позицию и при любом конфликте смещали ее представителей.13 Отсутствовала координация деятельности разных ведомств. Дошло до того, что за отправку каждого вагона с зерном железнодорожные чиновники стали брать с работников Министерства продовольствия взятку в размере 1000 р.14 Все это усугубляло продовольственные трудности.
В итоге в городах появились первые «хвосты», т. е. очереди за хлебом, сахаром, чаем, табаком. Люди простаивали в них ежедневно по 2—3 часа, а то и больше. Это изнуряло и раздражало их. Не случайно в 1917 г. «хвосты» называли «современными политическими клубами».15 Среди стоявших в очередях с необыкновенной настойчивостью муссировались слухи об огромных количествах припрятанных товаров, о дружном объединении всех торговцев с целью обобрать народ. Так готовилась почва для анархических выступлений, в том числе массовых погромов торговых заведений. «Каждый день можно было ожидать погромов», — констатировал наблюда19


тель.16 Как представляется, значение «хвостовых» собраний для судеб государства не оценено (вспомним, что вера в Советское государство в 1980-х—начале 1990-х гг. нередко подтачивалась именно в продовольственных и мануфактурных очередях).
В 1917 г. непривычные к многочасовому простаиванию в «хвостах» горожане начали организовываться и посылать в продовольственные управы делегации, члены которых, по словам очевидцев, там «скандалили и ругались».17 Возникло такое явление, как «хвостовая контрреволюция». Характеризуя ее, современник писал: «На порядочном расстоянии от „хвоста” был слышен шум и крик, издали можно было подумать, что происходит перебранка с потасовкой. На самом же деле шел политический разговор».18 Во время таких «разговоров» верх брали горластые смутьяны, выступавшие с антиправительственных позиций. «Известия Тульского губис- полкома» в сентябре 1917 г., в частности, сообщали, что завсегдатаи «хвостов» были «возбуждены агитацией неизвестных лиц» и для усмирения приходилось привлекать отряды милиции.19
Основы политической устойчивости разрушались — во многом из-за порочной организации распределения съестных припасов. Возникал страх перед будущим, распространялись слухи о вплотную надвинувшейся угрозе голода. Осенью 1917 г. Москва ужасалась впервые введенной полукилограммовой дневной норме хлеба; хотя до голода тут была дистанция огромного размера.20 Что касается так называемых «голодных» волнений, то следует выяснить их причины. Вот как развивались события. Горожане из «хвостов» — в основном женщины — собирались у помещений продовольственных управ, оскорбляли их сотрудников; примечательно, что требовали они выдачи пшеничной муки и сахара.21 Затем «голодающие» отправлялись не за хлебом, а медленно расходились по домам, «с шумом и постепенно» — сообщал, в частности, Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия 18 ноября 1917 г. Тот же источник справедливо отмечал, что в городах «главной причиной возбуждения был не недостаток хлеба, а определенная травля».22 Нехватку отдельных видов продуктов (привычных в недавнем прошлом, но не крайне необходимых) граждане воспринимали как катастрофу, а погромная агитация усугубляла страх перед будущими продовольственными лишениями. Соответствующую роль могло сыграть спекулятивное мешочничество. Государство было не в состоянии остановить его. Противодействуя же нелегальному снабжению, оно становилось главным врагом его многочисленных представителей. Похожую колли20


зию наблюдаем в начале 1990-х гг., однако тогда она разрешилась легализацией мешочничества и это привело к спаду общественного напряжения, предотвратило конфронтацию государства и части народа.
Вместе с тем «хвосты» в 1917 г. становились своего рода «школой мешочничества» для очень многих граждан. Раздраженные пустым времяпрепровождением, неразумной тратой сил тысячи людей направили свою социальную энергию в сферу самоснабжения и спекуляции (нечто подобное также наблюдаем в начале 1990-х гг., на заре так называемого чел- ночничества). В этом — положительное значение вольной добычи провизии и товаров; альтернативой ей была реализация человеческих возможностей в области грабежей или же «революционных битв». Пламя «русской смуты» разгорелось бы раньше и ярче.
К концу сентября—октябрю положение в стране сильно ухудшилось. Социальный и политический кризисы имели причиной и следствием серьезное ослабление государственной власти, соответственно — ухудшение состояния и даже разрушение ее продовольственной организации. Пороки хлебной монополии выявились в полной мере. Между тем нарастала инфляция, деньги быстро обесценивались. В таких обстоятельствах стало ощущаться оскудение государственных запасов провизии. Крестьяне сплошь и рядом отказывались отдавать государству хлеб по твердой цене. Нередко свои поступки они объясняли «идейными» соображениями — несогласием с действиями «буржуазного» Временного правительства и своей солидарностью с большевиками. Или земледельцы начинали выступать с заявлениями: «Армии дадим, а городу не желаем».23
Первопричину провала хлебной монополии обнаруживали еще современники. Так, в октябре 1917 г. на совещании Казанской продовольственной управы было заявлено: «У нас нет ни власти, ни какой-либо силы, чтобы выкачать хлеб из населения...».24 На состоявшемся во второй половине ноября правительственном совещании видный теоретик кооперации и товарищ министра продовольствия В. И. Анисимов, подводя итоги развития событий в предшествующие месяцы, особо подчеркнул: «Нужен порядок, нужен закон, нужна твердая власть. При отсутствии этих условий нет никакой возможности наладить продовольственное дело. Мы находимся на краю гибели».25 Слабеющая власть и проведение государственной хлебной монополии — вещи несовместимые.
Непоследовательностью отличалась деятельность самих правительства и Министерства продовольствия. В августе на заседании кабинета министров обнаружились совершенно 21


разные подходы. Министры финансов, торговли и промышленности высказывались за «открытие свободных покупок» и «против принятия (по отношению к нелегальной торговле. — А. Д.) репрессивных мер». В ответ им министр продовольствия А. В. Пешехонов решительно заявил, что «он не отменит хлебную монополию». Новый руководитель ведомства (возглавивший министерство в сентябре) С. Н. Прокопович не смог ничего радикально изменить в системе заготовки и распределения продовольствия. При нем политику ведомства можно назвать страусиной. Многие видные продовольствен- ники стали добиваться установления «монополии без твердых цен» — явления невозможного вроде несоленой соли или горького сахара. Сам Сергей Николаевич лично давал разрешения отдельным группам нелегальных снабженцев в ряде случаев и в качестве исключения перевозить мешки с продовольствием.26
Противоречивость ситуации вызвала хаотичность действий продовольственных организаций разных уровней и регионов. Волостные продовольственные комитеты, которые находились ближе всего к недовольному продовольственной политикой народу, решительно высказывались против нее и по существу противодействовали ее осуществлению.27
Хлебная монополия приводила к обострению межрегиональных противоречий. Нередко губернские и уездные продовольственные комитеты хлебопотребляющих районов, заинтересованные во ввозе провизии любыми путями, занимали анти- монопольную позицию. Например, Нижегородский и Астраханский комитеты в сентябре—октябре добивались повсеместной либерализации торговли и отмены твердых цен.28 Наоборот, там, где зерно производилось в больших количествах, члены продовольственных органов в целях создания крупных запасов старались прекратить вывоз съестных припасов за пределы подведомственных им территорий. В этих районах хлебную монополию государства поддерживали, но весьма своеобразным способом. Ставропольский губпродком выступал против любой «продовольственной альтернативы» и саботировал, например, решение Временного правительства о допущении некоторых частных предпринимателей к заготовке хлеба; однако ратовал за введение свободы продажи зерна в одной «своей» губернии.29 Местный сепаратизм стал проявляться в важнейшей — продовольственной — сфере. Хотя сопротивление региональных органов «центру» отнюдь еще не приняло масштабов и тех крайних форм, какие характерны для 1918 г.
Наконец, отличную от всех — в основном демагогическую — позицию занимали Советы. Они не были отягощены негативным опытом исполнения властных функций. Хлебная 22


монополия представлялась их деятелям весьма революционным мероприятием. Рекомендовалось лишь решительней и скорее идти по избранному пути.30 Тогда некоторым казалось, что усиление «антибуржуйской» направленности хлебной монополии приведет к успеху. Несколько месяцев нахождения советских правителей у власти развеют иллюзии. Тем не менее продовольственная монополия Временного правительства готовила приход к власти крайних левых деятелей.
В целом власть оказалась не в состоянии контролировать выполнение закона от 25 марта 1917 г. Осенью у государственных продовольственников окончательно опустились руки. «Все нарушения положения о хлебной монополии оставались совершенно безнаказанными», — заявил в ноябре 1917 г. один из товарищей министра продовольствия С. А. Ершов.31 Простые люди в большинстве своем стали отрицательно оценивать результаты продовольственной политики Временного правительства и единодушно заявляли о ее провале.32 Они окончательно разочаровались в самой возможности получить какую-либо помощь со стороны государства и уверились в том, что их бросили на произвол судьбы. Происходил психологический перелом, ибо людям трудно было отказаться от привычного образа жизни, по сути стать нарушителями закона. Однако осенью уже многие тысячи жителей на свой страх и риск предпринимают экспедиции за провизией.
МЕШОЧНИЧЕСТВО: ЕГО ФОРМЫ И МАСШТАБЫ В 1917 г.
Первые признаки формирования мешочнического движения обнаруживаем уже через несколько месяцев после начала Первой мировой войны. Пользуясь возникшей тогда значительной разницей в ценах на продовольствие (до 100 %) между разными регионами мелкие хлебные спекулянты — мешочники «делали бизнес».33
Между тем начало собственно движения мешочников относится к 1917 г. Тогда оно получило широкое распространение. Впервые о серьезной «ходаческой опасности» («ходоки» — мешочники, раздобывшие разрешения на право закупки и провоза провизии для уполномочивших их коллективов) заговорили в мае 1917 г. На первых порах не очень-то задумывались о глубинных основаниях распространения нелегального снабжения, более того, по привычке его связали «с участием агентов немецкого шпионажа».34 Постепенно приходило осознание сложности и противоречивости явления. Кооператор и член экономического отдела Петросовета меньшевик- интернационалист Н. А. Орлов справедливо обратил внима23


ние на то, что «мешочничество — атрибут хлебной монополии».35
Напомним, что причиной роста мешочнического движения не стал в первую очередь голод. Причины прежде всего обнаруживаем в порожденном войной и усугубляемом хлебной монополией дефиците отдельных видов продуктов. Не случайно нелегальное снабжение стало распространяться с мая 1917 г. Именно тогда Центральный продовольственный комитет принял решение о запрете выпечки и продажи белого хлеба, булок и печенья в целях экономии масла и сахара — вспомним о «хлебе равенства» Великой Французской революции. Тогда из Поволжских губерний в мешках повезли в крупные города эти ставшие дефицитными и потому желанными для населения продукты. Председатель нижегородской комиссии по передвижению войск Матрони уже в июне 1917 г. отметил в своем отчете: «Ежедневно на всех судах массовый привоз муки, булок и баранок с Низовья... Прорыв хлеба по всему фронту явление естественное».36 Матрони обращал внимание на «массовый характер» перевозки мешочниками пшеничного хлеба. По его словам, пассажиры, у которых обнаруживали до 10—12 пудов белого хлеба и баранок, в свое оправдание заявляли, что «они везут ... для себя». На деле среди ходоков летом 1917 г. преобладали спекулянты, перевозившие съестные припасы в целях перепродажи.37
Рост нелегального спекулятивного снабжения был ускорен в связи с ростом инфляционных ожиданий россиян, вызванным утратой всякого доверия к финансовой политике и денежной системе государства. К осени российские деньги сильно обесценились; не в последнюю очередь процесс определялся и неудачами продовольственной политики государства. Этому содействовала также циркуляция слухов о скорых политических переворотах, катаклизмах.38 Периодические издания подогревали страсти. В частности, на страницах газеты «Волгарь», а также журнала Нижегородской продовольственной управы «Продовольствие» был помещен такой призыв: «Надеяться нечего, пусть каждый сам себя спасает и делает, что хочет».39
Инфляционные ожидания в 1917 г. приобретали апокалиптический характер. Народ попытался сохранить хоть что- то из своих денежных накоплений и принялся скупать «валюту» 1917 г. Самой устойчивой «валютной единицей» в то время был пуд хлеба; значит, требовалось срочно ехать в хлебные губернии или посылать туда ходоков. При этом мешочники денег не жалели. Стремились поскорее избавиться от них, отдавая крестьянам плодородных районов столько, сколько те запрашивали.
24


Мешочники гонялись не за любым, а главным образом за высококачественным товаром — городские потребители именно на него предъявляли спрос (проблема голода остро еще не стояла). В Екатеринодар, например, отправлялись исключительно за белой пшеничной мукой (так называемой сеянкой), на Южный Урал — за мукой, изготовленной из твердых пшениц с высоким содержанием белка. Конкуренция между мешочниками была слабой, хлеб на местах имелся в изобилии и продавался по низкой цене. Трудности были незначительны по сравнению с будущими испытаниями. Речь идет о «золотом веке» мешочничества, о котором бывалые ходоки впоследствии вспоминали с тоской.
Летом 1917 г. появляется группа мешочников, именуемая «потребителями». В то время к ней принадлежали деятельные и дальновидные жители сел и городов, которые постарались увеличить свои личные запасы провизии. Поскольку доверие к власти было подорвано и распространялись слухи о приближении голода, они на свой страх и риск предпринимали поездки за хлебом. Их примеру следовали соседи и знакомые, объяснявшие свои действия тем, что «все едут».40 При рассмотрении причин роста мешочничества на состоявшемся уже в ноябре 1917 г. Всероссийском продовольственном совещании голоду отводилось последнее место.41 В большинстве случаев гораздо более важную роль (наряду со стремлением получить спекулятивную прибыль) играла тяга многих людей к обеспечению «сытости в будущем», т. е. к накоплению необходимых продуктов.
Потребительское мешочничество становилось характерной чертой образа жизни значительной части населения. Население постепенно приучалось само заботиться о своем снабжении. Каждый, отправлявшийся по делам в деревню, запасался мешком. «Мука идет в небольших количествах, тащит ее в город чуть не каждый прибывающий в него из деревни», — сообщал в начале сентября бюллетень Тульского губернского продовольственного комитета.42
К тому же в осенние месяцы 1917 г. власти хлебопроизводящих губерний вводят запреты на отправку продовольственных посылок, которые служили важным подспорьем в снабжении населения съестными припасами. Это будоражило население и способствовало нарастанию мешочничества. По количеству участников потребительское нелегальное снабжение начинает преобладать. Хотя ходоки-спекулянты совершали регулярные и частые (раз в неделю) «челночные» поездки, все же в вагонах и на пароходах их численность была намного меньше численности мешочников-«потребителей», отправлявшихся за хлебом для себя и своих семей. Между тем в 25


отличие от спекулянтов «потребители» вынуждены были соблюдать «режим экономии»: экономили на взятках государственным контролерам, не тратились на приобретение легализовывавших провоз провизии документов. Вообще действовали на свой страх и риск, нередко становясь добычей мародеров всех мастей. Ясно, что много привезти домой им не удавалось. Вклад профессионалов в снабжение населения съестными припасами преобладал.
Каковы масштабы мешочнического движения в период его быстрого нарастания осенью 1917 г. Заслуживают ли внимания приводимые некоторыми очевидцами данные о «нашествиях» уже в то время сотен тысяч вольных добытчиков хлеба?43 В доказательство приводятся такие, например, данные: в конце октября—начале ноября 1917 г. на станцию Шихраны Цивильского уезда Казанской губернии ежедневно прибывало несколько тысяч, а на пяти станциях Челябинского уезда скопилось до 15 тыс. мешочников.44 Предполагается, что подобное происходило повсеместно. Однако эти факты говорили не столько о масштабах движения, сколько о бестолковости действий нелегальных снабженцев в революционном году, а именно о неразумной концентрации их в отдельных населенных пунктах. На упоминавшемся Всероссийском продовольственном совещании (ноябрь 1917 г.) представитель Екатери- нославской губернии Г. В. де Сен-Лоран свидетельствовал: «Сейчас у нас есть ходоки от пятнадцати-двадцати губерний...эта волна ходоков нахлынула на нас».45
Неумение правильно определить маршрут движения происходило из-за недостатка «профессионального» общения. Мешочники, как правило, еще не располагали широкими связями, соответственно не был налажен и обмен информацией. В большинстве случаев среди ходоков очень медленно распространялись сведения о состоянии цен и хлебных запасов на местах. В результате мешочники постоянно скапливались в одних и тех же местностях, подвергая себя дополнительным испытаниям и лишениям, а главное — сильно конкурируя друг с другом при покупке провизии у крестьян. Сотни тысяч мешочников появятся позднее.
Заслуживает доверия точка зрения известного экономиста Бориса Фроммета. В аналитической работе, посвященной изучению народнохозяйственной ситуации в России в 1917 г., он свидетельствовал о наличии десятков тысяч мешочников в последние месяцы того года.46 О «десятках тысяч ходоков» говорил и товарищ министра продовольствия В. Н. Башкиров на состоявшемся в начале ноября совещании в министерстве. Современникам и такие масштабы описываемого явления представлялись огромными. Тот же Башкиров поражался его 26


«грандиозным размерам».47 Первые признаки бури люди в 1917 г. принимали за саму бурю и потому преувеличивали масштабы нелегального снабжения. Еще и осенью 1917 г. мешочничество — движение народное, но не всенародное, и в этом отношении говорить о его всеобщности не стоит. Наблюдатели в то время лишь предвидели возможный массовый поход за хлебом. Один из них писал: «Население целых губерний готово подняться...миллионы голодных затопят юг». 48
Цифры отражают довольно внушительные масштабы ме- шочнических перевозок, но только по отдельным направлениям и в некоторых местах. Так, с мая по декабрь 1917 г. на Киево-Воронежской железной дороге они равнялись 3.5 млн пудов хлеба.49 В октябре вольные добытчики хлеба транспортировали из Челябинского и Троицкого уездов Оренбургской губернии до 500 тыс. пудов зерна, из Екатеринославской губернии — до 1 млн. Из Самары в отдельные периоды ежедневно отправляли по 15—20 тыс. пудов зерна.50 Вспомним, что число подобных излюбленных мешочниками местностей был невелик и потому масштабы мелких нелегальных продуктовых поставок не стоит преувеличивать, несмотря на внушительность отдельных цифр.
К тому же нелегальное снабжение действовало еще в условиях конкуренции со стороны официальных и полуофициальных снабженческих структур. Об успешной деятельности кооперации уже говорилось. Кроме того, действовал полулегальный средний бизнес, не вписывавшийся полностью в систему хлебной монополии. Существовало, например, так называемое вагонничество — закупка и транспортировка одного-двух вагонов провизии представителями частных фирм.51 Дело было поставлено основательно. «Вагонники- предприниматели рассылали по базарам хлебных районов своих эмиссаров, которые, не смущаясь высокими ценами, скупали оптом продовольствие и грузили его в вагоны. Конкуренция пока еще сужала размеры деятельности самоснаб- женцев и мелких перекупщиков. Впрочем, «вагонничество» в конце концов конкуренции не выдержало, поскольку в 1918 г. ситуация на дорогах станет такой, что к каждому вагону придется ставить по несколько охранников.
Между тем на приведенные выше отдельные данные о масштабах мешочнических перевозок то и дело ссылались работники продовольственного ведомства. При этом абсолютизировалась опасность со стороны вольных добытчиков хлеба. Думается, в 1917 г. стала складываться традиция, усвоенная впоследствии советскими служащими. А именно: представители власти, не решившие поставленных перед ними 27


задач, превращали мелкого нелегального снабженца в главное зло. Так, на Всероссийском продовольственном совещании (ноябрь 1917 г.) работник Министерства продовольствия по заготовкам в Казанской губернии Словецкий назвал мешочников, вывезших из этой губернии в общей сложности до 1.5 млн пудов зерна, «главной причиной, почему нельзя дать хлеб потребляющим губерниям». Однако продовольственни- ки противоречили сами себе. Тот же Словецкий указал, что «в губернии имеются миллионы пудов хлеба», и, стало быть, дело прежде всего сводилось к неспособности государства мобилизовать огромные наличные продовольственные ресурсы. На совещании представитель Уфимской губернии прямо признался: «Заготовка слабо шла и до появления мешочников».52
Нелегальный товарооборот в 1917 г. (не считая самых последних его месяцев) играл не главную роль. Попробуем оценить его «по гамбургскому счету». Допустим, в стране существовало даже несколько сот тысяч мелких нелегальных снабженцев. С учетом доставки ими в среднем по 4—5 пудов съестных припасов один раз в месяц они от силы могли перевезти несколько миллионов пудов. Если же исходить из данных, приводимых Б. Фромметом (относительно десятков тысяч ходоков), то эта цифра станет на порядок меньше. В любом случае она выглядит не слишком большой в сравнении с цифрой, характеризующей государственные хлебозаготовки (360 млн пудов).
Между тем в отдельных районах провизия мешочников в 1917 г. служила серьезным подспорьем в продовольствовании российского населения. Нелегальные поставки нередко освобождали людей от необходимости стоять по многу часов в «хвостах», помогали смягчить последствия все чаще повторяющихся (после корниловского мятежа) перебоев в поступлении продовольствия в регионы. Государство все хуже справлялось с проблемой транспортировки и распределения, в то время как нелегальные снабженцы доставляли продукты прямо к столу жителей, в их кладовые или на рынок. В последние месяцы 1917 г. ходоки доставили в Калужскую губернию почти 3 млн пудов хлеба, а государственные органы — 1156 тыс.53 Забегая вперед, отмечу: довольно скоро кризис приобретет тот характер, который принято называть системным, и государство повсеместно перестанет справляться с ситуацией — тогда значение мелкого и мельчайшего нелегального снабжения в каждом районе резко вырастет.
Теперь — о составе слоя мешочников в 1917 г. и прежде всего в его региональном аспекте. Активнее всех в нелегальном снабжении участвовали представители населения хлебопотребляющего Московского региона. «Вторая столица» рас28


полагалась на пересечении многочисленных транспортных путей. Туда устремлялись в поисках еды и в целях продажи провизии многие тысячи россиян. Внешним признаком московских вокзалов и железнодорожного узла с конца сентября стали крыши вагонов, усеянные мешочниками; всякому порядку на вокзалах и пристанях приходил конец. Инфляционные ожидания в крупных городах всегда выражены сильнее и соответственно тон в области спекулятивной деятельности задавали москвичи. К тому же среди них насчитывалось очень много незанятых и обладавших денежными запасами людей, привычных к торговым операциям. Наконец, мешочникам удавалось легко находить общий язык с московскими чиновниками — может быть, в Москве сильнее проявилась определенная историческая традиция поведения государственных служащих (патриархальная русская в отличие от бюрократической европейской). В 1917 г. город занял совершенно особое положение на нелегальном рынке. Вот что писал посетивший Москву 27 сентября житель Нижнего Новгорода Е. А. Дунаев: «Такое впечатление, будто Москва горит, на всех вокзалах толпы людей с корзинками, чемоданами, узлами. Не думайте, что это домашние вещи — это все спекулятивная мануфактура (закупленная на московских рынках для обмена на деревенский хлеб. — А. Д.)».54 Подобного ажиотажа в других городах не было и в помине.
Далее. Среди мешочников все более заметную роль играли жители тех районов, в которых государство не выполняло взятые на себя снабженческие обязанности. Не случайно, например, одно время мешочников называли «калужанами». В Калуге и ее губернии не было крупных фабрик, там проживало много стариков-пенсионеров, семей военнослужащих. Потому продовольственное начальство не обращало на этот регион особого внимания (в скором времени советские официальные снабженцы о нем попросту забудут). Хлебные эшелоны делали в губернии в основном транзитные остановки. Местные жители были вынуждены проводить время в экспедициях за провизией. Журнал Министерства продовольствия указывал осенью 1917 г. на передвижение «массы крестьянок» из Калужской губернии в Тамбовскую.55 Немного позднее, на рубеже 1917—1918 гг., увеличится поток добытчиков хлеба из Северо-Западного региона и соответствующее значение приобретет выражение «петроградцы».
Мешочничество в 1917 г. существовало в двух видах: индивидуальное и «ходачество». Вольные добытчики провизии еще только учились объединяться, создавать свои коллективы и потому среди них преобладали так называемые индивидуалы. Они представляли собой исключительно мешочников-«пот29


ребителей» и работали по схеме «каждый за себя»; жители на свой страх и риск поодиночке отправлялись в хлебные экспедиции. В отличие от них ходоки получали полномочия от формальных или неформальных объединений горожан и крестьян (т. е. домовых комитетов, воинских частей, заводов, больниц и т. д.), имели на руках официальные разрешения на закупку и доставку продовольствия. В отдельных случаях группы ходоков возглавлялись членами продовольственных комитетов хлебопотребляющих губерний и представляли что- то вроде команд официальных мешочников.56 Ходоки занимались и потребительским, и спекулятивным промыслами. Особое значение приобретало «ходачество» солдатское и от домовых комитетов. В то же время государственные деятели, как правило, не старались разобраться в разновидностях мелкого нелегального снабженческого движения. Всех его представителей огульно зачисляли в разряд ходоков. Считалось даже неприличным анализировать данное явление. В этом, в частности, ярко проявилось высокомерное отношение служителей власти к простому люду, барское упрямое нежелание внимательно разобраться в истоках его неофициальной хозяйственной самодеятельности.
Между тем несомненный интерес представляют социальный облик и структура разраставшегося сословия мешочников 1917 г. Среди вольных добытчиков хлеба были различные группы населения, за исключением преподавателей учебных заведений, земских служащих, духовенства, кооперативных работников.57 Кстати, в 1918 г. и эти профессиональные группы вольются в армию участников нелегального снабжения.
Сначала самостоятельной добычей провианта стали активно заниматься крестьяне хлебопотребляющих губерний,! ибо они уже в 1917 г. непосредственно столкнулись с проблемой голода и вынуждены были сами спасать себя. Характеризуя социальный облик мешочников, один из источников в ноябре отмечал: «Со многих станций ежедневно вывозятся запрещенные к вывозу продовольственные продукты... в виде ручного багажа женщинами и солдатами».58
Нелегальное снабжение в 1917 г. нередко становилось женским занятием. Это обстоятельство отличает социальный состав вольных добытчиков провизии в то время. Значительная часть мужчин тогда еще была востребована в промышленности, армии и сельском хозяйстве. Летом среди мешочниц преобладали мелкие торговки из городов и с железнодорожных станций. Они добывали провизию прежде всего в целях спекуляции. Их называли «плакальщицами». И вот почему. Крестьяне и сотрудники волостных комитетов хлебных райзо


онов еще с опаской обходили запреты на торговлю. Однако они жалели «ходачек», которые, выдавая себя за солдатских вдов, вымаливали — «выплакивали» хлеб.
Поздней осенью мешочницы уже в основном стали относиться к разряду так называемых «потребителей». Периодическая печать, в частности, сообщала о массах крестьянок из голодающей Калужской губернии.59 Между тем удельный вес женщин среди работников нелегального снабжения в тот же осенний период стал быстро сокращаться. Для них поездки в хлебные районы становились все более затруднительными из-за нарастания сложностей передвижения по стране. К тому же в результате демобилизации армии, роста безработицы не у дел оказалось множество мужчин, которые и занялись мелкой торговлей провизией, спекулятивным мешочничеством.
Важнейшая роль в развитии мешочнического промысла принадлежала солдатам. Прежде всего, они помогали перевозить продукты ходокам. Последние платили деньги или отдавали часть провизии военнослужащим и без опаски в их теплушках перемещали съестные припасы с юга в центральные губернии.60 Вместе с тем в 1917 г. среди добытчиков хлеба, главным образом среди профессионалов-спекулянтов, был очень высок удельный вес самих солдат. Многие располагали «первоначальным капиталом», достаточным для покрытия расходов на регулярные экспедиции в деревни. Они неплохо заработали, продавая воинские провиант и имущество. Осенью дело дошло до активной торговли солдат с неприятелем. Обратимся к документу — докладу интендантства Северного фронта, направленному в Ставку главного командования. В нем указываются местности, где на протяжении многих верст между «своими» и «чужими» окопами сооружены «форменные рынки с ларьками». Днем и ночью велась оживленная торговля. Немцы покупали продукты питания, а расплачивались спиртными напитками, российскими деньгами и кредитными билетами. Из тыловых интендантских складов солдаты переправляли к передовым позициям обозы с продовольствием. Показательно, что начальники интендантства понимали бесполезность требований прекращения этой торговли и предлагали всего-навсего «обратиться к противнику ввести торг в надлежащие рамки».61 Разболтанность нижних чинов, хаос в войсках к исходу 1917 г. достигли апогея.
Под видом поездок в краткосрочные отпуска солдаты отправлялись из своих городских гарнизонов за хлебом. О них министр продовольствия С. Н. Прокопович рассказывал в октябре 1917 г.: «С отпускными солдатскими билетами люди в серых шинелях, совершенно беззастенчиво врываясь в поезда, делают систематически один рейс за другим, закупают хлеб
31


и привозят его».62 По свидетельству Прокоповича, такие «отпускники» еженедельно предпринимали экспедиции за хлебом. Они брали с собой жен и детей — вместе можно было больше привезти продуктов.
Распространилось солдатское «ходачество». Воинские части посылали своих делегатов в хлебные губернии, снабжали их документами своих комитетов и собранными вскладчи- ну деньгами. Доставленную таким образом в гарнизоны провизию солдаты нередко продавали на городских базарах.63 Газета «Питер» 15 декабря 1917 г., в частности, констатировала: «Базарные торговцы, арендующие у города за бешеные цены на площадях столицы места под торговлю, хотят уже прикрывать лавочки из-за невозможности конкурировать с „товарищами” в серых шинелях, торгующими „беспошлинно”».64
Участие в нелегальном снабжении стало главным занятием определенной части солдат. Военнослужащие были сплочены и вооружены, не считались ни с какими властями, деятели продовольственных комитетов оказывались перед ними беспомощными.65 Разложившаяся армия стала носительницей разрушительных начал в общественной жизни. Запреты на перевозку провизии ее представители игнорировали, сплошь и рядом применяли насилие по отношению к администрации. Мешочничество военнослужащих усугубило дезорганизацию на железных дорогах, на водном транспорте. Вместе с тем оно содействовало отвлечению представителей «серошинельной» массы от участия в анархических акциях.
Солдатское «ходачество» представляло собой противоречивое явление. В последние месяцы 1917 г. оно стало спасительным для многих провинциальных городов и хлебопотребляющих сельских районов. «Спекулирующие солдаты, обратившие мешочничество в особого рода промысел, приносят населению громадную пользу. Не будь их, ужасы голода проявились бы раньше и выявились бы с гораздо большей силой», — утверждала на рубеже 1917—1918 гг. газета «Русские ведомости».66
Из солдатских «ходачества» и «отпускничества» выросло масштабное профессиональное мешочничество 1918 г. Разъезжавшиеся по домам демобилизованные или дезертировавшие солдаты, привыкшие к занятиям «челночной» торговлей, прикупали по несколько мешков муки. В родных деревнях и городках, выгодно распродав провизию и не найдя достойного, по их мнению, места для применения своих сил, они посвящали себя целиком занятиям мешочничеством. К тому же «серые шинели» играли роль бродильного элемента в деревне. По их примеру мешочниками-профессионалами ста32


новились те из крестьян и горожан, кому удавалось изыскать упоминаемый «первоначальный капитал».
Что касается применения мешочниками насилия по отношению к деятелям государственной администрации, то надо иметь в виду одно важнейшее обстоятельство. Дело в том, что ходоки теряли терпение. Они проводили долгое время на вокзалах, на берегах рек возле пристаней. Домой из своих экспедиций возвращались измученные и, как отмечали очевидцы, «исхудалые от бескормицы».67 Правда, после 1917 г. на долю мешочников выпали еще большие испытания (например, ходоки отправлялись за хлебом в 1917 г. с деньгами, а в 1918 г. с наполненными мануфактурой мешками — дорога становилась вдвое труднее). Людям приходилось бояться «реквизиций» вещей и продуктов, да и условия существования в пути нередко становились невыносимыми. А главное, простой россиянин не мог понять такое противоречие: государство не может обеспечить граждан всем необходимым и в то же время мешает им самоснабжаться. Осознание этой вопиющей несправедливости служило оправданием выступлений против представителей государства. Таким образом, нападки на работников администрации и транспорта нужно объяснять не только народной разнузданностью, они были спровоцированы серьезными ошибками в области продовольственной политики.
Между прочим, нередко мешочники пытались решить проблему цивилизованными методами, путем диалога с властями. Имеются данные о создании ими больших коллективов в целях доведения своих требований до сведения властей. Так, 29 октября делегация ходоков присутствовала на заседании Нижегородского губернского продовольственного комитета. Тогда их представитель заявил: «Необходимо давать разрешение на покупку хлеба, если не отдельным лицам, то представителям волостей. Если не можете дать хлеба, то дайте возможность его купить...».68 В тот раз губпродком пошел навстречу нелегальным снабженцам и дело кончилось миром. Совершенно иначе развивались события в Уфимской губернии. В ноябре председатель продовольственной управы А. Д. Цюрупа прогнал членов делегации ходоков, заявив: «Мы не можем нарушать закон».69 В итоге уже в начале декабря в Уфимской губернии было зафиксировано появление групп вооруженных мешочников. Со временем их члены все чаще начнут пускать в ход огнестрельное оружие. При Временном правительстве, о котором говорят как о «безвольном» и «нерешительном», ничего подобного не наблюдалось.
С октября 1917 г. появляются сообщения о том, что «едут группы мешочников». Объединение сил ходоков станет в
33
2 А. Ю. Давыдов


Члены домового общества за раздачей дров. Петроград, уровне, поскольку главной целью создателей домового кооператива являлось не получение прибыли, а удовлетворение общественной потребности.74
Экономист Н. М. Вишневский рассказывал о значении деятельности подобных объединений: «Население привыкало пользоваться распределительными пунктами „своих” кооперативов. И не только привыкало, но и извлекало из этого большую практическую пользу».75 В последние месяцы 1917 г. в связи с резким сокращением централизованных поставок провианта в хлебопотребляющие районы усилилось значение объединений жильцов как центров организации нелегального снабжения и мешочничества. Комитеты нередко выдавали ходокам соответствующие «командировочные» удостоверения, обеспечивали их деньгами и товарами, налаживали сбыт привезенной ими из деревень нормированной провизии. Это подтверждают материалы состоявшегося 2 декабря съезда представителей и агентов отдела снабжения Петроградского особого по продовольствию присутствия. На нем подводились итоги нелегального снабжения в сентябре—ноябре 1917 г. и, в частности, рассказывалось, как в Ярославскую и Екатери- нославскую губернии по командировкам и разрешениям домовых комитетов прибывало великое множество вольных добытчиков хлеба. В Москве тогда подобные документы предъявляли не менее 5—6 % мешочников.76 Учтем, что их вклад в снабжение населения значительно превышал 5—6 %, ибо они 36


конце концов важнейшим условием их успехов. Случалось даже, что продовольственные управы потребляющих продукты уездов направляли «за добычей» мешочнические коллективы, возглавлявшиеся местными государственными продо- вольственниками. Общественные организации, трудовые коллективы, объединения жильцов, целые деревни и села посылали за хлебом в плодородные губернии по нескольку человек. В этом плане представляет особый интерес «ходачество» от домовых обществ. Оно стало своего рода легальной формой организации нелегального снабжения.
НАЧАЛО ОРГАНИЗАЦИИ МЕШОЧНИКОВ (ДОМОВЫЕ ОБЩЕСТВА)
В снабжении городского населения большую роль играли «ходоки» от объединений жильцов (домовых «обществ», «общин», «артелей» — назывались по-разному). Объединения жильцов представляли собой общественные организации, основанные на демократических принципах (руководящая роль общих собраний, контроль за работой выборных руководителей — членов домовых комитетов со стороны коллективов жильцов, посильное участие каждого жильца в решении общих задач). Их возникновение и распространение на первых порах стало попыткой справиться с недостатком ряда продуктов и с «хвостами».
Население и власти были кровно заинтересованы в устранении чайных, мануфактурных и прочих очередей. Надежды возлагались на домовые объединения, которые начали образовываться летом 1917 г. в результате самоорганизации жителей некоторых домов Петрограда. Вместо того чтобы поодиночке добывать продукты, жильцы собирали свои продовольственные карточки и по договоренности с представителями властей, минуя «хвосты», отоваривали их. Затем члены домовых «общин» по очереди распределяли продукты между собой. Очевидцы рассказывали: «Жители определенного дома сорганизовывались и получали коллективно причитавшиеся им по карточкам продукты, которые затем в каком-нибудь домовом подвале развешивались и распределялись по едокам. Единственным оборудованием такого кооператива были весы».70
В конце лета в одном Петрограде насчитывалось уже более 1700 объединений жильцов. Стали возникать уличные и квартальные союзы домовых комитетов. Нередко жильцы сообща охраняли свои дома.71
Движение распространилось в Москве, Харькове, Нижнем Новгороде, Туле, Томске и т. д. Домовые общества брали на 34


себя функции потребительских кооперативов. При них действовали лавки, деньги на содержание которых накапливались за счет разницы между оптовыми и розничными ценами (домовые комитеты покупали провизию оптом) и частично — сбора паевых взносов с жильцов. Уже летом в редких (пока еще) случаях, не добившись получения некоторых видов провианта от продовольственных комитетов, члены домовых объединений стали снаряжать ходоков и отправлять их в плодородные районы.
Значительное увеличение числа распределительных пунктов способствовало сокращению и во многих местах исчезновению «хвостов» к концу лета 1917 г. Однако положение изменилось после корниловского мятежа. Дестабилизация ситуации на транспорте, учащение сбоев в доставке и распределении продуктов усугубили нехватку съестных припасов. Стали снова расти многолюдные очереди.72 В сентябре—октябре городские думы и управы попытались решить проблему за счет ускорения создания домовых «общин»-распределите- лей, сеть которых в крупных городах уже в октябре охватила более половины домовладений. Их районные и городские союзы по существу стали выполнять функции центральных кооперативов, т. е. обеспечивали своих членов закупленными прямо у оптовиков дешевыми товарами.
Сама жизнь заставляла членов домовых комитетов по собственному разумению строить отношения с рынком. Документы союзов домовых обществ ориентировали на развитие коммерческой работы. Так, в инструкции, принятой в августе 1917 г. на общем собрании объединений жильцов Харькова, подчеркнуто: «Домовой продовольственный комитет может осуществлять посильные для данного владения кооперативные действия, т. е. совместную покупку... продовольствия».73 Закупка нормированных продуктов и прежде всего хлеба строго запрещалась, но этот запрет игнорировался. В конце концов деятели объединений жильцов добились права выдавать своим представителям (ходокам) разрешения на закупку в хлебных районах и доставку в города съестных припасов.
К числу успешно действовавших относилась, например «община», объединявшая жителей шести московских домов, расположенных на Цветном бульваре и Новослободской улице. Ее активисты создали потребительский кооператив, открыли лавку. Делами общественной торговли заведовали двое работников. Один приобретал продовольствие на рынках, совершал поездки за провиантом в сельские районы; второй выполнял обязанности продавца в домовой лавке. Прибыль использовалась для покупки дров и угля. Цены на продукты питания в лавке стояли на сравнительно низком 35


везли провизию для целых коллективов. По объемам перевозок представители домовых объединений сильно опережали «индивидуальных» мешочников.
При этом коллективы посылали в хлебные деревни самых ответственных людей, способных пойти ради общих интересов на самоотречение. Нельзя было не оправдать доверия. В периодической печати осенью 1917 г. приводился такой факт: мешочница попала под поезд, едва очнувшись, она потребовала принести ей отрезанную ногу — там в чулке лежали те самые общественные деньги — 1000 р. Известны случаи, когда ходоки после изъятия у них милиционерами незаконно перевозимого хлеба шли на самоубийство, ибо не могли пережить горя.77
Комитеты жильцов переставали считаться с государственной хлебной монополией. Журнал «Продовольственное дело» характеризовал одну из главных сфер деятельности городского обывателя: «В своем домовом комитете он хозяин и санкционирует покупку для своего желудка нормированных продуктов, но далеко не по нормированной цене. Он создает из домовых комитетов гнездо спекуляции (т. е. мешочничества в том числе. — А. Д.). Цель достигается — продукты в конечном счете достаются ему, хоть и по дорогой цене».78
Мешочничество, прикрытое авторитетом и документами объединений жильцов и использующее их деньги, становилось важным проявлением самодеятельности и самоорганизации народа в целях выживания. Примечательно, что это-то как раз и не укладывалось в схему общественного устройства, сложившуюся в умах многих российских интеллигентов. Социалисты сурово критиковали домовые комитеты и кооперативы «за безыдейность», за увлечение спекуляцией. «Дискредитируется понятие кооператива. С ним соединяется только материальная сторона», — писал известный теоретик и организатор потребительских обществ М. Л. Хейсин.79 К тому же действия домовых обществ стали противоречить интересам влиятельных союзов потребительской кооперации, лидеры которых увидели в домовых объединениях серьезных конкурентов. В конце сентября по настоянию руководителей Совета Всероссийских кооперативных центров объединениям жильцов было запрещено открывать кооперативы. Но неофициально они продолжали успешно работать и, в частности, заниматься мешочническими поставками. На это обстоятельство обращал внимание бюллетень Петроградского комиссариата по продовольствию, когда писал: «Масса кооперативов и распределительных пунктов были фиктивными, прикрывающими частную торговлю и частных торговцев».80
37


В 1917 г. горожане справедливо полагали, что в случае передачи денег из продовольственных комитетов их самодеятельным организациям вопрос обеспечения провизией немалой части населения удалось бы. решить. «Дайте нам эти миллионы, и мы вам покажем, как надо ставить дело», — заявляли представители домовых комитетов.81 В ряде мест ходоки от объединений жильцов в деле снабжения населения оставили государственные органы далеко позади. На заседании Томского продовольственного комитета по этой причине даже предлагалось легализовать домовое «ходачество» и упразднить продовольственный комитет.82
Деятельность объединений жильцов на теневом рынке содействовала уменьшению очередей. Это имело определенное социально-политическое значение: вместо раздражающего многочасового стояния в очередях люди занимались полезным делом. Конечно, справиться с продовольственной и «хвостовой» проблемой само население в условиях тотальной нестабильности было не в состоянии. Тем не менее самодеятельные начала становились главными в выживании, самоспасении российского общества. Организующая роль домовых обществ (другие формы самоорганизации играли несколько меньшую роль) в развертывании нелегального снабжения жителей будет усиливаться, несмотря на противодействие властей.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ МАРШРУТОВ ХЛЕБНЫХ ЭКСПЕДИЦИЙ
Постепенно определялись метода и формы поведения нелегальных снабженцев на местах. Начинающие мешочники испытывали немалые трудности, прибывая в хлебные районы. Все было новым и неизвестным. На первых порах перед каждым из них после высадки на железнодорожных станциях или речных пристанях вставал вопрос: куда идти? Мешочники-потребители приобретали хлеб у крестьян прямо на месте, не отходя далеко от доставивших их туда пароходов или поездов. Спекулянты же отправлялись в деревни, расположенные рядом с железнодорожными и водными путями. Некоторым удавалось перекупить провизию прямо в дороге у сельчан, двигавшихся к тем самым пристаням и станциям навстречу мешочникам.83 Другие добирались до деревень. Если кто-то из членов продовольственных комитетов или «сознательных» местных жителей начинал возражать против вольной закупки провизии, то предъявлялись соответствующие «разрешительные» удостоверения или в дело вступали «плакальщицы». Совершался взаимовыгодный акт купли- 38


продажи съестных припасов. В конце концов добытые нарушителями хлебной монополии продукты улучшали рацион питания россиян, хотя на рынках городов и сел хлебопотребляющих регионов они продавались недешево. Одни покупатели — большинство — роптали и возмущались, другие заявляли, что «продавцы теперь берут за риск».84 По мере возрастания риска нелегальных продуктовых поставок цены становились все более высокими.
Под влиянием конкуренции, также вызывавшей повышение цен на продукты, нелегальные снабженцы последовательно «осваивали» район за районом, постепенно удаляясь от хлебопотребляющих областей. Вместе с тем в 1917 г. мешочники еще не определились с путями своих передвижений. Ходоки путешествовали то по Средней Волге, то отправлялись в Тамбов и т. д. Позднее группы ходоков-профессионалов начнут специализироваться на «разработке» одного-двух транспортных путей, которые станут для них хорошо знакомыми; на этих дорогах появятся друзья среди местных жителей, связи среди начальства. А пока положение мешочников было шатким и вели они себя неуверенно.
На первых порах нелегальные снабженцы старались не рисковать, двигались по нескольким известным им дорогам. Мешочники-потребители из городов и заводских районов ездили за продуктами в соседние уезды, во всяком случае с большой опаской покидали пределы «родной» губернии.85 Спекулянты из центральных и северо-западных районов страны прежде всего двинулись на пароходах в губернии, расположенные вдоль средней Волги. Это был проверенный путь. Здесь производилось большое количество экспортного хлеба и действовала налаженная транспортная сеть. Для мешочников (а также и упоминаемых выше «вагонников») в 1917 г. наибольший интерес представляли дороги, связывавшие речные пристани Волги с районами производства твердой пшеницы, мука из которых пользовалась повышенным спросом в столицах и вообще в крупных городах. Это были Волго-Бугульминская и Самаро-Златоустовская железнодорожные линии.
Уже в июне 1917 г. на всех пароходах, двигавшихся из Казанской губернии вверх по Волге, было замечено немало людей смешками, перевозившими белый хлеб, булки и баранки. Мощным стимулом их передвижений стала возможность хорошо заработать за счет перепада хлебных цен. Так, в июне баранки стоили в Самаре и Саратове 12 р. за пуд, а на Нижегородской пристани — 23 р.86
Со временем из-за усиления конкуренции и повышения цен в примыкавших к Волге районах мешочники стали пред39


принимать экспедиции в отдаленные от нее уезды. Осенью их присутствие отмечалось на судах, плывущих по притоку Камы Вятке.87 Однако масштабное «освоение» Вятской губернии развернется все-таки в 1918 г.; то же относится и к мешочни- ческой торговле в Сибири — подъем ее начнется с 1918 г. Хотя, по словам чиновника продовольственного ведомства Г. Зайцева, уже в октябре—ноябре 1917 г. первые нелегальные снабженцы «стали проникать в Сибирь до Омска и даже дальше».88
В тех же октябре—ноябре 1917 г. нелегальные снабженцы посещали Оренбургскую губернию, все чаще появлялись в других районах Южного Урала. Их проникновению на восток в определенной мере содействовало разрешение в октябре атаманом Оренбургского казачьего войска А. И. Дутовым свободной закупки хлеба (при сохранении хлебной монополии оказалось невозможным наладить продовольственное снабжение армейских частей и гражданского населения).89
Что касается южных губерний, то чаще мешочники наведывались в Тамбовскую губернию и в первую очередь в расположенный на железнодорожной магистрали хлебный Козловский уезд. Там временами наблюдалось «ходаческое» столпотворение. Источник рассказывает, как мешочники «проникали в гущи уезда», скупали хлеб, грузили мешки в вагоны на железнодорожном узле Козлов и на промежуточных станциях.90
В октябре присутствие сотен мешочников из великороссийских центральных и северных губерний было зафиксировано на Украине; речь идет прежде всего о жителях начавшей голодать Калужской губернии. На эти обстоятельства обратил внимание руководитель продовольственного дела в Екатери- нославской губернии Г. В. де Сен-Лоран в ноябре в своем содержательном выступлении на Всероссийском продовольственном съезде. Он заявил: «Ходоки у нас появились как первые ласточки в октябре». Тогда же они стали прибывать в Полтавскую губернию.91 Нелегальные снабженцы ближе к концу 1917 г. все дальше уходили от центра страны.
Население некоторых окраин бывшей империи, испытывавшее особо острую нехватку продуктов, прокладывало свои мешочнические «тропы». В силу отдаленности проживания правительство заботилось о нем в самую последнюю очередь и здесь раньше всего стал сказываться развал сложившихся до революции систем снабжения. Еще летом 1917 г. жители Астраханской губернии на телегах, нагруженных мешками с сушеной и вяленой рыбой, стали приезжать в Ставропольскую губернию для обмена рыбы и мазута на хлеб. Показательно, что в этой связи продовольственные комитеты двух регионов постоянно конфликтовали: астраханское начальство потвор40


ствовало «своим» мешочникам, а ставропольская власть настаивала на прекращении вывоза хлеба с подвластной ей территории.
Чрезвычайно оживленный характер приняло в 1917 г. народное самообеспечение провизией в национальных районах. Вопреки тенденциям политического распада страны местное население всеми силами пыталось сохранить хозяйственные связи с жителями российских губерний. В Кубанской области многочисленные мешочники осуществляли обмен продукции горных селений (мед, воск, фрукты) на хлеб степных станиц. Жители Баку везли домой муку, закупленную ими в Курсавс- ком уезде Ставропольской губернии.92
В отдаленных национальных районах бывшей Российской империи мешочнические передвижения, случалось, принимали экзотические формы. Жители Туркменистана привозили хлеб на верблюдах за тысячу верст из Семипалатинской, Тургайской и Акмолинской областей, Орского уезда Оренбургской губернии, илецких станиц Тургайской области. Масштабы таких перевозок были весьма значительными, поскольку к осени 1917 г. продовольственные комитеты прекратили поставку съестных припасов в Туркменистан. Из одной Акмолинской губернии провизию нелегально вывозили на 30 тыс. верблюдов, навьюченных мешками.93 Интересна одна особенность: участники «среднеазиатского» направления мелкой нелегальной торговли уже в 1917 г. совсем перестали использовать денежные знаки. Например, киргизы из Семипалатинской губернии, торгуясь с сельчанами Южного Урала, вспомнили о таком старинном эквиваленте, как «сек» (годовалый баран), равный 2 пудам муки, 5 аршинам ситца.94 В последующие периоды натурализация торговых операций станет общим явлением.
На Дальнем Востоке мешочники специализировались исключительно на поставках из-за границы, т. е. занимались контрабандой. По линии Харбин—Иркутск поставлялись товары из Китая. Попасть на маньчжурский рынок мечтал каждый мешочник-профессионал. Цены на предметы первой необходимости: сахар, рис, обувь, кожу, галантерейные товары, ткани — там были гораздо ниже, чем в России. В итоге, как отмечал в начале октября 1917 г. корреспондент бюллетеня Московского городского продовольственного комитета, «масса приезжих превратила местные рынки в биржу, где рвут друг у другу товары».95 По свидетельству другого очевидца, в Маньчжурию прибывали за товаром «отпущенные солдаты, женщины, дезертиры». Все они были опытными мешочниками-спекулянтами: имели связи среди таможенных чиновников и с помощью взяток беспрепятственно провозили по железной дороге через границу дефицитные вещи и продукты.
41


Большую часть контрабандного товара продавали в Забайкальском регионе, население которого тогда одевалось и питалось в первую очередь за счет «маньчжурского привоза».96
Самые отчаянные ходоки отправлялись с товарами из Сибири на запад, в Европейскую Россию. Достигнув центральной России и продав китайские товары с очень большим барышом, мешочники возвращались в Харбин. Стоит отметить, что государственные грузы с Дальнего Востока до центра страны железная дорога перевозила за три месяца, в то время как нелегальные снабженцы со своими многопудовыми мешками проделывали этот путь в несколько раз быстрее..97 Так в 1917 г. была проложена самая протяженная мешочническая «тропа» Харбин—Иркутск—Москва.
В целом мешочники начинали последовательно осваивать те регионы, в которых сохранялись низкие цены на продукты и предметы первой необходимости, с тем чтобы перевезти их в области с высокими ценами. Направление потоков нелегальных снабженцев с самого начала определялось действием рыночных законов.
ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ ЛИКВИДАЦИИ НЕЛЕГАЛЬНОГО СНАБЖЕНИЯ (СЕНТЯБРЬ—ОКТЯБРЬ 1917 г.)
Эволюция мешочнического движения во многом зависела от изменения позиции властей. Попробуем проследить существо и развитие такой позиции.
Заставить или убедить крестьян продать хлеб государству — такая задача, в частности, ставилась перед осуществлявшими хлебную монополию продовольственными комитетами, кооперативами, некоторыми общественными организациями. Когда обнаружились перебои в поступлении продовольствия, деятели этих структур сообща приступили к формированию и отправке в хлебородные губернии закупочно-продовольственных отрядов. Однако нелегальные снабженцы работали эффективнее государственных заготовителей, ибо не были ограничены твердыми ценами. В целях устранения конкурентов уже в середине революционного года власти известили о применении соответствующих наказаний по отношению к мешочникам. Для нелегальных торговцев нормированными продуктами 45 ст. Временного положения о местных продовольственных органах и ст. 29 Устава о наказаниях предусматривали тюремное заключение на срок до 6 месяцев или штраф до 300 р.98 Однако покарать мешочников удавалось далеко не всегда, даже задерживать их в большинстве случаев государственные чиновники боялись.
42


Уже летом стали возлагаться надежды на кордоны, заставы и патрули, которые располагались на важнейших транспортных путях в целях остановки движения нелегальных перевозчиков съестных припасов. Начали они создаваться в Петрограде. Поводом к их возникновению явились нарушения введенного в мае запрета на вывоз из столицы основных продуктов питания. Об этом говорил 17 июня в своей речи перед петроградскими студентами, привлеченными для работы в кордонах, один из начальников городской продовольственной управы А. И. Кельин: «Вас приглашает управа для того, чтобы вы помогли ей бороться с теми элементами, которые всячески стараются „разгрузить” Петроград от привозимых туда продуктов».99 Как видим, на первых порах речь шла о борьбе караулов и патрулей с мешочниками, вывозившими провизию из одного хлебопотребляющего региона.
В том же июне власти установили на окраинах Петрограда 27 подобных формирований — 17 на шоссейных и грунтовых дорогах и 10 на реках и каналах; в частности, в устье Фонтанки действовала застава, которой поручили пресекать вывоз провизии в Финляндию. Заградительными такие подразделения назвать нельзя, ибо их функции не были определены. Новое дело расценивалось как сугубо временное и не очень-то важное, как возможность использовать время и силы петроградских студентов в период каникул. Главное — проводить самостоятельно обыски и изъятия продуктов работники застав права не имели. Они обязывались убеждать или пугать нелегальных снабженцев и могли лишь в крайних случаях привлекать милицейские подразделения. Во всем этом ярко проявилась крайняя непоследовательность действий властей. Соответственно в столице удалось изъять всего несколько сот пудов муки, жмыхов, солонины.100 Между тем патрульные дежурили под открытым небом во всякую погоду, проверяли все суда и обозы, а зарплата была невысокой. Работники патрулей, застав, кордонов стали разбегаться.
Главную роль в деле пресечения нелегального снабжения на первых порах приходилось играть работникам администрации и транспорта. В изданных в июле—августе приказах министра продовольствия Пешехонова им поручалось срочно прекратить посадку на пароходы и в вагоны людей с продуктовыми мешками. Правда, допускалась перевозка монополизированных съестных припасов частными лицами, но с разрешения министра продовольствия, продовольственных управ, а также «лиц, уполномоченных управами». Тогда-то и развернулась погоня мешочников за «разрешениями». На первых порах во многом с этим обстоятельством связан стремительный рост численности домовых комитетов, на основании 43


уставов которых оформлялись разрешения на осуществление закупки и транспортировки провизии.
В 1917 г. чиновники разлагавшегося (или не сложившегося) государственного аппарата не ведали, кто подразумевался под «уполномоченными» лицами. Доходило до курьезных случаев. Известен такой факт: военный врач по фамилии Ланский не только выдавал разрешения, но и самовольно останавливал поезда для погрузки в них мешочников с товарами. Писари волостных продовольственных комитетов оформляли односельчанам за небольшую мзду требуемые ими справки. К любой бумаге с печатью государственные контролеры относились с пиететом — к разрешениям солдатских комитетов, волостных земств и т. д.; кстати, в этом отношении документы домовых комитетов выглядели очень солидно.101 Надо сказать, что в последующие два-три года, при советской власти, требования к оформлению указанных документов будут постоянно ужесточаться, соответственно усложнится и процедура их добывания мешочниками.
Что представляли собой эти справки в 1917 г.? В них, как правило, констатировалось бедственное положении семей ходоков, и это считалось естественным оправданием вольной закупки и доставки провизии, т. е. оправданием нарушения хлебной монополии. С некоторыми вариациями текст был примерно такой: «Удостоверение. У гражданина сей волости (такого-то) действительно в наличности имеется семья — (столько-то) едоков и хлебных продуктов налицо ничего нет». Далее следовали подпись и печать.102 Некоторые мешочники получали подобные «удостоверения» каждую неделю. Возвращаясь из поездки, они складывали привезенный хлеб в амбары и отправлялись за новыми справками-разрешениями.
В данной связи надо признать маниловщиной сформулированную в продовольственном ведомстве в конце лета установку на «реквизицию мешков». Как ясно из официальных приказов и распоряжений, ее намеревались сделать основным средством борьбы с нелегальным снабжением.103 Понятие «реквизиция» означает принудительное изъятие у населения всякого рода продуктов и товаров. Обычно она применялась к населению враждебной страны. Термин получил широкое распространение в конце XVIII в. в революционной Франции, где стал обозначать соответствующие мероприятия по отношению к имуществу соотечественников. В России начал широко использоваться в связи с принятием закона о хлебной монополии.
Подражание русских деятелей Февральской революции своим французским предшественникам, как правило, не шло дальше издания приказов. Сотрудники железнодорожного и 44


водного транспорта не горели желанием вступать в конфронтацию с мешочниками и проводить массовые изъятия продуктов; дело ограничивалось отдельными реквизициями. Более того, в случаях, когда милиционеры, проводя осмотры вагонов или пароходов, изымали мешки с хлебом, МВД рассылало на места распоряжения «о недопустимости производства самовольных обысков».104 Временное правительство придерживалось провозглашенного им курса «неприкосновенности личности».105 Его деятели не могли не осознавать, что объявление войны десяткам тысяч нелегальных снабженцев будет иметь следствием широкое применение насилия.
Стремление предотвратить гражданскую войну во многом обусловило нерешительность новой власти. В этой связи представляет интерес эпизод, о котором рассказал министр продовольствия С. Н. Прокопович на заседании Временного совета Республики 16 октября 1917 г. Он вспомнил, как во время одной из поездок по стране в его вагон вошел бледный и напуганный начальник станции Графская (в Воронежской губернии) и стал говорить о невозможности остановить поток мешочников, об их нежелании подчиняться требованиям администрации. «Что я ему должен был сказать? — продолжал Прокопович. — Мне пришлось только опустить глаза и сказать: „Товарищ, я ничего не могу сделать, я предлагаю только вот что. Я Вас освобождаю от исполнения моего приказа. Попробуйте паллиативную меру, принимайте багажа не более пяти пудов на один пассажирский билет, но не допускайте погрузки в вагоны”».106 Министр попросту сдался на милость победителей — мешочников, продемонстрировал недееспособность возглавляемого им ведомства. Впрочем, довольно скоро он одумался. Вернувшись из упомянутой поездки по стране, С. Н. Прокопович созывает в Министерстве продовольствия в срочном порядке — 18 октября — совещание по вопросу о прекращении незаконного провоза съестных припасов. На совещании были приняты два важных решения: о создании особых заградительных отрядов из надежных воинских частей и «устранении формальностей при производстве осмотра багажа». И одновременно же центральные продовольственные органы требовали от сотрудников реквизиционных формирований проявлять крайнюю осторожность при осмотре багажа пассажиров, быть щепетильными в «мешоч- нических» делах.107 Как видим, в последние недели своего нахождения у власти правительственные структуры проводят крайне непоследовательную линию в отношении нелегального снабжения. Но к широкому применению насилия не обращаются. Правильно утверждал известный экономист проф. Н. Д. Кондратьев, что в политике хлебной монополии 45


Временного правительства был «гипертрофирован момент свободы и уговоров».108
«Момент свободы» нашел отражение и в том, что выработка «антимешочнической» политики осенью была отдана на откуп региональным властям. Они же руководствовались не столько соображениями недопущения гражданской войны, сколько страхом перед исчезновением продуктов с рынков. По этой причине Арзамасская городская дума, Астраханский и Нижегородский продовольственный комитеты, атаман Оренбургского казачьего войска Дутов и некоторые другие организации и руководители по существу легализовали на подведомственных им территориях свободную куплю-продажу нормированного продовольствия, т. е. мешочничество.109 Наконец, и московское руководство сквозь пальцы смотрело на действия нелегальных снабженцев. Дошло до того, что милиционеры Москвы стали следить за порядком в очередях, состоявших из покупателей хлеба у мешочников, вместо проведения реквизиций хлеба у этих последних.
Свобода торговли становилась вопросом политического противостояния на местах. Осенью 1917 г. обострились противоречия по вопросу о ходоках в Казани. Правоэсеровская продовольственная управа и большевистски настроенный Совет принимали взаимоисключающие решения: за и против свободы торговли.110
«Февральские революционеры» не утратили способности учиться на горьком опыте и с опозданием, но выступили в
1917 г. за легализацию «теневого» рынка в России в целях хоть какой-то стабилизации общественных процессов. Плохо было то, что не ’власть добровольно и дальновидно признавала рынок, а мешочники принуждали ее сдавать позиции. Это поощряло анархию и вседозволенность и все же в долом представляло меньшую опасность по сравнению с резкой конфронтацией слабых государственных структур и многочисленных нелегальных снабженцев.
Начальный рубеж гражданской войны был перенесен в
1918 г. Эта война была спровоцирована в том числе и непримиримым отношением большевиков к нелегальному рынку. По мнению Н. Д. Кондратьева, у пришедших на смену «февральским революционерам» советских правителей получил «небывало преувеличенные размеры момент принуждения».111
В тех районах, в которых ощущалось сильное влияние большевиков и контролируемых ими Советов, уже в 1917 г. широкое распространение приобрела практика реквизиций продовольствия. Так, в Одессе, где продовольственными делами фактически управлял Совет рабочих депутатов, мешочников-спекулянтов публично объявили «лицами, способству- 46


юшими неприятелю», и было решено их сурово наказывать «вплоть до отправки на работы в шахты».112 Точно так же под давлением леворадикальных элементов реквизиционную кампанию развернули Самарский железнодорожный, Баталпа- шинский (в Екатеринодарской губернии) районный продовольственные комитеты.113
Начали вырабатываться основные направления большевистской политики форсированного и насильственного преодоления нелегального рынка. Особое значение имела постановка этого дела в Уфимской губернии. Здесь во главе продовольственной организации стояли будущие руководители Наркомата продовольствия, возглавившие в период гражданской войны поход государства против мешочников: А. Д. Цюрупа и Н. П. Брюханов. В сентябре первый занял пост председателя Уфимской губернской продовольственной управы, второй стал ее членом. Тогда в регионе начало усиливаться мешочническое движение. Год был урожайным, хлеб имелся в изобилии, и крестьяне охотно продавали его приезжим из промышленных районов. Члены отдельных уездных продовольственных управ (Белебеевской, Бирской), реалистически оценивая ситуацию, перестали препятствовать свободной торговле.114 Использование против нелегального снабжения воинских команд, размещенных губернским продовольственным комитетом на станциях Самаро-Златоустовской железной дороги, к успеху не привело: они состояли из недисциплинированных солдат, не имевших к тому же четких инструкций по противостоянию мешочникам и опытных командиров. Ходоки вынудили управление Самаро-Златоустовской железной дороги издать приказ, разрешавший погрузку их багажа в вагоны.115
В начале октября Цюрупа.приехал в Уфу (до того,находился в отпуске по болезни). В здание губернского, продовольственного комитета ему пришлось пробираться сквозь толпу мешочников. Сразу же Александр Дмитриевич принял делегацию ходоков, которые доживались официального разрешения на. закупку некоторого количества провизии.. Цюрупа категорически отказал.116 С самого начала новая команда поощряла своеобразную «революционную активность» населения. С благословения продовольственной управы жители населенных пунктов, расположенных вдоль Волго-Бугульминской и Самаро-ЗЛатоустовской железных дорог, стали создавать «артели» для самочинной реквизиции продуктов. По суш дела, они занялись открытым и официально признаваемым грабежом ходоков.117 Особенно отличились «артельщики» ст. Тумазы Белебеевского уезда. Примечательно, что в 1918 г. такое начинание разовьется в мощное движение комитетов бедноты.
47


А. Цюрупа и Н. Брюханов сделали ставку в первую очередь на реквизиционные отряды. Но к делу подошли в отличие от предшественников- ответственно. Из солдат Уфимского гарнизона было отобрано несколько десятков человек. Они составили «легион свободы», который был послан на ст. Чишмы Самаро-Златоустовской железной дороги для выполнения функций заградительного подразделения. Командиры были хорошо инструктированы. Солдаты дисциплинированы и энергичны, поскольку за верную службу им обещали хорошее довольствие и — главное — освобождение от отправки на фронт. Это содействовало успеху мероприятия. В отдельные дни заградители реквизировали до 1000 пудов хлеба. При этом мешочников старались не озлоблять: весь отобранный хлеб сдавали на государственные приемные пункты по твердым ценам, а деньги вручали мешочникам.118 Подобная политика умиротворения нелегальных снабженцев сыграла немалую роль в том, что давление со стороны ходоков не приняло насильственных форм и отряду удалось устоять под их натиском. К тому же на ст. Чишма имелась довольно развитая инфраструктура: элеваторы для ссыпки зерна, заготовительные и транспортные организации (в других местностях подобных благоприятных условий зачастую не существовало, и там реквизированная провизия попросту погибала). Соответственно изъятые у мешочников чишменским подразделением съестные припасы удалось использовать для формирования продовольственного маршрута. Уфимские большевики направили его в Петроград сразу после октябрьского переворота и тем самым помогли в решающие для ленинцев дни предотвратить голод в столице.
Слухи о деятельности заградительного отряда распространились по стране, и мешочники перестали посещать Чишму, искали обходные пути. В то же время А. Д. Цюрупа лично прибыл на станцию, приказал построить бойцов отряда на площади и благодарил за успешную работу, «которая дала столь блестящие результаты». Он заметил, что «аналогичные меры на других станциях в короткое время могли бы ликвидировать движение мешочников». Будущий глава большевистского продовольственного ведомства уверился в исключительной эффективности «заградов» вообще. Специфические условия работы «легиона свободы» (особо тщательный отбор бойцов, поиск компромисса с ходоками, наличие инфраструктуры на станции) Цюрупа не склонен был учитывать в своих планах. Вскоре, заняв пост товарища (заместителя) народного комиссара продовольствия в конце ноября 1917 г., а потом, в феврале 1918 г., став народным комиссаром, он выступит активным проводником «заградительной» практи48


ки.119 В этом плане Уфимская губерния стала своеобразным полигоном для испытания большевистского механизма искоренения нелегального снабжения.
Между тем осенью 1917 г. условия для распространения опыта «легионеров свободы» даже в одной Уфимской губернии отсутствовали. Станции и пристани оккупировали ходоки. В середине ноября на заседании Исполнительного комитета Уфимского совета отмечалось, что через ст. Уфа ежедневно проходит до 30—40 вагонов закупленной мешочниками муки. Все чаще в среде руководителей возникали мысли о бесполезности противодействия этому потоку. Даже подведомственные А. Д. Цюрупе «Известия Уфимского губернского продовольственного комитета» в номере от 1 декабря вынуждены были признать: «По самой своей природе меновая торговля вызывает к жизни тысячи посредников-спекулянтов, бороться с которыми невозможно, потому что они необходимы при такой торговле».120
Как мы убедились, в очень многих случаях представители власти, осознав бессмысленность активного противодействия нелегальному рынку, вели себя по отношению к нему непоследовательно. К концу осени расстановка сил складывалась благоприятно для мешочников, которые этим и пользовались. Думается, в то время нелегальное снабжение получило серьезный импульс для своего развития.
Происходили важные изменения в народной психологии и прежде всего в отношении населения к закону, к государственным институтам и, стало быть, к запрещенным властью явлениям (прежде всего к нелегальному снабжению). Простые люди повсеместно переставали стесняться нарушать закон, в том числе закон о хлебной монополии. Соответственно мешочники осознавали, что моральное право целиком на их стороне. Подавляющее большинство россиян — в отдельных местностях до 99 % — было настроено против хлебной монополии и сочувствовало мелким нелегальным снабженцам.121 Мешочничество в глазах народа становилось единственной и справедливой альтернативой порочной продовольственной политике. По свидетельству современницы революционных событий К. Самойловой, ей много раз доводилось выслушивать от горожан жалобы такого рода: «Мы хоть за 25 руб. могли покупать раньше фунт сахару, а когда запрещают свободу торговли, нигде ничего нельзя достать».122 А на проходившем в конце 1917 г. Московском областном съезде РСДРП рабочие делегаты прямо заявляли: «Если бы не мешочники, так нам давно бы мат пришел».123
Государство же миллионам россиян представлялось этакой собакой на сене: само кормить народ не могло и другим 49


запрещало. Борьбу с мешочничеством воспринимали как вопиющую несправедливость. Например, жители станицы Нижне-Куярской Донского округа на сходе приняли такое заявление: «Путем запрещения вывоза продуктов комитет (продовольственный. — А. Д.) создал из каждого хутора, станицы, города отдельные государства, нарушил обмен товарами и поставил нас, земледельцев, в критическое положение».124 Поэтому и нелегальные снабженцы уже не воспринимаются как нарушители порядка. В поддержке их стали видеть благородное дело, содействие восстановлению естественной справедливости. Крестьянское общество перестало относиться настороженно к торговле с мешочниками. В этой связи от инстинктивного законопослушания в психологии народа не осталось и следа. Крестьяне хлебных районов и ходоки сообща изгоняли с сельских рынков чиновников продовольственных управ. Городские потребители продовольствия и нелегальные снабженцы совместно организовывали демонстрации с требованием «разрешения свободной закупки и перевозки хлеба».125
В обществе нарастали нигилистические настроения. В частности, и мешочники осенью 1917 г. начинают вести себя агрессивно по отношению к работникам государственных органов, активно противодействовавшим нелегальному снабжению. Ходоки предпринимают попытки блокировать помещения некоторых продовольственных комитетов и управ. В Бюллетенях встречаются упоминания о том, что «продовольственные органы работают под давлением толпы» (Ярославская губ.), «терроризированы служащие» (Курская губ.) и т. д.126 До конца сентября о таких обстоятельствах не сообщалось.
Власти оказывались бессильными. Продовольственные управы, например, принимали решения, в которых запрещалось мешочничество и при этом содержались обращения к «центру» с просьбой поскорее прислать воинские части для защиты самих продовольственников от разъяренных мешочников.127 В последние недели существования Временного правительства деятели управ имели уже и все основания опасаться за свои жизни. В телеграммах, поступавших с мест, рассказывалось о том, как мешочники и крестьяне продовольственников «водили... к реке топить», «неоднократно пытались выбросить из окна на мостовую». Ходоки-соддаты, не вступая в переговоры с властями, то и дело «грозили убийством»; они блокировали помещения управ и угрожали: «Возьмем на штыки».128 Ближе к концу года увеличивается количество сообщений об избиениях, нанесении тяжких телесных повреждений, даже убийствах продовольственных чиновников.129
50


Середина и вторая половина осени 1917 г. — это переломное время, когда был дан старт эскалации насилия в отношении представителей власти со стороны нелегальных снабженцев и продававших им провизию сельчан. Министр С. Н. Прокопович 16 октября в докладе Временному совету Республики сообщил такие тревожные сведения «в данном месяце» (т. е. за первую половину октября) около 50 агентов по продовольственному делу было избито.130
Не лучше обстояло дело на железнодорожных и водных путях сообщения. Сотни мешочников осаждали здания их правлений и дирекций, дома начальников станций и пристаней. В результате они добивались своего, Руководители Самаро-Златоустовской железной дороги, станции Минеральные воды и многих других транспортных участков выделяли вагоны для нелегальных снабженцев. Иначе поступить они не могли. Когда, например, А. Д. Цюрупа начинал совестить директора Самаро-Златоустовской дороги, то неизменно получал ответ: «Сначала обеспечьте безопасность персонала».131 В возможности осуществления хлебной монополии постепенно разочаровалось большинство чиновников. Уступки мешочникам представлялись наименьшим из зол, ибо они позволяли избежать насилия над агентами государства.
Воинские части при этом не только не поддерживали сотрудников продовольственных органов, но и вступались за мешочников. Следует учитывать также, что в 19*17 г. среди нелегальных снабженцев преобладали женщины. :Отказать в помощи «солдаткам» военнослужащие были не в состоянии. Вот типичный факт. В «Известиях Казанского губернского продовольственного комитета» за 14 октября читаем: «Спасский уезд наводнен паломниками... Одна крестьянка хотела пройти мим® милиционера на пароход с пудовичком муки, милиционер задержал и после того, какоиа начала.„голосить”, солдаты, ехавшгие ма этом пароходе, оттолкнув милиционера, увели крестьянку и унесли муку на пароход».132
Как правило, не проявляли желания противодействовать нелегальным снабженцам заградительные отряды, которые в то время представляли собой обычные подразделения регулярной армии. Солдаты отказывались проверять багаж пассажиров, «снимать» мешочников с поездов. По этому поводу очевидцы заявляли в один голос: «караулы слабы и уступчивы», «кордоны бездействуют», воинские заставы «попустительствуют к увозу хлеба...частью под угрозами, частью же исконным взяточничеством».133 Известны случаи, когда «контрольные роты» отдавали на расправу мешочникам своих начальников. Такой случай, например, произошел в октябре в Елабуге; 150 солдат и 4 офицера, из которых был сформиро51


ван заградительный отряд, равнодушно наблюдали за тем, как толпа мешочников избивала членов Елабужского продовольственного комитета.134
Иногда сотрудники реквизиционных подразделений проявляли упорство и организованность в противодействии нелегальным снабженцам (вспомним о «легионе свободы»). Но чаще всего они разбегались после первых же угроз со стороны мешочников. Вместе с тем наблюдается общее в деятельности всевозможных дозоров, патрулей, кордонов, контрольных рот и т. д. Солдаты явно сочувствовали ходокам и никогда не стреляли. Кроме того, им никто и не приказывал открывать огонь, ибо власти не решались идти на крайние меры. Показательно, что организатор заградительных рот в Ставропольской губернии по фамилии Борисенко в ноябре на совещании представителей общественных организаций высказался следующим образом: «Я сам сын крестьянина и, конечно, стрелять в крестьян не буду».135 Власти на местах не оторвались от народа и не научились смотреть на него сверху вниз. Как представляется, большевистские лидеры (отчасти в силу идеологической зашоренности) сумели отстраниться от интересов простого населения, с большой долей цинизма воспринимать его нужды.
К исходу осени 1917 г. обнаружились три потенциальных направления в решении проблем продовольствия и нелегального рынка в стране. Во-первых, продолжение присущей органам Временного правительства политики уступок нелегальным снабженцам; при этом ответственность перекладывалась на плечи местных продовольственных руководителей. Во-вторых, ужесточение мероприятий по насаждению продовольственной диктатуры и ликвидации нелегального рынка. В-третьих, упразднение важнейших ограничений «теневого» снабжения — прежде всего хлебной монополии. От того, какая из альтернатив осуществится, в немалой степени зависело, вспыхнет ли гражданская война и насколько ожесточенной она будет.
1 Фалыснер С. А. Бумажные деньги Французской революции (1789— 1797). М., 1919. С. 114.
2 См.: Там же. С. 145.
3 Вышинский А. Продовольственная проблема в эпоху Великой Французской революции И Продовольствие и революция. М., 1923. № 5—6. С. 170; Суханов Н. Н. Записки о революции. М., 1991. С. 205.
4 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского нэпа. М., 1996. С. 11; Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен // Экономика и политика твердых цен : Сб. ст. М., 1918. С. 33.
52


5 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. И; Продовольствие и снабжение / Популярный журнал Министерства продовольствия. 1917. № 1. 15 июля. С. 28; Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 15. 23 окт. С. 11.
6 Цит. по: Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 12.
7 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. М., 195. С. 68.
8 Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 4. 28 окт. С. 9; Волобуев П. В. Экономическая политика Временного правительства. М., 1962. С. 396—398.
9 Китанина Т. М. Война, хлеб и революция. Л., 1985. С. 314—315; Зелъгейм В. Н. Участие кооперативных организаций в продовольственном деле. М., 1917. С. 14.
ю РГИА, ф. 1090, on. 1, д. 93, л. 4-5.
11 См.: Давыдов А. Ю. Российская кооперация в 1917 г. // Россия в 1917 г.: Сб. науч. ст. СПб., 1994. С. 51.
12 Известия Уфимского губернского продовольственного комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 7; Продовольственное дело // Орган Тверского губернского продовольственного комитета. 1917. № 5. 30 мая. С. 3.
13 Железнодорожная жизнь на Дальнем Востоке. Харбин, 1917. 15 июня. С. 4.
14 См.: Давыдов А. Ю. Российское мешочничество и продовольственная политика Временного правительства // Революция 1917 года в России : Сб. науч. ст. СПб., 1995. С. 129.
15 Продовольствие / Орган Нижегородской ... управы. 1917. № 14. С. 6.
16 Там же. № 22. 12 ноября. С. 5.
17 Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 211; Шерман С. Внутренний рынок и торговый быт Советской России // Экономический вестник / Под ред. С. Н. Прокоповича. Берлин, 1923. Кн. 2. С. 101; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 10. С. 11.
18 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 10. С. 11.
19 Известия Тульского губернского исполнительного комитета. 1917. 26 се нт.
20 Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии. 1918. № 16. 20 мая. С. 14.
21 См.: Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 3. 1 июля. С. 2.
22 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. № 25. 18 ноября. С. 7.
23 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 сент. С. 3; № 15. 4 ноября. С. 6.
24 Известия Казанского губернского продовольственного комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 28.
25 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г.: Стеногр. отчет. М., 1917. С. 59.
26 Известия Казанского... комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 28; Прокопович С. Н. Народное хозяйство в дни революции. М., 1918. С. 66.
27 Известия Казанского... комитета. 1917. № 5. 16 сент. С. 6.
28 Там же. 1917. № 6—7. 23 сент. С. 26; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 26. 10 дек. С. 3.
53


29 Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 13. 21 окт. С. 6; № 16—17. 25 ноября. С. 7; Продовольствие / Совместное изд. Кубанского областного и Екатеринодарского городского продовольственных комитетов. 1917. № 10. 4 сент. С. 7.
30 См., напр.: Известия Казанского... комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 32.
31 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 31.
32 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 6.
33 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 359.
34 Левин Б «Спекулянты» // Бюллетень Петроградской центральной продовольственной управы. 1917. № 14. 26 сент. С. 7.
35 Галили 3. Лидеры меньшевиков в русской революции : Социальные реалии и политическая стратегия. М., 1993. С. 125, 131; Орлов Н. Продовольственный тупик // Рабочий мир. 1919. № 4—5. С. 37.
36 Спекуляция с хлебом // Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 2. 24 июня. С. 11.
37 Там же.
38 Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. № 8. С. 15.
39 Цит. по: Продовольствие / Орган Нижегородской ... управы. С. 4.
40 См.: Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 26; Известия по продовольственному делу. 1917. № 1. С. 5; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 3.
41 Всероссийский.продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 23.
42 Двадцать девятый бюллетень Тульского губернского продовольственного комитета. 4 сент. 1917 г. Тула, 1917.
43 Топоров А. Продовольственный вопрос и мешочники // Известия .Воронежского губернского продовольственного комитета. 1918. № 26. ДЗ окт. С. 2; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. .№ 26. 10 дек. С. 4.
44 Известия Казанского... комитета. 1917. № 9—10. 1 ноября. С. 13; «Продовольствие/Орган Нижегородской... управы. 1917. № 24. 26 ноября. С. 4.
45 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 23.
146 Фроммет Б. 25 февраля 1917—11 января 1918 г. //Вестник кооперации. 1918. № 1—2. С. 87.
47 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 2.
48 Слепушкин Н. Хлеб и свобода/ Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 6. С. 3.
49 См.: Давыдов А. Ю. Российское мешочничество и продовольственная политика Временного правительства. С. 13L
Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 21.
51 Известия Казанского... комитета. 1917. № 9—10. 1 ноября. С. 13.
52 Продовольственный вопрос на Московском съезде / Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 4.
53 См.: Давыдов А. Ю. Российское мешочничество и продовольственная политика Временного правительства. С. 131.
54 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 17. 7 окт. С. 8.
54


55 Продовольствие и снабжение. 1917. № 5. С. 15.
56 См., напр.: Важнейшие постановления Казанского губернского продовольственного комитета и управы. Казань, 1917. № 7. С. 10.
57 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 22. 12 ноября. С. 5.
58 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 16—17. 25 ноября. С. 6.
59 См.: Волобуев П. В. Экономическая политика... С. 439.
60 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 23—24. 5 янв. С. 5.
61 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 29. 31 дек. С. 7.
62 Речь министра продовольствия С. Н. Прокоповича на заседании Временного Совета республики об общем продовольственном положении в стране. 16 октября 1917 г. // Экономическое положение России накануне Великой Октярбьской социалистической революции: Документы и материалы. М.; Л., 1957. Ч. 2. С. 367.
63 Продовольствие и снабжение. 1917. № 3. 15 авг.; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 25. 3 дек. С. 8.
64 Цит. по: Петроград на переломе эпох. СПб., 2000. С. 195.
65 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 13.
66 Цит. по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 9.
67 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 3; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 21. 5 ноября. С. 9.
68 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 20. 27 ноября. С. 8.
69 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 18. 24 ноября. С. 3;
70 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 198.
71 Там же. С. 194; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 29-30. С. 16.
72 Бюллетень Петроградской центральной продовольственной управы. 1917. № 13. С. 1.
73 Цит. по: Продовольствие / Орган Нижегородской ... управы. 1917. N2 12. С. 9.
74 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. N2 34. С. 7.
75 Принципы и методы организационного распределения продуктов и предметов первой необходимости / Под ред. В. М. Вишнякова. М., 1920. С. 96.
76 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. N2 27. 9 дек. С. 5—6; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. С. 7.
77 Продовольствие и снабжение. 1917. N2 5. 15 сент. С. 15.
78 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. N2 10. С. 16.
79 Вестник кооперации. 1918. № 1—2. С. 112.
80 Байрашевский А. Финансовые кооперативы // Продовольствие Севера. 1918. N2 5. С. 2.
81 Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комитета. 1918. N2 5. С. 8.
82 Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. N2 8. С. 14.
83 Продовольствие и снабжение. 1917. N2 6. 1 окт. С. 19.
84 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 19.
22 ноября. С. 6.
55


85 См., напр.: Продовольствие и снабжение. 1917. № 7. 15 окт. С. 16; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 8.
86 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 2. 24 июня. С. И.
87 Волобуев П. В. Экономическая политика... С. 439.
88 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 21.
89 Там же. С. 20.
90 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 15. 23 сент.
91 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 23; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 3.
92 Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 3. 28 июля. С. 18; № 7. 7 сент. С. 9; № 14. 28 окт. С. 15; Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 119; № 18—19. 9 дек. С. 25.
93 XV Всероссийский съезд мукомолов в Москве. 6—8 октября 1917 г. // Известия по продовольственному делу. 1917. № 1 (32). С. 57; Продовольствие и снабжение. 1917. № 6. 1 окт. С. 8.
94 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 22. 12 ноября. С. 5; Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 19.
95 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 23—24. 1—8 окт. С. 15.
96 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 18. 15 окт. С. 10; Железнодорожная жизнь на Дальнем Востоке. Харбин, 1917. 1 окт. № 35-36. С. 14.
97 Продовольственный вестник. 1917. № 1. 30 июля. С. 6.
98 См.: Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. М., 1917. С. 336; Продовольствие / Совм. изд. Кубанского областного и Екатеринодарского городского продовольственных комитетов. 1917. № 8. 22 авг. С. 3.
99 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. № 17. 7 окт. С. 2.
100 Там же.
101 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. 9 дек. С. 3; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 6. 30 сент. С. 9.
102 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 22. 12 ноября. С. 5.
103 Приказ № 8 А. В. Пешехонова // Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 45. 18 авг. С. 11.
104 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 10. 29 сент. С. 3.
105 Там же.
106 Речь министра продовольствия С. Н. Прокоповича на заседании Временного Совета республики... С. 367.
107 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 25. С. 14.
108 Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование за время войны и революции. М., 1922. С. 123.
109 Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 21; Известия Казанского... комитета. 1917. № 6—7. 23 сент. С. 26; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 17. 7 окт. С. 8; Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 20.
56


110 Важнейшие постановления Казанского губернского продовольственного комитета и управы. 1917. № 6. С. 26, 27, 37; № 7. С. 10; № 9. С. 12.
111 Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов... С. 123.
112 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 18. 15 окт. С. 10.
1,3 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 9; Продовольствие / Совм. изд. Кубанского областного и Екатеринодарского городского продовольственных комитетов. 1917. № 15. 10 окт. С. 5.
114 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 10. 29 сент. С. 8; № 15, 4 ноября. С. 6; № 22, 29 дек. С. 11.
115 Там же. № 15, 4 ноября, С. 4; № 16—17. 17 ноября. С. 13.
116 Там же. 1917. № 18. 24 ноября. С. 3.
117 Там же. № 19. 1 дек. С. 8.
118 Там же. № 16—17. 17 ноября. С. 14—15.
119 Хлеб и революция : Продовольственная политика коммунистической партии и Советского правительства в 1917—1922 годах. М., 1977. С. 121, 131.
120 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 119. 1 дек. С. 4.
121 Там же. № 15. 4 ноября. С. 6.
122 Самойлова К. Продовольственный вопрос и Советская власть. Пг., 1918. С. 19.
123 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 9.
124 Продовольствие и снабжение. 1917. № 5. 15 сент. С. 18.
125 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 19. 11 авг. С. 9; Установление Советской власти и начало гражданской войны в Астраханском крае (март 1917—ноябрь 1918 г.). Астрахань, 1958. Ч. 1. С. 123.
126 Известия Ярославского губернского продовольственного комитета. 1917. № 2. С. 3; Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 26.
127 Важнейшие постановления Казанского губернского продовольственного комитета. 1917. № 6. С. 37.
128 Известия Казанского... комитета. 1918. № 27. 2 февр. С. 6; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 10—11.
129 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии : Сб. документов. Киров, 1957. С. 195; Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. С. 318, 367.
130 Прокопович С. Н. Народное хозяйство в дни революции. М., 1918. С. 67.
131 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. С. 87; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 13; № 18. 24 ноября. С. 8.
132 Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. С. 367; Известия Казанского... комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 24.
133 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 11; Важнейшие постановления Казанского... комитета. 1917. № 9. С. 12. Известия Уфимского... комитета. 1917. № 20. 8 дек. С. 5.
134 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С.195.
135 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. С. И.


ГЛАВА 2
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА НЕЛЕГАЛЬНОГО СНАБЖЕНИЯ В КОНЦЕ
1917—1918 г.
(Причины, масштабы и регионы распространения, социальный облик представителей)
МЕШОЧНИКИ В «СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ»: ПРИЧИНЫ И ОЦЕНКИ РОСТА НЕЛЕГАЛЬНОГО СНАБЖЕНИЯ В КОНЦЕ 1917—1918 г.
В конце 1917 г. российское общество начало стремительно деградировать. Это в полной мере относилось к системе снабжения населения продуктами питания и товарами широкого потребления. Государство и экономические структуры переставали выполнять снабженческие функции и при этом главный регулятор и организатор снабжения — рынок превращался в исключительно нелегальный. В то же время по мере разрушения хозяйственных связей, систем коммуникаций, а также уничтожения «эксплуататорских» слоев упразднялись и относительно цивилизованные виды нелегальных рыночных отношений — крупная и средняя торговля. Оставалось лишь то, что упорно сопротивлялось и не поддавалось уничтожению — мелкое нелегальное снабжение. Не случайно современники начали отождествлять спекуляцию исключительно с мешочничеством.1
Именно мешочничество в первую очередь, по справедливому мнению очевидцев, определяло состояние нелегального рынка. Вот, например, весьма показательное объяснение ежедневной газетой ВСНХ «Экономическая жизнь» исчерпания продовольственных запасов и резкого повышения рыночных цен на хлеб в один из периодов: «...из-за снежных заносов и трудностей переездов волна мешочников сильно уменьшилась». В другой раз та же газета связывала очередной скачок хлебных цен на рынках исключительно с ограничением ме- шочнических поездок в связи с изданием декрета о запрещении на некоторое время пассажирского железнодорожного движения.2 Наоборот, падение в городах цен на муку современники объясняли не чем иным, как временным увеличением нелегального снабжения, вызванным теми или иными 58


обстоятельствами.3 Думается, в данном случае современникам было виднее.
Нелегальное мешочническое снабжение стало главным каналом связи города с деревней. Нельзя согласиться с утверждениями некоторых отечественных исследователей относительно решающей роли советской огосударствленной кооперации в установлении связи между городским и сельским населением.4 Напротив, справедлива точка зрения обосновавшегося в годы гражданской войны в Тульской губернии (в одном из «царств мешочников», как говорили в то время) князя Кирилла Николаевича Голицына. «В отличие от городов, — утверждал князь в своих мемуарах, — где люди голодали в прямом значении этого слова, деревня переживала голод на промышленные товары. И тот, и другой утолялись путем деятельного прямого продуктообмена — он заменял полное отсутствие розничной торговли».5 Этот «деятельный прямой продуктообмен» приобрел очень широкие масштабы и представлял собой мешочничество. Во многом был прав видный российский и советский обществовед С. М. Дубровский, отмечавший, что «приобретшая популярность версия о натурализации крестьянского хозяйства за время революции не может претендовать на истинность. Если натурализация и произошла, то лишь относительная и то на окраинах».6
Добавим, что мешочническое движение не только способствовало сохранению товарообмена между городом и деревней, но и препятствовало окончательному распаду связей между отдельными регионами страны. Оно противодействовало полному разложению единого национального рынка. Профессиональные нелегальные снабженцы были вездесущи и преодолевали расстояния в сотни, иногда тысячи километров. Сошлемся на высказывание известного экономиста А. Маслова, который весной 1918 г. свидетельствовал: «Дальность расстояния уже не смущает эту предприимчивую публику».7
Есть и другая сторона у изучаемого нами явления. Как известно, большевики после прихода к власти энергично принялись за ликвидацию частного предпринимательства. Однако упразднить хозяйственную инициативу народа нельзя. Предпринимательство на деле стало нелегальным, резко сократился диапазон его разновидностей. Важнейшей его формой (наряду с крестьянским хозяйствованием и мелким кустарным производством), разумеется, стало мешочничество. В эту сферу направили усилия граждане, лишенные возможности на законном основании реализовать свои организаторские способности. Показательно, что некоторые исследователи 1920-х гг., описывая события по горячим 59


следам, называли мешочников именно «предпринимателями». В самом деле, вряд ли стоит видеть в мешочниках только ушкуйников и коробейников. Нередко они выступали в роли знатоков региональных рынков и организаторов сложных процессов закупки, доставки, продажи разных видов продукции. Чем не предприниматели, не коммерсанты?
В период гражданской войны мелкое нелегальное снабжение приобретает не просто массовый характер, оно распространяется почти на все социальные группы, на все территории страны; его значение многократно возрастает, поскольку именно оно обеспечивает выживание общества. О причинах массового распространения и общественного значения мешочничества замечательно высказывался Н. Д. Кондратьев. «Можно утверждать, что с конца 1917 г. мешочничество получает чрезвычайно глубокие корни: оно является формой напряженной борьбы народных масс за самое дорогое, что они имеют еще у себя, — за свою жизнь».8 Простым людям в 1918 г. пришлось в полной мере осознать, что такое голод. И если осенью 1917 г. горожане ужасались впервые введенной фунтовой норме выдачи хлеба в день, то уже в начале следующего года властям далеко не всегда удавалось обеспечивать жителей четвертьфунтовым пайком.9 Лишения стирали социальные грани; по свидетельствам очевидцев, всех равно одолели голод и холод, заползшая за воротник вошь. «Плохо с хлебом, зато хорошо с голодом», — горько шутили в 1918 г.10
Осознание серьезности голодной угрозы усиливалось по мере уменьшения запасов товаров широкого потребления, накопленных в семьях россиян в дореволюционный период. В конце 1917 г.—первые месяцы 1918 г. запасы быстро проживались. Некоторые говорили, что у них остались только кремешки для зажигалок и пустые коробки из под папирос «Ира». Думается, у большинства граждан сознание опасности вызвало рост активности в борьбе за жизнь и лишь у меньшей их части породило чувство беззащитности, обрекавшее на бездеятельность и пассивность. И это обстоятельство социально- психологического свойства в свою очередь обусловило стремительное увеличение масштабов самоснабжения российского населения.
Итак, угроза настоящего голода стала первопричиной расцвета такого явления, как мелкое нелегальное снабжение, участие в котором определяло в течение всех лет «русской смуты» образ жизни большинства населения. Что же заставило голодать страну, еще недавно специализировавшуюся на производстве зерна?
60


Как отмечалось, значение голода на протяжении большей части 1917 г. сплошь и рядом преувеличивалось. Между тем в конце этого революционного года и в начале следующего ситуация принципиально и очень быстро изменилась. В полной мере выявились глубокие причины катастрофического разрастания голодной опасности. Производители сельскохозяйственных товаров со все большей неохотой соглашались продавать свою продукцию государству по твердым ценам. Объясняли это, в частности, катастрофическим обесценением денег. В отдельных местах сельские жители уже не утруждали себя пересчетом бумажных денег, они взвешивали их и говорили: «полфунта желтеньких» или «четверть фунта зелененьких». Теперь почти всегда крестьяне и представители хлебных регионов, игнорируя государственные планы, соглашались расстаться с хлебом только при условии получения ими взамен из промышленных районов товаров широкого потребления, прежде всего мануфактуры.11
В конце 1917 г. на первый план вышли такие кризисные явления, как завершение процесса распада бывшей империи на отдельные враждующие друг с другом государства и «протогосударства». В общей сложности в стране появилось более 60 всевозможных правительств, между которыми то и дело возникали различные конфликты.12 В определенном смысле гражданская война в России проявилась в форме войны голодных регионов (самый крупный и консолидированный среди них — «пролетарский» центр) и сытых территорий, иначе говоря — в виде столкновения держателей хлеба с его соискателями. Эта тотальная война разрушила всякие основы стабильности в государстве и обществе. «Мы сделаем шаг назад к временам Котошихина», — пророчески писал известный публицист Л. Любимов на исходе 1917 г. А в начале 1920-х гг. П. Б. Струве подводил итог этого катастрофического процесса: «Россия скатывается в Азию, а может быть, даже и в Африку».13 Страна пережила катастрофу, какие происходят один раз в несколько столетий.
Региональные власти отказывались выпускать дефицитные хлеб, мануфактуру, другие товары первой необходимости со «своих» территорий. Так, продовольствие из Сибири в центр перестало поступать задолго до чехословацкого мятежа.14 В начале 1918 г. Воронежская губерния была завалена хлебом, а жители некоторых уездов соседней Рязанской отчаянно голодали; со своей стороны, рязанские власти запретили вывозить картофель в Московскую губернию, и это породило многочисленные кровавые столкновения на границе двух административно-территориальных образований. Тогда же в Архангельск прибыла закупленная в Америке администра61


цией Екатеринбургской железной дороги большая партия обуви для распределения среди железнодорожников; архангельский губпродком реквизировал ее и согласился отправить по назначению только после передачи ему 2.5 тыс. пар.15 Подобных фактов великое множество. Нередко антисоветские мятежи лишь ускоряли и оформляли «продовольственный» распад государства.
В конце 1917—начале 1918 г. Украинская рада, донское, кубанское правительства стали форсировать создание собственных, совершенно независимых продовольственных систем. Это породило неразрешимые противоречия с властями Великороссии. Вот как, в частности, данный процесс протекал в Малороссии. Созданный в Киеве Центрохарч (украинское Министерство продовольствия) запретил вывозить продукты за пределы контролируемой Украинской радой территории. Журнал «Продовольственное дело» (орган Харьковского губернского продовольственного комитета) так характеризовал «хлебное противостояние» на исходе 1917 г.: «В нашей губернии (Харьковской. — А. Д.) ощущается давление трех властей: Рады, народных комиссаров и Каледина...Рада хочет оставить без хлеба и угля владения народных комиссаров, те в свою очередь очень далеки от христианских чувств в отношении областей Рады». Автор приходил к выводу: «Совершенно очевидно, что продовольственные организации не могут руководиться противоположными директивами».16
На Украине сложилась противоестественная ситуация. Часть крестьян отказывала в хлебе Раде, ссылаясь на свою приверженность большевикам. Другие настаивали на том, что следует дождаться соответствующего распоряжения Рады. Третие заявляли, что «Петроград вообще следует поморить некоторое время». Однако все это были отговорки, ибо крестьяне с удовольствием соглашались продавать хлеб мешочникам.17 В войне всех против всех победить было нельзя, но можно было договориться друг с другом, и это во многих случаях удавалось сделать нелегальным снабженцам. Власти в этом отношении терпели неудачи.
Попытки Совета народных комиссаров наладить отправку из окраинных районов в Россию поездов с хлебом привели к развязыванию войны на рельсах: донцы, кубанцы, сторонники Рады разбирали железные дороги, даже взрывали мосты. Поезда с хлебом становились призом победителю. То советские, то «зеленые» подразделения перехватывали друг у друга эшелоны, направлявшиеся в голодающие рабочие районы.
Продвижение любого продовольственного маршрута из Волжского хлебородного района (поставщика хлеба для вели62


корусских районов в 1918 г.) превращалось каждый раз в рискованную военную экспедицию, своего рода партизанский рейд. Казаки постоянно делали набеги, обстреливали поезда, взрывали пути. Паровозы и вагоны нередко сходили с рельсов. Частям охраны, представлявшим собой по сути серьезные воинские подразделения, приходилось вести с казаками многочасовые бои; рабочие команды то и дело восстанавливали под огнем противника поврежденные железнодорожные пути.18
Процесс распада империи приобрел характер энтропии. Если в первые месяцы существования Временного правительства только государство смело объявлять себя хлебным монополистом, то в новых условиях вопросы в отношении продовольственного распределения пытался решать всякий имевший какую-то власть. Все плодородные территории — Херсонская, Екатеринославская, Таврическая, Орловская, Курская, Тамбовская, Воронежская губернии отгородились от хлебонедостаточных районов отказом от выполнения государственных планов хлебопоставок и даже запретами на отправление почтовых продуктовых посылок.19 На съезде продовольственных комитетов Волжской области констатировалось: «Каждая губерния начала действовать на свой страх и риск». Там же было указано на «наличность сепаратизма не только со стороны губернских продовольственных органов, но и уездных и даже волостных».20 Местные Советы отказывались отдавать хлеб кому бы то ни было; волостные совдепы то и дело издавали обязательные постановления о запрете вывоза продуктов со своих территорий. Дошло до того, что в Мариинском уезде Томской губернии население голодающих волостей объявило «продовольственную войну» жителям хлебодостаточного района; лишь согласие сытых соседей поделиться хлебом предотвратило вооруженную экспедицию.
Резко обострились противоречия между городским и сельским населением. Крестьяне плодородных регионов в ответ на вопрос, почему хлебные волости отказываются сдавать хлеб государству, отвечали, что они не желают кормить «дармоедов» из городов. Приведем типичное высказывание крестьянина. «А вот сами постановили, чтобы никуда ни зерна. Кто попадется — отнять на общую пользу, хоть на самогон... Это что? Чтобы города кормить?» — возмущался сельский житель Саратовской губернии в конце 1917 г.21
Ярким проявлением распада государственных и общественных структур стал всероссийский грабеж. Крупные транспорты с продовольствием становились лакомым куском для всяческих групп вооруженных людей — от полков Махно и Дыбенко до отрядов различных «батек». Но еще большую
63


опасность представляли действия бесчисленных местных Советов и деревенских сходов по реквизиции следовавших через их территории транспортов с хлебом. Объявив на основе собственных решений, постановлений, «указов» продовольственные транспорты своим «достоянием», сельские общества приступали к распределению провизии. «Случаев расхищений (продовольственных грузов. — А. Д.) так много, что они стали хроническим явлением», — справедливо отмечалось в марте 1918 г. в «Известиях Отдела снабжения при Уфимском губернском Совете».22 В мае 1918 г., например, Главный дорожный комитет Северо-Западных железных дорог доводил до сведения Исполкома Петроградского Совета, что широкое распространение приобрела анархическая практика реквизиций, проводимых совдепами расположенных рядом с железными дорогами местностей; в документе обращалось внимание на развал системы снабжения из-за самовольных изъятий «продовольственных грузов, прибывающих и отправляемых со станций названных дорог, как равно и в проходящих поездах, причем реквизиции производятся прямо из вагонов».23
Крестьяне хлебопотребляющих областей привыкали решать продовольственные проблемы исключительно с помощью вооруженной силы. Вырыв окопы рядом с железнодорожными путями, они открывали шквальный огонь из пулеметов по поездам, захватывали эшелоны и распределяли «по справедливости» съестные припасы между всеми жителями своих сел. Даже в Москве не всегда удавалось сохранить крупные запасы продовольствия: они либо реквизировались районными Советами, либо расхищались местным населением.24 Грабителей отыскать ничего не стоило, но, как правило, они оставались безнаказанными. Бессилие и апатия власти обрекали на провал многие продовольственные и специфические «антимешочнические» мероприятия новых правителей.
При всем том хлеб в стране имелся в достаточном количестве. Утверждения руководителей регионов относительно того, что хлеба «самим не хватает», часто, мягко говоря, не соответствовали действительности. Эпизодические проверки, проводимые «центром», выявляли солидные излишки продуктов питания. Общий товарный фонд хлеба на 1917—1918 гг. составил 1370—1400 млн пудов (по оценке Министерства продовольствия Временного правительства). Однако возможности государства организовать хлебозаготовки и доставку продовольствия сокращались подобно шагреневой коже. Так, в 1918 г. в Саратовской губернии собрали хороший урожай и цены на хлеб на местных рынках упали в августе в 5—6 раз, погрузки же хлеба для пролетарских центров были единичны64


ми явлениями.25 Даже в хлебонедостаточных районах положение с провизией было вовсе не так плохо, как изображали крестьяне и их представители. В Одоевском уезде Тульской губернии, который официально был признан «голодающим», на каждое крестьянское хозяйство приходилось не менее 150—200 пудов хлеба. Забегая вперед, обратим внимание на то, что и в 1919 г. ситуация в данном отношении была не самой плохой. «Тульские крестьяне в 1919 г. не испытывали недостатка в хлебе, мясе, картофеле — в каждом хозяйстве были корова, лошадь, свиньи», — рассказывал проживавший в то время среди сельчан К. Н. Голицын.26
При этом советская власть располагала просто-таки мизерным продовольственным запасом. Те продукты, которые все же заготавливались государственными органами, не удавалось сохранить. Миллионы пудов, доставленные крестьянами к ссыпным пунктам, были свалены на землю и подвергались порче под открытым небом. Сельские жители были всем этим безобразием возмущены и зарекались везти хлеб на ссыпные пункты. «Известия Петрокомпрода» поместили выразительное сообщение: «Думаем ли мы о том, какое впечатление создается у трудового крестьянина, который видит ежедневно горы хлебных продуктов, часто сложенных прямо на земле. Тех продуктов, которые были отобраны у него как излишки, а сам он был посажен на, по его мнению, недостаточный продовольственный паек».27
Вместе с тем обнаружилась закономерность: по мере окончательного разрушения налаженных в мирное время каналов поступления продовольствия из производящих хлеб районов в потребляющие расширялись масштабы, усложнялись формы организации мешочничества. Только на него и оставалось уповать россиянам.
Парадоксально, но развернувшаяся в полной мере с конца 1917 г. война властей, а нередко и простых жителей хлебных регионов с ходоками из голодающих районов по существу стала разновидностью все той же борьбы голода с сытостью. Вспомним, что продовольственный комитет хлебородной Уфимской губернии выступил инициатором войны с ходоками еще осенью 1917 г. Далее мы сможем наблюдать, как хлебные губернии зачастую разворачивали борьбу с мешочниками, а в промышленных к ним относились мягко.
Основанием борьбы государственных органов за искоренение мешочничества стала политика хлебной монополии, твердых цен и реквизиций, форму которой советская власть переняла от предыдущей. Сразу подчеркнем, что продовольственная монополия в 1918 г. по-прежнему остается односторонне толкуемой проблемой отечественной истории. Я еще 65
3 А. Ю. Давыдов


раз убедился в этом, когда в 1994 г. опубликовал в журнале «Вопросы истории» свою работу о мешочниках. На мое имя стали поступать письма , в которых утверждалось: монополия наверняка привела бы к успеху, если бы не мешочники. Уважаемые читатели «Вопросов истории» не учли, что в целом «ходачество» порождено монополией, а не наоборот. Впрочем, эту проблему стоит в дальнейшем обсудить особо.
Отмечу, что большевистское руководство при осуществлении продовольственной диктатуры пошло своим «архирево- люционным» путем, а именно, широко применялись безвозмездная конфискация скрытых от государства хлебных запасов и смертная казнь за спекуляцию товарами первой необходимости. Все это сильно напоминало политику французских экстремистов 1793 г. и резко отличалось от действий российских правителей марта—октября 1917 г. Последние в качестве самой «радикальной» меры использовали изъятие хлеба, сокрытого мешочниками и крестьянами от сдачи по твердым или «половинным» ценам (да и эти меры осуществлялись весьма непоследовательно).28
Советская власть не сразу приняла продовольственную монополию. Рубикон перешли 19 февраля 1918 г., опубликовав «Закон о социализации земли»; пункт 19 его гласил: «Торговля хлебом как внешняя, так и внутренняя должна быть государственной монополией».29 После этого государство упорно проводило свою политику в жизнь. Монополия была постепенно распространена на все товары первой необходимости (спички, свечи, рис, кофе и т. д.). Советские правители, в частности, определили душевую норму выдачи обуви населению: одна пара в год на рабочего и столько же на четырех членов его семейства.30
Государство, не умея произвести или заготовить продукты и товары широкого потребления, стало безжалостно — огнем и мечом — пресекать всякие попытки народного самоснабжения. Чтобы сразу расставить точки над «i», сошлюсь на один из бесконечного ряда вопиющих фактов. В 1918 г. в Московской области погиб почти весь заготовленный Наркомпродом картофель из-за громадного скопления в сыром и грязном виде на станциях; при этом губернские продовольственные комитеты всячески преследовали мешочников, принявшихся перевозить картофель из деревень в города. Люди наблюдали, как гниет сваленный прямо в кучи картофель и не имели права забрать сохранившиеся остатки. «Порой мне кажется, что мы попали в какой-то сумасшедший дом, именующийся „продовольственная система”», — заметил по этому поводу корреспондент журнала «Союз потребителей» в конце 1918 г.31 Вместе с тем фанатично преданные идее искоренения рыночных 66


отношений деятели большевистского государства упрямо внедряли монополию на каждой освобожденной от белых территории.
Хлебная монополия проводилась в условиях крайне неблагоприятных. В первые после октябрьского переворота месяцы хлебозаготовки катастрофически сократились. Так, в ноябре заготовки хлеба составили 28 % от назначенного плана (для сравнения: в октябре, в последний месяц пребывания Временного правительства у власти, — 50 %). Не случайно именно в конце октября—начале ноября мешочники появились даже в тех районах, где их ранее не замечали, например в Челябинском уезде.32
С декабря 1917 г. по май 1918 г. из назначенных по плану 137 млн пудов было отгружено 18.4 млн пудов хлеба, или около 14 %. Учтем, что планы составлялись из расчета 25 фунтов в месяц на человека. Как видим, в течение полугодия органы советской власти должны были доставить населению одну седьмую часть назначенного количества, или 3.5 фунта в месяц на человека.33 Такого продуктового пайка было явно недостаточно для поддержания человеческого существования. Однако голодающие и его не получали от государства, поскольку далеко не весь отгруженный хлеб доходил до потребителей — потери в пути были огромны. Положение можно назвать одним словом: голодная катастрофа.
Между тем российские люди выживали и в тупиковой ситуации. Причину этого явления в августе 1918 г. объяснили «Известия Петроградского торгово-промышленного союза». Автор К. Парчевский в этой связи обратил внимание на одно новое обстоятельство. Он замечал, что мешочничество не только спасает простой народ, но даже государственным чиновникам «еще доставляет возможность кое-как жить и мечтать о вреде свободной торговли и пользе государственной организации дела снабжения». С большой долей иронии Парчевский писал: «Вместо торговли у нас всеобщее, прямое и тайное мешочничество. Мы еще живы, нужно прямо сказать, только благодаря мешочной торговлишке, а отнюдь не попечениям начальства, которое даже избранным не в состоянии дать ничего, кроме фунта сушеной рыбы в день».34 Парадокс: пропитание многих «государевых людей» стало зависеть от нелегального снабжения.
Мы будем постоянно убеждаться, что государство оказалось совершенно не в состоянии провести в жизнь хлебную монополию, на которую оно упорно делало ставку. Только хорошо организованный государственный механизм — вроде германского — мог решить гигантской сложности задачу монополизации продовольственного дела. В России его не было 67


и в помине. В частности, новые власти не располагали кадрами опытных, инициативных, ответственных работников-организаторов.
Старые продовольственники накопили к концу 1917 г. огромный негативный опыт, позволявший многим из них осознать нереальность осуществления хлебной монополии.35 «Революционная», а стало быть, стоявшая на платформе государственной монополии, советская власть не собиралась мириться с подобными настроениями и форсировала упразднение «буржуазно-помещичьих» продовольственных комитетов и управ. Уже 20 ноября большевистский комиссар А. Шлихтер (по другим данным, сам Ф. Э. Дзержинский) во главе отряда вооруженных солдат захватил Аничков дворец в Петрограде. Там работало Министерство продовольствия, а также проходили собрания Совета продовольственных съездов, избранного в ноябре 1917 г. на Всероссийском продовольственном съезде. Ответственные служащие Министерства и заседавшие в Аничковом дворце общественные деятели были арестованы и препровождены в Смольный институт. Вскоре их освободили, тем не менее деятельность Министерства и Совета продовольственных съездов прекратилась.36
Процесс упразднения местных продовольственных организаций ускорился в связи с тем, что в них, как правило, абсолютно преобладали представители «соглашательских» партий эсеров и меньшевиков. После принятия 24 декабря 1917 г. Советом народных комиссаров декрета «Об организации продовольственных комиссий при Советах» новые местные власти развернули кампанию борьбы за искоренение «буржуазно-помещичьих» хлебозаготовительных организаций.37 Старые продовольственные работники были отстранены от дел, либо по разным причинам самоустранились и отказались сотрудничать с новой властью. Например, на 6-м Самарском губернском съезде продовольственных организаций 27 ноября в резолюции, по предложению меньшевика Игаева, было открыто заявлено: «Никакой другой власти, кроме Учредительного собрания, мы хлеба не дадим».38 Выразив несогласие с действиями новых властей, самораспустились Нижегородская губернская продовольственная управа, Новониколаевский уездный продовольственный комитет, союзы служащих продовольственных организаций Смоленской, Тульской, Курской губерний. В Сибири отказались продолжать работу Акмолинская, Омская управы. Большевики получили в наследство от прежнего начальства опустевшие канцелярии и должны были на скорую руку из малограмотных работников формировать новые штаты.39
68


Проблема квалифицированных сотрудников является в конечном счете узловой в любом государственном устройстве. Лишившись компетентных специалистов, власть так и не смогла отыскать им замену. «Для всех нас продовольственная работа была совершенно новым и неизвестным делом, — откровенно признавался большевистский руководитель продовольственного дела в Петрограде А. Е. Бадаев. — Предыдущая партийная и общественная работа не могла дать нам никакого хозяйственного и коммерческого опыта, необходимого в продовольственном деле».40 Показательно, что И. В. Сталин в августе 1918 г. в отправленном Ленину, Троцкому и Цюрупе письме жаловался, что не может найти людей, способных наладить работу «хотя бы одной консервной фабрики или бойни».41 К тому же возобладала организационная бестолковщина. Например, в Москве действовали одновременно четыре совершенно самостоятельных продовольственных комитета. В итоге у семи нянек дитя получалось без глазу.
Острейшую форму приобрела проблема доставки продовольствия. Государственная транспортная система приближалась к состоянию коллапса и зачастую действовала не по указаниям «центра», а вопреки им. Специфические для описываемого времени причины хаоса на транспорте состояли в следующем. Огромный урон транспорту, как и производительным силам в целом, нанесла пронесшаяся смерчем по стране в конце 1917—начале 1918 г. стихийная демобилизация; она привела к уничтожению имущества транспортных ведомств, дестабилизации управления перевозками по железнодорожным и водным путям, к гибели служащих и многочисленным крушениям поездов.42 Кроме того, на железнодорожных и водных трассах возобладала анархия. Отдельные группы железнодорожников, исходя из установки «власть принадлежит трудящимся», превратили участки железных дорог в свои «трофеи». Рядовые путейцы перестали считать преступлением самовольное распределение содержимого вагонов.43 Всеми делами управляли ячейки профессиональных союзов, состоявшие из машинистов, конторщиков, слесарей. Вместо народного самоуправления получилось анархическое самоуправство отдельных групп железнодорожников. Государство перестало координировать деятельность органов путей сообщения. «Получается полная разобщенность в работе отдельных дорог», — констатировал Нарком путей сообщения В. И. Невский в направленном в мае 1918 г. в Совнарком докладе.44 Показательно также, что И. В. Сталин в июне 1918 г., определяя причины развала железнодорожной системы, в первую очередь указал на «старания многих коллегий и ревкомов».45 На станциях распоряжалось столько хозяев, 69


сколько существовало ведомственных подразделений, и все они конкурировали с местными профсоюзами.
В названных обстоятельствах доставка государством на дальние расстояния крупных партий продовольствия, целых эшелонов становилась чрезвычайно трудноосуществимой, сплошь и рядом обреченной на провал операцией. В пути возникало невероятное количество проблем, с которыми власть справиться была не в состоянии: в частности, наладить охрану эшелонов, обеспечить при необходимости стремительную разгрузку и погрузку содержимого вагонов. Чиновники, как правило, не решались идти на риск. А ведь в дороге возникали самые непредвиденные ситуации. Иногда требовалось, например, даже поступиться малой частью продовольствия в интересах сохранения всего маршрута.
Тем не менее государство в середине 1918 г. ввело запрет на перевозку всяких частных грузов. В относившемся к августу докладе чрезвычайного комиссара Наркомпрода по Саратовской и Самарской губерниям отмечалось: «До сих пор имело место крупное зло с отправкой хлебных грузов в адрес частных лиц, так как контроль по железной дороге не был организован. Но теперь это окончательно устранено».46 Итог известен. Крупные партии продовольствия были распылены по миллионам мешков.
Не выдерживают критики «здравые» рассуждения некоторых советских экономистов о том, что перевозившие в каждом вагоне до 200—300 пудов хлеба мешочники как раз и помешали государству транспортировать в таком же вагоне до 1000 пудов.47 В сложившейся в то время ситуации только мелкие партии, находившиеся в личной собственности у дерзких энергичных людей, имели шансы оказаться в хлебонедостаточных регионах. Такова логика гражданской войны, которая имеет мало общего с логикой времен стабильности. Хотя большевики упорно не желали этого признать. В одном документе Орловского губпродкома читаем: «Нам нужно провозить хлеб вагонами, а не мешками и доставить хлеб рабочим по дешевой цене. Чем больше везут мешочников, тем труднее провезти вагон».48 На деле получалось так: либо везли провизию нелегальные снабженцы, либо никто не вез.
Затраты государства по насильственному изъятию провизии у крестьян и доставке ее в города оказывались непомерно высоки и достигали 500 р. за пуд. Расходы мешочников были на порядок меньше. По подсчетам экономиста «Торгово-промышленной газеты», пуд привезенного мешочниками хлеба обходился в 50 р. При этом он исходил из того, что каждый из нелегальных снабженцев доставлял в среднем по 2 пуда продуктов, проводил в пути 7 дней и проживал за это время до 70


20 р. На деле мешочники привозили с собой гораздо больше продуктов и даже если в пути находились дольше, то накладные расходы в пересчете на каждый пуд все равно оказывались сравнительно небольшими. Упомянутая денежная сумма в 50 р. непомерно велика по довоенным меркам, поскольку в 1913 г. в 20 р. (те самые 500 р. в ценах 1918 г.) обходилась доставка целого вагона с хлебом; но в условиях «русской смуты» эта цифра отразила чудо эффективности.49
Несмотря ни на что, большевистские правители двигались по пути радикализации продовольственной монополии. Это выразилось в том, что власть упрямо и фанатично старалась отстранить от всякого участия в деле снабжения населения инициативных людей и настоящих организаторов. Имеются в виду коммерсанты, комиссионеры, хозяева торговых заведений — только они могли бы, используя свои возможности и опыт, преодолеть препятствия. Большевики казались сами себе новаторами в этом отношении. На деле они выступали продолжателями давней плебейской традиции. Торговцы среди большой части российского населения не пользовались почетом. Дворянски-сословная брезгливость правящих и народническо-социалистическое неприятие их интеллигенцией нашли отклик в широких обывательских массах хозяйственно отсталой страны. Вот, например, что услышал В. Кривошеин (сын одного из царских министров, будущий архиепископ) в конце февраля 1917 г. на Невском проспекте в Петрограде: «От войны буржуи только наживаются... Самый последний лавочник получает сейчас более восьмисот процентов прибыли за свои товары».50 Обострившаяся во время мировой войны и порожденного ей товарного голода подозрительность обывателей по отношению к людям, занимавшимся торговым промыслом, являлась одним из главных козырей большевистской агитации.
К концу 1917 г. повсеместно советскими органами были созданы всякие «комиссии по борьбе со спекуляцией», развернувшие бурную «антибуржуйскую» деятельность. Например, в Воронеже все магазины и склады были опечатаны, а после снятия печатей товаров в них почти не оказалось; в Саратове покупка товаров разрешалась «только остро нуждающимся», в первую очередь солдатам; в Тамбове торговцам было предложено прекратить продажу товаров в городах, везти их в деревни, и т. п. В ряде местностей поиски «запрятанных» торговцами продуктов сопровождались волной разгромов, истязаний и убийств.
Большевистское руководство поддерживало революционную (по сути анархистскую) активность Советов на местах. Однако оно не решилось ликвидировать торговлю одним 71


декретом, опасаясь вызвать обвальное падение покупательной способности денег. В начале 1918 г. на местах стали создаваться особые комитеты, которые определяли «нормальные» цены товаров. Тогда же развернулась кампания так называемой муниципализации розничной и мелкооптовой торговли, принимавшая сплошь и рядом форму закрытия магазинов и конфискации их товаров. В Твери в 1918 г. было закрыто около тысячи частных магазинов и при этом открыто всего 52 советских с полупустыми полками.51 Сложнейшие и многообразные функции торговли попыталось взять на себя государство. Борьба всего «аппарата» за искоренение сословия, профессионально занимавшегося торговлей, продолжалась с неумолимой решительностью. Заменить же его оказалось некем. При этом торговый слой был терроризирован и в целом прекратил свое легальное существование; ему на смену шли мешочники — нелегальные снабженцы. Люди, которые еще недавно на чем свет стоит ругали «торгашей», сами сделались «микроскопическими» торговцами. Тут-то на них и обрушилось большевистское государство с его политикой искоренения «спекулятивных элементов».
Итак, встретившись с серьезными продовольственными затруднениями, народные массы довольно скоро опамятовались и уже в последние месяцы 1917—начале 1918 г. все единодушней стали выступать за возвращение свободы торговли и соответственно противодействовать хлебной монополии. Сопротивление это в конце 1917 г. приобрело массовый характер, выразилось в частых избиениях пропагандистов твердых цен, убийствах многих продовольственных работников. Отношение простых людей к хлебной монополии в середине 1917—середине 1918 г. абсолютно изменилось. Если в первые месяцы после Февральской революции продовольственной политике правительства сочувствовали все слои населения, то через полгода-год подавляющее большинство россиян видели именно в ней главную причину своих страданий. На подобный резкий перелом настроений обратил внимание продовольственный работник С. Бройде. В мае 1918 г. он цитировал высказывание одного московского обывателя: «Вот выдумали еще эти продовольственные комитеты, не будь их, был бы хлеб и все было бы в порядке». И ответственно заявлял, что «приходится это слышать и в трамваях, и на улице, а главным образом в очередях, где терпеливо выжидает прислуга, рабочий».52
В плодородных регионах уже в тот период крестьяне радовались любому слуху о переходе к свободной торговле. Это понятно: у сельских тружеников появлялась возможность на законных основаниях продать выращенный хлеб по спра-
72


Голод глазами художника.
Рисунок для журнала «Огонек» художника М. В. Рошковского.
ведливой цене и сберечь его от порчи.53 Российский крестьянин ощущал дискомфорт, из-за того что, сбывая продукты нелегальным снабженцам, нарушал закон.
О возвращении к свободной торговле и замирении государства с мешочниками мечтали и городские низы. Соответствующее и очень выразительное «прошение» от имени большой группы горожан обнаружено мною в архиве. Его направил 14 сентября 1918 г. председателю Совета народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны бедняк Гродненской
73


Продовольственный «хвост». Москва, губернии А. Степанов. В тексте читаем: «Просим Вашего ходатайства перед тов. Лениным, чтобы они были спасителем городской бедноты (так в тексте. — А. Д.), то нужно отменить власть на местах и разрешить вольную торговлю хлебными товарами. Покудова этого разрешения не поступит, беднота будет пухнуть от голода. Покудова богач истощает, то бедняку смерть». Простые жители стали обвинять власть на местах в сохранении губительной хлебной монополии. Им страшно было писать об этом самому Г. Е. Зиновьеву, поэтому в конце послания стояла самоуничижительная оговорка: «Извиняюсь, товарищ Зиновьев, пред Вами за письмо. Может быть, изложенное мною глупо или хорошо. Это Ваше усмотрение».54
Полное неприятие и активное противодействие (в виде мешочничества) хлебной монополии со стороны граждан обрекало политику советской власти на провал. Простые россияне вынесли окончательный вердикт монополии. Вместе с народным осуждением продовольственной диктатуры нарастало и сопротивление ей. В целом в 1918 г. продовольственную диктатуру стали решительно отвергать очень многие общественные организации; в частности, Продовольственное совещание при Московской хлебной бирже, Московский союз продовольственных служащих, Московская организация домовых комитетов и т. д. Отрицательную оценку продовольственной монополии высказали лидеры меньшевистской партии — Ф. Дан, Н. Суханов, Карелин. Ф. Дан, например, опре-
74


Извещение Совнаркома. Январь 1918 г.
делил эту монополию как «замену политико-экономической системы насилием».55 В самом деле, большевики начали репрессировать пропагандистов свободной торговли. Один из самых яростных критиков монополии в печати, член Всероссийского совета рабочей кооперации меньшевик П. Коло- кольников был арестован из-за непримиримости позиции в толковании продовольственного вопроса.56
Более серьезную угрозу для новой власти представляло изменение позиции кооперативов, организаций в России того времени авторитетных и, как известно, активно поддерживавших продовольственную политику Временного правительства, сделавших очень много для проведения ее в жизнь. Совет75


ские организации довольно скоро принялись огосударствлять кооперативы; на местах Советы начали объявлять ссудные товарищества и потребительские общества своими подотделами.57 Это обстоятельство переполошило независимых кооператоров, ускорило изменение их позиции в отношении хлебной монополии.
На состоявшемся в 20-х числах февраля 1918 г. в Москве Всероссийском кооперативном съезде осуществление монополии признавалось нереальным на том основании, что «разложение государственного аппарата делает невозможным проведение мер, требующих очень большого и точно действующего административного и хозяйственного аппарата».58 В резолюции съезда новым властям предлагался реалистический выход из тупика: «Заготовка хлеба должна быть поручена государством объединенной организации продовольственных органов, кооперативных организаций, с привлечением в нее и частно-торгового аппарата... Закупка может производиться по вольным ценам».59 Вероятно, нельзя говорить о решительном и быстром переходе кооперативов с «монополистических» позиций на рыночные. Еще в сентябре—октябре 1917 г. продовольственная политика Временного правительства поддерживалась ими потому, что она изменялась в сторону либерализации: решалась задача «смягчения» хлебных цен с учетом региональных условий, распределение продуктов передавалось городским и земским самоуправлениям.60 Из-за отказа Советов от подобных установок, по причине перехода их к гибельной политике радикализации монополии старые кооператоры начали занимать враждебные по отношению к власти позиции. К сожалению, советская власть с самого начала принялась отвергать все «несоветское».
Как известно, предложение независимых кооператоров относительно перестройки продовольственного дела новое руководство отвергло. Наконец в дальнейшем они продолжали утверждать необходимость отмены твердых цен. Но все чаще говорили о том, что время упущено. Наконец в середине 1919 г. «Вестник Московского областного союза кооперативных объединений» отмечал, что в условиях расстройства транспорта, разрушения частноторгового аппарата, полного отсутствия гарантий для частных собственников решительный переход к вольной торговле уже не даст немедленных полезных результатов, потребуется длительный промежуточный период.61 Думается, принятие предложения кооператоров в начале 1918 г. могло привести к снятию ряда экономических противоречий. Рост кооперативной и частнопредпринимательской деятельности, наверняка, стал бы альтернативой мешочническому буму.
76


МЕШОЧНИЧЕСТВО: МАСШТАБЫ И АЛЬТЕРНАТИВЫ НА НОВОМ ЭТАПЕ
С конца 1917 г. начинается новый этап мешочничества. Определим в общих чертах его особенности. Оно становится по-настоящему массовым. В принципе альтернативы мешочничеству уже не существует: ни государство, ни частный капитал не в состоянии обеспечить простое выживание членов общества (прекратилась даже отправка продовольственных посылок из хлебных районов). Кроме того, в силу разрастания трудностей, с которыми приходилось сталкиваться мешочникам, отсеялась значительная часть «потребителей» и соответственно усилилось значение деятельности профессионалов-спекулянтов.
В конце 1917 г. ив первые месяцы 1918 г. мешочничество последовательно охватывает один за другим все хлебонедостаточные регионы. В это время в ряде мест безуспешно пробовали решить острую продовольственную проблему своеобразным, немешочническим, путем. Стали создаваться «комиссии голодных» и «голодные гвардии», которые кроме реквизиций в магазинах и на складах развернули кампании ночных обысков в домах «представителей эксплуататорских классов». Продовольствие у них изымалось. Далее события развивались в соответствии с двумя сценариями. Если отобранные продукты удавалось сохранить и распределить среди нуждающихся, то голод и соответственно расцвет мешочничества отдалялись на несколько месяцев. В Вологодской губернии, например, реквизированную провизию проедали до лета 1918 г.62 В тех случаях, когда порядка в местных органах власти не существовало, продовольствие довольно быстро расхищалось и число ходоков незамедлительно удесятерялось. Типичный факт обнаружен, например, в архивном документе — в протоколах Кемского (Архангельской губернии) уездного съезда Советов. В январе 1918 г. в уезде вернувшиеся из армии солдаты провели массовые ночные обыски, конфискуя продукты, которые они сдали в солдатский кооператив. Однако эти продукты были скоро разворованы. Солдаты прибегли к помощи средневековых наказаний. Так, одному служащему, которого уличили в краже муки и масла, привязали к спине найденный у него дома 13-килограммовый кулич, дали в руки доску с надписью «Я — вор». В таком виде водили по улицам и заставляли «просить всех простить его». Но после драки кулаками не машут: похищенное продовольствие возвратить не удалось. Местным жителям ничего не оставалось, как заняться опасным промыслом — контрабандным провозом продуктов из Финляндии.63
77


В новых условиях выявилась специфическая черта мелкого нелегального снабжения. О ней впервые заговорил член коллегии Наркомата продовольствия Н. П. Брюханов. «Мешочничество стало получать организованные несколько формы, — заявил он в апреле 1918 г. на заседании ВЦИК, — стало превращаться в явление группового мешочничества, перестало быть стремлением отдельных лиц, стало явлением, которое наблюдается в виде стремления отдельных мелких групп населения».64 Мешочничество превращалось в форму самоорганизации населения для спасения от голода. Кроме того, на новом этапе происходили серьезные изменения в географии нелегального снабжения.
Наконец, о главной сущностной характеристике движения на этапе, начавшемся в конце 1917 г. Ранее оно представляло собой одно из многих проявлений общественной жизни. Теперь выразило (по авторитетному заявлению, сделанному в 1940 г. профессорами А. А. Арутюняном и Б. Л. Маркусом) «своеобразие экономики Советской республики в период гражданской войны».65 Иными словами, экономика стала мешочнической. Так как функции организации такой экономики были распределены между миллионами граждан, то и общество условно можно назвать ме- шочническим. Простые жители в те годы стали забывать, что можно выйти из дому без мешка или авоськи (сумки на всякий случай — «авось, что-нибудь раздобудут»).66 Сами себя делили на мешочников и «сумчатых». Только так нередко и отличались друг от друга, поскольку различий в одежде почти не наблюдалось. Вспомним высказывание М. А. Осоргина: «Равны стали и в одежде с одинаковым за плечами мешком, слабосильные с санками или детской колясочкой — на случай пайковой выдачи или неожиданной продовольственной поживы. Мешки срослись с телом, люди стали сумчатыми».67
В то же время вовсе необязательно, даже невозможно, было отправляться всем в дальние дороги за продовольствием. Развилось в первую очередь спекулятивное мешочничество. И при этом механизм народного снабжения действовал следующим образом: значительная часть населения была занята поиском в местах своего проживания денег или товаров, необходимых для обмена на привезенные мешочниками- профессионалами продукты. Другая часть помогала таким мешочникам продавать продукты и закупать товары широкого потребления, готовиться к отправке в новые экспедиции. Очень и очень много людей кормилось вокруг нелегальных снабженцев. Вот это и была та самая экономика, о которой писали Арутюнян и Маркус.
78


Мешочничество в 1918 г. заняло главное место в системе жизненных ценностей миллионов россиян. Оно оказалось единственным и всепоглощающим занятием, делом всей жизни для представителей различных слоев населения. Писатель М. М. Пришвин справедливо называл существование людей в период «русской смуты» «растительной жизнью», поскольку вся она проходила исключительно в заботах о добывании еды и топлива. По его же мнению, в то время широко распространилась «социальная болезнь», выражавшаяся в устремлении духа только на материальное.68 Мешочничество же было чуть ли не единственным для многих и многих людей средством «материального» выживания. Поэтому оно переросло рамки профессии, стало своего рода страстью, удовлетворению которой целиком подчинялись все мысли и дела его подвижников. «Все съестное стало священным», — подметил М. А. Осоргин.
Напомним, что для многих мешочничество играло роль способа самореализации; простые люди — в недавнем прошлом по сути дела слепые исполнители чужой воли — впервые почувствовали себя творцами, спасителями собственных семей, «господами предпринимателями».
Итак, на новом этапе рост масштабов и значения нелегального мешочнического движения привел к изменению его качества, его места и роли в жизни общества. Тем не менее даже современники путались и противоречили сами себе и друг другу при оценке размеров мешочнического движения. Хотя речь на первый взгляд идет об очевидном — оно переживало бум. Однако не все так просто. В марте 1918 г. в первом номере нового журнала «Продпуть» (органе Центрального продовольственного бюро Всероссийского железнодорожного союза) отмечалось, что «ничтожные количества, которые доставляются мешочниками, нельзя принимать в расчет».69 Возможно, деятели союза не располагали сводными данными, характеризующими мешочническое движение. К тому же не очень любили выглядывать из окон персональных вагонов; иначе им не могло не броситься в глаза бесчисленное количество мешков на каждой станции.
Оценки современниками распространения мешочничества нередко зависели от степени их причастности к власти. Большевистские политики не могли не располагать информацией о нарастании мешочнического вала, но и признать первенствующую роль нелегального снабжения в продовольственном обеспечении народа ни за что не соглашались. Например, И. В. Сталин летом 1918 г. в телеграмме В. И. Ленину и А. Д. Цюрупе писал о «страшном развитии мешочничества, с которым до сих пор не велась серьезная борьба».70 79


Вместе с тем в одной из речей он прибег к мистическому (никак не связанному с нелегальным снабжением) объяснению причин феномена выживания рабочих, получавших ежедневно на протяжении двух лет «по восьмушке фунта черного хлеба и то наполовину со жмыхами». Будущий вождь указал на такое сверхъестественное явление: «Рабочие терпели и не унывали, ибо они знали, что придут лучшие времена и они добьются решающих успехов».71
Масштабную картину мешочнического движения в 1918 г. рисовали советские продовольственники-практики, которые чаще всего сталкивались с мешочниками и были единодушны в признании крупных размеров данного явления и его важнейшей хозяйственной роли. В частности, руководитель продовольственного дела в Петрограде А. Е. Бадаев не раз говорил о «широких волнах» мешочников.72
Наконец, самую впечатляющую панораму мешочнической эпопеи 1918 г. создали современники, выполнявшие одновременно функции практиков — организаторов хозяйственной жизни и ученых. Исследователь-экономист и весьма информированный руководитель Н. А. Орлов доказывал, что четверть взрослого населения страны регулярно занималась мешочничеством. Для сравнения (по его же данным): другая четверть занята была «вялым, рутинным трудом» на предприятиях и в армии, а оставшаяся половина служила в канцеляриях.73 Отсюда следует, что жизнь кипела лишь там, где находилась первая «четверть». Орлов выносил вердикт в 1918 г. по горячим следам событий. Кстати, эволюция взглядов Орлова представляет большой интерес. Опытный хозяйственник, он принадлежал к сложившейся в начале века плеяде российских кооператоров. В 1917 г., будучи меньшевиком-интернационалистом и членом экономического отдела Петросовета, стал одним из разработчиков пресловутого закона о хлебной монополии. Но к 1918 г., учтя негативный опыт осуществления закона, разочаровался в политике жесткой централизации продовольственного снабжения. К тому времени большевики решили использовать его огромные знания и опыт. Николай Александрович становится членом коллегии Наркомата продовольствия и главным редактором «Известий Наркомпрода». На страницах официального издания он и его корреспонденты, сотрудники редакции, пытались дать всестороннюю характеристику мешочничества. В штабе борьбы с мешочничеством и вольным рынком Орлов был проводником «мягкой» линии в отношении нелегального снабжения.74
С выводами Н. А. Орлова о размерах нелегального снабжения соглашался видный экономист, проф. Л. Н. Юровский: «Мелкая нелегальная торговля продовольствием — мешочни80


чество — получила столь широкое распространение, что в торговле никогда не участвовала активно такая значительная часть населения, как в те годы».75
Оценки распространения нелегального снабжения Орловым и Юровским заслуживают наибольшего внимания, ибо они принадлежат исследователям, знакомым по долгу службы с широким кругом информационных источников. При этом нельзя не согласиться и с выводом, сделанным профессором Лондонского университета Джеффри Хоскингом. В 1994 г. он указывал на превращение в 1918 г. «половины России» в мешочников.76 По всей видимости, английский автор учитывает всех тех, кто хотя бы один раз привозил в свои семьи провизию, так называемых мешочников-потребителей.
Самыми мешочническими оказались сельские районы промышленных Севера и Центра. Государство прекратило поставку в них продуктов (городам не хватало), а сельское хозяйство было нацелено здесь на производство технических культур. В итоге в начале 1918 г. до 40 % крестьян профессионально занимались нелегальным снабжением.77
Возникли костромское и калужское «царства мешочников». В Калужской губернии численность мешочников составила 624 тыс. человек — 40 % городского и сельского населения. Анкетный опрос, проведенный Калужским комиссариатом продовольствия, показал, что в 94 % населенных пунктов губернии жители занимались мешочничеством. Но и на этом фоне выделялась Костромская губерния. Как видно из данных опроса, проведенного среди костромичей работниками Наркомата торговли и промышленности (задавался вопрос: как удалось дотянуть до нового урожая?), 80 % местных жителей упомянули о своих занятиях «ходачеством».78 Эти костромичи и калужане (к ним начали присоединяться тульские жители) огромным потоком двигались в 1918 г. в Москву и в Курскую губернию. Последнюю, например, на протяжении 1918 г. — до октября мешочники посетили не менее 2 млн раз.79 Не меньшие масштабы принял наплыв их в Москву. С каждым поездом в столицу прибывали многие сотни ходоков. Исключительно мешочническими стали поезда № 21 и № 22 (их называли «Максим Горький», имея в виду те мытарства, которые претерпевали пассажиры-ходоки). Эти эшелоны прибывали в столицу утром и за день мешочники успевали закупить продукты на московских рынках. На каждом из «Максимов Горьких» приезжало до 2000 мешочников.80
Вместе с тем имелись районы с незначительным удельным весом ходоков среди местного населения. В черноземных областях крестьяне — владельцы хлебной «валюты» предпочитали поджидать, когда к ним приедут за провизией из 81


голодных регионов, нежели самим отправляться в дорогу. В частности, в Тамбовской губернии в 1918 г. насчитывалось всего 50 тыс. мешочников — главным образом горожан.81
Попробуем определить место мешочнического снабжения в системе обеспечения населения продуктами. По данным современных исследователей, вскоре после Октября 1917 г. не менее 80—90 % продовольственного потребления покрывалось мешочничеством и во вторую очередь еще сохранявшейся частной торговлей.82
На протяжении 1918 г. ситуация если и изменялась, то незначительно. Обратимся к материалам проведенных в середине 1918 г. исследований бюджетов московских и петроградских рабочих. Как представляется, им можно доверять, поскольку они приводились представителями «разных сторон баррикады» — большевистским журналом «Продпуть» и народническим «Вестником Московского областного союза кооперативных объединений». Первое периодическое издание весьма критически отзывалось о втором, например, так: «Мы слышим песнь торжествующей частной собственности, гимн крепкому мужич- ку».83 Однако при характеристике роли продовольственной монополии и мешочничества в жизни общества они были едины, что свидетельствует об объективности их оценки.
Вот на какие данные ссылались оба журнала: подтверждалось то, что «...население получает от нее (монополии. — А.Д.) в лучшем случае четвертую-пятую часть минимума необходимых для поддержания жизни продуктов».84 В Петрограде ежедневный паек, выдаваемый по карточкам, составлял 18.5 % минимальной нормы в 3580 калорий. Остальные 4/5 нормального пайка приобретались на вольном (по сути мешочническом) рынке. На это затрачивалось ежедневно 19 р. 67 к., что значительно превышало заработок чернорабочего, установленный в то время в 11р. 20 к.85 Горожане подрабатывали «на стороне», в первую очередь занимались спекуляцией.
Согласно данным московских бюджетных исследований за первую половину 1918 г., на долю нормированных продуктов приходилось 15% нормы калорий; все остальное приобреталось нелегальным способом. Примерно такую же картину мы видим и в материалах более поздних (октябрь—ноябрь 1918 г.) исследований структуры потребления московских рабочих. При этом в них отмечалось, что в снабжении хлебом (кстати, и обувью) государство по крайней мере не сильно отставало от мешочников: на каждую четвертушку нормированного хлеба приходилось полфунта ненормированного (на пару купленных по карточке сапог пришлись две «нелегальные» пары).86
82


Сошлюсь здесь же еще на два вызывающих доверие свидетельства. В январе 1919 г. кооператор и публицист И. Рубин указал на удовлетворение государством лишь 20 % минимальной потребности населения в продовольствии.87 Исследователь-статистик А. Е. Лосицкий в начале 1920-х гг. утверждал, что в среднем в годы гражданской войны до 75 % потребляемого хлеба городское население закупало на вольном рынке у мешочников. Эти авторы были весьма информированными людьми. Лосицкий, например, занимал пост заведующего отделом изучения состояния питания населения ЦСУ РСФСР. Их выводы признает вполне правильными и современный историк-аграрник В. В. Кабанов.88 Исследователь Л. Н. Суворова упоминает о том, что в села потребляющей полосы нелегальные снабженцы доставили хлеба почти в 2.5 раза больше, чем органы Наркомпрода.89 Что касается снабжения другими видами продуктов и одежды, то тут государство отставало на порядок.
В провинции нередко вообще вся система снабжения держалась на нелегальном рынке и мешочничестве. Резюмируя процесс роста нелегального снабжения к концу 1918 г. журнал «Кооперативное слово» писал: «Если по улицам городов и деревень еще не валяются теперь трупы умерших от голода, если мы еще кое-как и кое-чем прикрываем нашу наготу, то этим мы обязаны преступному мешочничеству, преступному обходу законов, национализировавших торговлю».90
Совсем иначе отзывался о соотношении государственных и мешочнических «заслуг перед обществом» В. И. Ленин. 30 октября 1918 г. в статье «Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата», ссылаясь на данные ЦСУ, он писал: «Приблизительно половину хлеба городам дает Компрод, другую половину — мешочники».91 Однако цифры, им приводимые, говорят о гораздо большем вкладе нелегальных снабженцев в спасение голодающих: 53 млн пудов привезено Компродом и 68.4 млн мешочниками;92 соответственно вклад первых составил 44 %, а вторых — 56 %. Большевистским деятелям было присуще стремление принизить роль мешочников. Но главное состояло в другом. В то время получило распространение справедливое мнение экономиста М. Н. Смита, согласно которому продовольственная монополия становится экономическим абсурдом, после того как количество «нелегальных» товаров превысит объем легальных. Поэтому Ленин оценивал долю мешочников в «половину», хотя приводил противоречивые данные. Позднее советские авторы противоречие «преодолели». В научных работах упоминали лишь о «половинном» вкладе мешочников, а о ленинских цифрах помалкивали.93
83


Только в 1967 г. экономист 3. В. Атлас вспомнил об оборотной стороне медали. В одной своей статье он привел «неприятные» цифры и признал, что мешочники привезли «больше половины».94 Примечательно, что до сегодняшнего дня даже это суждение, по сути принадлежавшее Ленину, далеко не стало общепризнанным. И если в 1989 г. историк Ю. П. Бокарев отвергал попытки принизить значение мешочников и настаивал на признании 56%-ного вклада мешочников в продовольствование горожан, то авторы «Истории политических партий России» в 1994 г. указывали на подвоз мешочниками «до половины всего продовольствия, потребляемого городским населением».95 Недооценка места нелегального снабжения в продовольственном обеспечении населения по сути дела исходит из той или иной трактовки противоречивых высказываний Ленина и в целом, как представляется, не соответствует действительности.
Между тем соотношение государственных и мешочниче- ских поставок провизии в разных регионах было различным и в немалой мере зависело от позиции местной власти — от ее готовности пойти на компромисс с мешочниками или, наоборот, решимости искоренить их. Усиливая административный и военный нажим на нелегальный рынок, большевистские деятели сеяли зубы дракона и пожинали в перспективе урожай в виде голода и смерти. Так происходило в Вятской губернии в первой половине 1918 г. и в итоге здесь хлебозаготовки были в общем незначительными — Наркомпрод заготовил 1.2 млн пудов, а мешочники — 800 тыс. В Воронежском и Коротояк- ском уездах Воронежской губернии власть развернула масштабное наступление на мешочников, и нелегальные закупки хлеба оказались значительно меньше государственных. Но при этом источники указывают на оставшиеся необмолоченными огромные хлебные запасы в этих районах.96 Крестьяне, ссыпаясь на «объективные» причины, отказывались от обмолота хлебов, признанных «излишками» и предназначенных для реквизиции.
Наоборот, благоприятная для продовольствования населения ситуация складывалась в регионах, в которых власти пытались строить взаимоотношения с нелегальными снабженцами с позиций «разумного эгоизма». Особое место занимала Курская губерния, отличавшаяся наличием в 1918 г. очень больших запасов хлеба (ранее они предназначались для экспорта) и удобным для мешочников расположением железных дорог; отсюда в конце 1917—1918 г. (до октября) было вывезено в голодные районы 15 млн пудов хлеба, из них на долю мешочников пришлось 14 млн пудов. Примечательно, что данные о положении в Курской губернии заслуживают 84


доверия, они были обнародованы перед самими участниками «борьбы за хлеб» на состоявшемся в конце октября в г. Курске 3-м губернском съезде Советов. Примерно в то же время агент Наркомата продовольствия доносил в центральное ведомство об отправке мешочниками из этой же губернии ежедневно всего-навсего до 5 тыс. пудов хлеба.97
Мягкую по отношению к нелегальным снабженцам позицию в 1918 г. заняли и власти голодающей Калужской губернии; показательно, что в 1918 г. ходоки ввезли туда в 3 раза больше хлеба, чем государство.98 В целом в местностях потребляющей полосы мешочники стали, можно сказать, монополистами в деле обеспечения продовольствием населения сел и небольших городов. Лишенные промышленных центров и пролетариата эти территории считались «неперспективными», и съестные припасы в них ввозились «пролетарским» государством в небольших количествах.
С другой стороны, мешочники держали в своих руках дело снабжения товарами широкого потребления крестьян губерний, производивших продовольствие. В докладе комиссии по твердым ценам Президиуму ВСНХ от 16 августа 1918 г. отмечалось: «Вряд ли можно считать, что больше 5, максимум 10 процентов деревня получала продуктов промышленности по фиксированным ценам».99 Остальное крестьянам привозили мешочники — больше было некому. Мешочники начинали играть ведущую экономическую роль во взаимодействии города и деревни, промышленности и сельского хозяйства.
Отчетливей представить объемы мешочнических перевозок помогут следующие цифры. Ходок-профессионал перевозил не более 16 пудов хлеба; в среднем же каждый из них, по данным Н. Д. Кондратьева, доставлял на место по 9.9 пудов. Мешочники-потребители привозили в свои семьи по 2—4 пуда.100 При этом нельзя забывать о поистине массовых масштабах «ходачества» особенно в тех районах, где местные власти жертвовали продовольственной монополией; только через станции Брянск и Вятка, например, ежедневно проезжало до 5 тыс. нелегальных снабженцев.101
Приведу выразительное свидетельство очевидца — прод- армейца В.Потапенко, который в «Записках продотрядника» описывал среди прочего поездку в составе реквизиционного отряда в начале 1918 г. из Петрограда на юг. Проезжая по Воронежской губернии, он имел возможность наблюдать, как мешочнические эшелоны с хлебом отправлялись на север. Однако по-настоящему он был поражен, когда впервые оказался на базаре; это произошло в Тамбове. «Проходя по рядам базара, я не верил своим глазам, — рассказывал В. Потапенко. — Прошло всего два дня (после отправки из Петрогра85


да. — А. Д.), а мы словно в другом мире очутились: на прилавках — настоящий душистый хлеб, горшки с молоком, яйца, сало, овощи, в чугунах дымится картошка. В стороне — возы с мешками, видимо, мука. Жмутся друг к другу овцы, визжат поросята». В Петрограде стали забывать, что такое курятина, а тут боец увидел «много кур, жареных, вареных, живых».102 Знаменательно, что продармеец был возмущен всем увиденным. Как продовольственное изобилие может уживаться с хлебной монополией, он понять не мог. Между тем отчасти дело состояло в упразднении в первой половине 1918 г. остатков монополии тамбовскими Советом и губ- продкомом — руководившие ими эсеры не пожелали морить жителей голодом. 103
Только весной 1918 г. ходоки доставили из Орловской губернии в промышленные регионы около 1 млн пудов хлеба; из них 300 тыс. пудов — из Ливенского уезда, власти которого первыми в губернии отменили хлебную монополию. 104
Мешочники работали в целях удовлетворения общественной потребности в продовольствии. Например, в Нижегородском уезде, в котором проживало 63 тыс. человек, в ноябре- начале декабря 1917 г. официально было распределено всего 3700 пудов продуктов, но при этом никто не умер от голода или истощения; совершенно ясно, что население кормило себя само. Спасительная роль нелегального снабжения наиболее отчетливо проявляла себя в периоды наибольшего обострения продовольственных кризисов. В декабре 1917—январе 1918 г. в столицах до 80—90 % потребительского спроса удовлетворялось мешочниками. 85 % рабочих закупали тогда хлеб на вольном рынке.105 Мешочники не имели равных себе в деле доставки и распределения продовольствия.
Оказывается, заготовка даже тех продуктов, которые население принимало из рук государственных чиновников, далеко не всегда была заслугой лишь агентов власти. Тут возникает одна серьезная проблема, еще не поставленная исследователями, а именно — о роли мешочников в снабжении населения продуктами через реквизиционные и продовольственные отряды. Назовем это явление опосредованным мешочническим снабжением. Попытаемся отчетливей определить проблему.
Первоочередной задачей указанных отрядов была заготовка крестьянского хлеба. Между тем решить ее они оказались не в состоянии, поскольку наталкивались на ожесточенное сопротивление со стороны крестьян, уездных и волостных советов. Деревня была хорошо вооружена и представляла крайнюю опасность для реквизиторов. Из Тамбовской губернии сообщали, что в деревнях их встречали «залпами и 86


бомбами»; сооружая окопы и волчьи ямы, местные жители превращали свои селения в неприступные крепости. В Орловской губернии при приближении продовольственных отрядов крестьяне нескольких сел составляли совместный план противодействия им и вступали в бой; хлеб удавалось взять лишь с большими потерями.106
Особенно упорно оборонялись курские земледельцы. В частности, в октябре 1918 г. возвратившиеся из Курска хлебозаготовители докладывали съезду Советов народного хозяйства Олонецкой губернии: «Деревни обведены окопами и окружены пулеметами».107 Показательно, что именно из Курской губернии, как отмечалось выше, мешочники вывезли наибольшее количество хлеба. Крестьянам удалось отстоять право распоряжаться продуктами своего труда.
Вот случай, описанный в «Известиях» Брянского совета от 5 июля 1918 г.: «Реквизиционный отряд в 150 чел. Явился в одну из деревень недалеко от станции Покровское Курской железной дороги. Отряд был радушно встречен крестьянами и расположился на ночлег по избам. Ночью по сигналу факелами крестьяне набросились на спящих красноармейцев, обезоружили их и вывели за деревню. Здесь наскоро организованный суд постановил весь отряд расстрелять. Крестьяне вырыли братскую могилу, расстреляли всех красноармейцев и похоронили».108 Подобных фактов из истории 1918 г. можно привести множество. Вооруженные реквизиции сильно содействовали разложению взаимных связей города и деревни. Деревня замыкалась в себе, и преодолевать ее тяготение к полной натурализации удавалось в большинстве случаев только мешочникам.
Тут-то на первое место и выдвинулся новый метод хлебозаготовок. Жизнь показала, что реквизиционные и заградительные отряды без особого риска и без людских потерь могут отнимать хлеб у ходоков. Это подтверждали и расчеты. Изъятие каждого пуда провизии у крестьян обходилось реквизиторам в 500руб, а у мешочников — в несколько раз дешевле. Еще в решениях проведенного Министерством продовольствия 18 октября 1917 г. совещания ответственных работников содержалась ориентировка на пополнение запасов государства за счет реквизиций мешочнических товаров «на обратном пути»,109 но на практике эта ориентировка общего плана получила воплощение лишь при большевиках.
Изменилась расстановка приоритетов в деятельности продовольственных органов. На это, в частности, обратил внимание меньшевик Д. Далин, справедливо полагавший, что «энергия власти» целиком направилась на реквизицию запасов и «первый год советской продовольственной политики 87


ознаменовался не столько новыми законодательными актами, сколько продовольственными обысками, захватами продовольственных поездов и т. п.». А вот свидетельство чрезвычайного комиссара на юге России И. В. Сталина, который в телеграмме, направленной 13 июня 1918 г. В. И. Ленину, предусматривал единственную возможность получения хлеба — это отвоевывание его у мешочников; интересно, что такой метод захвата продовольствия Иосиф Виссарионович называл «заготовкой хлеба на юге».110 Заградительные отряды по сути дела намечалось превратить в хлебозаготовительные.
Установка на завоевание продуктов на дорогах была хорошо усвоена руководителями всех рангов. Об этом они не раз заявляли сами. Так, член Президиума Московского городского продовольственного комитета (далее МГПК) М. Рыкунов в июле 1918 г. подчеркивал: «Очевидно, к определению задач реквизиционных (или продовольственных) отрядов надо подходить не с этой стороны (имеются в виду провалившиеся попытки взять продукты у крестьян. — А. Д.), а с точки зрения более планомерного и усиленного развития товарообмена и борьбы с мешочничеством».111 Та часть этого выразительного суждения, которая упоминает о товарообмене, имеет чисто ритуальное значение — что-то вроде «Карфаген должен быть разрушен». По существу один из руководителей продовольственного дела в столице признает обреченность любых попыток получить хлеб, кроме изъятия его у мешочников. Ту же мысль формулировал коллега М. Рыкунова председатель Президиума Московского городского продовольственного комитета М. Е. Шефлер. Признавая увеличение масштабов реквизиций на дорогах Московского железнодорожного узла в 15 раз с января по май 1918 г., он констатировал: «Если мы сейчас имеем еще возможность существовать, то этим в значительной мере мы обязаны работе реквизиционных отрядов».112
Наконец, сами «борцы за хлеб» всячески старались уклониться от походов в вооруженные и укрепленные, вызывавшие страх деревни; зато с большой охотой, «с огоньком» отнимали хлеб у мешочников. Агенты Московского городского продовольственного комитета сообщали из губерний летом 1918 г., что «реквизиционные отряды всю свою энергию направили на борьбу с мешочничеством».113 В очень многих случаях экспедиции против мешочников в отчетах изображались в виде походов в села. Проверить это было непросто — контроль носил формальный характер, да и вернувшихся с едой победителей никто не стал бы судить. Вот что отмечалось в журнале «Продовольственное дело» (органе МГПК): «Рек88


визиционные отряды никогда не были на высоте: вследствие отсутствия контроля над ними в этих отрядах много распущенности и деморализации. Заградительные отряды работают довольно хорошо».114
Некоторые начальники и рядовые посланных в деревни продовольственных отрядов не скрывали по простоте душевной, что в ходе своих экспедиций выполняли исключительно функции заградителей. В «Отчете о работе первого продовольственного петроградского отряда за полтора месяца» (июль 1918 г.) отмечалось: «Легче всего и больше всего отрядам удается получить хлеб на пристанях и станциях. Здесь остается только конфисковать те громадные запасы, которые с целью спекуляции подвозятся сюда».115 Итак, заградители предпочитали «работать» с мешочниками потому, что это было «легче всего».
Масштабы опосредованного снабжения были очень велики — значительно больше официально признаваемых. Названные руководители Московского продовольственного комитета рассылали своим агентам на места телеграммы следующего содержания: «Весь реквизируемый продовольственными отрядами, весь отбираемый у мешочников хлеб немедля грузите и направляйте в Москву».116 Как видим, «хлеб» делится на две части: явно отнятый у мешочников и «реквизированный», т. е. неизвестного происхождения. Думается, очень большая часть последнего перешла к реквизиторам из «ходаческих» мешков. На состоявшемся в декабре 1918 г. Всероссийском продовольственном совещании деятельность Наркомата продовольствия была названа «мешоч- ническим товарообменом».117 При этом мешочнический хлеб командиры продовольственно-реквизиционных отрядов выдавали за крестьянский: это было удобнее и престижнее, ибо вожди ожидали от своих агентов прежде всего воплощения в жизнь придуманной ими системы отношений города с деревней.
Официальные данные о результатах реквизиций следует каждый раз подвергать критическому анализу. Сошлюсь на факты. По сообщению работавшего в составе одного крупного заградотряда представителя Наркомпрода, на станции Хобо- товка (под Москвой) заградители находились в начале июля всего два дня и за это время изъяли у мешочников 8 тыс. пудов. Через две недели местный комиссар продовольствия, обеспокоенный поступлением в «центр» сообщений о развитии на его территории мешочничества, составил доклад; в нем утверждалось, что ежедневно реквизируется на станции до 4000 пудов хлебных продуктов (8 тыс. комиссар разделил на 2 и итог распространил на все время).118 В тот раз комиссар 89


стремился не столько преувеличить результаты изъятий хлеба, сколько похвалиться систематичностью своей работы. Вместе с тем нередко местные власти старались не выносить сор из избы, так как «центр» бывал недоволен допустившими мешочничество руководителями.
Что касается отчетов командиров заградительных отрядов о результатах реквизиций, то к ним надо относиться с предубеждением. Нередко «заграды» представляли собой кочевые отряды, действовавшие в первую очередь посредством набегов (на большее не хватало сил), и о серьезной отчетности говорить не приходится. Например, по сведениям Московской продовольственной управы, в январе многочисленными мелкими реквизиционными группами было изъято 76 тыс. пудов; это составляло всего-навсего около двух процентов ввезенных в город мешочниками продуктов.119 Мы имеем дело с явным занижением данных о перехвате провизии на московских вокзалах.
Руководителям самых крупных заградительных подразделений труднее было скрыть подлинные размеры реквизиций мешочнического хлеба, и их сведения вызывают большее доверие. Это, в частности, касается данных о результатах работы «реквизиторов» на железнодорожных станциях Курск, Давыдовка (в Воронежской губернии) и Вятка, откуда руководители отрядов доносили об изъятии крупных партий хлеба — до тысячи пудов в день.120
Однако в целом обнаруживается тенденция к преуменьшению масштабов изъятия провизии заградотрядами у нелегальных снабженцев. Так, на станции Лукоянов в Нижегородской губернии за апрель 1918 г. было изъято у мешочников муки и мяса по 30 пудов, а также 40 пудов кожи, 20 пудов мануфактуры, 40 пудов галантереи. На Нижегородской пристани в течение нескольких весенних и летних месяцев было отнято у пассажиров 800 пудов муки и хлеба. По официальным данным, за первую половину года в Нижегородской губернии было реквизировано всего-навсего 20906 пудов ржи, пшеницы, муки, пшена, круп, овса. Нередко в «центр» посылались фантастически заниженные данные: калужские власти доносили, что в «царстве мешочников», в Калуге, за весь август 1918 г. удалось реквизировать 525 пудов.121 В Малмыжском уезде Вятской губернии весной и летом 1918 г. действовал заградотряд, результаты работы которого получили восторженную оценку в официальных материалах. Его хвалили за то, что по предоставленным его руководством сведениям, им было собрано «целых» 5 тыс. пудов. Между тем это составило всего лишь 1.7 % от тех 300 тыс. пудов, которые вывезли мешочники из уезда.122
90


Как видим, по официальным данным, реквизиторы не обеспечивали изъятие и 2 % перевозимого нелегальными снабженцами хлеба. Налицо неувязка с многочисленными данными, позволяющими этот процент серьезно повысить. К сожалению, приходится довольствоваться косвенными доказательствами, поскольку статистические материалы отсутствуют. Например, в отправленной 27 июля 1918 г. в Нарком- прод со станции Вятские поляны телеграмме читаем: «25-го прошел первый маршрутный поезд в составе 28 вагонов хлеба, в том числе 26 вагонов реквизированного отрядами у крестьян и 2 — отобранного у мешочников».123 Здесь речь идет уже об ’Аз доле мешочнического хлеба в общем объеме государственных заготовок, т. е. о 7—8 %.
Московским продовольственно-реквизиционным полком в августе—декабре 1918 г. было заготовлено в деревнях 165 тыс. пудов и отнято у мешочников только на железнодорожных станциях 45 тыс. пудов. Соотношение между итогами непосредственной и опосредованной разновидностей хлебозаготовок примерно 3.5 : 1. Полк был одним из самых надежных и дисциплинированных. Вместе с тем в отчете о работе подразделения после перечисления указанных цифр отмечалось: «Кроме того, полком реквизирована масса нормированного продовольствия и мануфактуры».124 Это предполагает, что значительная часть добра, «принадлежащего отныне революции» (распространенный в то время оборот речи), осталась никем не учтенной и запросто могла быть разбазарена.
Все эти цифры, кроме прочего, свидетельствуют и о безобразном учете реквизированного продовольствия из-за господства анархии в государственных структурах и в делопроизводстве.
Местные власти, отвечавшие за недопущение мешочничества, нередко старались не докладывать о наличии реквизированного хлеба, рассчитывая оставить продукты у себя. Согласно же установленному порядку, все реквизированные грузы передавались в распоряжение губернских продовольственных комитетов.
Вообще искажение отчетности продовольственными работниками на местах было рядовым явлением. Нередко ситуации приобретали абсурдный характер. Так, руководители Вятской губернии преуменьшили продовольственные ресурсы в целях включения своей вотчины в разряд хлебопотребляющих местностей; регион при этом располагал хлебными запасами в размере 16 млн пудов. Советские начальники Ефремовского уезда той же губернии донесли в Наркомпрод о полном отсутствии «излишков»; между тем основательная 91


ревизия выявила возможность изъять в уезде более 2.5 млн пудов.125 Это распространялось и на отчетность по реквизированному мешочническому хлебу. Местные начальники вовсе не собирались делиться реквизированными продуктами. Так, Бугульминский уездный совет доносил в Уфимскую губернскую продовольственную управу: «Количество реквизированного хлеба точно неизвестно ввиду мелочных партий, разделенных между разными местами».126 Журнал «Продовольственное дело» указывал на такой факт: «Агентом инспекции (при Московском городском продовольственном комитете. — А. Д.) Снопко на Курском вокзале у неизвестного лица арестовано несколько сот баранок, запрещенных к выпечке. Баранки препровождены в отдел реквизиции».127 Никто из чиновников не стал бы возиться с сотней-другой баранок. Всем было ясно, что эти лакомства будут кем-то присвоены — для того они и «арестовывались».
В отдельных случаях осуществление реквизиций изначально не предполагало никакого учета. Эшелоны нелегальных снабженцев отдавались на поток и разграбление бойцам заградительных подразделений. В Ставропольской губернии в середине 1918 г. создавались «партизанские отряды», в обязанности которых входило осуществление изъятий хлеба по собственному усмотрению и произволу. Порядок изъятия и использования продуктов определяли сами «партизаны». Для того чтобы получить хоть какую-то часть провизии от «партизан», Ставропольский продовольственный комиссариат разработал систему стимулирования. Ее суть выражалась следующей выдержкой из распоряжения комиссариата: «Стоимость задерживаемого хлеба, считая по твердым ценам, поступает в пользу тех лиц, которыми он будет задержан».128 Вспомним, что в 1917 г. (в отрядах самого А. Д. Цюрупы) эти деньги предназначались обиженным мешочникам в целях их умиротворения.
Существовали и легальные возможности скрыть от учета реквизированные продукты. По декрету СНК от 6 августа 1918 г., половина добытого продовольственными и заградительными отрядами хлеба направлялась создавшим их организациям, то есть самим «реквизиторам», а вторая половина — в общий государственный котел.129 «Заградители» определяли такие «половины» на глазок.
Главной же причиной фальсификации учета мешочнического хлеба назовем материальную заинтересованность бойцов и командиров заградительных подразделений в представлении путаных сведений, занижении данных о масштабах изъятия продовольствия. Пользуясь отсутствием контроля и недостатками учета, они попросту присваивали реквизиро92


ванные продукты. Показательно, что в периодической печати и в архивных документах сообщается об отправке реквизиционными отрядами хлеба «в наиболее голодающие губернии» или о направлении его для раздачи среди «голодающих», в «учреждения губздрава и наробраза», но нигде не говорится о получении потребителями изъятой у нелегальных снабженцев провизии.130 При этом вряд ли стоит бросать камни в продо- вольственников и изображать их исключительно злостными расхитителями. Продработники понимали, что большая часть изъятой у нелегальных снабженцев провизии обречена на гибель. Они принимали во внимание долговременность учета, перегрузки, сортировки, распределения, доставки продовольствия при бесконечных недостатках организационного механизма. И предпочитали использовать продукты в собственных целях.
Масштабы «приватизации» реквизированного продовольствия, по всей видимости, были очень велики во всех без исключения регионах страны. Так, например, 20 апреля 1918 г. комиссар Петроградского округа путей сообщения в телеграмме на имя наркома своего ведомства с тревогой указывал на огромные «возможности злоупотребления реквизированными продовольственными продуктами, кои лицами реквизирующими продаются по произвольной цене или оставляются для собственных надобностей».131 В частности, подобным образом использовалось до 90 % провизии, отнятой у пассажиров петроградскими заградительными формированиями в середине 1918 г.132 Эти данные заслуживают серьезного внимания. Они стали результатом исследования, проведенного петроградскими правыми эсерами, на которых казенный оптимизм, повелевающий быть весело настроенными (используем афоризм Козьмы Пруткова), не распространялся.
Многочисленные факты сокрытия и хищений отнятого у мешочников продовольствия выявились в ходе массовой проверки центральными ведомствами деятельности 2-й продовольственной дивизии, действовавшей в Тамбовской губернии. Она считалась епархией столичных продовольственни- ков и потому туда во второй половине 1918 г. направили многочисленных уполномоченных Наркомпрода и Московского городского продовольственного комитета. В итоге выяснилось, что у мешочников фактически изъяли столько же продовольствия, сколько заготовили в деревнях и селах, а именно до 10 млн пудов.133 И это только в одной хлебородной губернии! Думается, такие цифры отражают истинное положение дел.
На рубеже 1918—1919 гг. Наркомпродом и Наркоматом Рабоче-крестьянской инспекции была проведена ревизия де93


ятельности заградительных отрядов за целый год. Подводя ее итоги, нарком продовольствия А. Д. Цюрупа в разосланной продовольственным организациям циркулярной телеграмме писал: «Два месяца контролеров-инструкторов и членов рабочей инспекции по обследованию деятельности заградительных отрядов показали, что эта деятельность не стоит на должной высоте». Особо подчеркивалось: «...реквизиция продуктов производится без регистрации и выдачи установленных квитанций», а неучтенные продукты расходуются командирами и бойцами «для собственного потребления».134
Итак, роль мешочников в опосредованном снабжении населения многократно больше, нежели она определена цифрами, которые обозначают лишь тенденцию и прежде всего — динамику роста изъятий мешочнического хлеба. Журнал «Продовольственное дело» сообщал: в январе 1918 г. у мешочников на железной дороге было реквизировано грузов на 2 млн р., в апреле — на 25 млн, в мае — на 30 млн. За 5 месяцев увеличение составило 1500 %.
Наконец, особое место занимают данные о масштабах реквизиций мешочнического хлеба, добытые аналитиками Наркомата продовольствия. По предположениям Наркомпро- да, только за полтора месяца (вторая половина июня—июль 1918 г.) заградительно-продовольственные отряды реквизировали до 2 млн пудов продуктов.135 Государство, как теперь очевидно, получило меньшую часть.
Заслуживает внимания подход Н. Д. Кондратьева, расчеты которого учитывали в своих выкладках деятели и исследователи Наркомата продовольствия. Николай Дмитриевич полагал, что лишь каждый второй мешочник возвращался домой с хлебом.136 У половины отбирали продукты всевозможные «заградители» и «реквизиторы», которые в конечном счете легальным или нелегальным способами доставляли часть «конфиската» потребителям сел и городов. Следовательно, приходим к выводу: в основном продукты прямо или опосредованно (т. е. через заградотряды) население получало от мешочников. По крайней мере это полностью относится к 1918 г. Такой вывод вполне согласуется со многими фактами.
Тем не менее следует особо подчеркнуть: «заградовское» (опосредованное) снабжение отнюдь не стало органическим дополнением нелегальному мешочническому.
Во-первых, заградительные отряды транжирили государственные деньги, нередко их бойцы попросту пропивали реквизированные товары. Выше отмечалось, насколько дешевле обходилась заготовка подуктов ходоками. Некоторые «старые» продовольственники указывали на парадоксальное явление: содержание продовольственных и реквизиционных 94


отрядов обходилось дороже, чем закупка государством хлеба по ценам вольного рынка и продажа его по твердым ценам населению.137
Во-вторых, реквизиторы сплошь и рядом не могли решить те задачи, которые оказывались по силам торговцам-мешочникам. У них не получалось «мобилизовать» скрытые съестные припасы, т. е. выявить и передать государству провизию. В функции реквизиционно-продовольственных отрядов входили поиск и конфискация продуктов на станциях, на городских складах, в кладовых магазинов.138 И при этом они сильно проигрывали коллективам нелегальных снабженцев. Мешочники-профессионалы быстро «вытаскивали» неиспользованные товарные запасы на белый свет.
В-третьих, далеко не всегда реквизированный хлеб доходил до потребителя. Реквизиторы не могли и не умели хранить и транспортировать его. Вот авторитетное мнение члена коллегии Воронежского губернского продовольственного комитета Паршина, высказанное им на заседании губпродкома 9 сентября 1918 г.: «Личным обследованием реквизиционных складов установлено, что печеный хлеб поступает на склады в испорченном виде и не только к хранению, но и к немедленному употреблению негодным».139 В самом деле, отнять у мешочников хлеб, годный к использованию лишь в течение нескольких дней, и держать его неделями на складах и в вагонах — означало погубить продукт. Ведь изготавливать из печеного хлеба сухари никто, кроме самих ходоков, не стал бы. Однако чиновников судьба хлеба не интересовала. Из сказанного следует, что во многих случаях заградительные отряды не только не содействовали налаживанию продовольствования населения, но и сводили на нет достижения мешочников.
Теперь о следующей важной и специфической для нелегального снабжения характеристике. Оказалось, что только мешочники имели возможность доставлять продукты из-за фронтов гражданской войны. Кстати, эти продукты «реквизиторы» отнимали с легким сердцем, поскольку все, что поступало с территории врага, считалось трофеями. И уж, конечно, докладов на этот счет не составлялось.
Несмотря на реквизиции, мешочники продолжали ввозить съестные припасы из небольшевистских районов. Их упорная работа отчасти компенсировала губительное действие процесса распада страны на «продовольственные республики».
За пределами большевистской территории концентрировались огромные запасы продовольствия. Так, для прокормления населения промышленных центров и хлебопотребляющих губерний с весны 1918 г. и до сбора нового урожая
95


требовалось около 70 млн пудов, тогда как избыток хлеба только от урожая 1917 г. составлял на Украине 510 млн пудов, на Северном Кавказе 131 млн пудов, в Западной Сибири и Степном крае 130 млн пудов и в прочих губерниях — 70 млн.140 Все области, кроме «прочих», отошли от Советского государства. Следовательно, на большевистской территории запасы точно соответствовали потребностям; однако в условиях гражданской войны, господства анархии полностью использовать ресурсы оказалось невозможным. Сам В. И. Ленин осознавал данное обстоятельство: указывая на то, что хлеб имеется в достаточном количестве, вождь связывал успех в его распределении с освобождением «от мешочников и хулиганов».141
За границами «Совдепии» наблюдалось изобилие провизии в магазинах и на рынках. Оно изумляло прибывавших из центральных и северных районов россиян. По свидетельству писателя В. Шкловского, у пришельцев из РСФСР текли слюнки при виде экзотических для большевистской стороны «желтых булок, красной колбасы, синего колотого сахару».142 По мере удаления от границ Советского государства картина продовольственного изобилия становилась все более красочной. 26 июня 1918 г. венская газета «Arbeiter Zeitung» писала: « ...вид белого хлеба, который крестьяне продают на улицах Киева, золотистые горы масла на полках магазинов, крынки густых сливок производят несколько ошеломляющее впечатление».143 Неудивительно, что мешочники любой ценой старались очутиться в таком благословенном крае.
Продукты в районах, не подчиненных большевикам, были легкодоступны. Ранее упоминалось, что осенью 1917 г. свобода торговли была провозглашена на Южном Урале. Сложнее обстояло дело на Украине: генеральный секретариат украинской Центральной рады в конце 1917 г. подтвердил необходимость продовольственной монополии, но уже правительство гетмана Скоропадского весной 1918 г. ее упразднило.144 В 1918 г. свобода торговли торжествовала на большей части несоветской территории. Вот выдержка из утвержденной Уфимским государственным совещанием «Программы работ Временного правительства в области народнохозяйственной»: «В сфере продовольственной политики — отказ от хлебной монополии и твердых цен, с сохранением нормировки распределения продуктов, имеющихся в недостаточном количестве. Государственные заготовки при участии частноторгового и кооперативного аппарата».145
В неподвластных большевикам регионах упомянутая нормировка выражалась отнюдь не в огосударствлении торговли и запасов товаров. Продавцам никто не собирался указывать, 96


куда, кому, в каком количестве и по какой цене продать хлеб. Но устанавливалось определенное соотношение между отпускными и рыночными ценами. Причем разница между последними была очень существенной и достигала 250—300 %.146 Подобный порядок регулирования хлебной, мясной и масляной торговли ввели правительства Всевеликого войска Донского, адмирала А. В. Колчака. Однако и введение максимума цен рассматривалось как переходная мера. Если в целом хлебная монополия в Сибири была ликвидирована в августе 1918 г., то 10 декабря постановлением правительства А. В. Колчака отменялось государственное регулирование хлебной, мясной и масляной торговли. «Торговля соответствующими продуктами в пределах Российского государства производится свободно по вольным ценам», — торжественно провозглашалось в этом постановлении.147 Данное указание проводили в жизнь подчинявшиеся адмиралу правители, в частности А. И. Деникин. Выражавшая точку зрения деникинского правительства газета «Крестьянское дело» писала в 1919 г.: «Отмена твердых цен, несомненно, окажет самое благодетельное влияние на снабжение городского населения. Крестьяне, зная, что ничто не будет препятствовать свободной хлебной торговле, гораздо охотнее повезут его в город и выпустят на рынок».148 Так и получилось. Вопрос о голоде на «белой» территории не стоял.
Вождь большевистской партии, говоря о продовольственном изобилии в несоветских регионах, на первое место в ряду причин данного явления поставил наличие «богатой хлебом местности» и лишь на второе место — разрешение «свободы торговли, свободы восстановления капитализма».149Думается, это второе является главной причиной. Когда в начале 1919 г. на Украине и в западных губерниях России, присоединенных к РСФСР, была введена продовольственная монополия, там незамедлительно начался стремительный рост дороговизны и надвинулась голодная угроза. За четыре месяца после введения там большевистской продовольственной монополии рубль обесценился в 5 и более раз. Пуд знаменитого украинского сала, стоивший в марте 300 р., в июле торговцы едва уступали за 1400 р. К тому времени цены в благополучных еще недавно Харькове, Киеве, Одессе, Минске, Риге становились такими же, как в Москве и Петрограде.150 При этом разительный контраст по-прежнему представляло положение на небольшевистских территориях. По воспоминаниям очевидцев, в районах, в которых при «красных» трудно было купить кусок хлеба, довольно скоро после прихода деникинских войск и фактической ликвидации продовольственной монополии повсеместно развертывалась бойкая торговля разны97
4 А. Ю. Давыдов


ми съестными припасами, прекращались перебои в обеспечении продуктами по доступной для большинства жителей цене.151
Главным препятствием на пути мешочников была хлебная монополия, однако с ее устранением взлета мелкого нелегального снабжения на свободных от большевиков территориях не произошло. Организаторами свободной торговли стали не мешочники, а прежде всего кооператоры. К концу 1918 г. в Донской области насчитывалось 11 союзов потребительских кооперативов и один союз смешанного типа, т. е. обслуживавший потребительскую кооперацию области; дело дошло до разработки в войсковом правительстве планов создания Министерства кооперации. Активно развивалась кооперация в Сибири. Цены в сибирских потребительских обществах, как правило, были на 30—50 % ниже, чем в частноторговых заведениях. Рыночная конкуренция сдерживала рост дороговизны. С апреля 1918 г. по апрель 1919 г. в Сибири цены на продукты полеводства выросли всего лишь в 3.5 раза, животноводства — в 2 раза, а в отдельные месяцы они даже снижались.152 В то же время во всех губерниях Советской России (в том числе хлебородных) цены росли стремительно. В небольшевистских местностях рыночная конкуренция, «мягкое» вмешательство со стороны государства, использование старого аппарата торговли содействовали созданию нормальной распределительной системы.
Все это не означает, что мешочничество на несоветской территории отсутствовало. Оно развивалось в тех «рыночных нишах», которые по тем или иным причинам не могли быть заполнены кооператорами и крупными или средними частными торговцами. Так, приоритетом для сибирских капиталистов и кооператоров было производство и распределение продовольствия. Нехватку же на рынке одежды и обуви устраняли в том числе и мешочники, которые стали «делать бизнес», провозя товар в баулах и чувалах из Маньчжурии. При этом все более значительная часть мешочников в погоне за наибольшей прибылью, пользуясь свободой передвижения, шла на риск и добиралась до советской территории с тем, чтобы там нелегально продать свой товар.
«Белые» местности притягивали ходоков из «красных» районов: проблем с закупкой и перевозкой продуктов там не существовало, а пересечь разделявшую враждующие стороны линию знающему человеку во многих случаях не стоило особого труда. В 1918 г. отсутствовали фронты с их передовыми позициями, существовали же анархически организованные опорные пункты — так называемые завесы. Слета 1918 г. мешочники стали привозить продовольствие из районов, кон98


тролируемых чехословаками. Это стало массовым явлением. Так, по воспоминаниям И. Гордиенко — бойца разгромленного чехословаками под Казанью заградительного отряда, он и его товарищи под видом мешочников, и смешавшись с ними, пробирались «через вражеский стан».153 В Тюмени и Челябинске образовались таможенные пункты, в которых с мешочников взимали пошлины. Заплатив до 30 % от стоимости мешков с зерном, ходоки провозили их в Европейскую Россию. Было выгодно и небольшевистским властям, и мешочникам.
Более того, одно время исключительно мешочнические транспорты связывали хлебородный юг с центром страны. Ничто не могло стать непреодолимой преградой для групп мешочников. Когда пресеклось пароходное движение по Волге, мешочники использовали свой водный транспорт. Из Ставропольской губернии, где летом 1918 г. имелось не менее 20 млн пудов хлебных излишков, ходоки через Астраханские степи добирались до устья Волги и далее их продовольственный маршрут пролегал в глубь России. Даже Сталину, создавшему камышинский кордон, не удалось остановить их движение. Сталинское подразделение, состоявшее из 100 латышских стрелков, специализировалось как раз на изъятии у мешочников продуктов, доставленных с вражеской территории.154
Исследователь гражданской войны Б.Чистов в 1936 г. писал о масштабах и направлениях «ходаческих» экспедиций на несоветские территории: «В прифронтовую полосу шли целые армии мешочников, как действительно голодающих, так и спекулянтов. Эти армии двигались в Заволжье, вниз по Волге и обратно, невзирая на фронты гражданской войны... Враждующие стороны пропускали через фронты баржи, наполненные этими людьми».155 Еще раз убеждаемся, что размеры продовольственного обеспечения голодного центра страны за счет нелегальной переброски продуктов из несоветских регионов были весьма значительными.
В целом масштабы мешочнического продовольствования населения значительно превосходили все определяемые политиками или статистиками цифры. С учетом еще и так называемого опосредованного снабжения в отдельные периоды вольные добытчики почти полностью обеспечивали потребителей провизией. Жители убеждались в существовании закона «русской смуты»: чем меньше мешочников, тем больше голода. Наоборот, успехи мешочнического движения были в большинстве случаев связаны с преодолением голодной угрозы. Обратимся к недавно опубликованным секретным документам.
99


Из информационного листка № 44 отдела местного управления НКВД узнаем о положении в 1918 г. в селении Крестцы Новгородской губернии после подавления там крестьянского бунта и установления жесткого порядка, связанного, в частности, с ликвидацией мешочничества: «Сейчас все спокойно. Власть Советов крепка. Продовольствия нет. Население голодает».156 А вот совершенно иная картинка, изображенная в еженедельной сводке секретного отдела ВЧК № 18 за 23— 31 августа 1919 г. В сводке следующим образом характеризовалась ситуация в Маленковском уезде Владимирской губернии: «Продовольственной нужды в уезде не ощущается, ибо кругом кипит спекуляция. Из Тамбовской губернии мешочники везут хлеб, поддерживая спекулятивную атмосферу».157 Нелегальное снабжение не имело альтернативы. Получалось во многих случаях так, что самодеятельность в сфере поставок и распределения съестных припасов спасала народ от гибели.
Теперь попытаемся сравнить масштабы нелегального снабжения в России и за рубежом. Существовала ли какая-то взаимосвязь между русским мешочничеством и нелегальным снабжением на Западе? Поставим вопрос даже так: можно ли мешочничество назвать особым российским явлением? Известно, что в рассматриваемый период оно развилось главным образом в двух странах — в потерпевших поражение в мировой войне России и Германии. Здесь больше всего выросла дороговизна и упали доходы населения, системы распределения и снабжения оказались существенно деформированными. По данным академика С. Г. Струмилина, реальный заработок немецкого рабочего упал до 36 % от уровня 1913 г. (русского — до 30 %).158 Люди делали попытки выживать самостоятельно. Газета «Vorwarts» осенью 1918 г. сообщала о положении в Германии: «Едва ли не каждый гражданин пользуется услугами спекулянтов.»159 Так обстояло дело в последние месяцы 1918 г., когда немцы совершили свою революцию.
Вместе с тем «спекулятивная» ситуация в Германии значительно отличалась от российской. Объемы нелегальных перевозок продуктов были гораздо меньшими. Показательно, что вместо мешочничества развилось «сумочничество». Следует принять во внимание сохранение в основном четко функционирующей немецкой государственной организации, в частности, военное пайковое распределение немцы стали планомерно вводить еще с 1915 г. Поэтому и проблема голода не была такой безнадежно неразрешимой, как в России. Жители Берлина, например, летом—осенью 1918 г. получали в среднем по карточкам не менее 2 кг хлеба в неделю, а также некоторое количество капусты, брюквы, моркови на человека. В итоге количество спекулятивных товаров не превысило юо


половины всех товаров, вращавшихся на рынке.160 Напомним, что, по мнению специалистов, жесткое регулирование цен влияет на рынок лишь до тех пор, пока количество спекулятивных товаров не превышает половины всей обращающейся на нем продукции.161 Не случайно В. И. Ленин упорно не соглашался признать за мешочниками поставку более половины провизии.
Однако, как определялось выше, в России в отличие от Германии этот «половинный» рубикон был оставлен далеко позади. Соответственно хлебная монополия стала экономическим абсурдом, катализатором процесса общественной энтропии. Аппарат общественного снабжения работал вхолостую. Так, одна «государственная рука» держала твердые цены, а другая выдавала горожанам заработную плату «натурой» — сапогами, корытами, кирпичами, колесами, хомутами, тарантасами, клюквой и даже... женскими комбинациями; список натурвыдач состоял из 185 названий.162 Одно абсолютно исключало другое. Бесчисленные подобные противоречия оставалось разрешать только насилием. Возвращаясь в этой связи к сравнению положения России и Германии, напомним слова М. М. Пришвина: «Организация держала германский народ, насилие держало русский».163
В условиях Германии меры административного пресечения мешочничества имели успех, хотя по форме они не так уж и радикально отличались от российских. Например, в 1918 г. власти Бранденбурга задерживали частных лиц за провоз хлеба из деревень в город; в Баварии люди, уличенные в запрещенном законом приобретении и провозе съестных припасов, подвергались высылке. Но при этом в Германии спекуляция резко сократилась.164 В России же подобные мероприятия приводили к обратному результату — к нарастанию общественной анархии. Причина коренилась в крайней слабости нашей государственной организации. Россия — это страна, в которой в силу радикального отрыва верхов от низов действия властей сплошь и рядом приводят к совершенно незапланированным (нередко к противоположным) результатам.
Чрезвычайно показательно, что среди спекулянтов-мешочников в Германии преобладали русские люди. Вот примечательное свидетельство (правда, относящееся к маю 1920 г.) из «Дневников» писателя М. М. Пришвина: «Приехал из Германии вестник... Много русских там живет, они первые нарушают порядок карточной системы, они спекулируют, и немцы смотрят на них с презрением. Русские и там живут день ото дня в ожидании конца большевиков».165 «Нарушение карточной системы» в Германии в то время означало поездки «Ins Gryne», в деревни за хлебом. Объясняется распростране101


ние именно русского мешочничества в Германии так: 1) в России мешочничество стало образом жизни и у жителей выработалась стойкая привычка к занятиям им, 2) чужеземцам в Германии было чрезвычайно затруднительно найти достойную работу, 3) надеясь на скорое падение большевизма и возвращение на родину, многие русские люди занимались делом, которое не жалко бросить, т. е. спекулировали, привозили из деревень и продавали продукты. Девятый вал мешочничества перехлестнул за пределы России.
Деятели советской власти считали государственное снабжение реальной и «здоровой» альтернативой анархическому нелегальному снабжению.
Вожди исходили исключительно из осознания опасности конкуренции со стороны мешочников. Они полагали, что, стоит устранить нелегальное снабжение, и крестьянский хлеб потечет в государственные закрома. При этом недооценили непреодолимое стремление крестьян к саботажу хлебной монополии. Сельские жители нашли альтернативу государственным хлебозаготовкам и помимо мешочничества. Крестьяне занялись массовым самогоноварением, т. е., говоря научным языком, «выкуркой водки путем отгонки спирта из заквашенных хлебных продуктов».166 Этот «промысел» поглощал не доставшийся мешочникам хлеб. Он и представлял подлинную угрозу для общества.
В изучаемый период изготовленные кустарным образом спиртные напитки называли «самосидкой», «кумышкой», «самокруткой». Производителей их в народе зачастую именовали «химиками», «кумышковарами».167 До 1915 г. российская деревня не знала самогона. Однако в период Первой мировой и гражданской войн страна втянулась в самогонную вакханалию. Кустарное, примитивное производство спиртных напитков вызывало излишние траты хлеба, картофеля, сахара. Это значительно обострило продовольственную проблему и приблизило наступление голода.168
Некоторое распространение кумышковарение получило в 1917 г. Часть зерна шла на приготовление солода и браги. Пример подавали солдаты разлагавшейся российской армии. При воинских частях стали создаваться своего рода подсобные хозяйства — самогонные «заводы»; на передовых позициях «серые шинели» скучали и предавались пьянству. Слабость государственных органов становилась предпосылкой распространения социального зла. Иногда винокурение переставало быть тайным, поскольку милиционеры не только ему не противодействовали, но и сами пьянствовали.169
В 1917 г. в большинстве деревень хлебородных регионов имелось по одному двору, где гнали самогон — для «внутри- 102


деревенского» потребления. Критериев оценки распространения явления не существовало (не с чем было сравнивать), и оно представлялось весьма грозным. «Тайная выкурка спирта принимает большие размеры», — писал в сентябре журнал «Продовольствие и снабжение» в статье с символическим названием «Куда идет хлеб?».170
Уже в 1917 г. тенденция широкого распространения опасного процесса стала вполне реальной. Так, появились сельские районы с поставленным на поток кумышковаре- нием. В отдельных деревнях в каждой избе варили кумыш- ку. Неоднократно в печати упоминался Моршанский уезд в Тамбовской губернии, где ежедневно на производство самогона тратилось до 20 вагонов хлеба.171 И вместе с тем в то время каждый раз находились конкретные объяснения распространения зла в том или ином населенном пункте. Например, в деревне проживал наладивший производство самогонных аппаратов мастер; его называли «инструктор по кумышке». В одном селе изготовлением сивухи занимались члены продовольственного комитета и склоняли к этому соседей. А в Моршанском уезде действовала организация во главе с чиновником акцизного управления, которая размещала заказы на производство самогона среди крестьян и наладила его сбыт.172
Однако вряд ли относительно 1917 г. стоит вести речь о массовом самогоноварении, хотя современники и абсолютизировали наметившуюся тенденцию. Сравнивая ситуации мирного времени и революционного года, они приходили в ужас. Восклицали: «все кругом пьяно», «идет дикая пьяная пляска», «крестьяне не дают городу хлеба и колоссальное количество пудов ржи и картофеля идет на перегонку спирта» и т. д.173
Реалистически оценивали положение некоторые официальные документы. По данным обзора продовольственного положения на местах за сентябрь—октябрь 1917 г., составленного Особым организационным отделом Министерства продовольствия, в качестве одного из разрушавших продовольственное снабжение факторов только «обозначилось» потребление хлеба на винокурение. И то не повсеместно, а в 8 регионах: Витебской, Казанской, Томской, Орловской, Тамбовской, Саратовской, Симбирской губерниях и в Области Войска Донского. На страницах документа встречаем такие осторожные формулировки: «Местами сильное развитие винокурения».174 Оказалось, во всей огромной Области Войска Донского «ежедневно перекуривались на самогон сотни пудов (всего-навсего. — А. Д.) хлеба и кишмиша».175 Это была капля в море в сравнении с масштабами недалекого будущего.
юз


Ситуация резко изменилась в конце 1917—1918 гг. Много раз сельчане, проявив законопослушание и привезя в хранилища продовольственных комитетов свой хлеб, становились свидетелями гибели его из-за неналаженности хранения и вывоза. Поэтому если не появлялись вовремя мешочники, то начинали вовсю работать самогонные аппараты. В Тамбовской губернии, например, в конце 1917 г. остаток заготовленного губпродкомом и начавшего портиться хлеба был разобран крестьянами и, как сообщает источник, «весь пошел на самогонку». А в июне 1918 г. Е. Ярославский без всяких преувеличений указывал на потребление в хлебных деревнях в «самогонных целях» уже миллионов пудов зерна.176
Самогоноварение оказалось очень выгодным делом, и крестьяне получали двойную и тройную прибыль. Ликеро-водочные предприятия не работали, а спиртовые запасы были выпиты или уничтожены. Вместе с тем сложились социальнопсихологические предпосылки алкоголизации общества. Люди переживали страшные события и нуждались в постоянном восстановлении истрепанных нервов. Кроме того, одну из причин распространения пьянства писатель М. А. Осоргин правильно обнаруживал в рационе питания революционного времени: «...под селедку и воблу (широко употребляемых тогда в пищу. — А. Д.) страстно хотелось водки».177 Крестьяне повезли самогон в города. По виду они напоминали мешочников, да к тому же, случалось, фляжки запекали для конспирации в хлебные буханки.178
Современники отчетливо осознавали взаимосвязь между распространением кумышковарения в том или ином районе и сокращением легального и нелегального привоза провизии из него. Так, 31 декабря 1917 г. московский журнал «Продовольственное дело» сообщал: «Весь свободный от потребления на местах хлеб исчез с рынка, спрятан от продажи и вдали от постороннего глаза перегоняется на спирт».179 В том же солидном периодическом издании в марте 1918 г. отсутствие подвоза хлеба из Сибири объяснялось широким распространением курения самосидки в деревнях.180
Вот как объяснил ситуацию один советский автор в 1986 г.: «Когда не представлялось возможности продать хлеб по спекулятивным ценам, озлобленное кулачество шло на открытое его уничтожение (пускало на самогон. — А. Д.)».181 Истина выражена почти эзоповым языком.
До недавнего времени мы мало знали о самогонном промысле. Выполняя социальный заказ, исследователи советского периода старались представить масштабы самогоноварения в уменьшенном виде. Самогонщиков изображали кулаками- одиночками и отдельными «классовыми врагами пролетариа104


та», снабжавшими лишь обеспеченный слой городского населения спиртными напитками. Только в 1990-е гг. историки смягчились и стали признавать «массовый характер» самогоноварения.182
На деле угроза приобрела огромные масштабы. В некоторых сельских областях крестьяне вскладчину строили винокуренные заводы, которые были оборудованы даже свистками для оповещения сельских жителей об изготовлении очередной партии самогона. Газета «Солдат, рабочий и крестьянин» (1 июня 1918 г.) опубликовала яркий рассказ очевидца, который, приехав в село, «увидел нечто невообразимое: чуть не в каждом дворе гонится самогон, процветает пьянство, уничтожаются тысячи пудов хлеба». Такие картинки — до того довольно редкие — становились все более привычными. В частности, в среднем каждая людная деревня Уфимской губернии расходовала на выкурку спирта 100 пудов хлеба в неделю. В Воронежской губернии крестьяне села Старая Тишанка ежедневно расходовали на самогон 75 пудов зерна, что составляло дневной рацион небольшого городка.183
Только за первую половину 1918 г. кумышка была произведена из зерна, оцениваемого в несколько миллиардов рублей. Поражают данные по отдельным крупным регионам. В Алтайской губернии, например, за полгода (конец 1917—май 1918 г.) на самогон израсходовали 15 млн пудов зерна. Примерно столько же в 1918—1919 гг. расходовалось ежегодно и в производивших хлеб центральных губерниях России.184
Только мешочники составляли серьезную конкуренцию кустарным винокурам. В частности, в конце 1917—до мая 1918 г. из переполненной ходоками Орловской губернии, сравнительно приближенной к промышленным центрам и связанной с ними водной магистралью (р. Окой), мешочники вывезли, по официальным заниженным данным, 1 млн пудов хлеба; в то же время на самогон пошло 700 тыс. пудов. Из Воронежской губернии, более отдаленной от Центрального района и более контролируемой заградительными отрядами (соответственно реже посещаемой народными нелегальными снабженцами), мешочники доставили всего-навсего до 400 тыс. пудов. Наркомпроду же и его органам удалось «выколотить» из воронежских крестьян 800 тыс. пудов и напугать их так, что они ежедневно стали расходовать на кумышку в среднем по 30 тыс. пудов хлеба, соответственно за 4—5 месяцев было погублено в самогонных аппаратах не менее 3—4 млн пудов зерна.185 Общий итог: из Орловской губернии нелегальные снабженцы до105


ставили в голодные регионы немногим меньше хлеба, чем мешочники и государство вместе взятые из более богатой в то время хлебом (и более подконтрольной Наркомпроду) Воронежской. В Орле мешочников поджидал немалый хлебный запас, зато в Воронеже было много самогона.
Советские вожди мелкое нелегальное снабжение и самогоноварение ставили на одну доску; они одинаково ополчались на мешочников и самогонщиков, относя тех и других к разряду «врагов народа». Декрет ВЦИК от 9 мая 1918 г. предписывал их всех равно предавать революционному суду.186 В то же время в отличие от центральных местные власти гораздо чаще склонялись к реализму. Их деятели четко разделяли опасности со стороны ходоков и угрозы самогонщиков. Первым они нередко потворствовали, а вторых преследовали вплоть до применения расстрела.187
«Лица, уличенные в курении самогонки, варке пива и т. п. с помощью властей уезда должны немедленно предаваться расстрелу; лица пьющие — немедленному заключению в тюрьму», — читаем, в частности, в постановлении одной комиссии по учету урожая.188
Таким образом, мощный рост самогоноварения (соответственно и алкоголизации общества ) был в первую очередь вызван разрушением более или менее пропорциональных товарных отношений между деревней и городом. Частично восстанавливая эти отношения, мешочническое движение в известной мере приостанавливало катастрофический процесс. Искореняя нелегальное народное снабжение, власть по существу противопоставила ему лишь благие пожелания большевиков, мифическую продовольственную диктатуру. Реальной альтернативой масштабному мешочническому предпринимательству оказалась лишь вспышка самогонной вакханалии.
Движение нелегальных снабженцев приобрело настолько крупные масштабы, что не мириться с ним и не использовать его было невозможно. Власть же встала в позицию решительной конфронтации. Отвергая крупное социальное явление, государство тем самым стимулировало разрастание другой — по-настоящему опасной — сферы общественной жизни, содействовало катастрофической алкоголизации общества. Война со спекулятивным рынком могла привести к победе лишь при наличии возможностей для этого, а именно — сильного государства. В данном отношении большевистское руководство в первые годы нахождения у власти грубо нарушило важнейший принцип: политика — это искусство возможного.
106


ОБЛИК МЕШОЧНИКОВ
Попытаемся определить формы, виды мешочничества и в связи с этим социальный облик мешочников. Что за люди входили в состав исследуемой крупнейшей социальной группы и какими методами борьбы за выживание они пользовались?
Содержание главных форм мешочничества в конце 1917— в 1918 г. (в основном и в последующие 2—3 года) мало изменилось. В разговорах упоминались «большие» и «маленькие» мешочники, «вольные» и «невольные», говорили даже о «специалистах» и «любителях» — подразумевались представители спекулятивного и потребительского мешочничества. В роли мешочника побывал в изучаемый период почти каждый дееспособный россиянин. Показательно, что среди 200 делегатов проходившей в конце мая—начале июня 1918 г. Первой конференции рабочих и красноармейских депутатов Первого городского района г. Петрограда не оказалось таких, которые «не провозили себе картошки и муки».189
Вместе с тем значение потребительского мешочничества в деле снабжения в целом падало. Соответственно соотношение между формами мешочничества во многом стало другим.190 В результате возрастания трудностей передвижения по стране, а также постоянного усиления борьбы новых властных структур с нелегальным снабжением оно эволюционировало в сторону более жизнеспособного, спекулятивного. В отличие от «потребителей» опытные профессиональные нелегальные снабженцы знали, как обойти главную преграду на пути мешочников — так называемые заграды, умели найти общий язык (посредством взяток, связей, рекомендаций, соответствующих документов) с их командирами и бойцами. Уже сам внешний вид «профессионалов» заставлял «заградиловцев» считаться с ними. Они носили добротную одежду, держали себя уверенно. И, как сообщает источник, выглядели «довольно упитанными».191 В сравнении с ними мешочники-потребители смотрелись зачастую заморышами.
Формально обнаруживается тенденция сближения двух основных форм нелегального снабжения. Различия между ними (одни связывались с рынком, другие — нет) было принципиальным в 1917—первые месяцы 1918 г., когда разрыв между ценами на продукты и заработками не составлял еще громадной величины. Горожане брали с собой заработанные деньги, а также лишние домашние вещи (вроде костюмов и ботинок) и приобретали хлеб в ближайших деревнях. По этому поводу владимирский рабочий И. В. Гусев писал в начале 1918 г.: «Собираем дома последние вещи, едем в дерев107


ню обменивать их на хлеб».192 Однако вскоре после возвращения домой приходилось думать о новой экспедиции в деревню. По мере углубления пропасти между вольными ценами и зарплатой потребители были вынуждены продавать часть продуктов на рынке и там же закупать необходимые крестьянам вещи. Итак, мешочник-потребитель в 1918 г. формально становился спекулянтом.193 Но различие между в целом потребительским (мелким) и спекулятивным (исключительно крупным) мешочничеством не теряло актуальности и стало более явным: «потребители» доставляли 1—2 мешка, а спекулянты — около 8—10, хотя некоторые отклонения от этих цифр в ту или другую сторону были вполне возможны.
Вместе с тем взаимодействие между этими двумя частями мешочничества представляется и в следующем виде: мешочники начинали свою деятельность с попыток спастись от голода, а затем некоторыми из них — предприимчивыми, удачливыми — овладевала тяга к наращиванию прибыли. Они становились нелегальными частными предпринимателями, иначе — профессиональными мешочниками. Советская служба их не могла удовлетворить; на ней они получали бы на рубеже 1918—1919 гг. ежемесячно по 3—4 тыс. р., а фунт хлеба стоил несколько десятков рублей, мужской костюм — около 30 тыс. р. К тому же деньги стремительно обесценивались: в 1914—1920 гг. рыночные цены на соль выросли в 155 тыс. раз, на сахар — в 42 тыс. раз, на жиры — в 32.5 тыс. раз. Цены на основные виды продуктов в разных регионах стали сильно различаться — иногда на порядок и больше. В 1918 г. в Петрограде они были в 24 раза выше, чем в Саратове; в 15 раз выше, чем в Симбирске. В этих условиях мешочнические поездки становились весьма прибыльным делом.194
Крупное спекулятивное мешочничество в условиях 1918 г. по существу представляло прогрессивное явление: спекулянты в погоне за прибылью осваивали дальние и недоступные для государственных заготовителей территории; в то же время многочисленные «потребители», не располагавшие средствами для далеких экспедиций, опустошали прямо примыкавшие к голодным регионам сельские местности — в итоге непомерно вздувались цены на продукты. Источники часто указывают на отсутствие хлебных запасов в селах и деревнях Северо-Запада и Центра в результате деятельности «скупщиков», на вызванную этим обстоятельством безумную дороговизну продуктов.195 Все это характеризовало и ситуацию 1917 г., но многократное увеличение численности ходоков в следующем году сделало данную тенденцию во много раз более отчетливой.
Об изменении соотношения между формами мешочничества говорят редкие для 1918 г. и тем более ценные социологи108


ческие данные. Весной 1918 г. был проведен опрос среди 1000 задержанных на одном из вокзалов Москвы мешочников. Оказалось, из них лишь 130 человек везли муку для своих собственных семей, все остальные — для продажи случайным покупателям на рынках, лотковым торговцам, владельцам харчевен или кондитерских.196 Соотношение «потребителей» и спекулянтов среди мешочников в Москве — центре профессионального мешочничества получается таким: 13 % и 87 %. Скорее всего, в других районах мешочников-потребителей было больше (в том числе и тех, которые везли продукты из столицы). К сожалению, найти соответствующие статистические или социологические данные по разным местностям не удалось.
Нередко и на новом этапе случалось, что вдруг неопытные и не умеющие сориентироваться в обстановке мешочники- потребители заполняли дороги. Это происходило в голодные и непродолжительные периоды государственных массированных антиспекулятивных кампаний, когда ходоки-профессионалы отсиживались у себя дома. Кроме того, крестьяне и рабочие чуть ли не поголовно бросали поля и станки и отправлялись за хлебом в краткие промежутки введения послаблений для мелких мешочников. К этим периодам относятся присылаемые из разных уездов в Наркомпрод отчеты продовольственных комитетов, в которых то и дело фигурировали фразы: «Мешочничество всеобщее», «бесконечной вереницей едут мешочники», «жители представляют из себя бродячих кочевников, которые ищут себе хлеба».197 Однако для большинства мешочников-потребителей поиски хлеба заканчивались плачевно: в дороге продовольствие у них отбирали и они возвращались домой с пустыми руками. От их имени рабочие петроградских заводов писали в ноябре 1918 г. В. И. Ленину и Л. Д. Троцкому: «У нас Красная Армия грабит с живого и мертвого (имеются в виду главным образом заградительные части. — А. Кто получит эти несчастные рубли и поедет купить для своего семейства хлеба — обратно возвращается без денег и без хлеба».198 В итоге все равно продукты в хлебопотребляющие регионы ввозил прежде всего мешочник-спекулянт, умевший приспосабливаться к изменениям обстановки.
Численность мешочников и соотношение между двумя формами явления сильно различались в разных регионах. Питомником вольных добытчиков хлеба перестали быть Калужская и соседние с ней губернии. Показательно, что в 1918 г. из обиходной речи и тем более официальных документов исчезает термин «калужане». Вместе с тем нелегальное снабжение по-прежнему неравномерно было распространено 109


по территории страны. Мешочников-профессионалов с 1918 г. стало явно меньше на севере страны, ибо удаленность от хлебных районов создавала в дороге трудности, для многих непреодолимые; в центральных губерниях — значительно больше. В Петрограде мешочников «спекулятивного типа» насчитывалось 30 тыс., в Курской губернии — 150 тыс., в Калужской — около 300 тыс. Напомним, что каждый из них привозил из очередной поездки в среднем по 10 пудов продовольствия.199
Из разновидностей нелегального снабжения самой распространенной оказывалось по-прежнему «ходачество» от каких-либо коллективов и с выданными такими коллективами документами. Это понятно: при новой власти передвижение на более или менее дальнее расстояние без солидной «бумаги» и в одиночку становилось попросту невозможным.
В конце 1917—в 1918 г. определилось многообразие всевозможных разновидностей потребительского и спекулятивного мешочничества. Судя по материалам периодической печати, именно в этом году за каждой из этих разновидностей закрепилось определенное понятие. Устойчивость понятийного аппарата лишний раз подтверждает устойчивость и распространенность явления. Например, некоторые вольные добытчики хлеба переносили продукты в чемоданах под видом ручной клади и назывались «чемоданщиками».200 Они не держали в руках мешков, но официальными органами относились к разряду мешочников и по существу таковыми являлись. Среди них оказался однажды сам Нестор Махно. Направляясь летом 1918 г. с Украины в голодную Москву, он закупил целый чемодан булок и был очень рад, когда, смешавшись с толпой обывателей, он пронес это богатство мимо заградительного поста на вокзале в столице.201 Интересно, что «чемоданщиками» были исключительно мешочники-потребители. Это следует из рассказа того же Махно: «Показалась Москва... Публика в вагоне заворошилась. Каждый, кто имел у себя чемодан, вытирал его, так как в нем было у кого пуд, у кого пол пуда муки, которая от встрясок вагона дала о себе знать: выскакивала мелкой пылью из сумок, сквозь замочные щели чемодана».202
Виды мешочничества современники определяли также в соответствии со способами передвижения его представителей. В этом отношении на первом месте стоит «вагонничество» — путешествовали в (или на) вагонах (не следует путать с «вагонничеством» 1917 г.). Часто упоминается в источниках гужевое мешочничество, иначе — «обозничество». Термины «речное» или «озерное» по отношению к мешочничеству не применялись; наверное, из-за многообразия средств передви-
110


Мешочник-«чемоданщик».
жения по рекам и озерам (говорили: путешественники на пароходах, баржах, лодках, плотах).
В то же время группы мешочников получали те или иные названия в зависимости от того, какой товар они везли в деревню или вывозили из нее. Под мешочниками в первую очередь понимали людей, перевозивших в мешках муку. К ним относили и так называемых кусочников — потребителей, перевозивших «хлеб в кусках»; кусочниками в народе называли также тех посредников, которые продавали на рынках хлеб, 111


доставляемый мешочниками. По мере усиления натурализации хозяйства разрасталось «лоскутничество»; этим термином обозначали мелкий обмен подержаных мануфактурных изделий на продукты питания. Существовали так называемые картофельные мешочники — весьма многочисленные, поскольку картофель все чаще заменял хлеб. В северо-западных губерниях распространился такой промысел: крестьяне привозили в Петроград по 20—40 бутылей молока и разносили его по квартирам. Мешков у них не было, но все равно их относили к мешочникам.203
При этом способы добычи провизии в деревнях были разными — не только обмен или покупка. Многие горожане, не имевшие денег и товаров для обмена, нанимались батраками в хозяйства крестьян; полученные за работу мешки с хлебом они отвозили своим домашним.204 И тут речь идет о еще одной разновидности потребительского мешочничества.
Наконец, после августа 1918 г. появляются совершенно новые разновидности — «полуторапудничество», «отпускни- чество», «двухпудничество» (допускалась перевозка полутора и двух пудов продуктов во время рабочих отпусков). Их зарождение было вызвано специфическими политическими обстоятельствами, по существу перемириями на фронтах войны государства с мешочниками. Во всяком случае ясно, что многообразие форм и разновидностей нелегального снабжения — признак его живучести и приспосабливаемости в условиях суровых испытаний.
Теперь о социальном составе мешочников. Сразу нужно оговориться, что плохо верится в преобладание среди них представителей «враждебных классов». Всей предшествующей жизнью они были совершенно не подготовлены к тяжелейшей мешочнической деятельности. Между тем сплошь и рядом мешочников относили к «бывшим эксплуататорам» официальные большевистские пропагандисты в изучаемую эпоху, а в последующие советские времена — некоторые ученые, деятели кино и литературы. Например, в 1920-е гг. экономист Л. Н. Крицман писал, что, воюя против мешочников, пролетарское государство воевало «против крупного капитала».205 Вольных добытчиков хлеба он причислял к дельцам «подпольной товарно-капиталистической экономики», непримиримо противостоявшим труженикам «официального пролетарско-натурального хозяйства».206 Вспомним к тому же тип мешочника, выведенный в знаменитой кинокартине «Коммунист», снятой на студии Мосфильм» в 1958 г. Это — тщедушный, низкорослый, узкоплечий, нервный, с бегающими из-за нечистой совести глазками деревенский «мироед», «упырь». Уверен, что не могло такое ничтожество с успехом 112


преодолевать воздвигнутые перед ним бесчисленные преграды; например, прорваться с мешками на тормозах поездов, сквозь огонь и воду, из «хлебного города» Ташкента в голодную Москву. Из кого на самом деле происходили мешочники?
Все-таки в первую очередь нелегальные снабженцы — это крестьяне. Экономист периодов военного коммунизма и нэпа Д. Кузовков, отвечая Л. Крицману, справедливо подчеркивал: «На крышах вагонов ездили не крупные капиталисты и не капиталисты вообще, а миллионы мешочников-крестьян».207 Численное преобладание последних объясняется тем, что положение с продовольствием в селах потребляющей полосы было попросту критическим. Значительная часть мешочников (около 40 %) происходила из крестьян-середняков северных и северо-западных губерний. Фактически данная цифра должна быть большей, поскольку крестьянские ходоки нередко выдавали себя за «рабочие делегации».208 Примечательно: мемуаристы обращали внимание на численное преобладание в 1918 г. в вагонах «мужиков с мешками на спине».209
Второе место среди мешочников занимали рабочие; а в таких промышленных регионах, как Иваново-Вознесенская губерния, они стояли на первом месте. Примечательно, что советских историков факт широкого распространения спекуляции в рабочем классе приводил в состояние некоторого смущения. В отечественной науке мешочников-пролетариев называли «незначительной, наиболее отсталой частью рабочих». При этом не упоминалось о том, как заводчане проявляли классовую солидарность и на первых порах сообща боролись с гибельной продовольственной политикой, требовали на митингах и собраниях отмены хлебной монополии. Потом вступали в борьбу с властью под видом мешочничества. Фактически речь нужно вести не об «отсталой части», а о людях, способных организоваться и выдвинуть четкие требования. В последнее время благодаря стараниям, в частности, американской исследовательницы Ш. Фицпатрик утверждается представление о том, что мелкая торговля на черном рынке и мешочничество — вовсе не аномалия, а один из «нормальных» источников деклассирования рабочего класса (вместе с переселением в деревню и уходом в Красную Армию, в органы государственного управления).210 По сравнению с крестьянами пролетарии в силу своей большей мобильности имели и больше шансов избежать тяжелой мешочнической доли. В том числе и этим вызвано определенное численное преобладание крестьян среди вольных добытчиков хлеба.
Третья (по численности) группа — интеллигенция. Ее представители занимались исключительно потребительским мешочничеством в силу моральной и физической неприспонз


собленности к перегрузкам, вызванным занятиями профессиональным «ходачеством». Вот как характеризовал в 1971 г. эволюцию образа жизни определенной части дореволюционных интеллигентов советский историк: «Политическая близорукость вывела на толкучку и некоторых представителей интеллигенции, не нашедших еще своего места в строительстве нового общества».211 Однако время идеологических реверансов прошло, и теперь следует признать, что на деле интеллигенция просто выживала. «Философ думает о пуде муки, — с горечью говорил русский писатель М. Осоргин, — художник сладострастно смотрит на кочан капусты и два помидора... Мы голодны, мы страдаем».212 Необходимость выжить любым путем, а вовсе не политическая близорукость заставляла представителей творческих профессий заняться мешочничеством. Профессиональные знания и навыки интеллигентов, звания, титулы, даже денежные накопления утрачивали свое значение. Имущество из богатых квартир их хозяева стали переправлять в деревни. Обратим внимание на противоречивость и особую сложность положения интеллигента-мешочника. Недавним работникам умственного труда было особенно тяжело смириться со своим новым положением, абсолютно ничего общего с прежним не имевшим. «Перековка» (понятие из первых советских лет и десятилетий) была весьма продолжительной и мучительной. Но, по словам дочери великого писателя А. Л. Толстой, тоже принадлежавшей к категории нелегальных снабженцев, в конце концов «люди/никогда не работавшие, научились... торговать, ездить на буферах, на крышах вагонов».213
В особом положении оказались так называемые гастролирующие профессора. Как известно, новая власть открыла множество всевозможных учебных заведений и объявила свободный доступ в них. В провинциальных университетах квалифицированных преподавателей катастрофически не хватало. В итоге появилось немало профессоров, переезжавших из вуза в вуз. Из провинции они каждый раз привозили в свои голодные семьи мешки и чемоданы с продуктами. Время от времени власть заботилась о том, чтобы эти люди были обеспечены соответствующими проездными документами и местами в теплушках и вагонных купе. Поэтому иногда гастролирующие профессора добирались до места назначения в комфортных условиях, а иногда вместе со всеми ходоками.214 «Гастролировали» по стране с той же целью актеры и врачи. Им Наркомпрос в неограниченном количестве выдавал пропуска для поездок в разные города, хотя простым смертным передвигаться по стране запрещалось. Интересные в этом отношении сведения обнаруживаем в мемуарах извест-
114


Ольга Чехова.
ной актрисы Ольги Чеховой. Она рассказывает, как в 1918 г., по поручению московской театральной студии, стала «ходач- кой» и была отправлена в один из волжских городов за картофелем и мукой; сообщает о трудностях дороги, об аресте ее патрулем, об обмене вещей на продукты и о потере последних при переправе через Волгу. Все это привело к нервному срыву. О возвращении домой она говорит: «... стою перед нашим домом. У меня нет сил подняться по лестнице. Сестра помогает мне ...беззвучно падаю». 2,5 Потом актриса долго болела.
Вообще мешочнические поездки в данном случае были серьезной проверкой на прочность. Кто-то грубел душой, а кто-то сохранял все признаки интеллигентности. Ольга Чехова, судя по мемуарам, относилась ко вторым; в начале 1920-х гг. 115


она покинула Россию и сделала блестящую карьеру в немецком кинематографе. В романе большого знатока реалий русской жизни времен гражданской войны М. А. Осоргина «Сивцев вражек» выведены образы двух мешочников-интеллигентов. Литературные персонажи Осоргина — реально существовавшие молодой лаборант московского университета и инженер — достойно принимают выпавшие на долю добытчиков хлеба превратности судьбы, по-товарищески помогают своим коллегам — нелегальным снабженцам.
Постепенно интеллигент преодолевал раздвоение личности (на «прошлую» и «настоящую»жизни), и мешочничество начинало представляться ему занятием не менее важным и достойным, чем интеллектуальный труд. Очевидцы рассказывают, что даже у университетских профессоров-«гастролеров» «разговор все время вертелся вокруг продовольственных вопросов, и каждый старался сообщить другому, сколько продуктов он везет с собой и за какие товары продукты эти были получены».216 Умение убеждать людей и хорошо поставленная речь помогали достичь успехов в нелегальном промысле. Не случайно на рынках стал особенно выделяться интеллигентный продавец, который успешно приспосабливался к рыночному спросу.217
С другой стороны, изнурительная борьба за продовольствие могла превратить интеллигента в озлобленное и подавленное существо с трагическим мировосприятием. «Холод встреч, о продуктах расспросы — / Люди голодны, злобны, как осы.../ Предложенья купить на пути / Нож, одежду, цепочку, перчатки, / Поскорей распродать все остатки / И из страшного места уйти», — выразил позицию некоторых деятелей умственного труда провинциальный поэт.218 Думается, морально подавленные люди — интеллигенты в первую очередь — были обречены на гибель в обстановке ожесточенной борьбы за выживание. В любом случае им не было места среди отчаянных нелегальных снабженцев.
Мешочники — профессора, актеры, врачи, поэты — это парадоксальная примета «русской смуты». Широкое участие интеллигенции в нелегальном снабжении не могло не повести к определенным деформациям в ее социальном облике. Осуществлялась частичная депрофессионализация. Как представляется, страх перед властями («самоснабжались»-то по сути дела незаконно) и голодом привел к частичной утрате социальной стойкости; проще говоря, часть интеллигенции была так напугана и разочарована, что видела выход в общественном конформизме .Это обстоятельство стоит иметь в виду при исследовании трагедии российской интеллигенции в 1920-1930-е гг.
116


Мешочника-солдаты.
Итак, представители основных социальных групп отдали дань нелегальному снабжению. И вместе с тем некоторые (прежде всего — профессиональные) слои населения имели к нему особое отношение. Если мешочники-потребители рекрутировались из всех основных групп россиян, то профессионалы — главным образом из тех, которые располагали соответствующими возможностями.
На первый обманчивый взгляд, мешочники-спекулянты состояли в основном из солдат. ПоэтА. Б. Мариенгоф назвал платформу Казанского вокзала в Москве «серой — мешочниками и грустью».219 Дело в том, что спекулянты-мужчины чуть не поголовно обзавелись «спецодеждой» — серыми солдатскими форменными пальто. Многие источники сообщали о «мешочниках, одетых в солдатские шинели».220 В. Кривошеин рассказывал о том, как выглядела вокзальная толпа: «На вид не то красноармейцы, не то мешочники».221 Кстати, по этой причине сотрудники заградительных подразделений зачастую принимали ходоков за военнослужащих и предпочитали с ними не связываться, ибо знали: обидишь солдата — на помощь ему примчится взвод, а то и рота. Запас шинелей и гимнастерок мешочники пополняли за счет покупок у самих же солдат. Дошло до того, что командование, дабы пресечь торговлю казенным имуществом, приказывало прекратить выдачу обмундирования и обуви бойцам тыловых час117


тей. «Я хожу босой и голый», — писал анонимный солдат домой.222
Приводились такие данные: до 50 % профессиональных мешочников в 1918 г. состояли на военной службе.223 Эта цифра явно завышена. Во-первых, солдаты прежде всего обращали на себя внимание: они размахивали револьверами и громче всех кричали. Во-вторых, среди них было очень много «бывших солдат» (так писали источники) и, как уже отмечалось, просто людей, одетых в военную форму. Среди мешочников — особенно на юге страны — встречалось немало матросов, уклонившихся от советской службы. Например, В. Шкловский, рассказывая о своей поездке по Украине в начале 1919 г., обратил внимание на матросский жаргон, на котором в его вагоне разговаривали почти все мешочники.224 В общем же далеко не большинство нелегальных снабженцев, одетых в шинели, относились к солдатам. Хотя очень многие называли себя военнослужащими, тем не менее в основном военная форма была камуфляжем. Между тем не подлежит сомнению принадлежность нелегальных снабженцев в прошлом к солдатской корпорации — это придавало особую силу коллективам мешочников (они прошли военную выучку и имели боевой опыт).
Среди бывалых мешочников наибольшим был удельный вес людей с дореволюционным стажем организаторской работы в торговле. По справедливому заключению исследователя В. П. Дмитренко, широкая национализация привела к уходу в сферу нелегального рынка (а это прежде всего мешочничество, которое давало хороший барыш) мелких розничных торговцев. В составе мешочников можно обнаружить много бывших приказчиков. Проведенные в Петрограде исследования показали, что основная часть петроградских «магазине- ров» и их помощников продолжала заниматься спекулятивным делом и в годы гражданской войны. Забегая вперед, отмечу, что из задержанных чекистами на московских рынках в 1920 г. 14 тыс. продавцов почти 70 % имели до революции какое-либо отношение к профессиональным занятиям куплей-продажей. На протяжении всей гражданской войны удельный вес бывших торговцев среди нелегальных снабженцев был очень высок. Показательно, что группа, включавшая в себя старых торговцев и насчитывавшая сотни тысяч людей, оказалась одной из самых устойчивых в обществе в ходе «русской смуты».225 Представляется, это важный факт, указывающий на перспективы эволюции мешочничества. С переходом к нэпу большая часть мешочников забросила свой промысел, а оставшиеся (исключительно «профессионалы») эволюционировали в мелких и средних частных предпри118


нимателей. Так, обследование деревенской торговли в волостях Волоколамского уезда, типичных для Московской губернии, произведенное в начале 1923 г., показало, что в сельской местности торговали снова те же лица, что и до революции.226
Очень часто в источниках упоминается об активном участии в мешочничестве железнодорожников. Четвертый Всероссийский железнодорожный съезд (июнь1918 г.) в своей резолюции констатировал: «Железнодорожники вынуждены добывать хлеб мешочным способом, тысячи служащих и рабочих стихийно движутся в производящие хлеб губернии».227 Газеты в 1918 г. сообщали то об изъятии в Воронеже у 94 курских железнодорожников 800 пудов муки, то о конфискации двух вагонов у 64 работников той же Курской дороги и т. д. Интересное сообщение поместила газета «Северная область». 8 августа она доводила до сведения читателей, что в Воронежской губернии «партия до 100 человек с Виндавской железной дороги пока закупает».228 Информация была похожа на сообщение о подготовке боевых действий: вот они закупят и — если «заград» попытается у них отнять — возможно кровопролитие. Группы железнодорожников-мешочников власти расценивали как вражеские боевые отряды.
Представители указанной профессиональной группы среди спекулянтов — добытчиков хлеба по численности занимали одно из первых мест. Объяснение лежит на поверхности: в распоряжении железнодорожных служащих находился подвижной транспорт, к тому же собственное ведомство обеспечивало их так называемыми провизионными билетами, дающими право на беспрепятственный провоз определенного количества продуктов.229 Правда, только так называемые движенцы получили возможность пользоваться этими благами; рабочие депо, на поездах не ездившие, их были лишены. В этой связи между теми и другими пробежала черная кошка. На собраниях движенцы, отстаивая необходимость свободного провоза продуктов и отмены продовольственной монополии, заявляли: «Был бы тут грабеж, другое дело, а тут честная торговля: в одном месте купил — в другом месте продал, заработал детишкам на молочишко. Почему это нельзя?».230 Труженики депо требовали провизию у мешочников отнять и поделить между железнодорожниками.231 Отношение к мешочничеству разных представителей одной профессиональной группы отнюдь не отличалось единообразием и определялось практическим интересом.
В состав мешочников входили также жители городских предместий — слободских мещан. Среди них обнаруживаем учащихся закрытых духовных училищ, даже священника. Из 119


Медынского уезда Калужской губернии сообщали о том, что впереди процессии ходоков шел священник, который закупленный им хлеб называл «жертвованным».232 Проведенная ВЧК в середине 1918 г. проверка жителей московских монастырей показала, что до половины монахов и священников отсутствовали, они находились в мешочнических поездках.233
Между тем среди профессиональных нелегальных снабженцев самую заметную роль играли, как правило, мужчины с фронтовым опытом. В борьбе с такими, образно говоря кадровыми, частями армии мешочников большевистскую власть ожидали крупные неприятности.
Как отмечалось, в 1918 г. мешочничество эволюционировало в почти полностью мужское занятие. Вот как происходила эта эволюция, а точнее, жестокий естественный отбор. Можно привести чрезвычайно интересное свидетельство современника описываемых событий А. Л. Окнинского. Он рассказывал об игре в кошки-мышки железнодорожных охранников станции Борисоглебск с мешочниками. Во время стоянки поезда первые сгоняли вторых с тормозных площадок, буферов, крыш; стоило охранникам отвернуться, как согнанные моментально занимали свои места. «Эта игра длится в течение всей получасовой стоянки поезда на станции, — продолжал Окнинский. — Понятно, что эти фантастические трюки выкидывают только мужчины, и при том вступая еще в бой за каждое место; женщины же безуспешно мечутся от одного вагона к другому и остаются на платформе».234 Показательно, что понятие «плакальщицы», распространенное в 1917 г. и упоминаемое выше, уже в начале 1918 г. перестает встречаться.
Тем не менее среди мешочников насчитывалось небольшое количество женщин. Правда, они отправлялись за хлебом главным образом в теплое время года, когда трудности пути легче переносились. На остальное время они находили себе какое-либо другое занятие. Например, мешочница по имени Паша в холодное время года служила у поэта Н. С. Гумилева домработницей.235 Положение женщины в мешочнической среде было ужасно тяжелым. С ними, как с более слабыми и менее способными к сопротивлению, бойцы заградительных отрядов обращались бесцеремонно, у них чаще отбирали продукты; на это обращалось внимание даже в постановлении ВЦИК «О железнодорожных заградительных отрядах».236 Тяготы пути переносились женщинами особенно тяжело. Вместе с тем нередко в периодической печати «ходачки» изображались грубыми и примитивными существами. Однако к этим последним никак не отнесешь, например, дочь писателя Александру Толстую, которая одно время занималась самос120


набжением. А об упомянутой чуть выше домработнице Гумилева поэтесса И.Одоевцева в своих воспоминаниях рассказывала: «Эта Паша, несмотря на свою мрачность, была не лишена стремления к прекрасному». По словам мемуариста, она с вниманием и удовольствием слушала стихи Гумилева и при этом заявляла: «До чего уж нравится! Непонятно и чувствительно. Совсем, как раньше в церкви было».237 В испытаниях гражданской войны далеко не все ожесточили свои души. Учтем, что в тот период регулярным мешочническим промыслом занимались только самые отчаянные представительницы лучшей части населения. С переходом к нэпу, по мере ослабления трудностей передвижения по стране женщины (главным образом — из бывших домохозяек) начнут снова, как в 1917 г., преобладать среди вольных добытчиков хлеба.238 Мешочник-спекулянт представлял собой характерный тип сильного и волевого российского человека. Такие люди, вышедшие из разных групп трудового населения, уже в силу особенностей самой своей профессии не могли иметь ничего общего с вышеупомянутым суетливым и плутоватым кинематографическим прототипом из советской эпохи. Попробуем нарисовать портрет мешочника. Это человек, обладавший безграничным терпением, умевший обращаться с оружием и (нередко) вооруженный, находчивый и отчаянно смелый.239 Непременным условием было обладание отличным здоровьем, выносливостью, большой энергией и физической силой; без этого невозможно было хотя бы «влезть» в вагоны, а тем более путешествовать на вагонных площадках, ступеньках, буферах, крышах. Мешочники выполняли функции грузчиков и перетаскивали на себе огромное количество всяких тяжестей. О «пассажирах, нагруженных сверх меры мешками, в солдатской форме», писал очевидец, экономист С. Бройде.240
На фотографии (с. 122) изображен крупный, рослый мужчина. Он хладнокровен, хотя фотографировали его сотрудники железнодорожной охраны или чекисты, а встреча с ними ничего хорошего мешочнику не сулила. Спокоен перед лицом опасности. Вообще ходокам было присуще высокое достоинство, основывающееся на осознании важности выполняемой ими миссии. Вот что заявил один мешочник в ответ на оскорбление со стороны женщины, которой мешки помешали идти по московской привокзальной площади: «Подохла бы мать с голоду, когда бы нас не было».24' Эти слова по праву мог сказать любой вольный добытчик продовольствия.
Редактор большевистского издания «Известия Петроградского комиссариата продовольствия (Петрокомпрода)» П. Орский относил мешочников-профессионалов к «особому типу людей». Советский деятель Орский не мог сдержать слов
121


Мешочник. Петроград. 1918—1919 гг.
восхищения при описании их образа жизни и говорил о том, что эти люди «живут какою-то своей особой кочевой жизнью, не страшась ни огня, ни воды, ни репрессий правительственных властей».242 А видный сотрудник Наркомата торговли Г. Соломон писал о мужественности и самоотверженности, даже о рыцарских чертах мешочников. Факты свидетельствуют, что нередко мешочники пропускали вперед и давали место в вагонах обессилевшим, обмороженным, больным людям.243 Тогда это дорогого стоило, ибо система жизненных ценностей сильно изменилась.
122


Мешочники и его помощники.
Находчивость и инициатива, уверенность в себе и знакомство с ценовой и вообще экономической ситуацией на местах (понимание состояния дел на продовольственном и вещевом рынках в разных регионах) — вот признаки, характеризующие облик мешочников. Современники гражданской войны в России не могли не обратить особое внимание и на такую присущую добытчикам хлеба черту, как трудолюбие.244
В частности, исследователь, знаток деревенской жизни 1920-х гг. Л. Григорьев в «Очерках современной деревни» представил образ мешочника — Мирона Ивановича (фами-
123


лию автор по требованию своего героя скрыл). Это «крестьянин, человек положительный и исполнительный». До 1918 г. он жил в Москве, имел «хороший выезд», т. е. лошадь и коляску. Но все это было отнято во время всяческих мобилизаций и конфискаций. После того как, по словам Л. Григорьева, «революция сильно ушибла Мирона Ивановича», он перебрался в свою родную деревню, расположенную недалеко от Москвы. «Я привык к настоящей работе», — заявлял вчерашний извозчик. Однако вернуться к крестьянскому труду не пришлось, поскольку хлебопотребляющие деревни поразил голод. И Мирон Иванович, чтобы спасти семью, занялся мешочническим промыслом. Во время своих тяжелых и опасных поездок за хлебом, он часто болел, повредил ноги. И вот в начале 1920-х гг. Мирон Иванович превратился в инвалида, потеряв 60 % трудоспособности. При этом полностью сохранил желание трудиться, постоянно тосковал по настоящему делу, целые дни проводил на ногах, посещал близлежащие деревни, помогал пожилым соседям.245 Думается, таких Миронов Ивановичей в России насчитывалось великое множество. Можно сказать, Л. Григорьев создал собирательный образ.
Особенностью нелегального снабжения в изучаемый период стало появление специфической, в своем роде уникальной, группы мешочников. Эта группа как раз не отличалась хорошим здоровьем и большой физической силой. Речь — об инвалидах. Представители власти долгое время смотрели сквозь пальцы на перевозку инвалидами мешков с провизией и дефицитными одеждой, обувью. Для несчастных и мужественных людей это стало, по словам одного очевидца, «как бы рентой».246 Численность таких мешочников была немалой. Например, «Известия Воронежского губернского продовольственного комитета» в октябре 1918 г. писали об «огромном проценте инвалидов» с пустыми и полными мешками среди «едущих за хлебом».247 Писатель В. Шкловский вспоминал свою поездку на Украину (начало 1919 г.): «С нами вместе едут инвалиды с мешками... Инвалиды влезают и вползают в трехногие теплушки, вваливаются через край на брюхе. Одеты хорошо». В большинстве маршрутных поездов осенью 1918 г. появились «вагоны для инвалидов», в которых калеки перевозили свои мешки.248 1918—1919 гг. — время расцвета «инвалидного мешочничества» из Европейской России в Сибирь. Позднее, в 1920 г. оно было серьезно ограничено: в феврале заместитель наркома продовольствия и член Сибирского ревкома М. Фрумкин даже подписал особую директиву «О запрещении въезда в Сибирь инвалидам». Формулировки были резкими: «Запретить въезд в Сибирь инвалидам... Воспретить 124


передвижение инвалидов в Сибири».249 Однако тенденции это не изменило. Дарование властью обездоленным гражданам названной выше «ренты» помогло многим из них не опуститься, сохранить человеческое достоинство; фраза «одеты хорошо» указывает на данное обстоятельство. Примечательно, что в варварское время в народе сохранялись начала милосердия.
Попытаемся охарактеризовать политические настроения мешочников. Подавляющее большинство многочисленных вольных добытчиков хлеба были настроены явно антисоветски, поскольку новая власть чинила им всевозможные препятствия. Житель Петрограда, возвратившийся в середине 1918 г. из Поволжья, говорил об отношении к Советам собравшихся там со всей России добытчиков хлеба: «Вся масса настроена крайне контрреволюционно».250 Свои антибольшевистские взгляды мешочники вовсе не таили, а, будучи людьми активными, старались пропагандировать. «Поговорите с ними, услышите много контрреволюционного», — тогда же характеризовал настроения курских мешочников московский журнал «Продовольственное дело».251 Именно такую мешочническую пропаганду имел в виду и железнодорожник Д. Валин, когда в мае 1919 г. писал, что ходоки, «помимо мародерства (т. е. купли-продажи по высоким ценам. — А. Д.), занимаются еще, как любители, контрреволюционной деятельностью».252 При этом в качестве альтернативы узурпаторскому большевистскому государству мешочники выдвигали всенародную власть Учредительного собрания, справедливо обнаруживая главную причину бесхлебья в том, что, по словам одного из ходоков, «нет у нас власти. Власть теперь ничего не может сделать».253 Политические представления многих мешочников отличались четкостью и были диаметрально противоположны установкам большевиков. Объективно в политическом отношении «ходачество» (вкупе с другими движениями) угрожало существованию советской власти. Слабостью его в этом плане стало то, что никакого руководства мешочничеством со стороны антибольшевистских организаций не было.
Между тем объективно позицию мешочников наиболее отчетливо выразили меньшевики, отрицавшие возможность сохранения продовольственной диктатуры в условиях развала государства. Примечательно, что в большевистских карательных структурах никакой разницы между теми и другими не замечали. Возьмем «Бюллетень ВЧК» № 37 за 27 августа 1918 г., найдем раздел под символическим названием «Агитация меньшевиков и мешочников». В нем речь идет о распространении нелегальными снабженцами и политическими оппонентами большевиков слухов о «неблагонамеренных планах реквизиционных отрядов».254 Но и тут никаких данных о 125


прямых связях между ходоками и меньшевиками не приведено. Просто взгляды мешочников и политических врагов большевизма в отношении продовольственной диктатуры объективно не могли не совпадать. Участвовать же в политике мешочникам было недосуг — их полностью поглощало продовольственное самоснабженческое дело. Может быть, это обстоятельство содействовало выживанию большевистской власти — миллионы потенциальных ее врагов оказались отвлеченными от участия в организованной антибольшевистской борьбе. Нелегальное снабжение — противоречивое явление.
Думается, можно говорить о наличии крупной социальной группы мешочников, спаянной общностью интересов, взглядов и образа жизни, имевшей общих врагов. Она представляла конгломерат, впитавший в себя активных представителей разных общественных слоев. Значительная часть мешочников полностью утратила связь со своей прежней социальной базой. Представители другой части занимались «ходачеством» эпизодически, но и они подверглись большой перековке «жизнью на дорогах». Мешочники утрачивали многие профессиональные качества и прежние связи, вырабатывали стойкое негативное отношение к советской власти. Все это не могло не породить массы проблем в будущем при возвращении к «мирной» жизни.
Пришло время рассказать о формах, методах организации мешочников в новых условиях. Во-первых, способность людей к объединению с себе подобными, к взаимовыручке, самоорганизации — это важнейшая характеристика социального облика. Во-вторых, принимая во внимание многочисленность и многообразие видов мешочничества, а также личностные качества и направленность политических настроений его представителей, особо отмечу: при известной самоорганизации «ходачество» не могло не превратиться в серьезного конкурента власти.
КОЛЛЕКТИВЫ НЕЛЕГАЛЬНЫХ СНАБЖЕНЦЕВ
Выше упоминалось о важной особенности мешочнического движения на новом этапе, начавшемся с конца 1917 г., — о его организованности, при этом можно сослаться на авторитетное мнение члена коллегии Наркомата продовольствия Н.П. Брюханова. Местные работники замечали такую же тенденцию. Комиссар продовольствия Курской губернии Воробьев докладывал в июне 1918 г. в Наркомпрод: «Мешочничество принимает организованные формы; вооруженными 126


отрядами вывозятся тысячи пудов хлеба, бороться своими силами не можем».255 Можно сказать, открылся «мешочничес- кий фронт». Теперь организованность нелегальных снабженцев перешла на гораздо более высокий уровень по сравнению с периодом нахождения у власти Временного правительства.
У страха глаза велики, и нередко советские деятели преувеличивали степень централизации мешочничества. На состоявшемся еще в конце 1917 г. совещании работников отдела продовольственной инспекции Московского городского продовольственного комитета указывалось на существование мифического организационного центра мешочнического движения. Было даже заявлено, что «мешочники представляют собой довольно солидную организацию, хорошо субсидированную, имеющую своих главарей, одевающую людей в солдатскую форму и занимающуюся привозом хлеба в Москву». Якобы, указанный центр хорошо вооружал и информировал мешочников.256 Все это, конечно, было преувеличением.
Некоторым современникам изучаемых событий (из большевистского лагеря) было свойственно выпячивать политическую направленность процессов самоорганизации нелегальных снабженцев. Доходило до абсурда. Ф. Э. Дзержинский 2 сентября 1918 г. (начало «красного террора») заклеймил ходоков как агентов, нанятых контрреволюционерами «для расстройства нашего транспорта путем переполнения поездов».257 Неудивительно, что некоторые советские авторы впоследствии объясняли создание мешочниками своих коллективов как результат политического оформления «ходачества» со стороны «враждебных пролетариату партий и классов». На деле меньшевики и эсеры, хотя и выступали в защиту мешочников, никакого отношения к созданию их объединений не имели.
Совсем иные взгляды проповедовали теоретики, чуждые идеологической зашоренности. Так, меньшевик П. Колоколь- ников объяснял нормальное тяготение мешочников к организованности острой необходимостью преодолевать трудности на пути исполнения главной роли — «нелегального аппарата снабжения».258 Безусловно, мешочникам не нравилась большевистская власть, мешавшая людям кормить самих себя; поговорка времен Великой Французской революции гласит: «Народ признает любой режим, при котором едят». Объединения ходоков добивались введения такого режима и требовали беспрепятственного провоза муки по вольным ценам, по существу — отмены хлебной монополии. Но, как уже отмечалось, фактов организованного и непосредственного выступления их на стороне той или иной партии не зафиксировано. Создание ходоками коллективов диктовалось исключительно
127


практическими соображениями и прямого отношения к политике не имело.
Предпосылкой объединения мешочников в коллективы стала прежде всего общность образа жизни. Замечательно по этому поводу высказался М. А. Осоргин. Коллектив мешочников он рассматривал как группу людей, «спаянную бессонными ночами, грязью, потом, бранью и остротами над собственной участью».259
Каким же был механизм организации нелегальных снабженцев? Мешочники начинали объединяться еще перед отправкой в путь. Самой распространенной формой такого объединения по-прежнему было «ходачество». Оно возникло еще летом 1917 г., но тогда ходоки от фабрик и деревень действовали в очень многих случаях в одиночку; в новых условиях преодолевать преграды на пути к хлебу оказывалось под силу только коллективам. И вот как они возникали.
На сельских сходах, общих собраниях рабочих заводов, членов местных потребительских обществ составлялись компании ходоков. Им выписывались соответствующие мандаты, нередко заверенные в уездном продовольственном комитете (попробовали бы там пойти против воли голодающих местных жителей!). Затем собирались деньги или товары, которые перед отправкой в экспедицию вручались посланцам обществ.260 По сути дела возникали настоящие народные потребительские общества и ходоки становились их активными представителями.
В городах первостепенную роль в формировании коллективов ходоков по-прежнему играли домовые, квартальные комитеты и прежде всего создаваемые при них кооперативы. В 1918 г. (по сравнению с предыдущим) они получили еще большее распространение, представляя собой самое массовое общественное движение в стране. К осени 1918 г. в Москве насчитывалось 19 968 домовых комитетов. По некоторым данным, до 60 % петроградцев входили в состав подобных объединений.261 Их авторитет повышался в связи с тем, что они оставались, пожалуй, единственными в то время организациями, еще занимавшимися ремонтом, освещением, охраной домов. Однако их главной функцией было снабжение жителей продуктами. Формально первоочередной обязанностью провозглашалось распределение полученной от прод- комитетов провизии. Однако распределять оказалось нечего. «Советский суп — это голодная смерть, ибо на такой суп новорожденный котенок не проживет и двух часов», — читаем в перлюстрированном чекистами частном письме одного жителя Петрограда.262 «Самоснабжение» и «самозаготовки» — вот чего требовали жильцы домов от своих объединений.
128


Закупка и распределение продуктов, в основном посредством мешочничества, представляли главную сферу деятельности домовых комитетов и кооперативов. Не случайно видный большевистский деятель, хорошо информированный главный редактор «Бюллетеня Московского городского продовольственного комитета» А. Сольц называл деятельность объединений жильцов в 1918 г. «организованным мешочничеством». По данным Московского городского продовольственного комитета, все без исключения задержанные на московских вокзалах мешочники — жители столицы имели соответствующие удостоверения домовых комитетов.263 До 2000 представителей домовых комитетов и кооперативов действовали в середине июля 1918 г. в Орловской губернии. Указанные объединения играли более значительную роль в продовольствовании населения, чем государственные органы.
В условиях распространения присущих эпохе «русской смуты» настроений всеобщей подозрительности и недоверия объединения жильцов оставались в глазах населения последними островками стабильности. «Домовые комитеты тесно связаны с населением, которое весьма охотно вкладывает в них оборотные средства», к такому выводу пришли участники собрания Центрального совета домовых организаций Москвы.264 Такие «оборотные средства», т. е. деньги и товары, домовые общины «конвертировали» в «валюту» своего времени — в продовольствие. И делали это главным образом посредством развернутых своими кооперативами мешочничес- ких операций.
Одну группу кооперативов жильцов составляли так называемые подлинные, или настоящие. Образцовыми среди них, в частности, считались организации 2-го Рождественского подрайона Петрограда. Они располагали специально оборудованными торговыми помещениями, объединяли по сто и более семей, в полном соответствии с уставами избирали правления и ревизионные комиссии, периодически проводили общие собрания. Размеры вступительных и паевых взносов зависели от числа едоков в семьях. Был создан «Союз домовых кооперативов и распределительных пунктов 2-го Рождественского подрайона». При этом обойтись без мешочников не удавалось и в таких образцово-показательных кооперативных подразделениях. Группы делегатов привозили из своих экспедиций продукты и продавали их на квартирах членов правлений.265
Между тем большинство домовых кооперативов в городах составляли так называемые фиктивные. Они служили «панамой» (термин из изучаемого времени) для прикрытия объединений торговцев-мешочников. Зинаида Гиппиус в своих не129
5 А. Ю. Давыдов


давно изданных в России «Дневниках» свидетельствует, что в
1918—1919 гг. домовые комитеты сплошь и рядом состояли из «спекулянтов». И это написано о положении в Петрограде, где в силу отдаленности от хлебных районов мешочничество и в целом рыночные отношения были развиты меньше, чем во многих других городах.266 Вот один только факт. Кооператив «Биржа» располагался в помещении бывшей хлебопекарни в доме 2 по Зоологическому переулку в Петрограде (на Петроградской стороне). Владельцы пекарни, некие Т. А. Сергиенко и И. А. Мошков, весной 1918 г. после закрытия властями их предприятия вместе с пятнадцатью компаньонами представили в продовольственную управу решение своего собрания об открытии «соединенного домового кооператива». Сергиенко стал председателем, а Мошков — секретарем. Мешочники из «Биржи» привозили продукты и продавали их в своем магазине. Дела шли гораздо успешнее, чем у расположенного в том же здании еще одного кооператива. Члены правления последнего начали жаловаться на «лжекооперативность» соседей. В конце концов контролеры из продовольственной управы обнаружили в «Бирже» немало нарушений: протоколы общих собраний отсутствовали, устав не был утвержден государственными органами, отчетность велась кое-как. Предприятие закрыли. Точно так же действовал и потерпел фиаско домовой кооператив «Свободная Россия», разместившийся в доме на Лейхтенбергской улице в Петрограде.267 Подобный негативный опыт был усвоен в остальных «фиктивных» кооперативах. Они как раз все формальности соблюдали, правильно вели отчетность и оформляли протоколы и уставы, с властями не ссорились. И с успехом занимались мешочничеством. Соответствующие документы домовых обществ им в этом помогали.
Таким образом, в деревнях крестьянские общества и кооперативы, а в городах домовые комитеты выступали инициаторами создания групп мешочников — потребителей и спекулянтов. С течением времени многие «ходаческие» коллективы сохранялись, но всякие формальные связи с кооперацией утрачивали и состояли уже исключительно из мешочников- профессионалов, которые работали сами на себя.
Кроме того, формирование коллективов мешочников-спекулянтов осуществлялось в результате тесного общения на рынках. Рыночные площади являлись местом встреч спекулянтов, обсуждения ими общих проблем. Там же договаривались о создании объединений для поездок за хлебом. Компании торговцев часто создавались на главном рынке страны — Сухаревском. Он располагался в самом центре суровой пролетарской диктатуры — р^дом с Кремлем, на Сухаревской
130


Сухаревский рынок в Москве — всероссийский центр мешочничества.
площади (переименована впоследствии в Колхозную) и представлял собой по сути штаб противостоявших «военному коммунизму» сил. О его значении руководитель продовольственного дела Москвы А. Е. Бадаев писал: «Хотя Сухаревка была только московским рынком, но имела как бы всероссийское значение. С именем Сухаревки связано было представление о неорганизованном снабжении, шедшем вразрез с государственной продовольственной работой».268 Здесь договаривались о совместной деятельности и распределении обязанностей провинциалы и жители столицы. Первые обязывались доставлять в Москву провизию, а вторые обеспечить ее гарантированную продажу. Московские посредники устанавливали надежные связи с лотковыми торговцами, владельцами харчевен, ресторанов, кондитерских, а также создавали сеть реализаторов на рынках. Наличие таких компаний объясняет, почему среди прибывавших в Москву мешочников был очень велик процент иногородних.269 Хотя нельзя забывать, что их чаще задерживали милиционеры, потому статистика учитывала их в первую очередь.
Примечательно, что мешочнические компании предпочитали иметь дело с объединениями крестьян хлебных районов, прежде всего — с кооперативами. Ходоки покупали у них 131


продукты оптом и потому подешевле. Сделки часто заключались на полпути между производителем и потребителем продуктов. Кооператоры деревни грузили мешки с мукой на несколько подвод и везли в губернский город или на железнодорожную станцию.270 Связываться с рисками розничной торговли им вовсе не хотелось. Осуществить же сделку купли- продажи с артелью знакомых мешочников было очень удобно. В итоге покупатели и продавцы от объединения своих сил и координации действий оказывались в большом выигрыше.
Далее. Не умея организоваться, мешочники попросту не смогли бы передвигаться по стране. Посадки на поезда и пароходы каждый раз напоминали побоища. Пассажирское движение было почти полностью упразднено. По железной дороге путешествовали в теплушках, которые представляли собой слегка модифицированные товарные вагоны. Пол теплушки находился на уровне человеческого роста; никаких приспособлений, вроде ступенек, не имелось. При посадке пассажирам приходилось подтягиваться на руках, их отталкивали другие участники штурма вагона.271 Понятно, без компании здесь было не обойтись. Еще и по этой причине мешочники объединялись в коллективы, состоявшие из нескольких десятков человек. Из их среды выдвигались лидеры, под руководством которых мешочники захватывали на конечных станциях вагон или два. Вот что писал об этом издаваемый пензенским губпродкомом журнал «Народное продовольствие» в самом начале 1919 г.: «Как только остановится пришедший на станцию поезд, как рой пчел, облепят его мешочники; впрыгивают в вагоны по два-по три человека, а остальные бросают мешки с хлебом. Работают ужасно спешно. В две-три минуты, которые стоит поезд, вагоны наполняются мешочниками».272 Мешочники добивались поразительной слаженности действий. Нередко они проводили время прямо на мешках и далеко не всегда занимали чужие места. В вагон набивалось до 50 мешочников, больше пассажиров туда поместиться и не могло. В таких случаях двери наглухо закрывались и на остановках их не открывали. Газеты, например, в мае сообщали, что по Московско-Курской железной дороге продвигается пассажирский поезд из 55 теплушек, которые были заполнены 1500 мешочниками со своими грузами. В Москве их ожидали с таким же нетерпением, как ждали эшелонов Наркомпрода. Показательно, что «заграды» с этой «дивизией» мешочников не связывались, им дали возможность разгрузиться на одной подмосковной станции и беспрепятственно с грузами уйти в Москву.273
Известны факты, когда компании мешочников-профессионалов без всякого насилия занимали целые эшелоны. Дела132


лось это следующим образом. Коллектив, состоявший из 80—100 ходоков, делился на четверки. Представитель каждой из них покупал по 20—30 билетов. В итоге оказывалось, что все вагоны поезда были оккупированы одной организованной группой добытчиков хлеба.274 Разумеется, в данном случае чужие места ими как раз занимались. Между тем другого выхода у мешочников не было. К тому же единство действий десятков людей служило гарантией надежности охраны по сути целого эшелона с хлебом.
Мешочническое движение ни в коем случае не стоит идеализировать. Его представители действовали по тем же законам, по которым развивалось все одичавшее в то время российское общество. В начале 1918 г. большая группа вооруженных мешочников захватила в Воронеже целый эшелон, погрузила в него 30 тыс. пудов хлеба и двинулась в Москву. А вот как действовали коллективы ходоков в Полтавской губернии весной 1918 г.: угрожая ручными гранатами, добытчики хлеба оттесняли пассажиров, имевших право на места в поездах, захватывали вагоны и набивали их своими мешками. Затем прицепляли вагоны к первому отходившему поезду и отправлялись в путь.275 В данном отношении мешочничество стало фактором усугубления анархии на железных дорогах.
Все мешочнические перевозки становились возможными исключительно благодаря личным связям, неформальным договоренностям представителей коллективов мешочников и работников транспорта. Для всех без исключения регионов страны стала характерной картина, описанная экономистом 1920-х гг. Д. Кузовковым: «...под покровительством подкупленной железнодорожной администрации, выдававшей право на проезд по железным дорогам, хлеб продолжал ездить на крышах поездов и даже в пассажирских вагонах, вытесняя оттуда настоящих пассажиров».276 Продовольственные грузы по Каме и Волге нередко перевозились также за счет того, что между речниками и спекулянтами достигались соглашения о доставке последних в хлебные районы и обратно.277 Прийти к таким соглашениям всегда было проще компаниям мешочников-профессионалов, чем одиночкам.
Итак, объединение мешочников — это прежде всего главный метод борьбы за дефицитные в тот период средства передвижения. Вместе с тем стабильность коллективов мешочников определялась и борьбой за выживание в пути. Нужно было противодействовать Наркомпроду, другим ведомствам, преследующим цель искоренения мешочничества; существовала жизненная необходимость бороться с многочисленными бандитами, стремившимися разжиться мешоч- 133


ническим товаром. Иногда мешочники целого эшелона договаривались о совместных действиях в случае опасности. Тогда их ничто не могло остановить. В частности, летом 1918 г. тамбовский уполномоченный Наркомпрода докладывал А. Д. Цюрупе о том,.что при попытке задержать один из эшелонов мешочников в Тамбове «все заградительные и реквизиционные отряды были разбиты».278 Ходоки, передвигавшиеся на лодках, создавали свои флотилии; на подводах — обозы. Самым крупным мешочническим «формированием» стало полчище гужевых мешочников, передвигавшееся по Уфимской губернии на 1500 подводах.
Нередко мешочники внушали продработникам панический страх, парализующий их волю к сопротивлению. Так, из Курской губернии сообщали в Наркомпрод, что мешочники объединены в отряды численностью в несколько тысяч человек каждый.279 На деле такого быть не могло, ибо члены отряда оказались бы не в состоянии прокормиться, закупать продукты у крестьян, передвигаться по железным или водным дорогам.
Прибыв в пункты назначения, мешочники-спекулянты далеко не всегда вынуждены были действовать на свой страх и риск. Нередко на местах их ожидали люди, профессией которых было обустройство ходоков, предоставление им пищи и крова. Получить хотя бы общее представление об этой стороне мешочнического движения непросто. По понятным причинам, ходоки о ней не распространялись. Чекисты же в ее специфику не вдавались — для них все, связанное с негосударственной заготовкой хлеба, было спекуляцией и, стало быть, контрреволюцией. Тем не менее из некоторых фактов следует, что в населенных пунктах зернопроизводящих районов существовали своего рода мешочнические перевалочные базы. В них профессиональные ходоки за плату могли передохнуть, приобрести без всякого стояния в очередях железнодорожные билеты, получить консультации (относительно цен, расположения заградотрядов и богатых провизией сел). Мешочникам помогали с отправкой промышленных товаров в хлебные деревни, а продуктов — в голодные края. Хозяева устанавливали связи с местным начальством и содействовали мешочникам в улаживании конфликтов с властями; прочные контакты со служащими железных дорог помогали запасаться необходимым количеством пассажирских билетов. В частности, такая перевалочная база располагалась в Верхнеудинске. В марте 1918 г. во время обыска, произведенного сотрудниками ВЧК, там было найдено 462 железнодорожных билета, большое количество дефицитных чая, изделий из кожи и мануфактуры и т. д.280 «Встречающая сторона» (используем 134


современный туристический термин), как видим, брала на себя и функции хранения товара прибывавших нелегальных снабженцев.
Ахиллесовой пятой мешочнического движения оставалось обеспечение сохранности грузов ходоков. Спасти могло только объединение усилий вольных добытчиков хлеба. С 1918 г. коллективы мешочников стали использовать специфический метод самозащиты — привлечение отрядов наемных охранников. А. Д. Цюрупа, например, сообщал о «наемных вооруженных бандах, которые сопровождают эшелоны мешочников».281 Историк И. Т. Филиппов в 1994 г. обратил внимание на широкое распространение данного явления, высказавшись таким образом: «Вокруг мешочников то и дело возникали крупные вооруженные шайки из темных элементов... эти банды защищали мешочников».282 Суть дела сводится вот к чему: в ряде случаев профессиональные ходоки обращались к помощи дезертиров, объединившихся в отряды, для того чтобы, охраняя мешочников, иметь твердый и постоянный заработок. Официальные источники сваливали на них вину за разграбление железнодорожных станций.283 Видимо, такие случаи имели место, но вряд ли они могли широко распространиться. Выполнение функций охраны мешочников напрочь отвергало возможность привлечения к себе внимания со стороны властей; мешочники перестали бы обращаться к услугам охранников-грабителей. Как представляется, охранные отряды и опекаемые ими мешочники-спекулянты менее всего представляли угрозу для имущества станций и пристаней. Их деятельность подчинялась решению одной задачи — успешно закупить и доставить продукты, с нетерпением ожидаемые на месте назначения компаньонами. Другое дело — многотысячные толпы «маленьких мешочников» (выражение И. В. Сталина), которые разбредались вокруг станций и пристаней, жгли общественные дрова, расхаживали по путям, самовольно занимали вагоны, баржи и служебные помещения.284 Опасность для общества, в первую очередь — транспорта, коренилась скорее не в организации мешочников, а в ее отсутствии.
Некоторые отряды охраны мешочников представляли серьезную военную силу, располагали даже пулеметами.285 «Созданная нами милиция слаба, ибо мешочники вооружены значительно лучше милиции», — было заявлено, например, на заседании Самарской губернской продовольственной управы 29 января 1918 г.286 Как бы там ни было, сохранность грузов крупных мешочнических коллективов была обеспечена. Мы помним: государство формально взяло на себя функции обеспечения безопасности транспортных перевозок. Од135


нако, по подсчетам специалистов, на всех станциях и пристанях для охраны транспорта и грузов требовалось содержать по 200—300 вооруженных бойцов.287 Поскольку это было совершенно невозможно, масштабы хищений постоянно увеличивались. Только сами же мешочники оказались в состоянии охранять продовольственные грузы.
Следующая сторона организации мешочников — их объединение в целях противодействия хлебной монополии на местах. Еще в конце 1917 г. на собрании представителей 1000 мешочников, скопившихся в г. Омске, образовалась делегация. Ее члены направились на заседание Краевого совета — органа, распространившего власть на территорию восьми губерний, и категорически потребовали разрешить им закупать хлеб по вольной цене. Большевики, преобладавшие в Краевом совете, отказали мешочникам. Вдоль линии Транссиба загремели выстрелы. Очевидцы вспоминают, что Совет собрал все имевшиеся в его распоряжении вооруженные силы, но смог лишь временно очистить от организованных ходоков одну линию — Ялуторовск—Ишим.288
В первые месяцы 1918 г. позиция новых властей Сибири по отношению к мешочникам стала смягчаться. Краевой съезд крестьянских депутатов осудил применяемые против мешочников военно-полицейские меры. Это стало результатом организованного воздействия ходоков на делегатов съезда. «Краевой съезд осаждают толпы этих мешочников, требующих хлеба и хлеба... В передней, на лестницах, на улице — всюду эти мешочники-ходоки изголодавшейся, многострадальной русской деревни», — отмечал корреспондент газеты «Новая жизнь». 289 На съезде было предоставлено слово костромскому крестьянину-ходоку. В частности, он сказал: «Я председатель волостного земства и командирован сюда от тысячного населения волости с удостоверением от губернского продовольственного комитета... Дайте нам хлеба».290 В конце концов делегаты съезда не могли не осознать мощь движения, которому они пытались противостоять, и постановили «удовлетворить находящихся сейчас в Омске ходоков хлебом... предоставив им право сопровождать груз».291
События, похожие на описанные выше, происходили довольно часто. Так, в мае 1918 г. в Орловской губернии ходоки создали Комитет представителей потребляющих районов и вели переговоры с губернским продовольственным комиссариатом. В сентябре и ноябре такие же «ходаческие» организации образовались в той же Орловской, а также в Саратовской губерниях. Они вступали в переговоры с губпродкомами и с их позицией те так или иначе должны были считаться.292 При 136


этом стиль взаимоотношений коллективов мешочников с представителями властей не всегда отличался цивилизованностью. Насилие и угрозы применяли обе стороны.
Вместе с тем мешочники любыми путями приспосабливались к изменявшимся условиям ведения войны с государством. Они стали с большим успехом использовать выдвигаемые и поощряемые большевистским руководством организационные формы. Речь прежде всего о пролетарских заготовительных отрядах, создаваемых в соответствии с декретом СНК от 13 августа 1918 г. «О привлечении к заготовке хлеба рабочих организаций». Численность некоторых из них доходила до 800—1000 человек, и централизованное управление ими отсутствовало. Эти «заготовители», оказываясь в пунктах назначения, разбредались по деревням и по вольным ценам закупали провизию для своих семей или для продажи на рынках, а затем совершенно легально отправляли все закупленное домой. Самыми «мешочнически- ми» считались петроградские отряды, они были наиболее многочисленными и нередко попросту представляли собой толпы ходоков. «Заготовительные отряды... — это те же мешочники», — отмечалось, в частности, в докладе члена Курской губернской продовольственной комиссии Воробьева на чрезвычайном заседании представителей производящих губерний в октябре 1918 г.293
Некоторые современники характеризовали рабочие отряды исключительно как средство маскировки вольных закупок продовольствия. В «Известиях ВЦИК» 15 декабря 1918 г. их деятельность была определена так: «Ничто иное, как мешочничество»; там даже содержалась рекомендация отнимать деньги у работников отрядов, чтобы лишить возможности закупать у крестьян хлеб по вольной цене.294. Иными создаваемые из горожан заготовительные подразделения быть не могли, поскольку отправляемые в деревню рабочие зачастую сами время от времени занимались крестьянским хозяйством. Они сохранили теснейшие связи с селом , почти что у всех там проживали родственники. Вновь испеченные заготовители предпочитали договориться с сельчанами на условиях взаимной выгоды.295
Организация Наркомпродом рабочих заготовительных отрядов имелась в виду, когда на состоявшемся в декабре 1918 г. Всероссийском продовольственном совещании работа данного ведомства была названа «мешочническим товарообменом».296
Между тем особые нарекания со стороны большевистских вождей вызывали «ходаческие» коллективы железнодорожников. Они создавались в соответствии с приказом наркома 137


путей сообщения В. И. Невского от 8 августа 1918 г. о «самозаготовках» сотрудников ведомства. На собраниях мастеровых, служащих станций и мастерских из числа опытных мешочников стали составлять группы ходоков, делегируемые в хлебные районы. О таких коллективах член коллегии Наркомпрода Н. П. Брюханов писал В. И. Ленину: «Это — подлинная организация мешочничества. Дисциплинированности и сознательности от этих отрядов ждать много не приходится».297 Однако руководители всех звеньев — Ленин, Брюханов, Воробьев на подобные обстоятельства закрывали глаза, а точнее, вынужденно мирились с ними.
Многие факты свидетельствуют о практическом участии органов власти — прежде всего Советов и продовольственных комитетов — в организации коллективов нелегальных снабженцев. Их руководители поступали подобным образом не только потому, что пасовали перед угрозами мешочников (выше об этом рассказывалось применительно к 1917 г.). Речь скорее должна идти о попытках использовать мешочническое движение, предпринимаемых отдельными местными государственными органами. Их деятели, вынужденные выполнять директивы «центра» по искоренению «теневого» снабжения и не способные осуществить это, стремительно теряли авторитет среди жителей. Их бессильные потуги расправиться с мешочнической армадой вызывали насмешки в народе. В конце 1917 г. председатель Казанского губернского продовольственного комитета отмечал в своей телеграмме: «Крестьяне голодающих губерний по повышенным ценам покупают и везут хлеб десятками тысяч пудов. Администрация не в силах бороться с этим явлением. Наблюдается полный развал власти».298
Что могли сделать в этой ситуации дальновидные руководители? Думается, они постарались «цивилизовать» мешочничество, а именно — содействовать созданию небольших объединений его представителей и оказывать влияние на «хода- ческие» коллективы. Кроме того, в местных органах нередко преобладали люди, которые окончательно разочаровались в возможностях государства обеспечить население съестными припасами. Объективно они шли на сотрудничество с мешочниками в первую очередь в целях ликвидации голода в потребляющих регионах или недопущения гибели крестьянских продуктов — в производящих. Здесь мы имеем дело с редким случаем, когда политические противники большевиков — преобладавшие в ряде Советов меньшевики и эсеры — содействовали объединению ходоков. Так было в Казанской, Саратовской, Тульской, Тверской, Пензенской губерниях, где представители разных партий, осуществлявшие «паритетное 138


руководство» местными продовольственными организациями, благоволили «самозаготовкам».299
На позиции мешочников, по сути дела, перешли советские, а за ними и остальные руководители Казани. Во главе продовольственного комитета стоял противник хлебной монополии, левый эсер П. И. Штуцер. В январе 1918 г., когда город столкнулся с продовольственным кризисом и стали выдавать по полфута хлеба в день на человека, Казанский губернский продовольственный комитет направил в Уфимскую губернию группы заготовителей-кооператоров. Однако закупленная ими по вольным ценам мука была уфимскими заградотрядами отобрана. Жизнь требовала срочных и радикальных решений. Советские продовольственники Казани проигрывали в соревновании с мешочниками. Тогда П. И. Штуцер и его соратники полностью устранили главный элемент хлебной монополии — твердые цены. Казанская губерния стала своего рода «свободной экономической зоной». В ходе конкуренции с мешочниками определенных успехов добились государственные хлебозаготовители. Но, главное, казанские власти стали непосредственно поддерживать мешочников: снабжали их необходимыми документами, предоставляли «ходаческим» коллективам работников для погрузки на пароходы, добились снятия заградительных подразделений и даже начали создавать отряды для охраны закупленной мешочниками провизии. Через казанскую территорию группы ходоков вывозили продукты из соседних районов. Частью хлеба мешочники в обязательном порядке делились с продовольственным комитетом и в результате продовольственные запасы губернии значительно пополнялись.300 Если в самом начале года еще встречались сообщения о начавшемся в Казани голоде, то в последующие месяцы упоминаний о нем в периодической печати мы не обнаруживаем; хотя некоторые волжские губернии переживали состояние тяжелого продовольственного кризиса.301 Вместе с тем не следует думать, что в этой губернии мешочники могли забыть об осторожности. Власти Казани не могли игнорировать полностью антиме- шочническую политику центра. Кроме того, руководители уездов, в которых скапливалось чересчур много мешочников, время от времени по своей инициативе начинали изгонять их. Дело доходило до столкновений. Но кампании по искоренению спекуляции быстро прекращались.
Действия Казанского продкома всемерно поддерживал местный Совет, который с весны 1918 г. возглавлял левый эсер А. Колегаев. При обсуждении связанных с чехословацким мятежом проблем исполком Совета даже постановил дать согласие на частичную мобилизацию лишь в том случае, если 139


будет отменена хлебная монополия.302 Допущение рыночных отношений в регионе дало положительные результаты. Изучение местной периодики позволяет заключить, что перебои в снабжении Казани продовольствием прекратились. Тем не менее период наибольшего благоприятствования для мешочников закончился вскоре после левоэсеровского мятежа. Группа представителей Наркомпрода и НКВД во главе с Д. П. Малютиным и А. В. Грачевым прибыла в Казань и организовала смещение руководителей Совета и продовольственного комиссариата. Комиссар продовольствия эсер Штуцер сдал полномочия большевику Султангалееву. Все атрибуты хлебной монополии были реанимированы. 1 августа губернский Совет выступает с таким призывом: «Настойчиво, упорно боритесь со спекулянтами-мешочниками». Для этого в Казани и губернии (позднее, чем во многих других регионах) начали создаваться комитеты бедноты. Повсеместно были проведены «облавы на спекулянтов»; мест в казанской городской тюрьме не хватало, и задержанных мешочников стали помещать в специальных расположенных рядом с вокзалом «арестантских вагонах».303
Мы не можем дать окончательного ответа на вопрос, с чем в первую очередь связаны успехи Штуцера и Колегаева. То ли с обложением данью «транзитных» мешочников, то ли с мобилизацией с помощью мешочников внутренних ресурсов губернии. Если правильно последнее, то можно прийти к выводу о том, что легализация мелкого «теневого» снабжения в условиях гражданской войны оказалась бы не только средством решения проблемы голода, но основным методом ее довольно быстрого решения во многих или даже во всех советских областях.
В любом случае государственная поддержка мешочников стала выражением признания руководителями высокой эффективности их работы. В частности, «казанский опыт» не мог не учитывать экономист и руководящий работник ВСНХ М. Н. Смит, когда в июле 1918 г. признал крах «существующей системы твердых цен». Весьма показательно, что еще незадолго до того он был одним из организаторов кампаний борьбы с «ходачеством». По словам Смита, ему «в течение нескольких месяцев приходилось почти ежедневно подписывать приказы о реквизиции мешочного товара, продаваемого выше твердых цен».304 Как видно, бывшие борцы с мешочничеством в центре и на местах начинали оправдывать и поддерживать его. Данное обстоятельство в свою очередь сильно ослабляло фронт борьбы с мешочничеством.
«Казанская история» была все-таки исключительным явлением. Основная часть государственных продовольственных 140


комитетов принимала пассивное участие в организации «хо- дачества» и прежде всего путем выдачи соответствующих мандатов. Нарком продовольствия А. Д. Цюрупа на заседании ВЦИК 9 мая 1918 г. заявил: «Очень большим злом является выдача местными продовольственными организациями разрешений на самостоятельную закупку и провоз хлебных грузов из производящих губерний. Эти разрешения выдаются местными организациями в потребляющих губерниях в больших количествах».305 Примечательно, что мандаты выдавались в первую очередь представителям объединений ходоков, ибо они обладали большими возможностями по части оказания давления на продкомитеты.
Немалый вклад в организацию групп мешочников-железнодорожников внес «Продпуть» — Центральное продовольственное бюро Всероссийского железнодорожного союза. Причиной стало осознание руководством железных дорог опасности остановки транспорта из-за превращения всех его работников в мешочников. На состоявшемся в середине 1918 г. 4-м Всероссийском железнодорожном съезде по сути было решено использовать мешочническое движение и наладить «самозаготовки». В итоге «Продпуть» стал предоставлять объединениям ходоков поезда, товары и отправлять экспедиции за хлебом в Саратовскую и Самарскую губернии.306
Думается, создание мешочниками многообразных и многочисленных объединений со своими осознанными целями и методами деятельности означало переход всего движения на качественно более высокий уровень. Другое дело, что самоорганизация мешочников приводила к созданию, как правило, коллективов численностью в несколько десятков человек, реже — нескольких сотен. Координация действий подобных коллективов отсутствовала, ибо она противоречила задачам движения. Разумеется, свалить советскую власть многочисленным, но разрозненным «ходаческим» объединениям было не по силам. Между тем ослабить и заставить ее изменить методы внутренней политики они оказывались в состоянии.
Можно говорить, что мешочники почувствовали свою мощь. Меняются методы их воздействия на власть. Общение с местными чиновниками осуществлялось по такой схеме: сначала мешочники обращались к ним с просьбами (в 1917 г. все же в большинстве случаев на этом общение и заканчивалось), а затем и довольно скоро повышали тон, требовали, угрожали оружием. М. Н. Смит в июле 1918 г. свидетельствовал, что работать ему «приходилось под стоны, мольбы и угрозы между протянутым револьвером и истерическим пла141


чем».307 Все чаще объединенные в коллективы мешочники вынуждены были переходить от просьб и угроз к насилию, расправляясь с работниками продовольственных управ. В январе 1918 г. в Екатеринбурге вооруженные револьверами ходоки ворвались в кабинет ответственного работника и стали обсуждать вопрос, каким образом выбросить неприятеля из окна — в мешке или без него. В итоге некоторые продовольственные комитеты переходили почти на «нелегальное положение», в частности, Калужский губпродком одно время работал только в темное время суток.308 Налицо элементы гражданской войны в виде столкновения между агентами власти и деятелями нелегального снабжения.
На протяжении всего периода гражданской войны мешочники оставались организованными. Их коллективы последовательно упрочивались. Об этом свидетельствуют данные научных изысканий, относившихся к началу 1920-х гг. В то время сотрудники Института экономических исследований Народного комиссариата финансов подвели итоги изучения вольного рынка. И пришли к следующему выводу относительно состояния нелегального снабжения: в период гражданской войны мешочничество из «неорганизованного, стихийного, кустарного» приобрело вид «недурно сорганизовавшегося». По их мнению, нелегальное снабжение последовательно «захватывает одну позицию за другой» и страна покрывается густой мешочнической сетью.309
Как представляется, самоорганизация нелегальных снабженцев определила их успехи. Показательно, что в архивных документах (например, в фонде Ленсовета Центрального государственного архива С.-Петербурга) мы не нашли жалоб или прошений от организованных мешочников; при этом одиночки нередко жаловались государственным деятелям на обиды, причиненные им во время поездок за хлебом. Дело в том, что члены мешочнических коллективов надеялись на свои силы и сами защищали себя, при необходимости — творили суд и расправу. Это было чревато серьезными общественными опасностями, поскольку вело к анархии. Вместе с тем опытные мешочники твердо знали, что просить у власти бесполезно: она не только не могла хоть как-то содействовать восстановлению справедливости, но сплошь и рядом становилась источником зла. Возможно, на определенном этапе своеобразное мешочническое самоуправление само по себе было справедливым, по крайней мере олицетворяло наименьшее из зол.
После возникновения устойчивых коллективов мешочников речь уже не шла о простом выживании их членов. Думается, именно консолидация групп нелегальных снабженцев обеспечивала в новых условиях расширение масштабов дви142


жения, его распространение на новые территории, продвижение в российскую сельскую глубинку. Результатом должно было стать более или менее значительное удовлетворение некоторых потребностей крестьян в товарах широкого потребления.
ПУТИ И МЕХАНИЗМЫ НЕЛЕГАЛЬНОГО ТОВАРООБМЕНА В КОНЦЕ 1917—1918 г.
Важнейшей функцией мешочнического движения стало обеспечение рыночной связи между городом и деревней. В этом отношении требует корректировки утвердившееся в историографии мнение о том, что на протяжении всей гражданской войны «города, промышленные предприятия стали паразитировать за счет деревни».310
Наоборот, нередко многие современники обвиняли деревню в грабеже горожан. Они писали о сельчанах, отнявших «последнюю рубашку» у горожан; о «хитрой» и «жадной» деревне, о ее «мародерстве». Правда, это говорили продавцы товаров крестьянам, точнее, городские мешочники'. Но ведь и крестьяне в 1918—1919 гг. высказывались выразительно. Например, они заявляли: «Если теперь не нажиться, то когда еще наживешься?».311 Спрашивается, так ли уж. и. всегда ли были неправы упомянутые современники? Если исходить из официальных статистических данных, характеризующих масштабы доставки крестьянам промышленных товаров и содержание обменных эквивалентов, то ответ таков: да, неправы. Однако ситуации» была полна противоречий.
В отдельных местах производители хлеба приобретали на вольном рынке (у ходоков) самовар за 30 фунтов муки, швейную машину — за 1 пуд и т. д. Товарообмен — явно в пользу деревни. Но вот факт противоположного свойства: в некоторых районах крестьяне из-за бестоварья были вынуждены отдавать мешочникам тот же пуд муки за две катушки ниток.312 При оценке существа экономических взаимоотношений города и деревни в изучаемый период не мешает помнить, что ситуация в плане товарообменных эквивалентов складывалась по-разному. Конъюнктура колебалась, и нередко по тем или иным позициям рынок в крестьянских регионах нелегальными снабженцами насыщался.
Реальной альтернативы мешочничеству в изучаемый период не предвиделось, хотя оно представляло явление крайней примитивизации товарных отношений. Представим, как многие миллионы людей на себе или с помощью простейших приспособлений перемещали огромные массы товаров. До143


стижением стало, например, изобретение санок для мешков. «Время было грозное и первобытное, — свидетельствовал очевидец. — При мне изобрели сани. Первоначально мешки просто тащили за собой по тротуару, потом стали подвязывать к мешкам кусок дерева».313
Никто не собирается говорить об установлении в таких допотопных обстоятельствах в целом пропорционального товарообмена между городом и селом. Вместе с тем, получив общее представление (достоверных статистических данных о нелегальном снабжении быть не может) о громадном количестве промышленных товаров, доставляемых крестьянам «теневым» образом, можем утверждать: в очень многих случаях о «паразитическом» образе жизни городского населения за счет сельских жителей речь вести нельзя. Объективно в условиях развала государственной организации и распада важнейших общественных связей нелегальное снабжение содействовало частичному восстановлению социальной справедливости. К тому же мешочники доходили до самых отдаленных, «медвежьих» углов и производили товарообмен там, куда и в середине 1920-х гг. государственные заготовители добирались с трудом. При этом они использовали специфические методы противостояния государственной монополии.
Итак, в 1918 г. происходят изменения в географии мешочничества. На первый взгляд передвижение мешочников по просторам страны напоминает броуновское движение. На деле определяются главные линии их перемещения, регионы распространения и центры мешочнического торга. Прежде всего, на протяжении 1918 г. постоянно усиливается значение Москвы как центра разветвленной нелегальной торговли. Научные сотрудники Наркомата финансов, проводившие исследование проблем вольного рынка, назвали Москву того времени «сосредоточением мешочнических волн». Они отмечали: «Мешочнику ехать в Москву и выгоднее, и легче. Он здесь скорее найдет и мыло, и соль, и мануфактуру для товарообмена на местах. Он сюда скорее получит и железнодорожный билет».314 Этот набор причин превращения Москвы в перевалочную базу нелегального снабжения может быть расширен.
Москва, несмотря на все запреты со стороны «вождей», оставалась торговым городом. На многочисленных столичных площадях звучал разноголосый гомон продавцов, расхваливавших на все лады свои товары. Москвичи в отличие от жителей некоторых других городов вовсе не казались изможденными, выглядели бодрыми, были тепло одеты. На рынках продавали оптом и в розницу хлеб, пирожки, папиросы, спички, рис, изюм и т. д. За всем этим приезжали сюда мешочники из Северного, Северо-Западного, Северо-Восточ144


ного и Центрального регионов. Многим ходокам было не по силам предпринимать рискованные экспедиции в неизвестные и пугающие дали, выдерживать бесконечные пересадки с поезда на поезд и неожиданные встречи с заградительными отрядами. Петроградцам, например, едва удавалось уходить от строгого контроля на ведущей в столицу Николаевской железной дороге, за которой пристально наблюдали Наркомпрод и ВЧК; на большее у мешочников попросту не хватало сил. Зинаида Гиппиус вспоминает, что она и ее приятели получали в бывшей столице хлеб из Москвы «с оказией». Если бы не существовало подобного канала нелегальной поставки хлеба в «колыбель революции», то петроградцам пришлось бы в отдельные периоды довольствоваться исключительно выдаваемым по карточкам овсом.315
По общему признанию, с огромными трудностями был связан провоз ходоками продуктов транзитом через Москву.316 Это относится ко всем нелегальным снабженцам-потребителям. И в гораздо меньшей мере касается спекулянтов, наладивших связи в кругах государственных продовольственни- ков; механизм доставки продуктов ими был хорошо налажен, «смазан» взятками. Профессиональные нелегальные снабженцы в целях предотвращения риска в 1918 г. выработали систему поэтапной поставки провизии населению. В отличие от 1917 г. их делом стало только ввезти продукты в крупные города и прежде всего в столицу. Затем местные спекулянты осуществляли перепродажу местным жителям и мелким мешочникам из хлебонедостаточных районов.
Специалисты Северной областной продовольственной управы изучили состав мешочников, в крупнейших городах и пришли к следующему выводу. Среди мешочников-профессионалов преобладали уроженцы сел, маленьких городков черноземных губерний и вот они-то, по сведениям сотрудников управы, «только тем и занимаются, что возят муку в крупные голодающие городские центры и там сбывают ее по баснословной цене».317 Речь идет в первую очередь о Москве. Источник, в частности, сообщает о поездках в столицу «без- оседлых» спекулянтов с мешками муки.318 На улицах Москвы все чаще появлялись люди «нестоличного» вида — это были иногородние мешочники. В частности и поэтому, по справедливому замечанию посетившего Москву Бертрана Рассела, столица «производила впечатление некоей большой деревни, а не известного столичного города».319
Приоритетное положение центра нелегальной транзитной торговли по праву занимала Москва. Группы профессиональных мешочников, проживавших в южных и юго-восточных регионах страны, доставляли в Москву из своих 145


родных мест крупные по тому времени партии продуктов.320 Речь должна идти не только о хлебе. По сообщению председателя Московского городского продовольственного комитета М. Е. Шефлера, к середине лета 1918 г. мешочники перевезли в столицу почти весь запас сахара с курских сахарных заводов. После этого крупные запасы сахара сохранились только на тамбовских предприятиях; да и то лишь потому, что путь мешочников на Тамбов не принадлежал к числу самых оживленных.321
Думается, собственно москвичи профессионально мешочничеством занимались не часто. Скорее их уделом становились посреднические операции по продаже мешочнических товаров на многочисленных столичных рынках. Здесь их раскупали жители столицы и мелкие мешочники из соседних губерний. Вывезти хлеб не составляло особого труда, поскольку контролировать еще и вывоз из столицы у властей сил не хватало. В итоге Московско-Виндаво-Рыбинская железная дорога играла важную роль в налаживании нелегального снабжения Северо-Запада.322
Москва была избрана на роль центрального рынка, так как находилась на пересечении многочисленных дорог. В частности, экспедиция каждого ходока за хлебом из Костромской губернии в Москву обходилась в 200 р., а в отдаленные районы Юго-Востока — в 800 р. и больше.323 Мелким нелегальным снабженцам проще и удобнее стало доставлять провизию для своих семей из столицы.
М. Пришвин противопоставлял столичных жителей (подразумевалось население Москвы и близко расположенных к ней губерний) обывателям провинции. Он указывал на следующее различие между ними: «Столичный человек живет весь в азарте спекуляции».324 Хорошо изучивший проблему «изнутри» московский рабочий и мешочник Борис Андреевич Иванов, делясь вынесенными из своих экспедиций за провизией впечатлениями, заявлял: «Известно, что вся Московская (губерния. — А. Д.) на спекуляции живет».325 По этому показателю губерния противопоставлялась прочим регионам. Подобных характеристик применительно к жителям других территорий мне встречать не приходилось.
По официальным данным Московской продовольственной управы, в столицу в начале 1918 г. мешочниками еженедельно доставлялось 1.2 млн пудов продовольствия.326 Этого было чересчур много для полутора миллионов москвичей. В то же время отмечалось сокращение потребления хлеба, привозимого мешочниками,327 жителями Москвы. Дело в том, что провизию из столицы увозили ходоки соседних голодных губерний.
146


Разумеется, поездками в Москву за продуктами не ограничивалась география мешочнических поездок. Направления движения нелегальных снабженцев менялись. Это определяли и следующие обстоятельства. Учитывалось наличие железной дороги или удобного речного сообщения; нелегальные добытчики продовольствия действовали в пределах 25—30 верст от железных дорог и пристаней.328
Немаловажным обстоятельством при выборе пути была дешевизна провизии в желанном хлебном районе; выясняли ходоки это в поездах и на рынках во время расспросов коллег.329 Выше упоминалось, что в 1918 г. в Петрограде цены на хлеб были в 24 раза выше, чем в Саратове, и в 15 раз выше, чем в Симбирске. Сахар во Владивостоке стоил 2 р. за фунт, в Иркутске — 8 р., в Омске — 30 р., в Челябинске — 45 р. От того, до какого из этих пунктов имел силы добраться мешочник, зависела его прибыль и, значит, судьба.330
Наконец, направление движения потоков мешочников во многом определялось порядком дислокации заградительных отрядов. Примечательно, что мешочники облюбовывали нередко прифронтовые местности для своих закупок, ибо заградительные формирования уходили из них; нелегальные снабженцы также вывозили хлеб из районов крестьянских восстаний, которые реквизиционные отряды старались поскорее покинуть. В целом важная роль «заградов» в определении мешочнических «троп» хорошо прослеживается при знакомстве с освоением ходоками Воронежской губернии. Она привлекала нелегальных снабженцев, так как, по сведениям местного продовольственного комитета, хлеба в ней производилось «в избытке».331 Но вплоть до осени 1918 г. добраться до нее им, как правило, не удавалось, так как Воронежский губернский продовольственный комитет выставил на дорогах многочисленные реквизиционные подразделения. Петроградский мешочник Балабаев рассказывал и июне 1918 г.: «В Воронежской губернии отбирают, не дают провозить, в южных губерниях тоже. Если как-нибудь ночью украдкой проволочем (мешки с хлебом. — А.Д.), может быть, удастся вывезти».332 Приходилось довольствоваться закупками в расположенной ближе к центру Орловской губернии, где в итоге скопилось множество мешочников и они сильно конкурировали друг с другом. Весной 1918 г. орловский уполномоченный Наркомпрода Куликов указывал на отличительную особенность курируемого им региона по сравнению с соседними и заявлял: «От Тулы до Орла на всех платформах масса мешочников с хлебом».333 Однако в начале осени в связи с частичной легализацией рыночных отношений в некоторых уездах Воронежской губернии — Алексеевском, Бобровском, 147


Воронежском, Острогожском и Нижнедевицком были сняты заградительные отряды. Тотчас туда приехали нелегальные снабженцы. Тогда ходокам всей страны стали известны названия воронежских железнодорожных станций — Таловая и Туликово, на которых формировались мешочнические эшелоны и откуда они отправлялись в Московскую область. В Орловской и Воронежской губерниях нелегальные добытчики провизии, судя по количеству вывезенных продуктов, оставили далеко позади себя прочих хлебозаготовителей.334 В результате, по данным Воронежского губпродкома, они осуществляли закупки «по вольным, хотя и недорогим ценам».335
Когда приток мешочников в Москву по каким-либо причинам (чаще всего из-за развертывания очередной «заградительной» кампании) ослабевал и цены на провизию в столице поднимались, мешочники отправлялись за хлебом в дальние районы. Например, нелегальные снабженцы из Костромы держали путь в Сибирь и прежде всего в Омск. Затем следовали поездки в низовья Волги (Казань, Симбирск, Самару, Саратов), в Вятскую губернию. Наконец, промышляли в Приуральском районе, прежде всего в верховьях рек Камы и Белой. Всего реже отправлялись за провизией в перерезанную реквизиционными отрядами и фронтами дорогу на Дон и Кубань.336 Понятно, что направленность потоков мешочников из других губерний могла отличаться.
Поездки в Сибирь занимали одно из первых мест в планах мешочников-профессионалов. По сведениям железнодорожного ведомства, в первые месяцы 1918 г. «из Сибири идет ежедневно несколько поездов с мешочниками». В отличие от 1917 г. в 1918 г. прекратилась активная мешочническая торговля с Маньчжурией, так как китайское правительство запретило вывоз продуктов и товаров через Харбин в Россию.337 Однако продовольственных запасов вполне хватало и в Сибири. В 1914—1917 гг. хлеб отсюда вывозился в очень небольших количествах из-за перегруженности Транссибирской магистрали военными перевозками. Только от урожая 1917 г. в Сибири осталось 670 млн пудов зерна. В местностях этого региона, выделывающих масло, его осталось так много, что оно использовалось для варки мыла. Сибирская деревня с нетерпением ожидала прибытия мешочников из северных и центральных районов. В свою очередь нелегальные снабженцы из Владимира, Калуги, Пензы стремились попасть в Тобольскую, Алтайскую, Томскую губернии. Цены на хлеб здесь (да еще на Украине) оказались самыми низкими на территории бывшей царской России. В сибирской деревне весной 1918 г. соотношение твердых и вольных цен составляло 6 : 1, а в коренной России оно доходило до 30 : 1. Однако 148


дорожные расходы были по карману только состоятельным людям, мешочникам-спекулянтам с большим стажем. Когда советскую власть в Сибири свергли, им пришлось платить еще и таможенные сборы. Небольшевистские правители в отличие от большевистских поставили движение мешочников под контроль и использовали в целях пополнения казны. Уже упоминалось, что в Челябинской губернии были установлены «таможенные посты», сотрудники которых взимали с каждого мешка с зерном налоги размере до 30 % от стоимости.338
Вместе с тем определяется несколько линий перемещения нелегальных снабженцев в Южные, Юго-Восточные и Юго- Западные регионы. В первую очередь упомянем о волжском пути. По мере разрушения железнодорожного транспорта и усиления контроля со стороны государства за передвижениями по стальным магистралям возрастало значение Волги и ее многочисленных притоков. Это был благодарный, оправдывавший затрачиваемые силы и средства путь, в частности из-за перепадов в ценах на зерно в разных его пунктах (в верховьях реки и в Заволжье). Кроме того, хлебной монополии на Волге не существовало фактически, а во многих местностях она была отменена местными Советами и продко- мами официально. Вплоть до середины 1918 г. у руководителей продовольственного дела вообще не доходили руки до организации заградительных отрядов на крупных водных магистралях, действовавшие же на отдельных пристанях агенты Наркомпрода «по борьбе с мешочничеством» в лучшем случае справлялись с учетом провозимого ходоками хлеба. «Бороться с мешочничеством на водных путях невозможно», — читаем в июльском номере «Бюллетеня Московского городского продовольственного комитета». Кстати, упомянутые агенты Наркомпрода с успехом поработали для будущих историков — благодаря их подсчетам мы сегодня знаем, что летом 1918 г. нелегальные перевозки провизии по Волге по меньшей мере в 2.5 раза превосходили государственные. Правда, они не учитывали, что отправленные продовольственными органами транспорты постоянно грабились местными жителями; иногда захват судов напоминал грабежи Стеньки Разина и его молодцов.339
Лишь 12 июля на заседании СНК было принято первое решение об организации контроля над водным пассажирским транспортом «для воспрепятствования свободному передвижению белогвардейцев, контрреволюционеров и мешочников» (знаменательно, что нелегальные снабженцы упомянуты в одном ряду с политическими врагами). Но и после этого дислоцированные на берегах Волги немногочисленные «за- грады» нередко без толку проводили время из-за отсутствия 149


или неисправности пароходов; лишь в районе Саратова и Камышина действовали против ходоков четыре судна с паровыми двигателями — капля для мешочнического моря.340 Все эти обстоятельства: падение цен по мере приближения к Поволжью, отсутствие реквизиций — нелегальные снабженцы использовали в полной мере.
Из Нижнего Новгорода, Рязани, Ярославля и Костромы нелегальные заготовители на пароходах (не менее 500 человек на каждом) направлялись в Поволжье.341 В прибрежных селах Симбирской губернии происходила встреча двух потоков добытчиков хлеба. Здесь мешочники юга России, скупавшие хлеб у крестьян Поволжья и Заволжья и запасавшиеся в местных Советах разрешениями на провоз его с целью перемола на симбирских мельницах, продавали свой товар «коллегам» с севера. Те грузили муку в специальные лодки с двойными днищами и отправлялись в сторону Костромы, Москвы и дальше — на север и северо-запад. Так осуществлялось «транзитное» мешочничество.
Навстречу северным нелегальным снабженцам из Низовьев Волги двигались астраханские мешочники, которые везли с собой рыбу и соль для обмена на вещи и хлеб. Таким образом, знаменитая вобла попадала в голодающие российские города. Примечательно, что И. В. Сталин в середине 1918 г. называл Царицын, Саратов, Астрахань «клапанами спекуляции».342 Многие волжские города, как и до революции, продолжали оставаться ярмарками областного масштаба. Надо признать, что вообще деятельность мелких и средних ярмарок в описываемое время находилась на подъеме, хотя крупные — вроде нижегородской — в условиях нестабильности и нелегальности работать не могли и прекратили свое существование. Вместе с тем усилению товарооборота в Поволжском регионе содействовало использование мешочниками железных дорог, подходивших вплотную к главной русской реке, — Волго-Бугульминской и Самаро-Златоустов- ской. По этим путям подвозилось к волжским пристаням продовольствие, закупленное в первую очередь в Уфимской губернии.343
Выше сообщалось, что линии фронтов, непроницаемые для советских хлебозаготовителей, не были для нелегальных снабженцев непреодолимой преградой; враждующие стороны пропускали наполненные мешочниками транспорты. Однако после возвращения с белой территории на советской стороне мешочников стали проверять на предмет выявления вражеских лазутчиков. Чреватой неприятными последствиями считалась проверка в Симбирске. В.В. Куйбышев, руководивший красными отрядами в городе, заявил, что «Волга — это пре150


красная дорога для белогвардейских шпионов», и разработал специальный «план осмотра» пассажиров. С пароходов, барок, лодок «сомнительных снимали» — именно так назывался процесс выявления врагов, и потом уже никто с ними не церемонился.344 Так, на Волге появилась вторая серьезная преграда на пути мешочников; первая — сосредоточенный И. В. Сталиным в Камышине латышский отряд. Добытчики хлеба привыкли рисковать. И вместе с тем они были вынуждены искать новые хлебные пути.
Среди направлений движения мешочников на юг выделяется украинская. Путь на Украину и из нее не привлекал особого внимания организаторов реквизиционных отрядов. И вот почему. В советском продовольственном ведомстве были уверены, что пунктуальные немцы, под контролем которых находилась гетманская Украина, не допустят перехода границы людьми без соответствующих разрешений. Наркомпрод и другие ведомства выдавали подобные документы в редких случаях и главным образом так называемым государственным мешочникам — тем, которые посылались в дорогу центральными ведомствами, да и оформление справок занимало очень долгое время. На деле же немцы «подвели» советских продо- вольственников. В германской армии к концу мировой войны стали сказываться усталость и разочарование солдат и офицеров, падение дисциплины, и в результате они, правда за взятки, сквозь пальцы смотрели на переход границы мешочниками.345 Когда в начале 1919 г. Украину заняла Красная Армия, большевистские вожди были удивлены количеством мешочников и объясняли это тем, что нелегальные снабженцы пришли вместе с войсками. Между тем Украина уже летом 1918 г., когда здесь была введена свободная торговля, стала вотчиной российских мешочников; просто в Москве об этом мало знали. По данным Народного комиссариата продовольствия Украины, цены на продукты в этом хлебородном регионе при гетмане Скоропадском и при Петлюре почти не изменялись, хотя спрос на продовольствие со стороны российских мешочников был очень велик. Однако после установления советской власти и хлебной монополии в 1919 г. цены на провизию выросли многократно при некотором уменьшении притока ходоков из Великороссии.346 Жизнь постоянно убеждала в том, что объяснение дороговизны нужно искать не в наплыве мешочников, а в нагромождении чинимых им препятствий и вообще во всевозможных ограничениях рыночных отношений.
Движение потоков нелегальных народных снабженцев на Украину осуществлялось в несколько этапов, на каждом из которых их поджидало немало непредвиденных опасностей. 151


Выезжая поездом из Москвы, вольные добытчики хлеба добирались по так называемому мешочному пути через Тулу и Орел до Курска.347 Некоторые, испугавшись сложностей пути, закупали муку в Курской губернии по 100 р. за пуд (цены осени 1918 г.). Но профессиональные нелегальные снабженцы отправлялись дальше за дешевой провизией. После пересадки в Курске начиналось движение в сторону границы контролируемой немцами гетманской Украины. В 60 км от Белгорода, на ст. Беленихино поезда останавливались. Границу преодолевали на крестьянских подводах. Передвигались с огромным риском, ибо, как сообщает очевидец, красноармейцы и окрестные крестьяне путешественников «обирали.до ниточки».348 Когда нейтральная полоса оставалась позади, часть мешочников перехватывалась немецкими заставами и оказывалась в селе Вислое — в лагере карантина. Здесь им делали антихолерные прививки и затем в течение 5 дней содержали как преступников. Сотни мешочников жили в неотапливаемых сараях, спали на разбросанной на полу соломе. Об условиях карантинного существования упомянутый очевидец писал: «Жизнь в этом лагере протекала, как в заправской тюрьме: ежедневные собрания на площади на утреннюю поверку, вечерние поверки по баракам, принудительные работы».349 Наконец, получив от немецкого доктора справку о нормальном состоянии здоровья, ехали за провизией в Харьков, Белгород и в Полтавскую, Таврическую, Екатеринославскую губернии.350 Отметим, что дорожные трудности удавалось преодолевать лишь тем мешочникам, которые передвигались налегке и закупали провизию на дефицитные и пользовавшиеся доверием у крестьян «николаевские» деньги. Мешочникам, обремененным баулами с предназначенными для обмена товарами, путь на Украину был заказан.
Ходоки держали про запас еще одно направление в сторону юга. А именно: от Курска мешочники двигались в сторону Конотопа и, преодолев половину пути, покидали поезда на станции Желобовка. Далее шли пешком до находившейся на украинской территории ст. Коренево. Красноармейцы, охранявшие здесь границу, облагали всех без исключения ходоков очень большой данью. Зато в этом районе на украинской стороне немецкое начальство не удосужилось построить карантинный лагерь, и мешочникам не грозило пребывание в холерном чистилище. Соответственно не нужно было откупаться крупными взятками от германских караулов.351
Нелегальное «самоснабжение» горожане и сельчане из северных и северо-западных губерний волей-неволей осуществляли прежде всего в своем регионе (или, как говорилось 152


выше, в ходе продовольственных экспедиций в Москву). Иначе говоря, из-за трудностей пути мешочникам приходилось для закупок хлеба выискивать районы, находившиеся под боком, ибо главные зоны производства провизии располагались слишком далеко. В поисках хлеба путешествовали по районам обширной Северной области, включавшей в себя Петроградскую, Псковскую, Новгородскую, Витебскую, Вятскую, Вологодскую, Архангельскую, Оловецкую, Пермскую, Эстляндскую, Лифляндскую губернии. Летом 1918 г. здесь развивалось, можно сказать, свое «местное» мешочничество. Еще в конце мая—начале июня 1918 г. руководство Северной области ввело на непродолжительный период послабление для коллективов ходоков и временно допустило свободный провоз 1.5 пудов продуктов. А Вятский губернский совет снабжения открыто «разрешил покупки и провоз отдельным лицам».352
Жители Петроградской, Новгородской, Архангельской, Вологодской и некоторых других губерний закупали провизию прежде всего в Вятской губернии.353 Судя по отчету командира Первого продовольственного петроградского отряда, в 1918 г. «запасов хлеба в Вятской губернии вообще много». Но крестьяне нередко не могли найти зерну разумного, с их точки зрения, применения и поэтому отказывались от обмолота или гнали самогон. По словам командира, в деревнях сложилась критическая ситуация. «Часто встречаются еще многочисленные необмолоченные скирды, — отмечал он, — иногда продотряды находят большие запасы самогонки».354 Хозяйственную активность вятской деревни в то время стимулировали главным образом северные и северо-западные мешочники, доставлявшие крестьянам жизненно необходимые товары. Для вывоза закупленной и вымененной в Вятской губернии провизии мешочники с успехом использовали водные магистрали — реки Вятку и Каму. На крупных пристанях их скапливалось сразу по нескольку тысяч. На первых порах они промышляли в основном в Малмыжском уезде. Когда же в конце июля крупный град (величиной с грецкий орех, как сообщали источники) повредил в этом районе урожай и малмыжские крестьяне перестали продавать старые запасы зерна, нелегальные снабженцы сосредоточились в Уржумском и Сарапульском уездах Вятской губернии.355
Постоянными стали взаимоотношения между череповецкими маслоделами и нелегальными снабженцами из Петрограда. Показательно, что в Череповецком уезде синонимом слова «мешочник» было «петроградец». Автор бюллетеня «Продовольствие Севера» С. Москвин писал в конце октября 1918 г. о том, что «они разожгли спекулятивный дух масло153


дельных артелей». И далее Москвин развил свою мысль: «Эти высокие цены (предлагаемые «петроградцами». — А. Д.) побуждали крестьянок нести все свое молоко в артель, а маслодельные заводы лихорадочно работать».356 Мешочничество нередко играло первоочередную роль в поддержании экономической жизни и прежде всего маслодельного производства северной деревни. В частности, и по этой причине никаких мер против «теневого» снабжения советское, железнодорожное, милицейское и прочее начальство Череповецкого уезда не предпринимало.357
Особое место в структуре нелегального снабжения Северной области отводилось г. Витебску. В рыночной системе региона он стал как бы «Москвой в миниатюре», т. е. играл роль торгового посредника. В город по железным дорогам прибывали мешочники из Орловской губернии, напрямую связанной с Витебском железнодорожной магистралью, и из голодных местностей Северо-Запада — прежде всего Петрограда. Те и другие встречались на городских рынках и осуществлялась взаимовыгодная купля-продажа.358
Нелегальные снабженцы Северо-Запада не забывали и о внешней торговле. Из Псковской и Витебской губерний они переправлялись через демаркационную линию в оккупированные германцами районы Прибалтики. Воспользовавшись тем, что цены на провизию здесь были относительно низкими, мешочники меняли привезенную с собой мануфактуру на муку. Обратно переправлялись через пограничное озеро Пейпус. Когда попадали под обстрел немецких патрулей, бывали убитые и раненые. В случае удачи, если удавалось избежать еще и конфискации со стороны русских пограничников на восточном берегу озера, ходоки развозили провизию по всему северо-западу и хорошо зарабатывали.359
Мешочники севера и частично центра страны попадали на немецкую сторону — в данном случае в Белоруссию — через пограничные станции Ярцево (под Витебском) и Орша (под Смоленском). Для обмена на хлеб опять же везли мануфактурные изделия. При этом мужчины надевали на себя по несколько рубашек и костюмов, женщины обматывались кусками тканей и поверх надевали платья и пальто. Все выглядели толстушками и толстяками. Зато отобрать товар у «контрабандистов» никаким русским и немецким контролерам не удавалось.360
Кроме внешней торговли нелегальных снабженцев на территории, контролируемой немцами, направлением нелегальной «внешнеторговой» активности российских граждан в конце 1917—в 1918 г. стало кавказское. Муку из Поволжья и с Северного Кавказа они доставляли в Грузию и Азербайджан. 154


Но этим дело не ограничивалось. Поскольку хлебные цены в северных районах Ирана и Турции стояли на высоком уровне, то спекулянты из России пробивались и туда. Солдаты, охранявшие границу в 1918 г., облагали мешочнические караваны данью — 5 р. с мешка. Этим взаимоотношения спекулянтов с представителями властей и ограничивались. Здесь мы имеем дело с единственным случаем вывоза мешочниками хлеба за пределы России. К счастью, из-за удаленности и опасности «кавказского пути» утечка провизии по нему не приобретала больших масштабов.361
В целом в 1918 г. происходила своеобразная «путевая специализация» нелегального снабжения. Группы ходоков начинали курсировать по знакомым и хорошо освоенным дорогам. В населенных пунктах они имели множество знакомых; знали, где можно передохнуть и как наладить связи с местными властями. Это повышало шансы на успех.
Мешочники успели выработать определенные стереотипы противостояния властям. Как известно, с самого начала советская власть всячески пыталась ограничить и даже ликвидировать то, что на исходе XX в. стали называть суверенитетом личности. Планировалось, в частности, упразднить свободу передвижения по стране, и от этого в первую очередь страдали мешочники. Если при Временном правительстве пассажирам приходилось доказывать право на провоз мешков с мукой, то в 1918—начале 1920-х гг. они отстаивали еще и право своего собственного переезда из района в район. Государство планировало сделать мобильность привилегией своих представителей и право на нее требовалось подтверждать документально — посредством справок и «бумаг».
Бумажная волокита, приобретавшая уже в 1918 г. гипертрофированные масштабы, отнимала у нелегальных снабженцев немало сил и времени. Причем требовалось запасаться не единственной, как в 1917 г., а несколькими бумагами. Документы, разрешавшие проезд в одну сторону, выдавали местные Советы, правления кооперативов, домовые комитеты, начальники милиции. Совет крестьянских депутатов Дмитровского уезда Московской губернии даже выступил с воззванием, в котором предложил жителям всех волостей отправиться на самостоятельные заготовки, и выдавал соответствующие справки на «проезд». Между тем в 1918 г. приоритетное право выдавать разрешения на провоз съестных припасов имели в первую очередь продовольственные комитеты, в конторы которых нелегальным снабженцам приходилось искать и находить пути.362 По этому поводу А. Д. Цюрупа высказывался: «Очень большим злом является выдача местными продовольственными организациями разрешений на самостоятельную
155


В очереди за проездными документами, закупку. Эти разрешения выдаются местными организациями потребляющих губерний в больших количествах».363 Наделять нелегальных снабженцев правом провозить с собой продукты обладали еще и комитеты бедноты. К тому же все без исключения деревенские жители запасались на всякий случай направлениями сельских сходов для закупки провизии, хотя они обязательной силы не имели и оказывали лишь моральное воздействие на сотрудников «заградов».364
В 1918 г. мешочники добывали разрешения на проезд и провоз продуктов разными способами. Например, многие предъявляли выданные Наркоматом земледелия удостоверения заготовителей семян. Другие запасались разрешениями от начальников воинских частей: в частности, в Воронежской губернии объемы нелегальных продовольственных закупок сильно увеличились после того, как командиры дислоцированных в этой местности Воронежского и 5-го Советского полков начали обеспечивать ходоков удостоверениями военных заготовителей.365 Обычными стали поездки за хлебом по «провизионным билетам»; их выдавали железнодорожникам 156


для провоза небольшого количества продуктов, но в конце концов за взятки смогли приобретать чуть ли не все желающие.366
Центральная власть драконовскими методами старалась покончить с распространением «липовых» продовольственных документов. Из Наркомпрода на места рассылались телеграммы за подписью А. Д. Цюрупы, в которых строго-настрого «предлагалось прекратить выдачу ходокам удостоверений», нарушителей обещали «предать военно-революционному суду». И. В. Сталин, руководивший Чрезвычайным областным продовольственным комитетом на юге России (Чокпродом), пошел дальше и вообще отменил все «разрешительные бумаги», признавая выданные только возглавляемой им организацией. Что касается поведения Сталина, то мы имеем дело с типичным анархическим своеволием, прикрываемым государственными интересами. Но и к этим обстоятельствам нелегальные снабженцы умели приспосабливаться и находить общий язык с исполнителями сталинской воли.367
Как представляется, необычайная живучесть мешочнического движения в условиях войны с ним всего государства объяснялась таким явлением, как взятка. С помощью этой палочки-выручалочки мешочники добывали разрешавшие проезд по стране документы, да и просто преодолевали всевозможные трудности и выходили сухими из воды.
Взяточничество, расширявшееся по мере развития нелегального рынка, было и проблемой Временного правительства. По этому поводу в 1917 г. журнал одного из губернских продовольственных комитетов точно заметил: «Полицейские меры борьбы со свободной торговлей и вывозом хлеба породили лишь взяточничество и судебные дела».368 В последовавшие большевистские времена судебных дел уже не будет и взаимоотношения мешочников и чиновников начнут регулироваться исключительно посредством взяток и применения насилия друг по отношению к другу. В этом также заключается одно из отличий периодов эволюции нелегального снабжения до и после Октября 1917 г.
Конечно, взяточничество содействовало разложению государственного аппарата. Иначе говоря, оборотной стороной мешочничества как общественного явления стало увеличение масштабов коррупции. Вместе с тем нельзя не подчеркнуть главное обстоятельство: решающую роль в распространении взяточнической вакханалии играла политика большевистского государства. Мешочники с помощью взяток вынуждены были защищаться. С одной стороны, власть целенаправленно упраздняла суверенитет личности, лишала людей собствен157


ности и прав; с другой — от чиновников слишком многое зависело в жизни граждан и при этом действовали они в условиях почти полной бесконтрольности.369
Хлебная монополия создавала экономическую предпосылку распространения взяточничества в России. Разница между рыночной и фиксированной ценами на продукты была столь велика, что продавцам было выгодно отдавать часть своего барыша представителям контрольных организаций. Этого не могли не понимать вожди. Не могли они не осознавать и того, что эмиссионная политика стремительно разрушала систему твердых цен. Однако принципиально систему менять никто не собирался. Примечательно, что во Франции в конце XVIII в. бездумно и упрямо проводимая революционерами политика твердых цен также имела следствием колоссальное распространение взяточничества и коррупции.
Очевидец событий российский интеллигент Г. А. Князев в 1918 г. обратил внимание на теснейшую связь взяточничества и нелегальной торговли: «Спекулируют все, продают и продается все... Взяточничество всюду. Берут десятками и сотнями рублей. Без взятки шагу не шагнуть».370 Современный исследователь явления, автор книги «Взятка и коррупция в России» А. И. Кирпичников в 1997 г. пришел к выводу: «Коррупция пронзила структуры советской власти с первых же минут ее реального владычества... Нет такого учреждения, где бы не чувствовалось взяточничество».371
Взятки приобретали разные формы — денежного подарка, презентов в виде бутылей с самогоном, части привезенного из мешочнических путешествий запаса провизии. Нелегальные снабженцы за взятки приобретали мандаты, дававшие право на проезд в хлебородные губернии. Железнодорожная охрана получала от них мзду и предоставляла вагоны.372 За деньги или дары «натурой» мешочники добывали и освобождения от воинской службы: «Все, что заработал на Сухаревке, пошло на это дело, и, никуда не ходя, я получил розовый билет и чистую отставку», — читаем в письме одного из столичных нелегальных снабженцев.373
Мешочниками были выработаны особые тарифы подкупа бойцов и командиров заградительных отрядов, железнодорожников. Так, в Пермском уезде в 1918 г. с одного мешочника каждый реквизиционный отряд брал по 100 р., а с нелегально передвигавшегося обоза — по 1500 р.374 В телеграмме наркома продовольствия читаем: «В отряды затесались явные хулиганы, позорящие Советскую республику взятками с мешочников». Большевистское руководство пыталось наказывать взяточников. В декрете «О спекуляции» для «пособников» нелегальных снабженцев предусматривались не менее 158


суровые меры наказания, чем для самих мешочников. К таким пособникам относились «снабжающие спекулянтов разрешением на получение и передвижение товаров, нарядами на них», а также «уличенные в предоставлении им складов, вагонов и вообще средств передвижения, препровождающих дубликатов и всякого рода товарных квитанций».375 Однако все угрозы большевистских руководителей расправиться с взяточниками оставались пустым звуком, ибо рати их были неисчислимы, а органы власти отличались слабостью и бездеятельностью. Тем временем мешочники обретали защиту со стороны получивших взятки государственных служащих.
Добывая в канцеляриях разрешительные документы, нелегальные снабженцы одновременно запасались деньгами и необходимыми деревне товарами. В 1918—1919 гг. в деревне деньги еще не окончательно утратили свою ценность. Правда, это не относилось к советским знакам; их напечатали великое множество, и они расходовались мешочниками без счету. «Швыряют деньги, как щепки, словно они их сами делают», — рассказывали крестьяне о щедрости нелегальных снабженцев.376 Вместе с тем мешочники весьма скупо расходовали золотые монеты довоенной чеканки, пользовавшиеся большим спросом в деревне. На Украине и в Прибалтике крестьяне с радостью принимали иностранную валюту, в первую очередь доллары США. Деревня признавала также некоторую ценность «керенок» (начиная с 25-рублевых купюр) и «николаевских» пятисотрублевок; последние назывались «Петры», ибо на них был изображен первый российский император. Иностранные и российские денежные знаки конвертировались на подпольной валютной бирже, расположенной на Ильинке в Москве.377 Там мешочники запасались пачками купюр и могли с пустыми мешками отправляться в хлебные места.
В то же время доверие ко всем разновидностям денежных знаков в селах и деревнях постепенно падало. Поэтому мешочники все чаще предпочитали отправляться в деревни с промышленными товарами. В конце 1917—1918 г. такие товары приобретались способами незаконного присвоения формально принадлежавших государству товарных фондов. Государственное руководство проводило форсированную и масштабную национализацию. Однако работники ведомств зачастую не располагали информацией о количестве и местах расположения национализированного имущества, тем более не могли наладить его рациональное распределение. По сути дела представители самого населения брали на себя функции организаторов снабжения народа национализированными то-
159


варами. Бесчисленные миллионы пудов продуктов, обуви и одежды, которые ранее перемещались совместными усилиями государственных и организованных коммерческих структур, теперь стали перетаскиваться на плечах мешочников.
Весной—летом 1918 г. основным источником пополнения товарных запасов нелегального рынка явилось так называемое разбазаривание фондов Наркомпрода. Оно стало итогом полного провала задуманного государством как альтернатива нелегальному снабжению товарообмена с крестьянством. В ходе этого товарообмена, превратившегося в шумную кампанию, сотни маршрутных эшелонов с промышленными изделиями на сумму, составлявшую почти 1.2 млрд р., были двинуты в хлебородные губернии и в первую очередь в Сибирь, Таврическую губернию, в Заволжье. На станциях из-за них образовывались «пробки». Нередко вагоны простаивали в тупиках без охраны месяцами. Товары расхищались и в конце концов попадали на рынок, где мешочники скупали их по дешевой цене и затем использовали для обмена на хлеб. Это — в лучшем для населения голодающих регионов случае, ибо та часть «фондов Наркомпрода», которую не успели разбазарить или обменять на хлеб, оказалась захваченной антисоветскими правительствами. Показательно, что Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) предотвратил инфляцию на своей территории отчасти и за счет того, что наладил торговлю товарами, принадлежавшими ранее Наркомату продовольствия.378
Другим резервуаром пополнения «товарообменных» запасов мешочников стали товарные склады. Контроль над ними со стороны государства в ходе быстрой смены власти и национализации предприятий был почти полностью утрачен. Время от времени в городах проводились обыски на складах, но этим в основном и ограничивались мероприятия по «мобилизации» резервов промышленных изделий. Например, всего двое служащих занимались инвентаризацией имущества 600 помещений для хранения товаров в Кокоревском подворье в Москве. В Петрограде местные Советы зарегистрировали 1301 склад , в то время как на самом деле их насчитывалось 40 тыс.379 Фактически складские помещения стали бесхозными. Мешочники же содействовали выведению их содержимого на рынок. Бюллетень продовольственного отдела Московского совета отмечал в сентябре 1918 г., что «перед ними открываются все, даже наиболее конспиративные склады».380 Сложился такой механизм: товары расхищались служащими и нелегальным путем попадали на рынок, где их скупали мешочники. «За последние месяцы происходит колоссальное расхищение товаров», — констатируется в матери160


алах Первого Всероссийского съезда совнархозов (середина 1918 г.).381 Некоторые авторы 1920-х гг. связывали успехи частного рынка с тем, что он паразитирует на государственной системе снабжения. В целом эту отрицательную оценку нелегального снабжения деревни товарами нельзя признать справедливой, поскольку альтернативы ему не существовало. К тому же государственные служащие, а не мешочники занимались хищениями формально государственного имущества. Призвать их к порядку власть оказалась не в состоянии.
В то время крестьяне испытывали потребность в первую очередь в мануфактуре; в некоторых районах Сибири, например, уже в 1918 г. из-за отсутствия тканей сельчане начали ходить в необделанных шкурах. Рыночный спрос породил соответствующее предложение. Следствием поднятого мешочниками мануфактурного бума стало полное удовлетворение в 1918 г. в отдельных губерниях крестьянского спроса. После этого мешочники стали запасаться в огромных количествах нитками и иголками — этой удобной для перевозки «валютой» времен гражданской войны. В некоторых случаях увезя из дому две катушки ниток, они привозили назад один пуд муки.382 Беспроигрышным вариантом были также соль и сахар, которые постепенно перевозились в мешках из городских складов в крестьянские избы. По относившимся к концу сентября 1918 г. данным Московского городского продовольственного комитета, «только от них (мешочников. — А. Д.) получала деревня сахар, соль, мануфактуру».383
Следующую группу товаров мешочнического торга составляла обувь. До Первой мировой войны Россия ввозила большую часть сыромятных кож из-за границы, прекращение же импорта больно отозвалось на производстве ботинок и сапог. К тому же перестала поступать обувь из Польши, промышленность которой в прошлом специализировалась на соответствующем производстве.384 Результатом стало появление еще одного дефицита — даже красноармейцы ходили в лаптях или босиком. «Высшей ценностью были сапоги, на них можно было запастись мукой на всю зиму», — писал М. А. Осоргин.385 За пару мужских сапог крестьяне давали 3—4 пуда ржи, иногда — до 15 пудов.386
Ходоки перемещали из городов и сел потребляющей полосы в деревни хлебородных губерний огромные количества зажигалок и кремней к ним, галош, керосиновых ламп и ламповых стекол и т. д. Модницам привозили духи, пудру, парфюмерию. Деятелям нелегального рынка приходилось удовлетворять так называемые культурные потребности зажиточных сельчан и, выполняя их заказы, везти в деревню гармонии, гитары и граммофоны, даже старинную мебель, 161
6 А. Ю. Давыдов


рояли и пианино.387 По свидетельству М. А. Осоргина (кстати, очевидца событий, к тому же специально изучавшего жизнь мешочников), «из богатых квартир потекло на базары и в хитрую деревню накопленное и сбереженное».388
В товарообменной деятельности мешочников в 1918 г. основную трудность представляла дорога. Прежде всего следовало покорить вагон поезда или борт парохода. В отличие от 1917 г. борьба за место в транспортном средстве повсеместно стала по-настоящему тяжелым и опасным делом. Например, во многих случаях пароходы и баржи оказывались настолько переполненными, что едва не переворачивались. Судовые команды из страха пойти ко дну отказывались причаливать к берегу за новыми партиями мешочников. Ходоки долгими сутками ожидали на пристанях речные суда.389
Суровую проверку нелегальные снабженцы проходили на железных дорогах. Пассажирам приходилось долго, по несколько дней подряд, дожидаться нужного эшелона. Поскольку расписания не существовало и поезд мог прибыть в любой момент, то отъезжавшие дневали и ночевали на вокзалах. В то время отечественные вокзалы нередко напоминали цыганские таборы с огромным скоплением народа. Петроградский продовольственник П. Орский на Николаевском вокзале в Москве увидел «целый муравейник людей, буквально тысячи, расположившийся на полу, из которых добрых 3/4 состояло из мешочников».390 И так обстояло дело по всей Советской России. Историк М. Фейгельсон в 1940 г. вспоминал о состоянии дел в гражданскую войну на Царицынском вокзале: «...сновали тысячи людей с мешками, набитыми хлебом».391 На вокзале в Курске из-за скученности людей невозможно было даже сидеть на полу.
Усталых и измученных людей легко было обокрасть, когда они засыпали. К вокзалам, ставшими центрами воровства, в ряде случаев прикрепляли красноармейцев, в обязанности которых входило тормошить задремавших и заснувших пассажиров. Так людей пытались уберечь от жуликов.392 Каждое утро в результате такой заботы о людях все без исключения мешочники напоминали сомнамбул.
Рано или поздно прибывал поезд. Вагоны оказывались переполненными (кроме «штабных», в которых ездили разного рода руководители, их друзья, родственники). Пассажиры бросались на приступ. На первых порах особый интерес для мешочников представляли пассажирские поезда, ибо они менее тщательно проверялись заградительными отрядами; считалось, что здесь больше «чистой» публики — советских служащих, военных. Но все более преобладали товарные 162


составы. За место в грузовом вагоне — так называемой теплушке — и разворачивалась борьба. Почти все мемуаристы, которым довелось путешествовать по стране в 1918—1919 гг., обязательно описывали посадки в поезда как серьезнейшие испытания. Люди прокладывали себе дорогу сквозь толпу с помощью кулаков, пинков. Возникавшими во время посадки хаосом и сумятицей пользовались воры — срезали у пассажиров котомки, вытаскивали из карманов кошельки. В горячке люди забывали обо всем, кроме одного — надо устоять в толчее на ногах, иначе могут затоптать насмерть. Далеко не всем удавалось устроиться в вагонах, тогда мешочники начинали карабкаться на буфера. Затем приходила очередь крыш. Причем удобными считались крыши низких вагонов, так как здесь не было риска разбить голову при движении о верхнее мостовое перекрытие.393 Когда посадка заканчивалась, из окон, дверей, с крыш торчали руки, ноги, головы, мешки. Неудивительно, что одним из главных наказаний со стороны властей для мешочников была высадка из поездов — попасть назад стоило огромных усилий.394 На обратном пути поместиться в вагоны было особенно трудно, так как в них вместе с ходоками, которые направлялись домой, старались сесть и уроженцы хлебных мест, переправлявшие хлеб на продажу в Москву.
Наблюдавший подобные сцены у железнодорожных путей костромской интеллигент П. А. Корецкий был шокирован и очень точно определил их как «кошмар наших дней». На страницах журнала «Трудовой путь» он наивно советовал мешочнику: «По возможности избегай пересадок, особенно в Ярославле».395 Железнодорожная станция в этом городе была маленькая, и посадка на поезда отличалась скоротечностью.
Бои на железной дороге выдерживал далеко не каждый. Тем более что путь мешочника состоял из многих пересадок из эшелона в эшелон. Движение по дальним маршрутам отсутствовало, и направление его могло измениться на любой узловой станции. Люди в то время перестали употреблять цивилизованное словосочетание «сели в вагон», говорили «влезли» или «попали». Известный в России кооператор Б. Р. Фроммет полагал, что «нужны талант, энергия, физическая сила, чтобы влезть... Вагоны здесь штурмуются и опять-таки нужно не жалеть боков — ни своих, ни чужих, — чтобы попасть в вагон».396 Перрон стал полигоном для проверки личных качеств каждого, и нередко при этом здесь торжествовал зоологический индивидуализм. Думается, «ходаческая» групповщина оказывалась в такой ситуации наименьшим из зол.
Конечно, атаки на вагоны способствовали разрушению железнодорожного имущества. Однако, как было отмечено, первопричиной зла являлась неспособность государства спра-
163


Исследователь мешочничества М. А. Осоргин.
виться с поставленной им самим перед собой задачей — прокормить население; при всех своих многочисленных пороках нелегальное снабжение решало одну единственную задачу — позволило народу выжить. Попытки же пресечь нелегальное снабжение, в частности не пускать ходоков в вагоны, приводили лишь к столкновениям (в том числе вооруженным) и к дополнительной порче имущества железных дорог. Мысль о роли мешочников в разрушении транспорта упорно насаждалась самими
продовольствен никами и работниками Наркомата путей сообщения в целях сохранения своих синекур, которые давали возможность «за счет пассажиров напитаться» (высказывание принадлежит секретарю совнархоза Северной области А. Как- тыню).397
Итак, эшелон отправлялся в путь. Замечательное художественное исследование мешочнической дороги провел М. А. Осоргин в романе «Сивцев вражек». В особом разделе под названием «Мешочник» автор с помощью ярких литературных образов и с большой исторической достоверностью воссоздал этапы мешочнического пути. Он изображает сцены мучительных посадок в поезда; рассказывает о бесконечных проведенных в вагонах на ногах бессонных ночах; повествует о требовавших огромного нервного напряжения столкновениях с заградительными отрядами. Созданные Осоргиным образы служат блестящей иллюстрацией научных фактов, помогают создать в воображении ученого своего рода «историческую картинку».
Из-за неупорядоченности железнодорожного сообщения, изношенности подвижного состава и стальных магистралей, отсутствия качественного топлива, а также и перегруженности вагонов багажными местами и пассажирами эшелоны двигались медленно, а зимой — и вовсе черепашьими темпа164


ми. От Ростова до Царицына, например, весной 1918 г. поезд шел 5 дней.398 Писатель В. Шкловский рассказывал об одном редком случае, когда поезд прошел за сутки 11 верст. «Ехали, становились, вылезали, опять ехали, — рассказывал литератор. — Больше сидели рядом с поездом на траве». Кроме того, причиной замедления движения поездов стали частые и долгие проверки багажа реквизиционными отрядами. Из относившегося к январю 1919 г. постановления В ЦИК «О железнодорожных заградительных отрядах» узнаем, что эти отряды останавливали поезда буквально на каждом полустанке.399 Поэтому тот же П. А. Корецкий в своих советах мешочникам и вообще пассажирам рекомендовал запасаться продуктами на неделю, отправляясь в путь на день.400
В вагонах все было завалено мешками, на них стояли и по ним ходили. Сами вагоны представляли необорудованные коробки на колесах. Окна в пассажирских вагонах во время посадок пассажиров были разбиты и служили для входа и выхода, система отопления бездействовала. В теплушках окна и отопление вовсе отсутствовали. Мягкие вагоны кишели насекомыми.401 Многим пассажирам приходилось стоять всю дорогу. Дочь великого писателя А. Л. Толстая, перевозившая мешки с провизией в Москву и вынужденная проводить на ногах целые дни в вагонах, прибегала, например, к такой «хитрости»: когда отказывали ноги, она поджимала их и, повиснув на плечах соседей, отдыхала в течение нескольких минут.402 Хотя ходоков радовало то, что и контролеры не имели возможности проверить мешочнический багаж.
Зачастую попавшие в купе пассажирских вагонов мешочники по несколько дней были не в состоянии выйти из них, ибо не могли преодолеть завалы из мешков. Немногим лучше в этом смысле обстояли дела в теплушках. «Раз забравшись в теплушку, стараешься не выходить без крайней необходимости. Все отправления легкого свойства совершаются тут же при открытых дверях», — рассказывал П. А. Корецкий.403 Исключения составляли остановки в чистом поле, когда неоткуда было ожидать новых претендентов на места в вагонах, и пассажиры, уверенные в том, что смогут вернуться назад, вырывались из заточения.
В холодное время года в неотапливаемых вагонах мешочники постоянно простужались и заболевали. В настоящую пытку превращалась поездка за хлебом для ходоков, разместившихся на ледяных буферах и заснеженных крышах. Один из них — упоминавшийся выше Мирон Иванович рассказывал автору «Очерков современной деревни» Л. Григорьеву, как снег несколько раз засыпал его, мороз причинял такую боль рукам и ногам, что «в глазах все прыгало».404
165


Бичом для пассажиров стал тиф. Кстати, литературный персонаж романа «Сивцев вражек» молодой московский интеллигент «поймал ядовитую семашку». Испытание тифом на самом деле становилось самым главным испытанием на пути нелегального снабженца. Но в случае удачи, т. е. выживания, опытный мешочник редко изменял своей профессии. Неко:- торые не по одному разу переболели тифом.405
Именно железная дорога выполняла функции главного разносчика заразного недуга: 9/10 заболеваний становились результатом путешествий по ней.406 В то время из страха перед тифозными вшами бойцам продовольственных отрядов, советским служащим, красноармейцам запрещали без особой нужды покидать вагоны. Мешочники же во вшах жили, и потому смерть косила их. Бюллетень продовольственного отдела Московского совета (фактически ставший всероссийским печатным органом) сообщал о «многочисленных случаях смерти в вагонах среди мешочников, страшном распространении среди них сыпного тифа».407 В пути то и дело из теплушек выносили заболевших добытчиков провизии, находившихся в бессознательном состоянии. Выживали сильнейшие. Никто и не думал помогать мешочникам. Для властей они были только «распространителями заразы» — именно так их называли в периодической печати.408
Нелегальные добытчики съестных припасов первыми страдали от несчастных случаев. Они срывались с буферов, вагонных площадок и попадали под колеса. Расположившиеся на крышах вагонов мешочники разбивали головы о мостовые перекрытия. При приближении к пунктам расположения заградотрядов ходоки выпрыгивали на ходу из вагонов вместе с мешками, с тем чтобы после завершения проверки вернуться назад; при этом многие получали увечья. Десятки подобных несчастных случаев происходили ежедневно на каждой железной дороге.409
Одной из проблем были грабежи, под дамокловым мечом которых мешочники проводили все дни своих походов за хлебом. Один из путешественников, пересекавший в начале осени 1918 г. границу с Украиной в районе Белгорода, рассказывал: «Перед нами и на следующий день после нас переезжающие были обобраны до ниточки бандитами из соседних деревень под видом красноармейцев».410 За счет мешочников старались поживиться так называемые самочинные заградительные отряды, создаваемые всяческими местными организациями, начиная с комитетов бедноты; они никому не подчинялись и ни перед кем не отчитывались. Грабили и «идейные» разбойники, выступавшие под флагами «зеленого» движения.411 «Грабежи каждую ночь, что будет дальше, — 166


читаем в письме современника тех событий. — Главное, мы не знаем, кто нападает, или шайки, которых здесь очень много, или наши войска и защитники».412 Во многих случаях мешочников спасала их организованность и вооружение. Конечно, если численность налетчиков достигала 100 или более человек, то сопротивление оказывалось бесполезным. И тогда ничто не могло помочь нелегальным снабженцам.
Отличия между грабежами бандитских отрядов и реквизициями большевистских подразделений обнаруживаются по части формы, но не содержания. Настоящие бандиты разбирали железнодорожные пути, заградовцы же, остерегаясь окончательно рассориться с железнодорожным ведомством, этого не делали. Махновцы при проверке документов и багажа выявляли и расстреливали «комиссаров, коммунистов, красноармейцев и жидов», большевистские агенты искали и карали белогвардейских офицеров и шпионов. На этом различия в форме экспроприаций заканчивались.
Все без исключения налетчики старались с самого начала внушить ужас пассажирам и потому действовали зачастую по ночам, не могли обойтись без стрельбы пулеметными очередями по колесам поездов или в воздух. Пассажиров выгоняли в чистое поле и отнимали у них и прежде всего у мешочников товары и продовольствие. Бандиты каждый раз убивали несколько человек, проявлявших недовольство. Ни в грош не ставили жизни мешочников и сотрудники советских официальных заградительных подразделений. «Известия Наркомпрода», в частности, рассказывали, как боец заграда застрелил пассажира, возмущенного тем, что ему не выдали удостоверявшую факт реквизиции продовольствия квитанцию. Событие произошло летом 1918 г. близ ст. Ефремов Тульской губернии.413
Неся серьезные потери, армия мешочников в конечном счете добиралась до пристаней и железнодорожных станций хлебородных губерний. Как уже отмечалось, здесь-то в 1918 г. и осуществлялось большинство операций купли-продажи. Местное население заранее готовилось к прибытию мешоч- нических транспортов. На окрестных дорогах и в самих населенных пунктах то и дело слышался громкий скрип несмазанных колес сотен крестьянских телег, на которых подвозилась провизия для продажи ходокам. Следует отметить, что перевозка грузов по сельской местности без разрешения волостных исполнительных комитетов запрещалась, стало быть, хозяева всех этих многочисленных подвод запасались соответствующими разрешениями.414 В июне 1918 г. один пассажир передвигавшегося по Черниговской губернии поезда насчитал на 50-верстной дороге, проходившей параллельно железнодо167


рожной насыпи, 300 крестьянских подвод с продуктовыми мешками (по одной подводе приходилось на каждые 200— 300 м); тот же пассажир имел возможность увидеть позднее, как эти мешки «разбирались мешочниками».415 Точно те же картины современники наблюдали в разных регионах. Вот что сообщал в своем отчете за июль 1918 г. командир Первого петроградского продовольственного отряда из Вятской губернии: «Целые обозы, нагруженные хлебом, длинной лентой тянулись к пароходным пристаням и к железнодорожным станциям. Здесь ожидали прибытия обозов профессиональные мешочники».416
Таким образом, тяготение нелегальных снабженцев и производителей продуктов было взаимным и встречались они не в деревне, а в расположенном между городом и селом месте. Обе стороны прикладывали немалые усилия, для того чтобы продать или купить продукцию. При этом подвоз хлеба для мешочников не вызывал никаких нареканий со стороны крестьян. Хотя в то же время проблема «франко-станции» (т. е. оплаты расходов сельчан по доставке съестных припасов к государственным элеваторам) была одной из важных во взаимоотношениях государства и крестьянства. Дело заключалось в том, что стоимость доставки хлеба мешочникам сельские жители включали в продажную цену товара.
Улицы населенных пунктов, станций, привокзальные площади городов превращались в настоящие базары. При этом хлеб для продажи подвозили не только сельские хозяева, но и представители кооперативов, волостных исполнительных комитетов; все без исключения нуждались в промышленных товарах. Вокруг сотен подвод толпились мешочники-профессионалы. Они торговались, рядились и в конечном счете покупали оптом и с большой скидкой мешки с провизией.417 В тех случаях, когда власти ликвидировали станционные и пристаневые торжища, мешочникам-профессионалам приходилось ехать за хлебом в деревни. Мелкие же нелегальные торговцы, как правило, отправлялись за продуктами подальше от железных дорог в поисках низких розничных цен. Нелегальные снабженцы пешком или на подводах отправлялись в деревни, отстоявшие на 25—30 км от железных дорог. В художественной литературе поиск мешочниками продуктов изображается следующим образом: они ходят по избам и уговаривают крестьян продать хлеб. В большинстве случаев дело обстояло иначе. Сначала, оказавшись в сельской «глубинке», добытчики хлеба выясняли места расположения больших скоплений самих крестьян и их продукции. В деревнях это прежде всего мельницы, маслобойки, крупорушки и деревенские базары. Туда направляли стопы пришельцы из голод168


ных регионов, там и осуществлялись сделки купли-продажи. Поскольку Наркомпрод категорически запрещал перевозить по дорогам зерно и муку, то мешочники нашли такой выход. На местных мельницах зерно превращали в муку, а в пекарнях изготавливали хлеб. По возвращении по домам делали запас сухарей.418 Немудреный товарообменный механизм нелегальными снабженцами был отработан до мельчайших деталей.
Как видим, рассмотренные нами определенные изменения, происходившие в массовом движении нелегальных снабженцев в конце 1917—1918 г., становились предпосылкой его успехов в налаживании товарообмена голодных и сытых регионов. Это движение помогало побеждать в развернувшейся войне с большевистским государством, точнее — из-за фактического отсутствия такового — с его разрозненными элементами (можно говорить о «протогосударстве»).419 Коммунистическим вождям нелегальное снабжение, мешочничество представлялись крайне опасными. Ленинцы были правы в своих опасениях, поскольку сила коллективов мешочников возрастала в связи с всенародной поддержкой их движения. Мешочничество становилось столь значительным явлением социально-экономической и отчасти политической жизни, что перед официальными органами встала задача выработки и последовательной реализации определенной политики в его отношении.
1 См., напр.: Известия Саратовского Совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов и районного исполнительного комитета.
1918. 27 февр. 24 марта.
2 Экономическая газета: Ежедневная газета ВСПХ и народных комиссариатов: финансов, продовольствия, торговли и промышленности.
1919. 2 марта, 25 марта.
3 Готье Ю. Мои заметки И Вопросы истории. 1992. № 4—5. С. 109,113.
4 Каневский Е., Мерголин Л. У истоков советской власти. М., 1971. С. 69.
5 Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. М., 1997. С. 126— 127.
6 Дубровский С. М. Очерки русской революции. М., 1923. Вып. 1. С. 307.
7 Маслов А. Больной транспорт // Продовольственное дело / Изд. Московского городского продовольственного комитета (далее МГПК). 1918. № 5. 10 марта. С. 5.
8 Кондурушкин И. С. Частный капитал перед советским судом : Пути и методы накопления по судебным и ревизионным делам. 1918—1926 гг. М.; Л., 1927. С. 9; Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1922. С. 199.
9 Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии. 1918. № 16. 20 мая. С. 14.
169


10 Осоргин М. А. Времена : Романы и автобиографическое повествование. Екатеринбург, 1992. С. 578; Денисов. О голоде // Тульский металлист. 1919. № 3—4. Январь—февраль. С. 3.
11 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня : Стеногр. отчет. Пг., 1918. С. 164; Продпуть / Орган Центрального продовольственного бюро Всероссийского железнодорожного союза. 1918. № 2. Апр. Стб. 14.
12 Малафеев А. Н. Прошлое и настоящее теории товарного производства при социализме. М., 1975. С. 26.
13 Любимов Л. Нейтральность продовольственных организаций И Продовольственное дело / Орган Харьковского губернского продовольственного комитета. 1918. № 1—2. 11 янв. С. 2; Русская мысль. 1921. № 8-9. С. 288.
14 Известия отдела снабжения при Уфимском губернском совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. 1918. № 29. 8 марта. С. 13.
15 Продпуть. 1918. № 2. Апр. Стб. 14, 65.
16 Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. № 8. С. 37; Продовольственное дело / Орган Харьковского... комитета. 1918. № 1—2. 11 янв. С. 2.
17 См.: Бюллетень Калужского губернского продовольственного комитета. 1918. № 7. 1 янв. С. 2; Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 9; Телицын В. Нестор Махно. Москва, Смоленск, 1998. С. 149.
18 Гасанова Р., Деркач П. Железнодорожники в борьбе за хлеб и укрепление советской власти // Партийный работник железнодорожного транспорта. 1940. № 2. С. 41—42.
19 Бюллетень Калужского... комитета. 1918. № 7. 1 янв. С. 9.
20 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 20. 23 июня. С. 1.
21 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. Первый этап гражданской войны / Под ред. И. Минца, Е. Бродецкого. М., 1940. С. 157, 158; Центральный государственный архив г. Санкт-Петербурга (далее ЦГА СПб.), ф. 2145, on. 1, д. 135, л. 2; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. С. 15; Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 22. 15 окт. С. 7.
22 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 20. 23 июня. С. 24; Известия отдела снабжения при Уфимском губернском совете. 1918. N9 31. 29 марта. С. 9.
23 ЦГА СПб., ф. 2145, on. 1, д. 135, л. 2.
24 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня. С. 142; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 27-28. 11 авг. С. 10.
25 Волобуев П. В. Экономическая политика Временного правительства. М., 1962. С. 386; Бюллетень Московского городского продовольственного комитета. 1918. 10 авг. С. 2.
26 Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. С. 126.
27 Известия Петрокомпрода. 1919. 12 апр.
28 См. подробнее: Вышинский А. Продовольственная проблема в период Великой Французской революции // Продовольствие и революция : Ежемесячный журнал. М., 1923. № 5—6. С. 159—161, 167.
29 Цит. по: Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении Советской Республики в 1918 г. // Вопросы политической экономии. М., 1958. С. 294.
170


30 Там же; Известия Петрокомпрода. 1919. 1 марта.
31 Бюллетень продовольственного отдела Московского совета рабочих и красноармейских депутатов. 1919. № 2. 3 янв. С. 4; Союз потребителей. 1919. № 1—2. 20 янв. Стб. 35.
32 Вестник продовольственных служащих. М., 1918. № 4—5. 8 июля. С. 15; Известия Воронежского губернского продовольственного комитета. 1918. № 26. 13 окт. С. 1.
33 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 4—5. 8 июля. С. 15.
34 Известия Петроградского торгово-промышленного союза. 1918. № 18-19. 21 авг. С. 5.
35 См., напр.: Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. М., 1918. № 3. 30 мая. С. 11.
36 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 25. 3 дек. С. 7—8; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 31.
37 Григорьев А. П. Из истории борьбы за хлеб в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях в 1917—1918 годах // Изв. Воронежского гос. ун-та. Т. 27. Воронеж, 1959. С. 55, 57.
38 Цит. по: Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб в Самарской губернии в 1918 г. // Учен. зап. Куйбышевского гос. пед. ин-та им.
B. В. Куйбышева. 1958. Вып. 20. С. 7.
39 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 26. 10 дек. С. 9; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 39; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. №1.2 марта. С. 9; Дронин Г. Борьба за хлеб в Западной Сибири : (Накануне и в первые месяцы после Октября) // Борьба классов. 1935. № 3. Март. С. 64.
40 Бадаев А. Е. Десять лет борьбы и строительства : Продовольственно-кооперативная работа в Ленинграде. 1917—1927. 3-е изд. Л., 1927.
C. 19.
41 Ленинский сборник. М., 1931. Т. 18. С. 199.
42 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 7. 24 марта. С. 2; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 14.
43 Продовольствие Севера. 1918. 3 окт.
44 Цит. по: Михайлов И. Д. Эволюция русского транспорта. М., 1925. С. 79-80.
45 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 155.
46 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика в России в 1917-1923 гг. М., 1994. С. 88.
47 Народное продовольствие. 1919. № 7—8. Февр. С. 4.
48 Цит. по: Филиппов И. Г Продовольственная политика... С. 93.
49 Продпуть. 1918. № 6. 15 июля. Стб. 6; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. № 8—9. 15 окт. С. 18.
50 Кривошеин В., архиеп. Воспоминания. Нижний Новгород, 1998. С. 18.
51 Вахрамеев В. А. Советы и продовольственный вопрос в 1917 г. (март—октябрь) // Исторические записки. М., 1988. Т. 116. С. 31; Шерман С. Внутренний рынок и торговый быт Советской России // Экономический вестник. Берлин, 1923. Кн. 2. С. 102; Гоголь Б. Из истории создания советской государственной торговли // Советская торговля. № 9. С. 41.
52 Цит. по: Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комитета. 1918. № 5. 18 мая. С. 5.
171


53 Волобуев П. В. Экономическая политика... С. 452.
54 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 69 об., 70 об.
55 Гоголь Б. Из истории создания... С. 37; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 12; 1918. № 15. 19 мая. С. 15.
56 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 10. 10 дек. С. 18, 19.
57 Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб... С. 19.
58 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 1.
59 Там же. 1918. № 4. 3 марта. С. 9.
60 Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 12.
61 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 7—8. 16 июля. С. 10.
62 Известия Уфимского губернского продовольственного комитета.
1917. № 20. 8 дек. С. 12; Известия отдела снабжения при Уфимском губернском совете. 1918. № 29. 8 марта. С. 11; Бюллетень МГПК. 1918. 9 июля. С. 3.
63 ЦГА СПб., ф. 142, оп. 6, д. 7, л. 64, 68, 69.
64 Протоколы заседаний Центрального исполнительного комитета 4-го созыва. Стеногр. отчет. М., 1920. С. 79.
65 Развитие советской экономики. М., 1940. С. 116.
66 Толстая А, Дочь. М., 2000. С. 291.
67 Осоргин М. А. Времена. С. 578.
68 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. М., 1995. С. 20, 218.
69 Продпуть. 1918. № 1. Март. Стб. 16.
70 Цит. по: Генкина Э. Б. Борьба за Царицын. М., 1940. С. 83.
71 Сталин И. В. Вопросы ленинизма. 11-е изд. М., 1952. С. 414—415.
72 Бадаев А. Е. Продовольственная работа в Петрограде // Хлеб и революция : Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства в 1917—1922 годах. М., 1972. С. 48.
73 Орлов Н. А. Продовольственная работа Советской власти. М.,
1918. С. 384.
74 Галили 3. Лидеры меньшевиков в русской революции. М., 1993. С. 125, 131.
75 Юровский Л. Н. Денежная политика Советской власти (1917— 1927). М.; Л., 1928. С. 63.
76 Хоскинг Дж. История Советского Союза. 1917—1991. М., 1994. С. 78.
77 Кузовков Д. Основные моменты распада и восстановления денежной системы. М., 1925. С. 201—202.
78 Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления товарооборота в 1917—1920 гг. И Исторические записки. М., 1966. Т. 79. С. 234; Вестник народного комиссариата торговли и промышленности. 1918. № 11—12, ноябрь. С. 54.
79 Подсчет по: Курская беднота. 1918. 29 окт.
80 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 32—33. 24 декабря. С. 27.
81 Цюрупа В. Колокола памяти. М., 1986. С. 85.
82 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. С. 54.
83 Продпуть. 1919. № 4. 16 июня. Стб. 17.
84 Там же. Стб. 13.
85 См.: Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3—4. 8 мая. С. 9.
172


86 	Там же; Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен // Экономика и политика твердых цен : Сб. статей. М., 1918. С. 47.
^РубинИ. Заработки и расходы рабочих # Рабочий мир. 1919. № 4-5. С. 45.
88 См.: Кабанов В. В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988. С. 158.
89 Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма»: Политическая власть и рыночная экономика И Отечественная история. 1993. № 4. С. 53.
90 Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3—4. 8 мая. С. 9.
91 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 275.
92 Там же.
93 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 47; Кистанов А. Торговля и снабжение в 1917—1920 гг. # Советская торговля за 30 лет. М., 1947. С. 30.
94 Атлас 3. В. Из истории развития товарообмена между городом и деревней: (1918—1921) И Вопросы экономики. 1967. № 9. С. 79.
95 Бокарев Ю. П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 1920-е годы: Источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. М., 1989. С. 143; История политических партий России / Под ред. А. И. Зверева. М., 1994. С. 340.
96 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 27—28. С. 12; Известия Воронежского губернского продовольственного комитета. 1918. № 7. С. 3; № 26. С. 5; № 22-23. С. 57.
97 Курская беднота. 1918. 29 окт.; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 295.
98 Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления... С. 234.
99 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 147.
100 Бюллетень Московского продовольственного комитета. 1918. 22 июня; Кондратьев Н.Д. Рынок и его регулирование... С. 198; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 9; Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 90.
101 Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С.295.
102 Потапенко В. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. Воронеж, 1973. С. 17.
юз Там же. С. 18.
104 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92; Григорьев А. П. Из истории борьбы за хлеб... С. 64.
105 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 26. 10 дек. С. 6; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 54.
106 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 11; Продпуть. 1918. № 6. 15 июля. Стб. 14.
107 Новый путь / Орган Совета народного хозяйства Северного района. 1918. № 9—10. 1—15 ноября. С. 36.
108 Известия / Орган Брянского совета. 1918. 5 июля.
109 Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 26.
110 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.
1,1 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 10.
112 Там же. № 22. 7 июля. С. 15.
из Там же. № 27-28. И авг. С. 12.
114 Там же. С. 10.
173


1,5 Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля.
116 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 26. 4 авг. С. 18.
117 Бюллетень МГПК. 1918. № 2. 3 янв. С. 3.
118 Бюллетень МГПК. 1918. 11 июля. С. 4; Известия Петрокомпрода. 1918. № 15. 24 июля.
119 Подсчитано по: Правда. 1918. 13 февр.; Королева А. Левые эсеры и хлебная монополия // Борьба классов. 1935. № 10. Октябрь. С. 55.
120 Комбеды Воронежской и Калужской областей: Материалы по истории комитетов бедноты. Воронеж, 1935. С. 268; Известия Петроградского комиссариата по продовольствию. 1918. № 17. 26 июля.
121 Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С 1 января по 1 июня 1918 г. Нижний Новгород, 1918. С. 69, 74; Известия Петроградского комиссариата по продовольствию. 1918. 15 авг. С. 3.
122 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии : Сб. документов. Киров, 1957. С. 506.
123 Бюллетень МГПК. 1918. 2 авг. С. 3.
124 Там же. 1919. № 4. 21 янв. С. 3.
125 Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 296.
126 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 21. 1 марта. С. 14.
127 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 18.
128 Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии. 1918. № 18. 9 июня. С. 13.
129 Добротвор Н. Профсоюзы и борьба за хлеб в годы гражданской войны // История пролетариата СССР. 1934. № 3. С. 171.
130 См., напр.: Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля; Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 506; Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 363.
131 ЦГА СПб., ф. 2145, on. 1, д. 135, л. 3.
132 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. С. 153.
133 Макаренков М. Е. Московские рабочие в борьбе с продовольственными трудностями в 1918 г. // 40 лет Великого Октября : Сб. трудов. М., 1957. Вып. 2. С. 22—23; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 33. 7 ноября. С. 4.
134 Известия Петрокомпрода. 1919. 15 апр.
135 См.: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 88; Труды Второго съезда Советов народного хозяйства Северного района. Петроград. 10—16 февраля 1919 г. Пг., 1919. С. 54.
136 Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов... С. 198.
137 Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 18; Гоголь Б. Из истории создания советской государственной торговли. С. 38.
138 Макаренков М. Е. Московские рабочие... С. 16.
139 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 18. 15 сент. С. 5.
140 Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С.294.
141 Ленин В. И. Поли. собр. Соч. Т. 35. С. 409.
142 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 165.
174


143 Цит. по: Драбкина С. М. Крах продовольственной политики германских империалистов на Украине (февраль—июль 1918 г.) // Исторические записки. 1949. № 28. С. 77.
144 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 18;
1918. 	№ 37. 31 окт. С. 2.
145 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 346.
146 Новые правила о хлебной торговле: Памятка к постановлению Сибирского Временного правительства от 6 июня 1918 г. Б. г., б.д. С. 6—7; Вестник путей сообщения / Официальное издание отдела путей сообщения Всевеликого Войска Донского. Ростов н/Д. 1919. 1/15 апр.
147 Цит. по: Финстер Ю. Продовольствие и снабжение во времена колчаковщины // Три года борьбы за диктатуру пролетариата (1917— 1920). Омск, 1920. С. 76.
148 Крестьянская газета: Народная политическая и экономическая газета. Одесса. 1919. 4 сент.
149 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 356.
150 Новый путь. 1919. № 10—12. Июнь—июль. С. 23; Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 5—6. С. 15.
151 Кривошеин В., архиеп. Воспоминания. С. 179.
152 Донской продовольственник и кооператор : Журнал Донского областного продовольственного комитета. 1920. № 1. 15 ноября. С. 11; Финстер Ю. Продовольствие и снабжение во времена колчаковщины. С. 79.
153 Гордиенко И. Первый Выборгский. М., 1934. С. 107.
154 Бюллетень МГПК. 1918. 20 июля, 23 июля; Бизяев Т. К вопросу об организации народных масс в борьбе за хлеб в 1918 г. // Учен. зап. Новозыбковского гос. пед. ин-та. Брянск, 1955. Т. 2. С. 8—9.
155 Чистов Б. Сибирский фронт // В. В. Куйбышев в Среднем Поволжье. Куйбышев, 1936. С. 138.
156 Советская деревня глазами ВЧК—НКВД : Документы и материалы. М., 1998. Т. 1. С. 69.
157 Там же. С. 170.
158 Струмилин С. Г Заработная плата и производительность труда в русской промышленности : 1913—1922 гг. М., 1923. С. 28, 41.
159 Цит. по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 38. 20 окт. С. 23.
160 Там же. 1918. № 30—32. 15 сент. С. 52; № 38. 20 окт. С. 23.
161 Смит М: Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 47.
162 Струмилин С. Г. Заработная плата и производительность труда... С. 39.
163 Пришвин М: М. Дневники. 1920—1922 гг. С. 68.
164 Народное хозяйство : Продовольственный и хозяйственно-экономический вестник Омского совета. Омск, 1918. 2 апр. С. 37; Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 2.
165 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. С. 68.
166 Воронов Д Алкоголь в современном быту. М., 1930. С. 80.
167 Борьба за власть Советов в Томской губернии (1917— 1939): Сборник документальных материалов. Томск, 1957. С. 518; Известия Казанского губернского продовольственного комитета. 1917. № 4. 9 сент. С. 19; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 7; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. №4. 3 марта. С. 12.
175


168 Литвак К. Б. Самогоноварение и потребление алкоголя в российской деревне в 1920-х гг. // Отечественная история. 1992. № 4. С. 76; Продовольствие / Орган Нижегородской продовольственной управы. 1917. № 23. 19 ноября. С. 7.
169 Продовольствие и снабжение. 1917. № 7. 15 окт. С. 16; Известия Казанского... комитета. 1917. № 4., 9 сент. С. 19; № 8. 14 окт. С. 27; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 7.
170 Продовольствие и снабжение. 1917. № 4. 1 сент. С. 20.
171 Известия Казанского... комитета. 1917. № 9—10. 1 ноября. С. 11; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 12.
172 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 6; Известия Казанского... комитета. 1917. № 9—10. 1 ноября. С. 11; Продовольствие и снабжение. 1917. № 6. 1 окт. С. 8.
173 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 20. 8 декабря. С. 10; № 19. 1 декабря. С. 7.
174 Обзор продовольственного положения на местах за период с 21 сентября по 6 октября 1917 г.: (По данным информационного подотдела Особого организационного отдела Министерства продовольствия) И Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. М.; Л., 1957. 4.2. С. 317, 319.
175 Там же. С. 320.
176 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. № 27. 9 дек.; Ярославский Е. «Еще о хлебе» // Знамя революции. 1918. 7 июня.
177 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 20; Большаков А. М. Деревня. 1917—1927. М., 1927. С. 343; Осоргин М. Времена. С. 579.
178 Пошлин Т. И. Хлеб для красного Питера // Хлеб и революция : Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства в 1917—1922 годах. М., 1977. С. 107.
179 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 20.
180 Там же. 1918. № 7. 24 марта. С. 8.
181 Черноморец С. А. Организация продовольственного снабжения в 1917—1920 гг.: Государственно-правовые аспекты. Саратов, 1986. С. 71.
182 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А, Октябрь в деревне : (На материалах Среднего Поволжья). Казань, 1967. С. 88—89; Филиппов И. Т, Продовольственная политика... С. 122.
183 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 23—24. 5 янв. С. 4; Орлов Н.А. Продовольственная работа Советской власти. М., 1918. С. 45; Карпинский В. А. В поход против царя-голода. М., 1918. С. 4.
184 Филиппов И. Т, Продовольственная политика... С. 122; Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. М., 1961. С. 51; Черноморец С. А. Организация продовольственного снабжения... С. 71.
185 Умнов С. А. Гражданская война и среднее крестьянство. С. 37—38.
186 Ленинский сборник. Т. 18. С. 86.
187 Комитеты деревенской бедноты Северной области : Сб. документов. Л., 1947. С. 144.
188 Там же.
189 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. С. 153.
190 См.: Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма». С. 53.
176


191 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. С. 179; Вятский революционный вестник. 1918. 18 авг.
192 Беднота. 1918. 31 марта.
193 См. подробнее: Фейгелъсон М. Мешочничество и борьба с ним в пролетарском государстве # Историк-марксист. 1940. № 9. С. 76—77.
194 Владимиров М. Мешочничество и его социально-политическое отражение. Харьков, 1920. С. 9; Бюллетень отдела статистики труда при Петроградском отделе труда. 1921. № 2. С. 5; Вайсберг Р. Е. Деньги и цены: Подпольный рынок в период военного коммунизма. М., 1925. С. 53.
195 Продпуть. 1918. № 2. Апр. Стб. 64.
196 Беднота. 1918. 31 марта.
197 Соколов С. А. Революция и хлеб: Из истории советской продовольственной политики в 1917—1918 гг. Саратов, 1967. С. 25; Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 359—369; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 2—3. С. 11; № 9. С. 3.
198 Голос народа: Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918—1932 гг. М., 1998. С. 53.
199 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 360; Фейгелъсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 79; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 9. С. 9.
200 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 3.
201 Телицын В. Нестор Махно. С. 74.
202 Махно И. Воспоминания. М., 1992. С. 138.
203 Бюллетень МГПК. 1918. 4 июля. С. 2; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 55; ЦГА СПб., ф. 142, оп. 2, д. 418, л. 12.
204 Комитеты бедноты : Сборник материалов / Под ред. исторической секции Института советского строительства и права. М.; Л., 1933. Т. 2. С. 166.
205 Крицман Л. Н. Героический период русской революции. М., 1924. С. 131-132.
206 Там же.
207 Кузовков Д. Основные моменты... С. 201.
208 Там же; Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов. 1919. № 2. 25 февр. С. 5.
209 Окнинский А, Л. Два года среди крестьян : Виденное, слышанное, пережитое в Тамбовской губернии с ноября 1918—до декабря 1920 г. М., 1998. С. 13.
210 Филиппов И, Т Продовольственная политика... С. 88; Бюллетень МГПК. 1918. 21 сент. С. 2; Фицпатрик Ш. Классы и проблема классовой принадлежности в Советской России 20-х гг. // Вопросы истории. 1990. № 8. С. 17.
211 Дмитренко В. П. Торговая политика Советского государства после перехода к нэпу. М., 1971. С. 141.
212 Осоргин М.А. Из маленького домика (Москва. 1917—1919 гг.) И Осоргин М. А. Сивцев вражек. М., 1999. С. 371.
213 Толстая А. Дочь. С. 288.
214 Воронов С. Петроград—Вятка в 1919—1920 гг. # Архив русской революции. М., 1991. Т. 1. С. 328.
215 Чехова О. Мои часы идут иначе. М., 2000. С. 102—103.
177


216 Воронов С. А. Петроград—Вятка... С. 328.
217 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917-1925 гг.). М., 1940. С. 83.
218 Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 43.
219 Мариенгоф А. Бессмертная трилогия. М., 1998. С. 53.
220 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 13.
221 Кривошеин В., архиеп. Воспоминания. С. 64.
222 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 32—33. 24 дек. С. 27; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 13; Центральный государственный архив историко-политических документов (далее ЦГА ИПД), ф. 16, кор. 265, д. 3864, л. 6.
223 Известия Уральского областного продовольственного комитета.
1918. 	№ 6. 18 янв. С. 12.
224 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 232.
225 Дмитренко В. П. 1) Торговая политика... С. 141, 144; 2) Некоторые итоги обобществления... С. 224; Известия Петрокомпрода. 1918. № 39. 22 авг.
226 Отчет СТО за период с 1 октября по 1 апреля 1922 г. Тамбов, 1922. С. 19; Экономическая жизнь. 1923. 9 мая.
227 Продпуть. 1918. № 5. 1 июля. Стб. 7.
228 Северная область. 1918. 8 авг. С. 4.
229 Бюллетень Всероссийского совета железнодорожных профессиональных союзов. 1918. 25 авг. С. 9.
230 Гордиенко И. Из боевого прошлого (1914—1918). М., 1957. С.163.
231 Добротвор Н. Профсоюзы и борьба за хлеб... С. 162.
232 Шерман С. Внутренний рынок... С. 109; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 3.
233 Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 76.
234 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 251.
235 Одоевцева И. Избранное. М., 1998. С. 263.
236 Постановление ВЦИК Советов «О железнодорожных заградительных отрядах» // Олонецкий кооператор. 1919. № 1. 15 янв. С. 52.
237 Одоевцева И. Избранное. С. 263.
™ Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 144.
239 Шерман С. Внутренний рынок... С. 109.
240 Бройде С. В пути с мешочниками // Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 9. 7 апр. С. 12.
242 	Там же.
242 Орский П. К борьбе с мешочничеством // Известия Петроком- прода. 1919. 8 февр.
243 Соломон Г. Среди красных вождей. М., 1995. С. 189; Корецкий П.А. Кошмар наших дней // Трудовой путь. Кострома, 1919. № 1— 4. С. 46.
244 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3—4. 8 мая. С. 10.
245 Григорьев Л. Очерки современной деревни. М., 1924. Кн. 1. С. 82-83, 86.
246 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 178.
247 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3.
248 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 178.
178


249 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3; Сборник постановлений и распоряжений Сибревкома за 1920 г. и предметно-алфавитный указатель к нему. Омск, 1921. С. 3.
250 Известия Петрокомпрода. 1918. № 39. 22 авг.
251 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 23. Июль. С. 8.
252 Валин Д. Передвижная контрреволюция // Красный путь железнодорожника. 1919. 8 мая.
253 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района 25 мая—5 июня. С. 179.
254 Советская деревня глазами ВЧК—НКВД. Т. 1. С. 82.
255 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 90.
256 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 19.
257 Цит. по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 72.
258 Союз потребителей. 1919. № 1—2. 20 янв. Стб. 38.
259 Осоргин М.А. Времена. С. 130.
260 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 18; № 18. 9 июня. С. 10; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 28. 1 марта. С. 16; Беднота. 1918. 31 марта. С. 4.
261 Бюллетень Московского... комитета. 1918. 26 сент.; Вестник кооперации. 1918. № 3—4. С. 126. Подсчет автора.
262 ЦГА ИПД, ф. 16, кор. 265, д. 3846, л. 2.
263 Солъц А. Домовые комитеты бедноты // Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 32—34. 22 сент. С. 1; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 7.
264 Бюллетень МГПК. 1918. 4 июля; 22 окт.
265 Вестник кооперации. 1918. № 3—4. С. 125; Известия Петрокомпрода. 1918. 7 авг. С. 2.
266 Гиппиус 3. Дневники. М., 1999. Т. 2. С. 189.
267 Продовольствие Севера. 1918. № 5. 14 сент. С. 2.
268 Бадаев А. Е. Десять лет борьбы и строительства. С. 88.
269 Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 7.
270 Борьба трудящихся Орловской губернии за установление Советской власти в 1917—1918 гг.: Сб. документов. Орел, 1957. С. 146; Бюллетень МГПК. 1919. № 22. 31 янв.
271 Корецкий П. А. Кошмар наших дней И Трудовой путь. Кострома,
1919. 	№ 1-4. С. 46.
272 Народное продовольствие / Еженедельное издание Пензенского губернского продовольственного комитета. 1919. № 5—6. Февр. С. 9.
273 Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр. С. 2; Северная область.
1918. 	14 мая.
274 Всероссийский продовольственный съезд в Москве : Стеногр. отчет. 18—24 ноября 1917 г. М., 1918. С. 9; Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 24, 26 ноября. С. 9.
275 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 2; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 10. 14 апр. С. 18.
276 Кузовков Д. Основные моменты... С. 197.
277 Известия Петрокомпрода. 1918. № 9. 17 июля.
278 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 91—92.
279 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 12; Северная область. 1918. № 23. 4 июня.
179


280 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 14.
281 Цит. по: Филиппов И. Т, Продовольственная политика... С. 92.
282 Там же. С. 90.
283 См.: Фейгелъсон М. Борьба за хлеб в Царицыне. С. 156; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 123.
284 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 90.
285 Там же. С. 90-91.
286 Цит. по: Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб... С. 16.
287 Фейгелъсон М. Борьба за хлеб в Царицыне. С. 158.
™ Дронин Г. Борьба за хлеб в Западной Сибири... С. 65; Три года борьбы за диктатуру пролетариата (1917—1920). Омск, 1920. С. 72.
289 Цит. по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 11.
290 Там же.
291 Там же.
292 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 37. 21 ноября. С. 6; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 76.
293 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 37. 21 ноября. С. 3;
1919. 	№ 1. 5 янв. С. 4.
294 Костеловская М. Нужны ли рабочие продовольственные отряды? : Итоги и перспективы // Известия ВЦИК. 1918. 15 дек.
295 См. показательные высказывание самих рабочих по этому поводу: Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня. С. 179, 180.
296 Бюллетень продовольственного отдела Московского совета рабочих и крестьянских депутатов. 1919. № 2. 3 янв. С. 3.
297 Ленинский сборник. Т. 18. С. 172.
298 Цит. по: Известия Владимирской губернской продовольственной управы. 1917. 7 ноября.
299 См., напр., о ситуации в Тверской губернии: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 83.
300 Северная область. 1918. 11 авг.; Известия Уральского областного продовольственного комитета. 1918. № 6. 18 янв. С. 8; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 6. 26 янв. С. 13; Бюллетень МГПК. 1918. 9 июля. С. 5; 7 июля. С. 19.
301 Известия Уральского... комитета. 1918. № 6. 18 янв. С. 8; Знамя революции / Орган Казанского совета солдатских и рабочих депутатов. 1918. 10 июня.
302 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 86; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 18—19. С. 11.
303 Знамя революции. 1918. 19 июля; 26 июля.
304 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 27.
305 Протоколы заседаний ВЦИК 4-го созыва. М., 1920. С. 247.
306 Продпуть. 1918. № 6. 15 июля. Стб. 2; № 7. 1 авг. Стб. 33—35.
307 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 27.
308 Известия Уральского... комитета. 1918. № 6. С. 12; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8-9. 15 окт. С. 22.
309 Первушин С. А. Вольные цены и покупательная сила русского рубля в годы революции (1917—1921) //Денежное обращение и кредит. Пг., 1922. Т. 1. С. 58.
180


3,0 Советское общество : Возникновение, развитие, исторический финал. М„ 1997. Т. 1. С. 36.
311 Осоргин М. А. Времена. С. 578; Пришвин М. М. Дневники. 1920— 1922 гг. С. 40; Известия Петрокомпрода. 1918. № 15. 24 июля; Кабы- тов П. С., Козлов В. А., Литвак Б. Г. Русское крестьянство: Этапы духовного освобождения. М., 1988. С. 87.
312 Беднота. 1918. 31 марта; Продовольственное дело / Изд. продовольственного отдела Московского совета. 1918. № 36. 6 окт. С. 5.
313 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 182.
314 Первушин С. А. Вольные цены... С. 109.
3,5 	Гордиенко И. Из боевого прошлого... С. 158—159; Петроград на переломе эпох: Город и его жители в годы революции и гражданской войны. СПб., 2000. С. 62—63; Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 27, 47; Гиппиус 3. Дневники. Т. 2. С. 23; Андреев В, М. Продразверстка и крестьянство // Исторические записки. Т. 79. М., 1976. С. 10.
316 Северная область / Еженедельный листок Северной областной продовольственной управы. 1918. 30 апр.
317 Там же. 4 июня.
318 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 19.
3,9 Рассел Б. Практика и теория большевизма. М., 1991. С. 53.
320 О составе мешочников, задержанных на московских вокзалах, см: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 87; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 9. С. 25.
321 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 13.
322 Известия Петрокомпрода. 1919. 5 февр. С. 4.
323 Вестник Народного комиссариата торговли и промышленности. 1918. № 11-12. Ноябрь. С. 54.
324 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. С. 68.
325 Рабочий мир / Орган Московского центрального рабочего кооператива. 1919. № 1. С. 10.
326 Макаренков М. Е. Московские рабочие... С. 18.
327 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. 24 февр. С. 12.
328 Продовольствие / Орган Кременчугского опродкомгуба. 1920. № 2. Ноябрь. С. 13.
329 См., напр.: Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 204.
330 Вайсберг Р. Е. Деньги и цены : Подпольный рынок в период военного коммунизма. М., 1925. С. 53; Известия Народного комиссариата продовольствия Украины. 1919. № 5—6. 10 июня. С. 50.
331 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 26. 13 окт. С. 5; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 2.
332 Бюллетень МГПК. 1918. 27 авг.; Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня. С.179.
333 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92.
334 Потапенко В. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. С. 8, 17; Северная область. 1918. 16 июля. С. 2.
335 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 25. 10 окт. С. 4; 1918. № 26. 13 окт. С. 5.
336 Продовольствие и снабжение / Изд. Костромского продовольственного отдела Советов. 1918. № 7. 1 окт. С. 22.
181


337 Жизнь железнодорожника. 1918. № 5. 18 февр. С. 16; Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии.
1918. № 16. 20 мая. С. 28.
338 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 26. 26 янв. С. 14; 1918. № 30, 15 марта. С. 9; Северная область. 1918. 22 июня; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 11; Продовольствие Севера. 1918. 19 сент. С. 2.
339 Бюллетень МГПК. 1918. 5 июля. С. 3; Продовольствие / Орган Нижегородской продовольственной управы. 1917. № 24. 26 ноября. С. 8.
340 Декреты Советской власти. М., 1957. Т. 3. С. 14; Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С 1 января по 1 июня 1918 г. С. 69; Вестник отдела снабжения города Твери. 1918. № 12. Декабрь. С. 65; Саратовская Красная газета. 1918. № 15. 1 сент.
341 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 12; Всероссийский продовольственный съезд в Москве. С. 86; Бюллетень МГПК. 1918. 27 авг.
342 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 38; Развитие советской экономики. С. 171; Из истории гражданской войны в СССР. Т. Г. Март 1918-март 1919. М., 1960. С. 290.
343 Канделаки И. Роль ярмарок в русской торговле. СПб., 1914. С. 3, 4, 8; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 25. 19 янв. С. 11, 15; № 28. 1 марта. С. 14.
344 В. В. Куйбышев в Среднем Поволжье. С. 171.
345 ПродпуТь. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 53—54; Трубецкой Е. Н. Из путевых заметок беженца // Архив русской революции. Берлин, 1926. Т. 18. С. 140.
346 Известия Народного комиссариата продовольствия Украины.
1919. № 5—6. 10 июня. С. И, 15.
347 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. 7 апр. С. 12.
348 Продпуть. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 54.
349 Там же.
350 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 5. 10 марта. С. 5.
351 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 163—165.
352 Северная область / Ежедневный листок Северной областной продовольственной управы. 1918. 30 апр.; ЦГА СПб., ф. 143, on. 1, д. 67, л. 68; Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 81.
353 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 541.
354 Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля.
355 Бюллетень МГПК. 1918. 6 июля. С. 3; 9 июля. С. 5.
356 Продовольствие Севера. 1918. 31 окт.
357 Северная область. 1918. И июня. С. 4.
358 Там же. 1 авг. С. 3.
359 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 25; № 22—23. С. 64; Продовольствие Севера. 1918. 9 окт. С. 4.
360 Железнодорожные известия. 1918. № 2. И июля. С. 8; № 5—6. 7 авг. С. 12.
361 Всероссийский продовольственный съезд в Москве. С. 15—16; Фейгельсон М. 1) Мешочничество и борьба с ним... С. 74; 2) Борьба за хлеб в Царицыне. С. 158; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 5. 10 марта. С. 5.
182


362 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 93, л. 24, 26, 27; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 11. 22 авг. С. 2; Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 66; Гордиенко И. Из боевого прошлого. С. 201.
363 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 66.
364 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 141; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 18. 9 июня. С. 10.
365 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 9. 15 авг. С. 3; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 42.
366 Бюллетень Всероссийского совета железнодорожных профессиональных союзов. 1918. 25 авг. С. 9; Железнодорожные известия. 1918. № 3—4. 24 июля. С. 5—6.
367 Известия Ставропольской... комиссии. 1918. № 18. 9 июня. С. 8; Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.
368 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 11.
369 См.: Кирпичников А. И. Взятки и коррупция в России. СПб., 1997.
370 Князев Г. А. Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции. 1914—1922 гг. // Русское прошлое. 1993. № 4. С. 57.
371 Кирпичников А. И. Взятки и коррупция в России. С. 50—51.
372 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 93.
373 Неизвестная Россия : XX век. М., Ч. 2. 1992. С. 222.
374 Фейгелъсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 83.
376 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 16—17. С. 31.
377 Продпуть. 1918. № 8. 15 авг. Стб. 4; Бюллетень МГПК. 1919. № 22. 31 янв. С. 3.
377 Развитие советской экономики. С. 171; Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 79; Потапенко В. Записки продотрядника. С. 17; Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 89—90; Донской Р. От Москвы до Берлина // Архив русской революции. М., 1991. Т. 1. С. 292.
378 Фрумкин М. Товарообмен в период военного коммунизма // Вопросы торговли. 1929. № 11. С. 62—64; Германов Л. {Фрумкин М.) Товарообмен, кооперация и торговля. М., 1921. С. 5; Утгоф В. П. Уфимское государственное совещание // Былое. 1921. № 6. С. 36.
379 Борьба со спекуляцией: Материалы особой межведомственной комиссии при ВЧК // Экономическая жизнь. 1920. 18 февр. С. 1; Макаренков М, Е. Московские рабочие... С. 16; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 18; Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления... С. 232.
380 Бюллетень МГПК. 1918. 27 сент. С. 2.
381 Цит. по: Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 83.
382 Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М., 1967. С. 89; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 22. 7 июля. С. 14; Продпуть. 1918. № 2. Апр. Стб. 14.
383 Бюллетень продовольственного отдела Московского совета. 1918. 27 сентября. С. 2.
384 Северная область. 1918. 2 авг. 18 августа.
386 	Осоргин М.А. Времена. С. 581.
386 Большаков А. М. Деревня. 1917—1927. М., 1927. С. 339.
387 Бюллетень МГПК. 1918. 27 сент. С. 2; Балагуров А. И. Продовольственная экспедиция // Хлеб и революция : Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства в 1917— 1922 гг. М., 1972. С. 84; Авдаков А. К Народное хозяйство в период 183


иностранной интервенции и гражданской войны (1918—1920). М., 1959. С. 35; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3; Развитие советской экономики. С. 171.
388 Осоргин М.А. Времена. С. 171.
389 Продовольствие и снабжение. Кострома, 1918. 1 апр. С. 9; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 12.
390 Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр. С. 2.
391 Фейгелъсон М. Борьба за хлеб в Царицыне. С. 150.
392 Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта Стб. 11, 12.
393 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 9. 7 апр. С. 12; Трудовой путь. Кострома, 1919. № 1—4. С. 45; Клементьев В. Ф. В большевицкой Москве (1918—1920). М., 1998. С. 106.
394 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 33; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 29.
395 Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 42.
396 фроммет Б. Об условиях разъездной работы И Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта. Стб. 10.
397 Труды Второго съезда Советов народного хозяйства Северного района. Петроград. 10—16 февраля 1919 г. Пг., 1919. С. 54.
398 Михайлов И.Д. Эволюция русского транспорта. М., 1925. С. 119; Орджоникидзе 3. Путь большевика : Страницы из жизни Г. К. Орджоникидзе. М., 1956. С. 203.
399 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 204. См.: Олонецкий кооператор. 1919. С. 1. 15 янв. С. 52.
400 Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 42.
401 Михайлов И.Д. Эволюция русского транспорта. С. 70.
402 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 14; Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта. Стб. 11; Толстая А. Дочь. С. 281.
403 Михайлов И.Д. Эволюция русского транспорта. С. 70; Трудовой путь. Кострома, 1919. № 1—4. С. 46.
404 Григорьев Л. Очерки современной деревни. М., 1924. Кн. 1. С. 83.
405 Яковлев Я. Деревня как она есть: Очерки Никольской волости. М., 1923. С. 18.
406 Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта. Стб. 11.
407 Бюллетень МГПК. 1919. № 23. 1 февр. С. 3.
408 Знамя революции. 1918. 17 июля.
409 Трудовой путь. 1919. № 1—4. С. 47; Красный путь железнодорожника. 1919. 8 мая. С. 3.
410 Н. М. На Украине И Продпуть. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 54.
411 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 325, 335.
4,2 Неизвестная Россия. XX век. Ч. 2. С. 221.
413 Телицын В. Нестор Махно. С. 335—336; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 33.
414 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 213.
415 Бюллетень МГПК. 1918. 15 июня.
4.6 Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля.
4.7 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 14. 12 мая. С. 7; Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С. 69; Борьба трудящихся Орловской губернии за установление Советской власти в 1917—1918 гг. С. 146; Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 213.
184


4,8 	Продовольственное дело / Орган Кременчугского опродкома.
1920. 	№ 2. Ноябрь. С. 13; Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 125; Потапенко В. Записки продотрядника. С. 138; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3; Ярославский продовольственный вестник. 1919. № 1. 25 янв. С. 4.
419 См., напр., подробнее о деградации государственного устройства: Бровкин В. Н. Россия в гражданской войне: Власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. № 5.


ГЛАВА 3
МЕШОЧНИЧЕСКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ, ТОРГОВЛЯ И СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО. КОНЕЦ 1917—1918 г.
ВОЙНА С НЕЛЕГАЛЬНЫМ РЫНКОМ: ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ ИЛИ ИДЕОЛОГИЯ.
Мешочничество представляло собой воплощение элементов деградации общества. Но и хлебная монополия отнюдь не была олицетворением социального прогресса; наоборот, в силу своей нереалистичности она стала прямой дорогой в тупик, к гибели общества. Приходилось выбирать между свободой торговли и монополией. Большевистская власть — прежде всего в силу приверженности идеологической догме — выбрала второе и таким образом открыла дорогу мешочничеству.
Напомним, что современники изучаемых событий, а затем советские обществоведы крайне противоречиво оценивали беспрецедентный рост мешочничества в 1918 г. Некоторые упрощенно толковали его причины: одни объяснили «...разгул мешочничества... происками контрреволюционеров», другие — исключительно слабостью заградительных команд.1 Практики — продовольственники и экономисты-профессионалы отнюдь не были склонны называть изучаемое явление результатом действия злой воли отдельных людей и указывали на его глубокие общественные корни.2 Очень точную характеристику предпосылок и последствий распространения нелегального снабжения дал в начале 1919 г. ученый С. Г. Струми- лин (будущий академик). Причиной зла он считал выбор власти в пользу «системы запретов свободного ввоза и вольной продажи». Такой выбор определил образ жизни миллионов мешочников, он, по словам Струмилина, «повысил личный риск торговца и превратил торговлю в крайне рискованное и опасное занятие».3 Впрочем, находится немало противников подобной точки зрения, которые свободную торговлю считают причиной установления мародерских цен на рынке.4
186


В научной литературе делались попытки определить место борьбы государства с мешочниками в политике в целом. Чаще всего такая борьба рассматривалась в качестве одного из элементов комплекса продовольственных мероприятий советской власти. Исследователь Ф. Я. Обловацкий даже относил ее к «основным принципам продовольственной политики».5 При этом авторы характеризуют особые масштабы и мощь мешочнического движения, а также колоссальность усилий государства по его искоренению. С. Г. Струмилин, например, писал, что мешочник был вооружен такой силой, перед которой оказались совершенно недостаточными усилия государства.6 В 1994 г. историк И. Т. Филиппов назвал мешочника «опасным классовым врагом пролетарской диктатуры».7 Авторы вплотную подводят к признанию особого самостоятельного значения политики советской власти по уничтожению нелегального снабжения. Вместе с тем тот же С. Г. Струмилин совершенно справедливо указывал на многообразие взаимоотношений мешочников и государства, особо выделяя ведущую роль насильственных акций со стороны последнего. Он подчеркнул, что «Советское государство в лице своих заградительных отрядов вело прямую борьбу с оружием в руках против олицетворяющего частную торговлю мешочника».8 Попытаемся охарактеризовать процесс выработки, а также определить значение «антимешочнической» политики.
Нелегальное снабжение стало предметом идеологической борьбы. Водораздел между сторонниками и противниками легализации подпольного рынка нередко (за рядом исключений) проходил по линии «сторонники большевизма—его противники». Кооператоры, представители многих политических организаций и буржуазных кругов общества в новых условиях уже не колебались в отрицании монополии, в признании необходимости легализации всех форм свободной торговли, вплоть до мешочничества. С такими требованиями, например, выступили в конце 1917 г. от имени всех российских хлеботорговцев члены комитета Московской хлебной биржи. Буржуазная газета «Русские ведомости» в январе 1918 г. предложила на практике легализовать ту «единственную систему, которая еще может существовать», т. е. свободную торговлю и — никуда не денешься — мешочничество.9 С этим были целиком согласны издатели петроградской «Торгово-промышленной газеты»; они к тому же в мае 1918 г. предлагали ограничить мешочничество посредством широкого привлечения кооперативного и частноторгового аппаратов к заготовкам на комиссионных началах при введении свободных цен.10 Все чувствовали стремительное приближение большой беды и каждый по своему старался ее предотвратить.
187


Ригористические позиции занимали деятели и друзья новой власти. Некоторые большевистские органы печати отделывались простой руганью в адрес мешочников. Дело дошло до того, что «Известия Петрокомпрода» обозвали их «выродками пролетарских кругов» и «пережитком прошлого».11 В пропагандистском угаре забыли, что в прошлом царском времени не существовало мешочничества как массового явления.
Вместе с тем большевистские издания пытались и анализировать проблему. В апрельском (1918) номере журнала Омского совета «Народное хозяйство» мешочничество было названо обстоятельством, из-за которого «по-прежнему голодают целые губернии». Аргументы приводились стереотипные: «Крестьяне, продавая хлеб, не везут его управе, а, кроме того, тысячи мешочников совсем расстраивают движение по железной дороге». Ригористически был настроен и «Вестник Народного комиссариата торговли и промышленности». В июльском номере за 1918 г. «Вестник» четко определил направления искоренения мешочнического «зла»: последовательное проведение хлебной монополии и улучшение закупочного аппарата.12 Большевистские идеологи ни за что не хотели согласиться с тем, что, во-первых, задача наведения порядка административным путем в условиях гражданской войны была неразрешима и, во-вторых, мешочничество было не первопричиной, а следствием нарастания хаоса.
Большевистская печать на первых порах была настроена идеалистически в отношении определения существа мешочничества и выработки методов борьбы с ним. Она упорно не желала признавать отсутствие той властной силы, которая могла бы провести в жизнь «разумные» предложения по упразднению нелегального снабжения. Вообще же надо отметить, что обоснование в большевистской прессе необходимости введения хлебной монополии и искоренения подпольного рынка представляло собой повторение пройденного. Все было сказано еще в первые месяцы существования Временного правительства. Народ перестал верить набившим оскомину утверждениям адептов «продовольственной диктатуры». Россияне внимали аргументам советских правителей и приходили к справедливому выводу: власти второй раз наступают на одни и те же грабли. Идеологически сторонники монополии терпели поражение в борьбе за умы и души россиян.
Попытаемся выяснить, какое место занимала борьба с мешочничеством в политике Советского государства? Первоочередное или же, как чаще всего принято считать, второстепенное? Ответ на этот вопрос получим, если учтем, что война с миллионами мешочников имела существенное значение в 188


разжигании гражданской войны в России. Именно так и воспринимали «антимешочническое» наступление современники. Например, в 1918 г. рабочие Коломенского и Бачманов- ского заводов в своем обращении к правительству заявляли, что вооруженная борьба с мешочниками (а также и с крестьянами) «сулит лишь новую гражданскую войну».13 Их опасения оправдались. Открылся весьма опасный внутренний фронт борьбы с мешочниками, представлявшими огромную часть народа. Некоторые современники — из разряда компетентных людей — обращали внимание на главную роль этого фронта. Ем. Ярославский в изданной в 1920 г. брошюре «Кто враги трудящихся?» на первое место среди «врагов народа» поставил спекулянтов-мешочников — перед самогонщиками и даже повстанцами и контрреволюционерами.14
Исходя из оценки роли и масштабов «теневого» снабжения населения, определялось и значение соответствующей политики гоударства. Реквизиционные органы, ведущие войну за хлеб, были поставлены в особое положение, приравнивались к армейским частям. Причем боролись они прежде всего с мешочниками, поскольку деревни активно им сопротивлялись и нередко не пускали к себе агентов власти. В 1918 г. ббльшая часть реквизиционных подразделений представляла собой (насколько это было возможно в то время) по сути дела привилегированные части. Бойцы заградительных отрядов — ударной силы в борьбе с мешочниками — снабжались так же, как и красноармейцы, и вооружены были не хуже.15 27 мая ЦК большевистской партии даже одобрил составленные В. И. Лениным «Тезисы по текущему моменту», в которых предлагалось объявить военное положение в стране, военный комиссариат превратить в военно-продовольственный, мобилизовать армию для «систематических военных действий по завоеванию, отвоеванию ...хлеба».16 По существу так и произошло, разве что не изменились названия комиссариатов.
В войне с мешочниками достигалась далеко не только цель разжиться хлебом. Так, когда выяснялось, что после временных побед над мешочниками положение с хлебозаготовками не улучшается и усиливается голод, вожди и не думали ослаблять натиск. Большевистские «Известия Уфимского губернского продовольственного комитета» признавали: «Энергичными мерами мешочническое движение было ликвидировано во многих губерниях, но подвоз хлеба после этого не усилился. Заготовка слабо шла и до появления мешочников».17 Показательно, что продовольственники гордились самой победой над ходоками, вопросы же налаживания хлебного снабжения были для них вторичными. Объясняется это 189


тем, что в войне с мешочниками сначала решалась задача уничтожения политического врага.
Обратимся к упоминавшимся выше «Запискам продотряд- ника» В. Потапенко. Его отношение к проблеме нелегального снабжения весьма типично для представителей большевистской власти. Упоминалось, что летом 1918 г. прибывшего из голодного Петрограда бойца продовольственно-реквизиционного отряда поразили продуктовое изобилие в Воронеже и Тамбове, бешеная активность, развитая мешочниками при отправке хлеба в столицы. Какие же чувства испытывал человек при этом? Радость в связи с тем, что хоть кто-то доставит наконец провизию голодающим, разочарование в политике верхов? Может быть, происходившее перед его глазами породило сомнение в справедливости продовольственной монополии, усилившей голод? Отнюдь. Продармеей- цем овладело чувство классовой ненависти к «врагам народа». «Ходил я по базару и удивлялся: вот тебе и хлебная монополия, вот тебе и твердые цены, — читаем в воспоминаниях В. Потапенко. — Видно, здесь еще живут по своим законам... торгуют кулаки, подкулачники, спекулянты, наживающиеся на голоде. Вот оно, царство Колупаевых-Разуваевых, кому не нужна Советская власть и новые порядки».18 В этом плане взгляды многих «низовых» агентов большевистской партии и нового государства целиком совпадали с взглядами В. И. Ленина и его ближайших соратников.
Вожди проповедовали приоритет политического диктата над экономической целесообразностью. Направления соответствующей политики определял лично В. И. Ленин. Именно Владимир Ильич выступил в роли организатора и творца мероприятий Советского государства в сфере продовольствования населения и борьбы со спекулянтами-мешочниками.19 Только в январе 1918 г. им были написаны три работы, в которых содержалось категорическое требование расстреливать «срывателей монополии» на месте. На том же самом настаивал Владимир Ильич в принципиально важном декрете — воззвании «Социалистическое отечество в опасности» (21 февраля 1918 г.).20 Председатель Совнаркома считал «мародера торговли» (т. е. мешочника) ни больше ни меньше как «главным внутренним врагом». По мнению вождя, борьба с ним должна иметь не частный или отраслевой (касавшийся, например, только продовольственников), а всеобщий характер. Мешочник, именовавшийся «мародером торговли, сры- вателем монополии», чуть ли не демонизировался. Опасность с его стороны определялась тем, что он, по утверждению Ленина, «врывается во все поры нашей общественно-экономической жизни»,21 что его противостояние Советам — важ190


нейшая форма борьбы капитализма с социализмом.22 Позже, уже в 1919 г., Ленин с наибольшей отчетливостью сформулировал свое представление о приоритетном, стратегическом значении войны с нелегальным снабжением. «Это — самая глубокая, самая коренная, самая повседневная, самая массовая борьба капитализма с социализмом. От этой борьбы зависит решение вопроса о всей судьбе нашей революции», — писал Владимир Ильич.23 Таким образом, Ленин отнюдь не сводил борьбу с мешочничеством к средству добывания хлеба, толковал ее роль в самом широком социальном смысле. В силу особого положения Ленина в партийной и государственной системах его взгляды и оценки волей-неволей усваивались всеми руководителями. Еще дальше пошел глава карательного ведомства Ф. Э. Дзержинский, который в 1918 г. определил профессионалов-мешочников как «наймитов контрреволюционеров и их агентов», которых используют «для расстройства нашего транспорта путем переполнения поездов».24
В «низах» и в среднем звене государственного аппарата и партии активно насаждалась непримиримость по отношению к мешочникам. На первый план выдвигалась исключительно «контрреволюционная» сущность нелегального снабжения. Так, представители Военно-революционного комитета Юго- Восточных железных дорог в июне 1918 г. в докладе Нарком- проду писали о колоссальной угрозе со стороны мешочников, «от которых революция гибнет в большей степени, чем от чего-либо другого».25 В то время подобные (близкие по духу к заявлениям Ленина и «железного Феликса») высказывания становились типичными. В одном из обращений к населению руководители Пензенского губпродкома так определили мешочничество: «государственное преступление, предательство нашей Великой Революции».26
Особый интерес представляют взгляды людей, непосредственно возглавлявших большевистский авангард в войне с мешочниками. Речь идет о команде А. Д. Цюрупы. Главными ее представителями, кроме самого Александра Дмитриевича, были Н. П. Брюханов и А. И. Свидерский. В процессе изменения ситуации и возникновения колебаний при выработке «антимешочнической» политики в высшем эшелоне власти эта группа неизменно занимала крайне непримиримые по отношению к ходокам позиции.
Своеобразным полигоном, на котором Цюрупа и его сподвижники опробовали радикальные методы борьбы с мешочниками, стала Уфимская губерния. Об этом подробно рассказывалось в первой главе. Учтем, что в масштабах одной хлебодостаточной области сплоченная группа энергичных организаторов имела шансы временно одержать победу над
191


нелегальными снабженцами. Нельзя не признать, что именно такими организаторами были соратники председателя Уфимской продовольственной управы. Созданные ими заградительные отряды одерживали победы в войне с мешочниками. Продовольственные организации начали контролировать рыночную торговлю в некоторых населенных пунктах губернии.27 Все это, думается, породило эйфорию. Уфимские руководители, например, заявляли, что использование на подконтрольной им территории нескольких заградительных команд общей численностью в 300 бойцов в течение нескольких дней приведет к абсолютному уничтожению мешочничества.28 Подобные эйфористические настроения группа А. Цюрупы принесла впоследствии в Наркомат продовольствия. А созданная Александром Дмитриевичем в Уфе команда в виде коллектива членов губпродкома даже через много месяцев после его перевода в Москву неутомимо боролась с мешочничеством; по его распоряжению на Самаро-Златоустовской железной дороге действовали вооруженные «заслоны» и «боевые дружины».29
Карьерный взлет Цюрупы напрямую связан с исходом первого его столкновения с нелегальными снабженцами. Как отмечалось, Цюрупе удалось в октябре 1917 г. за счет реквизиций хлеба у мешочников сформировать хлебный эшелон. После получения сообщения о победе большевиков в Петрограде все заготовленное продовольствие без промедления отправили в столицу. Тогда-то и взошла звезда Александра Дмитриевича. В ноябре он стал заместителем народного комиссара продовольствия, а в начале 1918 г. — наркомом. Соответственно стремительную карьеру в Наркомпроде сделали его ближайшие соратники по работе в Уфе.30 Вместе они сыграли немалую роль в выработке и проведении в жизнь политики в отношении нелегального рынка и его снабженцев. Судя по воспоминаниям Александра Дмитриевича, именно он убедил В. И. Ленина в 1918 г. поторопиться с введением продовольственной диктатуры.31
Нажим на «теневое» снабжение в первую очередь определялся «антибуржуйским» ригоризмом руководителей партии, продовольственного ведомства и чрезвычайных («чекистских») органов. К вопросу о позиции «продовольственного диктатора» А. Д. Цурюпы мы будем еще не раз возвращаться. Сейчас уместно привести один эпизод из жизни главного чекиста, председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского. Его сестра рассказывала о странном на взгляд простого человека в условиях голодного 1919 г. поступке брата. Придя в гости, худой и изможденный председатель ВЧК выбросил приготовленное специального для него дорогое и редкое угощение — 192


оладьи — в форточку. Произошло это после того, как он узнал, что лакомство приготовлено из купленной у мешочников муки. «Я с ними (мешочниками, спекулянтами. — А. Д.) день и ночь сражаюсь, а ты...», — в сердцах бросил Феликс Эдмундович.32 Зачастую рационального зерна в поступках революционных фанатиков первых десятилетий XX в. искать не приходится. Может быть, как раз безрассудный фанатизм и помог им заразить своими убеждениями немалую часть подчиненных, ставших соратниками. Торговля, спекуляция, рынок для верхушки большевистской элиты революционного времени были зловредны по определению. Правда, изредка коммунистические политики могли пойти на компромисс с миллионами «дельцов» нелегального рынка, но — временный, в экстремальной ситуации и лишь в целях спасения революции.
Соответственно ригористический настрой был присущ отдельным — как увидим, далеко не всем — представителям среднего звена управления, т. е. губернского и уездного уровней. От них в конечном счете зависело выполнение директив «центра». Нередко деятели местного масштаба старались стать «святее самого папы римского», их отличала просто-таки лютая ненависть к нелегальным снабженцам. Деятель этого эшелона представителей власти, один из руководителей Саратовского губернского продовольственного комитета Ахилл Банквицер в августе 1918 г. в докладе на губернском продовольственном съезде заявил: «Только страх смерти может внушить мешочнику, что этим промыслом заниматься не следует».33 Российский революционер с древнегреческим именем говорил от всей души и от имени большой группы революционеров.
При знакомстве с докладами и речами ряда продовольственных работников бросается в глаза противоречие. С одной стороны, авторы речей и докладов гордятся своим участием в деле искоренения нелегального снабжения; с другой — сокрушаются по поводу исчезновения провизии и провала хлебозаготовок.34 Однако, как ни странно, им не приходило в голову, что одно вытекает из другого. Выразительный факт привел в своих воспоминаниях уже не раз упоминавшийся боец Добровольческой армии и будущий архиепископ В. Кривошеин. Мемуарист передает содержание относившегося к августу 1919 г. одного разговора со своим знакомым — комиссаром по продовольствию Екатеринославской губернии. Кривошеин характеризует собеседника такими словами: «Он был убежденным сторонником полной регламентации хозяйственной жизни, государственной монополии на всю торговлю, карточек и т. д.».35 По словам комиссара, после создания им и его 193
7 А. Ю. Давыдов


людьми соответствующего продовольственного аппарата в губернии «все продовольствие исчезло», зато этот аппарат преуспел по части искоренения спекуляции. Большевистский деятель и не думал забивать себе голову рассуждениями о законах рынка, ценообразования. «Все зло шло от свободной торговли», — твердил он.36 Обстановка, в которой происходило общение Кривошеина и комиссара, располагала к доверительности — это была дорожная беседа «не для публики» в купейном вагоне поезда «Москва—Брянск». Продовольствен- ник не испытывал нужды в рисовке, не пытался изобразить из себя якобинца. Просто будущий архиепископ встретился с фанатиком, типичным представителем большого отряда идеологически зашоренных большевистских функционеров.
В то же время многих и многих губернских и уездных работников никак нельзя было отнести к разряду фанатиков. Их породнение с революцией ограничилось основательным усвоением революционной фразеологии. Например, в Вологде на рубеже 1918—1919 гг. рыночной площади дали в духе времени модное название «Площадь борьбы со спекуляцией», но местные власти палец о палец не ударили для изгнания с нее продавцов нормированных товаров. В Москве в 1920 г. закрыли рынок на Сухаревской площади (впоследствии ее переименовали в Колхозную), при этом торговцы без особых усилий переместились на десятки других столичных рынков — на Сенной, Смоленский, на Трубную площадь и т. д.37 В этой связи вспоминается замечательное высказывание Г. Флобера «Смотри не на то, что на знамени, а на то, что под знаменем».
Революционное знамя нередко прикрывало так называемые шкурные интересы (выражение из революционного времени). Нельзя не согласиться с мнением известного общественного деятеля, члена редколлегии газеты «Правда» М. С. Ольминского, который указывал на широкое использование хлебной монополии работниками продовольственного фронта в целях обеспечения себя «синекурами».38 Судя по массовому распространению взяточничества, таких работников насчитывалось очень много. Атрибутом синекуры были поборы с нелегальных снабженцев. Сразу приведу еще одно выразительное свидетельство. В январе 1919 г. член Реввоенсовета Восточного фронта И. Смилга заявил на совещании судебных работников: «Самое опасное преступление ныне — взятка».39 Если мешочники благополучно преодолевали путевые препоны и доставляли в родные населенные пункты мешки с провизией, значит, в дороге они имели дело с представителями этой (говоря языком очевидцев, «шкурной») группы про- довольственников.
194


Jlf l-l M
Типичный образ коммуниста-руководителя. Из рисунков, присланных в «Крестьянскую газету».
При этом все без исключения продовольственные работники придерживались в годы гражданской войны сугубо военных (насильственных) методов воздействия на нелегальных снабженцев. Одни не мыслили другого стиля взаимоотношений с мешочниками, другие бряцали оружием в надежде добиться увеличения взимаемой с них дани. «Стал служить в продовольственной управе. Но оказалось, что продовольственное дело сводится к военному», — рассказывал бывший комиссар Временного правительства В. Б. Станкевич о том, как в 1918 г. ему работалось в ведомстве Цюрупы.40 Продо- вольственник гражданской войны, как правило, носил шпоры, пристегивал к ремню кобуру с револьвером, массивный патронташ, бомбы. Сплошь и рядом имел при себе еще и винтовку или карабин.41 В общем это был не человек, а ходячий арсенал. И действовал он исключительно силовыми армейскими методами.
Не только успехи, но и сама жизнь нелегальных снабженцев стала зависеть от таких вооруженных до зубов людей. Как оказалось, и степень осуществления «антимешочнических» 195


распоряжений властей определялась тем, кто выполнял приказы — фанатики или «шкурники». В частности, в одних волостях или уездах начальство запрещало мешочникам покупать у крестьян даже яблоки, а соседние местности в то же самое время напоминали огромные базары. От настроя местных руководителей во многом зависела расстановка сил на фронте борьбы советской власти с нелегальным снабжением.
Таким образом, из верхнего эшелона власти в «низы» направлялся мощный идеологический заряд антирыночной направленности. Однако, сталкиваясь с прагматизмом и противоречивыми интересами рядовых работников, он нередко терял свою первоначальную направленность. Это усугубляло организационный хаос на местах.
МЕРЫ ВЛАСТЕЙ В ОТНОШЕНИИ СПЕКУЛЯТИВНОГО СНАБЖЕНИЯ: НАЧАЛО ВЫРАБОТКИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ
Что представляли собой первые распоряжения начавшей создаваться государственной власти относительно участи вольных добытчиков хлеба? Правительственное решение по данному вопросу относится к 15 ноября 1917 г. Оно получило форму директивы Совета народных комиссаров Военно-революционному комитету о борьбе со спекуляцией и было сформулировано в самом общем виде. В нем вся вина за продовольственную разруху возлагалась на спекулировавших «преступных хищников». Совнарком потребовал «немедленного ареста всех уличенных в спекуляции и заключения их в тюрьмы Кронштадта».42
Свое отношение к проблеме высказал и Петроградский Военно-революционный комитет, который по существу на протяжении некоторого времени после октябрьского переворота выполнял функции правительства. Уже 10(23) ноября 1917 г. в «Обращении ко всем честным гражданам» все «хищники и спекулянты» объявлялись «врагами народа». Меры борьбы с ними определялись еще присущими победителям романтизмом и иллюзиями относительно всенародной поддержки нового режима. В документе читаем: «Борьба с этим злом — общее дело всех честных граждан. Военно-революционный комитет ждет поддержки от тех, кому дороги интересы народа».43 Честным гражданам о случаях спекуляции предлагалось немедленно доводить до сведения ВРК, который будет арестовывать, помещать в тюрьмы и судить «врагов народа».44
Ситуация меняется к январю 1918 г., когда стал бросаться в глаза необычно быстрый рост мешочничества. Как упоминалось, В. И. Ленин начинает высказываться за расстрел 196


мешочников. В итоге в середине января Совет народных комиссаров обсуждает проект постановления, в котором предлагалось расстреливать спекулянтов и мешочников на месте.45 Более того, из Наркомпрода, который тогда располагался в Аничковом дворце в Петрограде, отправляется в губернские продовольственные управы директива; в ней содержалось категорическое требование консолидации всех сил для решения главной задачи: «мешочничество подлежит немедленной ликвидации».46 Определенная на рубеже 1917— 1918 гг. политика центрального большевистского руководства принципиально отличалась от той, которая проводилась при Временном правительстве. Советская власть начинала расценивать мероприятия по искоренению нелегального рынка как главное направление продовольственной диктатуры.
Чтобы расставить точки над «Ь>, сошлемся на резолюцию состоявшегося в ноябре 1917 г. в Москве Всероссийского продовольственного съезда, имевшего немалое значение для выявления направленности политической линии руководителей «старых» (небольшевистских) продовольственных органов. В резолюции говорилось: «Съезд настаивает на том, чтобы всеми доступными средствами, вплоть до применения военной силы, велась самая энергичная работа с мешочничеством».47 Ни о «немедленной ликвидации», ни тем более о расстрелах речи не идет. Между методами «старых» продо- вольственников и части большевиков конца 1917—начала 1918 г. — дистанция огромного размера. После октябрьского переворота вновь испеченные руководители постепенно склоняются к «антимешочническому» ригоризму. Они отбрасывают сомнения, присущие деятелям старой продовольственной организации; все настойчивей высказываюся за объявление тотальной войны мешочникам, уповая исключительно на усиление роли «центра» в консолидации сил по искоренению «ходачества». Видимо, подобным образом новая элита компенсировала свой непрофессионализм.
Итак, разочаровавшись в возможности создать всенародный «антиспекулятивный» фронт, новые советские власти стали занимать экстремистские по отношению к ходокам позиции. Впрочем, до середины 1918 г. ожесточенную борьбу с мешочниками вело в основном продовольственное ведомство; нельзя говорить о ее тотальном характере, поскольку участие других структур государственного аппарата было эпизодическим. До того времени выступать с угрозами в адрес нелегального рынка отнюдь не означало начать войну с ним по всей стране. Обойтись без поддержки населения большевики в данный период (это время их крайней слабости) не могли. Между тем миллионы людей в целом сочувственно 197


относились к дельцам нелегального рынка — ими был хорошо усвоен отрицательный опыт осуществления хлебной монополии Временного правительства. Народ не мог не поддерживать мешочничество, ибо он сам был создателем и главным участником этого движения. «Население на стороне спекулянтов», — констатировалось на состоявшемся в конце 1917 г. совещании представителей общественных организаций Ставропольской губернии. Насчитывается множество подобных свидетельств широкой поддержки нелегального снабжения со стороны простых россиян.
Настроения народа в то время легко усваивались в местных органах власти. Их деятели на первых порах стремились любой ценой завоевать симпатии населения, а заодно и ослабить тенденцию к сокращению крестьянами посевных площадей. Поэтому уездные Советы, в которых тогда сплошь и рядом преобладали эсеры и меньшевики, охотно шли навстречу ожиданиям крестьян. В частности, Бугульминский и Арзамасский советы запретили осуществление реквизиций мешочнических товаров на подведомственной им территории. В свою очередь отмена твердых цен и допущение свободы торговли в двух-трех уездах ставила под вопрос саму возможность существования хлебной монополии в целой губернии. Так произошло в начале 1918 г. в Веневском и Богородицком уездах Тульской губернии, а также в Брянском, Кромском и Ливенском — Орловской; в результате в Тульской и Орловской губерниях беспрепятственно осуществлялась вольная купля-продажа провизии.48
При этом уездные власти начинали с того, что соглашались допустить свободу торговли только между жителями своего уезда, обещая предавать мешочников из других местностей военно-революционному суду. Но довольно скоро выяснялась невозможность создать уездный замкнутый рынок. Под напором ходоков власти забывали о своих грозных обещаниях. Со временем выявлялись положительные результаты подобного отступления от «революционных принципов». Так, на состоявшемся в 1918 г. съезде инструкторов и представителей от продовольственных комитетов Тульской губернии делегат от Веневского уезда Раев заявил: «В Веневском уезде объявлена свободная торговля. Этим был предотвращен недосев».49 Надо сказать, что на протяжении всей гражданской войны множество раз выявлялось значение нелегального снабжения как замедлителя процесса развала сельского хозяйства. Вот выдержка из отчета Тверского губернского продовольственного комитета о работе в 1918—1920 гг.: «Мешочничество убедило сельское население в необходимости расширения посевных площадей».50 Подобное обстоятельство, в 198


частности, объясняет колебания на местах при выработке линии поведения в отношении мешочников.
Большую опасность для советского «центра» представляло усугубление разномыслия в подходах к нелегальному рынку среди руководителей крупных зернопроизводящих регионов. Даже в Уфе, из которой вышла в 1917 г. команда А. Д. Цюрупы, обнаруживаем у некоторых продовольственников капитулянтские по отношению к мешочничеству настроения. Один из них, например, признавал в декабре, в разгар борьбы с нелегальными снабженцами в Уфимской губернии, что «по самой своей природе меновая торговля вызывает к жизни тысячи посредников-спекулянтов, бороться с которыми невозможно».51
Напомним, что основным условием успешного осуществления хлебной монополии могло стать лишь наличие рационально организованного государственного механизма. Еще деятели Временного правительства зачастую напрасно старались добиться единства действий центральных и местных органов. После же октябрьского переворота ситуация резко изменилась в худшую сторону. Различные продовольственные организации пребывали в состоянии разброда и шатаний, напрочь отсутствовала единая воля. В то же время в первые послеоктябрьские месяцы ускорилось осознание местными работниками нереальности осуществления продовольственной монополии (из-за невозможности эффективного использования старого, прежде всего кооперативного, аппарата; из-за слабости государственных структур). Это выражалось в учащении отказов от участия в проведении хлебной монополии.
В Советах, представлявших собой на первых порах политическую и организационную основу новой власти, не удалось выработать общую линию при осуществлении хлебной монополии. Явно негативную позицию по отношению к последней заняли Советы Сибири; состоявшийся в Омске краевой съезд крестьянских депутатов резко осудил политику реквизиций и твердых цен. Так же повели себя и многие Советы Европейской России. Несмотря на запрет «центра», Симбирский губернский съезд Советов отменил монополию и ввел свободу торговли для мешочников.52 Непоследовательную линию по отношению к мешочническому движению проводили Саратовский, Пензенский и другие советы, составленные на «паритетных» началах из представителей разных партий, прежде всего эсеров и меньшевиков. Объяснение этого обстоятельства, в частности, находим в резолюции одного заседания Саратовского совета: «Местные Советы совершенно не подготовлены к продовольственной работе и достать хлеб на местах с их помощью будет невозможно».53
199


В конце 1917—начале 1918 г. Советы совместно с продовольственными комитетами и земствами Нижегородской, Казанской, Самарской, Тамбовской, Воронежской, Вятской, Симбирской, Саратовской губерний официально признали свободу торговли, отменили твердые цены. При этом на монополию покушались не только эсеро-меньшевистские, но уже и большевистские органы власти. Эту меру провели в жизнь Царицынский и Астраханский советы депутатов; одно время волжский путь был свободен почти на всем протяжении для вольных добытчиков хлеба. Центральные ведомства во всех этих случаях даже не ставились в известность о ликвидации хлебной монополии и лишались возможности попытаться вовремя пресечь самоуправство.54 Новые власти в губерниях отвергли экономическую политику большевистского руководства. Противоречия между центром и местами обострялись, в том числе из-за разной оценки ими свободы торговли и нелегального снабжения.
Потворствовали мешочникам в первую очередь продовольственные организации потребляющих губерний Европейской России. Мы уже рассказывали о подобной позиции казанских и некоторых других Советов и продовольственных комитетов. Вот еще некоторые факты, свидетельствующие о сложности положения местных руководителей, вынужденных выбирать между необходимостью выполнять директивы большевистского центра и потребностью кормить народ. Собравшийся на рубеже 1917—1918 гг. в Петрограде Съезд продовольственных комитетов потребляющих губерний высказался за свободу торговли.55 Кроме того, в начале 1918 г. Московский областной продовольственный комитет, в котором преобладали тогда еще эсеры и меньшевики, фактически игнорировал хлебную монополию и стал рассылать по стране агентов и заготовителей с указаниями скупать хлеб по «вольной» цене (по сути дела, тех же мешочников). В то же время и Владимирский губернский продовольственный комитет принялся содействовать местным мешочникам, привозившим хлеб в губернию.56 Власти на местах успешно саботировали антиры- ночные мероприятия «центра». Причем избегали прямой конфронтации и проводили свои решения явочным порядком. Такова старая российская традиция борьбы с «дурными» предписаниями центральной власти посредством столь дурного их исполнения, что скорее походит на неисполнение.
Несогласованность мнений и действий представителей региональной элиты была залогом распространения мешочничества. В первые послеоктябрьские месяцы работа отдельных продовольственных органов оказалась парализованной из-за того, что их начальники никак не могли прийти к 200


общему мнению относительно путей налаживания снабжения населения, отношений с мешочниками. В руководстве Тверского, Томского и Самарского продовольственных комитетов происходили расколы. Так, в Твери в январе 1918 г. при обсуждении вопроса о «самостоятельных закупках» и мешочничестве 17 членов комитета высказались за их легализацию, 18 — против. На легализации мешочничества, предоставлении домовым комитетам права осуществлять свободные закупки настаивали многие самарские, некоторые томские руководители. Надо учесть и такое обстоятельство: к власти нередко приходили люди из народа и на первых порах им трудно было применять насилие по отношению к мешочникам. В документах губисполкомов ходоки упоминаются как «несчастные» люди.57 Придет время, выдвиженцы «наступят на горло собственной песне» и «мелкобуржуазная» человеческая жалость целиком уступит место революционному классовому долгу.
Расколы в государственных продовольственных организациях происходили не только в отношениях между Нарком- продом и регионами, а также внутри губпродкомов, но и внутри губернской вертикали. Случалось, мешочников поддерживали уездные продовольственные комитеты вопреки строгим запретам губернских. Последние требовали от своих уездных органов отправлять хлеб в центр, а те отказывались подчиняться, поскольку заботились исключительно о снабжении местного населения. Местные советские продовольственные комитеты на первых порах целиком зависели от крестьян. Как только они не угождали им, так сразу же переизбирались; иногда это происходило каждую неделю.
Страсти вокруг «мешочнического вопроса» в продовольственных комитетах накалились после применения оружия к мешочникам и первой крови. Так произошло в декабре 1917 г. на заседаниях только что созданного (в противовес Московскому областному продовольственному комитету) Московского городского продовольственного комитета. Тогда одни жалели ходоков, высказались за терпимость по отношению к ним (говорили: среди мешочников много просто голодных людей), другие были за отказ от любого поиска компромисса с «неприятелем» и за немедленное создание общегосударственной структуры ведения войны с ходоками. Второй подход возобладал.58 27 декабря (6 января) Президиум Московского совета признал необходимым для борьбы с мешочничеством «принять самые решительные меры вплоть до применения огнестрельного оружия». После долгих проволочек только через два месяца Моссовет решил образовать при городском продовольственном комитете для уничтожения спекуляции 201


«коллегию» во главе с ветераном-большевиком (состоял членом ЦК РСДРП с 1908 г.) Г. А. Усиевичем. Ей предоставлялось право проводить обыски и аресты.59 Выше уже упоминалось, что в это время Московский областной продовольственный комитет проводил свою «мешочническую» политику. Единство действий среди продработников важнейшего и крупнейшего Московского региона напрочь отсутствовало.
Вторым — после продовольственного — ведомством, призванным и способным вести борьбу с нелегальным снабжением, было транспортное. И здесь полностью расходились цели и практика «центра» и региональных подразделений. Приведу выразительный факт. В первые месяцы после Октября нарком путей сообщения и руководители контролируемого им Московского железнодорожного узла приняли решение о запрете пассажирского движения (в надежде на отмирание в результате этого мешочничества), наложили вето на предоставление мешочникам мест в вагонах, стали создавать на каждой станции «ревизионные комиссии» для проведения обысков и конфискаций.60 Однако, как признавались железнодорожники, «когда к борьбе с мешочниками было приступлено, то это оказалось не таким простым делом, как предполагалось».61 Происходило это потому, что начальники региональных железных дорог не стали усердствовать по части выполнения распоряжения своего столичного руководства — ни ревизоры не работали, ни пассажирское движение не прерывалось.
Оценивая все эти события, оригинальную точку зрения высказала в 1991 г. исследовательница Л. Н. Суворова. Она полагает, что свобода торговли была введена в Поволжских губерниях советским правительством «в качестве эксперимента» и побочным эффектом такого решения оказался рост мешочничества.62 Думается, уважаемый историк забывает о существенном обстоятельстве, а именно: в том хаосе, который творился в стране в 1917—1918 гг., о целенаправленном проведении какого-либо «социального эксперимента» и говорить не приходилось. Действия мешочников и крестьян — продавцов хлеба, сама катастрофическая экономическая ситуация заставили местные власти признать официально post factum упразднение твердых цен. Когда же возникала угроза расправы со стороны центральной власти, губернские начальники задним числом объявляли вынужденную измену делу хлебной монополии «пробным опытом» и непродолжительным экспериментом.63 В свою очередь непоследовательность и противоречивость мероприятий местных властей в отношении нелегального рынка была на руку мешочникам и стала условием расширения их движения.
202


Таким образом, в отношении к мешочникам с первых месяцев советского правления хорошо прослеживается главное противоречие новой власти: между «центром» (всероссийским или губернским) и местами. По этому поводу «Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций» в мае 1918 г. писал в патетическом тоне: «В настоящий момент вожди продовольственных армий вновь стоят, как древний витязь, перед камнем на проклятом распутье и в тягостном колебании не могут решиться: довериться ли опять той дороге, куда посылает полуистершаяся надпись: „Закон о хлебной монополии и твердые цены”, повернуть ли в другую сторону, где едва-едва заметна заросшая бурьяном дорога к свободной торговле».64
На первых порах в целях объединения сил на местах и пресечения путей нелегального снабжения Совет народных комиссаров сделал ставку на «продовольственных диктаторов».
Для налаживания продовольственного снабжения и организации важнейшего мероприятия — отпора мешочникам было решено использовать авторитет самого Л. Троцкого. Еще в конце января 1918 г. начала образовываться Всероссийская чрезвычайная комиссия по продовольствию во главе с Львом Давидовичем, которому предложили опереться на вооруженные отряды. Де-факто Троцкий становится во главе всего продовольственного дела. Примечательно, что сразу после вступления в новую должность он издает директиву о борьбе с мешочничеством «как со зловреднейшей спекуляцией». В директиве строго предписывалось всем без исключения местным организациям самым решительным образом бороться с мешочниками. Это указание адресовалрсь «Советам, железнодорожным комитетам и всем вообще организациям по линиям железных дорог».65 Речь с самого начала шла о мобилизации всех наличных сил в целях противостояния вольным добытчикам хлеба. Ясно, что мешочничество представляло собой отнюдь не частную, а всеобъемлющую проблему для Советского государства. Однако консолидация усилий в то время была недостижима.
Впервые в той же директиве Л. Троцкого содержалось указание повсеместно создавать летучие отряды, а также постоянные отряды на узловых станциях для конфискации у «путешественников» продовольственных грузов и оружия. Официально определялись и нормы беспрепятственного провоза продуктов по железным дорогам: не свыше полупуда в целом, в том числе муки и хлеба не более 10 фунтов. В этой директиве, разумеется, ничего не было сказано о расстреле мешочников на месте (это предложение Ленин все-таки вы203


сказал в сердцах, в запальчивости). Однако в качестве альтернативного ленинскому прозвучало предложение арестовывать ходоков в случае сопротивления и расстреливать, если они сопротивлялись с оружием в руках.66 Все это были новые положения, отражавшие усиление в верхах ригористического направления, и в дальнейшем они будут проходить рефреном в правительственных и ведомственных документах. Однако Троцкому воплотить их в жизнь не удалось. Немцы развернули наступление на столицу, большевистская власть оказалась на волосок от гибели, и для команды Троцкого нашлись другие неотложные дела. По существу ее «антимешочничес- кий» план стала реализовать команда А. Цюрупы. Тем более что в феврале Александр Дмитриевич становится народным комиссаром продовольствия. Ему предстояло распространить влияние большевистского руководства на местные органы в целях их втягивания в войну с разновидностями нелегального снабжения (по существу это будет сделано через несколько месяцев и только комбедами). В народе Цюрупу называли «диктатором продовольствия», что очень верно определяло место его должности в государственной иерархии.67
Принимались меры и по созданию региональных продовольственных диктатур. 20 декабря 1917 г. Ленин подписал декрет о назначении Г. К. Орджоникидзе временным чрезвычайным комиссаром Украины и о предоставлении ему особых полномочий по снабжению хлебом Петрограда и Москвы. Летом 1918 г. с полномочиями чрезвычайного комиссара продовольствия в Вятскую губернию был направлен А.Г.Шлих- тер.68 В Поволжье — наиболее важном в продовольственном отношении регионе образовался диктаторский Чрезвычайный областной продовольственный комитет на юге России (Чокпрод); его центральная контора располагалась в Ростове- на-Дону, а после эвакуации города — в Царицыне.
Работе Чокпрода московские правители придавали особое значение и руководить им поставили И. В Сталина и А. С. Якубова, наделенных чрезвычайными полномочиями.69 Сталин и Якубов дальше всех в то время продвинулись в наступлении на мешочников. Первым делом они установили твердые цены на продовольствие; белый хлеб, который ранее рабочие не могли покупать из-за высоких цен, теперь вовсе перестал легально продаваться. Практически кампания против мешочников свелась к расквартировыванию в населенном пункте Камышин заградительного отряда и к рассылке телеграмм, в которых содержалось требование к железнодорожным агентам «не принимать пассажиров с мешками с хлебом».70
В первой половине 1918 г. похожие «диктатуры» устанавливались в каждом районе. Так, в протоколе состоявшегося 204


2 июня 1918 г. съезда представителей от уездных продовольственных комитетов Тульской губернии говорилось: «Постановили назначить в каждый хлебородный уезд продовольственного диктатора», способного «потребовать от начальников станций не пускать в вагоны людей с мешками» и имевшего «право за бездействие арестовывать представителей власти на местах».71
Советские историки очень долгое время восторженно отзывались о продовольственных диктатурах. Они славословили по адресу Сталина и Орджоникидзе, ударивших по мешочникам и якобы наладивших снабжение столиц.72 На деле похвалы были незаслуженными: продовольственное положение в крупных городах ухудшилось настолько, что, как мы убедимся в дальнейшем, даже большевистские вожди в августе 1918 г. пошли на временную легализацию «ходачества». Сам Сталин признавал, что, несмотря на все усилия, волжские пароходные команды «принимают грузы больших и малых мешочников охотнее наших».73 Во время же продовольственного диктаторства А. Г. Шлихтера уполномоченный Наркомпрода Сидоров в посланной в Москву телеграмме сообщал, что в Вятке «официально грузится мука спекулянтами и мешочниками. 3400 пудов ежедневно. Мер никаких не принимается».74 Так называемые диктаторы обладали большими желанием и полномочиями, но не располагали необходимой силой для борьбы с армиями мешочников.
В результате мероприятия по борьбе с мешочничеством стали носить маятниковый характер; фронтальное наступление перемежалось с акциями мирного вытеснения. Еще в первые месяцы 1918 г. в качестве временной альтернативы мешочничеству Наркомат продовольствия выдвинул так называемый товарообмен. В докладе на имя председателя Совнаркома нарком продовольствия А. Цюрупа писал: «Товарообмен и теперь уже происходит в связи с мешочничеством (рабочие отдельных фабрик обменивают продовольствие для себя). Прекратить этот стихийный процесс можно лишь одним способом — организуя его в масштабе государственном и тем превращая из средства дезорганизации продовольственного дела в могучее орудие его успеха».75
Национализировав многие промышленные товары, Советское государство попыталось организовать их обмен на продукты по твердым ценам. В начале 1918 г. Наркомат продовольствия приступил к разработке общегосударственного плана проведения товарообменной операции. Этот план был одобрен на заседании СНК 25 марта. Декрет правительства «Об организации товарообмена для усиления хлебных заготовок» поручил Наркомату продовольствия провести широко205


масштабную товарообменную операцию, определить порядок и нормы выдачи промышленных товаров в обмен на продовольственные. При этом особо подчеркивалась недопустимость меновых сделок (непосредственного индивидуального обмена товаров на товары), так как выгоды от них получал бы в наибольшей степени зажиточный элемент деревни. Промышленная продукция должна была передаваться в распоряжение волостных и районных организаций (в обмен на хлеб) с последующим распределением среди нуждающихся.76 В разосланной на места «Инструкции по товарообмену» читаем: «Выдача товаров отдельным сельским хозяевам за сданный ими хлеб ни в коем случае не допускается. Необходимо распределение между всем нуждающимся населением внутри волости, дабы побудить неимущих воздействовать на имеющих хлеб, побуждая к его сдаче».77 Таким образом, товарообменные мероприятия в конечном счете были нацелены на проведение в жизнь принципов уравнительности и социальной розни.
В ходе товарообменной кампании планировалось широко использовать метод круговой поруки. Сельские общества, члены которых имели дело с мешочниками, лишались товаров.78 Впрочем, для исхода товарообмена все это не имело решающего значения, поскольку в большинстве случаев до распределения на местах дело не доходило. В итоге мешочники искоренили официальный товарообмен.
Наркомпрод намеревался установить прочную хозяйственную связь с деревней посредством отправки туда огромных запасов промышленных товаров, добытых посредством «экспроприации экспроприаторов». Намечалось за каждые четыре вагона зерна давать крестьянам по три вагона промышленных изделий, т. е. в два раза больше, чем крестьяне получали в былое мирное время. В ходе превратившегося в шумную кампанию товарообмена сотни маршрутных эшелонов с предметами ширпотреба на колоссальную сумму в 1.2 млрд р. были двинуты в хлебные районы, прежде всего в Сибирь и «юго- восточный угол». Некоторая часть «фондов Наркомпрода» оказалась захваченной белогвардейцами. Показательно, что Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) почти не пользовался станком для печатания денег, поскольку наладил широкую торговлю товарами, принадлежавшими ранее Нар- компроду. В то же время Советская Россия ощутила острый дефицит изделий промышленности: Северная областная продовольственная управа пыталась даже обменять на хлеб лыковые лапти.79
Основная же часть предназначенных для крестьян товаров терялась в процессе транспортировки и распределения. Необ206


ходимый для налаживания товарообмена аппарат отсутствовал. Контролеры, проводившие в 1918—начале 1919 г. по решению Совета обороны чрезвычайную ревизию состояния дел в органах Наркомпрода, выявили там «загруженность ответственных лиц пустяковой перепиской, сотни безынициативных, скучающих, тяготящихся своим делом чиновников, отсутствие единого действенного плана».80 На местах пороки товарообменной организации проявлялись еще более отчетливо. В Царицыне всеми операциями по обмену промтоваров на хлеб некоторое время заведовала некомпетентная конторщица. Ее заменили на присланного из Москвы опытного работника («уполномоченного по товарообмену» по фамилии Зайцев), который оказался взяточником и к тому же занялся продажей мешочникам казенного товара. Вообще местные органы Наркомпрода были переполнены людьми, которые пользовались бессилием власти и не упускали возможности поживиться на продовольственном деле.81 Например, по данным «Известий Саратовского совета», служащие организованного в г. Камышине товарообменного пункта «берут мануфактуру и другие предметы в неограниченном количестве».82
На железнодорожных станциях возникали «пробки» из эшелонов с товарами, предназначенными для обмена на продовольствие. Нередко в местах прибытия вагоны не разгружались месяцами. Простым людям трудно было понять, как ценнейшие для того времени вещи долгое время могут находиться без присмотра, и они приходили к выводу: «Буржуи прячут по станциям всякие товары, чтобы они не попали в руки беднякам». Тогда уверенные в своей правоте граждане приступали к «экспроприации». Например, на станции Антропово (под Галичем) Северных железных дорог в течение 4 дней были разграблены долго простаивавшие и неохраняемые 85 вагонов с галошами, мануфактурой, сахаром и т. д.; в растаскивании промтоваров приняли участие до 6 тыс. крестьян и мешочников, специально приехавших на сотнях подвод из соседних населенных пунктов. «Акция» приобретала черты организации: деревни оповещали одна другую посредством посылки гонцов.83
Около 80 % товаров, предназначенных для обмена на хлеб, были Наркоматом продовольствия потеряны. В деревню весной 1918 г. отправили 400 млн аршин тканей, 2 млн пар галош, 200 тыс. пар кожаной обуви, 17 млн пудов сахару; взамен государство получило тогда до смешного мало — 400 тыс. пудов хлеба.84 Расхищенные товары разными путями оказывались у мешочников: они сами участвовали в их разграблении или же скупали по дешевой цене на рынке. Вездесущие и предприимчивые мешочники оказались в выгодном положении. По 207


авторитетному свидетельству специалиста ВСНХ М. Смита, у них в руках сосредоточилась «огромная часть товаров». Другой компетентный работник, экономист, член коллегии На- ркомпрода Н. А. Орлов отмечал, что промышленные изделия в конце концов попали по назначению — в деревню, но лишь «теневым» способом, а именно через посредничество мешочников.85
Оставшиеся нерасхищенными 20 % товарообменных фондов предполагалось использовать следующим образом. Крестьянам было предложено отправиться на личных лошадях и подводах за 20—30 верст к складам продовольственных комитетов, ссыпать там хлеб и взамен получить «квитки», с ними поехать за десятки верст в уездный город и, отстояв три-четыре часа у кассы, забрать деньги — «керенки», на которые можно было купить предметы ширпотреба. Разумеется, крестьяне уклонялись от подобного «товарообмена». Весной 1918 г. в Наркомпрод от местных продовольственных комитетов поступали телеграммы такого содержания: «Воронежская губерния. Крестьяне готовы сдавать хлеб, но не на ссыпные пункты, находящиеся в 20—30 верстах, а в местах жительства»; «Вятская губерния. В дело заготовки хлеба внесена полная анархия. Закупочного аппарата на местах нет». В общей сложности государство заготовило с конца 1917 г. до осени 1918 г. немногим более 1 млн т (органы Временного правительства обеспечивали ежемесячную заготовку примерно 750 тыс. т). Провал товарообмена обнаружился еще до того, как советская власть потеряла многие хлебородные районы. В Поволжских губерниях Советское государство заготовило в 10 раз меньше зерна, чем царское Министерство земледелия в 1916 г.86
Столичные экономисты и рядовые сельские жители оценивали товарообменную кампанию одинаково. «Это был подлинный товарообман», — заявлял Н. А. Орлов. «Не надо нам вашего товарообмана», — возмущались крестьяне.87 Во всех отношениях им было выгоднее и удобнее иметь дело с мешочниками. И не только большие деньги, которые выплачивались ходоками сельским хозяевам, привлекали их. Важно и то, что вольные добытчики хлеба являлись за хлебом в амбар к крестьянину, а власти требовали везти зерно на станцию. Сельчане всегда добивались, но не смогли добиться от государства замены системы франко-станция системой франко- амбар. В конце концов они осуществили такую замену самовольно с помощью городских добытчиков хлеба. Деревня получила товары, город раздобыл продукты, но все делалось неофициальным, «теневым» путем.
Деятели новой власти разочаровались в попытках установления экономического компромисса с крестьянством при 208


сохранении продовольственной монополии. Маятник, отсчитывавший периоды изменения взаимоотношений государства с миллионами мешочников, снова двинулся в противоположную сторону. Государство 9 мая 1918 г. объявило войну «конкурентам» в борьбе за хлеб — мешочникам и сельским хозяевам продуктов. Новшество состояло в том, что все большевистские силы в этой войне впервые предполагалось подчинить одному «командующему» — Наркомату продовольствия и обеспечить тем самым единство и эффективность усилий.
В тот день 9 мая в Москве проходило заседание ВЦИК. Выступавший с докладом нарком А. Д. Цюрупа заявил: «Борьба с мешочничеством, борьба за взятие хлеба... борьба со всякого рода дезорганизациями, — все это приводит нас к необходимости предоставления Комиссариату продовольствия таких прав, которые дали бы возможность успешнее и энергичнее вести борьбу за овладение хлебом». На заседании было указано на двух главных «врагов народа». Первый — «сытая и обеспеченная... деревенская буржуазия», которая «не вывозит хлеб к ссыпным пунктам». Второй — «хлебные спекулянты-мешочники», покупавшие хлеб у крестьян прямо в их селах и деревнях. Борьба с ними рассматривалась как единое целое, внутри которого приоритеты не определялись; каждая из составляющих выдвигалась на первый план в зависимости от обстановки. Агенты государства, потерпев поражение в войне с одним «врагом народа», «выжимали» хлеб из другого. На заседании ВЦИК мешочников, а также крестьян, продававших им «излишки», было постановлено приговаривать к многолетнему тюремному заключению с конфискацией имущества. Нарком продовольствия наделялся чрезвычайными полномочиями, в частности правом отменять решения местных Советов.88
Мешочники не должны были скрыться от возмездия ни в дороге, ни в городе, ни на сельском базаре. Борьбу с мешочниками советская власть вела в ходе войны за хлеб и в деревнях. Крестьяне, продававшие хлеб покупателям из промышленных регионов, объявлялись преступниками. Одним из направлений партийной и советской работы стало выявление с помощью агитаторов, инструкторов, уполномоченных, рядовых коммунистов тех сельчан, которые имели дело с ходоками. Крестьян подвергали всевозможным наказаниям. Наименьшим из них было повышение нормы изъятия продовольствия.89 Но в большинстве случаев этим дело не ограничивалось. «Все замеченные в продаже хлеба мешочникам... арестовываются и отправляются в распоряжение губернской комиссии по борьбе с контрреволюцией», — говорится в 209


утвержденной 20 августа 1918 г. наркомом продовольствия «Инструкции продовольственным отрядам».90
Таким образом, войну с мешочниками и «крестовый поход» на деревню вожди расценивали как две составные части одного процесса гражданской войны. «Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб... Да здравствует гражданская война», — заявил Л. Д. Троцкий на заседании ВЦИК 4 июня 1918 г.91 Войну следовало и вести соответствующими методами.
«Антимешочническая» направленность продовольственной диктатуры советской власти прослеживалась все более отчетливо. На 5-м Всероссийском съезде Советов, проходившем в начале июля 1918 г., суровость мер по отношению к мешочникам получила одобрение. В резолюции съезда отмечалось: «Только путем беспощадной борьбы с нарушающими правильность распределения и разрушающими транспорт тучами спекулянтов-мешочников идет и может идти Рабоче- крестьянская республика».92 Теоретически искоренение мешочничества представлялось — строго в соответствии с обращением Совнаркома от 8 августа 1918 г. — как важнейший шаг на пути установления «диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства в области продовольственного дела».93
Позицию верхов государства с точки зрения практика отчетливо обосновал А. Д. Цюрупа. На том же 5-м Всероссийском съезде Советов нарком указал на две опасности, которые станут следствием нерешительности и непоследовательности при проведении хлебной монополии. Во-первых, мешочники переполнят все вагоны. Во-вторых, ходоки-спекулянты «захватят» хлеб на местах.94 Новые вожди не осознавали, что в основном то и другое уже осуществилось и назад хода нет. Главными кормильцами и надолго стали нелегальные снабженцы, дельцы подпольного рынка. При этом периодическая печать упорно толковала об отдельных «недостатках механизма» (так называлась даже ежедневная рубрика в «Известиях ВЦИК»). В целях искоренения «недостатков» намечалось ускорить строительство предназначенной для борьбы с мешочничеством государственной системы с центром в Нарком- проде.
Взятый в середине 1918 г. курс на ужесточение политики по отношению к нелегальному снабжению, на консолидацию сил государства в целях его искоренения усугубил противоречия внутри самого государственного организма. Центром, пытавшимся координировать мероприятия по борьбе с нелегальным рынком, был Наркомат продовольствия. При этом его попытки в большинстве случаев носили формальный характер, ибо на местах государственное влияние ощущалось 210


слабо. Еще в июне 1918г. Сталин отмечал, что в главных житницах России с мешочничеством «не велась серьезная борьба».95 Руководителям из «центра» нередко это было трудно понять: им представлялось, что механизм наступления на нелегальный рынок запущен и вовсю работал. В губернских и уездных продовольственных комитетах создавались комиссии, столы и отделы (подотделы) по борьбе со спекуляцией и мешочничеством, при Чрезвычайном областном продовольственном комитете на юге России действовали реквизиционно-контрольный отдел и реквизиционная комиссия.96 Каждая такая структура по своему усмотрению формировала собственные отряды, охрану, милицию и т. д.97 Разобраться во всем этом ни сами местные начальники, ни тем более деятели центральных органов не могли. Следует говорить не просто об организационной неупорядоченности, а о хаосе и произволе. Исполнительская дисциплина была чрезвычайно слабой. В мутной воде ловили рыбку бесчисленные ловкачи. Борьба с ходоками сплошь и рядом служила ширмой для прикрытия взяточников. Современник во многом был прав, когда назвал продовольственные органы «корпорациями воров с дележами добычи».98
Наркомпрод, наделенный чрезвычайными полномочиями, подключил к борьбе с ходоками чекистские губернские подразделения, подчиненные специальному «спекулятивному отделу» ВЧК; впоследствии соответствующие функции станут выполнять транспортные чрезвычайные комиссии. Вообще мешочническая «тема» в 1918—1919 гг. в ряду приоритетов уездных и губернских ЧК занимала одно из первых мест. Она была не менее важной для чекистов, чем «политическая» и «о контрреволюции». По крайней мере численность арестованных чекистами мешочников и число заведенных на них дел были очень велики.99 Широкое использование чрезвычайных органов в определенной сфере общественной жизни служит ярким свидетельством кризиса в ней.
Поскольку продработникам трудно было доверять из-за их склонности к «достижению договоренности» с мешочниками, суд над последними с августа 1918 г. временно вершили чекисты; им же поручалось вести дела о взяточничестве и мародерстве продовольственников. На некоторых железнодорожных станциях расположились чекистские пропускные реквизиционные комиссии. Между тем и к данной ситуации ходоки приспосабливались. Так, синекурой сотрудников ведомства «железного Феликса» стал контроль за мешочниками на московских вокзалах, между тем «теневое» продовольствие продолжало широким потоком вливаться в столицу.100
211


Во второй половине 1918 г. Наркомпрод оказался не в состоянии консолидировать усилия узловых ведомств, организаций и создать своего рода «антимешочнический» фронт, хотя это и было важнейшей целью мероприятий, определенных в мае—июне 1918 г. Чрезвычайные полномочия реализовать хоть в сколько-нибудь полной мере не удалось. Каждое ведомство тянуло в свою сторону. Так, в декрете от 5 августа 1918 г. Наркомпрод ограничивал перевозку пассажирами продуктов 20 фунтами, транспортировка муки и вовсе была под запретом; через несколько дней после этого руководители отдельных железных дорог особым приказом (возможно, демонстративно, в пику продовольственникам) разрешили мешочникам за особую плату «провоз продовольствия свыше 20 фунтов» (верхняя граница вообще не устанавливалась).101 В тех районах, где среди ходоков преобладали железнодорожники, охрана округов путей сообщения запрещала отрядам Наркомпрода осматривать багаж и даже выдворяла их со станций, располагая приказами своего непосредственного начальства о применении в случае необходимости против реквизиторов огнестрельного оружия. Кроме того, охранники железнодорожных станций, нередко облагавшие мешочников «данью», расценивали продовольственников как конкурентов и прогоняли их со своих территорий.102 Стоило обиженным ходокам начать жаловаться на злоупотребления сотрудников продкомитетов, как последние подвергались нападениям со стороны охранников и других работников ведомства путей сообщения. В частности, это происходило на станциях Дмитриево и Новооскольское Курской губернии, отсюда реквизиторы были изгнаны железнодорожной администрацией при поддержке местной милиции. Когда же «заградовцы» приспособились останавливать эшелоны в пути, каждый раз задерживая железнодорожное движение на несколько часов, начальники охраны округов путей сообщения стали приказывать своим подчиненным выдворять продовольственников из так называемой полосы отчуждения.103 Отношения между подразделениями продовольственного и железнодорожного ведомств иначе как враждой не назовешь.
Распространение с середины 1918 г. общегосударственной практики реквизиций резко обострило взаимоотношения Наркомпрода и местных органов. Заинтересованные во ввозе продуктов продовольственные управы и Советы потребляющих губерний ставили палки в колеса присланным из «центра» реквизиционным отрядам Наркомпрода. Например, оповещали ходоков о местах расположения этих отрядов, попросту разгоняли реквизиторов. Перед многочисленными отрядами местных органов ставилась задача не допустить 212


вывоз провизии, на ввоз съестных припасов их командиры закрывали глаза. В докладе учетно-реквизиционного отдела Нижегородского губернского комиссариата по продовольствию от 1 июня 1918 г. читаем: «...продуктивность работы этих агентов и отрядов (реквизиционных. — А. Д.) при них должна измеряться не количеством реквизированных грузов, а уменьшением вывоза из данного района тех или иных грузов».104 Налицо антагонизм между «центром» и местами по вопросу о функциях «заградов».
Что касается военнослужащих, то и они не были настроены поддерживать продовольственников в деле искоренения мешочничества. Солдаты сплошь и рядом вставали на сторону ходоков в их конфликтах с властями.
Разнобой в действиях разных звеньев государственного аппарата выявлялся при определении наказаний для мешочников. Долгое время к мешочникам карательные структуры относились, можно сказать, эмоционально — как к «врагам народа», достойным самой худшей участи. Декретом 21 февраля 1918 г. была введена смертная казнь. На основании этого документа ВЧК получила право внесудебной расправы над «неприятельскими агентами, спекулянтами...». Показательно, что в этом перечне спекулянты (по сути дела те же мешочники) удостоились «почетного» второго места. Видимо, в то время вожди еще не очень-то представляли, каких размеров достигло мешочническое движение; растреливать всех его участников — означало расстрелять народ. А на местах информация о размахе нелегального снабжения была известна всем, поэтому члены губернских и уездных губпродкомов и Советов не отличались ригоризмом и не жаждали крови мешочников. В своих распоряжениях они ограничивались общими указаниями вроде «ликвидировать мешочничество», реже настаивали на полной конфискации провизии ходоков, еще реже добивались тюремного заключения для них.105
В верхах-постепенно осознавалась необходимость изменения меры наказания для ходоков. В июле 1918 г. Наркомат юстиции разработал проект декрета, в котором предусматривалось для «виновных в скупке, хранении, сбыте продуктов питания по ценам выше твердых... заключение на срок не ниже 5 лет с принудительными работами».106 Проект поступил на рассмотрение Совета народных комиссаров и, вероятно, под влиянием разных людей и ведомств дважды был подвергнут радикальным изменениям, из которых одно отвергало другое. В августе было опубликовано «Обращение Совета народных комиссаров ко всем трудящимся», в котором единственной мерой пресечения мешочничества называлась конфискация их груза, вес которого превышал 20 фунтов. Вскоре 213


после этого, в том же месяце появляется декрет «О спекуляции». Первым его пунктом предусматривалось: «Виновный в скупке, сбыте или хранении с целью сбыта продуктов питания, монополизированных республикой, подвергается наказанию не ниже лишения свободы на срок не менее 10 лет, соединенному с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества».107 В соответствии с этой директивой следовало посадить за решетку всех мешочников, что было нереально. При этом и право внесудебной расправы над мешочниками — вплоть до расстрела — не отменялось. Как видим, нереалистичность и, следовательно, неосуществимость наказаний для мешочников сочетались с ригоризмом при определении тяжести и размеров таких наказаний и усугублялись несогласованностью действий властей.
Проблема подчинения сотрудников разных ведомств и руководителей отдельных регионов продовольственному «центру» была основной при формировании диктатуры Нар- компрода и ее важной части — «антимешочнической» политики. В июле 1918 г. в разосланной по всем линиям железных дорог телеграмме за подписями наркомов А. Д. Цюрупы и В. И. Невского сотрудникам железнодорожных администраций и подразделений охраны строго приказывалось всевозможными средствами помогать продовольственникам в искоренении мешочничества.108 Подобные распоряжения регулярно рассылались на места. И вдруг в конце августа—начале сентября мешочничество легализовали в одностороннем порядке московские и петроградские региональные власти при молчаливом согласии В. И. Ленина. Обратим внимание на главное: периодически предпринимаемые попытки объединить усилия разных ведомств и губернских (и областных) вождей терпели крах. Выявлялся мифический характер диктатуры Наркомата продовольствия и А. Д. Цюрупы в сфере борьбы с нелегальным снабжением.
В мобилизации государственного аппарата для войны с «ходачеством» активно участвовало советское правительство. В сентябре Совнарком принимает соответствующее постановление, в соответствии с которым народные комиссариаты путей сообщения и по военным делам в части борьбы с нелегальным снабжением подчинялись ведомству А. Д. Цюрупы. Наркоматам поручалось оказывать постоянное и всемерное содействие и предоставлять вооруженную силу продовольственным работникам, действовавшим против мешочников. Их представители вошли в состав коллегий продорганов, занимали посты сотрудников созданных на всех крупных станциях комиссий по контролю за пассажирским багажом; красноармейцы были обязаны принимать участие в реквизи214


ции перевозимой мешочниками провизии.109 Между тем и распоряжения самого правительства далеко не во всех случаях и не всеми ведомствами выполнялись. Руководителям Совнаркома приходилось вновь и вновь напоминать о необходимости строгого соблюдения предписаний. Так, в разосланных в октябре на места телеграммах за подписями уполномоченного СНК М. К. Владимирова и народного комиссара А. Д. Цюрупы в очередной раз было приказано железнодорожной агентуре и военным органам действовать совместно с заградительными отрядами.110
Наконец, в качестве серьезной силы «антимешочничес- кой» кампании рассматривалась милиция, подчиненная Наркомату внутренних дел. Еще в середине 1918 г., в разгар войны с мешочниками милиционеров перевели на казарменное положение и заставили дать обязательство «вести борьбу с мешочниками и спекулянтами вплоть до расстрела виновных в необходимых случаях».111 Но из этого ничего не вышло. В разных районах возникли волнения милиционеров, отказывавшихся подчиниться инструкции и стрелять в народ. Наиболее крупное произошло на Александровском вокзале в Москве. Здесь подразделением красноармейцев был расстрелян отряд милиционеров, отказавшихся участвовать в реквизиционно-карательной акции. Довольно скоро практика использования милиционеров в качестве карателей и реквизиторов была прекращена. Вместо них использовали бойцов заградительных отрядов НКВД. Они не стеснялись репрессировать нелегальных снабженцев; на широкое участие их в реквизициях, в частности, указывал в 1918 г. нарком путей сообщения В. И. Невский.112
Как видим, большевистские вожди стремились сделать борьбу со своим конкурентом — мешочником важнейшим общегосударственным делом, мобилизовать для уничтожения «теневого» продовольственного снабжения все наличные силы гражданского и военного чиновничьего аппаратов. Однако с самого начала мешочников спасало отсутствие единства действий в работе разных государственных структур.
Система запретов свободного продовольственного снабжения сильно затрудняла торговлю. Своей цели она не достигала, но превращала торговлю в рискованное и опасное занятие.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА НА ДОРОГАХ
В истории борьбы с мешочничеством отчетливо воплотились те процессы, которые можно определить как возврат общества к изжившим себя традициям вековой давности. 215


Реквизициями занимался князь Игорь и — вспомним — сильно пострадал от возмущенных древлян. Во времена Анны Иоанновны «доимочный приказ» посылал в деревни взводы солдат для реквизиций домашнего скота и скарба; крестьяне, не соглашавшиеся добровольно отдавать свое добро, арестовывались, заковывались в кандалы, сажались в тюрьмы. Оказывалось, что расходы по осуществлению таких акций редко возмещались отнятым у селян имуществом.
Увлечение конфискациями имущества части граждан было присуще не одним российским руководителям. В 1918 г. германские власти предпринимали попытки наладить реквизиции продовольствия на территории Украины. К каким только средствам они ни прибегали: например, специально обученные собаки отыскивали спрятанный хлеб. Тем не менее немцев постигла неудача: вместо 49 млн пудов хлебных грузов (определенных по соглашению с украинским правительством) в Германию было отправлено лишь 3 млн.113
Большевистских вождей России ничему не научил негативный опыт предшествующих поколений и современников- иностранцев. В период гражданской войны 1918—начала 1920-х гг. реквизиционная деятельность разнообразных властных структур и сопротивление ей со стороны «мешочнического фронта» приобрели огромные размеры. Яростность и масштабность сопротивления мешочников были обусловлены объективной неизбежностью самоспасения народа. Ожесточенность нападок на деятелей нелегального снабжения со стороны революционной власти объясняется гипертрофированным усилением распределительной и карательной функций государства, компенсировавших слабость других его функций. Отнимать и делить — вот на что хватало силы у недавно пришедших к власти правителей.
По мере развертывания кампании борьбы против нелегального снабжения — как мы уже не раз убеждались — все чаше приходилось применять вооруженную силу. «Это наше последнее слово, за ним будет говорить сила», — ставил ультиматум еще в январе 1918 г. ходокам и их пособникам комиссар продовольствия Совнаркома Орловской губернии.114
Не могу согласиться с современным исследователем, выдвинувшим почему-то на первое место в ряду средств борьбы органов Совнаркома против мешочников «убеждение и разъяснение политики Советского правительства в продовольственном вопросе».115 На деле велась настоящая война между мешочниками и агентами государства. В ряду методов ее ведения «убеждению и разъяснению» отводилось десятистепенное место. Примечательно, что это осознавалось многими дальновидными современниками. Они предупреждали, что 216


развертывание вооруженной борьбы с мешочниками и крестьянами станет «новой гражданской войной».116
Само государство оценивало взаимоотношения с мешочниками прежде всего как войну. И дело не столько в высказываниях вождей (они не раз приводились), сколько в практических мероприятиях власти — только они определяли место борьбы с мешочничеством в политике большевиков в 1918 г. Сопоставим следующие данные. С одной стороны, на востоке страны к осени 1918 г. едва удалось набрать войско в 20 тыс. человек для противостояния народной армии Самарского правительства, для ведения войны с Донской армией атамана Краснова наскребли всего 45 тыс. «штыков и сабель»; осенью 1918 г. 3-я советская армия численностью в 6—7 тыс. бойцов держала на востоке страны фронт в 920 верст. С другой стороны, в центральных губерниях создавались исключительно для противодействия мешочникам «сводные» заградительные отряды в 400, в 500, в 600 бойцов; на одной станции Челябинск располагался «заград» в 1000 человек, и еще ему придавались пулеметные расчеты. «Заградиловцы» были хорошо вооружены и оснащены, у них имелись пулеметы и тачанки.117 Ясно, что большевистское руководство отводило «мешочническому фронту» важнейшую роль.
Заградительные отряды представляли главную опасность для нелегального снабжения, и на них в первую очередь делали ставку продовольственные диктаторы. Функции «заградилок» (термин из гражданской войны), случалось, осуществляли отряды чекистов. Известно, когда целым полкам РККА поручалось решать только задачи борьбы с «контрабандой» мешочников. По относившемуся к 1918 г. рассказу про- довольственника Е. П. Еременко, в заградительные отряды набирались «лучшие красноармейцы».118 О большой значимости фронта войны с ходоками говорит и такой факт: на нем использовали части, составленные из китайцев, венгров, представителей народов Прибалтики, которые считались элитными, опорой советских вооруженных сил.119
Прав был современник и вдумчивый исследователь описываемых событий А. Б. Халатов, назвавший работу по созданию и размещению заградительных отрядов «организацией второй части аппарата власти».120 Причем «заградительно-реквизиционная» функция аппарата власти незаметно расширялась. Мы упоминали выше о сокрушительных поражениях, которые терпели продовольственные отряды во время своих походов во враждебные села. В газетах, на заседаниях продовольственных органов говорилось то о полном уничтожении «заграда» в 150 человек в Орловской губернии в июне 1918 г., то об убийстве крестьянами в том же месяце 130 продработ- 217


ников в Вятской губернии, то о расстрелах работников продовольственных отделов местных Советов, то о боях «по всем правилам военной техники» между посылавшимися из центра отрядами и «контротрядами местных Советов» в Тамбовской губернии и т. п.121 В Орловской и Вологодской губерниях крестьяне на некотором отдалении от своих деревень устраивали окопы и проволочные заграждения. Столкнувшись с сопротивлением сельчан, власти посылали за хлебом в деревни красноармейские подразделения, латышских стрелков и броневые взводы — происходили форменные сражения. И каждый раз, когда предпринималась карательная экспедиция, лилась кровь, расходовались большие деньги, — и все из-за каких-то 2—4 тыс. пудов зерна, которые занимали 2—3 железнодорожных вагона и которые несколько сотен мешочников добывали путем товарообмена!122
Неудивительно, что «реквизиторы» стали панически бояться крестьян. На Втором съезде Северного областного продовольственного комитета заведующий продовольственным отделом этого комитета Э. К. Соколовский констатировал в своей речи: «Представители с мест говорят, что там (в деревнях. — А. Д.) при помощи реквизиционных отрядов добыть нельзя, хотя там имеются колоссальные запасы... Реквизиция приводит к озлоблению населения на местах. Озлобление там колоссальное».123
Политика изъятия хлеба у крестьян провалилась. Вот обобщающий факт, приведенный на том же Втором съезде Северного областного продовольственного комитета (июль 1918 г.). В Вятской губернии во второй половине мая—в июне 1918 г. в деревнях было реквизировано около 30 тыс. пудов хлеба. Этого достигли благодаря героическим усилиям со стороны 2400 вооруженных бойцов и командиров продовольственных отрядов, а также многочисленных городских рабочих-добровольцев. Многие из них погибли; одной ночью крестьяне напали на отряд в 140 человек и всех перебили. Поразительно, что мешочники без всех этих жертв вывозили из Вятского региона те же 30 тыс. пудов, но... ежедневно.124
Терпя поражения в «крестовом походе» во враждебные деревни, реквизиционные и продовольственные отряды начинали преобразовываться в заградительные. И происходило это независимо от первоначальных планов их командиров, ибо возвратиться домой без хлеба было нельзя. Показательно, что реквизиционно-заградительные отряды назывались продовольственными, и наоборот; четкого разграничения функций тех и других не существовало. 125
Вспомним, что с января по май 1918 г. в 15 раз выросли масштабы реквизиций на дорогах московского железнодо-
218


Продовольственный отряд в ходе реквизиции.
рожного узла. Не случайно на 4-й московской общегородской конференции фабзавкомов и профсоюзов признавалась решающая роль именно реквизиций в сохранении элементов государственной системы снабжения. Столичная продовольственная организация, объединившая и ряд губерний Московской области, была второй по значению в стране после Наркомпрода (пост продовольственного комиссара столицы занимал А. И. Рыков), и ее позиция не могла не влиять на выработку линии центрального ведомства. Эту позицию четко определил упоминавшийся член президиума организации М. Рыкунов, когда в июле предложил свернуть деятельность продовольственных отрядов в деревнях и ориентировать «реквизиторов» на изъятие провизии у мешочников на дорогах.126 Неиспользованных возможностей в этом отношении было предостаточно. По официальным данным, у ходоков отбиралось 5.3 % продуктов; у тех, которые отправлялись за хлебом семьями, с детьми и соответственно были менее мобильны, реквизировали 14.2 %.127
Очень многим сотрудникам так называемых продовольственных отрядов не грозило участие в походах в деревни, поскольку, согласно установке непосредственного руководства они ориентировались на изъятие съестных припасов на 219


Бойцы продотрядов, погибшие от рук крестьян. Петроградская губерния.
железных дорогах и вокзалах, на складах.128 Отечественный исследователь сельского хозяйства Г. С. Гордеев в 1925 г. так определил предназначение реквизиционных отрядов: «Уничтожить волну мешочничества, прекратить свободный вывоз хлеба и одновременно направить хлеб на государственные ссыпные пункты».129
Сами деятели Наркомпрода начиная с переломного мая 1918 г. стали требовать любой ценой усилить изъятие хлеба у мешочников. В разосланной тогда на места телеграмме НКП всем продовольственным отрядам был предоставлен карт- бланш. Требовалось отнимать у ходоков весь хлеб без всякой оплаты его стоимости, а в случае противодействия с их стороны — без колебаний применять оружие.130 Так осуществлялась эскалация войны против огромной части народа — мешочников.
Из текста телеграммы Орловского губернского комиссара продовольствия (от 22 июня) узнаем, что лишь 2 из 7 военно-реквизиционных отрядов «работают над проведением в жизнь декрета по реквизиции излишков хлеба в деревнях, остальные же борются с мешочниками».131 В Вятской губернии все продовольственные подразделения занимались ис-
220


ключительно «выкачиванием» хлеба из мешков «ходоков». Вог выдержка из доклада (от 2 августа) представителя продовольственного отдела Московского совета в Вятской губернии Толмачева: «В начале своей деятельности реквизиционные отряды всю энергию направили на борьбу с мешочничеством». Там же Толмачев признал их поражение.132 Нелегальные снабженцы под давлением заградительных подразделений осваивали все более глухие хлебные районы и добывали провизию из «медвежьих углов», откуда вывезти ее никто, кроме них, не смог бы. Объективно в этом положительное значение «заградов».
В конце 1917—1918 г. при подборе бойцов и командиров заградительных частей преобладал анархический подход. Из кого только они ни набирались. В Рязани была сформирована «голодная гвардия» из гимназистов-старшеклассников. В Харьковской губернии функции «заградов» выполняли казачьи части. Руководители Орловской губернии старались формировать отряды «продовольственной милиции» исключительно из жителей голодного Брянского уезда, чтобы реквизиторы, можно сказать, «злее были».133
На первых порах «загради» зачастую создавались Советами и продкомами, направлявшими комиссаров на железнодорожные станции и на речные пристани.134 Комиссары, исходя из своих возможностей, организовывали соответствующие заградительные подразделения, как правило, из частей местного гарнизона. Зарабатывали солдаты очень мало — в конце 1917 г. их заработок составлял едва-едва 100 р. в месяц, а для содержания семьи требовалось 300—400 р. К тому же широко распространились демобилизационные настроения. Поэтому основная часть солдат к службе относилась равнодушно и с мешочниками не собиралась воевать. Зато в большом количестве потребляла самогон, который в изобилии изготавливался в губерниях. Усердствовали при проведении реквизиций только воинские части, солдаты которых недавно призывались из голодных регионов; новобранцы — калужане, например, проявляли большую активность при изъятии хлеба у тамбовских крестьян. Но таких частей не могло быть много, поскольку очередной призыв на военную службу завершился провалом.135
На рубеже 1917—1918 гг. ведущие ведомства взялись за комплектование заградительно-реквизиционных частей. Первыми к организации соответствующих подразделений из «революционных добровольцев» и оказавшихся не у дел красногвардейцев приступили руководители продовольственного и железнодорожного ведомств, а также председатель Чрезвычайной комиссии по продовольствию Л. Д. Троц221


кий. В разосланной в начале января телеграмме за подписями А. Шлихтера и В. Невского содержался строгий приказ создавать указанные отряды, в том числе и для борьбы с мешочничеством.136 Повсеместно вывешивались для всеобщего обозрения на стенах продовольственных учреждений, железнодорожных станций, в вагонах тексты распоряжений, предписывающих незамедлительно конфисковывать товары у ходоков.137
Одной из особенностей периода конца 1917—1918 г. (и прежде всего первых послеоктябрьских месяцев) был необычайно широкий круг организаторов «заградов». Например, Харьковский губпродком в декабре 1917 г. принял решение «реквизировать закупаемый ходоками хлеб, опираясь на реальную силу в лице военных и революционных организаций».138 Группы красногвардейцев нередко самовольно брали на себя функции реквизиторов. Десятки разнородных государственных и общественных учреждений создавали свои отряды. Каждый районный Совет в городах, каждый сельский местный Совет создавал свой отряд специально для изъятия продуктов у ходоков.139 Петроградскими профсоюзами, например, летом 1918 г. было создано 189 подобных подразделений из 7200 членов. Состоявшаяся в июле 4-я Московская общегородская конференция фабзавкомов обратилась «ко всем организациям рабочих и крестьян» с призывом активизировать все формы участия в борьбе с мешочничеством; после этого контрольно-продовольственная комиссия Московского совета профсоюзов была переименована в Военнопродовольственное бюро, которое стало организовывать реквизиционные подразделения.140 Реквизициями мешочничес- ких грузов занимались и комиссии по борьбе со спекуляцией и мешочничеством революционных комитетов. Из-за всего этого организационного хаоса информацией хотя бы о приблизительной общей численности продовольственно-реквизиционных частей никто в стране не располагал; неясно даже было, сколько их находилось в непосредственном подчинении Наркомпрода.141
В первые послеоктябрьские месяцы отряды размещались по «пожарному» принципу. Их бросали в те населенные пункты, в которых обнаруживался наплыв мешочников. И перебрасывали в другие после выполнения задачи или после поражений в столкновениях с мешочниками. Лишь на нескольких станциях «заграды» располагались постоянно; их так и называли «постоянные отряды» в отличие от «летучих». Имеются в виду прежде всего перевалочные базы ходоков — станции Графская (Воронежская губ.), Раевка (Уфимская), станция Челябинск и т. д. Периодические издания часто 222


упоминали о них в связи со столкновениями продовольственников с мешочниками.142
На первых порах заградительные части были малочисленными и разношерстными по составу. При их создании каждые ведомство и региональный орган действовали на свой лад. Показательно, что у организаторов язык не поворачивался назвать их военными отрядами или подразделениями. Например, на состоявшемся в начале января 1918 г. в Омске Чрезвычайном продовольственно-экономическом съезде говорили о «силовых заставах» и «летучих отрядах». Для осуществления обысков и реквизиций создавались отряды «продовольственной милиции». Упоминались «таможни»; в частности, и потому что там осматривались и реквизировались привозимые из Маньчжурии «импортные» товары.143 Троцкий и Сталин независимо друг от друга называли созданные ими «заграды» «кордонами» или «караулами». Самый выразительный термин употребляли на Ставрополье — «партизанские отряды». Язык революционной эпохи точно отразил существо процесса: хозяевами на ставропольских железнодорожных станциях были мешочники, поэтому советские «партизаны» появлялись в неожиданных местах, захватывали продовольствие и уносили ноги.144
В первые месяцы никакой системы в организации работы заградительных подразделений не существовало. Взаимоотношения с мешочниками «заградители» и действовавшие заодно с ними местные государственные работники налаживали, исходя преимущественно из своих личных убеждений и моральных качеств. Следует подчеркнуть, что в очень многих случаях идейный потенциал правящей партии не распространялся на так называемых низовых продработни- ков. Среди них находились сочувствующие ходокам. Показательно, что в документах губернских продовольственных комитетов нередко содержалось требование прекратить «жалеть» мешочников.145 Случалось, сотрудники «продовольственной милиции», вместо того чтобы конфисковывать ме- шочнические продукты, вели их учет и направляли материалы в продовольственные органы по месту жительства; намечалось лишать ходоков соответствующего количества пищи при распределении по карточкам (это означало, что мешочников просто отпускали на все четыре стороны).146 Все подобные факты стали проявлением воли и инициативы местных органов и их «заградов».
На протяжении 1918 г., а также и в 1919 г. предпринимаются попытки образовать унифицированную систему организации продовольственных и заградительных отрядов, направляемую из одного центра, и усовершенствовать ее. С середины
223


1918 г. стала создаваться Продовольственная армия (говорили еще: Реквизармия). Она состояла из добровольцев-рабочих, которым сохраняли прежнюю зарплату и разрешали привозить из деревень продовольствие для своих семей; в нее также входили особые воинские подразделения, служба в которых приравнивалась к службе в армии. Военным руководителем и главным комиссаром этого формирования стал Г. М. Зусманович. Подчинявшиеся ему части называли не иначе как «отрядами Зусмановича».147
В одну только Продармию в июне—декабре 1918 г. набрали не менее 53 тыс. человек. В утвержденном 5 августа СНК РСФСР Положении о реквизиционно-продовольственных отрядах перед ними ставилась задача: борьба с мешочничеством посредством осмотра транспортных средств, багажа пассажиров и реквизиции продовольствия, превышающего норму в 20 фунтов (мука или зерно отнимались полностью).148
Отряды отличала серьезная огневая мощь. Им придавалось по 2—4 пулемета, иногда установленных на тачанках. Каждый отряд представлял собой формирование от нескольких десятков до нескольких сотен бойцов. Осенью 1918 г. отряды стали сводиться в крупные соединения. Например, против крестьян и мешочников действовали в Курской губернии Курский реквизиционно-продовольственный полк, в Тамбовской — 2-я продовольственная дивизия.149 Разумеется, эти крупные боевые единицы в полном составе против мешочников никогда не применялись, а действовали поотрядно. Плохо организованное сопротивление мешочников реквизициям носило характер очаговый, кратковременный.
Можно сказать, ходоки придерживались повстанческой тактики и были вездесущи. Поэтому и заградительные подразделения использовали самые разные средства. Наряду с пехотными частями в них входили и кавалерийские; конные патрули предназначались для перехвата ходоков по ночам на проселочных дорогах. Существовали команды конных разведчиков, связистов. Заградительные формирования, расположенные на речных пристанях, имели в своем распоряжении пароходы.150
Между тем дело создания заградительных формирований обстояло гладко лишь на бумаге. Военно-организационный механизм полков, бригад и дивизий только начинал складываться. Входившие в их состав отряды подчинялись своему центру номинально. Так, к осени 1918 г. крупные «заграды» располагались в 21 населенном пункте Самарской губернии, в 10 — Воронежской и т. д. Однако каждый из них действовал сам по себе. На подкрепление рассчитывать не приходилось, поэтому с мешочническими эшелонами зачастую просто не 224


связывались и беспрепятственно пропускали их в центральные и северные районы.151
Исполнительская вертикаль во взаимоотношениях отрядов и руководителей продовольственного дела отсутствовала. Нередко «заградовцы» действовали сами по себе. Например, вятские власти и деятели Наркомпрода в мае—июне были чрезвычайно обеспокоены мешочническим бумом в Мал- мыжском уезде. Протоколы их совместных заседаний отразили процесс создания и отправки в Малмыж крупной заградительной части. Вместе с тем, как следует из отчета Вятского губпродкома, на место она не прибыла.152 Скорее всего, командир и бойцы самовольно отвлеклись на решение какой-то другой задачи. Ситуация типичная в условиях господства анархии и партизанщины.
В 1918 г. и даже в ряде случаев в 1919 г. реквизиционные кампании проводились всеми, кто считал себя каким-либо начальником, — вне зависимости от компетенции, ранга или ведомственной подчиненности. В частности, рыбинские милиционеры во главе с их начальником Соколовым проводили самовольные реквизиции в поездах. Большая часть изъятых товаров ими присваивалась. «Самая реквизиция производилась не столько для пользы Республики, сколько для своих личных расчетов», — писал по этому поводу заведующий транспортным отделом рыбинского отделения ВЧК Рудаков.153 Подобных фактов можно привести сколько угодно.
Возможности для произвола со стороны членов всевозможных реквизиционных отрядов были безграничными. Реквизиции на первых порах проводились без соответствующих учета, описи и при этом неизвестными (т. е. не предъявлявшими своих документов) лицами.154 На протяжении 1918 г. советское правительство пыталось выработать некие — формального характера — методы контроля за деятельностью отрядов. Продармейцам велено было носить нагрудные знаки с номером отряда. На железнодорожных станциях стали вывешивать специальные «Ящики для жалоб на действия заградительных отрядов». Жалобы предлагалось направлять по адресу: Москва, Чудовский переулок, дом 2; там располагался стол жалоб Наркомпрода. Впрочем, ящики пустовали, ибо анонимные послания в столице не рассматривали, а ставить подписи под жалобами мешочники опасались — их привлекли бы к ответственности за спекуляцию. К тому же в особом разъяснении Управления продовольственной армии содержалось предупреждение: «виновные в клевете на действия заградительных отрядов будут привлекаться к законной ответственности». У командиров «заградов» имелись жалобные книги, но мешочникам их, разумеется, не выдавали.155 Как 225
8 А. Ю. Давыдов


видим, эффективный контроль снизу за действиями реквизиторов отсутствовал и процесс разложения их рядов стал необратимым.
Мы вплотную подошли к определению некоторых признаков социального облика «заградовцев» — главных врагов мешочников. В «нижнем» эшелоне борьбы за хлеб в отличие от «верхнего» и «среднего» революционного фанатизма не наблюдалось. Кадровый потенциал правящей партии был узок и при подборе «низовых продработников» об «идейности» приходилось забывать. Думается, царившая в заградотрядах бесконтрольность привлекала в них людей с определенным складом характера. Гражданам, пытавшимся реализовать себя во власти, большевики предложили работу, связанную с особыми полномочиями. Кроме того, она стала неплохо оплачиваться, давала возможность жить «на подножном корму» за счет мешочников; бойцы уже упоминавшихся реквизиционных «партизанских отрядов» на Ставрополье официально получали зарплату в размере стоимости провизии (по твердым ценам), отнятой у мешочников. Изъятие продуктов у полуголодных бедняков (как правило, реквизиций не удавалось избежать именно мелким мешочникам-потребителям) требовало особых черт характера — душевной черствости, даже жестокости, равнодушия к людским страданиям. А поскольку отнятая у ходоков провизия еще и расхищалась в огромных количествах — выше мы в этом убедились, — то можно упрекнуть в непорядочности представителей немалой части «заградовцев».
Профессор Гарвардского университета (США) В. Н. Бровкин так описывает моральное состояние участников «русской смуты»: «Для всех них война являлась неким карнавалом (праздником плоти) — хватай, грабь, скачи, пей, — все дозволено».156 Эта характеристика в большой мере относится к бойцам и командирам бесчисленных заградительных отрядов и объясняет широкое распространение злоупотреблений в их среде.
Большевистские вожди полагали, что гарантией чистоты рядов «заградовцев» станет их «классовая непорочность». В середине 1918 г. была издана «Инструкция главного комиссара и военного руководителя по формированию и укомплектованию Продовольственно-реквизиционной армии». В ней говорилось: «В ряды означенной армии принимаются рабочие, беднейшие крестьяне, стоящие на платформе признания Советской власти... При вступлении добровольцы дают обязательную подписку в честном, беспрекословном и добросовестном исполнении ими всех обязанностей службы». 1570дна- ко жесткий классовый отбор реквизиторов не способствовал преодолению масштабных злоупотреблений.
226


Власти вынуждены были подбирать кадры для реквизиционных отрядов в условиях общественного осуждения реквизиций. Отвращение к захвату чужого добра является важнейшей ценностной ориентацией человека. Простые россияне, как правило, изъятие продуктов у ходоков отвергали, считали его ненормальным явлением и определяли одним словом: «грабиловка».158 Рабочие видели в борьбе с мешочниками разновидность «гражданской войны». Работницы, лишенные возможности кормить семьи, обнаруживали причину многих бед в реквизициях, в запретах торговли и роптали: «Зачем советская власть запрещает свободу торговли... благодаря этому с рынка все исчезает».159 Мы не раз убеждались, что подавляющее большинство населения решительно осуждало большевистские методы борьбы с нелегальным снабжением и, наоборот, сочувствовало мешочникам. Приведу еще одно выразительное свидетельство руководителя Наркомата путей сообщения В. И. Невского: «Население думает, что мешочники делают благодеяние».160 Даже среди просоветски настроенных крестьян распространялись слухи о том, что «заградительные отряды собраны буржуями».161 Известно немало случаев, когда жители выходили навстречу «заградам» и добивались освобождения арестованных мешочников-спекулянтов. К «заградовцам» испытывали такую неприязнь, что готовы были рисковать жизнью ради спасения их жертв.162
Власти собрались пополнять заградительные формирования фронтовиками. Но и тут произошла осечка. Авторитетное свидетельство находим в письме И. В. Сталина, посланном из Царицына 4 августа 1918 г. на имя Ленина, Троцкого, Цюрупы. Будущий вождь с горечью писал о «повороте фронтовика, справного мужика против советской власти»; это выразилось в том, что «он ненавидит всей душой хлебную монополию, реквизиции, твердые цены, борьбу с мешочничеством».163
В итоге организаторы продовольственного дела столкнулись с большими проблемами при вербовке бойцов реквизиционных отрядов. Так, агитаторы-организаторы, отвечавшие за набор членов продотрядов на текстильных предприятиях Замоскворечья, в своих отчетах единодушно обращали внимание на нежелание заводчан участвовать в реквизициях хлеба у мешочников, «среди которых есть и рабочие, везущие хлеб голодной семье».164 Рабочие Путиловского завода на своем собрании 6 августа 1918 г. приняли такую резолюцию: «Мы требуем немедленного разоружения всех вооруженных банд (т. е. «заградов». — А. Д.), поселившихся на железных дорогах, прикрывающихся флагом Красной Армии, производящих разгромы и расстрелы рабочих и крестьян».165 В таких услови227


ях всеобщего осуждения репрессий против мешочничества и формировались отряды его ликвидаторов.
Итак, в большинстве случаев порядочные и совестливые люди протестовали против реквизиций и уж во всяком случае отказывались участвовать в них. Поэтому приходилось принимать в «заграды» в том числе и тех, кто на укоры совести не очень-то обращал внимание. Вот что заявил в июле 1918 г. член Воронежского губпродкома Смирнов: «Состав реквизиционных отрядов действительно ужасный». В августе агент Северной областной продовольственной управы Гольман писал, что «отряды бездеятельны, недисциплинированны и много распускаются», а их работу даже считал «чрезвычайно вредной делу реквизиции». «Известия ВЦИК» 31декабря 1918 г., обобщая многочисленные факты, констатировали: «Подавляющее большинство этих отрядов состояло из самого неблагонадежного и темного элемента». Имелись в виду «разные головотяпы, лодыри, укрыванцы, авантюристы, а то и просто жулики».166 Особо подчеркнем, что здесь ведется речь о тенденции. Конечно, среди «заградовцев» встречались люди порядочные. Между тем очень и очень многие, может быть большинство, действовали далекими от справедливости методами.
Наконец вот к какому обобщающему выводу пришли сотрудники РКИ, проводившие на протяжении двух месяцев в конце 1918—начале 1919 г. комплексное обследование деятельности заградподразделений: «Качественный состав отрядов оставляет желать лучшего».167 Ссориться с деятелями продовольственного ведомства руководители РКИ не желали, поэтому использовали в отчете дипломатическую формулировку.
Разговоры о злоупотреблениях заградительных отрядов (а также советских служащих) в отношении мешочников стали в годы гражданской войны притчей во языцех. Сам исполняющий обязанности наркома продовольствия Брюханов признавался в конце 1918 г. в том, что жалобы на действия заградотрядов бесконечны. Источники сообщают о мародерстве и пьянстве рядовых бойцов, о бегстве командиров с общественными деньгами; упоминают часто о взяточничестве тех и других.168 С выразительным высказыванием выступил секретарь Совнархоза Северного района А. Кактынь: «Бесконечные заградительные отряды реквизируют там, где не нужно и что не нужно, и тем только раздражают население ... чтобы самим же за счет рядовых пассажиров напитаться».169 При этом, по официальным данным Второго съезда советов народного хозяйства Северного района (февраль 1919 г.), мешочники-профессионалы не страдали от реквизиций, поскольку они на взятки не скупились.
228


Злоупотребления совершались при бесконтрольности со стороны начальников. Примечательно, что при изобилии сообщений о преступлениях данные о наказаниях можно пересчитать на пальцах одной руки. Да и то эти данные носят специфический характер. Источник сообщает в августе 1918 г.: «Преступник (в данном случае — начальник реквизиционного отряда тульской станции Жданка. — А. Д.) предается суду. Если представленные ему обвинения подтвердятся, ему грозит расстрел».170 Нами не обнаружено фактов, свидетельствующих о наказании виновных деятелей заградительных отрядов, хотя распространение сведений об этом было бы на руку властям.
В 1918 г. обыски и реквизиции на железной дороге проводились каждый раз в течение нескольких часов и на все это время задерживалось движение на том или ином участке. Не очень-то обращалось внимание на Положение СНК от 5 августа 1918 г. «О заградительных реквизиционно-продовольственных отрядах», в котором запрещалось более одного часа задерживать поезда и пароходы. Некоторые железнодорожные эшелоны подвергались обыскам на каждой остановке. Движение в итоге оказывалось дестабилизированным. Реквизиции по форме нередко напоминали грабеж. По данным Наркомпрода, сплошь и рядом реквизиционные подразделения (в первую очередь образованные местными органами) отнимали у мешочников все, что у них было. Пользуясь вседозволенностью, продармейцы конфисковывали не только продукты, но и мануфактуру, гимнастерки, сапоги, брюки; их мешочники везли для обмена на хлеб в хлебородные губернии.171 Если при предшествующем, Временном правительстве мешочники, как правило, получали частичную компенсацию за изъятый у них товар (по твердым ценам), то в Положении СНК от 7 августа 1918 г. об этом даже не упоминается.
В условиях шаткого и неустойчивого существования потеря одного пуда продовольствия или товаров была для среднего россиянина катастрофой. «Небольшими группами мешочники спешат на станцию по шпалам... Мешков уже гораздо меньше», — рассказывал летом 1918 г. корреспондент «Известий Наркомпрода» о последствиях ночного обыска эшелона, остановленного у ст. Ефремов (Тульской губ.).172 Обида на советскую власть сплачивала нелегальных снабженцев. В процессе упорного противостояния государственным органам мешочники были абсолютно уверены в своей правоте. По свидетельству этого же корреспондента опытные, побывавшие в походах за хлебом по нескольку раз нелегальные снабженцы «остаются спокойными».173 Они не сомневались в своих силах. Все это содействовало их организованности.
229


В 1918 г. мешочниками была доведена до совершенства своеобразная методика борьбы с «заградовцами». Общий язык с ними мешочникам нередко удавалось найти посредством взяток. Однако в ряде случаев только ими дело не ограничивалось. Использовались те средства, которые можно назвать ухищрениями. Изготавливались сундуки, ящики, чемоданы с двойными стенками; набивались мукой тюфяки; емкости с зерном подвешивались под вагонами на тормозах; полупудовые мешки особой формы заворачивались вместо грудных детей в пеленки и одеяльца. Хлеб перевозился в угольных вагонах, зарывался в предназначенное для кавалерийских лошадей сено, его помещали в самых неожиданных местах вроде гробов. Только в одежде мешочники перетаскивали по 1 пуду продуктов; отсюда — мешки-карманы чуть ли не в метр длиной, огромных размеров брюки-галифе и т. д.
Нелегальные снабженцы старались любой ценой затруднить работу проверяющих. Они затягивали время. К тому же создавали толчею у входов в вагоны, не позволяя «заградов- цам» проникнуть внутрь. Нередко после 2—3-часовых усилий, имевших результатом осмотр лишь малой части вагонов, командир заградительного отряда, махнув рукой, отправлял поезд по назначению. Столкнувшись с угрозами и ухищрениями со стороны вольных добытчиков хлеба, «умиротворенная» взятками, большая часть «заградов» попустительствовала ходокам. Все это объясняет, почему многочисленные и хорошо вооруженные воинские соединения сплошь и рядом оказывались не в состоянии провести простую реквизицию товаров. В частности, по относившемуся к июню 1918 г. сообщению Тульского комиссариата продовольствия, крупный, численностью в 500 человек отряд под командованием Панюшкина не выполнял свои функции, так как бойцы и командиры «неохотно идут на реквизицию хлеба».174 О мелких же формированиях и говорить не приходилось, они очень часто сохраняли лояльность и нейтралитет по отношению к мешочникам.
Теперь мы подошли к теме вооруженного противостояния коллективов нелегальных снабженцев и сотрудников реквизиционных подразделений. Особенностью «антиме- шочнической» политики при советской власти было широкое использование вооруженной силы. Можно говорить о своеобразной эскалации (с некоторыми передышками) насилия. При Временном правительстве, как правило, огнестрельное оружие против мешочников не применялось. «Заградительные» функции воинских команд ограничивались тем, что солдаты стояли в оцеплении и угрожали оружием. Правда, однажды при Временном правительстве в сентябре
230


1917 г. по мешочникам был открыт огонь из винтовок. Да и то стреляли не бойцы заградительного кордона, а возмущенные оскорблениями со стороны мешочников члены Песчанокопского волостного продовольственного комитета в Царицынской губернии.175
При большевиках вооруженные стычки коллективов ходоков с заградительными формированиями переставали быть редкостью. На это обстоятельство обращал внимание в феврале 1918 г. Л. Д. Троцкий в своем приказе «Борьба с мешочниками». Кроме того, в документах местных органов содержатся сведения о настоящих кровопролитных боях между мешочниками и «заградовцами».176 Например, Козмодемьян- ский уездный продовольственный комитет докладывал летом
1918 г.: «Внутри уезда мешочники делают набеги на деревни, с оружием в руках противостоят властям». Следствием осознания руководителями силы мешочнического вооруженного сопротивления стало увеличение численности бойцов каждого «заграда» до 100 и более человек, придание им пулеметов. Участвовавшие в реквизициях бойцы пулеметных расчетов то и дело открывали огонь — на станциях Поныри (в Орловской губ.), Графской (в Воронежской), Шихраны и Красная Горка (в Казанской), на Челябинском железнодорожном узле и во многих других местах. Можно сказать, пулемет стал атрибутом и символом заградительно-реквизиционных мероприятий. Редкий день он не был в деле. Вот, например, самый «мягкий» способ его использования: в начале 1918 г. наст. Графской (в Воронежской губ.) рядом с путями был установлен пулемет, который при обычной несговорчивости мешочников выпускал поверх вагонов очередные ленты патронов, после чего на платформу начинали вываливаться мешки и кули с хлебом и их обступали ругавшиеся последними словами ходоки. Тут в «атаку» бросались десятки бойцов заградительного отряда, которые окружали и брали на мушку мешочников. Начиналось изъятие провизии. Слышались плач, клятвы, упрашивания. По свидетельствам очевидцев, подобные картины, оставлявшие тягостные воспоминания, им приходилось видеть в разных районах России.177
Все реже «заградам» удавалось одной демонстрацией огневой мощи парализовать волю мешочников к сопротивлению. Еще в декабре 1917 г. на линии Ялуторовск—Ишим Транссибирской магистрали отрядами Краевого совета производились расстрелы ходоков. В январе 1918 г. газета «Русские ведомости» писала, что мешочники «едут с опасностью для жизни в пути и с опасностью от обстрела красногвардейцами на месте и при возвращении».178 На той же ст. Графской пулеметы открывали огонь и поверх теплушек, и прямо по 231


ним. В Можайском уезде Московской губернии в августе 1918 г. при производстве очередной реквизиции от пулеметного огня погибло 10 пассажиров.179 Действие, как известно, вызывает противодействие. В ответ мешочники — об этом уже упоминалось — нередко сами обзаводились пулеметами. Хотя заградительные отряды предпочитали не связываться с группами хорошо вооруженных добытчиков хлеба, однако любому правилу присущи исключения. Поэтому и война на дорогах приобретала различные формы; в том числе форму ожесточенной вооруженной борьбы нелегальных снабженцев с теми заградительными отрядами, личный состав которых не поддавался на угрозы и взятки.
По моим наблюдениям, среди неподкупных «заградовцев» был особенно велик процент «интернационалистов», т. е. жителей Прибалтики (их всех называли латышами), финнов, венгров, китайцев и т. д. Наиболее труднопреодолимые для мешочников участки (например, на российско-украинской границе, а именно на станциях Зерново и Желобовка) охраняли интернационалисты. В Сибири заградительные подразделения нередко состояли из венгерских интернационалистов. О самом успешном и хвалимом властями отряде — сталинском, действовавшем в Камышине на Волге, в июле 1918 г. газеты сообщали, что он состоял «из ста латышей и двух пароходов».180 Английский шпион Сидней Рейли называл «интернационалистов» иностранными наемниками, а Я. М. Свердлов — революционным авангардом.181 В любом случае их труд хорошо оплачивался, а судьба в обстановке изоляции от коренного населения целиком зависела от отношений с властями. С этими врагами профессиональным мешочникам мирно договориться не удавалось.
«Заградовцы» встретили серьезного противника, ибо ме- шочническую оборону организовали прошедшие военную выучку и понюхавшие пороху бывшие солдаты и матросы. Сошлюсь на недавно опубликованный документ. Анонимный «солдат, приехавший с фронта», пишет Ленину: «На Вас все сильно ропщут за приказ о запрещении ввоза муки». Фронтовик уверен, что таким, как он, не остается ничего, кроме как «просто с винтовками в руках отнимать муку и хлеб»182 у властей и у заградотрядов. Почти все мешочники-профессионалы имели при себе огнестрельное оружие. Не случайно в обращениях органов власти содержались требования одновременно изымать у ходоков и хлеб, и оружие. «Все вооружены», — сообщалось в газете «Северная область» 12 июня 1918 г. о нелегальных снабженцах Волжского бассейна.
Местами боев мешочников с «заградителями» становились в первую очередь многочисленные станции большинства же232


лезных дорог. В январе 1918 г., после того как Западносибирский краевой совет решил искоренить «ходачество», перестрелки то и дело вспыхивали на станциях Транссибирской магистрали. В первые месяцы 1918 г. фиксировалось много столкновений на Юго-Восточной железной дороге, которая в то время стала объектом особой опеки со стороны продовольственного диктатора Л. Д. Троцкого. В марте мешочники и «заградовцы» неоднократно применяли друг против друга оружие на ст. Грязи Воронежской губернии, в апреле — на ст. Змиевка Орловской губернии.183
На протяжении всего 1918 г. в сообщениях о вооруженных столкновениях мешочников с их врагами нередко упоминается Курская железная дорога. Здесь мешочники шли в бой на станциях Становой Колодезь, Мармыжи, Охочевка; летом- осенью вооруженные инциденты нередко происходили в Дмитриевском уезде, в котором продовольственным делом стал заправлять непримиримый к любым проявлениям мешочничества комиссар Головенкин. Кроме того, гремели выстрелы, взрывались бомбы в Уфимской губернии — в Беле- беевском уезде на ст. Шатерниково, в Стерлитамакском уезде в селе Карамалы. При этом мешочники начали выступать против заградительных отрядов единым фронтом с крестьянами, возмущенными запретом свободно продавать выращенную ими продукцию.184
Летом 1918 г. сражение развернулось в Тамбове. Уполномоченный Наркомпрода получил сведения о приближении к городу эшелона с мешочниками, хорошо вооруженными, в том числе имевшими пулеметы. В Тамбов было стянуто несколько отрядов. Однако, по словам уполномоченного, «все заградительные и реквизиционные отряды были разбиты».185 В тот раз пулеметы мешочников решили исход дела.
Определяются настоящие «фронты», где регулярно происходили схватки между мешочниками и «заградовцами». Можно сказать, здесь велись боевые действия. Их последствия бросались в глаза каждому. Пулями и осколками то и дело повреждались станционное имущество, водоснабжающая система, вагоны. Линия таких внутренних «фронтов» проходила, в частности, по территории станций Становой колодезь в Курской губернии, Давыдовка и Графская — в Воронежской. События здесь развивались с переменным успехом. В Давыдовке, например, у мешочников в среднем отбиралось до 1000 пудов хлеба в день, которые в основном пропадали где-то на складах или расхищались.186 Во многих случаях ходокам удавалось провезти провизию через станцию, запугав своей многочисленностью и угрозами заградотряд или одержав по233


беду в перестрелках. Мешочники в 1918 г. то выигрывали, то проигрывали.
Схватки мешочников с «заградовцами» носили острый и динамичный характер. Интересное описание типичной картины обнаруживаем в казанской газете «Знамя революции» от 2 июля 1918 г. На ст. Кукмор ходоки закупили около тысячи пудов хлеба. Их целью был вывоз продуктов за пределы Казанской губернии, что особенно возмутило местные власти. На станцию прибыло реквизиционное подразделение, составленное из дружинников фабзавкомов и милиционеров. В ответ на требование отдать муку мешочники ответили отказом. Тогда милиционеры и дружинники, выстроившись цепью, с криками «Ура!» и выстрелами из винтовок стали штурмовать поезд. В ответ мешочники из вагонов и из-под них открыли стрельбу. Нападавшие, понеся потери, отступили.187
Особое место в планах мешочников занимала российско- украинская граница. Всем им, а значит большинству населения страны, было хорошо известно название двух расположенных на ней узловых железнодорожных станций — Зерново и Желобовка. Через них пролегал путь из Москвы, Калуги, Курска и Орла в богатые хлебом малороссийские районы. В 1918 г. здесь стоял 5-й Курский отдельный советский полк, которому поручили «борьбу с контрабандой, провозимой через демаркационную линию». Военком полка Попов отмечал, что «многое из отбираемого у спекулянтов попадало в карманы некоторых красноармейцев».188 Потерпевшие же рассказывали о неприкрытом и наглом грабеже. По словам писателя В. Шкловского, солдаты выводили группы мешочников со станции в поле; здесь обыскивали и отнимали часть денег и товаров; затем проводили мешочников к контролируемой немецкими войсками территории; часовым заявляли, что сопровождаемые «осмотрены».189 В итоге мешочники оказывались на другой стороне, в деревне Коренево.
Сделаем небольшое отступление. В январе 1999 г. телевизионная информационная программа «Время» продемонстрировала такой сюжет: на новой государственной российско-украинской границе, на ст. Зерново установлен таможенный пост. Жители беспрепятственно переезжают из страны в страну по полю, минуя этот пост. История повторяется: сначала она приобретает форму трагедии, потом — фарса. Зато в 1990-е гг. не наблюдалось ничего похожего на всенародную войну. В этом смысле фарс предпочтительней трагедии.
В 1918 г. на российско-украинской границе было относительно спокойно, по крайней мере кровь не лилась. Ситуация 234


в Зерново и Желобовке, изменилась с начала 1919 г., когда советская власть пришла на Украину и было принято постановление Совнаркома Украины о запрещении вывоза продовольствия «отдельными организациями и лицами».190 На станциях были расположены крупные заградительные отряды латышских интернационалистов. Они не желали ни о чем договариваться с мешочниками и не пропускали их. Вместе с тем каждый прибывавший поезд привозил не менее тысячи ходоков. Многие пытались закупать провизию в окрестных селах и сильно подняли там цены на съестные припасы. Зато все знали, что южнее, за этими станциями цены начнут падать с каждой верстой. Вольные добытчики хлеба рассеивались в окрестностях, выжидали, накапливались в большом количестве и однажды нападали на заградотряды. После кровавых схваток, оставляя убитых и раненых, они, как правило, прорывались в хлебные районы.191
Отдельный сюжет — использование нелегальными снабженцами для расправ с с «заградовцами» красноармейцев. Последние — сами вчерашние мешочники — никак не могли смириться с ролью сторонних наблюдателей при виде того, как орудуют заградительные отряды. Чувства злобы и ненависти по отношению к большевистским продовольственни- кам заставляли их вставать на сторону ходоков. Вот как разворачивались события. В начале 1918 г. в Брянске мешочники, задержанные «заградом», направили делегатов в казармы, вывели солдат на улицу и те разогнали их обидчиков; после этого солдаты помогли ходокам погрузиться с мешками в вагоны и дали провожатых для охраны. Примерно в то же время солдаты 3-го Кексгольмского полка под командованием Жукова, следуя эшелоном через знаменитую ст. Графская, вступились за мешочников и разоружили реквизиционную боевую дружину. А сформированный в Петрограде и направленный в Саратовскую губернию заградительный отряд под командованием Т. И. Пошлина подвергался разгрому в 1918 г. дважды: первый раз — со стороны матросов, второй — кавалеристов. 192
Весной того же года отряд в 1000 матросов, направлявшийся по железной дороге из Петрограда в Казань, на ст. Мухто- лово Нижегородской губернии по просьбе ходоков окружил большой заградительный отряд. Показательно, что мешочники ехали в одном эшелоне с матросами. Мешочники и их бывшие коллеги (т. е. военнослужащие) действовали единодушно и трудно сказать, кто больше отличился в разгроме «заграда». Хотя продовольственники всю вину свалили на матросов, ибо потерпеть поражение от мешочников было уж вовсе обидно. «Многих сильно побили и обезоружили. После 235


этого инцидента большинство солдат указанного (заградительного. — А. Д.) отряда при ст. Мухтолово отказались продолжать службу, осталось всего человек 15», — сообщается в докладе учетно- реквизиционного отдела при Нижегородском губернском комиссариате по продовольствию.193
В середине мая мешочники и красноармейцы разогнали заградотряд на станции Венев Рязано-Уральской железной дороги, 10 июля то же произошло на станции Алатырь.94 Перечень подобных фактов можно продолжить. Прав современный исследователь С. А. Павлюченков, обративший внимание на хронический характер стычек красноармейцев (добавим, и матросов) с заградительными отрядами. Не случайно советская власть издавала распоряжения, запрещавшие остановку воинских эшелонов на станциях расположения заградотрядов.195 Впрочем, не всегда фортуна благоволила ходокам и сочувствовавшим им рядовым военнослужащим; в середине 1918 г. на ст. Елабуга в Вятской губернии верными Совету войсками были разгромлены мешочники и солдаты местного гарнизона, напавшие на продовольственный отряд.196
Изъятие съестных припасов у нелегальных снабженцев дорого обходилось заградительным подразделениям. Тем более печально, что судьба изъятого хлеба мало кого интересовала и он погибал. Реквизированный хлеб, который в конце концов удавалось доставить на склады, по данным государственных контролеров, сплошь и рядом оказывался негодным к потреблению.197 Весьма показательный факт почерпнут мной в архивном фонде Петроградской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контреволюцией и спекуляцией. Речь идет о результатах, проводимой Государственным контролем в октябре—ноябре 1918 г. проверки продуктовых и вещевых кладовых Петроградской ЧК, сотрудники которой осуществляли в том числе и заградительно- реквизиционные функции. Выяснилось, что никакой системы учета поступления товаров не существовало, амбарные книги отсутствовали, даже весы оказались сломанными. Условия хранения реквизированных продуктов предполагали их безусловную гибель. На мешках с сахаром стояло множество ящиков с продырявленными и протекавшими банками испорченных консервов. На ящики со скоропортящимися продуктами были нагромождены тюки с промышленными товарами. Вещи и провизия разбазаривались. Воспользовавшись отзывом председателя Петроградской ЧК Г. И. Бокия в Москву и временным «междуцарствием», контролеры заглянули в кабинет председателя и обнаружили там «массу (реквизированных. — А. Д.) вещей».198 Думается, чекисты не очень то церемонились в то время при использовании «конфиската». Если такое происходило в че236


кистской организации, то какая же анархия в плане использования реквизированных продуктов царила в заградительных отрядах, оторванных от центров и действовавших по сути в военно-полевых условиях! Огромный реквизиционный механизм работал в значительной части вхолостую.
Таким образом, попытка покончить с мешочничеством и получить хлеб посредством реквизиционных кампаний и заградительных отрядов провалилась. С другой стороны, мешочники постоянно несли потери, шли на огромный риск, на жертвы. По этой причине продукты, доставляемые ими в хлебопотребляющие районы, были очень дорогими, не всегда доступными для простых жителей. Города и села страдали из-за острой нехватки провизии. Большевистское руководство панически боялось рабочих волнений и готовилось идти на уступки «мелкобуржуазной стихии».
«ПОЛУТОРАПУДНИКИ»
Вынесенный в название раздела термин определяет интересное явление, оказавшееся наиболее ярким выразителем и сильнейшим катализатором противоречивости политики властей в отношении нелегального снабжения. Большевистские руководители время от времени официально разрешали представителям трудовых (в первую очередь — заводских) и домовых коллективов свободный провоз полутора или двух пудов продуктов. При этом все направленные против ходоков распоряжения и соответствующий репрессивный аппарат сохранялись без серьезных изменений; более того — государственные органы даже получали ориентировку на усиление борьбы со «спекуляцией». В 1920-е гг. исследователи признавали «полуторапудничество» «одним из видов легального мешочничества», но считали его введение мерой вынужденной и необходимой. В 1967 г. исследователь С. А. Соколов порицал «полуторапудничество» за то, что оно отрывало работников от «производительного труда» и заставляло их «терпеть массу лишений, тратить огромные силы, терять здоровье, массу времени».199 В общем мешочникам следовало хорошо зарабатывать на предприятиях, а не мерзнуть на крышах вагонов. Такой, с позволения сказать, вывод подобен сентенции: лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.
Наконец, в 1990-е гг. эпизодическое введение в 1918— 1919 гг. свободного провоза провизии просто назвали вредным и не оправдавшим себя «экспериментом правительства».200 В чем суть этого «эксперимента», чем он был вызван и каким образом он связан с нелегальным снабжением? Прежде 237


всего нельзя не признать, что речь идет об отступлении большевиков от их базовой ценности — продовольственной монополии.
Согласимся с теми, кто утверждает, что в целом «полутора- пудничество» представляет собой мешочничество. Пожалуй, никто из современников революционного времени в этом не сомневался. Член коллегии Наркомпрода А. И. Свидерский писал о льготном провозе провизии и витиевато определил его «полуторапуднической закупкой хлеба в мешочническом порядке».201 Органы центральной периодической печати (газета «Правда», журнал «Продовольственное дело», «Бюллетень Московского городского продовольственного комитета» и др.), публикуя сообщения по горячим следам событий, определяли новое явление попросту как «узаконение мешочничества».202 То же относилось к региональным газетам и журналам. Плодовитый воронежский публицист, член Воронежского губпродкома А. Торопов без всяких оговорок относил «полу- торапудников» к «этим легальным мешочникам».203 Наконец, в постановлении состоявшегося в октябре чрезвычайного заседания представителей производящих (Воронежской, Курской, Орловской, Тамбовской) губерний «полуторапудничест- во» толковалось исключительно как мешочничество.204
В тех случаях, когда сотрудники ВЧК брались выяснять личности «рабочих»-«полуторапудников», оказывалось, что зачастую никакого отношения к трудовым коллективам они не имели.205 Причем среди них выявилась немалая доля профессиональных мешочников. Так, в направленной в Наркомпрод 16 сентября телеграмме Калужского губпродкома «полу- торапудничество» называлось «маркой», под прикрытием которой «двинулась волна спекулянтов».206
В конце августа 1918 г. А. Д. Цюрупа разослал уполномоченным Наркомата продовольствия на места телеграмму, в которой объяснил временное разрешение свободного провоза продуктов рабочими столиц «крайне слабым поступлением в центры хлеба от производящих районов». Власти перепугало катастрофическое положение с продовольствием в Петрограде и Москве. В город, именуемый колыбелью революции, за весь август 1918 г. было доставлено продовольственными организациями 40 вагонов хлеба; для выдачи каждому жителю хотя бы 100 г хлеба в день требовалось ежесуточно 17 вагонов.207 Причем на рынках продавались всевозможные продукты, но цены на них держались на очень высоком уровне из-за сложности и рискованности доставки. Перебои с поступлением продуктов вызвали волнения на заводах: в мае и июне, например, бастовали рабочие предприятий Колпина и Сестрорецка.208
238


Обеспокоенные власти стали использовать практику организации коллективных отпусков рабочих крупных предприятий, снабжали их соответствующими документами «на проезд и на провоз продуктов». Еще в мае руководители Петроградской трудовой коммуны постановили временно «разрешить свободный ввоз в Петроград съестных продуктов», но только из Порховского уезда Псковской губернии.209 Подобного рода новшества не получали распространения и довольно скоро пресекались, ибо в тот период центральная власть была настроена категорически против них. В. И. Ленин в мае 1918 г. в своих «Тезисах по текущему моменту» (приняты ЦК партии 27мая) объявил о начале трехмесячной «войны за хлеб», предписал направить всю армию на эту войну.210 В соответствии с постановлением СНК от 1 июня 1918 г. следовало достичь «полной победы» над спекулянтами, мешочниками.211
В начале же августа, когда определилось поражение в названной войне, вождь изменил ориентиры и в «Продовольственных тезисах» от 2 августа предложил «временно установить — скажем, на 1 месяц — льготный провоз по 1.5 пуда хлеба в голодные местности для рабочих, при условии особого свидетельства и особого контроля».212 В итоге многочисленных обсуждений правительство, как уже говорилось, приняло решение о свободном провозе каждым пассажиром 20 фунтов, т. е. примерно половины пуда разных продуктов, за исключением муки. Это была полумера.
7 августа «Известия Петроградского комиссариата по продовольствию» опубликовали постановление Второго съезда Советов Северной области за подписью председателя Совета народных комиссаров Северной области Г. Зиновьева. В нем содержалось разрешение лицам, прибывавшим в Петроград, привозить с собою в ручном багаже до полутора пудов продуктов, в том числе муки или хлеба до 20 фунтов. «В этих пределах никакие реквизиции недопустимы», — декларировалось в документе.213 Таким образом, Петроград (а не Москва, как упоминается в научных книгах и статьях) первым в одностороннем порядке фактически легализовал мешочничество. Однако важного значения это не имело, поскольку основной регион — Московский, через который шли транзитом мешоч- нические товары, оставался закрытым для «полуторапудни- ков». Говорить о серьезном улучшении продовольственного положения в Петрограде не приходилось. Но вопрос о внесении радикальных изменений в систему хлебной монополии практически был поставлен.
Ярыми противниками частичной легализации подпольного снабжения путем введения «полуторапудничества» оказа239


лись деятели Наркомпрода. Понимая, что без послаблений в сфере хлебной монополии не обойтись, они в то же время готовы были костьми лечь в целях недопущения спекуляции. Один из них — член коллегии Наркомата Л. И. Рузер — даже подал в отставку, протестуя против «организованного мешочничества»; А. Д. Цюрупа демонстративно поощрил этот поступок, направив Рузера на повышение и сделав его исполняющим обязанности главного комиссара Продармии. Из-за сопротивления сторонников А. Д. Цюрупы обсуждение вопроса об увеличении масштабов льготного провоза провизии в правительстве постоянно переносилось. Обосновывали руководители продовольственного дела непримиримость своей позиции всегда одинаково (так будет и во все последующие десятилетия советской власти), а именно: ссылались на слабость государственного заготовительного аппарата из-за недостатка товаров и предлагали изыскать новые крупные партии их в целях снабжения заготовителей.214 Напомним, что еще товарообменная кампания первых месяцев 1918 г. доказала порочность такой установки.
В то же время сторонниками свободного провоза продуктов выступили региональные руководители. Именно они ежедневно напрямую сталкивались с проблемами голода и социальной напряженности на своих территориях и осознавали невозможность их решения в условиях хлебной монополии. Однако «центр» не собирался идти навстречу «местам» до тех пор, пока не начали бунтовать руководители столиц — Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев. Они добивались свободного ввоза в свои регионы всех видов провизии и даже посягнули на святая святых для Наркомпрода — на монополию на муку и зерно. Работники Наркомпрода справедливо оценили их предложения как замаскированный план «организации мешочничества».215 Впоследствии советские авторы поведут речь уже о происках врагов народа. В изданном в 1967 г. историческом исследовании С. А. Соколова описывалось, как «сторонники организованного мешочничества (Зиновьев и Каменев. — А. Д.) широко открывали заставы Москвы и Петрограда продовольственным мародерам».216 Следуя этой логике, В. И. Ленина тоже стоило бы причислить к врагам, ибо в тот период его уже не характеризовал ригоризм в «мешочничес- ком вопросе». «Вождь мирового пролетариата» занимал промежуточную позицию. С одной стороны, он выступил инициатором отхода от принципов хлебной монополии и поддерживал своих эмигрантских товарищей, ставших руководителями Москвы и Петрограда. С другой — на словах он солидаризировался с позицией влиятельнейшей группы сторонников жесткой линии; например, после одного из обсуждений во240


проса о льготном провозе продуктов Владимир Ильич писал члену коллегии Наркомпрода А. И. Свидерскому: «Не навредил Каменев? Он мягок».217 Имелась в виду в том числе «мягкость» руководителя Моссовета по отношению к страданиям своих голодающих подданных.
Преодолеть сопротивление лобби продовольственников в Совнаркоме оказалось невозможным. Дело тонуло в бесконечных обсуждениях. В конечном счете с одобрения Совета народных комиссаров (читай, Ленина) Президиум Московского совета 24 августа 1918 г. принял постановление, разрешающее трудящимся неограниченный никакими сроками провоз в Москву до 1.5 пудов разных продуктов; предписывалось убрать «заграды» с пригородных станций и московских вокзалов.218 Вместе с тем документ открывал для мешочников гораздо более широкое поле деятельности, нежели представлялось на первый взгляд. Л. Б. Каменев одолел Наркомпрод не мытьем, так катаньем. К постановлению Моссовета было приложено «разъяснение». Приведу цитату из него: «Льготный провоз продуктов в Москву должен производиться с расчетом по полтора пуда на каждого члена семьи (курсив мой. — А. Д.). Причем состав семьи удостоверяется фабрично-заводскими комитетами или профсоюзами».219 Мешочникам-профессионалам запастись справками, подтверждающими наличие у них больших семей, не составляло особого труда. Указанное «разъяснение» публиковалось только в столичных периодических изданиях, но мешочники- спекулянты многих регионов стали использовать его для отстаивания своих прав. По сути дела профессиональное организованное мешочничество было временно признано законным путем выхода из продовольственного тупика.
События, последовавшие после принятия Моссоветом «еретического» документа, отечественный историк в 1961 г. характеризовал одной благостной фразой: «Владимир Ильич сумел доказать Цюрупе, что лучше пойти на некоторую уступку свободной торговле».220 Так упрощался исторический процесс. На деле долгое время вожди Наркомпрода были настроены непримиримо. Они понимали: легализация в определенной форме мешочничества в Москве равносильна его допущению в большинстве регионов Советской России, ибо в столице пересекались многочисленные транспортные пути и она представляла собой важный центр нелегального снабжения.
В правительственных кругах завязался тугой узел интриг. На протяжении 10 дней несколько раз дебатировался в Совнаркоме вопрос о «полуторапудниках». Маятник колебался то в ту, то в другую сторону. 30 августа Цюрупа разослал телег241


раммы, предписывавшие заградотрядам приостановить конфискации 1.5 пудов. Но тут произошло покушение на Ленина и был объявлен «красный террор». Воспользовавшись изменением социально-политической ситуации, 4 сентября А. Д. Цюрупа добился запрещения свободного провоза продуктов. На следующий день гордиев узел разрубил председатель Совета народных комиссаров Северной области Г. Зиновьев. Тогда было опубликовано новое «промешочническое» постановление, которое позволяло иметь при себе до полутора пудов всяких продуктов «всем пассажирам (а не исключительно трудящимся, как в Москве. — А. Д.), приезжающим в Петроград»; никакие «заграды» не имели права не только реквизировать, но и осматривать этот груз — лишь взвешивать.
Начался нормальный торг между петроградским, московским руководством и деятелями Наркомпрода. Целью его был, по словам члена коллегии НКП А. И. Свидерского, поиск «компромиссного решения между монополией и мешочничеством». В итоге Наркомпрод согласился с допущением «полуторапудничества», но лишь до 1 октября.221 В основу «компромиссного решения» была положена схема включения мешочников в систему хлебной монополии. Суть ее такова: «полуторапудникам» следовало приобретать провизию по твердым ценам в заранее определенных районах в продовольственных органах; по существу на них возлагалась лишь обязанность транспортировать и охранять продукты.
Планировалось обеспечить классовую чистоту «полутора- пудников». А. Д. Цюрупа в своих телеграммах запрещал отбирать продукты у людей, имевших при себе «удостоверения соответствующих организаций, доказывающие их принадлежность к рабочему классу».222 Отметим, что в описываемое время социальная пирамида перевернулась. Каждый стремился «пролетаризоваться»; анекдот рассказывал, как гражданин в соответствующей графе анкеты сделал запись: «мать — крестьянка, отец — два рабочих». Причастность к «авангардному классу» сама по себе открывала многие двери. Это стало относиться даже к мешочничеству, которое государство постаралось сделать привилегией пролетариата. Правда, в распоряжении НКП от 12 сентября указывалось, что ввоз 1.5 пудов со спекулятивной целью строго наказывается и что каждый человек имеет право ввозить этот груз только один раз. На удостоверениях «полуторапудников» начальники заградительных отрядов отмечали, откуда, когда, сколько пассажиры везут продуктов. И делали запись: право на льготный провоз использовано.223 Всем этим лишь несколько усложнялась 242


жизнь представителен нелегального рынка: им чаще приходилось раздобывать документы.
Уже говорилось, что для профессионалов запастись документами не представляло труда. «Все мешочники — спекулянты имеют удостоверения», — констатировалось, в частности, в одной из телеграмм Воронежского губпродкома. Причем речь велась именно о «полуторапудниках». Спекулянтам достаточно было подтвердить факт принадлежности к какому- нибудь московскому или — на худой конец — петроградскому трудовому коллективу. В провинции «полуторапудничество» фактически превратилось в «двухпудничество», ибо установилось такое негласное правило: при предъявлении выданных столичными фабзавкомами, профсоюзами или домовыми комитетами соответствующих справок продовольственники закрывали глаза на провоз дополнительных (сверх «законных» 1.5 пудов) 15—20 фунтов провизии.224
На первых порах командиры и бойцы заградотрядов, продовольственные работники удивлялись тому, как много рабочих числилось в штатах предприятий Москвы. Всех ходоков тогда стали именовать «москвичами». Хотя сплошь и рядом «полуторапудниками» становились жители провинции. После обнародования постановлений Моссовета и Пет- росовета они с удесятеренной энергией начинали давить на местные власти и добивались для себя «полуторапудниче- ских» привилегий. Отличить москвичей и петроградцев от жителей других регионов было так же невозможно, как и отделить рабочих делегатов от профессиональных мешочников: все без исключения запаслись «серьезными» документами. Да и не очень-то требовалось их отделять друг от друга, поскольку почти все они были по существу мешочниками. «Настоящий» ходок от московских рабочих А. Остроумов после возвращения из поездки за хлебом констатировал: «Громадное большинство их (получивших право на льготный провоз провизии. — А. Д.) добывает на месте хлеб путем товарообмена или закупки по вольным ценам».225 По прикидкам Воронежского губпродкома, соотношение вывоза хлеба «настоящими» (получавшими хлеб по твердой цене) и «ложными» (закупавшими его по вольным ценам) «полуторапудниками» составляло 1 : 5.226
Оказались неосуществимыми планы Наркомпрода по включению мешочников в систему хлебной монополии; не удалось принудить их приобретать провизию в хлебных уездах по твердым ценам. Поэтому по-своему правы были ополчившиеся на «полуторапудников» государственные работники, они строго выполняли предписания по борьбе со спекуляцией.
243


Вместе с тем политика центральной власти некоторое время была ориентирована на поиск разумного компромисса между мешочничеством и монополией. «Заграды» обязывались отсечь от «полуторапудников» «присосавшихся» спекулянтов. Та же задача была поставлена и перед чекистами. 2 сентября публикуется обращение ВЧК за подписью Ф. Э. Дзержинского, содержавшее призыв обрушить меч «красного террора» на тех «алчных хищников, мародеров, спекулянтов», которые не замедлят использовать «полутора- пудничество» «в своих хищнических целях». Для решения этой задачи создавались железнодорожный отдел при ВЧК, транспортные отделы местных чрезвычайных комиссий на всех узловых станциях и крупных пристанях.227 Поскольку «полуторапудники» по определению были мешочниками, то и отсечь здоровые зерна от спекулятивных плевел не представлялось возможным. Все это с успехом использовали члены мешочнических коллективов.
В конце августа масштабы мешочничества многократно увеличились. Газеты писали о мешочничестве «целых фабрик и заводов».228 Поезда Рязано-Уральской железной дороги были забиты людьми с соответствующими документами. По отдельным железным дорогам стало проезжать в несколько раз больше ходоков, чем до введения «легализованного мешочничества». По Ириновской железной дороге, например, ежедневно проезжало до 25 тыс. людей с мешками.229 «Хлынуло (после объявления «полуторапудничества». — А. Д.) море мешочников», — телеграфировали в Наркомпрод из Воронежа.230 Из Тулы сообщали о «сокрушительном наплыве мешочников в связи с постановлением президиума Моссовета о полуторапудниках». Они же заполнили и всю Курскую губернию. В целом их насчитывалось много сотен тысяч. Частично изменился социальный состав мешочников. В связи с провозглашением льготного провоза провизии в путь двинулось множество мешочников-непрофессионалов, ранее пугавшихся драконовских мер со стороны заградотрядов. Вместе с тем профессиональное мешочничество продолжало сохранять свои лидирующие позиции в снабжении населения. Член коллегии Воронежского губпродкома А. Торопов приводил данные о посещении его региона в августе—октябре 1918 г. 500 тыс. «полуторапудников», из коих 250 тыс. человек составляли мелкие мешочники-одиночки; в среднем каждый вывез по 3 пуда продуктов. То же соотношение разных форм мешочничества в новых условиях наблюдаем и в Северной области. Современник описываемых событий петроградец Павел Будаев полагал, что среди «полуторапудников» «была добрая половина профессионалов-мешочников».231
244


Солдаты-«полуторапудники».
По мере своего распространения «легализованное» мешочничество вызывало нарастание сопротивления со стороны государственных и партийных работников в губерниях и уездах. В Совнарком, Наркомпрод, Моссовет и Петросовет посыпались телеграммы с протестами. Курские, калужские, саратовские и другие продработники объявляли льготный провоз провизии контрреволюционным делом, подрывающим основы продовольственной системы, хлебной монополии.232 Наоборот, рабочие и крестьяне на своих собраниях требовали всероссийского распространения новшества. Интересы властей и простых россиян совершенно расходились.
Новая акция властей как раз была использована деятелями нелегального рынка для нападок на «заграды». В частности, Курский губпродком доносил в Наркомпрод, что постановление о полутора пудах «возбуждает массу против заградительных отрядов, так как истолковывается неправильно. Масса понимает, что должны быть сняты все заградительные отряды».233
Командиры и бойцы заградительных формирований зачастую игнорировали документы «полуторапудников». Те же старались выхлопотать самые надежные охранные грамоты, доходили до самого Наркомата продовольствия. Но и это
245


Обед у железнодорожных путей.
далеко не всегда помогало. Известны случаи, когда «заградов- цы» уже в ходе проверки сознательно уничтожали разрешения на беспрепятственный провоз провизии и без зазрения совести заявляли после этого, что никаких документов они в глаза не видели.234 Местные Советы были завалены жалобами на беззаконные действия заградительных постов на железных дорогах. Например, петроградский рабочий Г. Ф. Александров жаловался на изъятие у него на разъезде Мыслино Северо-Западной железной дороги полагавшихся по закону 25 фунтов муки и картофеля; при этом члены реквизиционной группы заявляли, «что они постановление СНК считают для себя недействительным и делают то, что им желательно».235 Незаконные реквизиции продуктов у «полуторапудни- ков» приняли такой широкий масштаб, что даже А. Д. Цюрупа неоднократно вынужден был издавать директивы об их прекращении.236 Впервые он стал настаивать на роспуске никому не подчинявшихся и занимавшихся открытым грабежом заградотрядов уездных продовольственных комитетов и комбедов.236
Имеется один интересный архивный документ. Это — составленное для Совета 2-го городского района г. Петрограда заявление Феодосии Лейченковой, проживавшей на Набе-
246


режной реки Пряжки (д.32, кв.5). Дело сводилось к следующему. «Ходачка» Лейченкова по поручению нескольких петроградцев и с их деньгами отправилась за провизией в хлебный Невельский уезд Витебской губернии. При этом запаслась документами, в том числе и удостоверяющими наличие у нее большой семьи из 8 человек. В Невельском уезде купила 1.5 пуда муки, а также картофель, мясо и т. д. На обратном пути в г. Невель всю провизию у нее конфисковали, не приняв во внимание никакие оправдания и документы. Показательно, что на выданной ей квитанции просто перечислялись реквизированные продукты без указания веса. Ф. Лейченкова пишет: «Все без исключения продукты были от меня отобраны, препровождены, как мне объяснили, в местную чрезвычайную комиссию».237 «Ходачка» настаивала на том, чтобы ей вернули хотя бы часть отобранного.
«Заградовцы» не стеснялись грабить тех, кто послабее — женщин, мешочников-одиночек. Как следует из документа, на их положении введение «полуторапудничества» отразилось мало. Другое дело, коллективы мешочников-мужчин. Объединившиеся ходоки в новых условиях впервые получили возможность без вооруженных столкновений защитить себя. По крайней мере мною не обнаружено относившихся к сентябрю сведений о боевых действиях между добытчиками хлеба и реквизиторами. Подчеркну: не столько «заградовцы» следовали «полуторапудническим» директивам верхов, сколько сами мешочники — мирным путем — заставляли признать за собой права, дарованные «полуторапудническими» постановлениями.
Ходоки становились своего рода — по терминологии гораздо более позднего времени — «правозащитниками». Делегаты от «полуторапудников» не боялись прийти в Наркомпрод и настаивать на предоставлении особых «охранных грамот», аргументируя это необходимостью защититься от массовых злоупотреблений «заградов».238 Члены комиссий, создаваемых при губернских продовольственных комитетах, были вынуждены приглашать их на свои собрания и мириться с участием «легальных мешочников» в обсуждении хлебной проблемы.239
«Полуторапудники» учились добиваться того, что временно им стало полагаться по закону. Вот, например, как это происходило в Пензенской губернии. Губернский продовольственный комитет объявил железнодорожные станции Наро- вчатовского уезда открытыми для «полуторапудников». Однако уездный продовольственный комиссар по фамилии Земсков самовольно наложил запрет на это решение вышестоящей организации и продолжал реквизировать мешочнические то247


вары. Тогда коллективы мешочников съехались в Пензу и решительно потребовали от начальства прекратить безобразия наровчатовского своевольника. В результате они добились ареста Земскова и заключения его в тюрьму.240
Думается, о росте самосознания деятелей нелегального снабжения свидетельствует факт выдвижения ими требований перед центральной властью. В ноябре в концертном зале Сокольнического отделения работного дома Москвы собрались 2000 делегатов от 525 объединений «полуторапудников». Собравшиеся послали в Моссовет, ЦИК, лично В. И. Ленину ходатайства с просьбой разрешить разовые закупки хлеба. С претензиями столь многочисленного собрания власти вынуждены были считаться. Наркомпрод вынес вердикт: «Удовлетворить частично те организации, кои не заготовили хлеба по причинам, от них не зависящим».241
Определенные выше новые явления в мешочничестве, вызванные распространением «полуторапудничества», в немалой степени содействовали не только спасению ряда регионов от голода в сентябре—октябре 1918 г., но и улучшению их продовольственного обеспечения.
Впечатляют цифры, характеризующие масштабы поставок легализованными мешочниками продуктов в хлебопотребляющие регионы. Так, из Воронежской и Саратовской губерний в сентябре «полуторапудники» доставили в хлебопотребляющие районы в среднем не менее чем по 1.5 млн пудов; только этого общего количества продуктов хватило бы для продовольствования Москвы на протяжении 5 месяцев. Наркомпрод и его структуры заготовили в этих губерниях значительно меньше. Не помогла и «монополизация» государством (путем запрета «полуторапудничества») самого благоприятного для хлебозаготовок месяца — октября; причем, в 1918 г. в этом месяце установилась в основных хлебных районах замечательная погода, благоприятствовавшая хлебозаготовкам.242
Невыполнение Наркомпродом планов хлебозаготовок продовольственники связывали с введением «полуторапудничества». На деле добровольный подвоз хлеба крестьянами к конторам продовольственных комитетов почти прекратился задолго до введения льготной доставки провизии, а государственные заготовки и до легализации мешочничества осуществлялись исключительно мерами реквизиции. «Мешочники больше всего повинны в нашей продовольственной катастрофе», — так подводил итог «полуторапуднической» кампании публицист и член Воронежского губпродкома А. Торопов.243 Как показывают факты, мешочники «повинны» в обратном, в предотвращении этой катастрофы.
248


В общей сложности только в Москву и Петроград в сентябре «полуторапудники» доставили свыше 4.5 млн пудов хлеба. Это вдвое превысило выработанный Наркомпродом план завоза хлеба в столицы. И было в четыре раза больше того, что фактически заготовило государство. К октябрю в Москве на время почти исчезли хлебные очереди (остались керосиновые, галошные, обувные и т. д.).244
Явным достижением «полуторапудников» стало падение продовольственных — главным образом хлебных — цен, что явилось естественным результатом увеличения привоза мешочниками провизии в потребляющие регионы. Это произошло во всех хлебонедостаточных районах Советской России буквально в течение нескольких дней, максимум через 1—2 недели после введения льготного провоза провизии, и явилось ярким свидетельством высокой эффективности механизма мешочнических хлебозаготовок по сравнению с отдачей от неповоротливых наркомпродовских структур. В частности, в Брянске, который располагался по соседству с местами производства зерна, хлеб за первые 2 недели сентября подешевел вдвое, до 3 р. за фунт.245 Цены упали и в Москве, несмотря на возрастание там спроса на провизию со стороны столичных жителей и приезжих мешочников. Весьма показательно, что покупатели на столичных рынках стали меньше платить за печеный хлеб: в конце августа фунт покупали за 8 р., а в начале сентября — за 6 р., зато рыночная цена муки оставалась неизменной — 9 р. стоил фунт ржаной и 11 р. пшеничной.246 Причина этого на первый взгляд странного явления состоит в следующем: мешочники в тот период привозили с собой главным образом хлеб, поскольку местные власти установили строгий контроль над мельницами и смолоть лишний пуд муки запрещали; наличие мешка муки у незнакомого человека в сельской местности стало достаточным основанием для его ареста.
В течение нескольких дней упали цены на весь набор продовольственно-потребительской корзины. Вот как обстояло дело в Петрограде вскоре после отмены Советом народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны запрета на доставку мешочниками в город продуктов. Масло коровье стоило 18—20 р. за фунт, а стало стоить 10—12, мясо соответственно 9 и 5—6 р. за фунт, яйца — 16 и 10 р. за десяток и т. д. Перечисленные продукты стали доступными для всех без исключения горожан. А ведь 22 августа петроградские газеты сообщали о «совершенном отсутствии в губернии продуктов питания, в частности масла».247 Таким образом, допущение некоторой свободы для мешочников позволило разнообразить рацион питания россиян. В условиях распространения 249


холеры и тифа это обстоятельство имело принципиальнейшее значение.248
Между тем приближалось 1 октября, когда в соответствии с решением Наркомпрода предполагалось отменить свободный провоз продуктов. Московский совет добивался продления «полуторапудничества» на 10 льготных дней и в результате очередного торга А. Цюрупа согласился дать «легальным мешочникам» еще 5 дней. Наконец, 5 октября на места ушла телеграмма, в которой Александр Дмитриевич в целях пресечения нелегального снабжения призвал «товарищей к напряжению всех сил». После этого лишь для отдельных немногочисленных категорий мешочников (в основном рабочих-отпускников) временами делались исключения.249 Большинству ходоков снова пришлось воевать за свое существование и даже выживание.
Форсированное сворачивание «полуторапудничества» в октябре стало несчастьем для страны. В. И. Ленин в декабре 1918 г. признает, что «продовольственное положение, которое немного улучшилось было осенью (как мы убедились, в первую очередь благодаря мешочникам-«полуторапудни- кам». — А. Д), опять приходит в упадок. Народ голодает». Приметой городской жизни вновь становятся длинные продовольственные «хвосты», в которых люди простаивают целыми днями.250
Вместе с тем покончить с «полуторапудничеством» и, главное, с вызванным им общим ростом мешочничества было непросто. Мешочническое движение переживало состояние всестороннего подъема и разгромить его уже сложившимися приемами не представлялось возможным.
КОМБЕДЫ И МЕШОЧНИКИ
Большевистское руководство искало некую социальную опору в деле борьбы с мешочничеством, с «теневым» самоснабжением. И прибегло к помощи так называемых комитетов бедноты.
Совершенно особую роль в истории мешочнического движения сыграли эти комитеты бедноты, которые создавались в ходе провозглашенного В. И. Лениным в 20-х числах мая 1918 г. «великого крестового похода». Он был направлен, по словам вождя, «против спекулянтов хлебом, кулаков, мироедов, дезорганизаторов, взяточников... против нарушителей строжайшего государственного порядка в деле сбора, подвоза и распределения хлеба».251 Это означает, что главному удару подвергались представители нелегального снабжения и про250


дававшие им продукты крестьяне. Еще большее значение придавалось комитетам после августа 1918 г. в связи с лавинообразным распространением мешочничества в «полутора- пуднической» форме. Судя по документам местных органов власти, с комбедами связывалась надежда покончить с нелегальным вывозом продуктов из хлебных регионов.252
Сразу обратим внимание на противоречия в деятельности комитетов бедноты. Форсированное строительство их значительно усилило тяготение друг к другу мешочников и крестьян. Большинство сельских жителей убедились в появлении серьезной угрозы потерять собранный ими урожай. Опасаясь проводимых комбедами реквизиций, крестьяне охотнее продавали продукты мешочникам.253 Стало быть, в работе комбедов выявлялись две тенденции — искоренение нелегального снабжения и по сути дела его стимулирование. Проблема в подобном ракурсе в литературе еще не ставилась и требует осмысления.
Первые комбеды фактически стали возникать еще в 1917 г. Выше упоминались «артели бедняков», создаваемые в конце этого года властями для изъятия хлеба у мешочников.254 В дальнейшем такие структуры играли в общественной жизни в целом огромную роль. Поэтому отечественные историки В. П. Булдаков и В. В. Кабанов даже условно называют весь период второй половины 1918—1919 г. «комбедовским».255 В этот период местная власть, выдвинувшаяся из низов общества, в том числе маргинальных, творила беззакония и получала поддержку правящего эшелона. Фактически комитеты заменили разогнанные ими же самими местные Советы. Они избирались в количестве 3—5 человек на общих собраниях бедняков по инициативе, нередко по приказу партийных уполномоченных, инструкторов или начальников реквизиционных отрядов. Вокруг них объединялись некоторые активисты из числа бедняков.256
Всего в 1918 г. в РСФСР образовалось 70 тыс. волостных и сельских комитетов бедноты. Особенно много их возникло в хлебных районах: они действовали по принципу «отнимать и делить», а именно в этих районах было чем поживиться. Например, в 28 волостях Ливенского уезда Орловской губернии зарегистрировалось 800 комбедов. В «Отчете об Орловском губернском совещании председателей уездных бюро по организации комитетов бедноты» (от 22 августа 1918 г.) читаем: «В Ливенском уезде всего 10 % бедноты, а остальное все кулачество (имелись в виду середняки. — А. Д.~). Но несмотря на это инструктора энергично принялись за работу и с помощью бедноты им удалось организовать комитеты бедноты».257
251


Нередко в состав бедняцких организаций входили тунеядцы и лентяи, а также забросившие свое хозяйство (о них говорили: «спустили свою душу») люди. Таких в каждой волости набиралось от 10 до нескольких десятков человек. Они-то, а далеко не все малоимущие сельские жители, и задавали тон в новых организациях. Получив власть, начинали мстить удачливым и обеспеченным соседям; некоторые стремились воспользоваться возможностью улучшить свое материальное положение.258 Обращая внимание на их отщепенство, современник так определил данную группу населения: «гулящий элемент». В декабре 1918 г. «Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций» характеризовал деятелей комбедов: «И вот люди, которым были совершенно чужды и неизвестны условия труда крестьянства, стали вершителями судеб в деревне».259
Комитеты начинали представлять собой ведущие органы продовольственной диктатуры новых верхов общества, опиравшихся в деревне на маргинальные слои населения. Иногда они возглавляли или заменяли собой продовольственные комитеты; в Орловской губернии, например, все волостные продовольственные комитеты, а равно и кооперативы, подчинялись комбедам. Наоборот, иногда продкомы рассматривали комитеты бедноты как собственные структуры и требовали подчинения своим комиссарам. Они выплачивали деятелям комитетов бедноты жалованье или лишали их его в зависимости от того, эффективно или безуспешно бедняцкие активисты преследовали мешочников и «кулаков».260 Именно эта сторона деятельности комбедов — изъятие провизии — выпячивалась на первый план, в частности, в только что упомянутом «Отчете об Орловском губернском совещании...». Методы осуществления продовольственной диктатуры в этом документе трактовались следующим образом: «Комбеды проводят в Ливенском уезде продовольственную диктатуру, весь отобранный (у крестьян и мешочников. — А.Д.) урожай взят на учет».261 Реквизиция стала важнейшим методом работы комитетов бедноты.
В некоторых регионах комитеты бедноты пытались распространить свое влияние и на города. Так, 21 октября 1918 г. по решению коллегии Казанского губпродкома дело продовольствования городов передавалось созданным на собраниях беднейших жителей комитетам городской бедноты. Планировалось преобразовать в них городские и квартальные объединения домовых обществ путем «очищения» последних от «эксплуататорских элементов». При этом новым организациям поручалось установить контроль за ввозом и вывозом продуктов из городов, расправиться с мешочниками.262 Све252


дений о достижениях городских комбедов на этом поприще не найдено. Судя по всему, домовые комитеты свели социальный эксперимент властей к формальности и затянули время. К концу года кампания за распространение комбедов завершилась. Организаторы мешочничества — домовые общины — превратиться в его ликвидаторов не могли, поскольку искоренение «ходачества» в городах была в то время равноценно гибели их населения.
Другое дело — деревня. Некоторые бедняки и батраки питали иллюзии относительно того, что изъятие продовольственных запасов у зажиточных соседей и товаров у мешочников обеспечит им процветание. Как представляется, при осуществлении своих «диктаторских» функций деятели деревенских комбедов уделяли искоренению мешочничества не меньшее внимание, нежели преследованию имущих односельчан и налаживанию реквизиций у них хлеба. На данном обстоятельстве делали акцент еще советские историки. «Огромная заслуга в этой борьбе (с мешочниками. — А. Д.) принадлежала комбедам», — подчеркивали в 1967 г. историки М. А. Кибардин, Е. И. Медведев, А. А. Шишкин.263
Между тем нельзя не согласиться со справедливым замечанием современного исследователя С. А. Павлюченкова, который утверждал: продовольственная политика советской власти в 1918—1919 гг. оказалась не политикой государственного снабжения населения жизненно необходимыми товарами, а политикой ограничения свободной торговли, «возрождающей капитализм». По справедливому замечанию Павлюченкова, она была «своего рода экономическим тараном против политических противников».264 При этом комбеды боролись с рынком и с его главным порождением — мешочничеством не столько в целях продовольствования населения, сколько ради самой борьбы.
Активисты комбедов оценивали мешочников как своих главных врагов. В их адрес на собраниях звучало: «Считать как контрреволюционеров», «арестовывать контрреволюционеров», «объявить врагами народа».265 На состоявшемся в ноябре 1918 г. 1-м съезде комитетов деревенской бедноты Северной области, объединивших организации многих губерний, в докладе комиссара снабжения С. П. Воскова была поставлена перед комитетами первоочередная задача: «запретить продажу хлеба частным торговцам, спекулянтам и мешочникам».266
Соответственно в документах бедняцких организаций на одно из первых мест, а иногда и на первое место выдвигался вопрос о ходоках. Председатель Курского губисполкома на 3-м губернском съезде Советов в октябре 1918 г. заявил, что 253


«организованной борьбы с мешочничеством не было» и поэтому «пришлось...создавать комитеты бедноты».267 В отчетах и на собраниях то и дело попадались такие формулировки: «Беспощадная борьба с мешочниками», «в первую очередь приступили к пресечению спекуляции», «вконец пресечь спекуляцию» и т. д.; под спекулянтами понимали исключительно мешочников и сельских продавцов хлеба.268
Следуя предписаниям сверху и своим собственным решениям, союзы бедноты стали полицейскими органами в деревне. В предписаниях, которые они получали от губернских продовольственных комитетов, говорилось: «Деревенским комитетом должен быть установлен надзор за каждым приехавшим в деревню».269 Подозрительного человека следовало обыскивать и при выявлении любого указания на причастность его к мешочникам (например, при обнаружении крупных сумм денег, прежде всего «николаевских», еще котировавшихся в деревне) предавать суду. Нелегальные снабженцы причислялись к политическим государственным преступникам, а в описываемое время различия между политическим и уголовным преступлениями не существовало. В некотором отношении комитеты брали на себя функции тайной полиции в сельской местности.
Сила комбедов состояла в том, что их члены знали обо всем происходившем в селах и деревнях. От комитетов они получали задание зорко следить за гостями своих соседей. «Общее собрание постановило: взять на учет хлеб, крупный и мелкий скот, а также граждан села Тростенца», — записано в протоколе общего собрания бедняков этого населенного пункта Новооскольского уезда Курской губернии.270 Подобного рода резолюции очень часто принимались на бедняцких собраниях. А поскольку активисты комбедов не очень-то надеялись на «классовую принципиальность» бедноты в целом, то принимались и решения такого типа: «Вести ожесточенную борьбу со всеми появившимися спекулянтами-мешочниками, а также следить друг за другом».271
Проводили подобные распоряжения в жизнь те самые десяток-другой бедняков-«активистов», которые выдвигались в каждой волости. Они в отдельных случаях собственноручно проверяли карманы и поклажу подозрительных личностей, в других — доносили о появлении мешочников в комбед или в продовольственный комитет; при этом получали определенный процент от реквизированного имущества.272 Уходить от контроля мешочникам становилось все трудней. В ряде деревень крестьяне были терроризированы. Например, председатель комбеда деревни Колодезь, расположенной на р. Оке в Московской губернии, своей деятельностью наводил страх на
254


Один из руководителей комитетов бедноты. Кингисеппский район, Ямбургский уезд. 1918 г.
односельчан. Его в деревне называли Никоном (сокращенное от Никанора Борисовича) и характеризовали следующим образом: «Ведь Никон этот — зверь какой-то. Каждую неделю делает у нас обыски, караулит... его как чумы боятся, молока и то не продают».273
Деятельность комбедов отличало одновременное нанесение ударов и по мешочникам, и по крестьянам — продавцам хлеба. В итоге убивали двух зайцев. Комитеты бедноты брали под особый контроль места самых частых встреч мешочников,
255


нуждавшихся в муке, и сельских владельцев зерна. Своеобразными деревенскими товарными биржами в то время стали территории, расположенные поблизости от мельниц. Поэтому деревенские активисты принялись создавать в местах размола зерна «учетные комиссии». Сельчане прикреплялись к определенным мельницам и имели право изготавливать муку только по разрешениям таких комиссий, грамотные представители которых — как политкомиссары — были приставлены к мельникам. Для того чтобы по дороге сельчане не могли продать свои продукты ходокам, активисты брали на заметку вес вывозимого из деревень и прибывавшего на мельницы зерна.274 Нарушители ставились на учет и подвергались особому контролю.
Широко применялись штрафные санкции против спекулянтов, как сельских, так и приезжих. При этом размеры штрафов устанавливались разными для продавцов хлеба и для мешочников. С первых, например, в ряде мест Казанской губернии в ноябре было определено взимать, «смотря по состоянию», от 100 до 300 р., со вторых — от 500 до 1000. Думается, примерно такая такса была принята и в других регионах. Из протокола заседания комитета деревенской бедноты Пажеверицкой волости Порховского уезда Псковской губернии узнаем: мешочники-обозники Григорий и Федор Павловы были приговорены за одно и то же «преступление» (везли мясо на продажу в Петроград) к штрафам в 1000 и 600 р. Такие суммы были очень велики; хороший дом в деревне стоил от силы 6000 р.275 Нетрудно догадаться, что разница в размерах штрафов определялась различиями в состоятельности провинившихся и соответственно степенью их приближенности к «эксплуататорам». Участников мешочнического торга пытались стравить друг с другом.
Итак, комбеды брали на вооружение тактику разжигания розни между покупателями (мешочниками) и продавцами (крестьянами хлебных районов) провизии. В некоторых районах принимались решения об изъятии «ходаческих» товаров у сельских хозяев и их «возвращении прежним владельцам»; достаточно было мешочнику донести в комитет на продавца хлеба и он получал назад привезенные и проданные им вещи.276 Впрочем, насколько известно, мешочники не пользовались этой своей привилегией — совесть не позволяла, да и боялись властей и самих крестьян.
Комитеты деревенской бедноты обрушились на сельские кооперативы и частных торговцев, поскольку было известно о стремлении коллективов мешочников именно у них покупать продукты оптом. Зачастую хлеб реквизировался, так сказать, превентивно — это делалось для того, чтобы потен256


циальный продавец не вступил в будущем в торговые отношения с приезжим покупателем — мешочником. В частности, можно сослаться на слова председателя союза бедноты Чер- нянской волости Курской губернии Бобиченко, заявившего 21 сентября 1918 г.: «Надо действовать решительно и не замедлять реквизицию хлеба, так как в противном случае весь хлеб пойдет на сторону — вывезется мешочниками».277 Реквизиции «на всякий случай» — это произвол чистой воды, грабеж, осуществляемый под флагом борьбы с мешочничеством.
Особенно ненадежными руководителям комбедов представлялись кооперативы. «Отношение комитетов бедноты к кооперативам отрицательное», — утверждается в протоколе совместного заседания Курского губернского продовольственного комитета и инструкторов Наркомпрода, состоявшегося 5 декабря 1918 г. На том же заседании приняли резолюцию: «Привлечь все усилия комбедов к реорганизации кулацких правлений кооперативов путем агитации и вхождения в их состав».278 Деревенские активисты занимали места членов «кулацких правлений» и в итоге возникали так называемые кооперативы бедноты, представлявшие собой по существу средства изъятия продовольствия кооператоров и разбазаривания его. Для ликвидации каналов утечки хлеба к ходокам Еласовский волкомбед Козьмодемьянского уезда Казанской губернии упразднил всю частную торговлю, передав товары в кооператив бедноты; да еще наложил на каждого торговца «контрибуцию» — по 1000 р.279
Изъятая провизия распределялась между беднейшим населением и очень быстро потреблялась. «Реквизировал у всех местных торговцев весь товар, которого оказалось ничтожное количество и неважного качества, — отчитывался о проделанной работе председатель Яндыковского волостного комбеда Астраханской губернии 2 ноября 1918 г., — и таковой распродал бедному населению по недорогим ценам».280 Оказалось, хлеба едва хватило на один месяц, остальных продуктов — на два.
Комитеты бедноты прибегали к всевозможным наказаниям по отношению к мешочникам и лицам, уличенным в связях с ними. Уменьшалась норма оставляемого в их хозяйствах продовольствия после изъятия «излишков». Они изгонялись из местных Советов, им даже не позволяли выступать на сельских сходах.281 Деятели комбедов арестовывали односельчан и передавали в руки чекистов. Наиболее жесткой позиции придерживались члены комбедов в хлебопотребляющих уездах. В отдельных случаях они высылали продавцов продовольствия за пределы уездов, а имущество конфисковы257
9 А. Ю. Давыдов


вали. Использовали на работах по погрузке и разгрузке дров.282 А комбеды Псковского уезда приняли такое постановление: «Вести самую отчаянную борьбу с мешочничеством и спекуляцией, для чего применять самые строгие меры... вплоть до расстрела на месте».283 И это не пустая угроза. Известны случаи расстрелов мешочников членами комбедов.284
В период «полуторапудничества» и вызванного им нового подъема мешочничества деревенские активисты сосредоточили усилия на работе в собственных заградительных отрядах, которые формировались из добровольцев при волостных комитетах бедноты. Активисты каждой из 10—15 входивших в состав волости деревень в случае необходимости вызывали на помощь мобильный «заград». В тех населенных пунктах, где союзы бедноты были малочисленными, все их члены составляли сельскую реквизиционную артель; каждый из них получал от губернских или уездных продовольственных комитетов, Советов винтовку и патроны к ней.285 Соседи отправлялись на «реквизиционные» заработки так же, как недавно шли артельно на работу в города. Довольно скоро «сельские революционеры» преодолели страх перед необычной профессией, поскольку большинству очень понравились условия сдельной оплаты. В одних местах им выдавалась четвертая часть реквизированного продовольствия на весь отряд, в других — на каждого караульщика по 10 р. с пуда хлеба, конфискованного у мешочников или у соседей-спекулянтов и т. д.286
В конечном счете все реквизированные продукты доставались членам союзов бедноты. Происходило это после их передачи в потребительское общество, ставшее в результате очищения от зажиточных соседей «кооперативом бедняков», или же в распоряжение руководителей комбедов. Реквизированные у мешочников и «кулаков» продукты, а заодно лошади и подводы распределялись по символическим ценам.287
Комитетские заградотряды обрушились на «полуторапуд- ников», не обращая внимания на постановления столичных властей. Они заявляли, что распоряжения «центра» им «не указ», «что ходоки, даже имевшие разрешения, будут лишаться свободы». «Заграды» обирали и «настоящих», и «фиктивных» «полуторапудников» до нитки, реквизируя не только нормированные продукты, но отнимая овощи, фрукты, молоко, живую и битую птицу.288 В одной направленной в Наркомпрод телеграмме сообщалось: «Комбеды вступили в войну с полуторапудниками».289 В итоге мешочники-«полуторапудни- ки» зачастую встречали непреодолимые препятствия со стороны комбедов.290
Комитеты бедноты обеспечивали расширение границ войны с мешочниками. Центр тяжести в военных действиях 258


был перенесен с железных и водных дорог в деревни, леса и поля. Здесь мешочники были более уязвимы, ибо оказывались разрозненными и не имели возможности обратиться за помощью к сочувствующим воинским частям. Приведем заслуживающее доверия и относившееся к 1934 г. свидетельство И. Гордиенко — члена действовавшего в Казанской губернии заградительного отряда. Характеризуя методы работы деревенских заградителей, он говорил: «Пробовали выставлять заслоны, мало помогает. Через огороды, поля тащат. Кого поймаем, отнимаем (продукты. — А. Д.), деньги не платим. Но они снова тащат. Видно выгода есть... В городах почти голод».291 На первый взгляд деятелям комитетов бедноты задача «прихлопнуть» спекуляцию представлялась простой. Но даже им решить ее удавалось далеко не всегда, ибо воевать со всем голодным народом бессмысленно. Оценивая численность мешочников-спекулянтов Гордиенко говорил: «Уйма, отбою нет».292
Таким образом, борьба деревенских «заградов» с маленькими группками мешочников имела мало общего с войной на железных и водных дорогах. Эта борьба была лишена шекспировских страстей и напоминала скорее игру в кошки-мышки. Обе стороны пытались взять друг друга на измор: одни брали многочисленностью, другие — хорошим знанием местности и уловок мешочников, внезапностью нападения. Поток нелегальных снабженцев остановить не удалось. Вместе с тем комитетские «заграды» именно в силу своей вездесущности, о которой так хорошо рассказал И. Гордиенко, стали серьезной угрозой нелегальному снабжению.
Комбеды старались контролировать каждую тропинку. Кордоны выставлялись в лесах, полях, за деревенскими огородами. Находившиеся в засадах крестьяне, хорошо знавшие местность, без особого труда ловили своих соседей, которые направлялись с продовольствием навстречу мешочникам. Волостные «заграды» располагались на сельских дорогах, ведущих к железнодорожным станциям, базарам, мельницам. По ночам сторожа грелись у костров, и поэтому мешочники такие «караулы» и «засады» обходили стороной. Известны нередкие случаи, когда ночные караульщики от страха начинали стрелять направо и налево, в том числе по случайным прохожим. А начальство негодовало; так, в материалах состоявшегося в конце сентября 1-го Тверского губернского съезда комитетов бедноты читаем: «Дежурным дается строгий наказ не расстреливать без крайней нужды патронов».293
Осенью 1918 г. жизнь заградительных отрядов комбедов была полна того, что называлось «революционной романтикой». В прокуренные помещения их штабов то и дело «приго259


няли» (термин из описываемого времени) мешочников или крестьян — укрывателей хлеба. После изъятия продуктов их в спешном порядке допрашивали, отправляли под конвоем в уездную чрезвычайную комиссию. Особой доблестью считалось поймать мельника-спекулянта. Дежурить в ночных засадах на дорогах, ведущих к мельницам, поручали самым стойким активистам комбеда, не пугавшимся ночной тьмы и холода. После того как они успешно справлялись с заданием, деревня на долгое время оставалась без мельника.294 Напомним, что почти все реквизированное в результате подобных акций продовольствие потреблялось самими же членами союзов бедноты. Получается, одна часть крестьян попросту грабила другую — вот к чему свелась деятельность комбедов. Член коллегии Наркомпрода Н. Орлов имел полное право определить методы комитетов как «голое насилие».295
Недовольные комбедами крестьяне выступали против обидчиков-«экспроприаторов», с оружием в руках отстаивая свое право распоряжаться результатами собственного труда. Объединившись в отряды, они громили комитетские боевые дружины. В ходе ожесточенных столкновений между членами союзов бедноты и группами возмущенных середняков некоторые села оказывались изрытыми окопами, по нескольку раз переходили из рук в руки.296 В этой войне комбеды опирались на государство, его вооруженную силу и потому в конечном счете побеждали.
Именно комитеты бедноты стали той силой, которая в очень многих регионах нанесла главный удар по мешочничеству. Приведем данные, которые позволяют определить роль комбедов в судьбах нелегальных добытчиков хлеба. Так, из отчетного доклада Воронежского губпродкома о положении дел за август—сентябрь 1918 г. узнаем, что образование комитетов бедноты и их заградительных постов «сильно сократило вышеуказанное зло (мешочничество. — А. Д.)».297 В нескольких уездах и волостях комитеты, совершенно игнорируя допущение льготного провоза провизии, напрочь искоренили любые проявления мешочничества. В октябре Дьяконовский волостной комбед Курского уезда доносил в исполком уездного Совета об установлении «зоркого наблюдения над мешочниками» и о том, что «мешочников в районе Дьяконовской волости не наблюдается». О таких же достижениях докладывал Дмитриевский уездный комитет бедноты Курской губернии в НКВД, Яндыковский волостной комитет Астраханской губернии — в губпродком и т. д.298 Активная работа этих органов имела отдаленные негативные последствия. Прослеживается закономерность: в тех районах, где комбеды установили железный порядок, 260


пресекли мешочничество и лишили крестьян возможности торговать, сельские труженики резко сокращали посевы и в 1919—1920 гг. в основном проживали запасы прошлых лет.299 Отсутствие стимула к труду приводило к хозяйственной катастрофе. Союзы бедноты внесли революционный хаос в деревенскую жизнь, сломали сложившиеся там социальные структуры. Но при всем том хлеба советская власть не получила.
Мне не удалось отыскать данных о количестве продовольствия, отправленного комитетами бедноты в закрома государства. Это обстоятельство еще раз указывает на мизерность вклада бедняцких организаций в спасение большевистской России от голода. «Заготовка хлебных продуктов через комитеты бедноты была незначительна», — с разочарованием констатировал 5 декабря 1918 г. докладчик на расширенном заседании руководителей Курского губернского продовольственного комитета и инструкторов Наркомпрода.300 Вместе с тем со своей главной задачей — нанести удар по всем противникам большевиков, и по мешочникам в том числе, комбеды во многих случаях справлялись.
Необходимо поставить вопрос: каким образом победы комитетов бедноты над мешочниками сочетались с успехами их злейших врагов, «полуторапудников»? Прежде всего рост масштабов поступления провизии в хлебопотребляющие районы — если исходить из обрисованного в предыдущем разделе колебания цен на продукты — отставал от вызванного «полу- торапудничеством» резкого увеличения численности мешочников. Тяготение крестьян к продаже продуктов ходокам было в результате усилий комбедов реализовано далеко не в полной мере. Стало быть, следует говорить о недостаточном усилении, но ни в коем случае не о спаде мешочнического движения. Воспользуемся распространенным в годы «русской смуты» патетическим языком: у многоголовой мешочниче- ской гидры на месте каждой срубленной головы вырастала новая. Иначе говоря, спекулянты были непобедимы из-за своей многочисленности. Учтем также, что в самой организации комбедов с официальной точки зрения далеко не все было в порядке.
Оказывается, ригоризм отличал методы работы примерно половины комбедов. По данным анкет, обработанных в начале 1930-х гг. исследователем В. Н. Аверьевым, 53 % комитетов проводили реквизиции продовольствия. Остальные на это не решались (трудно решиться на открытый грабеж соседей) и ограничивались формальным учетом хлебных излишков.301 При этом достижения комбедов сплошь и рядом преувеличивались ими же самими. Представители волостей и уездов 261


стремились представить себя в выгодном свете перед инструкторами и контролерами губернских комитетов бедноты. В свою очередь начальство губерний занималось приписками в отчетах, посылаемых в Наркомпрод. Например, в Наркомате продовольствия справедливо сомневались в достоверности поступивших из Череповца сведений о том, что во всей губернии «за спекулянтами смотрят сотни глаз и вывезти без разрешения ни одного фунта хлеба совершенно нельзя».302 На деле же превратить такой большой регион в зону, где полностью покончили с мешочнической куплей-продажей, было невозможно.
К счастью для мешочников и сельских продавцов хлеба, им далеко не всегда приходилось встречать в лице членов комбедов достойных противников, жестких и бескомпромиссных бойцов. Дорвавшись до власти и легких заработков, деревенские активисты нередко теряли голову — пьянствовали и воровали.303 Некоторые перегоняли реквизированный хлеб на самогон. Известны случаи, когда во время обысков и реквизиций активисты комбедов присваивали все, что попадалось под руку, — не только продукты, но и оконные рамы, ведра, стулья и т. д. Наконец, они становились оптовыми поставщиками продуктов мешочникам-профессионалам.304 Вот авторитетное свидетельство комиссара продовольствия Щигровско- го уезда Курской губернии: «Запасы хлеба у крестьян ими безусловно были найдены... но запасы эти не попали в наши руки, а были разделены между местной беднотой, а излишек частью был продан заправилами комитетов бедноты по 100— 120 р. за пуд мешочникам... а остальной перегнан на самогонку».305 Показательно, что обнародованный на губернском съезде продовольственных работников этот факт был воспринят всеми присутствующими как обычный, «нормальный».
Иногда сами деятели комбедов не гнушались заниматься мешочничеством. Показательные в этом отношении сведения привел московский мешочник Б. А. Иванов — рабочий, рассказ которого о поездке в деревню поместил на своих страницах журнал «Рабочий мир» (орган Московского центрального рабочего кооператива). Уже упоминалась эта деревня Колодезь, расположенная в Московской губернии на реке Оке, на самой границе с Рязанской губернией. Говорилось выше и о деревенском председателе комбеда по прозвищу Никон, державшем в ежовых рукавицах всю деревню. Так вот, этот непримиримый борец с «мироедами», организатор обысков у односельчан и ночных караулов выдавал за взятки местным и приезжим мешочникам пропуска на проезд в Москву и официальные разрешения на провоз продовольствия. В помощниках у него ходил профессио262


нальный мешочник, который реквизированные продукты «сплавлял в Москву». «Вот тебе и комитет бедноты! — восклицал Б. А. Иванов. — Не так страшен, конечно, черт, как его малюют».306 Судя по замечаниям московского мешочника и по обилию критики в адрес комбедов, мешочники проникли и в руководство бедняцких организаций.
Обобщая все подобные факты, приходим к следующему выводу. В развернувшейся в деревне войне объективно стороны преследовали сходные интересы: часть крестьян стремилась распоряжаться своей продукцией и прежде всего продавать мешочникам (больше было некому), другая — добивалась того же права, но относительно отнятых у ограбленных соседей провизии и товаров. Большевистские вожди в этой внутренней войне заняли позицию третьего радующегося; их реальные и потенциальные противники — это десятки миллионов сельских хозяев и мешочников — были серьезно потрепаны и ослаблены в схватках. Однако далеко не всегда удавалось загребать жар чужими руками, поскольку мешочники как раз сумели приспособиться к изменившейся ситуации и подобрать ключик к комбедовской дверце.
Сами бедняки довольно скоро разочаровались в своих органах; отнятую у соседей провизию они быстро проедали и утрачивали интерес к «борьбе за социальную справедливость».307 Все деревни с облегчением встретили известие о начавшемся в конце 1918 г. упразднении комбедов.
Вместе с тем давление на мешочников в связи с прекращением деятельности комитетов ослабевало медленно. Бойцы и начальники заградотрядов союзов бедноты получили новую работу в Продовольственной армии. Они вливались в образованные Наркомпродом в каждой губернии продовольственные дивизии, в создаваемые в уездах губернскими продовольственными комитетами отдельные реквизиционные отряды. В ряде мест комбеды были преобразованы в Советы и в новом качестве преследовали мешочников. В других районах они передали свои функции по искоренению спекуляции специально образованным волостным чрезвычайным комиссиям.308
Комбедовская кампания применительно к нелегальному рынку сыграла роль противовеса движению «полуторапудни- ков». Однако нелегальное снабжение ликвидировано не было, а отнятая у мешочников провизия так и не пополнила государственные запасы. Достигнутое бедняцкими активистами некоторое ограничение нелегального снабжения могло лишь приблизить голодную катастрофу. Деятели нелегального рынка не просто приспосабливались к комитетам бедноты, а заставляли последних приспосабливаться к себе. В итоге, приступив в конце 1918 г. к упразднению комбедов, советская 263


власть по существу признала превосходство мешочников. Пришел черед нового качания «мешочнического маятника».
Таким образом, главной причиной широчайшего распространения «теневого» самоснабжения стал провал принципиальнейшего для советской власти установления продовольственной диктатуры, превратившейся в важнейшую составную часть военно-коммунистической политики. Советское государство к тому же начало рассматривать мешочников чуть ли не как главных своих врагов. Между агентами большевистской власти, стремившимися стать монопольными кормильцами народа, и миллионами простых россиян началась жестокая схватка за хлеб. Столкновение между вольными добытчиками продуктов и государством — одно из важнейших проявлений гражданской войны в России. Деятельность «полуторапруд- ников» и комитетов бедноты способствовала разрастанию масштабов этого столкновения.
«Народ признает тот режим, при котором едят», — говорили современники Великой Французской революции; через 5 лет после ее начала это было осознано революционными властями, и тогда Конвент отменил все законы о максимальных ценах и разных запрещениях в отношении торговли.309 В конце 1918 г. большевики находились еще на ранней стадии эволюции революционного ригоризма. Нарастание голодной угрозы, ослабление социальной опоры власти и, наконец, упорное сопротивление со стороны мешочников — все это заставляло большевистских деятелей признавать реальность, осуществлять ту самую определенную выше «маятниковую» политику в сфере снабжения населения. Время от времени экономическая целесообразность теснила идеологический диктат. Нелегальные снабженцы оказывали этому процессу возможное содействие.
1 Фейгелъсон М. Борьба за хлеб в Царицыне И Проблемы экономики. 1940. № 1. С. 152; Бабурин Д. С. Наркомпрод в первые годы Советской власти // Исторические записки. М., 1957. С. 350—351.
2 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен И Экономика и политика твердых цен : Сб. статей. М., 1918. С. 27.
3 Струмилин С. Г. Питание петроградских рабочих ! Новый путь. 1919. № 4—5. Февраль—март. С. 14.
4 Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма»: Политическая власть и рыночная экономика И Отечественная история. 1993. № 4. С. 50.
s Обловацкий Ф. Я. Государственная торговля СССР за 35 лет / 35 лет советской торговли. 1917—1952: Сб. статей. М., 1952.
6 Струмилин С. Г. Избранные произведения. М., 1983. Т. 1. С. 444.
7 Филиппов И. Т. Продовольственная политика в России в 1917— 1923 гг. М., 1994. С. 89.
264


8 Струмилин С. Г. Избранные произведения. Т. 1. С. 444.
9 Цит. по: Нажим на закон о хлебной экономии // Известия Уфимского губернского продовольственного комитета. 1918. № 26. 26 янв. С. 4.
10 Торгово-промышленная газета. Пг., 1918. 25 мая.
11 Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр.
12 Народное хозяйство : Продовольственный и хозяйственно-экономический вестник Омского совета. 1918. 2 апр. С. 20; Вестник народного комиссариата торговли и промышленности. 1918. № 3—4. Июль. С. 7.
13 Цит. по: Павлюченков С. А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского нэпа. М., 1996. С. 56.
14 Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского продовольственного комитета. 1921. № 1—2. 1 февр. С. 39.
15 Соколов С. А. Революция и хлеб: Из истории советской продовольственной политики в 1917—1918 гг. Саратов, 1967. С. 29; Белое дело. М., 1992. С. 94; Телицын В. Нестор Махно. Москва; Смоленск, 1998 С 282
^Ленинский сборник. М., 1931. Т. 18. С. 93.
17 Известия Уфимского губернского продовольственного комитета.
1917. № 22. 29 дек. С. 14.
18 Потапенко В. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. Воронеж, 1973. С. 17-18.
19 См.: Цюрупа А. Д. Владимир Ильич Ленин и продовольственная политика // Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. М., 1969. Т. 3. С. 360.
20 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 311, 312, 314, 358.
21 Там же. Т. 36. С. 297.
22 Там же. Т. 39. С. 274.
23 Там же. С. 169, 450-451.
24 Известия ВЦИК. 1918. 2 сент.
25 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 91.
26 Бюллетень Пензенского губернского продовольственного комитета. 1919. № 8. 20 окт. С. 1.
27 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 23—24. 5 янв.
28 Продовольственное дело / Изд. Московского городского продовольственного комитета (далее МГПК). 1918. № 15. 19 мая. С. 20; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 18. 24 ноября. С. 9.
29 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 12; № 5. 10 марта. С. 15.
ы Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. М., 1961. С. 39—40.
31 Цюрупа А. Д. Хлебный фронт //Ленинские страницы : Документы, воспоминания, очерки. М., 1960. С. 102.
32 Млечин Л. Рассекреченные судьбы. М., 1999. С. 31.
33 Известия Саратовского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов и районного исполнительного комитета. 1918. 7 авг.
34 См., напр.: Торопов А. Продовольственный вопрос и мешочники // Известия Воронежского губернского продовольственного комитета.
1918. № 27. 17 окг. С. 2.
35 Кривошеин В., архиеп. Воспоминания. Нижний Новгород, 1998. С. 52.
36 Там же.
265
10 А. Ю. Давыдов


37 Там же. С. 41; Денежное обращение и кредит. Пг.» 1922. Т. 1. С. 58.
38 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 37. 13 окт. С. 2.
39 Цит. по: Кондурушкин И. С. Частный капитал перед советским судом : Пути и методы накопления по судебным и ревизионным делам. 1918-1926 гг. М., 1927. С. 21.
40 Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914—1919 гг. Л., 1926. С. 156.
41 Карпович Д. Б. Неотложные меры // Продовольственно-кооперативный и сельскохозяйственный вестник. 1921. № 10. 15 дек. С. 8.
42 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1917. № 3. Ст. 33.
43 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1: Первый этап гражданской войны / Под ред. И. Минца, Е. Бродецкого. М., 1940. С. 24.
44 Там же.
45 Ленинский сборник. Т. 18. С. 75.
46 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 28. 1 марта. С. 14.
47 Резолюции Всероссийского продовольственного съезда в Москве // Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 31—33. 24 дек. С. 12.
48 Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 6, 8; Григорьев А. П. Из истории борьбы за хлеб в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях в 1917—1918 годах // Изв. Воронежского гос. пед. ин-та. Воронеж, 1959. Т. 27. С. 55, 56.
49 Борьба трудящихся Орловской губернии за установление Советской власти в 1917—1918 гг.: Сб. документов. Орел, 1957. С. 135; Продовольственный вестник Тульского... комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 8.
50 Итоги трехлетней продовольственной работы (1918—1920) ИЗ 1/2 года Советской власти в Тверской губернии. Тверь, 1921. С. 80.
51 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 4.
52 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 11; Мурахвер Н. Комитеты бедноты и развертывание социалистической революции в деревне (1918 г.) И Пролетарская революция. 1940. № 3. С. 73; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 14; Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С 1 января по 1 июня 1918 г. Нижний Новгород, 1918. С. 68.
53 Цит. по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 19.
54 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 3; Осипова Т. В. Классовая борьба в деревне в период подготовки и проведения Октябрьской революции. М., 1974. С. 303—306; Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1918. № 4. 20 янв. С. 32; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении Советской Республики в 1918 г. // Вопросы политической экономии. М., 1958. С. 294; Генкина Э. Б. Борьба за Царицын. М., 1940. С. 81; Всероссийский продовольственный съезд в Москве: Стеногр. отчет. 18-24 ноября 1917 г. М., 1918. С. 82.
55 См.: Известия Уфимского... комитета. 1918. № 26. 26 янв. С. 4.
56 Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. С. 48; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 14.
57 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии : Сб. документов. Киров, 1957. С. 469.
58 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. 28 янв. С. 18.
266


59 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917—1925 гг.). М., 1940. С. 34.
60 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 1; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского продовольственного комитета. 1918. 1 апр. С. 10; Продовольственное дело / Изд. МГПК.
1918. 	№ 2. С. 17.
61 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 19.
62 Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма». С. 50.
63 См., напр.: Известия Саратовского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов и районного исполнительного комитета.
1918. 	7 авг. С. 4.
64 Цит. по: Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 3. 30 мая. С. 11.
65 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 26; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 12.
66 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 12.
67 Железнодорожные известия. 1918. №2. 11 июля.
68 Орджоникидзе 3. Путь большевика : Страницы из жизни Г. К. Орджоникидзе. М., 1956. С. 183; Северная область: Ежедневный листок Комитета продовольствия и снабжения Северной области. 1918. 10 авг.
69 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 156.
70 Там же. С. 157.
71 Продовольственный вестник Тульского... комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 9.
72 Григорий Константинович Орджоникидзе (Серго). М., 1986. С. 98-99.
73 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.
74 Северная область. 1918. 11 авг.
75 Цит. по: Фрумкин М. Товарообмен в период военного коммунизма // Вопросы торговли. 1929. № 11. С. 62.
76 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1917—1918. № 30. Ст. 398; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. С. 56.
77 Цит. по: Продовольственный вестник Тульского... комиссариата.
1918. № 5. 18 мая. С. 10.
78 Борьба за власть Советов в Томской губернии (1917—1919): Сборник документальных материалов. Томск, 1957. С. 307.
79 Продовольственная политика в свете общего хозяйственного строительства: Сб. материалов. М., 1920. С. 73—74, 175; Деятельность продовольственных организаций : (По данным чрезвычайной ревизии Совета обороны). М., 1919. С. 5, 26; Вайсберг Р. Е. Деньги и цены : Подпольный рынок в период военного коммунизма. М., 1925. С. 13; Германов Л. (Фрумкин М.). Товарообмен, кооперация и торговля. М., 1921. С. 5; Прокопович С. Н. Народное хозяйство СССР. Нью-Йорк, 1952. С. 2. С. 145; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 9. С. 3.
80 Деятельность продовольственных организаций. С. 73—74.
81 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1: Март 1918—март
1919. М., 1960. С. 291; Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня : Стеногр. отчет. Пг., 1918. С. 148.
82 Известия Саратовского совета. 1918. 4 сент.
267


83 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 6. 21 марта. С. 20.
84 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 55—57.
85 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 143; Орлов И. А. Продовольственный тупик // Рабочий мир. 1919. № 4—5. С. 37-38.
86 Орлов Н. А. Продовольственная работа Советской власти. М.,
1918. С. 299; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 4—5. С. 22— 23; Вайсберг Р. Е. Деньги и цены. С. 43; Продовольственная политика в свете общего хозяйственного строительства. С. 175.
87 Орлов Н.А. Продовольственный тупик. С. 38; Гордиенко И. Первый Выборгский. М., 1934. С. 48.
88 Протоколы заседаний Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета 4-го созыва: Стеногр. отчет. М.» 1920. С. 250, 251.
89 Продовольствие и снабжение / Орган Костромского ... комитета.
1919. № 8—10. 15 апр.—15 мая. С. 33; Кибардин М.А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне : (На материалах Среднего Поволжья). Казань, 1967. С. 51; Потапенко В. Записки продотрядника. 1918— 1920 гг. Воронеж, 1973. С. 72.
90 Советы в эпоху военного коммунизма : Сб. документов / Под ред.
B. П. Антонова-Саратовского. М., 1928. Ч. 1. С. 56.
91 Пайпс Р. Русская революция. М., 1994. 4.2. С. 415; Протоколы заседаний Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета...
C. 389.
92 Пятый Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Москва. 4—10 июля 1918 г.: Стеногр. отчет. М., 1918. С. 157-158.
93 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 166.
94 Пятый Всероссийский съезд Советов... С. 146.
95 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.
96 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 5; Сталин в Царицыне / Сост. А. И. Хмельков. Сталинград, 1940. С. 32.
97 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 18. 9 июня. С. 7.
98 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. М., 1995. С. 151.
99 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 90; Бережков В. И. Питерские прокураторы : Руководители ВЧК— МГБ. 1918-1954. СПб., 1998. С. 92.
100 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 317; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 302; Известия ВЦИК. 1918. 17 авг.; Соломон Г. Среди красных вождей. М., 1995. С. 116—117.
101 Жизнь железнодорожника. 1918. № 24—25. 15 авг.
102 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 9. 15 авг. С. 2; Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. М., 1998. С. 18—19.
103 Железнодорожные известия : Еженедельный орган Союза железнодорожников Александровской дороги. 1918. № 5—6. 7 авг. С. 10; Северная область. 1918. 21 авг.; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 9. 15 авг. С. 2.
104 Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С. 68, 69.
Отечественная история. 1993. № 6. С. 51—52; Дронин Г. А, Первый эшелон сибирского хлеба //Хлеб и революция. С. 55; Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб в Самарской губернии в 1918 г. // Учен. зап. Куйбышевского гос. пед. ин-та им. В. В. Куйбышева. Вып. 20. 1958. 268


С. 17; Андреев В. М. Продразверстка и крестьянство // Исторические записки. Т. 97. М., 1976. С. 10.
106 Знамя революции / Орган Казанского совета солдатских и рабочих депутатов. 1918. 16 июля.
107 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 16—17. С. 27, 30, 31.
»08 Там же. 1918. № 12-13. С. 29.
109 Советы в эпоху военного коммунизма. 4.1. С. 50; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 4. 28 июля. С. 4; № 8. 11 авг. С. 1; Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 299.
1,0 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 23. 3 окт. С. 26.
1.1 Железнодорожные известия. 1918. № 1. 27 июня. С. 8.
1.2 Там же.
113 Северная область. 1918. 19 июня.
114 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. С. 14; Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 161; Продовольственный вестник Тульского... комиссариата. 1917. № 7. 22 июня. С. 5, 8.
115 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 97.
1,6 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 11.
117 Краснов В., Дайнес В. Неизвестный Троцкий. М., 2000. С. 63; Бровкин В. Н. Россия в гражданской войне: Власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. № 5. С. 25; Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 506; Гражданская война и военная интервенция в СССР : Энциклопедия / Под ред. С. С. Хромова. М., 1987. С. 411; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 7; Телицын В. Нестор Махно. С. 282.
1.8 Попов. Воспоминания о Курском советском полку (1917—1918) И Пролетарская революция. 1925. № 7. С. 157; Еременко Е. П. Непреодолимый заслон // Хлеб и революция. С. 100.
1.9 Бюллетень МГПК. 1918. 20 июля; Северная область. 1918. 30 июня.
120 Халатов А. Б. Система заготовок и распределения в период военного коммунизма // Внутренняя торговля Союза ССР за X лет. М., 1928. С. 29.
121 Центральный государственный архив г. С.-Петербурга (ЦГА СПб.), ф. 143, on. 1, д. 67, л. 144 об.; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 11.
122 Северная область. 1918. 30 июня; 16 июля.
123 Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним в пролетарском государстве // Историк-марксист. 1940. № 9. С. 76—77.
124 Второй съезд Северного областного продовольственного комитета V Северная область. 1918. 11 июля.
125 См., напр.: Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. С. 28—29.
126 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 10.
127 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3—4. 8 мая. С. 10.
128 Макаренков М. Е. Московские рабочие в борьбе с продовольственными трудностями в 1918 г. // 40 лет Великого Октября. М., 1957. Вып. 2. С. 16.
129 Гордеев Г. С. Сельское хозяйство в войне и революции. М.; Л., 1925. С. 110.
130 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 85.
269


131 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 299.
132 Бюллетень Московского городского продовольственного комитета. 1918. 2 авг. С. 4.
133 Известия отдела снабжения при Уфимском губернском Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. 1918. № 29. 8 марта. С. 11; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 24. 21 июля. С. 21.
134 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 20; № 24. 21 июля. С. 21.
135 Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 24. 26 ноября. С. 8; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 1.
136 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 1.
137 Там же. № 28. 1 марта. С. 1.
138 Продовольственное дело / Орган Харьковского губернского продовольственного комитета. 1918. № 1—2. 11 янв. С. 11.
139 Советы в эпоху военного коммунизма. Ч. 1. С. 285; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 10. 14 апр. С. 19.
140 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 25. 28 июля. С. 12; Добротвор Н. Профсоюзы и борьба за хлеб в годы гражданской войны // История пролетариата СССР. 1934. № 3. С. 173.
141 Понихидин Ю. М. Революционные комитеты РСФСР (1918— 1921). Саратов, 1982. С. 52; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 300.
142 Обязательное постановление по борьбе с мешочниками // Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 31; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 26. 26 янв. С. 13; № 27. 2 февр. С. 6; № 28. 1 марта. С. 14; Известия Отдела снабжения при Уфимском губернском совете. 1918. № 31. 29 марта. С. 8.
143 Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 28, 29.
144 Королева А. Левые эсеры и хлебная монополия И Борьба классов. 1935. № 10. Окт. С. 57; Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158; Известия Ставропольской... комиссии. 1918. № 18. 9 июня. С. 13.
145 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 93; Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 176.
146 Вестник калужской кооперации. 1918. № 1—2. С. 7.
147 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 18; № 12—
13. С. 29; Кулышев Ю. С., Тылик С. Ф. Борьба за хлеб. Л., 1972. С. 25; Маймескулов Л. Н., Рогожин А. И,, Cmaiuuc В. В. Всеукраинская чрезвычайная комиссия (1918—1922). Харьков, 1990. С. 300; Продовольственная политика в свете общего хозяйственного строительства. С. 249—250; Известия Воронежского... комитета. 1919. № 1. 5 янв. С. 4.
148 Макаренков М. Е. Московские рабочие... С. 21; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 304.
149 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 33. 7 ноября. С. 4.
150 Потапенко В. Записки продотрядника. С. 137; Бюллетень МГПК.
1918. 	20 июля.
151 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 87; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 26. 13 окт. С. 6.
152 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 513, 541.
270


153 ЦГА СПб., ф. 76, on. 1, д. 19, л. 100.
154 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 16.
155 Известия Наркомата продовольствия. 1919. № 3—6. С. 17; Большаков А. М. Деревня. 1917—1927. М., 1927. С. 120; Известия Петроком- прода. 1919. 15 февр. С. 1; Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета. 1919. №1.15 февр. С. 7; Вестник отдела снабжения г. Твери. 1918. № 12. Дек. С. 90.
156 Бровкин В. Н. Россия в гражданской войне : Власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. № 5. С. 35.
157 Северная область. 1918. 19 июня.
158 Гордиенко И. Первый Выборгский. С. 31.
159 Самойлова К. Продовольственный вопрос и Советская власть. Пг., 1918. С. 19.
160 Известия Саратовского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов. 1918. 21 февр.
161 Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 180.
162 Вестник калужской кооперации. 1918. № 1—2. С. 7.
163 Ленинский сборник. Т. 18. С. 197.
164 Цит. по: Селунская В. М. Рабочий класс и Октябрь в деревне. М., 1968. С. 164.
165 Цит. по: Яров С. В. Горожанин как политик. СПб., 1999. С. 27.
166 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 4. 28 июля. С. 2;
1919. 	№1.5 янв. С. 4; Северная область. 1918. 8 авг. С. 4.
167 См.: Деятельность продовольственной организации : (Поданным чрезвычайной ревизии Совета обороны). М., 1919.
168 Подколзин А, М. К вопросу о продовольственном положении... С. 302; Брюханов Н. О снятии с железнодорожных путей заградительных отрядов // Продовольствие и снабжение. Орган Костромского ... комитета. 1919. № 1—2 (1—15 янв. 1919 г.). С. 5.
169 Труды Второго съезда Советов народного хозяйства Северного района. Петроград. 10—16 февраля 1919 г. Пг., 1919. С. 54.
170 Веневский революционный вестник. 1918. 17 авг.
171 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1918. № 57. 7 авг. Ст. 634; Советы в эпоху военного коммунизма (1918—1921): Сб. документов. М., 1929. С. 397; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского ... комитета.
1919. 	№ 1—2. 1 — 15 янв. С. 5; Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 322.
172 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 33.
173 Там же.
174 Бюллетень МГПК. 1918. 28 июня. С. 5.
175 Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 361; Толстая А. Дочь. М., 2000. С. 282; Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. М., 1997. С. 136, 146; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского... комитета. 1918. № 7. 1 окт. С. 22; Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 14. 28 окт. С. 12.
176 См.: Действия и распоряжения правительства // Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 1; Кибардин М. А.ь Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 85—87.
177 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 27. 2 февр. С. 6; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 23. С. 7.
178 Цит. по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 9.
271


179 Монастырский Б. Начало советской работы // Продовольствие и революция. 1923. № 4. С. 189; Советы в эпоху военного коммунизма (1918-1921). 4.2. С. 397.
180 Там же. 1918. 20 июля.
181 См.: Эндрю К., Гордиевский О. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева. М.» 1992. С. 74; Свердлов Я. М. Избранные произведения. М.» 1959. Т. 2. С. 190.
182 Письма во власть. 1917—1927 : Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М., 1998. С. 54; Самойлова К. Продовольственный вопрос... С. 39.
183 Три года борьбы за диктатуру пролетариата (1917—1920). Омск,
1920. 	С. 72; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 12; Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 180.
184 Филиппов И, Т. Продовольственная политика... С. 89—90; Комбеды Воронежской и Курской областей : Материалы по истории комитетов бедноты. Воронеж, 1935. С. 268; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 18; № 30. 15 марта. С. 13.
185 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92.
186 Там же. С. 90; Железнодорожные известия. 1918. № 5—6. 7 авг. С. 12; Известия Петрокомпрода. 1918. № 17. 26 июля; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 27. 2 февр. С. 6.
187 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 55.
188 Попов. Воспоминания о Курском советском полку. С. 157.
™ Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 164— 165.
190 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета. 1919. № 1. 15 февр. С. 15.
191 Бюллетень МГПК. 1919. № 22. 31 янв. С. 3; Шерман С. Внутренний рынок и торговый быт Советской России / Экономический вестник. Берлин, 1923. Кн. 2. С. 109.
192 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 2; Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... М., 1996. С. 27; Пошлин Т. И. Хлеб для Красного Питера # Хлеб и революция. С. 107.
193 Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С. 69.
194 Северная область. 1918. 4 июня; Наше слово. 1918. 22 мая; Знамя революции. 1918. 16 июня.
195 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 27.
196 Северная область. 1918. 22 июня.
197 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 18. 15 сент. С. 5.
198 ЦГА СПб., ф. 8098, оп. 2, д. 1, л. 29-29 об., 30-30 об.
199 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 363, 365; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 79.
200 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 95; Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма». С. 50.
201 Новый путь / Орган Совета народного хозяйства и экономических комиссариатов Союза коммун Северной области. 1919. № 6—8. Март—апрель. С. 41.
202 См.: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент. С. 1; Бюллетенк'МГПК. 1918. 9 окт. С. 2.
203 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 29. С. 1; № 3. С. 3.
204 Там же. № 38. 24 ноября. С. 4.
272


205 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета. 1919. № 2. 25 февр. С. 5; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 21. 26 сент. С. 6.
206 Филиппов И, Т. Продовольственная политика... С. 95.
207 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент. С. 37; Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 315, 318; Известия Петрокомпрода. 1918. № 37. 20 авг.
208 Известия Петрокомпрода. 1918. № 24. 3 авг.; № 37. 20 авг.; Яров С. В. Горожанин как политик. С. 26.
209 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 93, л. 29; ф. 143, on. 1, д. 67, л. 67-68.
210 Ленинский сборник. Т. 18. С. 123.
2,1 Постановление Совнаркома от 1 июня 1918 г. о самостоятельных заготовках П Декреты по продовольствию: Сборник руководящих основных декретов, постановлений и распоряжений. С октября 1917 г. по 1 ноября 1918 г. Пг., 1918. Вып. 1, ч. 1. С. 39.
212 Ленинский сборник. Т. 18. С. 123.
2.3 Известия Петрокомпрода. 1918. № 27. 7 авг.
2.4 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 65—67; Ленинский сборник. Т. 18. С. 221.
2.5 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 65; Ленинский сборник. Т. 18. С. 223.
216 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 73.
217 Ленинский сборник. Т. 18. С. 221.
218 Известия ВЦИК. 1918. № 183. 25 авг.; Продпуть. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 1.
2,9 	Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент. С. 32-33.
™ Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. С. 62.
221 Соколов С, А. Революция и хлеб. С. 69, 74; Ленинский сборник. Т.18. С. 220.
222 Цит. по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 70.
223 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 19. 19 сент. С. 4; ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 65.
224 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 24—25. С. 20; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 15. 15 сент. С. 3.
225 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 289; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 33—34. 22 сент. С. 5.
226 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 29. С. 1.
227 Бюллетень Всероссийского совета железнодорожных профессиональных союзов. 1918. №9—10. 29 окт. Стб. 40; ЦГА СПб., ф. 76, on. 1, д. 19, л. 100.
228 Известия Петрокомпрода. 1918. 18 авг.
229 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 33—34. 22 сент. С. 5; ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 65.
230 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 24—25. С. 20.
231 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 27. 17 окт. С. 1; Продовольствие Севера. 1918. 20 сент. С. 2.
232 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 70, 73.
233 Там же. С. 70.
234 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского комитета. 1919. № 2. 25 февр.; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 36. 6 окт. С. 5.
235 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 96.
273


236 Известия Воронежского... комитета. 1919. № 19. 19 сент. С. 4; № 22. 29 сент. С. 4; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 71.
237 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 45, 45 об., 46.
238 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского ... комитета. 1919. № 2. 25 февр. С. 5.
239 Известия Воронежского ... комитета. 1919. № 37. 21 ноября. С. 6.
240 Известия отдела народного продовольствия при Пензенском губернском совете рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1918. № 41-42. 28 сент.-4 окт. 1918. С. 6-7.
241 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 42. 8 дек. С. 3.
242 Там же. 1918. № 27. 18 окт. С. 1; № 36. 17 ноября. С. 3; № 38.
24 ноября. С. 3; 1919. №1.5 янв. С. 3.
243 Там же. 1918. № 27. 17 окт. С. 1.
244 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 84; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 37. 13 окт. С. 2.
245 Бюллетень МГПК. 1918. 10 сент. С. 2; Известия Петрокомпрода. 1918. 30 авг. С. 4.
246 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент.; № 36. 6 окт. С. 11.
247 Вестник Всероссийского Союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 8; Северная область: Ежедневный листок комитета продовольствия и снабжения Северной области. 1918. 22 авг.
248 Северная область. 1918. 22 авг.
249 Собрание узаконений и распоряжений Советского правительства за 1917—1918. М., 1942. С. 879; Продовольственное дело / Изд. МГПК.
1918. № 33—34. 2 сент. С. 13; Продовольствие Севера. 1918. 5 окт.; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 79.
250 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 382; Известия ВЦИК. 1918. 2 ноября.
251 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 361—362.
252 Известия отдела народного продовольствия при Пензенском губернском совете... 1918. № 41—42. 28 сент.—4 окт. 1918. С. 4.
253 См., напр.: Северная область. 1918. 18 авг.
254 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 11.
255 Булдаков В. П., Кабанов В. В. «Военный коммунизм»: Идеология и общественное развитие // Вопросы истории. 1990. № 3. С. 46.
256 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 65, 329, 337; Нелидов А. А. Народный комиссариат продовольствия. 1917 — 1918 гг.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1954. С. 12.
257 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 288.
258 Комбеды бедноты : Сборник материалов. М.; Л., 1933. Т. 2. С. 163; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского... комитета.
1919. № 5. 1 марта. С. 31.
259 Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 11. 10 дек. С. 5.
260 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 43, 65, 113.
261 Там же. С. 288.
262 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 67, 68.
263 Там же. С. 86.
264 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 69.
274


265 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 40, 325; Вестник отдела снабжения г. Твери. 1918. № 12. Дек. С. 89.
266 Первый областной съезд комитетов деревенской бедноты // Новый путь. 1918. № 9—10. 1 — 15 ноября. С. 29.
267 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 105; Курская беднота. 1918. № 9. 1 ноября.
268 Комитеты бедноты. Т. 2. С. 201; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 84.
269 Северная область. 1918. 22 авг.
270 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 51.
271 Там же. С. 321.
272 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 438. Комитеты бедноты. Т. 2. С. 160, 163.
273 Иванов Б. Не вопрос, а продовольствие// Рабочий мир. 1919. № 1. С. 11.
274 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 294; Комитеты деревенской бедноты Северной области : Сб. документов. Л., 1947. С. 124, 125, 169; Кибардин М.А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 79; Вестник отдела снабжения г. Твери. 1918. № 12. Дек. С. 89.
275 Кибардин М. А.у Медведев Е. И, Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 88; Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 151.
276 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 125, 148, 149.
277 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 337.
278 Там же. С. 358.
279 Кибардин М. А,, Медведев Е. И, Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 82.
280 Установление Советской власти и начало гражданской войны в Астраханском крае (март 1917—ноябрь 1918 гг.). Астрахань, 1958. Ч. 1. С.335.
28! Комитеты бедноты : Сб. материалов. С. 164; Умнов А. С. Гражданская война и среднее крестьянство. М., 1959. С. 61.
282 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 337; Комитеты деревенской бедноты Московской области: Сб. материалов и документов / Под ред. А. В. Шестова. М., 1938. С. 240; Советы в эпоху военного коммунизма. С. 56; Умнов А. С. Гражданская война... С.61.
283 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 144.
284 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 390.
285 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 144; Комитеты бедноты. С. 160; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 349.
286 Комитеты бедноты : Сб. материалов. С. 158, 160; ЦГА СПб., ф. 142, оп. 6, д. 264, л. 95.
287 Комитеты бедноты : Сб. материалов. С. 160; Кибардин М. А., Медведев Е. И, Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 29, 88; Гордиенко И. Первый Выборгский. С. 189.
288 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 1 И, л. 142; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 225.
289 Цит. по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 72—73.
290 Северная область. 1918. 25 сент. С. 3.
291 Гордиенко И. Первый Выборгский. С. 112.
275


292 Там же.
293 Там же; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 22—23. С. 57, 58, 63, 64; Комитеты деревенской бедноты Московской области. С. 239, 251, 255.
294 Комитеты деревенской бедноты Московской области. С. 251.
295 Орлов Н. А. Продовольственный тупик. С. 38.
296 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 30.
297 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 115.
298 Мурахвер Н. Комитеты бедноты... С. 86; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 222; Установление Советской власти и начало гражданской войны в Астраханском крае. С. 336.
299 См., напр.: Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 322.
300 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 357.
301 Луцкий Е. А. Развитие социалистической революции в деревне летом и осенью 1918 г. // История СССР. 1957. № 5. С. 78.
302 Мурахвер Н. Комитеты бедноты... С. 86.
303 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 84, 264.
304 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 11. 10 дек. С. 5; ЦГА СПб., ф. 142, оп. 8, д. 94; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 264.
305 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 1. 10 дек. С. 5—6.
306 Рабочий мир. 1919. № 1. С. 11.
307 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 438.
308 Комитеты бедноты. С. 170—171, 176; Комитеты деревенской бедноты Московской области. С. 353; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 363.
309 Рохович Г, Я. Голод и свобода торговли Й Торгово-промышленная газета. 1918. 25 мая; Вышинский А. Я. Продовольственная проблема в период Великой французской революции // Продовольствие и революция. 1923. № 5-6. С. 168-170.


ГЛАВА 4
НЕЛЕГАЛЬНЫЙ ТОВАРООБМЕН И СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО В 1919—НАЧАЛЕ 1920-х гг.
ПРЕДПОСЫЛКИ РАСПРОСТРАНЕНИЯ НЕЛЕГАЛЬНОГО СНАБЖЕНИЯ В1919—НАЧАЛЕ 1920-х гг.
В 1919—начале 1920-х гг. нелегальное снабжение по-прежнему представляло собой «массовый анархический товарообмен» (определение принадлежит московскому исследователю В. П. Дмитренко)1 и вместе с тем специфический способ силового противодействия большой части народа мероприятиям большевистского руководства. Учтем, что в это время отдельные узловые структуры Советского государства усилились: только в аппаратах Наркомпрода, а также губернских, районных, уездных продовольственных комитетов и коллегий действовало не менее 40 тыс. ответственных работников.2 Возможно ли было распространение нелегального снабжения в новых обстоятельствах — в условиях упрочения некоторых государственных структур, призванных осуществлять прод- разверсточную и «антимешочническую» политику?
По поводу оценки масштабов мешочнического движения формулируются самые противоречивые точки зрения. Так, еще в 1922 г. известный экономист Н. Д. Кондратьев обращал внимание на то, что в рассматриваемый период «мешочничество быстро усиливалось». При этом Николай Дмитриевич декларировал «усиление организационной мощи государственного продовольственного аппарата». Но приводил отвергающие саму мысль о такой «мощи» данные: в конце 1918- конце 1919 г. официальные органы доставили потребителям 54.4 млн пудов хлеба, а мешочники — 82.2 млн пудов. Современный исследователь Ю. П. Бокарев, однако, свидетельствует о резком снижении удельного веса мешочнического снабжения в сравнении с государственным; более чем в два раза в 1919 г. и сразу в несколько раз в 1920 г.3
Еще больший разнобой в суждениях обнаруживаем при оценке нелегального снабжения в 1920—1921 гг. Еще в 277


1920-е гг. М. М. Жирмунский отводил добытчикам хлеба первое место в снабжении городов продуктами сельского хозяйства «несмотря на борьбу, которая с ним тогда (в 1919— 1920 гг.) велась».4 Гораздо позднее, — в 1960-е гг., 3. В. Атлас и В. П. Дмитренко, ссылаясь на данные проведенных по инициативе Совнаркома «наблюдений», говорили уже о наивысшем подъеме нелегального снабжения именно в указанное время. Исследовательница Л. Н. Суворова в общем солидарна с ними; но подчеркивала, что речь идет только о спекулятивном мешочничестве, полностью поглотившем в 1920 г. потребительское.5 Напротив, ученые И. Т. Филиппов, Г. С. Гордеев, Ю. П. Бокарев и С. А. Павлюченков сводили нелегальное снабжение уже к 1920 г. чуть ли не к нулю.6 Первый из них заявлял об отмирании необходимости в мешочниках в 1920 г. — якобы уже в мае этого года более 70 % хлеба рабочие (не упоминалось, что далеко не все они и тем более не потребители в целом) получали по карточкам. Трое других только что упомянутых исследователя обосновывали свое утверждение так: во-первых, усилилась борьба государства против нелегального рынка, во-вторых, перестал действовать транспорт, на котором передвигались мешочники; в-третьих, в результате установления государственного контроля над промышленными предприятиями прекратились массовые поступления промышленных товаров на мешочничес- кий рынок. Формально это весьма основательные причины краха движения нелегальных снабженцев. Однако упомянутые историки не учитывают удивительной жизнестойкости вольных добытчиков хлеба, забывают об их колоссальных адаптивных способностях. Что же касается взаимоотношений государства с мешочниками — вместо раскрытия темы и определения особенностей явления на каждом из этапов приводится риторическая формулировка вроде такой: «...еще более ужесточилась борьба с мешочничеством».7 Историки сообщают об «усилении борьбы» на каждом из этапов и непонятно, как нелегальное снабжение сохранялось.
Полярность взглядов авторов обусловлена во многом отсутствием специальных исследований существа, размеров, форм, значения нелегального рынка в 1919—1921 гг. Думается, между противоположными точками зрения и лежит проблема, в которой следует разобраться.
Прежде всего, правы авторы, указывающие на рост государственных хлебозаготовок в 1919—1920 гг. По официальным данным, в 1917—1918 гг. заготовили 47.5 млн пудов, в 1918—1919 гг. — 108 млн пудов, 1919—1920 гг. — 212.5 млн пудов, а после присоединения к Советской России всех основных регионов в 1920—1921 гг. — 284 млн пудов. Пока 278


мешочники по существу кормили население, новая власть налаживала продовольственный аппарат. «Выколачиванием» хлеба из крестьян и мешочников к 1921 г. стали заниматься около 145 тыс. работников ведомства Наркомпрода и более 800 организованных им продовольственно-реквизиционных отрядов, а также множество всяких местных и чрезвычайных органов власти.8 Учтем, что немалая часть заготовленной всеми ими провизии была добыта в ходе так называемых опосредованных мешочнических хлебозаготовок; в частности только в 1919 г. в Курской губернии реквизиторы отобрали у мешочников 400 тыс. пудов муки.9
Может быть, и в самом деле в 1919—1920 гг. отпала необходимость в нелегальном снабжении? Во-первых, заготовленного государством хлеба оказалось явно недостаточно — в целом ряде хлебородных регионов (например, в 1920—1921 гг. в Донской области) заготовки с треском провалились.10 Во- вторых, — и это главное — заготовить продукты не означало доставить их потребителям. Во время перевозки от станций сытых районов в голодные местности в 1918—1919 гг. терялось не менее трети провизии. Деятели Наркомата продовольствия в начале 1920 г. обнародовали данные, из которых следовало, что мешочники доставляли хлеба на 5 % больше, чем закупали у крестьян (видимо, за счет «мобилизации» невыделенных ресурсов голодных регионов), а продовольственные комитеты — на >/3 меньше заготовленного. Например, эшелон с рыбой из Астрахани в Петроград продвигался более 2.5 месяцев и в пункт назначения продукт прибывал испорченным.11 Мешочники же не могли позволить себе быть бесхозяйственными и нераспорядительными. Нелегальное снабжение по сравнению с государственным на каждом шагу демонстрировало серьезные преимущества. Надо думать, как много терялось еще и при распределении через те «компро- довские» органы, которые население во многом справедливо считало «корпорацией воров».
Вот выразительные данные исследований, проводимых весной — летом 1919 г. и в начале 1920 г. в 56 городах потребляющей и производящей хлеб полосах Советской России. Оказалось, в потребляющей полосе еженедельно горожане получали по карточкам весной 2.5 фунта хлеба, летом — 1.6, зимой — 2.3 (соответственно ежедневно — 145, 100, 130 г), в зернопроизводящих губерниях — 4.2, 2.6, 3.5 фунта (ежедневно — 360, 120 и 200 г). Даже в плодородных губерниях государство по ряду (указанных выше) причин далеко не всегда оказывалось в состоянии перебросить продукты из деревень в близлежащие города. А уж в хлебопотребляющих регионах норма была просто голодной. Ежедневный рабочий паек в 279


среднем на протяжении 1919 г. составлял в Ярославле 100, паек иждивенца 50 г.; в Петрограде — 120 и 30—40 г.12 Петроградский руководитель продовольственного дела А. Е. Бадаев полагал, что своей организацией во многом государственное продовольственное снабжение обязано конкуренции с мешочничеством.13 Улучшение положения с провизией в некоторых городах в отдельные непродолжительные периоды (осенью 1920 г. на короткое время норма снабжения несколько повысилась) в целом ситуацию не меняло. То же относится и к налаживанию льготного продовольствования персонала некоторых «элитных» предприятий вроде Путиловского или Енакиевского.14 В общем же в 1919—1920 гг. провизия, получаемая по карточкам, составляла 19—32 % среднемесячного потребления рабочих; некоторые исследователи берут среднюю между этими цифрами величину и говорят о 25%-ной доле государственного снабжения городского населения в действительном потреблении хлеба. К тому же выдача хлебного пайка сплошь и рядом задерживалась на один или два месяца.15
Хлеб был абсолютным мерилом ценностей, твердой валютой всех лет гражданской войны. Между тем государство имело возможность компенсировать недостатки хлебных поставок подвозом каких-то других продуктов. Но и ее оно не использовало. Дадим слово знатоку экономических проблем русской революции профессору С. М. Дубровскому, который в 1923 г. заявлял, что «в период наибольшего успеха продра- боты ... 3/4 крупы, 9/10 картофеля и почти все остальные продукты приобретались населением помимо советских и кооперативных организаций».16 То же относится к мясу, маслу, сахару.17 Причем качество продуктов было отвратительным. Показательными могут быть данные относительно рациона питания в столовых государственных учреждений. Даже «ударные» (важные) предприятия в некоторые периоды обеспечивались провизией из рук вон плохо. Например, рабочий петроградского завода «Сименс Шукерт» Платонов 17 декабря 1919 г. на заседании исполкома Петросовета свидетельствовал: «...у нас в столовых несколько дней варили суп из очисток, а из гнилого картофеля делали котлеты».18
Думается, рассуждения об улучшении государственного снабжения населения в 1919—начале 1920-х гг. и соответственно об уменьшении потребности в мешочничестве несостоятельны. Если бы люди, сложа руки, ждали милостей от государства, они по-прежнему обрекали бы себя на истощение и медленное умирание. Между тем никто из очевидцев не сообщал о массовой смертности в городах из-за голода. М. А. Осоргин в своих воспоминаниях называл голод москвичей в начале 1920-х гг. «шуточным», поскольку мешочничес-
280


Голод распространялся в сельской местности.
кий рынок с лихвой восполнял острую нехватку продовольствия.19 При этом очевидцы обращают внимание на ухудшение продовольственного положения в деревнях потребляющей полосы (сказывались и долговременные последствия комбе- довской деятельности в отношении мешочничества).
Стоит говорить об отрицательной тенденции, определившейся в системе государственного продовольственного снабжения многих крупных регионов в 1919—начале 1920-х гг. Возьмем данные по Москве. По исчислениям видного социолога и экономиста А. Е. Лосицкого, доля нормированного
281
11 А. Ю. Давыдов


хлебного снабжения колебалась для столичных рабочих от 34.5 % в марте 1919 г. до 22.6 в июле 1919 г. и 29 % в мае 1920 г. За последующие месяцы у нас имеются данные о реальной выдаче хлеба москвичам по сравнению с установленной причитавшейся нормой (своего рода прожиточным минимумом), подтверждающие охарактеризованную тенденцию сокращения государственного продовольствования. В июне 1920 г. в Москве было выдано по сравнению с нормой 57 % хлеба, в июле — 38, в сентябре — 26 %.20
Ясно, что в других городах дела с обеспечением жителей провизией обстояли гораздо хуже, поскольку снабжение Москвы и Петрограда объявлялось «ударной» задачей и в них нередко направлялись причитавшиеся провинциальным городам транспорты с продуктами. В нестоличных населенных пунктах общий расход семей работников превышал официальный заработок на 50 % в 1918 г., на 92 в 1919 г., на 170 в апреле 1921 г., и на 130 % в сентябре 1921 г.; только к началу 1922 г. ситуация значительно изменилась и это превышение составило лишь 21 %. Эти выразительные данные в полной мере характеризуют эволюцию нелегального рынка. Работники разными путями добывали товары и продавали их мешочникам, либо сами мешочничали. Каждый рабочий прогуливал в среднем не менее 3 месяцев в году, посвящая это время нелегальным рыночным операциям.21 Немец А. Гольдшмидт, посетивший Москву весной 1920 г., писал: «Спекуляция сидит в крови у рабочих».22 Правда, он решительно осуждал присущее им пренебрежительное отношение к труду, забывая, что в тех условиях не существовало связи между трудовыми усилиями государственного работника и его обеспечением продуктами.
На сельских жителей хлебопотребляющей полосы Наркомпрод и вовсе крайне редко обращал внимание. Поэтому в распределительных пунктах (их стали с 1919 г. называть «потребительскими коммунами») сельчане хлебопотребляющих регионов получали 11 % хлебного минимума.23 Остальное обеспечивало нелегальное снабжение. В итоге на протяжении всего периода гражданской войны мешочник оставался центральной фигурой на рынке.24
По справедливому утверждению авторитетного автора «Очерков по истории денежного обращения в СССР» 3. В. Атласа, «несмотря на усиление военно-коммунистических мероприятий, рынок в 1919 г. был более обильным, чем в 1918 г.». Сухаревская площадь, например, перестала вмещать огромные количества продуктов, толпы продавцов; торговля осуществлялась на прилегавших к ней улицах — Мещанской, Садовой, Спасской, Сретенской.25 «В огромной степени Москва живет черным рынком», — констатировал А. Гольдшмидт 282


весной 1920 г.26 На протяжении большей части 1920 г. рыночная ситуация радикально не изменялась. Не случайно в разосланном на места в декабре 1920 г. циркулярном письме Наркомата юстиции «спекуляция продуктами и предметами первой необходимости и мешочничество» относились к числу принявших массовый характер «преступлений в продовольственной области».27 Это письмо было разослано «всем губис- полкомам», поскольку не существовало свободных от нелегальных снабженцев регионов. Отказаться от занятий мешоч- ническими операциями для простого россиянина означало согласиться со своей гибелью.
Между тем большевистские деятели, опираясь на усилившийся государственный аппарат, надеялись взять в ежовые рукавицы рынок, введя продразверстку и строгий контроль над распределением крестьянской продукции. Однако не согласимся с теми, кто преувеличивает масштабы и степень изъятия Наркомпродом хлеба у его хозяев. Учтенные при проведении продразверсток у крестьян зерно и мука составляли меньшую часть производимой ими продукции. В 1920 г., в частности, сельчане утаили от учета не менее '/3 валовой зерновой продукции, что составляло до 1 млрд пудов. Покровительствуемые местными властями сельские жители подавали сильно заниженные данные о размерах запашки.28 Утаенный хлеб предназначался в первую очередь для мешочников.
Теперь — о транспортном кризисе как о якобы непреодолимом препятствии для мешочнического движения. Напомним, что, по мнению специалистов, по-прежнему важнейшей причиной развала транспорта оставались анархистские методы управления железными дорогами, а также ведомственные споры между наркоматами путей сообщения, военным и продовольственным. Соответственно, как представляется современным исследователям, в условиях тяжелейшего транспортного кризиса становились невозможными нелегальные рыночные связи города с деревней.29 Однако с полным правом можно утверждать, что российские добытчики хлеба находили выход. Стал значительно активнее использоваться речной и прежде всего гужевой транспорт. Мешочники и крестьяне прокладывали санные пути и в обход заградительных отрядов перевозили свои товары.30
Думается, деятели продовольственного ведомства несколько преувеличивали пагубность последствий железнодорожных трудностей для налаживания снабжения населения, объясняя тем самым провалы в своей работе. В опубликованном в 1922 г. сборнике отчетных материалов разных ведомств обнаруживаем такой выразительный факт: «В течение 1920— 1921 гг. ... больших транспортных затруднений не встреча283


лось. Все, что предъявлялось на местах губпродкомами, было почти все погружено без особых задержек».31 Как видим, государственные продовольственники не знали острой нехватки вагонов и паровозов. Другое дело: они не сумели — на это уже обращалось внимание — рационально их использовать. И сила мешочничества состояла как раз в том, что оно стало средством своеобразной интенсификации подвижного состава. В то время огромное количество вагонов отправлялось порожняком, места в них использовались далеко не в полной мере. В 1921 г., когда транспортный кризис достиг апогея, вместо вполне возможной (по техническим и прочим условиям) погрузки 11 — 12 тыс. вагонов в день фактически грузилось 7—9 тыс., включая и военные транспорты.32 Только мешочники были в состоянии решить проблему пустовавшего подвижного состава. Например, работники всяких ведомств нередко объявляли вагоны своими (так называемыми штабными) и никого туда не впускали — даже кондукторов; однако взятка мешочников открывала двери и таких вагонов.33 К тому же нелегальные снабженцы использовали санитарные, воинские эшелоны.
В случаях, когда нелегальные снабженцы из-за транспортных проблем или заградительных отрядов почему-либо не доходили до деревень, то крестьяне не сомневались в бесполезности своей работы. Привычка к труду ослабевала. Один уральский крестьянин высказался по этому поводу так: «Денег мне не нужно — на них купить ничего нельзя, спекулировать не позволяют, — на кой ляд мне много засевать, лучше на полатях полежу лишний денек».34 Сама угроза изъятия хлеба по твердым ценам реквизиционными отрядами автоматически приводила к сокрытию хлебных запасов, а затем и к сокращению посевов. Крестьяне в ряде мест убирали с полей ровно столько, сколько необходимо было для прокормления семей, остальное заметалось снегом. Фактическое установление продовольственной диктатуры и ликвидация вольного рынка обессмысливали трудовую деятельность сельских тружеников. Крестьяне с этим мириться не могли. «Я хлеб произвел, я над ним трудился, хлеб в моих руках, и я не имею права им торговать», — возмущался один пензенский крестьянин.35 Примечательно, что главным требованием крестьянских восстаний во всех районах в 1920 г. стала отмена хлебной монополии. С сельскими хозяевами были солидарны заводские рабочие, выдвигавшие в ходе своих забастовок «контрреволюционные» требования свободы торговли.36 Крестьяне и заводчане не желали ощущать себя нарушителями закона, участниками запрещенного вольного рынка и пособниками «преступных» нелегальных снабженцев.
284


Деревенские жители укрывали съестные припасы, как могли. В отчетах продовольственных работников то и дело упоминается о шомполах, с помощью которых бойцы реквизиционных отрядов отыскивали хлеб. Крестьяне перестали хранить зерно в амбарах и в случаях невозможности продажи его мешочникам прятали его в землю, навоз, кизяки; здесь хлеб неизбежно портился. Сельские труженики выкашивали еще зеленые злаки на солому.37 Они готовы были пойти на любые меры, лишь бы хлеб не попал к коммунистам.
Наибольшие траты зерна по-прежнему связывались с определенной нами во второй главе «самогонщической» альтернативой мешочничеству. По мысли Ем. Ярославского, хлеба, потраченного на «кумышковарение», хватило бы для выдачи пайков на протяжении года многим миллионам горожан. В 1919-начале 1920-х гг. крестьяне перегнали на самогон до 30 % своих хлебных запасов.38
Показательно, что в регионах, в которые приходила Красная Армия, быстрый рост самогоноварения обнаруживался вскоре после ограничения вольного рынка. Так происходило, например, в советской Сибири. В первой половине 1920 г. в регионе сохранялся вольный рынок — поэтому крестьяне работали и им было не до пьянства. Однако в середине 1920 г. в Сибири развернулось массовое изъятие всех хлебных излишков, в том числе прошлых лет. В итоге уже в июле 1920 г. официальные документы Сибирского ревкома впервые зафиксировали «небывалый рост тайного винокурения».39
Самогоноварение и связанная с ним алкоголизация общества по-прежнему представляли величайшее общественное зло. Самогон становился в изучаемый период средством взаимных расчетов, выполнял функции денег; это его предназначение сохранялось на протяжении многих последующих десятилетий. «В деревне за самогон можно сделать все», — записал в январе 1921 г. в своем дневнике М. М. Пришвин. К началу 1920-х гг. с «кумышковарением» все свыклись, оно стало признаваемой начальством отраслью крестьянского хозяйства. Интересную зарисовку обнаруживаем в том же дневнике. Оказывается, в начале 1920-х гг. самогон было принято изготовлять в лесу, но не из страха перед властями; они-то как раз располагали всей соответствующей информацией; по словам Пришвина, «начальству все известно». Просто жители «боялись, что свои налетят и много надо угощать».40 Самогон оказывался одним из факторов образа жизни советских граждан.
Большевистские продовольственники считали самогоноварение и нелегальное снабжение одинаково вредными и одинаково ополчались против них.41 Не выявляли причинно- следственных связей и не замечали, что проблема может быть 285


поставлена так: больше мешочничества — меньше самогоноварения, и наоборот.
В конечном счете предпосылкой творившегося в продовольствовании населения хаосе была разбалансированность и дезорганизация государственных структур в целом, прежде всего продовольственного и транспортного ведомств, а также контрольных и так называемых силовых структур. В 1920 г. с мест поступало в Москву большое количество сообщений о загромождении амбаров и пакгаузов зерном, которое погибало прямо на глазах. Из Тамбова (январь 1920 г.): «В случае неотгрузки хлеба минимум миллион пудов его обречен на сгорание». С Рязано-Уральской железной дороги (в то же время): «У полотна железной дороги, под открытым небом, в снегу гниют сотни тысяч пудов пшеницы».42 Сообщения о потерях таких колоссальных продовольственных запасов раньше не встречались.
На станциях вагоны с хлебом простаивали по 5—10 дней.43 Государственных чиновников судьба грузов особенно не беспокоила. При этом мешочники, как муравьи, перетаскивали свои грузы с эшелона на эшелон и таким способом частично решали проблему железнодорожных «пробок».
Создание продовольственных «заторов» было на руку бесчисленным ворам из государственных учреждений. Масштабы воровства в 1919—1921 гг. были беспрецедентными. Убийственная характеристика невиданного размаха хищений содержится, в частности в опубликованном в 1994 г. и относившемся к 1919—1920 гг. письме уполномоченного ЦК РКП(б) В. И. Ленину: «Прибывают грузы в запломбированных вагонах, но все уже расхищено, — пишет большевистский деятель. — Крадут через крыши, пол, указывают ложный вес. Вагоны сахара портятся от искусственного отсырения, чтобы увеличить вес... то, что не сгнило, было распределено между своими». Коррумпированность и недееспособность органов власти уполномоченный справедливо считает причиной всех этих безобразий. Он обеспокоен тем, что «картина самая кошмарная, ибо и сотрудники ЧК, и сотрудники рабоче- крестьянской инспекции в большинстве работают в контакте с врагами».44 Разительный контраст: у мешочников (особенно организованных) украсть провизию было невозможно.
Борьба государства с воровством превращалась в бессмысленное занятие, в войну с ветряными мельницами. В Тверской губернии, например, долгое время бесполезно пытались пресечь хищения продуктов в детских столовых и в конце концов просто закрыли их, выбрали, по мнению местного начальства, самое меньшее из зол. Неуловимыми оказались так называемые мертвые продовольственные души, которые стали сред286


ством осуществления афер с продовольствием. По переписи населения 1920 г., в городах насчитывалось 12.3 млн человек, а по отчетам Наркомпрода на общегражданском снабжении состояло 21.9 млн; это означало, что более 40 % распределяемого по карточкам продовольствия отпускалось неизвестно кому.45 Передаточные шестерни государственного продовольственно-распределительного механизма бездействовали.
О разложении элементов аппарата свидетельствовал размах взяточничества. Как представляется, в изучаемый здесь период оно должно было претерпеть некоторые изменения. Судя по материалам проведенных И. С. Кондурушкиным исследований судебных процессов, на первых порах (т. е. в 1918 г.) «взяточник берет, сколько дадут, стесняется». В дальнейшем он осмелел, обнаглел и, по мысли Кондурушкина, «начинается вымогательство взятки». Тот же автор свидетельствует, что «суд не видел взяточников, коих бы голодная нужда толкнула бы на взятку».46 Размеры мздоимства выросли, оно широко распространилось на более высоких этажах власти. Так, в Петрограде брали взятки в разных отделах Петросовета (в частности, в отделе пропусков, где оформляли разрешения на проезд по стране), Петрогубкоммуны, угрозыска и т. д. Почти каждый пятый проведенный агентами ВЧК арест вызывался «должностными преступлениями», т. е. взяточничеством и хищениями. Причем речь идет лишь о серьезных преступлениях; в частности, члена коллегии продовольственного комитета Невского района Петрограда Маковского, который за деньги раздавал направо и налево разрешения на провоз продуктов, никто и не думал арестовывать, его только отстранили от занимаемой должности.47 Размер взяток увеличивался. Все более значительную часть своего дохода отдавали нелегальные снабженцы лихоимцам, компенсируя потери повышением цен на продаваемые ими продукты. Основанная на взятке система взаимоотношений мешочников и служащих разных рангов устоялась, стала привычной. В этом причина процветания нелегального рынка в условиях усиления административного нажима на него со стороны большевистского государства.
Теперь об утверждении некоторых историков относительно невозможности приобретения мешочниками необходимых для обмена на хлеб промышленных товаров. Действительно, в рассматриваемый период государство сделало все, для того чтобы обеспечить переход товаров от производителя к потребителю без всяких посредников, рынков, базаров, мешочников. Между тем разболтанный государственный механизм был плохим средством контроля над распределением промышленной продукции. Хотя «товарный голод» обострился до край-
287


ности. В отдельных районах вместо рубах использовали мешки. Это было время, когда уважительной причиной невыхода служащего на работу стало считаться отсутствие у него обуви. По той же причине некоторые продовольственные отряды не могли приступить к исполнению своих обязанностей. Даже бойцам чрезвычайных комиссий не хватало «кожанок», и Совет обороны республики издал строгое постановление о принудительном изъятии всех кожаных вещей у населения; взамен обещали выдать «какую-нибудь теплую вещь».49 Огромное Советское государство оказалось неспособным одеть и обуть даже своих «ответственных» агентов.
Мешочники же при этом не испытывали больших проблем с пополнением запасов промышленной продукции; с 1919 г. резко выросло значение натурального обмена — в ущерб денежному. Обнаружились самые разные источники пополнения товарных запасов нелегальных снабженцев. Прежде всего администраторы огосударствленных крупных фабрик вынуждены были (вопреки запрещениям и минуя официальную отчетность) выдавать зарплату продукцией, в противном случае заводчане разбежались бы; эта натуральная оплата поступала через рынки к мешочникам. Кроме того, мешочники, как и в истории с транспортом, использовали ресурсы, извлечь пользу из которых никто, кроме них, не мог. Например, в Петрограде в 1920 г. работники коммунальных служб более 1000 домов разобрали на дрова и только мешочники использовали оказавшиеся бесхозными тысячи пудов стекол, кровельного железа, печных приборов, замков, дверных петель и т. д. В деревнях производившей хлеб полосы все это ценилось на вес золота.50
Нелегальные снабженцы по мере истощения старых дореволюционных запасов товаров широкого потребления в
1919—1920 гг. начали делать ставку на их производство. На мелких предприятиях производилась продукция для мешочников — даже в конце 1920 г. 70 % из числа подобных заводиков еще не были национализированы. Кроме того, многочисленные частные фабрички, возникавшие в 1919— 1920 гг. под флагом кооперации (так называемые лжекоопе- ративы), обеспечивали нелегальных снабженцев товарами для поездок в деревни.51
Определенное значение для пополнения мешочнических товарообменных запасов имела скупка промышленных изделий и орудий труда, украденных работниками на предприятиях. В частности, в военно-обмундировочных мастерских в 1920 г. пропали несколько сотен тысяч аршинов тканей, которые в конечном счете обнаружились на московских рынках и разошлись по мешкам нелегальных снабженцев. Вместе с 288


тем в мешках нелегальных снабженцев украденные работниками предприятий товары составляли незначительную часть, несмотря на утверждения советских пропагандистов. Можно сказать, что мешочнические операции в некоторой степени даже стимулировали производство предметов широкого потребления. Этим объясняется одно из разительных несоответствий военно-коммунистической действительности: пустота полок советских магазинов и кипучая ярмарочная торговля.52
Мешочническое движение стало в определенном смысле компенсатором отчетливо определившихся и углублявшихся в 1919—начале 1920-х гг. пороков советской политической и экономической системы. Вместе с тем его представители отнюдь не были заинтересованы в сохранении военно-коммунистических порядков. Слишком тяжело давался им хлеб. Мешочник-потребитель мечтал об облегчении условий существования. Спекулянт мечтал накопленный с колоссальным риском «первоначальный капитал» вложить в надежное дело.
ОСОБЕННОСТИ МЕШОЧНИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В 1919—НАЧАЛЕ 1920-Х гг.
Масштабы нелегального снабжения с 1919 г., судя по всему, не только не уменьшались, а увеличивались. Это явление напрямую связано с частичной легализацией мешочнического движения в виде так называемого льготничества, с перебоями в работе систем снабжения населения, а также с процессами натурализации экономики и со стремительной инфляцией. Средняя месячная эмиссия составляла в 1919 г. 13.5 млрд р. против 2.8 млрд — в 1918 г. К 1921 г. эмиссия достигала 200 млрд р. в месяц. Если фунт ржаного хлеба стоил в июле 1918 г. 6 р., в январе следующего года — 12.5 р., то в марте 1919 г. — уже 33 р., а в конце 1920 г. цена дошла до 700 р.53 В итоге жителям приходилось активизировать свою борьбу за выживание, чаще предпринимать мешочнические экспедиции. В целях сохранения денежных накоплений в условиях инфляции мешочники-профессионалы должны были постоянно и все чаще «конвертировать» их в хлебную «валюту», которая снова обращалась в деньги. По данным экономистов, уже в 1919 г. по сравнению с 1918 г. обороты вольного рынка существенно выросли, что было обусловлено активизацией деятельности мешочников.54
В нелегальном снабжении в рассматриваемый период участвовали те же, что и в 1918 г., социальные, профессиональные, возрастные, половые группы населения. Вместе с
289


«Привилегированные» мешочники С. Есенин (в центре) и А. Мариенгоф (слева).
ния военно-коммунистических порядков, сочетавших голод народа и всевластие новой бюрократии. По существу представители данной разновидности мешочничества были паразитами на государственном организме, в этом их отличие от обыкновенных нелегальных снабженцев.
Мешочники, не относившиеся к привилегированным, в полной мере усвоили негативный опыт общения с большевистским государством, и поэтому в 1919—1921 гг. к создаваемым на их пути новым трудностям они научились приспосабли- 292


тем формы, методы, принципы, пути нелегального снабжения претерпевали определенные изменения, поскольку мешочники постоянно и успешно приспосабливались к выдвигавшимся жизнью проблемам. Прежде всего, в 1918 г. мешочники подверглись серьезнейшему отбору, отсеявшему слабых. Увеличилась среди них категория людей с большим опытом частнопредпринимательской деятельности (выходцев из дореволюционных торговцев), обладавших немалыми запасами товаров и денег. Показательно, что из 14 тыс. опрошенных спекулянтов, которые были задержаны в ходе проводившихся в 1920 г. Московской ЧК облав, до 70 % оказались бывшими торговцами и предпринимателями.55 В этот период, как правило, рынок не терпел дилетантов.
Получило распространение мешочничество привилегированное или, по определению автора 1920-х гг. И. С. Конду- рушкина, «советское», «легальное». Данное явление стало следствием разрастания административного аппарата и невозможности осуществления контроля за ним со стороны большевистского руководства. И хотя такое «привилегированное» самоснабжение не играло важной роли в обеспечении рынка, однако его распространение свидетельствует о приобщении к нелегальному снабжению всех без исключения слоев населения, в том числе таких, представителей которых, на первый взгляд меньше всего можно было отнести к нелегальным снабженцам.
Механизм действий «привилегированных» спекулянтов выглядел следующим образом. Местные руководители, уполномоченные Чрезвычайного управления по снабжению Красной Армии закупочно-сбытовых и других организаций запасались в «пролетарских центрах» мануфактурными и галантерейными изделиями. Затем своей властью занимали теплушки в двигавшихся в хлебные районы эшелонах и отправлялись за продуктами. Работники железнодорожных станций прицепляли к проходившим мимо поездам «свои» вагоны, путешествовали с комфортом и привозили домой продукты. Часть провизии передавалась в благодарность за покровительство начальникам, многочисленным влиятельным друзьям и знакомым. Другая часть отправлялась на рынок.56
Для занятий легальным мешочничеством широко использовали свои права милиционеры, сотрудники региональных управлений уголовного надзора и железнодорожной охраны. «Пока служил в милиции, то я ездил и привозил, а теперь (после увольнения. — А. Д.), кроме пайка, не имею ничего», — писал житель Петрограда в октябре 1920 г.57 Циркуляр Наркомата юстиции от 24 июня 1921 г. отмечал широчайшее распространение практики выдачи начальниками командиро290


вочных удостоверений «уполномоченным» мешочникам в обмен на обещание поделиться продуктовой «валютой». «Возили всем (начальникам. — А. Д.) и все, что угодно», — заявляли сотрудники Наркомата путей сообщения в ходе судебных заседаний по делу Московского металлургического треста.58
Не так давно, после публикации воспоминаний известного поэта-имажиниста А. Б. Мариенгофа, стал известен интересный факт. Оказывается, среди привилегированных мешочников находим даже таких людей, как С. А. Есенин и его друг А. Б. Мариенгоф. В 1919 г. в персональном вагоне своего товарища, уполномоченного одного из наркоматов Г. Колобова, они периодически посещали Бухару или Ташкент, там закупали на местных базарах и грузили в тот же вагон несколько пудов муки, риса, сухофруктов в мешках; в Москве продукты распространялись среди знакомых, продавались владельцам кафе и столовых.59 Вообще жизнь привилегированных мешочников отличалась не только комфортабельностью условий путешествий, но и тем, что сами они не рисковали продавать продукты на рынках, а реализовали через приятелей и друзей. Такие ходоки доставляли по заказам белый хлеб, масло, семгу, икру, балык, вино, фрукты. В самые тяжелые для страны времена спрос на их товар не исчезал. В умирающей от голода рабочей Москве, сидевшей на одной восьмой фунта хлеба в день, на клюкве и картофельной шелухе, сохранились многие благополучные семьи с «забронированными» квартирами, в которых при опущенных занавесях устраивались званые обеды, танцевальные вечера.60
Центром мешочнического снабжения элиты стал Наркомат внешней торговли. Прямо в его стенах и с ведома руководителей дело наладил сотрудник Наркомвнешторга Г. Соломон, которого называли министром государственной контрабанды. Он отбирал кандидатов в привилегированные мешочники и снабжал их особыми командировочными удостоверениями, запрещавшими реквизировать багаж, деньги и товар, обязывавшими органы власти оказывать содействие предъявителям. Документы были очень важными, можно сказать, «окончательными», поскольку на них стояла подпись наркома иностранных дел Г. В. Чичерина. Подобные удостоверения позволяли спекулянтам без особого труда приезжать в изобильные прифронтовые зоны, до которых простые мешочники еще не добирались, и доставлять продукты оттуда в Москву. Некоторые начали доставлять не просто мешки, а обозы и вагоны.61 Основная часть добытчиков провизии могла только позавидовать слугам элиты. Распространение привилегированного нелегального снабжения стало следствием разложе- 291


ваться. Например, железнодорожный транспорт разваливался, и к тому же советская власть вводила многочисленные ограничения на пассажирские поездки — в итоге распространилось «обозничество». «В обход железнодорожных затруднений протягиваются пути гужевого транспорта», — резюмировал уже в середине 1919 г. экономист В. В. Шер.62 В частности, из Пензы на возах, заполненных «товарообменными» пожитками, нелегальные снабженцы отправлялись в дальний путь в Саратовскую губернию. Жители Замянского уезда Воронежской губернии, в котором в начале 1920-х гг. хлеб плохо уродился, проторили обозный путь в Донскую область. Дороги в хлебородных уездах были забиты мешочническими телегами, бричками, двуколками и прочими экипажами. Не случайно в телеграмме, разосланной в конце октября 1919 г. всем председателям губернских исполкомов Советов, нарком А. Д. Цюрупа особо настаивал: «Снова указываю на необходимость беспощадной борьбы с мешочничеством, кроме жел- дорог. Обратите внимание на гужевое движение. Задерживать на трактах подводчиков-мешочников».63
С 1919 г. усложнялись формы организации нелегальных снабженцев. Коллективы мешочников нередко представляли собой небольшие торговые компании, в которых использовался наемный труд. Становились постоянными связи между жителями определенных голодных и сытых волостей или уездов; ходоки из деревень потребляющих районов регулярно путешествовали в хорошо знакомые им хлебные села. Жители Пензенской губернии отправлялись за хлебом к саратовцам, петроградцы за молоком и маслом двигались в давно «освоенные» ими волости Череповецкой губернии и т. д.64
В 1919—начале 1920-х гг. происходили определенные изменения путей передвижения нелегальных снабженцев. Так, Меккой северо-западных мешочников стал Псков, куда эстонские крестьяне привозили картофель, муку, свинину; вокруг псковского кремля развернулось торжище.65 Вятская губерния перестала быть одним из центров притяжения для мешочников, поскольку Наркомпрод объявил проведение хлебозаготовок в ней ударной задачей и для искоренения мешочничества подтянул очень большие силы. В итоге дополнительные потоки нелегальных снабженцев направились в места, где сохранялись вольные рынки, — в Уфимскую и Самарскую губернии, соответственно железнодорожная линия Сызрань—Самара едва-едва справлялась с перевозкой прибывавших из Москвы мешочников.66
Нелегальные снабженцы из северных и центральных районов, как и прежде, закупали провизию в Курской, Воронежской, Орловской, Тамбовской губерниях. Власти последних 293


четырех регионов вынуждены были эпизодически разрешать свободу торговли и соответственно снимать заградительные отряды — это содействовало развитию мешочнического движения.67
Вместе с тем в связи с уменьшением продовольственных запасов в российских плодородных губерниях (и соответствующим ростом хлебных цен в них) в планах мешочников на первое место в 1919 г. выдвигалась Украина. В этом году в отличие от 1918 г. военные фронты гражданской войны стали уже серьезной преградой для нелегальных снабженцев; их ликвидация облегчала передвижения мешочников. Это относится как раз к Украине. Здесь на рубеже 1918—1919 гг. победила советская власть и фронт перестал существовать. Однако хлебная монополия еще долго не была установлена. Дрязги и склоки между работниками разных структур Наркомпрода и его местных органов дезорганизовали продовольственное дело. В мае 1919 г. вспыхнул мятеж Григорьева и вся государственная заготовительная работа прекратилась.68 В то же время крестьяне стали панически бояться всяческих контрибуций, конфискаций, продразверсток и старались поскорее продать свою продукцию на еще сохранявшемся вольном рынке — пусть и по низким ценам. Благоприятными условиями незамедлительно воспользовались мешочники, которые сделали Украину в 1919 г. своей главной закупочной базой. До 90 % всех вывезенных из Малороссии продуктов приходилось на долю нелегальных снабженцев.69 Именно это имел в виду Л. Д. Троцкий, заявляя, что на Украине сварен такой «бульон, в котором буржуазные бациллы чувствуют себя превосходно».70 Лишь в середине 1920 г. Совнарком Украины принимает постановление «О воспрещении самостоятельных заготовок продовольствия и о борьбе с мешочничеством».71 Это содействовало тогда ограничению нелегального рынка. Впрочем, еще и до того мешочничество переживало некоторый спад на Украине, поскольку запасы продовольствия не могли быть там бесконечными.
В последние месяцы 1919—первой половине 1920 г. все большее значение в планах нелегальных снабженцев занимают сибирское и дальневосточное направления. Вообще на расположенной за Уралом огромной территории рыночные отношения были очень живучими, поскольку население в целом было довольно зажиточным. Советская власть не могла ликвидировать их без ущерба для себя и пошла на легализацию свободной торговли. Вскоре после начала отступления колчаковских войск, в сентябре 1919 г. Сибирский революционный комитет издал постановление «О порядке частной торговли». Намечалось развернуть закупки хлеба у крестьян. 294


Государственные хлебозаготовки осуществлялись не путем введения продразверстки, а так называемым самотеком. Такая политика в полной мере оправдала себя. До января 1920 г. Особой продовольственной комиссией Восточного фронта было заготовлено не менее 4 млн пудов хлеба. «Ссыпные пункты загружаются хлебом, излишки сдаются без давления со стороны советской администрации», — сообщала в начале 1920 г. газета «Известия ВЦИК».72 В заготовках продовольствия активно участвовали многочисленные сибирские кооперативы.
Свободой торговли сразу же воспользовались прибывавшие в Сибирь из Европейской России мешочники. Закупали провизию на рынках Омской, Томской, Ново-Николаевской (Новосибирской), Алтайской, Енисейской, Иркутской губерний. Еще большую важность представляла возможность беспрепятственно добраться до Владивостока; склады этого портового города были заполнены импортными товарами, и нелегальные снабженцы принялись за их доставку в промышленные регионы России. Кроме того, мешочники снова, как и в 1917 г., наладили переброску провизии из Маньчжурии в Сибирь и за Урал. Железнодорожное начальство сквозь пальцы смотрело на вывоз продуктов, заготовленных нелегальными снабженцами. На базарах и рынках в изобилии имелись продукты и товары из Харбина — местные барахолки в 1919— 1920 гг. даже стали называть «маньчжурками».73
В то же время отдельные продовольственные организации Сибири принялись последовательно проводить политику вытеснения «самотека». Заставляли крестьян продавать провизию по твердым ценам, по своему произволу устанавливали продразверстку в отдельных районах.74 Сибиряки хорошо знали, как новая власть обирала крестьян Европейской России. Все это вселяло страх за будущее в умы сельских жителей, и они стали сокращать масштабы своего хозяйства.
Опасения сибиряков были отнюдь не напрасными. В 1920 г. большевистские власти затеяли решить продовольственную проблему за счет вновь присоединенного, расположенного за Уралом огромного региона. В июле публикуется постановление Совнаркома о ликвидации «самотека», о принудительном изъятии всех хлебных излишков у крестьян Сибири. Намечали собрать не менее 110 млн пудов. Тех, кто мешал решению этой задачи, в том числе мешочников, следовало предавать суду революционного трибунала, передавать в распоряжение чекистов или заключать в концентрационные лагеря «как изменников делу рабоче-крестьянской революции».75 Первый Омский губернский съезд Советов объявил нелегальных снабженцев «особо вредной, преступной... груп295


пой граждан».76 По всей Сибири начинали создаваться заградительные посты: они состояли из 5—10 агентов губпродко- митетов, которым подчинялись красноармейские соединения.77
Тем не менее властям не удалось перекрыть сибирское направление движения мешочников из центральных и северных районов России. Вспыхнувшие в Сибири летом 1920 г. в ответ на упразднение свободы торговли крестьянские восстания отвлекли силы Продовольственной армии. Кроме того, состоявшие из местных жителей, бывших сибирских партизан, заградительные подразделения нередко либеральничали с мешочниками. Продовольственные организации даже вынуждены были сохранить свободу торговли печеным хлебом.78 Кампания по искоренению нелегального снабжения в удаленном от большевистского центра регионе не оправдала ожиданий деятелей Наркомпрода. Забегая вперед, отметим, что первые месяцы нэпа характеризовал сильный наплыв мешочников из центральной России в Сибирь.
Вместе с тем появились некоторые новые обстоятельства, мешавшие проведению продовольственной монополии. На первый взгляд передвижения мешочников по всем указанным путям с 1919 г. становились почти невозможными. С одной стороны, сохранялись все прежние трудности мешочнического пути.79 С другой стороны, перед нелегальными снабженцами в 1919—начале 1920-х гг. воздвигались новые препоны. За них вплотную взялась большевистская партия. Из ЦК РКП(б) на места рассылались телеграммы, в которых перед коммунистами ставилась задача «распоряжения Компрода проводить обязательно». Прежде всего большевикам следовало покончить с нелегальным снабжением населения через ужесточение «проездного» режима.80 Между тем на практике соответствующие мероприятия нередко носили формальный характер.
Бросается в глаза противоречие между формой антиспеку- лятивных акций и их содержанием. Вот, например, как обстояло дело со всякими разрешительными мандатами. С 1919 г. ужесточился порядок их оформления. Разрешения на проезд и провоз продуктов по железной дороге представляли собой особые нумерованные бланки; в них содержались подробные сведения о пассажире, его маршруте и о выдавшем документ должностном лице. Дошло до того, что в Москве «удостоверения на получение железнодорожного билета вне очереди» (так назывался в 1919—1920 гг. соответствующий документ) выдавали в приемной ВЦИК и подписывал сам председатель высшего органа власти. Однако даже в таких условиях численность вольных добытчиков хлеба увеличивалась, и все они без 296


исключения были обеспечены проездными документами.81 В конце сентября 1919 г. петроградская «Красная газета» писала: «Когда стоишь где-нибудь на вокзале, в очереди у кассы командировочных, то поражаешься невозможно огромному числу командируемых. Ведь это не командировки, а подлинное переселение народов».82
Поезда и пароходы были переполнены нелегальными снабженцами. Огромную роль при этом играли всякие «липовые» разрешительные документы. Только начинающий мешочник осмеливался отправиться в путь на свой страх и риск, имевшие опыт самоснабженцы располагали всеми необходимыми «командировочными разрешениями». Знаток российской жизни В. Шкловский называл их «липой». По поводу специфического для 1919—1920 гг. явления — обязательного документального обоснования торговых занятий «служебными» интересами — писатель говорил: «Советский строй приучил всех к величайшему цинизму в отношении бумажек... Целые поезда ездили по липам». Контролеры, как правило, мирились с очевидной ложью, тем более, она подкреплялась мздой. Сам В. Шкловский, например, ездил за провизией по командировке «на восстановление связей с Украиной». Хотя было легко выяснить, что никого, кроме себя, он не представлял.83
На широчайшее распространение в 1920 г. законных официальных документов, выданных сотрудниками аппарата за взятки, указывалось и в цитированном выше письме уполномоченного ЦК РКП(б).84 Упомянутые документы освобождали мешочников-спекулянтов от реквизиций и преследований.
Итак, многочисленная армия агентов государства не спешила ополчаться против нелегального рынка и по существу саботировала выполнение распоряжений центра. «Хочет ВЦИК, да не хочет вик (волостной исполнительный комитет. — А. Д.)», — шутили в то время крестьяне. Расширился и оформился своеобразный рынок всяческих разрешительных и командировочных документов. Та же «Красная газета» констатировала: «Занимаются фабрикацией документов и мелкие служащие, ворующие в канцелярии бланки и тайком ставящие на них печать. Занимаются и ответственные лица, распоряжающиеся печатями... В последнее время число подобных дел в ЧК чрезвычайно возросло, потому что запрещен свободный выезд».85 В частности, в Петрограде в первые полтора месяца 1919 г. было выдано разрешений на провоз продовольствия для 3 млн едоков, в то время как в городе проживало около 1.3 млн человек; чуть ли не 2/3 документов выдавались незаконно, в том числе за взятки.86 Служащие государства и 297


нелегальный рынок через взятку и личные связи слились столь тесно, что экономист В. В. Шер в середине 1919 г. имел все основания утверждать: «Чиновник социалистического государства... в массе своей превратился в мешочника. Психология индивидуализма в корне подтачивает правительственный аппарат».87
Сделаем небольшое отступление. Думается, не случайно в области фабрикации «липы» отечественные мастера в дальнейшем далеко опередили иностранцев и в период Великой Отечественной войны были на голову выше конкурентов из гитлеровского лагеря. Так, сотрудник Службы внешней разведки Павел Громушкин вспоминал, что паспорта для советских разведчиков неизменно отличала аутентичность, немцам же никак не удавалось сделать подобные удостоверения личности вполне похожими на подлинные. Думается, дал себя знать накопленный народом опыт.88
В годы гражданской войны возникновение своеобразного рынка документов стало показателем того явления, которое пышным цветом расцвело в России после утверждения у власти большевиков с их утопической коммунистической идеей, а именно — социальной мимикрии или массовой симуляции. Чиновники всех уровней стали делать вид, что ожесточенно борются с каким-нибудь явлением, при этом главным было соблюдение формы и внешнего вида борьбы. Их противники прибегали к формальным средствам противодействия государственным агентам, и эти средства оказывались вполне действенными. Обе стороны вполне устраивали такие правила игры, и никто не собирался их видоизменять до появления очередной «принципиальной» директивы из «центра». В итоге мешочничество стало подпитываться общественными отношениями, суть которых составляла упомянутая социальная мимикрия. В таких условиях изменялись формы сопротивления нелегального снабжения властям: процесс приспособления их друг к другу в основном завершился. Негласная договоренность нелегальных снабженцев и борцов с «теневым» рынком вытеснила их вооруженное противостояние. Показательно: применительно к 1919—началу 1921 г. крайне редки сообщения о перестрелках между ними.
Все сказанное о массовой симуляции в полной мере относится к положению на вещевых и продовольственных рынках; торговля на них расширялась несмотря на усиление административного нажима. Символом новой эпохи, например, может стать переполненная мешочниками и спекулянтами центральная торговая площадь г. Вологды, переименованная большевиками в «Площадь борьбы со спекуляцией». Посетивший в 1919 г. Вологду В. Кривошеин подметил, что «никакой 298


борьбы с процветавшей на ней спекуляцией не было заметно».89
Широкое распространение рыночной торговли как составной части нелегального снабжения в изучаемый период обусловлено несколькими обстоятельствами. Во-первых, в эти годы целиком преобладало профессиональное, так называемое спекулятивное мешочничество. Небольшая часть нелегальных снабженцев доставляла продукты по заказам владельцев широко распространившихся подпольных кафе и столовых.90 Но подавляющее большинство везло продукты из дальних краев в целях продажи посредством комиссионеров на рынках и получения прибыли. Во-вторых, разрастание рыночной сферы было вызвано натурализацией заработной платы рабочих. В начале 1920-х гг. список «натурвыдач» включал в себя 185 названий, до 93 % официального заработка составляла натуроплата. Всем работникам не оставалось ничего иного, как заняться куплей-продажей. Поэтому количество торгующих в 1919—1921 гг. по отношению к 1918 г. выросло. Заменявшие зарплату корыта, кирпичи, колеса, хомуты, изюм и многое другое сбывались на бесчисленных рынках, обменивались на котировавшиеся в деревне товары.91
К 1920 г. в экономических взаимоотношениях города и деревни значение денег стало приближаться к нулю; исключение составлял не часто встречавшийся в России доллар, равнявшийся в 1920 г. на черном рынке 1000 р.92 В привилегированном положении находились работники, получавшие зарплату керосином, бидон которого в деревне менялся на пуд муки, сапогами — за них крестьяне давали 30 фунтов крупы. Устойчивой «валютой» по праву считалась универсальная верхняя одежда — шинель; в деревне она равнялась 11 фунтам крупы. В плодородные местности жители голодных районов везли в огромном количестве подошвенную кожу, мыло, ситец, махорку, соль.93 Купля-продажа такого добра осуществлялась сначала на городских рынках, а потом уже он переправлялся мешочниками в деревню. На характеристике роли базарных торгов в системе нелегального снабжения и определении места деятельности мешочников в работе рынков мы сейчас и остановимся.
Значение базаров в «теневой» экономической жизни общества в целом было первостепенным. При этом ситуация на рынках целиком определялась деятельностью нелегальных снабженцев. Именно нарушители хлебной монополии обеспечивали рынки продовольственными товарами. Провизия сбывалась на базарах самими мешочниками и нанятыми ими «коробочниками» (продавали в коробках куски хлеба, лепеш299


ки, кусочки сахара).94 Рынки стали начальными и конечными пунктами торговых экспедиций. В период усиления организованности мешочников в 1919—начале 1920-х гг. они играли роль подлинных центров нелегального снабжения, привнося в него элементы всероссийской организации. Здесь вольные добытчики продовольствия скупали товары; общались и делились информацией; договаривались друг с другом о создании дорожных коллективов; сюда возвращались с провизией в целях последующей перепродажи. На базарах городов производящей полосы мешочники заключали сделки с посредниками, закупавшими провизию оптом в окрестных селах и деревнях. На территориях рынков располагались склады, в которых размещались товары и продукты профессиональных мешочников. Часовые, назначаемые коллективами спекулянтов, контролировали территории базаров и предупреждали мешочников и их работников об опасности.95
Рыночная торговля стала в годы гражданской войны главной формой распределения продовольствия и товаров широкого потребления на советских территориях. Ведущий сотрудник Института экономических исследований Наркомата финансов С. А. Первушин определил особенность рассматриваемого периода так: «...отличие вольного рынка 1919 г. это — чрезвычайно быстрый рост его оборотов».96 «В изобилии имеются мясо, овощи, конфекты, сахар ландрин», «хлеб имеется в огромном количестве», «за истекшую неделю все то же обилие продуктов» и т. п. — вот лейтмотив газетных корреспонденций о положении дел на вольных рынках.97
В центре каждого города непременно раскидывался главный базар, на окраинах действовало несколько небольших торжищ. К тому же существовало множество стихийных рынков, на которых пышно расцветала запрещенная уличная торговля. С рук, лотков, возов, из палаток продавались миллионы пудов разнообразных товаров. Фрукты, овощи и мясопродукты продавались в открытую, и власти смотрели на это сквозь пальцы, а мука, сахар, соль и керосин сбывались из-под полы.98 Мемуаристы нередко вспоминают красноармейцев, продававших на улицах сахар; его держали на ладони и прятали за пазуху шинели при появлении опасности. Видимо, фигуры таких военнослужащих выглядели очень колоритно.99 Торговая жизнь населенных пунктов разворачивалась вокруг центрального базара. Например, среди десятка действовавших петроградских рынков основным был Клинский, расположенный на Измайловском проспекте на небольшом удалении от нескольких железных дорог. Показательно, что введение свободной торговли и расцвет движения «челноков» в 1990-е гг. имели следствием возрождение в Петербурге этого зоо


розничного и мелкооптового рынка под названием Троицкого.100
Самыми крупными рынками страны стали московские. Во второй половине 1918—первой половине 1919 г. только на них, по сильно заниженным официальным данным, было продано товаров на сумму не менее 4 млрд р., в то время как весь Наркомат продовольствия за то же время собрал и распределил товаров на 8 3/4 млрд р. При этом некоторые экономисты доказывали, что реальные обороты нелегального рынка в столице вдвое превосходили учтенные официальными органами и их суммы достигали 8 млрд р. «Если же присоединить вольный оборот остальных городов, то мы получим, очевидно, оборот не в один десяток миллиардов в год», — констатировал в июне 1919 г. экономист М. Дарин- ский.101 Подтверждается решающее значение «теневого» снабжения в обеспечении населения всем необходимым для жизни и после 1918 г. Причем следует особо выделить активность столичных «теневиков». В этом отношении в 1919—начале
1920-х гг. выросла первостепенная роль Москвы как центра и в очень многих случаях организатора нелегального рынка Советской России.
В 1919—1920 гг. жители выискивали всевозможные пути зарабатывания средств к существованию, а раздобытые деньги и вещи несли на городские и сельские рынки. По-прежнему нельзя согласиться с утверждениями советских пропагандистов, что мешочники доставляли провиант исключительно для богачей.102 Рыночные площади заполняли отнюдь не новые буржуа. В частности, профессор Ю. В. Готье покупал хлеб у мешочников на рынке у столичного Ярославского вокзала. «На спине у меня был альпийский мешок, а в руках два других мешка — так профессор гуляет по Москве», — писал Готье в апреле 1919 г.103 Простые рабочие пробавлялись «левыми» заработками (например, изготавливали для продажи в деревне зажигалки и многие другие предметы) и также выступали в роли продавцов-покупателей на рынках. Высокий спрос порождал и высокие цены. Компенсируя трудности, потери и риск, мешочники продавали хлеб в городах по цене, в 2—3 раза превосходившей ту, по которой купили его в деревне. «Мародерские цены создаются системой монополии, — подчеркнул исследователь С. Г. Струмилин. — Они — ее естественный, хотя и незаконный плод».104 Но и к этим ценам, как видим, люди приспосабливались.
Крупные рынки выполняли функции подпольных бирж, осуществлявших котировки. В этом проявлялась их организующая нелегальное снабжение функция. Без определяемой исключительно на рынках системы цен и товарных эквива301


лентов никакие хозяйственные взаимоотношения города и деревни, мешочническое движение были бы немыслимы. Само большевистское государство пользовалось рыночными котировками. Журналы и бюллетени Наркомпрода и Высшего совета народного хозяйства публиковали перечни цен вольного рынка, тем самым почти официально их признавая. В разных концах страны ориентиром служили цены главного рынка страны — Сухаревского. Поэтому Сухаревку (иначе, Сухареву) современники и позднейшие исследователи называли «центром спекуляции» и рассуждали о ее «чудовищных размеров оборотах».105
Рынок перетягивал на свою сторону агентов «пролетарского» государства и в конечном счете выходил победителем в столкновении с большевистским режимом. Многие сотрудники аппарата пайки получали небольшие и нерегулярно, поэтому вынуждены были сами продавать вещи и обращаться к услугам спекулянтов-мешочников. Среди покупателей на рынках обнаруживаем чины милиции, бойцов и командиров реквизиционных отрядов, ответственных служащих учреждений.106 Известно, например, что партийные и советские работники, населявшие привилегированную московскую гостиницу «Метрополь», продавали на столичных базарах все, что могли. А ведь, по мысли большевистских вождей, они обязаны были находиться в авангарде непримиримой борьбы со свободной торговлей. В этой связи в середине 1919 г. экономист В. В. Шер писал: «Сухаревка завоевывает Красную площадь».107
Сухаревка и ей подобные торжища стали своего рода отдушиной подполья, в которое рынок был загнан. Благодаря существованию такой отдушины кормились бесчисленные агенты государства. Замуровать ее — означало для многих советских чиновников обречь себя на лишения и даже голод. В этом мы усматриваем одно из противоречий политики. Выход агенты государства находили в ригористическом по форме и непоследовательном по содержанию, т. е. в том самом «мимикрическом», «симулятивном», отношении к нелегальному рынку. Этот процесс член коллегии Наркомпрода Н. Орлов иронично и очень точно называл «чисто внешней борьбой за главенство государства на толкучих рынках и в обжорных рядах».108 С 1919 г. данный процесс определился весьма отчетливо.
На первый взгляд большевики использовали сильные, радикальные средства борьбы с рыночным нелегальным снабжением. Целью было «очищение рынков от спекуляции» — именно так формулировалась поставленная перед органами власти задача. Привычным явлением стали облавы на ба302


зарах. И проходили они следующим образом. Во время обычного торгового дня вдруг раздавались крики выставленных мешочниками часовых, предупреждавшие об опасности.109 Люди пускались бежать, старались унести из опасного места свое добро, давили при этом друг друга. Появлялись цепи красноармейцев, милиционеров, сотрудников продовольственного ведомства и Чрезвычайной комиссии. Они окружали людские толпы; преследовали убегавших и отбирали у них мешки, котомки, чемоданы с провизией. Кругом стояли стон и плач. Покупатели и продавцы молили возвратить им конфискованную провизию, но никто не внимал их жалобам. Протестующих и подозреваемых в спекуляции отводили в помещения чрезвычайных комиссий. В отдельных случаях во время облав задерживалось до нескольких тысяч человек.110
Борьба с рынками в отдельные периоды носила различный характер. Иногда всех схваченных в ходе облав спекулянтов отпускали по домам, иногда же сурово наказывали. Периоды ожесточенного давления на торговлю выпали на вторую половину 1919 г. и последние месяцы 1920 г. Думается, в первый раз правители лютовали из-за осложнения на фронтах, во второй — по причине кажущейся скорой победы «военного коммунизма». В частности, в Петрограде во время наступления Юденича всех схваченных на базарах в ходе облав мужчин-торговцев в возрасте от 18 до 50 лет без разбору направляли в лагеря принудительного труда.111
В указанные периоды в десятках населенных пунктов базары просто закрывались, а обнаруженные в палатках и ларях товары реквизировались. Так, в конце лета 1919 г. торговцев Тамбова отправили на рытье окопов и в концентрационный лагерь. Тогда же в Елизаветграде запретили торговлю, одновременно прекратив и выдачу пайкового хлеба; «даже странно», — не мог понять этого посетивший город литератор В. Шкловский.112 Уничтожение неорганизованной торговли нередко становилось самоцелью властей. Обусловленный утопической идеей продовольственной диктатуры процесс ликвидации рынков был антинародной мерой. Знаменательно, что буквально на следующий день после прихода белых войск местное население по своей инициативе возрождало базары. Дадим слово очевидцу В. Кривошеину — бойцу Добровольческой армии, который от души был рад улучшению положения с провизией в г. Дмитриеве Курской губернии после изгнания красноармейцев; в октябре 1919 г. он увидел в городе такую картину: «На площади базар. Бойко торгуют хлебом, мясом, овощами, разными съестными продуктами, разложенными на сто303


лах. Сравниваю с недавним большевистским временем, когда нельзя было купить куска хлеба».113 Кривошеин побывал в Дмитриеве до освобождения его от большевиков и сравнения мог делать с полным основанием. Кстати, интересно отношение к продовольственному изобилию двух представителей враждующих лагерей: одного — выросшего в достатке, сына царского министра В. Кривошеина и второго — бывшего до революции простым работником, а с 1918 г. зачисленного в сотрудники заградительно-реквизиционного отряда (о нем упоминалось в начале второй главы) В. Потапенко. Первый удовлетворен чужим изобилием. Второй — прибывший из недоедающего Петрограда в богатую Воронежскую губернию — возмущен нарушением справедливости и насаждает равные для всех лишения. В определенном отношении гражданскую войну в России можно толковать и так: столкновение великодушной и непоследовательной сытости с завистливым и злым, непримиримым голодом.
Последняя и самая радикальная в период «военного коммунизма» попытка замуровать рыночную «отдушину» относится к осени 1920—весне 1921 г.114 Политика всемерного ограничения рынков сменилась курсом на их полную ликвидацию, и последствия были печальными. В августе 1920 г., в частности, Петроградский совет запретил всякую торговлю на базарах и в лавках. В письме одного петроградца читаем: «В Петрограде жизнь стала невозможная. Все магазины закрыты, базары тоже, торговцев разгоняют, арестовывают. Если продал кто-нибудь малейший пустяк дают год тюрьмы».115 Вообще в это время резко усиливается контроль со стороны большевистского государства за деятельностью граждан. Создаются посевные комитеты в целях принуждения крестьян к труду, возникают трудовые армии, усиливается политическая цензура и т. д.; показательно, что содержание цитированного частного письма дошло до нас благодаря просмотру его и снятию с него копии чекистами. Административный нажим, разумеется, затронул в первую очередь нелегальное рыночное снабжение. Эпидемия закрытий местных базаров распространилась по стране и затронула Псков, Калугу, Самару и т. д.
Наконец, в декабре 1920 г. власти провели в жизнь мероприятие, имевшее глубоко символическое значение, — ликвидацию Сухаревского рынка. Это событие было приурочено к открытию в декабре в столице 8-го Всероссийского съезда Советов, на котором намечалось подтвердить неизменность курса «военного коммунизма» и даже приступить к форсированию темпов строительства нового общес304


тва. По инициативе В. И. Ленина «разгон Сухаревского гнезда спекулянтов» прошел в течение считанных часов. Председатель Совнаркома докладывал в декабре 1920 г. делегатам 8-го съезда Советов: « ...наше положение настолько упрочилось, что мы решили покончить с этим (сухаревским. — А. Д.) злом».116 Как представляется, руководство государства преувеличивало важность проведенной в столице акции. На самом деле продовольственное положение в конце 1920—начале 1921 г. ухудшилось и поэтому масштабы нелегального снабжения оставались значительными. В столице после разгрома Сухаревки только официально действовало 11 крупных городских рынков, 600 площадок для уличной торговли и т. д.117
В таких условиях разгон торговцев с расположенной в самом центре Москвы рыночной площади не мог играть важной роли в ухудшении продовольствования столицы и прилегающих к ней регионов. Между тем он знаменовал развитие новой — последней перед провозглашением нэпа — «антимешочнической» кампании. Осень 1920—весна 1921 г. — время наивысшего ограничения частноторгового оборота, ибо после окончания основных военных действий построение централизованной социалистической экономики стало представляться вполне решаемой задачей. Авторы исследования института Наркомата финансов имели основание заметить: «Важнейший пертурбационный фактор этого периода (ноябрь 1920—апрель 1921 г.) — это полная ликвидация Сухаревки и других рынков...».118 В ряде советских местностей гонения на нелегальное снабжение и торговлю приобретали в то время жестокий характер. Так продолжалось до самого введения нэпа.
Вместе с тем на собраниях и печати нередко звучала острая критика в адрес Наркомпрода, Продовольственной армии и заградительных отрядов.119 Противоречие состояло в том, что на местах и в центре на протяжении 1919—1921 гг. представителями властей все сильнее осознавалась потребность в изменении системы административных мер воздействия на спекулянтов-мешочников, в установлении некоторых форм компромисса с ними. Накопленный за годы гражданской войны негативный опыт убеждал руководителей страны в наличии прямой и жесткой связи между ограничениями рыночного снабжения и нарастанием голодной угрозы. Чем острее осознавалась неизменность такой взаимосвязи, тем более серьезными были уступки со стороны государства в отношении нелегального снабжения.
305


«РЫНОЧНЫЙ МАЯТНИК» В ПОЛИТИКЕ ВЛАСТЕЙ В 1919—1921 гг.
Подъемы и спады нелегального снабжения в описываемое время все более определялись качаниями «маятника» продовольственной политики государства. Причем периоды утверждения «мягкой» линии в отношении незаконной торговли все более удлинялись. Это определялось периодическим с конца 1918 г. преобладанием в руководстве страны сторонников смягчения продовольственной диктатуры, ибо негативный опыт осуществления жесткой хлебной монополии начал оказывать влияние и на высший эшелон большевистской власти. Упорнее всего за сохранение жесткой линии по отношению к нелегальному снабжению по-прежнему выступали деятели из команды А. Д. Цюрупы. Как известно, еще в начале октября 1918 г. по их настоянию было ликвидировано «полуторапудничество». Сразу после этого Наркомат продовольствия предпринял попытку полной монополизации продовольственного снабжения, в частности, попытался контролировать сушку грибов и ягод на местах.120 Успешно пресекались попытки ряда местных руководителей поощрить мешочнические поставки провизии.
Однако к концу 1918 г. продовольственная диктатура пережила новый провал и жители столиц стали сильно голодать. На местах снова возникло противодействие линии Наркомпрода. В конце 1918—начале 1919 г. в Вятской губернии и в Советской Латвии местными властями была самовольно введена полная свобода торговли.121 Вместе с тем главными противниками Наркомпрода выступили обиженные руководители промышленности: Наркомат продовольствия, по их мнению, из рук вон плохо снабжал фабрики и заводы съестными припасами. На съезде совнархозов, состоявшемся в декабре 1918 г., было предложено «покончить с существующей системой продовольствования населения, сохранив за Компродом только руководящую и контролирующую роль». Развивая эту мысль, руководители Высшего совета народного хозяйства разработали «Проект положения об образовании отдела снабжения ВСНХ», в котором намечалось все учреждения Наркомпрода непосредственно подчинить ВСНХ. Подобное реформирование государственного аппарата и продовольственной монополии не осуществилось, поскольку оно представлялось вождям чересчур радикальным.
Усилилось противостояние диктатуре Наркомпрода со стороны московского руководства, возглавляемого председателем Московского совета Л. Б. Каменевым. Моссовет в большевистской прессе называли «застрельщиком» легализации свободной торговли.122 А сам Каменев в апреле 1919 г. в 306


своем послании В. И. Ленину требовал «внушить смотреть сквозь пальцы» на свободный подвоз продовольствия.123 Выражая позицию столичного руководства, Бюллетень продовольственного отдела Московского совета, в частности, так оценивал отмену на местах в конце 1918 г. хлебной монополии: «Это героический шаг, продиктованный мужеством отчаяния».124
Руководители Наркомата продовольствия в конце концов под давлением обстоятельств и оппонентов идут на небольшие уступки, и уже 10 декабря 1918 г. разрешают ходокам от рабочих организаций закупать по твердым ценам так называемые ненормированные продукты — картофель, овощи, молочные продукты, домашнюю птицу, мед, фрукты. Между тем состоявшееся вскоре после этого в Москве Всероссийское продовольственное совещание настояло на отмене всяких послаблений мешочничеству. В ответ комиссия во главе с Л. Б. Каменевым разработала проект декрета, в котором обосновывалось компромиссное предложение введения свободы торговли всеми видами продуктов, кроме хлеба, соли, сахара, чая, растительного масла; лишь закупку и продажу последних следовало ограничить. 17 января 1919 г. соответствующее постановление было утверждено на совместном заседании ВЦИК, Моссовета, делегатов Всероссийского съезда профсоюзов; в нем к тому же намечалось заменить коррумпированные заградительные подразделения вновь создаваемыми отрядами рабочей инспекции, а заодно и расширить значение кооперации в деле заготовки и снабжения.125
Поиск компромисса между рыночными «ястребами» и «голубями» осуществлялся в ходе обсуждения в эшелонах власти проекта комиссии Л. Б. Каменева и упомянутого постановления от 17 января. Наконец, на места направляются из Наркомата продовольствия и Совета управления Продовольственной армией циркуляры, в которых гражданам позволяли беспрепятственно провозить ненормированные продукты. Правда, о закупках на вольном рынке в документах не упоминалось, значит, они по-прежнему были запрещены. Зато власти разрешали пассажирам иметь при себе до 20 фунтов (вместо прежних 8) нормированных продуктов — хлеба, мяса, масла, сахара. Правительственный декрет от 21 января 1919 г. узаконил эти новшества, но определил и очередное ограничение нелегального снабжения — допускал перевозку ненормированных продуктов в города лишь гужевым транспортом, что, кстати, содействовало развитию гужевого мешочничества.126
В итоге в третий раз (после товарообменной кампании и введения «полуторапудничества») большевистская власть от307


крыла простор для деятельности нелегальных снабженцев. Через новую отдушину из рыночного подполья хлынула народная энергия. Запасаясь на «рынке документов» соответствующими удостоверениями относительно представительства интересов «рабочих организаций», группы ходоков в производящих губерниях находили возможности принудить местные власти закрывать глаза на закупки съестных припасов по вольным ценам. Так, после одной из встреч с большим коллективом мешочников председатель исполкома Черниговского совета Караваев вынужден был заявить: «Я сам вышел из рабочей среды и раз товарищи голодают, то мы должны отойти от буквы закона».127 Тогда же черниговский ответственный продовольственный работник Дагаев гарантировал лояльность властей по отношению к мешочникам, но дипломатично советовал им, чтобы они «делали дела умно, то есть покупая выше, указывали в счетах цены твердые».128
Допущение свободы перевозки ненормированных продуктов содействовало оживлению рынка съестных припасов в целом. В хаосе дорожных проверок разобраться, где разрешенные, а где запрещенные продукты, было чрезвычайно затруднительно. «Вместе с ненормированными продуктами будут также вывозиться и нормированные», «из всех уездов без исключения все нормированные продукты утекают самым энергичным образом», — сообщалось в советской периодической печати.129 Подобные факты встречались сплошь и рядом. Показательно, что резкое увеличение наплыва «продовольственных делегатов из голодных губерний» современники связывали исключительно с декретами о ненормированных продуктах от 10 декабря 1918 г. и 21 января 1919 г. Можно говорить, что решения «центральных» властей по продовольственному вопросу, относившиеся к декабрю 1918 — январю 1919 г., надолго определили подъем нелегального снабжения.
Изменения в сфере продовольствования журнал Всероссийского совета снабжения железнодорожников «Продпуть» даже трактовал как «указывающие на новые тенденции в продовольственной политике и клонящиеся к ограничению монопольного принципа».130 В самом деле, уже в конце января—феврале 1919 г. в Тамбовскую губернию приехали ходоки с разрешениями на закупку продуктов для 4.2 млн рабочих, в то же время в Воронежской губернии ходоки на законном основании закупили провизию для 1.3 млн едоков, в Черниговской — для 1.1 млн. Таким способом в течение нескольких недель после издания декрета от 21 января в семи губерниях, примыкавших к центру страны, «самоснабженцами» было заготовлено съестных припасов для 12 млн человек. Примеча308


тельно, что в 1919 г. жителям на советской территории до 95.5% картофеля доставлял вольный рынок.131
Особым решением исполком Моссовета открыл 16 рынков для вольной торговли, а также снял на всей подведомственной ему территории заградительные отряды и органам милиции предписал «не чинить препятствий к провозу».132 В Москву снова, как во времена первых «полуторапудников», потянулись бесчисленные обозы с продовольствием. «Волоколамск (подмосковный город. — А. Д.) превратился в Украину, наплыв мешочничества ужасный, вывозится все без разбору», — свидетельствовала направленная в Мосгуб- продком из Волоколамской чрезвычайной комиссии телеграмма.133
Пример Москвы быстро распространился по советским территориям. В Петрограде и Костроме объявили полную свободу торговли ненормированными продуктами на рынках. В Воронежском уезде были расформированы все «заграды», а исполком местного Совета обратился к населению с призывом свободно доставлять и продавать продукты. Дошло до героизации труда мешочников. «Каждый привезенный мешок картофеля служит камнем, из которых закладывается фундамент нашего социалистического отечества», — отмечалось в обращении исполкома Воронежского совета.134 Известный публицист Павел Будаев весной 1919 г. в связи с оживлением торговли и определенным изменением политики в отношении ее констатировал: «Добрая половина наших советских и партийных работников... сделали быстрый поворот и усвоили этот лозунг (свободы торговли. — А. Д.) как положительную сторону в продовольственной политике».135
На протяжении 1919—первой половины 1920 г. большевистское государство несколько раз проводило кампании по ограничению свободы торговли ненормированными продуктами. В августе 1919 г. картофель был изъят из списка ненормированных съестных припасов, при этом в начале 1920 г. после выявления острой нехватки картофеля было разрешено отправлять двухпудовые посылки с данным продуктом по почте.136 Кроме того, в 1920 г. все советские губернии оказались поделенными на две части: «забронированные», в которых заготовки ненормированных продуктов производились только государственными органами, и «незабронированные», в которых это положение не действовало; ко вторым относились Воронежская, Тамбовская, Симбирская, Саратовская, Пензенская, Тульская, Ярославская, все сибирские губернии.137 В общем же политические условия для развития нелегального снабжения (по крайней мере по сравнению с 1918 г.) складывались довольно благоприятно.
309


Ощущая непоследовательность властей в отношении нелегального рынка, простые россияне всеми силами старались расширить предоставляемые нелегальным снабженцам льготы. В этом отношении особую активность проявляли работники предприятий Петрограда: удаленность от хлебных районов делала успех мешочнических операций в бывшей столице почти полностью зависимым от позиции властей. С требованиями введения и расширения так называемого льгот- ничества организовали забастовки труженики Путиловского завода, фабрик «Скороход», «Победа» и др.138 «Рабочие Путиловского завода хлопочут, чтобы на время закрыли все заводы и отпустили за продуктами, тогда будем работать, а сейчас голодны и не станем работать», — читаем в отправленном неизвестным петроградцем 3 августа 1919 г. письме, задержанном военной цензурой. 139
В июле 1919 г. из Наркомата продовольствия коллегиям губернских продовольственных комитетов и начальникам заградительных отрядов направляется циркулярное предписание за подписью А. Д. Цюрупы. В нем содержалось разрешение возвращавшимся из отпусков рабочим при предъявлении соответствующих отпускных удостоверений фабрично-заводских комитетов иметь при себе «багаж весом до двух пудов, не подлежащий осмотру», даже нормированные продукты в этом случае реквизиции и конфискации не подлежали.140 «Отпускничество», оно же «двухпудничество», официально существовало до ноября и стало особой формой мешочничества.
Летом—в начале осени 1919 г. отпускники (а также и ходоки за ненормированными продуктами) наводнили юг и восток России. Особенно много их насчитывалось в Уфимской, Саратовской, Самарской губерниях.141 Наиболее широкое распространение мешочничества наблюдалось в Симбирской губернии, в которой вместе с допущением «двухпудни- чества» разрешалась еще и самостоятельная закупка хлеба «организациями голодающих районов».142 В итоге масштабы «ходачества» превысили самые пессимистические ожидания организаторов «легального» мешочничества. «Отпускники загрузили все дороги», — сокрушался корреспондент «Известий Петрокомпрода» в сентябре 1919 г. В июле 1919 г. деятели Наркомпрода планировали, что «хлебными отпусками» воспользуются от силы 10—15 % рабочих, на деле в путь отправилась гораздо большая часть тружеников государственных предприятий: из Петрограда — не менее 60 тыс. человек, из Москвы — почти 200 тыс.143 В связи с массовыми перемещениями народа заградительные отряды утратили всякую возможность контроля за нелегальными перевозками продуктов.
310


Люди по нескольку раз под видом отпускников ездили в дальние края за хлебом. Воспользовавшись суматохой на дорогах и соответствующими документами фабзавкомов, спе- кулянты-«отпускники» привозили домой по 10—12 пудов провизии.144
В целом значение временной и крайне ограниченной легализации мешочнического снабжения для налаживания продовольствования страны трудно переоценить. Можно сказать, власти приоткрывали узкую рыночную лазейку, а российский народ превращал ее в широко распахнутые ворота. Приведем данные относившегося к началу 1920-х гг. авторитетного изыскания Института экономических исследований Наркомата финансов. По мнению специалистов, начало первому (в 1919 г.) этапу насыщения рынка положило принятие декрета 21 января «о ненормированных продуктах»; весной уже хлеб стал открыто продаваться с лотков. Показательно, что весной 1919 г. ежедневные обороты Сухаревского рынка достигают 6 млн р. Спад нелегального снабжения и новое приближение голода относятся к началу июня в связи с прекращением свободного пассажирского движения — нелегальные снабженцы тогда еще не научились как следует приспосабливаться к подобным напастям с помощью фиктивных мандатов. Далее. Новый подъем мешочничества начался в конце июля, поскольку давало себя знать «отпускничество» и «двухпудничество» (исследователи называют это время периодом «рецидива „полуторапудничества”»).145 Очередное ухудшение продовольствования населения относится к середине осени 1919 г., поскольку рабочим запретили предпринимать экспедиции за продовольствием. Уже успевшие отвыкнуть от голода люди оказались в отчаянном и нередко безвыходном положении, ибо государство теперь «твердо» пообещало: никаких послаблений «самоснабжению» больше не будет. Прошла волна самоубийств. Об одном самоубийце — бывшем мешочнике В. Шкловский писал: «Он не мог больше жить без муки».146 Тогда еще не все привыкли скептически относиться к угрозам со стороны большевистских властей в адрес «сухаревских дельцов».
Однако страхи мешочников оказались преувеличенными, и в 1920 г. государство по-прежнему было вынуждено периодически даровать народу «льготничество», которое нелегальные снабженцы своей волей превращали в массовое мешочничество. При этом перечень так называемых льготных групп населения постоянно расширялся — в этом состоит одна из особенностей нелегального снабжения в 1920 г. Перевозить по два пуда нормированных продуктов было разрешено тогда демобилизованным и отправлявшимся в отпуска красноар311


мейцам, рабочим-торфяникам, курсантам железнодорожных училищ, многочисленным трудмобилизованным и т. д.147 Как известно, мешочники успешно учились использовать любые послабления со стороны властей и расширять «отдушины» рыночного подполья. Нелегальных снабженцев стало так много, что применительно к 9—10 месяцам 1920 г. можно говорить о достижении насыщения и стабилизации продовольственного рынка. Цены в это время в соответствии с темпами эмиссии постепенно двигались в сторону повышения и совсем не знали тех резких перепадов, которые отличали положение на рынке в предыдущем году; только в августе и сентябре наблюдалось понижение сезонного характера.
Осенью 1920 г. из-за завершения боевых действий на фронтах гражданской войны ситуация серьезно изменяется. «Провоз» и продажа ненормированных продуктов запрещались. В связи с этим, как мы упомянули в предыдущем разделе, были закрыты многие рынки и базары. Чинились всевозможные «заградительные» препятствия на дорогах. Причем в новых условиях ужесточение продовольственной монополии стало рассматриваться как долговременная стратегическая мера. И многим большевикам возвращение к прежнему «неорганизованному» снабжению населения продовольствием начало представляться совершенно немыслимым.148
И все же жизнь брала свое. Начало долговременной стабилизации рынка было положено декретированием весной 1921 г. свободной торговли (излишками). Уже в то время, несмотря на галопирующую денежную эмиссию и инфляцию, обнаруживается тенденция к понижению цен на провизию. Интересно, что в ряде районов введение вольной торговли начиналось с допущения в очередной раз «льготничества» — граница между ними всегда бьиа плохо определена. Например, Сибирский революционный комитет в июне 1921 г. установил норму провоза продуктов — не более 2 пудов.149 Только через много месяцев власти отказались от подобных ограничений рыночной стихии.
В общем на протяжении 1919—начала 1921 г. противоречивость политики высших властей в отношении рыночной стихии проявлялась все более рельефно. Государственные и партийные органы неизменно стремились совместить несовместимое и, вводя новые формы «льготничества», раз за разом разворачивали кампании по уничтожению нелегального снабжения. Выработке «срочных» мер по искоренению мешочничества были посвящены: проведенное в мае 1919 г. Наркомпродом представительное межведомственное совещание, а также состоявшееся в ноябре того же года специальное 312


заседание Совета обороны. Второе Всероссийское продовольственное совещание в июле 1920 г. определило курс на самую «беспощадную борьбу с мешочниками».150 Даже после провозглашения перехода к нэпу в апреле 1921 г. (на заседании Совета труда и обороны) и мае 1921 г. (на заседании Пленума ЦК РКП(б)), обстоятельно обсуждались вопросы искоренения нелегального снабжения.151 В верхах никогда не признавалось, что мешочничество было исторически обусловленной формой существования товарообмена. Революционеры упрощали общественные процессы и принимали нелегальное снабжение за всего лишь противоестественное и мешавшее развитию народного хозяйства извращение. Мешочничество было для них своего рода опухолью на развивающемся революционном организме.
В итоге время от времени применялись самые сильные средства государственного воздействия. В рассматриваемый период активизировалась деятельность чрезвычайных комиссий («карающего меча революции») в целях удаления мешоч- нической опухоли. В это время Наркомпрод отказался в пользу ВЧК от некоторых функций в части контроля за продовольственными перевозками. В ноябре 1919 г. А. Д. Цюрупа подписал постановление «О дополнении Положения о заградительных отрядах», в котором предписывалось пойманных профессиональных мешочников без промедления передавать в местные чрезвычайные комиссии для «расправы по закону». Дела о мешочниках изымались из общей подсудности и передавались в учрежденный тогда же при ВЧК Особый революционный трибунал по делам спекулянтов. Трибунал наделялся самыми широкими «карательными правами».152 Выступая на его первом заседании в середине ноября Ф. Э. Дзержинский заявил: «Горе тем, которые желают возвратить прошлое, мы их будем уничтожать беспощадно как своих классовых врагов».153 Это было высказано в адрес мешочников-спекулянтов. Соответственно борьбе с ними в работе сотрудников ВЧК отводилось все более значительное место. Например, в ноябре 1919 г. каждый пятый арестованный петроградскими чекистами гражданин обвинялся в спекуляции, в 1920 г. — почти каждый четвертый. И вообще в сводках арестов среди причин лишения свободы такое обвинение стояло на первом месте. Теперь арестовывалось «за спекуляцию» людей значительно больше, чем за должностные преступления, или «за контреволюционную деятельность», или за уголовные преступления.154
Наказания мешочников (спекулянтов) в ряде случаев отличались крайней суровостью — особенно после того, как подходил к концу очередной период «льготничества». В част313
12 А. Ю. Давыдов


ности, осенью 1919 г. расстрелы мешочников происходили в Пензе, в конце 1920 г. — в Воронеже. В Тамбове их заключали в концентрационные лагеря, в Новгородской губернии — брали в заложники на случай «каких-либо волнений». Хотя наибольшее распространение получили не столь суровые виды наказаний — иначе всех пришлось бы репрессировать. Чаще горожан, уличенных в спекуляции, лишали продовольственных карточек.155
Власти все большее значение придавали установлению контроля за деревней. По-прежнему у крестьян, продававших провизию мешочникам, отбирали хлеб и скот, даже орудия труда.156 Делались попытки установить коллективную ответственность всех жителей сел и деревень за продажу продовольствия мешочникам отдельными домохозяевами. Увеличивались размеры продовольственной разверстки, которой, как известно, облагались не отдельные крестьяне, а селения. Проводились и массовые реквизиции, конфискации. «К ответственности за допущенное мешочничество привлекать каждого домохозяина в отдельности и все общество в целом, — объявлялось в приказе от 1 октября 1920 г. президиумов тамбовских губернских исполкома Совета и продовольственного комитета. — Селения, которые являются пособниками и покровителями мешочничества и не принимают мер борьбы с ним, подвергать беспощадной реквизиции продуктов и лишать права получения товаров за сдаваемые ими продукты».157 Правда, при этом власти старались не допустить повторения «комбедовских» злоупотреблений, предупреждали против незаконных арестов и неправильной реквизиции продуктов.158 Хорошо помнилось, что при засилии бедняцких организаций государству перепадали крохи реквизированного у крестьян продовольствия.
Упомянутые радикальные «антимешочнические» мероприятия были обречены на провал. Борьба с мешочничеством в деревнях в 1919—начале 1920-х гг. проходила в новых (по сравнению со второй половиной 1918 г.) условиях. Комитеты бедноты были упразднены, а именноюни в свое время несли основную нагрузку в деле искоренения нелегального снабжения в деревнях. Поскольку перевозка зерна для перемола в муку была самым удобным прикрытием отправки его для продажи мешочникам, комбеды брали под контроль сельские мельницы и дороги к ним. С 1919 г. продовольственные организации губерний и уездов попытались теперь уже самостоятельно сделать то же самое. На мельницы посылались контролеры. Они обязывались следить за тем, чтобы крестьяне мололи свой хлеб исключительно на основании выданных сельскими советами «помольных ордеров» и не вывезли за 314


пределы сел и деревень лишнего.159 Иногда дело доходило до установления «мельничного бойкота», когда запрещалась переработка зерна в пределах какой-то местности. Однако об установлении настоящего контроля говорить не приходилось. Во многих случаях крестьяне и мешочники находили общий язык с мельничными надзирателями. Источники свидетельствуют, что последние за взятки закрывали глаза на своевольные действия мельников.160
А что же происходило с заградительными отрядами в изучаемый период? На рубеже 1918—1919 гг. решалась их судьба. Из-за в общем отрицательного опыта их работы в
1918 г. отношение к ним со стороны многих государственных и партийных деятелей ухудшилось. Уже упоминалось об особой в этом отношении позиции Л. Б. Каменева и московского руководства.161 В 1919 г. коммунистическая фракция ВЦИК высказалась за ликвидацию «заградов». Члены фракции доказывали, что продовольственная разверстка, предполагавшая сохранение у крестьян «излишков» провизии для продажи, несовместима с практикой заградительных отрядов. В конечном счете в первой половине
1919 г. наличный состав продовольственно-реквизиционной армии сократили и 20 тыс. бойцов направили в действующую армию. Однако из-за увеличения количества мешочников к середине 1919 г. численность Продармии была восстановлена и даже увеличена.162
Формирование заградительных отрядов было важным направлением военно-организационной работы советской власти. Как и раньше, в ряде случаев реквизиционные подразделения формировались из интернационалистов, которые при исполнении своих функций нередко погибали от рук махновцев, григорьевцев и прочих повстанцев. Знаменательно также, что на присоединенных к Советской России территориях первым делом устанавливались реквизиционные посты на дорогах.163
Численность реквизиционно-заградительных частей была очень велика, хотя более или менее точному подсчету не поддается из-за наличия многочисленных подразделений непонятной ведомственной принадлежности. Поскольку в изучаемое время сотрудники А. Д. Цюрупы на первый план начали выдвигать задачу искоренения гужевого мешочничества, то заградительные «пятки» и «тройки» были повсеместно расставлены на проселочных дорогах.164 При этом почти на каждой железнодорожной станции хлебородных губерний располагались реквизиционные подразделения.
В 1919 г. самыми известными в стране оставались, как уже отмечалось, неподкупные латышские заградотряды, располо315


женные на украинской границе с Россией — на станциях Зерново и Желобовка; в 1919 г. эта граница рассматривалась как главный фронт войны с нелегальным снабжением, ибо Украина была хлебородной житницей и землей обетованной для мешочников. В 1920 г. центр продовольственной работы перемещался в Сибирь и соответственно на ведущих в нее из Московского региона путях власти размещали крупные и испытанные реквизиционные части. В то же время было организовано несколько заградительных форпостов в центральных губерниях. Неизменно дурной славой среди нелегальных снабженцев пользовался дислоцированный под Тулой крупный заградительный отряд. О нем поэт А. Мариенгоф писал: «Заградилка и ее начальник из гусарских вахмистров славились на всю Россию своей лютостью».165
Поскольку большинство советских вождей неизменно видели в мешочниках исключительно «особо вредную и преступную группу», то работе реквизиционных частей отводили важное место. «Никакие органы и части не могут вмешиваться в работу заградительных постов», — отмечалось в опубликованном в июле 1920 г. «Положении о заградительных постах».166 Сами бойцы и командиры «заградов» расценивали свою деятельность как приоритетное направление продовольственной работы. «На долю заградительных отрядов выпала тяжелая задача — ценой отчаянной борьбы сохранить голодающим хоть '/4 фунта хлеба», — такую резолюцию в июле
1919 г. принял на своем собрании коллектив штаба 1-го Сибирского продовольственного полка. В сентябре представитель расквартированной в Чембарском уезде Пензенской губернии продовольственной роты заявлял от имени своих товарищей: «Главная работа роты — высылка заградительных отрядов на дороги».167
Сотрудникам реквизиционных формирований предоставлялись самые широкие полномочия. Им разрешалось арестовывать мешочников, конфисковывать у них хлеб и имущество, предавать суду. Расширялись возможности использования оружия против нелегальных снабженцев. В соответствии с инструкцией Военно-продовольственного бюро (февраль
1920 г.) разрешалось применять винтовку «для стрельбы по убегающему спекулянту»; до того позволялось открывать огонь только по оказывавшим вооруженное сопротивление мешочникам. В указанной инструкции упоминается, что, оказывается, продотрядовцы сплошь и рядом стреляли «бесцельно, без всякой серьезной причины». Они это делали из страха или от куражу.168
В 1919—1920 гг. систему заградительных отрядов неоднократно реорганизовывали с учетом негативного опыта 1918 г. 316


Большинство из тех формирований, которые создавались организациями, не имевшими непосредственного отношения к Наркомпроду, удалось ликвидировать. Все «заграды» теперь свели в реквизиционные полки — сочли, что так легче будет наладить контроль за их деятельностью. Полки подчинялись исключительно Управлению Продовольственной армии, возглавляемому комиссарами Наркомата продовольствия Д. И. Гурьевым, В. В. Хмелевским и военным специалистом Н. И. Алексеевым. Однако из-за постоянных нареканий в адрес Наркомпрода в 1920 г. Продовольственная армия была выведена из его подчинения и передана в ведение НКВД.169 Все это, по сообщениям с мест, несколько повысило эффективность действий заградительных отрядов. Нелегальные снабженцы все реже решались оказывать вооруженное сопротивление реквизиторам и предпочитали находить компромисс с ними.
Для налаживания контроля над «заградами» в 1919 г. организуется отдел особых поручений Наркомпрода. Ему подчинялся следственный аппарат, в задачи которого входило «очищение заградительных отрядов от антисоветских элементов». Говоря языком начала XXI в., это был «отдел собственной безопасности». Разъездные инструкторы-контролеры действовали инкогнито и старались выявить злоупотребления сотрудников реквизиционных формирований и прежде всего вымогательство ими взяток.170 Сами мешочники были бесправны: власти рассматривали только те жалобы, под которыми стояла подпись нелегального снабженца. Никто не соглашался добровольно признаться в причастности к спекулятивному промыслу. Стоило сотруднику «за- града» оправдаться — а это происходило в большинстве случаев — и жалобщик подвергался серьезному наказанию за клевету. Мною не обнаружено ни одной относившейся к 1919—1920 гг. направленной по инстанциям жалобы нелегальных снабженцев на действия реквизиторов. К тому же на дорогах бесчинствовали учрежденные различными местными органами так называемые партизанские реквизиционные команды, которые никаких документов пассажирам не предъявляли — жаловаться ограбленным ходокам было не на кого. «Откуда пассажиры могли знать, что это действительно комиссар, а не грабитель. Как теперь проверить, сколько хлеба отнято, куда этот хлеб пошел», — писал один пассажир после налета безымянного заградительного отряда на поезд на ст. Чадаевка Сызрань-Вяземской железной дороги в июле 1919 г.171
В силу бесправия мешочников и неограниченности полномочий реквизиционных отрядов мздоимство их бойцов и 317


командиров продолжало оставаться массовым явлением. К тому же и в 1919—1920тг. без мзды продовольственник просто не прожил бы, так как на свою месячную зарплату он мог купить всего лишь десяток буханок хлеба. Когда в 1990-е гг. стали публиковаться письма бойцов и командиров заградительных отрядов, то стало окончательно ясно, что взятка была для них привычным делом. Один сотрудник реквизиционного подразделения, действовавшего летом 1919 г. в Гомельской губернии, писал в частном послании: «Сейчас получаю 350 р. в месяц и командировочные, но много встречается спекулянтов, с этого возьмешь 1000 и более, смотря что везет; когда что отымешь, продаешь или обмениваешь».172 Взяточничество по-прежнему опиралось на серьезную «огневую поддержку». «У нас четыре пулемета», — продолжал тот же продовольственник.173
В периодической печати в 1919—1921 гг. то и дело указывалось на «неправильные действия заградительных отрядов, направлявших реквизированные ими продукты по собственному усмотрению».174 Добытые в ходе своих экспедиций продукты сотрудники реквизиционных формирований отправляли домой, благо изданная в июле 1920 г. инструкция Наркомпрода разрешала им беспрепятственно провозить только хлебных продуктов до 3 пудов.175
Вспомним, что в последние месяцы 1920 г. государство в очередной раз сделало твердый выбор в пользу «силового» пресечения мешочничества и «теневых» рыночных отношений. Произвол «заградителей» отнюдь не способствовал росту нелегального снабжения. И при этом выработанные в предшествующий период механизмы выживания, приспособления к чинимым государством трудностям в народе были столь сильны, что мешочническое движение в начале 1921 г. оказалось на подъеме. Проведенное в то время сотрудниками Наркомпрода исследование, в частности, выявило такой факт: на 160-километровом участке железной дороги Лиман-Основа (на Украине) при пяти парах поездов, следовавших ежесуточно в обе стороны, проехало в январе 192Г г. до 600 тыс. мешочников, которые перевезли около 5 млн разных грузов.176 Новый подъем нелегального снабжения наглядно демонстрировал крах политики уничтожения мешочнической экономики. Только переход к нэпу снял огромное социальное напряжение.
Итак, в деле продовольственного обеспечения в 1919—начале 1921 г. царил хаос. Нелегальное рыночное снабжение время от времени поощрялось или ограничивалось властями, которые раз за разом пытались своими силами вывести жителей из голодного тупика — и все неудачно. Непоследователь318


ность и бессилие властей имели следствием произвол заградительных отрядов, ставших грозой для самоснабженцев и спекулянтов. Такая ситуация становилась нетерпимой в условиях, когда продовольственные ресурсы страны быстро исчерпывались и «энергетика» народа в ожесточенной борьбе истощалась.
САМОСНАБЖЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД НЭПА
Новая экономическая политика иногда изображалась неким решительным поворотом в сторону свободы рыночных отношений. Однако и до ее введения торговля была широко развита. Вот что писал по этому поводу современник изучаемых событий Л. Крицман: «Не нэп породила рынок, а загнанный в подполье в эпоху гражданской войны рынок породил и подталкивал дальше нэп».177 С ним, в частности, согласны такие видные западные исследователи, как Р. Пайпс, Е. X. Карр.178 Действительно, с марта по осень 1921 г. свободной была лишь торговля в рамках «местного хозяйственного оборота» и серьезного значения для налаживания товарообменных операций между хлебопотребляющими и плодородными регионами она не могла иметь. Стало быть, в первый период нэпа ситуация на рынке не претерпела кардинальных изменений, а эволюция осуществлялась лишь под давлением дельцов нелегального снабжения.
В самом начале периода нэпа сложились условия для невиданного роста нелегального мешочнического обеспечения. Одна группа населения за другой снимались с государственного снабжения и соответственно новые десятки тысяч россиян пополняли армию нелегальных снабженцев. При этом жизнь мешочников сильно облегчало начавшееся на большей части территории страны свертывание деятельности заградотрядов. Происходили изменения в их составе, прежде всего увеличилась, как в 1917 г., доля женщин.179 Причина — в смягчении «естественного отбора» среди мешочников в связи с упрощением всех процедур, связанных с передвижениями на дальние расстояния.
В 1921 г. при введении продналога Советское государство еще раз попыталось, не допуская свободной торговли, развернуть товарообмен по образцу 1918 г. — теперь с помощью огосударствленных Центросоюза и его органов. Деревенским кооперативам поручалось собирать крестьянские излишки и получать за них промышленные изделия от потребительских обществ Центросоюза. Были составлены районные и сезонные эквивалентные таблицы, изобретено множество счетных
319


единиц — в одном месте счетной единицей становился 1пуд коры, в другом 1 аршин ситца и т. д. Видному финансисту Л. Н. Юровскому пришло в голову удачное сравнение с договором царя Соломона с царем Хирамом об обмене кедрового и кипарисового леса на пшеницу и кипарисовое масло, изложенным в третьей Книге царств.180
К тому же заранее определялось неравноправное положение крестьянской стороны. В среднем на одну единицу промышленной продукции приходилось три сельскохозяйственной. Только оторвавшиеся от действительности идеалисты и не понимавшие положения на нелегальном рынке «кремлевские мечтатели», могли всерьез поверить, что народ будет жить по выдуманной ими новой товарообменной схеме. Большевистские власти упорно забывали, что миллионы простых людей в то время имели запасной выход — мешочничество, нелегальный рынок.
Крестьяне предпочли обменивать продукты не в огосударствленных потребительских лавках, а у мешочников. Один из руководителей кооперации М. Хейсин писал в 1921 г.: «Мешочник — хозяин своего товара, он его менял, перепродавал, комбинировал и вовремя, с необходимыми товарами являлся владельцу хлебных излишков. И пока кооперация пыжится над одной какой-нибудь товарной ценностью вроде мануфактуры, вольный добытчик хлеба переделывает в товар, который находил применение в данном месте. Худо, что все прикрывается кооперацией».181
По данным Наркомпрода, среди субъектов народного хозяйства самыми активными участниками товарооборота стали «мешочники, главным образом мешочники-спекулянты».182 Толпы нелегальных снабженцев двинулись в Челябинскую губернию, в Сибирь, в Ташкент. В Совнарком одна за другой поступали телеграммы с сообщениями о новом массовом подъеме «ходаческой опасности» (термин из времен гражданской войны) из продовольственных комитетов: Оренбургского (19 апреля), Екатеринбургского (5 мая), Харьковского (19 и 30 мая), Ростовского-на-Дону (3 и 19 июля), Тюменского (1 июля) и т. д.183
В начальный период нэпа власти пытаются возвратиться к политике ужесточения мероприятий в отношении рынка. Думается, продовольственники по привычке восприняли новую экономическую политику как очередное и кратковременное введение «льготничества». Вскоре они решили, что пришло время качнуть продовольственный маятник в другую сторону. В итоге районы Сибири, Украины, Северного Кавказа, Туркестана уже в начале лета объявляются «забронированными». Там снова закрываются местные рынки, вводятся 320


запреты на передвижения на дальние расстояния, государственным органам запрещается выдавать любые разрешения на поездки в указанные регионы. Борьбу с мешочниками на железных дорогах возглавил сам Ф. Э. Дзержинский, ставший весной 1921 г. наркомом путей сообщения (оставаясь руководителем ВЧК и НКВД). В уездах, не выполнявших разверстку, снова воссоздаются заградотряды.184
Постепенно при переходе к нэпу Советское государство вынуждено было идти на уступки вольному рынку. Рабочим и служащим разрешили создавать добровольные потребительские общества (ДПО). Представители этих самодеятельных кооперативов получили право обменивать в деревнях «натурализованную» зарплату — сапоги, галоши, ситец — на муку. В Москве было официально зарегистрировано 420 ДПО, в Петрограде — 500, на деле их было гораздо больше. По сути дела под прикрытием этих обществ мешочники-профессионалы получили свободу действий. Членов ДПО называли «организованными» мешочниками в отличие от «неорганизованных», или «индивидуальных». И те, и другие не обращали внимания на товарообмен с его таблицами эквивалентов. Их товарные и денежные запасы в несколько раз превышали резервы Центросоюза, и потому они целиком преобладали на рынке.185
Власти ничего не оставалось, как полностью согласиться с существованием рынка. Тем более что именно ограничения, создаваемые государством на пути развития рыночных отношений, представляли питательную среду для мешочничества. После введения осенью 1921 г. свободы торговли, вольной купли-продажи зерна и изготовленных из него продуктов, нелегальные снабженцы переключились на торговлю спичками и солью. Хотя эти последние довольно долго оставались монополизированными товарами, государственные органы торговли не смогли обеспечить ими население. «Торжествующий частный рынок вступал в свои права», — писал в декабре 1921 г. тульский «Продовольственно-кооперативный и сельскохозяйственный вестник». Постепенно по мере легализации товарно-денежного хозяйства потребность в нелегальном снабжении отпадала. В большинстве районов активизировалась работа коммерческих и кооперативных снабженческих и торговых организаций. Уже в 1921 г. перевозка продовольственных грузов по железным дорогам увеличилась более чем вдвое.186
Между тем и в 1922—1923 гг. нелегальные снабжение и торговля получали широкое распространение в тех районах, в которых крестьяне не выполняли продналога. В этот период, в частности, сибирских крестьян обложили весьма обременительным налогом; в итоге, чтобы иметь хоть какой-то доход от 321


собранного урожая, они продавали продукты мешочникам. В ответ на это Совнарком в августе 1922 г. распорядился «закрыть рынки» и выставить заградительные отряды в тех местах, где не удавалось собрать налог. Недоимщиков подвергали репрессиям: революционные трибуналы работали с большой нагрузкой.187
Мешочничество послереволюционного периода было изжито к середине 1920-х гг., когда развились более совершенные формы товарооборота между городом и деревней, были налажены снабженческие и распределительные структуры. К тому времени 20 % перевозимых по железной дороге хлебных грузов, 22 % всего оптового товарооборота и более 60 % розничного приходилось на долю частных предпринимателей, выступавших в роли конкурентов государственных и кооперативных хозяйственных органов.188
Как складывались судьбы нелегальных снабженцев в 1920-е гг.?
С введением нэпа произошло резкое расслоение мешочников и их пути разошлись. Многие мешочники к этому времени потеряли здоровье и стали инвалидами — вспомним крестьянина Мирона Ивановича, о котором было подробно рассказано.189 Многие пополнили армию безработных, другие вернулись к станкам или к крестьянскому труду.
На Северо-Западе мешочничество временно модифицировалось в контрабанду — через эстонскую границу контрабандисты тайно провозили спирт, чай, какао. По железнодорожным путям Бологое—Псков и Псков—Петроград они доставляли запрещенные крепкие спиртные напитки в специальных плоских бидонах, жестяных поясах, особых бандажах и корсетах.190 К середине десятилетия по мере укрепления государственной границы контрабанда почти сошла на нет.
Вместе с тем в период «военного коммунизма» определилась тенденция концентрации капиталов в руках некоторых мешочников. Этот процесс некоторые очевидцы-исследователи называли «первоначальным накоплением».191 И даже пророчили нелегальным снабженцам большое будущее. «Сухаревка завоевывает Красную площадь во имя превращения всей Москвы в Нью-Йорк или Чикаго», — такие перспективы рисовал экономист В. В. Шер.192 Он был прав в том отношении, что спекулятивное мешочничество периода «военного коммунизма» выступало объективной основой возникновения нового, нэпманского предпринимательского слоя. По данным Ю. Ларина, в годы «военного коммунизма» за счет мешочничества и спекулятивных операций было обеспечено «буржуазное накопление» в размере 150 млн р.193 Уже первые месяцы нэпа обнаружили наличие в стране сильного частно322


торгового капитала — это мы наблюдали при рассмотрении причин провала товарообмена 1921 г.; размеры этого капитала были по крайней мере в 7—8 раз больше капиталов Центросоюза.194
К оставшимся на рынке крупным мешочникам нэп предъявил особые требования. Надо было не только располагать деньгами, но хорошо изучить конъюнктуру и уметь приспособиться к постоянным и резким валютным колебаниям. «С введением свободной торговли мешочничество численно сократилось, приобретая характер частной торговли», — читаем в отчете о деятельности Владимирского губернского экономического совещания за 1921 г. В отчете Самарского губернского экономического совещания обнаруживаем такую четкую формулировку: «Качественно остались наиболее квалифицированные мешочники».195 Под ними понимались опытные дореволюционные торговцы, профессионально занимавшиеся в годы гражданской войны спекулятивным нелегальным снабжением. Думается, именно их капиталы выделялись своими размерами в первые годы нэпа. Они в первую очередь образовали основу, из которой выросли 450 млн р., составившие в 1924 г., по данным Наркомата внутренней торговли, весь частный торговый капитал страны.196 Согласимся с видным экономистом М. Жирмунским, который в своих вышедших в свет в 1924 и 1927 гг. исследованиях проводил такую мысль: торговля при нэпе в основном представляла легализованное мешочничество.197
Нелегальное снабжение «военного коммунизма» эволюционировало поэтапно. В первые месяцы новой экономической политики мешочники-спекулянты легализовали свой «бизнес» посредством покупок патентов и на первых порах становились бродячими коробейниками или разносчиками товаров. Затем они регистрировали мелкие предприятия. Удачливые деревенские мешочники вкладывали деньги в хлеботорговлю.198 Гонимые в прошлом мешочники становились комиссионерами, а также владельцами лавок, мастерских, магазинчиков.
Процесс эволюции мешочничества в легальную частную торговлю протекал довольно быстро. Уже в конце 1921 г. ученый И. Кулишер писал: «Тот самый Петроград, который год тому назад являл собой ряд пустых улиц с закрытыми дверями лавок, словно ожил. На каждом углу открывались лавки, везде запестрели вывески».199 Такое оживление предпринимательской активности стало возможным в результате накопления спекулянтами более или менее значительных (для своего времени) товарных и денежных запасов. Достаточно было их только с соизволения власти легализовать.
323


Особенности социального облика новой буржуазии во многом объясняются ее генетической связью с мешочничеством. Предприниматели постоянно осознавали неустойчивость своего положения, отсюда — их крайняя осторожность и сильное стремление утаить истоки и размеры заработков. Наверняка, официальные данные характеризуют лишь малую — легализованную — часть нэпманских богатств. Кроме того, полученный при «военном коммунизме» опыт научил российских буржуа 1920-х гг. концентрировать силы прежде всего на налаживании отношений с большевистскими властями; в таком свете хозяйственные достижения выглядели вторичными. Знаток русской жизни А. Большаков говорил в 1927 г.: «Некоторые ловкие люди, не боявшиеся рискованных приключений или же умевшие ,ладить” с начальством, здорово разжились в эти времена».200 Нэпманам вряд ли стоит завидовать. Они не питали иллюзий насчет долговременности установления в стране капиталистических порядков и, можно сказать, жили на бочке с порохом. И накопления потому использовали в целях приобретения валюты, краткосрочных займов. Солидно поставленные частные предприятия были редчайшим исключением.201
Сами деятели нелегального рынка считали введение новой экономической политики по «мешочнической» привычке очередным этапом дарования властью «льготничества» («полу- торапудничества», «отпускничества» и т. д.). В годы гражданской войны у них выработалось что-то вроде «синдрома нелегала». По большому счету, на протяжении ряда лет от чрезвычайно настороженного отношения к рыночным вольностям российские буржуа так и не избавились. В конце же десятилетия все снова возвратилось на круги своя.
1 Дмитренко В. П. Торговая политика Советского государства после перехода к нэпу. М., 1971. С. 131.
2 Свидерский А. Три года продовольственного фронта // Календарь- справочник продовольственника на 1921 г. М., 1921. С. 3.
3 Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1922. С. 199; Бокарев Ю. П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 1920-е годы : Источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. М., 1988. С. 147.
4 Жирмунский М. М. Частный капитал в товарообороте. М., 1924. С. 1.
5 Атлас 3. В. Из истории развития товарообмена между городом и деревней (1918—1921) // Вопросы экономики. 1967. № 9. С. 79; Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 131, 142, 143; Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма» : Политическая власть и рыночная экономика // Отечественная история. 1993. № 4. С. 53.
324


6 Филиппов И. Т. Продовольственная политика в России в 1917— 1923 гг. М., 1994. С. 98; Гордеев Г. С. Сельское хозяйство в войне и революции. М.; Л., 1925. С. 113; Бокарев Ю. 77. Социалистическая промышленность... С. 147; Павлюченков С, А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского нэпа. М., 1996. С. 246, 260.
7 См., напр.: История политических партий России / Под ред. А. И. Зевелева. М., 1994. С. 341.
8 Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 348; Четыре года продовольственной работы: Статьи и отчетные материалы. М., 1922. С. 105; Свидерский А. Три года продовольственного фронта. С. 3.
9 Известия Наркомата продовольствия. 1919. № 13—16. С. 35.
10 Наши ближайшие задачи И Бюллетень Донского областного продовольственного комитета. 1921. № 6. С. 1.
11 Известия Наркомата продовольствия. 1920. № 1—2. Январь—февраль. С. 10; Экономическая жизнь. 1919. 26 марта. С. 1—2.
12 Экономическая жизнь. 1920. 25 мая. С. 1; Развитие советской экономики / Под ред. А. А. Арутиняна, Б. Л. Маркуса. М., 1940. С. 165.
13 Бадаев А. Е. Продовольственная работа в Петрограде // Хлеб и революция : Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства в 1917—1922 годах. М., 1972. С. 48.
14 Новый путь / Орган Совета народного хозяйства и экономических комиссариатов Союза коммун Северной области. 1919. № 6—8. Март- апрель. С. 41; Вестник рабочего правления / Орган рабочего правления Петровских государственных заводов и рудников. Енакиево, 1920. № 1. 15 ноября. С. 8.
15 Атлас 3. В. Из истории развития товарообмена... С. 79—80; Первушин С. А. Вольные цены и покупательная способность русского рубля в годы революции // Денежное обращение и кредит. Пг., 1922. Т. 1. С. 59; Правда. 1919. 24 янв.; Развитие советской экономики. С. 165.
16 Дубровский С. М, Очерки русской революции. М., 1923. Вып. 1. С.307.
17 Первушин С. А. Вольные цены... С. 59.
18 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 3, д. 56, л. 22.
19 Осоргин М. А. Времена : Романы и автобиографическое повествование. Екатеринбург, 1992. С. 581.
20 См.: Известия Екатеринбургского губернского продовольственного комитета и губернского союза рабоче-крестьянских обществ. 1920. № 3. 1 ноября. С. 27; Лосицкий А, Формы питания и хлебное довольствие городского населения // Экономическая жизнь. 1920. 25 мая.
21 Струмилин С. Г Заработная плата и производительность труда в русской промышленности за 1913—1922 гг. М., 1923. С. 46.
22 Цит. по: Пайпс Р. Русская революция. М., 1994. Ч. 2. С. 387.
23 Там же.
24 См. об этом: Дмитренко В. 77. Некоторые итоги обобществления товарообмена в 1917—1920 гг. // Исторические записки. М., 1966. Т. 79. С. 234.
25 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917-1925 гг.). М., 1943. С. 82-83.
26 Цит. по: Пайпс Р, Русская революция. С. 387.
27 Бюллетень Самарского губернского продовольственного комитета. 1920. № 6. 25 дек. С. 2.
325


^Дмитренко В. П. 1) Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. С. 175; 2) Некоторые итоги обобществления товарообмена... С. 229, 231; Андреев В. М. Продразверстка и крестьянство // Исторические записки. М., 1976. Т. 97. С. 30.
29 Продовольственное дело / Орган Харьковского губернского продовольственного комитета. 1919. № 6. 25 марта. С. 6; Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 246.
^Андреев В. М. Продразверстка и крестьянство. С. 30.
31 Четыре года продовольственной работы. С. 186.
32 Первушин С, А. Вольные цены... С. 98.
33 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян : Виденное, слышанное, пережитое в Тамбовской губернии с ноября 1918 г. до ноября 1920 г. М., 1998. С. 79.
34 Серп и молот. 1921. № 8. 15 апр.
35 Продовольственный фронт Юго-Востока. 1921. № 2. 13 марта. С. 4; Бюллетень Пензенского губернского продовольственного комитета. 1919. № 39. 6 дек. С. 1.
36 Судьбы российского крестьянства / Под ред. Ю. Н. Афанасьева. М., 1996. С. 142.
37 Бюллетень Самарского губернского продовольственного комитета. 1921. № 8. 24 янв. С. 2; Кондурушкин И. С. Частный капитал перед советским судом : Пути и методы накопления по судебным и ревизионным делам. 1918—1926 гг. М.; Л., 1927. С. И.
38 Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского продовольственного комитета. 1921. № 1—2. 1 февр. С. 39; Кондурушкин И. С. Частный капитал... С. 11.
39 Сборник постановлений и распоряжений Сибревкома за 1920 г. и предметно-алфавитный указатель к нему. Омск, 1921. С. 42.
40 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. М., 1995. С. 132, 185.
41 Потапенко В. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. Воронеж, 1973. С. 133; Серп и молот. Екатеринбург, 1920. № 18. 22 авг. С. 30.
42 Новый путь / Изд. Петроградского Совета народного хозяйства. 1920. № 3—4. Март—апрель. С. 25.
43 Там же. С. 26.
44 История политических партий России. М., 1994. С. 424.
45 Итоги трехлетней продовольственной работы И 3 года Советской власти в Тверской губернии. Тверь, 1921. С. 75; Струмилин С. Г Заработная плата и производительность труда... С. 30.
46 Кондурушкин И. С. Частный капитал... С. 186.
47 Кирпичников А. И. Взятки и коррупция в России. СПб., 1997. С. 92; Известия Петрокомпрода. 1919. 30 авг.
48 Продовольственный фронт Юго-Востока. 1921. № 2. 13 марта. С. 4.
49 Пролетарий : Периодический журнал Тамбовского губернского совета профессиональных союзов. 1920. № 1. Авг. С. 5; Известия Екатеринбургского... комитета... 1920. № 5. 1 дек. С. 49; Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского... комитета. 1921. № 1—2. 1 февр. С. 39.
50 Третий Петроградский губернский съезд профессиональных союзов (13—16 февраля 1921 г.) : Стеногр. отчет. Пг., 1921. С. 37.
51 Дмитренко В. П. 1) Некоторые итоги обобществления... С. 228; 2) Советская экономическая политика... С. 164.
52 Струмилин С. Г. Заработная плата и производительность труда... С. 30; Кирпичников А. И. Взятки и коррупция в России. С. 51; Дмитрен326


ко В. П. Советская экономическая политика... С. 172; Борьба со спекуляцией : Материалы особой межведомственной комиссии при ВЧК // Экономическая жизнь. 1920. 18 февр. С. 1.
53 Первушин С. А. Вольные цены... С. 88—89, -94.
54 Там же. С. 89.
55 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 144.
56 Кондурушкин И. С. Частный капитал... С. 9; ЦГА СПб., ф. 2145, оп. 4, д. 18, л. 27.
57 ЦГА СПб., ф. 76, on. 1, д. 19; Центральный государственный архив историко-политических документов (ЦГА ИПД), ф. 16, кор. 265, д. 3846, л. 21.
58 Кондурушкин И. С. Частный капитал... С. 9, 186.
59 Мариенгоф А. Б. Бессмертная трилогия. М., 1998. С. 95, 96.
60 Кондурушкин И. С. Частный капитал... С. 9.
61 Соломон Г. Среди красных вождей. М., 1995. С. 176.
62 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3—4. 8 мая. С. 10.
63 Бюллетень Пензенского губернского продовольственного комитета. 1919. № 7. 16 окт.; ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 3, д. 131, л. 24.
64 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник. С. 10; Известия Наркомата продовольствия. 1920. № 1—2. Январь-Февраль. С. 38.
65 Чадаев В. В гуще повседневности : Бытовые очерки. 1923. Л., 1924. С. 33.
66 Седьмой Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. 5—9 декабря 1919 г. в Москве : Сте- ногр. отчет. М., 1920. С. 154; Юрин П. Продовольственная работа Советской власти // Серп и молот. Екатеринбург, 1920. № 10—11. 22 июня. С. 26; Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 96.
67 Плющев В. Г. Ревкомы в Курской губернии в 1919 г. // Учен. зап. Курского гос. пед. ин-та. Курск, 1969. Т. 60. С. 101; Известия Воронежского губернского продовольственного комитета. 1919. №1.5 янв. С. 2.
68 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 3, д. 207, л. 14.
69 Известия Народного комиссариата продовольствия Украины.
1919. № 3—4. 10 мая. С. 17—19; № 5—6. 10 июня. С. 38; Продовольственное дело / Орган Харьковского... комитета. 1919. № 4. 11 марта. С 8
70 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 3, д. 207, л. 16.
71 Продовольственное дело / Орган Кременчугского опродкомгуба.
1920. № 2 Ноябрь. С. 31.
72 Известия ВЦИК. 1920. 15 февр.
73 Известия Народного комиссариата продовольствия Украины.
1919. 	№ 5—6. 10 июня. С. 49—50; Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского... комитета. 1920. 1 сент. С. 5, 8.
74 Шишкин В. И, Революционные комитеты Сибири в годы гражданской войны. 1919—1921 гг. Новосибирск, 1978. С. 249; Агалаков В. Т. Продовольственные мероприятия Советской власти в Восточной Сибири в 1920—1921 гг. // Крестьянство и сельское хозяйство Сибири в 1917—1961 гг. Новосибирск, 1965. С. 33—34.
75 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 150; Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского... комитета. 1920. № 1. 1 сент. С. 3.
327


76 Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского... комитета.
1920. 	№ 2—3. 1 окт. С. 18.
77 Там же. 1920. №1.1 сент. С. 7, 14.
78 Шишкин В. И. Продовольственная армия в Сибири (1920—начало 1921) // Проблемы истории советской сибирской деревни. Новосибирск, 1977. С. 38, 40.
79 См., напр.: Бюллетень Пензенского... комитета. 1919. № 30. 22 ноября. С. 1.
80 Известия Народного комиссариата продовольствия Украины.
1919. № 5-6. 10 июня. С. 70.
81 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 213; Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 40.
82 Красная газета. 1919. 28 окт. С. 4.
83 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 203.
84 История политических партий России. С. 424.
85 Красная газета. 1919. 28 сент. С. 4.
86 Подсчитано мною. Известия Петрокомпрода. 1919. 6 марта; 3 апр.
87 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник. С. 9.
88 Громушкин П. Сделать немецкие документы несложно // Известия. 2000. 19 дек.
89 Кривошеин В., архиеп. Воспоминания. Нижний Новгород, 1998. С. 41.
90 Одоевцева И. Избранное. М., 1998. С. 273.
91 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 143; Струмилин С. Г. Заработная плата и производительность труда... С. 39.
92 Пайпс Р. Русская революция. Ч. 2. С. 387.
93Л/пллс 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 89; Шлихтер А. Город и деревня в продовольственном вопросе. Харьков,
1920. С. 14; Бюллетень Центрального комитета Союза народной связи. 1920. 25 окт. С. 7—8; Известия Петрокомпрода. 1919. 1 марта.
94 Самойлова К Продовольственный вопрос и Советская власть. Пг.,
1918. 	С. 19.
95 Пайпс Р. Русская революция. С. 387; Соломон Г. Среди красных вождей. С. 143, 156.
96 Первушин С. А. Вольные цены... С. 89.
97 Там же. С. 89—90.
98 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 135; Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 220.
99 Осоргин М. А. Времена. С. 578; Одоевцева И. Избранное. С. 227.
100 Гордиенко И. Из боевого прошлого. М., 1957. С. 158, 159, 162; Петроградская правда. 1918. 1 сент.
101 Даринский М. Новые тенденции В Продпуть / Изд. Всероссийского совета железнодорожников. 1919. № 4. 16 июня. Стб. 14.
102 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 220; Филиппов И. Т Продовольственная политика... С. 93.
103 Готье Ю. В. Мои заметки // Вопросы истории. 1992. № 2—3. С. 144.
104 Филиппов И. Т, Продовольственная политика... С. 93; Струмилин С. Г Питание петроградских рабочих в 1919 г. // Новый путь. 1919. № 4—5. Февраль—март. С. 14.
105 Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 39; Известия Наркомата продовольствия. 1919. № 11—12. С. 13; Крицман Л. Героический 328


период великой русской революции. Л.; М., 1925. С. 137; Мальков П.Д. Записки коменданта Кремля. М., 1987. С. 165; Развитие советской экономики. С. 110.
106 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 220.
107 Соломон Г. Среди красных вождей. С. 142; Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник. С. 11.
108 Орлов Н. А. Система заготовки хлеба // Известия Народного комиссариата продовольствия Украины. 1919. № 5—6. 10 июня. С. 7.
109 Мальков П.Д. Записки коменданта Кремля. С. 165; Соломон Г. Среди красных вождей. С. 143.
110 Осоргин М.А. Времена. С. 580—581; Бурин С. Григорий Котовский. Москва; Смоленск, 1999. С. 225—226.
111 Известия Петрокомпрода. 1919. 29 сент.
112 Там же. 1919. 22 авг.; Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 232.
113 Кривошеин В., архиеп. Воспоминания. С. 179.
114 См. об этом: Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 82.
115 ЦГА ИПД, ф. 16, кор. 265, д. 3846, л. 21.
116 Цит. по: Бадаев А. Е. Десять лет борьбы и строительства. Л., 1928. С. 89.
117 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 180.
118 Первушин С. А. Вольные цены... С. 93—95.
119 См., напр.: Юрин П. Продовольственная работа Советской власти. С. 27.
120 Рабочий мир / Орган Московского центрального рабочего кооператива. 1919. № 4—5. С. 38.
121 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 82— 83; Бюллетень продовольственного отдела Московского совета. 1919. № 23. 1 февр. С. 3.
122 Будаев П. На старую тему // Новый путь. 1919. № 4—5. Февраль- март. С. 25—26.
123 Хлеб и революция. С. 197.
124 Бюллетень МГПК. 1919. № 23. 1 февр. С. 3.
125 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 133, 144; Известия Воронежского... комитета. 1919. № 4. 2 февр. С. 2; Олонецкий кооператор. 1919. № 1. 15 янв. С. 7; Известия Петрокомпрода.
1919. 	25 янв. С. 1; Союз потребителей. 1919. № 1—2. 20 янв. Стб. 49; № 3—4. 31 янв. Стб. 29.
126 Ярославский продовольственный вестник. 1919. № 1. 25 янв. С. 4; Известия Петрокомпрода. 1919. 15 февр. С. 1; Олонецкий кооператор. 1919. № 1. 15 янв. С. 7—8.
127 Петроградская правда. 1919. № 24. 1 февр.
128 Там же.
129 Народное продовольствие : Еженедельное издание Пензенского продовольственного комитета. 1919. № 1—2. Янв. С. 8.
^Даринский М. Новые тенденции. Стб. 14.
131 Олонецкий кооператор. 1919. № 1. 15 января. С. 9; Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления... С. 236.
132 Советы в эпоху военного коммунизма: Сб. документов. М., 1928. Ч. 1. С. 289.
133 Цит. по: Андреев В. М. Продразверстка и крестьянство. С. 10.
329


134 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 144; Известия Воронежского... комитета. 1919. №1.5 янв. С. 2.
135 Будаев П. На старую тему. С. 25.
136 Бюллетень Пензенского... комитета. 1919. № 1. 23 сент. С. 1; Известия Воронежского... комитета. 1920. № 13. 30 марта. С. 2.
137 Известия Екатеринбургского... комитета... 1920. № 2. 15 окт. С. 21.
138 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 3, д. 56, л. 9, 11.
139 Неизвестная Россия : XX век. М., 1992. Ч. 2. С. 216.
140 Известия Петрокомпрода. 1919. 1 авг.; Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 363.
141 Известия Наркомата продовольствия. 1920. № 1—2. Январь- Февраль. С. 46; Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 158; Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 96.
,42 Известия Петрокомпрода. 1919. 3 июля; 11 окт.
143 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 364; Красная газета.
1919. 	9 сент.
144 Красная газета. 1919. 9 сент.
145 Первушин С. А. Вольные цены... С. 90—92.
146 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 158.
147 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 364.
148 Бюллетень Самарского... комитета. 1920. № 5. 16 дек. С. 2; Кра- марев Г. Работа в центре и на местах: (Что должен знать и делать каждый продработник) // Календарь-справочник продовольственника на 1921 г. М., 1921. С. 48.
149 Сибирский революционный комитет (Сибревком). Август 1919 г.- декабрь 1925 г. Новосибирск, 1959. С. 310—311.
150 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92; Серп и молот. Екатеринбург, 1920. С. 30.
151 Хлеб и революция. С. 209, 278.
152 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1919. № 3. 13 ноября. Ст. 523; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 172.
153 Феликс Эдмундович Дзержинский : Биография. 3-е изд. М., 1986. С. 177-178.
154 Бережков В. П. Питерские прокураторы : Руководители ВЧК— МГБ. 1918-1954 гг. СПб., 1998. С. 92.
155 Крестьянское дело : Народная политическая и экономическая газета. Одесса, 1919. 4 сент.; Лаппо Д.Д. В красно-белом отсвете трагедии. Воронеж, 1993. С. 131; Известия Петрокомпрода. 1919. 22 авг., 19 июня: Продовольственное дело / Орган Харьковского... комитета.
1919. 	№ 6. 25 марта. С. 7.
156 Бюллетень Самарского... комитета. 1920. № 1. 18 окт. С. 3; Пет- рокоммуна : Справочник. Петербург, 1920. С. 34.
157 Советы в эпоху военного коммунизма. М., 1928. Ч. 1. С. 294; М., 1929. 4.2. С. 321.
138 Там же, Ч. 2. С: 321-322.
159 Бюллетень Пензенского... комитета. 1919. № 5. 9 окт. С. 3; Бюллетень Самарского... комитета. 1920. № 1. 18 окт. С. 3.
160 Окнинский А, Л. Два года среди крестьян. С. 32.
161 Союз потребителей. 1919. № 3—4. 31 янв. Стб. 30.
162 Орлов Н. А. Система заготовки хлеба. С. 7; Бабурин Д. С. Нарком- прод в первые годы Советской власти № Исторические записки. М., 1957. С. 350-351.
330


163 Шлихтер А. Г. Воспоминания о хлебе // Хлеб и революция. С. 34; Продовольственное дело / Орган Харьковского ... комитета. 1919. № 3. 2 марта. С. 16.
164 Бюллетень Пензенского... комитета. 1919. № 30. 22 ноября. С. 1.
165 Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского... комитета.
1920. 	1 сент. С. 3; Мариенгоф А. Бессмертная трилогия. С. 76.
166 Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского... комитета.
1920. 	№ 2—3. 1 окт. С. 18. Известия Екатеринбургского... комитета...
1920. 	№ 2. 15 окт. С. 18.
167 Известия Петрокомпрода. 1919. 8 июля; Бюллетень Пензенского... комитета. 1919. № 2. 26 сент. С. 4.
168 Бюллетень Пензенского... комитета. 1919. № 16. 3 окт. С. 1; 1920. № 25. 18 февр. С. 1.
169 Продовольственное дело / Орган Харьковского... комитета. 1919. № 2. 25 февр. С. 5; Известия Наркомата продовольствия. 1919. № 11 — 12. С. 32—33; № 13—16. С. 32; Фейгелъсон М. Как революция решала продовольственный вопрос И Борьба классов. 1938. № 3. С. 136; Систематический указатель декретов и постановлений по продовольственному вопросу. М., 1920. Кн. 1. С. 130—131.
170 Ярославский продовольственный вестник. 1919. № 1. 25 янв. С. 5; Бабурин Д. С. Наркомпрод в первые годы Советской власти. С. 352-353.
171 Беднота. 1919. 12 июля.
172 Неизвестная Россия : XX век. Ч. 2. С. 222.
173 Там же.
174 Известия Екатеринбургского... комитета... 1921. № 8—9. 31 янв. С. 24.
175 Там же. 1920. № 2. 15 окт. С. 23.
176 Красная газета. 1921. 21 мая; Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления... С. 236.
177 Крицман Л. Героический период великой русской революции. С. 246.
178 См.: Пайпс Р. Русская революция. Ч. 2. С. 388.
179 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 143; Балагуров А. И. Продовольственная экспедиция в Оренбургскую губернию и Киргизскую республику // Хлеб и революция. С. 84.
180 Юровский Л. Н. Денежная политика Советской власти. М., 1928. С. 132.
181 Хейсин М. Отклики кооператора И Производсоюз. 1921. № 20—24. С. 20.
182 Фрумкин М. Товарообмен в период военного коммунизма // Вопросы торговли. 1929. № 11. С. 62.
183 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 56—57; Балагуров А. И. Продовольственная экспедиция... С. 84.
184 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 57—59; Феликс Эдмундович Дзержинский. С. 306; Сибирский революционный комитет (Сиб- ревком). Новосибирск, 1959. С. 346—347.
185 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 59—60; Морозов Л. Ф. От кооперации буржуазной к кооперации социалистической. М.,1969. С. 167; Германов Л. {Фрумкин М.). Товарообмен, кооперация и торговля. М., 1921. С. 20.
331


186 Продовольственно-кооперативный и сельскохозяйственный вестник. 1921. № 10. 15 дек. С. 14; Четыре года продовольственной работы : Статьи и отчетные материалы. М., 1922. С. 186.
187 Петрова Е, Г. Роль Сибири в снабжении Советской республики продовольствием в 1920—1922 гг. И Сибирь и Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. Томск, 1965. Вып.4. С. 134.
188 Четвертый съезд Советов СССР: Стеногр. отчет. М., 1927. С. 50.
189 См.: Григорьев Л. Очерки современной деревни. М., 1924. Кн. 1. С. 83.
190 Чадаев В. В гуще повседневности : Бытовые очерки. Л., 1924. С. 33-34.
191 Колокольников П. Экономическое обозрение // Союз потребителей. 1919. № 1—2. 20 янв. Стб. 38.
192 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник. С. 11.
193 См.: Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма». С. 55.
194 Продовольственно-кооперативный и сельскохозяйственный вестник. 1921. № 8—9. 30 ноября. С. 4; Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 59—60; Правда. 1921. 16 июля.
™ Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 131.
196 Ларин Ю. Советская деревня. М., 1925. С. 59.
™ Жирмунский М. М. Частный капитал в товарообороте. М., 1924. С. 7.
198 Жирмунский М. М. Частный торговый капитал в народном хозяйстве СССР. М., 1927. С. 50; Карр Э. История Советской России. М., 1990. С. 662; Кузовков Д. Основные моменты распада и восстановления денежной системы. М., 1925. С. 202.
199 Производсоюз. 1921. № 20—24. С. 2.
200 Большаков А. М. Деревня. 1917—1927 гг. М., 1927. С. 121.
201 Частный капитал в народном хозяйстве СССР: Материалы комиссии ВСНХ / Под ред. А. М. Гинзбурга. М.; Л., 1927. С. 7.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Народное самоснабжение присуще условиям России — огромной страны со скверными путями сообщения, необъятными пространствами и климатическим разнообразием. В XX в. неоднократно складывались ситуации, когда российский народ вынужден был выживать без всякой помощи со стороны государства и даже в борьбе с ним. Разрушались системы производства продуктов жизнеобеспечения, а также распределения и снабжения. Парадокс в том, что при этом ослабевшее государство, не отставляя претензий на всевластие, упорно не желало отпустить свой народ «на волю» и пресекало его тягу к выживанию путем самообеспечения, по российской традиции — посредством мешочничества. Все это порождало антагонизм.
Процесс взаимоотношений миллионов нелегальных снабженцев и власти нередко выглядел следующим образом. Государство время от времени было вынуждено делать послабления запрещенному рынку. Мешочники моментально расширяли дарованные им и на первый взгляд весьма ограниченные вольности. Образно говоря, власть протягивала палец, а они откусывали руку. В итоге государственные мужи спохватывались и старались придать вырвавшейся на волю народной стихии «достойный» вид. Но каждый раз после очередного контрнаступления «государевых людей» мешочническое движение приобретало более масштабные формы и становилось трудно обуздываемым. Да и сам чиновнический аппарат в ходе столкновений с нелегальными снабженцами «приручался» ими. В конечном счете народ одерживал победы, хотя доставались они дорогой ценой.
В гражданскую войну запрещенное властью нелегальное снабжение находилось в стадии наивысшего подъема; общес333


тво в известном смысле стало мешочническим, а его экономика — нелегально-рыночной. В последующие десятилетия такая система самоснабжения несколько раз восстанавливалась. Причем вплоть до 1990-х гг. каждый раз размеры мешочнического движения сокращались. Обнаруживаем такую тенденцию: по мере упрочения государства масштабы нелегального самообеспечения населения уменьшались. Мешочничество выступало естественным компенсатором бессилия отечественной власти удовлетворить насущные потребности людей.
Очередная (после гражданской войны) волна нелегального снабжения поднялась в начале 1928 г. Тогда, по личному распоряжению И. В. Сталина, сделанному в ходе его поездки в Сибирь, государственные органы развернули массовые конфискации продовольствия у крестьян.1 Повсеместно стали проводиться обыски в домах «укрывателей хлеба», закрывались сельские и городские рынки.2 Это способствовало серьезнейшей дестабилизации продовольственного снабжения. В итоге, как отмечалось в «Сводных материалах СНК и СТО» за октябрь—декабрь 1928 г., «из сельских местностей потребляющей полосы Союза направляется в эти районы (в Центрально-черноземную область и Поволжье. — А. Д.) значительный поток мешочников».3 Ситуация вышла из-под контроля административного аппарата. Воссоздаются всевозможные чрезвычайные органы управления, в частности комбеды.4
В 1929—начале 1930-х гг., во время войны Советского государства с крестьянством незаконное снабжение стало главным способом спасения народа от голодной смерти. В этом смысле страна вернулась к состоянию 1918—1921 гг. Железнодорожные станции вновь заполнили бесчисленные толпы людей с мешками, корзинами, чемоданами. Они долгими сутками ожидали прибытия поездов, спали вповалку на вокзалах. Штурмовали вагоны, занимали буфера и крыши. Повсюду действовали заградительные отряды, отнимали продукты у мешочников, а самих их арестовывали. Нелегальных снабженцев судили и подвергали тюремному заключению «за спекуляцию» в соответствии с печально известной ст. 107 УК РСФСР. Сведения обо всем этом находим в содержательных мемуарах конструктора Г. В. Кисунько, в яркой повести С. П. Антонова «Овраги» и т. д. Заметим, что в то время развилось главным образом потребительское мешочничество. Государство с помощью карательных структур не допустило консолидации мешочников на рынке. Как известно, в период «военного коммунизма» именно возникновение объединений, коллективов мешочников обеспечило успехи нелегального движения и в конечном счете спекулятивное накопление.
334


«Колбасные» электрички.
Третий подъем мешочничества отнесем ко временам Великой Отечественной войны и к первым послевоенным годам. Тогда государство отменило большинство постановлений, запрещающих производство продуктов в крестьянских подсобных хозяйствах и продажу их на рынках. В итоге серьезно расширился частный товарообмен сельскохозяйственной продукции на городские предметы ширпотреба. По словам корреспондента А. Верта, «это было легализацией мешочников времен гражданской войны».5 Заработанные при этом крестьянами и мешочниками-спекулянтами деньги почти полностью обесценились во время денежной реформы декабря 1947 г.6
В 1970—1980-е гг. подъем мешочничества был обусловлен неспособностью властей обеспечить более или менее справедливое распределение продуктов и товаров по территории страны. Снова Советское государство взвалило на себя слишком многое. В результате в сфере распределения его сил едва-едва хватало на то, чтобы обеспечить снабжение крупных городов. Жители провинциальных населенных пунктов вынуждены были самоснабжаться. Они самостоятельно взяли на себя распространение провизии, одежды и обуви по территории огромной страны. Между тем коммунистическая власть
335


Мешочная торговля в начале XXI в. вынуждена была закрывать глаза на «мелкобуржуазные проявления», хотя оценивала их крайне отрицательно и решительно пресекала спекуляцию. Потому мешочничество в этот раз приобрело форму потребительского. Ярким воплощением движения стали так называемые колбасные электрички, на которых россияне регулярно отправлялись на добычу провизии.
Наконец, начался последний, пятый по счету в XX в. этап мешочнического движения. В 1992 г. указом российского президента была дарована населению свобода торговли.7 И поднялся «девятый вал» самоснабжения. По масштабам и мощи он сходен с первым «валом» времен гражданской войны. На первых порах миллионы россиян распространяли изделия новых небольших отечественных фирм. Они выполняли функции мешочников и заняли свое место в экономике. Дело в том, что организованные коммерческие структуры не были заинтересованы в торговых операциях с сотней-другой килограммов продукции. Этим занялись мелкие вольные добытчики товаров, что позволяло гораздо полнее использовать рыночные фонды. Государство в их дела не вмешивалось и сохраняло нейтралитет. Со временем оно начало облагать новоявленных мешочников неоправданно высокими налога-
336


Петербургский вещевой рынок. 2001 г.
ми. Хотя отношения официальных органов к мешочникам на современном этапе следует определить как невмешательство, невыясненность. Поэтому применительно к данному случаю рассуждать о нелегальном снабжении нельзя — правильнее говорить о неофициальном снабжении.
С 1993—1994 гг. мешочники в основном занялись скупкой-продажей импортных товаров. Воспользовавшись свободой зарубежных поездок, около 10 млн россиян стали регулярно посещать Польшу, Турцию, Сирию, Индию, Китай и привозить оттуда товары ширпотреба для перепродажи на тысячах российских рынков и базаров. Это занятие получило название «челночничества» (от «челночных» поездок за границу) — речь идет о современном варианте мешочничества. В общей сложности численность «челноков» и тех, кто их обслуживал (водителей, продавцов и т. д.) достигла к 1996 г. 30 млн человек, а это — более 40 % трудоспособного населения России. Движение получило черты организованности: образовались десятки легальных фирм, которые занимались доставкой грузов из-за границы. Они же открыли свои агентства во многих странах и организовали туда «шоп-туры».8 В целом общественное значение движения следует оценить положительно. Люди заняты делом и соответственно снижа337


ется социальная напряженность; к тому же российское население получает необходимые ему товары, а государственный бюджет — налоговые поступления.
Таким образом, в 1990-е гг. впервые после 1917 г. отечественная власть по собственной воле пошла навстречу простому люду, отставила на задний план идею «борьбы со спекуляцией, возрождающей капитализм», и даровала свободу торговли. Огромная народная энергия направилась в сторону созидания, а не разрушения. Это содействовало созданию массовой поддержки, широкой социальной базы реформирования общества. Негативный опыт всего XX в. был учтен.
' Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 112-113.
2 Малафеев И. Н. История ценообразования в СССР (1917— 1963 гг.). М., 1964. С. 118.
3 СССР: Деятельность СНК и СТО : Сводные материалы : 1 квартал (октябрь—декабрь). 1928—1929 гг. М., 1929. С. 110.
4 Михутина И. В. СССР глазами польских дипломатов (1926— 1931 гг.) // Вопросы истории. 1993. № 9. С. 53.
5 Цит. по: Хоскинс Дж. История Советского Союза. 1917—1991. М., 1994. С. 296.
6 Там же. С. 310.
7 Рябов А. В. Девяносто второй год // Кентавр. 1993. № 1. С. 5.
8 Аргументы и факты. 1996. № 32. С. 7; № 43. С. 5.


ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение. Определение понятия 3
Глава 1. Нелегальное снабжение в 1917 г 14
Хлебная монополия и ее последствия 14
Мешочничество: его формы и масштабы в 1917 г. ... 23
Начало организации мешочников (домовые общества). . 34
Определение маршрутов хлебных экспедиций 38
Первые попытки ликвидации нелегального снабжения
(сентябрь—октябрь 1917 г.) 42
Глава 2. Общая характеристика нелегального снабжения в конце 1917—1918 г.: (Причины, масштабы и регионы распространения, социальный облик представителей) 58
Мешочники в «сумасшедшем доме продовольственной системы»: причины и оценки роста нелегального снабжения в конце 1917—1918 г 58
Мешочничество: масштабы и альтернативы на новом этапе 77
Облик мешочников 107
Коллективы нелегальных снабженцев 126
Пуги и механизмы нелегального товарообмена в конце
1917-1918 г 143
Глава 3. Мешочнические экспедиции, торговля и Советское государство. Конец 1917—1918 г 186
Война с нелегальным рынком: целесообразность или идеология? 186
Меры властей в отношении спекулятивного снабжения: начало выработки и противоречия 195
Гражданская война на дорогах 214
339


«Полуторапудники» 236
Комбеды и мешочники 250
Глава 4. Нелегальный товарообмен и Советское государство в 1919- начале 1920-х гг 277
Предпосылки распространения нелегального снабжения в
1919— начале 1920-х гг 277
Особенности мешочнического движения в 1919 г.—начале
1920- х гг 289
«Рыночный маятник» в политике властей в 1919—1921 гг. 306
Самоснабжение населения в первый период нэпа .... 319
Заключение 333


Научное издание
Александр Юрьевич Давыдов
НЕЛЕГАЛЬНОЕ СНАБЖЕНИЕ РОССИЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ И ВЛАСТЬ.
1917—1921 гг.: Мешочники
Редактор издательства А. И. Строева Художник Л. А. Яценко Технический редактор Е. И. Егорова Корректоры О. И. Буркова, Ю. Б. Григорьева и Е. В. Шестакова Компьютерная верстка И. Ю. Илюхиной
Лицензия ИД № 02980 от 06 октября 2000 г. Сдано в набор 11.02.02. Подписано к печати 29.03.02. Формат 60 x 90 1/16. Бумага офсетная. Гарнитура тайме. Печать офсетная. Усл. печ. л. 21.5. Уч.-изд. л. 22.0. Тираж 3000 экз. Тип. зак. № 3128. С 51
Санкт-Петербургская издательская фирма «Наука» РАН 199034, Санкт-Петербург, Менделеевская лин., 1 main@nauka.nw.ni
Санкт-Петербургская типография «Наука» РАН 199034, Санкт-Петербург, 9 лин., 12